/
Text
ESN 0130-1640
.Knowledge is Dower" (F.Bacon)
НАНИЕ- СИЛА
93
Р. Магрит. «Пора сбора винограда».
В этом номере
вы прочтете
как в разные |
времена
общество судило
о себе самом;
о пределах
возможностей
статистики;
о самом
удивительном
животном
на Земле;
о том,
как осваиваются
архивы КПСС.
о том, t
Металлическое литье
шшйшвп
ЗНАНИЕ —
СИЛА 10/93
Ежемесячный
научно-популярный
н научно-художественный
журнал для молодежи
Зарегистрирован 28.12.1990 года
Регистрационный № 1319
№ 10(796)
Издается с 1926 года
Главный редактор
Г. А. Зеленко
Редколлегия:
Л. И. Абалкин
И. Г. Вирко
(зам. главного
редактора)
A. П. Владиславлев
Б. В. Гнеденко
Г. А. Заварзин
B. С. Зуев
П. Н. Кропоткин
A. А. Леонович
(зам. главного
редактора)
Н. Н. Моисеев
B. П. Смилга
Н. С. Филиппова
К- В. Фролов
В. А. Царев
Т. П. Чеховская
(ответственный
секретарь)
Н. В. Шебалин
В. Л. Янин
© «Знание — сила», 1993 г.
На обложке:
Р. Магрит.
«Прогулки Эвклида».
НАУКА О НАУКЕ
#. Астафьев
А. Николаев
Взгляд на общество
сквозь линзу...
Ориентация в месте и времени — одна из важнейших физиологических
потребностей человека. Ориентация среди других людей — важнейшая, зачастую
единственная его социальная потребность. Определить свое
положение в обществе,
место среди окружающих, выяснить, с кем ты живешь рядом,—
все эти
вопросы постоянно возникают перед человеком. Быстрое и успешное их решение
позволяет адекватно формировать свое общественное поведение, то есть наиболее
успешную жизненную стратегию и тактику.
Конечно, эти вопросы стояли перед человеком всегда — и десять тысяч, и сто лет
назад он должен был оценить общество, в котором живет, и свое место в нем.
Но у человека прошлых эпох было некоторое преимущество по сравнению с нашими
современниками. И заключалось оно в относительно малом количестве общественных
связей, которые были для него действительно значимы, которые ему было необходимо
отслеживать. В наш век человек взаимодействует с обществом по такому большому
количеству разнообразных каналов, что разобраться в том, что для него
по-настоящему важно, что может иметь последствия для его жизни, не всегда
возможно. Предполагается, что ответы на эти вопросы должна дать социология.
Но, как представляется все отчетливее, социология уже перестает справляться
с ролью науки, посредством которой общество адекватно познает самое себя.
И происходит это, по нашему мнению, не из-за внутренних проблем социологической
методологии — в последние десятилетия изменились сами принципы общественного
самопознания.
Один из важнейших факторов, определяющих то, как общество себя
воспринимает,— зто та группа научных областей, развитие которых доминирует
в данную эпоху. Вместе с конкретными, практическими результатами развития
этих наук в общественную жизнь проникает и сопутствующая им, характерная
для этих наук система понятий и представлений. Они становятся авторитетными
в обществе и приобретают функцию метафор.
Как известно, метафора играет в жизни чрезвычайно важную роль. Это вездесущий
принцип языка, познания и мышления. Поскольку любое определение бытия
метафорично,— ибо маркируя бытие как нечто, подводя бытие под определенное
понятие, мы подставляем это понятие на место самого бытия,— то метафоры
оказываются наиболее фундаментальными структурами, которые направляют, формируют
и приводят в действие механизмы человеческого поведения. Проникая
в общественную жизнь, метафоры доминирующей группы наук становятся как бы
линзой, через которую общество смотрит не только на окружающий мир, но и на себя.
Конечно, взгляд на мир через определенную линзу не заканчивается с завершением
данной исторической эпохи. Порожденные представлениями своего времени,
общественные институты частично сохраняются в той или иной форме до наших дней.
Многие из них зародились в XVII—XVIII веках, и поэтому, начиная именно с той
япохи, интересно проследить развитие взглядов общества на самого себя.
"8
а
1
I
R1STIANOP0U5
Линза
первая —
механика
Линзу общественного самовосприятия европейского общества XVII—XVIII
веков можно обозначить как механицизм. Основу наук тогда составляло убеждение,
что все природные явления полностью подчинены механическим законам.
Механика из искусства, какой она была в античности, превратилась в науку, притом
первую среди наук. Для Декарта, Гоббса, Ньютона, Лейбница природа — это
гигантская система машин, созданная бесконечным Творцом, гениальным
конструктором, который при сотворении мнра руководствовался математическими
принципами. Отличительное свойство живой природы заключается в том, что даже самые
мелкие ее части представляют собой маленькие машины. Анатомия и физиология
того времени основаны на понятии «человек — машина>. Представления о строении
человека как о сконструированном, строго упорядоченном переносится и на
общество. Оно воспринимается как искусственно построенное, поддающееся
переделкам, живущее по определенному, тщательно расписанному сценарию (метафоры
«театр жизни», «мир — театр, люди — актеры»). Проводятся попытки
сконструировать модель идеального общества, известные по работам утопистов.
Ярким олицетворением идей механицизма стало просвещенное абсолютистское
государство XVII—XVIII веков. Все его части функционировали во имя целого,
каждой надлежало выполнять определенную задачу. Для этого вводились
централизация управления, единство системы, учреждений, однообразное
административное деление. Именно в это время появляются такие привычные нам явления, как
государственная бюрократия, полиция, регулярная армия и флот. Идея общего
блага охватывает буквально все стороны общественного бытня, в том числе
промышленность, торговлю, науки и искусства. Впервые государство начинает
поддерживать и развивать определенные, наиболее полезные сферы производства,
целенаправленно проводить политику меркантилизма в торговле. В передовых
странах того времени возникает идея организованной, государственной науки,
призванной приносить непосредственную пользу обществу. В области социальной политики
абсолютистское государство действовало как организатор общества, как механизм
мобилизации его всевозможных ресурсов. Понятно, что при данном типе
социальных отношений не возникало необходимости слышать голос, исходящий от
населения. С точки зрения идеологов регулярного государства, общество само по
себе воспринималось как аморфная совокупность единиц, поэтому не случайна
широкая распространенность статистики.
Подобное положение вещей, однако, постепенно приходило в противоречие с
вызванными к жизни этими же «вещами» социально-политическими и
экономическими явлениями. Идея регулярного государства изначально содержала в себе
неразрешимый конфликт между целями и средствами их достижения: идеалом социаль-
1
ного консенсуса, с одной стороны, и господством принуждения — армии,
бюрократии и полиции — с другой. Кроме того, с идеями тотальной регулярности
резко контрастировала сама установка на развитие всех сфер жизни, на раскрытие
творческих сил нации.
О
■5
С
I
О
Линза
вторая —
биология
В конце XVIII века резко расширяются географические рамки европейской
цивилизации. Причем новые территории осваивают не только завоеватели и
торговцы, но и путешественники — ученые, исследователи. Они привозят до того
не виданные материалы, и в первую очередь — по флоре и фауне, притом в таком
количестве, что это быстро сказывается на всех областях знания. В научных
и практических целях возникает необходимость в упорядочении, в описании и
систематизации этого разнообразия. Эту миссию взяла на себя естественная история.
Наиболее показательно в этом плане монументальное произведение эпохи —
36-томная «Естественная история» Бюффона. В собственно научный метод того
времени Бюффон ввел несколько сугубо биологических, как бы мы сказали сегодня,
идей. Прежде всего, он объединял животных исключительно по натуральному
принципу по наличию инстинкта. Инстинкт как определенную естественную
склонность он обнаруживал и у людей, но считал, что она присуща
общественной, а не природной жизни человека. Бюффон считал, что истинная наука
заключается в познании фактов, и отвергал то, что вызывало восхищение многих
современников, — концепцию совершенства природы. Он иронизировал над теориями
в духе классицизма типа «теологии насекомых». Бюффон подчеркивал, что
ученый должен вести наблюдения без заранее заданной системы. Именно поэтому
он отбрасывал классификацию своего великого предшественника Линнея,
поскольку тот стремился располагать растения и живые существа в определенном порядке.
в то время как природа, по мнению французского ученого, обладает
бесконечным разнообразием. Предмет науки — это «как» и «что» вещей, но не их «почему».
Конец XVIII века знаменует наступление реализма во всех областях науки.
Оптическая картезианская парадигма — парадигма наглядного представления —
постепенно сменяется парадигмой препарирования, анатомирования и
непосредственного проникновения в тайны природы. В это время Кювье совершает иконоборческий
жест: завладев склянками музея, он разбивает их и препарирует все собранные
классической эпохой и бережно охраняемые экспонаты видимого животного мира.
Этот жест, как полагает М. Фуко, выражает нечто весьма большое — то, что
естественное пространство западной культуры претерпело мутацию, в результате
чего место классификации заняла анатомия, структуры — организм, видимого
признака - внутренняя обусловленность, а место театра форм заняла история в
современном смысле, наука об изменении во времени естественных и общественных
явлений.
Отдельный человек, индивид, становится новым объектом и субъектом
социальной политики. Бюффон писал: «В природе реально существуют лишь особи, а роды,
отряды, классы существуют только в нашем воображении». Аналогично этому
широко утверждается либеральная, индивидуалистическая доктрина, где человек $Г.
выступает как существующий до общества, как атомарная и самостоятельная ? I
субстанция. В отношении него имела место лишь одна ценность — свобода, кото- ■ « |
рая понималась как оправдание права индивида на свою жизнь и собственную | 3
картину мира. Из этого следовала идея уникальности, частности любого существо- | °
вания, любого взгляда на вещи. Основной принцип либерализма заключался в пред- х Б
ставлении о том, что все истины относительны, ценности сомнительны, знания **
неокончательны. В этом плане либерализм отождествлялся с эмпирической наукой как 2 „
таковой. р ^
Как и идея регулярного государства, либеральная идея несла в себе серьезные < S
противоречия. Прежде всего предпринимательство и свободный рынок могли раз- ^ш
виваться лишь при наличии институтов, созданных регулярным государством. В то же
время моральный и политический индивидуализм приводит к мысли, что только
интересы реальных людей имеют значение, интересы же общества и государства —
фиктивны. Более важным противоречием было то, что отношение к человеку как
индивиду не могло сочетаться с эгоизмом потребительства, с использованием людей
как средства его удовлетворения.
Линза
третья —
идеология
Уже с середины XIX столетия наметился постепенный рост значимости
общественной сферы по сравнению с естественнонаучной. На смену эпохе реализма и
эмпиризма приходит гуманитарная эпоха. Вместо факта существенными становятся
взгляды человека, формируемые определенным сообществом. Подобный сдвиг вел в
конечном счете к проникновению гуманитарно-общественной картины мира в
естественнонаучную и к существенным переменам в представлении о научном познании
вообще. Все больше крепло убеждение, что опыт, эмпирический факт — это прежде
всего определенный способ его добывания, за которым стоит мнение
определенной группы. Этот феномен Маркс обобщил понятием «идеология*. Основатель
социологии знания К. Маннгейм включил это понятие в методологию науки. Таким
образом, если во времена Лейбница и Линнея считалось, что в науках содержится
ровно столько собственно науки, сколько в них содержится математики и
геометрии, а во времена Кювье и Дарвина — сколько эмпирики и практики, то уже
в конце XIX века сформировалось твердое убеждение, что ядром науки стала
идеология.
В XX веке борьба за свое видение мира приобрела совершенно
неприемлемые формы типа революций, гражданских войн, геноцида. И в этой ситуации боль- *
шую роль, как это ни прискорбно осознавать, сыграла социология, выступив «слу- 1„
жанкой идеологии», интеллектуально обосновывая те или иные мнения и тем самым \%
помогая проводить их в жизнь. » £.
Как же осуществляется механизм такого разрушительного действия социологии?
Дело в том, что на месте весьма упорядоченной общественной системы возник "о
v 0
Is
IS
у
и к
конгломерат автономных и самодостаточных сообществ, которые могут быть
описаны термином «корпоративные*. Под данными сообществами понимаются
замкнутые общественные группы, находящиеся во враждебном им мире. Они используют
технологии высокого уровня, но ориентированы исключительно на то, чтобы все
брать от других, ничего не давая взамен. Корпоративные структуры не
останавливают никакие границы — ни этические, ни правовые. Если какой-либо закон
удобно и с прибылью для себя нарушить, их представители делают это не колеблясь.
Если для своего блага можно преступить через каких-либо людей, лишить их средств
к существованию, даже жизни, это будет сделано без сантиментов. Все подчинено
цели удовлетворения своих желаний, повышения собственной значимости и власти.
Таких сообществ у нас сейчас необычайно много, и чем бессильнее и
неопределеннее ведет себя центральная власть, тем больше самоорганизуется общество в
сторону формирования корпоративных структур.
Корпоративные сообщества, как правило, обладают довольно значительными
средствами, но отнюдь не стремятся к меценатству. Им не нужно знание в чистом
виде, но только как средство для расширения сферы своего доминирования, и
поддерживают и оплачивают они те исследования, которые формируют нужную им
картину мира. Именно поэтому, несмотря на многочисленные социологические
разработки, в целом сфера социального знания в сегодняшней России выглядит
крайне убого. Все, как мы бы сказали лет шесть-семь назад, «настолько заидеологи-
зировано>, что ни в одной цифре нельзя не сомневаться. Подчеркнем, что речь
идет не о профессионализме ученых и не о технике социологического исследования,
а об интерпретации результатов: практически все результаты и выводы содержат
подтасовку не потому, что ученые нечестны, но в силу специфической организации
социального заказа. В этих условиях конкретные социологические исследования,
которые еще недавно столь успешно развенчивали миф реального социализма, не
только не способствуют взаимопониманию людей, но, напротив, всячески
искажают картину в пользу своих «патронов». Обобщающие их теоретические
рассуждения о социальной структуре также становятся неадекватны, поскольку наше
общество практически перестало быть местом существования общезначимых
явлений — таких, как деньги, власть, авторитет, знание.
Si
X»
Линза
четвертая —
маргиналии
Итак, причина несостоятельности современной социологии кроется в
невозможности дальнейшего взгляда на общество через «идеологическую линзу». Что же
будет дальше? Какая линза может прийти на смену? На наш взгляд, символом
новой линзы общественного самовосприятия могут стать «маргиналии>, то есть
пограничные, находящиеся на стыке нескольких дисциплин области, где наряду
с признанными в науке методиками разрабатываются и нетрадиционные,
зачастую экзотические подходы.
Как известно, последние пятнадцать — двадцать лет проходят под знаком роста
значимости двух маргинальных для науки направлений.
С одной стороны, это разнообразные паранаучные спекуляции, несущие
значительный отпечаток личности своих создателей. Они касаются пограничных состояний
социальных отношений, человеческой психики, разнообразных систем физических
упражнений. Трактуя эти феномены как принципиальные для человеческого
существования, они строят картину мира, где правят подспудные и не всегда
позитивные силы, где человек одновременно их творец и проводник. Толчок этому
направлению был дан в начале XX века фрейдизмом. Впитав некоторые идеи
марксизма, оно вылилось в такие дисциплины, как шизоанализ Ж. Делёза и Ф. Гваттари,
деконструкционизм Ж. Деррида и П. де Мана, археология и генеалогия власти
М. Фуко. К ним примыкают такие иеакадемические сферы знания, как астрология,
дисциплины мистико-эзотерической традиции (Е. Блаватская, К. Кастанеда и
другие). Эти деятельности нельзя назвать науками в строгом смысле слова,
поскольку их существование основано исключительно на личностях их авторов, и в них
так же важен стиль, почерк, как факт или идея.
С другой стороны, резко возрастает значимость конкретных практик, которые
уже не относятся непосредственно к науке, поскольку применяются в самых
различных сферах общества, но тем не менее происходят из науки и выступают
необходимым средством получения знания. К их числу в первую очередь относятся
информационные технологии. В настоящее время значительные усилия тратятся как
на производство средств передачи, приема и обработки как деловой, так и
развлекательной информации. Особый бум отмечается в последние пятнадцать —
двадцать лет из-за внедрения персональных компьютеров. Мир спутывается
широкодоступными информационными каналами. Им доверяют очень важные вещи:
имущество, общественное положение; военным каналам доверяют существование стран,
всей планеты. Понятия, связанные с информацией, прочно укоренились в
общественном сознании. Мир информации становится привычным: получить, передать,
обработать информацию — ежедневное дело огромного числа людей в развитых
странах. Этот мир приобретает черты «государства в государстве» со своим
управлением, базами, защитой, преступностью.
При всей своей непохожести у паранаучных спекуляций и информационных
технологий много общего. Работая с ними, человек всегда включается внутрь
происходящего, но не как подчиненный механизм, а как сотворец определенного рода
реальности, не автономный, но и не полностью включенный в нее. Он находится где-то
в промежуточном состоянии, там, где степень егЧ) свободы не может быть
окончательно установлена. Это — свобода субъекта, находящегося в диалоге с системой,
будь то спекулятивная концепция со своей сложной и намеренно запутанной
структурой или набор компьютерных программ. Но в обоих случаях человек никогда не
имеет дело сразу со всей совокупностью конструкций и структур, но лишь с
некоторой их частью. Он изначально не может охватить одним взглядом весь объем
информации, с которым взаимодействует. Многое, очень многое ему приходится
принимать на веру. Ю. Хабермас назвал это «новой непрозрачностью», отмечая в этом
существенный отход от просвещенческого разума, на котором довольно долго
держалось здание науки нового времени. Подобное состояние в культурологии сегодня
обозначается понятием «постмодернизм».
Постмодернизм — это не наука, не новое учение, претендующее на единственно
верный способ постижения истины. Постмодернизм — это специфический
социальный, политический, культурологический механизм, призванный самим фактом своего
существования формировать в обществе особое жизненное пространство, которое
характеризуется спонтанностью, свободой, игровым отношением к действительности.
В этом пространстве человек по-новому относится к окружающему миру. Он
отрицает общепринятые нормы и стереотипы поведения. Но игнорируя авторитет этих
норм, он не игнорирует сами нормы. Он не желает попадать в их зависимость, но
использует все, что накопили нормотворческие общественные институты в качестве
подручного материала для строительства собственной жизни. Постмодернистский
человек находится в постоянной напряженной работе по разрушению стереотипизи-
рованного восприятия реальности и поведения в ней. Его взаимоотношение с
действительностью более схоже с таковым у художника, актера. Реальность для него —
это искусственный, податливый для метаморфоз материал, основным необходимым
свойством которого является легкость манипулирования. Проще говоря,
реальность трактуется как фикция в противовес натуральному бытию с его
непредсказуемостью, неумолимостью и агрессивностью.
I?
< ч
So
Центр искусства и культуры
имени Ж. Помпиду — одна из самых
популярных достопримечательностей Парижа.
Фасад этого пятиэтажного здания в центре
французской столицы представляет собой
сплетение разноцветных труб и металлических
конструкций, выполняющих функции
лестниц, эскалаторов, электрических кабелей...
Внутри Центра — библиотека, музей
современного искусства, залы прослушивания
грамзаписей, театрально-концертный зал
и ряд других помещений.
Принцип «торжества* маргинальности
продемонстрирован явно.
Естественно, что основная форма
существования постмодерниста — это игра, вещь
несерьезная, искусственная, свободная.
«Выход из рамок этой жизни во временную сферу
деятельности, имеющей собственную
направленность. Даже ребенок знает, что он играет лишь понарошку» (И. Хейзинга).
Между игрой и реальностью всегда есть граница, которую субъект пересекает,
начиная или заканчивая игру. Он также волен приступать или не приступать
к игре, ибо игра по приказу — уже больше не игра. Постмодернистский игрок
с легкостью переходит от одной игры к другой, от одних правил к другим,
придерживаясь лишь одного принципа — не выйти из игры при изменении игровых
обстоятельств.
В рамках постмодернистского сознания утверждается всеобщая терпимость,
минимальные ценности, причем желательно как можно менее четкие и
определенные. Объект деятельности рассматривается во всей своей полноте до мельчайших
подробностей. Деталям вообще уделяется максимальное внимание, они становятся
вровень с объектом. Поэтому коллаж как эклектическое хаотическое сочетание
разнородных элементов — наиболее подходящий способ постмодернистской игры.
Использование в коллаже максимально большого числа представлений, трактовок,
приемов, способов поведения приводит к их частому взаимоперекрыванию. Одно
представление со своими нормами может вторгаться в сферу компетенции
другого и интерпретироваться совершенно разными способами, что позволяет
разрабатывать пограничные области употребления различных представлений. Метод
коллажа работает как бы в качестве усилителя: он улавливает тихие проявления
существования пограничных феноменов, многократно их усиливает и тем самым
создает еще одну позицию, еще одну грань в мире, увеличивая его многообразие.
В социальном плане постмодернизм означает упадок авторитета любых
обобщающих структур — от государственных до корпоративных, от великих идей и
этических течений до правил поведения за столом. Общество все больше воспринимает
себя как децентрализованное, аморфное, одновременно обладающее множеством
социальных признаков. Отныне каждый феномен может стать источником сколь
угодно больших построений и далеко идущих обобщений. Поэтому новейшая,
постмодернистская социология отказывается от того, чтобы быть средством какой бы то
ни было социальной политики, и противопоставляет себя формам
обществоведения, обслуживающим в настоящее время корпоративные структуры. Она
позволяет маргиналиям самостоятельно существовать, быть самодостаточными, то есть не
зависеть ни от центральных, ни от корпоративных властей. Это прямо
противоположно средствам традиционного обществоведения. Постмодернистскую
социологию не занимают больше проблемы ясности понятий и границ применения
концепций. Она стремится к тому, чтобы разработать как можно больше вариантов
осмысления объекта. Соответственно, новейшая социология строится как бесконечная
череда вариаций по поводу самого социологического знания.
Таким образом, современное постмодернистское общество рассматривает себя
через линзу пограничных, нечетких представлений о самом себе, существовать
в котором можно, только постоянно преступая границы норм. Как отмечает
X. Грае. *Натюрморт перед открытым окном».
8
Ж.-Ф. Льотар, по своим кардинальным характеристикам оно в чем-то аналогично
первобытному состоянию, язычеству. Но, конечно же, новые времена накладыва-
* I ют свой отпечаток. Современный человек, как и его архаический предок, вновь
;S| не ощущает устойчивой почвы под ногами, он снова обитает во враждебном ми-
|й| ре, но опасность теперь исходит не от диких зверей или явлений природы, а от
| £ I неожиданного сочетания незначительных, на первый взгляд, обстоятельств. Как
^ £ | ив примитивном состоянии, человек чувствует себя не способным осознать все мно-
и-«э i гообразие окружающей его среды, потому что постмодернистский способ позна-
5S*' ния полагает: не существует мелких и незначительных деталей, и запрещает их
г j| игнорировать, как это делал человек идеологизированный, сознательно ограничиваю-
<Zi щий свои взгляды одной «верной» теорией. Современному «дикарю» приходится мо-
«51 литься разным богам, ибо мир оказывается слишком огромным, разнообразным
и непонятным, чтобы восприниматься в одной перспективе.
От первобытного человека современный «язычник» отличается и чрезвычайной
изощренностью в манипулировании разнообразными средствами существования,
и прежде всего — информацией. Это дает ему возможность попытки просчитать
оптимальную стратегию поведения. Поэтому грядущая современность хоть н может
быть названа язычеством и первобытностью, но это, так сказать, «высокая
примитивность». Еще одна из отличительных особенностей современного «дикаря» —
тот факт, что, преступая границы норм, он знает сами нормы. И преступая их
границы, вовсе не считает свою жнзнь преступлением, так как цель его
деятельности не имеет ннчего общего с нечестностью или тем более насилием. Он просто ведет
себя естественно в обществе, которое представляется ему не совокупностью
правил и запретов, но колоссальным скоплением различных нюансов и обстоятельств,
учесть, вместить в себя которые можно только играя. Причем правила этой игры
современный «солнечный дикарь» устанавливает каждый раз сам. Конечно, они
могут включать в себя и старые, привычные нормы.
Но теперь, переплетаясь в фантастическом коллаже взаимодействия, дополняя,
отрицая друг друга, оин создают новое знание, новую реальность. И, самое
главное, они доставляют своей игрой наслаждение. Это может быть и то наслаждение,
о котором говорил Аристотель,— наслаждение иллюзией и имитацией реальности,
и то, о котором писал Йрехт, видя наслаждение в трансформации искусством
действительности и действительностью искусства. И то, о котором говорил Барт в
своем знаменитом эссе «Удовольствие от текста»,— с одной стороны, удовольствие
от заполненности нас феноменом искусства, эйфории от сопричастности к целому
культуры, а с другой — наслаждение от чувства расшатывания исторических,
культурных, психологических устоев, наслаждение от лицезрения разрывов
культуры. Но все это, так сказать, частные воплощения наслаждения, возникающего
в постмодернистской игре, говоря языком фрейдизма, от созерцания различных
сторон своего «я», беспрепятственно развивающихся в коллаже.
Социальная динамика современных обществ интересна тем, что новое, как бы оно
того ни желало, не может полностью порвать со старым. Обычно оно наслаивается
или, точнее, вживляется в старое и сосуществует вместе с ним. Современное
общество, как уже говорилось, сформировалось при переходе от средневековья к
новому времени. Его основной структурой остаются институты, сформированные
регулярным государством. Это не только «аппарат насилия» прежних эпох, такой,
как государство, армия, единое законодательство, налоговая система, но и
привычные нам институты образования, транспорта, финансов. Именно они создают
каркас — необходимое условие существования — для всех социальных форм. И
либеральные, и идеологические, и маргинальные способы формирования социальной
политики не могут сами по себе быть источником всех общественных
институтов. История современных обществ демонстрирует торжество принципа
дополнительности. Именно благодаря утверждению этого принципа современные общества
оказались необычайно гибкими и хорошо адаптирующимися. В них выявился
огромный запас потенций, позволяющих им быстро переходить от демократии к авто-
я- ритаризму и обратно.
|т Отсюда следует необычайная живучесть современного типа общества в историче-
У» ской перспективе. Оно вряд ли может видоизменяться настолько, чтобы само-
g£ разрушиться. Его можно только сокрушить извне. Но этого не удалось сделать
|*£ даже коммунистам с их лозунгом «до основанья, а затем...» И недаром пел Борис
« * Гребенщиков: «Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица Земли? Ее нет, нет,
нет...» #
10
ВО ВСЕМ МИРЕ
Ну, комары,
погодите!
Препарат, который
открывает новые возможности в
борьбе с комарами, чухами и
другими досаждающими нам
насекомыми, получен
бельгийским химиком Альфонсом
Вандонинком. Специалист по
гербицидам, он однажды
заметил, что некоторые полевые
растения отпугивают
насекомых. На основании своих
наблюдений ученый
разработал соответствующий экстракт
и запатентовал его.
Согласно заключению специалистов,
новый препарат в четыре раза
эффективнее всех известных
до сих пор средств.
Испытания показали, что
жидкость отпугивает все виды
комаров — и тех, что
обитают в Центральной Африке,
и тех, что живут в тундре.
Полученная бельгийским
исследователем жидкость не
имеет запаха, не загрязняет
окружающую среду, так как
разлагается биологическим
путем и не оказывает
побочных действий ни на людей,
ни на животных, ни на
растения.
Оставить его
без железа —
и конец!
Согласно данным
Всемирной организации
здравоохранения, в мире ежегодно болеет
малярией от двухсот до
трехсот миллионов человек и около
двух миллионов из них
умирает. Долгое время эту
болезнь лечили хинином, но
теперь появился штамм
возбудителя малярии, устойчивый к
этому препарату.
Недавно группа
израильских ученых синтезировала
лекарство против этой бо-
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
0
О
о
о
О
О
О
лезни, созданное на основе
абсолютно нового принципа.
Оно проникает в эритроциты,
где поселился малярийный
плазмодий, и извлекает из
него железо, жизненно
необходимое для развития паразита.
Новый медикамент не
проникает в здоровые эритроциты,
не лишает железа ни кровяную
плазму, ни клетки печени.
Клинические испытания
лекарства уже начались.
Писать,
а заодно и считать
Француз Доменик Сирин
изобрел ручку-калькулятор,
которая сама подсчитывает
написанное ею. С помощью
фото ручка регистрирует
написанные числа и
математические знаки, а встроенный чип
делает подсчеты. В конце
этого процесса на маленьком эк-
ранчике появляется результат.
Если вы не очень ленивы,
остается только записать его.
Считающая ручка может
совершать четыре
арифметических действия и извлекать
квадратные корни.
Предполагают, что такая ручка может
понравиться счетоводам,
продавцам, официантам и
вообще всем, кто имеет дело с
подсчетами.
Босые
выносливее
Спортсмены-бегуны из
Африки предпочитают
состязаться на длинные н
марафонские дистанции, будучи
босыми. Причина отнюдь не в
бедности. Исследования,
проведенные английскими
специалистами по биомеханике,
показали, что при беге
босиком сгибание сводов стоп
достигает семи—десяти
миллиметров, в то время как
лучшая спортивная обувь
обеспечивает лишь пять-шесть
миллиметров, что приводит к
двадцати—тридцати
процентам потери мускульной
энергии. Другими словами,
босоногий бег энергетически
выгоднее.
О
О
о
о
о
Q
О
О
о
о
о
с
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
Сохраним
озоновый слой!
С тех пор как фреоны
стали считать основными
виновниками разрушения
озонового слоя, специалисты
усиленно ищут способы заменить
их чем-то более безопасным
для окружающей среды.
Очередное изобретение сделано на
этот раз в Англии. Это
аэрозольная упаковка, которая при
употреблении не испускает
газ, уничтожающий озон.
Ключевая деталь новой
упаковки — установленный на ее
дне блок из пористого
полимерного материала, который
поглощает большое
количество двуокиси углерода.
Вторая необычная подробность
состоит в том, что
содержимое, будь то дезодорант,
духи или яд от тараканов,
помещено в эластичный баллон.
При нажатии на кнопку,
расположенную на упаковке, из
полимерного материала
«выцеживается» некоторое
количество двуокиси углерода.
Давление повышается, баллон
сжимается, и часть
содержимого выбрасывается через
отверстие наружу. До сих пор
аэрозольные упаковки,
разбрызгивая содержимое,
выделяли и опасные для озона
фреоны.
Авторы нового
изобретения утверждают, что оно
гораздо безвреднее для
окружающей среды, чем
употребляемые до сих пор
системы, и не создает опасность
пожара. Если упаковка будет
пробита, наружу выделится
только двуокись углерода и
ничтожное количество ацетона,
который подмешан к
основному газу.
-ТТГ
X
X
9 Пилюли на моем дисплее
ф Токсичность загрязнений проверить очень просто
ф Рожать или не рожать!
Ф Радиосигналы под землей
ф Гравитационные волны Земли
Есть некоторая аналогия
между действием на наш
организм душистых веществ,
духов, дезодорантов, других
предметов парфюмерии и
чисто лекарственных препаратов,
в том числе успокаивающих,
снотворных и анальгетиков.
Хорошо бы эту аналогию
использовать как-нибудь для
построения физнко
-органической модели механизма их
влияния на нас. Вопрос —
как. Компьютерные расчеты,
выполненные учеными
Белорусского университета и
Новосибирского института
инженеров железнодорожного
транспорта, показывают, что
поведение тех и других
веществ в нейронной сети носит
в целом похожий характер.
Душистые вещества и их
способность распространяться по
нейронной сети ранее уже
были изучены и вполне
поддаются прогнозированию на
компьютере. Этому
результату предшествовала работа тех
же авторов, которые проверили
таким же образом различные
вещества алифатического, кар-
боциклического и
ароматического ряда. Компьютер
позволил тогда установить, какие
именно функциональные
группы атомов а молекулах
«отвечают» за душистость, а
значит — и точно назвать те
соединения из всего набора
претендентов, которые
наверняка будут обладать этим
свойством. Аналогично решена
такая же задача и для
лекарственных средств.
Ныне же возникла
необходимость построения
единой модели, пригодной
прогнозировать как те, так и
другие свойства соединений, на
чем и сосредоточились
исследователи. Они взяли данные
по строению и свойствам
шестидесяти восьми душистых
вешеств, четырнадцати
снотворных препаратов и шести
анальгетиков и подвергли их
компьютерному «сравнению».
В результате выявился
некий инвариант — общий
признак, характеризующий те
или иные свойства вещества.
Это «средняя линейная
длина молекулы». Если таковая
известна для душистых
веществ, то, чтобы получить
молекулу анальгетика, надо ее
умножить на коэффициент,
равный корню кубическому из
двух «пи». Длина
молекулы снотворного вещества в
свою очередь отличается от
длины анальгетика на
коэффициент, равный корню
кубическому из числа «пи» в
квадрате. Теперь, зная численные
соотношения между
молекулами столь разных веществ,
можно, наращивая или
сокращая длину молекул, смело
прогнозировать свойства
будущих веществ.
В больших городах
окружающая среда
загрязнена, и очень сильно, что
видно, собственно, и безо всяких
научных исследований. Но
поставить точный «диагноз», то
есть определить источник и
измерить уровень воздействия,—
это уже наполовину решить
проблему.
Екатеринбургские ученые из
Института экологии растений
и животных Уральского
отделения РАН задались целью
изучить величину
генетических повреждений,
возникающих от воздействий
промышленных выбросов предприятий
своего города на
организмы, постоянно тут обитающие.
Кроме шумных сограждан,
на загрязненной территории
обитают еще и бессловесные
домовые мыши. Вот их-то
и решили использовать в
качестве тест-объектов.
Интенсивность общего загрязнения
тут же находит свое
выражение в появлении
различных хромосомных нарушений
в клетках.
Поэтому исследователи
решили сравнить мутагенное
влияние среды на зверьков,
живущих в разных по
степени антропогенных
загрязнений местностях. Для контроля
использовали мышей из
поселка Советский, что в
Тюменской области, — природа
там, как принято думать, пока
что еще не испорчена.
Однако хромосомные
нарушения — аберрации —
наблюдались и у местных грызунов.
Чуть больше полутора
процентов клеток костного мозга
содержали разрушенные
хромосомы, видимые в микроскоп,
что, должно быть,
составляет некоторый естественный
фоновый уровень
повреждений. Чистым в
экологическом плане считается также
район в черте Екатеринбурга,
где расположился сам
Институт экологии растений и
животных. В разбросанных по
институтскому городку
зданиях, естественно, тоже
обитают домовые мыши. У них
количество клеток с
повреждениями хромосом не
превышало двух процентов. Только в
здании, где много лет
работники НИИ возились с ртутью,
этот процент у местных
грызунов достигал пяти.
И наконец, мыши из
промышленного района города
оказались максимально
подвергнуты генотоксическому
воздействию — уровень
хромосомных повреждений у них
был почти в пять раз выше,
чем у контрольных. А общий
вывод получился такой.
Загрязнения северного
промышленного района
Екатеринбурга имеют мутагенное влияние,
сопоставимое по силе с
таковым в условиях
тридцатикилометровой зоны
Чернобыльской АЭС.
12
Человек предполагает, а
Господь располагает, и не
всякая беременность
заканчивается благополучно —
рождением младенца. На пути
к этому итогу
развивающийся плод подстерегают многие
испытания, и далеко ие
каждому малышу суждено
преодолеть все препятствия и
родиться на гмт живым и
здоровым. В медицине ведется осо
бая статистика, учитывающая
соотношение удачных и
неудачных беременностей, а
причины неудач изучаются.
Так, сотрудники киевского
Республиканского научного
гигиенического центра и
санкт-петербургского НИИ
экспериментальной медицины
Российской АМН решили
определить, какова роль
генетического фактора в развитии
нежизнеспособного плода у
будущей матери. Для этого
ученые взяли результаты
медико-статистических
обследований, проведенных в
Мариуполе, Запорожье и
Симферополе, и математически
обработали их с помощью так
называемого статусметриче-
ского метода. В итоге удалось
построить некоторую
математическую модель с
двадцатью двумя
неизвестными — числом
самопроизвольных абортов в городе.
Работа с моделью позволила
вычленить такие влияющие на
плод и его развитие
факторы, как возраст супругов,
состояние их здоровья,
вредность профессий, средняя
жилплощадь, средний доход на
члена семьи,— все это,
оказывается, тоже влияет на
успех вынашивания плода,—
а также и условия среды, в том
числе чистота воздуха.
Результаты расчетов
получились такие. Генетический
фактор — плохие мутации в
половых клетках — определял
собой только 28 процентов
неудачных беременностей. Все
остальное зависело от
здоровья и условии жизни
будущих родителей. Частота
мутаций — это естественный
микроэволюционный процесс,
потому он недоступен для
управления человеком. Но вот
что интересно. В городе с
чистым воздухом, а именно
в Симферополе, эти
мутации происходят почему-то в
полтора раза реже.
Когда геологи находят
наконец новое месторождение
угля, то следующий этап их
работы — определение границ
месторождения, характера
пород, толщины угленосных
слоев, глубин их залегания и так
далее. Обычно это делается
путем бурения то тут, то там
пробных скважин. В науке
этот путь поиска называют
«методом проб и ошибок».
Все бы ничего, метод
достаточно результативен, да
больно дорого он обходится.
Вот почему в последние годы
все большие надежды
возлагаются на скважинную
томографию. Ее эффективность
хорошо иллюстрируется
опытами, проведенными
инженерами Всероссийского научно-
исследовательского
геологоразведочного института
угольных месторождений из
Ростова-на-Дону.
На одном из
месторождений пробурили две
скважины, удаленные друг от друга
на сто метров. В одну
опустили антенны
радиоизлучателя, в другую — антенны
радиоприемника.
Радиопросвечивание пород проводилось
на частоте 69 килогерц.
Излучатель посылал сигналы,
затем его передвигали иа пять
метров ниже; получив эти
сигналы, приемник также
опускали. И так — до глубин
в сто двадцать метров в
обеих скважинах. Полученные на
антеннах приемника сигналы
были разные — в зависимости
от характера препятствий в
породах на пути радиоволны,
а их обобщение и
обработка на компьютере позволили
построить целостную картину
разреза — томограмму. На
ней были видны все пласты,
неоднородности и иные мелкие
детали геологического
строения разреза.
Метод прямого «видения»
с помощью
радиопросвечивания позволяет обойтись без
бурения лишних скважин в
разведке и эксплуатации
месторождений, а его дальность
под землей достигает
двухсот — трехсот метров.
Почему поверхность Земли
«такова, какова она есть»?
Обычный ответ дает
геодинамика: это результат
глобального движения континентов,
связанного с конвективными
течениями в мантии планеты.
Конвекция, то есть всплытие
и погружение частей,
существует, если с глубиной
плотность среды уменьшается.
Однако в большей части мантии
плотность, как раз наоборот,
растет, так что по большому
счету механизм дрейфа
континентов неясен. Поэтому
представляет интерес новая
гипотеза норильских ученых из
Центрально-Арктической
геологоразведочной экспедиции о
том, что главную роль тут
играют гравитационные волны.
Это, правда, не те волны,
которые астрофизики
пытаются поймать из глубин
космоса. Гравитационные волны
земного происхождения
связаны с движением жидкостей
и газов под действием
обычной силы тяжести. И таковые
уже известны в атмосфере
и океане.
У планеты ученые нашли
сегодня уже целую систему
застывших образований
рельефа — «стоячих внутренних
гравитационных волн». Эти
образования были некогда
порождены движением жидких
расплавленных оболочек в
поле тяготения Земли и ныне
имеют вид
многокилометровых шестиугольных ячеек. Они
наблюдаемы из космоса, о
чем мы уже ранее писали
(заметка «Кратер —
шестигранник» в номере II за
1991 год), и покрывают весь
лик Земли. Причем, как
оказалось» северные «кратеры»
имеют приподнятый по
периметру край и опущенный
ниже общего уровня местности
центр. У южных, наоборот,—
возвышенность-вздутие в
середине и своего рода
углубления-рвы по краям.
Интересно, что такое
распределение волн по Земле
началось около четырех
миллиардов лет назад. Сегодня же
«ячеистые стоячие
внутренние гравитационные волны»
как диссипативные структуры
определяют собой не
только рельеф земной
поверхности, но и равномерность
теплового потока,
проходящего через эту поверхность
в масштабе всей планеты.
К
X
13
УЧЕНЫЙ О СВОЕМ ДЕЛЕ
С. Яковленко,
доктор физико-математических наук
Открытие длиною
В апреле этого года группа ученых, в которую вхожу
и я, получила дипломы об открытии нового явления.
Мы его называли «химические радиационные столкновения».
Эксперты предложили название изменить, и получилось
немного скучновато: «Явление обменного химического превращения
с участием фотона». Решение о регистрации было принято
в 1990 году. Авторы: Л. И. Гудзенко, Л. В. Гурвич, В, С. Дубов,
С. Я. Яковленко. Приоритет открытия определен по первой
подробной публикации 1976 года, то есть считается,
что оно сделано шестнадцать лет назад.
На подступах
Первый серьезный интерес к физике
(то есть захотелось ею заниматься) у
меня возник, по-видимому, в седьмом классе
средней школы. Тогда я прочитал
популярную книжку Корсунского «Атомное
ядро» и был поражен необычностью
законов микромира.
В то время планировалась
перестройка среднего образования. Активно
пропагандировалась идея о том, что один-
надцатилетку должны оканчивать лишь
особо одаренные дети, а остальным
следует ограничиться восьмилеткой.
Убоявшись возможности не попасть в особо
одаренные из-за непредсказуемых форм
отбора, я поступил в восьмой класс
нахимовского училища. Хотя конкурс туда,
как потом оказалось, был не слабее, чем
в институты, провал ничем не грозил, а в
случае успеха гарантировалось
получение среднего, а затем и высшего
образования.
В нахимовском учнли хорошо.
Преподаватели, как правило, не имели
педагогического образования, но это были
люди умные, во всяком случае намного
превосходили учителей обычной школы. Тем
не менее, окончив десятый класс, я
покинул училище. Непонятно, почему
захотелось заниматься теоретической
физикой. Откуда-то я взял, что в Москве есть
институт теоретической физики, и ушел,
чтобы поступить учиться в этот институт.
Одиннадцатый класс заканчивал в
московской школе. С удивлением узнал,
что институт теоретической физики, хотя
и существует, но это
научно-исследовательский институт, а не вуз. Правда,
скоро выяснилось, что в Московском
инженерно-физическом институте (МИФИ)
есть факультет теоретической и
экспериментальной физики (факультет «Т»), на
который я и решил поступить.
Последний год обучения в школе
прошел в активной подготовке к
вступительным экзаменам. Давая прочные
знания основ, в нахимовском не делали
упора на решение всяких «заковыристых»
задач. Этот пробел и некоторые
другие удалось за год ликвидировать.
Школу я окончил со всеми пятерками в
аттестате, но с «серебряной», а не
«золотой медалью*. Это был результат ссоры
с преподавателем математики, который
на заключительном педсовете выступил
против вручения «золотой медали».
Конкурс в МИФИ на факультет «Т»
был в тот, 1963 год — восемь человек
на место (совпал первый выпуск десятых
и одиннадцатых классов). Поступило
указание отдавать предпочтение тем, кто
имеет производственный стаж. Стоя в
очереди, чтобы сдать документы, я видел
вокруг почти одни «золотые» корочки
аттестатов.
14
Легко ли сделать научное открытие? У всех — по-разному.
А оформить? Об этом статья нашего автора.
в шестнадцать лет
Предстоящее вручение диплома навеяло на меня воспоминания о той
поре. Принято считать, что научная жизнь в основном сводится
к интеллектуальной деятельности, недоступной пониманию
непрофессионала. В какой-то мере это так, детали научной работы
могут понять только специалисты. Но есть еще и бытовые проявления
существования ученого. Они иногда бывают очень интересны.
Мне везло и продолжает везти на различные приключения
как на научном, так и на околонаучном поприще.
Может быть, о некоторых событиях, имеющих отношение
к зарегистрированному открытию, стоит рассказать.
В институте
Поступивших разбили по группам
«методом тыка». Я попал в восьмую — на
специальность «физика горячей плазмы».
Первые две группы должны были быть
теоретическими, но второй сначала вовсе
не было. Набрана была только первая,
и к ее подготовке относились более
внимательно: например, семинары вели
лекторы. Окончательно состав первых двух
групп предполагалось набрать со всего
факультета на третьем курсе, после
пятого семестра. Конкурсным был первый
экзамен по теоретической физике.
Его я провалил, то есть получил
тройку, хотя ни до, ни после этого не знал
сдаваемого материала лучше. Мы с
Сашей Бирюковым пострадали из-за одной
и той же ошибки. Не ходили на лекции.
Проштудировав полтора тома
знаменитого «Курса» Ландау и Лифшица
(включая задачи), мы были так уверены в
себе, что не стали заранее узнавать манеру
лектора принимать экзамен. Лектор же,
Александр Соломонович Компанеец,
человек очень самобытный, на экзамене
задавал весьма нетривиальные вопросы, но
все они разбирались им на лекциях.
Самым страшным для нас оказалось то,
что он не давал думать. (По-видимому,
он считал, что если экзаменуемый
ответа не знает, то не найдет его и во
время экзамена.) Говорить надо было
сразу, как он кончал формулировать
вопрос. Мне в конце концов почти на все
удалось ответить, но к тому времени
Александр Соломонович был краснее
обычного. Я вывел его из терпения тем,
что игнорировал стучание пальцами по
столу и отрывистые фразы типа «Ну,
скоро вы там!» Вдобавок я позволил себе
бестактное замечание о том, что задачи
каждый решает со скоростью,
соответствующей его темпераменту, и не это
определяет уровень способностей.
Саша Бирюков в такой обстановке
отвечать толком не смог и получил «неуд».
Неудача нас сблизила, и мы решили
пробиваться в теоретическую физику само
стоятельно, о чем оба сейчас не жалеем.
Для начала стали учить и сдавать те
курсы, которые нам не читали, но
читали теоретикам. В частности, и экстерном
сдал гидродинамику Виктору Павловичу
Силину. А потом пытался даже начать с
ним научную работу, но дело не пошло из-
за противодействия заведующего
кафедрой низкотемпературной плазмы, к
которой я был приписан после
перетасовки на третьем курсе.
Как хорошо,
что пятак упал правильно
Ситуация изменилась к лучшему
неожиданно. Лекции по технике
спектроскопии у нас читал очень интересный
Г*
- 5
15
s
о
X
Si
• 41
2 *
00
x Q-
16
человек и высококвалифицированный
специалист Владимир Николаевич
Колесников. Однажды, в начале 1967 года,
придя на лекцию, он написал на доске
названия десяти научных тем, к которым
он и его знакомые хотят привлечь
студентов. Последняя тема не была
сформулирована, но указывалось, что она
теоретическая. Желание быть теоретиками
выразили только мы с Сашей.
Владимир Николаевич пригласил нас в
Физический институт, знаменитый ФИАН, для
знакомства с будущими шефами.
Мы встретились в Колонном зале.
Шефов было вдвое больше, чем нас,
студентов,— кроме Колесникова, Лев
Иосифович Гудзенко, Леонид Александрович
Шелепин и Боря Гордиец, тогда еще
аспирант Шелепина. Нам с Сашей
предложили разделиться надвое, то есть
выбрать каждому свою из двух
предлагаемых тем. Их содержание рассказали по
очереди Гудзенко и Шелепин.
Рассказывая, они что-то писали на разных углах
доски. Суть того, что говорилось,
оставалась для нас туманной.
Мы решили бросить монетку и
распределиться в соответствии с тем, как она
упадет. «Если орел, то ты туда, а я
туда,— говорили мы, указывая на
соответствующие исписанные места доски,— а
если решка, то наоборот». Будущие шс
фы не возмутились нашим нахальством,
а с интересом наблюдали за этим
действом. Как независимое лицо бросать
пятак вызвался Колесников. В результате
я оказался у Гудзенко, а Саша — у
Шелепина. Через несколько лет, вспоминая
давний эпизод, мы с Гудзенко
выражали удовлетворение тем, как правильно
упал пятак.
Однако в полную силу наша работа с
Гудзенко пошла далеко не сразу. Внешне
все было в порядке. Еще в 1968 году, до
окончания мною института, мы с
Гудзенко и Сергеем Сергеевичем Филипповым
написали постановочную работу,
которую опубликовали препринтом в ФИАНе,
и доложили на Всесоюзной
конференции по физике низкотемпературной
плазмы. Но затем начался занудный
численный счет на ЭВМ. Удовлетворения от
вычислительной работы я не получал, хотя
как-то с ней справлялся. Во всяком
случае, диплом был готов.
Делу чуть не повредили мои, мягко
говоря, натянутые взаимоотношения с
руководством кафедры
низкотемпературной плазмы. На защите диплома
завкафедрой не захотел санкционировать
рекомендацию в аспирантуру. В тяжелом
бою меня отстояли Гудзенко и
Колесников, которых поддержали сразу два
Фетисовых — Евгений Петрович и Игорь
Константинович.
Мои учитель
Взять меня на работу в ФИАН Лев
Иосифович не мог из-за своих
напряженных отношений с начальством, в
частности с Александром Михайловичем
Прохоровым. Несмотря на мягкую,
неторопливую манеру поведения, Гудзенко имел
независимый, твердый характер. Он
никогда не унижался до сокрытия своей
точки зрения на многие щекотливые
вопросы, в том числе и на поведение как
высшего, так и непосредственного
начальства. Его высказывания отличались
нелицеприятностью и часто
сопровождались конкретными действиями.
Гудзенко не был диссидентом в
общепринятом смысле слова. Человек
порядочный, он не делал из своей позиции
политической рекламы. Возможно,
поэтому, несмотря на большое количество
содержащих оригинальные идеи
публикаций и несомненный научный авторитет,
он сидел на должности младшего
научного сотрудника даже после защиты
докторской диссертации. На должность
старшего научного сотрудника его перевели
примерно за год до смерти.
Для продолжения нашей совместной
работы (после моего окончания МИФИ),
Гудзенко договорился с Владимиром
Ильичей Коганом, что тот возьмет меня
к себе в аспирантуру теоретического
сектора отдела плазменных исследований
Института атомной энергии имени
И. В. Курчатова. Вот так и получилось,
что, хотя дипломную и кандидатскую
работы я выполнял под фактическим
руководством Гудзенко, формально
руководителем диплома у меня записан
Колесников, а кандидатской — Коган.
Период устройства в аспирантуру
пришелся на 1969 год. До этого я уныло,
по выражению Гудзенко, считал на ЭВМ.
Теперь, не имея такой возможности, я
стал размышлять о некоторых наших
общих задачах. Тогда и возникло у меня
несколько идей, во многом определивших
мою дальнейшую научную деятельность.
Здесь я расскажу об одной из них.
Как известно, электронная оболочка
атома может находиться в возбужденном
состоянии, когда ее энергия выше, чем
в самом низком, основном состоянии.
Такой возбужденный атом, пролетая
мимо другого, невозбужденного, способен,
по законам квантовой механики, издали
передать ему свою энергию, а сам
перейти в основное состояние. Этот
элементарный акт называется передачей
возбуждения. Он играет важную роль.
например, в физике газовых лазеров.
Однако далеко не всегда передача
возбуждения осуществляется достаточно
эффективно. Для этого надо, чтобы
энергия, высвобождаемая при переходе в
новое состояние, совпала с энергией,
поглощаемой электронной оболочкой
другого атома. Если атомы одинаковы, такое
условие выполняется автоматически.
Однако практический интерес представляет
передача возбуждения между атомами
разных химических элементов, а у них
энергии переходов обычно не совпадают.
Вот по невежеству я и захотел
компенсировать разницу энергий с помощью
светового кванта от лазера. Этот квант
атомы должны поглотить или испустить
непосредственно в ходе столкновения.
Поразмышляв немного, я свою идею
чуть не забраковал, убоявшись, что
вероятность такого перехода будет очень
мала. Однако Гудзенко сразу счел мои
соображения достойными развития и
даже предложил для такого типа актов
специальное название — радиационные
столкновения.
Часто люди, способные к
выдвижению оригинальных мыслей, не могут
объективно оценить идеи чужие. Не таков
был Гудзенко. Он не только ценил, но
и проявлял большую цепкость при
спасении понравившейся идеи.
Мы сразу же стали придумывать
различные возможные акты такого типа.
Например, два невозбужденных атома
сталкиваются друг с другом и с большим
фотоном, поглощают его, возбуждаются
и уносят, каждый в свою сторону свою
часть энергии фотона. Пошла непростая
работа по выявлению механизмов таких
актов. К исследованию радиационных
столкновений после наших публикаций
подключились многие ученые. Эта теория
составила больше половины моей
кандидатской (1973 год), а затем и
докторской диссертации (1980 год). В 1984 году
я опубликовал монографию «Радиацион-
но-столкновительные явления».
В процессе работы над
радиационными столкновениями происходило много
интересных околонаучных событий.
Рассказать о всех них нет никакой
возможности. Упомяну лишь несколько эпизодов.
«ЖЭТФ» и другие
Работая над одной из проблем, я
обнаружил, что близкие вопросы
исследовал А. С. Компанеец. Задачу он
решил изящно, однако не заметил
возможности существенно обобщить подход, а
главное — не знал, что в точности
такую задачу, но другим способом,
рассмотрел на несколько лет раньше аме-
17
2
о
ll
0) и
I?
О 3
об
"2о
18
риканский ученый У. Фано. Я обобщил
подход Компанейца и применил эти
результаты в теории радиационных
столкновений.
Из «Журнала экспериментальной и
теоретической физики» («ЖЭТФ») на
мою работу пришла разгромная рецен
зия. Событие совпало с поступлением
(после аспирантуры) на работу в теор-
сектор отдела плазменных исследований,
руководимый замечательным человеком и
выдающимся физиком Михаилом
Александровичем Леонтовичем, членом
редколлегии «ЖЭТФ». Михаил
Александрович в науке признавал только
«гамбургский счет» и никогда не защищал своих
сотрудников лишь потому, что они
«свои». Наоборот, он считал, что «своих»
надо «жучить и жучить», требовал
публиковать работы только самого высокого
научного уровня и очень бурно
реагировал, если ему казалось, что уровень
понизился.
Михаил Александрович в крайнем
возбуждении пришел с заседания
редколлегии, где отклонили мою статью, бегал по
коридорам и громовым голосом требовал
найти «этого эфиопа» и его учителя, то
есть Когана. Как через несколько лет
выяснилось, рецензию на меня написал
уважаемый многими за сосредоточенное
выражение лица Давид Абрамович
Киржниц. Укрепил же возбуждение
Леонтовича случайно оказавшийся на
редколлегии Игорь Ильич Собельман, Он
был (и есть) член редколлегии «Писем
в ЖЭТФ», но не самого «ЖЭТФ».
Теоретики на работу ходят раза два в
неделю, а потому нашел он меня лишь на
следующий день. Мы разговаривали с
Валерой Лисицей, когда в комнату
ворвался Леонтович с криком, что не
допустит халтурных работ в своем секторе.
Валера вжался в стенку. Терять было
нечего, и я тоже достаточно громко
(иначе не было бы слышно) стал кричать,
что он не имеет, права называть мою
работу халтурой и потребовал сказать,
в чем халтура. Аргумент, что Михаил
Александрович, не являясь
специалистом в данной области, доверился
мнению рецензента и выступившего на
заседании редколлегии И. И. Собельмана,
а сам работу не прочитал, сыграл
решающую роль. Он сразу замолчал и на
секунду задумался. Потом сказал:
«Пусть с вашей статьей разберутся Олег
Борисович Фирсов и Лисица. Если
халтура — уходите из сектора». Выйдя,
хлопнул дверью.
Вердикт, вынесенный внутренними ре
цензентами, гласил: работа не ниже
уровня «ЖЭТФ»; некоторые места следует
изложить яснее. Статью опубликовали,
а Лисица, разобравшись в ней
достаточно глубоко, предложил использовать
понятия теории уширения спектральных
линий в дальнейшем развитии тематики.
В частности, указал, что введенное
нами с Гудзенко для радиационных
столкновений характерное расстояние в теории
уширения принято называть радиусом
Вайскопфа.
Общение с Лисицей породило серию
наших совместных работ. Одну из них
мы доложили на семинаре Компанейца.
Тот с удивлением узнал о работах
Фано, но пережил это спокойно. Нашу
работу оценил высоко, сказав, что давно
не слышал на своем семинаре
докладов такого уровня. Валера, знавший
историю с провалом экзамена, подталкивал
меня локтем: «Скажи, что он тебя в теор
группу не взял». Я постеснялся. Через
год, отдыхая на Рижском взморье,
Александр Соломонович утонул — стало
плохо с сердцем.
Письмо из Америки
Нам сильно повезло, что
теоретические идеи, связанные с радиационными
столкновениями, подхватили несколько
экспериментальных групп на Западе:
зарубежные ученые обнаружили
практически все те реакции, которые мы
предсказали. Более того, они подтвердили
основные закономерности, следовавшие
из нашей теории, в частности
зависимость вероятности элементарного акта от
частоты (контур спектральной линии) и
мощности лазерного излучения (новый
тип нелинейности). Наиболее интересные
результаты получил профессор С. Харрис
из Стэнфорда.
Помню, в 1974 году я получил
лично мне адресованное письмо из Америки.
В те времена переписка, как говорили
в шутку, с буржуями не была широко
распространена. Поэтому уже сам факт
получения такого письма меня удивил.
Что же касается его содержания, то оно
потрясло меня своим благородством. На
прекрасной бумаге с водяными знаками,
на великолепной пишущей машинке,
печать которой трудно отличить от
типографского текста, было напечатано
буквально следующее:
«Дорогой д-р Яковленко, к
сожалению, я лишь недавно узнал о ваших
работах «Радиационные столкновения»
и «Ионизация при радиационном
столкновении». Я направляю поправку в «Фи-
зикл ревью леттерз».
Искренне Ваш,
Степхен Харрис,
профессор»
В конверт был вложен оттиск
только что вышедшей в «Физикл ревью лет-
терз» работы Харриса и Лидова, в
которой предлагалось лазерным излучением
стимулировать передачу возбуждения от
одного атома другому. Иными словами,
полный американский профессор
извинялся перед новоиспеченным русским
кандидатом за то, что не ознакомился
вовремя с его статьями в советском
журнале.
Обещанная профессором Харрисом
поправка действительно скоро появилась.
Она гласила:
«Наше внимание было обращено на
работы... (дальше идут точные ссылки.—
С. ,#.), частично предвосхищающие и
перекрывающие содержание нашей
заметки».
Этот поступок крупного
американского ученого был в духе традиций
прошлого, но не этого суетного и мелочного
века. Я перебрал мысленно наших
академиков. Пришел к выводу, что на такой
поступок были способны лишь
несколько человек старшего поколения, как
говорили в шутку динозавры. Среди
них - - М. А. Леонтовнч. О нынешних
умолчу.
Валера Дубов
Как только мы немного разобрались в
механике радиационных столкновений,
почти сразу родилась идея химических
радиационных столкновений. Она
возникла, как я сейчас понимаю, благодаря
невежеству в химии. Нам захотелось,
чтобы световой квант выполнял в
химических реакциях ту же роль, что и в
реакции передачи возбуждения.
Например, так: сталкиваются атом и
молекула. Бывают ситуации, когда этот атом
выталкивает из молекулы какой-нибудь
другой атом и «садится» на
освободившееся место. Но такие реакции могут
идти только между определенными
атомами и молекулами, «желающими»
вступить друг с другом в химическое
взаимодействие. А что если посветить на
сталкивающиеся атомы? Может быть, они
проглотят фотон, и в результате
химическая реакция произойдет?
Не зная еще даже, возможны ли
такого рода процессы, мы назвали их
химическими радиационными
столкновениями. Гудзенко мечтал, например, растить
алмазы с помощью лазерного луча
(используя подобные взаимодействия с
поверхностью) .
Осознавая, что в химии мы
разбираемся слабо, Гудзенко привлек к нашей
деятельности своего старого знакомого
Льва Вениаминовича Гурвича. Тот
поддался не сразу, ссылаясь на то, что
обязанности его отдела — в
составлении химических справочников, а не
обнаружении непонятных реакций, но потом
согласился и пригласил для этой работы
выпускника химфака МГУ Валеру Дубо-
ва. Валера и оказался тем человеком,
который внес решающий вклад в
открытие химических радиационных
столкновений.
Имея завидную волю к Достижению
цели, он начал сразу с эксперимента,
который, ввиду нашего непонимания
механизма процесса, ни к чему не привел.
Постепенно стало понятно, в чем дело.
Чтобы такие реакции шли, нужна особая
ситуация. Одному положению ядер
сталкивающихся атомных частиц при разных
состояниях электронных оболочек
должны соответствовать разные химические
связи. Такая ситуация встречается
редко, поскольку молекула обычно «не
хочет» подпускать к себе чужой атом
достаточно близко. Когда же молекула не
столь «щепетильна», химические реакции
обычно идут хорошо н без участия
светового кванта. Положение казалось
безвыходным, но тут помог случай.
На нашем семинаре, проводившемся
полулегально, один специалист из
Института химической физики рассказал о не
известных нам тогда гарпунных
реакциях. В эти реакции вступают обычно
атомы металлов и молекулы галогенов.
Атом металла как бы выбрасывает
далеко от себя электрон, который тут же
прилипает к молекуле галогена.
Молекула разваливается, а атом металла
остается с той ее частью, к которой
прилип электрон. В не очень точной, но
образной терминологии атом с помощью
гарпуна-электрона захватывает часть
молекулы.
Как только механизм гарпунных
реакций стал понятен, стало ясно, как
могут реализоваться химические
радиационные столкновения. Надо просто
взять вместо атома металла атом
инертного газа и с помощью фотона
заставить его забросить электрон на
молекулу галогена в ходе столкновении. Без
фотона инертные газы в химические
реакции, как правило, не вступают.
Валера Дубов сразу приступил к
экспериментам. Надо было измерить
поглощение в ксеноне, потом во фторе, а
потом в их смеси. Затем требовалось
сравнить полученные коэффициенты
поглощения и убедиться, что коэффициент
поглощения смеси пропорционален
произведению концентраций взятых газов. Это
и будет доказательством, что поглоще-
19
ние происходит именно в ходе
столкновения.
Простые физические идеи обычно
обрастают так называемыми
экспериментальными трудностями. Измерение
поглощения следовало производить с
помощью коротковолнового излучения. Его
называют вакуумным ультрафиолетом
(БУФ), поскольку в воздухе это
излучение сильно поглощается и работать с
ним можно только в ваккуме.
Экспериментаторы не любят работать с ВУФ-из-
лучением, в частности из-за отсутствия
хорошего оборудования. И у Дубова не
было фотоприемника, способного
прописать нужный спектр.
Но его упорство и изобретательность
преодолели и эту трудность. Валера
нашел своего однокашника, работавшего
в каком-то секретном НИИ. Там нужное
спектроскопическое оборудование было.
Не знаю уж, каким путем, но им
удалось проносить туда через проходную
баллоны с ядовитыми смесями, а
обратно — прописи спектров. Результаты
оправдали все ожидания. Эффект,
несомненно, наблюдался.
Мы изложили теорию и описали
эксперимент в двух кратких заметках,
направленных в американский химический
журнал, и в большой статье,
направленной в «ЖЭТФ». Из «ЖЭТФ> пришел
ответ, что статья не по профилю
журнала, но после препирательств ее все-
таки приняли. Именно эта статья стала
приоритетной при регистрации открытия.
Мой опыт контактов с «ЖЭТФ», нашим
ведущим общефизическим журналом,
говорит, что статьи, которые потом
оказались наиболее признанными, проходили
в него с большим скрипом. Недавние
наши работы, которые представляются
мне сейчас самыми важными (статья
«Как мы обнаружили дьявола» в
«Знание — сила», № 5—7, 1992 год), были
опубликованы в других журналах.
Среди авторов упомянутой
приоритетной статьи нет сотрудника секретного
НИИ, снимавшего спектры,— он
категорически отказался войти в авторский
коллектив, сказав, что ему, если узнают,
за это снимут голову. Эксперимент был
воспроизведен в легальных условиях
лишь через несколько лет. Аналогичные
результаты потом получили
американские ученые. До сих пор в
зарубежных публикациях появляются ссылки на
эти работы.
В композицию А. Подосинова включены
портреты Л. И. Гудзенко (справа)
и М. И. Леонтовича.
Смерть учителя
В конце 1977 года я подготовил
докторскую диссертацию, но встретил силь
ное и разнообразное противодействие при
утверждении ее темы. Лев Иосифович
меня подбадривал, но ничем реально
помочь не мог, в частности потому, что
все хуже себя чувствовал и нередко
оказывался в больнице. Я настроился на
решительные научные сражения, часть
из них сразу выиграл, но в марте 1978
года Лев Иосифович почувствовал себя
резко хуже и через несколько дней умер.
Осталось много его незавершенных
работ. Некоторые из них даже не были
еще работами в полном смысле слова,
а скорее начатыми обсуждениями.
Материал следовало сразу как-то доработать
и опубликовать. Мы, то есть его ученики
и соавторы, взялись за написание по
этим материалам тома «Трудов ФИАН»,
посвященного памяти Льва Иосифовича.
Подготовка книги длилась более года.
На этот период свои диссертационные
дела я, естественно, забросил. Защититься
мне удалось только в 1980 году —
правда, уже без больших трудностей,
борьба наиболее упрямых противников
носила арьергардный характер. Вслед за
США наши работы стали признавать и в
Союзе.
В ходе подготовки тома памяти
Гудзенко изложенным там материалом
заинтересовался Федор Васильевич Бункин,
который затем пригласил меня в свой
отдел иа должность заведующего
теоретическим сектором. К тому времени из
ФИАНа выделился Институт общей
физики (ИОФАН) под руководством
А. М. Прохорова, куда я и перешел в
1984 году. Дальнейшее научное бытие
тоже иосило бурный характер, но об этом
пока писать не стоит — слишком близки
события.
Сейчас многое изменилось. Теорию
плазменных лазеров разрабатывают
молодые люди, никогда не видевшие
Л. И. Гудзенко. Но я не забываю ни
его роли в формулировании исходных
физических идей, ни его
морально-этических оценок. Его высказывания о
людях, которых я тогда только видел
издали, впоследствии полностью оправдались.
Это мне очень пригодилось.
Сделать открытие —
самое легкое
Работа над химическими
радиационными столкновениями в значительной
мере стала делом жизни Валеры Дубова.
Он активно продолжал
экспериментальную н теоретическую работу. В отличие
г?
21
_ I
2 5
UO
от «буржуев», сразу признавших как
обычные, так и химические
радиационные столкновения, многие советские
специалисты отнеслись к нам недружелюбно.
Помню, один почтенный профессор на
семинаре крыл матом моего соавтора,
пытавшегося объяснить, что должен
наблюдаться новый тип оптических
явлений, нелинейных по интенсивности,
лазерного излучения. Другие доказывали,
что химические радиационные
столкновения — плод нашей фантазии, что мы
спутали обычное поглощение света
молекулой с нашим эффектом. Самое
неприятное — свои критические замечания никто
не хотел направлять в печать,
ограничиваясь кулуарным обсуждением.
Борьба на уровне кулуарных слухов —
излюбленная форма существования научных
паразитов.
В связи с этими обстоятельствами мы
считали, что экспериментальные
доказательства открытия нового явления
должны быть безупречными. Все
факты, полученные позже в экспериментах
по наблюдению не только коэффициента
поглощения, но и свечения продуктов
химической реакции, точно укладывались
в разработанные теоретические
представления.
Однажды, уже после смерти Гудзенко,
Валера приехал ко мне и сказал, что
химические радиационные столкновения
вполне можно подавать на регистрацию
в качестве открытия. Мы об этом
поговаривали и раньше, но не хотелось
взаимодействовать с нашими бюрократами.
Даже получение диплома на
изобретение было связано с огромным
количеством бюрократической казуистики, а
уж возня с оформлением открытия
выглядела совсем устрашающей. Я сказал,
что мне лень возиться, да и неясно,
зачем. Он ответил, что эту часть
деятельности берет на себя, оформлять будем
от Института высоких температур, в
котором он работает, а открытие ему
желательно для последующей защиты
докторской диссертации. Я согласился.
И действительно, огромную
неприятную работу по оформлению бумажек и
отстаиванию научных положений перед
невежественными нападками в
различных инстанциях он с честью выполнил.
Правда, истинный масштаб
бюрократических препон недооценил. Докторскую
защитил несколько лет назад, а Диплом
об открытии до сих пор не получил.
В результате — из четырех авторов
открытия на момент получения
диплома один умер, а двое находились за
границей. Я, как уже отмечалось, свой
диплом получил.
Комитет по открытиям наши
социальные активисты разогнали. Правда, по
заявкам, о которых решение о
регистрации принято до разгона комитета,
дипломы выдали. За время своего
существования (1955—199! годы) комитет
зарегистрировал 402 открытия. Это —
включая медицину, геологию и биологию.
Мне трудно занять однозначную
позицию по данному поводу. Конечно,
процедура формирования реестра открытий
имела массу недостатков. Часто
получение диплома на открытие
обусловливалось пробивной способностью авторов,
а не уровнем их результата. Однако,
на мой взгляд, противниками института
открытий движут совсем другие
соображения. Людям, владеющим клановой
рекламой в околонаучной среде, совсем
не нужно четкое установление
приоритета, без которого невозможна
регистрация открытия. Они обходятся своими
средствами пропаганды нужных им
людей. Поэтому, в частности, академиков
больше, чем авторов открытий.
Оглядываясь на события
двадцатилетней давности, испытываешь
естественное чувство ностальгии по тем
временам. Многое было плохо, но не видно,
что сейчас стало лучше -- для
нормального ученого, а не научного
проходимца. Главное — другое было отношение
к научной деятельности. Конечно,
далеко не все воспринимали ее как
служение истине. Многие, если не
подавляющее большинство титулованных ученых,
использовали науку как способ решения
личных материальных проблем. Однако
интеллектуальная среда обитания была
все же существенно лучше. Не
наблюдалось удручающего равнодушия к
научным результатам, которое имеет место
сейчас. Было раздражение, на худой
конец — зависть, но не было этого
наплевательского отношения, когда
примитивный инстинкт делания денег забивает
все человеческое. Особенно беспокоит
отсутствие в науке молодежи. Сегодня
толковые молодые люди становятся
студентами чаще лишь для того, чтобы
заниматься бизнесом.
Конечно, волна торжества носителей
примитивных инстинктов должна
схлынуть. Может быть, и хорошо, что
проходимцы сейчас считают науку
непрестижным занятием. Тогда в ней в
большинстве окажутся настоящие ученые.
Однако очень хрупкие нити формируют
интеллектуальную среду обитания
ученого. Не будут ли они необратимо
разрушены новыми благодетелями
человечества?..*
22
ВО ВСЕМ МИРЕ
Доходы —
или природа!
Чтобы продлить лыжный
сезон на склонах Альп, в
последнее время в Швейцарии
начали активно использовать
«снежную артиллерию».
Искусственный снег более
плотен, медленнее тает и лучше
держится на почве. Однако
экологи против такого
метода, поскольку он изменяет
микроклимат и сокращает
время вегетации растений,
облюбовавших себе склоны Альп,
что может привести к гибели
уникальных видов флоры.
Новая упаковка
В Японии для упаковки
продуктов используют уже
вместо целлофана стальную
фольгу. Металлический лист
толщиной всего тридцать
микрон гораздо мягче
упаковочной бумаги, а по
эластичности сравним с шелком. К
тому же он достаточно прочен,
чтобы защитить продукты от
микробов, насекомых и
грызунов. Но самое главное,—
попадая на свалку, такие
листы быстро ржавеют и
распадаются, почти не загрязняя
окружающую среду.
Миллион долларов —
за надежду
Именно столько готова
уплатить американская фирма
«Мерк» коста-риканской
организации охраны природы за
право поиска новых
лекарственных сырьевых
источников среди пятисот тысяч
видов растений, животных и
микроорганизмов,
населяющих леса Коста-Рики. Эта
идея, поданная Томасом Эйс-
нером, биологом Корнелл-
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
ского университета, позволит
Коста-Рике извлечь доход
из своих ценных лесов, не
прибегая к их уничтожению.
Особенность данного
соглашения в том, что фирма
«Мерк» готова выложить столь
значительную сумму пока что
просто за право поиска.
Полученные деньги
предполагается использовать в
Коста-Рике на обучение местного
населения сбору образцов
флоры и фауны, которые затем
будут передаваться ученым
фирмы «Мерк». Если в
дальнейшем из некоторых удастся
получить нужное и
коммерчески выгодное лекарство,
фирма обязуется поделиться с
Коста-Рикой и своими
доходами. Потенциальные
источники лекарственных
ресурсов — в лесах Коста-Рики.
Это членистоногие — 365
тысяч видов, другие
беспозвоночные — 85 тысяч, бактерии
и вирусы — 35 тысяч,
растения — 11 тысяч, грибы —
2500, позвоночные
животные — 1500 видов.
Жизнь после смерти
Уч еные Гавайского
университета недавно
установили, что скелеты умерших
китов, опускающиеся на
морское дно, содержат достаточно
органических веществ, чтобы
поддерживать жизнь целого
ряда организмов, подобных
тем, что обитают в
непосредственной близости от горячих
кратеров вулканов,
расположенных на морском дне.
Океанограф Крайг Смит и его
группа обнаружили, что на
скелете кита, лежащем на
глубине 1200 метров у берегов
Лос-Анджелеса, образовался
О
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
довольно толстый слои,
состоящий из различных
моллюсков, мидий и бактерий.
Это открытие позволяет
предположить, что кости кита
служат основой для расселения
организмов.
Ихтиозавры не были
каннибалами
В 1749 году был найден
скелет ихтиозавра, в котором
находился другой, меньше
размерами скелет того же
вида. В 1844 году произошел
второй подобный случай. К
сегодняшнему дню обнаружено
около пятидесяти скелетов,
содержащих в себе другие
скелеты, поменьше. До недавнего
времени считали, что
ихтиозавры рождаются головой
вперед, в то время как при
раскопках картина наблюдалась
обратная, и это вынудило
некоторых специалистов прнй-
ти к заключению, что
динозавры этого вида были
каннибалами и ели себе
подобных.
Однако последние
наблюдения показывают, что ни один
из маленьких скелетов не
раздроблен, что должно было
бы случиться в процессе
пищеварения. Следовательно,
речь идет об обратном
положении при рождении, что
наблюдалось и у некоторых
других доисторических
животных. Как у латимерии,
например, которая рождает
мальков хвостом вперед. Теперь с
уверенностью можно
утверждать, что речь идет о
беременности, а не о
каннибализме. Более того,
некоторые данные свидетельствуют о
том, что динозавры вели
семейную жизнь наподобие
современных животных.
23
и
о
<
и
<
<
и
е
3
Самая большая в мире коллекция
скелетов принадлежит Институту анатомии
и цитологии в датском городе Одензе.
Сейчас институт собирается осуществить
грандиозный проект по исследованию
скелетов наших предков.
Ученые исследовали 1500 скелетов из
средневекового погребения прокаженных.
Еще тысячу скелетов той же эпохи
обнаружили под руинами одного из монастырей
недалеко от города. Кроме того, изучали
скелеты и более ранних времен.
Устанавливали возраст, пол, рост, заболевания и
причину смерти, а также тогдашние
способы лечения. Ученые пришли к выводу,
что средневековое общество изолировало не
только прокаженных, но и больных
сифилисом, туберкулезом и раком.
Самый старый спортивный автограф
находится в Греции. Кроме Олимпийских
игр, в этой стране проходили также
Питийские, Истлийские и Нумейские игры.
Недавно завершены раскопки спортивного
комплекса в Нумее, в ста тридцати
километрах от Афин. Первые атлетические
соревнования состоялись здесь в 1250 году до
новой эры. Стддион собирал болельщиков
со всей Греции.
Самая интересная находка — тоннель
длиной пятьдесят метров, по которому
атлеты выходили на стадион. На его
стенах сохранились надписи, нацарапанные
спортсменами, ожидавшими своего
выхода. Один из автографов удалось
прочитать. Он принадлежит Телестасу Месин-
ски, который объявил себя самым
сильным борцом своего времени.
Самая длинная азбука в мире — азбука
кхмерского языка, на котором говорит
большинство жителей Камбоджи. Она состоит
из семидесяти двух букв.
Самая большая высота, на которую
гейзер выбросил воду,— 457 метров. Этот
рекорд, установленный в 1904 году гейзером
Ваймангу в Новой Зеландии, все еще не
побит.
Самый счастливый замок — это
английский замок Окем в графстве Ратленд,
поскольку именно здесь находится самая
большая в мире коллекция подков.
Шестьсот лет назад владельцы замка ввели
своеобразную дань: каждый, кто пересекает
территорию замка, должен оставить одну
подкову. Традиция сохраняется и поныне
без каких-либо исключений. И если
поначалу проезжающие оставляли запасные
подковы для своих лошадей, то позднее
начали платить дань специально
изготовленными сувенирами в форме подковы.
В 1967 году здесь оставила такой сувенир
королева Елизавета, в сороковые годы —
Черчилль. Коллекция подков занимает
несколько залов.
Ю. Алимов,
доктор
технических
наук
Ю. Кравцов,
доктор
физико- матема тических
наук
«...Интересно, сколько времени
понадобится российским властям
на исправление ГОСТа,
рекомендующего фишеровскую
процедуру?
Управятся ли они до конца
этого тысячелетия?»
О чем идет речь и почему
«российским властям» надо что-то
исправлять в ГОСТах? Оказывается,
есть документ от 1983 года
под названием «Основополагающие
стандарты в области
метрологического обеспечения», который прямо
предписывает в технических
измерениях и в оценке качества
промышленной продукции
пользоваться не любыми приемами,
а только «по Фишеру».
Чем же так не угодил этот
однофамилец знаменитого
шахматиста современной физике?
Англичанин Роналд Эйлмер Фишер
считается классиком математической
статистики. Его заслуги в создании
«теории малой выборки», датируемые
1924 годом, не подлежат сомнению.
Сомнению подлежат попытки все
разнообразие явлений реальности
втиснуть в узкие рамки того,
что некогда изрек тот или иной
классик. В истории становления
теории вероятностей и
математической статистики классиков было
уже много, но неумолимый ГОСТ
навязывает нам только одного —
как «единственно верного»...
Наш корреспондент С. Самойлов
встретился с авторами работы
«Является ли вероятность
«нормальной» физической величиной»,
вывод из которой относительно
ГОСТа приведен вначале, и вот
что они рассказали.
24
ПРОБЛЕМА: ИССЛЕДОВАНИЯ И РАЗДУМЬЯ
Статистика
знает не все
. Любой физик видит в вероятности и физическую, и математическую
величины. Однако если математическая концепция вероятности
представляется ему солидной и непререкаемой, то с физической часто ощущаются
какие-то неудобства и недоговоренности. И потому возникает вопрос:
является ли вероятность настоящей, «нормальной» физической величиной или же
это неизмеримая, вымышленная величина?
Если с ней все нормально, то почему постоянно возникают какие-то
сомнения в результатах статистической обработки результатов измерений?
Если же вероятность чем-то отличается от обычных физических величин,
то в чем именно выражается ее «ненормальность»?
Мы склонны думать, что важным элементом, который всегда незримо
присутствует при объяснении физического смысла вероятности, является
множество невысказанных гипотез, соглашений, домысливаний. Они как бы
«естественно» привязаны к вычислительным процедурам, принятым в теории
вероятностей. А в действительности все они — это самостоятельные
гипотезы-допущения и потому сами требуют проверки опытом, без чего их
нельзя принимать на веру.
Нам пришлось испытать известное чувство удивления, когда
обнаружилось, что эвристические элементы, а попросту — догадки,
физико-вероятностные построения, содержат гораздо больше, чем мы привыкли думать,
даже имея за плечами многолетний опыт работы в математической
статистике. И постепенно сложилось убеждение о несостоятельности фишеровской
схемы обработки результатов измерений вообще. Хотя она и укоренилась
так прочно в естественнонаучной практике, несмотря на явно сомнительные
многочисленные домысливания.
Гипотезы, скрывающиеся
в тени экспериментов
Каждый пользующийся статистикой неявно принимает на веру по
меньшей мере три гипотезы.
Первой стоит назвать «принцип многократного воспроизведения». Она
может быть истолкована в следующей форме: «как много раз бывало,
так, по-видимому, и будет впредь». Тут не надо забывать, что главная черта
естественных наук — прогнозирование результатов предстоящих
экспериментов. Естественнонаучные прогнозы, выражаемые количественно, имеют
форму примерно такого утверждения: если соблюсти в эксперименте
такие-то и такие условия, то это всегда приведет к одному и тому же
ожидаемому результату. А значит, проверка справедливости любой теории
сведется к проверке правильности доставляемых ею прогнозов. •
В противоположность схоластике, в естествознании принят такой прагма- 5g
тический тезис: справедливость теории в конечном счете обосновывается ^~
или проверяется экспериментом, а не какой-либо другой теорией (скажем, |£
трудами Аристотеля или Маркса). «|
25
S • I По традиции в естествознании вполне всерьез принимается только такой
г 11 прогнозируемый результат, который воспроизводится без непонятных сбоев
* 11 в достаточно длинной серии однородных испытаний. Весь опыт естественных
^ |. наук учит видеть в повторении испытаний необходимое, хотя и не абсолютное
S s I противоядие от случайных ошибок, грубых промахов и сознательных
S с | подтасовок.
а г I Другую гипотезу можно было бы назвать «разумной достаточностью».
и Она касается определения того, сколько испытаний надо провести, чтобы
их результат, повторяющийся в каждом опыте, считался убедительным.
Подкрепим его мнением авторитета в области физической статистики
Евгения Львовича Фейнберга.
«Оно (внелогическое суждение о достаточности данной опытной
проверки) сопутствует любому, даже вполне рядовому эксперименту, который
остается ограниченным, как бы он ни модифицировался, ни расширялся и
сколько бы раз ни повторялся. Все равно наступает момент, когда
исследователь должен сказать: «Довольно, теперь я убежден, что такая-то
закономерность верна». Это «я убежден» выражает внелогическое суждение в науке,
которое является неустранимым и принадлежит к основам процесса
познания».
Можно только гадать о моменте, когда догадка, гипотеза переходит в
уверенность. Скорее всего, срабатывает какой-то внутренний критерий типа
«разумной достаточности», иначе говоря, «лучшее — враг хорошего»...
Здесь значимыми считаются суждения, признаваемые сообществом
специалистов, так что разумная достаточность прямо или косвенно ориентируется
на господствующую в данный момент научную парадигму. И выбор допуска
на приемлемый разброс результатов тоже делается внелогически, так
сказать, по ближайшим прецедентам. Если прецедентов много и они
однородны, налицо добротная «эмпирическая индукция».
Третья гипотеза, неявно присутствующая в логике действий
экспериментатора, звучит как «лучше прогнозировать что-нибудь, чем ничего». И логика
здесь вполне ясная. Исследователь, убедившись в невозможности достаточно
хорошо предсказывать результат опытов, приходит от неудавшегося
«динамического» прогноза типа: данные условия эксперимента всегда ведут к
данному его результату, к более грубому (и менее ответственному)
статистическому прогнозу, где слово «всегда» заменяется на более гибкое —
«иногда». Такая замена подразумевает, что ученый не теряет надежды,
что его опыт будет хотя бы в какой-то степени кому-нибудь полезен. Но
интересно, что и в этом есть определенный смысл—статистические
характеристики величин, непредсказуемых в динамическом плане, в самом деле
нередко оказываются воспроизводимыми, то есть их значения постоянно
повторяются на разных больших выборках, группах одинаковых опытов.
Вот такая воспроизводимость результата опыта называется его
статистической устойчивостью. А поскольку вероятность положительных результатов
опытов, или процент получившихся опытов, примерно сохраняется от выборки
к выборке (от одной серии испытаний к другой), то это и делает вероятность
вполне измеримой и потому «нормальной» физической величиной.
Статистика все же нужна
It Внутри серии опытов результаты, конечно, разные, но они группируются
I * вокруг некоторого «приемлемого для всех» промежуточного значения —
результата измерения в идеальном (для данной серии) опыте. Например,
есть несколько фабрик канцелярских принадлежностей, которые выпускают
l's
26
метровые линейки. Если начать измерять их продукцию, то все линейки
будут чуть-чуть отличаться по длине между собой — ошибки в изготовлении
станут плюсоваться с ошибками измерений, вносимых уже на стадии ОТК.
Фабрик много, линеек выпускается масса. Но есть ли некое истинное значение
метра, с которым стоило бы сравнивать продукцию и по которому следует
налаживать технологическое оборудование? Есть. До недавних пор это
был платиново-иридиевый эталон, хранящийся в Международном бюро мер
и весов в городе Севре под Парижем.
Обычно истинное значение измеримой величины, его еще иногда
называют «генеральным средним», находится где-то внутри поля рассеяния,
образуемого всеми опытами данной серии. Среднее значение, полученное
из серии, или выборочное среднее, находится совсем рядом, но не совпадает
с генеральным. Поскольку чаще всего генеральное неизвестно, возникает
задача его определения.
Чтобы «поймать» генеральное среднее в возможно более узкое
пространство вокруг выборочного среднего, вводится — согласно Фишеру —
доверительный интервал. Что он дает? Обычно он, доверительный интервал, дает
основание, например, на следующее умозаключение: с вероятностью 95
процентов генеральное среднее находится где-то здесь, от такой-то величины до
вот такой-то. Что означает эта фраза в устах экспериментатора? Примерно
следующее. «Я допускаю, что, несмотря на всю тщательность моих опытов
и аккуратность последующих вычислений, из ста моих коллег,
вознамерившихся повторить мое исследование, у пятерых, увы, точно ничего не
получится, ибо генеральное среднее часто бывает внутри вычисленного мною
доверительного интервала, но иногда его там не бывает совсем».
Фишеровские доверительные интервалы, эти «сети для поимки» истинного
значения измеряемой величины, можно попытаться сделать более
непроницаемыми. Надо сузить интервалы за счет увеличения каждой серии
однотипных опытов, то есть за счет увеличения объема выборки. Но где гарантия, что
за увеличившееся в результате время экспериментирования в окружающей
природе ничего не произошло? Нет такой гарантии, и подтверждением тому
служат сплошь и рядом повторяющиеся случаи, когда увеличение серий,
казалось бы, одинаковых по исходным условиям опытов ведет не к сужению
доверительного интервала, а к его увеличению. Что-то в мире происходит,
о чем мы и не догадываемся, часть опытов нашей серии попала еще в прежние
условия, а часть — уже в новые. И объединенные в одном расчете, они дают
непомерно расширяющийся доверительный интервал. И наша сеть в итоге
стала не менее, а более проницаемой.
Мыслю — еще не значит «домысливаю»
Здесь надо сказать несколько критических слов в адрес
теоретико-множественной аксиоматики А. Н. Колмогорова, которая содержит целый ряд
гласных и негласных соглашений-допущений. Достаточно упомянуть,
например, соглашение о существовании статистического ансамбля, той самой
генеральной совокупности, о которой мы уже говорили. На деле это
допущение означает домысливание ансамбля значений к ограниченной выборке,
полученной в конкретном эксперименте.
В большинстве случаев поступают простейшим образом — применяют i
принцип «завтра, как сегодня», хотя, как мы понимаем, «завтра» все может ys
измениться до неузнаваемости. 1^
•е «
Продолжение на стр. 31 *2о
27
Азбука статистики
c
%u£JULM№
Азбука статистики
Верить ли
социологическим
опросам?
Когда ученые — физики,
химики, биологи,
социологи — проводят какие-то
измерения, то результат
получают в цифрах. Для
полноты картины
измерения повторяют, и
неоднократно. Получается в
итоге определенный набор
чисел, которые в общем
случае не равны друг другу.
Если, наоборот, числа
одинаковые, то это плохо.
Плохо потому, что в
реальности так не бывает.
Любое измерение
сопровождается
погрешностью, зависящей
каждый раз неизвестно от
чего, и ее отсутствие в
измерении, как правило,
должно вызывать
подозрения в «нечистоплотности».
К набору же разных
чисел больше доверия, и
можно применять к ним
статистику. Такие разные
числа называют
«случайной величиной». Они
«случайны» не вообще, а
потому, что в случайном
порядке рассеяны вокруг
какого-то среднего значения,
которое обычно
характеризует истинное значение.
Порядки же рассеяния
бывают разные, они, в свою
очередь, именуются
«законами распределения».
Самый главный среди них —
нормальный закон
распределения случайной
величины. Он описывает
числа, которые «родом» из
одной, общей для них
генеральной совокупности
чисел (рисунок 1).
Как растут
наши дети
Теория вероятностей
гласит, что если бы мы
имели возможность
бесконечно
экспериментировать, повторяя, например,
один и тот же опыт, то
выборочное среднее в
конце концов совпадет с
истинным генеральным
средним. Это, конечно, так.
Но только при условии,
что полученная бездна
опытных данных
сохранит свою подчиненность
нормальному закону. А в
жизни этого не бывает.
Теряя время на повторные
измерения, мы невольно
дожидаемся до каких-то
неконтролируемых
изменений в природе, и в
результате вместо одной
генеральной совокупности,
которую мы намеревались
вначале изучить, получаем
в итоге мешанину данных
из нескольких разных
совокупностей,
сформированных «изменившимся
временем». Данные такой
смеси подчинены уже
другому, например,
равномерному закону
распределения, и где теперь там
искать истинное среднее,
неизвестно.
Например, если
задаться целью определить рост
среднего школьника в
школе, то наши данные
исследований уложатся
вот на такую прямую
графика равномерного
распределения. Где здесь
«средний рост»
школьника? Да практически везде
он «средний», от самого
маленького
первоклассника до самого длинного
выпускника. И все наши
данные представляют
собой смесь из множества,
точнее десяти, разных
генеральных совокупностей.
Другое дело — если мы
измеряем средний рост
внутри каждого класса.
Тогда получим набор
разных кривых нормального
распределения, в
каждой из которых будет свое
среднее значение роста,
среднее для класса
(рисунок 2). А их
суммирование «в целом по
школе» даст иам
равномерное распределение наших
данных, ни о чем не
говорящих.
Статистика Фишера и
близкие к ней статистики
(например, Стьюдента)
применимы только к
величине, подчиненной
нормальному закону
распределения.
«Сеть для поимки»
истинного среднего
В многовыборочном
эксперименте можно ввести
29
Азбука статистики
фишеровские интервалы—
по одному на каждую
выборку, то есть серию
опытов. Где гарантия, что
м иоговыборочное среднее
(наиболее близкое к
генеральному) попадет внутрь
каждого из вычисленных
интервалов? Как
показывает практика, оно может
попасть, скажем, только в
половину вычисленных
интервалов, а в другую —
нет. В то же время
введенный Ю. Алимовым и
Ю. Кравцовым миоговы-
борочный доверительный
интервал для того же
объема экспериментов—один-
единственный, и искомое
среднее будет точно
внутри него (рисунок 3).
На случайность
положения и размера фишеров-
ских интервалов,
вычисленных для набора
выборок из одной и той же
генеральной совокупности,
указывают многие
источники, однако наглядная
графическая
иллюстрация, помогающая до
конца осмыслить эти
указания, приводится редко, и
мы здесь считаем
необходимым ее привести
(рисунок 4).
Статистика
на производстве
При производстве колец
подшипников часто
появляется брак. В 1983 году
группа московских ученых
и инженеров Первого
ГПЗ, Мосстанкина и ОКБ
СА провела специальное
статистическое
исследование этого явления,
выявившее следующие
результаты. Брак в
производстве, как выяснилось,
возникает из-за действия
трех причин: вклад
станка, вклад станочника и
вклад прибора,
контролирующего процесс и
установленного на каждом
станке. Для определения
первых двух факторов
измерялись: средняя
настройка станка, равная
среднему значению
размера изготавливаемого
изделия, а также разброс
(размах) размеров
деталей в группе. По
ГОСТ 15893-77 для обоих
параметров вычислялись
их допустимые границы.
Для характеристики
третьего фактора —
прибора — вводился
специальный параметр: «размах
уровней настройки*, как
оказалось, полностью
совпадающий с
предложенным Ю. Алимовым и
Ю. Кравцовым «многовы-
борочным доверительным
интервалом». При
удержании всех трех параметров
в пределах допустимых
границ брак никогда не
превышал значений 0,8—
0,9 процента, но в
практике такое бывало
нечасто. Реально основной
брак давала плохая
настройка станка (до
половины), в меньшей
степени уровень брака
увеличивался за счет плохой
работы станочников.
И совсем мало — из-за
некачественной работы
приборов контроля.
Результаты
исследования позволили сравнивать
между собой (по уровню
статистики «чистого
брака) разные станки,
приборы, целые цеха, а также
качество работы людей —
наладчиков и станочников.
Что может
измениться
в природе
Обследуя работу разных
цехов Первого ГПЗ,
исследователи столкнулись
со странной
закономерностью. Все станки во всех
цехах были одновременно
хуже настроены и давали
больший процент брака в
периоды наблюдений в
апреле и октябре по
сравнению с маем, когда все
станки в среднем были
настроены лучше, а брак
почти в три раза
оказывался меньше, чем в
апреле. В чем тут дело?
Неужто и впрямь
подействовал а «пора
цветения»?.. Никакая
статистика тут помочь не могла.
Причины, видимо, лежали
вне перечня
контролируемых условий.
Как позже выяснилось,
и другие производства в
своей эффективности
также испытывали
необъяснимые сезонные колебания
с максимумом,
разумеется, в мае. Такие
«майские» скачки качества
наблюдались в производстве
магнитной ленты, бумаги и
вообще везде, где в техно-
логин использовалась тем
или иным способом
обычная вода. Физики из АН
Беларуси предположили,
что причиной тут может
быть изменение квантовых
свойств протонов,
связанное с изменением скорости
обращения Земли вокруг
Солнца, происходящее как
раз в майские дни...
Это — всего лишь
пример неконтролируемого
изменения в природе, с
которым может столкнуться
экспериментатор,
затягивая время
экспериментирования и рискуя
полностью запутаться в
противоречиях полученных им
данных.
Составил
С. САМОЙЛОВ
30
Перенесение измеренных средних, справедливых только в моменты
экспериментирования, на неопределенно долгое время вперед, получило название
гипотезы эргодичности. В сущности, свойство эргодичности в реальности
встречается редко, а чаще всего отсутствует вообще. Но в наших
умозаключениях и вероятностных расчетах оно применяется и порой небезуспешно, £$
хотя и отражает не более чем нашу веру в правомерность наделения
измеренных нами средних величин характером «всеобщности» для всего
гипотетического статистического ансамбля. Но если вместо кропотливого
анализа свойств реальной системы произнести слова об ее изначальной
эргодичности, то исследователь с этого момента как бы получает
индульгенцию на случай возможных отклонений от принятой гипотезы и тем самым
избавляет себя от необходимости подстраивать воображаемый
статистический ансамбль под изменяющиеся условия.
Трудно быть экспериментатором
Начинающий физик по неопытности всегда хочет поставить идеальный
эксперимент. Его результаты можно было бы всегда оценить,
спрогнозировать до начала работы -- исходя из теории, то есть, в конечном счете, из
начальных контролируемых условий проведения данного исследования.
Но здесь его подстерегают проблемы, которые лучше всего
сформулировал профессор МГУ В. Н. Тутубалин более двадцати лет назад: «Все
мыслимые эксперименты можно разделить на три группы. К первой группе
относятся хорошие эксперименты, в которых обеспечивается полная устойчивость
исхода опыта. Ко второй группе относятся эксперименты похуже, где
полной устойчивости нет, но есть статистическая устойчивость. К третьей
группе относятся совсем плохие эксперименты, когда нет и статистической
устойчивости. В первой группе все ясно без теории вероятностей. В третьей
группе она бесполезна. Вторая группа составляет настоящую сферу
применения теории вероятностей, но вряд ли мы когда-нибудь можем быть вполне
уверены, что интересующий нас эксперимент относится ко второй, а не
к третьей группе».
Вот потому-то и получается, что реальный физический эксперимент
приходится оценивать не до, а после его проведения. Это в первую очередь
касается оценки самих условий эксперимента. Именно его выходную
характеристику — наличие статистической устойчивости результатов, а не входную
характеристику — стабильность контролируемых условий,— приходится
считать окончательным критерием однородности испытаний. Другими словами,
вполне приемлемы разве что инверсные высказывания типа: если сегодня
выяснилось, что статистическая устойчивость налицо, то, значит,
проведенные вчера испытания были однородны; а идеального эксперимента,
следовательно, в реальной жизни не бывает.
Проблема «доверия»
и способы ее разрешения
Доверительный интервал — ключевое понятие фишеровской статистики.
Он строится на основе одной выборки — одной серии опытов. Мы же
предлагаем более простой и одновременно более точный способ «поимки»
истинного значения измеряемой величины — использование многовыборочного
стопроцентного доверительного интервала. Он получается из очень простой
процедуры. Одна большая выборка разбивается на несколько небольших
серий опытов. Из них определяется также несколько выборочных средних,
а размах между максимальной и минимальной средними как раз и даст, без
31
Sgi всяких дополнительных ухищрений и вычислений, стопроцентный
доверительный интервал.
Тогда в соответствии с антисхоластическим тезисом естествознания,
гласящим, что справедливость теории в конечном счете обосновывается экспе-
S ;| риментом, а не другой теорией, идеальный отчет об определении
доверительного интервала мог бы состоять из трех пунктов:
1. При контролируемых условиях эксперимента (следует подробный пе-
' речень этих условий) выполнены столько-то серий опытов по столько-то
опытов в каждой.
2. Выяснилось, что все выборочные средние лежат в определенном
интервале, между максимальной и минимальной средними; принят эмпирико-
индуктивный прогноз, что они будут там находиться и впредь при
проведении новых серий опытов.
3. Ближайшие прецеденты. Здесь желательно провести сопоставление
с прежними измерениями многовыборочного доверительного интервала в
аналогичных условиях эксперимента.
Обратим внимание, что в этом отчете нет никаких
теоретико-вероятностных гипотез. Ведь если проверку вероятностного прогноза проводить
в рамках опять-таки вероятностной модели, то получится логическое
зацикливание: возникает надобность в проверке еще и этой модели. А моделью
модель не доказывается.
Пользователи фишеровской статистики обычно считают, что
вычисленный по ее правилам конкретный доверительный интервал накрывает
неизвестное значение истинной средней с вероятностью Р. Метрологические
стандарты требуют именно такой трактовки. Между тем подобная трактовка
фишеровского интервала лишена смысла даже чисто синтаксически. Ведь
конкретный, вычисленный по единственной выборке интервал либо
накрывает, либо не накрывает неизвестную измеряемую как среднюю величину,
коль скоро она существует. Так что вероятность накрытия здесь либо
равна единице, либо нулю и не может быть больше нуля, но меньше
единицы.
Индивидуальный фишеровский доверительный интервал вообще не имеет
того смысла, который в нем ищут пользователи математической статистики.
В том числе и потому, что в нем измерения, то есть отдельные опыты в серии-
выборке, считаются независимыми друг от друга в теоретико-вероятностном
смысле (вспомним требование обязательной рандомизации). Но таковы ли
они, неизвестно. А сама проверка выполнения этого условия оказывается
в реальности много сложнее, чем в теории. Для нее нужны новые специальные
опыты и новые пересчеты их результатов.
О событиях «невероятных»
Реальный мир, конечно, богаче всех наших моделей-теорий, и с этим, увы,
экспериментатору приходится считаться. Учет абсолютно всех условий
эксперимента, влияющих на его ход и результаты, невозможен.
При всем том опыт естественных наук и их приложений учит, что
главным способом повышения воспроизводимости экспериментального
результата служит все же стабильность всех условий эксперимента. Иначе
1^ к неизбежному рассеянию добавится еще и вклад, порожденный обычной
f& неряшливостью. В производственной практике, регулируемой ГОСТами, это
и- явление порождает необъяснимые порой «всплески» выхода .бракованной
|| продукции, отчего все статистические ухищрения разом теряют смысл.
«...Для применения теории вероятностей к анализу качества продукции
"
32
И. Чуйков. «Случайный выбор 1».
2 Знание — сила № 10
необходимо создать сначала хорошо налаженное производство, в котором
не было ни пьянства, ни прогулов, ни штурмовщины, ни негодного сырья,
ни изношенного технологического оборудования и т. п. Теория вероятностей
д*1 есть нечто вроде масла в каше: сначала надо иметь кашу»,— писал еще
8*1 в 1972 году тот же В. Н. Тутубалин.
111 Чтобы избежать таких вот «невероятных» событий, надо хотя бы включить
*%, их возможные причины в число исходных условий, то есть вовремя
сформуем I лировать гипотезу о возможности влияния на эксперимент еще и такого
фактора. Но если бы знать, где упасть, можно было бы заранее и соломку
подстелить. Все гипотезы, которые бы учитывали все неожиданности,
уготованные нам каждым днем, каждым новым «текущим моментом времени»,
предвидеть и учесть нереально. А потому и случаются в реальной жизни
события маловероятные.
Примером неполноты системы учитываемых гипотез могут служить
практически все неполадки на атомных электростанциях, космических системах и
прочих сложных технических устройствах. При оценках надежности АЭС,
казалось бы, принимаются во внимание все мыслимые причины отказов и
аварий. Оценки дают столь малые вероятности отказов, что приходится только
удивляться, как вообще возникают неполадки.
А все дело в том, что исчисление вероятностей производится на базе
всегда неполной системы гипотез. Показателен пример возникновения
пожара на одной из американских АЭС, приведенный П. Л. Капицей: причиной
послужили электрическая лампочка, которая перегорела в комнате, где
случилась протечка водопроводного крана, и то, что слесарь не нашел
ничего лучшего, как зажечь свечку в темном помещении, и тем самым
создал очаг пожара.
При строительстве и эксплуатации Чернобыльской АЭС вряд ли
пришла бы кому-нибудь в голову мысль о включении в число существенных
факторов некомпетентность персонала и его неспособность понять
аморальность несанкционированных экспериментов. Кстати, это не единственный
пример, когда моральная ответственность служит столь же, если не более,
важным фактором безопасности, как и технические характеристики сложных
устройств. Каким же коротким оказывается путь от моральных принципов
к надежности функционирования сложных систем! И как непроизвольно
возникают параллели с деятельностью прежних союзных преступных
структур, которые не могли поступиться принципами...
Чего не знает статистика
Как это ни покажется странным, физики интересуются не только
внутренними, но очень часто еще и внешними характеристиками физического
процесса, то есть интересуются степенью соответствия между наблюдением
и модельным процессом (теорией). Операция их сравнения между собой
всегда подразумевает наличие гипотезы, модели и даже догадки (внелогич-
ное, по Фейнбергу, начало в естествознании). Это вполне отвечает
центральной теме наших рассуждений — важнейшей роли гипотез и домысливания
при обработке данных эксперимента. Напомним, наконец, что первую в мире
книгу по теории вероятностей (конец XVII века) ее автор, Якоб Бернулли,
назвал почему-то «Искусством угадывания». •
1т
х О-
•Зо
34
КОЖЕВНИЧЕСКАЯ, 19.
КЛУБ «ЗНАНИЕ — СИЛА»
Остановиться в точке
бифуркации и поразмышлять
Девятнадцатый и начало двадцатого века
выстроили свое здание науки. В его
фундаменте лежали представления о
взаимозависимости явлений, о равновесности природных
процессов, а следовательно — об их прогно-
зируемости. Конец двадцатого века взорвал
эти представления. Мир неравновесен, в нем
многое происходит непредсказуемо,
скачкообразно, случайно. Появилось понимание того,
что в знаниях ученых о мире лежат неполные,
упрощенные представления. О новых
естественнонаучных концепциях разговор за
«круглым- столом». В беседе участвуют член-
корреспондент РАИ С. КУРДЮМОВ, доктор
географических наук Ю. ЛИПЕЦ, доктор
физико-математических наук Г. МАЛИНЕЦ-
КИЙ, доктор географических наук Ю.
ПУЗАЧЕИКО, доктор географических наук
В. ШУПЕР. Ведет «круглый стол» Г.
ШЕВЕЛЕВА.
Г. Шевелева: — Какими концепциями
встречает естественная наука
наступление нового века? Ведь новый век — это
не просто смена первых двух цифр в
обозначении года. Новый век — всегда
рубеж, всегда скачок, всегда смена вех.
На исходе XX века появляются
совершенно иные представления о законах,
управляющих окружающим нас миром.
Мир нестационарен! Именно
нестационарные процессы составляют сущность
происходящего в живой природе. Таков,
если очень коротко, новый взгляд на
природу и на суть вещей. Об этом
очень интересно написал Юрий
Георгиевич Пузаченко в статье «Экология
нестационарного мира», опубликованной в
номере 3 «Знание — сила» за 1993 год.
Поэтому, я думаю, есть резон ему
первому и предоставить слово.
Итак, как вошли в вашу жизнь ученого,
в ваши исследования те новые взгляды,
которые принесли в науку синергетика
системный анализ, новые
представления о стационарности и
нестационарности окружающего нас мира. Насколько
эти вновь открытые законы
универсальны, ко всем ли сторонам жизни
применимы?
Ю. Пузаченко: — С некоторых пор я
стал задумываться о том, как
соотносится с выводами других наук то, что
я делаю. И с удивлением увидел: не
только меня, но и многих других иссле-
2*
35
«
i
о
ас ас
дователей начинают смущать те
традиции, которые сложились в науке.
Пока у нас не было компьютеров,
мы отбрасывали все резко
отклоняющиеся точки, те, которые нам мешали,
и, довольные, выдавали результаты. Но
с тех пор, как появились
статистические программы и есть возможность
посмотреть отклонения точек от
гипотетической траектории, я убедился, что
действительно случайные отклонения
крайне редки. Сплошь и рядом
встречались события, которые мы
отбрасывали, считая их незначащими, нашими
ошибками... На самом же деле это были
просто события, которые не
укладываются ни в какие рамки. То есть в те
рамки, которые мы им невольно
заготовили.
Потом я занялся проблемами
биологического разнообразия. Там мы
имеем дело с так называемыми
ранговыми распределениями, и на их основе
строим модель равновесного мира. И вот,
когда я начинал измерять реальные
системы, то всегда встречал отклонения
от заданной модели. Это заставляло
задуматься. Я уже начал тогда
заниматься нестационарными проблемами и
понял, что реальные нестационарные
системы чрезвычайно информативны.
Именно отклонения показывают, где, в каком
месте происходят основные события.
Я понял, что это фундаментальное
свойство, которое наука, возникшая на
основе детерминизма XIX века, сплошь
и рядом не рассматривала и не могла
рассматривать, ибо концепция была
совершенно иной.
Г. Шевелева: — А поняв это, что вы
испытали, что почувствовали?
Ю. Пузаченко: - - Удовольствие!
Г. Шевелева: — Удовольствие или
панику? Ведь рассыпается картина мира, в
котором вы жили, который изучали?
Ю. Пузаченко: -г- Нет, бесспорно, удо
вольствие,— открывается новый мир, и
он значительнее, интереснее того, в
котором мы жили. Так что только
удовольствие, паники у меня никакой не
было.
Для меня самое большое
наслаждение — извлекать интересное, новое из
неопределенного. Цель науки — это
борьба с неопределенностью. Но как
только мы упорядочили события вокруг
себя, мы тут же начинаем искать: а как
бы придумать что-то, что не
укладывается в эту самую теорию. Мы дейст
вуем по принципу отрицания ее, строя
диаметрально противоположную модель
восприятия мира Это естественный
процесс, ибо мы прекрасно понимаем, что
не может быть исчерпывающих теорий,
моделей. Теория только тогда теория,
когда определена та область, где она
не работает.
Г. Малииецкий: — Я стараюсь
понять. Вас в первый раз ограбили, вы
испытали что-то новое. Вы тоже получите от
этого удовольствие?
Ю. Пузаченко: — Конечно! Вот
пример. Покупаю зажигалку во Вьетнаме.
Она целиком наполнена. Я чиркнул один
раз. Из нее газ вышел, а дальше там
вода. Я был совершенно в восторге от
фантазии продавца. Для меня это то, что
украшает жизнь, создает разнообразие.
Но в данном-то случае меня отнюдь не
ограбили — мне дали новый взгляд на
мир.
Г. Мал и не цк и й: — Сегодня очень
многое из того, что происходит в нашем
обществе, мы связываем с понятием
«самоорганизация». То есть с какой-то
системой, которой никто не управляет.
В ней возникают некоторые процессы,
приводящие к тому, что создается
структура, которая сама поддерживает
себя и может оказаться более
эффективной и устойчивой, чем то, что сущест-1
вует с помощью директивных указаний»
Самоорганизация нам кажется более ра-*
зумной, чем организация. Эта идея идет(
вообще говоря, от естествознания. В
самом деле, Ньютон полагал, что есть Бог,
который завел часы, и далее все идет по
законам механики. Мы же понимаем, что
часов нет, и природа должна быть каким-
то образом объяснена, исходя из нее
самой. И в связи с этим идеи
самоорганизации получили огромное
распространение в химии, физике, биологии. Они
привели к очень интересным результатам.
Кажется, что каждого человека
интересуют не сами результаты науки, а то,
в какой мере они касаются его, меняют
его мировоззрение. Так вот, если мой
коллега испытал удовольствие, то я
испытываю огромную тревогу. Мне
вспоминается такая история. Когда Андре Мо-
руа встретился с Черчиллем и тот его
спросил, о чем он пишет, писатель
ответил: «Я пишу о любви, о жизни и смерти».
А Черчилль ему сказал: «Это ошибка.
Вам надо писать о том, что у Франции
нет самолетов». И Моруа вышел от него
разочарованным — как же такой великий
человек не понимает элементарных
вещей, ведь он пишет о высоком и
вечном, а тут самолеты... Спустя
несколько месяцев немецкие войска
оккупировали Францию. И впоследствии Моруа
написал: «Я до сих пор не могу себе
простить, что не писал, что у Франции
нет самолетов».
36
Я испытываю сейчас точно такую же
тревогу. Представления, которые
возникли в синергетике, в нелинейной науке,
касаются нас всех. Очень суровые вещи
мы сейчас на себе уже испытываем.
Бэкон говорил, что одна из самых
опасных вещей — это мифы,
существующие в нашем сознании. Давайте
посмотрим на те мифы, которые у нас есть,
и на то, как синергетика эти мифы
рушит.
Скажем, миф о том, что
стабилизация — это хорошо, что систему надо
привести в стабильное состояние. На
самом деле стабилизация может быть
совершенно ужасной. Если, скажем,
кто-то сидит в яме, то он идеально
стабильно в ней сидит. Поэтому, когда
мы размахиваем жупелом стабилизации,
специалистам в естественных науках
становится просто страшно. Стабилизация
достигается тривиально: поднимем
цены — будут все товары. Рубль
стабилизируется. Но цена, которую
придется заплатить за это, огромна.
Поэтому здесь стабилизация, как почти
во всех биологических, экономических
системах,— это опасный миф. Я имею в
виду стабилизацию как цель, как то, за
что можно заплатить любую цену. Это
порочная мысль, это миф.
В. Шумер: — Но ведь и за
нестабильность мы платим...
Г. Малинецкий: — Та цена, которую
нам предлагают заплатить за
стабилизацию, чудовищно выше, чем та цена,
которую мы платим за нестабильность.
Ю. Пузаченко: — Я думаю, что
конкретные модели развития опасно
начинать обсуждать, поскольку мы не
сформулировали еше базис, на котором
работаем. Мы не сказали, что система
может быть открытой, что существуют
разные возможности на разных
энергетических уровнях или уровнях
сложности... А уже начинаем обсуждать
конкретную реальную ситуацию. Боюсь, мы
перейдем на частные модели.
Г. Малинецкий: — Следующий
опасный миф — о самоорганизации. Дескать,
самоорганизация — это хорошо,
организация — плохо. Я приведу вам пример
самоорганизации. Это колония
уголовников. Есть пахан, есть шестерки...
Система идеально стабильная, она прекрасно
самоорганизуется. Но, я думаю, с такой
самоорганизацией мы не согласны. В то
же время сейчас в общественном
сознании живет миф о том, что
самоорганизация, которая происходит в
обществе, гораздо лучше почти любой
организации. Это опасное заблуждение.
Наконец, третий миф. Синергетика
говорит о том, что во всех открытых
нелинейных системах обычно существует
несколько путей развития. И из этих
нескольких путей система периодически
производит выбор. Так вот, для того
чтобы система хорошо развивалась,
нужны возможности выбора, которые
называются естественными точками
бифуркации, или точками ветвления. Представьте
себе рыцаря на распутье: направо
пойдешь — женишься, налево — коня
потеряешь, прямо голову сложишь. Это
типичная точка буфуркации. Так вот,
общество наше проходит массу точек
бифуркации, причем совершенно не
осознавая этого. Приведу пример. Когда
погибает организм, то в первую очередь
погибает мозг. Поэтому все усилия
организма направлены на то, чтобы
поддерживать мозг в работающем состоянии.
Сейчас общество находится в точке
бифуркации, в которой решается, будут ли
погублены наука и образование. Есл и
из этой точки пойти по неверному пути,
то у общества может не быть будущего.
И в этих условиях наша задача
предупредить всех: вот сейчас точка
бифуркации, сейчас общество делает выбор,
стоит оно перед той опасностью или перед
этой.
И наконец — последнее, что меня
беспокоит. Экологи, биологи имеют дело
с системами, где усилия почти каждого
элемента направлены на то, чтобы
система выжила как целое. Система же, в
которой сорок процентов элементов не
волнует, выживет система или нет,
нежизнеспособна. И на мой взгляд, ученым
с йчас необходимо обратить внимание
общества на то, что кризис, который
мы переживаем, гораздо глубже, чем все,
что было до этого. И всем, кто связан
с нелинейной наукой, с
самоорганизацией и синергетикой, следует обращать
внимание общества на огромные
опасности, которые ему угрожают, и на
ответственность выбора.
Г. Шевелева: — Таким образом, мы
уже ответили на вопрос, касается ли этот
новый подход всех сторон жизни. Да,
касается. Думаю, все с этим согласны.
Но мне кажется, что какие-то главные
колки, по которым мы пойдем, надо
расставить. Поэтому прошу вас сказать об
этих главных направлениях.
С. Курдюмов: — Пути в будущее
неоднозначны. Я недавно присутствовал
на одном «круглом столе», где
выступали наши руководители, молодые
экономисты и более маститые философы
старого, в хорошем смысле слова, толка.
Меня поразила очень опасная вещь.
(Замечу в скобках: у нас, в Институте при-
37
кладнои математики, есть программа,
которая касается этических, экологических
и культурологических опасностей. В ряде
случаев они могут значить для жизни
общества не меньше, чем взрыв атомного
реактора.)
За «круглым столом» я обратил
внимание на то, что молодежь уверена:
рынок вынесет нас в хорошее будущее.
Некоторые основания для этого есть. Рынок,
действительно,— один из механизмов
самоорганизации в обществе, как отбор —
один из механизмов развития в
биологии. Но это одностороннее понимание.
На самом деле, как тут уже говорилось,
всегда есть несколько путей развития
сложных систем. И куда вынесет этот
путь, трудно сказать. Думать, что все
будет хорошо и разница только в том,
быстрее мы выйдем из трудностей или
медленнее,— значит, не понимать поведения
сложных систем. В этом кроется
страшная опасность. Говорят: ну переживем,
ну потерпите еще немного...
Куда нас вынесет? Вот вопрос,
который задает синергетика. Она,
конечно, вряд ли может дать конкретные
ответы об общественных закономерностях,
но она может обозначить
принципиальные методологические подходы и
поставить вопросы. Очень суровые вопросы.
А однозначно ли будущее? Для многих
систем оно неоднозначно. И чем сложнее
организации в мире, тем многообразнее
пути их развития. Они не какие угодно,
но они неоднозначны. И поэтому
убежденность в том, что рано или поздно
рынок нас все равно вынесет к
хорошей жизни,— это же призыв к некоей
успокоенности, безответственности.
Тогда как на самом деле в момент
бифуркации действия отдельной личности
(в теории синергетики — случайная
малая флуктуация на фоне грандиозных
событий) могут сыграть решающую роль.
Человек должен понимать, что путь
в будущее неоднозначен, что можно
попасть на дорогу, которая ведет к хаосу,
к гибели.
Г. Шевелева: — И точек
бифуркации на этом пути будет еще много...
С. Курдюмов: — У нас в институте
поднимаются и философские вопросы
синергетики. Вы помните, некоторое
время назад появилась огромная
публицистическая литература, в которой так или
иначе оценивался кризис в нашей стра-
Л. Миловский «Связи».
не и прогнозировались дальнейшие пути
развития. Я прочитал «Красное колесо»
Солженицына, и меня поразило,
насколько люди того времени не
представляли себе будущего. Монархисты
считали, что придет либеральная монархия.
Социалисты считали, что стоит раздать
заводы, равномернее, справедливее
распределить прибавочный продукт, как все
более-менее установится, ну конечно, со
сложностями, с борьбой, с жертвами. Но
никто не предполагал, что гражданская
война истребит интеллигенцию, что почти
погибнет крестьянство как класс. И,
кроме того, никто не мог предполагать,
что семьдесят лет спустя осуществится
в какой-то степени возврат на круги своя.
Поэтому и в будущем надо ожидать
не каких-то небольших поправок, а очень
больших изменений, связанных прежде
всего с тем, что мир совершенно не
таков, каким он был в 1917 году, и все
аналогии с 1917 годом удивительно
поверхностны. Что же касается смутного
времени, то тут кризисные явления могут
быть схожи, но причины, силы, а
главное — тенденции совершенно другие.
У нас делал доклад Сергей Петрович
Капица, который анализировал
закономерности роста народонаселения. В
основном он собрал данные демографов за
последние триста лет, а антропологов —
за триста тысяч лет. Так вот, за триста
тысяч лет рост народонаселения
происходит в так называемом режиме с
обострением. Это означает, что скорость
роста населения пропорциональна не
числу людей, как думали раньше, а
квадрату с неким множителем, ибо она
пропорциональна числу удачных браков,
закончившихся рождением одного или
нескольких детей. И это полностью меняет
все предсказания, потому что с ростом
народонаселения связаны рост
промышленности, культуры, сельского хозяйства,
производства и потребления. Это фактор,
который влияет на общее состояние
общества. Так вот, как вы думаете, к какому
году число людей на Земле достигнет
бесконечности (особенность режима с
обострением состоит в том, что за
конечное время величина уходит в
бесконечность) ? В 2027 году! Конечно,
никаких бесконечностей здесь не будет. Но зто
означает, что в течение ближайшего
поколения или двух рост народонаселения
будет коренным образом изменен. То, как
человечество вырастет и потянет за собой
экономику, изменится ударом. Мы как
будто живем на гребне ударной волны.
За ничтожный промежуток времени
должны произойти кардинальные
изменения.
39
Синергетика сразу с десяток ответов
подсказывает, что происходит, если
система развивается в режиме с
обострением. Вблизи момента обострения все
сложные структуры распадаются. И этот
распад может кончиться необратимыми
последствиями.
Ю. Пузачеико: — Несомненно, в уело
виях нестационарности основной
принцип — локальная стабилизация. То есть
если я стабилизирую среду вокруг себя
на достаточно высоком энергетическом
уровне сложности, я тем самым вношу
огромный вклад в общий переход
системы на высокий уровень сложности.
Принцип малых действий — один из
важнейших принципов нестационарного
режима. И понимание значения личности в
условиях нестационарного режима
совершенно меняется по сравнению с
режимом стационарным. Тут даже нельзя
говорить о роли личности в истории. Здесь
каждая личность может стать мощным
фактором, генерирующим самые
невероятные траектории, взлеты и падения,
в чем трагедия и прелесть этого времени.
Г. Шевелева: — Интересная вещь у нас
вырисовывается. Оказывается, мы все
сейчас настолько увлечены (или
вовлечены) в явления, происходящие в
обществе, что полностью перешли в
общественную область и совсем не говорим
о нестационарности в природе.
Очевидно, в этом есть своя логика. Может
быть, так мы и продолжим. Итак — в
область общественных отношений, в
область экономики, в область футурологии
даже, исходя из этих законов развития.
Г. Малинецкий: — На мой взгляд,
главное, что внесли нелинейная наука и
понятие нестационарного мира,— это две
веши. Первая — ощущение времени.
У Ньютона время выступает как обычный
параметр, его можно сдвинуть куда
угодно — уравнение от этого не зависит.
Можно начать сегодня, можно начать
завтра, можно — через год. Здесь
ситуация иная. Здесь может оказаться, что
если мы начнем сегодня, то результаты
будут совершенно не такими, как если бы
мы начали вчера или через год.
Ю. Липец: — Кто бы знал, когда
начать...
Г. Малинецкий: — Конечно!
Естественные науки пытаются, опираясь на
опыт гуманитарных наук, освоить
понятие времени. Это принципиальное
изменение в мировоззрении.
А второе — здесь очень точно
прозвучало слово «ценности». Помните,
когда Энрико Ферми спросили: «Как вы
можете создавать атомную бомбу?», он
сказал: «Да, мы создаем атомную бомбу.
но ведь это прекрасная физика*. Он
отстранился от ужасов взрывов, от
Хиросимы, от Нагасаки. И действительно
считалось, что ученый может быть
объективным. Он может выделить себя из
системы и оказаться в стороне от
действительности.
Ситуация, с которой мы имеем дело,
такова, что в науку входит понятие
«ценности». Нас устраивает не любая
бифуркационная ветвь, нас устраивает
не любой поворот событий. Мы — часть
этой системы и испытываем ужас, страх,
беспокойство за тех людей, которым мы
даем советы, или тех, кто не хочет наши
советы слушать.
Нелинейная наука показывает, что
наше незнание, наши мифы обходятся нам
несравненно дороже, чем в XIX веке.
Их цена фантастически возрастает.
Поэтому, если мы сумеем донести до
массового сознания опасность
происходящего, будет замечательно. Но для того,
чтобы так было, мы должны чувствовать
не только удовольствие исследователя,
мы должны, действительно, жить в этой
системе.
И последний пример. Допустим, мы с
вами летим в самолете и он потерпел
аварию. Все, слава Богу, живы, но что
делать дальше? Один из блестящих
предпринимателей сказал мне, когда мы
говорили об этом примере: «Ну какие же
проблемы? У меня есть второй самолет.
Я пересяду туда». Так вот, моя точка
зрения: у нас нет второго самолета ни в
нашей стране, ни на планете Земля, ни
во Вселенной У нас есть только один
самолет, и миф относительно второго
самолета должен быть развеян как
можно скорее.
С. Курдюмов: — Мы знаем, что у
сложных систем есть несколько путей
развития. Современная термодинамика
говорит о том, как, в каком
направлении могут идти процессы и что в данной
среде можно построить — не то, что вам
хочется, а что соответствует
внутренним тенденциям развития этой среды.
Есть при этом и правило запрета:
ничего другого построить нельзя. Поэтому,
если вы строите то, что вам хотелось,
с ошибкой, с недостатком каким-то
(как, например, тот «научный»
социализм, что мы пытались построить), то
система отбрасывает такое решение.
Мне кажется, что эту ситуацию многие
сегодня не понимают хотя бы потому,
что в кризисных условиях нельзя
пренебрегать наукой, пренебрегать
научными школами. Скажем, в Институте
прикладной математики десятилетиями
создавались коллективы ученых, ориентиро-
40
ванные на решение военных задач. Из
нашего института пошла вся
вычислительная математика в стране. Здесь
появились первые вычислительные
машины, первые программы, первое
понимание того, что могут дать машины. Теперь
это развернулось в огромный веер
моделирования самых различных процессов,
большинство которых, конечно, никакого
отношения к военным задачам не имеет.
К примеру, сейчас мозг института
волнуют экологические проблемы: мы
разрабатываем методы, которые позволяют по
данным со спутников рассчитывать
глобальное загрязнение. Непонимание
того, что мозг ученых может быть
использован для решения глобальных
задач в момент бифуркации, в момент,
когда в стране принимаются
судьбоносные решения, чрезвычайно меня
потрясает. В век информатики, когда уже
не железки, не энергия, а управление,
микроэлектроника, научно насыщенные
технологии играют определяющую
роль,— у нас разваливаются институты!
Половина физиков среднего возраста
уезжает за границу на три-четыре года.
Я не против взаимообмена. Но ведь ну-
, жен именно обмен, а не просто отъезд
ведущей части ученых. Мы сейчас
находимся на стадии переходного режима,
в зоне бифуркации, и поэтому
понимание того, какую роль может сыграть
наука, научные коллективы, создаваемые
десятилетиями, должно быть вбито в
головы нашим руководителям.
Г. Шевелева: — Тогда я спрошу вас:
вы понимаете, как люди, принимающие
решения, должны действовать. Но вы
сами ка -то проявляетесь -^ вы пишете
им, вы кричите им? Каковы ваши
действия?
С. Курдюмов: — Мы открыто об этом
пишем, выступаем на конференциях,
где присутствуют представители
руководства страны.
Г. Шевелева: — Выступать на
конференциях — это очень мало. Тут,
наверное, нужен какой-то шаг отчаяния,
вроде того, как Козырев поступил на
Совете Безопасности — помните, когда
он произнес речь о перевороте в России?
С. Курдюмов: — Именно такие шаги
мы и пытаемся предпринимать. Внутри
Российского открытого университета есть
несколько замечательных групп. Там
нашли возможность более или менее
прилично оплатить труд ученых, и это
позволило собрать уникальные коллективы.
За шесть месяцев сделан проект для
нашего военного министерства, который
показывает проблему безопасности в самых
неожиданных аспектах.
Членом-корреспондентом РАН Александром
Александровичем Петровым и его группой
экономистов сделан прогноз развития
рыночного хозяйства. Петров занимается этими
проблемами уже лет десять и вместе со
своими сотрудниками создал модель
рыночного хозяйства. Конечно, она
несовершенна, но очень важные вещи
показывает качественно. Модель говорит, что
нельзя сейчас делать шаги методом тыка,
проб-,я: давайте так, давайте
по-другом- ... А мы ведь так и идем -- сначала
что-то сделаем, потом отменяем, потом
снова постановляем... Но оказывается,
используя метод тыка на фазовой
плоскости, вы попадаете почти всюду на
гиперинфляцию. И есть только узкие
островки, где можно более или менее
устойчиво и безболезненно для народа
добиться успеха. Пока никакого отклика
на эту работу нет.
Мы выступаем в самых разных,
иногда мощных, организациях. Я, например,
выступал в Академии КГБ. Наш КГБ
должен заниматься безопасностью, но со
всем в другом смысле, не искать
инакомыслящих, а заниматься безопасностью,
связанной с возможным кризисом всего
общества. Есть уязвимые узлы ядерных
реакторов — это вопрос безопасности,
есть проблемы метеоритной
безопасности, очень важной. Ведь если говорить
в широком смысле о безопасности
страны и мира, то этим должны заниматься
государственные организации, в том
числе и КГБ, если он хочет
по-настоящему быть Комитетом безопасности.
Но почему же эта информация, за
которую ученые не просят никаких денег,
не учитывается? Я считаю, что это тоже
признак нестационарности. Причем не
только у нас в стране. То же самое
наблюдается и в Израиле, и в Америке
зачастую.
Г. Шевелева: — Интересно, а у них
есть механизм слушания своих ученых?
С. Курдюмов: — Есть. Их органы
безопасности в огромной степени
используют ученых. В одном из кабинетов
Белого дома стоит ситуационная
машина «Рэд корпорейшн», проигрывающая
варианты возможного будущего. Такая
же маш на стояла у нас в
вычислительном центре. Это неверно, что наша
наука безнадежно отстала от западной.
Где-то отстала, а где-то - нет, где-то
есть уникальные достижения. Почему не
воспринимала наши научные результаты
промышленность — понятно, ей
невыгодно было их воспринимать. А почему
наши политики глухи к советам, мне до
сих пор непонятно.
Ю. Пузаченко: — Есть такой крупный
41
-■'
Щ
«о
42
американский ученый Вайс, который
занимается прогнозами. Он сказал:
«Ученый — страшный человек для чиновника.
Он ставит перед ним проблемы, но почти
никогда не дает решения» Чиновник
работает в нормативном режиме и не
может брать на себя риск принятия
нестандартного решения. Это условие
игры системы. И здесь как раз то место,
которое может разрешиться только
конфликтами, кризисами. Вы сигналите,
бьетесь, и только от инициативы каждого,
от того, как он стабилизирует свою
систему, зависит исход.
Ю. Липец: — Случайно ли
нестационарная математика зародилась примерно
в то же время, когда наметился выход
людской популяции на нестационарное
воспроизводство? Никто не может
отрицать, что человеческая популяция стала
приспосабливать окружающую среду к
своим потребносям с момента перехода
от стадии собирательства к
земледелию и скотоводству, и это
приспособление шло по нарастающей.
Естественных ландшафтов, не затронутых
человеческой деятельностью, на Земле,
вероятно, давно уже не осталось или почти не
осталось. Однако до того времени, пока
людская популяция сохранялась
стабильной или медленно росла, это не
оказывал© влияния на среду. В XVIII—
XIX веках началось нарастание по
экспоненте. И в начале XX века зародилась
нестационарная наука, нестационарная
математика. Случайно ли это
совпадение? Не знаю. Но тем не менее это
произошло.
Нестационарность в реальном мире
нужно рассматривать на разных уровнях.
На примере нашего человеческого
общества можно, мне кажется, сказать: не-
стационарность не страшна, пока
вышестоящая среда хотя бы относительно
стационарна. Что бы мы ни говорили
о загрязнении биосферы, о вторичности
ландшафтов, о сведении лесов, константы
биосферы остаются пока в общем
неизменными, например соленость Мирового
океана. Если бы она вдруг резко
изменилась, то все корабли пошли бы на дно.
И многие другие константы до сих пор
сохранялись.
Но теперь бесконечная по
численности популяция людей уже затрагивает
нестационарности на порядок выше.
Не так давно климатологи и
планетологи порадовали нас, заявив, что,
собственно, сама биосфера Земли — вещь
довольно случайная, что несравненно более
стационарная атмосфера венерианская.
Известно, что Шкловский к концу своих
дней перешел с позиций Джордано
Бруно о множестве обитаемых миров на
позиции чуть ли не уникальности
человечества, а стало быть, и биосферы.
Понятие о единственности переносит все
теоретические рассуждения о стационарности
и нестационарности в вопрос
сохранения человечества, его преждевременной
смерти.
Мне представляется, что практическая
задача естествоиспытателей — это
отыскание связи нестационарного
поведения на разных уровнях, начиная с
уровня ландшафта до уровня биосферы
в целом. Как стационарность и
нестационарность в биосфере сочетаются с
нашими, антропогенными, нестационарно-
стями? Вот важнейший вопрос,
определяющий границы нашей, человеческой
деятельности.
Сейчас мы должны прогнозировать
уже не только темпы роста или
движение по заданной траектории, но и саму
траекторию. Так что задача прогноза и
все задачи нелинейно-математические
становятся на порядок сложнее.
В. Шупер: — Многое из того, что
здесь говорилось, показалось мне
противоречивым. Я думаю, что в одном очень
существенном отношении мы, ученые,
ничуть не лучше чиновников. Мы
совершенно не осознаем пределов своей
компетенции. И беремся за решение вопросов,
которых мы в принципе решить не можем.
Это относится и к представителям
гуманитарного знания, и к нашим
физико-математическим «гениям». Я имею
в виду суждения по социальным
вопросам. То есть если мы попытаемся
взглянуть на образ мира в представлениях
различных ученых, то увидим, что
лучшие умы человечества несли
невероятную чушь. И стоит ли после этого
слишком строго судить власть предержащих
за то, что они не слушают иауку?
Может, это следует иногда даже вменить им
в заслугу.
Сейчас Сергей Павлович Курдюмов
говорил о том, как в нашей стране
осуществлялся научный социализм. Я более
склонен солидаризироваться с
Владимиром Ивановичем Вернадским, который в
1925 году, живя во Франции,
опубликовал статью об автотрофности
человечества. Статья с очень большими
купюрами была переиздана у нас в 1940 году.
В ней Вернадский писал, что научный
социализм XIX века действительно был
научным, ибо он соответствовал уровню
естествознания, который тогда
существовал. Нынешний социализм, который его
вожди — Ленин с соратниками —
называли научным, отнюдь не научен, ибо
совершенно не ориентируется на совре-
менный уровень развития естественных
наук. Даже стиль мышления вождей
революции глубоко чужд современному
естествознанию. И эта «чуждость» уже
привела, писал Вернадский, к
чудовищным социальным экспериментам,
которые стоили моей Родине десятков
миллионов человеческих жизней.
Перейдем от таких страшных проблем
к проблемам более сложным, но так же
прекрасно иллюстрирующим уровень
естественнонаучного мышления.
Вспомним те восторги, которые изливал
Эйнштейн по поводу первого в мире
социалистического государства и его вождей.
Можем вспомнить также высказывания
великих физиков, того же Гейзенберга,
о национал-социализме. Примеров миого.
Я помню, году в 1973 в «Вопросах
философии» был «круглый стол» по
экологическим проблемам. И вот гениальный
физик Петр Леонидович Капица говорил
там, что экологическая проблема — это
Оформитель этого номера журнала
полусерьезно оценил работу художника
М.Фоулера как символ
самоорганизации.
проблема чисто техническая. Надо просто
разработать безотходные технологии.
И проблема будет решена. Ему
возражал географ Всеволод Александрович
Анучин и убеждал, что проблема эта
не техническая, а экономическая. Можно
разработать безотходные технологии, но
будут ли они рентабельными? И дальше
стал рассказывать о сверхзвуковых
пассажирских авиалайнерах, которые
развивают скорость 7—10 тысяч километров
в час и могут сильно повлиять на
состояние окружающей среды, во всяком
случае верхних слоев атмосферы. Но
представления Анучина о
сверхскоростях были столь же близки к
реальности, как и представления Капицы
относительно возможности технологического
решения чисто экологических проблем.
Мы сетуем на то, что сейчас не
задействованы наилучшие интеллектуальные
силы страны, когда перед страной стоят
грандиозные задачи. Во-первых, нам,
представителям естественного и
гуманитарного знания, слушать это довольно
обидно, потому что наши коллеги,
наоборот, сейчас входят в состав
Президентского совета, как, например, географ
Смирнягин. Нас стали наконец-то
слушать, в то время как раньше только
прислушивались. Но нам нечего особенно
сказать! Это бедственное состояние
наук — ни экономическая наука, ни
социология, ни география ничего толком не
могут предложить власть
предержащим, кроме той вполне тривиальной
истины, что мы идем на ощупь, поэтому
надо идти осторожно. То же самое — с
представителями точного знания, потому
что посылки, на которых основываются
их блестяще разработанные модели,
настолько упрощены, что на месте Ельцина
я бы еще тысячу раз подумал, стоит ли
принимать решения на основе
результатов расчетов по той или иной модели
или прислушаться к экспертам,
которые мыслят по старинке, у которых
есть интуиция... Ну как в конце концов
лечат врачи, они что, лечат по науке?
Я не хочу сказать, что они так уж
хорошо лечат. Но если придут математики
и начнут лечить с помощью моделей,
которые они разрабатывают, то
конкретного больного они могут угробить с еще
большей вероятностью.
Мы уже фактически нащупываем то,
к чему приходит современная
философия,— представлению о неклассической
рациональности. Когда мы говорим о том,
что в современную науку входят
ценности, о том, что она уже не может
претендовать на какую-то
надчеловеческую позицию, поскольку мы сами за-
х 9-
II
43
I-
x O.
« К
И
44
действовали в тех процессах, которые
изучаем, мы просто формулируем то,
что уже нашли философы. И ныне
покойный Мераб Мамардашвили и ныне
здравствующий Миха( Александрович
Розов развивают представление о том,
что невозможно сформулировать
критерий истины безотносительно к ценностям
данной культуры. И поскольку сами по
себе эти критерии еще недостаточно
сформулированы, любые самые
изощренные модели уже несут на себе эти
родимые пятна «недостаточности».
Г. Малинецкий: — Взгляд Вячеслава
Александровича Шупера очень напомнил
мне выражение Сократа, который
говорил «Я знаю, что ничего не знаю».
В этом они очень близки: ученых, мол,
бесполезно слушать, не надо на них
опираться. Я же хотел бы занять
позицию, которую очень точно
сформулировал Гете. Он говорил: «Когда мы
молоды, мы хотим строить воздушные
замки для человечества. Когда мы
немножко поживем, мы уже хотим вычищать
его выгребные ямы». Так вот я — о
выгребных ямах. В свое время те же
слова, что говорил Вячеслав
Александрович нам сейчас, я говорил одному
чиновнику. Он меня слушал, слушал, а
потом заявил: «Если у вас все так
сложно и вы ничего не знаете, для чего же
вы все нужны? Зачем вообще вся эта
наука нужна?»
На самом деле есть некоторые вещи,
о которых ученые могут судить
достаточно уверенно. Тут был пример с
больным. Конечно, моделирование
организма — сверхсложная задача, хотя и здесь
от науки есть некоторая польза, в
частности рентген, томография... Словом,
нельзя сказать, что мы лечимся так же,
как лечились наши далекие предки. Но
дело в том, что мы уверенно можем
сказать: если человек сломал обе ноги
или позвоночник, через месяц-другой он
ходить не сможет и последствия этой
травмы будут суровыми. Так вот, на мой
взгляд, мы находимся именно в этой
ситуации.
Тут говорилось о среде —
естественной, социальной. Поначалу мы
полагали, что можем на этой среде создать
одну структуру, не понравится —
создать другую, соответствующую этой
среде. Сейчас же уничтожается сама
среда. Если, скажем, некому будет
читать лекции, с чем уже сталкиваются
в МГУ и ряде других вузов, если у
студентов будет пропущено несколько
лет, то научную школу уже не
восстановить.
Сегодня происходят необратимые
изменения, причем настолько суровые, что,
возможно, среда, которую мы получим
через несколько лет, не позволит нам
вырастить какие-нибудь структуры,
которые устроят хотя бы одного из
присутствующих здесь.
Г. Шевелева: Я не могу с этим
согласиться, потому что эта среда не сейчас
возникла. Она формировалась в
течение семидесяти пяти последних лет. Здесь
мы рискуем очень сильно перепутать
некоторые причины и следствия. И мне
кажется, мы немного ушли от темы
нашего сегодняшнего разговора.
С. Курдюмов: — Я хотел бы
возразить Вячеславу Александровичу Шу-
перу. Сейчас такое время, когда нельзя
основываться на методе проб и ошибок.
Слишком быстро развиваются все
процессы, в том числе экологическое
отравление мира, катастрофичны и
другие процессы. Нет времени на то,
чтобы, скажем, в течение трехсот лет
формировался капитализм в России. Нет этих
трехсот лет! Значит, должны быть
другие методы. Попытки перенести старый
ход развития на новую ситуацию могут
привести к катастрофическим
последствиям.
Давайте посмотрим на сложные
системы в биологии, например, и увидим, что.
развитие организмов привело к тому, что
они сумели сжать время. От одной опло->
дотворенной клетки за девять месяцев,
проходя многие стадии развития,
похожие на этапы исторического развития
всего мира, развивается ребенок. За
девять месяцев, а не за четыре миллиарда
лет! Природа научилась сжимать это
длительное развитие и запоминать. Это
очень близко к воспитательному
действию, когда какой-то тип поведения одной
сложной системы сразу передается
другой системе. Это означает, что одной
самоорганизации, одного, к примеру, рынка
как идеального регулятора не хватит.
И в социальных процессах должно быть
какое-то регулирование, наслаивание
временных вещей и сжатие их.
Г. Шевелева: — И памятью в данном
случае может послужить опыт.
С. Курдюмов: — Конечно, и опыт,
и наука, то есть преобразованный
опыт. И сейчас синергетика — та
почва, на которой можно попытаться
объединить усилия гуманитариев и
естественников, найти некий общий язык,
общую методологию. Поэтому я не
согласен с тем, что нельзя браться за
сложные модели. Надо браться! К тому же
есть глубокие основания: уже
достигнуты результаты в естественных науках,
в исследованиях турбулентности, то есть
в системах, определяющихся
бесконечным количеством параметров, не менее
сложных, чем общество. Нельзя описать
все переходные процессы, но уловить
тенденции, которые есть в системе,
можно. И это очень важно. Надо
пробовать! Другое дело — что получится,
где разобьем нос? Но в условиях
такого сжатого времени, когда невозможно
двигаться методом проб и ошибок,
призывать — не пробовать! — это опасно.
В. Шупер: — Я хотел бы
присоединиться к предыдущему оратору в
высокой оценке синергетики. Мне кажется,
это действительно наш единственный
шанс. Но мы должны соединить все
лучшее, чем сильны гуманитарные,
естественные и точные науки. Я,
действительно, не очень оптимистически
оцениваю шансы участия ученых в
решении насущных проблем, стоящих перед
обществом. Но если нам удастся внести
какой-то вклад, то, по-видимому,
магистральным направлением будет применение
того концептуального понятийного
аппарата, который разработан в синергетике.
В силу его нетривиальности, в силу его
возможности ассимилировать многие
концептуальные построения, сделанные в
других областях. Само по себе это не
дает никакого нового знания, как
перевод с английского на французский и
наоборот. Но это может создать
возможности синтеза. И если предлагать какие-
то выводы, то, мне кажется, надо
попросить у властей немного денег, чтобы
проводить какие-то постоянно
действующие обсуждения, семинары, чтобы
организовать то знание, которое у нас
имеется, привести его в порядок.
Г. Малинецкий: — Ситуация такова,
что сверхважно, исходя из
представлений нелинейной науки, сохранить среду,
сохранить «мыслящий океан» (помните
«Солярис» Лема?). Если этот океан
сохранится, если мы поймем, какие
правила техники безопасности позволяют
сберечь интеллектуальную среду, то,
возможно, у следующих поколений будет
надежда.
Тут много говорилось об общности
естественных и гуманитарных наук. Я
приведу только один пример, который мне
кажется просто поразительным. В
сравнении с компьютером у мозга очень
низкая степень переключения, очень
медленная передача информации.
Вместе с тем он легко рошает
сложнейшие задачи, которые недоступны
современному компьютеру. Спрашивается,
почему? Нелинейная наука говорит:
каждый нейрон имеет очень много связей,
и благодаря этому огромному числу
связей мозг может делать то, что в
обычных системах невозможно. Синергетика
как раз и исследует, как должны быть
организованы эти связи. И это страшно
важно.
Ю. Пузаченко: — Наше маленькое
общество, собравшееся сегодня здесь, очень
четко демонстрирует, что самое
прекрасное — это разнообразие точек зрения.
Это уже обнадеживает, это значит, что
система может стабилизироваться на
новом уровне эффективности.
Теперь о соотношении науки и
политики в системе принятия решений
обществом. Гипертрофирование роли науки —
очень опасная вещь. Вспомните,
скажем, АСУ, созданные на основе
кибернетики. Они должны были решать все
проблемы, и все общество должно было
расцвести «АСУшным» цветом. Мы
знаем, к чему это все привело. Потому
что было неадекватно самому обществу.
Теперь появилась синергетика. Но не
будем на нее молиться. Мы не должны
гипертрофировать свое знание, понимая,
что осторожность в науке — первый
критерий ее качества. Наука не имеет
права брать на себя ответственность за
принятие решений. Мы —
информационное обеспечение общества, мы даем
поле знаний, мы упорядочиваем те знания,
которые существуют, и делаем
доступными для общества и для лиц,
принимающих решения. Но эти знания — не
абсолютная истина. И талантливый
политик или группа таких политиков
способны выбрать из альтернативных ту
траекторию, которая, может быть, окажется
эффективной. Реальность богаче
моделей, к сожалению или к счастью.
И это мы должны четко осознавать.
Не следует сейчас слишком винить
правительство. Это когда-то там сидели
чисто политические деятели. А сейчас
в него вошло много ученых. Серьезных
ученых. И они, придя туда со своими
научными идеями, столкнулись с тем, что
работать приходится в реальной жизни
и реально крутиться в этом клубке
неравновесных, нестационарных процессов.
Мы живем в интереснейшее время,
и сейчас роль личности в науке, в
обществе чрезвычайно важна. Но столь
же важно не гипертрофировать
собственную личность, не считать, что ты
изрекаешь истину в последней
инстанции. Понимать многообразие взглядов,
вступать в нормальные диалоги и делать
то, что мы с вами сегодня делали. Это
и есть необходимое условие развития.
Г. Шевелева: — По-моему, получился
очень интересный разговор. Спасибо.
45
ЖУРНАЛ «ГИПОТЕЗА» — В КЛУБЕ «ГИПОТЕЗА»
«Путь вперед лежит «назад», «Венец творения —
не человек, а инфузория» — много формул можно
предложить для идеи, о которой пойдет речь.
С. Багоцкий
Эволюция «вспять»?
Идея эта обоснована С, Багоцким
в статье, опубликованной
в журнале «Гипотеза». Журнал же этот,
объявив себя согласно моде, независимым
от всех прежних престижных для научной
периодики аббревиатур, открыл
дорогу публикациям нестандартных
мнений в науке. Вышло уже несколько
его номеров, и читатели с интересом
ждут продолжения. Эволюция нередко
связана с упрощением более ранних
изобретений природы — это довольно
давно стало очевидным для биологов.
Но С. Багоцкий, включившись в
давнюю дискуссию о довольно необычной
эволюционной судьбе всем знакомой
по школьным учебникам инфузории,
предлагает вызывающую мысль:
совершив скачок как бы вспять, вопреки
основному эволюционному пути,
инфузория на деле достигла высочайшего
совершенства в своем роде и оказалась,
в буквальном смысле, ни с кем не
сравнимым существом. С. Багоцкий предлагает
выделить ее в самостоятельное царство, то
есть противопоставить незаметное это
одноклеточное всем животным и всем
растениям, вместе взятым. Мало того, именно
на инфузории, как оказываетсяг природа
демонстрирует тот факт, что пути ее эволюции
вовсе не так однозначны, как мы привыкли
полагать. В частности, вопреки общепринятому
мнению, крупным прогрессом оборачивается не только
такой шаг, как переход к многоклеточности, но и
обратный — к одной клетке от многих, клетке совершенно
особенной сложности. В чем же загадки инфузории?
47
Ни на кого не похожая
Инфузории, часто именуемые ресничными простейшими,— весьма
своеобразные животные. Организм инфузории — это очень крупная клетка,
о || Ее размер сопоставим с размером мелких многоклеточных. Помимо размеров,
две особенности отличают инфузории от других одноклеточных организмов.
Во-первых, два ядра: генеративное (участвующее в размножении) ядро
(микронуклеус) и «рабочее», обеспечивающее повседневную жизнь клетки
(макронуклеус). Если сравнить инфузорию с многоклеточным организмом,
то макронуклеус можно сопоставить с ядрами специализированных, а
микронуклеус — с ядрами половых клеток.
Большая часть инфузорий имеет одно генеративное и одно рабочее
ядро. Притом в рабочем содержится гораздо больше ДНК, чем в
генеративном ядре, многие гены в нем представлены в большом числе копий.
Еще одна особенность инфузорий — крайне оригинальный способ
половой связи, впрямую не сопровождающийся воспроизведением потомства
(которое появляется в результате простого деления). У других организмов
при половом процессе сливаются две половые клетки с ядрами, имеющими
одинарный набор хромосом (гаплоидными). У инфузорий клетки не
сливаются, а происходит «обмен адресами» (конъюгация). Перед этим
генеративное ядро делится на четыре с одинарным набором хромосом, два
из которых рассасываются. Затем инфузории обмениваются между собой
ядрами: одно из них остается в своей клетке, другое уходит партнеру.
Собственное ядро сливается с ядром, полученным от партнера, потом
в старой клетке образуется новый полноценный микронуклеус.
Все это очень не похоже на то, что происходит у других
одноклеточных животных, относимых к типу простейших, но отчасти напоминает
соответствующие события у многоклеточных плоских червей.
Возмутител ьн и ца
таксономического спокойствия
За последние полстолетия таксономический ранг инфузорий заметно
повысился. Они сделали головокружительную карьеру. Из класса их
перевели сначала в подтип, противопоставляемый всем другим простейшим,
и наконец — в самостоятельный тип. Это было равносильно признанию,
что инфузории не имеют отношения к простейшим.
Но если инфузории не простейшие, то кто же они? Вопрос этот для
зоолога важнейший, систематики знают, что назвать живое существо
правильно — значит узнать о нем все.
Для того чтобы понять, как в данном случае получить ответ на этот
вопрос, следует совершить небольшой исторический экскурс.
В середине XX века в цитологии произошла самая крупная с момента
возникновения клеточной теории идейная революция. Рухнул постулат о том,
что все клетки однотипны. Стало очевидным, что существует два
принципиально различных типа клеток: клетки без ядра — прокариоты
(бактерии и синезеленые водоросли) и клетки с ядром—эукариоты (растения,
животные и грибы). И клетка эукариот может быть сопоставлена не с одной
клеткой прокариот, а с совокупностью таких клеток. Дабы подчеркнуть
|т различие, Л. Н. Серавин предложил сохранить термин «клетка» лишь
у| для эукариот, и во избежание путаницы для прокариот применять термин
« * «процит», а для клеток эукариот — термин «эоцит».
Незадолго до этого начало шататься стройное здание зоологии низших
Уо беспозвоночных. Краеугольным камнем прежних представлений и былоубеж-
48
дение, что все клетки подобны друг другу и в силу этого многоклеточное
животно- всегда и во всех случаях выше, сложнее и совершеннее
одноклеточного. Однако, глядя в микроскоп на гигантские клетки простейших
с большим количеством ядер, зоологи не могли не усомниться в
непреложности этого принципа. Нарастало ощущение, что простейшее — это нечто
большее, чем одна клетка, и сопоставлять ее нужно не с клеткой
многоклеточного организма, а с самим организмом. В конце концов
сформировалась компромиссная позиция, основанная на концепции
«полимеризации», еще ранее предложенной выдающимся советским протозоологом
В. А. Догелем. Сущность ее в том, что основная тенденция в эволюции
простейших — это умножение органелл, в том числе и ядер,
сопровождающееся увеличением размеров клетки. В результате полимеризации клетка
превращается в подобие синцития многоклеточных животных, то есть ткани
в которой сливаются элементы клеток, лишенных перегородок.
Концепция эта позволяет понять строение крупных простейших других
групп, но она совершенно недостаточна для понимания строения инфузорий.
Переход к «полимерному» строению характерен, как правило для
относительно малоподвижных простейших. Это и понятно. Если активность и
подвижность животного высоки, разные части клетки должны действовать
согласованно, в соответствии с приказами из общего центра. Однако
слившиеся в целое элементы клеток, каковыми являются многоядерные
простейшие, децентрализованы и малоуправляемы. Именно поэтому они обречены
на паразитическую жизнь, в лучшем случае-- на малоподвижность.
Степень активности и подвижности инфузорий не сопоставима с другими
простейшими. Инфузории — очень динамичные существа, способные
маневрировать в пространстве, создавать вокруг себя сложные токи воды
подгоняющие в нужное место пищевые частички. Так можно действовать, лишь
имея высокоинтегрированный организм, свидетельство чему у инфузорий —
эффективное управление ресничками и концентрация всего оперативного
генетического материала в одном ядре.
\ Принципиальную разницу между инфузориями и многоядерными
простейшими можно было бы сформулировать следующим образом
Многоядерные простейшие — это слившиеся клетки обычного типа, синцитии
Инфузории — это клетки, но необычные. Инфузории — это не просто клетки
с ядром Это принципиально иной, более высокий уровень организации
клетки. В соответствии с этим инфузории должны рассматриваться
систематиками не как тип в надтипе Protozoa, а как царство или даже над-
царство.
Существам, обладающим клетками инфузорного типа, следует присвоить
подходящее название. Их можно было бы назвать, например, гиперкариота-
ми а их клетки, следуя терминологическому принципу, предложенному
Л. Н. Серавиным, гиперцитами.
Таким образом, в противоположность традиционному мнению, можно
выделить не два, а три типа (или, если угодно, уровня) организации клеток:
клетки безъядерных организмов прокариот (проциты), клетки организмов
с ядром эукариот (эуциты) и клетки инфузорий-гиперкариот (гиперциты).
Как же они появились?
От кого и как произошли инфузории -- единственная известная нам
группа гиперкариот?
Большинство зоологов, не испытывая каких-либо сомнений считает
что инфузории возникли от каких-то многоядерных жгутиконосцев. Главный
аргумент в пользу этой точки зрения сводится, в конечном итоге к фразе
«Не от амеб же!»
1 S-
49
^3
Действительно, жгутиконосцы — это единственная группа простейших,
в строении которых можно найти некоторое сходство с инфузориями.
Методом исключения жгутиконосцев и признают предками инфузорий.
Однако более внимательный анализ свидетельствует о том, что идея
происхождения инфузории от жгутиконосцев сталкивается с серьезными трудностями.
Прежде всего все без исключения современные крупные многоядерные
жгутиконосцы — это паразиты. Происхождение высокоактивных свободно-
живущих форм от паразитов в высшей степени маловероятно, и при
рассмотрении вопроса об эволюции любой другой группы животных этот
вариант был бы отметен с порога.
Наиболее же уязвимая сторона гипотезы происхождения инфузорий от
крупных жгутиконосцев — ее абсолютная неэкологичность. Поэтому прежде
чем успокоиться на мысли о том, что инфузории произошли от
жгутиконосцев, следует подумать, нет ли у этой гипотезы разумных альтернатив.
Думается, что такая альтернатива есть. А именно — поискать
возможных предков за пределами простейших. И тогда наше внимание сразу
привлекают мелкие плоские черви из отряда бескишечных турбеллярий.
Эти существа во многих отношениях похожи на инфузорий: они имеют
близкие размеры, движутся преимущественно с помощью ресничек,
обоеполы, при спаривании обмениваются мужскими половыми клетками.
Правда, плоские черви — это многоклеточные эукариоты, в то время, как
инфузории — одноклеточные гиперкариоты. Но так ли это важно?
Сходство между инфузориями и плоскими червями не осталось
незамеченным. Так, югославский зоолог Й. Хаджи активно пропагандировал
концепцию возникновения многоклеточности за счет формирования
клеточных границ у многоядерного простейшего. При этом предполагалось, что
первыми многоклеточными животными были бескишечные плоские черви,
а их предками — многоядерные инфузории.
Концепция эта была подвергнута резкой и в целом заслуженной критике
со стороны многих зоологов. Однако в пылу дискуссии никто из ее участников
не попытался проанализировать обратный вариант — происхождение
инфузорий путем утраты клеточных границ в организме многоклеточного
животного.
Думается, что этому помешал один предрассудок, свойственный людям,
воспитанным на классической клеточной теории. Этот предрассудок
заключается в убежденности, что переход от одноклеточности к
многоклеточности — это всегда и везде путь прогресса, в то время как обратный
переход — это такой ужасающий регресс, о котором и подумать страшно.
Регресс обыкновенно связывают с паразитизмом или, по крайней мере,
с очень пассивным образом жизни. К бойким и активным инфузориям
последнее явно не относится.
Но почему переход от многоклеточности к синцитию должен непременно
рассматриваться как регресс? Какие эволюционные завоевания при этом
теряются? На эти вопросы нет разумных ответов. Возможно сравнение
по эволюционной перспективности, но это совершенно другой подход.
Прогресс в устройстве и функционировании и отдаленная эволюционная
перспективность вовсе не обязательно должны совпадать друг с другом.
Мысль о том, что инфузории могли произойти от многоклеточных
животных в результате утери границ между клетками, высказал в 1924 году
выдающийся советский зоолог и полярный исследователь Иван Илларионо-
|^ вич Месяцев (1885—1940). Однако его мысли были восприняты как курьез и,
^| к сожалению, не только современниками, но, по-видимому, и самим Меся-
«I цевым, вскоре оставившим протозоологию ради исследования ихтиофауны
|| полярных морей. В 1955 году Л. А. Зенкевич в статье, посвященной
"о семидесятилетию со дня рождения И. И. Месяцева, критически относясь
50
к идее происхождения инфузорий от многоклеточных, тем не менее отметил,
что несмотря на парадоксальность идеи Месяцева, у нас нет другого
разумного способа для объяснения того, как возникло у инфузории
обыкновение обмениваться своими ядрами. И это, несомненно, самый сильный
козырь гипотезы происхождения инфузорий от многоклеточных.
Как же можно представить себе последовательность событий, приведших
к превращению плоских червей в инфузории?
В тридцатых годах советский гидрофизик В. В. Шулейкин попытался
рассчитать эффективность различных способов движения в зависимости
от размеров животных. Он показал, что при размерах менее одного
миллиметра наиболее эффективно передвижение с помощью ресничек, при больших
размерах лучше пользоваться мышцами.
По-видимому, именно в районе этой границы и находились размеры
мелких примитивных плоских червей, обладавших и мышечным, и ресничным
движением. Для дальнейшей эволюции этих животных открывались две
возможности: сделать ставку на движение с помощью мышц или отдать
предпочтение ресничкам. Черви, выбравшие мышцы, далее сильно увеличили
размеры тела, развили мышечную и нервную системы и прочие атрибуты
многоклеточных животных.
Эволюция животных, «выбравших» движение с помощью ресничек,
должна была пойти по принципиально другому пути. Прежде всего должны
были уменьшиться размеры. Совершенствование движения ресничек
развивало механизмы его координации. Нервная система для этого не годилась:
подвести нервное окончание к каждой ресничке в принципе невозможно,
необходима иная координирующая — внутриклеточная система. Как
действует эта система, мы толком не знаем, однако, наблюдая движения
инфузорий, мы вполне можем оценить ее эффективность. Но передаче
управления внутриклеточной системе мешают границы между клетками.
В подобной ситуации мы можем ожидать постепенного их исчезновения.
Эта тенденция намечается и у ныне существующих бесконечных плоских
червей.
Централизация управления ресничками должна была сопровождаться
централизацией всей физиологии организма: нужно было обеспечить
возможности для быстрого маневрирования энергетическими ресурсами,
быстрого и эффективного переключения всей физиологии с режима на режим
(например, с режима покоя на режим быстрого движения). Все это
стимулировало полную ликвидацию клеточных границ.
Препятствием на пути к полной централизации должна была оказаться
не только многоклеточность, но и многоядерность. И в процессе эволюции
многоядерность исчезает: весь рабочий генетический материал клетки
концентрируется в одном ядре. (Хотя примитивным инфузориям, между прочим,
свойственна многоядерность — до 180 ядер.)
Судя по жизненному циклу современных инфузорий, в процессе
эволюции произошли весьма любопытные изменения во взаимоотношениях
родителей с потомством. Границы исчезли не только между клетками
родительского организма, но и между родителями и детенышем. В результате
половой процесс оказался оторванным от размножения и свелся к замене
генетического аппарата родителя на генетический аппарат детеныша. При
этом генетический аппарат потомка использовал уже сформировавшийся
родительский организм, постепенно перестраивая его в соответствии с
собственной наследственной информацией. Такое эволюционное решение,
конечно, уникально, но ведь уникальна и сама эволюция инфузорий.
II
51
I Три тенденции и три составные части природы
* I
Б Тенденцию к формированию гиперцитов мы можем наблюдать и среди
1I1 тех простейших, которые явно не были предками инфузорий. Следовательно,
2i\ формирование гиперкариотности — не случайное, а закономерное событие
^| | В ЭВОЛЮЦИИ.
В эволюции как прокариот, так и эукариот мы можем найти три
тенденции.
Первая — формирование многоклеточных форм.
Поскольку все без исключения читатели научных журналов —
многоклеточные эукариоты, нет необходимости рассказывать о том, сколь
грандиозные эволюционные перспективы открыл для эукариот переход к много-
клеточности. Значительно меньше известно о том, что к многоклеточности
перешли и прокариоты. Это потребовалось, когда среди прокариот
появились хищники.
Прокариоты не способны к внутриклеточному пищеварению. Для них
открыт единственный способ хищничества — выделение во внешнюю среду
ядов и пищеварительных ферментов с последующим поглощением
органических веществ, образовавшихся после гибели жертв и гидролиза их
биополимеров.
Эффективность такого хищничества очень низка — большая часть
органического вещества рассеивается в пространство. Однако она может
повыситься, если колония хищных прокариот сумеет оплести свою жертву,
образовав нечто вроде пищеварительной полости. Наиболее известная группа
хищных многоклеточных бактерий — миксобактерии. Очень интересна
открытая советским микробиологом Б. В. Перфильевым хищная бактерия Dictio-f
bacter. Она представляет собой мешок, стенки которого выложены
бактериальными клетками. В мешок ведет отверстие, которое может расширяться
за счет выделения слизи бактериальными клетками стенки. Dictiobacter
заглатывает свои жертвы и переваривает их в пищеварительной полости.
Все это очень напоминает миниатюрную гидру.
Однако для многоклеточных прокариот не обнаружилось большой
эволюционной перспективы. У них не сформировалось мышечное движение,
и поэтому не возникли крупные подвижные хищники — авангард
прогрессивной эволюции. Самыми крупными прокариотами стали фотосинтезирующие
синезеленые водоросли, которые в ряде случаев также перешли к
своеобразным формам многоклеточности. Однако прокариотических «животных»,
организованных более высоко, чем Dictiobacter, так и не появилось.
Определенного прогресса и прокариоты, и эукариоты достигли на синци-
тиальной линии эволюции. У эукариот ее представителями оказались
многоядерные простейшие, у прокариот, как считает Л. Н. Серавин, синезеленые
водоросли. Однако ни в том, ни в другом случае слитное многоклеточное
вещество не стало главным направлением эволюции.
Наконец, третьим ее направлением стало формирование клеток
нового типа.
Итак. Главным направлением в прогрессивной эволюции самых
простых безъядерных организмов стало образование клеток нового типа, переход
к более сложной их организации. В последующем главным направлением
эволюции стал переход к многоклеточности. Организмы, состоящие из
большого числа специализированных клеток с ядром, оказались более
| перспективными, чем сложнейшие клетки инфузории. Эти проявили себя
у& как слишком большие индивидуалисты, не сумев перейти к многоклеточности
«^ и вступить в эволюционную гонку размеров. Однако в своей размерной
1*8 группе инфузории - - несомненные лидеры, которые преуспевают явно
больно ше, чем многоклеточные сходных размеров. •
52
П. Пикассо. «Ольга Пикассо в кресле».
1917 год
/7. Пикассо. «Портрет Доры Маар».
1937 год
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
оо
Si
Следующая остановка —
Юпитер!
Американский космический аппарат
«Галилео» в начале этого года лег
ча курс, ведущий его к Юпитеру. До того
его «провели» вокруг Земли и Солнца,
чтобы их тяготение придало аппарату
необходимую для этого скорость.
Удачу омрачает тот факт, что главная
антенна «Галнлео», предназначенная для
передачи научной информации на Землю,
так и отказалась раскрыться.
Специалисты НАСА многократно поворачивали
аппарат то одной стороной к Солнцу, то
другой, надеясь, что попеременный
разогрев и охлаждение справятся с
«заеданием», но все было напрасно. Не
помогло пока и быстрое
включение-выключение соответствующего моторчика, хотя
такие попытки продолжаются.
Без главной антенны «Галилео» теперь
будет передавать на Землю данные,
пользуясь вспомогательной, которая способна
«выбрасывать» лишь десять битов
информации в секунду. Это сильно замедлит
процесс, но полным неуспехом назвать
происшедшее сотрудники Лаборатории
реактивного движения в Пасадене
решительно отказываются.
Сухим — из «глубокой воды»...
В ноябре прошлого года французский
ныряльщик Тео Мавростомос побил миро
вой рекорд глубинного погружения
он достиг 701 метра под уровнем моря.
Впрочем, хотя дело происходило в порто
вом городе Марселе, морем тут не пахло,
а Мавростомос даже не замочил ног;
Дело в том, что погружение просто
симулировалось. Но всерьез: в
герметической камере давление соответствовало
как раз такой глубине. Принцип не
новый, а в задачу входило не столько
установление рекорда, сколько испытание
новой дыхательной смеси, именуемой гидре
лиоксом.
Предыдущее рекордное «погружение»
подобного рода было сделано американской
командой сотрудников Дьюкского
университета. Они «спустились на глубину» 686
метров, дыша смесью кислорода и гелия.
Даром им этот эксперимент не прошел:
еще некоторое время у молодых людей
тряслись руки и возникали провалы в
памяти.
Французы же решили, чтобы уменьшить
воздействие высокого давления на организм,
добавить в смесь еще и водород.
Ожидания частично оправдались, хотя и
небезгранично. Вместе с Тео Мавростомосом
сперва «погружались» еше двое, но их
одолела потеря сил и бессонница.
Спустя несколько дней «на дно» пошел
один Мавростомос, он-то и провел два часа
на глубине 701 метр. Экспериментаторы
намерены в дальнейшем довести срок такого
пребывания до четырех с половиной
суток, поручая «ныряльщикам», дышащим
гидрелиоксом, различные технические
задания.
53
ПУТИ НАРОДОВ
М. Щукин,
доктор исторических наук
Встречающие смехом
смерть
На территории Болгарии, Румынии и Молдавии жили
в древности племена фракийцев. Так называли тех, кто
размещался к югу от Дуная, а тех, кто жил севернее,—
то гетами, то баками. Гетами называли чаще обитавших
в восточной части, а баками — в западной. Но в родстве
их в древности никто не сомневался. Все они были
фракийцами, хотя и распадались на разные племена и
племенные группы.
Орфей поет фракийцам,
аккомпанируя себе на кифаре
(рисунок на вазе).
Фракийцы, даки, геты
Первые упоминания о фракийцах восходят еще к
временам мифическим и полулегендарным. Фракийский царь Рее
участвовал в Троянской войне, помогал оборонять Трою от
греко-ахейцев. Фигурируют фракийцы, хотя косвенно, и в мифе
об аргонавтах. На Гелеспонте к спутникам Язона,
направляющегося в Колхиду, присоединился знаменитый певец
Орфей, одна из самых загадочных фигур мифологии. А по
легенде, записанной греческим писателем Диодором, Орфей —
из царского фракийского дома, и власть его деда Харопса
утвердил во Фракии сам бог Дионис.
54
Бляшка из клада в Луко-
вите.
Поножи из погребения во
Враце.
Бляшка из клада в Луко-
вите.
В мифах, вероятно, есть зерно исторической истины, но
датировать все эти события трудно. Очевидно, они
происходили между XIII и VIII веками до новой эры.
Хотя фракийцы были ближайшими северными соседями
греков, грекам они казались народом загадочным и
таинственным, а страна их — дикой и враждебной. Не случайно
в греческой мифологии именно Фракии считалась родиной и
бога войны Ареса, и бога холодного северного ветра Борея.
Греки с трудом воспринимали людей, отличающихся от них
по образу мыслей, здесь же разница была особенно резкой.
Отца истории Геродота, как и других греков, поражало,
например, что фракийцы встречали смерть радостью.
Провожая в последний путь, они пели песни и веселились. А
плакали — при рождении ребенка, потому что его ждала трудная
жизнь. Действительность фракийцы воспринимали, вероятно,
в темных тонах. В отличие от оптимистичных и жизнелюбивых
греков. И греческий мрачный загробный мир, мир стенающих
теней за Стиксом, совсем не был похож на ту потустороннюю
обитель, куда, по понятиям фракийцев, они отправлялись >"
после смерти и где их ждала вечная жизнь и блаженство.
Странным казался и бог фракийцев Залмоксис —
обожествленный ими один из царей, научивший народ, по
преданию, верить в загробное счастье. И совсем уж варварским
представлялся обычай общения с этим богом: каждые пять
лет фракийцы посылали Залмоксису вестника с просьбами.
Избранного по жребию приносили в жертву, бросив его на
поднятые копья. Поражало греков и многоженство
фракийцев, и обычай убивать любимую жену на могиле мужа, и
продажа детей в рабство богатому соседу. Для греков и
римлян, представителей античной цивилизации, владение ра-
55
бом-соплеменником вообще было невозможно, хотя на
Древнем Востоке — в Месопотамии и Египте — это
практиковалось.
По целому ряду проявлений культуры фракийцы ближе
народам Востока — соседям скифам, например, из Северного
Причерноморья или далеким персам,— чем грекам. Подобно
скифам, они носили шаровары и высокие войлочные шапки,
обшивали одежду бляшками-аппликациями, славились как
коневоды. Да и язык их относится к индоевропейским группы
«satem» наряду со скифским и персидским в отличие от
греческого, латинского и кельтского группы «kentum».
Фракийский мир был словно островком Востока в Европе.
И в сложных греко-персидских отношениях персы-ахеме-
ниды рассматривали Фракию как свой форпост в Европе, хотя
владели ею всего около тридцати лет, со времени похода Дария
на скифов в 512 году до новой эры. Ахеменидские серебряные
сосуды,— вероятно, дипломатические дары персидских царей
фракийским — найдены в Болгарии, а влияние ахеменидского
I искусства на собственно фракийское более заметно, чем
влияние греческое.
Археолога, изучающего материальную культуру
фракийцев, поражает удивительная традиционность ее и
устойчивость. Еще в V веке до новой эры фракийцы освоили
производство посуды на гончарном круге, но в быту продолжали
почему-то пользоваться и керамикой, вылепленной вручную.
Высокие грубые тюльпановидные «гетские» горшки,
украшенные то налепиыми шишечками, то валиками разной формы с
вдавлениями-ячейками на них, сделанными пальцами, находят
и на поселениях V—IV веков до новой эры, и на памятниках,
IV века новой эры. То же касается и усеченно-конических^
так называемых «дакийских» кружек с массивной ручкой и
высоких фруктовых ваз на полой ножке. Подобная
устойчивость традиций на протяжении восьмисот лет — явление не
столь уж частое. Возможно, это объясняет и отражает
некоторую склонность к консерватизму и в психическом складе
фракийцев. Отсюда, может быть, и слабая восприимчивость к
иноземным влияниям, и специфика их социальной истории.
Уже в V веке до новой эры вожди фракийского племени
одрисов создали в южной части фракийского мира
рабовладельческое государство, и значит — по уровню социальной
организации они немногим уступали грекам или персам.
Замечено, однако, что фракийская государственность была
буквально пропитана пережитками первобытной племенной
организации. Поэтому политические объединения, то и дело
возникавшие в различных частях фракийского мира, как правило,
оказывались недолговечными. Центробежные силы племенных
традиций ослабляли их или разрушали вовсе.
Первый взлет
В первой половине IV века до новой эры царем одрисов
был известный своей хитростью и вспыльчивостью Котис I
(382—359 годы до новой эры). Ему наследовали Аматок и
Кербослепт. При их дворах и работали, вероятно, золотых
дел мастера, торевты, создавшие свой особый, фракийский
стиль искусства, не похожий ни на что другое. Ими были
придуманы и сделаны, например, квадратные бляшки для
украшения конской сбруи со сценами охоты, борьбы зверей,
изображениями всадников и божеств — наивные реалистические
фигурки, полные экспрессии. Их находят в Луковите и Летнице,
а серебряные поножи и золотой кувшинчик нашли в погребении
56
во Враце. К этому же кругу художественных вещей относятся
и некоторые находки с территории Румынии — золотой шлем
из Пояна-Коцофеитештн, шлем, поножи и кубок из гробницы
в Хаджикиоле.
Фракийским мастерам удалось соединить экспрессивность
и условность скифского и ахеменидского искусства с повество-
вательностью и сюжетностью греческого, добавив к ним ни с
чем не сравнимую наивно-грубоватую примитивную
выразительность детского рисунка. Сцены терзания хищниками
травоядных животных — излюбленный мотив скифского искусства.
Но в передаче фракийского мастера они не выглядят
жестокими и кровожадными, они более наивны и безыскусны.
Фракийские мастера значительно уступали грекам в точности
передачи пропорций и деталей, композиции их не всегда умелы, и все-
таки они удивительно выразительны.
Стиль фракийского искусства, вероятно, достаточно точно
отражает характер народа — прямодушного, по словам
Геродота. Процессу становления стиля, однако, завершиться не
довелось. Междоусобная борьба Аматока и Кербослепта
привела к распаду Одрисского царства, когда на престол
Македонии вступил предприимчивый Филипп II, отец Александра
Македонского. К 339 году до новой эры фракийские племена
были вынуждены подчиниться Македонии. Традиция искусства
не оборвалась полиостью, но улавливается она все слабее.
После смерти Александра (в 323 году) между его
генералами началась борьба за власть. Активно вмешался в нее и
управитель Фракции Лизимах, объявивший себя
самостоятельным государем. Одновременно ему приходилось
бороться и с фракийскими вождями, пытавшимися отстаивать
независимость. Преуспел в этом царь гетов Дромихет, которому
удалось заманить Лизимаха в безводную Буджакскую степь
и окружить его войско. Истомленные жаждой македоняне
были согласны на все. Пришлось оставить захваченные было
крепости и откупиться. В Молдавии прослеживается цепочка
гетских городищ, которые, возможно, и определяют
восточную границу царства Дромихета.
Вскоре Лизимах погиб, сражаясь со своими бывшими
соратниками, но Фракия тут же стала добычей новых
захватчиков — кельтов. Именно в это время, около 280 года до новой
эры, потерпело неудачу их вторжение в Северную Италию и
их экспансия обратилась на восток. К тому же Никомед Ви-
финский нанял их отряды для войны в Малой Азии, и Фракия
оказалась на их пути.
Археологи «ловят» кельтскую «оккупацию», в частности,
находками в Мезеке, в Болгарии. Сюда, в склеп знатного
фракийского семейства, кельты беззастенчиво подхоронили своего
вождя вместе с колесницей. Заняли тогда же кельты и Тран-
сильванию, где есть много больших кельтских могильников.
Через семьдесят лет, к 212 году, местным племенам
удалось изгнать захватчиков из Фракии. К началу II века до новой
эры прекратились захоронения и на кельтских могильниках
Трансильвании. Вероятно, и дакам удалось освободиться.
Но восточная часть бывшего царства Дромихета оказалась
занятой бастарнами, выходцами из Центральной и Северной
Европы, носителями культуры Поянешты — Лукашевка. В то
же время македонские цари Филипп V и Персей, несмотря
на поддержку бастарнов, потерпели несколько поражений
от римлян. Македония как самостоятельное государство
перестала существовать, а Одрисское царство попало под
протекторат Рима.
Следующее объединение большей части фракийских
племен произошло только спустя сто лет, в середине I века до
новой эры.
57
Бляшки конской сбруи
из клада в Летнице.
Фибулы с портретом
Буребисты.
Царь-абсентист
и жрец-астролог
Источники сообщают, что в том году, когда в Риме к власти
пришел диктатор Сулла, то есть в 82 голу до новой эры, при
дворе царя даков Буребисты появился некий маг и колдун
по имени Декимей. Перед тем он долго странствовал, побывал
в Египте, обучался у тамошних жрецов астрономии, научил
даков «созерцать двенадцать знаков Зодиака и бег через них
планет... объяснил, каким образом лунный диск испытывает
увеличение или претерпевает ущерб, показал, насколько
огненный солнечный шар превосходит земной круг». Он умел
предсказывать будущее, «прославился как чудодей», и это
позволило ему овладеть душами даков, как простых, так и
знатных. Буребиста дал ему «почти царскую власть».
Доказательством полного повиновения правителям является то,
что даки позволили убедить себя «вырубить лозу и жить без
вина». Убеждать некоторых, впрочем, приходилось и силой.
Процесс объединения даков в единое государство
протекал, по всей видимости, небезболезненно. Именно на
восьмидесятые — семидесятые годы приходятся последние монеты
многочисленных кладов, а их всегда зарывают во времена
беспокойные. На это же время приходятся следы пожарищ
во многих поселениях. Зато много новых поселений возникает
в Южной Трансильвании, где и был, вероятно, основной
домен Буребисты. Строятся здесь и многочисленные крепости
с каменными стенами. Одна из самых мощных — городище
Мунчелулуй в горах Орештие. Считается, что здесь и
находилась Сармизегетуза — столица даков.
Археологами открыты остатки больших построек,—
вероятно, казармы гарнизона, цистерны для хранения запасов
воды, кузницы. А поблизости, в 150 метрах от стен крепости,
в вековом буковом лесу сделаны находки, как бы
подтверждающие сведения письменных источников о деятельности
Декимея. Сохранились остатки большого прямоугольного
храма — развалы сложенных из известняка стен и каменные
базы колонн. А рядом—два странных круглых сооружения.
Большее, диаметром около 30 метров, состоит из
поставленных вплотную друг к другу каменных андезитовых блоков.
Они образуют внешний круг. С внутренней стороны к ним
примыкают расставленные по кругу 180 андезитовых
столбов разной толщины. Каждый шестой — более массивный.
Затем следует меньший круг из 68 деревянных столбов (от
них сохранились ямки в грунте). В четырех местах эта ограда
прерывается, там лежат андезитовые блоки. А в самом центре —
еще одна ограда, из деревянных столбов, на этот раз —
полукруглая. Меньшее сооружение — точное подобие большего,
но диаметром всего 12 метров.
Возникают интересные ассоциации, и первое, что приходит
в голову при знакомстве с этими странными сооружениями,—
это кельтское святилище на горе Шлёнза, в Польше, и
знаменитый, еще более грандиозный Стоунхендж, в Англии. Те
же концентрические круги из каменных столбов, в центре —
полукруглое сооружение из трилитов, соединенных
каменных столбов с перекладиной. Построен Стоунхендж был
давно, еще в эпоху бронзы, но использовался и во время
кельтского господства в Британии. Английским ученым,
астроному Дж. Хокинсу и археологу Дж. Уайту, удалось
достаточно убедительно, на наш взгляд, доказать, что
Стоунхендж был не только местом ритуальных церемоний, но и
своеобразной астрономической обсерваторией. Камни оград
расставлены таким образом, что служили визирами на
определенное положение небесных светил — на восход солнца в дни
58
летнего и зимнего солнцестояний, на восходы и заходы луны
в разное время года.
Стоунхендж «работал» как большая вычислительная
машина и позволял с большой точностью вести календарный
счет, даже предсказывать солнечные и лунные затмения.
Не исключено, что круглые сооружения Сармизегетузы
выполняли те же функцин. Но тогда в сведения древних авторов
следует внести поправку. Источником мудрости Декимея
были ие только и не столько знания, полученные в египетских
храмах, сколько познания в астрономии других мудрецов,
в частности кельтских жрецов — друидов.
А с кельтами во времена Буребнсты даки явно
взаимодействовали. Северная граница его царства была
передвинута на земли, заселенные кельтами. Дакнйская крепость,
построенная при Буребнсте, раскапывалась в верховьях Тиссы,
у села Малая Копаня, в Закарпатской Украине. А в
Словакии и Венгрии обнаружены многочисленные поселения
I века до новой эры, где находят н кельтскую серую или
расписную красно-белую керамику, и характерные вылеплен- Остатки храмов и святи-
ные вручную «гетские горшки> и «дакийские кружки». лищ с^Рмизеге^Узы
Удар на Запад.
Буребиста и Цезарь
J Круглое святилище Сарми-
На западных границах, по свидетельству древних авто- зегетуза (реконструкция)
ров, в 60 году до новой эры войска даков перешлн
пограничную реку Патнсс (Тнссу) и обрушились на кельтские
племена теврисков и бойев. Тевриски заселяли тогда южную часть
нынешней Венгрии н Австрии, а земли бойев простирались
до Чехии, в современном названии которой — Богемия —
лингвисты усматривают имя бойев.
Оба кельтских племени были почти полностью вырезаны,
а оставшиеся были вынуждены искать новые земли. Всего
32 тысячи бойев, некогда одного из самых многочисленных
кельтских племен, добрались, до Галлии, территории
современной Франции. Историк Иордан, автор, правда, уже
VI века новой эры, пишет, что даки Буребисты достигли
земель франков, а франки при Иордане обитали на Рейне.
И археологи прослеживают слон пожарищ на кельтских го-
роднщах-оппидумах по всей широкой полосе вдоль обоих
берегов Дуная в его среднем и верхнем течении, вплоть до
верховьев Рейна. События эти имели последствия, далеко иду- Шлем из Пояна—Коцо-
щие, их невозможно было себе даже представить. Они ока- фентешта.
зались поворотным моментом в истории Европы.
В том же шестидесятом году до новой эры, как сообщает
Цезарь в своих «Комментариях к Галльской войне»,
племена гельветов решили выселиться с территории нынешней
Швейцарии. Они якобы сами сожгли свои города и села и
даже запасы хлеба, с тем чтобы налегке отправиться
завоевывать себе новые земли в Таллин. В 58 году до новой эры
трехсоттысячная толпа гельветов попыталась перейти Рону.
В действительности, скорее всего, именно давление со
стороны даков заставило их двинуться с насиженных мест на
запад. У Цезаря были свои причины умолчать об этом. Кроме
того, разгром даками кельтов облегчил, вероятно,
проникновение на юг и на запад германцев-свевов, выходцев нз
Восточной Германии. Их дружины во главе с вождем Ариовистом
уже достигли Галлии, а теперь к нему прибывали все новые
и новые переселенцы. На юге их отдельные группы проникали
за Дунай. Могильники свевов середины 1 века до новой эры
обнаружены в Баварии.
Переселение гельветов и действия Ариовиста послужили
59
поводом для вмешательства римлян во внутренние дела
варваров. В 58 году до новой эры легионы Цезаря остановили
гельветов и начали свой победный «тур де Франс». Племена
галлов сдавались одно за другим, и к 52 году, когда последняя
попытка восстания была подавлена около Алезии, вся Галлия
от Альп до Ла-Манша лежала у ног победителя. Именно эта
война открыла Цезарю путь к диктатуре — началось
превращение республики в мировую империю со всеми
вытекающими отсюда историческими последствиями.
Буребиста в события в Галлии не вмешивался. Очевидно,
предвидя неизбежность столкновения с Цезарем и Арио-
вистом на западе, он предпочел удалиться к себе, оставив
вдоль границы широкую полосу выжженной земли —
«пустыню бойев».
Буребиста и Помпеи
В то время, когда даки действовали на западе, около
60 года до новой эры, жители богатых греческих городов
вдоль западного побережья Черного моря — Истрии, Одессо-
са, Аполлонии, Мессембрии, Дионисополиса и других —
призвали на помощь бастарнов н изгнали стоявшие здесь
римские гарнизоны.
Но свободой греки наслаждались недолго.
Воспользовавшись тем, что римлянам было не до соблюдения своих инте-'
ресов в Причерноморье — войска Цезаря заняты в Галлии,
Марк Красе погубил легионы в Парфии, а противоречия
между Цезарем и сенатом были готовы вот-вот разразиться
гражданской войной,— Буребиста осадил причерноморские гб^
рода, разрушил стены, поставил свои гарнизоны. Многих
греков даки увели в плен, затребовав за них выкуп.
Печальной участи избежал лишь Дионисополис, где
главным жрецом в храме Диониса служил некий Акорнион,
давний друг даков, ездивший к ним с посольствами и бывший
своего рода дипломатическим представителем Буребисты.
В городе найдена мраморная плита с почетным декретом,
описывающим его деятельность.
Буребиста не ограничился западным побережьем.
Пострадала от нашествия и Ольвия на северном берегу Черного
моря — остатки «гетского разгрома» прослеживаются
археологами. С тех пор город так никогда и не смог окончательно
возродиться. Следы разрушений и пожаров середины 1 века
до новой эры замечены и на городищах в низовьях Днепра от
Запорожья до Херсона, где жили потомки некогда могучих
скифов. Возможно, и сюда дошли войска Буребисты.
Опасались вторжения, вероятно, и жители Среднего Под-
непровья, носители зарубинецкой культуры. Именно в
середине I века до новой эры строятся валы на городище Пилипен-
Золотой сосудик из Враца. кова Гора, около Канева. Вал перекрывает более ранние
жилища, в которых найдены обломки греческих амфор от вина,
привезенных в начале века с островов Кос и Родос.
В ходе восточной кампании Буребисты неизбежно должны
были пострадать и союзники греков бастарны. И
действительно, именно в середине I века прекращаются захоронения на
двух крупнейших бастарнских могильниках — Поянешты в
Румынской Молдове и Лукашевка в Молдавии.
Инженеров и каменщиков из греческих городов Буребиста
использовал для строительства стен в Сармизегетузе и
крепостей, густой сетью которых была покрыта Дакия. Стены
возведены по греческому образцу, на камнях видны
греческие буквы — метки мастеров.
Серебряный сосуд из клада
в Рогозеие.
60
Тринадцатого января 49 года до новой эры Цезарь
перешел Рубикон и начал гражданскую войну. Он действовал
столь стремительно, что его политические противники не
сумели сплотиться. Помпеи, которому сенат поручил оборонять
город, бежал в Македонию, чтобы там собирать силы. Он
объяснял солдатам: «Все народы Востока и берега Понта
Эвксинского, и греки, и варвары — на нашей стороне, их
цари, друзья римского народа и мои, помогут нам войсками,
оружием, продовольствием». Среди этих царей он имел,
очевидно, в виду и Буребисту, царя «первейшего и
наиважнейшего», как титуловали его греки.
В июне 48 года Акорнион, представитель Буребисты,
появился в ставке Помпея для переговоров, но помощи даки
оказать не успели. Уже в начале августа Помпеи был разбит
при Фарсале, бежал в Египет, где был убит.
К тому времени, когда власть Цезаря в Риме
окончательно утвердилась, на северных границах государства уже стоял
достаточно грозный противник — Буребиста. Крепости были
построены, народ, пораженный чудесами Декимея и
военными успехами царя, подчинялся беспрекословно, армия
насчитывала 200 тысяч. Цезарь же, завидовавший славе
великого македонца, готовил большой поход на восток. Но восток
начинался с Дакии, именно на нее должны были
обрушиться в первую очередь стоявшие наготове в Македонии 16
легионов и 10 тысяч конницы. История распорядилась иначе—
накануне отъезда из Рима к войскам, 15 марта 44 года до
новой эры, в сенате, под статуей Помпея, диктатор был убит
кинжалами заговорщиков-республиканцев.
Любопытно, что судьба Буребисты была очень похожей.
Центробежные силы в Дакии продолжали действовать.
В результате — заговор. И Буребиста — его жертва в том же
44 году. Царство распалось сразу же, начались
междоусобицы. Именно в это время закапываются клады. И
археологи их находят. В кладах — не только монеты, греческие,
римские и дакийские, напоминающие кельтские, но и
разнообразные серебряные вещи: цепочки, подвески, спиральные
браслеты со стилизованными змеиными головками на концах, кубки,
рюмки, застежки плаща — фибулы. Интересно, на щитках
фибул встречаются иногда изображения какого-то человека,
похоже, одного и того же, хотя и в разном возрасте.
Одутловатое лицо, большие глаза, нос с горбинкой, тонкие губы,
волосы, уложенные буклями. Кто это? Уж не сам ли Буребиста?
Или Декимей? Изображение портретное.
Загадочно в этих кладах и другое. Некоторые вещи —
цепочки, браслеты, кубки — удивительно похожи на вещи
совсем с другого конца Европы, на испанские. Быть может,
уместно вспомнить еще один момент из политической жизни
Рима. В то время, когда Цезарь был проконсулом Галлии,
Помпеи, как известно, управлял Испанией, а Испания и Дакия
славились своими серебряными рудниками. Буребиста
активно их разрабатывал. Встает вопрос — не имел ли Помпеи
контакты с дакийским царем, не направлял ли к нему
специалистов, горных инженеров и серебряных дел мастеров из
Испании? И не потому ли рассчитывал на его помощь перед
Ф ареалом?
Последние страницы
Мы плохо осведомлены о р льнеиших делах в Дакии в
конце I века до новой эры. Знаел, что некий Косон выпустил
золотую монету со своим именем, но с портретом Мирка Брута,
Кубок из Хаджикиоле.
Серебряные сосуды из
клада времен Буребисты.
61
3 9
* | друга и убийцы Цезаря, очевидно, тогда, когда Брут собирал
| силы в Македонии против триумвирата наследников дикта-
тора — Октавиана, Антония и Лепида. Знаем, что некий царь
Котис, или Косон, искал союза с Октавианом и просил руки
его дочери Юлии, в Риме ходили такие слухи. Знаем, что
•! союза с Октавианом искал и гет Дикомес, но не сговорившись
|| с ним, стал поддерживать Антония. Дакийские воины
участвовали на стороне Антония в битве при Акции в 31 году до
новой эры. Знаем, что в 29 году царь гетов Рол поддержал
Марка Красса Младшего (сына известного богача и
победителя Спартака) во время похода против бастариов. Рол
получил за это титул «друга и союзника риского народа» и
помощь для борьбы с его местным конкурентом Дапигом.
И все последующие годы фракийские и гето-дакийские
царьки постоянно воюют друг с другом, а с востока нападают
кочевники-сарматы. «В этом районе иногда, правда, бывает
мир, но никогда нет веры в мир»,— писал римский поэт
Овидии, сосланный Октавиаиом Августом в городок Томы, иа
западном берегу Черного моря.
В 46 году новой эры бывшее царство Одрисов было
превращено в римскую провинцию. Но в конце I века царю даков
Децебалу удалось опять объединить страну. Около Сармизе-
гетузы строится новый шестидесятиколонный храм. Правда,
довести строительство до конца не удалось — андезитовые
колонны так и остались лежать на земле.
Планы Цезаря спустя 140 лет осуществил император Траян.
Сармизегетуза была взята штурмом. Дакия завоевана.
Римляне часто сохраняли на завоеванных землях местное
самоуправление. Но сопротивление даков было слишком упорным,
и страну сразу объявили провинцией.
За пределами провинции продолжали жить племена
«вольных даков» — карпы, носители культуры Поянешты — Выр-
*дакийская кружка», «гет- тешкон в Молдове, костобоки, носители липицкой культуры
скип горшок», «ваза-фрук- в Верхнем Поднестровье, и другие. В среде вольных даков
сохранялись в какой-то мере и традиции древнего
фракийского искусства. Недавно в Поднестровье в одном из
погребений была обнаружена бронзовая ажурная обкладка ножен
меча I века новой эры. Изображенные на ней сцены
напоминают по стилю и сюжетам бляшки из Летницы. Но
проникают в эти же земли и выходцы из других, более северных
районов, в частности с территории Польши. А в III веке
вторгаются германцы — готы.
В 271 году римляне были вынуждены оставить Дакию.
Но местное население уже было не в состоянии
восстановить свое политическое единство. Дакию заняли готы и гепиды.
Последовавшая затем эпоха великих переселений
окончательно разметала остатки фракийского населения.
Фракийцы как таковые перестали существовать — они влились в
другие народы и растворились в них.
Современные румыны и молдаване склонны считать себя
потомками даков и гетов. Очевидно, в какой-то мере это так,
ио язык у них романский, а ие фракийский; вероятнее, что оии
в большей мере потомки тех переселенцев, которые пришли
на эти земли из романизированных задунайских провинций
бывшей Римской империи уже после эпохи переселения
народов. Впрочем, это особая тема, и сейчас обсуждать мы ее
ие будем. •
Фракийская
товница».
керамика:
ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ
Новая первоптица
Недавно на северо-востоке
Китая десятилетний
школьник, гулявший по пустырю,
территория которого 135
миллионов лет назад (в начале
мелового периода) была
озером, обнаружил останки
неизвестного существа.
Специалисты определили, что это была
птица, представляющая новый
для науки род и не
получившая пока названия.
Изучавшие находку
сотрудники Чикагского
университета и Пекинского музея
естественной истории пришли к
выводу, что эта птица
размером с современного воробья
обладала способностью к
полету. Тем она, вероятно, и
отличалась от известного
археоптерикса (по размеру он был
сходен с вороной), который,
по мнению некоторых ученых,
в воздух вообще не
поднимался, а лишь помогал себе
в беге, размахивая крыльями,
как курица.
Китайская находка всего на
10—15 миллионов лет
моложе археоптерикса, но ведь
за это время птицы успели
пройти немалый путь
развития. Древняя птица имеет
черты как современных нам
пернатых, так и примитивные
характеристики,
унаследованные от пресмыкающихся
предков. Кости плеча у нее
специализированы для полета, есть
и пигостиль — укороченный
набор хвостовых позвонков,
сросшихся воедино. Короткий
хвост смещал центр массы
тела к плечу, что способствовало
взлету. Археоптерикс и те
динозавры, от которых он,
по-видимому, происходил, обладали
более длинными хвостами, так
что центр тяжести
приходился на задние конечности, что
удобнее для бега по земле.
Ранее в Испании уже
находили останки примитивных
□
□
□
а
□
а
а
D
D
□
а
а
D
□
□
а
D
D
а
□
а
□
а
□
□
□
D
D
D
D
птиц, вероятно, тоже
обладавших способностью к
полету, но они были несколько
моложе этой. Строение ребер
у них менее примитивно.
Нынешняя же находка впервые
может быть отнесена к
критическому периоду
возникновения летающих существ на
нашей планете.
Огромное расстояние,
отделяющее китайскую находку
от испанских, указывает на то,
что полная способность части
животных летать возникла и
распространилась по
континентам задолго до появления
обладателей всех найденных
останков.
Реставрация скелета китай-
G ской птицы и археоптерикса.
Астрономы
собираются
на Южный полюс
Это звучит непривычно, но
Антарктида — одно из самых
«засушливых» мест на Земле.
На самом деле, где еще
влажность воздуха держится на
столь низком уровне?
Соответственно, и облаков в
глубинных, удаленных от моря
районах ледового континента очень
мало. В отличие от Арктики
с ее Северным Ледовитым
океаном и дрейфующими льда-
ми в «центре южного
полушария лежит твердь. Если также
учесть, что полярная ночь
длится месяцами и всегда
чистое небо поражает своим
звездным богатством, то
становится понятным, почему
астрономы давно уже
поглядывали на Антарктиду с
вожделением.
Их мечте, кажется, скоро
О суждено сбыться: Националь-
□
D
D
D
□
D
D
□
D
D
D
D
D
D
D
П
П
п
а
□
□
D
□
D
D
D
D
□
□
□
□
D
D
о
ный научный фонд США
наконец изыскал средства для
строительства обсерватории на
американской южнополярной
станции Амундсен—С котт,
расположенной на самом
географическом полюсе. Научные
сотрудники Бостонского
университета объединили усилия
со специалистами из
Лаборатории имени Белла,
принадлежащей известной компании
«Америкен Телеграф энд
Телефон», чтобы создать новый
1,7-метровый радиотелескоп
для этой обсерватории.
Прибор сможет вести
наблюдения в диапазоне
радиоволн между двумястами
микрометрами и одним
миллиметром, изучая процессы
образования и эволюции
молекулярных облаков в глубинны х
районах нашей Галактики.
Другой антарктический
телескоп создает группа
компаний в Чикаго. Этот
шестидесятисантиметровый прибор
по имени «СПИРЭКС» будет
«обшаривать» небо, улавливая
инфракрасные лучи в
диапазоне около двух с
половиной микрометров. Что
позволит изучать далекие молодые
галактики, юные звезды,
окутанные скоплениями
межзвездных газов, и так
называемые «коричневые карлики».
В морозном воздухе
Антарктического плато почти нет
водяных паров, блокирующих в
наших краях немалую часть
инфракрасного и
субмиллиметрового излучения. Здесь
атмосфера, охлажденная
дыханием льда, излучает
намного меньше инфракрасных
лучей, чем теплый воздух над
населенными континентами,
так что изображения
звездного неба получаются куда
более отчетливыми.
А список профессий,
вербуемых Антарктической
экспедицией США, скоро пополнят
астрономы.
63
Фото Джины Лоллобриджиды.
ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
И. Прусс
Как Пряхин
искал свою личность
В «Сказках братьев Гримм» заметки
были еще более странные. «Какой идиот
придумал, что это чтение для детей?!
Герой разъезжает по городу с трупом
своей бабушки и подстраивает все так,
чтобы богатенький считал себя ее
убийцей, да не раз, да еще денежки на этом
делает — в высшей степени поучительная
Часть пятая
Катерина работала на террасе: то
перебирала какие-то бумаги и карточки,
то, упершись взглядом в кусты у ограды,
задумчиво грызла ручку.
— Можно, я еще что-нибудь возьму
почитать? — спросил Пряхин.— По
теории личности?
Что? — рассеянно переспросила
Катерина, потом неопределенно махнула
рукой в сторону комнаты.— Возьми
что-нибудь сам.
Когда глаза привыкли к полумраку
прохладной комнаты, Пряхин увидел,
что книги громоздились повсюду без
всякого видимого порядка: на
подоконнике, на стуле, чуть прикрытые
брошенным через спинку халатом, на столе и
даже на полу рядом с кроватью; почти
каждая топорщилась закладками.
Тут были ротапринтные сборники со
слепым шрифтом и в обложках как будто
из оберточной бумаги; были элегантные
издания из магазина «Академкнига» в
солидных твердых переплетах; книги на
разных языках. Ярче всех выглядела
стопка детских книжек. Пряхин опять
удивился и их здесь вовсе непонятному
присутствию, и еще больше тому, что
в них тоже было много закладок.
Он раскрыл наугад «Малыша и
Карлсона» — книжка вся была
исчеркана карандашом, на полях вопрошали
и восклицали знаки, крупный, почти
детский почерк прыгал по полям со
страницы на страницу.
«Поразительно! —~ читал Пряхин.—
Нормальная психологическая процедура:
отсечь от себя запретные желания,
исторгнуть и воплотить в некий
воображаемый персонаж. Но этот носитель
зла симпатичен! Малыш любит то, от
чего стремится себя избавить; и автору
эта фигура, преступающая запреты,
явно нравится тоже. Вредная книга?
Фрейдизм, однако...»
Продолжение. Начало — в №№ 1, 6, 8.
история! Гриммы записывали фольклор,
который создавался вовсе не для детей,
а был изустной литературой взрослых.
Слава Богу, у нас не принято читать
детям полное собрание сказок
Афанасьева в академическом издании, то-то
была бы потеха!»
Пряхин нашел любимого своего «Маль-
чика-с-пальчик» и стал читать заметки на
полях. Там, где ловкий малыш подсунул
людоеду вместо себя и своих братьев
его же детей на съедеиие, значилось:
«А может, это сознательная игра со
смертью, втягивание смерти в игровой
контекст? Пересмотреть все с этой
точ. зр».
На окне лежали солидные книжки;
сверху — «Древнекитайская
философия». Пряхин открыл второй том на
одной из закладок И стал читать только
отчеркнутое:
«Человек по своей природе зол, его
добродетельность порождается
практической деятельностью. Ныне человек
рождается с инстинктивным желанием
наживы; когда он следует этим
качествам, то в результате появляется
стремление оспаривать и грабить, исчезает
желание уступать. Человек рождается
завистливым и злобным; когда он следует
этим качествам, то в результате
рождаются жестокость и вероломство,
исчезают верность и искренность. Человек
рождается с ушами и глазами, его влекут
звуки и красота; когда он следует этим
желаниям, рождается распущенность,
исчезают нравственность и
культурность... Поэтому необходимо воздействие
на человека с помощью воспитания и
закона, нужно заставить его соблюдать
нормы ритуала и выполнять свой долг,
только тогда у человека появится
уступчивость и он станет культурным, что
приведет к порядку... У Мэн-цзы сказано:
„Человек по своей природе добр; то,
что в нем есть злого,— это результат
потери человеком своих врожденных
качеств". Я утверждаю, что это
неправильно».
3 Знание — сила № 10
65
la
66
На полях было написано карандашом:
«уступчивый культурный порядок».
Вся отчеркнутая цитата, особенно с
комментарием на полях, могла бы, как
подумал Пряхин, стать эпиграфом к
книге Шибутани. Хотя нигде ни разу
Шибутани не обмолвился, что разделяет
убеждение в изначальной порочности
человеческой натуры, логика
пересказанных им теорий и экспериментов
неумолимо свидетельствовала о
необходимости самых изощренных форм давления
на человека для того, чтобы сделать его
способным к жизни в обществе. Подавить
его агрессивные импульсы. Научить
формулировать цели и достигать их таким
образом, чтобы это не отравляло жизнь
окружающих и не разрушало совместную
деятельность. Научить, наконец,
чувствовать и желать так, «как положено»,^
значит не «как положено» было бы плохо
для других людей и для общества, но
естественно для человека?
Пряхин судорожно листал страницы
в поисках не столько имени
древнекитайского философа,— оно ему все
равно ни о чем бы не сказало,— сколько
времени его жизни. Нашел: «Сюнь-цзы,
ок. 313 — ок. 238 г. до н. э.» — и
присвистнул.
В одном из предисловий к какой-то
книге (Пряхин всегда начинал читать
с предисловия и к основному тексту
приступал, вооруженный «контекстом» и
точкой зрения) он наткнулся на
восторженный панегирик Жан-Жаку Руссо,
считавшему, что «естественный» (от
природы) человек прекрасен, добр и только
общество его портит. Руссо тоже с кем-то
спорил по этому поводу и мечтал, как,
наверное, и Мэн-Цзы, о новом обществе,
построенном на принципах естественного
добра и добровольного общественного
договора. Оказывается, этому спору уже
и ко времени Руссо исполнилось около
чвух тысяч лет!
Пряхин потянулся за другой книжкой.
«Для экзистенциалиста человек
потому не поддается определению, что
первоначально ничего собой не
представляет,— читал Пряхин новую книгу,
открыв се на очередной закладке.
(Наверху, над текстом значилось:
«Ж.-П. Сартр. Экзистенциализм — это
гуманизм».) — Человеком он становится
лишь впоследствии, причем таким
человеком, каким он сделает себя сам. Таким
образом, нет никакой природы человека,
как нет и Бога, который бы ее задумал.
Человек просто существует, и он не
только такой, каким себя представляет,
но такой, каким он хочет стать».
Это было очень приятно, но слишком
хорошо, чтобы быть правдой. Пряхин
твердо знал, что он совсем не такой,
каким бы хотел быть, именно это и
составляло источник его постоянного
беспокойства, толкавшего, в частности, к
книгам по социальной психологии.
«Достоевский как-то писал, что "если
Бога нет, то все дозволено'*,— читал
дальше Пряхин.— Это исходный пункт
экзистенциализма. В самом деле, все
дозволено, если Бога не существует, а
потому человек заброшен, ему не на что
опереться ни в себе, ни вовне. Прежде
всего, у него нет оправданий. Иначе
говоря, нет детерминизма, человек свободен,
человек — это свобода.
С другой стороны, если Бога нет, мы
не имеем перед собой никаких
моральных ценностей или предписаний, которые
оправдывали бы наши поступки. Таким
образом, ни за собой, ни перед собой у
нас не имеется ни оправданий, ни
извинений. Мы одиноки, и нам нет извинений.
Это и есть то, что я выражаю словами:
человек осужден быть свободным...
Экзистенциалист... полагает, что человек
ответственен за свои страсти.
Экзистенциалист не считает также, что человек
может получить на Земле помощь в виде
какого-то знака, данного ему как
ориентир. По его мнению, человек сам
расшифровывает знамения, причем так,
как ему вздумается. Он считает,
следовательно, что человек, не имея никакой
поддержки и помощи, осужден всякий
раз изобретать человека».
Пряхин оказался во власти этой
странной философии мужественного отчаяиия
и отчаянного мужества. Она не имела
никакого отношения ко всему, что он
читал прежде, зато, как ему показалось,
была очень близка тому, что он искал. Он
читал, ие в силах оторваться, до тех пор,
пока в комнату не пришли Катерина и
приехавший к ней один из бородатых,
тот, что с длинными волосами.
— Привет! — сказал волосатый.—
Татьяна Ларина в кабинете Онегина?
Интимный процесс мышления нашей
Катерины вычисляешь?
— Здравствуйте,— смущенно вскочил
Пряхин.— Можно, я эту книжку возьму
почитать? — обратился он к Катерине.
Волосатый, не отличавшийся
деликатностью, тут же выхватил раскрытую
книгу.
— Ага, Сартр,— обличительным
тоном сказал он.— С психологией мы уже
покончили? Переключились на
философию? А как поживает Шибутани?
Прнхин мялся, окончательно
смешавшись и поглядывая на дверь.
— Погоди,— сказал волосатый,— ты
не сможешь ли тут Катерине помочь?
Понимаешь,— обернулся ои к ней,—
тебе ведь, по сути, всего-то и надо, что
записывающее устройство, он вполне на
эту роль годится, пусть свое увлечение
психологией отрабатывает. А я, ей-богу,
не могу, я тебе протоколы и установку
привез, теперь мис ехать надо, честное
слово...
Пряхин у порога томился в ожидании.
— Ты сможешь со мной пару-тройку
часов поработать? — спросила Катерина.
Пряхин согласно кивнул и ушел со
своей драгоценной добычей.
Пока Катерина провожала
волосатого и разбирала принесенные им бумаги,
Пряхин успел найти у Сартра ключевое
слово, связавшее воедино все
изложенные Шибутани теории и придававшее
им совершенно новый фокус. Слово это
было — «выбор».
«Выбор возможен в одном
направлении, но невозможно не выбирать.
Я всегда могу выбрать, но я должен
знать, что даже в том случае, если
ничего не выбираю, тем самым я все-таки
выбираю... Человек создает себя сам. Он
не сотворен изначально, ои творит себя,
выбирая мораль; а давление
обстоятельств таково, что он не может не
выбрать какой-нибудь определенной
морали».
Сартр обезоруживал примером
воображаемого оппонента, который сказал бы
ему, что моральные законы давно
изобретены и четко указывают правильный
выбор. Молодой человек, единственный
сын у матери, оставленной отцом и
потерявшей на войне старшего сына, решает,
идти ли ему сражаться или остаться
с матерью, беречь ее и помогать ей. Кто
скажет ему, какое решение морально
оправданно и предпочтительно? Никто,
отвечает Сартр,— такой выбор может
сделать только сам человек.
Пряхин подумал, что между всеми
предписанными человеку обществом
правилами, обязанностями, ролями и
конкретным поступком, действительно,
всегда находится место для некоторой
неопределенности — оно и есть,
очевидно, голе выбора. И именно здесь, в
этом люфте, в нем одном надо искать
личность.
— Главное,— сказала Катерина,— ни
во что не вмешивайся. Правильно или
неправильно они себя ведут — ты только
регистратор. Ни взглядом, ни гримасой
никого не поддерживай и не опровергай.
Только если будут драться, тогда
разними их спокойненько, и пусть идут по
домам. Твое дело — записывать каждое
их слово, каждый жест; выражение лица,
3*
если можешь, тоже фиксируй; состояние:
«сердится», например, или «колеблется».
И не забывай отмечать, о ком идет речь.
Пометь каждого буквой, чтобы быстрее
писать.
Пряхин только что помог Катерине
установить на врытом во дворе столе
большой картонный щит с окошечком
(его приволок волосатый) и не преминул
заглянуть в окошечко. Там вдоль щита
шел желоб, в котором лежал мячик
вроде теннисного, и какие-то штыри,
которыми, очевидно, можно было гонять
мячик по желобу, загоняя его в лузы-
корзиночки, прикрепленные с
противоположной щиту стороны. Два штыря
рукоятками выходили с этой, пряхинской,
стороны щита и свободно ходили по двум
длинным щелям по обе стороны щита.
Пряхин не удержался и стал дергать за
рукоятки, но тут же понял, что игра
устроена довольно странно: когда дер
жишь рукоятку — не видишь ни мяча,
ни желоба, их видно только в окошечко,
но оттуда не дотянешься до двух
рукояток сразу.
Это игра для троих,—
улыбнувшись, объяснила Катерина,— причем
двое играют вслепую.
Тут же неведомо откуда появилась
Надя, так до сих пор и жившая у Пряхи-
ных, и прилипла к новой игре.
— Ну что, сыграем? — предложила
Катерина. Она сначала сама встала у
окошка и начала командовать: «Надя,
влево, от меня... еще немного... так,
хватит, теперь осторожненько... Пряхин,
Пряхин, принимай справа... так... так...
веди, веди... теперь резко, удар!
Молодец!
Мячик из корзиночки выпал на землю.
Надя была в полном восторге.
— Теперь ты, Надя, командир. Давай
вставай у окошка.
Игра была проще, чем казалось
сначала, и Надя довольно быстро загнала
мячик в корзинку.
— Еще! Давайте еще! Ну пожалуйста,
пожалуйста...
— Пряхин сейчас пойдет, позовет
ребят. Ты же видишь, играть должны трое.
Ты в следующий раз будешь у окошечка
или сбоку?
— В центре.
— А в следующий?
— Потом надо их пересадить, я буду
у окошка.
— Ну а в третий раз?
— Ну, в третий... В третий надо опять
их поменять местами, а я буду в центре.
Пряхин хмыкнул, но Катерина строго
подняла бровь, и он быстренько
отправился искать мелких.
s Q.
67
В поисках мелких Пряхин на ходу
привычно пытался приложить
поразившую его идею к увиденному. Катерина
моделировала одну из ситуаций выбора:
кем хочешь быть в команде из трех
человек? Позиции троих явно не равны,
интереснее у окошка: видеть игру и
руководить ею. Вряд ли найдется много
желающих на роль слепого — в данном
случае буквально слепого — исполнителя
(что вскоре и подтвердилось: каждый
из приведенных во двор детей
решительно предпочел место у окошка -
один только нашелся, Саша, известный
своей страстью ко всему, что можно,
делать руками, и столь же решительно
выбравший себе на все игры место у
рычага). Что же это за выбор, если он
заранее предопределен?
Не получалось.
По присвоенному праву хозяйки двора
командирский пост заняла Надя. То ли
случайно, то ли безошибочным чутьем
распознав среди мелких еще одного
явного претендента на роль лидера,
Катерина выбрала в ее тройку еще девочку
Вику, не уступавшую Наде в бойкости.
но гораздо более ухоженную. Семья
Вики появилась на даче недавно, и
девочка еще не успела занять определенное
место в детском сообществе. Третьим
оказался тот самый мальчик, который
предпочитал дергать рычаги,— уж очень
умоляюще смотрел он на Катерину. Всех
остальных Катерина нещадно выгнала
со двора и велела прийти не раньше,
чем через час.
Уже на второй игре Вика начала уси
ленно намекать на то, что Наде пора
уступить место у окошка; на третьей
она прямо заявила свои претензии и
после игры, бросив рычаг, направилась
к Наде с видом весьма угрожающим.
— Хватит,— решительно сказала
она.— Теперь я.
— Ничего не хватит, ничего не
хватит,— зачастила Надя.-- Почему ты?
— Ты уже была командиром.
— Ну и что, что была? Я еще хочу.
— Я тоже хочу.
— Хочется перехочется!
Подумаешь, нашлась тут какая. Я тут живу,
а ты кто?
— Ничего ты здесь не живешь,— уже
кричала Вика,— это не твой дом и игра
не твоя! Уходи! Уходи!
Пряхина поразила сила страсти, с
которой одна цеплялась за свое место, а
другая пыталась ее выпихнуть—уже и
буквально, физически выпихнуть: Вика
отталкивала Надю, разжимая ее
пальцы, побелевшие в суставах от напряжс
ния, мертвой хваткой вцепившиеся в
стол, а Надя норовила лягнуть
противницу, вереща при этом на немыслимо
высокой, пронзительной ноте.
Тут наконец вмешалась Катерина, и
место девочек заняла новая тройка.
Была целая серия скандалов, похожих
на первый, а двое мальчишек затеяли
форменную драку, так что Пряхину
пришлось окатить их водой из шланга.
В последней тройке девочка, очень
хотевшая стать у окошка, но не
обладавшая, очевидно, достаточной долей
темперамента и агрессивности, чтобы
вытеснить соперницу, в конце концов
села на землю, жалобно заплакала и
неожиданно начала звать: «Киса! Киса!»
Второй «исполнитель» — тихий мальчик,
сердито и молча наблюдавший за
бесконечной тяжбой своих партнерш,—
оживился: «Можно, мы Кису позовем?»
Катерина, прежде не допускавшая
вмешательства со стороны, тут вдруг
согласилась. Мальчик крикнул
наблюдателям, чьи головы постоянно мелькали
у редкого штакетника, и вскоре во двор
была доставлена сестра Историка
Ксения, в просторечии Киса. Она молча
выслушала всех, осмотрела игру,
заглянула в окошко, к которому ее со
странной уступчивостью тут же пустила
захватчица, потрогала рычаги, потом
сказала заплаканной девочке:
— Теперь ты. А потом он. Потом
опять ты, потом — он.— И глядя на
бывшую командиршу, примирительно
объяснила: — Так будет честно. Если
ты так не хочешь, я могу вместо тебя
здесь постоять.
По окончании игры Катерина
оставила Кису.
— Тебе нравится так играть?
Да.
— А где интереснее всего стоять?
— У окошка, там видно все.
Кисе было позволено самой набрать
тройку, и она взяла в игру самую
маленькую, Дашу, которую никто не хотел
брать. Она играла со своей командой
шесть раз. У Даши все получилось,
девочка была в полном восторге и с
радостью осталась бы у окошка в
четвертый раз, но, оглянувшись на Кису,
сказала:
— Теперь ты.
— Нет, не я, а он,— спокойно ответила
Киса, и командиром стал мальчик, уже
начинавший проявлять признаки
беспокойства. С огромным удовольствием
он провел три игры, потом обернулся
к Кисе:
Знаешь,— сказал он,— я бы еще
покомандовал, но теперь давай ты.
Киса провела одну игру и уступила
68
свое место Даше. Катерина объявила
конец всяким играм и оставила только
Кису.
— Тебе игра понравилась?
— Да.
— Почему же они по три раза играли,
а ты — только раз?
— Даше очень хотелось у окошка.
Вы же видели, у нее все получилось!
- Но мальчик играл тоже три раза.
— Ему так хотелось.
— А тебе?
— У окошка-то может быть только
один,— сказала Киса чуть
снисходительно, объясняя очевидное.— Кто же тогда
рычаги дергать будет?
Убирая игру, Пряхин сказал Катерине:
— Как будто за президентское кресло
дерутся! А очередь у них, получается,
вроде демократии. Трудно у нас
демократия приживается...
Чем-то то ли расстроенная, то ли
озабоченная Катерина рассеянно
переспросила: «Что?> — и поняв, фыркнула:
— Почему у нас? Почему с трудом?
Все нормально, как везде и у всех. Они
действительно на наших глазах... осто
рожнее, не сломай... вырабатывали
демократическую норму, но к ней всегда
приходят в конфликте. Еше Пиаже
заметил... сюда, сюда, вот так... что нормы
сотрудничества появляются в игре, когда
ребенок начинает понимать, что надо
уступить, чтобы игра продолжалась и
чтобы потом опять получить свое. Но
сначала-то они этого не понимают,
каждому хочется встать у окошка...
— А Надя с Викой? А мальчишки,
которых я водой разливал?
Вот увидишь, завтра они все будут
играть по очереди. Ты страницы
пронумеровал?
— А Киса?
Катерина вздохнула.
— Киса — особый случай.
Катерина как в воду глядела: на
следующий день Надя, проведя первые две
партии, сказала Вике:
— Ладно уж, капризуля, иди к
окошку...
Интересно, что через две партии она
решительно потребовала, чтобы место
командира занял мальчик, отнюдь туда
не рвавшийся. Это было совсем на нее
не похоже — заботиться о другом.
Очевидно, теперь строгое соблюдение
очередности стало для нее гарантией, что
она в свое время встанет у окошка без
новых скандалов. Точно так же вели
себя и вчерашние драчуны: предложив
друг другу соблюдать очередь, они
подозрительно и строго следили за тем,чтобы
сопернику не перепало на игру больше,
выставляя при этом третьего как
косвенный способ охранять свою долю
удовольствия.
Постепенно напряженность в
отношениях бывших соперников спадала, они
становились доброжелательными друг
к другу и радовались каждому забитому
мячу. Пряхин, который, будь его воля,
с самого начала бы вмешался и выстроил
мелких в очередь, осадив самых
агрессивных, вдруг понял, насколько мудрее
была тактика Катерины: они сами
открыли для себя цивилизованные правила
партнерства и теперь на глазах
превращались из затюканных детсадовских
детей в полноценных законопослушных
граждан (все-таки политические
аналогии не шли у Пряхина из головы, хотя
Катерина и пренебрежительно от них
отмахивалась). Вспыхнувшие было две-
три ссоры на этот раз разрешились
быстро, сами собой.
Только одна Киса вела себя
по-прежнему. Судя по тому, как часто Катерина
приглашала ее в игру, постоянно меняя
ее партнеров, Пряхин понял, что именно
с Кисой связана какая-то проблема,
которую Катерина хочет разрешить —
и не может. В чем, собственно, состояла
эта проблема, Пряхин понять никак не
мог. В поведении Кисы была внутренняя
логика: она не просто легко уступала
под любым нажимом, она уступала сама,
по естественному побуждению, и только
раз сыграла поровну со своими
партнерами — двумя мальчиками, которые
настояли на этом, подозревая друг друга
в захватнических намерениях.
Поскольку Киса на этот раз много
была на глазах с другими мелкими,
даже Пряхин заметил своеобразное ее
положение среди них. К ней липли самые
маленькие и слабые, как заметил Пряхин,
без зазрения совести ее эксплуатируя.
Ее недолюбливали оголтелые
претенденты на лидерство; раздосадованная
особым вниманием к ней Катерины, Надя
заявила, что Киса «выпендривается»;
Вика, кажется, считала так же. Сильные
и независимые мелкие, выросшие вместе
с Кисой, кажется, с ней считались и
ее уважали. Во всяком случае, Пряхин
мельком слышал, как один из мальчиков
постарше говорил другому: «Киса
сказала...» Однако на самом деле, очевидно,
все было не так просто: юный гений,
например, молодой человек явно
истерического склада, терпеть ее не мог и
постоянно «цеплял». Одно несомненно:
Киса среди мелких, несмотря на свою
тихость и чуть ли не преднамеренную
незаметность, явно была фигурой весьма
значительной.
69
ас
о
Порой она, будто устав от всех,
исчезала неведомо куда; когда Пряхин,
посланный Катериной, отыскал ее за
кустами и спросил, что она здесь делает,
она ответила совершенно откровенно:
«Отдыхаю>.
Когда все разошлись, Пряхин и сам
не прочь был отдохнуть. Детские страсти
измотали его, а необходимость точно
фиксировать все разговоры держала в
постоянном напряжении. Теперь можно
было спокойно во всем разобраться.
Поведение детей четко укладывалось
в схему Шибутани: координация
действий, которая и составляла суть игры,
требовала уступок от каждого участника,
предлагая ему определенную роль в
определенный момент. И жаждавшие
лидерства дети вынуждены были ограничить
эту жажду, чтобы игра продолжалась,
чтобы получить свою долю желаемого.
Только теперь Пряхин понял
утверждение Шибутани, что норма рождается
в группе, в совместных действиях —
она рождалась прямо на его глазах.
Но Пряхину теперь было интереснее
рассуждать в терминах
экзистенциализма (он легкомысленно полагал себя
уже способным к этому). Он убедился,
как ярко проявляет себя личность в
момент созидания великого закона
очереди (как, наверное, и любого другого
неписаного закона сотрудничества),—
этого не будет потом, когда норма
усвоится и превратится в
автоматический навык. Злая агрессивность Вики
и хитренькая, многословная
агрессивность Нади; растерянность и стремление
найти выход, обратившись к
авторитетам, девочки, позвавшей Кису; странная,
но устойчивая позиция самой Кисы.
Мальчики, пытавшиеся привычно
разрешить ситуацию дракой. Совсем
маленькая Даша, с сожалением
оторвавшаяся от окошка, чтобы сказать Кисе:
«Теперь ты».„
Не умея еще взвешивать все «за» и
«против», не умея логично объяснить,
чем очередь лучше захвата, все они
сделали в конце концов сугубо
рациональный выбор: ведь в результате все
оказались в выигрыше. Такая
«взаимовыгодная» основа самостроительства,
самосоздания человека цивилизованного
слегка разочаровывала, но зато многое
объясняла.
Пряхин попробовал представить себе
повседневную, обычную жизнь как цепь
малых выборов, каждый из которых
оставляет крохотный, но неизгладимый
след не только для него самого, но и для
других. Ему, например, захотелось купить
модную майку, чтобы выглядеть не хуже
других, а кто-то, может, и позавидует.
Он экономит деньги на институтских
завтраках, как делают это и его
однокурсники,— институтский буфет хиреет,
а майки, наоборот, растут в цене. На
завтраках, впрочем, много не
сэкономишь; он решает подработать — и на
городском рынке труда появляется новое
предложение рабочей силы. Но в
последний момент, когда деньги уже
практически набраны, Пряхин вдруг
вспоминает, что на носу мамин день рождения,
о котором в прошлом году он позорно
забыл,— и плюет на все, широким жестом
дарит матери букет роз. Это его выбор.
Никакая роль хорошего сына не велит
ему сделать именно этот жест; он вполне
смог бы обойтись тремя хилыми
гвоздиками и просто посидеть с матерью
вечерок, быть поласковей. Но этими розами
он как бы снимает с души прошлогодний
грех, который, значит, все-таки давил
на него, сидел где-то в подсознании,
вызывая ту самую сартровскую тревогу.
Розы — плата за грех, очищение от
него и некоторое чувство гордости собой.
То есть каждое его, Пряхина, движение
есть выбор, который можно
сформулировать вполне рационально, выбор,
сделанный в условиях дефицита чего-то —
денег ли, времени, чувств. Это самое
«что-то» надо всего лишь правильно
распределить, взвесив все «за» и
«против», взвесив хотя бы приблизительно,
мгновенно, порой помимо сознания. Наде
и Вике пришлось выбирать между игрой
и ограничением своей жажды лидерства
или просто желанием захватить себе роль
поинтересней. Он, Пряхин, без конца
выбирает между привязанностью к семье
и друзьям, лекцией и фильмом, экономией
сил (дождаться прямого автобуса) или
экономией времени (поехать с
пересадками). И это его, индивидуальный выбор,
его личная бухгалтерия, которая ни с
чьей больше не совпадает и в принципе
совпадать не может.
Однако это не значит, что принципы
сведения дебета и кредита, взвешивания
плюсов и минусов столь же уникальны.
Они предполагают логику, общую для
всех или хотя бы для многих. В этой
общности не было ничего обидного для
Пряхина, ибо она не ставила под сомнение
уникальность ее использования в каждом
конкретном случае. Надо бы нащупать
эти самые принципы, подумал Пряхин,
если их знать, можно разумнее делать
выбор в ситуациях самых важных.
Пряхин не подозревал (и слава Богу),
что стоял на пороге изобретения еще
одной солидной и известной во всем мире
70
теории «экономического человека». Эта
теория многократно предавалась
анафеме чистыми гуманитариями,
протестовавшими против применения
экономических понятий выгоды или
минимизации усилий к сложному и
священному феномену — человеческой
личности. Их протесты были обоснованы
ровно настолько, насколько сама теория
претендовала на полную универсальность
и способность объяснить абсолютно все
в человеке. Однако же трудно возразить
против того, что каждый из нас,
распоряжаясь любым дефицитным ресурсом,
чаще всего стремится использовать его
с максимальным для себя эффектом при
минимальных материальных, физических
и душевных затратах.
Пряхин сообразил другое: Киса с ее
явной склонностью к самоограничению,
раз за разом упорно ставившая себя в
заведомо проигрышную позицию и
включавшаяся в любую ситуацию с заранее
готовым выбором, не вписывалась в
логику его рассуждений.
Вечером приехали бородатые. Вместе с
Катериной они долго разбирали пряхин-
ские записи, призвав его самого для
расшифровки особенно темных мест.
Пряхин остался с ними на правах
участника эксперимента.
— Что, опять? Эта, как ее... Киса, тебя
беспокоит, да? — спросил лысый, когда
они уже все разобрали и снова сложили
протоколы стопочкой.
— Конечно,— ответила Катерина.—
В том-то и дело, что опять.
Я тебя не понимаю,— загорячился
волосатый, как бы продолжая старый
спор.— Сколько их было? Двадцать
четыре? А она — одна? Послушай,
элементарная статистика, пренебрежимая
величина... Может, у нее такое
настроение сегодня было, может, сон какой
приснился, да мало ли какая
случайность...
Нет,— твердо сказала Катерина,—
не случайность, ты же видишь по
протоколам: из раза в раз одно и то же. Да я
за ней и раньше наблюдала — она
всегда такая.
— И из-за одной соплюшки ты можешь
ставить под вопрос всю работу?! У нас
статистически значимые результаты,
великолепные результаты, мы нащупали
механизм усвоения цивилизованных норм
сотрудничества: через конфликт, через
конфликт! А ты?!
— Отстань,— устало сказала
Катерина,— сама знаю. Механизм есть, это
точно, я не оспариваю. Знаете, я сначала
в такую эйфорию впала, что стала видеть
подтверждения вокруг себя.
Проталкиваюсь в автобус за какой-нибудь кожа
ной спиной, парень локтями работает,
все отлетают налево и направо — и
думаю: тебе, голубчик, в детском саду
не дали открыть самому закон очереди.
«Петров, встань сюда, встань последним,
тебе говорю!» — Катерина очень смешно
изобразила властную воспитательницу,
но бородатые даже не улыбнулись,—
и он встает, не понимая, почему, понимая
только, что его обидели, что он опять
последний, но вот он вырастет, так всем
покажет, что он на самом деле первый,
а не последний. А если бы, раза два
подравшись, сам понял, что лучше в
очередь, чем каждый раз силой кусок у
другого из горла рвать, если бы сам этот
великий закон открыл... Да что там
говорить... — Катерина замолчала, рассеянно
глядя мимо собеседников.
— Правильно! Все правильно, идео-
логиня ты наша родимая,— подхватил
волосатый.— И нечего теперь огород
городить.
— Ты, может, членораздельно
объяснишь, в чем дело? — спросил лысый.—
Он же прав, какой-то отсев всегда
бывает, и один отклоняющийся — вообще не
довод. Да и не одна у тебя Киса, если уж
честно говорить. Посмотри: несколько
групп у тебя сразу начали играть по
очереди, без всяких конфликтов.
Достаточно, чтобы в тройке был хоть один
человек, знакомый с нормой; он ее
предлагает — все, как правило, тут же
соглашаются, потому что выгоды очевидны.
Твоя Киса тоже начала с того, что
установила в чужой тройке очередь — ну,
когда ее позвали. Так в чем дело?
— Не притворяйся, что не
понимаешь, — сказала Катерина.— Нет такой
нормы, чтобы уступать свою очередь
другому. То есть такая норма, конечно, есть,
это даже, я бы сказала,
сверхцивилизованный способ решения проблем, но он
предполагает кучу подробных
обоснований, которые не осваиваются вот так, в
конфликте. Есть какой-то другой механизм
выработки правил сотрудничества. Я
только не пойму, какой. Понимаешь, очередь —
в общем-то норма рациональная. То есть,
в конце концов, выгодная всем
участникам. Пиаже вроде считал, что именно
такие нормы в совокупности и
составляют мораль — так же, как совокупность
норм поведения в транспорте, в магазине,
где угодно. Но тут что-то другое.
— Понимаешь,— говорила она все в
большей запальчивости,— мы на таких
нарываемся в общем случайно, потому
что мы же детей для эксперимента
отбираем. От-би-ра-ем. Самых упрямых,
самых агрессивных, главных претендентов
«о
71
на лидерство. Уж если они,
передравшись, изобретут очередь,— значит,
механизм работает, значит, к
цивилизованным формам сотрудничества через
конфликт путь самый прямой и
эффективный. Слабеньких, сереньких, уступчивых
мы отсекали с самого начала. Желания
у них не выражены. Темперамента не
хватает отстаивать свое. Вообще какие-
то психически недоразвитые. Мы бы с
ходу отсекли Кису, я тебя уверяю! А
случайно— пожалуйста. Помнишь Андрю-
шу, парнишку такого беленького,
задачи, как орехи, щелкал? Ну, в том
эксперименте с конкурсом на решение
задач? Каждый раз накануне провала
группа выдвигала его командиром —
помнишь? До того каждый по очереди
был командиром, способный,
неспособный — каждый. А как угроза всей
команде вылететь — так Андрюшу
вперед. Он группу вытянет, угрозу снимет,
и пожалуйста — встает с места и вежли-
венько так говорит кому-нибудь: «Теперь
ты». Да он бы мог вечно на этом месте
сидеть, никто бы ке пикнул, он же
спаситель, он умнее всех; так нет — «Теперь
ты». Почему?
Я сегодня все протоколы подняла тех
экспериментов, когда малыши игрушки
делили. Помните? Старшая группа
детского сада, по пять, по семь игрушек,
чтобы на три не делилось, чтобы только
общая сумма была кратна трем.
Ошибались? Ошибались. Но ведь в разные
стороны ошибались. Я ночью вчера
специально все пересчитала: большинство,
конечно, если ошибалось, то
исключительно в свою пользу. Но смотрите:
десять процентов упорно ошибались в
пользу двух своих партнеров. Десять
процентов! Это же не баран начхал, это
не одна Киса, это уже — явление. Мы
тогда поражались, что почти половина
разделила правильно, поровну или почти
поровну — при их-то арифметическом
образовании. Помните? Ты еще тогда
говорил о внутреннем чувстве
пропорции, связанном с чувством
справедливости. А тех мы проглядели...
Всю ночь Пряхину снилась Киса.
Во сне она была взрослой красивой
девушкой и говорила Катерининым
голосом. Пряхин все хотел у нее что-то
спросить, что-то очень важное, только
забыл, что именно. От напряженной
попытки вспомнить он часто просыпался,
ходил босиком на кухню, пил из ведра и
прислушивался к сонному дыханию
своих.
Наде тоже что-то снилось, во сне
она иногда вскрикивала и бормотала. •
□ D
D □
□ П
a d
□ D
□ D
□ D
□ D
D D
П D
П D
а □
а d
□ □
□ а
d □
□ □
а □
О D
О □
D D
а □
о □
о а
□ а
□ D
□ а
D D
D □
D □
D □
□ □
D И
П □
□ □
а □
□ с
с □
□ D
□ □
□ D
D D
БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ!
Обезболивание
без укола
Канадские фармакологи
предложили абсолютно
безболезненный метод анестезии.
Исследователи использовали
липосомы — структуры,
содержащие фосфолипиды и
воду,— в которые ввели
анальгетик тетракаин.
Препарат наносят на кожу,
и он проникает внутрь,
вызывая продолжительную, до
четырех часов, анестезию этого
участка, наступающую через
час после нанесения
препарата.
Полученные результаты рт-
крывают широкие
перспективы для использования липо-
сомных препаратов в
комбинации с анальгетиками.
Преимущества очевидны:
снижается цоза анальгетика, а
вместе с тем и его
токсичность, поскольку
фосфолипиды и вода — естественные
компоненты кожи и их
введение не вызывает побочных
действий.
Питательные
протезы
Обычно при тяжелых
переломах костей поврежденные
части скрепляют с помощью
металлических фиксаторов —
пластин, стержней... Когда
кости срастутся, приходится
делать повторную операцию,
чтобы устранить протез.
Министерство торговли и
промышленности Финляндии
вручило недавно награду
профессору Перти Термяяля за
разработку фиксаторов,
которые со временем
растворяются и выводятся из
организма, так что необходимость
в повторной операции
отпадает. Более того, материалы,
из которых сделаны
протезы, превращаются в
вещества, необходимые организму.
Новые фиксаторы уже три
года используют в
травматологических клиниках
Финляндии, а метод запатентован
более че м в двадцати
странах.
72
ФОТООКНО «ЗНАНИЕ — СИЛА»
Выбор
РОССИЙСКИЙ
УМОСТРОЙ
В. Царев
профессор
Время
башен
и время
пашен
Город
и загород
в русском
душевном
укладе
Из цикла
«Россияне
в Океане»
Правильно русский гордится, что он
«елинскнх борзостей не текох».
Архимеду для перевертывания мира требовалась
точка опоры. Мы, великороссы, в
поисках опоры способны перевернуть вверх
диом все, до мира включительно.
Получается, безопорные пробросы для нас
более освежительны. И однако...
Обратимся к своим нынешним
упованиям. На чем сердце-то упокоить?
Слышно предложение: на росте
благосостояния. Отлично. Почему бы,
действительно, не попотреблять — страстно,
безудержно — чего-нибудь вкусного и
интересного? Разве не это доктор
Эрхард прописал? Именно это, господа.
Но опыт благосостоятельиых страи
показывает, что подъем потребления
начинался только в полосе устойчивого
легкопромышленного развития, которое
подталкивало рост сельского хозяйства и
подталкивалось им. Почва
потребительства есть в полном смысле слова
почва — плодоносная деревенская земля.
А между тем в переданном нам
предками умострое заключены два
препятствия для общего преуспеяния —
заклятье деревни и запрет на деревенское
существование. Они снова выклубились
на поверхность при очередном
ослаблении искусственных сдержек.
Власть в России ради прочности своих
основ издревле использует
подведомственных людишек как сваи, вбивая их
потуже в места жительства и с особо
грозною эпическою силой — в сельские
раздолья. Но начинает власть слабеть
и охиревать — начинает сельский люд
борзеть и утекать. Так было при Иоанне
Васильевиче Грозном, то же случилось
74
в недолгие времена Петра Аркадьевича
Столыпина, в эту сторону пошло дело
и из-под легкой руки Брежнева
Леонида Ильича. Гонения-хулы или радения-
посулы — на любую несмертельную
государственную раскладистость
крестьянин с пониманием отвечает исходом
в городскую жизнь. Еще при видимом
благополучии советского строя и задолго
до того, как, откуда ни возьмись,
повсюду загомонило новоявленное
казачество, города стали запорожскими
сечами социализма.
Подданные Ивана IV сокрушенно
озирали запустение сел, деревень,
погостов, починков и заимок, их
безвозвратное зарастание «в кол, в шест и в бревно»,
то есть постепенный уход под подлесок,
потом под молодой и, наконец, под
взрослый лес. В этом сокрушении
чувствуется горечь как из-за отступления
человека, так и из-за наступления
природы. Русской душе тяжело принять
победу необитаемых пространств над
пространствами обитания.
Город зовет моих соотчичей не столько
потому, что он питателен, сколько
потому, что обитателей, поэтому российская
общежительность повсеместно (н повсе-
мерно) градостремительна: «В Москву!
В Москву!» А вот и оборот медали:
всем известна страшная государственная
тайна, что близкий деревенский предок —
скелет во встроенном шкафу едва ли не
каждой современной городской
квартиры. Из этой «секретной полишинели»
вышел весь советский правящий слой,
вся, за очень малыми исключениями,
социалистическая номенклатура.
Восходители на власть, сермяжные растиньяки
ведут дела в стране так, чтобы при
любых обстоятельствах устранить для себя
угрозу вернуться туда, откуда им
некогда удалось вырваться. Думаю, иные
специально заботятся об исчезновении
родимых местечек и поселений.
Сердцу не прикажешь, и не только
порывы отдельных номенклатурных душ,
но в целом все государственное
попечительство над загородными просторами
принимает мстнтельно-уничтожнтельное
направление. Со своей стороны, народ от
Москвы до самых до окраин в эти
судьбоносные десятилетия вовсе не
бычился и не потуплялся, а бодро глядел
туда же, куда устремлялся отеческий
взор Кремля. Под взглядом
державного василиска безлюдели земли,
скукоживались посевы, редели стада, ство-
роживались надои. Не одно поколение
советских людей охотно вскармливало
себя этим геноцидофилином. Гитлер
угадал, что Сталин — тот повар, который
будет готовить острые блюда. Советский
диктатор стал мастером и по
кисломолочным продуктам.
Продукты и блюда большевистские,
кухня — национальная. Ленинизм —
продолжение глубинного народного вкуса к
жизни. Мы как жили, так и живем по
заветам предков. Ментальность сильнее
документальности, поэтому перед умо-
строительным наследием пращуров
большевики бессильны, хотя им удавалось
какое-то время скрывать и искажать
оставленное нам идейное завещание.
Вглядимся же в это завещание, не
плача, не смеясь, но понимая.
Мы подчинены инерции
существования, заданной для верующих и для
безбожников языческой древностью и
русско-православным прошлым. На этом
фоне некоторые гордые поползновения
75
§1
II
наших соотчичей не кажутся такими уж
беспочвенными. Году примерно в 1514
скопский старец, Елеазарьевского
монастыря игумен Филофей, от помыслов
о крестном знамении и содомском блуде
естественным путем пришел к
убеждению, что «два Рима п доша, а третей
(Русь.— В. Ц.) стоит, а четвертому
не бытн». И что вы думаете? Вдохните-ка
родной воздух. Римский дух! Русью
пахнет!
Это именно тот случай, когда старый
римский дух слаще новых двух.
Ключевой образ общества в умострое
католика — Человек. Для протестанта
общество есть Левиафан, то есть
животное, зверь. Для русско-православного
человека общество, как и для римлянина,
это город. Искать истоки сего
жизнечувствования удивительно интересно. С
одной стороны, славянское язычество.
Соседи славян действительно
называли их земли «Гардарнка», что
означало, вопреки быстреньким учебниковым
переводам, не «Страна т.гсячи
городов», а «Страна оград». Заоградный
мир для нашего предка был для него,
если можно так выразиться, иномирным
миром, представленным лесом, дикой
растительной природой. Еще В. Я.
Проппу удалось показать, что природа, лес
казались древнеславинскому человеку
и явлены в народном фольклоре
воплощением преисподней, для защиты от
которой воздвигался городской частокол.
В заоградном лесу царила Баба
Яга, Прозерпина славянского мифа.
Ведомая могущественным мертвецом
женского пола темная природа
подступала со всех сторон к высветленному
в пределах городских валов и срубов
пространству существования славянина.
Сходно воспринимал мир и древний
римлянин. Римский жизненный подвиг
это подвиг непрерывно многовекового
градовоздвижения. Что такое были
римские легионы? По существу и в
основном — стройбаты. Завоевываемые места
римляне обязательно украшали своими
военными лагерями, сооружениями
отнюдь не времяночного типа, простирая
таким образом окраины материнского
города Рима (Римы) вплоть до
вересковых пустошей Шотландии.
Архетип города, выросший на
языческой почве и усиленный полисным
духом, сохранившимся в византийской
христианской ортодоксии, остается
стержнем нашего подсознания, душой нашей
души. Недаром общественные сдвиги у
нас называются перестройками.
Случайно ли мы культивируем свои столицы?
Как душа Кощея Бессмертного в
утином яйце, дух русского народа скрыт
под скорлупою его столиц. Недаром
Л. Д. Синявский почувствовал в
гоголевской поэме отображение трактата
Бл. Августина «О граде Божьем».
Мы чувствуем город не как условие
жизни, но как ее наиболее полное —
и подлинное! — воплощение. Исчезнет
город — смеркнется жизнь
(мифологема Китежа). Психологи отмечают
распространенность сна, который можно
считать типично русским, когда спящий
видит себя единственным насельником
совершенно безлюдного города. В этом
сновидении человек уподоблен городу
и слит с ним.
Градоустремленность русской души
задает особые отношения с природой.
Природа — враг города. Иностранные
путешественники времен Олеарня и
Герберштейна замечали, что в Московии
не было деревень и городов с тем, что
сейчас называется «зелеными
насаждениями»; деревья и кустарники не
высаживались «для красоты».
Неплодоносная растительность не была объектом
любования.
Не низкопоклонствуй перед флорой,
не обмираем мы и перед фауной.
Сопереживание животным, по-моему, так и
не укрепилось в нашем душевном укладе.
Вспоминаю давнюю телепередачу об
академике Д. К. Беляеве. Этот зоолог,
большой ученый, познал толк в
выращивании чернобурых лисиц, издавна с
сильным подозрением относящихся к
человеку (и то сказать!). Академик
вывел особенных чернобурок:
дружелюбных и привязчивых, но все для той же
цели — освежевательной. Важный
оттенок российской натурософии: не просто
палачествуем над природой, но
требуем от нее любовного сочувствия
нашему бесчувствию, а то и прямому
садизму.
Слепота к естеству, явленная в
исследовательском насилии над животными
угрожает и человеку. Однажды другой
академик, П. К. Анохин, докладывал
публике в Политехническом музее о своих
последних научных успехах. Бледный,
огромнолицый, тяжкотелый, он
медленными, вескими словами развеивал
некоторые стойкие заблуждения касательно
человеческого начала. Напрасно думать,
например, что нужно много времени,
чтобы человек из «табула раза»
превратился в гомо сапиенса. Академику
П. К. Анохину с сотрудниками вроде бы
удалось показать, что люди уже в
эмбриональном состоянии вполне очеловечены.
Открылось это при выращивании
зародышей в пробирках. Лектора спросили
76
о судьбах пробирочных человечков.
Ответ: перед истечением пятимесячного
срока содержимое пробирок устранялось
в строгом соответствии с законом,
который разрешал прерывать жизнь плода
до рубежа в пять месяцев. Вот так.
Доказываем, что закон о человеке плох
и основан на заблуждении, пользуясь
этим законом для удобства
доказательства.
Распознание в животных человекопо-
добия не спасает их от насилия. Скорее
наоборот, отсутствие очеловеченного
отклика на истязания со стороны
жертвенного животного только и может
остановить пытливого исследователя.
И. П. Павлов отказался от опытов над
собаками в «башнях молчания», когда
разочарованно убедился, что друзья
человека там в отличие от людей не
лезут на стены, а просто засыпают.
В большевистское время
противопоставленность деревни и города дошла
до предела. Город стал воплощением
ключевого мифа радикалистского
сознания — мифа насилия. Отечественные
города никогда не предназначались для
удобной жизни. Это свежим глазом
увидел в России маркиз де Кюстин, об
этом писал, разбирая сказания
иностранцев о Московском государстве,
В. О. Ключевский (в сопоставлении
с западно- и центральноевропейскими
городами российские были бедны
ремесленными мастерскими, лавками —
«сферой услуг» по-нынешнему). Первые
двести общественных нужников
появились в советской Москве только в конце
тридцатых годов после того, как экипажи
танков, ждавших с ночи праздничной
демонстрации, украсили следами своего
существования все подъезды
номенклатурных домов по улице Горького.
Вьется — не прервется веревочка
нашего особенного романтизма, который
состоит в том, чтобы строить
воздушные замки и ютиться на их
чердаках. Вершиной — если не самой высокой,
то самой заснеженной — этой
романтики справедливо будет признать
социалистический монументализм.
Гигантские постройки, каналы, плотины, города
предстают памятниками пересиленного
Времени, монументами всеоправдатель-
ной победы над Будущим. Иностранные
корреспонденты спрашивают чекиста,
надзиравшего за прокладкой канала
Москва — Волга, много ли жертв среди
строителей, а он отвечает: «Что жертвы!
Люди заново народятся, а шлюзы будут
стоять вечно».
Время башен и время пашен.
Торжество рукотворного Будущего,
символизируемого городами, омрачено
неистребимостью природного времени,
неуправляемого настоящего, которое
находит последнее укрытие в деревенской
жизни. Как проигрывает рядом со
всесезонностью и всепогодностью
городской промышленности привязанность
сельского хозяйства к неустойчивым и
научно не обоснованным суточным и
годовым пульсациям природы! А
оскорбительные для передового сознания
взбрыкивания крупного, мелкого и среднего
животного поголовья, когда оно цинично
отвечает непродуктивностью и падежом
на прометеевские усилия по его
перевоспитанию (под знаком индустриализма
и соцдисциплнны)?
Сельские старушки в последнем
фильме С. Говорухина отличают прежних
крестьян от теперешних своих
односельчан тем, что первые вставали и
ложились затемно, потому что так было нужно
скоту и посевам, а вторые
приоткрывают глазоньки в 10.00 и пьяно
смежают их к 15.00, как бы н что бы
вокруг них ни мычало и ни колосилось.
«Хорошо,— мне скажут,— есть ведь и
светлая сторона. Например, повсесерд-
ная любовь к дачам и садовым участкам,
а также иовссградное устремление к
фермерству». Ну не знаю, не знаю.
Насчет садовых участков — это еще как
посмотреть. Дача не столько создает
связь с природой, сколько подчеркивает
необязательность такой связи:
захочется — будем унавоживать грядки, не
захочется — останемся в асфальтовых
джунглях или в любой момент туда
вернемся. В дачу заложена та же идея,
что и в телевизор («Телевизор — чудо
XX века: одно движение руки — и все
исчезло»). С фермерами тоже непросто.
В их багаже — навыки городского
существования. Удастся ли им достичь того,
что составляет смысл крестьянской
жизни, растворения в природе? Сменилось
несколько поколений, пока коренные
жители деревни забыли свое сродство с
природным миром. Хватит ли времени у
новых поселенцев, чтобы это сродство
почувствовать и запомнить?
Таковы вести с полей.
Неутешительные, конечно, но не без надежды.
Преодолеть роковые сцепления может только
чудо. А чудеса все-таки бывают, и
соучаствовать в них, что ни говори,
интересно.
На сегодня, правда, более-менее невоз-
бранимо приживаются в сельской
местности одни пластилиновые вороны. И то,
если сунуть им в зубастую огнедышащую
пасть кусок городского сыра.
«о
77
РЕПОРТАЖ НОМЕРА
Открылись архивы.
Даже архив ЦК КПСС. Он доступен.
Доступны протоколы, секретные
постановления, закрытые письма
и инструкции, от которых напрямую
зависели наши личные судьбы,
зависела жизнь огромной страны.
Обнажились тайны, для сокрытия
которых использовалась вся мощь
имперской машины9 высветилось
как бы наше социальное
бессознательное, скрытое
содержание государственной жизни,
ее управленческих механизмов.
Но вот что странно: есть какая-то
непреложная и грустная
закономерность в том, что жизнь
открыта современникам только
чуть-чуть, ровно настолько,
насколько она этого хочет,
что факты и события, их латентные
пружины и последствия доступны,
когда кровный живой интерес
к ним
уже пропадает. Кажется, даже
известен срок угасания
интереса.
И тогда открываются архивы.
Но новое знание уже ничего
не изменит в жизни тех,
кто были жертвами и исполнителями
тех давних решений...
Ю. Лексин,
наш специальный корреспондент
Прекрасная
помойка
Это потом археологи назовут наш мусор — случайный и неслучайный —
культурным слоем. Сначала он должен погрузиться в землю и накрыться ею же. А пока это
всего лишь помойки. Иные побогаче, иные победней.
Почти вся так называемая мебель нашего дома на них и собрана. Сначала
по ближайшим свалкам и мусорным кучам ходил я один. Потом родился сын — стали
ходить вместе. При порицаемой ныне русской нетребовательности к жизни походы эти,
возможно, слегка унизительны — это еще не нищенство, но уже не заработок.
И искупается это чувство лишь весьма своеобразной романтикой бедности да
огромной изобретательностью.
Помню, однажды сын прибежал домой счастливый и ожидающий похвалы;
«Папочка, я нашел прекрасную помойку! Она рядом/»
78
Визит в бывший архив ЦК КПСС
Голос в телефонной трубке был чем-то знаком. Но это был голос властного
человека, такие мне не звонят. Оказалось, мы познакомились еще в прошлой
жизни. Это было в Полтаве весной восемьдесят восьмого года. Там собралась
всесоюзная конференция краеведов, тихая и убогая, и как все тогдашние
конференции, уже загодя покрытая пылью и забытостью. Девизом ее было «возрождение
отечественного краеведения», хотя вряд ли можно было найти там хоть одного
человека, который бы не понимал, что это возрождение сродни безумной идее
Федорова оживить человечество по его останкам. Ведь уже позволено было знать
каждому в желаемую им меру, что краеведение было уничтожено вместе с краями,
людьми, а во многом и с Отечеством.
Отдельной и как бы даже элитной группой держались на той конференции
московские историки. Но и они прекрасно понимали, что вся их элитность — это едва
уловимые условности деления уважаемости на сходке униженных. Это были очень
добросовестные стареющие прямо на глазах молодые люди, никому не нужные,
кроме самих себя и своего вечного предмета. Поистине, кстати, чудесного своей
антишагреневостью, ведь каждая прошедшая секунда увеличивала их предмет,
делая его все больше и загадочней. Им же, служителям его и работникам,
позволялось лишь одно: радоваться наедине с собой находкам из прошлого и ие
мешать ничему происходящему в настоящем. Время от времени им намекали:
новую историю сложат без вас, а вы занимайтесь своим прошлым, и чем более
дальним, тем лучше. Извольте только без всяких там намеков, что, мол, все мы
вышли из поддевки Ивана Грозного. Во-первых, намеки эти и аналогии недоказуемы,
а во-вторых, если угодно, то еще раз во-первых: их никто не услышит, не дадим.
Вот чей голос я и узнал по телефону — одного из тех московских историков.
Но он был едва различим, его покрывали начальственные нотки. И все-таки
это был один и тот же человек — Виталий Юрьевич Афиани, оказавшийся вдруг
ни много ни мало заместителем директора бывшего архива ЦК КПСС. Одна из
удивительных метаморфоз нашего времени. И звал он меня в этот архив, куда в
прежней жизни мне ие попасть бы даже во сне.
Дверь едва приоткрылась...
Повсюду смесь времен. Все закоулки Ильинки, где находится архив, набиты
охранниками — милиция тулупио-неповоротливая, зябнущие офицеры,
фланирующие мордовороты в штатском, а в переулках — крытые фургоны, в них
посиневшие от холода солдаты. Март. Ильинка тянется прямо к Кремлю, а у входа в нее
толпится остаток от «марша пустых кастрюль», н вход перегорожен милицией.
Но деться некуда — свидание назначено, и я набираюсь смелости: «Можно мне
туда?»
— Пожалуйста,— милиционер даже улыбается.— Теперь все можно,— вполне
глубокомысленно добавляет он.
«Наверное, чтоб объявлять об этом, вы тут и стоите»,— думаю я.
В архиве — та же мешанина. Охранник листает мой паспорт с такой
старательностью, будто и впрямь по нему можно узнать о моих намерениях. Потом — светлый
мрамор лестниц и дуб панелей.
В общем, понятно, с какой радостью я оказался в кабинете своего товарища.
Тут передо мной сидел нормальный человек, я знал это точно. Какое это все-таки
чудо — знать вот такую простую вещь! А по нынешним временам? А по прежним?
— Скажи, как ты попал сюда? Вернее, я шел и думал: человек меряет свою
жизнь жизнями других. Детей родил — уже хорошо. Теперь увидеть бы еще внуков —
и можно помирать. Но лучше бы все-таки увидеть, как они подрастут. А там —
правнуки... Хочется в одной своей прожить несколько жизней, ничего, что чужих. Но
иногда случается, что такой щедрый подарок — совсем другая жизнь, совсем не
похожая на прежнюю,— дается сразу всем и без разбора. Это очень большая •
редкость. Нам всем сделан именно такой щедрый подарок — из двух разных жизней, jj?
Правда, миогомудрые при этом вспоминают то восточное недовольство — жить в пе- I -
реломные времена сродни наказанию. * о.
— Проклятию. ||
— Да. Но несмотря на это проклятие, мы с особым сожалением вспоминаем
79
с | своих умерших товарищей. Они ие застали этого проклятия, не увидели второй
о I ЖИЗНИ.
о I — Да. А мне еще всегда было жалко солдат сорок первого года. Особенно их,
i ; | отступавших и погибших.
5 5i — Да. А тебе сделан подарок, совсем уж отчетливый — ты сразу был взят
5 £■' в новую жизнь. Ты считаешь этот дар заслуженным? Думал ли ты об этом
2с I переломе? Булат Окуджава, например, иа вопрос, ожидал Ли ои таких перемен,
ответил недавно; «Нет! Я ни минуты ие сомневался, что этот режим, может быть,
и будет видоизменяться, но останется навсегда. И я счастлив, что это произошло,
хоть и достаточно трагично». А ты ожидал чего-то подобного?
— Нет, конечно.
— Но все произошло не случайно?
— Как показывают события совсем последних месяцев, скорее, все-таки случайно.
— А тогда?
— Тогда было так. Председателем Комитета по делам архивов стал Рудольф
Германович Пихоя. Я же с ним познакомился много лет назад. Он, совсем еще
молодой, приезжал к нам в археографическую комиссию со старинными
рукописями. И вот у него была идея — это уже было новое веяние — набрать
в архивную систему людей из академической среды. И не просто из академической,
а таких, кто до всего случившегося не занимался новейшей историей. То есть,
по сути, советским периодом. Как мы говорили, «феодалов». Они-то и начнут все
«с чистого листа», люди, в меньшей степени зараженные стереотипами, люди
с классическим подходом к истории. И это будет ренессанс изучения новейшей
истории. Хотя формально тут нужны как раз специалисты по истории КПСС,
и в этом архиве их большинство. Это очень разные люди. Есть и такие, кто
много лет еще в те времена пытались что-то сделать, что-то в духе моего покойного
тестя. Он, специалист по истории гражданской войны, однажды сказал мне
шепотом: «Вот Буденный умер... Теперь еще что-то можно будет сказать».
То есть неслучайность твоего попадания сюда очевидна. Тогда. Но сейчас
тебе это уже кажется случайностью.
— Да. Момент был такой.
— И короткий. Он кончился?
— Он начал кончаться где-то с лета, с осени прошлого года.
— Теперь уж такого не может произойти?
— Во всяком случае, это будет значительно сложнее. То, что делалось и решалось
на эйфории августа девяносто первого, ушло. Сейчас уже все по-другому выглядит.
И если рассуждать разумно, так оно и должно быть. Люди несколько отошли от
шока, встряхнулись, и, деликатно говоря, вновь возникает что-то традиционное.
— Да. «Идет ветер к югу и переходит к северу... и возвращается ветер на круги
своя». Так сколько же тут вас, новых и старых?
— Большинство старых.
— А числом?
— Сейчас сто тридцать.
— А таких, как ты, проникших со стороны?
Виталий Юрьевич долго молчит, мысленно подсчитывает всех. Так долго, что я уж
с опасением думаю: человек, наверное, десять — пятнадцать, не больше. Вот она,
цена всей августовской эйфории.
— Три,— говорит он.— Трое нас.
Это вряд ли,
что все мы — немного историки
Виталий, нас специально сделали незнающими. Мы привыкли к своей темноте
и домыслам, а уж этот архив был высшей тайной. «Ты зря туда едешь,— сказал мне
мой друг вчера.— Ты привезешь отчет с мельницы. Приход-расход». А если это
овраг в лесу? И листья каждый год сами собой падают в него и оседают иа дне.
И ни один лист не унесен ветром. Они все тут... Так что же такое архив ЦК КПСС?
— И то немножко, и другое. Формально это текущий архив. Когда-то в системе
* ЦК КПСС каждый его отдел — политбюро, секретариат, отделы ЦК, комитет
§5 партконтроля и все остальные структуры — имел каждый свой архив. Но постепенно
I £ приходила мысль свести их вместе. Сначала это был так называемый седьмой
%t сектор, а потом — единый архив. На базе его и возник наш Центр хранения
1 р современной документации. Но единым по-настоящему тот архив так и не стал.
"6 И мы сейчас это видим. Комитет партконтроля как хранил свои документы отдельно,
80
„ I так и продолжал их хранить. Только сейчас эти фонды присоединены к нам.
| То же происходило и с международным отделом, и с управлением делами ЦК.
11 И политбюро хранило свои документы, разумеется, у себя. Это был так назы-
. ^ I ваемый шестой сектор общего отдела ЦК. Когда Горбачев стал президентом, на
1; . базе этого сектора и был создан архив президента. То есть документы политбюро
||I как бы автоматически перешли в его архив. Но ие все. Михаил Сергеевич так и не
ri S.I сумел отделить в себе генсека от президента, и это отразилось и на архиве — нераз-
деленность. А архив политбюро и по сей день для нас в основном недоступен.
Уже больше года идут разговоры о его присоединении к нам, но без особого
успеха. Так что наш центр — это документы с 1952 года по 1991 включительно,
то есть, по сути, после смерти Сталина. Есть немного документов и более ранних.
— А где они в основном?
— В центральном партархиве и в политбюро.
— И кто же их должен вам передать?
— Аппарат президента, президент.
— Они принципиально не передают или это обыкновенная наша бестолковщина?
А вот это интересный вопрос. Однозначного ответа нет, есть домыслы.
Одна из причин вроде бы, что архив президента сейчас активно занялся
публикаторской деятельностью, хотя, с точки зрения архивных традиций, и наших, и
зарубежных, это не принято. Таким образом, принципиальных возражений против
передачи документов нет, ио нет и передачи их. Слухи о каких-то
ошеломляющих тайнах, хранимых там, нереальны. Ну какие там тайны! Ну держали до
недавнего времени Катынь, держали секретные молотовские протоколы. Ходили даже
слухи, что их никак не могут найти, что их даже уничтожили. Нет, все прекрасно
хранилось и хранится.
То есть нам всем нагло, беспардонно врали. Всякий может убедиться, что любой
документ может быть получен буквально через несколько минут, настолько высок
здесь профессионализм. Но эти минуты были превращены в годы. Все дело в том,
«что у нас объем засекреченных документов по физическому своему размеру
равен объему несекретных документов». Это сказал в своем интервью Рудольф
Германович Пихоя. Историю нам выдают, как блокадный паек. Нашу же историю.
А главное, абсолютно не известен принцип выдачи или утаивания. И даже мой
собеседник не знал, что через несколько дней станет известно о передаче из
архива президента, то есть из бывшего фонда политбюро, двенадцати тысяч дел.
Это из шестидесяти с лишним тысяч, таимых там. Но почему именно столько, а не
полстолько? И эти магические нули в конце. Они всегда говорят о том, что четкого
принципа отбора для передачи или утаивания не существует. И еще о том, что
современный архии — это богатство, которое сродни богатству недр. Когда залежи
их — в глубине, нетронутые, то и ценности в них как бы никакой нет. Но вот
пришло время — залежи можно добывать, и есть нужда — и тут же цена их
вспыхивает. Угадать такую вспышку, спрогнозировать ее практически невозможно,
всегда можно прогадать. Так что документы прошлого лучше просто не отпускать от
себя далеко, на всякий случай. А что случай будет, сомнений нет никаких.
Впрочем, принцип утаивания есть. Он сформулирован тем же Пихоей: «Была
известна, так сказать, белая часть, сейчас всплыла черная». Но кто определяет
оттенки? Кто мастерит дырки в ситечке для процеживания истории? Почему в них не
проскочило четыре пятых архива президента?
— А что за фигура была — здешний архивист? Ведь в то время многие
знания были хуже, чем многие печали. Это было полное бессилие. Помнишь швар-
цевского «Дракона»? Старик Шарлемань знал о драконе все. Ои собирал эти
знания и хранил. Но от этого знания он пришел к страшному смирению. Архив
раздавил его как человека... А кто были люди этого архива?
— Они были исполнителями. Причем примернейшими.
— Но их знание того, о чем вся страна могла только догадываться, что-то
давало им или только отнимало?
- Это была в первую очередь ответственность, и очень большая. К тому же
5Л главный принцип секретности соблюдался здесь свято: каждый человек должен зиать
]*1 лишь то, что должен. Ни на йоту больше. Один — свою долю, второй — свою, тре-
% £ тий — свою. И никаких пересечений!
|* И ни употребить, ни обдумать, ни поделиться. Была подписка?
^о — Должны были брать. Хотя бы потому, что здесь несекретных документов
82
очень мало. Все партийные документы шли как минимум с грифом «Секретно».
Большинство — «Сов. секретно*. Ну и плюс «Особая папка», а это уж
сверхсекретно.
— И что в ней, в «особой»?
— Она была у каждого подразделения. У отделов — своя, у секретариата — своя,
у политбюро, естественно. Вот, скажем, идет опись, и в ней — «Вопрос КГБ».
И тут же отсылка: «Особая папка». Назначения, связанные с военными делами,
с КГБ. Финансирование, по крайней мере частично. Документы о спецподготовке
членов компартий, не знаю, как их теперь называть, раньше называли
национально-освободительным движением. Термин для них был официальный одни:
«Друзья». «Сообщить друзьям», «Передать друзьям» — совершенно официальные
термины.
— То есть «Особая папка» — это уж игла в яйце... И все тут лежало камнем?
Кто-нибудь пользовался архивом?
— По документам видно: кое-что иногда даже давали. Когда готовили «Историю
Великой Отечественной войны», Институту марксизма-ленинизма, когда там что-то
писали, по их специальным запросам тоже давали. Но вообще-то архив существовал
для текущей работы. Хотя, если честно, я не понимаю, зачем. Ведь документы есть
и очень раиние. Взять хотя бы те, которые нам ие передают,— съезды, пленумы,
собственно политбюро. А еще и так называемые «личные фонды», список их утвержден
еще Черненко, когда он был зав. общим отделом ЦК- Вот он... Аллилуева, Андреев,
Ворошилов, Горький, Енукидэе, Жданов, Калинин и прочие. Ульянова Мария
Ильинична. Ее передали. Хрущев, Вышинский, Каганович, Маленков, Молотов,
Ежов, Бухарин...
— Богато для текущей-то работы. И Горбачев тут, гляжу. Скажи, архив собирался
с чистой душой или лукаво?
— Ои собирался для аппарата.
— Хороший ответ. Но с подтасовками или без?
— Скорее, без. Хотя на разных уровнях...
— То есть специальных уничтожений не делалось?
— Нет. Есть, правда, другое. Известно, что часть материалов погибла, сожгли
в сорок первом.
— От испуга? Чтоб ие досталось врагам?
— Да.
— Выходит, и тут улавливается то самое чувство Окуджавы: система
собиралась жить вечно, раз уж ничего не подстраивалось и не подделывалось.
— Совершенно точно, вечно.
— И ты оказался вдруг в самом центре откровений нашей системы. Как историк
ты налетел на огромное богатство...
— ...и обжегся. Даже ие так. Я ведь еще немножко раньше познакомился
с нашими, скажем так, поздними документами конца восьмидесятых — начала
девяностых годов. Это было весной прошлого года, мы подбирали материалы
для Конституционного суда. И уже тогда почувствовал некоторое разочарование,
очень, правда, пока небольшое. И все-таки оно появилось. Оказалось, что вот
так прийти сюда и черпать полными пригоршнями нельзя, а надо изучать,
отвоевывать по крупицам. Ощущение было вот каким: этим можно заниматься и нужно.
Историей наших семидесяти лет впервые стало можно заниматься на документах.
Не на догадках и прозрениях, ие на отдельных документах, как было за рубежом.—
у нас-то и их ие было,— а на документах.
— То есть и в возможностях заниматься нашим прошлым произошел перелом.
Система собиралась жить вечно, но умерла в одночасье. И перелом этот не от
большого богатства к тоже богатству, как, скажем, перелом времен блаженного
Августина...
— То был цивилизационный перелом. Будем надеяться, что с нами сейчас
происходит нечто подобное.
— Вряд ли. У нас умерла совсем не античность, а приобретаем мы совсем
не христианство. Но я не об этом. В этом архиве случившийся перелом как-то
угадывается? Там уже есть то самое гниение, предвестник перелома, смерти? *
В этом огромном скопище совершенно неподдельных документов уже есть какие-то 5^
предвестия того, что должно было произойти? I £
—- Ну так, чтобы черным по белому, в документе,— не написано. Но есть признаки, J й.
я бы сказал, формальные. По документам видно, что действительно, осознавали ли | s
это люди, стоявшие у руля, вернее, жившие у руля, ие осознавали ли, система "о
83
I (О
X X
и и
Ж Я
а I ли это уже действовала, но они на самом деле хотели охватить все стороны
g, жизни. И не просто охватить, а контролировать, регулировать буквально все. Мое
о I первое удивление по этому поводу, кажется, так и не прошло.
Какие только вопросы не решались, и причем на самом верху! В связи с тем
Конституционным судом у нас создана коллекция копий документов из архива
политбюро наиболее замечательных. Официально они называются «рабочие записи»,
о S.I на самом же деле это стенограммы заседаний политбюро. Кстати, пока они переданы
нам не все. Из того, что я видел, это, пожалуй, одни из наиболее интересных и живых
материалов. Само существование их — загадка. Ведь со времен Ленина — Сталина
существовал запрет на стенографирование этих заседаний, есть только сухие
протоколы. И вдруг в семидесятых годах — точную дату пока не удается выявить,
видимо при Брежневе, завет вождей почему-то нарушается,— появляются стенограммы.
И в них...
Скажем, Леонид Ильич «докладывает вопрос»: приезжает Геншер, что ему дарить?
Леонид Ильич лично и обстоятельно объясняет политбюро, почему надо подарить
именно машину «Нива». При этом он совершенно серьезно ссылается на зарубежные
публикации, цитирует, что «Нива» — это одна из лучших машин в мире, и так далее.
А дарят они, между прочим, охотничье ружье. И все это, разумеется, единогласно.
Вот типичная всеохватность руководства. И просматривается она с самого начала,
это хорошо видно по документам политбюро уже двадцатых годов.
Естественно, вникнуть в сущность вопросов — всех! — было просто
невозможно. Значит, надо было полагаться на уже отработанную систему. Она и
выносила вопрос на поверхность. Машина внизу выстругивала, «отрабатывала» вопрос,
перенося его от ступени к ступени вверх. А здесь, наверху, решались уже сугубо
принципиальные вещи. Ну например, решается судьба одного из секретарей
Ленинградского, кажется, обкома, и Брежнев вдруг обрывает: «А этого ты не трожь!
Это моя номенклатура!» Здесь уже подводные камни, они довольно редки... Но самое
главное: люди считали, что у них есть даже не универсальный ключ, а
философский камень, и он дает возможность и право разрешить все.
— То есть это была очень своеобразная, но все-таки цельность. Теперь ее нет.
Если бы я имел право спросить тебя: как ты из этого прошлого видишь наше
настоящее?..
— Если бы я имел смелость ответить... В момент той самой эйфории - да еще
и раньше, когда мы сидели по кухням,— думали: есть такая система и есть,
прежде всего, такой орган, который и мешает всему. Это ЦК и структуры КПСС.
Убери их и все пойдет как по маслу. И это действительно был стержень.
Система хоть и разрушалась постепенно, пробуксовывала, ио она была. По кухням
мы недодумали тогда — я о себе в первую очередь,— что, уничтожив действия
стержня, мы выдернем и сам стержень. Его убрали, а другого нет — нет власти.
А она должна быть.
— Кстати, о власти... В ней сейчас люди все с тем же прошлым. Кому-то,
вероятно, очень бы хотелось что-то подправить в нем. Мы знаем, как правят
историю мемуарами. Так есть сейчас какие-то покушения на архив, на исправление
чего-то?
— Думаю, скорее, сохранением запретов.
— Тоже хороший способ.
— И второй. Мыслилось, что исторические архивы — прежде всего КГБ, а также
МИД и ЦК — поступят в государственную архивную систему. И в провинции,
я знаю, какую-то часть своих архивов КГБ передает. Здесь же этого нет. Они
открыли читальные залы, организовали фонд «Семя» — кого-то допускают, кому-то
какие-то документы передают, но выбор — исключительно за ними. Вот два барьера.
С одной стороны, ие передавать ведомственные архивы — в ведомстве их лучше
контролировать. С другой — сохранять грифы секретности.
— То есть в омут упал камень, вода разошлась пятном, но разрыв опять
стягивается, ряска стремится сомкнуться...
- Это все очень сложно. И ие бывает, чтоб — раз! — и все переменилось.
Многие нити тянутся, чтобы опять связаться, соединиться. То есть действительно
* затянуть разрыв. И объективные причины для этого есть. Непросто все. И в то же вре-
J5 мя — эпоха совсем другая. Представь, как дорого дал бы тот же Солженицын,
I- чтобы хоть одним глазком заглянуть в постановление секретариата, связанное с его
о. именем. Да и в любое другое. А сейчас они — пожалуйста! — в читальном
£ зале.
"о — Кто и что сейчас ищет в вашем архиве? Ищут ли?
84
— По нашим меркам, даже довольно много. Мест в читальном зале всего чуть
больше двадцати, и они почти все заняты. Основной интерес иностранцев —
журналистов, историков — зарубежные компартии. Наши в основном сначала
интересовались, разумеется, диссидентством. Сейчас несколько читателей работает по
номенклатуре в системе власти СССР — довольно популярная тема. Есть интерес
к образованию. Но, в общем-то, разнообразия в интересах особого нет. Да и сам
интерес довольно вялый.
— Так, может, архив, как и прошлое, умирает? И никому он не нужен?
— Это вечн ; вопрос; для чего изучать прошлое, если оно не дает уроков?
И все-таки документы прошлого — это единственные материальные свидетельства
для предположений о будущем. Других у нас нет.
— Но не хранится ли наше истинное прошлое в каком-то другом месте? А в этом
архиве — не настоящая наша бывшая жизнь, а сочиненная какой-то
верхушкой?
— Нет, очень даже настоящая. Сочинено это прошлое или нет, но все властные
импульсы шли именно отсюда — от этой верхушки. Эти импульсы и легли тут
документами. Теми самыми опавшими листьями в овраг. Сюда поступала информация,
и отсюда она уходила во все стороны властными решениями. О ненастоящести этой
жизни можно говорить, но лишь в том смысле, что жизнь не отождествляется —
в любой стране, а особенно, я бы сказал, в других странах — с какими то
политическими структурами. Мы-то как раз всегда себя отождествляли с ними куда
в большей степени. И отождествляем сейчас. Хочешь не хочешь, а девятнадцать
миллионов членов КПСС — это девятнадцать миллионов. Кто бы, по каким причинам,
когда бы и как ни вступал туда и что бы он при этом ни имел в виду — начиная
от самых низменных и житейских причин, и кончая самыми возвышенными и
светлыми,— но это девятнадцать миллионов жизней. Они складывались — и их
складывали — в одну жизнь. Ту самую, прошлую. Она вот здесь и лежит.
— И ты был среди этих девятнадцати миллионов?
— Нет, не успел.
— Когда мы договорились о встрече, ты, вероятно, тоже думал о том, что же ты
будешь говорить...
— Только об одной фразе.
— Ну так скажи ее скорей!
— Я подумал, что совершил небольшое, но удивительное для себя открытие.
Я просмотрел уже довольно много документов, в том числе к не из нашего
архива. Так вот, практически нет ничего такого из всех мало-мальски крупных
событий, о чем бы мы не знали или не догадывались. Ну, к примеру, что
тамбовское восстание подавили, мы знали. Единственно, чего мы не знали, что
Тухачевский сделал это еще и с помощью химического оружия. И что чеченцев выселяли
варварским способом, я тоже знал. Правда, не знал, что и женщин, и детей заперли
в сарае и подожгли, расстреляли... То есть не знали как бы деталей событий,
а что это было, все мы и всё знали.
— То есть все мы — порядочное дерьмо. Знали и, зная, жили себе.
— И строили себе планы: как все это будет постепенно разрушаться, улучшаться,
мы же будем — была такая фраза — увеличивать сумму добрых дел.
— Так, может, еще и поэтому нет интереса к архиву? Тут лежит и наша вина...
— Трудно сказать. Издали же мы уже два сборника из нашего архива. И не по
радостным событиям. Один — по советско-финским отношениям. На финском
языке. Сейчас готовим его на русском, в расширенном варианте. Второй вышел
в Венгрии на венгерском — по пятьдесят шестому году.
— Потом по Чехослова::ии, потом...
— Нет, они как-то не очень интересуются. Ельцин передал им очень много
документов, и мы как бы не очень нужны им сейчас. С греками есть планы, с
итальянцами.
— А наши-то?
— Не интересуются. Я предлагал разные вещи. Сборник по Солженицыну.
Приедет, говорю, скоро Александр Исаевич. Нет, нигде не нашел отклика. По
Сахарову тоже. Очень много уже подобранных документов. По журналам часть, •
конечно, их прошла, но далеко не все. Опять никого не трогает. 5 т
— То есть люди окунулись сразу во вторую жизнь — в подаренную. I ?
— Некоторые -- да. Вообще, это очень любопытно. Вот я как бы унаследовал 5 5.
один сборник. Это справочник по политбюро, оргбюро и секретариату ЦК. В девя- ? С
ностом году он вышел в Политиздате. Потом подготовили новое издание - расши- "о
85
«I ренное, уточненное. А тут — август! И теперь, когда его можно очень хорошо
о | дополнить — документы кое-какие появились,— нет издателя. Вот завтра англичан
о I жду,— может, они клюнут. Или составлен справочник,— иа мой взгляд, очень
«I полезный -- структура аппарата ЦК со всеми ее изменениями. Она же все время
; I менялась. И что интересно: всем серьезным политическим изменениям предшество-
|" вали большие изменения в структуре. И тут очень много "неизвестного. А из кого,
|-| собственно, состояла политическая элита? Откуда появлялись эти люди? Почему,
например, в государстве, где рабочий класс считался вроде бы передовым, аппарат да
и состав политбюро состоял в основном из крестьянства? Или: нам ведь до сих пор
ничего не известно о механизме принятия решений. Тех самых, от которых зависела
наша жизнь и смерть. Причем тех же американцев это очень интересует. Да и не
только их. Хотя по всем резонам прежде всего это надо бы понять нам. То есть
вопросов — тьма!
...И все-таки: почему, думаю я, почему нас мало интересуют ответы? «Ленивы
и нелюбопытны»? Слишком просто. Конечно, мы мало накопили в своем прошлом
добрых дел, и нам не вернуться туда с отстраненным взглядом бесстрастного
летописца. Мы возвращаемся в свою виноватость. Заглянувший в «черную часть»
архивов Р. Г. Пихоя говорит, что ему «хочется написать об истории нашей
страны в XX веке» еще «и потому, что трудно жить, зная правду, но помалкивать
о ней». Hj и написать трудно, если помнить тонкое наблюдение Монтеня о том, что
«душа, потрясенная и взволнованная, бесплодно погружается в самое себя».
Конечно, при том настоящем, которое мы имеем, нам вроде бы и не до прошлого.
Конечно же, срабатывает еще и эффект полузнакомости всех событий прошлого,
о чем говорил мой собеседник: в известной мере все там кажется нам и без того
ясным. Конечно, по странной нашей традиции, сначала должны появиться быстрые и,
как правило, довольно поверхностные исследования наших же архивов иностранцами.
Конечно, должно окрепнуть совершенно свежее, не тронутое виной поколение
историков. И все же, все же...
Да, и еще, конечно...
Чувство прикосновения к мерзости
Виталий Юрьевич открывает невзрачную папочку. Небольшая, она просто лежит
у него на столе. Копии документов для выставки. Что-то листает молча, потом
начинает читать вслух, но как бы и про себя, я же ничего уже не спрашиваю.
— Это они на даче у Брежнева... Обрати внимание, ни одного прямого слова.
«Провести мероприятие». Известный документ. «Мероприятие» растянется на десять
лет, погибнут тысячи людей. Так началась афганская война...
Я помню: она уже шла. Моего сына забирали в армию, я решил тогда: если его
пошлют туда, я уйду с работы. Я не смогу ничего сделать против, мне не
заступиться за него, но для них я уже не стукну палец о палец. Смешно. Сейчас
смешно. А еще я хотел пойти вместо него. И пошел бы. Вот и пойми то время
и нас в нем.
— А это девятнадцатый год. Сообщают в ЦК. Как бы отчет... № 256. До этого
еще много страниц. «Девять бриллиантов — тридцать девять карат... № 267. Два
бриллианта для Англии передано в заделанном чемодане товарищу Левину...» То же
самое для Голландии, Франции... «Ценности, отпущенные III Интернационалу.
Брошь-кулои, жемчужины — стоимость пять тысяч». Это в тех ценах, непонятных
теперь. «Опись ценностей, полученных мною для Англии. Три нитки жемчуга — 206
зерен. Ценности получила сполна... в свое время были взяты мною в Народном банке».
Это только начало - девятнадцатый год. Кстати, есть неопубликованные
воспоминания — тоже вроде такого отчета. О том, как ценности, в том числе и снятые
с царской семьи, вывозились в Швейцарию. На мировую революцию... А вот уже
шестьдесят девятый год, восьмидесятый. Все это «Совершенно секретно». «Особая
папка». «Оказать финансовую помощь». Тут уж не в бриллиантах — просто в
долларах. И кому сколько. Всем. От компартии Лесото — 10 тысяч долларов, до
компартии США — 2 миллиона, французской — тоже два. Таких документов
множество.
ft
% Как раз в восьмидесятом я приехал в Архангельск. Познакомился с одним
Z командировочным — специалистом по вытяжкам и вентиляции. Он ездил Сюда
* часто и селился у знакомых. Получалось дешевле. Но надо было чем-то отплачивать
Д за гостеприимство, и в этот раэ он привез килограмма полтора сосисок. А приехал
86
он часа в три ночи. И тут же, ночью, хозяева сварили всем по две сосиски,
растормошили детей, трех и шести лет, чтобы они тоже радовались сразу, не
ожидая утра, неожиданному счастью. Мой командировочный — крепкий угрюмый
мужик — едва не плакал. Показать бы ему тогда вот эту «Особую папку». Может,
мы бы раньше озверели? Было б лучше? Или хуже?
Тоже «Совершенно секретно». Просто один вырванный документ. О «тройках».
Из Бурят-Монгол ии запросили: «Прошу разъяснения: пользуется утвержденная
ЦК тройка правами вынесения приговоров или будет только проверять списки?»
Пользуется. Еще как! Товарищ Сталин написал... тут плохо видно... вот: «По
установленной практике тройки выносят приговоры, являющиеся окончательными.
1937 год. Сталин».
А это уже 1967 год, 22 января: «Сообщение на Пушкинской площади...»
Признаться, я уже не могу слушать, плохо слышу, в голове гул и
задавленность какая-то. Кругом нули, тысячи. Л ведь каждый был один на один со смертью,
и каждому было больно, страшно... Лучше потом я приду на выставку. Тоже
один. И буду смотреть. На нее многим бы надо прийти.
— А кстати, где она будет, выставка этих документов?
— В Голландии.
—...А наших никого не заинтересовала?
— Нет.
— Так... А это: «Председатель КГБ Серов. В ЦК КПСС. Тов. Кириллину. Лично.
Сов. секретно. По вашей просьбе направляется справка». Кириллин был зав. отделом,
курировал науку. «Справка по материалам на академика Ландау». Их, эти справки,
давали регулярно: «По своим политическим взглядам на протяжении многих лет
представляет из себя определенно антисоветски настроенного человека, враждебно
относящегося ко всей советской действительности и пребывающего, по его заявлению,
на положении «ученого раба». В этом отношении Комитет госбезопасности
располагает сообщениями многих агентов из его окружения и данными оперативной
техники». То есть подслушивали...
Пятьдесят шестой год: «Венгерская революция — отраднейшее событие... Наши
решили забрызгать себя кровью. У нас это преступники, управляющие страной».
И снова по поводу Венгрии: «В разговоре у себя на квартире. Собеседник: «Если бы
Ленин встал, у него бы волосы встали». Ландау: «Но, с другой стороны, у Ленина
тоже было рыльце в пуху. Вспомним кронштадтское восстание. Грязная история...
Фашистская система... В семнадцатом году сразу же, немедленно даиа установка:
грабь награбленное, бери себе. Это не ошибка, в этом была идея. На этом была
сделана революция... На вопрос «Значит, эта вся идея порочна?» Ландау ответил:
«Конечно».
То есть все готово, чтобы уничтожить человека в любой момент. Последние
капли: «Подавляющее время находится дома. Регулярно слушает передачи
заграничного радио. И, принимая у себя многочисленных посетителей, передает их
антисоветское содержание...» Вообще непонятно, когда же он занимался физикой.
«Через агентуру н технику установлено, что Ландау считает себя
свободомыслящим человеком...» Это уж, пожалуй, самый большой криминал. «Касаясь членов
правительства, говорил: «Ну как же можно верить? Кому, палачам верить? Вообще
это позорно. Палачи же, гиусные палачи!»
«В разговоре с профессором Нейманом Ландау сказал...»
— Как же ты живешь в этой помойке? — невольно вырвалось у меня.
Но мой собеседник не удивился, он довольно грустно ответил:
— Ну, мне помогает, что я все-таки историк. По крайней мере, считаю
себя им.
— Профессионально защищен?
— Да. Сейчас вот считываю пятый том Карамзина. Буквально вчера понял, откуда
Тарковский взял тот эпизод в церкви. Помнишь, когда татары врываются в церковь
н пытают дьякона? Тарковский, правда, его русским сделал, а дьякон-то был грек —
православный грек. И там подробно описывается, что же с ним только ни делали.
И щепы под ногти загоняли, и резали, и к конскому хвосту привязывали, и на раска- |„
ленную сковороду сажали. А он так и умер. Ничего ие сказал. А ведь это ои у£
ценности спрятал. Так что все у нас уже было. История человечества состоит из « *
крови. Во все времена были предательства, муки. Все было. Ты говоришь — помойка. 5*5
А я говорю — нормальная история. Страшная. Другой-то у нас нет. «£
87
НАШ ВЕРНИСАЖ
«Мемуары
русского
зарубежья»
«Ленинка» — так до сих
пор называли в быту
главную библиотеку
России. Времена
меняются — теперь уже часто
можно услышать:
«Румянцевка»,
А в самой
Библиотеке идут отнюдь
не номинальные перемены.
Об этом
свидетельствует открывшаяся
в середине июня этого
года выставка.
«Мемуары русского
зарубежья».
Произошло чудо.
На стендах — книги
из госхрановских
застенков.
На полках —
более 200 книг.
Очень органично рядом
с книгами
воспоминаний о пред- и
послереволюционной России
стоят мемуары
декабристов.
Семь напечатанных
на этом развороте
обложек вряд ли
нуждаются в
комментариях.
Хотелось бы только
сказать, что автор
книги «Воспоминания
о царской семье...»
Татьяна Мельник —
дочь врача Е. С. Боткина,
посчитавшего своим
долгом умереть с царской
семьей.
Редакция выражает
искреннюю
признательность сотрудникам
Выставочного отдела
Всероссийской библиотеки
за помощь в подготовке
этой публикации.
А. И. ШИНКИН
ПУТЬ РУССКОГО
ОФИЦЕРА
75
ОБЛИК
ГЕНЕРАЛА
А.А.ВЛАСОВА
(.ЗАПИСКИ ВОЕННОГО СВШННШ
ТАТЬЯНА МЕЛЬНИК1),
иждяшлл ботмшд.
ВОСПОНИНАНГЯ
О
И ЕЯ ЯСИЗНИ
ДО И TlOCJCh РЕВОЛЮЦИИ.
m
И в а и СОЛО И И II И Ч
РОССИЯ В КОНЦЛАГЕРЕ
ШИШКИН
тщс:
TSVE
*
tot,
БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ!
Почему витамин С
не действует
Врачи давно установили
пользу витамина С при
заболевании гриппом. И все-таки
есть много пациентов,
которым не помогают даже
большие дозы аскорбиновой
кислоты. Разгадыванием этой
проблемы занялись
биохимики Британского
фармакологического объединения. Они
выяснили механизм действия аи-
тамина в организме.
Оказалось, что для борьбы с
вирусами необходимо, чтобы кислота
вошла во взаимодействие с
ионами меди. (Если а
организме их недостает, увеличивать
дозу витамина бесполезно).
Ионы меди, находящиеся
на поверхности вируса,
соединяются с кислотой и
образуют неустойчивое соединение,
которое выделяет радикалы,
содержащие активный
кислород. Именно эти радикалы
разрывают нежную белковую
поверхность вирусов. Поэтому
во время эпидемии гриппа
следует включать в меню
овощи и фрукты, которые
содержат природные соединения
меди: абрикосы, свеклу,
фасоль, дыни, а также
некоторые виды грибов.
«И тот, кто с песней
по жизни шагает...»
Громкое пение хорошо
сказывается на здоровье.
Широкое медицинское
исследование, проведенное среди пеа-
цов одного оперного
ансамбля в Нью-Йорке,
свидетельствует, что даже у курящих
профессиональных певцоа
здоровые легкие, а их объем такой
же, как у тренированных
атлетов. Пение укрепляет не
только легкие, но и грудную
мускулатуру, и сердечную
мышцу. Статистики
подтверждают: профессиональные
певцы живут, как правило,
дольше среднего.
D
D
О
□
Q
□
D
□
D
D
D
П
□
D
□
D
D
D
D
D
D
D
□
□
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
D
□
D
D
D
□
D
□
□
□
□
Кактус против
диабета
Исследуя лечебные свойства
различных растений,
используемых в народной медицине,
мексиканские врачи
обнаружили, что отвар кактуса
вида опунциум понижает
уровень сахара в крови и дает
довольно хороший результат при
лечении диабета, особенно
легких форм. Отвар не в
состоянии полностью заменить
инсулин в более тяжелых случаях,
но значительно уменьшает его
дневную дозу.
Муравьиный
антибиотик
Почему муравьи в отличие
от пчел и ос не участвуют в
опылении растений? Может
быть, потому, что они не
настолько мохнаты и имеют
меньше шансов пере носить
пыльцу? Нет. причина иная.
Австралийские ученые
установили, что при соприкосновении
с муравьями пыльца теряет
свою жизнеспособность.
А причина этого —
вещество, которое вырабатывают
особые железы, находящиеся
на груди насекомых, оно
имеет свойства антибиотика.
Вероятно, поэтому яйца и
личинки в муравейниках
никогда не плесневеют.
Врачи, которым предложили
проверить активность этого
антибиотика, установили, что по
отношению ко многим
бактериям он неэффективен, зато
хорошо справляется с
опасным золотистым
стафилококком и с не менее опасным
грибом кандида,
вызывающим различные грибковые
заболевания.
□
□
□
□
□
□
□
□
□
D
D
□
D
D
□
□
□
□
□
□
□
□
□
D
□
□
□
□
□
D
□
□
□
□
□
D
□
D
□
□
□
D
□
D
□
□
Братья по крови
Американские ученые из
Станфордского университета
сумели вырастить
разновидность мышей, характеристики
крови у которых похожи на
человеческие. Это открывает
широкие возможности для
изучения болезней крови и
иммунной системы, включая
СПИД. Эксперименты,
связанные с изучением этих
заболеваний и с поисками
средств борьбы с ними,
опасные для людей и
затрудненные из-за высокой
стоимости подопытных животных,
чаще всего человекообразных
обезьян, теперь могут легко
проводиться.
Новая разновидность
мышей получена введением в
организм животных с
наследственно пораженной
иммунной системой клеток печени,
лимфатической железы и
других органов человеческого
зародыша.
Кофе —
п ротивозачаточное
средство?
Это слишком похоже на
рекламный трюк, но... кто
знает?.. Во всяком случае, как
утверждают американские
ученые из Гарвардского
университета, кофе как будто бы
предохраняет от нежелательной
беременности.
Этот вывод сделан после
анализа результатов
обследования более трех тысяч
пациенток, недавно ставших
матерями. Оказывается,
потребление большого количества
кофе долгое время
обеспечивало им предохранение от
беременности с вероятностью
в восемьдесят процентов!
Самый длительный период
получился у женщин,
выпивавших в день не менее четырех
чашек кофе.
Бактерицидные
повязки
В обычное акриловое
волокно удалось внедрить соли
металлов, убивающие бактерии и
грибки. Как утверждает
английская фирма,
разработавшая технологию изготовления
этого материала, соли
держатся в волокне долго и не
вымываются при стирке. А в
сочетании с хлопком из новых
волокон получаются прекрасные
бактерицидные повязки.
90
ISSN OU0-W4O
„Knowledge is power" (F.Bacon/
ЗНАНИЕ-СИЛА
Программа «Лицей» осуществляется
при участии и поддержке
Международного фонда
«Культурная инициатива»
КАФЕДРА
Г. Любарский
Образование
Уважение к минувшему — вот черта,
отличающая образованность от
дикости.
А. Пушкин
Это одно из ключевых гуманистических
понятий. В привычном для нас смысле
оно возникло сравнительно недавно.
В античности такого понятия еще не
было, но возникали уже
соответствующие реалии.
Во времена, предшествующие
античности, мы могли бы увидеть мудреца
в сопровождении ученика, но мы не
назвали бы эту ситуацию образованием.
Под образованием мы понимаем нечто
доступное всем, хотя бы в принципе;
в то время в храмах и святилищах обра-
91
«I
зовывали лишь посвященных.
Образование есть нечто открытое, рассчитанное на
передачу другим, образованный человек
стремится поделиться своим обретением.
Именно поэтому образование — по
большей части светское понятие. В древних
школах мудрости, подобных
пифагорейской, с ученика брали обет молчания,
он не имел права рассказать о том, что
ему удалось узнать на пути его
ученичества. Ученик, который должен был
прийти на смену мудрецу, приходил не
из любопытства, не просто «по желанию».
Ученика выбирал Учитель, а не наоборот.
С другой стороны, не является
образованием профессиональное обучение.
Мастер-ремесленник всегда обучал
своему ремеслу сыновей и подмастерьев, но
только ремеслу. Со смыслом
образования мы связываем более широкое
обучение, в большей мере затрагивающее
человеческую личность, чем обучение
какому-либо мастерству или искусству.
Нечто подобное образованию впервые
возникло во времена греческого
просвещения. Софисты за плату учили всему,
чего желал учащийся. Поэтому, как ни
странно это звучит, именно тогда, в V—
IV веках до новой эры, впервые
появились профессора и студенты,
оплачивающие свое образование. Обучение было
частным, независимым от государства.
Это образование пользовалось таким
авторитетом, таким престижем, что
полисы боролись за честь иметь у себя
знаменитого профессора-софиста. В этих
академиях были и «аспиранты» —
ближайшие ученики ритора, которым он
доверял проводить подготовительные
занятия со студентами, отвечать на их
вопросы и т. д. Государство стремилось
регулировать развитие академий, оно
назначало плату угодным риторам, а
государственные чиновники высокого ранга
(римские наместники) определяли, кто
именно из «аспирантов» ритора
унаследует его школу.
Во времена античности человек
наслаждался властью над словом.
Поэтому с таким почти детским удовольствием
софисты произносили речи «за», в
оправдание и защиту чего-либо и тут же в
блестящих и убедительных выражениях
опровергали собственный тезис.
Античную культуру можно в определенном
смысле назвать риторической. Идеал
античной образованности — ритор,
который мог красноречиво и убедительно
говорить перед народом. Конечно,
античная образованность ни в коем случае
не была пустым краснобайством, не
случайно самый великолепный цветок ее,
диалоги Платона, столь же прекрасны
риторически-художественно, сколь
глубоки по содержанию.
Как же человек получал эту
способность владеть словом? Понятно — его
учил софист-преподаватель. Но
благодаря чему ученик мог у него научиться?
Оказывается, человек в потенции знает
все, чему может научиться. Узнавание
есть вспоминание, и образование — это
прежде всего природный процесс.
Синонимом слова «образование» у греков
было понятие «<pu6ig» — «природа». То есть
образование должно лишь проявлять
естественные «задатки» ученика.
Человек и духом своим остается природным
существом, и как камень может дозреть,
до образоваться в недрах земли, пока не
образуется драгоценный изумруд, так
и человек в соответствии с собственными
природными потенциями может быть
дообразован до человека, величаво
говорящего перед народным собранием.
С падением античного мира исчезла
и его система образования. В зрелом
и позднем средневековье постепенно
развились институты образования нового
типа. С XII века начали возникать
университеты. В большинстве своем они
организовывались при монастырях как
продолжение монастырских школ,
изредка — на более светской основе, обучая,
кроме богословия, также и
юриспруденции, и медицине.
Средневековое образование — это
отдельная и очень сложная тема.
Доживали свое античные традиции,
расцветала великая и почти нацело
исчезнувшая потом схоластика... Многое
заканчивалось, но завязывались и новые узлы,
нити которых тянутся и в наше время.
Если мы обратим внимание на то, что
можно, очень приблизительно, назвать
монашеским образованием в средние
века, то увидим, что оно распадается по
крайней мере на два течения. Одно из
них включало в первую очередь
образование души, создавая ее открытость
высшим влияниям, чистоту и
необремененность плотским. Огромное и
чрезвычайно значительное движение
францисканцев и родственных ему направлений
нового монашества обращало внимание
прежде всего на преобразование души
адепта. Человек очищался и мог открыто
и смело глядеть на окру ающий мир,
где огонь был ему братом, а вода —
сестрою. Братцы и сестрицы орденов
св. Франциска и св. Клары
распространяли идеал духовной чистоты и
цельности, противопоставляя его буйству
плотских желаний. В Европе появлялась
возможность уравновешенной и цельной ду-
шевной жизни.
92
Другое течение привело к созданию
великих систем мысли, связанных с
именами Альберта Великого и Фомы Аквин-
ского. Была создана мощная культура
мышления, базировавшаяся на
чрезвычайно тонкой и подробной проработке
понятий, умении очищать их от
случайных примесей, концентрироваться на
своем предмете. В результате появилось
значительное логико-систематическое
направление мысли, повлиявшее и на
развитие науки Нового времени. Оно
утверждалось в борьбе со схоластикой, но и тем
самым благодаря ей. Образованный
человек в то время — это человек с
отличной памятью, наизусть знающий
тексты Аристотеля и отцов церкви, не
говоря уж о Священном писании,
умеющий вести диспут, отстаивать
собственное мнение, проводя сложнейшие
логические дистинкции.
Конечно же, монашеское образование
было элитарным. И хотя каждый мог
стать монахом, но образованным
монахом не мог стать каждый монах.
Существовала и светская культура со
своими идеалами и своими способами
образования. Таким идеалом
образованного, совершенного «светского»
человека был рыцарь. Существовало рыцарское
сообщество, идеал которого представлен
рыцарями Круглого стола при дворе
короля Артура. Рыцарь должен был быть
щедр, верен своему сюзерену,
безусловно храбр, но это — минимум, рыцарский
«ликбез». Образование совершенного
рыцаря — трудный и длительный процесс.
Рыцарь от рождения приуготован к
рыцарству, но лишь путь посвящения мог
привести его к совершенству. Рыцарь
в трудном ученичестве развивал
таящиеся в нем задатки, пока не
образовывался в хранителя Грааля, воина Мун-
сальвеша. Элитарность рыцарского
образования была выше монашеского:
стать «образованным рыцарем» мог лишь
рожденный рыцарем.
Рыцарство создало идеал личной
свободы, высокого понимания чести, гордой
верности слову.
С развитием абсолютных монархий
рыцарский идеал стал уступать место
идеалу придворного. Основное совершенство
придворного — в абсолютном
послушании и верности своему господину.
Рыцарь был верен, потому что был
свободен, его верность покоилась на верности
себе, своему обету. Придворный был
несвободен, верность сначала была его
платой за милость господина, но она
обретала в дальнейшем развитии особую
ценность. Его верность была абсолютна,
а милость сюзерена — нет. И из
несвободы, из положения почти слуги
придворный смог развить высокий идеал
высшей верности. С совершенствованием
образованного придворного рождались
гражданские, государственные
добродетели. Начиная с верности данному
государю, придворный возвышался до
понимания, что «страна — это все, сюзерен —
ничто». Совершенный придворный верой
и правдой служил своей стране. В
соответствии с развитием абсолютизма этот
идеал достиг особых высот в Испании,
Англии, Франции. Ведь само
существование этих великих колониальных
держав в течение сотен лет обязано
высокому деловому и патриотическому уровню
администрации метрополий.
Придворный, а затем чиновник, бескорыстно
служащий своей стране, ее величию и
славе, внес свою долю в представление об
образованном человеке. Французский тип
высшей школы до сих пор
придерживается в воспитании этого идеала: эколь
нормаль предназначена для подготовки
честных чиновников, обладающих
определенными техническими познаниями.
Из придворного круга вскоре выросло
«образованное общество», общество
джентльменов и комильфо. Философию
этого пути образования развил Балта-
сар Грасиан. По его мнению, зачатком
образования «совершенного человека»
служит просто чувственный вкус, чувство
вкуса, в который входит возможность
отстранения от объекта, сравнения и
выбора. Человек со вкусом способен
оценить и выбрать то, что соответствует
вкусу. Такое образование создало свою
культуру,— которую можно для удобства
назвать «культурой джентльмена»,—
наиболее ярко представленную, пожалуй,
в Англии XVIII века.
Итак, если попытаться вычленить нечто
общее в понимании образования от
античности до Нового времени, то в игре
многочисленных смыслов выделяется,
пожалуй, значение естественного
образования. Имеется в виду, что некое
естественное Tf ло обладает определенными
потенциями. Над развитием этого тела
работают определенные силы, развивающие
и актуализирующие эти потенции, в
результате чего тело приходит к своему
истинному завершению, законченному
облику. Образование стремится
естественным путем образовать зародыш в
совершенное тело. Кант вместо слова
«образование» употребляет, говоря об
обязанностях человека, выражение «не
давать как бы покрываться ржавчиной
своему таланту». То есть образование
для Канта — по-прежнему еще
культивирование задатков, развитие
способностей. Это дело избранных, талантливых.
93
I
x 0.
O
*А
В конце XVIII века представление об
образовании стало меняться, Гердер по-
новому определил образование человека
как «возрастание к гуманности».
Понятно, что такое определение самым
тесным образом связано с гуманистической
культурой. Теперь образовывается в
первую очередь душа и дух и лишь во
вторую — тело. Образование —
душевно-духовный рост человека к
гуманности, приближение к человеческому
идеалу дорогами культуры. Здесь нет
природных аналогий. Человечество само
создает культуру, стремись к
осуществлению истинного человека. Культура —
в основном совокупность путей, ведущих
к этому идеалу. Образованный человек —
это человек, знакомый с современной ему
культурой (а не с узкой профессией-
мастерством), признающий ее ценности
и идущий путями культуры (а не
какими-либо иными) к выработке из себя
гармоничной и развитой личности. В свою
очередь, человеческая культура может
быть в первом приближении
определена как моральное и историческое
существование человека, обрисовывающееся
в его трудах и деяниях.
Возникает понимание, что
образованный человек впускает культуру
человечества внутрь себя, его личность есть
образ этой культуры, ее дороги есть,
тем самым, его собственные желания
и стремления. Образованный человек
ничего так не желает, как дать высшей
части своего внутреннего существа
работать над своим восприятием,
характером, способом мыслить и т. д. Так или
почти так понимал это слово уже
Вильгельм фон Гумбольдт: «...когда мы на
нашем языке говорим «образование», то
имеем при этом в виду нечто
одновременно высокое и скорее внутреннее,
а именно вид разумения, который
гармонически изливается на восприятие и
характер, беря начало в опыте и чувстве
совокупно духовного и чувственного
стремления».
Понятие «образование» как бы
возвращается в мистическое средневековье:
человек носит образ Бога в душе и, открыв-
шись ему, сняв забрало греха, не
позволявшего видеть свет, названный ослеп-
1ЯЮЩИМ, дает Богу,— то есть высшему
и внутреннейшему, что есть в человеке,—
построить и более внешние слои
человеческого существа в гармонии с
внутренним строением.
По-латыни образование farmatia — от
forma, это придание истинной формы
чему-либо несформировавшемуся.
По-немецки это Bildang от Bitd, образ, как
и по-русски: образ-ование. Образ — это
слепок, отображение, это и изображение,
в котором прообраз соединяется с
реальностью чувственной, просвечивает сквозь
реальный объект. И вот это уже символ,
объединяющий чувственную реальность
с реальностью прообраза, это картина,
произведение искусства, созданное
гением художника для прояснения
смысла его переживания прообраза, это
образец, в соответствии с которым нечто
образуется; это единство
прообраза-образца и образуемого изображения, это
единство процесса, в котором нечто
образуется, и результата процесса —
образованного совершенного человека.
Образование — это ие только развитие
чего-то данного, данного явно, как
талант, но и развитие чего-то почти не
данного, скрытого, данного лишь в
глубочайшей потенции принадлежности к роду
человеческому и потому открытого для
всех. Образование — лестница любого
человека, ведущая вверх, к идеалам
человечности. И потому это никоим
образом не профессиональное мастерство
с необходимостью включает этические
и эстетические моменты. Образование ко
злу невозможно по смыслу слова, это
есть нечто обратное образованию —
безобразность, безобразие. Оно возможно
лишь к красоте и в красоте, как
развитие от безобразного хаоса к
оформленной картине, отображенной идее.
Образец устремляет к этическому,
изображение возникает эстетически, прообраз
покоится в истине.
В образовании человек ничего не
теряет, это нечто противоположное
потере, забвению и узости, и он должен
воспитывать себя, чтобы не попасть под
власть частностей, здесь ему нужно
античное чувство меры и вкус, такт
джентльмена. Хорошие манеры — это
гармоничное, соразмерное поведение, не
впадающее в частности; частности могут
быть в мире душевном, например
однобокие чувства ненависти, гнева, зависти,
и в мире духовном — менторство,
педантизм, пустая эрудированность, познания
узкие и специальные. Образование — это
правильное мышление, не тонущее в
хаосе случайных ассоциаций, вызванных
внешними влияниями, мышление,
правильно и закономерно развивающее
мысль до ее естественных пределов, не
огрубляющее ее тонкие переливы.
Образование — это подъем от своего
особенного к своему всеобщему.
Образованным человеком все чаще
стал называться университетски
образованный ученый. Университетски
образованный человек должен был не просто
знать некий объем фактов определенной
94
специальности — это всего лишь
практик-профессионал. Ученый, следуя
универсальному образцу, разработанному
Гегелем, должен подняться к всеобщим
высотам духа, изощрить свой вкус в
вопросах прекрасного, воспитать свои
чувства в духе рыцарского благородства,
быть открытым другим без потери себя
и без угнетения чужой самости, не
застывать в жесткой схеме общих
представлений, понимать, сколь пагубна
привычка все знать, и воспринимать новое
с легкостью, доверяя ему, положительно.
Конечно, такое понимание
образования, утвердившееся в XIX веке, было
бесконечно выше реальных
образовательных институтов. И реальная практика
со временем все больше и больше
начала отставать от идеала.
Со второй половины XIX века стало
очень цениться «специальное
образование», а XX век уже как бы приравнял
его по статусу к университетскому:
понятие образования стало синонимично
наличию профессиональных знаний.
Образование стало техническое,
гуманитарное, естественное... Эта инфляция
понятия «образование» уже в наши дни
привела к тому, что сложилась интересная
ситуация: кто же сейчас обладает
образованием в старом смысле, настоящим
образованием? Очевидно, тот, кто
владеет всеми частными специальностями,
всей совокупностью знаний. Поскольку
каждый человек — лишь частный
специалист, то полным образованием будет
владеть тот, кто владеет специалистами.
А это — государство. Специалисты в
глазах государства — лишь
специализированные орудия, поэтому, кстати, стал
возможен экспорт, купля-продажа
мозгов (люди не нужны), мозги могут
утекать из страны, быть в избытке и т. д.
Эти неизбежные тенденции, проникшие
в образование примерно в середине
XIX века, можно рассмотреть и в
частных областях на конкретных примерах.
Рассмотрим лишь один из них —
экзамен.
Экзамены в Европе появились
довольно давно, но начали множиться именно
в середине XIX века. Сейчас они
сопровождают каждый шаг, и не только в
системе образования. Люди проходят
экзамен и для поступления на работу, и для
приобретения профессии. Создаются
всевозможные тесты и нтеллектуальности,
быстроты реакций, богатства
воображения и т. д. Эти тесты используются в
школах, в высших учебных заведениях, при
отборе на некоторые должности и т. п.
В связи с этим интересно вспомнить,
что экзамен не всегда был в Европе,
и появился он вовсе не в Европе. В
средневековом университете курс обучения
заканчивался диспутом, на котором
диссертант диспутировал с оппонентом.
У диссертанта были
помощники-оруженосцы, были помощники и у оппонента,
за честным сражением наблюдала
широкая аудитория студентов и
преподавателей. Диспут был построен как диалог.
В определенном смысле не было готового
правильного» ответа на начальный
тезис. Диссертант выдвигал некое
положение и доказывал его.
Что же такое экзамен «в чистом виде»?
Монолог? На первый взгляд, да. Но чей?
На экзамене в основном говорит
экзаменуемый. Вспомним, что в классической
трагедии монолог обычно произносился
наедине с собой. В монологе
выражаются сокровенные мысли и чувства,
происходит полное раскрытие персонажа. В
диалоге мысли людей оказывают взаимное
влияние, в монологе высказываются
собственные мысли, может быть,
неверные, но именно самобытные, без учета
мнения другого. А чьи мысли
высказывает учащийся на экзамене? Скажем,
мысли автора учебника или учителя, но
не свои и даже не всегда экзаменатора.
И монолог, и диалог — понятия
европейской культуры, в них отражаются
личности. На экзамене же общаются не
личности. Задача учащегося — сказать
нечто, соответствующее образцу, задача
экзаменатора — сличить высказывания
с образцом. Экзаменатор выявляет
расхождения высказываний учащегося с
принятым за образец текстом,
желательно опубликованным, чтобы в случае
спора, жалобы можно было сослаться
на авторитетный источник. Происходит
проверка памяти, уровень усвоения
знаний, а не уровня мышления, и это не
недостатки экзамена, это — его суть.
Итак, современное понимание
образования имеет определенные недостатки.
Существуют ли реальные симптомы,
свидетельствующие, что в рамках
существующей системы возникли какие-то
альтернативные тенденции? Может быть,
к таким симптомам относятся некие
черты, которые можно назвать началом
разрушения специального образования.
Понятие «богемы» возникло в XIX
веке, когда художники в массе начали
писать свободно, без заказов. В
прельщающем своей цельностью искусстве
средневековья мастер создавал прекрасные
творения на заказ, ощущая единство
вкусов с заказчиком, зрителем.
Современный художник свободен от зрителя,
оторван от него, волей-неволей замкнут
в своем искусстве. На художника есть
95
и (Г
I-
TU3
"о
мода (или обычно нет), есть или нет
спроса, но часто нет и понимания этого
художника. Это — факт вне зависимости
от того, кто «виноват» в сложившемся
положении — художник ли, зрители ли.
Художники сейчас в большинстве
работают без заказа.
То же самое с разной скоростью
происходит в других областях культуры. В
науке, например, вслед за крайней ее
социализацией и огосударствлением
начинают появляться «вольные художники»,
научная богема. Они работают по
любимым темам без заказа, без оплаты.
Иногда это профессионалы, часто —
дилетанты. Иногда они работают в науке по
другой теме, иногда это — дворники. Им
необходимо общение, им надо делиться
идеями — и они всеми правдами
пробираются на конференции ученых
интересующей их области, собираются на
кухнях и верандах и беседуют, создавая
теоретическую биологию или
практическую историю.
В науке подозрительно большую роль
начинают играть дилетанты. В
естественных науках множество важнейших
открытий делается дилетантами,
профанами. Всего один пример: в
метеорологии изучением циклонов (ураганов)
занялись аптекарь, военные врачи и
капитаны судов, они и создали современное
представление о падении давления в
центре циклона, спиральном его
вращении в Северном полушарии по часовой
стрелке, в Южном — против, о
перемещении скорости ветра внутри циклона,
обращении урагана с предметами
различной формы и т. п. В любой
естественной науке можно привести
поразительные примеры той роли, которую сыграли
дилетанты. О чем это говорит? О
кризисе образования и современной науки?
Или это норма для научного познания?
Если норма, то все же хочется узнать,
какой злой рок препятствует
профессиональным ученым, обрекая этих
несчастных «естественной узости специалиста»?
В культуре не просто есть, а есть все
больше и больше профессионалов без
заказа и дилетантов без
профессионализма. Конечно, это начинающееся
распадение профессионализма в науке — не
более чем симптом, это далеко не выход
из положения и не решение проблемы,
в которую попала наука XIX века.
Современное образование и обеспечивающие
его институты стали недостаточно
современными, из него выпадают все большие
группы людей. «Свободные от»
современного образования уже есть, причем -по
люди «с образованием», а не
«необразованные». Значит, ситуация созрела для
того, чтобы могла возникнуть
альтернативная система образования,
соответствующая времени — времени не
будущему, а настоящему: уже нет времени
готовиться — мы опаздываем.
С возникновением вышеописанных
тенденций в культуре произошла
бифуркация, появились две альтернативные
дороги, расходящиеся все дальше и
дальше. Одна дорога — это рост
материального могущества, рост внеличностных
и внесознательных, в конечном счете —
внечеловеческих институтов науки,
другая — просветление накопленных знаний
здоровыми мыслями, понимание
образования как образования человека.
Образованный человек отличается от
необразованного и физически, и психически,
и духовно. Новое представление об
образовании будет включать лучшее, что
сформировали предыдущие эпохи:
душевную чистоту и строгость монашества,
благородство и смелость рыцаря,
верность и изящество придворного и
джентльмена, всестороннюю
образованность и духовную просвещенность
ученого. Образование есть создание
совершенного человека, это, если можно так
выразиться, культурная евгеника.
Р. Магрит. «Искусство жить»
ЛАБОРАТОРИЯ
КОНКРЕТНОГО ПОИСКА
Д. Прокудин,
учитель истории
В поисках утраченной истории
Перед вами — четыре небольшие и не слишком отшлифованные
произведения, написанные учениками десятого, по нынешнему школьному счету предвы-
пускного класса. Они выполнены в жанре, который не вписывается в школьный
опыт большинства читателей: это курсовые или годовые работы по истории.
Московская школа № 57, пятый год набирающая гуманитарные классы,
пытается в работе с ними отойти от стандартных принципов школярского
«прохождения предмета». Мы стараемся изучать гуманитарные науки именно как науки —
особый вид творческой, исследовательской деятельности, постановку вопросов
и поиск ответов. Конечная цель такого обучения — не готовить
профессиональных филологов и историков, но воспитать навыки профессионального
самообразования. Первое, что для этого нужно,— умение ощущать, видеть и, наконец,
формулировать проблему, формулировать самому, без все объясняющей и сильно
облегчающей жизнь подсказки учителя. Темы предлагаемых работ поставлены
их авторами. Ваш покорный слуга, преподающий историю в этом классе, узнал
названия работ лишь тогда, когда ему их «сдали». Найти тему, «свою» тему,
размышление над которой становится частью жизни, существенным элементом
внутреннего мира, постоянной привычкой,— половина дела, показатель
творческих способностей человека, его интеллектуальной и духовной активности.
Остается вторая, важнейшая половина: претворить замысел в текст, в
цельную композиционно выстроенную работу. Тут тоже помощь учителя может быть
только косвенной — раскрыть то, что уже есть в ученике, причем присутствует,
как правило, лишь потенциально, как сказали бы медики, в латентной форме,
И первая трудность — добиться, чтобы исчез страх перед чистым листом, страх
перед написанием больших работ, школярский ужас перед необходимостью
выжимать из себя огромное количество чуждых тебе слов, словосочетаний, фраз,
перед масштабом предстоящей халтуры, ибо иного, нехалтурного, идущего от
себя, от собственной личности варианта работы ни один школьник в здравом уме
и твердой памяти к девятому классу себе не представляет.
А добиться этого, как показывает опыт, можно, только решая одновременно
вторую, очень тесно связанную с первой (прямо-таки «двуединую») задачу:
перевести разговор с детьми на профессиональный язык, на уровень
профессиональных, пусть даже завышенных (в спецклассе этого бояться не надо) требований.
Конечно, очень важно сохранить во всех этих профессиональных притязаниях
чувство меры. Как? Мой ответ будет достаточно банальным: в рамках любой,
самой удачной программы диалог с классом и каждым учеником в отдельности
есть дело сугубо эмпирическое, и то, как, что и о чем говорить, решается реально
по ходу дела, а иногда — увы! — и постфактум.
Конечно, тут есть доля лукавства: некий опыт создания и реализации
учебных программ по гуманитарным дисциплинам в пятьдесят седьмой школе имеется.
Набрали новый девятый класс. Одно
из первых заданий: по знаменитому
отрывку из 18-й песни «Илиады» —
описанию щита Ахилла — определить виды
хозяйственной деятельности в
гомеровской Греции.
Говорят, четыре-пять: земледелие,
скотоводство, кузнечное ремесло, еще что-
4 Знание—сила № 10
нибудь. Отвечаю, что в песне
упомянуто как минимум пятнадцать. Очень
удивляются. Возвращаются к тексту.
(Работу надо делать только по
первоисточнику, не привлекая никаких
дополнительных материалов, - это очень
важно. Первая встреча один на один с ис
точником.) Не сразу соображают, что
97
I-
если в тексте упоминаются дома,
значит — в Древней Греции есть
строители домов; если музыкальные
инструменты, значит — кто-то их делал
и т. д.
Но со временем соображают. Сами.
Через какое-то время — задание
посложнее. Положив рядом текст Фуки-
дида (речь Перикла на могиле
павших в бою со спартанцами
афинских воинов) и спартанские военные
гимны Тиртея, сравнить систему ценностей
афинян и спартанцев: что особенно
важно для одних и что — для других.
Дополнительный материал также
исключен. Разницу между демократией и
военно-полицейским государством должны
сформулировать сами. Устанавливают.
Правда, некоторые становятся после
этого поклонниками Спарты. На уроках
идеологические споры исключены,
потому что не имеют отношения к науке.
Ничего, дети иайдут время и место.
Важно, что у них есть теперь к
этому стимул.
Второе полугодие девятого класса.
Теперь задавайте вопросы сами.
Например, к «Автобиографии» Томаса
Джефферсона и ко всем вариантам
Декларации независимости. В этом и
состоит задание: самому поставить
вопрос и на него ответить. Главное —
первая часть задания. (Вопрос Андрея
Трофимова: «Почему в тексте
Декларации независимости практически везде
говорится о колониях, а не о штатах?»
Ответ: «Американцы пока еще
психологически не готовы к той независимости,
за которую борются».) Теперь они знают,
что самое главное — уметь задавать
вопросы.
Курбский:
концепция государства
Может быть, самое главное в
сочинении А. Авербуха — тема. В девятом
классе писали курсовую по Грозному:
«Две концепции абсолютной власти:
Иван Грозный и Никколо Макиавелли».
Человек десять выбрали эту тему.
Естественно, уже тогда возникал
Курбский в его полемике с Грозным.
Традиционный вариант русской и советской
историографии: Курбский — только как
оппонент Грозного, как часть
«интерьера» великого деспота.
Александр додумался перевернуть
тему. А что: Иван IV — персонаж эпохи
Курбского? Имеет смысл. Особенно для
России.
«Я исходил из того, что представления
Курбского о том, каким должно быть
государство, не менялись на протяжении
периода написания посланий (с 1564
по 1579)».
Чисто профессиональная оговорка.
Человек, способный до нее додуматься:
1) знает, как много и каких
именно событий уместилось в эти пятнадцать
лет; 2) представляет себе эволюцию
взглядов Курбского и сознательно
отстраняется от нее; 3) знаком с
требованиями, предъявляемыми историческим
исследованиям.
Для меня тут особенно важны
последние два пункта. Честно говоря, не
уверен, что Александр так уж
хорошо знает все события 1564—1579
годов; но совершенно ясно, что он
имеет принципиальное представление об этой
эпохе и, главное, способен занять по
отношению к ней позицию
исследователя.
«Языческие философы дошли до таких
истин и до такого размаха и великой
мудрости...». И дальше: «Ибо не
существует город (государство) в то время,
когда законы в нем бессильны, когда
обычаи отцов забыты, когда — после
того, как вельможи изгнаны, в
республике не существует имени сената».
Это он цитирует послание
изгнанника Цицерона к Антонию — в
переложении изгнанника Курбского.
Персонально Цицерона в девятом классе мы
не «проходили». Списка рекомендуемой
литературы к темам не существовало,
как и самих тем: сам нашел. И сам
того не замечая, вступил в спор с
расхожими мнениями о русском XVI веке.
Россия — отдельный, изолированный
от Европы мир? Нет, Курбский —
продолжатель античной традиции на русской
почве. Ученик десятого класса ставит
под сомнение миф о домотканой,
посконной и т. п. Руси...
Итак, Курбский в контексте идейно
насыщенных европейских споров XVI
века, в контексте Макиавелли, Т. Мора,
гуманистов, деятелей Реформации и
контрреформации, постоянно
обращающихся к социально-философским
концепциям античности...
«Для Курбского идеальное
государство стояло на трех основах:
легитимный, мудрый, православный монарх,
при нем обладающий реальной
независимой властью совет и законы,
обеспечивающие эту независимость».
«...Законы — еще один ограничитель
царской власти, более сильный, чем
Избранная рада. «Потому что не там, кто
где будет, станет он устанавливать
законы, а подобает ему повиноваться
98
местным законам». Законы выше даже
царя... Эти светские законы, «которые
суть и опора государства»,
обеспечивают не только существование сената (или
Избранной рады), но и
волеизъявление свободных людей».
Курбский писал, что грамоту свою
велит положить с собой -> гроб и будет
оправдываться ею на Страшном Суде.
Во всяком случае для суда потомства
эти грамоты — достаточное
свидетельство того, что в русской истории
конструктивная идея просвещенной
государственности уходит корнями далеко в
допетровскую эпоху.
Не знаю, будет ли А. Авербух
историком. Однако ясно, что человек,
сделавший такую работу, не будет
метаться между двумя идеологемами:
«Россия — родина рабов» и «Россия —
родина слонов и воплощение особого
пути цивилизации».
Политико-правовой
идеал Сперанского
«О сословной стратификации этой
эпохи Сперанский написал так: «Вместо
всех пышных разделений свободного
народа русского на свободнейшие классы
дворянства, купечества и прочие я
нахожу в России два состояния: рабы
государевы и рабы помещичьи.
...Свободных людей в России нет, кроме нищих
и философов».
«Эксплуататоры эксплуатировали
эксплуатируемых» — типичный ответ
экзаменатору, который рискнул
поинтересоваться представлениями ученика о
социальной структуре общества
(отборочное собеседование в девятый класс).
Это примитивное отражение самой по
себе достаточно примитивной марксистской
классовой доктрины.
Употребляя сугубо профессиональный
термин «стратификация», Анастасия Тру-
бачева уже понимает, что способов
структурировать общество великое
множество, что марксистские классы — не
«явления природы, кем-то данные нам в
ощущениях», а всего лишь один способ
из этого множества.
В девятом классе они у нас
сравнивают две социальные структуры
Аттики — до реформ Солона и после них.
Принцип формирования страт «по
происхождению» сменяется принципом «по
имуществу».
В традиционных школьных
программах, созданных под присмотром ПК
КПСС, марксистская схема
предлагалась в восьмом и девятом классах,
ребятам по четырнадцать-пятнадцать лет.
4*
Психологически гениальная находка:
именно в этом возрасте — огромная
потребность в готовых и понятных
схемах, объясняющих мир. Потом
усвоенное трудно (если возможно) выбить из
головы; оно уходит на уровень
подсознательно используемого инструмента
структурирования реальности.
А если дать много схем? Много
принципов структурирования? И ни одного —
Единственно Верного?
Введите научную терминологию в
девятом классе. Строгий научный термин
с однозначным определением и с
ограниченной, четко очерченной сферой
применения — очень хорошее противоядие.
Тогда Трубачева сможет взглянуть
на российское общество глазами
Сперанского и в поисках «свободнейших
классов» (оригинальный принцип
использования политической свободы как
критерия стратификации) увидит одних
только «нищих и философов».
«Одним из обвинений в адрес
Сперанского была историческая
необоснованность его плана, например, отсутствие
аналогов представительства в русской
истории. Ни в одно из предыдущих
царствований в России не было
парламента, а Сперанский создал проект
двухпалатного парламента, в котором
Государственный совет играл роль высшей
палаты, а Государственная дума —
нижней, выборной. Сам автор говорил,
что «время есть первое начало и
источник всех политических обновлений»,
а «настоящая система правления не
свойственна более состоянию
общественного духа». Его предполагаемые
нововведения не нуждались в историческом
обосновании, они были вызваны
состоянием общества, самой эпохой.
Сперанского называли поклонником
Франции, так как он многое
заимствовал из ее законодательства и
общественного устройства».
Русская либеральная мысль рубежа
XVIII—XIX веков ищет образец
«правильного государства» прежде всего в
Англии. Почему Сперанский обращается
к послереволюционной Франции?
Трубачева отвечает: опыт не Англии, где
правовое государство росло естественно,
«как трава на газонах», а Франции,
где правовые институты гражданского
общества были введены в исторически
чрезвычайно короткие сроки, актуален
для России. Историк бессилен
восстановить те чувства, которые обуревали
или не обуревали Сперанского в тот
момент, когда ему пришла в голову эта
мысль, но воспроизвести саму мысль,
понять логику доказательства историк
х 9-
99
А
(в данном случае А. Трубачева) не
только может, но и обязан.
«Отчего преобразования государств
были столь часто бедственны? Оттого,
что их начинал вопль народа, оттого,
что не управляли ими мудрые государи,
но бешенство страстей народных». План
Сперанского был попыткой провести
реформу с помощью государства. Он был
радикален, потому что включал в себя
ликвидацию крепостного права и
сословной системы, создание новой
аристократии, суд присяжных и ответственность
министра за министерство, и тем самым
вызвал ответную реакцию аристократов
и военной бюрократии. Они были
сильнее, поэтому Александр I, который
не хотел разделить участь своего отца,
встал на их сторону.
биограф Сперанского барон Корф
сравнил его с юристом Трибонианом,
высокопоставленным чиновником во
времена правления императора Юстиниана.
Под руководством Трибониана был
составлен и издан «Corpus inris civllis»
(«Свод гражданского права»), часть
которого, известная под названием «Кодекс
Юстиниана», была основой европейских
(включая российские) законодательств
до тех пор, пока в начале XIX века
не появился Гражданский кодекс
Наполеона, провозглашавший новые,
буржуазные принципы. Либеральным проектам
и запискам Сперанского 1802—1811 го-
doe не было суждено оформиться в третий
великий Кодекс».
В возрасте моих учеников очень
соблазнительно ставить оценки, чем по
отношению к Александру I грешили
историки куда постарше. Но если уж мы
ведем разговор как профессионалы
никаких эмоциональных оценок. Понять
позицию Александра I, увидеть силы,
на нее повлиявшие, куда важнее, чем
осудить императора за измену
либеральным идеалам юности.
И опять: Сперанский естественно и
просто вписывается в тысячелетнюю
историю европейского правосознания и
правотворчества.
Источники
/. Карамзин И. М., Записки о древней
и новой России. СПб., 1914.
2. Сперанский М. М., Проекты и записки.
М.. Л., 1961.
Литература
/. Дмитриев Ф. М., Сперанский. М., 1862.
2. Ключевский В О., Собрание сочинений.
М.. 1989.
3. Мироненко С. В. Самодержавие и
реформы. М., 1989.
4 Пыпин А. И. Общественное движение в
России при Александре 1: Исторические
очерки. СПб., 1908.
5. Чибиряев С. А., Великий русский
реформатор. М., 1989.
XIX век изучать только по источникам
невозможно — их слишком много. Где-то
на Наполеоне я им впервые предлагаю
обратиться к Тарле и Манфреду. Не
самый лучший ход: позиции Тарле и Ман-
фреда близки, представить разные
подходы к Наполеону не удается. Однако
возникает вкус к хорошей исторической
литературе. Хорошо бы начать раньше —
с Французской революции, да где взять
Токвиля и Тэна... в двадцати
экземплярах?!
Анастасия литературу раскапывала
сама. Составляла библиографию (кстати,
еще одно обязательное задание начала
десятого класса), получала по
Межбиблиотечному абонементу книги (это просто
написать; чего это стоило, знают только
А. Трубачева и ее родители). Во всяком
случае, 1862 и 1908 годы издания в
библиографии школьной работы вызывают
уважение.
Александр Сергеевич Пушкин
и николаевская эпоха
В гуманитарном классе два главных
предмета: литература и история. Они
неизбежно соперничают (не учителя, а
предметы). Соединить присущее
литературе внимание к внутреннему миру
личности с анализом социальных
процессов есть попытка Марии Борщевой
соединить два эти подхода.
«...Для Пушкина подавление
польского восстания было еще одной
страницей давней семейной вражды между
«кичливым ляхом» и «верным россом».
Как пишет Г. П. Федотов, «начало
правды слишком часто в стихах поэта,
как и в жизни государства, отступает
перед обаянием торжествующей силы.
Обе антипольские оды («Клеветникам
России» и «Бородинская годовщина»)
являются ярким воплощением
политического аморализма... В этом нечувствии
к Польше, к ее национальной ране,
Пушкин, как и декабристы, всецело
принадлежит XVIII веку». Пушкин видит в
падении Варшавы подтверждение силы,
мощи России, продолжение войны 1812
года, когда Россия показала себя
Европе, продолжение традиций великих
военных побед XVIII века...
...Из дневника Пушкина, июль 1831
года: «Вчера государь император
отправился в военные поселения (в
Новгородской губернии) для усмирения возникших
100
там беспокойств... Кажется, все
усмирено, а если нет еще, то все
усмирится присутствием государя.
Однако же сие решительное средство
как последнее не должно быть все
употребляемо. Народ не должен
привыкать к царскому лицу, как
обыкновенному явлению. Расправа полицейская
должна одна вмешиваться в волнения
площади, и и, аре кий голос не долже н
угрожать ни картечью, ни кнутом.
Царю не должно сближаться лично с
народом. Чернь перестает скоро бояться
таинственной власти и начинает
тщеславиться своими сношениями с
государем... Доныне государь, обладающий
даром слова, говорил один; но может най-
титься в толпе голос для возражения».
Н. Эйдельман комментирует эти строки:
«В заметках Пушкина многое: неприятие
разгулявшейся народной стихии; призыв
к правительству действовать умнее, не
разрушая народной веры в царское имя,
«таинственную власть»; опасение, что со
временем в толпе найдется «голос для
возражения».
Па мой взгляд, постепенное
разочарование в новом царствовании приходит
к Пушкину с событиями, коснувшимися
его лично, притеснениями его
собственных достоинства и свободы.
Оттенок недовольства чувствуется в
строках дневника 1834 года: «Третьего
дня я пожалован в камер-юнкеры (что
довольно неприлично моим летам). По
двору хотелось, чтобы Наталья
Николаевна танцевала в Аничкове». Пушкин уже
прекрасно сознавал значительность
своего таланта, что еще более укрепляло
его обостренное чувство собственного
достоинства. Возможно, он начал
понимать, что чувство это будет не очень
к месту при николаевском дворе:
«Государю неугодно было, что в своем
камер-юнкерстве отзывался я не с
умилением и благодарностью. По я могу быть
подданным, даже рабом, но холопом
и шутом не буду и у царя небесного».
Пушкина возмущает наглое презрение
ко всем правам личности — его почту к
жене распечатывают и читают: «Однако
какая глубокая безнравственность в при
вычках нашего правительства! Полиция
распечатывает письма мужа к жене и
приносит их читать царю (человеку
благовоспитанному и честному), и царь не
стыдится в том признаться — и давать
ход интриге, достойной Видока и Булга-
рина! Что ни говори, мудрено быть
самодержавным».
Одновременно приходят и новые
идеалы, новые ценности:
...Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья
Вот счастье! вот права...»
Система зеркал: политические
события, отраженные в восприятии
Пушкина; восприятие Пушкина в отражении
комментариев историков и философов.
Отнюдь не иконописная (общепринятая
по отношению к Пушкину, особенно в
школе) манера изложения. Когда
унижали и подавляли поляков ничего,
так н надо; вот когда начали вскрывать
письма к жене... И все-таки опять:
стремление не оценить, а понять.
Петр Яковлевич Чаадаев.
Теория единства,
или «Христианин вполне»
Эта работа И. Дьяченко не была бы
написана без курса философии, который
начинается в десятом классе. Работа
вряд ли нуждается в каких-либо ком
ментариях. Текст дан в сокращении.
«Есть единственный способ быть
христианином — это быть им
вполне».
П. Я. Чаадаев
«Благоговеть перед мудростью Бо-
жию, конечно, должно, но зачем
я молчании?»
П. Я. Чаадаев
«Как случилось, что мысль,
обращенная не к моему веку, которую
я, не желая иметь дело с людьми
нашего времени, в глубине моего
сознания завещал грядущим
поколениям, лучше осведомленным,
при той гласности в тесном кругу,
которую эта мысль приобрела уже
издавна, как случилось, что она
разбила оковы, бежала из своего
монастыря и бросилась на улицу
вприпрыжку среди остолбенелой
толпы?»
П. Я- Чаадаев
О чем писал П. Я. Чаадаев? О
времени и о развитии общества в ходе
этого времени. Творчество П. Я.
Чаадаева — одна из первых попыток в России
и в мире создать целостную теорию
развития общества, причем общества
единого (это слово очень важно для
102
понимания П. Я. Чаадаева), то есть,
в сущности, всего человечества.
Осмелюсь на аналогию с теорией К.
Маркса; однако если К- Маркс идет от
экономических и социальных отношений
между отдельными людьми, то у П. Я-
Чаадаева все построено на духовных
отношениях обществ друг с другом и с
Богом...
Для П. Я- Чаадаева «прошлое»
и «память» едины. Прошлое — это
память, оно существует только тогда, когда
мы о нем что-либо знаем, помним.
Если мы не можем вспомнить события
предыдущего дня, то он для нас не
существует, он не принадлежит нашей
истории. В свою очередь, «память» —
часть человека, причем часть нам
подчиненная, управляемая нашей личной
волей. Человек даже «творит» свою память:
что хочет — помнит, что не хочет —
забывает. То же самое можно сказать
и о будущем: так как оно никогда не
наступает, его можно только
предугадывать умом, то есть творить.
Так время становится порождением
человеческой воли и разума, а не
свойством окружающего мира, не
изначальной данностью.
На общество действуют те же
законы мирозданья, что и на одного
конкретного человека. У народа тоже есть
его «субъективная» память, есть и
«народное» прошлое, и «народное» время.
Для П. Я- Чаадаева история — это
воспитание. Это опыт для последующей
жизни. Это ошибки, которые уже не
повторить. История — не факты, а выводы,
которые делает человек или общество из
этих фактов. Суть выводов — идеи;
следовательно, история — это
накопление, движение идей, а не движение
фактов.
И вот тут-то скрывается главное,
коренное отличие русской истории от
западной: у России не было и нет
главного стержня истории — истории идей.
«Традиции не в состоянии создать
историю, только идеи!» — писал П. Я.
Чаадаев в своем первом «Философическом
письме». Логика его такова: нет идей —
нет опыта (см. выше), нет опыта —
нет учебы на своих и на чужих
ошибках, нет причинно-следственных связей,
и отсюда — слепое подражательство
России Западу, в котором П. Я- Чаадаев
обвиняет русский народ, причем в
подражательстве полном, во всем: и в
хорошем, и в плохом. К тому же если у
народа не развиты причинно-следственные
связи, то возникает «скачкообразное
движение по истории». В этом нет
логики, необходимого условия развития.
П. Я. Чаадаев делает вывод, что
русский народ должен повторить всю
историю Запада с самого начала, ecq
испробовав на себе. Начать такое
движение он уже имел шанс при Петре I.
Философ задает вопрос: если история
русского народа состоит из традиций,
как было принято всегда считать, то
почему Петру удалось так просто
«развалить» весь традиционный уклад
русской жизни? Вероятно, потому,
отвечает П. Я- Чаадаев, что даже
традиции в России были всегда слабы.
«Крамольный» вывод, ставший потом и
предметом дискуссий, и причиной
гонений: у русского народа нет ничего!
У него нет истории, так как нет истории
идей; нет и традиций; нет настоящего,
так как нет развития. Эта идея,
вызвавшая в обществе того времени шок,
пропитала позже всю дальнейшую
философию П. Я. Чаадаева...
В первых строках «Апологии» П. Я-
Чаадаев цитирует апостола Петра:
«Любовь все терпит, всему верит, все
переносит». Однако у П. Я- Чаадаева
первое слово «любовь» заменено на
«милосердие», и затем он призывает:
«Будем же милосердны!» Почему
именно «милосердие», а не «любовь»?
Тема любви — в сущности, важнейшая
тема П. Я. Чаадаева. В той же
«Апологии» читаем: «Прекрасная вещь —
любовь к отечеству, но есть нечто, еще
более прекрасное,— это любовь к истине.
Любовь к отечеству рождает героев,
любовь к истине создает мудрецов,
благодетелей отечества. Любовь к родине
разделяет народы, питает национальную
ненависть и подчас одевает землю в траур.
Любовь к истине распространяет свет
знания, создает духовные наслаждения,
приближает людей к божеству. Не через
родину, а через истину ведет путь
на небо».
Я бы отважился назвать П. Я.
Чаадаева великим русским патриотом. Он был
одним из первых, если не самым
первым, кто заявил, что «Родину нельзя
любить с закрытыми глазами». Критика
и трезвый взгляд — вот то, что
приближает к великой, истинной цели, а
следовательно — и к Богу, к любви. Я бы
даже сказал, что Бог П. Я. Чаадае-.
ва — это Бог в четырех ипостасях:
Бог, истина, единство и любовь. Эти
четыре понятия неразделимы для П. Я.
Чаадаева, и именно они являются
корнями мира.
П. Я. Чаадаев считал необходимым
слияние католицизма с православием,
дабы «застоявшийся» католицизм
помолодел за счет «девственного» право-
славия, а Россия была приобщена
к духовным ценностям Европы. Более
широко, он предсказывал слияние
России с Западом, причем призвание
России — дать некий важный «урок»
Западу в его развитии. П. Я- Чаадаев
приходит к очень важному для себя
выводу, что «ненужных» народов не
существует, у каждого из них своя цель,
ниспосланная с неба.
Далее следует некий парадокс.
Откроем все то же письмо П. Я- Чаадаева
к графу Орлову. Читаем: «Что до нас,
то если земля нам неблагоприятна, то
что нам мешает взять приступом небо?
Разве небо не удел тех, кто берет его
силою? Наша жизнь на небе начнется
с того дня, когда мы пожелаем, чтобы
она началась. Плоха философия,
считающая мир данностью, а мы его должны
принять,— мир создается нами!» Как же
так?! Человечество уже идет веками к
единству в Боге, а оказывается, что на
небо можно попасть прямо сейчас.
На самом же деле парадокса здесь
нет. Чтобы попасть на небо, надо иметь
силу и единство. Нет у людей ни того,
ни другого. К тому же нужно иметь еще
и «хотение», а его ведь на самом-то
деле тоже нет! Нет его, либо нет любви
к истине, ни в России, ни на Западе.
Этот видимый парадокс только
подчеркивает чаадаевскую мысль о
неготовности человечества к небу.
П. Я. Чаадаева нельзя назвать
просто философом; он — христианский
философ. И с этой точки зрения надо
стараться понять одну из самых важных
и для меня загадочных чаадаевских
фраз: «Есть только один способ быть
христианином — это быть им вполне».
Быть может, здесь идет речь о всем том
же единстве, только о единстве в самом
себе, о единстве в своей религии?
В своей вере в единого Бога?
УЧИТЕЛЬСКАЯ
A. Ершова, кандидат педагогических наук
B. Букатов, кандидат педагогических наук
(Исследовательский центр
эстетического воспитания
Российской Академии образования)
Драма понимания:
театр без актеров
В конце семидесятых — начале
восьмидесятых годов резко усилился интерес
педагогики к театральным приемам,
упражнениям, методикам. Но достаточно
быстро стало очевидно: добиваться
эффектного поведения или
эмоциональности речи от учителя, стоящего не на
сцене, а у доски перед учениками,— дело
опасное. Возникает риск «актерской
муштры», культивирования наигранного
и неискреннего поведения учителя.
Актеров учат играть роли, учителю же в
основном следует научиться читать и
понимать как свое, так и ученическое
поведение, уметь использовать эту свою
«грамотность» для создания условий,
раскрывающих, раскрепощающих учеников на
уроке. В театре хороший актер выражает
себя в образе. А хороший учитель занят
другим. Он улавливает образы, которыми
пытается сам себя выразить ребенок.
Учитель — зеркало, а не позер перед ним.
Режиссеры на театральной сцене
стремятся показать борьбу идей, мнений.
И чем эта борьба острее, тем
выразительнее. В школе же борьба идей, мнений,
интересов протекает совсем иначе. Чем
тише и тщательнее, тем полезнее,
педагогически эффективнее. Поэтому так
непросто устанавливается плодотворная
связь театра со школой. И многие
театральные «маршруты» учительского труда
оказывались короткими.
Тем не менее эти опасности не могут
зачеркнуть главного — той пользы для
педагога, что заключена в «технике
действий» и законах общения, известных
театральному искусству, ведь несмотря
103
5
на принципиальную несводимость ролей
учителя и актера, в самой технологии
их труда много общего.
Так, при анализе драматургического
материала, стремлении понять, зачем и
как надо исполнителю произнести те или
другие слова пьесы, в театре давным-
давно пользуются термином К. С.
Станиславского — «задача персонажа».
Актер, исполняющий роль, определяет
цепочку задач в своей роли, ищет
«приспособления» для воплощения
задач-забот персонажа, которые скрыты за
словами пьесы и которые собственно
определяют убедительное произношение этих
и только этих слов. Причем работа
артиста над ролью движется от простых и
нехитрых задач к сложным, в словесные
определения не укладывающимся. А
когда роль не «идет», не получается, артист
делит ее на мелкие кусочки, пытаясь
сыграть все задачи так, чтобы в целом
они складывались в некую сверхзадачу
роли, то есть образа. Такой синтез
«мелочей» приводит артиста к успеху.
Но ведь и в работе учителя также
большое внимание должно уделяться
выбору, определению, обсуждению «цели
урока» или цели каждого его этапа.
Однако в педагогической практике, увы,
как правило, отсутствует ориентация на
синтез планируемых целей с
объективными «мелочами» поведения, на их
естественную взаимосвязь, на возможные
сюрпризы в соотношении целей учителя
с интересами учеников.
В педагогике (опять же, увы) принято
интересы учеников понимать
исключительно как стремление учиться при
неизменном послушании. В то время как
такие простые «актерские» вопросы —
«Зачем я предлагала (предлагал) классу
это задание?» и «Зачем ученики его
выполняли?» — выявляют широкий
диапазон того, что реально происходит на
уроках, но о чем педагогика часто
предпочитает умалчивать. Поиски честных
ответов на подобные вопросы — в первую
очередь поиск учителем честного и
квалифицированного диагноза своего
поведения, интонации, мыслей, чувств и
желаний.
Кстати, сначала каждому из нас
представлялось, что
театрально-исполнительская школа необходима
исключительно учителям — в основном для более
глубокого понимания собственной души и
поведения, а театральное творчество
может осуществляться в школе в основном
при подготовке любительских спектаклей,
представлений, импровизаций.
Но в семидесятых годах
замечательный московский учитель Лидия
Константиновна Филякина предложила одному
из нас — А. Ершовой — поработать с
учениками ее второго класса, чтобы, как
она говорила, «развернуть детей с
учителя друг на друга». Она считала, что
театральное творчество на уроке может
сделать детей более чуткими и
подвижными, внимательными и собранными.
Но с годами нам стало ясно, что и
учащиеся всех классов с успехом и
охотой выполняют многие учебные задания
театральной «школы» не только в после-
урочной деятельности, но и на уроке, на
котором, естественно, совершенно не
ставилась задача поставить спектакль.
Начался этап поисков и отработки
доступных для учителей общеобразовательной
школы различных упражнений на
внимание, память, воображение, волю,
традиционно используемых на первом курсе
обучения в профессиональной
актерской «школе»*.
Так оформилось направление нашей
работы, которое мы назвали «артистизм
педагогического труда». Задачу этого
направления мы видели в том, чтобы
обогатить педагогическое мастерство с
помощью разработанной в театре
«техники действии» и «теории взаимодействий».
В восьмидесятых годах нам стало
известно о существовании международной
всемирной ассоциации «Драма ин эдью-
кейшн». Участниками семинаров и
конгрессов этой ассоциации
разрабатывались принципы широкого использования
театрального искусства в школе. На
уроках ученикам предлагалось
импровизационно разыгрывать разные сюжеты не для
показа их зрителям, а для тренировки
поведения, общения, расширения своих
знаний. Возникал эффект коллективной
игры, веселого и увлекательного дела,
детского коллективного познавательного
творчества — на любом уроке, любом
учебном материале. Русский вариант
драмопедагогики получил название «со-
циоигрового стиля обучения».
При социоигровом обучении
театральная деятельность становилась
принципиально шире разыгрывания обычных
сценок. На уроке группками учеников
разыгрывалось, «воплощалось» все, что
угодно. Например, числовой ответ на
вопрос о том, сколько правил они помнят
или какой ответ в сложном
алгебраическом примере оии получили. Свой число-
ответ ученики по собственному выбору
* Наши поиски неизменно вызывали большой
интерес замечательного психолога-педагога
Е. Е. Шулешко, который постоянно предлагал нам
рассматривать учеников на уроке как хозяев,
творцов, способных по своему доброму желанию
обогащать друг друга своим трудовым н духовным
потенциалом.
104
могли и пропеть, и скульптурно
изобразить, и выразить — то каким-то
движением, то хлопками и т. п. А все
остальные участники урока становились
зрителями-отгадчиками-судьями.
На уроке, проходящем в социоигро-
вом стиле, «сценки» могут
разыгрываться и по поводу нового сложного
определения, формулы или личного мнения об
изучаемом литературном произведении.
Подготавливаются и исполняются такие
сценки небольшими группками учеников
тут же на уроке, без долгих репетиций
и особой актерской подготовки
(обязательной, например, для детских
театральных студий). Учителя, особенно в
начальных классах, всегда использовали и
используют различные, например
дидактические, игры. Но социоигровое
обучение — это стиль всего обучения, всего
урока, а не одного какого-то его элемента.
Это ие отдельные, «вставные номера»,
это не разминка, отдых или полезный
досуг, это — стиль работы учителя и
детей, смысл которого не столько облегчить
детям саму работу, сколько позволить
им, заинтересовавшись, добровольно и
глубоко втянуться в нее.
Для устойчивости и прочности
учительских начинаний в социоигровом
стиле мы на семинарских занятиях с
педагогами одно направление объединяли с
другим — «артистизм педагогического
труда» с «социоигровой педагогикой». Но
своей цели мы наиболее успешно
начали достигать, когда к объединению этих
двух направлений присоединили и
герменевтику — науку об искусстве
понимания. Понимания как литературных, так и
всяких других текстов — живописных,
музыкальных, математических,
справочных и т. п.
В конце концов, связь «артистизма
педагогического труда», и «социоигровой
педагогики», и «герменевтики» —
оказалась нами осознанной, что
зафиксировано появлением нового, несколько
непривычного и интригующего термина
«драмогерменевтика».
Переписывать в свой конспект урока
цели и задачи, задания и упражнения из
методик или чужих конспектов легко и
просто каждому учителю. Но
работающие по таким конспектам педагоги, как
правило, не замечают поведения ни
своего собственного, ни учеников, не
придают значения ни их радостям и
огорчениям, ни наличию и направленности их
усилий, ни их находкам. А следовательно,
в учительской работе по таким
конспектам педагогика отсутствует. То есть
когда работа учителя не строится на его
внимании к взаимодействию с детьми,
к общению и с ними, и их между собой,
то специфичность педагогического труда
бесследно исчезает. Если же некоторым
учителям, работая по одним и тем же
конспектам, удается сохранять и свою
неповторимость поведения, и
неповторимость пришедших на урок учеников, то
очевидно, что они руководствуются не
только или не столько записанными в
конспектах «классическими
формулировками» целей, а чем-то другим. Драмо-
герменевтический подход как раз и
ориентирован на это неуловимое «что-то
Другое», позволяющее педагогике быть
реально практикующим искусством.
Драмогерменевтика как педагогическое
направление предполагает не обучение ее
последователей единому стилю, образцу,
приемам, а нахождение каждым из них
своего собственного, индивидуального
стиля, системы приемов, собственной
методики (в условиях особо
организованной практической и теоретической
ненавязчивой помощи). Не случайно в
словаре Брокгауза и Ефрона, в статье о
герменевтике, сказано, что это наука,
отклоняющая «всякие директивы, откуда
бы оне ни исходили».
Драмогерменевтика как сопряжение
сфер театральной, герменевтической и
собственно педагогической
деятельности — вариант обучающего и
воспитывающего совместного проживания
урока всеми его участниками, включая
учителя. Как направление в педагогике она
еще ждет своего детального описания,
дальнейшего развития и широкого
распространения. Сейчас мы конспективно
изложим лишь несколько основных
положений, проясняющих контуры ее
органической целостности.
Общение. Театр как социальное
явление имеет три типа общения:
нелегальное («партизанское») — общение
зрителей друг с другом в зале во время
спектакля, и фиксированно ритуальное —
актеров на сцене. (Разве не ту же
картину мы видим и на школьном уроке:
за партами — нелегальное, партизанское
общение учеников во время объяснения
или опроса учителем и у доски — чинно
ритуальное, фиксированное™ которого
определяется текстами учебников и
программами.) И наконец, третий тип.
Известно, что смена фиксированно
ритуального общения на сцене общением
подлинным, импровизационным
освобождает зрительный зал от нелегального
общения, и он начинает жить с
персонажами единой жизнью, как бы
растворяясь в происходящем. Но такая смена
возможна и на уроке. И когда одни уче-
105
к
0
ники становятся
учениками-импровизаторами, то интерес других к
происходящему неизменно активизируется. Ученики-
зрители начинают участливо «считывать»
импровизационное общение (или
участвовать в нем), извлекая при этом
информацию гораздо более обширную, чем
при лицезрении фиксированно
ритуального общения учителя с вольными или
невольными статистами.
Забота о смене псевдообщения на
сцене или у доски и «нелегального»
общения в зале или в классе на общение
подлинное, живое, импровизационное,
всех присутствующих увлекающее
роднит профессию режиссера с профессией
педагога (хотя пути достижения этой
смены у них явно разные).
Действенная выраженность. Жизнь
человека можно рассматривать как
цепочку определенных действий, каждое из
них проявляется в каком-то
переделывании внешнего мира. Тем самым оно
оказывается выраженным и для зрителя-
свидетеля и для самого действующего
лица.
Актерское искусство строится на
интуитивном убеждении, что если человек
чего-то действительно хочет, то это
практически как-то и в чем-то выразится.
Если же это ни в чем не выражается,
то и нет особых оснований утверждать,
что он этого хочет.
Неясность же побуждений выражается
и неясными действиями. Но попутное или
параллельное совершение действий
простых, ясных помогает и неясному
побуждению найти свое какое-то выражение.
Во время репетиции актеры в поисках
«зерна» роли совершают великое
множество попутных действий. Зрители же на
спектакле, как и ученики на стандартно
«поставленном» уроке, живут гораздо
пассивнее, так как ограничены в
совершении попутных действий. А ведь
учителю, по сути дела, дается право
выбирать, сажать ли учеников в «зрительный
зал», тем самым провоцируя их «хлопать
ушами», или же устроить
сорокапятиминутный репетиционный поиск каждым
присутствующим своего образа, «зерна»,
выраженного в действиях.
Мизансцена. Каждая ситуация
пространственно как-то размещена, то есть
занимает какую-то мизансцену.
Макро- и микроситуациям
соответствуют макро- и микромизаисцены. Изменяя
мизансцены, мы неизбежно в той или
иной мере меняем ситуации. Как
изменения позы, взгляда меняют
микроситуацию, так и изменения в размещении
персонажей-участников вносят изменение
в макроситуацию.
Внимание учителя к макро- и
микромизансцене предполагает как
предусмотрительное ее изменение, так и ее
заботливое сохранение. В самом деле, и для
театра, и для школы действует один и
тот же закон: однообразие мизансцен
для живой жизни противоестественно и,
как правило, требует более или менее
подневольного выполнения какого-то
ритуала. Вот почему активность
учеников — не вещь в себе, и смешно судить
о ней по резвости воздевания рук и
«театральности» стонов, желающих блеснуть
ответом на знакомый вопрос. Активность
в том, что и движение-передвижение,
охватывающее все пространство класса,
и записывание в неудобных позах,
например на корточках, и смех, и говор
могут быстро сменяться рабочей
внимательной тишиной и наоборот.
Однообразно ровная тишина на уроке, с
театральной точки зрения, свидетельствует о
каком-то неблагополучии. Ее же отсутствие
всегда связано с активностью
двигательной, внешней.
Живой урок не может обойтись без
какого-то добровольно согласованного,
целенаправленного перемещения
учеников в пространстве. Педагоги согласятся,
что урок, на котором ученики то
группами стоят у доски, то подходят друг к
другу в поисках совпадающего (или,
наоборот, несовпадающего) ответа, то в
непринужденных позах удобно
располагаются на полу вокруг новой таблицы,
схемы, графика, невольно образуя
живописные композиции, производит
впечатление встречи с подлинным, настоящим,
искренним.
Попутно отметим, что большее или
меньшее однообразие поз и размещения
учеников на уроке связано с большей или
меньшей менторской ролью учителя, с его
большим или меньшим пренебрежением
к мыслям сидящих перед ним учеников
по поводу высказываемых с учительской
кафедры истин. Перемещения учеников,
смена на уроке их рабочих мест мешают
учителю чувствовать себя главным,
лишают его примитивно понимаемого
центрального положения (так когда-то в
астрономии наблюдаемое движение
планет лишило Землю права занимать
неподвижный центр мироздания). Чем
чаще ученики на уроке меняют свои
рабочие места, то ехти чем чаще меняются
мизансцены, тем вероятнее, что не
ученики обслуживают интересы учителя, а
наоборот. И вот почему.
Театр одного актера — казус или
метафора. Театр — искусство коллективное.
Педагогика тоже стремится к
коллективизму, но безуспешно, потому что вся ди-
106
дактика ориентирована на
индивидуализм. С точки зрения театрального
искусства, загадки-задания, предлагаемые
учителем, легче и полезнее разгадывать
вместе с товарищами, а не в одиночку,
как на экзамене. Поэтому очень
хорошо, когда на уроке часть работы или
даже весь ее объем ученики выполняют
в маленьких группках, по три — семь
человек. Хуже всего, когда вдвоем или
целиком всем классом. Вдвоем — хуже, так
как собеседование может легко
превратиться в ссору или монолог. Даже втроем
легче рассматривать разные
варианты, чем вдвоем, а вчетвером,
вшестером разговор обычно получается
или интереснее, или содержательнее,
или полезнее. Разбор на уроке в
малой группе дает возможность
обнаружиться детской дружественности и
терпимости и делает видимыми и процесс,
и результаты усилий учителя. Если дети
в классе спокойно и весело трудятся
в компании с любым из соучеников,
значит, они защищены и от заразы
скандального пренебрежения или унижения, и от
завышенной самооценки.
Индивидуальность понимания.
Существует много толкований сущности и
механизма понимания. С
утилитарно-практической точки зрения особое значение
имеет то, что понимание какого-то
текста, предмета, явления всегда
относительно. По мере расширения
жизненного опыта глубина понимания может
расширяться, углубляться. Понимание есть
не одномоментный и окончательный
результат, а протяженный во времени
процесс, которому постоянно сопутствует
кажущаяся завершенность. Безличное
или обезличенное понимание есть
равнодушие и собственно к пониманию
отношения не имеет. Понимание не есть
запоминание и им проверяться не может
(хотя само запоминание без какого-то,
пусть иллюзорного, понимания, как
правило, не обходится). Непонимание как
равнодушие следует отличать от
осознания субъектом своего «непонимания».
Так же, как «неправильное понимание»
(в осознаваемом варианте или
неосознаваемом), оно — закономерный этап для
всякого понимания. В них наиболее ярко
проявляется индивидуальность и
уникальность каждого разума.
«Неправильное понимание» учителям следует не
пресекать, подгоняя под ранжир безличной
правильности, а, как ни покажется это
парадоксальным с точки зрения
привычной практики обучения, даже
стимулировать.
Всякое понимание начинается с
выискивания чего-то знакомого. Но оно
бывает затруднено отпугивающим обилием
незнакомого, которое может быть всего
лишь кажущимся. Тем не менее
понимание блокируется — соответствующая
деятельность прекращается. Но при этом
оказывается возможной бесцельная
манипуляция с текстом, предметом,
явлением. И очень часто именно во время
подобного манипулирования неожиданно
в незнакомом начинают открываться
хорошо знакомые стороны, и отпугивающее
впечатление незаметно проходит. Так
складывается обживание субъектом
незнакомого, по ходу чего оно становится
уже «понятно непонятным». Происходит
разблокировка понимания.
Бесцельное манипулирование
субъекта чем-то незнакомым можно, как и
любую деятельность, стимулировать со
стороны: когда задача понимания чего-то
пугающе неизвестного с чьей-то
подсказки заменяется какой-то посторонней и
простой задачей, и мысль учащегося уже
не вязнет в испуге перед текстом, а.
совершая активное блуждание,
осваивается в нем.
В отличие от самостоятельных
бесцельных манипуляций такое блуждание
всегда направлено на какую-то цель —
хорошо знакомую, достаточно легко
достижимую и часто даже примитивную, но
ни в коем случае не связанную с
самим пониманием. Хотя в результате
именно оно и начинает возникать, И вслед
за этим могут замечаться и странности.
В понимаемом или понятном ученик
может обнаруживать какие-то нелепости,
бессмыслицы, странности. Их появление
свидетельствует, что разум уже готов
отказаться (или уже отказывается) от
понимания предыдущего, как от
поверхностного. И когда количество
обнаруживаемых странностей начинает
превышать какую-то «критическую массу», то
они разрешаются новым смыслом.
Странности исчезают, уступая место новому
пониманию, более углубленному,
детальному, эмоционально обновленному. И
учителю всегда надо помнить, что
«критическая масса» странностей всегда
индивидуальна.
Сами выявленные учеником странности
неизбежно носят отпечаток его
индивидуальности, его жизненного опыта, и
следовательно, они всегда так или иначе
эмоционально окрашены. То, что для
одного — несомненная странность, для
другого странностью может уже не быть, для
третьего — еще не быть, а для
четвертого — странностью никогда не было и не
будет. Самостоятельность в обнаружении
посильных странностей есть гарант
самостоятельного решения. Странности на-
107
вязанные, чуждые искажают, замедляют
или даже блокируют развитие
понимания.
Учителя, по-разному относясь к
выявлению учениками странностей, в
большинстве своем не склонны эту работу
на уроке поощрять из опасения, что
ученики увлекутся критиканством. Учителя
обычно настроены растолковывать все
странности, обнаруживаемые учениками,
не дожидаясь и не организуя их личных
эмоциональных поисков смыслоразреше-
ния. Тем самым они часто блокируют
поступательное развитие процесса
понимания, обедняя его эмоциональность,
обезличивая его, подменяя суррогатом.
Учительский труд тем самым перестает
быть очеловеченным.
Потеря онеловеченности
педагогических, усилий неизбежно сказывается на
учениках. Большая часть школьников
начинает, например, воспринимать каждый
день своей жизни поделенным на
школьную или урочную нежизнь н послешколь-
ную или межурочную жизнь. В
результате потери целостности своей, личной
жизни они и человеческую культуру
начинают воспринимать поделенно. Это
может стать мировоззрением, если сама
психология механистичности будет
закрепляться школьным опытом
механистического подхода педагога к
целостному живому организму ученика: на уроке
физкультуры ноги побегают, на
математике голова подумает, на уроке труда
руки поделают. Хотя очевидно, что
очеловеченным и для учеников, и для
учителя станет только тот урок, на котором
жизнь ног, рук, головы будет
целостной, а их взаимосвязанность и
взаимозависимость — если не обязательной, то
хотя бы легальной, допускаемой.
Преподавание даже самого гуманитарного
предмета будет механистичным, не
очеловеченным, пока умственная работа
учеников на уроке станет осуществляться
в ущерб двигательной активности
обучаемых.
Все сферы драмогерменевтики
пронизаны очеловеченностью. Поэтому
ориентация на нее — это не дополнительная
нагрузка на педагогический труд, не
«лишние хлопоты». Наоборот, эта
ориентация облегчает и гармонизирует
учительский труд за счет внутренней
сопрягающей перенастройки уже имевшихся
рабочих установок. Например,
естественное для учеников желание подвигаться —
плохо связываемое в представлениях
учителей с изучением «высоких материй»
учебного материала, а потому обычно не
допускаемое на уроке — оказывается
удобным и даже обязательным условием
для организации как герменевтических
блужданий, так и всех остальных
аспектов «драмогерменевтической жизни»:
общения, деятельностной выраженности,
разнообразия мизансцен,
индивидуальной заинтересованности понимания.
г
ОТКРЫТЫЙ УРОК
В. Строилов
Физические фрагменты
Уже больше тридцати лет назад, когда Ричард Фейнман начинал читать свой
знаменитый курс лекций по физике, одной из первых его фраз была такая: «Если
бы в результате какой-то мировой катастрофы все накопленные научные знания
оказались бы уничтоженными и к грядущим поколениям живых существ перешла
бы только одна фраза, то какое утверждение, составленное из наименьшего
количества слов, принесло бы наибольшую информацию? Я считаю, что это —
атомная гипотеза...»
С тех пор фразу эту,— если угодно, лозунг, восклицание — цитировали
многократно. Наверное, можно говорить о своеобразном рекорде. Кое-кто вслед за
Фейнманом восхищался информационной емкостью атомной гипотезы. Кто-то
обращал больше внимания не на физическую суть, а на словесную формулировку.
Ну а кто-то возмущался, будучи уверен, что потомкам стоило бы передать не эту,
а совсем другую информацию.
Может быть, последние и правы. Может быть, действительно, есть вещи
поважнее, чем атомы в движении, гипотезы посмелее, теории понужнее, чем моле-
кулярно-кинетическая. Однако существуют вещи, которые не обойдешь,— те, что
108
стали вехами на пути культурного развития. В том числе на пути развития
естественнонаучной культуры.
На эти вехи можно не обращать внимания. Можно при этом даже не сбиться
с пути. Но это будет уже чуточку иной путь. Ибо путь — это не только дорожка,
на которой мы оставляем следы, но и ориентиры, которыми мы пользуемся. Можно
представить себе развитие человеческой культуры без физики. Можно
представить себе развитие физики без молекулярно-кинетической теории. Но это будет
уже другая физика, другая культура. Можно было бы прожить другую жизнь,
другую историю. Но прожил бы ее другой человек, другое человечество.
Хорошо это или плохо, но истории нашей цивилизации без физики, по-видимому,
не обойтись. Так же, как истории физики не обойтись без
молекулярно-кинетической теории. И так же, как русской литературе уже не обойтись без «Идиота»,
физике не обойтись без вольной попытки Фейнмана наделать как можно больше
выводов из гипотезы, высказанной одной-единственной фразой.
Один из способов овладеть той или иной ветвью культуры — пройти, хотя бы
бегло, путь, который человечество прошло, ту веточку выхаживая. Это так
называемый исторический подход. Есть и другие, например логический или
прагматический. При изучении той или иной науки их приходится чередовать. Иной раз
уместно бывает сконструировать какой-то новый сюжет, не исторический, не
логический и не прагматический. А иной раз — не конструировать никакого. Не
гнать, не спешить двигаться ни вдоль, ни поперек. Позволить себе потоптаться
на одном месте, полюбоваться излучиной реки или муравейником.
Сегодня и я хочу предложить «потоптаться» вокруг одной из вех на
историческом пути развития физики — вокруг основ молекулярно-кинетической теории.
Не беда, что на этой полянке уже побывал Фейнман. Ведь он не стремился
залить ее асфальтом. Он любовался то деревом, то цветком. Он удивлялся то
гармонии открывавшегося взору, то взору, открывавшему гармонию. Он учил
любоваться и удивляться. Поучимся и мы.
Вокруг атомной
гипотезы
Речь пойдет о поисках ответа на
самый что ни на есть простой вопрос:
что из чего состоит? Куча песка,
например, состоит из песчинок, это ясно.
А вот состоит ли ведро воды из
капелек? Состоит ли человечество из
отдельных людей? Или из народов?
Или из классов? А уже каждый
класс или каждый народ — из
отдельных людей? А песчинка — из атомов?
Вопрос даже не в том, как на самом
деле, вопрос — какой подход удобнее
и в каких пределах он правомерен.
Микрочастицы
Первое утверждение, которое мы
собираемся пояснить, заключается в том,
что все окружающие нас физические
тела состоят из микрочастиц — молекул,
атомов, ионов, электронов.
Молекула — это мельчайшая частица
данного вещества, обладающая всеми его
химическими свойствами. Скажем, если
мы разломим пополам кусочек сахара,
каждая половинка будет обладать теми
же химическими свойствами, что и
целый кусок. Например, если ее лизнуть,
то рецепторы языка пошлют в мозг
сигнал: «Сладко!». Останутся
прежними и другие химические свойства,
но каждая половинка кусочка сахара —
еще не молекула, потому что процесс
этот можно продолжать: разделить
половинку на четвертушки и т. д. А
химические свойства при том останутся
прежними. И лишь когда мы
столкнемся с ситуацией, в которой химические
свойства половинок не совпадут с
химическими свойствами целого, мы
скажем, что «разломили» молекулу. До
этого мы нарушали связи между
молекулами, а теперь разрушили ее самое.
Можно сказать, что кусок сахара
состоит из двух половинок. Можно
сказать, что из четырех четвертушек.
Можно сказать, что из множества молекул.
Но, наверное, последнее утверждение
более содержательно, чем предыдущие.
Потому что здесь указан тот рубеж,
после которого появятся качественные
изменения.
Интересно, что наш мысленный
эксперимент с кусочком сахара, который
понадобился для того, чтобы пояснить,
что мы подразумеваем под словом
«молекула», мог бы окончиться совсем
по-другому. В самом деле, рассмотрим
геометрический отрезок длиной, скажем,
109
n
десять сантиметров. Станем делить его
подобно кусочку сахара, каждый раз
пополам. Ясно, что ни до каких
«молекул» мы в этом случае не доберемся.
На каждом новом этапе, сколько бы
ни продолжали процесс деления, мы
получим отрезок, подобный исходному.
Поэтому говорить, что кусочек сахара
состоит из молекул, полезно,
продуктивно, а говорить, что большой отрезок
состоит из маленьких, бессмысленно.
Можно, правда, сказать, что »трезок
состоит из точек. Это очень
содержательное утверждение. Однако оно совсем
не похоже на утверждение: «кусочек
сахара состоит из молекул». Ведь точка
совсем не похожа на исходный
отрезок. А молекула сахара иа исходный
кусочек похожа.
Итак, молекула — это мельчайшая
частица данного вещества, обладающая
всеми его химическими свойствами.
Сами же молекулы состоят из атомов.
Некоторые из двух, некоторые из трех,
некоторые из сотен. Внутри молекулы
атомы связаны между собой, как
правило, гораздо прочнее, чем молекула с
молекулой. Бывает и так, что атомы
связаны друг с другом довольно слабо.
В этом случае можно говорить о
молекулах, каждая из которых состоит
всего лишь из одного атома. Однако
что же такое атом?
Атом — это мельчайшая
электронейтральная частица вещества. Если,
продолжая начатый нами мысленный
эксперимент с кусочком сахара, мы имеем
дело с электроиейтральными
частицами, можно быть уверенным, что атом
пока не расщепили. Как только мы
разделим на составные части атом, то
получим частицы, обладающие
качественно новым свойством — электрическим
зарядом. Такие заряженные частицы
будут взаимодействовать друг с другом
совсем по-другому, нежели
электронейтральные атомы. В частности,
гораздо сильнее.
Дело в том, что сами атомы
состоят из положительно заряженного очень
тяжелого ядра и сравнительно легкой
оболочки, состоящей из отрицательно
заряженных электронов. Не будем пока
говорить о том, что случится, если
разломить атомное ядро,— это очень
сложно. Скорее всего, от атома
«отломится» один или несколько
электронов. При этом мы получим
электрически заряженные частицы.
Атомы, потерявшие один или
несколько своих или получившие один или
несколько лишних электронов,
называются ионами.
Электроны же определить проще
простого. Дело в том, что электрон так
же, как и другие частицы, которые
принято называть элементарными,
характеризуется всего лишь несколькими
параметрами:
масса электронал;0,911 • 10~30 кг,
заряд электронам 1,6-10~19 Кл,
1
спин электрона = ± -к •
Любая частица с такой массой,
таким зарядом и таким спином — это и
есть электрон.
Когда мы говорим, что вещества
состоят из микрочастиц, мы имеем в виду,
что некоторые вещества составлены из
молекул. Например, газ кислород,
каждая молекула которого являет собой
два атома кислорода. Какие-то вещества
состоят из атомов. Например, алмаз
построен из атомов углерода, причем
все атомы и связки между ними
равноправны, их нельзя естественным
образом разбить на группы — молекулы.
Некоторые же вещества, например
поваренная соль, состоят из ионов, как
положительных, так и отрицательных.
В случае поваренной соли это
положительные ионы натрия и отрицательные
ионы хлора. Наконец, такие вещества»
как металлы, представлены
положительно заряженными ионами и
огромным числом общих электронов,
потерявших непосредственную связь со своими
атомами. Термин «микрочастицы» мы
будем применять в тех случаях, когда
нам не важно, из каких именно
структурных единиц — молекул, атомов,ионов
или электронов — состоит то или иное
вещество.
Размеры и массы микрочастиц
Любой предмет, с которым мы можем
иметь дело в повседневной жизни,
состоит из такого огромного количества
микрочастиц. Иными словами,
микрочастицы столь малы, что измерять их
размеры и массу в метрах и
килограммах не всегда удобно. Поэтому для
измерения этих величин пользуются
специальными, атомными единицами.
Удобная единица для измерения
характерных размеров, связанных с
микрочастицами,
1 ангстрем
= 10
~10
м.
Удобная единица для измерения
массы микрочастиц
I углеродная единица массы
(1 у.е. м.)«1,66-1(Г27 кг.
Эта единица удобна тем, что если
измерять массы микрочастиц в
углеродных единицах массы, то массы всех
НО
молекул, атомов и ионов будут
представлены целыми числами.
Правда, на практике чаще
пользуются не этим числом, а другим —
числом, показывающим, сколько
углеродных единиц массы содержится в одном
грамме. Его нетрудно посчитать:
1 г ИГ3 кг ^6 J()23
1 у. е. м. ~~ 1,66-10~а7кг
Это число стоит запомнить, им
приходится пользоваться довольно часто,
оно даже имеет собственное название —
число Авогадро.
N7 -^ Л IЛ23 Г
у. е. м.
Чаще всего приходится иметь дело
с количеством вещества, измеряемым
граммами. Количество микрочастиц в
таком образце вещества очень велико.
Поэтому лучше считать молекулы не
поштучно, а группами. Ведь даже
куриные яйца или пуговицы мы чаще
считаем не поштучно, а десятками. Но
когда речь идет о микрочастицах,
удобнее использовать группу покрупнее.
Например, моль:
1 моль«6-1023 штук.
Обратите внимание: моль во столько
же раз больше одной штуки, во
сколько раз один грамм тяжелее одной
углеродной единицы массы. Поэтому-то моль
служит удобной единицей для
измерения количества вещества.
Теперь, зная, что такое моль, мы
можем сказать, что число Авогадро
показывает, сколько штук микрочастиц
в одном моле, равно как и сколько
углеродных единиц массы в одном
грамме.
~ моль'
Указать массу одной микрочастицы
в углеродных единицах массы — это
все равно, что указать массу одного
моля данного вещества в граммах:
масса одной микрочастицы _
1 у. е. м.
_ масса одного моля
_ __
Движение микрочастиц
Утверждение, что макротела состоят
из микрочастиц, часто называют
первым основным положением молекулярно-
кинетической теории.
Второе основное положение этой
теории — микрочастицы находятся в
состоянии непрерывного хаотического
движения. Движение это происходит в
соответствии с законами механики.
Итак, движение микрочастиц
непрерывно. У него не было начала, у него
не будет конца. Оно происходит не
по чьей-то воле. Если даже
предположить, что оно может прекратиться
вопреки законам сохранения, нам
придется представить себе невозможное —
состояние микрочастиц будет слишком
упорядоченным.
Движение микрочастиц хаотично. Это
значит, в частности, что оно
происходит одинаково го всем направлениям.
В любой момент времени число частиц,
движущихся направо, равно числу
частиц, движущихся налево. Средняя
проекция скорости движения микрочастиц
на любое направление равна нулю.
Разбросаны, случайны и модули
скоростей микрочастиц. Средний модуль
скорости их движения характеризует
его интенсивность.
Интересно, что движение микрочастиц
связано с такой наглядной, осязаемой
величиной, как температура. Чем
сильнее нагрето тело, тем интенсивнее
движение микрочастиц. Это
подтверждается рядом простых, но весьма
наглядных опытов.
Опыт первый. Диффузия. Чем выше
температура, тем быстрее происходит
самопроизвольное перемешивание
вещества, проникновение молекул одного
вещества в межмолекулярные
промежутки другого.
Опыт второй. Броуновское движение —
движение видимых в микроскоп
пылинок под действием беспорядочных ударов
микрочастиц. Чем выше температура,
тем интенсивнее движение микрочастиц,
тем интенсивнее движение броуновской
пылинки.
Строго говоря, движение микрочастиц
описывается законами квантовой
механики, но поскольку при переходе к
макроскопическим объектам эти законы
несколько упрощаются, превращаясь в
законы механики классической, во
многих случаях для описания движения
микрочастиц достаточно классического
приближения.
Взаимодействие микрочастиц
Третье основное положение молеку-
лярно-кинетической теории —
микрочастицы взаимодействуют друг с другом:
между ними действуют силы
притяжения и отталкивания.
Если речь идет о заряженных
микрочастицах, ионах и электронах, львиная
доля их взаимодействия обусловлена
именно наличием у них электрическо-
111
го заряда. Если же рассматривается
взаимодействие частиц
электронейтральных, атомов и молекул, оказывается,
что оно, во-первых, слабее, чем
взаимодействие заряженных частиц, и,
во-вторых, имеет несколько более сложный
характер.
Взаимодействие двух незаряженных
микрочастиц зависит от двух факторов:
от их взаимного расположения и от
расстояния между частицами.
Рассмотрим сначала зависимость силы
взаимодействия между двумя
молекулами от расстояния между ними. На
больших расстояниях друг от друга
молекулы, как правило, притягиваются, но
очень слабо. По мере уменьшения
расстояния между молекулами сила
притяжения между ними возрастает.
Однако на малых расстояниях начинают
доминировать силы отталкивания. Для
каждого сорта молекул существует
такое расстояние, при котором силы
притяжения и отталкивания между ними
уравновешиваются.
Поскольку мерой взаимодействия
может служить не только сила, но и
потенциальная энергия, построим один
график — график зависимости
потенциальной энергии от расстояния
между молекулами.
Стоит обратить внимание на две
особенности этого графика. Первая —
положению равновесия, в котором силы
притяжения и отталкивания между
молекулами уравновешиваются,
соответствует минимум потенциальной энергии.
Вторая — начало отсчета потенциальной
энергии выбрано таким образом, чтобы
отсутствию взаимодействия на
больших расстояниях друг от друга
соответствовала бы потенциальная
энергия, равная нулю.
Несмотря на эти и другие оговорки
и тонкости, график зависимости
потенциальной энергии взаимодействия
между молекулами от расстояния довольно
нагляден. Можно, например, представить
себе, что мы следим за поведением
маленького тяжелого шарика на горке
соответствующего профиля. Если
шарик скатывается вправо, в сторону
увеличения г, молекулы отталкиваются
друг от друга. Если шарик
скатывается влево, в сторону уменьшения г,
молекулы притягиваются.
Когда микрочастиц много
До сих пор речь шла о
взаимодействии между двумя молекулами.
Положение равновесия в этом случае
соответствует расстоянию между ними,
равному го- Для того чтобы перейти к
рассмотрению поведения большого
количества микрочастиц, представим себе
цепочку молекул, расположенных на
расстоянии г0 одна от другой вдоль
прямой линии. Какие силы будут в этом
случае преобладать — силы притяжения
или силы отталкивания? Увеличится или
уменьшится расстояние между соседними
молекулами?
< "С1 ■ л
о о о о о
Силы взаимодействия каждой
молекулы с ближайшими соседками,
расположенными от нее на расстоянии Го,
равны нулю. Со следующими молекулами,
расположенными от рассматриваемой на
расстоянии 2г0, действуют силы
притяжения, хотя и небольшие. Еще меньше
сила притяжения к следующим
молекулам, расположенным на расстоянии
Зго, 4Г) и т.д. Отсюда видно, что
преобладают силы притяжения. Поэтому
расстояние между молекулами в
цепочке начнет уменьшаться. Цепочка
сожмется. Однако по мере ее сжатия
будут возникать силы отталкивания
между ближайшими соседками, и эти
силы отталкивания станут
увеличиваться до тех пор, пока не уравновесят
силы притяжения. Таким образом,
равновесное состояние всей цепочки будет
достигнуто при расстоянии между
соседними молекулами несколько меньшем,
чем го.
Равновесные состояния вещества
Сделаем еще один шаг по пути
приближения к реальной ситуации.
Сначала мы рассмотрели взаимодействие
двух частиц, затем поведение цепочки
112
частиц, расположенных на равных
расстояниях вдоль одной прямой;
рассмотрим теперь поведение большого
количества частиц, расположенных как
попало.
По-видимому, количество частиц в
единице объема, связанное с расстоянием
между соседними частицами, сможет
оставаться постоянным только в двух
случаях. Один случай соответствует
исчезающе слабому взаимодействию при
очень малой концентрации частиц. То
есть при г^>го. Второй случай
равновесного состояния большого количества
частиц соответствует ситуации,
рассмотренной нами на примере цепочки. В этом
случае отталкивание между
ближайшими частицами уравновешивается
притяжением частиц, расположенных чуть
дальше.
Первому из этих случаев
соответствует газообразное состояние вещества.
Второму— конденсированное. Сюда
относятся как твердое, так и жидкое
состояния, ведь расстояние между
соседними молекулами, а вместе с ним и
количество частиц в единице объема
для твердого и для жидкого состояния
почти одинаковы.
И вот для того чтобы выяснить,
в чем различие между твердым и
жидким состояниями вещества, нам теперь
потребуется учесть зависимость взаимо
действия между ними не только от
расстояния между частицами, но и от их
взаимной ориентации.
Изобразим на графике зависимости
потенциальной энергии взаимодействия
от расстояния между частицами не
одну, а несколько кривых,
соответствующих различным взаимным ориента-
циям частиц друг относительно друга.
Сн.
Одна кривая отличается от другой
прежде всего глубиной потенциальной
ямы. В остальном большая часть
кривых похожа друг на друга. Правда,
некоторые целиком расположены в
верхней полуплоскости. Их наклон все время
отрицателен. Это соответствует тому,
что при данной взаимной ориентации
частицы отталкиваются друг от друга
при любых расстояниях между ними.
Следует обратить внимание на такие
особенности представленного семейства
графиков.
Первая. При больших расстояниях
между частицами различия между
графиками несущественны. Иными словами,
на больших расстояниях молекулам все
равно, как они ориентированы друг
относительно друга.
Вторая. В наибольшей степени от
взаимной ориентации молекул зависит
их взаимодействие вблизи положения
равновесия.
Третья. Самая нижняя из
представленного семейства кривая соответствует
оптимальной взаимной ориентации, при
которой может быть достигнут минимум
потенциальной энергии.
Четвертая. Пунктирная кривая,
соответствующая усредненному графику
зависимости потенциальной энергии от
расстояния, представляет собой случай
хаотичной взаимной ориентации.
Теперь мы готовы к тому, чтобы
разобраться, в чем разница между
твердым и жидким состояниями вещества.
Если частицы расположены друг
относительно друга как попало, их
состояние описывается пунктирной кривой на
приведенном графике. В этом случае
глубина потенциальной ямы
незначительна. При этом ничто не мешает
частицам менять положение друг
относительно друга, лишь бы среднее
расстояние между соседними частицами
оставалось постоянным.
Когда частиц много, оптимальной
взаимной ориентации каждой пары
частиц добиться уже невозможно. Как
невозможно, например, в толпе
повернуться лицом ко всем сразу. Однако
при определенном правильном,
регулярном расположении частиц друг
относительно друга можно добиться такой
ориентации частиц, что их суммарная
потенциальная энергия окажется
ниже, чем при их беспорядочном
расположении и,следовательно,
беспорядочной ориентации.
В жидкости частицы ориентированы
произвольно, хаотически. В твердых
телах — строго упорядоченным образом.
При этом упорядоченная ориентация
требует определенного регулярного
расположения частиц- Этот правильный
порядок расположения молекул и
представляет собой кристаллическую
решетку твердых тел.
113
ВЫПУСКНОЙ КЛАСС
M. Курячая
Драматическая
геология
Кем быть? Чем заниматься? По окончании школы эти вопросы встают
со всей неотвратимостью, А поступление в институт не всегда означает,
что найден окончательный ответ. Нередко выбор оказывается случайным:
поступают, послушав советы знакомых, за компанию с друзьями или вообще
поближе к дому. Учатся, сдают экзамены, получают дипломы и,., проходят мимо
своего истинного призвания. А в чем оно? Если бы знать...
И все же существует рецепт, проверенный веками. Многие великие люди,
и не только они, вспоминают, что на выбор жизненного пути повлияла
книга, оказавшаяся в их руках. Мы решили воспользоваться этим способом,
открыв новую рубрику «Выпускной класс». Под этой рубрикой будут
печататься материалы, которые помогут вам определиться во «взрослой» жизни. В этом
классе на вопрос, чем заниматься, будут отвечать настоящие знатоки своего
дела, высокие профессионалы и их книги, которые, возможно, вам просто не
попались на глаза.
Сегодня мы знакомим вас с изотопной геологией — направлением,
родившимся на стыке нескольких наук: классической геологии, геохимии, ядерной
физики, радиохимии. Наш рассказ, разумеется, дает лишь первое представление
о предмете. Остальное вы найдете в книге Гюнтера Фора «Основы
изотопной геологии»*. Профессор геологии в Университете штата Огайо,
известный американский ученый Гюнтер Фор убежден, что без изучения
изотопной геологии нельзя сформировать по-настоящему широкий взгляд на все науки
о Земле.
Становление любой науки исполнено
внутреннего драматизма. Замена одних
теорий другими редко проходит
безболезненно. И изотопная геология в этом
смысле не исключение. До середины
восемнадцатого века вопросами
происхождения Земли и ее последующей историей
занималось в основном богословие.
Считалось, что все осадочные породы
отложились во время всемирного потопа,
а в большинстве английских библий
указывалась (в виде примечания) даже
точная дата сотворения нашей
планеты — 4004 год до новой эры.
Нетрудно догадаться, как
отреагировала официальная наука на мысль о
том, что невозможно найти «ни следов
начала, ни признаков конца»
существования Земли, что история Земли, видимо,
простирается на очень длительный —
хотя не обязательно бесконечный —
отрезок времени. Смелая идея принадлежала
Л
* Москва, «Мир>, 1989 год.
Джеймсу Геттону, книга которого
«Теория Земли» вышла в свет в 1785 году.
Автор утверждал, что протекающие в
настоящее время геологические процессы
формировали Землю в прошлом и будут
точно так же действовать в будущем.
И конечно, концепция униформизма,
развиваемая Геттоном, не сразу нашла
сторонников. До него все особенности
поверхности Земли считали следствием
периодически повторяющихся после
всемирного потопа катастроф.
Однако изучение процессов,
протекавших когда-то в осадочных породах, да
и сам факт огромной толщины этих
пород подтверждали правоту взглядов
шотландского ученого. И к середине
девятнадцатого века практически все
геологи «сошлись во мнении, что Земля
действительно очень древняя планета и
что для отложения осадочных пород
огромной толщины, по-видимому, требуется
чрезвычайно длительный период
времени». Но здесь теперь, казалось бы,
очевидная истина подверглась
сокрушительной критике. С нею выступил самый
114
выдающийся физик Англии лорд
Кельвин, расчеты .которого опровергали
устоявшиеся взгляды. Учитывая
светимость Солнца и рассматривая процессы
охлаждения Земли, влияние лунных
приливов на скорость ее вращения, он
пришел к выводу, что нашей планете
не более ста миллионов лет. А позже,
уточнив расчеты, уменьшил возраст
Земли до 20—40 миллионов лет.
Авторитет ученого был столь велик,
а расчеты столь убедительны, что у
геологов возникли серьезные затруднения.
Тщетно пытались некоторые из них сжать
историю Земли до указанной цифры.
Ни одна из предлагаемых моделей не
отвечала реальности: либо геологические
данные противоречили законам физики,
либо наоборот. Оставалось надеяться на
маловероятное, на то, что в выводы
выдающегося физика все-таки закралась
ошибка.
В 1897 году лорд Кельвин читает свою
знаменитую лекцию «Возраст Земли как
колыбели жизни». И ни он, ни его
коллеги не подозревают, что под
блестящую теорию уже год назад подложена
мина замедленного действия. Это —
объявленное Анри Беккерелем открытие
радиоактивности. Через несколько лет
удастся обнаружить, что распад
радиоактивных элементов сопровождается
выделением тепла. И тогда рушится одна
из главных посылок лорда Кельвина:
Земля не просто остывшее тело.
Значит, и расчеты лорда Кельвина
неверны: возраст Земли должен быть иным.
И здесь назревает не только драма
идей, но и чисто человеческая
трагедия. Прошло менее десяти лет, как лорд
Кельвин представил, казалось бы,
окончательное решение проблемы. И вот
Эрнест Резерфорд входит в аудиторию
Королевского института, чтобы
прочитать лекцию об эффекте
теплообразования при радиоактивном распаде. Первым,
кого он увидел в лекционном зале,
был лорд Кельвин.
Остается только предполагать, какие
чувства овладели при этом будущим
нобелевским лауреатом. Однако из
неловкого положения он вышел с большим
достоинством. Резерфорд «избежал
возможных резких дискуссий со старым
ученым, заявив, что лорд Кельвин вычислил
возраст Земли, исходя из ее тепловой
истории, при условии, что новых
источников тепла не будет обнаружено.
Следовательно, лорд Кельвин, по сути дела,
предвидел открытие радиоактивности и
возможность теплообразования за счет
распада радиоактивных элементов! Лорд
Кельвин просиял от удовольствия и
крепко проспал всю остальную часть лекции».
Сегодня этот эпизод из истории
изотопной геологии представляется очень
важным: он заставляет вспомнить не
только об умении вести дискуссию,
но и об основательно забытых в наше
время милосердии и деликатности...
Дальнейшее развитие науки
связано с новыми исследованиями, новыми
теориями. И все же рабо ы
Гарольда К. Юри стоит выделить особо.
Имя ученого получил*- широкую
известность благодаря обнаруженному им
изотопу дейтерия. За выдающееся
открытие Юри в 1934 году наградили
Нобелевской премией по химии. Но,
разумеется, его роль в становлении
изотопной геологии не исчерпывается лишь
этим событием.
После войны Г. Юри заинтересовался
возможностью фракционирования
(разделения) стабильных изотопов кислорода
в природных процессах. Он выяснил,
что такое явление не только
теоретически возможно, но и происходит при
образовании карбоната кальция в
океанах, явно завися от температуры.
Его последующие эксперименты,
теоретические изыскания развились в одно
из важнейших направлений изотопной
геологии. Кислород, водород, углерод,
азот относятся к числу наиболее
распространенных элементов Земли. Но
главное — что их изотопы особенно
чувствительны к процессам природного
фракционирования, происходящим в
биосфере, гидросфере, литосфере. Их
изучение дало и дает информацию о самых
различных геологических событиях.
Например, исследуя изотопный состав
образцов, можно судить об источнике
вещества, участвовавшего в рудообразо-
вании. Или другая область —
определение условий, в которых протекали
геологические процессы миллионы лет
назад. Так, скажем, удается узнать,
какими были температуры древних морей
и их сезонные колебания. Ну и
наконец, совершенно фантастические
возможности датирования геологических
событий, происходивших сотни, тысячи и
даже миллиарды лет назад. И не только
геологических.
Сегодня многие слышали о
радиоуглеродном методе анализа. Суть его
достаточно проста. Известно, что в
живых тканях содержание изотопа
углерода-14 постоянно. Когда же растение
или животное умирает, активность
углерода-14 падает. Зная, что его период
полураспада составляет 5730 лет, и
определив содержание этого изотопа в ис-
115
следуемом веществе, легко вычислить
возраст объекта.
Однако откуда берется углерод-14 в
живых организмах? В 1934 году А. Гроссе
в статье «Неизвестная радиоактивность»
писал о том, что в минерале
эвдиалите обнаружена радиоактивность,
которую нельзя объяснить только
присутствием урана, тория и их дочерних
продуктов. Гроссе прозорливо
предположил, что избыточную активность
вызывают изотопы, возникающие при
взаимодействии космического излучения
с такими элементами, как кислород,
кремний, железо, цирконий и другие.
Дальнейшие исследования
подтвердили его правоту. Спустя более чем десять
лет А. Гроссе, У. Либби и другие
ученые показали, что в метане из сточных
вод присутствует углерод-14,
образованный космическими лучами. И сегодня
твердо установлено, что этот изотоп
генерируется при взаимодействии
космических нейтронов с атмосферным
азотом. Образуя нСОз, которая быстро
перемешивается с атмосферной
углекислотой, он легко усваивается
живыми организмами. Причем концентрация
его в тканях постоянна. Именно на этом
и основан метод радиоуглеродного
датирования, за создание которого Уиллард
Франк Либби получил Нобелевскую
премию.
Разумеется, сам способ появился на
свет благодаря очень широкому спектру
исследований. В них принимали участие
Ф. Жолио-Кюри, У. Берчем, М. Голдха-
бер, К. и Д. Монтгомери и десятки
других ученых. Опыты, проводимые ими,
требовали не только новых знаний,
научной смелости, но и чисто человеческого
мужества.
Гюнтер Фор вспоминает об
экспериментах Камена и Абелсона, работавших
в радиационной лаборатории
Калифорнийского университета, в Беркли. Камен
отвечал за приготовление радиоактивных
препаратов для биологических
исследований. В один из дней исследователи
обратили внимание на странное
поведение счетчика: он периодически
регистрировал изменения фоновой
радиоактивности. После тщательных поисков ис;
точника возмущений ученые поняли, что
непонятные флуктуации каким-то
образом связаны с перемещениями Камена
по лаборатории. Абелсон первым
догадался, в чем дело. Он заставил Камена
снимать поочередно все надетые вещи.
Наконец стало ясно, что источник
мешающего излучения скрыт
непосредственно в дыхании Камена, точнее,
в выдыхаемом им углекислом газе...
М. Камен был первым, кто смог
выделить в достаточном количестве
углерод-14. До этого Макмиллан тоже
пытался получить углерод-14, облучая в
циклотроне ампулу с твердым нитратом
аммония. Работа длилась несколько
месяцев и закончилась драматично —
ампула случайно разбилась. Опыты
пришлось прекратить.
Теперь же полученного Каменом
углерода вполне хватало для проведения
необходимых исследований, прежде всего
для довольно точного определения
периода полураспада изотопа.
Ранним утром 15 февраля 1940 года
Камен покинул лабораторию. Он
наконец завершил облучение, которое
продолжалось почти месяц. Небритый, с
красными от бессоницы глазами,
заметно возбужденный, он шел по улицам
Беркли с единственной мечтой —
отоспаться. До дома добраться Камен не
успел: подозрительного прохожего почти
сразу же задержала полиция,
разыскивающая сбежавшего из тюрьмы
заключенного... Так забавно закончился
эксперимент по получению углерода-14.
Естественно, потом делались новые
открытия, уточнения, но самое
неожиданное скрывалось впереди. Когда
радиоуглеродный метод прочно утвердился в
научной практике, выяснилось, что в
прошлом существовали систематические
вариации содержания углерода-14 в
атмосфере. Нетрудно понять, что это
означает: искажаются данные
радиоуглеродного метода. Особенно заметны
такие ошибки при решении
археологических задач.
Чтобы сделать калибровочные кривые
и таблицы пересчета, следовало понять,
в чем причина подобных вариаций.
Как оказалось, их несколько. Главная
в том, что интенсивность потока
космических протонов — не постоянная
величина. (Это связано с вариациями
солнечной активности.) Очень сильно
сказывается также изменение
напряженности магнитного поля Земли — оно
модулирует поток протонов, влияя таким
образом на скорость образования
углерода-14. И наконец, климатические
изменения, от которых напрямую зависит
состояние «резервуаров» углерода.
Но... (и без этого «но», наверное,
невозможно развитие науки) «точное
объяснение наблюдаемых вековых
вариаций содержания углерода-14 в
атмосфере в настоящее время отсутствует».
Впрочем, подобные «но» встречаются
в любом разделе изотопной геологии
независимо от того, идет ли речь о
стронции в метеоритах или, скажем,
116
о неодиме в осадочных породах. И то,
как Гюнтер Фор раскрывает суть суще
ствующих проблем, составляет одну из
главных ценностей книги. Так ясно и
доступно может говорить лишь
профессионал высокого класса. Если же учесть,
что в наших вузах нет пока
специальности «изотопная геология», ценность
книги возрастает втройне. Ведь в ней
рассматриваются практически все проблемы
этой науки: изотопная неоднородность
вещества Земли, эволюция изотопного
состава геосфер, датирование метеоритов
и земных минералов и даже
техногенное загрязнение.
По сути дела, это своеобразная азбука
для исследователей, желающих прочесть
летопись, написанную самой природой.
Изучив ее, можно узнать о
фантастически далеких событиях. О том, что
происходило вокруг, когда наша Солнечная
система была лишь облаком газа и
пыли в межзвездном пространстве.
И возможно, благодаря этой азбуке
откроется наконец истинный смысл
таинственных слов: «Земля же была безвидна
и пуста, и тьма над бездною».
ПРАКТИКУМ
«Как память
наша отзовется...»
Комментарии
к тексту с ошибками
«Мономах»
1. Действие расе каза происходит в
1113—1125 годах, когда Владимир Все-
■юлодич был киевским князем. Он имел
два прозвища: «Мономах» — в честь
деда, императора Константина
Мономаха, и «Грозные Очи» — за победы над
половцами.
2. Половецкий (а не печенежский) хан
Котян жил в XIII веке, через сто лет
после Владимира Мономаха.
3. Святой Доминик основал свой
«белый» орден в XIII веке.
4. Доминик никогда не бывал в
Причерноморье. Он хотел крестить половцев,
но папа Иннокентий III поручил ему
другие дела.
5. В XII веке еще не могло быть
речи о крестовых походах западных
европейцев против Руси.
6. Владимир Мономах, воюя с
половцами, никогда не доходил до Крыма и
Черного моря.
7. Генуэзцы укрепились в Крыму
только в XIII веке, после взятия
Константинополя крестоносцами.
8. Алексей Комнен был
современником и ровесником Владимира Мономаха,
а не тестем.
9. Алексей Комнен был союзником
крестоносцев, а не врагом. Они помогали
ему в борьбе против турок-сельджуков.
10. Генрих II Плантагенет родился
после смерти Мономаха и не был его
родичем.
П. Луи VI Толстый — не кузен, а
двоюродный племянник Мономаха
(через свою бабку Анну Ярославну,
тетку Мономаха).
12. При жизни Мономаха среди
римских пап не было Иннокентиев.
13. Святослав Воитель — не прадед,
а прапрадед Мономаха.
14. Чашу из черепа Святослава сделал
не гунн Аттила и не половец —
предок Котяна, а печенег Куря.
15. Титул «христианнейший король»
117
&
появился в XIII веке, при Луи IX
Святом.
16. Съезд князей Руси проходил в
русском городе Любече, а не в немецком
городе Любеке. Этот съезд не назывался
«собором» и происходил в 1097 году,
задолго до того, как Мономах стал
киевским князем.
17. Всеволод Большое Гнездо родился
после смерти своего деда Мономаха.
18. Ярослав Осмомысл начал править
в Галиче (Волынском, а не
Костромском) после смерти Мономаха.
19. Владимир на Клязьме, основанный
в 1108 году, был при жизни Мономаха
мелкой крепостью, а не княжьей
резиденцией.
20. Юрий Долгорукий начал княжить
после смерти своего отца Мономаха.
Княжил он в Суздале, а не в Москве
(которая тогда была еще селом).
21. Князь Юрий Московский —
старший брат Ивана Калиты — правил в
начале XIV века.
22. «Долгие руки» князя Юрия
Суздальского тянулись не к Новгороду, а к
Киеву.
23. Великий шелковый путь не
проходил через Киев, его северная (степная)
ветвь кончалась в устье Волги и в Крыму.
24. Роль Киева в мировой торговле
зависела не от Шелкового пути и не от
Волжского водного пути (из варяг в
персы), а от пути по Днепру — из варяг
в греки.
25. При жизни Мономаха все его
потомки безупречно слушались своего
старейшину.
26. Челядь — это дворовые слуги. Ни
тиуны (княжьи наместники), ни купцы в
состав челяди не входили.
27. Никаких общенародных «соборов»
на Руси в XII веке не бывало.
Первый земский собор во Владимире созван
в 1211 году.
28. Киевская Русь имела много
выходов в Европу; князья Северной Руси не
могли перекрыть их, и «прорубать
новые окна» было незачем.
29. Фридрих I Барбаросса родился
после смерти Мономаха.
30. Ганзейский союз городов Германии
сложился в XIII веке.
31. Путь «из немец в греки» шел не
через Русь, а вокруг почти всей Европы,
через Средиземное море.
32. Печенежский народ рассеялся в
конце XI века, разгромленный
половцами и византийцами.
33. «Астраханские татары» — это
сочетание слов появилось только в XIV веке.
34. «Казанских хазар» никогда не
было, поскольку город Казань возник после
исчезновения Хазарии.
35. Царица Тамара правила в Грузин
в конце XII века, ее первый муж был
правнуком Мономаха.
36. Хорезм шах Текеш правил в конце
XII века.
37. Хорезм был не «западным концом»,
а почти «серединой» «шелкового пути».
38. Русские войска могли достигать
Волги и Каспия независимо от своих
отношений с далекой Грузией и совсем
далеким Хорезмом.
39. Киев никогда не был «хозяином»
даже одного моря — Черного или
Азовского, а тем более «пяти морей».
40. В XII веке Русь уже не была
морской державой: на Балтике властвовали
немцы, а берега Черного моря
контролировались византийцами и половцами.
41. Владимира Мономаха никогда не
объявляли русским святым. Тем более не
стали православными святыми язычник
Котян и католик Доминик, который
даже на Западе не имел прозвища
«Креститель».
Задачи по географии
Занимательная топонимика и историческая география
118
1. В США есть штат с названием
Нью-Джерси, что означает «новый
Джерси». Где, на каком континенте находится
«старый» Джерси?
2. В Тихом океане расположены
острова Новая Каледония. Где находится
«старая» Каледония и что она собой
представляет?
3. На каком континенте находится
«старая» Зеландия? Сколько таких
Зеландии вы можете назвать?
4. Перечислите исторические области
на карте Великобритании, в названиях
которых сохранились сведения о
завоевании римлянами, англосаксами,
викингами.
5. Что означает название
«Трансвааль», где находится такая область и кем
населена?
6. Как швейцарцы называют свою
страну? Есть ли смысловая связь между
швейцарцами и швейцарами?
7. Дайте объяснение происхождению
слова «француз».
8. Ижорская земля в районе
Петербурга в старину называлась Ингерман-
ландия. Есть ли какая-то связь в этом
названии с Венгрией?
9. Объясните происхождение слова
«Англия». Есть ли на Европейском
континенте область с аналогичным
названием, в какой стране и как она теперь
называется?
10. Где находится город — мечта
Великого Комбинатора, как он называется
и что означает его название?
11. Назовите бывшие германские и
итальянские колонии в Африке. Как они
теперь называются?
12. Кто является главой государства
в Канаде, Австралии, Новой Зеландии?
13. Что значит слово «Кельи», каково
его происхождение?
14. Назовите страну, кроме Китая и
Тайваня, где абсолютное большинство
населения составляют китайцы.
15. Какой из современных народов
называет себя «римлянами»? Отразилось
ли это в названии его страны?
16. Где, в каком государстве и по
нынешний день правит королевская
династия Бурбонов?
17. Одна из стран Европы в начале
прошлого века пригласила в монархи
боевого наполеоновского маршала.
Новый король «пришелся ко двору», а его
потомки до сих пор правят страной. Что
это за страна, назовите фамилию
маршала Франции, давшего начало
королевской династии в чужой стране?
18. Какая связь между Австрией, Авст-
разией и Австралией? Где они находятся
(находились) и что означают нх
названия? Какое отношение к ним имеют
австралопитеки?
Составил С. САМОЙЛОВ
Ответы на задачи по биологии в № 9
I. Казалось бы, после перенесения на
юг растения должны оказаться в более
благоприятных условиях: лето теплее,
зима короче. Однако северные растения
приспособились именно к тем
географическим условиям, в которых они растут.
Во-первых, иной режим температуры
и выпадения осадков, порой более сухое
лето, перегрев могут неблагоприятно
сказаться на не приспособленных к этому
северных растениях. Теплая н влажная
зима не даст им нормально
приготовиться к состоянию покоя, и они не будут
устойчивы даже к небольшим морозам.
Для цветения и нормального развития
северных растений часто необходим
достаточно долгий период низких
положительных температур (так называемая
яровизация). На юге условия для
яровизации окажутся неблагоприятными.
Во-вторых, на Севере долгота дня
летом больше. При более коротком дне
северные растения, чувствительные к
фотопериоду, не смогут зацвести или даже
начнут летом переходить в состояние
покоя (если переход к покою у этих
растений зависит от длительности дня и ночи).
Благодаря иному световому режиму на
Севере растения накапливают за день
больше продуктов фотосинтеза, чем на
юге.
В-третьих, перенося растение в новое
место, мы разрываем связи с другими
окружающими его живыми организмами.
, Например, некоторые растения способны
опыляться только каким-нибудь одним
видом насекомых. При перенесении на юг
для удачной интродукции нужно
«захватить» с собой вид насекомого-опылителя.
В южных условиях
насекомые-вредители могут оказаться более жизнестойкими,
чем их естественные враги, и при
занесении вместе с пересаживаемым
растением станут бесконтрольно размножаться
и погубят растения.
Для многих видов важны грибы и
бактерии, обитающие в почве и на корнях
самих растений. Зачастую они
способствуют добыванию питательных веществ
корнями растений, повышают
устойчивость к патогенным организмам. В
южных почвах их может не оказаться, зато
не исключено присутствие
микроорганизмов, вызывающих заболевания растений.
Состав южных и северных почв
существенно отличается, а потому на юге
почва может не подойти северным
растениям по многим показателям:
механическому составу, рН, содержанию
питательных веществ.
2. Понятно, что растения-гиганты
вырастают более крупными, дают большие
плоды, клубни или зеленую массу, и их
урожай может оказаться больше, чем у
обычных. Однако для наращивания
большой биомассы нужно длительное время.
Значит, гиганты окажутся, скорее всего,
позднеспелыми. Часто урожай созревает
на одном растении не одновременно —
при возделывании в условиях короткого
вегетационного сезона это плохо.
Гигантским растениям нужна большая
119
площадь питания, что достигается
благодаря меньшей плотности размещения,
чем для обычных растений. А потому
нельзя однозначно сказать, возрастет ли
урожай с единицы площади при
использовании гигантов.
Иногда растения становятся
гигантскими за счет непропорционального
роста отдельных частей, например за счет
удлинения стебля, что снижает
устойчивость к полеганию и увеличивает
потери при уборке урожая.
Перечисленных недостатков
гигантских растений лишены карлики. В
растении постоянно идет «соревнование»
разных частей — семян и вегетативных
побегов, надземных органов и подземных —
за различные вещества: воду, продукты
фотосинтеза, минеральные соли. Главные
потребители этих веществ —
развивающиеся органы, на фоне острой
конкуренции которых и формируется урожай.
У карликовых растений могут
оказаться угнетенными, например, только
вегетативные органы, благодаря чему плодам
и семенам достанется больше
питательных веществ, то есть несмотря на
маленькую биомассу, карлики могут обладать
большей долей полезной продукции.
Кроме того, у карликов снижены
энергетические затраты на транспорт
питательных веществ, ведь расстояния между
органами оказываются меньше! А это
позволяет растению накопить больше
запасных веществ. В последнее время
селекционеры пытаются вывести
карликовые растения без листьев (фотосинтез
должен идти в стеблях и зеленых
плодах). Это, возможно, снизит затраты на
транспорт веществ и повысит долю
урожая в общей биомассе. Кроме того, с
безлистных растений проще убирать урожай.
Чтобы листья не мешали уборке,
незадолго до нее растения хлопчатника,
например, приходится обрабатывать
специальными ядовитыми веществами —
дефолиантами. Безлистные растения
позволили бы исключить такую экологически
вредную процедуру.
Несмотря на небольшой урожай с
растения, карлики часто дают его
одновременно. Это очень важно для снижения
потерь и механизации уборки урожая.
Например, кустовые (карликовые)
формы фасоли отличаются от вьющихся
хотя и небольшим, зато дружным урожаем.
3. Если известна локализация синтеза
регуляторов роста, то легко нарушить
баланс ауксинов и цитокининов, удаляя
точки синтеза. Например, удаление
верхних частей растения вызовет снижение
синтеза ауксинов, то есть будет
преобладать синтез цитокининов. Наоборот,
удаление корней вызовет нехватку
цитокининов, ауксины окажутся в избытке.
После удаления верхушки побега
растение стремится регенерировать
недостающую часть. Сигнал к регенерации —
изменение баланса ауксинов и
цитокининов. Преобладание цитокининов в
растении свидетельствует о нарушениях,
которые произошли в точках синтеза
ауксинов. Растение «старается» восстановить
баланс, образовать новые точки синтеза
ауксина, то есть верхушки побегов. При
этом трогаются в рост боковые побеги.
Понятно, что обработка черенков цнтоки-
нинами вызовет нарушение баланса в
пользу цитокининов. Растение
отреагирует ростом боковых побегов.
Удаление корней изменяет баланс в
сторону преобладания ауксинов.
Растение вновь «стремится» восстановить
нарушенный баланс: оно образует новые
точки синтеза цитокининов, то есть корни.
Обработка черенков раствором ауксина
приведет к аналогичным изменениям: в
растении будут преобладать ауксины, это
вызовет появление новых точек синтеза
цитокининов (корней).
Вспомнив о направленном транспорте
ауксинов и цитокининов, легко
объяснить, почему в верхней части черенков
вырастают новые побеги, а в нижней —
корни. Ауксины перемещаются в нижнюю
часть черенка и там накапливаются,
поэтому там образуются точки синтеза
цитокининов (корни).
Цитокининытранспортируются вверх, то есть
накапливаются в верхней части. Чтобы восстановить
баланс в верхней части, нужно
синтезировать ауксины, то есть образовать новые
побеги.
4. Урожай картофеля формируется
клубнями. Клубни — это боковые
подземные побеги.
A. Из предыдущей задачи понятно, что
образование боковых побегов
стимулируют цитокинины, поэтому при
обработке цитокининами урожай должен
повыситься.
Б. Абсцизовая кислота — регулятор,
который синтезируется в растении в ответ
на недостаток влаги и при других
неблагоприятных обстоятельствах. Ростовые
процессы, как правило, замедляются, и
растение готовится к защите от
неблагоприятных воздействий. Очевидно, что при
обработке абсцизовой кислотой урожай
д.*лжен понизиться.
B. Эффект ауксинов предсказать
несколько труднее. Необходимо знать, что
ауксины подавляют развитие боковых
побегов. Этот эффект называется
апикальным доминированием. Апекс (верхушка)
главного побега «подавляет» развитие
120
боковых побегов-конкурентов, то есть
доминирует. Поскольку клубни — это
боковые побеги, то их развитие подавляется
ауксинами. Таким образом, при
обработке ауксинами можно ожидать
уменьшения урожая.
Однако следует отметить, что
обработка растений ростовыми регуляторами
не всегда дает теоретически
предсказанный результат. Очень важна
концентрация ростового регулятора. Одно и то же
вещество в разных концентрациях
способно и стимулировать, и ингибировать
процессы роста в растении. Например,
ауксины вызывают удлинение побегов, но
большая концентрация, наоборот,
замедляет рост.
Немаловажно и время обработки. Если
ее проводить незадолго до уборки
урожая, когда процессы роста уже
прекратились, то эффекта может не быть совсем.
Слишком ранняя обработка способна
повлиять на рост надземной части до
того, как заложились клубни, и также не
даст результата. В этих случаях заранее
предсказать эффект от обработки трудно.
5. Перечисленные в вопросе «орехи»
представляют собой семена, различные
плоды или их части.
Кедровые «орехи» отличаются от
остальных больше всего. Они образованы
голосеменным растением — сосной
сибирской. В отличие от остальных
упомянутых растений, у нее нет завязи.
Поэтому кедровый орех нельзя назвать
плодом. У сосны нет двойного
оплодотворения. Кедровый «орех» — семя, в котором
запасающая ткань — эндосперм —
гаплоидная. Эта ткань сохраняется в зрелом
семени в отличие от остальных «орехов».
Остальные растения —
покрытосеменные. У них есть плоды, двойное
оплодотворение и триплоидная запасающая
ткань — эндосперм. У всех
перечисленных растений эндосперм полностью
расходуется на развитие зародыша, и в
зрелом семени его невозможно обнаружить.
Арахис и лесной орех представляют
собой плоды целиком. Они развиваются
из завязей. Внутри завязи имеются
семязачатки, из них развиваются семена.
Плод арахиса — многосеменной боб,
который развивается под землей (в этом его
отличие ото всех других «орехов»).
Недаром его называют земляным орехом.
У лесного ореха односеменной плод —
орех. Только этот плод из перечисленных
можно с полным правом называть
орехом.
Грецкий орех и миндаль — лишь части
плода. На самом деле плоды этих
растений нужно называть костянками. Сочную
часть плода отделяют от твердой
косточки, и в таком виде они поступают в
продажу. «Орех» в этих двух случаях
представляет собой каменистую внутреннюю
часть плода, то есть эндокарп (от
греческого «э«до» — «внутри» и «карп»—л
«плод»), а также заключенное в эндокарп
семя.
6. Средства защиты растений от
насекомых можно разделить на постоянно
действующие (конститутивные), и те,
которые мобилизуются только при
нападении насекомых (индуцибельные).
К конститутивным средствам защиты
можно отнести те детали строения,
которые не позволяют насекомым добраться
до съедобной части растения. Это густое
опушение, клейкий секрет, очень твердые,
например каменистые, клетки.
Клейкий секрет выделяют такие
растения, как смолевка. У нее клейкая зона
захватывает оси соцветия и участки
немного ниже его. Ползающие насекомые
не могут добраться сквозь эту защиту
к такому важному органу растения, как
цветок. У томата волоски выделяют не
только клейкий секрет, но и
отпугивающие насекомых летучие вещества.
Клейкие выделения росолнста, жирянки или
росянки содержат ферменты,
переваривающие насекомых. Эти растения из
жертв превратились в своеобразных
хищников.
Твердые покровы часто сопутствуют
семенам и плодам. Примеры семян,
заключенных в твердые покровы, можно
найти в задаче 5 (об орехах). К другому
типу относятся клетки, накапливающие
оксид кремния. Их много у растений из
семейств злаковых и осоковых.
Накопившие кремнезем клетки часто
наблюдаются в цветковых чешуях, которыми
«укрыты» развивающиеся плоды (зерновки).
Иногда цветковь*е чешуи прирастают к
зерновкам и не дают насекомым
пробраться к плодам.
Существуют еще и химические способы
защиты. Растения могут накапливать
яды, становясь несъедобными для
насекомых. Например, безвременник
содержит известный яд — колхицин, а
картофель защищается с помощью соланина,
но на колорадского жука это не
действует.
Ядовитые вещества способны
возникать в момент повреждения. Например,
в семенах многих розоцветных
растений (горького миндаля, абрикоса)
содержатся цнаногенные гликозиды. В момент
повреждения эти вещества смешиваются
с разрушающим их ферментом. В
результате образуется весьма ядовитая синиль-
121
ная кислота. Более известна ее соль —
цианистый калий. Такой способ защиты
уже нельзя назвать конститутивным, но
он еще не вполне индуцнбельный.
К индуцнбельной химической защите
можно отнести выработку яда кукур-
битацина поврежденными растениями
тыквы. Этот яд синтезируется только
после повреждений, его нет в
неповрежденных листьях. Из поврежденного
насекомыми листа сигнал о синтезе кукурби-
тацина направляется в соседние листья
и к молодым верхним частям растения.
Этот сигнал передается по проводящей
системе листа и вызывает синтез
ядовитых веществ. Интересно, что некоторые
насекомые (паразиты тыквы), прежде
чем приступить к «трапезе», проползают
по границе будущей съеденной зоны и
надкусывают на листе жилки — для того
чтобы растение по этим жилкам не
передало в соседние листья сигнал о синтезе
кукурбитацина.
Сигналом для синтеза ядовитых
веществ может служить этилен, который
вырабатывается в поврежденных частях.
Этилен передается через воздух другим
растениям, и они тоже начинают
синтезировать защитные вещества. Например,
для растений ивы зарегистрирована
трехметровая — от поврежденных растений к
неповрежденным — зона передачи
сигнала о нападении насекомых.
Составитель В. ЧУБ
СОДЕРЖАНИЕ
91 Кафедра
Ю. Любарский
ОБРАЗОВАНИЕ
97 Лаборатория конкретного
поиска
Д. Проку дин
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОЙ
ИСТОРИИ
103 Учительская
A. Ершова, В. Букатов
ДРАМА ПОНИМАНИЯ.
ТЕАТР БЕЗ АКТЕРОВ
108 Открытый урок
B. Строилов
ФИЗИЧЕСКИЕ
ФРАГМЕНТЫ
114 Выпускной класс
М. Курячая
ДРАМАТИЧЕСКАЯ
ГЕОЛОГИЯ
117 Практикум
«КАК ПАМЯТЬ НАША
ОТЗОВЕТСЯ...»
ЗАДАЧИ ПО ГЕОГРАФИИ
ОТВЕТЫ НА ЗАДАЧИ ПО
БИОЛОГИИ В № 9
В заставках и концовках
«Лицея» использованы следующие
работы: А. Дюрер, «Портрет
Эразма Роттердамского»; Р. Маг-
рит, «Искусство жить»; В. да
Сильва, «Лабиринт»; стенная
живопись из ПомпеЙ: «Кентавр
учит Ахилла играть на лире»;
Г. Эрии, «Художник»; С. Кра-
саускас, «Панорама»; М.-К.
Эшер, «Первый день творения»;
рисунок на вазе «Эдип
разгадывает загадку Сфинкса».
122
ПОНЯТЬ ИСТОРИЮ — ПОНЯТЬ СЕБЯ
Статья М. Аджиева «Раскол», опубликованная в № 4 нашего журнала,
представила весьма оригинальную точку зрения на историю церковного
раскола в России. На этот раз мы решили познакомить вас
с трактовкой тех же событий, принятой в православных кругах,
но мало знакомой широкому читателю. Автор книги «Русское
старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века»
протоиерей Сергей Зеньковский — эмигрант, известный специалист по истории
русской философии, богословия, общественной мысли. Книга, отрывки из которой
мы публикуем, вышла в Мюнхене в 1970 году.
С. Зеньковский
Третий Рим
л- Возвышение Московской Руси произошло слишком стремительно и неожиданно
| для самих русских людей, чтобы не отразиться в несколько горделивых и над-
£ менных формулировках национальной мысли и не вскружить голову интеллектуаль-
3 ной элите позднего русского средневековья.
* Еще в самом начале пятнадцатого века Московское княжество было всего лишь
я одним из небольших, хотя и динамичных государственных образований,
затерявшихся ся в лесах и болотах Верхней Волги и Средней Оки. На картах, изображающих Русь
w того времени, владения московского князя кажутся совсем незаметными рядом с
такими территориальными гигантами, как Великое княжество Литовское, Золотая
Орда или Новгородская республика.
Но не прошло и полвека после пленения Василия Темного его родственниками н
татарами, как его сын стал одним из наиболее могущественных владетелей Восточ
ной Европы, главой объединенного русского государства. Он уже называл себя,
хотя и полуофициально, царем-цесарем, то есть императором, и стал мужем Софьи
Палеолог, наследницы Византийской империи. Его посольства теперь посещали
самые важные столицы Европы, а глава Священной Римской империи германской
нации искал его помощи и союза. Но самое удивительное было то, что все успехи
Ивана III, которого современники называли Великим и Грозным, были достигнуты
без больших потерь и расходов, без значительных походов и кровопролитных бнтв.
В 1480 году, почти одновременно с подчинением богатой Новгородской
республики, московскому государю Ивану III удалось добиться полной независимости от
Золотой Орды. Еще через несколько лет это государство монголов н татар совершенно
распалось. Внезапное исчезновение грозной татарской империи поразило русских
людей, привыкших со страхом взирать на эту страшную угрозу с Востока. Но еще
большее впечатление произвело на них то странное совпадение, что Русь выросла
i в могучую и свободную от азиатских завоеваний страну как раз в то же время, когда
5м Византия, бывшая в течение столетий главным источником культуры, веры и го-
I ? сударственных норм для русских, пала под ударами более южных тюрков, создавших
S5. Оттоманскую империю. Падение Константинополя в 1453 году невольно привело к
| г тому, что в умах русских людей зародилась мысль, что теперь сам Господь пред-
"о назначил молодой Руси стать преемником византийских императоров в деле защи-
123
1 2
ты православия, хранения самы\ чистых заветов Христа. К этому чувству гордости
за политические успехи примешивалось и национальное удовлетворение за
твердость в делах веры. Ведь всего лишь за полтора десятка лет до падения второго
Рима византийские патриарх и «йрь признали верховный авторитет никогда ими
не любимого владыки первого Рима и изменили, в глазах православных, своей
правой вере и догме. В протияпположность Константинополю Москва отвергла
унию с Римом и осталась верной православию.
Идея, что Русь была поставлена Богом выше других государств и что поэтому
Господь требует от русского народа больше, чем от других народов, ясно видна во
всей интеллектуальной историк как Киевской, так и Московской эпохи. Эта мысль
постоянно вела к росту религиозного напряжения в России, которое разряжается
только в семнадцатом веке и результате трагического религиозного кризиса
раскола. Вполне вероятно, что эти ранние, свойственные многим средневековым
государствам Европы мечты об особой избранности их народа не приняли бы такой опреде
ленной и резкой формы, если бы усиление Москвы не совпало с падением Византии
и Золотой Орды и Русь не была бы окружена странами другой веры и другого
культурного склада.
Во второй половит1- пятнадцатого века этот русский церковный патриотизм
постепенно развивается fi учение об особом, мессианском пути русского народа.
Около 1461 года при пОставлении митрополита Феодосия создается «Слово об
осьмом соборе». Описывай гибель Царьграда, автор повести гордо заявляет: «...а
наша русийская земля, Божиею милостью и молитвами Пречистой Богородицы и всех
чудотворцев, растет и возвышается». Вскоре после этого, в 1492 году, митрополит
Зосима еще более смело заявляет в своем послании о новой пасхалии, что Иван III
стал наследником вселенской религиозной миссии византийских императоров, и
называет его «новым царем Константином нового града Константинополя — Москвы и
всея Руси». В этой новой русской формуле национального мессианства явно
сказывается перефразирование исторических формул как византийского историка Манас -
сей, который называет Константинополь преемником Рима, так и его болгарских
последователей, считавших Болгарию наследницей Рима и Византии.
В самом начале шестнадцатого века некий старец Филофей, инок Елеазарова
монастыря в городе Пскове, дал особенно четкую, хотя и несколько
видоизмененную формулу религиозно-охранительной задачи Руси. Он переносит всю
ответственность за охрану православия со всего русского народа, с «русской земли», на новый
столичный град Москву и на московского государя как верховного носителя
власти на православной Руси. Дальше он развивает формулу митрополита Зосимы,
говорившего о том, что московский правитель стал преемником императора
Византии Константина, первого защитника христианства.
Чувство национальной религиозной гордости, уверенность, что русское
православие — самое чистое и самое святое, проявились с особенной силой во время так
называемого Стоглавого Собора 1551 года. Национальные особенности и заслуги
русской церкви постоянно подчеркиваются и в речах Ивана IV, открывшего собор,
и в постановлениях собора. Решения, связанные с каноническим правом, более
124
/. Собор св. Петра в Риме. Начало
строительству Ватикана было положено в IV веке,
когда первый христианский император
Константин построил небольшую церковь святого
Петра.
2. Храм Софии в Константинополе.
3. Кремль и Большой Каменный мост в XVII
веке (с картины А. Васнецова).
обосновываются на грамотах московских митрополитов и на уставе Иосифа Волоц-
кого, чем на своих греческих первоисточниках. Греческие святые в речи царя
почти что не упоминаются. Зато настойчиво подчеркивается роль великих святых
русской земли Бориса и Глеба, Антония и Феодосия, епископа Леонтия и
митрополитов Петра, Алексея и Ионы.
Когда собору приходилось выбирать между новогреческим и русским обрядами, а
русский отражал более ранние, древневизантийские черты, введенные на Руси еще
в десятом веке, то предпочтение без колебаний оказывалось русскому, освященному
веками его употребления на Руси. Например, собор решительно настоял, чтобы
русская церковь пользовалась древним двухперстным знамением, и запретил
пользоваться «новым» трехперстным знамением, введенным в греческой церкви только в
тринадцатом — четырнадцатом веках, которое начало в то время распространяться и
в России. Также на русский лад упорядочивается и пение «Аллилуйя». Собор
выносит решение, что петь «Аллилуйя» нужно только два раза, как это делалось и
раньше в русской церкви, а не три, как в то время пели греки.
Во время торжеств поставления первого русского патриарха Иова в 1589 году
константинопольский патриарх Иеремия, видимо, следуя тексту особого, для этого
события созданного русского обряда, подтверждает: «...во всей подсолнечной один
благочестивый царь, а впредь, что Бог изволит». Этими словами он как бы указывал,
что во всей Вселенной остался лишь один подлинно христианский царь — царь Руси
Федор Иоаннович.
Уже само упоминание, что Русь своим благочестием превзошла все страны, было,
несомненно, весьма нелестно для самого патриарха когда-то гордой Византии.
Только крайняя нужда в деньгах и надежда, кстати сказать, вовсе не оправдавшаяся,
что Иеремия сам станет патриархом Третьего Рима, позволила московским
дипломатам убедить его подписать грамоту, столь неприятную как для его личного
самолюбия, так и для всех греков. В этом важном для поддержания престижа
московского царства и русской церкви вопросе русские оказались более ловкими
дипломатами, чем сами греки.
Установление русского патриархата и похвала русской церкви греческим
патриархом произвели глубокое впечатление на современное этим событиям русское
общество и в значительной степени способствовали росту веры в исключительную
исторически церковную роль русского народа. Видимо, к этому же периоду
относится и широкое распространение учения о Москве как о Третьем Риме.
Л
125
Г 'I
в х
Преодоление Смуты в России было единственным радостным явлением в жизни
православного Востока начала семнадцатого века. Польско-католическая
интервенция в православной Московской Руси была не случайным явлением, не
изолированным фактом в истории воинствующего и возрождающегося католицизма. Волны
;,§-| реформационного и затем контрреформационного движения, казалось, окончательно
прерывали демаркационную линию между восточным и западным христианством и
делали православный мир частью арены их братоубийственной борьбы. Положение
было особо трудным и сложным в Польше, где православная церковь попала
в очень тяжелое положение уже во второй половине шестнадцатого века, когда там
разгорелась упорная борьба между протестантами и католиками.
В Великом княжестве Литовском, где кальвинистам энергично помогал
крупнейший литовский магнат князь Николай Радзивилл, кальвинизм в течение всего
лишь нескольких лет стал главной религией всей северо-западной части Великого
княжества, где население еще сохранило литовский язык. Но и другие центральные,
восточные и южные провинции Литвы, сплошь заселенные русским православным
населением, также подвергались сильному влиянию кальвинистских проповедников.
Правда, простой народ, крестьяне и горожане, почти везде остались верными
православию, зато аристократия и «паны», крупные, хотя часто и нетитулованные богатые
дворяне в ряде воеводств почти целиком перешли в веру женевского теократа.
Местные поляки-католики во главе с киевским епископом Николаем Пацом тоже
последовали примеру русского и литовского дворянства и массами переходили в
протестантство. Польские, литовские, русские, немецкие и даже английские
кальвинистские проповедники наводняли всю страну, открывали школы, издавали
религиозные памфлеты и книги.
Насколько решителен был успех кальвинизма в польско-литовском государстве,
можно наблюдать по религиозной статистике Новогрудского воеводства и
Центральной Белоруссии. Там были закрыты или обращены в храмы кальвинистов шестьсот
пятьдесят православных церквей. В том же воеводстве из шестисот наиболее
богатых дворянских русских семей только шестнадцать остались верны вере своих
предков. Такие крупнейшие знатные фамилии, как Вишневецкие, Сапега, Огинские,
Ходкевичи, Лузины, Слуцкие, Завиши, примкнули к кальвинистам.
Вслед за кальвинистами в Польско-Литовское государство проникают самые
радикальные представители протестантизма — антитринитарии.
Успехи католической реакции были не менее быстрыми и эффективными, чем
недавние действия протестантов. В лице блестящего проповедника и организатора
Петра Скарги католичество Польши и Литвы нашло умного и упорного вождя.
В'это же время иезуиты, появившиеся с 1569 года в Литве, дали кадры борцов
против протестантов и православных... Иезуитские школы и академии, публичные
диспуты и религиозные торжества очень быстро не только вернули дворянство и
аристократию в лоно римской церкви, но и значительно укрепили ее авторитет в
народе. Там, где не действовала проповедь и убеждения, применялось давление и
насилие. Результат, во всяком случае, казалось, оправдывал средства, и к концу
семнадцатого века протестантизм был почти разгромлен, а православие сильно
ослаблено. Если в 1570 году в так называемой Малой Польше, в южных районах ее,
от Кракова до Киева, протестанты располагали двумя тысячами церквей, то к
началу восемнадцатого века их оставалось всего лишь восемь. Особенно быстро
поддались влиянию иезуитских школ дворянство и аристократия.
Польские, русские и литовские дворяне и аристократы подверглись в одинаковой
степени этому новому религиозному и интеллектуальному влиянию, но для русских
«панов» и дворян эта последовательная протестантизация, а затем и романизация
привели к отрыву от православия и его духовной традиции, что было
равносильно потере национального лица и отрыву от православных народных масс. Новые
школы воспитывали молодежь не только в духе преданности латинской церкви,
но и в духе польской культуры и польской дворянской традиции.
А вскоре примеру дворян последовали и епископы православной церкви, которые
завидовали привилегированному положению католических епископов. Соблазненные
и поставленные под давление польского государственного аппарата, русские епи-
» скопы на Брестском соборе 1596 года решили признать главенство папы и заклю-
Sm чить унию с Римом.
I-
|| Не более радостные известия приходили на Русь и о положении когда-то мощной
и гордой, а теперь обездоленной и лишившейся крепости духа греческой церкви.
После завоевания мусульманами бывших земель Византийской империи и ела-
"6
126
вянских государств на Балканах почти все население Сирии и Малой Азии и
значительные группы православного населения в Македонии, Греции, Боснии и Болгарии
перешли в мусульманство. Католическая и протестантская пропаганда, со
стороны, с середины шестнадцатого века старалась завоевать души православных,
находившихся под мусульманским игом.
В самом начале семнадцатого века как протестанты, так и католики сделали
несколько настоятельных попыток перевести в свою веру константинопольского
патриарха, что частично и увенчалось успехом. Патриарх Кирилл Лукарис искренне
высказывался за соглашение с протестантами.
В столице Турции образовались две яростные партии, субсидированные
иностранными посольствами. Габсбургский посол Р., Шмидт, стоявший во главе
католических сил, и голландский консул Корнелий Хага, возглавлявший кальвинистов, не
жалели денег, чтобы подкупить турок и с их помощью поставить на престол
патриарха желаемого ими кандидата. Разгорелась упорная и жестокая борьба, стоившая
жизни, по крайней мере, двум патриархам. Кирилл Лукарис за годы с 1612 по 1638 был
семь раз свергнут и заменен другими патриархами. Его главный противник —
прокатолический патриарх Кирилл Контарис из Береа — за 1633—1639 годы был
свергнут три раза. Всего же за 1595-1657 года в Константинополе было более сорока
перемен на патриаршем престоле, вызванных исключительно религиозной борьбой
и личными интригами. Но главный скандал разгорелся, когда в 1628 году вышел
катехизис Лукариса, в котором он излагал свои взгляды на веру в строгом
кальвинистском духе. Катехизис Лукарнса произвел на Западе впечатление бомбы и стал
«бестселлером» на несколько лет, выдержав много латинских, голландских,
французских и английских изданий.
В конце концов под влиянием католиков и недовольных им православных турки
сослали и позже удушили Лукариса. На престол вступил Кирилл Контарис из Береа,
незадолго до этого давший обещание цесарскому послу перейти в католичество.
Действительно, 15 декабря 1638 года он тайно перешел в римскую веру, но эта тайна
скоро раскрылась, и демонстрации греков заставили его в 1639 году отойти от власти.
По дороге в Рим он остановился в Тунисе, где и погиб, отказавшись принять
предложение бея перейти в мусульманство.
Кирилл Контарис из Береа не был первым константинопольским патриархом,
который после Флорентийской унии пытался сблизить восточную церковь с римской.
Уже в 1612 году патриарх Неофитос склонялся к унии с Римом и пригласил в
Константинополь о. Канднллака, главу иезуитов Турции. А в 1634 году патриарх
Пантелларис даже отправился с визитом к папе, хотя последний так и не принял его,
не зная, какие церемонии подобает завести для приема главы восточной церкви.
Создание русского патриархата, поднявшего авторитет русской церкви и,
казалось, подтвердившего учение об особом избрании Руси для хранения православия,
всего лишь на несколько лет предшествовало трагическим событиям Смуты. На
несколько лет не только прекратилось легитимное возглавление русского государства,
но и сама столица Руси вместе с другими многочисленными городами попала в руки
иностранных захватчиков.
Что случилось с Русью? Какие причины привели это «самое благочестивое
царство» на край гибели и угрожали его дальнейшему существованию? В уме истинного
и последовательного православного человека создавался внутренний конфликт
между его верой в избранность Руси для величайшего служения православию
и сомнениями в будущем его страны, между теориями, созданными идеологами
Московской Руси, и реальностями русской жизни, которые так жестоко вскрывала
и обнажала разыгравшаяся Смута.
Победа над иностранцами и Смутой не привела к духовному оздоровлению
народа и русской церкви. Энтузиазм и пафос 1611 —1613 годов не передался
правительству, пришедшему к власти после избрания царя и взявшему бразды правления из
рук вождей национального сопротивления. Это было и неудивительно, так как
большинство вождей и идеологов народного ополчения, взявшего Москву и
подготовившего избрание нового царя, очень скоро осталось совсем не у дел. Вожди
ополчения и их духовные вдохновители, как, например, Козьма Минин, князь Пожарский «
и архимандрит Дионисий, были новыми и неискушенными в политике людьми, мало- |гр
искусными в деле управления и интригах, и поэтому не прошло и нескольких лет, | -
как они были не только совершенно отстранены от власти, но и почти забыты своими £ q-
малоблагодарными современниками. | ?
Вместо них престол окружили профессиональные политики и интриганы, при-
*2
127
Царь Алексей Михайлович
дворные, бояре, дьяки московских приказов, представители высшего московского
дворянства, ловкие иерархи церкви и, конечно, близкие родственники молодого ца-
| ря Михаила Романова. Они снова взяли в свои руки высшие командные посты в
измученном Смутой Московском государстве и, как и раньше, думали главным обра-
. S.I зом о своих эгоистических интересах.
Дионисий не смог уже найти ни сил, ни подходящих обстоятельств для
возобновления своей проповеди христианского возрождения страны. Но судьба дала ему
достойного ученика, который нашел в себе достаточно сил и смелости, чтобы взяться
за это трудное дело. Иван Неронов, как звали этого молодого вологодца, вскоре
начал самое большое в русской истории религиозное движение.
Поколения русских подвижников находили спасение в монашестве, вечной
молитве, духовном самоусовершенствовании и уединении. Неронов же как бы рвет с
традицией и ищет спасения, спасая других. Вместе с ним приходит новый стиль русского
подвижничества и религиозной деятельности, направленной не на личное спасение,
а на улучшение жизни церкви, поднятие духа русского православия, проповеди
среди народа.
Осев в Нижнем Новгороде, в своем маленьком храме, который так подходяще
для его работы назывался храмом Воскресения Христова, Иван Неронов начал
совсем необычный для русского священника того времени тип церковного служения.
Он не ограничивал, как это было обычно, свою деятельность церковными службами,
исполнением треб и направлением духовной жизни прихожан, а начал проповедовать
и разъяснять смысл слова Божия. В начале семнадцатого столетия проповедь
была почти неизвестна на Руси, хотя в домонгольское время русская церковь
создала целую школу проповедников.
Следуя примеру Златоуста, он говорил не только о спасении душ, но и о
ежедневной земной помощи ближним. Он организовывает помощь бедным, больным, стран-
иикам, которых всегда так много было на Руси. При церкви Иван создает школу.
Неронов выступает в Нижнем Новгороде, уже окруженный значительным числом
учеников, а город начинает под его влиянием жить более благочестивой жизнью,
следуя примеру его самого и его последователей из числа духовенства и мирян.
Авторитет бывшего ученика Дионисия так растет, что в середине 1630-х годов
объединившаяся вокруг него, видимо, влиятельная группа священников решается
давать советы самому патриарху, как управлять церковью и что должно делать главе
русской церкви, чтобы поднять духовный уровень духовенства и прихожан.
Протопопы и священники начинают свою «память» — челобитную — с указания
на царящие в храмах непорядки и несоблюдение духа веры. Они обвиняют само
духовенство в «лености и нерадении».
Прихожане не получают никакого христианского воспитания, их нравственный
и духовный уровень остается очень низким, хотя они официально и числятся право-
gm славными. Нравственное состояние людей также очень печально — они часто
^t пьянствуют, предаются разврату, ругань молодежи и стариков постоянно оскорбля-
« £ ет слух.
Если бы молитвы и песнопения литургии были хорошо поняты населением, это,
о по мнению нижегородцев, переделало бы моральный облик народа. Поэтому особен-
*3
128
Патриарх Никон
но важно, чтобы слова Христа и смысл молитв дошли бы до сердец и душ
прихожан и богослужение происходило медленно, отчетливо, ясно и в один голос.
Многогласие — одновременное чтение и пение разных текстов песнопений и молитв -
должно быть запрещено, и священники в своей «памяти» умоляли патриарха ввести
единогласие, принять меры к улучшению нравов, поднять дисциплину среди
духовенства.
Голос нижегородских священников был услышан патриархом, и их требования
были исполнены, хотя и частично.
Одновременно или вслед за Нижним Новгородом по всей стране - в Пскове,
Калуге, Вологде, Суздале и других городах России — раздаются голоса, требующие
от иерархии перемен в жизни и режиме церкви, повсюду растет религиозное
напряжение, со всех сторон стали видны признаки нового мощного религиозного движения.
Движение, начатое Нероновым и его друзьями, которое можно назвать «движением
церковной реформы», не явилось первым религиозным движением на Руси, но оно
зато носило совершенно отличный характер от обоих предыдущих подъемов русской
религиозности. В конце четырнадцатого века святые — Сергий Радонежский и
Кирилл Белоозерский — были основателями большого монашеского движения в Рос
сии, которое, при всем своем своеобразии и русско-православном характере,
несколько напоминало движение францисканцев на Западе. Столетие спустя
преподобный Иосиф Санин, глава Волоколамского монастыря, и преподобный Нил Сор
ский, представитель заволжских старцев, снова оживили и возродили русские мо
настыри. Оба движения были движениями монашества и звали православных в
монастыри как наиболее верное место для христианского спасения. Теперь же не
монахи, а белое духовенство, приходские священники зовут своих прихожан и всю
Русь спасать не только свои души в скитах и монастырях, но и всю русскую
церковь, весь русский народ, все общество мирян.
Когда в 1645 году Алексей Михайлович взошел на престол, ему еще не было и
шестнадцати лет от роду и поэтому совсем не удивительно, чго он попал под влияние
близко стоявших к нему людей. Трое из этого окружения царя имели на него
особое влияние. Это были пожилой, умудренный опытом дядька царя боярин
Морозов, царский духовник Стефан Вонифатьев и близкий друг юного Алексея молодой
Федор Ртищев.
Морозов вошел в русскую историческую литературу как суровый и
малоразборчивый в средствах временщик, фаворит царя, по преимуществу старавшийся о своем
личном обогащении. Более пристальное и внимательное изучение жизни и действий
боярина, однако, показывает, что этот умелый правитель и успешный делец снискал
нелюбовь своих современников вовсе не растратой или присвоением царской казны,
а наоборот, защитой интересов государства от алчности придворного окружения
и сильных людей Москвы. Его свержение в 1648 году в результате бунта произошло
главным образом из-за его попытки ввести новую, более рациональную систему на- -
логообложения, которая била по карманам богатых людей. Кроме того, Морозов не In
сочувствовал и дальнейшему усилению крепостного права. ft
Судя по его переписке, работе и долголетию — он умер в 1662 году семидесяти » S.
двух лет от роду— Морозов был человеком умеренным и трезвым, очень консер- |*»
вативного и делового склада. Тем не менее он дал своему воспитаннику передовое "б
5 Знание—сила № 10 129
I образование, познакомил будущего царя с Западом на основе лексикона, космо-
Xt> графии, карт и картин западной жизни, приучил его даже носить западноевропей-
5^1 ское одеяние, привил привычку и умение в хозяйственной и государственной работе.
•г| Но вместе с тем воспитал его в строго православном духе и в уважении к церкви.
j£-| Своей деловитостью, своим уважением к церкви Федор Ртищев несколько
напоминал дядьку царя. Во всем остальном он был совсем другим человеком. Несмотря
на знатный род и близость к царю, он не интересовался политикой, государственной
карьерой и придворными делами. Это был своеобразный и очень православный
покровитель церкви и культуры, своими заботами о просвещении и искусстве Рти-.
щев несколько напоминает итальянских меценатов раннего Возрождения. Он всегда
помнил о жизни, отлично знал хозяйство, умел его вести и получать от него доходы,
заботясь при этом, чтобы его собственное богатство помогало жить не только ему, но
и другим. По его инициативе в Москве и других городах была проведена
государственная организация госпиталей и домов для бедных стариков, организована помощь
бедным, улучшены тюрьмы. Его последние мысли перед смертью были о его
крепостных и слугах. Он умолял своих детей хорошо относиться к крепостным, «которые
нам суть братья», и отпустил на волю своих дворовых.
Протопоп Стефан Вонифатьев, духовник царя и настоятель Благовещенского
собора в Москве, наименее известен из окружения молодого царя. Известно только,
что в 1645 году он был уже духовником Алексея и имел на него большое влияние.
С 1646 до 1652 года, когда Никон стал патриархом, Вонифатьев играл руководящую
роль в церковной политике правительства. Его деятельность в эти годы показывает,
что он был активным сторонником боголюбцев и другом Неронова и нередко
проводил политику последнего.
В том же году, когда Неронов из Нижнего Новгорода переехал в Москву, в
маленькую дворцовую группу боголюбцев, состоящую, помимо Неронова и Вонифатьева,
из самого царя и его друга, Федора Ртищева, вошел и Никон, энергичный игумен
Кожеозерского монастыря, недавно представленный царю Вонифатьевым и сразу же
покоривший сердце молодого самодержца.
Никон целиком принял программу боголюбцев и стал одним из самых энергичных
деятелей церковного возрождения: введения единогласия, проповеди в церквах и
нравственного оздоровления духовенства и паствы.
Крепкого телосложения, с длинными, слегка вьющимися волосами, приятным
голосом и неутомимой энергией, Никон обращал внимание и завоевывал симпатии
окружавших его людей. В своей частной жизни он был нередко аскетом, умевшим
подчиняться строгостям православной монашеской дисциплины, был щедр к бедным,
любил навещать больных, несчастных и даже заключенных в тюрьмах.
Неудивительно, что он быстро завоевал привязанность царя-юноши.
«Собинный друг» царя, как называл его Алексей Михайлович, Никон быстро
выдвинулся на посту столичного архимандрита, советника и докладчика государя.
Иностранцы, зная его влияние на царя, старались встретиться с ним и угодить ему.
Число боголюбцев быстро росло и в провинции.
Желание боголюбцев активизировать веру русских людей, сделать более
интенсивной и динамичной жизнь церкви, духовенства и мирян пугало очень многих
и в обществе, и в церкви. Их максимализм в вопросах веры и участия в
церковной жизни, попытка оцерковления всей русской жизни, вовсе не были по душе
боярству, дворянству и администрации, привыкшим смотреть свысока и часто
пренебрежительно на приходских священников, которые теперь неожиданно стали
предъявлять своим прихожанам более высокие нравственные и церковные требования.
Решительное сопротивление аристократии и дворянства всем усилиям царя
поставить авторитет церкви выше авторитета традиционных представителей правящего
слоя России иашло ясное отражение в Уложении 1649 года. Это Уложение было
составлено особой комиссией после бунта 1648 года, заставившего боярина Бориса
Морозова отойти от власти, и стало своего рода манифестом привилегий дворянства
и начала секуляризации; к тому же оно окончательно и на долгие времена
превратило крестьян в вечных подданных дворян-победителей. До Уложения еще существовали
сроки, по истечении которых беглый крестьянин автоматически делался вольным
а человеком. С 1649 года розыск беглых больше не ограничен никаким сроком, и
5$ крепостное право достигло своего максимального развития.
I" Управление имуществом церкви, на которое «правящий слой» уже давно с за-
!£ вистью посматривал и которое он был не прочь секуляризовать по примеру проте-
Д Е стантского дворянства Германии, Англии и Скандинавии, было изъято из рукпатриар-
■° ха и передано в руки государства, то есть той же дворянской администрации.
130
Инициаторы Уложения настояли и на частичной экспроприации церковных
земель, так называемых пригородных слобод, в пользу государства, причем,
несомненно, часть имущества попала в частные руки. Таким образом, как бы в ответ на
призывы боголюбцев провести оцерковление жизни московское дворянство и боярство
проводило частичную секуляризацию.
Византия всегда считала русскую церковь чем-то вроде колониальной, но
богатой, экономически очень выгодной, но духовно вовсе не столь ценной частью
Константинопольского патриархата, от нее ожидали подарков, денежной помощи,
почитания и послушания, а не равного с Византией культурного уровня. Повышать
образовательный и культурный уровень этой провинциальной, но всегда далекой и
всегда стремившейся к самостоятельности церкви было не так выгодно и даже
бессмысленно, так как ее духовный рост мог обернуться независимостью и потерей
доходов для все более и более хиревшей и нуждавшейся Византии.
Поведение греков, приезжавших в Москву, которых русские в течение веков
рассматривали как столпов православия и благочестия, было настолько нехристианским-
и неблагочестивым, что невольно даже у самых грекофильских русских церковных
людей зарождались сомнения в чистоте их веры и в правилах их церковного
поведения. Сопровождавшие патриархов представители клира и даже сами патриархи
интересовались вовсе не православными церквами, а русскими деньгами. Они, не
стесняясь, показывали свою усталость от долгих служб и удивлялись русским,
введенным по старогреческим образцам постам.
Свита патриарха и купцы вели себя так нецерковно, а иногда выглядели так
«по-латински», что в конце 1640 годов им был запрещен вход в русские храмы, так как
русские церковные власти боялись инцидентов между благочестивыми прихожанами
и распущенными греческими монахами. Со своей стороны греки высмеивали хотя и
богобоязненных, но наивных и мало ученых русских.
Среди бесконечных приездов благочестивых и неблагочестивых греческих
патриархов, нахлынувших в Москву в середине семнадцатого века, невольно вызывает
особое внимание историка приезд иерусалимского патриарха Паисня, прибывшего
в русскую столицу в январе 1649 года. Этот блестящий политик и ловкий прелат
сумел завоевать сердце царя и его нового друга, архимандрита Никона,
переменить весь дух отношений между московской церковью и греками и сделать
популярной среди высших московских кругов идею общеправославного объединения под
эгидой русского царя.
Паисий, проезжавший по дороге с Балкан через Украину, навестил Хмельницкого,
вел с ним долгие переговоры о возможности соединения православного населения
Польши с Москвой. В Москву он привез с собой полковника казачьего украинского
войска^ Силуана Мужиловского, который был дипломатическим агентом
Хмельницкого. Вернувшись на Балканы, патриарх Паисий,кроме того.сще начал широкую
пропаганду среди православного населения полуострова, готовя его к восстанию
против Оттоманской империи и союзу с Россией. Он распространял слухи, что русские
скоро освободят турецких подданных христиан от мусульманского ига... «Цареградом
владеть будет великий царь Алексей Михайлович»,— говорили в свите Паисия.
Эти слухи и пропаганда Паисия очень смущали русское правительство, которое
вовсе не хотело войны с Турцией и совершенно не собиралось завоевывать Балканы.
Все же невольно царь и его окружение все более и более поддавались влиянию
Паисия, который умел играть на самых чувствительных струнах московского
общества и считал себя инициатором ведущей группы всего православного Востока.
Паисий умел красноречиво рассказать о горе н преследованиях православных
чужеверными турками и поляками и показать царю, что весь православный мир
видит в его лице своего вождя, защитника и наследника византийских
императоров...
Нетрудно себе представить впечатление, которое произвел на Никона этот
ловкий и блестящий патриарх, умевший развернуть перед своими московскими
слушателями проблемы и перспективы дерзкой, но грандиозной идеи всеправославной
империи. Новый мир цивилизации Востока, мир политических интриг и политической
борьбы, мир экзотики арабских пустынь и шумных левантийских городов, мир не *
изолированный, как Москва, а связанный со всей средиземноморской цивилизацией *£
и живший цивилизацией Оттоманской империи, наследницы Византии, раскрывался | ~
Никону в рассказах Паисия. Привыкший к простоте и скромности севсрорусского ;j.
пейзажа, этот монах был зачарован византийским патриархом, от которого веяло | ■
зноем сирийского солнца. Несомненно, Паисий рассказывал Никону, что восточные
го.
5*
131
патриархи, хотя и зависят от настроении турецких визирей и пашей, но зато
пользуются почти неограниченной властью над подчиненным им христианским насе-
О X
ж а.
лением и часто играют важную политическую роль полунезависимых владык.
В случае объединения всех православных под властью русского царя влияние
g и власть русского патриарха также должны были бы вырасти, а сам патриарх мог
Ul" бы фактически стать патриархом вселенским. Уж эти возможности и мечты о будущем
делали из Никона друга не только Паисия, но и всего нового для него, еще
полуневедомого ему, но столь привлекательного, блестящего и соблазнительного греческого
мира.
Неудивительно, что Паисий поднял в этих беседах и вопрос о некоторых
расхождениях в русском и новом греческом обрядах, которые он заметил во время посещения
русских церквей. Таких разногласий было немало, и они выросли на почве развития
двух различных уставов церковного богослужения. Но Паисий и Никон, не зная
истории устава, могли легко прийти к заключению, что русская церковь сама
уклонилась от древнегреческого образца и развила свои, местные, не согласные с
греками, литургические и обрядовые особенности.
На самом же деле, как это уже было выяснено в кинце девятнадцатого века таки
ми авторитетными историками русской церкви, как Е. Голубинский и Н. Каптеров,—
эти разногласия развились совершенно иначе. Уже в ранние века христианства
существовали разнообразные уставы и различные тексты церковных служб. В годы
принятия христианства Русью в Византии господствовало два близких друг другу,
но все же несколько различных между собою устава: на востоке Византии наиболее
распространенным был так называемый устав Иерусалимский, составленный св.
Саввой Освященным, а на западе, наоборот, преобладал так называемый Студийский,
или Константинопольский устав. По принятию Россией христианства греки принесли
туда Студийский, или Константинопольский устав, который и стал основой русского
устава, в то время как в Византии в двенадцатом и тринадцатом веках
преобладающим стал устав св. Саввы (Иерусалимский). В конце четырнадцатого и начале
пятнадцатого века митрополиты московские, Фотий и Киприан, первый из них —
грек, а второй — болгарин греческой школы,— стали вводить в России устав
св. Саввы — Иерусалимский, заменяя им Студийский устав, но они не успели довести
свою реформу до конца. Поэтому в русском уставе осталось много древних, более
архаических ранневизантийских черт из Студийского устава, чем в уставах, которыми
пользовались греки четырнадцатого и пятнадцатого века. Так как после 1439 года в
России больше не было греческих митрополитов, русская церковь так и сохранила до
середины семнадцатого века этот переходной устав, в котором более архаические
элементы устава Студийского отличали его от во всем нового греческого
Иерусалимского устава. Но, к сожалению, история перемены уставов и в греческой церкви, и в
русской была забыта, и греки, забывшие Студийский устав, считали старые черты
русского устава русскими нововведениями.
Замечания Паисия о «неправильности» русского устава задели и Никона, и русское
правительство. Казалось, что эти русские «уклонения» и «нововведения» в уставе
как бы отделяли русскую церковь, возможного объединителя всего православия,
от ее матери — «греческой» церкви. Еще более неприятным стал этот вопрос ввиду
того, что в 1640-х годах киевский митрополит Петр Могила отказался от старого
русского устава и ввел в Западнорусской церкви целиком новый греческий устав.
Также на Балканах, где православная церковь была под влиянием и руководством
греков, во всех церквах был уже введен новый греческий Иерусалимский устав.
Только московская церковь отличалась от всего остального православного мира
некоторыми деталями богослужения и при этом пользовалась, так же, как и старая
византийская церковь до двенадцатого века, двухперстным, а не трехперстным
крестным знамением, которое греки позже, в тринадцатом веке, заменили трехперстным.
После смерти патриарха Иосифа русская церковь осталась без возглавления.
Трудно было найти более подходящего, умного и энергичного кандидата, чем Никон.
ё Заглавный лист «Титулярника». Книга выполнена по указу царя Алексея Михайловича
х£ в семидесятых годах XVII века лучшими мастерами того времени, содержит родо-
| - слоеную царей, дает сведения по русской истории, рассказывает о дипломатических связях
* о. с иностранными государствами. В ней, кроме текста, можно видеть портреты русских
га ■ князей и царей, патриархов и иностранных правителей, гербы и печати. Автор яркого
г£о коврового узора,— вероятнее всегоу царский золотописец Григорий Благуtuuv
132
&
c\lh
inn
Й^^1*
'«
»ff«
|iitiiciAiumt/o(
1шЩ
У 1
' '~ -*- X ,
■«-
\V
V
134
Царь поспешил с избранием нового патриарха. Но для Никона важно было
получить полную и неограниченную власть в церкви, он хотел вырвать от царя
и собора право бесконтрольно, без вмешательства духовенства и правящего
класса бояр и дворян, проводить те реформы, которые он уже наметил. Он. сам
участвовал в борьбе боголюбцев с покойным патриархом Иосифом и мог бояться,
что боголюбцы, протопопы и сочувствующие им иерархи еще раз постараются
распоряжаться церковью вопреки желаниям патриарха. Не менее опасными могли
ему казаться и бояре. Теперь же — после торжеств в честь покойных митрополитов
и патриархов и публичного покаяния царя и государства перед церковью за
грехи прошлого — момент для усиления власти патриарха был, конечно, наиболее
подходящим.
Несколько раз подряд Никон отказывался от избрания, даже не захотел идти
на собор. И наконец был приведен туда почти силой. В ответ на предложение собора
принять патриарший престол он снова категорически отказался и тогда, по его же
собственному рассказу, царь и весь собор сначала стали перед ним на колени,
а затем «распростершись ниц» стали умолять его принять избрание.
Новый патриарх энергично, планомерно и успешно продолжал проводить
программу боголюбцев. Церковная дисциплина часто возрождалась сама по себе уже
при одном воспоминании, что новый патриарх — суровый, аскетичный, не
останавливающийся перед строгим наказанием Никон.
Своей строгой жизнью, приглашением на трапезы бедных и странников патриарх
показывал пример другим иерархам и низшему духовенству. Судя по расходным
книгам патриаршего приказа, ни один глава русской церкви не оказывал столько
помощи нуждающимся, как Никон.
Оставаясь верным стремлениям боголюбцев повысить нравственность и
благосостояние народа, патриарх продолжал борьбу с пьянством, одним из важнейших
социальных зол России.
Во всех областях жизни и культуры Никон старался сохранить православный
стиль. Он боролся с иностранными манерами и платьем, которые начали
распространяться среди русских, и с иноземным художественным влиянием.
Мероприятия патриарха Никона по исправлению книг почти невозможно понять,
не принимая во внимание его интерес к внешней политике Московской Руси и ко
вселенскому православию. Вовсе не московский узкий национализм, а глубокое
чувство ответственности России за судьбы православных, живших за ее пределами,—
вот стимул его действий. В этом отношении он был далек от взглядов Филарета и
большинства боголюбцев, которые интересовались судьбами только Московской
Руси. Взгляды Никона были гораздо ближе к убеждениям Бориса Годунова,
который, еще будучи регентом, указывал на вселенскую роль Москвы в деле
охранения всего православного мира.
Мало разбиравшийся в вопросах внешней политики, недавно почти прямо из
игуменов пустынного приполярного монастыря попавший в патриархи, Никон
чувствовал себя вершителем судеб всего православного мира, терял голову, был
готов превратиться в русско-греческого вселенского патриарха и принять за чистую
монету все, что ему говорили льстивые греки. Своим энтузиазмом он увлекал и
царя. Принимая в 1653 году, в первый день Пасхи, греческих купцов, царь
уже просто спросил их, желают ли они, чтобы Россия освободила их от турок.
И услышав положительный ответ, прибавил: «Я принял на себя обязательство,
что если Богу угодно, я принесу в жертву свое войско, казну и даже кровь
свою для их избавления».
Продолжение следует
ВО ВСЕМ МИРЕ
Горы и климат
Если вам не нравится по-
года, вините в этом Скалистые
горы и Гималаи, Подъем
плато этих двух величайших
горных массивов за двадцать
миллионов лет постепенно
изменил глобальный поток
ветров и дождей, создавая те
климатические условия, которые
управляют нашей погодой
сегодня, считают ученые
Колумбийского университета и
университета штата Висконсин.
Уильям Раддимэн, морской
геолог из Колумбийского
университета, и Джон Кутцбах,
климатолог из штата
Висконсин, использовали компьютер
для моделирования климата
Земли с учетом начинающих
формироваться горных плато,
сложившихся наполовину, и,
наконец, при завершении этого
процесса. Их выводы
показали, что поднятие гор
меняло направления ветров и
способствовало похолоданию
климата в Северной Америке,
Северной Европе и Азии,
подготовив условия для
ледникового периода, наступившего
два с половиной миллиона лет
назад.
Кроме того, исследования
показали, что горы
способствовали возникновению таких
региональных особенностей
климата, как летние
муссоны в Юго-Восточной Азии,
холодные ветры в
американских бесплодных землях и
сухие летние периоды в
Средиземноморье и Южной
Калифорнии.
Мечта
домовладельца
Это кажется фантастикой:
лужайка перед домом, на
которой нет сорняков, вся
растущая на ней трава активно
сопротивляется заболеваниям,
не нуждается в удобрениях,
остается зеленой до глубокой
осени и, что особенно важно,
почти не растет вверх.
Однако это уже реальность.
Генетик Ян Вейер из канадского
университета провинции
Альберта вырастил несколько
десятков грядок чудо-травы, в
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
G
с
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
состав которой входят
семнадцать альпийских видов. Эти
травы за год вырастают всего
на два—восемь дюймов. Они
выделяют вещества,
удерживающие другие растения от
приближения к ним, а плотное
воскообразное покрытие
защищает их от поражения
грибами. Короткие узкие листья
растений делают лужайку
упругой. Травы всходят ранней
весной и выглядят гораздо
зеленее, чем на обычных
лужайках. В Канаде
чудо-траву высаживают уже вдоль
шоссе и в национальных парках.
Население
должно знать
Жители городов США
получили право знать, какие
химические вешества и какую
именно опасность представляют
для окружающей среды того
или иного города, а также что
нужно делать в случае
катастрофы на химических
предприятиях. Специальный
раздел нового закона дает
общественности право доступа к
информации о количестве
веществ, используемых
ближайшими предприятиями и о
наносимом ими вреде. Кроме
того, он требует от
общественности непосредственного участия
в разработке мероприятий,
которые должны проводиться в
аварийных случаях. «Местным
планирующим организациям
нужны люди различной
квалификации, чтобы помочь в
оценке возможных
последствий аварий и
проанализировать возможность местных
организаций в оказании
помощи»,— считает Джералд Под-
же, токсиколог Национальной
федерации по охране живой
природы.
«Данте»
потерпел неудачу
В январе этого года
американские полярники сделали
первую попытку запустить в
жерло антарктического
вулкана Эребус самоходный
исследовательский аппарат «Данте».
Однако она оказалась
неудачной: восьминогий робот
продвинулся к цели всего на семь
метров, после чего застыл на
месте.
Осмотр показал, что при
спуске робота в «ад» его
«пуповина» — кабель,
содержащий стекловолоконные
провода, соединяющие машину с
О
О
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
о
командным компьютером,
перекрутился, образовалось то,
что моряки называют
«колками», и связь «Данте» с его
«мозгом» нарушилась.
Попытки расправить петли привели
к полному разрыву проводов,
и аппарат замер. Пришлось
выволакивать «Данте» наружу.
Отремонтировать его на месте,
прежде чем испортилась
полярная погода, славная своей
переменчивостью, не удалось.
Чтобы не только устранить
поломки в разматывающем
кабель механизме, но и
сделать их невозможными в
будущем, «Данте» пришлось
эвакуировать в США.
Тем не менее конструкторы
из университета имени Карнс-
гн и Меллона считают, что
«дантовы» системы
наблюдения, ориентировки и
получения команд работали отлично.
А перегибы на кабеле
возникли оттого, что температура
воздуха в это время была
минус 40 градусов. Как всегда,
подвели пустяки.
Первые экологи
древности
Они знали пустыню как
свои пять пальцев, заботились
о караванных путях и
боролись с эрозией. Речь идет
о тех арабских племенах,
которые называли себя набатея-
ми и населяли северную
часть Аравийского
полуострова. Петра, столица Набатей-
ского царства, была самым
важным центром караванной
торговли. От этого города
сохранилось множество руин.
Все исследования,
проведенные в этом районе,
показали, что там проходила
интенсивная и методичная
сельскохозяйственная деятельность.
Наибольший интерес
представляют низкие каменные
заграждения, возведенные в
долине и на склонах
окрестных холмов. Эти
своеобразные спиральные дамбы
замедляли сползание почвы во
время проливных дождей.
По мнению археологов, на-
батеи чрезвычайно заботились
об обрабатываемых площадях,
проводя сознательную и
организованную борьбу с эрозией.
Наряду с этим создавали и
оросительные каналы для
площадей в несколько десятков
декар. До прихода сюда наба-
теев в этих местах была
пустыня.
135
Колокол,
колокольчик
По замыслу рубрика призвана
собирать интересный изобразительный
материал к любому слову энциклопедии.
Это может быть и тематический
подбор, и отдельный сюжет, которых,
естественно, нет ни в одном популярном
издании. Редакция надеется, что
активные читатели будут
присылать свои < картиночные
дополнения» к энциклопедиям —
для публикации в журнале.
/. Доставка колокола
на колокольню.
Рисунок Леонардо да Винчи.
2. Литье колоколов в Твери.
3. Бронзовый колокольчик
для лошади. Иран
IX—VIII века до новой эры.
4. Освящение в Риме
замечательного колокола,
1788 год.
5. Колокола на монтажной
площадке г. Апольда,
1957 год.
б. Металлическое литье.
Позднеготическая живопись,
1505 год.
7. Колокольный звон.
Антверпенская церковь
св. Марии, 1719 год.
8. Группа вулкана Колокол.
Сам вулкан Колокол — справа.
К СЛОВУ ПРИШЛОСЬ
137
РАССКАЗЫ О ЖИВОТНЫХ
X. Райден
Заводь Лилий
Глава двадцатая
...В конце мая толстенькие годовики, Черника и Лютик, уже усердно занимались
работами, положенными им по возрасту. Черника с маниакальным упорством
чинил плотину, которая совершенно в этом не нуждалась. Он так самозабвенно
нырял за илом и втаскивал ветки на и без того высокий гребень, что не замечал
ничего вокруг, в том числе и меня в двух шагах от него.
Не знала я, как истолковать взаимный интерес Лотос и Цветика. Идет ли
между ними борьба за доминирование? Прерывая кормежку — главное занятие
бобров весной,— они плыли навстречу друг другу, здоровались носами, пихались,
ныряли, разговаривали и боролись. Я подозревала, что они, как прежде Шкипер
с Лаурой, образовали пару и в любой день могут отправиться на поиски места
для собственной колонии.
Тем временем Главный Инспектор трудолюбиво рвал траву и утаскивал ее
в хатку — вернейший признак, что там появились новые бобрятки. Лилия
отличалась частыми исчезновениями из заводи — тоже верный признак, что она
проводит время с малышами; и как я ни тщилась, но в каждом случае мне
удавалось насчитать в заводи одновременно только пять бобров — опять-таки
вернейший признак, что кто-то из шестерых дежурит в хатке, оберегая малышей.
И тут произошла катастрофа. Было 20 июня, канун летнего солнцестояния.
Мы наметили большие планы на субботу и воскресенье. Ведь это самые долгие
сумерки в году, и за бобрами можно следить особенно долго. Мы с Джоном
договорились отправиться к Заводи Лилий днем в пятницу, чтобы осмотреть верхние
запруды, пока бобры еще спят. А потом остаться наблюдать за ними всю ночь.
* Окончание. Начало в №№ 7—9 за этот год.
138
,х ' Поставив машину, мы пошли по короткой тропке, которая вела к северо-западному
■II углу плотины, и еще не поднялись на пригорок, с которого открывается вид
£^ | на нее, как оба поняли, что случилась какая-то беда. Грозный звук — шум
Jg' быстро бегущей воды — ожег наши уши, и мы пустились бегом.
*Д| — Плотина! — крикнула я.
Едва увидев ее, мы остановились, как вкопанные, отказываясь поверить тому,
что нам открылось. В полутораметровой плотине зиял пролом, и вода неслась
сквозь него с невероятной силой, непрерывно расширяя и углубляя брешь. Заводь
мелела прямо на глазах.
Я стремглав помчалась по откосу к плотине, споткнулась, упала, панически
побежала дальше, опять споткнулась и наконец осторожно пробралась по остаткам
гребня к бешеному каскаду. Вид этой стихийной мощи парализовал меня. Вода
неслась мимо, создавая ощущение необоримой силы, точно внезапно забивший
нефтяной фонтан, точно волна разлива, ворвавшаяся в узкое ущелье. За плотиной,
естественно, тянулся склон, так что вырвавшаяся на волю вода набирала новую
скорость, бешено ища наиболее короткий путь к морю. Вот пролетела затянутая
течением рыба. За ней неслись ветки, чурбаки — куски плотины, куски деревьев,
которые бобры валили и разгрызали не один год, скатывались по струе у самых
моих ног и уносились потоком вниз по руслу ручья.
У меня не было сил пошевельнуться. В каком-то оцепенении я беспомощно
смотрела на происходящее. Потом осознала, что к пролому, сгибаясь под тяжестью
большого камня, бредет Джон. «Сейчас он заткнет хоть часть дыры!» — подумала
я, и на мгновение мне стало легче, но тяжелый камень проскочил мимо, точно
мяч, подхваченный волной.
Мы провожали его взглядом, пока он катился вместе с водой под уклон.
Какая энергия высвободилась здесь! Джон заговорил — я еле разобрала его
слова сквозь зловещий гул:
— Через два часа от заводи ничего не останется.
Сказал он это себе, не думая, что я услышу.
— Но почему? Почему? Как это случилось?
Ответа я не ждала. Просто у меня вырвался стон, протест против
необратимости случившегося — стон Иова, вопиющего к Богу. Однако мои вопросы
заставили Джона очнуться и посмотреть вокруг. Повсюду на гребне у бреши
были видны следы человека.
— Так это же вандализм! Видишь, вот тут? Плотину ломали каким-то
инструментом!
Да, действительно. Доказательства, которые мы сначала и не подумали искать.
Теперь, когда мы установили, что причина всему человеческая подлость,
страсть к бессмысленным разрушениям, гнев сыграл роль катализатора, побудил
нас действовать Тут же было решено, что я отправлюсь за десять километров
к ближайшему телефону и сообщу о случившемся в полицию парка, а Джон
останется ждать тут ведь радиофицированная патрульная машина, если она
где-то неподалеку, прибудет сюда раньше, чем я вернусь,— и тем временем
попробует привести в исполнение пришедший ему в голову план.
— Уровень воды в заводи быстро падает,— сказал он,— Класть камни прямо в
брешь бесполезно — напор слишком велик. Попробую выложить каменную стенку
по дну дугой в сторону заводи. Если повезет, сила течения, нарастающая
перед проломом, не расшвырнет камни, а, наоборот, плотнее прижмет их друг
к другу.
Заметив у меня на лице проблеск надежды, он поспешил добавить:
Ты же понимаешь, такая подводная стенка будет вся в щелях и не остановит
падение воды в заводи. Но все-таки замедлит его и позволит нам выиграть
время. А потом лесничие придумают, как подъехать сюда и высыпать в пролом
кучу камней. Или еще что-нибудь. Во всяком случае, ничего другого мне в голову
пока не приходит.
Я не стала задаваться вопросом, насколько осуществима идея. Только бы
не стоять, опустив руки, а там уж что получится. Я попыталась поднять внушитель-
« ный валун, но Джон меня прогнал.
5гл — Отправляйся за полицией,— распорядился он.
"? Однако на полпути я повернулась и побежала назад, сообразив, что прежде
£ а необходимо кое-что сделать. Я быстро сфотографировала водоворот в бреши,
f г щелкнула Джона, скатывающего камни в заводь и запечатлела на пленке следы-
"о улики, оставленные на плотине. Мне нужен был обвинительный материал, обличаю-
140
щий того, кто совершил это гнусное преступление. Во имя бесчисленных диких
существ, которых человек, сознательно совершая жестокие поступки, обрекает на
гибель или бесприютность, я буду добиваться справедливого возмездия.
Глава двадцать первая
Когда я вернулась, на остатках плотины рядом с Джоном стояли два
полицейских и покачивали головами. Подходя, я услышала их вывод: остановить
воду, неумолимо рвущуюся из запруды, невозможно, пролом, безусловно, дело
рук какого-то бесчинствующего варвара, и к утру от заводи останется только
воспоминание. «Бот она, хваленая техническая цивилизация, созданная
человеком! — подумала и.— Мы способны нажатием кнопки сделать нашу планету
непригодной для обитания, а спасти бобровую запруду не можем!»
Представившись, я ответила на обычные вопросы, а потом добавила несколько
фактов, доказывающих всю ценность бобровых запруд, и рассказала, в каком
положении находится колония сейчас.
— В хатке новорожденные бобрята,— объяснила я,— и они должны оставаться
в ней, потому что слишком еще малы, чтобы плавать. Но стоит входам в хатку
оказаться выше уровня воды, как ее покинут, бобрята там или не бобрята.
Вода, закрывая входы, оберегает колонию от хищников. А куда они уйдут и что
станется с бобрятами, никому не известно. Критическое положение бобров, видимо,
тронуло служителей закона — оба высказали пожелание, чтобы виновник понес
кару. Но, спохватившись, поспешили добавить, что не особенно надеются
найти его.
В эту минуту их вызвали по радиотелефону — на автостоянке пристают к
женщине,— и они бросились к своей машине.
Все это времи Джон ни слова не сказал о подводной стенке, которую начал
сооружать, когда я уходила, и мне не терпелось узнать, получилось ли у него
что-нибудь. Ни один камень над поверхностью заводи не выступал, но мне
показалось, что вода устремляется в пролом не с прежним бешенством.
— Течение, пожалуй, замедлилось,— согласился он.-— Но все равно заводь
продолжает терять воду с опасной быстротой, и сделать ничего нельзя. Камни,
которые я там навалил, способны задерживать воду не больше, чем дуршлаг,
и только замедляют убыль воды, но не прекращают ее. Взглянем правде в глаза:
Ниагару рыболовной сетью не запрудить.
Мне оставалось лишь признать его правоту. Как и Джон, я не сомневалась,
что бобры попытаются остановить только шумную струю, переливающуюся через
верх подводного волнолома. Все, что мы сами видели и слышали, все, что мы
читали о бобрах, убеждало нас — они автоматически выдадут эту врожденную
реакцию, как бы тщетны ни были их старания. А тем временем бесшумные
подводные тучи, неумолимо высасывающие заводь, останутся незакрытыми.
Мы взобрались на высокий камень и оглядели береговую линию. Следы воды
на валунах показывали, что за время, пока мы были тут, уровень понизился
на полметра с лишним. Вскоре хатка окажется на суше, точно индейское типи,
и все ее входы будут открыты проходящим мимо хищникам: уже над
поверхностью показались верхние дуги трех отверстий, точно три восходящие темные
луны. А учитывая силу течения в проломе, решили мы, бобры сумеют
восстановить плотину не раньше, чем вся вода уйдет из запруды. Ведь при любой попытке
сделать это прежде, струя унесет их и протащит по всему каскаду.
Прошло еще полчаса, уровень воды продолжал понижаться, из воды выступили
верхние камни сооруженной Джоном стенки, и теперь и могла разобраться, есть ли
от нее толк. Мне было видно, что с внешней стороны сквозь просветы между
камнями льет вода, не говоря уж о струе, перехлестывающей сверху. Тем не
менее выгнутая в запруду стенка вновь соединила.концы проломленной плотины и,
несомненно, снизила быстроту и объем утечки. Джон, казалось, удивился, что
его кладку вообще не разметало, ведь он ничего другого не ожидал.
Вдруг сердце у меня заколотилось. Из хатки вылез бобр и во всю мочь поплыл
к плотине. Я кивнула на него Джону, но бобр нырнул и вновь появился на
поверхности в полутора-двух метрах от нас. Главный Инспектор — ив большом =
волнении. Не обращая на нас никакого внимания, он отчаянными глазами огляды- *£
вал проломленную плотину и плавал взад-вперед перед текущей стенкой, постигая |-
весь ужас случившегося. Потом стремительно поплыл к дальнему берегу и с порази- % &
тельной быстротой свалил там большой рододендроновый куст. | 2
— Пытается сделать невозможное,— заметил Джон. "б
141
— И только напрасно вымотается. Жаль, что вокруг не валяются обломанные
ветки. Как же мы не догадались принести хоть несколько с той стороны шоссе,
пока он еще спал?
(Туристы-нарушители полностью очистили берега Заводи Лилий от хвороста.)
Бобр-великан тем временем сволок почти двухметровый куст в воду и начал
буксировать его к плотине. Мне вспомнилось пророчество ведьм в «Макбете».
— Идет Бирнамский лес! — сказала я, потому что цветущий куст двигался
словно бы сам по себе, скрывая бобра густой листвой
У стенки Джона волшебный куст помедлил, а затем его пышная крона поднялась
в воздух и опрокинулась по ту сторону стенки. Я ждала, что стремительная вода,
переливавшаяся через верх и рвавшаяся сквозь камни, сейчас же его унесет.
Однако бобр удерживал зубами короткий ствол и, работая передними лапами,
защемил комель между двумя верхними камнями, так что куст повис макушкой
вниз с внешней стороны стенки.
— При таком течении толку от него не будет,— сказал Джон.
Видимо, Главный Инспектор пришел к такому же выводу, потому что он только
еще один раз сплавал к дальнему берегу за новой большой веткой и, укрепив
ее рядом с кустом, переменил тактику. Теперь, к нашему полному изумлению,
он занялся подводными протечками. Шпаклюя бесчисленные щели между камнями,
сквозь которые заводь теряла огромное количество воды, он вырывал с корнями
кувшинки справа, слева, сзади и спереди от себя и использовал их для затычек.
— Он уловил самую суть проблемы,— воскликнул Джон.— Я бы не поверил,
если бы не видал своими глазами! Теоретически он должен был бы валить все
это на гребень, чтобы, так сказать, покончить с шумом. Он же использует починочный
материал под водой, где это особенно необходимо, а ведь вода там не шумит,
и слышать он ее не может. Так чем же он руководствуется?
Находчивость Главного Инспектора поразила меня не меньше. При обычных
обстоятельствах бобры не используют съедобные растения для постройки своих
сооружений. Хворост, извлеченные со дна обгрызенные ветки, ил, опавшая листва
и даже человеческий мусор (бутылки и пластиковые пакеты) — вот материалы,
которые они предпочитают. Но сейчас решающую роль играло время. Заводь надо
было спасти, а упругие листья и длинные стебли кувшинок хорошо сминались
и легко засовывались в просветы между камнями. К тому же они были рядом,
а Главный Инспектор работал с сумасшедшей быстротой: нырял, рвал, засовывал,
приминал, нырял, рвал, засовывал, приминал. Не успев нырнуть, он вновь появлялся
на поверхности и уже плыл за новой кувшинкой. Ничто его не отвлекало —
ни наше присутствие, ни рев переливающейся через стенку воды.
Вскоре мы заметили, что к плотине плывут еще три бобра, и узнали годовиков
Чернику и Лютика. Они следовали за Цветиком, которому до двух лет еще не хватало
нескольких недель. Через три-четыре секунды все добрались до пролома и
принялись плавать взад и вперед, разбираясь в случившемся с помощью всех органов
чувств. Очень скоро они последовали примеру Главного Инспектора и, взявшись
за работу, выдирали кувшинки целиком. Зажав эти клубки стеблей, листьев,
цветков и даже корней между короткими лапами и подбородком, они исчезали под
водой, где оставались ровно столько времени, сколько им требовалось, чтобы
отыскать и законопатить очередную подводную щель в каменной стенке.
Прежде я ни разу не видела бобров в роли неутомимых тружеников, которой
их наделяют, но в этот вечер они словно понимали, что промедление для них
равносильно смерти. Вновь и вновь плыли они к тающим островкам кувшинок
за очередной порцией «пакли». Ныряли, выныривали все вчетвером, точно
аквалангисты, разыскивающие утопающего. И глядя на них, я прониклась надеждой,
что их работа и вправду может спасти заводь, что мягкая растительная масса
и вправду способна выдержать такое давление.
Тем не менее вода все еще прорывалась сквозь стенку в опасных количествах
и продолжала низвергаться через неровный верхний край стенки — все эти струи
сливались в бушующий поток, который, устремляясь к морю, все углублял и
углублял прежнее русло ручья.
w «Так вот она — грозная мощь воды! — думала и.—- Понятно, почему мы,
хт люди, заставили ее служить нам. Но кто бы мог подумать, что тихая бобровая
I** заводь таит подобную энергию?»
* а Нет, сказала я себе в отчаянии, эту силу не одолеть! Однако бобры все еще
|« боролись с ней при помощи кувшинок — по комку каждый раз. Не прячется
"о ли в этом особый смысл? Не свидетельствует ли их настойчивость, что успех
142
не исключен? В конце-то концов дикне животные не склонны расточать
драгоценные запасы собственной энергии как попало, без реальных шансов получить
что-то взамен. Так не способны ли и бобры определять, что достижимо, а что
нет? Не знают ли и бобры, когда задача безнадежна и надо оставить
бесплодные попытки решить ее?
Однако эта четверка продолжала трудиться. Вновь Главный Инспектор
попытался укрепить неустойчивую стенку деревянными подпорками с внешней
стороны. Вновь он сплавал в дальнему берегу и вернулся с массивным кальмиевым
кустом, который затем перекинул через гребень и закрепил там. Убедившись,
что куст не снесло, он отправился за новым материалом, и к нему вскоре
присоединились двое молодых бобров.
Меня изумляло, как слаженно они работали. Хотя действия их нельзя было
назвать скоординированными (каждый бобр выполнял ту или иную операцию
согласно с собственной потребностью), друг другу они не мешали. И не проявляли
никакого раздражения, если его (или ее) работу другой бобр переделывал на
свой лад или вообще ломал. Особенно часто перекладывал чужие ветки по-своему
Главный Инспектор. Что это было — потребность все сделать самому или он
действительно улучшал кладку?
Мне вспомнился эксперимент двух швейцарских исследователей — А. Эшбахера
и Г. Пиллери. Заметив, что строящие хатку бобры часто перекладывают по-
другому ветки, уже надежно закрепленные, они пометили сорок веток и вернулись
через месяц поглядеть, какие из этих веток были перемещены и как. Выяснилось,
что бобры сортируют строительный материал по длине и перемещают его в
соответствии с требованиями постройки. Например, длинные ветки были забраны из
низкосводчатого входа в хатку и помещены в высокий центральный ее купол.
Точно так же короткие ветки забирались из высокого купола и использовались
в низкосводчатом входе.
Были ли усилия Главного Инспектора столь же нужны или нет, но он, во всяком
случае, словно бы укрепил текущую стенку. Наоборот, переделки Черники
казались неудачными. Закладывая принесенную ветку, он часто смещал ветки,
уложенные другими, и шум прорывающейся через гребень воды сразу усиливался.
А Лотос и Лилия, спрашивала я себя, где они? Или в хатке с бобрятами
необходимо находиться двум бобрам, раз все ее входы открылись?
Хотя сумерки уже не позволяли различать, кто есть кто среди четырех
тружеников» за которыми мы вели наблюдение, уйти мы все равно не захотели и
напрягали зрение, стараясь разглядеть копошащиеся в воде округлые силуэты.
Даже когда и они стали неразличимы» мы остались и прислушивались к тому,
как бобры ныряли. В темноте мягкое чмоканье воды, в которую погружается
бобр, говорит так же много, как шлепки капель, падающих с лопасти весла.
Перед тем, как все-таки уйти, я провела лучом фонаря по выгнутой стенке и
увидела Главного Инспектора — он усердно конопатил ее снаружи. В первый раз
я видела такое. До тех пор я принимала на веру бытующее убеждение, будто
бобры внешней стороной плотины не занимаются.
На пути домой я тщетно пыталась вырвать у Джона заверение, что бобры
способны спасти свою заводь и спасут ее. Но он не пожелал ободрить меня
неискренними утешениями, и между нами возникла некоторая натянутость. Он
ограничился признанием, что геркулесов подвиг четырех бобров достоин удивления.
Толком уснуть мне так и не удалось — слишком уж мучительными были события
дня и вечера. А утром я приготовилась к худшему. Быть может, стенка
обрушилась, пока мы спали, и хлынувшая в брешь вода свела на нет все труды
бобров, а заодно смахнула остатки плотины справа и слева. И на месте Заводи
Лилий мы сейчас увидим мокрую грязь...
Когда тропа вывела нас к пригорку, я замедлила шаг и уставилась на спину
Джона, стараясь по ней определить, что нам сейчас откроется. Поднявшись на
пригорок, Джон несколько секунд продолжал держать меня в напряжении, потом
обернулся ко мне, широко улыбаясь:
— Выстояла! — закричал он.
— Выстояла? *
Я подбежала к нему, мы обнялись и прокричали «Ура!» — в честь бобров. S«
Они уже удалились в хатку для дневного отдыха, который вполне заслужили. \$
Заводь заметно обмелела, но нелепая соединительная стенка, которую Джон сложил, % 1
а бобры укрепили и проконопатили, простояла ночь и выполнила свое назначение. |*«
Мы побежали к ней. Хотя она все еще пропускала порядочное количество воды, "о
143
бобры за время нашего отсутствия много над ней потрудились и сократили утечку
примерно на две трети.
Сказать, что эта несуразная перемычка плохо гармонировала с остатками старой
Jfj плотины, которые она соединяла,— значит ничего не сказать. Она не только
вдавалась в заводь самым некрасивым и неуклюжим образом, но, кроме того,
еще зеленые ветки, бело-розовые цветки, нефритовые листья кувшинок и черные
их корни придавали ей сходство с изукрашенной карнавальной повозкой на обратном
пути с праздника. Какими благопристойными и функциональными казались по
сравнению с ней уцелевшие концы настоящей плотины! Воткнутые под прямым
углом с внешней ее стороны, выбеленные временем аккуратно подогнанные ветки
выглядели, как частый штакетник. А плотный гребень с хорошо утоптанной землей
был почти не отличим от берегов, продолжением которых служил.
— Твое совместное с бобрами сооружение выглядит именно так, как должна
выглядеть плотина, рожденная совместными усилиями архитектурного комитета! —
заявила я Джону и расцеловала его за тот вклад, который он как председатель
комитета внес в ее конструирование.
Конечно, перемычка была очень хлипкой и требовала дальнейшего укрепления.
Поэтому, заручившись помощью трех мальчишек, явившихся к заводи с удочками,
мы впятером принялись собирать охапки дефицитного хвороста, относить его на
плотину и бросать там в воду. Значительную часть этого материала мы нашли
ниже по ручью — вода вырвала его из пролома и протащила метров сто
пятьдесят, прежде чем ветки зацепились за цни и кусты.
— В этой охапке воплощены годы и годы бобровых трудов,— заметил Джон,
взбираясь по откосу с тяжелым грузом на плече.— Чтобы восполнить такие
потери, бобрам пришлось бы без отдыха валить деревья целый месяц.
Мы трудились все утро и натаскали по меньшей мере десяток кубических
метров жердей и острых сучьев. Но Джон утверждал, что перемычку необходимо
укреплять и укреплять, а потому проработал еще несколько часов, укладывая
с внешней стороны дополнительные камни.
Когда наконец он решил, что все еще протекающая перемычка обрела некоторую
прочность, мы последовали примеру наших ночных друзей-бобров и вернулись
в хижину вздремнуть, ведь большую часть наступающей самой короткой ночи
в году мы намеревались провести у запруды, наблюдая, что они будут делать
дальше.
Глава двадцать вторая
Мы с Джоном вернулись на плотину, но бобров не было видно.
Бьюсь об заклад, после вчерашнего аврала они проспят,— заявил Джон,
однако в пять минут седьмого из хатки вылез бобр.
— Что он такое затеял? пробормотала я, глядя в бинокль.— Вытаскивает
из своего дома длинный чурбак!
Джон в свою очередь поднес к глазам бинокль и подтвердил, что большой
бобр как будто занят именно этим.
Главный Инспектор, по-моему,— добавил он.
Мы наблюдали, как он стащил в воду без малого двухметровый кусок ствола
и поплыл с ним к плотине. (Расстояние около ста метров.) Неужели он проснулся
с такими четкими воспоминаниями о прошлой ночи, что заранее учел предстоящую
потребность в строительном материале? Одно дело, когда бобр, видя, слыша и
ощущая протечку, собирает ветки для ремонта, но совсем другое — когда он заранее
принимает меры для избавления от беды, про которую только помнит, что она
случилась. Видимо, мы наблюдали проявление психической функции более высокого
порядка. Столь же примечательной была и его готовность вытащить стропило
из кровли хатки — действие, которое должно было вызвать внутренний конфликт,
поскольку бобры в подавляющем большинстве рассматривают свое жилище как
нечто неприкосновенное и не используют пошедший на него материал для чего
бы то ни было другого. Следовательно, и после долгого дневного сна Главный
Инспектор ясно помнил вчерашнюю катастрофу, и потребность привести плотину
» в порядок возобладала даже над его привязанностью к своему дому.
5^ Мне выпала особая удача наблюдать не менее интригующее поведение, когда
I £ могучий патриарх приблизился к плотине, буксируя стропило. В воде возле нее
* а. кучей плавал материал, который мы с Джоном натаскали сюда, пока бобры
|? спали, и Главный Инспектор, узрев эту манну небесную, бросил свой груз и
"о принялся плавать взад-вперед среди чурбаков и жердей, по очереди обнюхивай
144
их и громогласно выражая свое бобровое возбуждение.
- Не берусь утверждать, но, по-моему, он изливает ликование,— шепнул Джон.
Мне с трудом удалось сдержать радостный смех.
— Может быть, «счастливое изумление» точнее определит то, что мы сейчас
слышим.
Каковы бы ни были субъективные чувства бобра (определить их у нас, естественно,
средства не было), они помешали ему немедленно взяться за работу. Он крутился
в лабиринте хвороста, точно неиствующий пес, который обнаружил
«восхитительный» запах и в восторге извивается на земле. И ни на секунду не переставал
«говорить» о своей находке.
— Ну нам сторицей воздано за наши усилия! - - сказала я и, против
обыкновения уступив соблазну, вступила в разговор с диким животным. Главный Инспектор
тотчас повернулся ко мне и, словно понимая мои слова, отзывался негромкими
«ах-ах-ах». Наш диалог продолжался целую минуту, он вел его на своем языке,
я — на своем. Мне кажется, нам обоим было приятно от того, что мы сделали
эту попытку преодолеть межвидовой языковой барьер.
Наконец бобр взялся за дело. Высвободив одну хворостину из плавающей
кучи, он перебрался на плотину, поднялся на гребень и укрепил свою ношу в
к.менной опоре, которую Джон соорудил с внешней ее стороны. Затем повторил
эту операцию еще раз, и еще, и еще, систематически высвобождая и укладывая
по одной хворостине. В его движениях не было вчерашней лихорадочной
торопливости. Теперь он работал размеренно, не спеша, в обычной, по моим наблюдениям,
для бобров манере. Несомненно, аврал кончился, и работа стала обычной.
Вскоре мы заметили, что к плотине плывут еще четыре бобра, причем трое
буксируют палки, извлеченные из хатки.
— Черт-те что! Никогда ничего подобного не видел! — сказал Джон.— Эти
бобры планируют свою работу куда лучше моих студентов, которые не способны
самостоятельно додуматься до того, чтобы принести на занятия карандаши. (Джон
в это время читал курс по естественнонаучной литературе.)
Как и Главный Инспектор, все четверо, приблизившись к плотине и увидев
плавающий там строительный материал, громко заахали. Цветик и Лотос, давая
выход возбуждению, устроили водную чехарду. Лютик принялась кружить и
подавать голос, но вдруг увидела нас и хлопнула хвостом. Нас это не прогнало,
и она, перестав интересоваться нами, приступила к починке плотины. А Черника,
неистовый труженик, пробрался сквозь мешанину плавающих чурбаков и хвороста,
откусил цветущую ветку с куста, увенчивающего гребень плотины, зажал в зубах
этот букет белых цветков, спустился по крутой внешней стороне и с силой воткнул
ветку куда-то не туда, потому что возникла новая дыра, из которой забила
вода.
Свои плотины бобры укрепляют сзади толстыми палками, и те не только служат
опорами, но и задерживают значительную часть мусора, который вода иначе
пронесла бы через или сквозь нее. Таким образом, бобровая плотина в какой-то
мере самогерметизируется. А вот ил бобры утрамбовывают в нее с внутренней
стороны, скрытой водой. Обычно возле плотины всегда есть ил, однако вода,
бешено устремлявшаяся в брешь, унесла с собой значительную часть этого
драгоценного материала, и чтобы законопатить внутреннюю сторону, бобрам пришлось
импровизировать. Вдобавок к вырванным с корнями кувшинкам они использовали
сорванную траву, мелкие веточки и туристский мусор (бутылки и пластиковые
обертки), притаскивая все это с берега.
Набл )дая, как они чинят свою наспех залатанную плотину в самый долгий
день в году, мы испытывали истинное наслаждение, но не надо думать, будто
мы бессердечно любовались, как надрываются бедные животные. Просто они больше
не вызывали у нас сострадания. В них теперь не ощущалось никакого
перевозбуждения, напротив, они выполняли различные операции с хладнокровием
профессионалов, которые точно знают, что от них требуется. К тому же я радовалась
редчайшей возможности наблюдать их строительную деятельность при дневном
свете, час за часом и с самого близкого расстояния. Они были настолько
поглощены своей работой, что не шарахались, даже когда я расхаживала между j
ними, щелкая фотоаппаратом. Igj
Вскоре и заметила, что каждый бобр работает по обеим сторонам плотины | £
|1 что иногда он обгрызает ветку по размеру, прежде чем вставить и вогнать j £.
&ё в нужное место. Больше всех перемещал уже уложенный материал Главный | ?
Инспектор, оправдывая имя, которое я ему дала. Он выглядел руководителем "о
145
! стройки, чью взыскательность невозможно удовлетворить,— с таким упорством
он переделывал работу остальных.
К своему изумлению, я обнаружила и несколько примеров несомненного сотруд-
иичества — поведения, которое раньше мне наблюдать не доводилось. Дважды я
видела, как два бобра вместе буксировали порядочное бревнышко между
плавающими обломками, а потом перетаскивали его через гребень. А потом прямо
у меня на глазах Цветик обратился за помощью к Лотос после того, как
несколько раз безуспешно попытался извлечь палку из плавающей кучи. В ответ
на покряхтывание своего близнеца Лотос, ухватив переплетшиеся ветки зубами
и передними лапами, удерживала их, пока Цветик тащил на себя облюбованную
палку. Позднее та же ситуация повторилась.
Еще я заметила, что Главный Инспектор поправляет огрехи, оставленные
Черникой. Когда годовик засунул ветку так, что конец ее остался практически
незакрепленным, великан-самец пробрался туда и, сильно нажав на ветку, закрепил
ее. Потом он облегчил рабочую обстановку для себя (а тем самым и для всех
бобров), расчистив путь сквозь плавающий завал перед плотиной,— разгрыз и
убрал заметную его часть.
Но на колонию обрушилась новая беда. Поднявшись по тропе на пригорок,
я подоспела к критическому моменту. Возле хатки творилось нечто
невообразимое. Вода взлетала вверх фонтанами. Прошло несколько секунд, прежде чем мне
удалось обнаружить творцов этого хаоса — двух мужчин в ластах и с
дыхательными трубками в зубах. Потом я заметила, что вместе с ними заводь навестила
еще и женщина,— стоя на плотине метрах в ста от пловцов, она швыряла
камни в Главного Инспектора и вопила: «Брысь отсюда!»
Я опрометью кинулась вниз по склону, крича, чтобы она перестала,— бобр
почему-то не нырял, не уплыл, а оставался на месте и смотрел на нее. В
буквальном смысле слова я сволокла ее с плотины.
— Во имя всего святого, что вы затеяли? — рыкнула я.
Она и бровью не повела.
— Не понимаю, чего вы кричите. Я защищалась от этого зверюги.
У меня даже дух перехватило от такой возмутительной лжи.
— Он полез на меня, потому что мои друзья стараются заглянуть в его
жилье,— продолжала она.
От этих слов меня захлестнула ярость, какой я в жизни не испытывала.
Ощущение не из самых приятных. Я завопила, чтобы пловцы немедленно оставили
хатку в покое. Я приказала им немедленно вылезти на берег. Я грозила, что
арестую их. Я пускала в ход слова, каких прежде от себя не слышала.
Задним числом мне ясно, что моим требованиям они подчинились только потому,
что на мне была форменная армейская куртка, и они приняли ее за форму охраны
парка. Тем не менее оба нарочно мешкали возле хатки, а когда все-таки вылезли
на берег там, где я стояла, то держались вызывающе. Кем, черт подери, я себя
воображаю? С какой стати я командую, что им можно делать, а чего нельзя.
В такие минуты я понимаю, что не меньше всякого иного способна ударить
или убить. К счастью, мне очень рано пришлось убедиться, что уступать
подобным порывам — себе же хуже. А потому я продолжала хлестать их словами,
ругала их за стресс, которому они подвергли бобров, втолковывала им, что закон
на моей стороне, перечисляла кары за разорение бобровой колонии, за поломку
плотины или хатки.
Немного успокоившись, я попыталась воззвать к их лучшим чувствам и объяснила,
как их вторжение могло подействовать на бобров, охраняющих маленьких бобрят.
Рассказала про брешь в плотине, про то, каких усилий стоила бобрам ее починка.
И добавила, что понижение уровня воды в заводи, обнажившее входы в хатку,
уже привело ее обитателей в стрессовое состояние.
Но пронять их мне не удалось.
— Вас послушать, так вы тут хозяйка,— съязвил один.
А женщина объявила визгливо:
— Управлению парка никакие ваши бобры не нужны!
* - Хотя к моим убеждениям они остались нечувствительны, я догадывалась, что
5^ им не терпится убраться восвояси, и потому пошла в свою бухточку смотреть
1[2: и ждать, не появится ли в заводи кто-нибудь из бобров. Через некоторое время
»а. раздался шум мотора и замер в отдалении. Очередная угроза бобровой семейке
;£ миновала. Но уезжая, они не преминули оставить на ветровом стекле моей машины
*5о гнусиую записку.
146
А бобров все нет и нет. Наконец в девять часов вынырнул Главный Инспектор
и начал патрулировать по заводи перед хаткой. В таком возбуждении я его еще
не видела. Туда-сюда, туда-сюда — шлеп хвостом, шлеп хвостом! Несколько раз
он было направлялся к плотине, но пугался и поворачивал назад. Потом поплыл,
буксируя ветку, на полпути оставил ее и вернулся.
Было уже почти десять, когда появился второй бобр и поплыл к бухточке.
Я узнала Цветика, самого доверчивого члена колонии. Но теперь даже он
остановился, не доплыв до цели, и уставился на меня подозрительным взглядом.
Несколько секунд он нюхал воздух, словно решая, продолжать путь или нет. В конце
концов побуждение вернуться возобладало, и он свернул в сторону. Я следила
за ним в бинокль, пока он не добрался до островка кувшинок и не скрылся
из виду.
Тут я по-новому оценила важнейшую роль, которую играл сплошной ковер
водной растительности, два года назад полностью покрывавший заводь, пряча
бобров от посторонних глаз. Ведь когда я впервые пришла сюда, мне долго
казалось, будто их тут вообще нет. Но теперь столь значительная часть этого
водяного камуфляжа была съедена или вырвана с корнем, что бобры просто
бросались в глаза, чем, возможно, и объяснялась эта серия нежданных
покушений на них.
Я ушла в полночь, когда ничего уже видеть не могла, а вернувшись на
следующее утро, обнаружила, что за ночь на плотине появилась
пятнадцатисантиметровая надстройка. Работа эта была сделана, хотя стимул шумящей воды
отсутствовал. Так что же толкнуло бобров предпринять подобный труд,
результаты которого могли сказаться далеко не сразу? Нарастив гребень, они
обеспечивали подъем уровня воды в заводи только после каждого летнего дождя. В
довершение все оставшиеся течи были заткнуты: плотина вновь стала
водонепроницаемой.
В эту ночь, к моему большому облегчению, я была единственной гостьей у
плотины, но, увы, бобров практически не видела. Обычно все, кроме дежурных
при бобрятах, покидали хатку около шести. На этот раз только в девять кто-то
один выбрался наружу и поплыл к болотцу у верхнего конца заводи. Там под
прикрытием высокой меч-травы мало-помалу собралось пятеро бобров.
Меня удивило, что у них не возникло потребности осмотреть прекрасно
восстановленную плотину. Неужели они помнили, что она теперь водонепроницаема?
Только когда стало совсем темно, я разглядела смутный силуэт бобра, плывущего
к ней. Главный Инспектор все-таки решил произвести ежесуточную проверку.
Я осторожно пробралась по берегу, чтобы последить за ним, но мое присутствие
было незамедлительно обнаружено. Гейзеры брызг вновь и вновь взлетали в воздух
от мощных ударов хвоста. Когда же в ответ на эти демонстрации я не
шелохнулась, явно не собираясь покидать плотину, ее покинул он.
«А, так ты вновь меня опасаешься!» — подумала я.
Хотя такая реакция на случившееся,
безусловно, затрудняла дальнейшие наблюдения, я
испытывала большое облегчение, убедившись,
насколько хрупка его терпимость к моему
вездесущему присутствию у заводи. Мне оставалось
только уповать, что недоверие это
распространяется на всех людей. Иначе теперь, когда от
спасительного ковра кувшинок мало что осталось,
а число посетителей парка все росло, колония
вновь могла оказаться в критическом положении.
И все же мне стало грустно при мысли, что
доверие к людям так навсегда и противопоказано
диким существам.
Перевод с английского
И. ГУРОВОЙ
СТРАНА ФАНТАЗИЯ
Ч. Вильяме
Война в небесах
Глава 12.
Третья атака на Грааль
Барбара спала. Лайонел перегнулся
через подоконник и выглянул в сад.
Неподалеку от дома стоял на дорожке
Грегори Персиммонс и смотрел на луну.
Будь Лайонел сейчас в обычном
состоянии, он бы тоже полюбовался луной.
Луна пугала его не так, как солнце —
здоровенный, глумливый, палящий шар,
плодящий в земле зловредные призраки.
Однако сегодня обычные фантомы
Лайонела как-то побледнели и отступили перед
настоящей, хотя и очень странной бедой,
обрушившейся на его голову. Худшие из
его химер не шли ни в какое сравнение
с нынешней реальностью. Последний
незыблемый оплот: его любимая — бледна
и неподвижна, простерта на одре
загадочной болезни, а дом его отдохновения
распахнут настежь перед вихрем
незримых сил. Лайонел перенес бы измену,
сумел бы примириться с мыслью о более
удачливом сопернике — он никогда не
питал иллюзий на свой счет, но
происходило нечто несусветное. Где соперник?
Чем удержать эту нежную, пылкую
женщину? Откуда наслано это необъяснимое
безумие, это одержание человека
неведомыми инфернальными силами, словно
издевающимися над всем человеческим?
Ответов Лайонел не знал. Оставалось
терпеть и ждать.
Он достал портсигар и закурил. Бедная
Барбара! Ей уже не курить больше. И
вообще, безоблачного прошлого уже не
вернуть. Перед Лайонелом во весь рост встал
вопрос о том, как, чем и зачем жить
дальше. Этот поистине национальный
вопрос никогда не покидает надолго
сознание англичанина, этот вопрос всегда с
То
148
* Продолжение. Начало —
за 1993 год.
5—9
ним, в горе и в радости, он возникает
раньше, чем жизненный опыт успевает
подыскать приемлемый ответ, а если
ответ еще и неправильный, вопрос этот
жестоко мстит, превращая даже любовь
и смерть в пародии на самих себя, разя
без промаха дружбу, высокие мысли и за
служенный послеобеденный отдых.
Теперь этот вопрос навис над Лайонелом
Рекстоу.
Где взять денег? Как быть с Адрианом?
Что будет дальше с ними, с их домом?
Он ведь не сможет содержать и ребенка,
и Барбару, и экономку, а даже если бы
и смог — немыслимо представить себе
в их уютном домике еще и какую-то
экономку, разве что она будет совсем
уж старой каргой. Да, но где найти
старуху-экономку? И сколько ей платить?
Даже если Барбаре станет лучше, нельзя
же оставлять ее одну с Адрианом? А
если лучше не станет? Где-то в Шотландии
у нее была тетка, ревностная
кальвинистка. Лайонела передернуло, когда ои
представил себе Адриана, отданного на
воспитание кальвинистам!
Шевельнувшееся чувство юмора напомнило ему,
что его мироощущение, строго говоря,
тоже следует считать кальвинистским,
но, конечно, в отличие от тетки жены
он никогда и мысли не допускал
воспитать Адриана в кальвинистской вере.
У самого Лайонела подходящей родни
не было. Так, а друзья? А что — друзья?
С ними все в порядке, но друзьям
ребенка не подбросишь. Да и живут они
не очень-то... Вот Кеннет, у него вообще
никаких удобств. Ну что за треклятый
мир!
Персиммонс насмотрелся на луну,
обернулся, заметил в окне Лайонела и
приветливо помахал ему. Тут же в голове
Лайонела мелькнула очередная химера.
А что, если Адриан останется в Калли?
Ясно, здравый смысл тут же начал
выплевывать одно возражение за другим, но
фантазия не сдавалась и упорствовала
до самого прихода Грегори.
Персиммонс тихо вошел в комнату
и встал рядом с Лайонелом у окна.
— Ну что, спит? — шепотом
спросил он.
— Спит,— горько прошептал Лайонел.
— Я тут подумал,— неуверенно
проговорил Персиммонс,— вы, наверное,
переживаете из-за Адриана? Так ведь?
Право, не стоит. Пусть поживет у меня.
Либо здесь, в Калли, либо в Лондоне.
Вы же видите, мы с ним прекрасно
поладим.
— Вы очень добры,— только и смог
выговорить Лайонел.
Конечно, с одной стороны,
предложение Персиммонса решало проблему, но
с другой... с другой — Лайонел
оставался один на один с остальными
делами. Оттого, что решался вопрос с
Адрианом, все прочее не становилось менее
ужасным. Нет, это уже эгоизм, мрачно
подумал Лайонел. Господи Боже мой,
неужели я и вправду эгоист?
— Вы очень добры,— снова произнес
он безжизненным тоном.
Да нет же,— ответил Грегори.—
Для меня-то это удовольствие. А вам
надо развязать руки. Экое, право,
невезение! Иногда кажется, что какой-то
злой рок подстерегает человека из
засады.
— Из засады? - переспросил Лайо
нел. Он испытывал сложное чувство:
облегчение от разговора и одновременно
раздражение. Что могут знать о
злосчастной судьбе такие благополучные люди,
как Персиммонс?
- Да какая уж там засада,— сказал
он с горечью.— Достаточно хоть
немножко понаблюдать мир, и видишь — это
закономерность. Мир слишком погряз
во зле.
Разговор на религиозные темы
неизбежно приводит к легкому отупляющему
эффекту. Даже Грегори чувствовал его.
Он-то хотел просто расслабиться,
полчасика потравить Лайонела и как-то не
думал, что не сможет пронять этого
недалекого чсловечишку.
— Знаете, это как сбой в работе
хорошо отлаженного механизма,—
продолжал он.— Счастье как будто всегда
за углом.
— Да нет, механизм работает,— не
согласился Лайонел.— Просто так уж
устроен мир, и весь порядок вещей в
нем зловредный и всемогущий Он
и проявляется. «Нет никого, кто делал
бы добро, о нет, ни одного!»
— Может быть, человек не понимает,
что такое добро? — осторожно
предположил Грегори.— Добро абстракция,
а вот удовлетворение, удовольствие
вполне конкретны.
— Да нет ни удовлетворения, ни
удовольствия без червоточины,— ответил
Лайонел.— Зато всегда есть Иуда. Да
весь мир и есть Иуда, только никто не
решается сказать об этом в открытую.
Грегори повернул голову, чтобы
получше рассмотреть молодого человека,
изрекшего такую сентенцию.
Поиздеваться над этим остолопом что-то не
получалось. Он-то рассчитывал войти в
открытую дверь, а налетел на железные
ворота.
— Но даже Иуда получал
удовольствие,— сказал он.— Знаете, древние
источники определенно утверждают, что
и предательство, и злоба, и жестокость
вполне могут вызывать восторг.
Существовали даже такие культы...
— Чушь,— пренебрежительно
отозвался Лайонел.— Это же просто
обычная религия, вывернутая наизнанку.
Религия клерка, ходящего в церковь. А
сатанизм это тот же клерк, только в
публичном доме. Этакий задиристый
воробьишка среднего достатка.
— Как-то странно слышать,— с едва
заметным раздражением сказал Грегори.
Он начинал потихоньку злиться. Мне
приходилось встречать людей, которых
служение злу явно приводило в восторг.
— В восторг можно прийти от чего
угодно, - кивнул Лайонел, - от выпивки,
например, от азартной игры, от поэзии,
от любви опять же или от сатанизма.
Дело-то в том, что Иуда скрыт во всем -
и в дурном, и в добром, а кончается
все всегда одинаково ужасно.
— Но ведь можно получать
наслаждение и от ужаса,— заметил Грегори.
— Нельзя наслаждаться
отвратительным,— убежденно заявил Лайонел. Не
дай Бог, если мечта о бессмертии
обернется реальностью. Хотя сам-то я как раз
верю в бессмертие души,— добавил он.
В комнате повисла тишина. Грегори
вдруг почувствовал некоторую дурноту.
Закружилась голова. Ему даже пришлось
прислониться к стене. Лицо Рекстоу.
смотревшего в сад, показалось ему
вырубленным из камня. Стало страшно.
Он зажмурился, тряхнул головой, снова
взглянул на Лайонела, а потом,
повернувшись, посмотрел на Барбару,
неподвижно лежавшую на постели. Что за
чушь! Он же в Калли, у себя дома.
Адриан спит на его кровати, он
подчинил сознание Барбары. А теперь надо
опять пробиваться куда-то, избавляться
й*
149
Ч. Вильяме.
Война в небесах
от ощущения колодца, в который он
попал, а вокруг гладкие каменные стены,
уходящие ввысь...
Лайонел, думая о чем-то своем, вдруг
заговорил речитативом:
Путь, избранный мной, — ад,
и ад во мне,
Но ниже адских бездн
еще одна зияет
И щерится, чтоб поглотить
во тьме.
И в ней весь здешний ад
покажется мне раем.
Грегори от досады даже топнул ногой
и тут же зашевелился, как будто
просто хотел переменить позу. Ладно.
Сейчас он не будет ссориться с этим
недоумком, хотя, будь у него время, разнес
бы в пух и прах. «Клерк в борделе»!
Философ недоделанный!
— Я только вот что хотел сказать, -
совершенно спокойно сказал он.— Если
от здешнего врача не будет толку, не
отчаивайтесь. Я знаю в Лондоне одного
старика, который много повидал и много
умеет. Попробую завтра позвонить ему
и попрошу приехать. Конечно, гарантии
нет, но чем черт не шутит?
— Вы действительно очень добры к
нам,— сказал Лайонел.— Только что же
тут можно сделать?
— Утро вечера мудренее,— почти
весело проговорил Грегори.— О, вот и
доктор! И сэр Джайлс с ним. Пойду,
встречу их.
Сэр Джайлс, уезжавший на весь день
по каким-то антикварным делам,
столкнулся с врачом у ворот Калли. Теперь
они шли по дорожке рядом, каждый сам
по себе. На пороге дома сэр Джайлс
попытался заговорить с Персиммонсом,
но тот предпочел ему врача. Повторный
осмотр пациентки ясности не прибавил.
Врач отклонил предложение
переночевать в Калли, пообещал позвонить утром
и был таков. Лайонел вернулся на свой
пост. Персиммонс потрепал его по плечу
и почти весело попрощался: «Ну-ну, не
стоит отчаиваться. Я позвоню старому
Маиассии утречком». После этого он
подхватил сэра Джайлса под руку и уволок
к себе в кабинет.
— Что за притча? — изумился сэр
Джайлс.— Какому это Манассии ты
собрался звонить?
— А-а, так ты же еще не знаешь,—
с плохо скрытым ликованием ответил
Грегори.— Жаль, тебя здесь не было. Ты
пропустил интересное зрелище. Стоило
поглядеть. Тут миссис Рекстоу
откалывала номера, как бы это сказать, мало
свойственные английским дамам.
По-моему, врач, и тот удивился. Ты заметил,
Тамалти, с каким видом он смылся? А с
Манассией я тебя утром познакомлю.
— Он что, собирается приехать? —
спросил сэр Джайлс.— Не слишком ли
много народа повадилось в Калли?
— Тут ты прав,— кивнул Грегори.—
У меня из головы не идет этот тип в
сером. Ты уже знаешь, кто он такой?
— Я одно знаю: ты свихнулся,—
с удовлетворением отметил сэр
Джайлс,— или свихнешься в ближайшее
время. Какой еще тип в сером. Я
понятия не имею, во что он обряжается.
Полагаю, во что-нибудь
соответствующее... пригородное.
- Почему «пригородное»? — не понял
Грегори.— Он совсем не похож на
местных. А как ты думаешь, что он имел
в виду, назвавшись Иоанном?
— Да, черт его побери, назовись он
хоть Вельзевулом! — вскричал сэр
Джайлс.— Какое это имеет значение!
Это же инспектор, Грегори! Тот самый,
который расследует дело об убийстве.
Он здесь!
Грегори обескураженно уставился на
него.
— Ох, еще и этот,— растерянно
произнес он.— Я-то считал, дело давно
закрыто. Но чего ради он сюда
притащился? Что ему здесь надо?
— Ему нужен либо ты, либо я,—
ответил сэр Джайлс.— Эх, Персиммонс,
говорил я тебе: я постараюсь, чтобы до
меня они не добрались. Мне, в конце
концов, наплевать, какой танец ты
спляшешь на виселице, главное чтобы
они ко мне не приставали. Если им
нужно,— пожалуйста, могут хватать тебя и
разбираться хоть до второго пришествия.
Меня это не касается. Завтра я уезжаю
и на следующей неделе намерен
оказаться в Багдаде. Ну а если спросят,
что ж, расскажу.
— Ага, расскажи, расскажи,—
недобро усмехнулся Грегори,— только не
забудь рассказать, как предупреждал меня
о встрече с Рекстоу и о том, что его
кабинет на это время...
Могу и про это рассказать,—
усмехнулся в ответ сэр Джайлс,— и про
то, как ты вскакивал по ночам и орал:
«Кровь! Кровь!» Оно, конечно, баллад о
неподкупности английской полиции никто
не слагает, но никогда заранее не
знаешь, кто покупается, а кто нет, можно
легко нарваться не на того человека.
150
— По-моему, ты совершенно напрасно
суетишься,— примирительно проговорил
Грегори.— Неужели ты думаешь, что у
него есть хоть какие-нибудь улики?
— А я про это вообще не думаю,—
заявил сэр Джайлс.— Но рисковать из-
за тебя не намерен. Не стоишь ты этого.
Ты посмотри, кто ты есть?
Перезрелый мальчишка, подворовывающий по
мелочи. Повторяю, на меня не
рассчитывай. А теперь скажи-ка, какого это
лешего в сером ты тут поминал?
Грегори давно привык пропускать
мимо ушей половину из того, что говорит
сэр Джайлс, но сейчас, вспомнив слова
Лайонела, он с отвращением посмотрел
на старого антиквара, однако справился
с собой и беспечно ответил:
— А-а, забрел тут в Калли один псих.
Нес какую-то околесицу, заявил, что
знаком с семьюдесятью королями.
— Всего-то? — с иронией произнес сэр
Джайлс.— И что, больше никак не
отрекомендовался?
— Знаешь, мне он не понравился,—
признался Грегори,— а Леддинг от него
просто впал в буйство. А ведь этот тип
шел себе по дорожке, и все. Потом,
правда, сказал, что он тоже король и
священник.— Персиммонс подошел
поближе и тихо добавил: — Я сначала
подумал, не связан ли он... ну, с той
лавкой. Ты понимаешь, о чем я.. Но,
по-моему, он с ней как-то не сочетается.
Сэр Джайлс задумался.
— Король и священник, говоришь? —
переспросил он.— Ты ч-асом не
свихнулся, Персиммонс? — Сэр Джайлс
резко встал.— Ты сказал: Иоанн? —
произнес он напряженным голосом.
— Он так представился. А что, ты
знаешь какого-нибудь Иоанна?
Сэр Джайлс отошел к окну, выглянул,
вернулся на середину кабинета и с
сомнением поглядел на Грегори.
— Знаешь что, послушай доброго
совета,— с чувством проговорил он,—
оставь ты в покое эту чертову штуковину.
Ты можешь столкнуться с куда более
сильным противником, мастер Грегори.
Это уже не игрушки.
— Да кто он такой, дьявол его
побери? — вскричал Грегори.— Ему-то
зачем Грааль?
— Этого я тебе не собираюсь
говорить,— ровным голосом ответил сэр
Джайлс— Ты все равно не поверишь,
а мне такие разговоры могут боком
выйти Слыхал я разные истории, может,
и вранье, конечно, но слухи ходят и в
Самарканде, и в Дели. А в Бенгалии
мне рассказывали про тамошнего раджу,
который только поговорил минут пять
с одним типом, очень, кстати, похожим
по описанию на твоего знакомого, после
чего оставил все свое состояние храму,
а сам стал бродячим факиром. Я пока
в Бога не верю, но иногда думаю, не
этот ли тип дал людям идею Бога...
— Мне-то что за дело до твоего
Бога! - раздраженно бросил Грегори.
— Я не уверен,— не обращая на него
внимания, продолжал сэр Джайлс,— что
Грааль принадлежит ему. Может быть,
как раз наоборот: он принадлежит
Граалю. Я проследил путь Чаши по разным
временным и географическим точкам.
А ведь где-то он должен был находиться
и между этими точками. И если на это
время Чаша каждый раз возвращалась
к Иоанну, то послушай меня, сходи к
архидиакону и попроси, пусть помолится
за тебя. Может, не откажет...
— И ты не хочешь сказать мне, кто
это был? — спросил Грегори.
Нет, не стану я этого делать,—
покачал головой сэр Джайлс.— Я
слишком много видел и знаю, когда лучше
промолчать. Придет время, ты тоже так
будешь думать.
Неужто сам Иисус Христос
собрался приглядеть за своим добром? —
ухмыльнулся Грегори.
Иисус Христос не то умер на кресте,
не то вознесся на небеса, не то его
присвоили церковники,— совершенно
серьезно отвечал сэр Джайлс.— А вот
о человеке, который приходил к тебе,
говорят то же, что и сам он сказал:
он действительно король и священник,
и зовут его действительно Иоанн. Так
говорят люди. Как оно на самом деле —
не знаю, но мне все это очень не
нравится.
— Ну так уноси ноги,— фыркнул
Грегори.— А мы с моим владыкой
встретимся и поговорим с этим Иоанном.
— С тебя станется, — сказал сэр
Джайлс, повернулся и, не сказав больше
ни слова, вышел из кабинета.
Адриан спокойно спал. О том, какие
сны ему снились, ведал лишь его ангел-
хранитель, но он пребывал в ином мире,
и расспросить его не представлялось
никакой возможности. Все прочие
обитатели Калли провели ночь без сна.
Лайонел прилег на кушетке рядом с
женой и настороженно вслушивался в
неровное дыхание. Доктор не смог или
не захотел сказать, сколько она проспит,
и теперь Лайонел обмирал от мысли,
что неподвижность Барбары не похожа
на неподвижность просто спящего чело-
века. Глаза ее были закрыты, дыхание
отражало какую-то внутреннюю лихора-
* 3.
151
I*
Si
Ч. Вильяме.
Война в небесах
дочность, а иногда с ее губ срывались
слабые, но внятные стоны. Лайонелу
нестерпимо было сознавать, что вот, его
жена, его постоянная спутница внезапно
отделена от него, брошена одна в глубины
каких-то неведомых джунглей, наверное
ужасных, а он даже не может постичь
этот ужас. Невозможность что-либо
сделать угнетала его. При всем своем
пессимизме Лайонел неожиданно
почувствовал желание отомстить. Но кому? Было
что-то фатальное, роковое в том, что
именно его Барбара, поглощенная без
остатка занавесочками на кухне,
романами Вудхауза и проблемами питания
Адриана, оказалась ввергнута в это
кромешное беспамятство.
Неподалеку от комнаты, занятой
супругами Рекстоу, лежал без сна в своей
спальне сэр Джайлс Тамалти.
Тренированная память ученого извлекла из
прошлого всевозможные факты и
происшествия, имевшие отношение к последним
событиям. Надо отдать должное сэру
Джайлсу: к себе он относился так же
трезво и жестко, как и к остальным.
Сейчас он даже не пытался скрыть от
себя нешуточное беспокойство,
вызванное появлением в Калли новых
действующих лиц. Опыт многих лет
исследований пограничных зон человеческой
психики давал сэру Джайлсу
представление о загадочной силе, с которой
время от времени приходилось сталкиваться
разным людям в разных уголках земли.
Природа этой силы была неизвестна, а
вмешательство в дела людские -
смертельно опасно. Однажды ему довелось
присутствовать на полночном конклаве
черных магов в Бейруте. Посреди
бдения в зале появился неизвестный.
Многие даже не успели заметить его, как
вспыхнула паника, для некоторых из
собравшихся закончившаяся трагически.
Тогда сэр Джайлс явственно ощутил
присутствие грозной, всесокрушающей силы,
и долго после этого думал, не стал ли
он жертвой массовой галлюцинации. Но
уж кто-кто, а он-то знал, что таких
галлюцинаций без причины не бывает. Нет
уж, если нечто подобное появилось здесь,
ему лучше держаться подальше и от
Калли, и от Англии.
Грегори Персиммонс у себя в комнате
некоторое время размышлял над словами
сэра Джайлса, а потом решил махнуть
на них рукой. Все складывалось
прекрасно. Если так и дальше пойдет^ уже
следующей ночью и Грааль, и Адриан
будут у него в руках и отправятся
вместе с ним на Лорд Майор Стрит.
Пожалуй, среди бодрствующих в эту
ночь в Калли Грегори Персиммонс
единственный обладал врожденным
религиозным сознанием; только он живо и
естественно воспринимал иерархии сил
нечеловеческих и по-настоящему стремился
к подножию люциферова трона; только
для него и мазь, и черная месса, и
древние ритуалы сатанизма мало чем
отличались от обычной, повседневной жизни.
Он требовал ответа на свои вопроша-
ния от тьмы, он страстно верил в
грядущее воспарение зла, и вера эта
определяла его слова и поступки. Ни
Лайонел, ни сэр Джайлс, ни Барбара так
естественно не прибегали к молитве, как
Грегори. Его можно было назвать
фанатиком веры, и, надо сказать, верховное
божество не оставалось равнодушным к
мольбам своего адепта. Вербовка,
обращение, жертвоприношение давно стали
его образом жизни. Он, не задумываясь,
принес бы в жертву и самого себя: если
божество требует — о чем тут говорить?
Поэтому, лежа без сна и вознося свои
молитвы, он с удовлетворением ощущал
приток спокойной, могучей силы; он
получал ее по праву с тех пор, как
заключил свой сверхъестественный союз.
Наступающее утро он встретил
счастливой улыбкой человека, которому не в
чем сомневаться.
Сэр Джайлс собрался уезжать сразу
после завтрака. Грегори и Лайонел
оставили Леддинга при Барбаре дожидаться
вызванной сиделки, а сами отправились
звонить в Лондон. Грегори удалось
дозвониться не сразу, но в конце концов
он разыскал Манассию, кратко изложил
ему обстоятельства происшествия и стал
просить его ближайшим же поездом
приехать в Фардль. Очевидно, связь была не
очень хорошей. Грегори приходилось
почти кричать и часто переспрашивать:
— Что? — досадливо морщась,
повторял он.— Да да, Калли, на окраине
Фардля... Да, конечно... Что? Fie
понимаю! Да, я знаю, чем вы занимаетесь.
но дело в том, что у меня его сейчас
нет... Знаете? Откуда? Да, понял, но я
не могу так сразу... Послушайте, Манас-
син, это серьезно. У нашей больной очень
необычный припадок. Нет-нет, вы не
должны... Да, хорошо, я постараюсь... — Он
положил трубку и повернулся к
Лайонелу с мрачным выражением на лице.—
Это кошмар,— пробормотал Грегори.—
Помните потир, который был у меня в
коллекции? Так вот, Манассия согласен
вылечить вашу жену, если я уступлю
потир ему.
152
— Да? — фальшивым тоном начал
Лайонел.— Наверное, это ценная вещь...
Как вы считаете, она слишком ценная,
чтобы я мог купить ее?
— Дорогой мой, о чем вы говорите! —
воскликнул Грегори.— Я бы отдал его,
не задумываясь. Как можно сравнить
какую-то чашку — и здоровье вашей
жеиы? Но дело-то в том, что у меня
его нет. Я говорил вам вчера, но с тех
пор столько всего случилось, немудрено,
что вы не помните. Архидиакон стащил
его. Он вбил себе в голову, что это
его потир, и даже полковник Коннерс
не смог убедить его в обратном. А уж
кому,как не полиции разбираться в этом
деле! Но архидиакон в компании с Мор-
нингтоном и еще одним моим соседом
утащили его прямо у меня из дома и
удрали. Как вам это нравится? И вот
теперь, когда я сам готов заплатить за
него любую цену, я не могу до него
добраться! — Грегори гневно топнул
ногой.
Его ожесточение расшевелило
Лайонела. Он схватил Персиммонса за руку.
— Неужели для вашего знакомого
свет клином сошелся именно на этом
потире? Может быть, между небом и адом
найдется еще хоть что-нибудь, способное
его удовлетворить? Неужели он оставит
Барбару умирать из-за проклятого кубка
для вина? Позвоните ему еще раз,
позвоните, умоляю!
Грегори покачал головой.
— Нет нужды. Он сам будет звонить
мне через час. Хочет узнать, что мы
решили. Тогда он еще успевает на
утренний поезд в Фардль. Но что же я могу
сделать? Архидиакон и Морнингтон с
потиром засели в доме герцога
Йоркширского. Они так настроили друг друга
против меня, что уговаривать их
бесполезно. Вы ведь знаете Морнингтона?
Вчера я был в издательстве, мы
разбирались с жалобой сэра Джайлса, и
боюсь, он неправильно понял меня. Он же
обидчивый, впрочем, вам это известно.
Но постойте... Он ведь знаком с
Барбарой. Если он узнает, в чем дело, он
может повлиять на архидиакона. Я бы
на вашем месте позвонил ему и все
объяснил. Попробуйте, попробуйте, надо же
спасать ее! — Он схватил трубку и
заказал разговор с Лондоном. Теперь
оставалось только ждать.
— Манассия — человек тяжелый,—
вздохнул Грегори.— Я не раз видел,
как он поднимал на ноги безнадежных
больных и не брал с них ни пенса, но
уж если ему что-нибудь понадобилось, он
не уступит. Едва ли можно говорить о
полной гарантии, но я ему доверяю. Он
привез с Востока немало чудных
лекарств, но лечит в основном гипнозом.
Английские врачи об этом и слышать не
хотят, однако я не знаю ни одного
английского врача, которому удалось бы
добиться успеха там, где не получилось
у Манассии. Поймите, Рекстоу, если вам
удастся уговорить архидиакона или
заполучить потир любым другим способом,
он будет ваш. Ох, боюсь, не помогут
уговоры. Лучше уж объясните Морнинг-
тону, что речь идет о жизни и смерти,
если не хуже. Упросите его привезти
потир, и тогда мы будем готовы к
приезду Манассии. Вот и телефон! Слава
Богу, они поторопились!
Лайонел схватил трубку и низверг в
это маленькое устройство Ниагару
просьб и жалоб. На другом конце линии
его слушал перепуганный Кеннет. Герцог
и архидиакон стояли рядом и
недоуменно прислушивались.
— Подожди,— кричал Кеннет,— я не
понимаю, что такое стряслось с
Барбарой?
- Да никто не понимает,— в отчаянии
отвечал Лайонел.— Похоже, сошла с
ума, плачет, визжит, пляшет — это
невозможно передать. Кеннет, можешь ты
это сделать? Ну ради вашего Христа!
Не может же твой друг так держаться
за простой потир!
— Да, но твой друг держится за него
именно так,— пробормотал Кеннет и
прикусил губу от досады.— Извини,
Лайонел. Подожди, не вешай трубку! Ох,
ты же не можешь... Я должен разыскать
отца архидиакона,— он жестом
остановил шагнувшего вперед священника.—
А что же сейчас происходит с Барбарой?
— Ее накачали морфием, чтобы
успокоить, и она лежит,— ответил Лайонел.—
Но знаешь, не очень-то она успокоилась.
Стонет, словно душа в аду. Поторопись,
Кеннет, умоляю тебя!
Вконец растерянный Морнингтон
повернулся к остальным.
— С Барбарой Рекстоу беда,—
сказал он.
В ответ на удивленный взгляд герцога
ему пришлось коротко объяснить, кто
такая Барбара Рекстоу.
— По-моему, это дело рук 11ерсиммон-
са,— продолжал он.— Лайонел говорит:
она сошла с ума. А этот негодяй,
словно балаганный фокусник, достает из
рукава какого-то знахаря, и тот берется
вылечить Барбару. Но взамен требует
вот это,— Кеннет кивком указал на
Грааль, красовавшийся на столике между
ними.
Архидиакон глубоко задумался. Гер-
I-
153
z о.
xtt
* *
7 О
154
Ч. Вильяме.
Война в небесах
цог, казалось, был совершенно сбит
с толку.
— Но что же мы можем сделать? —
слабым голосом спросил он.
— Лайонел просит отдать ему
Грааль,— отчужденно ответил Кеннет.
— Всемогущий Боже! — воскликнул
герцог.— Отдать ему Грааль! Отдать
ему это теперь, когда мы точно знаем,
что оно такое, отдать прямо в руки этому
мерзавцу?!
Кеннет помолчал, а потом медленно
произнес:
— Барбара — славная женщина. Я не
хочу ей вреда.
— Но чего стоит жизнь одной
женщины, да и наши жизни, все вместе,
по сравнению с этим? — в огромном
недоумении проговорил герцог.
Да, конечно, вы правы,—
неуверенно сказал Кеннет,— но Барбара... И
потом, речь идет не о жизни, а о ее
рассудке.
— Мне весьма жаль,— холодно
заговорил герцог,— но эта вещь значит
больше, чем весь мир.
Кеннет виновато взглянул на
архидиакона.
— Наверное, вам решать,—
промолвил он.
На протяжении предыдущего дня как-
то само собой выяснилось, что общность
духовных устремлений еще не
гарантирует единства мнений. После ночной атаки
на Грааль герцог проснулся поутру,
переполненный идеями. Наиглавнейшая из
них состояла в том, чтобы немедленно
перевезти сокровище в Рим и сдать под
надлежащий надзор. За завтраком он
поведал план своим сообщникам и едва
не убедил их, заразив своей
убежденностью.
Архидиакон в принципе не возражал,
хотя и не видел особой разницы
между Ватиканом, Вестминстерским
банком и Вестминстерским аббатством.
Рим — такой же закрытый монастырь,
как и Вестминстер, а сравнение с кен-
терберийской церковью — всего лишь
сравнение двух течений христианства.
Его, правда, смущало то обстоятельство,
что в Риме, конечно, раздуют значение
Чаши сверх всякой меры, да и вообще,
в таком решении крылось что-то
безнравственное. «Это все равно, как если бы
внучек стянул у матери бабушкин отрез
и отдал тетке»,— попытался он объяснить
свои сомнения. Заметив, как похолодел
взгляд герцога, архидиакон поспешно
добавил:
— Хотя, конечно, я человек
подневольный. Не мне здесь решать. Пусть
архиепископ думает.
— Судебный комитет при Тайном
совете, кажется, пока еще не распущен? —
заметил герцог.— Помнится, его
решения обсуждению не подлежат? Правда,
состав... Саузенд — иудей, а еще двое-
трое — известные многоженцы...
— Дело не в юридических
полномочиях Тайного совета,— начал было Мор-
нингтон...
— Ну вот мы и вернулись к началу,—
благодушно остановил его архидиакон.—
Какая разница, куда мы отвезем его.
Это же не решение проблемы, в лучшем
случае — отсрочка.
— Так что же вы предлагаете
делать? — спросил герцог.
— Пожалуй, ничего,— ответил
архидиакон.— Здесь Чаша в безопасности,
правда? Если хотите, можем положить
ее в саквояж и отвезти на Паддинг-
тонский вокзал, в камеру хранения. Нет-
нет, я на этом не настаиваю,— поспешно
добавил он, взглянув на герцога.—
Просто с вами, пламенными борцами за веру,
иногда чувствуешь себя атеистом.
Вообще-то, я должен поставить в известность
епископа, но его не будет до конца
следующей недели. И архиепископа тоже.
А ведь есть еще полиция... ах, как все
сложно!
А полиция была тут как тут. Утром
звонил полковник Коннерс, часом позже
позвонил помощник комиссара и
выцыганил приглашение на послеобеденный чай
к герцогине, приходившейся герцогу
родной теткой. И с тем, и с другим герцог
разговаривал по-королевски (сказать
«по-герцогски» — слабовато, плохо
передает суть). Оба полицейских чиновника
уверяли, что скандала не хотят, если
только господин Персиммонс не станет
настаивать. А означенный господин
Персиммонс отбыл в Калли, заклиная
их воздержаться от каких-либо
публичных действий...
Герцог намекнул помощнику
комиссара, что потиру продолжают угрожать.
— Грабители? — деловито
осведомился тот.
— Нет,— мрачно ответил герцог.—
Это больше похоже на черную магию.
— Неужели? — озадаченно произнес
помощник комиссара.— Ага, понимаю.
Ну и... случилось что-нибудь? —
осторожно поинтересовался он.
— Враги пытались уничтожить потир
волевым усилием,— объяснил герцог,—
но. Божьим попущением, не успели.
— Так-так, волевым усилием,
значит,— с неопределенной интонацией про-
изнес его собеседник.— Да, я что-то
подобное слышал. Скажите, а как это...
выглядело? Вы видели что-нибудь?
- Я, скорее, слышал,— ответил
герцог,— а вот архиадиакон чувствовал,
как металл плавится у него в руках.
— Ах, архидиакон...— протянул
помощник комиссара и переменил тему
разговора.
Короче говоря, день складывался явно
не в пользу наших сообщников. В часы
своих дежурств и герцог, и Морнингтон,
конечно, пытались вступить в общение
с Граалем на той же эмоциональной
волне, что и в памятную ночь. Но Грааль
ничем не проявлял своих отличий от всех
остальных потиров на свете. Только
архидиакон, предельно сосредоточившись,
смог ощутить возле Чаши извечное
движение тварного мира, потоком
льющегося в узкий канал единственно
возможного хода событий. Поэтому, когда
следующее утро потребовало принятия
решения, особенных колебаний он не
испытывал.
— Сказано: «будьте мудры, как
змеи»,— процитировал он.— Почему бы
не последовать этому совету? Давайте
отправимся в Калли, посмотрим сами
на миссис Рекстоу и заодно с этим
лекарем повидаемся.
Герцогу предложение архидиакона
пришлось явно не по душе.
— Но это же настоящее
безрассудство! — заявил он.— Глупейшая жертва!
Мне кажется, даже думать об этом —
святотатство!
— А я и не думаю об этом,— с
улыбкой ответил архидиакон.— Сколько бы
мы ни сидели здесь в тяжких
раздумьях — как быть, да что делать,— толку
не будет. Я знаю, что придет миг, и Он
все устроит так, как захочет, вернее,
даст свершиться тому, что должно, тому,
что есть Он сам.
— По-вашему, Он хочет Грегори Пер-
симмонса? — скривился Кеннет.
— Думаю, да,— твердо ответил
архидиакон.— Почему бы Ему не хотеть,
чтобы Персиммонс обрел наконец то, к чему
стремится, чтобы и Персиммонс стал тем,
что он выбрал для себя? Может, я не
очень точно выражаюсь, но суть именно
в этом.
— У вас получается, что Он хочет
зла,— угрюмо заметил Кеннет.
— «Есть ли зло в городе, чтобы Я,
Господь, не сотворил его?» —
процитировал архидиакон.— Просто я чувствую,
что нам нужно отправиться в Фардль.
Такова Его воля. Об остальном
поговорим потом.
Ни Кеннет, ни герцог не стали
возражать. Оба признали, что слова
архидиакона продиктованы долгим опытом
общения с тем миром, к которому они едва
прикоснулись. Оба попытались оправдать
предстоящую поездку простыми
соображениями о том, что Богу, разумеется,
не по нраву наблюдать агонию такого
безвредного существа, как Барбара.
Архидиакон не стал разубеждать их и
спокойно слушал, как Кеннет разговаривал
с Лайонелом, сообщая об их решении.
Для самого Кеннета эта мысль явилась
спасительной. По дороге в Фардль он
то и дело возвращался к ней. Раньше
ему не приходилось сталкиваться с
незаурядными натурами, сознательно
действовавшими во зло окружающим. Чем
больше Морнингтон узнавал Грегори
Персиммонса, тем больший страх он
испытывал перед ним. Поэтому мысль о том,
что Грегори должен вызывать неприязнь
и у Господа Бога, пришла к нему как
защитная реакция. Вот уж воистину,
«если Бога нет, его следует выдумать».
Этого-то как раз совершенно не
понимал Лайонел Рекстоу, пока не встретил
в Калл и всех троих. Да, конечно, мир
обошелся с ним довольно скверно, но
из этого вовсе не вытекало
существование Бога, способного спасти Лайонела
от этого мира. Впрочем, иногда жестокая
Вселенная словно бы расслаблялась на
время и появлялась возможность
увернуться, выскользнуть из железного
захвата. Лайонел очень надеялся, что ему
выпадет такой шанс. Конечно, он
упрекнул себя в корысти. Но ведь это не
для него, это для Барбары, успокаивал
он себя.
Манассия явился первым и теперь
болтал с Грегори в большой гостиной.
Персиммонс удивил Лайонела горячими
уговорами не пытаться менять условий
сделки и во всем положиться на искусство
знахаря. Но Лайонела не надо было
уговаривать, он все равно понятия не имел,
что можно предпринять в такой ситуации.
Персиммонс и так предоставил весь дом
в его распоряжение, вот-вот он получит
потир, тоже, между прочим,
собственность Персиммонса, хоть и бывшую, и
отдаст его Манассии; за Адриана,
похоже, можно не беспокоиться, и здоровье
Барбары опять же полностью зависит от
Персиммонса. Какие уж тут возражения!
Он и так по гроб обязан своему
благодетелю. За неимением других забот,
Лайонел торчал в комнате Барбары, чем •
немало раздражал сиделку, приехавшую |«
одним поездом с Манассией. |-
Манассия и Грегори прохаживались по Ц.
залу, оживленно беседуя, и
единственное, в чем их невозможно было запо- «°
155
Ч. Вильяме.
Война в небесах
дозрить,— это в сочувствии к супругам
Рекстоу.
— От вас потребуются всего две
вещи, - втолковывал Грегори своему
собеседнику.— Первое — проявить твердость,
когда появится эта троица, и второе —
как-то подействовать на эту дамочку,
пусть думают, что она поправляется.
Насчет твердости можете не беспо
коиться,— ответил Манассия,— насчет
остального, впрочем, тоже. У меня есть
с собой кое-что. Я пошлю ее в такой
транс, по сравнению с которым морфий —
детские игрушки. Двое суток она будет
спать, а когда проснется, нас здесь уже
не будет.
— Это, конечно, хорошо,— задумчиво
проговорил Грегори,— но правильно ли
мы делаем? А, ладно. Мне все равно
не нравится, как здесь все оборачивается.
У них сильная позиция. Герцог — это
уже тяжелая артиллерия, черт бы его
побрал! А тут еще Тамалти предупредил
меня, что полиция до сих пор не
закрыла дела об убийстве...
— Петтисона, что ли? — удивился Ма-
нассия.— Но Димитрий говорил, что вы
весьма чисто провели это дело. Его же
к вам послали, верно?
— Да, его привели, но он-то думал,
что сам идет,— кивнул Грегори.— Он
начал досаждать нам, вот мне и дали
понять, что лучше бы убрать его. Одно
время он был полезен, документы
подделывал довольно ловко... Но пару месяцев
назад спутался с каким-то веслианским
проповедником и начал внушать
опасения. Я собирался отправить его в Канаду,
но тут подвернулся удобный случай...
Манассия одобрительно посмотрел на
него.
— Скоро и вы поймете: обладание —
ничто, разрушение — все,— с пафосом
произнес старикашка.— Мы возьмем с
собой мальчишку, Чашу и уйдем на Во
сток, а после себя оставим безумие, а
может, и еще кое-что. Надо будет перед
уходом поговорить с Димитрием. Мне
хочется, чтобы этот проклятый поп
надолго нас запомнил.
В прихожей послышался звонок. Лед-
динг отправился открывать. В дальнем
конце зала Грегори и Манассия
повернулись навстречу гостям, а Леддинг,
очень старавшийся голосом изобразить
иронию, прокричал, словно гарольд на
площади:
— Герцог Йоркширский! Архидиакон
Фардля! Мистер Морнингтон!
Так они и вошли. Архидиакон нес
небольшой саквояж. Грегори старался не
смотреть на него. Он приказал Леддин-
гу: «Попроси мистера Рекстоу спуститься
к нам», затем обернулся к вошедшим.
— Я надеюсь, что мистер Рекстоу,
доктор Манассия и вы уладите небольшую
проблему. К вашему сведению, я
отказался от своих прав на потир в пользу
мистера Рекстоу.
Архидиакон выразил согласие
сдержанным поклоном и поглядел на
«доктора» Манассию. В это время сверху
спустился Лайонел. Он кивнул Кеннету,
а Персиммонс представил его Манассии
со словами:
— Я вас покину на несколько минут,
и вы сможете спокойно все обсудить.
Но во имя общих интересов мне бы
хотелось уладить это дело сегодня раз и
навсегда.
Он повернулся и поднялся на второй
этаж той же лестницей, по которой
минуту назад спустился Лайонел. Войдя
в комнату Барбары, он поговорил пару
минут с сиделкой. Она как раз соби
ралась менять повязку на руке
несчастной. Перснммонс подошел к постели.
— Вот бедняжка,— задумчиво
проговорил он,— надо же такому случиться
во время отпуска, да еще в такую
чудесную погоду!
— В хорошую погоду болеть кажется
еще обидней,— вежливо сказала
сиделка. Похоже, она считала хозяина Калли
важной фигурой.
Грегори покачал головой и вздохнул.
— Да, очень обидно. Фардль —
прекрасное местечко. Вы не бывали здесь
раньше? — спросил Грегори сиделку.—
О, вам непременно надо посмотреть
окрестности. В свободное время можете
воспользоваться моей машиной. А вот
отсюда, из окна, — продолжал он,
прерывая благодарности сиделки,— говорят,
бывает видно кафедральный собор в Нор-
вике.
— О, Норвик! — удивленно
воскликнула женщина и подошла к окну.
— Так говорят,— посмеиваясь,
подтвердил Персиммонс, а сам тем
временем быстро пробежал пальцами вверх-
вниз по незаживающей длинной
царапине на руке Барбары.— Мне-то ни разу
не удавалось его увидеть. Впрочем, не
буду вас отвлекать. Как-нибудь я
прокачу вас по здешним дорогам.— Он
улыбнулся, кивнул и вышел из комнаты.
Еще на лестнице до Грегори долетел
обрывок фразы, сказанной герцогом:
— ...этого требует, наконец, обычная
порядочность!
Меня это не касается,— раздался
156
в ответ противный скрипучий голос Ма-
нассии.
«Что верно, то верно»,— усмехнулся
про себя Грегори.
— Мистер Персиммонс описал мне
симптомы,— продолжал между тем Ма-
нассия,— и я уверен: миссис Рекстоу
можно вылечить. Я назвал свою цену и
пальцем не пошевельну, пока мне не
заплатят.
— Найдутся и английские врачи,—
холодно заметил герцог.
— Да,— саркастически ухмыльнулся
Манассия,— мне рассказывали. Один
уже попытался. Впрочем, ваше дело,
господа.
Грегори нахмурился. Как он и
предполагал, герцог мог испортить все дело.
Но сейчас ему лучше не вмешиваться,
а то как бы хуже не сделать. Никто
из них не доверяет ему... кроме
Лайонела. В любом случае, Адриан от него
не уйдет, ну а Чаша... что ж, придется
попробовать в другой раз. А может, еще
и в этот обойдется. Манассия своего не
упустит.
Одновременно заговорили Лайонел и
Кеннет, к ним присоединился
архидиакон. Остальные пока молчали.
— Я не могу купить его,— немного
раздраженно говорил Лайонел,— я и
просить-то его не могу. И говорить об
этом не стоило. Но раз уж так
получилось, давайте действовать, как
договорились.
— Но послушай, Лайонел,— начал
было Кеннет.
— Мистер Рекстоу,— остановил его
архидиакон,— тут и решать нечего. Я бы
с радостью отдал любую реликвию, чтобы
человеку хоть на час полегчало. Люди
подчас слишком зависят от вещей, а тут
к тому же речь о моих друзьях...
Архидиакон замолчал. Наверху
кричали. Эти же самые крики сотрясали Кал-
ли минувшей ночью. На лестницу вы
летела сиделка.
— Она встала! Я не могу ее
удержать! — в ужасе выкрикнула она.—
Мужчины, помогите мне!
Почти в тот же миг за спиной у нее
появилась Барбара. Лицо ее искажала
гримаса страха и отвращения, руки
судорожно подергивались. Она
безостановочно выкрикивала что-то
неразборчивое. Можно было понять лишь отдельные
слова: «Край! Край! Я не могу
остановиться! Это край!»
Грегори бросился к ней и сделал вид,
что хочет удержать, однако Барбара
легко обогнула его и метнулась к лестнице.
Внизу Кеннет и Лайонел поймали ее
и тут же оказались отброшены в стороны
неукротимой силой, распиравшей
несчастную женщину. Герцог в ужасе
попятился и налетел на архидиакона.
Манассия спокойно вышел вперед и
остановился на пути больной. Голосом,
страшным до дрожи, она продолжала
кричать: «Край! Край!» и слепо двига
лась вперед.
В какой-то момент припадок достиг
максимума. Казалось, еще секунда — и
все ее существо будет разорвано на ча
сти чудовищным внутренним
напряжением, и вдруг все разом кончилось. Голос
смолк. Конвульсии прекратились.
Бедняжка пошатнулась и стала медленно
оседать на пол. Манассия успел
подхватить ее, повернул голову и встретился
глазами с Грегори. В его взгляде
застыло недоумение. Тут же все столпились
возле больной. Кеннет и Лайонел
перенесли ее на диван у стены и осторожно
уложили. Манассия склонился над
женщиной.
Барбара лежала в спокойной,
расслабленной позе в том
полусне-полуизнеможении, которые обычно
наступают после кризиса. На ресницах
закрытых глаз дрожали слезинки.
Временами по телу пробегала легкая дрожь,
скорее всего, отголоски пережитого
напряжения. Манассия выпрямился и
оглядел окружающих.
— Вот и все,— сказал он.—
Понадобятся время и терпение, но воля ее
поймана и возвращена назад. Рассудок
теперь в безопасности, но окончательно
или нет — я смогу сказать лишь через
несколько дней. Возможен еще один
припадок, но, может быть, удастся обойтись
и без него.— Он достал из кармана
маленькую бутылочку.— Когда она
проснется, дайте ей две капли, не больше,
на рюмку воды, и потом — через
каждые двенадцать часов. Я зайду
послезавтра.
Кеннет истерически хихикнул. Уж
больно слова Манассии походили на
обычную врачебную скороговорку в
конце визита. Наверное, все доктора в мире
одинаковы. Но черный саквояж в руках
у архидиакона и ужасные крики
Барбары минуту назад, казалось, требовали
более значительной концовки. Впрочем,
смешок Кеннета остался незамеченным.
Архидиакон протягивал Манассии
саквояж.
— Здесь то, чего вы так добивались,—
сказал он, отдал саквояж, повернулся,
сделал шаг к двери и добавил, ни к
кому специально не обращаясь: — Но
еще ни одна сделка в мире не помогла
взыскующему Грааля приблизиться к
престолу его Владыки.— Архидиакон
it
157
Ч. Вильяме.
Война ■ небесах
слегка поклонился Манассни, совсем
чуть-чуть — Персиммонсу и вышел.
На ступеньках он подождал друзей,
и они пошли к воротам. Герцог мрачно
шагал, не обращая ни на что внимания.
У ворот они взглянули друг на друга.
— Ну,— будничным гоном сказал
архидиакон,— я возвращаюсь к себе
в приход. Кто со мной?
— Я — нет,— покачал головой
герцог.— Наше дело закончено. Я
возвращаюсь в замок. Морнингтон, не
составите ли мне компанию? Вы ведь
собирались.
Кеннет задумался. Надо было искать
работу, но два-три дня ничего не решали.
И что то там герцог говорил насчет
секретаря... Он постарался не думать об этом.
— Пожалуй. Я все равно собирался
посмотреть окрестности,— сказал он,—
а через пару дней загляну к Лайонелу,
справлюсь, как дела у Барбары.
— Если дела ее вдруг окажутся плохи,
мы теперь уже ничем не сможем
помочь.— устало проговорил герцог.— Мы
лишились всех наших сокровищ.
— Лишились сокровищ? —
недоверчиво переспросил архидиакон.—- Как можно
лишиться священного и прославленного
Грааля? Да полноте, дорогой мой?
Герцог смутился. В самом деле, он
сказал, не подумав, просто как
чувствовал. И все-таки он пробормотал себе
под нос:
— Мы могли бы хоть поторговаться
для вида.
Минуты две архидиакон
сосредоточенно размышлял, а потом твердо ответил:
— Я никогда больше не собираюсь
торговаться, особенно, если можно без
этого обойтись. Почему надо
выторговывать то, что и так лучше? А если оно
хуже, то зачем торговаться?
— Этак, если все даром отдавать, что
угодно лучше покажется,— проворчал
Морнингтон.
Выйдя за ворота, архидиакон
повернулся к нему.
— Если вы все равно собираетесь
наведаться в Калли, может, и ко мне за
глянете? Я отпущу Бетсби и теперь уж
никуда не денусь. На мне ведь приход,—
он развел руками.
— Конечно, загляну,— ответил
Кеннет, пожимая ему руку.
— Ну вот, я думаю, все кончилось,—
немного печально сказал герцог.
— Я бы не торопился с выводами,—
улыбнулся архидиакон.— Как бы Манас-
сия не обманулся в своих ожиданиях.
По-моему, он возлагает на Грааль
слишком большие надежды.
Если судить по тому, как Манассия
вцепился в саквояж, архидиакон был
прав.
Грегори понаблюдал, как Лайонел от
избытка усердия поправляет подушку
Барбары, оставил его на часах и
присоединился к Манассии.
— Вы прекрасно проделали этот
номер,— тихо сказал он,— или... вы его
не проделывали?
Манассия ответил не сразу, и в голосе
его прозвучало беспокойство.
— В том-то и дело, что я ни при чем.
Я как раз прикидывал, как бы взяться
за нее, и тут она остановилась сама.
Я хотел утопить ее сознание еще глубже,
но она словно прозрела, как будто кто-то
сказал ей, что все в порядке,
беспокоиться не о чем. И это на самом краю!
— Он пошлет ей ангелов своих,—
усмехнулся Грегори.— Может, успеет на
этот раз. Обычно они опаздывают, что
к моей жене, что к Стефену, что к
бедняге Петтисону. Ну и черт с ними!
— Это верно, — согласился Манассия
и вдруг добавил: — Но мне не нравится,
что она может ускользнуть. Вы
понимаете: она подошла к самому краю, за
ним — уничтожение! Там она бы
рассыпалась на части, а вместо этого взяла
и заснула! Может быть, еще раз
попробовать мазь?
— Давайте без глупостей! — отрезал
Грегори.— Чаша у вас, вот и забирайте
ее. Я приеду либо сегодня к ночи, либо
завтра с утра. Вы же не собираетесь
ничего предпринимать до моего приезда?
— Нет,— проворчал Манассия.—
Приведете мальчишку, тогда и поговорим
с Димитрием. Пока мы выигрываем.
— Хвала нашему господу! — сказал
Грегори.
Манассия осклабился и покачал
головой.
— Он — это последнее таинство. Но
он — в любом уничтожении.
Перевод с английского
И. ГРИГОРЬЕВОЙ
и В. ГРУШЕЦКОГО
Продолжение следует
158
МОЗАИКА
Рыба-чемпион
24 декабря 1981 года
японские рыбаки выловили в море
небольшую луна-рыбу. Она
весила «всего» 19 килограммов и
была длиной 72 сантиметра.
С годами рыбка подросла и
сегодня весит уже 340
килограммов при длине 190
сантиметров. Вообще-то эти рыбы
достигают почти полутора
тонн веса и более трех
метров длины.
Выглядит этот вид довольно
странно: голова — и почти
сразу же хвост. Может быть,
име нно поэтому луна- рыба
плохо плавает. По мнению
некоторых ученых, большую
часть времени она проводит
на боку у поверхности воды.
Рыба, пойманная японскими
рыбаками, живет в аквариуме
«Камогава-Сивалд»
префектуры Тиба и имеет собственное
имя — Куукии. Это уже
двадцатая луна-рыба из числа
живших в этом аквариуме.
Ну а в чем же она
чемпион? Может быть,
благодаря очень внимательному
уходу своего попечителя Кондо
D
□
□
D
□
□
□
G
D
□
D
D
□
D
D
D
□
□
□
□
D
D
D
D
отличается от обычного, да и
работает, как его
традиционный собрат. Но кроме этого
он располагает
дополнительными возможностями. Может,
например, нахально
вмешаться в ваш телефонный
разговор паническими криками
или раздражающим
уличным шумом. Эти и другие
«эффекты» легко могут быть
запрограммированы даже
ребенком. Ведь нередко
надоедает слишком длительный
телефонный разговор, и мы не
знаем, как его прекратить.
Ёситака живет Куукии уже
десять лет. Прежний рекорд
держался лишь 1379 дней.
И еще один рекорд: это
самая плодовитая рыба. Самка
выметывает до 300 миллионов
икринок!
Зачем нужен
сломанный телефон?
Некоторые идеи,
заимствованные из детских игр, могут
обернуться большой
экономической выгодой. Какие-то
остроумные американцы создали
забавный телефонный
аппарат. На вид он ничем не
159
D
□
D
D
□
□
□
□
□
□
D
D
Олимпийцы,
но какие!
М е жду на родные
олимпийские игры роботов! Спешите
видеть! Из области
фантастики? Отнюдь. Недавно в
Англии действительно состоялись
первые такие игры. Мы
привыкли, что роботы обычно
приносят какую-то ощутимую
пользу.
Но, оказывается, их с
успехом можно использовать и в
развлечениях. В двухдневных
олимпийских играх роботов
приняли участие аппараты из
двенадцати стран. Более ста
D
□
D
D
□
□
D
□
□
□
D
D
D
□
□
D
□
D
□
D
□
D
D
□
□
D
ученых продемонстрировали
способности своих шести-,
четырех- и двуногих роботов.
Они соревновались в
ходьбе, в умении
ориентироваться в коридорах, в
обходе различных препятствий,
в умении взбираться на стены
и даже в метании дротиков.
На снимке —
робот-победитель среди двуногих
моделей, получивший золотую
медаль. Разумеется, конечная
цель создания подобных
машин — все же не
развлечение. Они могут хорошо
использоваться в лесном и
сельском хозяйстве, для борьбы с
пожарами и при проведении
различных исследований в
опасных для здоровья
человека зонах.
Музыкальные уши
Австрийские ученые из
Зальцбурга утверждают, что
музыкальную одаренность
человека можно определить еще
в раннем детстве по форме
ушей. К таким выводам они
пришли, изучая уши многих
известных композиторов,
дирижеров и исполнителей.
Оказывается, у немузыкальных
ушей вход в канал прикрыт
хрящевыми наростами. Это
мешает воспринимать
музыкальные тона столь же
выразительными, какими их слышат
люди с «открытыми» ушами.
ЗНАНИЕ —
СИЛА 10/93
Ежемесячный
научно-популярный
и научно-художественный
журнал для молодежи
№ 10 (796)
Издается с 1926 года
Редакция:
И. Бейненсон
Г. Вельская
В. Брель
С. Глейзер
М'. Курячая
В. Левин
Ю. Лсксии
И. Прусс
И. Розовская
И. Федотова
Г.. Шевелева
Заведующая редакцией
А. Гришаева
Художественный редактор
Л. Розанова
Оформление
А. Эстрина
Корректор
Н. Малисова
Технический редактор
О. Савенкова
В НОМ ЕРЕ
" 2 Наука о науке
Я. Астафьев. А. Николаев
ВЗГЛЯД НА ОБЩЕСТВО
сквозь линзу...
11 Во всем мире
12 Курьер науки и техники
14 Ученый о своем деле
С. Яковлснки
ОТКРЫТИЕ ДЛИНОЮ
В ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ
23 Во всем мире
24 Самый, самая, самое...
24 Проблема:
исследования и раздумья
Ю. Алимов, Ю. Кравцов
СТАТИСТИКА
ЗНАЕТ НЕ ВСЕ
35 Кожевническая. 19.
Клуб «Знание — сила»
ОСТАНОВИТЬСЯ
В ТОЧКЕ БИФУРКАЦИИ
И ПОРАЗМЫШЛЯТЬ
46 Журнал «Гипотеза»
в клубе «Гипотеза»
С. Багицкий
эволюция «вспять»?
53 Во всем мире
54 Пути народов
М. Щукин
ВСТРЕЧАЮЩИЕ
СМЕХОМ СМЕРТЬ
63 Понемногу о многом
65 От первого лица
И. Прусс
КАК ПРЯХИН
ИСКАЛ СВОЮ
ЛИЧНОСТЬ
72 Будьте здоровы!
73 Фотоокно «Знание — сила»
74 Российский ум острой
В Царев
ВРЕМЯ БАШЕН
И ВРЕМЯ ПАШЕН.
78 Репортаж номера
Ю. Лексин
ПРЕКРАСНАЯ ПОМОПКА
88 Наш вернисаж
«МЕМУАРЫ
РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ»
90 Будьте здоровы!
93 Лнцей
123 Понять историю —
понять себн
С. Зеньковскип
ТРЕТИЙ РИМ
135 Во всем мире
136 К слову пришлось...
колокол,
колокольчик
138 Рассказы о животных
X. Райден
ЗАВОЛЬ ЛИЛИП
148 Стр: на Фантазия
Ч. Вильяме
ВОЙНА В НЕБЕСАХ
159 Мозаика
Сдано в набор 05.08.93
Подптано к печати 06.10.93.
Формат 70X100 1/16.
Офсетная печать.
Печ. л. 10,0.
Усл.-печ. л. 13.0
Уч.-изд- л. 17,44.
Усл. кр.-отт. 50,00.
Тираж 21Я00 шз.
Заказ № 1203.
Адрес редакции;
1 13114. Москва,
Кожевническая ул., 19.
строение 6.
Тел. 235-89-35.
Opj.t на Трудового
Кра йоги Знамени
Чеховский
fiолиграфический комбинат
Mm (ici ia печати и массоиий
информации
Российской Федерации,
142300.I. Чехов
Московской области
Цена свободная
Индекс 70332
Рукописи не
рецензируются
и не возвращаются.
От редакции
Мы получили много писем с просьбой
опубликовать адрес Российского
открытого университета (РОУ).
Российский открытый университет
имеет 20 факультетов. Форма обучения
в нем в основном заочная. Для москвичей
проводится и вечернее очное обучение.
Адрес РОУ:
Москва, ул. Маросейка, дом 11а.
Телефон приемной комиссии: 925-36-82.
Вниманию читателей!
В редакции продаются номера журнала,
а также с предоплатой принимаются
заказы на следующие номера.
с
X
t/
*
о
о о
1
. \-<t
К слову пришлось...
(см. подборку на стр. 136—137).
ISSN 0I3D—1640. «Знание—сила», 1993, № 10, 1 — И