ПУБЛИЧНАЯ
ПОЛИТИКА
Том2,No1,2018
ISSN 2541-8351
1917–2017: извлеченные
и неизвлеченные уроки
Читайте в следующих номерах:
Реформа образования в России: за и против
Судебная реформа в России: проблемы и перспективы
Учредители: Ассоциация «Редакция журнала “Публичная политика”»,
Санкт-Петербургская общественная организация «Гуманитарно-политологический
центр “Стратегия”».
Главный редактор: Сунгуров А.Ю.
Редакция: Акопов С.В., Балаян А.А . (ответственный секретарь), Горный М.Б.,
Тульчинский Г.Л ., Щербак А.Н .
Адрес редакции: 190005, Санкт-Петербург,
7-я Красноармейская ул., 25/14, оф. 409
Телефон/факс: (812) 712-66-12,
e-mail: publicpolicyeditor@gmail.com
Электронная версия: http:/center-strategy.com
ISSN 2541-8351
Свидетельство о регистрации ПИ No ФС 77-65767 от 27 мая 2016 г.
Подписано в печать 3 июля 2018 г.
Формат 60х90/16. Усл. печ. л . 11.
Тираж 500 экз. Заказ 458.
Первая Академическая типография «Наука».
199034, Санкт-Петербург, 9-я линия, д. 12/28.

РЕДКОЛЛЕГИЯ
Акопов С.В .,
доктор политических наук, профессор департамента
прикладной политологии НИУ ВШЭ – СПб.
Балаян А.А .,
кандидат политических наук, доцент департамента
прикладной политологии НИУ ВШЭ – СПб
Горный М.Б.,
кандидат физико-математических наук, исполнительный
директор СПб гуманитарно-политологического центра
«Стратегия».
Малинова О.Ю .,
доктор философских наук, главный научный сотрудник
Института научной информации по общественным
наукам РАН, профессор МГИМО и НИУ ВШЭ
Морозова Е.В .,
доктор философских наук, профессор кафедры
государственной политики и государственного управления
Кубанского государственного университета, Краснодар
Никовская Л.И .,
доктор социологических наук, главный научный
сотрудник Института социологии РАН, Москва
Подвинцев О.Б.,
доктор политических наук, руководитель отдела политических
исследований Пермского научного центра РАН, Пермь
Поличка Н.П .,
доктор педагогических наук, директор Дальневосточного
научного центра местного самоуправления, профессор
Дальневосточного юридического института
Тихоакеанского государственного управления, Хабаровск
Попова О.В .,
доктор политических наук, заведующая кафедрой политических
институтов и прикладных политических исследований СПбГУ
Сморгунов Л.В .,
доктор философских наук, заведующий кафедрой
политического управления СПбГУ
Стародубцев А.В ., кандидат политических наук, доцент департамента
прикладной политологии НИУ ВШЭ – СПб, научный сотрудник
Александровского университета Хельсинки, Финляндия
Сунгуров А.Ю.,
доктор политических наук, президент СПб гуманитарно-
политологического центра «Стратегия», руководитель
департамента прикладной политологии НИУ ВШЭ – СПб
Тимофеева Л.Н .,
доктор политических наук, профессор, заместитель
заведующего кафедрой политологии и политического
управления РАНХиГС
Тульчинский Г.Л.,
доктор философских наук, заслуженный деятель науки РФ,
профессор департамента прикладной политологии
НИУ ВШЭ – СПб
Щербак А.Н.,
кандидат политических наук, доцент департамента
прикладной политологии НИУ ВШЭ – СПб

Akopov S.V.,
Doctor of Political Sciences, Professor, Department of Applied
Political Science, HSE – St. Petersburg
Balayan A.A.,
Candidate of Political Sciences, Associate Professor, Department
of Applied Political Science, Higher School of Economics National
Research University – St. Petersburg
Gorny M.B .,
Candidate of Physical and Mathematical Sciences, Executive Director
of the humanitarian and political center "Strategy"
Malinova O.Y.,
Doctor of Philosophy, Chief Researcher of the Institute of Scientific
Information on Social Sciences of the Russian Academy of Sciences
INION RAN, Professor of Moscow State Institute of International
Relations and Higher School of Economics National Research
University
Morozova E.V.,
Doctor of Philosophy, Professor, Department of Public Policy
and Public Administration of the Kuban State University, Krasnodar
Nikovskaya L.I.,
Doctor of Sociology, Chief Researcher, Institute of Sociology, Russian
Academy of Sciences, Moscow
Podvintsev O.B .,
Doctor of Political Sciences, Head of the Political Studies Department,
Perm Scientific Center, Perm, Perm
Polička N.P.,
Doctor of Pedagogical Sciences, Director of the Far Eastern Scientific
Center of Local Self-Government, Professor of the Far Eastern Legal
Institute of the Pacific Public Administration, Khabarovsk
Popova O.V,
Doctor of Political Sciences, Head of Political Institutions and Applied
Political Science Department , St. Petersburg State University
Smorgunov L.V.,
Doctor of Philosophy, Head of Political Governance Department,
St. Petersburg State University
Starodubtsev A.V.,
Candidate of Political Science, Associate Professor, Department
of Applied Political Science, HSE – St. Petersburg, Researcher at the
University of Alexandrov, Helsinki, Finland
Sungurov A.Y.,
Doctor of Political Sciences, President of the St. Petersburg
Humanitarian and Political Center «Strategy», Head of the
Department of Applied Political Science, HSE – St. Petersburg
Timofeeva L.N .,
Doctor of Political Sciences, Professor, Department of Political
science and political management of a RANEPA
Tulchinsky G.L.,
Doctor of Philosophy, professor, Department of Applied Political
Science of Higher School of Economics National Research
University – St. Petersburg
Shcherbak A.N.,
Candidate of political sciences, Associate Professor, Department
of Applied Political Science, Higher School of Economics National
Research University – St. Petersburg Editorial Board
EDITORIAL BOARD

Бальцер Х.,
доктор политических наук, профессор, Джорджтаунский
университет
Ильин М.В .,
доктор политических наук, профессор департамента
политической науки НИУ ВШЭ
Гоман-Голутвина О.В ., доктор политических наук, профессор, заведующая
кафедрой сравнительной политологии МГИМО
Колебач Х.,
доктор политических наук, профессор Школы
социальных наук и международных исследований,
Австралия
Крастев И.,
председатель Центра либеральных исследований, София,
Болгария
Кук Л.,
доктор политических наук, профессор Университета
Брауна, США
Макарычев А.С.,
доктор исторических наук, профессор Института
правительства и политики Университета Тарту, Эстония
Петерсон Б.,
доктор политических наук, профессор университета
Мальме, Швеция
Рубл Б.,
заместитель директора Центра международных
исследований им. Вудро Вильсона, Вашингтон, США
Серме Л.,
доктор политических наук, профессор Института
политических исследований в Экс-Провансе, Франция
Соловьев А.И.,
доктор политических наук, заведующий кафедрой
политического анализа МГУ им. М . В . Ломоносова
Чернышов Е.Г.,
доктор исторических наук, заведующий кафедрой
всеобщей истории и международных отношений
Алтайского государственного университета
Якимец Н.Я .,
доктор социологических наук, главный научный
сотрудник Института проблем передачи информации РАН,
Москва
МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНСУЛЬТАТИВНЫЙ СОВЕТ

INTERNATIONAL EDITORIAL COUNCIL
Baltzer H.,
Doctor of Political Sciences, Professor, Georgetown University
Ilyin M.V.,
Doctor of Political Sciences, Professor of department
of political science of Higher School of Economics National
Research University
Goman-Golutvina O.V., Doctor of Political Sciences, Head of Comparative Political
Science Department, Moscow State Institute of International
Relations
Kolebach H.,
Doctor of Political Sciences, Professor of School of social
sciences and international research, Australia
Krastev I.,
Chair of the Center for liberal Strategies in Sofia, Sofia, Bulgaria
Cook L.,
Doctor of Political Sciences, Professor of Brown University, USA
Makarychev A.S .,
Doctor of Historical Sciences, Professor of Institute
of Government and policy of the University of Tartu, Estonia
Peterson B.,
Doctor of Political Sciences, professor of the university
of Malmö, Sweden
Rubl B.,
Assistant Director of Center of the Woodrow Wilson
International Center, Washington, USA
Serma L.,
Doctor of Political Sciences, Professor of Institute of Political
Researches in Ex-Provence, France
Solovyov A.I.,
Doctor of Political Sciences, Head of Political Analysis
Department, Lomonosov Moscow State University
Chernyshov E.G .,
Doctor of Historical Sciences, Head of General History
and international relations Department, Altai state university
Yakimets N.Y.,
Doctor of Sociological Sciences, Chief Researcher of Institute
of Problems of Information transfer, Russian Academy
of Sciences, Moscow

ОГЛАВЛЕНИЕ
ОТ РЕДАКЦИИ ........................................................................................................ 8
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Casula P.
The Revolution goes global: The role of the East
in Soviet post-revolutionary times ..................................... 10
Михайлёнок О.М .
Между традиционализмом и модернизацией:
российское государство и армия в конце XIX – XX вв.
(новое осмысление) ...................................................... 24
Рожнёва С.С.
Образ Октябрьской революции 1917 года
в политических практиках современной России ............ 37
Щенина О.Г.
Дискурс о революции 1917 года: спустя 100 лет ........... 56
Зиновьев А.О.
Переосмысляя «мятеж» генерала Корнилова:
диалектика стратегической рациональности
и коммуникативной рациональности
в революционном процессе .......................................... 68
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Авдонин В.С.
К вопросу о характере авторитаризма
в современной России ................................................... 76
Цумарова Е.Ю .
Государственная политика в сфере поддержки
моногородов в России ................................................... 95
Козлова Н.Н .
Омбудсмен как актор региональной публичной
политики (на материалах Тверской области) ................ 113
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ
Вайнгорт В.Л .
Трансформация социально-экономических мифов
в постсоветском обществе (на примере Эстонии) ........ 125
Аниськевич Н.С .
Реализация публичной политики в Латинской Америке
при решении социально-экономических проблем
(чилийский опыт) ......................................................... 138

РЕЦЕНЗИИ
Барандова Т.Л .
Политическая ретроспектива изучения социальных
революций: а что хотят «верхи» и могут «низы»?
Рецензия на книгу Теды Скочпол «Государства
и социальные революции: сравнительный анализ
Франции, России и Китая»
(М.: Изд-во Института Гайдара, 2017. 552 с.) .... ........ .. 160
Томин Л.В .
Конец или новое начало? Профсоюзы США в поисках
новой стратегии. Рецензия на книгу Стэнли Ароновитца
«Смерть и жизнь американского рабочего класса.
На пути к новому рабочему движению»
(New York: Verso, 2014) ............................................... 166
НЕКРОЛОГ
Памяти Олега Борисовича Подвинцева ......................................................... 174

8
ОТ РЕДАКЦИИ
Первый номер 2018 г.
–
второго года издания журнала «Публичная
политика» – является и первым тематическим номером журнала. Как и было
объявлено нами в редакционном предисловии ко второму номеру журнала
за 2017 г. , тема этого выпуска «1917–2017: извлеченные и неизвлеченные
уроки» (по материалам шестой международной конференции «Октябрьские
чтения – 2017)», посвященной столетию российских революций. Именно
поэтому основным содержанием журнала являются статьи авторов выступлений
на этой конференции, состоявшейся на базе департамента политологии НИИ
ВШЭ 19–21 октября 2017 г. при поддержке филиала Фонда Фридриха Эберта
в России.
Эта конференция уже традиционно проходила на двух языках – на русском
и английском, и вполне естественно, что первая статья в разделе «Государство
и революция» также публикуется на английском. Это статья исследователя
Университета Цюриха Филиппа Касула, посвященная глобальным аспектам
революционных событий. В этом же разделе представлены статьи научных
сотрудников Института социологии РАН О.М . Михайлёнка и О.Г
.
Щениной,
посвященные российскому государству и армии в конце XIX–XX вв. и
современному дискурсу о революции 1917 г. Последнюю тему развивает доцент
Петрозаводского государственного университета С.С. Рожнёва, анализирующая
образ Октябрьской революции 1917 г. в политических практиках современной
России. Наконец, доцент СПбГУ А.О . Зиновьев возвращается к переосмыслению
образа генерала Л.Г
. Корнилова.
Второй раздел этого номера «Россия между прошлым и будущим» состоит
из трех статей. Это прежде всего статья ведущего научного сотрудника ИНИОН
РАН В.С . Авдонина, в которой он анализирует характер авторитарного режима
в современной России. Доцент Петрозаводского государственного университета
Е.Ю. Цумарова рассматривает современную российскую политику в отношении
моногородов. Материалы этого раздела относятся как к политике-politics, так
и к политике-policy. Завершает данный раздел текст профессора Тверского
государственного университета Н.Н. Козловой, посвященный уже традиционной
для нашего журнала теме: развитие института Уполномоченного по правам
человека в российских регионах.
Третий тематический раздел этого номера «Международные политические
процессы» состоит из двух статей. В первой из них на примере современной
Эстонии анализируется трансформация социально-экономических мифов
в постсоветском обществе. Стоит особо отметить, что ее автор, профессор

9
В.Л. Вайнгорт в 1991–1997 гг. был вице-канцлером Министерства экономики
Эстонской Республики. Вторая статья аспиранта Института Латинской Америки
РАН Н.С. Аниськевич переносит нас уже существенно дальше – в Латинскую
Америку – и посвящена особенностям реализации публичной политики в этом
регионе.
Представлены в данном номере нашего журнала и рецензии на новые книги
по соответствующей тематике. В апреле этого года после перенесенного инсульта
безвременно скончался член нашей редакционной коллегии, заведующий
отделом по исследованию политических институтов и процессов Пермского
научного центра УрО РАН, профессор Пермского ГНИУ О.Б . Подвинцев. Наши
чувства по отношению к нему также отчасти нашли отражение на страницах
этого номера.
Завершая введение, информирую читателей и потенциальных авторов
журнала, что второй выпуск нашего издания в этом году будет посвящен
реформе образования (приглашенный редактор – доктор педагогических
наук, член-корреспондент РАО О.Е. Лебедев), а третий – судебной реформе
(приглашенный редактор – кандидат философских наук, доцент РАНХиГС
М.Ю . Мизулин).
Мы надеемся, что первый номер нашего журнала за 2018 г. найдет своего
читателя, заинтересованного в лучшем понимании процессов публичной
политики как в нашей стране, так и в других странах мира, а также процессов
мировой политики. Мы ждем интересные статьи, обзоры и рецензии для
следующих номеров журнала. Правила оформления статей для журнала
«Публичная политика» содержатся в конце номера.
А.Ю . Сунгуров, главный редактор

10
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Casula Philipp
The Revolution goes global:
The role of the East in Soviet
post-revolutionary times
Philipp Casula
is a postdoctoral fellow at the
University of Zurich, funded by the
Swiss National Science Foundation.
To contact the author:
philipp.casula@hist.uzh.ch
Abstract
This paper highlights extensions of
October Revolution and the treatment
they received in the Soviet Union, which
went largely unnoticed in mainstream
history and social science. It deals with
the role of the revolutions in the “East”
for the Soviet Union, at a time when the
Revolution’s homeland had itself exhausted
its revolutionary thrust, especially after the
Zastoy set in. This paper deals especially
with the Soviet academic discussion on
revolutions in the “East”, which more than
other discussion fora reflects a revolutionary
disillusionment. In contrast, popular Soviet
media and publications depicted a much
more glorious image of the revolutions in
the “East”, thus filling the revolutionary void
that grew larger in the Soviet Union, until
Perestroika set in. As contemporary Russia
might again be “pivoting to the East”,
understanding the past relations to the
Global South is more timely than ever.
Keywords: Revolution, Soviet
identity, Middle East, the East, liberation
movements

11
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Революция становится
глобальной:
роль Востока в советский
постреволюционный период
Филипп Касула,
постдокторант в Цюрихском
университете,
финансируемом швейцарским
Национальным научным
фондом.
Для связи с автором:
philipp.casula@hist.uzh.ch
Аннотация
Даная статья концентрируется на по-
следствиях Октябрьской революции и той
ее трактовки, которая получила развитие в
Советском Союзе, где в значительной сте-
пени осталась незамеченной в основной
истории и социальной науке. Речь идет о
роли революций на «Востоке» для Совет-
ского Союза в то время, когда родина ре-
волюции сама исчерпала свою револю-
ционную направленность, особенно по-
сле периода застоя. Эта статья посвяще-
на, в частности, советской научной дискус-
сии о революциях на «Востоке», которая
больше, чем другие дискуссии, отража-
ет революционное разочарование. В отли-
чие от этого, популярные советские СМИ
и публикации изображали гораздо бо-
лее славный образ революций на «Восто-
ке», тем самым заполняя революционную
пустоту, которая росла в Советском Союзе,
пока не началась перестройка. Поскольку
современная Россия может снова «повер-
нуться на Восток», понимание прошлых
отношений с глобальным Югом является
более своевременным, чем когда-либо.
Ключевые слова: революция, совет-
ская идентичность, Ближний Восток, Вос-
ток, движения за освобождение
Филипп Касула

12
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Casula Philipp
Introduction
In a constructivist and sociological perspective on international relations,
“identity” and perceptions play a key role in explaining how states interact. Fur-
thermore, symbolic politics plays a crucial role as sphere of analysis. In this paper,
I will adopt such an approach to destabilize the commonly held notion that it has
been only the West – or Europe – which has been the significant other of the
Soviet Union and Russia [Neumann 1996; Morozov 2015]. The Russian Revolution
was a major shift in Russian identity and also reshuffled its position vis-à-vis the
outer world, as from the very start, the Revolution was a very international affair.
This international dimension of the Russian Revolution had many ups and
downs: the dynamic phase of the 1920s, that advanced women emancipation
and new trends in the arts, took a conservative and inward-looking turn in the
1930s, and Stalin restored a cultural and social conservatism, socialism in one
country, along with a reign of terror. Under Khrushchev, revolutionary zeal briefly
resurfaced, with lofty promises for a bountiful near future under communism,
within the Soviet Union and beyond its borders. With Brezhnev’s ascent to power,
however, most of this dynamism ceased, and conservatism, stagnation and disil-
lusion set in, disentangling the USSR from the revolutionary world, while main-
taining a facade of engagement and support. These internal developments have
to be put into context of colonial rule before WWII and the decolonization proc-
ess, which started after 1945 and found one of it climaxes in the Vietnam war.
While in the USSR revolutionary dreams were long gone, in the developing
world the fight against imperialism, for social justice, and sometimes for social-
ism raged on. And this fight was so important for Soviet identity as it seemed
to confirm the tenets of socialism. At least in the 1950s and early 1960s events
such as the Cuban Revolution were extremely popular in the USSR [Raleigh 2012:
66–119; 296–297]. Soviet scholars, journalists, and party officials cast a picture
of the developing world as permanently engaged in a revolutionary struggle
against imperialism and for socialism. In this sense, the developing world played a
crucial role for the Soviet identity as confirmation of revolutionary tenets. Dealing
with the “foreign East” (zarubezhnyj vostok) in this way provided a possibility to
come to terms with a void in real existing socialism, i .e. with the absence of the
emancipatory struggle in the Soviet Union itself, especially during Zastoy, when
overall enthusiasm for liberation movements around the world faded. Soviet of-
ficials and area experts worked hard to fulfil an almost impossible task: highlight-
ing that the Asia and Africa lagged behind the USSR (culturally, economically,
socially etc.) and looked at the Soviet Union as a teacher, and still assigning them
a role as beacon of contemporary revolutionary struggle.
This paper will assess selected material to highlight in which ways, Soviet
social and historical sciences approached the almost permanent Soviet reenacting

13
of anti-colonial revolutions in Latin America, Africa, and South Asia (the “foreign
East”) , and scrutinize their discursive and representational strategies in Soviet
publications of Late socialism. It will analyse the social imaginaries and utopian
visions held in Late socialism that while having faded in the Soviet Union con-
tinued to exist indirectly, i .e. as representation of struggle for liberation outside
the USSR, in the East and thus in a world that was deemed economically and
culturally inferior. The socialist bloc, instead, was culturally and politically satu-
rated and stagnant. The only way to claim superiority under conditions of “ad-
vanced socialism” was to underscore (cultural and economic) backwardness in
the East.
Still, it was also in the USSR that revolutionary identities were routinely cre-
ated and recrearet, especially in specialized media (like Aziia i Afrika segodnja) or
by specialized organization (like the Soviet Committee of Afro-Asian Solidarity,
the SKSSAA). The present paper, however, will scrutinize the perspectives of the
most specialized of all Soviet observers, academics and party officials that were
tasked to evaluate how the extensions of the Revolution in the “East” were
doing. In a second step, the paper will contrast Soviet and Eastern views on
Revolutions, particularly paying attention to how Soviet academics responded to
Eastern intellectuals’ and revolutionaries’ position. What will emerge is a deeply
ambivalent vision of the “East” as a backward and dependent place, and as a
revolutionary project. This project, however, was increasingly considered to be
a failure, which also reflects the disillusion and disappointment with socialism at
home in the USSR.
Setting the revolutionary stage
The Soviet Union emerged out of the Second World War as a major power.
Under Khrushchev, the Soviet Union rediscovered the developing world and de-
clared that the common enemy were “colonialism and imperialism on a world-
wide scale”; the USSR was willing “to cooperate with the national development
of nonsocialist countries in the Third World both in economic and military terms”
[Westad 2007: 67]. Khrushchev made first state visits to China (1954), India,
Burma, and Afghanistan (1955). The Soviet Union started to assume an anti-
colonial identity, and entered a fierce competition for “Eastern” hearts and minds
with China.
The Soviet rediscovery of the “East” triggered a reorganization of the knowl-
edge on the outer world. The 20th
Congress of the CPSU in 1956 became famous
for Khrushchev’s break with Stalinism, but it also called to reengage with the
“Third World” . The role of the national bourgeoisie was recognized and a revolu-
tion was seen as one of multiple ways to progress. Anastas Mikoyan shook the
Academy of Science on the 20th
Congress. He accused the regional expertise of
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

14
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Casula Philipp
the Institute of Oriental Studies to be “slumbering” while the world around was
changing at a fast pace:
“ Our economists often remain superficial when they study the economy of the
Soviet Union and of the peoples’ democracies. They (...) avoid conclusions regarding
the specific development of other countries. Well, and who among them seriously
elaborates this question? (...) There is in the system of the Academy of Sciences still
one institute that deals with questions regarding the East, however, one can say
about it that while the importance of the East has risen, this Institute is slumbering
to this day. Is it not high time to bring it up to the level of the needs of our time?”
[Mikoyan 1956: 323–324].
Mikoyan wanted the Academy of Sciences to develop a new regional ex-
pertise that could directly serve political needs. This demand eventually led to the
establishment of the Institute of World Economy and International Relations, in
1956 [Cherkasov 2004: 101–103]. Mikoyan’s attack also triggered an expansion of
the on Oriental Studies Institute’s activities, and new research centres for African
and Latin American studies opened in 1960 and 1961 respectively.
A close relationship developed between Khrushchev’s USSR and the Middle
East, particularly with Nasser’s Egypt [Heikal 1973: 123–126]. The energetic Nasser
had staged a Revolution, according to his own terminology [Nasser 1952], and
leaned on Soviet help, both politically and militarily. While his relationship to com-
munism remained ambiguous at best and his relations to Egyptian communists
definitely strained (mildly put), Nasser became a staunch ally of the USSR in the
Middle East, and posthumously advanced to a larger than life figure not only in
the Arab world but also in the Soviet Union. In contrast, Soviet authors met his
successor Sadat with deep resentment, disgust and contempt, sharply condemn-
ing, demonising and ridiculing him whenever possible, basically accusing him of
treason [Grinevskii 2000: 103]. The height of Soviet influence in the (Middle)
East was reached around 1979, both for internal and external reason: internally,
Zastoy reached its peak with all its ideological and financial limitations, and the
Soviet Union was about to enter a downward spiral into Perestroika, collapse and
dissolution; externally, the USSR lost one of its key assets in the developing world:
its anti-colonial credentials. By marching into Kabul and embarking on the adven-
ture in Afghanistan, the Soviet Union risked everything and lost everything in the
East (however, the Nomeklatura could not care less about loosing the East – by
then it was completely absorbed by the direct rivalry with the U.S . , and forgot the
East). Additionally, a new player entered the stage: the emergence of the Islamic
Republic in 1979 meant that a new revolutionary star had risen, a star that was
shining much brighter than the USSR and which was much closer in spatial and
cultural terms to many Eastern countries.

15
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
The scholarly debate: theorizing revolutions in the East
How was the concept of revolution reshaped and dressed into new clothes
to fit the diverging imaginaries of backwardness and progressive struggle and the
developing world? The Soviet position was all but monolithic and divides existed
between academics, party experts, and journalist. To judge the situation in the
decolonizing world, Soviet observers first turned to their own very special decolo-
nizing experience and to their “own Orient” [Tolz 2011], especially to Central Asia
[Ulianovskii 1972].
As Central Asia skipped the capitalist stage of development, the situation
in the developing world seemed, different: the foreign East was still tied to
the world capitalist system and needed help to disentangle itself from it and
implement a “non-capitalist development as the first stage of (...) revolution”
[Ulianovskii 1967]. Hence, despite the differences between the sobstvennii and
the zarubezhnii Vostok, the revolutionary recipe proposed seemed similar: Soviet
assistance. Both Easts had to catapulted from backwardness and feudalism to
socialist revolution. That is also why Central Asia became a showcase for foreign
visitors from the Global South, already since the 1930s. Eastern intellectuals, dig-
nitaries, were all flown to Tashkent: Nasser and Assad, they all should see the
Soviet East, and how Soviet power had remodelled Central Asia into a coexistence
of Eastern tradition and socialism.
However, between 1969 and 1971, while trips to Tashkent continued, Rosti-
slav Ulianovskii questioned whether the USSR could help the developing world in
the same way as it helped Central Asia. He continued to advocate a non-capitalist
development, which should last an entire historical period and which should not
be equated with the implementation of socialism – he explicitly warned against
just jumping into socialism, i .e. against what he called voluntarism (Stocker 1986).
And indeed, most states did not jump into socialism. In the late 1960s, an-
other term popped-up, and was used interchangeably with that of non-capitalist
development: socialist orientation. Non-capitalist development and socialist orien-
tation required vanguard parties or at least a broad alliance of parties united in
a National Front. Such “revolutionary democrats” would head a “national demo-
cratic state” and indeed some states in the East introduced such national progres-
sive fronts, such as Syria (1976) or Iraq (1974).
Debates persisted in this small community of intellectuals with few or no
field experience at all. Aleksej Lefkovskii argued in favour of a “multistructural-
ism” (mnogoukladnost) in Eastern countries, that is a coexistence of various
modes of production and classes, of which non could emerge as a leading force
[Stocker 1986: 17]. Karen Brutents [1973; 1998] raised the problem that a par-
ticipation of the bourgeoisie in the revolutionary democratic front could lead to
policies which push a country towards capitalism.

16
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Nodari Simonia had similar doubts: He had a fierce debate with Ulianovskii in
1975, after Simonia had published Strany Vostoka: Puti razvitiia. The booked was
an “ideological scandal” [Rashkovskii & Khoros 2002: 13]. Simonia argued that it
would be better if the developing countries underwent capitalist development
before revolting against it, since, as he later explained, socialism grows spontane-
ously within capitalism. Later, Ulianovskii grew disillusioned and questioned the
essence of many socialist oriented parties and abandoned his demand for the
leadership of a vanguard party.
All in all, the Soviet scientists’ view of revolution in the world was neither
very optimistic, nor romantic as in in more popular publications. Rather, it was a
very sober, very detached perspective, and very concerned about making it fit to
ideological tenets. It should be kept in mind that this was the view of scholars
working with Academy of Sciences Institutions who occasionally made field trips
but on a short term basis. Nodari Simonia and Aleksej Lefkovskii were cases in
point, despite Simonia’s background as Orientologist. Rostislav Ulianovskii and
Karen Brutents were highly trained and intelligent figures, and yet die hard party
soldiers in the International Department of the CC. Their glimpse into the devel-
oping world was overwhelmingly provided by meetings with foreign party of-
ficials, and by interaction with other Soviet officials or scholars. Most strikingly, as
I will show below, the interchange with intellectuals from the Global South was
extremely one-sided: despite it was the East, which was doing revolutions, which
owned the practice of revolution in the 1970s, it was the USSR which owned the
only admissible theory and knowledge of revolution.
The Revolution, the USSR and “Eastern” intellectuals: event, spread,
fatigue and failure
The exchange about revolutions in the East did not take place in a political
vacuum and not in a splendid Soviet isolation. Quite to the contrary, there were
regular meeting and exchanges between Soviet scholars and officials on the one
hand and Eastern revolutionaries and intellectuals on the other. One of the key
Soviet institutions which fostered such a dialogue was the Soviet Afro-Asian Soli-
darity Committee, also simply known as “SKSSAA”.
How did such meetings affect the Soviet view on revolution in the East?
How did Soviet thinkers modify their theories of revolution? As outlined above,
the concepts of socialist orientation or of non-capitalist development basically
meant an abandonment of the idea of revolution and a clear movement to
a slow transition to socialism, which allowed for many different intermediary
stages in between. Most certainly, the Soviet view on Eastern revolutions did not
foresee an événement (Badiou) – as the original event was the October Revo-
lution – rather it was a laborious task undertaken by small rebel factions or by
Casula Philipp

17
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
small communist parties which were always on the verge of being crushed by
the regimes in power, which, however, professed an inclination to socialism of
some sort. This pluralism of socialist views certainly was a political and theoretical
challenge. In popular publications this challenge could be glossed over with ex-
otic images. In politics and academia, this heterogeneity contributed to a dry and
pragmatic approach to the Middle East, which reflected the overall dryness of
Soviet thinking at that time. However, for the liberation movements themselves,
they did not want to wait generations until socialism was implemented in their
countries – at least some did not want to perpetuate business with the USSR
and genuinely strived for social and political change «now». It is this strand of
revolutionaries, which Soviet observers were quick to condemn as «left extrem-
ists» or as «voluntarists» [Fedorov 1983].
Two practitioners and theoreticians of the revolution in the East stand out
and have been publicly discussed in the USSR, Frantz Fanon and Amilcar Cabral.
Fanon and Cabral shared many ideas on revolution, however, also disagreed on
specifics [Blackey 1974]. For Fanon the key element of an anti-colonial revolu-
tion was the forceful, violent self-liberation. He thought of this liberation also as
a psychological process, or, at the very least, as a dynamic with an important
psychological component on the level of the individual. Fanon was “interested in
encouraging” revolution, “analysis for the sake of analysis was for intellectuals;
Fanon wrote to arouse, to anger, and to warn” [Blackey 1974: 195]. Furthermore,
he rejected industrial modernisation and class warfare, and advocated a new
humanistic society to arise in Africa. This put him at odds with Soviet views of
modernity and progress. With his scepticism towards modernity, he indeed did
not “imitate the West” [Blackey 1974: 208], but this certainly also related to the
East. Fanon dismissed the urban classes as they were too closely intertwined with
colonial exploitation. Counting more on the peasants, he must have been closer
to Chinese conceptions of revolution than to Soviet ones.
Cabral was much more pragmatic than Fanon and demonstrated interest in
the everyday work to make a revolution happen, he stressed the daily, material
needs of the population which must be met by the revolutionary movement. Ca-
bral saw the peasantry as a physical force but not as a revolutionary one, while
he conceded that urban “wage-earners” in the colonies could make contributions
to the revolution as they recognized their disadvantaged positions vis-a-vis their
counterparts in the centres. Culture played a key role for Cabral.
Ulianovskii discusses both authors in 1978, within a couple of months in Aziia
i Afrika segodnja. Under the telling title “Scientific Socialism and Frantz Fanon”
[Ulianovskii 1978a], Ulianovskii twice uses the typical catchword for describing
the relations of the USSR with the national-liberation movements, “sympathy”
and “personal sympathy with Fanon”, and sympathy always diminishes its object.

18
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Ulianovskii stresses that Fanon identified the essence of the colonial state in
its systematic repression and violence. According to Ulianovskii, Fanon rejected
capitalism for Africa as unnecessary and impossible, and struggled for national
consciousness while rejecting bourgeois nationalism. In this interpretation, Fanon
seems to support tenets of Ulianovskii, as both were sceptical about a capitalist
detour to socialism, as seen above, in the Simonia-Ulianovskii debate. However,
Ulianovskii criticizes Fanon for not advocating clearly socialism – something he
would not do with Cabral, who was at least as reluctant to even mention the
word “socialism” . While Fanon thinks socialism is alien to Africa, Ulianovskii points
at African countries which already embarked on he path to socialism. He con-
cludes that “Fanon came very close to Marxism, without becoming a Marxist”,
and that “he is not a materialist, not a dialectic, but a metaphysic” . Ulianovskii
also criticizes Fanon for an alleged “absolutisation of armed methods” sharing a
widespread simplistic reading of Wretched of the Earth. “A responsible revolution-
ary chooses armed forms of resistance through a careful analysis of the political
situation” [Ulianovskii 1978a: 21], accusing Fanon implicitly of being irresponsible,
impulsive, spontaneous, and unaware of the situation on the ground, while por-
traying the Soviet Union as a responsible, mature revolutionary force that does
not rush things. Ulianovskii is unhappy with Fanon’s take on class and espcially on
the working class’ role, and criticises at length his simplistic view of the peasantry
and homogenous group. Ultimately, he claims, Fanon has neither understood the
idea of a “union with democratic forces”, nor “the class character of colonial
rule” . Rather, he focuses on a nationalist or ethnic divide. Ulianovskii, apparently
cannot grasp, as he thinks Fanon does, that every Frenchman in Algeria is an
oppressor. While Ulianovskii again ends his piece by stressing that, all in all, he
has a positive view of Fanon theory, his critique of an construed Fanon is pretty
devastating. For him, Fanon is nice, but outdated and simply: non-Marxist. He uses
Fanon against Simonia and all those who argue for a capitalist stage, but gener-
ally dismisses Fanon. One must ask then: if neither socialism not capitalism can
work in Africa or the East in general – what can? We are thus thrown back to
the discussion on non-capitalist development or Lefkovskii’s “multistructuralism” .
Ulianovskii has another view of Amilcar Cabral. What strikes most in his
discussion is that while he praises how well acquainted Cabral was with living
conditions on the ground, he avoids mentioning the very words socialism and
communism. Later he explains that Cabral himself did so, because he did not
see that these terms corresponded to the historical stage the country was liv-
ing through. Ulianovskii, hence, again picks from Cabral what corresponds to
his own view of how history evolves for developing countries [Ulianovskii 1978b:
31]. Cabral never called himself a follower of scientific socialism. However, he
then quickly adds that Cabral considers socialism to be the only way to achieve
Casula Philipp

19
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
progress, freedom and blossoming of the country, and that in his words and
deeds he was in line with Marxism-Leninism. Ulianovskii also elaborates on the
differences that separate Fanon and Cabral and (correctly?) identifies that in
contrast to Fanon, Cabral does not idealize the peasant as revolutionary class.
Ulianovskii fields Cabral to criticise the “nihilistic approach” of Fanon towards the
“embryonic working class” . Hence, despite not being an explicit Marxist-Leninist,
Cabral seems much closer than Fanon to what Ulianovskii seeks. However, in both
cases, neither Cabral nor Fanon seem to be in the position to significantly alter
the positions held by Ulianovskii himself. Fanon has the sympathies of Ulianovskii,
but ultimately he considers him a nihilist and his views on violence are not sup-
ported by Ulianovskii. Cabral has Ulianovskii’s admiration for the careful, rational
approach to overthrow the colonial regime and he seems not only to forgive but
even to approve that he is not openly Marxist as this corresponds more to the
historical stage of his country. Another Soviet author, writing about Fanon and
Cabral, notes that their “attraction (...) to revisionism is an indirect indication of
their not being indifferent to Marxism and recognising, in a peculiar way, their
being influenced by Marxism. At the same time, this attraction signifies distor-
tion of true Marxism and forfeiting valuable elements which could only enrich
democratic and socialist thought in the young states”: Vladimir Khoros blames
“Western propaganda, misunderstanding Marxism-Leninism or learning about it
from (...) vulgarizers” [Khoros 1984: 229]. In contrast to the official line held on
the international arena, domestically, among social scientists especially, there is in
the mid-70s a widespread skepticism when it comes to the question of a socialist
revolution possible in the East.
The Conceptual challenge: Soviet modernity or Revolution?
The most crucial point that emerges from this discussion is that the Soviet
identity in late socialism seems to have swapped from a revolutionary to a strictly
“modernist” one. While the Soviet Union wanted still to be the only instance to
judge whether a movement or party was truly revolutionary or correctly left-
wing, the belief in revolution was apparently not the key feature that the So-
viet Union represented anymore. It cautioned and warned against revolution, or
dubbed certain movements to be “leftwing extremists”. Most certainly, this has
something to do with strategic Cold War considerations. However, I argue that
it also reflects the shift in identity: a loosening of a revolutionary one, and the
growing importance of a “modern” identity. That fact that these two can be kept
apart is a striking enough feature.
With its discourse about revolutionary movements in the East, the topic of
alternative paths to modernity returns to be pertinent. In the late nineteenth
century, Middle Eastern travellers to Japan admired its path to modernity, as it

20
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
had proven, that modernization did not demand Westernization. What fascinated
them among others was that Japan achieved technical modernity without seem-
ingly giving up its traditions [Roussillon 2005; Worringer 2014]. But could also the
Soviet Union propose a path to modernity which was different from the path
embarked by the West? What features could it offer that distinguish it from the
“Western” model? For the Soviet thinkers of the 1970s modernity was a moderni-
ty without capitalism but essentially with all the features of a mass-consumption
society [Chernyshova 2013]. Or at least it pretended to be. Soviet officials also
presented Central Asian republics to foreign dignitaries, especially Uzbekistan, to
underscore how well the Soviet model could allow to embrace modernity and
retain traditional features – how much this convinced visitors from the East is to
be researched.
The notion of “Multiple modernities” is obviously the catchword that springs
to mind [Eisenstadt 2000]. Eisenstadt held that “is that modernity and Westerni-
zation are not identical; Western patterns of modernity are not the only authentic
modernities” [Eisenstadt 2000: 2–3]. Eisenstadt also raised the question to which
extent there was a convergence in cultural areas like family life, economic and
political structures, urbanization, modern education, mass communication, and
individualistic orientation, and underscored that there developed many different
patterns.
Now, one must ask to which extent the Soviet Union of Late Socialism,
the Soviet Union of Zastoy gave original answers in this regard. It can be said
that from the point of technology there was no crucial difference to Western
States. The Revolution of 1917 wanted and succeeded to catapult Russia into a
technological modernity which was similar to the Western one. There were no
original answers or trends in this regard. And Revolution ought to be a path into
modernity. Until the very end, the Soviet Union clung to an industrial modernity.
And also in the cultural sphere, regarding family life, economic and political struc-
tures, urbanization, modern education, mass communication, and individualistic
orientation Late socialism could surprisingly look “Western”. However, at a certain
point it seems that revolution was over and modernity reached, and this seemed
to suffice. The Revolution just produced modernity and nothing more, there
was no.
But there is one more element which seems crucial: in all these scholarly de-
bates there seems to be an awareness of belonging to a “wider translocal, pos-
sibly changing” community of Revolution, an awareness which is however widely
undecided and oscillating: the East belongs to the revolutionary community, but
it does not belong to the community of modernity. It is culturally distinct and its
distinctiveness is measured on the very scale of modernity.
Casula Philipp

21
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Conclusions
In this contribution, I have tried to advance a constructivist and sociological
perspective on international relations that is grounded in the key notion of “iden-
tity” and perceptions. Furthermore, one aim was to destabilize the commonly held
notion that it is only the West, or Europe, to be the significant other of the Soviet
Union and Russia. While there is much truth in such an assertion and excellent
works confirm the special status of Europe for Russia [Neumann 1996; Morozov
2015]. shed light on the role Revolutions in the East played for Soviet ideology.
First, I have turned to the scholarly debates. The key insights here were that
there was no consensus on the issue. However, in the 1970s skepticism prevailed
and tough questions were asked: can the capitalist stage be skipped on the way
to socialism or not?
Second, I have scrutinised selected Soviet reactions to “Eastern” revolutionar-
ies and intellectuals and highlighted how the actual practice and theory of libera-
tions movements were dismissed or used to the own advantage in internal Soviet
debates. At least in the cases analysed, that is Ulianovskii’s reception of Fanon
and Cabral, it would seem that they were respected only in as much they con-
firmed the stance the Soviet author already professed. Ulianovskii fielded Cabral
and Fanon in his intellectual campaign against his academic opponents.
Third, and finally, the question of modernity has almost superseded the one
of Revolution. The Soviet Union attempted to re-interpret and appropriate mo-
dernity its own way and with this re-interpretation and appropriation it measured
and assessed the modernization processes and revolutionary movements in the
East. With modernity as key feature of Soviet identity in the East, it placed itself
in the “Western camp” and was often seen as such by travellers and students
living in the USSR, sometimes, however, they were disappointed, because it was
not always a place of bounty they expected, neither in terms of socialism, nor in
terms of Western modernity [Boltovskaja 2014].
What emerges, all in all, is a sceptic perspective on the East. The East offers
the possibility to dream of revolution, and yet, the Soviet observer – most likely
because of the reality of socialism in the USSR – finds it hard to fully embrace
the positive perspective on the liberation movements in the East. Paradoxically,
Soviet scientists did and undid the romantic perspective on the revolution in the
East. As soon as it filled the gap of revolutionary zeal it was undone again: the
void was filled and emptied at the same time.
References
Blackey R. “Fanon and Cabral: A Contrast in Theories of Revolution for Africa”,
in The Journal of Modern African Studies. Vol. 12, No. 2 (Jun. , 1974). pp. 191–
209.

22
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Boltovskaja S. Bildungsmigranten aus dem subsaharischen Afrika in Moskau
und St. Petersburg: Selbst- und Fremdbilder (Herbolzheim: Centaurus, 2014).
Brutents K. N. , “ Über die revolutionäre Demokratie”, 199–243 in Lothar Rath-
mann et al.: Asien und Afrika im revolutionären Weltprozess (Berlin: Akademie,
1973).
Brutents, Karen N., Tridcat’ let na staroj ploščadi (Moscow: Mezhdunarodnoe
otnosheniia, 1998).
Cherkasov P. IMĖMO. Portret na fone ėpochi (Moscow: Ves‘ Mir, 2004).
Chernyshova N. Soviet Consumer Culture in the Brezhnev Era (London:
Routledge, 2013).
Eisenstadt S. “Multiple modernities”, in Daedalus 129 (2000), 1–29 pp.
Grinevskii O. Tainy Sovetskoj Diplomatii (Moscow: Vagrius, 2000).
Heikal M. The Sphinx and the Commissar. The Rise and Fall of Soviet Influence
in the Middle East (New York: Haper & Row, 1973).
Fedorov V. Levii ekstremizm i ego negativnoe vliianie na revoliutsionnii protsess
v stranakh Vostoka, in Vladimir Li, Partii i revoliutsionnii protsess v stranakh azii i
afriki (Moscow: Nauka, 1983), 84–101.
Khoros V. Populism: Its past, present and future (Moscow: Progress, 1984).
Anastas Mikoyan, 20
th
Congress of the CPSU, 14–25 February 1956, vol. 1.
(Moscow: Stenographical report, 1956).
Morozov V. Russia’s Postcolonial Identity (Houndmills: Palgrave, 2015).
Neumann I. Russia and the Idea of Europe (London: Routledge, 1996).
Nasser G. Egypt’s liberation. The Philosophy of the Revolution (Cairo: General
Organisation for Government Printing Offices, 1952)
Donald J. Raleigh, Soviet Baby Boomers (Oxford: Oxford UP, 2012).
Rashkovskii, E. Khoros V. (2002) Vostok-Zapad-Rossiia (Moscow: Progress-
Tradiciia).
Roussillon A. Identité et modernité: Les voyageurs égyptiens au Japon (XIXe-
XXe siècle) (Paris: Actes Sud, 2005).
Stoecker S. Ulianovsky’s R. Writings on Soviet Third World Policies, 1960–
1985, Rand Papers series (Santa Monica: The Rand Corporation, 1986).
Tolz V. Russia’s Own Orient (Oxford: Oxford UP, 2011).
Ulianovskii R. “ On Some Aspects of the Contemporary Stage of the Nonliber-
ated
Nations,” in Narody Azii i Afriki 5 (1967) 25, quoted in Sally Stoecker, R .A. Ul-
ianovsky’s Writings on Soviet Third World Policies, 1960–1985, Rand Papers series
(Santa Monica: The Rand Corporation, 1986).
Ulianovskii R. Socializm i osvobodivshiesia strany (Moscow: Nauka, 1972).
Ulianovskii R. “Scientific Socialism and Frantz Fanon”, in Aziia i Afrika segodnja
5 (251)1978a: 20–22.
Casula Philipp

23
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Ulianovskii R. “Scientific Socialism and Amilcar Cabral”, in Aziia i Afrika segod-
nja 12 (258)1978b: 29–32.
Westad O. A. The Global Cold War (Cambridge: Harvard UP, 2007).
Worringer R. Ottomans Imagining Japan: East, Middle East and Non-Western
Modernity at the Turn of the Twentieth Century (Basingstoke: Palgrave-MacMillan,
Transnational History Series, 2014).

24
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Между традиционализмом
и модернизацией:
российское государство
иармиявконцеХIХ–ХХвв.
(новое осмысление)
Михайлёнок Олег
Михайлёнок
Олег Михайлович,
доктор политических наук,
профессор, руководитель
отдела исследования
социально-политических
отношений Центра политологии
и политической социологии
Института социологии
ФНИСЦ РАН.
Для связи с автором:
m-oleg-m@yandex.ru
Аннотация
Историко-политологический ана-
лиз явлений, процессов, тенденций,
общих и специфических закономер-
ностей в сфере национально-государ-
ственного строительства в их взаимос-
вязи с реформированием вооружен-
ных сил в переломные моменты раз-
вития российской государственности
в контексте становления и укрепления
демократической государственности в
России, остается неизменно востребо-
ван особенно в современный период.
Ключевые слова: российская госу-
дарственность, вооруженные силы, го-
сударство, революция

25
Mikhaylenok O.M.
Between traditionalism and
modernization: the Russian
government and the army
in the late ХIХ–ХХ centuries
(new interpretation)
Mikhaylenok
Oleg Mihailovich -
head of the research Department of
Social and Political relations
of the Center for Political Science
and Political Sociology of the
Institute of Russian Academy
of Sciences doctor of political
sciences, professor,
To contact the author:
philipp.casula@hist.uzh.ch
Abstract
Historical-political
analysis
of
phenomena, processes, trends, general
and specific patterns in the field of
nation-building in their relationship
with the reform of the armed forces at
the turning points of development of
the Russian statehood in the context
of the formation and strengthening of
democratic statehood in Russia, remains
popular particularly in the modern
period.
Keywords: the Russian statehood,
the armed forces, the state, revolution
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

26
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Михайлёнок Олег
Новое и новейшее время, отмеченное серьезными изменениями во все-
мирной истории, стало временем усложнения траектории развития россий-
ской государственности и непрерывных усилий в выработке оптимальной
стратегии вписывания страны в контекст современности. Вплоть до наших
дней этот процесс сопряжен с маятниковым движением между традициона-
лизмом и модернизацией, с неоднократно усилившимися кризисами, со сме-
ной приоритетов и применением широкого социального, экономического,
культурного, военно-политического, дипломатического и иного инструмента-
рия путем реформирования, а в ХХ в. и с рядом революций.
Историко-политологический анализ явлений, процессов, тенден-
ций, общих и специфических закономерностей в сфере национально-
государственного строительства в их взаимосвязи с реформированием воору-
женных сил в переломные моменты развития российской государственности
в контексте становления и укрепления демократической государственности в
России, остается неизменно востребован особенно в современный период.
Немаловажную роль как в развитии российской государственности, так и
сложного в этнонациональном и конфессиональном отношении российско-
го социума сыграло и геостратегическое положение страны, раскинувшей-
ся на евроазиатском пространстве и игравшей на протяжении ряда столетий
важную роль как в европейской и евроатлантической политике, так и в азиат-
ской части евразийского континента. В полной мере эти проблемы мучитель-
но решались в условиях догоняющего развития в избранный в данном докла-
де хронологический период развития Российской империи, окончившей свое
существование в условиях испытаний мировой войны 1914–1918 гг. и всту-
пившей в эпоху советской истории, оборвавшейся в 1991–1993 гг. с распа-
дом Советского Союза. Последние десятилетия в новую постсоветскую эпоху
Россия в рамках Российской Федерации не без труда обретает новую идентич-
ность в условиях глобализирующегося мира.
Столетие Февральской и Октябрьской революций 1917 г. стало важным
импульсом не утихавшего с того времени заинтересованного внимания отече-
ственных и зарубежных исследователей, государственных и политических де-
ятелей, а также научной и гражданской общественности к судьбам и перспек-
тивам российской государственности в контексте продолжающихся в ней и в
мире трансформационных процессов. Новое осмысление архивных и других
документальных материалов и свидетельств позволяют по-новому интерпре-
тировать роль Российской империи в качестве важного субъекта европейской
и азиатской политики, а также функций вооруженных сил в обеспечении вну-
три- и внешнеполитической стабильности.
Не менее сложным был для российской государственности ХIХ в. Екате-
IХ в. Екате-
Х в. Екате-
рининская эпоха, прерванная недолгим правлением Павла I, уступила место

27
правлению Александра I и была осложнена Отечественной войной 1812 г. ,
аракчеевщиной и активным участием в Священном Союзе. Правление Нико-
лая I стало пиком развития самодержавия и военно-централизаторского курса
Российской империи, придав небывалую мощь внутренней реакции и уваров-
ской формулой «Православие, самодержавие, народность».
Колебания самодержавия между реформаторством и контрреформами,
между приверженностью традициям и пониманием необходимости модер-
низации страны в полной мере можно проследить, проанализировав воен-
ную политику правящих кругов России в 1860–1890-х гг. и проблемы преоб-
разования армии в этот период. Поражение российской армии в Крымской
войне и сопряженное с ним резкое ухудшение международных позиций уско-
рили конец николаевской эпохи и вынудили царя, высшую бюрократию и об-
щественные круги серьезно переосмыслить роль военного фактора в россий-
ской государственности.
Становление и развитие российской государственности неотделимы от тех
войн и вооруженных действий, которые велись как на территории России, так
и за ее пределами. Эпохальные перемены в российской истории, охватившие
все сферы государства и общества, – отмена крепостного права и последовав-
шие за этим реформы, – проходили под непосредственным воздействием на
власть и общество поражения России в Крымской войне [Голиков 2016: 3–14].
Тем более серьезным ударом по самодержавию и его вооруженным си-
лам стало поражение в Крымской войне и ультимативные условия Парижско-
го мирного договора, навязанные Российской империи военной коалицией
ряда европейских держав и Турцией. Это обусловило осуществление преем-
ником Николая I – Александром II – курса давно назревших реформ государ-
I – Александром II – курса давно назревших реформ государ-
–
Александром II – курса давно назревших реформ государ-
II – курса давно назревших реформ государ-
–
курса давно назревших реформ государ-
ства и вооруженных сил, проведенных сверху императором и видными пред-
ставителями российской военной и гражданской бюрократии. Среди них осо-
бое место заняли отмена крепостного права и аграрная реформа, а также зем-
ская, административная, судебная и военная реформы. Немалую роль в их
разработке и осуществлении сыграли видные представители аристократии и
бюрократии, в том числе братья Милютины. Так, Д.А . Милютин, занимавший
на протяжении двух десятилетий пост военного министра, сумел, вопреки со-
противлению консервативных представителей генералитета и бюрократии,
предпринять ряд важных мер по выработке нового военного устава, ликвида-
ции сословных привилегий в вооруженных силах и в переходе от рекрутского
набора и пожизненной службы в армии и на флоте к всеобщей воинской по-
винности. Благодаря усилиям военного министра и созданному при нем Гене-
ральному штабу был сделан важный шаг в переходе к массовой армии и упро-
чению военно-технического потенциала России как важного звена модерни-
зации страны.
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

28
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Михайлёнок Олег
Не случайно время реформ было отмечено важными территориальными
приобретениями в Закавказье и Туркестане, а в конце ХIХ в. – в черноморском
и тихоокеанском регионах.
Опыт реформирования армии при Д.А. Милютине не может быть ни ка-
нонизирован, ни абсолютизирован по ряду причин. Во-первых, он тесно свя-
зан с вполне конкретным историческим этапом развития России и вооружен-
ных сил в мире. Главными целями и результатом реформы была отмена уна-
следованных от крепостных времен и николаевской эпохи изживших себя ме-
тодов комплектования армии, поддержания военной дисциплины; совершен-
ствование военной техники и методов ведения войны, вовлечение в военные
действия все большего числа хорошо обученных войск предполагало принци-
пиально новый тип внутриармейских отношений, требовало более грамотных
и сознательных солдат. Во-вторых, реформы не были доведены до логическо-
го конца, поскольку в самом обществе сохранялись сословные перегородки и
было отсрочено решение вопроса о признании за крестьянами и другими по-
датными сословиями гражданских прав. Более того, многие новшества после
отставки Д.А. Милютина были либо отменены, либо модифицированы.
В ХХ в. Россия вступила с блестящим фасадом императорского могуще-
ства и огромным грузом все нарастающих внутриполитических и социальных
проблем. Вместо последовательного реформирования самодержавного строя
правящие круги во главе с Николаем II всеми силами отстаивали давно отжив-
II всеми силами отстаивали давно отжив-
всеми силами отстаивали давно отжив-
шие основы абсолютистской монархии. Это неизбежно привело к революцион-
ным потрясениям начала ХХ в. и последующему крушению империи в 1917 г.
[Гефтер 2017: 118].
В Русско-японской войне империя впервые в полном объеме столкнулась
с проблемой новой армии, основанной на всеобщей воинской повинности.
Она коренным образом отличалась от прошлой, сформированной по рекрут-
скому набору. Новая массовая армия представляла собой вооруженный на-
род, тесно связанный с обществом и его проблемами. Теперь не менее важ-
ной, чем укрепление боевого духа солдат, становилась продуманная подго-
товка всего общества к эпохе тотальных войн, в которых использовался уже
весь потенциал нации – военный, духовный, экономический и пр.
Самодержавие всегда придавало большое значение отстраненности воору-
женных сил от политики и воспитанию офицеров и рядовых в духе преданно-
сти монархии и интересам империи. Однако в 1905 г. политика буквально во-
рвалась в военную среду, покончив с относительной изолированностью армии
и флота от общественно-политических процессов. Свою лепту в нарушение ба-
ланса сил империи в опасное в условиях войны ослабление государства, обще-
ства, военных структур внесли все действовавшие силы разыгравшейся в России
в ходе военных действий и особенно после их завершения политической драмы.

29
Переход к конституционализму, совпавший для вооруженных сил с тра-
гедией Русско-японской войны и революционными потрясениями, имел, осо-
бенно в первые годы, весьма неоднозначные последствия. Не изменились ме-
тоды руководства вооруженными силами, не были обеспечены гражданские
и политические права рядового и офицерского состава.
Проблемы реформирования армии и реорганизации вооруженных сил
в условиях становления российского парламентаризма осложнялись остры-
ми дискуссиями о характере российской государственности и перспективах ее
развития. Вопрос о том, какая армия нужна России, дополнялся неизмеримо
более важным и трудно решаемым: для какой России, для какой государствен-
ности? В соответствии с различными ответами на этот непростой вопрос мно-
жились и усложнялись ответы на вопрос о том, какую роль играет военный
фактор в системе других факторов, определяющих могущество государства,
с одной стороны, и какими средствами достигается и обеспечивается боеспо-
собность вооруженных сил, их верность своему государственному долгу и от-
ветственность перед собственным народом – с другой.
Потрясения, пережитые Россией в 1904–1906 гг. , – поражения в войне,
революционные события, кардинальные изменения, внесенные после мани-
феста 17 октября 1905 г. в Основные законы империи, – дали богатую пищу
для размышлений и осознания сложных механизмов взаимодействия государ-
ства, общества и армии. Общественно-политические и военно-теоретические
дискуссии вокруг вооруженных сил и их места в государстве в предвоенные
годы чрезвычайно содержательны и во многом поучительны.
В политических дискуссиях 1905–1906 гг. настойчиво звучал призыв
учесть итоги Русско-японской войны, кардинально обновить внешнюю поли-
тику, покончить с политикой военных авантюр, которая по своим последстви-
ям для России сопоставима лишь с нашествием Батыя. Тема «страшного опы-
та японской войны», оскорбленного национального чувства, тяжелых дней пе-
режитого страной национального траура особенно была характерна для октя-
бристов и кадетов, трудовиков, выступавших выразителями крестьянских на-
строений, и других либеральных и демократических сил.
Свою лепту в дискуссию вносят либеральные военные круги, близко к
сердцу принимавшие трагедию армии. Они, в отличие от гражданских лиц, ста-
вят вопрос о том, какое место должна занять армия в реформируемой России.
Тема соотношения боеспособности армии и могущества Российского го-
сударства и целостности общества весьма характерна для тех кругов россий-
ского генералитета и офицерства, которые близко к сердцу приняли неудачи
вооруженных сил в 1904–1905 гг., поистине ставшие для них уроком.
Небезынтересна позиция по вопросам российской государственности по-
сле пользовавшегося немалым политическим влиянием в стране на протяжении
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

30
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Михайлёнок Олег
1906–1911 гг. П.А. Столыпина. Сначала в качестве министра внутренних дел,
а потом прибавившего к этой должности высокий пост председателя Сове-
та министров, бывший саратовский губернатор стал олицетворением рефор-
маторского курса той части высшей бюрократии, для которой не прошли бес-
следно уроки 1905–1906 гг. Пафос программных заявлений П.А. Столыпина,
ратовавшего за великую Россию, призывавшего защитить ее от масштабных
потрясений, известен, равно как смысл отстаиваемых им реформ, особенно в
отношении крестьянского землевладения, расширения функций местной ад-
министрации и т. п . При этом следует отметить, что «столыпинские реформы
начинались и развивались в атмосфере анархии и хаоса революционных со-
бытий. Однако, сломив революцию крайними мерами и установив относи-
тельный порядок в стране, они вели к общественному согласию и процвета-
нию государства» [Сидоровнин 2007: 665].
Вместе с тем отечественные исследователи не раз обращали внимание на
то, что поборнику обновления России и ее реформирования в духе Основных
законов 1906 г. пришлось столкнуться с упорным сопротивлением влиятель-
ных сил консервативного лагеря. В полемике с ними П.А. Столыпин подчерки-
вал, что предлагаемый им курс на преобразование России сможет дать ей мир
внутри страны, без которого нет прочности государства как такового [Давы-
дов, Багдасарян 2017: 16–25]. «Реформы во время революции необходимы,
так как революцию породили в большей мере недостатки внутреннего укла-
да. Если заняться исключительно борьбою с революцией, то в лучшем случае
устраним последствие, а не причину: залечим язву, но пораженная кровь по-
родит новые изъязвления. К тому же этот путь реформ торжественно возве-
щен, создана Государственная Дума, и идти назад нельзя. Это было бы и роко-
вою ошибкой – там, где правительство побеждало революцию (Пруссия, Ав-
стрия), оно успевало не исключительно физическою силою, а тем, что, опира-
ясь на силу, само становилось во главе реформ. Обращать все творчество пра-
вительства на полицейские мероприятия – признак бессилия правящей вла-
сти» [Дякин 1978: 19–20].
Заслуживает внимания точка зрения, что «на протяжении многих лет
ХХ века Столыпин был именно тем государственным деятелем, который, если
бы был в живых и остался у власти, никогда не допустил бы мировой войны
1914–1918 гг. , ни тех революций и свержений монархий, которые произо-
шли оттого, что среди государственных деятелей в 1914 г. не было ни в Рос-
сии, ни на Западе лица, которое отдавало бы себе полный отчет и представле-
ние, к каким неизбежным бедствиям и несчастиям приведет мировая война»
[Сидоровин 2007: 664].
Кризис Российского государства и его вооруженных сил проявился в бы-
стро обнаружившейся неподготовленности к войне [Жарский, Коршунов,

31
Михайлов 2017: 78–86]. Стратегическое планирование во всех странах –
участницах конфликта базировалось на представлении о скоротечном харак-
тере предстоящей войны, для которой должно было хватить заблаговремен-
но заготовленных запасов военного снаряжения. Между тем размах военных
действий превзошел все расчеты, а сама война приняла затяжной характер.
Это привело к катастрофическим трудностям в снабжении всех армий, с чем
относительно быстро справилась промышленность Англии, Франции и Герма-
нии и что оказалось решающей причиной поражения русских армий на исхо-
де первого года войны [Головин 2001: 201].
Поражение русской армии летом 1915 г., развал экономики, общее обо-
стрение внутриполитической обстановки в стране и кризис в самом правитель-
стве, возглавляемом И.Л . Горемыкиным, подтолкнули ряд думских фракций,
а также часть членов Государственного совета к перегруппировке и единению
сил на основе общей политической программы, чтобы оказать давление на
правительство и добиться изменения его состава и курса. Состоявшиеся 11 и
12 августа 1916 г. совещания представителей этих политических сил положили
начало «Прогрессивному блоку», который вплоть до февраля 1917 г. контро-
лировал деятельность Государственной Думы. Однако это не привело к ожида-
емым результатам. Экономический кризис усиливался, война требовала мощ-
ной экономики и ресурсов, крепкой национальной идеологии, которой уже не
могло являться православие. В высших кругах, в Государственной Думе, в по-
литических партиях открыто говорили о возможном дворцовом перевороте в
пользу наследника Алексея. Но история распорядилась по-своему – назрев-
ший переворот произошел не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно.
Революция октября 1917 г. внесла раскол в общество, вызвала резкое
противодействие различных социальных сил: одни стремились сохранить
остатки прежней государственности в ее монархической форме, другие упо-
вали на Учредительное собрание, третьи решительно выступали за строитель-
ство нового пролетарского государства. Вооруженные силы также оказались
втянутыми в эту борьбу, что привело к их расколу и в конечном итоге к мораль-
ному разложению и утрате боеспособности. С данного момента можно гово-
рить о существовании двух вооруженных сил: формирующегося государства и
государства, уходящего с исторической сцены. Все это привело к гражданской
войне, продолжавшейся долгие пять лет, охватившей огромную территорию
страны. Разрушение народного хозяйства, большие человеческие потери, по-
калеченные судьбы – итог этой войны.
На каждом переломном этапе в истории российской государственно-
сти менялись и вооруженные силы, характер и цели выполняемых ими за-
дач. Вместе с тем существуют специфические закономерности их строи-
тельства, функционирования и развития, так или иначе определяемые
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

32
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Михайлёнок Олег
национальными особенностями, традициями, которые лишь косвенно зави-
сят от социально-политического строя государства. В связи с этим важно учи-
тывать обстоятельства, явления, процессы, обусловливающие специфику рос-
сийских вооруженных сил, которые непосредственно связаны с экономиче-
ской, социально-политической, социокультурной природой российского го-
сударства; обстоятельства, явления и процессы, которые отражают общие за-
кономерности, проявляющиеся при любом типе государственности, в ходе
строительства, функционирования и развития военной организации и пре-
жде всего вооруженных сил.
В последние десятилетия современной российской истории шли процес-
сы пересмотра структуры, функций и задач вооруженных сил, менялось отно-
шение к ним общества, происходила трансформация их статуса в складываю-
щейся системе общественных отношений, велся поиск приоритетов военной
политики Российского государства.
Как известно, вооруженные силы – базовый элемент военной организа-
ции любого государства, обеспечивающей защиту его национальных интере-
сов, а военная политика является важнейшей частью государственной поли-
тики. Следовательно, и проблемы российских вооруженных сил нельзя рас-
сматривать в отрыве от главных проблем новой государственности в России.
Именно государственно-властные структуры должны четко определять и все-
мерно поддерживать государственно-правовой статус национальных воору-
женных сил, осуществлять надлежащий контроль за их эффективным рефор-
мированием и прогрессивным развитием. В то же время и вооруженные силы
во многом призваны определять облик новой российской государственности.
Роль и место вооруженных сил любого государства должны быть адекват-
ными самой его природе, соответствовать его сущности и назначению. Поэто-
му с изменением социально-политического характера государства меняются и
взаимоотношения в системе «государство – вооруженные силы – общество».
В истории демократических государств уже устоялись подходы к исследова-
нию военной организации при подобном политическом режиме, выработа-
ны базовые принципы понимания роли, задач и места вооруженных сил в го-
сударственной и общественной жизни. Обобщение опыта западных демокра-
тий в этом вопросе позволяет сделать следующие выводы.
Во-первых, во всех этих странах признаются полномочия верховной кон-
ституционной государственной власти в определении места вооруженных сил в
государстве. На вооруженные силы распространяются общие правовые проце-
дуры как на общественно-профессиональную группу, а на военнослужащих –
как на отдельные личности. Везде (в меньшей или большей степени) суще-
ствуют правовые ограничения политической деятельности в армии, а также
ограничению подлежит участие армии в политической жизни страны.

33
Во-вторых, в большинстве демократических государств военную орга-
низацию возглавляет глава государства. Механизм принятия решений, каса-
ющихся функционирования вооруженных сил, таков. Глава государства наде-
ляется полномочиями верховного главнокомандующего, он обладает оформ-
ленными правами для реализации данных полномочий. В задачу представи-
телей верховных гражданских государственных органов входит управление
обороноспособностью и вооруженными силами; высшие же военные долж-
ностные лица выполняют их приказы.
В-третьих, принятие важнейших решений, касающихся обороноспособ-
ности страны, происходит на уровне президентов и правительств. При этом
постоянно повышается роль гражданских экспертов. Парламенты в большин-
стве демократических государств имеют правовые и практические возмож-
ности контролировать оборонную политику и функционирование вооружен-
ных сил как при формулировании доктрины и оборонной стратегии, так и при
определении текущего состояния этой организации. Огромна роль парламен-
та и в формировании и утверждении военного бюджета. Отметим, что после
утверждения парламентом бюджет публикуется в общедоступных изданиях.
Кроме того, парламенты имеют свои контрольные органы, которые следят за
расходованием бюджетных средств (в том числе и на военное строительство).
В-четвертых, текущее управление главными учреждениями и ведомства-
ми обороны в большинстве демократических стран выполняет министр обо-
роны. Он отвечает перед президентом, премьером или парламентом за ре-
ализацию оборонной политики. Вместе с тем существуют правила, которые
ослабляют политическую самостоятельность высших военных должностных
лиц (они назначаются или избираются на определенный срок, на заседани-
ях генштабов председательствуют обычно министры обороны – в основном
гражданские лица).
В-пятых, во всех демократических странах установлен строгий граждан-
ский контроль над вооруженными силами. Формирование систем граждан-
ского контроля в этих странах происходило в процессе эволюционного раз-
вития демократических принципов государственного устройства, по мере
профессионализации их армий, становления военно-гражданских отноше-
ний, соответствующих ценностям правового государства и гражданского об-
щества. Основными целями гражданского контроля выступают: в военно-
политической области – контроль за использованием вооруженных сил и дру-
гих войск в соответствии с их конституционным предназначением; в военно-
правовой – контроль за соответствием процесса военного строительства суще-
ствующим национально-государственным правовым актам и международно-
му законодательству; в военно-экономической – контроль за расходованием
бюджетных ассигнований и за правильностью реализации военного бюджета,
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

34
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Михайлёнок Олег
своевременностью и полнотой материально-технического обеспечения войск
и флота; в социальной – контроль за формированием государственной про-
граммы обеспечения социальной защиты военнослужащих и членов их се-
мей, реальным положением личности в системе военно-социальных отноше-
ний [Барабин 1999: 120].
Таким образом, по своей сущности гражданский контроль за военно-
политической деятельностью государства и над его вооруженными силами
представляет собой механизм функционирования общественных и государ-
ственных структур, призванный обеспечить строгое соответствие процесса де-
ятельности и использования военной организации существующему в стране
законодательству и международным обязательствам.
Опыт демократических государств показывает, что предметными обла-
стями гражданского контроля за военно-политической деятельностью госу-
дарства являются: механизм формирования военной политики государства,
принятия и реализации им своих военно-политических решений, правомер-
ность и целесообразность (эффективность) использования военно-силовых
структур при решении вопросов обеспечения внутренней и внешней безопас-
ности; характер участия военно-политических структур государства в выпол-
нении его международных обязательств и миротворческих функций; строи-
тельство и реформирование вооруженных сил, их соответствие целям и ин-
тересам национальной безопасности; формирование и исполнение военно-
го бюджета, легитимность расходования денежных средств в вооруженных
силах; соблюдение законности в силовых структурах, социальная защищен-
ность военнослужащих, лиц, уволенных с военной службы, и членов их се-
мей; морально-психологическое состояние войск и др.
Известны два основных направления осуществления гражданского кон-
троля: 1) по линии парламента, органов исполнительной и судебной власти;
2) со стороны гражданского общества (общественные объединения, полити-
ческие партии и движения, СМИ, граждане).
В-шестых, в демократических странах проводится политика, направлен-
ная на сотрудничество общества и вооруженных сил, на которые возлагаются
ответственные и благородные задачи по защите Отечества. В связи с такой по-
литикой формируется и соответствующий образ вооруженных сил в СМИ, про-
водятся совместные мероприятия местных общественных организаций с во-
еннослужащими частей, дислоцированных в данном районе, ведется надле-
жащая работа в школах, высших учебных заведениях и т. д. Военнослужащие
принимают активное участие в военно-патриотическом воспитании граждан.
Реализация норм и ценностей демократии в характере и строитель-
стве военной организации любого государства – длительный естественно-
исторический процесс [Кокошин 1995: 34–45], обусловленный рядом

35
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
факторов, определяющими среди которых являются: достижение развитой и
эффективно работающей формы государственности; ненасильственное раз-
решение всего комплекса противоречий, сложившихся на начальном этапе
становления демократического государства; творческое применение нако-
пленного мирового военно-политического опыта переходных состояний при-
менительно к национальным особенностям военного строительства; последо-
вательное осуществление концепции военной модернизации страны; безу-
словное соблюдение интересов и прав человека и т. д .
Для отечественной политологии особый интерес представляет обращение
к исследованию тех периодов в истории России, когда происходило резкое из-
менение основ государственности, менялся общественный строй, политиче-
ский режим, реформировались государственные институты, в том числе и во-
оруженные силы, военная организация в целом. Научный анализ военной по-
литики государства, политической роли вооруженных сил на крутых поворо-
тах истории Российского государства дает обширный материал для размышле-
ний, обобщений, теоретических и практических выводов, которые позволяют
глубже раскрыть роль указанного института в политической системе общества.
Таким образом, наличие комплекса проблем, связанных с изменения-
ми как в самом общественном развитии, так и в процессах осмысления ме-
ста и роли вооруженных сил в переходные периоды развития государственно-
сти вообще и российской в частности, свидетельствует об особой актуальности
данных вопросов как в теоретическом, так и в практическом аспектах.
Роль вооруженных сил в трансформационных социально-политических
процессах неоднозначна. Борющиеся за власть политические силы стремятся
закрепить свои позиции поддержкой со стороны военных структур.
Политическое поведение вооруженных сил в переходные периоды разви-
тия государственности обусловлено целым рядом факторов: их местом в госу-
дарственной и общественной жизни, социальным составом, спецификой по-
литического режима, наличием или отсутствием гражданского общества, уров-
нем политической культуры и т. д. Это актуализирует целостный, комплексный
анализ данной системы взаимосвязей и, следовательно, подтверждает необ-
ходимость существования самостоятельного направления в отечественной по-
литологии, задача которого в том, чтобы выявлять тенденции, раскрывать за-
кономерности, исследовать универсальные черты и специфические особенно-
сти взаимосвязей между обществом, государством и вооруженными силами.
В наши дни обращение к опыту реформирования вооруженных сил в
XIX–ХХ вв. сохраняет значимость в ином ключе. Прежде всего нельзя не от-
–ХХ вв. сохраняет значимость в ином ключе. Прежде всего нельзя не от-
метить, что реформирование вооруженных сил и переход от одного типа
армии к другому плодотворны только в том случае, если они соответствуют
происходящим в обществе и государстве преобразованиям, если при этом

36
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
принимаются в расчет peaльные первостепенные государственные задачи и
интересы, собственные национальные традиции и международные стандар-
ты. Реформирование армии может быть результативным, если оно проводит-
ся комплексно, то есть учитываются все компоненты военной организации,
связи армии, государства и общества, тип социальных отношений в стране.
Не может быть сильной армии в испытывающем кризис обществе и государ-
стве, но, напротив, армия в случае ее правильного реформирования может
быть важным инструментом установления взаимосвязи между государством,
обществом и гражданами, незаменимым средством гражданского становле-
ния и социализации граждан, достижения консенсуса различных слоев обще-
ства на патриотической основе.
Современный этап развития государственности в России сопровождается
качественно новыми явлениями, процессами, затрагивающими все ключевые
сферы государственной и общественной жизни.
Источники
Барабин В.В. 1999. Гражданский контроль над военно-политической де-
ятельностью государства: сущность и механизм осуществления. – Армия и об-
щество. No 3. С . 118–128.
Гефтер М.Я. 2017. 1917: неостановленная революция. Сто лет в ста фраг-
ментах. Разговоры с Глебом Павловским. М.: Европа. 224 с.
Голиков А.Г
.
2016. В нашей армии настало время коренных и обширных
преобразований (журнал «Военный сборник» и газета «Русский инвалид» в пе-
риод милютинских реформ 1861–1870 гг.). – Российская история. No 6. С. 3–14.
Головин Н.Н. 2001. Военные усилия России в мировой войне. М.: Кучко-
во поле. 440 с.
Давыдов М. , Багдасарян В. 2017. Столыпинская альтернатива. – Исто-
рик.No6.С.16–25.
Дякин В.С . 1978. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907–
1911 гг. – Л.: Наука. 248 с.
Жарский А.П., Коршунов Э.Л. , Михайлов А.А. 2017. «В мае–июне 1917
г. наша армия уже не была организованной массой: это была развращенная
и разнузданная толпа». Причины крушения Императорской армии на исходе
Первой мировой войны в воспоминаниях и дневниках русской военной эми-
грации. – Военно-исторический журнал. No 2. С . 78–86.
Кокошин А.А. 1995. Армия и политика. Советская военно-политическая
и военно-стратегическая мысль. 1918–1991 гг. М .: Международные отноше-
ния. 285 с.
Сидоровнин Г.П . 2007. П.А. Столыпин. Жизнь за Отечество. Жизнеописа-
ние (1862–1911). М.: Поколение. 720 с.
Михайлёнок Олег

37
Аннотация
В статье, посвященной 100-ле-
тию со дня Октябрьской революции
1917 г., анализируется трансформа-
ция ее образов в общественном со-
знании граждан современной России
в контексте политики памяти. Иссле-
дование политических практик ведет-
ся через изучение текстов ежегодных
Посланий Президента РФ Федераль-
ному Собранию РФ, программных до-
кументов ведущих политических сил
страны в период их электоральной ак-
тивности, а также результаты опросов
общественного мнения, полученных
ФОМом, ВЦИОМом и «Левада-
Центром» за период с 1990 по 2017 г.
Ключевые слова: Октябрьская
революция 1917 г., политика памяти,
политические мифы, Послания Пре-
зидента РФ Федеральному Собранию
РФ, предвыборные программы партий
и движений
Образ Октябрьской
революции 1917 года
в политических практиках
современной России
Рожнёва Светлана
Рожнёва
Светлана Сергеевна,
кандидат политических наук,
доцент кафедры зарубежной
истории, политологии
и международных отношений
Петрозаводского государственного
университета (г. Петрозаводск).
Для связи с автором:
rozhneva@mail.ru
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

38
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Рожнёва Светлана
Abstract
This article, dedicated to the 100th
anniversary of the October Revolution
of 1917 analyzes the transformation of
its images in the public consciousness of
contemporary Russian citizens within the
framework of memory policy. Research of
political practices is conducted through
the study of the texts of the annual
Russian Presidential Address to the
Federal Assembly, program documents of
the leading political forces of the country
during their electoral activity and results
of opinion polls received by the FOM,
VCIOM and Levada Center during the
period from 1990 to 2017.
Keywords: October Revolution of
1917, memory policy, political myths,
Address of the Russian President to
the Federal Assembly of the Russian
Federation, election programs of parties
and movements
Image of the October
Revolution 1917th
in political
practices of modern Russia
Rozhneva S.S .
Rozhneva
Svetlana Sergeevna,
Petrozavodsk State University
Assistant Professor at the
Department of Foreign History,
Political Science and International
Relations,
Candidate of Political Sciences,
Petrozavodsk
Russian Federation
To contact the author:
rozhneva@mail.ru

39
Завершившийся 2017 г. был наполнен разнообразием политических
дискурсов, порой носящих неоднозначный характер с точки зрения офици-
альной риторики. Тот факт, что прошло 100 лет со дня Октябрьской револю-
ции 1917 г. , также не остался незамеченным. Однако именно революционные
события начала ХХ в. , повлекшие за собой полную трансформацию политиче-
ской системы страны, заставляют вновь и вновь обращаться к интерпретаци-
ям образа революции.
Актуальность проведенного исследования обусловлена практической
значимостью полученных результатов. Известно, что революция приводит к
кардинальным изменениям в обществе. Но вопросы того, как следует объ-
яснять подобные события для новых поколений с позиции политики памяти,
всегда вызывают противоречивый характер. Причиной тому становится посто-
янная изменчивость системы как таковой даже в условиях кажущегося ее за-
крытого характера, как это было в советский период нашей страны.
Следует отметить, что любые политические практики насыщены много-
образием мифологических конструкций, способных обогащать их различны-
ми символическими образами. В этом смысле одной из задач политическо-
го мифа становится трансформация общественного сознания, что для полити-
ческой элиты представляет собой необходимое условие для поддержания ле-
гитимности принимаемых решений. Так, по замечанию Р. Кобба и Ч. Элдера,
«мифы и ритуалы служат оправданием политической власти в любой системе»
[Кобб, Элдер 2009: 142].
В настоящей работе Октябрьская революция 1917 г. исследуется с по-
зиции политического мифа в контексте политики памяти. Реконструируемые
за вековую историю образы революции до сих пор отражаются в обществен-
ном сознании, что связано с преемственностью ее символов в практике ныне
живущих поколений. Однако на данный момент мы можем наблюдать нали-
чие разных общественных интерпретаций давно прошедших событий начала
ХХ в. Таким образом, целью статьи послужило исследование образов Октябрь-
ской революции в контексте современного политического процесса на базе су-
ществующих практик общественного сознания.
Изучение трансформации революционных символов охватывает боль-
шой период в 100 лет. В то же время постановка цели данной статьи позволила
более четко определить хронологические рамки исследования. Нижняя вре-
менная граница включает в себя период начала 1990-х гг. , когда, по сути, про-
изошла очередная революция, вновь приведшая к изменению системы. Соз-
дание нового государства, Российской Федерации, принятие конституции, ба-
зирующейся на демократических ценностях, потребовало новых легитимиру-
ющих практик для нового руководства. Существующие до этого политические
мифы, в том числе рождающие и интерпретирующие образы Октябрьской
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

40
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
революции 1917 г. , потребовали пересмотра. Верхней временной границей
исследования стал 2017 г. , который выступил неким подведением итогов,
приуроченных к 100-летию со дня революционных событий.
Обладая манипулятивными возможностями, мифы способны оказывать
воздействие на массовое сознание. Создаваемые образы в контексте мифа
позволяют определять значение тех или иных символов в условиях существу-
ющих практик. Образы Октябрьской революции 1917 г. не являются тому ис-
ключением. Примечательно и то, что продуцируют смысловое значение этих
образов в общественное сознание, как правило, представители политической
элиты. Безусловно, в ее структуре выделяется лидер. Для нашей страны это
Президент РФ. Также к элите можно отнести ведущие политические силы, ко-
торые реально способны бороться за власть и в ходе избирательных кампа-
ний доносить свои программные положения в качестве предвыборных те-
зисов. Не стоит забывать и о всевозможных центрах опросов общественно-
го мнения (Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ),
фонд «Общественное мнение» (ФОМ), Российская негосударственная иссле-
довательская организация «Левада-Центр» и др.) , исследования которых по-
зволяют анализировать изменение ценностей в сознании людей.
Таким образом, для реализации цели исследования задачами настоящей
работы выступило изучение трансформации образа Октябрьской революции
1917 г. через анализ текстов ежегодных посланий Президента РФ Федераль-
ному Собранию РФ; обзор программных документов избирательных объе-
динений 1990-х и 2000-х гг. в ходе их участия в выборах депутатов Государ-
ственной Думы РФ; а также изучение полученных данных опросов обществен-
ного мнения относительно памяти и значения октябрьских событий 1917 г.
Примечательно, что на протяжении вековой истории образ Октябрьской
революции 1917 г. постоянно подвергался трансформации и адаптации к той
или иной системе правления. Если в течение советского периода значение ре-
волюции по большому счету укладывалось в четкие идеологические практи-
ки, соединяя массовое и индивидуальное сознание воедино, то после распада
СССР стала наблюдаться реконструкция революционной мифологемы. Вплоть
до 1990-х гг. в нашей стране Октябрьская революция в массовом сознании
воспринималась как великое явление для всего государства, появившегося
и функционирующего на основе ее результатов. Следуя юнговскому понима-
нию, создаваемый миф значимости событий начала ХХ столетия играл спаси-
тельную роль для дифференцированного, отчужденного сознания современ-
ного человека, давая ему надежду на «светлое будущее» [Юнг 1998: 34]. Кон-
струируемый мифологический образ Великого Октября направлял действия
советских граждан, приписывал им систему ценностей, облегчал восприятие
тех проблем, с которыми они сталкивались в своей жизни, тем самым четко
Рожнёва Светлана

41
выполняя цели, свойственные политическому мифу. По замечанию Э. Кассире-
ра: «Современные политические мифы <...> не требуют с самого начала запре-
щения каких-либо действий или подчинения каким-либо правилам, они ста-
раются изменить людей, чтобы в дальнейшем можно было управлять их пове-
дением. Политические мифы можно сравнить с удавом, который парализует
животное, прежде чем проглотить его. Люди сдаются без серьезного сопротив-
ления, они подавлены и подчинены раньше, чем успевают осознать, что проис-
ходит» [Кассирер 2013: 125]. Данное свойство мифа связано с тем, что он спо-
собен продуцировать самые разные образы, удобные для того или иного поли-
тического момента, тем самым манипулируя общественным мнением.
В то же время трансформация образов Октябрьской революции 1917 г.
стала происходить практически сразу после ее свершения. Б.М. Колоницкий,
исследуя политические символы 1917 г. [Колоницкий 2017], выделил рабо-
чую «Марсельезу», красный флаг, особое место в Петербурге – Невский про-
спект (в первую очередь пространство перед Казанским собором) и двуглаво-
го орла. Однако начиная с 1917 г. наблюдалось достаточно быстрое их пре-
образование. Так, на замену рабочей «Марсельезе» пришел «Интернацио-
нал» как гимн пролетариата. Орел стал символизировать образ старой вла-
сти. «И на некоторых открытках, изображающих революцию, символизирую-
щих революционный переворот, орел воплощал старый режим, и солдат, уни-
чтожающий орла, являлся символом новой, побеждающей жизни» [Там же].
Трансформации подвергся и образ красного флага. Его нарративное значение
реконструировалось после победы в Великой Отечественной войне. Причем
благодаря героической значимости Победы в общественном сознании был
создан настолько сильный образ великой страны, победившей фашизм и на-
цистскую агрессию, который до сих пор оправдывает смысл и значение крас-
ного флага. Примечательно, что вектор трансформации его образа был задан
именно Великой Победой, а не Великим Октябрем. Если на протяжении всего
советского периода два образа красного флага вполне мирно сосуществова-
ли друг с другом, то начиная с 1990-х гг. стало происходить постепенное вы-
теснение из общественного сознания ассоциаций красного флага с образами
Октябрьской революции 1917 г. Причинами проведения подобной полити-
ки памяти, с нашей точки зрения, стала «неудобность» революционных сим-
волов для новой системы и политических практик российского государства.
Смысл красного флага как флага Победы очень хорошо вписался в политику
памяти постсоветской России, в ходе которой стало происходить, по словам
О.Ю . Малиновой, «конструирование идентичностей государства» в процес-
се производства «социальных представлений о прошлом» [Малинова 2015].
В официальном дискурсе новой России конца ХХ – начала XXI вв. об-
разы революции появлялись эпизодически, преимущественно накануне или
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

42
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Рожнёва Светлана
во время значимых событий, определяемых ведущими политическими акто-
рами. Так, анализ ежегодных Посланий Президента РФ Федеральному Собра-
нию РФ 1994–1999 гг. показал, что Б.Н. Ельцин к революционной тематике
обращался в канун президентских выборов в 1996 и 1999 гг.
В Послании «Россия, за которую мы в ответе» от 23 февраля 1996 г. [По-
слание... 1996] Ельцин в главе «От революции до перестройки», как бы поды-
тоживая события, в результате которых появилась современная Российская
Федерация, дает крайне негативную оценку изменениям начала ХХ столетия:
«Глубина общественных противоречий и отсутствие демократических тради-
ций предопределили радикализм российского революционного процесса, его
стремительный срыв от Февраля к Октябрю. Этим разрушительным радика-
лизмом – “до основанья, а затем” – объясняется тот факт, что в ходе ломки
прежних устоев оказалось утрачено многое из достижений дореволюционной
России в сфере культуры, экономики, права, общественно-политического раз-
вития» [Там же]. Советский Союз с концентрацией всех ресурсов в руках госу-
дарства, «находившегося под контролем одной партии», Президентом трак-
товался как «коммунистический проект», «коммунистический эксперимент»,
последствия которого оказались трагически закономерными для страны. Тот
факт, что Россия превратилась «в мощную военно-индустриальную державу,
был достигнут надрывом сил народа за счет колоссальных людских потерь»
[Там же]. Столь резкая критика «большевистского» руководства была необхо-
дима Ельцину для оправдания собственного прихода к власти и для объясне-
ния того кризиса, в котором оказалась страна на рубеже веков.
В канун 80-летней годовщины Октябрьской революции Ельцин в Посла-
нии 1997 г. о данных событиях не упоминал вообще. В нашем представлении
связано это было с тем, что для вновь избранного Президента использовать
образы революции и вспоминать эти события не являлось рациональным. Но
обвал российской валюты и, как следствие, дефолт вновь обратили внима-
ние главы государства в Послании 1999 г.: «Уходящий век стал для России ве-
ком войн, революций, невиданного общественного раскола и социальных по-
трясений, сопровождавшихся потерей экономических, духовных и человече-
ских ресурсов» [Послание... 1999]. Реконструирование общественной памя-
ти, придание новых смыслов историческим фактам глубоко воздействовали
на сознание граждан страны.
Создаваемые новые мифы были необходимы для новых политических
сил. Нарративный смысл Октябрьской революции выполнял задачу по кон-
струированию мифа-«страшилки», описывающего события советской эпохи,
не связанные с героическими усилиями самого народа. «Тоталитарное про-
шлое» [Там же] нагнетало обстановку. Новая «демократическая» власть в кон-
це ХХ в. использовала те же приемы, что и «большевистское» руководство

43
после революции. Ломка ценностных установок, смена картины мира с «хоро-
шего» на «плохое» и наоборот, трансформировала общественное сознание.
Для поддержки собственной легитимности официальным властям необходи-
мо было решать сложную задачу в работе с сознанием людей. В одном слу-
чае это были граждане, становление которых произошло еще в советское вре-
мя. И именно здесь осуществлялась серьезная работа по реконструированию
исторической памяти. В другом – это были представители нового поколения,
формирование личностных установок которого шло в настоящий момент вре-
мени. Ценности сильного, уже Российского государства логично и потому лег-
че усваивались в сознании молодых людей. Они менее болезненно принима-
ли и трактовали изменения, происходящие в стране.
Новым периодом стали 2000-е гг. Приход к власти В.В . Путина озна-
меновался тем, что он начал изменять официальную дискурсивную ритори-
ку в рамках реализации символической политики государства. По замечанию
О.Ю . Малиновой, В .В. Путин «в отличие от своего предшественника» не был
«связан принадлежностью к политико-идеологическим лагерям 1990-х гг.»
[Малинова 2013: 121], что позволяло Президенту не опираться на прежние
мифологемы, а конструировать собственные.
В то же время Президент РФ вынужден был реагировать на те образы, в
том числе на дискурсы революции 1917 г. , продолжающие сохраняться в со-
знании российских граждан. Однако анализ текстов ежегодных Посланий Фе-
деральному Собранию РФ показал, что обращение к революционной пробле-
матике и у Путина было весьма скромным, хотя риторика смыслов, безуслов-
но, стала отличаться от Ельцина.
Стоит отметить, что, будучи Президентом РФ, Д .А . Медведев в своих По-
сланиях не касался революционной тематики. Из 13 выступлений перед Фе-
деральным Собранием РФ Путин обратился к образам революции всего лишь
пять раз. Впервые это произошло во втором Послании Президента в 2001 г. ,
озаглавленном как «Не будет ни революций, ни контрреволюций». Акцентируя
внимание на относительно спокойный для страны 2000 г. , Путин стал говорить
о необходимости дальнейшего сохранения стабильности государства. Дискур-
сивная риторика Президента была направлена на сглаживание резких выска-
зываний по поводу событий начала ХХ столетия. Более важными становились
не лики прошлого, а проблемы настоящего, которые необходимо решать сей-
час. Причем самым главным из них оставался вопрос сохранения стабильности
в стране. Последствия Октябрьской революции 1917 г. перестали восприни-
маться исторической катастрофой, «коммунистическим экспериментом». Пу-
тин говорил о необходимости прекратить «поиски виновных в революционных
издержках и их наказание» [Послание... 2001], твердо заявляя, что «этот цикл
закончен, не будет ни революций, ни контрреволюций» [Там же].
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

44
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Рожнёва Светлана
В Послании 2002 г. Президент напрямую не говорил об Октябрьской ре-
волюции. В ходе реформирования системы местного самоуправления, обра-
щаясь к истории страны, глава государства лишь косвенно затронул эти во-
просы: «Считаю, что федеральным законодателям необходимо определить-
ся со структурой местного самоуправления, прежде всего закрепив законом те
его формы, которые доказали свою жизнеспособность на практике. При этом
нелишне вспомнить и наш собственный, еще дореволюционный историче-
ский опыт» [Послание... 2002]. Полагаем, что с данного периода стал видоиз-
меняться вектор формирования политики памяти. Образ сильной России кон-
струировался путем обращения к той истории, которая была «удобна» и при-
емлема для настоящего момента. События октября 1917 г. таковыми, по мне-
нию Президента РФ, не являлись. В год 90-летней годовщины революции в
Послании 2007 г. Путин в очередной раз повторил, что «нам не нужно ника-
ких революций» [Послание... 2007].
В сложный, в первую очередь для самого Путина, 2012 г. , когда выбо-
ры Президента России проходили на фоне громких оппозиционных волне-
ний, акций протеста, в своем Послании глава государства достаточно четко
обозначил, в каком направлении необходимо двигаться, с тем чтобы не по-
терять мощь Российской Федерации: «Для возрождения национального со-
знания нам нужно связать воедино исторические эпохи и вернуться к понима-
нию той простой истины, что Россия началась не с 1917-го и даже не с 1991
года, что у нас единая, неразрывная тысячелетняя история, опираясь на кото-
рую мы обретаем внутреннюю силу и смысл национального развития» [Посла-
ние... 2012]. Продуцируя ценности массового сознания, Президент четко обо-
значал непротиворечивые события, которыми следует гордиться российским
гражданам.
В то же время на данный срок президентских полномочий выпадал пери-
од наступления 100-летия со дня Октябрьской революции 1917 г. И с этой да-
той главе государства нужно было что-то делать. Событие продолжало оста-
ваться «неудобным» для символической политики, но и не упомянуть о нем
было нельзя. Накануне памятной даты в Послании 2016 г. Путин заметил: «На-
ступающий 2017 год – год столетия Февральской и Октябрьской революций.
Это весомый повод еще раз обратиться к причинам и самой природе револю-
ции в России. Не только для историков, ученых – российское общество нуж-
дается в объективном, честном, глубоком анализе этих событий. Это наша об-
щая история, и относиться к ней нужно с уважением» [Послание... 2016]. Такой
фразы было достаточно, чтобы удовлетворить все слои населения. При этом,
поскольку образ Октябрьской революции 1917 г. не вписывался в «тысячелет-
нюю историю», пристального внимания со стороны официальной дискурсив-
ной риторики к нему не было.

45
В схожем направлении за главой государства, что в 1990-е, что в
2000-е гг. , двигались и другие политические силы страны. Симптоматично,
что политические партии (в 1990-е гг. это еще избирательные объединения,
блоки, союзы, движения), мифологизируя общественное сознание, создава-
ли в ходе избирательных кампаний яркие, запоминающиеся образы, которые
позволяли им заручиться поддержкой избирателей на выборах.
В 1990-е гг. в процессе кардинальной трансформации политической си-
стемы России большое количество избирательных объединений участвовало
в выборах депутатов Государственной Думы РФ в 1993, 1995, 1999 гг. Одна-
ко исследовательское внимание на изучение программных и предвыборных
документов было обращено к тем акторам, которые получили представитель-
ство в парламенте. Примечательно, что создаваемые политическими силами
предвыборные дискурсы указывали на реальность нависших угроз, определя-
ли тех, кто виноват в сложившейся ситуации, демонстрировали героическую
миссию объединения, направляя избирателя голосовать именно за них. С точ-
ки зрения Э. Кассирера, «обширная и развитая магическая система и связан-
ная с ней мифология приходят в действие, когда налицо опасность и неизвест-
ность» [Кассирер 2013: 120].
Анализируя предвыборные материалы партий и движений России
1990-х гг. , в текстах мы наблюдаем незначительное обращение к образам
Октябрьской революции 1917 г. В основном внимание акцентировалось на
те проблемы, с которыми страна столкнулась в данный момент. Такова логи-
ка построения любого предвыборного текста или программного документа.
При этом следует согласиться с мнением Т. Корниенко, что сила политическо-
го мифа заключается в его способности манипулировать массовым сознани-
ем. Современный миф конструируется таким образом, что возникает ощуще-
ние рациональности приводимых политических доводов, когда происходит
демифологизация политики либо выстраивается технология искусственного
мифотворчества [Корниенко 2009: 50].
Поскольку именно в электоральный период у политических сил возни-
кает необходимость в массовой поддержке, постольку их социальная энер-
гия всегда направляется на преодоление стрессовых и конфликтных условий.
Ж. Сорель считал, что миф – это «массовое увлечение ложными политиче-
скими идеями и иллюзиями» [Сорель 2013: 14]. Миф, с точки зрения этого
исследователя, «нечто интуитивно цельное, символически образное, не под-
дающееся разложению, необходимый элемент мировосприятия любой соци-
альной группы, выражение воли к власти группы или класса, возглавляюще-
го социальное движение» [Там же: 18]. Вместе с тем миф – это не всегда ложь.
Г. Лассуэлл замечал: «Неверно полагать, что термин “миф” обязательно при-
дает вымышленный, ложный или иррациональный оттенок входящим в его
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

46
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
состав символам» [Лассуэлл 2018]. По его мнению, «политический миф со-
держит в себе “фундаментальные допущения”, касающиеся политических во-
просов. Он состоит из символов, к которым прибегают не только с целью разъ-
яснения, но и оправдания специфических практик власти» [Там же].
В 1990-е гг. прямого обращения к октябрьским событиям начала ХХ в. в
предвыборной риторике политических сил не было. Изучение документов по-
зволило сделать выводы о косвенном упоминании данных исторических фак-
тов. Причем это прошлое интерпретировалось по канонам мифологическо-
го мышления, конструируя общности «друзей» и «врагов», выдвигая «героя»,
способного преодолеть все трудности.
Яркие образы обращения к тем событиям можно было уловить у Комму-
нистической партии РФ (КПРФ) и у Союза правых сил (СПС). Причем создава-
емые конструкции были диаметрально противоположными из-за идеологи-
ческих различий данных партий.
КПРФ расценивала события 1991 г. не иначе как государственный пере-
ворот, в результате которого была уничтожена Страна Советов, партия созда-
вала образ «героя» в собственном лице: «В 1991 году, после неудавшейся по-
пытки ГКЧП защитить Советский Союз и социализм, старая номенклатура в со-
юзе с жуликами всех мастей совершила государственный переворот и первым
делом попыталась разогнать компартию. Вопреки всем гонениям и запретам
мы возродили партию и продолжаем ее работу» [Предвыборная платформа...
КПРФ 1995]. Являясь правопреемницей КПСС, Коммунистическая партия РФ,
по сравнению с другими политическими объединениями 1990-х гг. , оказа-
лась в самых сложных условиях в конструировании новой государственности.
Приход к власти путем революции в далеком октябре 1917 г. для партии в
1990-х гг. стал своеобразным «спасательным кругом», позволившим ей удер-
жаться «на плаву». Акцентировать внимание на изменении условий к концу
ХХ в. не являлось выгодным для КПРФ. А вот тот факт, что демократы, захва-
тившие власть в ходе «государственного переворота» в 1991 г., привели стра-
ну к разрухе, было положительной мерой в процессе реабилитации собствен-
ного положения.
На смену разрушенной когда-то сильной Страны Советов должна была
прийти новая Сильная России: «Ныне Россия, хотя и поставлена на колени, она
еще имеет достаточно сил, чтобы с них подняться» [Там же]. Такой политиче-
ской силой, имеющей опыт возрождения великой страны, Коммунистическая
партия РФ видела только себя: «Мы не предавали трудового народа, не оста-
навливали заводов, не плодили безработных. И это мы губим реформы? Мы
не предавали своих Знамен и Державы, не бросали друзей и союзников. И это
мы довели страну до ручки? Верящие этим басням пусть задумаются, кто и за-
чем их распространяет!» [Там же].
Рожнёва Светлана

47
Демократы же в лице СПС, напротив, расценивали события 1917 г. как
начало гибели Российского государства: «Выбор 1917 г. оказался не просто
неверным, но губительным» [Союз правых сил. Правый манифест. 2018].
Партия оправдывала собственное положение, формировала образ «героя»
как путем собственной критики, так и путем сравнения. На парламентских вы-
борах 1999 г. Союз правых сил признал собственные просчеты в либераль-
ном реформировании страны в сторону правового государства с развитой эко-
номикой и гражданским обществом: «Мы настаиваем: выбранный курс ры-
ночных реформ верен. И они вовсе не потерпели неудачу, они только еще раз
споткнулись. Но ошибки и упущения были. Это и наши ошибки, и ошибки ру-
ководства страны, которые мы не сумели предотвратить. Ошибки, во многом
неизбежные в труднейшем деле преобразования такой страны, как Россия»
[Там же]. Критику в свой адрес не давало ни одно политическое объединение,
кроме СПС, ни в 1990-е, ни в 2000-е гг. Однако подобная тактика формиро-
вания мифологемы раскаяния позволила данному объединению заручиться
необходимой поддержкой на выборах в Государственную Думу РФ в 1999 г. ,
так как это согласовалось с традиционными особенностями менталитета рос-
сийских граждан.
Наряду с этим, отмечая кризис настоящего момента, демократы, при-
шедшие к власти в 1991 г., по сути, полемизировали с коммунистами, которые
правили страной после революции 1917 г. Признавая достижения советского
периода – «победа над фашизмом, первый в мире космонавт, славные име-
на ученых и деятелей культуры – наша общая гордость» [Там же], СПС полагал,
что страна находится в тупике, выход из которого могут найти демократиче-
ские силы: «Коммунистическая Россия была страной без будущего. Сейчас бу-
дущее у России есть» [Там же]. Конструирование новой государственной иден-
тичности в конце ХХ в. осуществлялось по тем же законам, что и в его начале.
Что касается других объединений 1990-х гг. , то обращений к образам ре-
волюции в их политических документах практически не было. «Яблоко» пози-
ционировало себя как демократическое объединение, играя на противопо-
ставлении революционных образов. Так, в своей политической декларации
1993 г. «Яблоко» ассоциировало память о революции не иначе как в терми-
нах радикализма, отмечая, что для них «неприемлем избранный радикаль-
ными демократами- “ большевиками” путь революционной ломки устоявше-
гося жизненного уклада» [Политическая декларация объединения «Яблоко»
1993].
Аграрная партия России в 1990-е гг. вопросам революции не уделяла и
вовсе внимания. В целом партия следовала той же логике, что и КПРФ, с той
лишь разницей, что это была новая партия, созданная в условиях демократи-
ческого плюрализма, не имевшая идеологического наследия. В связи с этим
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

48
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
необходимости апеллировать революционными образами для воздействия
на массовое сознание у аграриев не было.
Представители блока «Отечество – Вся Россия» (ОВР) на выборах депу-
татов Государственной Думы РФ 1999 г. в своих документах вообще не обра-
щались к революционной тематике. Только через анализ их отношения к дру-
гим политическим силам по ряду незначительных фраз, таких, например, как
«краснобаи» (предположительно речь велась о коммунистах), можно судить
об обращении ОВР к прошлому. В отличие от партий и движений 1990-х гг., в
блоке «Отечество – Вся Россия» ничего не говорили и о советском наследии,
при этом акцентировали внимание только на необходимости продолжения
отношений с бывшими союзными республиками и другими странами: «Блок
“Отечество – Вся Россия” убежден в необходимости дружеских отношений со
странами СНГ, другими государствами, в пагубности изоляционизма, который
противоречит не только историческим ценностям, с трудом обретенным на-
шими народами, но и логике развития современного мира, в котором инте-
грационные процессы, в частности, создание транснациональных корпора-
ций, стали столбовыми путями развития производства и научно-технического
прогресса» [Отечество – Вся Россия... 2018].
В целом можно заключить, что в 1990-е гг., пусть и косвенно, обраще-
ние к образам Октябрьской революции 1917 г. только для КПРФ и СПС носи-
ло прагматичный характер. Акцентирование внимания в своих программных
документах к событиям исторической памяти позволяло не только оправдать,
но и реабилитировать собственное положение. Яркость событийности начала
ХХ в. отражалась в не менее запоминающихся образах конца столетия. Срав-
нение этих двух периодов осуществлялось в ходе трансформации политиче-
ской системы страны, что неминуемо обогащало политику памяти.
С приходом к власти Путина в риторике политических партий и движе-
ний стали происходить изменения. Взятый главой государства курс на стаби-
лизацию ситуации в стране, акцентирование внимания на насущных пробле-
мах настоящего момента привели к тому, что в 2000-е гг. революционные об-
разы 1917 г. практически полностью исчезли из предвыборной риторики ве-
дущих политических сил страны.
Пожалуй, только КПРФ вспоминала те события как период самоотвер-
женного труда и ратных подвигов народов России, как «подвижничество не-
скольких поколений русских революционеров» [Программа Коммунисти-
ческой партии РФ 2003]. На выборах депутатов Государственной Думы РФ
в 2007 г. о том факте, что прошло 90 лет со дня Октябрьской революции и
это было время героической истории «побед и свершений» [Предвыборная
программа Коммунистической партии РФ 2007], вновь можно было слышать
лишь в предвыборных текстах КПРФ. Революция 1917 г. в них по-прежнему
Рожнёва Светлана

49
трактовалась как героическое событие для страны. В предвыборной програм-
ме 2007 г. КПРФ заявляла: «С верой в правоту своего дела мы готовимся встре-
тить 90-летие Великого Октября» [Там же].
Другие партии, апеллируя к советскому прошлому, в основном обраща-
лись к исторической памяти народа с позиции мощи и силы государства, ка-
ковым был Советский Союз. Например, в отличие от КПРФ, партия «Справед-
ливая Россия» не абсолютизировала историческое значение СССР, показывая
лишь в некоторых фразах, что это был не худший период для страны, ряд до-
стижений которого необходимо возрождать: «Советская система образования
считалась лучшей в мире» [Предвыборная программа... «Справедливая Рос-
сия» 2007].
Как правило, конструирование политики памяти партиям необходи-
мо для поддержки собственной исключительности в глазах избирателя. Так,
ЛДПР в программе 2007 г., с одной стороны, утверждала свою единичность,
говоря, что из всех партий «только ЛДПР выступила в защиту СССР в августе
1991 года!» [ЛДПР делает все быстрее и лучше! 2007], с другой – отмечала,
что, несмотря на выродившийся советский режим, партия не желала «разва-
ла нашей великой страны!» [Там же]. Использование образности выражений и
экспрессивности текста программных документов ЛДПР тем самым создавала
яркие мифологемы в сознании электората.
Примечательно, что «Единая Россия» всегда очень аккуратна в оценке
исторических событий. Подобная тактика позволяет партии расширять число
своих сторонников. В 2003 г. , избегая резких высказываний в адрес ушедшей
эпохи, «Единая Россия» на политической арене стремилась показать себя как
реальная сила, способная справиться с кризисом в стране: «“Левые” привели
Советский Союз к развалу, после чего Россией занялись “правые” – и это за-
кончилось экономическим крахом» [Программа... «Единая Россия» 2003]. Тем
самым партия выражала свое отношение и к советскому периоду, и к мето-
дам демократизации 1990-х гг. Несмотря на то что прямого обращения к во-
просам Октябрьской революции 1917 г. у «Единой России» не было, ушедшая
эпоха партией оценивалась как «разрушительные шоки прошлого» [Предвы-
борная программа... «Единая Россия» 2018]. Конструируемая главой страны
новая государственная идентичность отразилась и на предвыборной риторике
«Единой России». Следуя за Президентом, партия на выборах 2007 г. обраща-
ла внимание в первую очередь на достижения Советского Союза, когда прио-
ритетными в 1960–1970-х гг. были программы «Космос» и «Ракетостроение»
[Предвыборная программа... «Единая Россия» 2007]. О событиях 1917 г. в по-
литических документах партии в 2000-х гг. не было ни слова.
В целом следует отметить, что в текстах программных документов всех
политических партий нашей страны, начиная с выборов в Государственную
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

50
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Думу РФ 2003 г. и заканчивая выборами 2016 г. , присутствует апелляция к
прошлому, создание мифологемы «Золотого века». Однако при этом прошлое
практически всеми политическими силами ассоциировалось с периодом до
1990-х гг. , после которых в стране произошел структурный кризис. Обраще-
ние к образу революции было только в программе КПРФ. Остальные же ак-
центировали внимание преимущественно на тех достижениях советского пе-
риода, которые демонстрировали мощь и величие Российского государства.
Симптоматично, что даже интерес коммунистов к наследию образов
Октябрьской революции 1917 г. падает. Так, представляя свои «Десять шагов к
достойной жизни» [Десять шагов к достойной жизни. Предвыборная програм-
ма КПРФ 2016] на выборах депутатов Государственной Думы РФ в 2016 г. ,
за год до 100-летия революции, они ни разу не упомянули о тех событиях.
Тем самым образы Октябрьской революции 1917 г. нивелируются совре-
менными партиями в рамках политики памяти. Мифологическая модель вре-
мени в предвыборных документах ведущих политических сил страны пред-
ставлена мифами, более близкими современному поколению, для которого
события начала ХХ столетия малопривлекательны. При этом надо отметить,
что историческое прошлое практически всеми партиями представляется бо-
лее выгодным, чем нынешняя действительность с ее проблемами. Использо-
вание такого приема позволяет партийным объединениям оправдывать свое
право на борьбу за обладание властью. Из заблуждений и ошибок прошло-
го политические партии и движения выстраивают апокалипсическую картину
действительности. Будущее приравнивается к прошлому, к некоему «Золото-
му веку», достижения которого необходимо помнить.
В то же время проведенный анализ программных документов политиче-
ских партий и движений 1990-х и 2000-х гг. показал, что к образам Октябрь-
ской революции 1917 г. как памятному событию для страны по-прежнему на-
прямую обращаются только коммунисты. Для остальных те давние события
являются периодом, когда появилось Советское государство, имеющее свои
достижения, и 1917 г. стал одним из исторических фактов – не более того.
Наряду с этим следует отметить, что результаты проводимой политики
памяти отражаются в опросах общественного мнения граждан России. Если
в 2005 г. , по данным ВЦИОМа, Октябрьская революция воспринималась
«большей частью россиян как позитивное событие, начало новой россий-
ской государственности» [Хорошо не забытое старое. 2010], то уже в 2012 г.
ФОМ пришел к выводу, что «для 47% россиян 7 ноября не являлось значи-
мой датой», хотя и было отмечено, что «доля утверждающих, что Октябрьская
революция принесла их семьям больше пользы, в два раза превышает долю
заявивших, что больше было вреда. Пользу люди видят прежде всего в том,
что стали бесплатными жилье, медпомощь и образование, вред – в жестких
Рожнёва Светлана

51
репрессиях и коллективизации» [Для 47% россиян... 2012]. Причем почти по-
ловина россиян (49%) считала «неправильным, что годовщину революции
теперь не празднуют» [Ноябрьские праздники... 2013].
Накануне 100-летия со дня Октябрьской революции 1917 г. эксперты
ВЦИОМа подготовили пресс-выпуск [Октябрьская революция: 1917–2017.
2017]. , в котором проанализировали трансформацию общественного мне-
ния по поводу данного события с 1990-х гг. по октябрь 2017 г. Ответ на во-
прос, выражала ли Октябрьская революция волю большинства народов, по-
прежнему остается спорным по сравнению с 1990 г.: «Сегодня 45% опрошен-
ных отвечают утвердительно, 43% – отрицательно (в 1990 г.
–
36% и 37%
соответственно). При ответе на другой вопрос 46% сказали, что Октябрьская
революция произошла в интересах большей части общества, а 46% высказа-
ли иное мнение» [Там же]. Аналитики ВЦИОМа считают, что основную при-
чину свершившейся революции граждане по-прежнему видят в тяжелом по-
ложении народа. В 2017 г. с этим согласилась почти половина респондентов
(45%). Однако полученные данные показали, что революционный энтузиазм,
наблюдающийся в начале 1990-х гг. , исчез: «Сегодняшние респонденты ско-
рее предпочли бы отсидеться в стороне, а не участвовать в революционных
событиях (27% предпочли бы переждать это время, 16% – уехать за рубеж)»
[Там же]. В то же время доминируют скорее положительные оценки относи-
тельно последствий Октябрьской революции для страны. Подобные тенден-
ции наблюдаются на фоне ослабления крайних позиций на само понятие «ре-
волюции», которая «все больше воспринимается как сложное и противоречи-
вое явление, имеющее как негативные, так и позитивные аспекты» [Там же].
При этом большинство россиян не желают новой революции в России: «...по
данным 2017 г. – 5% , тогда как абсолютное большинство – 92% – считает ре-
волюцию недопустимой» [Там же].
Следует отметить, что начиная с 2003 г. аналитический центр Ю.А. Лева-
ды («Левада-Центр») систематически проводит опросы общественного мне-
ния о ситуации дел в стране, одним из которых выступает анализ динамики
ценностей россиян по поводу октябрьских событий начала ХХ в.
Первое исследование под руководством Левады было проведено нака-
нуне выборов депутатов Государственной Думы РФ в конце октября 2003 г.
[Пресс-выпуск No 16. Октябрьская революция. 2003]. Эксперты центра про-
анализировали динамику мнения граждан страны по поводу революции
с 1990 по 2003 г. и пришли к выводу, что «хотя за прошедшие тринадцать
лет оценки последствий революции существенно не изменились, в будущем
они могут заметно поменяться» [Там же]. Аналитики полагали, что это зависит
от социально-демографических характеристик групп опрашиваемых и от их
электоральных предпочтений в отношении ведущих политических сил страны:
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

52
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
«Если у собирающихся голосовать на выборах в Госдуму по партийным спи-
скам за “Единую Россию” мнение по этому вопросу практически не отличает-
ся от среднего, то у электоратов КПРФ оно резко контрастирует с мнением сто-
ронников “Яблока”, СПС и ЛДПР» [Там же]. Также эксперты заметили, что ин-
терес к участию в революционных событиях у респондентов стал снижаться,
что объяснялось их «возросшим негативным отношением к различным на-
сильственным политическим действиям» [Там же]. Продолжающуюся отрица-
тельную динамику падения интереса у населения к Октябрьской революции
можно было наблюдать и по данным опросов, проведенных центром в 2004,
2005, 2009 и в последующих годах [Октябрьская революция: причины и по-
следствия. 02.11.2011].
Стоит отметить, что, с нашей точки зрения, такая трансформация об-
щественного сознания стала возможной благодаря изменению официаль-
ной дискурсивной риторики относительно событий начала ХХ столетия при
конструировании политики памяти. Вместе с тем накануне 100-летия со дня
Октябрьской революции данные опросов «Левада-Центра» показывали, что
мнение российских граждан на ее счет изменилось по сравнению с 1990-ми гг.
Сейчас эти события людьми интерпретируются скорее отрицательно, чем по-
ложительно, что говорит о ценностях нового поколения, сознательно не пом-
нящего советской эпохи либо вовсе не жившего в те времена [Октябрьская ре-
волюция. 2017]. При этом отрицательное отношение у населения формиру-
ется не к самим результатам октябрьских событий начала ХХ в. , а к непосред-
ственному факту смены государственного устройства путем революции. Мож-
но заметить, что полученные данные «Левада-Центром» тесно коррелируют
с результатами ВЦИОМа.
Трансформация образов революции на современном этапе сознательно
конструируется властями все с той же целью поддержки собственной легитим-
ности. В программе «2017» Виталий Дымарский беседовал с нынешним ди-
ректором «Левада-Центра» Львом Гудковым, который отметил, что падение
интереса у населения страны к Октябрьской революции – это «результат неких
сознательных усилий властей» [100-летие революции. 14.11.2017]. Октябрь-
ские события целенаправленно трактуются и властями, и системой образова-
ния как «контрмодернизационный переворот, захват власти, нарушение всех
соглашений, всех временных норм, правил, разрушение всех институтов, едва
сформировавшихся» [Там же].
В итоге на современном этапе наблюдается реальная трансформация об-
разов Октябрьской революции 1917 г. в сознании российских граждан. Мож-
но увидеть смену смыслов конструируемой символической политики стра-
ны по поводу данных событий на диаметрально противоположные оценки.
Создаваемые мифы нивелируют образы революции, изменяя общественное
Рожнёва Светлана

53
сознание в нужном и удобном ключе в контексте официального политическо-
го дискурса. В связи с чем, согласимся с Г.Л. Тульчинским, что «историческая
память социума, а тем более символическая политика, всегда и везде при-
страстна, эмоционально и нравственно окрашена. Она конструируется исходя
из актуальности настоящего, аккумулируя в себе позитивное начало и вытес-
няя негатив» [Тульчинский 2016].
Источники
100-летие революции. 14.11.2017. Аналитический центр Юрия Левады
«Левада-Центр». URL: https://www.levada.ru/2017/11/14/100-letie-revoly-
utsii/ (дата обращения 21.01.2018).
Десять шагов к достойной жизни. Предвыборная программа КПРФ.
2016. URL: https://kprf.ru/party-live/cknews/157005.html (дата обращения
14.01.2018).
Для 47% россиян 7 ноября не является значимым днем. Россияне оцени-
вают роль Октябрьской революции в судьбе страны и их семей. 2012. ФОМ.
URL: http://fom.ru/Proshloe/10685 (дата обращения 21.01.2018).
Кассирер Э. 2013. Техника современных политических мифов.
–
Фено-
мен человека. Антология. М.: Директ-Медиа. С . 118–134.
Кобб Р.У
. , Элдер Ч. 2009. Использование символов в политике. – Полити-
ческая лингвистика. No 29. С . 131–145.
Колоницкий Б.М. 2017. Политические символы и борьба за власть в
1917 г. URL: http://window.edu.ru/catalog/pdf2txt/483/38483/16281 (дата
обращения 10.04.2017).
Корниенко Т. 2009. Сущность и структура политического мифа. – Власть.
No10.С.50.
Лассуэлл Г. 2018. Язык власти. URL: http://www.philology.ru/linguistics1/
lasswell-06.htm (дата обращения 12.01.2018).
ЛДПР делает все быстрее и лучше! 2007. URL: https://rg.ru/2007/11/28/
zhirinovskii.html (дата обращения 14.01.2018).
Малинова О.Ю . 2013. Проблема политически «пригодного» прошлого и
эволюция официальной символической политики в постсоветской России.
–
Политическая концептология. No 1. С . 114–130.
Малинова О.Ю . 2015. Политика памяти в постсоветской России.
URL: https://www.youtube.com/watch?v=d4mysej5Mx8 (дата обращения
16.11.2017).
Ноябрьские праздники: 4 и 7 ноября. Россияне о Дне народного един-
ства и годовщине Октябрьской революции. 2013. ФОМ. URL: http://fom.ru/
Proshloe/11163 (дата обращения 21.01.2018).
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

54
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Рожнёва Светлана
Октябрьская революция. 2017. Аналитический центр Юрия Левады
«Левада-Центр».
URL: http://www.levada.ru/2017/04/05/oktyabrskaya-
revolyutsiya-2/ (дата обращения 21.01.2018).
Октябрьская революция: 1917–2017. Пресс-выпуск No 3488. 2017.
ВЦИОМ. URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=116446 (дата обра-
щения 19.01.2018).
Октябрьская революция: причины и последствия. 02.11.2011. Анали-
тический центр Юрия Левады «Левада-Центр». URL: https://www.levada.
ru/2011/11/02/oktyabrskaya-revolyutsiya-prichiny-i -posledstviya/ (дата обра-
щения 21.01.2018).
Отечество – Вся Россия, предвыборная программа. 2018. URL:
http://www.panorama.ru/works/vybory/party/p-ovr.html (дата обращения
12.01.2018).
Политическая декларация объединения «Яблоко» (1993 год). 2018.
URL: http://www.yabloko.ru/Union/Program/decl.html (дата обращения
11.01.2018).
Послание Президента России Бориса Ельцина Федеральному Собранию
РФ: «Россия, за которую мы в ответе». 1996. URL: http://www.intelros.org/lib/
elzin/1996.htm (дата обращения 18.01.2018).
Послание Президента России Бориса Ельцина Федеральному Собра-
нию РФ: «Россия на рубеже эпох». 1999. URL: http://www.intelros.org/lib/
elzin/1999.htm (дата обращения 18.01.2018).
Послание Президента РФ Федеральному Собранию «Не будет ни рево-
люций, ни контрреволюций». 2001. URL: http://www.consultant.ru/document/
cons_doc_LAW_30989/ (дата обращения 18.01.2018).
Послание Президента РФ Федеральному Собранию «России надо быть
сильной и конкурентоспособной». 2002. URL: http://www.consultant.ru/docu-
ment/cons_doc_LAW _36339/ (дата обращения 18.01.2018).
Послание Президента РФ Федеральному Собранию. 2007. URL: http://
www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW _67870/ (дата обращения
18.01.2018).
Послание Президента РФ Федеральному Собранию. 2012. URL: http://
www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW _138990/ (дата обращения
19.01.2018).
Послание Президента РФ Федеральному Собранию. 2016. URL: http://
www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW _207978/ (дата обращения
19.01.2018).
Предвыборная платформа избирательного объединения КПРФ (Про-
грамма Коммунистической партии РФ (1995 год)). 2002. URL: http://www.
allrus.info/main.php?ID=146429&arc_new=1 (дата обращения 11.01.2018).

55
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Предвыборная программа Всероссийской политической партии «Единая
Россия» на выборы депутатов Государственной Думы Федерального Собра-
ния Российской Федерации шестого созыва (Программное обращение Пар-
тии «Единая Россия» к гражданам России). 2018. URL: http://www.studfiles.
ru/preview/2806514/ (дата обращения 14.01.2018).
Предвыборная программа Всероссийской политической партии «Еди-
ная Россия» (2007 год). 2007. URL: https://rg.ru/2007/11/09/er.html
(14.01.2018).
Предвыборная программа Коммунистической партии РФ (2007
год). 2007. URL: https://kprf.ru/party_live/51880.html (дата обращения
14.01.2018).
Предвыборная программа Партии – Политическая партия «Справедли-
вая Россия» (2007 год). 2007. URL: http://www.newsby.org/by/2007/09/27/
text17145.htm (дата обращения 14.01.2018).
Пресс-выпуск No 16. Октябрьская революция. 2003. Аналитический центр
Юрия Левады «Левада-Центр». URL: https://www.levada.ru/2003/11/04/
press-vypusk-16-oktyabrskaya-revolyutsiya/ (дата обращения 21.01.2018).
Программа Коммунистической партии РФ (2003 год). 2006. URL: http://
www.kprf.ru/party/program/ (дата обращения 27.04.2006).
Программа политической партии «Единая Россия» (2003 год). 2006.
URL: http://www.edinros.ru/news.html (дата обращения 27.04.2006).
Сорель Ж. 2013. Размышления о насилии. М.: Фаланстер. 293 с.
Союз правых сил, Правый манифест. 2018. URL: http://www.panorama.
ru/works/vybory/party/p-sps.html (дата обращения 12.01.2018).
Тульчинский Г.Л. 2016. Конструирование исторической памяти и симво-
лическая политика. URL: http: //net-conf.org/articles_text_33.htm (дата обра-
щения 21.01.2018).
Хорошо не забытое старое. 2010. ВЦИОМ. URL: https://wciom.ru/index.
php?id=238&uid=1914 (дата обращения 21.01.2018).
Юнг К. 1998. Психология бессознательного. М.: АСТ-ЛТД. 400 с.

56
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Аннотация
Несмотря на огромное число ис-
следований и публикаций концепт ре-
волюции является дискуссионным в
обществе, а в научном дискурсе по
рассматриваемой проблематике даже
среди специалистов нет единого мне-
ния.
Усиление внимания к проблема-
тике революций в целом и оценке ре-
волюции 1917 г. в России в частности
свидетельствует о наличии обществен-
ного запроса на исследование теоре-
тических и практических аспектов эпо-
хальных событий отечественной исто-
рии, а также о научном поиске новых
подходов к их оценкам и трактовкам.
Ключевые слова: революция, дискурс,
информационно-коммуникационные
технологии, экспертное сообщество
Дискурс о революции
1917 года:
спустя 100 лет
Щенина Ольга
Щенина
Ольга Геннадьевна,
кандидат политических наук,
старший научный сотрудник
отдела исследования
социально-политических
отношений Центра политологии
и политической социологии
Института социологии
ФНИСЦ РАН.
Для связи с автором:
oschenina@mail.ru

57
Abstract
Despite the huge number of studies
and publications, the concept of the
revolution is debatable in society and in
academic discourse on the subject even
among experts there is no consensus.
Increased attention to the issue of
revolutions in General and the assessment
of the 1917 revolution in Russia, in
particular, indicates the presence of a
public request for study of the theoretical
and practical aspects of the epochal
events of national history, but also on the
scientific search for new approaches to
their evaluations and interpretations.
Keywords: revolution, discourse,
information
and
communication
technologies, the expert community
The discourse about
the 1917 revolution:
100 years later
Shchenina O.G.
Shchenina
Olga Gennadievna -
Senior Scientist, Department
of Social and Political relations
of the Center for Political Science
nd Political Sociology of the Institute
of Sociology, Russian Academy
of Sciences, Candidate of Political
Science.
To contact the author:
oschenina@mail.ru
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

58
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Щенина Ольга
Дискурс о революции 1917 г. в юбилейном 2017 г. был представлен раз-
нообразием подходов, мнений и точек зрения, которые звучали в многочис-
ленных научных и общественных обсуждениях. Хотелось бы отметить, что, не-
смотря на огромное число исследований и публикаций, концепт революции яв-
ляется дискуссионным в обществе, а в научном дискурсе по рассматриваемой
проблематике даже среди специалистов нет единого мнения. Например, заве-
дующий кафедрой истории России ХХ–ХХI вв. исторического факультета МГУ
Сергей Девятов полагает: «...до сих пор в научном сообществе нет полного пред-
ставления, устоявшейся единой концепции того, что произошло в 1917 г.»
1
.
Отсюда следует, что в современном российском обществе существует по-
нимание необходимости теоретического осмысления концепта революции.
«Надо постараться отойти от политической заостренности этого события и по-
пытаться дать более взвешенную, спокойную, научно обоснованную и фунда-
ментальную оценку этого явления»
2
, – считает декан исторического факульте-
та МГУ Иван Тучков.
Усиление внимания к проблематике революций в целом и оценке рево-
люции 1917 г. в России в частности свидетельствует о наличии общественного
запроса на исследование теоретических и практических аспектов эпохальных
событий отечественной истории, а также о научном поиске новых подходов к
их оценкам и трактовкам. В связи с этим уместно вспомнить важную идею Ми-
хаила Гефтера о «неостановленной Революции» [Гефтер 2017: 12].
Однако в настоящее время не только в отечественной науке, но и в миро-
вой социально-политической мысли происходит теоретическое осмысление
концепта революции. Это связано с тем, что в условиях меняющегося мира,
переживающего период турбулентности в своем развитии, изменяются смыс-
лы многих классических и устоявшихся понятий, категорий, концептов. К ним
относится и феномен революции, поскольку последние два столетия мировой
истории по праву можно назвать периодом революций. Приведем несколь-
ко ставших хрестоматийными трактовок концепта революции, предложенных
ведущими учеными.
Признанный авторитет в исследовании революций и автор теории струк-
турного подхода Теда Скочпол рассматривает социальные революции как «бы-
стрые, фундаментальные трансформации государственных и классовых струк-
тур общества; они сопровождаются и отчасти осуществляются низовыми вос-
станиями на классовой основе» [Скочпол 2017: 25]. С точки зрения форма-
ционного и цивилизационного подхода к изучению исторического процесса
1
В. Садовничий не допускает вероятности новой революции в России. РИА Новости. Россия сегодня.
29.03 .2017. – Официальный сайт РИА Новости. URL: https://ria.ru/society/20170329/1491022059.
html (дата обращения 05.12.2017).
2
Цит. по: Хамраев В. Думские лидеры обсудили революцию. – Коммерсант. 30 .03 .2017.

59
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
социальные революции кардинально преображали страны мира – например,
революции XVII–XIX вв. в Европе.
Анализ социальных процессов и явлений в современном социально-
гуманитарном знании становится все более востребованным в сложных усло-
виях нелинейности и неопределенности социально-политической динамики.
Одно из классических определений революции предлагается в работе «Поли-
тический порядок в меняющихся обществах» Самуэля Хантингтона: «...рево-
люция — это быстрая, фундаментальная и насильственная произведенная вну-
тренними силами общества смена господствующих ценностей и мифов этого
общества, его политических институтов, социальной структуры, руководства,
правительственной деятельности и политики» [Хантингтон 2004: 270].
Энтони Гидденс характеризует революцию как «захват государственной
власти путем насилия, совершаемый лидерами массового движения, полу-
ченная при этом власть используется в дальнейшем в целях инициации ради-
кальных социальных реформ» [Гидденс 2005]. В политических науках изуча-
ются революции социальные и политические, изменяющие прежде всего со-
циальную структуру общества, а также политические системы и режимы.
Несмотря на различия в подходах к дефиниции революции, ученые в раз-
ных областях социально-гуманитарного знания обращают внимание на основ-
ную характеристику революции, которая является одной из форм общественно-
го развития и кардинально, качественно изменяет все стороны и сферы обще-
ственной жизни. Как известно, сам термин «революция» появляется еще в XIV в.
В «Новой философской энциклопедии» представлена следующая его трактов-
ка: «Революция – резкий всплеск, бурные возмущения движения, интервал
взрывообразной активности какого-либо явления, в процессе и результате ко-
торого оно изменяет свои качественные, сущностные, ценностные определен-
ности» [Перевалов 2010: 429].
Становление новой социальной реальности, связанной в том числе с
очередным этапом научно-технической революции, приведет, несомненно, и
к необходимости смены многих научных парадигм и теорий либо их пере-
смотру. Поэтому не случайно в фокусе исследований специалистов в области
истории, философии, социологии, политологии и ряда других общественных
наук оказывается феномен революции, позволяющий по-иному взглянуть на
социум и механизмы его функционирования.
Однако концепт революции широко используется не только в социаль-
ной и политической сферах, но в самых разных областях: неолитическая рево-
люция (первая в истории человечества – переход от присваивающего типа хо-
зяйства к производящему), промышленная революция XVII–XVIII вв., научно-
техническая революция (начавшаяся во второй половине XIX в. и продолжаю-
XIX в. и продолжаю-
в. и продолжаю-
щаяся до настоящего времени).

60
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Щенина Ольга
Например, революция в сфере коммуникаций изменяет формат
социально-политических отношений на основе использования новых тех-
нологий. А.В. Назарчук полагает, что «революция в средствах коммуникации
взорвала привычную жизнь, которую человечество вело тысячелетиями, и мы
все еще находимся в зоне поражения, сами того не сознавая» [Назарчук 2009:
313]. Таким образом, рассматриваемый феномен революции многогранен и
используется для характеристики значимых изменений в самых разных сфе-
рах жизнедеятельности общества.
Для политологической оценки концепта революции в контексте современ-
ности представляет особый интерес статья Джеффри М. Пейджа, в которой ав-
тор на основе анализа массива литературы по этой тематике высказывает идею о
том, что время революций прошло и само понятие устарело [Пейдж 2008: 149].
В связи с этим уместно вспомнить мнение Фрэнсиса Фукуямы: «...об-
щества не являются заложниками своего исторического прошлого» [Фукуя-
ма 2015: 595]. Таким образом, революции ХХ в. остались в прошлом, но им
на смену в начале нового тысячелетия приходят иные формы общественно-
го развития, связанные прежде всего с прогрессом в сфере информационно-
коммуникационных технологий. Вероятно, уже сейчас можно говорить о мо-
дификации революций в ХХI в. , имея в виду новые технологии, изменяющие
их формы, коммуникационную и коммуникативную составляющие.
Пожалуй, наиболее взвешенный подход к феномену революций пред-
ложил Виктор Садовничий, который в одном из интервью в юбилейном
2017 г. , отвечая на вопрос о возможности новой революции в России, ска-
зал: «Еще свежа память, и я думаю, что хватит общего коллективного разума
понять это: нам надо двигаться вперед <...> , главная революция – это научно-
технологическая, вот в ней надо участвовать»
3
.
Публичное обсуждение и ретроспективный научный анализ событий
1917 г. в России, на первый взгляд, позволяет сформировать новые подходы к
их пониманию и оценке. Однако, несмотря на множество мероприятий в юби-
лейном году, а их в соответствии с Планом основных мероприятий, связанных
со 100-летием революции в России, было более сотни4
, неких общих оценок
и подходов к трактовке этого сложного и во многом трагического этапа отече-
ственной истории так и не было выработано. Хотя, по мнению ряда ученых,
3
В. Садовничий не допускает вероятности новой революции в России. РИА Новости. Россия сегодня.
29.03 .2017. – Официальный сайт РИА Новости. URL: https://ria.ru/society/20170329/1491022059.
html (дата обращения 05.12.2017).
4
План основных мероприятий, связанных со 100-летием революции в России. Утвержден орга-
низационным комитетом по подготовке и проведению мероприятий, связанных со 100-летием ре-
волюции 1917 года в России. Протокол No 1 от 23 января 2017 года // 100-летие революции 1917
года. – Официальный сайт Российского военно-исторического общества. URL: http://rushistory.org/
images/documents/plan100letrevolution.pdf (дата обращения 05.12.2017).

61
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
«нам нужно наконец-то определиться в отношении стержневых вех нашей
истории, сложных и объемных» [Коваленко 2016: 479]. Вероятно, несмотря
на временную дистанцию длиной в век, российское общество пока не готово к
объективной и беспристрастной оценке событий 1917 г.
Вместе с тем трудный и сложный «тернистый путь нашей страны» [Ло-
сев 1993: 377], как характеризует его выдающийся русский философ Алексей
Лосев, заставляет учитывать исторический опыт ХХ в. политиков, обществен-
ных деятелей, ученых и общество в целом при выборе вектора поступательно-
го движения страны в новом столетии. Очевидно, что сегодня, как и сто лет на-
зад, несмотря на принципиально иные обстоятельства, Россия вновь находит-
ся в поиске своего пути, осмыслении направления инновационного развития
в условиях достаточно сложной внешне- и внутриполитической ситуации.По-
этому возрастание научного интереса к событиям Февраля и Октября 1917 г.
объективно и связано не только с юбилейной датой отечественной истории.
В настоящее время происходит изменение роли экспертно-анали-
тического сообщества, позиция которого учитывается при принятии полити-
ческих решений, то есть экспертное мнение в современной России становится
все более востребованным. Не вызывает сомнений актуальность рассматрива-
емой проблемы для российской политической элиты, формулирующей цели
развития страны, а также определяющей методы и средства их достижения.
Уроки революции важны для оценки не только современной политиче-
ской ситуации, но и завтрашнего дня страны: по сути, в дискурсе о революции
1917 г. предпринимается попытка диагностики социально-политического со-
стояния современной России через обращение к прошлому.
Кроме того, уроки прошлого позволяют предотвратить социальные кон-
фликты в настоящем, а общественный диалог по важнейшим событиям и про-
блемам новейшей истории России может обеспечить формирование условий
для выбора оптимального пути демократического развития страны. Полито-
лог В.А . Никонов считает: «Но избави нас от еще одной революции, потому что
не революциями двигается Россия вперед, а развитием, национальной волей,
образованием, наукой, мужеством и разумом всех тех людей, которые дума-
ют о будущем нашей великой страны»
5
.
Поэтому все чаще в публичной политике звучит призыв к диалогу с исто-
рией, а итоги множества дискуссий свидетельствуют о том, что и спустя век
в российском обществе нет согласия в оценке событий 1917 г. Разногласия
и многочисленные споры вызывает прежде всего терминология, использу-
емая для оценки событий 1917 г.: это цивилизационный проект либо ката-
строфа для страны. Ответы на этот вопрос диаметрально противоположны.
5
Цит. по: Хамраев В. Думские лидеры обсудили революцию. – Коммерсант. 30 .03 .2017.

62
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Щенина Ольга
Например, как отмечает В.В. Жириновский, «все наши революции дали толь-
ко отрицательные последствия»
6
.
Еще одна не менее важная проблема – периодизация событий: в 1917 г.
было две революции – Февральская и Октябрьская – или одна Великая россий-
ская революция с февраля по октябрь 1917 г.? Хотелось бы заметить, что мно-
гие специалисты сегодня предлагают рассматривать события Февраля и Октября
1917 г. как единый процесс Великой российской революции. Например, акаде-
мик РАН ректор МГИМО А.В . Торкунов считает, что нельзя разделять Февраль
и Октябрь 1917 г.
–
это всего лишь этапы единого революционного процесса7
.
Кстати, многие современники и участники революционных событий 1917 г. вос-
принимали их как неразрывно связанные этапы политического процесса.
Однако в массовом сознании россиян в начале ХХI в. по-прежнему пре-
I в. по-прежнему пре-
в. по-прежнему пре-
обладает представление о двух революциях, произошедших в России в 1917 г.
Об этом свидетельствуют и результаты социологических опросов «Левада-
Центра», проводившихся в январе и марте 2017 г. Приведем данные по опро-
су «Февральская революция 1917 года» («Левада-Центр», январь 2017 г.) , о
которой в юбилейном 2017 г. упоминали в СМИ и публичной политике не ча-
сто, и, как правило, о ней вспоминали в связи с событиями Октября 1917 г.
Таблица 1
Какая из следующих точек зрения по поводу Февральской революции
вам ближе? (один ответ)
Ответ
Январь
2017
Февральская революция 1917 г. сама по себе не имела
никакого значения, это лишь первый, предварительный этап
Октябрьской революции
45
Февральская революция открывала путь к буржуазно-
демократическому развитию России, превращению ее в такую
же страну, как другие европейские государства
21
Затруднились ответить
35
Источник: Февральская революция 1917 г. 20–23 января 2017 г. ,
«Левада-Центр»
8
.
6
Выступление В.В . Жириновского на конференции в честь 100-летия революции 1917 года, про-
Выступление В.В . Жириновского на конференции в честь 100-летия революции 1917 года, про-
шедшей в МГУ при поддержке РОП. 21.04.2017. – Официальный сайт Российского общества поли-
тологов. URL: http://ruspolitology.ru/content/3323/ (дата обращения 05.12.2017).
7
Ректор МГИМО: события 1917 года надо изучать как единый революционный процесс.
29.03 .2017. – Официальный сайт ТАСС. Информационное агентство России. URL: http://tass.ru/
obschestvo/4135085 (дата обращения 05.12.2017).
8
Февральская революция 1917 г. 20 –23 января 2017 г. – Официальный сайт «Левада-Центра».
URL: http://www.levada.ru/2017/02/14/fevralskaya-revolyutsiya-1917/ (дата обращения 05.12.2017).

63
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Данные исследования можно рассматривать как подтверждение тренда
о подходе к оценке событий 1917 г. как едином революционном процессе, но
при этом имеющем дискретный характер. Противоречие заключается в том,
что, исходя из поставленного вопроса, события Февраля рассматриваются как
отдельно взятое событие – факт отечественной истории (революция), однако,
по мнению почти половины респондентов, они представляют собой лишь на-
чало (этап) последовавшей восемь месяцев спустя Октябрьской революции.
Вместе с тем каждый третий затруднился дать оценку Февральской револю-
ции, что может являться подтверждением достаточно низкого уровня истори-
ческой грамотности населения в целом и это доказывают данные опросов дру-
гих социологических центров страны.
Об уровне исторической грамотности населения и состоянии историче-
ской памяти свидетельствуют результаты социологического опроса Фонда «Об-
щественное мнение» «Самые важные события российской истории»
9
, прово-
дившегося в сентябре 2014 г. К сожалению, только пять основных дат отече-
ственной истории известны большинству россиян: 1945, 1917, 1991, 1961 и
1812 гг. Подавляющее большинство россиян (96%) помнят, в каком году за-
кончилась Великая Отечественная война, значительная часть респондентов
знают, когда произошли Октябрьская революция, распад СССР и полет Гагари-
на (77%, 65% и 64%), а также Бородинская битва (51%). Таким образом, по
мнению многих россиян, основные события отечественной истории – это:
–
1812 и 1945 гг. – победы в двух Отечественных войнах;
–
1917 и 1991 гг. – события, перевернувшие ход истории не только на-
шей страны, но и всего мира;
–
1961 г. – полет Ю.А. Гагарина в космос; получается, что только он явля-
ется свидетельством наших достижений в области науки и техники.
Особо следует отметить такую значимую дату в истории нашей страны,
как 1991 г. Ведь более четверти века назад Россия пережила еще одно эпо-
хальное событие своей истории, сопоставимое по масштабам и влиянию на
ход мировой истории с революцией 1917 г.,
–
распад СССР. Об этом писал
в начале 1990-х гг. Егор Гайдар: «...в России сегодня делается не политика, а
история, реализуется исторический выбор, который определит жизнь нашу
и новых поколений»
10
.
Исторические параллели между этими периодами
(1917 и 1991 гг.) состоят в том, что мы, так же как и наши соотечественники
100 лет назад, живем в эпоху перемен – и это, пожалуй, позволяет всем нам
лучше понять события столетней давности. Однако хотелось бы надеяться, что
время революций для России действительно прошло.
9
Самые важные события российской истории. Фонд «Общественное мнение». 28 .12.2014. –
Официальный сайт ФОМа. URL: http://fom.ru/infografika/11896 (дата обращения 05.12.2017).
10
Гайдар Е.Т. Двуглавый орел и золотой теленок. –
Известия. 1994. No 216 (24323).

64
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Щенина Ольга
Обращают на себя внимание результаты социологического опроса
«Левада-Центра» «Октябрьская революция» («Левада-Центр», март 2017 г.) .
Таблица 2
Приближается 100-летие Октябрьской революции.
Как вы полагаете, она была неизбежной или ее можно было избежать?
Ответ
Апрель 2006 Март 2017
Это было неизбежно
53
48
Можно было избежать
31
32
Затруднились ответить
15
21
Источник: Октябрьская революция. 2–6 марта 2017 г. , «Левада-Центр»
11
.
Сравнительный анализ ответов респондентов позволяет сделать вывод о
стабильно высоком проценте в обществе за последнее десятилетие привер-
женцев точки зрения о неизбежности революции в условиях ситуации кризиса
осени 1917 г. То есть и сегодня население рассматривает насильственные меры
как возможный или приемлемый способ оказания влияния на власть, либо как
изменение обстоятельств, либо как способ решения актуальных проблем.
Таблица 3
Как вы считаете, могут ли в нынешней России повториться события,
подобные тем, которые произошли в 1917 г.?
Ответ
Октябрь 1998
Март 2017
Определенно да
7
7
Скорее да
27
21
Скорее нет
34
38
Определенно нет
20
21
Затруднились ответить
12
14
Источник: Октябрьская революция. 2–6 марта 2017 г. , «Левада-Центр»
12
.
Данные опроса показывают общую тенденцию: 59% населения считают,
что революция в нашей стране невозможна, при этом 28% допускают возмож-
ность революционных потрясений. Все это говорит о том, что в современном
11
Октябрьская революция. 05.04.2017. – Официальный сайт «Левада-Центр». URL: https://www.
levada.ru/2017/04/05/oktyabrskaya-revolyutsiya-2/ (дата обращения 05.12.2017).
12
Там же.

65
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
российском обществе, с одной стороны, преобладает запрос на стабильность,
а с другой – почти треть населения считает необходимым изменение суще-
ствующей ситуации и решение актуальных проблем, – следовательно, суще-
ствует общественный запрос на реформы. Этот вывод подтверждают и данные
Института социологии ФНИСЦ РАН [Горшков 2017].
Безусловно, объективная оценка событий вековой давности 1917 г. в Рос-
сии будет способствовать консолидации нации, формированию нашей наци-
ональной идентичности. «Нельзя сформировать новую российскую государ-
ственность, новое российское гражданское общество без определенного уров-
ня знания, понимания и уважения к собственной истории» [Тощенко 1998: 5].
К наиболее дискуссионным вопросам можно отнести проблему раскола
российской элиты и проблему политического лидерства и их роли в событи-
ях 1917 г. Цена революции для общества всегда слишком высока – это траге-
дия нации. Думается, что и сегодня вслед за Максимилианом Волошиным мы
можем повторить:
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других13
.
Еще один ракурс дискуссий – это пересмотр подходов к вопросу о ре-
волюции: в современном мире революции исчерпали себя? (Цветные рево-
люции – лишь технологии, использующиеся для достижения целей различ-
ных политических акторов.) И если нет, то каков потенциал революций? Либо
опять в повестку дня России ставится вопрос об актуализации революционно-
го мифа? Спектр мнений в оценке революции 1917 г. и ее влияния в целом на
ход истории ХХ в. чрезвычайно широк и многообразен. Очевидно, что это со-
бытие изменило ход истории всего ХХ в. и поэтому не может оцениваться од-
нозначно. Все чаще звучит идея о том, что исчерпан лимит революций в рос-
сийской истории ХХ в.
Дискуссии идут не только в офлайн-, но и в онлайн-формате, предло-
жен ряд интересных проектов в интернете – например, проект студентов исто-
рического факультета МГУ «1917. День за днем» в социальных сетях («ВКон-
такте», «Фейсбук», доступ через «Телеграм») как актуальная дискуссионная
общественно-политическая площадка с использованием новых форматов ве-
дения диалога по актуальным проблемам отечественной истории. Вместе с
тем для каждого нового поколения это будет своя революция, то есть ее пере-
осмысление неизбежно и нынешние дебаты не смогут поставить точку в под-
ходах и оценках к столь сложному периоду российской истории.
13
Волошин М. Гражданская война. Из цикла «Усобица». 22 .11 .1919. Коктебель. – Сайт «Слово.
Серебряный век». URL: http://slova.org.ru/blok/grajdanskayavoina/ (дата обращения 05.12.2017).

66
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Щенина Ольга
Однако попытки искажения истории 1917 г., периодически предприни-
маемые различными политиками, могут рассматриваться как новые вызовы
и угрозы Российскому государству. Попытки переписать историю ХХ в. пред-
принимались неоднократно, их опасность состоит в том, что нанесение уда-
ров по исторической памяти народа породит беспамятство нации, а следова-
тельно, значительно ослабит человеческий потенциал страны. Это приводит и
к так называемым поколенческим разрывам, и к коммуникационным разры-
вам – по сути, разрывам связи времен, что весьма опасно для общества и пре-
жде всего для молодого поколения. Не случайно в информационных войнах
сегодня активно используются те самые «точки разрывов», в том числе меж-
поколенческой коммуникации, для заполнения информационной среды кон-
тентом с определенными целями.
При этом складывается достаточно опасная для общества ситуация – раз-
рывы поколенческие и разрывы в исторической памяти народа на основе ис-
пользования современных информационно-коммуникационных технологий и
массовой культуры достаточно быстро могут быть заполнены другими смысла-
ми, символами и образами. Совершенно справедливо, что в этих условиях го-
сударство начинает уделять пристальное внимание формированию российской
идентичности, гражданственности и патриотизма у подрастающего поколения.
Важно, что в многочисленных дискуссиях сегодня преобладает понима-
ние необходимости осмысления событий 1917 г., а не поиск виновных и по-
каяния, то есть идея согласия звучит сегодня рефреном практически всех де-
батов по этой актуальной проблеме.
В.В. Путин в Послании Федеральному Собранию РФ в декабре 2016 г. об-
ращал внимание на то, что уроки прошлого должны способствовать примире-
нию общества, достижению и укреплению гражданского и политического со-
гласия. Безусловно, политика развития любой страны основывается на согла-
сии (национальном, гражданском, политическом), а значит, проблема дости-
жения политического согласия – «вечная» проблема человечества.
Источники
Гефтер М.Я. 2017. 1917: неостановленная революция. Сто лет в ста фраг-
ментах. Разговоры с Глебом Павловским. М.: Европа. 224 с.
Гидденс Э. 2005. Социология. М.: Едиториал УРСС. 632 с. Официальный
сайт Библиотеки Гумер – гуманитарные науки. URL: http://www.gumer.info/
bibliotek_Buks/Sociolog/gidd/19.php (дата обращения 05.12.2017).
Горшков М.К . 2017. «Социология исторической памяти: Октябрь 1917-го
и его последствия в массовом восприятии россиян». 24.11.2017. Ин-
ститут социологии ФНИСЦ РАН. URL: http://www.isras.ru/institute_news.
html?id=6693(дата обращения 05.12.2017).

67
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Коваленко В.И . 2016. Политология: к осмыслению национальных инте-
ресов России. М.: Изд-во МГУ. 704 с.
Лосев А.Ф. 1993. Жизнь: повести, рассказы, письма. СПб.: АО «Ком-
плект». 534 с.
Назарчук А.В . 2009. Теория коммуникаций в современной философии.
М.: Прогресс-Традиция. 320 с.
Пейдж Дж.М. 2008. Обнаруживая революционность в революции: по-
нятия социальной науки и будущее революций. – Концепт «Революция» в со-
временном политическом дискурсе / под ред. Л.Е. Бляхера, Б .В . Межуева,
А.В . Павлова. СПб.: Алетейя. 360 с.
Перевалов В.П. 2010. Революция.
–
Новая философская энциклопедия:
В4т.Т
. 3. М.: Мысль. 692 с.
Скочпол Т. 2017. Государства и социальные революции: сравнительный
анализ Франции, России и Китая. М.: Изд-во Института Гайдара. 552 с.
Тощенко Ж.Т
. 1998. Историческая память и социология. – СОЦИС. Соци-
ологические исследования. No 5. С . 4–6.
Фукуяма Ф. 2015. Государственный порядок. М.: АСТ. 586 с.
Хантингтон С. 2004. Политический порядок в меняющихся обществах.
М.: Прогресс-Традиция. 480 с.

68
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Переосмысляя «мятеж»
генерала Корнилова:
диалектика стратегической
рациональности
и коммуникативной
рациональности
в революционном процессе
Зиновьев Андрей
Зиновьев
Андрей Олегович,
доцент кафедры теории
и философии политики СПбГУ,
кандидат политических наук.
Аннотация
В статье предлагается перео-
смысление «мятежа» генерала Лав-
ра Корнилова как ключевого эпизода
борьбы за власть в ходе русской ре-
волюции 1917 г. В основе данного пере-
осмысления лежит понимание «отно-
сительной автономии государства» и
революции как борьбы за контроль над
государством. В ходе мятежа» генерала
Корнилова либеральная модель парла-
ментского устройства проиграла иде-
ологическую борьбу революционной
модели «республики советов». А ли-
беральное социальное движение про-
играло борьбу за власть социальному
движению Владимира Ленина.
Ключевые слова: «относитель-
ная автономия государства», страте-
гическая рациональность, коммуника-
тивная рациональность, революцион-
ный процесс

69
Rethinking “the revolt”
of general Kornilov:
the dialectic of strategic
rationality and communicative
rationality in the revolutionary
process
Zinoviev Andrey
Zinoviev
Andrey Olegovich -
Associate professor of the
Department of Theory and
Philosophy of Politics of St.
Petersburg State University,
candidate of political sciences.
Abstract
The article suggests the rethinking
general Lavr Kornilov’s “revolt” as a key
episode of the struggle for power in
the course of the Russian revolution of
1917. This rethinking is based on an
understanding of “the relative autonomy
of the state” and of revolution as a
struggle for control over the state. In
the course of general Kornilov’s “revolt”
the liberal model of the parliamentary
system lost the ideological struggle of
the revolutionary to the model of the
“ Republic of Soviets”. Thus the liberal
social movement lost the struggle for
power to the social movement of Vladimir
Lenin.
Keywords: “the relative autonomy
of the state”, strategic rationality,
communicative rationality, revolutionary
process
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

70
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Зиновьев Андрей
Обращение к феномену «мятежа» генерала Корнилова (который был хо-
рошо изучен еще в советской историографии [Мартынов 2003]) обусловлено
переменами в теоретических представлениях о предпосылках и ходе револю-
ционного процесса. Если в советской историографии «мятеж» генерала Кор-
нилова трактовался только как эпизод в реализации планов Ленина, то сейчас
можно говорить о данном эпизоде как о важнейшей упущенной возможности
в ходе революционного процесса. Исследования в рамках идей «относитель-
ной автономии государства» (по Майклу Манну [Mann 1988] и другим иссле-
дователям) в революции позволяют обратить внимание на важность хода ре-
волюционного процесса и на важность различных социальных движений, ко-
торые ведут борьбу за контроль над государством в ходе революционного про-
цесса. По мнению многих исследователей (Чарльза Тилли, Джеффри Гудвина
[Goodwin 2005]), исследования революций необходимо изучать совместно с
исследованиями социальных движений, которые играют важную роль в нача-
ле и в ходе революционного процесса, соединяют политическую мобилизацию
для революционных действий с идеологическими предпочтениями револю-
ционных политических лидеров (которые создают и руководят социальными
движениями). Из данной теоретической перспективы «мятеж» генерала Кор-
нилова может быть понят как формирование социального движения. Данное
социальное движение ставило своей целью создание «либеральной демокра-
тии». И вело борьбу с революционным социальным движением «большеви-
ков», которое было ориентировано на создание «республики Советов». Срав-
нение с революцией ноября 1918 г. в Германии, в которой также имела ме-
сто идеологическая борьба между сторонниками «либеральной демократии»
и «республики Советов», позволяет увидеть именно в «мятеже» генерала Кор-
нилова поворотную точку революционного процесса в России. Если в Герма-
нии союз социал-демократического правительства Фридриха Эберта и воен-
ного командования позволил создать институциональный порядок «либераль-
ной демократии» [Мёллер 2010], то есть временно завершить революцион-
ный процесс, то в России подавление «мятежа» генерала Корнилова открыло
дорогу к власти сторонникам «республики Советов», то есть в конечном ито-
ге позволило создать Советский Союз как новую форму политического и эко-
номического устройства государства. Попытки создать «республику Советов» в
Германии были подавлены коалиционным правительством Эберта, которое, по
мнению немецкого историка Себастьяна Хаффнера [Хаффнер 1983], преда-
ло социал-демократическую революцию, но создало относительно устойчивый
политический режим либеральной демократии. Иначе говоря, «мятеж» гене-
рала Корнилова, как я попытаюсь показать, следует понимать как проигрыш
либерального социального движения и как первую победу революционного
социального движения «большевиков» во главе с Лениным.

71
Как показала Теда Скочпол в работе «Государства и социальные револю-
ции» [Скочпол 2017], революция представляет собой разрушение государ-
ства под воздействием множества внешних и внутренних факторов и после-
дующую деятельность лидеров по восстановлению государственной органи-
зации. Причем революционные лидеры в своей деятельности ориентирова-
ны на собственные идеологические предпочтения, которые они, по мнению
Скочпол, используют в своей стратегии по созданию нового революционно-
го государства. В работах Джека Голдстоуна [Голдстоун 2015] (последователя
Скочпол) была учтена критика Скочпол, предложен синтез исторических и со-
циологических методов изучения революций и показана важность революци-
онного идеологического нарратива для объяснения особенностей революци-
онного процесса. В работах Ч. Тилли и его соавторов [McAdam, Tarrow, Tilly
1996] было предложено соединение исследований революций и социальных
движений. Было показано сходство социальных движений в условиях поли-
тической стабильности и революционных социальных движений в ситуации
кризиса государства. В работах Джеффри Гудвина [Goodwin 2005] (ученика
Скочпол) описана взаимосвязь «слабого государства» и формирования рево-
люционного социального движения, которое двигает революционный про-
цесс на основе идеологического нарратива. Для возникновения революции
ключевое значение имеет организационная слабость государства, тогда как
социальные движения и идеологические нарративы присущи «нормально-
му» политическому процессу. Они лишь адаптируются к условиям революции.
В результате данных исследований государства и революционных социальных
движений появилось понимание вариативности результатов революции в за-
висимости от особенностей революционного процесса. Структурные предпо-
сылки возникновения революционного процесса не определяют его резуль-
татов, а только задают некоторые особенности протекания революционных
процессов, которые влияют на получаемые результаты с учетом всех истори-
ческих особенностей революционного процесса. Важно то, что происходит в
самом революционном процессе. Для анализа революций продолжает сохра-
нять свое значение предложенная Крейном Бринтоном [Brinton 1965] мета-
фора понимания революционного процесса как «болезни», проходящей не-
сколько последовательных стадий от заражения до излечения. Поскольку ин-
ституты государства «старого порядка» разрушаются в начале революционного
процесса, большую роль приобретают механизмы политического лидерства и
социальные сети (и социальные движения), на основе которых возникает но-
вый институциональный порядок революционного государства. Политическое
лидерство и социальные движения отчасти временно заменяют политические
институты в ходе революционного процесса и поддерживают новые револю-
ционные институты. Данный революционный институциональный порядок
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

72
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Зиновьев Андрей
является помехой для желающих продолжить революцию и надеждой для же-
лающих революцию завершить. По данной причине каждая стадия революци-
онного процесса, по Бринтону, представляет собой такой временный институ-
циональный порядок и эти порядки меняются от стадии к стадии.
В соответствии с идеями Майкла Манна [Mann 1986], «слабое государ-
ство» можно понимать как результат эффектов ослабления государства по ли-
ниям военной власти, экономической власти, политической власти и идеоло-
гической власти. За каждой из сетей социальной власти стоят носители соот-
ветствующих властных ресурсов, влияние которых слабеет неравномерно, как
и ослабление различных сетей социальной власти. Если понимать с опорой на
идеи Юргена Хабермаса [Habermas 1995] государство как диалектику стра-
тегической рациональности и коммуникативной рациональности, то револю-
цию можно понимать как временную утрату способности к стратегической ра-
циональности у руководителей государства. Поскольку государство предпола-
гает координацию всех четырех властей и носителей множества ресурсов, спо-
собность руководства государства к стратегической рациональности зависи-
ма от коммуникативной рациональности аппарата государственного управле-
ния. Военная власть и экономическая власть в схеме Манна примерно соот-
ветствуют стратегической рациональности у Хабермаса, тогда как идеологиче-
ская власть и политическая власть примерно соответствуют коммуникативной
рациональности. Формирование противостояния населения и чиновников
порождает сложности с коммуникативной рациональностью внутри аппара-
та управления, поскольку он зависит от единого жизненного мира националь-
ного государства. Революционный процесс содержит в себе усилия по восста-
новлению диалектики стратегической рациональности и коммуникативной
рациональности в процессах управления государством. В данном восстанов-
лении ключевую роль начинает играть политическое лидерство. Крах тради-
ционного лидерства вместе с государством «старого порядка» требует запол-
нения политической пустоты. Возникает стихийная борьба среди претендентов
на революционное лидерство. Данная борьба повышает требования к рево-
люционному лидерству. Ключевое значение приобретает эмоциональный ин-
теллект лидера, в дополнение к его способности к стратегической рациональ-
ности в управлении государством, а также способности управлять эмоциями
масс и вести их за собой в эмоциональном регистре. Хотя Теда Скочпол пола-
гала [Skocpol 1997], что ключевую роль в результатах революции играет стра-
тегия политического лидера, который лишь утилитарно использует культурные
идеомы и организует массы в социальные движения, по моему мнению, идеи
и идеологии обладают относительной автономией по отношению к политиче-
скому лидерству. Относительная самостоятельность идей и идеологий опира-
ется на особенности «габитусов» (или идентичностей) носителей неких идей

73
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
и на социальные сети из носителей сходных идей (на «дискурсивные сообще-
ства»). Идентичность потенциального революционного лидера, или его «га-
битус», определяет тип идеологии, который он может использовать в рамках
своей стратегической рациональности и в коммуникативной рациональности
со своими сторонниками по идеологическим предпочтениям. С одной сторо-
ны, потенциальный революционный лидер стратегически выбирает идеоло-
гию на основе своего «габитуса», а с другой стороны, идеологии «выбирают»
революционного лидера исходя из его «габитуса». Между «габитусом» лиде-
ра и «габитусами» его сторонников должно быть относительное соответствие,
на котором держится временный институциональный порядок (стадии Брин-
тона). Данный институциональный порядок поддерживается эмоциональным
интеллектом политического лидера и идеологическими фреймами (лозунга-
ми для масс и нарративами для элит). Акцент на лидерстве и идеологии не
исключает, а дополняет необходимость построения государства как организа-
ции, состоящей из носителей военной власти, экономической власти, полити-
ческой власти и идеологической власти. Задача политического лидера заклю-
чается в создании политической коалиции, которая включает в себя носителей
военной власти, экономической власти, политической власти и идеологиче-
ской власти. Сложность подобной задачи по построению революционного го-
сударства как организации объясняет хрупкость временных институциональ-
ных порядков и их частую смену в ходе революционного процесса.
На первом этапе революции было создано Временное правительство,
которое использовало человеческий и социальный капитал Государственной
Думы. В самом Временном правительстве началась борьба за политическое
лидерство, то есть за ключевую роль в управлении новым государством. Пер-
воначальный интеллектуальный лидер Павел Милюков [Милюков 1991] не
сумел удержать свое лидерство во Временном правительстве и реализовать
курс на создание конституционной монархии. В роли революционного лиде-
ра выдвинулся Александр Керенский, который колебался между институцио-
нальными порядками «либеральной демократии» и «республики Советов».
Именно Керенский пытался создать большую коалицию из множества поли-
тических сил и носителей всех четырех типов социальной власти. Его относи-
тельные симпатии к «республике Советов» были связаны с его стратегий по
объединению множества политических сил в условиях фактического «Двое-
властия». Другой претендент на лидерство, В. Ленин был сторонником инсти-
туционального порядка «республики Советов». Стратегия Ленина была на-
правлена на политическую борьбу с Временным правительством и подрыв
институционального порядка «либеральной демократии», в котором у Ле-
нина не было шансов получить политическую власть. Для стабилизации вре-
менного институционального порядка «либеральной демократии» Керенский

74
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Зиновьев Андрей
нуждался в союзе с Корниловым как ключевым носителем военной власти и
отчасти носителем идеологической власти. Способность Керенского управ-
лять страной держалась на механизмах Временного правительства, которые
оно получило от министерств императорской России. Иначе говоря, Керен-
ский обладал главным образом политической властью и отчасти экономиче-
ской властью. У Керенского было хорошее понимание специфики коммуни-
кативной рациональности, поскольку он вынужден был выстраивать большую
коалицию из максимально возможного количества политических сил. Для Ке-
ренского союз с Корниловым был важен, так же как союз с идеологической си-
лой, которая формировалась вокруг Корнилова.
Сам генерал Корнилов тоже выдвигался на роль потенциального лидера,
поскольку обладал ведущими позициями в сети военной власти. Из-за воен-
ного «габитуса» Корнилов плохо понимал логику революционного процесса,
переоценивал значение стратегической рациональности и недооценивал роль
коммуникативной рациональности. В отличие от Корнилова, Керенский и Ле-
нин правильно оценивали угрозу от стратегических возможностей Корнило-
ва. Именно Корнилов угрожал стать ключевым политическим лидером и орга-
низовать устойчивый институциональный порядок. А Керенский не сумел ис-
пользовать Корнилова для стабилизации временного институционального по-
рядка «либеральной демократии». Часть политических сил начала явно пе-
реходить на сторону генерала Корнилова. Подавление «мятежа» Корнилова
позволило Ленину одержать победу в борьбе за революционное лидерство.
У Керенского была сильно сокращена военная власть и отчасти политическая
власть, поскольку Корнилов был нужен для подавления институтов «республи-
ки Советов». В результате «мятежа» Корнилова пострадала и идеологическая
власть Временного правительства.
Таким образом, именно в результате «мятежа» генерала Корнилова ин-
ституциональный порядок «либеральной демократии» потерпел поражение
от институционального порядка «Советского Союза».
Источники
Голдстоун Д. 2015. Революции: очень краткое введение. М.: Изд-во Ин-
ститута Гайдара.
Мартынов Е.И . 2003. Корнилов (попытка военного переворота) // Мар-
тынов Е.И . Политика и стратегия. М.: ИД «Финансовый контроль».
Мёллер Х. 2010. Веймарская республика: опыт одной незавершенной
демократии. М.: РОССПЭН.
Милюков П.Н. 1991. Воспоминания. М.: Политиздат.
Скочпол Т. 2017. Государства и социальные революции. М.: Изд-во Ин-
ститута Гайдара.

75
ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ
Хаффнер С. 1983. Революция в Германии 1918/19. Как это было в дей-
ствительности. М.: Прогресс.
Brinton C. 1965 (1938). The Anatomy of Revolution. New York: Random
House.
Goodwin J. 2005. Revolutions and Revolutionary Movements.
–
The Hand-
book of Political Sociology / Janoski T., Alford R., Hicks A. , Schwartz M.A. (eds.) .
Cambridge: Cambridge University Press.
Habermas J. 1995. Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt am
Main: Suhrkamp, Band I–II .
Mann M. 1986. The Sources of Social Power. Vol. 1: A History of Power from
Beginning to AD 1760. Cambridge: Cambridge University Press.
Mann M. 1988. The Autonomous Power of the State: Its Origins, Mecha-
nisms and Results. – Mann M. States, War and Capitalism. Oxford: Basil Blackwell.
Р. 1–32.
McAdam D. Tarrow S. Tilly C. 1996. Towards An Integrated Perspective on So-
cial Movements and Revolution. URL: http://www.ciaonet.org/wps/tic04/ (дата
обращения 15.10.2017
Skocpol T. 1997. Social Revolutions in the Modern World. Cambridge: Cam-
bridge University Press.

76
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
К вопросу о характере
авторитаризма
в современной России
Авдонин Владимир
Авдонин
Владимир Сергеевич,
доктор политических наук,
ведущий научный сотрудник
отдела политической науки
ИНИОН РАН.
Для связи с автором:
avdoninvla@mail.ru
Аннотация
В статье исследования автори-
тарного политического режима в Рос-
сии рассматриваются как традиционная
тема отечественной и зарубежной поли-
тологии. В эмпирико-аналитических ис-
следованиях авторитаризма выделяют-
ся узкий и широкий подходы, ориенти-
рованные соответственно на изучение
политико-институциональных аспектов
авторитарного правления и анализ бо-
лее широкого социального, экономиче-
ского, исторического и внешнеполити-
ческого контекстов. Предпочтение ши-
рокому подходу связано с тем, что он
позволяет раскрыть сложность и объяс-
нить динамику развития отдельных слу-
чаев авторитарного правления. На этой
основе рассматриваются наиболее ха-
рактерные черты современного россий-
ского авторитаризма и даются оценки
его возможных перспектив.
Ключевые слова: Россия, полити-
ческий режим, авторитаризм, широкий
и узкий подход к политическому анализу

77
On the nature
of authoritarianism
in modern Russia
Avdonin Vladimir
Avdonin
Vladimir Sergeevich -
Leading Researcher,
Political Science Department,
Center for Advanced Methods
in Social Sciences and Humanities
INION RAS, Doctor of Political
Sciences.
To contact the author:
avdoninvla@mail.ru
Abstract
Studies of an authoritarian political
regime in Russia are viewed as a traditional
topic of domestic and foreign political
science. In empirical and analytical studies
of authoritarianism, narrow and broad
approaches are focused on the study of
the political and institutional aspects of
authoritarian rule, respectively, and an
analysis of the broader social, economic,
historical and foreign policy contexts.
The preference for a broad approach is
due to the fact that it allows us to reveal
the complexity and explain the dynamics
of the development of individual cases
of authoritarian rule. On this basis, the
most characteristic features of modern
Russian authoritarianism are examined
and estimates of its possible prospects are
given.
Keywords: Russia, political regime,
authoritarianism, broad and narrow
approach to political analysis
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

78
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Традиционная тема
Вопрос об авторитаризме в современной России является едва ли не са-
мым популярным в дискуссиях многих отечественных и зарубежных полито-
логов и в последние десятилетия обсуждался много и охотно. Можно отме-
тить несколько волн дискуссий на эти темы среди отечественных авторов, на-
чавшихся еще в период перестройки. Уже тогда внимание привлекли статьи
Клямкина и Миграняна о преимуществах авторитарного способа проведе-
ния реформ [Клямкин, Мигранян 1989]. Затем активно дискутировался ре-
жим Бориса Ельцина с точки зрения наличия в нем авторитарных тенденций
и формирования «гибридной демократии». Наибольшую известность тогда
приобрела монография Лилии Шевцовой «Режим Бориса Ельцина», в кото-
рой анализировались проблемы и противоречия возникшего после ликвида-
ции системы советов суперпрезидентства, воспроизводящего паттерны авто-
ритаризма [Шевцова 1999].
Новый всплеск обсуждений произошел в первой половине 2000-х гг. ,
когда обозначились контуры авторитарности в правлении нового президен-
та Владимира Путина. Здесь прежде всего анализировалось строительство так
называемой «президентской вертикали», а также проводившаяся тогда «фе-
деративная реформа», направленная на рецентрализацию и ограничение фе-
дерализма. И в том и в другом процессах отмечалась повышенная роль си-
ловых и правоохранительных структур и насыщение выходцами оттуда поли-
тического и административного управления на всех уровнях [Крыштановская
2004; Федеральная реформа... 2003; Федеральная реформа... 2005].
В середине 2000-х дискуссии вызывала концепция «суверенной демо-
кратии» (вариант: «управляемой демократии»), связанная с именем Влади-
слава Суркова [Сурков 2006]. В основном она была призвана обосновать осо-
бый характер российского политического режима как демократии, направ-
ленной на поддержку народом лидера, выражающего некий общенацио-
нальный/суверенный интерес. Эту концепцию прежде всего критиковали за
«особое» истолкование демократии, в котором интересы граждан подменя-
лись интересами (часто внешнеполитическими) государства, а демократи-
ческие процессы – политико-административной мобилизацией общества
в поддержку власти. Фактически эта концепция была связана с распростра-
нявшимися в этот период практиками авторитарной политической мобилиза-
ции (строительство «партии власти» и провластных общественных движений)
[Кынев 2013].
В период президентства Медведева акцент сместился на проблематику ав-
торитарной модернизации, которая рассматривалась как возможный способ
ускоренного социально-экономического и политического реформирования.
При этом исследователи, как правило, приходили к выводу, что в российских
Авдонин Владимир

79
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
условиях модернизация авторитарными средствами больших перспектив не
имеет, отмечали необходимость демократизации, но также констатировали,
что модернизационная риторика Медведева так и не стала полноценной по-
литикой [Гельман, Стародубцев 2014; Изменение России... 2010; Пути модер-
низации... 2010].
Третий срок президентства Путина вызвал новую волну обсуждений, где
главными стали вопросы эволюции российского авторитаризма и его ново-
го качества после Болотной, Крыма, Донбасса. Большинство авторов отмеча-
ет, что в этот период российский авторитаризм укрепился, консолидировался и
перешел к новой, более жесткой и агрессивной по отношению к обществу фазе
[Голосов 2017; Политическое развитие России... 2016]. Другие считают, что он,
напротив, рутинизировался и, приобретя своего рода инерцию, адаптировался
к определенным тенденциям в обществе [Шульман 2017]. На фоне этих расхо-
ждений большой интерес вызывают изменения в верхушечном слое режима в
период до и после выборов в Госдуму осенью 2016 г., а также характер подго-
товки к президентским выборам 2018 г., которые могут служить важными по-
казателями направления эволюции российского авторитарного режима. Акту-
альность данной тематики показал и широкий резонанс, который вызвала в на-
чале 2017 г. дискуссия среди политологов о так называемом гибридном авто-
ритаризме, последовавшая после ряда сетевых публикаций1
.
Учитывая сказанное, предполагается рассмотреть эту традиционную для
отечественной политологии тему под углом зрения так называемых узкой и
широкой версий трактовки авторитаризма в политических исследовани-
ях, подчеркнув значение широкого подхода. Опираясь на связанные с ним
«расширенные» определения российского авторитарного режима, показать
основную тенденцию его актуального состояния, а также его вероятные пер-
спективы в обозримом будущем.
Методологическое отступление
Естественно, что анализ российского авторитаризма сегодня невозможен
без опоры на мировую политическую науку, где изучение недемократических
1
Начало дискуссии положили публикации Екатерины Шульман о гибридном режиме (URL:
https://www.facebook.com/Ekaterina.Schulmann/posts/10211904377235780, дата обращения
20.02 .2017), на которые откликнулись Григорий Голосов (URL: https://www.facebook.com/grigorii.
golosov/posts/946786468756534, дата обращения 20.02 .2017; UPL: https://www.facebook.com/
grigorii.golosov/posts/947592175342630, дата обращения 20.02 .2017), Александр Морозов (https://
www.facebook.com/permalink.php?story_fbid =10207918932035653&id=1367268883, дата обра-
щения 20.01.2017), Константин Гаазе [Гаазе 2017] и многие другие. Важное место в дискуссии заня-
ли теоретико-методологические вопросы исследования российского авторитаризма, а также некото-
рые содержательные выводы исследований. Но дискуссия также включала и много других аспектов,
выходящих за пределы рассматриваемой нами темы [Гибридный или авторитарный... 2017; Украи-
на, Сомали, Зимбабве... 2017].

80
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
и авторитарных политических режимов имеет богатую традицию. В ней обыч-
но выделяют нормативное политико-философское направление, рассма-
тривающее авторитарное правление прежде всего с точки зрения его про-
тивоположности ценностям демократии, свободы и прав человека [Friedrich,
Brzezinski 1967], и эмпирико-аналитическое, ориентированное на объек-
тивное эмпирическое исследование политической реальности авторитарно-
го правления. Собственно говоря, именно это направление стало доминиру-
ющим в политической науке со второй половины прошлого века и рассматри-
вается сегодня в качестве основного [Linz 1970; Linz, Stepan 1996; Linz 2000].
И здесь важно отметить еще одно различие, связанное с так называемым
узким и широким подходом в эмпирико-аналитических исследованиях поли-
тики. Имеется в виду, что в первом случае в анализ вовлекаются прежде все-
го феномены и процессы, локализованные в достаточно четко очерченной по-
литической сфере (области политико-властных отношений), во втором – зна-
чительно более широкий круг процессов и явлений, характеризующих то или
иное общество и в других аспектах (социальной структуры, экономики, куль-
туры и др.). Применительно к авторитаризму узкий и широкий подход к ана-
лизу означает концентрацию внимания на разных признаках и факторах ав-
торитарного правления, определяющих его основные характеристики. Соб-
ственно политический (узкий) подход сосредотачивает внимание на изуче-
нии авторитарного контроля в сферах политической конкуренции, массового
политического участия, политической мобилизации и взаимоотношения по-
литических институтов [Linz, Stepan 1996]. Более широкий подход принима-
ет во внимание также другие факторы и сферы – контроль в сфере экономики
и финансов, этническую и социальную структуру, исторические условия и тра-
диции, внешнеполитическое измерение и т. д .
Жесткой границы между подходами, разумеется, не существует, так как
исследователи могут пользоваться и тем и другим исходя из своих интересов
и задач. В то же время приоритетные сферы, направления и жанры приме-
нения соответствующих подходов, безусловно, имеют место. Более узкий по-
литический подход используется, как правило, для включения в исследова-
ние большого количества случаев, сопоставляемых по ограниченному числу
выделенных основополагающих параметров/переменных. Широкий подход
обычно применяют для небольшого числа случаев или отдельных кейсов, ис-
следуемых более подробно, по широкому кругу показателей. С этими обстоя-
тельствами часто бывают связаны и методы изучения: для первого – преиму-
щественно количественные/статистические, для второго – преимущественно
качественные, описательно-реконструктивные. Хотя и в области методов нет
жестких границ и возможно также комбинированное применение качествен-
ных, количественных, смешанных методов [Мельвиль 2004].

81
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Исследования авторитаризма, взятого в узком политико-институцио-
нальном плане, обычно сосредоточены на таких признаках, как наличие/от-
сутствие конкурентных выборов, оппозиционных партий, независимых и оп-
позиционных СМИ, на характере политического участия, процедурах приня-
тия политических решений, способах контроля силовых структур и т. д. С по-
мощью соответствующей операционализации эти признаки могут изучаться
количественными методами, что позволяет определять степень выраженности
тех или иных признаков в различных режимах. На этой основе строятся раз-
личные типологии авторитарных режимов, в рамках которых могут быть вы-
делены самые разные типы (умеренные, консолидированные, конкурентные,
электоральные, гибридные авторитарные режимы) [Brownlee 2007; Bunce,
Wolchik 2011; Gandhi 2008; Linz 2000].
Если же авторитаризм берется в более широком плане, то и в анализ во-
влекается более широкий контекст. Обычно здесь рассматриваются социально-
экономические, исторические, внешнеполитические условия, которые тести-
руются на предмет их влияния на политику в авторитарном режиме. Они, как
правило, изучаются и количественными, и качественными, и смешанными ме-
тодами. На основе этого анализа возникают уже иные, чем упомянутые выше,
типологии, базирующиеся на других критериях. В частности, выделяются при-
меры ресурсных, рентных, этнических автократий, до- или посттоталитарных,
имперских или постимперских, модернизационных или традиционалистских
авторитаризмов и т. д. [Ворожейкина 2009; Ворожейкина 2016; Гудков, Ду-
бин 2007; Щербак 2007; Acemoğlu, Robinson 2006; Greene 2010].
При этом важно отметить, что во многих исследованиях применение раз-
личных типологических критериев не исключает, а дополняет друг друга, что
позволяет, расширяя рамки исследования, лучше отслеживать сложность из-
учаемых феноменов, факторов их динамики и многообразия условий. При
этом возникающая проблема «смешивания» различных критериев и связан-
ная с ней неопределенность, как правило, решается с помощью различных
исследовательских дизайнов, среди которых выделяются «пересекающие-
ся» дизайны, «доминирующие», «поэтапные» и другие [Полухина, Просянюк
2015: 314–315].
Российский кейс: узкий vs. широкий подход
Упомянутые выше дискуссии о российском авторитаризме показали, что
подходы к нему менялись как в зависимости от изменения объекта исследо-
вания (самой политической реальности), так и от накопления знаний и осво-
ения методов исследований. На первых порах в них заметно преобладал ши-
рокий подход, связанный с традициями макротеорий социального разви-
тия как марксистского, так и немарксистского толка. Затем наступила фаза

82
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
конкуренции широкого и более узкого подходов, в ходе которой последний
(или политически и институционально ориентированный) подход отвоевывал
себе все более заметное место в анализе российских политических реалий,
выходя из тени макросоциальных теорий. В какой-то момент на этой почве
между подходами стало усиливаться разделение, выразившееся в автономи-
зации соответствующих «дискурсов». В политической реальности все замет-
нее проявлялись эмпирически наблюдаемые признаки авторитарности, что
способствовало развитию политико-институционального анализа этих фено-
менов и его автономизации от исследований более широкого контекста [Гель-
ман 2012; Завадская 2012].
Положение несколько изменилось в период «тандемократии» (2008–
2011 гг.) , когда верховная власть была определенным образом разделе-
на между президентом Медведевым и сохранявшим ключевое влияние
премьер-министром Путиным. Формирование авторитарных тенденций в по-
литике замедлилось, в повестке появилась тема модернизации и социально-
экономических характеристик общественного развития. В сфере исследова-
ний это привело к распространению тематик, связанных с более широким
подходом. В конце этой эпохи режим пережил кризис (конец 2011– начало
2012 гг.) , после которого начался переход к новой авторитарной фазе. На этом
фоне развитие исследовательских «дискурсов» получило новый импульс.
С одной стороны, развивались эмпирические исследования «обогативших-
ся» авторитарных практик посредством узкого политико-институционального
подхода, с другой – глубина и многосторонность происходивших изменений
потребовали развития и более широких форматов для аналитических «дис-
курсов» [Ворожейкина 2016; Гельман 2012].
В рамках узкого политологического подхода современный российский
авторитаризм определяется не вполне однозначно и вызывает дискуссии.
В основном они связаны с трактовкой роли присутствующих в нем формаль-
ных институтов (многопартийность, выборы, разделение властей, элементы
гражданского общества и независимых СМИ и т. д .) , ограничивающих авто-
ритарную власть [Ezrow, Frantz 2011]. И хотя они во многом, как показывают
исследования, носят имитационный характер, составляют все же некоторую
потенциальную (при определенных условиях) возможность ограничений ав-
торитарной власти. Проводившееся в 2000-х гг. активное изучение форм не-
демократического правления во многих странах показало, что наличие в них
формальных демократических институтов далеко не всегда является их огра-
ничителем или простой имитацией, но и играет важную роль в их укрепле-
нии [Харитонова 2012; Gandhi, Przeworski 2006; Levitsky, Way 2010; Magaloni
2006; Svolik 2012]. Например, исследования Барбары Геддес показали, что
автократии, использующие партийные, парламентские и избирательные

83
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
институты, обычно стабильнее и долговечнее тех, которые их исключают
[Geddes 1999; Geddes 2006].
В связи с этим применительно к российскому режиму дискутируется не-
сколько вариантов. Один из них – так называемый гибридный авторитаризм
(гибридный режим), среди сторонников которого приобрели известность пу-
бликации Екатерины Шульман [Шульман 2017]. Основная идея здесь состо-
ит в том, что гибридный авторитаризм для поддержания своей устойчивости
использует относительно меньший уровень насилия, чем традиционный или
классический авторитаризм, и опирается на более широкий и разнообразный
круг властных ресурсов (экономических, психологических, информацион-
ных). Соответствующие признаки были выделены в анализе российского ав-
торитаризма: точечные (не массовые) репрессии, сохранение свободного вы-
езда из страны, электоральное манипулирование, рентная экономика, инфор-
мационное давление и т. д . При этом Шульман, подчеркивая свою принад-
лежность к так называемым оптимистам, указывает на проблемы, с которы-
ми сталкивается этот режим при расширении уровня насилия, а также на воз-
можности его постепенных (инкрементальных) изменений в направлении де-
мократизации [Там же].
Ее оппоненты подвергли критике «гибридное» определение такого режи-
ма как слишком неопределенное и, следовательно, неэффективное в научно-
аналитическом плане. В качестве более определенного и аналитически про-
дуктивного для российского случая было предложено понятие электорально-
го авторитаризма, которое во главу угла ставит исследование способов авто-
ритарного контроля над электоральным процессом [Гельман 2012; Голосов
2017; Schedler 2006]. Формирование и ужесточение (институционализация)
такого контроля означает, что изменение режима электоральным способом
оказывается невозможно. Перемены могут произойти лишь неэлекторальным
путем – через кризис в верхах или/и массовые выступления снизу, поэтому
режим ужесточает контроль и в этих сферах (над элитой и массовым проте-
стом). Сильной стороной такого концепта является возможность выделения
эмпирических индикаторов авторитарного контроля электорального процес-
са и построение стратегических сценариев поведения политических акторов.
В то же время отмечаются и его слабые стороны – трудности в объяснении
специфики отдельных случаев, ограниченность прогнозных возможностей,
недостаточный учет влияния в политике различных системных факторов и др.
Российский кейс: «расширенные» определения авторитаризма
В целом дискуссии показали, что в анализе российского авторитариз-
ма не только сохраняются разные подходы, но и присутствует определенного
рода ограниченность. Если сторонники «гибридности» режима, по-видимому,

84
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
не вполне учитывают динамику и характер укрепления авторитарности власти
в современной России, то их критики сталкиваются с трудностями в объясне-
нии всесторонней специфики российского случая. В связи с этим может быть
актуально дополнение исследований упомянутым выше более широким под-
ходом к политическому анализу складывающегося авторитарного правления.
Здесь ближайшими типами для российского режима являются постто-
талитарные автократические режимы и сырьевые олигархические автокра-
тии (к ним иногда применяется термин «петрократии», или «нефтяные режи-
мы», если основой их доходов является торговля нефтью [Щербак 2007; Karl
1997]), поскольку в российском режиме сравнительно легко обнаружить при-
знаки и тех и других.
Рост доходов от продажи сырья (прежде всего углеводородов, цены на
которые росли в 2000-е гг. рекордными темпами) позволил российскому ре-
жиму вкладывать в развитие авторитарных практик значительные средства.
Например, было повышено финансирование репрессивного и правоохрани-
тельного аппарата режима. Существенно возросли финансовые ресурсы, на-
правляемые на обеспечение контроля политической сферы (поддержка до-
минирующей партии, кооптация системных партий, развитие сети прорежим-
ных общественных организаций, экспертных структур и т. д .). Возросло фи-
нансовое обеспечение практик контроля власти на всех этапах избирательного
процесса. Большие средства были вложены также в укрепление и обновление
информационно-пропагандистской машины режима. Эта конвертация воз-
росших финансовых ресурсов в силовое и политическое укрепление режи-
ма во многом было обеспечено расширением доли государства в экономике
и тесным переплетением бизнеса и власти (система частно-государственных
корпораций и партнерств, развитие бизнеса «друзей» и т. д.) [Политическое
развитие России... 2016; Greene 2010].
Что касается признаков «посттоталитарности» в российском авторита-
ризме, то здесь можно отметить следующее. Обычно «посттоталитарным» на-
зывают режим, возникающий после ослабления тоталитаризма и выражаю-
щийся, в частности, в ослаблении политических репрессий, рутинизации го-
сподствующей идеологии, изменении средств политического контроля и т. д .
[Linz, Stepan 1996, Linz 2000]. В российском случае основной тенденцией яв-
ляется не ослабление тоталитарных практик, а их селективное возрождение с
определенными ограничениями. К примеру, пока не возрождены массовые
репрессии, господство тоталитарной идеологии, жесткая изоляция страны.
С другой стороны, активно восстанавливаются практики тотального контро-
ля спецслужбами, массовых административных мобилизаций, суррогат-
ной идеологической индоктринации (поиски врагов и предателей, культ ли-
дера, внешние угрозы и др.) . В этом смысле, помимо финансовых, силовых

85
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
и политических ресурсов, режим также опирается на сохраняющиеся в обще-
стве паттерны тоталитаризма, что позволяет рассматривать его как специфи-
чески посттоталитарный [Гудков 2007; Гудков 2008; Гудков 2009].
Еще одно важное определение российского авторитаризма при широ-
ком подходе – постимперский [Тренин 2012]. Оно указывает на то, что ре-
жим вкладывает постоянные усилия и значительные ресурсы в возрождение
имперского проекта. На этом пути он первоначально использовал преимуще-
ственно средства «мягкой» силы (финансово-экономические преференции и
постимперские политические паттерны в странах бывшего СССР) при ограни-
ченном применении «жестких» элементов (военное давление и угрозы). Но
затем роль последних стала увеличиваться. С одной стороны, это совпадало с
усилением элементов жесткости в самом авторитарном режиме, с другой – со
снижением сырьевых доходов, что ограничивало возможности использова-
ния средств «мягкой» силы в имперском проекте. В нем усилилась роль жест-
ких силовых компонентов, а это в свою очередь стимулировало рост между-
народной конфликтности вокруг российской внешней политики. Возросшая
конфликтность имела для режима как внутри-, так и внешнеполитические по-
следствия. Внутри страны она привела к усилению массовой политической
мобилизации на почве внешней угрозы, а во внешней политике – к укрепле-
нию связей с режимами преимущественно недемократического типа. В целом
это способствовало политической консолидации авторитаризма. В то же вре-
мя рост внешней конфликтности воздействовал на дальнейшее снижение до-
ходов и сокращение финансово-экономических ресурсов режима.
При широком подходе также важное место занимает анализ авторита-
ризма в связи с процессами системных модернизаций. Характер политическо-
го режима рассматривается здесь сквозь призму актуальных задач историче-
ского развития данного общества и в контексте трендов мирового развития.
При этом обычно много внимания уделяется вопросу о связи модернизации с
демократическим политическим режимом. В то же время исследуются и воз-
можности модернизаций в условиях авторитаризма, на этой почве были вы-
делены измерения «модернизационных» и «антимодернизационных», а так-
же «традиционалистских» автократий, их подвиды и смешанные типы [Пути
модернизации... 2010].
Российский случай (авторитарные тенденции «раннего» Путина и осо-
бенно риторика и отдельные практики режима в период президентства Мед-
ведева) иногда пытались подверстать под тип модернизационного автори-
таризма [Изменение России... 2010; Модернизация как управляемый кон-
фликт 2012]. Прежде всего здесь указывалось на то, что политический курс
режима включал определенную консолидацию ресурсов для социально-
экономической (национальные проекты) и технологической модернизации,

86
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
а также попытки привлечь к легитимации этого курса социальные группы с мо-
дернизационным потенциалом (экономически активные средние слои круп-
ных городов, молодежь, «креативный класс»). Но политический кризис на ру-
беже 2011–2012 гг. стал символом неудачи этого курса, после чего он был
изменен. «Третий срок» Путина привел к формированию уже другого курса,
означавшего также изменение важных характеристик политического режима
[Политическое развитие России... 2016; Gel’man 2015].
Вместо «модернизационных» в нем заметно усилилась роль «антимодер-
низационных» тенденций, что делает этот режим, по сути, антимодернизаци-
онным авторитаризмом. Прежде всего это относится к структуре ресурсов и
характеру легитимности этого режима. В его ресурсном блоке постоянно воз-
растает роль силовых, принудительных ресурсов при одновременном сокра-
щении финансово-экономических ресурсов и особенно критически важных
для модернизации ресурсов образования, науки, знаний и технологий. Режим
компенсирует это сокращение наращиванием силового ресурса, что усилива-
ет его авторитарность, но подрывает модернизационный потенциал. В сфе-
ре легитимности режим, опираясь на ресурсную ренту и перераспределитель-
ные практики, делает ставку на контролируемую лояльность, которая устой-
чиво смещена в менее модернизированные и менее образованные и эконо-
мически эффективные зоны социума. Это связывает легитимность режима с
патерналистскими и консервативно-охранительными общественными груп-
пами, способствуя отчуждению и политической маргинализации социальных
слоев с модернизационным потенциалом.
Режим также активно препятствует становлению автономных политиче-
ских, экономических, гражданских институтов, подменяя их силовым давле-
нием, закулисными договоренностями, скрытыми коррупционными и кла-
новыми связями. Современная система представительства интересов, а так-
же институционализированного взаимодействия в политике не складывается.
В публичной сфере все это сопровождается антимодернизационной ритори-
кой, противопоставляющей развитию стабильность, традиционные ценности
и скрепы, культивирующей обращенность к миру прошлого, к минувшему ве-
личию и победам [Политическое развитие России... 2016]. Модернизацион-
ные тенденции на этом фоне активно демонизируются как угрожающие ста-
бильности, идентичности, величию России и даже некоей изначальной при-
роде человека.
Антимодернизационный тренд российского авторитаризма включает тем
самым некоторые традиционалистские элементы, но, разумеется, не являет-
ся классическим традиционалистским авторитаризмом, свойственным отста-
лым, традиционным обществам. Возрождение клерикализма, сословных не-
равенств, культа верховного правителя и исторического прошлого происходят

87
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
в условиях демографически ослабленного, патерналистского и потребитель-
ского общества, заметно отличающегося от традиционного. Кроме того, анти-
модернизация во многом опирается не на традиционные институты, которые
претерпели существенные исторические трансформации, а на вполне совре-
менные структуры и инструменты: пропагандистскую медиамашину, техноло-
гии электорального манипулирования и силового давления, коррупционные
сети, бюрократические иерархии. Это делает ее для современного российско-
го общества крайне противоречивой и неорганичной, что требует постоянно-
го притока значительных ресурсов для ее поддержания. Режим после поли-
тического кризиса 2011–2012 гг. тем не менее пошел на эти издержки, по-
лагая их приемлемой ценой за сохранение и укрепление своей стабильности
[Качкаева, Фоссато 2016]. В то же время вполне вероятно, что осложняющая-
ся ресурсная ситуация может уже в ближайшем будущем заставить режим по-
ставить вопрос о целесообразности поддержания этого дорогостоящего анти-
модернизационного комплекса и о его политической эффективности в совре-
менном российском обществе.
Оценки и прогнозы
Таким образом, в целом широкий подход к анализу российского авто-
ритарного правления позволяет привлечь внимание к его специфическим со-
держательным основаниям, указать связанные с ними характерные пробле-
мы, риски и отметить наиболее вероятные тенденции.
В этом плане специфика укрепления и консолидации авторитаризма
может быть объяснена его упомянутой выше сырьевой, посттоталитарной и
постимперской природой. Восстановление контроля над основными сырье-
выми доходами (контроль над олигархами) в начале 2000-х позволило пра-
вящей группе вкладывать их значимую часть в силовое и политическое укре-
пление режима, эффективно опираясь при этом также на сохраняющиеся
в обществе паттерны тоталитаризма.
Другая значимая часть сырьевых доходов вкладывалась в возрождение
имперского проекта и укрепление международного статуса режима. В услови-
ях ухудшения сырьевой конъюнктуры и экономического кризиса режим смог
компенсировать сокращение доходов более активным применением сило-
вых ресурсов и внутри страны, и во внешней политике, а последовавший рост
конфликтности использовать для политической консолидации перед лицом
внешней угрозы. Авторитарный режим, таким образом, укрепился, перей-
дя к новому этапу – авторитаризму с определяющей силовой (милитарист-
ской) составляющей. Укрепление режима в таком виде, впрочем, не означает
его стабилизации, так как в нем появляется отрицательная динамика, связан-
ная с деградацией его экономической и политической сфер.

88
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
Основной проблемой этого режима является нехватка экономических
ресурсов. Сокращение сырьевых доходов и экономические санкции вслед-
ствие обострения внешней конфликтности заметно сократили его ресурсную
базу. Ставка на компенсацию потерь за счет внутреннего экономического ро-
ста нереалистична, так как режим в доходные годы вкладывался прежде все-
го в собственное укрепление, а не в развитие и модернизацию, не смог соз-
дать структуру устойчивого экономического роста. В период сокращения дохо-
дов это становится тем более проблематичным, что демонстрирует и антимо-
дернизационный тренд его политики. В таких условиях главным источником
экономических ресурсов поддержания режима является силовое перераспре-
деление сократившейся доходной базы. С одной стороны, это происходит за
счет более жесткого давления на доходы олигархической элиты (ее менее ин-
тегрированной в режим части), а с другой – за счет усиления давления на до-
ходы населения. И в том и в другом случае это сопровождается ростом напря-
женности и конфликтности (и в элите, и в обществе) и осуществляется при ре-
шающем участии блока разнообразных силовых структур.
В этом отношении можно отметить устойчивый рост значимости в режи-
ме силовых структур и их влияния на все ключевые аспекты его функциони-
рования при одновременном сокращении в нем роли политики и политиче-
ских структур. А это в свою очередь влечет за собой и рост значимости пози-
ции контроля и управления силовым блоком. На такой позиции, как известно,
находится президент, поэтому усиливается и его персональная роль в режи-
ме. В принципе, для российского авторитарного режима это было характер-
но и раньше, но в последнее время указанные тенденции выступают особенно
рельефно. Организационное и кадровое переформатирование силового бло-
ка в плане усиления личного контроля президента, обеспечения его решений
и личной безопасности [Петров, Рогов 2016] ведут к усилению в посткрым-
ский период личной власти Путина и дальнейшей персонификации россий-
ского авторитаризма. Это делает его все более сходным с опирающимся на си-
ловые ресурсы персоналистским авторитаризмом классического типа, но так-
же снижает его гибкость и выживаемость в исторической перспективе.
Проблемы персоналистских авторитарных режимов хорошо известны.
Будучи тесно связаны с личностью автократа, они испытывают критические
риски дестабилизации при смене лидера или даже при ослаблении его управ-
ленческой активности. В них также чрезвычайно велика роль политических
ошибок или просчетов лидера, которые делают заложницей этих решений
всю властную систему, усиливая накопление в ней ошибок и скрытых рисков
дестабилизации. Проблемными для этой системы являются также негативная
кадровая селекция, деградация институтов и т. д . [Ezrow, Frantz 2011; Frantz
2007]. В целом персоналистский силовой режим считается менее устойчивым

89
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
и долговечным, чем политический режим, опирающийся на партию. Круше-
ния этих режимов, как правило, сопровождаются острым кризисом и деста-
билизацией, что приносит обществу немалые издержки. Но есть примеры
и их мирной смены и постепенного демонтажа.
Какой сценарий в этом плане наиболее вероятен для российского режи-
ма? Исходя из той формы, которую режим принял в настоящее время, его сме-
на наиболее вероятна при смене лидера (его уходе, изменении статуса, сни-
жении активности и др.) . В этом случае попытки сохранить режим столкнутся
с резким ростом дестабилизации и снижением управляемости, что может соз-
дать благоприятные условия для учреждения нового режима. Другой вариант
(менее вероятный) – масштабное изменение в силу каких-то обстоятельств
(например, давления снизу) политики / политического курса, не связанное
непосредственно со сменой лидера. Этот сценарий тоже сопровождается де-
стабилизацией и усилением борьбы во власти сторонников и противников из-
менений, что требует для предотвращения острых кризисов введения новых
правил политического взаимодействия и, следовательно, учреждения нового
политического режима. Еще один вариант – постепенный и управляемый де-
монтаж режима при минимальной дестабилизации – наименее вероятен, так
как обычно этот сценарий предполагает наличие в обществе некоей автори-
тетной инстанции (монарха, коллегиального органа и др.) , которая способна
направлять и контролировать процесс, но которая отсутствует в России.
Помимо вероятности того или иного сценария смены режима, может
быть поставлен вопрос и о возможных сроках наступления этого события.
Прогнозы здесь обычно указывают на среднесрочную перспективу (до 10 лет)
с момента учреждения режима. Хотя есть и другие подсчеты. Геддес отмечает,
что персоналистские автократии в среднем существуют 10–15 лет, но если они
к тому же опираются, с одной стороны, на выборы, а с другой, – на мощный
силовой блок, то могут существовать и «вечность» (до 30 лет) [Geddes 1999].
В этих моделях авторы рассматривают в основном институциональную логику
или логику «игры» институтов, в которой «лидер» ведет «игру» с «системой»,
ослабляя либо усиливая то одних, то других подчиненных ему игроков, про-
должая эту игру достаточно долго [Ezrow, Frantz 2011; Frantz 2007].
Но есть и другие оценки, связанные с упомянутым выше широким под-
ходом. Так, для ресурсных (нефтяных) автократий исследована модель так
называемого трехлетнего лага дестабилизации [Коротаев, Билюга, Зинькина
2016]. Имеется в виду, что эмпирически установлена вполне четкая зависи-
мость между падением цен на нефть и политической дестабилизацией в стра-
нах с «нефтяными режимами» («петрократиями»). Она начинается с трехлет-
ним лагом запаздывания, то есть примерно через три года после начала устой-
чивого падения нефтяных цен. При этом исследователи обнаружили в этой

90
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
зависимости различные количественные нюансы; например, некие пороговые
значения в снижении цен на нефть (ниже 40–35 долларов за баррель), по до-
стижении которых политическая дестабилизация переходит в форму массо-
вых протестов и беспорядков.
С точки зрения этой модели, современный российский режим, который
вполне может быть отнесен к типу нефтяных автократий, может столкнуться с
ростом политической дестабилизации уже в 2017 или 2018 гг. , что соответ-
ствует общему правилу трехлетнего лага запаздывания (учитывая, что мас-
штабное и устойчивое падение цен на нефть произошло в течение 2014 г.) .
При этом политическая ситуация для него будет, согласно этой модели, каче-
ственно обостряться при тренде падения цен ниже 40 долларов на каждые
последующие 10 долларов. Авторы исследования, впрочем, оговаривают, что
нефтеобусловенный политический кризис режима все же не является неиз-
бежным, так как есть отдельные примеры его купирования (Саудовская Ара-
вия, ОАЭ). Но в подавляющем большинстве случаев (кризисы в позднем СССР,
Алжире, Венесуэле, Ираке, Ливии, Колумбии, Нигерии, Судане и др.) кризис
наступает с очень высокой вероятностью [Там же: 180].
Таким образом, вопрос о сценариях и сроках смены авторитарного режи-
ма в России может быть поставлен как в краткосрочной, так и в среднесроч-
ной перспективе. Критически важным в краткосрочном плане для него бу-
дет растущий дефицит финансово-экономических ресурсов и эффективность
его компенсации преимущественно силовыми средствами. Контроль силово-
го блока и усиление его экономической и политической эффективности мо-
гут предохранить режим от быстрого распада при прохождении ближайшей
«критической точки», связанной с падением сырьевых доходов и их заменой
доходами от социума. Это, впрочем, не исключает того, что кризисную точку
без потерь пройти не удастся, общество будет сопротивляться, и распад или
переформатирование режима может начаться уже в краткосрочной перспек-
тиве. Если же данная точка окажется преодолена, то (условно после 2018 г.)
вопрос смены режима в среднесрочном плане будет поставлен, скорее все-
го, политически – через постепенное снижение роли силовиков в политике и
повышение в ней роли новых политических сил, способных предложить но-
вый политический курс и обеспечить в дальнейшем смену режима. При этом
и в краткосрочном, и в среднесрочном плане возможная смена авторитарно-
го режима будет происходить с повышенными рисками и по вполне кризис-
ному сценарию.

91
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Источники
Ворожейкина Т. 2009. Авторитарные режимы ХХ века и современная
Россия: сходства и отличия.
–
Вестник общественного мнения. No 4 (102).
Октябрь–декабрь. С . 50–68.
Ворожейкина Т. 2016. Прощание с авторитаризмом: уроки испанско-
го.
–
Неприкосновенный запас. No 4 (108). URL: http://www.nlobooks.ru/
node/7607#sthash.SJlH7GKp.dpuf (дата обращения 20.02.2017).
Гаазе К. 2017. Гибрид или диктатура. Что определяет устойчивость россий-
ского режима? 13.01.2017. URL: http://carnegie.ru/commentary/?fa=67673
(дата обращения 20.02.2017).
Гельман В. 2012. Расцвет и упадок электорального авторитаризма в Рос-
сии. – Полития. No 4. С . 65–88.
Гельман В. , Стародубцев А. 2014. Возможности и ограничения автори-
тарной модернизации: российские реформы 2000-х годов. СПб.: Изд-во Ев-
ропейского ун-та в Санкт-Петербурге. 36 с.
Гибридный или авторитарный? Политологи спорят о режимах России
и Украины.
–
Znak. 06.01.2017. URL: https://www.znak.com/2017-01-06/
gibridnyy_ili_avtoritarnyy_politologi_sporyat_o _rezhimah_v _rossii_i _na _
ukraine (дата обращения 20.02.2017).
Голосов Г. 2017. Костыли власти. На чем держится современный автори-
таризм.
–
Rеpublik. 06.03.2017. URL: https://republic.ru/posts/80342 (дата
обращения 20.02.2017).
Гудков Л. 2007. Итоги путинского правления.
–
Вестник общественного
мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. No 5.
Гудков Л. 2008. Общество с ограниченной вменяемостью.
–
Вестник об-
щественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. No 1.
Гудков Л. 2009. Природа «путинизма». – Вестник общественного мнения.
Данные. Анализ. Дискуссии. No 3.
Гудков Л., Дубин Б. 2007. Посттоталитарный синдром: «управляемая
демократия» и апатия масс.
–
Пути российского посткоммунизма / под ред.
М. Липман, А. Рябова. М.: Изд-во Р. Элинина.
Завадская М. 2012. Когда выборы выходят из-под контроля? Непредна-
меренные электоральные последствия в соревновательных авторитарных ре-
жимах. – Политическая наука. No 3. С . 125–148.
Изменение России: политические повестки и стратегии. Международ-
ная научная конференция. Тезисы докладов. 25–26 ноября 2010 г. М.: РАПН,
2010. 240 с.
Качкаева А. , Фоссато Ф. 2016. Медиамашина зрелого авторитариз-
ма: корпоративная консолидация и технологии политической мобилиза-
ции.
–
Политическое развитие России. 2014–2016: Институты и практики

92
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
авторитарной консолидации / под ред. К. Рогова. М.: Фонд «Либеральная
миссия». С . 196–213. URL: http://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_
razivitie_Rossii.pdf (дата обращения 20.02.2017).
Клямкин И. , Мигранян А. 1989. Нужна ли железная рука? – Литератур-
ная газета. 16 августа.
Коротаев А. , Билюга С., Зинькина Ю. 2016. Цены на нефть как фактор
социально-политической дестабилизации государств в современном мире:
Опыт количественного анализа. – Политическая наука. No 4. C. 159–185.
Крыштановская О. 2004. Анатомия российской элиты. М.: Захаров. 384 с.
Кынев А. 2013. Стокгольмский синдром суверенной демо-
кратии.
18.06.2013.
–
Газета.Ru.
URL: https://www.gazeta.ru/
comments/2013/06/17_x_5383437.shtml (дата обращения 20.02.2017).
Мельвиль А. 2004. О траекториях посткоммунистических трансформа-
ций. – Полис. No 2. С . 64–75.
Модернизация как управляемый конфликт. 2012 / отв. ред. Л. Ников-
ская. М.: Ключ-С . 351 с.
Петров Н. , Рогов К. 2016. Исполнительная власть и силовые корпорации. –
Политическое развитие России. 2014–2016: Институты и практики автори-
тарной консолидации / под ред. К. Рогова. М.: Фонд «Либеральная миссия».
С. 133–150. URL: http://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_razivitie_
Rossii.pdf (дата обращения 20.02.2017).
Политическое развитие России. 2014–2016: Институты и практики авто-
ритарной консолидации / под ред. К . Рогова. М.: Фонд «Либеральная мис-
сия», 2016. 216 с. URL: http://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
URL: http://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
: http://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
http://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
://www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
www.liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
. liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
liberal.ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
. ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
ru/upload/files/Prakticheskoe_ra -
/upload/files/Prakticheskoe_ra -
upload/files/Prakticheskoe_ra -
/files/Prakticheskoe_ra -
files/Prakticheskoe_ra -
/Prakticheskoe_ra -
Prakticheskoe_ra -
_ra-
ra-
zivitie_Rossii.pdf (дата обращения 20.02 .2017).
Полухина Е., Просянюк Д. 2015. Исследования со смешанными методами:
интеграция количественных и качественных подходов.
–
Метод: Московский
ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин. М.: РАН. ИНИОН. Вып. 5:
Методы изучения взаимозависимостей в обществоведении. С . 309 –319.
Пути модернизации: траектории, развилки и тупики. 2010. СПб.: Изд-во
Европейского ун-та в Санкт-Петербурге. 408 с.
Сурков В. 2006. Национализация будущего. – Эксперт. No 43 (537). URL:
http://expert.ru/expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
://expert.ru/expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
expert.ru/expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
.ru/expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
ru/expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
/expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
expert/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
/2006/43/nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
nacionalizaciya_buduschego/ (дата обраще-
_buduschego/ (дата обраще-
buduschego/ (дата обраще-
/ (дата обраще-
ния 18.02.2017).
Тренин Д. 2012. Post-imperium: евразийская история. М.: РОССПЭН.
326 с.
Украина, Сомали, Зимбабве. – Радио Свобода. 05.01.2017. URL: http://
www.svoboda.org/a/28215609.html (дата обращения 20.01.2017).
Федеральная реформа 2000–2003. Т
.
1. Федеральные округа. 2003.
М.: МОНФ. 512 с.

93
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Федеральная реформа 2000–2004. Т
.
2. Стратегии, институты, пробле-
2. Стратегии, институты, пробле-
2. Стратегии, институты, пробле-
мы. 2005. М.: МОНФ. 692 с.
Харитонова О. 2012. Недемократические политические режимы. –Поли-
тическая наука. No 3. С. 9–30.
Шевцова Л. 1999. Режим Бориса Ельцина. М.: РОССПЭН. 535 с.
Шульман Е. 2017. Гибка, как гусеница, гибридная Россия. 02 .01.2017.
URL: http://www.rosbalt.ru/russia/2017/01/02/1579820.html?utm_sourcе
(дата обращения 20.02.2017).
Щербак А. 2007. «Нефтяное проклятие» и постсоветские режимы
(Политико-экономический анализ). – Общественные науки и современность.
No1.С.47–56.
Acemoğlu D. , Robinson J.A. 2006. Economic origins of dictatorship and de-
mocracy. Cambridge: Cambridge University Рress. 416 p.
Brownlee J. 2007. Authoritarianism in the age of democratization. New York:
Cambridge University Рress. 264 p.
Bunce V.J. , Wolchik Sh.L . 2011. Defeating authoritarians in the postcommu-
nist world. Cambridge: Cambridge University Рress. 373 p.
Ezrow N. , Frantz E. 2011. The politics of dictatorship: Institutions and out-
comes in authoritarian regimes. Boulder: Lynne Rienner. 133 p.
Frantz E. 2007. Tying the dictator’s hands: Leadership survival in authoritar-
ian regimes. March. URL: http://ssrn.com/abstract=975161 (дата обращения
05.03.2017).
Friedrich C.J ., Brzezinski Z. 1967. Totalitarian dictatorship and autocracy. New
York: Harvard University Press.
Gandhi J. 2008. Political institutions under dictatorship. Cambridge: Cam-
bridge University Рress. 258 p.
Gandhi J., Przeworski A. 2006. Cooperation, cooptation, and rebellion under
dictatorship. –
Economics & politics. Oxford. Vol. 18. N 1. P
. 1–26.
Geddes B. 1999. What do we know about democratization after twenty
years? – Annual review in political science. Palo Alto, CA. N 2. P
. 115–144.
Geddes B. 2006. Why parties and elections in authoritarian regimes? Waning-
ton, D.C . , 2005. March. URL: http://www.daniellazar.com/wp-content/uploads/
authoritarian-elections.doc (дата обращения 05.03.2017).
Gel’man V. 2015. Authoritarian Russia: Analyzing Post-Soviet Regime Chang-
es. University of Pittsburgh Press. 184 p.
Greene K.F. 2010. The political economy of authoritarian single-party domi-
nance.
– Comparative political studies. Beverly Hills, CA. Vol. 43. N 7. P. 807–834.
Karl T.L. 1997. The Paradox of Plenty: Oil Boom and Petro-States. Berkeley. CA:
University of California Рress.

94
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Авдонин Владимир
Linz J. 1970. An Authoritarian Regime: the Case of Spain.
–
Mass Politics:
Studies in Political Sociology. New York: Free Press.
Linz J. 2000. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder: Lynne Rienner
Publishers.
Linz J., Stepan A. 1996. Problems of Transition and Consolidation. Southern
Europe, South America, and Post-Communist Europe. Baltimore; L.: The Johns Hop-
kins UP.
Levitsky S. , Way L. 2010. Competitive authoritarianism: Hybrid regimes after
the cold war. Cambridge: Cambridge University Рress. 517 p.
Magaloni B. 2006. Voting for autocracy: Hegemonic party survival and its de-
mise in Mexico. Cambridge; New York: Cambridge University Рress. 296 p.
Schedler A. 2006. The Logic of electoral authoritarianism. Boulder: Lynne
Reiner. 267 p.
Svolik M.W. 2012. The politics of authoritarian rule. Cambridge: Cambridge
University Рress.

95
Цумарова Елена
Государственная политика
в сфере поддержки
моногородов в России1
1
Статья подготовлена в рамках реализации проекта «Публично-властное взаимодействие как
ресурс развития муниципальных сообществ Республики Карелия» Программы стратегического раз-
вития Петрозаводского государственного университета.
Цумарова
Елена Юрьевна,
кандидат политических наук,
доцент кафедры зарубежной
истории, политологии
и международных отношений
Института истории, политических
и социальных наук,
Петрозаводского государственного
университета (г. Петрозаводск),
доцент кафедры сравнительных
политических исследований СЗИУ,
РАНХиГС.
Для связи с автором:
tsumarova@gmail.com
Аннотация
Статья посвящена анализу дея-
тельности государства в сфере под-
держки моногородов в России. Дан-
ный процесс рассматривался как поли-
тический курс, что позволило система-
тизировать и проследить эволюцию го-
сударственной политики.
Ключевые слова: политический
курс, политический цикл, моногорода
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

96
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Цумарова Елена
Tsumarova E.Y
.
Policy on the sphere
of monocities support
in Russia
Elena Yu. Tsumarova,
Candidate of Political Science
Assistant Professor in Department
“World History, Political Science and
International Relations” in the
Institute of History, Political and
Social Sciences, Petrozavodsk State
University
Assistant Professor in Department
«Comparative Political Studies»,
North-West Institute of Management,
branch of RANEPA.
To contact the author:
tsumarova@gmail.com
Abstract
The article is concerned with analy-
sis of government actions in the sphere
of monocities support. This process was
seen as a policy, which made it possible to
systematize and to follow the evolution of
state policy.
Keywords: policy, political cycle,
monocities

97
Летом 2009 г. вся страна пристально следила за ситуацией в Пикалево –
небольшом городе Ленинградской области, жители которого 2 июня пере-
крыли федеральную трассу А-114 Новая Ладога – Вологда. Основанием для
такого шага стала приостановка деятельности трех градообразующих пред-
приятий, на которых работало более половины населения 22-тысячного горо-
да1
.
Ситуацию в Пикалево удалось решить только после личного вмешатель-
ства премьер-министра России Владимира Путина, который 4 июня посетил
город. Сразу после совещания с представителями бизнеса, местных и регио-
нальных властей Путин объявил о том, что долги по заработной плате будут
погашены, а предприятия возобновят работу в ближайшее время2
.
Случай Пикалево вывел на повестку дня проблемы монопрофильных го-
родов, которые оказались в достаточно тяжелом социально-экономическом
положении в результате кризиса 2008–2009 гг. Начиная с 2009 г. Прави-
тельство России предпринимает целый ряд мер, направленных на модерни-
зацию, перепрофилирование, поддержку и развитие моногородов. Данная
статья представляет собой попытку систематизировать накопленный в России
опыт поддержки монопрофильных муниципальных образований с позиции
анализа политического курса. В первой части настоящей статьи представле-
ны основные положения теории политического цикла, а также описаны клю-
чевые характеристики моногородов. Вторая часть статьи направлена на после-
довательный анализ политического курса по развитию моногородов в России.
Государственная политика: что и как?
Классическое определение политики в русскоязычной политологической
науке традиционно приписывается немецкому социологу Максу Веберу, кото-
рый определял ее «стремление к участию во власти или к оказанию влияния на
распределение власти, будь то между государствами, будь то внутри государ-
ства, между группами людей, которые оно в себе заключает» [Вебер 1990: 645].
Однако такое понимание политики в большей степени описывает дина-
мический характер политической жизни, политическую борьбу (politics), ко-
торая разворачивается вокруг распределения ренты, и практически не затра-
гивает процессуального характера политики, связанного с процессом приня-
тия и реализации политических решений. Для анализа того, каким образом
осуществляется политика в той или иной сфере общественной жизни, реле-
вантным будет являться обращение к политике в смысле политического кур-
са (policy), понимаемой как «относительно стабильный, имеющий цель курс
1
Несколько сот жителей Пикалево перекрыли трассу в Ленобласти. – Р И А Новости. URL: https://
ria.ru/society/20090602/172973291.html (дата обращения 15.08 .2017).
2
В. Путин потребовал погасить все долги перед рабочими Пикалево. – Р БК . URL: http://www.
rbc.ru/society/04/06/2009/5703d4749a79473dc814eb91 (дата обращения 15.08 .2017).
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

98
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Цумарова Елена
действий, которому следуют актор или ряд акторов при решении или при рас-
смотрении проблемы или интересующего вопроса» [Андерсон 2008: 11–12].
Такое понимание политики позволяет описывать политику как деятельность,
направленную на достижение определенного результата. Цель политики мо-
жет быть сформулирована достаточно широко, задавая тем самым лишь об-
щее направление, что позволяет различным акторам включаться в процесс
разработки конкретных решений.
Важным элементом политики, понимаемой в качестве политического кур-
са, является ее связь с политическими запросами или требованиями «пред-
принимать или не предпринимать какие-либо действия для решения опреде-
ленных проблем» [Там же: 13]. Политические запросы могут поступать от раз-
ных индивидуальных или групповых акторов (отдельных индивидов, пред-
ставителей бизнес-структур, общественных организаций и пр.) и включать в
себя как общие пожелания (например, решить вопрос с пробками на доро-
гах), так и конкретные ожидаемые результаты (например, предоставить нало-
говые льготы для молодых предпринимателей).
Хотелось бы подчеркнуть, что именно в рамках анализа политического
курса мы можем рассматривать результаты политики (policy output), то есть
конкретные меры, принятые для решения той или иной проблемы. Результа-
ты политики, как правило, могут быть описаны в количественных показателях,
таких как доля собранных налогов или сумма средств, выделенных для строи-
тельства социальных объектов, количество заключенных сделок с инвестора-
ми или уровень заработной платы. При этом, однако, стоит различать резуль-
таты политики и последствия политики (policy outcomes), которые затрагивают
общественное измерение политических решений [Там же: 15]. Как предпри-
нимаемые меры отразились на качестве жизни населения? Удалось ли повы-
сить уровень удовлетворенности жизнью? Часто на такие вопросы нет простых
ответов, поскольку последствия политики трудно измеримы.
Таким образом, в данной статье политика будет рассматриваться как по-
литический курс, то есть совокупность мер государства по регулированию той
или иной общественной сферы. Другими словами, речь будет идти о полити-
ке как о постоянном процессе принятия и реализации решений. Для анализа
того, как и почему принимаются те или иные политические решения, к каким
результатам они приводят, используется модель анализа политического курса
(policy analysis), которая рассматривает государственное управление как цикл,
через этапы которого проходят все политические решения [Применение моде-
ли анализа политического курса для анализа политики в России см.: Нефедов
2009; Стародубцев 2011; Федоров 2003].
Политический цикл (policy cycle) в его наиболее распространенной версии
включает в себя пять этапов. Первый этап: определение наиболее значимых

99
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
общественных проблем и включение их в публичную повестку дня. Второй
этап: разработка и обсуждение альтернатив решения проблемы, которые мо-
гут предлагаться различными политическими структурами (органами власти,
политическими партиями), общественными организациями, заинтересован-
ными группами, экспертами и т. д . Третий этап: непосредственно принятие ре-
д. Третий этап: непосредственно принятие ре-
д. Третий этап: непосредственно принятие ре-
шения, то есть выбор единственной альтернативы, закрепленной в виде нор-
мативного акта. Четвертый этап: реализация принятого решения администра-
тивными органами управления. Наконец, пятый этап: оценка результатов осу-
ществления политического решения [См., например: Дегтярев 2004; Howlett,
Ramesh 2003]. Концепция предполагает, что на каждом из этапов происходит
осмысление ситуации и выявление новых проблем в указанной сфере, что в
конечном итоге замыкает политический цикл и выводит новые или обновлен-
ные вопросы на повестку дня.
В последующих частях работы анализ государственной политики в сфере
развития моногородов будет рассматриваться с точки зрения описанных эта-
пов политического цикла, что позволит проследить, насколько имеющиеся ре-
зультаты соответствуют заявленным целям.
Город и экономика: что такое моногород?
Экономика всегда была ядром города. Как отмечает Е. Трубина, «эконо-
Трубина, «эконо-
Трубина, «эконо-
мика городов мыслится как основа социальных, политических, культурных и
прочих аспектов их развития» [Трубина 2011: 220]. Появление современных
городов связано с бурным ростом промышленности, урбанизацией, все более
разветвленным разделением труда. С конца XIX в. города «превратились в ма-
XIX в. города «превратились в ма-
в. города «превратились в ма-
шины капиталистического накопления» [Там же: 221].
Главным двигателем в развитии городов стала промышленность. Имен-
но она воплотила в себе идеалы марксистских воззрений о превращении тру-
да в товар. Чтобы получать прибыль из прибавочной стоимости товаров, нуж-
но было иметь наемных рабочих, что стало возможным только в городах с
появившимся рынком труда. Дальнейшее развитие городов, обусловленное
стремлением предпринимателей увеличивать прибыль, привело к усилению
взаимосвязи между деньгами и пространством (земля стала одним из важней-
ших товаров), а также к приватизации городского пространства, превраще-
нию общественных пространств в частную собственность [Там же : 232–236].
Однако ситуация с экономикой городов стала меняться уже во второй по-
ловине ХХ в. Глобализация привела к росту мобильности труда и сокраще-
нию доли промышленного производства в экономике развитых стран. Основ-
ные промышленные мощности были перенесены в развивающиеся стра-
ны с более дешевой рабочей силой, а главным ресурсом городской эконо-
мики становятся сервис и торговля [Там же: 241]. Города стали превращаться

100
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
в креативные пространства, дающие возможность каждому реализовать свой
потенциал. Развитие постиндустриального общества вытеснило из городов
крупные промышленные предприятия, заменив их небольшими фабриками
с высококвалифицированными специалистами.
Однако не все города легко встроились в изменившуюся экономическую
модель. Наиболее уязвимыми стали те из них, которые были построены во-
круг крупного промышленного предприятия, обеспечивая тем самым его жиз-
недеятельность, – так называемые моногорода. Среди примеров такого рода
городов можно назвать Вальфсбург и Леверкузен в Германии, где находят-
ся головные заводы автоконцерна Volkswagen и химико-фармацевтической
компании Bayern; центр сталелитейной промышленности в США – Питтсбург,
шведская Кируна, где расположена одна из старейших в Европе шахт по до-
быче железной руды, и др.
До сих пор не существует четкого определения моногорода [См. , напри-
мер: Maksimova 2015]. При исследовании моногородов ученые используют
определения, закрепленные в национальных законодательствах. В этой статье
речь пойдет о российском подходе к моногородам.
В соответствии с Постановлением Правительства РФ No 709 от 29 июля
2014 г. под монопрофильными муниципальными образованиями (моногоро-
дами) понимаются городские округа или городские поселения с постоянным на-
селением более трех тысяч человек, 20% которого работают на одном предпри-
ятии города, занимающимся добычей полезных ископаемых (кроме нефти и
газа), производством и/или переработкой промышленной продукции3
. Далее в
документе такие предприятия называются градообразующими организациями4
.
Моногорода России неоднородны. Н. Зубаревич предлагает выделить как
минимум несколько групп: сырьевые экспортоориентированные города газо-
вой и нефтяной промышленности; металлургические города и города машино-
строения; и, наконец, города с целлюлозно-бумажными и химическими пред-
приятиями5
.
Отдельно стоит выделить города, деятельность градообразующего
3
Постановление Правительства Российской Федерации No 709 от 29 июля 2014 г. «О критери-
ях отнесения муниципальных образований Российской Федерации к монопрофильным (моногоро-
дам) и категориях монопрофильных муниципальных образований Российской Федерации (моного-
родов) в зависимости от рисков ухудшения их социально-экономического положения». URL: http://
government.ru/media/files/41d4f68f6a0c7889b0a7.pdf (дата обращения 11.08 .2017).
4
Стоит отметить, что предыдущий документ, содержащий характеристики градообразующего
предприятия, был принят 29 августа 1994 г. Тогда градообразующим признавалось предприятие, на
котором работают не менее 30% населения города (поселка) и которое имеет на своем балансе объ-
екты социально-коммунальной инфраструктуры, обслуживающие не менее 30% населения города.
См.: Постановление Правительства РФ No 1001 от 29 августа 1993 г. «О порядке отнесения предпри-
ятий к градообразующим и особенностях продажи предприятий-должников, являющихся градо-
образующими». URL: http://docs.cntd.ru/document/9008628 (дата обращения 11.08 .2017).
5
Статистический обзор российских моногородов см.: Обзор российских городов. URL: https://
icss.ru/vokrug-statistiki/obzor-rossijskix-monogorodov (дата обращения 10.01.2018).
Цумарова Елена

101
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
предприятия которого финансируется из государственного бюджета или свя-
зана с государственными монополиями (ЗАТО Министерства обороны, Роса-
тома, наукограды) [Зубаревич 2010: 89–90]. Численность населения россий-
ских моногородов также различна: от 837 человек в поселке Беринговский
Чукотской автономной области до 713 тыс. человек в Тольятти6
. Впрочем, есть
нечто, объединяющее все российские моногорода: вплоть до второй полови-
ны 2000-х гг. они не были в фокусе внимания федерального правительства.
Моногорода России: к формированию повестки дня
В послании Федеральному Собранию Российской Федерации 2009 г.
Д.А . Медведев впервые заявил о необходимости разработки комплекса мер
по стабилизации ситуации в моногородах. По словам Президента, «в течение
полугода Правительство должно утвердить программу содействия развитию
моногородов, а также принять комплексные планы для тех населенных пун-
также принять комплексные планы для тех населенных пун-
также принять комплексные планы для тех населенных пун-
ктов, которые находятся в наиболее сложной ситуации»
7
. Эти планы, по мне-
нию Президента, должны включать меры по привлечению частных инвести-
ций, диверсификации рабочей силы, а также меры по содействию переезду
населения в экономически более благоприятные населенные пункты.
Как уже отмечалось, причиной того, что проблемы моногородов попа-
ли в федеральную повестку дня, во многом явилась ситуация в Пикалево. Пе-
рекрытие его жителями федеральной трассы стало своего рода фокусирую-
щим событием, привлекшим внимание СМИ, общества и политических ан-
трепренеров к ситуации, сложившейся в моногородах в результате кризиса
2008–2009 гг. [Декальчук 2014: 220].
Строго говоря, положение моногородов было непростым, но относитель-
но устойчивым на протяжении всего постсоветского периода. Исключение со-
ставляли лишь экспортоориентированные города нефтяной и газовой про-
мышленности. Как подчеркивает Н. Зубаревич, «многие промышленные горо-
Зубаревич, «многие промышленные горо-
Зубаревич, «многие промышленные горо-
да в 2000-е гг. были лидерами по зарплате, инвестициям и строительству жи-
лья, опережая столицы своих регионов» [Зубаревич 2010: 87].
В качестве примеров она приводит нефтяные и газодобывающие мо-
ногорода Тюменской области и промышленные города, работающие на гло-
бальный рынок. При этом, однако, был большой пласт моногородов, факти-
чески прекративших свое существование в 1990-е гг. из-за остановки произ-
водства8
. Тем не менее ситуация в моногородах в целом выглядела достаточ-
но стабильной.
6
Орлов К. Гордиев узел моногородов. – Коммерсант Buisness Guide. 01.06 .2017. No 96. С . 54.
7
Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федера-
ции. 2009 . URL: http://kremlin.ru/events/president/transcripts/5979 (дата обращения 11.08 .2017).
8
Моногорода: уезжать или оставаться.
–
Эхо Москвы. URL: http://echo.msk.ru/programs/
poehali/614957-echo/ (дата обращения 12.08 .2017).

102
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Первые тревожные симптомы начали проявляться к середине 2000-х гг. ,
когда стали отчетливо прослеживаться две тенденции, снижающие конкурен-
тоспособность промышленных моногородов. Во-первых, это укрепление ре-
гиональных столиц в качестве центров торговли и сервиса, а во-вторых, посте-
пенное сокращение разрыва в заработной плате между экспортными моно-
городами и столицами. Во многом эти тенденции были результатом быстрого
роста заработной платы в бюджетном секторе, в который государство щедро
вкладывало деньги. Следствием данных тенденций стал отток молодежи и ча-
сти квалифицированного персонала из моногородов.
Экономический кризис 2008–2009 гг. усугубил ситуацию в моногоро-
дах. При этом, по данным Н. Зубаревич, наиболее пострадали от кризиса го-
Зубаревич, наиболее пострадали от кризиса го-
Зубаревич, наиболее пострадали от кризиса го-
рода, связанные с металлургией, машиностроением, производством мине-
ральных удобрений. Более устойчивыми стали моногорода ТЭК, а моногоро-
да, финансируемые из бюджета или госмонополиями, практически не заме-
тили кризиса [Там же: 87–90]. При этом стоит отметить важную деталь: вплоть
до кризиса 2008–2009 гг. в России не существовало единого перечня моно-
городов. В 1990-е пользовались данными, оставшимися от советского пери-
ода, а в 2000-е предпринимались попытки систематизировать моногорода,
что приводило к существенно разным результатам. Так, в 2000 г. был издан
доклад Экспертного института, в первом томе которого перечислен список из
467 моногородов и 332 поселков городского типа на основе данных за 1996–
1997 гг. [Там же: 83–84]. В 2005 г. региональная программа НИСП предложи-
ла свой список моногородов, в который было включено около 150 городов с
действующими предприятиями крупного бизнеса [Зубаревич 2005: 80–100].
В принятом в 2009 г. Министерством регионального развития документе
«Основные направления поддержки монопрофильных городов» к числу по-
следних отнесено, по разным данным, от 250–280 до более чем 400 муни-
ципальных образований9
. Наконец, в списке моногородов, принятом Прави-
тельством в июле 2014 г., перечислены 313 населенных пункта10
. При этом 75
из них отнесены к городам с наиболее сложным социально-экономическим
положением, в 149 моногородах существуют риски ухудшения социально-
экономического положения и только 89 монопрофильных муниципальных
образований рассматриваются Правительством как стабильные11
.
9
Равнение на прогрессивных. – Лента. URL: https://lenta.ru/articles/2009/09/29/mono/ (дата
обращения 13.08 .2017).
10
В обновленном списке насчитывается 319 моногородов: Распоряжение Правительства РФ
No 668-р от 6 апреля 2015 г. «Об изменениях, которые вносятся в перечень монопрофильных му-
ниципальных образований РФ (моногородов)». URL: http://www.garant.ru/products/ipo/prime/
doc/70888888/ (дата обращения 17.08 .2017).
11
Моногорода России: полный список. – R EGNUM. URL: https://regnum.ru/news/1886332.html
(дата обращения 13.08 .2017).
Цумарова Елена

103
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Главная проблема, с которой столкнулись моногорода в результате кри-
зиса 2008–2009 гг.,
–
это приостановка деятельности или полное закрытие
градообразующих предприятий из-за спада потребления российской про-
дукции на мировом рынке. Учитывая специфику такого рода муниципальных
образований, любые изменения в работе главного работодателя отражают-
ся в первую очередь на социально-экономическом благополучии населения.
Как отметил Сергей Миронов, «все жители того или иного населенного пун-
кта фактически становятся заложниками этой ситуации, поскольку другой ра-
боты для них нет, переехать им некуда или они этого не хотят» [Моногорода
2010: 4]. В 2008–2009 гг. в стране наблюдался резкий рост безработицы,
большая часть которой пришлась как раз на моногорода [Микрюков 2016;
Моногорода 2010: 14].
В докладе Всемирного банка 2010 г. , посвященном России, было уделе-
но особое внимание ситуации в моногородах. В частности, эксперты выдели-
ли несколько измерений кризиса: бюджетный, социальный и экономический.
Бюджетное измерение сводится к тому, что приостановка деятельности гра-
дообразующего предприятия, сокращение персонала и, как следствие, рост
безработицы неизбежно влечет за собой снижение налоговых поступлений в
местные и региональные бюджеты. Все это приводит к росту социального не-
довольства. При этом местные и/или региональные власти не могут оператив-
но реагировать на изменение ситуации, так как «большинство моногородов
имеют узкую и негибкую структуру экономики, для которой характерны уста-
ревший физический капитал, ветхая инфраструктура и немобильное населе-
ние» [Доклад 2010: 27].
Таким образом, к концу 2009 г. проблема моногородов прочно вошла в
федеральную повестку дня и стала объектом пристального внимания полити-
ков и чиновников всех уровней, которые стали рассматривать различные ва-
рианты выхода из сложившегося кризиса.
Модели поддержки моногородов
Как уже отмечалось, моногорода не являются специфически российским
явлением. Они существуют или существовали во многих государствах, кото-
рые в разные периоды истории сталкивались примерно с теми же пробле-
мами, что и российские моногорода после 2008 г. Поэтому неудивительно,
что при разработке комплекса мер по нормализации ситуации в моногородах
российские власти обратились к опыту зарубежных стран.
В целом можно выделить две основные модели поддержки моногоро-
дов: американская и европейская. Для американской модели характерны
две тенденции: с одной стороны, высокая мобильность населения позволя-
ет ему переезжать из депрессивных регионов туда, где есть рабочие места.

104
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Этому способствует и развитая транспортная, жилищная и социальная инфра-
структура. С другой стороны, государство стремится привлекать инвестиции,
модернизировать инфраструктуру и перепрофилировать старопромышлен-
ные города. Так, в Питтсбурге, крупном металлургическом городе, было соз-
дано несколько университетов, проведена модернизация здравоохранения,
что позволило городу стать крупным образовательным центром. Однако пол-
ностью избавиться от депрессивности ему так и не удалось [Стратегии 2011].
Европейская же модель больше ориентирована на долгосрочную пер-
спективу, в рамках которой проводится модернизация инфраструктуры и эко-
логическая санация старопромышленных территорий [Зубаревич 2010: 94].
Эта модель дорогостоящая, поэтому она предполагает тесное сотрудничество
государства, бизнеса и гражданского общества. Помимо экономического раз-
вития, в Европе большое внимание уделяется развитию человеческого капи-
тала, для чего проводится переподготовка кадров, предпринимаются меры
по социокультурному развитию территории. Наиболее известным примером
здесь является Рурская область Германии, которая была перепрофилирована
на медицинские, информационные, экологические технологии, а также стала
важным транспортным узлом Европы [См., например: Стратегии 2011; Моно-
города 2010].
Другими словами, международный опыт предлагает государству либо
поддерживать социальную инфраструктуру, с тем чтобы облегчить мобиль-
ность населения с кризисных территорий, либо вкладывать средства в пе-
репрофилирование, модернизацию моногородов совместно с бизнесом и
структурами гражданского общества. Первый путь не требует серьезных вло-
жений, но может привести к появлению так называемых городов-призраков.
Второй путь невозможен без тесной взаимосвязи органов власти всех уров-
ней и крупного, среднего и малого бизнеса. Как отметил Сергей Миронов, су-
Миронов, су-
Миронов, су-
ществует два направления поддержки монопрофильных муниципальных об-
разований: «...либо помощь жизнеспособным предприятиям, либо поиск аль-
тернативных путей развития города и создание новых рабочих мест» [Моно-
города 2010: 5].
Российский путь: решение и его реализация
Ключевым актором, определяющим судьбу монопрофильных муници-
палитетов, на первом этапе было российское Правительство, стратегия кото-
рого фокусировалась на финансовых вливаниях. Так, уже в бюджете 2009 г.
моногорода учитывались при дотациях на сбалансированность региональных
бюджетов. Тогда же, в ноябре 2009 г. , была создана рабочая группа по мо-
ногородам внутри правительственной комиссии по экономическому разви-
тию и интеграции [Моногорода 2010: 10]. Деятельность рабочей группы под
Цумарова Елена

105
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
руководством вице-премьера Правительства Игоря Шувалова была направ-
лена на анализ и оценку комплексных инвестиционных планов модернизации
экономики моногородов (КИПов), разработанных органами власти субъектов
Федерации по предложению Министерства регионального развития. Рабочая
группа выбрала 25 приоритетных моногородов, в которых реализация КИПов
должна была начаться уже в 2010 г.
В 2010 г. на поддержку моногородов из федерального бюджета было вы-
делено 27 млрд рублей, из которых 10 млрд – бюджетные кредиты Мини-
стерства финансов, 10 млрд – субсидии федеральных органов исполнитель-
ной власти, 5 млрд – средства Фонда ЖКХ, 2 млрд – средства, направлен-
ные на поддержку малого и среднего бизнеса в моногородах [Там же: 10–11].
Другими словами, Правительство было нацелено на привлечение допол-
нительных средств в монопрофильные муниципальные образования как по
бюджетной линии, так и по линии частных инвестиций.
Выбор именно такой стратегии в отношении моногородов был обуслов-
лен сложившейся коалицией акторов, участвующих в разработке политиче-
ского курса. Как отмечает А. Стародубцев, «из двух политических альтернатив
будет избрана та, в пользу которой выступят представители государства, по-
литических партий и заинтересованных групп <...> объединившихся в <...> ко-
алицию поддержки» [Стародубцев 2011: 14]. В случае с российскими моно-
городами, как уже отмечалось, ключевым игроком являлось Правительство,
первым отреагировавшее на рост социально-экономической напряженности
в монопрофильных муниципалитетах. В дальнейшем к обсуждению пробле-
мы подключились и представители политических партий, ни одна из которых
при этом не предлагала альтернативный подход к моногородам. Наконец, ак-
тивную роль при разработке КИПов стали играть и представители бизнес-
сообщества, прежде всего относящиеся к градообразующим предприятиям.
Именно они стали главными бенефициарами проводимой политики.
Предпринятые финансовые вливания позволили несколько снизить со-
циальную напряженность в наиболее проблемных моногородах, но не ре-
шили проблему полностью. Так, по оценкам Минрегионразвития, по итогам
2010 г. средний уровень безработицы в моногородах снизился с 5,7 до 3,8%.
В городах, получивших государственную поддержку, был отмечен рост пред-
принимательской активности. Однако одновременно с этим в большинстве
моногородов продолжилось сокращение численности населения и отстава-
ние роста доходов от среднероссийского [Аналитический 2011: 8–9]. Во мно-
гом это было связано с тем, что в официальных документах не существовало
единого перечня монопрофильных муниципальных образований, а государ-
ственную поддержку получили лишь крупные города с максимальным абсо-
лютным числом безработных.

106
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Детальный перечень моногородов появился летом 2014 г., когда Прави-
тельство утвердило критерии отнесения муниципальных образований к моно-
городам и выделило три категории моногородов в зависимости от социально-
экономической ситуации. Как уже отмечалось, в правительственный список
вошло 313 моногородов12
.
В конце 2014 г. был принят комплекс меропри-
ятий по повышению инвестиционной привлекательности территорий моно-
городов, который включал, помимо прочего, создание специального Фон-
да развития моногородов13
. Учредителем Фонда стал Внешэкономбанк, а его
главной задачей являлось «формирование необходимых условий для созда-
ния новых рабочих мест и привлечения инвестиций в моногорода»
14
.
За 2015–2016 гг. Фонд заключил 18 соглашений с субъектами Федера-
ции на софинансирование инвестиционных проектов, а также 47 соглашений
о сотрудничестве с моногородами15
. Объем принятых обязательств Фонда по
состоянию на 1 января 2017 г. составил 8,65 млрд рублей16
.
Помимо софинансирования инфраструктурных проектов, Фонд занима-
ется обучением и сопровождением проектных команд из регионов, которые
должны разрабатывать и внедрять планы по комплексному развитию моного-
родов, а также сам выступает в качестве проектного офиса, курирующего мо-
ногорода17
.
Еще одним направлением поддержки моногородов стало создание тер-
риторий опережающего социально-экономического развития (ТОСЭР/ТОР),
на которых установлен «особый правовой режим осуществления предпри-
нимательской и иной деятельности в целях формирования благоприятных
условий для привлечения инвестиций, обеспечения ускоренного социально-
экономического развития и создания комфортных условий для обеспече-
ния жизнедеятельности населения»
18
.
Идея ТОРов предполагает создание в
стране мощных «точек роста», которые будут стимулировать развитие эконо-
мики. Изначально создание такого рода территорий планировалось только
12
Распоряжение Правительства РФ No 1398-р от 29 июля 2014 г. URL: http://static.government.
ru/media/files/41d4f68fb74d798eae71.pdf (дата обращения 15.08 .2017).
13
Комплекс мероприятий по повышению инвестиционной привлекательности территорий моно-
профильных муниципальных образований Российской Федерации (моногородов). URL: http://static.
government.ru/media/files/vEyuWZLKJPk.pdf (дата обращения 15.08 .2017).
14
Поддержка моногородов России. URL: http://www.veb.ru/strategy/region/mono/ (дата обра-
щения 15.08 .2017).
15
Отчет о результатах деятельности некоммерческой организации «Фонд развития моногородов»
за 2016 г. URL: http://www.frmrus.ru/upload/manual¬upload/report_2016/report.html#p=1 (дата об-
ращения 15.08.2017).
16
Моногорода: некоторые важные результаты и показатели 2016 г. URL: http://government.ru/
info/27261/ (дата обращения 15.08 .2017).
17
Фонд развития моногородов. URL: http://www.frmrus.ru/ (дата обращения 15.08 .2017).
18
ФЗ «О территориях опережающего социально-экономического развития в Российской Федера-
ции» No 473-ФЗ от 29.12.2014. URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_172962/
(дата обращения 15.08 .2017).
Цумарова Елена

107
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
на Дальнем Востоке и в моногородах с наиболее сложным социально-
экономическим положением. К лету 2015 г. было создано 12 ТОРов на Дальнем
Востоке и 3 в моногородах (Набережные Челны, Гуково, Усолье-Сибирское)19
,
а к августу 2017 г. ТОРы были образованы в 23 моногородах России.
Летом 2016 г. Совет по стратегическому развитию и приоритетным про-
ектам при Президенте РФ выделил программу комплексного развития моно-
городов в качестве одного из 11 национальных проектов. Сделано это было
для того, чтобы объединить усилия всех министерств и ведомств по поддерж-
ке и развитию моногородов. Реализовывать проект предлагалось Министер-
ству экономического развития совместно с Фондом развития моногородов и
другими заинтересованными министерствами и ведомствами20
.
Программа
рассчитана на 9 лет – с ноября 2016 г. по декабрь 2025 г. , однако первые зна-
чимые результаты должны появиться к концу 2018 г. Так, в качестве цели про-
граммы было заявлено «создание 230 тыс. новых рабочих мест, не связанных
с деятельностью градообразующих предприятий, и, как следствие, снижение
моногородов на 18 единиц к концу 2018 г.»
21
.
В рамках национального проекта «Моногорода» во всех муниципальных
образованиях такого типа до конца 2018 г. также предполагалось реализовать
программу «Пять шагов благоустройства повседневности». Задача этой про-
граммы – «сделать моногорода комфортными для жизни»
22
. Шаги программы
включают в себя благоустройство общественного пространства, создание воз-
можностей для времяпрепровождения молодежи, обновление городских до-
стопримечательностей, обновление или создание объектов социальной ин-
фраструктуры и активация заброшенных или неэффективно используемых зда-
ний и помещений. Для реализации этих целей была создана коммуникацион-
ная площадка «Моногорода.рф», на которой происходит обсуждение наиболее
успешных практик, формируется база данных по благоустройству моногородов.
Основными координаторами проекта выступают Фонд развития моногородов,
Агентство ипотечного жилищного кредитования (АИЖК) и КБ «Стрелка».
Таким образом, российский вариант решения проблем моногородов
больше напоминает европейскую модель с большим объемом финансовых
вложений. По данным Счетной палаты в период с 2010 по 2016 г. на под-
держку моногородов Правительством было выделено 115,9 млрд рублей23
.
19
Территории опережающего развития: 12 особых зон в ДФО. –
ТАСС. URL: http://tass.ru/
info/2215388 (дата обращения 15.08.2017).
20
Моногорода накроются нацпроектом. –
Коммерсант. URL: https://www.kommersant.ru/
doc/3054670 (дата обращения 15.08 .2017).
21
Паспорт приоритетной программы «Комплексное развитие моногородов». URL: http://static.
government.ru/media/files/hZyhI428KMh69292CtUNqfVPFZF1cTAo.pdf (дата обращения 16.08 .2017).
22
Моногорода.рф.
23
В 2016 г. численность занятого населения моногородов сократилась на 288 тыс. человек, или
на 5%. URL: http://www.ach.gov.ru/activities/control/30165/ (дата обращения 15.08 .2017).

108
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
При этом в реализации государственной политики участвует большое коли-
чество министерств и ведомств. В соответствии с Единым перечнем мер под-
держки монопрофильных муниципальных образований Российской Феде-
рации такая поддержка осуществляется 18 структурами, а основной формой
поддержки выступают субсидии и государственные гарантии, реже – методи-
ческое и информационное сопровождение24
.
Оценивая эффективность политического курса
Насколько успешны оказались предпринятые меры? По данным Прави-
тельства РФ, к концу 2016 г. стабильно работали более половины градообра-
зующих предприятий моногородов, создано более двух с половиной тысяч
новых рабочих мест25
. Однако в закрытых отчетах, которые время от времени
появляются в СМИ, ситуация выглядит совершенно иначе.
Так, по данным СМИ, несмотря на предпринимаемые усилия, безработи-
ца в моногородах лишь растет: со 115 тыс. человек в декабре 2015 г. до 139,3
тыс. в начале мая 2016 г. При этом сокращения на предприятиях продолжают-
ся26
. Как отметил представитель Министерства труда, в моногородах прожива-
ет 13% всех зарегистрированных безработных. Для снижения социальной на-
пряженности, по оценке Фонда развития моногородов, необходимо до 2020 г.
создать 336 тыс. новых рабочих мест в 319 моногородах. Общий объем фи-
нансовых вложений при этом должен составлять 180 млрд рублей27
.
Отчет Счетной палаты также подтверждает низкую эффективность реали-
зуемых мер. По данным аудиторов, более 70% жителей моногородов оцени-
вают ситуацию как неблагоприятную или терпимую с трудом, и только 7,7%
признали достаточными меры, предпринимаемые муниципальной властью28
.
При этом аудиторы отметили слабую проработанность комплексной програм-
мы поддержки моногородов, показатели которой не связаны с результатами
программы и которая не содержит конкретных мероприятий, способствую-
щих улучшению ситуации в моногородах.
Кроме того, в докладе Счетной палаты подчеркивается дублирование
полномочий Министерства экономического развития, Внешэкономбанка
24
Единый перечень мер поддержки монопрофильных муниципальных образований Россий-
ской Федерации (моногородов). URL: http://economy.gov.ru/minec/activity/sections/econReg/
monitoringmonocity/20160415 (дата обращения 15.08 .2017).
25
Моногорода: некоторые важные результаты и показатели 2016 г. URL: http://government.ru/
info/27261/ (дата обращения 15.08 .2017).
26
Моногорода погружаются в безработицу. –
Новая газета. URL: https:// www.novayagazeta.
ru/articles/2016/05/20/68673-monogoroda-pogruzhayutsya-v -bezrabotitsu (дата обращения
15.08 .2017).
27
Моногород в новом звучании. – РБ К. URL: http://www.rbc.ru/newspaper/2016/08/08/57a7
3fd09a7947c80a6d1dfc (дата обращения 15.08 .2017).
28
В 2016 г. численность занятого населения моногородов сократилась на 288 тыс. человек, или
на 5%. URL: http://www.ach.gov.ru/activities/control/30165/ (дата обращения 15.08 .2017).
Цумарова Елена

109
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
и Фонда развития моногородов. Каждое ведомство опирается на собственные
данные, из-за чего нет единой официальной статистики об объемах финан-
совой поддержки моногородов, а также о результативности этой поддержки.
Особой критике была подвергнута деятельность Фонда развития моногоро-
дов, который, по мнению аудиторов, неэффективно расходовал бюджетные
средства. Так, из 16 заключенных соглашений на строительство объектов ин-
фраструктуры полностью выполненными оказались только 3. При этом в рам-
ках субсидий на содержание Фонда наибольшая статья расходов составила
заработная плата29
.
Помимо неэффективного использования бюджетных средств, реализуе-
мые меры поддержки моногородов критикуются за чрезмерную бюрократи-
зацию и непрозрачность принятия решений. Как отмечает Н. Зубаревич, про-
Зубаревич, про-
Зубаревич, про-
цесс отбора моногородов для оказания государственной поддержки сопрово-
ждался активным лоббированием со стороны бизнеса и региональных вла-
стей. А разработка КИПов оказалась чрезмерно сложной и дорогостоящей для
муниципальных властей, из-за чего инвестиционные планы либо были очень
низкого качества, либо не были представлены вовсе [Зубаревич 2005: 94–95;
Аналитический 2011].
Другими словами, результативность проводимой государственной поли-
тики на данный момент вызывает больше вопросов, чем демонстрирует ре-
альное изменение ситуации в моногородах. Вложение большого объема фи-
нансовых средств позволило лишь на некоторое время стабилизировать ситу-
ацию в наиболее проблемных городах, но не достигло заявленных целей ди-
версификации производства и снижения зависимости города от деятельности
градообразующих предприятий.
Однако негативные отзывы на выбранный политический курс практиче-
ски не влияют на его реализацию. Во многом это может быть объяснено тем,
что количество критических замечаний чрезвычайно невелико. В условиях мо-
ноцентричного политического режима пространство для критического обсуж-
дения принимаемых государством мер достаточно ограничено.
С другой стороны, выбор политического курса всегда является резуль-
татом действий политических акторов и совокупности их интересов, кото-
рые могут быть рассмотрены через призму концепции трех уровней убежде-
ний [Описание концепции см.: Dekalchuk, Monar 2010]. Так, на первом уров-
Dekalchuk, Monar 2010]. Так, на первом уров-
, Monar 2010]. Так, на первом уров-
Monar 2010]. Так, на первом уров-
2010]. Так, на первом уров-
не фундаментальных ценностей среди участников политического курса укоре-
нено убеждение о необходимости модернизации российских моногородов.
На втором уровне сформулированы основные требования к модернизации
29
Бюджетные средства, выделенные Фонду развития моногородов, значительно превыша-
ли реальные потребности. URL: http://www.ach.gov.ru/press_center/news/29167 (дата обращения
15.08 .2017).

110
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
моногородов: перепрофилирование деятельности градообразующих пред-
приятий и снижение зависимости города от их деятельности. Наконец, на ин-
струментальном уровне существует представление о конкретных мерах, кото-
рые включают в себя большие финансовые вливания по разным каналам бюд-
жетного и внебюджетного финансирования. Сложившаяся в начале 2010-х гг.
коалиция поддержки, включающая в себя Правительство, партии и бизнес-
группы, в целом разделяет описанные выше убеждения, о чем свидетельству-
ют отчеты Правительства30
. А отсутствие значимых результатов предпринима-
емых мер рассматривается как временная ситуация.
***
Моногорода – одно из многочисленных наследий, оставшихся совре-
менной России от Советского Союза. Вплоть до конца 2000-х гг. муниципали-
теты, образованные вокруг градообразующих предприятий, пытались само-
стоятельно адаптироваться к изменившимся экономическим условиям: одним
это вполне успешно удавалось, а другим пришлось кардинально пересматри-
вать свои взаимоотношения с крупным бизнесом. Мировой финансовый кри-
зис 2008–2009 гг. изменил ситуацию, вынудив федеральные власти внести
проблемы моногородов в повестку дня.
Процесс формирования политического курса в сфере/области поддерж-
ки моногородов проходил в несколько этапов. На первом из них – в самый
разгар кризиса – Правительство сделало ставку на бюджетные субсидии наи-
более кризисным моногородам. Эта тактика оказалась относительно успеш-
ной и позволила снять остроту ситуации. На втором этапе было разработано
два инструмента поддержки моногородов – Фонд развития моногородов и
территории опережающего социально-экономического развития. Данные ин-
струменты были направлены на координацию деятельности федеральных, ре-
гиональных и местных властей, а также представителей крупного и среднего
бизнеса по развитию монопрофильных муниципальных образований. Нако-
нец, в 2016 г. деятельность по поддержке моногородов была сконцентриро-
вана в рамках приоритетного проекта «Моногорода», в реализацию которого
вовлекается большое количество государственных структур.
При этом результативность государственной политики в сфере поддерж-
ки моногородов остается достаточно низкой. Несмотря на заверения Прави-
тельства, ситуация в большинстве моногородов не только не улучшается, но
становится хуже. Отчеты Счетной палаты, оценки независимых экспертов по-
казывают, что бюджетные средства расходуются неэффективно, бизнес не-
охотно участвует в развитии моногородов, из-за чего последние продолжают
30
О текущей социально-экономической ситуации в моногородах. URL: http://government.ru/
orders/selection/405/29731/ (дата обращения 15.01.2018).
Цумарова Елена

111
оставаться в зависимости от градообразующих предприятий. Очевидно, что
на основании оценки реализации политического курса проблема комплекс-
ного развития моногородов вновь появится в повестке дня и будет требовать
новых решений.
Источники
Аналитический 2011. Аналитический доклад по вопросам управления
развитием моногородов. М. , 2011. 42 с.
Андерсон Дж. 2008. Публичная политика: введение. – Публичная поли-
тика: от теории к практике. СПб. С . 11–12.
Вебер М. 1990. Политика как призвание и профессия. – Избранные про-
изведения. М.: Прогресс. С . 643–706.
Дегтярев А.А. 2004. Процесс принятия и осуществления решений в
публично-государственной политике: динамический цикл и его основные
фазы. – Полис. No 4. С . 158–168.
Декальчук А. 2014. Эволюция понятия «внешний шок» в различных тра-
А. 2014. Эволюция понятия «внешний шок» в различных тра-
А. 2014. Эволюция понятия «внешний шок» в различных тра-
дициях изучения политического курса. – Политэкс. Т
. 10.No1.С.208–226.
Доклад 2010. Доклад об экономике России. No 22. Июнь. 33 c. URL:
http://rus-israel.ru/docs/p1307428256.pdf (дата обращения 15.01.2018).
Зубаревич Н.В . 2005. Крупный бизнес в регионах России: территори-
альные стратегии развития и социальные интересы. М.: Поматур. 100 c.
URL: http://www.socpol.ru/publications/book16.shtml (дата обращения
20.01.2018).
Зубаревич Н.В . 2010. Регионы России: неравенство, кризис, модерниза-
ция. М.: Независимый институт социальной политики. 160 с.
Микрюков Н.Ю . 2016. Факторы, проблемы и модели развития моного-
родов России. Диссертация на соискание ученой степени кандидата географи-
ческих наук. Москва. 163 с.
Моногорода 2010. Моногорода России – задачи экономической и соци-
альной модернизации. Материалы совещания под руководством Председа-
теля Совета Федерации РФ С.М. Миронова 30 марта 2010 г. Издание Сове-
та Федерации. 64 с.
Нефедов С.А. 2009. Стадиальная модель как инструмент исследования
регионального политического процесса. – Каспийский регион: политика, эко-
номика, культура. No 3. С . 51–57.
Стародубцев А.В. 2011. История одной реформы: ЕГЭ как пример институцио-
нального переноса. СПб.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге. 28 с.
Стратегии 2011. Стратегии развития старопромышленных городов: меж-
дународный опыт и перспективы в России / под ред. И . Стародубровской.
М.: Изд-во Института Гайдара. 248 с.
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

112
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Трубина Е.Г
.
2011. Город в теории: опыты осмысления пространства.
М.: Новое литературное обозрение. 519 с.
Федоров К.Г
. 2003. Политический курс в сфере местного налогообложе-
ния в России. – Полис. No 4. С . 71–81.
Dekalchuk A. , Monar J. 2010. The EU Common Drug Policy: Question of Time
or Pipe Dreams? Thesis for Degree of Masters of European Studies, College of Eu-
rope, Bruges.
Howlett M., Ramesh M. 2003. Studying Public Policy: Policy Cycles and Policy
Subsystems. Oxford: Oxford University Press, 2
nd
ed. 321 p.
Maksimova D. 2015. Russian Monotowns. MA Thesis, Lund University. URL:
http://lup.lub.lu.se/luur/download?func=downloadFile&recordOId=7374168&f
ileOId=7374174 (дата обращения 21.10.2017).
Цумарова Елена

113
Козлова Наталия
Омбудсмен
как актор региональной
публичной политики
(на материалах Тверской области)
Козлова
Наталия Николаевна,
доктор политических наук,
профессор кафедры политологии
Тверского государственного
университета (г. Тверь).
Для связи с автором:
tver-rapn@mail.ru
Аннотация
В данной статье объектом исследо-
вания является институт региональных ом-
будсменов, его роль в публичном простран-
стве субъекта Федерации. На основе анали-
за деятельности Уполномоченного по пра-
вам человека в Тверской области с 2007
по 2017 г. автор выделяет факторы, влия-
ющие на функционирование данного пу-
бличного института. Исследователь делает
вывод, что необходимо рассматривать ом-
будсменов как акторов публичной регио-
нальной политики через призму четырех
факторов – нормативно-правовая база, от-
ношение ключевых игроков на поле поли-
тики субъекта Федерации к институту Упол-
номоченного по правам человека, включен-
ность омбудсмена в систему формальных и
неформальных связей региональной элиты,
социально-экономическая и общественно-
политическая ситуация в области.
Ключевые слова: омбудсмен, регио-
нальная политика, права человека, публич-
ная политика
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

114
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Козлова Наталия
Kozlova Nataliya
Ombudsman
as an Actor of Regional
Public Policy
(on the materials of the Tver Region)
Kozlova
Nataliya Nikolaevna,
Doctor of Political Science,
professor
Department of Political Science
Tver State University.
To contact the autor:
tver-rapn@mail.ru
Abstract
In this article, the object of the study
is the institution of regional ombudsmen,
its role in the public space of the subject
of the federation. Based on the analysis of
the activities of the Commissioner for Hu-
man Rights in the Tver Region from 2007
to 2017, the author identifies factors af-
fecting the functioning of this public insti-
tution. The researcher concludes that it is
necessary to consider ombudsmen as ac-
tors of public regional policy through the
prism of four factors – the legal frame-
work, the attitude of key players on the
field of the subject of the federation’s
policy to the institution of the Ombuds-
man, the involvement of the ombudsman
in the system of formal and informal ties
of the regional elite, socioeconomic and
socio-political situation in the region.
Keywords: ombudsman, regional
policy, human rights, public policy

115
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ
Постановка проблемы и теоретико-методологические подходы
к ее исследованию
Трансформация российской публичной политики, ее институтов (политиче-
ских партий, СМИ и т. д.) в 2000-е гг. является предметом острых дискуссий экс-
пертных и научных сообществ [Малинова 2007; Публичное пространство... 2008;
Трансформация публичной сферы... 2010]. Развитие аппарата уполномоченных в
регионах, его гибридизация (появление института уполномоченных по делам де-
тей и предпринимателей), расширение в нормативно-правовых актах функциона-
ла омбудсменов, рекрутирование бывших/настоящих уполномоченных в кадро-
вый резерв Президента РФ1
, в состав политической элиты свидетельствуют о при-
знании государством важности и эффективности института омбудсмена.
Оценка реального и символического властно-публичного капитала Уполно-
моченного по правам человека, критерии эффективности его работы рассматри-
вались исследователями с позиций юридического, компаративистского, истори-
ческого, биографического, гендерного и других подходов [Барандова 2008; Ба-
рандова 2017; Козлова 2015; Лукашова 2011; Сунгуров 2002; Сунгуров 2003;
Сунгуров 2005].
Цель настоящей статьи – эксплицировать условия и факторы, влияющие
на деятельность Уполномоченного по правам человека как института регио-
нальной публичной политики. Источником для анализа являлись материалы
сайта Уполномоченного по правам человека в Тверской области (далее – ТО),
материалы СМИ, опыт взаимодействия с Уполномоченным по правам чело-
века в ТО.
На мой взгляд, место Уполномоченного по правам человека в России в
пространстве публичной политики целесообразно рассматривать в рамках ме-
тодологии транзитологии, институционализма, а также концепции «русской
власти» [Пивоваров, Фурсов 2001]. В рамках первого подхода актуален ана-
лиз имплантации западных институтов в российскую политию, причем инсти-
тутов, которые условно можно назвать институтами второго поколения (к пер-
вым необходимо отнести базовые институты демократии, такие как разделе-
ние властей, многопартийность и т. д .). В рамках второго подхода исследо-
д.). В рамках второго подхода исследо-
д.). В рамках второго подхода исследо-
вательский интерес представляет эффективность самого института Уполномо-
ченного по правам человека как общественно-государственного органа, его
включенность, с одной стороны, в государственно-управленческие структуры,
а с другой – в систему гражданского общества, и выстраивание коммуника-
ции между ними. В рамках третьего подхода важна оценка природы института
Уполномоченного по правам человека: меняется ли сущность правозащитной
1
Уполномоченный по делам предпринимателей Тверской области А. Стамлевский был включен в
кадровый резерв Президента РФ в 2017 г. URL: http://www.vedtver.ru/news/politics/tri-predstavitelya-
verkhnevolzhya-voshli-v-kadrovyy-rezerv -prezidenta-rossii/ (дата обращения 15.01.2018).

116
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
структуры под влиянием «русской плазмы», влияет ли «сопротивление среды»
[Беляева 2007] на эффективность работы омбудсмена?
Фактор первый
Одним из факторов, определяющих влияние Уполномоченного по правам
человека в поле публичной политики, является нормативно-правовая база. По
моему мнению, конституционно-правовой статус омбудсмена РФ и регионов,
который определяет двойную природу института как государственного и обще-
ственного органа, наделяет фигуру омбудсмена властью именно публичного
политика. Как гонфалоньеры средневековых итальянских коммун, держащих
ежегодно «Речь о справедливости» перед коллегиальными органами респу-
блик, омбудсмены не только имеют право, но и обязанность публично выска-
зать свою позицию, придавать проблеме общественный характер, адресуясь
к органам законодательной власти, средствам массовой информации и т. д .
Уполномоченный по правам человека в ТО В.И. Бабичев в своем докладе за
2015 г. отмечал, что «открытость ежегодного доклада <...> направлена на то,
чтобы в максимальной степени делать достоянием гласности случаи наруше-
ния прав человека, как массовые, обусловленные неправомерными решени-
ями властей разного уровня, так и единичные, касающиеся конкретных граж-
дан, которым под различными предлогами отказывают в реализации их за-
конных прав», причем сделать это «без прикрас, предельно правдиво и мак-
симально объективно»
2
. Поэтому отсутствие возможности у омбудсмена при-
менять принудительные средства воздействия к нарушителям прав и свобод
граждан усиливает его ресурсы как публичного института, вынуждает работать в
транспарантном политическом пространстве, опираясь на авторитет. Это, в свою
очередь, способствует развитию практик открытости, гласности, дискуссионно-
сти, свойственных демократическим режимам.
Фактор второй
Следующим фактором, предопределяющим функционирование Уполно-
моченного по правам человека в регионе как полноценного, эффективно вы-
полняющего свои обязанности публичного актора, является отношение к дан-
ному институту региональной власти.
Уже Федеральный конституционный закон «Об Уполномоченном по пра-
вам человека в Российской Федерации» No 1-ФЗ от 26 февраля 1997 г. преду-
сматривал возможность появление должности омбудсмена в субъектах Фе-
дерации. Однако руководство ряда регионов не стремилось катализировать
учреждение данного института. В частности, в ТО закон «Об Уполномоченном
2
Доклад о соблюдении прав и свобод человека и гражданина на территории Тверской области
в 2015 г. Тверь, 2016. URL: http://ombudsman-tver.ru/reports/ (дата обращения 25.08.2015).
Козлова Наталия

117
по правам человека в Тверской области» был принят на заседании Законода-
тельного Собрания ТО спустя 10 лет – в 2007 г.
Отношение региональной власти к уже созданному институту омбудсме-
нов проявляется прежде всего в объеме его финансирования за счет бюджетов
субъектов Федерации. Аппарат Уполномоченного по правам человека в ТО
имеет помещение в центре города Твери, в непосредственной близости от
Правительства ТО и Законодательного Собрания ТО, и насчитывает 9 человек
(помимо Уполномоченного по правам человека в ТО)3
. Данное обстоятельство
выгодно отличает его от ряда других региональных омбудсменов (в частности,
Республики Марий Эл)4 и позволяет эффективно организовать работу.
С другой стороны, консультант аппарата Уполномоченного по правам че-
ловека в Липецкой области Ю. Ковыршин, отмечая связь между эффектив-
Ковыршин, отмечая связь между эффектив-
Ковыршин, отмечая связь между эффектив-
ностью работы уполномоченных в регионах и «расположения к ним местных
властных элит и прежде всего руководителя субъекта Федерации», указывает,
что данное обстоятельство заставляет регионального уполномоченного «быть
чрезвычайно аккуратным и осторожным в своих действиях, проявлять дипло-
матичность и такт в построении конструктивных отношений с органами власти
для достижения своей главной цели – защиты прав человека»
5
.
На мой взгляд, указанный фактор в наибольшей степени проявляется в
тех субъектах Федерации, в которых губернаторы замкнули на себя все по-
литические процессы в регионе. На данный момент ТО можно отнести к та-
ким субъектам Федерации. Регулярные встречи омбудсмена с главой области
целесообразно рассматривать в качестве показателя влияния омбудсмена как
публичного актора6
, но в то же время необходимо признать амбивалентность
этого критерия. С одной стороны, выстраивание политической коммуникации
между Уполномоченным по правам человека и губернатором позволяет пер-
вому озвучить главному политику региона проблемы людей и заручиться его
поддержкой для их решения. Ресурс губернатора существенно повышает эф-
фективность работы омбудсмена особенно в том случае, если глава региона
имеет высокие рейтинги доверия со стороны населения. С другой стороны,
это потенциально выводит из поля критики Уполномоченного по правам че-
ловека деятельность губернатора и сужает публичное пространство субъекта
3
Аппарат Уполномоченного. URL: http://ombudsman-tver.ru/about-us/apparat-
upolnomochennogo/ (дата обращения 21.01.2018).
4
Уполномоченный по правам человека в Республике Марий Эл. URL: http://mari-el.gov.ru/
ombudsman/Pages/main.aspx (дата обращения 21.01.2018).
5
Ковыршин Ю. Об эффективности работы уполномоченного по правам человека в субъек-
те РФ. – Общая тетрадь. 2006 . No 38 (3).URL: http://otetrad.ru/article-1101.html (дата обращения
21.01.2018).
6
Уполномоченный по правам человека в Тверской области встретилась с Губернатором Тверской
области. URL: http://ombudsman-tver.ru/activities-news/734-upolnomochennyiy-po-pravam-cheloveka-
v-tverskoy-ob/ (дата обращения 11.01.2018).
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

118
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Федерации, обессмысливая создание омбудсменом системы связей с други-
ми акторами публичной политики, учитывая их не символическое, а реальное
влияние в условиях вертикали региональной власти.
Фактор третий
К следующему фактору влияния относится личность омбудсмена, его
включенность в систему формальных и неформальных связей регионально-
го политического сообщества. Биографии Уполномоченных по правам чело-
века, их образование, профессиональная принадлежность в контексте после-
дующего опыта работы на посту Уполномоченного по правам человека под-
робно рассматривались исследователем А.Ю . Сунгуровым [Сунгуров 2009].
При назначении региональных омбудсменов потенциально возможны-
ми являются два сценария: номенклатурный, при котором на должность на-
значаются представители политической элиты субъекта Федерации, и право-
защитный, при котором Уполномоченным становится лидер правозащитной
организации. В ТО назначения всех трех Уполномоченных по правам человека
проходили по первому сценарию. Первым региональным омбудсменом ста-
ла И.В . Блохина, которая на момент избрания являлась заместителем губерна-
Блохина, которая на момент избрания являлась заместителем губерна-
Блохина, которая на момент избрания являлась заместителем губерна-
тора ТО. После избрания И.В. Блохиной в марте 2011 г. депутатом региональ-
Блохиной в марте 2011 г. депутатом региональ-
Блохиной в марте 2011 г. депутатом региональ-
ного парламента ТО пост Уполномоченного оставался незанятым с марта 2011
до ноября 2012 г. Новым омбудсменом стал В.И . Бабичев, который к момен-
Бабичев, который к момен-
Бабичев, который к момен-
ту назначения на должность являлся Главой города Твери. Третий, назначен-
ный в декабре 2016 г. Уполномоченный по правам человека в ТО Н.А. Егоро-
г. Уполномоченный по правам человека в ТО Н.А. Егоро-
г. Уполномоченный по правам человека в ТО Н.А. Егоро-
Егоро-
Егоро-
ва – известный и авторитетный политик региона, имеет большой опыт работы
на поле публичной политики (возглавляла один из муниципалитетов области
и трижды избиралась депутатом Законодательного Собрания ТО).
По моему мнению, включенность Уполномоченного по правам челове-
ка как в формальные, так и в неформальные социальные сети региональной
элиты позволяет в целом оперативно и эффективно решать конкретные про-
блемы, обозначенные гражданами в своих жалобах и обращениях. Исполь-
зуя ресурс личных связей, обладая возможностью действовать как в рамках,
так и вне рамок публичного поля, номенклатурные омбудсмены имеют боль-
ший арсенал способов решения проблем граждан, чем «правозащитные» ом-
будсмены. В то же время, являясь выходцами из «совпартхозактива», номен-
клатурные Уполномоченные по правам человека потенциально могут нахо-
диться в ситуации конфликта интересов с представителями элиты. Данное об-
стоятельство порождает риск, что новые институты постепенно приобретают
свойства «традиционных институтов», «которые привыкли действовать в ста-
рых институтах и по старым правилам» и заинтересованы в использовании не-
формальных и авторитарных практик [Беляева 2007: 30].
Козлова Наталия

119
Анализ деятельности Уполномоченных по правам человека в ТО пока-
зывает, что у каждого омбудсмена свой стиль, свои методы работы. В частно-
сти, И.В. Блохина, которая заложила основания деятельности омбудсмена в
регионе, провозгласила своей задачей позиционирование института Упол-
номоченного по правам человека: «Идеология позиционирования на регио-
нальном уровне может быть заключена в следующей системе координат: Век-
тор А. Посредник между обществом и государственной властью, оказываю-
щий населению соответствующие услуги. Вектор В. Аудитор (контролер) отрас-
левых органов исполнительной власти в части вопросов защиты прав граждан
и правоприменения»
7
. За период с 2007 по 2011 г. региональный омбудсмен
подписала значительный объем соглашений с органами государственной вла-
сти и общественными организациями в сфере защиты прав человека, организо-
вывала мероприятия, на которых обсуждались вопросы от профилактики нару-
шений прав человека до усовершенствования механизмов их защиты. Анализи-
руя подписанные И.В . Блохиной соглашения, можно сделать вывод, что главны-
Блохиной соглашения, можно сделать вывод, что главны-
Блохиной соглашения, можно сделать вывод, что главны-
ми партнерами в деле защиты прав человека региональный Уполномоченный
считала правоохранительные органы. В то же время с момента образования в ТО
Общественной палаты (2009 г.) И.В. Блохина начала активно работать и с ор-
Блохина начала активно работать и с ор-
Блохина начала активно работать и с ор-
ганизациями гражданского общества. При аппарате Уполномоченного по пра-
вам человека в ТО был организован институт общественных помощников, кото-
рые были включены в советы общественности при главах муниципалитетов ТО.
В 2008 г. при региональном омбудсмене был создан Экспертный совет. В том
же 2008 г. Уполномоченный по правам человека в ТО получил право законо-
дательной инициативы. И.В. Блохина активно лоббировала повышение стату-
Блохина активно лоббировала повышение стату-
Блохина активно лоббировала повышение стату-
са регионального омбудсмена в публичном пространстве и в 2010 г. должность
Уполномоченного по правам человека в ТО была приравнена к должности пер-
вого заместителя Губернатора ТО, а в его аппарат были введены новые должно-
сти – должности помощников Уполномоченного: Уполномоченный по правам
ребенка в ТО, помощник Уполномоченного по правам человека в ТО по вопро-
сам защиты прав лиц с ограниченными возможностями здоровья.
Уполномоченный по правам человека в ТО В.И. Бабичев сделал ставку
на проекты, повышающие доступность правовой помощи жителям области,
и с 2013 г. регулярно проводил онлайн-приемы граждан при содействии об-
г. регулярно проводил онлайн-приемы граждан при содействии об-
г. регулярно проводил онлайн-приемы граждан при содействии об-
щественных помощников Уполномоченного и работников районных библио-
тек. В 2015–2016 гг. региональный омбудсмен организовал рабочие встречи
с представителями НКО, заключил с ними соглашения о сотрудничестве, а на
сайте омбудсмена появился раздел «правозащитные организации».
7
Ежегодный доклад о деятельности Уполномоченного по правам человека в Тверской области
за 2008 г. URL: http://ombudsman-tver.ru/reports/arkhiv-za-2007-2011-gg/doklady/ (дата обраще-
ния 30.08 .2015).
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

120
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Ныне действующий региональный Уполномоченный по правам человека
Н.А . Егорова стремится найти опору в лице как НКО, так и правоохранитель-
Егорова стремится найти опору в лице как НКО, так и правоохранитель-
Егорова стремится найти опору в лице как НКО, так и правоохранитель-
ных структур, выстроить равновесные отношения между институтами граж-
данского общества и государственными органами. На сайте Уполномоченно-
го по правам человека в ТО сообщается, что Н.А. Егорова планирует выступить
с законодательной инициативой о внесении изменений в региональный за-
кон в части установления порядка рассмотрения органами власти вынесенных
в ежегодных докладах рекомендаций8
.
Правовое оформление данной идеи
будет способствовать укреплению институциональных механизмов в рамках
взаимодействия Уполномоченного по правам человека в ТО с органами госу-
дарственной власти и МСУ в целях повышения эффективности выполнения
рекомендаций омбудсмена.
Важным этапом в развитии взаимодействия Уполномоченного по пра-
вам человека в ТО и экспертного сообщества стало расширение круга профес-
сиональных исследователей, привлекаемых к мониторинговым проектам по
анализу отдельных проблем в области соблюдения прав человека в регионе.
В 2017 г. аппаратом омбудсмена и экспертной группой были проведены соци-
г. аппаратом омбудсмена и экспертной группой были проведены соци-
г. аппаратом омбудсмена и экспертной группой были проведены соци-
ологические исследования и подготовлены Специальные доклады Уполномо-
ченного по правам человека в ТО на темы «Защита прав пациентов в Тверской
области», «Бесплатная юридическая помощь в Тверской области. Проблемы и
пути их решения»
9
. Помимо этого, к 10-летию создания института Уполномо-
ченного по правам человека в ТО была проведена конференция «Системные
проблемы в области прав человека и их решение»
10
. Таким образом, благода-
ря консолидации усилий научного сообщества и регионального омбудсмена
для выработки рекомендаций по обращениям граждан на базе аппарата по-
следнего происходит накопление интеллектуального капитала в сфере защи-
ты прав человека.
Итак, каждый из региональных омбудсменов в ТО внес значитель-
ный вклад в укрепление института Уполномоченного по правам человека
как субъекта региональной политики. Можно утверждать, что включенность
8
Доклад о соблюдении прав, свобод и законных интересов человека и гражданина на терри-
тории Тверской области и деятельности Уполномоченного по правам человека в Тверской области в
2016 г. Тверь, 2017. URL: http://ombudsman-tver.ru/reports/ (дата обращения 17.12.2017).
9
Специальный доклад Уполномоченного по правам человека в Тверской области на тему «За-
щита прав пациентов в Тверской области». Тверь, 2017; Научный отчет о результатах социологиче-
ского исследования по теме «Защита прав пациентов». Тверь, 2017. Специальный доклад «Бесплат-
ная юридическая помощь в Тверской области. Проблемы и пути их решения». Тверь, 2017. Научный
отчет о результатах социологического исследования по теме «Потребность населения Тверской обла-
сти в бесплатной юридической помощи». Тверь, 2017. URL: http://ombudsman-tver.ru/reports/ (дата
обращения 16.01.2018).
10
Материалы конференции «Системные проблемы в области прав человека и их решение», по-
священной 10-летию создания института Уполномоченного по правам человека в Тверской области.
Тверь, 2017. URL: http://ombudsman-tver.ru/biblioteka/ (дата обращения 16.01.2018).
Козлова Наталия

121
Уполномоченных по правам человека в ТО в состав элиты способствовала раз-
витию данного правозащитного института: аппарат и полномочия омбудсме-
на были расширены, кадровый состав и материальная база укреплены, согла-
шения о сотрудничестве с государственными и общественными организация-
ми заключены.
Фактор четвертый
На становление института Уполномоченного по правам человека в реги-
оне как полноценного, эффективно выполняющего свои функции публичного
актора влияет социально-экономическая и общественно-политическая ситуа-
ция в субъекте Федерации.
Тверская область относится к числу дотационных регионов, что сохраня-
ет социальную напряженность в этом субъекте Федерации, порождает систем-
ные проблемы на протяжении ряда лет11
. Данное обстоятельство способствует
увеличению количества обращений в аппарат Уполномоченного (в 2015 г.
–
1120, в 2016 г. – 1322)12
, что в то же время свидетельствует и о росте автори-
тета регионального омбудсмена.
Основной объем работы Уполномоченного по правам человека в ТО свя-
зан с рассмотрением жалоб граждан на нарушение социально-экономических
прав. Нарушение данной категории прав – «болевая точка», главная тенден-
ция, выявленная омбудсменами ТО и озвученная неоднократно в их докла-
дах. Приведем выдержку из доклада Уполномоченного по правам человека в
ТО 2015 г.: «На протяжении ряда лет актуальными для жителей Тверской обла-
сти остаются нарушения при реализации жилищных прав, оказании медицин-
ской помощи, организации транспортного сообщения, осуществлении уго-
ловного судопроизводства»
13
.
Для сравнения приведем статистику обращения в аппарат Уполномочен-
ного в ТО в 2016 г.: из 1322 обращений на социальную тематику (вопросы за-
г.: из 1322 обращений на социальную тематику (вопросы за-
г.: из 1322 обращений на социальную тематику (вопросы за-
щиты жилищных прав, материнства, семьи и детства, прав на охрану здоро-
вья и медицинскую помощь, на благоприятную окружающую среду и соци-
альное обеспечение) – 762 обращения (58%); на нарушения личных (граж-
данских) прав и свобод (права на судебную защиту и справедливое судебное
разбирательство, на достоинство, свободу и личную неприкосновенность) –
318 обращений (24%); на нарушения культурных прав граждан (прав на
образование, участие в культурной жизни) – 83 жалобы (6%); за защитой
11
Доклад о соблюдении прав, свобод и законных интересов человека и гражданина на терри-
тории Тверской области и деятельности Уполномоченного по правам человека в Тверской области
в 2016 г. Тверь, 2017. URL: http://ombudsman-tver.ru/reports/ (дата обращения 17.01.2018).
12
Там же.
13
Доклад о соблюдении прав и свобод человека и гражданина на территории Тверской области
в 2015 г. Тверь, 2016. URL: http://ombudsman-tver.ru/reports/ (дата обращения 17.12.2017).
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

122
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
экономических прав (реализацией права собственности, условий выполнения
договоров) обратились 34 человека (3%); по вопросам нарушения политиче-
ских прав и свобод (права на обращение, права на участие в управлении де-
лами государства) – 26 человек (2%)14
.
Поскольку профиль деятельности Уполномоченного по правам челове-
ка определяется направленностью жалоб и обращений, то и акцент в рабо-
те омбудсменов ТО сделан на незащищенные слои населения. Среди заявите-
лей преобладают такие категории, как пенсионеры, безработные, многодет-
ные семьи, одинокие матери, лица из числа детей-сирот, люди с ограничен-
ными возможностями здоровья, инвалиды и т. д .
Направленность аппарата Уполномоченного по правам человека в ТО на
защиту преимущественно социально-экономических прав граждан придает
специфику самому институту омбудсмена: в обществе, где основной запрос со
стороны населения направлен на предоставление и защиту социальных льгот,
институт Уполномоченного по правам человека трансформируется в своего
рода медиативную службу, оказывающую помощь при взаимодействии граж-
дан с органами образования, здравоохранения, социальной защиты населе-
ния и т. д . Таким образом, новый для российского сообщества имплантиро-
д. Таким образом, новый для российского сообщества имплантиро-
д. Таким образом, новый для российского сообщества имплантиро-
ванный правозащитный институт приобретает черты традиционного, соответ-
ствуя патерналистской культуре российского общества. При этом важно отме-
тить, что, рассматривая обращения на нарушение социально-экономических
прав граждан, Уполномоченный по правам человека в ТО ставит вопросы в
рамках публичного пространства региона о повышении уровня жизни его жи-
телей. В ежегодных докладах регионального омбудсмена в ТО даны конкрет-
ные рекомендации для исправления ситуации в области здравоохранения,
образования, социальной защиты населения и т. д .
О направленности работы Уполномоченного по правам человека в ТО на
защиту преимущественно социально-экономических прав граждан свиде-
тельствуют и Соглашения, подписанные омбудсменом с общественными орга-
низациями аналогичной направленности. Обзор раздела «Региональные пра-
возащитные организации» на сайте Уполномоченного по правам человека в
ТО позволяет сделать вывод, что среди 29 организаций преобладают объеди-
нения, которые отстаивают социально-экономические права. В качестве при-
мера приведем организацию «Союз правозащитников и потребителей». В то
же время общественно-политическая ситуация в последние годы в регионе
характеризуется слабостью институтов гражданского общества15
.
Основны-
ми партнерами Уполномоченного по правам человека в ТО в сфере защиты
14
Там же.
15
Ежегодный доклад о состоянии гражданского общества в Тверской области. Тверь, 2015. URL:
http://www.optver.ru/documents/2271-doklad2016 (дата обращения 25.01.2018).
Козлова Наталия

123
прав человека являются правоохранительные органы, что делает обществен-
ные организации своего рода «младшим партнером» регионального омбуд-
смена.
Выводы
Итак, транзит института омбудсмена в региональное публичное про-
странство состоялся, взаимодействие Уполномоченного по правам человека
ТО с органами государственной власти, НКО происходит в принципе конструк-
тивно. На эффективность работы омбудсменов как акторов публичной регио-
нальной политики влияют следующие факторы: нормативно-правовая база,
отношение ключевых игроков на поле политики субъекта Федерации к инсти-
туту Уполномоченного по правам человека, личность омбудсмена, его вклю-
ченность в формальные и неформальные связи с местной элитой, а также
социально-экономическая и общественно-политическая ситуация в области.
Анализируя деятельность Уполномоченного по правам человека в ТО в данных
аспектах, можно констатировать своеобразие, которое приобрел институт на
почве «русской власти», «русской плазмы». Если на Западе работа омбудсме-
нов направлена на защиту личных/гражданских и политических прав граж-
дан, на выравнивание возможностей и шансов различных социальных групп,
то в российском региональном публичном пространстве деятельность омбуд-
смена ориентирована на защиту социально-экономических прав социаль-
но незащищенных слоев населения. Эксплицированная специфика Уполно-
моченного по правам человека положительно коррелирует с патернализмом
российской культуры, органично вписывая данный институт в публичное про-
странство субъекта Федерации. Необходимо отметить и риски трансформа-
ции правозащитной структуры в институт традиционного типа. В целом, ана-
лизируя деятельность Уполномоченного по правам человека в Тверской обла-
сти, можно сделать вывод, что он стал влиятельным актором региональной
публичной политики. На мой взгляд, его работа по защите прав граждан явля-
ется принципиально важной, так как в регионе отсутствует конституционный
(уставной) суд.
Источники
Барандова Т.Л. 2008. Гендерное измерение становления института Упол-
номоченного по правам человека в регионах России.
–
Публичное простран-
ство, гражданское общество и власть: опыт развития и взаимодействия / под
общ. ред. А.Ю. Сунгурова. М.: РОССПЭН. С . 297–307.
Барандова Т.Л. 2017. Анализ визуальной коммуникации уполномо-
ченных по правам человека в регионах России.
–
Публичная политика. No 2.
С. 52–67.
РОССИЯ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ

124
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Беляева Н.Ю. 2007. Публичная политика в России: сопротивление сре-
ды. – Полис. Политические исследования. No 1. С . 22–32.
Козлова Н.Н. 2015. Уполномоченный по правам человека в политико-
управленческом пространстве Тверской области: проблемы и перспективы. –
Вестник Тверского государственного университета. Серия: Экономика и управ-
ление. No 4. С . 155–166.
Лукашова Н.Ф. 2011. Взаимодействие Уполномоченного по правам че-
ловека в субъекте Российской Федерации с органами государственной власти
и другими структурами в сфере защиты прав и свобод человека и гражданина:
конституционно-правовой аспект. Диссертация на соискание ученой степени
кандидата юридических наук. Саратов. 182 с.
Малинова О.Ю. 2007. Идеологический плюрализм и трансформация пу-
бличной сферы в постсоветской России.
–
Полис. Политические исследова-
ния.No1.С.6–21.
Пивоваров Ю.С ., Фурсов А.И . 2001. «Русская Система» как попытка пони-
мания русской истории. – Полис. Политические исследования. No 4. С . 37–48.
Публичное пространство, гражданское общество и власть: опыт развития
и взаимодействия / под общ. ред. А .Ю. Сунгурова. М.: РОССПЭН, 2008 . 422 с.
Сунгуров А.Ю . 2002. Из опыта развития института омбудсмена в регио-
нах России. – Полис. Политические исследования. No 2. С . 147–154.
Сунгуров А.Ю. 2003. Критерии эффективности работы института Уполно-
моченного по правам человека и его сотрудников. – Институт Уполномоченно-
го по правам человека в субъекте Российской Федерации: Учебное пособие.
СПб.: Норма. 312 с.
Сунгуров А.Ю. 2005. Институт Омбудсмана: эволюция традиций и совре-
менная практика (опыт сравнительного анализа). СПб.: Норма. 384 с.
Сунгуров А.Ю . 2009. Влияние предыдущего профессионального опыта
на деятельность уполномоченных по правам человека в субъектах РФ.
–
По-
литэкс. No 3. С . 233–248.
Трансформация публичной сферы и сравнительный анализ новых фено-
менов политики / под ред. Л.В. Сморгунова, Е.В. Морозовой. Краснодар: Ку-
банский государственный университет, 2010. 370 с.
Козлова Наталия

125
Вайнгорт Владимир
Трансформация
социально-экономических
мифов в постсоветском
обществе
(на примере Эстонии)
Вайнгорт
Владимир Леонтьевич,
доктор экономических наук,
член правления Балтийского
института жилищной экономики
и политики
(г. Таллин, Эстония).
Для связи с автором:
kardis@kardis.ee
Аннотация
В статье приведен критический
анализ роста либерально-рыночной
мифологии до кризиса 2010–2011 гг. ,
послекризисный ресентимент и пре-
кариатизация общества, взыскующего
новых популистских мифов.
Ключевые слова: социально-
экономическая мифология, привати-
зационная удавка в жилищной сфере,
общество ресентимента
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

126
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Вайнгорт Владимир
Vaingort V.L.
Transformation
of socio-economic myths
in the post-Soviet society
(using the example of Estonia)
Vaingort
Vladimir Leontyevich,
Baltic Institute of Housing Economics
and Politics, Member of the Board,
Doctor of Economics,
Tallinn, Estonia.
To contact the author:
kardis@kardis.ee
Abstract
The article gives a critical analysis of
the growth of liberal-market mythology
before the crisis of 2010–2011, post-
crisis resentment and precariatization of
the society seeking new populist myths.
Keywords:
socio-economic
mythology, privatization strangulation
in the housing sector, society of the
resentment

127
О предмете исследования
Распад СССР и демонтаж системообразующего планово-распредели-
тельного хозяйственного механизма в результате «великого эволюционного
перелома» (по определению Александра Зиновьева) привели к изменениям
общественных институтов на постсоветском пространстве, в том числе к ра-
дикальной смене института социально-экономической мифологии [Березина
2007: 57; Климов 2002].
Характер изменений, их связь с реальными процессами проще всего ис-
следовать на опыте Эстонии, где (в силу малости страны) события происходят
быстрее и прозрачнее.
Гуру институализма, лауреат Нобелевской премии Дуглас Норт пишет,
что «в первоначально идеологизированном обществе, по мере его развития,
происходит разложение формализованных правил и нарастает роль латент-
ных отношений» [Норт 1997]. В позднесоветские времена такая трансформа-
ция происходила и в сфере социально-экономической мифологии: от абсо-
лютного всевластия официально поддерживаемых мифов и ничтожного вли-
яния мифологии отдельных маргинальных групп до полной дискредитации
официальной и торжества латентной мифологии, складывающейся в дисси-
дентствующих слоях и ставшей всеобщей общественной мифологией в пере-
строечные годы.
Здесь и дальше под мифологией понимаются «устойчивые представле-
«устойчивые представле-
«устойчивые представле-
ния значительной части общества, не соответствующие или не полностью со-
ответствующие реальности и влияющие на поведение членов общества, непо-
средственно или косвенно» [Некрасов 2014].
В сфере экономики мифология, охватывающая широкие общественные
слои (особенно если по отношению к ней возникает консенсус элит), может
способствовать позитивной динамике и экономическому развитию страны,
а может противостоять такой динамике и тормозить развитие.
Мифология переходного времени
Постсоветская мифология выросла на почве позднесоветского мифоло-
гизированного общественного сознания. Нельзя не согласиться с Людмилой
Булавкой-Бузгалиной, что «после распада СССР развитие <...> системы пошло
в русле реверсивной или попятной логики. <. ..> Это приводило, с одной сто-
роны, к распаду всего, что составляло потенциал действительного развития, а с
другой – к усилению старых (советских) форм отчуждения и появлению новых,
мутантно-капиталистических» [Булавка-Бузгалина 2017]. Движение в этом на-
правлении происходило под влиянием новой социально-экономической ми-
фологии – симбиоза протестных диссидентских мифов, поверхностных пред-
ставлений советской номенклатуры о рыночной системе, догматических
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

128
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
мифов, распространенных в охранительных государственных структурах, а так-
же остаточных утверждений «марксистской экономической науки».
В общественном сознании одновременно сосуществовали представле-
ния о гибели советской цивилизации в результате спровоцированного из-
вне контрреволюционного переворота и утверждения о «несоциалистично-
сти» советского строя, о чем в июне 1990 г. на XXVIII съезде КПСС академик
Л.И . Абалкин, например, заявил: «Надо ясно представлять себе, что социа-
лизма мы не построили и в условиях социалистического общества не жили»
[Абалкин 2011: 22]. Неудивительно, что поверх этого идеологического «сала-
та оливье» миф о равных возможностях и «невидимой руке рынка» был вос-
принят с энтузиазмом на всем постсоветском пространстве. Тем более его ак-
тивно поддерживала несменившаяся советская элита, возглавившая замену
командно-распорядительной системы на рыночно ориентированную. Напри-
мер, председатель Верховного Совета ЭССР с 1990 по 1992 г. (бывший до это-
го секретарем ЦК Компартии Эстонии) Арнольд Рюйтель после пятилетнего пе-
рерыва стал снова президентом Эстонской Республики с 2001 по 2006 г. Пра-
вительство после 1991 г. возглавляли: бывший председатель Госплана ЭССР,
бывший министр автомобильного транспорта ЭССР и другие советские чинов-
ники высокого ранга. Но главным фактором торжества «рыночной» мифоло-
гии были экономические результаты развития страны конца 1980-х
–
начала
1990-х гг. , когда аппарату управления хозяйством на всех уровнях, а также не-
посредственным организаторам производства стало очевидно: существовав-
ший в СССР хозяйственный механизм не способен справиться с размерностью
и сложностью экономической системы и она функционирует (крайне неэф-
фективно) только за счет параллельного латентного механизма управления,
основанного на личных связях, активности «толкачей» и работающем в стра-
не «черном рынке». Эта неформальная «вторая экономическая реальность»
прекрасно отражена в деревенской литературе, городской прозе и производ-
ственной драматургии 1970–1980-х гг.
Вариант реформирования системы был разработан в Эстонии в форме
«республиканского хозрасчета» (программа «IME»), но он не получил под-
IME»), но он не получил под-
»), но он не получил под-
, но он не получил под-
но он не получил под-
держки союзного центра. А в самостоятельной Эстонской республике проект
не устоял под натиском «демократов-рыночников».
Мифы и реальность в экономике Эстонской Республики с 1992 по
2001 г.
Для целей настоящего исследования разделим постсоветское двадцати-
пятилетие эстонской экономики на пять этапов. ВВП Эстонии на душу населе-
ния (в долларах США) по каждому этапу и в целом за постсоветский период
показан на рис. 1.
Вайнгорт Владимир

129
Рис. 1. Размер ВВП на душу населения, в долларах США
На первом этапе (1992–1996 гг.) в общественном сознании преобла-
дал миф о свободной самореализации всех и каждого в условиях рынка. Этот
миф перекрывал возможное разочарование деиндустриализацией в городах,
а также разукрупнением сельских хозяйств и архаизацией в деревне. Успеш-
ному его бытованию способствовал не быстрый, но все же рост доходов боль-
шинства населения, сменившего советские профессии на участие в несколь-
ких видах деятельности.
Первый связан с перевалкой через Эстонию потока цветных и черных ме-
таллов, удобрений, леса из России (Эстония вдруг вышла на одно из первых
мест по экспорту меди на мировом рынке). Второй представлял собой массо-
вый так называемый челночный бизнес, связанный с преодолением товарно-
го голода. Эстония оказалась удобной страной для челночной логистики. Су -
ществовала и третья деятельность, связанная с моральной деградацией частей
Советской армии, застрявших в Эстонии. Они обеспечивали самовыживание
продажей через «штатских» военного имущества (от вагонов противогазов до
вагонов оружия). Одновременно распродавалось также оборудование и дру-
гое имущество закрывавшихся предприятий.
Все это никакого отношения к рыночной экономике не имело. В реально-
сти население Эстонии активно участвовало в организованном грабеже, часто
соприкасаясь с криминалом. Но миф победил. Даже «двадцать лет спустя» в
экономической публицистике закрепилось за началом 1990-х гг. определение
«время успешных рыночных реформ».
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

130
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Второй этап (1997–2001 гг.) стал временем торжества мифа о спаси-
тельной роли частной собственности на все и вся: землю, здания, основные
фонды (без чего рыночная экономика вроде бы существовать не могла). Боль-
шую эстонскую приватизацию проводили специалисты из Германии, считав-
шие разумным продать производственную государственную собственность
хоть за одну эстонскую крону – лишь бы возник частный собственник. Зада-
ча сохранения деятельности и вообще продолжения производства в реальном
секторе экономики не ставилась.
Приватизация основных фондов и земельных участков промышленно-
сти создала залоговую базу для банковского кредитования, позволив приве-
сти в движение накопленные в ходе «медной лихорадки» средства, осевшие
в активах коммерческих банков, которые в 1998–1999 гг. все (кроме одного)
«лопнули», открыв площадку для прихода в страну двух крупных иностранных
банков: шведского и финского, полностью завладевших финансовой сферой
Эстонии. Участие в приватизации иностранных инвесторов часто приводило к
закрытию производства в Эстонии (убирали конкурентов). Так произошло со
старейшей текстильной группой фабрик «Кренгольмская мануфактура» или
табачной фабрикой «Леэк». Производство текстиля и сигарет в Эстонии ис-
чезло, как и производство стекла, керамической посуды, трикотажных изде-
лий и т. д. Часть производств превращалась в «холодные мощности» для ком-
пенсации пиковых нагрузок иностранных предприятий (например, цемент-
ный завод «Пунане Кунда»). Крупные торговые сети перекупали заводские
территории для строительства торговых центров. Правда, создавались произ-
водственные мощности «отверточной сборки», использующие дешевую рабо-
чую силу. Эта реальная активность тоже ничего общего с рыночной экономи-
кой не имела. Некоторый рост доходов населения обеспечивался за счет рас-
хватывания и перепродажи советского материально-технического наследства.
«Рыночная» мифология первых постсоветских пятилетий дополнилась
мифом о счастливом европейском будущем, поскольку уже в 1992–1993 гг.
началась подготовка к вступлению Эстонии в Евросоюз.
Подъем экономики 2002–2006 гг.
«Дивный новый мир» открылся жителям Эстонии в третью постсоветскую
пятилетку, когда миф о счастье жизни в кредит совпал с реальностью неогра-
ниченной ипотеки под 2–4% годовых. Размах кредитования обусловил стро-
ительный бум. А строительная отрасль собрала свободную рабочую силу. Об
Эстонии заговорили как о «балтийском тигре». В самом деле, 37-процентный
рост подушевого ВВП за пять лет и практически полная занятость впечатляли.
В реальности «на результат» сработало два фактора: с одной стороны,
финансовый потенциал крупного шведского банка, для которого кредитный
Вайнгорт Владимир

131
рынок Эстонии был незначителен, и с другой – отсутствие опыта западного че-
ловека, понимающего реальную тяжесть «жизни взаймы». Разговоры эконо-
мистов о перегреве экономики и кредитном пузыре, который лопнет, не были
услышаны, пока в 2009 г. Эстонию не накрыл мировой кризис (вызванный как
раз ипотечной деятельностью американских банков).
Жестокая реальность 2007–2011 гг.
Обвал эстонской экономики на 25% в 2009–2010 гг. (крупнейшее паде-
ние в Евросоюзе) произошел из-за безудержной ипотечной политики. Резкое
ее прекращение вызвало крах строительных фирм и связанного со строитель-
ством сектора экономики, что в свою очередь привело к безработице в 19,5%
на конец первого квартала 2010 г. Соответственно, обрушился рынок жилья, и
стала массовым явлением трагическая для многих семей потеря квартир из-за
невозможности обслуживать кредит (известны даже случаи самоубийств по
этой причине).
Неведомый ранее жителям страны финансовый отлив, одновременно
обездвиживший все предпринимательские лодки, показал, во-первых, на-
сколько жестока бывает «жизнь взаймы» и, во-вторых, насколько в реально-
сти уязвимо и нестабильно положение среднего класса и как на самом деле
быстр и прост переход из него в зону нищеты. Социальный катаклизм обес-
смыслил утверждавшиеся в постсоветском обществе мифы, а для создания
новой позитивной мифологии о «свете в конце туннеля» властям не хватило
ни опыта, ни времени. Не нашлось также оппозиционных партий и групп, спо-
собных перехватить инициативу мифологизации общественной жизни на аль-
тернативных идеологических принципах.
Эстония превратилась в «страну победившего ресентимента» [Ямполь-
ский 2014], где во всех слоях общества распространилось осознание того, что
Эстония (как и Латвия и Литва) – задворки Европы, откуда надо как можно
быстрее «делать ноги», воспользовавшись возможностями единого евросо-
юзного рынка труда, а также имевшимися у жителей постсоветских государств
двумя конкурентными преимуществами: достаточно высокой квалификацией
и готовностью получать за свой труд оплату по низшему пределу, принятому
в «старых странах ЕС» для соответствующих профессий. Надо еще учесть, что
не только выпускники университетов, но даже окончившие профтехучилища
или получившие среднее образование юноши и девушки в Эстонии владели
(и владеют) на приличном уровне как минимум английским языком. Массо-
вый отток молодых специалистов из Эстонии не прекратился и после заверше-
ния кризиса. На сегодняшний день поиск работы за рубежом для молодого че-
ловека стал само собой разумеющимся явлением. В деиндустриализованной
экономике Эстонии, где почти 70% ВВП дает сфера услуг (включая услуги IT),
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

132
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
практически отсутствует возможность карьерного продвижения. Хуже того, по
данным статистики, ежегодно около 30% бакалавров и 20% магистров вынуж-
дены работать водителями такси, официантами, администраторами гостиниц
и т. п . А почти 50% трудоустраиваются не по полученной специальности.
Государственные социальные лифты, обеспечивающие занятость в госслуж-
бе или бюджетных отраслях, малоэффективны, поскольку из-за низких пенсий и
законодательства Евросоюза (считающего расторжение трудовых отношений по
возрасту дискриминацией личности) пожилые чиновники и работники социаль-
ной сферы не освобождают рабочее место, пока могут до него дойти.
Существует мнение, что подготовка специалистов «на экспорт» для ма-
ленькой страны – достойное занятие, и даже был период, когда на этой осно-
ве складывался новый миф, но жизненные реалии развитых стран ЕС показы-
вают: они не готовы бесконечно принимать образованных и креативных тру-
довых мигрантов. Нежелание держать свой рынок труда постоянно открытым
для жителей Восточной Европы стало одной из причин «брекзита» и развития
концепции «Европы разных скоростей».
Эти обстоятельства расширяли зону ресентимента, устойчивости которо-
го способствует рост социальной озлобленности, зависти и развивающаяся в
условиях деиндустриализации атомизация личности. Не возникает социаль-
ных мифологем, способных консолидировать какие-либо слои общества. Су -
ществующие партии проявляют себя только как бизнес-проекты, не опираю-
щиеся на идеологические мифы. А защита малообеспеченных слоев от обни-
щания вроде той, что проявила в годы кризиса таллинская власть, только уси-
ливала настроения ресентимента. Речь идет о двух способах поддержки без-
работных: во-первых, в муниципальном транспорте была введена должность
«помощника водителя», что означало наличие в каждом автобусе, трамвае,
троллейбусе человека, помогающего войти-выйти пожилым людям, матерям
с колясками и т. п .; во-вторых, осенью на площадях выгружали самосвалы с
картошкой, которую могли бесплатно и в любом количестве брать желающие.
Тупик реализованного мифа
В рамках общей либерально-рыночной мифологии 1990-х гг. на пост-
советском пространстве лидировало утверждение о благотворной приватиза-
ции жилья, будто бы способствовавшей превращению Homo sovieticus в Homo
economicus. И хотя к тому времени советские «ответственные квартиросъем-
щики» во всеобщей латентной системе отношений превратились в квазисоб-
ственников, свободно оперировавших на черном жилищном рынке, обе сто-
роны: жильцы и государственные институты – формальные владельцы много-
квартирных жилых домов – приняли идею приватизации жилья с редким еди-
нодушием.
Вайнгорт Владимир

133
Жители радовались бесплатному получению дорогого актива (в фор-
ме идеальной доли недвижимости), а госструктуры радовались избавлению
от всякой ответственности за содержание зданий, тем более от обязанностей
обеспечения населения жильем.
Перепись 2012 г. выявила, что 95,2% всех жилых помещений в Эстонии
принадлежали физическим лицам. Та же перепись показала распределение мно-
гоквартирных жилых домов по времени их сооружения, приведенное в табл. 1.
Таблица 1
Распределение многоквартирных домов по времени их сооружения
М
н
о
г
о
к
в
а
р
т
и
р
н
ы
й
д
о
м
К
о
л
и
ч
е
с
т
в
о
д
о
м
о
в
Время постройки
Д
о
1
9
1
9
1
9
1
9
–
1
9
4
5
1
9
4
6
–
1
9
6
0
1
9
6
1
–
1
9
7
0
1
9
7
1
–
1
9
8
0
1
9
8
1
–
1
9
9
0
1
9
9
1
–
2
0
0
0
2
0
0
1
–
2
0
0
5
2
0
0
6
и
п
о
з
д
н
е
е
Н
е
з
а
к
о
н
ч
е
н
о
Н
е
и
з
в
е
с
т
н
о
,
н
о
р
а
н
е
е
1
9
4
6
Н
е
и
з
в
е
с
т
н
о
,
н
о
в
1
9
4
6
–
1
9
9
0
Н
е
и
з
в
е
с
т
н
о
,
н
о
в
1
9
9
1
и
л
и
п
о
з
д
н
е
е
В
р
е
м
я
п
о
с
т
р
о
й
к
и
н
е
и
з
в
е
с
т
н
о
Вся
Эстония
2
3
6
1
6
2
8
3
7
4
1
9
0
3
1
2
8
4
0
0
8
3
3
2
4
2
9
0
5
4
5
7
5
1
2
8
8
9
2
0
5
4
0
4
6
9
3
5
3
0
2
Городские
поселения
1
6
5
8
5
2
4
2
5
3
8
2
5
2
4
0
5
2
1
2
7
1
8
1
2
1
6
9
5
3
6
2
4
1
7
6
3
4
7
4
5
4
1
9
0
2
5
2
0
7
Группа
городских
домов
1
0
0
%
37,6%,
«антик-
жилье»
1
4
,
5
%
,
«
с
т
а
л
и
н
к
и
»
1
3
%
,
«
х
р
у
щ
е
в
к
и
»
21%,
поздне-
советские
дома
8,5%,
пост-
советские
дома
5,6%,
прочие дома
Получается, 86% всего жилья в городах не соответствовало нормам ЕС
по теплосбережению. А поскольку после перехода на евро в 2004 г. цена ото-
пления приблизилась к его стоимости в странах Северной Европы и стала око-
ло 3 евро за квадратный метр площади квартир, оказалось, что не менее тре-
евро за квадратный метр площади квартир, оказалось, что не менее тре-
евро за квадратный метр площади квартир, оказалось, что не менее тре-
ти квартирособственников – перманентные должники оплаты за коммуналь-
ные услуги. При расчетах поставщиков этих услуг в целом с квартирными то-
вариществами (порядок, узаконенный в Эстонии) многоквартирные дома бы-
стро превратились в товарищеские террариумы.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

134
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Снижение теплопотерь достижимо, если: утепляются все ограждающие
конструкции (стены, кровли, перекрытия подвалов); проемы заполняются
трехслойными стеклопакетами; и главное, естественная вентиляция заменя-
ется принудительной (через рекуператоры). Расходы на отопление снижают-
ся, но цена подобной реконструкции – не менее 60% стоимости нового зда-
ния. Таких средств нет у жителей и нет у государства для компенсации расхо-
дов (как это делается, например, в Германии). Предлагают кредиты на срок до
20 лет банки (под 2–4% годовых). Но исследования автора показывают, что
по самым разным причинам согласны инвестировать в реконструкцию зданий
около половины квартирособственников [Вайнгорт 2015: 90], примерно та-
кой же процент согласен на реновацию жилья в Москве, где она для жите-
лей бесплатна. Не меньшие проблемы возникли по поводу стоянок для авто-
мобилей. В результате споры между «товарищами» вышли на второе место по
гражданским делам в судах.
Чем дальше, тем острее становится второе следствие сплошной приватиза-
ции. В табл. 2 показана доля аренды жилья в крупных городах «старой Европы».
Таблица 2
Доля арендованного жилья в странах Европы
Город
Ж
е
н
е
в
а
Б
е
р
л
и
н
А
м
с
т
е
р
д
а
м
В
е
н
а
Б
р
ю
с
с
е
л
ь
П
а
р
и
ж
К
о
п
е
н
г
а
г
е
н
С
т
о
к
г
о
л
ь
м
Х
е
л
ь
с
и
н
к
и
Доля аренды
жилья, в % 95% 89% 86% 76% 58% 54% 51% 48% 46%
Преобладание аренды жилья над участием в «кондоминиумах» обуслов-
лено современным жизнеустройством. Во-первых, сменой людьми не толь-
ко городов, но и стран проживания в зависимости от состояния рынка тру-
да. Во-вторых, современный человек, уйдя от родителей, начинает жизнь в
студии, после создания семьи и появления детей снимает квартиру, повышая
комфортность жилья по мере роста благосостояния, и завершает жизнь в до-
мах, ориентированных на пожилых людей (с медпунктом в доме, кулинарным
магазином и т. п. услугами).
И наконец, только доходные дома обеспечивают создание современной
урбанистики, поскольку строительство домов на продажу имеет единственным
Вайнгорт Владимир

135
критерием снижение цены квадратного метра жилья, а доходный дом борет-
ся за арендатора не столько ценой, сколько уникальностью архитектурного ре-
шения здания.
Растерянное общество 2012–2016 гг.
Преодолев кризис 2010–2011 гг. , эстонская экономика вошла в поло-
су рецессии, когда благосостояние населения не падает, но и не растет суще-
ственно. На рис. 2 показана поквартальная динамика медианной зарплаты1 за
2012–2016 гг.
Рис. 2. Динамика медианной зарплаты за 2012–2016 гг. , в €
На рис. 3 – график поквартального движения безработицы в те же годы2
.
Основной фактор снижения безработицы – работа за пределами Эстонии
(учитывая рост экономик стран Северной Европы).
Рис. 3. График движения безработицы за 2012–2016 гг. , в %
1
Mediaanväljamakse kuus (2002. a I kv kuni 2017. a III kv) ODS-vormingus. 29 .11 .2017. –
Maksu-ja Tolliamet. URL: https://www.emta.ee/et/kontaktid-ja-ametist/maksulaekumine-statistika/
mediaanvaljamakse (дата обращения 05.01.2018).
2
Töötuse määr, I kvartal 2005 – III kvartal 2017. 14 .11 .2017. – Eesti Statistika. URL: https://www.
stat.ee/stat-tootuse-maar (дата обращения 05.01.2018).
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

136
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Ресентимент кризисных лет привел к прекариатизации большой ча-
сти населения, что в свою очередь в сфере общественной мифологии выра-
жается в преобладании негативных мифов, один из которых дискредитирует
либерально-рыночную модель, а другой не в меньшей степени отрицает воз-
можность возврата к советской экономической модели.
Как написал недавно академик РАН Руслан Гринберг: «Мы хотели соци-
ализма с человеческим лицом, а теперь хотим капитализма с человеческим
лицом. В конечном итоге мы хотели справедливого общества. И чтобы чело-
век был не только сыт, обут, одет, но и чтобы был свободен» [Гринберг 2011:
9]. Вряд ли можно считать цель достигнутой, пока 25% населения Эстонии в
2016 г. жило ниже уровня бедности.
Прекариат не в состоянии выработать собственный миф. Он легко стано-
вится электоральной базой популистских политиков.
В результате в сфере общественной мифологии происходит несколько
важных процессов:
1. Исчезло доверие к партийной идеологии и партиям вообще. Пришло
понимание, что выборы – конкурс персоналий на занятие чиновничьих рабо-
чих мест. Но при этом выбор пока еще совершается «по любви» из числа ха-
ризматичных популистов. Общество не выработало технологии отбора из чис-
ла претендентов.
2. В экспертной среде расширяется понимание, что социализация госу-
дарства не означает адресной благотворительности (в форме налоговых льгот,
пособий и т. п.) , а предполагает развитие общественных форм потребления.
Примером тому – полностью бесплатный общественный транспорт в Таллине
(успешно действует с 2014 г.) . Принципиально тот же подход заложен в по-
вышение необлагаемого подоходным налогом минимума месячной зарплаты
более чем в семь раз (от 170 € в 2017 г. до 1200 € в 2018 г.) с динамической
шкалой с 1200 до 2100 €.
3. Растет понимание необходимости развития урбанизма – комплекс-
ного, системного подхода к решению градостроительных задач. Идет поиск
возможностей преодоления «приватизационной удавки» в жилищной сфере
с развитием социального жилья и доходных домов.
Под действием этих тенденций складывается новая мифология о прио-
ритете муниципальной социально ориентированной демократии (опираю-
щейся на современные информационные технологии) со снижением электо-
рального возраста (с 2017 г. в Эстонии право голоса на всех выборах имеют
жители с 16 лет). Новую мифологию как раз и предстоит создать поколению
от16до30лет.
Вайнгорт Владимир

137
Источники
Абалкин Л.И . 2011. Социализма мы не построили.
–
Социализм после
социализма. Новый интеллектуальный вектор / под ред. М .И . Воейкова. СПб.:
Алетейя. С . 21–24.
Березина Н.И . 2007. Миф как политический институт: проблемы опреде-
ления. – Философия права. Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского юридическо-
го института МВД РФ. No 1. С . 57–59.
Булавка-Бузгалина Л.А . 2017. Глобализация отчуждения: в поисках аль-
тернативы. – Свободная мысль. No 1 (1661). 2017.
Вайнгорт В.Л. 2015. Двадцать лет спустя: анализ постприватизационной
жилищной политики Эстонского государства.
–
Материалы VII Международ-
VII Международ-
Международ-
ной научно-практической конференции «Государство и бизнес. Современные
проблемы экономики». СПб.: Северо-Западный институт управления РАНХиГС
при Президенте РФ. Т
. 3.Ч.1.С.88–94.
Гринберг Р.С. 2011. Круглый стол «Мир перемен: возможное и невоз-
можное». – Социализм после социализма. Новый интеллектуальный вектор /
под ред. М.И . Воейкова. СПб.: Алетейя.
Климов И.А. 2002. Теория социальных мифов Жоржа Сореля.
–
Соци-
ологический журнал. No 1. 2002. URL: http://www.socjournal.ru/article/484
(дата обращения 08.06.2011).
Некрасов Д. 2014. Социальные мифы. – Эхо Москвы (блоги). 07.02.2014.
URL: https://echo.msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
: https://echo.msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
https://echo.msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
://echo.msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
echo.msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
. msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
msk.ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
. ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
ru/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
/blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
blog/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
/dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
dmitry_nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
_ nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
nekrasov/1253786-echo/ (дата обра-
/1253786-echo/ (дата обра-
echo/ (дата обра-
/ (дата обра-
щения 21.12.2017).
Норт Д. 1997. Институты, институциональные изменения и функциони-
рование экономики. – Центр гуманитарных технологий. URL: http://gtmarket.
ru/laboratory/basis/6310 (дата обращения 26.04.2017).
Ямпольский М. 2014. В стране победившего ресентимента. – Colta.ru. URL:
http://www.colta.ru/articles/specials/4887 (дата обращения 25.01.2017).
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

138
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Аниськевич Наталия
Реализация публичной
политики
в Латинской Америке
при решении социально-
экономических проблем
(чилийский опыт)
Аниськевич
Наталия Сергеевна,
аспирант Института
Латинской Америки РАН,
магистр международных
отношений СПбГУ.
Для связи с автором:
nataniskevich@gmail.com
Аннотация
В настоящей статье анализиру-
ется термин «публичная политика»
через призму его понимания в Ла-
тинской Америке. На основе анали-
за социально-экономической ситуа-
ции рассматриваемого региона вы-
являются его особенности реализа-
ции общественных реформ. В качестве
конкретного примера приведен чи-
лийский опыт реализации социально-
экономического реформирования.
Ключевые слова: публичная по-
литика, социально-экономические ре-
формы, Латинская Америка, внутрен-
няя политика, Чили, социальная поли-
тика

139
Aniskevich Nataliia
Implementation
of public policy
in Latin America in solving
of socio-economic problems
(Chilean experience)
Aniskevich
Nataliia Sergeevna -
Post-graduate student
of the Institute of Latin America
of the Russian Academy of Sciences,
Master of International Relations
of St. Petersburg State University.
To contact the author:
nataniskevich@gmail.com
Abstract
Concept of public policy is analyzed
through the prism of its understanding
in Latin America in this article. Specifics
of implementing public reforms in this
region are examined on the basis of an
analysis of the economic situation. The
paper presents Chilean experience of
implementing social and economic reform
as a concrete example.
Keywords: public policy, socio-
economical reforms, Latin America,
domestic policy, Chile, social policy
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

140
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Термин «публичная политика» имеет широкий диапазон значений, кото-
рые отличаются между собой. Они основываются на многообразии понима-
ния двух основных составляющих: «публичный» и «политика» – в научных ис-
следованиях в различных регионах мира. Так в европейских странах и Север-
ной Америке взгляды на определение этих понятий сходятся. Исследователи
из Университетов Оксфорда и Кембриджа в качестве публичной политики обо-
значают средство, с помощью которого правительство поддерживает порядок
или удовлетворяет потребности своих граждан посредством действий, опре-
деленных конституцией. В данных процессах есть несколько акторов – это как
сами властные структуры, так и группы влияния, экспертные сообщества, за-
щитники различных интересов и т. д. [Goodin 2009, Howlett, Ramesh, Perl 2003].
В российской политической науке данный термин стал использоваться от-
носительно недавно, с начала XXI в. Он подразумевает под собой целенаправ-
XXI в. Он подразумевает под собой целенаправ-
в. Он подразумевает под собой целенаправ-
ленное действие в виде определенного политического курса, осуществляемое
властными органами с целью достижения определенного социального эффек-
та, направленного либо на конкретного политического актора, который дан-
ную политику осуществляет, либо на конкретную социальную сферу, в кото-
рой она реализуется1
. Одними из первых, кто начал развивать и внедрять кон-
цепцию публичной политики, были Ю.А. Красин, доктор философских наук,
профессор, руководитель отдела анализа социально-политических процес-
сов Института социологии РАН, и Н.Ю. Беляева, кандидат юридических наук,
профессор, заведующая кафедрой публичной политики Высшей школы эко-
номики.
В данной статье акцент будет сделан на характеристике публичной поли-
тики Латинской Америки – в частности, в Республике Чили. Стоит отметить,
что региону присущи свои отличительные черты, связанные с процессами, ко-
торые опираются на исторические и культурные особенности развития конти-
нента. За небольшой промежуток времени с середины XX в. и до начала XXI в.
латиноамериканские страны прошли через правление военно-диктаторских
режимов, становление демократических систем, внутреннюю борьбу между
представителями «правой» и «левой» идеологий, стремительный экономиче-
ский подъем и следующую за ним стагнацию.
Исследования, затрагивающие публичную политику как отрасль полити-
ческой науки, начали набирать интерес в Латинской Америке еще в 1960-х гг. ,
но они носили хаотичный характер. Причиной послужили внутриполитиче-
ские и экономические преобразования, которые явились следствием прихо-
да к власти военных в большинстве стран региона. Лишь в начале 1990-х гг.
1
Беляева Н.Ю. «Публичная политика» как термин, понятие и научная категория. – Электронная
библиотека «Гражданское общество в России». URL: https://www.civisbook.ru/files/File/Belyaeva_publ_
pol_kak_termin.pdf (дата обращения 28.01.2018).
Аниськевич Наталия

141
с началом процесса демократизации возродился и интерес к изучению пу-
бличной политики и применению ее методов на практике [Cázares 2014; Car-
; Car-
Car-
los, Vilas 2017]. Теоретической основой для этого послужили работы амери-
, Vilas 2017]. Теоретической основой для этого послужили работы амери-
Vilas 2017]. Теоретической основой для этого послужили работы амери-
]. Теоретической основой для этого послужили работы амери-
канских и английских ученых (таких как У. Парсонс, У. Данн, Г. Лассел, Б. Нель-
сон и др.) [Valencia Agudelo 2008; Gavilanes 2009] и рекомендации между-
Valencia Agudelo 2008; Gavilanes 2009] и рекомендации между-
Agudelo 2008; Gavilanes 2009] и рекомендации между-
Agudelo 2008; Gavilanes 2009] и рекомендации между-
2008; Gavilanes 2009] и рекомендации между-
Gavilanes 2009] и рекомендации между-
2009] и рекомендации между-
народных организаций (таких как Всемирный банк и Экономическая комис-
сия для Латинской Америки и Карибского бассейна) [Medina Vásquez, Becerra,
Castaño 2014]. Таким образом, было сформировано общее понимание пу-
бличной политики как интегрированного процесса решений, действий (или
бездействий), соглашений и инструментов, реализуемых и используемых го-
сударственными органами с возможным участием других лиц, направлен-
ных в свою очередь на решение существующих в обществе проблем эконо-
мического, политического и социального характера [Guerrero 2001]. Ориента-
Guerrero 2001]. Ориента-
2001]. Ориента-
ция на данные ценности помогла выстроить некоторым латиноамериканским
странам новую модель развития, в которой граждане стали влиять на приня-
тие решений, связанных с различными вопросами, а власть в свою очередь
стала к ним прислушиваться.
Нынешний период развития для государств континента отмечен активи-
зацией публичной политики, направленной на решение проблем социально-
экономического характера. Правительства стран затрагивают вопросы, свя-
занные с повышением уровня образования, искоренением бедности, изме-
нением степени социального неравенства в обществе, борьбой с безработи-
цей, развитием института семьи, и многие другие [Gwynne, Cristobal 2014]. Их
урегулирование помогает укреплять модель стабильного развития Латинской
Америки и позиционировать регион как один из наиболее развивающихся в
мире. Этому способствуют макроэкономические стратегии модернизации го-
сударств, разворот геополитической направленности сотрудничества конти-
нента и усиление интеграционной сплоченности.
Представленное исследование состоит из двух частей. В первой прово-
дится общий анализ развития Латинской Америки и выделяются основные
социально-экономические проблемы, на которые направлено особое вни-
мание правительств стран континента при реализации публичной политики.
В дополнение приводятся примеры успешного реформирования, касающие-
ся выделенных трудностей, и оцениваются их результаты. Во второй части ра-
боты внимание уделяется внутренним изменениям, произошедшим в Чили
в периоды первого и второго мандатов Мишель Бачелет – 2006–2010 гг. и
2014–2018 гг. соответственно. Системный анализ социально-экономических
реформ позволил выделить из ряда большого количества произошедших в
стране преобразований наиболее эффективные и, наоборот, вызвавшие нега-
тивный резонанс у общества.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

142
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Современная латиноамериканская публичная политика и
социально-экономическое реформирование
Начало XXI в. оказалось «золотым периодом» подъема: на континенте
была сформирована торговая модель, основанная на государственно-частном
партнерстве и значительном расширении внутреннего рынка. Большое влия-
ние начали иметь местные транснациональные компании, которые стали вы-
теснять иностранных представителей. В результате страны региона с успехом
воспользовались повышением мировых цен на минеральное сырье, которые
помогли им закрепить свое финансовое положение, что в свою очередь повли-
яло на рост ВВП, снизило уровень безработицы и инфляции [Яковлев 2016].
Замедлил развитие государств Латинской Америки мировой экономиче-
ский кризис 2008 г., последствия которого дали о себе знать в 2014–2015 гг.
Итогом стало то, что в регионе начали расти потребительские цены, увеличил-
ся внешний долг стран, сократились инвестиции в основной капитал, возрос
бюджетный дефицит и упали экспортные показатели [Mesalles 2008]. Необхо-
Mesalles 2008]. Необхо-
2008]. Необхо-
димо отметить, что на это оказали влияние не только внешние факторы, но и
внутренние. При рекордных скачках развития государства региона быстро из-
расходовали резервы, имеющиеся у них, большинство субсидированных от-
раслей экономики не показали эффективного развития. Некоторые руководи-
тели, находящиеся у власти, умышленно пошли на изменение данных потре-
бительского спроса. Стало очевидным, что Латинская Америка встала в своем
развитии, и в качестве необходимых мер обозначилось проведение карди-
нальных структурных и институциональных реформ.
Отмеченные выше события дали предпосылки для активизации
социально-экономических преобразований в рамках принципов публичной
политики. Был выделен ряд проблем, которые имеют бедственный характер
внутри континента и препятствуют его развитию на международном уровне.
К ним были отнесены: высокий уровень преступности, ярко выраженное нера-
венство различных слоев населения, низкие социальные инвестиции (не под-
крепленные гарантиями возможности свободного доступа к образованию,
здравоохранению, системам социальной защиты и базовой инфраструктуре),
необходимость расширения прав женщин2
. В данном ключе к разработке ре-
шений подключаются не только политические силы стран региона, но и меж-
дународные организации (особенно те, которые нацелены на реализацию
проекта «Преобразование нашего мира: повестка дня в области устойчивого
развития на период до 2013 г.» под эгидой ООН).
Говоря о высоком уровне преступности, стоит отметить, что данная про-
блема носит бедственный характер не только в рамках латиноамериканского
2
CEPAL N. U. 2016 Social Panorama of Latin America 2016. Briefing paper.
Аниськевич Наталия

143
континента, но и за его пределами. Особенно высок данный показатель в суб-
регионе Центральной Латинской Америки. Если на страны всей Латинской
Америки приходится около 30% всех убийств3
, с овершенных в мире, то на
центральные и карибские государства в среднем приходится 22 убийства на
100 тыс. человек4
. Это один из самых высоких показателей в мире, несмотря
на то что на данной части континента проживает менее 10% от всего населе-
ния Земли. Еще одним важным фактом является то, что большинство престу-
плений совершается молодыми людьми, вступающими в сотрудничество с ор-
ганизованными преступными группировками. Происходит это в возрасте при-
мерно от 15 до 25 лет [Aebi 2010]. В качестве основополагающих причин та-
Aebi 2010]. В качестве основополагающих причин та-
2010]. В качестве основополагающих причин та-
кого явления выделяются: высокий уровень безработицы среди молодежи в
совокупности с малыми возможностями, предоставляемыми в сфере образо-
вания; плохо проработанная система правосудия; легкая доступность оружия;
высокая численность неблагополучных семей и частые случаи насилия в них.
Трудности, связанные с высокими уровнями преступности и насилия, име-
ют причинно-следственную связь с экономической и социальной нестабильно-
стью региона. Для решения данных проблем применяется большое количество
мер, подкрепленных государственной поддержкой [Cohen, Rubio 2007]:
1) Осуществляются программы помощи населению, которые подверже-
ны особому влиянию преступных группировок. К такой группе относят мате-
рей и их детей, ведь именно в раннем возрасте закладываются модели пове-
дения, когда необходимо ограничить ребенка от риска жестокого обращения
или ненадлежащего воспитания.
2) Обеспечиваются образованием дети в семьях с низким уровнем до-
ходов.
3) Предоставляется комплексное лечение наркозависимости, и осущест-
вляются образовательные программы когнитивно-поведенческой терапии.
4) Реализуются программы культурного досуга молодого населения, на-
правленные на заполнение их свободного времени и поиск новых интересов и
увлечений, которые могут помочь отвлечь от происходящего на улицах.
В качестве конкретного примера можно привести программу «Функци-
ональная семейная терапия» (англ. Functional Family Therapy), которая осно-
вывается на систематическом посещение неблагополучных семей квалифици-
рованным консультантом. Во время таких визитов основной аудиторией на-
блюдения являются молодые люди в возрасте от 10 до 18 лет, подверженные
3
Five key social development issues in Latin America in 2014. – The World Bank. URL: http://www.
worldbank.org/en/news/feature/2015/01/09/temas-desarrollo-am erica-latina-2014 (дата обраще-
ния 28.01.2018).
4
Crime in Latin America a broken system. – The Economist. URL: http://www.economist.com/news/
americas/21606864-citizens-security-regions-biggest-problem-time-improve-criminal-justice-broken
(дата обращения 28.01.2018).
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

144
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
наибольшему риску, связанному со злоупотреблением наркотиками и алкого-
лем, и попадающие под влияние преступных группировок. Программа «Про-
ект отвлечения подростков» (англ. Adolescent Diversion Project) направлена на
освобождение молодых людей из тюрем (как правило, впервые осужденных)
и прикрепление к ним наставника, осуществляющего надзор за дальнейшей
реабилитацией подростка. Программа «Обучение – замена агрессии» (англ.
Aggression Replacement Training) направлена на обучение агрессивно настро-
енной молодежи социальному поведению и моральным устоям общества
[Jaitman 2017].
Еще одним препятствием для успешного социально-экономического раз-
вития региона считается проблема неравенства. Для Латинской Америки ха-
рактерно наличие большой пропасти между богатым и бедным населением
при незначительном присутствии среднего класса. Около половины рабочих
мест имеют нелегальный статус, что в свою очередь подталкивает людей, про-
живающих за чертой бедности, к совершению преступлений, – это переклика-
ется с вышеописанной проблемой. Региональные правительства не оставляют
данный вопрос без внимания и прикладывают большие усилия для его реше-
ния. Прогресс в данном направлении можно отследить с помощью статисти-
ческих данных ООН. Опираясь на них, можно сказать, что доля жителей реги-
она, проживающих за чертой бедности, снизилась с 41,7% до 25,3% в пери-
од с 2001 по 2012 г. В абсолютном выражении это означает, что по крайней
мере 56 млн человек выправили свое финансовое положение5
.
Одной из самых успешных инициатив в рамках искоренения неравен-
ства и бедности стала бразильская программа «Семейная сумка» (порт. Bolsa
Familia). Данная мера была разработана Лулой да Силвой, который в качестве
приоритета своих президентских программ ставил повышение стандарта жиз-
ни в стране, так как в начале XX в. одной из основных проблем Бразилии была
большая часть населения, которая фактически находилась за гранью граждан-
ского общества вследствие бедности. Предпринятая реформа заключалась в
оказании финансовой помощи бедным семьям и преследовала следующие
цели [Freitas, de Souza Lago, da Silva 2015]:
1) Содействие сокращению масштабов нищеты путем помощи семьям
в денежном эквиваленте.
2) Укрепление основных социальных прав в области здравоохране-
ния и образования посредством документированно подтвержденных обяза-
тельств.
3) Координация дополнительных программ, также направленных на
преодоление развития бедности и нищеты: программа помощи нахождения
5
Population below national poverty line, total, percentage. – U Ndata. URL: http://data.un.org/Data.
aspx?d=MDG&f=seriesRowID%3A581 (дата обращения 28.01.2018).
Аниськевич Наталия

145
работы, повышение грамотности взрослого населения, помощь в регистрации
актов гражданского состояния и т. д .
Финансовая помощь при реализации данной программы оказывает-
ся семьям, чей ежемесячный доход на душу населения ниже 140 долларов
(на данный момент при запуске реформы цифра была равна 120 долларам).
Деньги предоставляются преимущественно женщинам, ведущим домашнее
хозяйство, и перечисляются на дебетовую карту, которая выпускается под эги-
дой государственного сберегательного банка6
.
Мера «Семейная сумка» помогла улучшить условия жизни миллионам
бразильцев и явилась самой крупной программой такого рода в мире. Толь-
ко за первый срок администрации Лулы да Силвы масштабы нищеты в стране
упали более чем на 27%. Это в свою очередь говорит о феноменальном успе-
хе, достигнутом в области публичной политики властями латиноамериканско-
го региона, которые сделали уникальный и феноменальный прорыв в данной
сфере.
Одним из примеров успешной реализации мер публичной политики в
области социальных инвестиций в регионе является реформа здравоохране-
ния, проведенная в Аргентине. Ее активная реализация началась во время на-
хождения у власти Кристины Киршнер. Большая часть медицинских учреж-
дений страны стала финансироваться правительством. Услуги, оказываемые
ими, начали осуществляться бесплатно как для граждан Аргентины, так и для
иностранцев при предъявлении документов, идентифицирующих личность
пациента. Единственные издержки, которые стали нести пациенты, – это пла-
та за амбулаторные расходы. Однако данные услуги имели различные уров-
ни качества в зависимости от региона. Еще одним минусом программы оказа-
лось то, что при вступлении государства в фазу экономической стагнации оно
перестало быть способным покрывать все расходы медицинской отрасли, по-
этому следующий президент Аргентины Маурисио Макри внес свои коррек-
тивы в имеющуюся систему. Данные изменения преследуют следующие цели:
увеличение объема средств, направляемых в больницы, при условии их улуч-
шенного механизма распределения; необходимость погашения всех долгов,
образовавшихся в результате необдуманной системы социального страхова-
ния; подключение профсоюзов к формированию планов, касающихся мер
здравоохранения; создание государственного органа, в обязанности которо-
го входит оценка наилучшего способа лечения заболеваний на всей террито-
рии страны7
.
6
Bolsa Familia: Brazil’s Quit Revolution. – World Bank. URL: http://www.worldbank.org/en/news/
opinion/2013/11/04/bolsa-familia-Brazil-quiet-revolution (дата обращения 28.01.2018).
7
Macri Announces Universal Healthcare Reform For Argentina. – The Bubble. URL: http://www.
thebubble.com/macri-announces -universal-healthcare-reform-for-argentina/ (дата обращения
28.01.2018).
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

146
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Выше представленные меры в области социально-экономического ре-
формирования являются лишь небольшой частью тех действий, которые были
направлены на решение остро стоящих проблем перед Латинской Америкой.
Более подробно частные случаи будут рассмотрены в настоящей работе далее
на примере Чили. Опираясь на уже представленный материал, можно отме-
тить, что с социально-экономическим ростом, наблюдаемым на континенте в
начале XXI в. , параллельно возросло и влияние публичной политики. Латино-
XXI в. , параллельно возросло и влияние публичной политики. Латино-
в. , параллельно возросло и влияние публичной политики. Латино-
американские правительства стали прислушиваться к нуждам граждан и ана-
лизировать проблемные секторы. Регион укрепил свои позиции на мировой
арене и стал реализовывать свою политику на основе следующих элементов:
–
принципы, которые сформировали общее представление о способах
управления публичными делами;
–
цели, которые явились специфическими приоритетами, определенны-
ми в отношении основных социально-экономических проблем, присущих ре-
гиону;
–
конкретные меры, при реализации которых принимались решения и
использовались альтернативные инструменты с ориентацией на региональ-
ные особенности;
–
практические действия, которые исходили от самой верхушки власти.
Чилийский опыт реализации мер, направленных на совершенство-
вание публичной политики
Отдельный интерес представляют меры публичной политики, реализуе-
мые в Чили. На сегодняшний день эта страна является одной из самых разви-
тых в Латинской Америке. Основными ее характеристиками считаются отно-
сительно высокие макроэкономические показатели, достаточно эффективная
социальная политика и активная внешнеполитическая деятельность как в ре-
гионе, так и за его пределами.
За последнюю четверть века Чили пришлось пережить трудный период,
который можно обозначить как стадию демократического транзита, включа-
ющую в себя структурные преобразования во внутренней и внешней полити-
ке. Тем не менее чилийцы смогли преодолеть все имевшиеся риски: «особую
роль» военных и влияние политической фигуры Аугусто Пиночета, проблему
бедности, а главное, избежали новой конфронтации на почве расхождений
в оценке предшествующего военного правительства. Данные события нашли
свое отражение в общественных взглядах граждан и направлении действий
властей при реализации публичной политики.
Начиная с конца XX в. чилийские представители власти стали делать боль-
XX в. чилийские представители власти стали делать боль-
в. чилийские представители власти стали делать боль-
шой акцент на развитии социальной политики [Дьякова 2013]: строитель-
ство жилья в бедных районах, дорог, школ, медицинских учреждений и др.
Аниськевич Наталия

147
Руководство страны придерживалось мнения, что именно такие показате-
ли, как уровень образования, сокращение неравенства, защита прав женщин
и т. п ., могут оказать серьезное влияние, имеющее позитивный эффект, в рам-
ках реалий современного мира.
В данной части работы внимание уделяется социально-экономическим
реформам, которые были реализованы во время первого и второго мандатов
М. Бачелет в 2006–2010 гг. и 2014–2018 гг. соответственно. Вступив впервые
в должность президента, она четко разработала план дальнейших действий,
обозначенных ею в предвыборной программе и которых она также придер-
живалась во время своего второго срока. Таким образом, публичной полити-
ке предстояло решить ряд следующих задач: улучшение качества образова-
ния и увеличение его поддержки с государственной стороны; повышение ка-
чества медицинских услуг; содействие созданию новых рабочих мест и усо-
вершенствование развития рынка труда; разработка планов по преодолению
бедности и нищеты; проведение реформы электоральной системы; расшире-
ние прав и свобод граждан8
.
М. Бачелет оказалась той фигурой в политической жизни страны, которая
внесла большую корректировку в ее модернизацию и вывела ее развитие на
новый уровень. Результаты работы ее администрации в рамках совершенство-
вания мер социально-экономической политики, которые вызвали наиболь-
ший резонанс как в чилийском обществе, так и за его пределами, представ-
лены в табл. 1
*
.
8
Gobierno de Michelle Bachelet 2006–2010. – Gobierno de Chile. URL: http://michellebachelet.cl/
gobierno/ (дата обращения 22.08 .2017).
*
Таблица составлена автором на основе данных официального сайта Правительства Чили (URL:
http://www.gob.cl, дата обращения 28.01.2018) и новостных источников Emol (URL: http://www.
emol.com , дата обращения 28.01.2018), La Tercera (URL: http://www.latercera.com , дата обращения
28.01.2018), Soy Chile (URL: http://www.soychile.cl, дата обращения 28.01.2018).
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

148
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Таблица 1
Социально-экономическая модернизация Чили в период первого
и второго мандатов М. Бачелет (2006–2010, 2014–2018)
Меры
Дата начала
реализации
Результат
Улучшение город-
ской инфраструк-
туры / план мо-
дернизации го-
родского транс-
порта столицы
Февраль 2007 г. Проект был рассчитан на качествен-
ное улучшение работы автобусов в
столице. Имел негативные послед-
ствия, так как был достаточно доро-
гостоящим, что в свою очередь вы-
звало недовольство жителей города,
вышедших по этому поводу на улицы
Сантьяго с акциями протеста.
Инициирование
социального
строительства
Начало 2008 г.
Строительство доступного жилья на
основе ипотечного кредитования. Ре-
ализовывалось в рамках окончатель-
ной борьбы с последствиями земле-
трясения 2007 г. , когда на юге страны
большое количество семей лишилось
своих домов.
Система совер-
шенствования
профессиональ-
ных кадров
за рубежом
Май 2008 г.
Специалистам с высшим образова-
нием стали предоставляться стипен-
дии на обучение в лучших учебных
заведениях мира с целью повыше-
ния их квалификации. В результате
ежегодно правительство оплачивает
данную возможность более чем для
3 тыс. подходящих кандидатов.
Проект закона
об образовании
Июнь 2008 г.
Предоставление возможности полу-
чения бесплатного среднего и выс-
шего образования. Планировалось
охватить государственным финан-
сированием 90% школ и увеличить
число государственных стипендий,
но по факту недостаточно оказалось
бюджетных средств. Закон носил не-
однозначный характер, в итоге мно-
гие заинтересованные граждане на-
чали опасаться ухудшения качества
образования. Результатом стали мас-
совые выступления школьников, сту-
дентов и преподавателей, что про-
исходило и до вступления проекта
в силу.
Аниськевич Наталия

149
Пенсионная
реформа
Июль 2008 г.
Введение обязательного пенсионно-
го обеспечения для всех групп лиц.
Работа системы перешла на смешан-
ное финансирование, что позволило
использовать деньги, выделяемые не
только государством, но и частными
компаниями, к которым были приме-
нены дополнительные меры по нало-
гообложению.
Налоговая
реформа
Сентябрь 2014 г. Была повышена ставка корпоратив-
ного налога вначале до 21%, затем в
2015г.до22,5%ив2016г.до24%.
Данные дополнительные увеличения
стали использоваться на развитие со-
циального обеспечения страны. В ка-
честве дополнения были приняты по-
правки, которые ужесточили кон-
троль за уклонением от уплаты на-
логов. Однако эти меры не возыме-
ли ожидаемого результата; причиной
стало то, что в 2015 г. рост экономи-
ки Чили замедлился, в результате вы-
сокая налоговая нагрузка оказалась
обременительна для многих круп-
ных компаний, что повлекло за собой
снижение уровня заработной платы.
Реформирование
избирательной
системы
Апрель 2015 г.
Отход от принципов ранее действую-
щей в стране биноминальной систе-
мы выборов, установленной воен-
ным правительством Пиночета. Про-
изошло сокращение избирательных
округов с 60 до 28 при увеличении
количества кандидатов от областей с
3 до 8, пропорционально количеству
проживаемого в них населения. Из-
менилось количество мест в Парла-
ментеиСенатесо120до155ис38
до 50 соответственно. В дополнение
были приняты меры по привлечению
женщин в политику, по новым прави-
лам их количество от всей массы вы-
двигаемых кандидатов теперь долж-
но было быть по меньшей мере 40%.
Впервые данная система опробова-
лась в конце 2017 г. , во время выбо-
ров в Конгресс.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

150
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Меры по борь-
бе с коррупцией в
государственных
органах
Апрель 2015 г.
Причиной срочного принятия дан-
ных мер послужили случаи корруп-
ции в Парламенте и партийном ру-
ководстве, которые вызвали боль-
шой общественный резонанс. В ре-
зультате Антикоррупционным коми-
тетом было разработано 234 меры,
основой которых явились: устране-
ние анонимных и корпоративных
взносов в рамках политического фи-
нансирования, сокращение расходов
на пропаганду, более строгий надзор
за использованием государственных
ресурсов исполнительной властью и
муниципалитетами и др.
Дополнение к
образовательной
реформе
Январь 2017 г.
Закрепление за школами статуса не-
коммерческих организаций, плано-
вый перевод 93% среднеобразо-
вательных учреждений на государ-
ственное финансирование к 2018 г. ,
введение равной системы прие-
ма. Введена возможность получе-
ния бесплатного высшего образо-
вания как минимум для 60% самых
бедных студентов, а в дальнейшем
при положительной динамике чи-
лийской экономики предполагается
переход на 100-процентное покры-
тие данных расходов. Однако насе-
ление страны, которого вопрос об-
разования касается напрямую, оказа-
лось недовольно данной реформой:
как показала практика, по факту толь-
ко 14% школьников и студентов от
общей массы смогли ею воспользо-
ваться в полной мере. Это в свою оче-
редь вызвало новую волну массовых
протестов.
Закон о проти-
водействии кор-
рупции и помощи
бизнесу
Август 2017 г.
Целью данного закона является со-
вершенствование системы защиты
свободной конкуренции на открытом
рынке. Закон ужесточает наказания
за совершенные правонарушения в
рамках коррупционной деятельно-
сти и устанавливает уголовное нака-
зание за обвинения в преднамерен-
ном сговоре.
Аниськевич Наталия

151
Закон о трудовых
отношениях
Апрель 2017 г.
Ключевую роль в данном законе сы-
грало укрепление роли и влияния
профсоюзов и других представи-
тельств рабочих в компаниях: был
упрощен процесс ведения перего-
воров, расширились права женщин,
введена возможность корректировки
графика работы в связи со сложив-
шимися непредвиденными семей-
ными обстоятельствами, введен за-
прет на замену рабочих во время за-
бастовки.
Пенсионная
реформа
Август 2017 г.
В результате новых изменений, вне-
сенных в законодательство, стало
обязательным внесение работода-
телями 5% от заработной платы ра-
ботников в казну Пенсионного фон-
да. Ранее в 2008 г. Чили перешло на
смешанное финансирование пен-
сионного фонда, когда деньги стали
выделяться не только государством,
но и частными компаниями, для ко-
торых стало обязательством дополне-
ние пенсий служащих с самыми низ-
кими доходами, а также введен по-
рог минимальной выплаты пенсии.
Принятые меры не возымели долж-
ного результата, что влечет за собой
необходимость дальнейшего видо-
изменения реформы.
Соглашение
о равенстве
Август 2017 г.
В рамках соглашения государство
предоставило гражданам равные
права и возможности для заключе-
ния однополых браков, а также по-
зволило данным парам усыновлять
детей. Эта инициатива получила ши-
рокую поддержку как в государствен-
ных, так и в общественных кругах и
была представлена в начале 2017 г.
на официальном приеме в прези-
дентском дворце, на котором также
присутствовали представители Меж-
американской комиссии по правам
человека.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

152
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Закон о
декримина-
лизации абортов
Сентябрь 2017 г. Продвижение данной инициативы в
рамках деятельности администрации
М. Бачелет проходило очень сложно,
при внесении данного предложения
на рассмотрение в Конгресс 80% его
представителей проголосовали про-
тив него. Противоречие заключалось
в том, что в большинстве стран реги-
она процедура аборта считается не-
законной и в результате это вызыва-
ет пагубные последствия, так как воз-
никает спрос на нелегальные услуги
данного рода. В итоге был выделен
ряд причин, по которым прерывание
беременности стало считаться закон-
ным и услуги по проведению такой
процедуры начали оказывать в го-
сударственных медицинских учреж-
дениях: при риске для жизни мате-
ри, при генетической или врожден-
ной патологии плода, при беремен-
ности, наступившей в случае изнаси-
лования.
В конце 2017 г. в Чили прошли президентские и парламентские выбо-
ры, на которых был выбран новый глава Себастьян Пиньера. В расстанов-
ку политических сил страны были внесены большие изменения: власть от
левоцентристского правительства перешла к правоцентристскому. Осно-
вываясь на данных событиях, можно подвести итоги мандатов М. Баче-
лет и проанализировать эффективность предпринятых ею мер социально-
экономической модернизации государства. Кратко они представлены в табл. 1,
из которых подробнее необходимо рассмотреть две реформы: образова-
тельную и электоральную, – которые были названы некоторыми латиноаме-
риканскими экспертами9 как самая остро стоящая общественная проблема,
9
Expertos aseguran que gestión de las reformas del Gobierno de Bachelet afectaron su aprobación. –
Emol. URL: http://www.emol.com/noticias/Nacional/2016/08/19/818148/Expertos-aseguran-
que-reformas-del-Gobierno-de-Michelle-Bachelet-afectaron-su -aprobacion.html (дата обращения
28.01.2018).
Аниськевич Наталия

153
так и не нашедшая решения, и одна из успешных инициатив бывшего прези-
дента соответственно.
Образовательная реформа, инициированная предшественниками М. Ба-
челет и продолженная правительством под ее руководством, преследовала
следующие цели: обновление учебных программ, которые оставались неиз-
менными с 1980-х гг.; повышение качества образования и обеспечение сво-
бодного доступа к нему всех слоев населения; децентрализация образова-
тельного процесса. В программе правительства на 2014–2018 гг., представ-
ленной администрацией М. Бачелет, одной из приоритетных была задача ре-
шения проблем именно в данной сфере. Правительством было представле-
но по меньшей мере шесть законопроектов по реформированию системы об-
разования, из которых большинство было отклонено. Основной проблемой
предложенных инициатив явилось то, что планировалось расширить охват
бесплатных услуг на всех образовательных уровнях, что в свою очередь озна-
чало увеличение финансирования данных структур со стороны государства,
которое не могло быть обеспечено в кратчайшие сроки (последний принятый
законопроект имеет сроки реализации до 2020 г.)
10
.
Выделяют и другие слабые стороны, которые так и не нашли должного
решения: отсутствие заинтересованности в предоставлении социальных га-
рантий профессорско-преподавательскому составу, высокая сегрегация по
социально-экономическому уровню и дискриминация по этническому про-
исхождению, невысокие показатели академических результатов учащихся,
возникновение спорных ситуаций в отношении частных учебных заведений
и слабое внедрение инновационной политики11
.
Данные вопросы вызывают большое количество споров как в самом пра-
вительстве, так и в общественных кругах. Частым явлением на чилийских ули-
цах стали массовые студенческие протесты, на которых их участники требуют
реализации предвыборных обещаний и пересмотра модели финансирования
образования. Одна из последних и самых крупных демонстраций прошла ле-
том 2017 г. в столице Сантьяго, в которой участвовало около 10 тыс. человек
и которая сопровождалась массовыми беспорядками12
.
Помимо этого, вну-
три самого правительства происходила борьба двух идеологических взглядов
на то, что должно значить образование и каким образом его необходимо со-
вершенствовать.
10
La reforma educative que Chile necesita. – Programa de gobierno. URL: http://www.educacion2020.
cl/sites/default/files/hdr.pdf (дата обращения 28.01.2018).
11
8 problemas del sistema educative en Chile. – El quinto poder. URL: http://www.elquintopoder.cl/
educacion/8-problemas-del-sistema-educativo-en-chile/ (дата обращения 28.01.2018).
12
Al menos 50 detenidos en protestas estudiantiles en Chile. – RP P Noticias. URL: http://rpp.pe/
mundo/chile/al-menos-50-detenidos-en-protestas-estudiantiles-en -chile-noticia-1059414 (дата обра-
щения 28.01.2018).
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

154
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Противоположные результаты можно наблюдать в избирательной ре-
форме, которая оказалась более успешной. 19 ноября в соответствии с новы-
ми правилами в Чили состоялись парламентские выборы, а также первый тур
президентских. Явка избирателей была добровольной и составила 46%; кро-
ме того, граждане впервые получили возможность участвовать в данном со-
бытии, находясь за пределами страны. В результате действия новых правил
ярко выраженной стала политическая фрагментация, которая явилась причи-
ной рекордного количества выдвинутых кандидатов в президенты. В партий-
ных коалициях произошла дезинтеграция крупнейших блоков. Более заметно
это выявилось у представителей, ориентированных на левые взгляды. Демо-
кратическая и христианская партия (исп. Partido Demócrata Cristiano, DC) отде-
лилась от альянса под названием «Новое большинство» (исп. Nueva Mayoría)
(стоит отметить, что впоследствии перед выборами «Новое большинство» из-
менило название на «Сила большинства» (исп. La Fuerza de la Mayoría)) и со-
вместно с Широким социальным движением (исп. Movimiento Amplio Social,
MAS) образовала свое объединение «Демократическая конвергенция» (исп.
Convergencia Democrática). Также для преодоления дихотомии распределе-
ния мест в чилийском Парламенте было образовано еще несколько коалиций:
«Широкий фронт» (исп. Frente Amplio) и «Чили для всех» (исп. Por todo Chile),
которые также имеют левую ориентацию13
.
Подведенные итоги выборов показали, что меры, предпринятые в изби-
рательной реформе, оказались действенными. Удалось уйти от принципа би-
полярности и расширить количество различных представителей в Парламен-
те, что наглядно видно на рис. 1, 2, 3 и 4.
Рис. 1. Распределение мест в Палате депутатов за период 2014–2018 гг.
(Источник: http://www.ipu.org/parline-e/reports/2063_E .htm)
13
Resultados Primera Votacion 19 de Noviembre de 2017. – Servicio Electoral de Chile. URL: http://
pv.servelelecciones.cl/ (дата обращения 28.01.2018).
Аниськевич Наталия

155
Рис. 2. Распределение мест в Сенате за период 2014–2022 гг.
14*
(Источ-
ник: http://www.ipu.org/parline-e/reports/2064_E.htm)
Рис. 3. Распределение мест в Сенате за период 2018–2026 гг. (Источник:
Elección Senadores. – Servicio Electoral de Chile. (http://pv.servelelecciones.cl/))
Рис. 4. Распределение мест в Палате депутатов за период 2018–
2022 гг. (Источник: Elección Diputados.
–
Servicio Electoral de Chile (http://
pv.servelelecciones.cl/))
14*
Данное распределение мест в Сенате фактически действует до конца 2017 г., так как в 2015 г.
было произведено реформирование избирательной системы.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

156
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Итоги правления М. Бачелет трактуются весьма неоднозначно в чилий-
ском обществе. Если к концу первого президентского мандата уровень ее
поддержки среди населения составлял 84%15
, то к концу второго он упал до
23%16
.
Причиной такой тенденции послужило то, что большинство предвы-
борных обещаний, данных ею в 2013 г., так и не было выполнено. Здесь стоит
отметить, что изменения в рамках социально-экономического развития стра-
ны, предложенные администрацией М. Бачелет, носили всеобъемлющий ха-
рактер и учитывали глубокие изменения с долгосрочной перспективой. Одно-
го президентского мандата для этого мало. В то же время чилийское население
в данный момент настроено на радикальные перемены и улучшение уровня
жизни, и относительно не важно, под руководством какого правительства эти
меры будут осуществляться. На новоизбранного президента С. Пиньеру воз-
лагаются большие надежды по стабилизации прогрессирующего курса разви-
тия страны.
Анализ правительственной программы развития и выступлений С. Пи-
ньеры показывает, что он планирует большое количество реформ, но они не
все будут радикальными17
. Правительство, находящееся у власти до него, про-
делало большую работу в рамках реорганизации внутренних государственных
систем. Внесение поправок в Конституцию, реформирование системы уголов-
ного правосудия, видоизменение избирательной системы – все это позволило
образовать устойчивый фундамент для формирования стабильных демокра-
тических структур. Данные изменения также помогли отстраниться от прошло-
го неудачного опыта и начать совершенствовать базисные принципы управ-
ления государством на мировом уровне. То есть с большей вероятностью бу-
дущая деятельность будет ориентироваться на успехи прошлого и приумно-
жать уже достигнутое. Акцент планируется делать на социальном реформиро-
вании, которое до этого не показало видимых результатов.
***
Факты последнего времени и формирующиеся ключевые макротенден-
ции в латиноамериканском регионе свидетельствуют о том, что ближайшие
годы станут переломными в развитии социально-экономических процессов
для многих стран. Начавшиеся глубокие трансформации, судя по всему, будут
тяжелыми для ряда государств, к которым относится и Чили. Большие риски,
15
Por qué se desplomó la popularidad de Bachelet en Chile. – B BC Mundo. URL: http://www.bbc.
com/m undo/noticias/2015/04/150406_chile_desplome_popularidad%20_bachelet (дата обраще-
ния 28.01.2018).
16
Encuesta CEP: evaluación de Bachelet sigue tendencia al alza y sube a 23 por ciento. – El Mostrador
URL: http://www.elmostrador.cl/noticias/pais/2017/10/25/encuesta-cep-evaluacion-de-bachelet-sigue-
tendencia-al-alza-y-sube-a-23 -por-ciento/ (дата обращения 28.01.2018).
17
Construyamos tiempos mejores para Chile. – Programa de gobierno 2018–2022 . URL: http://
programa.sebastianpinera.cl/ (дата обращения 28.01.2018).
Аниськевич Наталия

157
возникшие на пути развития, в период стагнации повлияли на развитие всех
внутренних структур. Это говорит о трудностях, которые в свою очередь не яв-
ляются поводом для пессимизма, а должны считаться стимулом для проду-
манных и активных действий, нацеленных на обновление схемы действий пу-
бличной политики и механизмов осуществления социально-экономического
реформирования. Предпосылками и условиями перехода на новую модель
роста являются: низкий уровень коррупции, инфляции и государственного
долга; макроэкономическая стабильность; положительные результаты рабо-
ты институтов, отвечающих за качество жизни населения; высокая эффектив-
ность действий администрации, находящейся у власти.
Чилийский пример применения мер в рамках работы публичной поли-
тики прошел через несколько этапов, что оставило свой след и сделало дан-
ный опыт уникальным. Первым фазисом необходимо считать отстранение
А. Пиночета от власти, за ним следует период центристских правительств, ко-
торые выступили смягчающим барьером в период сложной внутренней пере-
стройки общества и государственной структуры. В итоге процесс демократиза-
ции, который все это время не стоял на месте, позволил Чили в XXI в. стабили-
XXI в. стабили-
в. стабили-
зировать свое положение и произвести модернизацию, имеющую долгосроч-
ный характер.
Правительство Чили проделало большую работу в рамках реорганизации
внутренних государственных систем. Внесение поправок в Конституцию, ре-
формирование системы уголовного правосудия, видоизменение избиратель-
ной системы – все это позволило образовать устойчивый фундамент для фор-
мирования стабильных демократических структур. Данные изменения также
помогли отстраниться от прошлого неудачного опыта и начать совершенство-
вать базисные принципы управления государством на мировом уровне.
Как и большинству других государств Латинской Америки, Чили на дан-
ный момент находится на стадии стагнации, а некоторые происходящие собы-
тия в стране, затрагивающие остро стоящие вопросы, находят выход через ярко
выраженные публичные протесты и недовольства. Государство в свою очередь
не отстраняется от решения данных проблем, а прислушивается к обществу,
чтобы найти возможные пути для повышения уровня благосостояния граждан.
Источники
Дьякова Л.В . 2013. Чилийская демократия: преемственность и перемены.
М.: Институт Латинской Америки РАН. 235 с.
Чилийская модель: ее преимущества и риски (мандат М. Бачелет) / под
ред. В .П . Сударева. 2009. М.: ИЛА РАН. 90 с.
Яковлев П.П . 2016. Экономика Латинской Америки в эпицентре «идеаль-
ного шторма». – Перспективы. Т
.1.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

158
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Aebi M.F. 2010. European sourcebook of crime and criminal justice statis-
tics-2010. Boom Juridische Uitgevers.
Atun R. 2015. Health-system reform and universal health coverage in Latin
America. – The Lancet. Т
. 385. No. 9974. P
. 1230–1247.
Cohen M.A. , Rubio M. 2007. Solutions paper: Violence and crime in Latin
America.
–
Trabajo presentado en la Consulta de San José, copatrocinada por el
Copenhagen Consensus Center y el Banco Interamericano de Desarrollo. Т
. 22.
Carlos M. Vilas. 2017. Política y Políticas Públicas en América Latina. – Revista
Perspectivas de Políticas Públicas. Vol. 7. N 13. C . 13–35.
Cázares A.R . 2014. La evaluación de políticas públicas en América Latina:
métodos y propuestas docentes.
–
CIDE – Centro CLEAR para América Latina.
1 Edición.
Deere C.D. , De Leal M.L. 2014. Empowering women: Land and property rights
in Latin America. University of Pittsburgh Pre. Р
. 135–151.
Freitas R.C .M., de Souza Lago M.C ., da Silva E.F. 2015. Programa bolsa famí-
lia em Florianópolis (Brasil)-relatos a partir de um estudo qualitative. – Intervenção
Social. N 42/45. P. 81–97.
Fuentes C. 2015. Shifting the Status Quo: Constitutional Reforms in Chile.
–
Latin American Politics and Society. Т. 57. N 1. C . 99–122.
Gamboa R. , Morales M. Chile’s. 2016. Electoral Reform: Changing the Rules of
the Game. – Latin American Politics and Society. Т. 58. N 4. P. 126–144.
Gavilanes R.V. 2009. Hacia una nueva definición del concepto “política públi-
ca” . – Desafíos, Bogotá (Colombia). N 20. P. 149–187.
Goodin R.E. 2009. The Oxford handbook of political science. Oxford Univer-
sity Press, Т. 11.
Guerrero O. 2001. Nuevos modelos de gestión pública. – Revista Digital Uni-
versitaria. Т. 2. N 3. P. 1–8.
Gwynne R.N., Cristobal K.A.Y
. 2014. Latin America transformed: globalization
and modernity. – Routledge. C . 67–87.
Howlett M., Ramesh M. , Perl A. 2003. Studying public policy: Policy cycles and
policy subsystems. Oxford: Oxford University Press. Т. 3.
Jaitman L. 2017. The Costs of Crime and Violence: New Evidence and Insights
in Latin America and the Caribbean (Executive Summary).
Medina Vásquez J.E. , Becerra S. , Castaño P. 2014. Prospectiva y política públi-
ca para el cambio estructural en América Latina y el Caribe. CEPAL. 338 p.
Mesa-Lago C., Bertranou F. 2016. Pension reforms in Chile and social se-
curity principles, 1981–2015.
–
International Social Security Review. Т. 69. N 1.
С. 25–45.
Mesalles L. 2008. Balance preliminar de las economías de América Latina y el
Caribe. CEPAL. No . E10-1479.
Аниськевич Наталия

159
Rodríguez-Vignoli J. , Cavenaghi S. 2014. Adolescent and youth fertility and
social inequality in Latin America and the Caribbean: what role has education
played? // GENUS, LXX. Т. 70. N 1.
Romero L.A. 2013. A History of Argentina in the Twentieth Century: Updated
and Revised Edition. Penn State Press.
Roth Deubel A.N . 2016. La enseñanza del análisis de políticas públicas en los
programas universitarios de Ciencia Política en Colombia. – Estudios Políticos. N 49.
P. 260–283.
Saad-Filho A. , Boito A. 2016. Brazil: The failure of the PT and the rise of the
‘New Right’. – Socialist Register. Т. 52. P. 213–230.
Silva E. 2017. Post-Transition Social Movements in Chile in Comparative Per-
spective. – Social Movements in Chile. Palgrave Macmillan US. P
. 249–280.
Soares F.V. , Ribas R.P
. , Osório R.G . 2010. Evaluating the impact of Brazil’s Bolsa
Familia: Cash transfer programs in comparative perspective.
–
Latin American Re-
search Review. Т
. 45. N 2. P. 173–190.
Valencia Agudelo G.D . , Alexis Álvarez Y. 2008. La ciencia política y las políticas
públicas: notas para una reconstrucción histórica de su relación. – Estudios Políticos.
N 33. С . 93–121.
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

160
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Барандова Татьяна
Политическая
ретроспектива изучения
социальных революций:
а что хотят «верхи» и могут
«низы»?
Рецензия на книгу Теды Скочпол
«Государства и социальные революции:
сравнительный анализ Франции,
России и Китая» (М.: Изд-во Института
Гайдара, 2017. 552 с.)
Барандова
Татьяна Леонидовна,
кандидат социологических наук,
доцент департамента прикладной
политологии НИУ
«Высшая школа экономики»
(г. Санкт-Петербург).
Для связи с автором:
tbarandova@yandex.ru

161
Barandova Tatiana
Political Retrospective
of Social Revolutions Study:
so What “Uppers”
Want and “Bottoms” Can?
(Book review: Skocpol Theda.
States and Social Revolutions:
a Comparative Analysis of France,
Russia and China.
Cambridge University Press, 1979)
Barandova Tatiana,
PhD in Sociology, Professor Assistant,
Department of Political Science,
National Research University Higher
School of Economics, St.Petersburg).
To contact the author:
tbarandova@yandex.ru
РЕЦЕНЗИИ

162
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Недавний флешмоб вокруг «включенных низов» рязанских студентов-
авиаторов, зафиксировавших на видео свои задорные движения тазом и бе-
драми под популярную песню «Удовлетворение», некоторыми комментатора-
ми в социальных сетях рассматривался чуть ли не с позиций предвестника ре-
волюции (по крайней мере, звучали мнения, что они «так начинаются», веро-
ятно, с оглядкой на дигитализированные времена). Что могло бы вызвать к
жизни подобные рассуждения: подспудные ожидания назревающих перемен
в определенных (возрастных) слоях «низов» или констатация появления в них
новых практик (спонтанной) солидаризации в ответ на обозначившиеся ре-
прессии «верхов»? Оба фактора, на наш взгляд, могут иметь стимулирующее
социальные изменения значение, однако очевидно, что аналитически обо-
сновывать (только) ими причины возникновения и реализации такого явле-
ния, как революции, даже в эпоху «визуального/перформативного поворота»
в сегменте политических действий и высказываний было бы недальновидно.
Об этом свидетельствуют в том числе и быстро «развеявшиеся» интенции по-
лугодовой протестной активности электорального цикла 2011–2012 гг., когда
гораздо более зримым образом (городские) «низы» пытались демонстриро-
вать свои ожидания и несогласия «само/системизированным верхам». Посыл
в их адрес о необходимости демократических социальных изменений был пе-
реориентирован властями на реализацию в противоположном направлении.
А ведь тогда «офлайн» на улицы вышло зримое «меньшинство» из десятков
тысяч несогласных, верящих в возможность мирной трансформации государ-
ственных политических курсов, и у некоторых комментаторов тоже складыва-
лось мнение о «созревании революционной ситуации». Именно размышле-
ния о том, можно ли в современных условиях продолжать изучать социаль-
ные революции по «сравнительно-историческим лекалам», привели к прочте-
нию работы, ставшей классической практически сразу после ее выхода во вто-
рой половине ХХ в.
Книга «Государства и социальные революции: сравнительный анализ
Франции, России и Китая» за авторством Теды Скочпол, широко известная, но
только недавно переведенная на русский язык, представляет образец фунди-
рованного эмпирически критического подхода к анализу рассматриваемого
явления. Автор, опубликовав книгу в 1979 г., в первой главе тщательно пере-
сматривает все ранее развивавшиеся теоретические модели объяснения со-
циальных революционных изменений: от Карла Маркса и Макса Вебера до
Чарльза Тилли. Распределив их на четыре базовых исследовательских про-
граммных подхода – марксистский, ценностно-консенсусный, агрегатно-
психологический и (политико)-конфликтологический, – Скочпол либо отбра-
ковывает их за недоказанностью или некаузальностью, либо выбирает в них
то, что может составить модифицированное «ядро» собственного подхода.
Барандова Татьяна

163
В него в результате анализа и синтеза включаются оригинально интерпретиро-
ванные элементы марксистской и конфликтологической парадигм.
Исследовательница формулирует три принципа, используемых для фор-
мирования аналитических рамок: «структурной перспективы», «всемирно-
исторического и международного контекста» и «потенциальной автономии
государства». Два последних можно считать значимым вкладом в «интер-
национализацию» перспективы анализа социальных революций, посколь-
ку именно Скочпол уделила геополитическим факторам серьезное внимание,
солидаризируясь в некоторой степени с «мирсистемной моделью» И. Валлер-
стайна [Wallerstein 1987] и выдвинув военную позицию и положение государ-
ства на мировой арене в качестве направления для комплексного рассмотре-
ния социальных революций. В конце первой главы Скочпол предлагает теоре-
тическую и исследовательскую программу, базирующуюся на сравнительно-
историческом методе и постулирующую государство в качестве главного акто-
ра «быстрых превращений» или трансформаций (а именно так она определя-
ет революции) базовых классовых структур общества. В связи с этим она про-
водит четкие различения между социальными революциями и иными вида-
ми, например политическими и вооруженными восстаниями/мятежами, по
наличию быстро произведенных изменений в структурах государства.
Государство, по мнению Скочпол, не просто «арена» конфликтов или
инструмент реализации классового господства, а актор, обладающий соб-
ственными интересами и организационными и силовыми структурами, ко-
торые способны вступать в противостояния как с другими международными
акторами, так и с внутренними частями общества (или обществом в целом).
При проведении исследований социальных революций по методу Скочпол
представляется важным использовать анализ организаций управленческо-
административной и военной направленности. Собственно, во второй гла-
ве развивая аргументацию при сравнительном изучении выбранных случа-
ев – Франции, России и Китая, – автор отмечает на избранных примерах, что
основные истоки конфликтов, приводящие к описанной в марксизме ситуа-
ции «верхи не могут – низы не хотят», происходят именно от лица и по ли-
нии «государства versus... крупные собственники (землевладельцы), произво-
versus... крупные собственники (землевладельцы), произво-
... крупные собственники (землевладельцы), произво-
дящие и/или присваивающие классы». Первые были одновременно союзни-
ками государства в эксплуатации крестьян, но соперниками в распределении
ресурсной базы.
Выделить линии проблематизации и/или их противостояния вслед за
автором можно следующие: во-первых, с устаревшими структурами соб-
ственности (ресурсное измерение которых в аграрных странах связывается
с земельной аристократией, а не с буржуазией или пролетариатом) с пози-
ций классового конфликта рассогласовываются геополитические вызовы для
РЕЦЕНЗИИ

164
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
государства, разбивая его централизованные управленческие структуры авто-
кратий и армий и открывая путь внутренним восстаниям/волнениям «низов»;
во-вторых, «имперский» характер изученных государств не целиком выстраи-
вался на функциональном основании их бюрократий, внося проблемы управ-
ляемости, усугублявшиеся отсутствием парламентаризма и наличием приви-
легий в доступе к постам для класса крупных землевладельцев, но геополити-
ческие напряжения становились угрозой их интересам, приводя с их стороны к
обструкции государственных реформ для быстрой финансово-экономической
мобилизации в войнах, и вели к разрушению административно-военной це-
лостности империи.
Исходя из весьма пространного эмпирического описания этих предпо-
сылок, а также последовавшего хода революций в выбранных трех странах,
Скочпол приходит к обобщениям, базирующимся на гипотетических предпо-
ложениях о доминирующей роли внешнего (военного) давления как основно-
го фактора «прихода» революции в совокупности с обострениями внутренней
борьбы социальных групп/классов (в рамках аграрно-политического устрой-
ства государства) – и в некоторой степени раскола элиты – за финансово-
экономические ресурсы. Тем не менее теоретических «законов» или прове-
ренных на большем количестве случаев концептуальных построений в данной
книге не содержится, что, на наш взгляд, делает ее слабоприменимой для из-
учения современных революционных ситуаций в сравнительной перспективе,
хотя учит не бояться сравнивать малосопоставимые по темпоральным, геогра-
фическим и культурным параметрам кейсы, обладающие спецификой.
Помимо государства (в лице бюрократического аппарата и институтов) в
качестве акторов Скочпол рассматривает старые и приходящие элиты, а так-
же доминирующие и подчиненные классы (под которыми она подразумева-
ет «аграрные» и «неаграрные», в отличие от общепринятых марксистских рас-
смотрений). Она не придерживается взгляда на то, что «творцами» револю-
ций являются индивидуальные герои или мобилизованные партиями народ-
ные массы. Внутренние (в дополнение к указанным ранее и внешние) причи-
ны ею рассматриваются в форме неравномерного экономического развития
капитализма, создающего неравные условия для (национальных) государств.
Изучая государственные и классово-групповые структуры по способно-
стям действий и целям, автор, на наш взгляд, недостаточное внимание уде-
лила идейно-идеологическим их основаниям, отмечая лишь, что организа-
ции и идеологии революционного (радикального) авангарда способствовали
его сплочению в рамках кризисов или упрочению возникавших режимов, но
не создавали, а использовали революционную ситуацию. Скочпол практиче-
ски просто констатировала те или иные «умонастроения» действующих групп,
вполне субъективно их характеризуя в качестве уже сложившихся «культурных
Барандова Татьяна

165
РЕЦЕНЗИИ
идиом». Тем не менее достигаемый под лидерством конкретной идеологизи-
рованной личности геополитический успех, следуя теоретическим построени-
ям Р. Коллинза [Collins 1999], вполне может быть тоже рассмотрен в качестве
фактора успеха (прото)революционных идей. Справедливости ради, надо
сказать, что, прислушавшись к критике, в своих последующих работах по раз-
работке моделей анализа «новых революций» Скочпол уже принимает идео-
логическое измерение в расчет [См., например: Skocpol 1994].
Возвращаясь к вопросу о возможности наблюдать в вариантах нача-
ло социальной революции с коллективного действия солидарности в циф-
ровом формате, согласно представленной в рассматриваемой книге модели
Теды Скочпол, следует констатировать, что это не подпадает под ее видение,
по которому именно кризис государства, спровоцированный скорее (эконо-
мически) извне, а не (идеологически) изнутри, является предвестником та-
ких трансформаций. И хотя на последующей стадии проявляются различные
вариации внутренних массовых «восстаний» (в исторической ретроспективе
Скочпол – крестьянских), но однозначно позитивно оценить их результат про-
блематично. Исходя из описанных в третьей главе результатов изученных ре-
волюций, приводили они преимущественно к усилению давления и проявле-
ний господства со стороны власти, хотя в каждой из стран она выражалась в
разных ипостасях «обновленного» государства. Таким образом, внутренняя
«низовая» массовая активность в данной аналитической модели не представ-
ляется особо значимой, то есть в соответствии с ней «низы» мало что могут,
пока находящиеся (не) в состоянии международного кризиса или войны (ста-
рые) «верхи» этого не захотят...
Источники
Collins R. 1999. Macrohistory: Essays in Sociology of the Long Run. Stanford:
Stanford University Press.
Skocpol Th. 1994. Social revolution in the modern world. Cambridge: Cam-
1994. Social revolution in the modern world. Cambridge: Cam-
1994. Social revolution in the modern world. Cambridge: Cam-
bridge University Press.
Wallerstein I. 1987. World-Systems Analysis.
–
Social Theory Today / Ed. by
A. Giddens, J.H. Turner. Cambridge: Polity Press. P. 309–324.

166
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Томин Леонид
Конец или новое начало?
Профсоюзы США
в поисках новой стратегии.
Рецензия на книгу Стэнли Ароновитц
«Смерть и жизнь американского
рабочего класса. На пути к новому
рабочему движению»
(New York: Verso, 2014)
Томин
Леонид Владимирович,
кандидат политических наук,
доцент кафедры политического
управления СПбГУ.
Для связи с автором:
leopolit@yandex.ru

167
Tomin Leonid
The end or the new
beginning.
US labor unions searching
for a new strategy.
Book review: Stanley Aronowitz.
The Death and Life of American Labor:
Toward a New Workers’ Movement
New York: Verso, 2014
Tomin
Leonid Vladimirovich,
Associate professor,
Department of political
governance Saint Petersburg
State University,
Candidate of political sciences.
To contact the author:
leopolit@yandex.ru
РЕЦЕНЗИИ

168
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Социолог Стэнли Ароновитц в американской науке и общественной жиз-
ни – фигура неординарная, его жизненный путь и академическая карьера не
вписываются в традиционные представления. Если попытаться найти для Аро-
новитца исторических предшественников, то на эту роль больше всего под-
ходит Чарльз Райт Миллс. У них сходный круг научных интересов: американ-
ская политическая и экономическая элита, трансформация социальной струк-
туры общества и история профсоюзов и социальных движений. И Миллс, и
Ароновитц не ограничивались рамками академических исследований, актив-
но участвуя в дискуссиях о наиболее важных общественно-политических про-
блемах. Оба непосредственно связаны с историей движения «новых левых».
Миллс придумал само название и сформулировал многие идеи, повлиявшие
на лидеров и активистов, а Ароновитц был связующим звеном между наибо-
лее активными профсоюзами, движением за гражданские права и радикаль-
ными студенческими организациями.
Без краткого изложения биографии Ароновитца сложно понять его ста-
новление как профсоюзного активиста и ангажированного интеллектуала.
В студенческие годы он был среди наиболее известных активистов Бру-
клинского колледжа. В 1950 г. администрация временно отстранила его от за-
нятий за участие в акции протеста в офисе декана, после чего он принял ре-
шение оставить обучение и пойти работать на один из заводов. В 1950-е гг.
Ароновитц работал на нескольких металлообрабатывающих предприятиях в
Нью-Джерси, на каждом из них он быстро становился одним из наиболее ак-
тивных профсоюзных активистов.
После увольнения в 1959 г. Ароновитц формируется как профсоюзный
организатор, сотрудничая поочередно с советом Индустриального профсо-
юза Нью-Джерси, Единым союзом рабочих швейной промышленности. Ра-
ботая в последнем, он сближается с рядом инициативных групп из движе-
ния за гражданские права в южных штатах и молодежными организациями –
в частности, Студенческим координационным комитетом ненасильственных
действий.
В 1963 г. его пригласили координировать участие профсоюзов в «Мар-
ше на Вашингтон за рабочие места и свободу», в ходе которого Мартин Лютер
Кинг произнес свою знаменитую речь «У меня есть мечта». С 1964 по 1967 г.
Ароновитц работал региональным директором Профсоюза работников не-
фтяной, химической и атомной промышленности.
В 1967 г. он решает вернуться и продолжить образование и через год по-
лучает диплом бакалавра социологии, к этому времени у него уже есть ряд пу-
бликаций о рабочем движении. В 1970 г. Ароновитц участвовал в разработке
и реализации проекта первой в послевоенный период государственной экспе-
риментальной средней школы в Восточном Гарлеме.
Томин Леонид

169
Свою преподавательскую работу в высшей школе Ароновитц начал ас-
систентом в колледже Cooper Union, но уже через год, в 1972 г., ему пред-
ложили пост ассистента-профессора в колледже Стейтен Айленда. В следую-
щем году вышла первая книга Ароновитца «Ложные обещания. Формирова-
ния сознания американского рабочего класса», сразу же оказавшаяся в центре
оживленных академических и общественных дискуссий. После такого успеха
Ароновитц получил множество предложений стать приглашенным профессо-
ром от ведущих университетов США и других стран, таких как Гарвард, Йель,
Принстон, Ирвайн, Колумбийский, Кэмбридж, Венсенн Сен-Дени. Препода-
вая в различных вузах США и других стран, в 1983 г. он наконец, как давно
и хотел, получил должность профессора социологии Городского университе-
та Нью-Йорка. В нем Ароновитц, несмотря на свой солидный возраст, продол-
жает успешно работать до сегодняшнего дня.
В последние десятилетия исследования, связанные с экономическим и со-
циальным положением рабочего класса, становились все менее востребованы
и вытеснялись на обочину академических дискуссий. Среди причин этого яв-
ления имеются не только сугубо научные. По мнению социолога Лоика Вакана,
«морфологические перемены сопровождались коллективной деморализаци-
ей и символическим обесцениванием рабочего класса в общественной и науч-
ной дискуссии, по мере того как профсоюзы приходили в упадок, а левые пар-
тии сдвигались вправо. Центральную позицию как в культуре, так и в выборном
процессе занимают образованные средние слои и рыцари движущих неолибе-
ральный капитализм финансового, культурного и технологического секторов,
их взгляды и стремления преобладают в общественной дискуссии и дают ори-
ентиры для деятельности политиков и правительства» [Вакан 2014].
В американской академической среде исследование традиционного ин-
дустриального рабочего класса многими считается занятием безнадежно уста-
ревшим. Основное внимание уделяется новым типам постиндустриальных ра-
ботников («креативный класс», «символические аналитики») и связанными
с их работой и жизнью аспектами глобализации.
В этой картине не находится места депрессивным городам и регионам,
деиндустриализированным в результате переноса производств, нарастающе-
му процессу джентрификации районов, жизнь в которых становится многим
не по карману. После начала мирового экономического кризиса, произошед-
шего в 2008 г. , противоречия стали обостряться и массовое недовольство в
разных формах стало выплескиваться за рамки политического мейнстрима с
его безальтернативной неолиберальной доктриной [Политика в эпоху жесткой
экономии 2015: 253–265].
Собственно, одним из факторов, подтолкнувших Ароновитца снова об-
ратиться к проблемам рабочего движения, стали акции движения Occupy Wall
РЕЦЕНЗИИ

170
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Street и масштабные протесты против сокращения бюджетных расходов и мер
по ограничению прав профсоюзов в столице штата Висконсин, городе Мэдисон.
В них он увидел признаки формирования нового «мятежного духа» в среде эко-
номически и политически угнетенных групп. И здесь возникает множество важ-
ных вопросов. В чем исторические причины сегодняшнего упадка американских
профсоюзов? Каким образом они должны измениться для того, чтобы вовлекать
в борьбу наемных работников из сфер, сильно разросшихся за последние не-
сколько десятилетий, – например, работников сферы услуг или людей, работаю-
щих в секторах, затронутых компаниями-платформами, такими как Uber?
В истории американского рабочего движения Ароновитц выделяет три
периода: поздний колониальный; отрезок с 1886 г., когда была основана Аме-
риканская федерация труда до Великой депрессии; с эпохи Нового курса до
конца XX в. [Aronowitz 2014: 15]. Один из основных тезисов книги: период за-
XX в. [Aronowitz 2014: 15]. Один из основных тезисов книги: период за-
в. [Aronowitz 2014: 15]. Один из основных тезисов книги: период за-
Aronowitz 2014: 15]. Один из основных тезисов книги: период за-
2014: 15]. Один из основных тезисов книги: период за-
кончен, рабочее движение в том виде, в котором оно существовало, начиная
с периода Нового курса, фактически мертво. Один из наиболее явных симпто-
мов столь тяжелого диагноза – процент работников, охваченных профсоюза-
ми, который за последние годы опустился ниже 11%. По мысли автора, не-
обходимо разобраться, почему профсоюзы, созданные для продвижения ин-
тересов рядовых работников, стали фактически идеологическими аппарата-
ми государства. То, каким будет четвертый период истории американского ра-
бочего движения, зависит от ответа на этот вопрос. Без радикального пере-
осмысления и трансформации организационных структур, стратегии, целей
и практик, считает Ароновитц, нынешнее положение не изменить.
В чем же были стратегические ошибки третьего периода истории дви-
жения, начавшегося в эпоху Нового курса Франклина Рузвельта? Принятый в
1935 г. Национальный акт о трудовых отношениях, поддержанный большин-
ством профсоюзов, стимулировал их руководство к занятию соглашательской
позиции по отношении к работодателям. В результате почти все профсоюзы
утратили классовую линию, причем в ситуации, когда менеджмент не соби-
рался останавливать наступление на позиции трудовых коллективов. В допол-
нение с коллективным договором, в которых в большинстве случаев вписы-
вался пункт о запрете забастовок, профсоюзные структуры, отвечающие за его
выполнение, становились инструментом, выполняющим полицейские функ-
ции [Aronowitz 2014: 72–73].
Стратегической ошибкой профсоюзов, по мнению Ароновитца, был от-
каз от создания собственных политических структур. Подобный подход при-
вел к тому, что для них не осталось другого выбора, кроме поддержки Демо-
кратической партии. В послевоенные десятилетия это было частично оправ-
данным решением, профсоюзы стали важным элементом электоральной коа-
лиции демократов в пострузвельтовскую эпоху.
Томин Леонид

171
С 1970-х гг. ситуация начала медленно меняться, внутри Демократиче-
ской партии стали усиливаться группы, выступающие за пересмотр наследия
Нового курса Рузвельта. Они полагали, что партии в условиях «постиндустри-
альной экономики» нет смысла всерьез опираться на профсоюзы индустри-
альных работников, вместо этого необходимо обратиться к поддержке под-
нимающейся отрасли компьютеров и информационных технологий. Она бу-
дет ключевой в следующем технологическом укладе, и именно здесь созда-
ются новые рабочие места. Сторонников таких взглядов журналисты стали на-
зывать Atari Democrats – по названию кампании Atari, выпускавшей домашние
компьютеры и игровые приставки [Frank 2016: 124].
В 1990-е и 2000-е гг. «новая экономика» стала для элиты Демократи-
ческой партии символом всего прогрессивного и инновационного, возникла
идея, что по этой модели можно перестроить не только экономику, но и госу-
дарственное управление. Кроме того, партия, особенно в период президент-
ства Билла Клинтона, стала активно продвигать принципы свободной торгов-
ли, выражением чего стал запуск Североамериканского соглашения о свобод-
ной торговле (НАФТА). Профсоюзы сначала пытались противостоять такому
повороту, они почти единодушно выступили против НАФТА, но их влияние к
этому времени уже сильно уменьшилось, да и политически у них не осталось
альтернатив.
Ароновитц отмечает, что этому предшествовала в предыдущие десяти-
летия интернализация профсоюзами идеологии либерального капитализма с
акцентом на негативной свободе, которая на практике проявилась в исклю-
чительно оборонительной тактике борьбы. Это стало возможно, поскольку у
профсоюзов сегодня отсутствует собственное видение будущего, независи-
мые от двух традиционных партий политические структуры, а их требования
не выходят за рамки логики «неолиберального корпоративного капитализма»
[Aronowitz 2014: 53–54].
Для преодоления текущего упадка профсоюзы должны радикально изме-
ниться, и начать этот процесс нужно с образования. В связи с этим Ароновитц
вспоминает деятельность Лиги профсоюзной пропаганды, активно помогав-
шей просвещению и организации рабочих в 1920-е гг. По его мнению, авто-
номная система просвещения и образования может позволить рабочему дви-
жению вновь обрести собственное видение будущего. Эта система вовлечет в
эмансипаторную борьбу современных прогрессивных интеллектуалов и со вре-
менем поможет формированию «органических интеллектуалов» (термин Анто-
нио Грамши), неразрывно связанных с жизнью и интересами рабочего класса.
Мысль о том, что рабочий класс и его организации должны быть автоном-
ны от существующей двухпартийной системы, проходит красной нитью через
всю книгу. Ароновитц говорит о «постэлекторальной», или «постполитической»,
РЕЦЕНЗИИ

172
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
стратегии действия для организаций рабочего класса. По его мысли, она не
должна быть привязана к поддержке кандидатов от Демократической партии.
Другой вызов профсоюзам, обсуждаемый в книге, – это влияние новых
технологий на количество и качество рабочих мест, условия и непосредствен-
но сам процесс труда. Новые информационные технологии позволяют корпо-
рациям изменять свою структуру, создавать множество квазинезависимых ма-
леньких фирм и, таким образом, снижать свои затраты на зарплату и социаль-
ные гарантии для работников. Кроме того, интернет создал возможность для
бизнеса получить доступ к дешевым трудовым ресурсам за рубежом, что до-
полнительно ослабило переговорные позиции наемных работников в США.
Теперь в случае назревания трудового конфликта у работодателей в арсенале
есть «железный аргумент», которому почти нечего противопоставить, – пере-
нос производства в другую страну.
Помимо этого, создание компаний-платформ вроде Uber радикаль-
но изменило условия и процесс труда в различных сферах. В случае с такси
компании-платформы еще дальше продвинули процесс прекаризации тру-
да. Они извлекают все большую прибыль, не неся ответственности перед ра-
ботниками и потребителями. Атомизированным работникам сложно самоор-
ганизоваться для отстаивания своих прав, да и «инновационные» компании-
платформы делают вид, что коллективных организаций наемных работников
не существует и потребители якобы имеют дело с «индивидуальными пред-
принимателями» и «партнерами».
Ароновитц с сожалением констатирует растерянность левых интеллектуа-
лов и профсоюзных активистов перед современными информационными тех-
нологиями. Перемены, которые они несут, кажутся естественными и неизбеж-
ными, им невозможно, да и не нужно, сопротивляться. Но проблематизация
их экономических и социальных эффектов не означает борьбу с прогрессом
или появления новых луддитов; необходимо понять, что текущее положение –
не естественный процесс, а результат определенной политики и соотношения
сил между работниками и работодателями [Aronowitz 2014: 110–111].
Подводя итог своим размышлениям, Ароновитц выдвигает тезисы, кото-
рые, по его мнению, могли бы помочь формированию нового рабочего дви-
жения. Профсоюзы должны быть перестроены таким образом, чтобы пред-
ставлять интересы прекаризованных работников и безработных. Нужно про-
должать настаивать на сокращении рабочего времени, минимальной зара-
ботной плате и внедрении принципов демократии на рабочем месте. Профсо-
юзы не должны поддаваться на шантаж работодателей в процессе подписания
долгосрочного коллективного договора; если в нем содержится пункт о запре-
те забастовок, лучше подписать однолетний договор, оставляя за собой право
на коллективный протест.
Томин Леонид

173
Рабочие должны освободиться от представления о себе просто как о по-
лучателях зарплаты, вместо этого они должны осознать себя коллективной си-
лой с правами и собственными интересами. Причем борьба, по мнению Аро-
новитца, не должна ограничиваться вопросами организации и условий труда:
все американцы являются не только работниками, но и полноценными чле-
нами местных сообществ, которым, кроме работы, необходимы бесплатные
школы, всеобщее здравоохранение, достойное жилье, развитый обществен-
ный транспорт и устойчивая окружающая среда.
Источники
Вакан Л. 2014 Переосмысление джентрификации. URL: http://www.so -
URL: http://www.so -
: http://www.so -
http://www.so -
://www.so -
www.so -
.so-
so-
cialcompas.com/2015/12/22/pereosmyslenie-dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
. co m/2015/12/22/pereosmyslenie-dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
com/2015/12/22/pereosmyslenie-dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
/2015/12/22/pereosmyslenie-dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
pereosmyslenie-dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
- dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
dzhentrifikatsii/ (дата обраще-
/ (дата обраще-
ния 25.03.2018).
Политика в эпоху жесткой экономии / под ред. А. Шефара, В. Штрика.
М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2015.
Aronowitz S. The Death and Life of American Labor: Toward a New Workers’
Movement. New York: Verso, 2014.
Frank T. 2016. Listen liberal: Or what ever happen to the Party of the People?
Metropolitan books.
РЕЦЕНЗИИ

174
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
Памяти
Олега Борисовича
Подвинцева
22 апреля 2018 г. на 56-м году жизни скоропостижно скончался наш до-
рогой коллега, заведующий отделом по исследованию политических институ-
тов и процессов Пермского научного центра УрО РАН, профессор кафедры по-
литических наук Пермского государственного национального исследователь-
ского университета, член редакционной коллегии журнала «Публичная поли-
тика» Олег Борисович Подвинцев.
Окончив исторический факультет Пермского университета в 1985 г., он в
1992 г. в ПГУ защитил кандидатскую диссертацию по всеобщей истории «Ти-
пология современного британского консерватизма», а в 2002 г. – диссертаци-
онное исследование на соискание степени доктора политических наук в Ин-
ституте Европы РАН на тему «Постимперская адаптация британского консер-
ватизма».
Став в 2003 г. директором Пермского филиала Института философии и
права УрО РАН по исследованию политических институтов и процессов, он
продолжал преподавательскую и научную работу в Пермском университете,
многое сделал для открытия направления «Политология» и создания кафедры
политических наук. За 20 лет работы там им были подготовлены несколько
сотен специалистов-политологов. Он опубликовал более 160 научных работ,
под его руководством защищены 7 кандидатских диссертаций.
Олег Борисович Подвинцев являлся одним из наиболее авторитетных
экспертов в области электоральных процессов и политического консульти-
рования. Его суждения о политике отличались точностью, непредвзятостью и
объективностью. Олега Борисовича высоко ценили товарищи по работе в Ис-
следовательском комитете по политическим элитам РАПН.
Мы были рады его согласию войти в редакционную коллегию нашего
журнала, так как знали его не только как блестящего ученого, но и как настоя-
щего публичного интеллектуала.

175
Правила оформления
текстов в журнале
«Публичная политика»
1. Рукописи, присылаемые в редакцию журнала «Публичная политика»,
должны быть оригинальными научными исследованиями. Тексты, представ-
ляющие собой параграфы или главы из уже опубликованных статей и моно-
графий или иных научных работ, к печати не принимаются.
2. В начале статьи указываются на русском и английском языках ее назва-
ние, фамилия, имя и отчество автора, место работы, занимаемая должность,
ученая степень, город, страна, e-mail, пишутся аннотация (не более 200 зна-
ков) и ключевые слова.
3. Тексты статей представляются на русском или английском языке объ-
емом от 0,7 до 1 п.л. без пробелов (для обзоров и рецензий от 0,2 до 0,5
п.л. тыс. знаков), включая сведения об авторе, аннотацию, ключевые поня-
тия, список литературы, references. Текст должен быть в формате Word 2003–
2016, кегль 14 “Times New Roman”, интервал 1,0. Поля страницы обычные:
верхнее и нижнее по 2 см, правое – 1,5 см, левое – 3 см.
4. Ссылки на литературу оформляются по чикагской системе – в квадрат-
ных скобках (например, [Лейпхарт 1997: 277], [Huntington 1996: 5]), в кон-
Huntington 1996: 5]), в кон-
1996: 5]), в кон-
це статьи – список научных источников в алфавитном порядке (сначала рос-
сийские, затем зарубежные). Ссылки на законодательные акты, публицисти-
ку или статистические данные нужно оформлять постранично в виде сносок.
Для нормативных актов указываются начальная и последняя редакции. При
ссылках на несколько работ одного автора за один год нужно в тексте и ли-
тературе к году приписать буквы (а, б, в ...
–
в русскоязычной части списка;
a, b, c... – в иноязычной части). При ссылке на источники, размещенные в сети
Интернет, дается их библиографическое описание (при наличии опублико-
ванного варианта), указываются название и адрес сайта, а также в круглых
скобках дата обращения.
В списке литературы:
–
при оформлении книг указываются фамилия и инициалы автора, год
издания, название книги, место издания, издательство, общее количество
страниц;
–
при оформлении научных статей указываются фамилия и инициа-
лы автора, год издания, название статьи и журнала, том и номер, страницы

176
Публичная политика. Том 2, No 1, 2018
расположения статьи, электронный адрес и дата обращения, если речь идет
об интернет-публикации;
–
название периодического издания, монографии, сборника или главы
книги выделяется курсивом.
Примеры:
1. При описании книг:
На русском: Голосов Г.В. 2006. Российская партийная система и регио-
нальная политика, 1993–2003. СПб.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-
Петербурге. 300 с.
2. Книга коллектива авторов:
На русском: Политическая история стран Латинской Америки в XIX веке /
под ред. Е.А . Ларина. 2012. М.: Наука. 767 с.
3. Переводная книга:
На русском: Пшеворский А. 2000. Демократия и рынок. Политические и
экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке. М.: РОС-
СПЭН. 320 с.
4. Статья из периодического издания:
На русском: Капустин Б.Г
. 2003 . К понятию политического насилия. – По-
лис. Политические исследования. No 6. С . 6–26.
5. Кроме статьи, в редакцию высылаются отдельным файлом следующие
данные:
1) Ф.И.О . (указывается полностью);
2) должность и место работы или учебы, ученая степень;
3) почтовый адрес с индексом;
4) адрес электронной почты и контактный телефон.