РИЧАРД ГАРНЕТ
СУМЕРКИ
БОГОВ
Антирелигиозные
новеллы
Издательство
политической
литературы
Москва
1967

И (Англ.)
Г20
Перевод с английского
П. ОХРИМЕНКО
Художник
А. СЛУЦКЕР
1-5-8
211—220—65

Сумерки богов
I
Четвертый век христианской эры давно уже перева-
лил за половину, когда над высочайшей вершиной Кав-
каза в голубом небе показался величественный орел. На
протяжении тысячелетий его тень изо дня в день ложи-
лась на сверкающий снег. Фигура человека,— а может
быть, сверхчеловека, ибо лицо его мало походило на
лицо смертного,— приподнялась на скале, к которой она
была прикована толстыми цепями; глаза ее были пе-
чальны в ожидании предстоящих мучений. Клекот орла
звучал на ветру, когда он с вытянутой шеей, описывая
широкие круги, все ниже и ниже спускался к земле; шум
его огромных крыльев уже доносился до слуха жертвы,
и тело невольно сжималось от боли, а руки и ноги су-
дорожно подергивались.
Но тут случилось то, чего никогда еще не наблюда-
лось за все эти тысячелетия. Не молния прорезала без-
облачное небо, не стрелок подполз к неприступной скале,
а между тем орел без всякой видимой причины вдруг
камнем полетел в пропасть. В ту же секунду цепи плен-
ника разорвались, и, скользя вниз по инерции, он очу-
тился на дне пропасти, на залитой солнцем поляне, среди
молодых дубов и ясеней, где он долгое время лежал не-
подвижно, в глубоком обмороке.
3

Солнце зашло, трава покрылась росой, луна светила
сквозь листья, звезды робко сверкали, освещая непод-
вижную фигуру, все еще лежавшую без сознания. Но
когда на востоке снова взошло солнце, дрожь прошла
по телу спящего, и он ощутил сначала невыразимо сла-
достное чувство блаженства после долгого отдыха, а
затем какую-то внутреннюю боль, острую, как клюв
орла, за который он и принял ее вначале. Но его руки,
хотя на них все еще висели цепи, не были прикованы, и
орла нигде не было.
Удивляясь этой боли, точившей его внутри, он с тру-
дом поднялся на ноги, но тут же почувствовал голово-
кружение и необыкновенную слабость во всем теле, че-
го раньше никогда не испытывал. Он странно чувствовал
себя среди предметов, совершенно ему незнакомых и
казавшихся чудесными. Ни травы, ни цветка, ни листика
не встречал его глаз на протяжении тысячелетий,— ни-
чего, кроме необъятной лазури неба, иногда пронося-
щегося облачка, солнца, луны, звезд, блеска молнии,
сверкающих вершин гор, покрытых снегом, и орла. В ли-
стике травы для него было больше чудесного, чем во
всем том, что привык видеть, но его обморочное состоя-
ние мешало ему различать все вокруг, и ему стоило
больших усилий, чтобы понять, что легкий шум, доносив-
шийся все явственнее, был не что иное, как чьи-то шаги.
Напрягши все силы, он ухватился за дерево, чтобы
не упасть, и только успел он это сделать, как высокая
смуглая девушка, прямая, как стрела, быстрая, как сер-
на, дико-прекрасная, как дриада или, скорее, менада, с
ее выражением презрения и растерянности на лице,
стремительно проходившая мимо, точно кого преследо-
вала или была преследуема, внезапно остановилась, за-
метив его.
— Кто ты? — воскликнул он.
— О боги! Ты говоришь по-гречески!
4

— А на каком еще языке должен я говорить?
— На каком? Ни от кого еще, кроме тебя, с тех пор
как я закрыла глаза своему отцу, я не слышала языка
Гомера и Платона!
— Кто такой Гомер? Кто такой Платон?
Девушка посмотрела на него с выражением глубо-
чайшего изумления.
— Смело можно сказать,— начала она,— что пона-
прасну ты был одарен языком богов. Этот язык да не
послужит тебе для богохульства. Ты, я думаю, все еще
приверженец Зевса?
— Я приверженец Зевса? — воскликнул незнакомец.—
Клянусь этими цепями, что нет!
И, как ни был он слаб, он так презрительно расхохо-
тался, что задрожал лес.
— Прощай! — сказала девушка, сверкая глазами и
подбирая свой плащ.— Не хочу говорить с тобой. Ты для
меня в десять раз омерзительнее христианской толпы,
что вон там, в долине, которая ревет, готовясь к насилию
и разрушению. Они лучшего не знают и не могут. Но ты,
владея священным языком, совершенно не знаком с его
сокровищами; имя отца богов ты упоминаешь только для
того, чтобы поносить его! Отойди в сторону—пропусти
меня!
Если бы даже незнакомец пожелал удержать ее, то
он был бы не в силах. Глаза его закрылись, руки пови-
сли, ноги ослабели, и он без сознания повалился на
землю.
В один миг девушка уже стояла перед ним на коле-
нях. Быстро поставив на землю корзину, которую дер-
жала в руке, она достала из нее кожаную фляжку и, под-
держивая одной рукой поникшую голову, другой влила
вина в рот незнакомцу. Когда красная струя с буль-
каньем полилась в горло, страдалец открыл глаза и при-
ятной улыбкой поблагодарил девушку. Отбросив листья,
5

прикрывавшие сверху корзину, она выложила ее собла-
знительное содержимое: фиги и гранаты, медовые соты
и белоснежный творог. Незнакомец по очереди отведал
всего, и, когда корзина была почти опустошена, только
тогда утолил голод.
6

Настроение наблюдавшей за ним девушки тем вре-
менем совершенно изменилось.
«Таким я всегда представляла себе Улисса,— думала
она, глядя на прекрасно сложенную фигуру незнакомца,
полную жизни, хотя и не без следов пожилого возраста,
на его большой лоб, приятный рот и лицо с выражением
дальновидной мудрости.— И такой мужчина — невежда
в науках и хулитель Зевса!»
Красноречивые слова благодарности нарушили ее
грезы. Греческий язык незнакомца для ее слуха был
сладчайшей музыкой, и она огорчилась, когда он пре-
рвал свою речь вопросом, непосредственно к ней отно-
сившимся:
— Может ли бог испытывать голод и жажду?
— Конечно, нет,— отвечала она.
— Мне надо было спросить об этом вчера,— сказал
незнакомец.
— Почему не сегодня?
— Милая девушка,— продолжал он приятным голо-
сом,— чтобы ты могла поверить моему рассказу, мы с
тобой сначала должны познакомиться. Мне многое не-
понятно в твоих словах, и я прошу тебя объяснить мне:
почему язык богов здесь понятен только мне и тебе? Ка-
кие еще враги есть здесь у Зевса, кроме меня? Что такое
эта христианская толпа, о которой ты говорила? И по-
чему ты, одинокая, беззащитная, пришла сюда, на эту
гору? А на меня смотришь, как на свалившегося с обла-
ков.
— Незнакомец,— отвечала девушка,— ты, знающий
язык Гомера и не знающий самого Гомера, ты, понося-
щий Зевса и сам так похожий на него, выслушай, что я
скажу, а потом скажешь ты. Вчера я еще могла назы-
ваться последней жрицей Аполлона на этой жалкой зе-
мле, сегодня у меня уже нет ни святилища, ни алтаря.
Побуждаемые неведомо каким безумием, мои соотечест-
7

венники давно уже отказались поклоняться богам. Храмы
превратились в развалины, не слышно больше молитв, и
нет жертвоприношений, доходы жрецов прекратились,
и имущество их разграблено, священные сосуды унесены,
голос оракулов умолк. Божественный язык Греции за-
быт, ее свитки мудрости заплесневели и не читаются, а
заблудшие люди стали рыбаками и ремесленниками.
Оставался один верный служитель Аполлона — мой отец,
но вот уже семь дней, как навеки закрылись его глаза.
И вчера по приказу царя глашатаи возвестили, чтобы о
Зевсе и других богах-олимпийцах больше не было упо-
минаний на горах Кавказа.
— Ха! — прервал ее незнакомец.— Теперь мне все
ясно. Разве я не говорил этого? — воскликнул он, глядя
на небо, словно хотел, чтобы его голос проник дальше
проносящихся облаков.— Но продолжай свой рассказ,—
добавил он, обращаясь тоном повелителя к изумленной
жрице, которую звали Елена.
— Рассказывать долго не придется,— сказала она.—
Я знала, что служить дальше богам означало смерть.
И все-таки в моем храме еще сегодня утром на алтаре
Аполлона горел огонь. Только я его зажгла, как храм
осадила буйная толпа, с намерением громить и грабить.
Смерти я не боялась, но умирать от рук толпы не хотела.
Схватив вот эту корзину, я бежала в горы. На недося-
гаемой горной вершине, говорят, прикован Прометей,
которого Зевс обрек на вечные муки за его любовь к че-
ловечеству. К нему, как воспел Эсхил, нашла в древно-
сти дорогу Ио, и он предсказал ей будущее. Я тоже по-
пробую добраться до него, если хватит у меня сил и ка-
кой-нибудь добрый бог поможет мне; если же мне это не
удастся, я умру как можно ближе к небу. Теперь ты рас-
скажи мне, что найдешь нужным, и я уйду. Если ты дей-
ствительно враг Зевса, то ты достаточно приверженцев
найдешь себе вон там, в долине.
8

— Я был врагом Зевса,— отвечал незнакомец мягко
и серьезно.— Но больше я таковым не являюсь. Бессмерт-
ная ненависть не подобает смертному, каким я теперь
стал. И тебе не надо подниматься выше на гору. Дева, я
Прометей!
II
Привилегией богов является, что, когда они изрекают
истину, смертные должны им верить. А потому Елена не
выказала недоверия к откровению Прометея и не стала
добиваться других подтверждений, кроме тех цепей, ко-
торые она видела на его руках и ногах.
— Осуществилось пророчество,— воскликнул Про-
метей,— которым в древности я предостерегал богов на
Олимпе. Я сказал им тогда, что Зевс породит сына, ко-
торый будет сильнее его самого и поступит с ним и со
всеми богами так, как Зевс поступил со своим отцом.
Я не знал, что сын этот уже родился и что имя ему —
человек. Прошли века, прежде чем человек утвердился
на земле, хотя он пока достиг немногого тем, что нового
идола поставил на место старого. Что касается старого,
то последние следы его власти ты видишь в этих цепях,
от которых я избавлюсь при встрече с первым кузнецом.
Не жди удара грома, милая девушка,— его не последует;
и бессмертие больше ко мне не вернется: вчера я лишил-
ся его навсегда.
— И ты не жалеешь об этом? — спросила Елена.
— А разве мое бессмертие не было для меня сплош-
ной болью? — отвечал Прометей.— Теперь же я не чув-
ствую боли. Я боюсь только одного...
— И что же это?
— Боюсь нажить новую боль, лишившись некоего
сотоварища — смертного,— отвечал Прометей и так вы-
разительно посмотрел на девушку, что она невольно по-
тупила глаза. Поспешив уклониться от такого разговора,
9

к которому она тем не менее намеревалась вернуться, она
спросила:
— Значит, человек является творцом бога?
— А мог ли источник существования бога зародить-
ся в нем самом? — спросил Прометей.— Чтобы утвердить
это, было много противоречий, гордости и безумств. Но
из более возвышенных существ, которые, как и боги, воз-
никли из общего источника существования, человек если
и не является творцом, то во всяком случае является тем,
кто сохраняет и разрушает. Он обращается к богам — и
они существуют; он перерастает идею бога — и вот их нет.
Для богов нет возврата, но олимпийцы, хотя и умерли
как боги, продолжают жить как воплощение высшего
представления человека о прекрасном. Призрачно было
их существование в века варварства, но впереди их ждут
лучшие времена.
— А тебя, Прометей?
— Для хулителя богов нет сейчас места,— отвечал
он.— Мое дело победило, моя роль окончена. Я возна-
гражден за мою любовь к человеку тем, что сам стал
человеком. А когда докажу, что я также являюсь смерт-
ным, тогда я, быть может, проникну в области, о кото-
рых Зевс и понятия никогда не имел, и, надеюсь, Елена
пойдет со мной рука об руку.
По лицу Елены было видно, что она вполне готова
сопровождать Прометея, куда бы он ни вздумал пойти.
Но тут внезапная мысль нарушила ее мечты, и она спро-
сила:
— Тогда, быть может, вера, которой я гнушалась,
лучше и истиннее той веры, что я исповедовала?
— Если она исходила от лучших умов и от более вер-
ных сердец, то да,— отвечал Прометей,— но мне это не-
известно. Из твоего рассказа видно, что все началось для
тебя плохо. Но хотя Сатурн изувечил своего отца, цар-
ствование его было золотым веком.
10

Так, беседуя, держа друг друга за руки, они бесцель-
но подвигались вперед, спускаясь с горы. Сделав крутой
поворот на тропинке, они вдруг очутились перед сбори-
щем древних христиан.
Христиане эти кончали разрушение храма Елены, ды-
мящийся остов которого черной грудой вырисовывался
на небесном фоне. Вытащив наружу изображения Апол-
лона и муз, они усердно разбивали их деревянными и же-
лезными молотками, в то время как другие разрывали
священные свитки, делили одежды жрецов и поджигали
лавровую рощу, окружавшую святилище, камнями забра-
сывая улетавших испуганных птиц. Но священные со-
суды, особенно золотые и серебряные, по-видимому, были
в полной сохранности: они находились под присмотром
епископа с веселым хитрым лицом; молодые священники,
которые были вооружены, подносили к нему все эти цен-
ности и сваливали их в кучу.
11

Елена остановилась в страхе. Но Прометей, к боль-
шому ее удивлению, бросился к толпе с криком:
— О боги и богини!
Повернув голову в ту сторону, она увидела, что пред-
метом его интереса был огромный мертвый орел, кото-
рого нес один из толпы. Привлеченная его взволнован-
ным возгласом, толпа сразу окружила незнакомцев, и
тотчас раздались крики:
— Язычница!
— С язычником!
В воздухе замелькали палки, некоторые схватились
за камни.
Прометей, не понимая этих звуков, вопрошающе по-
смотрел на Елену. Когда их глаза встретились, лицо
Елены, на котором до сих пор были написаны презрение
и вызов, приняло выражение нерешительности. Камень
угодил Прометею в висок — показалась кровь; сотни во-
оруженных чем попало рук поднялись вверх.
— Делай так, как я! — крикнула ему Елена и пере-
крестилась.
Прометей проделал в точности то, что сделала она,—
для новичка вполне удовлетворительно.
Поднятые вверх руки остановились, некоторые даже
опустились.
Тем временем епископ уже пробрался вперед и сразу
засыпал вопросами Прометея, но тот только покачал го-
ловой и, отвернувшись, стал рассматривать орла.
— Братья,— провозгласил епископ,— здесь пахнет
чудом! —Обратившись к Елене, он быстро начал ее рас-
спрашивать:
— Ты была жрицей в этом храме?
— Да.
— Сегодня утром ты ушла отсюда язычницей?
— Да.
— А сейчас вернулась сюда христианкой?
12

Елена вспыхнула, как в огне, горло ее сдавило, серд-
це бешено заколотилось. Вся ее душа, казалось, выра-
зилась во взгляде, которым она окинула бледного, ок-
ровавленного Прометея. Не говоря ни слова, она пере-
крестилась еще раз.
— Кто же убедил тебя отвергнуть Аполлона?
Елена кивнула на Прометея.
— Значит, он враг Зевса?
— Страшнее врага у Зевса никогда еще не было!
— Я это знал, я был в этом уверен! — воскликнул
епископ.— Я сразу отличаю христианина от язычника!
Но почему он ничего не говорит?
— Он принадлежит к людям, жившим в древности,
хотя на вид он и не стар. Его мученичество началось в
ту пору, когда наш язык еще не был создан, и он не мог
его изучить в неволе.
— Мученичество! Неволя! — весело воскликнул епи-
скоп.— Я знал, что мы к этому придем! Несомненно, он
один из ранних мучеников?
— Да, очень ранний мученик.
— Был закован в цепи?
— Взгляните на его руки и ноги!
— Несомненно, подвергался пыткам?
— Невероятным!
— Но благодаря чуду сохранил жизнь до настоящего
дня?
— Благодаря величайшему чуду!
— Теперь,— воскликнул епископ,— я могу держать
пари на свою митру и жезл, что жизнь его поддержива-
лась каждодневными священнодействиями вон той пти-
цы, которую он с такой любовью ласкает!
— Да,—отвечала Елена,—не проходило ни одного дня,
чтобы эта чрезвычайно точная птица не навестила его!
— Хвала господу! — вскричал епископ.— Но когда
миссия этой священной птицы была окончена, она, как
13

мне доложили, была найдена мертвой у подножия горы.
Какое чудо! Во имя всех святых и ангелов! На колени,
вы, маловеры!
Все тут же упали на колени, епископ — первым. Ко-
гда головы склонились к земле, Елена подала знак Про-
метею, и, когда верующие опять подняли головы, они уви-
дели, что Прометей, стоя на коленях, принимает епис-
копское благословение.
— Скажи ему, что отныне мы все — его братья! —
сказал епископ, что Еленой было переведено так: «Де-
лай то, что буду делать я, и не отходи от орла».
Сразу приготовились к шествию. Новый святой, его
последовательница, обращенная им в христианскую
веру, и орел ехали на колеснице во главе шествия. Епи-
скоп, окруженный телохранителями, следовал за колес-
ницей вместе со священными сосудами Аполлона, с ко-
торых он ни на минуту не спускал бдительного взгляда.
Толпа шумно волновалась, подвигаясь вперед: одни пели
гимны, другие спорили меж собой из-за оброненных
перьев орла. Представители семи монастырей претендо-
вали на цепи Прометея, но епископ отверг их претензии.
Он выбрал момент, чтобы шепнуть Елене:
— Ты, видно, весьма толковая девушка. Намекни на-
шему другу, что мы не желаем слышать никаких его уче-
ний и, чем меньше он будет упоминать о церкви первых
христиан, тем лучше. Несомненно, он очень сведущий
человек, но он еще не успел познакомиться со всеми
позднейшими улучшениями, которые мы внесли в рели-
гию.
Елена охотно обещала, что религиозное учение Про-
метея останется тайной для этих людей. Затем она на-
чала серьезно размышлять о своем нравственном пове-
дении:
«Сегодня я отреклась от всех богов и столько раз со-
лгала, что хватит мне на всю жизнь. И все это только
14

потому, что я влюблена. Если это может считаться впол-
не достаточной причиной, то для влюбленных должен
существовать отдельный нравственный закон, что на са-
мом деле так и есть. Ты согласен умереть ради меня?
Да. Чудесно! Согласен лгать ради меня? Нет. Значит, ты
меня не любишь».
III
Скоро Елена убедилась, что ей предстоит солгать еще
не один раз. Являясь единственным посредником между
Прометеем и христианской общиной, она половину сво-
его времени уделяла наставлению Прометея в той вере,
в которой, как предполагалось, он наставил ее, а поло-
вина ее времени уходила на составление назидательных
бесед, по большей части гораздо более интересных для
нее самой, чем для других. Разумный отказ епископа по-
знакомиться с верованиями и обычаями древней церкви
был ей на руку. И еще одна трудность была устранена
епископом, когда он, не имея намерения поощрять со-
перника-чудотворца, в самом начале подчеркнул, что в
натуре Десмота (таким именем окрестили нового свя-
того) быть скорее субъектом, чем орудием чудес и что от
него ничего больше нельзя требовать до конца его жизни.
Признательность, с какой Елена отнеслась к такому
взгляду, высоко подняла ее в глазах епископа, и он все-
гда старался прийти ей на помощь, когда она запутыва-
лась в хронологических и исторических трудностях или
же приправляла свои версии речей Десмота размышле-
ниями Платона и Марка Аврелия или же когда ее хит-
рость становилась очевидной. В тех случаях, когда ее
начинали поправлять, епископ возглашал громовым го-
лосом: «Братья, тут пахнет ересью!», и сразу все умол-
кали. Одним неприятным обстоятельством и для Про-
метея и для Елены было то, что им приходилось симулн-
15

ровать любовь к трупу несчастного орла, которого
многие отождествляли с орлом евангелиста Иоанна.
Прометей относился к этому добродушно, но Елена, ка-
залось, ничего бы так не желала, как если бы весь орли-
ный род имел только одну шею, чтобы она одним махом
могла ее свернуть. Ее немного утешал тот факт, что опе-
рение орла становилось все тоньше, в то время как охра-
нявший его священник становился все толще.
Но ей предстояло претерпеть еще большие неприят-
ности, чем те, которые мог причинить орел. Молодость
тех, кто обращался к ней и Прометею, служила предме-
том замечаний со стороны более серьезных членов об-
щины. Молодые женщины находили советы красивого
и достойного святого неоценимыми для своего здоровья.
Но то обстоятельство, что ни одна из обожательниц Про-
метея не знала греческого языка, служило большим уте-
шением для Елены. Две женщины, часто навещавшие
Прометея, особенно внушали ей тревогу: княгиня Мири-
ам— племянница епископа, красивая вдова, привыкшая
повелевать, и высокая дама в чадре, которую никто не
знал, но невидимые глаза которой всегда были устрем-
лены на Прометея.
И потому она была немало взволнована, когда полу-
чила приглашение от княгини Мириам посетить ее в ка-
честве гостьи.
— Милая подружка,— начала княгиня,— тебе, я ду-
маю, известно, какую сильную любовь я к тебе питаю.
— Несомненно, известно,— отвечала Елена. («Три-
дцать первая ложь за сегодняшний день»,— грустно по-
думала она про себя.)
— И вот эта любовь, дорогая подружка,— продол-
жала княгиня,— побуждает меня преступить границы ус-
ловного приличия и сообщить тебе нечто печальное для
тебя, но бесконечно более печальное для меня.
Елена стала умолять княгиню не приносить такой
16

жертвы ради дружбы, но высокая дама была полна ре-
шимости.
— Говорят...— начала она.
— Что говорят?
— Говорят, что твои отношения с Десмотом нескром-
ны. Что они двусмысленны. Что они оскорбительны. Что
они святотатственны. Словом, что они непристойны.
Елена защищалась, насколько могла.
— Дорогая подружка,— сказала княгиня,— неужели
ты вообразила, что я хоть сколько-нибудь заинтересована
во всех этих диких обвинениях? Если бы даже все это
было правдой, я отнеслась бы к тебе благосклонно. Ведь
ты только вчера еще была язычницей, наученная нече-
стивым делам богомерзким колдуном. Бедная моя овеч-
ка! Но людские языки надо связать, и я скажу тебе, как
это сделать.
— Говори.
— Люди не перестанут болтать до тех пор, пока ты
будешь единственным посредником общения со святым.
Говорят, что Десмот не настолько уж незнаком с нашей
речью, как это кажется, но я не стану расспрашивать об
этом: как людям кажется, так оно и есть. Есть только
одно средство: ты должна уступить свое место другой.
Желательно, чтобы ты научила этому варварскому на-
речию какую-нибудь матрону беспорочной репутации и
набожных устремлений. Однако не просто какую-нибудь
невежественную поклонницу, но женщину светскую, чье
благоразумие и опыт могут уберечь святого от всех
волчьих ям, расставленных для него безнравственными
людьми. Ясно, что она должна быть замужней, иначе
ничего не получится, но в то же время никто не должен
бросить ей упрека в том, что она забыла свой долг по
отношению к мужу и детям. Отсюда следует, что она
должна быть вдовой. Хорошо также, чтобы она была род-
ственницей какого-нибудь влиятельного лица, к которому
2 Ричард Гарнет
17

она могла бы обратиться в трудную минуту и авторитет
которого мог бы служить ей зашитой от всякой клеветы.
Я не знаю никого, кто обладал бы всеми этими каче-
ствами, кроме меня. А посему предлагаю тебе научить
меня языку Десмота, и когда я буду достаточна сведуща,
чтобы занять твое место, мой дядя возведет тебя в сан
игуменьи или же даст тебе в мужья какого-нибудь мо-
лодого видного священника.
Елена отвергла оба предложения, быть может, с боль-
шей горячностью, чем следовало бы, и заявила, что под
ее руководством княгиня никогда не научится греческому
языку.
— Если так обстоит дело,— сказала княгиня совер-
шенно спокойно,— тогда я должна прибегнуть к другому
способу, который не подведет.
Елена пожелала узнать, в чем он заключается.
— Я скажу своему дяде, хотя он сам хорошо это
знает, что святой, собственно говоря, не имеет никакой
ценности, пока он не умер. После смерти можно открыть
его мощи, начнется паломничество. Мой дядя только по-
тому и держит Десмота, что имеет в виду такую цель, и
чем скорее это случится, тем скорее мой почтенный род-
ственник начнет получать доходы. Подумай только, ка-
кие средства вложены в храм, который строится на том
месте, где был найден орел, и скоро будет готов! И как
его могут посвятить Десмоту, если Десмот еще жив?
Разве это не было бы счастливым и желательным совпа-
дением, если бы день освящения храма явился также
днем ухода святого в лучший мир? Я сообщу свои со-
ображения на этот счет дядюшке: он привык выслуши-
вать мое мнение, и, говоря между нами, он немножко
меня побаивается. Можешь твердо быть уверена, что ко
времени освящения храма душа Десмота вознесется на
небеса, а твоя — это я смело могу утверждать — отпра-
вится в преисподнюю. Если хочешь избежать такой не-
18

приятности, подумай о моем первом предложении
Я хвалю тебя за то, что ты любишь Десмота, и на-
деюсь, что ради него ты пойдешь на некоторую жертву.
Я котел, ты горшок. Будь осторожна, чтобы они не столк-
нулись!
Елена поспешила к себе, чтобы сообщить Прометею
о надвигающейся опасности. Подойдя к двери его гор-
ницы, она с удивлением услышала два голоса, оживлен-
но беседовавших, и еще с большим удивлением подме-
тила, что беседа велась на греческом языке. Собеседни-
ком Прометея, по-видимому, была женщина. Чувство рев-
ности жгучей болью пронзило сердце Елены. Осторожно
заглянула она в горницу и увидела ту таинственную
женщину в чадре, поведение которой было для нее за-
гадкой. Сейчас чадра была отброшена, и женское лицо
подействовало на Елену успокаивающе. Правда, оно
хранило еще следы былой красоты, но то была красота
женщины, хорошо пожившей, и лицо казалось потуск-
невшим, усталым, измученным. Ревность Елены сразу
исчезла, но ее удивление увеличилось, когда она услы-
шала, как Прометей, обращаясь к незнакомке, назвал
ее сестрой.
— Хорош братец, нечего сказать! — сердито отвечала
женщина.— Покинуть меня в нужде! Никогда не побеспо-
коиться, не узнать, как я живу!
— Знаешь, сестра или золовка,— отвечал Прометей,—
если уж на то пошло, то скажи, где ты была, когда я
терпел муки на Кавказе? Океаниды навещали меня;
иногда заглядывал Гермес; и даже Геркулес оставил
свою визитную карточку; но я никогда не видел Пан-
доры!
— Я ведь могла скомпрометировать Эпиметея, Про-
метей!— отвечала Пандора.— Кроме того, моя служанка
Надежда всегда уверяла меня, что все кончится благо-
получно и без моего вмешательства.
19

— Вот пусть она уверяет тебя и сейчас! — сказал
Прометей.
— Пусть уверяет сейчас! Как будто ты не знаешь,
что эта дерзкая девчонка покинула Олимп лет десять
тому назад и стала христианкой!
— Это очень печально. Но меня она никогда не по-
кидала. Я не могу себе представить, как вы, боги, мо-
жете жить без нее.
— Жить! Да нам и жить-то осталось немного. Кроме
Эроса и Плутона, которые живут по-прежнему, и старых
судеб, которые прядут свою пряжу как ни в чем не бы-
вало, никто из нас не думает прожить и десятка лет.
Жертвоприношения почти прекратились совсем. Зевс
сбросил своего орла. Гера поела своих павлинов. Лиры
Аполлона никогда уже не слышно: несомненно, снесена
в ломбард. Бахус пьет воду. А Венера... Ты можешь себе
представить, как ей живется без Бахуса и Цереры!.. А ты
вот поживаешь в свое удовольствие и никогда не побес-
покоишься о бедных родственниках. Нет, ты уж лучше
подумай о нас, иначе, клянусь тебе, я скажу обо всем
Зевсу, и тогда ты увидишь, станут ли тебя держать эти
христиане, поскольку у тебя полная прихожая голодаю-
щих богов. Даю тебе один день на размышления!
И она тотчас исчезла, даже не заметив Елены.
Прометей и Елена долго и горячо обсуждали вопрос
об угрожавшей им опасности, после чего Елена отправи-
лась к епископу и вкратце передала ему содержание тре-
бования княгини Мириам.
— Духовному лицу не совсем пристало быть соучаст-
ником в убийстве,— сказал епископ,— но в то же время
для него неудобно отказать возлюбленной племяннице в
выполнении ее желания. Чтобы разрешить эту мучитель-
ную проблему, я прихожу к мысли, что ты и Прометей
без дальнейших церемоний должны вознестись на небо.
Вечером в тот же день многочисленные верующие ли-
20

цезрели вознесение Прометея и Елены на небо. Новый
храм был освящен вскоре после этого события. В нем
хранилось много священных предметов из гардероба
Прометея, а также все, что осталось от орла. Молодые
девушки теперь проводили время со своими возлюблен-
ными, а те, кто были влюблены в Прометея, перенесли
свою любовь на епископа. Все были довольны, кроме
княгини Мириам, которая никак не могла простить себе,
что сделала оплошность, позволив Елене первой перего-
ворить с епископом.
— Если бы только я пришла на пять минут раньше
этой распутницы! — повторяла она.
IV
Небо, на которое вознеслись Прометей и Елена, было
расположено в отдаленной долине Лаконии. Единствен-
ная узкая тропинка вела в эту долину, населенную охот-
никами и пастухами, которые еще соблюдали обычаи
древней веры и иногда, выказывая свое милосердие к
смертным, кормили и давали приют голодному и бездом-
ному божеству. Долину со всех сторон окружали крутые
горы, поросшие лесом, но среди деревьев кое-где торчали
и голые скалы. Небольшая речка, сверкая серебром, пе-
ресекала долину, и между двух ее излучин, словно на
острове, приютилась хижина Прометея и Елены.
Подле хижины, похороненной среди лавров и миртов,
находился небольшой сад, где фиги и тутовые ягоды, ви-
ноград и миндаль созревали в свое время. Несколько коз
паслись на зеленой лужайке, питая молоком своих хо-
зяев. Хлеб и вино, а также мясо, если в них являлась
нужда, легко можно было достать у соседей. Кроме не-
обходимой мебели, в хижине не было ничего, если не
считать драгоценных свитков, добытых Еленой в Афи-
нах, а также в недавно основанном городе Константина.
21

Из этих свитков, которые Прометей читал под руковод-
ством Елены, он узнавал о таких вещах, которые ни ему
и никакому другому богу никогда и в голову не прихо-
дили, когда он жил на Олимпе.
Прометей, в свою очередь, посвящал ее в свою сокро-
вищницу знаний. Каким ничтожным казалось знание
мифологии, которое приобрела Елена, как служитель-
ница Феба, по сравнению с тем, что теперь ей открывал
Прометей! Титан знал и видел всю жизнь богов, он сам
являлся частью всего того, что видел, и рассказывал ей
со всеми подробностями. Тем не менее Елена гораздо
больше давала Прометею, чем получала от него. Какой
незначительной казалась история богов по сравнению
с тем, что он слышал сейчас из истории людей! Действи-
тельно ли это были те существа, которые,
Словно тени снов,
Туманных, смутных, долгую и темную
Влачили жизнь Из кирпичей не строили
Домов, согретых солнцем. И бревенчатых
Не знали срубов. Врывшись в землю, в плесени
Пещер, без солнца, муравьи кишащие,
Ютились Ни примет зимы остуженной
Не знали, ни весны, цветами пахнущей,
Ни яблочного лета.
И которым он
Звезд восходы показал
И скрытые закаты. Изобрел для них
Науку чисел, из наук важнейшую
Сложенью букв научил их: вот она
Он первый твари буйные в ярмо запряг,
Поработив сохе и вьюкам. Тяжести
Сложил с плеч людских невыносимые.
В телегу заложил коней, поводьями играющих.
А кто другой измыслил льнянокрылые,
Бегущие по морю корабельщиков
Повозки? 1
1 Эсхил. Прикованный Прометей Перевод Адр Пиотровского.
22

И какими жалкими казались теперь боги по сравне-
нию с этим, бывшим когда-то несчастным человеческим
родом! Какой бог может умереть за Олимп, как Леонид
умер за Грецию? Кто из богов, подобно Ифигении, го-
дами мог бы жить у берега сердитого моря, храня в
сердце любовь к далеко уплывшему брату? Кто мог на-
столько подвинуть своих собратьев к источнику всякого
божества, как подвинули людей Сократ и Платон? Кто
мог так изобразить самого себя, как Фидий изобразил
афинян? Могут ли музы так петь, как пела Сафо? Осо-
бенно он радовался, видя свое нравственное превосход-
ство над Зевсом, так красочно изображенное Эсхилом,
и с наслаждением подвергал критике мысли, которые
другие поэты вложили в уста богов. Он видел, что Го-
мер, должно быть, часто бывал на Олимпе, и Аристофан
не меньше. Когда он прочел в «Киклопе» Эврипида:
А что до молний Зевса, то покуда
Я не считал, что Зевса я слабей,
он на минуту задумался: «Неужели я кончаю там, где
Полифем начал?» Но когда он прочел немного дальше:
Утроба — вот мой бог,
И главный бог при этом. Пища есть,
И чем запить найдется на сегодня,
Ничто не беспокоит — вот и Зевс
Тебе, ксль ты разумен 1,
«нет,— сказал он,— Зевс, приковавший меня к скале,
лучше этого Зевса. Но для человека было бы хорошо
избавиться от обоих, если только он не поставит других
на их место».
1 Эврипид. Киклоп. Перевод И. Ф. Анненского.
23

V
Вскоре боги отыскали дорогу к земному раю Проме-
тея, и кто побывал там раз, того тянуло туда опять. Пер-
вым пришел Эпиметей. Этот бог, быть может, меньше
всех пострадал — ему почти уже нечего было терять
после его неудачного брака с Пандорой. Он испытывал
огромное чувство радости по случаю своего развода с
супругой, которая, поселившись на Кавказе, давала
уроки греческого языка княгине Мириам. Не может ли
Прометей одолжить ему полталанта 1? десятую часть?
сотую? Благодарю, благода-
рю! Прометей может быть
спокоен: он никому не ска-
жет о его местопребывании.
Но несмотря на такое за-
верение, на другой день к
Прометею явилось одинна-
дцать богов и полубогов —
почти все титаны. А когда
спустя некоторое время фу-
рии, прихватив с собой Цер-
бера и поручив свои функции
дьяволу, вышли подышать
свежим воздухом и зашли к
Прометею поболтать, то для
Елены это было настоящим
испытанием. Тем не менее
она держалась с достоин-
ством, и даже передала с
ними письмо Эвридике. В
скором времени Елена была
уже в самых лучших отно-
1 У древних греков — денежная мера, около 2000 рублей.
24

шениях со всеми низложенными богами — небесными,
адскими и морскими. Она самым искренним образом
выказывала сострадание ко всей олимпийской когорте,
но не могла не удивляться, насколько они все отстали от
своего века. Зевса совершенно невозможно было убедить,
что идея подчас бывает сильнее громовых стрел. Апол-
лон хорошо отзывался о
Гомере, но гимн, написан-
ный в честь его слепым
поэтом, он ставил выше
«Илиады» и «Одиссеи».
Одежды Афродиты были
хороши в летнее время, но
зимой они казались мед-
нолобым консерватиз-
мом. И почему Паллада,
со своим горгонским шле-
мом, делает из себя стра-
шилище, когда ее никто
больше не боится?
Однажды осенним ве-
чером все главные боги
собрались под кровлей
Прометея. Они уже от-
дали должное фигам, ту-
товым ягодам и вину, ох-
лажденному снегом Тай-
гетского хребта. Проме-
тей сидел задумчивый и
мрачный.
— Что же нам делать?
Что с нами будет? — спро-
сил Зевс, который был теперь самым большим скепти-
ком среди богов.
25

— Отправляйтесь в Элизий1! — предложил Проме-
тей.
— Вот это идея! — вскричали одновременно Зевс и
Паллада.
— В Элизий! В Элизий! — восклицали боги один за
другим, и все шумно встали, кроме двух.
— Я не хочу! — сказал Эрот.— По мне, где любовь,
там и Элизий. И восходящая луна говорит мне, что мой
час настал.
Сказав это, он умчался.
— Я тоже не хочу,— сказал старый слепой бог.—
Там, где обитает Плутон, не может быть Элизия. И от-
сюда я должен уйти. Я и так долго жил под кровлей, где
обитает такая добродетельная, счастливая пара.
Спотыкаясь, он вышел.
Остальные боги поднялись вверх, к луне, и больше
их никто не видал. И Прометей, взяв забытые Гермесом
сандалии, надел их себе на ноги, схватил Елену и в го-
ловокружительном полете вознесся с ней на опустевшие
небеса. Мертвая тишина царила в огромных небесных
дворцах, под ногами валялись заржавелые громовые
стрелы и заплесневелые крошки амброзии. Вверху,
внизу, кругом, протянувшись на такое расстояние, ка-
кого не в состоянии охватить ни глаз, ни мысль челове-
ческая, покоились безмолвные глубины эфира, горящего
бесчисленными мирами. И всюду звезды, звезды, звезды...
Елена, опершись на облачные перила, наблюдала за
проносившимися мимо метеорами. Прометей стоял ря-
дом. Указав на крохотную светящуюся точку далеко-
далеко внизу, с которой они сюда прилетели, он спросил:
— Туда? Или здесь?
— Туда! — сказала Елена.
1 Элизий — в античной мифологии прекрасное поле на западном
конце земли, где люди живут без труда, в блаженстве.
26

Напиток Лао Цзы
Во времена Танской династии Китай долгое время
благоденствовал под скипетром императора Син By. Им-
ператор этот, как повествуют историки, покорил врагов
своей страны, укрепил дружбу со своими союзниками,
увеличил богатство богатых и облегчил тяжелое поло-
жение бедных. Но больше всего его любили и почитали
за преследование нечестивой секты Лао Цзы, которую
он почти полностью искоренил.
Вполне естественно, что такой император мог гор-
диться своей добротой и своими заслугами, и все-таки,
поскольку человеческое счастье не может быть полным,
душа его не знала радости.
— Грустно размышлять,— сказал он как-то своим
царедворцам,— что так как до меня не было ни одного
императора, равного мне по заслугам,— и вы все можете
это подтвердить,— равно как не будет такого и после
меня, то с моей смертью подданные мои неизбежно
должны претерпеть страдания.
На что придворные в один голос ответили:
— О государь, живи вечно!
— Мысль достойная! — воскликнул император.— Но
как ее претворить в жизнь?
Первый министр посмотрел на канцлера, канцлер —
на государственного казначея, государственный казна-
27

чей — на камергера, камергер — на первого бонзу, пер-
вый бонза — на второго бонзу, который, к его великому
изумлению, в свою очередь посмотрел на него.
— Когда очередь дойдет до меня,— пробормотал вто-
рой бонза,— я кое-что скажу.
— Говори! — сказал император.
— О отец звезд,— начал второй бонза,— среди под-
данных вашего величества есть такие, кто обладает си-
лой продления жизни, кто действительно отыскал элик-
сир бессмертия.
— Немедленно доставить их сюда! — приказал импе-
ратор.
— К несчастью,— отвечал бонза,— люди эти, все без
исключения, принадлежат к богомерзкой секте Лао Цзы.
А ваше величество давно отдали приказ всем последова-
телям этой секты прекратить существование, и этому
августейшему приказу они в большинстве своем подчи-
нились. В моей собственной епархии, где в течение не-
скольких лет после счастливого восшествия на престол
вашего величества мы ежегодно сажали на кол до два-
дцати тысяч человек, ныне трудно сыскать и два десятка,
невзирая на все старания палачей.
— За последнее время я иногда прихожу к мысли,—
сказал император,— что эта секта не столь уж дурная,
как мне наговорили на нее мои советники.
— Я всегда держался мнения,— сказал первый ми-
нистр,— что эти люди скорее заблуждаются, нежели
умышленно следуют по пути зла.
— Они в некотором роде безвредные помешанные,—
сказал канцлер.— По моему мнению, над ними, как над
малолетними, просто надо установить опеку.
— Их деньги ничем не отличаются от денег осталь-
ных подданных,— сказал государственный казначей.
— Я,— сказал канцлер,— знал одну старуху, которая
знала другую старуху, принадлежавшую к этой секте,
28

и эта другая старуха уверяла ее, что в юности она была
очень доброй.
— Если,— сказал император,— окажется, что его свя-
тейшество первый бонза ввел нас в заблуждение, иму-
щество его будет конфисковано и передано в казну, а его
место займет второй бонза. Однако необходимо раньше
установить, действительно ли эта секта обладает элик-
сиром бессмертия, ибо только это мы и можем поставить
ей в заслугу. Так как наш советник, второй бонза, заин-
тересован в этом почти наравне со мной, я повелеваю
ему произвести необходимые расследования и на следую-
щем заседании совета доложить мне, тогда я посмотрю,
какого наказания он заслуживает в случае, если ему ни-
чего не удастся.
В ту ночь все члены секты Лао Цзы, находившиеся
в заключении в ведении первого бонзы, были обезглав-
лены, и он свою собственную голову положил на по-
душку с некоторым душевным покоем, будучи уверен,
что знание эликсира бессмертия погибло вместе с каз-
ненными.
Второй бонза, имея в виду иную цель, приступил к
делу по-иному. Он приказал привести к нему всех за-
ключенных, находившихся в его ведении, и вступил с
ними в беседу. Он затронул вопрос о злых кознях бес-
совестных придворных, которые с легким сердцем вводят
в заблуждение царственных особ. Что касается до него,
то он на протяжении многих лет выступал при дворце
в защиту терпимости и наконец ему удалось настолько
убедить императора, что в скором времени, надо пола-
гать, будет опубликован указ о полном прощении всех
последователей секты, при условии, что предварительно
они откроют тайну бессмертия.
Несчастные еретики были бы только рады продлить
жизнь императора до бесконечности, чтобы тем самым
обезопасить и свою жизнь, но они могли лишь сообщить
29

бонзе о давнишней традиции их секты. Суть этой тради-
ции заключалась в том, что знанием тайны Лао Цзы
обладали лишь немногие последователи, причем боль-
шинство из них погружены в такой глубокий сон, что
никакое общение с ними невозможно. Ибо принятие чу-
десного напитка, как известно, связано с одним большим
неудобством: принявший его погружается в глубокий
сон, который длится неопределенное время, от десяти лет
до бесконечности, смотря по тому, сколько выпито. В те-
чение этого сна все обычные отправления нашего тела
приостанавливаются, и человек, принявший питье, про-
буждается в том же телесном состоянии, старым или мо-
лодым, в каком он находился до впадения в летаргию;
и хотя после пробуждения он или она может подвер-
гаться несчастным случаям и ранениям, но наслаждается
полным здоровьем и силой в продолжение такого же
времени, сколько длился сон, а затем опять становится
смертным, если снова не прибегнет к помощи чудодей-
30

ственного напитка. Все последователи этой секты, вер-
нувшиеся к жизни при теперешнем милосерднейшем
царствовании его величества, немедленно бежали в дру-
гие страны, а посему только те из них могут дать сведе-
ния, кто в настоящее время погружен в сон, но, конечно,
они могут сделать это только после пробуждения. Почти
все эти люди, для большей безопасности, укрылись в
глубоких пещерах, где обычно живут дикие звери, по-
скольку ни тигр, ни медведь последователю секты Лао
Цзы никогда не причиняют вреда. А посему дававшие
эти сведения советовали бонзе обыскать места пребы-
вания самых свирепых тигров в его епархии и лично на-
блюдать за такими пещерами в надежде открыть то, что
ему надо.
Такой совет показался бонзе крайне неприятным:
с одной стороны, он не хотел подвергать себя риску, за-
бираясь в пещеру, где живут дикие звери, а с другой —
он не хотел поручать это кому-либо другому, чтобы тот
не воспользовался таким открытием. Пока он размыш-
лял в крайнем недоумении, ему доложили, что один ста-
рик, ста двадцати лет, который с минуты на минуту ждал
смерти, хочет с ним поговорить. Полагая, что такое по-
чтенное лицо может хоть чуточку приподнять завесу над
великой тайной, бонза поспешил к постели умирающего.
— Наш учитель Лао Цзы,— начал старик,— запретил
нам покидать этот мир, не открыв всего, что может по-
служить на пользу людям. Имел ли он в виду знание
чаши бессмертия, я не могу сказать точно, и этого во-
проса касаться не стану, поскольку я этим знанием не
обладаю. Тем не менее послушайте, что я скажу. Девя-
носто лет тому назад, охотясь в лесу, я попал в пасть
громадному тигру, который утащил меня в свое логово
в пещере. Там я увидел двух женщин: одна из них была
молодая, необычайной красоты, другая — испитая, мор-
щинистая старуха. Молодая что-то сказала тигру, и он
31

тотчас отпустил меня. Мои слова благодарности распо-
ложили ко мне обеих женщин, они доверчиво призна-
лись мне, что они последовательницы Лао Цзы и удали-
лись в эту пещеру с тем, чтобы принять здесь чудесный
напиток, что они немедля и сделают. Это были мать и
дочь, и я хорошо помню, что состав напитка известен
был только дочери. Меня это немало удивило, так как
я ожидал совсем обратного.
Тигр проводил меня до самого дома. Я тогда же дал
клятву никогда больше не охотиться и на всю жизнь
стал строгим последователем Лао Цзы. А теперь я скажу
тебе, где находится эта пещера; остались ли там эти
женщины и по сей день, это мне неизвестно.
Подробно описав бонзе, где находилась пещера, ста-
рик тут же скончался.
Бонза подобающим образом оделся, чтобы, насколько
возможно, походить на почитателя Лао Цзы, взял тело-
хранителей из числа своих приверженцев и в сопровож-
дении отряда охотников и солдат отправился на поиски
пещеры тигра. Они нашли ее, когда уже стемнело, при-
вязали у ее входа мальчика, чтобы тот своими криками,
когда его будет пожирать тигр, дал им знать о выходе
тигра из пещеры или о возвращении в нее; бонза со
своими прислужниками расположился неподалеку и
стал ждать рассвета. Отдаленный рев бродивших в
джунглях хищных зверей ни на минуту не давал покоя
святому человеку, но ничего худого с ним не случилось,
и когда утром мальчик, который должен был пойти на
завтрак тигру, стал громко плакать и просить, чтобы
ему самому принесли завтрак, осаждавшие пещеру на-
брались храбрости и вошли в нее. Осмотрев пещеру при
свете факелов, они не обнаружили тигра, но, к невыра-
зимому восторгу бонзы, на полу пещеры они увидели
лежащими двух женщин, которые полностью соответст-
вовали описанию, данному им стариком. Одеты они были
32

в одежды прошлого века. Одна из них была седая, мор-
щинистая старуха; другая, которой на вид было лет сем-
надцать, не больше, была столь красива, что вызвала
у всех восторженные восклицания, сменившиеся возвы-
шенным молчанием. Теплые, со свежей краской на лице,
дыша естественно, как во сне, лежали женщины; моло-
дая одной рукой обнимала старую за шею, прильнув
подбородком к ее плечу. Выражение лица обеих указы-
вало на безмятежный сон.
— Действительно ли они находятся в летаргическом
сне? — спросили одновременно несколько приверженцев
бонзы.
— А мы сейчас это узнаем! — воскликнул бонза и тут
же вонзил в грудь старухи длинную охотничью пику.
Ручьем хлынула кровь, но никакого изменения в выра-
жении лица не произошло. Ни малейших судорог не за-
метно было в угасавшем теле, пока оно не стало холод-
ным, все его члены не закоченели, и по всему было видно,
что старуха умерла.
3 Ричард Гарнет 33

— Возьмите ее,— приказал бонза, указывая на мо-
лодую, и несите, как драгоценный фарфор!
И, как самый хрупкий фарфор, прекрасная молодая
женщина, улыбавшаяся в глубоком сне и совершенно
ничего не чувствовавшая, была унесена из пещеры; труп
же морщинистой старухи был оставлен на съедение гие-
нам. Те, что несли спящую юную красавицу, так часто
останавливались, чтобы взглянуть на нее, что бонза
приказал прикрыть ей лицо, покуда ее не поднесли к
закрытому паланкину, в котором она, бережно охра-
няемая бонзой, и была доставлена в императорский
дворец.
Ее положили в императорских покоях, на ложе из
золотой парчи, и император склонил колени перед ней.
Страшен был контраст между этой юной красавицей,
столь спокойной в своем сне, и дряхлым, изможденным
императором, изнывавшим от похоти и от любви к жизни.
— Ваше величество,— сказал один из мудрейших
советников императора,— неужели в твоих владениях
нет ни одной секты, которая обладала бы тайной вечной
молодости?
Император обратился с воззванием к народу, но во
всем государстве такой секты не оказалось. Глубоко
опечалившись, он приказал окуривать спящую крепкими
ароматами, бить в гонг и трубить в трубы у нее над го-
ловой в надежде, что она пробудится еще до того, как
он сойдет в могилу или станет совершенно немощным.
Но спящая даже ни разу не пошевельнулась.
Тогда император заперся с ней в своих покоях и все
время молился, чтобы она пробудилась. Но неожиданно
раздался страшный стук в дверь; стучали до тех нор,
пока не вышибли ее, и в покои, словно безумная, ворва-
лась старая жена императора.
— Син By! — вскричала она страшным голосом.—
Жестокосердый зверь! Ты задумал стать бессмертным,
34

а меня оставил умирать! Чтобы я лежала в могиле, а ты
царствовал с другой! Разве не потому я была верна тебе,
чтобы наш прах покоился вместе? Эх ты, седовласый
чувственник!
— Су Ти,— сказал император, тронутый ее сло-
вами,— ты судишь обо мне совершенно превратно. Со-
всем я не бессердечный чувственник, не какая-нибудь
бабочка, пьющая мед с губ красоты. Но моей душой це-
ликом овладело это божественное создание, и я люблю
ее такой любовью, какой я никогда не испытывал к тебе
ни на минуту! И откуда ты взяла,— добавил он, чтобы
успокоить ее,— что я не дам тебе отведать чудесного на-
питка?
— Ты хочешь, чтобы я навеки сохранила свою седину
и морщины! Нет, Син By, я еще не одурела, как ты, а
если бы это и случилось, то у меня нет юноши, в кото-
рого бы я могла влюбиться. И я хорошо знаю, что если
бы даже я пожелала отведать из чаши бессмертия, то
ты мне не дашь.
И, сказав это, она выбежала стремительно из покоев
и в исступлении повесилась на своем императорском
поясе. А вслед за ней сделали то же и все остальные
жены и наложницы императора, поскольку так повеле-
вал разум и обычай. Дворец наполнился воплями и сте-
наниями. Не плакал только император — он сидел подле
спящей, ни на минуту не отрывая от нее взгляда.
Но вот сын императора ворвался к нему в страшной
ярости:
— Ты погубил мою мать! А меня хочешь лишить ко-
роны, которая принадлежит мне по праву! Я, рожден-
ный будущим императором, должен умереть простым
подданным! Не бывать этому! Я заколю твою возлюб-
ленную шпагой или сожгу ее на костре!
Боясь, что сын приведет свою угрозу в исполнение,
император приказал убить его, а вслед за ним и всех
35

своих сыновей и дочерей. И он перестал уделять внима-
ние делам государства, передав все в руки второго, те-
перь первого, бонзы. И никто не стал соблюдать законов,
народ восстал повсюду, и враги вторглись в страну, и
наступил голод.
А император теперь был уже на десять лет ближе
к вратам смерти, чем в то время, когда спящая краса-
вица была доставлена во дворец. Любовь к красоте
почти угасла в нем, но жажда жизни стала еще сильнее.
Он воспылал гневом, что спящая так долго не пробуж-
дается, и высохшими, слабыми руками начал изо всех
сил хлестать ее по щекам, но никаких признаков про-
буждения в ней не замечалось. Зная, что, если получит
напиток бессмертия, он должен погрузиться в долгий
сон, император сделал все необходимые распоряжения
на время междуцарствия. Он сказал, что будет сидеть
на троне во всем своем царском одеянии, при всех орде-
нах, и если кто попытается снять с него какое-либо из
его царственных отличий, тот карается смертью. Его
спящая особа должна председательствовать на всех за-
седаниях совета министров, и с ней должны совещаться
по всем государственным делам, и все министры и выс-
шие чиновники каждодневно должны отдавать ей поче-
сти. Когда пробудится спящая красавица, она вновь
должна принять питье, в таком же количестве, что и он,
чтобы потом им пробудиться вместе и чтобы он нашел
ее красоту непоблекнувшей.
Все министры торжественно поклялись соблюдать
эти правила, твердо решив про себя сжечь спящего (если
только ему придется заснуть) при первой возможности
и развеять его прах. Тогда они начнут войну между со-
бой за империю, а пока каждый из них занят был глав-
ным образом тем, что старался побольше привлечь на
свою сторону недовольных, в то время как народ день
ото дня все больше претерпевал страданий.
36

По мере того как престарелый император стано-
вился все слабее и слабее, ему начали являться видения.
Легионы маленьких черных бесенят окружали его, вос-
клицая:
— Мы твои грехи и должны понести наказание;
своим желанием жить вечно ты хочешь лишить нас того,
что мы заслужили?
Прекрасные женские фигуры с закрытыми покрыва-
лом лицами, с опущенными головами являлись ему и на-
шептывали:
— Мы твои добродетели и должны получить награду;
неужели ты хочешь отнять у нас это?
И еще какие-то фигуры, туманные, но приятные для
взора, приходили к нему и бормотали:
— Мы твои умершие друзья, и мы давно ждем тебя
к себе; неужто ты решил найти себе новых друзей, а нас
забыть?
И были еще такие, которые говорили:
— Мы твои воспоминания; неужели ты будешь жить
столько, что мы все увянем и засохнем в твоем сердце?
И еще:
— Мы твоя сила и твоя красота, твоя память и ум;
можешь ли ты жить, сознавая, что никогда больше нас
не увидишь?
Наконец явились два тюремщика, слуги царя Смерти,
и один из них громко смеялся. А когда другой спросил
его, почему он смеется, тот ответил:
— Я смеюсь над императором. Он думает бежать от
нашего повелителя, не зная, что момент его кончины на-
писан железным пером на алмазной скале миллион мил-
лионов лет тому назад, с той самой поры, как возник
мир.
— И когда же она должна наступить? — спросил
другой.
— Через десять минут,— сказал первый.
37

Услышав это, император обезумел от страха. Он упал
на ложе, где покоилась спящая красавица, и вскричал:
— О, пробудись! Пробудись и спаси меня, пока не
поздно!
И — о чудо! — спящая зашевелилась и открыла глаза.
Если она была столь прекрасна во сие, то какой же
она предстала, когда проснулась! Но любовь к жизни
победила в груди императора любовь к красоте: он не
видел ни ее глаз, сверкавших, как звезды, ни краски на
щеках, словно цвет персика и лилии, ни выражения лица,
величественного и озаренного улыбкой, как рассвет. Он
только кричал и кричал:
— Дай мне питье, чтобы я мог жить! Дай мне питье!
— Это не в моей власти,— сказала молодая жен-
щина.— Секрет напитка был известен только моей до-
чери.
— А кто твоя дочь?
— Та седая старуха, что спала со мной в пещере.
— Та дряхлая старуха — твоя дочь? Дочь такой юной
и свежей?
— Именно так,— сказала она.— Я породила ее, когда
мне было шестнадцать лет, и потом проспала семьдесят
лет. Когда я проснулась, она была уже совсем дряхлая
и немощная, а я осталась такой, какой была в тот мо-
мент, когда закрыла глаза. И она познала тайну, кото-
рой мне не довелось узнать.
— Бонза будет распят на кресте! — завизжал импе-
ратор.
— Слишком поздно,— сказала молодая женщина.—
Он уже растерзан на куски.
— Кем?
— Толпой, которая идет сюда, чтобы то же сделать
и с тобой.
И как только произнесла она эти слова, распахну-
лись двери и в покои ворвался народ во главе с самым
38

ученым бонзой в империи (после покойного главного
бонзы), который вонзил шпагу в грудь императора со
словами:
— Тот, кто презирает эту жизнь, отдавая предпочте-
ние другой, заслуживает того, чтобы лишиться жизни,
которой он обладает.
Слова, как говорит историк Ли, достойные того,
чтобы быть написанными золотыми буквами в храме
Конфуция.
А народ кричал:
— Убить колдунью!
Но когда она взглянула на толпу, все закричали:
— Будь нашей императрицей!
— Помните,— сказала она,— что вам придется тер-
петь меня сто лет!
— Хоть сто тысяч! — закричали все в ответ.
Тогда она взяла скипетр, и началось ее славное цар-
ствование. Среди ее благих деяний отмечена ее терпи-
мость в отношении последователей Лао Цзы. Но по-
скольку их перестали преследовать правители, то заме-
чено, что дикие звери потеряли к ним прежнее уважение
и теперь пожирают их с не меньшим удовольствием, чем
последователей других сект и наименований.

Абдалла—ученик пророка Ада
Престарелый отшельник, по имени Сергий, обитал
в дебрях Аравии, посвятив свою жизнь религии и алхи-
мии. О его вере можно сказать лишь то, что она на-
столько была лучше веры его соседей, что все стали
смотреть на него как на колдуна, считая его поклонни-
ком дьявола. Но те, кто знал отшельника ближе, ви-
дели в нем несторианского монаха, удалившегося в пу-
стыню по причине серьезных расхождений со своими
«братьями», замышлявшими его отравить.
Обвинение Сергия в колдовстве повело к тому, что
некий любознательный юноша обратился к нему в на-
дежде получить некоторые сведения касательно природы
демонов. Но убедился, что Сергий не мог дать ему ника-
ких сведений по этому вопросу; напротив, старец так
мудро и красноречиво беседовал с ним о священных
предметах, что просветил разум юноши, наполнил его
душу энтузиазмом и пробудил в нем рвение немедля от-
правиться к пребывавшим в темноте соседним народам,
чтобы наставлять их в истинной вере,— к сарацинам,
сабинянам, зороастрянам, карматианам, вафометитянам
и павликианам, представляющим собой остатки древней
секты маникеев.
40

— Нет, добрый юноша,— сказал Сергий, — я отка-
зался от мысли посылать миссионеров, после того как
имел богатый опыт со своим духовным сыном, пророком
Абдаллой.
— Что! — воскликнул юноша.— Разве Абдалла был
твоим учеником?
— Именно так,— сказал Сергий.— Выслушай эту
историю.
Никогда еще не приходилось мне наставлять столь
смышленого ученика, как Абдалла, и я возлагал на него
большие надежды. Я всегда называл его своим сыном;
такой чести я не оказывал еще никому, кроме него. Как
и ты, Абдалла с большим состраданием смотрел на окру-
жающую его темноту и умолял меня, чтобы я дозволил
ему отправиться к этим народам и повести борьбу с их
темнотой.
— Сын мой,— сказал я,— удерживать тебя я не
стану: ты уже не ребенок. Я тебе рассказывал, какому
гонению подвергаются те, кто становится на этот путь,
и ты знаешь, что меня самого хотели отравить только за
то, что я не соглашался с утверждением, что сверхъесте-
ственный свет исходит из пупа брата Григория. Ты дол-
жен знать заранее, что тебя будут бить палками, колоть
копьями, держать в темнице на цепи; вполне вероятно,
что тебя могут ослепить; и даже, может быть, сожгут на
костре.
— Все это я готов претерпеть,— сказал Абдалла. За-
тем он обнял меня и распрощался.
Когда несколько раз взошла и зашла луна, он вер-
нулся весь в шрамах и рубцах от ран и настолько худой,
что легко можно было сосчитать кости на его теле.
— Откуда эти шрамы и рубцы? — спросил я.— И что
означает эта твоя худоба?
— Шрамы и рубцы,— отвечал он,— остались после
побоев, которые я претерпел по велению халифа; а кости
41

мои выпирают от-
того, что слуги ха-
лифа забывали
приносить мне
есть и пить, пока
я сидел в темнице
по его приказу.
— О сын мой,
— воскликнул я,—
в глазах истинно
верующих эти
шрамы и рубцы
более прекрасны,
нежели розовые
щеки, а вид твоих выпирающих костей говорит о скрытом
сокровище!
Абдалла притворился, что верит моим словам, а я
этого и не заметил. Я повел его к себе, накормил, изле-
чил раны и опять послал в мир.
Спустя несколько времени он вернулся, как и раньше,
в ранах и кровоподтеках, но довольно благообразный и
упитанный.
— Откуда это благообразие, сын мой? — спросил я.
—. А это все по милости жен халифа,— отвечал он,—
которые тайком кормили меня. Мне удалось уверить их,
что за такое благодеяние в будущей жизни каждая по-
лучит по семи мужей.
— А почему ты это знаешь, сын мой? — спросил я.
— Истинно говоря, отец, я этого не знаю,— отвечал
он,— но я полагал, что это возможно.
— О сын мой, сын мой! — воскликнул я.— На какой
опасный путь ты стал! Привлекать на свою сторону сла-
бых, темных людей обещаниями им благ в будущей
жизни, о которой ты знаешь не больше, чем они сами!
Обещал ли я хоть раз кому-нибудь из моих последова-
42

телей какую бы то ни было награду за его благочестивые
труды и добрые дела, кроме побоев, мук голода и со-
жжения на костре?
— Нет, отец,— сказал он,— и поэтому у тебя и нет
последователей, кроме одного, но и тот нарушил твой
закон.
После недолгого пребывания со мной он опять ушел
проповедовать. Через долгое время он вернулся в хоро-
шем телесном состоянии, но видно было, что у него что-то
таится на душе.
— Отец,— сказал он,— сын твой проповедовал со
всей верой и правдой и многие тысячи направил на ис-
тинный путь. Но мне на пути встал один чародей, кото-
рый сказал им: «Почему вы следуете за Абдаллой? Он
даже огня не может выпускать изо рта и из носа?»
И люди вняли его словам, особенно когда увидели, как
пламя выходит у него из носа. И если ты меня не на-
учишь делать то же самое, то, несомненно, меня ждет
погибель.
Я ответил Абдалле, что лучше погибнуть во имя нс-
43

тины, чем продлить
свою жизнь путем
лжи и обмана. Но
он плакал и вопил
как безумный, и на-
конец я сдался; я
научил его выдыхать
пламя и дым из оре-
ховой скорлупы, на-
полненной воспламе-
няющимся порош-
ком. И я снабдил его
одним веществом,
которое называется
мылом и которое редко кому известно в этих местах,
и этим веществом намазал ему ноги. Когда он встре-
тился с чародеем, то оба они стали изрыгать пламя изо
рта, и тогда люди не могли решить, за кем им следо-
вать. Но когда Абдалла, в добавление к этому, про-
шелся босой по девяти раскаленным докрасна лемехам,
а чародей не мог даже ногой притронуться к ним, то
люди сразу набросились на чародея и побили камнями,
и все стали последователями Абдаллы.
Спустя много времени Абдалла опять пришел ко мне,
на этот раз в очень радостном, но каком-то беспокойном
состоянии, с попоной из верблюжьей шерсти в руках,
которую он развернул, и я увидел в ней множество ко-
стей.
— Отец,— сказал он,— я принес тебе радостную
весть. Мы отыскали кости верблюда пророка Ада, на
которых он вырезал свое откровение.
— Если это так,— сказал я,— тогда ты вполне познал
наставления пророка и больше не нуждаешься в моих.
— Нет, отец,— сказал он,— хотя откровение пророка
несомненно было написано резцом на этих костях, но
44

случилось так, что
от времени все на-
писанное стерлось, и
ныне нельзя разоб-
рать ни одного зна-
ка. И я хочу просить
тебя написать все
снова.
— Что?! — вос-
кликнул я.— Ты хо-
чешь, чтобы я стал
подделывать откро-
вение пророка Ада!
Убирайся, откуда ты
пришел!
— Ты знаешь, отец,— продолжал он,— что, если бы
у нас были подлинные слова пророка Ада, они не послу-
жили бы нам на пользу, ибо они начертаны в такой глу-
бокой древности, что никто не мог бы их понять. Я пи-
сать не умею, а поэтому ты должен от имени пророка
начертать на костях все то, что он сам написал бы, если
бы ныне жил; но если ты не желаешь, я обращусь с этим
к брату Григорию.
Слыша, что он собирается обратиться к этому плуту
и обманщику, я возмутился духом и сам написал книгу
откровений пророка Ада. Но я внес в нее только разум-
ные и полезные наставления, и особенно настоял на за-
прещении многобрачия, подметив некоторую склонность
к этому в своем ученике.
Спустя много дней он пришел опять. На сей раз он
явился в большом волнении и страхе и без волос на ниж-
ней части лица.
— О Абдалла,— обратился я к нему,— где же твоя
борода?
— В руках моей девятой жены,— отвечал он.
45

— Отступник! — вскричал я.— Неужто ты посмел за-
вести себе больше, чем одну жену? Разве ты забыл, что
написано в книге пророка Ада?
— Отец,— сказал он,— откровение пророка Ада, как
тебе известно, настолько древнее, что оно нуждалось в
толковании. Это толкование взял на себя один из моих
последователей, молодой сириец и, как я понимаю, род-
ной сын Григория. Этот мой ученик не только умеет пи-
сать, но он согласился писать то, что я указывал ему,—
достижение, которого тебе не хватало, о Сергий! В этом
толковании изложено, что поскольку женщина обладает
лишь девятой частью души мужчины, то пророк, предпи-
сывая нам, адитам,— как мы теперь себя называем —
повелел брать в жены девять женщин; взять же десятую
было бы, как я понимаю, противно закону. А отсюда сле-
дует, что, влюбившись в одну прекраснейшую юную дев-
ственницу, я вынужден отвергнуть одну из жен, на кото-
рой женат давно. На это, конечно, ни одна из них не со-
глашается, поскольку каждая думает, что на нее может
пасть мой выбор, и потому они так и поступили со мной,
и ныне логово дикого зверя является более мирным оби-
талищем, нежели мой сераль. Больше того, они угро-
жают мне разоблачить перед народом то, о чем им, к не-
счастью, стало известно,— что откровение святейшего
пророка Ада написано вовсе не на костях верблюда, а
на костях старой коровы, и поэтому может быть при-
знано подложным, поскольку нигде в летописях не ука-
зано, чтобы пророк ездил на корове. Хорошо зная, что
ты, отец, сам написал все эти знаки, я преисполнен
страха, что ярость толпы может распространиться и на
тебя и что даже самой твоей жизни может угрожать
опасность.
Такой довод Абдаллы великой тяжестью лег мне на
душу, и я тем охотнее согласился оказать ему помощь,
что в этом случае мне не надо было прибегать к обману,
46

а только лишь восстановить мир в его доме. Я отпра-
вился с ним к его женам, долго с ними беседовал, и они
сказали, что согласны принять мое решение. Желая уго-
дить ему, я дал ему наставление, чтобы он взял себе в
жены прекрасную девственницу и прогнал одну из своих
жен, старую, безобразную, с дьявольским характером.
— О отец,— сказал Абдалла,— ты вернул меня от
смерти к жизни! А ты, Зара,— продолжал он, обращаясь
к своей старой жене,— не теряешь ничего, но во многом
даже выигрываешь, сделавшись женой мудрого и добро-
детельного Сергия.
— Чтоб я женился на Заре! — воскликнул я.— Ведь
я монах!
— Это верно,— сказал он.— Но не можешь же ты
взять у нее мужа и не дать ей другого взамен.
— Если он этого не сделает, я задушу его! — вскри-
чала Зара.
Я горько заплакал и просил его заступничества. И мы
пришли к соглашению, что я получаю сорокадневную
отсрочку: если в течение этого времени кто-нибудь по-
сватается к Заре, то я освобождаюсь от нее. Я объявил,
что отдам все, что есть у меня, тому, кто на ней женится,
но нигде не нашлось такого человека. Потом ее предло-
жили по очереди в жены тринадцати преступникам, при-
говоренным к смертной казни, но все они предпочли
смерть. И в конце концов я вынужден был жениться на
ней. Но теперь у меня есть утешение, что, если я согре-
шил тем, что способствовал обману Абдаллы, то долг
ныне оплачен, и высшая справедливость ничего не мо-
жет иметь против меня, ибо воистину я был ввергнут в
геенну огненную, пока не пришло время самой Заре быть
туда ввергнутой. А что касается того, как это с ней слу-
чилось, то прошу тебя не быть слишком любопытным.
Скажу лишь, что вода в колодце Кефаята, получившая
название «жемчужина пустыни», стала после исчезнове-
47

ния Зары непригодной для питья, пагубной для человека
и животных,— это, несомненно, было указание неба на
ее гнусности.
Когда я сидел в своем жилище, приводя в порядок
имущество Зары, состоявшее главным образом из вин
и крепких напитков, Абдалла опять появился предо
мной.
— Ты пришел,— сказал я,— с тем, чтобы опять про-
сить меня содействовать тебе в каком-нибудь новом об-
мане? Знай же раз навсегда, что больше я делать этого
не стану.
— Наоборот,— сказал он,— я пришел с тем, чтобы
успокоить твою душу, что больше я не нуждаюсь в твоей
помощи. Следуй за мной.
И он повел меня на огромную поляну, где находи-
лось множество вооруженных воинов, всадников и пеших.
Над ними развевались знамена, на которых имя Аб-
даллы было вышито золотыми буквами. А посреди этой
поляны стоял золотой ковчег с костями верблюда (или
коровы) пророка Ада. И тут же, рядом с ковчегом, была
навалена огромная куча человеческих голов, и воины
48

беспрерывно подбрасывали в нее все новые и новые го-
ловы.
— Сколько их тут? — спросил Абдалла.
— Двенадцать тысяч, о апостол божий,— отвечали
ему,— но это еще не все.
— Ты чудовище! — сказал я Абдалле.
— Нет, отец,— отвечал он,— всего их будет не больше
шестнадцати тысяч, и все это головы нечестивых. Но мы
пощадили тех из женщин, которые были молоды и кра-
сивы,— мы сделали их своими наложницами, как гласит
пункт одиннадцатый дополнения к книге пророка Ада,
недавно добавленный с моего соизволения. Но следуй за
мной дальше: это еще не все, что я хочу тебе показать.
Он повел меня в другой конец поляны, где к столбу,
вкопанному в землю, был прикован цепью человек, а во-
круг него навалена куча дров для костра и стояло много
прислужников с зажженными факелами в руках.
— О Абдалла,— воскликнул я,— к чему все эти звер-
ства?
— Этот человек,— отвечал он,— богохульник, кото-
рый утверждал, что книга пророка Ада написана на ко-
стях коровы.
— Но ведь она написана именно на костях коровы! —
вскричал я.
— Совершенно верно,— сказал он,— и потому его
ересь тем более пагубна, и его наказание тем более по-
служит в назидание другим. Если бы она была написана
на костях верблюда, то он только подтвердил бы то, что
есть на самом деле.
И тогда я отряс прах со своих ног и поспешил в свое
жилище. Все другие деяния Абдаллы тебе известны, так
же, как и то, что сам он пал в битве с карматианами.
А теперь я хочу спросить тебя, все ли ты еще намерен
идти проповедовать истину?
— О Сергий,— сказал молодой ученик,— я понимаю,
4 Ричард Гарнет 49

что искушение слишком велико и трудности гораздо бо-
лее неодолимы, чем я предполагал. Но я решил все-таки
идти, и я надеюсь, что милостивое небо не допустит,
чтобы я потерпел поражение.
— Тогда иди,— сказал Сергий,— и пусть благослове-
ние неба будет на тебе! Возвращайся через десять лет.
Если я буду жив и если ты сможешь по возвращении
сказать, что ты не переделывал по-своему писания про-
рока, не творил чудес, не преследовал неверных, не
льстил могучим мира сего и никого не подкупил обеща-
нием наград на небе или на земле, то ты получишь от
меня тогда философский камень.

Немой оракул
I
Во времена царя Аттала, когда оракулы еще были в
почете, один из них, пользовавшийся особой славой
и вдохновляемый, как полагали, Аполлоном, пребывал в
городе Дорилеуме, во Фригии. Вопреки установившемуся
обычаю, его вещания изрекал жрец мужского пола.
Храм, где находился оракул, постоянно осаждали толпы
желающих узнать свою судьбу, и ответы на их вопросы
выражались в способе, сходном с методом, о котором
говорит Лукиан в своем произведении «Александр, или
Лжепророк». Иногда, в исключительных случаях, слы-
шался голос, вероятно голос бога, изрекавший ответ,
который исходил из глубины святилища. В сокровищ-
нице святилища хранились треножники и кубки, обычно
сделанные из золота; сундуки сокровищницы были на-
биты червонцами и золотыми слитками; дары богатых
почитателей и обильные приношения натурой сельского
люда с избытком удовлетворяли повседневные нужды
служителей храма, а огромные даровые земельные
угодья поддерживали достоинство и славу его попечите-
лей и главного жреца. Жрец, о котором сейчас идет
речь, считался священной особой и был известен своей
мудростью в не меньшей мере, чем святостью, на осно-
вании чего боги наградили его необычайной тучностью.
51

Наконец он умер, то ли от излишества в еде, то ли от
излишества в напитках,— на этот счет историки расхо-
дятся во мнениях.
Попечители храма собрались, чтобы назначить пре-
емника, и, желая, естественно, чтобы святость оракула
и их доходы не потерпели ущерба, избрали молодого
жреца, очень красивой внешности н аскетической жизни,
необычайно кроткого, бесхитростного, высокой святости
человека, пламенного исполнителя воли богов. Можно
было ожидать, что такой редкостный выбор будет сопро-
вождаться каким-нибудь необычайным проявлением воли
божества, и действительно, произошло чудо, которое
служителей храма привело в полное замешательство,—
вещания оракула внезапно совершенно прекратились.
Никакого откровения не получал жрец, когда впадал в
нужное для вещания состояние; никакое вдохновение не
могло побудить его раскрыть тайны будущего; никакого
голоса не слышалось из святилища; и таблички желаю-
щих узнать свою судьбу громадной кучей лежали безна-
дежно на большом алтаре. Как естественное следствие,
таблички эти скоро совсем перестали прибывать, а сле-
довательно, прекратился и приток приношений в сокро-
вищницу; подворья при храме, всегда набитые просите-
лями, теперь пустовали, и единственными жертвами, чья
кровь дымилась на подворьях, были те жертвы, кото-
рые приносил сам жрец, дабы умилостивить разгневан-
ного Аполлона. Скромный служитель бога всю вину воз-
лагал на собственные плечи; он не сомневался, что
именно он прогневил бога какой-нибудь таинственной, но
ужасной скверной, и такое его мнение подтверждалось
единодушным суждением всех, с кем ему приходилось
соприкасаться.
Как-то раз, когда он сидел в храме, погрузившись
в мрачные размышления, обдумывая, как ему легче
всего избавиться от возложенных на него священных обя-
52

занностей, его потревожил звук шагов, давно уже став-
ший здесь необычным, и, оглянувшись, он увидел какую-
то дряхлую, почтенной внешности старуху. Он признал в
ней одну из низших служительниц при храме.
— Достойная мать,— обратился он к ней,— несом-
ненно, ты пришла сюда затем, чтобы к моим мольбам,
обращенным к божеству, присовокупить свои, дабы уми-
лостивить Аполлона и узнать причину его гнева.
— Нет, сын мой,— отвечала почтенная особа,— я не
собираюсь тревожить без нужды Аполлона или какое
другое божество. В моих собственных руках заключается
сила, способная возродить славу и величие этого забы-
того всеми святилища, и за вознаграждение, какое ты
найдешь подходящим, я готова передать эту способность
тебе.
И так как изумленный жрец ничего не сказал в от-
вет, она продолжала:
— Моя цена — сто червонцев!
— Несчастная! — воскликнул жрец возмущенно.—
Одно твое корыстное требование уже доказывает всю
суетность твоего притязания на то, что ты посвящена в
тайны богов. Немедленно скройся с моих глаз!
Старуха тотчас удалилась, не возразив ни слова, и
этот случай тут же был предан забвению огорченным
жрецом. Но на другой день, в тот же час, старуха опять
предстала перед ним и сказала:
— Моя цена — двести червонцев!
Опять он приказал ей убраться, и опять она безро-
потно повиновалась. Но такое приключение послужило
для жреца поводом для серьезного размышления. Для
его возбужденной фантазии упорная настоятельность
старой карги начинала принимать форму чего-то сверхъ-
естественного. Он начинал размышлять, что пути богов
несхожи с путями человеческими и что это скорее пра-
вило, чем исключение, что они проявляют свою волю не-
53

исповедимыми путями и при помощи самых неподходя-
щих средств. Он припомнил историю Сивиллы и ее книг
и поморщился при мысли, что упрямство с его стороны
может в конце концов лишить храм всех его источников
дохода. Результатом этих размышлений явилось решение
отнестись к старухе совсем иначе, если только она явит-
ся на следующий день.
Как и в предыдущие дни, она появилась точно в тот
же час и прохрипела:
— Моя цена — триста червонцев!
— Почтенная посланница небес,— обратился к ней
жрец,— я предоставляю тебе награду, какую ты тре-
буешь, но облегчи тяжесть моей души как можно скорее.
Ответ старой карги был очень краткий и вырази-
тельный: она протянула ему свою открытую сухую ла-
донь, в которую он отсчитал триста червонцев с такой
поспешностью, с какой ему позволяли частые перерывы,
вызванные необходимостью со стороны старухи опорож-
нить наполненную горсть в кожаную сумку, а также ее
пристальным вниманием, с каким она осматривала каж-
дую монету.
— А теперь,— сказал жрец, когда операция была
закончена,— начинай выполнять свою часть договора.
— Причина безмолвия оракула,— прокаркала ста-
руха,— заключается в греховности жреца!
— Увы! Это как раз то, чего я боялся,— вздохнул
жрец.— Но поведай мне, в чем состоит мой грех?
— Он состоит в том,— ответила старуха,— что бо-
рода твоего понимания еще не выросла, и что яичная
скорлупа твоей неопытности еще не отпала от головы
твоей простоты, и что твои мозги несоразмерны с чере-
пом, в котором они заключены,— словом, дабы мои ино-
сказания тебе не показались излишними, а образы на-
доедливыми, я скажу прямо, что ты отъявленный про-
стофиля!
54

И поскольку удивленный жрец хранил молчание, она
продолжала:
— Что может быть еще постыднее для религиозного
человека, чем непонимание самой природы религии? Как
не знать, что слово «религия», выраженное языком ис-
тины, означает обман, к которому прибегают немногие
для одурачивания многих? Ты такой же глупец, как те
люди, кои до сего часа являлись сюда со своими глупо-
стями, а ныне направились с ними в другое место, чтобы
обогащать более разумных, чем ты. О простофиля! Не-
ужто ты в самом деле думаешь, что вещания исходят от
Аполлона? Как это может быть, если никто никогда не
видел такой особы? Неужто тебе нужно еще большее
чудо для ответа на таблички желающих узнать свою
судьбу, чем раскаленная игла 1? Что же касается сверхъ-
естественного голоса, то скажу тебе, что он исходил от
почтенной и даже в некотором смысле священной особы,
то есть лично от меня. В дальнем углу святилища меня
прятал твой доселе оплакиваемый предшественник, лю-
бовницей которого я была в молодости и верной помощ-
ницей в престарелом возрасте. В этой последней должно-
сти я готова служить и тебе. Внимай, что скажу: замени
твое глупое суеверие здравым смыслом, твою детскую
простоватость — тонкой политикой, неприличествующую
твоему сану худобу — внушительной тучностью, твое ны-
нешнее, достойное смеха, неловкое положение — репута-
цией святости и почитания со стороны людей. Ты должен
признать, что все это стоит больше, чем триста червон-
цев.
Молодой жрец с выражением необычайного страда-
ния на лице выслушал все, что говорила старая карга.
Когда она кончила, он встал и, несмотря на все попытки
его отвратительной собеседницы удержать его, быстро
покинул храм.
1 См. Лукиан. Лжепророк.
56

II
Он поставил своей целью бежать насколько возможно
подальше от города Дорилеума. Любовь к бродяжниче-
ству бессознательно овладела им, и не прошло много
времени, как его молодые ноги исколесили уже значи-
тельную часть Азии. Его несложные потребности легко
удовлетворялись тем, что он находил в диких лесах и на
равнинах, а когда этого ему не хватало, он обращался к
легкому физическому труду, добывая пропитание. По-
степенно презрение к самому себе, породившее в нем
отчаяние, приняло форму иронического сострадания к
заблуждениям человечества, а его беспокойное состоя-
ние, которое вначале заставило его искать облегчения
в перемене мест, сменилось проявлением любопытства и
интереса ко всему окружающему. Он научился легко
вступать в общение со всеми классами людей, кроме
одного, и с радостью стал замечать, что с каждым днем
он все более освобождается от того мистицизма, кото-
рым он заразился от своих духовных наставников. От
одного класса людей он действительно не мог почерпнуть
ничего — от жрецов, которых он теперь избегал как чумы,
и он никогда уже не заглядывал в храм. К прорицате-
лям, авгурам и ко всем тем, кто хоть в какой-то мере
имел дело с сверхъестественным, он относился с невыра-
зимым отвращением, и то, что он в конце концов напра-
вил свои стопы в сторону своей родной страны, следует
приписать тому обстоятельству, что он не мог продол-
жать свои странствия без того, чтобы не сталкиваться с
халдейскими прорицателями, персидскими магами или
индусскими факирами-чудотворцами.
Однако его не очень прельщала мысль о возвращении
во Фригию. И когда он еще находился на значительном
расстоянии от своих родных мест, однажды, сидя вече-
57

ром в чайхане небольшого городка, он услышал слова,
которые привлекли его внимание.
«Это так же верно, как дорилеумский оракул».
Говоривший был селянин, который, по-видимому, в
чем-то убеждал слушавших, а те относились к нему с
недоверием. Внезапный возглас удивления со стороны
бывшего жреца заставил спорщиков обратить на него
внимание, и тогда он, стараясь казаться насколько воз-
можно незаинтересованным, спросил:
— А разве дорилеумский оракул так славится прав-
дивостью своих прорицаний?
— А откуда ты, что не знаешь этого? — спросил селя-
нин с ноткой презрения в голосе.— Разве ты не слыхал
о жреце Эвбулиде?
— Эвбулид?! — воскликнул бывший жрец.— Да ведь
это мое собственное имя!
— Можешь в таком случае радоваться,— заметил
кто-то из присутствующих,— что ты носишь имя человека
столь святого и непорочного и столь любимого богами.
Мне не раз приходилось видеть его при исполнении им
своих священных обязанностей, и меня всегда поражали
его красота и величие. И действительно, глядя на тебя
вблизи, должен сказать, что сходство удивительное.
Только та разница, что на лице твоего тезки лежит пе-
чать божественности, что не так заметно на твоем.
— Божественность! — воскликнул другой.— Если бы
даже сам Феб служил у собственного святилища, то и
он не мог бы обладать большим сходством, чем Эвбулид.
— Равно как не мог бы с большей правдивостью
предсказывать будущее,—добавил сидевший тут же жрец.
— Или изрекать свои вещания в более изящной фор-
ме,— подхватил поэт.
— Но не странно ли,— сказал еще один,— что до-
вольно долгое время после своего посвящения Эвбулид
совершенно не мог прорицать.
58

— И первое его пророчество было о смерти дряхлой
старухи, служившей при храме.
— Ха! — воскликнул Эвбулид.— И как это случи-
лось?
— Он предсказал ее смерть за день вперед, как в точ-
ности и случилось; она подавилась червонцем, который
не принадлежал ей по закону и который она хотела спря-
тать во рту под языком.
«Слава богам! — пробормотал про себя Эвбулид.—
Фу! Как будто есть боги!.. Да, но, если бы они были, они
не допустили бы такого издевательства! Поддерживать
обман — это уж, как видно, так полагается; но присвоить
мое имя, подделать мою личность! Клянусь всеми бо-
гами, которых нет, что я разоблачу этот обман или же
погибну в борьбе!»
Он встал рано на другой день, чтобы отправиться в
Дорилеум. Чем ближе подходил он к городу, тем больше
росла молва об оракуле Аполлона, тем чаще приходилось
ему слышать о святости, пророческом даре и личном оба-
янии жреца Эвбулида. Все дороги, ведущие к городу,
были забиты народом, спешившим в храм, где продстояло
совершение важного религиозного обряда. Глубокое мо-
литвенное настроение смешивалось с радостным пред-
вкушением предстоящего торжества, и Эвбулид, сначала
смотревший на эти толпы с горьким презрением, посте-
пенно начал смотреть на них с дружеским снисхожде-
нием. Он не мог не признать, что тот обман, который он
собирался разоблачить, во всяком случае являлся источ-
ником невинного развлечения, и уже почти готов был
выразить желание, чтобы религия, которую он рассмат-
ривал как орудие политики, рассматривалась с этой
точки зрения, а не с той грязной и омерзительной, как
она была представлена ему старухой.
В таком раздвоенном состоянии ума он вошел в храм
Перед алтарем стоял совершавший служение жрец —
59

молодой мужчина, копия и в то же время не совсем точ-
ная копия его самого. Черты лица были совершенно схо-
жи, но вся фигура незнакомца была овеяна каким-то ве-
личием и абсолютным спокойствием, что исключало
всякую мысль об обмане и до такой степени внушало
бывшему жрецу благоговейное чувство, что его намере-
ние выступить вперед, чтобы разоблачить обманщика и
изгнать его из святилища, мгновенно рассеялось. И когда
он стоял тут, в смущении и нерешительности, мелодич-
ный голос служителя-жреца прозвучал на весь храм:
— Жрец Эвбулид, подойди ко мне!
Эти слова, приведшие всех в необыкновенное волне-
ние, Эвбулида заставили выступить вперед; пробравшись
в толпе, он встал перед алтарем, лицом к лицу со своим
тезкой. Люди ахали от изумления, видя стоящих перед
ними двух мужей, столь походивших друг на друга и
отличавшихся лишь одеянием. Но пока они смотрели, фи-
гура служителя-жреца приняла колоссальные размеры;
венец из ярких лучей, ярче солнца, украсил его голову;
белые, как цветы гиацинты, локоны упали на плечи,
глаза засверкали сверхъестественным блеском; колчан
спускался с его плеч, а в руке он держал ненатянутый
лук; величественность и красота всей его фигуры возро-
сли вдесятеро. Словно по внушению, Эвбулид и все, кто
был в храме, опустились на колени: все признали в слу-
жителе-жреце Аполлона.
Глубокая тишина стояла в храме. Наконец она была
нарушена Фебом.
— Ну что, Эвбулид,— начал бог с добродушной ус-
мешкой,— наконец-то ты спохватился, что я слишком
долго не был на Парнасе, заменяя тебя здесь, пока ты
развлекался с язычниками и варварами.
Страшно смущенный, Эвбулид не знал, что сказать.
Бог продолжал:
— Можешь не тревожиться: ты ни на йоту не вызвал
60

неудовольствия богов. Отказавшись ради истины слу-
жить у алтаря, ты принес им лучшую из жертв, единствен-
ную, может быть, которую они ценят. Но, Эвбулид, по-
думай о том, что и теперь ты страдаешь, подавляя в себе
инстинкты твоей собственной природы. Если дорилеум-
ский оракул — обман, то разве нет оракула в твоей соб-
ственной груди? Если голос религии не раздается больше
с треножника, то разве умолкли ветры и воды или пога-
сли звезды на небе? Если нет и не было сил, проявляю-
щих свою волю извне, то разве ты глух к силам внутри
себя? Если ты не видишь ничего, что можно было бы
открывать людям, то разве в тебе самом нет ничего, что
ты мог бы предложить им взамен? Знай, что лучшего чув-
ства не могло родиться в твоей душе, как то, которое
привело тебя к намерению разрушить этот храм — вме-
стилище, как ты убедился, обмана и суеверия.
— Но теперь, Феб,— обрел наконец дар речи Эвбу-
лид,— не следует ли мне вернуться в святилище, очищен-
ное твоим присутствием, и снова стать твоим недостой-
ным служителем?
— Нет, Эвбулид,— отвечал Феб с улыбкой,— серебро
хорошо, но только не для плугов. Твой богатый опыт,
твои долгие странствия по свету, твои размышления на-
едине с собой, твои встречи со многими людьми сделали
тебя слишком мудрым, чтобы ты мог быть жрецом. Най-
дется такой, кто займет это место в храме, чтобы выпол-
нять то, что время от времени я найду нужным ему вну-
шать. А ты, Эвбулид, посвятишь себя более достойному
делу, чем служение Аполлону, такому делу, которое
будет жить, когда всякое служение ему уже прекратится
и в Дельфах, и в Делосе.
— Кому же я должен служить? — спросил Эвбулид.
— Человечеству, сын мой,— ответил Аполлон.
61

Ричард Гарнет
Автор этой книги — известный английский писатель, поэт и
литературовед, имя которого составляет одну из страниц в истории
английской литературы прошлого столетия. За свою жизнь
(1835—1906 гг.) Гарнет создал немало произведений, которые не
потеряли своего значения и до наших дней. Его перу принадлежит
сборник стихотворений, неоднократно переиздававшийся в Англии
Им написан ряд биографий знаменитых английских и американских
писателей: Мильтона, Карлейля, Эмерсона, Блейка, Шелли, а также
критических очерков об их творчестве.
Он является автором иллюстрированной «Истории английской
литературы», «Истории итальянской литературы», «Воспоминаний
бывшего библиографа». Широкую известность он получил как соста-
витель и редактор двадцатитомной «Антологии лучшей мировой ли-
тературы».
Ричард Гарнет оставил после себя не только большое литера-
турное наследство, но и видных литературных наследников. Его сын
Эдвард Гарнет — известный критик и драматург, а внук Дэйвид
Гарнет является выдающимся современным английским писателем.
Жена Эдварда Констанс Гарнет — известная переводчица русской
литературы. Она перевела на английский язык полные собрания со-
чинений Тургенева, Гоголя, Достоевского, романы Л. Н. Толстого,
рассказы и повести Чехова, «Былое и думы» А. И. Герцена. Она
была знакома с Толстым и Короленко, сделала многое для того,
чтобы английский читатель лучше узнал этих замечательных масте-
ров русской прозы.
Особенно широкую известность принес Р. Гарнету сборник сати-
рических новелл «Сумерки богов», переведенный на многие языки
мира. Он содержит двадцать восемь новелл, в которых подвергаются
сатирическому обличению древние и современные религии, их догма-
62

тика, деяния «святых отцов», пап, кардиналов, епископов. С большой
похвалой отозвался об этой книге Герберт Уэллс.
Воздавая должные похвалы книге Р. Гарнета за высокое лите-
ратурное мастерство ее автора, английская печать обходила молча-
нием антиклерикальную и антирелигиозную направленность книги.
Да иначе и быть не могло. Как могла принять буржуазная печать
такие, например, рассуждения автора:
«Что может быть еще постыднее для религиозного человека,
чем непонимание самой природы религии? Как не знать, что слово
«религия», выраженное языком истины, означает обман, к которому
прибегают немногие для одурачивания многих?»
В этих словах красноречиво выражено отношение писателя к ре-
лигии, которое является лучшей характеристикой его воинствующего
атеизма и антиклерикализма.
В настоящий сборник вошло всего лишь несколько рассказов
из цикла «Сумерки богов», но и они могут дать представление со-
ветскому читателю о творчестве Ричарда Гарнета, о его отношении
к религии и церкви.
П. Охрименко

Содержание
Сумерки богов 3
Напиток Лао Цзы 27
Абдалла — ученик пророка Ада 40
Немой оракул 51
П. Охрименко. Ричард Гарнет 62
Гарнет Ричард.
СУМЕРКИ БОГОВ. Антирелигиозные новел-
лы. [Пер. с англ.]. М., Политиздат, 1967.
64 с. с илл. (Худож. атеистич. б-ка)
И (Англ ).
Редактор А. Белов
Художественный редактор Г. Семиреченко
Технический редактор О. Семенова
Сдано в набор 17 марта 1966 г. Подписано в печать
3 января 1967 г. Формат 70 X 108 1/32. Физ. печ.
л. 2. Условн. печ. л. 2,80. Учетно-изд. л 2,61. Ти-
раж 100 тыс. (50 001 — 100 000) экз. Заказ № 375. Бу-
мага № 2. Цена 8 коп.
Политиздат, Москва, А-47, Миусская пл., 7.
Типография «Красный пролетарий» Политиздата.
Москва, Краснопролетарская, 16.