МОСКОВСКОЕ ОБЩЕСТВО ИСПЫТАТЕЛЕЙ ПРИРОДЫ
Основано в 1895 году
Б. Г. КУЗНЕЦОВ
ПАТРИОТИЗМ РУССКИХ ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЕЙ И ИХ ВКЛАД В НАУКУ
<.Беседы по истории, отечественного естествознания) С ПРЕДИСЛОВИЕМ АКАД. Н. Д. ЗЕЛИНСКОГО Издание второе, исправленное и дополненное
ИЗДАНИЕ МОСКОВСКОГО ОБЩЕСТВА ИСПЫТАТЕЛЕЙ ПРИРОДЫ
-■ ' - ■' ■ ■ L-
Москва
195 1


ОГЛАВЛЕНИЕ
С mp V
Предисловие президента Московского общества испытателей природы
акад. Н. Д. Зелинского 3
I. 	У истоков русской науки &
Введение. Истоки русской науки XVIII в. Жизнь Ломоносова и его мировоззрение. Практические замыслы. Идея развития в геологических трудах Ломоносова. Атомистика. Сохранение движения. Атомистическая химия и экспериментальное доказательство сохранения веса при химических превращениях. Теория электричества. Теория света
II. Современники декабристов 51:
Декабристы и Герцен. Лобачевский и его жизнь. Мировоззрение Лобачевского. Неэвклидова геометрия. Развитие экспериментального естествознания в первой половине XIX в. Петров. Якоби. Ленц. Гесс. Зинин
III. Шестидесятники 86t
Революционные демократы. Чернышевский, Добролюбов, Писарев и их влияние на развитие естествознания. Расцвет химии. Бутлеров. Структурная теория.
Борьба Бутлерова против «немецкой партии». Менделеев. Практические замыслы Менделеева. Менделеев и Академия наук. Мировоззрение Менделеева. Периодический закон. Развитие экспериментальной физики и электротехники в России в 70—80-х гг. Яблочков и Лодыгин. Столетов. Умов.
Попов и создание радиотехники. Лебедев. Федоров. Шестидесятники и дарвинизм. Владимир Ковалевский. Закон Владимира Ковалевского. Александр Ковалевский. Мечников. Сеченов. «Сеченовские центры». «Рефлексы головного мозга». Тимирязев, его мировоззрение и борьба против идеалистической реакции в биологии. Учение о хлорофилле. Работы Цвета
IV. Строительство коммунизма и советское естествознание 184
Советский патриотизм. Патриотические черты советского естествознания. Советский патриотизм и борьба за индустриализацию. Физико-энергетические проблемы. Химико-технологические задачи и развитие советской химии. Курнаков. Органическая химия. Бах и советская биохимия. Геохимия. Вернадский. Ферсман. Развитие биологических наук. Вильямс. Развитие учения о живом веществе. Мичурин. Лысенко. Павлов и павловское направление в физиологии.
Именной указатель 269
Редактор М. И. Коган Худож. техн. (редактор А. А. Гречанинова.
Л 131261 Подписано к печати 3.XI.51. Формат бумаги 70X1087ie
Печ. л. 17 Уч.-изд. 24,8 Заказ 629 Тираж 17.00(>
Типография. Москва, ул. Чехова, 6.


ПРЕДИСЛОВИЕ
ченым моего поколения особенно ясно видна несоизмеримость исключительных условий научного прогресса в социалистической стране и тяжелого положения науки до революции. Это положение было поистине трагичным. Вековая отсталость, неизбывная нужда народа, периодические голодовки, невероятные трудности практического применения научных знаний, рогатки перед выходцами из народа, стремившимися попасть в науку, скудость и малочисленность научных центров и в этих центрах — нищенские лаборатории и всесильные чиновные попечители. Эта картина была тяжелой и темной, но не беспросветной. Мы можем гордиться замечательной плеядой передовых русских мыслителей, и в частности, передовых натуралистов. Даже в такой темный, хорошо памятный мне период, когда Победоносцев насаждал самое изуверское мракобесие, когда Кассо расправлялся с русской наукой, даже тогда Менделеев, Сеченов, Тимирязев и другие мои старшие современники противостояли реакционному мистическому угару и распространяли научные М!атериалистические идеи. Мы еще многого не знали, но мы крепко любили свой народ и думали только об одном: как облегчить его судьбу, как рассеять светом науки темноту, в которой его стремились держать власть имущие. Для дореволюционных передовых ученых чиновничий произвол, мракобесие и разгул помещичьего и купеческого приобретательства не заслонили подлинной России. Они любили свою многострадальную, но могучую и великую Родину. Ломоносов, Лобачевский, Бутлеров, Менделеев, Попов,, Столетов, Лебедев, Ковалевские, Сеченов, Мечников были патриотами; они отдавали все свои помыслы народу, они видели в науке служение народу, служение истине, и именно поэтому они внесли большой вклад в сокровищницу мировой науки.
Мне выпало счастье принадлежать к поколению ученых, которые испытали второе рождение. Это поколение гордится именами Тимирязева, Павлова, Мичурина, Курнакова, Фаворского, Крылова, Мандельштама- и еще многими славными именами советских естествоиспытателей, для которых социалистическая революция раскрыла такие горизонты, о которых нельзя было раньше и мечтать.
Почему наша Родина дала так много корифеев естествознания, почему нашей науке принадлежит такое большое число крупных -открытий и научных идей? Особенности научного развития зависят от развития производства, от исторического пути народа, от хода классовой борьбы, от развития общественной мысли. Историки науки много потру лились, чтобы показать корни русского естествознания. Многие естествоиспытатели являются в той или иной степени историками науки. Каждый советский натуралист немало размышляет об историческом пути той дисциплины, в которой он трудится. Когда думаешь об этом! пути, в сознании горят замечательные строки сталинских работ о развитии общества, о развитии производства. Вглядываясь в свете этих работ в исторический путь русской науки, видишь его связь с развитием производства. Ученый, который хорошо понимает нужды производства-, муж-


-4
ПРЕДИСЛОВИЕ
.ды практики, .назревшие (вопросы жизни,—ученый-патриот, горячо любящий свой народ,—такой ученый в наибольшей мере использует свои знания и способности.
Наша наука развив ал ась под сильным влиянием освободит е льной борьбы народных масс — в этом основа ее величия. Передовые ученые России воспринимали животворное влияние освободительных идей. На заре своей научной деятельности, на ряде близких примеров я мот видеть, как много дали естествоиспытателям Чернышевский, Писарев, Добролюбов. Их ученики натуралисты носили в своих сердцах пламя, зажженное проповедью великих демократов. Проповедь служения массам подвинула многих естествоиспытателей на- большие идейные подвиги. В этой книге правильно сказано, что- патриотические стремления ученого превращают1 исследование фактов в творчество. Разумеется, содержание1 этих стремлений менялось. Быть патриотом сто лет назад значило стремиться к освобождению народа от крепостного гнета, а сейчас быть патриотом—это значит быть коммунистом, отдавать всего себя делу построения коммунизма.
В этой книге говорится о трех знаменательных периодах истории русского дореволюционного естествознания \ Один из них дал мировой науке Ломоносова, другой—Лобачевского и плеяду замечательных экспериментаторов первой половины XIX века, третий период отмечен подъемом всех отраслей русской науки под воздействием практических задач пореформенной промышленности и прогрессивных идей, воспринятых естествознанием, в трудах революционных демократов. В основе каждого взлета естественнонаучной мысли лежал патриотизм естествоиспытателей, двигавший их к максималыной связи с практикой и максимальному усвоению передовых общественных идей. Разумеется, история русского дореволюционного естествознания не исчерпывается этими тремя этапами, но выделение их и освещение в специальной работе вполне оправдано. Разумеется также, история русского естествознания должна излагаться не только в том 'аспекте, в каком это сделано в книге Б. Г. Кузнецова, но аспект этот — связь достижений естествоиспытателей с их патриотизмом—важен, интересен и вполне заслуживает специального освещения. Автор книги не претендует на полноту изложения и в книге не упомянуто- большое число естествоиспытателей, прославивших Родину своими открытиями. Но и приведенных в книге примеров достаточно, чтобы показать громадное значение патриотизма для научного творчества.
Советское естествознание—это громадный массив новых научных идей и открытий всемирно-исторического значения. Сводных работ, освещающих советское естествознание в целом, у нас почти нет. Поэтому освещение коренных особенностей советской науки на отдельных примерах, относящихся к развитию некоторых крупнейших направлений и школ, представляет большой интерес. Автор показывает на! примере физических, химических и биологических исследований могучую силу патриотизма и подчеркивает, что советский патриотизм означает для естествознания развитие и применение учения Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, борьбу против реакционных лжеучений, неразрывную связь с практикой строительства коммунизма. Чем глубже ученый овладевает
1 	'Книга включает (ряд очерков, посвященных истории дореволюционного русского естествознания XVIII—XIX ©в. и основным чертам советского естествознания, печатавшихся ранее в «Пра1вде», «Вестнике Академии наук СССР», «Бюллетенях Моек, о-ва испытателей природы», «Октябре» и в других изданиях. Настоящее издание несколько расширено по сравнению с первым и исправлено с учетом замечаний, сделанных в печати и при обсуждении книги. Прим. ред.


ПРЕДИСЛОВИЕ
5
теоретическим оружием ленинизма, чем ближе он к практике советского производства, тем больше его труды способствуют разрешению загадок мироздания.
Мне кажется, наше Общество правильно поступает, выпуская книгу
о роли патриотизма в развитии естествознания. Московское общество испытателей природы существует уже почти полтораста лет. В его рядах были многие корифеи науки, о чьих трудах рассказывает эта книга., Такие люди, как Гёте, Ламарк, Дарвин и Фарадей, также были членами нашего Общества и гордились тем, что входят в круг замечательных русских естествоиспытателей. Слава этих естествоиспытателей — результат их постоянного творческого горения, без которого нельзя ничего сделать в науке. «Большого напряжения и великой страсти требует наука от человека»,— говорил И. П. Павлов. В холодных сердцах такая страсть не загорится. Hafnia наука притягивает к себе тысячи горячих пламенных сердец советской молодежи. Научная молодежь советской страны вооружена великим учением Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, она живет в эпоху преобразования самой природы, она призвана к грандиозным делам. В горячих молодых сердцах, преданных социалистической Родине,, найдут живой отклик картины славного исторического пу- *т,и русской науки,
А,кад. Н, ЗЕЛИНСКИЙ,
Президент Московского общества испытателей природы.


I. 	У истоков РУССКОЙ науки
одной из черновых записей, набрасывая сбои мысли о науке, Ломоносов заметил, что вся его деятельность имела одну цель: ...показать, что, вопреки мнению некоторых проходимцев, и на севере имеются гении». Разоблачение клеветы на русскую науку двигало вперед творческую мысль нашего гениального мыслителя. Патриотизм русских ученых был побудительным мотивом их творчества. Без патриотизма не может быть подлинной науки, не может быть того идейного горения, того бескорыстного стремления к истине и народному благу, которые составляют живую душу науки.
Советский народ относится с .глубоким уважением и интересом к прошлому русской науки, к ее прогрессивным историческим традициям. Национальные черты отечественного естествознания близки и дороги ученым Советского Союза и передовым научным кругам всего мира. Выяснение этих черт имеет существенное значение для международной борьбы прогрессивных ,сил против буржуазной реакции. Принижение и недооценка того великого вклада, который внесли народы нашей страны в сокровищницу мировой культуры,— на руку идеологам империалистической агрессивной буржуазии. Низкопоклонство перед западной буржуазной культурой представляет собой по существу умаление преимуществ социалистического строя и преклонение ■перед капитализмом, перед отжившим общественным строем, несущим человечеству войны, порабощение и культурное вырождение. «У нас,— говорит В. М. Молотов,— еще не все освободились от низкопоклонства и раболепия перед Западом, перед капиталистической культурой. Недаром господствующие классы старой России были нередко в большой духовной зависимости от более развитых в капиталистическом отношении государств Европы. Это позволяло культивировать среди некоторых кругов старой интеллигенции рабское сознание неполноценности и духовной зависимости от буржуазных стран Европы. Не освободившись от этих позорных пережитков, нельзя быть настоящим советским гражданином. Вот почему советские .люди проникнуты таким решительным стремлением скорее покончить с этими пережитками прошлого» развернуть беспощадную критику всех и всяких проявлений низкопоклонства и раболепия перед Западом и его капиталистической культурой» !.
1В. М. Молотов, Тридцатилетие Великой Октябрьской социалистической
революции. М., 1947, стр. 27.


У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
7
В своих попытках принизить всемирно-историческое значение великих достижений культуры народов СССР империалистическая буржуазия всячески поддерживает лживое космополитическое учение об отсутствии национальных черт в развитии науки. Буржуазные ученые часто представляют научный прогресс как чисто логический переход от одной теории к другой. С этой точки зрения движущей силой научного развития оказываются не реальные люди, живущие и действующие в определенной национальной среде, а некая абстрактная идея, которая, логически развиваясь, создает последовательные, исторически следующие друг за другом научные ‘представления. Подобное идеалистическое представление приводит к лживому утверждению о вненациональном развитии науки.
’В действительности* наука развивается в определенной национальной среде и—в классовом обществе — отражает борьбу классов внутри каждой нации. В дореволюционной России классовая борьба приводила к существованию двух культур: реакционной, направленной против народа культуры эксплоататоров, и передовой, прогрессивной, подлинно патриотической культуры, созданной борцами за народное счастье. В своих известных «Критических заметках по национальному •вопросу» Ленин писал, что «Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришке- вичей, Гучковых и Струве,—но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова»1.
Передовая наука неразрывно связана с этой демократической, передовой национальной культурой. Обобщая и развивая любую область пауки, обогащая мировую сокровищницу научных ценностей, каждый ученый отражает особенности своей национальной среды и в его творчестве сказываются национальные особенности его родины. Для истории пауки громадное значение имеет установление национального приоритета в научных открытиях. Установление приоритета помогает выявить участие каждого народа в развитии мировой культуры и показать специфику этого вклада.
«Советские люди,— говорит товарищ Сталин,— считают, что каждая нация,— все равно — большая или малая, имеет свои качественные особенности, свою специфику, которая принадлежит только ей и которой нет у других наций. Эти особенности являются тем вкладом, который 'вносит каждая нация в общую сокровищницу мировой культуры и дополняет ее, обогащает ее. В этом смысле все нации — и малые, и большие,— находятся в одинаковом положении, и каждая нация равнозначна любой другой нации» 1 2.
Советские историки -естествознания, устанавливая приоритет отечественной научной мысли, разоблачают буржуазный обман, разоблачают столь частое на Западе присвоение научных открытий, сделанных в нашей стране. Такое присвоение — целиком в интересах реакционной •агрессии. Напротив, правдивый показ действительного вклада советских народов в (сокровищницу мировой науки и техники воодушевляет прогрессивные силы человечества в их борьбе против империализма;.
Во всем мире подлинные интернационалисты, подлинные патриоты, борющиеся против буржуазного шовиеизм<а, против империалистического подавления национальной культуры, отдают да!нь глубокого уважения деятельности передовых русских ученых. Подлинный интернацио¬
1 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 20, стр. 16.
2 Речь товарища И. В. Сталина на обеде в честь Финляндской правительственной делегации 7 апреля 1948 года. «Правда», № 104 (10845), 13 апреля 1948 года.


ъ
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ:
нализм ©о »всех странах включает глубокое уважение к традициям научг ного творчестве того /народа, который обладает наиболыш[М|И заслу1га1м:и в освобождении* человечества от фашистской агрессии и в строительстве •новых гармоничных общественных форм.
17 мая 1938 г. товарищ И. В. Сталин выступил на приеме работник ков высшей школы. В своей речи он говорил о передовой науке. Первый признак передовой науки — служение народу. Передовая наука это наука, «которая не отгораживается от народа, не держит себя вдали от народа, а готова служить народу, готова передать народу все завоевания науки, которая обслуживает народ не по принуждению, а добровольно, с охотой» К
•В этой книге мы попытаемся показать, что служение родине было основой великих побед русского естествознания. Как и русская литературами искусство, так и передовое русское естествознание проникнуто* идеей общественного' долга, общественного служения, патриотическим стремлением к индустриальному и культурному расцвету родины. Это- стремление толкает ученого вперед, не позволяет ему уходить в сторону формальных, поверхностных построений, заставляет упорно, последовательно искать подлинно научное, причинное объяснение явлений природы, ломает все «границы» науки, заставляет ее все больше приближаться к неисчерпаемой, абсолютной, объективной истине.
В дореволюционной России противоречия капитализма достигли особенной остроты. Народы нашей страны подвергались особенно тяжелой эксплоатации. Они вели беспримерно героическую борьбу против своих угнетателей. Мог ли в таких исторических условиях подлинно передовой, крупный писатель или художник заниматься формальными без- идейными упражнениями? Разумеется, нет. Подобный художник не мог быть ни крупным, ни передовым. Также невозможно было появление в России крупного и передового ученого, который сводил бы смысл науки к произвольной игре понятиями, который объявил бы науку «экономным», «чистым» описанием явлений, который отрицал бы реальное значение научных законов. Нет, если душа русской художественной литературы—глубокий реализм и служение народу, то душа русской науки — безостановочные поиски действительной, реальной, настоящей истины, такой истины, которая может помочь народу. Только такое патриотическое стремление превращает исследование фактов в творчество, только научная страсть, вытекающая из общественной идейности,, делает ученого творцом новых научных ценностей.
В прошлом ученые, борясь за улучшение народной жизни, за укрепление мощи страны, подчас прокладывали дорогу новым формам эксплоатации. Ломоносов, создавая основы экспериментального естествознания в России XVIII века, способствовал развитию предприятий,, принадлежавших капиталистам и помещикам. Но это не противоречит тому факту, что Ломоносов и другие корифеи русской передовой науки стремились не к обогащению помещиков и капиталистов, а к движению русского общества вперед, к победе прогрессивных, более передовых условий жизни, к облегчению участи народа, к укреплению мощи государства. В XVIII веке развитие производства могло происходить только в форме роста помещичьего и капиталистического хозяйства, но оно двигало страну вперед, уничтожало наиболее тяжелые и грубые формы, угнетения народа, было исторически прогрессивным. Патриотические замыслы русских ученых XVIII века служили прогрессивному Делу,.  11 Речь товарища Сталина на приеме в Кремле работников высшей школ» 17 мая 1938 года. Госполитиздат. М.. 1938. стр. 3.


у истоков РУССКОЙ науки
$
причем исходили из искреннего и могучего стремления к улучшению- жизни народа.
Нельзя, разумеется, не видеть коренного различия между патриотизмом ученых далекого дореволюционного прошлого и современным, советским патриотизмом. Сейчас развитие производства, техники, науки и культуры прямо и непосредственно служит народу и только народу, обеспечивает развитие общества, основанного на полном уничтожении какой бы то ни было эксплоатации человека человеком. Родина советского ученого — это страна, где осуществлены великие идеалы«, человеческого счастья и свободы, где происходит ничем не сдерживаемое развитие культуры и техники. Советский патриотизм — эго стремление к коммунизму, гордость за то, что наша страна—передовой отряд человечества на пути к коммунизму; советский патриотизм—это решимость отдать все силы и, если нужно, жизнь делу построения коммунизма в нашей стране.
Патриотические стремления естествоиспытателей исторически играли существенную роль в развитии естествознания. Развитие естествознания зависит от развития производства. Учение Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина о производстве показывает, что производство непрерывно развивается, причем его изменение и развитие начинается всегда с изменения и развития производительных сил. На протяжении всего своего существования естествознание развивалось в тесной зависимости от развития производительных сил. Естественнонаучные идеи находят себе применение в производственной практике только тогда, когда они соответствуют достигнутому уровню и направлению развития производительных сил общества. В этом случае наука является могучей преобразующей силой производства. Чем в большей степени научные идеи соответствуют назревшим нуждам производства, тем больше их роль. Естествознание служит практическим производственным задачам потому, что оно правильно отображает объективные процессы природы и делает возможным сознательное производственное применение этих процессов* Развитие производительных сил, развитие орудий труда и технических навыков толкает естествознание к познанию объективной истины, является движущей силой действительного прогресса представлений о природе, конкретизирует и проверяет естественнонаучные знания, показывает, что. они, эти знания, имеют значение объективной истины. Чем ближе естествознание связано с самыми передовыми производственными приемами^ и навыками, чем глубже и систематичное оно проверяет свои выводы критерием практики, тем точнее и конкретнее оно рисует картину объективного мира.
Наука развивается не автоматически. Ее развитие — результат сознательной деятельности людей с их взглядами и стремлениями. Общественно-политические взгляды естествоиспытателей оказывают воздействие * на историческое развитие естествознания. Они непосредственно не связаны с производством, с развитием производительных сил. Они представляют собой элемент общественной надстройки. «Надстройка,—говорит, И. В. Сталин,—не связана непосредственно с производством, с производственной деятельностью человека. Она связана с производством лишь, косвенно, через посредство экономики, через посредство базиса» К
Производительные силы — это только одна сторона производства.. Другая сторона — производственные отношения. «Отношения эти могут быть отношениями сотрудничества и взаимной помощи свободных от* эксплоатации людей, они* могут быть отношениями господства и подчи^  11 И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, М. 1950, стр. 8.


10
у истоков русской науки
нения, они могут быть, наконец, переходными отношениями от одной формы производственных отношений к другой форме» К
Экономический строй общества на данной ступени развития представляет собой его базис. Базису соответствует надстройка.
«Надстройка — это политические, правовые, религиозные, художественные, философские взгляды общества и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения.
Всякий базис имеет свою,, соответствующую ему надстройку. Базис феодального строя имеет свою надстройку, свои политические, правовые и иные взгляды и соответствующие им учреждения, капиталистический ^азис имеет свою надстройку, социалистический —свою. Если изменяется и ликвидируется базис, то вслед за ним изменяется и ликвидируется его надстройка, если рождается новый базис, то вслед за ним рождается соответствующая ему надстройка» 1 2.
Политические, правовые и философские 'Взгляды естествоиспытателей — элемент надстройки. Они соответствуют базису и оказывают активное воздействие на базис, как и вся совокупность политических, правовых, религиозных, художественных, философских взглядов и соответствующих политических, правовых и других учреждений.
«Надстройка порождается базисом, но это вовсе не значит, что она только отражает базис, что она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот, появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует -своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы» 3.
От общественного базиса зависят политические, философские и т. п. взгляды естествоиспытателей. Они могут извращать положительное ■содержание научных представлений о природе, ограничивать его, задерживать, мешать дальнейшему развитию достоверных представлений о действительном мире, а в других случаях могут наиболее полно раскрывать это содержание, обеспечивать его развитие, способствовать достижению действительных, имеющих значение объективных истин, проверенных опытом, практикой, достоверных знаний. Знания эти соответствуют объективной истине. Но взгляды естествоиспытателей могут мешать или, напротив, способствовать историческому накоплению научных знаний. Если взгляды естествоиспытателей соответствуют новым, развивающимся, прогрессивным общественным отношениям, если естествоиспытатель стремится, чтобы страна скорей перешла к новым более прогрессивным условиям жизни, в этом случае взгляды естествоиспытателя,, его ■стремления и общественно-политические идеи способствуют прогрессивному развитию научных представлений о природе. Патриотизм связан с стремлением максимально ускорить переход к более высокой форме производственных отношений. Патриотические идеи способствуют таким образом прогрессивному развитию естествознания.
Идейной движущей силой научного исследования, способной отбросить до конца все без исключения априорные схемы и фантазии и повести естествознание -по пути -подлинно научного отображения действительности, такой силой являются идеи коммунизма. Стремление -к унич-
1 И. В. Сталин, О диалектическом и историческом материализме. «Вопросы -ленинизма», изд. XI, стр. 551.
2 И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, М. 1950, стр. 3.
3 Т а м же, стр. 4—5.


У истоков РУССКОЙ НАУКИ
11
"тожению эксплоатавдш и построению бесклассового социалистического общества означает сейчас преданность социалистическому государству, величайшую решимость отдать все силы расцвету и укреплению первого в мире государства, где уничтожена эксплоатация и строится коммунизм.
При социализме общественная собственность на средства производства находится в полном соответствии с общественным характером процессов производства. Зде'сь развитие естествознания, способствуя развитию производства, тем самым способствует росту благосостояния и культуры трудящихся масс. Здесь патриот естествоиспытатель каждым своим открытием помогает росту и развитию социалистического хозяйства, укреплению советского общественного и государственного строя. Здесь каждое научное открытие прямо и непосредственно улучшает жизнь народа. Чем в большей степени ученый исходит в своей работе из нужд строительства коммунизма, тем смелее и шире его естественнонаучные замыслы. Советский патриотизм основан на глубоком усвоении идей научного коммунизма, он представляет собой стремление осуществить эти идеи. Советский патриотизм служит поэтому могучей животворной силой, движущей науку вперед.
Вместе с тем патриотизм не был «единым потоком». Движущей силой наиболее передовых направлений науки был патриотизм, связанный с освободительной борьбой народных масс.
В XVIII веке патриотизм включал борьбу против наиболее отсталых и отживших форм крепостного гнета, а в конце XIX и в начале XX веков патриотизм означал стремление к полному уничтожению закабаления народа в интересах своих и зарубежных богачей. Патриотизм русских естествоиспытателей всегда означал стремление к победе передовых сил русского общества. «Общественные идеи и теории,—говорит товарищ Сталин,— бывают различные. Есть старые идеи и теории, отжившие свой век и служащие интересам отживающих сил общества, Их значение состоит в том, что они тормозят развитие общества, его продвижение вперед. Бывают новые, передовые идеи и теории, служащие интересам передовых сил общества. Их значение состоит в том, что они облегчают развитие общества, его продвижение вперед, причем они приобретают тем большее значение, чем точнее они отражают потребности развития материальной жизни общества» 1.
Патриотизм русских естествоиспытателей состоял в их стремлении ускорить продвижение русского общества вперед, он означал, что ученые исходят из назревших нужд развития русского общества. Именно поэтому патриотизм играл роль движущей силы в развитии отечественного естествознания.
Остановимся на научном творчестве Ломоносова. Его время представляет -собой в высшей степени поучительную картину. Именно с XVIII века начинается традиция раболепия перед Западом, травли и замалчивания русских ученых. Ломоносов работал в то время, когда в Петербургской Академии наук на каждого 'подлинного ученого приходился десяток надменных, невежественных проходимцев, наехавших в Россию при Петре и его преемниках. Ломоносов был последователь-
1 И. В. Сталин, О диалектическом и историческом материализме. «Вопросы
ленинизма», изд. XJ, стр. 546.


12
у истоков русской науки
ным борцом против, иностранного засилия и лакейского принижения, отечественной науки. Во времена Ломоносова всесильный советник академической канцелярии Шумахер и другие царедворцы, пренебрегавшие народом, презиравшие его язык и культуру, тормозили развитие русской науки и борьба против этих враждебных русской науке реакционных сил была основным содержанием деятельности Ломоносова в Академии наук.
В деятельности Ломоносова, направленной против раболепия перед иностранцами, нашла свое выражение борьба прогрессивных сил русского общества с реакционными силами. Каковы были эти силы?
В XVIII веке в России; наряду с поместьями, где крепостные поливали своим потом барскую землю, появились и сравнительно быстро росли мануфактуры; горные заводы, рудники, принадлежавшие помещикам и капиталистам. Промышленность и торговля сравнительно быстро охватывали новые районы страны. Развитие науки помогало росту помещичьего и капиталистического хозяйства, приносило новые барыши помещикам и капиталистам, но в то же время позволяло переходить к более п рог ресси в н ы м форм а м
хозяйства, под готов ляло
дальнейшее развитие производства, ускоряло историческое развитие, умножало и сплачивало рабочих, приближало грядущее освобождение народа Михаил Васильевич Ломоносов (1711—П765) от ВСЯКОЙ ЭКСПЛОатации Иг
следовательно, было исторически прогрессивным. Большое прогрессивное значение имела борьба Петра I за военное и индустриальное укрепление государства. Положение государства требовало быстрейшего прогресса. Россия еще с древних времен была окружена хищниками. Сначала нашествия монголов с востока и немецких разбойников с запада угрожали самому ее существованию. Затем, в XVII—XVIII веках, необходимо было победить турок •на юге и 'шведов на северо-западе, угрожавших независимости России. Чтобы победить сильных врагов, государство должно было очень быстро создать армию и флот^ а вместе с ними — промышленность. Государственная (власть всячески пыталась преодолеть отсталость страны. Петр стремился сохранить и распространить крепостное право, удержать власть помещиков над крепостными, но в то же время как можно быстрее и выше развить промышленность, торговлю и вооруженные силы. Защитники старины препятствовали преобразованиям, но Петр опи* рался на помещиков, вкусивших от капиталистической наживы, и на


У истоков РУССКОЙ НАУКИ
13
купцов. Абсолютистское государство Петра осуществляло прогрессивные исторические задачи, оставаясь, конечно, государством помещиков и купцов. Нужно заметить, что Петр, сделав очень много для военного, промышленного и культурного развития и укрепления страны, в то же время впустил в Россию немало иноземцев, игравших реакционную роль в развитии русского общества.
Под непосредственным влиянием петровских преобразований, вместе с флотом, армией, верфями, горными заводами, мануфактурами, шагнула вперед и наука. Она должна была не только давать ответы на вопросы горных мастеров, строителей, механиков, артиллеристов и путешественников. Россия, окруженная сильными врагами, могла обеспечить свою мощь и независимость жестокой борьбой против защитников старины, противников науки и прогресса. Защитники старины кричали, что Петр нарушает старинные обычаи, освященные религией, утвержденные церковью. Нужно было показать, что в мирских делах религия не указ. Поэтому научное естествознание, вскрывающее естественные, материальные причины явлений, было важной и необходимой частью борьбы за культурное, промышленное и военное укрепление государства. Петр понимал, что без новых научных воззрений Россия не станет могучим, экономически передовым, культурным государством, способным разбить и уничтожить иноземных хищников, пытающихся завладеть ее богатствами. Поэтому Петр заботится о распространении в России коиерниканской астрономии и механического естествознания. Без астрономии, механики, физики, химии и математики нельзя было излагать и развивать «навигацкие» науки, создавать флот, артиллерию, верфи и мануфактуры. Уже в 1707 г. в изданной Василием Куприяновым, под наблюдением Брюса, астрономической таблице помещены чертежи системы мира и портреты с надписями: «Птоломей», «Тихобрахи», «Декарт», «Коперник». В 1717 г. в России вышел астрономический трактат Гюйгенса под названием «Книга мирозрения». Эту книгу в рукописи просматривал сам Петр, бывший убежденным сторонником излагавшейся Гюйгенсом системы Коперника. Интересно', что директор петербургской типографии Авраамов, ярый защитник традиционных воззрений, воспользовавшись отсутствием Петра, сократил тираж «Книги мирозрения» с 1200 до 30 экземпляров. По его словам, он это сделал, «вострепетав сердцем и ужаснувшись духом», при чтении «атеистической книжичищи сумасбродного автора». В борьбе с наукой раскольники отличались от церкви тем, нто они прямо называли Петра виновником распространения враждебной церковной догме новой науки, В одном из раскольничьих документов писалось о Петре: «И учинил по еретическим книгам школы математические и академии богомерзких наук, в которых установил от звез- дочетия по годно печатать зловерующие календари. И по них и паче привели Русский народ в планеты и прочие знаки..., а на Бога имети ъ том упование свое отложили...».
Петр непосредственно руководил выпуском научной литературы, заботился о составлении памфлетов, объяснявших народу смысл предпринятых им походов и преобразований, интересовался не только техническими и естественнонаучными, но и историческими изданиями. Как и в других областях, Петр вникал во все детали, лично наблюдал за переводами и изданиями книг, сам редактировал переводы. Интересно отметить отношение Петра к научному естествознанию и эмпирической традиции. Работая в Голландии, Петр видел, что корабли строятся в соответствии с ремесленной традицией мастеров, которые передают друг другу практические навыки. Он хотел строить корабли


14
у истоков русской науки
иначе: по планам с точным указанием пропорций, с тем, чтобы планы) эти изменялись и сов ер ш ен ств о'в а л ись в соответствии с прогрессом военно-морского дела. Петр специально занялся изучением этого нового для тех времен метода кораблестроения. Но наука для Петра была не только средством для решения практических задач. Его мысль стремилась к цельному научному мировоззрению и он не раз перемежал, естественнонаучными размышлениями свои напряженные государственные занятия. Современники рассказывают, что однажды Петр вместе- с лейб-медиком Блюментростом осматривал громадный глобус, в ко^ тором могли поместиться десятки людей. При этом Петр говорил о том, что вселенная, в которой находится человек, сама включается в его сознание благодаря науке... Особенно часто Петр беседовал на общие естественнонаучные и натурфилософские темы с Брюсом. Вместе с тем, Петр проявлял всегда живейший интерес к экспериментальному естествознанию и наблюдению природы. Он лично следил за физическими опытами, наблюдал солнечное затмение и делал при этом заметки. Петр любил рассказывать окружающим о естественных причинах затмений и других явлений природы, получавших раньше лишь мистическое истолкование. Он доказывал, что затмение солнца можно объяснить при помощи механики. Царь был заинтересован в том, чтобы распространить в окружающей среде рациональное представление о природе, воспитать в своих соратниках уважение к науке. Механическое естествознание, таким образом, имело для Петра не только утилитарное значение, но и более широкое, воспитательное.
Однако и практические задачи в той широкой постановке, которую придавал им Петр I, требовали не только прикладных знаний, но и широкого развития теоретических исследований. Петр хотел, чтобы Россия была независимой страной, идущей в авангарде мирового прогресса. Эта задача не могла быть поставлена и решена феодальным и* даже буржуазным строем, но сам Петр пытался преодолеть отсталость, страны, сделать ее передовой. Высокий уровень теоретических исследований обеспечивал самобытность и самостоятельность русской науки, без чего Россия не могла стать передовым государством. Поэтому Петр- уделял большое внимание теоретическим р-аботам.
Производственная техника, которую Петр насаждал в России, должна была основываться на глубоком проникновении в природу технологических процессов.
Сохранилось чрезвычайно интересное свидетельство, показывающее взгляды Петра на соотношение между научной теорией и ее прикладными результатами: «Я ни мало не хулю,— говорил Петр,— алхимиста, ищущего превращать металлы в золото1, механика, старающегося сыскать вечное движение..., изыскивая чрезвычайное, они внезапно изобретают многие побочные полезные вещи» К
Современные историки науки знают, как велики теоретические И' прикладные результаты деятельности алхимиков и конструкторов вечных двигателей. Но каким широким научным кругозором нужно было обладать, чтобы в XVIII веке видеть «чрезвычайность» этих поисков и в то же время предугадать их положительные результаты!
В начале 1721 г. Петр особенно интересовался деятельностью научных учреждений Европы. Он поручил своим представителям за границей привлекать в Петербургскую Академию крупнейших ученых, в особенности математиков и натуралистов. Он советовался с западноевро¬
1 А. С. Л а п п о-Д анилевский, Петр Великий — основатель императорской Академии наук в Петербурге, СПб., 1914, стр. 13.


у истоков русской науки
15к
пейскими учеными об организации и составе Петербургской Академии наук, однако замысел, реализованный в 1724—1725 гг., принадлежал ему одному.
Петр решил создать самостоятельный научный центр — Академию наук, на которую возложил вместе с исследовательской .работой и учебно-просветительные задачи. Подобный замысел прямым образом вытекал из политических идей Петра. Величие, военная мощь и прогресс государства требовали создания не только самобытного, но, мирового по значению исследовательского центра в Петербурге. В указе от 20 января 1724 ,г. Петр говорил об исследовательских и учебных функциях Академии. Положенный в основу организации Петербургской Академии наук доклад Блюментроста гласил: «Университет есть собрание ученых людей, которые наукам высоким, яко: филологии и юриспруденции (прав искусству),, медицине и философии, сиречь до какого состояния оныя ныне дошли, младых людей обучают. Академия же есть собрание ученых и искусных людей, которые не токмо сии науки в своем роде, в том градусе, в котором оныя ныне обретаются, знают, но. и чрез новые инвенты (издания) оныя совершить и умножить тщатся,, а об обучении протчих никакого попечения не имеют» К
Далее в докладе Блюментроста указывается на преимущества раздельного существования Академии и университетов. Однако для Рос-, сии такой порядок признается нецелесообразным:
«Понеже ныне в России здание к возвращению художеств и наук, учинено быть имеет, того ради невозможно, чтоб здесь следовать в протчих государствах принятому образу; но надлежит смотреть на состояние здешнего государства как в рассуждении обучающих, так и обучающихся и такое здание учинить, чрез которое бы не токмо слава его государства для размножения наук нынешним временем распространилась, но и чрез обучение и расположение оных польза в народе впредь была»1  2.
В начале 1725 г. Петр умер. Вступив на престол, Екатерина I объя-. вила, что она доведет до конца начатую Петром организацию Академии наук в Петербурге. В середине 1725 г. стали съезжаться приглашенные ученые. Их поместили в одном из лучших домов тогдашней аристократической части Петербурга, в доме Шафирова на Петербургской стороне. Обращаясь к Екатерине с просьбой о предоставлении этого дома Академии, Блюментрост ссылается на следующее характерное распоряжение Петра:
«Блаженно и вечнодостойныя памяти Е. И. В. именно приказал, что дом академический домашними потребами удостачить и академиков недели с три или с месяц не-взачет к'ушаньем довольствовать; а потом подрядить за настоящую цену, наняв от академии эконома, кормить в том же доме, дабы, ходя в трактиры и другие мелкие домы, с непотребными обращаючись, не обучились их непотребных обычаев ив других забавах времени не теряли бездельно; понеже суть образцы такие из многих иностранных, которые в отечестве добронравны, бывши с роскошниками и пияницами в бездельничестве пропали и государственного убытку больше, нежели прибыли, учинили»3.
12 ноября 1725 г. -состоялось первое собрание, а 27 декабря 1725 г., в присутствии Екатерины, Меньшикова, Феофана Прокоповича, Апрак-.
1 Материалы для истории Академии наук, т. I, СПб., 1885, стр. 14—15.
2 Там же, стр. 15.
3Там же, стр. 107—108.


16
у истоков русской науки
сила и других,— торжественное заседание Академии. Первое время Академия пользовалась большим вниманием двора. Положение изменилось после смерти Екатерины.
В годы послепетровской реакции Академия наук продолжала научную и просветительную деятельность в направлении, которое определилось в период преобразований. Промышленность и торговля развивались, причины, вызвавшие к жизни Академию, оставались в силе. Орана продолжала итти по пути промышленного развития и повышения своей культурной и военной мощи. Однако в эти годы реакция против новых порядков заметно усилилась. Преемники Петра в гораздо
Академия наук во второй четверти XVIII в. ■('С гравюры Г. Качаева по рисунку М. Махаева)
меньшей степени, чем он, заботились о дальнейшем развитии науки и просвещения. Они неоднократно становились на сторону реакционных кругов в тех случаях, когда последние пытались затормозить развитие -научных знаний. В царствование дочери Петра Елизаветы духовенство не раз требовало запрещения научных книг, особенно тех, где излагалось учение о движении земли вокруг солнца.
В 1756 г. Синод просил запретить целый ряд книг, «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и о всем •другом, вере святой противном и с честными нравами не согласном, не отваживался». Далее Синод обратил внимание на журналы, издаваемые Академией наук. По словам Синода, «в ежемесячных, из Академии -выходящих примечаниях имеются переводы и сочинения, многие иногда и бесчисленные миры быти утверждающие, что и священному писанию и вере христианской противно есть, и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подают».
Преемники Петра не всегда были защитниками старых, опровергнутых наукой догм. Жалобы Синода нередко оставались без последствий. Но активное участие в научной жизни, характерное для Петра и его «сподвижников, прекратилось. В этих условиях происходило известное


У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
17
расслоение внутри самой Академии. С одной стороны, находились борцы за науку, и прежде всего Ломоносов, с другой — чиновники академической канцелярии и заседавшие в Академии случайные, безыдейные люди, пренебрегавшие интересами русской науки.
Большое количество иностранцев, приехавших в Россию «для ловли счастья и чинов», не было заинтересовано в развитии самобытной русской науки. Придворные круги и вообще верхушка господствующих классов проявляли не только равнодушие и презрение к развитию русской науки, но были враждебны ей.
Царский двор покровительствовал пронырливым авантюристам, которые, не зная ни языка, ни к'ультуры, ни природы страны, захватывали власть в академических учреждениях. При Елизавете, всячески подчеркивавшей свою приверженность заветам отца и покровительствовавшей Ломоносову, Академией все же заправляли невежественные и враждебные русской науке чиновники. В царствование Екатерины II принижение русской науки и покровительство глумившимся над русскими учеными иноземным авантюристам не прекратились. Первое время Екатерина подчеркивала свои либеральные убеждения, но либерализм императрицы был очень поверхностным и к тому же он быстро поблек. Пугачевское восстание поставило Екатерину во главе реакционного дворянства. Во времена Екатерины возникла яркая струя подлинно демократической общественной мысли. В страхе перед народными восстаниями, в страхе перед демократическими выводами науки Екатерина и ее двор продолжали всячески поощрять традицию раболепия перед Западом и принижения русской науки. Поэтому положение передовых русских ученых при преемниках Петра было очень тяжелым.
Олицетворением иностранного засилья в Академии наук был упомянутый выше советник канцелярии и библиотекарь Академии Иоганн- Даниил Шумахер, который фактически управлял Академией в течение первых тридцати лет ее существования. Власть Шумахера в Академии наук стала особенно бесконтрольной в 1746 г. после назначения президентом Академии графа Кирилла Разумовского—двадцатидвухлетнего брата фаворита царицы Алексея Разумовского. Кирилл Разумовский в это время только что вернулся из-за границы. Он был послан туда Елизаветой для получения образования и посетил все злачные места Европы, а по возвращении стал гетманом Украины и завел в Глухове блестящий двор. Трудно было найти другого столь же ленивого, невежественного и безличного, но в то же время могущественного президента. Шумахеру, чтобы воспользоваться влиянием Разумовского, пришлось разделить свою власть с другим человеком — наставником молодого вельможи в его заграничном путешествии адъюнктом Академии Григорием Тепловым. Это был энергичный и честолюбивый делец, не уступавший во многих отношениях Шумахеру. Потакая развивавшимся за границей, а затем и в России склонностям своего высокопоставленного питомца, он приобрел большое влияние на Разумовского. Вскоре после назначения последнего президентом Академии, Теплое стал ассе- сором академической канцелярии. Шумахер быстро установил наилучшие отношения с Тепловым.
Шумахер всячески третировал академиков. Борьба русских ученых, и прежде всего Ломоносова, с Шумахером, отразилась в громадной массе документов того времени.
В чем заключалось общественное значение выступлений Ломоносова против Щумахерской клики? Для ответа на этот вопрос нужно еще раз вернуться к историческим корням руеской науки ломоносовского, периода и охарактеризовать их несколько подробней.
2 Б. В. Кузнецов


18
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
Передовое русское естествознание XVIII века было вызвано к жизни развитием производства в рамках феодальных и нарождавшихся капиталистических отношений. Помещики и капиталисты широко эксплоати- ровали достижения естествознания. Плоды науки доставались эксплоа- таторам, наука способствовала развитию дворянских и купеческих мануфактур, дворянской и купеческой торговли, укреплению дворянского и купеческого государства, развитию феодально-капиталиетиче- ской эксплоатации народа. Но значит ли это, что историческое значение русской науки XVIII века измеряется пользой, которую она приносила господствующим классам? Значит ли это, что русские ученые были защитниками интересов господствующих классов?
Нет, наука вела Россию вперед и, став на путь индустриального и культурного развития, страна должна была пойти дальше того, что было выгодно помещикам и капиталистам. Как уже было сказано выше,, развитие производства, культуры и науки не только освобождало трудящихся от старых, наиболее диких, тяжелых и бесчеловечных форм* эксплоатации, но в то же время, создавая и сплачивая рабочий класс,, подготовляло грядущее освобождение страны от всякой эксплоатации. Чем смелее и последовательнее передовые мыслители России боролись, за переход к новым формам жизни, тем :в большей степени они становились выразителями интересов народа. Любовь к родине, любовь к народу, стремление видеть свою страну самой передовой, могучей, культурной, богатой, стремление видеть -народ счастливым, свободным, иными словами,— патриотизм—вот что толкало передовых русских мыслителей вперед, вот что заставляло их создавать новые философские, общественно-политические и художественные ценности, вот что превращало их в выразителей народных интересов и чаяний. Многие из русских мыслителей XVIII века доходили до прямой борьбы против феодально-крепостнической эксплоатации, другие не поднимались до вершин революционно-демократического мировоззрения, но в последнем счете способствовали движению общества вперед, созданию более прогрессивных общественных форм.
В России XVIII века революционное направление общественной и научной мысли достигло большой высоты. Радищев был крупнейшим революционным мыслителем и самым последовательным философом- материалистом своего времени. Основная причина, вызвавшая к жизни материалистическое учение Радищева и его революционные общественные взгляды, заключалась в развитии русской жизни того времени. На Радищева огромное впечатление произвели крестьянские восстания, все учащавшиеся в XVIII веке во всех концах России, и основным истоком его взглядов было развитие классовой борьбы русских крестьян. Радищев исходил из патриотического стремления к улучшению невыносимо' тяжелых условий, в которых находился тогда русский народ.
Крепостное право! Вот что- было в XVIII веке и первой половине XIX века основным проклятием русского народа, а вместе с ним тех дворян, а позднее разночинцев, которые жили интересами народа. Феодально- крепостнические порядки, абсолютное бесправие и нищета народа, власть тупой и жестокой бюрократии, произвол и бескультурье уже в XVIII веке вызвали антиправительственное направление русской общественной мысли. В некоторой степени это направление отражало революционные настроения в самом крепостном крестьянстве.
Почти нелрекращавшиеся в XVIII веке восстания крепостных вылились, наконец, в мощное движение, возглавленное Пугачевым, движение, в котором, наряду с крестьянами, участвовали уральские рабочие и угнетенные царизмом народные массы Башкирии. Пугачевское восстание


у истоков русской науки
19
напугало 'помещиков и Екатерину II, но Радищев—смелый и последовательный сторонник народного освобождения — увидел в этом восстании справедливое возмездие крепостникам и залог грядущего освобождения народа. В своем «Путешествии из Петербурга в Москву» — книге, которая привела Радищева в сибирский острог, он писал: «О! Если рабы тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим главы наши, главы бесчеловечных -своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их, исторгнулись великие мужи, для заступления избитого племени; но были они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взоф проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие».
Радищев понимал, что идеалистические предрассудки способствуют порабощению народа. Он выступал против этих предрассудков. Радищев говорил, что материальное бытие независимо от сознания: «...бытие вещей независимо от силы познания о них и существует само по себе». Материя,— говорит Радищев,— это протяженная субстанция, обладающая величиной, формой, непроницаемостью и делимостью. Качественные свойства материи—лишь результат определенных сочетаний бескачественных ее элементов. Сознание присуще лишь самой сложной организованной материи. Материальный мир познаваем. Мы можем получить достоверные представления о природе.
Радищев не мог подняться до материалистической теорий развития общества. Он думал, что причина общественных бед — неправильные, неразумные законы. Но вопреки такому взгляду на общественное развитие, Радищев очень мало верил в то, что дворяне, поняв преимущества свободы, даруют ее крестьянам. Он представлял себе другой, насильственный, революционный путь освобождения крестьян.
Радищев был на 38 лет моложе Ломоносова. Он принадлежал к поколению, выросшему в условиях значительного обострения классовой борьбы, он был свидетелем усилившихся и участившихся крестьянских восстаний. Во времена Ломоносова не было таких последовательных революционных мыслителей. Сам Ломоносов также не был революционным демократом, не был решительным и последовательным врагом крепостной экоплоатации. Однако производственно-технические и культурные замыслы Ломоносова были для своего времени объективно прогрессивными. Ломоносов искренне стремился к наиболее полному и быстрому подъему производительных сил России, к наибольшему благосостоянию ее населения. Он не видел того, что видели передовые мыслители следующего поколения, что видел Радищев. Нельзя ставить знак равенства между революционным мыслителем Радищевым, с одной стороны, и Ломоносовым—с другой стороны, но нельзя не видеть, что вся деятельность Ломоносова при всей классовой ограниченности его мировоззрения способствовала укреплению русского государства, развитию его производственной, культурной и военной мощи, созданию необходимых предпосылок для движения вперед, для ликвидации наиболее отсталых форм экоплоатации. Нельзя также не видеть, что Ломоносов оказал громадное влияние на культурное развитие России именно благодаря тому, что он был подлинным патриотом, потому что его помыслы принадлежали народу. И, наконец, нельзя не видеть, что именно патриотизм Ломоносова, именно его борьба за благо родины привела великого русского естествоиспытателя к открытиям всемирно-исторического значения.
2*


20
у истоков РУССКОЙ НАУКИ
Господствующие классы заставляют -науку и культуру служить себе, но угнетенные, в своей борьбе против эксплоитаторов, дают решающие толчки наиболее прогрессивным 'научным и культурным движениям. Напомним еще раз замечательные слова Ленина о двух культурах в старой РоЬсии. С точки зрения ленинизма, объясняя исторически причины и особенности научного и культурного развития страны, нельзя ограничиваться связью между интересами господствующих классов и содержанием научных теорий. Прогрессивные деятели прошлого отражали в своей деятельности широкие народные движения, причем, чем в большей степени интересы народа отражались в творчестве общественного деятеля, философа, писателя, ученого, тем более прогрессивным в (Историческом отношении оказывалось его мировоззрение. В XVIII веке восстания, надежды и чаяния крестьян отразились в мировоззрении Радищева и сделали его наиболее передовым мыслителем своего времени. Интересы крестьянства отразились и в деятельности Ломоносова, разумеется, в гораздо меньшей степени и гораздо более косвенно, чем в мировоззрении Радищева.
Против кого боролся Ломоносов? Уже при Петре в Россию устремился поток иноземных проходимцев. Сам Петр, наряду с десятками ценных и нужных сподвижников, открыл в Россию дорогу сотням чуждых стране авантюристов, бесцеремонно грабивших страну, заинтересованных в ее отсталости и слабости. После Петра реакционные помещики быстро перешли от поклонения дедовским обычаям к безудержному преклонению перед Западом. В основе здесь лежало все то же сопротивление промышленному, культурному и военному укреплению страны. Старозаветное боярство нашло в иноземцах пронырливых поставщиков и приказчиков. Сыновья бородатых противников Петра увозили в злачные места Западной Европы плоды подневольного труда своих крепостных и больше всего боялись насаждения промышленности, усиления армии, строительства флота, централизации государственного управления и дальнейшего распространения науки и культуры в широких кругах русского народа. Реакционные элементы дворянства стремились к снижению таможенного тарифа с тем, чтобы дешевле получить западные товары и подольше задерживать развитие русской промышленности. Через несколько лет после смерти Петра русское правительство снизило таможенный тариф и резко ухудшило условия для развития русской промышленности. Позже, при Елизавете, возрастает значение владельцев крупных крепостных промышленных предприятий во главе с Шуваловыми и Воронцовыми. Эта группа требует протекционистской политики и создания военных, политических и культурных предпосылок для развития промышленности. Она выступает подчас против иностранного засилия, когда это засилье прямым образом нарушает промышленные и торговые интересы знатных крепостников- нредпринимателей. Эта группа иногда покровительствует русским ученым, но, тем не менее, традиционное раболепие перед Западом продолжает господствовать среди знати.
Борьба против иноземного засилья, стремление к развитию и распространению науки и культуры в России выражали собой прогрессивное направление в общественной жизни XVIII века. Разумеется, это направление не было единым. Здесь были упомянутые только что дворяне- владельцы крепостных фабрик, здесь была нарождавшаяся русская буржуазия, стремившаяся сорвать барыши с развития промышленности, транспорта и торговли, здесь были подлинные патриоты, видевшие в фабриках, верфях и училищах залог грядущего улучшения народной жизни. Здесь были, наконец, первые русские демократы, нашедшие в


у истоков РУССКОЙ науки
21
конце века гениального выразителя своих взглядов в лице Радищева. Владельцы крепостных мануфактур ненавидели Радищева, призывавшего на их головы молнии крестьянского гнева. Они терпели Ломоносова и других ученых-патриот.ов, но стремились оторвать их от народа и в значительной мере мешали их деятельности. Для Шувалова и Воронцова Ломоносов всегда оставался чуждым. Их смущал бурный общественный темперамент основателя русской науки, его любовь к народу, его пламенное, плохо скрытое, а иногда и явное презрение к власть имущим. Они хотели уложить творчество Ломоносова в рамки своих задач, но Ломоносов ломал эти рамки. Его патриотизм не был революционным, как у Радищева;, но не имел ничего общего е корыстными стремлениями знати.
Шувалов и Воронцов иногда помогали Ломоносову в его борьбе против иноземного засилья в Академии наук, но эта помощь была эпизодической, непоследовательной, непринципиальной. Для знати в целом иноземная челядь была подспорьем в борьбе против народа. Чем острее разгоралась классовая борьба, чем чаще и энергичнее становились крестьянские восстания, тем в большей степени вся знать отворачивалась от народа, тем сильнее 'становились традиции раболепия.
Нечего и говорить, что реакционная часть дворянства, заинтересованная в иностранных товарах, страшившаяся индустриального развития России, была прямым врагом Ломоносова и прямо поддерживала «неприятелей наук российских» из числа иноземцев, т. е. группу деятелей Академии наук, которая тормозила развитие русской культуры, науки и техники.
Посмотрим с этой точки зрения на основные факты жизни М. В. Ломоносова.
Ломоносов родился в 1711 г. около г. Холмогор, в устье Северной Двины, в семье помора. Побережье Белого» моря издавна заселялось выходцами из Новгорода, деятельной и смелой новгородской вольницей. Потомки первых поселенцев —рыбаки-поморы— бороздили просторы туманного и бурного моря и собирали скудный урожай хлеба на прибрежных полях и в долине 'Северной Двины. Вольнолюбивые, энергичные, не знавшие крепостной зависимости крестьяне-поморы вели широкую торговлю, заплывали на своих судах в отдаленные страны, сравнительно быстро переходили к новым формам хозяйства и накопляли довольно основательный запас научных сведений о природе. Хозяйственная и культурная жизнь на берегах Белого моря стала особенно оживленной в те годы, когда Петр I твердой рукой поворачивал страну к просвещению, насаждал промышленность, развивал торговлю, укреплял армию и создавал флот. В устье Северной Двины в 1706 г. была выстроена Вавчугская верфь. Здесь строили, оснащали и вооружали крупные корабли—военный и торговый флот Петра. В многочисленных мастерских изготовляли деревянные части кораблей, отливали, ковали и монтировали металлическое оборудование, шили паруса, заготовляли канаты и смолу. Здесь же производились расчеты и составлялись чертежи.
Недалеко от верфи, в деревне Мишанинокой и родился Ломоносов. Отец его, владелец хорошо оборудованного судна, ходившего далеко в Северный океан, был человеком развитым по тогдашнему времени. Ломоносов помогал отцу в море, занимался хлебопашеством и некоторое время, по'видимому, работал на верфи. Во всяком случае он там часто б'ывал. Для основоположников современного естествознания характер¬


22
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
но близкое знакомство' с мануфактурными предприятиями и особенное машинами, спорадически применявшимися в недрах мануфактуры. Русская мануфактура наложила свой отпечаток на первые научно-техни; ческие впечатления Ломоносова. Впоследствии ее влияние и запросы отразились в ряде важнейших моментов его жизни и творчества. Но Ломоносов, в отличие от Галилея, мот при решении научных задач, навеянных мануфактурной техникой, исходить из результатов всего естествознания XVII и первой половины XVIII веков. Он не мог, конечно, познакомиться с этими результатами в Холмоторах; десяти лет Ломоносов выучился грамоте, но лишь в пятнадцать лет прочитал грамматику Смотрицкопо и арифметику Магницкого. Последняя не была арифметикой в современном смысле. В нее входили довольно обширные наставления в части арифметических действий, алгебры (прогрессии, корни, уравнения), геометрии (измерение площадей) и тригонометрии (таблицы для решения треугольников). Этим и ограничилось, домашнее образование Ломоносова.
Жажда знаний заставила его в 1730 г. покинуть родную деревню и отправиться в Москву. В Москве Ломоносов поступил в духовную академию при Заиконоепасском монастыре. Однако православная схоластическая премудрость также не могла удовлетворить Ломоносова, как на Западе католическая схоластика не могла удовлетворить других пионеров современного естествознания. Точные науки почти не преподавались в духовной академии, между тем именно они привлекали Ломоносова. В 1735 г. Ломоносов в числе двенадцати лучших учеников Заиконоспасской академии был вызван в Петербургский 'университет, созданный при Академии наук. В том же году Академия, нуждавшаяся для исследования Сибири в химиках, знакомых с горным делом, послала за границу трех студентов изучать горное дело. Среди них был и Ломоносов. С осени 1736 г. Ломоносов изучал новые языки, математику, физику и химию в Марбурге, у Вольфа. Здесь он познакомился с философией и естествознанием XVII—XVIIГ веков. После Марбурга он учился в Фрейберге у Гениеля. По некоторым письмам можно судить, что учение у Генкеля не удовлетворяло Ломоносова, так как его учитель объяснял явления природы по старой традиции, при помощи всякого рода скрытых свойств, так, как это делали перипатетики, т. е. ученики Аристотеля.
В письме от 16 ноября 1740 г. Ломоносов пишет о Генкеле: «...B то же время он всю разумную философию презирал, и когда я однажды, •по его приказанию, зачал причину химических явлений объяснять (но не по его перипатетическому концепту, а на началах механики и гидростатики), то он тотчас же мне замолчать приказал и с обыкновенною своею наглостью наемех поднял мои объяснения, яко несбыточную причуду» 1.
Противопоставление «начал механики и гидростатики» «перипатетическому концепту» было,во все последующие годы основной и чрезвьг чайно характерной особенностью творчества Ломоносова. Таким образом, разрыв с Генкелем носил принципиальный характер.
Изучение горного дела во Фрейберге не прошло бесследно. Незадолго до возвращения в Россию Ломоносов побывал на рудниках Гарца. Здесь он практически изучал минералогию и горное дело, путешествуя по горам и долинам Гарца. Свои наблюдения Ломоносов сопоставлял о
1 А. А. К У н и к, Сборник материалов для истории Академии наук в XVIII веке. СПб., 1865, стр. 227—228.


у истоков РУССКОЙ науки
23
воспоминаниями о -поморских солеварнях. В одной из записей о своих трудах Ломоносов пишет: «А особливо-, что он (Ломоносов говорит о себе в третьем лице.— Б. К) уже прежде того на поморских солеварнях у Белого моря бывал многократно для покупки соли, имел уже довольное понятие о выварке, которую после с прилежанием и обстоятельно в Саксонии высмотрел».
Весной 1741 г. Ломоносов вернулся в Россию и был зачислен в чис- ло^аднюнктов Академии наук. Впоследствии он стал профессором, т. е. действительным членом Академии. Сразу же Ломоносов начал свою борьбу против Шумахера, которая продолжалась до самой смерти Шумахера (1761 г.). Одновременно ему приходилось выступать против зятя Шумахера — Тауберта. Тауберт остался членом академической канцелярии и после смерти Шумахера. Это положение сохранилось и при воцарении Екатерины II. Новое царствование ухудшило положение Ломоносова в Академии наук. После смерти Елизаветы и убийства Петра, Шувалов и Воронцов, бывшие до переворота противниками Екатерины, не могли больше покровительствовать Ломоносову, наоборот, враги последнего— Тепло в и Тауберт — были близки к новому двору.
Повидимому, влияние Тауберта и Теплова было использовано во вред Ломоносову, и в 1763 г. Екатерина распорядилась, чтобы Ломоносов был отставлен от службы. Однако вскоре императрица затребовала свой приказ обратно, произвела Ломоносова в статские советники, прибавила ему жалованье и, таким образом, продемонстрировала свое расположение к русскому ученому.
Однако и самые последние годы жизни Ломоносова были омрачены преследованиями со стороны Тауберта. Екатерина мало вмешивалась в деятельность академической канцелярии, хотя и считала Тауберта способным на прямые хищения1.
Четверть века Ломоносов боролся против «неприятелей наук российских». Четверть века его труды были гордостью и славой Петербургской Академии. Эти труды поражают прежде всего своей исключительной энциклопедичностью. По словам Пушкина, «ничто не мо-жет дать лучшего понятия о Ломоносове, как следующий рапорт, поданный им Шувалову» 1 2. Пушкин приводит этот рапорт, говорящий о самых разнообразных работах:
«В 1753 году.
В химии. 1) Продолжались опыты для исследования натуры цветов, нто показывает журнал того же года на 56 листах. 2) По окончании лекций делал новые химико-физические опыты, дабы привести химию сколько можно к философскому познанию и сделать частью основательной физики; из оных многочисленных опытов, где мера, вес и их пропорция показаны, сочинены многие цифирные таблицы на 24 полу- листовых -страницах, где каждая, строка целый опыт содержит.
1 Подготавливая сооружение канала между Москвой и Петербургом, Екатерина узнала как-то от Абрама Ганнибала (предка А. С. Пушкина), что проект канала, составленный при Петре, попал с другими документами Петра в Академию наук, и написала резолюцию: «Есть ли сии планы в Академии, то испрашивать их ни для чего, понеже верно украдены».
Примерно в то же время (в 1765 г.) Екатерина на одном из ответов Тауберта об уничтожении якобы малоценных изданий, хранившихся в Академии, написала: «Тож выкрал. У меня в канюшни отцепили я продали за тридцать рублев Английскую лошадь, которая стоит пять сот рублев, на то учинено незнающими людьми. Видно, что у них беспорядится не менее как в последней воеводской канцелярии, но таковых воевод сменяют отчасти».
2 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. XI, изд. АН СССР, 1949, стр. 251.


24
у истоков русской науки
В физике. 1) С покойным профессором Рихманом делал химико-физические опыты в лаборатории для исследования градуса теплоты, который на себя вода принимает от погашенных в ней минералов, прежде раскаленных. 2) Чинил наблюдения электрической силы на воздухе с великою опасностью. 3) Говорил в публичном собрании Речь о явлениях^ воздушных, от электрической силы происходящих, с истолкованием, многих других свойств натуры. 4) Делал опыты, коими оказалось, что> цветы, а особливо красный, на морозе ярчее, нежели в теплоте.
В истории. 1) Записки из упомянутых прежде авторов приводил под статьи числами. 2) Читал Российские Академические Летописцы, без записок, чтобы общее понятие иметь пространно о деяниях российских.
В словесных науках. 1) Для Российской Грамматики привел глаголы в порядок. 2) Пять проэктов со Стихами на иллюминации и фейерверки: на 1 января, на 25 апреля, на 5 сентября, на 25 ноября и на 18 декабря».
Нужн'о вчитаться и вдуматься в этот перечень, и фигура Ломоносова выступит в своем удивительном многообразии и блеске. Прежде всего, мы видим, что Ломоносов — крупный и неутомимый экспериментатор. Эти 56 листов с записями опытов по исследованию цветов, о которых пишет Ломоносов, означали, что в России XVIII века появилось* наконец, новое естествознание, основанное на экспериментах, на Опыте, естествознание, которое хочет разгадать тайну природы не повторением старых отживших сведений, почерпнутых из книг, а лабораторными опытами или наблюдениями естественных явлений природы. Ломоносов далее указывает на химические опыты, предпринятые «дабы привести химию сколько можно к философскому познанию и сделать часть» основательной физики». Вся суть нового естествознания отразилась в этой замечательной строке. Новое естествознание, представителем которого был Ломоносов, стремилось к тому, чтобы химия стала такой же ясной отраслью науки, лкак и механика и некоторые главы физики. Физика создавала в это время картину мира, где не было ничего, кроме движения тел. Задача передовых химиков века состояла в том, чтобы включить химические явления в эту картину мира, присоединить всю область химических явлений к новому естествознанию или,— как говорит Ломоносов,— «сделать частью основательной физики».
Дальше в рапорте упоминаются опыты «для исследования градуса теплоты» и другие физические опыты. В 1753 г. Ломоносов работал также над объяснением электрических явлений в атмосфере, т. е. молнии, грома и северного сияния. Одновременно Ломоносов трудился над русской историей, создавал русскую грамматику... И все это в одном 1753 г.! Эта универсальность не вмещалась в сознание современников* и в западноевропейской литературе долго существовала легенда о «Ломоносове-химике, которого не следует смешивать с носившим это* же имя поэтом» 1. В действительности художественные и научные сочинения Ломоносова объединяются не только одним автором, но и общей исторической задачей, общими чертами и внутренней связью. С. И. Вавилов справедливо указывает, что энциклопедизм Ломоносова — это не только сочетание различных направлений творческой деятельности одного и того же человека,— разнообразные исследования Ломоносова объединены общими принципами. Мало тото, по своим идейным истокам объединены между собой и литературно-художественные и естест- . веннонаучные сочинения Ломоносова. «Великий русский энциклопедист был в действительности очень цельной и монолитной натурой. Не еле-
1 F. Н о e f е г, Histoire de la cherriie. Paris, 1862, стр. 367.


У истоков РУССКОЙ науки
2S
дует забывать, что поэзия Ломоносова пронизана естественнонаучными мотивами, мыслями и догадками и в некоторых случаях дает замечательные научно-дидактические образцы. С другой стороны, научная проза Ломоносова и в особенности его «Слова» являются иногда такими же классическими примерами художественной прозы, как и Saggiatore Галилея. Химические изыскания Ломоносова в области цветного стекла доведены до художественного конца — мозаичных картин. Самый выбор химико-технологической темы — цветного стекла — свидетельствует о Ломоносове как о художнике. Поэтому часто встречающееся сопоставление Ломоносова с Леонардо да Винчи и Гете правильно и оправдывается не механическим многообразием культурной работы Ломоносова, а глубоким слиянием в одной личности художественно-исторических и научных интересов и задатков. Среди современников Ломоносова, живших и работавших в России, было немало «ло- лигисторов», соединявших, например, математические исследования с работой над изданием летописей. Однако энциклопедизм этих людей вытекал из внешних требований, а не из внутренней потребности, как это было у Ломоносова» К
Указанная внутренняя потребность, объединявшая энциклопедическую деятельность Ломоносова, вытекала из его патриотизма. Патриотизмом пронизаны и естественнонаучные труды, и стихи, и историко- филологические работы Ломоносова. В своих исторических работах Ломоносов выступал против так называемой нормандской версии происхождения русского государства. Сторонники этой версии утверждали, будто русское государство создали варяги — выходцы из Скандинавии. Эту точку зрения развивал, в частности, Миллер. Выступая против Миллера, Ломоносов протестовал против клеветнического извращения исторического прошлого славян. «Правда,— пишет Ломоносов,— что г. Миллер говорит: прадеды наши от славных дел славянами назывались, но сему во всей своей диссертации противное показывать старается, ибо на всякой странице русских бьют, грабят, благополучно скандинавы побеждают... Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым штилем, то бы он Россию сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого пи'сателя не представлен» 1 2.
Ломоносов был глубоко оскорблен домыслами Миллера, стремившегося принизить историческое прошлое и отрицать самобытность русского народа. Важно отметить, что Ломоносов отнюдь не требовал какого- либо подкрашивания исторического прошлого. Напротив, он говорит, что работа в. этой области должна быть «новостью и справедливостью своей полезна». Историческая объективность и оригинальность исследования — вот что требуется от ученого патриота, стремящегося показать, действительное величие исторического прошлого русского народа. Исходя из такого стремления, Ломоносов приступает к серьезному историческому исследованию — своей «Древней Российской истории».
Ломоносов выступал также против Шлецера, который в своих историко-филологических трудах заявлял, что русские слова происходят из немецких. Указывая на ряд подобных примеров в работах Шлецера, Ломоносов говорит: «Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная в них скотина».
1 М. В. Ломоносов. Сборник статей и материалов. М.—Л., 1940, стр. 3.
2М. В. Ломоносов. Сочинения, т. V, стр. 151.


26
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
Общей задачей естественнонаучной и художественной литературы "была, в частности, реформа литературного языка. Она была тесно связана -с гигантским патриотическим, научным и культурным подвигом Ломоносова — созданием книги о русской грамматике. В 1755 г. Ломоносов составил свою знаменитую «Российскую грамматику». Книга эта содержит наряду с фонетическими, этимологическими и синтаксическими правилами очень важные высказывания Ломоносова, относящиеся к •языкознанию.
Ломоносов показывает, что русский язык способен передать самые сложные научные построения, если эти построения отвечают действительности, природе и обществу.
«Тончайший философския воображения и рассуждения, многоразличный естественный свойства и перемены, бывающия в сем видимом строении мира, и в человеческих обращениях имеют у нас пристойный и вещь' -выражающий речи».
На эти соображения о богатстве и гибкости русского языка опирается прекрасные строки посвящения «Грамматики».
«Карл пятый, римский император, говаривал, что шип аноним языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятельми, итальянским с женским полом говорить прилично. Но есг1ьли бы он российскому языку был искусен; то конечно к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность ита- лианского, сверьх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».
Эти строки были в то время чрезвычайно актуальны и сохранили свою актуальность надолго. В середине XVIII века многие представители дворянской литературы сомневались, может ли русский язык стать литературным языком. Может, — отвечал Ломоносов, — «и ежели чего точно изобразить не может; не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем».
Нормы русской литературной речи должны способствовать искусству пользования языком, точности передачи идей, изображения «многоразличных естественных свойств...».
Историческая роль «Грамматики» Ломоносова определяется решающим значением грамматики для самого существования языка, значением грамматики как показателя успехов человеческого мышления, раскрытым в работе И. В. Сталина «Относительно марксизма в языкознании». «Подобно тому,— говорит И. В. Сталин,— как строительные материалы !в строительном деле ,не составляют здания, хотя без них и невозможно Построить здание, так же и словарный состав языка не составляет самого языка, хотя без него и немыслим никакой язык. Но словарный состав языка получает величайшее значение, когда он поступает в распоряжение грамматики языка, которая определяет правила изменения слов, правила соединения слов в предложения и, таким образом, придает языку стройный, осмысленный характер. Грамматика (морфология, синтаксис) является собранием правил об изменении слов и сочетании слов в предложении. Следовательно, именно благодаря грамматике язык получает возможность облечь человеческие мысли в материальную языковую оболочку» 1.
«Грамматика» Ломоносова неразрывно связана с его идейной борьбой против враждебной группы. Книга подвергалась «резким нападкам со стороны литературного окружения Разумовского и Теплова. Сумаро¬
1 И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания. М. 1950, стр. 19—20.


27
У истоков РУССКОЙ науки
ков писал, что Ломоносов портит русский язык своей грамматикой. Од^ нако уже в XIX веке было признано, что именно «Грамматика» Ломоносова стала основой норм литературного языка и его установившейся общепризнанной грамматики.
«Грамматика» Ломоносова сохранила поныне свое значение благодаря той устойчивости грамматического строи, о которой говорит И. В. Сталин.
«Грамматический строй языка изменяется еще более медленно, чем •его основной словарный фонд. Выработанный в течение эпох и вошедший в плоть и кровь языка, грамматический строй изменяется еще mcäj леннее, чем основной словарный фонд. Он, конечно, претерпевает с течением времени изменения, он совершенствуется, улучшает и уточняет хвои правила, обогащается новыми правилами, но основы грамматического строя сохраняются в течение очень долгого времени, так как они, как показывает история, могут с успехом обслуживать общество в течение ряда эпох» Г
С «Грамматикой» тесно связана ломоносовская теория трех литера- тгурных стилей, изложенная в работе «О пользе книг церковных в российском языке». Работа эта написана, вероятно, в 1755, либо в 1756 г. ■и издана в 1757 г. Реформа литературного языка должна, по мнению Ломоносова, опираться на следующие основные идеи. Прежде всего Ломоносов констатирует, что церковнославянские обороты в русской литературе в значительной мере устарели, реставрировать их не следует и нужно ограничить пользование церковнославянской лексикой. Далее Ломоносов говорит, что живые элементы церковнославянского языка .нужно искать не в собственно богословской литературе, а в тех книгах, которые по своим функциям стоят ближе к широким кругам народа. ^Славянизмы из этих книг, в течение длительного времени знакомых народным массам, частично вошли в народную речь. Ломоносов утверждает, что литературный язык не может существовать в отрыве от обычной народной речи, которая должна входить в литературный язык. Наконец, Ломоносов заявляет, что в различных жанрах литературы нужно пользоваться различными принципами соотношения и связи церковнославянского и русского языков. Переходя к вопросу об исторической роли церковнославянской письменности для (русской культуры, Ломоносов с большим историческим чутьем видит в крещении Руси и появлении славянских переводов греческих книг в XI—XIII веках прогрессивное явление с точки зрения освоения античного научного наследства. Дрещение Руси позволило познакомиться с некоторыми научными идеями "античной древности, вкрапленными в книги греческих монахов. Крещение Руси открыло этим книгам и их славянским переводам дорогу в Киевское государство. В церковных книгах XI—XVI веков было немало элементов античной науки, вплоть до затерянных среди церковных текстов, сжатых и исковерканных богословской традицией крупинок древнегреческой атомистики и естественнонаучных воззрений Аристотеля. 'Русская наука преемственно связана с этими элементами книжной культуры феодальной Руси. Но чем дальше, тем больше церковнославянский словарь и обороты речи становились оковами для научной литературы и публицистики. Кроме того, архаичные славянизмы мешали просвещению, распространению новых общественных и естественнонаучных идей среди широких кругов: «И для того надлежит убегать /старых и неупотребительных славонских речений, которых народ не разумеет, но притом не оставлять оных, которые, хотя в простых разгово-  11 И. В. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. М., 1950, стр. 52.


у истоков русской науки
Э8
рах -не употребите л ьны, однако знамено ванне их народу известно». Ломоносов с большой 'смелостью выбрасывал из литературы устаревшие* слова и обороты. Идейные противники Ломоносова протестовали, В одном из полемических стихотворений, направленных против Ломоносова* Тредьяковский говорит, что на Парнасе нет места обычному языку:
Не голос чтется там, но сладостнейший глас;
Читают око, все хоть говорят все глаз;
Не лоб там, но ч е л о, не щ е к и, но ланиты,
Не губы и не' рот, — уста там багряниты.
В свете работ И. В. Сталина о языкознании ясно видна историческая’ роль борьбы Ломоносова против архаического диалекта в литературе. Русский язык в XVIII веке, как и © другие исторические периоды, как и другие языки, был общенародным языком. В работе «Относительно« марксизма в языкознании» И. В. Сталин говорит:
«Выше говорилось, что язык, как средство общения людей в обществе, одинаково обслуживает все классы общества и проявляет в этом отношении своего рода безразличие к классам. Но люди, отдельные социальные группы, классы далеко не безразличны к языку. Они стараются использовать язык в своих интересах, навязать ему свой особый'- лексикон, свои особые термины, свои особые выражения. Особенно отличаются в этом отношении верхушечные слои имущих классов,., оторвавшиеся от народа и ненавидящие его: дворянская аристократия,, верхние слои буржуазии. Создаются «классовые» диалекты, жаргоны,, салонные «языки» К
Особый жаргон господствующих классов, конечно, не мог стать, языком или играть роль языка. Но представители дворянских антинародных кругов стремились именно этот прозябающий жаргон, пересыпанный архаизмами, навязать русской литературе. В своей борьбе против подобных поползновений Ломоносов стремился к тому, чтобы литература пользовалась действительным, общенародным языком.
Ломоносов своими стихотворениями добился победы тонического стихосложения в русской поэзии. Вообще говоря, первым его ввел- Тредьяковский, однако, лишь творчество Ло1моносова принесло тоническому стихосложению победу и признание.
Ломоносов развивал русский литературный язык не только своими художественными произведениями. Его научные и технические работы также способствовали этому. И лексикон художественной литературы,,, и научно-техническая терминология после Ломоносова стали иными, •гораздо более народными. Если в пятидесятых годах лексикон Ломоносова шокировал ревнителей «чела», «уст», «ланит» и т. п., то уже в последней четверти XVIII века подавляющее большинство русских писателей и ученых увидело открытые Ломоносовым неисчерпаемые сокровища русского языка и убедилось, что русский язык может выразить, все идеи и образы, вошедшие в XVIII веке в культуру России.
В XVIII веке придворная знать, а также официальные руководители Академии наук стремились рассматривать Ломоносова как придворного поэта и полностью отодвигали на задний план его научную- деятельность; мало того, подчас они сожалели, что Ломоносов отвлекался от своих придворных обязанностей для научных работ. В статье, помещенной в «Академических известиях» за 1799 г. и принадлежавшей' пе»ру одного из руководителей Академии наук, говорилось:
«Дарования сего писателя в сем роде были столь велики, столь от- менны, столь вожделенны, что мы знаем многих воздыхающих о том*.  11 И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания. М., 1950, стр. 10—11.


у истоков РУССКОЙ науки
29
что сей великий разум был ко всему удобен и разделял время свое между всеми отраслями наук, к ущербу письмен, в коих его никто заступить еще не мог».
Стремление оторвать поэзию от научной деятельности при оценке .Ломоносова означало предвзятый взгляд на его поэтическое творчество. Последнему приписывали придворный характер.
Шувалов побуждал Ломоносова бросить естественнонаучные .исследования и ограничиться историческими сочинениями и стихами. В письме Шувалову Ломоносов просит оставить ему физические и химические работы (речь идет о крупнейших естественнонаучных работах века!), хотя бы в качестве отдыха и развлечения. Он пишет: «Что ж до других моих в физике и в химии упражнений касается, чтобы их вовсе покинуть, то нет в том ни нужды, ниже возможности. Всяк человек требует себе от трудов упокоения: для того, оставив настоящее дело, ищет себе с гостьми или с домашними препровождения времени картами, шашками и другими забавами, а иные и табачным дымом, от чего я уже давно отказался за тем, что не нашел в них ничего, кроме скуки. И так уповаю, что и мне на успокоение от трудов, которые я на ►собирание и на сочинение российской истории и на украшение российского 'слова полагаю, позволено будет в день несколько часов, чтобы их вместо бильярду употребить на физические и химические опыты, которые мне не токмо отменою материи вместо забавы, но и движением вместо лекарства служить имеют...».
Это потрясающий документ эпохи: величайший физико-химик своего времени просит оставить ему право заниматься физико-химическими работами, хотя бы для отдыха. Знать хотела ограничить Ломоносова ролью придворного поэта, составителя торжественных од. Сам Ломо* носов и его друзья ломали эту традицию. Нужно сказать, что Ломоносов включал подчас и в придворные оды далеко не придворное содержание. Он воспевал в них мощь своей родины, энергию и талант своего народа, познание природы. Борьба за Ломоносова отразилась даже в его портретах. Очень характерна история портрета, написанного художником Фессаром в 1757 г. по заказу Шувалова. С точки зрения Ломоносова портрет этот противоречит основному содержанию его деятельности и внутреннему облику ученого. В портрете было подчеркнуто придворное положение Ломоносова. На этом портрете Ломоносов сидит за столом и пишет оду Елизавете. Лицо невыразительно, обезличено в манере придворной живописи того времени. Фон —море, тучи, гроза, т. е. чисто декоративный пейзаж. Поза, в которой изображен Ломоносов, неестественна, фигура почти коленопреклоненная,— так обычно писали портреты придворных. Получив этот портрет, Ломоносов решительно отверг его и поручил художнику Вортману изменить композицию. Фигура была выведена из коленопреклоненного положения, надуманный пейзаж заменен действительным, бытовым видом фабрики, с плавильной печью, мельницей и запасом дров.
Другой портрет Ломоносова был написан художником, принадлежавшим к той же общественной среде, что и Ломоносов. Замечательный русский скульптор XVIII века Федот Шубин, происходивший из той же деревни, где родился Ломоносов, сделал ряд бюстов ученого и написал маслом портрет Ломоносова.
В отличие от Фессара, Шубин придает фигуре Ломоносова реальный, мужественный и энергичный характер. Лицо уже не обезличенное, мягкое и невыразительное, как у Фессара, а напротив — энергичное, твердо очерченное. Такими же чертами наделен мраморный бюст Ломоносова, находящийся в Академии наук, портрет Ломоносова, резанный


30
у истоков русской науки
на кости, и другие изображения, принадлежащие Шубину. В мраморном бюсте Шубин передал задумчивую улыбку Ломоносова, которая? гармонирует со всем его обликом.
Вернемся, однако, к поэтическому творчеству Ломоносова. Сам он,. к!огда писал о науке, литературе, искусстве, всегда стремился подчерк кнуть их общественную полезность. Наука, как и литература, была для Ломоносова общественным служением.
С этим связана глубокая идейность Ломоносова, нашедшая такое яркое выражение в его переписке: «За общую пользу, а особливо за утверждение наук в отечестве и против отца своего родного восстать за грех не ставлю...» — писал Ломоносов.
Подобно науке, и искусство в представлении Ломоносова играло- первостепенную общественную роль.
Противники Ломоносова Тредьяковский и Сумароков смотрели на поэзию совершенно иначе. Тредьяковский писал:
«Потолику между учениями словесными надобны стихи, поколику фрукты и конфекты на богатый -стол по твердых кушаниях». Сумароков, подобно Тредьяковскому, держался того мнения, что «свобода*, праздность и любовь суть источники стихотворства».
Ломоносов сознательно избирал иные источники вдохновения,— он был прообразом пюэта-гражданина и поэта-мы’слителя. Оценивая поэзию со стороны ее идейного содержания и общественного значения,. Ломоносов, естественно-, сближал поэзию с наукой. Поэзия Ломоносова проникнута высокими идеями. Среди этих идей большую роль играли? •естественнонаучные мотивы, мысли о природе и ее научном исследовании. Стремясь не только распространить в народе новые научные знания, но и вдохновить широкие круги новым отношением к окружающему миру, Ломоносов часто излагал свои естественнонаучные открытия в стихах. Впоследствии Пушкин подчеркивал, что для Ломоносова поэзия была средством для распространения естественнонаучных знаний. Мало того, сам Ломоносов придавал своим научным работам большее значение, чем поэзии. «С каким презрением говорит он о Сумарокове,—об эт'ом человеке, который ни о чем, кроме как о бедном своем рифмачестве, не думает...»—пишет Пушкин.
Пушкин подчеркивал чувство собственного достоинства Ломоносова, которое в XVIII веке резко выделяло великого русского ученого на фоне придворных нравов. «Но зато умел он за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей.. Послушайте, как пишет он этому самому Шувалову, Предстателю Муз» высокому своему патрону, который вздумал было над ним пошутить: «Я, ваше высокопревосходительство, не только вельмож, но нижё уг господа моего бога дураком быть не хочу». — В другой раз, заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так его- рассердил, что Шувалов закричал: «Я отставлю тебя от Академии!» — «Нет, возразил-гордо Ломоно* сов, разве Академию от меня отставят». Вот каков был этот униженный сочинитель похвальных од и придворных идиллий!» *.
Патриотические стихи Ломоносова были посвящены прославлению победы русского оружия. Упомянем оду, в которой им воспевается победа над Фридрихом II и победоносный штурм Берлина русскими войсками в 1760 г.1  2:
1 А. €. Пушкин, Полное -собрание сочинений, т. XI, изд. АН СССР, 1940^. стр. 264.
2 М. В. Ломоносов, Сочинения, т. Ii, стр. 159.


у истоков русской науки
зь
Где пышный дух твой, Фридерик?
Прогнанный за свои границы,
Еще ли мнишь, что ты велик?
Лишенный собственный власти,
Еще ль стремишься в буйной страсти Вселенной наложить ярем?
Ни польские леса глубоки,
Ни горы Шлонские высоки В защиту не стоят врагам;
Напрасно путь нам возбраняют:
Российски стопы досягают
Чрез трупы к Франкфуртским стенам.
* * *
Бегущих горды пруссов плечи И обращенные хребты Подвержены кровавой сечи.
Главы валятся как листы,
Теперь с готовыми трубами Перед берлинскими вратами Победы нашей дайте звук.
Гоголь очень хорошо выразил мысль о связи естественнонаучных- идей Ломоносова с его поэзией. Он писал, что Ломоносов доходит до, подлинно поэтического вдохновения там, где «чистосердечная сила восторга превратила натуралиста в поэта». Действительно, если взять лучшие стихотворные произведения Ломоносова, то можно видеть значение естественнонаучных идей для его поэзии. Возьмем, например, «Вечернее размышление о божием величестве»* Картина бесконечной^ вселенной внушает Ломоносову торжественные, вдохновенные строки.-:
...Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне — дна...
Но бесконечная природа — объект бесконечного исследования. Па< фосом исследования пронизано все стихотворение. Поэта поражают,' атмосферные явления:
Но гдё ж, натура, твой закон?
С полночных стран встает заря!
Не солнце ль ставит там свой трон?
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладны пламень нас покрыл!
Се в ночь на землю день вступил!
Что зыблет ясный ночью луч?
Что тонкий пламень в твердь разит?
Как молния без грозных туч Стремится ог земли в зенит?
Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар?
Там спорит жирна мгла с водой;
Иль солнечны лучи блестят,
Склонясь сквозь воздух к нам густой;
Иль тучных гор верхи горят;
Иль в море дуть престал зефир,
И гладки волны бьют в эфир.
Здесь не Только мысли астронома, не только идеи исследователя природы, здесь также чувство всепобеждающего, не останавливающегося ни перед чем познания, научная страсть. И этим мыслям и чувствам соответствует вся благородная поэтическая форма произведения.


♦32
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
Стихотворения Ломоносова, посвященные явлениям природы, излагали иногда новые научные взгляды, далеко опережавшие свое время. Поэтому Ломоносов подчас упоминал о стихотворениях, перечисляя свои открытия в естественных науках. В 1753 г. в «Слове о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» Ломоносов указывал, что его теория северных сияний выдвинута была задолго до появления работы Франклина об атмосферном электричестве, именно в оде о северном сиянии, написанной в 1743 г. В этой оде Ломоносов утверждал, что северное сияние вызывается движением эфира, лежащим в основе электрических явлений.
В одном из своих стихотворений Ломоносов описывает поверхность солнца. Картина, нарисованная Ломоносовым, соответствует современным воззрениям на характер поверхности солнца и далеко оставляет «позади себя воззрения, существовавшие в XVIII веке. Ломоносов пишет:
Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь,
Чтоб к Солнцу бренно наше око Могло, приближившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран Горящий вечно океан.
Там огненны валы стремятся И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.
Глубина и смелость идей сочетаются с точной и ‘блестящей фор той и в стихотворной публицистике Ломоносова. Там, где Ломоносов говорит о больших государственных замыслах, его поэтическая речь -становится особенно значительной, яркой, полновесной. Таковы, например, его известные прекрасные стихи о завоевании русского Севера. И, наконец, в сатирических стихах, где Ломоносов, проникнутый горячей ненавистью к врагам науки и просвещения, выбирает самые острые, разящие сравнения и образы,— язык Ломоносова принадлежит подлинному великому поэту. В основе научной и поэтической деятельности Ломоносова лежит одна задача — разрушение -старого представления о мире, как о чем-то недоступном человеческому познанию, что может быть познано лишь изучением религиозных книг, и создание -нового отношения к природе, стремление познать ее непоколебимые законы и на основе этих законов изменить природу, увеличить власть человека над природой. В деятельности Ломоносова поэзия и наука явным и непосредственным образом связаны с развитием производства и культуры. Россия XVIII века, с ее громадными естественными ресурсами, с быстро развивающимся хозяйством, с напряженной борьбой враждебных общественных -сил, нуждалась в просвещении, заостренном против отживших догм, нуждалась не только в распространении отдельных научных сведений, но и в« пропаганде -научного мировоззрения, в воспитании нового отношения к природе и к ее познанию, нового восприятия мира. Единое, цельное, научное миросозерцание, научная пытливость, смелость мысли противопоставлялись традиционному схоластическому авторитету. Нужно было воспитать в России людей с новыми чувствами, а не только- с новыми знаниями. Эта задача выходила за рамки собственно научной пропаганды. Ее могло решить новое искусство, новое по своему содержанию и по форме.


у истоков РУССКОЙ НАУКИ
33
Перейдем теперь к практическим замыслам Ломоносова, направленным к подъему экономической мощи родины. В своих сочинениях и письмах Ломоносов высказывал ряд предложений, клонившихся к подъему русского земледелия, развитию промышленности, укреплению армии и распространению знаний в народе. Эти проекты были, как сказано выше, классово-ограниченными, они не выходили за рамки крепостного строя, но в этих рамках играли прогрессивную роль, были направлены к ликвидации наиболее отсталых, отживших форм эксплоатации, к максимально возможному в этих рамках развитию производительных сил. Но у Ломоносова были и другие проекты, которые объективно ло»мали рамки крепостного строя, были не но плечу феодальному, помещичьему государству.
Наиболее важные проекты Ломоносова связаны с освоением новых территорий. В качестве примера приведем ломоносовский проект связи с Америкой через Ледовитый океан. В 1751—1752 гг. в одном! из Своих стихотворений Ломоносов писал, что подобно тому, как Колумб нашел дорогу в Америку через Атлантический океан, русские Колумбы достигнут Америки, пройдя Ледовитый океан с запада на восток. Перед умственным взором Ломоносова, или, как он говорил, перед его «умными очами», стояли картины русских арктических путешествий. Он писал:
Напрасно строгая природа От нас скрывает место входа С брегов вечерних на восток.
Я вижу умными очами;
Колумб российский между льдами Спешит и презирает рок.
Ломоносов прослеживал движение льдов в Арктике, производил химические, физические и прочие необходимые исследования, стремился снарядить экспедицию в Арктику. В последние годы своей жизни он добился приказа Екатерины II о снаряжении экспедиции. Ломоносов наблюдал за работами по оборудованию экспедиции и руководил необходимыми для путешествия, производившимися в Академии наук, астрономическими наблюдениями. Он составил для начальника экспедиции Василия Чичагова «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным1 Сибирским океаном».
С. М. Киров говорил : «Еще Ломоносов в свое время звал на Север посмотреть, что там делается. Этот проницательный человек, который жил 200 лет тому назад, сокрушался: «По многим доказательствам заключаю, что и в северных земных недрах пространно и богато царствует натура, и искать оных сокровищ некому!» «А металлы и минералы, — добавлял Ломоносов,—сами на двор не придут. Они требуют глаз и рук в своих поисках». Я дум!аю, что все наши просвещенные организации, начиная с Академии наук, и все практические работники должны последовать совету Ломоносова и действительно глазами и руками прощупать все, что имеется в этом богатом и обширном крае» *.
Еще теснее связана с научной работой Ломоносова основанная им отрасль русской промышленности — производство цветных стекол.
В течение трех лет Ломоносов произвел около 3000 опытов, чтобы поступить непрозрачные, окрашенные стекла для мозаики. В конце концов
1 С. М. Киров, Избранные статьи и речи. 1939, стр. 475. 3 Б. Г. Кузнецов


34
У истоков РУССКОЙ НАУКИ
опыты увенчались успехом. Мозаичные картины Ломоносова складывав лись из шлифованных с одного конца разноцветных стеклянных палочек^ Знаменитая мозаичная картина Ломоносова, изображающая Полтавский бой, чрезвычайно характерна для разностороннего гения русского
Мозаичный портрет Петра Первого работы М. В. Ломоносова
ученого. Сюжет картины посвящен Петру. Технология мозаичного производства опиралась на глубокие и оригинальные открытия в области химии и оптики.
«В мозаичных портретах и картинах, — пишет С. И. Вавилов, — можно сказать, синтезировался весь Ломоносов с его неподдельным boj сторгом перед Петром I, которого он неоднократно изображал и воспевал, с его глубокими и конкретными химическими знаниями, техниче-


у истоков русской науки
35
ским уменьем, гипотезами о свете, оптической и художественной зоркостью к цвету»
Успех первых картин позволил Ломоносову в 1752 г. добиться постройки мозаичной фабрики, которая была сооружена близ деревни Усть-Рудица.
Из технологических работ Ломоносова наиболее крупная «Первые основания металлургии и рудных дел». Эта книга положила начало новой технологической литературе на русском языке. «Первые основания металлургии» состоят из геологического очерка («О металлах и с ними находящихся в земле других минералах»), раздела, посвященного «рудным местам, жилам и поискам оных», описания устройства и оборудования рудников, пробирного дела и, наконец, пятой части — изложения собственно металлургической технологии. В книге приложены статьи «О слоях земных» и исследование «О вольном! движении воздуха в. рудниках», где изложена теория движения воздуха в рудниках без принудительного дутья.
Как и во всех работах по горному делу XVII—XVIII веков, в «Первых основаниях металлургии» много места уделено горной механике и прикладной механике вообще. Очень много собственных конструкций мы встречаем также в ломоносовских записях химических и оптических экспериментов. Для осуществления своих. наблюдений, а также для технологических работ Ломоносову приходилось изобретать и строить ряд новых механизмов. Среди них встречаются машина для обработки тела длительным нагреванием, механическое «точило для исследования твердости камней разных и стекол в диаметре около полутора футов», -инструмент для исследования вязкости жидких материй по числу капель, фильтр, работающий под давлением («для процеживания силою насоса воды сквозь материи ставить деревянные тощие цилиндры»). Наиболее известна модель летающей машины — геликоптера, который должен был поднимать в верхние слои атмосферы термометры, а также металлические острия для изучения атмосферного электричества.
ф *
Борьба Ломоносова за прогрессивное развитие производительных сил, за повышение технического уровня русской промышленности, за освоение новых территорий, за использование недр России—была движущей силой его теоретических и экспериментальных естественнонаучных исследований. Однако движущей силой научного творчества Ломоносова была не только борьба за подъем производительных сил, но и борьба за развитие новых общественных отношений. При несомненной классовой ограниченности своего мировоззрения, не вступая в борьбу против крепостного права, он боролся против наиболее реакционной части помещиков-крепостников, за уничтожение наиболее отсталых форм экеплоатации. Экономический и культурный прогресс требовал нового миросозерцания, и Ломоносов прежде всего был борцом за материалистическое объяснение всех явлений природы. Патриотические стремления к прогрессу родной страны заставляли Ломоносова объявить войну средневековой схоластике, преследовать ее повсюду, до конца, и последовательно развивать и доказывать идеи естественнонаучного материализма. В истории человечества материализм выступает как знамя прогрессивных общественных сил. В XVIII веке, выражая прогрессивные тенденции в развитии русского общества, участвуя в борьбе за про-  11 С. И. Вавилов, Ломоносов и русская наука. М., 1947, стр. 23.
3*


36
у истоков РУССКОЙ науки
греос страны и нанося яростные удары схоластике, Ломоносов обобщил механические знания своего времени, создав цельную научную картину мира, отдельные стороны которой он разработал в своих физических, химических и геологических трудах.
Каковы же основные принципы этой картины мира, каковы основные мысли, развитые Ломоносовым' в естественнонаучных исследованиях?
Основные мысли Ломоносова заключаются прежде всего в том, что все тела состоят из мельчайших частиц, движение которых является причиной физических и химических явлений, и в том, что вещество и его движение не могут исчезнуть вовсе и не могут появиться из ничего. В основе современного естествознания и лежат эти принципы: атомистика и представление о неуничтожаемое™ движения и вещества.
В приложенной к «Первым; основаниям металлургии» статье «О слоях земных» Ломоносов сформулировал принцип изменчивости, земли. «И так напрасно, — пишет он, — многие думают, что все, что видим, с начала Творцом создано, будто' не токмо горы, долы и воды, но и разные роды минералов произошли вместе со всем светом; и поэтому де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно и натуральному знанию шара земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть философами, выучась наизусть три слова: Бог так сотворил; и сие дая в ответ вместо всех причин» 1.
Все здесь характерно. Во-первых, идея неизменности природы мешает не только «приращению всех наук», но и «особливо искусству рудного дела». «Приращение всех наук» — это развитие научного мировоззрения. Идея неподвижности природы оказывала реакционное воздействие на естествознание в целом, на всю совокупность представления о природе, на развитие научной картины мира. Далее идея неизменности препятствует практическим задачам. И развитие научной картины мира, и «искусство рудного дела» были для Ломоносова вопросом патриотического долга перед народом. Именно отсюда боевой тон приведенных строк, материалистическая направленность этого отрывка и, в конце концов, отсюда! идет и само содержание ломоносовского геологического трансформизма.
Геологические идеи Ломоносова намного опередили свое время. Ломоносов первый изложил современное научное представление о происхождении рудных жил. В его работах мы встречаем, далее, идеи химической истории земли. Характерно,. что объясняя широкий круг явлений колебаниями земной коры, Ломоносов включает в их число не только явные разрушительные землетрясения, но и медленные нечувствительные колебания. Это представление о незаметных сдвигах, происходящих в земной коре, пожалуй, в наибольшей степени опередило свое время.
Самое интересное в геологических воззрениях Ломоносова — это физический подход к геологическим процессам, и, в частности, привлечение атомистических идей для их объяснения.
Ломоносов далеко опередил свое время и в палеонтологических воззрениях. Как известно, тайна происхождения окаменелости привлекала к себе внимание самых широких кругов. Во времена Ломоносова кое-кто из ученых видел в окаменелостях «игру природы». Большинство  11 М. В. Ломоносов, Сочинения, т. VII, Л., 1934, стр. 212.


у истоков русской науки
37
же натуралистов видело в окаменелостях доказательство всемирного потопа.
Ломоносов стоит на позициях, близких к современному геологическому учению о развитии. Согласно Ломоносову, окаменелости — это остатки живых существ, погибших в результате постоянно действующих причин. В колодцах и размытых берегах видны последовательные геологические отложения, возникшие под влиянием не разрушительных катастроф, а постоянно действующих, именно поэтому незаметных для одного поколения факторов.
Таким образом, Ломоносов в своем учении о развитии земли one- редил взгляды современников и был провозвестником современного учения о геологических отложениях.
Исходя из своих взглядов, Ломоносов пошел гораздо дальше других ученых XVIII века в объяснении происхождения пластов земли из остатков растений и животных. Изучая торфяные болота России, Ломоносов видел, что торф возникает из гибнущих растений. Эти исследования были тесно связаны с практическими замыслами Ломоносова, с’ его стремлением обеспечить топливом русское хозяйство. Ломоносов пишет о торфе: «Что торф есть в России,, о том сомневаться не должно. Были у нас и бывают наводнения, лежат под верхним земным слоем опровержении^ леса. Ес’ть у нас не хуже Голландских луга, болота, топи, валежники, оброслые мхами... Развитие торфяного дела важно для сбережения лесов... Микроскопы за подлинно ставят перед глазами, что турфовая материя есть весьма мелкий мох по всему строению и частей расположению. Сие разъяснение подает немалое утешение людям, кои у нас в России о сбережении лесов весьма и чуть ли не излишне в некоих обстоятельствах попечительны».
По мнению Ломоносова, в дальнейшем торф превращается в бурый, а затем в каменный уголь и из него впоследствии образуется нефть. Современные представления о происхождении каменного угля и нефти — иные. Однако Ломоносов намного опередил науку своего времени, высказав глубокую и правильную идею о возникновении геологических отложений в результате длившейся тысячелетия деятельности сменявших друг друга поколений организмов.
Таким образом, практические нужды России толкали великого рус- ’ с'кого мыслителя к научным теориям всемирно-исторического значения. Экспериментальные исследования и запросы производства требовали ряда частных научных теорий. Вместе с идеологической борьбой они приводили к построению универсальной научной картины природы. В ее основу была положена идеи материальности мира и неуничтожаемое™ материи и движения. Для Ломоносова физический мир, мир физических субстанций материален, он существует в пространстве, и протяженность есть исходное понятие, без которого нельзя представить себе физического тела. По мнению Ломоносова, философ не должен искать достаточного основания для «необходимых свойств телесных», без которых не может существовать реальный мир. Вопрос о достаточном основании имеет применение только внутри естествознания, но не должен ставиться в отношении общих и основных определений природы. Искать достаточное основание для протяженности тел, рассматривать протяженность как вторичное свойство, объяснять ее существованием непротяженных элементов, — в этом, по мнению Ломоносова, и состоял порок лейбницианетва. Он привел к представлению о непротяженных монадах.
Еще в студенческие годы Ломоносов задумал большую работу с изложением универсальной системы атомистического объяснения при¬


‘38
У истоков РУССКОЙ науки
роды. Эта универсальная натурфилософия должна была охватить механику, физику, химию и биологию. В бумагах Ломоносова и в его письмах Эйлеру и другим современникам сохранился ряд набросков схемы указанного сочинения. Введением в него служит статья «О нечувствительных физических частичках, составляющих тела природы, в которых заключается достаточное основание частичных свойств этих тел», написанная в 1732—1744 гг. В первой главе Ломоносов излагает «основные понятия механики твердых тел и прежде всего дает определение материи. Он не отождествляет ее с пространством. Наряду с протяженностью тела имеют другую характеристику, они обладают инерцией.
Ломоносов дает следующее определение телам: «Тело имеет протяжение и обладает силою инерции. Под протяжением понимают размер его по длине, ширине и глубине. Силою инерции зовут то, чем одно тело сопротивляется другому».
В протяженности и инерции состоит сущность тела. Все, имеющее протяжение и обладающее инерцией, представляет собой матеральное тело. «Материя — то из чего состоит тело и от чего зависит его сущность». Поэтому инерция является мерой количества материи.
«Если два тела одинаковой протяженности различаются силою инерции, то обладающее большей силой инерции тело имеет более плотную материю, чем то, сила инерции которого меньше».
Далее Ломоносов говорит: «Все, что есть или совершается в телах, происходит от их протяжения, силы инерции и движения». Тяготение рассматривается как вторичное явление, зависящее от импульса, который может быть скрыт.
Таким образом, Ломоносов Строит систему определений, относящихся к твердым телам, с тем*, чтобы во второй главе перенести эти ^определения в микромир.
Вторая глава называется «О нечувствительных частичках тел вообще». Основная задача этой главы состоит в доказательстве, что частички — это протяженные материальные тела, к которым целиком относятся механические определения и законы.
В дальнейшем изложении Ломоносов выводит понятие физических монад. Это последние элементы деления, предел физического дробления тела. Из физической неделимости монад следует неизменность их форМ1. Ломоносов доказывает, что физические монады имеют неизменную форму. Так как жидкость не обладает этими качествами, то физические монады следует определить как твердые тела. Целым рядом химических и физических явлений (замораживание жидкости, поверхностное натяжение, превращение жидкой ртути в окись — порошок, состоящий из отдельных твердых корпускул) Ломоносов' доказывает, что жидкости состоят из твердых частиц.
Атомистическая концепция прежде всего была применена к теории теплоты. В 1745 г. он посвятил этому вопросу специальную работу «Размышления о причине теплоты и холода». В те годы подавляющее большинство ученых полагало, что причиной теплоты служит особое теплотворное вещество «теплород». Сторонники «теплорода» говорили, что в тех случаях, когда теплота передается от одного тела другому, «теплород» переливается из первого тела во второе. Ломоносов в более ясной, последовательной и глубокой форме, чем кто-либо другой из ученых XVIII века, отбросил полностью учение о «теплороде». Он создал учение о теплоте, как движении частиц вещества, учение, которое было воспринято современной наукой. Разумеется, не все отдельные детали ломоносовской теории сохранились в современной физике, но основ-


у истоков РУССКОЙ науки
39
'пая мысль — объяснение теплоты движением молекул, отказ от «теплорода» полностью подтвержден всем развитием естествознания после »Ломоносова.
Ломоносов прежде всего доказывает, что теплота есть движение, ссылаясь на переход видимого движения тел в теплоту. Далее он обращает внимание на обратный переход теплоты в движение. Если опустить раскаленное железо в воду, из воды поднимается пар. Пар движется. Ломоносов задает вопрос: какое именно движение частиц вызывает ощущение теплоты. Можно представить себе непрерывное движение частиц в одну и ту же сторону, можно представить, что частицы вращаются вокруг своего центра, и, наконец, что они колеблются вокруг некоторого положения, отступая в одну сторону, затем возвращаясь назад. По мнению Ломоносова, теплота вызывается вращательным движением частиц. Современная наука полагает, что причина теплоты не вращательное движение частиц,, а беспорядочное поступательное их движение во все стороны, причем они сталкиваются друг с другом и при достаточно высокой температуре связь между частицами становится все меньше, твердое тело превращается в жидкость, а жидкость в газ. Ломоносов считал причиной теплоты не подобные беспорядочные поступательные движения, а вращательные движения. Но он знал о поступательном беспорядочном движении молекул. Именно такое движение объясняет упругость газов, их давление на стенки сосудов, пропорциональное температуре. Здесь Ломоносов предвосхитил последующее развитие физики и правильно разъяснил причину упругости. По мнению Ломоносова, вращающиеся атомы, столкнувшись друг с другом, отталкиваются подобно тому, как два волчка столкнувшись разлетаются в разные стороны. Современная наука полностью усвоила основную идею Ломоносова о зависимости упругости газов от беспорядочного поступательного движения молекул, уточнив, разумеется, ряд деталей. Учение о теплоте, созданное в XIX веке, обязано Ломоносову своими основными, исходными принципами.
В своих работах о теплоте Ломоносов развивал мысль о сохранении движения. Теплота переходит в механическое движение, механическое движение может перейти в химическую силу,, заставляющую атомы соединяться в молекулы, химические силы переходят в теплоту, теплота в свет, в электричество и т. д. Все это — различные формы движения. Движение переходит из одной формы в другую, но никогда не исчезает и не возникает вновь. В XVIII веке большинство ученых думало иначе. В то время полагали будто теплота вызывается теплородом, электричество — особой электрической жидкостью и т. д. Ломоносов разрушал учение об этих особых жидкостях и прокладывал дорогу учению о различных переходящих друг в друга формах неуничтожаемого движения, расчищая дорогу физике XIX века!. Он так далеко опередил свое время, что через сто лет после его работ многие говорили о ломоносовской теории тепла, как об опровергнутой теории. Между тем в это время ряд открытий заставил науку вернуться к идее Ломоносова и полностью отбросить мысль о тепловой, электрической и тому подобных жидкостях. Таким образом, Ломоносову принадлежит мысль, ставшая через" сто лет основным принципом науки.
Нужно сказать, что Ломоносов гораздо шире, чем другие мыслители его времени, понимал принцип сохранения вещества и принцип сохранения движения. - Для него эти законы представлялись частными случаями единого принципа. Ломоносов говорил, что во всех природных процессах уменьшение какой-либо физической величины всегда связано с увеличением другой соответствующей ей величины. Эту мысль он выс¬


40
у истоков РУССКОЙ НАУКИ;
казал в 1748 ,г. в письме к Эйлеру и неоднократно повторял и развивал впоследствии. В «Рассуждении о твердости и жидкости тел» Ломоносов пишет:
«Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что» сколько чего у одного тела отнимается, столько- присовокупится к другому... Сколько часов положит кто на бдение, столько же сну отнимет.. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения: ибо тело, движущее своею силою другое, столько же- оные у себя« теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».
Многие мыслители XVII—XVIII веков* говорили о сохранении количества! движения {массы, помноженной на скорость)- и живой силы (половины произведения массы на квадрат скорости), но никто не придавал идее сохранения такого универсального значения, как Ломоносов-. Можно сказать, что эта идея, как основная и универсальная идея естествознания, сформулирована Ломоносовым. Этого мало: установив
кинетическую природу теплоты, Ломоносов нашел наиболее важную в- историческом отношении конкретную форму, обеспечившую в будущем победу закона сохранения в естествознании XIX века. В XVIII веке не было ни одного мыслителя, который с такой, же последовательностью' и ясностью нарисовал законченную физическую (именно атомистическую) картину молекулярных тепловых движений, который с такой же непримиримостью изгнал теплород из науки, как это сделал Ломоносов. Впоследствии, в XIX веке не какая-либо другая идея, а именно кинетическая теория теплоты нанесла удар фикции специфических жидкостей и положила начало новому естествознанию, основанному на законе сохранения энергии. Поэтому Ломоносов, как никто другой из мыслителей XVIII века, -был провозвестником молекулярной физики XIX века.
В перечисленных концепциях, относящихся к физической атомистике, Ломоносов в наибольшей степени предвосхитил будущее. Химические воззрения Ломоносова также опередили свое время, но уже в конце XVIII и в начале XIX веков они могли быть оценены, если бы не были приписаны другим ученым, которые в действительности лишь повторяли великого русского мыслителя.
Основой атомистической химии Ломоносова служит представление об «элементах» и «корпускулах». Если сопоставить определение элементов и корпускул с атомистическими воззрениями XIX века, то элементы соответствуют атомам, а корпускулы — молекулам. Ломоносов» определяет элемент как часть тела, которая не состоит из каких-либо других меньших и отличающихся друг от друга тел. Корпускулы — это» собрание элементов. «Корпускулы однородны, если состоят из одина^* кового числа одних и тех же элементов, соединенных одинаковым образом». Неоднородность молекул, согласно Ломоносову, зависит не только* от различия между элементами, но даже, как можно было бы сказать сейчас, — от «структурных» особенностей.
«Корпускулы разнородны, когда элементы их различны и соединены различным образом или в различном числе; от этого зависит бесконечное разнообразие тел.
Начало есть тело, состоящее из однородных корпускул.
Смешанное тело есть то, которое состоит из двух или нескольких различных начал, так соединенных между собой, что каждая отдельная его корпускула имеет такое же отношение частей начал, из которых;


у истоков русской науки
41
тело состоит, как (для целых отдельных начал) имеет и все смешанное тело.
Корпускулы, состоящие непосредственно из элементов, называются первичными.
Корпускулы производны, когда состоят из нескольких различных первичных.
Поэтому, смешанное тело состоит из производных корпускул.
Составное тело есть смесь составных частей» 1.
Лаборатория Ломоносова (макет)
Ломоносов, таким образом, выводит понятия химического элемента* простого вещества и соединения. В молекуле то же соотношение между атомами элементов, как во веем химическом соединении между входящими в его состав простыми веществами. Подобная идея была логической основой дальтоновского объяснения кратных отношений. Мы встречаем у Ломоносова очень ясное представление об иерархии соединений, о соединениях первого, второго и т. д. порядка. В «Курсе истинной физической химии» Ломоносов пишет:
«Составные части нередко сами являются телами,, сложенными из других разнородных тел, так в этом примере сера состоит из кислотной материи и другой, горючей; селитра из особой кислоты и щелочной соли, уголье из масла, кислотного ядовитого спирта и золы. Составные части такого рода мы называем составными частями второго порядка; а если последние, в -свою очередь, составные тела, то составные части последних мы именуем составными частями третьего порядка» 1 2.
Повидимому, Ломоносов полагал, что молекула имеет некоторую структуру и включает в себя сравнительно устойчивые группы атомов, которые можно с некоторым основанием сопоставить с радикалами} позднейших химических теорий.
1 Б. Н. Меншуткин, Труды Ломоносова по физике и химии, стр. 49.
2 Там же, стр. 389.


42
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
На основе атомистических идей, Ломоносов создал свою теорию растворов, разграничив растворение металлов в кислотах и растворение солей в воде. Указанное разграничение буржуазная литература приписывает Лавуазье.
Мы видели, что Ломоносов был одним из провозвестников принципа сохранения энергии и механической теории тепла. Что касается флогистона!, который, по мнению химиков XVIII века, выделялся из тел при горении, то Ломоносов подготовил новую химию, основанную на отказе от этой фикции.
Внутренний вид лаборатории Ломоносова (макет)
Прежде всего Ломоносову принадлежит великое открытие, от которого можно считать историю Цаучной химии. Многие химики XVII— XVIII веков делали следующий опыт: в реторту помещали металлический порошок и подвергали его прокаливанию. Металлический порошок превращался в окалину, весившую больше, чем первоначальный металл. Отсюда многие, в том числе Роберт Бойль, заключали, что превращение металла в окалину связано с некоторым дополнительным прибавлением к металлу особой «огненной материи». Сейчас, как известно, химия объясняет прибавление веса тем, что к металлу присоединился кислород из воздуха и утверждает, что при всех химических превращениях вещество не может создаваться и не может исчезать. Доказательство этого закона можно получить, запаяв реторту с металлическим порошком, чтобы воздух не мог попадать извне. Тогда реторта после нагревания и превращения порошка в окалину весит столько же, сколько и раньше. Этот эксперимент был сделан Лавуазье в семидесятых годах XVIIL века и буржуазные историки утверждали, что Лавуазье впервые доказал сохранение вещества. Но. это — ложное утверждение. За много лет до Лавуазье « Ломоносов произвел указанный опыт и первый в истории человечества дал исчерпывающее экспериментальное доказательство сохранения вещества. В отчете об экспериментальных


у истоков РУССКОЙ науки
43
работах за 1756 г. Ломоносов писал: «...между разными химическими опытами, которых журнал на 13 листах, делали опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес сожженного металла остается в одной мере» *. Приписывание Лавуазье приоритета в доказательстве сохранения вещества — один из характер • ных примеров игнорирования русской науки.
Ломоносову принадлежат также важнейшие теоретические работы, подготовившие отказ от флогистона. В «Размышлении о причине теплоты и холода» Ломоносов говорит: «При процессе обжига к телам] присоединяется некая материя, только не та, которая приписывается собственно огню: ибо я не вижу почему последняя в окалинах забыла о своей природе». Здесь Ломоносов покидает теорию флогистона и переходит к новому взгляду на природу обжигания, соглаено которому с горящим веществом соединяется некоторая составная часть воздуха.
Можно думать, что Лавуазье не только шел по следам .Ломоносова, но непосредственно знал и воспринимал его идеи. Ломоносовские аргументы против теплорода могли быть легко перенесены на флогистон. Лавуазье знал об этих аргументах. Я. Г. Дорфман в своей книге о Лавуазье сопоставляет некоторые работы последнего с работами Ломоносова. Диссертация Ломоносова «О причинах тепла и холода» 'была опубликована в первом томе «Новых комментариев» Петербургской Академии наук в 1750 г. В этом же томе напечатаны статьи Ломоносова «Об упругой силе воздуха» и «О действии химических растворителей вообще». Здесь же имеется статья Рихмана «Об охлаждении i жидкости при испарении». Лавуазье в работе «О соединении огненной материи с испаряющимися жидкостями» (1777 г.) ссылается на статью Рихмана. Таким образом, он держал в руках том петербургских «Новых комментариев», треть которого заполнена статьями Ломоносова. Поэтому можно думать, что сходство аргументации Лавуазье, направленной против' флогистона, с аргументами Ломоносова против теплорода основано на непосредственном знакомстве Лавуазье с трудами Ломоносова.
Нужно подчеркнуть, что если Лавуазье повторил опыт Ломоносова и таким образом после Ломоносова пришел к экспериментальному .доказательству сохранения веса при химических превращениях, то сама формулировка этого принципа в той широкой и универсальной форме, в какой она была дана Ломоносовым, не повторялась Лавуазье. Далее, если Лавуазье и пользовался аргументами, заимствованными у Ломоносова в своей борьбе против флогистона, то все это еще не означает тождества между идеями Ломоносова и Лавуазье. Лавуазье, следуя ньютонианской традиции, отказывался от широких, универсальных научных формулировок. Его научное творчество было сжато рамками эмпиризма. Напротив, Ломоносов исходил из универсальной концепции сохранения движения и вещества. Этот универсальный принцип современного естествознания, именно как универсальный принцип, не высказывался в такой широкой форме, как у Ломоносова, никем из ученых 'XVIII века. Несомненный приоритет Ломоносова в этой работе, в этом великом достижении научной мысли, вытекает из его общих материалистических позиций, а в последнем счете, из прогрессивного характера всего его творчества в целом.  11 	Б. H. М е н ш у т к и н, Труды Ломоносова по физике и химии, стр. 427.


44
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
То обстоятельство, что Лавуазье пошел назад от Ломоносова в общих физических воззрениях - иллюстрируется приверженностью- Лавуазье к фикции теплорода — самого главного и основного из тех: невесомых флюидов, которые коренным образом противоречили принципу сохранения вещества и движения, и отказ от которого был подлинным началом новой физики.
I'*4 ф '♦*
Перейдем теперь к взглядам Ломоносова на природу тяготения, электричества и света. В основе их лежит атомистическая теория эфира. Она стремится объяснить тяготение. По мнению Ломоносова, причина тяжести — удары частиц эфира о поверхность молекул. Поэтому два тела, содержащие одно и то же количество мнтерии, будут испытывать различное тяготение в зависимости от суммарной поверхности; частиц. В том теле, где частицы мельче и их число соответственно' больше, суммарная поверхность частиц и, следовательно, удары частиц эфира будут превосходить суммарную поверхность частиц и удары эфира,, действующие на второе тело с более крупными частицами. Таким образом, удельный вес двух веществ одинаковой плотности может быть различен. То же самое получится, если при одном и том же совокупном:' объеме частиц вещества они отличаются друг от друга формой. Частицы неправильной формы будут обладать большой поверхностью при том же- объеме, чем частицы правильной сферической формы, и удельный вес- вещества, состоящего из таких неправильных по своей форме частиц, будет выше. Отсюда вытекает, что вес непропорционален количеству вещества. В этом вопросе Ломоносов отказался от основной посылки ньютоновской физики.
Непосредственным поводом для наиболее интенсивных исследований Ломоносова в области теории эфира и электричества было открытие* атмосферного электричества. Уже с 1743 г. Ломоносов изучал северные сияния, причем высказал мысль об их электрической природе. В начале пятидесятых годов он особенно много работал в области электричества вообще и атмосферного электричеств1а в частности. В 1752 г. в послании Шувалову «О пользе стекла» Ломоносов говорил об электрических явлениях и тождестве молнии и электрической искры, вылетающей из- машины с вращающимся стеклянным шаром. Ломоносов пишет, что до- этого открытия электричеством пытались лечить больных и другой пользы от него не было, а сейчас благодаря открытию электрической природы молнии можно устанавливать громоотвод и избегать ударов молнии:
Вертясь, стеклянный шар дает удары с блеском,
С громовым сходственны сверканием и треском,
Дивился сходству ум; но видя малость сил,
Да лета прошлого сомнителен в том был,
Довольствуя один чрез любопытство »очи.
Искал в том перемен приятных дни и ночи И больше в том одном рачение имел,
Чтоб силою стекла болезни одолел,
И видел часто в том успехи вожделенны.
О, коль со древними дни наши несравненны!
Внезапно чудный слух по всем странам течет,
Что от громовых стрел опасности уж нет!
Что та же сила туч гремящих мрак наводит,
Котора от стекла движением исходит;
Что зная правила, изысканны стеклом,
Мы можем отвратить от храмин наших гром.
Единство оных сил доказано стократно:
Мы лета ныне ждем приятного обратно.
Тогда о истине стекло уверит нас,
Ужасный будет ли безбеден грома глас?


У истоков РУССКОЙ науки
45
В последних строчках Ломоносов говорит, что он «сходив с Парнасских гор», т. е. оставляет поэзию для экспериментов с электрическими .машинами и атмосферными разрядами. Зимой 1752/1753 г. наблюдения прекратились, но с первыми весенними грозами -они возобнови лисы В июле 1753 г. погиб друг Ломоносова — академик Г. В. Рихман 0711—1753), убитый электрическим разрядом в своей лаборатории. Ломоносов продолжал эти исследования и пришел к самостоятельной теории атмосферного электричества; он объяснил электрические явления в .атмосфере, т. е. грозы и северное сияние, движением слоев атмосферы в результате теплоты и холода. Эта теория была им высказана до появления работ Франклина. Она была тесно связана с объяснением характерных явлений русской природы, в частности с объяснением1 северного •сияния.
Для изучения атмосферного электричества Ломоносов построил -«громовую машину». На крыше дома Ломоносова был установлен шест с металлическими остриями. Проволока отводила электричество в комнату, где, не заземляясь, оканчивалась железной линейкой. Поэтому заряд не уходил в землю, как это происходит в громоотводе, и «громовая •машина» была очень опасной. Подобное устройство' было причиной гибели Рихмнна.
Ломоносов подробно описал смерть Рихмана в известном письме Шувалову:
«Сего июля в 26 число в первом часу пополудни поднялась громовая туча от норда. Гром был нарочито силен, дождя ни капли. Выставленную громовую машину, посмотрев,, не видел я ни малого признаку Елек- трической силы. Однако пока кушанья на стол ставили, дождался с нарочитых Електрических из проволоки искор, и к тому пришла моя жена и другие; и как я, так и оне беспрестанно до проволоки и до привешан- ного прута дотыкались, затем, что я хотел иметь свидетелей разных цветов огня, против которых покойный профессор Рихман со мною спо- ривал. Внезапно гром чрезвычайно грянул в самое то время, как я руку держал у железа и искры трещали. Все от меня прочь побежали. И жена просила, чтобы я прочь шол. Любопытство удержало меня еще две или три минуты, пока мне сказали, что шти простынут, а при том и Електри- ческая сила почти перестала.
Только я столом посидел несколько минут, внезапно дверь отворил человек покойного Рихмана, весь в слезах и страхе, запыхавшись. Я думал, что его кто-нибудь на дороге бил,, когда он ко мне был послащ он чуть выговорил: «профессора громом зашиб л о». В самой возможной страсти (скорости), как сил было много, приехав, увидел, что он лежит бездыханен. Бедная вдова и ее мать таковы же, как он, бледны. Мне и минувшая в близости моя смерть и его бледное тело и бывшее с ним наше согласие и дружба, и плачь жены его, детей и дому — столь были чувствительны, что я великому множеству сошедшегося народа не мог ни на что дать слова или ответа, смотря на того лицо, с которым я за час сидел в Конференции и рассуждал о нашем будущем публичном акте. Первый удар от привешанной линейки с ниткою пришел ему в голову, где красно-вишневое пятно видно, на лбу; а вышла из него громовая Електричес'кая сила из ног в доски. Нога и пальцы сини и башмак разодран, а не прожжон. Мы старались движение крови в нем возобновить, затем, что он был еще тепл; однако голова его повреждена, и больше нет надежды. И так он плачевным опытом у-верил, что Електрическую громовую силу отвратить можно; однако на шест с железом, который должен стоять на пустом месте, в которое бы гром бил сколько хочет. Между тем умер господин Рихман прекрас¬


у истоков русской науки
ною смертью, исполняя по своей профессии должность. Память его никогда не умолкнет» 1.
Это письмо оканчивалось следующим характерным прибавлением: «Чтобы ^сей случай не был протолкован противу приращения наук, всепокорнейше прошу миловать науки».
Действительно, смерть Рихмана окрылила противников знания. Ге- нерал^Нащокин, вспоминая мистические легенды, собранные о схоластической киевской «Ифике», злорадствовал по поводу гибели ученого: «Июля 26 убило громом в Санктпетербурге профессора Рихмана, который машиною старался о удержании грома и молнии, дабы от идущего грома людей спасти; но с ним прежде всех случилось при той самой сделанной машине... С ним, Рихманом, о мудровании сходно произошло,, как в древности пишется в афинейском стихотворце Евсхилии,, что и оной чрез астрономию познал убиение себя вержением с верху, и для того изыде из града и в пуете месте сделаше не ясне; орел же на воздухе носяй желвь, иска камение, да с -высоты разбиет, а у Евсхилия. глава была лыса; по случаю орел опусти желвь, и паде на главу. И так нечаянной конец вымыслу и онаго Рихмана, как и Евсхилий, получи. А о Евсхилии пишется в книге Ифике и Иерополитике на листе 183» 1 2.
Ломоносов теперь уже один продолжал изучение атмосферного электричества. В сентябре он должен был прочесть свое сообщение. Не обо* шлось без обычной борьбы с Шумахером, который препятствовал публичному выступлению Ломоносова и изложению его теории атмосферного электричества. В ноябре, наконец, было прочитано «Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих, предложенное от М. Ломоносова ноября 26-го 1753 года». В «Слове» Ломоносов рассматривает атмосферное электричество как результат трения. Охлажденные и отяжелевшие слои воздуха опускаются вниз. Вверх поднимаются* нагретые «пары». Трение, вызванное вертикальными потоками воздуха* наэлектризовывает его. «Жирные шарики горячих паров, которые ради разной природы с водяными слиться не могут, и ради безмерной малости к свойствам твердого тела подходят, скорым встречным движением сражаются, трутся. Електрическую силу рождают, которая распространяясь по облаку, весь оный занимает...» 3. Здесь же объясняются причины северных сияний. Ломоносов разгадал их электрическую природу,, несмотря на фикцию «горючих паров». Теория атмосферного электричества тесно связана с ломоносовским! пониманием теплоты и его представлениями о газах. Она опирается на множество метеорологических наблюдений и физико-химических догадок.
«Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих» было разослано ряду крупнейших ученых. «То, что остроумнейший Ломоносов предложил относительно течения этой тонкой материи в облаках, должно принести величайшую помощь тем, кто хочет приложить свои силы для выяснения этого вопроса», отвечал Эйлер. Другие отзывы требовали экспериментальных доказательств. Но для этого нужно было поднять приборы в верхние слои атмосферы. Ломоносов сконструировал геликоптер, чтобы поднять термометр и измерить температуру на большой высоте.
Каковы были воззрения Ломоносова на природу электричества? По его почину Академия наук предложила, в качестве задачи на 1755 г., «съискать подлинную Електрической силы причину и составить точную
1 Б. Н. Меншуткин, Труды Ломоносова по физике и химии, М.— Л., 1936,. стр. 169—170.
2 Записки В. А. Нащокина, СПб., 1742, стр. 116.
3 Б. Н. Меншуткин, Труды Ломоносова по физике и химии, стр. 175.


У истоков русской науки
47~
ее теорию». В программе, приложенной к этой задаче, Ломоносов пи- сал: «Третие, представить можно три разные движения тончайшей Елек- трической материи, которая сквозь скважины тел ходит, то есть: прохождение, вертение и трясение. Здесь равным образом примечать надобно, сколько и которые движения роды довольны к произведению-, Електрических явлений быть могут...» Е
На первый взгляд может показаться, что речь идет о специфической «электрической жидкости». Но если внимательно прочесть приведенный отрывок, то станет ясным, что Ломоносов предлагает исследовать «которые движения роды» производят электрические явления, иначе говоря,, для него электрические явления — результат особой формы движения некоторой «тончайшей материи». Задача состоит в том, чтобы ближе определить эту форму движения. «Тончайшая Електрическая материя» — это эфир. Эфир состоит из круглых частиц. Вращение частиц передает теплоту, колебания, свет. Частички эфира, по мнению Ломоносова, передают и электрические заряды.
В 1756 г. Ломоносов собирался написать «Трактат о природе эфира, разработанный геометрическим методом». (Заглавный лист предполагавшейся диссертации хранится в архиве Академии наук СССР). Однако- это намерение не было выполнено, и © том же году Ломоносов написал другую работу: «Теория электричества, разработанная математическим' методом». В этой диссертации использованы многочисленные заметки 1752—1755 гг. об электричестве, свете и эфире, которые также сохранились.
Заметки имеют первостепенный методологический интерес. Указав расположение материала по главам диссертации, Ломоносов пишет: «Если не предлагать никаких теорий, то к чему служат столько опытов, столько усилий и трудов великих мужей» 1 2.
Непосредствённо после этого, под следующим номером стоит фраза: «Моя химия —физическая». Не трудно увидеть связь между приведенными тезисами. Как мы видели, Ломоносов боролся против чисто эмпирического направления в химических исследованиях и стремился давать каузальное, механическое объяснение химическим явлениям. Такое объяснение он называл физическим. В представлении Ломоносова физика это совокупность механических моделей, объясняющих явления природы.
В свете указанной тенденции следует понимать и следующий тезис Ломоносова:
«В електричестве не может быть никакого приближающего и удаляющего движения без притяжения. Но всюду отталкивание. Посмотри, как сие происходит» 3.
Основное наблюдение в области электричества — притяжение легких тел. Но физическое объяснение явлений природы не может оперировать притяжением как основным понятием, так как на этом пути неизбежно действие на расстоянии, а последнее физически непредставимо. Поэтому нужно объяснить электрические явления таким образом, чтобы притяжение наэлектризованных тел сводилось к отталкивающим действиям. Эта функция приписывается эфиру.
В «Теории электричества, разработанной математическим способом» Ломоносов определяет эфир как материю, которая передает нам ощущение света и теплоты. Это определение он считает традиционным.
1 Б. Н. Меншуткин, Труды Ломоносова по физике и химии, стр. 192.
2 Т а м же, стр. 194.
3 Т а м ж е.


^8
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
«Материю, при помощи которой нам передаются ощущения света и теплоты, и старые и новейшие философы зовут эфиром» *.
Под эфиром' следует подразумевать, согласно Ломоносову, чрезвычайно тонкое и подвижное вещество. Так как никакие ощущения, очевидным образом зависящие от изменений .в органах чувств, не могут происходить без какого-либо движения, то передачу тепла и света следует рассматривать как некоторое движение эфира. Ломоносов энергично подчеркивает возможность света без огня и огня без -света. Целый ряд фактов свидетельствует, что теплота и свет в некоторых случаях возникают совместно, а в некоторых—не связаны друг с другом.
Ломоносов предполагает, что эфир передает и свет и электричество, но так как они могут существовать раздельно, следует заключить, что существуют различные виды движения эфира. В эфире так, как и в ощутимом веществе, возможны поступательные, вращательные и колебательные движения. Для Ломоносова нет сомнения, что эфир состоит из 'отдельных частиц, которые могут переноситься с места на место, вращаясь или колеблясь. Перемещающаяся частица может одновременно испытывать вращение и колебания. Поэтому свет и теплота могут передаваться эфиром одновременно. Ломоносов доказывает, что свет распространяется в эфире колебательными движениями, а теплота—вращением частиц. Доказательству посвящена основная часть «Теории электричества, разработанной математическим способом». Ломоносов при этом стремился провести наиболее полную аналогию между движением эфирных частиц и частиц ощутимого вещества. Частицы эфира соприкасаются друг с другом. Это доказывается скоростью распространения света. Если бы частицы были разделены интервалами, то при передаче света существовал бы момент, когда одна частичка не касается другой и двигается, не сообщая своего движения другой.
«Так как это должно происходить между любой частичкою освещенного чувствительного пространства, то поэтому распрортранение света не было бы мгновенным, каким оно- есть, но заняло бы заметное время — тем большее, чем больше расстояние пространства. Хотя время, в течение которого эфирные корпускулы пребывают в движении без соприкосновения, почти бесконечно мало, но корпускул, вследствие их малости, имеется почти что бесконечно большое число. Почти бесконечно малая величина, взятая бесконечно большое число раз, дает нечто осязательное и большое. Поэтому время распространения света было бы заметйым, если бы не все частички эфира были в соприкосновении. Однако, так как время распространения света на огромные расстояния почти незаметно, то очевидно частички эфира должны быть в соприкосновении, что и требовалось доказать».
Теплота распространяется через эфир благодаря вращению эфирных частиц, аналогично ее распространению в ощутимых веществах.
«Теплота распространяется в доступных чувствам телах, части которых взаимно соприкасаются (потому что сцеплены); по аналогии и подобию природы следует, что без взаимного соприкосновения частичек эфира теплота не может распространяться» 1 2.
Основная проблема ломоносовской теории электричества состоит во взаимодействии между различными видами эфира и различными видами обычного вещества, непосредственно воздействующего на органы чувств. Поэтому Ломоносов, прежде всего, проводит грань между веществом-, в -котором эфир приобретает электрическое движение, и веще-
1 Б. H. М е н щ у т к и н, Труды Ломоносова по физике и химии, стр. 202.
2 Т а м же, стр. 207.


'У истоков русской науки
49
лством, которое лишь распространяет электрическую силу. В этом вопросе Ломоносов примыкает ко всей физике XVII—XVIII веков, называвшей изоляторы электрическими телами, а проводники неэлектрическими. В «Теории электричества, разработанной математическим способом» Ломоносов дает следующее определение тех и других тел.
«Доступные чувствам тела (т. е. вся материя за вычетом эфира.— Б. К.) разделяются на два отдела: электрически первичных и электрически производных. Природа первых такова, что они возбуждают при трении электрическую силу и могут передавать таковую другим телам. Вторые лишены этого качества и имеют свойство принимать и распространять силу, возбужденную первыми, которые в свою очередь преграждают путь распространению ее, служа поддержками для электрически производных тел» *.
К электрическим или, как Ломоносов говорит, электрически первичным телам относятся: янтарь, сера, сургуч, стекло, шелк и др., по преимуществу смолистые вещества. К электрически производным относятся тела животных, вода и металлы. Возбуждение электрических сил и восприятие этих сил зависит от природы тел. По мнению Ломоносова, основной недостаток существующей теории электричества—игнорирование природы тел. Исследователи, говорившие об электричестве, интересовались лишь свойствами гипотетического флюида. В противоположность им Ломоносов утверждает, что теория электричества должна быть связана с анализом природы самого вещества, иначе говоря,, с химическими исследованиями. Эту задачу Ломоносов хотел решить :в «Слове о происхождении света, новую теорию о цветах представляющем» (1756 г.). Ломоносов начинает изложение своей теории с противопоставления волновой и ньютонианской концепций. Он становится на сторону волновых представлений о свете и далее повторяет тезис о трех возможных движениях эфира, уже изложенный в «Теории электричества, разработанной математическим способом». Здесь, однако, приведены новые, интересные с принципиальной стороны, аргументы против теории истечений. Ломоносов рассматривает теорию Ньютона как эфирную теорию, объясняющую свет поступательным движением световых частиц эфира. Он отвергает поступательное движение эфира, так как оно может быть согласовано с законом преломления света лишь при помощи ньютоновского тяготения, а Ломоносов приравнивает тяготение, не сведенное к кинетическим моделям, к скрытым свойствам средневековой физики. Второй аргумент против ньютонианской теории света — скорость его распространения, поэтому Ломоносов1 отбрасывает идею истечений.
Упомянем в заключение об астрономических взглядах Ломоносова.
В 1761 г. наблюдалось прохождение Венеры по солнечному диску. Ломоносов стремился привлечь русских астрономов к этим на1блюде- ниям и боролся против Тауберта, желавшего поручить наблюдение только иностранцам. Ломоносов добился, чтобы А. Д. Красильников и Н. Д. Курганов наблюдали прохождение Венеры в академической обсерватории. Он и сам рассматривал прохождение Венеры через солнечный диск с помощью имевшейся у него дома астрономической трубы и закопченного стекла. Заметив неясность края солнечного диска при приближении планеты и выступ на его краю, когда планета покидала диск, Ломоносов объяснил эти явления существованием атмосферы .на Вене¬
1 	Б. Н. Меншуткин, Труды Ломоносова по физике и химии, стр. 201. 4 Б. Г. Кузнецов


.50
У ИСТОКОВ РУССКОЙ НАУКИ
ре. В работе «Явление Венеры на солнце, наблюденное «в С.-Петербургской императорской академии наук мая 26 дня 1761 г.» Ломоносов- описывает наблюдения Красильникова и Курганова, причем сообщает некоторые биографические данные об указанных астрономах. Это существенный штрих. Патриотическая борьба Ломоносова против принижения русской науки требовала, чтобы он подчеркнул участие русских*, кадров в крупном астрономическом наблюдении. После описания наблюдений, сделанных Красильниковым и Кургановым, Ломоносов говорит, о своих собственных наблюдениях.
Дальше идет «Прибавление», в котором говорится, что наличие- атмосферы на Венере доказывает коперниканскую систему, столь ненавистную реакционным церковным кругам: «Читая здесь о -великой'
атмосфере около помянутой планеты, скажет кто: подумать де можно, что в ней потому и пары восходят, сгущаются облака, падают дожжи,. протекают ручьи, собираются в реки, реки вытекают в моря; произрастают везде разныя прозябения; ими питаются животныя. И сие же подобно Коперниковой системе: противно де закону...».
В этом все дело. 26 мая 1761 г. на прохождение Венеры по солнечному диску смотрел не только астроном с астрофизическими интересами, не только ученый с последовательным физическим мировоззрением, но и общественный борец, проклинаемый целым сонмом защитников' традиционной библейской легенды — от заправил Синода до раскольничьих начетчиков. Для Ломоносова всякое астрономическое наблюдение, подтверждающее коперниканскую систему, было крупным аргументом в спорах с противниками передовой русской культуры. Отсюда зоркость к тем явлениям, которые могли получить физическое истолкование в духе коперниканства. Эта зоркость, помноженная на гениальную способность сближать явления и идеи, относящиеся к различным областям (в данном случае астрономические и оптические соображения) и, привела Ломоносова к открытию атмосферы на Венере.
В астрономических работах Ломоносов боролся против религиозных, представлений о вселенной, которые распространяют «бродящие по миру богаделенки, кои во весь долгий век о имени астрономии не слыхали,, да и на небо едва взглянуть могут, хотя еугорбясь». Ломоносов и в своих стихотворениях иронизирует по поводу традиционных, опровергнутых наукой представлений и защищает Коперника.
Таким образом, Ломоносов боролся за универсальную механическую' картину мироздания. Основные идеи его работ — атомистика, кинетическое объяснение физических и химических явлений, принцип сохранения движения и вещества и трансформизм.
Эти идеи вытекали, как мы видели, из патриотического служения^ родине. Материалистическое учение Ломоносова о природе было воспринято Радищевым и положило начало непрерывной материалистичег ской традиции в русской науке.


II. 	СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
XVIII веке передовые русские естествоиспытатели стремились укрепить военную, промышленную и культурную мощь государства и освободить русский народ от наиболее отсталых и диких форм крепостничества. В первой половине XIX века деятельность передовых русских ученых вытекала из патриотического подъема, связанного с Отечественной войной 1812 г. и из горячего желания вовсе избавить русский народ от крепостной эксплоатации. Связь естествознания с патриотическим подъемом и освободительными идеями была не такой простой. Лишь очень немногие естествоиспытатели были прямыми и сознательными противниками крепостного права. Большинство стояло далеко от освободительной борьбы. Но в научном творчестве ряда ученых XIX века сложным, но несомненным образом сказался общий идейный подъем, в основе которого лежала борьба против крепостного права.
Сознательными борцами против крепостной монархии Аракчеева, Александра I и Николая I были декабристы. В годы, когда царское самодержавие было жандармом Европы, когда русский император помогал европейским монархам повсеместно душить свободную мысль, в эти же годы в самой России началось движение, которое вскоре поразило весь мир беззаветной храбростью своих участников. Декабристы были лучшими представителями русского дворянства. Они защищали не свои привилегии, а интересы народа. Их идеи были продолжением идей Радищева и других дворян, просвещавших русское общество в предшествовавшем столетии. Подобно Радищеву и просветителям XVIII века, декабристы хотели освободить крестьянство от крепостной зависимости, не зная, что это приведет к новым, буржуазным формам эксплоатации. Капитализм в России был в зародыше и передовые русские люди еще не видели его противоречий и язв.,
«Нельзя забывать, — «пишет Ленин, — что в ту пору, когда писали просветители XVIII века (которых общепризнанное мнение относит к вожакам буржуазии), когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, вс е общественные вопросы сводились к борьбе «с крепостным правом и его остатками. Новые общественно-экономические отношения и их противоречия тогда были еще в зародышевом состоянии. Никакого своекорыстия поэтому тогда в идеологах буржуазии не проявлялось; «напротив, и на Западе и в России они совершенно искренно верм- 4*


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
62
ли в общее благоденствие и искренно желали его, искренно не видели {отчасти не могли еще видеть) противоречий в том строе, который вырастал из крепостного» 1.
Радищев и другие просветители конца XVIII века, как и декабристы в начале XIX века, не видели, что, по выражению Некрасова:
...Вместо' цепей крепостных Люди придумали много иных...
Тем не менее объективно они боролись за переход к новым формам эксплоатации. Но здесь очень важен путь перехода. Дворяне, заводившие промышленные предприятия, видели неизбежность и преимущества перехода к наемному труду, но хотели, чтобы освобождение крестьян произошло сверху, и чтобы сохранились многочисленные остатки крепостного права, многочисленные привилегии дворянства. Напротив, интересы крестьянства состояли в полном, революционном уничтожении помещичьей власти, в уничтожении всяких остатков крепостного права революционным путем.
Интересы и прямые требования крестьянства отражались в политических, общественных и философских идеях просветителей XVIII века и впоследствии декабристов. Отражались они по-разному. Иные из декабристов хотели покончить с самодержавием и крепостным правом, пока не началась страшившая их крестьянская революция и новая, на этот раз победоносная, пугачевщина. Другие, вслед за Радищевым, видели в крестьянской революции заслуженное воздаяние угнетателям народа. Но так или иначе положение крестьянства стояло в центре внимания.
Чем объяснялся интерес и внимание к крестьянству? А. М. Горький писал, что «...интерес и внимание к нему вызвало оно само и вызвало грубейшим образом, именно путем бунтов и восстаний. Оно занималось этим делом чрезвычайно усердно и все с большей энергией».
Не следует забывать, что за 10—13 лет до восстания декабристов русская армия во главе с гениальным полководцем Кутузовым разгромила Наполеона в Отечественной войне 1812 г. Победа в войне была связана с громадным подъемом патриотических чувств. Лучшие представители русского офицерства увидели храбрость и сметку народа. Но вслед за этим они увидели и возненавидели аракчеевские поселения, бессмысленное изуверство, помещичий произвол, издевательство над народом, презрение к народу и к его культуре со стороны власть имущих. В атмосфере патриотизма, высокой идейности, чувства близости к народу, долга перед народом выросло замечательное поколение русских людей. Оно по-разному служило родине. Иные — и это были самые энергичные и непримиримые— готовили восстание против поработителей народа. Другие развивали русскую литературу и искусство на основе глубокого изучения народного творчества. Третьи толкнули далеко вперед русскую науку. Долг перед народом был движущей силой их деятельности. Долг перед народом водил рукой декабриста Каховского, когда он точил кинжал, которым хотел убить царя; рукой Пушкина, когда тот создавал величайшие произведения русской литературы; рукой Глинки, писавшего ноты «Ивана Сусанина»; рукой Лобачевского, создавшего новую геометрцю.
Самыми выдающимися представителями общественно-философской мысли этого поколения были Герцен (1812—1870) и Белинский (1811 — 1848). Герцен родился в год Отечественной войны. Ему было четырнад-  ** В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 2, стр. 473.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
53
цать лет, когда прозвучали залпы на Сенатской площади. Но эти залпы вызвали широкий отклик в русском обществе и именно они разбудили в Герцене революционного мыслителя. То же можно сказать и о его сверстнике Белинском. Герцен был последним представителем ряда дворян-революционеров, первым из которых был Радищев. Белинский принадлежал к другому общественному кругу, кругу разночинцев— выходцев из крестьян и городского мещанства. Из этого- круга впоследствии вышло немало революционеров, передовых философов и ученых. Белинский был крупнейшим представителем новой, недворянской, разночинной интеллигенции.
Белинский энергично боролся с идеалистической философией. Он говорит, что деятельность мозга — основа мышления. Если не видеть связи между мышлением и живой материей — мозгом, то неизбежно придешь к фантастическим выдумкам о нематериальной субстанции, о мышлении, существующем помимо материи.
«Вы, конечно-, уважаете в человеке ум,—писал Белинский в 1846 г.— Прекрасно! — Так останавливайтесь же в благоговейном изумлении и перед этой массой мозга, где происходят все умственные отправления, откуда по всему организму распространяются через позвоночный хребет нити нервов., которые суть органы ощущений и чувств и которые исполнены каких-то до того тонких жидкостей, что они ускользают от материального наблюдения и не даются умозрению. Иначе вы будете удивляться в человеке -следствию мимо причины, или, — что еще хуже — -сочините свои небывалые в природе причины и удовлетворитесь ими» К
Отсюда вывод Белинского: наука о мышлении и -сознании — психология должна опираться на учение о материальных процессах в организме — физиологию. «Духовную природу человека,—говорил Белинский,— не должно отделять от его физической природы, как что- то особенное и независимое от нее, но должно отличать от нее...»
Мировоззрение Белинского враждебно религии. «.Истину я взял себе,—писал он Герцену,—и в словах бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут, и люблю теперь эти слова, как следующие за ними четыре».
Материалистические идеи Белинского опирались на выводы естествознания. Подобно Радищеву Белинский указывал на философское значение эмбриологических наблюдений. Вместе с тем Белинский, как и Герцен, говорил, что только единство теоретического мышления и наблюдения приводят науку к правильным, материалистическим выводам. Белинский писал о науке, что «химическим анализом хочет она проникнуть в таинственную лабораторию природы, а наблюдением над эмбрионом (зародышем) проследить физический процесс нравственного развития» 1 2.
В 1847 г. Гоголь выпустил книгу «Избранные места из переписки с друзьями». Книга содержала прославление крепостного- права и ряд реакционнейших религиозно-мистических измышлений. Она приобрела печальную известность. Не даром в тургеневских «Отцах и детях» Базаров говорит, что его- мутит «будто начитался писем Гоголя к калужской губернаторше». Демократический лагерь был возмущен реакционными- заблуждениями гениального писателя. Белинский напечатал открытое письмо к Гоголю, исполненное гневной ненависти к само-
1 Поли. €обр. соч. В. Г. Белинского под ред. С. А. Венгерова, т. X, СОб., 1914, стр. 406.
2 Т а м же.


54
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
Державин) и крепостничеству. Белинский, отдавая должное гениальному художественному творчеству Гоголи, протестовал против его мистицизма, его реакционных политических идей. При этом Белинский в огненных строках своего письма дал бичующую характеристику крепостных порядков'. Его письмо — замечательный документ русской революционной публицистики. Оно стоит в одном ряду с «Путешествием из Петербурга в Москву» Радищева и с позднейшими произведениями русской революционно-демократической мысли. Оно вызвало широкий отклик во всей России. «Сторонник Белинского» — это название стало символом честности, передовых взглядов и любви к народу. По словам Ленина, письмо Белинского к Гоголю, «...подводившее итог литературной деятельности Белинского, было одним из лучших произведений бесцензурной демократической печати...» 1.
Говоря о Белинском и разоблачая буржуазно-либеральное игнорирование связи мировоззрения великого философа и критика с массовым движением, Ленин писал: «Или, может быть, по мнению наших умных и образованных авторов, настроение Белинского в письме к Гоголю не зависело от настроения крепостных крестьян? История нашей публицистики не зависела от возмущения народных масс остатками крепостнического гнета?» 1 2.
Борьба крестьянства против крепостного гнета повлияла и на философские и общественные идеи Герцена — мыслителя, который лучше, чем кто-либо другой в до Марксов ой философии сформулировал итоги естественнонаучных открытий первой половины XIX века. Любовь к народу заставила молодого Герцена искать силы, которые могли бы покончить с крепостным правом и царской властью. 'Сначала он надеялся на развитие капитализма. Но во время революции 1848 г. он увидел, как буржуазия, после своего прихода к власти, становится реакционной силой, расправляется е революционными рабочими и создает отвратительное царство наживы и эксплоатации.
Презрение Герцена к эксллоататорской буржуазной культуре Западной Европы, патриотическая вера в великое будущее родной страны лежали в основе его революционного отношения к действительности. Революционные взгляды Герцена были утопичными. Герцен не видел, что капитализм создает в лице рабочих великую революционную силу, не видел, что капитализм сплачивает рабочих, объединяет их, революционизирует и этим готовит свою гибель. Надежда Герцена—крестьяне, которые еще «не развращены капитализмом» и могут-де на основе старой общины- перейти прямо к социализму. Первое время Герцен допускал возможность мирного пути к социализму. Но потом, в шестидесятых годах, он увидел волну крестьянских восстаний и эти восстания стали в его глазах единственным путем к социализму. Социализм Герцена— это не настоящий социализм; если бы произошло то, к чему он стремился — Россия пошла бы по капиталистическому пути, но этот путь был бы расчищен от остатков крепостничества.
Из революционного отношения к действительности вытекали философские взгляды Герцена и, в частности, критика гегелевской философии. Не идея правит материальным миром, говорил Герцен, сама материальная жизнь, сама природа, развиваясь, переходит от одного состояния к другому и этот процесс бесконечен. Мышление—это свойство материи. Оно появилось на определенной ступени развития материи. Сначала материи свойственно только механическое движение, дотом хи-ми-
1 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 20, стр. 223.
2 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 16, сгр. 108.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
55
веские качества, затем появляется органическая жизнь, жизнь животных и растений и, наконец, — мышление.
Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму. Одним из первых он понял, что диалектика может 'Стать революционным методом в науке и на практике.
Ленин в своей статье о Герцене показал на примере последнего, как восстание декабристов дало России великого мыслителя. «Восстание декабристов разбудило, и «очистило» его, — пишет Ленин о Герцене.— В крепостной России 40-х годов XIX века он сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени. Он усвоил диалектику Гегеля. Он понял, что она представляет из себя «алгебру революции». Он пошел дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом. Первое из «Писем об изучении природы», — «Эмпирия и идеализм», — написанное в 1844 году, показывает нам мыслителя, который, даже теперь, головой выше бездны современных есте- ствоиспытателей-эмпириков и тьмы тем нынешних философов, идеалистов и полуидеалистов» 1.
Таким образом, результаты революционного подъема двадцатых- сороковых годов сказались и в философии и в науке, и вывели русского мыслителя в уровень и вперед величайших мыслителей человечества.
Это же время, это же поколение, этот же общественный подъем отразились в творчестве Николая Лобачевского, который создал неэвклидову геометрию и вывел русскую науку на уровень величайших достижений мировой математической мысли.
Чтобы показать связь неэвклидовой геометрии с русским общественным подъемом и указанной Лениным материалистической струей русской общественной мысли, остановимся на некоторых моментах жизни и творчества Лобачевского.
Лобачевский родился в 1793 г. и был, таким образом, современником исторических событий начала XIX века.
Отечественная война и пробуждение русского общества, — все это по-разному отразилось в жизни и творчестве современников Лобачев-- ского. Эти события отразились прямым образом в деятельности Чаадаева и Пестеля, более сложным путем они связаны с творчеством Пушкина и только в последнем счете, через очень сложные и трудно определимые связи повлияли на развитие математической мысли. Однако, как ни трудно определить эти связи, — они бесспорны.
Отголоски исторических событий начала века звучали и в Казани, где учился Лобачевский. Общественный подъем выразился в высокой идейности и энтузиазме, овладевшем первыми воспитанниками недавно ■ основанного Казанского университета. Здесь царило «полное презрение ко всему низкому и подлому... и глубокое уважение ко всему честному и высокому, хотя бы и безрассудному», — писал Аксаков в своей «Семейной хронике» 1 2.
Молодежь, полная общественного энтузиазма, засела за книги. «Занимались не только днем, но и по ночам. Все похудели, все перемени- .лись в лице, и начальство принуждено было принять деятельные меры щля охлаждения такого рвения... Прекрасное, золотое время! Время чистой любви к знанию, время благородного увлечения!» 3. Одним из самых усердных студентов был Н. И. Лобачевский, поступивший в 1807 г. *8 Казанский университет. В 1807—1811 гг, университетские лекции поз¬
1 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 18, стр. ГО.
2 С. Т. Аксаков, Сочинения, т. I, М., 1900, стр. 350.
3 Т ам же, стр. 313.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
56
накомили Лобачевского с астрономией, математикой, физикой и философией.
Первым профессором математики в Казанском университете быд: F. И. Карташевский, до этого преподававший здесь же в Казани, в гим.- назии. В 1807 г. Лобачевский слушал его лекции по арифметике, геометрии и тригонометрии. Карташевский был любимцем, гимназистов я студентов. По общему признанию современников, он резко выделялся' из окружающей среды. Аксаков пишет, что Карташевский «принадлежал к небольшому числу тех людей, нравственная высота которых встречается очень редко и которых вся жизнь — есть строгое проявление - этой высоты». Идейность молодого профессора проявлялась и в постановке преподавания. По свидетельству Аксакова, Карташевский постоянно стремился углубить свой курс, изучал не только труды гениальных математиков XVIII века, но и философскую литературу и читал1 лекции на основе очень серьезной общефилософской и математической подготовки. Весьма вероятно, что именно Карташевский пробудил в Лобачевском то стремление к строгой математической истине и тот широкий интерес к основам математики, которые достигли масштаба, свойственного гению, и привели к созданию неевклидовой геометрии.
Преподавание математики в Казанском университете было поставлено хорошо. Лобачевский получил солидную научную подготовку. Однако Казанский университет был учреждением тогдашних аракчеевских времен, учреждением, где чиновники министерства духовных дел и просвещения изгоняли крамольный дух из своих воспитанников. Порывистый и живой юноша попал в эту машину и вышел угрюмым, сумрачным профессором. Уже в 1810 г. начинается ряд взысканий, публичных выговоров, отсидок в карцере и т. п. Следующий год был еще хуже. В мае 1811 г. появился указ царя о том, чтобы «казенных воспитанников и студентов университетских и других высших училищ из духовного звания и разночинцев, развратного поведения и уличенных в важных преступлениях, по исключении вовсе из упомянутых заведений, отсылать в военную службу, из дворян же таковых представлять его величеству» К Эта судьба грозила Лобачевскому, так как вскоре помощник инспектора Кондырев подал рапорт с перечислением «преступлений» Лобачевского, занесенных в университетский кондуит. Он сообщил, что «в генваре месяце Лобачевский оказался самого худого поведения. Несмотря на приказание начальства не отлучаться из университета, он в новый год, а потом еще раз ходил в 'маскарад и многократно- в гости, за что опять наказан написанием имени на черной доске и выставлением оной в студентских комнатах на неделю» 1 2. В июле того жег года Кондырев записал, что «Лобачевский в значительной степени явил признаки безбожия». От исключения его спасло заступничество профессоров. Позже, по их же ходатайству, он был оставлен при университете ив 1816 г. стал профессором.
В эти годы в России поднималась волна реакции. Недостаточно консервативным казался даже управляющий министерством духовных дел и просвещения Голицын, соучастник религиозно-мистических упражнений Александра I. Против него выступили архимандрит Фотий и Аракчеев. В конце концов они добились отставки Голицына и его место занял Шишков, сразу составивший план, «какие употребить способы к тихому и скромному потушению того зла, которое хоть и не носит у пае
1 Н. П. Загоскин, История Казанского университета. Казань, т. II, стр. 570.
2 Исторический обзор -деятельности Министерства народного просвещения 1802— 1902 гг., составленный С. В. Рождественским, СПб., 1902, стр. 167.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
57'
имени карбонарства, но есть точно оное» К Но еще раньше реакция решительно выступила против просвещения, естествознания, философии университетов. В 1818 г. составляется инструкция Ученому комитету,, где требуют «постоянного и спасительного согласия между верой, ведением и властью» 1 2. В той же инструкции рекомендуется сугубая осторожность по отношению к философским и естественнонаучным книгам.
Одним из самых деятельных членов Ученого комитета был Магницкий. Он громил «профессоров безбожных университетов, передающих тонкий яд неверия и ненависти к законным властям несчастному юношеству». Впоследствии Магницкий предложил вовсе запретить преподавание философии, так как «нет никакого способа излагать эту науку не только согласно с учением веры, ниже безвредно для него». Однако* было решено, что «курс философских наук, очищенный от нелепостей новейших философов, основанный ,на истинах христианского учения и сообразный с правилами монархического правления, необходим в наших высших учебных заведениях»3. В 1819 г. Магницкому была поручена ревизия Казанского университета. В своем отчете Магницкий приходит к заключению, что университет, ввиду «неблагонадежности профессоров и опасного духа... подлежит уничтожению. Уничтожение сие может быть двух родов: 1) в виде приостановления университета и 2) в виде публичного его разрушения... Акт об уничтожении Казанского университета тем естественнее покажется ныне, что без всякого сомнения, все правительства обратят особенное внимание на общую систему их учебного просвещения, которое, сбросив скромное покрывало философии, стоит уже посреди Европы с поднятым кинжалом».
Университет не закрыли, но отдали Магницкому. Он был назначен попечителем Казанского округа и взялся за искоренение зла. Вскоре Магницкий поручил Лобачевскому наблюдение за строительством здания университета и принялся обуздывать его нрав своей церковно-полицейской системой. В 1823 г. Магницкий писал директору Казанского* университета: «Ежели профессор Лобачевский не очувствовался от моего с ним обращения после буйства, перед зерцалом сделанного, и многих нарушения должного почтения к начальству, одним невниманием моим к дурному его воспитанию покрытых; ежели неуместная и поистине смешная гордость его не дорожит и самой честью его звания, то чем надеетесь Вы вылечить сию болезнь душ слабых, когда единственное от нее лекарство вера — отвергнуто?.. За всеми поступками его будет особенный надзор» 4.
Важно подчеркнуть, что Лобачевский не подчинялся режиму Магницкого в вопросах своей научной совести. Когда ему предложили, произнести актовую речь, которая должна была состоять из религиозно- мистических рассуждений о математике, — он отказался. В своих научных интересах и представлениях Лобачевский не уступил ни одной позиции. Здесь нашли себе выход энтузиазм, пробужденный1 общественные подъемом, идеи, воспринятые в молодости, непреклонная смелость щ сила мышления.
Лобачевский не забыл той атмосферы начала века, ,в которой выро-- стало русское свободомыслие. Его речь «О важнейших предметах воспитания» требует свободы естественных стремлений и содержит следующее яркое место:
1 А. В. Васильев, Николай Иванович Лобачевский. СПб., 1914, стр. 532.
2 Т а м же, стр. 115.
3 Там же, стр. 127.
4 Там же, стр. 40—41.


58
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
«Ничто так не стесняет (потока жизни, как невежество; -мертвою, прямою дорогой провожает оно жизнь от колыбели к могиле. Еще в низкой доле изнурительные труды необходимости, мешаясь с отдохновением, услаждают ум земледельца, ремесленника; но вы, которых суще- ' ствование несправедливый случай обратил в тяжелый налог другим, вы, которых ум отупел и чувство заглохло, вы не наслаждаетесь жизнью. Для вас мертва природа, чужды красоты поэзии, лишена прелести и великолепия архитектура, незанимательна история веков. Я утешаюсь
мыслью, что из нашего университета не выйдут подобные произведения растительной природы; даже не войдут сюда, если к несчастью родились с таким назначением. Не войдут, повторяю, потому, что здесь продолжается любовь славы, чувство чести и внутреннего достоинства»1.
Это «чувство чести и внутреннего достоинства» руководило Лобачевским в его смелых теориях. Житейские компромиссы не коснулись научного мировоззрения Лобачевского. Он мог уступить где угодно, но не в этой области. А именно эта область — математика — и была ареной исторической деятельности Лобачевского.
Следует подчеркнуть, что требования
Николай Иванович Лобачевский (1796—1856) Магницкого были про¬
питаны глубоким раболепием в отношении реакционных направлений западноевропейской науки. Магницкий подхватил реакционные традиции Шумахера. Он третировал русских ученых и требовал от них копирования самых худших •образцов западноевропейского обскурантизма. В своем докладе о ревизии Казанского,университета.(в 1819 г.) Магницкий писал:
«(Время стать наряду со всеми просвещеннейшими народами, кои не •Стыдятся уже света откровения. В Париже издается новый перевод пророчества Исаии. Вся Англия учится оригинальному языку Библии. Германия благодаря Канту, прошедшему чрез лабиринт философии к пред- -дверию храма веры, ищет премудрости в одной Библии...»1  2.
Напротив, передовая наука вообще и> творчество Лобачевского в 'частности вытекали из патриотического порыва, высокой идейности,
1 А. В. Васильев, Николай Иванович Лобачевский, стр. 46—48.
2 Н. П. Загоскин, История Казанского университета, т. III, Казань, 1904, *стр. 288—289.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
59
стремления к общественному благу, были служением родине, родному народу. В своей речи «О важнейших предметах воспитания» (1828 г.) Лобачевский говорил:
«'Пусть примеры в истории, истинное понятие о чести, любовь к отечеству, пробужденная в юных летах, дадут заранее то благородное направление страстям и ту силу, которые дозволят нам торжествовать над ужасом смерти».
«Любовь к отечеству, пробужденная в юных летах» руководила Лобачевским в его гениальных трудах. Патриотизм — идейная и моральная основа) беспримерной настойчивости и смелости в поисках новой геометрии.
Лобачевский решительно боролся против буржуазно-дворянского пренебрежения родным языком. И. В. Сталин в работе «Относительно марксизма в языкознании» пишет: «Русские аристократы одно время тоже баловались французским язык'ом при царском дворе и в салонах. Они кичились тем, что, говоря по-русски, заикаются по-французски, ■что они умеют говорить по-русски лишь с французским акцентом»1. «Если мы видим,—писал Лобачевский в письме к директору училищ Саратовской губернии, — что в лучшем сословии пренебрегают своим языком и тщеславятся познанием иностранного, то надобно сожалеть об этом и называть это жалким событием нашего времени». Лобачевский, подобно другим корифеям русской науки, видел богатство и силу русского языка. В письме к директору Пензенского дворянского института Лобачевский говорит: «В мнении учителя Руммеля... нахожу неуместным выражение, где присоединил он слово варварский Русскому языку, хотя и сказал это г. учитель издеваясь. Надобно понимать и внушать ученикам, что наш язык один сохранил дух древних, тогда как •языки новые приложили члены к именам существительным. Отсюда происходит, что наш язык, определенный не порядком слов, но в их окончаниях, дозволяет расположение с плавностью и силою. В иностранных новых языках, особенно во французском, бедность этимологии, условные выражения вне всяких грамматических правил и непрестанное повторение однозвучных членов лишают силы, мужественного достоинства, стройности, затрудняя насильственным расположением слов. Французские писатели много трудились над обрабатыванием своего языка, наконец успели дать ему красивый покрой, но составили слишком пестрое платье из лоскутков. Надобно понимать и потом уметь пользоваться преимуществом своего языка, не подражая другим с их недостатками» 1 2.
В речи «О важнейших предметах воспитания» Лобачевский говорил, чт!о основой развития национальной культуры должен быть «язык народа», который представляет -собой «свидетельство его образованности, верное доказательство его просвещения». Впоследствии в качестве управляющего учебным округом Лобачевский требовал от преподавателей средних учебных заведений подчеркивания идейного содержания литературы при преподавании языка и словесности. В одном из циркуляров он говорил, что в истории словесности «мало пользы, если она ше бывает соединена с пояснительными примерами при чтении образцовых писателей», с примерами «доброй нравственности и высоких добродетелей» 3. В циркулярах Лобачевского очень интересны указания
1 И. В. Стали н, Марксизм и вопросы языкознания, стр. 14.
2 Труды Института истории естествознания Академии наук СССР, т. III, ùM.—Л., 1949, стр. 372.
3 Т а м же, стр. 373.


60
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
на необходимость при изучении русского языка учитывать славянские влияния, в языке.
Правление Магницкого продолжалось до 1826 г. После смерти- Александра I он поторопился заверить Константина в своих верноподданнических чувствах. Вступив на престол, Николай отрешил Магницкого от должности..
В феврале 1827 г. попечителем Казанского учебного округа был назначен М. Н. Мусин-Пушкин. Новый попечитель оказался грубым, прямолинейным служакой аракчеевской выучки. Видавший виды Никитенко- говорил, что на всем своем служебном поприще он не встречал человека глупее Мусина-Пушкина К Он свыкся с казарменной жизнью и все спасение находил в дисциплине прежних аракчеевских времен»,— пишет о нем Ф. Устрялов. Однако после Магницкого Мусин-Пушкин произвел в Казани хорошее впечатление. Действительно, атмосфера ханжества разрядилась, стало меньше ограничений в преподавании. Новый попечитель совершенно не интересовался содержанием лекций и все внимание уделял внешней дисциплинированности, аккуратности и «выправке» студентов и профессоров.
Мусину-Пушкину импонировала прямолинейность Лобачевского, занявшего 3 мая 1827 г. должность ректора университета.
В качестве ректора университета Лобачевский особенно много внимания уделял строительству университетского здания. Он был председателем строительного комитета с 1833 по 1844 г. В 1833—1842 гг. были построены анатомический театр, обсерватория и другие здания. Но в 1842 г. пожар уничтожил ряд новых сооружений. Пришлось снова продолжать строительство. Наряду с этой заботой, на Лобачевском лежало заведьгвание библиотекой. Еще при Магницком, в 1819 г., ему было' поручено привести в порядок богатейшую библиотеку университета, находившуюся в хаотическом состоянии. Положение Лобачевского было очень тяжелым. Магницкий ревностно следил за подбором книг ©i библиотеке. В 1819 г. он потребовал проверки книг и уничтожения сочинений Вольтера. Аналогичные требования не прекращались. Лобачевскому удалось сохранить подобные книги, поместив их © отдельный шкаф и запечатав. В 1825 г. Лобачевский был назначен библиотекарем университета и остался в этой должности до 1835 г., совмещая ее, таким образом, с обязанностями ректора..
Если Лобачевский мог и при Магницком продумывать новые геометрические теории, то публикация работ по неэвклидовой геометрии была облегчена сменой попечителя. Магницкий с особенным рвением направлял свои розыски в сторону идейного содержания науки. Он находил отголоски революции повсюду: в астрономии, физике, биологии, не говоря уже об общественных науках и философии. В последующий период положение несколько изменилось. Уваровская политика бюрократизации и сословного характера обучения, курс на немудрствующих исполнителей типа Мусина-Пушкина — все это в меньшей мере, чем раньше, ограничивало свободную работу мысли, если она непосредственной явно не затрагив-ала «устои». Именно к этому времени относится ряд высказываний Лобачевского, по которым мы можем судить о его мировоззрении. К тому же периоду относится также опубликование основных геометрических работ Лобачевского.
Изложенная в них неэвклидова геометрия Лобачевского была одним из наиболее серьезных переворотов в науке, какие знает ее история. Тан- нери сравнивал Лобачевского с Колумбом, а Клиффорд с Коперником,  11 Никитенко, Записки и дневник, т. Г, 1905, стр. 378.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
61
•®о, как справедливо заметил В. Ф. Каган,— ни открытие нового материка, ни создание гелиоцентрической системы не потребовали такого .решительного отказа от незыблемых и привычных идей, как это имело .место в работах Лобачевского. Если Коперник остановил солнце и двинул землю, то «легче было двинуть землю, чем уменьшить сумму углов в треугольнике, свести параллели к схождению и раздвинуть перпендикуляры к прямой — на расхождение» К Именно в этом суть геометрии Лобачевского, которая называется неэвклидовой, так как она отказалась от основного положения геометрии Эвклида.
Казанский университет в 30-х годах. (С гравюры В. Тюрина)
За три века до нашей эры Эвклид изложил свою геометрию, которая утся выводится из нескольких аксиом и постулатов. Пятый эвклидов постулат относится к параллельным линиям. Иногда его называют одиннадцатой аксиомой Эвклида. В своей первой книге Эвклид называет параллельными прямыми такие линии, которые, находясь в одной пло- •скости, не пересекутся, как бы далеко их ни продолжить в обе стороны. В 27-й и 28-й теоремах он показывает, что две линии, образующие о одной и той же третьей внутренние односторонние углы в сумме равные двум прямым, нигде не могут встретиться. Далее, в 31-й теореме говорится о том, что из точки, взятой вне прямой, можно провести прямую параллельную данной. Но будет ли эта прямая единственной? Ответ 'Основан на пятом постулате.
Пятый постулат говорит о двух прямых, пересекающих третью. Если они с ней образуют внутренние односторонние углы, которые в сумме меньше двух прямых, то эти две прямые, продолженные достаточно далеко, пересекутся и, таким образом, получится треугольник. Этот постулат иногда высказывают в более простой формулировке, вытекающей из приведенной: через точку, взятую вне прямой, можно провести в
1 Столетие неэвклидовой геометрии Лобачевского. Сб. статей. Казань, 1927,
стр. 60—61.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
той же плоскости только одну прямую, (параллельную данной. Если принять этот постулат, то перпендикуляр к линии и наклонная к ней, проведенные в одной плоскости, всегда пересекутся. Из пятого постулата вытекает существование четырехугольников с четырьмя прямыми углами, существование подобных треугольников', утверждение, что сумма.* углов треугольника равна двум прямым, и большое число других характерных для геометрии Эвклида выводов. Пятый постулат Эвклида является одной из важнейших основ обычных представлений о пространстве. В продолжение-двух тысяч лет величайшие математики пытались доказать этот постулат. Однако все эти попытки были безуспешны.
Лобачевский, отказавшись от эвклидова постулата и заменив его- другим, противоположным, построил новую, неэвклидову геометрию,, которая является столь же стройной и безукоризненно строгой системой, как и привычная эвклидова. В геометрии Лобачевского через точку, взятую вне данной прямой, можно провести в той же плоскости бесчисленное множество прямых, не пересекающихся с данной; два перпендикуляра к прямой, удаляясь от нее, неограниченно расходятся; сумма углов треугольника меньше двух прямых; если в четырехугольнике три прямых угла, то четвертый — острый; подобия треугольников не существует и т. д.
Несколько ниже мы подробнее остановимся на содержании и развитии неэвклидовой геометрии. Сейчас вернемся к биографии Лобачевского. Его труды остались непонятыми большинством современников. Академия наук дала о них отрицательный отзыв. Реакционная публи-, диетика в лице булгаринского «Сына отечества» выступила против новых геометрических идей. Этот журнал поместил в 1834 г. рецензию- на «Начала геометрии» Лобачевского, подписанную инициалами С. С. О книге Лобачевского здесь говорилось следующее:
«Многие из первоклассных наших математиков читали ее, думали и ничего не поняли. После сего уже не считаю нужным упоминать, что^ и я, продумав над сею книгою несколько времени, ничего не придумал, т. е. не понял почти ни одной мысли. Даже трудно было бы понять и то, каким образом г. Лобачевский из самой легкой и самой ясной в математике науки, какова Геометрия, мог сделать такое тяжелое, такое темное и непроницаемое учение, если бы сам он отчасти не надоумил нас, сказав, что его Геометрия отлична от употребительной, которой все мы учились и которой, вероятно, уже разучиться не можем, и есть только воображаемая. Да, теперь все очень понятно. Чего не может представить воображение, особливо живое и вместе уродливое? Почему не вообразить, например, черное белым, круглое четырехугольным, сумму всех углов в прямоугольном треугольнике меньшею двух прямых?...
Но опросят для чего писать, да еще печатать такие нелепые фантазии? Признаюсь, на этот вопрос отвечать трудно... Как можно подумать,, чтобы г. Лобачевский, Ординарный Профессор Математики написал с какою-нибудь серьезной целию книгу, которая немного бы принесла чести и последнему школьному учителю. Если не ученость, то по крайней мере здравый смысл должен иметь каждый учитель; а в новой Геометрии не редко недостает и сего последнего.
Соображая все же с большою вероятностию, заключаю, что истинная цель, для которой г. Лобачевский сочинил и издал свою Геометрию, есть просто шутка или лучше сатира на ученых-Математиков, а может быть вообще на ученых сочинителей настоящего времени. За сим, и уже не с вероятностию только, а с совершенною уверенноетию полагаю, что^ безумная страсть писать каким-то странным и невразумительным образом, весьма заметная с некоторого времени во многих из наших ниеате-


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
6&
лей, и безрассудное желание открывать новое при талантах, едва достаточных для того, чтобы надлежащим образом постигать старое, суть, два недостатка, которые Автор в своем сочинении намерен был изобразить и изобразил как нельзя лучше.
Во-первых, новая Геометрия, как я уже упомянул о том выше, написана так, что никто из читавших ее почти ничего не понял. Желая покороче познакомить вас с нею, я собрал в одну точку все мое внимание* приковал его к каждому периоду, к каждому слову и даже к каждой букве, и при всем том так мало успел прояснить мрак, кругом облекающий это сочинение, что едва в состоянии рассказать вам то, о чем в нем говорится, не говоря ни слова о том, что говорится».
Дальше приводятся выдержки из «Воображаемой геометрии», относящиеся к основным понятиям. Затем следующим образом «изложено» содержание неэвклидовой геометрии: «Автор говорит что-то о треугольниках, о зависимости в них углов от сторон, чем главнейшим обазом и отличается его Геометрия от нашей; потом предлагает новую теорию, параллельных, которая, по собственному его признанию, находится или нет в природе, никто доказать не в состоянии; наконец, следует рассмотрение того, каким образом в этой воображаемой Геометрии определяется величина кривых линий, площадей, кривых поверхностей и, объемов тел,— и все это, еще раз повторяю, написано так, что ничего и понять не возможно».
Рецензент «Сына отечества» иронически хвалит Лобачевского за «удачную сатиру на математиков». «Почему бы вместо заглавия: О началах Геометрии,— спрашивает он,— не написать, например, Сатира на Геометрию, Карикатура на Геометрию или что-нибудь подобное?» 1.
Автором статьи, по мнению А. Васильева, был С. А. Бурачек — реакционный журналист, критиковавший на страницах «Сына отечества» всю- прогрессивную русскую литературу того времени. Крайне характерно, что неэвклидова геометрия оказалась под обстрелом той же реакционной группы, которая травила и новую русскую художественную литературу. Тот же Бурачек нападал на Пушкина за то, что все пушкинские герои — «уголовные преступники». Таким образом, два величайших гения русской культуры, выдвинутые одним общественным подъемом,, име- ли также и общего врага в лице Бурачка и всей булгаринекой группы, представлявшей реакционные силы страны.
Казанская профессура за редкими исключениями относилась к геометрии Лобачевского как к безобидному чудачеству. А. М. Бутлеров впоследствии вспоминал: «Прошло около сорока лет с того времени как я увидел впервые, в Казани, нашего знаменитого математика Николая Ивановича Лобачевского. Он был тогда профессором и ректором Казанского университета. Впоследствии я имел удовольствие ближе узнать его. Я научился тогда уважать его глубокие, разносторонние знания, его любовь к науке и мог оценить ту сердечную теплоту, с которою он относился к любознательной молодежи, всегда умея дельно поощрять ее первые шаги на научном пути. Я знаю*, что многие подтвердят мои слова. Все близко знавшие Лобачевского, как человека, любили и уважали его искренно. Но для людей, мало знакомых с ним, он являлся задушевным ученым оригиналом, витавшим в самой математике в каких-то наиотвлеченнейших сферах. О его «воображаемой геометрии» говорилось с улыбкой .снисходительного сожаления к чудаку-ученому. Установле¬
1 «Сын отечества» и «Северный архив» — журналы словесности, политики и исто¬
рии, издаваемые Николаем Гречем и Фадеем Булгариным». СПб., 1834, т. XIV,
стр. 407—616.


64
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
нию такого взгляда содействовали, повидимому, воззрения некоторых математиков, сотоварищей Лобачевского».
По всей вероятности, непризнание неэвклидовой геометрии было не только тяжелым горем для Лобачевского, но и одной из причин его ранней старости и смерти.
Старость Лобачевского была печальной во всех отношениях. В 1846 г. оканчивался срок, в продолжение которого Лобачевский в качестве профессора мог оставаться на службе. После этого-, по тогдашним правилам, следовала отставка. Ему было лишь 53 года, но он должен был выйти в отставку, расстаться с университетом, прекратить чтение лекций и т. д. Совет университета просил министра, чтобы Лобачевский был оставлен еще на пятилетие, но просьба не была удовлетворена.
В 1846 г. Лобачевский был освобожден от работы в Казанском университете и назначен помощником попечителя учебного округа.
«Может быть,’— пишет Вагнер,— этим (назначением) министерство думало повысить Лобачевского', но на самом деле это было не повышение, а жестокий удар, который лишал гениального геометра почти всего, что было ему дорого в Казанском университете. Он разом отрезал всю прошлую деятельность Лобачевского и закрыл перед ним двери того университета, которому он служил так искренно и усердно'. Деятельность помощника попечителя ограничивалась учебными заведениями округа, тогда как жизнь университета, и в особенности его совета, стояла в стороне от него. Но всего тяжелее для Лобачевского было закрытие перед ним аудитории. Новая должность лишала его кафедры, т. е. личной связи с университетской учащейся молодежью, связи с молодыми поколениями слушателей, для которых у Лобачевского всегда было горячее слово и глубокие мысли. Эта потеря была тяжела и незаменима» 1.
Последние годы жизни Лобачевского были крайне тяжелы.
Приведем рассказ Вагнера:
«За двумя ударами шел третий, еще более ужасный: глаза начали изменять великому геометру. Слепота подкрадывалась незаметно, исподволь, и закрывала туманом светлый и глубокий взгляд Лобачевского. Сперва он скрывал от других — до тех пор, пока всякое сомнение исчезло и положение стало ясно для всех окружающих и для него самого. Но наружно он еще пытался сохранять decorum своего прежнего величавого положения, и тяжело было видеть его в этой ужасной роли, особенно тем, кто знал его в лучшие годы, полного бодрости, энергии и умственных сил. Прежде, когда он входил в университетскую ' актовую залу, все почтительно шли ему навстречу, все торопились высказать ему всеобщее уважение: теперь он входил тихо, осторожно, опираясь на палку. Его вели под руку, и все как бы избегали его. Он -шел, устремив вдаль свой тусклый, невидящий взгляд и стараясь держать прямо свою седую голову. На губах его стояла какая-то беспомощная улыбка. Он как бы стыдился своего положения и извинялся эа него перед всеми. И находились люди, которые смеялись над этим положением и ставили в укор великому человеку то, что он разыгрывает комедию и является в общество, ничего не видя.
Его подводили к столу, усаживали в кресло, и он, как прежде, слушал экзаменующихся, тихо, вдумчиво поправляя их, но большею, частью угрюмо молчал, закрыв глаза рукой. Некоторые смеялись над тем, что жена Лобачевского вводила его в профессорскую залу. Другие находили комичным подпись его, которую он ставил на официаль-
1 Н. П. Вагнер, Из жизни великого геометра. «Книжки недели», 1894, март,
стр. 28.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
65
ных бумагах. Словом, он был развенчанный король, над которым провинциальное интеллигентное общество считало себя вправе издеваться.
Ученых заслуг Лобачевского не понимали и не ценили, и Bice его громадные услуги университету были забыты. Я помню, он проходил •передо мной какой-то тенью, чем-то необычайно .грустным и тяжелым. За что,—думал я, — этот человек так наказан судьбой? Не выше ли он многих и многих, которые смотрят на него теперь с таким ничем не заслуженным пренебрежением. Участь великого слепца в его домашней, так же как и в общественной жизни, была тяжела. Тоска бездействия тяготила его. Вера в собственную энергию и способности исчезла. Невыносимо медленно тянулись его одинокие дни и тяжелые, длинные зимние вечера. Его-, как маленького, забавляли игрой в лото, на котором все цифры были выпуклые... Он угас тихо, как бы незаметно для всех, в Казани, в собственном доме, на 64-м году жизни 24 (12) -февраля 1856 г.» К
Остановимся на некоторых чертах мировоззрения Лобачевского.
Основной его чертой была твердая уверенность в существовании объективной действительности и объективной истины, глубокое убеждение, что в основе наших представлений лежит объективная причина ощущений — материальный мир. С этой точки зрения, Лобачевский, естественно, не мог согласиться с представлением о пространстве, как о субъективной форме созерцания. Очень возможно, что одним из -существенных философских истоков геометрических идей Лобачевского была критика философии Канта. В «Критике чистого разума» Канта пространство объявляется априорной, субъективной формой созерцания. Кант для доказательства ссылается, в частности, на характер эвклидовой геометрии. Она, по его мнению, носит абсолютный, независимый от опыта характер. Мы не можем представить себе иного пространства, кроме эвклидова.
Лобачевский еще в студенческие годы познакомился с идеями Канта и критикой их. Подобная критика в русской науке направлялась и против идеи, априорности пространства. В. Н. Васильев в написанном им дли русского биографического словаря очерке о Лобачевском указывал на критику кантианства в работах Т. Ф. Осиповскопо (1766—1832), которая могла оказать известное влияние на позиции Лобачевского -в вопросе о пространстве 1 2. Воспитанник Петербургской учительской гимназии (впоследствии Педагогического института) Осиповский с 1800 г. руководил преподаванием физико-математических дисциплин в этом институте, а затем стал профессором математики в Харьковском университете. Еще в Петербурге он написал «Курс математики», впоследствии значительно расширенный. Кроме того, Осиповскому принадлежал ряд исследований в области астрономии и механики. Осиповский распространял в России идеи французских материалистов XVIII века, перевел на русский язык «Логику» Кондильяка и резко выступал против- немецкой идеалистической философии. Он видел в кантианстве выражение реакционной, идеалистической линии древнегреческой философии. Осиповский писал о древнегреческих идеалистах: «Если прочтем изложение мнений и учений древних греческих философов, то увидим, что нравственные и М1атематические их суждения были вообще хороши; но суж¬
1 Н. П. Вагнер, Из жизни великого геометра-. «Книжки недели», 1894, март, стр. 28.
2 См. А. А. Максимов, «Очерки по истории борьбы за материализм в русском, естествознании», М., 1947, стр. 78—81.
5 Б. Г. Кузнецов


66
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
дения их о разных явлениях природы большею частью странны и даже смешны. От чего же сие происходило? От того, что они искали всех познаний единственно почти в самих себе. И действительно, довольно* только познать нам самих себя, дабы потом, через приложение своих, чувствований к другим, почерпнуть все почти правила нравственности из самих себя. Но дабы познать законы какого-либо явления природы, для чего надлежит сперва рассматривать его в разные времена, в разных видах, в разных отношениях к другим явлениям, имеющим действительное или видимое только влияние на оное, и изыскивать те состояния сего явления, в коих оно оказывается наиотдельнее от прочих совместных явлений, ai потом уже и делать свои о нем заключения. В древних философах находится множество неосновательных заключений, из* коих некоторые перешли и в европейские училища и преподаваемы были в оных как законы. Благодаря вразумлениям Баконов, Декартов и других, системы сии мало-помалу теряли свою доверенность, и умные Европы радовались, видя освобождение от раболепственного к ним внимания. Но с недавнего времени дух древних греческих философов опять начал возникать в Германии; опять начали умствовать о природе a priori и опять начали появляться системы, одна странней другой» К В своих лекциях по 'философии 0|Сиповский защищал объективность пространства и опытное происхождение представлений о пространстве и времени. «Пространство и время,— писал он,— суть условия бытия вещей, в самой природе и в них самих, а не в нашем только образе существования. Понятие о пространстве производится по впечатлениям, происходящим от него посредством наружных наших чувств на наши внутренние чувства». Один из харьковских профессоров — Дудрович, читавший курс философии в духе немецкой идеалистической философии, встретил в лице Осиповекого энергичного противника. В своем отзыве о работах Дудровича Осиповский писал: «В них изложено только состояние новой германской философии, которая, со времени Канта, отняв у духа естественное основание понимания, не оставила разуму ничего, кроме произведения одних фантазий; что же до предлагаемой им в особенности Шеллинговой философии, то она-то* и есть фантазия по преимуществу».
В результате материалистических выступлений Осиповекого и его отрицательного отношения к курсу богословия в университете последовал донос Дудровича и, в конце концов, увольнение Осиповекого из Харьковского университета.
Лобачевский в своих философских позициях в вопросе о пространстве был крупным и оригинальным мыслителем я корни его мировоззрения были чрезвычайно широкими. Однако взгляды Осиповекого могли быть одной из многочисленных связующих нитей, которые соединяли воззрения Лобачевского с материалистической традицией русской науки XVIII—XIX веков.
Какова была позиция Лобачевского в философской проблеме пространства? Геометрические работы Лобачевского содержат совершенно' определенные формулировки. Мы встречаем у него категорическое опровержение идеалистических взглядов на пространство, как субъективное представление. В «Новых началах геометрии» Лобачевский пишет: «В природе мы познаем собственно только движение, без которого чувственные впечатления невозможны. Итак, все прочие понятия*  11 Цит. по указ. соч. А. А. Максимова, стр. 79—80.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
67
например геометрические, произведены нашим умом искусственно, будучи взяты в свойствах движения...» К
Материалистическая позиция Лобачевского в вопросе о пространстве вытекала из всего его мировоззрения и была необходимым итогом всего идейного развития создателя неэвклидовой геометрии.
Убежденный в объективной реальности своей неэвклидовой геометрии, Лобачевский искал в астрономии доказательства новых геометрических идей. Дело в том, что расхождение между геометрией Эвклида и геометрией Лобачевского нельзя заметить путем наблюдения геометрических отношений в земных условиях. В треугольнике Эвклида сумма углов равна двум прямым, т. е. 180°, в треугольнике Лобачевского сумма углов меньше. Лобачевский хотел измерить сумму углов в треугольниках межзвездных масштабов. «Между тем, нельзя не увлекаться мнением Лапласа, что видимые нами звезды и млечный путь принадлежат к одному только собранию небесных светил, подобно тем, которые усматриваем как слабо мерцающие пятна в созвездиях Ориона, Андромеды, Козерога и пр. Итак, не говоря о том, что в воображении пространство может быть продолжаемо неограниченно, сама природа указывает нам такие расстояния, в сравнении с которыми исчезают за малостью даже и расстояния нашей земли до неподвижных звезд» 1 2.
Идея опытной проверки основных начал геометрии — это одна из существенных идей Лобачевского. Он писал: «Напрасное старание со времен Эвклида, в продолжение двух тысяч лет, заставило меня подозревать, что в самых понятиях еще не заключается той истины, которую хотели доказывать, и которую проверить, подобно другим физическим законам, могут лишь опыты, каковы, например, астрономические наблюдения» 3.
Чтобы выяснить, в чем собственно заключалось открытие Лобачевского, следует остановиться на истории учения о параллельных и последовательных попытках доказательства неэвклидова постулата.
Греческие математики считали пятый постулат пятном на солнце эвклидовой геометрии. Было сделано немало попыток доказать пятый постулат. Прокл (410—485) в комментариях на первую книгу Эвклида дал сводку подобных попыток. Он пытается строить и собственное доказательство. Расстояние между пересекающимися прямыми при удалении от точки пересечения может стать сколь угодно большим,—отсюда он выводит, что прямая, пересекшая одну из параллельных, пересечет и другую, так как эта прямая может удалиться как угодно далеко, а расстояние между параллельными конечно. Но это последнее предположение, т. е. утверждение, что расстояние между параллельными остается конечным, не очевидно. Здесь, как и у многих других авторов, молчаливо допускается некоторое положение, по существу эвквивалентное пятому постулату.
Впоследствии мыслители Средней Азии продолжали попытки доказа,- тельства эвклидова постулата. От них эти попытки перешли к мыслителям Возрождения. В европейской науке не иссякал поток новых и. новых попыток освободить эвклидову геометрию от «пятна на солнце».
В первой половине XVIII века наиболее интересная и важная попытка доказательства эвклидова постулата принадлежала Джироламо Саккери (1667—1733), который открыл новый период в предистории не¬
1 Н. И. Лобачевский, Полное собрание сочинений но геометрии. Казань, 1883, т. I, стр, 226—<227.
2 Там же, стр. 21.
3 Т ам же, стр. 219.
5*


138
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
эвклидовой геометрии. В год смерти Саккери вышло его сочинение «Эвклид, избавленный от всякого пятна, или геометрическая попытка обосновать основные начала всей геометрии». Саккери решил применить к пятому постулату метод доказательства от противного. Иными словами, он .предположил, что пятый постулат несправедлив, и хотел притти на этом пути к логическому противоречию, доказав, таким образом, абсурдность своего предложения и справедливость эвклидова постулата. Эта мысль, весьма остроумная сама по себе, стала чрезвычайно важной в истории математики, так как Саккери в сущности никакого противоречия не обнаружил (противоречие, будто бы открытое им, легко опровергается).
Во второй половине XVIII века работы Саккери были продолжены. Ламберт (1738—1777) хотел доказать эвклидов постулат тем же способом, что и Саккери. Он строил четырехугольник с двумя прямыми углами у основания и двумя равными боковыми сторонами. Каковы будут остальные два угла? Ламберт последовательно рассматривает три гипотезы: эти равные между собою углы могут быть прямыми, тупыми или острыми. Если углы прямые, то эвклидов постулат доказан. Но как опровергнуть гипотезы тупого и острого угла, не опираясь на пятый постулат Эвклида? Ламберт не дает определенного ответа, но в его рассуждениях встречаются очень важные доказательства и общие идеи. Ламберт замечает, что гипотеза тупого утла сближает плоскость со сферой, где сумма углов четырехугольника больше четырех прямых углов.
Наиболее важные работы по теории параллельных в конце XVIII и начале XIX веков принадлежали Лежандру, который сделал ряд попыток доказательства постулата при помощи анализа. Работы Лежандра значительно повысили интерес к теории параллельных.
С 1792 г. над обоснованием эвклидовой геометрии работает крупнейший математический авторитет XIX века—Гаусс. Однако только в I860 г., после его смерти, из опубликованной переписки мир узнал о размышлениях Гаусса над неэвклидовой геометрией. Эти размышления не привели Гаусса к созданию неэвклидовой геометрии. Он, повидимому, узнал о работах Саккери и Ламберта и пошел дальше их. Первое время Гаусс надеялся найти доказательство постулата, но впоследствии пришел к выводу о его недоказуемости. Из недоказуемости эвклидова постулата Гаусс делает вывод об эмпирическом происхождении геометрии и сближает последнюю с механикой. Но Гаусс не захотел пойти по этой дороге. В 1829 г. он писал Бесселю о своем решении не опубликовывать работ об основаниях геометрии из страха перед «криком беотийцев». Он ограничился тем, что сообщил о своих идеях некоторым друзьям в личной переписке. Она не оказала влияния на развитие геометрической мысли. Независимо от Гаусса в начале XIX века появилось несколько попыток построения новой теории параллельных. В частности, молодой венгерский математик Иоганн Больай в 1832—1833 гг., т. е. после открытия Лобачевского (но не зная о нем), выпустил работу о непротиворечивой геометрии без постулата Эвклида.
Лобачевский не только говорил о формальной возможности неэвклидовой геометрии, но действительно создал ее, развивал и доказал ее теоремы, возвел стройное и безупречно строгое здание новой математической теории, отрицавшей самые привычные представления людей. Нужно подчеркнуть, что именно в этом и состояло начало неэвклидовой геометрии. Когда Саккери и Ламберт условно отказывались от эвклидова постулата для его доказательства от противного, когда Гаусс размышлял о недоказуемости эвклидова постулата, а Больай, выяснял, какие геометрические теоремы сохраняются при отказе от постулата,—


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
69?
неевклидова геометрия не была этим создана. Она возникла в тот момент, когда Лобачевский, разработав неевклидову геометрию, показал ее непротиворечивость. Поэтому неевклидова геометрия целиком принадлежит русскому гению. Следует заметить, что западноевропейская история науки зачастую приписывает этот научный подвиг Гауссу, что противоречит даже собственным высказываниям Гаусса. Дело дошло до лживой легенды, будто Лобачевский знал об идеях Гаусса. Несмотря на явную несостоятельность такой выдумки, русские историки науки занялись ей и доказали, что Лобачевский не только не знал, но и не мог знать о мыслях Гаусса, к тому же и не представлявших собой открытия неэвклидовой геометрии. Датой появления неэвклидовой геометрии нужно считать 24 февраля 1826 г., когда Лобачевский на заседании физико-математического отделения Казанского университета прочитал доклад о началах геометрии. Рукопись доклада не дошла до нас. Мы можем судить о ней по извлечению, печатавшемуся в 1829—1830 гг. в. «Казанском Вестнике» под названием! «О началах геометрии» Г.
В 1835 г. на страницах «Ученых записок Казанского университета» появилась «Воображаемая геометрия». В 1835—1837 пг. в «Ученых записках» были напечатаны «Новые начала геометрии с полной теорией, параллельных». В 1840 г. вышли сравнительно доступно изложенные «Geometrische Untersuchungen zur Theorie der Parallellinien», оказавшие впоследствии громадное влияние на развитие европейской математики. В 1855 г., за год до смерти, Лобачевский написал свою последнюю работу «Пангеометрия». Этим именем он заменил старое название « Воображаемая геометрия», так как «пангеометрия означает геометрию в обширном виде, где обыкновенная геометрия будет частный случай» 1 2.
Таким образом, первая напечатанная работа Лобачевского о неэвкли- довой геометрии—это «О началах геометрии»: В первой части излагаются начала геометрии, новая теория параллельных и уравнения, связывающие стороны и углы треугольников в геометрии Лобачевского. Во второй части Лобачевский ищет в астрономии ответ на вопрос о реальности неэвклидовой геометрии. Третья часть посвящена определению величин кривых линий, площадей и объемов.
Первая часть работы очень ярко показывает то общее представление о пространстве, которое лежит в основе геометрии Лобачевского и состоит в признании эмпирического происхождения геометрических понятий, их объективного характера, зависимости геометрических понятий от свойств пространства и объективного значения неэвклидовой геометрии. С этим связано оригинальное определение геометрического тела, сечения, поверхности, линии, точки. Далее Лобачевский кратко излагает теоремы, независимые от эвклидова постулата. Выводится теорема, гласящая, что сумма углов треугольника не может быть больше двух прямых углов. Следовательно, сумма углов либо может быть равна двум прямым углам, что соответствует «употребительной» геометрии, либо она меньше их, что соответствует новой «воображаемой» геометрии. В геометрии Лобачевского возможны треугольники, в которых сум-* ма углов сколь угодно мала. В «воображаемой» геометрии две линии,’ составляющие с третьей внутренние односторонние углы, сумма которых меньше двух прямых, могут не пересечься друг с другом. Из точки, взятой вне данной прямой, можно провести в той же плоскости множество линий, которые не пересекутся данной прямой. Граничные ли¬
1 Н. И. Лобачевский, Полное собрание сочинений по геометрии, т. I, Казань, 1883, стр. 1—67.
2 Т а м же, стр. 491.


70
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
нии (пучка этих непер бсекающихся прямых называются параллельными данной прямой, из которых одна «неограниченно приближается к данной прямой в одном направлении, а другая — в обратном.
Далее, Лобачевский из точки, взятой вне данной прямой, опускает перпендикуляр на данную прямую и проводит к ней параллельную, в новом обобщенном смысле. Угол между перпендикуляром и параллельной к данной прямой он называет углом параллельности. В эвклидовой геометрии этот угол — прямой, он не зависит от длины перпендикуляра. В геометрии Лобачевского угол параллельности зависит от длины перпендикуляра и с неограниченным увеличением перпендикуляра уменьшается до нуля, причем он всегда остается меньше прямого угла. В новой геометрии окружность, которая проходит через данную точку и центр которой неограниченно удаляется, приближается не к прямой, а к некоторой «предельной кривой» линии. Аналогично сфера, у которой центр уходит в бесконечность, приближается к «предельной сфере». На этой предельной сфере в геометрии Лобачевского сумма углов треугольника, образованного« предельными кривыми, равна двум прямым углам, и, таким образом, в этих треугольниках осуществляются теоремы Эвклида о прямолинейных треугольниках.
«Сумма трех углов в предельном сферическом, треугольнике равна двум прямым углам, и все то, что в обыкновенной геометрии доказывают о содержании боков прямолинейного треугольника, может быть повторено и доказано в пангеометрии для боков предельного сферического треугольника,— стоит только заменить параллельные прямые с одним из боков треугольника дугами предельного круга, проведенными чрез точки на одном из боков предельного сферического треугольника под одним углом с этим боком»,— писал Лобачевский1.
Таковы в самом кратком изложении некоторые пункты гениальных построений Лобачевского, сумевшего заменить пятый постулат Эвклида и впервые построить новую, непротиворечивую геометрию без этого постулата. Вместе с тем Лобачевский убедительно продемонстрировал, так сказать, вычислительную, практическую ценность своей геометрии, сумев при ее помощи взять некоторые трудные интегралы.
Лобаческий полагал, что неевклидова геометрия может наиболее точным образом описать явления и отношения, соответствующие не только в гигантских пространствах, пока еще недоступных астрономическому наблюдению, но и в микромире 1 2. В «Новых началах геометрии» Лобачевский писал: «В нашем уме не может быть никакого противоречия, когда мы допускаем, что некоторые силы в природе следуют од* ной, другие своей особой Геометрии. Чтобы пояснить эту мысль, полагаем, как и многие в. этом уверены, что силы притягательные слабеют от распространения своего действия по сфере. В употребительной Геометрии «величину сферы принимают 4пт2 для полупоперечника «г», отчего сила должна уменьшаться в содержании к квадрату расстояния. В Воображаемой Геометрии нашел я поверхность шара п(ег— е~т)2, и такой Геометрии может быть следуют молекулярные силы, которых затем все разнообразие будет зависеть от числа «е», всегда весьма большого. Впрочем,, пусдь это чистое предположение только, для подтверждения которого надобно подыскать других убедительных доводов; но в том, однакож, нельзя сомневаться, что «силы все производят одни: движение, скорость, время, массу, даже расстояния и углы. С силами все на¬
1 Н. И. Лобачевский, Полное собрание сочинений по геометрии, т. I, Казань, 1883, стр. 492.
2 См. А. А. Максимов, указ, соч., стр. 96—98.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
71
ходится в тесной связи, которую, не постигая в сущности, не можем утверждать, будто в отношение разнородных величин между собою должны только входить их содержания. Допуская зависимость от содержания, почему не предполагать и зависимости прямой? Некоторые елучаи говорят уже в пользу такого мнения: величина притягательной вилы, например, выражается массою, разделенной на квадрат расстояния. Для расстояния нуль это выражение собственно ничего не представляет, Надобно начинать с какого-нибудь, большого или малого, но всегда действительного расстояния, и тогда только сила появляется. Теперь спрашивается, как же расстояние производит эту силу? Как эта связь между двумя столь разнородными предметами существует в природе? Этого, вероятно, мы никогда не постигнем; но когда верно, что силы зависят от расстояния, то линии могут быть также в зависимости с углами. По крайней мере разнородность одинакова в обоих -случаях, которых различие не заключается собственно в понятии, но только в том, что мы познаем одну зависимость рз опытов, а другую при недостатке наблюдений должны предполагать умственно, либо за пределами видимого мира, либо в тесной сфере молекулярных притяжений» 1.
Дальнейшее развитие идей неэвклидовой геометрии состояло в следующем. В 1867 г. была опубликована работа Римана, который, продолжая идеи Лобачевского, положил начало общей теории возможных «кривых пространств», притом не только трехмерных, но и любого числа измерений.
Мы легко представляем разницу между прямой и кривой линией. Нам не трудно также усмотреть различие между плоскостью и кривой поверхностью, например сферой. Сфера везде выпукла одинаковым образом и является, говоря математическим языком, поверхностью положительной, притом постоянной кривизны.
Поверхность типа граммофонной трубы искривлена иным образом; здесь, как и в случае поверхностей, образованных, например, вращением вокруг оси какой-либо части дуги, обращенной к оси выпуклой стороной, мы имеем дело с поверхностями отрицательной кривизны. Гораздо труднее представить себе не поверхности, являющиеся двумерными образованиями, а кривые трехмерные области, но математический анализ дает полную теорию кривизны любых пространств. Важно, что любую малую часть кривого пространства можно считать эвклидовой, так же как малую часть кривой поверхности возможно приближенно считать плоскостью.
Частным случаем кривых пространств будут пространства постоянной кривизны, причем пространство нулевой кривизны есть обычное эвклидово пространство, а пространство постоянной отрицательной кривизны в точности совпадает с пространством Лобачевского. «Сферические» пространства положительной кривизны ранее не рассматривались и были впервые введены Риманом. Сферическое и близкое к нему «эллиптическое» неэвклидово пространство в значительной мере противоположно «гиперболическому» пространству Лобачевского. В нем сумма углов треугольника всегда больше двух прямых (у Лобачевского — меньше двух прямых), через точку вне данной прямой вовсе нельзя провести ни одной параллельной к ней линии и т. д.
С формальной алгебраической стороны сферическая геометрия Римана и гиперболическая геометрия Лобачевского приводят к весьма аналогичным формулам, переходящим друг в друга при перемене знака
1,1 .Н. И. »JI о б а ч е в cvk и й, Полное собрание сочинений, т. I, стр. 227.


72
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
кривизны. При стремлении кривизны к нулю обе неэвклидовы геометрии переходят в эвклидову.
В XX веке идеи неэвклидовой геометрии приобрели еще более широкое значение в науке в связи с теорией относительности. Оказалось,, что физические явления описываются гораздо точнее, если, наряду с тремя пространственными измерениями, ввести время в качестве четвертого измерения. В 1905 г., ери построении специальной теории относительности, Эйнштейн, а также Лоренц, Пуанкаре и Минковский показали тесную связь временных и пространственных измерений. В специальной теории относительности, ввиду того, что четвертое измерение это время, а не пространство в его обычном смысле, вся четырехмерная геометрия нашего мира носит название псевдоэвклидовой. Специальная теория относительности, представляя геометрическую связь, между пространственными измерениями и временем, удовлетворяете® геометрией Эвклида. Однако, как выяснилось впоследствии, специальная теория относительности, а вместе с ней и псевдоэвклидова четырехмерная геометрия имеют место лишь в областях, где поле тяготения постоянно и действием его можно пренебречь.
Наличие каких-либо масс, а также светового излучения с неизбежностью искривляют псевдоэвклидово* пространство. Поэтому геометрия; «кривого» четырехмерного мира наилучшим образом описывает действительность.
Таким образом была найдена реальная физическая основа отступлений от эвклидовой геометрии. Например, наличие такой большой массы, как солнце, заметно искривляет четырехмерный мир (пространство и время). Лучи света, всегда стремящиеся двигаться по кратчайшим линиям, будут распространяться в поле тяготения вблизи солнца не по прямым, но по кривым, так называемым геодезическим линиям, являющимся кратчайшими в искривленной неэвклидовой части пространства. Вдали же от солнца искажение плоского псевдоэвклидо- вого пространства-времени незаметно, и свет продолжает распространяться по пути, кратчайшему в пространстве Эвклида, т. е. по прямой. Наблюдения во время ряда затмений, начиная с 1919 г., подтвердили в основном этот вывод. Однако новая теория тяготения не является,' еще вполне законченной теорией, и выводы ее отнюдь не так окончательны, как результаты других современных физических теорий. В особенности это относится к попыткам построить, хотя бы в грубых чертах, картину всего известного нам мира. Кроме того, буржуазная наука извращает эту теорию, придает физический смысл чисто формальным построениям, стремится лживыми вывертами «вывести» из теории относительности антинаучную мистику, помешать действительному развитию и материалистическому истолкованию этой теории.
Вопреки идеалистической реакции наука находит реальную, материальную основу представления о неэвклидовом характере четырехмерного мира. При этом! оказывается, что геометрии Лобачевского;. Римана и Эвклида могут с различной степенью точности математически описывать тот или иной круг реальных явлений. С этой точки зрения геометрия Эвклида позволяет составить практически точное описание физических? явлений, которые протекают в обычных «земных» масштабах. Напротив, когда мы выходим за пределы этих масштабов и говорим, например, о Вселенной в целом или, с другой стороны, оперируем очень малыми расстояниями, заключенными внутри электронной орбиты,—в этих случаях нам иногда приходится для точного описания пользоваться неэвклидовой геометрией. Как бы то ни было, не только вся высшая геометрия, но и общая, теория тяго¬


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
73г
тения и космология уходят своими корнями в гениальные работы Лобачевского.
Современниками Лобачевского были великие русские математики М. В. Остроградский (1801—1861), П. Л. Чебышев (1821—1894) и другие. Мы не будем говорить о них, так как задача наша не состоит в систематическом изложении истории русской науки. Коснемся другой черты науки первой половины XIX века—дальнейшего развития физико-химического эксперимента. Примером такого развития может служить учение об электричестве.
XIX век начался открытием гальванического тока. В 1800 г. стал известен вольтов столб.
Наиболее важные наблюдения над действием гальванического тока были сделаны в 1802—1803 гг. Василием Владимировичем Петровым— профессором Петербургской медико-хирургической академии. В. В. Петров родился в 1761 г. в Обояни, учился у дьячка, а затем в Харьковском «коллегиуме». Не окончив этой школы, Петров в 1788 г. уехал в Барнаул, где стал преподавателем математики и физики Колыванско- Воскресенского горного училища. В те годы в горно-промышленных центрах вырастали самобытные очаги образования. Барнаул, который незадолго до Петрова видел машину Ползунова, был одним из таких центров. Преподавание физики в Горном училище стояло сравнительно высоко. После пяти лет пребывания © Барнауле Петров был приглашен в Медико-хирургическое училище при Петербургском Главном сухопутном госпитале, которое позднее преобразовали в Медико-хирургическую академию. Сорок с лишним лет Петров преподавал здесь физику, причем создал физический кабинет, где производил свои опыты.
После опубликования открытия Вольта, Петров докладывал медицинской коллегии: «Поелику опыты над гальванизмом сделались весьма достопримечательными в различных отношениях, а между всеми учебными пособиями, находящимися в медико-хирургической академии,, н^т вовсе никаких приборов, относящихся к сему предмету», требуется «такой гальванический прибор, посредством коего можно было бы производить самые новые физико-химические опыты, которыми многие европейские физики начинают заниматься с гораздо большим против прежнего рачением». Коллегия разрешила заказать в Англии батарею из ста медных и цинковых кружков. Но Петров соорудил батарею из 4200 кружков — самую большую в мире в то время.
В 1803 г. появилась книга Петрова под названием «Известие оГаль- вани-Вольтовских опытах, которые производил профессор физики Василий Петров, посредством огромной наипаче баттереи, состоявшей иногда из 4200 медных и цинковых кружков, и находящейся при Санкт- Петербургской Медико-Хирургической Академии». В этой первой русской книге по гальванизму описаны эксперименты, произведенные впер-- вые Петровым. В введении к «Известию» Петров пишет:
«Поелику же, сколько мне известно, доселе никто еще на Россий-. оком языке не издал в свет и краткого сочинения о явлениях, произ-. ходящих от Гальвани-Вольтовой жидкости; то я долгом моим поставил, описать по российски и разлоложить в надлежащем порядке деланные самим мною важнейшие и любопытнейшие опыты посредством Гальвани-Вольтовской баттереи».
Значение этих экспериментов видно из характера сделанных Пет-, ровым открытий. Он нашел самые важные физические и химические действия тока, которые и поныне являются основой всей электрохимии,


74
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
и всей электрометаллургии. Петров, независимо от Никольоона и Кар- лейля, открыл электролиз и за несколько лет до Дэви — вольтову дугу.
Помещенная здесь фотография представляет начало одной из глав книги Петрова — «статьи III», трактующей об электролизе («О разрешении воды» и т. д.).
Начало третьей главы книги В. В. Петрова
Бще большее значение имеет другое открытие Петрова—электрическая дуга. Оно изложено в «статье VII», начало которой представлено на фотографии. Сопоставим эти строки со следующим описанием опыта Дэви, помещенным в «Phylosophical Magasin»:
«На заключительной лекции в Королевском институте был впервые приведен в действие большой вольтов аппарат, состоящий из 2000 пар кружков площадью в 2 кв. дюйма каждый. Эффект этой комбинации, самой большой из когда-либо построенных (меньшей, чем батарея Петрова!—Б. К.), был, как это можно заключить, весьма блестящим. Искра, свет которой был так силен, что казался солнечным, прорезала несколько линий в воздухе, произвела разряд в теплом воздухе, длиной в 3 дюйма, слепящей яркости».
В то время, как Дэви производил описанные опыты, прошло уже <семь лет после открытия электрической дуги Петровым.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
75
Первым практическим применением электрического тока был электромагнитный телеграф, а первой линией электромагнитного телеграфа был провод между Зимним дворцом и Министерством путей сообщения, проведенный в 1832 г. Отклонение магнитной стрелки вблизи тока было отмечено и использовано строителем линии, чтобы передавать сигналы.
Начало седьмой главы книги В. В. Петрова
Но в телеграфе электричество не стало универсальным звеном преобразования энергии. Телеграфная линия, конечно, передает энергию, яо не это является производственной задачей телеграфа. Лишь после того, как электротехника внедрилась в энергетическое хозяйство, выявилась историческая роль электротехники — объединение различных форм энергии. Этот шаг в истории электричества—создание электроэнергетической техники —опирался на открытия русских академиков Б. С. Якоби (1801—1874) и Э. X. Ленца (1804—1864).
В своей деятельности Б. С. Якоби исходил из патриотического служения России. Патриотизм Якоби ярко выражен в его замечательном -письме, написанном в 1872 г. и адресованном тогдашнему министру финансов М. X. Рейтерну. Письмо это хранится в архиве Академии наук СССР (фонд 187, опись 1, № 299) и опубликовано М. И. Радовским в статье «Академик Б. С. Якоби о своей научной и практической деятель¬


76
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ'
ности» («Успехи физических наук», т. XXXV, выл. 4, 1948 г., сир. 580— 588). В этом письме Якоби говорит:
«Если достигнутые в сфере науки результаты приносят пользу всему: миру, то, без сомнения, тем большее значение они имеют для страны», в пределах которой результаты эти добыты. Нельзя отрицать, что культурно-историческое значение и развитие народов оценивается по достоинству того вклада, который каждый из них вносит в общую сокровищ- ницу человеческой мысли и деятельности. Поэтому нижеподписавшийся] обращается с чувством удовлетворенного сознания к своей 37-летней
научной деятельности, посвящен ной стране, которую он привык считать вторым отечеством, будучи связан с нею не то-лько долгом подданства и тесными узами ррмьи, но и личным чувством гражданина.
Н и жен одни с а в ш и йс я гор -
дится этою деятельностью потому, что она, оказавшисыпло- дотворною в общих интересах всего человечества, вместе с тем пр ин ее л ai непос р е детве н - ную пользу России.
Начало научной деятельности ниже подп и с а вшегое я совпало с эпохой великих открытий в области физики, не только обогативших мир познаниями, но оказавших в своем применении нееои зм е р и мое в л и я - ние на изменение многих общественных условий и отношений. Обстоятельство это определило направление деятельности нижеподписавшегоея, который не преминул обратить свои исследования к этим вновь
Борис Семенович Якоби (1801—1874)
открытым путям науки.
Будучи призван в Россию* сначала к занятию профессорской кафедры в Дерптеком университете, а затем вскоре, по высочайшему повелению, в С. Петербург, он нащел здесь обширное поле дляг применения, на пользу нового своего отечества, как предпринятых им^ усовершенствований в уже до него существовавших научных исследованиях, так равно и тех новых открытий и изобретений, которые сделаны были им самим.
С другой стороны, нижеподписавшийся не может не остановиться? с сожалением на грустной для него мысли, что во многих важных случаях обстоятельства предоставляли ему только возможность инициативы, но не способствовали полнейшему осуществлению пламенного его желания дать означенным научным работам такое развитие, чтобы Россия могла в этом отношении, не прибегая к помощи заграничной техники, сама стать научным и промышленным центром, к которому остальные народы и страны должны были бы обращаться как к источ- нику научных путей и практических применений..


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
77
Нижеподписавшийся успокаивается-в сознании, что на пути изложенной цели он, со своей стороны, насколько это могло быть достигнуто единичными усилиями одного человека, сделал все, что мог, чтобы при всех своих научных работах в России пользоваться исключительно местными средствами и материалами, избегая по отношению к физико-тех* ашческим производствам зависимости от заграничных производителей».
Приведенные строки — ярчайшее доказательство тесной связи между патриотическим стремлением сделать Россию самым передовым научно- техническим центром в мире, стремлением преодолеть ее технико-экономическую отсталость, с одной стороны, и крупнейшими открытиями физико-технической мысли — с другой.
Основные научные замыслы Б. С. Якоби были связаны с энергетическим использованием электрического тока. Однако в первый период »его деятельности .-практическое применение нашли другие исследования Якоби.
В 1836 г., исследуя гальванический элемент с медным купоросом, Якоби заметил, что медь оседает на электрод ровным слоем и что осевшую медь можно потом оторвать от электрода и получить медный -листок с точным отпечатком его поверхности. Пластинки, монеты и т. ,п., опущенные в раствор медного купороса, покрывается медью, •если они служат электродом, если через них в раствор проходит электрический ток. В качестве электрода берут предмет, с которого хотят снять медный отпечаток, или на который хотят нанести слой меди. S сентября 1839 г. Якоби писал президенту Академии наук:
«Сей новый способ приготовления копий всех родов, по содействию гальванического произведения, м-ожет быть распространен и применен ко всякого рода художествам и ремеслам. Но так как легко может случиться, что источник сего изобретения впоследствии может ^уничтожиться, то нижеподписавшийся желал бы, дабы сие гальваническое произведение сохранено было как историческое доказательство, что сие открытие последовало в 1836 году, а в 1839 году достигло высшей степени совершенства, какое только может быть при практическом 'употреблении. Сие изобретение принадлежит России и не может быть оспоримо никаким другим изобретением вне оной».
Гальванопластика сразу же нашла себе применение прежде всего для печатания ценных бумаг, а затем развилась гальваностегия, т. е. покрытие металлами различных предметов. Барельефы Исаакиевекого собора, Эрмитажа, Зимнего и Большого театра в Москве были покрыты медью при помощи гальваностегии. Гальваническим способом были позолочены купола храма Христа Спасителя в Москве, Исаакиевекого и Петропавловского соборов в Петербурге и некоторых других зданий, для чего гальванопластические мастерские израсходовали свыше 45 пудов золота. Впоследствии гальванопластика и гальваностегия получили широкое распространение в ряде отраслей промышленности.
Якоби принадлежат важные работы также в области телеграфа. Он сконструировал аппараты и построил телеграфную линию между Зимним дворцом и Главным штабом, а также между Зимним и Царскосельским дворцами.
Электромагнитный телеграф Якоби был буквальным образом похищен у него Сименсом. Вот что рассказывает об этом сам Якоби.
«Два синхронных телеграфных аппарата изобретены мною в январе 1845 г. и представлены были физико-математическому классу в заседании 7 марта 1845 г. По моему заказу было сделано еще много других приборов, из которых некоторые служили в том же (1845) году во время примерных военных маневров по осаде Нарвы. По окончании этих


78
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
маневров, на которых я присутствовал, покойный император соизволил разрешить мне заграничный отпуск. Между прочим, я посетил много' давнишних друзей в Берлине. Одному из них я показал эскиз моего* нового аппарата, объяснил ему действие прибора и просил никому не рассказывать об этом до тех пор, когда я сам издам его описание. В момент моего ухода вошел г. Сименс, который тогда, если я не ошибаюсь, носил еще форму прусского артиллерийского офицера и который, насколько мне известно, в то время еще не занимался телеграфами, а работал над устройством хроноскопа для измерения быстроты полета пушечных ядер. Мой рисунок оставался на столе. Я передаю лишь факт, не обвиняя никого в плагиате. Известно, что телеграф с синхронным движением составил славу и богатство г. Сименса...».
Якоби принадлежит создание электрического способа зажигания мин на. расстоянии. Во время Крымской войны Якоби руководил опытами по электрическому взрыванию мин в районе Кронштадта.
Якоби сконструировал первый электродвигатель, получивший практическое применение. Он состоял из двух систем электромагнитов—одна была неподвижной, другая вращалась. Приведем описание двигателя, составленное Якоби в 1834 г., т. е. через три года после открытия электромагнитной индукции.
«Аппарат состоит из двух групп по 8 стержней мягкого железа, длиной по 7 дюймов и толщиной в 1 дюйм. Обе группы стержней располагаются на двух дисках под прямым к ним углом и симметрично одна по отношению к другой таким образом, чтобы полюсы приходились один против другого. Один из дисков неподвижен, а другой вращается вокруг некоторой оси, благодаря чему группа подвижных стержней проходит мимо группы неподвижных на возможно более близком расстоянии от них... Механизм мотора очень несложен, по сравнению с паровой машиной: нет цилиндра, ни поршня, ни клапанов и т. д., изготовление которых требует очень точной работы и стоит больших средств; нет также трения, благодаря которому теряется больше половины всей производимой работы; в этой машине потерю составляет только трение в подшипниках. Далее машина эта дает непосредственно постоянное круговое движение, которое гораздо легче преобразовывать в другие виды движения, чем воз1вратно-поетупательное движение. Крр- ме того, нет опасности взрыва» 1.
Однако Якоби недостаточно ясно понимал, что новый двигатель подчиняется общим энергетическим законам. Продолжая описание, он говорит: «Новый мотор не подчинен имевшему до сего времени силу, закону пропорциональности между эффектом и затратами». Практические испытания показали иллюзорность этого утверждения. Через несколько лет после изобретения Якоби поместил свой двигатель на шлюпке, пустил ток от батареи, состоявшей из 64 элементов, и шлюпка с мотором в одну лошадиную силу возила 14 пассажиров по Неве. Из 1 донесения комиссии, изучавшей двигатель Якоби, ясно видно, что теория электрических машин вырастала по мере крушения иллюзий о неприменимости к электричеству закона сохранения движения. Иллюзии разбивались практикой. В ноябре 1838 г. указанная комиссия доносила министру народного просвещения Уварову:
«Комиссия поставляет себе в удовольствие засвидетельствовать, что исследования их (Якоби и Ленца.—Б. К.) более существенно послужили к объяснению количественных отношений электромагнитизма, неже¬
1 Электродвигатель в его историческом развитии. Документы и материалы под ред.
акад. В. Ф. Миткевича, М.—-Л., 1936, стр. 111.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
79
ли другие какие-либо опыты новейшего времени... Якоби признал, что* открытием этих законов (законов действия электромагнитных машин.— Б. К.) он обязан преимущественно опытам над различными электромагнитными машинами, которые по действию своему не оправдали возложенных на них надежд. Между тем устройство этих машин было основано на законах статических действий электромагнитов, законах, которые были выведены из многочисленных наблюдений, произведенных.
Двигатель Якоби
им, Якоби, совместно с академиком Ленцем, а они однакоже оказались недостаточными, как скоро дело доходило до движения этих машин и до механического производства» 1.
Фарадей, который был в курсе экспериментов Якоби, хорошо понимал их значение. Когда Якоби прислал ему гальванопластические оттиски с надписью: «Фарадею от Якоби», Фарадей отвечал (письмо 17 августа 1839 г.):
«Меня так сильно заинтересовало Ваше письмо и те большие результаты, о которых Вы даете мне такой обстоятельный отчет, что я перевел его и передал почти целиком издателям Phylosophical Magasine в надежде, что они признают эти новости важными для своих читателей. Я уверен, что этим не огорчил Вас; я именно желал, чтобы, подобно мне, и другие знали о достигнутых Вами результатах. Буду питать, надежду, что тем или иным путем вновь услышу, по возможности в непродолжительном времени, о дальнейших результатах Ваших трудов,
1 Электромагнитный бот Б. С. Якоби (1837—1842). Записки Технического обще¬
ства. СПб., 1903, стр. 22.


80
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
'особенно но части применения к механическим целям, и я душевнейшим образом желаю, чтобы Ваши труды получили высокую награду, которой они заслуживают. Как подумаю только об электромагнитной машине в «Creat Westen» или «Britisch Queen» и отправке их этим способом в плавание по Атлантическому океану или даже в Ост-Индию. Какое это было бы славное дело. И те пластинки, которые Вы мне прислали, не только весьма мне приятны и лестны, но и сами по себе обе прекрасны в теоретическом и практическом отношениях, и все, кто бы их здесь ни видел, восхищаются ими».
Таким образом, Фарадей, отдавая дань восхищения открытию гальванопластинки, связывал перспективы дальнейшего применения электричества с энергетическими замыслами Якоби, с его электромеханическими открытиями.
***!
Важнейшей предпосылкой для создания электроэнергетической техники и учения об электрической энергии были работы Э. X. Ленца. Ленца, наряду с Фарадеем, можно считать создателем учения об электромагнитной индукции, лежащего в основе современной электротехники. Уроженец Юрьева и воспитанник Юрьевского университета, Ленц в течение первого периода своей научной деятельности занимался главным образом исследованием русской природы. Вплоть до 1830 г. Ленц работал по преимуществу в области физической географии. В 1823— 1826 гг. он в качестве физика участвовал в кругосветном плавании под начальством Коцебу. Далее Ленц посетил окрестности Эльбруса, Ап- шеронский полуостров и другие районы, где вел гравиметрические и гидрологические наблюдения.
В заметках и исследованиях того времени Ленц говорит и о патриотических мотивах своей деятельности и о тяжелых условиях научной работы. Организуя некоторые экспедиции, правительство не уделяло 'внимания собственно научным задачам. Между тем Ленц стремился как можно шире развернуть экспериментальные исследования и наблюдения, указывая на их цель — рост научно-технической и культурной мощи родины. В предисловии к работе «Физические наблюдения, произведенные во время кругосветного путешествия под командованием капитана Коцебу в 1823—26 года!Х», Ленц высказал свои впечатления об условиях научной работы в приглушенной форме, но патриотические стремления ученого звучат здесь отчетливо:
«...Мы начали свое путешествие, — писал он, — с радужными надеждами, убежденные в том, что торговые поручения, которые имел наш корабль, являлись второстепенными, а главными были научные. Однако вскоре после нашего отплытия мы от г-на Коцебу узнали обратное, а на '•Камчатке получили об этом и письменное уведомление. Пораженные этим обстоятельством, но все же благодарные и за то немногое, что 'оставляло нам подобное изменение нашего назначения, мы не падали духом и решили напрячь все силы, чтобы каждый посылаемый нам судьбой благоприятный момент посвятить науке. И если все же результаты нашего путешествия не вполне оправдали... ожидания ученого мира, мне со своей стороны, хочется настоящим трудом доказать, что это зависело не от недостатка усердия с моей стороны, и я надеюсь, что Родина извлечет из этой работы хоть некоторую пользу» К
В эти годы деятельность Ленца примыкала к работе блестящих исследователей русской природы, но в то же время его работы послужи-  11 Э. X. Ленц. Избранные труды. М., 1950, стр. 18—19.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
81
.ли как бы переходом от непосредственного наблюдения природных явлений к физическому эксперименту, так как уже в экспедициях двадцатых годов Ленц пользовался физической и химической аппаратурой.
В 1830 г. Ленц был избран в число экстраординарных академиков и принял в свое ведение физический кабинет Академии наук, созданный В. В. Петровым. С 1836 г. Ленц стал профессором физики и физической географии в Петербургском университете. Незадолго до смерти он был назначен ректором университета. В Физическом кабинете Академии наук и отчасти в университете Ленц произвел ряд экспериментов, причем наиболее важные из них были связаны с его теоретическими работами в области электричества К
Наиболее передовые физики тридцатых-сороковых годов исходили из провозглашенного Ломоносовым за сто лет до этого принципа единства сил природы и, в сущности говоря, рассматривали теплоту, свет, электричество’ и т. д., как формы движения. Ленц последовательно проводил идею единства сил природы в учении об электричестве. Он был твердо убежден в тождественности действий токов, полученных от гальванического элемента, термоэлемента и магнитоэлектрической машины. Он доказал, что индуктированный ток, впервые полученный Фарадеем, подчиняется законам, найденным для гальванического электричества.
В 1831 г. сразу же после сообщения об открытии электромагнитной индукции, Ленц установил, что сила индуктированного тока определяется электродвижущей силой, возникшей в движущемся контуре и сопротивлением этого контура; индуктированная электродвижущая сила пропорциональна числу витков обмотки и не зависит от радиуса витков, сечения проводника и вещества, из которого он сделан. Воззрения Ленца настолько противоречили господствовавшим, что публикация его результатов задержалась на три года. Вскоре после открытия электромагнитной индукции, Ленц изложил и обосновал общие законы индукции, носящие название «правила Ленца».
«Тотчас же после прочтения мемуара Фарадея мне показалось, что все случаи индуктированных токов могут быть сведены очень простым способом к законам электродинамических движений»,—говорит Э. X. Ленц в докладе Академии наук 29 ноября 1833 г. В этой работе Ленц следующим образом формулировал свое правило: «Если металлический проводник передвигается вблизи гальванического тока или вблизи магнита, то в нем возбуждается гальванический ток такого направления, которое вызвало бы движение покоящегося провода в направлении, прямо противоположном направлению движения, навязанному здесь проводу извне, в предположении, что находящийся в покое провод может двигаться только в направлении этого последнего движения или в прямо противоположном». Следует подчеркнуть, что приведенная формулировка тесно связана с принципом обратимости электромагнитных и магнитоэлектрических машин.
«Если мы хорошо уясним приведенный выше закон,— пишет Ленц,— то мы сможем вывести заключение, что каждому явлению движения под действием электромагнитных сил должен соответствовать определенный случай электромагнитной индукции». Иначе говоря, движение проводника под влиянием пропущенного через него тока (электромагнитное явление) и возбуждение тока в результате движения проводника (магнитоэлектрическое явление) —соответствуют друг другу. Отсюда следует, что генератор превращается в двигатель, если через обмотку его якоря пропустить ток извне, и, в свою очередь, двигатель  11 См. О. А. Лежнева, Э. X. Ленц и его роль в развитии русской физикш М. 1949.
*6 Б. Г. ’Кузнецов


82
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
превратится в генератор, если мы, приложив силу, приведем якорь в. движение.
С предисторией закона сохранения энергии связано и другое открытие Ленца, связывающее теплоту, выделяющуюся в проводнике, с силой-, тока и сопротивлением проводника. Независимо от аналогичного открытия Джоуля, Ле-нц в 1844 г. установил, что количество теплоты, выделяющейся в проводнике, прямо пропорционально сопротивлению проводника, квадрату силы тока и времени прохождения тока.
С идеей единства форм движения связано и крупнейшее открытие выдающегося русского химика первой половины* XIX века — Г. И. Гесса, принадлежавшего к группе ученых, расцвет деятельности которых приходится на сороковые годы. Эти ученые совершили ряд крупнейших экспериментальных открытий. Их химические работы уже не были при ложен и ем к минера логи - ческим и геологическим описаниям, как у химиков начала века, а имели самостоятельное значение.
Г. И. Гесс (1802—1850)' учился медицине в Дерптеном университете, а затем химии— в Стокгольме у Берцелиуса.. Он получил степень доктора- медицины, защитив диссертацию «Изучение химического состава и целебного действия- минеральных вод России». В 1827—1830 гг. Гесс был вра- ; чом в Иркутске и занимался
Эмилий Христианоэич Ленц (-1804—1865) главным образом минералогическими изысканиями в Восточной Сибири. После избрания в Академию наук и переезда в Петербург он начал экспериментальные работы в области физической химии. Гесс является основателем термохимии. В 1839—1840 гг. он установил, что количество тепла, выделяющегося при- каком-либо химическом процессе, не зависит от того пути, которым идет процесс. Этот «закон постоянства сумм тела» сохранил свое значение до* сих пор. Таким образом, Гесс стоит посередине между двумя поколениями русских химиков. Ранние химические исследования, связанные с минералогией, роднят Гесса с исследователями начала века, а последующие работы — с великими русскими химиками второй его половины.
***|
Ученик Гесса — А. А. Воскресенский—первый крупный .представитель русской органической химии — был, в свою очередь, учителем Д. И. Менделеева, H. Н. Бекетова, H. Н. Соколова и Н. А. Меншут- кина. Одновременно с Воскресенским в Петербурге работал другой органик— Ю. Ф. Фрицше, талантливый экспериментатор, открывший ряд.


СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
83
новых соединений и реакций, и, наконец, крупнейший из русских химиков сороковых годов — Николай Николаевич Зинин.
H. Н. Зинин (1812—1880) родился на Кавказе. Учился Зинии в Саратовской гимназии, а потом поступил на математическое отделение философского факультета Казанского университета. Окончив университет, Зинин остался при нем в качестве преподавателя аналитической механики, затем гидростатики и гидродинамики и, наконец, с 1835 г. химии.
В 1840 г. Зинин защитил докторскую диссертацию «О соединениях бензоила и об открытиях новых тел, относящихся к бензоиловому ряду», и был утвержден экстраординарным профессором Казанского университета. Здесь, в Казани; где благодаря Лобачевскому была уже выстроена и обор удов а н а нов а я х им и ч еск а я л або р атор и я, н ач а лись з амеч а- тельные экспериментальные исследования Зинина. Уже в 1842 г.
Зинин открыл реакцию превращения а р ом атическ их н итроеое - динений в аминосоединения. В октябре 1842 г. в «Известиях Академии наук» было помещено сообщение о превращении нитробензола в аминосоединение, которое Зинин назвал бензидамом.
Ю. Ф. Ф.рицше установил, что полученный Зининым бензидам тождественен о анилином, извлеченным Фрицше из индиго. Таким образом, анилин был получен синтетически. Вскоре Зинин
показал, что при помощи его ре- Николай Ннколаевич 3вн1Ш (1812_1в80) акции может быть превращен ряд других нитросоединений.
В своей речи о работе Зинина Гофман вспоминает, как статья в бюллетене Петербургской Академии напоминала о Зинине хорошо знавшим его ученикам Либиха. «Тогда, конечно, нельзя было видеть, какая огромная будущность предстояла изящному способу превращения, описанному в упомянутой статье. Никто не мог предугадать, как часто и с каким успехом этот важный вопрос будет прилагаться к изучению бесконечных превращений органических веществ; никому и в голову не приходило, что новый способ амидирования сделается со временем основой могущественной отрасли промышленности, отрасли, которая, в свою очередь, неожиданно оказала столь плодотворное воздействие на науку» К
В начале 1848 г. Зинин перешел в Петербургскую медико-хирургическую академию. Воспоминания А. П. Бородина рисуют химическую лабораторию Медико-хирургической академии сороковых-пятидесятых годов:
Записки Академии наук, т. 37, СПб., 18.81, стр. 43.


84
СОВРЕМЕННИКИ ДЕКАБРИСТОВ
«Обстановка кафедры химии была в те времена самая печальная. На химию ассигновывалось в год рублей 30, с правом требовать еще столько же в течение года... Лаборатория Академии представляла собой две грязные мрачные комнаты со сводами, каменным полом, нескольким,и столами и пустыми шкафами. За неимением тяговых шкафов, перегонку, выпаривание и прочее зачастую приходилось произво дить во дворе даже зимой».
Тяжелые условия научной работы не погасили творческого энтузиазма Зинина, вытекавшего из патриотизма ученого. В «Автобиографических записках» И. М. Сеченова приводится следующее характерное замечание Зинина, обращенное к Сеченову и Боткину: «Эх, молодежь, молодежь, знаете ли вы, что Россия единственная страна, где все можно сделать» 1.
В подобных условиях были сделаны основные открытия Зинина. В их дальнейшей судьбе сказался общий характер развития русской химии, тесно связанный с развитием русской капиталистической промышленности. Хотя анилин из бензола получил русский химик,— отечественная промышленность меньше всего воспользовалась этим открытием. Причина заключалась в отсутствии передовых в техническом отношении химических заводов и в связанном с этим характером научно-экспериментальной базы. В пятидесятых годах из анилина были получены пурпурный красный и синий красители, получившие сразу же широкое применение. После этого очень быстро были изготовлены анилиновые производные, окрашивающие в зеленый, коричневый и другие цвета.
Эти открытия совершенно изменили экономическое лицо ряда стран. Индия, производившая индиго, стала получать синюю анилиновую краску из Англии; Мексика, вывозившая конениль, начала ввозить красную анилиновую краску; Китай и Япония вместо желтого сандала стали применять желтые анилиновые краски. Когда же был получен ализарин, который Энгельс приводил в качестве примера того, как «вещи с а м и по се б е» стали вещами «для нас », то перестали добывать «основу красительново искусства» — марену, которая, кстати сказать, была у нас в районе Дербента распространенной сельскохозяйственной культурой.
1 	И. М. Сеченов, Автобиографические записки. М.—Л., 1945, стр. 102.


III. 	ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
естидесятые годы и последующие десятилетия — время быстрого развития русской фабричной индустрии. К концу века Россия за одно десятилетие покрылась двумя десятками тысяч километров новых железных дорог. Металл, уголь и нефть стали важнейшими основами русской промышленности и транспорта. Производство переходило от до реформенной патриархальной техники к индустриальной технике — прикладному естествознанию. Соотношение между наукой и производством изменилось. Появились новые запросы, связанные с тяжелой промышленностью и транспортом. Наука, отвечая на эти запросы, подошла гораздо ближе к практике. В то же время в шестидесятых годах и позже чрезвычайно быстро усиливалась борьба обманутого реформой 1861 г. крестьянства. Наконец, на передний план вышел русский рабочий -класс.
В этих условиях .в России работала плеяда естествоиспытателей, стремившихся к максимальному росту производительных сил родины. С другой стороны, ряд ученых второй половины XIX (века — ученики великих революционных демократов Чернышевского, Писарева и Добролюбова—видели в своем научном творчестве силу, способствующую преобразованию общественных отношений и прежде всего освобождению народа от пережитков крепостничества.
В шестидесятых годах выразителями крестьянских надежд и требований стали главным образом выходцы из разночинцев. Самым крупным из революционно-демократических деятелей и философов шестидесятых годов был Н. Г. Чернышевский. Подобно Герцену, он видел в крестьянской общине силу, обеспечивающую социалистическое переустройство общества. Это — неправильная, утопическая мысль. Но вера в общину была у Чернышевского поводом для революционной проповеди, для призыва к восстанию. Поэтому Чернышевский был не только социалист-утопист, но и -подлинный революционер, подлинный демократ. Ленин пишет: «Чернышевский был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую, полуфеодальную, крестьянскую общину, который не видел и не мог в 60-х годах прошлого века видеть, что только развитие капитализма и пролетариата способно создать материальные условия и общественную силу для осуществления социализма. Но Чернышевский был не только социалистом-утопистом. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его апохи в революционном духе, проводя — через


$6
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей» К
Патриотические идеи Чернышевского, его беззаветная любовь к родине позволили великому демократу увидеть революционный путь освобождения. -Воодушевленный революционным стремлением к социалистическому переустройству общества, Чернышевский выступил против классового обмана, с помощью которого помещики и капиталисты держали народ иод ярмом. Философские взгляды Чернышевского — это боевой материализм, прямо направленный против идеалистического обмана народных масс. Вслед за Герценом, Чернышевский критиковал реакционный идеализм Гегеля и в то же время 'стремился использовать и «перевернуть» гегелевскую диалектику, сделать ее материалистической, обосновать при помощи диалектического метода революционный подход к действительности.
Диалектика, по словам Чернышевского, вселяет уверенность, что прогрессивное, право дело, дело, которому принадлежит будущее, — победит. Поэтому сторонники диалектического метода, сторонники новых, прогрессивных форм жизни не боятся борьбы. Чернышевский пишет:
«...вечная смена форм, вечное отвержение формы, порожденной известным содержанием или стремлением, вследствие усиления того же стремления, высшего развития того же содержания,— кто понял этот великий, вечный, повсеместный закон, кто приучился применять его ко всякому явлению,—о, как спокойно призывает он шансы, которыми смущаются др’угие?.. Он не жалеет ни о чем, отживающем свое время, и говорит: «пусть будет, что будет, а будет, в конце концов, все-таки на нашей улице праздник».
Чернышевский понимал, что диалектика понятий й мыслей отражает диалектику материального мира, что в основе всего лежит изменение, развитие, движение самой материи. Значит лк это, что Чернышевский п ришел к диалектическому материализму? Нет, он лишь подошел к нему. Диалектический материализм — это мировоззрение пролетарских революционеров, которые унаследовали все лучшее, что было у предшествующих поколений революционеров, которые создали стройное философское учение, обосновавшее неизбежный переход к коммунизму и показавшее массам пути такого перехода.
Вслед за Чернышевским революционно-демократические идеи нро- поведывал Добролюбов. Основная идея Добролюбова—служение народу. «О, как он любил тебя, народ,— писал Чернышевский о Добролюбове,—до тебя не доходили его слова, но когда ты будешь тем, чем он хотел тебя видеть, ты узнаешь, как много сделал этот гениальный юноша, лучший из сынов твоих» 1 2.
В одном из 'своих стихотворений Добролюбов /писал:
Вставай же, Русь, на подвиг славы,—
Борьба велика и свята!..
Возьми свое святое право У подлых рыцарей кнута...
Она пойдет!.. Она восстанет,
Святым сознанием полна.
И целый мир тревожно взглянет На вольной славы знамена.
С каким восторгом и волненьем Твои полки увижу я!
О, Русь! с каким благоговеньем Народы взглянут на тебя.
1 	В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 17, стр. 97.
2Н. А. Добролюбов, Избранные философские сочинения, Госполитиздат, 1945, стр. 7.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
87
Революционно-демократические идеи Добролюбова опирались на -материалистическое решение гносеологических проблем. Добролюбов »клеймил .лживые идеалистические и дуалистические измышления «идеологов». «Непременно хотят дуализма, хотят делить мир на мыслимое ■и являемое, уверяя, что только чистые идеи имеют настоящую действительность, а все, являемое, т. е. видимое, составляет только отражение этих высших идей. Пора бы уж бросить такие платонические мечтания и понять, что хлеб не есть пустой значок, отражение высшей, отвлеченной идеи жизненной силы, а просто хлеб — объект, который можно съесть» К
Материя — источник мысли. «...Что же составляет материал мысли, как не познание внешних предметов? Возможна ли же мысль без предмета, не будет ли она тогда чем-то непостижимым, лишенным всякой формы и содержания?. Ведь защищать возможность такой беспредметной и бесформенной мысли решительно значит утверждать, что можно сделать что-нибудь из ничего»1  2.
Добролюбов в самой резкой форме выступал против попыток идеалистов навязать естествознанию свои априорные схемы. В частности, юн выступал против воззрений, рассматривающих силу как первичную, существующую независимо от материи, субстанцию. «Сила,— писал он,— составляет коренное, неотъемлемое свойство материи и отдельно существовать не может. Ее нельзя передать материи, а можно только пробудить в ней» 3.
В рецензии на книгу Берви «Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни» Добролюбов говорит о стремлении идеалистов навязать естествознанию идеалистические вьь воды. Таковы были тенденции Берви. «Он хочет, чтобы физические исследования имели в виду не познание изменений и действий материи, а отыскание в материи — духа, архея, эфира, жизненной силы, словом чего-нибудь, только чтобы это что-нибудь не было положительным, материальным, а было что-нибудь чувствам недоступное. Требование, разумеется, нелепое» 4.
И сейчас сохранили все свое философское, и публицистическое значение строки известной рецензии Добролюбова на статью идеалиста Савича «Сватовство Ченского или материализм и идеализм». Сторонники идеализма отрицали объективное, научное изучение действительных фактов, открывая дорогу субъективистским выдумкам,, оправдывающим эксплоатацию и насилие. Сторонники идеализма могут «не учиться, не верить науке, презирать ее, если только она осмелится сказать что-нибудь вопреки единичному сознанию и чувству. Если сознание и чувство откупщика заставляет его считать гибелью для государства распространение трезвости; если сознание и чувство американского плантатора велит ему считать святым, и неприкосновенным дело угнетения негров; если взяточник находит в своем сознании и чувстве уголовные •обвинения против людей, порицающих взятки, то правы эти люди, отвергая всякие логические убеждения, выработанные общественными -науками... Зачем же в самом деле учиться, ежели я из науки не смею ,и не должен принимать ничего, не согласного с тем, что теперь я знаю н чувствую?...».
1 Н. А. Добролюбов, Избранные философские сочинения, т. 1, Госполитиздат, 4945 г., стр. 81.
2 Там ж е, т. III, -стр. 241.
3 Там же, стр. 345.
4 Там же.


88
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
В (Пробуждении естественнонаучных интересов в среде передовой русской 'Молодежи 60-х годов особенно большую роль играли работы Писарева. Уже первая прокламация Писарева проникнута революционным чувством. «Низвержение благополучно царствующей династии Романовых, писал он,— и изменение политического и общественного' строя составляют единственную цель и надежду всех честных граждан.' Чтобы при теперешнем положении дел не желать революции, надо быть или совершенно ограниченным, или совершенно подкупленным в пользу царствующего зла... Примирения нет... на стороне народа стоит все, что,‘молодо и свежо, что способно мыслить и действовать... то, что мертво и гнило, должно само собой свалиться в могилу. Нам остается только дать им последний толчок и забросать грязью их смердящие трупы» \
Писарев примыкал по своим философским взглядам к Чернышевскому. В своих работах по истории научной мысли он показывал, что развитие науки опровергает идеализм и приводит человеческую мысль к познанию объективных законов бытия. Основной из этих законов — ■неуничтожаемоеть материи и движения.
«...Как ни одна частица материи не пропадает и не уничтожается, а только видоизменяется, так точно ни одна частица какой бы то ни было силы не утрачивается, а только принимает иногда такую форму, кото,- рая скрывает ее от нашего наблюдения»1  2.
Во многих случаях Писарев идет впереди естествознания своего вре*. мени. Достаточно сказать, что в области биологии Писареву принадлежит глубокая мысль о связи особенностей индивидуального развития зародыша с развитием вида. В статье «Прогресс в мире животных и растений» Писарев говорит: «Все превращения, которые совершились в породах птиц, млекопитающих и других животных, с той минуты, когда эти животные уклонились от чистого рыбьего типа, все эти превращения малонпомалу стеснились в одну кучу и уложились целиком в непродолжительную жизнь зародыша. Многие черты этих превращений при этом, конечно, изгладились и исказились, но, несмотря на то, даже и теперь жизнь зародыша представляется наблюдательному натуралисту в виде краткой истории и родословной таблицы всей породы» 3.
Революционные, материалистические взгляды Чернышевского, Добролюбова, Писарева и других русских революционных демократов были обобщением передовой науки и в то же время двигали науку вперед. Под влиянием материалистической философии шестидесятников были сделаны такие великие открытия и выдвинуты такие плодотворные естественнонаучные идеи, как эволюционная палеонтология, учение^ о рефлексах, учение о хлорофилле и т. д. Сеченов был другом и соратником Чернышевского, Тимирязев, В. и А. Ковалевские и другие передовые ученые поколения шестидесятников были учениками и последователями великих русских философов-материалистов. Поэтому русская материалистическая философия XIX. века была мощной прогрессивной силой, двигавшей «вперед развитие науки и в частности — естествознание.
Для революционных демократов-шеетидесятников естествознание- было великой силой преобразования общества. В свою очередь, идея
1 Д. И. Писарев, Избранные философские и общественно-политические статьи* М., 1944, стр. 108—109.
2 Д. И. П-яаа рев, Соч., т. И, 1911, стр. 357—359.
3 Д. И. Писарев, Соч., т. I, 1909, стр. 313.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
89*
общественного долга, патриотическое стремление использовать данные науки для просвещения и освобождения народа было характерной чертой естествознания шестидесятых годов. К. А. Тимирязев — один из самых замечательных участников этого общественного движения, ученый, в творчестве которого с наибольшей яркостью проявились идеи шестидесятников, писал о шестидесятых годах: «Если спросят, какая была самая выдающаяся черта этого движения? Можно', не задумываясь, ответить одним словом — энтузиазм. Тот увлекающий человека и возвышающий его энтузиазм, то убеждение, что делает дело, способное поглотить все умственные влечения и нравственные силы, дело, не только лучше всякого другого могущее скрасить личное существование, но, па, глубокому сознанию, и такое, которое входит необходимою составною частью в более широкое общее дело, как залог подъема целого народа, подъема умственного и материального. Этот энтузиазм был отмечен чертою полного -бескорыстия, доходившего порою до почти полного забвения личных потребностей» К
В деятельности и взглядах Писарева Тимирязев видел доказательство первостепенной общественной роли естествознания в шестидесятых годах.
«По образованию филолог, дилетант в естествознании, знакомом' ему,- только из книг, увлекающийся, но зато и увлекавший, Писарев выступил убежденным защитником культурной задачи естествознания вообще и в современном русском обществе в особенности. Теперь может вызвать улыбку, например, его горячий призыв, обращенный к Салтыкову-Щедрину,— бросить свои побасенки вроде «Губернских очерков» и - заняться единственной насущной, по его мнению, задачей — популяри- зацией естествознания, но, тем не менее, пробегая на расстоянии полувека эти горячие красноречивые страницы так рано отнятого судьбой у русской литературы талантливого и широко образованного критика- публициста, понимаешь, какие глубокие корни пустило в общество того» времени сознание не узко утилитарного-, а общеобразовательного, философского значения того самого естествознания, занятие которым еще- так недавно обыкновенному русскому обывателю представлялось каким- то непонятным барским чудачеством» 1 2.
Развитие химии было ярким показателем общего расцвета русского, естествознания в шестидесятых годах. Тимирязев пишет, что «за какие- нибудь 10—15 лет русские химики не только догнали своих старших европейских собратий, но порою даже выступали во главе движения, так что в конце рассматриваемого периода английский химик Фран- кланд мог с полным убеждением сказать, что химия представлена а-, России лучше, чем в Англии, отечестве Гемфри Дэви, Дальтона и Фарадея. Успехи химии были, несомненно, самым выдающимся явлением на общем фоне возрождения наук в ту знаменательную эпоху...».
Начиная с H. Н. Зинина, мы видим преемственную связь между поколениями русских химиков. Эта связь прежде всего соединяет поколе^ ние замечательных химиков сороковых годов с еще более великими- учеными, которые во второй половине века намного опередили химическую науку в других странах. Впереди европейской науки, наряду с.' Менделеевым, шел творец структурной теории — А. М. Бутлеров.
1 К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VIII, М., 1939, стр. 175.
2 Т а м же.


^0
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
А. М. Бутлеров родился в 1828 г. в г. Чистополе, Казанской губернии. Учился он в Казанском университете. Первоначально Бутлеров работал под руководством К. К- Клауса — крупного неорганика, открывшего в свое время рутений. Затем он перешел к H. Н. Зинину и занялся органической химией. Лаборатория Казанского университета была в те времена плохо оборудована. Особенно досаждала Бутлерову возня с горящими углями в химических печах. «Современная счастливая химическая молодежь, пользующаяся газом и не испытавшая сожига-
ния на углях,— писал он впоследствии,— едва ли 'может представить себе доста¬
точно ясно всю копотливую тяжесть такой работы, соединенной с постепенным внимательным подкладыванием
горящих углей» 1.
В 1850 г. Клаус предложил оставить Бутлерова при университете для подготовки к профессуре. Это предложение поддержал Н. И. Лоб ачевский, исполнявший тогда обязанности помощника попечителя Казанского учебного округа, и вскоре Бутлерову поручили чтение лекций по неорганической химии. В 1854 г., отправившись в Москву для защиты докторской диссертации, он
Александр Михайлович Бутлеров (1828—1886)
заехал в Петербург к Зинину. «Непродолжительных бесед с H. Н. Зининым в это мое пребывание в Петербурге,— пишет Бутлеров,— было достаточно, чтобы время это стало эпохой в моем научном развитии». В последующие годы Бутлеров побывал в Гейдельберге, Гиссене, Геттингене, Париже, Берне, Милане, Флоренции, Риме и Неаполе, где изучал работы Вертело, Дюма, Шевреля, Вюрца, Велера, Бунзена, Либиха, Депре, Беккереля и др. Здесь же он впервые встретился с Д. И. Менделеевым.
Возвратившись из-за границы в Казань, Бутлеров начал ряд замечательных экспериментальных исследований, посвященных главным образом синтезу органических веществ. В частности, он получил сложное соединение — гексаметилентетрамин, который сейчас широко применяется в медицине под названием уротропина. Однако наибольшее теоретическое значение имело искусственное получение сахаристого вещества— метиленитана (1861 г.). Это открытие имело принципиальное значение для естествознания в целом.
1 Записки Академии наук, т. 37, СПб., 1881, стр. 11.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
91
Одним из важнейших направлений органической химии первой половины и середины XIX века были работы по органическому синтезу. Органический синтез проложил дорогу молекулярной концепции в органическую химию, так как отставание органической химии, тот факт, что здесь лишь с трудом внедрялось представление о молекуле, было связано отчасти с отсутствием синтеза органических веществ. «То,—писал Бутлеров впоследствии,—что мы называем химическим соединением, которое для нас теперь понятно и ясно, тогда было неясно и расплывчато. Если говорилось о простейших составных частях, то под этим разумели такие вещества, которые можно извлечь из данного соединения, и, соединяя их, снова получить то же соединение. Но это оказа- -гЛось возможным в крайне (немногих случаях. Органические вещества, обрабатываемые различными реагентами, изменяются, но не так, что они разделяются непременно на две части. Обратный переход от полученных продуктов к первоначальному веществу являлся в то время чем-то немыслимым, и явилось понятие, что органические вещества образуются не вследствие простого химического взаимодействия средств составных частей, но в силу жизнедеятельности организмов растительных и животных».
Таким образом, отсутствие синтеза органических веществ открывало дорогу виталистическим воззрениям.
Одним из крупнейших шагов в развитии органического синтеза было получение сахаристого вещества путем синтеза, достигнутое Бутлеровым в 1861 г. Одно это открытие навсегда внесло бы имя Бутлерова в историю химии, даже если бы последующие работы не сделали его имя бессмертным в истории всего естествознания.
Еще в первую заграничную поездку Бутлеров окунулся в самую гущу химических дискуссий. Корни враждовавших направлений -восходили к истокам научной химии. Лавуазье, Вертело и Фуркруа полагали, что большое число химических соединений состоит из двух частей — кислорода и соединенного с ним радикала. 'Сторонники этого взгляда думали, что в неорганических веществах с кислородом соединяется металл в качестве радикала, в растительных веществах с ним соединяется сложный радикал — углеводородный остаток, а в веществах животного происхождения в радикал входит еще и азот.
«Химия времен Лавуазье, — пишет Бутлеров, —была по преимуществу химией кислородных соединений; эти соединения рассматривались, как состоящие из кислорода и радикала, под именем которого разуме- -лаеь вообще составная часть, соединенная с кислородом. Называя, например, углеводород радикалом угольной кислоты, Лавуазье обозначал .названием радикалов яблочного, щавелевого — ту часть, которая в кислотах этого имени находится в соединении с кислородом. При этом Лавуазье заметил, что радикалы сложных веществ минерального царства почти все просты, а радикалы тел органических обыкновенно состоят из угля и водорода, или угля, водорода и азота» Е
В начале XIX века широкое распространение получила дуалистическая теория, согласно которой каждое соединение состоит ИЗ' двух составных частей, каждая из которых, в свою очередь, может быть составлена из двух частей и т. д., вплоть до неразложимых элементов. «Факты, принадлежавшие минеральной химии, естественно, приводили к бинарному или дуалистическому взгляду на состав сложных^ тел: :не- разлагаемые вещества — элементы —соединяются между собой; проис-
1 А М. Бутлеров, Введение к полному изучению органической химии. Изд. II,
СПб., 1887, стр. 52—58.


92
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
ходящие двойные сложные соединения обладают способностью при взаимном действии или при действии на них элементов образовать боле© сложные вещества, заключающие три, четыре элементарные составные части и т. д. Основываясь на этом, химические соединения, по степени их сложности, делили на соединения 1-го, 2-го, 3-го порядка, и каждое* минеральное тело рассматривали, как заключающее две простые или? сложные составные части. В последнем случае сложное тело, представляющее составную часть другого вещества, более сложного, являлось содержащимся (предсуществующим — préexistant) в последнем»1.
Открытие гальванического электричества, работы Фарадея и Дэви? видоизменили эту теорию. Берцелиус дополнил учение о радикалах представлением о химическом сродстве, как следствии притяжения противоположных электрических зарядов. «В связи с дуализмом возникла элек трохимическая гипотеза, предложенная впервые Берцелиусом и принятая почти всеми. Опираясь преимущественно на факт разложения некоторых веществ гальваническим током на две составные части, она объясняла и поддерживала дуализм. Гипотеза эта искала причину химического соединения в электрической полярности атомов, — в электрическом притяжении, и принимала, что в известных телах преобладает электричество положительное, в других — отрицательное, — что,, смотря по взаимному отношению разнородных электричеств, принадлежащих двум соединяющимся телам, одно из этих тел является электроположительной, другое — электроотрицательной составной частью» 1 2.
В лекциях по истории химии Бутлеров следующим образом описывает представления о структуре молекул, вытекавшие из электрохимических воззрений.
«Согласно электрохимическому взгляду, все соединения рассматривались, как соединения последовательно усложняющихся порядков и непременно как двойные соединения. А+В соединение первого порядка; A+B-j-C или А+В+(С+0) соединения второго порядка. Если к соединению второго порядка присоединится еще вещество простое или сложное I, тогда является соединение третьего порядка и т. д. Теперь, перенося такой взгляд на те соединения, где, как в органических веществах, находится более двух элементарных частей, например три части, — тогда, очевидно, нужно было непременно отыскать, каким образом это соединение, состоящее из трех элементов, делится на две полярные части, чтобы удовлетворить понятию о двойственности электрохимизма» 3.
Изложенная точка зрения давала определенную картину внутреннего строения вещества. «Берцелиус, его последователи и вообще сторонники теории сложных радикалов, употребляя рациональные формулы* говорили, что выражают ими химическую конституцию веществ, формулами своими они желали обозначать присутствие (предсуществование — Präexistenz) известных сложных веществ, в составе более сложных тел, так что первые являлись составными частями вторых» 4.
Дюма, Либих, Берцелиус и другие сторонники теории радикалов могли с ее помощью объяснить большое число фактов, известных органической химии* Существенное свойство органических соединений! со-
1 А. М. Бутлеров, Введение к полному изучению органической химии. Изд. 11* СПб., 1887, стр. 51.
2 Там же, стр. 51—52.
3 «Исторический очерк развития химии в последние 40 лет». Литографированное изложение лекций А. М. Бутлерова.
4 А. М. Бутлеров, Введение к полному изучению органической химии, стр, 5&


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
93
.стоит в переходе органического радикала из одной молекулы в другую. -Но некоторые явления противоречили взглядам Дюма, Либиха и Берцелиуса. В ряде реакций элементы органического радикала заменяются .другими, причем химический характер соединения в общем не изменяется. Все большее число фактов, ставших известными в первой половине XIX века, не укладывалось в рамки теории радикалов. В середине века Жерар разбил эту теорию. Он отказался от разделения; молекулы • на две составные части, связанные противоположностью электрических зарядов, и «стал рассматривать ее как целое. Точка зрения Жерара привела химию к ряду важных открытий, но это было достигнуто ценой отказа от анализа внутренней «структуры частиц. Жерар «полагал, что химическая формула ничего не говорит о строении молекулы.
«Понимая значение конституции так, как сказано выше, Жерар ^отрицал возможность судить о ней по химическим «свойствам веществ. Он высказал мнение, что химические явления начинаются лишь тогда, «когда вещество изменяется, т. е. перестает существовать, — что хими* ческие признаки дают, таким образом, возможность знать только,—■ как он выразился,—прошедшее и будущее вещества» *.
Иными словами, основная мысль классической атомистической химии остановилась у порога проблемы строения молекулы. Еще меньше vHTOMHCTHKa проникла в органическую химию. Жерар допускал решающее участие «жизненной силы» в синтезе органического вещества и не верил в возможность искусственного органического синтеза. Тем самым •вся органическая химия выпадала из единой научной картины мира. Метафизика «жизненной силы» противодействовала идее единства сил щрироды. В сущности, только после Бутлерова атомизм стал руководящим принципом органической химии. Другой русский ученый, завершивший классический период атомистической химии, дал блестящую характеристику этого направления. Вот что писал Д. И. Менделеев о Бутлерове:
«У Бутлерова все открытия истекали и направлялись одною общею идеей. Она-то и сделала школу, она-то и позволяет утверждать, что его имя навсегда останется в науке. Это есть идея так называемого х и- мического строения. В 50-х годах революционер химии Жерар низверг все старые кумиры, двинул химию на новую дорогу. Он достиг этого, отказавшись от идеи проникнуть во внутреннее строение вещества, как стремились к тому Берцелиусы и Либихи. С новыми важнейшими выводами и понятиями, полученными Лораном и Жераром, весь запас химических знаний оживился и обогатился. Скоро, однако, потребовалось, при богатстве новых сведений, итти далее Жерара. Как только открыты были многоатомные спирты, реакция продуктов металепсии и развились понятия о пределе, стало ясно, что жераров- ское учение должно было развиваться далее. Здесь возродилось несколько отдельных направлений. И вот между ними-то почетное место принадлежит направлению Бутлерова. Он вновь стремится, путем изучения превращений, проникнуть в самую глубь связей, скрепляющих разнородные элементы в одно целое, придает каждому из них прирожденную способность вступать в известное число соединений, а различие свойств приписывает различному способу связи элементов. Никто не проводил этих мыслей столь 'Последовательно, как он, хотя они и проглядывали ранее. Свои мысли (Бутлеров вложил во все мелочи «своих многочисленных работ...».
1 А. М. Бутлеров, Введение к полному изучению органической химии.
Мзд. И, СПб., 1887, стр. 60.


94
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Научный подвиг Бутлерова бьгл связан е его материалистическими/ позициями в органической химии. Он противопоставил новую концепцию жераровскому агностицизму: «Бутлеров, стоя на материалистической позиции, категорически отверг агностицизм Жерара, отрицавшего возможность проникновения в сущность органических соединений. Бут1 леров показал, что органическая химия познает не только свойства соединений в реакциях, не только количественные характеристики веществ,, но и строение самих молекул, характер взаимодействия атомов внутри органических соединений» 1.
Создание теории строения требовало от химиков последовательного и твердого убеждения в реальности атома, большого научного темперамента и решимости во что бы то ни стало воплотить общие идеи атомистической химии в конкретную картину связей между атомами в молекулах органических соединений. Западноевропейские химики не обладали этими данными в достаточной степени. Бутлеров с последовательностью и смелостью, свойственной передовым русским ученым, взялся за решение задачи. Он показал, что каждый атом в молекуле отнюдь не с одинаковой силой взаимодействует со всеми другими атомами, напротив его химическое действие направлено на определенные другие атомы, которые, в свою очередь, соединены химической связью со следующими и таким образом молекула обладает определенной структурой. Величайшая историческая несправедливость и обман — приписывать, как это делают некоторые немецкие историки науки, честь открытия структурной теории, наряду с Бутлеровым,—Кекуле и другим химикам, остановившимся на полдороге, не дошедшим до полного признания, систематической разработки и экспериментального подтверждения структурной теории.
В конце 1860 г. Бутлеров пришел к тем взглядам на строение органических соединений, которые он изложил в своем знаменитом докладе «О химическом строении веществ», прочитанном 19 сентября 1861 г. В своем докладе Бутлеров впервые предложил ввести термин «химическое строение». Под этим термином он понимал распределение связей отдельных атомов. Эту мысль Бутлеров сформулировал в ряде статей, печатавшихся главным образом в «Ученых записках Казанского университета». В одной из этих статей, написаной в 1862 г., Бутлеров следующим образом излагает свою основную идею: «Исходя из мысли, что- каждый химический атом, входящий в состав тела, принимает участие в образовании этого последнего и действует здесь определенным количеством принадлежащей ему химической силы (сродства), я называю строением распределение действия этой силы, вследствие которого химические атомы, посредственно или непосредственно, влияя друг на друга, соединяются в химическую частицу». Сформулировав новые воззрения, Бутлеров стремился подтвердить их экспериментами. Из теоретических взглядов Бутлерова вытекала возможность получить целый ряд новых химических соединений, изменив структуру молекулы. Химия- знает о существовании химических соединений, различных по своим физическим и химическим свойствам, но состоящих из одинакового числа атомов одного и того же элемента в каждой молекуле. Существование - таких совпадающих по составу, но различных по свойствам соединений^ называется изомерией.
Из теории Бутлерова вытекало, что изомерия объясняется различной структурой одинаковых по составу молекул, различным распределением сил, связывающих атом друг с другом. Чтобы подтвердить свои взгля-
i Ю. А. Жданов, Гомология в органической химии. М., 1950, ctr. 7.'.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
95;
ды, Бутлеров в результате большого числа экспериментов доказал существование изомерии в ряду углеводородов. Он открыл новый углеводород, названный изобутаном, который не отличался по составу от ранее известного бутана, но резко отличался от него по своим свойствам'.
С точки зрения Бутлерова, различие между бутаном и изобутаном объясняется различием способа сцепления атомов в молекулах этих изомеров. Бутлеров представлял строение молекул структурными формулами, где показаны не только состав, но и распределение -связей} между атомами.
Структурная формула нормального бутана такова:
Н Н Н Н
I I I !
Н —С —С—С—С —н 1111 н н н н
тогда как структурная формула открытого Бутлеровым изобутана имеет- вид:
Н
Н-С-Н
Н
Н
Н-С-С-С-Н
Н Н Н
Подобные классические открытия подтвердили теорию химического- строения и в то же время внесли в практическую химию методы органического синтеза, сыгравшие огромную роль для теоретической органической химии и химической технологии.
Следует подчеркнуть, что создание структурной теории вытекало у Бутлерова из сознательного стремления к последовательной атомистической трактовке всей химии, включая органическую. С этой стороны большой интерес представляет «Исторический очерк развития химии в. последние 40 лет» — курс лекций, которые Бутлеров читал в 1880— 1881 гг. Сохранились литографированные записи лекций. Выше уже при-, водились отрывки из них. Бутлеров считал понятие молекулы основой. развития химии, начиная с тридцатых-сороковых годов. На основе этого понятия выросла идея строения. Третья идея, нашедшая свое воплощение в химии,—это кинетическое представление о веществе и связанное с этим понятие химической энергии.
«В чем же, спрашивается теперь, проявились успехи химии за последние 40 лет? Самый существенный успех заключается несомненно в установлении понятия о химической частице. Ныне оно лежит в основе всех других обобщений, так что современную химию можно по праву назвать частичной химией. Затем, по установлении этого понятия и вследствие стремления к более близкому определению химической натуры веществ, развилось понятие об относительной конституции или о химическом строении. Понятия эти складывались на почве органической химии, так что история химии за последние 30—40 лет вращается преимущественно в пределах органической химии. Но, кроме того, в последние годы совершились еще перенесение и приложение к химии понятия, которые сложились вовсе не на ее почве, но тем не менее


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
'S6
уже -принесли значительные плодьг и обещают еще многое в будущем. ‘Это именно понятие о химической энергии и связанное с этим представление, что эти частицы <в массе вещества находятся не в состоянии покоя, а в состоянии подвижного равновесия» К
В -своем докладе в 1861 г. Бутлеров «желал только выразить, что пора основать понятия наши о химической конструкции веществ на идеях атомности и химического строения, откинув совсем типические взгляды...».
«Если, например, (СН3) и (НО) соединяются, то ясно, что это будет случай, в котором 3/4 сродства углерода (3 единицы) действуют на водород, а 1/а сродства углерода (1 единица) —на половину (1 единицу) -сродства кислородного пая, между тем как другая половина (единица) сродства кислородного действует на один водородный пай. Таким же образом и во всех случаях, при взаимодействии различных паев, радикалов и остатков, необходимо приходится рассматривать порядок химического взаимодействия (или порядок взаимной химической связи) раз- • личных элементарных паев, результатом которого будет существование ' определенной частицы. Этот порядок взаимодействия — способ взаимной химической связи элементарных паев в частице — можно назвать химическим строением частиц, и справедливо будет при настоящем со- 4стоянии науки название рациональных формул придавать только формулам, выражающим химическое строение частиц».
После того как появились и были переведены на немецкий язык основные труды Бутлерова, в которых была изложена структурная теория, немецкие и английские химики самым бесцеремонным образом начали приписывать Кекуле и другим западноевропейским! химикам идеи русского ученого. Уже сам Бутлеров был свидетелем попыток западноевропейских ученых присвоить приоритет, принадлежащий русской науке. .Для выдающегося ученого-латриота борьба за приоритет была не личным, а общественным вопросом, она была патриотическим долгом ученого. Поэтому Бутлеров предпринял специальную поездку за границу для того, чтобы бороться о попытками присвоения приоритета в -создании структурной теории.
Следует подчеркнуть, что некоторые основные идеи Бутлерова были направлены против идей Кекуле. Кекуле полагал, что в химии нельзя говорить о пространственном .расположении атомов. Между тем, именно в различии пространственной ориентировки атомов состоит причина особой изомерии, так называемой стереоизомерии. В 1863 г. в статье «О различных способах объяснения некоторых случаев изомерии» Бутлеров писал:
«Едва ли можно присоединиться к мнению Кекуле, что положение * атомов в пространстве не может быть изображено на плоскости бумаги; ведь выражается же математическими формулами положение точек в пространстве, и можно надеяться, что законы, управляющие образованием и существованием химических соединений, найдут в свое время математическое выражение. Но если атомы действительно существуют, то я не понимаю, почему все попытки определить пространственное положение последних... должна быть тщетными, почему будущее не нау-х *чит нас -производить такие определения».
Систематическое изложение органической химии на основе теории строения было дано Бутлеровым в уже цитированной книге «Введение к полному изучению органической химии», изданной в Казани в 1864 г.
1 Исторический ’очерк развития химии за последние 40 лет. Литографированное изложение лекций А. М. Бутлерова.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
97
(мы цитировали ее по второму изданию). Одновременно с работой над этой книгой Бутлеров производил ряд экспериментов для доказательства своей теории. В 1868 г. он покинул Казань. По предложению Д. И. Менделеева Петербургский университет избрал его ординарным профессором по кафедре органической химии. Здесь продолжен был цикл экспериментов, связанных с теорией строения. При этом в лаборатории Бутлерова выросла большая группа выдающихся русских химиков.
В восьмидесятых годах Бутлеров все более стал переходить от проблемы структуры молекул к вопросу о строении атома. В брошюре «Основные понятия химии» (1886 г.) он говорит о единстве элементов и делимости атомов:
«Химическая сложность некоторых элементов (хотя и сложность особого порядка) не невероятна. Это значит, что так называемые ныне «атомы» некоторых элементов, в сущности, быть может, способны подвергаться химическому делению, т. е. они не неделимы по своей природе, а неделимы только доступными нам средствами и сохраняются лишь в тех химических процессах, которые известны теперь, но могут быть разделены в новых процессах, которые будут открыты впоследствии».
С 1881 г. А. М. Бутлеров пытался найти экспериментальные доказательства своих взглядов, но 6 августа 1886 г. смерть оборвала его работы.
Еще в 1871 г. он был избран в Академию наук. В Академии Бутлеров был самым активным противником «немецкой партии», которая платила ему озлобленной неприязнью. По словам его сына, М. А. Бутлерова, именно это вызвало серьезное заболевание сердца, унесшее Бутлерова в могилу.
Бутлеров был энергичным противником националистических тенденций, наблюдавшихся в западноевропейском естествознании. Рассказывая о съезде немецких естествоиспытателей и врачей в 1861 г. (том самом съезде, где был прочитан его доклад «Нечто о химическом строении вещества»), Бутлеров пишет о характерном для немецких ученых шовинистическом отрицании научных достижений других народов и крикливых фразах, приписывающих чужие открытия немецкой науке. Бутлеров говорит, что «невольно удивляешься, недоумевая о том, какие понятия желают уложить в эти фразы их авторы; после этого последовательно будет, пожалуй, заговорить не просто о законах природы, но о законах немецкой природы».
Бутлеров боролся за приоритет русской науки. Он понимал, что все> народы участвуют в международном научном движении и вносят свой вклад в сокровищницу мировой научной мысли. Он знал также, что этот вклад связан с специфическими чертами исторического развития каждого народа. Бутлеров стремился к тому, чтобы вклад России в развитие химической науки был максимальным и с гордостью отмечал, что русским ученым принадлежат в мировой химии великие обобщения. В своей известной статье «Русская или только императорская Академия наук в С.-Петербурге», напечатанной в №№ 7 и 8 еженедельника «Русь» в 1882 г., Бутлеров клеймит буржуазно-дворянский космополитизм, клеймит антипатриотическую деятельность царских сановников и говорит, что низкопоклонство в отношении зарубежной науки вообще несовместимо с прогрессивной научной деятельностью. Между тем,—указывает Бутлеров,—атмосфера в Академии наук проникнута миазмами низкопоклонства.
«^—пишет Бутлеров,—был поэтому весьма далек от каких-либо скороспелых выводов, основанных на внешности, и лишь опираясь на
7 Б. Г. Кузнецов


98
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
факты мог решиться делать заключения об окружающей меня среде. Факты эти представились не скоро и, накопляясь мало-помалу, не только не рассеяли моих первоначальных сомнений, но до такой степени обнаружили непригодность академической атмосферы, что стало трудно, почти невозможно дышать. Неудивительно, если задыхающийся всеми силами рвется к чистому воздуху и прибегает к героическим средствам, чтобы пробить к нему путь. Таким средством теперь является для меня печатное слово».
В своей статье Бутлеров говорит о «немецкой партии» и ее деятельности, направленной против престижа и интересов русской науки. Корни иноземного засилия в Академии наук состоят в закрепощении науки всесильной царской бюрократией. «Ученый элемент, — писал Бутлеров, — оказался отданным в руки элемента административного и канцелярского». Бутлеров вспоминает о борьбе Ломоносова и его учеников против академической канцелярии. «Недаром боролся с канцеляризмом еще Ломоносов, — продолжал Бутлеров, — хлопотал об отдельном от Академии существования университета и писал «Краткую историю о поведении академической канцелярии и т. д.», недаром Озерецковский, Гурьев и Севастьянов говорили 80 лет тому назад об явлениях, «падением и разрушением Академии угрожающих». Причины, конечно, были сильны, если Ломоносов впадал в «предерзости» относительно конференции, а Озерецковский и его товарищи решились подать записку государю императору. Хотя (по словам знаменитого Эйлера) и желательно,, чтобы все прочие академики были в состоянии делать открытия, подобные ломоносовским, но это не помешало преобладающим в Академии элементам отравлять огорчениями жизнь Ломоносова, без сомнения,, много препятствуя этим его ученым занятиям. Какой значительный запас времени, сил, энергии тратится в подобных случаях на бесплодную борьбу и отнимается у научных занятий, — знает всякий, кому приходилось это испытать или видеть вблизи».
Мы видели, что условием создания структурной теории явилось смелое и последовательное стремление к познанию микромира. Это стремление было тесно связано с борьбой Бутлерова за интересы и достоинство русской науки. К этому следует прибавить яркую, идущую от Ломоносова традицию русской науки — смелое выдвижение атомистических моделей для объяснения химических свойств вещества.
. ч»/
Менделеев — наиболее крупная и характерная фигура в русском естествознании пореформенного периода. Деятельность Менделеева отвечала новым потребностям России, связанным с развитием промышленности. Научная организация добычи и переработки нефти и угля, изучение уральской индустрии, метрология, новая система подготовки специалистов, основание Русского химического общества,—все эго было необходимо для технического роста и количественного развития пореформенной промышленности. Но творчество Менделеева перерастало запросы и возможности русской индустрии. Размах научного творчества Менделеева вступал в противоречие с условиями, существовавшими в дореволюционной России.
Дмитрий Иванович Менделеев родился в 1834 г. в Сибири. Его называли «сибирским чудаком», «сибирским философом» и т. п. В глазах современников широкая и творческая натура русского ученого как-то* ассоциировалась с просторами и богатствами Сибири, с энергией сибиряков. Родители Менделеева переехали в Сибирь незадолго до его рож-


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
99*
детая. Его отец Иван Павлович Менделеев прежде был директором гимназии в Саратове. Однажды он проявил неслыханное во времена Магницкого вольнодумство, допустив по средам ш пятницам скоромный стол в гимназическом пансионе. За это его перевели в Тобольск, где 27 января 1834 г. и родился Д. И. Менделеев.
В это время здесь еще жили декабристы, сосланные Николаем I в сибирскую глушь, и, в частности, в Тобольск (Тобольск издавна был местом ссылки. В начале XVIII века сюда был сослан гетман Самойло- вич, а потом —'Радищев. Еще раньше, в XVII веке в Тобольск был «сослан» угличский колокол — свидетель убийства Дмитрия). С сосланными петербуржцами общалась часть сибирского купечества и чиновничества, к которой принадлежали и родители Д. И. Менделеева. Мать Д. И. Менделеева, Мария Дмитриевна, происходила из известного в Сибири купеческого рода Корнильевых. Ее дед был богачом и основателем первой сибирской типографии и газеты, а отец обеднел и владел лишь стекольным заводом недалеко от Тобольска.
На этом заводе и прошло детство Дмитрия Ивановича Менделеева. Вскоре после его рождения у отца начался катаракт глаз. Он ослеп. Мария Дмитриевна получила от родных стекольный завод и перевезла туда семью. Заводские впечатления сказали впоследствии существенное влияние на мировоззрение и направление работ Д. И. Менделеева.
В Тобольской гимназии Д. И. Менделеев пристрастился к географии. Романтика новооткрытых стран находила живой отклик в душе маленького сибиряка. Зато гимназическая латынь внушила ему отвращение на всю жизнь. Это отвращение поддерживалось матерью. Энергичная и образованная сибирячка с величайшим уважением относилась к естественным наукам; умирая, она предостерегла сына прЬтив «латинского самообольщения».
Последние годы жизни в‘Тобольске мать Д. И. Менделеева билась, как рыба об лед, стараясь обеспечить достаток семьи. Ее муж умер, умерла старшая дочь, старший сын уехал в Омск, завод приносил убытки, а потом сгорел. В 1850 г. эта мужественная женщина привезла младшего сына в Петербург, обегала всех знакомых, унижалась перед чиновниками, экономила, отказывала себе во всем, и, наконец, добилась приема сына в Главный Педагогический институт среди учебного года. Осенью М. Д. Менделеева умерла.
Повидимо-му, уже в Главном Педагогическом институте, слушая лекции Воскресенского по химии, Ленца — по физике и Остроградского — по математике, Менделеев стремился разобраться в химических знаниях при помощи механики и проявил глубокий интерес к общим основам естествознания. Товарищ Менделеева по Педагогическому институту Попков вспоминает:
«Лишь только я огляделся по поступлении в институт, я сблизился с Дмитрием Ивановичем. Меня поражало его пристрастие к чистой математике, несмотря на то, что он ясно обнаруживал себя физиком- химиком».
Еще студентом Менделеев написал свою первую работу «Об анализе ортита и пироксена из Финляндии», а при окончании института — «Изоморфизм в связи с другими отношениями кристаллической формы к составу». Эта диссертация преемственно связана с последующими работами Менделеева и с периодическим законом. Изоморфизм, т. е. сходство кристаллических форм,—одно из тех свойств химических веществ, которое может быть наиболее непосредственно измерено. Впоследствии Менделеев нашел в изоморфизме, наряду с отношением


100
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
объемов и с составом соединений, основу для естественной группировки элементов.
В 1855 г. Менделеев окончил институт и летом, получив место учителя в Симферополе, отправился на юг, обгоняя военные обозы, шедшие к осажденному Севастополю. Вскоре Менделеев перебрался в Одессу, где преподавал естественную историю в гимназии и готовился к магистерскому экзамену. Весной следующего года он вернулся в Петербург, сдал экзамены и защитил диссертацию «Об удельных объемах». В начале 1857 г. двадцатитрехлетним юношей Д. И. Менделеев стал доцентом Петербургского университета и начал чтение лекций по химии.
Два года спустя Менделеев' отправился в заграничную командировку. Он остановился в Гейдельберге, вскоре устроил здесь собственную лабораторию и занялся самостоятельными исследованиями. Напряжен* ные работы в этой лаборатории прерывались лишь для экскурсий в Швейцарию и Италию, в которых Менделеев участвовал вместе с группой молодых русских ученых. Среди них находились Бородин и Сеченов. Вся эта группа встречалась по вечерам у Т. П. Пасек — двоюродной сестры Герцена. Группа русской молодежи, собиравшаяся здесь, находилась под сильным влиянием Герцена. Общение с радикальной молодежью имело существенное значение для выработки прогрессивных, патриотических и демократических идей молодого химика. Герценовские статьи и беседы с демократически настроенными сверстниками открыли Менделееву глаза на западноевропейскую действительность. Он вел в это время дневник, и мы встречаем среди записей в дневнике и в письмах последовательные и гневные характеристики по адресу реакционных кругов и восторженную оценку национально-освободительного и революционного движения. Читатель не посетует за следующую обширную, крайне характерную для мировоззрения Менделеева выписку, посвященную Италии:
«Погодите немного, дайте итальянцам сбросить иго -попов, мертвящих все живое, австрийцев, ‘бурбонов, дайте немного выродиться тем грязным свойствам, какие породили это долгое совокупное влияние папской темноты и инквизиции и полицейских преследований, — и вы увидите, что единая Италия — она теперь не пуф, она не слова, как единая Германия, и вы увидите, что единая Италия будет писать закон миру, не покоряя его мечом, а убеждая примером, гармонией своих слов и действий. Уж и теперь не она ли подняла новый принцип европейского быта — народность, не она ли без потрясений, живою силою, без крови почти — «выжила большинство тех, кто ей мешал?
Где, скажите, был когда-нибудь такой человек, как Гарибальди? Он все сделал для Италии, он колотил австрийцев, он освободил Сицилию, куда вступил с 1000 человеками всего, его приближение заставило бежать Бурбона из Неаполя, куда Гарибальди вступил уже с 60 000 сподвижников. Он всех и каждого очаровывает, заставляет бросить личные цели для общих, его красноречие просто, как и он сам, — моряк, генерал не по чину, а по природе, правитель, оратор. И этот человек, кому молятся простолюдины как богу, кого уважает и знает весь мир, на кого надеется Италия, — он не берет ни почестей, ни денег, ходит в своей красной куртке и ездит в карацельке.. Где примеры этого найдете в мире? Счастлива страна, которая может назвать, может производить таких людей, как Гарибальди. Невозможно удержаться, чтобы не говорить о Гарибальди, видевши, что сделал он, а потому простите за политику» С
* «Научное наследство», т. H, М.—Л., 1951, стр. Ш


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
101
Посетив Париж, где бьгли свежи воспоминания о рабочих восстаниях 1848 г., Менделеев посвятил французским пролетариям несколько восторженных строк © письме на родину. Эти строки также стоит привести.
«Остается прибавить к этому, что народ, т. е. сами блузники, рабочие Парижа, — это для меня было новое племя, интересное во всех отношениях. Эти люди, заставлявшие дрожать королей и выгонявшие власть за властью, —поразительны: честные, читают много, изящны даже, поговорят о всем, живут настоящим днем, — это истинные люди жизни; понимаешь, что встрепенутся толпы таких людей, хоть кому будет жутко. Это класс совершенно отличный от буржуазии, от торгашей; те сладки, вертлявы — просто французики, каких мы знаем, плутишки, барышники, не те, которым принадлежит история Франции» К
Патриотизм Менделеева, его любовь к родному угнетенному народу были источниками глубокого понимания и сочувствия по отношению к народам других стран, к революционным' и демократическим кругам Западной Европы.
Однако основные интересы Менделеева в этот период принадлежали естественнонаучным экспериментам. В этих экспериментах Менделеев попрежнему стремился связать химию с физикой и механикой. «Убежденный, — писал он в одном из своих отчетов, — в тождестве силы химического сродства с силою сцепления и уверенный, что возможно полное решение вопросов о причинах химических реакций не может быть сделано без знания величины молекулярного сцепления, я выбрал эту столь мало обработанную область своею специальностью» 1 2.
В заявлении попечителю Петербургского учебного округа Менделеев еще более подробно останавливается на исторических истоках тех научных проблем, которыми он занимался в Гейдельберге. «Главный предмет моих занятий,—писал он,—есть физическая химия. Еще Ньютон был убежден, что причина химических реакций лежит в простом молекулярном притяжении, обусловливающем сцепление и подобном явлениям механики».
«Блеск чисто химических открытий сделал современную химию совершенно специальною наукой, оторвав ее от физики и механики, но, несомненно, должно настать время, когда химическое сродство будет рассматриваться как механическое явление, подобно тому как настало уже для нас время считать свет и теплоту подобными же явлениями. Я выбрал своей специальностью те вопросы, решение которых может приблизить это время, потому особенно, что подобные занятия при их новизне представляют и множество частных интересов на каждом шагу. Первым предметом для занятий должно было по многим причинам выбрать определение сцепления химических соединений, т. е. заняться капиллярностью, плотностью и расширением тел» 3.
Итак, мысль Менделеева — применить принципы классической механики к микрокосмосу. Для этого требовалось установить правильные весовые отношения между атомами и молекулами различных веществ, найти относительные атомные и молекулярные веса. В середине века физико-химическая мысль решила эту задачу.
В начале пятидесятых годов Каниццаро внес некоторую ясность в определение атомного веса и известный порядок © крайне разрозненные и противоречивые сведения о молекулярных и атомных весах. Ра¬
1 М. Н. Младенцев и В. Е. Тищенко, Дмитрий Иванович Менделеев, его жизнь и деятельность, т. I, М.—Л., 1938, стр. 186—187.
2 Т а м же, стр. 223.
3 Там же, стр. 226.


102
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
бота Каниццаро получила широкое признание и распространение во время международного химического конгресса в Карлсруе, на котором в составе русской делегации присутствовал и Менделеев. В своем письме о конгрессе Менделеев подчеркивает значение физических методов в системе идей Каницдаро. Он пишет, что Каниццаро, изучая относительный вес частиц, «признает совершенно верным только одно средство. Оно было указано Ампером и Авогадро на основании работ Гей-Люссака, Дюма и Митчерлиха; его держались © последнее время Жерар и Лоран; оно дало новую жизнь химии нашего времени. Это средство есть определение объема тел в состоянии газа, или пара, т. е. определение удельного веса тел в таком состоянии... Правило объемов, по своей простоте и по связи, которую оно устанавливает между родственными науками, химиею и физикою, заслуживает предпочтения перед другими средствами определить относительный вес частиц. Это правило может быть выражено еще таким образом: в парах и газах расстояния центров частиц одинаково для всех тел и зависит только от давления и температуры. На это самое начало опирается и современная теория теплоты в отношении к газам. Принимая его, мы не отступаем от химического пути, потому что все, что мы знаем до сих пор, указывает на согласие между весом частиц, определенным по объемам пара, и количеством тел, входящим в реакцию. Утвердивши понятие о частице, легко достигнуть и совершенно точного понятия о паях (иди атомах, как все здесь называли)».
Таким образом, механика проникла в мир атомов й молекул. Расстояния между центрами молекул в газах и парах зависят лишь от давления и температуры, поэтому при равных давлениях и температурах одинаковые объемы газа содержат одно и то же число молекул. Следовательно, относительные веса этих объемов зависят от веса молекул. Основная величина в химии — атомный вес — связывается с физическими величинами — удельным весом пара или газа. Но Менделеев видит, что такая точка зрения, сближая химию с физикой, не уничтожает специфичности химических закономерностей. Участие в реакциях, т. е. основное химическое свойство, связывается с физической характеристикой — весом. Остается найти зависимость между химическими свойствами и атомным весом.
Собственные работы Менделеева, написанные в командировке, были посвящены связи между молекулами вещества. Он хотел выяснить, с какой силой молекулы вещества притягивают друг друга. Это притяжение проявляется в сцеплении/ Сцепление жидкостей наблюдается в явлениях капиллярности. При смачивании внутренних стенок капиллярной трубки приставшие к стенкам частицы жидкости притягивают другие частицы. В результате жидкость поднимается в трубке на некоторую высоту, обратно пропорциональную сечению трубки. Коэфициент пропорциональности между высотой подъема жидкости и сечением трубки различен для каждого вещества; в трубке неизменного сечения различные жидкости поднимаются на разные уровни. Величину, показывакт* щую насколько поднимается данная жидкость в такой капиллярной трубке, Менделеев назвал коэфициентом сцепления.
При повышении температуры коэфициент сцепления уменьшается и в конце концов явление капиллярности вовсе прекращается. Сцепление между частицами жидкостей исчезает и жидкость превращается в пар.
Основной задачей всех этих исследований было создание молекулярной механики.
«Главную цель предпринятых мною исследований над капиллярностью и удельным весом жидкости составляет, как было то высказано


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
103
ß первой статье, собрание материалов, необходимых для молекулярной механики»,—писал Менделеев.
В 1861 г. Менделеев вернулся в Петербург и приступил к чтению курса органической химии, затем получил кафедру технической химии, и, наконец, в 1867 г. стал профессором общей химии в Петербургском университете. Время, когда Менделеев приехал в Петербург, было периодом острых студенческих волнений. В это же время он встречался с Чернышевским. В дневнике Менделеева немало записей, проникнутых глубоким сочувствием по отношению к студентам и гневом по адресу правительства и жандармов. В октябре 1861 г. Менделеев занес в свой дневник заметку о разгоне студенческой демонстрации и даже начертил на том же листке схему расположения студентов, народа и жандармов. Он пишет: «Тут произошла сцена, которой тягостнее я не видел, разве что припомнить впечатление обозов- раненых, которых везли из Севастополя. Выводят студентов, окруженных огромным количеством солдат, так что студентов и не видать — они идут в средине каре. Стоящие вблизи студенты прощай кричат, машут платками. Те отвечают тем же. В это время, о срам и мерзость, -ведь и с преступниками позволено прощаться — наскакивает сперва один взвод, потом другой взвод жандармов — топчет, давит, рубит, окружает. Это дело двух секунд. 3 или 4 раненых. Недоставало крови — теперь она на них лежит пятном, которого не смоют» 1.
Университет в течение нескольких десятилетий был центром всей деятельности Менделеева. Здесь же, в 1868 г., готовясь к своему университетскому курсу, Менделеев и пришел к периодическому закону. Он работал над своей знаменитой книгой «Основы химии». В этой книге Менделеев хотел систематизировать разрозненные химические знания. Проникнутый твердой уверенностью в том, что объединение химии должно быть основано на изучении основных свойств атомов, Менделеев располагает химические элементы по их атомным весам. Вскоре он замечает, что элементы, расположенные по восходящим атомным весам, меняют свои химические свойства таким образом, что через определенное число номеров химические свойства элементов начинают повторяться. Ниже мы остановимся на содержании и идейных истоках периодического закона, найденного Менделеевым. Сейчас ограничимся рассказом самого Менделеева о том, как он нашел периодический закон.
«Посвятив свои силы изучению вещества,—пишет он,—я вижу в нем два таких признака: массу, занимающую пространство и проявляющуюся в протяжении, а яснее и реальнее всего в весе, и индивидуальность, выраженную в химических превращениях, яснее всего формулированную в представлении о химических элементах. Когда думаешь о веществе, помимо всякого представления о материальных атомах, нельзя для меня избежать двух вопросов, сколько и какого дано вещества, чему соответствуют понятия — массы и химических элементов. История же науки, касающейся вещества, т. е. химии, приводит волей или неволей к требованию признания не только вечности массы, но и вечности химических элементов. Поэтому невольно зарождается мысль о том, что между массою и химическими элементами необходимо должна быть связь, а так как масса вещества, хотя и не абсолютная, а лишь относительная, выражается окончательно в виде атомов, то надо искать функционального соответствия между индивидуальными свойствами элементов и их атомными весами. Искать же что-либо, хотя бы грибов или какую-либо зависимость, нельзя иначе как, смотря и пробуя. Вот я и
«Научное наследство», т. II, 1951, стр. 190.
i


104
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
стал подбирать, написав на отдельных карточках, элементы с их атомными весами и коренными свойствами, сходные элементы и близкие атомные веса, что быстро и привело к тому заключению, что свойства элементов стоят в периодической зависимости от их атомного веса, причем, сомневаясь во многих неясностях, я ни минуты не сомневался в
Дмитрий Иванович Менделеев (1834—1907)
общности сделанного вывода, так как случайности допустить было невозможно».
Еще раньше Менделеев начал исследовать и другую физико-химическую проблему. В 1865 г. он пишет докторскую диссертацию «О соединении спирта с водой», где развивает гидратную теорию растворов; Гидратную теорию растворов называют «химической», так как она рассматривает раствор, как результат химического взаимодействия между растворителем и растворяемым телом. Напротив, «физическая» теория растворов утверждает, что растворяемое вещество попросту распыляет-


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
105-
ся 'B объеме, занятом растворителем. Менделеев защищал химическую* теорию, но в то же время отвел большое место и физическому взгляду на растворы и в «Основах химии» он писал впоследствии:
«Две указанные стороны растворения и гипотезы, до сих пор приложенные к рассмотрению растворов, хотя имеют отчасти различные и сходные точки, но, без всякого сомнения, со временем, по всей вероятности, приведут к общей теории растворов, потому что одни общие законы управляют как физическими, так и химическими явлениями».
Сочетание физического подхода к химическим явлениям с признанием несводимости химических закономерностей к простым механическим категориям характерны для всего научного мировоззрения Менделеева. Из этого вытекало и разнообразие его научных интересов. Менделеев разрабатывал и чисто химические проблемы, и чисто физические и ряд промежуточных. Выше уже говорилось, какое значение имела для его воззрения разработка молекулярной механики. Классической основой учения о молекулах была теория газов, и Менделеев в семидесятых годах, после изложения периодического закона и окончания «Основ химии», вернулся к физическим исследованиям, относящимся к упругости газов. Изучая давление воздуха, Менделеев сконструировал крайне чувствительный диференциальный барометр, в 16 раз чувствительнее ртутного. Прибор этот был применен затем генеральным штабом для нивелирования.
С разработкой теории газов связаны метеорологические исследования Менделеева. Менделеев понимал решающее значение высоких слоев воздуха для погоды и называл эти слои «великой лабораторией погоды».
С этим в свою очередь связан интерес Менделеева к проблемам воздухоплавания. Исследование верхних слоев атмосферы привлекало Менделеева, с одной стороны, тем, что здесь он ожидал найти разгадку тайны мирового эфира, а с другой — потому, что для России,—как с гениальным историческим предвидением думал Менделеев,—воздушное сообщение открывает гигантские производственные и культурные перспективы.
В своей речи на VI съезде русских естествоиспытателей и врачей, Менделеев говорил о национальных задачах русской науки. «Нам пора подумать, чтобы послужить нуждам той страны, где мы живем и работаем. Работая на пользу всемирной науки, мы, конечно, вносим свою дань родине. Но ведь у нее есть нужды личные, местные... Будем же и создавать, чтобы не сказали когда-нибудь: они собирались, обсуждали всемирные интересы науки, а близкого, знакомого, в чем могли оказать прямую пользу стране,—не видели... Пусть знают в России, что естествоиспытатели не схоластики, а отдают свой долг родине...»1.
Таким образом, патриотизм Менделеева был движущей силой его научных замыслов, основой их практической устремленности.
Наиболее важные практические замыслы Менделеева относились к нефтяной промышленности. Еще в шестидесятых годах Менделеев начал свои работы в области нефти и нефтяной промышленности. Основная его идея — переработка нефти в ценные продукты. «Топить можно и ассигнациями»,—говорил Менделеев, подчеркивая нерациональность сжигания непереработанной нефти под котлами. По его мнению надо было выстроить большой нефтеналивной ’•флот и нефтепровод Баку — Черное море. На берегах Черного моря должна была вырасти нефтеперерабатывающая промышленность.
1 «Речи и протоколы VI съезда русских естествоиспытателей и врачей», т. 1, СПб..
1880, стр. 74—75.


106
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Изучая химический состав бакинской нефти, Менделеев пришел к новой теории происхождения нефти. Он утверждал, что внутри земли содержится большое количество раскаленного углеродистого железа. Вода, проникая в глубь земли и встречая раскаленное углеродистое железо, образует нефть и нефтяные газы. Эта теория называется карбидной. Сейчас наибольшее распространение имеет другая теория — орга- ническая, согласно которой нефть получилась из остатков животного и растительного* мира. Однако новейшие исследования допускают, что внутри земли могут происходить химические процессы, сходные с теми, какие предполагал Менделеев.
В области каменноугольной промышленности Менделееву, прежде всего, принадлежит идея подземной газификации углей. Она была им высказана в 1888 г. в работе «Будущая сила, покоящаяся на берегах Донца». Далее он писал о подземной газификации после поездки на Урал летом 1899 г. В Кизеловском районе Менделеев познакомился с подземными пожарами. «По поводу этих пожаров каменноугольных пластов,—писал Менделеев в отчете о поездке на Урал,—мне кажется, что ими можно пользоваться, управляя ими и направляя дело так, чтобы горение происходило, как в генераторе, т. е. при малом доступе воздуха. Тогда должна происходить окись углерода, и в пласте должен получаться «воздушный» или генераторный газ. Пробурив в пласту несколько отверстий, одни из них должно назначить для введения — даже вдувания — воздуха, другие для выхода—даже вытягивания (например-, инжектором) —горючих газов, которые затем легко уже провести даже на далекие расстояния к печам. А так как на горючих газах ныне — в регенеративных и рекуператорных мартеновских печах достигаются высшие температуры, теми же газами топят паровики, ими действуют сильнейшие взрывные машины и на них можно поставить динамо-машины, а ими передать силу на любое расстояние, то если бы удалось управиться с подземными пожарами каменных углей, можно было бы этим способом сделать много промышленных, особенно металлургических дел. Особенно достойна для начала опыта попытка превращения под землей в горючие газы таких тонких — тоньше аршина — пластов каменных углей, которые обычными способами не эксплуатируются» К
Менделеев не только высказал мысль о подземной газификации, но в течение долгого времени добивался сооружения опытных установок. Ему даже удалось привлечь к этому делу некоторых передовых горных инженеров. В 1912 г., когда Рамсей написал статью о подземной газификации, в русской печати указывалось на приоритет Менделеева в вопросе о подземной газификации.
На всемирно-историческое значение подземной газификации указал В. И. Ленин. В статье «Одна из великих побед ’ техники» («Правда», 4 мая 1913 г.) Ленин писал, что этот способ «...превращает каменноугольные рудники как бы в громадные дестилляционные аппараты для выработки газа. Газ приводит в движение газовые моторы, которые дают возможность использовать вдвое большую долю энергии, заключающейся в каменном угле, чем это было при паровых машинах. Газовые моторы, в свою очередь, служат для превращения энергии в электричество, которое техника уже теперь умеет передавать на громадные расстояния.
Стоимость электрического тока понизилась бы, при таком техническом перевороте, до одной пятой, а может быть даже до одной десятой теперешней стоимости. Громадная масса человеческого труда, употреб-  11 Д. И. Менделеев, Уральская железная промышленность в 1899 г. СПб.. '1900, сгр. 401.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
107
ляемого теперь на добывание и развозку каменного угля, была бы сбережена. Использовать можно было бы даже наиболее бедные и неразрабатываемые ныне залежи каменного угля. Расходы на освещение и отопление домов понизились бы чрезвычайно» 1.
Ленин намечает гораздо более широкую технико-экономическую перспективу, чем Менделеев и Рамсей, но уже у Менделеева идеи подземной газификации, новой теплотехники и электрификации в значительной степени объективно перерастают рамки капитализма. В той же статье Ленин писал, что при социализме газификация осзободит труд миллионов рабочих и «...позволит сразу сократить для всех рабочих день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше. «Электрификация» всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы «домашних рабынь» от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне.
Техника капитализма с каждым днем все более и более перерастает те общественные условия, которые осуждают трудящихся на наемное рабство» 1 2  3.
И в других областях Менделеев высказывал идеи, выходившие за рамки того, что возможно было осуществить в капиталистической России. Он говорил о развитии местных угольных бассейнов (уральских, тульских, рязанских, кубанских, кутаисских углей). В области металлургии он был сторонником использования бедных руд и форсированного роста цветной металлургии. В химической индустрии Менделеев стоял за освоение солевых месторождений Украины и Кавказа, за быстрое развитие содовой промышленности. В земледелии он был пионером опытного дела, много писал об удобрениях, о механизации сельского хозяйства.
Менделеев поднимал широкие народнохозяйственные вопросы освоения окраин России. После русско-японской войны он писал о Северном морском пути: «Если бы хоть десятая доля того, что потеряно при Цусиме, была затрачена на достижение полюса, эскадра наша, вероятно, пришла бы во Владивосток, минуя и Немецкое море и Цусиму... Лучше всего на один из первых планов поставить завоевание Ледовитого океана; около тех льдов не мало и золота и всякого много добра, своя Америка» Менделеев писал также о великом будущем русских берегов Тихого океана: «На прибрежьях Тихого океана нам совершенно неизбежно, ничуть не отлагая и не жалея денег, прежде всего, заводить все необходимое свое для устройства кораблей, начиная с каменноугольных копей, чугунноплавильных доменных печей, переделочных заводов и верфей, зная, что люди придут сами, лишь были бы дела и заработки верные» 4.
Именно эта широкая связь с практикой, с русским обществом, с университетскими кругами сделала Менделеева неприемлемым для руководящих кругов тогдашней Академии наук. В 1880 г., ко^гда Менделеев был уже одним из самых известных деятелей мировой науки, его кандидатура была предложена в состав Академии. Однако против Менделеева выступила «немецкая партия». На заседании 11 ноября 1880 г. кандидатура Менделеева была отвергнута. Антинародное засилие в Академии, ее враждебное отношение к наиболее популярным в русском об¬
1 В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4, т. 19, стр. 42.
"Там же. то,
3 Д. И. Менделеев, Литературное наследство, т. 1, стр. о 1
4 Т а м же. стр. 32.


108
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
ществе ученым проявилось в этом случае с особенной резкостью. Академия наук оставила вне своих стен самого крупного из русских ученых именно благодаря тому, что научное творчество Менделеева было связано с национальными корнями русской науки, с широкими кругами русского общества и с практическими потребностями страны.
Решение Академии вызвало бурю резких протестов. В газетах появились многочисленные статьи ученых, в частности упомянутая выше статья Бутлерова «Русская или только императорская Академия наук». В «Голосе» было напечатано коллективное письмо крупнейших русских химиков. Члены физико-математического факультета Московского университета писали о забаллотировании:
«Для людей, следивших за действиями учреждения, которое по своему уставу должно быть «первенствующим ученым сословием» России,, такое известие не было вполне 'неожиданным. История многих академических выборов с очевидностью показала, что в среде этого учреждения голос людей науки подавляется противодействием темных хсил, которые ревниво закрывают двери Академии перед русскими талантами.
Но пора сказать прямое слово, пора назвать недостойное недостойным. Во имя науки, во’ имя народного чувства, во имя справедливости, мы считаем долгом выразить наше осуждение действию, несовместимому с достоинством ученой корпорации и оскорбительному для русского общества».
В газете «Молва» был помещен протест профессоров Московского университета. Этот протест в тех же выражениях, в каких составлено упомянутое выше письмо выдающихся русских химиков, опубликованное в «Голосе», клеймит позором темные силы в недрах Академии наук, всячески противодействующие проникновению туда самобытных русских талантов.
В протесте Русского физико-химического общества мы читаем:
«Физико-Математическое отделение Императорской Академии Наук в заседании от 11 ноября 1880 г. забаллотировало Д. И. Менделеева, который был предложен в члены отделения на место покойного H. Н. Зинина. Бесспорность заслуг кандидата, которому русская наука равного представить не может, известность его за границей делают совершенно необъяснимым это забаллотирование. Ввиду повторяющихся неизбра- ний в Физико-Математическое отделение Академии Наук лучших русских ученых, мы считаем нужным обратить на это общественное внимание».
Русское физико-химическое общество обратилось к химикам, находившимся тогда в отсутствии, с просьбой присоединить по телеграфу свои подписи. Марковников в своем ответе присоединился к протесту, но счел неуместным ссылаться на признание работ Менделеева иностранными учеными. Он писал: «До тех пор, пока мы сами не будем признавать за собой достаточной авторитетности в решении подобных вопросов, немцы имеют полное право презирать наших ученых. Мы решаем вопрос не о кандидатуре в Берлинскую или Парижскую академию, а кто достоин быть русским академиком — это наше дело».
Чувства русских ученых были высказаны на собрании Русского физико-химического общества под председательством А. М. Бутлерова:,, на котором Д. И. Менделеев был избран почетным членом. В составленном при этом адресе Общество обратилось к Менделееву со следующими словами:
«Дмитрий Иванович! Члены Русского химического общества, присутствующие в настоящем заседании, приветствуют Вас, как ученого, «рав¬


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
109
ного которому русская химия представить не может», и, в знак своего глубокого уважения к высоким заслугам Вашим в развитии химии, единогласно предлагают Вас в почетные члены физико-химического общества.
Настоящее приветствие и предложение Вас в почетные члены получило лишь внешний толчок от общего волнения, вызванного известным событием И ноября, но каждый'из нас уже давно чувствовал нравственную обязанность признать и венчать пророка в отечестве своем».
Русские университеты и некоторые западноевропейские научные корпорации демонстративно избрали Менделеева почетным членом; поток телеграмм, приветствий и адресов посыпался к самому Менделееву; была открыта подписка на премию имени Менделеева для награждения выдающихся натуралистов и т. д.
Но реакционная «немецкая партия» не пропустила Менделеева в Академию и позже. В 1886 г., после смерти А. М. Бутлерова, представлявший Менделеева академик Фаминцын писал в докладной записке тогдашнему президенту Академии Д. А. Толстому:
«Произведенное несколько лет тому назад забаллотирование Д. И. Менделеева, вопреки заявлению как представителя химии в Академии, так и всех остальных русских химиков, произвело на ученых русских удручающее впечатление, и, к сожалению, не только умалило расположение к главнейшему из ученых учреждений России, но и в значительной степени уронило прежнее к ней уважение. Стало ясным, что не оценкой ученых трудов и не научными заслугами кандидата, а какими- то посторонними соображениями руководствовалось большинство академического собрания, забаллотировавшее проф. Менделеева. До сих пор ■русские ученые не могут простить Академии этого проступка».
В девяностых годах круг еще более сомкнулся. Менделеев покинул университет. Непосредственной причиной было столкновение Менделеева с министром народного просвещения графом Деляновым. В мае 1890 г., в разгар студенческих волнений, прокатившихся по России и охвативших тогда университетские города страны, студенты попросили Менделеева передать министру их петицию. Менделеев лично отвез ее в канцелярию министра. Студенческие волнения прекратились, но вскоре возобновились, так как студенты узнали, что петиция их не принята министром. Действительно, Менделеев получил ее обратно с надписью: «По приказанию Министра народного просвещения, прилагаемая бумага возвращается Действительному Статскому Советнику профессору Менделееву, так как ни министр, и никто из состоящих на службе Его Императорского Величества не имеет права принимать подобные бумаги».
Менделеев вышел в отставку.
Старший товарищ Менделеева по Главному педагогическому институту и крупный механик Вышнеградский, бывший в это время министром финансов, пригласил Менделеева в правительственную комиссию по выработке единого таможенного тарифа. Эта работа Менделеева была напечатана под названием «Толковый тариф» и представляет подробное описание состояния и перспектив русской промышленности в связи с таможенными вопросами — евангелие русского протекционизма конца XIX века.
Одновременно с экономическими вопросами, Д. И. Менделеев работал по поручению военного ведомства над проблемой бездымного пороха. Он открыл новый вид нитроклетчатки, так называемый пироколлодий, и из него получил бездымный порох. Порох Менделеева, при практических стрельбах из двенадцатидюймовых орудий, оказался чрезвычайно ценным для артиллерии. Это не помешало царским бюрократам,


по
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
низкопоклонничавшим перед иностранным капиталом, передать заказы в Америку.
В ноябре 1892 г. Д. И. Менделеев был назначен хранителем Палаты мер и весов. Здесь были сосредоточены метрологические исследования. Палата состояла в ведении министерства финансов. Министром был преемник Вышнеградского С. Ю. Витте, известный в то время представитель буржуазной бюрократии. Но связь Менделеева с людьми типа Витте не могла быть прочной. Менделеев был честным, искренним и горячим сторонникохм индустриального развития России, и главное, он ждал от этого развития улучшения жизни народа. Буржуазные дельцы и сановники ждали учредительных сверхприбылей, военных поставок, дальнейшего порабощения народа. Разрыв назрел уже в начале девятисотых годов. Революция 1905 г. окончательно оттолкнула Менделеева от царского правительства.
Анна Ивановна Менделеева рассказывает о 9 января:
«Когда началось шествие во главе с Талоном к Зимнему дворцу, несметные толпы наводнили не только те улицы, по которым проходило шествие, но и все соседние. Все ходили бледные и тревожные. Дети сидели дома. Вдруг ДхМитрий Иванович, который в последние годы буквально никуда не ездил, зовет служителя Михаилу и посылает его за каретой. Он был в таком состоянии, что спрашивать его ни о чем нельзя было. Карету подали. Дмитрий Иванович простился с нами и уехал с Михайлой «куда-то». Только через шесть часов они возвратились — шесть часов наших мучений! Михайла рассказывал, как их нигде не пропускали, и они кружили по разным глухим местам, чтобы пробраться к дому Витте на Каменноостровском проспекте. Витте был дома и принял Дмитрия Ивановича. Возвратясь домой, бледный, молчаливый, он: снял в кабинете портрет Витте и поставил его на пол к стенке (с тем, чтобы убрать его совсем) и сказал: «Никогда не говорите мне больше- об этом человеке».
В 1907 г. Менделеев умер.
Остановимся на некоторых чертах мировоззрения Менделеева.
Менделеев был сторонником максимального, ничем не ограниченного развития производительных сил и знаний человечества. Основная идея общественного мировоззрения Менделеева, идея, из которой, в конце концов, вытекали и его естественнонаучные взгляды, состояла в патриотическом стремлении к максимальному развитию производительных сил в России. Во всех своих экономических трудах Менделеев исходит и постоянно возвращается к идее безграничного развития производительных сил. В самой критической, резкой форме Менделеев отбрасывает мальтузианские- представления об ограниченности прироста продуктов по сравнению с ростом населения, необходимости ограничить, рост народонаселения и т. п. Даже при нынешних урожаях гектар земли может прокормить двух человек, и поэтому, вычисляет Менделеев, на земле может быть не менее восьми миллиардов людей. Сейчас их всего 1,6 миллиарда. «Следовательно, всякие мальтусовские бредни ныне к делу не относятся; человечество их и не слушается, несомненно размножаясь» С
«Но и восемь миллиардов не предел»,—говорит Менделеев. Урожайность неограниченно растет. Теснота на' земле не пугает Менделеева.. «Мальтус,—говорит он,—не видел, что наука будет находить возможность расширения всех условий жизни, ни того, что только при тесноте  11 Д. И. Менделеев, Заветные мысли. СПб., 1900, стр. 42.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
m
населения и при развитии всяких видов промышленности является совершенно живая, насущная необходимость в просвещении, в развитии свободы труда и во всем прогрессе человечества» К
Вторая идея Менделеева, вытекающая из первой,—развитие промышленности и городов. Из перспективы неограниченного роста производительных сил следует необходимость роста фабрично-заводской промышленности. Менделеев посвятил немало страниц критике реакционно- романтической апологии прелестей сельской жизни, противопоставленных городской «испорченности», Он вспоминает идеалы Руссо, сравнивает их е толстовским неприятием города и называет эти идеи «слащавыми и совершенно ретроградными».
В экономических работах и многочисленных экскурсах в область народного хозяйства, вкрапленных в химические работы Менделеева, он постоянно подчеркивает неизбежность перехода от старых патриархальных форм хозяйства к городской фабричной промышленности. Понятны чувства, которые вызывала у Менделеева проповедь ограничения потребностей, как условия счастья людей. Он не только улавливал в этой проповеди фальшивую моральную ноту, но видел ее общественный реакционный смысл. «Мне не хочется,—пишет Менделеев,—вдаваться в рассмотрение той слащавой мысли, что первым условием «блага народного» должно считать довольство первичными потребностями, т. е. сохранением лишь тех из них, которые возникли по совершенной необходимости: пищи, одежды, жилища и некоторых духовных надобностей. Не хочется мне этого делать уже по той причине, что, долго живши, я слыхал речи подобного рода только от лиц с очень сложными потребностями, больше всего от литераторов, и никогда их не слыхал ни от людей, которых привыкли называть средними или обычными, среди которых идет жизнь, ни от тех, кого называют простонародьем» 1 2.
Это не в бровь, а в глаз всем многочисленным в те времена писателям, и журналистам, юродствовавшим во Христе и проповедовавшим отречение от роста потребностей. Менделеев подчеркивает утопическую реакционность подобных идей. «Для меня, как реалиста, сложность народившихся потребностей, для удовлетворения которых столь необходимы фабрики и заводы, так же естественно возникла из умножения народонаселения (потому с него и начал), как и все развитие просвещения, и я полагаю, что люди, проповедующие надобность «упроститься», «прут про- I нв рожна» 3.
С позиций максимального развития производительных сил, перехода к фабричной индустрии и закономерного роста новых потребностей Менделеев намечал перспективы русского хозяйства.
Менделеев не понимал, что его технико-экономические проекты выходят за рамки того, что возможно при капитализме. Он представлял себе развитие производительных сил лишь в капиталистических условиях. И все же Менделеев нисколько не похож на обычного буржуазного экономиста, для которого «народное благо», «культура», «развитие производительных сил» — лишь псевдонимы хозяйственного и политического господства буржуазии. Он искренне полагал, что его экономическая про'^ грамма не ведет к господству буржуазии. Разумеется, не в этих ограниченных и неправильных экономических взглядах Менделеева состоит историческое значение его научно-технических идей. Гораздо важнее взгляды Менделеева на научно-культурные предпосылки индустриального развития. Менделеев постоянно подчеркивает, что индустрия неразрывно
1 Д. И. Менделеев, Заветные мысли, СПб., 1906, стр. 46.
2 Т а м же, стр. 151.
3 Там же.


112
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
связана с наукой. «Пользуясь при добыче сырья и применении сил или энергии природы ее законами, полученными из простой любознательности при искании истины, промышленность стремится всеми способами приноровиться к науке, а ей, сверх идеальных ее целей, показывает чисто реальные. Поэтому наука, так сказать, дружит с промышленностью, и они совокупными усилиями хлопочут как могут об «общенародном благе»1.
Если в основе деятельности Менделеева лежало стремление к развитию производительных сил России, то проповедь революционных демократов, направленная против отживших общественных отношений, также оказала некоторое влияние на его мировоззрение. Из упоминавшегося выше дневника Менделеева за 1861 —1862 гг. и его переписки .видно, что Менделеев в юности проявлял большой интерес к статьям Герцена в «Колоколе» и статьям Чернышевского в «Соврехменнике».
Менделеев неоднократно утверждал, что основным путем для улучшения народной жизни является просвещение. «Где высоко стоит наука,— писал Менделеев,—там не только стоит высоко человек, но там рано или поздно накопляются и сила и богатства; они из отдельных созвездий уже 'Стали простыми спутниками науки». При этом Менделеев подтверждал, что просвещение русского народа неотделимо от создания самобытных научных центров. Без таких самобытных центров научной мысли, без просвещения нельзя преодолеть промышленную и культурную отсталость, а отсталость представляет собой величайшую опасность для страны. «Если древность,—писал Менделеев,—вывела плодотворный возглас: «Горе побежденным!», то современность может провозгласить еще сильнее: «Горе отсталым!» 1 2. Несколько дальше Менделеев пишет: «Если Россия желает избежать следствий голоса «Горе отсталым» и если она должна впредь развиваться самостоятельно, она более и первее всего, загодя, должна позаботиться о том, чтобы у нее могли родиться свои «Платоны» и «Ньютоны», чего нельзя предоставить теперь случайности...».
Менделеев боролся за введение в России всеобщего обязательного начального образования, причем одной из главных задач его должно было быть ознакомление молодежи с самобытной русской культурой, языком и литературой. При этом Менделеев подчеркивал, что старая система образования, основанная почти целиком на изучении мертвых языков, вредна России. Он был поборником «реального» образования. «Нужно,—писал Менделеев—разрабатывать дары своей природы по своим научно-выработанным способам... На все это надо приготовить много своих сильных в науке реалистов».
Менделеев видел, что выходцы из привилегированной верхушки заражены низкопоклонством перед Западом и не могут обеспечить самобытного развития русской культуры. Поэтому он говорил о необходимости широкого доступа трудящихся в высшие учебные заведения. Менделеев писал: «У нас (я думаю в большей мере чем где-нибудь) очень часто встречаются способные юноши именно в тех классах общества, которые обладают наименьшим достатком, так как они стоят зачастую ближе к природе и всей действительности, показывающей всю нужду в высшем образовании, чем то бывает у детей состоятельных родителей, как видно это уже из примера первого русского ученого Ломоносова. Нам особенно нужны образованные люди, близко знающие русскую природу, т. е. всю русскую действительность для того, чтобы мы могли сделать настоящие самостоятельные, а не подражательные шаги в деле развития своей страны».
1 Д. И. Менделеев, Заветные мысли, СПб., 1906, стр. 323.
2 Там же, стр. 262.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
113
Разумеется, просветители, стоявшие в стороне от пролетарского движения, и в том числе Менделеев, не видели и не могли видеть, что только революционная борьба рабочего класса и свержение эксплоата- торов создают условия для действительного просвещения народа.
центральной идеей технико-экономических работ Менделеева — идеей бесконечного, ничем не ограниченного научно-технического прогресса — связано принципиальное непризнание им метафизических границ познания, его представление о науке как о бесконечном, последовательном приближении к объективной истине, его убеждение в объективной истинности научных представлений о реальности предмета науки.
Материалистические тенденции в мировоззрении Менделеева несомненно связаны с его патриотизмом, с стремлением к максимальному, ничем не ограниченному развитию производительных сил страны. Менделеев писал, что наука исходит «из действительности и реальности». У него нет и мысли о науке, как «организации опыта». Он прямо указывает, что положения науки, поскольку они подтверждаются наблюдением и экспериментом, соответствуют объективной реальности. Менделеев был твердо убежден в невозможности мысли без материи и движения без материи. Движение без материи — это знамя «физического» идеализма — отбрасывается Менделеевым с полной категоричностью. «Но так как вещества без движения, хотя бы скрытого, или без энергии мы не знаем равно как и сила, движение, энергия ускользают от понимания и от какой-либо возможности индуктивного изучения без приложения к веществу, то и очевидно, что самое понятие о веществе не должно быть отрываемо от понятий других основных категорий изучения» 1.
Однако Менделеев отрицал, что единство мира может быть выражено естественнонаучными категориями и, в частности, понятием единой материи. Поэтому он не ставил перед собой в сознательной форме задачу отыскать физическую основу единства мира. Более того, Менделеев отвергал такую мысль. Последними категориями физического объяснения химических процессов должны были оказаться масса и вес атомов. Располагая элементы в порядке возрастания атомных весов, Менделеев пришел к периодическому закону, но дальше Менделеев не шел. Раздробить атом, показать, что в атомах различных элементов находятся одни и те же более дробные дискретные части материи — к этому Менделеев не стремился. Он писал, что «дробление атомов должно считать не столько метафизическим, сколько метахимическим представлением».
Даже открытия девяностых и девятисотых годов не изменили взглядов Менделеева. В предисловии к седьмому изданию «Основ химии» Менделеев писал: «...чем более мне приходилось думать о природе химических элементов, тем сильнее я отклонялся как от классического понятия о первичной материи, так и от надежды достичь желаемого изучения электрических и световых явлений, и каждый раз настоятельнее и яснее сознавал, что ранее того или сперва должно получить более реальное, чем ныне, представление о «массе» и об «эфире». Возврат к электрохимизму, столь ясный у последователей гипотезы об «электролитической диссоциации», и признание распадения атомов на «электроны» — на мой взгляд — только усложняют и ничуть не выясняют дело, столь реальное со времен Лавуазье, как химическое превращение веществ, приведшее к признанию элементарных весомых и неизменяющихся атомов простых тел. В определении массы нашлось средство разобраться и
1 Д. И. Менделеев, Избранные сочинения, т. II, стр. 384. '8 Б. г. Кузнецов


114
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
овладеть химическими превращениями веществ, дойти до атомов, и масса же атомов, по периодическому закону, оказалась влияющей на все их коренные химические свойства» 1.
Идейной основой открытия периодического закона было убеждение Менделеева в единстве сил природьь. «Сущность понятий, вызывающих периодический закон, кроется в общем физико-математическом начале соответствия, превращаемости и эквивалентности сил природы»,—пишет Менделеев. «От массы вещества находится в прямой зависимости тяготение, притяжение на близких расстояниях и много иных явлений. Нельзя же думать, что химические силы не зависят от массы. Зависимость оказывается, потому что свойства простых и сложных тел определяются массами атомов, их образующих» 1 2.
Менделеев формулирует периодический закон в следующих словах: «Но свойства атомов определяются преимущественно также их массою или весом, и стоят от нее в периодической зависимости. По мере возрастания массы сперва свойства последовательно и правильно изменяются, а потом возвращаются к первоначальным, и опять начинается новый, подобный прежнему, период изменения свойств»3.
Элементы были расположены в таблицу следующим образом. Менделеев, по его рассказу, написал на карточках название каждого элемента и его атомный вес, а затем разложил перед собой эти карточки, начиная с самого легкого по атомному весу водорода, в порядке возрастания атомных весов. Менделеев заметил, что если расположить все эти карточки в таком порядке, то через каждые семь номеров химические свойства элементов повторяются. Впоследствии выяснилось, что они повторяются не через семь номеров, а ч$рез восемь. Так, 3-й элемент литий похож на 11-й —натрий, на 19-й — калий и т. д. Все эти вещества сходны друг с другом по способности соединяться с кислородом и даже по внешним признакам. Подобно этому 4-й элемент таблицы —* берилий похож на 12-й — магний и на 20-й — кальций. Для того, чтобы яснее видеть это сходство, Менделеев расположил карточки с написанными на них названиями элементов в таблицу. Эта таблица в том виде, какой ей придали последующие открытия, состоит из семи горизонтальных рядов (периодов). В каждом ряду (периоде) находится восемь эле- хментов, далее начинается следующий ряд. В восьми вертикальных столбцах оказываются элементы со сходными химическими свойствами.
Вглядываясь в менделеевскую таблицу, мы видим, что при переходе от одного элемента к другому, т. е. при возрастании порядкового номера, возрастает, вообще говоря, и атомный вес, а химические свойства повторяются периодически. Периодически изменяются способность соединяться с другими элементами, способность наэлектризоваться, особенности в образовании кристаллов и многие другие основные физические и химические свойства элементов'.
Менделеев был настолько уверен в справедливости открытого им закона, что на основе его исправил атомные веса десяти элементов, которые нарушали периодичность в изменении различных свойств. Далее, для получения периодичности ему пришлось с такой же смелостью нарушить в ряде случаев правильное возрастание атомных весов и поставить более тяжелый кобальт перед более легким никелем, теллур — перед иодом, а впоследствии аргон — перед калием. И, наконец, самое поразительное, Менделеев включил в свою таблицу ряд неоткрытых элементов, поставив
1 Д. И. Менделеев, Избранные сочинения, стр. 257.
2Д. И. Менделеев, Основы химии, т. II, изд. XII, стр. 262—263.
3 Т ам же.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
115
их на пустые места таблицы. На основании свойств сходных элементов той же группы, стоящих в таблице выше и ниже, он предсказал все основные свойства этих элементов и дал им предварительные названия.
Глубокое убеждение в объективной истинности периодического закона и научная смелость гения привели Менделеева к исправлению атомных весов, противоречивших периодичности и к предсказанию неоткрытых элементов. Он противопоставляет свою абсолютную убежденность в универсальном характере закона взглядам Л. Мейера, который не хотел исправлять атомные веса «на основании столь непрочного исходного пункта», и пишет: «По моему же мнению следовало новую точку опоры, представляемую периодическим законом, или утвердить, или отвергнуть, а опыт ее везде оправдал, где ни прилагались к тому усилия. Без такого способа испытания не может утвердиться ни один закон природы. Ни Шанкуртуа, которому французы приписывают право на открытие периодического закона, ни Ньюлэндс, которого выставляют англичане, ни Лотар Мейер, которого цитировали иные как основателя периодического закона, не рисковали предугадывать свойства неоткрытых элементов, изменять «принятые веса атомов», и вообще считать периодический закон новым, строго поставленным законом природы, могущим охватывать еще доселе не обобщенные факты, как это сделано мною с самого начала» К
Непосредственно после великого открытия Менделеева западноевропейская наука встретила периодический закон заговором молчания. Друт Менделеева — известный чешский химик Браунер — в своем докладе на XI съезде русских естествоиспытателей и врачей говорил, что поводом к его докладу послужило то обстоятельство, «что знаменитую идею периодического закона выразил Дмитрий Иванович Менделеев, член нашей великой славянской семьи. Я видел, как эта великая идея оставалась без внимания по всей вероятности потому, что принадлежала русскому химику... Главные мысли о периодической системе были напечатаны в VIII томе приложения анналов Либиха почти случайно... Главные же комментарии вышли на русском языке в книге «Основы химии» и оставались для Западной Европы запертыми семью замками...» 1 2.
Однако вскоре множество зарубежных химиков перешло от замалчивания великого открытия к приписыванию приоритета в этом открытии немецким (Лотар Майер), английским (Ньюлэндс) и французским (Шанкуртуа) ученым, которые, как мы видели, даже не подошли к универсальному закону природы, найденному Менделеевым. Дело в том, что последующее развитие химии было триумфом периодического закона Менделеева. В 1875 г. был открыт первый элемент из числа предсказанных Менделеевым. В сентябре Вюрц на заседании Парижской Академии наук предложил вскрыть конверт, который за месяц до этого был представлен в Академию. В конверте находилась заметка, гласящая, что 27 августа 1875 г. Лекок де Буабодран обнаружил в спектре цинковой обманки из Пиренеев яркую фиолетовую линию, не принадлежащую ни одному из известных элементов. Очищая цинковую обманку и наблюдая фиолетовую линию, которая становилась все более интенсивной, Лекок де Буабодран в конце концов получил новый элемент, названный в честь родины ученого галлием.
Менделеев, получив протоколы Парижской Академии, сообщил, что галлий, по его мнению, есть не что иное, как неоткрытый еще экаалюми- ний его периодической таблицы. Он указал при этом, что удельный вес
1 д И. Менделеев, Основы химии, т. II, изд. XII, стр. 266—269.
2 Цит. по обзору Г. А. Забродского в журн. «Вопросы философии», № 2, 1948.


т
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
галлия (т. е. экаалюминия, по терминологии Менделеева) должен быть не 4,7, как определил Лекок д-е Буабодран, а 5,9—6,0. Лекок де Буабод- ран повторил опыты, очистив металл, и нашел удельный вес его равным 5,96. «Я думаю,— писал он,— нет необходимости настаивать на огромном значении подтверждения теоретических выводов Менделеева относительно плотности галлия».
«...Менделеев,—говорит Энгельс,—применяя бессознательно гегелевский закон о переходе количества в качество, совершил научный подвиг, который смело можно поставить рядом с открытием Леверрье, вычислившего орбиту еще неизвестной планеты, Нептуна» *.
Открытие галлия было первым толчком к всеобщему признанию периодического закона. Вторым было открытие скандия. Шведский химик Нильсон, найдя впервые новый элемент, сразу же понял, что перед ним менделеевский экабор. «Следовательно,—заключил он описание свойств открытого вещества,—не остается никакого сомнения, что в скандии открыт экабор... так подтверждаются самым наглядным образом мысли русского химика, позволившие не только предвидеть существование названного простого тела, но и наперед указать его важнейшие свойства».
Третьим был открыт экасилиций. Он был найден Винклером в Саксонии в 1886 г. и назван, так же как и два предыдущих элемента, по имени страны, где был открыт. Германий не сразу был признан Винклером экасилицием менделеевской таблицы. Винклер думал, что перед ним аналог сурьмы. Но после опубликования своего сообщения он сразу получил письма от Менделеева из Петербурга, от Рихтера из Брес- лавля и Лотара Май-ера из Тюбингена. Все трое поняли: германий тождествен с экасилицием. Менделеев в свое время подробнее, чем для других элементов, предсказал свойства экасилиция и соединения, которые он образует. Поэтому изучение германия было наиболее полным торжеством периодического закона.
Открытие новых, предсказанных Менделеевым элементов было вместе с тем историческим апофеозом исходных идей Менделеева. Здесь ясно видно, что патриотическая направленность научного творчества — залог интернационального значения результатов научного труда. Почему Менделеев нашел в себе беспримерную смелость, позволившую ему заранее описать неоткрытые еще элементы? Потому что им руководила одна мысль, достигшая силы, свойственной гению. Это была мысль о максимальном, ничем не ограниченном развитии производительных сил и знаний человечества, о безграничном развитии и использовании ресурсов России, о культурном ее расцвете, о славе и могуществе русского народа. Это было чувство глубокой любви к народу, глубокой связи с ним.
Наука для Менделеева — это служение народу. Именно поэтому смысл науки не мог для него ограничиваться субъективным конструированием «экономных» теорий. Именно поэтому для Менделеева наука была отражением реальной действительности. И, в конце концов, именно поэтому он знал, что экспериментальные исследования подтвердят теоретические выводы, основанные на глубоком проникновении в сущность явлений природы. С той же смелостью мысли, которая свойственна была и другим корифеям русской науки, Менделеев предположил, что в будущем удастся найти новые химические элементы, предсказал эти элементы, дал им название, описал их свойства. Западноевропейские ученые, замечавшие периодичность свойств химических элементов, не могли пойти так далеко, им нехватило для этого ни размаха, ни смелости теоретического мышления. Поэтому Шанкуртуа, Ныолэндс и Лотар Майер, коюрым  11 К. Маркс я Ф. Энгельс, Сочинения, т. XIV, стр. 530.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
117
лживая западноевропейская история науки приписывает, наряду с Менделеевым, честь открытия периодического закона, в действительности даже не подошли к этой задаче. Они не видели периодического закона, как универсального и общего закона природы, на основе которого можно предвидеть существование еще не найденных элементов и их свойства. Смелость мысли Менделеева вытекала из представления о науке, как о служении истине, служении народу. Это и является движущей силой, которая не дает корифеям русской науки останавливаться на полдороге, которая ведет их вперед к великим и смелым завоеваниям.
Дальнейшие химические открытия не только подтвердили периодический закон, но и развивали его дальше. В девяностых годах была найдена новая группа элементов — благородные газы, которые образовали нулевую группу периодической таблицы, введенную самим Менделеевым после работ Рамсея. В девятисотых годах была раскрыта сложная картина электронов, движущихся вокруг атомного ядра. Эта картина служит физическим объяснением периодического закона. В наше время основные направления атомной физики последовательно раскрывают и конкретизируют сущность периодического закона, открытого гениальным русским химиком. Современная электронная физика берет периодический закон за основу своих построений. Решающей величиной является, впрочем, не атомный вес, а порядковый номер каждого элемента в таблице Менделеева К Этому порядковому номеру соответствует число отрицательных зарядов — электронов, окружающих атомное ядро. Так как нарастание числа электронов, при переходе от одного элемента таблицы к другому, периодически дает одно и то же число электронов на внешней орбите, то химические свойства, зависящие от внешних электронов, периодически повторяются. Этому же порядковому номеру соответствует число положительных зарядов, сосредоточенных в атомном ядре. Но атомный вес не полностью соответствует порядковому номеру таблицы, так как он зависит не только от числа положительно заряженных частиц — протонов, но и от содержащихся в атомном ядре незаряженных электричеством частиц — нейтронов.
Таким образом, периодический закон Менделеева не только .подытожил все развитие классической атомистической химии, но и проложил дорогу современному учению о веществе. И. В. Сталин в 1906 г. дал гениально глубокое определение научного значения периодического закона. В работе «Социализм или анархизм?», разбивая атаки анархистов на материалистическую диалектику, И. В. Сталин ссылался на периодический закон как на доказательство перехода количественных изменений в качественные в истории природы. «Менделеевская «периодическая система элементов» ясно показывает, какое большое значение в истории природы имеет возникновение качественных изменений из изменений количественных» 1 2. Современное естествознание подтвердило эту оценку периодического закона, положиз его в основу исторической картины последовательных превращений вещества.
Одновременно с расцветом химической науки, в России происходило дальнейшее развитие физики. На рубеже XIX и XX веков экспериментальная физика достигла в России наивысшего подъема и привела к открытиям всемирно-исторического значения.
1 О значении порядкового номера в таблице Менделеева см. Б. М. К е д р о в, Развитие понятия элемента от Менделеева до наших дней. М.—Л., 1948, стр. 48—50.
2 И. В. Сталин, Сочинения, т. I, стр. 301.


118
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Таковы, в частности, открытия русских ученых в области электричества: электрическое освещение (Яблочков, Лодыгин), законы фотоэлектричества (Столетов), радио (Попов), давление электромагнитных волн (Лебедев). Попов и Лебедев принадлежали не к поколению шестидесятников, а к следующему поколению, но их научное творчество представляет собой прямой результат пореформенного промышленного и идейного подъема. Напомним некоторые факты, относящиеся к указанным только
что открытиям. ~
...«Свет приходит к нам с
Севера»,—пи с а ли с емьд есят лет назад парижские газеты: Речь шла о «русском
с.зете», как называли тогда электри ческ ое освещен ие.
Магазины Лувра, театр Шатле и площадь Оперы освещались свечами Яблочкова,— первыми электрическими лампами, практически примененными для освещения гооодов. В 1876 г. Павел Николаевич Яблочков (1847—1894) получил французский патент на свою «свечу». Муниципалитеты французской провинции тянулись за Парижем. В Гавре решили осветить электричеством порт. В Англии поде чи тыв а ли сравнительную выгодность газового и эл ектри чес кого освещен ия
набережной Темзы.
Изобретение было на редкость простым и 'остроумным. Дуговые электрические лампы имели одно существенное неудобство: по мере того, как угли сгорали, расстояние между ними вырастало, и в конце концов ток прерывался и дуга исчезала. Нужно было все время регулировать расстояние между'углями, сдвигать их по мере сгорания. Яблочков нашел гениально простой (выход. Вместо того, чтобы помещать угольные стержни один против другого, обратив концами друг к другу, он расположил их параллельно. Два вертикально поставленных
Павел Николаевич Яблочков (1847—1894)
параллельных угольных стержня и изолирующая прокладка между ними, сгорающая вместе с углями, образуют свечу Яблочкова. Электрическая дуга, соединяющая концы углей, не прерывается, так как они, сгорая, будут все время на одном и том же расстоянии.
В своем первом патенте П. Н. Яблочков писал: «Изобретение состоит в уничтожении всякого механизма, применяемого в обычных электрических лампах. Вместо того, чтобы автоматически сближать посредством механизма угольные стержни, по мере их сгорания, я просто ставлю угли рядом, ...отделяя один от другого изолирующим! материалом, способным сгорать одновременно с углями, например каолином. Приготовленные таким образом угли могут помещаться в особого рода подсвечник. Достаточно затем пропустить через них ток от батареи или какого-нибудь дру-


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
119
того источника тока, чтобы между концами углей образовалась вольтова дуга.
В случае применения тока одного направления, так как один уголь сгорит быстрее другого, надо применять угли различного поперечного сечения, дабы сохранить постоянство длины обоих углей. Вместо двух угольных стержней, помещенных по обе стороны каолиновой пластинки, я могу применять каолиновую трубку, внутрь которой вставлен угольный стержень и которая окружена угольной трубкой.
Для зажигания лампы я соединяю ее -свободные концы маленькой угольной полоской, которая при пропускании тока сначала накаливается, затем сгорает и, вместе с тем, зажигает вольтову дугу».
Открытия Яблочкова непосредственно связаны с его участием в коллективной деятельности пионеров русской электротехники. Яблочков, подобно большому числу крупных русских ученых своего поколения, п-олучил образование в Инженерном училище. После службы в саперном батальоне он вышел в отставку, затем снова поступил на военную службу, учился в офицерских классах «Технического гальванического заведения», дававших специальное электротехническое образование офицерам инженерного корпуса. Однако по окончании гальванических классов Яблочков не мог получить на военной, службе работу, связанную с электротехникой. В 1871 г., оставив военную службу и поселившись в Москве, Яблочков заеедывал здесь телеграфной службой Московско-Курской дороги и принимал самое живое участие в организации Московской политехнической выставки, отделения Свеча Яблочкова
физических наук Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии и создававшегося в это время московского Политехнического музея. Эти центры нарождавшейся электротехнической мысли сыграли существенную роль в формировании мировоззрения и научно-технических интересов Яблочкова К Особенно большое значение имела работа постоянной комиссии по прикладной физике Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Комиссия работала под руководством А. С. Владимирского, а в последствии А. Г. Столетова и H. Е. Жуковского. В некрологе, посвященном памяти одного из участников этой комиссии, дана характеристика книги ее протоколов —богатейшего источника для изучения истории прикладной физики вообще и электротехники в частности в семидесятых годах.
«...Все прошлое, прошлое славное, трудовое занесено в эту книгу протоколов, одно в намеках, другое вполне. Смотрят со страниц этой книги на читателя имена почивших русских деятелей, беззаветно отдавших жизнь свою русской науке, русской электротехнике, русскому труду, и как бы стараются вдохнуть в своих преемников по работе и преданность делу, и любовь к нему, и верность ему до гроба...»1  2.
1 Эту сторону биографии Яблочкова подробно показал Л. Д. Белькинд в своей монографии «Павел Николаевич Яблочков» (М.—Л., 1950).
2 См Л. Д. Белькинд, указ, соч., стр. 110—111.


120
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Под непосредственным воздействием идейной, глубоко патриотической среды, проникнутой живыми научными интересами и стремлением развивать в России новые научно-технические идеи, Яблочков все больше интересовался коренными проблемами электротехники. Вместе со своим другом Н. Г. Глуховым, отставным капитаном артиллерии, Яблочков создал в Москве электротехническую мастерскую, где разрабаты- вал новые типы динамомашин., аккумуляторов, регуляторов электрического освещения, строил крупные прожекторы и занимался электротехническими опытами. По существу это была крупная электротехническая^ лаборатория. Занимаясь электролизом поваренной соли, Яблочков № пришел к своей гениальной идее параллельной установки углей. Незадолго ДО того как Яблочкову пришлось уехать за границу, он вместе с Глуховым экспериментировал в области электролиза солей. Об этом периоде его деятельности Глухов впоследствии рассказал К. А. Чернышеву, который опубликовал этот рассказ в 1905 р, Он имеет существенное значение для истории изобретений Яблочкова и мы его приве дем здесь. t
' «За несколько дней перед отъездом Павла Николаевича за границу случилось одно в высшей степени интересное происшествие, проливающее яркий свет на историю изобретения свечи. Передадим своими словами рассказ об этом случае Н. Г. Глухова, который мы лично слышали от него в конце 80-х годов. При электролизе соли пары углей в последовательных приборах для разложения устанавливались параллельно и притом так, чтобы их можно было приближать, сохраняя параллельность один к другому внутри жидкости для отыскания наивыгоднейшего расстояния между ними. Случилось, что при излишнем сближении они коснулись нижними концами; так как ток был высокого напряжения, то между ними образовалась вольтова дуга. Явление грозило- гибелью дорогому аппарату, но, по словам Глухова, оно было так прекрасно, что от наблюдения его не было сил оторваться. Павел Николаевич и Николай Гаврилович — достойные друг друга, оба горе-предприниматели, влюбленные в электричество и науку, любовались интересным явлением внутри жидкости сквозь толстые стенки дорогого стеклянного сосуда и предоставили углям гореть до конца, а сосуду треснуть. Какие мысли родились в головах этих двух чудных людей, внимание которых было приковано к блестящему явлению? Что это не было детское любование без мысли, как фейерверком или разноцветными огнями, видно из того замечания, которое сорвалось у П. Н.: «Смотри, ч регулятора никакого не нужно!». Через несколько дней П. Н. уехал за границу» Г
Таким образом, Яблочков еще до отъезда из Москвы разработал принцип электрической свечи с параллельно расположенными углями. «Интересуясь,— пишет Л. Д. Белькинд,— электрическим освещением,, зная из своего личного предшествующего опыта, сколь несовершенны в то время были регуляторы к дуговым лампам, П. Н. Яблочков понял величайшую ценность наблюденной им электрической дуги, непрерывно горевшей при совершенном отсутствии какого бы то ни было регулятора. После этого не нужно было много времени для окончательной отделки изобретения; нет ничего удивительного, что патент был очень скоро получен П. А. Яблочковым, вынужденным временно выехать из России» 1 2.
В 1874—1875 гг. в Москве Яблочков пришел не только к идее электрической свечи, но и к тем принципам конструирования электрических:
1 См. Л. Д. Белькинд, указ, соч., стр. 130—131.
2 Т а м же, стр. 132.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
12 Г
машин, гальванических элементов и аккумуляторов, которые он разра- батывал впоследствии. Из Московской лаборатории Яблочкова и Глухова вышли таким образом наиболее крупные электротехнические от- крытия 70—80-х годов.
Приехав в 1875 г. в Париж, Яблочков продолжал здесь электротехнические работы. Он поселился в Латинском квартале, встречался е русскими эмигрантами, в том числе с П. Л. Лавровым, дружил с Германом Лопатиным,. Почти все время Яблочков отдавал электротехническим работам, но общение с русской революционной эмиграцией имело существенное значение для его мировоззрения. Опыты он производил у себя в комнате, а также в известных парижских мастерских Антуана Бреге. 23 марта 1876 г. Яблочков получил патент, а в апреле свеча демонстрировалась на выставке физических приборов в Лондоне. В следующем году началось промышленное изготовление свечей Яблочкова.
За один 1877 г. количество электрических ламп в Европе выросло с 80 до 500. Парижская выставка 1878 г. особенно повлияла на распространение электрического освещения. Русские, желавшие видеть в Париже технические новинки, встретили в качестве наиболее интересного электротехнического экспоната изобретение своего соотечественника. После этого Яблочков получил приглашение в Петербург. Он порвал с фирмой, начавшей реализацию его изобретения, и вернулся на родину. Вскоре петербуржцы толпились на углу Литейного и Бассейной, заглядывая в освещенные электричеством окна квартиры Яблочкова, а через несколько месяцев электрические фонари освещали Литейный мост и Екатерининскую площадь.
i Для распространения электрического освещения Яблочков должен был заняться финансовыми операциями. Денежные заботы отвлекали его от творческой деятельности. Новыми его замыслами никто не интересовался, и негде было их осуществить. Сейчас трудно даже представить, в каких нищенских условиях работали пионеры русской электротехнической мысли. Для Яблочкова такие условия были особенно тяжелыми. Электротехническая промышленность росла, но рамки капитализма сильно ограничивали технический прогресс. Между тем для творчества Яблочкова характерно было именно безостановочное стремление ко все новым научно-техническим открытиям. Ни остановки, ни отдыха, ни успокоения не знала его техническая фантазия. Творческая работа Яблочкова продолжалась всего двадцать лет, но не прерывалась ни на один месяц. В то время, как электрики всего мира удивлялись успехам электрической свечи, П. Н. Яблочков был поглощен совершенно новыми исследованиями. Сюда относится прежде всего новая динамомашина, которая предназначалась не только для освещения.
Яблочков к концу жизни конструировал машины для передачи энергии на расстояние и строил легкие электромоторы. Как далеко шли его замыслы, видно из того, что Яблочков в восьмидесятых годах проектировал самолет с электрическим двигателем. Тогда не было ни самолетов, ни хороших промышленных электродвигателей.
Одна из основных заслуг Яблочкова — практическое применение переменного тока, а также первое применение трансформатора для преобразования напряжения тока и дробления энергии. В России тогда не было электропромышленности, и Яблочков не мог и мечтать об изготовлении своих машин на родине. В 1880 г. он снова поехал в Париж. Там подготовлялась всемирная выставка, на которой Яблочков был членом международного жюри по электротехническим изобретениям.
После выставки он с невероятной энергией начал разрабатывать новую область электротехники. Яблочков стремился создать мощный, элек¬


122
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
трохимический генератор. В то время, как и теперь, электричество производилось главным образом динамомашинами с приводом от паровых установок. Химическая энергия топлива, горящего под котлами электростанции, превращается в тепловую, теплота переходит в механическую энергию вращающегося колеса паровой турбины, и, наконец, в генераторах механическая энергия переходит в электрическую. Яблочков хотел осуществить непосредственное превращение химической энергии горящего угля в энергию электрического тока. В созданном им гальваническом «элементе горения» окислёние угля освобождало энергию в форме электрического тока. Яблочков придумал десятки таких элементов. В некоторых из них окислялся натрий.
Конечно, ни одна капиталистическая фирма не стала бы широко финансировать опыты непосредственного получения электричества. Средств на лабораторию у Яблочкова не было, и он работал над новыми гальваническими элементами в одной из комнат своей квартиры. Во время испытания натриевых элементов произошел взрыв. Жена Яблочкова рассказывала об этом случае: «Окна были выбиты, вся комната наполнилась газом, ничего не стало видно и слышно. Яблочков не подавал голоса, когда я его звала. Газы выходили через выбитые окна в большом количестве, и публика на улице решила, что в доме пожар. Был дан пожарный сигнал, и вот когда приехали пожарные,—наступила страшная минута. Я выбежала на улицу, умоляя пожарных не заливать комнаты водой, иначе произошел бы новый взрыв, который мог бы разрушить весь дом. Хозяин дома, тоже инженер, также выбежал на улицу и, к счастью, сумел убедить пожарных не заливать пожар. У нас был запас песку — две бочки — и все стали засыпать все песком. Когда все утихло, я увидела Павла Николаевича в углу лаборатории, почти задохнувшегося, с обожженной бородой» 1. Этот взрыв подорвал здоровье Яблочкова. Несколько лет работы в неблагоустроенной лаборатории, полной хлорных испарений, довершили дело. В 1893 г. Яблочков серьезно заболел, В номере саратовской гостиницы он лежал, задыхаясь от водянки. Рядом с диваном поставили стол, и Яблочков продолжал опыты, торопясь их закончить. Утром 19 марта 1894 г. он умер.
Широта интересов, разнообразие и оригинальность технических идей, безостановочный, стремительный переход ко все более совершенным конструкциям, органическая вражда ко всякой рутине и застою, блестящее предвосхищение новых электротехнических принципов делают Яблочкова одной из наиболее ярких фигур русской электротехнической .мысли конца XIX века.
!***|
Наряду с Яблочковым, нужно упомянуть А. Н. Лодыгина — создателя ламп накаливания.
Лодыгин родился в 1847 г. и учился в кадетском корпусе и инженерном училище. При первой возможности он покинул военную службу и поступил в Петербургский университет. В 1870 г. он предложил свою конструкцию летательного аппарата тяжелее воздуха. Позже он заинтересовался электрическим освещением. Лампа накаливания Лодыгина вышла за пределы лаборатории. В 1873 г. в Петербурге впервые демонстрировалось освещение улиц лампой накаливания. Лампа Лодыгина представляла собой полый герметически закупоренный стеклянный шар. Между двумя медными стержнями помещался небольшой уголек, который раскалялся и светился при прохождении тока. В первых своих опы-
t Цит. то статье проф. М. А. Шателена: Свеча Яблочкова и связанные с ней изобретения. «Электричество», № 12, 1929, стр. 496.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
123
тах Лодыгин пользовался металлической проволокой, которая накаливалась током. Однако эти опыты не привели тогда к созданию лампы накаливания с металлической нитью. Далее он пропускал ток через небольшой стержень из кокса, зажатый в металлических держателях. Эти опыты оказались успешными. Они не только показали возможность практического применения лампы накаливания, но и разрешили .проблему включения большого числа источников света в цепь одного генератора. Первоначально Лодыгин накаливал угольные стержни на открытом воздухе, а затем в 1872 г. поместил их в -стеклянный баллон. Воздух из лампы не выкачивался, так как Лодыгин предполагал, цто кислород израсходуется раньше, чем уголек сгорит. Но оказалось, что лампа горит всего полчаса, а потом перегорает.
Поэтому впоследствии Лодыгин и начал (выкачивать воздух -из своих ламп.
Изобретение Лодыгина было сделано значительно раньше, чем Эдисон выступил .со своими угольными лампами. Мало того, начиная свои работы над лампой накаливания, Эдисон уже знал о результатах Лодыгина, уже ознакомился с его открытием через А. М.
Хотинского, привезшего лампу Лодыгина в Америку. Когда во французском журнале «La Lumière Александр Николаевич Лодыгин (1847—1923) électrique» появилось сообщение об изобретении
Эдисона, -оно сопровождалось указанием на Лодыгина, ранее использовавшего тот же принцип. Даже в Америке во время спора из-за патента между Эдисоном и Сваном суд аннулировал обе привилегии, ссылаясь на приоритет Лодыгина.
Русский изобретатель силой вещей должен был не углубляться в экспериментальное изучение и улучшение найденной конструкции, а переходить ко все новым и новым принципам. В 1890 г. он предложил лампу с молибденовой и вольфрамовой нитью. Но эти изобретения были реализованы в Америке. Патент на вольфрамовую нить купила американская фирма «General Electric С°». Причина такого положения заключалась не в недостаточном внимании к электротехнике со стороны русских ученых. Напротив, за несколько лет до того, как в Англии парламентская комиссия спрашивала Тиндаля, «каким образом паровая машина, служащая источником электричества, может накалить платину до


124
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
точки 'плавления, тот,да как температура в ее топке несравнимо ниже?»,, задолго до скептической встречи лампы Эдисона европейской наукой, Петербургская Академия выдала Лодыгину ломоносовскую премию за его изобретение. Петербургские научные круги проявили значительный интерес к лампе накаливания. Но промышленность царской России не дала изобретателю ни лабораторий для длительной экспериментальной работы над лампой, ни средств. Через два года после изобретения и черев год после получения академической премии Лодыгин был вынужден поступить слесарем в арсенал. В 1884 г. он уехал за границу — в Париж, а затем в Америку, где вынужден был работать над автомобилями, на кабельном заводе, на заводе ферросплавов и т. д.
В этот период Лодыгин стал одним из создателей электрометаллур' гии и электротермии. Он стремился к применению электричества для создания новьих технологических процессов. Вместе с тем открытия1 Лодыгина в области электрического освещения дали громадный толчок электротехнике, хотя сам изобретатель не мог положить начало широкой постановке работ по конструированию и производству ламп накаливания в силу тяжелых условий научно-технического творчества в тот период. Лодыгину вместе с Яблочковым принадлежит заслуга дальнейшего развития и практического применения тех первых опытов с электрическим освещением, которые были сделаны на 70 лет раньше В. В. Петровым. В «Постово-телеграфном журнале» за 1900 г. говорится: «К гордости русского народа должно быть на скрижалях истории культуры отмечен тот факт, что инициатива применения электрического освещения, как вольтовой дугой, так и калильными лампами, принадлежит русским изобретателям Яблочкову и Лодыгину; поэтому малейшие подробности всей эпопеи зарождения электрического освещения должны быть дороги, интересны и отрадны каждому русскому сердцу, и наш долг перед теми, кто положил начало столь распространенному теперь электрическому освещению, показать их работы и выяснить их право на это великое открытие».
Дуговые лампы, и тем более лампы накаливания, распространившись, вызвали дальнейшее развитие генераторов. Но подлинная электроэнергетическая техника появилась с внедрением в производство электродвигателей — машин, конструктивно тождественных с генераторами. Электроэнергию из генераторов начали направлять в двигатели и, таким образом, электричество стало промежуточным звеном для передачи механической энергии на значительные расстояния.
Превращение механической энергии в электрическую и затем обратное превращение сходными машинами основано на принципе обратимости. Открытие Ленца содержало в зародыше все дальнейшие успехи электромеханики. Через четырнадцать лет Якоби высказал мысль о конструктивном тождестве генератора и двигателя. Русский электротехник Д. А. Лачинов (1837—1891) одним из первых понял значение обратимости. В своей статье, печатавшейся в первых номерах журнала «Электричество», Лачинов развивает следующую мысль: проблема электромагнитных машин должна быть решена на основе общего учения об энергии. С этой точки зрения двигатель не может дать больше того, что' затрачено в генераторе. Тем не менее превращение механической энергии в электричество и обратно открывает широкие перспективы. Лачинов указывает, что производство электроэнергии динамомашиной может быть в двадцать раз дешевле, чем производство электроэнергии гальваническими


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
125
батареями, и ток можно применить не только для телеграфа и гальванопластики, но и для двигателей.
«В этом последнем наиболее интересном случае вопрос принимает особую, довольно оригинальную форму: в одном пункте мы пользуемся паровой (или какой-либо иной) силой для вращения динамоэлектриче- ской машины и полученный таким образом ток проводим посредством проволок в другой, более или менее удаленный пункт, где заставляем его действовать на машину Сименса или Грамма, которая, наконец, и производит требуемую механическую работу. Элекгродвижение является здесь, следовательно, в форме передачи механической работы посредством электричества. Предполагая, что обе машины поставлены в весьма выгодные условия, мы приходим к заключению, что таким способом будет передаваться до 80% первоначальной работы двигателя. При обыкновенных условиях, когда мы не стараемся о наилучшем устройстве по наивыгоднейшей скорости, можно все-таки допустить, что посредством электричества мы передадим на значительное расстояние, по крайней мере, половину работы двигателя» 1.
Блестящим осуществлением идеи переброски энергии током высокого напряжения были передачи постоянного тока. Однако широким фронтом электротехника двинулась в силовой аппарат промышленности лишь с изобретением современного трехфазного электродвигателя, который был создан в девяностых годах русским инженером М. О. Доливо-Доброволь- ским. Последний также явился одним из создателей первой электропередачи переменного тока.
}t/ .
*»' $ ^
В русской науке ранний период развития электротехники отразился в работах Александра Григорьевича Столетова. Этот период начался первыми магнито-электрическими генераторами, которые еще не могли заменить гальванические батареи, хотя и выпрямляли индуктированный переменный ток в постоянный. Следующим шагом в развитии первых генераторов был переход от постоянных магнитов к электромагнитам. Затем были построены машины самовозбуждения, появилась машина с кольцевым якорем, и, наконец, эти машины были применены для передачи энергии на расстояние.
В начале 1872 г., через несколько лет после появления указанных машин, А. Г. Столетов выпустил свою докторскую диссертацию: «Исследование о функции намагничения мягкого железа». Она была результатом многочисленных экспериментальных работ. Столетов помещал желёзо в магнитное поле и измерял величину, показывающую, как изменяется намагничение с изменением магнитного поля. Эту величину, которая теперь называется магнитной проницаемостью, Столетов называл функцией намагничения. Чем больше эта величина, тем больше будет намагничено железо в данном магнитном поле. Столетов хотел установить зависимость магнитной проницаемости от намагничивающего поля. Ему удалось доказать, что магнитная проницаемость непостоянна, что с возрастанием магнитного поля она сначала возрастает медленно, потом быстрее, и, наконец, достигает наибольшей величины, а затем при дальнейшем увеличении магнитного поля — убывает. Таким образом, при определенной величине магнитного поля, магнитная проницаемость достигает максимума. В своих опытах Столетов пользовался железным кольцом, которое намагничивалось током, протекавшим через намотанный на кольцо проводник. При выключении намагничивающего тока в
1 См. Сборник «Электродвигатель в его историческом развитии», Л., 1936.,
стр. 571—572.


126
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
другом проводнике, намотанном на то же кольцо, возникал индукционный ток, измерявшийся баллистическим гальванометром. Показания гальванометра позволяли судить о степени намагничения железа и других металлов, из которых строятся электрические машины.
Благодаря работам Столетова стало возможным теоретически рассчитывать генераторы, электродвигатели и трансформаторы. «Изучение функции намагничения железа,—писал Столетов,—может иметь практическую
важность при устройстве и употреблении как электромагнитных двигателей, так и тех магнию - электрических машин нового рода, в которых временное намагничение железа играет главную роль (снаряды Вильде, Сименса, Ледда и др.). Знание свойств железа относительно временного намагничения так же необходимо здесь, как необходимо знакомство со свойствами пара для теории паровых машин. Только при таком знании мы получим возможность обсудить н аивыгоднейшую конструкцию подобного снаряда и наперед рассчитать его полезное действие» К
Александр Григорьевич Столетов (1839—1893)
Вторая очень важная работа Столетова заключалась в опреде- ле ни и «крити чес кой
скорости», играющей центральную роль в электромагнитной теории света. «Предметом
настоящей работы,—пишет Столето© в введении к ней,—служит точное определение отношения между электромагнитными и электростатическими единицами, той скорости V, которая была бы скоростью распространения электромагнитных возмущений в пустоте (или в воздухе)- и которая, по всей вероятности, не отличается от скорости распространения света в той же среде».
Для новейших глав учения об электричестве выдающийся интерес представляли исследования фотоэлектрического эффекта. Столетов изготовил прибор, состоявший из цинковой пластинки и металлической сетки. Пластинка соединялась с отрицательным, а сетка с положительным полюсом батареи. В цепь был также включен гальванометр. Когда свет вольтовой дуги проходил через сетку и падал на пластинку, воздушное простран¬
J Цит. по статье П. Н. Лебедева, Экспериментальные работы А. Г. Столетова. Сочинения, стр. 279—280.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
пт
ство между сеткой и пластинкой проводило электричество, и электрическая цепь оказывалась замкнутой. Это явление — по нынешней терминологии фотоэлектрический эффект — Столетов называл актиноэлектрическим явлением. Сохраняя неизменным освещение пластинки, Столетов увеличивал напряжение в цепи и обнаружил, что электрический ток при, этом сначала быстро возрастает, а затем изменяется все медленнее, пока не достигнет максимального значения. Таким образом, Столетов открыл ток насыщения, соответствующий данному освещению пластинки. С современной точки зрения это явление имеет следующую природу. Падая на металлическую пластинку, свет срывает с ее поверхности электроны.
В этом и состоит фотоэлектрический эффект. Число электронов, слетевших с поверхности пластинки, зависит от интенсивности света и при постоянном освещении не будет меняться. При возрастании напряжения, приложенного к электродам, все большая часть вырванных электронов будет попадать с пластинки на сетку, и электрический ток, проходящий через межэлектродное пространство, будет усиливаться. Но если напряжение достигает такой степени, что все электроны, вырванные светом с поверхности пластинки, достигают сетки, то дальнейшее увеличение напряжения не увеличит силы тока. Этот максимальный ток будет током насыщения. Он характеризует, таким образом, число электронов, сорванных светом в единицу времени с пластинки.
Первоначально Столетов исследовал фотоэлектрические явления при постоянном давлении воздуха. Затем он поместил пластинку и сетку в стеклянный сосуд и выкачал из этого сосуда воздух. Таким образом, был построен некоторый прообраз вакуумного фотоэлемента (так называемого фотоэлемента с внешним эффектом). Столетов измерял силу тока, изменяя расстояние между сеткой я. пластинкой и одновременно изменяя напряжение в цепи. Оказалось, что сила, тока достигает максимума при определенном давлении газа в сосуде. Величина этого давления различна при различных напряжениях в цепи и различных расстояниях между сеткой и пластинкой. Если умножить давление газа, при котором сила тока достигает максимума, на расстояние между пластинкой и сеткой и разделить это произведение на напряжение между электродами, то получится постоянная величина. Эта постоянная величина вошла в физику под названием константы Столетова.
Нужно сказать, что Столетов был одним из наиболее передовых естествоиспытателей своего поколения и по своим философским воззрениям. Он исходил из сознательных материалистических убеждений и был первым русским физиком, выступившим против идеалистических вывертов Маха.
Столетов писал о философских измышлениях Маха и Оствальда: ^Такое направление весьма напоминает нам символизм так называемых декадентов, проявившийся в новейшей литературе. Не так смотрят на дело наиболее глубокие умы нашего времени, наиболее мощные двигатели науки — Гельмгольц, Кельвин, Максвелл, Кирхгоф, Клаузиус: они упорно стоят за старый «предрассудок», хотя из их трудов и вышли новые горизонты (и даже те новые термины). Для этих продолжателей дела Ньютона идеалом физики остается приведение всех явлений к движениям» К
В своих работах Столетов говорит, что физика и естествознание в целом стремятся свести физические явления к основным принципам механики. Мы знаем, что относительно сложные по сравнению о простыми механическими перемещениями физические процессы несводимы к
i А. Г. Столетов, Сочинения, т. II, М., 1941, етр, 321.


*128
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
законам механики. Однако и для Столетова приведенная формула имела особый смысл: в сущности, он имел в виду объяснение физических явлений движением в широком смысле, так как он в. понятие механики включал также и электродинамику. Электродинамика, по словам Столетова, отнюдь не должна быть сведена к классической механике, а должна рассматриваться как ее развитие, опирающееся на новые понятия и на новые, ранее неизвестные опытные данные. Столетов всегда подчеркивал объективный характер научных представлений о природе и в то же время относительность достигнутых нами сведений, необходимость их дальнейшего развития, дальнейшего приближения к действительности. «На какие бы ясно представимые элементы ни разложили мы природу, мы не можем быть уверены, что дошли до конца, что наши «атомы» не суть системы других атомов второго порядка или даже «формы движения» другой субстанции; что наши «элементарные силы» не суть следствия других сил или движений. Мы можем и должны подвигаться к цели на твердо выбранном пути, но не обольщаясь надеждой когда-либо достигнуть ее вполне» К
Столетов примыкал к наиболее прогрессивному направлению в физике конца прошлого века, стремившемуся поставить законы электро- . динамики на место наиболее широких и общих закон он физического 'мира. Для того времени эта тенденция была чрезвычайно прогрессивной в научном и философском смысле. Развитие этих идей выбивало почву из-под ног идеалистов, утверждавших, будто выдвижение электричества на передний план научной картины мира означает «крушение материи». Столетов и его единомышленники подчеркивали материальность процессов, происходящих в электромагнитном поле, тот факт, что законы электродинамики, описывают более сложные, чем законы механики, формы материального движения. Поэтому электродинамика, оказываясь в центре научной картины мира, подтверждает ^ее материалистический характер. Столетов писал о развитии физики в конце XIX века: «После того как явления механические в тесном смысле слова были как бы исчерпаны, наступает черед более таинственных явлений. После теории тяготения, которая дала образец, нашему веку удалссь построить эскиз механической теории света и теплоты. Об этих процессах мы имеем отчетливые представления, в главных чертах, несомненно, правильные. Но затем мы видим перед собою обширный остаток необъясненното, который напрашивается на очередь... Мало-помалу открылся новый и удивительный мир явлений, долго бывший как бы под спудом. Мы назвали его остатком физики; вернее сказать, что это — вся физика будущего в ее окончательном объединении» 2.
!***!
Исследования в области фотоэлектричества были в значительной мере началом нового периода в развитии физики, они привели к новому представлению о действии света на освещенные тела и изменили воззрения на вв а и мо действие света и вещества. Русские естествоиспытатели конца XIX века и начала XX века и в других отношениях участвовали в создании новой физической картины мира, нового учения о веществе, электричестве и свете, новых представлений о массе и энергии. Физика нашего столетия отказывается рассматривать пространство, разделяющее тела, как простое расстояние между ними, как пустоту, через которую взаимодействуют массы или заряды. В центре новой физики находится понятие реальной физической среды, через  11 А. Г. Столетов, Сочинения, т. II, стр. 329—330. - Соч., т. I, стр. 379—380.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
129
которую действуют друг на друга заряды и массы и в, которой перемещается и распространяется энергия. Три крупные открытия русских естествоиспытателей придали непререкаемый характер идее материальной физической среды, в которой распространяется энергия. Это были: теоретическое решение вопроса о движении энергии (Умов), практическое применение распространения энергии в виде электромагнитных волн (Попов) и экспериментальное доказательство давления электромагнитных волн на тела (Лебедев).
Остановимся на первом из этих открытий. Оно очень убедительно показывает связь патриотических стремлений ученого, его материалистических установок и возникновения новых физических представлений в его трудах.
Николай Алексеевич Умов {1846—1915), первый русский физик-теоретик в современном понимании этого термина, был борцом за распространение науки в России, борцом против антинаучных, идеалистических, реакционных предрассудков. В автобиографическом очерке, написанном для словаря С. А. Венгерова, Умов говорит о себе: «В своих популярных статьях он обращал внимание на борьбу с предрассудками, незамечаемыми людьми и связанными с представлением о неизменности природной обстановки, в которой живет человечество. Проводя принцип эволюции, Н. А. развивает мысль, что естественные предложения природы становятся все более и более недостаточными для жизни человечества, которое должно создавать среди старой новую природу, соответствующую его изменяющимся потребностям» К
Для русского естествознания конца XIX века существенное значение имела патриотическая деятельность Умова, направленная на создание естественнонаучных центров в России и пробуждение естественнонаучных интересов в широких кругах. С 189.7 г. Умов стал президентом Московского общества испытателей природы. На собраниях общества и в его изданиях Умов читал и помещал ряд докладов и статей. Каждое выступление Умова с трибуны или в печати встречало широкий общественный отклик. В частности, следует упомянуть его речь на XI съезде русских естествоиспытателей и врачей в 1901 г. «Физико- механическая модель живой материи» с резкой критикой виталистических лжеучений. Подобно Тимирязеву, Павлову, Александру Ковалевскому и другим передовым биологам, Умов наносил сокрушительные удары идеалистической мистике витализма. Философское мировоззрение Умова не было последовательным, но в своей основе оно было материалистическим. Умову принадлежит ряд статей, посвященных Декарту и картезианству. По мнению Умова, новая физика возвращается к основной идее Декарта: в мире нет ничего кроме движущейся материи. При этом следует отметить, что Умов отнюдь не сводил новые физические явления, обнаруженные в девяностых годах, к схемам к л а-с* сиче-ской механики. В своих статьях о новой физике он успешно показывал, что новые физические идеи представляют собой дальнейшую конкретизацию картины объективного мира. В работе о теории относительности Умов говорит: «В новых воззрениях мир является благодаря ограничению в своих скоростях несравненно более реальным, и познание, уходя с поверхности вещей и явлений в их глубину, зовет нас к исканию основ реальной механики»,
«Классическая механика,— продолжает Умов,—не знающая пределов для скоростей движения материи, является той абстракцией, тем отвлечением, которое и в других областях уносит ум человека за пределы
i Н. А. Умов, Избранные произведения, М., 1950, стр. 28.
9 Б. Г. Кузнецов


130
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
реальности. Не может быть более речи о механистическом мировоззрении на прежних условиях».
Умов резко выступил против реакционных идеалистических тенденций в физике. Подобно Столетову он был энергичным борцом против «физического» идеализма, Умову принадлежит также ряд выступлений против представления о неподвижности природы. Еще в 80-х годах Умов говорил, что периодический закон Менделеева доказывает общность, родство элементов, их переход друг в друга. Для Умова характерна постоянная борьба против мистического представления о мгновенном действии через пустоту. Умов подчеркивал, что взаимодействие осуществляется через реальную физическую среду. С этим связано его представление о потенциальной энергии.
В своих первых работах, посвященных термомеханическим явлениям, Умов разработал наиболее полным для своего времени образом понятие тепловых напряжений и, таким образом, объединил учение об упругости и учение о теплопроводности единой концепцией, непосредственно вытекающей из закона сохранения энергии. Однако еще большее историческое значение принадлежало докторской диссертации Умова, посвященной учению о движении энергии (1874 г.). Эта диссертация вызвала ожесточенную дискуссию и даже самые крупные и передовые московские физики не могли еще тогда оценить смелость и плодотворность новых понятий, введенных Умовым в учение об энергии. Исходя из своих основных идей, доказывая кинетическую природу всех форм энергии, Умов утверждает, что превращение кинетической энергии в потенциальную означает переход движения из одной среды, которую мы непосредственно наблюдаем, в другую, скрытую среду, не поддающуюся непосредственному наблюдению. Живая сила движения этой неощутимой для нас среды и есть то, что мы называем потенциальной энергией. Умов утверждает, что:
«а) всякое изменение в величине живой сильг обусловливается ее переходом о частиц одной среды на частицы других сред или же с одних форм движений на другие;
б) определенное количество живой силы остается себе равным при всякой смене явлений;
(в) количество живых сил природы неизменно».
На основе такого взгляда на природу потенциальной энергии Умов развивает свои представления о движении энергии. Кинетическая энергия связана с движущейся частицей и локализована в пространстве там же, где находится частица. Умов утверждает, что любой вид анергии связан с движением некоторой среды, может быть, таким образом, локализован © пространстве и в любом случае можно говорить о движении энергии. Умов ввел понятия плотности энергии и скорости ее движения. Эта идея сыграла громадную роль в развитии современного учения об электромагнитных, гравитационных и других силовых полях. В частности, в 80-х годах идею движения энергии, выдвинутую Умовым, повторил и развил применительно к электромагнитному полю Пойнтинг.
Практическое применение электромагнитных волн было начато А. С. Поповым в 1894 г. Остановимся на биографии этого замечательного ученого, создателя радио.
А. С. Попов родился в 1859 г. на Урале. Учился он на математическом отделении физико-математического факультета Петербургского университета. Еще на университетской скамье он вошел в круг энтузиастов


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
131
русской электротехники, группировавшихся вокруг журнала «Электричество» и 6-го отдела «Русского технического общества». Академик В. Ф. Миткевич пишет в своих воспоминаниях: «В редакции «Электричество», помещавшейся в квартире А. И. Смирнова, часто собирались деятели русской электротехники, много говорили, советовались и спорили о делах журнала, а затем радушный и гостеприимный хозяин обычно приглашал всех к столу и в совершенно неофициальной обстановке начинались дружеские беседы, нередко опять же на темы, касавшиеся журнала и вопросов электротехники. Именно здесь я имел случай впервые встретиться или ближе познакомиться с целым рядом выдающихся лиц, поработавших в области теории и практики электричества. Среди них были: А. С. Попов, В. Н. Чиколев, Д. А. Лачинов, Н. Г. Егоров; И. И. Бергман, М. А. Шателен, В. К. Лебединский, А. Л. Гершун, А. А. Воронов, H. Н. Георгиевский, Ч. К. Скржинский, Имшенецкий и другие» Г
Можно не сомневаться, что именно эта атмосфера идейных интересов, связанная с новой областью техники, питала научные замыслы Попова, приведшие в конце концов к великому открытию. Таким образом, само это открытие не было случайным, а вытекало из влияния общественной среды, в которой воспитывался и развивался гений Попова.
По окончании университета Попов был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Однако его интересовало практическое применение новых физических открытий для укрепления мощи русского флота. Попов стал преподавателем минного офицерского класса в Кронштадте, который был питомником целой плеяды выдающихся русских электротехников. Вскоре Попов стал одним из крупных специалистов флота в области применения новейших физических открытий. Один из его сотрудников H. Н. Георгиевский вспоминал, что уже в 80-х годах «ни один крупный вопрос, так или иначе соприкасающийся с областями физики и, в особенности, электротехники, не решался в морском ведомстве без участия А. С. Попова. Такое быстрое завоевание авторитета в морской среде помимо солидной подготовки и солидных теоретических знаний объяснялось также и тем обаянием, которое производил А. С. Попов на всех соприкасавшихся с ним, вдумчивым отношением к тем вопросам, которые ставились ему на разрешение, и постоянною готовностью итти навстречу в разрешении и освещении этих вопросов» 1 2.
Впоследствии А. С. Попов стал профессором Электротехнического института в Петербурге. Он выделялся там своими передовыми взглядами, и во время революции 1905 г., когда должность директора стала выборной, прогрессивная часть профессуры выбрала на эту должность А. С. Попова. Однако он недолго мог бороться против реакционных попечителей института. Электротехнический институт находился тогда в ведении министерства внутренних дел, во главе которого стояли Сипягин, Плеве и Дурново. Столкновения между идейным, патриотически настроенным, передовым ученым, с одной стороны, и всесильными царскими сатрапами, с другой, привели Потов а к тяжелым переживаниям, вызвавшим 31 декабря 1905 г. (13 января 1906 г.) кровоизлияние в мозг. Русская научная общественность отмечала, что Попова привели к смерти невыносимо тяжелые условия, созданные для передовых ученых царским правительством.
«Еще одна свежая могила. Еще одну жертву безвременно унес безжалостный Молох наших дней»,—писал профессор Г. Любославский в газете «Слово» (7 января 1906 г.). «Александр Степанович Попов...—
1 «Электричество», 1925, № 4, стр. 28.
2 «Электричество», 1925, № 4, стр. 12.


132
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
новая жертва современных невыносимо тяжелых условий в России» — начал свою вступительную речь товарищ председателя физического отделения Русского физико-химического общества профессор Н. А. Гезехус, открывая экстренное заседание (24 января), посвященное памяти А. С. Попова. В некрологе, помещенном в журнале «Электричество», говорится еще более открыто: «А. С. пришлось пережить тяжелые ми-
Александр Степанович Попов (1859—1906)
нуты. ...В последнее время, когда реакция надвинулась со всех сторон, между прочим и на высшую школу, настроение А. С. было особенно подавленное. В последних числах декабря, после неприятных разговоров с администрацией, он почувствовал себя плохо, а через два дня скончался от кровоизлияния в мозг».
Попов был подлинным патриотом. «Я горд тем,—говорил он,— что родился русским. И если не современники, то может быть потомки наши поймут, сколь велика моя пред ai нн ость пашей Родине и как счастлив я,


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
133
что не за рубежом, а в Росс и и открыто новое средство СВЯЗИ».
Великое открытие Попова состояло прежде всего в сконструированном им в 1894 г. приборе, при помощи которого можно было принимать отдаленные разряды. Прибор для возбуждения электромагнитных колебаний был уже создан, но приемная часть не улавливала слабых сигналов. Поэтому Попов обратил внимание на прием и регистрацию отдаленных разрядов. В начале мая 1895 г. происходила публичная демонстрация
Установка А. С. Попова с грозоотметчиком (>1896)
прибора, состоявшего из высокой антенны и когерера, т. е. трубки с металлическим порошком, пропускавшим ток в телеграфный аппарат, когда под влиянием электромагнитной волны порошок становился проводником электричества. Приемник отмечал атмосферные разряды и был назван «грозоотметчиком». Через год, в марте 1896 г., Попов продемонстрировал передачу на 200 метров электрическими сигналами ряда букв, образующих слово «Генрих Герц». Это была первая радиограмма. Еще через год Попов установил радиосвязь между кораблем, находившимся в море, и берегом. Наконец, зимой 1899/1900 г. при помощи радиограммы были спасены 27 рыбаков, унесенных в Балтийское море оторвавшейся льдиной.
Через год после первого публичного сообщения Попова об открытии радиосвязи и демонстрации приборов и через несколько месяцев после передачи первой радиограммы, Маркони подал в Англии заявку на патент устройства, не отличавшегося ют предложенного Поповым и в то время уже известного. Когда содержание этого патента стало известно, Попов заявил на страницах английского журнала «Electrician»: «Устройство Маркони является воспроизведением моего грозового записывающего прибора». Несмотря на это, фирменные интересы радиопромышленной компании Маркони и националистические тенденции приводили к попыткам оспаривать приоритет Попова. Поэтому Русское физико-химическое общество в 1908 г. создало для разъяснения этого дела комиссию, в которую вошли крупные русские физики О. Д. Хвоивьсон и И. Г. Егоров. Комиссия запросила мления наиболее


134
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
видных специалистов, работавших в то время над проблемами радиосвязи. Бранли — известный французский исследователь этих проблем — ответил, что «телеграфия без проводов в действительности является результатом опытов Попова». Английский физик Лодж в своем ответе подчеркнул, что решающим звеном радиосвязи служит тот факт, что электромагнитная волна сама приводит в действие декогератор, а этот принцип был предложен Поповым. «Попов первый,—писал Лодж,—заставил сам сигнал приводить в действие декогератор, и я считаю что этим нововведением мы обязаны Попову». Комиссия, собрав исчерпывающие доказательства действительной исторической роли открытия Попова и сопоставив дату первой публикации Попова с временем заявки Маркони, опубликовала протокол, заключающийся словами: «А. С. Попов по справедливости должен быть признан изобретателем телеграфа без проводов при помощи электрических волн».
Приоритет Попова много раз был признан судебными решениями по патентным делам, заявлениями научных корпораций и научно-технической печатью всего мира. Тем не менее и сейчас имеют место заведомо лживые утверждения о Маркони как создателе радиосвязи. Такие утверждения прозвучали на международном съезде, созванном правительством Италии в 1947 г% по поводу фиктивной, заведомо ложной пятидесятилетней годовщины открытия, якобы сделанного Маркони.
Работы Попова заключались в техническом применении электромагнитных волн. Важнейшие эксперименты, показавшие физические свойства волн, также были проделаны в России — П. Н. Лебедевым, крупнейшим русским физиком.
Петр Николаевич Лебедев родился в 1866 г. Интерес к науке проявился у Лебедева очень рано. Так же рано проявились его конструктивные способности. Близкий друг его А. А. Эйхенвальд вспоминал, что Лебедев «дома мастерил из различного рода материалов электрические машины, производил с ними опыты, читал книги преимущественно по физике и электротехнике, делал сам изобретения, изображая их тщательно выполненными чертежами, с пояснительным текстом, что мы в шутку называли «патентами». Само собой разумеется, что среди этих «патентов» было множество летательных машин, но были и динамомашины, телеграфы, регуляторы для вольтовой дуги».
Конструктивные навыки Лебедева получили развитие в высшей технической школе. Три года, с осени 1884 до весны 1887 г., Лебедев провел в Московском техническом училище, а потом решил стать физиком и окончил университет по физическому факультету.
Уже в это время работа Лебедева носила яркий творческий характер. Как известно, в эти годы электромагнитная теория света получила экспериментальное подтверждение. Очередной задачей физики было полное экспериментальное доказательство давления света на освещенную поверхность.
В 1889—1891 гг. Лебедев ищет причину, объясняющую отталкивание хвостов комет от солнца. Эта проблема связана с именем Ф. А. Бредихина. В шестидесятых-семидесятых годах Бредихин собрал сведения о всех ярких кометах, отмеченных старинными и новыми астрономическими записями. Он изучил более сорока кометных хвостов и разбил их на три типа. Хвосты первого типа—длинные и прямые—направлены в сторону, противоположную солнцу, и лишь немного отклоняются от этого направления. Бредихин показал, что их отталкивает от солнца сила в семнадцать раз большая, чем притяжение. Хвосты второго типа изо¬


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
135
гнуты, (широки и больше отклоняются от направления, (противоположного солнцу. Здесь отталкивающая сила всего на 0,1 меньше при тяже - ния со стороньг солнца. Третий тип—короткие и тусклые хвосты—сильно отклонены в сторону, откуда идет комета. Их отталкивает от солнца сила в пять рае меньшая, чем притяжение. При помощи ряда остроумных мате Mia тических приемов Бредихин (Вьичислял силу, отталкивающую к сметные хвосты от солнца. Но какова природа этой сильг? Проблема была решена Лебедевым, который писал следующее:
«Я, кажется, сделал очень важное открытие в теории движения светил, специально комет... Найденный закон распространяется на все небесные тела. Сообщил Винеру, сперва он объявил, что я с ума сошел, а на другой день, поняв в чем дело, очень поздравлял. Сперва я был в сильном нервном напряжении, но теперь, когда закон доказан,—я ничуть не волнуюсь, частью, может быть, оттого,—этого я не скрою,—'что озадачен, даже ошеломлен его общностью, которую сначала не предчувствовал. Выведенный мною закон не есть дело минутного наития: около двух лет ношу я его зачатки. Вопрос, которым я занят издавна, я люблю всей моей душой, так, как я себе представляю, родители любят своих детей» 1.
Вслед за Максвеллом Лебедев предположил существование светового давления, и наличием последнего он объяснил отклонение кометных хвостов. Вскоре он изложил свои представления о давлении, которое испытывают тела со стороны световых лучей. В июле 1891 г. в Страсбурге Лебедев прочитал доклад «Об отталкивающей силе лучеиспу- скающих тел». В этом докладе показано, что для больших по объему и плотности тел давление лучей солнца незначительно по сравнению с ньютоновской силой притяжения. Другое дело — тела, меньшие по объему и по плотности. Для них световое давление солнца может превысить притяжение. Это и происходит с частицами, из которых состоят хвосты комет. Они отталкиваются солнцем. Далее Лебедев рассматривает вместо солнца небольшой черный шарик и возле него другой такой же. Шарики притягивают друг друга вследствие ньютоновского тяготения. Hö излучение каждого шарика отталкивает их друг от друга. Лебедев доказал, что при температуре 0°, плотности 10 и радиусе шариков в 4 мм притяжение уравновесится отталкивающей силой теплового излучения. При меньших размерах последняя сила превысит взаимное притяжение и оттолкнет шарики друг от друга. Пылинки в мировом пространстве будут отталкиваться друг от друга с силой в миллион раз большей, чем их ньютоновское притяжение. Гораздо сложнее отталкивание, вызванное лучеиспусканием молекул. Этот последний вопрос Лебедев ставит в заключение своего доклада.
Он был разрешен экспериментально впоследствии, по возвращении Лебедева в Россию.
Осенью 1891 г. Лебедев приехал в Москву и при содействии Столетова получил место лаборанта в физической лаборатории Московского университета. Это было тесное, неприспособленное помещение. Трудно было здесь вести серьезную и научную работу. Средств также не было. Лебедев часто вспоминал, как он оборудовал мастерскую при лаборатории. Это стоило 300 рублей, и такая сумма считалась в университете необычайно крупной. Отсутствие специальных исследовательских лабораторий в России было для Лебедева личной трагедией. При таких условиях университетское преподавание становилось для экспериментаторов тяжелой «учебной барщиной».
1 	П. Н. Лебедев, Сочинения, стр. XIII.


136
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
«Русский ученый, у которого есть и способности, и желание работать в области чистой науки, волею судеб поставлен в особенно тяжелые условия, благодаря своей крепостной зависимости от учебных учреждений; и если мы теперь, в годовщину 19-го февраля, с жутким чувством читали воспоминания о том, как баре помыкали своими крепостными художниками и заставляли их красить заборы, то, может быть, с таким же жутким чувством наши потомки через пятьдесят лет будут читать воспоминание о той учебной барщине, которую отбывали Менд е- леевы, Сеченовы, Столетовы и ныне здравствующие крупные
русские ученые; чтобы толь¬
ко получить право производить свои ученые работы, чтобы оплатить возможность прославить Россию своими открытиями», — писал Лебедев \
Лебедев был подлинным патриотом, он с гордостью говорил о достижениях русской науки, боролся за ее приоритет в естественнонаучных открытиях, верил в великое будущее страны. Но
подчас тяжелые условия окружающей жизни вызывали у него скорбные ноты. Лебедев, как и каждый естествоиспытатель, далекий от пролетарского движения, не видел действительных сил, которые могли сделать Рос'сию п е р е до вой колон н ой че л ове - честна. Подчас окружающий мрак казался ему беспросветным. Такие минуты переживал не один русский патриот в те тяжелые времена. С. И. Вавилов приводил слова Лебедева в качестве примера трагической -судьбьь ученых в период реакции. Он говорит о крупных достижениях предреволюционного естествознания и продолжает:
«И вместе с тем над, русскими учеными постоянно тяготело сознание бесцельности, ненужности, оторванности от родной почвы, вызванное всем общественным строем старой России и безумной недооценки науки со стороны, царского правительства. 13 января (ст. ст.) 1905 г., вскоре после событий 9 января, П. Н. Лебедев писал из Москвы в Петербург своему старому товарищу, академику Б. Б. Голицыну: «Вся моя деятельность насадителя науки в дорогом отечестве представляется мне какой-то безвкусной канителью; я чувствую, что я как ученый погибаю безвозвратно: окружающая действительность — какой-то беспрерывный одуряющий кошмар, беспросветное отчаяние. Если в Академии зайдет речь об преуспеянии наук в России, то скажите от имени не-  1Петр Николаевич Лебедев (1866—1912)
1 П. Н. Лебедев, Сочинения, стр 352—353.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
13 т
счастного московского профессора, что ничего нет: нет ни преуспеяния., нет ни наук —ничего нет»1.
В этих тяжелых условиях Лебедев вел исследования, показавшие давление света на твердые тела. В своей предсмертной неоконченной статье «Давление света», написанной летом 1911 г.1  2, он дает блестящий исторический анализ развития учения о световом давлении. Впервые представление о давлении лучей было высказано Кеплером. В XVII веке давление объясняли непосредственным воздействием световых частичек- в духе ньютоновской оптики. Опытные данные, которые приводились тогда, были достаточно фантастичны. В 1696 г. Гартзокер утверждал, что Дунай течет медленнее утром, когда солнечные лучи направлены против течения, и быстрее вечером, когда они подталкивают воды реки вниз. В середине XVIII века де Меран и дю-Фэ изготовили горизонтальное железное колесико с вертикальными легкими крылышками. Они направляли пучок света на крылышки и колесо вращалось (1754 г.). Но де Меран и дю-Фэ с удивительным экспериментальным чутьем поняли, что в данном случае действует неравномерное нагревание воздуха. В начале XIX века к тому же результату пришел Френель, прикреплявший легкие крылышки к подвижной магнитной стрелке (1823 г.). Очень важные опыты проделал в 1870 г. Крукс, но и здесь, как выясни лось, действовали молекулы газа,, оставшегося в приборе.
Между тем понятие светового давления неизбежно вытекало из электромагнитной теории света. Максвелл не только теоретически вывел световое давление, но и вычислил его величину. Лебедев взялся за экспериментальное доказательство этой теории, и ему удалось то, что не удавалось предшественникам. Он направил лучи вольтовой дуги на легкие крылышки, подвешенные на нити, и по закручиванию нити судил о силе светового давления. Ряд остроумнейших деталей прибора устранил все посторонние влияния, искажавшие явление в опытах предшественников Лебедева. Теория Максвелла получила полное экспериментальное подтверждение.
Труднее всего было устранить «посторонние влияния» общественных условий, мешавшие его работе. Больше всего мешало Лебедеву отсутствие специальной исследовательской лаборатории, в результате чего он не мог целиком отдаться экспериментам. Измученный педагогической работой и экзаменами, Лебедев заболел. Когда тонкая нить —самая ответственная часть прибора—случайно порвалась в разгаре опытов, ош был настолько слаб, что не мог изготовить новой и опубликовал результаты опытов, не считая их полностью законченными.
Это классическое исследование вызвало живой отклик во всем мире. Кельвин в разговоре с К- А. Тимирязевым говорил: «Вы, может быть, знаете, что я всю жизнь воевал с Максвеллом, не признавая его светового давления, а вот ваш Лебедев заставил меня сдаться перед его опытами» 3.
Давление света на твердые тела, обнаруженное в 1900 г. Лебедевым, имело решающее значение для электромагнитной теории света. Но для космических проблем необходимо было выяснить световое давление на разреженные газы, так как именно для разреженных газов, состоящих из* отдельных молекул, давление света может превысить ньютоновское тяготение. Решение этой задачи растянулось на десять лет и включало большое число в высшей степени остроумных приемов. В приборе Лебедева-
1 С. И. Вавилов, Наука сталинской эпохи. М., 1950, стр. 39.
2 П. Н. Лебедев, Новые идеи в физике, Сочинения, ГУ, 1912, стр. 381—408.
3 К. А. Тимирязев, Наука и демократия, стр. 44


138
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
газ, благодаря световому давлению, приобрел вращательное движение и передавал его небольшому поршню. Отклонение поршня измерялось отражением световых лучей, падавших на небольшое зеркальце, прикрепленное к поршню. Поглощение света вызвало неравномерное нагревание и движение газа, мешавшее обнаружить и измерить давление света на газ. Лебедев решил подмешивать к испытываемому газу водород, так как водород с его высокой теплопроводностью быстро выравнивает температуру газа. Результаты этих опытов были доложены Лебедевым в 1909 г. на Московском съезде естествоиспытателей.
Установка П. Н. Лебедева для экспериментального доказательства давления света на газы
Лебедев не успел исследовать и определить световое давление на отдельные молекулы. Значительно позже, когда камера Вильсона позволила непосредственно наблюдать отдельные частички, было обнаружено давление рентгеновских и гамма-лучей на отдельные электроны. Оказалось, что световое давление, измеренное Лебедевым,—это среднее значение множества отдельных давлений на отдельные частички. Световое давление может принимать не всякое значение, а лишь кратное некоторой величины, постоянной для излучения данной длины волны.
Вернемся к биографии Лебедева.
В начале 1911 г. в Московском университете происходили студенческие волнения. В аудитории была введена полиция. Протест университета окончился увольнением ректора А. А. Мануйлова и его помощников М. А, Мензбира и П. А. Минакова. В знак протеста 124 профессора и доцента ушли из университета. Среди них был и П. Н. Лебедев.
По словам К- А. Тимирязева, «Московский университет сделал усилие, чтобы устоять от напора мутной воды повального раболепия, от которой — еще немного — и может захлебнуться совесть целого народа» К
Для некоторых профессоров уход из университета был этапом карьеры. Лебедев находился в другом положении. Он действительно  11 К. А. Тимирязев. Наука и демократия, стр. 59.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
139
жертвовал всем во имя чести и достоинства ученого. «Не был он из тех, кто при таких условиях с барышом уходит в практическую жизнь —■ для него жизнь без науки не имела raison d’etre. Знал он также, что своим уходом лишает возможности продолжать научный труд и своих учеников. В полном цвете лет, он не уносил с собой права на пенсию, не мог иметь он и каких-нибудь сбережений, так как никогда не пользовался процветавшими вокруг него баснословными гонорарами и совместительством. Он терял все: возможность продолжать научную деятельность сам и в трудах своих учеников,—терял просто средства существования своего и своей семьи» 1.
По почину К- А. Тимирязева в Москве, в Мертвом переулке, в доме № 20 была организована на общественные средства лаборатория Лебедева, а затем также на общественные средства был построен Московский физический институт. Но Лебедеву не пришлось в нем работать. События 1911 г. роковым образом отразились на его здоровье. Участились сердечные припадки. 14 марта 1912 г. П. Н. Лебедев скончался в Москве, в том самом доме, где помещалась его лаборатория. Он умер в расцвете творческих сил, как сорокавосьмилетний Максвелл и тридцатишестилетний Герц. Лебедева убили реакционные силы старой России. «Волна столыпинского «успокоения» докатилась до Московского университета и унесла Лебедева на вечный покой»,—писал К. А. Тимирязев в некрологе, посвященном Лебедеву. «Эта новая жертва,— продолжал он дальше,—снова и снова приводит на память судьбу «невольников чести», не желавших мириться с самодержавием, людей «с умом и сердцем»,— как говорил Пушкин о себе и о других жертвах царского строя». «Успокоили Лебедева, успокоили Московский университет»,—с горечью пишет К. А. Тимирязев и заканчивает некролог гневными и пророческими словами: «...страна, видевшая одно возрождение, доживет до второго, когда перевес нравственных сил окажется на стороне «невольников чести», каким был Лебедев. Тогда и только тогда людям «с умом и сердцем» откроется, наконец, возможность жить в России, а не только родиться в ней,—чтобы с разбитым сердцем умирать» 1 2.
***
Общая история естествознания, имеющая своим предметом крупнейшие научные открытия, охватившие не только одну дисциплину, но все естествознание в целом, должна упомянуть о теоретических трудах Е. С. Федорова (1853—1919) —создателя современной кристаллографии. Современная кристаллография выходит за рамки отдельных естественнонаучных дисциплин, так как объединяет геометрические, физические, химические и минералогические исследования. Научная биография Федорова интересна с исторической точки зрения, так как она показывает национальные корни крупнейшего обобщения в естествознании конца XIX и начала XX веков. Федоров^—участник «Земли и воли», ставший уже в 1877 г. марксистом, друг Вильгельма Либкнехта, Бебеля, Кибальчича и Веры Фипнер, революционер и крупнейший мыслитель — внес в естествознание подлинно революционный размах и пришел к совершенно новым методам научного исследования. Первые работы Федорова относились к геометрии, именно к реальным многогранникам — кристаллам. Эти работы натолкнули Федорова на практические геологические исследования полезных ископаемых в России, и в конце девяностых годов Федоров стал руководителем геологических 1иоследова1ний в Богословском
1 К. А. Тимирязев, Наука и демократия, стр. 50—51.
2 Там же, стр. 51—52.


140
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
горном округе на Урале. Геологические исследования расширили круг научных интересов Федорова и область применения выдвинутых им экспериментальны X методов. Реакционные круги травили этого замечательного ученого-. В «Новом времени» писали о том., как «профессор и директор Горного института способствует студенческим волнениям». Пу- ришкевич произнес по его адресу погромную речь в Государственной Думе. В то же время русские горнозаводчики, интересовавшиеся больше казенными заказами, чем геологи чески ми исследованиями, не могли создать для Федорова такой широкой экспериментальной базы, которая соответствовала бы глубине его теоретических идей. Нужно- сказать, что и Академия наук в 1890—1892 гг. не обратила внимания на гениальные труды Федорова, посвященные теории строения кристаллов.
Основные идеи Федорова, относящиеся к кристаллическим формам, появились в самом начале девяностых годов. Их теоретическое значение было раскрыто значительно позже, во втором десятилетии нашего века. Для того, чтобы охарактеризовать значение трудов Федорова, необходимо некоторое предварительное пояснение. Кристаллы, как известно, чрезвычайно распространены в природе, так как они являются устойчивой формой твердых тел. Правильность внешних форм кристаллов зависит от правильности их внутреннего строения, расположения атомов в их молекулах. Эта правильность внешней формы кристаллов выражается в их симметричности. Симметричные формы состоят из равных частей или из таких частей, которые называются «зеркально-равными», иными словами, подобными предмету и его отражению в зеркале, либо правой и левой перчатке. Закономерность взаимного расположения равных и зеркально- равных частей кристаллов выясняется с помощью некоторых точек, прямых и плоскостей — так называемых элементов симметрии. Если взять, например, кубический кристалл поваренной соли, то прямая, проведенная через центры противоположных граней, является осью симметрии, вокруг которой мы находим четыре тождественные грани, четыре ребра и т. д. Поэтому такая прямая называется осью симметрии четвертого порядка. Таких осей через куб можно провести три. Ось, соединяющая вершины куба, является о-сью симметрии третьего порядка, т. е. вокруг нее расположены три одинаковые грани и три одинаковые ребра. Можно разделить кристаллы некоторой плоскостью на две равные части. В кубе девять таких плоскостей симметрии. Если соединить вместе все • элементы симметрии, принадлежащие определенному телу, то мы получим о нем полное представление. Однако теоретически мыслимо лишь некоторое сочетание элементов симметрии и можно теоретически указать все возможные сочетания элементов симметрии. Федоров вывел 230 совокупностей элементов симметрии для правильных систем и соответственно 230 законов, управляющих пространственным размещением элементарных частиц кристаллов. В 1912 г., когда рентгеновские лучи позволили изучать внутреннюю структуру кристаллов, геометрические законы Федорова стали законами внутреннего строения вещества, законами построения кристаллических решеток из атомов и ионов.
Федорову принадлежит также блестящая экспериментальная идея, позволившая по-новому изучать и измерять кристаллы. Он создал прибор — двукружный теодолитный гониометр. В этом приборе кристалл находится в центре вертикального лимба, который вращается вокруг горизонтальной оси. Эта ось связана с вертикальным лимбом, вращающимся вокруг вертикальной оси. Таким образом кристалл может быть ориентирован любым образом. На него падает свет, отражающийся под любым углом от граней. Наблюдая этот свет, можно с большой точностью и легкостью измерить углы кристаллов. Гониометр Федорова стал основой


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
141
изучения кристаллов наряду с сконструированным им столиком для микроскопа. Исследуемый шлиф кристаллов может вращаться вокруг нескольких осей и, таким образом, наблюдая через микроскоп один шлиф, можно видеть его в различных ориентировках относительно микроскопа. Эти изобретения Федорова стали основой накопления эмпирических сведений в области кристаллографии, что привело впоследствии к созданию •новых геохимических дисциплин. Патриотические идеи Е. -С. Федорова как побудительные мотивы его научной деятельности очень ярко видны в его выступлении по поводу книги немецкого -математика Шенф- лисса, посвященной теоретической кристаллографии (1891). В этой книге Шенфлисс подчеркивает приоритет Федорова! в создании теории кристаллических структур, ссылается на вышедшую в 1890 г. «Симметрию правильных систем фигур» Федорова и повторяет ряд построений русского ученого. По этому по(воду Федоров указывает на приоритет русского исследователя Гадалина в разработке проблемы симметрии и на свой приоритет в создании теории возможных видов структуры кристаллов. Далее Федоров- говорит о присвоении русских открытий иностранцами и пророчески рисует перспективы научной литературы на русском языке. Приведем эти замечательные слова:
«Вообще в этой отрасли науки,— говорит Федоров о кристаллографии,— русская ученая литература значительно опередила литературу всех других стран. Конечно, и в новом сочинении, несмотря на его обширность, не только движение в этой области не опередило русской литературы, но еще многое, заключающееся в последней, остается в нем неизвестным,, непонятным. Однако и для нас, русских, сочинение это имеет большое значение как первый шаг ознакомления с русскими сочинениями в подлиннике. Мне кажется, трудно обнять все значение этого факта, сколь ни кажется он нормальным, обыденным с общей точки зрения...
...Мне кажется общеизвестным то особенное отношение иностранных ученых к русским сочинениям, которое признает их как бы несуществующими. Это отрицательное отношение иностранных ученых иногда доходит до того, что некоторые из них не считают для себя обязательным даже установление новых зоологических видов, хотя бы при этом установлении было исполнено вое, что требуется, по международным правилам, т. е. сделано удовлетворительное изображение и описание, если только описание это составлено по-русски. Мне всегда казалось обидным для национального самолюбия такое подчиненное отношение русской ученой литературы*... литературы одной из величайших наций, имеющей громадную будущность.
Конечно, в настоящее время общепринятыми языками в научной литературе являются языки французский, немецкий и английский, а потому общедоступным может считаться лишь сочинение, написанное на одном из этих языков.. Но кажется нетрудно предвидеть, что это должно перемениться, что если такую значительную роль могут играть языки французский и немецкий, то тем более важная роль предстоит языку русскому, на котором говорит сто миллионов граждан России, движущейся быстрыми шагами по пути цивилизации и прогресса» К
В каждом крупном естественнонаучном открытии любого русского ученого второй половины XIX века можно увидеть влияние промышлен-  11 «^Научное наследство», т. П, М.—Л., 1951, стр. 312.


142
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
ного и идейного подъема шестидесятых годов. В химии и отчасти в экспериментальной физике легко обнаружить результаты технического развития русской промышленности и (Патриотическое в своей основе стремление русских ученых к подъему научно-технического уровня промышленности. Такое стремление особенно ясно видно в творчестве Бутлерова, Менделеева, Марковникова и др. В биологии особенно ярко сказались общественные идеи шестидесятников, деятельность великих революционных демократов второй половины века и патриотическое стремление непосредственных учеников Писарева и Чернышевского к уничтожению всяческих форм и идеологических опор угнетения и произвола. Конечно, такое разграничение несколько условно. Материалистические идеи Бутлерова, Менделеева и Столетова были в известной мере результатом идейных влияний русской передовой материалистической философии* тесно связанной с революционно-демократическими общественными идеалами. Но тут дело в степени. В творчестве А. и В. Ковалевских, Мечникова, тем более Сеченова, тем более Тимирязева, мы видим ясное сознание связи между естественными науками и общественной борьбой.
Дело объясняется исключительной ролью дарвинизма в обосновании материалистической теории и революционно-демократических общественных идей. Т. Д. Лысенко в своем докладе на сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина говорит:
«В первый же момент появления учения Дарвина сразу стало очевидным, что научное, материалистическое ядро дарвинизма — учение о развитии живой природы — находится в антагонистическом противоречии с. идеализмом, господствовавшим в биологии.
Прогрессивно мыслящие биологи, как наши, так и зарубежные, увидели в дарвинизме естественно правильный путь дальнейшего развития научной биологии. Они предприняли активную защиту дарвинизма от нападок со стороны реакционеров во главе с церковью и мракобесами от науки, вроде Бетсона.
Такие выдающиеся биологи-дарвинисты, как В. О. Ковалевский* И. И. Мечников, И. М. Сеченов и, в особенности, К. А. Тимирязев, со всей присущей истинным ученым страстью отстаивали и развивали дарвинизм» К
Творческое, развитие дарвинизма возможно было только на основе сознательных материалистических идей. Именно поэтому общественно- философское мировоззрение играло в то (время в биологии особенно крупную роль. В русской биологической науке второй половины XIX века: дарвинизм был воспринят творчески, было усвоено' его материалистическое содержание под влиянием революционных демократов.
На сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина в июле—августе 1948 г. ряд представителей мичуринской биологии справедливо указывал на особенно сильную материалистическую традицию в русской биологической мысли. Идеи Герцена и Белинского, идеи просветителей и революционных демократов следующего“ поко-ления — Чернышевского, Добролюбова, Писарева одушевляли наиболее выдающихся русских биологов второй половины XIX века. Русская материалистическая философия, исходя из патриотического стремления к освобождению народа, исходя из революционно-демократических идеалов, оказывала плодотворное воздействие на все отрасли русского естествознания и особенно плодотворное — на развитие биологической науки. Творческий характер русского дарвинизма, непримиримость  11 «О положении в биологической науке», Стенографический отчет сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина, М., 1948, стр. 10.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
143
Ковалевских, Сеченова, Тимирязева, Мичурина, Павлова к идеалистической реакции вытекали из глубоко воспринятых идей русской материалистической философии.
Мы видели выше, что Писарев подчеркивал «общеобразовательное, философское значение» естествознания. Оно состояло, прежде всего, в разгроме идейных основ» угнетения трудящихся. Дарвинизм—учение о» материальных, естественных причинах приспособленности организмов— стал идейным знаменем »борьбы против идеалистического обмана. Каждая теория, подтверждавшая и конкретизировавшая дарвинизм, приобретала, да и сейчас приобретает, величайшую остроту, »становится оружием борьбы за материализм против идеализма, т. е. за прогрессивное развитие общества против реакции. В борьбе за дарвинизм в шестидесятых и семидесятых го*дах »большую роль играла палеонтология. Неполнота палеонтол'огическо'й летописи была главным припятствим для распространения эволюционных идей. Под влиянием теории естественного отбора во второй половине XIX века' »палеонтологический материал начинают о-ценивать, описывать и -отбирать с новой точки зрения. Создается эволюционная палеонтология. Крупнейшим творцом ее был Владимир Онуфриевич Ковалевский.
В. О. Ковалевский принадлежал к передовой, патриотической, революционно мыслящей русской молодежи шестидесятых годов, одушевленной боевыми материалистическими взглядами, ненавидевшей идеалистический обман народа. Владимир Ковалевский, подобно своему брату Александру, подобно Сеченову и Тимирязеву, хотел дать прямые доказательства учения, которое изгоняет из природы «божественную премудрость». Ведь эта «божественная премудрость» применялась для оправдания произвола и бесправия, в котором томился народ. Владимир Ковалевский в большей »степени, 'чем кто-либо другой, обогатил дарвинизм прямыми доказательствами органической эволюции. Там самым теория «изменчивости видов была подтверждена конкретной »картиной живых организмов, последовательно сменявших друг друга и запечатлевших cibo-й облик в ископаемых остатках.
В. О. Ковалевский родился в 1842 г. Он учился в училище правоведения, но в последние годы учения заинтересовался естественными науками. Сюда тянул его постоянный круг друзей старшего брата, разделявший общее в то время увлечение естествознанием.
Вскоре после окончания училища В. О. Ковалевский уехал за границу, где познакомился с Герценом и другими представителями революционной эмиграции. В 1863 г. он вернулся в Петербург и занялся переводами книг Ляйеля, Брэма и других. Эта деятельность Владимира Ковалевского вытекала из идей его сверстников. Передовая русская молодежь жадно бросилась к биологическим знаниям. Властители дум этого поколения звали молодежь в науку, неотделимую от общественной борьбы. Наука подрывала устои старого помещичьего быта и строя, она была знаменем в борьбе против поповщины, против темноты и невежества, в котором правящие классы держали русский народ. В борьбе за эволюционные идеи русские ученые-шестидесятники были настойчивее, последовательнее и решительнее, чем кто-либо другой из сторонников Дарвина.
«Вдруг, откуда ни возьмись, объявились признаки какого-то странного брожения — появились новые идеи, новые люди, те «реалисты», на самом деле бывшие до мозга костей идеалистами, которых с такой любовью изобразил в своем Базарове Тургенев, непонятый старшим поколением; новая жизнь, естественно, наиболее интенсивно охватила молодежь, которая стала в резкую оппозицию к гораздо менее податливому старшему поколению...»,—писала впоследствии С. В. Корвин-


144
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Круковская — молодая девушка, землячка Ковалевского, вышедшая за него замуж и ставшая впоследствии знаменитьгм математиком. Она стремилась к общественной деятельности и к науке, хотела уехать учиться и для этого уговорилась вступить в фиктивный брак с В. О. Ковалевским. После свадьбы Ковалевские уехали в Петербург, а потом на несколько лет за границу. За границей В. О. Ковалевский серьезно занялся геологией и палентологией. Он изучал в европейских музеях палеонтологические коллекции и, наконец, приступил к самостоятельным палеонтологическим исследованиям.
Научная деятельность В. О. Ковалевского продолжалась с 1869 г. по 1874 г. включительно. Работы, опубликованные им позже, были все написаны ранее 1875 г. С другой стороны, до 1869 г. Ковалевский не только не вел научных работ в области палеонтологии, но даже еще не выбрал этой дисциплины в качестве своей специальности. За пять лет В. О. Ковалевский написал две работы об анхитерии, вышедшие в 1873 г., две работы о гиопотамиде, напечатанные в том же году, наиболее крупную из всех «Монографию рода Anthracotherium и опыт естественной классификации ископаемых копытных», несколько статей об антеледоне и гело- кусе, статью о границах между юрской и меловой формациями и большую •работу о пресноводных отложениях мелового периода.
Все эти работы исходят из учения Дарвина. Монография В. О. Ковалевского об антракотерии была посвящена Дарвину. В посвящении Ковалевский писал: «Плодотворное влияние Ваших мудрых идей на все отрасли естественных наук должно было, естественно, встретить наибольший отзвук в палеонтологии и геологии, ибо как раз в пластах земли, таящих в себе угасшие «звенья великой цепи», должны были бы мы искать положительные, несомненные доказательства в пользу основанной Вами десцендентной теории» 1.
Что же сделал Владимир Ковалевский в палеонтологии? После Кювье палеонтологические исследования состояли почти исключительно в систематизации материала. При этом, по словам Ковалевского, большинство ученых, занимавшихся млекопитающими, судило только по устройству зубов, наиболее важному для систематики, не обращая внимания на особенности организма в целом, устанавливало новый род или вид, придумывало для него название и этим ограничивалось. Ковалевский — представитель того поколения русской молодежи, для которого Дарвин был не только выдающимся биологом, но и общественным знаменем,—подошел к палеонтологии иначе. Первая работа Ковалевского была посвящена непарнокопытным млекопитающим. Кости млекопитающих животных часто находят в отложениях так называемой кайнозойской эры. В начале этой эры существовало большое разнообразие копытных животных. Ковалевский рисует картину их эволюции. Постепенно кисти конечностей переходят в копыта, более удобные для опоры тела. Боковые пальцы исчезают, животные опираются или на два средних пальца или на один средний. В первом случае возникают парнокопытные животные, во втором — непарнокопытные. Из последних Ковалевский выбрал анхи- терия, которого он считал предком современной лошади. Ковалевский сравнивает анхитерия с боотее древним, описанным Кювье, палеотерием, и более молодым в геологическом отношении гиппарионом, кости которого были в то время найдены французским палеонтологом Годри в Греции. Ковалевский считает своего анхитерия промежуточным звеном между палеотерием и гиппарионом. Он пишет о костях анхитерия: «Сравнивая их е палеотерием и гиппарионом, всякий непредубежденный исследователь
1 Л. Ш. Давиташвили, В. О- Ковалевский, стр. 226—239.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
145
не может избежать заключения — оно напрашивается само собою,—что здесь имеет место трансформация (т. е. развития из палеотерия гиппариона, и промежуточным звеном является анхитерий), что невозможно предполагать специальные акты творения для признаков, которые все являются переходными. А присутствие этих родов в последовательных слоях еще более подкрепляют результаты, к которым приводит изучение их скелетов». Подробное описание костей анхитерия у Ковалевского совершенно объективно, лишено предвзятых установок и, тем не менее, целиком проникнуто идеей единства и изменчивости органического мира.
«Плечевая кость анхитерия, — пишет Ковалевский — представляет очень много интересных признаков, особенно как соединение двух различных типов в одной кости: в то время, как ее нижняя часть совершенно похожа на нижнюю часть плечевой кости лошади, верхняя сочлененная головка отличается от нее весьма значительно и представляет форму, которая напоминает жвачных или тапиров».
Ооно вн ым н ап р авле н нем в эволюции копытных при их приспособлении к окружающей среде Ковалевский считал: во- первых, возможно большее упрощение типичного скелета, так как сложный скелет не нужен для движения копытных в новых условиях и, во-вторых,— приспособление к травяной пище.
Таким образом, эволюция Владимир Онуфриев«^ Ковалевский
к оп ыт н ы X об ъ яон яетс я эко л о- гически ми inричин ам и. Иесле-
дуя ископаемые остатки антракотерия, Ков алевший прослеживает обусловленное переходом к травяной пище превращение коренных зубов с низкой коронкой в коренные зубы с высокой коронкой и связанные с этим изменения в черепе. В письме к брату Ковалевский разъясняет причину этого процесса: «Видишь ли, к концу эоценового периода только появились граминеи (трава), что дало сейчас большое преимущество животным, пошедшим на эту пищу». Таким образом, Ковалевский объясняет детали жевательного аппарата копытных на фоне палеоботанической и палеозоологической картины. Развитие некоторых покрытосеменных растений в первой половине третичного периода было основой эволюции млекопитающих.
Учение об изменении скелета и, в частности, конечностей у копытных, было первым из основных применений эволюционного принципа в палеонтологии. В. О. Ковалевский говорит о редукции, т. е. об упрощении конечностей, сокращении числа костных элементов, из которых они состоят. Далее Ковалевский различает адаптивную и неадаптивную (инадаптив-
W Б. Г. Кузнецов


146
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
ную) редукцию. Адаптивная редукция состоит в том, что средние пальцы (третий и четвертый) разрастаются в ширину и в толщину в сравнительно большой степени. Они получают более солидную опору на костях запястий за счет боковых пальцев, которые выталкиваются в стороны. Постепенно средние пальцы захватывают всю нижнюю поверхность запястья. При неадаптивной редукции изменений гораздо меньше, они состоят лишь в утолщении пальцев. Неадаптивная редукция сохраняет архаическое отношение между элементами скелета, она имеет место чаще, чем более радикальная адаптивная редукция. Неадаптивные типы копытных появляются раньше адаптивных, но в дальнейшей борьбе за существование они часто уступают место последним Разграничение адаптивной и неадаптивной редукции относится не только к строению конечностей у копытных. Сам Ковалевский распространил эту концепцию на строение зубов копытных.
В современной палеонтологии схема Ковалевского получила дальнейшее .развитие, и Л. Ш. Давиташвили предложил назвать это* обобщение «законом Владимира Ковалевского». Этот закон действительно является одним из основных обобщений эволюционной палеонтологии. В эволюционном процессе у большого числа животных можно наблюдать, как у одной филогенетической ветви конечности, зубы или другие важные органы радикальным образом изменяются в связи с изменением среды, а у другой ветви неадаптивная эволюция приводит к менее радикальным изменениям. В большинстве случаев формы неадаптивного типа, не попавшие, по выражению Ковалевского, «на новую дорогу», развиваются без коренной перестройки отношений и эволюционируют быстро. Впоследствии адаптивные формы с глубоким изменением отношений между частями организма развиваются быстрее и обгоняют неадаптивную форму, вытесняя ее.
Из всех палеонтологов второй половины XIX века В. О. Ковалевский сыграл наиболее крупную роль в переходе палеонтологии на новые пути. В 1894 г. самый крупный из американских палеонтологов Осборн писал о работах Ковалевского: «Эти труды смели всю сухую традиционную европейскую науку об ископаемых; они проникнуты новым духом Дарвина, которому посвящена главная работа, в них вопросам происхождения придается большее значение, чем установлению новых родов и видов» 1 2.
Дарвин очень интересовался работами В. О. Ковалевского. Тимирязев рассказывает, что в 1877 г. Дарвин «отметил факт, что в русских молодых ученых он нашел жарких сторонников своего учения, чаще .цсего останавливаясь на имени Ковалевского». Тимирязев подумал, что Дарвин имеет в виду Александра Ковалевского. «Нет, извините, — отвечал Дарвин,—по моему мнению палеонтологические работы Владимира имеют еще большее значение» 3.
Иначе отнеслась к Ковалевскому русская официальная наука. Когда Ковалевский приехал в Одессу сдавать магистерский экзамен, профессор Синцов, по личным мотивам, можно думать—по указанию петербургского начальства, провалил Ковалевского, задавая ему вопросы, касавшиеся деталей, помещенных в бывшем у него единственном экземпляре только что вышедшей книги. Это произошло в 1873 г. Десять лет спустя Владимир Ковалевский, лишенный поддержки официальной науки, тщетно пытавшийся найти средства для исследовательской работы, за-
1 Л. Ш. Давиташвили, В. О. Ковалевский, М.—Л., 1946, стр. 65—66.
2 Цит. по книге А. А. Борис яка, В. О. Ковалевский, его жизнь и научные труды. М.—Л., 1928, стр. 10.
° К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VII, стр. 562.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
147
путавшийся .в долгах, затравленный реакционными кругами, покончил жизнь самоубийством.
Русская зоология ib шестидесятых годах развивалась также под знаменем эволюционного учения.
«Представителями нового течения в науке,—пишет К. А. Тимирязев,— в котором русским зоологам суждено было по праву на равной ноге вступить в общеевропейскую семью, были два молодых зоолога, имена которых через несколько лет стали общим достоянием европейской и в течение полувека продолжали и продолжают составлять гордость русской науки. Уже в самом почти начале шестидесятых годов в Петербурге стали распространяться слухи о появившемся в Харькове Wunderkind’e, чуть не на гимназической скамье уже научившемся владеть микроскопом1 и даже печатающемся в иностранных журналах! Это был будущий Илья Ильич Мечников. Почти одновременно с ним, хотя старше годами, выступил на научное поприще и Александр Онуфриевич Ковалевский. На долю обоих молодых ученых, на первых порах, выпала славная задача— продолжать, если не русского по происхождению, то всею своею деятельностью связанного с Россией, Карла Эрнеста Бэра, основателя современной эмбриологии» Т
В отличие от эмбриологов первой половины века, новое поколение изучало, главным образом, простейших 'Представителей позвоночных, сравнивая их с различными типами беспозвоночных, и руководствовалось при этом учением Дарвина. А. О. Ковалевский, Мечников и другие эмбриологи второй половины века доказывали, что единство происхождения организмов особенно ярко проявляется, при изучении их онтогенеза.
Остановимся сначала на деятельности А. О. Ковалевского (1840— 1901). Так же как и брат, он занялся естествознанием благодаря новым общественным веяниям. Под влиянием настроений, господствовавших в среде передовой молодежи шестидесятых годов, А. О. Ковалевский перешел из корпуса путей сообщения, куда его определил отец, на естественное отделение Петербургского унивёрситета. В 1861 г., после студенческих волнений, университет был закрыт. А. О. Ковалевский продолжал учение за границей, в Гейдельберге, где слушал лекции Бунзена, и потом работал в его лаборатории. Крупным толчком для дальнейшей работы Ковалевского было «Происхождение видов» Дарвина, с которым он ознакомился в Гейдельберге. Уже в 1862 ,г., возвратившись на родину, Ковалевский окончательно выбрал свою научную специальность — эмбриологию беспозвоночных. Первая из наиболее крупных работ А. О. Ковалевского относилась, впрочем, к низшему хордовому животному — ланцетнику.
Еще в 1787 г. великий исследователь животного мира России Пал- лас впервые дал описание ланцетника. Он считал его моллюском-слиз- кяком. Ланцетник представляет собою небольшое морское животное длиной в 5—8 сантиметров, напоминающее своей формой небольшую рыбку. Ланцетник не имеет ни головы, ни сердца, ни скелета, его тело прозрачно' и похоже на тело слизняка. Вдоль спины проходит хорда. Тело состоит из множества сегментов, напоминающих сегменты червей. В каждом из них, как и у червей, находятся парные выделительные трубочки. Кроме сегментарного строения и выделительных органов, ланцетник похож на беспозвоночных и своей бесцветной кровью. Есть,
10-
1 К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VIII, етр. 162—163.


148
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
однако, и особенности, связывающие ланцетника с позвоночными. У него есть больше сотни жаберных щелей, сложная, замкнутая кровеносная система и нервные трубки, похожие на нервную систему позвоночных. iB течение века зоологи спорили о том, что же из себя представляет ланцетник, следует ли его причислить к рыбам или к более низким формам животного мира. Во всяком (случае ланцетника причисляли к позвоночным.
А. О. Ковалевского, убежденного сторонника идеи развития, принесшего с собой в эмбриологию характерное для русских шестидесятников стремление к целостному эволюционному мировоззрению в биологии, всегда привлекали подобного рода промежуточные формы. В изучении их эмбрионального развития он надеялся найти новые доказательства учения Дарвина. Действительно, исследуя зародышевое развитие ланцетника, А. О. Ковалевский видел, что первичная кишка у зародыша образуется так же, как у беспозвоночных, а нервная система развивается по той же схеме, что и у позвоночных животных. Мысль Ковалевского, которую он последовательно проводил в своей диссертации о ланцетнике, состоит в том, что ланцетник — промежуточное звено между позвоночными и беспозвоночными животными.
В статье о Ковалевском Мечников (вспоминает исследования, посвященные ланцетнику 1.
Популярный среди зоологов неаполитанский рыбак Джиованни ловил ланцетников для Ковалевского. Нужно заметить, кстати, что у А. О. Ковалевского нехватало денег для уплаты Джиованни, и он начал 'продавать свою одежду, чтобы покупать морских животных.
«Он не щадил ни средств, ни времени, ни здоровья. Ланцетники в Неаполе находились в те времена с большим трудом. Он переплачивал Джиованни для того, чтобы добыть их в достаточном количестве, и сосредоточивал все свои усилия, чтобы заставить их положить икру. Долгое время это ему не удавалось. Ланцетники, переполненные яйцами и семенными телами, по нескольку дней живали в его банках. Обеспокоенные, они быстрыми движениями всплывали, чтобы затем как можно скорее снова зарыться в песок, выставляя оттуда лишь свою головную часть тела. Но из всего этого ничего не выходило, и ланцетники, выведенные из нормальной обстановки, отказывались метать икру. Наконец, однажды уже ночью Ковалевскому удалось найти несколько оплодотворенных яичек !В одной из банок. Он не засыпал всю ночь, и тут-то ему представилась изумительная картина. Яйцо, разделившись на целый ряд сегментов, превратилось в пузырек, одна половина которого углубилась в другую. Вскоре поверхность зародыша стала покрываться мерцательными волосками. Овальный зародыш закружился внутри яйцевой оболочки и, прорвав последнюю, выплыл в виде личинки. Вышедшие из яиц ланцетника покрытые ресничками личинки больше-всего напоминали личинок низших животных: медуз, морских звезд и т. д. Стенка между позвоночными и беспозвоночными была разрушена».
Через двадцать лет после открытия А, О. Ковалевского его результатами воспользовался Эрнест Геккель в своей попытке изменить систематику животных. В 1884 г. Геккель на основе работы Ковалевского о ланцетнике предложил включить в систему тип хордовых животных и разделить его на два подтипа. Первый подтип — бесчерепные, к ним относятся примерно два десятка видов ланцетников. Второй подтип — черепные, куда входят шесть классов, объединенных раньше в тип позвоночных: круглоротые, рыбы, земноводные, пресмыкающиеся, птицы
1 И. И. Мечников, Александр Онуфриевич Ковалевский. «Вестник Европы», 1902, декабрь, стр. 781.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
149
и млекопитающие. Таким образом, на основе (конкретного исследования, относившегося к ланцетнику, Геккель считал возможным полностью изменить всю систематику животных.
Защитив в 1865 г. диссертацию о ланцетнике, Ковалевский занялся другим вопросом, примыкавшим к первому. Его заинтересовала природа личинки ланцетника. Среди каких беспозвоночных животных можно найти формы, близкие к личинке ланцетника. Ковалевский нашел их у других морских животных — асцидий. Асцидии — это беспозвоночные,
Александр Онуфриевич Ковалевский (1В40—1901)
неподвижные морские животные кувшинообразной формы. У них нет органов чувств, а нервная* система упрощена. Сами асцидии вовсе не напоминают каких-нибудь хордовых животных, но их личинки плавают в воде, имеют хвост и, как установил Ковалевский,— хорду, довольно сложную нервную систему и орган равновесия. Ковалевский ■наблюдал, как личинки асцидий плавают некоторое время своей жизни в море, а затем прикрепляются к каким-либо предметам. Здесь с ними происходит процесс деградации, они утрачивают органы чувств, хорду и хвост, нервная система их становится более простой и весь корпус постепенно превращается в студенистый «мешок. Ковалевский открыл, что зародыши асцидий развиваются так же, как и зародыши ланцетников. Таким образом, из открытия Ковалевского следовало, что асцидии — это не элементарный безголовый моллюск, каким его считали раньше, а особая форма хордовых, которая испытала деградацию, потеряла характерные отличительные признаки хордового животного и стала беспозвоночной. Изучение асцидий особенно характерно для гения Ковалевского —сочетание необыкновенно скрупулезного микроскопического исследования с широтой общих биологических идей. Однако и здесь широкие общие принципы толкнули Ковалевского не в сторону эффектных общих деклараций, каких так много в работах Геккеля, а обусловили чрезвычайно большую целеустремленность конкретных исследований и наблюдений.


150
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
В биографии Ковалевского многих поражает тот факт, что он почти всегда заранее ставил себе определенную исследовательскую задачу и очень часто решал ее в результате заранее намеченных микроскопических исследований и зоологических экспедиций. Здесь проявлялась не только интуиция ученого, но и четкость исходных принципов, связанных в последнем счете с мировоззрением Ковалевского. Для обоих Ковалевских дарвинизм был не предметом общебиологических дискуссий, а руководящим принципом скрупулезных конкретных исследований: у А. О. Ковалевского — эмбриологических, у В. О. Ковалевского — палеонтологических.
В 1870 г. А. О. Ковалевский совершил экспедицию в Египет, где поселился с семьей на берегу Красного моря, в небольшой хижине, сложенной из кораллов. Он питался рисом и финиками, приготовленными женой. Незадолго до того родившуюся дочь купали в гигантской створке морской раковины. Во время этой экспедиции Ковалевский сделал одно из своих крупных открытий: он нашел морское животное— ползающего гребневика, который совмещал в себе свойства кишечнополостных и низших червей. Таким образом, А. О. Ковалевскому еще раз удалось найти переход между различными типами животного царства.
По возвращении из этой экспедиции Ковалевский в ряде работ подвел итоги своим наблюдениям. Основная мысль этих исследований состояла в том, что созданная для позвоночных животных теория зародышевых листков целиком применима к беспозвоночным. Создатель новой эмбриологии, петербургский академик Бэр .показал, что в начале эмбрионального развития позвоночных зародышевые клетки, последовательно делясь, образуют первичные листки. Однако у беспозвоночных этих зародышевых листков не находили и всю эту схему считали к .ним неприменимой. Ковалевский показал, что все решительно многоклеточные животные, начиная от самых простых кишечнополостных и кончая самыми сложными хордовыми, подчинены в принципе этой схеме. Ковалевский на большом фактическом материале доказал, что зародыши всех многоклеточных животных проходят стадию гаструлы, т. е. мешка, получившегося, в результате вдавливания одной стенки за* родыша внутрь его полости. Отсюда легко можно было сделать вывод о единстве происхождения многоклеточных животных. Но как раз эта сравнительно легкая задача мало привлекала Ковалевского по характеру его научного темперамента. Подобного рода выводы он предоставил другим ученым, а сам стремился к новым конкретным наблюдениям и открытиям. В данном случае концепцией гаструлы, как и другими открытиями Ковалевского, воспользовался Геккель. Мечников вспоминает, что в начале семидесятых годов ассистент Геккеля Клейберг говорил: «Вы увидите, что Геккель, который только теперь начинает понимать Ковалевского-, не преминет воспользоваться им для какого-нибудь громкого подвига».
В 1874 г. Геккель опубликовал свою теорию гастреи, получившую широкую известность. Геккель полагал, что все многоклеточные животные произошли от особого гипотетического животного, названного им «гастреей». Эту гастрею, сейчас уже вымершую, можно представить себе, по мнению Геккеля, на основе эмбриологического материала, так как все современные многоклеточные животные повторяют ее в своем эмбриональном развитии, в стадии гаструлы, открытой Ковалевским. В действительности кишечнополостные и другие простейшие многоклеточные животные в своем эмбриональном развитии не подтверждают гипотезы Геккеля. Сложность "проблемы была ясна Ковалевскому, но Геккелю проблема казалась более простой, чем она была на самом де¬


ШБСТИДЕСЯТНИ'КИ
151
ле. Мечников писал, что Геккель, «не углубляясь в истинную сущность фактов, а порхая по вершинам, легко -мог обходиться и даже игнорировать препятствия, которые останавливали Ковалевского». Именно этот недостаток Геккеля дал повод немецким историкам науки приписывать ему ряд открытий, сделанных в действительности А. О. Ковалевским, который блестящими конкретными исследованиями пролил свет на сложнейшие проблемы органической жизни. У Геккеля не было того научного темперамента, который толкает исследователя к познанию объективного мира во всей его сложности, который заставляет ученого итти по линии наибольшего сопротивления, браться за конкретное исследование самых сложных и противоречивых фактов и никогда не обходить действительность.
Такой характер творчества был в высшей степени присущ А. О. Ковалевскому. Он объясняется стремлением к максимальному использованию биологических знаний для борьбы за научное мировоззрение, непримиримостью к витализму, чувством ответственности ученого перед народом, в последнем счете — патриотизмом ученого. Мы встречаем его также у других русских биологов,, современников и соратников Ковалевского, в частности у Мечникова, Сеченова, Павлова и Тимирязева. Мы перейдем сейчас к творчеству названных ученых. Естественный переход от эмбриологических трудов к физиологическим — труды Мечникова.
В библиотеке Пастеровского института в Париже, украшенная венком из дубовых и лавровых листьев, хранится небольшая урна с прахом великого русского ученого Ильи Ильича Мечникова. Почти тридцать лет в Пастеровском институте микроскоп, глаза и мысль И. И. Мечникова были прикованы к проблемам жизни и смерти организмов. Но это' была лишь половина научной деятельности Мечникова, который начал свои исследования восемнадцати лет отроду. Уже в детстве -ему единогласно предрекали будущность ученого. Меньше всего это вытекало из семейных традиций. Илья Ильич Мечников родился в 1845 г. на Украине в семье харьковского помещика, отдаленного потомка известного ученого, писателя и дипломата XVII века, посла царя Алексея Михайловича в Китае. Но научные интересы не привились •потомству, состоявшему из офицеров, чиновников и помещиков. Мать И. И. Мечникова, с гордостью вспоминавшая комплименты Пушкина, передала сыну свою доброту, общительность, тревожную и нежную отзывчивость к окружающим. В детстве Мечникова называли «живым серебром» за необыкновенную подвижность, любопытство и живость. В 1856 г. Мечников поступил в харьковскую гимназию. В следующем году двенадцатилетний мальчик уже читал «Колокол» Герцена, но больше всего увлекался естественнонаучными книгами.
Окончив гимназию, И. И. Мечников уехал учиться за границу. Здесь проявилась его болезненная впечатлительность. Приехав в Лейпциг, Мечников отправился покупать книги, но забыл адрес дома, где он остановился, долго бродил по городу, пока нашел его-, и совсем расстроенный уехал в Варцбург. Холодная встреча с русскими студентами, сухость сердитых хозяев квартиры, — и Мечников, наскоро сложив вещи, в тот же день уезжает обратно в Россию. Что он вынес из этой неудачной поездки? Немало: в злосчастной связке лейпцигских книг было «Происхождение видов» Дарвина. Прочитав эту книгу, Мечников задался целью установить непрерывность ряда связанных между собою видов. Он исследует промежуточные формы и уже ß 1863—1864 гг. определяет новый отряд пресноводных животных.


152
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
В 1864 г., окончив за два года Харьковский университет, Мечников снова едет за границу, где встречается с Бакуниным и Герценом. Герцен .произвел сильное впечатление на Мечникова, но не вовлек его в политическую борьбу. Большое значение имели встречи с Сеченовым и, особенно, с А. О. Ковалевским. С последним Мечников встретился в 1865 г. Уже знакомый с учением Дарвина, Мечников захотел, подобно Ковалевскому, посвятить свои силы эмбриологическим исследованиям.
В ближайшие годы, связанный с Ковалевским личной дружбой, единством исходных позиций и некоторыми общими чертами научного темперамента, Мечников дал классические труды в области эмбриологии, беспозвоночных. Можно считать, что оба они, А. Ковалевский и Мечников, были основателями новейшей эволюционной эмбриологии. В течение двух лет, с 1865 по 1867 г., Мечников, изучая головоногих моллюсков, с полной определенностью установил наличие трех зародышевых листков у беспозвоночных в эмбриональном развитии. Это и было предметом его докторской диссертации, защищенной в Петербургском университете. Далее Мечников работал в области эмбриологии насекомых.
Мечников гармонически сочетал в своем творчестве широту общих биологических заключений и тщательную экспериментальную и вообще— эмпирическую проверку этих заключений. Ковалевский, открыв стадию гаструлы, не хотел строить на этой основе гипотетическую картину развития многоклеточных животных. Геккель, напротив, едва ознакомившись с исследованиями Ковалевского, сразу же нарисовал весь путь происхождения животных, во многом противоречивший фактам. Мечников создал теорию происхождения многоклеточных животных в полном соответствии с фактами, открытыми в значительной степени им самим и А. Ковалевским. По мнению Мечникова, все многоклеточные животные произошли от вымершего ныне животного паранхимеллы. Паранхи- мелла имела слой наружных клеток, а вся остальная часть этого животного была сплошной массой клеток, которые могли захватывать и переваривать частицы пищи. Паранхимелла Мечникова отличалась от гастреи Геккеля большей примитивностью. Она не имела внутренней полости, выполнявшей функцию переваривания пищи. Напротив, клетки, способные переваривать пищу, заполняли оплошной массой всю внутренность гипотетического животного. Впоследствии Мечников назвал это животное фагоцителой. Стремясь подтвердить конкретными фактами свою концепцию, Мечников исследовал и указал животное из группы червей, так называемую планарию, у которой действительно не было кишечной полости, а вместо нее находилась сплошная масса клеток, способных переваривать пищу. Теория фагоцителы в свое время дала значительный толчок распространению и развитию дарвиновского учения. Вместе с тем она была исходным пунктом наиболее крупных позднейших открытий Мечникова.
Вернувшись из-за границы, Мечников защитил диссертацию и стал профессором Одесского университета. В эти годы реакционная волна выбрасывала из университетов талантливых и честных ученых и ставила на их место послушных чиновников. Подобные факты заставили Мечникова уйти из университета. Он тотчас же уехал в Мессину для изучения морских животных. Здесь и было совершено одно из величайших биологических открытий XIX века.
Мечников и раньше наблюдал, как подвижные клетки многоклеточных животных, подобно одноклеточным организмам, поглощают и переваривают пищу. Он видел, как одноклеточные животные и подвижные клетки низших многоклеточных поглощают не только пищу, но и


ШЕСТИ ДЕС ЯТНИ'КИ
153
проникшие в организм посторонние тела. У Мечникова возникла мысль о том, что это поедание и внутриклеточное переваривание является защитой организма. Наблюдая личинки морских звезд, Мечников стремился установить, каковы функции движущихся в их телах клеток (амебоцитов) с точки зрения приспособления организма животных к среде. У него появилась мысль, что амебоциты не только участвуют в пищеварении, но, захватывая и переваривая органические частицы, защищают организм от вредных для него инородных предметов.
«В чудной обстановке Месой некого п ро л ива, — писал впоследствии Мечников,— отдыхая от университетских передряг, я со страстью отдавался ра^.
боте. Однажды, когда вся семья отправилась в цирк смотреть каких-то удивительных д р еоси р ов а н н ых обезьян и я остался один над своим микроскопом, наблюдая за жизнью подвижных клеток у прозрачной личинки морской звезды, меня сразу осенила новая мысль. Мне пришло в голову, что подобные клетки должны служить в организме для противодействия вредным деятелям. Чувствуя, что здесь кроется нечто особенно интересное, я до того взволновался, что стал шагать по комнате и даже вышел на берег моря, чтобы собраться с мыслями. Я сказал себе, что
если мое предположение справедливо, то заноза, вставленная в тело личинки морской звезды, не имеющей ни сосудистой, ни нервной систе-
Илья Ильич Мечников (1845—<1916)
мы, должна в короткое время окружиться налезшими на нее подвижными клетками, подобно тому, как это наблюдается у человека), занозившего палец. Оказано — сделано. В крошечном садике при нашем доме, в котором .несколько дней перед тем на мандариновом деревце была устроена детям рождественская «елка», я сорвал несколько розовых шипов и тотчас же вставил их под кожу великолепных, прозрачных, как вода, личинок морской звезды. Я, разумеется, всю ночь волновался в ожидании результата, и на другой день рано утром с радостью констатировал удачу опыта. Этот последний и составил основу теории ЧЬагоцитов, разработке которой были посвящены последующие 25 лет моей жизни» \
В памятное мессинское утро Мечников увидел, как подвижные клетки скопились вокруг занозы. Это напоминало нагноение и воспаление.
] О. Н. Мечникова, Жизнь Ильи Ильича Мечникова, ГИЗ, 1926, стр. 95—96,.


Т54
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Клетки человеческого организма — белые кровяные шарик и— таким же образом пожирают и уничтожают болезнетворных микробов. Как назвать эти спасительные белые шарики? На обратном пути в Россию Мечников спросил знакомых зоологов, как перевести «пожирающие клетки» на греческий язык. Клетки были названы греческим словом «фагоциты».
Для того, чтобы проверить свою теорию, Мечников в 1884 г. наб- .людал под микроскопом мелкое ракообразное — дафнию, в прозрачном теле которой легко можно было заметить борьбу фагоцитов с .инфекцией. И. И. Мечников видел, как споры паразитических грибков проникают с пищей в кишечный канал дафнии и внедряются в ее тело. Если подвижные клетки — фагоциты — переваривают паразитов, то болезнь прекращается. В противном случае дафния погибает. После опытов с дафнией Мечников наблюдал, как фагоциты борются в крови кролика с микробами сибирской язвы. Здесь он столкнулся с вопросом об иммунитете, т. е. невосприимчивости некоторых животных к болезням. И. И. Мечников стал искать объяснения и пришел к выводу, что животные невосприимчивы к болезни, когда фагоциты немедленно уничтожают болезнетворных микробов. Если небольшими прививками ослабленных микробов «приучить» фагоцитов к борьбе с ними, то организм приобретет искусственный иммунитет и станет невосприимчив !К инфекции. ,
Дальнейшая разработка теории фагоцитов была произведена Мечниковым в Пастеровском институте. В те годы в России на месте современных центров науки о человеке находились очень убогие лаборатории. Впрочем, и сюда неохотно пускали «беспокойных» профессоров, к которым принадлежал Мечников. В 1887 г. Мечникову пришлось уехать в Германию, где его оттолкнула враждебность некоторых немецких ученых и условия, существовавшие в германских лабораториях. Мечников нашел пристанище у Пастера. Здесь, в Пастеровском институте, были произведены многочисленные исследования, которые доставили теории фагоцитов победу и признание’.
Закончив исследования, посвященные иммунитету, Мечников перешел к давно интересовавшим его проблемам старости и смерти. Он открыл, что фагоциты уничтожают ослабевшие и омертвевшие клетки организма. Что же ослабляет клетки и ведет их к гибели? По мнению Мечникова, совокупность бактерий, находящихся в толстых кишках человека,—кишечная флора — отравляет клетки организма и ведет его к старости и смерти. В своих «Этюдах о природе человека» Мечников рассматривает старость как болезнь. Он указывает на страх смерти, как на доказательство глубокой дисгармонии в устройстве человеческого организма. Человек умирает преждевременно, до появления естественного инстинкта смерти. Унаследованные от млекопитающих предков и не нужные человеку длинные толстые кишки являются сосредоточием бактерий, медленно ведущих к преждевременной смерти. В страхе перед смертью человечество прибегает к религии и философии, но только наука и медицина, по мнению Мечникова, могут побороть естественную дисгармонию и обеспечить человеку «о р т об и оз», т. е. нормальную продолжительность жизни, после которой смерть естественна и не страшна. Мечников наметил положительные пути борьбы с вредной кишечной флорой: устранение сырой, зараженной микробами пищи, введение полезных молочнокислых микробов (например, в простокваше), борьба с инфекционными болезнями, особенно социальными.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
155
Мечников думал, что патологические старость и смерть могут быть уничтожены без коренного социального переворота. Но жизнь показала, что ортобиоз -недостижим в классовом обществе, что выводы науки могут быть полностью воплощены в жизнь лишь после освобождения народа от гнета и эксплоатации. Между тем история демонстрировала, что вне революционного пути человечество обречено на гибель. Подготовлялась война 1914 г. Капиталистический мир обеспечил не ортобиоз, а смерть десяткам миллионов людей, которыми он пополнил миллионы жертв, погибших от нищеты, эпидемий и вырождения. Мечников не видел той -силы, которой было суждено создать общественные предпосылки ортобиоза. В своей борьбе против смерти он был очень одинок. Поэтому ему нехватало бодрого оптимизма и уверенности, рождающихся из связи с борющимся классом. Это усугубляло природную болезненную впечатлительность. Как могла при таких условиях повлиять на него (война? О. Н. Мечникова, которой Илья Ильич поверял свои мысли и чувства, пишет в своих записках: «Война вделалась мрачным и тревожным фоном жизни. Не на одном поле битвы ее жертвы. Она подписала смертный приговор и тому, усилия всей жизни которого были направлены к охранению людского существования и к выработке рациональных условий жизни. Резкий контраст его стремлений с жестокой действительностью был ударом, которого не могло перенести его отзывчивое, больное сердце».
Еще в 1912 г. французские черносотенцы, подняв кампанию против иностранца «мэтэка» Мечникова, намного сократили его жизнь. Война была еще более тяжелым ударом. Два года почти непрерывной болезни, и 18 июля 1916 г. на кладбище Пер-Ляшез были сожжены останки умершего борца за жизнь. Мечников оставил свой прах Пастеровскому институту, открытия — человечеству и славу — русской науке.
В большом числе общественно-философских и публицистических выступлений Мечников высказывался против идеалистических наскоков на материалистические выводы естествознания, против модных в буржуазной среде проповедей об отказе от науки и возврате к вере. В частности, Мечников критиковал реакционные взгляды на науку, высказанные Львом Толстым'. В литературном наследстве Мечникова мы встречаем немало выступлений против столь частых в буржуазной науке перепевов идеалистической философии, против махизма и -неокантианства. Выпуская незадолго до своей смерти второе издание сборника «Сорок лет исканий рационального мировоззрения», Мечников с горечью говорил о мистицизме и «богоискательстве» в среде русской интеллигенции, о националистических настроениях французской буржуазной молодежи, об уходе ее от науки к католицизму. Мечников резко критиковал философию Бергсона, Шопенгауэра, Ницше, высмеивал спиритические увлечения Лоджа и других естествоиспытателей и противопоставлял -всем эт'им формам реакции знамя науки, Материалистическая тенденция' мировоззрения Мечникова1 была тесно связана с его Представлением о науке как о служении народу, с патриотизмом естествоиспытателя, Практические задачи науки Мечников всячески подчеркивал в свойх очерках о достижениях научной медицины. До сих пор не потеряли своего значения очерки Мечникова, в которых он показывает громадную смертность русских солдат в-о время Крымской кампании и практическую важность бактериологии, позволившей значительно сократить смертность от инфекции ран и других заболеваний. Подобного рода факты, по мнению Мечникова, свидетельствуют о практическом значении науки и в то же время разоблачают и разбивают реакционные проповеди о «банкротстве» науки. Гуманистическая на¬


156
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
правленность мировоззрения и работ Мечникова теснейшим образов связана с его борьбой против идеалистической антинаучной реакции.
Весной 1843 г. в Петербургское военно-инженерное училище поступил Иван Михайлович Сеченов (1829—1905). Он увлекался физикой и химией, и успешно проходил военные предметы. Но однажды юноша проявил неожиданную строптивость по поводу поблажек, оказываемых генеральскому сыну, впал в немилость, и во время экзаменов начальство не допустило его в высший офицерский класс училища. Сеченов* вышел из училища армейским сапером и был назначен в Киев. Новые веяния коснулись саперного офицера через киевскую знакомую, молодую девушку, экзальтированную поборницу женского равноправия,, образования и служения обществу. Она говорила молодому саперу о лекциях Грановского в Московском университете, заставляла читать сочинения передовых писателей. Всю жизнь Сеченов считал себя обязанным этой девушке своими идейными интересами1.
В биографии Сеченова, как и в биографиях других ученых второй половины XIX века, ясно видно влияние общественного подъема.
«Не пробудись наше общество вообще к новой кипучей деятельности, может быть, Менделеев и Ценковский скоротали бы свой век учителями в Симферополе и Ярославле, правовед Ковалевский был бы прокурором, юнкер Бекетов — эскадронным командиром, а сапер Сеченов рыл бы траншеи по всем правилам своего искусства»,— говорит К. А. Тимирязев в своем очерке «Развитие естествознания в России в 60-е годы».
В 1850 г., выйдя в отставку, И. М. Сеченов поступил на медицинский факультет Московского университета и принялся усердно штудировать анатомию. На третьем курсе, разочарованный схоластическим преподаванием, он бросил слушать лекции по медицине и стал посещать аудиторию историков, где читал Грановский. Но перед окончанием университета Сеченов серьезно заинтересовался физиологией и решил избрать ее своей основной специальностью. Поэтому И. М. Сеченов забросил работы в клиниках, а по окончании университета уехал за границу, где изучал физиологию и химию, после чего приступил к диссертации, посвященной влиянию алкоголя на мышцы и нервы. В 1858 г. он открыл способ выкачивания газов из крови, что сделало его имя известным в европейских физиологических лабораториях. В начале 1860 г. И. М. Сеченов вернулся в Россию, защитил диссертацию и приступил к чтению лекций по физиологии.
Сеченов принес в аудиторию новые инструменты для экспериментального изучения физиологии. Студенты-медики впервые увидели гальванометр, индукционный аппарат и штативы для опытов с лягушками. Экспериментальная техника имела принципиальное значение. Она противостояла реакционным идеям витализма, представлению об особой «жизненной силе». Виталисты апеллировали к нематериальным факторам, не подлежащим эксперимент а л ыному изучению. Для России шестидесятых годов экспериментальная физиология имела особенно широкое общественное значение. Недаром Базаров, формулируя идеи «нигилистов» в разговоре с Павлом Петровичем Кирсановым, заканчивает беседу следующим образом:
«Переберите все наши сословия, да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем...
1 И. М. Сеченов, Автобиографические записки, М., 1907, стр. 38—41.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
157
— Надо всем глумиться,— подхватил Павел Петрович.
— Нет, лягушек резать».
Базаровские лягушки не были .символом. Экспериментальная физиология, действительно, подрывала «устои».
Первые лекции Сеченова были посвящены животному электричеству. Они пользовались необыкновенной популярностью. Не случайно русская физиология началась этой областью. Великие русские биологи конца XIX века «стремились быть физиками», как говорил о себе К. А. Тимирязев. Это не значит, что Сеченов и Тимирязев хотели свести биологию к физике, что они не видели опецифи чн ост и биологи че - ских процессов. Нет, они хотели связять биологические явления с теми физическими и химическими процессами, которые ярче ■всего демонстрируют материальное единство мира.
После двух лет преподавательской работы Сеченов произвел очень важные исследования. Он на¬
шел в головном мозгу ля¬
гушки центры, которые з аде р жив ают спинномозговые рефлексы («сеченовские центры»). Изучать рефлексы при разрезах головного мозга было очень трудно', и немецкие физиологи считали подобные исследования невозможными. Один из них, Людвиг, говорил, что производить опыты, разрезая среднюю часть моз- ра, «это все равно, что . из у ч ат ь м ех ан изм часов, стреляя в них из ружья».
Сеченов взялся за эти труднейшие эксперименты. Он резал послойно опереди головной мозг лягушки, измерял скорость спинномозговых рефлексов, затем раздражал обнаженный участок мозга и снова измерял скорость рефлексов.
Для экспериментов Сеченов воспользовался лягушками, потому что у них спинномозговой рефлекс еще долго сохраняется при отделении головного мозга от спинного и при срезании участков головного .мозга. Для того, чтобы измерить силу рефлексов, Сеченов воспользовался разработанным в то время способом погружения задней лапки лягушки в раствор 'серной кислоты. Погрузив лапку в кислоту, пускают метроном
Иван Михайлович Сеченов (18.29—1905)
и подсчитывают число ударов до того, как лягушка дернет лапкой. Чем больше ударов метронома последует до того момента, как лягушка дернет лапкой, тем, очевидно, медленнее происходит рефлекс,, тем больше он заторможен. Далее Сеченов перерезал спинномозго-


158
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
вую ось .на (различных высотах. Сначала он перерезал мозговые полушария, при этом никаких признаков угнетения рефлексов не обнаружилось, метроном отсчитывал то же число ударов, как и перед операцией. Далее Сеченов перерезал мозг на уровне особых бугров, которые называются зрительными чертогами. При этом наблюдалось наиболее сильное и продолжительное угнетение спинномозговых рефлексов. Число ударов метронома сильно возрастало, лягушка с большим опозданием дергала лапкой. Далее Сеченов перерезал спинномозговую ось еще ниже, при этом также происходило некоторое угнетение рефлексов. Перерезание еще ниже, по верху границы продолговатого мозга* вызывало некоторое усиление рефлексов, лягушка скорее выдергивала лапку из кислоты. И, наконец, перерезание под четвертым желудочком вызывало резкое усиление рефлексов. Сеченов доказал, что здесь не играет роли боль, вызванная операцией, далее он проверил свои результаты химическим раздражением спинномозговой оси в разных участках. Он прикладывал соль к поверхности разреза. Раздражение солью поперечных разрезов полушарий мозга не дало результатов, напротив* химическое раздражение разреза зрительных чертогов вызвало резкое угнетение рефлексов. Раздражение при разрезе спинного мозга не тормозило рефлексы. Затем было испытано электрическое раздражение спинномозговой оси, которое подтвердило «первоначальные результаты.
После открытия центров торможения в мозгу лягушки, Сеченов попытался установить их наличие в мозгу человека. Он экспериментировал на себе, опуская руку в раствор серной кислоты и пытаясь задержать ее отдергивание напряжением мышц груди и живота, стискиванием зубов, задерживанием дыхания. Действительно, при этих условиях возбуждение нервов кислотой тормозилось.
Открытие центрального торможения было исходным пунктом самых широких научных обобщений. Отныне можно было представить себе рефлекс с заторможенными элементами, и, в частности, рефлекс, лишенный благодаря торможению своей последней двигательной части. Такие явления, где ответное движение отсутствует, а налицо лишь возбуждение, и их чисто психические результаты, относятся к высшей нервной деятельности. Поэтому открытие Сеченова давало ключ, чтобы проникнуть в область психики с физиологическими понятиями. Для психики характерно наличие внутренних актов без внешних проявлений. Открытие Сеченова позволило рассматривать их не как специфические акты, отличные по своей природе от рефлексов, а в качестве рефлексов с заторможенными двигательными элементами.
Как раз в то время, когда Сеченов размышлял над этими вопросами, Некрасов, который в эти годы редактировал «Современник», попросил Сеченова написать статью по общим вопросам науки. Статья была написана и озаглавлена «Попытка свести способы происхождения психических явлений на физиологические основы». В предвидении цензурного запрета статью назвали несколько осторожней: «Попытка
ввести физико-химические основы в психические процессы». .Это, однако, не помогло делу, цензура не пропустила статью Сеченова в «Современнике». Она была напечатана позже в «Медицинском вестнике», а затем вышла отдельной книжкой под названием «Рефлексы головного мозга». Книжка эта была историческим событием для мирового естествознания и для?* общественно-философской мысли. Попытаемся изложить некоторые основные идеи «Рефлексов головного мозга».
Одной из основных предпосылок концепции Сеченова служит то обстоятельство, что все проявления высшей нервной деятельности состоят в некоторых мышечных движениях.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
159-
«Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению — мышечному движению. Смеется ли ребенок при виде игрушек, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге — везде окончательным фактом является мышечное движение» К
Поэтому Сеченов начинает с простейших мышечных движений, которые происходят без сознательной психической деятельности, т. е. с невольных движений, рефлексов в старом, обычном понимании этого слова. Они рассматриваются на примере обезглавленной лягушки. Если., отрезав у лягушки голову, ее оставить на столе, то через несколько минут лягушка примет свою обычную позу. Если при этом дотронуться до лягушки, она пошевелится, если причинить ей боль, она отпрыгнет в< сторону.
«Механизм этих явлений чрезвычайно прост: от кожи к спинному мозгу тянутся чувствующие нервные нити, а из спинного мозга выходят к мышцам нервы движения; в самом же спинном мозгу обоего рода нервы связываются между собой при посредстве так называемых нервных клеток». Если перерезать чувствующий или движущий нерв, или разрушить спинной мозг, эти движения прекратятся. Такого рода движения абсолютно детерминированы. Если имеет место раздражение чувствующего нерва, «появление их так же неизбежно, как падение на землю всякого тела, оставленного без опоры, как взрыв пороха от огня, как деятельность всякой машины, когда она пущена в ход. Стало быть, движения эги машинообразны, по своему происхождению».
Такого рода отраженные движения имеют место, конечно, не только у обезглавленных животных. У обезглавленных животных только яснее видно их происхождение, связь со спинным мозгом и независимость от головного. У животного с неразрушенным головным мозгом число отраженных движений будет гораздо больше, так как раздражению подвергается не только его кожа, но и зрительные, слуховые, обонятельные и вкусовые нервы. Сеченов рассматривает тормозящие влияния мозга на рефлексы. Существование таких влияний было доказано во второй половине XIX века. Ряд физиологов наблюдал явления, в которых возбуждение отдельных нервов тормозило рефлекторную деятельность организма. Речь шла о периферических нервах, и положение совершенно изменилось, когда Сеченов установил прямыми опытами, что в головном мозгу лягушки существует механизм, подавляющий болезненные рефлексы животного пр»и раздражении его кожи. Сеченов выдвигает гипотезу, что в мозгу человека также существует механизм, задерживающий рефлексы. Он приводит ряд фактов, подтверждающих эту гипотезу, и рассматривает невольные движения, где конец акта ослаблен и рефлекс не оканчивается мышечным движением. Далее Сеченов говорит о случаях, где психическая деятельность усиливает конец рефлекса и, наконец, описывает явления, где вмешательство психического момента в рефлекс не изменяет его. Подводя итоги этой части своего исследования, Сеченов устанавливает, что в основе всякого невольного движения лежит возбуждение чувствующего нерва. Далее он говорит, что это возбуждение может вызвать и определенное сознаваемое ощущение. В этих случаях отношение между силой возбуждения и напряженностью движения может колебаться: убывать, если психический момент тормозит невольные движения, или возрастать в лротиво-  11 И М. Сеченое, Избранные труды. М, 1935, стр. 168*


160
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
положном случае. Построив свою концепцию невольных движений, Сеченов переходит к произвольным движениям. Его задача при этом состоит в том, чтобы дать причинное физиологическое объяснение самым высшим типам произвольных движений, объяснить деятельность человека «с идеально сильной волей, действующего во имя какого* нибудь высокого нравственного принципа и отдающего себе ясный отчет в каждом шаге,— одним славом, деятельность, представляющую высший тип произвольности» К Сеченов доказывает, что такого рода деятельность распадается на отдельные рефлексы, каждый из которых начинается чувственным возбуждением, продолжается психическим актом и кончается мышечным движением.
Рефлекс становится мыслью, если его конец — движение заторможено. Торможение рефлексов Сеченов считает универсальной особенностью нервной деятельности. У лягушки рефлексы задерживаются при сильном раздражении чувствующих нервов. По всей вероятности,—* предполагает Сеченов,— это торможение вызывается и при слабом воз буждении чувствующих нервов, но эффект при этом так слаб, что не может быть обнаружен физиологическим экспериментом. Во всяком слу* чае, у лягушки механизм, задерживающий ее невольные движения, возбуждается внешним воздействием на нервы, т.*е. путем рефлекса.
«Приняв существование подобных механизмов, как логическую необходимость и у человека, следует принять вместе с тем и возбуждаемость их путем рефлекса» 1 2.
В «Рефлексах головного мозга» Сеченов говорит о роли многократного повторения в образовании связи между различными раздражениями мозга. Таким образом, он близко подходил к понятию условных рефлексов, как их понимал впоследствии Павлов. Павлов пошел значительно дальше Сеченова, так как располагал методами объективного и, в частности, количественного анализа рефлексов и четким понятием условного рефлекса. Однако Сеченов предвосхитил идею Павлова, апеллируя к «ассоциированным рефлексам». Эти повторяющиеся ассоциированные рефлексы позволяют человеку приобретать способность задерживать последние акты рефлекса, т. е. мышечные движения. Главный результат этого свойственного человеку умения задерживать конечные элементы рефлекса и есть умение мыслить, думать, рассуждать.
«Что такое в самом деле акт размышления? Это есть ряд связанных между собою представлений, понятий, существующий в данное время в сознании и не выражающийся никакими вытекающими из этих психических актов внешними действиями. Психический же акт, как читатель уже знает, не может явиться <в сознании без внешнего чувственного возбуждения. Стало быть, и мысль подчиняется этому закону. А потому в мысли есть начало рефлекса, продолжение его, и только нет, повидимому, конца — движения». Эту мысль Сеченов иллюстрирует следующим примером.
«Я размышляю в эту минуту совершенно покойно, без малейшего движения: колокольчик, который лежит у меня на столе, имеет форму бутылки; если взять его в руку, то он кажется твердым и холодным, а если потрясти, то зазвенит. Это — мысль, как и всякая другая. Разберем плавные, фазы развития этой мыслП с детства...». У годовалого ребенка,— говорит Сеченов,— тот же колокольчик вызывал полный рефлекс. Ребенок схватывал колокольчик или смотрел на него, звонил в колокольчик, радовался, прыгал, махал руками и ногами. Здесь
1 И. М. Сеченов, Избранные труды. М., 1935, стр. 193
2 Т а м же, стр. 220.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
161
не было мысли о колокольчике и во всем этом явлении, собственно, .психическая сторона заключалась в ассоциации, © объединении зрительных, слуховых, осязательных и мышечных ощущений. «Через два года ребенок трясет в руке колокольчик, улыбается и говорит «динь- динь». Здесь рефлексы со всех мышц тела перешли лишь на мышцы разговора. Психическая сторона акта ушла уже далеко вперед: ребенок узнает колокольчик и по одной форме, и по ‘звуку, и по ощущению в руке, он познакомился даже с ощущением холода. Все это продукты анализа». При дальнейшем развитии ребенка, у него появляется способность задерживать рефлекс полностью. Колокольчик становится привычным объектом, он уже не вызывает даже улыбки, вообще никакого мышечного движения. Тогда восприятие колокольчика представляется как мысль о нем.
Под влиянием некоторого внешнего возбуждения, оказывающего •тормозящее влияние на данный рефлекс, акт останавливается на стадии мысли, и связанный с этой мыслью поступок может не произойти в действительности, или может произойти другой поступок.
«Если внешнее влияние осталось незамеченным, то, конечно, м ы- сли принимаются даже за первоначальную причину поступка. Прибавьте к этому очень резко выраженный характер субъективности в мысли, и вы поймете, как твердо должен верить человек в голос самосознания, когда оно говорит ему подобные вещи. Между тем это величайшая ложь. Первоначальная причина всякого поступка лежит всегда во внешнем ч у в с т- •венном возбуждении, потому что без не'го никакая мысль ‘невозможна» \
Психические рефлексы с усиленными концами охватывают, по Сеченову, всю сферу страстей. Рядом очень тонких и глубоких построений Сеченов доказывает детерминированность страстей и их рефлекторную природу.
Из приведенных взглядов вытекает, что никакой акт психической деятельности не может возникнуть без внешнего раздражения. По мнению Сеченова, связь психической деятельности с внешними раздражениями такова, что без внешних воздействий психическая деятельность должна вовсе исчезнуть, причем основой служат именно внешние воздействия, а психическая деятельность—производная функция. У человека, заснувшего мертвым сном, нет ни внешних возбуждений, ни психической деятельности. «Люди знают это, и никто не сомневается, что оба акта стоят в причинной связи. Разница ,в воззрениях на предмет лишь та, что одни уничтожение сознания считают причиной бесчувственности, другие — наоборот. Колебание между этими воззрениями, однако, невозможно. Выстрелите над ухом мертво спящего человека из 1, 2, 3, 100 и т: д. пушек,— он проснется, и психическая деятельность мгновенно появляется, а если бы слуха у него не было, то можно выстрелить теоретически и из миллиона пушек—сознание не пришло бы. Не было бы зрения — было бы то же самое с каким-угодно сильным световым возбуждением; не было бы чувства в коже — самая страшная боль оставалась бы без последствий. Одним словом, человек, мертво заснувший и лишившийся чувствующих нервов, продолжал бы спать мертвым сном до смерти» 1 2. Впоследствии физиологи дали ряд очень ярких подтверждений концепций Сеченова. В свое время Штрюмпель в своей клинике наблюдал больного, у которого все органы чувств были поражены за вычетом одного глаза и одного уха. Каждый раз, когда
1 И. М. Сеченов, Избранные труды, М., 1935, стр. 222.
2 Там же, стр. 235.
11 Б. Г. Кузнецов


162
ЩБСТИДБСЯШЖИ
больному закрывали глаз и ухо, больной сразу же засыпал. Аналогичные опыты были проделаны в GGCP на собаках. Животное, у которого были удалены центры обоняния, зрения и слуха, опало почти без перерыва. Однако любое внешнее раздражение прерывало этот сон.
Связаны ли идеи «Рефлексов (головного (мозга» с учением о (развитии? Безусловно связаны. Доказывая, что рефлексы и психические акты идентичны, Сеченов стремится объединить физиологию человека со всем остальным органическим миром. При этом он рассматривает специфические особенности человека и высших животных, как этап эволюции живой природы. В своих доказательствах Сеченов опирается на данные филогенеза и онтогенеза. Он сравнивает акты поведения у животных и человека, и, с другой стороны, поведение человека от младенческого состояния до взрослого. Сеченов так же, как и другие русские эролюционисты (Тимирязев, Павлов), стремился соединить историко-биологический метод Дарвина с экспериментальным, физиологическим исследованием явлений жизни. Эта характерная особенность всей русской физиологии видна у Сеченова достаточно ясно.
Нужно отметить, что Сеченов стоял в вопросах органической эволюции на единственно научной точке зрения наследования приобретенных, признаков. Вот что он писал:
«Дальнейшим фактором в преемственной эволюции животного организма является, как известно., наследственность — способность передавать потомству видоизменения, приобретенные в течение индивидуальной жизни... эта черта... подчинена общим условиям эволюции: накопление в преемственном ряду видоизменений, приобретенных вразбивку отдельными членами ряда, хотя и достигается только вмешательством наследственности, но. переходит в действительность только при условии продолжения тех видоизменяющих явлений, которыми обусловлено уклонение от первоначальной формы. Степень и прочность видоизменения стоят всегда в прямом отношении с продолжительностью действия видоизмененных внешних влияний (или условий существования), или с тем, как часто они повторяются...» *.
Разумеется, «Рефлексы» стали крупным общественным событием. Ими Сеченова ставили рядом с именами Чернышевского и Добролюбова. Пожалуй, никто из естествоиспытателей не пользовался такой общественной популярностью, как Сеченов. Впрочем, он еще до «Рефлексов» сблизился с революционно-демократическими кругами. В начале шестидесятых годов Сеченов близко сошелся е Чернышевским. Они познакомились через доктора П. И. Бокова. Отношение Сеченова к Бокову и к его жене было описано в романе «Что делать». Об этом прямо говорят в своих мемуарах многие современники, близко стоявшие к Чернышевскому и к Сеченову. В образе Кирсанова много общего с действительными чертами Сеченова.
Дискуссия вокруг идей Сеченова носила характер общественной борьбы. Одним из важных в научном отношении этапов дискуссии была полемика Сеченова с Кавелиным. В начале семидесятых годов К. Д. Кавелин выступил с реакционной, идеалистической книгой «Задачи психологии», направленной против идей Сеченова. Кавелин отстаивал принципиальную несводимость и абсолютное отличие душевной деятельности от физиологических процессов. Сеченов ответил Кавелину статьей в «Вестнике Европы». Впоследствии эта статья была напечатана отдельной книжкой «Кому и как разрабатывать психологию». Это  11 И. М. Сеченов, Элементы мысли. Собрание сочинений, том II, отд. I, 1908, стр. 287.


ШЕСТ|ВДБСЯ11Н|И'К|И
163
прямой бой материализма против идеализма. Исходная мысль работы Сеченова состоит в том, что действительная научная разработка психологии возможна только в том случае, если психическую жизнь рассматривать как детерминированный процесс.
Сеченов видит задачу науки в расчленении сложных эмпирических закономерностей на простые причинные связи. Психическую жизнь нужно расчленить на ее элементы — рефлексы. В статье «Кому и как разрабатывать психологию» Сеченов повторяет и развивает определение рефлексов!, данное им раньше. Он снова подчеркивает, что по внешности рефлекс состоит из возбуждения нервов и мышечного движения. Начало и конец в рефлексах и в актах сознательной деятельности одни и те же. Различие лежит в среднем звене. Психический акт отсутствует в рефлексах и имеет место только в сознательной деятельности. Для того, чтобы показать принципиальное единство рефлекторных и сознательных движений и в этом отношении, Сеченов приводит пример испуга и невольного мигания глаза при приближении какого-нибудь предмета.
«В миганиии мы ни сами на себе, ни на других не видим ничего, кроме движения, а в акте испуга, если его приравнивать рефлексу, середине соответствует целый ряд психических деятельностей. Разница между обоими актами, как крайними членами ряда, действительно громадна, но есть очень простое средство убедиться, что в нормальном мигании есть все существенные элементы нашего примера испуга, не исключая и середины. Дуньте человеку или животному потихоньку в глаз — он мигнет сильнее нормального, а человек ясно почувствует дуновение на поверхность своего глаза. Это ощущение и будет средним членом отраженного мигания. Оно существует и при нормальных условиях, но так слабо, что не доходит, как говорится, до сознания» Следовательно, в самых простых рефлексах уже имеет место ощущение.
В статье «Кому и как разрабатывать .психологию» учение о мысли, как о заторможенном рефлексе и аффекте, как усиленном, получает дополнительные аргументы. Сеченов хочет нарисовать всю картину онтогенеза человека и установить фазы возникновения высшей нервной деятельности из первоначальных простых рефлексов. Весь ход своей мысли Сеченов излагает конспективно следующим образом.
«В младенческом и детском возрасте все психические явления носят характер рефлексов. Единственные, очень крупные переломы в последующем психическом развитии составляют: развивающаяся мало-помалу мыслительная способность и произвольность действий. Анализ мышления, как процесса, в связи с его реальными субстратами, показывает, однако, что в акты мышления не привходит никаких новых элементов помимо тех, которыми определяется переход конкретного ощущения из состояния слитности в более и более расчлененную форму; и так как опыт ясно указывает на то, что начало процесса расчленения ощущений падает на младенческий возраст и что процесс идет отсюда без существенных изменений вплоть до случаев отвлеченного мышления, то этим доказывается, что мыслительная деятельность не представляет перелома ни с какой существенной стороны в ходе психического развития человека. Физиологический анализ произвольных движений и перенесение данных этого анализа на психологическую почву приводит к тому же результату и в отношении произвольности человеческих действий».  11 И. iVL Сеченов, Элементы мысли. Собрание сочинений, том 1Г, отд. I, 1908. стр. 242.
11*


ШЕСТ,И ДЕСЯТНИКИ
164
Физиологические исследования Сеченова были тесно связаны с химическими экспериментами. Особенно много Сеченов работал над проблемой распределения газов в крови. С этой проблемой была связана его теория растворов. Для того, чтобы установить характер процессов, происходящих в крови, т. е. в очень сложном растворе, Сеченов исследовал поглощение углекислоты искусственными солевыми растворами. В 1889 г. он сфор)мулировал так называемое уравнение Сеченова — эмпирическую формулу, которая позволяет вычислить растворимость газа в растворе электролита, если известна концентрация этого раствора.
Вернемся к биографии Сеченова. До 1870 г. он читал лекции и вел экспериментальные работы в Медико-хирургической академии. В 1870 г. Сеченов предложил кандидатуру И. И. Мечникова для кафедры зоологии. Но Мечников был забаллотирован, и возмущенный Сеченов подал В отставку. Вскоре он уехал в Одессу, и с 1871 г. [преподавал в Новороссийском университете. Знакомый нам министр просвещения Делянов предупреждал попечителя Одесского округа, что «Сеченов имеет репутацию отъявленного материалиста, который старается проводить материализм не только в науку, но и в самую жизнь. Не будучи специалистом по части физиологии, я не смею судить об ученых достоинствах г. Сеченова, которые и оставлю в стороне, так как они признаны учеными корпорациями, но вменяю себе в обязанность обратить внимание Вашего превосходительства на вышеозначенную сторону репутации г. Сеченова и покорнейше прошу Вас сообщить мне: можете ли Вы
иметь уверенность, что преподавание г. Сеченов,а в Новороссийском университете и близкие его отношения к юношеству не будут иметь вредные последствия на его нравственное развитие и не повлияют вредным образом на спокойствие в университете».
В 1888 г. И. М. Сеченов переехал в Москву, где оставался до самой смерти.
Характерной чертой Сеченова была постоянная тяга к популяризации науки. Умение широко пропагандировать научные достижения было общим признаком русских дарвинистов — ведь их работа была составной частью русского «просветительства». Сеченов был выдающимся популяризатором даже на этом фоне. Особенно удачными были его последние лекции на Пречистенских курсах для рабочих в Москве. Но эти лекции показались опасными и были запрещены начальством. В феврале 1904 г. мировой ученый не был утвержден в должности-преподавателя Пречистенских курсов. На этих курсах Сеченов впервые встретился с рабочими. Накануне 1905 г. материалистическое и атеистическое содержание работ Сеченова коснулось слуха людей, в умах которых идеи становились силой. Чиновники, скрепя сердце, разрешили изложение сеченовских работ на страницах специальных медицинских изданий, тормозили опубликование их в общей печати; допустить же Сеченова в рабочую аудиторию — это было слишком опасно.
Из очерков жизни, мировоззрения и трудов русских ученых можно увидеть, что, если общественный подъем начала XIX века только косвенно и через ряд промежуточных опоередствований отразился в русском естествознании, то во второй половине века связь между общественным подъемом и естествознанием была гораздо более явной и непосредственной. Ее можно проследить в биографии и творчестве Менделеева, Мечникова, Ковалевских,—еще ярче, может быть ярче всею, в работах Сеченова. Биография Тимирязева с этой стороны представляет


шестидесятники
165
особый интерес. В его мировоззрении шестидесятые годы были исход* ным пунктом развития, завершившегося уже в послереволюционное время. Пожалуй, ничья другая жизнь так ясно -не показывает идейную преемственность в истории русского естествознания.
Тимирязев родился 22 мая 1843 г. в Петербурге. «Я родился,— пишет Тимирязев в статье «Петербург и Москва»,— буквально в двух шагах от той скалы, на которую взлетает «гигант на бронзовом коне», в самом начале той Галерной улицы, которую менее чем за два десятка лет перед тем залил кровью победитель 14 декабря своей картечью, косившей дрогнувшие ряды восставших — войска и народа. Петербург, с самого начала прошлого века, для меня или собственное переживание, или живое предание» К
Воспоминания о 14 декабря, о- которых говорит здесь Тимирязев, хранились в преданиях семьи. Отец Тимирязева и его мать были оче- видцами восстания на Сенатской площади и рассказывали о нем детям. Следует заметить, что в семье передавали, как рабочие, строившие тогда Исаакиевекий собор, бросали камни в правительственные войска. Факт этот, как известно, редко приводился историками и мог подчеркиваться лишь в среде наиболее радикальных современников восстания декабристов.
Действительно, родители Тимирязева придерживались революционно-демократических воззрений, и в семье не было обычного раскола между «отцами и детьми». Рассказывают, что в 1848 г. один знакомый спросил отца Тимирязева: «Какую карьеру готовите вы своим четырем сыновьям?— Какую карьеру?— ответил отец,— вот какую: сошью я пять синих блуз, как у французских рабочих, куплю пять ружей и пойдем с другими на Зимний дворец...».
Тимирязев вспоминает, что как раз в это время, в 1848 г., он постоянно прислушивался к разговорам родителей и в известной мере запомнил их сочувственное отношение к революционным событиям. Традиции и образы войн XIX века были также близки Тимирязеву с детства. Отец его был участником похода 1812—1815 гг. «Мое детство,— писал Тимирязев,— прошло еще под впечатлением живого предания «священной памяти двенадцатого года».
Здесь же, в семье, Тимирязев воспринял от старшего брата интерес к естественным наукам. Однако основные влияния, определившие последующую деятельность К. А. Тимирязева, были более широкими. Его юность совпадает с началом шестидесятых годов. В 1861 г. он поступил на естественное отделение Петербургского университета.
«Поколение, для которого начало его сознательного существования совпало с тем, что принято называть шестидесятыми годами,— писал Тимирязев,— было, без сомнения, счастливейшим из когда-либо нарождавшихся на Руси. Весна его личной жизни совпала с тем дуновением общей весны, которое пронеслось из края в край страны, пробуждая от умственного окоченения и спячки, сковывавших ее более четверти столетия. И вот почему те, кто сознают себя созданием этой эпохи, неизменно хранят благодарную память о тех, кто были ее творцами» 1 2.
Вскоре после поступления в университет Тимирязев оказался перед дилеммой: остаться в университете ценой компромисса с полицейскими порядками — дать подписку, что он не будет участвовать в студенческих волнениях, или покинуть университет. Тимирязев ушел из университета, чтобы вернуться лишь через год вольнослушателем. Полвека спустя он писал о своем решении:
1 К. А. Тимирязев, Сочинения, т. IX, стр. 275—276.
2 К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VIII, стр. 139.


166
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
«И вот теперь, на седьмом десятке, когда можешь относиться к своему далекому прошлому, как беспристрастный зритель, я благодарю судьбу или, вернее, окружавшую меня среду, что поступил так, как поступил. Наука не ушла от меня, она никогда не уходит от тех, кто ее бескорыстно и непритворно любит; а что сталось бы с моим нравственным характером, если бы я не устоял перед первым испытанием, если бы первая нравственная борьба окончилась компромиссом».
Выбор научных дисциплин, которыми занялся Тимирязев в университете, вытекал из стремления принести пользу народу. Тимирязев писал:
«При выборе своей научной специальности — физиологии растения я в известной степени руководствовался и ее отношением к земледелию, определяя это отношение весьма просто: «Наука призвана сделать труд земледельца более производительным».
Тимирязев стал дарвинистом, исходя из патриотического стремления к улучшению жизни русских крестьян путем повышения урожайности.
«К- А. Тимирязев, как крупный исследователь-биолог, отчетливо видел, что успешное развитие науки о жизни растений и животных возможно только на основах дарвинизма, что только на основе далее развитого и поднятого на новую высоту дарвинизма биологическая наука приобретает возможность помогать земледельцу получать два колоса там1, где сегодня растет один» Г
Вместе с тем, для Тимирязева дарвинизм был материалистическим в своей основе учением, естественнонаучным аргументом, обосновывающим передовые, демократические общественные идеалы. В литературном наследстве Тимирязева можно встретить немало статей, в которых он борется против сведения задач науки к удовлетворению узких практических нужд. Однако для Тимирязева наука в целом не ^имела смысла без универсальной связи с практикой. Наука для Тимирязева — рто (Служение родине, служение человечеству. Научное творчество будет действительно служить прогрессивным интересам и действительно будет способствовать максимальному счастью человечества, если движущей силой научной мысли будут не только частные практические задачи, но также стремление возможно более глубоко приблизиться к объективной истине, проникнуть в природу вещей, объединять и систематизировать разрозненные научные знания.
На студенческой скамье Тимирязев, наряду с первыми специальными работами, начал помещать в журналах общественно-политические и научно-популярные очерки. В 1864 г. он написал статьи «Гарибальди на Капрере» и «Голод в Ланкашире». В том же году Тимирязев начал помещать в «Отечественных записках» статьи о Дарвине и его учении. В 1865 г. вышел «Краткий очерк теории Дарвина», который поныне остается одним из самых блестящих и интересных курсов дарвинизма.
В 1866 г. Тимирязев окончил естественное отделение университета. Два года спустя он прочел на съезде естествоиспытателей свой первый доклад «О разложении атмосферной углекислоты растениями под влиянием солнечного света». Уже здесь была сформулирована основная научная задача, решению которой Тимирязев посвятил почти всю свою последующую экспериментальную деятельность. Вскоре вышла другая работа, встретившая широкий отклик в мировой Науке. Она называлась: «Значение лучей различной преломляемости в процессе разложения углекислоты растениями».
1 	«О .положении в биологической науке». Доклад Т. Д. Лысенко на сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина. Стенограф, отчет, М., 1948, стр. 10.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
167
В 1869—1870 гг. Тимирязев знакомился с постановкой экспериментальных .исследований за границей. Прежде всего он хотел изучить спектральный анализ — орудие, при помощи которого впоследствии он совершил свои основные открытия. Бунзен и Кирхгоф, незадолго до этого открывшие спектральный анализ, работали в Гейдельберге, куда и отправился Тимирязев-. Затем он переехал в Париж, где работал у знаменитого французского химика Вертело.
Кроме Кирхгофа, Бунзена и Вертело, Тимирязев работал в лабораториях у Буееенго, Клода Бернара и Гофмейстера. Вернувшись в Россию, он защитил магистерскую диссертацию «Спектральный анализ хлорофилла» и стал профессором Петровской сельскохозяйственной академии, .а в 1877 г. занял кафедру анатомии и физиологии растений Московского университета.
Прежде чем перейти к работам по физиологии растений, начатым в семидесятых годах и сделавшим имя Тимирязева широко известным в мировой науке, мы остановимся на его мировоззрении. Мировоззрение .Тимирязева отразило революционно-демократические идеи шестидесятников. Восприняв их, Тимирязев познакомился с средой западноевропейских ученых. Он подошел к буржуазной культуре Запада с критериями и запросами русского демократа-шестидесятника. Тимирязев с большим интересом относился к историческому развитию культуры и науки. Глубокое уважение к культурным ценностям, накопленным человечеством, Тимирязев пронес через всю свою жизнь, и нигде это не могло встретить такого сочувствия, как в рядах пролетарских революционеров. Но ддя того, чтобы притти к революционному мировоззрению, Тимирязев должен был разглядеть оборотную сторону капиталистической цивилизации. Искренний боевой патриотизм, демократические и материалистические традиции русской общественной мысли, честность и .последовательность научного мировоззрения не могли мириться с капиталистическими порядками. Чем острее становилась классовая борьба, тем большую определенность приобретали политические симпатии Тимирязева. Вместе с тем развитие мировоззрения Тимирязева было связано с пропагандой дарвинизма, борьбой против витализма, с обобщением всей исторической эволюции естествознания. Тимирязев часто включал в свои работы исторические экскурсы, В целом они дают в высшей степени яркую картину научного развития на Западе и в России. Тимирязев делает ряд выводов из исторического анализа развития »естествознания. Для Тимирязева история науки — это победа нового над старым. Тимирязев показывает, как преемственно происходит прогресс науки, как новые достижения опираются на предыдущие и в то же время рвут с устаревшими традициями. Этот прогресс науки бесконечен . В истории науки Тимирязев видит бесконечную цепь вытекающих одна из другой побед разума, но вместе с тем для Тимирязева история науки — это отнюдь не развернувшаяся во времени логическая схема, а реальный общественный процесс, связанный с борьбой общественных групп в определенной национальной среде.
Основа научных идей Тимирязева — убеждение в материальности ,н познаваемости мира. Тимирязев, отбрасывая обычные для естествоиспытателей того времени предрассудки, прямо причислял себя к лагерю материалисток Нужно заметить, что философские идеи Тимирязева становились все более четкими и последовательными по мере того, как его общественно-политические взгляды становились все более револю- щнонными. Знакомство с революционной теорией и практикой марксизма заставило Тимирязева оттачивать свои научно-философские воззрения. В свою очередь, полувековая борьба против антидарвинистов-, ви-


168
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
талисто© и различных представителей идеализма (Подготовила органическое восприятие марксизма«. Одним из краеугольных камней научного ’мировоззрения Тимирязева было представление о решающей роли эксперимента, наблюдения и практики для непрерывного развития и обогащения научной картины мира. Тимирязев говорил, что научная истина должна непрерывно конкретизироваться и проверяться экспериментами, что движение наук'и заставляет ученых отказаться от старых, воззрений и традиций, что умение отказаться от старых взглядов на
основе новых фактов — неотъемлем,ая черта подлинных ученых. Таким образом, и в этом пункте взгляды Тимирязева роднят его с русской материалистической философией, с взглядами Герцена!, Чернышевского, Писарева и Добролюбова. Следует также подчерк^ нуть, что эти .методологические позиции неотделимы от некоторых черт морального облика исследователя. Ученый, который рассматривает науку как непр срыв но развивающуюся картину действительности, будет отличаться большой скромностью при оценке своих, достижений и выдающейся смелостью в планах новых исследований'. Такими и были корифеи:, р усского естеств оз н а н и я : Ломоносов, Лобачевский,, Менделеев, Сеченов, Лебедев... Таков был и сам
Климент Аркадьевич Тимирязев (1843—1920) Тимирязев.
В России конца XIX
начала XX веков Тимирязев был наиболее ярким и деятельным пропагандистом дарвинизма. Излагая учение Дарвина, Тимирязев часто останавливается на личности самого Дарвина, рисует стиль и психологию научного творчества и- дает блестяще написанный портрет создателя теории. Тимирязев .показывает, что в работах Дарвина запечатлена не только глубокая и смелая мысль, но также изумительная добросовестность, заставившая Дарвина в течение десятилетий находить все новые и новые дoкaзaтeльcтвav своей теории. Эта научная добросовестность пронизывала весь внутренний мир Дарвина. Тимирязев, может быть, больше, чем другие биографы и комментаторы Дарвина, проник в глубину этого единства между человеком и ученым. Причина состоит в том, что у самого Тимирязева смелость естествоиспытателя, темперамент борца за научное мировоззрение и глубокая идейность были тесно связаны Друг с другом. Тимирязев излагает мысли Дарвина в наибольшем соответствии с подлинным смыслом теории, с глубоким проникновением в содержание, смысла


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Ш
д стиль работ Дарвина. С этим связана популярная и блестящая форма, сочинений Тимирязева, посвященных дарвинизму. Язык этих (работ абсолютно точен и прозрачен благодаря тому, что мысль ученою не останавливается на оолдороге, (благодаря тому, что Тимирязев никогда не стремился затушевать неясные места изобилием эпитетов и фраз. Он не сглаживает действительных противоречий, не прикрывает словами нерешенные проблемы. Последовательность, добросовестность и смелость видны в каждом отрывке тимирязевских работ. Он вскрывает исторические истоки теории Дарвина, находит для этой теории новые подтверждения, иллюстрирует ее новыми фактами, конкретизирует учение, развивает его. В работах Тимирязева популяризация неотделима от оригинальной и творческой работы мысли и от боевой защиты дарвинизма, от боевой критики антидарвинистской реакции зарубежной №• русской.
Остановимся на борьбе Тимирязева против русских антидарвинистов. В 1885 г., когда русский реакционный философ Данилевский написал книгу против дарвинизма, Тимирязев ответил замечательными критическими статьями, в которых он не только разбивает доводы Данилевского, но и дает положительное освещение ряда проблем. В защиту Данилевского выступил Страхов, напечатавший в ноябрьской и декабрьской книжках «Русского Вестника» за ,1870 г. статью «Всегдашняя ошибка дарвинистов». Эта статья была направлена против Тимирязева, которого русские антидарвинисты считали своим наиболее опасным и последовательным противником. Ответные статьи Тимирязева, направленные против Страхов-а, интересны не только своим содержанием, но и стилем. Аргументы Страхова, выдвинутые против, дарвинизма, были основаны на туманных, неопределенных, неточных построениях, где, как говорил Тимирязев, какая-то серая мгла скрывает фактические и логические ошибки антидарвинистов. В своих критических статьях Тимирязев рассеивает этот серый туман. Мысль Тимирязева подобна солнечному^ лучу, разгоняющему тусклые испарения. И. П. Павлов сравнивал деятельность Тимирязева с объектом его работ— солнечным светом, и этот образ постоянно сопутствует чтению работ Тимирязева. Ясность мысли и четкость определений — характерные черты не только литературного стиля Тимирязева, но самого содержания его научного творчества. Роль Тимирязева в истории науки в том и состояла, чтобы подойти к сложным явлениям жизни с точными методами физико-химического эксперимента, с точными измерениями, с четкими понятиями и категориями.
Пропаганда дарвинизма была связана с борьбой против учения о непознаваемой «жизненной силе», против витализма.
Тимирязев много раз подчеркивал, что Дарвин открыл специфические закономерности органического мира. Эти закономерности несводимы к физико-химическим законам. Тимирязеву принадлежит в высшей степени убедительное и популярное изложение проблемы несводимое™ высших форм движения к более простым. «Представим себе,— писал он,—две сходные по внешнему виду картины: е одной стороны, густо заросший клочок земли, поражающий нас бесконечным разнообразием растительных форм и их окраски; с другой стороны — один из тех фантастических ландшафтов, которые мороз рисует на наших окнах. Во втором, случае мы увидим те же травчатые узоры, напоминающие листья папоротника или пальмы, то же бесконечное сплетение самых причудливых форм, а станем их рассматривать в лучах поляризованного света,— и они вспыхнут такими цветами, с которыми, конечно, не сравнится игра всех красок растительного мира. Картины сходные, но как различен.


170
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
строй мыслей, вызываемых той и другой. Если бы, во втором случае, исследователь, исходя из основной формы кристалла льдов мог объяснить fice разнообразные сочетания сложных, переплетающихся узоров, если б, исходя из законов интерференции света, он мог объяснить все разнообразие цветов в любой точке этого пестрого ковра, он мог бы считать свою задачу разрешенной,— он обладал бы объяснением этих форм и их окраски. Но представим себе, что и ботаник мог бы в такой же мере проследить механизм образования форм, химический процесс образования составляющих их веществ,— почел ли бы он свою задачу разрешенной? Конечно, нет» Г
Виталисты думали, что закономерности биологии имеют мистический характер, что они абсолютно отделены от прочих закономерностей науки. Против таких утверждений Тимирязев боролся всю жизнь. Когда профессор Томского университета Коржинекий выступил в качестве защитника витализма в области физиологии растений, Тимирязев ответил ему блестящей отповедью. В брошюре «Что такое жизнь» Коржинекий писал о «жизненной энергии» и всячески отгораживался от экспериментального метода в физиологии растений. Отвечая Коржинскому, Тимирязев показывал, что именно в этом—методологический принцип витализма, что для виталистов словесные увертки, схоластические произвольные картины заменяют подлинное движение науки и, в частности,— экспериментальные поиски действительной физиологической основы жизненных отправлений растений.
В кбнце XIX века антидарвиниютская реакция выступала под флагом «неодарвинизма». Глава этого направления—Вейсман прежде всего категорически отрицал возможность и необходимость наследования индивидуальных признаков, приобретаемых организмом. Он объявил учение о таком наследовании ламаркизмом и вместе с фантастическими построениями Ламарка выбрасывал и чрезвычайно важный, подтверждаемый всем развитием эволюционного учения тезис о наследственном закреплении приобретаемых свойств. Т. Д. Лысенко пишет:
«Вейсман, как мы видим, говорит об объявлении им войны принципу Ламарка, но нетрудно видеть, что он объявил войну тому, без чего нет материалистической теории эволюции, объявил войну материалистическим устоям дарвинизма под прикрытием слов о «неодарвинизме» 1 2.
Вейсман заявлял, что носителем наследственности представляется вещество, из которого состоят частички клеточных ядер, хромосомы. Это наследственное вещество Вейсман назвал идиоплазмой в отличие от «питательного вещества» или трофоплазмы. По мнению Вейомана, «хромосомы представляют как бы особый мир». Наследственное вещество', по ©го словам, бессмертно и не возникает вновь. «Таким образом,— утверждает Вейсман,— зародышевая плазма вида никогда не зарождается вновь, но лишь непрерывно растет и размножается, она продолжается из одного поколения в другое... Если смотреть на это только с точки зрения размножения, то зародышевые клетки являются в особи важнейшим элементом, потому что одни они сохраняют вид, а тело опускается почти до уровня простого питомника зародышевых клеток, места, где они образуются, при благоприятных условиях питаются, размножаются и созревают». Живое тело и его клетки, по Вейсману,— это толь- -ко вместилище и питательная среда для наследствен -
1 К. А. Тимирязев, Сочинения, т. IV, стр. 110—111.
2 «О положении в биологической науке», стр. 11.


ШЕСТИ ДЕСЯТНИда
171
.нош вещества и никогда не могут продуцировать последнее, «никогда не могут произвести из себя зародышевых клеток» 1.
Лысенко в своем докладе на сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина в 1948 г. исчерпывающим образом показал идеалистический и мистический характер учения Вейсмана о бессмертном наследственном веществе.
На той же идеалистической почве стояли сторонники менделизма, заявлявшие будто в основе эволюции лежат «законы» Менделя. Мендель делал опыты над наследованием свойств различных разновидностей гороха при их скрещивании. Реакционеры объявили, что из законов, якобы открытых Менделем, следует, что новые свойства возникают лишь в результате перетасовки заранее существующих признаков, закрепленных в ядрах половых клеток.
Тимирязев выступил против вейсманистов и менделистов. Он видел основной порок вейсманизма —отрицание влияния внешней среды. По словам Тимирязева, Вейсман «отрицает значение воздействия среды и тем отказывается от первого, необходимого шага в цепи объяснений,— от объяснения начального происхождения того материала, без которого и процесс отбора не может осуществиться» 1 2.
Тимирязев в противоположность Вейсману утверждал, что исходные изменения организмов, с которыми имеет дело открытый Дарвином отбор,—результат воздействия среды. Говоря о Ламарке, Тимирязев указывает, что основная идея Ламарка—действие внешних условий, как причина эволюции, опиралась на громадные ботанические знания и была в основном правильна3.
В 1908 г., разоблачая попытки неодарвинистов противопоставить Дарвина Ламарку, Тимирязев писал:
«Мне уже не раз (в течение почти сорока лет) приходилось указывать на несостоятельность этого противопоставления Ламарка Д ап вину. Если Дарвин отзывался резко о Ламарке, то лишь по отношению к его неудачной попытке — привлечь в качестве объяснения формы психические, волевые акты самого животного, и в этом был, как показало все последующее движение .науки, совершенно прав. Зависимость же формы от среды, т. е. ту часть учения Ламарка, которая сохранила все свое значение, Дарвин признавал с самых первых шагов (вспомним его первый набросок в записной книжке 1837 г.) и чем далее, тем более придавал ей значение. Только соединение этой стороны ламаркизма с дарвинизмом и обещает полное разрешение биологической задачи» 4.
В борьбе против вейсманизма Тимирязев неоднократно, подчеркивал наследование приобретаемых признаков. Он издевался над постоянным аргументом вейсманистов — опытом Вейсмана, отрубившего хвосты мышам и не наблюдавшего у них бесхвостого потомства. «Бездоказательность такого опыта очевидна,— пишет Тимирязев.— В применении к отдельному организму нужно, очевидно, руководиться тем же представлением, как и в применении к родственной преемственности, выражаемой родословным деревом. Изменения в организации дяди не могут влиять на организацию племянника, точно так же »и клеточки ткани хвоста не представляют предков тех воспроизводящих клеточек, из которых разовьется потомство мыши с обрубленным хвостом» 5.
1 «О положении в биологической науке», ст.р. 11—12.
2 К А. Тимирязев, Сочинения, т. VI, стр. 120—121.
Там же, т. VIII, стр. 112.
4 К- А. Тимирязев, Предисловие к книге Ж- Константена «Растения и среда», глзд. журнала «Русская мысль», 1908, стр. XÎ.
5 Ж. -А. Т и м и р я з е в, Сочинения, т. VI, стр. 179—180.


172
ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
Наследственность влияет на такие приобретенные изменения, которые охватывают весь организм или,, во всяком случае, органы воспроизведения. «Иное дело воздействия, отражающиеся на всей организации потерпевшего организма, физиологические или патологические, как, например, в классических опытах Броун-Секара над искусственно вызванной падучей болезнью морских свинок. Они прямо или косвенно, влияют и на воспроизводительную систему, т. е. на начальные элементы будущего организма. Понятно, что проследить непосредственную, непрерывную цепь причинной связи между воздействием среды на предшествующее поколение и его передачей следующему поколению, в чем и заключается истинная задача исследования наследственной передачи приобретенных признаков, почти невозможно и до сих пор не уда- ь ал ось» *.
Нам известно сейчас, какие громадные успехи были сделаны И. В. Мичуриным в решении этой задачи уже в то время, когда Тимирязев писал эт'и строки. Тимирязев» указывает ряд экспериментальных доказательств наследования приобретаемых признаков. Далее Тимирязев говорит о физиологической географии растений, которая также подтверждает наследование приобретенных признаков. Следуя за Генсло — автором известной книги «Унаследование приобретенных признаков»,—Тимирязев говорит, что на различных точках земного шара обнаруживаются сходные строения, если условия их существования сходны. «Это общий вывод современной физиологической географии растений. Сходства эти не только внешние, но и внутренние, и притом охватывают признаки, которым придавали значение не только для установления разновидностей, но нередко видов, родов и т. д.* до самых обширных систематических групп (например, однодольных и двудольных). Присутствие одинаковых форм при одинаковых условиях, принимая во внимание громадное число фактов, уже оправдывает с точки зрения вероятности заключение, что мы имеем здесь дело не со случайным совпадением, а с причинной связью, т. е. что эти формы являются результатом воздействия этих условий. Но эта высокая степень вероятности превращается почти в полную достоверность, если на небольшом числе случаев удается на опыте показать, что именно такие формы действительно вызываются именно такими условиями. Наконец, хотя в большей части случаев не зарождается даже сомнения, что эти признаки, связанные с условиями обитания, наследовании,— это положение можно доказать теми случаями, когда организмы, будучи перенесены в другую среду, еще некоторое время сохраняют свою прежнюю форму не в силу воздействия среды, более не существующего, а в силу наследственности»1  2. Физиологическая география растения является «одним сплошным аргументом в пользу разрешения в положительном смысле вопроса о том, наследуются ли приобретенные признаки. Это, можно сказать, основное положение эволюционного’ учения, о котором Спенсер метко выразился: «или существует наследственность приобретенных признаков, или не существует эволюции» 3.
В работе «Исторический метод в биологии» Тимирязев выступает против всех вейсманистских концепций наследственности, исходящих из существования особой наследственной плазмы. Он видит корки этих измышлений в метафизических концепциях XVIII века, указывает, что в сам Дарвин отдал дань подобным неправильным представлениям в своей теории пангенезиса, от которой он впоследствии отказался, и затем
1 К. А. Тимирязев, Сочинения, т. VI, стр. 182.
2 Т а м же, -стр. 179-М80.
3 Там же, стр. 181—182.


ШЕСТИДЕСЯТНИКИ
173
говорит, что с половины XIX века идеи особого «наследственного вещества стали особенно частыми. «Все они представляют одну и ту же попытку материального изображения пре�