Author: Черносвитов П.Ю. Ануфриев В.В. Базарова Э.Л. Бицадзе Н.В. Гончарова Н.Н. Селезнева Е.Н.
Tags: география биографии история этнография этнос этникос этническая история антропология
ISBN: 978-5-91134-730-7
Year: 2913
Text
Культура
РУССКИХ ПОМОРОВ
V.V. Anufriev, E.L. Bazarova, N.V. Bitsadze,
N. N. Goncharova, E. N. Selezneva, P.J. Chernosvitov
The Culture
of the Russian
Pomors
Historical
and Culturological Analysis
FORUM
NEOLIT
В. В. Ануфриев, Э.Л. Базарова, Н. В. Бицадзе,
Н. Н. Гончарова, Е. Н. Селезнева, П. Ю. Черносвитов
Культура
русских поморов
Историко-культурологический
анализ
ФОРУМ
НЕОЛИТ
УДК 998
ББК 63.5
А73
Книга издана при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
Рецензент:
Дукельский Ю. В., кандидат исторических наук,
ведущий научный сотрудник Сектора музейного проектирования
Российского института культурологии
Ануфриев В.В., Базарова Э.Л., Бицадзе Н.В., Гончарова Н.Н., Селезнева Е.Н.,
Черносвитов П.Ю.
А73 Культура русских поморов. Историко-культурологический анализ /
В.В. Ануфриев, Э.Л. Базарова, Н.В. Бицадзе и др. — М. : ФОРУМ; Неолит,
2013.-320 с.
ISBN 978-5-91134-730-7
Исследование посвящено возрождению культурного пространства Поморья на со¬
временном уровне. Преодолевая узость предметной области, на которую давно рас¬
таскивается поморская тематика, авторы последовательно выстраивают общую кар¬
тину происхождения, истории, жизни и быта поморов, побуждая к поиску ответов на
многочисленные загадки этого реликтового этнического и культурного образования.
Оно является примером высокой специализированной и высокодуховной культуры, не
выдержавшей столкновения с реалиями нового времени. Большой объем конкретных
сведений, указывающих на различные аспекты этнокультурной идентичности поморов,
раскрывает ее неординарность.
Многогранный материал, собранный воедино, позволяет составить целостное пред¬
ставление о культуре поморов и побуждает задуматься об их судьбе, искать продук¬
тивную политику для эффективной организации хозяйственной и духовной жизни по¬
моров.
This research is devoted to the modern revival of the White Sea maritime area cultural
space. Overcoming the narrowness of the subject field, authors consistently build an overall
picture of origin, history, life and household of the Russian pomors (coast-dwellers), prompting
a search for answers to the many mysteries of this relic of the ethnic and cultural entity. It is an
example of a highly specialized and spiritual culture, unable to withstand a collision with the
realities of the contemporary epoch. Large quantity of specific information indicating various
aspects of ethnic and cultural identity of the Russian pomors reveals its originality.
Comprehensive material collected together, creates a holistic view of the the Russian
pomors culture and encourages thoughts about their fate and search for productive policy for
the efficient organization of the the Russian pomors economic and spiritual life.
УДК 998
ББК 63.5
ISBN 978-5-91134-730-7
© Коллектив авторов, 2012
© Издательство «ФОРУМ», 2013
© Издательский дом «Неолит», 2013
Предисловие
Актуальность данного исследования обусловлена изучением историко-
культурных общностей России, переживающих в настоящее время период
слома и переконструирования, которые заданы и переустройством соци¬
ально-культурных оснований страны в целом, и процессами глобализации
последнего полувека. Многие, казавшиеся с начала XX века незыблемыми,
региональные и этнокультурные общности подвергаются ныне изменениям
по разным параметрам или вовсе рассыпаются, теряя и облик и внутренние
связи, как хозяйственно-экономические, так и ментально-идеологические.
Одной из ярких, своеобразных региональных историко-культурных общ¬
ностей в России всегда считались русские поморы. Пережив бури XX века,
их уникальная культура находится под угрозой гибели. В этих условиях на¬
учное выявление причин такой драматической ситуации, коренящейся и в
исторических основаниях этой общности, и во внешних условиях ее совре¬
менной жизни, продуктивно для поиска мер противодействия разрушаю¬
щим эту общность факторам.
Задачей исследования явился процесс формирования общности «рус¬
ские поморы» около 800 лет назад, ее расцвета, устойчивого существования
в XVIII веке и деформации в XIX-XX веках. Являясь неотъемлемой частью
России и в территориальном, и в хозяйственно-культурном отношениях,
она пережила два крупнейших революционных слома — в XVII и в конце
XX столетия.
Поморы ощущают свою принадлежность к ней, самоидентификацию
в ней, что обусловливает необходимость выявления оснований для такой
самоидентификации, процесса ее формирования и эволюции во времени
наряду с внешними проявлениями самоотождествления членов этой общ¬
ности, которые доступны для наблюдателя.
Выявлены история первоначального сложения будущей общности рус¬
ских поморов, формирование в этой группе русского населения собствен¬
Предисловие
ной целостности и культурной идентичности в рамках идентичности рус¬
ской. Первоначальной основой самостоятельной группы явился тип хозяй¬
ствования, ориентированный на морской рыбный и зверобойный промыс¬
лы и тесно связанные с ними морское судоходство и судостроение.
Предлагаемая модель этнокультурной идентичности русских поморов
опирается на базисные факторы: осознание себя носителями православной
духовности, понимание отличия своего типа хозяйствования («завязанно¬
го» на море «как на поле») от многовекового традиционного для русских
людей типа хозяйствования — пашенно-скотоводческого.
Сложение менталитета носителей русской поморской культуры явилось
результатом деятельности пассионариев, выходцев из средневековой Нов¬
городчины, которые осваивали северное морское побережье и реки, впа¬
дающие в Белое и, отчасти, Баренцево моря. Активность поморов опреде¬
лила динамичность сложения их культуры, которая за первые три столетия
распространилась по обширной территории и совершенствовалась вплоть
до конца XVII столетия. Церковный раскол, вызванный никонианскими ре¬
формами, катастрофически отразился на поморской культуре, на психиче¬
ской сфере ее носителей, на доминанте их менталитета.
Русский Север, как и другие окраины Руси, поддержал раскол. Старо¬
обрядчество стало основой чисто духовной компоненты поморского мен¬
талитета и общего культурного консерватизма, который охватил и хозяй¬
ственную сферу жизни, организованной по заветам «отцов и дедов», не
приемля новшеств в судостроении, мореходстве, морском рыболовстве и
зверобойном промысле. Поморская культура превратилась в своеобразный
«консерват» общерусской национальной культуры, а самоидентификация
ее носителей обрела сугубо традиционалистский характер, исключающий
любые инновации из-за боязни эту самоидентификацию потерять. Итогом
культурной замкнутости явилось постепенное падение эффективности всех
сфер поморской хозяйственной деятельности и, как результат — падение к
концу XIX века благосостояния поморского населения.
Попытки российских властей и передовой общественности, вникнув¬
ших в конце XIX — начале XX века в проблемы поморского населения, по¬
мочь сразу по нескольким направлениям организации их жизни вызвали
отторжение у поморов. Революционные события 1917 года и последующие
годы насильственного включения поморов в процесс коллективизации раз¬
рушали традиционную хозяйственную культуру. Параллельно производил¬
ся разгром духовной сферы в процессе втягивания молодежи в «общество
воинствующих безбожников», арестов и ссылки духовенства, разрушения
6
Предисловие
монастырей, церквей, часовен. К 1970-м годам молодое поколение уже в
большинстве своем не являлось носителем традиционной поморской куль¬
туры и ее духовных ценностей. Поморы, как и другие унифицированные
советским строем своеобразные этнические группы российского населе¬
ния, в социокультуном отношении превратились в «простых советских
людей».
В монографии введены понятия «поморский культурный архетип» и
«этнокультурный архетип», приложенные к отдельно взятой культуре, ко¬
торая отражена в ее духовных и материальных проявлениях. Поморский
культурный архетип трактуется как русский национальный (православ¬
ный) архетип, получивший специфические черты в результате адаптации
русского православного населения к региональным особенностям жизни в
условиях северного климата и ландшафта. Архетип собственной культуры
«прорастает» во все сферы сознания поморов и его практической деятель¬
ности.
Русские поморы являлись авангардом продвижения на Север русской
православной культуры. Его главные идеологемы воплотились в конструи¬
ровании в Русском Поморье, особенно в Беломорье, сакральной составля¬
ющей среды обитания поморов — монастырях, храмах, часовнях, погостах,
обетных и приметных крестах, в специфическом наборе наиболее чтимых
святых, особенно почитаемых православных праздников и других прояв¬
лениях духовной жизни поморов. В этом ключе рассмотрены последствия
раскола, объясняющие тяготение поморов к старообрядчеству, и другие сто¬
роны почти фанатичного консерватизма, помогавшего поморам длительное
время сохранять самоидентичность, но и затормозившего с середины XIX
века прогресс в организации собственного хозяйства, а в итоге приведшего
к обнищанию поморов.
Детально рассмотрено становление и история развития сакрального
пространства поморской культуры, и его изменения в эпохи значительных
социальных преобразований и переходных периодов. Анализируются по¬
следовательность и пути распространения православия в чудской и карель¬
ской среде и втягивание этих народов в сакральное пространство право¬
славной культуры. Возвращение к православному вероисповеданию в конце
XX — начале XXI века постепенно находит растущую поддержку у местного
населения, но не обходится без проблем в отношениях современной Русской
Православной Церкви и светского государства, в первую очередь, в вопро¬
сах передачи Церкви конфискованного при советской власти ее имущества
и строений.
7
Предисловие
Северная иконопись рассмотрена как значимая деятельность для орга¬
низации сакрального пространства поморской культуры. Она является вет¬
вью православной иконописи, но отличается своеобразием иконописных
приемов и изобразительной традиции, своими доминантами в изображе¬
нии совокупности православных святых, местночтимых святынь, в пред¬
почтениях в выборе сакральных сюжетов. Особое внимание уделено старо¬
обрядческой иконописи, широко распространенной когда-то в Поморье и
вообще на Русском Севере.
В публикуемом «Морском уставе» ярко проступает морально-нрав¬
ственная основа традиционной поморской культуры эпохи ее расцвета, глу¬
бокое укоренение в психике поморских морских промышленников самой
основы христианских устоев, как архетипических для поморской культуры.
Внимание к народной культуре Русского Севера XVII-XIX веков по¬
зволяет восстановить систему образных представлений русской поморской
бытовой культуры, в которых отразились глубинные историко-культурные
основания и актуальные для разных временных отрезков изобразительные
темы, художественные приемы и техники исполнения.
В итоге исследования специфики поморской культуры подчеркивается,
что в настоящее время традиционной русской поморской идентичности как
таковой уже не существует, так как в XX столетии у беломорского населения
были уничтожены главные основания поморской идентичности — духов¬
ная (русское православие) и хозяйственная (поморское судоходство и си¬
стема морских промыслов). Этому способствовала унификация поморского
населения со всем остальным населением Советского Союза, внедрение ате¬
истической картины мира и развитие индустриального производства. Со¬
временными основаниями для самоидентификации потомков поморского
населения Беломорья остаются только территориальная принадлежность
жителей Севера и сведения о традиционной поморской культуре в попу¬
лярной и учебной литературе.
Монография отмечает актуальные проблемы поморского населения, со¬
держит критику методов их решения на государственном уровне и призы¬
вает к выработке более обоснованной государственной политики, направ¬
ленной на возвращение Беломорью полноценной хозяйственной и духов¬
ной жизни.
Авторы книги выражают искреннюю признательность доктору истори¬
ческих наук, заведующему сектором Локальных историко-культурологиче¬
ских исследований Российского института культурологии А.В. Окорокову
за предоставление текста «Морского устава», который расширяет наше по¬
8
Предисловие
нимание воззрений русских поморов-мореходов. Объективному отраже¬
нию образности поморской культуры и ее современного состояния способ¬
ствуют любезно предоставленные фотографии доктора искусствоведения ,
главного научного сотрудника НИИтеории и истории архитектуры и градо¬
строительства, члена-корреспондента РААСН М.В. Нащокиной и кандидата
физико-математических наук, ведущего научного сотрудника Физического
института имени П.Н. Лебедева В.Д. Зворыкина. Особой благодарности за¬
служивают благожелательная оценка усилий авторского коллектива и про¬
дуктивные рекомендации кандидата философских наук В.Ю. Дукельского,
ведущего научного сотрудника Российского института культурологии, и
доктора культурологии, ведущего научного сотрудника Института архео¬
логии П.Ю. Черносвитова.
9
Введение
Историко-культурологические аспекты
исследования культуры русских поморов
(Е. Н. Селезнева)
Актуальность исследования поморского культурного типа с позиций
исторической культурологии заключается в возможности описать форми¬
рование регионального культурно-этнического типа в контексте современ¬
ных научно-теоретических представлений, которые существенно отличают¬
ся от принципов традиционного классического историзма.
Если в классическом историзме описание культурных артефактов вы¬
страивалось в многозвенные цепочки из реконструкций прошлого безот¬
носительно к условиям и формам существования актуальной культуры, то
в аспекте исторической культурологии артефакты прошлого неизменно со¬
отнесены с проблемами современной культуры.
Это позволяет ограничивать весь необъятный массив культурного на¬
следия Русского Поморья рамками социальной значимости. Культурная па¬
мять оставляет в своем арсенале только те исторические артефакты, кото¬
рые коррелируют с современными проблемами. Исходя из этих принципов
структура представленной коллективной монографии «Культура русских
поморов: историко-культурологический анализ» содержит набор таких
проблем и современных реалий, которые отражают черты переходного со¬
циума, сформировавшиеся с началом реформ 1990-х годов.
Состояние вопроса исследовательских стратегий по теме историко¬
культурологических аспектов изучения регионально-этнических культур¬
ных типов можно квалифицировать как начальный этап наработки концеп¬
ций и тезаурусов региональной идентичности.
10
Историко-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
Проблемы регионалистики в контексте исторической культурологи тес¬
но связаны с социокультурными трансформациями — процессами ускорен¬
ного переконструирования социокультурных взаимодействий — смыслов,
традиций культурных кодов, социально-этнических идентичностей. Это
также характеристика дифференциации и стратификации регионального
социума, появления новых социальных слоев, групп, новых социальных
ролей и возможностей переидентификаций. Это и новые иерархии соци¬
альных и культурных ценностей, объединяющих общество по новым осно¬
ваниям социокультурных взаимодействий.
Философы, специалисты по семиотике, политологи говорят о возмож¬
ностях коренных переидентификаций, даже создания новых культурных
кодов в период глубоких социокультурных сдвигов, универсально транс¬
формирующих социум.
Два крупнейших социальных слома за последние сто лет — Октябрьская
революция 1917 года, реформы 1990-х годов безусловно сопровождались
глубокими социокультурными трансформациями: изменением экономи¬
ческих, социальных, управленческих структур. Изменения затронули как
культурный центр, так и периферию, поэтому необходимо сравнительное
исследование цивилизационных, региональных, локальных культурно¬
исторических типов и выявление критериев идентичности поморского
культурного типа.
В первом томе коллективной монографии «Культура русских поморов:
опыт системного исследования», изданном в 2005 году, исследование куль¬
туры Русского Севера было представлено как модель региональной адапта¬
ции, формирующаяся из взаимодействия двух блоков: материальной куль¬
туры — системы жизнеобеспечения и символической, отразившей карди¬
нальные изменения социокультурных взаимодействий.
Очевидно, что реформы 1990-х годов породили новые проблемы из¬
менений региональной культуры. В связи с притоком многочисленных ми¬
грантов и непродуманной политикой относительно условий и форм взаимо¬
действия разных субкультур появились новые кризисные точки, связанные
с проблемой неадаптированности культурно-исторических традиций как
друг к другу, так и к условиям социокультурного окружения (1).
Вытеснение старых субкультур и активная аккультурация коренного на¬
селения в ходе социальных реформ 1990-х годов породили безусловный ха-
отизм и непредсказуемость дальнейших социокультурных трансформаций.
Истории известны разные типы переходных социумов, которые рассма¬
триваются обычно в масштабном историческом времени — от Средневеко-
и
Введение
вья к Возрождению, Новому времени, модерну и постмодерну, — когда учи¬
тывались чисто временные, преходящие черты переломных эпох, между тем
как целостных теоретических моделей и концепций трансформирующихся
обществ в настоящее время не существует. И для описания социокультур¬
ных трансформаций всех типов — цивилизационных, региональных, ло¬
кальных — используется преимущественно один и тот же «метод переноса»
схемы линейно-прогрессистского развития с одного культурного типа на
другой. Поэтому существует настоятельная необходимость в изучении как
макродинамики переходных социумов всех типов, так и определение науч¬
ного понимания «переходности» (2).
Исходя из указанного представления, в настоящей коллективной мо¬
нографии сделана попытка внести вклад в разработку данной темы — на
конкретно-исторических материалах исследования артефактов культуры
Русского Поморья показать становление поморского культурного типа в
контексте макроисторической динамики.
Соответственно, проблема исследования может быть сформулирова¬
на как расхождение между множеством исторических типов культурных
трансформаций и неопределенностью или даже отсутствием объясняющих
моделей. Существует ли некий «инвариант» переходных социумов — некие
неизменные закономерности, или же «черты переходности» уникальны и
самобытны?
Ответы на этот вопрос в исторической культурологии существуют аль¬
тернативные. Например, Н.Я. Данилевский рассматривал культурно-исто¬
рический тип как «завершенный цикл», соответственно делая вывод о са¬
мобытности и уникальности каждого культурного организма. Ф. Бродель
выдвигал идею «поликультурной истории», соотнося принципы самобыт¬
ности с концепцией эволюции.
Дать свой ответ на этот вопрос позволит историко-культурологический
анализ поморского социума, который выступает в качестве концептуально¬
го предмета исследования: дискурс переходного социума как культурного
явления в России и Русском Поморье.
Аналитический дискурс поморского культурного типа рассматривается
всесторонне: исследуются структура, функции, символические коды, отра¬
жающие изменения историко-культурного контекста. Предлагается автор¬
ский вариант периодизации истории культуры русских поморов, позволяю¬
щий выявить характеристики этнокультурной идентичности на каждом из
этапов (периодов) эволюции.
12
Историко-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
Историко-культурологический анализ позволяет дать оценку результа¬
там реформ 1990-х годов с точки зрения сохранения или разрушения иден¬
тичности и этнической целостности русских поморов, а также разработать
механизмы ее сохранения.
Как показывают принятые в 1990-х годах модели регионалистики, ак¬
цент был сделан не на культурно-исторических особенностях развития ре¬
гиона, а на экономической эффективности. Освоение территорий Русского
Поморья как преимущественно сырьевой зоны и добывающей промыш¬
ленности неизменно ведет к разрушению сложившихся форм выживания и
остро ставит проблемы адаптации.
Предшествовавший культурный слом 1917 года, значительно разру¬
шивший культурное пространство традиционного Поморья, частично был
сглажен историко-культурными реконструкциями 1990-х годов, что созда¬
ло предпосылки его возрождения на новом адаптивном уровне. Восстанов¬
ление православных храмов и культурных ландшафтов, наметившаяся му-
зеефикация традиционных форм культуры, народного творчества, центров
иконописи и образа жизни русских поморов — все это предполагает необ¬
ходимость обоснования новой парадигмы научного исследования. Если в
первом томе коллективной монографии за основание парадигмы культуры
Русского Севера было принято взаимодействие двух блоков — витальных
характеристик и символической организации культуры, то условия транс¬
формаций 1990-х годов требуют рассмотрения новых конфигураций. Под
конфигурацией понимается набор переменных — факторов изменения со¬
циокультурных взаимодействий: антропогенное давление на среду, ресурс¬
ный и информационный обмен, внедрение новых технологий предполагают
формирование новых культурных кодов, объединяющих характеристики
устойчивости данных факторов поморской культуры в доминирующую мо¬
дель, что существенно увеличит ее адаптивный потенциал (3).
Конфигурация разрушается при изменении набора переменных или от¬
сутствии некоторых из них, что приводит к трансформации одной системы
в другую. Следовательно, необходимо выделить «единицы измерения» или
переменные факторы, которые необходимы для построения новой модели
дискурса трансформации поморского социума. Здесь можно выделить сле¬
дующие черты переменных факторов:
— соотношение традиционных и инновационных тенденций;
— трансформации «месторазвития» русских поморов;
— взаимодействие цивилизационных, региональных, локальных харак¬
теристик культурно-исторических типов в условиях переходных социумов;
13
Введение
— характеристики этнокультурной идентичности поморов в переход¬
ном социуме;
— механизмы преемственности культурных традиций русских помо¬
ров — избирательность, изменчивость, референтность;
— тенденции историко-культурной динамики как опыта социокультур¬
ных трансформаций;
— изменение характеристик сакрального пространства в трансформи¬
рующейся картине мира, «единицы» которого будут интерпретированы как
изменяющиеся культурные черты конфигураций, дополненные какими-то
иными элементами трансформирующегося социума. Это, во-первых, памят¬
ники архитектуры, иконописи, народного творчества, религии и культуры
повседневности, во-вторых, историко-культурная среда, сакральное про¬
странство и ландшафты Русского Поморья, в-третьих, традиция как меха¬
низм преемственности и межкультурной коммуникации.
Как показывают исследования по социальной и культурной антрополо¬
гии, ускоренные процессы социокультурных изменений невозможны при
«пассивной» адаптации, поскольку, как известно, полного приспособления
к среде достичь невозможно. Равновесия не происходит, так как по законам
трансформирующихся социумов развитие социокультурной среды опреде¬
ляется не только традиционными, но и инновационными компонентами.
Поэтому всегда остается некий «зазор» неадаптированности, который яв¬
ляется источником новых изменений.
Кроме того, многомерное культурное пространство, образующееся в
процессах глобализации, интеграция в мировое сообщество порождают
транскультурные процессы, втягивающие так или иначе самые отдаленные
провинции Русского Поморья.
Те адаптации, которые произошли в Русском Поморье в течение исто¬
рии его колонизации, оказались трансформированными. К сожалению, ни
одна из эволюционистских концепций (позитивистских или социал-дарви-
нистских) не может объяснить этих процессов. Неоэволюционализм также
имеет в своей основе прогрессистскую модель, не учитывающую самобыт¬
ности и традиционной ценности этнографических культур. В контексте
этих теорий происходит лишь перенос схемы линейно-прогрессистской мо¬
дели с одного исторического этапа на другой. Этим, вероятно, можно объ¬
яснить обращение к современным концепциям посттоталитарной истории:
постмодернистской парадигме, с одной стороны, продуцирующей идеаль¬
но-типические модели на основе информационно-компьютерных техноло¬
14
Историко-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
гий, и обращение к традиционным истокам — православной антропологии,
историософии и религиозной философии — с другой.
Поиск разных объясняющих моделей — попытка ответить на вопрос:
как ценности культуры постмодерна совмещаются с русскими традици¬
онными ценностями? Как очевидно, формирование новых социальных и
культурных иерархий, в которых преобладают преимущественно ценности
культуры постмодерна, ведет к деконструкции, разрушению структуры ба¬
зовых традиционных ценностей. С утратой культурных традиций нивели¬
руются и культурные референты прошлого, что ведет к распаду культурной
идентичности (4).
В этих условиях актуализируется поиск механизмов возрождения сим¬
волов и традиций, способных противостоять чуждой по своей ментально¬
сти культуре.
Русский философ Н. Бердяев объясняет это тем, что переходный со¬
циум нуждается в каких-то идеально-типических моделях (культурных
образцах), где все устроено соразмерно и гармонично (5). В историософии
и религиозно-философской традиции существуют образы (образцы) —
«Святой Руси», «Земли обетованной», символы «Града Небесного», которые
оказываются существенно востребованными сегодня и, может быть, в не
меньшей степени, чем постмодернистские модели.
По мнению Н. Бердяева, идеально-типические модели культуры по¬
зволяют адаптироваться к кризисным ситуациям, подают надежду на воз¬
можность будущих порядков, гармонизацию жизни, то есть достраивают
их до уровня идеальной целостности и полноты, выполняя при этом функ¬
ции возрождения прошлого. В данном случае модель Русского Поморья как
«Святой земли», «Земли обетованной» неизбежно «всплывает» в период
трансформаций, обрастая массой мифологем о «Лукоморье» и «Метафизике
Севера»; былин, сказаний и легенд о народных героях, праведниках, святых
Русского Поморья, образе жизни тихих монастырских обителей, множестве
чудес, которые сохраняли разрушающийся мир. Это и агиографические
описания жизни святых, и описания православных святынь и храмов, от¬
ражающих в поморской картине мира христианские культурные коды.
В образцах народного творчества отражены также и языческие культур¬
ные коды, оставшиеся в наследство от периода «двоеверия», сочетающиеся
с христианскими в самых необычных образах.
Затронутые проблемы многозначны и объемны. Поэтому применитель¬
но к Русскому Поморью предполагается необходимость целого ряда науч¬
ных исследований, раскрывающих процессы наследования в рамках разных
15
Введение
культурно-исторических этапов, в особенности тех из них, которые еще не¬
достаточно изучены. Исследование исторической картины мира Русского
Поморья — необходимый компонент культурного наследия России, наро¬
дов Русского Поморья. Это акцентирует как этнокультурный компонент,
так и необходимость разработки поликультурных проектов.
В то же время, если была принята концепция картины мира как формы
осмысления конкретно-исторических адаптаций, то, как очевидно, необ¬
ходимо изучать изменение роли и функций всех системных конфигураций
элементов трансформирующегося общества.
Между тем сегодня доминируют лишь фрагментарные исследования по
отдельным темам культуры Русского Поморья — сакрального пространства,
иконописи, этнографическим находкам. В свете вышесказанного, как пред¬
ставляется, нельзя сводить культуру Русского Поморья только к религии,
этнокультурным переидентификациям или чисто абстрактным теориям —
теософии, евразийства, диффузионизма, эволюционизма и т.д. Необходим
комплексный подход к выбору оснований социального проектирования
культуры Русского Поморья.
Культура — многомерное пространство, но каждый человек является
представителем своей «малой Родины», своего социального слоя, носителем
обычаев, ценностных ориентаций, стиля жизни, которые он переносит в
другие культурные пространства.
В этом смысле можно говорить, что границы культурной идентичности
динамичны и подвижны. Но есть набор таких признаков этноса, субкульту¬
ры, как язык, религия, другие традиционные образования, которые переда¬
ются по наследству от поколения к поколению и меняются крайне медленно.
С точки зрения этих культурных черт взаимодействие их носителей с
представителями иной субкультуры будет определяться этими идентифи¬
кационными характеристиками.
Важнейшая роль здесь, разумеется, принадлежит культурному наследию
и традициям, как механизмам межпоколенческих коммуникаций. Трансля¬
ция социокультурного опыта дает возможность актуализировать и опыт со¬
циокультурных идентификаций по составляющим компонентам. В какой-
то период это будут религиозные (сакральные) ценности; в другой пери¬
од — памятники прошлого, символизирующие значимость исторических
событий, определяющих судьбы страны; в третий период это могут быть
заимствования из других субкультур, основывающихся на нетрадиционных
принципах коммуникативной этики, и т.д.
16
Историко-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
В каждый период времени содержание транслируемого социокультур¬
ного опыта определяется спецификой конкретно-исторических условий,
которые рационализируются с точки зрения выбора способа сохранения
и поддержания устойчивости социума. Соответственно, в эпохи структур¬
ных изменений в обществе, скорее всего, принимаются лишь те инновации,
которые не разрушают этническое ядро культуры, ее культурный архетип.
В поморском социуме это, безусловно, «православный космос» картины
мира Русского Поморья.
И с точки зрения православных (сакральных) культурных ценностей
уровни иерархичности социокультурных ориентаций определяются ины¬
ми критериями, чем в секуляризованной культуре. Так, крупный россий¬
ский философ протоиерей о. В. Зеньковский, исходя из онтологических
представлений картины мира как взаимодействия «исторического» и Аб¬
солютного (идей «тварного мира» и «метафизических основ космоса», то
есть мира видимого и невидимого), утверждает, что уровни иерархичности
культуры и социума определяются степенью «просветленности», то есть со-
отнесеностью с трансцендентным — тем, что находится за гранью человече¬
ского опыта и может быть представлено чисто символически.
Разумеется, строить по таким основаниям картину мира можно лишь
как сравнительную типологию метафизических представлений по степени
их приближения к некоей идеальной модели — символу «Града Небесного»,
другим сакральным символам «Лукоморья», о которых живописует Н. Те-
ребихин.
Но такие построения имеют, в сущности, мистический характер, а не
онтологический, что необходимо учитывать в аспекте актуальной культуры.
Идея «Преображения» или «Просветления» отражена в разного рода са¬
кральных объектах поморской культуры — монастырях, церквях, часовнях,
сакральных ландшафтах и т.п. Она отражает как «пространственный мен¬
талитет» поморского социума, так и его «земные проекции». Как подметил
Н. Бердяев, «простор» есть земная проекция сакрального ландшафта как
движения «вширь».
В сакральной культуре существует множество земных образов «боже¬
ственных первообразов», которые, как правило, выступают в качестве па¬
мятников церковной культуры. Одним из таких возвышенных символиче¬
ских образов является «Новый Иерусалим» — претворенный патриархом
Никоном земной русский образ «Града Небесного».
Многие памятники сакральной культуры отражены в третьей части
представленной монографии, посвященной символической организации
17
Введение
поморского социума на разных исторических этапах его становления и раз¬
вития.
Между тем, в известном смысле, создается некая иллюзия метафизиче¬
ского и онтологического тождества, что, по-видимому, не является полной
представленностью картины мира Русского Поморья. Кроме того, необхо¬
дим известный историзм в изучении трансформаций сакральных иерархий,
отраженных в церковных догматах или религиозных символах в разные
исторические периоды, и их социокультурных эквивалентов. Только в этом
случае можно проследить преемственность традиций как основания куль¬
турной идентичности русских поморов.
Как писал Г. Флоровский, «русская культура развивалась через разрывы
и связи (заимствования)» (6). Сегодня это особенно актуальная тема — изу¬
чение механизмов преемственности и разрывов в русской культуре.
Например, «императорская Россия» — тип трансформации символа це¬
лостности, державности и могущества, олицетворяемого идеалом «Святой
Руси», в другой идеал — «Великой России». Трансформации эти, конечно
же, ассимилировались в православные символы, проникшие и в Русское
Поморье.
Г. Флоровский достаточно точно выразил сущность социокультурных
трансформаций. Это, действительно, «разрывы» с прошлым социокультур¬
ным опытом, какая-то часть которого все-таки остается в обновленной кар¬
тине мира.
Но, вопрос, какие это части? Каковы критерии избирательности насле¬
дования культурно-исторического опыта? Чем они определяются? Зависит
ли эта избирательность от культурно-политических проектов, разрабаты¬
ваемых «сверху», или от «народных идей», или от тех социокультурных
процессов, которые порождают переломные эпохи? Все эти вопросы куль¬
турного наследия не отрефлексированы с точки зрения современных на¬
учных знаний социальной и культурной антропологии, социологии, фило¬
софии (7).
Сегодня эти представления о наследовании могут быть выражены через
соотношение (баланс) «инновационного и традиционного» в разных циклах
социокультурных трансформаций: более инновационных в радикальные
периоды революций, реформ, социальных катаклизмов и более традицион¬
ных в период «откатов», радикальных возвратов в развитии культуры.
Например, реформы Петра Великого инновационны, поскольку он стре¬
мился перенести западные образцы на Русь как уже готовые способы вне¬
дрения на русской земле инородных форм. И он оказался в некоторой аль¬
18
Историко-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
тернативе русскому народному опыту, так как у народа были иные «идеаль¬
ные типы», о чем свидетельствует агиография святых Русского Поморья (8).
О великих подвижниках Русского Поморья, символизировавших «тип
русской святости», свидетельствует нам и Г. Федотов: Кирилл Белозерский,
Феодосий Печерский, Сергий Радонежский, Иосиф Волоцкий и другие ка¬
нонизированные святые.
Конечно, все они представляли разные идеально-типические символы
русской святости.
Например, Иосиф Волоцкий (Волоколамский) — главный концепту¬
алист церковно-политической идеологии XVI века, способствовал хозяй¬
ственно-организаторской деятельности монастырей и обосновал идею «со¬
циального служения». Нил Сорский, наоборот, стремился уйти от «земных
форм» достижения социального благополучия и более искал «внутреннего
самоуглубления» и аскетизма.
В церковной литературе эти разные типы служения вошли в историю
как спор о «монастырских имуществах» — то есть дискуссии о том, могут
ли монастыри «иметь имущество» и заниматься предпринимательской де¬
ятельностью. Иосифляне — сторонники Иосифа Волоцкого — считали, что
такое занятие не только возможно, но необходимо, поскольку монастыр¬
ское служение рассматривалось как род социального служения (откуда по¬
том и выросло «движение народничества» — хождения в народ).
Нил Сорский, напротив, считал, что монастырская жизнь как вид «от¬
шельничества» предназначена для занятий духовными видами деятельно¬
сти. Поэтому они вошли в историю как культурный тип «нестяжателей».
Канонизация обоих святых — Иосифа Волоцкого и Нила Сорского —
свидетельствует о том, что русская ментальность поликультурна, имеет
разные типы и образцы социальной и духовной деятельности, которые на¬
следуются последующими поколениями, составляя культурное ядро нации,
которое не может быть разрушено ни в каких трансформационных сломах.
Исторически разные идеальные и социальные типы варьировались в со¬
четаниях различных комбинаций, но в любом случае сакральная традиция
не прерывалась.
В настоящее время также интенсивно идут процессы возрождения мо¬
настырей. И они воплощают в себе оба вышеописанных типа — духовный
и светский. Монастырь, в сегодняшнем понимании, не просто «новая зем¬
ля», как место удаления от мира и непрестанной молитвы, но это актив¬
ный хозяйственно-организаторский комплекс, занимающийся в том числе
19
Введение
и разного рода светскими благотворительными программами — лечение от
наркомании, помощь малоимущим, миссионерская деятельность и т.д.
В исследованиях, посвященных Русскому Поморью, ментальная карти¬
на мира описывается обычно в терминах русской религиозно-философской
традиции как «русский космос», «православный космос», что, как очевидно,
доказывает исторические и духовные связи русских поморов с русским су¬
перэтносом. С помощью этой космологической метафизики символизиро¬
валась среда обитания как сакральное (священное) пространство.
Например, через известную мифологизацию пространственно-времен¬
ных координат, обозначенных М. Бахтиным как «хронотоп», нередко пред¬
принималась попытка представить трансформацию культурных кодов, ко¬
торая неизбежно происходит при перемещении какого-то этноса в другие
пространства, и взаимодействия его с иными субкультурами через инвер¬
сии. Знаки переидентификации, встречающиеся в работах по метафизике
Севера (Теребихин), иногда передаются как игра понятий — инверсии сим¬
вола «хронотопа» в «топохрон».
Как известно из семиотики, означающее несет в себе значение означае¬
мого предмета. А если эта «предметность» вдруг по каким-либо причинам
нивелируется, то есть разрывается связь означаемого и означающего, то
знак превращается в «простую структуру» — «симулякр». Но с помощью
симулякров невозможно объяснить реальные процессы.
В данной работе процессы социокультурных трансформаций рассма¬
триваются всесторонне, не только как перекодирование реального про¬
странства в сакральное и наоборот, а как изменение всех сфер жизнедея¬
тельности социума — от материальной и аксиологической до информаци¬
онной и коммуникативной.
Поэтому говорить о сакральном пространстве Русского Поморья необ¬
ходимо в терминах современного научного знания с учетом тех реальных
изменений, которые происходят в период реформ, существенно меняя наши
представления.
Разумеется, это целое направление исследований культурного наследия
Русского Поморья, которое представлено в настоящее время в технологии
сохранения исторических ландшафтов, музеефикации памятников исто¬
рии и культуры, создании музеев-заповедников и национальных парков.
Но ныне данные процессы должны рассматриваться в контексте историче¬
ской культурологии — с учетом значимости этих объектов наследия в со¬
временной культуре. Сегодня это уже не только функции мемориализации,
увековечения памяти о знаменательных событиях Русского Поморья, но
20
|/1сторико-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
социально значимые с точки зрения актуальной культуры, охватывающие
туристические, коммерческие, миссионерские или иные функции, выража¬
ющие потребности современного социума.
Таким образом, трансформация социума ведет и к изменению социаль¬
ных функций объектов наследия: это уже не только сакральные функции,
но и широко социальные. Поэтому в исследованиях культурного наследия
Русского Поморья необходимо избегать мифологизации и рассматривать
социокультурные трансформации с рациональных позиций.
Конечно, в этой связи нельзя не затронуть и контекст глобализации.
В нем процессы трансформации и культурных сломов проявляются как
формирование «транснациональных» пространств, в которых разрушают¬
ся разделяющие границы — экономические, финансовые, информацион¬
ные, — что называется «в масштабах глобуса» (планеты). То есть они при¬
обретают планетарный характер, порождая, с одной стороны, многоуров¬
невые пространства, а с другой — нивелирование национально-культурных
ценностей.
Таким образом, с одной стороны, это процессы дифференциации, мно¬
гообразия разных культурных пластов, нередко за счет миграционных про¬
цессов, а с другой — нарушение преемственности, когда в потоках массо¬
вой культуры размываются ценностно-смысловые пласты культурных тра¬
диций.
Эти альтернативы порождаются тем, что глобализация — не только
свобода самоопределения разных культур и наций по западным законам
демократизации, но и не менее жесткая необходимость интеграции по тем
же законам.
Интеграционные процессы характеризуются формированием трансна¬
циональных пространств, когда необходимы какие-то единичные символи¬
ческие культурные коды, которые объединяли бы все составляющие части
этого пространства. Так формируется новая информационная инфраструк¬
тура, новые культурные «сленги», не требующие перевода с одного языка на
другой. В данном контексте неизбежны и культурные заимствования при
сегодняшней политике «открытых дверей».
К сожалению, наименее изучены социокультурные последствия глоба¬
лизационных процессов. Мир объединяется в транснациональное культур¬
ное пространство, но какое место в нем займут отдельные этносы и культу¬
ры? И вообще останется ли такое «место» в интеграционной модели мира?
Ответы на этот вопрос даются с разных политических, экономических, фи¬
21
Введение
лософских, культурологических позиций. И зачастую они альтернативны
друг другу.
Сохранятся ли в этом многоуровневом транснациональном культурном
пространстве культурно-исторические, этнические, религиозные ценности,
или же они будут нивелированы стереотипами массовой культуры?
Основная тенденция расхождения христианской аксиологии и массо¬
вых культурных ценностей заключается в том, что многие либеральные
права и свободы исключают духовные понятия добра и зла, поскольку
провозглашаются от имени «падшего» человека. Такая интеграция с точки
зрения православия будет, безусловно, духовной гибелью для всех культур.
Поэтому Русская Православная Церковь настаивает сегодня на том, что¬
бы оставили «свободу выбора» для сохранения христианско-православных
традиций.
Особенно острой сегодня является проблема сохранения национально¬
культурной идентичности. Возврат к отеческим корням характеризуется
либеральными теоретиками как «традиционализм» или «неотрадицио¬
нализм».
Речь идет о выявлении механизмов, обусловливающих, во-первых,
устойчивость трансляции непрерывных процессов наследования и наделе¬
ния объектов прошлого ценностным статусом и, во-вторых, дискретности
процессов (разрывов преемственности).
В плане изучения дисбалансов и трансформаций в истории русской
культуры знаменательна уже упоминавшаяся статья русского философа-
богослова Г. Флоровского «Разрывы и связи», в которой он рассматривает
взаимодействия «влияния и творчества» в русской культуре, соотношение
инноваций и наследия. По его мнению, которое автор обстоятельно раскры¬
вает в своей фундаментальной работе «Пути русского богословия», «раз¬
рывы» в преемственности русской культуры возникали в результате такого
процесса универсализации культуры, когда прерывалась традиция много¬
векового уклада жизни русского народа. Разрывы всегда обусловливались
чрезмерным влиянием на русскую культуру инонациональных заимство¬
ваний. Он приводит слова славянофила И. Киреевского: «Россия живет как
бы в многоярусном быту». И эта поликультурность всегда имеет угрозу «по¬
терять себя», свою самобытность.
Г. Флоровский, проанализировав причины такой «универсализации»
сознания, называет ее «духовным рабством», то есть некой «исторической
инертностью» и пассивностью, приводящей к тому, что русская история как
22
Историко-культурологические аспекты исследования культуры русских поморов
бы «не творится, а случается» подобно тому, как совершаются органические
процессы в природе.
Идеализация быта Древней Руси как основополагающая линия христи¬
анского устроения на «исторической земле» подавляет творческую актив¬
ность. Но оно невозможно без активного творческого начала. Активность
в историческом процессе Г. Флоровский связывает со святоотеческой тра¬
дицией.
Религиозные ценности и следование им всегда связывались в истории
религии с понятием «духовность».
В истории религии оно по-разному интерпретируется в различных куль¬
турах, и это предопределяет сложность взаимодействия разных культурных
образцов, разных ценностей и предпочтений в процессах наследования.
Поэтому для их изучения требуется построение теоретической модели
многомерного пространства культуры, где выделяются научная, философ¬
ская, художественная, религиозная области социально значимого знания,
где присутствуют встречи традиционных и новых элементов культуры и
формируются эталонные образцы культурного наследия.
На этих принципах должна строиться и типология историко-культур¬
ных механизмов отбора и организации культурного наследия в различные
эпохи исторических трансформаций культуры Русского Поморья, что сде¬
лает более понятной картину ценностных ориентаций.
В этом случае макроисторическая динамика проявляется через измене¬
ния форм культурного наследия.
Когда философские основания предполагают разные формы наследова¬
ния — эволюционную или волновую (циклическую), в культурной динами¬
ке выделяются соответствующие типы отношения к культурному наследию,
характеризующиеся преемственностью в первом случае и дискретностью,
прерывностью — во втором.
Иными словами, каждая модель определяет тип культурного наследо¬
вания: эволюционный, указывающий на рост многообразия и дифферен¬
циацию культурных образов с их последующей интеграцией в ценностное
ядро культуры, или волновой (дискретный), когда интерес к тем или иным
объектам прошлого то нарастает, то падает от полного забвения до макси¬
мального интереса (9).
В предпринятом исследовании становления поморского культурного
типа в контексте макроисторической динамики проводится сравнительно-
исторический анализ разных типов наследования, на основе которых мож¬
но выстроить периодизацию истории культуры русских поморов.
23
Введение
Примечания
1 Трансформирующееся общество актуализирует проблему взаимодействия культур.
По мнению культурологов и политологов, российское общество нуждается в поли-
стилистической модели культуры, которая могла бы адаптировать друг к другу весь
спектр многообразных культурных форм. Это обеспечит взаимопонимание, толе¬
рантность между народами и поможет избежать конфликтов на этнической или ре¬
лигиозной почве.
2 Селезнева Е.Н. Идеи глобализации и мультикультура л изма в современной России //
Обсерватория культуры. 2005. № 6. С. 7.
3 Концепции эволюционных универсалий посвящены многие классические исследова¬
ния по социальной и культурной антропологии, в которых рассмотрено увеличение
адаптивного потенциала этнических групп (см., напр.: Орлова ЭЛ. Культурная (со¬
циальная) антропология. — М.: Академический проект, 2004. С. 301-338).
4 Селезнева Е.Н. Наследование русского духовного опыта в контексте современных на¬
учных парадигм //Стиль наследования культуры. М., 2009.
5 Бердяев Н. Смысл истории. — М.: Мысль, 1990 (см., напр., гл. VII «Ренессанс и гума¬
низм»).
6 Флоровский Г. Разрывы и связи // Вера и культура. — СПб.: РХГИ, 2002. С. 500-502.
7 Селезнева Е.Н. Избирательная преемственность исторического опыта и культурное
наследие // Обсерватория культуры. 2004. № 1. С. 87-88.
8 Федотов Г. Святые древней Руси / Предисловие Д.С. Лихачева и А.В. Меня.
9 Селезнева Е.Н. Культурное наследие в контексте макроисторической динамики. Тео¬
ретико-методологические проблемы. — М.: Перспектива, 2012.
24
Часть I
ФОРМИРОВАНИЕ
ПОМОРСКОГО
ЭТНОКУЛЬТУРНОГО ТИПА
Глава 1.1
Поморская культура в контексте русской
национально-культурной идентичности
(В. В. Ануфриев)
1.1.1. Формирование этнической группы поморов
Известный отечественный историк В.О. Ключевский главным фактором
русской истории считал колонизацию. Он так образно описывал особенно¬
сти «начала» русской истории и характер распространения русского народа:
«Наша история открывается тем явлением, что восточная ветвь славянства,
потом разросшаяся в русский народ, вступает на русскую равнину из од¬
ного ее угла, с юго-запада, со склонов Карпат. В продолжение многих веков
этого славянского населения было далеко не достаточно, чтобы сплошь с
некоторой равномерностью занять всю равнину. Притом по условиям своей
исторической жизни и географической обстановки оно распространялось
по равнине не постепенно путем нарождения, не расселяясь, а переселяясь,
переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные
места и садясь на новые. При каждом таком передвижении оно становилось
под действие новых условий, вытекавших как из физических особенностей
новозанятого края, так и из новых внешних отношений, какие завязыва¬
лись на новых местах. Эти местные особенности и отношения при каждом
новом размещении народа сообщали народной жизни особое направление,
особый склад и характер» (1).
Колонизация обширной евразийской территории явилась историческим
подвигом русского народа. Причем Россия присоединяла только жизненно
27
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
необходимое для себя пространство, русские переселенцы, как правило, ос¬
ваивали новые земли, не нарушая процессов этнического развития корен¬
ных народов, не навязывая им насильственно своего языка, религии и куль¬
туры. Это составляет существенное отличие от многих колонизаторских
захватнических войн, которые вели «цивилизованные» западные страны.
Россия изначально не ставила себе целью ассимилировать другие народы,
тогда как западный вариант колонизации предполагал добровольно-при¬
нудительное насаждение цивилизации «отсталым» народам.
Выдающийся русский мыслитель И.А. Ильин, размышляя над ходом
русской истории, писал: «Надо установить и выговорить раз и навсегда, что
всякий другой народу будучи в географическом и историческом положении
русского народа, был бы вынужден идти тем же самым путем, хотя ни один
из этих других народов, наверное, не проявил бы ни такого благодушия, ни
такого терпения, ни такой братской терпимости, какие были проявлены на
протяжении тысячелетнего развития русским народом. Ход русской исто¬
рии слагался не по произволу русских Государей, русского правящего класса
или, тем более, русского простонародья, а в силу объективных факторов, с
которыми каждый народ вынужден считаться. Слагаясь и возрастая в та¬
ком порядке, Россия превратилась не в механическую сумму территорий и
народностей, как это натверживают иностранцам русские перебежчики, а в
органическое единство» (2).
И.А. Ильин указывает две основные причины, ведущие к созданию это¬
го единства:
«1. Это единство было прежде всего географически предписано и навя¬
зано нам землею. С первых же веков своего существования русский народ
оказался на отовсюду открытой и лишь условно делимой равнине. Ограж¬
дающих рубежей не было; был издревле великий «проходной двор», через
который валили «переселяющиеся» народы — с востока и юго-востока на
запад... Возникая и слагаясь, Россия не могла опереться ни на какие есте¬
ственные границы. Надо было или гибнуть под вечными набегами то мел¬
ких, то крупных хищных племен, или давать им отпор, замирять равнину
оружием и осваивать ее. Это длилось веками; и только враги России могут
изображать это дело так, будто агрессия шла со стороны самого русского
народа, тогда как «бедные» печенеги, половцы, хазары, татары (ордынские,
казанские и крымские), черемисы, чуваши, черкесы и кабардинцы «стонали
под гнетом русского империализма» и боролись за свою свободу...
Россия была издревле организмому вечно вынужденным к самообороне.
28
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
2. Издревле же Россия была географическим организмом больших рек и
удаленных морей. Среднерусская возвышенность есть ее живой центр: сна¬
чала «волоки», потом каналы должны были связать далекие моря друг с дру¬
гом, соединить Европу с Азией, Запад с Востоком, Север с Югом. Россия не
могла и не должна была стать путевой, торговой и культурной баррикадой;
ее мировое призвание было прежде всего творчески-посредническое между
народами и культурами, а не замыкающееся и не разлучающее... Россия не
должна была превращаться, подобно Западной Европе, в «коечно-камороч-
ную» систему мелких государствиц с их заставами, таможнями и вечными
войнами. Она должна была сначала побороть своих внутренних «Соловьев
разбойников» (подвиг Ильи Муромца!) и «Змеев Горынычей» (подвиг Ивана
Царевича!), залегавших добрым людям пути и пересекавших все дороги, —
с тем, чтобы потом стать великим и вседоступным культурным простором.
А этот простор не может жить одними верховьями рек, не владея их вы¬
водящими в море низовьями. Вот почему — всякий, всякий народ на месте
русского вынужден был бы повести борьбу за устья Волги, Дона, Днепра,
Днестра, Западной Двины, Наровы, Волхова, Невы, Свири, Кеми, Онеги,
Северной Двины и Печоры. Хозяйственный массив суши всегда задыхается
без моря» (3).
Русский народ, постепенно осваивая необходимое для своей жизнеде¬
ятельности пространство, создал большое многообразие локальных (реги¬
ональных) типов культуры. Причем в составе достаточно крупных регио¬
нальных культурных образований, как правило, на каждом этапе истории
можно выделить менее масштабные феномены. При изучении такого исто¬
рико-культурного региона, как Русский Север, при выявлении общих для
культуры Русского Севера черт отчетливо выделяется специфика культуры
Поморья, русских поморов. Уникальность поморской культуры, основой
которой стал морской тип хозяйства, прослеживается и в целом на восточ¬
нославянском культурном фоне.
Русская колонизация Севера сопровождалась не только приращением
государственной территории, но и сложными процессами этнического вза¬
имодействия русских с автохтонными народами. А географические и при¬
родно-климатические особенности края требовали от колонизаторов осо¬
бых качеств, многие из которых вырабатывались в процессе адаптации к
условиям вмещающего ландшафта. Формирование этнокультурной группы
поморов связано как раз с процессами адаптации русских на Севере.
Причем среди русских переселенцев происходила двойная селекция,
двойной отбор: во-первых, на Север отправлялись и добирались до него
29
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
самые сильные и вольнолюбивые русские люди, во-вторых, выживали и за¬
калялись в суровых северных условиях только самые стойкие из них. Не
случайно наиболее трудные для жизнедеятельности территории Северного
Ледовитого океана осваивались поморами, ранее уже адаптировавшимися
к жизни в условиях Белого моря.
«Особый склад и характер» получила жизнь русского народа в условиях
Севера. Природно-географические особенности региона оказали огромное
влияние на характер культуры. Природный материал во многом определил
направленность развития народного творчества. Суровый климат повлиял
на характер одежды и жилища, определил некоторые черты психического
склада поморов. Географическая удаленность явилась важнейшей характе¬
рологической чертой севернорусской культуры, благодаря которой во мно¬
гом и была сохранена самобытность феномена.
К сожалению, вопросы колонизации русскими северных земель изучены
недостаточно полно, поэтому требуют большего внимания к историческому
аспекту формирования поморской этнокультурной группы.
Первые русские, вероятнее всего ладожане, могли проникать на берега
Белого моря уже с IX века, однако движение это не могло быть значитель¬
ным, да и достоверных сведений об этом нет. С уверенностью можно ут¬
верждать только то, что тенденция к переселению русского населения на
Север появляется в связи с укреплением самостоятельности Великого Нов¬
города и распространением его влияния в конце XI — начале XII века.
Однако уже в XII веке влияние и самостоятельность Великого Новгорода
существенно возрастают, и новгородцы полностью берут в свои руки кон¬
троль над освоением северных земель, включая и побережье Белого моря.
Северный край надолго, вплоть до конца XV столетия, становится Помор¬
ским Севером Великого Новгорода. Именно этот (новгородский) период во
многом и определил судьбу Русского Поморья. За это время новгородцы
полностью освоили Белое море и доходили уже до Новой Земли и даже до
Карской губы. Словом, именно в этот период и появилось новое «племя»
русских людей, укротивших морскую стихию, — поморов, русских поморов.
Проблема расширения государственных земель находилась под контро¬
лем новгородской знати и считалась важной государственной задачей. В ко¬
роткие сроки, в течение XII века, Новгород раскидывает сеть своих пого¬
стов-становищ по Северной Двине, Ваге, Моше, Онеге, на северо-восточном
направлении прокладывает пути для сбора дани в Печору, Пермь и Югру, в
северо-западном направлении огибает Белое море и начинает собирать дань
на Терском побережье.
30
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Уже в Грамоте Святослава Ольговича 1137 года по направлению распо¬
ложения погостов прослеживается путь от Онежского озера к Белому морю
с ответвлениями за рекой Онегой в Вельско-Важский край (по реке Моше)
и Подвинье (через волок к реке Емце, впадающей в Северную Двину).
Как уже устоялось в исторической науке, в русской колонизации Евро¬
пейского Севера можно выделить два основных этапа: новгородский (XII—
XV вв.) и московский (XVI-XVII вв.).
Академик С.Ф. Платонов, один из самых известных исследователей
истории русской колонизации Поморья, среди первых историков выделял
два периода колонизации: новгородский (XII — вторая половина XV в.) и
московский (вторая половина XV — XVII в.). В статье «Был ли первона¬
чально русский Север крестьянским?» он дает характеристику каждому пе¬
риоду с хозяйственной точки зрения: «... первоначальные русские поселки
в Поморье вышли из Новгорода. Они носили промышленный характер. Их
назначением была поставка местных продуктов промысла и охоты на новго¬
родский рынок. Их инициаторами были хозяева этого рынка, новгородские
бояре-капиталисты. Промысловые заимки новгородцев становились базою
для дальнейшей русской колонизации в Поморье. Когда в XV веке Москва
завоевала Поморье, она «извела» новгородских бояр и освободила от их вла¬
сти население их «боярщин». Она обратила «дворчан» и холопей боярских и
«примученных» ими инородцев в «сирот великого государя московского»,
то есть в крестьян, сидевших не на земле государевой, а в своем посельи.
Предоставленная этим «сиротам» возможность самоуправления повела к
тому, что прежние боярщины обратились в крестьянские волости с крепкой
внутренней организацией. Эти волости были составлены сплошь из мелких
земледельческих и промысловых хозяйств и, постепенно размножаясь, рас¬
пространялись в виде таких же мелких «починков», крестьянских заимок.
В этом московском периоде своей жизни Поморье приняло вид крестьян¬
ского мира с примитивными формами хозяйства и общественности» (4).
В данном описании привлекает внимание не только достаточно аргумен¬
тированное выделение новгородского периода в истории Русского Поморья
как первоначального, не только четкое подтверждение прерывистости куль¬
турно-исторического процесса и подтверждение существования двух раз¬
личных культурных волн в период колонизации Поморья (новгородской и
московской), но и характеристика специфики влияния каждой из них.
С.Ф. Платонов предложил следующие дополнительные детали модели
процесса новгородской колонизации: «Отдаленность от Новгорода удобных
и богатых промысловых мест на севере и трудности путей, туда шедших,
31
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Охотничья заимка. Начало XX в.
были причиною, почему бедному
переселенцу очень трудно было в
одиночку идти в Поморье. Он за¬
стревал на пути, задержанный
широкими порожистыми реками,
каменными «сельгами» и топкими
болотами Обонежья. На далекий
морской берег (Терский, Помор¬
ский, Летний, Зимний, как его на¬
зывали на разных его участках)
могли проникнуть только хорошо
снаряженные и снабженные пар¬
тии, имевшие целью основать но¬
вый промысел или приобрести но¬
вое становище для морского лова
колонистов. Такого рода партии
и формировались в крупных бо¬
ярских хозяйствах. Новгородский
капиталист, боярин или «житой
человек», желавший вновь завести
или увеличить свои промысловые заимки на севере, собирал у себя своих
холопов, «дворчан» или «дворян» (то есть дворовых людей), и посылал их на
север. Они шли в «ушкуях» (лодках) или на конях и добирались до морского
берега. Выйдя к морю, они шли морем вдоль берегов, ища удобных мест
для становищ. Найдя устье реки, впадающей в море, они входили в реку
до первых ее порогов. Привлекали их и удобные бухты, в которых можно
было оставаться для ловли рыбы и боя моржей. Все удобные места, не за¬
нятые ранее, занимались ими на имя их господина и становились боярскою
вотчиною. Так возникали промысловые боярские поселки с русским насе¬
лением. Распространяясь от первых становищ по берегу или в глубь стра¬
ны, поселенцы покоряли себе инородцев — «корельских детей» или «лопь
дикую», или же (восточнее) «самоядь», «примучивая» их к промыслу своего
господина. Понемногу целые округа подпадали вотчинной власти того или
иного боярина. Семья бояр Борецких в XV веке владела, например, значи¬
тельным сплошным пространством вдоль Летнего (южного) берега Бело¬
го моря. Первые русские поселения, усевшиеся где-либо на морском берегу
или на рыбной реке, становились опорными пунктами для дальнейшей ко¬
лонизации. От них ползли во все стороны деревни «орамой» земли, соляные
32
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской идентичности
варницы с одним-двумя дренами, семужные «заколы». Под кровом знатно¬
го и сильного владельца не только холопы, но и независимые от него мел¬
кие русские люди, проникшие по следам боярина на север, усаживались на
удобных для хозяйственной деятельности местах. А затем и монастырские
иноки оказались в ряду колонизаторов» (5).
Новгородской колонизации Севера уделил внимание и П.Н. Милюков:
«Конечно, занятие такого огромного пространства не могло быть делом
обычной колонизации, — тем более, что совершилось оно в сравнительно
короткий промежуток времени. Это объясняется, прежде всего, тем, что са¬
мое это пространство было (и остается до нашего времени) чрезвычайно
скудно населено и передвижения по нему производились по течениям боль¬
ших рек, впадающих в Ледовитый океан. Но затем мы видели, что самый ха¬
рактер «поморских» переселенцев был чрезвычайно приспособлен именно
к этому образу деятельности. Рыболовы и охотники, новгородцы такими
и остались на новых местах. Но в инородческом населении, среди которо¬
го они продвигались, они нашли людей, занятых теми же промыслами. Им
не понадобилось ни сгонять их с места, ни завоевывать, ни ассимилиро¬
вать себе. Это был превосходный материал для эксплуатации природных
богатств края. Новгородцы брали с туземного населения дань не медом и
воском, не невольниками, а пушным товаром, в поисках которого они про¬
двигались все дальше и дальше на восток, по мере того, как наиболее доро¬
гие сорта истощались или уходили от охотников на восток» (6).
Вопрос новгородского происхождения поморов является одним из клю¬
чевых в определении их культурно-исторической идентичности, так как
именно на этапе новгородской колонизации Беломорья заложены были ос¬
новы поморской культуры и началось формирование поморской этнокуль¬
турной группы русского народа.
Общее новгородское происхождение коренного русского поморского
населения, которое и послужило основой формирования новой этнокуль¬
турной группы русского народа, подтверждается летописями и грамотами
эпохи Великого Новгорода и Московского государства, а позднее, начиная
с XVIII века — результатами научных исследований поморской культуры.
Еще М.В. Ломоносов в своих работах ссылался на Новгородский летописец
как основной источник сведений об истории Беломорского Севера. А Васи¬
лий Крестинин, архангелогородский гражданин, в известной своей работе
«Исторические начатки о Двинском народе» писал: «Здесь надлежит пока¬
зать, что владение Великоновгородских Славян над сею землею продолжа-
лося более 600 лет, в языческие и Христианские веки» (7).
33
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Эта позиция подтверждается работами таких известных российских
историков XIX-XX веков, как В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов. Эта же
точка зрения отражается и в работах историко-краеведческого плана.
С.В. Максимов прямо называл поморов новгородцами. Вообще новгород¬
ское происхождение поморов считалось настолько очевидным, с чем мы не
можем не согласиться, что авторы даже не утруждали себя рассмотрением
этого вопроса, а просто считали Новгородскую эпоху древнейшим перио¬
дом поморской истории.
Была полемика в первые десятилетия советской власти об участии фин¬
ноугорского элемента в формировании великороссов, которая напрямую
касалась и колонизации Севера, но велась она крайне субъективно с обеих
сторон (8).
Последовавшие во второй половине XX века исторические, этнографи¬
ческие, антропологические и филологические исследования убедительно
продемонстрировали новгородское происхождение поморского населения
(А.Н. Насонов, М.В. Битов, В.Я. Дерягин).
Особенно важной для данного исследования является работа М.В. Би¬
това «Этнография Русского Севера», в которой на материалах этнографи¬
ческих и антропологических исследований в сравнении с историческими
сведениями и данными других дисциплин убедительно доказывается, что
современное население исследуемого ареала имеет новгородские корни.
По мнению М.В. Витова, анализ географического распределения расоди¬
агностических признаков позволяет выделить среди современных русских
Севера три основных антропологических типа. Первый по месту его наи¬
большей концентрации назван ильменско-беломорским. Его отличают от¬
носительно высокий рост, мезокефалия, светлая пигментация и другие при¬
знаки. Этот антропологический тип имеет два ареала: один в Приильменье
и на Волхове, другой в нижней части Северной Двины и в Поморье. Второй
тип — верхневолжский. Его характеризуют относительно темная пигмен¬
тация, преобладание брахикефалии, меньшая степень матуризации и не¬
которые другие признаки. На север данный тип врезается как бы клином
через водораздел Волги и Сухоны и дальше — на верхнюю Вагу, Кокшеньгу,
в Среднее Подвинье. Третий тип по месту его наибольшей концентрации
у вепсов и карелов назван онежским. Среди русских он распространен в
местностях, расположенных в стороне от больших путей: по Онеге (за ис¬
ключением среднего ее течения), в Заонежье — на верхней Пинеге и верх¬
ней Тойме, частично на верхней Сухоне. Его отличает небольшая примесь
монголоидных элементов, выражающаяся в большей уплощенности лица,
34
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
в большем развитии складки верхнего века, в меньшей растительности на
лице и теле и других признаках. Данные особенности развиты у финских
народов Севера сильнее, чем у русских, так как древнейшее население скла¬
дывалось в процессе длительной метисации европеоидной и монголоид¬
ной рас.
На основе этнографических и фольклорных данных этот автор считает
возможным выявить две основные культурные зоны — западную (Заоне-
жье и Беломорье) и восточную (бассейн верхней Северной Двины с ее при¬
токами), основываясь на целом ряде особенностей в элементах народного
жилища, сельскохозяйственных орудий, фольклора (9).
Ученый, подчеркивая явную связь указанных выше зон с колонизаци¬
онными движениями прошлого: западной зоны — с новгородской коло¬
низацией, восточной зоны — с ростовской колонизацией и разорванного
(водораздельного) ареала — с дославянским населением Севера, заключа¬
ет: «Есть все основания связывать формирование западной зоны с русской
колонизацией из Новгорода XI-XV вв. Преемственность между антропо¬
логическими особенностями современных новгородцев и одним из типов
населения курганов IX-XII веков была установлена Н.Н. Чебоксаровым, а
широкое распространение этого типа на Севере удалось выявить по нашим
экспедиционным материалам.
Несколько труднее определить преемственность особенностей матери¬
альной культуры установленных зон, хотя отдельные параллели, например,
в отношении элементов построек удается провести. Но основные аргумен¬
ты в пользу высказанного тезиса заключаются в сопоставлении этногра¬
фических и антропологических ареалов со свидетельствами памятников
письменности XII-XVII вв, одновременных исследуемым миграциям» (10).
Среди основных письменных памятников выделяются Уставная грамота
Святослава Ольговича (1137 г.) и Уставная Двинская грамота Василия Дми¬
триевича (1398 г.).
Анализируя этнографические и антропологические материалы, М.В. Би¬
тов сравнивает их не только с письменными источниками: «Помимо прямых
исторических свидетельств новгородское происхождение рассматриваемой
зоны подтверждается смежными дисциплинами. Продуктивные результаты
дают наблюдения над географией отдельных слов. На Севере широко изве¬
стен, например, термин «шелонник» — так называют юго-западный ветер.
Поморы и двиняне давно не помнят происхождения этого диалектного сло¬
ва. Исторически этот термин, конечно, легко объясним: он мог возникнуть
только в Новгороде (река Шелонь впадает в Ильмень с юго-западной сто¬
35
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
роны). На этот чрезвычайно важный распознавательный признак первым
обратил внимание Д.К. Зеленин. Ареал шелонника почти полностью накла¬
дывается на ареалы других этноопределяющих признаков» (11).
В целом этот автор заключает, что сопоставление показаний различных
исторических источников дает надежную основу для утверждения, что в
составе современного русского населения Поморья и Нижнего Подвинья
преобладает этнический компонент по происхождению — новгородский,
связанный с колонизацией XI-XV веков (12).
Новгородские корни жителей западного побережья обнаруживают и
диалектологические исследования. Наиболее авторитетными в этом от¬
ношении являются работы В.Я. Дерягина, который еще в середине 1960-х
годов установил, что языковая граница делит Русский Север на юго-вос¬
точную и северо-западную части, диалектные особенности которых в целом
совпадают с языковыми особенностями соответствующих частей России.
Кроме того, на Поморском берегу он выделил самостоятельные «окраин¬
ные» поморские изоглоссы, образованные морскими терминами, также
встречающимися в северо-западных русских говорах: забор; шаглы / шалги
/ шалгы — «жабры»; лахта — «залив»; рюжа; названия ветров — обеденник,
шелонник (13).
Т.А. Бернштам полагала, что признак общего «новгородского происхож¬
дения поморов, считавшийся одним из главных для определения их вну¬
треннего — этнического единства, следует снять. В процессе формирова¬
ния на самых ранних этапах наряду с восточными славянами участвовало
разноэтничное и смешанное население Ладожской области, Новгородской
и верхневолжских земель, через которые и в последующие века двигались
переселенцы из различных районов Руси. Важную роль в формировании
поморов отдельных берегов сыграли карелы, отчасти саамы и, возмож¬
но, местные этнические группы финноязычного или иного происхожде¬
ния» (14).
На основании исследований В.Я. Дерягина Т.А. Бернштам делает со¬
вершенно справедливые выводы: «Можно говорить о преимущественном
преобладании новгородского (и вообще западнорусского) языкового влия¬
ния в северо-западной части Русского Севера и юго-западного Поморья и
о существовании особой двинской диалектной зоны с весьма подвижными
(растяжимыми) границами. Первый вывод увязывается с историко-этно¬
графическими данными о пределах древнейшей территории, освоенной как
новгородскими, так и верхневолжскими переселенцами, но более и ранее —
первыми; впоследствии с этой территории были возможны уже любые про¬
36
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской идентичности
цессы иррадиации, отразившиеся в ряде изоглосс от Онеги на Пинегу и
Мезень. Второй вывод, на наш взгляд, имеет связь с Двинской землей, про¬
тивопоставляющей себя Новгородскому и верхневолжским княжествам, но
находящейся с ними в сложных «родственных» отношениях» (15). И хотя
далее она заключает, что на диалектном уровне различия в говорах западно¬
го (южная часть Карельского, Поморский берег) и восточного (нижняя Дви¬
на с прилегающими морскими районами) Поморья вписываются в различия
севернорусского масштаба, то есть не являются диалектным признаком соб¬
ственно Поморья (16), для нашего исследования важным остается тот факт,
что она полностью разделяет и даже подкрепляет собственными выводами
позицию о новгородской колонизации западного побережья Белого моря.
В этой связи заключение Т.А. Бернштам о неправомерности тезиса общего
новгородского происхождения поморов, которое приведено выше, в рамках
данного исследования следует снять.
В данном исследовании — философско-культурологическом, а не этно¬
графическом — важнейшее значение имеет не факт реального этнического
единства всех поморов, тем более что миграции населения продолжались
на протяжении последующих веков, а идея о том, что общее новгородское
происхождение является одним из главных идентификатов поморов, со¬
хранившимся в их культурно-исторической памяти на протяжении XII—
XXI веков. Тем не менее данные научных исследований убедительно гово¬
рят о новгородском происхождении поморов. В частности, исторические
изыскания подтверждают, что собственно Поморье вплоть до падения
Новгородской республики входило в состав ее коренной государственной
территории.
Поморы как самостоятельная этнокультурная группа сформировались
только тогда, когда полностью адаптировались к новым природно-геогра¬
фическим условиям, освоили Белое море, сделали его главным средством
своего жизнеобеспечения, выработав нетрадиционный для восточных сла¬
вян морской тип хозяйства. Море впервые явилось здесь месторазвитием
новой этнокультурной группы русского народа.
«Роль моря, в зависимости от характера береговой линии и уровня ци¬
вилизации береговых жителей, может быть двоякой. Море — ограничива¬
ющий элемент ландшафта, когда оно не освоено и непроходимо. Таков был
Атлантический океан для американских индейцев, Индийский океан — для
негров и аборигенов Австралии и далее Каспий — для печенегов. Зато, ког¬
да из моря начинают черпать пищу и осваивают навигацию, море превра¬
щается в составляющий элемент месторазвития. Так, эллины использовали
37
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Становище промышленников на Мурмане. Начало XX в.
Эгейское море, викинги — Северное, арабы — Красное, а русские поморы —
Белое. К XIX в. почти все моря и океаны вошли в состав ойкумены, но надо
учитывать, что это характерно не для всех эпох.
На протяжении исторического периода можно зафиксировать два эт¬
нокультурных ареала, где море является составной частью месторазви-
тия: циркумполярные культуры на берегах Ледовитого океана и Полине¬
зия...» (17).
С самого появления своего поморы, действительно, были исключением
из правил общего хода российской истории. Хрестоматийными стали уже,
например, исторические факты об отсутствии в Поморье татаро-монголь¬
ского ига и крепостного права. И главная причина этого кроется именно в
исключительных особенностях месторазвития. Это не была Степь, это не
был Лес, это было Море — Белое море, или Студеное, или Гандвик, как на¬
зывали его в старину сами поморы. Важную роль сыграло и значительное
географическое удаление от центра, труднодоступность Беломорского края,
суровые климатические условия. Все главные исторические события про¬
исходили за мощной лесной полосой на границе Леса и Степи, а Поморье
жило автономно, по своим законам.
38
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Северный Ледовитый океан. Начало XX в.
Встраивание человека в ландшафт, формирование нового темпоритма
и образа жизни, новой ментальности предполагает энергетическую совме¬
стимость Человека и Среды. Арктика в этом отношении район особый. При
формировании группы поморов происходило согласование энергетики че¬
ловеческой общности и энергетики арктического моря, хотя следует при¬
знать, что в биогеофизическом отношении Белое море относительно мягкое
и наиболее приспособленное к жизнедеятельности человека из всех аркти¬
ческих морей. Пассионарная доминанта новгородской вольницы и стихия
Белого моря гармонично сообразовались и реализовались в рождении по¬
морского феномена. А если оставить романтический пафос, то новым ме¬
стом их нелегкого труда, в отличие от других русских людей, их новым По¬
лем стало Море.
По месту и образу своей жизни, спецификой хозяйства они существен¬
но отличались от всех, как «живущие по морю». Так их и стали называть —
сначала поморцами, а затем поморскими людьми или поморами. Посте¬
пенно осознавая свою «особость» от других русских людей, не связанных
с морским хозяйством, поморы и сами начали идентифицировать себя с
новым сообществом людей, живущих на берегах Белого моря и занимаю¬
39
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
щихся мореходством и морскими
промыслами.
Таким образом, особенности
месторазвития (вмещающего ланд¬
шафта) предопределили специфику
формирования и эволюции помор¬
ской этнокультурной группы.
Федор Абрамов вполне опре¬
деленно и по-писательски образно
идентифицировал поморов: «Так
вот, поморы — это удивительный
народ! Они выходцы и пришель¬
цы из средней полосы, выходцы
из сердца России, выходцы из Ки¬
евской Руси, которая пала, как из¬
вестно, под ударами татаро-монго¬
лов... Они принесли сюда всю ис¬
конную русскую культуру, идущую
от самых истоков. Но мало того,
что они принесли, — они обогати¬
ли эту культуру новыми качества¬
ми. Они эту исконную русскую
культуру помножили на особые условия Севера, они, так сказать, вырабо¬
тали тип культуры, тип человека, личности, которая была порождена осо¬
быми суровыми условиями Севера и которая необходима была человеку,
чтобы выжить в этих условиях.
Север — это заповедная земля нашей национальной культуры» (18).
Новгородцы, составившие основу русского населения Поморья и по¬
морской этнокультурной группы, были хорошо подготовлены к дальним
плаваниям, так как Новгород в течение нескольких веков являлся крупней¬
шим торговым центром и вел активную колонизаторскую деятельность. По¬
морское судостроение имеет и новгородские корни (новгородская традиция
в поморском судостроении творчески сочеталась с традицией местного на¬
селения). Новгородские корни, например, у самой популярной среди по¬
моров на зверобойном промысле лодки-семирика (осиновки), подобными
судами с подбитыми полозьями (кренями) новгородцы пользовались для
передвижения по северным рекам и волокам. Самими поморами был создан
большой коч для плавания в ледовых условиях...
Рыбная промышленность
на Белом море. Начало XX в.
40
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Рыбачий поселок на Мурмане. Начало XX в.
Мореплавание, ориентированное на различные промыслы, становится
главным направлением деятельности, на основании чего и складывается но¬
вая этнокультурная группа (русские поморы) со специфической культурой.
Русские поморы явились создателями уникального для восточных славян
хозяйственно-культурного типа, основанного на морском хозяйстве.
Следует согласиться с В.Ф. Старковым, утверждающим, что главным
фактором, объединившим поморов в особую группу, являлась именно фор¬
ма хозяйственной деятельности, где основную роль играли морские зверо¬
бойные и рыбные промыслы, добыча пушнины, а также меновая торговля.
«Зона их деятельности была огромна. Она охватывала беломорский и ба-
ренцевоморский прибрежные районы почти на всем их протяжении, часть
Карского моря до устья Енисея, северные территории Западной Сибири,
прибрежные острова Баренцева моря, архипелаги Новая Земля и Шпиц¬
берген» (19).
Хозяйственная доминанта в образовании группы русских поморов
достаточно убедительно раскрывается в одном из документов, сохранив¬
шихся в Государственном архиве Архангельской области: «В то время, как
41
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Промышленники оставляют судно во льдах. Начало XX в.
жители внутренних губерний России, одаренных не столь суровым кли¬
матом, в поте лица обрабатывают землю, в надежде на обильный урожай
хлеба, обитатели Архангельского Поморья, лишенные этого дара природы,
находят средства жизни в морском звероловстве, ловле рыбы и в мене сво¬
их произведений на привозной хлеб. Конечно, это поле промышленности
требует не только больших способов для своего возделывания, но и сме¬
лости и самоотвержения, для извлечения плодов его; зато плод этот всегда
достаточен для существования предприимчивого помора. С детства срод¬
нившийся с жизнью на море и его невзгодами, привыкший и полюбивший
ее, он доволен, счастлив своею судьбою и твердо переносит суровость кли¬
мата своего Поморского края. Море — источник его богатства — заменяет
ему благорастворенный климат, с тучной почвою, — и наш помор живет
не только не беднее, но даже богаче обитателей благодатных местностей
России.
Так благосостояние жителя Поморского края исключительно зависит
от морского промысла, указанного ему Провидением, взамен земледелия.
Вследствие этого, самый образ жизни и занятий поморца-промышленни-
ка совершенно отличен от жителей внутреннего населения. Плодотворная
нива не окружает его жилища и не привязывает хозяина к домашней жиз¬
42
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
ни; большую часть года проводит
он один или с семьею на море, на
промыслах. Только глубокая осень
и жгучие морозы наступающей по¬
лярной зимы обращают его в от¬
чизну до марта, когда он снова идет
в море, на промыслы. Но зима не
отдых поморцу, она представляет
ему другое поприще деятельности,
другой, не менее важный труд. Это
судостроение и, отчасти, вязание
новых и исправление старых сетей
и прочих орудий промысла» (20).
Новгородские переселенцы
несли с собой и особый взгляд на
общественное устройство, сфор¬
мированный под влиянием нов¬
городских традиций. По мнению
В.О. Ключевского, «Новгород рано
освободился от давления княже¬
ской власти и стал в стороне от
княжеских усобиц и половецких
разбоев, не испытал непосред¬
ственного гнета и страха татарского, в глаза не видел ордынского баскака,
был экономическим и политическим центром громадной промышленной
области, рано вступил в деятельные торговые сношения и мог вступить в
тесные культурные связи с европейским Западом, был несколько веков тор¬
говым посредником между Западом и азиатским Востоком. Дух свободы и
предприимчивости, политическое сознание «мужей вольных», поднимае¬
мое идеей могущественной общины «господина Великого Новгорода», —
нигде более в Древней Руси не соединялось столько материальных и духов¬
ных средств, чтобы воспитать в обществе эти качества, необходимые для
устроения крепкого и справедливого общественного порядка» (21).
Другим, не менее важным фактором формирования поморской этно¬
культурной группы, стало православие.
Православная вера, приобретшая на Севере специфические черты, яви¬
лась общим скрепом, духовным стержнем поморской культуры. Христиан¬
ство осенило и наполнило жизнь русских переселенцев высшим, трансцен-
Разнообразие подводного мира.
Начало XX в.
43
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Тюлений лов. Начало XX в.
дентным смыслом человеческого бытия, придало тяжелому физическому
труду и порою невыносимому психическому напряжению глубокую нрав¬
ственную основу.
Важнейшими символами поморской культуры стали «Никола — мор¬
ской Бог» («От Холмогор до Колы тридцать три Николы»), Соловецкий мо¬
настырь (духовный центр Поморья), а также православные храмы, часовни
и кресты (обетные и навигационные), которыми отмечен был весь сакраль¬
ный ландшафт Поморья.
При исследовании формирования группы поморов, как правило, недо¬
статочное внимание уделяется тому, что Беломорский Север, хотя и пол¬
ностью контролировался новгородцами, фактически был разделен на две
большие части: Поморье и Двинскую землю. Поморье (западный берег Бе¬
лого моря) входило в состав коренной государственной территории Велико¬
го Новгорода, а Двинская земля то и дело норовила «задаться» за великого
князя московского. Этот факт очень важен для выявления идентичности
поморов, так как практически в Беломорье формировались две большие
группы русского народа: поморы и двиняне.
44
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Таким образом, собственно новгородские поморцы к XV веку не были
единственными русскими насельниками Беломорья, и в освоении морских
просторов в не меньшей степени участвовали двиняне — русские жители
другого крупного культурно-хозяйственного района Беломорья — Двин¬
ской земли или Заволочья. К Двинской земле в то время тяготело все
остальное беломорское побережье, не входящее в состав Поморья.
«За пятинами Обонежской и Бежецкой, — пишет В.О. Ключевский, —
простиралась на северо-восток волость Заволочье, или Двинская земля. Она
называлась Заволочьем, потому что находилась за волоком, обширным во¬
доразделом, отделяющим бассейны Онеги и Северной Двины от бассейна
Волги. Течением реки Вычегды с ее притоками определялось положение
Пермской земли. За Двинской землей и Пермью далее к северо-востоку
находились волость Печора по обеим сторонам реки этого имени, а по ту
сторону северного Уральского хребта волость Югра. На северном берегу
Белого моря была волость Тре или Терский берег. Таковы были главные во¬
лости новгородские, не входившие в пятинное деление. Они рано приобре¬
тены были Новгородом; так, уже в XI в. новгородцы ходили собирать дань
за Двину на Печору, а в XII в. на Терский берег. Новгородская территория
расширялась преимущественно посредством военно-промышленной коло¬
низации. В Новгороде составлялись компании вооруженных промышлен¬
ников, которые направлялись по рекам в разные стороны от города, чаще
всего на финский северо-восток, основывали там поселения, облагали да¬
нью покоренных туземцев и заводили лесные и другие промыслы» (22).
Новгородский элемент также был преобладающим и в составе жителей
Двинской земли. Следует отметить, что гораздо позднее, в XVIII — XIX ве¬
ках, Поморьем станут именовать весь Беломорский Север, а поморами —
всех русских жителей Беломорья.
Освоение новгородцами Двинской земли началось с низовьев и перво¬
начально распространилось примерно до Нижней (Верхней) Тоймы.
С Двинской землей, которая именовалась еще Заволочьем (собственно
Поморье никогда Заволочьем не называлось), у новгородцев были весьма
непростые отношения.
По мнению А.Н. Насонова, к концу 70-х годов XI века Новгород уже рас¬
пространил свои «становища» в Заволочье и Двинская земля приняла нов¬
городскую власть; нет решительно никаких сведений о борьбе новгородцев
с двинянами в эту эпоху; нечто вроде борьбы началось позже, в XIV веке,
и, может быть, раньше, в конце XII века, когда деятельность новгородских
даньщиков в Заволочье и соседних краях стала вызывать недовольство дви-
45
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
нян, вероятно, тех двинян и новгородцев, которые стремились сами эксплу¬
атировать население окраин (23).
В.О. Ключевский отмечал, что «в 1397 году вся Двинская земля «зада¬
лась» за великого князя московского Василия по первому его зову и цело¬
вала ему крест, отпав от Новгорода» (24). За это двиняне жестоко поплати¬
лись, а власть Новгорода довольно быстро была восстановлена.
По данным исследования историка А.Н. Насонова, «в XIV-XV вв. терри¬
тория Двинской земли охватывала Летний берег, начиная от Лопшеньги к
западу от Унской губы. В Уставной грамоте 1397 г., пожалованной двинским
боярам, сотскому и всем «черным людям Двинской земли», указаны места
до Уны («до Уны тридцати бел»). Двинские грамоты отмечают места на Лоп-
шеньге у залива Лахта, по Яренге, по Неноксе, Сюзьме, Сользе, в Заостро-
вье, в районе устья Двины, по рр. Лодьме и Ижме, впадающим в Двину при
ее устье, близ устья Двины — Тойнокурье, Хочемину, Княжостров, Лисий
остров, Негостров, Ухостров, Кехту, и Лавлю (местность по правой стороне
Двины в 53 км выше Архангельска), Куростров, Матигоры и т.п. Погосты на
Пинеге, помянутые в грамоте Святослава, лежали за пределами Двинской
земли с востока, а погост в устье Емцы, впадающей в Двину, лежал за преде¬
лами Двинской земли с юга. В благословенной грамоте новгородского архи¬
епископа Иоанна игумену Архангельского монастыря читаем: «и на всехъ
крестьянахъ от Емцы и до моря»... (25).
Западное побережье Белого моря продолжало оставаться частью госу¬
дарственной территории Новгорода и входило в состав пятинного деления,
особенностью которого являлось то, что «все пятины, кроме Бежецкой, на¬
чинались вплоть у самого Новгорода или, как Деревская, недалеко от него
и в виде расширяющихся радиальных полос бежали во все стороны. Так,
Деревяницкий погост Обонежской пятины находился в двух верстах от
Новгорода, а погост Спасский той же пятины в 700 верстах на Выго-озере
около Белого моря» (26).
Итак, к XV веку влияние в Беломорье четко поделено между двинянами
и собственно новгородцами (поморцами), а на территории Беломорья фак¬
тически выделяются два основных культурно-хозяйственных района — По¬
морье и Двинская земля.
И если центром Двинской земли становятся Холмогоры, а впоследствии
Архангельск, то центром духовной, гражданской и военной власти, факти¬
ческой столицей Поморья становится Соловецкий монастырь.
В этой связи Архангельск не может быть назван «столицей Поморья», так
как он вслед за Холмогорами являлся центром Двинской земли, но почему-
46
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Спасо-Преображенский и Успенский соборы в Хопмогорах. Конец XIX в.
то в архангельских СМИ его упорно называют столицей Поморья. Более
того, большая часть собственно Поморья (западный берег Белого моря) на¬
ходится за пределами современной Архангельской области. Исторически
более правильным было бы назвать столицей Поморья (чтобы она осталась,
по крайней мере, на территории Архангельской области) — Соловки. Стро¬
го исторически неправомерно будет называть помором и М.В. Ломоносова,
так как он — двинянин. Безусловно, мифологизация поморов сделала бренд
«Поморье» весьма привлекательным, узнаваемым, эксклюзивным. Но зна¬
чит ли это, что именно по этому принципу мы должны трансформировать
представления о собственной истории, которая в России, как известно, и
так непредсказуема? Не надо ли пойти вслед за «архангелогородским граж¬
данином» Василием Крестининым (Крестинин. 1784, 1792) и профессором
Ю.Ф. Лукиным (27), раскрывая культурно-исторический потенциал своего
края, а не становиться заложниками штампов, формируемых СМИ? Однако
ответы на эти вопросы выходят за рамки данного исследования.
Об истории Двинской земли В.В. Крестинин писал: «Гражданская исто¬
рия Двинской земли изобильствует более мирными, нежели военными де¬
лами. Она представляет со стороны мореплавания и коммерции вид пре¬
красный и по государственным союзам и прибыткам особливого приме¬
чания достойна. Однако же не оскудевает оная и некоторыми примерами
мужества и редкой храбрости, показанной от наших двинян в защищении
отечества при самых опасных случаях. Напротив же того церковная сего
же двинского народа собственная история представляет страшные крово-
47
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Соловецкий монастырь. Панорама начала XX в.
пролитные действия, произведенные жестокими распрями за человеческие
предания о церковных обрядах. Ученая история имеет такожде некоторое
втечение в дела двинского народа, поелику из природных двинян произош¬
ли в нынешнем веке известные академики, достойные сего имени по своим
во ученых делах заслугам» (28).
Духовным центром Двинской земли был Михаило-Архангельский мона¬
стырь, о котором В.В. Крестинин писал: «Монастырь Архангельский, древ-
ностию все московские монастыри превосходящая обитель, построенная во
второмнадесять столетии в земле Заволоцкой, названной после, по имени
реки, Двиною» (29).
Анализируя Благословенную грамоту архиепископа новгородского
Иоанна (конец XIV века), В.Ф. Андреев отмечал, что текст грамоты дает
основания для одного важного вывода: «Михайловский Архангельский
монастырь был создан в качестве главного монастыря Двинской земли. Он
должен был обслуживать нужды всего населения «от Емцы и до моря», то
48
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Панорама Архангельска. Начало XX в.
есть быть главным культовым центром большого района, всей Двинской
земли» (30).
Важно заметить, что оба монастыря, и Михаило-Архангельский и Со¬
ловецкий, образованы были в эпоху новгородской колонизации края.
Вся история Севера свидетельствует о существовании этих двух боль¬
ших групп русского населения: поморов и двинян. Но если двиняне в силу
различных причин не смогли оформиться в самостоятельную этнокультур¬
ную группу, сохранить свою специфику, то поморам это удалось. И причин
здесь несколько: территориальная удаленность и труднодоступность по¬
морских селений, консервативность и приверженность старообрядчеству
большинства поморского населения, отсутствие в Поморье возможности
заниматься чем-либо другим, кроме морских промыслов. Оппозиция помо¬
ров и двинян сохранилась на протяжении всей долгой истории края. Наи¬
более ярко эта оппозиция «поморы — двиняне» проявилась в их взаимово-
сприятии. У поморов была поговорка: «Город-то Архангельской, да народ в
нем дьявольской». Была своя насмешливая поговорка о поморах и у двинян:
«Поморы — красные голенища» (поморы носили бахилы с голенищами из
неочерненной кожи нерпы).
49
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Охота с рогатиной. Конец XIX в.
Следует согласиться с мнением Ю.Ф. Лукина в том, что в науке еще не¬
достаточно исследована связь между новгородскими, двинскими поволь¬
никами и поморами. «Военно-морские походы новгородских повольников,
княжеских дружин в XII-XV веках с участием жителей Поморья, Двинской
земли несомненно способствовали в дальнейшем формированию отважно¬
го, опытного, профессионально подготовленного к дальним путешествиям
типа северного человека — помора» (31). Результаты нашего исследования
позволяют сделать вывод: именно новгородцы, русские жители собственно
Поморья и Двинской земли составили основу этнокультурной группы по¬
моров. Поэтому поморов правильнее будет называть особым типом русско¬
го человека. В заблуждение при рассмотрении этой проблемы может ввести
мифологизация поморов, приписывание всех достижений именно жителям
Поморья и недооценка роли двинян в развитии русского мореходства. На
первых порах русские жители Двинской земли (двиняне), по нашему мне¬
нию, внесли гораздо больший вклад в освоение приполярного и арктиче¬
ского морского пространства. Это связано с более ранним освоением нов¬
городцами Подвинья и, как следствие, более высоким уровнем технологии
кораблестроения и морской культуры вообще.
50
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Вопрос о приоритете в развитии мореходства и географических откры¬
тиях наукой пока не рассматривался вообще. Было принято считать, что ос¬
воение морского пространства осуществлялось изначально исключительно
поморами. Двиняне не называли себя поморами, а наименование «архан¬
гельский помор» вошло в оборот только в конце XIX — начале XX века. Та¬
ким образом, вся историческая слава досталась поморам, к которым обще¬
ственное мнение причислило двинян вместе с их подвигами. Следователь¬
но, можно сделать вывод, что наименование «поморы» в современной науке
является собирательным для всех русских жителей Беломорского бассейна,
изначально занимающихся мореходством и морскими промыслами.
В конце XV века на территории западного берега Белого моря не было
селений, способных организовать дальние морские экспедиции, такими
возможностями обладала только Двинская земля. На первых этапах жители
западного берега Белого моря занимались в основном прибрежными про¬
мыслами, а затем начали осваивать Мурманское побережье.
Следует подчеркнуть, что приоритет в развитии морской промысловой
деятельности, особенно на Мурмане, безусловно, принадлежит поморцам,
но весьма вероятно, что первыми отважными полярными мореходцами
были не поморцы, а именно двиняне, которые и заложили традиции по¬
лярного мореходства и кораблестроения в Беломорском крае. Аргументов
в пользу этой версии достаточно много, но важнейшим среди них является
тот, что все главные морские ходы, проложенные в XIV-XVI веках, начина¬
лись в устье Северной Двины. Двинская земля (или Заволочье) имела гораз¬
до более древнюю историю, чем собственно Поморье, была больше заселена,
вела обширную торговлю, в том числе международную, и просто не могла
существовать без развития собственного морского флота.
Впрочем, возможно, и не стоит определять приоритет поморцев и дви¬
нян в развитии мореходства и морских промыслов, свершении важнейших
географических открытий, ведь в историю они уже вошли с одним собира¬
тельным наименованием — «русские поморы».
1.1.2. Символические черты
этнической идентификации русских поморов
Важным фактором понимания феномена русских поморов является
установление места и времени происхождения, а также значения наимено¬
ваний «поморы» и «Поморье».
51
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Новгородцы, первые русские насельники здешних мест, Поморьем на¬
зывали земли, расположенные по берегу моря, и для них это был, прежде
всего, западный берег Белого моря. В этом значении слово «Поморье» впер¬
вые встречается в новгородской купчей грамоте не позднее 1459 года. В дан¬
ном документе зафиксирован факт купли-продажи Каргольского участка,
расположенного по морскому берегу, по берегам морских рек и по лесным
озерам: «Се купи Иване и его братья Денесья, Максиме Менуеви дети у Фа-
лелея из Валдоли, у Сави, у Сидора у Юрьевыхъ детей землю и воду на По-
морьи и по [мо]рьскимъ рикамъ и по лешимъ озерамъ, Олексиевъ участокъ
Каръгольско[и]. А ловити Ивану и Денесьи, Максиму Менуевымъ детемъ в
Кими рики подъ Ужмою юнъдою. Тако володети ему инымъ Олексиевымъ
учасъткомъ, землею и водою, и лопъю, и празгою между корелою, куды вся
5 родовъ володею[тъ]» (32). Как можно установить из контекста, Поморьем
здесь называется часть продаваемого участка, находящаяся на морском бе¬
регу, то есть Поморье — земля «по морю», «по морскому берегу», по бере¬
гу Белого моря и, что существенно, в районе реки Кеми. Подтвердить эту
интерпретацию значения наименования «Поморье» позволяет следующий
документ — купчая на этот же участок. К 1459-1469 годам относится купчая
Соловецкого монастыря у Фомы Максимова Менуева (сына одного из фигу¬
рантов предыдущей купчей) на участок в реках Выге, Шуе и Кеми. И здесь
наименование «Поморье» просто заменяется выражением «по морскому
берегу», а выражение «по морским рекам» остается: «Се купи Сергии, соло-
вечкои старець, у Фомы у Максимова у Менуева отцину отца его, промежю
корелои пяти родовъ, в Выгу у Золотца учястокъ, и в Шуи реке и в Кеме реке
участокъ, и по морскому берегу и по морьскымъ рекамъ до Сонъ реке зем¬
лю и воду, и пожни, и ловища, и полешии лесъ. Куда володелъ Фома Мак-
симовъ Менуевъ, туды володети игумену Ивоне и всемъ старцамъ святаго
Спаса Соловечкого манастыря и в векы» (33).
Очевидно, что новгородцы в середине XV века Поморьем считали земли
Великого Новгорода, расположенные «по морскому берегу», по западному
побережью Белого моря. Таким образом, мы можем сделать вывод, что сло¬
во «Поморье» первоначально обозначало именно район морского побере¬
жья, земли по самому морскому побережью, которые отличались от земель
по морским рекам (рекам, впадающим в море). В новгородских грамотах
этого периода обозначение земель «по морскому берегу» встречается до¬
вольно часто. Соловки, также являющиеся в этот период новгородскими
владениями, позиционируются как острова «на море», а не в Поморье («по
морю»). В купчей новгородского посадника Дмитрия Васильевича у Хов-
52
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
ры Васильевой дочери Тойвутовой на участки в реках Выге, Шуе, Кеми и
на Кильбоострове, датированной 1448 — 1458 годами, указано: «Се купи
посадникъ новгорочкии Дмитрии Васильевичь у Ховре у Васильеве дочере
у Кокуеве, а у Давыдове жене у Тоивутове, отцину ей и дедену на море на
Выгу, и в Шуи реке, и в Кеме реке, и в Килбоострове, и по морьскому берегу,
и Поньгама река по обе стороне, и по лешимъ озерам ей отцина, в лешеи
лопе ей уцастокъ, и в Кутоозере ей отцина, и Кемъ река с верховьемъ, куды
володелъ отец ей Васель Кокуи, и в Соловкахъ на море во островехъ отцина
ей и в Кузовехъ в островахъ» (34).
То, что в новгородских грамотах слово «Поморье» впервые появляется
в значении будущего Поморского берега Белого моря, не случайно, так как
к XV веку Новгородские земли официально включали территории, входя¬
щие в Обонежскую пятину, то есть центральную часть будущего Поморско¬
го берега. Все Поморье психологически и юридически локализовалось для
новгородцев именно в этом районе. Новгородское Поморье — это западное
беломорское побережье примерно от Онеги до Кандалакши, до границы с
Терским берегом, который новгородцам не принадлежал задолго до паде¬
ния республики.
Совсем другое восприятие Севера было у московских князей, а затем
царей. Термин «Поморье» в эпоху Московской Руси (XVI — XVII века) при¬
обретает другое, гораздо более широкое, чем при Новгородской республи¬
ке, значение. Подчинив своей власти Великий Новгород и сконцентриро¬
вав в своих руках контроль над всеми северными территориями, Москва
воспринимала весь Европейский Север Руси как Поморье, как регион, вы¬
ходящий к морю — морской, приморский, поморский. Поморье занимало
достаточно серьезное положение в международных отношениях Москов¬
ского государства, поэтому сохранилось большое количество официаль¬
ных документов этого периода, относящихся непосредственно к данному
региону. Анализ показал, что в русских государственных актах («грамо¬
тах») этого периода, кроме наименования «Поморье», встречаются различ¬
ные словосочетания с прилагательным «поморский»: «поморский край»,
«поморские земли», «поморские волости», «поморские города», наряду с
выражениями «поморские государства» и «поморские государи», «помор¬
ские промыслы» (35).
Наименование «Поморье» встречается, например, в царских грамотах
датскому королю Фредерику II от августа 1585 года и от марта 1586 года,
пишется с маленькой буквы и обозначает, по всей видимости, все русские
северные земли, примыкающие к морскому побережью: «А торгъ есмя изо
53
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
всего поморья, ис своей вотчины Двинские земли, ис Колы, и изъ иныхъ
местъ перевели и учинили въ одномъ месте, на устье Двины, у Двинского
города» (36); «А что писалъ еси къ намъ въ своей грамоте о торговле въ на¬
шей отчине въ Лопской земле, что былъ учиненъ торг в Малмиюсе, то есть
въ Коле, и намъ бы то торговое место опять въ Мамлиюсе велети устро-
ити, — и мы ныне торгъ изо всего поморья, ис своей вотчины Двинские
земли, и ис Колы и изъ иных местъ перевели и учинили одном месте на усть
Двины реки у нового города у Двинского. И торговым людемъ изо всехъ
изъ вашихъ поморскихъ государствъ со всякими товары къ тому месту, къ
Двинскому городу, поволили есмя ходити безъ вывета. А въ Коле волости
торгу есмя быти не велели, зан(е)же въ томъ месте торгу бытии непригоже:
то место убогое» (37).
А в царской жалованной грамоте от 11 августа 1584 года и отчинной гра¬
моте от июня 1591 года Соловецкому монастырю слово «Поморье» пишется
с большой буквы: «...а гонцы деи гоняютъ многие съ Москвы въ Поморье
на Мурмонское море до усть Колы, а изъ Нова деи города въ Поморские
волости, да на техъ же деи подводах изъ Сумского острогу осадные головы
посылаютъ монастырьских людей въ посылки и на сторожи на Немецкой
рубежъ» (38); «Что они намъ били челомъ, а сказали: что у нихъ наше жало¬
ванье в Поморье половина Кемские волости, другая половина тое Кемские
и Подужемские волости за нами» (39).
В письме (листе) игумена Соловецкого монастыря Антония к шведскому
королю Карлу IX от 12 марта 1611 года — о единодушном намерении всего
российского народа не избирать на престол иноплеменника — встречается
выражение «поморская область»:
«А у насъ въ Соловецкомъ монастыре и въ Сумскомъ остроге и во всей
Поморской области тотъ же советъ единомышленно: не хотимъ никого ино-
верцовъ на Московское государство Царемъ и Великимъ Княземъ, опроче
своихъ прироженныхъ бояръ Московскаго государьства» (40).
Итак, слова «Поморье», «поморский» употреблялись новгородцами в
XIV — XV веках и относились к колонизируемым северным районам го¬
сударственной территории Великого Новгорода. Так как территория эта к
XV веку существенно уменьшилась (до размеров центральной части буду¬
щего Поморского берега), то и название стало обозначать для новгородцев
именно этот локальный район беломорского побережья; а именно, новго¬
родцы называли Поморьем юго-западный берег Белого моря, входивший в
Обонежскую пятину. Скорее всего, уже тогда поморцами называли новго¬
54
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
родцев, поселившихся на этом берегу и занимавшихся морскими промысла¬
ми, но документальных свидетельств, подтверждающих это, нет.
Какое бы широкое значение наименование «Поморье» ни имело впо¬
следствии для московских властей, новгородцы считали Поморьем запад¬
ный берег Белого моря, а жителей этого побережья называли поморцами.
Название «поморец» впервые встречается в Новгородской четвертой
летописи под 1526 (7034) годом:
«Того же лета 34-го приехаша ко государю великому князю Васи-
лью Ивановичю на Москву Поморцы и Лоплене (здесь и далее выделено
мной. — В. А.) с моря окияна, ис Кандолжьскои губе, усть Невы рекы, из
дикои Лопи, и би челомъ государю великому князю Василью Ивановичю,
и просили антимиса и священниковъ церковь свящати и просветити ихъ
святымъ крещениемъ; и государь князь велики велелъ послати богомолцу
своему архиепископу Макарию изъ Новагорода отъ соборныя церкви свя¬
щенника и диякона. И по великого князя слову послалъ архиепископъ отъ
святыя Софии священника и диякона, и они ехавше свящаля церковь Роже¬
ство Иоанна Предтеча и многихъ Лоплянъ крестиша во имя Отца и Сына и
в нашу православную веру християнскую» (41).
В данном контексте поморцы противопоставляются лоплянам как пра¬
вославные русские люди, то есть противопоставление идет по этнической
и религиозной принадлежности. Кроме того, прямо указывается и геогра¬
фический фактор.
Таким образом, в первом письменном упоминании слова «поморец» под
поморцами подразумеваются православные русские люди, живущие на бе¬
регу моря.
Следующее письменное упоминание «поморцев» зафиксировано в
грамоте Великого Князя Иоанна Васильевича в Каргополь от 18 декабря
1546 года — о запрещении каргопольцам, онежанам и окружных волостей
крестьянам привозить с морских варниц для продажи соль с кардехою или
иною вредною примесью:
«Каргополцы, и Онежяне, и Турчасовцы, и Порожане, и Устьмошане, и
Мехренжане, есдятъ къ морю соли купити, да купивъ де у моря соль у По-
морцов да возятъ ея въ Турчасово и на Порогъ, лете въ судехъ, а зиме на
санехъ, да въ Турчасове де и на Порозе ту соль бьют у них въ рогожи каза¬
ки, да подсыпаютъ де въ ту соль кардеху пуда по два, и по три, и болши въ
Рогозину» (42).
Данное употребление названия «поморец» относится уже к жителям
устья реки Онеги или прилегающего к нему морского побережья.
55
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
К XVI веку относятся также письменные свидетельства употребления
самоназвания «поморец» в значении жителей Поморья, западного побере¬
жья Белого моря:
1) 1581 г. августа 3. — «Данная» Емельяна Артемьева с сыном Федором
Троице-Сергиеву монастырю на двор в Варжуской волости и на угодья по
реке Варзуге и по морскому берегу.
«А на то послуси: Юрье Ивановъ сынъ Никулина, Колмогорецъ, да Ушак
Ондроновъ сынъ, братъ его, Варъзужанинъ. А даную писалъ Поморецъ Ке-
рецкие волости Богданко Иосифовъ сынъ Июдина лета 7080 девятаго тре-
тьяго числа августа» (43).
Характерно, что житель Варжуской волости (Терский берег) поморцем
себя не назвал, а житель Керецкой волости (западный берег Белого моря)
считает себя поморцем.
2) 1581 г. декабря 20. — «Данная» Козьмы Юкшеева Троице-Сергиеву
монастырю на угодья по реке Варзуге.
«А на то послуси: Митрофанъ Григорьевъ сынъ Кукина, Поморецъ Кан-
далакшанинъ, да Дружина Борисовъ сынъ Скрябина. А данную писал Ко-
земка Ивановъ сынъ на свое згодье своею рукою лета 7000 девятьдесятого
декабря в 20 день».
На обороте: Послухъ Митроха Кукинъ руку при ложи лъ» (44).
3) 1581 г. декабря 20. — «Купчая» на угодья по реке Варзуге, проданные
Козьмой Юкшеевым Троице-Сергиеву монастырю.
«А на то послуси: Митрофанъ Григорьевъ сынъ Кукина, Поморецъ Кан-
далакшанинъ, да Иванъ Семеновъ сынъ, Усть-Колянинъ. А купчую писалъ
Коземка Ивановъ сынъ Юкшеева самъ на собя и на свое згодье лета 7000
девятьдесятого декабря в 20 день».
На обороте: Послухъ Митроха Кукинъ руку приложилъ» (45).
В этом примере важно, что кандалакшанин называет себя поморцем, а
усть-колянин нет.
Интересно, что в двух последних случаях поморцем называет себя одно
и то же лицо — «Митрофанъ Григорьевъ сынъ Кукина», который в следую¬
щем документе, датированном этим же периодом, почему-то опускает слово
«поморец»:
1581-1582 гг. — «Данная» Евстафия Дружины Скрябина Троице-Серги¬
еву монастырю на угодья в Варзужской волости.
«А на то послуси: Козма Ивановъ сынъ, Варзужанинъ, Юкшеевъ, да
Иванъ Семеновъ сынъ, портной мастеръ, Усть-Колецъ с Мурманского моря.
56
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Город Кола. Панорама начала XX в.
А данную писалъ на Москве Митроха Григорьевъ сынъ Кукина, Кандалак-
шанин, лета 7090-го».
На обороте: Послухъ Куземка Ивановъ руку при ложи лъ» (46).
Очень важно в последнем примере то, что участник сделки — «Усть-
Колец» — идентифицирует себя не в качестве поморца, а теперь уже сам
прямо подчеркивает, что он «с Мурманского моря», то есть жители Мур¬
мана поморцами себя не считали. Это является еще одним значительным
доказательством того, что поморцами в XVI веке считали себя (и считались)
только жители Поморья — западного берега Белого моря. Особенно яркие
свидетельства относятся к жителям Кандалакши и Керети, а грамота Вели¬
кого Князя Иоанна Васильевича в Каргополь от 18 декабря 1546 года прямо
указывает и на южную часть западного побережья.
Следующий исторический документ — Таможенная грамота Соловецко¬
му монастырю о сборе торговых пошлин в Поморских волостях от 19 июня
1591 года позволяет уточнить и значение данного слова: «...а приезжаютъ
деи въ ваши въ Поморские волости, въ Кемскую волость, да въ Сумскую
волость, да въ четверть Варзужские волости, и въ иные ваши Поморские
57
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
волости, всякие торговые люди, Поморцы, и Каргополцы, и Двиняне, и Но-
угородца, и Заонежцы, и иныхъ городовъ и волостей, со всякими товары, и
теми своими товары въ ваших волостяхъ торгуютъ и соль и рыбу и всякой
товаръ покупаютъ, а таможные пошлины и явки и рыбные десятины, безъ
нашие таможные грамоты, вамъ не даютъ» (47).
В данной грамоте поморцы называются уже среди торговых людей и
упоминаются в одном ряду с каргопольцами, двинянами и заонежцами. Это
явно свидетельствует о том, что название «поморец» обозначало жителей
конкретной местности, а именно, морского побережья.
Таким образом, становится окончательно ясно, что поморцами в
XVI веке называли жителей западного берега Белого моря примерно от
устья Онеги до устья Кандалакши. Причем слово «поморцы» обозначало
именно русских жителей Поморья и не несло никакой другой этнической
нагрузки, не являлось этнонимом, так же как холмогорцы или каргопольцы.
Ничего общего происхождение слова «поморцы» не имеет и с мурманскими
промыслами, участников которых называли просто промышленниками или
мурманщиками. Но именно поморцы, жители западного побережья Белого
моря, начали эти промыслы и в силу объективных причин составляли по¬
давляющее большинство его участников.
В одном из письменных источников XVII века применительно к жите¬
лям беломорского побережья встречается название «поморинин»:
«1621 февраля 3. Жалованная грамота царя Михаила Федоровича Анто-
ниеву Сийскому монастырю.
«Да после писца князя Василья Звенигородцкого с товарищи купили
они, Сиискаго монастыря игумен з братьею, рыбныхъ в речкахъ ловель для
препитании братье на монастырской обиходъ у Поморинина у Иванка Гу¬
бина с товарыщи да Матигорские волости у крестьянина у Ондрюши Коки¬
на Пулускои берегъ и Сосновской с речками да две тони в Орлове: Каменная
и Ручьевая; а Полускому берегу межа с половины речки Пялицы от Вар-
зуские межи, а с морскую сторону межа речка Лиходеевка, а Сосновскому
берегу межа от речки Лиходеевки до речки до Снежницы» (48).
Характерно, что М.В. Ломоносов, с детства участвовавший в морских
промыслах и хорошо знакомый с жизнью поморского населения, не упо¬
треблял наименования «поморы», а использовал термины «промышлен¬
ники» и «мореходцы». В одной из последних своих работ «Краткое опи¬
сание разных путешествий по северным морям» (1763) он пишет: «Амос
Корнилов, архангелогородский мореходец, который на оном острову был
58
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
для промыслов пятнадцать раз, неоднократно там зимовал и в бытность
его здесь, в Санкт-Петербурге, мною о тамошних свойствах обстоятельно
спрашивай...» (49); «По новым известиям от грумантских и новоземель-
ских промышленников явствует, что поиск морского пути по северу на вос¬
ток удобнее начать можно с западного грумантского берегу, нежели с Новой
Земли»... (50).
Кроме того, для обозначения поморского населения М.В. Ломоносов ис¬
пользовал оборот «северные россияне»: «Но всего доказательнее, что рос¬
сийские люди там зимуют из доброй воли, и, как выше показано, голландцы
в бедной хижине без шуб, без порядочного топленья и безо всякого надоб¬
ного телу движения, не приобвыкнув к такому свирепому климату, могли
пробыть целую зиму после великого изнурения и при недостатке съестных
припасов; то в сравнении оных коль способно северные наши россияне в
построенных нарочно домах, с надлежащею печью, с довольством дров и
съестных припасов, имея притом движение в звериной ловле, прозимовать
могут без всякого отягощения» (51).
Одна из причин здесь заключается именно в том, что М.В. Ломоносов
был не поморец, а двинянин.
В историческом описании путешествия на Шпицберген четырех мезен¬
ских матросов (Алексея и Ивана Химковых, Степана Шарапова и Федора
Виругина) с 1743 по 1749 год (52) наименование «поморы» также не исполь¬
зуется. Участники вынужденной экспедиции, относящейся к концу первой
половины XVIII века, называются не мезенскими поморами, а мезенскими
матросами, более того, автор рассказа определяет их «природными рус¬
скими». Когда волею случая попавший к их острову корабль заметил по¬
даваемые людьми знаки (костер и флаг из оленьей шкуры), «корабельщик
подплыл к берегу и кинул якорь, между тем послал к отшельникам лодку
с четырьмя матрозами, узнать из любопытства, каким образом они попа¬
лись на тот остров. Люди, бывшие на корабле, изумились: нашедши трех
человек (один из матросов погиб. — В. А.), окутанных кожами и мехами, а
больше всего удивились они, когда несчастные начали говорить по-Русски.
Корабельщик увидел, что они природные Русские, и узнал от них, что они
больше шести лет жили на необитаемом острове» (53).
Термин «поморы» появляется в письменных источниках только во вто¬
рой половине XVIII века. Особый интерес в этом отношении представляют
сведения о путешествии по Северу экспедиции под руководством академи¬
ка Ивана Лепехина в 1772 году. В данных материалах зачастую как синони-
59
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
В хижине промысловиков. Конец XIX в.
мы в значении жителей побережий Белого моря употребляются названия
«поморцы», «поморы» и «поморяне»:
«Маточкин пролив, или по наречию поморцов шар, во внутренности
своей разширяется на 5, а местами и на 10 верст» (54).
«Во время выходу с моря промышленных судов, иногда равное пости¬
гает их нещастие; то есть что во льдах отрывает у них их добычу, которую
после выкидывает на морские берега, и тогда достается она в руки щастли-
вому, которой на нее найдет; ибо выкинутым из моря богатством всякому
владеть без отыскания позволяется. И по сему у поморов есть пословица:
Богу дать, и в окошко подаст» (55).
«На день Алексея человека Божия бывает в нем годовое торжище, куда
съезжаются поморяне; в прочем жители сего посада питаются большею ча¬
стик) от соляных промыслов по речке Неноксе заведенных» (56).
Причем к поморам относятся уже все жители беломорского побережья,
в том числе и мезенцы: «Мезенцы почитаются в звероловстве изо всех по¬
морцов за первых людей: из них выходят лучшие кормщики» (57).
Жители морского побережья противопоставляются архангелогородцам:
«В Унском селении получили мы от промышляющих на Северном Океане
60
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
драгоценную, по мнению не токмо поморян, но и самых Архангелогород¬
цев вещь, называемую ими живой камень, которой токмо зажиточные люди
иметь могут» (58).
Поморы в данных материалах противопоставляются и промышленни¬
кам: «Между поморами и промышленниками почти никогда не случается
чтобы кто похитил промысел из ямы, или же бы покрутчики из вырученных
за продажу денег что утаили, или же бы кто, наехав на побитую залежку,
обобрал оную» (59).
Слова «поморец», «помор», «поморянин» употребляются в материалах
экспедиции под руководством Ивана Лепехина как этнохоронимы (этни-
коны), то есть названия жителей определенной местности, соотнесенные с
топонимом (в данном случае — Поморье). Под Поморьем же здесь подраз¬
умевается Беломорье, все беломорское побережье.
В рукописном «Атласе Архангельской губернии с топографическими,
историческими, економическими и камеральными описаниями» (1797 г.)
дается такая трактовка наименования «поморы»: «В рыбных промыслах
участвуют жители городов: Архангельска, Холмогор, Онеги, Кеми, Колы,
отчасти Архангельской, Холмогорской и Кольской округ крестьяне, а наи¬
более крестьяне же Онегскаго и Кемскаго уездов, живущие вдоль леваго бе¬
рега на Белом море, которые по сему и называются: поморы» (60).
Для понимания динамики актуализации наименования «поморы» боль¬
шой интерес представляют два исторических события, между которыми ле¬
жит промежуток ровно в один век, и то, как эти события были отражены в
официальных документах. Имеются в виду трагические события на Белом
море и Ледовитом океане 1791 и 1894 годов, унесшие жизни многих поморов
и ставшие предметом серьезной реакции на государственном уровне. Если
в первом случае в документах, сохранившихся в Государственном архиве
Архангельской области, наименование «поморы» не употребляется ни разу
(используются слова «промышленники», «крестьяне», «поселяне»), то ре¬
зультатом второго случая стало создание Комитета для помощи поморам
Русского Севера, где наименование «поморы» являлось уже ключевым. Сло¬
во «поморы» с одновременным использованием формы «поморцы» за этот
исторический отрезок прочно вошло в оборот, причем общеупотребитель¬
ным оно являлось уже на протяжении всего XIX века. И хотя на местном
уровне сильна была традиция называть поморами жителей западного бе¬
рега Белого моря, на общероссийском уровне поморы воспринимались как
вся совокупность жителей беломорского побережья.
61
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Например, в «Историческом обзоре г. Архангельска» (1863 г.) говорится:
«Поморами называются жители прибрежного края Архангельской губер¬
нии, в уездах: Кольском (слово «Кольском» вычеркнуто. — В. А.), Кемском,
Мезенском и посаде Сумском. Они пользуются особенными правами и мо¬
гут, без различия гильдий, от купца до крестьянина, вывозить из Архан¬
гельского порта на собственных мореходных судах хлеб во всяком количе¬
стве и беспошлинно, могут также привозить беспошлинно соленую рыбу
как норвежского, так и собственного лову, кроме сельдей соленых и трески
сушеной, за которых платят пошлину» (61).
А в «Словаре областного Архангельского наречия» А. Подвысоцкого
указывается следующее восприятие Поморья и поморов, свойственное жи¬
телям Архангельской губернии: «Поморье, Поморский берег — в обширном
смысле: все побережье Северного океана и Белого моря от Норвежской гра¬
ницы до Архангельска и от этого города до Сибирской границы; в тесном
смысле: часть Беломорского побережья от г. Онеги до Кандалакского за¬
лива. Отсюда: Помор — житель Поморья. О Поморах жители Архангельска
говорят в насмешку: Поморы — красные голенища, — оттого, что они носят
бахилы с голенищами из неочерненной кожи нерпы» (62).
Культурно-историческая эволюция группы поморов привела к тому, что
поморами к концу XIX — началу XX века по преимуществу стали называть
всех русских жителей побережья Белого моря.
В дореволюционной хрестоматии для младших школьников, выдержав¬
шей не один десяток изданий, записано: «Поморами зовут вообще всех рус¬
ских, усевшихся разными деревнями и посадами по берегам Белого моря, но
собственно поморами чаще всего называют русских жителей Поморского
берега, протянувшегося вдоль Белого моря от устья Онеги-реки до устья
Кеми» (63). В этой формулировке отражено устоявшееся в дореволюцион¬
ной России содержание понятия «поморы» — это русские люди, живущие
на побережье Белого моря; причем указывается и «узкое» значение наиме¬
нования «помор» — житель Поморского берега.
К началу XX века в оборот входит наименование «архангельские помо¬
ры», которое является синонимом наименованию «русский промышлен¬
ник» и обозначает, по всей видимости, всех промышленников Архангель¬
ской губернии либо промышленников Архангельского уезда.
«Рыбный промысел на Мурмане существует уже много лет, им кор¬
мятся издавна архангельские поморы, но до сих пор он не дает и десятой
доли той добычи, которую мог бы дать при ином, более правильном веде¬
нии дела и при более усовершенствованных технических средствах. До сих
62
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
пор у русских промышленников
почти вовсе нет моторных судов
для лова рыбы, тогда как у сосед¬
них норвежцев они имеются в изо¬
билии. Наши промышленники
все еще обходятся архаическими
шняками и елами; последние они
приобретают от тех же норвежцев,
бросающих их и переходящих на
моторные лодки. В таких парусных
шняках и елах русский промыш¬
ленник никогда не может быть спо¬
коен не только за свои рыболовные
снасти и улов, но даже и за свою
жизнь; выходя в море и не ожидая
бурной погоды, помор при первом
налетевшем сильном шквале или
противном ветре не всегда может
успеть вытащить свой улов, порой
приходится ему, чтобы вовремя
^ Зверопромышленники. Конец XIX в.
уити самому целым, бросать даже r г
самые снасти» (64).
В советские годы наименование «поморы» не претерпело каких-либо
новых изменений, оно обозначало, как правило, русских жителей беломор¬
ского побережья.
Следует подчеркнуть, что изложенная в данной монографии трактовка
места и времени происхождения, а также значения наименований «поморы»
и «Поморье» существенно отличается от приведенной в работе Т.А. Берн-
штам «Поморы». В этой связи необходимо обратиться к рассмотрению дис¬
куссионных вопросов.
Происхождение и значение слова «помор», а также первоначальное зна¬
чение наименования «Поморье» Т.А. Бернштам объясняет следующим об¬
разом: «Если принять во внимание свидетельство Н. Харузина, что слово
«мурман» объясняется самими саамами (то есть исконным, до прихода рус¬
ских, населением этих мест) из саамского языка: mur «море», mann «луна»
или таа «земля», то можно предположить, что упомянутые названия, а
также «мурмане» («урмане» русской летописи) заимствованы русскими от
саамов и вначале относились к норвежцам и той территории, которая гра-
63
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Норвежское судно на китобойном промысле. Конец XIX в.
ничила с норвежскими владениями на Кольском п-ове. Не исключено, что
слово «помор», соответствовавшее по смыслу понятию «мурман» («морской
человек»), и стало названием русских и карел, занимавшихся промыслом на
Мурманском берегу и сменивших норвежцев. Возможно также, что и под
Поморьем подразумевался вначале именно Мурман, так как, по некоторым
данным, «Поморье» в XVI в. не всегда было тождественно понятию «помор¬
ская волость» и даже противопоставлялось ему, обозначая собственно оке¬
анское побережье, то есть Мурманский берег: «... а гонцы деи (Соловецкого
монастыря. — Т.Б.) гоняют многие с Москвы в Поморье на Мурманское море
до Усть Колы, а из Нова деи города в Поморские волости» (65).
Данная гипотеза, на наш взгляд, не лишена определенной оригинально¬
сти, но противоречит логике и конкретным историческим фактам. Необо¬
снованным, в частности, является предположение о том, что слово «помор»
стало названием русских и карел, занимавшихся промыслом на Мурман¬
ском берегу и сменивших норвежцев. Слово «помор», действительно, стало
названием русских людей и обрусевших карел, занимающихся морскими
промыслами, но никакого отношения к саамскому языку и аналогиям с нор-
64
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Беломорских промышленников уносит на льдине. Конец XIX в.
вежцами оно не имеет. Слово «поморец», как было показано выше, имеет
гораздо более раннее происхождение и, следовательно, не связано с мур¬
манскими рыбными промыслами, по крайней мере, не было ими обусловле¬
но. Именно поморцы и начинали мурманский промысел, а не «произошли»
от него. Анализ предложенного автором семантического значения слова
«помор» в свете вышеизложенного теряет смысл.
Развивая свою гипотезу, Т.А. Бернштам сообщает, что в дальнейшем,
в течение XVII века, содержание понятий «помор» и «поморская волость»
расширялось, особенно в представлении официальных властей на местах
и тем более в центре. Уже в конце XVI века поморами стали называть всех
участвующих в западных мурманских промыслах, а от них и места посто¬
янного жительства этих промышленников получили названия «поморских
волостей». Следуя этой логике, придется заключить, что «от них» появились
в русских государственных актах XVI-XVII веков и наименования «помор¬
ские государства» и «поморские государи», что, конечно, абсурдно.
Недостаточно убедительна и итоговая аргументация в подтверждение
верности гипотезы Т.А. Бернштам: «Наше предположение, что возникнове¬
65
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
ние термина «поморы» было связано с мурманским промыслом (тресковый
лов на восточном мурмане), подтверждается тем фактом, что 1) с течением
времени он прочно закреплялся в первую очередь как самоназвание за насе¬
лением, продолжавшим интенсивно заниматься этим промыслом, 2) посте¬
пенно исчезал в тех местах, где промысел сокращался, 3) не являлся само¬
названием жителей, хотя и живущих на беломорском побережье, но почти
не занимавшихся этим промыслом. Так, письменные источники местного,
северного происхождения второй половины XVIII-XIX веков и полевые
данные XIX-XX веков свидетельствуют о том, что безусловно поморами
считали себя жители Поморского берега от Онеги до Кеми включительно,
некоторых сел Карельского берега (Гридино, Калгалакши), Зимнего берега
от Зимней Золотицы до с. Койды и отчасти Летнего берега. Исконная ве¬
дущая роль в мурманских промыслах населения сел от Онеги до Кеми и
его ярко выраженное самосознание, видимо, сказались, и в названии этой
территории — Поморский берег, Поморье (в узком смысле слова), появля¬
ющемся в документах в начале XVIII века. Крестьяне-поморы остальных
перечисленных поморских районов, хотя и не считали мурманский промы¬
сел основным занятием, все же в той или иной степени были приобщены к
нему» (66).
Несмотря на обилие фактов, приведенных в данном выводе, суть дела
не меняется: происхождение термина не всегда может быть достоверно под¬
тверждено дальнейшей эволюцией его значения. В данном случае очевидно
явное подведение фактов под теоретические выводы, а желаемое выдается
за действительное. Безусловно, мурманские промыслы были важной со¬
ставляющей в хозяйственной жизни поморов, но далеко не единственной,
тем более что у жителей каждого берега были свои специфические виды
морских промыслов в различное время года. И если уж до конца следовать
данной логике, то с прекращением мурманских промыслов термин «помо¬
ры» должен был просто исчезнуть.
Здесь уместно будет вспомнить мнение по данному вопросу К.П. Темп,
автора известной книги «Сказ о Беломорье», которая выступила первым
критиком гипотезы Т.А. Бернштам: «В условиях морского Севера заново
определились занятия и сложился быт поселенцев, они были тесно связаны
с новой жизнью у моря. За поселенцами с XII века закрепилось наимено¬
вание «поморы». Потомки коренного населения всех берегов Белого и Ба¬
ренцева морей гордятся этим именем. Предки нынешних поморов впервые
осваивали берега и водные просторы холодных, грозных морей Студеного
и Студенца (Баренцева), а они продолжают исконно поморские дела. Ну,
66
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской идентичности
а пришедшие на северные моря уже в нашем веке еще не заслужили этого
почетного имени. От них-то и пошла легенда о том, что поморы только те,
кто промышляет морского зверя в Баренцевом море. Эту легенду, приняв
ее за истину, впервые записал Вас. И. Немирович-Данченко, а некоторые
современные исследователи, не проверив, подхватили ее и включили в свои
труды как новейшее открытие» (67).
Трудно согласиться с К.П. Темп, что наименование «поморы» закрепи¬
лось за поселенцами Беломорского Севера именно в XII веке, если 1137 го¬
дом (Уставная грамота Святослава Ольговича) датируется только первое
надежное свидетельство существования русских поселенцев, а первое
упоминание в летописях слова «поморец» (даже не «помор»!) относится к
1526 году. Отсутствие же ссылок на какие-либо источники снижает степень
достоверности ее выводов. Однако источники появления гипотезы о про¬
исхождении наименования «поморы» в монографии Т.А. Бернштам она ука¬
зывает довольно точно.
Трактовка значения наименований «поморы» и «Поморье» в работе
Т.А. Бернштам, кроме того, что носила явно гипотетический характер, не¬
верно раскрывала вопрос о происхождении слова «поморы» и ошибочно
интерпретировала некоторые исторические данные. Приведем достаточно
характерный абзац из указанной монографии:
«Название «помор», «поморец» на Русском Севере, по имеющимся дан¬
ным, впервые появляется в письменных источниках на страницах летописи
под 1526 г.: «Поморцы с моря Окияна, из Кандолжской губы». В этом тексте
«поморцы» противопоставляются «лопянам», вместе с которыми они про¬
сят устройства церкви. С этого времени названия «поморцы», «поморский»,
«Поморье» постоянно фигурируют в актовых памятниках и сохранивших¬
ся писцовых книгах XVI-XVII веков, причем последние два наименования
встречаются гораздо чаще, чем первое. Как название его употребляют пра¬
вительственные грамоты 1546 и 1556 годов: «...что де Каргопольцы и Оне-
жане, и Турчасовцы, и Порожане, и Устьмошане... ездить к морю соли купи-
ти, да купив де у моря соль у Поморцев да взять ее в Турчасово»; «А нашим
болярам Новгородским и Двинским и Усть-Колские волости приказным и
всяким Поморским людям и Корелским детям и Лопарям... в тое их вотчи¬
ны (Троицкого Печенгского монастыря. — Г. Б.)... не вступатися». Из текста
грамот можно вывести предположение, что в первом случае имеются в виду
либо жители посадской стороны Летнего берега (Ненокса?), либо население
Поморского берега, где действовали многочисленные варницы Соловецко¬
го монастыря, но очевидно, что жители морского побережья, а во втором
67
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
случае занимавшиеся морскими промыслами на западном побережье Коль¬
ского п-ова, в районе Кольской губы» (68).
Какие же возражения возникают по поводу вышеизложенного?
Во-первых, автор утверждает, что под 1526 годом в письменных источ¬
никах появляется слово «поморы», что противоречит действительности и
вводит в заблуждение читателей. В данном случае и во многих последующих
употребляется только слово «поморцы».
Нам не удалось обнаружить ни одного письменного упоминания слова
(формы слова) «поморы» ранее XVIII века. Возможно, это удастся другим
исследователям, но тщательная и кропотливая работа по проверке ссылок
в научных работах, изучение государственных актов, архивных документов
на данный момент не привели к положительному результату. С большой до¬
лей уверенности можно утверждать, что слово «поморы» вошло в активный
оборот только во второй половине XVIII века как синоним слов «поморец»
и «поморянин» и обозначало тогда уже всех русских жителей Беломорья
или, в узком смысле, русское население западного берега Белого моря.
Во-вторых, при цитировании первого употребления слова «поморцы»
из середины фразы опускается слово «Лоплене», что существенно меняет
контекст и значение в нем слова «поморцы». А культурно-исторический
контекст вообще не учитывается.
У Т.А. Бернштам отмечено: «Поморцы с моря Окияна, из Кандолжской
губы» (69).
В Четвертой Новгородской летописи: «Того же лета 34-го приехаша
ко государю великому князю Василью Ивановичю на Москву Поморцы и
Лоплене с моря окияна, ис Кандолжьскои губе, усть Невы рекы, из дикои
Лопи, и би челомъ государю великому князю Василью Ивановичю, и проси¬
ли антимиса и священниковъ церковь свящати и просветити ихъ святымъ
крещениемъ; и государь князь велики велелъ послати богомолцу своему
архиепископу Макарию изъ Новагорода отъ соборныя церкви священника
и диякона. И по великого князя слову послалъ архиепископъ отъ святыя
Софии священника и диякона, и они ехавше свящаля церковь Рожество Ио¬
анна Предтеча и многихъ Лоплянъ крестиша во имя Отца и Сына и в нашу
православную веру християнскую» (70).
Выше уже говорилось о том, что в данном контексте под поморцами
подразумеваются православные русские люди, живущие на берегу моря.
Никакой связи с мурманскими промыслами здесь нет.
Кстати сказать, данный исторический сюжет получил свое продолжение
уже в 1532 году, когда примеру поморцев и лопарей из Кандалакшской губы
68
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Лопарская ставка и рыбная ловля. Конец XIX в.
последовали мурманские лопари, которые отправились с подобной прось¬
бой, но уже не в Москву, а в Великий Новгород. Характерно то, что с мур¬
манскими лопарями поморцев не было:
«Тое же зимы приехаша въ Великии Новгородъ Лопляне с Мурманьско-
го моря с Колы реки с Тутоломи, и били челомъ пресвященному Макарию, и
просили антимисовъ и священника, церкви Божия свящати и самихъ про-
светити святымъ крещениемъ; и боголюбивыи архиепископъ Макарии по¬
сла отъ соборныя церкви святии Софеи священника и дьякона, и они, ехав¬
шее, церкви Божия свящали: Благовещение святей Богородици, чюдотворца
Николу, въ Фил[ип]овъ постъ, и самихъ многихъ крестиша за Святымъ Но-
сомъ Лоплянъ, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, въ нашу православную
и святую веру» (71).
В-третьих, у Т.А. Бернштам отсутствует ссылка на конкретный доку¬
мент, к которому автор апеллирует, что вызывает недоумение и не позво¬
ляет читателю обратиться к первоисточнику, сверить цитату и определить
контекст; между тем цитата взята из Четвертой Новгородской летописи
(72). В дальнейшем многие исследователи, полагаясь на авторитет акаде¬
69
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
мического издания, ссылались не на исторические источники, а на работу
Т.А. Бернштам и тиражировали ошибку.
Не избежало подобной участи даже такое уважаемое издание, как «По¬
морская энциклопедия», вышедшая в свет в 2001 году. В статье «Поморы»,
основанной на работах Т.А. Бернштам, указано: «Термин П. („помор", „по¬
морец") впервые появился на Рус. Севере в 1526 в летописях: „Поморцы с
моря Окияна, из Кандолжской губы")». Как видно, в данной цитате повто¬
ряется ложное утверждение о первом употреблении слова «помор», при¬
водится искаженная цитата из Четвертой Новгородской летописи, а в до¬
вершение всего еще и дается неверная ссылка не на летопись, а на грамоту
Великого Князя Иоанна Васильевича в Каргополь от 18 декабря 1546 года
о запрещении каргопольцам, онежанам и окружных волостей крестьянам
привозить с морских варниц для продажи соль с кардехою или иною вред¬
ною примесью. А ведь между выходом в свет монографии Т.А. Бернштам и
«Поморской энциклопедии» прошло более двадцати лет.
В-четвертых, слова «поморский» и «Поморье» постоянно фигурируют
в письменных памятниках не «с этого времени» (1526 г.), они употреблялись
и гораздо раньше, например, как можно было убедиться выше, в грамотах
Великого Новгорода.
В-пятых, Т.А. Бернштам неправомерно употребляет наименования «по¬
морцы» и «поморские люди» как синонимы, чем также вводит в заблужде¬
ние читателей. Поморцы — название жителей Поморья (западного берега
Белого моря от Онеги до Кандалакши). Наименование «поморские люди»
скорее обозначает мореходцев и промышленников Беломорья вообще.
Например, в царской грамоте Алексея Михайловича голове Московских
стрельцов Клементию Алексеевичу Иевлеву от 26 июля 7181 (1673) года го¬
ворится: «...стрельцы сами подъ собою гребут, то имъ служба, люди они
Поморские, всякими морскими промыслы на море сами промышляютъ и
морской ходъ знаютъ» (73). При помощи таких «натяжек» данный автор в
дальнейшем и «доказывает» связь между мурманскими промыслами и про¬
исхождением слова «поморы», хотя слова этого, как мы выяснили, тогда,
скорее всего, не существовало.
Причины, по которым Т.А. Бернштам приходит к ошибочным выводам,
по-видимому, заключаются в следующем:
1) не привлечены к научному анализу исторические документы эпохи
Великого Новгорода, когда и возникли слова «Поморье» и «поморец» в их
первоначальном значении;
70
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
2) игнорирован факт отсутствия письменных упоминаний слова «по¬
моры», что позволяет выдавать желаемое за действительное и сводит на нет
смысл всех рассуждений об этимологии и семантике этого слова;
3) интерпретация исторических фактов и источников производится
этим автором не с целью установления исторической правды, а для обо¬
снования собственной гипотезы, что заранее обрекает анализируемое ис¬
следование на необъективность.
Подчеркнем, что должной научной экспертизы монографии Т.А. Берн-
штам «Поморы», действительно, не было, хотя до сих пор она является
единственным монографическим исследованием группы поморов с пози¬
ций академической науки.
1.1.3. Механизм сохранения этнического статуса
русских поморов
В советской этнографической науке вопрос об этническом статусе помо¬
ров решался неоднозначно, но тезис о том, что поморы — это часть русского
народа, не подвергался сомнению.
Однако следует сказать о том, что в первых десятилетиях советской вла¬
сти, на волне актуализации национального вопроса, развернулась полемика
об участии финноугорского элемента в формировании великороссов, кото¬
рая напрямую касалась и колонизации Севера: «Более ранний период, ког¬
да происходило освоение Севера русскими, с этнической стороны изучали
сравнительно мало и почти исключительно по данным письменных источ¬
ников. Изучая этот процесс, отдельные историки и этнографы игнорирова¬
ли этническую среду, в которую попали русские переселенцы. В 1920-х го¬
дах Д.К. Зеленин в статье «Принимали ли финны участие в образовании
велико-русской народности?» дал отрицательный ответ на поставленный
вопрос. Другие авторы хотя и допускали смешение, но считали, что финские
племена, находившиеся на низком культурном уровне, не могли внести зна¬
чительного вклада в русскую культуру.
С другой стороны, на рубеже 20-30-х годов XX века появились работы
с противоположной тенденцией — роль угро-финнов в этногенезе велико¬
русов, особенно северных, явно преувеличивалась. М.Н. Покровский, на¬
пример, полагал, что неславянская примесь составляет у русских чуть ли
не 80%. Некритически преувеличивали также роль финнов В.А. Егоров,
М.Т. Маркелов, С.П. Толстов и многие другие исследователи» (74).
71
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
С.А. Токарев, выделяя поморов в обособленную этническую группу, пи¬
сал, что «на окраинах коренной русской территории и в местах позднейшей
колонизации сложились гораздо более своеобразные и обособленные куль¬
турно-географические типы русского населения. К числу их принадлежат
прежде всего поморы на берегах Белого и Баренцева морей. Это потомки
новгородских и «низовских» выходцев, появившихся здесь еще в XII в.
Попав в непривычные условия, они выработали у себя совершенно своео¬
бразный культурно-хозяйственный тип, основанный на преобладании про¬
мыслового приморского хозяйства (рыболовство и морская охота); смелые
мореходы, предприимчивые промышленники, поморы выделяются и осо¬
быми чертами характера, но их материальная культура сохранила чистый
северновеликорусский отпечаток» (75).
Г.С. Маслова отмечала, что, кроме крупных этнографических групп и
подгрупп, выделяются более мелкие своеобразные группы русского насе¬
ления, имеющие особые названия и самоназвания: «Крайний Север — по¬
бережье Белого моря — населяют поморы» (76).
Н.Н. Чебоксаров и И.А. Чебоксарова выделяли поморов в качестве этно¬
графической группы: «Северные и южные великорусы — это только основ¬
ные этнографические и вместе с тем диалектологические группы русского
народа. Внутри каждой из них можно выделить еще несколько характерных
этнографических групп меньшего масштаба, также обладающих специфи¬
ческими культурно-бытовыми особенностями. Такими этнографическими
группами второго порядка являются, например, поморы — рыбаки и море¬
ходы, расселенные по берегам Белого моря...» (77).
Ю.В. Бромлей одним из первых в отечественной науке определил по¬
моров как субэтнос, существование которого он напрямую связывал с на¬
личием самосознания. Разрабатывая свою классификацию этнических общ¬
ностей, он писал: «Будучи, как и этнос, комплексной (многокомпонентной)
культурной общностью, историко-этнографическая общность отличается
от него тем, что она обычно не осознается людьми, составляющими ее, то
есть не обладает самосознанием. Данный показатель, на наш взгляд, и дол¬
жен служить основным критерием при разграничении этнических и этно¬
графических общностей вообще. Для этого имеются тем большие основа¬
ния, что в таком случае название «этнографическая общность» будет прямо
выражать возможность выявления подобных общностей главным образом
путем специального этнографического исследования. Приложение же этого
критерия к термину «этнографическая группа», в свою очередь, позволя¬
ет отграничить обозначаемые им общности от тех отмеченных специфи¬
72
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
ческими чертами культуры совокупностей людей внутри этносов, которые
обладают самоназванием. Именно такого рода этнические подразделения
предлагается, как уже говорилось, именовать субэтносами. И, следователь¬
но, поморы и различные группы казаков, обладающие самосознанием, бу¬
дут представлять собой субэтносы русского народа, а северные и южные
русские — его этнографические группы» (78).
Л.Н. Гумилев также относил поморов к субэтническому образованию
(субэтносу) русского суперэтноса: «Все живые системы сопротивляются
уничтожению, то есть они антиэнтропийны и приспосабливаются к внеш¬
ним условиям, насколько это возможно. А коль скоро некоторая сложность
структуры повышает сопротивляемость этноса внешним ударам, то и не¬
удивительно, что там, где этнос при рождении не был столь мозаичен, как,
например, в Великороссии в XIV-XV веках, он стал сам выделять субэт¬
нические образования, иногда маскировавшиеся под сословия, но отнюдь
не классы. На южной окраине выделились казаки, на северной — поморы.
Впоследствии к ним прибавились землепроходцы (как будто просто род за¬
нятий), которые перемешались с аборигенами Сибири, образовали субэт¬
нос сибиряков, или челдонов» (79). Характерно, что субэтносы поморов и
казаков автор сравнивает с сословиями.
Предпринятое Т.А. Бернштам в конце семидесятых — начале восьми¬
десятых годов прошлого столетия монографическое исследование поморов
надолго определило «официальный» (академический) научный взгляд на
поморов, их этногенез и культуру.
Подводя общие итоги работы, Т.А. Бернштам отмечала: «Понятие «эт¬
нографическая группа», относимое к таким крупным членениям русского
народа, как северные и южные великорусы, вряд ли применимо к поморам.
В архангельской части Русского Севера поморы, как мы видели, — самая
многочисленная локальная и социально-экономическая общность, сформи¬
ровавшаяся только к концу XVII века. Общность эта не была однородной,
обладала сложной внутренней структурой. С учетом этой неоднородности
и исторической подвижности основных групповых признаков можно при¬
нять предложенное Ю.В. Бромлеем определение поморов как субэтноса
русского народа. Как часть русского народа поморы представляли собой
его авангард на Крайнем Севере. Культурно-хозяйственный, социальный и
психический тип этого авангарда был, в известной мере, повторен на Даль¬
нем Востоке, где переселенцы оказались в сходных приморских условиях,
потребовавших выработки примерно той же системы хозяйства, изменений
в общественном быту и культуре, особых свойств личности» (80).
73
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Таким образом, в советской науке утвердилось мнение, что поморы —
субэтнос русского народа.
Здесь уместно будет обратиться к тому, как наиболее известные север¬
ные писатели определяли статус поморов.
Б.В. Шергин считал поморов морским сословием: «Отец мой принад¬
лежал к числу тех поморов (здесь и далее выделено мной. — В. А.), которые
никогда не расставались с записной книжкой. Виденное и пережитое, слы¬
шанное и читанное отец умел пересказать так, что оно навсегда осталось в
памяти у нас, его детей.
Отменной памятью, «морским знаньем» и уменьем рассказывать отли¬
чались и друзья отца, архангельские моряки и судостроители М.О. Лоуш-
кин, П.О. Анкудинов, К.И. Вторушин (по прозванию Тектон), В.И. Гостев.
Кроме того, что каждый из поименованных имел многолетний море¬
ходный опыт, каждому из них сословие наше приписывало особый талант»
(81). «В противоположность собратий своей, жившей интересами и бытом
своего морского сословия, Максим Осипович Лоушкин был, так сказать,
человеком светским. Имел чин «капитан дальнего плавания» (82). «Да и
все мы, младшее поколение «морского сословия», любили больше устный
пересказ, то есть предание, а не писание» (83).
В.В. Личутин также относит поморов к особому сословию: «Сколько
плачей слышало Белое море, сколько самых трагических историй забылось
за давностью лет, сошло в землю, сколько еще осталось на человечьей памя¬
ти, сколько записано любителями русской словесности и таятся в домашних
архивах: все они, будучи изданы, составили бы прекрасный памятник стра¬
даньям, мужеству и высоте поморской души, когда страдалец даже в самые
тяжкие минуты не забывал законов товарищества, гордости, благородства.
Море брало урок, дань: «Нет тому перемены, так повелось испокон веку», но
оно и пестовало, и кормило, и нянькало, и вот эта восьмисотлетняя морская
наука и создала особое поморское сословие» (84).
Писатель Федор Абрамов, много сделавший для укрепления и разви¬
тия самосознания северян, так описывал Север и поморов: «Беспредельные
леса, кишмя кишевшие зверьем и птицей, многоводные реки и озера, сере¬
бряные от плещущейся рыбы, белые колдовские ночи и ошеломляющее, во¬
истину божие величие северного сияния — таким увидели этот край первые
русские пришельцы.
Но Север не сказка, не Беловодье, не та обетованная земля, о которой
веками мечтало крестьянство. Север — это тощие, худощавые подзолы и
супеси, с которых в зяблый год не соберешь даже семян. Север — это бес-
74
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
Ломка льда в море. Конец XIX в.
конечная зима с непролазными снегами и лютыми морозами. Север — это
шторм и бури Студеного моря. И потому Север — это работа, работа и
работа.
И удивительно ли, что именно на этой земле выросло особое племя рус¬
ских людей — поморов, людей великого мужества, выносливости и терпе¬
ния, людей предприимчивых, «быстродумных» и, я бы добавил, «государ¬
ственников» по духу своему и складу мышления. Ведь именно они, поморы,
первыми прорубили окно в Европу, сделали свою столицу — город Архан¬
гельск — первыми морскими воротами России, из среды поморов вышли
наши первые землепроходцы, еще четыре века назад бесстрашно и дерзко
бороздившие на своих немудреных суденышках Ледовитый океан. Отсюда,
из Поморья, началось то грандиозное движение русского народа в Сибирь,
на Восток, которое известно под завораживающим названием «встречь
Солнцу» (85).
Современные российские ученые пытаются избежать излишнего фор¬
мализма в оценке этнических общностей, и можно констатировать даже
возвращение традиционного (досоветского) взгляда на этнический статус
75
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
поморов как части русского народа.
Так, С.И. Дмитриева в «Очерке эт¬
нокультурной истории Архангель¬
ского Поморья» дает следующее
определение: «Поморами называют
русских — потомков древних посе¬
ленцев, заселивших с XI в. юго-вос¬
точное и юго-западное побережья
Белого моря. Так же называли и
жителей более обширного региона,
расположенного на берегах Белого
моря, Онежского оз. и по низовьям
рек Онеги, Северной Двины, Мезе¬
ни, Печоры. Русских, населяющих
все эти районы, объединяет общее
происхождение; они являются по¬
томками древних русских поселен¬
цев, преимущественно из Новго¬
родской земли» (86).
В фундаментальном труде Ин¬
ститута этнологии и антропологии
им. Миклухо-Маклая «Русские» указано, что кроме крупных территориаль¬
ных этнографических групп среди русского народа выделяются более мел¬
кие образования, отличающиеся особыми самоназваниями и названиями,
своеобразием в хозяйственной деятельности и различных формах народ¬
ной культуры. Авторы подчеркивают: «Но до сих пор сохраняется название
наиболее крупной территориальной группы севернорусского населения —
поморову расселившихся по берегу Белого моря от Онеги до Кеми и по бе¬
регу Баренцева моря. Это — потомки новгородцев, частично «низовцев»,
появившихся здесь в XII в. В природных условиях северных морей они вы¬
работали своеобразный культурно-хозяйственный тип промыслового при¬
морского хозяйства, занимаясь рыболовством и морской охотой, мореход¬
ством и предпринимательством. Отличаясь от северных русских по своему
хозяйственному быту, они близки к ним по народной культуре» (87).
Таким образом, в современной отечественной науке поморы рассматри¬
ваются как группа севернорусского населения, выработавшая «своеобраз¬
ный культурно-хозяйственный тип промыслового приморского хозяйства»,
Бурелом. Конец XIX в.
76
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
в чем и заключается их основное отличие от северных русских. Разделяя
данную точку зрения и опираясь на результаты приведенного в данной гла¬
ве исследования, целесообразно квалифицировать поморов как этнокуль¬
турную группу русского народа на основании следующих выводов:
1. Поморы сформировались в результате русской (преимуществен¬
но новгородской) колонизации Беломорского Севера, и, хотя в сложении
группы принимали участие автохтонные финноугорские народы, основу
поморского населения составили русские выходцы из Великого Новгорода.
Русское новгородское происхождение поморов убедительно доказывается
результатами этнографических, антропологических, диалектологических
исследований и подтверждается конкретными историческими сведениями
(источниками).
2. Поморы представляют собой территориальную группу русского на¬
рода, населяющую побережье Белого моря.
3. Основу культуры поморов составила исконно русская культура Ве¬
ликого Новгорода. В целом поморская культура едина с русской, но имеет
свои регионально-локальные особенности, в том числе и в рамках северно-
русского культурного контекста. Именно особенности культуры, детерми¬
нированные выработанным русскими переселенцами приморским промыс¬
ловым типом хозяйства, составляют основную специфику группы поморов.
В этой связи концепт «поморы» целесообразно квалифицировать сле¬
дующим образом.
Поморы (русские поморы) — особая этнокультурная группа русского
народа, населяющая побережье Белого моря, выработавшая приморский
промысловый тип хозяйства.
Проведенное в данной главе исследование было в основном посвяще¬
но вопросам колонизации Беломорского Севера, новгородского (русского)
происхождения и формирования поморской этнокультурной группы, что
уже позволило сделать важные выводы для определения культурно-исто¬
рической идентичности поморов. Однако следует подчеркнуть, что осно¬
вой культурного единства поморов является не вопрос происхождения, а
выработанный веками поморский образ жизни, новый хозяйственно-куль¬
турный тип, основанный на приморском промысловом типе хозяйства,
особенности эволюции группы поморов. Без осознания особенностей спец¬
ифической эволюции поморов невозможно до конца понять этот феномен и
объективно исследовать его культурно-историческую идентичность. Про¬
блеме культурно-исторической эволюции поморов посвящена следующая
глава.
77
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
Примечания
Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций: в 3 кн. Кн. 1. — М.: Мысль,
1993. С. 19-20.
Ильин И.А. О русском национализме: сб. ст. — М.: Российский Фонд Культуры, 2006.
С. 22.
3 Там же. С. 22-23.
т Платонов С.Ф. Прошлое Русского Севера. — Пб., 1923. С. 12.
Там же. С. 10-11.
4 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: в 3 т. Т. 1. — М.: Прогресс, 1993.
С. 446.
/ Крестинин В.В. Исторические начатки о Двинском народе. — СПб., 1784. С. 10.
8 Витое М.В. Этнография Русского Севера. — М., 1997. С. 9.
9 Там же. С. 11-13.
Ю Там же. С. 14.
11 Там же. С. 16.
1 2 Там же.
‘3 Дерягин В.Я. Каргопольские челобитные XVII в.: метод, рек. — Архангельск, 1985.
С. 5-7.
и Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX — начале XX в. — Л.: На¬
ука, 1983. С. 215.
IЬ Бернштам Т.А. Поморы. Формирование группы и система хозяйства. — Л.: Наука,
1978. С. 218.
16 Там же.
1 / Гумилев П.Н. Этносфера: история людей и история природы. — СПб.: ООО «Изда¬
тельский Дом «Кристалл», 2002. С. 158.
18 Абрамов Ф.А. Чем живем-кормимся: Очерки; Статьи; Воспоминания; Литературные
портреты; Заметки; Размышления; Беседы; Интервью; Выступления / сост. Л. Крути¬
кова-Абрамова. — Л.: Советский писатель, 1986. С. 182.
19 Старков В.Ф. Очерки освоения Арктики. Том II. Россия и Северо-восточный про¬
ход. — М.: Научный мир, 2001. С. 25.
/ ГААО. Ф. 6. Оп. 17. Д. 2. Л. 1, 1об., 2.
21 Ключевский В.О. Указ. соч. С. 415.
22 Там же. С. 378.
3 Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государ¬
ства. Историко-географическое исследование. — СПб.: Наука, 2006. С. 95.
24 Ключевский В.О. Указ. соч. С. 394.
23 Насонов А.Н. Указ. соч. С. 94.
26 Ключевский В.О. Указ. соч. С. 377.
2/ Лукин Ю.Ф. Новая Архангельская летопись. — Архангельск: РАСНАО, 2008. 230 с.
28 Крестинин В.В. Указ. соч. С. 2-3.
29 Крестинин В.В. Краткая история о городе Архангельском. — СПб., 1792. С. 2.
30 Андреев В.Ф. О дате основания Михайловского Архангельского монастыря //Культу¬
ра Русского Севера. — Л.: Наука, 1988. С. 69.
78
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской ... идентичности
31 Лукин Ю.Ф. Указ. соч. С. 138.
32 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. — М.; Л., 1949. С. 294-295.
33 Там же. С. 298.
34 Там же. С. 291-292.
35 Русские акты Копенгагенского государственного архива. — СПб., 1897.
36 Там же. С. 224.
3/ Там же. С. 235-236.
38 Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою
экспедициею Императорской Академии наук. Т. 1.1294 — 1598. — СПб., 1836. С. 384.
39 Там же. С. 427.
40 Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою
экспедициею Императорской Академии наук. Т. 2.1598 — 1613. — СПб., 1836. С. 308.
41 ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 542.
42 Акты... Т. 1. С. 200-201.
43 Сборник грамот Коллегии экономии. Т. 1. Пб., 1922. С. 238-239.
44 Там же. С. 242.
45 Там же. С. 243.
46 Там же. С. 244.
4/ Акты... Т. 1. С. 426.
48 Сборник... Т. 1. С. 563-564.
49 Ломоносов М.В. Записки по русской истории. — М.: ЭКСМО, 2007. С. 313.
50 Там же. С. 338.
51 Там же. С. 315.
52 ГААО.Ф.б.Оп. 17. Д. 1.
53 ГААО. Ф. 6. Оп. 17. Д. 1. Л. 7об., 8.
54 Путешествия академика Ивана Лепехина в 1772 году. — СПб., 1805. С. 126.
55 Там же. С. 13.
56 Там же. С. 33.
57 Там же. С. 148.
58 Там же. С. 40.
59 Там же. С. 12.
60 Атлас Архангельской губернии с топографическими, историческими, економически-
ми и камеральными описаниями. 1797 г., часть первая //Культура Русского Севера. —
Л.: Наука, 1988. С. 75.
61 ГААО. Ф. 6. Оп. 17. Д. 66. Л. 48,48 об.
62 Подвысоцкий А. Словарь областного Архангельского наречия. — СПб., 1885. С. 131.
63 Поморы ПТупупоъ Н.В., Шестаков П.М. Наша родина / Географическая хрестоматия
для начальных училищ, городских, торговых и воскресных школ, а также для млад¬
ших классов средних учебных заведений, мужских и женских. — М., 1909. С. 76.
64 Положение рыбного промысла на Мурмане // ИАОИРС. 1913. Ne 19. С. 901.
65 Бернштам Т.А. 1978. С. 71-72.
66 Там же. С. 74-75.
79
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа
6/ Темп К.П. Сказ о Беломорье. Словарь поморских речений. 2-е изд., доп. — М.: Наука;
Архангельск: Помор, ун-т, 2004. С. 32.
68 Бернштам Т.А. 1978. С. 69-70.
69 Там же. С. 69.
/О ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 542.
/1 Там же. С. 549.
/2 Там же. С. 542.
/3 Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографическою ко¬
миссией. Т. V. — СПб., 1853. С. 354.
/4 Витое М.В. Указ. соч. С. 9.
/Г Токарев С.А. Этнография народов СССР. — М.: Изд-во Моек, унив-та, 1958. С. 31.
/6 Народы европейской части СССР. — М., 1964. С. 145.
// Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры. — М.: Наука, 1985. С. 31.
/8 Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. — М., 1983. С. 85.
/9 Гумилев J1.H. Этногенез и биосфера Земли. — М., 1993. С. 51.
80 Бернштам Т.А. 1983. С. 232.
81 Шергин Б.В. Древние памяти: Поморские были и сказания. — М.: Художественная
литература, 1989. С. 26.
82 Там же.
83 Там же. С. 29.
84 Личутин В.В. Душа неизъяснимая: Размышления о русском народе. — М.: Изд-во
«Информпечать» ИТРК РСПП, 2000. С. 76.
85 Абрамов Ф.А. Указ. соч. С. 30-31.
86 Дмитриева С.И. Очерк этнокультурной истории Архангельского Поморья // Миро¬
воззрение и культура севернорусского населения / Отв. ред. И.В. Власова; Ин-т этно¬
логии и антропологии РАН. — М.: Наука, 2006. С. 3.
8/ Русские / Отв. ред. В.А. Александров, И.В. Власова, Н.С. Полищук. — М.: Наука,
2005. — 828 с.: ил. — (Народы и культуры). С. 108-109.
80
Глава 1.2
Этнокультурная идентичность
русских поморов в контексте
специфической эволюции
(В. В. Ануфриев)
Культура поморов — органическая часть русской культуры. Несмотря
на удаленность от центра государственной власти и эффект «консервации»
на некоторых исторических отрезках, в целом Поморье и Россия имеют
общую историческую судьбу. Разные исторические эпохи по-разному про¬
являлись в судьбах субъектов русской культуры, но сами эти эпохи были
общими для всего русского народа.
В истории России можно выделить три основные культурно-историче¬
ские эпохи, условно обозначив их как Киевскую Русь, Московскую Русь и
Россию. Все три эпохи отличаются определенной государственной органи¬
зацией, а культурно-исторические и политические процессы центрируются
столицами этих государств. Судьба Поморья с древнейших времен зависела
от центра политической власти, так как оно никогда не было самостоятель¬
ным краем и всегда находилось под чьей-нибудь властью.
Данная периодизация считается целесообразной и некоторыми совре¬
менными исследователями русской культуры. Например, П.А. Сапронов
полагает, что для русского человека расчленение отечественной истории
на Киевский, Московский и Петербургский периоды — способ ориенти¬
роваться в историческом времени при помощи наиболее общих и фунда¬
ментальных ориентиров. Иначе для него история Руси-России просто не
складывается, как не складывалась бы в целое общезападная история без
расчленения ее на Античность, Средневековье и Новое время. Выделение
Киевского, Московского и Петербургского периодов, по мнению автора, при
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
ближайшем и сколько-нибудь внимательном рассмотрении обнаруживает
богатые возможности для понимания русской истории и культуры в их сво¬
еобразии и существенности, ведь с каждым из трех периодов отечественной
истории у русского человека связан свой ряд ассоциаций, образов, понятий.
У каждого из них свое, достаточно ярко выраженное лицо. Однако, пред¬
лагая типологизацию русской культуры на основе данных периодов, иссле¬
дователь предупреждает, что три Руси — это не абстракция и отвлечение от
исторической конкретики, но и не нечто всякий раз самостоятельное и зам¬
кнутое на себя. В Киевский, Московский и Петербургский периоды русская
история оставалась сама собой, все той же русской историей. Интересно
отметить, что период татаро-монгольского ига, а также советский период и
современное состояние русской культуры автор не относит к культурным
эпохам, а квалифицирует как безвременье (1).
Особенностью русского культурно-исторического процесса являет¬
ся его прерывистость. Это обусловливает функционирование различных
культурно-исторических типов в пределах одной культуры, которые соот¬
ветствуют определенным историческим периодам. Н.А. Бердяев, например,
выделяет пять периодов русской истории, которые, по его выражению, дают
разные образы: Россия киевская, Россия времен татарского ига, Россия мо¬
сковская, Россия петровская и Россия советская. Кроме того, он выражал
надежду, что будет еще новая Россия (2).
Русское Поморье — органическая часть России, и потому периоды
истории поморской культуры в основном совпадают с периодами истории
русской культуры. Но периодизация истории поморской культуры облада¬
ет определенной спецификой по сравнению с общерусской, и связано это,
главным образом, с ходом русской колонизации Поморья, формировани¬
ем и эволюцией поморской этнокультурной группы. Главная особенность
здесь заключается в том, что первоначальный этап истории Поморья являл¬
ся Новгородским — эпохой Господина Великого Новгорода. В дальнейшем,
после вхождения в Московское государство, исторические судьбы Поморья
и России в целом образуют культурно-историческое единство, поэтому ус¬
ловно можно выделить следующие этапы (периоды) культурно-историче¬
ской эволюции русских поморов:
1. Эпоха Великого Новгорода (XII — вторая половина XV века).
2. Эпоха Московского государства (вторая половина XV-XVII век).
3. Эпоха Российской империи (XVIII — начало XX века).
4. Советская эпоха (начало — конец XX века).
5. Современный период (конец XX века — настоящее время).
82
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Однако нельзя упрощать взгляд на культурно-историческую эволюцию
поморов, а потому необходимо учитывать, что в Поморье происходили и
свои специфические процессы, которые, безусловно, осуществлялись в кон¬
тексте общероссийских, но детерминировались и региональными фактора¬
ми. Эти специфические процессы во времени не всегда совпадали с ука¬
занными этапами. Тем более необходимо понимать, что различными были
результаты региональных и общероссийских этнокультурных процессов,
протекавших в рамках одного и того же периода.
Например, можно говорить о «новгородском» Поморье, но неправомер¬
но — о «московском», так как и в эпоху Московского государства Поморье
оставалось по сути своей «новгородским», входило в состав Новгородского
уезда и находилось под определяющим влиянием Соловецкого монастыря.
Решающим историческим событием, определившим судьбу русских помо¬
ров, Русского Поморья, стал церковный раскол и последовавшие за ним со¬
бытия, особенно «Соловецкое восстание», хотя для России в целом раскол
имел менее фатальные последствия.
В задачи данного исследования не входит подробный анализ каждого
этапа культурно-исторической эволюции поморов, это может стать целью
специальной работы. Следует рассмотреть ключевые моменты, которые по¬
могут в исследовании культурно-исторической идентичности поморов.
Как было показано в первой главе, поморы — русские люди, и специ¬
фика группы поморов — культурная специфика. В этой связи ключевыми
факторами культурно-исторической эволюции поморов являются их хо¬
зяйственная деятельность и духовная жизнь, которые неразрывно связаны
между собой. Ярким примером такого взаимопроникновения духовного и
хозяйственного факторов освоения Поморья может служить сказание о Со¬
фии Новгородской. Новгородцы открывали и обживали Беломорский Се¬
вер, прилегающее к нему пространство, они были послами Великого Нов¬
города в Неведомое, а Премудрость Божья, София Новгородская, помогала
им на этом многотрудном пути. Борис Шергин записал со слов капитана
М.О. Лоушкина сказание о Софии, которое тот «вытвердил по книгам». Это
уникальное предание звучит как живой голос Новгородской эпохи:
«По слову Великого Новгорода шли промышленные лодьи во все кон¬
цы Студеного моря-океана. Лодьи Гостева сына Ивана ушли дальше всех.
Гостев оследил нехоженый берег. Тут поставил крест, и избу, и амбары. Уч¬
редился промысел, уставился ход лодейный, урочный. Лодьи с промыслом
Гостев сам вздымал до Русского берега. В урочные годы допровадит товар и
до Новгорода. Отделав дела, пойдет в соборную божницу кланяться божьей
83
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
мудрости Софии Новгородской. Да и опять к морю, опять ветры-туманы,
паруса да снасти.
Вечно ходит солнце со встока в запад. Гуси и гагары с теплом летят в
север, с холодами — в юг.
Тем же обычаем сорок лет мерил Гостев Иван неизмерное море. Сочти
этот путь и труд человеческий!
Уже честная седина пала в бороду Гостева, и тут прямой его ум иска¬
зила поперечная дума: «Берег я прибрал себе самый удаленный, путь туда
грубый и долгий. Не сыскать ли промысел поближе, чтобы дорога была по¬
короче...»
В таком смятении ума стоит Гостев у кормила Лодейного: «Кому надоб¬
ны неиссчетные версты моих путеплаваний? Кто сочтет морской путь и
морской труд?»
... Перед глазами бескрайное море, волны рядами-грядами. И видит Го¬
стев: у середовой мачты стоит огнезрачная девица. У нее огненные крылья
и венец, на ней багряница, истканная молниями. Она что-то считает вслух
и счет списывает в золотую книгу.
— Кто ты, о госпожа? — ужаснулся Гостев. — Что ты считаешь и что
пишешь?
Девица повернула к Гостеву свое огненное лицо. Ответ ее был как бы
говор многих вод:
— Я премудрость божья, София Новгородская. Я считаю версты твоего
морского хода. О кормщик! Всякая верста твоих походов счислена, и все
пути твоих лодей исчислены и списаны в книгу жизни Великого Новгорода.
— Ежели так, о госпожа, — воскликнул Гостев, — то и дальше дальних
берегов пойду и пути лодей моих удвою!» (3).
1.2.1. Особенности формирования
духовно-православной идентичности русских поморов
В духовной жизни поморов первым ключевым событием стал так на¬
зываемый раскол старообрядчества во второй половине XVII века, разде¬
ливший религиозную жизнь поморов на две половины: до и после раскола.
Вторым духовным «переломом» в культурно-исторической эволюции
поморов стали события, приведшие к крушению Российской империи и
установлению Советской власти (1917-1920 гг.).
84
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Наконец, третьим переломным событием стало крушение советской
державы и появление современного российского государства, обеспечив¬
шего реальную свободу духовной жизни поморов.
Рассматривая этнокультурную идентичность поморов, необходимо по¬
нять ее духовные основы, проанализировать, проследить ее мифолого-ре¬
лигиозные истоки. И здесь в общем плане представляется такая картина.
Наиболее древний, изначальный мифологический пласт духовной культуры
образует языческая мифология восточных славян. Затем, по принятии хри¬
стианства на Руси (988 г.), на нее наслаивается христианство и образуется
некий симбиоз язычества и христианства, который выражается в феномене
двоеверия. Постепенно православная вера укрепляется в народе, элементы
языческих верований трансформируются и ассимилируются христианством
или оттесняются на периферию религиозного сознания. Но в XVII веке в
православной церкви происходит раскол, и верующие разделяются на два
лагеря. Последствия этого явления в религиозной жизни страны и Русского
Поморья дают о себе знать и по сей день. После Октябрьской революции
1917 года начинается насильственное уничтожение православия, ослабева¬
ющее только в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.) и пре¬
кращающееся, по большому счету, лишь в последнем десятилетии XX века.
Примерно с XIII века начинается массовое проникновение христианства
в северный край. Это явление получило название монастырской колониза¬
ции Севера или Северной Фиваиды.
Изначальная христианизация Поморья осуществлялась благодаря под¬
вижнической деятельности ее новых сторонников, основывающих в непро¬
ходимых северных лесах скиты, пустыни и монастыри. Своим нравствен¬
ным, духовным подвигом, ценою многих страданий и лишений доказывали
они силу христианского учения.
Этот духовный подвиг во многом был родственен суровой героике по¬
морской жизни. Монастырская колонизация сыграла значительную роль в
формировании поморской культуры и всей поморской общности: «В каж¬
дом краю Поморья была своя выдающаяся, наиболее чтимая обитель, зна¬
менитая подвигами основавшего ее святого, мощи которого там иногда по¬
коились, или славившаяся какой-либо чудотворной иконой. Эти святыни
привлекали к монастырям богомольцев, а также пожертвования деньгами
и землей, из которых составлялось и росло богатство монастыря. Он сто¬
ит обыкновенно на берегу реки, озера или на морском берегу при речном
устье» (4).
85
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Беломорские монастыри, особенно Соловецкий монастырь, освящали
своим присутствием все поморское пространство.
В Поморье первоначально было свое православие, особое. Каждый мог
построить часовню и молиться в ней на свой лад. Священнослужителей не
хватало, поэтому в большинстве случаев их функции выполняли миряне.
Народное православие глубоко и органично легло в душу русского человека,
находящегося в суровых условиях Севера. Постепенно традиции устоялись
и стали незыблемы. Так прошло несколько столетий. Поморы образовали
особую этнокультурную группу, духовным скрепом которой было право¬
славие, приобретшее, безусловно, регионально-локальную специфику.
Показателем высокого уровня развития поморской культуры в период
XVI-XVII веков являются, в частности, данные, полученные в результате
археологических раскопок на архипелаге Шпицберген (5).
Уникальной находкой, обнаруженной на острове Серкап в комплексе
XVI-XVII веков, является древнерусская азбука: «Подобные предметы еди¬
ничны в русской археологии и, кроме Новгорода, не известны нигде.
Буквы алфавита вырезаны на тщательно обработанной трехгранной
планке длиной 14 см. Они нанесены крупным русским полууставом, не¬
сколько искусственным по начертанию. Перед нами — специально изготов¬
ленное учебное пособие XVII века. Судя по тщательности отделки, четкости
и нарочитости в изображении букв, это было не самодельное, а профессио¬
нально изготовленное рыночное изделие. Наличие учебного пособия в по¬
морской среде, на Шпицбергене, в сезонном промысловом доме говорит о
высоком духовном уровне этих людей, о потребности «познать грамоту» и
способности грамотных передать знания своим ученикам» (6).
Безусловно, данная находка позволяет сделать выводы и о высоком
уровне грамотности в поморской среде этого периода в целом, по-новому
взглянуть на образ русского помора, понять, почему поморы в столь ко¬
роткий по историческим меркам срок смогли стать творцами нового типа
культуры.
Многое могут рассказать о поморах XVI-XVII веков и другие археоло¬
гические находки, например шахматы. Оказывается, именно шахматы были
любимой и самой распространенной игрой поморов во время экспедиций и
зимовок: «На Шпицбергене шахматные фигурки и доски сохранились в 14
промысловых постройках. Они представлены девятью досками и 39 фигур¬
ками от 20 комплектов. Среди них преобладают деревянные, выточенные
на токарном станке. Шахматы преимущественно привозные, хотя имеется
одна незаконченная костяная фигурка, изготовленная на месте.
86
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
На большинстве становищ шахматные фигурки представлены единич¬
ными экземплярами, хотя известны случаи, когда в одной постройке на¬
ходили фигурки от нескольких партий. Так, в поселении Кингхамна было
найдено шесть фигурок от трех партий, в Имербукте — 11 фигурок от пяти,
а в Руссекейле — 13 фигурок от семи партий.
По своему виду шпицбергенские не отличаются от общерусского типа
шахмат XVI-XVII веков с их абстрактно-геометрической формой корпуса.
Сложностью исполнения выделяются лишь фигурки высокого ранга, для
которых характерно сочетание раздутого тулова и вытянутого стержня,
завершающегося навершием в виде пуговки или невысокого конуса. Ар¬
хаичную форму имеют ладьи. Они выточены в виде короткого цилиндра,
его верхняя часть приострена с боков и снабжена торцевым конусовидным
вырезом, что придает им отдаленное сходство с корпусом судна. Довольно
реалистично выглядят фигурки коней, напоминающие современные.
Большинство шахмат, найденных на Шпицбергене, небольших разме¬
ров — их высота достигает всего 3-6 см. Мы бы назвали их сегодня поход¬
ными, каковыми они и были на самом деле» (7).
Обнаружены на Шпицбергене и многие другие свидетельства высокого
уровня развития поморской культуры, в частности целая серия рисунков,
вырезанных на различных деревянных предметах, скульптур, музыкальных
инструментов. Но общий духовный строй поморской культуры наиболее
ярко выразился в организации жизненного пространства, выборе и оформ¬
лении окружающего ландшафта. Места поселений располагались «в наибо¬
лее живописных местах Шпицбергена и прекрасно вписывались в окружа¬
ющий ландшафт. Особый колорит создавали мощные одиночные кресты,
осенявшие постройки с высоты соседних возвышенностей. Вынесенные за
пределы поселений и укрепленные на вершинах прибрежных скал, они не¬
обычайно гармонично сливались с величественным арктическим пейзажем,
придавая ему торжественный, храмовый оттенок, и оказывали исключи¬
тельно сильное воздействие на человека» (8).
Высокий уровень духовности поморов во многом определялся влияни¬
ем Соловецкой обители, с деятельностью которой после падения Новгоро¬
да была связана дальнейшая судьба Поморья. Новгородская колонизация
Поморья плавно перетекла в монастырское русло, и Поморье постепенно в
течение примерно двух столетий фактически стало вотчиной Соловецкого
монастыря. Можно сказать, что в этот период Поморье получило в лице мо¬
настыря важное духовное и хозяйственно-организационное начало своего
развития.
87
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Новгород, давно двинувший свои промышленные дружины в Бело¬
морский край для присоединения его к русско-христианскому миру, чув¬
ствовал, по словам В.О. Ключевского, какое значение может иметь в этом
деле монастырская община с интересами и стремлениями, каких не могли
принести с собой туда промышленные поселенцы. Около середины XV века
русско-христианская жизнь, занесенная сюда, в среду финского язычества,
русскими поселенцами, проявлялась еще слабо и робко. В неприветливом
краю русскому населению, которое заходило сюда по привычной северной
дороге с топором, косой и мережей, со скудными средствами, нелегко было
собрать в себе и вызвать к деятельности столько сил, чтобы воссоздать на
новой, чуждой почве главные основы жизни, выработавшиеся на родном,
давно насиженном месте. Чего же недоставало для того, чтобы обеспечить за
«русско-христианской жизнью» успешное развитие в Поморье? Недостава¬
ло деятеля, который выступил бы во имя более высоких и многосторонних
интересов, чем те, с какими пришли туда промышленные поселенцы, кото¬
рый, став средоточием для края, мог бы этими интересами сблизить и объ¬
единить рассеянные силы финского и русского населения и привлечь туда
новые. Эту миссию и должен был взять на себя Соловецкий монастырь (9).
Житие, рассказывая о двух путешествиях Зосимы в Новгород, каждый
раз прибавляет, что многие из бояр дали монастырю довольно имения,
церковных сосудов, одежд, серебра и жита и обещались во всем помогать
обители. Начался любопытный процесс сосредоточения в руках Соловец¬
кого братства обширных и многочисленных земельных участков в Беломо-
рье, столь важный по своим следствиям для истории края. Самые первые и
главные земельные приобретения были сделаны монастырем на Поморском
берегу, где к половине XV века с наибольшей силой развилась новгородская
колонизация Беломорья (10).
Главным направлением хозяйственной деятельности монастыря стала
организация морских промыслов непосредственно в Поморье: «Соловецкий
монастырь предпочитал приобретать владения по берегу моря, чем внутри
поморских уездов, так как в Поморье морские промыслы неизмеримо до¬
ходнее сельского хозяйства и на их эксплуатацию и была направлена хозяй¬
ственная деятельность монастыря. Из этих промыслов выварка соли была
главным экономическим ресурсом монастыря. В половине XVII в. он был,
может быть, главнейшим поставщиком соли на русский рынок. Он прода¬
вал ее до 180000 пудов ежегодно» (11).
Как уже отмечалось, в XVI — первой половине XVII века Соловецкий
монастырь становится реальным центром власти и фактической столицей
88
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Поморья: «Обязанное монастырю верою, экономическим благосостоянием и
национальной независимостью, Поморье совместно с ним составляло как бы
крепкое органическое целое, своего рода государство в государстве со все¬
ми отправлениями последнего. В обители, именно, сосредоточивался самый
центр поморской жизни — власть духовная, гражданская и военная. Носи¬
телем этой власти, почти неограниченным, было одно лицо — настоятель.
Он издавал распоряжения, начальствовал над войсками, следил за духовною
жизнью своих подданных, карал и миловал по своему усмотрению. 200 с лиш¬
ком лет пользовалась обитель таким положением, и за это время поморский
народ привык смотреть на настоятеля ее как на своего непосредственного на¬
чальника, везде и во всем подчиняться его авторитетному велению. Государь
Московский при таком взгляде уходил на второй план, мог представляться
поморцам даже врагом их, так как неоднократно проявлял попытки то об¬
ложить их податью, то привлечь к отправлению общественной службы» (12).
На этом фоне начинаются события, которые принято называть расколом
Русской Православной Церкви. События эти имели весьма трагическое вли¬
яние на судьбы русского народа, а для поморов они стали просто роковыми,
поэтому так называемый раскол старообрядчества можно считать ключевым
событием культурно-исторической эволюции в духовной жизни поморов.
«Расколом, — пишет митрополит С.-Петербургский и Ладожский
Иоанн, — принято называть произошедшее во второй половине XVII века
отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, по¬
лучивших название старообрядцев, или раскольников. Значение раскола в
русской истории определяется тем, что он являет собой видимую отправ¬
ную точку духовных нестроений и смут, завершившихся в начале XX века
разгромом русской православной государственности.
О расколе писали многие. Историки — каждый по-своему — толковали
его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлет¬
ворительно и поверхностно). Рационализированные научные методики и
широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для ре¬
шения вопросов требовалось понимание духовных, таинственных глубин
народного сознания и благодатного церковного устроения.
Непосредственным поводом для раскола послужила так называемая
«книжная справа» — процесс исправления и редактирования богослужеб¬
ных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным
вопросом: как столь ничтожная причина могла породить столь великие
следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем
ответ достаточно прост — беда в том, что его не там искали. Книжная справа
89
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо
глубже, коренясь в основах русского религиозного самосознания» (13).
По мнению митрополита Иоанна, среди настоящих причин раскола, от¬
крывающих его истинный религиозный смысл, можно назвать в каком-то
смысле «избыток благочестия» и «ревность не по разуму» (14).
С.А. Зеньковский считает, что Поморье, расположенное вблизи Пусто-
зерска и Соловков, стало в 1670-х годах главным оплотом старообрядческого
движения: «Поморье, да и вообще весь русский север были особо подходя¬
щей почвой для распространения «старой веры», так как там до начала сле¬
дующего XVIII века каждый приход являлся независимой и сильной церков¬
ной и административной единицей и выполнял почти все функции местного
самоуправления. До учреждения в 1681 году епархий в Холмогорах и Устюге
эти приходы были почти вне контроля и наблюдения центральной духов¬
ной и светской власти, сами приглашали своих священников, сами строили
церкви и сами управляли церковным и общественным имуществом» (15).
Неслучайно то, что история раскола в Поморье начинается Соловецким
восстанием. Десятилетнее стояние за старую веру Соловецкой обители про¬
извело на жителей Поморья самое сильное впечатление: «Весь уклад жизни
поморского населения искони и всегда находился под воздействием Соло¬
вецкого монастыря. Отсюда в делах веры последний имел громадное значе¬
ние для насельников Поморья. В течение нескольких лет, с 1668 года до 22
января 1676, под знаменем «стояния за старую веру» монастырь отражал
осаду, потом предводители восстания были казнены: чрез это получило в
глазах темной массы освящение все то, что творилось тогда в стенах мона¬
стыря. В течение многих лет бродили по Поморью Соловецкие иноки: их
проповедь принималась как голос самой Соловецкой обители» (16).
По мнению А. Молчанова, едва ли когда-нибудь потом видело Помо¬
рье столь авторитетных у себя проповедников, как соловецкие иноки. «Их
проповедь, как лиц говорящих якобы с голоса, от лица самой знаменитой
обители, проникнутая необычайным одушевлением и фанатическою нена¬
вистью к новинам и никонианам, производила, да и не могла не произво¬
дить громадного впечатления на поморский народ, уже достаточно подго¬
товленный к такой именно проповеди... Раскол здесь, благодаря их энергич¬
ным усилиям, численно возрос настолько, что занял государствующее над
православием положение» (17).
Кроме «остальцев» соловецких большое влияние на укрепление раскола
в Поморье оказали и другие подвижники старой веры, среди которых наибо¬
лее выдающейся фигурой был старец Корнилий, стоявший у истоков Выгов-
90
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
ской пустыни: «Уже одно то, что это был «предревний» старец, доживавший
первую четверть второго столетия своей жизни, инок с юношества, который
живал во многих монастырях и прошел несколько должностей при митро¬
политах и патриархах, заставляло толпу преклоняться пред ним. К тому же
это был человек строгой жизни и прямо аскет. «Книгъ мало имелъ», но в
книжность его верили и выражались о нем, что он «самъ весь книга». Ве¬
ликие столпы раскола изначала были его друзьями и собеседниками. Его
величали не иначе как «честнейший отче Корнилие, авво». Во всех важных
вопросах обращались к его решению, во всех нуждах прибегали к его помо¬
щи и защите. Он бродил по Поморью десятки лет, изведал и селения много¬
людные и чащи лесные, пережил главнейших деятелей раскола в Поморье и
к тому времени, как поселился наконец на реке Выге, сделался лицом самым
авторитетным. «Живяше же ту жестокимъ пустыннымъ житиемъ, пахаше
пашню, лесъ сечаше и подъ гари пряташе, и копорюгою землю ораше. И на¬
чата людие къ отцу Корнилию приходити съ градовъ и волостей». Он всех
принимал, со всеми беседовал, всем был отцом духовным. «Пустыня пре¬
красная, столпъ пресветлый, наказатель сладостный»: так говорили о Кор¬
нилие и его «селище». Умер Корнилий в 1695 году, 125 лет от роду» (18).
Уцелевшие после взятия монастыря соловецкие иноки основали Выгов-
скую киновию, которую староверы называли «малою рекою, истекшей от
источника великаго — обители Соловецкой». Особо почитаемы выговцами
были преподобные Зосима и Савватий Соловецкие.
Поморье «ушло в раскол», стало оплотом «старой веры», «Поморские
ответы» разошлись по всей Руси. А подвиг во имя веры соловецких монахов
укрепил довольно большую часть населения края в истинности, правоте и
силе «старой веры».
Раскол — это трагедия русского народа, а для поморов он обернулся су¬
щественной трансформацией их духовной жизни. Трудно предположить,
как сложилась бы судьба поморов без этого надлома.
«Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены
в области самой устойчивой, веками незыблемой — религиозной — стали
для некоторых умов искушением непосильным, соблазном гибельным и
страшным. Те, у кого не хватило терпения, смирения и духовного опыта,
решили — все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг
антихристовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни
священства, облеченного спасительной силой благодати. Что остается? —
Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира — в
леса, в скиты. Если же найдут — и на то есть средство: запереться в крепком
91
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бре¬
вен все мирские печали...
Настоящая причина Раскола — благоговейный страх: не уходит ли из
жизни благодать? Возможно ли еще спасение, возможна ли осмысленная,
просветленная жизнь? Не иссяк ли церковный источник живой воды — по¬
коя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изме¬
нилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута, и книжная
справа подозрительная... Надо что-то делать, но что? Кто кажет? Не оста¬
лось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих
вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться
от томления и тоски, грызущей сердце...
В этом мятежном неустройстве — новизна Раскола. Ее не знает древняя
Русь, и «старообрядец» на самом деле есть очень новый душевный тип» (19).
В результате раскола меняется и тип помора.
Помор-пассионарий эпохи географических открытий и помор-старовер
XVIII-XIX веков — это типажи с кардинально противоположным жизнен¬
ным вектором. Если первый открыт миру, его влекут неведомые морские
дали, он совершенствует навыки мореплавания и кораблестроения — од¬
ним словом, он является истинным творцом новой культуры, то второй
главную свою добродетель видит в строгом соблюдении созданных пред¬
ками алгоритмов деятельности и образа жизни, в заветах старины.
Безусловно, пассионарии появлялись в поморской среде и в последую¬
щие времена. Чего стоит только фигура Михаила Васильевича Ломоносова,
который в бытность свою в Поморье неоднократно пересекал Белое море и
выходил в открытый океан, участвовал в Мурманских промыслах, а пассио¬
нарная доминанта вывела его в итоге на первые позиции российской науки.
Вырастали отважные полярные капитаны, такие как В.И. Воронин, само¬
бытные поморские писатели, такие как Б.В. Шергин, уникальные художни¬
ки арктических широт, такие как А.А. Борисов.
Однако в целом в характере поморов после раскола такие качества, как
верность старине и заветам предков, с течением времени приняли форму
фанатического консерватизма и фатализма. С одной стороны, эти качества
остановили бурное развитие поморской культуры, а с другой — во многом
обеспечили сохранность базовых элементов древнерусской культуры в по¬
морской среде.
С консерватизмом поморов столкнулся уже Петр Первый, в начале
XVIII века безуспешно настаивавший, чтобы поморы строили корабли на
92
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
заграничный манер. В середине — второй половине XIX века процессы эти
приняли уже всеобъемлющий и необратимый характер.
Особенно ярко эти качества стали заметны в XIX веке. А.Ф. Гильфер-
динг, один из первых исследователей севернорусского былинного эпоса,
писал: «Верность старине такова, что она препятствует даже тем нововве¬
дениям, которых польза очевидна и которые приняты во всей России. Так,
напр., сено косят не косами, а горбушами, не только там, где это может быть
удобно, т.е. между деревьями и по кочкам, а на самых гладких и хороших
лугах, хотя косьба горбушами требует вдвое больше напряжения и времени.
Из крестьян более развитые признают это, но говорят, что ничего не по¬
делаешь: «наши деды и отцы косили горбушею», это довод, против которо¬
го заонежский крестьянин не принимает возражения. Тот же отцовский и
дедовский обычай поддерживает изнурительное для лошади употребление
дровней летом даже в таких местах, где можно бы пользоваться телегою. Как
было при отцах и дедах, так должно оставаться и теперь: понятно, какое это
благоприятное условие для сохранения древних преданий и былин» (20).
Интересными наблюдениями над психологией поморов в этом отноше¬
нии делится писатель В.И. Немирович-Данченко, посетивший Поморский
край в начале 1870-х годов: «Архангельский музей довольно полон; он на¬
ходится в помещении местного статистического комитета, под ведением ко¬
торого и состоит. Тут, прежде всего, обращают на себя внимание образцы
северных минеральных пород, чучела птиц и зверей и промысловые орудия.
Здесь же, в одной из зал, находятся модели кораблей норвежских китоловов,
пожертвованные сюда Великим Князем Алексеем Александровичем во вре¬
мя посещения им города. Поморы, имевшие возможность видеть во время
маргаритинской ярмарки эти суда, и не помышляют об устройстве таких
же. И к чему! Наши деды и прадеды плавали в ковчегах и посудинах, да и то
Господь хранил. Немцы могут заводить и пароходы и под носом у нас экс¬
плуатировать на них водные богатства северо-русских морей, а мы в про¬
стоте души все будем пускаться на безобразнейших шняках да раньшинах.
Если и перевернет кого, или разобьет — такова уж судьба, а нам с Богом не
спорить. От своей участи не уйдешь и на пароходе.
— Не спасешьси, милой. Ннет! Потому она, судьба, тоись, по всякий час
тебя сторожит. Ты на пароходе, а она и того пушше! — объяснил мне один
помор, к которому я обратился за разъяснением этого вопроса.
— Да у вас ведь норвежцы хлеб отнимают?
— Оно, точно, тово... А только Господь их за это не помилует. Ннет.
С них за все спросится... А насчет того, что они искусней, так на то они и
93
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
немцы. Немец обезьяну выдумал. Ему дано это. У него и нутро иное. А как
на том свете... нне... жутко, парень, придется. Оченно жутко. Зачем о ма¬
моне заботился. Не единым хлебом... сказано...
— Так вы, значит, больше насчет того света?
— Да, мы в надежде... на неоставление, значит.
— А пословицу знаете: на Бога надейся, а сам не плошай?
— Это богомерзкая пословица, потому — не единый волос, сказано... да!
Опять же птицы небесные и всякая тварь, милый, про себя не разумеет, а
Бог печется за всех. Ему видать все.
Можно ли поверить — а это истина, — что только несколько лет тому
назад местные мореходы познакомились с употреблением морских карт.
— Как же вы ходите по морю?
— По морю-то?.. По морю, парень, мы с опаской идем. По бережку боль¬
ше, по бережку. Как, значит, сиверко потянул, мы сейчас в какое-нибудь
становище — и стоим. Стоим таперичи день, два, иной раз и две недели. По¬
тому в Белом море ходить опасно, а в океане и того пуще. Грозён он, батюш-
ко, грозён. Несуразное море. Таперичи попутничек дует и таково вальготно
шкуна идет, смотришь, через час сиверко хватил... Ну и укройся.
— А иностранцы, те как же?
— Они прямо идут, не боятся, потому у них карапь не такой, как у нас.
— Так и вы бы строили такие же?
— Мы... мы, парень, на другом положении. Потому как отцы и деды
наши, значит, так и мы» (21).
Безусловно, здесь проявляется совершенно другой образ помора, дале¬
кий от представлений о новгородской вольнице, трансформировавшийся
под влиянием глубокого духовного и психологического надлома, обуслов¬
ленного церковным расколом XVII века.
В. Верещагин в «Очерках Архангельской губернии» (1849) делает вывод,
что, несмотря на выдающиеся качества ума поморов, на деле они подверже¬
ны сильному влиянию предрассудков, привычек и суеверия: «Вследствие
этого здесь произошел какой-то застой во всем, касающемся до улучшения
быта домашнего и промышленности. В Поморье есть много даров приро¬
ды, которые не обращают на себя ничьего внимания, но которые могли бы
служить прекрасными средствами к увеличению общественного богатства.
Улучшение рыбной ловли, морского искусства, заведение фабрик, заводов и
пр., — вот что могло бы дать этому важному краю здешней губернии самую
полезную деятельность. Для доказательства этого равнодушия к дарам при¬
роды и как следствие нелюбви к нововведениям приведу один факт. В целом
94
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Поморье не умеет никто делать глиняной посуды, которую поэтому при¬
возят из Архангельска. На вопрос о причине этого вы услышите, что это
не заведено, не бывало прежде. Материала для этих изделий везде много,
искусство самое тоже не хитро; не трудно было бы отдать какого-нибудь
мальчика в ученье к гончару; — но не заведено, так не заведено... Главная
причина такой слепой приверженности к заведенному порядку есть — ста¬
рообрядчество, неразлучное с тысячью предрассудков, оковывающее умы
Поморов. Под влиянием этого зла ум не действует, и человек делается лиш¬
ним бременем для общества, которого он чуждается, не участвуя в его ин¬
тересах, не сочувствуя им» (22).
Далее В. Верещагин замечает: «Как велико распространение этого фана¬
тического заблуждения, можно видеть из того, что нет между Поморами ни
одного семейства, которое бы не имело хоть одного человека, приверженно¬
го старообрядчеству» (23).
Таким образом, можно сделать вывод, что раскол, без преувеличения,
стал переломным моментом в духовной жизни поморов, временем смены
жизненного вектора, актуализации инстинкта этнокультурного самосохра¬
нения и формирования установки на поддержание старых устоев, оттор¬
жения всего нового. Так, по сути дела, формировался и новый строй мен¬
тальности поморов, это была уже не ментальность новгородской вольницы,
движимой пассионарным порывом, а ментальность самостоянья, самодо¬
статочности, достоинства и воли.
Однако не следует преувеличивать влияние религиозного фактора на
тип помора, ведь главной его стихией и смыслом существования было море.
А в море помор себя чувствовал всегда, как рыба в воде. Вот какими на¬
блюдениями о мезенских поморах делится А. Ростиславин, побывавший
в Поморье уже в 1925 году: «Вращаясь в течение целого месяца среди по¬
моров, я имел возможность убедиться в их довольно солидной квалифика¬
ции в области мореплавания... Когда раньше мне приходилось слышать от
промышленников их критическое отношение к профессионалам морякам с
указанием на их робость и неуменье ориентироваться в водах Канинского
побережья, например, для погрузки наваги, то, сознаюсь, я к этому относил¬
ся скептически и, хотя не дергал поморов за рукав, но все же и не придавал
особого значения их словам.
Теперь же, когда передо мною все более и более стала раскрываться их
удаль на море в условиях Мезенской губы, эта критика поморов для меня
стала более понятною и авторитетною и я считаю, что в ней несомненно
есть доля правды.
95
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Эту правду я ощущаю все более и более, т.к. в этой поморской критике
все более и более выступает на первый план не элемент искусства владения
кораблем, а элемент знания специфических особенностей и свойств Мезен¬
ских водоемов.
С каждым днем я все более и более убеждался, что Мезенские поморы
не просто кустари мореплаватели, а особые морские казаки, не могущие со¬
вершенно жить без моря, любящие его, скучающие по нему и превосходно
знающие его вдоль и поперек во всякое время года со всякими мельчайши¬
ми его особенностями.
Они живут на море в этих своеобразных условиях Мезенского уезда с
малых лет целыми месяцами, нередко рискуют своей жизнью, постоянно
тренируются в этих своеобразных условиях на самых отчаянных лодках и
ясно, что им здесь ничего не ново.
Вот этой-то обыденностью для них здешних условий они особенно и
сильны, т.к. она-то и выковала из них морских казаков» (24).
Р. Липец в книге «Рыбацкие песни и сказы» приводит следующий при¬
мер, подтверждающий высокий уровень профессионализма поморов: «Кой-
денские опытные гарпунеры и уполномоченные артелей часто приходили
на помощь капитанам ледоколов, при освоении плавания во льдах, своим
промысловым опытом и знанием особенностей течений и ветров в Белом
море. Известный полярный капитан В.И. Воронин начал свои плавания с
койденской «Первой государственной рыбопромышленной артелью». На
одну из приветственных телеграмм промышленников Койды Воронин отве¬
тил: «Спасибо вам, койдянам, моим учителям морского ледового дела» (25).
Если последствия падения Новгородской республики не внесли кар¬
динальных изменений в формирование уклада поморской жизни, и сме¬
на Новгородской и Московской культурно-исторических эпох прошла без
существенных потрясений, а поступательное, эволюционное развитие по¬
морской этнокультурной группы русского народа во многом благодаря дея¬
тельности Соловецкой обители продолжилось в режиме благоприятствова¬
ния, то раскол Русской Православной Церкви имел для дальнейшей судьбы
Поморья самые серьезные последствия. Именно это историческое событие
следует назвать переломным в культурно-исторической эволюции помо¬
ров. Более того, можно сказать, что духовная история поморов делится на
два больших периода — до и после раскола, а фактическая смена основных
культурно-исторических эпох в Поморье произошла не в конце XV века, а
во второй половине XVII века.
96
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Следующий кардинальный «перелом» в культурно-исторической эволю¬
ции поморов произошел в советскую эпоху.
В.В. Никольский, руководивший научными исследованиями на Помор¬
ском берегу Белого моря в 1921 году, так описывал религиозную жизнь По¬
морья этого времени: «Религиозная жизнь в рассматриваемое время была
в явном упадке. Надо заметить, что православная церковь никогда вообще
не пользовалась большой популярностью среди населения, благодаря его
старообрядческим симпатиям; но теперь, на почве обострившегося про¬
довольственного положения, это особенно бросалось в глаза. В некоторых
селениях церкви стоят закрытыми, и никаких служб в них не отправляется:
в Гридине уже два года нет священника, так как общество отказалось его
содержать; в Калгалакше священника нет с 1918 г., и церковь открывается
только раз в году, на пасху, но молятся без священника; из Поньгамы свя¬
щенник ушел в Кереть, потому что ему отказано было в уплате жалованья,
в дровах и в постройке хлева и бани; где раньше было несколько церквей
(Шуя, Сороки), теперь действует только одна. Но и там, где нормальное те¬
чение церковной жизни внешне не нарушалось, т.е. церковь открыта и в ней
регулярно совершается богослужение, материальные условия церковнослу¬
жителей нельзя сравнить с прежними. Обыкновенно весь причт ограничи¬
вается одним священником; жалованье ему редко где платят, предоставляя
существовать на доброхотные приношения прихожан; порядок, когда он
получал, помимо всего прочего, долю в рыбных тонях, отошел в прошлое
и удержался, кажется, только в одной Кандалакше, где священнику все еще
выделяется 1 семужья тоня и 1/10 часть улова в сельдяной. Однако старые
традиции еще живы, особенно в женской части населения: венчаются, за
малыми исключениями, по-церковному, пользуясь случайными наездами
священника в село; более состоятельные для исполнения главных треб сами
ездят к нему или даже специально к себе приглашают. Что касается, впро¬
чем, обряда погребения, то его очень часто выполняют старухи-старооб¬
рядки, главные здесь хранительницы религиозных преданий» (26).
По данным вышеназванного исследования, в 1921 году старообрядцы
составляли значительную, до 50% и больше, долю в населении Поморья:
«Сороки — почти сплошь старообрядческий пункт, а лежащий около них
остров Ковжин застроен маленькими домами-кельями, исполняющими
роль молелен, куда удаляются также в преклонном возрасте на покой, пре¬
имущественно женщины; подобный же поселок, под названием пустынь
Вуда, существует около Выгострова, встречаются они и в других местах.
Даже для православного человека умереть в старой вере считалось на побе¬
97
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
режье до самого последнего времени принадлежностью как бы своего рода
хорошего тона» (27).
Советская власть «уравняла в правах» всех верующих.
Широкомасштабное наступление коммунистов на православие началось
сразу после революции. Разорялись и рушились храмы, закрывались мона¬
стыри, физически уничтожались священнослужители.
Начинается тотальная антирелигиозная пропаганда. С 1922 года издает¬
ся газета «Безбожник», в 1924 году создается «Общество друзей газеты «Без¬
божник», в 1925 году проводится съезд членов этого Общества и корреспон¬
дентов газеты, положивший начало Союзу воинствующих безбожников.
Соловецкий монастырь был закрыт одним из первых на Севере —
в 1920 году.
Наиболее кощунственной формой антирелигиозной «пропаганды» ста¬
ла кампания по вскрытию святых мощей. Уже 20 декабря 1918 года были
вскрыты мощи Артемия Веркольского, а в 1925 году — Иринарха, Германа,
Зосимы и Савватия Соловецких.
«Однако губком партии считал, что подобных мероприятий мало для
того, чтобы признать атеистическую пропаганду в губернии удовлетвори¬
тельной. В письме центральному совету СВБ (Союза воинствующих безбож¬
ников. — В. А.) СССР Архангельский губернский комитет ВКП(б) отмечал,
что до 1926 года антирелигиозная пропаганда в Архангельске и губернии
проводилась бессистемно и слабо» (28).
По всей губернии создаются кружки «воинствующих безбожников», на¬
чинается тотальная обработка православного населения под бдительным
руководством партии. В 1928 году проводится Архангельский губернский
съезд Союза воинствующих безбожников, а в октябре 1929 года — первая
Северная краевая конференция СВБ: «Съезд и конференция подвели итоги
проделанной работы и наметили пути дальнейшего расширения атеисти¬
ческой пропаганды, определили соотношение сил безбожников и религи¬
озного актива. По данным на 1 января 1929 года, в Архангельской губернии
было 110 ячеек СВБ, которые объединяли 2500 атеистов. По всему же Се¬
верному краю в 1929 году было около 19 тысяч членов СВБ. А религиозно¬
го актива — вдвое больше, плюс к тому около тысячи служителей культа.
Следовательно, количественный перевес был пока на стороне защитников
религии. Но такой перевес не имел большого значения, поскольку относи¬
тельно немногочисленная армия активистов-безбожников действовала под
руководством партии и при поддержке комсомола, общественных органи¬
заций» (29).
98
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Безусловно, партийно-государственный властный ресурс с лихвой пе¬
рекрывал «человеческие» ресурсы верующих. Тем временем воинствующие
безбожники полностью подтверждали название своей организации: «В
решениях конференции подчеркивалось, что нейтральному отношению к
тому, верят ли дети в бога, не должно быть места. А религиозная пропаганда
в школе должна пресекаться «своевременно и беспощадно» (30).
И хотя «1929 год можно с полным основанием считать годом коренно¬
го перелома в развитии массовой атеистической работы на Севере» (31),
борьба продолжается, а сообщения о борьбе с православием на Беломор¬
ском Севере и в последующие годы напоминают сводки с поля боя: «В мае
1937 года газета «Северный комсомолец» писала о том, что, пользуясь от¬
сутствием антирелигиозной пропаганды, церковники в ряде мест усилили
свое влияние на молодежь. В результате многие молодые люди и подростки
стали ходить в церковь, участились венчания и крещения. Например, в Ор¬
ловском сельсовете в 1936 году зарегистрировано 76 новорожденных, лишь
двое из них были крещены в церкви, а в 1937 году все 27 родившихся малы¬
шей были подвергнуты этому обряду. Из восьми зарегистрированных пар
семь венчались в церкви. Из 22 человек молодежи в возрасте от 17 до 20 лет
16 стали постоянно участвовать в богослужении» (32).
В сражение вводятся все новые и новые силы. В июне 1938 года в Архан¬
гельскую область были направлены два инструктора Центрального совета СВБ
СССР. В том же году на специальных курсах готовили агитаторов-атеистов.
Несмотря на колоссальные усилия со стороны государства, окончатель¬
но и бесповоротно искоренить православие в поморской среде так и не уда¬
ется. В 1940 году, в связи с 15-летием Союза воинствующих безбожников,
областная организация СВБ подвела итоги своей работы за полтора деся¬
тилетия. Отмечались «достигнутые успехи», подчеркивались «недостатки»,
которые предстояло «устранять». В частности, шла речь о необходимости
самой решительной борьбы с прогулами по поводу религиозных праздни¬
ков. Так, в январе 1940 года в колхозе «Красный рыбак» Приморского рай¬
она в Рождество в течение четырех дней не работали не только рядовые
колхозники, но и члены правления во главе с председателем (33).
Тем не менее тоталитарный режим неуклонно идет к своей цели — пол¬
ному искоренению религии в жизни народа: «Бюро обкома партии, рассмо¬
трев в апреле 1940 года вопрос о состоянии антирелигиозной пропаганды
в области, поставило перед областной организацией Союза воинствующих
безбожников задачу усилить разъяснительную, и прежде всего индивиду¬
альную, работу с верующими.
99
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Несмотря на отдельные недостатки, советские атеисты добились в пред¬
военные годы значительных успехов. В Архангельской области в этот пе¬
риод с наибольшей отдачей трудились пропагандисты Пинежского, Верх-
нетоемского, Подосиновского, Ленского, Приозерного, Котласского и Шен¬
курского районов. За два предвоенных года более ста тысяч северян про¬
слушали лекции на антирелигиозные темы, более десяти тысяч тружеников
области побывали на спектаклях, посетили музеи. Эти мероприятия несли
в массы научные знания, приобщали жителей Беломорского Севера к куль¬
туре» (34).
В послевоенные годы, когда все меньше оставалось живых носителей
православных традиций и вырастали поколения, воспитанные уже при но¬
вом строе, коренной перелом все-таки произошел: «Сеть культовых учреж¬
дений, разросшаяся в годы войны, начиная с 1949 года стала сокращаться.
В 1949 году на территории Архангельской области закрылись три церкви,
в следующем году — еще три и один молельный дом. Примечательно, что
закрывались храмы, насчитывающие вековую историю, имевшие проч¬
ные традиции. Например, прекратила свое существование Воскресенская
церковь в селе Пиала Онежского района, действовавшая почти 300 лет.
В 1961 году были сняты с регистрации еще шесть церквей. К 1967 году на
территории Архангельской области осталось лишь 18 культовых учрежде¬
ний, причем многие из них влачили жалкое существование. И вновь взды¬
хали попы, сетовали на «неверных», особенно на молодежь, которая если
и заходит в храм по праздникам, то не затем, чтоб богу помолиться, а из
любопытства, «посмотреть, что в церкви делается».
Год от года сокращалась религиозная обрядность, уменьшалось количе¬
ство крещений, венчаний и отпеваний. В частности, в середине 70-х годов
венчающиеся пары составляли лишь сотые доли процента от числа реги¬
стрирующих браки.
Кризис православия отразился и на составе священнослужителей и цер¬
ковного актива: те и другие значительно «постарели». Некоторые церковные
«двадцатки» даже не удавалось укомплектовать, поскольку их активисты
либо умерли, либо достигли весьма преклонного возраста, а замены им уже
не находилось» (35).
Действующих старообрядческих общин в Архангельской области к
1980-м годам не осталось совсем.
Безусловно, советская эпоха очень сильно повлияла на весь строй по¬
морской жизни. В очередной раз менялся тип помора, из которого теперь
пытались сделать советского человека.
100
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Крушение советской державы и появление современного российского
государства (1991 г.) создали условия для обеспечения реальной свободы
духовной жизни поморов. Началось возрождение православия на помор¬
ской земле. Особенностью данного этапа является то, что возрождается
именно Русская Православная Церковь, и, вероятно, можно сделать вы¬
вод, что раскол и духовный кризис в Поморье будет окончательно пре¬
одолен.
1.2.2. Социально-антропологические факторы
хозяйственной эволюции поморов
Как уже говорилось, создание нового, нетрадиционного для восточных
славян типа хозяйства, основанного на мореходстве и морских промыслах,
стало основой формирования новой этнокультурной группы русского на¬
рода — поморов. Если говорить об эволюции культурно-хозяйственной
деятельности поморов, развитии мореходства и морских промыслов, то в
целом представляется следующая картина.
XII-XV века (эпоха Великого Новгорода) — формирование новой систе¬
мы хозяйства, развитие мореходства и морских промыслов.
XVI-XVII века (эпоха Московского государства) — период расцвета по¬
морского мореходства и морских промыслов, начало заграничной торговли.
XVIII век (эпоха Российской империи) — период зрелости поморской
культуры.
XIX — начало XX века (эпоха Российской империи) — период упадка
поморского мореходства и морских промыслов.
XX век (советская эпоха) — период унификации поморской культуры,
индустриализации и вытеснения поморского промыслового хозяйства го¬
сударством.
Период XII — второй половины XV века можно обозначить как период
активной колонизации края выходцами из Великого Новгорода и адапта¬
ции русских переселенцев к условиям Севера, творческого заимствования
промыслового опыта у коренного местного населения. Русские относи¬
тельно быстро приспособились к местным условиям, могли уже пересекать
достаточно большие морские расстояния. На западе русские граничили с
норвежцами («Норвегой Датской»), вели борьбу за Русскую Лапландию, а
на востоке проложили Мангазейский ход. В Северном Ледовитом океане
101
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
поморы проложили Новоземельский и Груманланский морские ходы. Были
развиты местные морские промыслы и кораблестроение.
Можно сказать, что в Новгородский период был заложен фундамент по¬
морской культуры. Этот период предопределил и предуготовил взлет рус¬
ской культуры на Севере. Если рассуждать о культурных корнях русских
поморов, то можно сделать вывод, что фактической основой поморской
культуры, ее стержнем стала русская культура, преимущественно исконно
русская культура Новгородской республики, Господина Великого Новгоро¬
да. Однако особенности, связанные с освоением моря, составляли специфи¬
ку уже нового этнокультурного феномена.
«Наиболее ранние сведения о северорусском мореплавании относятся к
концу XV в. Они появились в литературе в связи с привлечением поморских
судов для выполнения задач государственного значения. В период, когда
Россия вела активную борьбу против Ливонского ордена и Швеции за При¬
балтику, наиболее безопасный путь в Западную Европу проходил по Белому
морю и далее вдоль северных берегов Скандинавского полуострова. Начи¬
ная с конца XV в. русские дипломаты неоднократно пользовались этим пу¬
тем, направляясь в Данию, Испанию и другие европейские государства» (36).
«Весьма приближенно можно говорить о том, что именно в XV в. про¬
исходило формирование всех необходимых аспектов полярного судовожде¬
ния: конструирование судов, освоение бассейна Белого моря и выход за его
пределы, отработка основ навигации, формирование корпуса профессио¬
нальных моряков, которые в последующее столетие проявили себя непре ¬
взойденными «морскими знатцами». В этот период были созданы необходи¬
мые предпосылки для расцвета поморского мореплавания в последующие
XVI-XVIII вв.» (37).
Итак, главным итогом первого и самого длительного этапа культурно¬
исторической эволюции поморов (поморцев) — новгородского — стало
формирование новой этнокультурной группы русского народа.
Если Новгородскую эпоху можно назвать периодом формирования по¬
морской этнокультурной группы, то эпоха Московского государства (XVI-
XVII вв.) — это период бурного роста и расцвета поморской культуры, со¬
вершенствования кораблестроения и мореходства, период географических
открытий и организации удаленных промыслов.
Поморье является для России в этот период единственным «окном в Ев¬
ропу», чем обеспечивает себе высокий уровень государственного внимания
и поддержки. Растущий уровень международной торговли обусловливает
появление нового порта — Архангельска. Большим спросом пользуются
102
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Архангельск. Пристань на Северной Двине — элемент транспортной
инфраструктуры города. Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
продукты поморских промыслов. Бурно развивается кораблестроение и
мореходство.
«Период времени с половины XVI до половины XVII века является вре¬
менем пышного расцвета северных морских промыслов, в которых первен¬
ство принадлежало русским как в области рыболовства и торговли, так и
в области политического могущества. Такой пышный расцвет промыслов
обусловливался как обилием рыбы, так и введением в 1562 г. порто-франко
для края. Если верить иностранным хроникам, в конце XVI века на Мур¬
манском берегу промышляло 7426 русских лодок, что соответствует 30 000
промышленников, которые приходили весною на Мурман из беломорских
посадов и продавали выловленную ими рыбу приходящим за нею ино¬
странным судам.
За рыбой в то время приходили корабли из Голландии, Англии, Шот¬
ландии и Норвегии. Благодаря обилию лова рыбы цена на нее была очень
низкая: за 2 лота серебра покупали 100 штук крупной трески. Это соответ-
103
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Промышленник на Мурманском берегу. Конец XIX в.
ствовало средней цене в 5 копеек за пуд. Кола в это время являлась центром
не только транзитной торговли, но и административной деятельности.
Экономическое значение мурманских промыслов в то время было для
иностранцев столь велико, что датчане, завладевшие в середине XV века
Норвегией, для более успешной конкуренции в лапландских и беломорских
портах с англичанами и голландцами учредили в Вардё таможенную заста¬
ву, где и взимали со всякого иностранного судна, идущего на Мурман, осо¬
бую пошлину за пропуск. Кроме того, датчане содержали несколько крей¬
серов для захвата судов, идущих с рыбою с Мурмана. Эти меры, конечно,
не могли не отражаться на экономическом быту Мурмана. Помимо этого, с
1646 г. начались различного рода стеснения свободной торговли на Мурма¬
не со стороны русского правительства; были введены пошлины на рыбу и
учреждена в Коле таможня, причем промыслы нередко стали поступать на
откупа не только русских, но и иностранных компаний. Эта губительная для
промысла система продержалась до конца XVII века (1691 г.)» (38).
Л. Брейтфус в очерке «Рыбный промысел русских поморов в Ледовитом
океане; его прошлое и настоящее» так описывает деятельность поморов по
104
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
освоению морского пространства в
этот период: «Одновременно с раз¬
витием на Мурмане рыбного про¬
мысла и отпускной торговли, теми
же новгородцами-поморами велись
завоевания обширных морских и
земельных районов к северу и вос¬
току от Белого моря, в которых ими
завязывалась торговля с туземцами
и производились звериные про¬
мыслы.
Новая Земля и морской путь
в Сибирь через Железные Ворота
открыты русскими промышлен¬
никами в незапамятные времена; в
XVI в. посещавшие Новую Землю
иностранные моряки видели уже
здесь русские кресты и получали
от русских сведения для плавания
Карским морем в устья сибирских
рек. Они же распространили свои
скитания по Студеному морю к
Медвежьему острову и далее к се¬
веру, до Груманта, или Шпицбергена, где они строили промысловые избы
и нередко зимовали в них, охотясь на моржей и белых медведей. Такие же
избы построены ими на Медвежьем острове, служившем для них этапным
пунктом в плавании от Мурмана к Шпицбергену. В конце XVIII в. в водах,
омывающих берега Шпицбергена, находилось до 270 поморских судов с об¬
щей численностью команды до 2200 человек, и в это время по архипелагу
было разбросано до 25 русских станов, в которых зимовки по несколько лет
подряд не были редкостью. Помор-промышленник Старостихин (Старо¬
стин. — В. А.), напр., зимовал на Шпицбергене в общей сложности до 32
раз; здесь он и скончался в 1826 г.» (39).
Не менее кипучая жизнь, как отмечает Л. Брейтфус, наблюдалась в XVI-
XVII веках и около Тиманского и Самоедского берегов, в устьях рр. Мезени
и Печоры, и, особенно, около Канинского полуострова, где в то время су¬
ществовала гавань Моржовец (вероятно, в устье р. Камбалицы) и где, по
свидетельству английского мореплавателя Буро, стояли промысловые избы.
Город Кола. Воскресенский собор.
Конец XIX в. Позже сгорел
105
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа..
Кольский залив. Екатерининская гавань. Конец XIX в.
Те же выходцы из Новгородской республики были пионерами по откры¬
тию морского пути в Сибирь. Обский морской путь в XIII-XIV веках был
настолько известен в Европе, что до XVI века географы считали погранич¬
ною рекою между Европою и Азиею не Печору, как это было значительно
раньше, а р. Обь.
Многие исторические данные, особенно же карта Сибирского морско¬
го пути, изданная в 1612 году в Амстердаме Исааком Маасом, указывают с
большою точностью направление Сибирского морского пути, который про¬
легал от Белого моря через Железные (Карские) ворота в Карское море и
отсюда через полуостров Ямал в Тазовскую губу.
Это движение морем достигло особенно значительного размера к началу
XVII века, когда в Тазовской губе был построен город Мангазея, покупав¬
ший муку и заграничные товары и отпускавший азиатские произведения.
Изданным в 1616 году указом царя Михаила Федоровича был запрещен
беспошлинный ввоз и вывоз товаров из Обского бассейна; через четыре же
года последовало полное запрещение русским людям ходить морем в Си¬
бирь под страхом смертной казни.
Этим был нанесен не только решительный удар цветущей торговле Об-
дорского края, но и развитию национального мореходства, которое было
остановлено этим указом на 250 лет, и самый сибирский путь был настоль¬
ко забыт, что впоследствии наши ученые авторитеты, в лице Литке и Бера,
считали Карское море непроходимым ледником (40).
XVIII век, особенно первую его половину, можно условно назвать пе¬
риодом зрелости поморской культуры, расцвета удаленных промыслов и,
106
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
одновременно, периодом эксплуатации поморского этнокультурного потен¬
циала, использования его для укрепления Балтики.
При Петре Россия стала великой морской державой, или, по словам
М.В. Ломоносова, «Божеским благоволением, чрез труды бессмертный па¬
мяти государя императора Петра Великого руку свою Россия на морях по¬
ложила...». Петр Первый обратился к судостроительному и мореходному
опыту поморов потому, что поморская культура достигла высокого для
своего времени уровня развития и аналогов ей в России не было. Оценка
значения и роли русских поморов в становлении флота российского не вхо¬
дит в задачу настоящего исследования, но нельзя не вспомнить слова Д.С.
Лихачева: «Именно северянам, точнее поморам, Россия со времен Петра
I обязана своими морскими победами. Морской флот был создан Петром
на Севере, а затем переброшен по «государеву пути» в Онежское озеро и да¬
лее по Свири и Неве. В Европе удивлялись, каким образом мелкие петров¬
ские весельные суда — галеры — смогли одолеть первоклассный парусный
военный флот Швеции в битве при Гангуте? Как могла осуществиться эта
первая беспримерная победа России на Балтийском море? Причин можно
назвать немало. Но одна из главных заключалась в том, что на веслах сиде¬
ли поморы. Впоследствии они же прекрасно справлялись и со сложнейшей
парусной системой русских судов на Белом, Азовском, Балтийском, Черном
и Средиземном морях» (41).
Перед Россией со всей отчетливостью встал вызов времени наступив¬
шей эпохи Моря. Кроме того, такая огромная страна, как Россия, для осво¬
ения, укрепления и развития своего требовала все новой и новой энергии,
отборных людских ресурсов. Поморы были поглощены этим всепожира¬
ющим молохом, участвуя, по воле Петра, в укреплении России. Трагедия
поморов состояла в том, что они как нельзя лучше подходили для выпол¬
нения этой миссии. А Петр думал обо всей России, и в его распоряжении
для воплощения грандиозных замыслов было не так много сил. Поморы
выступили определенным двигателем модернизационных процессов в на¬
чале данного периода, а к его концу уже не могли справляться с уровнем
прогресса.
Роль Петра I в истории Русского Поморья и судьбе поморов трудно оце¬
нить однозначно. С одной стороны, первоначально он дал импульс разви¬
тию Поморья... А с другой стороны, вектор развития страны Петр повернул
с Севера на Запад, с Белого и Баренцева морей к Балтийскому, что предо¬
пределило превращение Поморья в периферию.
107
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Петр I, изменив направление и пути международных связей России, по¬
дорвал энергетический потенциал поморов, направив его на усиление Рос¬
сии в Балтийском регионе. Он переориентировал все: кораблестроение (все
корабли направлялись на Балтику, иногда даже волоком), торговлю (создал
невыгодные условия для торговли на Белом море), людские ресурсы (наибо¬
лее сильные и толковые поморы были направлены на Балтику и составили
костяк будущего Балтийского флота). А если учесть еще высокий уровень
смертности мужского населения Поморья на промыслах, то картина полу¬
чится весьма печальная.
После эпохи Петра внимание к поморам в XVIII веке привлекалось толь¬
ко благодаря трудам и личности М.В. Ломоносова.
Последние годы жизни М.В. Ломоносов посвящает «приращению» рос¬
сийского могущества на Севере и в Сибири. Он пишет «Краткое описание
разных путешествий по северным морям» (1763) и два «Прибавления»
к нему (1764), принимает самое деятельное участие в подготовке русских
полярных экспедиций для поиска Северного морского пути. Как никогда
ранее, в научной и организационной деятельности Михаил Васильевич
обращается к своему жизненному опыту, приобретенному в годы юности
на родной поморской земле, морских просторах Белого моря и Ледовито¬
го океана. Поражает, с какой поморской основательностью относится он к
подготовке предприятия, продумывая и прописывая шаг за шагом все до
незначительных, казалось бы, мелочей. Многие недостающие сведения по¬
лучает от земляков-поморов. По инициативе М.В. Ломоносова для консуль¬
таций в Петербург приглашаются опытные промышленники.
Но дело освоения и изучения Арктики уже постепенно перенимают
профессиональные мореходы, выпускники Морской академии, ученые.
Вектор геополитических интересов России в XVIII веке сместился с По¬
морья первоначально на Балтику, а затем к южным морям. Поморье лиши¬
лось государственного внимания и экономической поддержки, что не пре¬
минуло сказаться на характере развития края. Россия практически забывает
о Поморье. Но самобытная поморская культура продолжает свое функци¬
онирование, хотя и в другом режиме — режиме консервации. А Поморье
становится таинственной страной русского раскола с многочисленными
скитами и острогами.
В конце XVIII века начинаются проблемы и с организацией промыслов,
особенно удаленных.
Высокая смертность поморов вызывает озабоченность государственных
чиновников. Из самых гуманных соображений предпринимаются даже по¬
108
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
пытки «придумать» поморам другой способ жизнеобеспечения. Характерно
в этом отношении письмо генерал-губернатора Т.И. Тутолмина правителю
Архангельского наместничества И.Р. Ливену от 2 июня 1791 года:
«Извещаясь посторонним образом о гибели многих на веснованье быв¬
ших промышленников во время случившихся в прошедшую весну сильных
на Белом море погод, я рекомендую Вашему превосходительству чрез зем¬
ских исправников тех наместничеств Архангельскаго уездов, коих обитатели
ежегодно отлучаются на так называемое ими веснованье, изтребовать и ко
мне доставить вернейшия сведения. Первое. Сколько в каком из таковых се¬
лений числится душ по ревизии писанных; и из того числа кто имянно и из
каких семейств отправлялись в минувшую весну на помянутые промыслы;
второе. Кто из них, быв на оных, погиб, каким точно образом, скольких от
роду лет, женат или холост; а спасшиеся от бедствия с какою возвратились
прибылью в свои домы? В протчем же поелику вашему превосходительству
небезызвестно, что опасный сей промысел паче для упражняющихся в нем
бедствен, нежели прибыточен, то и не оставить равно мерно изтребовать от
поселян, кои промысел сей лучше других объяснить могут, обстоятельное по¬
казание, может ли и каким точно способом отвращена быть всякая до ныне
неизбежною кажущаяся опасность сих звериных промыслов в то время, ког¬
да места ловли покрыты льдами, беспрестанно носимыми, и не может ли сей
промысел заменен быть другим более благонадежным и безопасным» (42).
Полученный И.Р. Ливеном рапорт от «Економии директора Захарьина»,
которому поручено было подготовить ответ по существу письма генерал-
губернатора Т.И. Тутолмина, содержал исчерпывающую характеристику ус¬
ловий существования поморов: «в морских звериных и сальных промыслах
упражняются многие Архангельской губернии поселяне, а Кольской округи
и все почти без изъятия, от которых промыслов как продовольствие свое
имеют, так и государственные подати оплачивают. Хлебопашество же во
всех уездах, кроме приморских селений и Кольской округи, хотя и произ¬
водят, но в посредственном количестве, да хлеб по холодному климату не
всегда восходит совершенно, а другие безопасные, как то горние звериные
и птичьи промыслы, рыбную ловлю, скотоводство, так же хотя и имеют и
сверх того поселян упражняются в разных работах, однако ж при всем том
многие, а особливо приморских селений крестьяне, без морских промыслов
подвергнуться могут совершенной скудости, следовательно, вышесказанного
промысла не можно иначе отвратить, как с немалым для промышленников
разорением. В замену же того другаго промысла, откое бы оным промыш¬
ленникам не было опасности, я со своей стороны по ныне не нахожу» (43).
109
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Несмотря на смертельную опасность, мореходство и морские промыслы
составляли основу жизнеобеспечения поморов, основу поморского образа
жизни, и заменить их было невозможно. Наряду с новгородским происхож¬
дением и православной верой мореходство и морские промыслы состав¬
ляли и основу самовосприятия поморов, основу их самоотождествления с
поморским миром, с поморской этнокультурной группой русского народа.
Но Великий Новгород пал в XV веке, в XVII веке случился церковный
раскол, а в XIX веке наступил упадок и в морских промыслах.
XIX век прошел под знаменем упадка поморской культуры.
Удаленные морские промыслы стали невыгодны. Моржовый клык не
имел уже прежней ценности, потерял спрос на рынке. Упадок удаленной
промысловой культуры привел к деградации кораблестроения (от разных
типов судов для каждого морского хода перешли к одному типу) и к дегра¬
дации промыслового хозяйства (на промыслы стали набирать случайных
людей, появился разбой), что в итоге привело к общему кризису поморской
культуры, вынужденной свернуться до изначального пространства своей
хозяйственной деятельности.
Н.Я. Данилевский, проводивший в конце 1850-х годов исследования
состояния рыболовства на Белом море и Ледовитом океане, писал: «В на¬
стоящее время новоземельские промыслы производятся из Белого моря, по
крайней мере, только летом. На зимовки же в этой негостеприимной стране
не решаются после примеров страшной смертности, постигавшей оставав¬
шихся там на зиму, когда из 26 человек, туда отправленных, вернулся только
один. Но с Печоры ходят еще ежегодно по несколько судов зимовать на Но¬
вую Землю. В нашу бытность при устье этой реки вернулось оттуда одно суд¬
но, в спасении которого начинали уже отчаиваться, потому что, проведя там
зиму с 1858 на 1859 год, оно прибыло на Печору только в сентябре месяце.
У этих промышленников не хватило провизии и последнюю половину зимы
они питались только мясом убиваемых ими морских зверей. К счастью, как
почти всегда бывает на судах, отправляемых на счет ижемцев и пустозеров,
весь экипаж состоял из самоедов, которые лучше других в состоянии пере¬
носить лишения полярной зимы. Между тем, судно их было затерто льдами,
от которых освободились только к концу лета. Оно было в столь плохом
состоянии, что всю дорогу непрерывно должно было выкачивать воду» (44).
Позиция Н.Я. Данилевского по поводу целесообразности дальних про¬
мыслов и характера их организации в середине XIX века была следующей:
«Одинаковая участь с зимовками на Новой Земле постигла и промыслы
наши на Шпицбергене: уже много лет, как русские перестали туда ходить.
110
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Мне кажется, что ни о тех, ни о других промыслах нечего жалеть. Неболь¬
шие выгоды, получавшиеся от этих предприятий снаряжавшими их куп¬
цами, остававшимися себе преспокойно дома, не могут идти в сравнение с
бедствиями, которым подвергались промышленники во время экспедиций.
Только люди буйные, пьяные и вообще самого дурного поведения, кото¬
рых всякий хозяин избегал нанимать в другую работу, соглашались идти
покрутчиками на Шпицберген, или на зимовку в Новой Земле. Из довольно
значительной части, приходившейся на их долю, они не извлекали ника¬
ких существенных выгод, потому что не только пропивали все свое, но и
часть хозяйского добра. Идущие на Шпицберген заходили в какой-нибудь
норвежский порт, обыкновенно в Гаммерфест, пропивали там все, без чего
только можно было кое-как обойтись из своей провизии и снасти, и потом
терпели бедствия от недостатков разного рода. Другие таким же образом
пропивали в Норвегии на возвратном пути часть набитой ими добычи и
приходили потом ни с чем в Архангельск. Все это мало-помалу уменьшало
охоту снаряжать промысловые экспедиции на Шпицберген, пока ужасное
убийство Гвоздырева его собственным приемышем и оставление на Шпиц¬
бергене не участвовавших в этом заговоре, где они умерли голодною смер¬
тью, нацарапав на ружейном ложе рассказ о преступлении, жертвою кото¬
рого они сделались, не отбил и последней охоты к этим предприятиям» (45).
Шпицберген был оставлен поморами в первой половине XIX века, но
промыслы в акватории Белого моря и на океанском побережье продолжа¬
лись. Некоторые традиционные поморские промыслы сохранились до на¬
ших дней, например промысел белька в Зимней Золотице.
Но к середине XIX века и многие местные промыслы упали до того, что
даже рыбу стали покупать у норвежцев.
«Обращаясь к Мурману, нельзя не отметить, что в истории его жизни
после довольно продолжительного, так сказать, героического периода, в
XVIII веке стал наступать упадок, выразившийся в почти полной летаргии
вплоть до первой половины XIX века <...>.
С целью привлечения на Мурман оседлого населения в 1868 и 1876 гг.
были изданы Высочайшие положения о льготах для переселенцев, которые
освобождались от воинской и государственной повинности и гербового
сбора, получали право на беспатентную торговлю и занятие промыслом
рыбы и зверя, а также безвозвратную субсидию в 200 р. и ссуду в 150 р.» (46).
И хотя Поморье, поморы и поморская культура как явление в высшей
степени самобытное и загадочное с новой силой открылись для России в
111
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
середине XIX века, когда вышла в свет книга С.В. Максимова «Один год на
Севере», а П.Н. Рыбников познакомил россиян с севернорусской живой
былинной традицией, Север интересовал Россию не своим настоящим или
будущим, а именно архаикой, элементами сохранившейся древнерусской
культуры. С этих пор начинается мифологизация края в русском самосо¬
знании, а Поморье и весь Русский Север выступают как заповедный край
исконной русской культуры, сохранивший в первозданном виде главные
культурные достижения наших предков.
О новых культурных достижениях приходилось только мечтать.
В реальности уровень технического и технологического обеспечения
поморских промыслов стал безнадежно отставать от соседей-иностранцев.
Норвежцы не оставили без внимания и оставленный русскими Шпицбер¬
ген, что в исторической перспективе привело к установлению на архипелаге
их юрисдикции.
К. Пилацкий, подразделяя производимую в Архангельске торговлю на
три составные части (внутреннюю торговлю, торговлю, производимую по¬
морами, и внешнюю торговлю), так описывает поморскую торговлю:
«Переходом от внутренней торговли к внешней может служить торгов¬
ля, производимая поморами. Они ежегодно с марта месяца отправляются в
становища, где занимаются в шняках рыбными промыслами. Со вскрытием
Двины отважнейшие из поморов пускаются на раньшинах <.. .> с закуплен¬
ною иногда у других промышленников рыбою в Архангельск; некоторые в
течение лета несколько раз совершают этот рейс. Число таковых рыбаков-
промышленников особенно увеличивается в сентябре месяце, во время
здешней ярмарки Маргаритинской, продолжающейся с 1-го сентября на
месяц, тогда собираются сюда со всех становищ на раньшинах, лодьях, коч¬
марах и шкунах (шняки, на которых собственно только рыбу ловят, остают¬
ся всегда в становищах), всего около 600 судов; в то же время подъезжают и
торговые суда поморов, на которых они производят торговлю с Норвегиею.
Около 100 таковых судов возят ежегодно в Вардегуз, Гаммерфест, Тромсё и
некоторые другие гавани Норвегии: хлеб, пеньку, пеньковые товары, крупу
и другие, и выменивают их на соль, треску и палтусину сырую, треску и
сайду сушеную, мягкую рухлядь, оленьи шкуры. Эти выменянные товары
поморы привозят в Архангельск, где одну часть продают, а остальную уво¬
зят в соседственные губернии.
Все почти поморы на своих промышленных и торговых судах в начале
октября возвращаются восвояси с запасами как съестного, так и всего того,
в чем нуждаются для промыслов следующего года» (47).
112
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
«Оглянитесь кругом в бесконечное пространство океана, и что парус —
вы найдете иностранца, еще парус, еще иностранец и иностранцем погоняет!..
А мы только ахаем да кланяемся им за наше золото...» — эти слова в своем
Докладе Петербургскому отделу Общества для содействия русскому торгово¬
му мореходству в 1875 году произнес шкипер дальнего плавания П.С. Смир¬
нов, окончивший курс в Кемском шкиперском училище в 1863 году (48).
Из доклада шкипера П.С. Смирнова можно понять, каково было состо¬
яние беломорского профессионального мореходства, за которое он радел,
и насколько профессиональное мореходство во второй половине XIX века
отличалось от традиционного поморского.
О качестве подготовки профессиональных моряков свидетельствует
простой факт. Из 250 воспитанников, выпущенных с 1842 года из Кемского
шкиперского училища, в специальном деле только десять: «трех в дальнем
плавании и семь в каботаже, а 240 растерялись на материке, променяв пель¬
компас на другие, более сподручные, должно быть, инструменты, вроде то¬
пора, иглы и шила...» (49).
П.С. Смирнов описывает и практику воспитанников шкиперского учи¬
лища на судах поморов, которую стали проводить после продажи собствен¬
ной шхуны «Ломоносов» с 1862 года: «По продаже шхуны решено было
практиковать воспитанников на судах поморов; отпускали им для этого
месячное содержание, шканечный журнал, инструменты, карты, книги; но
при всем этом поморы неохотно брали молодых людей, и если брали, так
более взрослых, чтоб заменить ими матросов, и далеко не для того, как по¬
лагали преподаватели, чтобы воспитанники в плавании с поморами в Нор¬
вегию прилагали свои теоретические знания. Да это было и немыслимо, по¬
тому что поморы строго следуют своим привычкам, унаследованным еще
от предков, и пель-компасы, октанты и сектанты считают чуть не чертов¬
щиной, полагая всю мудрость, все искусство мореходства только в личных
своих наблюдениях, и, разумеется, при таких условиях, не весело воспи¬
таннику у помора: инструменты, карты, книги отбирают от него и хранят у
хозяина в каюте, без всякого приложения их к делу, а самого воспитанника
вводят в общую с матросами каюту и здесь-то молодой человек 13-15 лет
воспринимает все привычки нашего поморского матроса, который не имеет
и сотой доли знаний, усвоенных матросом иностранным! Грустно бедно¬
му молодому человеку. Он, на первых же порах поддается нравственному
разложению, он усваивает невольно, и сам не замечая, дурное направление
матросов и, валяясь в грязи, вместе с ними, в гнусном помещении — он при¬
тупляет эстетическое чувство; натура у него грубеет, разбивается, а физиче¬
113
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
ский труд, наложенный на него до изнеможения, надрывает молодые силы,
и, таким образом, воспитанник, пущенный со светлою надеждою из школы,
<...> возращается в училище убитым, нелюдимым, букой, зверем!!!... Шка¬
нечного журнала не представляет, потому что он не вел его: ему не дозво¬
ляли, да и было некогда. Затем следовали жалобы старшего воспитанника
на помора, а младшего на старшего, что он не занимался, и в конце концов
оказывается, что преподаватели в следующую зиму принимаются за старое
долбление, потому что навигация сгладила у воспитанников пройденное
ими. Нередко бывает после навигации и то, что мальчик совершенно теряет
свои способности и развращенный оставляет классы» (50).
Этот экспрессивный рассказ достаточно красноречиво свидетельству¬
ет о состоянии поморского мореходства того периода. Мореходный опыт,
выработанный предками несколько веков назад, не получил професси¬
онального развития. И причина кроется не в бесталанности поморов, а в
консервативности взглядов, в ментальности, истоком которой был церков¬
ный раскол. Вот так в судьбе поморов переплелись две основополагающие
парадигмы их бытия, их самосознания и этнокультурной идентичности —
православие и морские промыслы, мореходство.
Однако следует заметить, что П.С. Смирнов не указывает положитель¬
ных качеств поморского мореходства, так как это не входило в задачи его
доклада.
Конец XIX — начало XX века были ознаменованы общероссийским вни¬
манием к судьбе поморов, которое было проявлено даже со стороны го¬
сударя и членов монаршей фамилии. Штормы осенью 1894 года на Белом
море и Ледовитом океане унесли жизни многих промышленников, погибло
до 25 судов. Эта поморская трагедия стала причиной создания Комитета для
помощи поморам Русского Севера.
Высокий авторитет делу помощи русским поморам придало участие в
работе Комитета отца Иоанна Сергиева (Кронштадтского) и Великого Кня¬
зя Александра Михайловича, который стал его Почетным Председателем.
Первый призыв «На помощь поморам Русского Севера», который рас¬
пространялся вместе с подписными листами для сбора средств, заканчи¬
вался словами: «Можем ли мы, русские, уступить кому-либо в деле широкой
помощи нашим соотечественникам! В этой помощи нуждается коренное
русское население обширного края, доныне еще как бы обособленного от
всей остальной России. Предоставленное своим собственным силам, это на¬
селение веками стойко справляется с суровыми природными условиями и
114
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
твердо держит русское знамя, осеняемое незыблемою и преславною Святою
Соловецкою обителью.
Искони и до ныне нераздельно-русские северные наши моря бороздит
созданный тем же мощным поморским населением флот, ожидающий толь¬
ко удобных путей из недр России, чтобы везти отечественные грузы во все
страны света.
Поспешайте же, русские люди, на помощь родному флоту! Дайте воз¬
можность пострадавшим отправить, пополнить расстроенный состав это¬
го флота и вскормить для него новое поколение смелых моряков. И да бу¬
дет, отныне, спокоен за участь своей семьи отважный труженик Студеного
моря» (51).
В этом призыве четко отражена сущность поморов как этнокультурной
группы русского народа. Здесь, во-первых, поморы обозначены коренным
русским населением Севера, имеющим многовековую историю; во-вторых,
указана определяющая роль православия в лице Соловецкой обители; и,
в-третьих, подчеркнута решающая роль поморов в освоении северных мо¬
рей, поморы прямо называются «тружениками Студеного моря», что указы¬
вает на основной род их деятельности — мореходство и морские промыслы.
Деятельность Комитета по сбору средств пострадавшим имела успех, и
решено было расширить его обязанности: «Сердечно отозвались русские
люди на призыв о помощи пострадавшим труженикам Студеного моря, и,
оказав уже единовременное пособие всем нуждавшимся, Комитет принял
на себя призрение сирот, престарелых и убогих, оставшихся после погиб¬
ших в море» (52).
Однако на более широкую помощь поморам средств было недостаточно,
и Комитет вторично обратился за финансовой поддержкой к общественно¬
сти. Второе обращение также содержит важную для данного исследования
информацию о восприятии поморов российской властью и общественно¬
стью. В обращении при сравнении положения русских и норвежских про¬
мышленников употребляется выражение «норвежские поморы»: «Остава¬
ясь, однако, без удобных путей на внутренние рынки России, наши поморы
все более утрачивали прежнее преобладающее торговое значение в соседней
Норвегии, в тесных пределах которой норвежские поморы не были столь
обособлены и пользовались теми благодеяниями, какие оказывает всюду
просвещенная общественная самодеятельность» (53). Этот достаточно ред¬
кий случай употребления выражения «норвежские поморы» подтверждает,
что поморами в России считали русское население, занимающееся мор¬
скими промыслами, то есть воспринимали их как особую группу русского
115
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
народа, реализующую хозяйственно-культурный тип, основанный на при¬
морском промысловом хозяйстве. Свои «поморы» были и у норвежцев, что
прямо указывает на отсутствие какого-либо исключительного в этническом
отношении «поморского народа». Концепт «поморы» указывает, прежде
всего, на место жительства и род занятий, но не на этническую принадлеж¬
ность, поэтому выражение «русские поморы» вполне адекватно отражает
этнокультурную сущность данного феномена.
На успех деятельности Комитета для помощи поморам Русского Севе¬
ра существенно повлияли государственные интересы России на Севере —
необходимо было приобщить далекий Северный край к общероссийской
жизни, отстоять интересы государства в противостоянии с Норвегией, обе¬
спечить русскую колонизацию заполярных территорий, принадлежащих
России. Потому на решении Комитета выполнить более сложные задачи
монарх собственноручно начертал: «хорошо — и на это доброе дело жерт¬
вую пять тысяч рублей» (54).
А вскоре на свет появился новый документ за личной подписью монарха
с признательностью за полезную деятельность Комитета, что одновременно
является беспрецедентным вниманием власти к поморам за всю их историю
и, вероятно, признанием роли поморов в русской истории:
«ВЫСОЧАЙШИЙ РЕСКРИПТ,
Данный на имя Его Императорского Высочества
Великого Князя Александра Михайловича.
ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО.
Осенью 1894 года, в жестокие штормы на Ледовитом океане и
Белом море, среди местного поморского населения много семейств
разорилось и осиротело. С целью оказания помощи пострадавшим
С.-Петербургское Отделение Императорского Общества для содей¬
ствия русскому торговому мореходству избрало комитет для сбора
пожертвований. Сердечно отозвавшись на бедствие поморского
населения, Ваше Императорское Высочество приняли с Моего со¬
изволения почетное председательство в этом комитете, оказавшем
широкую единовременную помощь всем нуждавшимся в ней и обе¬
спечившем пенсиями не только семейства, осиротевшие в осенние
штормы 1894 г., но и ранее, начиная с 1887 года.
При осуществлении поставленных себе задач частной благотвори¬
тельности, комитет остановился также на мысли об учреждении стра-
116
лава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
хования поморских судов, с помощью коего могли бы быть предотвра¬
щены тяжкие экономические последствия крушений судов на море.
Для прочной постановки этого благого дела, комитет представил без¬
возвратно двадцать тысяч рублей для образования основного фонда.
В настоящее время цель эта достигнута, и Нами с отрадным чув¬
ством утверждено рассмотренное Государственным Советом поло¬
жение о взаимном обязательном страховании судов, принадлежа¬
щих населению Архангельской губернии.
В надежде, что мера эта, задуманная и тщательно разработанная
при деятельном и просвещенном руководительстве Вашего Импе¬
раторского Высочества, принесет ожидаемую пользу поморам рус¬
ского Севера и, в зависимости от указаний опыта, может послужить
полезным образом для введения страхования судов также на других
морях и реках Нашей обширной Империи, Мне приятно выразить
Вам Мою особую сердечную признательность за столь отзывчивое
и заботливое отношение к близким Нашему сердцу нуждам помор¬
ского населения.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества ру¬
кою написано:
«искренне Вам благодарный и сердечно Вас любящий
НИКОЛАЙ» (55).
Никогда раньше и никогда позже поморы не испытывали такого внима¬
ния к своим проблемам, как в годы деятельности Комитета. Поморье стало
экспериментальной площадкой государства для апробирования передовых
идей. Как видно из приведенного документа, первый опыт страхования
морских судов также был реализован на поморах. Среди поморского насе¬
ления проводились даже опросы общественного мнения (56).
Комитетом для помощи поморам Русского Севера был сформирован
специальный перечень задач, представляющий собой широкую программу
действий, где помощь пострадавшим в море и осиротевшим семействам со¬
ставляла только первый из девяти больших разделов. Кстати, этот раздел
предполагал распространение дела помощи населению, занимающемуся
морскими промыслами, на все моря России.
Предполагались серьезные меры содействия судостроению, выдачи кре¬
дитов, облегчения таможенных порядков; обстановка морскими знаками и
устройство маяков; издание морских карт, метеорологических и гидрологиче¬
ских сведений; создание «Высшего училища мореходства и судоходства» (57).
117
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Один только раздел «Морской и речные промыслы» состоял из двадцати
направлений:
1. Научно-промысловые исследования.
2. Издание описаний промысловых животных (зверей, рыб, птиц и
проч.).
3. Издание промысловых карт и руководств.
4. Охрана промысловых богатств.
5. Инспекция рыбных и звериных промыслов.
6. Рассылка промысловых телеграмм.
7. Улучшение способов лова рыбы и заготовления рыбных продуктов.
8. Обеспечение промышленников хлебом и солью.
9. Склады рыболовных снастей и страхование их.
10. Снабжение промышленников наживкой.
11. Содействие морскому звериному промыслу.
12. Снабжение ружьями для звериных промыслов.
13. Содействие развитию жемчужного и других промыслов.
14. Сбыт продуктов промысла.
15. Выработка типов промысловых судов.
16. Содействие постройке этих судов.
17. Устройство промышленных станов, бань.
18. Устройство рыбацких артелей.
19. Рыбацкие школы и курсы.
20. Заботы о «зуйках» (58).
Однако способы, которыми предполагалось решение их проблем, помо¬
ры оценивали неоднозначно.
«Приблизительно в 1900 году в Архангельск пришла весть из Норвегии,
что послы «Петербургского комитета помощи поморам» обивают пороги у
норвежских судостроителей. Просят сочинить проект промышленного парус¬
ного судна, по которому могли бы учиться русские судостроители-поморы.
Слухи оказались верными. Уполномоченный Комитета Брейтфус привез
норвежские чертежи в Архангельск. На собрании поморы задали Брейтфусу
ряд вопросов:
— Зачем было ходить на поклон к варягам? Разве на севере России нет
своих опытных судостроителей?
— Заказывая иностранцам проект промыслового судна, имел ли Коми¬
тет понятие, что таковому судну не должно ни чуждаться льдов, ни бояться
заходить в отмелый берег?
118
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Эти принципиальные вопросы поставлены были плеядой М. Лоушкина,
и они остались без ответа.
Зато Брейтфус говорил о том, что и «ваш великий земляк Ломоносов
ездил учиться в Германию. И великий Петр учился кораблестроению у гол¬
ландских мастеров».
— Вы, поморы, — говорил Брейтфус, — плаваете по памяти, по дедуш¬
киным приметам, а на Западе уже за сотню лет существует морская наука и
морские книги...
Максим Лоушкин не стерпел, прервал оратора.
— Господин Брейтфус, — загремел старый помор, — а не будут ли наши
морские книги постарше западных?!
С этими словами он выложил на стол древний рукописный морской
устав» (59).
Самые серьезные преобразования предполагалось провести на Мурма¬
не. Планировалось организовать зимние пароходные сообщения, сухопут¬
ные сообщения, постройку канала на перешейке Рыбачьего полуострова;
решить вопрос о порто-франко, обеспечить становища телеграфной связью
и врачебной помощью; открыть на Мурмане торговый порт и проложить к
нему железную дорогу. Среди главных задач — разработка эффективных
мер для русского заселения Мурмана (60).
Государственные интересы требовали существенного укрепления пози¬
ций России на Мурмане, прежде всего в связи с расширением и усилением
влияния Норвегии в этом регионе. Об этом с тревогой сообщалось в «Кра¬
тком очерке деятельности Комитета для помощи поморам Русского Севера:
1894-1898»:
«Между тем, ближе ознакомившись с действительными нуждами ис¬
кони русского населения нашего Севера, — пользовавшегося вниманием
к нему несравненно менее других окраин Империи, с разноплеменным их
населением, — Комитет ясно сознает всю неотложность намеченных им
мероприятий. Сравнение данных за более отдаленное время с собранными
Комитетом ныне дает неутешительные выводы. Сто лет назад десятки рус¬
ских торговых домов в Архангельске посылали свои корабли в далекое пла¬
вание, а поморская торговля с Норвегией и морские промыслы на Мурмане
имели преобладающее значение. Ныне уцелели в Архангельске немногие
из основавшихся в нем иностранных фирм, мурманские промыслы далеко
уступают соседним норвежским, а поморская торговля в зависимости от
тех же норвежцев. Наряду с этим в сороковых годах по одному лишь недо¬
разумению были отрезаны от России лучшие на Мурмане Земли, издревле
119
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
принадлежавшие Печенгскому монастырю, а Грумант, впервые видевший
одно лишь русское оседлое население на нем, обратился в непосещаемый
уже русскими Шпицберген.
По официальным данным за 1894 год на всецело русском Белом море
насчитывалось:
Число
Вместимость,
Число экипажа,
пароходов
тонн
чел
паровых судов
русских
13
5912
259
иностранных
232
181724
4152
парусных судов
русских
247
17594
1160
иностранных
191
50204
1687
Такие же неутешительные данные по отношению к морским промыслам;
так, в 1896 году, помимо сбыта норвежской рыбы в самой стране и на другие
рынки, около одного миллиона пудов ее привезено в наши северные губер¬
нии, тогда как весь русский улов на Мурмане составлял 514462 пуд.
Принимая, наконец, во внимание помянутые выше данные о колонистах
на Мурмане, указывающие на успешное заселение пришельцами извне этого
открытого океанского побережья России, очевидно, что заботы о подъеме
русского значения на Севере, и тем более, в виду ожидаемого уже проложе-
ния к Мурману великого железного пути, являются делом государственной
важности» (61).
Мурманское направление было основным в приложении государствен¬
ных сил и в деятельности Комитета, а так как постоянного русского насе¬
ления на Мурмане было очень мало, осваивать территорию приходилось в
основном силами поморов.
Поморское население получило серьезную поддержку, особенно в пер¬
вые годы деятельности Комитета для помощи поморам Русского Севера, но
в дальнейшем деятельность Комитета сошла на нет.
Новый импульс внимания к проблемам поморов (непосредственно ры¬
бопромышленников) был дан Архангельским обществом изучения Русско¬
го Севера, по инициативе Поморского отделения которого «в связи с упад¬
ком рыбной промышленности на Поморье и Мурмане» предложено было с
120
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
1 по 6 декабря 1913 года в селе Сороке Кемского уезда Архангельской губер¬
нии провести Первый съезд рыбопромышленников Поморско-Мурманско¬
го района.
Программа съезда выглядела следующим образом:
«Программа
вопросов, подлежащих обсуждению
1-го Рыбопромышленного Съезда Поморско-Мурманского района
в с. Сороке Кемского уезда
1) Положение рыбных промыслов.
2) Причины, обусловливающие упадок этих промыслов.
3) Меры к поднятию их.
4) Правительственные ссуды.
5) Желательные типы судов.
6) Охрана промыслов.
7) Устройство гаваней-убежищ.
8) Страхование судов.
9) Урегулирование взаимоотношений между судовладельцами и судо-
рабочими.
10) Промысловый суд.
11) Объединение рыбопромышленников.
12) Промысловые артели, товарищества.
13) Профессиональное образование.
14) Рыбопромышленные, судостроительные школы и курсы для подго¬
товки техников-монтеров.
15) Меры к поднятию культурного уровня населения.
16) Борьба с пьянством» (62).
На съезде рыбопромышленников серьезному обсуждению подвергся во¬
прос о причинах упадка мурманских промыслов. Наиболее обстоятельное
мнение по этому поводу высказал Е.Г. Васильев (с. Сорока): «Прежде всего,
промыслы эти отстоят далеко от Поморья и не связаны с ним мало-мальски
сносными путями сообщения, которые бы были доступны в течение все¬
го года. Второй причиной нужно признать развитие местных заработков в
связи с увеличением количества лесопильных заводов, отвлекающих часть
населения от Мурмана. Далее у некоторых промышленников появился но¬
вый вид промыслов — скупка в Норвегии дешевой рыбы и перевозка ее на
121
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
своих судах в Архангельск, что естественно отвлекло от мурманских про¬
мыслов и людей и капитал. На Мурмане остался лишь мелкий промышлен¬
ник, попавший в зависимость от скупщиков, отдающий им свою добычу
лишь за половину, подчас, цены. Наконец, уже следует целый ряд других
причин — отсутствие хорошего промыслового судна, недостаток в наживке
и т.д. Нельзя не указать и того, что промышленники, едущие на Мурман,
переносят ужасные бедствия в пути на пароходах Мурманского общества.
Благодаря недостаточности перевозочных средств, путешествие промыш¬
ленника на Мурман и возвращение на родину обставлено невозможными ус¬
ловиями: палуба завалена, подчас, бочками, а на бочках под открытым небом
в холод и непогоду ютится промышленный люд, не смея подчас и уснуть, дабы
океанская волна не смыла его за борт. Такие условия отбивают охоту от Мур¬
мана и заставляют довольствоваться скромным домашним заработком» (63).
Выступление Е.Г. Васильева позволяет не только почувствовать колорит
времени, но и понять ситуацию, в которой находились поморы в 1914 году.
А ситуация эта неутешительна. Поморы постепенно теряют промысел, при¬
носивший им основной доход.
По словам председателя съезда С.В. Постникова, упадок коснулся, пре¬
жде всего, весенних промыслов, которые, как промысел отхожий с Помо¬
рья, почти совсем прекратились. Кроме того, упадок коснулся количества
промышленников, ищущих заработка на Мурмане (64).
Таким образом, постепенное сворачивание и утрата поморами своего
основного промышленного ареала началось еще до советской эпохи. Сле¬
довательно, можно назвать объективным процесс угасания промысловой
деятельности поморов.
Главным фактором к развитию промыслов на Мурмане съезд посчитал
строительство железной дороги из Петербурга через Петразоводск и Помо¬
рье до Александровска, о чем и было возбуждено специальное ходатайство
(65). Это, безусловно, так, с одной только оговоркой: строительство желез¬
ной дороги и незамерзающего порта вело к завершению эпохи собственно
поморских промыслов, к прекращению функционирования поморского
культурно-хозяйственного типа, созданного поморами. Это вело к завер¬
шению исторической миссии поморов.
Второй съезд рыбопромышленников прошел в 1915 году, а третий — в
1916 году.
В «Известиях АОИРС» о Третьем съезде рыбопромышленников говори¬
лось: «20-23 января в Сумском посаде Кемского уезда происходил третий
рыбопромышленный съезд Поморско-Мурманского района.
122
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
На съезде принимали участие всего около 40 лиц; это объясняется тем,
что по многим волостям Поморско-Мурманского района выборы предста¬
вителей в съезде не могли состояться за отсутствием «подходящих» людей,
как писали волостные старшины, за массовым призывом мужского населе¬
ния в войска, а также и вследствие экономического расстройства.
На съезд прибыли представители всех трех центральных поморских
волостей: Сороцкой, Колежемской и Нюхотской и двух городов — Кеми и
Онеги» (66).
Съезд обсудил конкретные вопросы организации рыбопромышленного
дела, а в конце высказался «за желательное введение в поморском крае все¬
общего обучения и скорейшее открытие в Суме, Нюхче и Кушереке высших
начальных училищ» (67).
Отдельно съезд «признал необходимым пойти навстречу делу оказания
помощи семьям погибших и потерявших трудоспособность на войне по¬
моров устройством в крупных поморских селах трудовых приютов-обще¬
житий за счет правительства и местных средств, каковые съезд надеется
собрать путем добровольных пожертвований» (68).
Длительная полоса катастрофических событий, связанных с Первой ми¬
ровой войной, Октябрьской революцией и войной Гражданской, а в Помо¬
рье еще и с интервенцией, привела к упадку поморских промыслов. Наруша¬
ется снабжение промышленников необходимыми материалами и товарами,
организация промыслов, нарушается весь строй жизни. Так что Советская
власть воспринимается многими как выход из затянувшегося кризиса, тем
более что объективной информации у отдаленных поморских селений нет.
В первые годы Советской власти и период НЭПа предпринимаются по¬
пытки исследования поморских промыслов, изучения проблем, внедрения
кооперации, восстановления системы снабжения и жизнеобеспечения на¬
селения. Появляется и развивается ледокольный зверобойный промысел,
траловый лов рыбы, получившие неоднозначную оценку поморов.
Создаются первые зверобойные артели нового типа, основанные на ко¬
операции.
Но слишком большой урон нанесен материально-технической базе про¬
мыслового хозяйства, сильно сократилось количество судов, лодок и ору¬
дий лова.
В первые годы Советской власти потенциал поморов является востре¬
бованным, так как спрос на продукты поморских промыслов высок. Про¬
блема, как и в давние времена, состоит в материально-техническом обеспе¬
чении промысла.
123
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Пока не наступил период тотальной идеологизации, поморское насе¬
ление самостоятельно определяется в формах организации промыслового
хозяйства, да и в организации бытовой жизни. Здесь чувствуется разница в
подходах у молодежи и стариков...
Далее наряду с ростом технического оснащения промыслов последует
период раскулачивания и всеобщей коллективизации, который нанесет не¬
поправимый удар по традиционному поморскому образу жизни, психоло¬
гии помора-промышленника. Удар этот откликнется уже в конце XX сто¬
летия и начале XXI века. Выразится он в утрате промысловых традиций
и неспособности современных поморов самостоятельно организовать эф¬
фективные промыслы. А роль современного государства в отчуждении по¬
моров от средств жизнеобеспечения и традиционного образа жизни места¬
ми даже превзойдет времена советского периода. Хотя, если обратиться к
истории, разговоры об упадке морских промыслов в Поморье с различной
интенсивностью ведутся с начала XIX века, то есть уже более 200 лет.
Если же обратиться к самовосприятию поморов в этот период, то глав¬
нейшей этнокультурной идентификационной доминантой будет их участие
в морских промыслах. Поморы, как их отцы и деды, не могут жить без моря,
охоты на морского зверя, рыболовства.
Заветы предков, столько веков охранявшие поморскую культуру и це¬
лостность поморской общности, выступавшие мощным идентификацион¬
ным фактором и основным механизмом исторической преемственности
поморов, подверглись активному разрушению в условиях тоталитаризма.
Само Поморье, служившее всему русскому народу традиционным убежи¬
щем и надежным укрытием от государственного гнета, постепенно превра¬
щается в край лагерей. Одним из самых страшных в их ряду становится
СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения, организованный в стенах
великой национальной святыни.
Однако были и объективные причины, по которым поморы в совет¬
скую эпоху оказались на периферии бурного исторического развития. Пре¬
жде всего — индустриализация, ведущая к трансформации традиционного
уклада: «Для Поморья это оказалось особенно разрушительным, потому что
исчезают ремесла и промыслы, на которых веками стояла здесь жизнь, а
с ними распадаются и целые сословия. На смену деревянному парусному
флоту (а это — и верфи, и разного рода мастерские, и особое искусство ко¬
раблестроения, навигации и т.д.) приходят организованные в Пароходство
железные корабли с паровыми машинами, и грозный океан уже теряет бы¬
лую власть над человеком. Скудеет и пресекается нравственное могущество
124
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
сословия корабелов, государей-кормщиков, а именно в этой среде и были
главные фигуры всего промышленно-морского трудового порядка, а по¬
этому — и ревностные хранители традиции. Совсем еще недавно, кажет¬
ся, можно было подрядить знаменитого мастера-художника (по замечанию
Шергина: «судостроение обозначали словом «художество») на постройку
шхуны или выбрать главой промысловой артели, уходящей на Новую Зем¬
лю за зверем. Но — не то время (разумеется, не лучшее), и к сожалению об
ушедшем, которое всегда кажется возвышеннее настоящего, поскольку обы¬
денность не заслоняет значительного, интересного, придает фигурам вож¬
дей легендарно-символическое значение. А благодарная народная память,
утишая свою тоску по ним и ставя в пример нарождающимся поколениям
морского сословия, пестует этот образ, вкладывая в него радостные воспо¬
минания своей юности, своих побед и — надежду» (69).
Новая — советская — идентичность начинает активно формироваться
в поморском социуме сразу после Октябрьской революции и Гражданской
войны (в Поморье она была связана еще и с интервенцией). Включается
мощная пропагандистская машина.
За социальной революцией следует культурная, одна из целей кото¬
рой — формирование нового человека, нового уклада, образа жизни, новой
картины мира. Причем построено это новое на отрицании старого. Главный
удар наносится по церкви, другой — по самостоятельности людей.
XX век стал периодом унификации местной поморской культуры в
рамках советского культурного строительства и формирования новой, со¬
ветской идентичности. С другой стороны, это период реализации планов
освоения Арктики на государственном уровне, и поморам в этом принад¬
лежала важная роль.
1.2.3. Модель этнокультурной идентичности поморов
Как известно, в современной науке не существует единой системы этно-
дифференцирующих признаков для выявления этнокультурной идентично¬
сти. Ни примордиалистский, ни инструменталистский, ни конструктивист¬
ский подходы к пониманию этнического феномена не позволяют полностью
учесть своеобразие каждой этнической общности. Яркая этнокультурная
специфика поморов тем более требует построения специальной модели для
изучения их этнокультурной идентичности.
125
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
Термин «этнокультурная» идентичность в данном контексте делится на
две части: «этническая» и «культурная». По поводу этнической и культурной
идентичности людей С. Хантингтон писал: «Человек не в силах изменить
своих предков, и в этом смысле этническое наследие трактуется как дан¬
ность. Точно так же человек не в силах поменять цвет кожи, хотя значимость
цветов кожи в разных обществах разнится. Однако человек в силах сменить
культуру. Люди переходят из одной веры в другую, учат иностранные язы¬
ки, принимают новые ценности и убеждения, отождествляют себя с новы¬
ми символами, подстраиваются под новый образ жизни. Культура младшего
поколения зачастую сильно отличается от культуры предыдущих поколе¬
ний. Временами происходят и глобальные перемены в культурах обществ.
Перед Второй мировой войной и после нее Германия и Япония определяли
свою национальную идентичность преимущественно в аскриптивных, этни¬
ческих терминах. Поражение в войне изменило стержневой элемент обеих
культур. Две самые милитаризованные страны земного шара в 1930-х го¬
дах превратились в две наиболее миролюбивые. Культурная идентичность
трансформируема, идентичность же этническая трансформации не подле¬
жит. Поэтому необходимо проводить между ними четкое различие» (70).
Этническая идентичность поморов неизменна — они являются русски¬
ми, а специфику поморской идентичности составляет ее вторая — «куль¬
турная» — часть, которую, полагаясь на результаты данного исследования,
целесообразно разделить на два идентификационных основания: духовное
и хозяйственное.
Таким образом, базовая модель этнокультурной идентичности поморов
будет состоять из трех главных факторов или идентификационных основа¬
ний: этнического, духовного и хозяйственного.
Этнический фактор включает в себя самоназвание, отражает представ¬
ления об общем происхождении и общей исторической судьбе (культур¬
но-историческая память). Поморы традиционно определяли свою иден¬
тичность в терминах «мореходец», «рыбак», «зверобой», «зверодобытчик»,
«промышленник» и т.п., в самоназваниях «поморец» и «помор». В более ши¬
роком плане поморы называли себя православными или русскими людьми,
что, в принципе, было равнозначным. Долгое время и слово «новгородец»
в Поморье было синонимом слову «русский». Главным маркером этнокуль¬
турной идентичности русских поморов, безусловно, выступают название и
самоназвание «поморы», которое в территориальном плане соотносится с
наименованием «Поморье». Вопрос о возникновении и значении слов «по¬
моры» и «Поморье» был рассмотрен в главе 1.1.
126
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
Культурная же специфика, которую отражают два других фактора — ду¬
ховный и хозяйственный, наиболее ярко выражается при использовании
оппозиции «Мы—Они». Согласно этой оппозиции при сравнении себя
с инородцами актуализировался духовный фактор (мы — православные,
они — иноверцы), а в сравнении с соплеменниками — хозяйственный
(мы — поморы, они — крестьяне). Идентификация (самоидентификация)
поморов по данным основаниям, представляя собой также и механизм
культурной преемственности, являлась ведущей; этнический фактор (рус¬
ские) был менее актуален, и, например, карелы, крестившись и овладев рус¬
ским языком, ничем не отличались от поморов.
Данная модель этнокультурной идентичности поморов может быть
свернута до своего сущностного основания — православного культурно¬
го архетипа, что, по сути, подтверждает органическое единство поморско¬
го и общерусского культурных феноменов. Однако собственно поморская
специфика (поморский культурный архетип) выражается в преобладании
старообрядчества среди поморов, представлении о новгородском проис¬
хождении поморов, занятиях мореходством и морскими промыслами.
Предложенная модель составляет основу этнокультурной идентичности
поморов и отражает специфику поморского культурного архетипа.
В определенные временные отрезки каждое из идентификационных
оснований имело различную степень актуальности, а их взаимосочетание
принимало различные конфигурации, что определяло специфику помор¬
ской идентичности в различные культурно-исторические эпохи.
Любая общность определяет для себя, с помощью каких стержневых
символов она выражает (желает выразить) представление о себе как тако¬
вой на индивидуальном и коллективном уровнях. К такому самоопределе¬
нию чаще всего приводит ответ на вопрос «Кто Мы?».
Применительно к нашему случаю ответ на этот вопрос будет звучать
так: «Мы — поморы». Труднее определить, какое именно содержание вкла¬
дывается в эту короткую формулу, но именно оно и является отражением
поморской идентичности. В зависимости от того, какой смысл будет вложен
в эту короткую фразу, зависит не только самовосприятие общности, отно¬
шение ее к своим историческим корням и судьбам, но и самоопределение,
историческая перспектива.
Исходя из результатов данного исследования и предложенной модели
этнокультурной идентичности поморов содержание идентификационной
формулы «Мы — поморы» условно можно раскрыть следующим образом:
127
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа...
«Мы — поморы, — православные потомки вольных новгородцев, хра¬
нящие заветы предков, занимающиеся мореходством и морскими про¬
мыслами».
Православными себя считали и «мирские» (собственно православные),
и старообрядцы («истинно православные»), поэтому использование опре¬
деления «православные» по отношению ко всем поморам можно считать
оправданным.
Рассуждая об идентичности поморов, необходимо иметь в виду тот
факт, что группа поморов никогда не обладала внутренним единством и
однородностью, не было единого самосознания поморов различных бело¬
морских берегов. Поморская общность — понятие условное, так как именно
«общности» как раз, в строгом смысле этого слова, никогда не существо¬
вало, была четкая дифференциация поморских жителей разных берегов
Белого моря в разные исторические отрезки времени. Были «собственно
поморы» с западного берега, мезенские поморы, поморы архангельские...
Однако для всех поморов был характерен одинаковый способ жизнеобеспе¬
чения, хозяйственно-культурный тип.
Примечания
1 Сапронов П.А. Русская культура IX-XX вв. — СПб., 2005. С. 88-91.
2 Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. — М.: ООО «Издательство В. Шевчук»,
2000. С. 6.
3 Шергин Б.В. Древние памяти: Поморские были и сказания. — М.: Худож. лит., 1989.
С. 247-248.
4 Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII веке. Т. I. — М.,
1909. С. 67-68.
5 Старков В.Ф. Духовная культура русских поморов //Наука в России. 1996. № 2; Стар¬
ков и др. Материальная культура русских поморов по данным исследований на архи¬
пелаге Шпицберген. Вып. I. Остатки судов. — М.: Научный мир, 2002; Старков и др.
Материальная культура русских поморов по данным исследований на архипелаге
Шпицберген. Вып. И. Поселения и погребения. — М.: Научный мир, 2005; Старков
и др. Материальная культура русских поморов по данным исследований на архипела¬
ге Шпицберген. Вып. III. Жилищно-хозяйственные комплексы. — М.: Научный мир,
2007.
6 Старков В.Ф. Указ. соч. С. 53.
/ Там же. С. 55.
8 Там же.
7 Ключевский В.О. Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломор¬
ском крае //Ключевский В.О. Сочинения: в 9 т. Т. VIII. Статьи. — М.: Мысль, 1990.
С. 11-12.
18 Там же. С. 13.
128
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов
11 Богословский М.М. Указ. соч. С. 75.
12 Молчанов А. Бунт Соловецких монахов и его значение для раскола вообще и в част¬
ности для раскола поморского //Памятная книжка Архангельской губернии на 1909
год. — Архангельск, 1909. С. 10.
! 3 Иоанн, митрополит С.-Петербургский и Ладожский. Самодержавие духа. Очерки
русского самосознания. — СПб.: Издательство Л.С. Яковлевой, 1994. С. 205.
14 Там же. С. 213.
15 Зеньковский С.А. Русское старообрядчество: в 2 т. / сост. Г.М. Прохоров; общ. ред.
B. В. Нехотина. — М.: Институт ДИ-ДИК, 2006. С. 287.
16 Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII веке. — СПб., 1898. С. XI.
1 / Молчанов А. Указ. соч. С. 27.
18 Смирнов П.С. Указ. соч. С. XIII.
19 Иоанн. Указ. соч. С. 214.
20 Гильфердинг А.Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды //Онежские былины,
записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 г. — Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во,
1983. С. XI.
21 Немирович-Данченко В.И. Беломорье и Соловки. Воспоминания и рассказы.
4-е изд. — Киев, 1892. С. 104-106.
22 Верещагин В. Очерки Архангельской губернии. — СПб., 1849. С. 238-239.
23 Там же. С. 240.
24 Ростиславин А.Ф. Промыслы Мезенского побережья. — Архангельск, 1926. С. 168—
169.
25 Липец Р.С. Введение // Былины М.С. Крюковой. Т. 1. М., 1939. С. 22.
26 Никольский В.В. Быт и промыслы населения западного побережья Белого моря (Со¬
роки — Кандалакша). По материалам исследования летом 1921 года. — М., 1927.
C. 30-31.
2/ Там же. С. 13.
28 Зайцев В.А. Беломорский Север: религия, свободомыслие, атеизм. — Архангельск:
Сев.-Зап. кн. изд-во, 1983. С. 137.
29 Там же. С. 139.
30 Там же.
31 Там же. С. 140.
32 Там же. С. 148-149.
33 Там же. С. 150.
34 Там же. С. 151.
35 Там же. С. 153.
36 Старков В.Ф. Очерки освоения Арктики. Том II. Россия и Северо-восточный про¬
ход. — М.: Научный мир, 2001. С. 26.
3/ Там же.
38 Брейтфус Л.Л. Рыбный промысел русских поморов в Ледовитом океане; его прошлое
и настоящее: Отд. оттиск из «Материалов к познанию русского рыболовства», т. И,
вып. 1. 1913 г. — СПб., 1913. С. 2-3.
39 Там же. С. 3-4.
129
Часть I. Формирование поморского этнокультурного типа.
40 Там же. С. 4-5.
41 Лихачев Д.С.у Янин В.Л. Русский Север как памятник отечественной и мировой куль¬
туры // Коммунист. 1986. № 1. С. 117.
42 ГААО. Ф. 1. Оп. 2.1. Д № 520. Л. 1-а.
43 Там же. Л. 8-6.
44 Данилевский Н.Я. Исследования о состоянии рыболовства в России. Том VI. Рыбные
и звериные промыслы на Белом и Ледовитом морях. — СПб., 1862. С. 161.
43 Там же.
46 Брейтфус Л.Л. Указ. соч. С. 16-17.
4/ ГААО. Ф. 6. Оп. 17. Д. 66. Л. 48,48об., 49.
48 Смирнов П.С. Доклад Петербургскому отделу Общества для содействия русскому
торговому мореходству. — СПб., 1875. С. 1.
49 Там же. С. 2.
30 Там же. С. 3.
31 Краткий очерк деятельности Комитета для помощи поморам Русского Севера:
1894 — 1898. — СПб., 1899. С. 4.
32 Там же. С. 13.
33 Там же. С. 14.
34 Там же. С. 15.
35 Там же. С. 17-18.
56 Романов Н.В. Опрос поморского населения по проекту Комитета для помощи помо¬
рам Русского Севера об обеспечении семейств, оставшихся после погибших в море //
О мерах обеспечения семейств, оставшихся после погибших на морских промыс¬
лах. — СПб., 1902. С. 25-46.
5/ Краткий... 1899. С. 19.
58 Там же. С. 20.
59 Шергин Б.В. Указ. соч. С. 28.
60 Краткий... 1899. С. 20.
61 Там же. С. 33-35.
62 Первый рыбопромышленный съезд Поморско-Мурманского района в селе Сороке
Кемского уезда Архангельской губернии // ИАОИРС. 1913. № 9. С. 432.
63 Поморский рыбопромышленный съезд // ИАОИРС. 1914. № 5. С. 131.
64 Там же. С. 132.
65 Там же.
66 Третий рыбопромышленный съезд Поморско-Мурманского района // ИАОИРС.
1916. №3. С. 119.
6/ Там же. С. 122.
68 Там же.
69 Галкин Ю.Ф. Слова и годы: Размышления о жизни и литературе. — М.: Современник,
1989. С. 15.
/5 Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности / пер. с
англ. А. Башкирова. — М.: ACT; Транзиткнига, 2004. С. 65.
130
Часть II
ИСТОРИЧЕСКАЯ
ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ
ОПЫТА РУССКИХ ПОМОРОВ
Глава 2.1
Поморский культурный архетип
(В. В. Ануфриев)
Одна из самых больших трудностей исторического познания, по мне¬
нию А.С. Панарина, состоит в сложности понимания того, каким образом
народы сохраняют свою идентичность в историческом процессе. Непред¬
сказуемость исторического процесса представляет серьезный вызов иден¬
тичности России: будучи помещены в другое пространство и в другое вре¬
мя, мы вынуждены меняться, адаптируясь к ним. Проблему понимания,
однако, представляют не сами эти новые ответы, а то, что в них мы все же
сохраняем себя, свой базовый социокультурный стержень. И здесь, считает
ученый, находится один из вариантов ответа на смысл истории, он состо¬
ит в том, чтобы сохранять идентичность народа: «Смысл истории не задан
фатально; мы его постоянно обретаем в нас самих, в идентичности наро¬
да. Разгадать историю самого народа — значит разгадать, каким путем он
сохраняется, несмотря на разрывы времен и вмешательства неожиданных
обстоятельств» (1).
Сказанное напрямую относится к судьбе русских поморов, которые на
протяжении всей своей истории сумели сохранить и пронести исконно рус¬
скую основу своей культуры, основополагающие православные ценности,
традиции предков, свой «базовый социокультурный стержень».
«Сегодня много спорят, — пишет А.С. Панарин, — о соотношении фор¬
мационного и цивилизационного подходов. Формационный подход связан
с установками и ожиданиями нового витка прогресса, качественно ново¬
го этапа общественного развития. Цивилизационный обращает внимание
на устойчивость культурных кодов и архетипов, свойственных каждой из
сосуществующих на Земле цивилизаций — западно-христианской, восточ-
133
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
но-христианской, мусульманской, индо-буддистской, конфуцианско-даос¬
ской» (2).
В настоящем исследовании реализуется цивилизационный подход, а
в данной главе на основе анализа поморского этнокультурного архетипа
предпринимается попытка построить модель этнокультурной идентично¬
сти русских поморов.
С. Хантингтон определяет цивилизацию как некую культурную сущ¬
ность, как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий
уровень культурной идентичности людей. К чертам объективного порядка,
характеризующим цивилизации, относятся язык, история, религия, обычаи,
институты, а также субъективная самоидентификация людей. Ученый ут¬
верждает, что идентичность на уровне цивилизации будет становиться все
более важной, и облик мира в значительной мере станет формироваться в
ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций. К ним относятся
западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно¬
славянская, латиноамериканская и, возможно, африканская цивилизации.
Различия между цивилизациями являются не просто реальными, но
наиболее существенными: «Цивилизации несхожи по своей истории, язы¬
ку, культуре, традициям и, что самое важное, — религии. Люди разных ци¬
вилизаций по-разному смотрят на отношения между Богом и человеком,
индивидом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми,
мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимо¬
сти прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии.
Эти различия складывались веками. Они не исчезнут в обозримом буду¬
щем» (3).
С. Хантингтон не утверждает, что цивилизационная идентичность заме¬
нит все другие формы идентичности, что нации-государства исчезнут, каж¬
дая цивилизация станет целостной, а конфликты и борьба между различны¬
ми группами внутри цивилизаций прекратятся. Незападные цивилизации
постараются сочетать модернизацию со своими традиционными ценностя¬
ми и культурой, и поэтому от Запада, чтобы эффективно защищать свои
интересы, потребуется более глубокое понимание фундаментальных рели¬
гиозных и философских основ этих цивилизаций, нахождение элементов
сходства. «Ибо в обозримом будущем не сложится единой универсальной
цивилизации. Напротив, мир будет состоять из непохожих друг на друга
цивилизаций, и каждой из них придется учиться сосуществовать со всеми
остальными» (4).
134
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
По мнению М.К. Заковоротной, идентичность — многомерный процесс
человеческого становления, который может быть описан с помощью раз¬
личных аспектов. Научная картина таких процессов тесно связана с анали¬
зом практик, в рамках которых индивидуальная и коллективная идентич¬
ности проявляют себя и видоизменяются, сохраняя при этом свои исходные
архетипические характеристики (5).
Следуя цивилизационному подходу, можно утверждать, что в основе
каждой конкретной цивилизации лежит культурный архетип как базисная
модель духовной жизни общества. На практике он воплощается, прежде
всего, в соответствующей религиозной системе. В основе восточно-христи¬
анской цивилизации лежит православный культурный архетип, в основе
индо-буддистской — буддистский и т.п.
Слово архетип греческого происхождения, оно означает «прообраз»,
«первоначало», «образец». В активный научный оборот понятие «архетип»
было введено швейцарским психологом К. Юнгом, который использовал его
для обозначения и объяснения феноменов коллективного бессознательного.
Однако уже сам автор экстраполировал данное понятие на другие сферы
духовной жизни людей; в частности, он использовал его для объяснения
различных явлений мифологии, религии, искусства. Концепция архетипов
К. Юнга, а точнее само понятие архетипа, оказала большое влияние на раз¬
витие не только психологии, но и культурологии, религиоведения, литера¬
туроведения, искусствознания. Термин «архетип» приобрел в науке необы¬
чайную популярность, причем исследователи стали интерпретировать его
по-разному, в зависимости от решаемых научных задач.
Е.А. Колчанова приходит к выводу, что анализ мутаций понятия «архе¬
тип» в диахронном срезе интеллектуальной культуры позволяет выделить
важнейшие варианты его интерпретаций, выражающиеся в терминах: «ар¬
хетип», «культурный архетип», «архетипы глобальности», актуализирую¬
щиеся соответственно в классической, неклассической и постнеклассиче¬
ской философии. Они отражают развитие культурфилософской мысли по
формуле: синкрезис — анализ — синтез: от культурного монизма, с пози¬
ций которого архетипы рассматриваются как общечеловеческие, этнически
нейтральные структуры, к культурному плюрализму, с позиций которого
культурные архетипы квалифицируются как присущие локальным куль¬
турам специфические глубинные структуры, и культурному диалогизму,
с позиций которого архетипы есть одновременно всеобщие и особенные
структуры культуры (6).
135
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Наиболее полное и теоретически обоснованное определение культурно¬
го архетипа отражено в энциклопедии «Культурология. XX век». Культур¬
ные архетипы определяются как базисные элементы культуры, формирую¬
щие константные модели духовной жизни. Содержание культурных архети¬
пов составляет типическое в культуре, и в этом отношении они объективны
и трансперсональны. Формирование культурных архетипов происходит на
уровне культуры всего человечества и культуры крупных исторических
общностей в процессе систематизации и схематизации культурного опы¬
та. В силу этого сопричастность к культурным архетипам отдельным инди¬
видом отчетливо не осознается и воспроизведение культурных архетипов
конкретной личностью выступает рационально непреднамеренным актом.
Культурные архетипы раскрывают свое содержание не через понятие и дис¬
курс, но иконически, то есть посредством изобразительной формы. Икони-
ческая природа культурных архетипов обусловливает то, что они явлены
в сознании как архетипические образы, изобразительные черты которых
определяются культурной средой и способом метафорической репрезента¬
ции. Наиболее фундаментальны в составе культуры универсальные куль¬
турные архетипы и этнические (этнокультурные архетипы). Универсальные
культурные архетипы — укрощенного огня, хаоса, творения, брачного со¬
юза мужского и женского начал, смены поколений, «золотого века» и др. —
по сути смыслообразные, запечатлевают общие базисные структуры чело¬
веческого существования.
Сохраняя и репродуцируя коллективный опыт культурогенеза, универ¬
сальные культурные архетипы обеспечивают преемственность и единство
общекультурного развития. Для нас наибольшее значение имеют этнокуль¬
турные архетипы, которые представляют собой константы национальной
духовности, выражающие и закрепляющие основополагающие свойства
этноса как культурной целостности. В каждой национальной культуре до¬
минируют свои этнокультурные архетипы, существенным образом опре¬
деляющие особенности мировоззрения, характера, художественного твор¬
чества и исторической судьбы народа. В этнокультурных архетипах в сгу¬
щенном виде представлен коллективный опыт народа; собственно, они есть
результат превращения этнической истории в базовые модели этнического
культурного опыта. Актуализация этнокультурного архетипа включает этот
опыт в новый исторический контекст. Активное присутствие этнокультур¬
ных архетипов является важным условием сохранения самобытности и
целостности национальной культуры (7).
136
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
Село Кимжа. Зимний путь. Фото М.В. Нащокиной. 2012 г.
В отечественной культурологической науке понятие культурного ар¬
хетипа все чаще употребляется в значении «этнокультурный архетип» для
обозначения духовной специфики культуры конкретной этнической общ¬
ности (например, «русский культурный архетип», Ю.А. Вьюнов, А.В. Луб-
ский и др.).
Опубликованное в 2005 году учебное пособие по страноведению
Ю.А. Вьюнова так и называется — «Русский культурный архетип». По за¬
мыслу автора, книга посвящена «анализу русского культурного архетипа и,
прежде всего, освещению основных свойств характера, склада мышления
и духовных ориентаций русского народа. Эта тема является одной из цен¬
тральных для изучения российской цивилизации и русских как нации, их
судьбы и самобытной культуры» (8).
Главная цель этого издания состоит в том, чтобы на основе историче¬
ских фактов, достижений отечественной научной мысли и новой инфор¬
мации, высказываний многих замечательных сынов России создать целост¬
ную картину, отражающую характер, менталитет и духовные ориентации
137
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
народа, который является государственно-образующей нацией России, ее
социокультурной и языковой доминантой.
Ю.А. Вьюнов не дает четкого определения культурного архетипа, но,
рассуждая о русском культурном архетипе, отмечает, что каждый народ на
протяжении своей истории вырабатывает нравы, традиции и обычаи, мно¬
гие из которых присущи лишь ему одному. В свою очередь, эти особенности
не могут не отражаться на характере и душевном складе как отдельного че¬
ловека, так и народа в целом, придавая ему таким образом «национальное
своеобразие и уникальность» (9).
Таким образом, можно сделать вывод, что автор понимает русский куль¬
турный архетип как некую специфическую организацию духовной жизни
народа, составляющую его самобытность.
В другом учебном пособии («Культурология», под общей редакцией
Г.В. Драча) есть специальный раздел «Русский культурный архетип» (автор
А.В. Лубский).
А.В. Лубский, синтезируя идеи «аналитической психологии», «культур¬
но-исторической теории», «символического интеракционизма», «деятель¬
ностной» и «ценностной» концепций культуры, дает следующее определе¬
ние культурных архетипов: «Это — архаические культурные первообразы,
представления-символы о человеке, его месте в мире и обществе; норматив¬
но-ценностные ориентации, задающие образцы жизнедеятельности людей,
«проросшие» через многовековые пласты истории и культурных трансфор¬
маций и сохранившие свое значение и смысл в нормативно-ценностном
пространстве современной культуры» (10).
Культурные архетипы, по мнению ученого, — это глубинные культур¬
ные установки «коллективного бессознательного», с величайшим трудом
поддающиеся изменению. Характерные черты культурных архетипов —
устойчивость и неосознанность. Люди, как правило, не рефлексируют по
поводу собственных культурных архетипов, которые «работают» на сохра¬
нение культурного генотипа того или иного народа.
Культурные архетипы дают о себе знать во всех сферах жизнедеятель¬
ности человека, но более всего они проявляются в его повседневной жизни.
Архетипы функционально рассматриваются как первичные, архаичные
формы адаптации человека к окружающей реальности. Поэтому изучать
культурные архетипы можно путем реконструкции влияния этой реально¬
сти (географической, геополитической, хозяйственной, социальной, поли¬
тической, религиозной, культурной и т.п.) на их формирование.
138
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
«Культурные архетипы имеют символическую природу и обнаружива¬
ются в области смысловых, ценностных ориентаций. Это позволяет истол¬
ковывать и типизировать архетипы через «постижение» области символи¬
ческого» (11).
В монографии «Культура русских поморов: Опыт системного анализа»
(2005) Е.Н. Селезневой также используется понятие «этнокультурный архе¬
тип» в отношении культуры русских поморов в значении, предложенном в
энциклопедии «Культурология. XX век» (12).
Мы рассматриваем культурный архетип как базисную модель духовной
жизни определенной человеческой общности. Это может быть не только
этническая общность, но и, говоря словами С. Хантингтона, «культурная
общность наивысшего ранга», то есть цивилизация.
Предлагается использовать понятие «культурный архетип» также в зна¬
чении «этнокультурный архетип», но квалифицируя его не в качестве одно¬
го из элементов культурной модели, а как единую базисную константную
модель духовной жизни, выражающую и закрепляющую основополагаю¬
щие свойства этнической общности как культурной целостности. То есть
в значении, близком к указанному выше понятию «русский культурный ар¬
хетип». Наряду с этим не отрицается возможность употребления понятия
«этнокультурный архетип» и в прежнем его значении, так как русский куль¬
турный архетип в качестве единой модели духовной жизни этноса может
содержать в своей структуре универсальные культурные архетипы и кон¬
кретные этнокультурные архетипы, равно как и изначально предложенные
К. Юнгом архетипы коллективного бессознательного.
Исходя из вышеизложенного, необходимо и правомерно ввести в науч¬
ный оборот понятие «поморский культурный архетип».
Поморский культурный архетип квалифицируется как единая базис¬
ная константная модель духовной жизни русских поморов, выражающая
и закрепляющая основополагающие свойства поморской этнокультурной
группы как культурной целостности.
Поморская культура сформировалась как адаптивная реакция русской
культуры на изменение вмещающей среды. Поморы остались в лоне русской
национальной культуры, но русский (православный) культурный архетип
обрел новую специфическую форму актуализации в условиях Беломорского
Севера.
В процессе адаптации этнокультуры к новым условиям существования
константная модель духовной жизни в целом остается прежней, но появля¬
ются локально-региональные особенности актуализации этнокультурного
139
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Поселок Поной. Конец XIX в.
архетипа. Культурный архетип есть величина постоянная, но в зависимости
от условий его функционирования специфическим образом актуализиру¬
ются те или иные константы духовной жизни народа, отчего можно наблю¬
дать появление самостоятельных культурных феноменов, образованных на
основе одного культурного архетипа.
Поморский культурный архетип есть инвариант актуализации право¬
славного культурного архетипа в условиях Беломорского Севера.
Основными детерминантами этнокультурного архетипа являются осо¬
бенности месторазвития, религиозной жизни, исторического становления
и развития культуры. Следовательно, специфику поморского культурного
архетипа, его отличие от общерусского и севернорусского культурных архе¬
типов целесообразно определять, исследуя результаты действия основных
детерминант: месторазвития, мифолого-религиозной составляющей духов¬
ной жизни, особенностей исторического становления и развития помор¬
ской культуры.
Этнокультурный архетип проявляется наиболее ярко в этнонациональ-
ном сознании и самосознании, в мифологии, религии, ментальности, этно-
национальном характере, ценностных ориентациях, идеологии, националь¬
ных символах.
В основе культур автохтонных народов, населяющих район Беломорья,
лежали иные культурные архетипы. Русские люди, переселяясь в эти ме¬
140
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
ста, являлись носителями культуры, в основе которой лежал православный
культурный архетип. Поэтому можно говорить о частичной культурной ас¬
симиляции русскими автохтонных народов, например карел.
Благодаря православному культурному архетипу, актуализации его в
новых условиях, освоение русскими Севера носило не только географиче¬
ский, но и религиозно-духовный характер:
«Русский Север в силу своего пограничного положения в пространстве
русской культурной традиции издавна считался и является ее наиболее за¬
поведной частью, ее неприкосновенным древлехранилищем и животворя¬
щим источником. Народная культура Русского Севера — это русская куль¬
тура, выдвинутая на свой последний рубеж, на предел своего существова¬
ния, когда актуальным становится вопрос о ее существовании. В подобной
«пороговой» ситуации любая культура мобилизует все свои внутренние
(«аварийные») ресурсы, включает механизмы самосохранения, связанные
с обеспечением ее целостности и идентичности. В борьбе за выживаемость
отбрасывается внешняя материальная оболочка культуры и резко повы¬
шается ее рефлективность, интровертность. Культура, функционирующая
на пределе — исходе своего существования (подобно лиминальным суще¬
ствам ритуалов перехода), свертывается к своему «утробному» состоянию,
возвращается к своим исходным основаниям, сужается до самосознания,
до своей порождающей модели. Вот почему родовые черты «материнской»
культуры в севернорусской традиции были не просто усилены (актуали¬
зированы), но сокращены и свернуты до полного обнажения ее конструк¬
тивного каркаса, до порождающей модели. Если в других землях Русского
государства происходило затухание, омертвение архаических традиций, то
перенесенная (в процессе колонизации) на Север глубинная модель рус¬
ской культуры продуктивно порождала все новые и новые «тексты» куль¬
туры, которые «квазиподобны» (К.В. Чистов) древнерусским образцам.
Моделирующие функции севернорусской народной культуры проявились
в восприятии Русского Севера как «светлого», то есть святого. В этом смыс¬
ле Русский Север выступает прообразом, символом всей России — Свя¬
той Руси и является той чаемой Землей Обетованной, на поиски которой
устремлялась душа русского человека — инока и крестьянина, мореходца и
землепроходца. Поэтому открытие и освоение Севера, преображение диких
лесных пространств в Северную Фиваиду — это прежде всего духовный
подвиг русского народа, важный шаг на пути его самопознания, превратив¬
ший Север из географического понятия в категорию религиозно-духовного
характера» (13).
141
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Н.М. Теребихин выделяет существование особого поморского бого¬
словия, воплощенного Соловецкими первоначальниками: «Своими земны¬
ми трудами и подвигами, своими посмертными чудесами три Соловецких
первоначальника — преподобные Зосима, Савватий и Герман — как зем¬
ной извод «Троицы Домостроительной» воплотили особое тринитарное
богословие Поморской земли, запечатленной в ее священной географии, в
ее идейно-образном сакральном генофонде, основу которого оставили па¬
радигмы (прообразы) Божественного Света (святости), морского-водного
пути-дороги, ведущего к Храму как образу Матери Божией...
Таким образом, тринитарное богословие Поморской земли и ее духов¬
ного сердца — Соловецкого острова — заключено в умозрении Севера как
края Предвечного Божественного Света, видение и постижение которого
возможны на морских (водных) путях святости, ведущих к спасительному
пристанищу и граду Иерусалиму Новому как образу Небесной Церкви.
Святость вод Соловецкого Белого моря равносильна святой воде креще¬
ния, погружение в которую знаменует смерть «ветхого человека» и рожде¬
ние человека «нового» (14).
Специфика актуализации православного культурного архетипа в усло¬
виях новой реальности выражалась и в особом восприятии морского про¬
странства: «Только признание высочайшего сакрального статуса вод Белого
моря, их причастности таинству Крещения и высшим целям христианской
жизни — обожению и преображению мира и человека — позволяет понять
тот достаточно уникальный и парадоксальный факт, что люди, совершив¬
шие тягчайший грех (убийство), люди, погибшие неестественной смертью
(утопленники), то есть все те умершие, которые по русской мифологической
«таксономии» причислялись к разряду «нечистых», «заложных» покойни¬
ков, которых даже не принимала «мать сыра земля», по смерти были при¬
числены к лику местночтимых и всероссийских святых (преп. Варлаамий
Керетский, Иоанн и Логгин Яренгские, Вассиан и Иона Пертоминские),
особо почитавшихся поморами в качестве покровителей северных морехо¬
дов» (15).
Поморский культурный архетип порождал новые типы русских людей:
«В поморской персонологии отчетливо различимы и другие типы духовных
и земных странников: это и староверы с их тягой к самосакрализации, само¬
сожжению, к последней своей самости. Это и мореходы и землепроходцы,
устремленные на поиски пределов русского земного круга. Но у всех у них,
грядущих вглубь, ввысь, вдаль, вширь по путям Божественного мирозда-
142
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
Село Варзуга. Лодочный ворот. Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
ния, общая родина — Поморье, которое порождало человека, открытого
миру, готового делать своей опорой Ничто, бездну» (16).
«Чудеса и подвиги Соловецких святых определяли и выражали само су¬
щество поморского менталитета, ядро которого составляло представление
о вере как единственном «плавательном» средстве по бурным водам моря
житейского. Отсюда проистекает такое важное свойство поморской культу¬
ры, как небрежение материальным оснащением корабля, самой технологи¬
ей кораблестроения. Можно было бы сказать, что поморская культура до¬
вольствовалась уровнем достаточности и всячески стремилась сохранить
свой «допотопный», «староманерный» (в прямом и переносном смысле «на
манер» Ноева ковчега) флот, что ярко проявилось во времена петровской
реформации, насаждавшей в Поморье стандарт «новоманерного» западно¬
европейского кораблестроительного искусства» (17).
Высший смысл поморской культуры, ее аксиологический центр, по мне¬
нию Н.М. Теребихина, был связан не со стяжанием ценностей «мира сего»,
но с отказом от этого мира, с преодолением законов «земного» тяготения и
143
Посёлок Шойна. Прошлое поморских судов.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
переходом в иное, «морское» изме¬
рение, открывавшее перед стран¬
ником новые горизонты выбора
жизненного пути, строительства
собственной личности, духовного,
душевного и телесного самоустро-
ения (18).
На основании анализа культур¬
но-исторической эволюции помо¬
ров, проведенного в предыдущей
главе, можно сделать вывод, что
основную специфику актуализа¬
ции православного культурного
архетипа в поморском социуме со¬
ставило сильное влияние или даже
преобладание старообрядчества.
Село Варзуга.
Хранение рыболовных снастей.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
144
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
Село Варзуга. Парусно-моторная лодка. Фото В. Д. Зворыкина. 2010 г.
Во второй половине XVII века в связи с церковным расколом у помор¬
ского социума появляется мощная идентификация по религиозному при¬
знаку. Вопрос о вере становится для поморов основным в их самоиденти¬
фикации.
Актуализация религиозной идентичности в XVII веке существенным
образом повлияла и на этнокультурную идентичность поморов в целом.
Религиозный фактор вообще имел одно из решающих значений в форми¬
ровании поморской этнокультурной группы и ее идентичности наряду с
новгородскими культурными корнями и морским типом хозяйства.
«Раскол XVII в. имел для всей русской истории гораздо большее значе¬
ние, чем принято думать. Русские — раскольники, это глубокая черта наше¬
го народного характера. Консерваторам, обращенным к прошлому, XVII век
представляется органическим веком русской истории, которому они хотели
бы подражать. Этим грешили и славянофилы. Но это историческая иллю¬
зия. В действительности, то был век смуты и раскола. Смутная эпоха, кото¬
145
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
рая потрясла всю русскую жизнь, меняет народную психику. Она надорвала
силы России», — писал Н.А. Бердяев (19).
Начало раскола (самое тяжелое время для всего Поморья) явилось вре¬
менем смены жизненного вектора — актуализации инстинкта этнокультур¬
ного самосохранения и формирования установки на поддержание старых
устоев, отторжения всего нового. Как уже отмечалось, формировался и
новый строй ментальности поморов, это была уже не ментальность нов¬
городской вольницы, движимой пассионарным порывом, а ментальность
самостоянья, самодостаточности, достоинства и воли.
Изменилась конфигурация поморской идентичности, главной ее доми¬
нантой стала верность заветам предков, верность старине. Это послужи¬
ло важнейшей причиной сохранения и функционирования в Поморье и на
всем Русском Севере важнейших элементов древнерусской культуры, утра¬
ченных в других регионах страны.
Таким образом, первоначально в конфигурации идентичности поморов
доминирующим фактором был хозяйственный, а теперь актуализировался
духовный. Этим во многом объясняется и появление «пренебрежения» у
поморов к материальной жизни, оснастке судов, обустройстве промысло¬
вого быта и т.д.
У поморов сформировался строгий идентификационный алгоритм: «так
отцы жили и деды, так и нам надо жить...» И этому образу они следовали
несколько веков. Заветы предков — нерушимый закон поморской жизни.
Образ поморов-пассионариев, освоивших Беломорье и прилегающий
к нему арктический регион, добравшихся до Сибири, Дальнего Востока и
Аляски, стал основой поморской идентичности с той только разницей, что
за пределы освоенного предками пространства уже никто не выходил, а на¬
оборот, постепенно пространство жизнедеятельности поморов свернулось,
практически, до пределов Белого моря и океанского побережья. Пассионар¬
ная доминанта была существенно погашена расколом.
И православные (мирские) и старообрядцы едины были в том, что жить
надо так, как жили деды и прадеды. Это являлось единым духовным лейт¬
мотивом поморского мировосприятия, ментальности поморов. Эта мощная
духовная доминанта повлияла и на хозяйственную жизнь поморского насе¬
ления, где тоже все делалось так, как заведено предками. Корабли строили
на старый манер, а водили по старинным лоциям и приметам, в промыслах
руководствовались прежними правилами и уставами.
Поморы стали создателями не только нового, нетрадиционного для вос¬
точных славян хозяйственно-культурного типа, но и нового типа русского
146
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
человека. В наиболее обобщенном виде можно выделить два основных куль¬
турно-исторических типа (образа) помора. Во-первых, тип помора-пассио-
нария XV — первой четверти XVIII века, во-вторых, тип помора XVIII — на¬
чала XX века. Ментальные особенности этого особого типа русского чело¬
века частично сохранились в современном поморском населении, но в силу
свертывания самой поморской культуры до функционирования в пределах
ареала прибрежной зоны Белого моря, прекращения дальних и средних
промыслов, исчезновения поморского мореходства, а также вынужденного
отчуждения поморов от территорий традиционного природопользования
даже и в этих сокращенных пределах, словом, в связи с трансформацией
поморского хозяйственно-культурного типа трансформировался и сам тип
помора. Большую роль в этом сыграла и трансформация духовной (религи¬
озной) жизни поморского населения.
Н.М. Теребихин рассматривает старообрядчество в XVII-XX веках как
скрытую форму святости, а его популярность на Севере объясняет двумя
основными причинами: во-первых, тем, что старая вера в глазах северно¬
го мира обладала самоценностью уже в силу своей древности, священной
старины, а для северян авторитет «первоверы» был незыблем; во-вторых,
совпадением никоновских реформ с начавшейся во второй половине
XVII века централизацией и бюрократизацией жизни северных приходов,
что привело к крушению устоев подлинно народной земской церкви на
Севере, а потому борьба старообрядцев против никоновских «новин» вос¬
принималась северным «миром» как борьба за собственное существова¬
ние: «Северному «миру» с его вечными поисками «последней» правды была
весьма созвучна эсхатологическая устремленность старообрядчества с его
идеями приближающегося конца света и ухода из мира во имя спасения
души. Поэтому не только сами старообрядцы, но и окружающие их миряне
почитали старую веру как единственно святую и истинную. По существу,
северный православный «мир» сливался со старообрядческой общиной,
образуя уникальный, иерархически организованный религиозный микро¬
косм, выполнявший те же самые функции приобщения к более высоким
степеням святости, что и приход-монастырь. Бывшие монастырские функ¬
ции были в новое время переняты старообрядческим сакральным центром
северного мира. Старообрядческий космос был устроен иерархически на¬
подобие духовной лествицы восхождения и распадался на ряд кругов-сту¬
пеней «верности». В центре его располагался «собор», образуемый самыми
«староверными» членами общины. Второй круг, «избранных», составляли
«мирские», те есть люди причастные старой вере, но пока еще «оглашен¬
147
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
ные», готовящиеся к переходу в «святой» круг соборян. За пределами мира
истинной святой веры находился кромешный антимир Антихриста с его
еретической никонианской церковью, безбожным государством, дьяволь¬
скими новинами и соблазнами» (20).
«По мнению северных мирян, — пишет далее ученый, — официальное
православие — это не истинная вера, она позволяет грешить, предаваться
удовольствиям без страха Божия. Пребывание в такой православной вере
рассматривается как уступка миру, вынужденный компромисс с ним. Ис¬
тинная же старая вера предполагает почти монашескую святую жизнь. Она
строится на подлинном страхе Божием, поэтому, боясь грешить, в нее, как в
монашескую схиму, облекаются лишь на смертном одре. Старообрядчество
в XVII-XX вв., в условиях духовного кризиса православной церкви, возро¬
дило на Русском Севере затухавшие традиции древнерусской святости с ее
идеалом ухода из мира, пустынножительства, поисков небесного града» (21).
Б.В. Шергин считал, что на Севере в XVIII веке, в эпоху морального под¬
чинения Западу, раскол носил черты своеобразного патриотизма.
«В противовес мнению высшего общества, будто «русские всегда были
во всем невежды», поморские писатели того времени прямо или косвенно
старались напомнить о том, что у русского народа есть славное историче¬
ское прошлое.
Архангельские поморы-корабельщики, памятуя былую славу, обижа¬
лись на Петра Первого за его увлечение голландцами и немцами.
Современник Петра поморский деятель Андрей Денисов, сказывая по¬
здравление выгорецкому судостроителю Бенедикту, говорил:
«Полунощное море, от зачала мира безвестное и человеку непостиж¬
ное, отцев наших отцы мужественно постигают и мрачность леденовидных
стран светло изъясняют.
Чтобы то многоснискательное морское научение и многоиспытное уме¬
ние не безпамятно явилось, оное сами те мореходцы художно в чертеж по¬
лагают и сказательным писанием укрепляют» (22).
Об отсутствии антагонизма по вопросам веры в собственно поморской
среде говорит мини-новелла Б.В. Шергина о кормщике Ушакове «Вера в
ложке»:
«Ушаков и товарищи пришли в Сумской посад. Был праздник, и сумляне
пригласили их к столу. Маркелов подкормщик говорит:
— Какой страх — со всеми есть и пить, а не знаем, кто какой веры!
У меня и ложки с собой нет.
148
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
Маркел говорит:
— Какой страх людей обижать! В ложку ты свою веру собрал» (23).
Б.В. Шергин приводит еще один достаточно красноречивый пример:
«Раскольник Ушаков и гонитель раскола холмогорский архиепископ Афа¬
насий забывали распрю о вере, коль скоро дело касалось любезного им мо¬
реходства или судостроения.
Афанасий яростно не любил староверов; во времена знаменитого дис¬
пута о вере в Москве, в Грановитой палате, в 1673 году Афанасий Холмогор¬
ский, как гласит протокол: «Слупил с божественного старца Никиты портки
и рясу». В свою очередь божественный старец выдрал у архиепископа пол¬
бороды.
Тем не менее, узнав о смерти Маркела Ушакова, Афанасий выразился так:
«Сей муж российскому мореходству был рожденный сын, а не наемный
работник» (24).
Дадим характеристику раскола в Поморье.
«Раскол Архангельской губернии, — говорится в одном из архивных
источников 1862 года, — наряду с губерниями Олонецкою и Вологодскою,
принадлежит вообще к, так называемой, беспоповщине. Он крепко коре¬
нится на исторической почве. Незначительное народонаселение этих губер¬
ний, разбросанное на огромных пространствах, покрытых лесами, тундра¬
ми, озерами, едва позволявшими иметь самое затруднительное сообщение
между селениями, народонаселение, занятое промыслами вдали от своих
жилищ, было просвещено Христианскою Верою большею частию иноками
и находилось под просветительным Христианским влиянием их только по
временам и то до тех пор, пока существовали монастыри, высылавшие на
апостольскую проповедь своих братий. Заступавшие их место малообра¬
зованные священники от 12 до первой четверти 19 столетия не могли под¬
нять религиозных убеждений своих прихожан настолько, чтобы привязать
их к церкви, внушить им нужду в священниках. Отдаленность селений от
приходских церквей, редкая встреча прихожан со священником и столь же
редкое посещение ими церковных Богослужений служили главными при¬
чинами слабого знакомства с Христианством и причиной слабого влияния
Церкви и священников на народ. Понятно, что обращенные в Христиан¬
ство жители северного края ни в начале, ни впоследствии не могли иметь
твердых христианских понятий и живого убеждения в необходимости ду¬
ховных руководителей —- священников и совершаемых ими Богослужений
и таинств. Поэтому, как скоро явился раскол и между его последователями
не осталось ни одного священника, раскольники не затруднились отказать-
149
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
с я вовсе от священников: они большею частию жили вне их влияния и до
раскола, когда числились православными. Таким образом, раскол беспопов¬
щины возник и развился по всему здешнему краю совершенно естествен¬
но» (25).
Раскол Архангельской губернии разделялся на несколько направлений:
«Более других заслуживают внимания по числу своих последователей: Да-
ниловщина (или Поморская секта), Филипповщина, Федосеевщина, Ануф-
риевщина или Аароновщина и друг.» (26).
Главной особенностью мировосприятия раскольников была постоянная
мыль об антихристе.
«По учению раскольников-беспоповцев, с 1666 года, со времени большо¬
го Московского собора, произнесшего (в 1667 г.) отлучение от Церкви непо¬
корным раскольникам, над Русскою Церковью, а спустя несколько времени
и над Русским государством воцарился антихрист — «дух богомерзкого от¬
ступления от веры», до сего времени царствовавший уже над всеми про¬
чими народами, кроме народа Русского. Этот дух, по учению раскольников,
действует ныне во всех членах православной церкви и преимущественно во
властях церковной и гражданской. Каждый православный, по убеждению
беспоповца, есть слуга антихристов, каждый начальник — слуга сатанин,
или сам антихрист, если он как-нибудь противодействует распространению
раскола» (27).
Мысль об антихристе преследует раскольника «с первых дней пробуж¬
дения его смысла до гробовой доски», подчеркивается в документе; она со¬
ставляет точку зрения, с которой раскольник смотрит на все распоряжения
власти церковной и гражданской; она составляет идею, которая проникает
все религиозные и нравственные убеждения раскольника, дает им смысл,
опору и несокрушимую, чарующую силу в душе раскольника; она управ¬
ляет всеми сношениями раскольника с представителями власти церков¬
ной и гражданской и всеми нераскольниками, внушает ему сдержанность
в обращении и речах и непреодолимое недоверие. По-видимому, можно бы
подумать, что постоянное преследование раскольников со стороны прави¬
тельства воспитало в раскольниках эту мрачную идею о повсюдной власти
антихриста. Но если присмотреться внимательнее ко взгляду раскольников,
то нельзя не увидеть, что все без исключения действия и распоряжения вла¬
стей духовной и гражданской, относящиеся и не относящиеся к расколу,
благоприятные и враждебные им — «дела духа лукаваго, действующаго в
сынех противления», то есть в православных (28).
150
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
Присутствие антихриста видится раскольнику во всем: «Так в учреж¬
дении школ раскольник видит прелестное средство уловить православных
чад Божиих (раскольников) в пагубу антихристову; в гражданском шрифте
букв — письмена лестнаго духа. В народной переписи раскольник видит за¬
пись в стан антихристов, в подписке, что такой-то состоит в расколе, видит
запись под власть антихриста, в деньгах — печать антихриста, в пашпортах
на гербовой бумаге — символ власти его над народом Божиим, в мосто¬
вой — путь нечестия, в немецком платье — одежду нечестия, в стрижении
бороды и усов — искажение образа Божия в человеке, в табаке — скверное
зелие диавольское, в чае — знак отчаяния вечного живота, в кофе — новь
и лукавство. В отступлении православных от христианских обычаев, запо¬
ведей и убеждений видит признак времен антихристовых, когда оскудеет
вера и любовь между людьми. Словом, раскольник представляет всякого
нераскольника до того грешным, нечистым, зараженным, так сказать, духом
антихриста, что посещение им дома раскольничьего оскверняет дом, один
поклон православного его иконе лишает ее благодати Божией, прикоснове¬
ние к одежде, чашке или ложке его оскверняет эти вещи, и всякая вещь, к
которой прикоснется скверная рука православного, требует омовения, очи¬
щения посредством поклонов и окуривания ладаном» (29).
Приведенные примеры помогают глубже проникнуть в психологию по¬
мора, понять религиозные корни его мировосприятия. Становится ясно,
«отчего строгие раскольники здешнего края мрачны по характеру, неодоли¬
мо упорны в своих заблуждениях, при всей невозможности разумно отсто¬
ять их в споре православными, отчего раскольник так недоверчив к самым
благонамеренным внушениям и действиям властей, ко всем нововведениям
и преобразованиям в жизни общественной; отчего так неуловимо искусен в
обращении с властями при всех встречах с ними. Горький опыт и постоян¬
ная мысль об опасностях от лестного духа сатанина закаляют его дух, дают
ему змеиную мудрость в жизни.
Понятно также и то, почему раскольники-беспоповцы разных сект при
всей взаимной неприязни всегда дружно помогают друг другу во взаимной
нужде и опасности при столкновении с православными; почему не щадят
никаких жертв для поддержания раскола, никаких средств для его распро¬
странения. У них одна мысль, мысль самая затаенная, глубокая, стоящая
выше всех расчетов: высвободить всех из-под страшной власти антихриста,
избавить от его душепагубной прелести и вечного мучения в преисподней
вместе с диаволом и ангелами его» (30).
151
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Борьба с антихристом принимала порой и неадекватные формы. В «Из¬
вестиях Архангельского общества изучения Русского Севера» в 1913 году
были напечатаны путевые впечатления англичанина о Русском Севере, где
тип «убийцы Антихриста» называется очень распространенным и приво¬
дится следующий случай: «Какая-то женщина, проснувшись в одно утро
после чудесного сновидения, призналась своему мужу, что она Антихрист.
Тот рассказал соседям, и, собравшись вместе, они совещались и молились.
Крестьяне обязаны были доложить священнику, но деревушка была ма¬
ленькая, и собственного священника в ней не было. Жители молились в
маленькой сосновой часовенке перед самодельными иконами, и только в
редкие дни кто-нибудь отправлялся к церковному богослужению верст за
15. И вот что случилось с несчастной женщиной. Человек пять крестьян
явились в ее избу и устроили совместно с ее мужем род молитвенного со¬
брания перед иконами, причем пели отрывки из богослужения. Женщина
сидела на скамье посреди комнаты, а крестьяне расположились вокруг; в
руках у них были топоры. После молитв женщина опустилась на колени,
и, так как она упорно продолжала выдавать себя за Антихриста, один из
мужиков ударил ее топором по голове, за ним нанесли удары и все осталь¬
ные и добили ее до смерти. Затем помолились еще усерднее, вынесли тело
женщины и похоронили в поле и, не чувствуя никакого раскаяния, спокой¬
но разошлись по домам к своим занятиям. Только месяц спустя полиция
узнала о случившемся и арестовала мужиков. Четверо были освобождены,
а муж этой женщины и еще один крестьянин были осуждены на пятилет¬
нюю каторгу.
Мысль об Антихристе чрезвычайно часто приводит к убийствам в рус¬
ских деревнях, и детоубийство на этой почве — одно из очень распростра¬
ненных преступлений. Если ребенок рождается несколько необыкновен¬
ным, его легко могут счесть или за дьявола или за Антихриста» (31).
Механизм распространения раскола в Поморье выглядел примерно сле¬
дующим образом: «По врожденной потребности религиозное чувство про¬
столюдина ищет себе пищи и удовлетворения и, встречая местные неудоб¬
ства пользоваться руководством священника, простолюдин обращается к
первому грамотному лицу за наставлениями в Вере; от первой старушки
или старца жадно выслушает беседу «от Божественного» (Писания). Но как
эти писания распространены преимущественно между раскольниками, то
таким именно путем и начинается сближение православных с расколоучи-
телями и, после неоднократных бесед расколоучителя и чтении из писаний
св. отцов или раскольнических сочинений в длинные вечера здешних зим,
152
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
целые семейства легко переходят в раскол; теми же самыми последствиями
сопровождаются подобные религиозные беседы раскольников и чтения во
время продолжительных морских промыслов. Грамотный раскольник всегда
запасается книгами раскольническими или вообще книгами религиозного
содержания, чтобы ими занять себя и своих товарищей в праздничный день
или в непогоду, сидя в своем рыбачьем шалаше. Этими чтениями и беседа¬
ми о вере многие занимаются по религиозной ревности к распространению
раскола, и эти лица отличаются нередко начитанностью в священных кни¬
гах, замечательным уменьем вести беседы не без увлечения и одушевления.
По поручению раскольнических сект главное внимание эти начетчики об¬
ращают на зажиточных и более смышленых крестьян православных. Расчет
в этом случае такой: если примет раскол лицо зажиточное и пользующееся
уважением в деревне, то его пример увлечет и других его однодеревенцев,
которые большею частию пользуются от него кредитом или состоят в ра¬
ботниках. Чем фанатичнее расколоучитель, тем он настойчивее пользуется
всяким случаем для распространения раскола: работа в поле с православ¬
ным, поездка вместе на карбасе, ночлег в доме православного — все обра¬
щает находчивость раскольника в случай для своей пропаганды» (32).
Раскол привлекал новых сторонников и чисто материальными выгода¬
ми: «Главные случаи благотворительности раскольников, обольстительно
действующие на православных: на промыслах, в торговле, в бедности и нуж¬
де. Почти каждая раскольническая секта, составляя из себя плотно органи¬
зованную, единодушную общину, с беспримерным между православными
самоотвержением, не щадит никаких средств для привлечения к расколу и
поддержания его. Понесет ли неудачу в промыслах, в торговле православ¬
ный крестьянин, ему охотно готовы помочь раскольники, если он примет
раскол, его во что бы то ни стало спасут от разорения. Раскольническая бла¬
готворительность бедным корелам принимает иногда характер христиан¬
ской добродетели в голодные годы: здесь кемские купцы-раскольники чрез
своих поверенных безвозмездно раздают беднякам за обещание не ходить в
церковь православную целые десятки тысяч пудов муки и денег. При слабо¬
сти религиозных понятий, простодушный кореляк охотно принимает дар и
перестает ходить на дух и в церковь, принимает веру своих благодетелей и
на вопрос: какой они веры? простодушно отвечают: Богданова, или Норки¬
ных, Исакова или Копылова (фамилии богатых кемских купцов). Встречая
материальную помощь в нужде со стороны православного, кореляк также
охотно и скоро переменит раскол на православие. Но, к сожалению, такую
помощь он редко встречает от православного» (33).
153
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Интересные сведения об особенностях раскола в поморской среде пред¬
ставлены в «Материалах по этнографии русского населения Архангельской
губернии, собранных П.С. Ефименком» (1877 г.). Специально подчеркивает¬
ся, что сведения эти «касаются той части русского населения Архангельской
губернии, которая, не отличаясь от массы в племенном (этнологическом)
отношении, отделяется от нее религиозными особенностями, повлиявшими
и на самый ее быт» (34).
В источнике подчеркивается, что раскольники очень старательно обу¬
чают друг друга, между собою, или в каком-либо скиту, читать на церков¬
нославянском языке. И потому чуть не все раскольники умеют читать цер¬
ковные книги; пишут же они своеобразно-искусно, на манер печатно-книж¬
ного шрифта. У них, в бумагах, письмах и вообще всяких письменах, почти
всегда в начале и конце бывают написаны молитвы, например: 1) «Во имя
Отца и Сына и Святаго Духа, Аминь. Любезному моему благоприятелю NN,
первым долгом считаю пожелать телеснаго здравия, душевнаго спасения,
благопоспешения, благоденствия, земных и небесных благ, всякаго благопо¬
лучия, нижайше кланяюсь и молюсь о здравии вашем и сродников ваших...
Доброжелатель NN». Говорят раскольники более серьезно и книжным сло¬
гом. Разговор их сходит более на тему о смерти и душевном спасении.
«Из книг у раскольников чаще обретаются: святцы, часовники (часосло¬
вы великие и малые), псалтыри простые, требники, каноники, акафистни-
ки, молитвословы, четьи-минеи, минеи общие, служебные и праздничные,
цветники, обиходы, евангелия, прологи, кормчая книга, уставы, апостолы,
ирмосы певчие, ирмосы старинные, жития и чудеса святых отец: Ефрема
Сирина, Николая Чудотворца, Изосимы (Зосимы) и Савватия Соловецких,
также синодик, триодь постная, триодь цветная. Кроме того держатся со¬
чинения о житии и страдании раскольнических вожаков: Аввакума, Лазаря,
Никифора, Епифания, Трифилия и Перфилия, которые раскольниками при¬
числены к лику святых, а также о ереси (отступничестве от раскола, напри¬
мер: «о Никоне злом патриархе и его сподвижниках»), Стоглавник и прочие
книги, которые раскольники держат при себе и называют богодухновенны-
ми книгами. Как святыни хранятся книги церковные старинные, писанные
(будто бы только, хотя попадаются фальшивые) до Никона. И потому с бла¬
гоговением чтутся книги по заглавию с индиктом «в благополучное цар¬
ствование Благовернаго Государя и Великаго князя Михаила Феодоровича
Всея Великия и Малыя России» (35).
Во время молитвы у старообрядцев соблюдается правило — обращаться
друг к другу и падать взаимно в ноги, с произношением слов:
154
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
— Прости Христа-ради меня грешного (грешную).
— Бог тебя простит.
Затем опять молятся.
Хождение у раскольников посолонь; православное же хождение против
солнца признается ими ересью. Так, когда молятся пред иконами и обраща¬
ются к другим кланяться, то поворачиваются слева направо; отмолившись,
поворот делают по солнцу, а не на левый бок.
Староверы очень сердятся, если название дневного светила небесного
произносится солнце, а не солнице.
У раскольников новогодие считается не по Юлианскому летоисчисле¬
нию, то есть начинается Новый год не с 1 числа января месяца, а со дня
Семена-Столпника, то есть с 1 числа сентября месяца.
В Поморье существовало такое явление, как «переправление» в старо¬
веры («идти по вере»): «Отход в раскол бывает наиболее с 50 лет, то есть
после «мирских похождений». Малолетние, к счастию, остаются не трону¬
тыми ересью, до достижения возмужалости, но и это только исключения.
Совращение в раскол легко бывает там, где главы семейства раскольники;
они, умирая, на смертном одре завещают детям идти в старую веру, и дети,
чтя особу отца священною, исполняют завещание родителей, суеверно бо¬
ясь дурных последствий, в противном случае. Также: а) когда старой деве
стукнет за 30 лет, или овдовеет женщина, и год, два сватов не показыва¬
ется, они «идут по вере», и б) во время болезней, больные, по убеждению
сродников, дают обеты идти «по вере» предков. Ученики всегда подражают
учителю во всех мелочах, а влечение к секте, конечно, влечет за собою при¬
нятие всех ее привычек.
Поступление в старую веру состоит в перекрещении ими на свой лад,
или (по аргументации раскольников) переправлении. Оно происходит не
торжественно, а втихомолку, ночью, в каком-либо ручье или речке (текучей
воде); обливания же водою не допускается...
Если парню приходится жениться, а он переправлен в староверы, то
очень просто, отлучается от раскольников недель на шесть, то есть делает¬
ся на время православным: ходит в церковь, живет по мирскому, гостит и
женится. Но, после всего этого, на обручившегося старцами (начетниками)
налагается шестинедельный пост, и ни молодой, ни молодая не разделяют
общего стола ни вместе, ни с другими семейными несколько времени. По
исполнении же такой эпитимии, женившийся, без расторжения брака, сно¬
ва обращается в раскол, и с этих пор перекрещенец делается окончательно
настоящий «по вере» (36).
155
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Православие раскольники явно не ругают, но, в отличие от своего ве¬
роучения, православную веру называют «мирскою», а исповедующих ее —
«мирскими» или «миршными» людьми, «мирянами».
Свое вероучение староверы называют «истинною, православною, спаси-
мою, отцовскою верою, — а себя: избранными, истыми христианами, старо¬
верцами и староверами, или, просто, «по вере» (37).
Религиозность и преобладание староверчества в поморской среде под¬
черкивал М.С. Богданков: «Бывает странно видеть какой-либо старовер¬
ский обряд, например, когда старухи — староверские попы хоронят како¬
го-либо старовера...
Несколько старух (не меньше пяти) в оригинальных темных «костычах»
(сарафанах), со старинными круглыми серебряными пуговками напереди,
в белых сорочках, в темных больших платках, сколотых под подбородком
и широко раскинутых по спине, с лестовкой, четками и молитвенником в
руках, все они в один голос, очень тихо, очень монотонно, как-то в нос речи¬
тативом напевают: «Святый Боже», или другие молитвословия. Иной помор
сам православный и семья его православная, но старообрядцев поощряет:
приглашает к себе старух-старообрядок петь панихиды по своим предкам
староверам, наделяет их деньгами, чаще рыбой, мукой, чаем, сахаром и дру¬
гими припасами; богато угощает тем, что есть лучшего в доме.
Для этого у некоторых поморов вся посуда разделяется на староверскую
и мирскую. (Староверы, как известно, считают смертным грехом есть или
пить из той посуды, которую употребляют православные.) Кадка с водой и
ковшик в ней в каждом доме у поморов считается каким-то святилищем.
Не знаю, позволяет ли приличие самим старообрядцам напиться воды пря¬
мо из ковша, но если это сделает какой-нибудь оплошавший православный,
то после этого ковш считается у них «омиршонным» и из употребления
упраздняется, а покупается новый. Так же поступают с каждой старовер¬
ской чашкой.
Моют посуду из различных тазиков — из мирского —- мирскую, из ста¬
роверского — староверскую.
Хозяйки очень строго следят за тем, чтобы их староверскую посуду ни¬
кто не «омиршил».
Вся эта история отнимает у хозяек массу времени, а у хозяев много денег
на посуду...
Исполнением богослужебных обрядов у староверов Поморья занима¬
ются главным образом одинокие старухи-вдовы. Профессия эта, говорят,
очень выгодна. Между прочим, она очень избаловала старух в Поморье:
156
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
здесь вы не найдете для своих детей скромную старушку-няню, это для нее
не выгодно. Между тем старух очень много в Поморье. Мужчины там редко
доживают до глубокой старости: многие гибнут на промыслах, или расстра¬
ивают свое здоровье от тяжелых условий промысловой жизни и умирают
сравнительно в молодые годы.
Староверство, по поморским понятиям, будто бы помогает помору в до¬
стижении счастья и богатства.
Центром староверства в Поморье служит Мягрегский скит близь города
Кеми» (38).
Другой особенностью религиозного мировосприятия поморов, особен¬
но женщин, являются различные поверья и суеверия.
«Они верят и в домовых, и в водяных, и в колдунов, и в наговоры...
Домового они называют — «хозяин». Этот «хозяин» будто бы похож на
хозяина человека и его будто бы в редких случаях видят... Это служит, ко¬
нечно, как особое предзнаменование» (39).
Если поморке во сне привиделось что-то кошмарное — значит ее «ду¬
шил хозяин». Если кошмары повторялись раз за разом, она считала, что ее
«невзлюбил хозяин». Для прекращения неприятных снов нужен был крест¬
ный ход с иконой из церкви, с окроплением святой водой всех стен в доме,
углов и закоулков, чердаков и чуланов.
Если в хлеве у поморов беспокоится корова или вылезает шерсть у овцы
от какой-либо болезни, то, по их понятиям, это все по вине «хозяина», и
если святая вода тут не помогает, то несчастное животное спешат убить на
говядину, чтоб на грех не задушил «хозяин» насмерть и не наделал в доме
убытка. Часто обращаются в таких случаях и к колдуну, который помогает
«наговорами».
«Колдунам здесь верят твердо. Колдуны бывают многознающие и мало¬
знающие. Чем старше колдун, тем больше он должен знать наговоров и за¬
клинаний и от большего числа болезней. К такому колдуну часто ездят за
сотни верст. Он пользуется большим уважением, отчасти его и боятся.
Мелкие колдуны делятся по специальностям: один знает хорошо «за¬
говорить кровь», другой знает «наговор на ураз», то есть — ушиб, третий
«баянную нечисть» — это какая-нибудь накожная болячка. «Баянная» — от
слова баня, которую поморы называют «байна». Кто мастер приворожить
девице жениха, или наоборот, а иной и «остуду кинуть», то есть разлу¬
чить — посеять ненависть.
Кто при тяжелых родах поможет (а нередко и на тот свет отправит), кто
грыжу успокоит, кто от ломоты в костях избавит, да много...
157
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Почти каждая пожилая женщина в поморской деревне должна что-
нибудь знать в этом роде, иначе она является бестолковой невеждой...» (40).
По сведениям А.А. Жилинского, особенно любимым средством лечения
среди крестьянского населения считалось кровопускание. Болел ли кто ка¬
кой-либо внутренней болезнью, суставным ревматизмом или общим недо¬
моганием, слабостью, он терпеливо ждал прихода мезенских коновалов, ко¬
торые посещали отдаленнейшие утлы губернии и, кроме прямых своих обя¬
занностей, охотно пускали кровь у людей. Для этой цели они имели малень¬
кие топорики, которыми делали насечки на разных частях тела и выпускали
по нескольку «фунтов крови». Лечили знахари и знахарки от всех болезней.
Поморы очень любят полечиться, замечает А.А. Жилинский, и, пока еще
не состарились и окончательно не ушли от всего «мирского», охотно обра¬
щаются и к фельдшерам.
В большом ходу среди поморов было лечение вывозимым из Норвегии
«expeller-ом» и употребление «спуска» — смеси из «разной дряни». Спуск
употреблялся, главным образом, от «порчи» «глазом».
Открытое лечение для староверов — грех. Староверки, как бы больны
ни были, часто отказываются от медицинской помощи. Известны случаи,
когда староверы являлись на фельдшерские пункты с собственным ведром
воды в руках, из боязни «обмирщиться», например, при полоскании рта с
больными зубами. Самые нелепые сцены, по словам А.А. Жилинского, здесь
граничат, прежде всего, с убеждением: «так жили отцы и деды»... (41).
В «Материалах» П.С. Ефименко приводится прибаутка коновалов:
«Мы коновалыцики,
Мы не обманщики —
Из моря воду пивали,
С камней лычье дирали;
Мы лекари,
Мы аптекари —
Лечим на славу
Хоть Фому, хоть Савву,
Мы в баньках парим,
Мы в баньках жарим;
В баню на ногах,
А из бани на дровнях» (42).
Таким образом, рассмотрена специфика актуализации православного
культурного архетипа в поморской среде (поморский культурный архетип).
158
Глава 2.1. Поморский культурный архетип
Этот анализ устанавливает общую основу поморской, русской и восточнос¬
лавянской культур, но не позволяет во всей полноте выявить специфику
поморской культуры.
Поморский культурный архетип как константная модель организации
духовной жизни поморской этнокультурной группы в большой степени де¬
терминировал особенности хозяйственной деятельности поморов, состав¬
ляющей основную специфику поморской культуры.
Следовательно, для создания модели этнокультурной идентичности по¬
моров необходимо также исследовать проявление (актуализацию) помор¬
ского культурного архетипа в хозяйственной деятельности и общем строе
поморской жизни.
Сокращения
ГААО — Государственный архив Архангельской области.
ИАОИРС — Известия Архангельского общества изучения Русского Севера.
Примечания
1 Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. — М.: ЭКСМО, 2003.
С 51-52.
2 Там же. С. 15.
3 Этнос и политика: Хрестоматия / авт.-сост. А.А. Празаускас. — М.: Изд-во УРАО,
2000. С. 312-313.
4 Там же. С. 319.
5 Заковоротная М.В. Идентичность человека. Социально-философские аспекты: авто-
реф. дисс.... д. филос. наук. — Ростов-на-Дону, 1999. С. 11-12.
6 Колчанова ЕЛ. «Архетип» как категория философии культуры: дис. ... канд. филос.
наук. — Тюмень, 2006. С. 58.
/ Культурология. XX век: Энциклопедия. Т. 1. — СПб.: Университетская книга, 1998.
8 Вьюнов ЮЛ. Русский культурный архетип. — М.: Наука: Флинта, 2005. С. 4.
9 Там же. С. 5.
Ю Культурология: учеб, пособие для студ. высших учеб, заведений / под науч. ред.
Г.В. Драча. 11-е изд. — Ростов н/Д: Феникс, 2006. С. 438.
11 Там же. С. 440.
12 Культура русских поморов: опыт системного исследования / под общ. ред. докт. куль¬
турологии П.Ю. Черносвитова; Федеральное агентство по культуре и кинематогра¬
фии. — М.: Научный мир, 2005. С. 320.
13 Теребихин Н.М. Метафизика Севера: монография. — Архангельск: Поморский уни¬
верситет, 2004. С. 212.
14 Там же. С. 72.
13 Там же. С. 73.
16 Там же. С. 77.
159
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
/ Там же. С. 84.
8 Там же. С. 77-78.
9 Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. — М.: ООО «Издательство В. Шевчук»,
2000. С. 11.
Ю Теребихин Н.М. Указ. соч. С. 215.
П Там же. С. 216.
!2 Шергин Б.В. Древние памяти: Поморские были и сказания. — М.: Худож. лит., 1989.
С. 19.
>3 Там же. С. 208.
54 Там же. С. 20.
>5 ГААО. Ф. 6. Оп. 17. Д. 32. Л. 1,1об.
56 Там же. Л. 1об., 2.
5/ Там же. Л. 2.
>8 Там же. Л. 2, 2об.
>9 Там же. Л. 3, Зоб.
50 Там же. Л. 5, 5об.
И Англичанин о Русском Севере // ИАОИРС. 1913. № 15. С. 705-706.
52 ГААО. Ф. 6. Оп. 17. Д. 32. Л. 8об., 9.
В Там же. Л. 9, 9об.
И Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные
П.С. Ефименком. Часть I. Описание внешнего и внутреннего быта. — М., 1877. С. 211.
55 Там же. С. 212.
56 Там же. С. 214-215.
57 Там же. С. 215.
58 Богданков М.С. Домашняя жизнь, нравы и некоторые обычаи поморов. — ИАОИРС,
1910, №24. С. 41.
59 Там же. С. 42.
Ю Там же.
и Жилинский А.А. Крайний Север Европейской России. — Пг., 1919. С. 133.
\2 Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии, собранные
П.С. Ефименком. Часть 2. Народная словесность. — М., 1878. С. 253.
160
Глава 2.2
Факторы сохранения этнической
и культурной самобытности русских поморов
(В. В. Ануфриев)
Целесообразно выделить два главных фактора сохранения этнической
и культурной самобытности русских поморов: духовный и хозяйственный.
Духовный фактор связан с реализацией православного культурного архети¬
па и был рассмотрен в предыдущей главе. Более подробному рассмотрению
подлежит фактор хозяйственный.
Период севернорусского (поморского) мореплавания по современным
представлениям укладывается преимущественно в рамки конца XV —
XVIII века. В XIX веке поморы оставались мореходами и промысловиками,
но сфера их деятельности настолько сузилась, что практически не выходи¬
ла за рамки собственно поморской акватории, то есть Белого моря и при¬
брежной полосы Кольского полуострова. Изменился и состав поморского
флота, особенно в той его части, которая касается открытого морского пла¬
вания (1).
По мнению В.Ф. Старкова, особое место в мореходной практике помо¬
ров занимает XVI столетие: «Это было время наивысшего подъема их дея¬
тельности как мореплавателей и первооткрывателей. Именно тогда были
освоены главные трассы на восток, северо-восток и северо-запад, открыты
многие острова Баренцева моря и северные территории Западной Сибири.
Возрастающая мореходная промысловая активность поморов пол¬
ностью соответствовала конкретно-исторической обстановке в России
XVI века. Открытие новых земель и связанное с этим развитие морских и
пушных промыслов отвечало потребностям государства и растущего торго¬
во-промышленного слоя феодальной России. Оно было адекватно задачам
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
формирования общероссийского внутреннего и внешнего рынков. Эти же
условия привели в XVII веке к политике подчинения землепроходческого и
промыслового дела государственным интересам, что выразилось в жесткой
регламентации использования основных морских трасс и замене стихийных
походов на восток государственными экспедициями.
Одним из основных достижений русского арктического мореплавания
XV-XVI веков явилось открытие нескольких морских ходов в Баренцевом и
Карском морях: «Ход в немецкий конец», Мангазейский морской ход, Ени¬
сейский ход, Новоземельский ход и Ход груманланский» (2).
В.Ф. Старков считает принципиально важным тот факт, что поморы
играли роль первопроходцев морских трасс в центральном и восточном
секторах арктического бассейна и первооткрывателей многих северных тер¬
риторий. Деятельность поморов как мореплавателей имела сугубо экономи¬
ческую основу и была направлена на расширение зоны их промысловой де¬
ятельности. Открытие новых земель и морских путей органически входило
в задачи этих походов: «В этом отношении плавания поморов на восток и
северо-запад от Белого моря мало чем отличались от западноевропейских
экспедиций XVI — XVII вв., которые также привели к новым географиче¬
ским открытиям, хотя в основе своей преследовали цели экономического
характера. Другое дело, что молодые страны Западной Европы стремились
решить экономические задачи политическими методами, и это не могло не
отразиться на характере самих экспедиций, которым был придан статус го¬
сударственных мероприятий.
Походы поморов носили стихийный характер и не преследовали ка¬
ких-либо политических целей. Тем не менее, на определенном историче¬
ском этапе они играли важную роль в процессе государственного освоения
азиатской части страны. Морские, речные и волоковые пути, проложенные
жителями русского Севера, начиная с первых годов XVII столетия, стали
активно использоваться государством в интересах колонизации северных
зауральских территорий. Примерно с этого же времени, после утвержде¬
ния администрации в Мангазейском уезде, царское правительство взяло
под свой контроль морские пути в Сибирь. По-видимому, не будет ошиб¬
кой утверждать, что движение поморов на восток объективно способство¬
вало экспансионистской политике Российского государства в отношении
Сибири» (3).
Таким образом, в Поморье XVI-XVII веков сформировалась развитая
морская культура. Однако уже во второй половине XVIII века, по словам
162
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
Б.В. Шергина, заявлять о том, что у русских существует своя морская куль-
тура, уже считалось конфузным.
«Федор Вешняков приводит такой факт: «У допросу от коммерц-конто-
ры: куда которые суда ходили, я и похвалился своеручным чертежом. Да и
ушаковский объявил, Новоземельский. Господин Присутственный смолчал,
а конторские опосле говорят: «Для приезду господина члена ты бы посты¬
дился карбасное-то художество казать. Соблюдал бы в сундуке».
Упрятанная в сундуке древняя и оригинальная картография русских по¬
моров была забыта.
Самый стиль, самая внешность древних «морских чертежей» оскорбля¬
ли вкус помпадуров XVIII века. Все, что было сделано в русском народном
стиле, определялось выражением: «в подлом вкусе».
Вот почему первым картографом побережий Северного Ледовитого оке¬
ана стали считать голландца Ван-Клейна. Между тем Ван-Клейн издал свой
атлас только около 1600 года и пользовался для своей работы поморскими
чертежами. Там, где у Ван-Клейна не хватало русских данных, чертеж его
фантастичен.
В конце XVIII века в Петербурге предпринято было печатание карты
Русского Севера. Петербургские картографы рабски скопировали неверную
голландскую карту. Тупоумие дошло до того, что даже искажения русских
названий целиком перенесены были на «русскую» карту. Вместо «Канин
Нос» на «русской» карте XVIII века напечатано «Кандинес», вместо «Святой
Нос» — «Свети Нес» и т.п.
Пренебрежение к многовековому опыту поморов было так велико, что
«русский генерал» Ф. Литке (XIX в.) предпочел блуждать у Новой Земли в
поисках Маточкина пролива, нежели «оконфузить себя услугами мужиков»,
то есть поморов, досконально знавших Новую Землю.
В конце концов, в сознании русского общества исчезло всякое представ¬
ление о том, что на Севере существовала большая морская культура.
Ведь мало ли в матушке-России всяких промыслов? В Кимрах шьют са¬
поги, в Вязьме пекут пряники, иные лепят горшки, плетут лапти, ткут ро¬
гожи. А поморы ловят рыбу. Что тут удивительного или особенного?» (4).
Размышляя о поморской культуре, Б.В. Шергин писал: «Здесь приходит¬
ся погоревать и позавидовать вот о чем: на Север с половины прошлого
столетия стали приезжать специалисты по собиранию былин, специалисты
по собиранию сказок и песен, специалисты по народному прикладному ис¬
кусству.
163
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
В двадцатых годах Север объезжали командированные Институтом ма¬
териальной культуры специалисты по собиранию и описанию оловянной
посуды: кроме оловянных ложек и плошек, они не глядели ни на что!
Но, увы, никогда-никогда на Север не приезжали люди, которые настой¬
чиво, целеустремленно спрашивали бы, искали бы, собирали бы специаль¬
ную морскую письменность.
Никто никогда не внушал поморам, что все «морские уставцы», «уряд¬
ники», «лоции» важны для науки и имеют историческое значение. Никто
специально не записывал и устных преданий, устных рассказов о славных
мореходцах, об именитых судостроителях.
А ведь жизнь не стоит на месте. Забывается не только все ветхое и бес¬
полезное, но и то, что интересно для истории, для живой науки» (5).
В этой связи следует сказать, что интерес к собственно поморской куль¬
туре все-таки существовал и в XVIII веке. В Государственном архиве Архан¬
гельской области сохранилось «Предписание генерал-губернатора Тутолми-
на о составлении для Академии наук Российской империи Словаря русских
морских терминов» (6). В данном предписании правителю Архангельского
наместничества от 15 апреля 1786 года приводятся знаменательные слова
княгини Е.Р. Дашковой, которая замечает, что «все до мореходства при¬
надлежащие слова и названия приняты и введены у нас на иностранных
языках», и подчеркивает, что «Российской Академии, для сочиненного ею
словаря, желательно иметь оные на нашем природном». Данное поручение
объясняется тем, что именно на Беломорском Севере многие морские тер¬
мины «употребляются под собственными названиями, как то в обозначе¬
нии ветров, разных судов и их оснастки; вообще все слова мореходные» (7).
П.И. Челищев, совершивший путешествие в Поморье в 1791 году, так
описывает жизнь поморов: «Проехавши от деревни Выгскаго острова 9, а
всего от Воиц золотого рудника 65 верст рекою Выгом, приехали к примор¬
ской деревне Сорокиной в 8 часов по полудни и стали квартерою в доме эко¬
номическая крестьянина Петра Лукина. Оная деревня, как выше показано,
стоит на острову, который во окружности до трех верст; на нем крестьян¬
ских дворов 80, в них мужеска пола 202, женска 231, а всех вообще 433 души.
Сии крестьяне не точию ни самомалейшая никакого хлебопашества, но
даже и огородов для билья не имеют, а только для коров и лошадей весьма
ж мало выстанавливают сена, почему и скота держат очень мало для своего
домашняя расходу. Кормятся ж от ловли в море рыбы; настоящий же их
непременный доход от семги, сельдей и от морских зверей: белуг, нерьпов и
164
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
Вешалки для сушки трески на Гавриловском становище. Конец XIX в.
прочих; главный же их на удачу промысл: ходят все мужчины на Мурман¬
ский берег Севернаго окияна близ Колы, для промыслу трески, палтусины,
сельдей и сала помянутых морских зверей; также привозят несколько жи¬
вотных морских редкостей и растений натуральной гистории. Но жаль, что
бедные сии люди, не знав, как дороги сии игры натуры в глазах охотников,
и не ведав, куда им оныя сбывать, считая за безделицы, бросают на тех бере¬
гах в великом множестве. Сии жители не доезжают до острова Гренландии
и до Новой Земли, что я и не хулю, ибо дурная конструкция их ладей, а
особливо еще худшая и суеверием подкрепляемая их оснастка, еще бы более
морям и ветрам отдавала их на пищу и на игралище, хотя и ныне весьма
часто бедственно из них многие погибают.
Воспитание их весьма сходно с их промыслом, ибо во время моего про¬
езду вся молодежь от 10 лет поголовно выехавши была на помянутые бере¬
га, а остальныя малыя дети ничем другим не забавлялись, как оснасткою и
спусканием маленьких своих ладей на воду.
Выгорецкий исток в море близ их деревни считается по всему поморью
самою изобильною сельдяною добычею; самая лучшая и выгоднейшая их
пора с августа до декабря месяца. Они ловят их неводами и захватывают
целыми лодками; закупая гишпанскую соль у города Архангельска, солят
они их в большом количестве; другую часть коптят, а малую часть из оных и
165
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Становище Еретики. Конец XIX в.
всю весеннюю и летнюю сельдь вялют и сушат на солнце, чем во весь год по
большей части и питаются. Сбывают же оных, как и добываемую ими семгу,
приезжающим к ним купцам зимою, то к городу Архангельску, то в Санкт-
Петербург. Сколь жалко, что драгоценный сей и изобильный дар натуры,
который не уступает изобилием своим и добротою Голландцам, еще не мо¬
гут довести до совершенства и до надлежащей выгоды, которою пользуются
богатые те республиканцы; но мы о том станем говорить впредь. Кроме ж
оных показанных, другого никакого промыслу не имеют» (8).
Вся жизнь поморов, действительно, связана была с морскими промыс¬
лами.
«Рыба — вот единственная забота помора; это жизненный нерв, это вся
надежда для помора и вообще для всего населения Белого моря и Ледовито¬
го океана. Земля мало производит, скот по этой причине разводить можно
только в самых ограниченных размерах, остается одно — благодетельное
море, дающее рыбу, и я уверен, что если бы поморы были язычниками, то
они бога моря сделали бы главным своим богом и почитали бы море с таким
же усердием, как древние египтяне почитали свой Нил, источник их про¬
питания и благополучия...
«Море, — говорят поморы, — наше поле: даст Бог рыбу — даст Бог и
хлеб»...
Но то же море, которое является таким благодетелем для помора, есть в
то же время и его опаснейший враг. Сколько в его волнах погибает поморов,
об этом могут судить только многочисленные вдовы, осиротевшие дети и
166
Глава 2 2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
Перевозка грузов по льду. Конец XIX в.
семьи, оставленные на произвол судьбы, старики-отцы и старухи-матери,
которым приходится оплакивать погибших» (9).
П. Богославский приводит такие примеры фаталистического мужества
поморов.
«Надо видеть эти импровизированные корабли, слепленные на живую
руку, немудрено вооруженные, управляемые 4 или 2 человеками, чтобы су¬
дить о смелости и всей опасности плаваний. Кемский мещанин Михайло
Никитин, в 1846 — 1847 годах, ходил на Мурманский берег и на Новую Зем¬
лю вдвоем с женою; это факт, в котором с такою поразительною верностью
обрисовывается тип древнего, дерзко-предприимчивого новгородца. Взгля¬
ните на здешние тройники и осиновки; на таких лодочках или, как называют
их, сосудинках, смельчаки безбоязненно пускаются на значительные рассто¬
яния в открытое море; жители Летнего берега, например, на подобных сосу¬
динках переправляются иногда на противоположный берег, что составляет
60 итальянских миль. В бытность у острова Моржовца, я встретил однажды
мезенского промышленника с 12-ти летним сыном, которые вдвоем пере¬
плыли на такой сосудинке с Мезенского берега к Моржовцу — расстояние
с лишком в 56 верст — и как ни в чем не бывало; на замечание мое, что на
осиновке опасно пускаться в море, он отвечал: «с вашей лодкою», т.е. четвер¬
кою, «мне не уладить, и никуда не уехать, а на своих мы и за-все плаваем, да
Бог хранит, реденько же тонем» (10).
Авторитет в промысловой среде зарабатывался десятилетиями совер¬
шенствования навыков мореплавания и являлся результатом признания
167
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
всего поморского мира: «В плавании управляют судами или сами хозяева,
или особые кормщики по найму; но попасть в это звание нелегко: оно сни¬
скивается многолетнею опытностью в практике мореплавания, и приобре¬
тается только с общего голоса, по общему одобрению всего деревенского
мира, и, в силу этого, пользуется и чествуется особым почетом и уважени¬
ем. В 1849 году, в деревне Колежме, Кемского уезда, был кормщик Михайло
Андреев Постников, который ходил в море 60 лет, с 9-ти летнего возраста,
и в этот длинный срок своей служебной деятельности, потерпел крушение
только однажды. Так как из управляющих судами большая половина негра¬
мотны, то весьма редкие из них имеют мореходные карты; память и нагляд¬
ность служат им лучшими зейфакелами; впрочем, некоторые имеют лоции и
карты своего сочинения и ими руководствуются очень удачно» (11).
Основой организации поморского лова служила промысловая артель,
каждый из членов которой получал определенную долю из общего улова —
пай, причем доля хозяина артели, принимающего на себя все издержки про¬
изводства, гораздо значительнее, чем у прочих: «Такой способ распределе¬
ния выгод от промысла между хозяевами и работниками существует с не¬
запамятных времен, и причины, по которым его предпочитают как хозяева,
так и работники, обыкновенному способу найма, за назначенную вперед
плату, заключаются в некоторых несомненных выгодах, представляемых им
для обеих сторон и обеими сторонами сознаваемых. 1) При постоянной не¬
верности рыбного промысла, подверженного множеству случайностей, хо¬
зяину всегда выгоднее назначать своим работникам долю из будущего уло¬
ва, нежели определенную плату, которая при неудаче промысла увеличила
бы его убытки и которую ему, может быть, трудно было бы даже выплатить.
Так как эта постоянная плата, очевидно, должна бы сообразоваться со сред¬
ним барышом, получаемым от промыслов, то, конечно, при изобильных
уловах доля, остающаяся хозяевам за вычетом определенной платы, была
бы больше; но так рассчитывать могут только самые зажиточные хозяева,
большинству же их, живущему, если не со дня на день, то с году на год, оче¬
видно, гораздо легче уступать, при значительных барышах большую долю
из них, чем уплачивать при неудачном промысле сумму, которая не только
поглотит, но и превысит все его выгоды. Одним словом, и убытки и бары¬
ши тут равномернее распределяются между всеми участниками в промысле.
2) Не всякий хозяин имеет возможность следить сам за своим ловом, по¬
тому что или участвует в то же время в торговле с Норвегией, или возит
свежепросольную треску на раньшинах в Архангельск. Между тем, при
системе покрута он вполне уверен, что промысел производится тщатель¬
168
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
но, ибо, чем больше улов, тем значительнее и доля каждого. 3) При наперед
определяемой задельной плате между хозяевами имело бы место сопер¬
ничество, неминуемым результатом которого было бы то, что все лучшие
работники перешли бы к богатейшим хозяевам, могущим давать большую
плату, и беднейшим хозяевам, на долю которых оставался бы всегда худший
народ, было бы очень трудно подняться. Этого мало: богатейшие хозяева
могли бы, постепенно усиливая свои промыслы в ущерб остальным, нако¬
нец, сделаться монополистами, между тем как теперь, при укоренившемся
обычаем способе разделения добычи, богатые не имеют почти никаких пре¬
имуществ пред остальными в найме рабочих. 4) Система покрута имеет для
работников прелесть лотереи и всегда поддерживает их в надежде при ряде
уловистых годов выйти самим в хозяева — надежде, которая от времени до
времени и оправдывается, ибо немало есть поморских хозяев, бывших пре¬
жде простыми работниками» (12).
Следует отметить также особый характер взаимоотношений между
рядовыми поморами и хозяевами: «Всякий норвежский, да и вообще ино¬
странный капитан, шкипер, одним словом то, что у нас называется хозя¬
ином, привыкли к начальническому обращению со своими работниками,
между тем как наши матросы и промысловые работники привыкли к со¬
вершенно товарищеским отношениям со своими хозяевами, как с лицами
того же сословия и той же степени образования, отличающимися от них
только степенью богатства. Поэтому наши поморы весьма неохотно идут
служить на иностранные суда. Также неохотно занимаются наши помор¬
ские промышленники промыслом из-за заработной платы, а предпочитают
участвовать из доли улова, так называемого покрута, и в первом случае бу¬
дут выполнять свое дело весьма нерадиво. Поэтому можно опасаться, что
как норвежские промышленники будут избегать русских работников, так и
русские работники норвежских хозяев» (13).
О поморском характере написано немало, и все же тема эта заслуживает
отдельного исследования. К.С. Мережковский писал: «Решительность, энер¬
гия и предприимчивость русского человека развились и окрепли преиму¬
щественно на крайнем севере нашего великого отечества, среди суровой,
холодной обстановки, вынуждающей его на постоянную упорную борьбу
с бесплодной почвой, большую часть года покрытою снегом, и с опасным,
бурным морем. Но борьба не вредна для человека, она развивает его, укре¬
пляет его силы, двигает вперед, а опасности послужили ему только к тому,
чтобы ближе сплотиться, действовать соединенными силами, развить в нем
дух солидарности и побудить его к взаимной помощи. Оттого помор смелее
169
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Кандалакша. Панорама начала XX в.
и решительнее жителя средней или южной России и менее боится опасно¬
стей; он не так привязан к жизни, он лучше понимает, что значат лишения
и страдания, и потому, при виде их, готов на все, чтобы помочь и выручить
кого-нибудь из беды. Всякий, кто хоть сколько-нибудь поживет интимною
жизнью с поморами, от души полюбит этот смелый, развитой народ, с про¬
стой, доверчивой душой, способный искренно и от всего сердца привязать¬
ся к человеку, даже не оказавшему ему никакой важной услуги, только из-за
ласкового слова да дружественного обращения. Это настоящий дикарь —
доверчивое дитя природы; он с удовольствием и интересом готов слушать
обо всем и не только слушает, но и понимает; в нем нет той забитости, того
недоверия к людям образованным, которое так неприятно видеть в жителях
остальной России. Мрачный и величавый характер вечно холодного, вечно
туманного севера оставил на лице его свой отпечаток: какая-то серьезность,
сосредоточенность проглядывает во всех чертах его» (14).
Важными наблюдениями над поморским характером делится В.В. Личу-
тин: «Северному человеку не прожить байбаком, ленивцем и трутнем, иначе
на своей печи от стужи окоченеешь; сами условия понуждают труждать-
170
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
Семужий забор на реке Онеге. Конец XIX в.
ся во всякую пору, оставляя малое время для сна, чтобы выжить самому и
продлить родову.
В тридцатых годах на Мезени был любопытный случай. Одного старика
раскулачили (было ему семьдесят шесть лет) и сослали на Пинегу в сузем-
ки валить матерый лес. Крестьянин был стар и стоять под деревом с пи-
лой-лучковкой не мог, не держали ноги, и потому приспособился пилить на
коленях. И вот этот-то невольник стал первым среди лесорубов, его фото¬
графию поместили в областной газете «Правда Севера». И не жалкая пай¬
ка хлеба была побуждением в его рвении. Этот седатый, с долгой поясною
бородой поморец потому и стал передовым, что по складу характера он не
умел плохо работать...» (15).
«Характер помора, — по мнению М.С. Богданкова, — энергичный, сме¬
лый, предприимчивый. Вообще говоря, поморы — люди большею частию
зажиточные. Немало среди них и настоящих богачей.
У этих последних находится в долгу большинство рядовых поморов.
Рядовому помору очень трудно выпутаться из кабалы, потому что богач
дает товар только под рыбу, причем цены на свой товар ставит высокие, а
171
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
рыбу на промыслах отбирает очень дешево. Иной помор-промышленник
все лето работает для того, чтоб уплатить долг, часто не запасая достаточное
количество рыбы на зиму для себя и своей семьи, которую снова покупает
у того же богача в 4 раза дороже... опять должает, опять работает и так всю
жизнь...
Несмотря на это, богатых людей помор очень ценит, считает авторите¬
том для себя, называет их всегда «хорошими людьми», будь это хоть мошен¬
ник» (16).
М.С. Богданков отмечает следующие особенности поморок: «Поморки,
они почти всегда настроены поэтически-грустно... Нет, нет да и заплачет
женщина, часто «стихотворничая», то есть выговаривая нараспев импрови¬
зированные стихи, которые содержат причину ее грусти...
Поморки очень сердобольны, мягкосердечны, ласковы. Они свою речь
постоянно и щедро пересыпают такими эпитетами, как «красно солнышко»,
«дружок», «петушок», «подружка», «родимонька» и т.п.
Даже скотину называют не иначе, как «пестронюшка — подружка» или
«карюшко — дружок». Но уж если они сердиты друг с другом и схватят¬
ся ругаться, так прямо дики... кричат на всю деревню... В таких случаях
можно услышать такие пожелания друг другу, как «сто тебе в рот цирьев»,
«сволоки горло», «отсохни язык», а часто и такие словечки, каких, наверно,
нет ни на одном языке, кроме русского...
Красивый своеобразный костюм поморок, состоящий из широчайших,
длинных сарафанов, собранных повыше талии в аккуратные мелкие склад¬
ки, из сорочек с глубоким вырезом у ворота и широкими длинными рука¬
вами, туго обхватывающими руку у кисти, в последнее время все больше
заменяется обыкновенным городским платьем, часто неумело, неуклюже
сшитым...
В летние праздники девицы устраивают гулянье на площадке среди де¬
ревни, предназначенной для этой цели. Девушки приходят нарядные; нет
нигде по деревням на девушках и молодках столько шелка, бархата и золота,
как на поморках.
Иметь в своих кладовых большое число сундуков, наполненных разно¬
го рода одеждой: сарафанами, бельем, платками и фартуками — это цель и
смысл жизни каждой поморки» (17).
Наряду с этим следует заметить, что нередко наблюдались случаи, когда
команды морских парусных судов, приходящих из Поморья в Архангельск,
состояли из поморок; поморки часто участвовали в морских промыслах на¬
ряду с мужчинами (18).
172
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
Поморский образ жизни предполагал приобщение к морским промыс¬
лам с детских лет: «Зуек, или зуй, — наша северная птичка вроде чайки. Где
рыбная ловля, где чистят рыбу, там кружатся зуйки. Зуйками называют в По¬
морье и мальчиков, идущих на Мурман в услужение — обед готовить, посуду
мыть, рыболовные снасти сушить. Работы много, работа тяжелая, и больше
всего в зуйки шли сироты, у кого отца нет. В Поморье мурманские тресковые
промыслы — самое главное. И вот у бедной матери одна забота: чтобы сы¬
нишка и семье помог и к работе привык. Хорошего, опытного промышленни¬
ка мать со слезами просит взять сына поучиться тяжелому делу мурманскому.
Плата бывала зуйку за лето, кроме содержания — еды и одежды, — пять¬
десят рублей деньгами, десять пудов рыбы соленой, пять пудов сушеных
тресковых голов.
Хорошо, если распоряжается на судне дядя или иной кто близкий маль¬
чику, а у чужих людей трудно.
Лет с девяти, с десяти повезут в море работать навыкать. Ходили зуйки
и у отца и брата на корабле. Таким полдела» (19).
И вся судьба помора предельно проста и нередко трагична. Так образно
и емко описывает поморскую судьбу Б.В. Шергин:
«Ветер стонет, а вам — не печаль.
Вихри ревут, а вам — не забота. И не страх вам туманов белые саваны...
Спокойно вам, дети постановных матерых берегов; беспечально вы ходите
плотными дорогами.
А в нашей стране — вода начало и вода конец.
Воды рождают, и воды погребают.
Море поит и кормит. ..Ас морем кто свестен? Не по земле ходим, но по
глубине морской. И обща судьба всем.
Ростят себе отец с матерью сына — при жизни на потеху, при старости
на замену, а сверстные принимаем его в совет и дружбу, живем с ним дума
в думу.
А придет пора, и он в море путь себе замыслит велик.
... Парус отворят, якорь подымут, сходенки снимут... Только беленький
платочек долго машется.
И дни побегут за днями, месяцы за месяцами. Прокатится красное лето,
отойдут промысла. У людей суда одно по одному домой воротятся, а о же¬
ланном кораблике и слуха нет, и не знаем, где промышляет.
Встанет мрачная осень. Она никогда без бед не проходит. Ударит на море
погода, и морская пучина ревет и грозит, зовет и рыдает. Начнет море кора¬
блем, как мячом, играть, а в корабле друг наш, материна жизнь...
173
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
О, какая тьма нападет на них, тьма бездонная!
О, коль тяжко и горько, печали и тоски несказанной исполнено челове¬
ку водою конец принимать! Тот час многостонен и безутешен, там — увы,
увы! — вопиют, и нет помогающего...
Придет зима и уйдет. Разольются вешние воды. А друга нашего все нету
да нету. И не знаем, быть ему или не быть. Мать — та мрет душою и телом,
и мы глаз не сводим с морской широты.
А потом придет весть страшна и грозна:
— Одна бортовина с другою не осталась... А сына вашего, а вашего дру¬
га вода взяла.
Заплачет тут вся родня.
И бабы выйдут к морю и запоют, к камням припадаючи, к Студеному
морю причитаючи:
Увы, увы, дитятко,
Поморской сын!
Ты был как кораблик белопарусной.
Как чаечка был белокрылая!
Как елиночка кудрявая.
Как вербочка весенняя!
Увы, увы, дитятко,
Поморской сын!
Белопарусной кораблик ушел за море,
Улетела чаица за синее.
И елиночка лежит порублена,
Весенняя вербушечка посечена.
Увы, увы, дитятко,
Поморской сын!» (20).
В Поморье сложился особый жизненный уклад, детерминированный
не только этнокультурным архетипом, но и природно-географическими
особенностями края: «Сотни лет Поморье не знало запоров: если пристав
(палка иль метла) прислонена к дверям, значит, хозяйка ушла ненадолго;
но если метла всунута в ручку двери, значит, хозяйка иль убрела из имения
на весь день, иль по ягоды в лес, иль на сена, на рыбные ловы, на съезжий
праздник в другую деревню. И коли путнику негде преклонить усталой
головы, и ты хоть сколько-то случайно знаком семье, то заходи и будь за
хозяина, ешь-пей, что в печи, ложись на кровать и почивай, и никакого
174
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
изумления не вызовет твое нежданное присутствие у хозяев, когда они дру¬
гим днем вернутся домой. Этот старинный обычай всеобщего человечьего
родства (вся Русь из одного корня) невольно придавал жизни прочность
и законченный смысл, ибо куда бы ни закинула тебя судьба, где бы ты ни
бедовал, заходи в любое житье, и тебя приветят, обогреют, поделятся по¬
следним. (Если появился гость, «что есть в печи, на стол мечи».) Сам уклад
Поморья, его рисковые промыслы создавали стихию всеобщего гостепри¬
имства и родства. Ведь не редко случалось, когда промышленника уносило
в относ и бедный, несчастный страдалец скитался в море не одни сутки, но
он не падал духом и об одном молил, чтобы не вынесло его из Белого моря
в океан: тогда все, крышка. А пока в Белом море — ты жив, лишь не стра¬
шись одиночества, стылых льдов, не падай духом. Подует побережник — на
Канин вынесет, там спасут оленные люди; подует с полуночника — при¬
жмет к Терскому берегу, считай, что как домой попал; север задует — к
летнему берегу приплавит, и там в каждой избе выходят тебя, отоймут у
смерти» (21).
Н.В. Романовым на рубеже XIX-XX веков был проведен «Опрос помор¬
ского населения по проекту Комитета для помощи поморам Русского Севе¬
ра об обеспечении семейств, оставшихся после погибших в море». Ознако¬
мившись в ходе опроса с реальной жизнью поморов, Н.В. Романов отмечает
их трудолюбие, выносливость и упорство не только во время сезонных про¬
мыслов, но и в течение всего года:
«Нередко приходится слышать о лености, беспечности и проч. помор¬
ского населения; в действительности же, громадное его большинство только
упорным трудом в течение целого года, может, и поддерживает свое доволь¬
но скудное существование.
С Мурмана промышленники спешат домой в Поморье к осенним рыб¬
ным промыслам, иногда, чтобы захватить еще полевые работы (в Онежском
уезде). В начале зимы, с первопутка и до ее средины, местами, идут рыбные
промыслы — сельдяной, наважий; местами, население занято извозом этой
рыбы на станцию М.-Я.-Арх. жел. дороги (Обозерье) и возкой хлеба с нее,
главным образом для себя. Где есть поблизости вырубка леса заводскими
конторами, население, в более или менее значительной части, занято выруб¬
кой и вывозкой бревен; в других местах — плотничными и судостроитель¬
ными работами, а в конце зимы (конец февраля и первая половина марта)
каждый спешит обеспечить себя на целый год дровами, заготовить лес на
постройки по хозяйству, на ремонт дома и проч.; спешит вывезти, иногда за
десятки верст, остатки сена» (22).
175
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Сплав леса (гонка) на Северной Двине. Конец XIX в.
Результаты опроса свидетельствуют о противоречивом отношении са¬
мих поморов к страхованию и материальному обеспечению.
«Обеспечение вредно! Оне (вдовы, получающие пенсию от Комитета)
лучше нас живут... над нами смеются, работать нейдут...»
«Не все на море погибают... дома-то на лавке больше умирают; их
сиротам-то кто помогать будет?» или «а если человек не погибнет, а соста-
реется: сил-то у него работать уже нет... так что же, в воду что ли ему бро¬
ситься, чтобы семью обеспечить?»
За этими, якобы, возражениями чувствуется общий голос нужды, кото¬
рая настолько распространена, что семьи погибших, обеспеченные пенсией,
явятся (и являются теперь в лице пенсионеров Комитета), с точки зрения
многих, счастливцами.
Это дает повод к своеобразному юмору насчет своего положения: «Те¬
перь нужно с бабой осторожнее быть, а то повезет на пароход, да столкнет,
чтобы пенсию получать...» (Нюхча).
Но она же дает повод и к серьезным, хотя и носящим вид острого недо¬
вольства, заявлениям: «Не вдовам нужно помогать, а промышленникам!..»
(Кушерека) (23).
176
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
Многие из промышленников и мореходов считали обеспечение нецеле¬
сообразным: «Жили без этого, проживем и вперед»...
«Нужно жить так, как жили деды, прадеды...». «Оставались сиротами да
вырастали и без пособий».
«Разве можно против Бога идти, от смерти, от несчастья страховать¬
ся?» (24).
Такая позиция отражает особенности поморской ментальности, осно¬
ванной на религиозности поморов, верности заветам предков, привычке
рассчитывать только на собственные силы. Прогрессивный организатор
опроса, заинтересованный в страховании, критикует такую позицию, назы¬
вая ее малоубедительной для большинства поморского населения, и с горе¬
чью восклицает: «Я не говорю, что нет в Поморье настолько темных людей,
чтобы искренне и серьезно говорить о «грехах страховаться» или «нужно
жить, как прадеды жили» и т.п. Такие люди еще есть, и только увеличение
числа школ и более или менее значительное расширение их курса может
вовсе вывести это печальное явление, стоящее тормозом на пути самых
простых и полезных начинаний, откуда бы они ни исходили...» (25). Слова
эти, звучащие даже с отчаянием, наглядно подтверждают тот фанатический
консерватизм поморов, касающийся преданности заветам предков, который
дошел из века XVII до начала XX века.
Таким образом, используя цивилизационный подход, сформулировано
определение и раскрыт содержательный аспект поморского культурного ар¬
хетипа, что позволило исследовать наиболее широкий уровень культурной
идентичности поморов — цивилизационный. Кроме того, были исследова¬
ны особенности актуализации культурного архетипа в хозяйственно-куль¬
турной деятельности поморов и выявлена идентичность поморов по хозяй¬
ственно-культурному основанию. Теперь, опираясь на полученные резуль¬
таты, необходимо создать модель этнокультурной идентичности поморов.
Примечания
Старков В.Ф.у Черносвитов П.Ю., Дубровин Г.Е. Материальная культура русских по¬
моров по данным исследований на архипелаге Шпицберген. Вып. I. Остатки судов. —
М.: Научный мир, 2002. С. 11.
Старков В.Ф. Очерки освоения Арктики. Том И. Россия и Северо-восточный про¬
ход. — М.: Научный мир, 2001. С. 26.
Там же. С. 25.
4 Шергин Б.В. Древние памяти: поморские были и сказания. — М.: Худож. лит., 1989.
С. 22-23.
177
Часть II. Историческая преемственность опыта русских поморов
Там же. С. 24.
> ГААО.Ф. l.On. 2.1а. Д. 119.
Там же. Д. 119. Л. 1.
I Челищев П.И. Путешествие по Северу России в 1791 году. — СПб., 1886. С. 34-35.
) Мережковский К.С. Морские промыслы крайнего севера //Живописная Россия. Том
первый. Часть первая. Северная Россия. — СПб., М., 1881. С. 106.
0 Богославский П. О судостроении в Архангельской губернии //Памятная книжка для
Архангельской губернии на 1861 год. — Архангельск, 1861. С. 117-118.
1 Там же. С. 121-122.
2 Данилевский Н.Я. Исследования о состоянии рыболовства в России. Том VI. Рыбные
и звериные промыслы на Белом и Ледовитом морях. — СПб., 1862. С. 116-117.
3 Там же. С. 244.
4 Мережковский К.С. Указ. соч. С. 105-106.
Ь Личутин В.В. Душа неизъяснимая: Размышления о русском народе. — М.: Изд-во
«Информпечать» ИТРК РСПП, 2000. С. 298-299.
6 Богданков М.С. Указ. соч. С. 43.
/ Там же. С. 43-44.
8 Жилинский А.А. Крайний Север Европейской России. — Пг., 1919. С. 134.
9 Шергин Б.В. Указ соч. С. 53-54.
Ю Там же. С. 32.
1 Личутин В.В. Указ. соч. С. 25-26.
О. Романов Н.В. Опрос поморского населения по проекту Комитета для помощи помо¬
рам Русского Севера об обеспечении семейств, оставшихся после погибших в море //
О мерах обеспечения семейств, оставшихся после погибших на морских промыс¬
лах. — СПб., 1902. С. 25.
3 Там же. С. 38-39.
м Там же.
3 Там же.
178
Часть III
СИМВОЛИЧЕСКАЯ
КУЛЬТУРА
РУССКОГО СЕВЕРА
Глава 3.1.
Сакральное пространство Русского севера
(Э.Л. Базарова)
3.1.1. Этноконфессиональный культурный ландшафт Поморья
Население Поморья начиная с первых проникновений новгородцев на
берега Белого моря в XII столетии попадало в иноэтничную среду. Совмест¬
ное проживание и постепенная ассимиляция при чересполосном расселе¬
нии различных этнических групп вели к формированию единого самосо¬
знания, в котором проявлялось не только осознание себя славянским насе¬
лением, отличающимся от соседствующей чуди, но и исповедующим иную
по сравнению с чудской, свою веру — православие.
Поморье является территорией, на которой наглядно прослеживается
роль единой религии в интеграции этнической среды. Разное вероиспове¬
дание народов, населявших побережье Белого моря до начала славянской
колонизации Севера, вследствие немногочисленности аборигенного насе¬
ления, не способного сопротивляться христианизации, не послужило здесь
культурным разделителем. Религиозность славян, их способность переда¬
вать веру иноэтносам усиливала ассимиляционные возможности пришель¬
цев. Исследователями отмечено, что уже на самом раннем этапе совместной
истории народов Севера происходило распространение среди них христи¬
анства (1). В археологическом пласте об этом процессе свидетельствуют
находки крестов и образков в районе Белоозера-Лачеозера, относящихся к
древнерусскому периоду христианизации районов Севера Европейской ча¬
сти современной России (2).
При этом славянская ассимиляция веси и чуди заволоцкой ускорялась
принятием последними христианских норм жизни и обрядности.
181
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Иок-Остров на Имандре. Конец XIX в.
Более длительным был процесс ассимиляции в бассейнах Онеги, Верх¬
ней Пинеги, Верхней Тоймы, Верхней Сухоны, Вычегды, где в XIII-XV веках
не было интенсивного крестьянского продвижения (3).
Колонизация земель интенсивнее происходила в пределах заселенных
речных бассейнов, по мере освоения территорий она распространялась по
прокладываемым сухопутным путям. Торговые связи способствовали обру¬
сению вступающих в контакт разноэтничных групп — архангельских и оло¬
нецких карел, а в устюжко-сольвычегодских местах — коми. В глухих местах
вне этих русел заселения, куда отступали аборигены, ассимиляция была осла¬
блена из-за снижения уровня культурных контактов. В этих процессах общ¬
ность религии способствовала культурному взаимопроникновению. В про¬
цессе сложения объединительной политики Русского государства, особенно
со времен Московской Руси, первостепенное значение имело конфессиональ¬
ное единение многих народов, несмотря на различия в этносознании. Именно
крещение соседей русских, проникающих на Север, способствовало их объ¬
единению, сближению многих сторон жизнедеятельности. Но при этом не
стиралось осознание себя, своей принадлежности к тому или иному народу.
Примером функционирования различных по своим основаниям симво¬
лических систем можно считать объединение населения ареалов, связанных
182
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Гужевая дорога в тундре. Конец XIX в.
рядом родственных для них способов адаптации к природной среде. Так,
на Севере в XIV-XVI веков сложилось представление о территориальных
группах русских, которые получали наименования по местам расселения
(онежане, белозерцы, двиняне и т.п.). В их состав вошли новгородцы, ни-
зовцы (ростовцы, расселявшиеся в Белозерье, на северо-восточном берегу
Кубенского озера (Заозерье), в северо-восточной части уделов ярославских
князей (Бохтюжская вол. Кадниковского уезда и Авнежская вол. Грязовец-
кого уезда), в правобережье Северной Двины с притоками — Кокшеньгой,
Белью, Вагой, Сухоной (4).
К более крупным территориальным группам русских относятся помо¬
ры — потомки новгородцев, частично низовцев, близкие другим северным
русским по народной культуре, но отличающиеся по хозяйственному быту,
ориентированному на морской промысел, рыболовство, охоту. В их среде
сформировалось две более мелкие группы — усть-цилёмы на Усть-Цильме
и пустозёры на Печоре, которые по происхождению являются потомками
новгородцев с некоторой примесью местных финноугров, но по быту близ¬
кие к Новгороду.
Этнический состав населения Русского Севера, сложившийся при завер¬
шении расселения русских вокруг Белого моря и на побережье Ледовитого
183
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Береговая почтовая станция. Конец XIX в.
океана, практически не менялся до притока населения в начале XVIII века.
В XIX столетии уход населения становится ничтожным, а внешние присе-
ления были редкими, связанными с приходом жителей малоземельных гу¬
берний. К переписи населения 1897 года большинство жителей северных
губерний оставались местными уроженцами (5).
В начале XX столетия реформа П.А. Столыпина способствовала незна¬
чительному изменению этнического состава в северных губерниях. В ре¬
зультате оказалась разрушена крестьянская община, введение института
частной собственности на землю путем выдела общинников на хутора и от¬
руба вело к изменению самосознания у части крестьян — от коллективного,
общинного к индивидуальному со сменой ценностной ориентации.
Социально-экономические преобразования, охватившие всю страну,
включая и Русский Север, после революции 1917 года сопровождались со¬
циалистическим переустройством деревни. «Итогом этого были нивелиров¬
ка структуры сельского населения, резкое сокращение численности жителей
деревень, а также «качественное» изменение крестьянина, его психологии,
жизненных установок, чему способствовали, кроме политических факто¬
ров, социально-экономические изменения и условия колхозного строя» (6).
184
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Преобразования сопровождались
жестким искоренением вероиспо¬
ведания, преследованием верую¬
щих и истреблением тех матери¬
альных знаков, которые указывали
на функционирование религии в
традиционной культуре России и
отдельных общностей людей в ее
составе.
В процессе бытования христи¬
анства на Русской земле в конце
XVII столетия сложилась обосо¬
бленная общность русских — ста¬
рообрядцы, имевшие вероиспо¬
ведальные отличия от основной
массы православных. После цер¬
ковного раскола XVII века Север
стал привлекать укрывавшихся от
правительственных преследова¬
ний старообрядцев, стремящихся
к Беломорью, как малонаселенной
территории, и к Соловецкому мо¬
настырю как оплоту старой веры. Беглецы наводнили олонецкие, карго-
польские, западные вологодские места.
Раскольники концентрировались на Северной Двине, около Кубенского
озера и на Печоре, где и в Усьсысольском, и в Сольвычегодском уездах на¬
считывалось свыше 2000 человек в каждом. В северо-западных районах за
Кемью раскольничьи пустыни и скиты «шли по кареле и поморью» (т.е. в
расколе были и русские, и карелы). Кемь была, благодаря близости Выгов-
ского скита, центром старообрядчества в Поморье. По данным митрополи¬
та Макария, здесь концентрировалось более 3000 староверов (7).
Структура вероисповедания старообрядцев влияла на выработку опыта
выживания в условиях притеснения и светскими, и церковными властями,
на структуру их самосознания, позволившего в течение многих веков вы¬
держивать удары судьбы, трезво оценивать реалии исторического времени
и приспособляться к ним.
Несмотря на гонения, старообрядчество лишь в начале XX века, как от¬
мечали многие исследователи, стало поддаваться трансформации под вли-
Сепо Кимжа. Крест.
Фото М. В. Нащокиной. 1973 г.
185
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Урочище Кеды. Промысловые избушки. Конец XIX в.
янием меняющихся социокультурных условий: раскол «заметно пошатнул¬
ся при тесном общении с мирскими», стало распространяться единовер-
чество (8).
После революции 1917 года старообрядцы, трезво оценивая ситуацию,
продолжали жить в местах традиционного расселения, не демонстрируя ак¬
тивно свое вероисповедание.
В советское время, когда вера в стране запрещалась, антирелигиозная
политика затронула и старообрядчество. Новый социалистический образ
жизни, миграции населения, система образования разрушали замкнутость
групп раскольников, молодежь подвергалась влиянию новой идеологии, что
нарушало преемственность в сохранении традиции. Расселяясь по север¬
ным деревням, старообрядцы не были способны сохранить обособленность
своих групп, но фрагменты традиционного образа жизни некоторым удава¬
лось сохранить, тайно соблюдая обряды и обычаи.
По мнению современных исследователей, лишь их уникальная книжная
культура дожила до наших дней. Но думается, что дело обстоит не совсем
так. В условиях перестройки последних лет XX столетия актуализировались
186
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Интерьер церкви Бориса и Глеба на Мурманском берегу.
Конец XIX в.
проблемы самоидентификации народов, проживающих в пределах России.
«Обострилось» самосознание не только этносов, но и их мелких образова¬
ний (на Севере — поморов, на Юге — казаков). На этом фоне старообряд¬
чество не только «подняло голову», но и получило оправдание от иерархов
Русской Православной Церкви. Старообрядчество официально получает
возможность возвращаться к истокам своей веры и исконным русским на¬
родным традициям. В настоящий период — время перемен — может ока¬
заться очень полезен опыт стойкости в любых жизненных трудностях. Дан¬
ное событие — проявление активности с положительным результатом ее
разрешения — явно указывает на тот факт, что, несмотря ни на какие гоне¬
ния, эта социальная группа не утратила своего самосознания как отдельной
общности, своего религиозного мировоззрения (9).
С начальных этапов проникновения на Север славянского населения
в целях демонстрации в пространстве признаков его осознания своим,
187
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Архангельск. Музей деревянного зодчества Малые Карелы.
Традиционный образ храмового комплекса.
Церкви из с. Кушерека: пятиглавая — ВознесенскаЯу шатровая — Георгиевская
обжитым используются различные типы символических систем. Одним
из средств формирования символического пространства является се¬
мантика, запечатленная в топонимии. Названия элементов структуры
расселения, данные пространственным единицам в процессе обживания
территории являются знаками, указывающими на понимание оттенков
значимости того или иного элемента пространства жизнедеятельности
человека.
В таких названиях, как волок, погост, слобода, посад, выставка и т.п.,
прослеживается путь от заселения волоков, основания погостов, слобод,
от заимок и выставок — к селам, деревням, посадам-городам. В смысловом
ряду этих элементов среды жизнедеятельности неотъемлемой частью яв¬
ляется и сакральная составляющая: на путях культурной коммуникации
устанавливались соответствующие знаки, обозначающие присутствие рели¬
гиозных воззрений носителей культуры — христианские кресты, часовни,
188
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Река Пинега. Панорама Красногорского Богородицкого монастыря, основанного
в 1606 г. преподобным Макарием на горе Черной. Фото М.В. Нащокиной. 2012 г.
более крупные территориальные единицы имели в своей структуре храмы
и монастыри. Освоенное, свое пространство было создано, организовано
не только в сугубо утилитарном понимании, но и оформлялось знаками,
наделенными трансцендентным смыслом.
В обжитом пространстве длительное пребывание населения формирует
духовную культуру, менталитет, психический склад населения, отражаю¬
щий этническое и конфессиональное сознание. Они включают в свою осно¬
ву историческую память, которая содержит такие компоненты, как чувство
единородства, национальной гордости, приобщенности к духовной миссии
своей семьи, рода, народа (10). Для Руси-России функционирование в куль¬
турной жизни православной веры, пронизывавшей весь строй жизни че¬
ловека, формировало очень сильную основу для развития широкой гаммы
оттенков самоидентификации сложившейся национальности. В ней суще¬
ственную роль играла сформированная духовной и светской властью док¬
трина «Москва — третий Рим».
189
Часть III. Символическая культура Русского Севера
В формировании принципов
психологического осознания земли
в качестве освоенной, своей эффек¬
тивным средством является разме¬
щение зримых, осязаемых знаков,
указывающих на функциониро¬
вание в культурном пространстве
определенной системы смыслов,
связанных с актуальной картиной
мира. В географической среде таки¬
ми знаками, отражающими рели¬
гиозные представления, являются
маркирующие заселяемую терри¬
торию сооружения и комплексы.
Их типология по признаку основ¬
ной функции — отражать святость
места — относительно узка: мона¬
стыри, храмы, часовни, поклонные,
памятные, обетные кресты, по¬
клонные места в природной среде
(рощи, камни, деревья, источники).
Кресты, реже часовни (в относительно крупных поселениях) обозначали са¬
кральное пространство характерного для Поморья типа временных посе¬
лений — становищ, где «в нежилых» местах поморы размещались во время
промысла рыбы и морского зверя. Устоявшимся районом сбора промыш¬
ленников с Северной Двины, Ваги, Мезени и даже, по обычаю, из Новгоро¬
да Великого был Зимний берег Белого моря. В поселке Кеды поморы жили
подолгу, ожидая подхода стад тюленей. Целый ряд временных становищ на
Мурманском берегу, где хорошо ловилась треска, постепенно превратился в
постоянные селения (рыбацкие поселки Гаврилово и Териберка) с соответ¬
ствующей номенклатурой культовых сооружений (11). На Терском берегу,
славившемся семужьим промыслом и Никольской ежегодной ярмаркой, из
становищ выросли большие села Кузомень и Варзуга. Становищам, созда¬
вавшимся на Шпицбергене, сопутствовала установка крестов.
Широкий спектр номенклатуры сакральных знаков в сочетании с осо¬
бенностями места их установки, историей их возникновения и бытования,
особенностями облика, развивающегося во времени и пространстве в за¬
висимости от этнической, культурной специфики населения, порождают
Село Нёнокса. Никольский храм. 1763 г.
Фото М. В. Нащокиной. 2009 г.
190
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Село Кимжа. Популярный у жителей обетный крест у рощи.
Фото М. В. Нащокиной. 2009 г.
поразительное разнообразие форм данного вида объектов. При этом раз¬
нообразие в рамках заданного каноном единообразия не нарушает общего
принципа узнаваемости черт православной культуры в облике среды оби¬
тания.
Типологическая узнаваемость сакральной среды свойственна на любом
уровне ее организации. Архангельск — город-порт, место международных
контактов и, соответственно, знаков присутствия в его культурной среде
инославного населения, все же имел характерный облик города-крепости
с его Гостиным двором, центр которого был отмечен православным хра¬
мом, системой городских церквей, Михаило-Архангельским монастырем,
часовнями и крестами. В их системе присутствовали иноверческие куль¬
товые сооружения, но не они задавали тон в общем характере сакрального
пространства этого города.
Соловецкий, Крестный Онежский, Николо-Корельский, Трифоно-Пе-
ченгский монастыри имели неповторимый облик, продиктованный при¬
191
Часть III. Символическая культура Русского Севера
родными условиями, социальным
запросом, строительной культурой
соответствующего периода, осо¬
бенностями функционирования во
времени. Но при этом в каждом из
них можно усмотреть единство в
структуре организации простран¬
ства, требующей присутствия не¬
обходимого минимума элемен¬
тов — храмов, колоколен, часовен,
келий, некрополей, хозяйственных
построек, природных элементов —
рельефа, воды, растительности.
Следование канону распространя¬
ется и на принцип размещении мо¬
настыря в окружающей его среде
(соотнесенность с рельефом, аква¬
торией, лесным массивом, с селени¬
ями, путями сообщения и, прежде
всего, с привлекательным с художе¬
ственной точки зрения местом как
точкой воплощения Красоты Святости). Сходные условия учитываются в
культовых сооружениях следующего уровня — церквах и часовнях. Кресты
в Поморье самим фактом своей установки преображают среду, внося в нее и
эстетическое, и священное значение в любой тип пространства — у дороги,
в некрополе, на побережье моря, где у крестов была и сугубо утилитарная
функция — служить навигационными знаками.
Сложная, но известная и понятная населению той или иной террито¬
рии иерархия культовых сооружений, знаковость их размещения в про¬
странстве в процессе трансформации его семантики в сакральную, зада¬
вали новую систему координат пространству жизнедеятельности. В нем в
иной плоскости по отношению к обыденной жизни выделялись смысловые
центры и периферия, ориентированные на уверенность верующих в при¬
сутствии в их жизни трасцендентности, переструктурирующей профанное
пространство жизни.
В топографии Поморья храмы, часовни, кресты православных веру¬
ющих сочетались с кельями и часовнями староверов, расположенными в
укромных уголках у малых рек и озер. Создававшиеся в процессе освое-
Соседство языческих символов
с православным пространством
192
Архангельск.
Воссоздание исторической
деревянной застройки.
Фото М.В. Нащокиной.
2009 г.
Архангельск.
Северный дом
в Музее
деревянного зодчества
Малые Карелы.
Фото В.Д. Зворыкина. 2008 г.
Терский берег.
Панорама села Варзуги.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Нёнокса.
Адаптация к формам ландшафта.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Нёнокса. Частный причал.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Река Пинега. Природный заповедник. Лесная чаща.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Чаваньга.
На вольном выпасе.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Поселок Шойна. Кресты — типичный
элемент морского побережья.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Село Варзуга. Сани летом.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Река в окрестностях
села Варзуги.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Поселок Шойна. Пески наступают
из-за хозяйственной деятельности
в прибрежной полосе.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна. «Пасть»-ловушка
для песцов у геодезического знака.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна.
Пионерная растительность
в нарушенном прибрежном ландшафте.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна.
Маяк — спасительный ориентир
для морехода.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна. Традиционный атрибут судоходства.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна.
Традиционный
поморский пейзаж.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна.
Деятельность,
вызывающая
движение песков
в самой северной
пустыне антропогенного
происхождения.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Село Варзуга.
Ветеран судоходства.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Архангельск. Район Соломбала.
Лодочный причал в городе.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Варзуга.
Лодка — часть жизни помора.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Посёлок Шойна.
Компоненты жизнеобеспечения помора.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Село Варзуга. Лодки наготове.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Варзуга.
В лодке с младенчества.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Нёнокса.
Лодочные сараи.
Фото М.В. Нащокиной.
2009 г.
Село Варзуга.
Геодезические знаки —
современные ориентиры
прибрежной полосы.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Кимжа.
Река — русло
жизнедеятельности.
Фото М.В. Нащокиной.
2009 г.
Село Кимжа.
Лодка у каждого дома.
Фото М.В. Нащокиной.
2009 г.
Село Кимжа.
Брошенная лодка.
Фото М.В. Нащокиной.
2009 г.
Поселок Шойна.
Все в прошлом.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Поселок Шойна.
Отточенные за века
формы традиционных
судов.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Архангельск.
Поморская шхуна
в Музее Севера.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Варзуга.
Традиционные атрибуты
судоходства.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Архангельск.
Район Соломбала.
Лодка доживает свой век.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Архангельск.
Район Соломбала.
Лодка в городе.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Варзуга.
Деревянный мост
через реку.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Варзуга.
Лодки наготове.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
! Село Варзуга.
Традиции и новации
| в организации жизни.
I Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Кимжа.
Храмовый комплекс на берегу.
Фото М.В. Нащокиной. 1973 г.
Село Кимжа.
Храм — доминанта в застройке.
Фото М.В. Нащокиной. 1973 г.
Село Нёнокса.
Храм в структуре
застройки селения.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Архангельск. Успенский храм —
воссоздание структуры
сакрального ландшафта города.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Храмовый комплекс
села Нёнокса.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Варзуга.
В современной часовне
Безымянного инока
на месте его могилы
XVII в., которая была
почитаема всеми
промышленниками
Терского берега.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Варзуга.
Лесное захоронение.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Кимжа. Лесное захоронение.
Фото М.В. Нащокиной. 1973 г.
Село Варзуга. В часовне поморы
молились перед выходом
на опасный морской промысел.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Село Чаваньга. Военный некрополь. Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г.
Kpecniy поставленный Село Торна. Крест у моря —
в память о погибшем в море. элемент прибрежного ландшафта.
Фото В.Д. Зворыкина. 2010 г. Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Село Кимжа.
Актуальные сакральные
знаки.
Фото М.В. Нащокиной. 2012 г.
Поселок Шойна.
Транспортные средства из дерева.
Фото В.Д. Зворыкина. 2007 г.
Село Кимжа.
Взвоз северного дома.
Фото М.В. Нащокиной. 1973 г.
Село Кимжа. Крестьянский быт
в музейной избе.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Село Кимжа.
Утварь в музейной крестьянской избе.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Сундук с декоративной обивкой.
Из фондов ГИМ
Роспись на крышке сундука
«Трое ленивых»
Традиционная отделка сундука.
Из фондов ГИМ
Прялка.
Русский Север. 1781 г.
Роспись на крышке сундука
«Колесо Фортуны»
Роспись на крышке сундука.
Северная Двина. Конец XVII в.
ш
1
Ими
Роспись на крышке сундука.
Из фондов ГИМ
Роспись на крышке сундука.
Северная Двина. Конец XVII в.
Из фондов ГИМ
Нравоучительный сюжет
о неверной жене
Сундук. Русский Север.
Вторая четверть XVIII в.
Роспись на верхней
крышке сундука «Грифон»
Роспись на нижней крышке сундука
«Птица терзающая»
mzii'd
5- №
v//.
life
n ^
Jb*I
шк
Расписная прялк
(лицевая сторон
и оборот).
Северная Двина.
Первая четверть
XIX в.
Резные прялки.
Северная Двина.
XIX в.
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
ни я территории сооружения включались в структуру важнейших объектов
крестьянского мира. Православие освящало просторы Севера большими
и малыми по размерам, каменными и деревянными храмами и часовнями,
утверждая присутствие господствующей Церкви вплоть до событий куль¬
турного слома начала XX столетия. Современники отмечали грандиозность
замысла и его воплощения в центре староверов на Выге: монастырь Лексин-
ский походил на город, уподобляясь образу Небесного Иерусалима. Высо¬
кие стены обители демонстрировали самодостаточность старообрядческой
общины и отгороженность ее от «греховного мира», стремление обустроить
место, где можно исповедовать свою веру и оставить ее в чистоте. А ближе
к Ледовитому океану христианские сооружения соседствуют с культовыми
объектами аборигенного населения, пережившего христианизацию, но не
до конца забывшего своих прежних богов. Каждое из вероисповеданий в
Поморье демонстрировало своими знаковыми системами собственную
правду.
Размещение сакральных знаков вносило в структуру семантики про¬
странства различные группы смыслов. Так, верующим были известны наи¬
менования сакральных объектов в своей округе и за ее пределами, связан¬
ные с посвящениями алтарей или часовен. Их наименования служат одним
из инструментов формирования межмирского единства.
Кимжа. Сельское кладбище.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
193
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Камкин указывает на то, что в наименованиях храмов отражалась
иерархия православных вероучительных ценностей, формирующая группу
храмов с господскими наименованиями (Рождественские, Воскресенские,
Вознесенские, Преображенские) и почитанием предводителей небесных
бесплотных сил — архангелов (Михаило-Архангельские, Гаврииловские).
Почитанию Богородицы посвящены наименования Богородицерожде-
ственских, Введенских, Благовещенских, Успенских храмов. О роли ветхо¬
заветных пророков и первых учителей и последователей Христа — апосто¬
лов напоминают наименования Ильинских, Андреевских, Иоанновских и
тому подобных храмов. Сознанию православного крестьянина было при¬
суще почитание святых-мучеников, преподобных, праведников, включая и
местночтимых. Так, в сакральном пространстве оформлялось присутствие
группы храмов, освященных во имя святителя Николая (причем это посвя¬
щение преобладало на Севере над прочими), великомучениц Екатерины и
Параскевы, преподобного Сергия Радонежского и других.
Сакральное пространство культурного ареала в идеале должно стре¬
миться к включению в его структуру в первую очередь посвящений, связан¬
ных с двенадцатью основными праздниками церковного календаря. Важно
было добиться того, чтобы основной круг важнейших религиозных ориен¬
тиров и ценностей присутствовал в переделах малой историко-культурной
территории. Так, в Куростровье, расположенном на рукавах Северной Дви¬
ны, шесть престолов храмов носили следующие наименования: Успенский
и Входоиерусалимский — в Залывском приходе, Петра и Павла и Рождества
Богородицы — в Ровдогском приходе, великомученика Димитрия и велико¬
мученицы Екатерины в Куростровском приходе. Отстоящие на расстоянии
трех-четырех километров друг от друга посвящения храмов образовывали
законченную семантическую систему, содержащую наименования господ¬
ского храма (Входоиерусалимского), двух богородичных, апостольского и
святых великомучеников (12).
В этой округе календарь престольных праздников ритмично охватывал
полный годичный круг, привлекая крестьян округи «гостевать» в том или
ином храме и определяя таким образом их ритуальное поведение. За неделю
до Пасхи все население Курострова чтило Вербное воскресенье в Залывском
приходе. В день Петра и Павла в июне все собирались в Ровдогском приходе,
через два месяца центр религиозного праздника перемещался к престолу
Успения Пресвятой Богородицы в Залывском приходе. Осенью празднова¬
ли Рождество Богородицы в Ровдогском приходе, а в октябре и ноябре в
194
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Куростровском приходе проходили два престольных праздника в память о
великомучениках.
Благодаря различным посвящениям храмов в культурном ареале скла¬
дывалось календарное распределение праздников во времени, заставля¬
ющее население перемещаться в сакральном пространстве, вступать в
культурные контакты, спектр которых, помимо религиозной мотивации с
духовно-литургическими и праздничными формами общения, имел и хо¬
зяйственную, торговую ориентацию на межволостные связи.
К межприходским акциям относится почитание местночтимых святых.
В храме Тулагского прихода в Подвинье центром притяжения населения
соседних приходов служила икона священномученика Власия. В Нижнем
Подвинье население Владыченского прихода считало его храм первым по
древности. Значимость храма повышало присутствие в храме чудотворной
иконы Великомученицы Варвары, которая, по преданию, была явлена на
дереве крестьянину Вуколу и исцелила его слепорожденную дочь. При по¬
пытке вывезти чудотворную икону она вновь вернулась на свое место. Царь
Иван Грозный послал на украшение этой церкви золото, серебро, драгоцен¬
ные камни и утварь (13).
Однако малочисленность населения, относительно небольшая плот¬
ность размещения культовых сооружений в очагах расселения не позволяли
строго следовать всем правилам организации полного набора посвящений
в пределах даже межмирской территории.
Расширению охвата объектов сакрального пространства способствова¬
ла практика организации межприходских крестных ходов. В Нижнем Под¬
винье был популярен ежегодный крестный ход к небольшой Никольской
часовне (впоследствии — к приписному храму) на территории старинного
Лявленского прихода, приуроченный к первому воскресенью после недели
всех святых (14).
Известность наименований монастырей, значение их святынь имели
еще больший «радиус действия», влияя на практику поклонения святыням
населения обширных территорий. Крестный ход мог направляться из сель¬
ского прихода в близлежащую пустынь или в городской монастырь.
В наименованиях культовых сооружений отражалось становление
массового сознания насельников этих территорий, их религиозного со¬
знания. Независимо от того, к какой социальной группе относились эти
объекты, они становились частью историко-культурного пространства
края, в них воплотились религиозные представления и ценности, соотне¬
сенные с событиями жизни Христа, Богородицы, с ангельскими чинами,
195
Часть III. Символическая культура Русского Севера
пророками и апостолами, святыми — вселенскими, общерусскими, мест¬
ными (15). Сакральная семантика включалась в процессы объединения
населения, формирования у него единой картины мира, способствующей
сложению устойчивого чувства принадлежности исторически сложивше¬
гося в том или ином локусе социума к культурной и природной среде его
обитания.
Примечания
I Макаров Н.А. Население Русского Севера в XI—XIII веках. — М., 1990. С. 125-134.
/'. Власова И.В. К изучению мировоззрения и самосознания севернорусского населения
(по источникам ХН-ХХ вв.) //Мировоззрение и культура севернорусского населе¬
ния. — М.: Наука, 2006. С. 109.
3 Там же. С. 112.
4 Там же. С. 132.
5 Там же. С. 137.
6 Там же. С. 139.
/ Макарий, митрополит. Христианство Архангельской епархии. 1878. С. 56.
8 Власова И.В. Указ. соч. С. 136.
9 Там же. С. 137.
ю Третьякова С.В. Геокультурная среда Белозерского края и ее роль в формировании
этноконфессионального сознания местного населения //Мировоззрение и культура
севернорусского населения. — М.: Наука, 2006. С. 147.
II Дмитриева С.И. Очерк этнокультурной истории Архангельского Поморья //Миро¬
воззрение и культура севернорусского населения... С. 20.
12 Камкин А.В. Союзы севернорусских крестьянских миров в системе расселения и жиз¬
ненной повседневности XVII-XVIII веков //Мировоззрение и культура севернорус¬
ского населения. С. 240.
13 Там же. С. 241.
14 Там же. С. 242.
19 Амвросий. История российской иерархии. Ч. И. М., 1810. С. 312-332.
3.1.2. Распространение христианства
в пределах бывшей Заволоцкой чуди
на территории Архангельской губернии
по состоянию на 1870-е годы
Епископ Макарий, который основывался на взглядах, бытовавших в
конце 1870-х годов, интересуясь народными преданиями, имевшимися в
его распоряжении историческими известиями летописей и составлявших-
196
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
с я по распоряжению епархиального руководства записок и научных иссле¬
дований, касающихся изучения местного наречия и названий местностей,
указывал на то, что край, занимаемый тогда Архангельской губернией, был
известен в древности под названием Биармии. В ее состав входили про¬
странства Архангельской, Вологодской, Вятской и Пермской губерний
конца XIX столетия. Она охватывала участки от Северной Двины и Белого
моря до Печоры, а на западе граничила с Кариаландиею, Квеландиею или
Каяниею. Жители этой страны упоминались в летописях под именем чуди
(1). Нестор включал это финское племя в число перечисляемых им народов,
обитающих в Европейской России и в Заволочье. Известия о Заволочье и
Заволоцкой чуди содержатся в Двинском летописце, заимствующем его из
Степенной книги и Новгородской летописи. Игумен Соловецкого монасты¬
ря Досифей, составляя в начале XV века предисловие к житию святых Зоси-
мы и Савватия «окружных обитателей Соловецкого монастыря», перечис¬
ляет следующие племена: ижера, чудь, лопь, каяне, мурмане и «инии мнози
языци» (2).
На конец XIX столетия к заселенным чудским племенем территориям
относилось пространство Архангельской губернии от Кандалажской губы
Белого моря до реки Коротаихи за Большеземельской тундрой, устье Пе¬
чоры, берега Ижмы и Мезени в Мезенском уезде, Пинеги и Немнюги в Пи-
нежском, прибрежья Белого моря, известные под именем Зимнего и Летне¬
го берега, устье Двины в Архангельском уезде, берега Онеги в Онежском,
прибрежья Кандалажской губы в Кемском, берега Северной Двины (в Хол¬
могорском и Шенкурском уездах), а также впадающих в нее речек: Емцы,
Мехренги, Ваги и ее притоков (3).
Однако поселения чуди распределялись неравномерно в обширном про¬
странстве Архангельской губернии конца XIX столетия: в Кемском уезде
было меньше указаний на пребывание чуди, а в Шенкурском и Холмогор¬
ском — более явно ощущалось их присутствие. Однако это население в зна¬
чительной мере смешалось с русским, принадлежа, как тогда выражались,
к великорусскому племени, утратив свой природный язык, как отмечал
И. Лепехин, «через общение с новгородцами» (4). Этот процесс, в частности,
обусловлен и условиями христианизации, сопровождавшейся внедрением
славянского языка.
Юго-восточную часть Архангельской губернии в конце XIX столетия за¬
нимали зыряне, а северо-восточную, от Мезени по тундрам, прилегающим
к реке Печоре и ее притокам, жили самоеды и югра (5). Епископ Макарий
19 7
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Лес на берегу реки Манике. Конец XIX в.
отмечал также, что здесь в небольшом количестве живут цыгане, потомки
литовцев, поляков, белорусов и иностранцы (6).
Страна, именуемая русскими Заволочьем, еще до христианизации нов¬
городцев являлась владением Великого Новгорода и была заселена новго¬
родскими выходцами, которые устраивали свои колонии на берегах рек,
служивших основными путями сообщения (7).
Начальный период внедрения в Заволочье русской культуры растянулся
до 1471 года, когда эти земли окончательно перешли под самодержавную
власть князей российских. Коренные жители края до введения христиан¬
ской веры в русской среде были язычниками, главным божеством которых
был Йомала. Точная временная граница просвещения их христианской ве¬
рой не прослеживается, но можно опираться на предания и фиксировав¬
шиеся в хрониках сообщения, относящиеся к XIV столетию. По житийной
литературе можно догадываться об используемых первоначально пропо¬
ведниками христианской веры способах «к обращению полудиких, тогда
разобщенных местом жительства и языком, и весьма грубых туземцев» (8).
Епископ Макарий отмечал, что заволоцкая чудь, корела, лопь и зыряне,
обитающие в пределах Архангельской епархии конца 1870-х годов, «давно
198
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
уже озарились светом Евангельского учения», тогда как самоеды, обитаю¬
щие в самом дальнем северо-восточному углу обширной по площади Ар¬
хангельской губернии, лишь с 1824 года начали просвещаться святым кре¬
щением (9).
Огромное пространство, находящееся между реками Северной Двиной
и Мезенью, считалось Новгородом свободным для освоения, и потому каж¬
дому новгородцу здесь позволялись охота на птиц и зверей, лов рыбы, раз¬
личного рода промыслы и торговля. Платя Новгороду положенный оклад от
добычи, можно было «занимать здесь поместья, заселять их, покупая землю
у туземцев, или укрепляя её оружием, и таким образом делаясь помещиком
и колонистом Новгородского правительства. Равным образом новгородские
владыки и князья приобретали там земли, леса, реки, и при них рыбные и
звериные промыслы, и посылали туда вольнонаёмных русских людей, или
своих рабов на поселение при этих промыслах» (10). В уставе Святослава
Ольговича начала XII столетия упоминаются доходы новгородского влады¬
ки от серии погостов в Заволочье: в Онеге на Волдутове погост..., на Тудо-
рове погост..., на Иване погост..., на Ракуле..., на Спиркове..., у Вихтуя..., в
Пинезе..., в Кегреле..., Усть-Емце..., Усть-Ваги... и пр. (11). Примечательно,
что архиепископ новгородский Феофил владел в этом краю четырьмя до¬
ходными участками (12).
С конца XIV и начала XV века чаще появляются сведения о распростра¬
нении в этом крае христианства, зафиксированные в летописях и актах. По
ним прослеживается увеличение количества русских поселений в двинской
части Заволочья, сопровождающееся строительством церквей, основанием
редких тогда монастырей. Так, в конце XIV или начале XV века преподоб¬
ным Евфимием (в 34 километрах от места основания впоследствии Архан¬
гельска) на Корельском берегу был создан монастырь Святого Николая. На
протяжении XVI-XVII веков ввиду острого недостатка в православных
храмах этот монастырь служил приходской церковью для ближних окрест¬
ных селений. С формированием начиная с 1584 года нового центра распро¬
странения христианства — Архангельского города в устье Северной Двины,
сложившегося около Архангельского монастыря, и в самом этом городе, и в
селениях в его округе интенсифицировался процесс обозначения и насыще¬
ния сакрального пространства соответствующими знаками — храмами (13).
В житии Яренгских чудотворцев Иоанна и Логгина, живших при Па¬
триархе Филарете, в 1625 году в Двинском уезде исчислялись следующие
приходы, образовавшиеся на протяжении XV-XVI веков:
199
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Седо Кимжа. Деревянные сани — традиционное зимнее транспортное средство.
Фото М.В. Нащокиной. 2012 г.
1. Нёнокоцкий приход: при нем была церковь Петра и Павла.
2. Пречистенский приход на Луде.
3. Вознесенский приход.
4. Введенский приход в Кистеостровской волости.
5. Рождественский приход в Кехотской волости.
Кроме этих церквей в сказаниях о Яренгских и Пертоминских чудотвор¬
цах упоминается еще церковь в Унской веси (14).
Из жития святого Антония Сийского видно, что были церкви вверх по
Двине в селе Ракуле, в веси Сийской и в Емецком стане (15).
В списках Двинских земель прочитывалось, что новгородские погосты
и селения по Двине шли от устья Верхней Тоймы сплошь до устья Двины.
Из них на левобережье существовали селения: Нижняя Тойма, Заостровье,
Корбала, Юмышь, Моржегоры, Калья, Коскошино, пригород Емец, Кирьи
горы, Чукчин-конец, Ваймуга, Матигоры, Быстрокурья, Холмогоры, Орлец
(главный город Двинской земли), Ижемское, Койдокурья, Кехта; на правой
200
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
стороне Шестозеро, Хаврогоры, Пингиш, Чухченема, Чигломинь; на Двин¬
ских островах: Кур-остров, Кег-остров, Княж-остров, Лисич-остров, Яков¬
лева курья, Конев-остров, Соломбала, Терпилов погост (16).
Кроме сельских церквей вверх по Двине до Емца находилось несколько
небольших монастырей и пустынь:
1) Лявленский монастырь на устье речки Лявли (в 30 километрах от Ар¬
хангельска), основанный в XVI веке новгородской посадницею Анастасией:
в нем церковь Успения Пресвятой Богородицы;
2) Сийский монастырь, основанный Преподобным Антонием в
1520 году;
3) пустынь на реке Шелексе, притоке реки Онеги, преподобный Анто¬
ний организовал ранее Сийского монастыря: там были келья и церковь;
3) Чухченемский Николаевский, на реке Двине, основан в середине
XV века;
4) Спасский Козьеручьевский монастырь, на правом берегу Двины, в 57
верстах от Архангельска, основан в начале XVII века иноком Свирского мо¬
настыря Иоасафом;
5) Покровский монастырь;
6) Ивановский монастырь;
7) Моржегорский монастырь, располагавшийся, по административному
делению конца XIX века, в Холмогорском уезде (17).
Все монастыри и пустыни служили для окрестных жителей приходами,
и церкви, находившиеся в них, в конце XVIII столетия были обращены в
приходские (18). Исключение составлял Сийский монастырь. Его разорение
относится уже к советскому времени, в конце XX столетия монастырь начал
возрождаться.
Житие преподобного Антония Сийского отражает детали формирова¬
ния сакрального центра: место, «совершенно пустое и незаселенное», но
изобиловавшее рыбой, было выбрано на Михайловском озере (наименова¬
ние, по-видимому, сложившееся тоже в рамках сакрализации ландшафта, от
образа небесного покровителя Михаила Архангела), через которое протека¬
ла река Сия; при Антонии была устроена часовня и хижина для жительства
иноков. Молва о святости жизни Прп. Антония быстро распространилась
по окрестной стране, к нему стали стекаться благочестивые люди, которые
не только делали взносы в устройство обители, но и пополняли ряды ино¬
чества, оставаясь навсегда в обители. Преподобный испросил разрешение у
Великого князя Василия Ивановича строить на избранном им месте мона¬
стырь, получил на свою просьбу жалованную грамоту и церковную утварь.
201
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Тогда он построил соборную церковь во имя Святой Троицы и кельи для
монашествующих. Сийская обитель воспринималась как некий «корабль,
стоящий на водах» посреди многих лесов и вод (19).
На реке Ваге христианство распространялось с конца XIII века: жите¬
ли ее бассейна входили во времена новгородского владычества в Важескую
пятину Обонежской десятины, а в конце XIX столетия относились к Шен¬
курскому уезду.
Вагою называлось все пространство от истока реки Ваги на север до
впадения ее в Северную Двину. Чудское население при впадении реки Шен-
ги в Вагу имело свой город Шенкурье. Новгородцы, вторгаясь в Заволочье,
леса которого изобиловали пушными зверями, заняли Вагу, возможно еще в
дохристианские времена. Присутствие на всем протяжении Ваги новгород¬
ских поселенцев известно из Устюжского летописца, в котором упоминает¬
ся Великий Важеский погост (впоследствии Шенкурск) с деревянным со¬
бором во имя Архистратига Михаила с тремя приделами, Вельск, Терминск,
Паденгский погост, а также поселения по обеим сторонам правобережных
важских притоков. На Ваге и ее притоках уже в XIV веке существовали
небольшие монастыри и пустыни, а в 1450 году был основан монастырь в
честь св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова (20).
Троицкий, Клоновский и Кодемский монастыри, Макарьевская, Верхо-
шеренская, Узренская и Котлозерская пустыни, свидетельствуя о благоче¬
стии новгородских бояр, активно влияли на усвоение христианской веры
Заволоцкой чудью, а также на распространение образцов русской культуры
среди цивилизуемого аборигенного населения (21).
Характеризуя этническую основу христианизации Онежского уезда,
епископ Макарий указывал на то, что, по преданиям и летописным сведе¬
ниям, на берегах реки Онеги издревле обитала белоглазая чудь. В процес¬
се колонизации этой области сложилась система православных приходов,
фиксируемых в знаковом отношении храмовыми комплексами. К ним от¬
носятся Турчасовский, Пияльяский, Чекуевский, Вазёнский, Городецкий и
другие погосты (22).
Название Городецкого прихода образовалось от села Городка, кото¬
рое прежде называлось «городок Рогонима» (23). Село, расположенное на
правом берегу Онеги, было центрировано сакральным знаком — церковью
во имя пророка Илии, устроенной на Ильинской горе. Гора сама по себе
важный сакральный знак, фиксирующий в символическом плане соответ-
202
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
ствие мировой оси, то есть выстраивание особой системы пространствен¬
ных и временных координат места. Дополнительный оттенок сакральных
смыслов вносила информация о находившемся при древней церкви некро¬
поле (24).
Побережье Белого моря с глубокой древности привлекало новгород¬
цев возможностью морских рыбных промыслов. Ко времени княжения на
Руси Василия Тёмного была освоена Устьянская волость, центр которой
стал впоследствии городом Онегой. Здесь было основано несколько сло¬
бод, которые в конце XIX века сохраняли свои древние названия: Верхи или
верхняя часть города, Низы — средина города, и Погост — главная, бли¬
жайшая к морю, часть города. Основное попечение об обустройстве этих
поселений падало на духовенство, которое старалось утвердить здесь пра¬
вославие. Владевшие территориями бояре жили в Новгороде или Москве
и собирали оброк с местного населения через посыльных (25). Устьянская
волость, занимая выгодное положение на границе побережья Белого моря
и обширных просторов Заволочья, была главным центром его торговли с
Поморьем.
В смутные времена междоусобий берега Онеги подвергались опустоше¬
ниям от поляков, татар и казаков, принадлежавших к шайке самозванцев.
Вторгаясь из Вологодского и Каргопольского уездов, толпы разбойников
проходили к реке Онеге, грабя селения, сжигая храмы, мучая жителей по¬
гостов.
Христианство было одним из стержней жизнеспособности населения в
тяжелые времена. Когда в 1613 году Усть-Янская волость подверглась почти
полному разорению, признаком ее возрождения в 1621 году была церковь,
отстроенная здесь наряду с двадцатью домами (26).
В пределах административных границ Онежского уезда конца XIX века
в начале XVI и XVII веке существовали следующие монастыри и пустыни,
имевшие просветительное влияние на окрестных жителей:
1. Сырьинская Успенская пустынь, основанная в конце XIV века пре¬
подобным Кириаком при реке Онеге (в пределах Онежского уезда конца
XIX в.). С точки зрения технологии формирования сакрального простран¬
ства в данном случае показательны разные обстоятельства. Кириак (в мона¬
шестве Кирилл) был родом из села Заостровья на реке Онеге, что в будущем
побудило его основать в родных краях монастырь. Будучи сыном священ¬
ника и просто христианином, он свободно ориентировался в правилах фор¬
мирования и функционирования сакрального пространства разных типов
(церковь, монастырь). Глубокой осведомленности в устройстве монастыря,
203
Часть III. Символическая культура Русского Севера
поведении в этом типе сакральной среды, ее символике способствовали
долгие годы проживания в Ошевенском монастыре, где он прошел все по¬
слушания. Получив в Новгороде сан священства, Кирилл пришел на реку
Онегу (в образе реки содержится спектр оттенков сакральных смыслов), вы¬
брал в качестве наполненного символикой места Сырью гору (символ миро¬
вой оси) и отметил его православным христианским знаком, определяющим
понятие «монастырь», — церковью во имя Успения Пресвятыя Богородицы
и несколькими кельями для монахов (27).
2. Кенская Спасопреображенская женская пустынь основана игуменом
Пахомием (некоторое время она называлась Пахомиевой) около 1508 года
на реке Кене, впадающей в Онегу. Известно, что здесь в 1510 году уже суще¬
ствовала церковь Преображения Господня и несколько келий, обнесенных
оградой (ограда относится к сакральным символам, сопрягаясь с понятием
круга, целостности, вечности) (28).
3. Шелексенская Троицкая пустынь основана около 1513 года преподоб¬
ным Антонием Сийским на реке Шелексе.
4. Кожеозерский монастырь основан в конце XVI века преподобным Се-
рапионом.
Эта конфигурация сакрального пространства весьма показательна в
плане иллюстрации процессов христианизации населения формируемого
Русского государства. Преподобный Серапион происходил из татарских
вельмож, плененных при покорении Казанского царства в 1552 году. В рус¬
ской среде он получил имя, трансформированное из первоначального эт¬
нического — Турсас Гавирович. В Москве он принял православную веру с
именем Сергия. Затем, будучи христианином и руководимый промыслом
Божиим, он пожелал посвятить себя пустынной иноческой жизни. С этой
целью в 1560 году он прибыл на озеро Кожу, имея представление о происхо¬
дящих здесь процессах христианизации и формировании сакрального про¬
странства, нашел среди немногочисленных тогда пустыней отшельника Ни¬
фонта, от которого принял пострижение с именем Серапиона. Оставшись
жить в этом святом месте, Серапион выстроил обширную по содержанию
программу сакрализации избранной территории: в 1584 году он получил
от царя грамоту на владение землею, а от митрополита — разрешение на
устроение монастыря. План деятельно приводился в исполнение: построе¬
ны два храма — в честь Богоявления Господня и Благовещения Пресвятыя
Богородицы. При жизни Серапиона, в 1603 году, в Кожеозерскую обитель,
известную и в столице государства, из московского Чудова монастыря при¬
204
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
был другой подвижник, преподобный Никодим, имевший полное представ¬
ление об устройстве одного из главных кремлевских монастырей.
4. Хоз-Югский скит, в пяти верстах от Кожеозерского монастыря (при
речке Хоз-Юге), с благословения преподобного Кирилла, был основан пре¬
подобным Никодимом, который осознавал необходимость насыщать пра¬
вославными обителями пространство Заволоцкой чуди; в «малой кельице в
меру единого человека» он пробыл безысходно тридцать пять лет.
5. Юрье-Горская Троицкая пустынь основана в начале 1620 года препо¬
добным Диодором на Юрьевых горах (то есть в символически значимой
высокой точке ландшафта) у границы Онежского бассейна, отмечая его са¬
кральные пределы.
Преподобный Диодор был не только постриженником и подвижником
Сасовской обители, учеником Иосифа Новгородца, подвизался в Соловец¬
ком монастыре во время игуменства в нем преподобного Иринарха. Вну¬
шение свыше побудило его удалиться на Онегу. Для основания монастыря
он выбрал место, обладающее многими сакральными характеристиками:
близость от Кеноозера, пустынный лес, и начал подвизаться. Местные
жители, отстаивающие собственные представления о сакральной значи¬
мости своего местообитания, вынудили его уйти. Преподобный выбрал
другое место, тоже обладающее свойствами сакрального ландшафта — им
оказалась Юрьева гора (пример константности образа соприкосновения
с мировой осью, в который дополнительную окраску вносит наименова¬
ние места, связанное с наделением его сакральным топонимом, образо¬
ванным от имени Юрий/Георгий Победоносец); здесь пустынник водрузил
крест — один из главных символов христианства, поставил келью. Его под¬
вижничество получило известность — к нему пришел пустынник Прохор,
с которым отшельник прожил вместе семь лет (семь — сакрально очень
значимое число).
6. Монастырь во имя Святой Троицы на другом месте был создан пре¬
подобным Диодором благодаря признанию его подвижничества благотво¬
рителями. Посещая свое детище, подвижник заболел, двадцать седьмого но¬
ября 1633 года скончался и был погребен под новопостроенной церковью.
Через два года его нетленное тело было перенесено в первый из основанных
Диодором монастырь, мощи помещены «под спудом» под южной стороной
храма Святой Троицы в особой усыпальнице.
Юрьевская обитель упразднена в конце XVIII столетия, храм относился
в XIX столетии к Юрье-Горскому приходу Онежского уезда (29).
205
Часть III. Символическая культура Русского Севера
7. Крестный монастырь основан в 1656 году Патриархом Никоном на
Кий-острове, в 15 километрах от города Онеги. Посвящение обители глав¬
ному христианскому символу — Кресту сакрализовало не только террито¬
рию острова, но и окружающее его пространство, утверждая на просторах
севера христианство.
По реке Пинеге поселения заволоцкой чуди также христианизирова¬
лись.
Бассейн реки Суры (относящийся к южной части Пинежского уезда в
конце XIX столетия) в 1471 году в грамоте новгородского посадника был
назван поганым из-за проживающих здесь язычников (30).
1. Кеврольский Воскресенский монастырь. Свидетельством мер по про¬
свещению верою жителей Пинеги, где долго задерживалось язычество, яв¬
ляется основание в этом регионе Кеврольского Воскресенского монастыря.
В конце XIX столетия на месте бывшего монастыря существовал Кевроло-
Воскресенский приход.
Основание этого монастыря приписывается инокам, пришедшим из
Троицкой обители, основанной в восточных заволоцких пределах святым
Стефаном Пермским. Среди игуменов этого монастыря упоминается с 1585
по 1603 год Варлаам схимник. Его отличает особый тип поведения, сопро¬
вождавшего умножение знаков сакрального пространства.
2. Красногорский монастырь был основан в гористой местности на пра¬
вом берегу Пинеги.
В последний год (1603) своего игуменства Варлаам, руководствуясь яв¬
лением ему некоего знака свыше, положил начало устройству монастыря на
Чёрной горе (знаковом элементе сакрализованного ландшафта), переимено¬
ванной впоследствии в Красную, что ознаменовало смену символов при со¬
хранении основного знакового содержания — местоположение монастыря в
христианизируемой среде. По поручению Варлаама, во исполнение взятого
им обета, на гору была перемещена (перенесена из одной точки сакрального
пространства в другую, подвергающуюся сакрализации) вдовым священ¬
ником Юрольского прихода Мироном имевшаяся у Варлаама собственная
его Владимирская икона Божией Матери. Икона, помимо собственной са¬
кральной значимости, была отмечена собственноручной надписью игуме¬
на, фиксирующей помещение этого знака в заданном месте сакрализуемого
пространства: «Божиею милостию и молитвами Пресвятыя Богородицы, Ея
явлением, Воскресенский игумен Варлаам Кеврольския десятины, благосло¬
вил вдового попа Мирона образом Пречистыя Богородицы сея иконы» (31).
206
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
Исполнение обета положило осно¬
вание Красногорскому монастырю.
3. Веркольский монастырь ос¬
нован в 1635 году в бассейне реки
Пинеги. Основанием сакрализации
данного места послужил знак свы¬
ше — обретение мощей праведного
Артемия.
4. Ламбасский монастырь тоже
был направлен на христианизацию
языческих просторов припинежья.
Этот монастырь к концу XIX столе¬
тия уже не существовал.
В бассейне реки Мезени пер¬
выми насельниками и колониста¬
ми были новгородцы. В устье реки
Мезени, на месте сложившегося
позднее одноименного города,
возникли слободки, существова-
ние которых было подтверждено Кимжа Крест среди сельской стройки.
грамотами Ивана IV. Основатель фото м в Нащокиной. 1973 г.
Окладниковой слободы освящал
присутствие здесь христиан иконою Нерукотворного Спаса, которая, пере¬
ходя из рук в руки, перенесена была в 1663 году в Спасскую церковь Кузне¬
цовой слободки.
Как и в других христианизируемых регионах, в бассейне Мезени исполь¬
зовались в качестве знаков сакрализации языческого пространства не толь¬
ко церкви, но и монастыри.
Чирцова пустынь, основанная в 55 километрах вниз по реке Мезени,
служила дополнительным сакральным знаком, обозначавшим наряду с
церквями Окладниковой и Кузнецой слобод присутствие христианства у
берегов Ледовитого океана. Ее основали в 1575 году Созоит, в монашестве
Сильвестр, действовавший совместно с племянником Иоилем, а также стар¬
цами Павлом и Евсевием. В XIX столетии вместо монастыря функциониро¬
вал приход.
Ущельская пустынь основана во втором десятилетии XVII века препо¬
добным Иовом. В XIX веке она также была приходом (32).
207
Часть III. Символическая культура Русского Севера
При устье реки Цыльмы в 1542 году поселились новгородцы Ивашка
Дмитриев Ластко и Власка. Деятельность Ластки и его товарища служит
верной характеристикой распространения первоначальной новгородской
колонизации в здешнем крае. Предприимчивые и энергичные промыш¬
ленники, поселившиеся на берегах реки, деятельно заботились о развитии
промыслов и упрочили свои права на окраинные земли и воды, заручив¬
шись тремя царскими грамотами, затем пригласили сюда переселенцев со
своей родины и, стремясь создать привычную среду обитания, постро¬
или в 1547 году церковь, посвященную Святителю и Чудотворцу Нико¬
лаю (33).
В заключение епископ Макарий утверждает, что заволоцкая чудь была
просвещена святою верою на протяжении от XI до XV века, в XVI столетии
язычество вовсе «исчезло между Чудью», а в XVII веке перестал существо¬
вать ее язык (34).
Распространение христианства в Кореле
Область расселения корел епископ Макарий определяет от окрестностей
Ладожского озера и далее на север до берегов Белого моря.
Это большое финское племя издавна входило в состав Обонежской пя¬
тины Великого Новгорода. На их давнее проживание по берегам Белого
моря указывает закрепившееся за частью побережья название Корельского
берега. Под 1419 годом упоминается Корельский погост на реке Варзуге, ко¬
торый разорили норвежцы (35).
В летописях корелы в первый раз упоминаются еще в XII веке, называ¬
ются они новгородскими данниками и участвуют совместно с новгородца¬
ми в военных операциях в 1143,1191,1228 годах (36).
Сближение новгородцев и корел осуществлялось либо посредством за¬
ключения союза, либо силою оружия. В начале XIII века новгородцы, уже
просвещенные светом Евангельского учения, имевшие своих епископов и
храмы, боролись с идолопоклонством корелов, славившихся мнимым вол¬
шебством, сжигая их на костре (37). Новгородцы не могли позволить коре-
лам оставаться в язычестве, понимая, что приязнь с соседями и прочный
мир возможны только при единстве веры. Епископ Макарий объясняет этот
аргумент следующим образом: «только святая вера, озарив умы и смягчив
сердца этих полудиких сынов севера, могла внушить им искреннее распо¬
ложение к Новгородцам — своим просветителям и единоверцам. Корелы,
как видно из летописей, всегда были на стороне Новгородцев, не вступая в
208
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
союз ни с Финнами, своими соплеменниками, ни со Шведами. Такие плот¬
ные контакты дают основание полагать, что христианская вера среди корел
получила распространение почти в одно время с новгородцами, и что дей¬
ствительно часть из них обращена была в православную веру ещё в начале
XII столетия (38).
Центром христианизации этого этноса являлся Валаамский монастырь,
основанный, по преданию, еще в XII веке на одном из островов у северо-за¬
падного берега Ладожского озера (39), но другие источники относят осно¬
вание монастыря к концу XIV — началу XV века (40). Основателями Вала¬
амского монастыря почитают преподобного Сергия и Германа. Иноки этого
монастыря заботились о христианском просвещении корел, обитавших по
берегам Ладожского озера (41).
В «Истории государства Российского» приводятся сведения об Уставе
Святослава Ольговича, князя Новгородского, написанном в 1134 году (42).
В нем упоминаются селения Олонци, Юскола, Тервиничи, Вьюнец. О том,
что эти селения, часть из которых носит корельские наименования, могут
рассматриваться как православные, можно заключить исходя из того, что
православное духовенство не производило сборов с язычников. Неболь¬
шой список поселений наводит на мысль о том, что христианизированы
были не все корельские земли. Но для христианизированных территорий
предусматривался личный обзор новгородским владыкою для определения
меры сбора (43). Из этого вытекает многообразие форм функционирования
сакрального пространства: церкви своим обликом фиксируют присутствие
святости в христианской среде жизнедеятельности, а ее наличие определяет
модели поведения субъектов вероисповедания.
В 1227 году новгородский князь Ярослав Всеволодович посылал в Ко¬
релу священников для крещения почти всех корелов без употребления на¬
сильственных мер (44). С этого времени жители Корелы стали переходить к
оседлой жизни, заниматься торговлей, промыслами, платя дань новгород¬
цам и пользуясь их покровительством.
Сведения о том, что в конце XIII века шведский король Биргер в сво¬
ей грамоте писал о необходимости приобщить корел к христианской вере,
имея в виду католичество, указывают на то, что в начальный период христи¬
анизации этого края здесь сталкивались интересы двух ветвей христиан¬
ства (45). Ход истории указывает на последовательное утверждение в этом
крае православия.
Во время описания Архангельской епархии Макарием в конце XIX сто¬
летия Корелия занимала западную и юго-западную часть Кемского уезда.
209
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Она граничила в тот период с севера — с русской Лапландией, с востока —
с поморскими селениями, с запада — с Великим княжеством Финляндским
и с юга — с Олонецкой губернией (46). В конце XIX века корелы знали рус¬
ский язык и между собой говорили по-корельски.
По образу жизни и обычаям корелы были во многом сходны с русскими
поморскими жителями (47). Тем не менее черты отличия прослеживают¬
ся, например, в принципе организации селений. Епископ Макарий отмечал
чрезвычайную бедность облика корельской деревни, расположенной на бе¬
регах рек или озер. Селение образовывали два, три и более дома, располо¬
женные на довольно значительном расстоянии друг от друга. В этом типе
планировочной организации селения можно усмотреть следование очень
древней финноугорской модели организации селенческого пространства,
на которую указывал Ю.С. Ушаков (48). Дом корелов состоял, как прави¬
ло, из одной жилой комнаты (пэрти), освещаемой маленькими окнами. Бо¬
лее зажиточные корелы могли дополнительно иметь еще комнату для го¬
стей (49).
Население Корелы отличалось бедностью и неграмотностью и в резуль¬
тате сильно зависело от бесчестного обращения с ним эксплуататоров (50).
В Кореле на 1870-е годы существовали лишь три сельских училища, в ко¬
торых учились только дети крестьян, проживавших в тех деревнях, где на¬
ходились училища; бедность родителей препятствовала содержанию в этих
училищах детей из других деревень.
На 1870-е годы в Кореле к православным относились 57,39 %, к расколь¬
никам — 42,61% всего корельского населения (16703 человека) (51).
Появление здесь раскола относится ко времени царствования Алексея
Михайловича, когда раскольники, бежавшие из Соловецкого монастыря
после его взятия войсками, рассредоточились по Поморью. Затем на раз¬
витие раскола сильно влиял Даниловский монастырь (Выгорецкий скит
Олонецкой губернии), а также Топозерский скит (Кестенской волости при
озере Топо).
Корелы-раскольники принадлежали к двум беспоповщинским сектам:
Филипповской и Даниловской. Последняя, получив начало от Даниловско¬
го монастыря, до 1770 года была неизвестна правительству. В Даниловском
монастыре жило до 300 монашествующих раскольников и раскольниц. Скит
получал богатые приношения извне, отовсюду стекались богомольцы. Раз¬
витию раскола в значительной мере способствовало то обстоятельство, что
в Кореле в XVIII веке было только два православных прихода: Шуезерский
и Панозерский. В начале XIX века был учрежден Вокнаволоцкий приход,
210
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
а в конце столетия было учреждено еще несколько приходов: Ухтинский,
Юшкозерский, Маслозерский, Тунгудский и Топозерский (52).
Сакральное православное пространство Корелы формировали пять
церквей, расположенных в следующих селениях: Вокнаволок, Ухта, Пано¬
зеро, Юшкозеро, Шуезеро. Православных часовен в Кореле насчитывалось
двадцать семь.
При часовнях, устроенных в Маслозере, Тунгуде и Топозере, находились
принты. Но богослужения в часовнях, находящихся в уединенных, удален¬
ных на расстояние в десятки (от 13 до 140) километров от селений, почти
никем не посещались (53).
Епископ Макарий отмечал внешний, поверхностный характер раскола
корел: «Он состоит в том, чтобы не есть с мирскими (православными) и не
молиться вместе. О сущности учения секты, которой они принадлежат, не
имеют ни малейшего понятия, в особенности в тех обществах, где не знают
русского языка, и отличаются от других раскольников, довольно твердых в
познании и исполнении правил своего учения, полным индифферентизмом
в вопросах веры. Не будучи проникнуты расколоучением, они не имеют
фанатизма, свойственного сектантам. Дети их, окрещенные в православие,
спокойно остаются православными, без всякого принуждения со стороны
родителей к расколу» (54).
Отношение к староверам изменилось лишь в начале XXI столетия, при
этом обнаружились, хоть и в небольшом количестве, приверженцы, хра¬
нившие верность своим взглядам несмотря на продолжительные гонения.
Примечания
1 Записки и труды Общества истории и древностей Российских. Ч. 1. С. 157.
2 Описание Соловецкого монастыря архимандрита Досифея. 1853, Ч. 1 и II. С. 36.
3 Архангельские губернские ведомости. 1868. № 94.
4 Лепехин И. Записки. Т. IV. С. 384.
5 Российская история князя Щербатова. Т. II. Кн. 5. С. 253.
6 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 4.
/ Крестинин В.В. Начертание истории города Холмогор. С. 3.
8 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 4.
9 Там же. С. 5.
К) Там же. С. 6.
11 Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. II. Пр. 267.
12 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 6.
13 Там же. С. 8.
14 Там же. С. 9.
15 Там же.
211
Часть III. Символическая культура Русского Севера
16 Акты археографической комиссии. Т. 1. № 94; Северно-русские народоправства. Ч. II.
С. 96.
1/ Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 9.
18 Там же. С. 11.
19 Там же.
20 Там же.
21 Там же. С. 14.
22 Архангельские губернские ведомости. 1836. №11.
23 Там же. 1849. № 40.
24 Там же.
25 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 15.
26 Там же.
2/ Описание монастырей Российской Церкви. С. 125.
28 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 16.
29 Душеполезное чтение. 1870. Май. С. 22-23.
30 Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IV. Пр. 66.
31 История русской иерархии. Ч. II.
32 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 18.
33 Описание Архангельской губернии Молчанова. С. 39.
34 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 19.
35 Памятная книжка Архангельской губернии на 1862 год. С. 48-49.
36 Северно-русские народоправства. Т. 1. С. 406-407.
3/ Там же.
38 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 20.
39 Платон. Церковная история. Т. 1. С. 54.
40 Словарь исторический о святых Российской церкви. С. 215-216.
41 Софийский временник. Ч. II. С. 374-378.
42 Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. II. Пр. 267.
43 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 21.
44 Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. III. Пр. 315.
45 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 25.
46 Там же.
4/ Там же. С. 26.
48 Ушаков Ю.С. Ансамбль в народном зодчестве Русского Севера (пространственная
организация, композиционные приемы восприятия). — Л.: Стройиздат, 1982.
49 Христианство в пределах Архангельской губернии... С. 25.
50 Там же. С. 26.
51 Там же.
52 Там же.
53 Там же. С. 27.
54 Там же.
212
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
3.1.3. Характеристика состояния православия
в начале XXI века
На рубеже XX и XXI столетий в Архангельской области активизирова¬
лась деятельность Русской Православной Церкви.
В первую очередь это коснулось Архангельска, где развернулась по мно¬
гим направлениям миссионерская деятельность. Ее стержнем стал Антоние-
во-Сийский монастырь, в который настоятелем был назначен о. Трифон (1).
Антониево-Сийский монастырь является своего рода опорным столпом
в миссионерской деятельности на территории Архангельской епархии. Впе¬
чатляющая почти 500-летняя история знаменитого монастыря побуждает
эту обитель, возрожденную в конце XX столетия, стать одним из опорных
центров возрождения православия на Русском Севере. Память об этапах
становления монастыря и его подвижниках сохраняет свидетельства духов¬
ного подвига, стойкости, адаптивности к сложным природно-климатиче¬
ским и социально-экономическим условиям, которые служат примером для
современников (2).
Подворье Антониево-Сийского монастыря в Архангельске преврати¬
лось в штаб-квартиру деятельного настоятеля данной обители, активно
влияющего на жизнь верующих этого города (3).
Территория ставшего очень обширным по площади города Архангель¬
ска потребовала насыщения храмами — центрами кристаллизации деятель¬
ности местных приходов.
Лесопромышленная Маймакса, расположенная в Соломбальском райо¬
не города, никогда прежде не имевшая церкви, на рубеже столетий обрела
свой храм в честь блаженной Ксении Петербургской. Для его сооружения
начиная с 1999 года велась реконструкция двухэтажного здания бывшего
Дома быта, на котором в 2000 году установили купола и кресты. Освящение
храма состоялось в 2001 году, но еще до этого в храме в день блаженной
Ксении Петербургской был отслужен праздничный молебен (4).
В другом промышленном районе, Березнике, до строительства храма
создана община прихожан (5).
Церковь через создаваемые при храмах общины все активнее осваивает
свою информационную нишу в культурном пространстве Архангельской
области и города.
В расчете на областной охват издается «Архангельский епархиальный
вестник». Кроме того, в епархиальном управлении налажен ежемесячный
213
Часть III. Символическая культура Русского Севера
выпуск листовки «Просветитель», которую поручено вести иерею о. Алек¬
сандру Симончуку. В связи с озабоченностью состоянием православия в
Архангельской области в начале нового тысячелетия в первых четырех вы¬
пусках давалась информация о сектах, активно функционирующих в Ар¬
хангельске и близлежащих городах (6).
В районе Березник города Архангельска с 2001 года община приступила
к выпуску своей газеты «Троица». Настоятель строившегося храма о. Роман
Ковальский являлся также и редактором областной православной газеты
для подростков «Чадо», которая выпускается совместно с Детским издатель¬
ским центром (7).
В близлежащем к Архангельску Новодвинске настоятель Покровского
храма, благочинный Северного округа игумен Александр (Зинин) выпуска¬
ет «Приходский вестник». В этом же городе выходит «Исток» — приложе¬
ние к заводской газете. Здесь же по инициативе настоятеля Антониево-Сий-
ского монастыря о. Трифона издается газета «Духовный сеятель» (8).
Просветительская и информационная активность не ограничивается
издательской деятельностью. Возрождена дореволюционная модель мо¬
бильной миссионерской деятельности с использованием современных до¬
стижений техники. Первый вагон-храм был построен в 1896 году и колесил
по всей империи вплоть до 1917 года (9).
В 2000 году в Архангельской области епархия обзавелась поездом-хра¬
мом, организованным Московской патриархией. Он предназначается для
окормления «на ходу» жителей отдаленных районов Архангельской обла¬
сти. Епископу Архангельскому и Холмогорскому Тихону оставалось только
договориться с Министерством путей сообщения России о передаче епар¬
хиальному управлению вагонов, их переоборудовании, а также сформиро¬
вать церковный миссионерский кадровый состав (10).
Отдельным направлением миссионерской работы является краеведение.
Создано Всероссийское общество православных краеведов, которое охва¬
тило специалистов Краснодара, Ставрополя, Воронежа, Ярославля, причем
поначалу преимущественно светских исследователей. К 2001 году на основе
результатов локальных территориальных исследований было канонизиро¬
вано 60 человек. Архангельская епархия, спеша исправить отставание, рас¬
ширила планы проведения историко-церковных изысканий, выпуска книг,
брошюр о монастырях, храмах и святынях своей епархии.
В русле этой деятельности при Никольском храме Архангельска с
2000 года действует общество православных краеведов. В него вошли на¬
214
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
стоятель храма о. Александр Казарик, настоятель Антониево-Сийского мо¬
настыря о. Трифон (Плотников), другие священники, преподаватели, исто¬
рики, работники архива, для которых былое свидетельствует о вере.
С 2001 года владыкой Трифоном перед этим обществом была поставлена
задача составить книгу-учебник для детей и хрестоматию на тему «Святыни
родного края» (11).
Церковно-историческими исследованиями на протяжении многих лет
занимается кафедра религиоведения Поморского государственного универ¬
ситета, а также появившиеся на волне общественных преобразований раз¬
личные общественные организации.
Церковь активно формирует социальные программы и ищет ресурсы
для их реализации. Церковь предлагает к обсуждению тему, связанную с
тем, в какой мере общество готово сотрудничать с Церковью. Представи¬
тели Церкви считают, что Русская Церковь в современном православном
мире является единственной, не имеющей базы для тех социальных и обра¬
зовательных программ, которых ожидает от нее общество. Дискуссия раз¬
ворачивается вокруг собственности.
Существуют разные модели. В Греции Церковь финансируется за счет
денег, получаемых от сдачи внаем недвижимости. Но этот вариант рассма¬
тривается РПЦ для России как тупиковый, поскольку на запрос Архиерей¬
ского Собора о возвращении Церкви ее имущества Управление делами Пре¬
зидента предложения иерархов были названы «излишне категоричными».
Индивидуальное решение такого рода вопросов отнесено на уровень муни¬
ципальных образований, позволяющий, с одной стороны, четче осознать
особенности конкретной ситуации, с другой — повышает уровень зависи¬
мости принимаемых решений от расположенности представителей власт¬
ных структур к Церкви.
Церковь понимает, «что за каждым объектом, который до революции
принадлежал Церкви, а потом не был ей возвращен, стоит сегодня целый
клан чиновников, бизнесменов, бандитов. Они могут отнять что угодно, а у
них отнять — лучше даже не пытаться» (12).
Церковь отмечает еще одну конфликтную область — ту часть церков¬
ного имущества, которая находится в ведении Министерства культуры.
В 2000 году проблемы сложившихся отношений обсуждались на совещании
«Церковно-государственные отношения на рубеже XX-XXI веков». Церковь
настаивает на возвращении церковного имущества, светское сообщество,
основываясь на экспертных оценках ситуации специалистами, призывает
к осторожности в принятии решений. Так, крупный специалист в области
215
Часть III. Символическая культура Русского Севера
древнерусского искусства директор Центрального музея древнерусской
культуры и искусства имени Андрея Рублева доктор искусствоведения Ген¬
надий Викторович Попов отметил, что монументальная живопись Андрея
Рублева в Успенском соборе Московского Кремля и Успенском соборе во
Владимире не выдерживает практикуемой в уникальных объектах богослу¬
жебной нагрузки. Церковь настаивает на достижении компромисса, обще¬
ственность, учитывая наблюдаемые примеры волюнтаристских решений со
стороны Церкви, выражает недоверие к обещаниям считаться с мнением
светских специалистов. Церковь недовольна тем, что ей возвращают полу¬
разрушенные здания, которые становятся источником расходов, а не дохо¬
дов (13).
Не нашло понимания светской власти и выдвинутое в 2001 году пред¬
ложение владыки Кирилла (ныне Патриарха РПЦ) о добровольных отчис¬
лениях из подоходного налога в пользу Церкви. Министерство по налогам
и сборам напомнило, что «в России Церковь отделена от государства, и со¬
бираемые налоги государство направляет на организацию своей жизнеде¬
ятельности» (14).
В числе проблем РПЦ является сосуществование со староверами. Еще
в начале 2000-х годов в печати появились упоминания об отсутствии рас¬
кола в Церкви. Аргументом служила фраза: «Ведь раскол — это прекраще¬
ние общения части верующих с другой частью. Но к этому никто не призы¬
вает» (15).
15 марта 2001 года день отречения Царя-мученика отмечен был интер¬
вью сотрудника журнала Древлеправославной (Старообрядческой) Церкви
«Церковь» Михаила Александрович Дзюбенко газете «Вера» о современном
состоянии староверия (16).
За пределами Архангельской области на побережье Белого моря тоже
развивается миссионерская деятельность.
Расположенный на севере Карелии город Кемь содержит более 30 па¬
мятников архитектуры и искусства. Благодаря такому объему культурного
наследия «столица северного Поморья» имеет статус исторического города
II категории, которому соответствуют специальные режимы реконструкции
и возрождения исторической среды. Церковь считает, что лучшим направ¬
лением «реконструкции» является возвращение жизни в здания-памятни¬
ки. В этом направлении сделан значительный шаг — в 2006 году верующим
в безвозмездное пользование передан созданный в XVIII веке Успенский
собор — один из древнейших на Беломорье храмов, который называют «эн¬
циклопедией» северного деревянного зодчества. Храм состоит из Успенской
216
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера
церкви, Зосимо-Савватиевского и Никольского приделов, трапезной и се¬
ней. Интерьер храма сохранил потолок, выполненный в форме «шестнад¬
цатипольного неба» (17).
Подобно Архангельской епархии в Республике Карелии с марта 2001
года введен передвижной православный поезд Московской Патриархии —
состав из трех вагонов, в числе которых находился храм под настоятель¬
ством протоиерея Сергия Попова. Вагон-храм был построен в 2000 году по
инициативе министра путей сообщения Николая Аксененко. В Пряжин-
ском, Суоярвском и Муезерском районах во время миссионерского рейда
совершались богослужения, крещения, раздавались медикаменты и право¬
славная литература, выступал церковный хор Белгородской семинарии.
Широкий резонанс акции придавало освещение «православной миссии»
группой тележурналистов британской компании Би-би-си (18).
Примечания
1 Вера (газета). Сыктывкар, 2001. Вып. 7. С. 14.
2 Обитель основал в 1520 году глубоко почитаемый в православии преподобный Анто¬
ний на полуострове Большого Михайлова озера в нескольких километрах от деревни
Сии и Северной Двины.
История России в этом монастыре отразилась еще и тем, что именно здесь в 1601 году
принял монашеский постриг Федор Никитич Романов (отец царя Михаила Федоро¬
вича, основателя династии Романовых) — будущий Патриарх Филарет. Монастырь
приобрел привилегированное положение, и в него впоследствии делали вклады мно¬
гие цари.
В XVI-XVII веках монастырь превратился в один из крупнейших духовных и куль¬
турных центров Севера России. Среди монахов традиционным занятием было пере¬
писывание книг. В библиотеке монастыря хранилось ныне признанное раритетом
всемирного значения Евангелие Апраксос, так называемое Сийское (1339-1340 гг.).
К началу XX века в знаменитой Сийской библиотеке имелись более 300 рукописных
книг и свыше 20 тысяч различных исторических документов.
В 1923 году монастырь закрыли, а монахов разогнали или сослали. В стенах монасты¬
ря была открыта детская колония. Многие здания разобрали или разрушили, осталь¬
ные постепенно пришли в крайнюю ветхость.
В 1992 году Антониево-Сийский монастырь возвращен Русской Православной Церк¬
ви, настоятелем обители назначен игумен Трифон (Плотников). На начало XXI века в
обители подвизались уже 18 человек братии и более 60 трудников. Их труды и молит¬
вы к преп. Антонию, мощи которого находятся в Троицком храме под спудом, и явля¬
ются тем основанием, на котором возрождается монастырь духовно и материально.
В настоящее время монастырь вернул значение крупного духовного центра Северо-
Запада России. Здесь постоянно бывает множество гостей — ученых, искусствоведов,
паломников, прежде всего из Санкт-Петербурга. Настоятель монастыря о. Трифон
217
Часть III. Символическая культура Русского Севера
участвует в различных конференциях и молитвенных собраниях в городе на Неве.
Активные связи обусловили появление в начале XXI столетия подворья в северной
столице (зарегистрировано 14 сентября 2000 года по благословению Святейшего
Патриарха Алексия и Высокопреосвященного митрополита Владимира), как есте¬
ственного продолжения дореволюционных духовных связей между поморским Се¬
вером России и Санкт-Петербургом. Правда, организация подворья встретилась с
трудностями, связанными с земельными спорами между монастырем и жителями
кооперативных домов, расположенных неподалеку от площадки предполагавшегося
строительства (Вера. 2001. Вып. 7. С. 14). Существует подворье и в Москве.
5 Вера. 2001. Вып. 7. С. 14.
1
Там
же.
С.З.
Там
же.
С. 14.
Там
же.
С. 3.
/
Там
же.
С. 14.
3
Там
же.
/
Там
же.
Вып. 5.
С. 2, 14.
!0
Там
же.
Вып. 3.
С. 22.
! ]
Там
же.
1 2
Там
же.
Вып. 7.
С. 7, 8.
! з
Там
же.
С. 8.
Ч
Там
же.
15
Там
же.
Вып. 3.
С.11.
16
Там
же.
Вып 7. <
С. 8.
i / Вера. 2006. Вып. 2. С. 3.
16 Вера. 2001. Вып. 7. С. 2, 14.
218
Глава 3.2
Иконопись Русского Севера
и старообрядческая икона
второй половины XVII-XIX века
(Н. В. Бицадзе)
Последние десятилетия русская икона активно изучается не только ис¬
кусствоведами, но и специалистами других гуманитарных наук, которые
обращаются к иконописи, как к важному источнику, позволяющему глубже
понять широкий спектр проблем, далеко выходящих за рамки чисто рели¬
гиозных вопросов.
В ряду памятников иконописи икона Русского Севера занимает особое
место. Своеобразие северной иконы, отмечающееся всеми исследователями,
делает ее изучение делом не только увлекательным, но и крайне актуаль¬
ным, так как многие явления, которые в иконописи центральных регионов
существовали только как тенденция, в северной иконописи получили яр¬
кое воплощение и широкое развитие, что способствует их более успешному
изучению и интерпретации.
Однако на этом пути исследователь встречается с рядом сложностей
объективного характера, главная из которых заключается в том, что до сих
пор в научный оборот введен далеко не полный круг памятников северной
иконописи, что усугубляет предварительный, гипотетический характер
представлений, понятий, выводов, связанных с северной иконой.
Самобытность северного иконописания во многом объясняется гео¬
графическими условиями, особенностями исторического и культурного
развития региона, включающего территорию Вологодской области, Респу¬
блики Карелия, бывшей «Двинской земли». Освоение Русского Севера на¬
219
Часть III. Символическая культура Русского Севера
чалось в XII веке, когда эти земли попали в сферу экономических интере¬
сов Великого Новгорода, но суровость климата препятствовала развитию
переселенческих процессов, культурному и экономическому обживанию
региона. XIV-XV века — это период, характеризующийся «монастырской
колонизацией» Русского Севера, когда в северные «пустыни» пришли от¬
шельники, ставшие основателями монастырей, которые со временем пре¬
вращались в очаги культурной и экономической жизни, центры дальней¬
шего освоения северных территорий. Однако вплоть до XX века Русский
Север оставался регионом с низкой плотностью населения, развитие ко¬
торого носило волнообразный и очаговый характер, а отдельные культур¬
но-экономические центры были слабо связаны друг с другом и при этом
тяготели к разным «метрополиям» — Москве, Новгороду, Ярославлю и др.
Все это привело к тому, что северная культура (и иконопись — в частно¬
сти) формировалась в условиях сосуществования и взаимовлияния разно¬
образных (а порой и взаимоисключающих друг друга) факторов, которые
было необходимо примирить между собой и адаптировать к местным ус¬
ловиям. Результатом такой ситуации стало появление в культуре Русского
Севера неповторимых и своеобразных черт, привлекших к себе внимание
исследователей уже в XIX веке: это появление и закрепление в культуре
архаизирующих форм и черт, развитие религиозной традиции во многом
как традиции народной, нарастание в ней (наряду со стремлением к со¬
хранению «исходных форм») признаков, которые с долей условности мож¬
но было бы отнести к проявлениям «народного богословия», «народного
благочестия», включавших в себя и наивно интерпретированные постула¬
ты христианства, и культурные влияния соседних народов, и пережитки
языческих воззрений, и «религиозное творчество» последователей старо¬
обрядчества.
Этнографические наблюдения содержат богатый материал для исследо¬
вания своеобразия культуры Русского Севера. Дополнить его и уточнить
некоторые моменты помогают и результаты изучения северной иконопи¬
си. Северная икона как художественный феномен была достаточно полно
проанализирована такими учеными, как М. Реформатская, Э.С. Смирнова,
С.В. Ямщиков, Т.М. Кольцова, Л.А. Щенникова, О.Н. Мальцева и др. В ка¬
честве отличительных особенностей иконы Русского Севера отмечались ее
стилистическая пестрота, неприменимость к ней такого понятия, как «ху¬
дожественная школа», архаичность, традиционность, «народный» характер.
Учитывая все вышесказанное, в искусствоведческой литературе по отно¬
шению к северной иконе утвердился термин «северные письма», который
220
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
подчеркивает многообразие художественных тенденций, стилистическую
неоднородность произведений северной иконописи. Несмотря на это, ис¬
следователям удалось выделить ряд признаков, которые все же роднят меж¬
ду собой памятники иконописи Русского Севера:
— с точки зрения стилистики — это контрастность и локальность цве¬
тового решения, динамичность и четкость контуров, приглушенность коло¬
рита, экспрессивность рисунка и облика персонажей;
— с точки зрения иконографии — это пристрастие к ясным и лаконич¬
ным изводам, упрощенным иконным схемам, преобладание определенных
сюжетов и персонажей;
— с точки зрения техники — это широкий неровный мазок, нарушение
пропорций, шероховатость иконной доски и грубость ее отделки, наложе¬
ние лака неравномерным густым слоем, иногда — отсутствие под красоч¬
ным слоем паволоки и левкаса.
При этом особенности технического и стилистического характера, ко¬
торые в другом культурном контексте могли бы рассматриваться как не¬
достатки, в случае с северной иконой воспринимаются как свидетельства
неповторимого своеобразия, которые придают «народной» иконе Русского
Севера особый лиризм, задушевность, человечность, наивное простодушие,
эмоциональность. Именно эти качества северной иконы и сделали ее выда¬
ющимся явлением искусства.
Богатый материал дает икона Русского Севера для культурологических
обобщений. Для этого памятники иконописи можно проанализировать с
точки зрения тех предпочтений, которые проявляли авторы и заказчики
при выборе святых, тех или иных сюжетов, как трактовали эти сюжеты. Из
всего многообразия святых, почитаемых Русской Православной Церковью,
на Севере наибольшей популярностью пользовались Николай Чудотворец,
Архангел Михаил, Георгий Победоносец, Илия-пророк, Козьма и Дамиан,
Флор, Лавр и Власий, Харлампий и Спиридон, Трифон и Евстафий, а также
святые Екатерина и Параскева Пятница.
При анализе ситуации обращают на себя внимание несколько обстоя¬
тельств.
1. Большинство из перечисленных выше святых в русском религиоз¬
ном сознании стали покровителями определенных отраслей хозяйства: свв.
Власий, Спиридон и Модест — покровители домашнего скота, свв. Флор и
Лавр — коневодства, свв. Трифон и Евстафий — защитники посевов от на¬
секомых, свв. Козьма и Дамиан — «куриные боги».
221
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Такая «специализация» святых происходила по разным причинам: ино¬
гда — в результате наложения друг на друга церковного и сельскохозяй¬
ственного календарей (например, день памяти свв. Флора и Лавра, 18 авгу¬
ста, совпадал с днем, когда традиционно проводили обряды на увеличение
плодовитости домашнего скота); иногда житие святого давало поводы для
«специализации» (например, епископ Тримифунтский Спиридон изначаль¬
но был пастухом и, став епископом, продолжал носить шапку из ивовых
прутьев и пастушеский посох; св. патриарх Иерусалимский Модест, изгнав
дьявола, спас стадо «некоего иерусамлянина»).
2. Часть святых — Николай Чудотворец, Георгий Победоносец, про¬
рок Илия, святые жены Екатерина и Параскева Пятница — в результате
сложных процессов контаминации стали «заместителями» языческих бо¬
гов, «взяв» на себя их функции: Святитель Николай вытеснил образ Велеса
(Волоса), связанного с загробным миром, земной и водной стихиями, по¬
кровителя скота, богатства, торговли, земледелия; Илия-пророк и Георгий
Победоносец в народном сознании вобрали в себя черты бога Перуна —
громовержца, змееборца, покровителя ратного дела; свв. Екатерина и Па¬
раскева Пятница стали «заместительницами» богини Макоши (Мокоши),
покровительницы женщин, женского рукоделия и торговли, богини воды
и дождя.
Механизм «культурных замещений» сложен и разнообразен: иногда, как
это было в случае с Николаем Чудотворцем, поводом к этому служили те
эпизоды жития святого, когда Святитель помогал купцам, мореплавателям,
спасал утонувших, возвращал похищенное богатство и т.п. В других случаях
на замещение «работали» факты, вызывавшие яркие ассоциации: «восхож¬
дение на небо» в огненной колеснице Илии-пророка сразу напоминало о
колеснице бога Перуна; змееборческий подвиг св. Георгия вызывал ассоци¬
ации со схваткой Перуна и имевшего змеиную природу Велеса (илл. 1-4).
Св. муч. Параскева стала «заместительницей» Макоши благодаря своему
имени, которое в переводе с греческого означает «пятница», а Макоши в
древности, как известно, был посвящен пятый день недели, пятница, день
проведения базаров. Позже часть функций Макоши были «делегированы»
свв. Екатерине и Анастасии.
Подобные контаминации подтверждаются богатым этнографическим
материалом, данными фольклора (см. иссл. Б.А. Успенского (1)) и свиде¬
тельствуют о живучести языческих представлений, а также о некой «утили¬
тарности» иконопочитания в народной среде.
222
Илл. 1. Огненное восхождение
Илии пророка со сценами жития.
Первая половина XIX в. Поморье
Илл. 2. Огненное восхождение
Илии пророка со сценами жития.
XIX в. Поморье
Илл. 3. Св. Модест
патриарх Иерусалимский.
Середина XVIII в.
Илл. 4. Чудо Архангела Михаила
о Флоре и Лавре.
Конец XVII — начало XVIII века. Каргополье
Часть III. Символическая культура Русского Севера
На протяжении XV-XVII веков на Русском Севере складывается и свой,
северный, пантеон святых — за три столетия к лику святых были причис¬
лены 259 человек, среди которых и высшие церковные иерархи, и князья, и
юродивые, и обычные миряне.
Огромным авторитетом пользовались святые из числа основателей
северных обителей, всегда игравших исключительную роль в экономике,
культуре и политической жизни Русского Севера. Особой любовью были
окружены имена Зосимы и Савватия Соловецких, Антония Сийского, Ки¬
рилла Белозерского, Александра Свирского и др. Это святые, чей образ
жизни был близок образу жизни простых крестьян и промысловиков: они
валят лес, обрабатывают скудную северную землю, страдают от голода, хо¬
лода, враждебности окрестного населения и притеснения властей, едва из¬
бегают гибели от рук лихих людей и во время бури на море. Эти люди, много
испытавшие и претерпевшие в жизни, были близки, понятны, любимы и по¬
читались местным населением как «скорые помощники». Жития северных
святых и клейма житийных икон пестрят эпизодами конкретной помощи
жителям северного региона.
Интерес представляют и святые из мирян — такие, как Артемий Вер-
кольский, Параскева Пиринемская, Захарий Шенкурский и др. За ними не
числятся какие-то особые заслуги и подвиги во славу Божию; они воплоща¬
ют собой народный идеал «тихого» служения Богу, смиренности, чистоты
души, праведности жизни в миру, «труда благого Бога ради».
Особенности житий некоторых святых (таких, как Варлаам Керетский,
Кирилл Вельский и др.) дали исследователям возможность утверждать, что
в их почитании переплетаются христианские представления, пережитки
языческого культа предков, фольклорные мотивы и сюжеты (см. работы
Н.М. Теребихина и Т.А. Бернштам (2)).
Анализируя пантеон популярных на Русском Севере святых, можно го¬
ворить о сложных культурных напластованиях, связанных с их почитанием:
о ярко выраженной архаической (и даже языческой) составляющей этого
культа; о том, что наибольшей популярностью пользовались те святые, ко¬
торые считались «скорыми помощниками» в повседневных делах, и те, что
давали пример «тихого», мирского, служения Богу, чьи образы и факты био¬
графии были близки и понятны. Морской характер культуры поморского
региона выражался в обилии «морских чудес» в житиях и иконах святых.
Специфический, «народный», характер северной иконе придает интерес
ее создателей к бытовым деталям и подробностям: любовно пишутся до-
224
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
Илл. 5. Преподобные Зосима и Савватий Илл. 6. Троица,
соловецкие, с житием. XVIII в. Ветка Конец XVII в. Ветка
машние и дикие животные, приметы быта и северной природы, поражают
реализмом изображения плавсредств, отдельных культовых построек и мо¬
настырских ансамблей (специалисты различают даже типы врубок в дере¬
вянных сооружениях). В «Ветхозаветной Троице» гостеприимный Авраам,
принимая у себя трех путников, ставит на стол привычную для Русского
Севера посуду (в частности, солонку в виде утицы) и угощение (хлеб, соль,
калачи) (илл. 5, 6).
Подобный «наивный реализм» северной иконописи, с одной стороны,
снижал надвременной, вероучительный символизм, присущий иконе как
виду религиозного искусства, с другой — наполнял изображение теплотой,
задушевностью, приближал его к реальному человеку, делал все написанное
понятнее, роднее.
Даже беглый анализ северной иконописи позволяет утверждать, что
икона Русского Севера вполне может рассматриваться как интересный и
содержательный вид исторического источника, позволяющего уточнять де¬
тали, касающиеся менталитета населения северного региона, особенностей
его духовной культуры, а также ставить вопросы более широкого характе¬
225
Часть III. Символическая культура Русского Севера
ра — например, об адаптивных свойствах русской культуры. Более подроб¬
но комплекс проблем, связанных с северной иконой, рассмотрен в соответ¬
ствующих разделах коллективной монографии «Культура русских поморов.
Опыт системного исследования» (3).
Особого внимания заслуживает проблема старообрядческого влияния
на северную икону и культуру, так как влияние это было многообразным,
мощным, во многих отношениях — определяющим (тем более что население
Русского Севера в значительной степени было старообрядческим). Именно
поэтому многое из того, что было характерно для старообрядческой иконы,
определяло специфику и северной иконописи в целом. Причем это касается
и богословско-иконографических аспектов, и художественных тенденций, и
особенностей бытования иконы в народной среде.
Изучение старообрядческой иконы связано с рядом объективных слож¬
ностей, и серьезное ее изучение началось недавно. Учитывая это, анализ
старообрядческой иконы Русского Севера невозможен без привлечения
сведений о старообрядческой иконописи других регионов — Ветки, Урала,
Гуслиц и др. Однако следует заметить, что между различными старообряд¬
ческими центрами существовали тесные связи — духовные, экономические,
культурные. Каждый новый виток гонений на старообрядцев, очередная
«выгонка» провоцировали миграционные процессы в этой среде, что объек¬
тивно способствовало интенсификации культурных контактов, оживлению
процессов взаимовлияний между различными центрами старообрядчества.
К тому же с течением времени произошла своеобразная «специализация»
старообрядческих культурных центров: по всему старообрядческому миру
расходились меднолитые иконы, кресты и складни с Выга, невьянские ико¬
ны, рукопиные гуслицкие книги. Качество этих предметов церковного оби¬
хода было столь высоким, что их с удовольствием приобретали и те, кто
относил себя к господствующей («никонианской») церкви. Именно этими
обстоятельствами обусловлено привлечение материала не только по север¬
ной старообрядческой иконе, но иконе, бытовавшей в различных регионах.
После церковного раскола старообрядцы, превратившиеся в гонимую,
преследуемую категорию населения, постоянно сталкивались с новыми
для себя проблемами в области духовной жизни, вызванными спецификой
существования в условиях изоляции, подполья, постепенного «оскудения
священства», невозможности соблюдения всех правил и предписаний цер¬
ковной жизни и т.д.
226
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
Подобные «исторические вызовы» вынуждали приверженцев старой
веры искать средства и способы сохранения своей религиозной идентично¬
сти в крайне неблагоприятной для себя социально-экономической, полити¬
ческой и идеологической обстановке. Ситуация усугублялась и настойчивым,
принципиальным стремлением сохранить чистоту духовную и телесную в
миру, который осквернен и помрачен воцарением Антихриста, в миру, пере¬
живающем последние времена перед вторым пришествием Христовым.
Все это дало толчок к необыкновенной интенсификации духовно-ре¬
лигиозной жизни в старообрядческой среде — надо было решить для себя
многочисленные вопросы принципиального характера, ответы на которые
почерпнуть было негде: например, как вести церковную службу, если нет
возможности не только построить храм, но и даже иметь священника? Как
в этой ситуации крестить, венчать, отпускать грехи, причащать и отпевать?
Как обезопасить себя от скверны окружающего мира (особенно в том слу¬
чае, если приходится с этим миром контактировать?). И до какого предела и
в какой форме эти контакты допустимы? Эти и еще многие другие вопросы,
встававшие на повестке дня, а также богословские споры с никонианами о
вере привели не только к многочисленными дискуссиям и в самой старо¬
обрядческой среде, но и к целой цепочке религиозных и культурных по¬
следствий, во многом определивших развитие всей русской культуры 2-й
половины XVII — начала XX века. Причем эти последствия не поддаются
однозначной трактовке и оценке.
Большие массы народа оказались вовлечены самым активным образом
в религиозный процесс, в рассуждения по принципиальным вопросам ве¬
роисповедания и богослужения. Сложные богословские проблемы зачастую
самым причудливым образом преломлялись в сознании людей, не слиш¬
ком подготовленных к восприятию философских категорий, и получали
своеобразную трактовку, густо замешанную на народной религиозности,
на народном восприятии Священного Писания. Известный исследователь
раскола А.П. Щапов писал об этих процессах: «Раскол будил, вызывая сво¬
еобразную народную мыслительность... поднимая нравственное человече¬
ское достоинство мужичков наших, возводил их на степень учителей, на¬
ставников, писателей...» (4).
Результатом этого стало широкое распространение грамотности в ста¬
рообрядческой среде, развитие «народного богословия», появление новых
видов религиозной практики и новых бытовых норм, пронизанность со¬
знания больших масс населения эсхатологическими настроениями, возник¬
новение обширного пласта народно-религиозной литературы мистического
227
Часть III. Символическая культура Русского Севера
характера, оживление в народной среде языческих и магических воззрений,
обмирщение многих религиозных представлений, распространение «апо¬
крифического православия» (5), дробление старообрядчества на различные
толки (приведшее впоследствии к распространению религиозного сектант¬
ства) и многое другое.
Стремление избегать скверны окружающего мира и сохранить духов¬
ную и физическую чистоту, воспринимавшиеся как щит против дьяволь¬
ских происков и искушений, привели к появлению многих предписаний,
запретов и правил, касавшихся бытовой и религиозной жизни. Некоторые
из них были заимствованы из ранних монастырских уставов, а другие яви¬
лись результатом напряженных духовных поисков в народной среде.
Например, в среде приверженцев федосеевского согласия члены общи¬
ны делились на «верующих» (то есть старообрядцев, сохранявших строжай¬
шую чистоту в отношении еды, питья, сексуальных контактов) и «мирских»
(старообрядцев, живущих брачной жизнью). Контакты между этими дву¬
мя категориями членов общины были ограниченны и строго регламенти-
рованны: они не могли вместе молиться, жить в одной комнате, совместно
питаться, вместе участвовать в праздниках, крестить друг у друга детей и
т.п. «Обмирщиться», то есть лишиться чистоты, «верующий» мог даже через
использование общей с «мирскими» посуды, поэтому каждый федосеевец
имел свою личную чашку, ложку, миску. От чужих глаз закрывали и домаш¬
ние иконы. Вернуться в лоно «верующих» «мирской» мог по старости или
болезни — после прекращения супружеских отношений.
Члены секты бегунов («странников»), избегая любых контактов с обще¬
ством и государством, принципиально не имели никаких документов, нигде
не работали, не прикасались к деньгам и всю жизнь проводили в дороге, оста¬
навливаясь для отдыха и пополнения запаса продуктов на специальных «при¬
станях», которые содержали единоверцы, сознательно пожертвовавшие лич¬
ной чистотой, чтобы дать возможность спасаться от мира братьям по вере.
Представление о том, что праведное священство в мире пресеклось,
привело к выделению беспоповского согласия, члены которого вынужде¬
ны были отказаться от церковных таинств, которые могли исполняться
только священниками, а их роль перешла к наставникам («отцам») из числа
наиболее грамотных и уважаемых членов общины. Функции наставников
могли выполнять и женщины («книжницы», «келейницы», «уставщицы»,
«инокини», «богомолки», «псаломщицы»). Наставники не только проводи¬
ли соответствующие церковные ритуалы, но и объясняли богослужебные и
святоотеческие тексты, сохраняли и передавали сведения исторического ха¬
228
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
рактера (в том числе о старообрядческих мучениках и праведниках, легенды
о явленных иконах и крестах, о затонувших церквях и колоколах).
Особую группу составляли «провидцы» («знающие», «колдуны, «сно¬
видцы»), т.е. люди, являющиеся носителями мистической народной тради¬
ции. «Каждый круг, каждая молельня имеет из среды своей пророка; чтит
его, веря слепо и свято в его слова», — свидетельствовал в своем донесе¬
нии правительственный чиновник XIX века (6). «Пророки» возвещали о
приближающемся конце света, указывали на признаки его скорого насту¬
пления, основываясь на символах и знаках, которые они находили во мно¬
жестве в реалиях окружающего мира. Все это не могло не способствовать
нарастанию мистицизма в старообрядческой среде, с одной стороны, с дру¬
гой — внедрению в систему религиозно-духовных представлений взглядов,
часто имевших языческую окраску.
Эсхатология вообще занимала центральное место в идеологии старо¬
обрядчества — именно вопрос о пришествии в мир Антихриста зачастую
становился камнем преткновения в старообрядческих спорах и являл¬
ся причиной выделения различных толков: «Спор о времени пришествия
антихриста стал межой, разделившей старообрядцев на поповцев и бес¬
поповцев. Поповцы придерживаются точного знания текстов пророчеств,
ожидая появления «чувственного», т.е. физически реального, антихриста в
будущем; беспоповцы же доказывают, что антихрист уже царствует. При
этом они разделяются надвое: одни отождествляют его с верховной властью
России, понимая антихриста вполне «чувственно», другие пытаются толко¬
вать конкретные указания, содержащиеся в пророчествах, в иносказатель¬
ном, «духовном» смысле. Среди беспоповцев наибольшее распространение
получили именно эти, последние, представления о том, что антихриста надо
понимать в «духовном», «приточном» смысле. Согласно этому мнению, ан¬
тихрист есть отступление от веры, ересь и беззаконие, нечестие и даже при¬
бавление лишнего «И» к имени Господа Исуса Христа. Антихрист пришел на
Землю во время раскола русской Церкви и с тех пор царствует» (7).
В связи с этим огромное, принципиальное значение получили споры о
грехе, искуплении, земной и посмертной судьбе человека, о дьявольских
искушениях, об активизации бесовских сил в мире. Все это привело к воз¬
растанию внимания к тем персонажам славянского фольклора, которые
воспринимались как представители «царства иного»: ведьмы, русалки, за-
ложные покойники и т.п. А вместе с этим в повседневную жизнь вернулись
связанные с нечистой силой приметы, способы противодействия этой силе
и т.п. — то есть большой пласт языческой культуры. Тут уместно вспом-
229
Илл. 7. Архангел Михаил
небесных сил воевода.
Начало XVIII века (около 1709 года).
Великоустюжская епархия
Илл. 8. Архангел Михаил воевода
с избранными святыми.
Вторая четверть XIX в. Невьянск
Илл. 10. Страшный суд.
Конец XVI — начало XVII в.
Илл. 9. Воскресение — сошествие во ад,
с праздниками и избранными святыми.
Первая половина XVI в. Сольвычегодск
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
нить, что отличительной чертой русской культуры всегда являлось двоеве¬
рие, выражавшееся, в частности, в том, что русское православие, пронизан¬
ное токами языческих воззрений, было вынуждено не только смириться с
пережитками языческих представлений в духовной жизни общества, но и
придать некоторым из них почти официальный статус, вплетя их в ткань
церковной жизни (стоит вспомнить, например, обычай украшать право¬
славный храм на Троицу молодыми березками, цветами и травами).
Учитывая вышесказанное, становится особенно понятным напряжен¬
ный интерес иконописцев к сюжетам эсхатологического характера и ак-
центация внимания к представителям бесовских сил. Разнообразные пер¬
сонажи враждебного человеку мира наполняют многочисленные лицевые
Апокалипсисы, имевшие самое широкое хождение в старообрядческой
среде, во множестве присутствуют на иконах «Воскресение — Сошествие
во ад», «Страшный суд», «Архангел Михаил — грозных сил воевода» и др.
(илл. 7-12, II—V). Большой популярностью пользовались те сюжеты икон и
религиозного лубка, которые содержали назидательные истории об искуше¬
нии человека бесами и о противостоянии этим нападкам.
При этом страх невольно согрешить привел в старообрядческой среде к
спорам, касающимся отдельных деталей иконографии: в частности, горячо
обсуждался вопрос, можно ли молиться иконам, на которых изображены
бесы, сатана, грешники. А рябиновцы, например, выступали против изо¬
бражения на иконе животных (так как «животному не должно поклонять¬
ся») и по этой причине не молились иконе «Вход в Иерусалим», так как там
присутствовал осел, на котором восседал Господь (8). В старообрядческих
сборниках неоднократно обсуждался вопрос о том, «можно ли поклонять¬
ся образам святых угодников, на которых „по прислучаю пишутся волы и
кони, змии, и луна, и солнце, и звезды..."» (9) (илл. 13-18). С этой точки
зрения заслуживает особого внимания необычайная популярность в сре¬
де старообрядцев иконы св. Христофора, традиционно, еще с VI-VII веков,
изображавшегося с песьей головой. Предание объясняет подобную иконо¬
графию двояко: иногда Христофора причисляют к племени кинокефалов
(псеглавцев), а в других случаях ссылаются на рассказ о том, что, избегая
искушений и соблазнов, Христофор сам попросил у Господа отталкиваю¬
щую внешность. Возможно, интерес к этому образу в среде старообрядцев
объяснялся тем, что, начиная с собора 1666-1667 годов, господствующая
церковь неоднократно запрещала изображать св. Христофора с песьей голо¬
вой и заставляла переписывать такие иконы. Собирая и сохраняя традици¬
онные образы святого, старообрядцы в данном случае могли рассматривать
231
Илл. 11. Архангел Михаил воевода,
с деяниями. 1671 г.
Илл. 12. Архангел Михаил
грозных сил воевода. XVIII в.
Илл. 13. Смерть праведника и грешника. Конец XVIII — начало XIX в. Выг
Илл. 14. Вход Господень в Иерусалим
Илл. 15. Чудо о Флоре и Лавре.
Вторая половина XVII в.
Илл. 16. Богоматерь Илл. 17. Флор, Лавр, Власий и Спиридон.
«Неопалимая Купина». XVI в.
Середина XIX в.
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Илл. 18. Притча о мытаре и фарисее. Притча о блудном сыне.
XVIII-начало XIX в.
это как акт «вызволения» иконы, как акцию принципиального противодей¬
ствия никонианам (илл. 19, 24).
Характеризуя в общих чертах старообрядческую культуру Русского Се¬
вера, ее можно было бы определить как «вдвойне маргинальную», так как, с
одной стороны, она являлась частью культуры общерусской и в этом каче¬
стве географически была выдвинута на крайние пределы своего существо¬
вания, соседствуя с культурами западно-христианской традиции и культу¬
рами языческими. С другой стороны, старообрядческая культура, благодаря
репрессивной политике властей, была поставлена в условия скрытного, под¬
польного существования.
В данных обстоятельствах стремление старообрядцев сохранить свою
веру и культуру привело к оживлению и интенсификации тех глубинных,
архаических, «ядерных» структур культуры, которые относятся исследо¬
вателями к категории «коллективного бессознательного». Вероятно, это
234
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
способствовало «оязычиванию»
многих культурных процессов
и явлений духовной жизни, что
проявилось и в «магически моти¬
вированных нормах поведения»
(10), и в фетишизации тех предме¬
тов религиозного культа, которые
воспринимались как воплощение
и источник сакрального знания
и силы — в первую очередь, это
КНИГА, ИКОНА, КРЕСТ.
В среде старообрядцев-беспо-
повцев, проживавших на террито¬
рии бывшей Новгородской губер¬
нии, исследователи зафиксировали
культовое, суеверное отношение к
книге как к одушевленному пред¬
мету, который может проявлять
чисто человеческие эмоции (на¬
пример, печалиться или радоваться) (11). Для этой среды было характерно
и «графопочитание», когда чтение и письмо, даже без понимания смысла
написанного, превращалось в самоцель (12).
В иконописи «книжность» старообрядческой культуры проявляется в
подробном, внимательно-любовном воспроизведении не только книги, но
и текста, помещенного на ее развороте — текст, как правило, убористый,
но при этом всегда хорошо читается, написан красивым полууставом, со¬
держит законченную по смыслу цитату. Обращают на себя внимание и пре¬
красно прорисованные киноварные заглавные буквы. Подчеркнуто уважи¬
тельное отношение к книге проявляется и в том, что на старообрядческой
иконе ее всегда держат в прикровенной руке, помещая на специальном шел¬
ковом платке («атласке»). Подобная традиция уходит корнями в глубокую
древность, когда сакральные предметы было не принято брать обнаженны¬
ми руками (илл. 20-26, VI-XI).
Особое отношение русского человека к иконе общеизвестно — оно ис¬
стари удивляло приезжавших к нам иностранцев, ему посвящены многие
страницы этнографических отчетов, написано не одно исследование. Одна¬
ко у старообрядцев были и свои, «дополнительные» причины для усиления
культа иконы: ощущение прихода «последних времен», полный отказ неко-
235
Илл. 20. Господь Вседержитель.
XIX в. Невьянск
Илл. 21. Святитель Николай Чудотворец.
Середина XIX в. Невьянск
Илл. 22. Святитель Николай Чудотворец.
Вторая половина XIX в. Невьянск
Илл. 23. Христос Вседержитель
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
Илл. 24. Книга Матфея Правильника.
Фронтиспис, две заставки-рамки на золотом фоне
с орнаментом из акантовых листьев с розетками
и плодами; заголовки поморской вязью с травками;
заставка и три инициала на золоте с орнаментом
из широких листьев с головами орлов;
два киноварных инициала с травками.
Конец XVIII века. Выг
Илл. 25. Ирмолой,
на крюковых нотах.
Заставка-рамка на золоте
растительно-геометри¬
ческого орнамента с пти¬
цами, плодами, розетками;
заглавия поморской вязью
и инициалы киноварью.
Первая треть XIX в.
торых староверов от церковных таинств (так как «благодать взята на небо»),
иконоборческие действия никониан по отношению к старой иконе — все
это обострило внимание старообрядцев к вопросам, касающимся иконы и
иконописания.
В этих драматических условиях некоторые старообрядцы стали возла¬
гать на икону священнические функции: перед ней исповедались, вычиты¬
вали скитское покаяние; беспоповцы-«мельхиседеки» приписывали иконе
способность пресуществлять Святые Дары (13). В этом культурном контек¬
сте проблема «чистоты», «истинности», «незамутненности» иконного об¬
раза приобретала особое, принципиальное значение и неоднократно горячо
обсуждалось в старообрядческой среде.
Общим для всех старообрядцев стал отказ от почитания икон, создан¬
ных после реформ патриарха Никона. При этом не признавали и новые ико¬
нографические изводы (например, «старопоморцы» отказывались почитать
икону «Богоматерь Всех скорбящих радость», явившуюся в 1688 году) (14).
Старообрядческая же икона (на первых порах это фактически все иконы,
237
Часть III. Символическая культура Русского Севера
написанные до середины XVII века, где
имелось двоеперстие) подвергалась пре¬
следованиям и уничтожению, что создало
вокруг нее ореол мученичества. Это приве¬
ло к тому, что «вызволение» старой иконы
из рук никониан и никонианских храмов,
«оскверненных дьяволом», расценивалось
как «спасение веры», как героизм (даже
если иконами завладевали в результате
различных махинаций). На всю Россию
прогремела история незаконной покупки
и вывоза на Преображенское кладбище
годска. Причем операция эта готовилась
по всем правилам стратегии и тактики в
течение двух лет. В 1915 году было заведе¬
но уголовное дело в отношении мстерско-
го иконописца-старинщика Е.И. Брягина,
покупавшего и подменявшего старые ико¬
ны, многие из которых впоследствии пополняли собрания икон старооб¬
рядческих храмов и частных моленных.
Стремление, с одной стороны, подчеркнуть преемственность старообряд¬
ческой традиции и традиции древнехристианской, а с другой — решимость
не отдать старую икону на поругание вероотступникам, привели к широко¬
му коллекционированию иконописи в старообрядческой среде, к появлению
круга людей, не только любящих, но и прекрасно знающих икону, разбира¬
ющихся в тонкостях стиля различных школ и эпох, в деталях технического
характера. Именно подобные ценители и знатоки русской иконы не только
физически ее сохранили для последующих поколений, но и повлияли на рост
интереса к иконе в русском обществе, а также способствовали возрождению
средневековой иконописной традиции в таких крупнейших центрах иконо¬
писи, как Мстера, Палех, Холуй: заказывая у местных мастеров иконы (и хо¬
рошо оплачивая работу!), старообрядцы требовали от художника неукосни¬
тельного следования древней традиции, соблюдения всех иконографических
и технологических норм, прививая тем самым вкус к настоящей иконописи.
Однако все это было характерно для тех представителей старообряд¬
чества, которые, как правило, проживали в крупных городах, имели вы¬
Москвы федосеевцем Н.А. Папулиным
1300 древних икон из собора г. Сольвыче-
238
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
сокий образовательный уровень и материальный достаток. Что касается
старообрядцев, живущих вдали от культурных центров (например, в глу¬
хих районах Русского Севера или Сибири), то там стремление сохранить
чистоту иконного образа принимало порой такие формы, которые явились
результатом сложного переплетения магических представлений, апокри¬
фических сказаний, новых бытовых норм. Например, когда в дом заходил
посторонний человек, находящиеся в красном углу иконы задергивались
занавеской — «от сглаза». Направляясь на церковную службу, старообрядец
нес с собой свою икону, которой под страхом епитимьи не мог молиться
никто другой. После службы икону уносили домой, а в тех случаях, когда
икону оставляли в храме, то ее подписывали, закрепляя право конкретного
человека молиться данному образу (15).
Вообще всякий новый образ вызывал опасения: считалось, что именно
через «отступные иконы», «оскверненные образа» мог явиться Антихрист
и увлечь человека в свои сети. Тем более усилились подобные страхи после
того, как в 70-е годы XIX века во многих губерниях появились так называ¬
емые адописные иконы, на которых под загнувшейся фольгой или на лев¬
касе под красочным слоем находили изображение дьявола и надпись «По¬
клонись мне семь лет — будешь мой навек» (16). И хотя подобные факты
имели отношение только к дешевой новообрядческой иконе, покупателями
которой являлись в основном крестьяне, и стояло за этим желание не слиш¬
ком порядочных иконописцев нажиться на доверчивости потребителя (ведь
«раскрывали подлог» бродячие торговцы иконами, предлагавшие взамен
«адописных» образов «правильные» иконы), все равно подобные эпизоды
укрепляли старообрядцев в убеждении, что «враг» не дремлет и необходима
крайняя осторожность и постоянная бдительность, чтобы не попасться на
его уловки.
При этом в беспоповской среде относились настороженно и к тем ико¬
нам, которые были написаны старообрядцами других толков, в результате
чего возник обычай очищения металлических образов огнем (17).
В этих условиях роль иконописца возрастала, и к его моральному облику
предъявлялись требования, близкие к тем, что были сформулированы Сто¬
главым собором 1551 года. А среди федосеевцев особым почитанием поль¬
зовались иконописцы-девственники и созданные ими образы: «Отношение
иконника-монаха к полу и сексуальности ставилось во взаимосвязь с «бла¬
годатью» его образов» (18), «контакты с внешним, «безблагодатным» ми¬
ром для иконописцев-федосеевцев строго ограничены» (19), а создание ими
«мирских вещей» воспринималось как грех и глумление над образом (20).
239
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Иногда под давлением обстоятельств пережитки язычества проявляли
себя в старообрядческой культуре в очевидной форме. Так, например, в сре¬
де беспоповцев федосеевского толка существовал обычай, называвшийся
«сдачей грехов», когда перед смертью молитвы-исповеди обращали к дереву
(21). На Русском Севере этнографы зафиксировали практику именования и
посвящения деревьев тем или иным святым покровителям. Обратившись
к дереву, молились Спасу, Богородице и Илье-пророку (22). В этих фактах
можно усмотреть пережитки тотемизма, анимизма и фетишизма.
Возможно, культ ДЕРЕВА дополнительно обострял внимание старо¬
обрядцев к КРЕСТУ — и к нему как к главному христианскому символу,
и к его составляющим: обсуждался вопрос о том, из каких пород дерева
был выполнен крест распятия и что означали его отдельные части. Самым
пристрастным образом относились к проблеме формы креста, титлов на
дщице. В различные сборники включали апокрифы, в которых содержа¬
лись сведения о происхождении того древа, из которого был сделан крест
Христов (к примеру, популярностью пользовалась версия о том, что крест¬
ное древо выросло из зерна, которое Сиф положил в рот умершему Адаму)
(илл. 27-32, XII).
Илл. 27. Распятие
Господа нашего Иисуса Христа.
Вторая половина XIX в. Невьянск
В XVII веке из сборника в сбор¬
ник кочевал текст, который уже post
factum объяснял изменение подно¬
жия креста, произошедшее в визан¬
тийском искусстве IX-XI веков, когда
от косой балки постепенно перешли
к широкой доске, поставленной наи¬
скось: «Вопрос: чего ради у креста
Христова подножек пишут десную
страну подымшуся, а шуюю поникшу,
да и глава Христос приклони на десно.
Ответ: того ради Христос облегчи дес¬
ную ногу, и подъяся кверху подножек,
да отдаст грехи верующим Ему и во
второе пришествие вознесутся горе во
сретение Ему; а шуюю ногу того ради
обнизи подножек, да неверующие Ему
отягчают и снидут во ад. Главу пре¬
клони на десно, да приклонит вся язы¬
ки веровати и поклонятися Ему» (23).
240
Илл. 28. Распятие страстей.
XVIII век. Гуслицы
Илл. 31. Распятие Христово
с предстоящими и праздниками.
XVIII век. Гуслицы
Илл. 30. Распятие Христово
с предстоящими и праздниками.
XIX в. Гуслицкое литье. Москва
Илл. 29. Похвала кресту.
Конец XVII в.
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Исследователи XIX века оцени¬
вали подобные тексты как результат
умствований русских книжных лю¬
дей, основанных на «субъективных
символических гаданиях» (24).
В некоторых явлениях старооб¬
рядческой культуры заметны при¬
знаки активизации пережитков ар¬
хаического дуализма, выразившиеся
в усилившемся противопоставлении
мужского и женского начал. Про¬
явление этого можно усмотреть и в
ряде предписаний, касающихся по¬
вседневной жизни, которые неодно¬
кратно отмечались этнографами, а
также в особенностях бытования
предметов сакрального характера.
Например, у тихвинских карелов-
старообрядцев нательные кресты четко делились на мужские и женские.
Мужские имели равновеликие и прямые концы, лучи женских крестов были
более широкими, а их одинаковые концы округлялись (25).
На Ветке, являвшейся крупным центром старообрядчества и одним из
известных центров иконописания, сформировалась традиция написания
четырехчастных икон. При этом подбор сюжетов в клеймах («в клетках»)
варьировался в зависимости о того, кому икона предназначалась — мужчи¬
не или женщине (26).
На «мужских» иконах часто писали Георгия Победоносца, Архангела Ми¬
хаила, Николая Чудотворца, Иоанна Богослова, Харлампия. Их присутствие на
иконе объяснялось «функциями» этих святых в православном пантеоне: Хар-
лампий избавлял от смерти без покаяния, Георгию молились о возвращении
домой живыми и «от съедения от зверей», Архангел Михаил являлся «победи¬
телем супостатов», Николай Чудотворец имел многообразные «функции», сре¬
ди которых — покровительство всем путешествующим и торгующим, а также
невинно осужденным. Иоанну Богослову молились об изучении иконного пи¬
сания, что для региона Ветки, центра иконописания, было особенно актуально.
«Мужской» считалась икона Богоматери «Знамение», так как «она на два
бока благословляет, помогает на фронте» (27). Икона «Отечество» воплощала
242
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
«мысль о гармоничности семейного
наследования — духа, передаваемо¬
го от отца к сыну» и имела «мощ¬
ный воспитательный смысл» (28).
В иконе «Воскресение — Сошествие
во ад» был акцентирован «образ ду¬
ховного сеятеля как образец для се¬
ятеля земного» (29).
На четырехчастных «мужских»
иконах часто писали Богоматерь
Казанскую — она защищала от
сглаза и пожаров, именно на осен¬
нюю «Казанскую» (8 ноября ст.ст.)
мужчины возвращались домой с
отхожих промыслов (30) (илл. 33).
Четырехчастные «женские»
иконы чаще всего включали изо¬
бражение Федоровской иконы бо¬
гоматери (ей молились о легких
родах), Богоматери «Тихвинской»
(к ней обращали просьбы о здоро¬
вье младенцев). Икона «Покров Пресвятой Богородицы» была связана со
свадебной обрядностью: именно с Покрова (1 октября ст.ст.) начинались
свадьбы и к «матушке Покрова» часто обращались незамужние девушки:
«Покрой землю снежком, а голову венцом» (31). Часто иконы, которыми
благословляли женщин, включали такие богородичные изображения, как
«Умягчение злых сердец», «Всех скорбящих радость», «Утоли мои печали»,
«Неувядаемый цвет», что, вероятно, расценивалось как пожелание счастли¬
вой доли, радости, терпения, смирения (илл. 34-36).
При этом существовал обычай, в соответствии с которым невесту ни¬
когда не благословляли популярной на Ветке иконой Богоматери «Огне¬
видная»: считалось, что в этом случае семья останется бездетной (илл. 37).
Данное поверье возникло на том основании, что на иконе Богоматерь писа¬
лась без младенца Иисуса (32). Подобные взгляды близки магическим пред¬
ставлениям, в соответствии с которыми «подобное притягивает подобное».
На «женских» иконах часто писали святых, которые помогали в семей¬
ных делах: Параскева Пятница покровительствовала женским рукоделиям
(особенно ткачеству); Иоанн-воин и Сидор-воин помогали обрести укра-
Илл. 33. Четырехчастная.
1. Воскресение — Сошествие во ад.
2. Богоматерь. Нечаянная радость.
3. Богоматерь. Знамение.
4. Никола. Конец XIX — начало XX в.
Старообрядческая икона. Ветка
243
Илл. 34. Четырехчастная.
1. Богоматерь От бед страждущих.
2. Богоматерь От наведения печали.
3. Богоматерь Нерушимая стена.
4. Исцеление расслабленного.
Конец XIX — начало XX в.
Старообрядческая икона. Ветка
Илл. 35. Четырехчастная.
1. Рождество Богородицы.
2. Богоматерь Неопалимая купина.
3. Богоматерь От бед страждущих.
4. Богоматерь Феодоровская.
Середина XIX в.
Старообрядческая икона. Ветка
Илл. 36. Четырехчастная. Илл. 37. Богоматерь Огневидная.
1. Богоматерь Одигитрия. Начало XIX в. Старообрядческая икона. Ветка
2. Богоматерь Утоли болезни.
3. Богоматерь Казанская.
4. Богоматерь Феодоровская.
Конец XIX в. Старообрядческая икона. Ветка
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
денные вещи; Самону, Гурию и Авиву молились, «аще муж возненавидит
жену безвинно».
В композиции ветковских икон исследователи находят признаки, позво¬
ляющие говорить об оживлении архаичных представлений о мироустрой¬
стве: например, сочетания парных образов святых по принципу противо¬
положности (св. Никола и пророк Илья — «заместители» языческих Велеса
и Перуна, — ведающие в народной культуре водами земными и небесными
(33)) или пары святых (Флор и Лавр, Медост и Власий), которые «наследуют
древнюю энергию близнечного культа, ту архаическую культурную потен¬
цию, когда космологическая роль распределяется между братьями-близне-
цами» (34).
Трехчастная композиция многих икон, усиливающая «глубинный смысл
космологической оси небо—земля—подземный мир» (35), а также число¬
вая символика, прослеживающаяся в количестве клейм и их соотношении
в ярусах иконной доски, также не случайны, ибо ««исцеление» мира и че¬
ловека начиналось с гармонизирующего подбора клейм, размещенных в
соответствии с правильным устроением всего культурного пространства»
(36). Числовые закономерности оказывались «в числе архаических основ
порождения иконного образа и были живым кодом в собственной народ¬
ной культуре, являясь средством построения обряда, заговора, магического
действия» (37).
Не всегда иконные композиции были понятны той части населения, ко¬
торая не была искушена в вопросах богословия и христианской истории.
В этих случаях в народной среде происходила «адаптация» сюжетов — за
счет «апокрифической трактовки». Так произошло и с иконой «Богоматерь
Троеручица». История с отрубленной и чудесно приживленной кистью
Иоанна Дамаскина получила объяснение, далекое от реальных историче¬
ских фактов. В народной среде популярностью пользовался рассказ о том,
как третья рука у Богоматери выросла по ее горячей молитве к Господу, что¬
бы этой рукой иметь возможность спасти чужого тонущего ребенка. Такое
объяснение делало сюжет иконы близким, понятным, а образ Богоматери —
еще более родным, окрашивая его по-человечески теплыми эмоциями.
Однако обращает на себя внимание и тот факт, что среди старообрядцев
Ветки икона «Богоматерь Троеручица» пользовалась особой популярностью
в слободе Косицкой, славящейся своими пряхами и ткачихами. И молились
образу «о руках». Предположение, что в данном случае иконный образ на
245
Часть III. Символическая культура Русского Севера
подсознательном уровне соотносился со сказочными персонажами, высту¬
пающими помощниками в женских рукоделиях (38), не кажется таким уж
невероятным.
Что касается иконографии старообрядческих икон, то она, как прави¬
ло, воспроизводит схемы, типичные для русского искусства XII — первой
половины XVII века. Отличия касаются отдельных элементов — сложения
перстов, формы креста, титлов. Благодаря принципиальной ориентации
старообрядческих кругов на достижения русского средневекового искус¬
ства, древнерусская традиция была не только сохранена, но и возрождена в
религиозном искусстве XIX века.
Однако старообрядческая иконопись явно отдает предпочтение одним
сюжетам перед другими, имеет пантеон излюбленных святых, а привычные
схемы и сюжеты обрастают дополнительными смыслами.
Постоянные преследования старообрядцев, «выгонки», «гари», необходи¬
мость скрывать свою принадлежность «к расколу» выработали в староверче¬
ской среде привычку к осторожности. Для деловой переписки старообрядцы
использовали три тайных («арготических») языка: «тарабарский», «офен¬
ский» и «иносказательный». В иконописи существовал свой способ сообщить
больше того, что было позволено, — язык намеков, символов, ассоциаций.
Так, почитание киновиархов (настав¬
ников) Выговской пустыни привело к рас¬
пространению культа соименных им свя¬
тых: Андрея Стратилата (святой покрови¬
тель Андрея Денисова), Симеона Столпни¬
ка (покровитель Семена Денисова), проро¬
ка Даниила (покровитель Даниила Викули¬
на), Иоанна Златоуста (покровитель Ивана
Филиппова) и др. В большом почете были
и непосредственные изображения кино¬
виархов и мучеников за веру — таких, как
протопоп Аввакум (илл. 38-45, XIII-XIV).
Напоминанием о преемственности Выга
и Соловков стало распространение икон
Зосимы и Савватия Соловецких (илл. 46).
Старообрядцы Ветки подчеркивали преем¬
ственность с Киево-Печерской обителью,
и в этом регионе особой популярностью
Илл. 38. Сожжение протопопа
Аввакума, дьякона Федора,
Лазаря и Епифания.
Миниатюра из лицевой рукописи.
Конец XIX — начало XX в.
246
Илл. 39. Андрей пустынник.
Первая половина XVIII в. Выг
Илл. 40. Священномуненик Аввакум.
Начало XX в. Гуслицы
Илл. 41. Андрей Денисов. Илл. 42. Священномуненик Аввакум.
Поморское письмо, XIX в. Начало XVIII в. Выг
Илл. 47. Трехстворчатый складень «Избранные двунадесятые праздники».
Фрагмент. Створка «Вознесение Господне». XIX в. Выг
Илл. 44. Семен Денисов, Иван Филиппов, Даниил Викулов.
Середина XIX в. Район Печоры
Илл. 43. Даниил Викулов и Петр Прокопьев с изображением «Прекрасной пустыни».
Андрей и Семен Денисовы с изображением Выговского общежительства.
Настенные листы. 1810-е гг.
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона..
пользовались иконы Антония и Фе¬
одосия Печерских.
Рассматривая сюжеты отли¬
вавшихся на Выгу медных икон и
складней, исследователи отметили,
Илл. 45. Миниатюра «Андрей Денисов»
и заставка-рамка поморского орнамента
из Жития Андрея Денисова. 1810-е годы. Выг
что «одним из самых распростра¬
ненных малых трехстворчатых
складней с двунадесятыми празд¬
никами считается триптих, состав¬
ленный из клейм «Успение-Вос-
кресение-Богоявление» (илл. 47).
Сочетание этих праздничных сю¬
жетов может показаться случай¬
ным, но на самом деле это не так.
Изображения, помещенные на
боковых створках, имеют прямое
отношение к Выгу: Богоявление
и Успение Богородицы были пре¬
стольными праздниками соборной
часовни мужского Богоявленско¬
го общежительства» (39). И далее:
«Весьма популярен был также Де-
исус с предстоящими. В объясне¬
нии выбора святых, помещенных
на боковых створках «девятки»,
может быть несколько подходов.
Вполне приемлема точка зрения,
что персонификация чина «Иоанн
Богослов — Никола Чудотворец —
митрополит Филипп — Зосима и
Савватий Соловецкие» отражает
идею преемственности Выговско-
го общежительства по отношению
к Соловкам. Однако возможно и другое объяснение. Изображенные в ка¬
честве предстоящих святые имели свои приделы в главных часовнях Вы-
го-Лексинского общежительства... Таким образом, знаменитая выговская
«девятка» помимо общей идеи милосердия, заступничества и моления со¬
держала прямое напоминание о главных храмах поморского старообрядче¬
Илл. 46. Преподобные Зосима
и Савватий Соловецкие, с монастырем.
Конец XVIII — начало XIX в. Выг
249
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Илл. 48. Беседа преподобного
Варлама Пустынника с индийским
царевичем Иоасафом. 1722 г.
Илл. 49. Премудрость созда себе дом.
Вторая четверть XVIII в.
ства и, следовательно, могла служить
памятной иконой» (40).
Приобщение больших масс ста¬
рообрядцев к богословским спорам,
попытки по-новому прочитать из¬
вестные религиозные тексты в по¬
исках ответов на насущные вопросы
современности, привычка к духовно¬
интеллектуальной работе привели к
популярности и широкому распро¬
странению в старообрядческой сре¬
де икон символико-догматического
характера: «Достойно есть», «Едино¬
родный Сыне», «Плоды страданий
Христовых», «Почи Бог в день седь-
мый» и т.д (илл. 48-54,1, XV-XVII).
Некоторые из икон эсхатологи¬
ческого цикла — такие, как «Иоанн
Богослов в молчании», «Спас Благое
молчание» — лишний раз напомина¬
ли старообрядцам о необходимости
быть осторожными, покидая родной
дом (илл. 55-58, XVIII).
Распространение в беспопов¬
ской среде монашеских идеалов сти¬
мулировало интерес к тем святым,
которые олицетворяли аскетиче¬
ский идеал: Иоанн Предтеча рассма¬
тривался выговскими писателями
как образец пустынножительства и
в посвященных ему похвальных сло¬
вах особое внимание обращалось на
те добродетели, которые были акту¬
альны и популярны в старообрядче¬
ской среде (41) (илл. 59).
Мария Египетская являла при¬
мер веры вне церкви, что обостряло
внимание к ней и другим пустынни-
250
Илл. 50. Единородный сыне.
Конец XVIII в. Невьянск
Илл. 51. Господь Саваоф:
Ветхозаветная и Новозаветная жертва.
XIX в.
Илл. 52. Всевидящее Око
(«Образ Угль Исайи проявление солнце»).
XVIII в. Романов-Борисоглебск
Илл. 53. «Достойно есть...».
1580-1590-е.
Илл. 56. Спас Благое Молчание.
Поморское письмо (?). XIX в.
Илл. 57. Святой Иоанн Богослов
в молчании с избранными святыми.
Конец XVIII в. Невьянск
Илл. 54. Апокалипсис (Видение святого
Иоанна Богослова). 1580-1590-е.
Илл. 55. Спас «Благое Молчание».
Начало XIX в. Поволжье (Нижний Новгород ?)
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
кам со стороны беспоповцев, испо¬
ведовавших идею личного спасения
и удалявшихся с этой целью из мира
Антихриста в леса, в отдаленные ре¬
гионы, в другие страны (42).
Важная роль женщин-книжниц
в старообрядческих общинах повы¬
шала интерес к образам святых жен
и их подвигам во славу веры Хрис¬
товой.
Осознавая себя последним опло¬
том православия, старообрядцы
сближали себя с теми страдальцами
за веру, которые претерпели муче¬
ния в первые века христианства, в
периоды жестоких гонений на при¬
верженцев новой религии. Иконы
святых мучеников имели широкое
бытование среди старообрядцев, укрепляя их в стремлении в вопросах веры
стоять до конца, в готовности отдать жизнь за Христа.
Неизменной популярностью в старообрядческой среде пользовались сю¬
жеты назидательно-символического характера: восхваляющие добродетели,
порицающие грех (илл. 60-65, XIX).
Особенности бытового уклада старообрядцев (частые перемещения,
невозможность построить храм или даже иметь
моленную) привели к широкому распростране¬
нию икон, которые в “свернутом” виде содержали
Идею Церкви — например, изображения иконо¬
стасов или иконы, складни с большим количе¬
ством святых и праздников (илл. 66-67, ХХ-ХХН).
Если попытаться выделить главную черту, ха¬
рактеризующую северную икону, то, пожалуй,
следует назвать ее народный характер. Под народ¬
ностью в данном случае понимается совокупность
многих составляющих, которые и делают икону Рус¬
ского Севера неповторимым явлением в истории
русского искусства: это и упрощенность, лаконизм
изобразительного языка и иконографических схем,
Илл. 58. Иоанн Богослов в молчании.
Начало XIX в.
253
linn. 59. Иоанн Предтеча
Ипп. 61. Святой ангеп-хранитепь.
Вторая четверть XIX в. Невьянск
Ипп. 62. Евангепие от Луки.
Зачапо 83 гпава 16
(«Притча о богатом и Лазаре»)
Конец XVIII в. Гуслицы
Ипп. 63. Видение преподобного
Иоанна Лествичника.
Конец XVIII - начало XIX в.
Верхнее Поволжье
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
и явное предпочтение определенных
святых и сюжетов, и «народный» ха¬
рактер ликов, и конкретные детали
быта, присутствующие в простран¬
стве иконы (илл. 68-76, XXIII-XXVI).
Если говорить в целом, то, веро¬
ятно, не будет большим преувеличе¬
нием утверждать, что северная икона
в большей степени, чем икона дру¬
гих регионов, является продуктом
народного творчества, воплощени¬
ем народного идеала красоты, дает
пример народного восприятия ико¬
ны как неотъемлемой части повсед¬
невной жизни, как важнейшей со¬
ставляющей народной духовности.
Отсутствие в течение долгого
времени крупных художественных
центров на местах, невозможность контролировать иконописный процесс
(во многом стихийный и рассосредоточенный по многочисленным мелким
«многопрофильным» мастерским Русского Севера), преобладание даже в
среде северного монашества «подвижнических тенденций» над интересом
к отвлеченному богословию, — все это привело к погруженности северной
иконы в народную стихию, сделало ее предметом осмысления «народных
богословов». Отсюда — своеобразие в понимании и трактовке иконных сю¬
жетов, и некоторые особенности бытования иконы в народной среде. В этом
смысле можно говорить о схожести многих процессов, характеризующих
северную икону и икону старообрядческую. Думается, что без осознания
этого невозможно до конца понять северную икону.
Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что старообрядче¬
ская культура, сохраняя древний канон и обряд, трансформировалась под
влиянием идей и представлений, бытовавших в народной среде и уходящих
своими корнями в предание, апокриф, магию, фольклор.
Старообрядческая икона (особенно икона, созданная в беспоповской сре¬
де) вбирала в себя представления, сформировавшиеся в рамках «народного
богословия», преломляя их на разных уровнях — стилистическом, иконогра¬
фическом, символическом, психологическом, на уровне бытования иконы.
255
Илл. 65. Семь смертных грехов.
Вторая половина XIX в. Выг
Илл. 67. Иконостас («Церковь»).
Первая половина XIX в. Мстера
Илл. 66. Складень трехстворчатый. 1880-е гг. Невьянск
Идя. I. Троица Новозаветная («Восгиедшаго на небеса
и седящаго одесную Отца...»).
XVIII в. Пошехонье
Илл. II. Страшный суд.
Конец XVI - начало XVII в.
Илл. III. Страшный суд.
XVII в.
Илл. IV. Страшный суд.
Вторая половина XIX в.
Старообрядческая икона. Ветка
игт
Илл. V. Страшный суд.
Первая половина XIX в.
Илл. VI. Святитель
Николай Мирликийский.
XVII в. Невьянск
Илл. XXI. Воскресение —
Сошествие во ад,
праздники и святые.
Складень
трехстворчатый.
Конец XVII в.
Романов-Борисоглебск
ВДОДИИ1£'»«Д'
ипммж/ssi
Илл. VII. Обиход, на крю¬
ковых нотах. Фронтиспис
с изображением Голгофско-
го креста и две заставки-
рамки на золотом фоне
растительно-геомет¬
рического орнамента
с птицами и ягодами; два
полевых украшения с пти¬
цей Сирин; две заставки;
многоцветные с золотом
и киноварные инициалы;
киноварные заголовки по¬
морской вязью и заглавны¬
ми буквами с травками.
Конец XVIII в. Выг
Илл. VIII. Богоматерь
Илл. IX. Лубок рисованный. Родословное дерево А. и С. Денисовых.
Первая половина XIX в. Выг
'»»*(»** i!l
и^пы».
Frfc«AA«0
«** ^«1И'ч:
rv
■'*jA
k <*,
гг
гг
г
;0_
Tf
г*
Е
t
V
ТГЪ
Г"
гг
jfj
V
ji
IV
V
i
fl
'Г
|р i
[О
т
и
tl
TfЕ*п-Г^и1
fir V v
ЩЙ IK-.-UA |ч* Ж
Mjf «АНПИЧШ»
Ь* ~1«3» •*» ■
|М А'< Ч’',иж|
1; «АД-НА.Ш* ш
[УСГнГЛ
[1 i*um**» Wi
Иля. X. Печать премудрого
царя Соломона.
Середина XIX в. Выг
зет
Илл. XI. Райская птица Сирин.
Неизвестный художник.
Конец XIX — начало XX в.
Поморское письмо
Или. XII.
Страсти Господни
в 24 клеймах
с врезным крестом.
XVIII в. Гуслицы (?)
Илл. XIII.
Вид Выгорецкого
и Лексинского
скитов.
Вторая половина
XIX в. Выг
Илл. XIV. Родословное древо Андрея и Семена Денисовых.
Первая половина XIX в. Выг
Илл. XV. Плоды страданий Христовых.
1689 г. Соловецкий монастырь
Илл. XVI. «Символ веры».
XIX в. Палех
Илл. XVIII. «Пони
Бог в день седь-
мый...».
1580-1590-е гг.
Илл. XIX. Возрасты
жизни человеческой.
Середина XIX в. Выг
пт,
1*^*1
, мой | Ом.
■у mj. feG
fry*
Чт.
1 ffmf. А* д| ' -TTTf MftW
Ж
ffciCt* ^ 'cri»~
• ^ttLrr -*•
ПАЬ.
Ъг
'**г. а*.
-'*ЗГ.* *u„.
ш
0* 1 ->
-i
Ипл. XX. Образ церкви.
Середина XIX в.
Идя. XXII. Святцы.
Конец XVIII — первая четверть XIX в. Романов-Борисоглебск
Илл. XXV. Архангел Гавриилу
из деисуса.
XVII в. Старообрядческая икона. Ветка
Илл. XXVI. Святая Троица.
Конец XVIII в.
Илл. XXIV. Спас Нерукотворный.
Начало XIX в. Старообрядческая икона.
Ветка
Илл. XXIII. Царь царем.
XIX в. Старообрядческая икона.
Ветка
Илл. 68. Спас Нерукотворный.
Середина XIX в. Старообрядческий храм,
Черниговская область
Илл. 69. Спас Нерукотворный.
Вторая половина XVII в.
Старообрядческая икона. Ветка
Илл. 70. Св. София Премудрость Божия.
1674 г. Старообрядческая икона. Ветка
Илл. 71. Отечество.
Вторая половина XVII в.
Старообрядческая икона. Ветка
Илл. 72. Троица.
XVIII в. Старообрядческая икона. Ветка
Илл. 73. Преображение.
XVII в.
Илл. 75. Распятие.
XVIII в.
тштввш
Илл. 74. Воздвижение креста.
XVIII в.
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона...
Учитывая, что старообрядче¬
ское население пользовалось боль¬
шим авторитетом даже у своих
соседей — никониан, а предметы
церковного искусства, созданные в
старообрядческих художественных
центрах, имели широкое хождение
по всей России, можно говорить о
влиянии старообрядческой куль¬
туры, по крайней мере, на культуру
тех регионов, где процент старооб¬
рядческого населения был особен¬
но высок — Русский Север, Повол¬
жье, Урал, Сибирь, юг России.
Изучение старообрядческой
иконы только начато, но и то, что
известно о ней сегодня, дополняет
наблюдения этнографов и исследо¬
вателей старообрядческой культу¬
ры и подтверждает мнение о том, что в старообрядческой среде ««обмир¬
щение» небесного взаимодействовало с «одухотворением» земного» (43).
Эти же признаки характерны для иконописи и культуры Русского Се¬
вера и позволяют лучше понять специфику социокультурных процессов
данного региона.
Примечания
1 Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей. Ре¬
ликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского. — М., 1982.
У Теребихин Н.М. Сакральная география Русского Севера. — Архангельск, 1993; Луко¬
морье. (Очерки религиозной теософии и маринистики Северной России). — Архан¬
гельск, 1999; Бершитам Г.А. Русская народная культура Поморья в XIX — начале
XX в.-Л.,1983.
'< Базарова Э.Л., Бицадзе Н.В., Окороков А.В., Селезнева Е.Н., Черносвитов П.Ю. Культу¬
ра русских поморов. Опыт системного исследования. — М., 2005. Гл. 3.3, 3.4.
4 Щапов А.П. Земство и раскол. — СПб., 1862. Вып. 1. С. 155.
Фишман О.М. Жизнь по вере: тихвинские карелы-старообрядцы. — М., 2003. С. 13.
6 Цит.по: Фишман О.М. Указ. соч. С. 94
/ Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы:
Опыт энциклопедического словаря. — М., 1996. С. 30.
Илл. 76. Святой Никола Чудотворец
с деисусом и избранными святыми.
XVI в. Север
259
Часть III. Символическая культура Русского Севера
3 Тарасов О.Ю. Икона и благочестия. Очерки иконного дела в императорской России.
М., 1995. С. 122.
з Цит. по: Тарасов О.Ю. Указ. соч. С. 123.
10 Фишман О.М. Указ. соч. С. 123.
п Там же.
12 Там же. С. 198.
13 Тарасов О.Ю. Указ. соч. С. 123.
и Там же. С. 124.
15 Там же. С. 122.
16 Там же.
1/ Там же. С. 126.
18 Там же. С. 134-135.
19 Там же. С. 137.
30 Там же.
31 Фишман О.М. Указ. соч. С. 138.
33 Там же. С. 137.
33 Цит. по: Покровский Н.В. Евангелие в памятниках иконографии преимущественно
византийских и русских. М. 2001.
/А Там же.
35 Фишман О.М. Указ. соч. С. 220.
/(, Нечаева Г.Г. Ветковская икона. — Минск, 2002. С. 114.
3/ Там же. С. 127.
38 Там же. С. 110.
89 Там же. С. 222.
30 Там же. С. 42.
31 Там же. С. 212.
32 Там же. С. 134.
33 Там же. С. 125.
34 Там же. С. 220.
3 5 Там же. С. 125.
36 Там же. С. 220.
3/ Там же. С. 222.
38 Там же. С. 118.
39 Юхименко Е.М. Выговская старообрядческая пустынь. Духовная жизнь и литература.
T.I. —М., 2002. С. 118.
40 Там же. С. 188-189.
41 Юхименко Е.М. Указ. соч. С. 188.
42 Фишман О.М. Указ. соч. С. 146.
43 Нечаева Г.Г. Указ. соч. С. 69.
260
Глава 3.3
Народное искусство Русского Севера
XVII—XIX веков: резьба и роспись по дереву
(Н. Н. Гончарова)
Народное искусство — одна из
интереснейших страниц русского
декоративно-прикладного искус¬
ства. Это громадный пласт, кото¬
рый на протяжении веков вбирал
в себя элементы многих культур,
последовательно сохраняя свою
самобытность. Архаичные образы
русского дохристианского пантео¬
на органично сочетались с наследи¬
ем Византии, впитавшей традиции
античной Греции, элементы искус¬
ства Египта, Сирии, Малой Азии и
др. В основе народного искусства
лежит прочная и незыблемая си¬
стема традиций, образов и форм,
приемов и навыков, сложившихся
в далеком историческом прошлом.
Народное искусство очень мед¬
ленно развивалось, существуя в
бесконечных повторах и отличаясь
большой консервативностью. Оно
Село Веркола. Традиционный
северный дом с коньком.
Фото М.В. Нащокиной. 2012 г.
Часть III.
Село Кимжа. Новые деревянные сани
у дома — традиция жива.
М.В. Нащокина. 2012 г.
Символическая культура Русского Севера
воплощалось в различных матери¬
алах, но основным оставалось де¬
рево, которое всегда было под ру¬
кой. Из него строили дома, масте¬
рили столы, лавки, колыбели, от¬
делку печей, орудия труда, резали
и точили посуду и многое другое.
В России существовало высокое
мастерство обработки дерева, при¬
чем изделия не являлись некими
застывшими образцами. Каждое
поколение привносило что-то свое,
неизменным оставалась лишь суть
мастерства — единство пользы и
красоты. Таким образом, именно в
произведениях обыденной культу¬
ры, выполненных из дерева, наи¬
более ярко проявились основные
тенденции народного искусства.
Отработанные веками формы
предметов отличались пластично¬
стью и покрывались причудливой
резьбой или цветистой росписью.
Народные живописцы и ваяте¬
ли работали соответственно свое¬
му дарованию, опыту и мастерству.
Декорировка предметов выпол¬
нялась по сложившимся канонам,
которые никогда не служили поме¬
хой, но, по образному выражению
П.А. Флоренского, «во всех обла¬
стях искусства всегда были осел¬
ком, на котором ломались ничто¬
жества и заострялись настоящие
дарования» (1).
В каждом предмете присут¬
ствовала иконографическая узна¬
ваемость. Независимо от степени
262
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
стилизации изображения зритель безошибоч¬
но узнавал по мельчайшим деталям знакомый
персонаж. Это была «эпоха образа», рожденная
иконописцами, которая сохраняла свои художе¬
ственные основы в народном искусстве до конца
XIX века (2).
Образ мог существовать только в той среде,
которая его понимала, им жила, его прочитыва¬
ла. Художник или резчик не считал себя творцом,
он стремился к сходству с первообразом. Важно
было писать так, «чтобы был похож», чтобы лю¬
бой крестьянин, посмотрев, мог точно сказать,
что изображено.
Иконографические композиции переходили от поколения к поколению,
и этот язык был понятен зрителям, иначе в нем не было бы смысла. Авто¬
ры никогда не подписывали свои
произведения. Это было искусство
анонимное, основанное на идее
передачи красоты. Индивидуаль¬
ность проявлялась в композиции,
иногда в цвете, и «личное» начало
здесь звучало очень тонко, благода¬
ря чему народное искусство содер¬
жало в себе пласты того духовного
опыта, который сосредоточила в
себе русская культура.
Любое изображение создава¬
лось для определенного места в
жизненном пространстве. Оно не¬
сло в себе не столько декоративные
функции, сколько было связано с
окружающей средой и строго сле¬
довало своему «внутреннему» на¬
значению. Декор не «украшал», а
«одухотворял» предмет, придавая
ему личностные характеристики,
соответствующие диалогу между Село Кимжа. Обетный крест.
предметом И его владельцем. Фото М.В. Нащокиной. 1973 г.
66-й Византийский импе¬
ратор Константин VIII
263
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Слева: Село Веркола. Конек на избе. Фото М.В. Нащокиной. 2012 г.
В центре: Село Кимжа. Вариант конька на избе. Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
Справа: Село Кимжа. Традиционный конек на избе. Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
XVII столетие было предельно конфликтным по содержанию: оно нача¬
лось Смутой и закончилось Петровскими реформами. В этот период страна
пережила тяжелейший кризис — династический, государственный, соци¬
альный (3). Переходные эпохи стимулируют творчество. Это пора бесконеч¬
ных дискуссий, игры страстей и ума, раскола, расцвета богословской мысли,
церковного строительства, искусства, большого творческого подъема в на¬
родной среде и появления просвещенного, развивающегося купечества.
Рубеж XVII-XVIII веков — время глубокого культурного расслоения
и, соответственно, культурного «двуязычия» населения (4). В этот период
духовные накопления Руси обесценивались, отрицалось почти все создан¬
ное русской культурой за семь столетий: книги и церковная музыка, иконы,
фрески и зодчество (например, запрещалось строить шатровые храмы), на¬
выки общения между людьми, тип одежды, виды праздников, развлечения.
Отрицалась также и культура обиходная, обыденная (5). Чем разрушитель¬
нее были перемены, связанные со сменой ценностных систем, тем активней
возрождалась архаика (6). Многие традиции XVII века продолжали суще¬
ствование в последующих столетиях.
Условно считается, что с рубежа XVII-XVIII веков начинается период
сословной культуры. Происходят значительные изменения и в сфере искус¬
ства: появляются новые формы, материалы, техника, жанры литературы,
сюжеты, перефразируются и модифицируются старые композиции.
С конца XVII века средоточием древнерусского искусства оказались в
основном провинциальные города и монастыри, куда вытеснялось тради¬
ционное искусство. Таким хранилищем стал Русский Север.
В XVIII столетии традиционные виды изображений утрачивают са-
кральность и из области символа и знака уходят в область декора.
264
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
Охпупенъ.
Вологодская губ.
Середина XIX в.
Памятников древнерусского декоративно-при¬
кладного искусства, выполненных в дереве, сохра¬
нилось мало. В основном это предметы церковного
быта, а не повседневного обихода. Лишь по более
поздним «репликам» XVIII-XIX столетий можно
составить представление о том высоком мастер¬
стве обработки дерева, которое существовало в
России на протяжении многих веков.
Богатство фантазии северных мастеров проя¬
вилось, прежде всего, в деревянном зодчестве. Се¬
верная изба, по замечанию Р. М. Габе, обаятельна
логикой своих масс (7). Плотники ценили массив¬
ность и прочность постройки, считая это качество
признаком ее особой красоты и добротности. Рез¬
ное убранство сосредоточивалось главным образом в области кровельного
пространства и являлось основной декоративной доминантой сооружения.
Гребень кровли северного дома венчало длинное бревно с корнем («шелом»,
«охлупень») — элемент, скрепляющий конструкцию двускатной крыши. Из
утолщения корня вырезалась скульптура коня — охранителя дома и его
обитателей. В лучших образцах охлупней достигалось поразительное про¬
порциональное соответствие венчающей части всему объему дома.
Конь — древнейший образ, стоящий у истоков русской культуры, напол¬
ненный разнообразной символи¬
кой. Конь — мускулистая сила и бег
времени. Геоцентрические пред¬
ставления о древнем пути солнца
по небу на конях бытовали с неза¬
памятных времен. Самым главным
для человека в деле охраны своего
жилья было противопоставление
ночным силам зла светлого начала
солнечного дня. Вот почему верх¬
нюю точку дома, с ее широким об¬
зором окружающего пространства,
защищал символ солнца и света —
конь. Выгнув крутую шею, смотрел
он сверху горящими глазами —
медными вставками. Двухголовое
Село Кимжа. Северная модификация
образа конька на избе.
Фото М.В. Нащокиной. 2009 г.
265
Часть III. Символическая культура Русского Севера
изображение коня удваивало его
магическую силу.
Произведения народной пла¬
стики относятся к архаичным ви¬
дам декоративно-прикладного ис¬
кусства. В дохристианский период
все изображения имели сакраль¬
ное значение потому, что человек
стремился защитить себя и свое
жилище. Дом и его убранство были
пронизаны магической символи¬
кой, с помощью которой человек
стремился обеспечить себе безо¬
пасность. Крыша дома, оконные
проемы, двери, столбики крылец,
ворота, хозяйственные построй¬
ки — все покрывалось затейливы¬
ми резными изображениями-обе¬
регами. Благодаря их присутствию
весь фасад дома словно очеловечи¬
вался: над глазами — окнами помещались очелья, подобно вышитым по¬
лотенцам, подвешивались к свесам кровли «причелины» (при челе). Фи¬
гурно-точеные столбики и балясинки причудливых балкончиков и крылец
дополняли декор.
«Очелье», «причелина», «конь», «шелом», «курицы», «дынька», «веревоч¬
ка» — все эти строительные термины охватывают близкие народу понятия,
метко определяют назначение деталей, их форму и конструкцию (8).
Очелье — один из наиболее древних видов оконного наличника (9).
Напоминая своей формой кокошник, очелье представляет собой доску в
виде трапеции, с чуть вогнутыми боковинами. Орнаментальные украше¬
ния выполнены в технике сквозной резьбы. Крупные и четкие композиции
из растительных завитков, с неглубокой, нежно-округлой профилировкой,
являются средством пластического смягчения формы и придают наличнику
некую скульптурность. В XVIII веке орнамент приобретает ярко выражен¬
ную центрическую композицию, где главной фигурой становится геометри¬
ческий круг, розетка или вьющийся побег. Резные декорации очелий беско¬
нечно разнообразны. В некоторых случаях их полихромно подкрашивали.
Ажурная поверхность превращала глухую плоскость доски в легкую и про¬
«Курица» — деталь кровельной
конструкции
266
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
зрачную, создавая причудливую
игру светотени на бревенчатой
стене сруба.
Оконный проем затягивал¬
ся промасленным холстом или
паюсом (пленкой рыбьего пузы¬
ря), укрепленным на деревянной
раме. Более совершенным и доро¬
гим материалом являлась слюда,
которая добывалась недалеко от
Архангельска. Тонкие прозрачные
кусочки слюды обрезали по опре¬
деленному размеру, скрепляя их между собой металлическими или дере¬
вянными полосками. Более дешевый способ — скрепление вощеной нит¬
кой — применялся в оконницах — «шитухах». Вечерней порой, при свете
домашнего огня замысловатые узоры на окнах выглядели особенно живо¬
писно. Наиболее древние слюдяные фигуры состояли из кругов и крестов.
Так, в оконной раме XII столетия из новгородской церкви Спаса Нередицы
присутствуют именно эти элементы орнамента. Самым простым и распро¬
страненным был рисунок в виде клетки или ромба. «Косящатые», «репьи»,
«гранатовые яблоки» и т. п. — традиционные
оконничные орнаменты. В центре рамы поме¬
щался узор, фиксирующий название оконни¬
цы. Северная оконница XVII века с изображе¬
нием голубя — символа Святого Духа — могла
быть изготовлена для церковного окна. Сам
минерал (слюда) имел природный цветовой
оттенок — серый, зеленый, розовый. Для уси¬
ления декоративности пластинки слюды под¬
крашивали зеленой, красной или синей кра¬
сками, что придавало оконницам витражный
эффект.
Предметы домашней обстановки, делав¬
шиеся одновременно с постройкой жилища,
подгонялись к конкретному месту в доме.
Изготавливались они по определенным про¬
порциям и сопровождались разнообразными Оконница.
украшениями. Русский Север. XVII в.
267
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Сундук. Великий Устюг. 1720-1730-е гг.
Особую ценность представляют расписные сундуки XVII-XVIII веков,
так как дают представление о том вещевом мире, который окружал наших
предков.
На протяжении веков сундуки были основными элементами интерье¬
ра. Имея практичную и удобную форму, они изначально служили человеку
для хранения вещей, а также для переноски и перевозки домашнего скарба.
Они были различных форм и размеров, использовались как столы, скамьи,
кровати и вместилища самых необходимых предметов домашнего обихода:
одежды, посуды, бытовой утвари. Именно сундуки стали предтечами кор¬
пусной мебели, получившей развитие в последующие периоды.
Сундуки играли важную роль в интерьере русского жилища. Особен¬
но нарядно украшались сундуки-«теремки» (часто их называли ларцами) и
сундуки-«подголовки». В них хранились наиболее ценные вещи: документы,
бумаги личного характера, деньги, украшения, семейные ценности, книги.
Делали такие сундучки из дуба и по внешней поверхности обивали для кре¬
пости полосами железа. Гладкие полосы металла с бусовидными шляпками
гвоздей перемежались узорно-просечными металлическими накладками,
под которые подкладывались цветная бумага и слюда. При живом огне
(свечей или лучины) матовая поверхность древесины с кружевом металла
и блеском слюды киноварного или зеленого оттенка обретала своеобраз¬
ную декоративную выразительность. Внутренняя поверхность украшалась
росписью, располагавшейся на крышке и по верхнему поясу ящика. Часто
268
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
Сундук-«теремок». Великий Устюг. Конец XVII в.
отделка выполнялась на заказ, что превращало изделие в дорогой предмет
обихода. Владельцами подобных сундуков могли быть лишь очень состоя¬
тельные люди, — их покупали «для нужд царского двора, боярства и дво¬
рянства, верхушки духовенства и зажиточного купечества» (10).
Одно из первых упоминаний о расписных сундуках содержится в ру¬
кописном сборнике XIV века «Мерило праведное». В статье «О мирьских
людех...» приведен запрет помещать «прельщающа писании» на стенах,
досках, сосудах и ларцах (11). Речь идет о «писаниях», воспевающих чув-
Су иду к-«подголовок». Конец XVII — начало XVIII в.
269
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Крышка сундука. Нравоучительный сюжет о неверной жене.
Из фондов ГИМ
ственные наслаждения, и изображениях плотских утех. Подобные изобра¬
жения считались «срамными», ведущими к «страсти разжению» и осужда¬
лись средневековыми моралистами. Отметим, что запрет помещен в статью
«О мирьских людех...», то есть речь идет об искусстве светском, повсед¬
невном и свидетельствует о сюжетной росписи на сундуках и посуде уже в
XIV веке.
В XVII-XVIII веках сюжеты на сундуках были самые разнообразные:
притчево-назидательные, галантные пары, персонажи фольклорной архаи¬
ки, античные герои, сюжеты из «Символов и эмблем» (12), библейские сю¬
жеты и т.п. Размещение их на внутренней стороне крышки создавало атмос¬
феру интимности, заключало в себе личностное начало. Предполагался как
бы внутренний диалог между изображением на предмете и его владельцем.
Только он мог открыть перед зрителем чарующий волшебный мир, сокры¬
тый внутри сундучка. Это искусство, по-детски радостное и легкое, было
полно безмятежного покоя и теплоты. Воины, львы, кентавры и грифоны
не несли в себе угрозы. Они — скорее защитники, всегда сильные, смелые и
уверенные. Порой именно в несовершенстве изображения присутствовало
обаяние и прелесть живого чувства.
Живопись на сундуках располагалась на тонком слое левкаса или грун¬
товки. Композиция обрамлялась рамкой, создавая атмосферу простран¬
270
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
ственной автономии, которая по
воле художника открывалась перед
зрителем.
В XVII веке орнамент на сун¬
дуках зачастую преобладал над
сюжетом, заполняя все декоратив¬
ное поле. В XVIII веке сюжет по¬
степенно смещался к его центру, а
декоративные узоры вытесняются
на периферию художественного
полотна. Традиционные сюжеты
пересматриваются, подвергаются
изменениям. На рубеже веков ши¬
рокое распространение получают
сюжеты с нравоучительной функ¬
цией, излагаемые в форме притчи.
Среди городов, известных как
центры производства сундучных
изделий, особой славой пользова¬
лись Холмогоры и Великий Устюг.
В московских торговых рядах в
XVII веке продавались дубовые сундуки «холмогорской работы», получив¬
шие широкую известность (13). Не менее значимым центром был и Великий
Устюг, сундучные изделия которого, окованные узорно-просечным желе¬
зом, часто делали на заказ (14). Особенно славились расписные устюжские
сундуки.
Композиции с персонажами фольклорной архаики наиболее древние.
Именно к ним относится сундук-«теремок» с сюжетом, условно названным
«Птица терзающая» (15). Внешний вид ларца напоминает архитектуру древ¬
нерусских построек, а слово «терем» считается заимствованным из грече¬
ского языка и означает «дом, жилище» (16). Ларец имеет форму глубокого,
прямоугольного, почти квадратного ящика с двумя отделениями, как гово¬
рили — «о два жира»: верхнее, под четырехскатной кровлей с плоским за¬
вершением, и нижнее — основной ящик изделия. Росписью украшалась как
верхняя, так и нижняя внутренняя поверхность крышек сундука.
На верхней крышке ларца помещено изображение грифона — мифиче¬
ского существа, сочетающего в своем облике черты льва и орла. Они «сотво¬
рены яко Львове, имею крила и ногти яко орли» (17). Это античный персо¬
Орнамент на внутренней поверхности
крышки сундука. Из фондов ГИМ
271
Часть III. Символическая культура Русского Севера
наж, заимствованный древнерусским искусством с принятием православия.
Его образ часто использовался в книжных заставках, в каменной резьбе.
Так, на Георгиевском соборе в Юрьеве Польском изображены два грифона,
несущих Александра Македонского.
Русское народное искусство тяготело к греческому архаичному мифу,
легенде и черпало оттуда не только сюжеты и образы. Ему был близок сам
склад легендарного мифотворческого мышления античности с его культом
превращений (метаморфоз). Грифоны, кентавры, птицы Сирины — все эти
полулюди, полукони, полуптицы — образы заимствованные. Внешне они
иные, чем персонажи русского мифологического пантеона, но по существу
очень похожи на прототип и привлекательны своими фантастическими
превращениями, «вечной игрой образа» (18).
В культуре Греции грифоны считались стражами золота скифов. Они
символизировали объединенные качества льва и орла — бдительность и
отвагу, силу, мужество, власть. Этот мифический персонаж всегда изобра¬
жался на верхней крышке ларца. У него гордая посадка головы, он стоит на
задних лапах, мощных и когтистых, с распростертыми, поднятыми вверх
крыльями и чуть приоткрытым клювом с алым языком. Изображение, на
первый взгляд статичное (за счет симметрично расположенных крыльев),
поражает внутренней динамикой рисунка упругих изгибов хвоста, муску¬
листых лап. В то же время в данном образе нет ничего мрачного и хищного.
Это скорее мужской, а не женский символ.
На нижней поверхности крышки сундука центральное место живопис¬
ного поля занимает композиция из двух птиц — крупная, зеленая, с широко
раскрытыми полихромными крыльями, держит в клюве за длинную шею
белую птицу. В верхних углах изображения помещены птицы с повернуты¬
ми назад головками (так называемые «птицы с оглядкой), в нижних углах —
олени.
Сюжет «Птица терзающая», расположенный на нижней стороне крышки
«теремка», — литературный, и связан он с русским фольклором. В сборнике
Кирши Данилова начала XVIII века имеется былина «Потук Михайло Ива¬
нович» (19). Былина о Потуке (имя Поток или Потук или «потак, потя, пта»
(20) в древнерусском языке имеет обобщающее название «птица») входит в
цикл эпических песен о сватовстве и относится к группе наиболее древних
былин. Сюжет ее и образы очень архаичны.
Основу сюжета составляет женитьба героя на злой волшебнице. Невеста
Птицы Михайло Ивановича предстает перед ним в виде белой лебедушки.
Это традиционный для русского фольклора образ девушки. В данном случае
272
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
способность невесты Потука оборачиваться лебедем имеет отрицательный
смысл. Оборотничество приписывалось людям, обладающим магической
силой (как правило, это колдуны). Новобрачные дают друг другу обещание,
по которому в случае смерти одного из них второй будет похоронен вме¬
сте с усопшим (21). Обычай хоронить вместе с мужем жену и рабов уходит
своими корнями в дохристианские времена. Но богатырь «не робак был»
и вышел победителем из всех напастей. Торжество Потука-птицы над кол-
дуньей-лебедью и составляет основную идею сюжета на крышке сундука.
В данной композиции сохранились рудименты древних представлений о
перевоплощении персонажей во время переходного обряда, связанного со
свадьбой (22).
Птицы и олени по углам живописного поля расположены не случайно.
За тем или иным животным закреплялся определенный комплекс значений
и характеристик, вполне понятный современникам. На изображение смо¬
трели как на условный знак, как на некую символическую формулу.
В верхних углах — изображение крупных птиц, в нижних — оленей.
Верное прочтение конкретного смысла и значения образа возможно только
в контексте всей композиции, привязанной к предназначению украшаемого
предмета. Птица — это образ положительный. Он символизирует связь с не¬
бом, солнечной символикой, воздушной средой (птица обычно изображает¬
ся на вершине «Древа жизни») и, как отмечалось выше, «девушку-невесту»
тоже. Бесконечная вариативность изображения птиц в народном искусстве
делает этот персонаж очень сложным и трудночитаемым по смысловому со¬
держанию. В данном случае величина птиц — признак их значимости.
Расположенные в нижних углах живописного поля олени также олице¬
творяют собой доброжелательное начало. Образ оленя отличает грация,
красота и быстрота. Он ассоциируется с символикой «Древа жизни» благо¬
даря сходству своих пышных рогов с ветвями. Этот образ тесно связан с не¬
бом и светом и является посредником между небом и землей. Олень — сим¬
вол обновления, так как сбрасывает рога (23). В центре живописного поля
помещено главное событие, составляющее суть изображаемого сюжета, пе¬
риферийные персонажи усиливают впечатление неизбежности благополуч¬
ного завершения ситуации. Все свободное поле обеих крышек плотно за¬
полнено растительным узором из полихромных тюльпанов и трав. Палитра
не богата, но все равно присутствует ощущение торжества жизни и света.
Традиция изображения животных с наделением этих образов опреде¬
ленным смысловым содержанием ведет свое начало от Древнего Египта и
античности. Задача подобных изображений — быстрое и точное узнавание
273
Часть III. Символическая культура Русского Севера
персонажа с определенными качествами, свойствами и характером. Данная
композиция для современников не являлась некоей занимательной кар¬
тинкой или иллюстрацией. Сюжет на крышке сундука — вневербальный
способ передачи информации, которому больше подойдет такой условный
термин, как «изобразительный фольклор».
Расписные сюжеты на сундуках можно назвать «картинами былого», со¬
хранившими тот образный мир, в котором жили наши предки, их представ¬
ления о добре и зле, о тех человеческих ценностях и пристрастиях, которые
они декларировали. В этом ряду особое место отводится назидательным
сюжетам или сюжетам-притчам. Подобные изображения были призваны
бороться с человеческими пороками, такими как лень, гордыня, различные
страсти и т. д.
В русскую культуру притча пришла вместе с христианством, с первыми
переводами Священного писания и, прежде всего, Евангелия.
На народное искусство притча оказала огромное влияние. Источника¬
ми для создания назидательных сюжетов могли служить лицевые рукописи,
гравюры и храмовые росписи. Уже к середине XVII столетия в стенных ро¬
списях храмов появляются огромные циклы, где богословская программа
высокого евангельского плана дополняется житийной. Назидательная ли¬
ния подчеркивается особо, появляются любимые сюжеты, проводятся па¬
раллели с обыденной жизнью. В этой связи нельзя не отметить знаменитые
фрески церкви Троицы в Никитниках середины XVII века. Интерес и по¬
пулярность такой тематики должны были найти отражение и в сундучных
росписях.
Композиция «Трое ленивых» расположена на крышке сундучка квадрат¬
ной формы. Для крепости он обит коваными гладкими полосами железа,
которые разделили его поверхность на произвольные квадраты и прямоу¬
гольники. Полосы укреплены с помощью гвоздей с округлой шляпкой, что
придает изделию своеобразную декоративность, отличающуюся лаконич¬
ностью, красотой и основательностью.
Сюжет «Трое ленивых» помещен в круглое клеймо — идею высшего со¬
вершенства. Свободное поле сплошь заполнено пышным ковровым узоро¬
чьем из птиц, цветов и ритмично переплетающихся растительных побегов.
Вероятнее всего, это условное изображение Рая, так как птицы и цветы
непременные атрибуты Рая как в иконописи, так и во фресковой росписи
(24). Рисунок растительного узора обрезан по центру границами круга, а
по краям — рамкой, что свидетельствует об использовании прориси или
трафарета. В народном искусстве использование прорисей было обычным
274
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
художественным приемом, который часто применялся при изготовлении
пряничных досок, домовой резьбы и т. п.
Внутри клейма изображены три юноши, полулежащие на берегу реки,
среди тонких гибких стеблей с мелкими красными плодами. Они одеты
в древнерусскую одежду типа ферязи. Оплечья, зарукавья, пояс и подол
богато отделаны вышивкой или цветной тканью, на ногах — сафьяновые
сапожки. Под головами юношей — длинные подушечки-взголовья. Прит-
чевое, назидательное значение сюжета определено надписью: «Лежать въ
винограде трое ленивыхъ . здвавы и все ленивы . по виноградъ всати леня-
ца. а ести хотятъ». Палеографический анализ надписи относит ее к 20-30-м
годам XVIII века.
Отличительной особенностью притчевых или назидательных сундуч¬
ных росписей было сопровождение каждого сюжета пояснительной над¬
писью. В некоторых случаях в надписи повторялся замысел сюжета, в дру¬
гих — дополнялось или пояснялось изображаемое. Иногда надпись играла
основную роль — без нее было трудно понять цель наставления деклариру¬
емого автором назидательного сюжета.
В данном изображении вся композиция строится вокруг текста, явля¬
ющегося фрагментом притчи, поучения или проповеди, где место событий
и действия самих героев неопределимы без его прочтения. Трактовка изо¬
бражения стилизована. Трудно предположить, что эти тонкие былиночки с
красными плодами представляют собой пышные виноградные лозы. И тем
более неопределимо поведение юношей, возлежащих на берегу струящегося
водного потока.
Жесты персонажей наглядно демонстрируют заключительные слова
надписи: «...а ести хотят»: крайний слева персонаж указывает пальцем на
рот, средний изображен с жестом речи, крайний справа — вложил палец
себе в рот. Такими «говорящими» знаками персонажи недвусмысленно дают
понять, что они голодны. Подобный художественный прием характерен для
многих изображений евангелистов, пророков, апостолов и встречается как
в миниатюре, так и в иконописи (25).
В орнаменте фона и средника прослеживается разная стилистическая
манера исполнения. Сочный, плотный орнамент фона заметно контрасти¬
рует с тонкой, деликатной манерой исполнения фигур и растительного мира
основного средника.
Композиция изображения назидательного сюжета всегда базировалась
на избранной идее. Тема или толкование обдумывались заранее, а изобра¬
275
Часть III. Символическая культура Русского Севера
жение являлось ответом на поставленную задачу. Это присуще всем прит-
чевым сюжетам, а особенно — «Трем ленивым».
Художник не случайно помещал своих героев в виноградник, что ха¬
рактерно для многих евангельских притч. Например, в притчах из Еванге¬
лия с толкованиями Феофилакта Болгарского «О нанятых в виноградник
работниках», «О злых виноградарях» и многих других под виноградником
подразумевается Царство Небесное, церковь Божия или заповеди Божии
(26). Символизм виноградной лозы был освящен словами самого Спасителя
(Иоаннъ XV, 1,5): «Язъ есмь лоза истинная и Отец мой делатель есть».
В средневековом сознании человек был греховен от рождения. С момен¬
та его падения за его душу боролись две силы — добро и зло. В то же время
человек был волен выбирать свой путь, но в любом случае благочестивая и
праведная жизнь требовала постоянного труда. Часто лень мешала челове¬
ку добиться желаемого. В «Поучениях святых отцов» осуждение ленивых
начинается словами: «Друзи и братия, не уподобляйтеся ленивым...» (27).
Лень являлась одним из семи смертных грехов. Моралисты делали различие
между просто физической ленью и более утонченной умственной бездея¬
тельностью. Духовная лень была пороком, поскольку подразумевала утра¬
ту веры.
Таким образом, толкованием данного сюжета можно считать следу¬
ющее: лень порочна, ленясь можно потерять Царствие Небесное. Одного
желания жить по заповедям мало, надо постоянно трудиться, преодолевая
один из распространенных человеческих пороков — лень. Трое ленивых
юношей весьма недалеки от Рая, и только порок лени удерживает их от его
долгожданного обретения. И как трем ленивым юношам достаточно лишь
встать, чтобы вкусить желанного винограда, так и ленивцу порой необхо¬
димо приложить незначительные усилия, чтобы не потерять Царствие Не¬
бесное. Под средником, среди трав художник поместил изображение гуся.
Гусь со времен Римской империи являлся символом предусмотрительности
и бдительности (28).
Нравоучительные сюжеты обладают двумя непременными качествами:
занимательностью и пользой, и это сочетание сохраняется в народном ис¬
кусстве в последующие периоды. На северной прялке 1781 года представлен
сюжет нравоучительного содержания, где надпись также является сюжето¬
образующей. В нижней части лопаски изображен юноша в древнерусской
одежде, скачущий на коне по горам. Роспись выполнена очень профессио¬
нально, в иконописных традициях. Она отличается композиционной урав¬
новешенностью, четкостью рисунка, соблюдением пропорций. Складки
276
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
одежды, мускулатура коня и горки выделены более темным цветом. Текст
заполняет все свободное поле. Ровное, беглое и уверенное написание букв
свидетельствует о грамотности художника. Надпись состоит из двух частей
и звучит от первого лица. Первая часть иллюстрирует изображение и распо¬
ложена над всадником: «Сижу я на борзомъ коне ито необузданъ по горамъ
по холмам везде конь стрекаетъ оумъ мои разбиваетъ гдебы иненады везде
поспеваетъ». Вторая часть текста расположена сбоку столбиком, содержит
философские размышления о быстротечности жизни и элементы назида¬
ния: «Юнось моя юнось беспечальное время куды ты стремится куды ты
летишь скора придет твоя старость будь поумнея веди поскромнея». На¬
зидательность данного текста не менторская, не дидактическая. Она апел¬
лирует к народной мудрости, евангельским истинам. Это скорее «величавое
раздумье над общей участью смертных поколений и плач над бренностью
всех дел человеческих» (29).
Интересно, что источником для сюжета и текста на прялке послужила
песня про «Младую юность», видимо популярная в то время. Эти же раз¬
думья «о бренности бытия» будут волновать человека и через сто лет. В из¬
вестном произведении П. И. Мельникова (Андрея Печерского) «В лесах»
скитские девушки, гуляя по Каменному вражку, поют именно эту песню
(30).
Назидательные сюжеты и сюжеты-притчи были мирские и библейские.
Именно многообразие и богатство форм давало самые широкие возможно¬
сти художникам для творчества. Отсюда — особая любовь к подобным сюже¬
там. Изображение на сундуке-«подголовке» конца XVII — начала XVIII века
«Колесо фортуны» относится к мирским назидательным сюжетам.
Свое название «подголовок» или «подголовник» сундучок получил из-за
скошенной верхней крышки, на которой бережливый хозяин спал, чтобы
сохранить свое имущество. В дороге такой сундучок удобно укладывался
под головой владельца.
Заслуживают внимания конструктивные особенности подголовка.
Крышка несколько больше дна и выступает над стенками со всех сторон,
образуя навес, который с нижней стороны обит уступчатым карнизом.
Такой же уступчатый карниз опоясывает и нижний периметр ящика. Это
основные формообразующие признаки холмогорских сундучных изделий
с железной оковкой (31). Следовательно, данный подголовок относится к
изделиям холмогорских мастеров.
В центре композиции на внутренней поверхности крышки сундука изо¬
бражено колесо с фигурными балясинками. В его верхней части помещен
277
Часть III. Символическая культура Русского Севера
престол с сидящей на нем мужской фигурой в одежде типа ферязи, с мешоч¬
ком в руках. Слева от колеса поднимающийся по ступеням вверх юноша,
справа — падающий в бездну старец. На заднем плане изображена линия
горизонта в виде части сферы, как символ мира или империи. Сюжет об¬
рамлен широкой рамкой с орнаментом растительного характера. Надпи¬
си помещены как над центральной фигурой, так и над фигурами юноши и
старца.
Живописная поверхность имеет значительные повреждения, следы
ожога, отчего надписи частично утрачены. В верхнем поле изображения
прочитается: «Ста[рую] веру ...чают а будущую презтраютъ», ниже —
«Мнози на семъ престоле сести желаютъ и ...того какъ коло кружает».
По сторонам центральной фигуры: «...деламъ» и «дивнымъ [его]». Слева,
над фигурой юноши, — «души его чаемъ», справа, над фигурой старца, —
«мимошедша[го] хвалимъ» и на свитке в руках старца — «падохся азъ за
неистовую власть». Ключевыми фразами данного текста являются: «Мнози
на семъ престоле сести желаютъ...» и «Ста [рую] веру ...чают а будущую
презтраютъ». Власть и вера — основные темы сюжета. Это полемическая
композиция, посвященная важным событиям конца XVII века. Власть и
вера — основные темы сюжета.
Центральный персонаж сидит на престоле, на котором в иконописи
обычно изображается Спаситель или Богоматерь. Прическа, небольшие
усики над верхней губой и портретное сходство позволяют предполагать,
что на сундучке изображен молодой Петр I. Над ним и помещены слова
о том, что многие желают сесть на этот престол, и восхищение его див¬
ными делами. Петр держит в руках акакию. Акакия — принадлежность
парадного облачения византийского императора. Это мешочек с прахом,
который тот носит в руке как напоминание о бренности всего сущего и
является символом смертной участи земного владыки, призывающим его
к смирению и покаянию. На монете XI века помещено изображение им¬
ператора Константина VIII, держащего в одной руке регалии и в другой
руке — акакию. Изображение Петра на престоле, являющемся символом
власти, и акакия в его руках — все иллюстрирует законность прав буду¬
щего императора.
Обращение к древнерусским и византийским традициям законности
престолонаследия не случайно. В конце XVII века появляется известная
гравюра Леонтия Тарасевича с изображением царевны Софьи как импе¬
ратрицы в центре российского герба под тремя коронами с клеймами ал¬
легорических добродетелей: «Правосудие», «Милость», «Мудрость» и т. д.
278
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
Эти гравюры наделали много шума и по приказанию Петра почти все были
изъяты из обращения (32).
В росписи на крышке художник в аллегорической форме изобразил в
виде старца, падающего в разверзшуюся бездну, все старое, давно отжив¬
шее, борьбу вокруг престола, старообрядчество. Изображение сопровожда¬
ется надписью: «падохся язъ за неистовую власть». Стремление к преобра¬
зованиям, восприимчивость ко всему новому — в виде юноши, поднимаю¬
щегося вверх по лестнице, с надписью «душею чаемъ».
В целом композиция декларирует законность власти Петра I и под¬
держку его реформаторской деятельности языком аллегории. Сюжет «Ко¬
лесо Фортуны» имеет античное происхождение и хорошо известен в ми¬
ровой культуре. Обычно в центре колеса изображается сама Фортуна со
скипетром в руке, по ободу — Соломон, Самсон, Аристотель и т. п., а по
сторонам колеса назидательные надписи в клеймах. Подобная интерпре¬
тация встречается в русском лубке первой половины XVIII века (33). Ори¬
гинальность трактовки сюжета на сундучке связана с задачей художника
представить реальные события в форме иносказания. Данное изображе¬
ние, как и гравюра Тарасевича, используется в качестве средства полити¬
ческой и религиозной борьбы, как своего рода диалог через вещи. Вполне
закономерно предположение, что роспись была выполнена по специаль¬
ному заказу.
Центричность и уравновешенность композиции, строгий отбор дета¬
лей, наличие обратной перспективы, а также манера исполнения одежд —
следствие влияния древнерусской иконы. Конструктивные особенности
сундучка, как уже отмечалось, подтверждают его изготовление в холмогор¬
ском сундучном центре. Вполне логично предположить, что и роспись вы¬
полнена в архиерейской иконописной мастерской под покровительством
архиепископа Афанасия Холмогорского. Он был сторонником всех преоб¬
разований молодого царя, и борьба вокруг престола для него могла иметь
лишь подобное толкование. Заботами владыки при архиерейском доме
была основана иконная келья, в которой трудились около 50 иконописцев
(34). Это была своего рода «северная Оружейная палата» (35). Стилистика
росписи, широкий кругозор и грамотность художника, умение творчески
переосмыслить источники говорят о его принадлежности к мастерам ар¬
хиерейского двора.
Назидательные или притчевые сюжеты располагаются в жанровой
иерархии между «земным» и «чудесным», поэтому способом выражения за¬
мысла часто была аллегория (36). В то же время в них нет таинственности,
279
они просты, а назидательность в них заранее определена. Чтобы не было
кривотолков, аллегория изображаемого раскрывалась в надписи, которая в
большинстве случаев дает объяснение сюжету и исключает различные тол¬
кования смысла.
Следующие два сюжета расположены на крышках теремка конца
XVII века. Деревянная поверхность сундука окрашена темно-зеленой мас¬
ляной краской. Показательно, что оба сюжета посвящены одной теме —
женской неверности и коварству. Хочется отметить, что сундуки с компо¬
зициями на женскую тему встречаются редко.
Первое изображение «Неверная жена» относится к мирским назидатель¬
ным сюжетам и помещено на верхней крышке теремка. Условное простран¬
ство палаты выделено арочным проемом с фигурными колоннами. На за¬
днем плане такие же арочные проемы словно имитируют другие помещения
в доме. Под центральной аркой, как в раме, расположено ложе с лежащими
на нем мужчиной и женщиной. На голове женщины шапочка типа волос-
ника. По средневековым канонам женщина не могла появляться на людях с
непокрытой головой, как говорили, «простоволосой». Под головами тесно
прижавшейся друг к другу пары — узорная подушечка-взголовье. Рядом с
ложем стоит кузнец и цепями приковывает к нему молодых людей. На краю
ложа изображен небольшой красный петушок. Петух — символ зари, рас¬
света, солнечных лучей. Поместив изображение петушка на краю постели,
художник, вполне возможно, хотел подчеркнуть, что время происходяще¬
го — раннее утро.
Над головой кузнеца надпись: «Первый кузнец имея жену Маршу бгину
и заста с прелюбодеем и прикова их к одру». Очевидно, называя Маршу
«богиней», автор имел в виду, что женщина отличалась божественной кра¬
сотой. Да и сам кузнец был очень хорошим мастером — художник характе¬
ризовал его «первым кузнецом». Сюжет о кузнеце взят из хронографов, ко¬
торые соединяли в себе античные и библейские истории и были популярны
на Руси у книжников еще с XI века. В данном случае использована средневе¬
ковая перефразировка сюжета из античного мифа о Гефесте. Гефест (первый
кузнец) застал свою жену Венеру (отсюда — богиню, «бгину») с Марсом и
приковал их к ложу. В бытовые хронографы входило множество историй из
античной мифологии. Кроме того, различные варианты подобных сюжетов
в XVII веке попадали в Россию с большим количеством переводной поль¬
ской литературы (отсюда, быть может, и польское имя Марша).
«Женская тема» была популярна как в мировой, так и в русской средне¬
вековой культуре. В России в разработке этой темы бытовало два направле¬
ния: одно — с точки зрения домостроевской морали, другое — ироническое
восхищение женскими уловками и хитростью.
В лубке встречается множество картинок с изображением женских по¬
роков. Их содержание было заимствовано из «Пчелы», а также из Слова Ва¬
силия Великого и Слова Иоанна Златоуста, из светских повестей и пр. (37).
Например, в одном из самых читаемых произведений XVII века, «Беседа
отца с сыном о злых женах», ехидство женского пола доказывалось разны¬
ми примерами из Священного писания и древней истории. Отец расска¬
зывал сыну, что «жены ради» — Адам был изгнан из рая, а царей Давида и
Соломона погубили жены, что Иродиада усекла голову Иоанну Предтече и
даже «храбрый Александр (имеется в виду Македонский. — Н. Г.) от жены
скончался» и т.д. (38). В то же время народ на женские любовные проделки
смотрел почти так же, как и на проделки мужчин. Осуждался порок как
таковой. Считалось, что добродетель — это лестница на небеса, а порок —
лестница в преисподнюю. «На этих устоях и держалась народная нравствен¬
ность» (39).
На нижней крышке теремка помещен библейский сюжет «Самсон и Да-
лила». Действие происходит в больших каменных палатах со сводчатым по¬
толком и резными колоннами. На овальном ложе возлежит спящий Самсон.
У его изголовья на скамеечке сидит Далила и ножницами остригает волосы
Самсона. По древнерусскому обычаю у нее на голове небольшая меховая
шапочка — уже отмечалось, что быть простоволосой — грех. Сверху, под
арочными сводами, расположена надпись в два столбца: «Самсонъ жене
предает силу и она постригает власы главы его». Аккуратное расположение
надписи, стильный и каллиграфический почерк автора свидетельствуют о
большом навыке в письме.
Самсон — один из самых любимых персонажей в русском декоратив¬
но-прикладном искусстве. Его изображение часто встречается на распис¬
ных сундуках и коробьях. Там он выступает обычно как воин-победитель,
сразивший в честном бою страшного льва. И этот воин-герой, символ хра¬
брости и силы, оказался жертвой женского коварства и хитрости. Причем
художник изображает Самсона не в темнице, не в оковах, а именно в тот
момент, когда коварная Далила, обманув героя, совершает свое черное дело.
Библейские легенды часто служили основой для иллюстративных ма¬
териалов к самым различным поучениям. История о вероломстве и преда¬
тельстве Далилы пользовалась особой популярностью в литературе, лубке,
декоративно-прикладном искусстве. Тема «злых жен» прочно утвердилась
в культуре XVII века. Это связано с возникшим интересом к человеческой
Часть III. Символическая культура Русского Севера
личности, взаимоотношениям мужчины и женщины. Правда, тема эта, по
большей части, развивалась в старых традициях (женщина — сосуд зла,
дьявольское наваждение). Переводная и отечественная литература, соот¬
ветствуя интересам времени, затрагивала эти вопросы и служила источни¬
ком вдохновения русских изографов. К середине XVII века переводились
такие религиозно-назидательные сборники, как «Великое зерцало» и «Рим¬
ские деяния». Они содержали занимательные рассказы, немалая часть кото¬
рых посвящена женщинам. Характерно, что и русские повести этого време¬
ни становились близки в трактовке «женской темы» переводной литерату¬
ре (40). Рассказы о женских нравах и хитростях формируются в отдельные
сборники. Внимание авторов подобных сочинений сосредоточивалось на
простом человеке с его обыденными заботами и чувствами, в чем открыто
проявлялось веяние нового времени.
Есть основания предполагать, что рассматриваемый сундук и роспись
на его крышках были сделаны в Холмогорах. Как уже отмечалось, внеш¬
няя поверхность холмогорских сундуков нередко окрашивалась в зеленый
цвет. Кроме того, важным атрибуционным признаком является орнамент
на внутреннем боковом ящичке нижнего отделения. Он представляет со¬
бой парные многолепестковые ромбовидные розетки зеленого цвета. Тако¬
го же вида орнамент украшает и ковчежцы для грамот для архиерейского
дома, изготовленных в 1686 году по специальному заказу Афанасия Холмо¬
горского (41). Стилистика и характер росписи демонстрируют следование
традиции иконописи. Таким образом, сундук-«теремок» с расписными сю¬
жетами, условно названными «Неверная жена» и «Самсон и Далила», был
изготовлен и расписан холмогорскими сундучником и иконописцем в конце
XVII века.
В назидательных изображениях события не имеют места и времени. Это
скорее иллюстрация какой-нибудь нравственной идеи. Причем назидатель¬
ное и изобразительное искусство вступали в некий симбиоз, в результате
которого назидательность усиливалась зрелищностью, что увеличивало ее
влияние.
Сюжетика сундучных росписей была многообразна, но одной из самых
любимых и популярных тем была «Молодец и девица». Парные изображе¬
ния существовали с древнейших времен у многих народов. Например, из¬
вестны готская пара, купеческий портрет, молодцы и девицы на коробьях
и прялках, изображения на английских и французских сундуках и ларцах
и т. д. (42). Широко использовался подобный сюжет и в росписи на северных
сундуках XVII-XVIII веков.
282
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
Обычно в XVII веке на коробьях и сундуках композиция представлялась
в виде пары молодых людей в характерных древнерусских одеждах, с кубка¬
ми и гуслями в руках.
В XVIII веке эта статичная, строгая, торжественная композиция, от ко¬
торой веет архаикой, изменилась. Примером тому служат два сундука нача¬
ла XVIII века с изображением галантных пар на внутренней стороне крыш¬
ки. Первый сундук хорошо известен, он был опубликован С. К. Жегаловой и
С. К. Просвиркиной в сборнике «Сокровища русского народного искусства»
(43). Это сундук-«теремок», обитый узорно-просечным железом с подлож¬
кой из цветной бумаги и слюды, а рассматриваемый сюжет расположен на
нижней крышке «теремка».
На крышке помещено изображение пары молодых людей среди пышных
крупных цветов. Молодой человек одет в кафтан, под ним камзол, на шее
галстук. На юноше модные для начала XVIII века штаны-«кюлоты» и ботин¬
ки с чулками. На голове — польская шапочка. В руках юноши музыкальный
инструмент с двумя струнами. Дама одета в польское платье «кунтыш» и
такую же, как у кавалера, шапочку. Она держит в руках кубок. Изображение
заключено в рамку с традиционной «веревочкой».
Второй сундук, с плоской навесной крышкой, обит полосами кованого
железа, украшенных бусовидным орнаментом из округлых шляпок гвоздей.
Сундук плохой сохранности. Металл деформирован, местами утрачен, ро¬
спись сильно потерта. На откидной крышке помещено изображение двух
кавалеров и дамы. Оба кавалера одеты так же, как и кавалер на первом сун¬
дуке, но у крайнего юноши на голове шляпа с полями и невысокой тульей,
второй без головного убора. Музыкальный инструмент — такой же, как и
на первом изображении. Дама — в жакете с манжетами и плоеным, круглым
воротником «фреза» (44), в юбке с фартуком и польской шапочке. Подоб¬
ный костюм характерен для Европы, в том числе Польши, XVII столетия.
В руках у дамы платок-ширинка — характерная деталь традиционного рус¬
ского костюма. Дама и кавалер держатся за руки — несколько вольная поза
для обычных парных изображений. Композиция обрамлена такой же рам¬
кой, что и предыдущая.
Музыкальные инструменты в руках кавалеров имеют округлую форму
с вытянутым грифом и двумя струнами. В Музее музыкальной культуры
имени М.И. Глинки определили, что это условный русский струнный ин¬
струмент типа балалайки. В Россию балалайка пришла с Востока в конце
XVII века. Следует отметить, что первоначально балалайка имела именно
две струны.
283
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Характер росписи графичен. Черный контур заполнен красками яр¬
кой цветовой гаммы. Все сцены построены среди крупных стилизованных
тюльпанов-деревьев. Поперечные штрихи на стеблях и черные точки по
фону — художественный прием, свойственный устюжскому живописному
центру. Лаконизм и праздничность наделяют особой выразительностью
данные композиции.
В костюмах персонажей много польских элементов («кунтыш», ша¬
почки).
Детали жакета дамы (например, манжеты) такие же, как на костюме
Марины Мнишек начала XVII века (портрет из коллекции ГИМ). Польская
мода этого периода традиционно ориентировалась на моду Испании и Гер¬
мании. Нельзя не отметить, что костюм дамы на втором сундуке скорее по¬
хож на костюм немецкой замужней женщины (45). Отсюда и юбка с фарту¬
ком, и круглый воротник, и жакет, напоминающий немецкий «вамс» (или
французский «пурпуэн») (46).
Необычные костюмы дам давно привлекали внимание исследователей.
Например, историков костюма интересовало изображение «кунтыша».
«Кунтыш» в России носили не долго. Известно, что уже при царе Федоре
Алексеевиче, под влиянием его жены Грушевецкой Агафьи Семеновны, на¬
чали носить польские «кунтыши». «Кунтыш» или «контуш» — старинное
название длинной нарядной женской распашной одежды с широкой опуш¬
кой и узкими рукавами до локтя с широким клапаном. В зимнее время «кун¬
тыш» подшивали мехом, в остальное время шили на шелковой подкладке
(47). Платье не сохранилось в музейных коллекциях, и его изображение на
сундуке — единственный источник.
С.К. Жегалова, занимаясь росписями на устюжских сундуках, сообщила
следующее предположение о польских нарядах дам (48). На сундуках изо¬
бражены иностранцы, так как Великий Устюг был крупнейшим торговым
центром, в котором постоянно жили иноземные купцы с женами. Именно
они и могли послужить моделями художнику. Не оспаривая этого утверж¬
дения, возможно существование иного мнения.
В Великий Устюге бывало много иноземных купцов — англичан, немцев,
голландцев. Их торговые общины давно обосновались на Русском Севере
и были многочисленны. Почему-то костюмы английских или голландских
дам не привлекли внимание местных изографов. Кроме того, кавалеры, изо¬
браженные рядом с дамами, одеты в характерное для Петровского времени
платье с модным в России музыкальным инструментом — балалайкой. По¬
284
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
чему же дамы, представленные именно в польском платье, появились среди
галантных пар на устюжских сундуках?
Период Смутного времени оставил значительный след в истории и
культуре России. Великий Устюг, как и все города Русского Севера, актив¬
но включился в борьбу за освобождение государства. Но города Поморья
участвовали не только в ратных подвигах. Им пришлось познакомиться с
поляками ранее непосредственных военных действий.
После убийства Лжедмитрия I начались польские погромы. Чтобы спа¬
сти знатных поляков, Василий Шуйский послал их в Белозерск на Воло¬
годчину.
Пан Станислав Немоевский, участник этих событий, так описывает в
своем дневнике за 1606-1608 годы происшедшее: «Выслали насъ изъ Мо¬
сквы съ обоими Стадницкими, присоединивши къ намъ г. Солоньского,
который былъ съ женою, дочерью и г-жею Свержбистою, г. Косецкого съ
женою...» и «..его м. г. Тарла, хорунжаго перемышльского с ее м. г-жою ста¬
ростихой Сохачевской, г-жу Гербултову...» и т.д. (49). Заметно, что среди
поляков было достаточно женщин.
Хотя высланным и было назначено содержание, его явно не хватало. По¬
ляки постоянно обращались в Москву с челобитными. Еще по дороге им
было дано милостивое разрешение «платье» свое продавать» (50).
Жизнь в Белозерске оказалась очень тяжелой: плохое и тесное жилье,
скудная еда и т. д. «Мы предпочитаемъ сами себя кормить, добавляя кое-что
изъ своего, продавая для того свои последние мокатки» — писал Немоев¬
ский (51). «...Такъ какъ теперь мы уже все поиздержали, а иные на кормы
и последнее платье распродали...» (52). Поляков с женами, служанками и
прочей челядью было немало (более ста человек).
На северные рынки в торговый оборот попало значительное количество
дорогого польского платья и других предметов. А уж одежда в России высо¬
ко ценилась и бережно хранилась веками. Может быть, среди прочих вещей
были книги или гравюры.
Великий Устюг был крупнейшим торговым центром на Русском Севере.
В его торговых рядах было более 200 лавок и амбаров, гостиный двор и не¬
сколько площадок для торга с возов (53). Мимо устюжского рынка не могли
пройти польские наряды и другое имущество белозерских сидельцев.
Петровское время привнесло свои изменения в изобразительное искус¬
ство. Появились новые темы, отвечающие вкусам и требованиям современ¬
ности. Изменились не только наряды персонажей, но и положение женщи¬
ны в обществе и вместе с тем и нравственно-эстетический эталон женской
285
Часть III. Символическая культура Русского Севера
внешности и поведения. Модный польский костюм и шапочка пришли на
смену освященной веками горлатой шапке и сарафану у девушек, а штаны-
«кюлоты», чулки и башмаки заменили у юношей пестрядинные порты и са¬
фьяновые сапожки.
Одежда всегда информативна. Она должна соответствовать тому рангу
и положению, которое человек занимает. Костюм демонстрировал обще¬
ственный статус. «То, что когда-то не принималось — становится нормой»
(54). Вероятно, устюжские модницы, получив возможность приобретать на
рынке польские наряды, могли щеголять в польских шапочках, «кунтышах»
и плоеных воротниках по улицам города. Причем социальное положение
этих устюжанок должно было быть достаточно высоким. В таком случае в
изображениях на устюжских сундуках могли появиться персоны в дорогих
польских нарядах.
Вполне вероятным можно считать и использование каких-то изобра¬
зительных источников польского происхождения. XVII столетие было тем
периодом, когда через Польшу в Россию хлынуло большое количество лите¬
ратуры, гравюр и другого изобразительного материала, который и мог по¬
служить прототипом для создания оригинальных расписных сюжетов на
сундуках.
В XVIII веке изображение трактовалось по-новому, становилось более
свободным, не таким церемонным и чинным. Менялись позы персонажей,
одежда. Смысловая схема «молодец—девица» перефразировалась в «кава¬
лер—дама». В изображениях «Галантных пар» художники стремились пере¬
дать пышность и богатство обстановки, отметить непривычные фасоны
одежды и прически, подчеркнуть кокетливые позы дам, дать свою, порой
наивную, интерпретацию моды. Особенно привлекательными казались
жизнь и быт высших слоев общества. Народные художники всегда стре¬
мились показать не повседневное явление, а какой-то праздник. Если на¬
ряд — то царский, если герой — то самый популярный, такой как Александр
Македонский или библейский Самсон.
На крупном северном сундуке второй четверти XVIII века расположено
именно такое изображение. Внешняя поверхность сундука сплошь покрыта
полихромным ковром растительного орнамента. Для крепости сундук обит
полосами железа и имеет навесные рукояти-скобы по всем четырем сто¬
ронам.
Внутреннюю поверхность плоской откидной крышки художник исполь¬
зовал для сюжетной росписи. Изображена ограниченная кругом часть ком¬
наты, где за накрытым столом расположилась пара молодых людей. Дама
286
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
в скромном чепце с кружевами и чуть выбившимися локонами на висках,
в домашнем шелковом платье — шлафоре с круглым вырезом. Из-под его
широких рукавов видны белые, пышные, схваченные у запястья рукава
рубашки. В руках традиционный кубок. Узорный орнамент ткани наряда
идентичен рисунку на внешней поверхности сундука. Кавалер одет в одно¬
бортный зеленый кафтан с большими красными обшлагами, у него белый
галстук и парик «аллонж». Поза персонажей говорит об интимности сцены.
Юноша одной рукой обнимает даму, другой держит ее за руку. Домашний
наряд девушки, куртуазное отношение к ней кавалера, уединенность и позы
героев подчеркивают особый момент их встречи. Приборы на столе худож¬
ник изобразил так, как они обычно прописываются на иконах, в стенной
росписи, в книжной миниатюре.
В символическом пространстве, очерченном кругом, художник выстро¬
ил перспективу. На заднем плане — оконница с мелким ромбовидным узо¬
ром, тяжелые балки потолка составляют квадраты. Слева видна небольшая
дверь с резным узорным навершием, справа — занавес, подхваченный круп¬
ным узлом, что придает некую театральность происходящему. На осталь¬
ном поле крышки расположены большие симметричные завитки с цветами.
Изображение объемно, некоторые детали прописаны небрежно. Худож¬
ник использовал всего три цвета, но в этом лаконизме заключено особое
очарование. Оранжево-красный цвет превалирует и придает цветовому ре¬
шению мажорный оттенок. Костюмы галантной пары относятся к 20 — 30-м
годам XVIII века, что помогает атрибуции сундука.
Народные мастера хорошо знали свойства каждой породы дерева. Сун¬
дуки делались из крепкого дуба. Из березы, капа и липы выделывали дере-
Ковши-«налёвки». Вологодская губ. Начало XIX в.
287
Часть III. Символическая культура Русского Севера
вянную посуду, выработав за века совершенные
формы сосудов. Ковши, скобкари и отчасти
ендовы изготавливали из целого куска дерева,
корневищ (ковши коренные), капа (ковши ка¬
повые, репчатые) или прямоствольного дерева
(прямизны). Для их выделки использовалась
долблено-резная техника. Широко бытовала и
токарная посуда.
Крупнейшими центрами по производству
посуды являлись северные монастыри. Кирил-
ло-Белозерский монастырь был известен не
только своими ковшечниками и ложкарями, но и судописцами (художника¬
ми, занимающимися росписью «судов», то есть сосудов). Вологодский Спа-
со-Прилуцкий монастырь в начале XVII века славился своими точеными
стаканами (55).
К праздничной посуде относятся ковши, скопкари, братины, ендовы,
чаши, чарки. Но главное место во время праздничного застолья всегда от¬
водилось ковшу. Ковшечник придавал ему ту форму, которая являлась ха¬
рактерной именно для данного места производства. В Архангельской и Во¬
логодской губерниях бытовало древнее название ковша — скопкарь. Слово
«скопкарь» или «копкарь» произошло, очевидно, от материала и способа
его обработки. Коп — копань, копаный, выкопанный, то есть «копкарь»,
так же как ковш, выработанный из корня дерева, назывался коренным, а из
капа — каповым (56). Скопкари были самых разных размеров: большие (до
двух-трех ведер) — для подачи меда или пива к столу для большого круга
лиц, среднего — для небольшого застолья и маленькие — на один глоток.
Северный скопкарь имел ладьевидную форму, либо вид коня или плыву¬
щей птицы. Рукояти ковша украшались резными скульптурными изображе¬
ниями. Мастер угадывал в куске дерева с отходящими ветками отдаленное
сходство с изображаемым существом и вы¬
являл его сходство. В результате рождался
чрезвычайно выразительный пластический
объем: в нем присутствовала и массивная
статичность широкой чаши и плавные очер¬
тания птицы или коня.
Таким образцом может служить ковш с
владельческой надписью, датой и пожела-
Северная налёвка нием: « Сей сосудъ Феодора дар...дова»; «
Скопкарь.
Северная Двина.
Первая четверть XIX в.
288
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
пить изъ него пиво зъ гостями»; «лета 1644 (буквенная дата) годъ сентя¬
бря де..». Глубокая ладьевидная чаша по внешней поверхности окрашена в
темно-красный цвет. Расположенная по краю сосуда кайма с растительным
узором и надписью одновременно является и изысканной декорировкой со¬
суда. Одна из рукоятей имеет форму стилизованного изображения птицы
с изогнутой шеей, вторая — уплощенная, подобна птичьему хвосту. Образ
птичьей головки и хвоста искусно сочетается с формой хорошо отшлифо¬
ванной рукояти и упругостью цельного куска дерева.
Среди северных ковшей особое место занимают северодвинские скоп-
кари, внешняя поверхность которых украшена своеобразной росписью,
характерной для всех бытовых предметов этого региона. Этот изысканный
и тонкий растительный узор, подобный мотивам орнаментальных трав
XVII века, «отразил все великолепие и роскошь «травного барокко» (57).
Для северодвинских скопкарей характерны превосходное качество древе¬
сины (корень) и четкая ладьевидная форма. Рукояти ковшей обработаны
в виде головок и хвостов птицы и общим видом напоминают плавающую
утицу.
По индивидуальным чаркам, кубкам и чашам напитки разливались ков¬
шами-черпаками или налёвками (58). Северные налёвки имели традицион¬
ную ладьевидную форму и округлое дно, а рукоять заканчивалась дужкой
или крюком для подвешивания на крупные общие сосуды. На рукоятях во¬
логодских налёвок размещалась сложная, многофигурная композиция, со¬
стоящая из коньков или плывущих уточек, сидящих на спинках друг друга.
В руках мастера рождался не просто бытовой предмет, а изящная скульпту¬
ра. Ковши украшались не только резьбой, но и росписью.
Ендова или яндова была широко распространена в древнерусском быту.
Она использовалась для подачи к столу праздничного напитка. Размеры ен¬
дов очень разные. Большие сосуды вмещали до одного ведра. Классическая
форма северной ендовы представляет собой круглую чашу на невысоком
поддоне со слегка отогнутыми краями и сливом в виде полуоткрытого же¬
лобка, который украшался фигурными завитками. Изготавливались они
из капа, а наиболее дорогие декорировались резьбой и росписью. Роспись
накладывалась без грунтовки, образуя узорчатый пояс, где медовый фон
древесины контрастировал с ярким полихромным растительным орна¬
ментом. Великолепным примером подобного сосуда является ендова кон¬
ца XVIII века, у которой декоративная композиция из резьбы и росписи
сконцентрирована по внешней поверхности чаши на днище и у носика для
слива.
289
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Деревянная посуда часто употреблялась владельцами в качестве цер¬
ковного вклада. Обычай вклада сосуда в церковь очень древний. В Новго¬
родской летописи 1163 года сообщается, что « калицы...собору святые Со-
феи даша копкарь, во веки им кормление» (то есть в вечное пользование)
(59). Надписи на посуде XVII-XIX веков подтверждают сохранение этого
старинного обычая в северных губерниях. Например, на скопкаре первой
половины XVII века надпись сообщает, что «скопкарь церковный святого
Прокопия, положилъ Моисей Ивановъ сынъ Крехаловъ а быть ему вечно в
церкви пить из не кануны здравие».
На праздничных трапезах использовались также деревянные блюда.
Одним из наиболее ранних памятников можно считать хорошо известное
деревянное блюдо второй половины XVII века. Неглубокое, круглое, с ши¬
роким бортом, оно богато украшено характерной для Русского Севера ро¬
списью. В центре композиции помещено геральдическое изображение льва
и единорога. По четырем сторонам расположены аллегорические фигуры в
круглых клеймах — времена года — с соответствующей атрибутикой. Тон¬
кая миниатюрная роспись клейм на белом фоне скорее напоминает грави¬
ровку по кости. По широкому борту располагаются две полосы раститель¬
ного орнамента, прерываемые четырьмя картушами с надписями золотом
по черному фону: «Не буди яко Валтасаръ, оскверняя сосуды церковные, но
со страхомъ божиимъ яждь и пий, яко пророк Даниил». Надписи носят на¬
зидательный характер и выполнены четкой вязью, органично вписываясь в
растительный узор. Времена года — сюжет очень популярный в XVII веке.
Он часто встречается в лицевых рукописях, содержащих календарные ча¬
сти, в синодиках, псалтыре, месяцесловах и т. п. Судя по надписи, блюдо
принадлежало монастырю или церкви, так как в надписи звучат «сосуды
церковные». Оно предназначалось для каких-либо церковных обществен¬
но-ритуальных праздничных трапез. Назидательность заключается в упо¬
минании имени царя Валтасара, который устроил пир для тысячи своих
вельмож, жен и наложниц. Ели и пили пирующие на золотых и серебряных
сосудах из Иерусалимского храма. Пируя, славили богов золотых, медных,
каменных, деревянных, но забыли прославить, как отметил пророк Даниил,
«Бога, в руке которого дыхание твое и у Которого все пути твои». За этот
грех был положен конец правлению Халдейского царя Валтасара, которого
убили в ту же ночь. В аллегорической форме надпись на блюде декларирует
благочестивое отношение к трапезе, напоминает об определенных правилах
поведения во время застолья.
290
Глава 3 3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
Важная роль среди деревянной посуды отводилась солонке, которая
считалась семейной ценностью. Соль всегда была дорога, поэтому солон¬
ка, вместилище соли, нарядно украшалась. С хлебом и солью встречали по¬
четных гостей и молодоженов из церкви, она входила в приданое невесты
наряду с ковшами. Свадебные солонки не продавали, их передавали по на¬
следству от матери к дочери.
Традиционной формой северной солонки была горделиво плывущая
птица или конь. Сдвижная спинка-крышка крепилась на деревянном
штырьке. На спинке помещались скульптурки утят, создавая порой слож¬
ные многоярусные композиции. Тулово солонки-уточки XVIII века с парой
утят на спинке украшено треугольными выемками, имитирующими опере¬
ние птицы. Вся композиция покойна и величава. В XIX веке в декоре соло¬
нок стали использовать роспись.
Особенно нарядно украшались женские орудия труда: прялки, швейки,
рубели, детали ткацких станов, трепала. Лучшим подарком считалась рас¬
писная прялка или резное трепало. Такие дары преподносили отец — до¬
чери, жених — невесте. Подарочные предметы часто делались по особому
заказу и передавались по наследству от матери к дочери или от бабушки к
внучке.
Наиболее разнообразно декоративное убранство северных прялок. Для
каждого региона, порой нескольких изолированных деревень, характерен
свой, особый вид прялки. Их выделывали из целого дерева: лопаска и сто¬
як вырубались из вертикального ствола, а донце из горизонтального кор¬
невища.
Классическим и наиболее архаичным типом вологодской прялки счи¬
тается прялка с массивной прямоугольной лопаской на невысоком стояке.
Место соединения стояка и донца украшались рельефными ромбами и за¬
витками, зубчатым гребнем — стилизованным изображением головок ко-
ней-оберегов. Плоскость лопаски декорировалась геометрической резьбой
в виде кругов, квадратов, ромбов и ломаных линий, составленных из не¬
глубоких треугольников. Игра света и тени на поверхности доски, матовый
блеск текстуры дерева в сочетании с причудливым рисунком создавали осо¬
бую орнаментальную ритмику.
Прялка XVIII века декорирована низкорельефным растительным узо¬
ром с уточками — стилизованное воспроизведение древнейшей компо¬
зиции Древа жизни, превращенной в орнамент. Консерватизм народного
представления о красоте, сохранив в изображениях на прялках осколки
291
Часть III. Символическая культура Русского Севера
древних культов, забытых символов, использовал их как формальный при¬
ем решения художественных задач.
В XIX веке в народной росписи появляются бытовые сюжеты. Это сцен¬
ки посиделок, сбора ягод, доения коров, изображения женщин за пряде¬
нием и ткачеством и многое другое. Особенно наглядно это иллюстрирует
пермогорская роспись. Одним из таких художников, использовавших бы¬
товой жанр в росписях, был Яков Ярыгин (60). Его творчество приходится
на первую половину XIX века. Характер живописи и отдельные стилевые
приемы Ярыгина связаны с иконописными традициями Великого Устюга,
а орнамент обращен своими корнями к древнему искусству «травщиков».
По предположению С.К. Жегаловой, художник обучался миниатюрному
письму в одном из северных монастырей. Я. Ярыгин был грамотным, что
доказывают надписи на колыбелях, бураках и чашах его работы. Тексты
назидательного и шутливого характера выполнены ровными и красивыми
буквами, с соблюдением орфографии того времени (61).
Необходимо отметить, что большое влияние на народное искусство
оказала секуляризация церковных земель XVIII века. После закрытия мо¬
настырей художники и резчики направлялись по месту своего рождения,
то есть в деревни, и зарабатывали на жизнь росписью и резьбой на бытовых
предметах. Их работы отличались профессионализмом, свидетельствовали
о знакомстве с лицевыми рукописями и лучшими образцами иконописи.
Именно к таким художникам и относился Яков Ярыгин, об искусстве кото¬
рого вспоминали местные жители даже через сто лет.
Среди ранних работ художника привлекает внимание прялка первой
четверти XIX века, декорированная росписью по всей поверхности. Лопаска
с обеих сторон, стояк, донце — все покрыто растительным узором с вписан¬
ными в него жанровыми сценками. К обычной гамме красок здесь добавле¬
но золото, которым отделаны окна, костюмы девушек, коляска, копыта и по¬
поны коней. В центре лопаски изображены посиделки, где на длинной лавке
расположились за шитьем и прядением три девушки. Между ними располо¬
жен самовар — дорогой и редкий предмет городского быта. Ниже — празд¬
ничный выезд пары молодых людей на тройке лошадей в крытом возке. На
вознице и юноше, сидящем в возке, надеты картузы — модный головной
убор, появившийся в первом десятилетии XIX века. На оборотной стороне
лопаски: лесоруб и охотник, в центре — лев и единорог, ниже — санный вы¬
езд. Ажурные завитки растительного узора, аккуратно выписанные фигуры
и лица персонажей, изящество и пропорциональность в изображениях ко¬
ней, льва и единорога, умелое использование обратной перспективы — все
292
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков.
говорит о мастерстве художника. Тщательность отделки, использование зо¬
лота и модных бытовых деталей позволяют предполагать, что прялка могла
быть дорогим свадебным подарком.
К концу XIX века в декор северных прялок вводятся материалы, прежде
не использовавшиеся для украшения предметов народного искусства, такие
как зеркальное стекло и металл. Мастера стремились создать произведения
отличные от других, удивить, произвести впечатление. Занимательность,
модные элементы, внешняя эффектность — основные принципы худо¬
жественных решений. Примером тому может служить вологодская прял¬
ка конца XIX века. В центр лопаски помещено зеркальное стекло в форме
ромба, обрамленное металлическими фигурными накладками. Такие же
накладки расположены по ее периметру, углам и на стояке. Через равные
промежутки на небольших петельках подвижно укреплены металлические
кружочки, создающие эффект позвякивания при движении прялки. Фор¬
ма предмета и декоративная композиция остаются традиционными, так же
как традиционно его функциональное назначение. Рисунок узора повторяет
древние схемы: ромб, сегментное заполнение уголков, орнаментальная по¬
лоса по периметру.
Декор и формы предметов народного искусства многообразны в своих
вариациях. В XIX веке геометрический узор дополняется подкраской, за¬
тем в орнаментацию вводятся цветочные композиции. Возникают новые
сюжеты и жанровые композиции, такие как чаепитие, поездка на санях, и
многие другие, которые становятся традиционными. Новые мотивы прижи¬
ваются либо как соответствующие древним прообразам (тройка — символ
солнечной колесницы), либо как символы, несущие положительное начало
(самовар — достаток, геральдика — государственность, православная сим¬
волика и т.п.).
В северной резьбе и росписи по дереву нашли отражение, по существу,
все стороны народной жизни, своеобразный мир понятий и нравственных
оценок. В сюжетах и надписях на бытовых вещах раскрывались те непрехо¬
дящие ценности, те «вечные истины», которые были близки народу. Пред¬
меты обихода, уравновешенные, спокойные, нарядные, внушали чувство
уверенности и надежности. Их выразительные линии и радостный декор
создавали уют в доме и отражали неизменную сущность крестьянской жиз¬
ни с ее хоровым, коллективным началом. В резьбе и росписи никогда не
присутствовали враждебные человеку существа. Вещи способствовали не¬
изменности жизненного уклада и несли от дедов к внукам прочные тради¬
ции быта.
293
Часть III. Символическая культура Русского Севера
Примечания
1 Цит. по: Настольная книга священнослужителя. — М.: Московская патриархия, 1983.
Т. 4. С. 193.
2 Бепьтинг X. Образ и культ. История образа до эпохи искусства. — М.: Прогресс-Тра¬
диция, 2002. Работа посвящена западноевропейской иконописи с момента ее возник¬
новения до XII столетия. Период до XII века автор определяет как «эпоху образа».
Далее наступает «эпоха искусства», значительную роль в которой сыграло мировоз¬
зрение Возрождения, профессионализм художников. Исходя из определения X. Бель-
тинга, в России «эпоха образа» никогда не кончалась, правда, после XVII века она
сильно деформировалась и существовала параллельно с «эпохой искусства».
3 Панченко А.М. Я эмигрировал в Древнюю Русь. Россия: история и культура. — СПб.:
Издательство журнала «Звезда», 2005. С. 89.
4 Там же.
5 Там же. С. 47.
6 Хренов Н.А. Переходность как следствие колебательных процессов между культурой
чувственного и культурой идеационального типа //Переходные процессы в русской
художественной культуре. — М.: Наука, 2003. С. 31.
/ Чекалов А.К. Народная деревянная скульптура Русского Севера. — М.: Искусство,
1974. С. 92.
8 Маковецкий И.В. Архитектура русского народного жилища //Север и Верхнее По¬
волжье. — М.: АН СССР. Институт истории искусства, 1962. С. 155.
9 Даль В. Толковый словарь. — М.: Известия ЦИК СССР И ВЦИК, 1935. Т. II. С. 804.
Очелье — перед кокошника, лобок.
10 Гилодо А.А., Лобанева Т.А. Русские сундучные изделия с кованой железной отделкой
XVII-XVIII вв. //Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник АН СССР. — М.:
Наука, 1989. С. 352.
11 Мерило праведное /По рукописи XIV в. издано под наблюдением и со вступительной
статьей академика М.Н. Тихомирова. — М.: АН СССР, 1961. С. 219.
12 Эмблемы и символы. — М.: Интрада, 1995.
18 Гилодо А.А.у Лобанева Т.А. Указ. соч. С. 357.
м Меерзон А.У., Тихонов Ю.А. Рынок Устюга Великого. — М.: АН СССР, 1960. С. 406.
15 Все названия сюжетов на сундуках — условные.
16 Фасмер Н.Р. Этимологический словарь русского языка. — М. Прогресс, 1987. Т. IV.
С. 47.
1 / Белова О.В. Славянский бестиарий. — М.: Индрик, 2001. С. 93.
18 Сокович А.Г. Драконы, кентавры и сирена в русской народной картинке XVIII-XIX вв.
//Античность в культуре и искусстве последующих веков: Материалы научной кон¬
ференции 1982 г. — М.: Советский художник, 1984.
19 Древние Российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым / издание под¬
готовлено А. П. Евгеньевым и Б. Путиловым, АН СССР. — М.; Л., 1958. С. 148-155.
20 Белова О.В. Указ. соч. С. 212.
21 Древние Российские стихотворения... С. 612.
294
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков...
22 Северные предания: Беломорско-Обонежский регион / издание подготовила
Н.А. Криничная. — Л.: Наука, 1978. С.39-40.
23 Керлот Х.Э. Словарь символов. — М.: Reel-book, 1994. С. 360.
24 Голубева И.Б., Сарабъянов В.Д. Собор Рождества Богородицы Снетогорского мона¬
стыря. — М.: Северный паломник, 2002. С. 51. Роспись западной стены церкви с изо¬
бражением Страшного суда и лона Авраама. Лоно Авраама представляет собой цве¬
тущий сад с порхающими между цветами и деревьями птицами. Роспись датируется
1313 г.
25 Евангелисты или пророки в миниатюрах часто изображаются прислушивающимися
к голосу Господа — их фигуры согнуты, рука прислонена к уху, они словно всем су¬
ществом превращаются в слух. (См. иллюстрации к кн.: Попова О.С. Византийские и
древнерусские миниатюры. — М.: Индрик, 2003).
26 Древнерусская притча // Сокровища древнерусской литературы. — М.: Советская
Россия, 1991. С. 24, 36.
2/ Памятники древнерусской церковно-учительской литературы / под ред. профессо¬
ра А.И. Пономарева. — СПб.: Издательство журнала «Странник», 1894-1898. Вып. 3.
С. 93-94 («Поучение святых отец ко всем пящим и лежащим, не хотящим делати сво-
има рукама»).
28 Фергюсон Д. Христианский символизм // Символы. Kh.VIII. — М.: Ассоциация духов¬
ного единения «Золотой век», 1998. С. 14.
29 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. — М.: Наука, 1977. С. 151.
30 Мельников П.И. (Андрей Печерский). Собрание соч.: в 8 т. — М., 1976. Т. 3. С. 81.
31 Гилодо А.А., Лобанева ТА. Указ. соч. С. 353.
32 Ровинский Д. Русские народные картинки. — СПб., 1881. Кн. V. Притчи и листы ду¬
ховные. С. 987.
33 Там же. С. 88-92. № 731, 732, 733.
34 Кольцова Т.М. Северные иконописцы (Опыт библиографического словаря). — Ар¬
хангельск, 1998. С. 15-16.
35 Такого же мнения придерживается и Т. М. Кольцова.
36 Притча (или более древнее слово — «причта») обозначает образ, пример, подобие.
И.И. Срезневский указывает 15 подобий этого слова, где на первом месте стоит слово
«уподобление». См.: Древнерусская притча //Сокровища русского народного искус¬
ства. — М.: Искусство, 1967. Илл. 18-19.
3/ Ровинский Д. Указ. соч. С. 36-37.
38 Титова Л.В. Беседа отца с сыном о женской злобе //Исследование и публикация тек¬
стов. — Новосибирск: Наука. СО АН СССР, 1987. С. 150-151.
39 Коринфский А.А. Народная Русь. — М.: Московский рабочий, 1995. С. 496-498.
40 Титова Л.В. Указ. соч. С. 154-155.
41 Булатов В.Н. Муж слова и разума. — Архангельск: Поморский университет, 2002 /
цв. илл.
42 The dictionary of English furniture. Antique collectors club. Volume one. 1970. P. 100-109.
43 Просвиркина C.K., Жегалова C.K. Расписные сундуки 17-18 вв. // Сокровища русского
народного искусства. — М.: Искусство, 1967. Илл. 18-19.
295
Часть III. Символическая культура Русского Севера
ал Подобный воротник М. Н. Мерцалова называет «горгера» и относит его бытование
к германскому костюму XVII в. См.: Костюм разных времен и народов. — СПб.; М.:
Чарт Пилот, Академия Моды, 1995. Т. 2. С. 288.
О Там же.
л/ Там же.
л/ Словарь Академии Российской. Т. 3. — СПб.: Императорская академия наук, 1792.
С. 1066.
ан Просвиркина С.К.у Жегалова С.К. Указ. соч. С. 17.
А/ Дневник Станислава Немоевского. (См.: Титов А.А. Рукописи славянские и Рус¬
ские, принадлежащие действительному члену русского археологического общества
И.А. Вахромееву. — М., 1905. С. 122-123, 126.)
Там же. С. 127.
Л Там же. С. 191.
Там же. С. 193.
Л Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII ве¬
ков. — СПб., 1910. С. 13.
1-А Делено В.Д. Эстетика повседневности. — СПб.: Издательство СПб ГАК, 1994. С. 74.
г Г Просвиркина С.К. Русская деревянная посуда. — М.: Государственное издательство
культурно-просветительной литературы, 1955. С. 8.
л Там же. С. 36.
/ Жегалова С.К. Северодвинская роспись по дереву // Русское художественное дерево.
Труды ГИМ. — М.: Советская Россия, 1983. С. 117.
Г.н Название ковша «наливки» или «налёвки» известно еще с XV века. В XVII веке их
также называют «черпальниками» или «черпальцами». На Севере и в Вологодской
губернии древнерусское название «налёвка» сохранилось до конца XIX в.
/ Просвиркина С.К. Указ. соч. С. 27.
' Жегалова С.К. Указ. соч. С. 117-171. Приведен подробный каталог работ и творческая
биография художника.
' Там же. С. 131-133.
296
Заключение
Предпринятое в данной монографии исследование поморского куль¬
турного типа с позиций исторической культурологии позволило описать
формирование регионального культурно-этнического типа в контексте со¬
временных научно-теоретических представлений, что обусловило необхо¬
димость ограничения культурного наследия региона рамками социальной
значимости, соотнесения артефактов прошлого с проблемами современной
культуры.
Особенно это касается изучения историко-культурных общностей Рос¬
сии, переживающих в наше время период переструктурирования социаль¬
но-культурных оснований, обусловленных как внутренними процессами
радикальных реформ, так и внешними условиями глобализации, охватив¬
шими все человечество в последние полвека. Действительно, многие из ре¬
гиональных, этнокультурных общностей, еще в начале XX века казавшиеся
практически незыблемыми, в силу многих факторов стали трансформиро¬
ваться по многим своим параметрам, а то и просто «рассыпаться», теряя
не только привычный для стороннего наблюдателя облик, но и внутренние
связи — хозяйственно-экономические, ментально-идеологические.
Исследование такой, когда-то очень яркой, своеобразной региональной
историко-культурной общности представляется сегодня особенно актуаль¬
ной в двух отношениях: как объект научного, академического изучения, и
как «культурный субъект». Его многовековому существованию в качестве
целостного образования в XX веке дважды грозила гибель. Эта угроза не
устранена и теперь, в начале XXI века, и потому научное выявление причин
драматической ситуации разрушения вековых традиций поморской куль¬
туры может оказаться полезным для выработки каких-то мер адаптации к
новым условиям.
Примерно так и сформулирована задача данного исследования во «Вве¬
дении». Вполне справедливо отмечается, что социокультурная общность
297
Заключение
«русские поморы», формирование которой началось еще 800 лет назад и
достигло своего расцвета в XVIII веке, не могла не трансформироваться в
течение столь длительного периода времени, и особенно в XX веке. А по¬
скольку любая общность только тогда действительно «общность», когда
проявлена ее идентичность (когда входящие в нее элементы популяции
ощущают свою принадлежность к ней, т.е. самоидентифицируются в ней),
то исследование такой общности на предмет ее реального существования
может заключаться в изучении оснований для такой самоидентификации,
то есть формирования этих оснований, их эволюции и, что очень важно,
внешних проявлений самоотождествления членов этой общности по этим
основаниям, которые могут четко фиксироваться внешним наблюдателем.
В Части I обстоятельно и разносторонне рассматривается история пер¬
воначального образования основ будущей общности «русские поморы»,
как тема формирования и осознания в этой группе русского населения соб¬
ственной целостности и культурной идентичности в рамках русской (на¬
циональной) идентичности. Первоначальной основой для выделения себя
именно в качестве самостоятельной общности был тип хозяйствования, ос¬
нованный на промысловой деятельности — морской рыбный и зверобой¬
ный промыслы и неотделимое от него морское судоходство и судостроение.
В конечном счете в монографии представлена «модель этнокультурной
идентичности» русских поморов, опирающаяся на два базисных фактора:
осознания себя носителями православной духовности и осознания «от¬
дельности» своего типа хозяйствования, практически целиком связанного
с морем и отличающегося от многовековой, традиционной для русских па¬
шенно-скотоводческой деятельности.
В ходе исследования отмечены два важнейших момента, касающихся
трнсформации менталитета носителей русской поморской культуры. Пер¬
вый связан с тем, что ее формирование есть результат деятельности так на¬
зываемых пассионариев — выходцев из средневековой Новгородчины, ак¬
тивно осваивающих северное морское побережье и прилегающие области.
И второй фактор — осознание своей высокой культурной миссии, позво¬
лившей русским северянам за первые три столетия расселиться по огром¬
ной территории и перейти к собственно морскому типу хозяйствования,
совершенствуя его вплоть до конца XVII века.
Коренным «сломом», приведшим к существенным трансформациям
регионального культурно-этнического типа, переконструированию со¬
циокультурных взаимодействий, является церковный раскол середины
XVII века, который на несколько веков определил новую конфигурацию
298
Заключение
идентичности. Если до этого события основными критериями поморской
идентичности, кроме проживания на территории морского побережья,
являлись занятия морскими промыслами и исповедание христианства, то
после раскола важнейшим идентификатом стала приверженность «старой
вере», верность заветам предков. Это во многом определило и специфику
дальнейшей культурно-исторической эволюции поморов.
Церковный раскол, вызванный никонианскими реформами, помимо
общеизвестных остродраматических последствий для всей русской куль¬
туры, катастрофически отразился именно на поморской культуре и ее
менталитете. Как известно, Русский Север, как и многие другие окраины
Руси времен раннего романовского правления, поддержал раскол. Старо¬
обрядчество крепко обосновалось в Русском Поморье и стало основой не
только чисто духовной компоненты поморского менталитета, но и, что
очень важно, общего культурного консерватизма, охватившего и сугубо
хозяйственную сферу жизни. В итоге потомки новгородских пассионариев
XII-XIV веков в начале XVIII века, оставаясь бесстрашными мореходами-
промысловиками, превратились во всех отношениях в крайне консерватив¬
ных людей, упорно живущих исключительно по заветам «отцов и дедов»,
не приемля — в отличие от своих соседей-скандинавов, тоже морских про¬
мысловиков, — никаких новшеств ни в какой из сфер хозяйственной де¬
ятельности, включая судостроение, мореходство, морское рыболовство и
зверобойный промысел.
Именно это обстоятельство действительно превратило русскую помор¬
скую культуру в своеобразный «консервант» общерусской национальной
культуры, а самоидентификация ее носителей обрела сугубо традициона¬
листский характер, исключающий возможность принятия каких-либо ин¬
новаций из-за боязни эту самоидентификацию потерять. Итогом этого про¬
цесса культурной замкнутости стало постепенное падение эффективности
всех сфер поморской хозяйственной деятельности и, как результат — па¬
дение к концу XIX века благосостояния поморского населения, местами —
вплоть до полного обнищания.
В монографии особо отмечается такой существенный для понимания
консервативности поморской культуры момент, как самодостаточность рус¬
ских поморов. Когда российские власти и передовая российская обществен¬
ность в конце XIX — начале XX столетия, вникнув в проблемы поморского
населения, приведшие к его обнищанию, пытается оказать ему широкую
материальную помощь сразу по нескольким направлениям, вместо благо¬
дарности она вызывает у поморов отторжение. И мотивом этого отторже-
299
Заключение
ни я, как утверждают авторы, ссылаясь на документальные свидетельства,
является все тот же фанатичный консерватизм, сводящийся к формули¬
ровке: «жили наши отцы и деды без всякой помощи — и мы проживем».
В итоге все государственные и общественные организации, занимавшиеся
поморскими проблемами, постепенно прекратили свою благотворительную
деятельность и распались.
Борьба Советской власти за создание в Приморье «нового советского
человека» пусть медленно, но достигла своей цели: в 70-е годы XX века мо¬
лодое поколение поморского населения в подавляющем большинстве сво¬
ем уже не является носителем традиционных поморских культурных, в том
числе и духовных, ценностей. В итоге поморы, как и все другие своеобраз¬
ные группы российского населения, «унифицируются» в социокультурном
отношении, становясь «простыми советскими людьми».
Ни один народ не может существовать без героических мифов и сим¬
волов, связанных с его прошлым. Мифологизация собственной истории —
одна из функций народного самосознания, а порой и важная государствен¬
ная задача. Это необходимо для формирования позитивного самовосприя-
тия, позитивного образа народа и государства.
К таким общенациональным символам, связанным с Русским По¬
морьем, прежде всего, следует отнести образ русского помора, ярким во¬
площением которого, в частности, стала личность М.В. Ломоносова; образ
Поморья как заповедного края исконно русской культуры, колыбели рос¬
сийского флота и родины первого русского академика; образ Соловков как
символа духовной крепости русского народа.
При описании поморов и Поморья с советских времен используется
стандартный набор исторических фактов и характеристик:
— поморы — особый тип русских людей;
— поморы — потомки вольных новгородцев, принесших на север ис¬
конно русскую культуру;
— в Поморье никогда не было крепостного права;
— Поморье является колыбелью российского флота.
Следует отметить, что все приведенные тезисы верны. Только образ этот
статический и экстраполируется на поморов вообще, а реальные историче¬
ские факты раскрывают его существенную трансформацию в разные пери¬
оды истории и существенные различия в зависимости от места проживания
на территории Поморья. Основным объединяющим фактором сообщества
поморов являлось их занятие мореходством и морскими промыслами, пси¬
300
Заключение
хологические же различия и соответственно роль в российской истории
у поморов разных берегов Белого моря были весьма существенны. Кроме
того, среди поморов были люди, в силу личностных особенностей не от¬
личающиеся сильным характером и находящиеся в полной материальной
зависимости от более предприимчивых соплеменников. Функционирую¬
щий в национальном самосознании образ относится скорее к периоду XV-
XVIII веков. Затем с развитием крупного военного и торгового флота, пере¬
ходом дела изучения Арктики в руки государства, сворачиванием удален¬
ных промыслов, развитием лесной промышленности и т.д. роль поморов на¬
чала снижаться; соответственно, трансформировался и начал «снижаться»
тип помора, они в общей своей массе из пассионариев стали превращаться
в «морских крестьян». Но судить о поморах все-таки правильнее будет по
их лучшим проявлениям и человеческим качествам, по тем историческим
страницам и неоценимым конкретным делам, что свершили для своей стра¬
ны лучшие представители этого славного и удивительного племени русских
людей. И потому несколько идеализированный и мифологизированный об¬
раз поморов по полному праву занимает свое место в качестве символа рус¬
ского национального самосознания.
«Русский Север — это народная классика», — сказал Федор Абрамов.
Трудно не согласиться с этими словами, если принять во внимание хотя бы
то огромное национальное устное эпическое наследие, которое здесь было
сохранено и, более того, активно функционировало даже в XX столетии.
Основу поморского культурного архетипа составила христианская ре¬
лигия, а главной особенностью здесь явилось преобладание старообрядче¬
ского элемента над «мирским», собственно православным.
Поморский культурный архетип выступил в качестве главного фактора
поддержания этнокультурной традиции и наиболее ярко проявился в вер¬
ности заветам предков.
Во II Части монографии проблема становления и сохранения культур¬
ной идентичности русских поморов рассматривается в несколько ином клю¬
че. Вводится понятие «поморский культурный архетип» и «этнокультурный
архетип», как инвариант духовного менталитета. Таким образом, «помор¬
ский культурный архетип» — это русский национальный (православный)
архетип, получивший свои специфические черты в результате адаптации
русского православного населения к региональным особенностям жизни в
условиях приморского северного климата. Основываясь на предложенном
понимании этнокультурного архетипа, можно предположить, что русская
301
Заключение
поморская культура, будучи в определенном смысле авангардом географи¬
ческого продвижения на Крайний Север русской православной культуры,
в силу специфически суровых условий своего существования вынуждена
была отказаться от всех побочных культурных навыков, «свернувшись» до
своего базового, ментального основания, в качестве которого выступало
русское православие, точнее — его духовные святыни. И именно они во¬
плотились в конституировании в Русском Поморье, особенно в Беломорье,
сакральной среды обитания поморов — в ее монастырях, церквах, часовнях,
погостах, обетных и приметных крестах, в специфическом наборе наиболее
чтимых святых, наиболее почитаемых православных праздниках и тому по¬
добных проявлениях духовной жизни.
С этих позиций еще раз рассматривается история раскола и объясня¬
ется тяготение поморов к старообрядчеству, а вместе с тем — и к другим
сторонам их почти фанатического консерватизма. Это есть одно из ярчай¬
ших проявлений «поморского культурного архетипа», что помогало помо¬
рам сохранить свою самоидентичность на протяжении столь длительного
исторического времени. В результате все достижения поморов в области
северного мореплавания, освоения новых морских путей как на запад от
Беломорья вплоть до Шпицбергена, так и на восток, вплоть до устья Ени¬
сея, были забыты и не востребованы русским государством в петровскую
и постпетровские эпохи, когда началось освоение северных морских про¬
странств на государственном уровне. Да и сама промысловая и мореход¬
ная деятельность поморов свернулась до внутрибеломорского каботажного
мореплавания со все более редкими выходами на Мурман и Новую Землю.
Причем спрос на поморскую промысловую продукцию, в том числе и рыбо¬
ловную, стал падать как внутри России, так и за рубежом. Все это привело к
обнищанию поморского населения в целом, ставшему особенно ощутимым
к концу XIX века.
Собственно, это и есть главный авторский вывод по второй части моно¬
графии: введение понятия «культурный архетип» — в данном случае «по¬
морский культурный архетип» — позволило рассматривать поморскую
культуру с позиций цивилизационного, а не формационного подхода и, тем
самым, добраться до основ поморской культурной идентичности.
Часть III монографии посвящена обстоятельному рассмотрению станов¬
ления и исторического развития сакрального, то есть символического, про¬
странства поморской культуры и его изменениям в эпохи больших социаль¬
ных перемен и переходных периодов. Большое внимание уделено времени
и путям распространения православия в чудской и карельской среде и втя¬
302
Заключение
гиванию территорий расселения этих народов в сакральное пространство
русской православной культуры.
Вторая глава этой части монографии посвящена восстановлению на Рус¬
ском Севере православных учреждений в конце XX — начале XXI века, то
есть после крушения Советской власти и возвращения в Россию свободы
вероисповедания. Отмечается, что с годами этот процесс интенсифици¬
руется и находит растущую поддержку у местного населения. Однако су¬
ществуют и определенные проблемы в отношениях современной Русской
Православной Церкви и светского государства, касающиеся как вопросов
передачи Церкви конфискованного при Советской власти ее имущества и
строений, так и использования в богослужебной практике тех храмов, ко¬
торые считаются памятниками древнего искусства и архитектуры.
Отдельная глава Части III посвящена рассмотрению столь значимой
для организации сакрального пространства поморской культуры деятель¬
ности, как иконописание. Подчеркивается, что северная иконопись — это
отдельная и очень своеобразная ветвь православной иконописи, обладаю¬
щая особыми канонами и изобразительными традициями, а также своими
предпочтениями в изображении символов, выборе сакральных сюжетов и
образов. Подробно рассматривается старообрядческая иконопись, столь
распространенная когда-то в Поморье и вообще на Русском Севере и играв¬
шая в прошлом огромную роль в поморской и северорусской культуре.
Важное место в рассматриваемой монографии занимают два Приложе¬
ния: «Морской устав новоземельских промышленников» и «Народное ис¬
кусство Русского Севера XVII-XIX вв.». Оба текста крайне интересны тем,
что в каждом из них нашел свое отражение тот самый «поморский культур¬
ный архетип», формированию которого посвящена монография.
В «Морском уставе» ярчайшим образом проступает морально-нрав¬
ственная основа традиционной поморской культуры эпохи ее расцвета — и
это при том, что текст «Устава» не содержит впрямую каких-то ссылок на
религиозную принадлежность и тех, кто его писал, и тех, для кого он писал¬
ся. Именно это и делает «Устав» очень ценным документом, ибо он являет¬
ся свидетельством глубокого укоренения в психологии поморских морских
промышленников самой основы христианских морально-нравственных
устоев, которые с полным основанием можно считать архетипическими для
поморской культуры.
Народное же искусство интересно тем, что позволяет восстановить си¬
стему образных представлений русской поморской культуры. Исследование
народного северорусского искусства помогло выявить как его глубинные
303
Заключение
историко-культурные основания, так и «текущие», актуальные для времени
его существования изобразительные темы и практикуемые художественные
приемы и техники исполнения.
Одна из главных особенностей ментальности поморов выразилась в
социально-психологических свойствах и установках, сформировавших
поморский характер, ведущими чертами которого являлись: честность,
справедливость, решительность, предприимчивость, смекалка, чувство
собственного достоинства, смелость, упорство, трудолюбие, выносливость,
мужественность, скромность, гостеприимство, бескорыстие, взаимовыруч¬
ка, отвага, презрение к опасностям и фатализм...
Проведенное исследование позволяет сделать вывод, что поморы в
большинстве своем были грамотными, сильными, свободолюбивыми и ху¬
дожественно одаренными людьми (даже кораблестроение у них обознача¬
лось словом «художество»), которые и на самом краю света, за пределами
континента в экстремальных условиях пытались не просто выжить, а на¬
полняли свою жизнь трудом, смыслом и красотой.
Современные жители Беломорья, безусловно, сильно отличаются сво¬
ей ментальностью даже от поморов начала XX века. Справедливости ради
следует отметить, что поставлены они в кардинально противоположные ус¬
ловия. Если современный помор должен бороться с государством за право
осуществления традиционных промыслов, то в начале XX века государство
заботилось о том, как ему в этом помочь. Причем тогда поморы еще и от¬
казывались от помощи, считая, что помощь вредна: деды, прадеды жили без
помощи — и они проживут.
Трудность определения поморской идентичности в современных ус¬
ловиях обусловлена и тем, что размыты главные традиционные основа¬
ния идентичности поморов из-за значительного уменьшения численности
поморского населения (гибели во время Великой Отечественной войны,
миграции в город), а также унификации культуры и формирования совет¬
ской идентичности в годы Советской власти. Надо также добавить, что в
поморской среде в целом утрачено представление об общем новгородском
происхождении, либо оно является неактуальным в общей конфигурации
идентичности; деактуализировано в общей конфигурации идентичности
православное начало поморской культуры; существенно ограничено уча¬
стие поморов в морских промыслах.
Современное поколение поморов выросло в условиях тотальной совет¬
ской идеологизации и воинствующего атеизма, культурной унификации и
разрыва с историческим прошлым Поморья.
304
Заключение
Культурно-историческая традиция поморов практически оборвалась
вместе с уходом последних ее носителей, прекратилось воспроизводство
культурных паттернов. Главным механизмом преемственности в поморской
культуре становится уже не традиция, а культурно-историческая память,
подвергшаяся существенной трансформации в советскую эпоху и подвер¬
гающаяся манипуляциям в современный период.
Трансформации в советский период подверглась не только традицион¬
ная картина мира поморов, их религиозная идентичность, но и весь образ
жизни, культурно-хозяйственная деятельность поморов.
Государство на протяжении нескольких веков время от времени поддер¬
живало поморов, так как было напрямую заинтересовано в их деятельности
(рыболовстве, зверодобыче, защите северных рубежей, колонизации Мур¬
мана и т.п.). В советскую эпоху, когда ситуация кардинально изменилась,
на Мурмане был построен незамерзающий город-порт, к которому прове¬
дена железная дорога, а рыболовство и зверодобыча были поставлены на
действительно промышленную основу. В результате потребность в деятель¬
ности поморского населения значительно уменьшилась. Определенное зна¬
чение имели еще только рыболовецкие колхозы Беломорья, составлявшие
лишь каплю в море в масштабах всей отрасли.
Прекратил свое существование для поморов мурманский рыбный про¬
мысел — основа их промысловой деятельности. Промыслы свернулись до
собственно беломорских, прибрежных, и те были строго ограничены и за¬
регламентированы до предела. К концу советской эпохи остались только
островки живой поморской культуры, такие как Зимняя Золотица, где осу¬
ществлялся не только лов семги, но и продолжался традиционный промы¬
сел белька («зверобойка»), а жители обладали настоящим поморским ха¬
рактером.
Поморское мореходство как культурный феномен исчезло совсем, усту¬
пив место профессиональному, а Белое море стало пограничной зоной и
военно-морским полигоном.
Таким образом, исчезли объективные условия для адекватной хозяй¬
ственно-культурной идентичности поморов. Можно сказать, что культур¬
но-историческая миссия русских поморов к концу XX столетия исчерпала
себя. Но это отнюдь не является предлогом для того, чтобы лишать по¬
морское население права и возможности реализовать традиционный об¬
раз жизни, права на культурно-историческую память и гордость за своих
предков.
305
Заключение
Однако бороться за права поморов необходимо, стараясь не терять на¬
ционального достоинства, своей культурно-исторической идентичности.
Начало постсоветского периода в России, да и на всем постсоветском про¬
странстве, связано было с «этническим бумом». Появились настроения
этнической исключительности и в поморской среде. Подогревались они
идеей улучшения жизни поморов, их материального благосостояния. На
фоне сильнейшего экономического кризиса и несовершенства российского
законодательства возникла группа активистов, добивающихся признания
за поморами статуса «коренного малочисленного народа». В общественное
сознание стали внедряться настроения этнической исключительности по¬
моров, предпринимались попытки искусственного «конструирования» для
поморов новой идентичности, никоим образом не связанной с русским на¬
родом. Причем поморов намеренно противопоставляли русскому народу,
иначе не доказать этническую уникальность и не попасть в реестр коренных
малочисленных народов. Поморов, имеющих исконно русские новгородские
этнические и культурные корни, пытались представить мифическим наро¬
дом, произошедшим от смешения несуществующих племен с финно-угор¬
ским этническим субстратом. Более того, утверждалось, что поморы были
даже ассимилированы русскими, что противоречит не только историческим
реалиям, научным данным, но и элементарной логике.
Далеко не все поморы, участвующие в этом процессе, понимали, кем
их пытались представить и на что толкали, без устали повторяя, что у них
единственный путь выживания в трудных условиях. Не единственный это
путь и бесперспективный! Поморы никогда не занимались политикой,
главной их целью всегда было море, промыслы. Вот и говаривали они, что
«до Бога высоко, а до Царя далеко», надеялись всегда только на собствен¬
ные силы.
Поморы вообще очень долго «спали». У всей России перед глазами дру¬
гой путь, который уже проделали за период «этнического бума» казаки —
другая группа русского народа. И решили они свои проблемы, не уронив
собственного достоинства. А ведь если глубже копнуть и внимательнее при¬
глядеться, то между поморами и казаками обнаружится очень много схоже¬
го, немало весьма символических совпадений и параллелей. Казаки, кстати
сказать, на каком-то этапе современного самоопределения тоже пытались
отмежеваться от русского народа, рефлексируя по поводу своей этнической
уникальности, но разобрались, что к чему.
Судьба поморов не всегда интересовала власть, а если и интересовала, то
больше с позиций использования поморского потенциала на благо России,
306
Заключение
как, например, было во времена Петра Первого. Исключением является,
пожалуй, вторая половина XIX — начало XX века, когда был даже создан
Комитет для помощи поморам Русского Севера. Вот и сегодняшние зако¬
нотворцы мало обеспокоены положением поморского населения, жизненно
важные для поморов проблемы не учитываются в принимаемых законах.
А это как раз и приводит к социальной напряженности в регионе.
Основное противоречие заключается в том, что, несмотря на законода¬
тельную базу, гарантирующую права граждан на этнокультурную самореа¬
лизацию, поморы остались один на один со своими проблемами и вынуж¬
дены бороться с государством за элементарное выживание.
Поморы пытаются доказать свое право на традиционный образ жизни
(другого в данных условиях просто не существует). Но законодательство
предполагает предоставление такого права только коренным малочислен¬
ным народам. Далее существует два пути: или менять законодательство, или
менять идентичность (доказать, что поморы — коренной малочисленный
народ). Реалии говорят о том, что в нашей стране легче изменить идентич¬
ность, чем законодательство.
Главным смыслом деятельности общественных поморских организаций
в настоящее время стало включение поморов в перечень коренных мало¬
численных народов Российской Федерации, так как право на сохранение
традиционного образа жизни по существующему законодательству реально
закрепляется только за ними. Как же сохранять свою культурную идентич¬
ность другим этническим общностям? Выходит, что поморов вынуждают (в
целях элементарного выживания) сменить идентичность?
В дореволюционной России поморы пользовались особым статусом.
Они практически находились в положении, которое сейчас отводится ко¬
ренным малочисленным народам. Но в советские времена проводился
элементарный геноцид поморского населения, как, впрочем, и русского
вообще. Большевистская национальная политика в качестве своего объ¬
екта учитывала только «национальные меньшинства», а поморы являлись
частью русского народа и потому не представляли для Советской власти
никакого интереса. Эта порочная практика настолько закрепилась в этно-
национальной политике страны, что получила свое продолжение и в совре¬
менной России.
Поморы никогда не отличались особой политической активностью и
всегда были патриотами России. Они были первыми, когда возникала не¬
обходимость защищать Отечество, и последними обращались за помощью
к властям. Так вышло и на этот раз. В период «этнического бума» и «парада
307
Заключение
этносуверенитетов» 1990-х годов поморы просто продолжали, как могли,
вести свой традиционный образ жизни — всем было тяжело. Но в пери¬
од реформирования и создания новой законодательной базы государства
это молчание было, вероятно, воспринято как отсутствие воли. Жизненные
интересы поморов не были учтены законотворцами. А последний закон о
рыболовстве и вовсе приравнял поморов к «рыболовам-любителям» и «ры-
боловам-спортсменам». По мнению самих поморов, это просто насмешка
над многовековой традицией народа и верный шаг к его физическому унич¬
тожению. Как можно народ, веками кормившийся от моря и сформировав¬
шийся благодаря созданию морского типа хозяйства, отлучать от моря? Тем
более в данных условиях не существует никакого другого реального спосо¬
ба для обеспечения жизнедеятельности. Ответы на эти вопросы жизненно
важны для современных поморов.
Как сейчас определить поморскую идентичность, если не учитывать ре¬
лигиозного мировоззрения поморов?.. Не обойтись и без хозяйственного
возрождения. В этом сущность «поморского вопроса» и поморского само¬
определения. И нельзя сводить этот процесс к борьбе за «статус». Необхо¬
димо иметь в виду, что утрачена самая главная традиция — религиозная, в
значительной степени утрачена сама основа поморской культуры — мор¬
ские промыслы.
Итогом идеологической работы советского периода явилась утрата по¬
морской идентичности у большинства жителей Поморья. На первый план
вышли другие идентичности. Определяющей в настоящее время является
географическая, или территориальная, идентичность, основанная на про¬
живании в районе побережья Белого моря. Кроме того, действует такой
фактор, как общая культурно-историческая память. Проживание на по¬
бережье Белого моря, поддержание некоторых элементов традиционного
образа жизни и общая культурно-историческая память при отсутствии
четких критериев идентификации и самоидентификации являются в насто¬
ящее время основными идентификационными маркерами поморской этно¬
культурной группы. Отчуждение от традиционной среды обитания и за¬
конодательные ограничения в поддержании традиционного образа жизни,
осуществлении морских промыслов привели к актуализации поморского
самосознания и переосмыслению поморской идентичности в современных
условиях. Данная монография призвана оказать объективную помощь в
этом непростом процессе.
Результаты проведенного исследования убедительно доказывают, что
поморы — русские люди, а специфика поморов заключается в сфере куль¬
308
Заключение
туры, в выработанном поморами культурно-хозяйственном типе и особом
типе русского человека.
В монографии представлены современные проблемы поморского насе¬
ления, критика методов, которыми эти проблемы пытаются решить на го¬
сударственном уровне, и призывы к ведению более обоснованной государ¬
ственной политики, которая могла бы вернуть Беломорье к полноценной
хозяйственной и духовной жизни. Это, несомненно, важные и актуальные
аспекты темы, однако они являются не только предметом исследования, но
и аргументами к политической полемике вокруг современных проблем Рус¬
ского Поморья.
309
Приложение
Морской устав
новоземельских промышленников
1.0 котляных и артельных промыслах
Когда случится промышлять многим судам вместе (который промысел
называют они котляною или котляным), то делить добычу полюдно на всех
тех, кои при промысле оном случатся, а оставшиеся на судах из той котляны
паю иметь не должны. Но когда они с общаго согласия будут там оставлены,
в таком случае и на них промысел делится. Ежели артельные промышленни¬
ки, выехав из становья, разъедутся по разным местам, то хотя бы кто из них
и без добычи возвратился, однако получает себе долю из других промыслов.
Все сие наперед договором утверждается.
В котляном промысле, когда оный на карбасах отправляется, неравное
число людей, но в ином карбасе больше, в другом меньше их случится, тогда
из людных карбасов уделяют промышленников не на людные.
Когда котляной промысел на льду производится, тогда, если кто лишнее
перед другими упромышляет, тот волен оным владеть; притом в котляну
с своей стороны может отдать и малаго зверя (потому что моржи разной
величины бывают), только бы не теленка и лоншака, которые, как недорос¬
ли, за настоящих зверей не считаются. Котляная кость, т.е. тонки и зубы,
делится весом.
2. Об общем хранении котляных судов
Когда из одного места разъедутся промышленники на добычу со взаим¬
ного между собою согласия, и одни из них возвратятся на свои суда прежде
других, а между тем в отсутствии сделается буря, или нанесет к судам льду,
то приехавшие должны беречь судно отсутствующих; но ежели буря их пре¬
одолеет и судно разорвет, то сего сберегателям в вину не ставить, также
310
Морской устав новоземельских промышленников
когда из котляны по совету отпустят с котораго-нибудь судна кормщика с
товарищи для промысла или осмотру мест и без него другие промышлен¬
ники судна его сберечь не будут в силах, то сего в вину им не ставить, про¬
мысел и снасть с разбитаго судна вывозить другим без платы.
3.0 смашной котдяне
Смашная котляна бывает, когда многие карбасы съедутся к одной нале-
дице без договору, потому что прежде сделать его не было времени. В таком
случае, когда один другому знак подаст, то и другой должен оному такой же
знак сделать и тогда что ни добудут, все делится вместе, по числу карбасных
людей. Но ежели с одного карбаса знак подадут, а с другого не будут на оный
ответствовать, тогда в промысле одним до других дела не иметь, и как при
оном промысле, так и впредь помешательства друг другу не чинить, в бочки
не барабанить и через то котляны не желающих к ней не принуждать.
4.0 расходе котляны
Ежели суда стоят вместе, и по договору заодно промышляют, а по нужде
разнесет их в разные стороны без раздела промысла, то после, как опять
съедутся, должны между собою разделить все то, что один перед другим до
разлучения онаго имел у себя лишняго, а если кого с тем разобьет, то онаго
на нем не спрашивать. Буде же кому из промышленников по разлучении
случится промышлять не видавшись с прежними котлянщиками, или и ви¬
девшись, но не сделав вновь договору, то в особливом промыслу одному до
другого дела нет.
5.
Ежели суда стоят вместе и по договору промышляют заодно, а по раз¬
деле промысла одно или многие из них разойдутся, то в пребудущем бездо¬
говорном промысле никому до другого дела нет.
6.0 бескотляном промысле
Когда кто со стоящими вместе судами в котляне быть не пожелает, то
такого к ней не принуждать и в промысле ему никакого помешательства не
чинить.
7.
Ежели кто поколет залежку и в судно свое всего наколотого зверя не
вместит, то при самых тех промышленниках или по отбытии их, как на ме¬
сте, так и на воде «плавух» (плавающия звериныя кожи) обирать никому не
возбраняется.
311
Приложение
8.
Когда с поколатаго места разнесет плавухи с лишком за версту от онаго
места, то посторонним те плавухи обирать позволяется.
9.
Если кто поколет место, а его льдом или бурею от онаго отобьет, когда
же у зверей и головы будут отсечены, то такого промысла приходящему по¬
сле не обирать, разве только одних плавух, кои по морю носятся. Сие запре¬
щается для того, что всяк, кто поколол зверя, всегда на оное место придти
желает.
10.0 нечинении кормщику без хозяина
и хозяину без кормщика плотной котляны
Ежели кто пожелает с другими судами учинить плотную котляну, т.е. до¬
говориться, чтоб во весь поход сообща промышлять и промысла не считать
и не делить до выхода с моря домой, то кормщику без воли отпускателя ни
с кем такой котляны не делать, также и хозяину кормщика, если сей не по¬
желает, не принуждать.
11.0 недишении в промысле пая больных и умерших
Ежели у кого на судне промышленник сделается болен и должность
свою отправлять будет не в состоянии, то на такого человека с других кот-
ляных судов из промысла паю не требовать, а из своей добычи доли его не
лишать. Равным образом поступать и в рассуждении того, кому на судне
умереть случится, принадлежащую ему из всего промысла долю отдавать
его ближним.
12.0 бытии в послушании у кормщика всем рядовым товарищам
В морском ходу и во время промысла всем рядовым товарищам во всем
слушаться одного кормщика, и ни в чем воли у него не отнимать; а в потреб¬
ном случае, хотя и подавать ему совет, только учтиво и не спорно. Ежели
ж кто из них дерзнет кормщика избранить или ударить, или не станет его
слушаться, то на такого прочие рядовые должны кормщику дать помощь к
наказанию по морскому обыкновению, потому что без наказания за отделе¬
нием гражданского суда иные впадут в бесстрашие, отчего беспромыслица
и разбитие судов приключается. Но ежели кормщику многие из промыш¬
ленников явятся противниками, наказать же и запретить им будет он не в
силах, то в засвидетельствование объявлять на таковых ослушников в при¬
лунившихся судах для отыскания наказания в гражданском суде.
312
Морской устав новоземельских промышленников
13.0 вывозе людей с разных судов
С разбитых судов людей вывозить без всякой платы, и когда не станет
у них своего припасу, то кормить их безденежно; а хотя кто их и возьмет,
однако в действо оныя не производить.
14.0 разбирании тех людей на целые суда
Разбирать оных людей на целые суда не по числу сих судов, а по числу
людей, на них находящихся, ибо чем больше людей на судне, тем оно долж¬
но быть пространнее и съестными припасами изобильнее, следовательно,
на такое судно и людей оных поместить больше можно. Разбитых судов лю¬
дям провиант свой делить между собою полюдно и они будучи на чужих
судах должны употреблять свой запас до тех пор, пока его не станет, а ког¬
да уже не станет, то кормить их хозяину того судна, на которое они взяты
безотказно, тою самою пищею, которую собственные его промышленники
употребляют.
Ежели, по разобранию на суда тех невольных людей, придут туда другие
суда, то сдавать их на оныя по прежнему рассчислению. Но ежели которое
из оных судов придет туда для зимования, то на тех зимовщиков оных не¬
вольных людей не наваливать.
Ежели на том судне, на котором находятся невольные люди, случится не¬
достаток в хлебе на возвратнем пути, а у коих-нибудь набережных жильцов
достать его будет можно, то прикупать его на общия с невольными людьми
деньги; прежде нежели свой хлеб будет издержан на счет оных людей ничего
не ставить.
15.0 приворачивании на знаки
Когда с разбитых судов люди на земле, или на море, или на карбасе, или
на разбитом судне покажут какой ни есть знак, чтоб мимо идущее судно к
себе их взяло, то к таковым непременно приворачивать, собирать их и вы¬
возить по вышеописанному уставу. Но ежели, по причине сильной бури или
за льдом или для ветра судну к ним подняться нельзя и взять их будет не
можно, то сего мимо ходящим в вину не ставить.
16.0 бытии в послушании у повощика невольным людям
При вывозе невольным людям у повощика как в ходу, так и в промысле
и в порядке езды, воли не отнимать, а быть им у него в послушании, хотя
бы их половина и сильнее была повощиковой. Ежели повощику с его това¬
рищами случится промышлять, то и тем людям вместе с ними работать без
313
Приложение
отрицания; а из того промысла участка себе не требовать, хотя бы им после
того на прилунившиеся суда и сдача воспоследовала; однако, принимающие
их на свое судно соли на них требовать не должны, а вывозить обязаны в
силу 14 пункта.
17.
Когда кто повезет невольных людей с их промыслом и по причине мед-
лительнаго пути за недостатком провианта пожелает их сдать на другия
прилунившиеся суда, то при сей сдаче людей и промысел их сдавать по рас-
счислению, о котором выше сказано, а других судов кормщикам или хозя¬
евам от оных людей отнюдь не отказываться. Что же касается до вывозу их
промысла, то в сем повощик волен, может его взять и не брать.
18.
Ежели с разбитаго судна людям, за неимением летних судов, случить¬
ся попасть на зимовое судно, то промышленникам с онаго зимового судна
отвозить их на летние суда, которых ежели не сыщется, то вывозить их в
жило. Но ежели зимовщикам за какою-нибудь законною нуждою вывезти
оных людей будет не можно, то им поневоле должно с ними зимовать, хлеб
есть обще с ними и за оный, не ленясь, на них промышлять, а из промысла
как зимняго, так и летняго паю себе не требовать.
19.0 вывозе людей и промыслов с Тиманскаго берега
и с Канина Носа
Если судно по осени замерзнет или разбито будет у матерой земли, и по
случаю попадутся на оное самоядцы или россияне с оленями, то тем олен¬
щикам вывозить промышленников по договору, а за своими прихотьми их
не оставлять. Промысел их вывозить также по договору; плату за провоз
людей и снасти вычитать из их промысла, которым и плата оная должна
производиться. Ежели у невольных людей не достане провианта, то олен¬
щику кормить их на счет их хозяина.
20.
Хотя бы на разбитом или заметном судне промысла и не было, однако
людей вывозить без остановки с договором за провоз на счет тех людей, а не
их хозяина, кормить только их на счет хозяйский; повощика ж оным людям
осенью в распуту везти себя не принуждать, а особливо, если в пище край¬
ней нужды не прилунится, большого груза в то время да и никогда на возы
314
Морской устав новоземельских промышленников
не накладывать, а на один воз класть одну бочку сала и два лафтака моржи -
ны, снасти по 20 пудов на воз, людей по 2 человека с дорожною на проезд
ужиною и с их котомками. За провоз от Канина Носа, с Тиманского берега
из-за Камня и от Шаров до Мезени с одного воза выше рубля не брать, а
когда далее или ближе везти случится, то делать рассчисление, сравнивая с
объявленной ценою.
Ежели разбитых или заметных судов люди знают, что надобно быть не¬
подалеку от них на матерой земле оленям их собственнаго хозяина, то та¬
ким для вывозу промыслов и снастей посторонних оленщиков не нанимать:
для вывоза ж самих себя могут нанять кого хотят.
21.0 вывозе с моря промыслов с разбитых судов на суда же
Кто пожелает с разбитаго судна вывезти промысел, тому в плате за про¬
воз договоров иметь должно; только в договоре выше половины из про¬
мысла не требовать, а при довольном промысле снасть вывозить бесплатно.
Буде же у невольных людей по возврате останется сколько-нибудь харчу, то
с оставшагося брать за провоз как и со снасти.
22.0 вывозе снастей и промыслов
Хотя бы кому, за изобилием собственнаго промысла, чужого сала и мор-
жины на судне поместить было и не можно, однако промысловой снасти от¬
нюдь не оставлять и за провоз оныя выше 20 копеек с пуда не брать. Ежели
целых судов прилунится не одно, а больше, то людей разбирать, как прежде
упомянуто; но в рассуждении снасти метать жребей, кому что из оной везти
достанется. Ежели кому понадобится из снасти что-нибудь употреблять, тот
может без кортомы ею пользоваться; а ежели что в употреблении утратится,
за то платить настоящую цену.
Ежели невольные люди, отъехав на карбасах от разбитаго своего судна,
наедут на целые суда, промышленники оных судов искать их судна и со¬
бирать их снасти за дальностию не захотят, то сего в вину им не ставить,
особливо, когда они разбитаго судна в близости не видят.
23.0 неоставлении взятых промыслов,
хотя кто и сам после того напромышляет
Ежели кто с разбитаго судна возьмет на свое судно промысел и судовыя
снасти из договорной за провоз платы, а после того и сам довольно зверя
напромышляет, тому прежде взятаго вон уже не выкладывать, разве только
прилучатся другия суда, а повощик по причине тесноты захочет сдать на
315
Приложение
оное невольных людей, то в таком случае может он вместе с ними отпустить
несколько и промысла.
24.0 собирании и вывозе морских промыслов без договора
Когда с разбитаго судна промысел и снасть разнесет по берегу, и люди
онаго судна отлучатся на других судах или на карбасах, а найдет на тот раз¬
метанной промысел целое судно, одно или многия, то люди сих судов раз¬
несенной оной промысел и судовую снасть должны собирать на свои суда
и вывозить, несмотря на то, что об оплате за провоз договориться было не
с кем. Для того из промысла онаго повощику за вывоз брать три четверти,
а тому, чей будет оный промысел возвращать одну четверть; за вывоз же
снасти брать с него по 20 копеек с пуда.
25.
Ежели кто разбитое судно найдет на морском берегу и в нем сыщется
промысел, а промышленников при том не будет, то из сего промысла за вы¬
воз брать только половину, а другую отдавать промышленникам разбитаго
судна. За провоз снасти брать по вышеписанному.
26.
Кто разбитое судно найдет плавающее и от промышленников также
оставленное, тому с того судна промысел обирать бесповоротно, а со снасти
брать за провоз означенную цену.
27.
Кто с разбитых судов промысел вывезет, а снасти на них оставит, тому
за провоз из промысла брать только четверть.
28.
С моржовой кости, с китовых усов, с оленья сала и со всего другого как
из морских, так и из Российских выметных товаров ценою оных вещам раз¬
ных, за провоз выше 20 копеек с пуда не брать, а с мягкой рухляди, как на¬
пример с песцов, брать повощику десятого песца, с оленин (оленьих кож)
пятую оленину, с пуху пятой пуд.
29.
Когда какое судно, за малолюдством или совершенным всех промыш¬
ленников от цынги или других болезней переводом из зимовья выйти не
316
Морской устав новоземельских промышленников
может, то постороннему судну сделать с остальными онаго судна людьми
о вывозе договор; но если договор учинить не с кем, а уповательно, что от
того же хозяина, чье судно вымерло, то на то самое место придет того дру¬
гое судно, то посторонним оным людям за промысел того судна не прини¬
маться, а разве только по нужде что-нибудь около его прибрать; но если от
котораго хозяина другому судну на том месте быть не надежно, то обирать
и вывозить промысел по вышеописанному.
Заключение
По сему уставу хозяева, отпускатели и кормщики с товарищами неот¬
менно поступать должны; ибо хотя кому вывоз людей и промыслов кажется
досаден, но иногда может случиться и самому тому от других еще больше
требовать помощи, ибо ходящему по морю без страха и взаимной помощи
пробыть не можно. Для того все в дружном спомоществовании быть долж¬
но; а если кто по оным пунктам исполнять не будет, надеясь на свое нахаль¬
ство или хозяйское могущество, тому да воздаст праведный Бог морским
наказанием.
В сем уставе о некоторых морских случаях не упомянуто, как для того,
что сочинение сие с поспешностью было делано, так и для того, что случаи,
какие на море приключиться могут, не все известны. Море непостоянно; что
впредь на нем может сделаться, того наперед показать не можно. В прочем
все строится волею всесильнаго Бога.
Примечание. Данный Морской устав, существовавший сначала изуст¬
но, позднее был облечен в письменную форму. Впервые опубликован ака¬
демиком Озерецким в «Архангельских губернских ведомостях» в 1846 г.
(№41-42).
Б.В. Шергин в рассказе «Устьянский правильник» писал: «В северо-рус¬
ском промышленном мореходстве издревле существовало «обычное право»,
своеобразная юриспруденция, определяющая профессионально-деловые, а
также морально-нравственные отношения промышленников друг к другу.
Иногда эти жизненно деловые отношения закреплялись письменно. Таков
«Морской устав» новоземельских промышленников» (Шергин Б.В. Древние
памяти: Поморские были и сказания. — М.: Худож. лит., 1989. С. 225-226).
317
Оглавление
Предисловие 5
Введение. Историко-культурологические аспекты исследования
культуры русских поморов (Е. Н. Селезнева) 10
Часть I
Формирование поморского этнокультурного типа 25
Глава 1.1. Поморская культура в контексте русской
национально-культурной идентичности (В. В. Ануфриев) 27
1.1.1. Формирование этнической группы поморов 27
1.1.2. Символические черты этнической идентификации
русских поморов 52
1.1.3 Механизм сохранения этнического статуса русских поморов 71
Глава 1.2. Этнокультурная идентичность русских поморов в контексте
специфической эволюции (В. В. Ануфриев) 81
1.2.1. Особенности формирования духовно-православной
идентичности русских поморов 84
1.2.2. Социально-антропологические факторы хозяйственной
эволюции поморов 101
1.2.3. Модель этнокультурной идентичности поморов 125
Часть II
Историческая преемственность опыта русских поморов 131
Глава 2.1. Поморский культурный архетип (В. В. Ануфриев) 133
Глава 2.2. Факторы сохранения этнической и культурной самобытности
русских поморов (В. В. Ануфриев) 161
318
Часть III
Символическая культура Русского Севера 179
Глава 3.1. Сакральное пространство Русского Севера (Э. Л. Базарова) 181
3.1.1. Этноконфессиональный культурный ландшафт Поморья 181
3.1.2. Распространение христианства в пределах бывшей
Заволоцкой чуди на территории Архангельской губернии
по состоянию на 1870-е годы 197
3.1.3. Характеристика состояния православия в начале XXI века 213
Глава 3.2. Иконопись Русского Севера и старообрядческая икона
второй половины XVII—XIX века (Н. В. Бицадзе) 219
Глава 3.3. Народное искусство Русского Севера XVII—XIX веков:
резьба и роспись по дереву (Н. Н. Гончарова) 261
Заключение 297
Приложение. Морской устав новоземельских промышленников 310
319
Министерство культуры Российской Федерации
Федеральное государственное бюджетное научно-исследовательское учреждение
«РОССИЙСКИЙ ИНСТИТУТ КУЛЬТУРОЛОГИИ»
Рекомендовано к публикации
Секцией Ученого совета Российского института культурологии «Историко-культурное наследие»
Редакционная коллегия:
кандидат филологических наук В.В. Ануфриев,
кандидат архитектуры Э.Л. Базарова,
доктор философских наук Е.Н. Селезнева
Источники иллюстраций к гл. 3.2
Егорьевские диковины. Сокровища, редкости, курьезы и прочие замечательные вещи из коллекции М.Н. Бардыгина,
ныне собрания Егорьевского историко-художественного музея. — М. Издательская программа «Интерроса», 2008.
Иконы Русского Севера: Шедевры древнерусской живописи Архангельского музея изобразительных искусств: в 2 т. М.:
Северный паломник, 2007. Т. 2.
Культура староверов Выга: каталог. Петрозаводск: АО «Карпован сизарексет», 1994.
Невьянского письма благая весть. Невьянская икона в церковных и частных собраниях. Екатеринбург: ООО
«ОМТА», 2009.
Неизвестная Россия. К 300-летию Выговской старообрядческой пустыни. Каталог выставки. М.: Государственный Исто¬
рический музей, 1994.
Нечаева Г.Г. Ветковская икона. Минск: Четыре четверти, 2002.
Образы и символы старой веры / Альманах. Вып. 217. СПб.: Palace Editions—Graficart, 2008.
Смирнова Э., Ямщиков С. Древнерусская живопись. Новые открытия. Живопись Обонежья XIV-XVIII веков. Л.: Ав¬
рора, 1974.
Ануфриев Виталий Васильевич, Базарова Этери Леонидовна,
Бицадзе Наталия Витальевна, Гончарова Наталия Николаевна,
Селезнева Елена Николаевна, Черносвитов Павел Юрьевич
Культура русских поморов.
Историко-культурологический анализ
Научное издание
Редактор С.П. Зубчик
Корректор О.Н. Картамышева
Компьютерная верстка А. Сильванович
Оформление А. Сильванович
Подписано в печать 19.11.12. Формат 70x100 Vie-
Уел. печ. л. 25,8+2,9 цв. вкл. Уч.-изд. л. 29,7.
Гарнитура «Миньон». Печать офсетная.
Бумага офсетная. Тираж 500 экз. Заказ М-1867.
Издательство «ФОРУМ»:
101990, Москва—Центр, Колпачный пер., д. 9а,
тел./факс: (495) 625-32-07, 625-52-43;
e-mail: forum.knigi@gmail.com;
www.forum-books.ru
Отдел продаж издательства «ФОРУМ»:
101990, Москва—Центр, Колпачный пер., д. 9а,
тел./факс: (495) 625-32-07, 625-52-43;
e-mail: forum-ir@mail.ru, forum-knigi@mail.ru
Отпечатано в типографии филиала ОАО «ТАТМЕДИА» «ПИК «Идел-Пресс».
420066, г. Казань, ул. Декабристов, 2.
"V.
Jr
Ануфриев Виталий Васильевич, кандидат филологических
наук, ведущий научный сотрудник Сектора локальных
историко-культурологических исследований Российского
института культурологии
Базарова Этери Леонидовна, кандидат архитектуры,
старший научный сотрудник Сектора локальных
историко-культурологических исследований
Российского института культурологии
Бицадзе Наталия Витальевна, кандидат исторических наук,
доцент Кафедры Всеобщей истории искусств Российской
академии живописи, ваяния и зодчества имени Й.С. Глазунова
Гончарова Наталия Николаевна, ведущий научный сотрудник
Отдела дерева и мебели Государственного исторического музея
Селезнева Елена Николаевна, доктор философских наук,
ведущий научный сотрудник Сектора локальных
историко-культурологических исследований Российского
института культурологии
Черносвитов Павел Юрьевич, доктор культурологии,
ведущий научный сотрудник Института археологии РАН
, щ
ISBN 978-5-91134-730-7
9 7859 1 1 347307