Марк
Масарский
Неустойчивость
порядка
Очерки
философии
истории

Масарский М. В.
М31 Неустойчивость порядка: очерки философии истории /
М. В. Масарский. — М. : Российская политическая
энциклопедия (РОССПЭН), 2010. - 639 с.
ISBN 978-5-8243-1396-3
Область научных интересов философа Марка Масарского —
исследование системной динамики ключевых событий мировой
и российской истории. В том числе — критических «точек
исторического невозврата». Книга «Неустойчивость порядка»
сопоставляет их с позиций синергетического историзма.
Книга адресована широкому кругу читателей,
интересующихся мировой и российской историей.
ISBN 978-5-8243-1396-3 © Масарский М. В., 2010
© Российская политическая
энциклопедия, 2010

ВВЕДЕНИЕ
Счастливы те народы,
чьи летописи скучны.
Монтескье
За последние четыреста лет своей истории российское
государство в третий раз оказалось в ситуации предельной стратегической
нестабильности. Первая возникла в начале XVII в. и получила
название Смуты. В феврале-октябре 1917 г. произошло второе
крушение российской государственности. Распад СССР в декабре
1991 г. суммировал центробежные силы, не только разорвавшие
имперское пространство супердержавы XX в., но и потрясшие основы
государственной организации народов, живущих на одной шестой
части земной суши.
Циклическая повторяемость однотипных событий такого
масштаба побуждает не только к историософским обобщениям, но и к
выявлению конкретно-исторических и социологических алгоритмов
вхождения российского государства в предкризисное, кризисное и
посткризисное состояния. Методология обобщающей формализации
ключевых событий российской истории вырабатывается на
концептуальной основе общей теории систем, синергетики и общей теории
управления. Их бурным развитием отмечена вторая половина XX в.
Исследование обществ и государств в их системной динамике —
отличительная черта философии истории новейшего периода1.
Системная динамика проявляется наиболее отчетливо в
исторических ситуациях Больших перемен, вызывающих структурную ломку
обществ и государств, когда востребованными оказываются
политическая активность инновационных групп и героический тип лидеров.
Кризисная напряженность и событийная насыщенность этих времен
создают мироощущение концов и начал истории не только у лидеров,
но и у рядовых современников эпохи драматических потрясений
общества. Форс-мажорность событий повышает средний уровень исто-
1 См.: Бродель Ф. Время мира. М., 1992; Уткин А. И. Мировой порядок
XXI века. М., Алгоритм, 2001; Хантингтон С. Политический порядок
В/меняющихся обществах. М., 2004; Поппер К. Открытое общество и его враги.
М, 1992; Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М.,
1992. Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии. 1989. № 8;
Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях
нестабильности. М, 2003.
3

рического активизма массовых участников радикальной ломки
традиционных порядков. Итоговая результирующая общественных
настроений колеблется между двумя крайними мировоззренческими
позициями: древним китайским проклятием «Чтоб ты жил в эпоху
перемен!» и тютчевским «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты
роковые». Лидирующие позиции занимает «человек рискующий».
Инновационные группы населения превращаются в локомотивные.
Риск обострения стратегической нестабильности российской
государственно-общественной метасистемы существенно
уменьшается в процессе постепенных и последовательных изменений. Их си-
нергетическая особенность состоит в институционально
согласованном переводе социальных подсистем в состояние, адекватное
изменившимся условиям внешней среды. Направляемое элитой
осовременивание традиционных обществ, посредством
рационализации и функциональной дифференциации государственных
институтов, именуется в философии истории и политологии
«модернизацией».
За последние пятьсот лет своей государственной историй Россия
переживает десятую масштабную модернизацию. «Историческая
монотонность» однотипных государственно-общественных обновлений
и перестроек позволяет выявить их системные алгоритмы.
Неизменная западная ориентированность российских прогрессивных
преобразований побуждает к исследованию цивилизационных корней
славяно-русской государственности. Незапланированные
экономические последствия и явно избыточные социальные издержки
отечественных модернизаций выявляют национальную специфику
российских Больших перемен.
Оставаясь в русле общеевропейского развития, российские
модернизации своим институциональным «рисунком», издержками и
динамикой заметно отличаются от зарубежных аналогов. Иначе
позиционируется мотор преобразований, источник их энергетики.
Реформы начинаются задолго до образования критической массы
инновационных групп, стратегически заинтересованных в
структурных трансформациях. Узок круг отечественных модернизаторов.
А. С. Пушкин писал П. Я. Чаадаеву: «В России правительство все еще
остается единственным европейцем». А экономист петровских
времен И. Т. Посошков с горечью констатировал: «У нас один государь
тянет в гору, а миллионы — под гору».
Возникают вопросы общесистемного характера.
— Почему в условиях социальной изолированности
реформаторов все же осуществляются российские структурные реформы?
4

— Как влияет на результаты модернизаций несовпадение
скоростей системных преобразований государства и общества?
— Как сочетаются в процессах модернизаций параметрические
(определяемые законами) и силовые (зависящие от указов и
декретов) методы централизованного управления функциональными
подсистемами государства?
Россия, конечно, необычная страна, но и здесь вода
самостоятельно не течет вверх. Энергия системных преобразований имеет
автономный и циклически возобновляемый источник. Субъектами
многократных «перестроек» традиционно выступают институты высшей
государственной власти, опирающейся на политическую элиту
страны. Неизменными объектами Великих реформ, вызванных небходи-
мостью очередных модернизаций, являются: воспроизводственный
аппарат страны, организация политической власти и
государственного управления, правовая инфраструктура.
В эпохи Больших перемен обостряется проблема системного
сопряжения динамики и статики, энергии кинетической и
потенциальной, среднего уровня системного разнообразия государства. В
соответствии с синергетическим законом иерархических компенсаций
нелинейных систем, рост разнообразия на верхних этажах
управления реформируемого государства компенсируется снижением
разнообразия на нижних уровнях государственной чиерархии. Иными
словами, инновационная активность верхов уравновешивается
низовой консервативностью.
В каждой сверхсложной нелинейной системе неизбежны
флуктуации, то есть статистические отклонения от средних
параметров. Наиболее отчетливо это проявляется в финансовой сфере.
Глобальный финансовый кризис, разразившийся в 2007-2008 гг.,
имеет отчетливую синергетическую природу. Системная
неопределенность, создаваемая неизбежной статистической диффузией
мировых валютных массивов, наложилась на вероятностное состояние
ценовых агрегатов глобальных товарных потоков. То есть — на
труднопредсказуемые колебания мировых цен на первичные ресурсы.
Особенно уязвимыми в этих ситуациях оказались национальные
экономики с преимущественно сырьевой ориентацией,
интегрированные 'в международную финансово-экономическую систему.
Системные кризисы такого рода не имеют автономных
национальных решений.
Если финансовые флуктуации не сопровождаются образованием
критических масс необеспеченных заимствований и кредитной
перегруженностью ведущих национальных экономик, то они вызывают
5

временные дисфункции локального уровня. Последние могут
нейтрализоваться инерционной устойчивостью других подсистем, при
условии их автономности. Экономические кризисы, периодически
сотрясавшие во второй половине XX в. страны с
децентрализованными институтами управления, не разрушили капиталистическую
систему в целом. Более того, эти кризисы вывели ее на траекторию
постиндустриального развития.
Если в обществе достаточно автономны его функциональные
подсистемы (политики, науки, правоохранения, технологии, рынка
и т.д.), то риски наступления общесистемных дисфункций не
суммируются. Они возникают не одновременно и независимо друг от друга.
Неблагоприятные события могут быть стихийными или являться
следствиями ошибочных управленческих решений. В обществах с
автономными подсистемами (деполитизированной бюрократией,
рыночной экономикой, департизированной правоохранительной
подсистемой и т. п.) вероятность возникновения общесистемного риска
минимальна. Она равна произведению вероятностей локальных сс^
бытии, вызывающих дисфункции подсистем. То есть — она меньше
вероятности каждой из них.
При слабой дифференцированности общественных подсистем, их
риски суммируются. В централизованно управляемых обществах
вероятность общесистемного риска равна вероятности общезначимого
ошибочного решения, принимаемого наверху вертикали власти.
То есть — она намного выше вероятности риска в каждой
функциональной подсистеме. Автократически организованное российское
государство не выдержало в начале XX в. суммированных рисков
ускоренной модернизации и масштабных социальных перегруппировок,
мультиплицированных чрезвычайными нагрузками затянувшейся
мировой войны. Военные поражения, пережитые Российской
империей, избыточно политизировали массы.
Децентрализованная подсистема экономики заметно уменьшает
вероятность общесистемного кризиса. Летом 1998 г. в России
разразился финансовый кризис. В связи с неисполнением доходной части
госбюджета, избыточной кредитной обремененностью Минфина РФ
и уходом с российского фондового рынка иностранных портфельных
инвесторов, рухнула пирамида государственных краткосрочных
обязательств (ГКО). В августе 1998 г. Правительство РФ объявило
технический (временный) дефолт по своим долговым обязательствам.
Часть органов государственного управления (в том числе —
Администрация Президента РФ) действовала в критические
августовские дни 1998 г. непоследовательно и неэффективно. Однако в
6

целом российская экономико-политическая подсистема (включая
правительство и деловые круги реального сектора) проявила гибкую
устойчивость перед риском суверенного дефолта. Последний мог
вызвать лавинообразный процесс выпадения страны из
мирохозяйственных связей. Финансового банкротства страны не произошло.
Сформированное в кризисных условиях августа 1998 г.,
Правительство РФ оказалось работоспособным и макроэкономически
ответственным. Финансовый кризис не перерос в общеэкономический и,
далее, в общесистемный.
Все структурные реформы, сопровождавшие российские
модернизации, начинались не от хорошей жизни, все оказывались
вынужденными и внеплановыми.
Реформируясь, государство решало перезревшие проблемы
общественного развития. Они возникали, как правило, в условиях
жесткой международной конкуренции. Вектор всех государственно-
общественных трансформаций России был исторически задан:
— потребностями освобождения Северо-Восточной Руси от
ордынского ярма (вторая половина XV в.);
— необходимостью социально-экономической интеграции Вели-
короссии (конец XV в. — первая половина XVI в.);
— нуждами стратегической обороны от агрессивных соседей,
посягавших на территориальную целостность и суверенитет
Московского царства (XVI-XVII вв.);
— военно-техническим отставанием России от передовых
европейских стран (XVIII в.);
— внутренними социальными препятствиями для первичной
индустриализации страны (вторая половина XIX в.);
— вовлеченностью Российской империи в экономическое и
военное соперничество великих держав (рубеж XIX и XX вв.):
— вызовами вторичной индустриализации, НТР и военно-
политическим противостоянием двух мировых систем (XX в.);
— императивами постиндустриального развития (конец XX —
начало XXI в.).
В синергетическом прочтении, история — это многократное
чередование относительного системного порядка и беспорядка.
Социально-политические формы более равновесных мир=империй,
подвергавшиеся разрушению, на протяжении веков
воспроизводились с минимальными инновациями. Исторический прогресс более
неравновесных мир=экономик уже носил линейный характер. Эти
базовые модели общественно-государственных устройств имели
общее синергетическое свойство. Творческий потенциал сверхслож-
7

ных систем (каковыми являлись и мир=империи, и мир=экономики)
напрямую зависел от накопленной ими неустойчивости.
Побудительной силой, ответственной за самоорганизацию
неустойчивых сверхсложных систем, выступает социальный отбор.
В отличие от биологического, социальный отбор предполагает в
качестве основного механизма внутренней самонастройки систем
противоречивое сочетание конкуренции и кооперации,
индивидуализма и коллективизма, инноваций и консерватизма. Социальный
отбор направлен на целевую отработку статистического множества
наличных элементов внешней среды. Он при этом формирует
возможные структуры усвоения необходимых системе
информационных, энергетических и материальных ресурсов.
«Опыт всемирной истории убедительно свидетельствует в пользу
того, что роль побудительной силы, ответственной за
самоорганизацию, играет социальный отбор. Он делает понятным как спонтанный,
так и стохастический характер социальной самоорганизации. Чтобы
уяснить, каким образом это достигается, надо исследовать основные
факторы отбора: тезаурус, детектор и селектор. Тезаурус составляет
множество диссипативных структур, возникающих потенциально в
недрах данной актуально существующей структуры как результат
соответствующей бифуркации. В роли детектора, выбирающего из
тезауруса определенную бифуркационную структуру и тем самым
превращающего ее из возможности в действительность, выступает
внутреннее взаимодействие элементов социальной системы»1. В роли
селектора социального отбора выступает стремление
самоорганизующейся метасистемы к максимально возможной устойчивости
внешних связей.
Теоретическими исследованиями академика H. Н. Моисеева
установлено: каждое измененное состояние социальных систем,
отрабатывающих положительные обратные связи, является исходно
бифуркационным2. Бифуркации приводят к нарастающему ускорению
процессов общественного развития.
Докритические системные дисфункции как неизбежные
следствия человеческой нелинейности общества всегда существуют на
его микроуровне. Если они проявляются в критической фазе и
захватывают основные системообразующие парадигмы, то вся обществен-
1 Бранский В. П., Пожарский С. Д. Синергетический историзм как новая
философия истории // Синергетическая парадигма. М, 2003. С. 40.
2 Здесь: необратимо выбирающим между двумя несовпадающими
векторами существенных изменений.
8

ная макросистема погружается в состояние беспорядка. (Одной из
таких парадигм для Российского государства в начале XX в. было
самодержавие, а в конце XX в. — власть КПСС.) Выход из беспорядка
обычно находится на путях коренной государственной
реструктуризации, если она оказывается адекватной новым требованиям внегосу-
дарственной среды. Реструктурированное государство становится
инструментом системного согласования конфликтующих тенденций
общественного развития. Российское самодержавие и советская
партократия роковым для себя образом пренебрегли возможностью
своевременной докризисной реструктуризации макросистемы. И
наоборот, примеры успешной конвергенции противоположных начал
общественного развития дает во второй половине XX в. история
демократических государств.
Во второй половине XX в. западная индустриальная
цивилизация продуктивно соединяла стихию рыночного состязания на
микроуровне хозяйствующих субъектов с макроэкономическим
регулированием. В результате экономическая самоорганизация
(рынок) конструктивно сочеталась с индикативным планированием.
Командно-административная система хозяйствования
абсолютизировала план-директиву в ущерб плану-ориентиру. В результате, ци-
вилизационно назревшая модель конвергенции государственного
дирижизма и социально ориентированного рынка осталась в СССР
невостребованной.
Молодая демократическая Россия унаследовала от своего
исторического предшественника нерастраченный потенциал кризисного
развития, рождающего как возможности, так и опасности
ускоренных трансформаций инерционных подсистем общества. Последние
обусловили не только индустриальные но и постиндустриальные
издержки структурных реформ 1990-х гг. Избыточность социальной
цены десятой российской модернизации не была фатально
неизбежной. Она явилась и до сих пор является следствием
деиндустриализации страны, форсированного характера несбалансированной
коммерциализации и декапитализации базовых отраслей экономики,
разрушения большей части передовой (постиндустриальной) социальной
инфраструктуры, доставшейся от социализма. Российский
политический класс неправильно истолковал цивилизационное поражение
социализма как победу олигархо-монополистического капитализма
и пытается направить нашу страну в избитую историческую колею,
уже покинутую членами клуба Большой семерки.

Глава 1
КУЛЬТУРА «ОГНЯ И ВЗРЫВА»
Продуктивен ли хаос?
При радикальной реадаптации нелинейных систем резко
возрастает риск погружения их в состояние детерминированного
хаоса. Это базовое понятие синергетики имеет множество
формальных определений. И только одно содержательное — свою
гносеологическую судьбу. Самая ранняя концепция детерминированного
хаоса принадлежит древнеегипетским жрецам. Около 2500 г. до н. э.
они разработали так называемый гелиопольский космогонический
миф. Творец всеобщего порядка — бог Солнца Ра — однократно
«самоорганизовался» из хаотичного, бесструктурного первоокеана
Нун. Возникшие вслед за верховным творцом нижестоящие боги
немедленно принялись разрушать системно-иерархический
порядок, созданный Ра.
В переводе на язык земных реалий, этот миф обретает
историческую плоть. Под маской местных богов, номархи Нижнего Египта
(наследственные начальники территориальных политических
единиц — номов) оспаривали государственную супрематию фараонов
Верхнего Египта, земных воплощений Ра. (Номарх
по-древнегречески означает «владыка дома». Фараон по-древнеегипетски —
«большой дом». Использование слова «дом» в титулатуре глав
древнеегипетских государств неслучайно. Дом в качестве локально
структурированного пространства является здесь аналоговой микромоделью
большого Космоса, упорядоченной части Вселенной. Дом — перво-
ячейка и несущая конструкция первых цивилизаций.)
Созданию гелиопольского космогонического мифа
предшествовало государственное объединение Верхнего и Нижнего Египта.
Первый состоял из номов среднего течения Нила,
контролировавших земледельческое использование циклических паводков
главной реки. Второй объединял номы Нижнего Египта, расположенные
в дельте Нила. Около 3200 г. до н. э. фараон Верхнего Египта Менее
завоевал Нижний Египет. Создались политические условия,
обеспечивавшие регулярное функционирование единой
ирригационной системы. Столицей объединенного государства стал главный
город Нижнего Египта — Мемфис. Верховным богом —
покровитель Мемфиса Солнце-Ра.
10

Жрецы второстепенных богов поначалу не приняли религиозно-
административное доминирование Мемфиса. В гелиопольском мифе,
созданном столичными служителями культа Ра в ответ на духовную
оппозицию провинциальных жрецов, верховный бог угрожает вновь
погрузить страну в первозданный хаос. Для долины Нила это было бы
' равносильно возврату в прежнее состояние заболоченности, в случае
разрушения единой ирригационной системы. Последняя
поддерживалась организационной работой объединенного и
централизованного госаппарата. В итоге, государственно организованный «большой
дом» одолел кланово-общинные «малые дома» номархов и жрецов
местных богов.
Строгая периодичность плодоносных разливов Нила
сформировала мировоззренческую уверенность египтян в незыблемости
общественного порядка, сакрализованного пантеоном иерархически
выстроенных богов.
Такой уверенности не было у древних обитателей долины,
расположенной между двумя могучими реками — Тигром и Евфратом.
Труднопредсказуемый водный режим земледелия Месопотамии
обусловил более активную мировоззренческую позицию шумеров и
аккадцев. Они считали мировой порядок не столько существующим,
сколько непрерывно возникающим под влиянием государственного
объединения множества разнонаправленных индивидуальных воль
людей, вещей и природных сил.
Показательно, что в языке древних шумеров одним словом
обозначались упорядоченная вселенная и государство. Структурно-
функциональная основа упорядоченности — неизменность иерархии
богов. Энергетическое начало миропорядка, его событийная
наполненность персонифицированы в боге непрерывного движения —
Энлиле, владыке-ветре. Последний оберегает порядок от хаоса.
Однако сам Энлиль непредсказуем и грозен. Он непрерывно
генерирует и преодолевает системные автоколебания.
В египетских и шумеро-аккадских представлениях о миропорядке
еще нет идеи поступательного развития. Эту идею сформулировали
древнееврейские пророки. Они впервые в истории человеческой
мыс\ли выдвинули обобщающее представление о ритмическом
временном потоке, событийно уносящем человека в историю, в будущее.
Это базовое мировоззренческое понятие своими смысловыми
корнями уходит в хозяйственную деятельность, результаты которой
отложены во времени. Оно возникает в эпоху неолитической революции,
решительно потеснившей присваивающее хозяйство собирательства
и охоты (с их немедленными потребительскими эффектами) в пользу
11

производящего хозяйства земледелия и скотоводства. В эту эпоху
сформировались представления древних людей о линейной связи
событий. Данные представления материально воплощались в дознако-
вой символике неолитических изделий. Наиболее отдаленным до-
письменным и дорефлексивным предшественником первого
историософского конструкта поступательного развития является ритмический
орнамент на дошедших до нас изделиях позднего неолита.
Понятие циклов (от хаоса к порядку и наоборот) — наиболее
древняя теоретическая модель космической динамики. Она содержится в
мифологии всех культурных народов. Порядок и хаос — бинарная
оппозиция всех древних картин мира. В древнегреческой мифологии
Прометей — создатель материальной культуры и креативной
упорядоченности человеческих отношений. Одновременно, Прометей —
непосредственный наследник Хаоса, посягнувший на Зевсов
консервативный порядок. По идее одноименной трагедии Эсхила, Прометей
примирил в себе гармонию и хаос. Тем самым он упрочил
установленный Зевсом мировой порядок. В соответствии, сказали бы
философские последователи Гегеля и Маркса, с диалектическим
принципом отрицания отрицания.
Древнегреческое понятие «космос» имело несколько
взаимосвязанных смыслов: порядок, правовое государственное устройство,
наряд, красота, украшение (отсюда — «косметика»). Этимологические
корни слова «хаос» связывают его с «разверстым, пустым
пространством». Данная мифологема перекликается с библейским
представлением о бесструктурном состоянии бытия, когда «мир был безвиден
и пуст» (Бытие 1-1).
Божественный Логос внес в бытие размерность пространства и
направленность времени и тем самым — системную неустойчивость,
способность к изменениям.
Смысловым эквивалентом древнегреческого «космоса» предстает
древнеримское classic. Этим словом римляне первоначально
обозначали военный строй кораблей, позднее — порядок вообще. Отсюда —
классификация (упорядочение).
Основным фоном индивидуального человеческого
существования является системная неустойчивость не столько природной,
сколько его социальной среды. Об этом свидетельствуют эпос и
древние мифы о культурных героях. В них содержались ценностные
ориентиры для «человека рискующего», вынужденного двигаться через
неустойчивую среду своего социокультурного обитания.
Обретя искомую устойчивость своей общественной среды,
человек периодически пытается ее нарушить. В этом смысле показатель-
12

ны новогодние празднества у народов разной социокультурной
идентичности: древних египтян, шумеро-аккадцев (вавилонян), семитов,
хеттов, греков, римлян, персов, славян. В ходе массовых мистерий
символически отменяется не только необратимость времени, но и
структурная упорядоченность непосредственной социальной среды.
Массово переживается кратковременное нарушение общественного
порядка. Посредством оргиастического хаоса люди возвращаются в
дообщественное состояние бесформенного, бесструктурного
единства. В дни новогодних праздников возобновляемых начал
отменялась любая социальная иерархия, господа и их слуги менялись
местами, допускались любые виды распущенности.
Потребность в некритических и временных флуктуациях
общественных отношений обусловлена нелинейностью человеческой
натуры, откликающейся на энтропию внешней среды. В этих
флуктуациях общественные связи проходят испытания на прочность, на
разрыв и сжатие.
Народ и массы
Динамичная эпоха Нового времени наглядно демонстрирует:
рост политической активности населения увеличивает риски
системной нестабильности общества. Государственные и
общественные институты их уменьшают. Социальная динамика
уравновешивается административной статикой. Демократии разных уровней
зрелости по-разному организуют правоспособное население. Во
второй половине XX в. западноевропейская «демократия участия»
создает дееспособные институты гражданского общества. Современная
российская «демократия голосования» способствует развитию
ассоциаций догражданского массового общества. Институты
гражданского общества отличаются высоким уровнем собственной
системной устойчивости, обеспеченной сильными организациями.
Организационно слабые ассоциации массового общества
составляют шаткую опору управляемой демократии низкой интенсивности
(полиархии).
Электоральная демократия — новый для России политический
режим. Власть рождается в таинстве всеобщих состязательных
выборов. Она выходит из урн для голосования, подобно Афине-Пал л аде,
появившейся из головы Зевса в полном вооружении. Но в отличие от
мифологической богини, российская политическая власть,
легитимизированная демократическими выборами, занимает доминирую-
13

щее положение относительно своего законного родителя, народа-
суверена. Последний лишен «зевсовых молний»,
дисциплинирующих и социализирующих власть: права досрочного отзыва ее
носителей, организационных возможностей повседневного контроля
за чиновничьей деятельностью, корректирующего инструмента не-
преодолеваемого (трибунского) veto народных депутатов,
налагаемого на незаконные действия должностных лиц Республики.
Неорганизованные избиратели — инструментальное выражение
народного суверенитета. В массовости его сила и в
неорганизованности — слабость. Гражданин исполняет политическую роль
избирателя на непостоянной основе и непрофессиональным образом.
Качество голосования не принимается во внимание. Господствует
критерий количества. Сказывается исходная
неструктурированность, механическая соединенность избирательного корпуса. Он
равен арифметическому числу граждан, зарегистрированных по
месту их постоянного либо временного пребывания. Избиратель —
величина политически «дискретная», не связанная с себе
подобными. Его индивидуальное волеизъявление само по себе не создает
«континуальных» (правовых) последствий. Последние возникают
лишь вследствие эффекта арифметического суммирования
индивидуальных голосов.
Ощущение статистической невесомости одиночного
волеизъявления снижает средний гражданский уровень мотивов голосования.
Итоговый выбор деполитизируется. Ослабевает его рациональная
составляющая. Политическое решение избыточно психологизируется,
обретая повышенный «градус» эмоциональности. (Лидерские партии
неслучайно приглашают «голосовать сердцем».) Формируемый
посредством эмоционального голосования, безличный государственный
институт персонализируется. Выбирают потенциального носителя
госфункций не по признаку взаимного соответствия человека и
должности. Выбирают того, кто понравился. Умение нравиться становится
профессиональным качеством политика. Его компетентность отходит
на второй план.
Эмоциональные оценки, как правило, не отличаются прицельной
точностью попадания. Они зачастую формируются под влиянием
несущественных признаков оцениваемого объекта.
Гражданин может сделать (и делает) политический выбор, не
совпадающий с его (гражданина) долгосрочными социально-
экономическими интересами. Этой особенностью электорального
поведения широко пользуются все популисты и демагоги. В связи с
этим зададимся нериторическим вопросом: может ли электорат каче-
14

ственно исказить державную волю Народа-суверена? Например —
разрушить исторически сложившуюся модель государственности?
Такое в истории бывало не раз. Формально правоспособные
граждане оказывались политически недееспособными: в России 1917 г., в
Германии 1933 г. Легкими касаниями избирательных бюллетеней
они и сегодня в состоянии опрокинуть массивное здание новой
российской государственности. Представительная демократия содержит
в себе механизм легального демонтажа — всеобщие выборы.
Современная доктрина народного суверенитета энергично
оспаривает свое упрощенное толкование, свойственное незрелым
демократиям. Да, временами избиратели и Народ равны. Но никогда не
тождественны. «Народное мнение» может являть признаки национально-
государственной неадекватности. За иллюстрациями обратимся к
историческому прошлому разной степени временной удаленности.
В августе 1905 г. Николай II собрал в Петергофе великих князей,
министров и высших сановников для обсуждения проекта закона о
выборах в законосовещательную Государственную думу. Встал
вопрос о принципиальной допустимости неграмотных депутатов. Были
сторонники отмены ценза грамотности. Их аргумент: в Госдуме
нужны органичные представители не сплошь грамотных
избирателей. Дескать, это — элемент благонадежный и «говорит эпическим
языком». Демофильский пафос охладил министр финансов
В. Н. Коковцов: «Не следует увлекаться выслушиванием речей
неграмотных стариков. Они будут пересказывать эпическим слогом то,
что им расскажут другие». Требование депутатской грамотности
было включено в избирательный закон.
Российское общество в начале XX в. оставалось, в основном,
неструктурированным. Немногочисленными и слабыми оказывались
группы с устойчивыми социально-экономическими интересами и
предсказуемым политическим поведением. В постреволюционном
электоральном поле преобладали завихрения, протуберанцы,
поверхностные флуктуации. В фокус общественного внимания и массовых
симпатий непрестанно попадали случайные люди.
Российские граждане, в большинстве своем наделенные
избирательным правом, приняли активное участие в выборах I
Государственной думы. Но баллотируясь в соответствии с избирательным
законом 1906 г., народные депутаты оспаривали государственную
правоспособность высшей власти, издавшей этот закон. Тем самым
Первая дума ставила под сомнение собственную легитимность.
Депутатское большинство Госдумы первого и второго созывов
начинало свою законотворческую деятельность с проекта всеобщей ам-
15

нистии участников политических убийств, погромов, социального
насилия. Царь не уступал публичному натиску «Думы народного
гнева». Этот гнев не отражал долгосрочные интересы большинства
населения Российской империи.
Еще более удаленное историческое прошлое нашей страны
изобилует примерами национально-государственной неадекватности
«народного мнения». Политическими настроениями
неструктурированных масс легко овладевают авантюристы. Во времена
государственной Смуты начала XVII в. некий Сидорка из Пскова объявляет
себя царевичем Дмитрием Ивановичем (сыном Ивана Грозного) на
том единственном основании, что никто не берется доказать
обратное. К нему толпами стекаются горожане, казаки, дворяне. И вот уже
Лжедмитрий III овладевает городом и заявляет притязания на
московский трон. Политический фантом наливается плотью и кровью.
Последней — преимущественно. С ним считаются европейские
короли, польский и шведский, он присутствует в государственных
комбинациях полонофильского столичного боярства, составляет предмет
тревог и ожиданий дворянско-казацкого ополчения 1611г.
Российские служилые люди, впрочем, тоже не обременяют себя
правовыми процедурами. Рязанские дворяне под предводительством
Прокопия и Захара Ляпуновых беспрепятственно, при гражданском
неучастии большинства столичного населения, сводят с престола и
насильно постригают в монахи Василия Шуйского. Второй
выборный царь умрет в польском плену.
Небольшая группа активистов Общелагерного собора — мелких
дворян и торговцев, во главе с Михаилом Салтыковым, и Боярская
дума в составе семи членов («семибоярщина») объявляют себя
представителями «всей русской земли». В 1610 г. они приглашают
венчаться на царство польского королевича Владислава Сигиз-
мундовича. Присланный иностранным принцем небольшой отряд
беспрепятственно и надолго занимает московский Кремль и Китай-
город. Казацко-дворяжжому и общеземскому ополчениям 1611—
1612 гг. с большим трудом удастся освободить столицу от
приглашенных оккупантов.
Политическая элита страны в 1610 г. раскололась. Сторонники
Владислава находились в Москве, группируясь вокруг Боярской
думы. Казацко-дворянский вооруженный лагерь Лжедмитрия II
обосновался в подмосковном селе Тушино. Из Москвы в Тушино и
обратно выезжали знатные семейства, на ловлю счастья и чинов.
Их в народе называли «тушинскими перелетами». После бегства в
Калугу Лжедмитрия II тушинский Общелагерный собор разделился
16

на патриотов и коллаборантов. Среди последних находились и
будущие руководители восстановленного после Смуты Московского
царства. В избирательном Соборе 1613 г. приняли участие
представители и московского, и тушинского, и земского лагерей.
Новоизбранная власть царя М. Ф. Романова и Земских соборов
1610-х гг. подтвердила основные «номенклатурные» назначения,
сделанные в ходе Смуты.
В кадровой преемственности и «межпартийном» компромиссе
были заинтересованы все группы послесмутного политизированного
населения. Многие из видных реставраторов Московского царства
сделали первоначальную карьеру в окружении самозванцев.
Революционным выдвиженцем был, например, ростовский
митрополит Филарет, отец и соправитель будущего царя Михаила Романова.
Он получил митру из рук первого самозванца, а сан патриарха
ненадолго принял при содействии второго самозванца, так называемого
«тушинского вора». Царь Василий Шуйский организовал решение
Архиерейского собора, закрывшее путь Филарету к патриаршему
званию. РПЦ возглавил сторонник В. И. Шуйского — Гермоген. Когда
канонически избранного патриарха Гермогена поляки заключили в
темницу, Филарет наследовал его сан неканоническим решением
«семибоярщины» и тушинского казацко-дворянского лагеря.
В качестве сторонника воцарения польского королевича патриарх
Филарет возглавил в конце 1610 г. большую московскую делегацию,
направленную к отцу Владислава, королю Речи Посполитой
Сигизмунду III. Москвичи просили иностранного суверена
«отпустить на царствование Владислава Сигизмундовича». Король не
отпустил сына, предложив взамен свою кандидатуру на московский
трон.
Польша в то время официально находилась в состоянии войны с
Московским царством. Сигизмунд III принял делегацию «от всей
русской Земли» в своем военном лагере под Смоленском. Эту
ключевую русскую крепость, прикрывающую западные государственные
рубежи, поляки безуспешно осаждали несколько месяцев.
Московская делегация, хотя и с запозданием,
продемонстрировала осознание собственных национальных интересов. Она решительно
отвергла кандидатуру польского короля, одновременно соглашаясь
принять на отечественном престоле иноземного принца.
Делегированных «представителей всей московской Земли», несмотря на их
дипломатическую неприкосновенность, по приказу Сигизмунда,
тут же взяли под стражу. Филарет пробыл в польском плену до 1619 г.
Показательная деталь, характеризующая слабую солидарность мос-
I -у..—^j.———i.^————. |
' *iî$5b-l- ЩНТРАЛкНАЯ ГОРОДСКА» ПУ»ЛИЧНД« I ЛП

ковского политического класса: даже после избирательного Собора
1613 г., возведшего на московский трон Михаила Романова,
находившийся в польском плену отец новоизбранного царя несколько лет
оставался формальным сторонником «государя Московского и всея
Руси Владислава Сигизмундовича».
При такой несолидарности правящего класса неудивительно, что
горстка поляков несколько лет хозяйничала в Москве, легко
разоружая толпы горожан, численно превосходившие оккупантов в
сотни раз.
В. О. Ключевский называет самозванство стереотипной формой
политической оппозиции, усвоившей вотчинно-династический
взгляд на государство. С иллюзией подобного самовосприятия не мог
расстаться и Николай II, именуя себя в опросной анкете
общероссийской переписи 1897 г. «хозяином земли русской». Государево
служение он прекратил 3 марта 1917 г. актом отречения, больше похожим
на простое хозяйственное распоряжение. То есть — изданным в
соответствии с нормами скорее частного, нежели публичного
(королевского) права. «Как будто роту сдал», — комментировали этот
антигосударственный акт, приведший к революционной катастрофе,
тогдашние государственники.
Пресечение династий в России неизбежно создает нетерпимый
вакуум высшей исполнительной власти. Самозванство — неправовая,
непроцедурная попытка его заполнения.
Охранительные силы порядка
Извечная неструктурированность российского общества ставит
его вертикальную политическую мобильность в чрезмерную
зависимость от центральной власти. Но в этой зависимости есть и
положительные моменты. Она пресекает революционные взлеты
несистемных элементов, тормозит их путь «из грязи в князи». Беглый
каторжник Белобородов («Хлопуша») и казак Зарубин («Чика») могли
стать «енаралами и графьями» только в разбойничьем стане Пугачева,
имитировавшем ритуалы царского двора. Дьявол — обезьяна Бога.
Революции дают карьерные шансы несистемным элементам,
общественным маргиналам с энергетикой большевизма. Лидеры
анархических толп входят во власть непроцедурно. Своим выдвижением
уличные вожди обязаны не Народу, а «народным массам».
Народ-суверен есть понятие не статистическое, не
демографическое и даже не политическое. Это — базовая категория философии
18

права. Она неразрывно связана с универсалией Государства. Народ-
суверен (нация) разрушается при гибели государства. Народ
державен, но не самодержавен. Создав государство, народ делегирует ему
часть своего суверенитета. Народ-суверен с момента вышеуказанного
делегирования ограничен правом, писаным законом, сакральными
текстами конституций в не меньшей степени, чем государство.
Зрелая политическая демократия далека от всевластия
большинства. Демократическая воля большинства обретает статус высшего
закона при следующих непременных условиях: волеизъявление
право- и дееспособных граждан свободно от внешнего принуждения;
оно осуществляется с предсказуемой регулярностью; его организуют
органы публичной власти; его результаты документально
фиксируются; оно принимает юридически непротиворечивую форму
писаного закона.
Форс-мажорные обстоятельства, препятствующие в правовом
государстве свободе гражданского волеизъявления, также
определяются законом. Они входят в исчерпывающий перечень: военное
положение, стихийное бедствие, эпидемия, эпизоотия, массовые беспорядки.
Государственный форс-мажор обязывает органы исполнительной
власти ограничивать некоторые формы общественной активности и
часть политических прав граждан на время, пока «консулы
озаботятся благом Республики».
Совершенно очевидно, что самые массовые общественные акции
(демонстрации, митинги, всеобщие стачки и забастовки, сбор
подписей и т. п.) сами по себе закона породить не могут. Они не создают
юридических последствий.
С правовой точки зрения, бессмысленно количественное
сопоставление участников земского избрания Бориса Годунова и толпы,
свергнувшей его законного наследника. Скорее всего, избирателей
было намного меньше, чем восставших1. Избиратели 1598 г.
представляли собой граждан, организованных государственным образом.
Это перед их выбором, а не перед преступлением агентов Самозванца
мог «безмолвствовать» в 1605 г. стихийный «народ» пушкинской
трагедии «Борис Годунов». Мог — если бы земское избрание
тогдашнего главы государства закрепилось институционально, обрело
правильные процедурные формы, вросло в массовое правосознание
«старины и пошлины». Вместо апелляции к своему статусу земского из-
1 См.: Пушкин А. С. Борис Годунов. «Мужик, надсаживаясь, орет: Народ,
народ, в Кремль, в царские палаты, вязать, топить Борисова щенка!» Авторская
ремарка: «Народ несется». В заключение — «народ безмолвствует».
19

бранника, Борис Годунов пытался, по словам В. О. Ключевского,
«пристроиться к прежней династии».
Василий Шуйский, именуемый историками боярским,
партийным царем, в силу своей принадлежности к старшей ветви
Рюриковичей был легален в не меньшей степени, чем дворянско-
земский избранник Годунов. Точно так же как не прошедший
испытания всеобщих выборов первый (и последний) партийный Президент
СССР, избранный Съездом народных депутатов СССР, не уступал в
законности всенародно избранному Президенту России. Но в
условиях общесистемного кризиса формальная легальность носителя
высшей власти, лишенная энергетики национального лидерства, в
общественном восприятии не обретает свойств безусловной
легитимности. Последняя нуждается в сакрализованных процедурах
национального выбора.
В начале XVII в. рухнуло московское государство и связанные с
ним политические скрепы. Социальная рознь вошла в фазу войны
всех против всех. Порядок восстановили земские общины. Задачу
государственного строительства выполнили частные лица,
соединенные интересами совместного выживания. Уже не было политической
инфраструктуры. Отсутствовал общенациональный рынок. Исчез
товарно-денежный оборот. Но сохранилось государствообразующее
ядро великорусского суперэтноса.
Провинциальные земские общины объединились друг с другом и
с государственными служилыми людьми. Они осознали свою
национально-религиозную идентичность. Народное чувство,
идеологически трансформированное православием, вызвало к новой жизни
традиционную охранительную силу — самодержавие.
Дворянско-земское движение 1611-1613 гг. было
реставрационным. В силу этого — не демократическим. Его организационные
формы (ополчение, походный Земский собор) выражали сословную
природу общества, временно оставшегося без государственной опеки.
Сословная ранжиррванность тщательно соблюдалась даже в
порядке очередности, в какой ставились подписи под учредительными
решениями походных Земских соборов. Князь Пожарский,
например, расписывался за себя и неграмотного Минина далеко не первым.
Он уступал эту честь рядовым, но более родовитым ополченцам.
В революционном тушинском стане сословная иерархия,
наоборот, открыто попиралась. Политический ранг добывался
вооруженной силой. В основном — казацкими саблями. В отличие от сословно-
государственной организации Второго общеземского ополчения,
тушинский стан структурировался по партийному принципу.
20

Почему в России с относительным запаздыванием возникают
системно-государственнические, консервативные, охранительные
партии? В условиях общесистемных кризисов первыми
формируются и расшатывают традиционный порядок политические сообщества,
заинтересованные в ослаблении государства. В этом проявляется
свойственная России историческая инерция.
Ее источник скрыт в глубинах российской древности.
Общественная самоорганизация славянского населения многие века
осуществлялась в негосударственных формах. Земские семейно-родовые
структуры восточных славян с историческим опозданием подошли к
стадии формирования территориально-общинного государства.
Поэтому они уступили государствообразующую роль антиземским
семейно-дружинным сообществам, не связанным с основной массой
крестьянского населения ни территориально, ни
социально-экономически. Ответом на внеземский. характер русского государства
явилась отчужденность крестьян от политической власти княжеского
Города. Основная масса населения осталась неслужилой, тягловой,
податной. До сих пор русское слово «гражданский» находится в
смысловой оппозиции слову «военный». Работающее, оседлое общество,
«мир» — воюющему, кочующему, собирающему дань государству.
В IX-XIII вв. «посоха» (земское ополчение) временно
присоединяется к государственной военной корпорации, но не сливается с ней.
Ополченцы быстро демобилизуются и возвращаются к Земле.
Русский былинный эпос запечатлел функциональную дивергенцию
Земли и Дружины. Оставить земские занятия (бросить сошку за ра-
китов куст) и последовать «за дружинушкой хороброй» побуждает
деревенского Микулу Селяниновича дружинно-городской варяго-
рус Вольга Ярославович. Поучаствовав в государственном
мероприятии, Микула Селянинович возвращается к сохе.
Бегство от тягла
Русские князья рано озаботились безопасностью своих
стратегических маршрутов вдоль государственных (речных) магистралей на
пути «из Варяг в Греки». Негосударственные славянские города, не
превращенные норманнами в укрепленные торгово-перевалочные
базы (товарища), потенциально были намного сильнее бродячих
княжеских дружин. Но только Новгородской республике удавалось в
течение XI-XV вв. устанавливать с наемным государством (пользуясь
его временным ослаблением) правильные договорные отношения.
21

Бурги без буржуа, города с незащищенными слободами, при
фортификационном доминировании государственного Кремля
(детинца), не превратились в опорные пункты корпоративно
организованных городских общин, в связи с отсутствием последних. Феодально-
княжеские укрепленные замки на Руси не строились вне
торгово-ремесленных городов. Обязательно — внутри. Из всех
государственных функций русских городов главной в течение многих
столетий оставалась оборонительная, крепостная.
«Земля», область хозяйственных «миров», тяготеющая
(«тянущая») к своей основной административной крепости, была
заинтересована в исправности главной княжеской службы — обеспечении
внешней безопасности страны. Внутренние династические разборки
норманнских конунгов (князей), равно как и дружинная иерархия
варяго-русов, мало интересовали славянское население.
Показательны в этом отношении внешние войны, которые вела в IX-X вв.
Новгородско-Киевская Русь. В 860 г. дружина удачно грабит
Византию. В 908 г. полулегендарный киевский конунг Олег (Хельг)
вместе с другими скандинавскими военными вождями совершает
столь же удачный морской поход в пределы Византийской империи,
получает от греков, не забывших поражение 860 г., богатый откуп,
обещает им вооруженную союзническую защиту от внешних врагов,
в ознаменование чего и «прибивает щит на вратах Цареграда». В 944 г.
киевский конунг Игорь Старый (Ингвар) неудачно повторяет
военное предприятие своего предшественника. Варяго-славянский флот
погибает под нефтяным «греческим огнем». Но для основной массы
податного славянского населения Руси и успешные и неуспешные
заморские предприятия кочевого семейно-дружинного протогосудар-
ства одинаково тяжелы, поскольку неизбежно сопровождаются
непомерными военными реквизициями продуктов земского труда и
дружинной охотой за челядью (рабами).
Русское государство только с XVIII в. стало заниматься
организацией общественного производства, его первичным
макроэкономическим регулированием. Перед российскими властями не стояли
инфраструктурные задачи создания и поддержания в рабочем
состоянии ирригационных систем (как в Древнем Египте) или
строительства военно-административных транспортных магистралей (как в
Древнем Риме). Русские князья строили города-крепости для
подчинения и обороны страны.
Среднерусская равнина с ее обилием речных путей, Урал и
Сибирь, богатые естественными ресурсами жизнеобеспечения,
включались в государственные пределы военно-политическими средства-
22

ми, но хозяйственно осваивались инициативными земскими
группами. Экстенсивное подсечно-огневое земледелие, по сравнению с
интенсивным мелкоконтурным сельхозпроизводством Древней Греции,
требовало немного капиталовложений, но в первые два-три года
давало высокие урожаи, резко снижавшиеся в последующие годы.
Географическая, природная среда обитания великороссов
столетиями не нуждалась в государственном инвестировании. В отличие от
западноевропейских стран, Россия практически не строила ни дорог
общего пользования, ни «царских» — с твердым покрытием. Русская
равнина бедна каменными материалами. При строительстве Санкт-
Петербурга Петр I запретил каменное строительство по всей стране.
Каждый человек, въезжавший или входивший в столицу, независимо
от его сословной принадлежности или государственного ранга
должен был, по царскому указу, положить около городской заставы два
камня. Деревянные мостовые в городах сгнивали за 20-30 лет.
Грунтовые дороги между населенными пунктами разбивались за
несколько лет. Для сравнения: древнеримская Аппиева дорога и в
настоящее время пригодна для эксплуатации. Только военные нужды
заставили российское правительство финансировать в начале XX в.
строительство железнодорожного одноколейного Транссиба.
Инвестиционный потенциал хозяйственного освоения гигантских
пространств создавался многолетней капитализацией избыточного
живого труда частных лиц.
Слабовыраженной оставалась в течение столетий и одна из
функций классового государства — перераспределение ресурсов
жизнеобеспечения между низовыми социальными группами. Эта функция
резко обозначилась в советское время.
Во время нэпа уровень жизни двадцати миллионов городского
населения был выше, чем позволяла удельная продуктивность их труда.
Горожане пользовались плодами неэквивалентного обмена между
городом и деревней. «Ножницы» между завышенными ценами на
промышленную и заниженными — на аграрную продукцию
определялись государством. Таким образом, промышленный пролетариат
косвенно участвовал в государственной эксплуатации 120 млн крестьян.
Компенсировалась рыночная неконкурентность социалистического
сектора экономики. Формировалась социальная опора
большевистского режима. В 1970-е гг. подобную компенсаторную роль выполнял
экспорт первичных ресурсов, прежде всего энергетических.
При общем снижении трудовых мотиваций, социалистическое
хозяйствование включало экзотический, с экономической точки
зрения, механизм «выводиловки». Минимальный стандарт потребления
23

большинства обеспечивался нормативно-тарифным ограничением
заработков высококвалифицированного меньшинства населения.
Десятки лет длилась редкая в истории ситуация: большинство
участвовало в эксплуатации меньшинства. Контпродуктивный
«экономический большевизм» поддерживался средствами
внеэкономического принуждения.
К 1990-м гг. ресурсная база социалистического
перераспределения оказалась в основном исчерпанной. Нефть уже не
фонтанировала. Мировые цены на энергоресурсы не летели вверх, как это
происходило после мирового энергетического кризиса 1973 г.
Государственно управляемый хозяйствующий аппарат СССР не
справился с вызовами постиндустриального развития.
Социализм — система расточительно затратная и
перераспределительная по преимуществу. Производительно малоэффективная,
она способна на краткосрочные мобилизационные усилия в
избранных точках роста. Потребительские эффекты уравнительной
социальной справедливости создаются на базе первичной
индустриализации. Политическая лояльность неконкурентной части населения
покупается ценой деградации природной, технологической и
экономической среды.
«Социализм — это учет» (В. И. Ленин). Спрятаться от него — при
технологических средствах внеэкономического принуждения —
продуктивная часть советского населения не могла. Многие спасались
«бегством от тягла», имитацией трудовой активности, тунеядством
либо мелким хищением «общенародной собственности». Народное
средство негосударственного перераспределения обозначалось
эвфемизмом «несуны». Внеэкономические взаимоотношения податного
населения и государства характеризуются многовековой
исторической инерцией.
В течение столетий, считая Государство вотчиной государя,
российская Земля не заключала с ним общественного договора. Равно
как и договоры служебного и трудового найма. Представители
антиземского государства (баскаки, численники, княжеские тиуны,
мытари, фискалы, помещики, командиры продотрядов, председатели
колхозов, директора госпредприятий) воспринимались работным людом
не в качестве контрагентов договорных правоотношений, но — в роли
надзирающих за службой и тяглом. И — отдельно от высших
институтов публичной власти. «Царь (Ленин-Сталин) у нас хороший,
помещики (начальники) плохие».
Работники, недовольные хозяином, стремятся либо улучшить
условия принудительного труда, либо покинуть место работы.
24

Бегство от тягла принимало в России временами огромные размеры.
По часто встречающемуся выражению древнерусских летописей,
«земля лежала впусте, люди брели розно». Ярмо старинной барщины
заменялось оброком, выработка обязательного минимума колхозных
трудодней (именуемых «палочками») дополнялась «данью» —
обязательной поставкой каждым крестьянским домохозяйством в
«закрома Родины» разнообразной сельхозпродукции. (Последнюю
повинность отменили в 1953 г.)
Российское государство (по словам В. О. Ключевского)
столетиями гналось за своими подданными. Малолюдная цивилизация
обременялась гигантской территорией. Централизуя власть, страна
распыляла население. При этом земля и недра оставались основным
госресурсом. Экономическая связь между ним и убегающими
работниками непрестанно рвалась.
Традиционно слабой оставалась и политическая связь
гражданского населения с военно-чиновничьим государством. С Отечеством,
объектом глубокой и прочной привязанности россиян, авторитарное
государство отождествлялось преимущественно в периоды внешней
национальной опасности. В ходе Отечественных войн XVII, XIX и
XX вв. монархические и тоталитарные государственные формы
сливались с формами общественной самоорганизации и заставляли
империю становиться республикой («общим делом»).
«Сначала успокоение, потом реформы»
Бежит ОМОН, бежит спецназ,
Стреляя на ходу.
Ах, как нам не хватало вас
В семнадцатом году!
Фольклор
Социокультурная предрасположенность россиян к
насильственному установлению форм принудительного равенства и
агрессивного внедрения «социальной справедливости» не доминирует
сегодня в политическом поведении подавляющего гражданского
большинства. Глубока историческая память об ужасах революций,
гражданских войн и массовых репрессий. Сказывается и высокий
образовательный уровень населения. Но иногда происходит
временное ослабление исторической памяти. И тогда фактором
общественных потрясений становится внесистемная борьба политизи-
25

рованных групп населения, перенесенная на улицу. Такая борьба
неизбежно повышает средний уровень социальной агрессии и
опасно расшатывает основания государственного порядка. Исторически
назидательно схематическое сопоставление нескольких
«октябрьских кризисов» российской государственности. Один из них
разворачивался совсем недавно, у нас на глазах. Адское пламя
гражданской войны символически обозначилось в множественных
поджогах кабинетов московской мэрии, захваченной
сторонниками Верховного Совета РФ.
Запахом серы (от соединения политического пороха с
административным нафталином) повеяло на российских граждан в ночь с 3
на 4 октября 1993 г. Вспомним. Уже прорваны и рассеяны слабые
милицейские заслоны на московских улицах. Вооруженные толпы
захватили здание московской мэрии. «Белый дом» ощетинился
стволами. Начался штурм Останкинского телецентра. Погасли телеэкраны,
повергнув в ужас миллионы мирных семей. Федеральные войска
колеблются. Сил правопорядка явно недостаточно. Законопослушные
граждане по определению безоружны.
Лейтмотив всеобщего хора возмущенных и испуганных голосов:
«Почему бездействует Президент?» В ту ночь многие из лидеров
оппозиции воззвали к тяжкой державной руке, способной обуздать
анархию. После силового восстановления порядка они принялись
обвинять Ельцина в «установлении диктаторского режима».
Действовавшая в тот момент Конституция РФ,
сконструированная из системных блоков советской Конституции 1977 г., создавала
угрозу самой государственности, поскольку содержала в себе
взаимоисключающие нормы. Подготовленный Конституционным
совещанием 1993 г. проект нового Основного закона еще не был принят.
Он наделял Президента РФ реальными средствами наведения
правопорядка. Однако перерыв в праве, возникший после
приостановления полномочий советского парламента, создал опасный перекос
государственного здания в сторону бессрочного доминирования
институтов исполнительной власти. Российский политический класс
сумел сохранить устойчивость государственного здания в период
между 21 сентября и 12 декабря 1993 г. Исполнительная власть,
временно оставшаяся без конституционных сдержек и
противовесов, удержалась от политического соблазна «демократической
диктатуры».
Президентско-парламентская республика, установившаяся в
декабре 1993 г., не являлась «диктаторским режимом». Последнее есть
управление с помощью вооруженной силы, законом не ограниченной.
26

В октябре 1993 г. Россия благополучно миновала опасную точку
исторической бифуркации. Государственный опыт нашей страны
изобилует подобными опасностями.
17 октября 1905 г. российский император стоял перед похожим
выбором: вручить обоюдоострый меч военной диктатуры
специально вызванному великому князю Николаю Николаевичу или
подписать конституционный манифест, подготовленный С. Ю. Витте.
Николай II осознавал, что в диктатуре содержится отрицание
самодержавия. Она может быть либо военной (корпоративной), либо
партийной (групповой). Авторитарной либо всенародной — не
бывает по определению.
Любая диктатура, будучи системно неустойчивой формой
экстренной самообороны власти, неизбежно уступает свое место
стационарным режимам. Чаще всего авторитарным,
авторитарно-представительным, парламентско-демократическим, тоталитарным. Каким
конкретно — зависит от зрелости политического класса.
Думская монархия 1907-1917 гг. эволюционно перевела страну
в авторитарно-представительное состояние, адекватно отражавшее
уровень ее политического развития. Демократическая революция
февраля 1917 г., наоборот, породила государственную смуту вместо
установления задуманного оппозицией парламентско-демокра-
тического строя, до которого тогдашняя Россия не дозрела.
Взрывная политизация масс обеспечивает роковой перевес
непосредственной демократии над представительной. Прежде чем
отлиться в крайние формы этатизма, «живое творчество масс» (В. И. Ленин)
сокрушает государственность как таковую. Поэтому большевики
изначально люди улицы.
У революционных толп нет руководителей, ограниченных
техникой политического менеджмента. Только — вожди,
одушевленные очередным вечно живым учением, способные на простые и
грубые решения. Вождизм — явление политически примитивное, до-
государственное. Общество для него не исторический организм,
сформировавшийся эволюционно. Тем более — не система,
управляемая параметрически. «Революция — локомотив истории»,
«Насилие — повивальная бабка прогресса», «Каждая кухарка
способна управлять государством» — все это политологические
фантазии вождей, а не социально-политических менеджеров.
Делением на социальные низы и социальные верхи
исчерпывается ленинское дихотомическое понимание системной сложности
российского аграрно-индустриального общества начала XX в. «Низы не
хотят... верхи не могут...» Социальные «низы» (осознающие себя та-
27

ковыми) «не хотят» всегда. Но если «неможется» государству,
заболевает общество в целом.
Социально-экономические предпосылки государственной смуты
1917 г. создавались десятилетиями. В 90-е годы XIX в. Россия
первой среди европейских стран вступила в системный кризис
ускоренной модернизации на базе незавершенной индустриализации
аграрной страны. В Российской империи ежегодно прокладывались
в среднем 2,5 тысяч верст железных дорог. Этот показатель никогда
не был превышен. Среднегодовой прирост промышленной
продукции составлял 15 %. Иностранные инвестиции достигли одного
миллиарда золотых рублей (около 120 млрд нынешних долларов
США).
Кризис поразил российскую экономику к 1900-му году в самых
интенсивно развивающихся отраслях: угле- и нефтедобыче,
металлургии, машиностроении, электроиндустрии. Прилив иностранного
капитала почти прекратился. Обанкротились многие предприятия с
иностранным участием. Потерпели крах ведущие финансово-
промышленные группы С. И. Мамонтова (известного мецената),
П. П. фон Дервиза, А. К. Алчевского. Причины лежали на
поверхности: чрезмерная инвестиционная «перегретость» экономики и
избыточный государственный патернализм. Стало ясно, что продуктивная
хозяйственная среда нуждается в саморегуляции. Правительство
осознавало необходимость долговременных факторов устойчивого
производственного роста и экономического развития. От
государственной (макроэкономической) финансовой стабилизации
следовало переходить к микроэкономическому стимулированию субъектов
малого предпринимательства в аграрном секторе. Мешала
крестьянская община.
Однако С. Ю. Витте, озабоченный проблемами ускоренной
индустриализации и налоговой эффективности бюджета, не решился на
структурную реформу производственных отношений в аграрном
секторе российской экономики. Закон от 14 декабря 1893 г. запрещал
крестьянам выход из общины без согласия двух третей домохозяев,
ограничивал продажу и залог выделенных в семейную собственность
земельных наделов. Российские власти считали крестьянскую
общину краеугольным камнем стабильности и порядка. Революция 1905-
1906 гг. развеяла этот миф.
Итак, в начале XX в. Россия испытала на себе революционные
риски ускоренной модернизации. Один из них состоял в масштабной,
резкой социальной перегруппировке. Похожая происходила во
второй половине XVI в., прорвавшись установлением крепостного права,
28

«перебором людишек» и ужасами опричнины. Продолжилась — в
начале XVII в., придав государственной Смуте характер социальной
дезинтеграции страны. Для сравнения: Петровские реформы,
изменившие общественный статус сотен тысяч подданных, поднявшие
Россию «на дыбы», не вызвали ни смуты, ни революции. Потому что
сопровождались укреплением государства.
Слабая власть способна на организацию не реформ, а
революций. Первая русская революция 1905-1906 гг. была
спровоцирована неудачной войной и прочими манифестациями государственной
неэффективности. Кровавое Воскресенье — из их числа. Государство
тогда устояло, расширив свою социальную базу, взяв в союзники
цензовую часть общества. Последняя требовала конституционного
обеспечения гражданских прав. Царь уступил этим требованиям.
Из царского Манифеста 17 октября 1905 г.: «1. Даровать
населению незыблемые основы гражданской свободы на началах
действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова,
собраний и союзов... 3. Установить как незыблемое правило, чтобы
никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной
Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность
действительного участия в надзоре за закономерностью действий
поставленных от Нас властей».
Одновременно с Манифестом был опубликован
всеподданнейший доклад С. Ю. Витте: «Следует верить в политический такт
русского общества... Не может быть, чтобы русское общество желало
анархии, угрожающей, помимо всех ужасов борьбы, расчленением
государства».
Однако консервативно-охранительные силы русского общества
не успели структурироваться. Поэтому его «политический такт» не
спешил обнаружиться. Лев Троцкий ответил в «Известиях Советов»:
«Пролетариат не хочет ни полицейского хулигана Трепова, ни
либерального маклера Витте, ни волчьей пасти, ни лисьего хвоста. Он не
желает нагайки, завернутой в пергамент конституции». В первые дни
после опубликования царского Манифеста цензовая часть населения
империи уступила политическое пространство радикально
настроенным неформальным группам маргинального типа.
Политические радикалы увидели в дарованных царем свободах
свидетельство государственной неустойчивости. По стране
покатилась анархическая волна социальных насилий, партийных «эксов»,
политических убийств, уголовных грабежей. Это был всеобщий
разгул антигосударственных страстей. Местные органы публичной
власти самоустранились. «Начальство ушло» (В. В. Розанов).
29

Наведением порядка занялись народные массы. 18-21 октября
1905 г. на улицы российских городов вышли не пресловутые «черные
сотни» советской историографии. Неправый суд и расправу творили
сотни тысяч испуганных мелких собственников и внецензовой части
городского населения. Конечно, не полиция их организовывала.
Столь масштабные акции ей были бы не по силам. Обнажился
глубинный архетип стихийной и экстренной самообороны первичных
форм низовой социальности, оставшейся без государственного
регулирования и внешней опеки властей. Стихийная агрессия
охранителей традиционного порядка столкнулась со встречной, столь же
стихийной агрессией его возмутителей. Накопленный потенциал
социальных антагонизмов разрядился в форме политизированных
вооруженных мятежей. Встречная волна вооруженных насилий
охватила всю страну.
25 октября 1905 г. матросы нескольких экипажей взбунтовались,
рассыпались по Кронштадту. Начались грабежи магазинов и квартир,
насилия над «буржуазной публикой», поджоги, убийства офицеров.
Два дня город был во власти пьяной матросской толпы. Два
батальона Преображенского полка быстро восстановили порядок.
2 декабря 1905 г. в восьми петербургских газетах публикуется
«Манифест Совета рабочих депутатов»: «Надо отрезать у
правительства последний источник существования — финансовые доходы».
Для этого население призывалось:
— не платить налогов;
— при всех сделках требовать уплаты золотом или полновесной
серебряной монетой;
— изымать вклады из сберегательных касс и банков, требуя
выплаты непременно золотом;
— не допускать уплаты процентов по иностранным займам.
Ставилась задача распыления государственного золотого запаса.
Власть ответила быстрым ударом. Все газеты, напечатавшие
«Манифест», были закрыты. Совет рабочих депутатов — арестован.
Поэт Минский в горьковской «Новой жизни» затягивает
интеллигентский перепев «Интернационала»: «Пролетарии всех стран,
соединяйтесь... Кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть».
К. Бальмонт, А. Белый приветствуют революционную стихию толп.
Д. Мережковский предрекает ужасное торжество «грядущего Хама».
Заблаговременно дешифровав мистические письмена «мене, текел,
фарес» на стенах Зимнего дворца, В. Брюсов радуется неизбежной
победе новых варваров: «И тех, кто меня уничтожит, встречаю
приветственным гимном!»
30

Писатель В. Г. Короленко в газете «Полтавщина» возмущается
«полицейской репрессией» советника Филонова. Толпе крестьян
села Сорочинцы Полтавской губернии, убивших стражника,
советник приказывает встать на колени и покаяться. Воинская команда,
сопровождавшая Филонова, устраивает в селе массовые
показательные экзекуции крестьян. После выступления Короленко неизвестные
убивают Филонова. Писатель смущенно признает, что он не
предвидел трагических последствий своей публицистики. «Нам не дано
предугадать, как слово наше отзовется» (Ф. Тютчев).
Восемнадцатилетняя Мария Спиридонова (будущий
руководитель партии левых эсеров) на вокзале Тамбова убивает советника
губернского правления Лужиновского. Толпа ее избивает. Находясь
под арестом, Спиридонова обвиняет двух жандармских офицеров в
ее изнасиловании. На суде она отказывается от ложного обвинения.
Но офицеров успевают убить. Убийцы скрываются.
Революция быстро приняла формы партизанской войны и
террора против государственных лиц. Интеллигенция медленно
трезвела.
Либеральная тактика премьера Витте по умиротворению не
давала желаемого эффекта. «Братцы рабочие!» — взывал граф
«Полусахалинский». Ему не верили. Недавнее всеобщее обожание
премьера сменилось всеобщей ненавистью. «Если бы при
теперешних обстоятельствах во главе правительства стоял Христос, то и ему
не поверили бы», — писал С. Ю. Витте. Поляризованное
политическое сознание общества не могло относиться к власти по-деловому
спокойно, инструментально. В России «всякий новый начальник
душка и красавчик» (M. Е. Салтыков-Щедрин). Правда, новым он
остается недолго.
Охранительные силы страны, между тем, консолидировались.
Забастовка почтово-телеграфных служащих 16 ноября 1905 г. была
прекращена усилиями сотен добровольцев, разносивших
корреспонденцию.
Дисциплинированный отряд всего лишь в двести человек под
командованием генерала Меллер-Закомельского в январе 1906 г.
быстро освободил Великий сибирский путь от десятков тысяч
разложившихся солдат, его захвативших.
Царь, предоставив политическую сферу Витте, принял
своевременные меры по защите силовых структур государства от
разложения. Меры оправдались.
Не оправдались надежды, возлагавшиеся на Госдуму. Она не
стала оплотом конституционного порядка. Ее первым законопро-
31

ектным актом предусматривалась амнистия боевикам, террористам
и погромщикам.
Николай II это предвидел: «Я отлично понимаю, что создаю себе
не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся
воспитать государственную силу, которая окажется полезной для
того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного
развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько
времени»1.
Вторая Государственная дума, состоявшая из полуграмотных
крестьян и радикальной интеллигенции, заслужила прозвище «Думы
народного невежества». Обращаясь к ней, Столыпин произнес
знаменитую речь: «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у власти
паралич и мысли, и воли. Все они сводятся к двум словам — "руки
вверх!" На эти два слова, господа, правительство с полным
спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя
словами — "не запугаете!"»2.
До П. А. Столыпина реформы осуществлялись лишь ослабленной
властью. Ее укрепление означало отказ от преобразований. Столыпин
разорвал этот порочный круг. Революция закончилась роспуском
II Государственной думы и принятием нового избирательного закона
отЗ июня 1907 г.
К делу государственного строительства привлекались
дееспособные граждане. По закону от 3 июня 65 % выборщиков, формирующих
Госдуму, избирались теми слоями населения, которые прежде
участвовали в земских и городских выборах и таким образом имели опыт
гражданской деятельности. Третья Государственная дума смогла
приступить к работе, имея мандат доверия первично
структурированных цензовых граждан. Но и III Госдума долгое время лишь
проедала остатки аванса политического доверия, выданного органу
национального представительства голосованием более широких кругов
неструктурированной части общества. Аванс большей частью был
непродуктивно растрачен думцами двух предшествующих созывов.
Общее разочарование выразил поэт.
Середина мая. Но деревья голы.
Будто Третья Дума делала весну.
Саша Черный
1 Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая П. М., 1992.
2 Там же.
32

Думская монархия 1907-1917 гг. системно согласовала базовые
институты российского государства. Император находился вне
действия конституционного принципа функционального разделения
властей. В нем институционально соединялись исполнительная,
законодательная и судебная подсистемы
национально-государственной макросистемы. Силовые министерства замыкались
непосредственно на царя. Законодательная и финансовая области находились
в ведении органов национального и государственного
представительства. Они состояли из двух равноправных палат: Государственной
думы и Государственного совета. Госдума избиралась, а Госсовет
назначался царем.
Избирательное право осуществлялось двух- и трехстепенным
голосованием в губерниях, прямым — в обеих столицах и пяти
крупнейших городах. Избирательные правомочия граждан
градуировались в соответствии с их образовательным и имущественным
цензом. Например, избиратель, имеющий высшее образование, обладал
правом на два избирательных голоса. Цензовая демократия в
законодательной сфере сочеталась с автократическим принципом
формирования и функционирования исполнительной государственной
системы. Правительство и вся вертикаль исполнительной власти
назначались именными императорскими указами. Кадетский
проект «кабинета общественного доверия», ответственного не перед
царем и Государственной думой, а перед анонимной
«общественностью», останется нереализованным партийным лозунгом вплоть
до февраля 1917 г. Его непродуманное осуществление в «розовый
период революции» (март-май 1917 г.) ввергнет страну в пучину
фактического безвластия и окрасит политический горизонт в
кроваво-красные тона.
В России 1907-1917 гг. стремительно шло структурирование
гражданского общества. Возникло огромное количество
всевозможных ассоциаций, корпораций и союзов, особенно профессиональных.
Отказы в государственной регистрации их уставов были
сравнительно редки. Они касались главным образом политических партий.
В частности, не получили официального политического статуса эсеры
и эсдеки-большевики. В их программах провозглашалось право
любой группы активных граждан на вооруженное восстание, с целью
насильственного изменения общественного строя, содержались
призывы к массовым нарушениям конституционного правопорядка.
В 1907 г. в России распалась коалиция оппозиционных сил:
земств, городов, торгово-промышленных кругов, интеллигенции.
Заметно поправели органы городского и земского самоуправления.
33

Выразителем политических притязаний крупной буржуазии и
либеральной части чиновничества стал «Союз 17 октября»
(октябристы). Либерально-демократические круги интеллигенции и земско-
городского самоуправления политически консолидировала Партия
конституционных демократов (кадеты).
Накануне революции 1905 г. демократически ориентированная
российская интеллигенция массово исповедовала идеологию
антигосударственности. Идеологическая триада «самодержавие —
православие — народность» отвергалась. Пушкинские «Стансы»,
«Бородинская годовщина» и «Клеветникам России» считались позорными
страницами русской литературы. Разделялось лермонтовское
«Ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой... не
шевелят во мне отрадного сознанья».
После поражения революции 1905-1906 гг. сначала изменились в
позитивном духе отношения интеллигенции с религией. Затем — с
национальной идеей. Наконец — с государственностью. Одна из
причин интеллигентской смены вех — начавшиеся в стране
государственно-правовые и социально-экономические реформы.
«С аграрной реформой, ликвидировавшей общину, по значению в
экономическом развитии России могут быть сопоставлены лишь
освобождение крестьян и проведение железных дорог, — писал в
«Русской мысли» П. Б. Струве. — Не только ясно, что без акта 3 июня
Государственная Дума никогда бы не приняла аграрную реформу
Столыпина, ясно и то, что без осуществления этой реформы по 87
статье, то есть помимо Думы, даже третьеиюньская Дума никогда бы
не решилась на такой переворот».
Землеустройство крестьян состояло в простом закреплении
фактически используемой земли в частную собственность (без
перемежевания), в сведении чересполосных участков в один (отруба), в
создании мелких имений (хуторов).
Государственный крестьянский банк энергично скупал
помещичью землю и в расфочку, на льготных условиях продавал ее
крестьянам. За 14 месяцев (с 1 января 1906 г.) было куплено 7617
имений (с 8 700 000 десятин земли), то есть больше, чем за
предшествующую четверть века.
Обильные урожаи 1909-1913 гг. дали мощный толчок всей
российской экономике. Ее состояние накануне мировой войны
характеризовалось устойчивостью финансовой системы, ростом
производства и увеличением внутреннего потребления. Оно за 20
предвоенных лет увеличилось вдвое. За тот же период урожай зерновых вырос
с 2 млрд пудов до 4 млрд. Удвоилось среднедушевое потребление ма-
34

нуфактуры. Денежные вклады населения в государственных труд-
сберкассах возросли с 300 млн в 1894 г. до 2 млрд золотых рублей в
1913. Выплавка чугуна увеличилась вчетверо, а меди — впятеро.
Почти удвоился за три предвоенных года основной капитал
российского машиностроения...
Три года войны надорвали российскую экономику. Они
обрушили верхние политические этажи, парализовав вполне исправные
рабочие подсистемы исполнительной власти. Российский
политический класс раскололся. Значительная его часть (Госдума, земства,
политические партии, генералитет, великие князья,
предпринимательские союзы) предприняла рискованную, сумбурную
«перестройку» исторически сложившейся государственности России. Такой
системной перегрузки воюющая страна не выдержала.
Вакуумирующий взрыв безвластия
Февраль. Достать чернил и плакать,
Писать о феврале навзрыд...
Б. Пастернак
Хрестоматийна легенда о «гнилости царского строя». Поверить в
нее легко, оперируя исключительно штампами из канонической
биографии вождя мирового пролетариата, излагаемой советскими
школьными учебниками.
— Против кого вы бунтуете, молодой человек? Перед вами стена.
— Стена, да гнилая. Ткни — и развалится.
Так политически просвещал жандармов молодой революционер
Владимир Ульянов.
Еще легче проходит «красная» версия о стихийной
революционной настроенности необученных солдат двух запасных батальонов
Павловского и Волынского полков Петроградского гарнизона. Они
первыми взбунтовались. Партийно аранжированную «музыку
революции» выразительно контрапунктирует общегуманистический
пронзительный мотив «голодных женщин в хлебных очередях».
Мотив этот является сквозным в социальных оправданиях всех
последующих массовых революционных насилий.
Социал-демократическая основательность мифа о Февральской революции 1917 г.
обеспечивается хрестоматийной ссылкой на 90-тысячную забастовку
петроградских рабочих.
35

«Белая» версия украшается уличающей деталью: волынцев
взбунтовал унтер-офицер Кирпичников, недавний студент, сын
профессора. Лишний раз подтвердилось антигосударственное
отщепенство российской интеллигенции. Историческую реальность в
глазах реакционных «охранителей» обрел известный литературный
сюжет. Фельдфебель Захарченко (персонаж купринской повести)
регулярно «репетил» с солдатами своего взвода полковой катехизис
политической «словесности». Последний выглядел вполне черно-
сотенно:
— Кто есть враг унутренний?
— Так что полячишки, жиды и стюденты.
А. Куприн. Поединок
Как всякий катехизис, политическая «словесность»
полуграмотных солдат упрощала кризисную ситуацию 1917 г. Конечно, не
ратники второго разряда, не хлебные очереди, не забастовщики
немногих (в масштабе страны) промышленных предприятий сыграли
решающую роль в государственной катастрофе февраля 1917 г.
Под чьим же напором опрокинулась тысячелетняя «телега
самодержавия (ленинская метафора), покрытая кровью и грязью»? Ответ
покажется парадоксальным: она опрокинулась не слабыми усилиями
революционно настроенных маргинальных групп, а политически
резкими, неосторожными движениями вполне системных общественно-
государственных структур, то есть — тех, кто страной правил.
Системный кризис перерос в общенациональную катастрофу по вине
российского истеблишмента.
В 1905 г. государство выдержало Кровавое воскресенье, Мукден и
Цусиму, многомиллионную октябрьскую стачку, парализовавшую
национальную экономику, декабрьское вооруженное восстание в
Москве, тысячи терактов и пылающих усадеб, военные мятежи в
Кронштадте, на «Потемкине» и «Очакове»... Ничего сравнимого по
масштабам не было в феврале 1917 г.
Трехдневный хлебный дефицит в конце февраля 1917 г.,
возникший в Петрограде из-за снежных заносов на железной дороге, власти
быстро устранили за счет интендантских запасов. Рабочая забастовка
не смогла парализовать жизнеобеспечивающие отрасли.
Инфляция? За три военных года цены на продовольствие
выросли в несколько раз. Рост городских зарплат далеко не полностью их
компенсировал. Государственное регулирование хлебных цен
чувствительно снижало рентабельность сельхозпроизводства.
36

Наибольшие тяготы войны легли на деревню. В основном туда
пришли оповещения о миллионах погибших, раненых и попавших в
плен. Промышленные и транспортные рабочие находились в
лучшем положении: государство частично освободило их от «налога
кровью».
Военная бронь защитила инженерный персонал оборонных
предприятий, мастеров и высококвалифицированных рабочих. Средний
уровень фабрично-заводских заработков, относительно тогдашней
насыщенности потребительского рынка, сегодня достигнут Россией
лишь в топливно-энергетических отраслях. Вспомним, что по
объему среднедушевого потребления в 1913 г. Россия находилась на
седьмом месте в мире. Российский рубль был весомо обеспечен
государственным золотым запасом. До февраля 1917 г., несмотря на
военное разорение, он оставался в числе наиболее устойчивых
мировых валют, не уступая по этому показателю ни франку, ни марке,
ни фунту стерлинга.
Поражения на фронте? Они были ужасающими в 1915 г. В
первый год мировой войны четыре пятых общих потерь личного
состава Российской армии — работа тяжелой германской и австрийской
артиллерии. В августе 1914 г. российская армия имела только 200
тяжелых орудий. У Германии и Австро-Венгрии их было 4500.
Германское дневное производство снарядов в несколько раз
превышало месячное у стран Антанты, вместе взятых. Самый острый
снарядный голод 1915 г. испытала именно Россия. Но к концу 1916 г.
он был успешно преодолен. Постоянно пополняемого расчетного
запаса снарядов хватало на четыре месяца расходов в непрерывных
сражениях масштаба Верденского. На российско-германском
фронте 1916-1917 гг. таких массовых мясорубок не было. Позволю себе
пространную цитату из Уинстона Черчилля. «Ни к одной стране
судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну,
когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все
обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена.
Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже
выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден;
вооружение притекало широким потоком; более сильная,
многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт;
тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев
руководил армией и Колчак — флотом. Кроме того, никаких трудных
действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым
грузом давить на широко растянувшиеся германские линии;
удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника
37

на основном фронте; иными словами — держаться. Вот все, что
стояло между Россией и плодами общей победы...
Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй
принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную
тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией
должен был исправить эти легковесные представления. Силу
Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она
вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым
силам, которые она развила и по восстановлению сил, на которые она
оказалась способна»1.
Почему же охранительные, системные силы страны, одолевшие
первую русскую революцию, так быстро уступили второй? Ответ
очевиден: государственная смута. Ее не было в 1905-1907 гг. Приведу
несколько показательных исторических фактов.
За день до февральской катастрофы 1917 г. фрондирующий
председатель Госдумы М. В. Родзянко телеграфирует начальнику
Главного штаба Российской армии М. В. Алексееву: «Доложите
государю: причины волнений — полное недоверие к власти». 28
февраля в Петрограде анархические толпы громят полицейские
участки 200 тысяч солдат-новобранцев — на улицах города. В Кронштадте
идет резня: убивают офицеров. Силы поддержания порядка в
столице воюющего государства (полицейские и учебные части,
вооруженные пулеметами) не превышают 10 тыс. человек на почти
трехмиллионное население.
В этот день Алексеев сообщает командующим фронтами ложную
информацию, неизвестно кем переданную из столицы: «28 февраля в
Петрограде наступило полное спокойствие, войска примкнули к
Временному правительству в полном составе, приводятся в порядок.
Временное правительство под председательством Родзянко заседает
в Государственной Думе и пригласило командиров воинских частей
для получения приказаний по поддержанию порядка»2.
Верные присяге войска под командованием генералов Беляева,
Хабалова и Зинкевича 28 февраля действительно
сосредоточиваются. Но — не в Таврическом, а в Зимнем дворце. Однако брат царя,
великий князь Михаил Александрович (думский кандидат на роль
конституционного монарха), убеждает командиров покинуть место
дислокации последних дисциплинированных войск. Дескать, создается
1 Черчилль У Мировой кризис. 1916-1918 гг. Лондон, 1927. Т. I. С. 223.
2 Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Мюнхен, 1949.
Ч. II. С. 248.
38

угроза для художественных ценностей Эрмитажа. Войска
перемещаются в здание Адмиралтейства. Но морской министр Григорович
тревожится за сохранность ценных кораблестроительных чертежей.
Способный стать центром притяжения пока еще немалых, но
пространственно распыленных сил правопорядка, полуторатысячный
сводный отряд, сложив оружие, расходится.
Первая из череды исторических точек системной бифуркации
была пройдена с незначительным (локальным) перевесом
антигосударственных сил: силовой вектор политической динамики событий в
столице Российской империи обозначился, верхушка массивного
государственного здания опасно накренилась. Вертикально
интегрированная структура имперской власти публично продемонстрировала
стремительно расширяющуюся трещину в своей издалека видимой
верхушечной части.
Спасти положение, восстановив системную устойчивость
структурно-функциональной организации государственной власти в
Российской империи, можно было только одним — экстренным
перенесением центра тяжести имперской конструкции власти. Этот центр
персонифицировался личностью Императора и Верховного
главнокомандующего воюющей армии. (Перенесение центра принятия всех
значимых политических решений из антиреформаторски
настроенной Москвы — в походную штаб-квартиру Петра Великого,
окруженного гвардией, неоднократно сохраняло устойчивость власти
«революционера на троне».) Концентрация основных властных решений
на внестоличных уровнях имперской конструкции — в Ставке,
окруженной кольцом дисциплинированных войск, составлявших в конце
февраля 1917 г. подавляющее большинство действующей российской
армии, могла восстановить функциональность управляющего блока
высшей государственной власти.
Ставка располагала в феврале 1917 г. мощными техническими
средствами управления и связи (каких не было в гражданском
секторе исполнительной власти). Опираясь на свое подавляющее
техническое превосходство, Ставка могла блокировать любые
антисистемные посягательства, в том числе идущие от фрондирующей части
военно-политических верхов империи. До рокового 3 марта 1917 г.
еще сохранялась практическая возможность предотвращения
общесистемного коллапса. Стабилизирующий потенциал Ставки мог
реализоваться лишь в условиях ненарушенной линейности управления
в жестко иерархизированной военной подсистеме воюющего
государства. Спасти положение могло векторно ориентированное
социальное действие — локальное преодоление общесистемной нелиней-
39

ности второго уровня, состоящей в диспропорциональности причин
и следствий.
Смертельную ловушку в Пскове для государя подготовили
монархические генералы-заговорщики. Захлопнули царскосельский
капкан — республиканские генералы. Арест уже отрекшегося
Императора произвел командующий Петроградским военным
округом генерал Л. Г. Корнилов, назначенный на эту должность
Временным правительством.
Депутат Госдумы Бубликов 28 февраля по телеграфу объявляет
стране: «По поручению Комитета Государственной Думы я сего
числа занял Министерство путей сообщения...» Далее, от имени
Родзянко: «Государственная Дума взяла в свои руки создание новой
власти». В послереволюционных воспоминаниях Бубликов иначе
оценивает тогдашнюю обстановку: «Достаточно было одной
дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было
подавлено. Более того, его можно было усмирить простым перерывом
железнодорожного сообщения с Петербургом: голод через три дня
заставил бы Петербург сдаться. В марте еще мог вернуться царь, и это
чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз
начиналась паника»1.
Приказом Николая II на мятежную столицу двинулись с разных
фронтов 11 дисциплинированных полков, в том числе — четыре
кавалерийских. Первого марта батальон из 700 георгиевских
кавалеров под командованием генерала Н. И. Иванова, популярного в
армии, решительного, опытного военачальника, был на подходе к
Царскому Селу.
В ожидании подкреплений с фронта, батальон имел приказ
удерживать от мятежа царскосельский гарнизон и лейбгвардии
конвойный полк императорского штандарта. Но произошло
труднообъяснимое: боеспособный отряд георгиевских кавалеров рассеялся до
прихода в пункт назначения. А генерал Н. И. Иванов, намеченный
царем на усмирительную роль, с трудом вырвался из
царскосельской ловушки, получив от железнодорожного персонала станции
паровоз без воды и разобранный путь впереди. Военное значение
подобных техничеких препятствий не могло быть решающим.
Вероятнее всего, генерал Н. И. Иванов получил соответствующую
политическую ориентировку от начальника Главного штаба и занял
выжидательную позицию.
1 Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II.
40

В феврале 1917 г. еще не была разрушена государственная
инфраструктура и общенациональные коммуникации. В последующие
месяцы этому немало способствовал Всероссийский
исполнительный комитет железнодорожников (знаменитый ВИКЖЕЛЬ, в
течение 1917 г. державший в страхе изоляции все общероссийские
правительства, не исключая большевистского СНК). В конце февраля
1917 г. данного политизированного органа инфраструктурных
саботажников еще не было. Железнодорожные пути разбирали
стихийно возникавшие небольшие группы «волонтеров революционной
демократии». 700 боеспособных георгиевских кавалеров легко
могли закрепиться на железнодорожной станции Царского Села,
контролируя все подходы к императорской резиденции
(ожидавшей приезда Николая II) и обеспечивая дисциплину конвойного
полка и гарнизона.
Аббревиатура ВИКЖЕЛЬ приобрела к концу года уже
инфернально мистическое звучание. Зинаида Гиппиус — поэтический
медиум гибнувшей цивилизации — писала в ноябре 1917 г.:
Мы стали злыми и покорными.
Нам не уйти.
Уже развел руками черными
Викжель пути.
Но вернемся в те трагические дни конца февраля — начала
марта 1917 г. Находясь внутри горящего здания, нельзя потушить
пожар. Любое центральное правительство, в том числе —
правительство «общественного доверия», оказалось бы заложником
бунтующей солдатской массы столичного гарнизона. Во время
Великой французской революции 1789-1794 гг. Европа трепетала
перед Францией. Франция — перед всемогущим национальным
Конвентом. А Конвент — перед Сент-Антуанским предместьем
Парижа. Не случайно термидорианский Совет пятисот
(законодательный орган постякобинской Французской Республики)
переместился из Парижа в город Сен-Клу, подальше от
революционных секций столицы.
Покинув свою Ставку в Могилеве, царь совершил роковую
ошибку, дорого обошедшуюся Российскому государству. Он оторвался от
исполнительного аппарата Верховного Главнокомандования, от
технических средств связи с армией и страной. На станции Дно царский
литерный поезд был задержан горсткой мятежников, разобравших
железнодорожный путь. Николай принял решение не возвращаться в
41

Могилев (практически это было еще возможно), а направиться в
Псков, в штаб Северного фронта.
В Пскове царский поезд оказался в фактическом плену у
главнокомандующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского. Все
самостоятельные контакты императора с внешним миром отныне
становятся невозможными. Движение войск на Петроград самоуправно
останавливает Главкосев. Тайные участники готовившегося с 1916 г.
дворцового переворота (А. Гучков, М. Алексеев, М. Родзянко)
приступают к действиям. Царя принуждают к отречению. Решающий
опрос, от имени царя, командующих фронтами и членов
императорской фамилии также проводит Рузский. (В октябре 1918 г. он будет
расстрелян большевиками, конечными бенефициарами
генеральского заговоре февраля-марта 1917 г.)
Раскол имперской государственно-политической элиты, а вслед
за ней и общественного истеблишмента обнаружил опасные
антисистемные признаки в последней трети 1916 г.: практической
подготовкой военного заговора, возглавляемого начальником Главного штаба
российской армии M. Н. Алексеевым и председателем Центрального
военно-промышленного комитета А. И. Гучковым. Заговорщики
планировали: арест царя на одной из железнодорожных станций на пути
следования царского литерного поезда от Ставки в Могилеве до
Царского Села, принуждение царя к отречению в пользу сына —
цесаревича Алексея, в случае отказа Николая II — цареубийство. О
подготовленном заговоре против императора знали некоторые
фрондирующие великие князья, в том числе — бывший Верховный
главнокомандующий армией великий князь Николай Николаевич, царский
наместник на Кавказе. Кандидатура сохранявшего популярность в
армии дяди царя, великого князя Николая Николаевича
рассматривалась военными заговорщиками в качестве регента при юном
преемнике Николая П. Осуществление военного заговора было
первоначально назначено на декабрь 1916 г., но отложено до весны 1917, в
целях координации с параллельным, политическим заговором
лидеров Прогрессивного блока IV Государственной думы. Кадеты и
октябристы предпочитали замену на троне самодержавного Николая II —
конституционным монархом, младшим братом императора —
Михаилом Александровичем.
Военные верхи (за исключением главнокомандующего Юго-
Западным фронтом генерала Эверта), в соответствии с
предварительным сговором, дружно потребовали отречения царя, подписав тем
самым приговор и себе, и Российскому государству. Генералы были
уверены в том, что Временное правительство, созданное Комитетом
42

Госдумы, контролирует положение в столице и стране. Эту
уверенность укрепляли разговоры М. В. Алексеева и Н. В. Рузского по
прямому проводу с председателем Госдумы М. В. Родзянко. Данные
военной контрразведки не подтверждали оптимистических оценок
положения в Петрограде. 3 марта 1917 г. Алексеев уже мог оценить
катастрофические последствия отречения государя. Лавинообразные
события пошли вовсе не в том направлении, в каком их планировали
заговорщики.
Кажется невероятным, но ни правительство Российской империи,
с его вездесущим МВД, ни Ставка Верховного Главнокомандования,
с ее мощной военной контрразведкой, ни непосредственно
работавшая в столице Государственная дума, ни многочисленные
общественные организации (в том числе Союз городов и Союз земств) не
получали в оперативном режиме достоверных сведений о политической
ситуации в имперской столице. Все они как будто ослепли. Как будто
разом отключились все механизмы обратной связи со страной и
армией. Управляющая система без обратной связи немыслима даже
теоретически.
Самопровозглашенный Исполком Петроградского Совета
рабочих и солдатских депутатов, опасаясь враждебности крестьянской
страны, в первые дни марта прятался за спины думцев. Поэтому он
подталкивал Временный комитет Госдумы к формированию
буржуазного Временного правительства, отказываясь от делегирования в
его состав своих представителей. За собой Исполком оставлял
функцию высшего контроля, прежде осуществлявшуюся самодержцем.
Между тем, новая временная власть сама оказалась под
нарастающим прессингом анархических толп. Таврический дворец
превратился в вынужденный штаб военного мятежа и самозахватный
солдатский котлопункт. С 27 февраля 1917 г. российский парламент де
факто перестал существовать. Страна уже не слышала думских
речей. Петроградские улицы заговорили языком пулеметов. По
городу с бешеной скоростью носились грузовики, ощетинившиеся
стволами. Солдаты-новобранцы непрерывно стреляли в воздух и
радостно кричали: «Довольно, повоевали!» Свершилось чудо: они
избавились от страшной опасности отправки на фронт. Идя
навстречу требованиям «солдат революции», исполком
Петроградского Совета разослал по воинским частям катастрофическую по
своим последствиям антигосударственную резолюцию, вошедшую
в историю под названием «Приказ № 1». Делегаты, составившие
Совет, представляли рабочие коллективы петроградских
предприятий и части столичного гарнизона. Они были избраны простым под-
43

нятием рук нескольких десятков тысяч правоспособных граждан
(составлявших в своей совокупности сотые доли процента
взрослого российского населения). Несмотря на невысокий уровень своей
представительности, Петросовет с 28 февраля 1917 г.
позиционировал себя в качестве общероссийского высшего органа
законодательной, исполнительной и распорядительной власти. А Временный
комитет Государственной думы, сформированный правомочным
решением легитимного органа общенационального
представительства, уступил свое историческое место маргинальным группам,
действовавшим от имени количественно ничтожного меньшинства
правоспособного населения Российской империи. Это произошло
потому, что Временный комитет Госдумы действовал
негосударственно. Он назначил членов Временного правительства и его
председателя, уступая закулисному партийно-фракционному давлению
кадетов — в обход правильной парламентской процедуры.
Продемонстрировав свою партийную, групповую ангажированность,
Временный комитет лишил себя политических преимуществ
общенационального представительства. В восприятии беспартийного
большинства российских граждан, партийно ограниченный
государственно-правовой статус Временного правительства зеркально
отразился в регионально ограниченном «явочном демократизме»
Исполкома Петросовета. Структурно-функциональное двоевластие
установилось в начале марта 1917 г. только в Петрограде. А
остальная государственная территория Империи надолго вовлеклась в
детерминированный хаос безвластия.
Госдума уступила свое место общенационального
представительства квазипредставительному «органу революционной
демократии», названному Петроградским Советом. Его политическая
эффективность проявилась лишь в сломе государственности.
Показателен в этом отношении изданный Исполкомом
Петроградского Совета антигосударственный «Приказ № 1»,
разрушивший организационные скрепы Российских Вооруженных Сил. Он
отменил армейский системо-образующий принцип:
функциональную и структурную иерархию. Приказ № 1 предписывал: избрание
полковых, батальонных и ротных комитетов; делегирование
комитетских представителей в Петроградский Совет; неисполнение
правительственных распоряжений, противоречащих решениям
Совета; разоружение офицеров; отмену их дисциплинарной власти
над солдатами.
Эти политические предписания адресовались
десятимиллионной Российской армии. «Приказ № 1» отдала горстка штатских
44

людей, за которыми 28 февраля 1917 г. не стояла сколь-нибудь
значительная военно-политическая сила. Тем не менее, данная
резолюция Исполкома Петросовета была беспрепятственно (через
армейские средства связи) доведена до личного состава Вооруженных
Сил империи и немедленно исполнена всеми фронтовыми,
гарнизонными и маршевыми частями. Исполнение самоубийственного
для армии «Приказа № 1» не могло осуществиться без активного
участия демократически настроенного офицерства и генералитета,
занявшего командные должности вместо консервативно-
монархических предшественников, погибших в кровопролитных
сражениях 1915-1916 гг. Политически объяснимым выглядит
декрет Временного правительства (согласованный с Исполкомом
Петросовета) о назначении на должность Верховного
главнокомандующего генерала А. А. Брусилова. В короткий период его
главнокомандования шел активный процесс избыточной
демократизации армии: создания солдатских комитетов. Никому из
последующих «революционно-демократических» Главковерхов (включая
Л. Г. Корнилова) не удалось вернуть в российскую армию
главное — исполнительскую дисциплину. К февралю 1917 г. в
распоряжении Главковерха не осталось силового инструмента дисципли-
нирования армейских частей — гвардии. Довоенная (кадровая)
гвардия была к февралю 1917 г. уже перемолота в сражениях двух
предшествующих лет, типа чудовищной мясорубки 1915 г. при реке
Стоходе.
Имперская бюрократическая подсистема не оказала заметного
сопротивления посягательствам на системную целостность армии.
Потому что вертикально ориентированная бюрократия неизменно
проигрывает в столкновениях с более живучими сетевыми
структурами типа Советов, способными на автономную регенерацию своих
ячеек. Имперская бюрократия могла функционировать только
иерархически, по алгоритму, включаемому из одного, высшего центра.
Материально исправные рабочие подсистемы государства, без
получения в режиме on line централизованно управляющих
импульсов, разом остановились. Заново включить их помешала взрывная
политизация масс. Система пошла вразнос. Машина — на слом.
Общество, лишенное государственного скелета, деструктурирова-
лось. Начался процесс, который в синергетике называется деиерар-
хизацией диссипативных структур. Отрицательно заряженные
социальные частицы покидали стационарные орбиты, превращаясь в
«свободные радикалы». Отрываясь от своих позитивных корней
(деклассируясь, депрофессионализируясь, деморализуясь), мятущиеся
45

люди становились топливом революционного пожара. Свободные
радикалы наращивали энергию всеобщего взрыва.
В деревне массовый «дезертир с ружьем» мгновенно уничтожил
столыпинскую генерацию крепких хозяев. Немедленно
восстановилась (в своем передельческом облике) крестьянская община,
принявшаяся за черный передел — дележ кулацких и барских
земель по «едоцкой справедливости», то есть — по количеству едоков в
крестьянских семьях. В городе вооруженные люмпены самочинно
экспроприировали собственность цензовых граждан. Армия
превратилась в бесчисленные отряды боевиков. В атомном реакторе
российского общества внезапно разрушились правовые стержни,
тормозящие лавинообразный общественный распад. Отключилась система
властного охлаждения. Разрушение государства ускорило процесс
революционной дезинтеграции общества.
Центробежные силы разорвали имперское пространство. Линии
разрыва 1917 г. практически совпали с нынешними
межгосударственными границами СНГ. Но девяносто лет назад (в отличие от
1991 г.) развод народов осуществлялся односторонними
заявлениями партийно-политических лидеров, явочным порядком, де
факто. Шла Первая мировая война. На царскую охотничью базу в
белорусских Вискулях не съезжались легитимные руководители
государствообразующих народов для обмена разводными
письмами. Суверенную территорию Российской империи рвали на части
полулегальные этнополитические организации, открыто
получавшие военно-техническую помощь и финансовые субсидии от
Германии, Австро-Венгрии и Турции. Беловежскую Пущу
сторожили германские войска, гарантировавшие самопровозглашенную
украинскую «незалежность». Украинский гетман Павел Скоро-
падский, бывший генерал-адьютант российского императора,
придерживался прогерманской ориентации. В конце 1918 г. после
ухода с Украины немецких войск власть захватил националист
Симон Петлюра. Другой бывший генерал-адъютант последнего
российского императора, Карл Маннергейм, стал
главнокомандующим войсками Финляндии, отколовшейся в ноябре 1917 г. от
Российской республики. Императорский двор, как впоследствии
ЦК КПСС, являлся кузницей кадров политического руководства
«СНГ» образца 1917-1920 гг. Большевистская часть
коалиционного Совнаркома в конце 1917 г. поощряла сепаратизм имперских
окраин, реализующих «право наций на государственное
самоопределение». Большевики готовились к Брестской капитуляции перед
Германией.
46

Однако историческая инерция государственного существования
Великороссии оказалась сильнее коммунистических установок на
превращение РСФСР в «охапку хвороста при разжигании пожара
мировой революции». (Так формулировалась предназначенная для
внутрипартийного использования троцкистско-ленинская
директива.) Кроме России, государственно жизнеспособными осколками
империи оказались Финляндия, Польша, Эстония, Латвия и Литва.
Государствообразующие политические классы будущих стран
СНГ — Украины, Беларуси, Молдовы, Грузии, Азербайджана,
Армении, Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Киргизии,
Туркменистана появятся нескоро. Они созреют в лоне партийно-
советской и хозяйственной номенклатуры СССР.
Жесткую властную вертикаль Российской империи не могла
заменить неустойчивая горизонтальная агломерация ее автономных
осколков. Служилые люди бежали на окраины страны и там
объединялись, возрождая семейно-дружинный архетип русской
государственности. Ностальгическая «Песнь о Вещем Олеге» стала строевой
в лебедином стане белых дружин.
Возродился и противоположный архетип общественной
самоорганизации на принципах военной демократии Орды. Ее крепко
оседлали «люди длинной воли», большевики. В лобовом столкновении с
государственной «Дружиной» партийно-политическая «Орда» взяла
исторический реванш. Тоталитарная сила одолела авторитарную.
Тем не менее, последняя сопротивлялась варварскому натиску в
течение трех лет. Но первый этап Гражданской войны 1917-1920 гг. белые
начали сдачей стратегически выигрышных позиций в промышленном
центре страны. Красный центр значительно превосходил бело-зеленые
окраины империи уровнем развития транспортных коммуникаций.
В центре страны находились оборонные предприятия и арсеналы.
Осенью 1917 г. совершился роковой исторический повтор:
движение правительственных войск к Петрограду 28 октября 1917 г.
(как и 1-3 марта 1917 г.) вновь остановил командующий Северным
фронтом. На сей раз — Главкосев генерал Черемисов. Из
многомиллионной российской армии только 600 казаков под командованием
генерала Краснова сделали слабую попытку поддержать
государственный порядок. Но и они купили себе свободный проход на Дон
с лошадьми и оружием обещанием выдать балтийским морякам
А. Ф. Керенского. Тот едва успел скрыться из расположения
корпуса Краснова.
В октябре 1917 г. большевики окончательно разрушили
российскую государственную власть. Страна на несколько месяцев оказа-
47

лась в руках миллионов вооруженных дезертиров. Этот
лавинообразный процесс государственной дезинтеграции и общественного
распада коммунистическая пропаганда позднее назвала
«триумфальным шествием советской власти». В результате своего
«триумфального шествия», советская власть к концу 1917 г. потеряла три
четверти из доставшейся ей в октябре суверенной территории
Российской империи.
Не новый порядок принесли большевизированные Советы. Они
сами стали организационными формами беспорядка, безначалия,
политического хаоса. Великая российская Смута XX в. вступила в свою
решающую фазу.
Порядок и Смута — полярные состояния государства. Тезисно
обозначим их основные признаки.
Порядок характеризуется:
— системной целостностью властных институтов и социально-
политической солидарностью истеблишмента;
— способностью политического класса к докризисной отработке
институтами государственной власти критического объема
положительных обратных связей социальной метасистемы с внешней
средой;
— трехуровневой нелинейной зависимостью между
управляющими усилиями и рабочими результатами (при этом энергия
управления должна быть всегда значительно меньше рабочей энергии);
— политической маргинализацией внесистемных элементов;
— преобладанием параметрического управления над ручным,
законов — над декретами.
Смута неизбежна, если:
— раскалывается политический истеблишмент;
— делегитимизируется высшая государтвенная власть;
— физическое насилие становится преобладающей формой
политической коммуникации;
— приватизируются силовые структуры;
— деэтатизируются институты публичной власти («власть
рождается из дула винтовки» — Мао-Цзэдун).
Смуту всегда инициируют люди государственные и властные.
Они же оказываются ее первыми жертвами. Вызывая массы на
улицу, статусные глашатаи радикальных перемен крайне редко
становятся уличными вождями: кто звонит в колокол — не участвует в
процессии.
48

Когда «начальство ушло»
В анархии — все творчество России.
Европа шла культурою огня,
А мы в себе храним культуру взрыва.
Огню нужны — машины, города
И фабрики, и доменные печи,
А взрыву, чтоб не распылить себя —
Стальной нарез и маточник орудий,
И тугоплавкость колб самодержавья.
М. Волошин. Россия
В русле веками проверенной синергетической
последовательности развивались и кризисные события февраля — октября 1917 г.,
охватившие российскую провинцию. В этот период Россия, внезапно
став самой демократичной страной в мире, попыталась осуществить
на местах индивидуальную свободу граждан негосударственными
средствами. Когда «начальство ушло», по стране покатилась все
сметающая на своем пути волна безответственной народной «воли».
В очередной раз обнаружилось ее созвучие с кровавым «полем». В
течение веков русской истории этим словом обозначалось место
сражений, а не сельскохозяйственных работ.
В 1917 г. многомиллионное российское крестьянство развеяло
народнические представления о «стихийной государственности»
сельских передельческих общин. Выборные вожди деревенской
вольницы четырех безгосударственных лет российской истории
патриархально именовались «батьками»: само слово отрицало
государственно-служебную иерархию.
«Историки США, специалисты по России из школы Ричарда
Пайпса в Гарвардском университете, много лет серьезно изучают
движение "зеленых" в гражданскую войну, особенно на Украине и в
Сибири. Их подсчеты сенсационны: в Сибири и "красные" и "белые"
в 1918-1922 гг. контролировали по очереди лишь крупные города да
Транссиб — один процент от общей огромной территории. На 99 %
остальной — царили "зеленые", которых позднее советские историки
изображали как "красных партизан", хотя на деле это были
обыкновенные бандиты-грабители...»1.
Н. И. Махно — наиболее известный практик крестьянской
антигосударственности начала XX в. Историческая преемница раз-
1 Сироткин В. Г. Византийский чин. М, 2006. С. 128.
49

бойничьих станов С. Разина и Е. Пугачева, анархическая
республика со столицей в с. Гуляй-Поле сыграла решающую роль в
победе Красной Армии над войсками А. И. Деникина и П. Н. Врангеля.
Когда конные корпуса генералов Мамонтова и Шкуро летом 1919 г.
стремительным рейдом захватили Орел и Воронеж, над
большевистской властью в Москве нависла смертельная угроза. На
московских железнодорожных путях уже формировались поезда,
предназначенные для эвакуации в Германию руководителей
ВКП(б) и Совнаркома. На помощь к большевикам пришла мах-
новская армия с ее пулеметными тачанками. Она ударила в тыл
деникинской белой армии и вынудила ее отказаться от успешно
развивавшегося наступления на Москву. В 1920 г. махновцы
помогли М. В. Фрунзе в разгроме врангелевских войск. «В
благодарность» за помощь, регулярные красные войска окружили в
новороссийской степи повстанческую крестьянскую армию Н. И. Махно
и почти всю выкосили пулеметным огнем. С конца 1920 г.
прекратилось политическое сотрудничество большевиков и анархистов.
Показательно, что городские и деревенские анархисты в течение
1917-1920 гг. не раз помогали большевикам захватить или
удержать власть и никогда не сотрудничали с белогвардейцами. Эта
противоестественная, на поверхностный взгляд, «классовая
солидарность» анархистов с большевиками имеет прагматическое
объяснение: А. В. Колчак, А. И. Деникин, П. Н. Врангель неизменно
выступали с государственнических, унитаристских позиций
«единой и неделимой России», ставя своей целью восстановление
государственного правопорядка.
В столице крестьянской республики (селе Гуляй-Поле)
понимали, что анархическая «воля» несовместима с правопорядком.
«Свобода вне права — это анархия, а потому и разрушение
свободы. Недоверие к праву или бунт против права, как правило,
вероятны тогда, когда само оно выступает уже не в качестве
воплощения справедливости, стоящей на службе всех, а как продукт
произвола, как узурпация права теми, у кого для этого достаточно
власти»1. Крестьянская республика, созданная по рецептам
П. Кропоткина и М. Бакунина, наглядно продемонстрировала, что
анархическая «воля» обеспечивается не институциональными и
не личностными средствами, а — групповыми. Неформальные
группы усиливают цепную реакцию множественных и насиль-
1 Кардинал Йозеф Ратцингер (нынешний папа римский. — М. М.). О
разуме и вере // Россия в глобальной политике. 2006. Т. 4. № 5. С. 22.
50

ственных разрывов любых традиционно сложившихся социальных
тканей. Все социальные революции, называемые Великими,
сопровождались групповой фрагментацией общества. Она является
неизбежным следствием революционного разрушения четырех
основных метасистемных интеграторов общества: культуры,
рынка, права и государства.
Российская нация как политическая совокупность граждан
распалась в 1917-1920 гг. на догосударственные этносы. Великорусский
суперэтнос раскололся на враждебные классы и партии. Последние, в
свою очередь — на слабо ассоциированные неформальные группы,
вооруженные отряды и банды. Эволюционно сложившаяся сложная
и тонкая система общественных отношений в 1917-1920 гг.
целенаправленно разрушалась большевистской властью. Это происходило
при минимуме политических усилий с ее стороны. Процесс
общественной дезинтеграции, инициированный Февралем и Октябрем
1917 г. шел в полуавтономном режиме. Сказывалось традиционное
для России отсутствие внутреннего общественного «скелета». Его
функцию столетиями исполняло приказно-бюрократическое,
милитаризированное государство. «Скелетная» структура российского
общества, эволюционно вынесенная наружу (подобно панцирю у
черепахи), лишь внешне скрепляла аморфную массу практически
бесструктурных социумов.
Культурно и цивилизационно обусловленная социальность
россиян, их национальная идентичность и историческая общность ре-
грессно сменились простейшими формами древней внутригрупповой
солидарности и дружинного лидерства. Революционная
варваризация общества вновь противопоставила взаимоисключающие
тенденции его развития, символически обозначаемые словами Степь и
Город. Жаждущие насильственного перераспределения жизненных
благ и ресурсов, аутсайдеры экономического состязания,
деклассированные маргиналы («кочевники» индустриально-аграрного
общества) вышли на политическую сцену. Они сошлись в смертельной
схватке с производительными, конкурентными, экономически
успешными слоями, «обремененными» собственностью и культурой, то
есть — с «цензовыми гражданами» (civitas).
Всеобщая «воля» поставила под вопрос свободу каждого. Но с
крушением государства исчезли и цензовые граждане. Так
называемая «организованная прогрессивная общественность», до февраля
1917 г. грозно колебавшая государственные основы империи,
добровольно отодвинулась на обочины политической жизни. Там же
оказались многочисленные городские и сельские цензовые элементы —
51

едва народившийся мирный средний класс. Центральной фигурой
политики стал «человек с ружьем»: организованные и вооруженные
толпы. Кто их вооружил и организовал?
Ответ покажется неожиданным: никто. Тектонический сдвиг
тяжкой государственной плиты обнажил реликтовые формы
древнерусской военной демократии — нереестрового казачества.
Взбунтовавшийся петроградский гарнизон выпал из государственного
военного «реестра». В солдатских комитетах возродился казачий
войсковой круг. Однако в первые дни Февральской революции эти
формы стихийной самоорганизации внегосударственных групп
вооруженного населения воспринимались современниками не в качестве
исторического дежа вю, но — манифестацией «революционного
творчества масс». В них не провиделись знаки надвигавшегося
апокалипсиса. «Бунташный» XVII в. являл разбойничьи ватаги пострашнее.
И все возвращалось на круги своя. После российских смут обычно
реставрировались архаические порядки. Октябрьская революция
1917 г. сломала алгоритм выхода российского государства из
состояния очередной смуты. В огне революции и Гражданской войны
родилась принципиально новая общественно-политическая система. Она
соединила россиян, оставшихся в живых и не покинувших свою
страну, на началах подчинения абсолютно всех организаций диктатуре
Партии-Государства. Для частной жизни практически не осталось
социального пространства. Ужаснувший мир тоталитарный взрыв
получился от соединения параобщественного «казачества» и
квазигосударственной «опричнины». Соединила их советская власть.
До октября 1917 г. эти асимметричные ответы на однотипные
вызовы давались порознь. Октябрь 1917 г. синхронизировал столичную
«опричнину» с провинциальным «казачеством». При этом основной
тон задавали петроградские активисты слома государственности.
Революционные маргиналы российской глубинки чутко улавливали
колебания стрелки петроградского политического барометра. В
конечном счете, решающими оказались события, происходившие на
петроградских улицах. Уличные толпы в столице навязали свою
иррациональную стихийную волю рационально организованным
островкам незрелого гражданского общества. Внезапно оказавшиеся
бесхозными, высшие институты государственной власти на короткое
время с февраля по октябрь 1917 г. попали в неумелые руки земских
либералов. Тут же обнаружилось, что мастера парламентских
дебатов не владеют технологией политического властвования.
Российскому либерально-демократическому истеблишменту
исторические уроки прежних государственных смут не пошли впрок.
52

До 1917 г. признаком хорошего демократического тона считалась
демонстрация традиционной интеллигентской веры в конструктивную
силу народной стихии, освобожденной от принуждения
государственного правопорядка. «Народ сам все устроит». К этому сводилась
конституционная программа первого председателя Временного
правительства князя Г. Е. Львова. В главный кабинет Мариинского
дворца его привели либералы из Прогрессивного блока IV
Государственной думы. Решительному думскому спикеру,
конституционному монархисту М. В. Родзянко, либералы поддержки не оказали:
для них он был слишком правым.
К февралю 1917 г. организационно сложились два лагеря
заговорщиков: конституционно-монархический (по составу — военно-
промышленный, возглавляемый начальником Главного штаба армии
M. Н. Алексеевым и председателем Центрального
военно-промышленного комитета октябристом А. И. Гучковым) и
конституционно-демократический, руководимый лидером Прогрессивного
блока IV Государственной думы кадетом П. Н. Милюковым.
Председатель IV Госдумы М. В. Родзянко являлся межлагерным
медиатором. Его государственный статус позволял делать личный,
политически обобщающий доклад государю. До отречения Николая II,
состоявшегося 3 марта 1917 г., оба лагеря заговорщиков действовали
пропагандистски синхронно и политически согласованно. После
отречения императора произошел межлагерный партийно-аппаратный
раскол, которым немедленно воспользовались партии эсеров и
социал-демократов (меньшевиков), получившие фракционное
доминирование в Исполкоме Петросовета.
Военно-промышленный лагерь конституционных монархистов
располагал серьезной вооруженной силой. Конституционные
демократы не имели опоры в армейской среде. Но кадеты фракционно
доминировали в первом составе Временного правительства.
Взбунтовавшийся столичный гарнизон составлял силовую опору Исполкома
Петросовета. Необученные ратники второго разряда, конечно, не
могли бы противостоять дисциплинированным частям действующей
армии» (что и обнаружилось при быстром подавлении
большевистского путча в июле 1917 г.). Свою боевую профнепригодность
запасные полки Петроградского военного округа компенсировали
согласованностью политических выступлений и возможностью
непосредственного давления на Временное правительство.
Долгожданный «кабинет общественного доверия» возглавил
политически неопытный руководитель российского земства.
Конногвардейцу предпочли толстовца. Земская работа, конечно, не своди-
53

лась к «лужению умывальников». Но в политическом отношении она
осуществлялась по аксаковской формуле «власть — монархии,
мнения — земле». Поэтому принуждающую власть, выпавшую из рук
монархии, земцы не подняли. Они остались в привычном для них мире
«мнений».
Сам по себе, мятеж петроградского гарнизона не мог вызвать
ситуацию, на юридическом языке именуемую перерывом в праве. Лишь
заговор политических и военных верхов, соединенный с солдатским
бунтом и рабочей забастовкой, превратил столичные уличные
беспорядки в острый политический кризис. В революцию он перерос
благодаря отречению царя, освободившему от присяги миллионы солдат
и десятки тысяч офицеров, создавшему взрывоопасный вакуум
высшей государственной власти. Ее системообразующая роль в России
веками была определяющей. Без риска всеобщей смуты высшая
государственная власть не могла прерываться ни на секунду. Поэтому
Основные законы Российской империи не предусматривали
возможности отречения монарха от престола.
Нарушив Основной государствообразующий закон, император
инициировал лавинообразный процесс распада традиционной
российской государственности. Прекрасный семьянин, Николай
Александрович Романов оказался не на уровне исторических задач главы
государства. Он вел себя в ситуации системного кризиса государства
внесистемным образом, то есть — как частное лицо. Ударная волна,
мгновенно разрушившая массивную и жесткую имперскую
конструкцию, пришла, таким образом, не с улиц Петрограда, а из салон-вагона,
стоявшего 2 марта 1917 г. на заснеженных железнодорожных путях
станции Псков. Отрекаясь от престола за себя и за цесаревича, Николай
II неосновательно надеялся, что исторически просвещенная
Государственная дума подхватит оброненный скипетр и покатившуюся по
железнодорожным путям символическую державу. Надежда не
оправдалась. В роковые для государства февральско-мартовские дни 1917 г.
парламентарии упустили реальную возможность государственной
самоорганизации в момент внезапного перерыва в праве. Ситуация
острейшего политического кризиса требовала выхода за пределы
формальных юридических процедур. Когда рушилась сама
государственность, было безответственно предаваться парламентским прениям на
тему: считать ли свое экстренное собрание вне главного конференц-
зала Таврического дворца официальным заседанием Госдумы?
Но именно подобными многочасовыми дискуссиями занимались
члены Прогрессивного блока думских депутатов, не решившихся
прервать свои вынужденные парламентские каникулы.
54

Указом еще властвующего государя от 25 февраля 1917 г.
деятельность IV Госдумы была приостановлена до 16 апреля того же года.
Депутаты IV Госдумы, помня о революционном резонансе
Выборгского воззвания членов распущенной в 1906 г. I Госдумы, не
осмелились собраться на официальное собрание даже после
исчезновения имперского правительства. Они не могли решиться
немедленно заполнить вакуум высшей власти и объявить себя, по примеру
французских Генеральных штатов конца XVIII в., Всероссийским
Учредительным собранием. Срок полномочий IV Государственной
думы приближался к концу, но он был пролонгирован форс-
мажорными обстоятельствами войны с опасным внешним врагом.
Всенародно избранный парламент лишь после выборов
общероссийского Учредительного собрания мог отказаться от исполнения своей
государственной функции общенационального представительства.
Временный комитет Госдумы (по примеру отрекшегося императора)
ограничил себя гражданским статусом частных лиц, собравшихся
«для восстановления порядка и для сношения с лицами и
учреждениями».
Даже в этом юридически не определенном качестве Временный
комитет мог стать кристаллизующим центром государственного
порядка. 27 февраля 1917 г. в Петрограде царил хаос. 200 тысяч
политически дезориентированных солдат без офицеров представляли собой
материальную силу, ищущую парламентского руководительства.
Обоснованно опасаясь правовых санкций за свой бунт в военное
время, солдатские колонны, расцвеченные красными бантами и
флагами, шли к зданию парламента с намерением отдаться под его
защиту. В Таврическом дворце мятежники искали и не нашли своих
уличных вождей.
Технологией внегосударственного уличного вождизма депутаты
Госдумы, естественно, не могли воспользоваться. А технологические
приемы привычного для парламентариев политического
менеджмента не давали системных эффектов. Эти приемы были неэффективны
в неструктурированной толпе вооруженной молодежи, внезапно
получившей физическую возможность, освященную революционной
риторикой многочисленных демагогов, безнаказанно «потрогать
власть руками». Госдума была обязана и — главное — имела власть,
запас времени и материально-техническую возможность быстро
сосредоточить вокруг Таврического дворца разрозненные силы
правопорядка, способные встать на пути неорганизованных солдатских
толп. Кристаллизующим ядром этих сил мог стать полуторатысяч-
ный сводный отряд под командованием генералов Беляева, Хабалова
55

и Зинкевича, дислоцированный 28 февраля в Зимнем дворце. Здание
парламента быстро стало бы центром притяжения для остальных 10
тысяч хорошо вооруженных кадровых военнослужащих, учебных и
полицейских частей с пулеметами, готовых обуздать анархию
необученных новобранцев. К силам государственного порядка непременно
присоединились бы несколько тысяч курсантов петроградских
военных училищ.
Однако в роковой день 28 февраля 1917 г. ни один из
парламентариев не принял на себя государственную роль чрезвычайного
политического комиссара дисциплинированных воинских частей. Все
депутаты IV Госдумы Российской империи ограничили себя
приватными ролями дежурных ораторов на бесконечных солдатских митингах.
Таким образом, общероссийский орган национального
представительства 28 февраля 1917 г. упустил редкую историческую
возможность остановить в начальной и обратимой стадии едва
обозначившийся процесс внесистемно управляемой дезинтеграции вполне
жизнеспособного государства.
В Москве в аналогичной ситуации безначалия вооруженных
толп председатель городской управы полковник Грузинов ненадолго
принял на себя командование гарнизоном. В Петрограде подобных
системных руководителей изначально отвергала солдатская масса,
крестьянская по своей основной социальной принадлежности и
анархическая по менталитету. Председатель Военной комиссии
Петроградского Совета полковник Энгельгард не смог воспрепятствовать
изданию катастрофического по своим немедленным последствиям
«Приказа № 1». Номинальный руководитель военной демократии
сам находился под возрастающим давлением вооруженных толп, в
которые за один день превратился столичный гарнизон. К тому же
Военная комиссия Совета организовалась лишь после победы
солдатского мятежа.
28 февраля была достигнута «точка исторической бифуркации».
Боясь политического перевеса правых, думские либералы из
Прогрессивного блока так круто наклонили влево государственную
ладью, что она перевернулась. Пытаясь избегнуть политического
водоворота анархии, парламентарии приняли данайский дар.
Последний явился утром 27 февраля в скромном облике «Совета депутатов
для поддержания порядка на оборонных заводах». Родзянко
распорядился выделить «волонтерам порядка» две комнаты в Таврическом
дворце. К концу дня Совет вырос до 3 тысяч человек. Две трети его
состава были делегатами бунтующих воинских частей. Они
превратили все помещение российского парламента в непрерывно митин-
56

гующую казарму. По угловым комнатам дворца уже робко жались
недавние популярные дирижеры общественных настроений.
Хаос пришел сверху
За первые двадцать лет XX в. Россия пережила три революции и
три войны, в том числе самоистребительную гражданскую. Всем этим
катаклизмам мирового масштаба предшествовали «микроинсульты»
мозга нации, нарушающие жизненные функции государственного
организма и системную согласованность действий рабочих органов
управления. К аппаратной энтропии добавилось всеобщее недоверие
к высшей политической власти Российской империи. Недоверие
низов провоцировала череда внутрисистемных автоколебаний и
расколов властвующей элиты. В их ряду: роспуск I и II Государственной
думы, Выборгское воззвание распущенных думцев к всеобщему
гражданскому неповиновению, хроническая неконструктивность
либеральной оппозиции, антимонархическая риторика Прогрессивного
блока IV Госдумы, в том числе — знаменитая, всколыхнувшая
воюющую страну, популистская и провокационная речь лидера кадетов
П. Н. Милюкова с ее рефреном «глупость или измена?». Амплитуду
системных автоколебаний наращивала министерская чехарда в 1915-
1916 гг.
Министры имперских правительств болтались в своих
должностях, как мальчики — в кавалерийских ботфортах: масштаб их
личностей явно не соответствовал уровню сложности национальных
проблем. Подстать гражданским чинам были и военные. Их
служебная неисполнительность выглядела наиболее тревожно.
Командующий Петроградским военным округом упорно саботировал
исполнение царского распоряжения о выводе из столицы ненадежных
воинских частей. Основание саботажа: выводимые из Петрограда
запасные батальоны гвардейских полков негде разместить, Россия
недостаточно обширная страна. Николай II распорядился о замене
потенциальных мятежников столичного гарнизона
дисциплинированными войсками с фронта. Приказу Верховного
главнокомандующего противопоставлялся стандартный довод военных
бюрократов: «Петроградские казармы переполнены резервистами,
фронтовиков некуда расквартировывать». Военное министерство не
исполняло распоряжение царя о вооружении столичной полиции
броневиками. Дескать, выходящие из заводских цехов броневики
57

предназначены для немедленной отправки на фронт. В феврале-
октябре 1917 г. именно эти задержанные в столице броневики
окажутся в руках гарнизонных мятежников, не желающих идти на
фронт. (Вспомним, на какой импровизированной «трибуне»
выступал вернувшийся из эмиграции В. И. Ленин с апрельскими
тезисами, провоцирующими гражданскую войну.) Министр внутренних
дел А. Протопопов распылил немногочисленные полицейские силы
и учебные команды по всему городскому пространству Петрограда,
вместо сосредоточения их в ударный кулак.
Когда в феврале 1917 г. в столице воюющего государства начались
серьезные беспорядки, власть не располагала концентрированными
охранными силами, способными обуздать солдатскую анархию
необученных запасных батальонов Волынского и Павловского полков.
Новобранцы безнаказанно стреляли в полицейских и казаков,
убивали своих офицеров. 28 февраля 1917 г. правительство Российской
империи разбежалось. Буржуазное правительство Российской
республики, сформированное в условиях февральской революции,
демонстрировало еще меньшую государственную дееспособность.
В марте 1917 г. Временное правительство за несколько дней
ликвидировало весь старый административный аппарат губерний и
уездов, не озаботившись предварительным созданием новых рабочих
органов политической демократии. Комиссары Временного
правительства, направляемые на места, усиливали всеобщий хаос.
Исполнительные подсистемы тысячелетнего государства по команде
из столицы перестали функционировать. Разом остановились вполне
исправные механизмы властного принуждения: полиция, суды,
прокуратура, пенитенциарные учреждения, структуры государственной
безопасности. Исчезли налоговые органы. Основную часть этой
разрушительной работы совершили не бунтующие массы. Это было бы
им не по силам.
Уровнем организованности и вооруженности российское
государство даже в состоянии*полураспада многократно превосходило
население всей страны, а не только нескольких промышленных районов.
Однако буржуазно-демократическое Временное правительство,
сформированное Временным комитетом IV Госдумы,
последовательно лишало себя последних институтов, еще как-то способных
удерживать государство от полного распада.
Спонтанная и хаотическая импровизация «корниловского
мятежа» — предпоследний этап этого распада. Временное правительство
самоубийственно мобилизовало и вооружило внесистемные силы,
направив их против последнего оплота российской государственно-
58

сТи — против воюющей национальной армии. 27 августа 1917 г.
Верховный главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов
предпринял последнюю попытку удержания элементарного правопорядка в
стране. Выполняя наказ Московского государственного совещания,
состоявшегося в середине августа 1917 г., Корнилов ультимативно
потребовал от председателя Временного правительства, военного
министра А. Ф. Керенского: совместными усилиями зачаточного
демократического госаппарата и остаточными
дисциплинированными частями полуразложенной армии свергнуть тиранию
анархических толп. С этой целью правительству предлагался четкий план
действий: правительственным декретом распускаются все
негосударственные военизированные формирования; в армии
восстанавливаются единоначалие и дисциплинарная власть офицеров;
отправляются на фронт разложившиеся части петроградского
гарнизона; вооруженной рукой пресекается массовое дезертирство.
Керенский был в курсе оперативных разработок Главного штаба
армии. Они имели серьезные шансы на успех военно-политической
операции по восстановлению системной управляемости в воюющей
стране. При одном непременном условии: солидарности остатков
сил правопорядка. Для успеха задуманной операции было
необходимо техническое и пространственное соединение Правительства и
Ставки. В Петрограде Временное правительство находилось на
положении заложника мятежного столичного гарнизона.
Рассмотрев генеральскую диспозицию, Керенский обнаружил
«угрозу демократии» в перемещении Правительства в могилевскую
Ставку, «под защиту армии». Он не увидел в этом плане себя в
качестве революционного лидера нации и неожиданно для остаточных
сил правопорядка публично объявил о смещении Корнилова с поста
Главковерха. Лобовое противостояние Правительства и Ставки
резко активизировало внесистемные силы. Большевики,
меньшевики, анархисты и эсеры получили исторический шанс захвата
государственной власти под флагом «защиты завоеваний революции».
Корнилов не подчинился приказу о своем смещении и призвал
страну к «дебольшевизации». Арестовавший отрекшегося императора,
активно поддержавший Февральскую революцию, Л. Г. Корнилов
не стремился ни к восстановлению монархии, ни к военной
диктатуре. Однако гюлуразложенное большинство армии,
военизированные организации в Петрограде и на крупных железнодорожных
станциях, распропагандированные внесистемными партиями, не
поддержали запоздалых усилий армейского командования по
спасению государства.
59

Ставка Верховного главнокомандования в августе 1917 г.
технически уже не могла исполнять функции политического руководства
страной. Особенно — в условиях открытого противостояния
легальному правительству, подавившему в начале июля 1917 г. (силами
воинских частей Северного фронта, вызванных в столицу
Исполкомом Петроградского Совета) спонтанный большевистский
путч балтийских матросов. Публичный конфликт даже со слабым
Временным правительством лишил государственника Л. Г.
Корнилова политической силы, наклеив на него фальшивый ярлык
«контрреволюционера», каковым он в августе 1917 г. не был. Лишь
октябрьская государственная катастрофа заставила Корнилова
освободиться от февральских иллюзий насчет государствообразую-
щего потенциала революционной демократии и приступить к
формированию Добровольческой армии. Но даже и тогда он не имел
бонапартистских замыслов, оставаясь сторонником
общенациональных (надпартийных и надклассовых) выборов Учредительного
собрания. Не армии и не Советам предстояло, по твердому
убеждению Корнилова, решать фундаментальные государствоустроитель-
ные задачи.
В августе 1917 г. армейское высшее командование требовало
ускорить созыв общероссийского Учредительного собрания. В этом
программном политическом пункте стратегически совпадали позиции
Временного правительства и Ставки. Созыв Учредительного
собрания сознательно тормозили в августе 1917 г. эсеро-меньшевистские
Советы, стремившиеся к построению государства на партийно-
классовой основе. Принцип общенационального политического
представительства еще более энергично отвергали большевики,
анархисты и левые эсеры. С позитивным лозунгом Нации-Государства и
выступили корниловцы. Однако анархо-большевистское
политизирование российских вооруженных сил зашло слишком далеко. И эти
остаточные государственные институты продемонстрировали свое
бессилие, когда перед армией встала задача экстренного
восстановления элементарного правопорядка. На Петроград, по приказу
Главковерха, двинулся малоформатный корпус генерала Крымова,
состоявший из нескольких казачьих сотен.
И невольные мятежники, руководимые Ставкой, и Временное
правительство действовали спонтанно, неадекватно и
неэффективно. Иерархически построенные структуры в условиях взрывной
политизации масс обычно проигрывают децентрализованным
(сетевым) структурам. Стремительно теряющий политическое влияние,
Керенский объявил государственно организованных и системно
60

действующих генералов «вне закона». Он попытался «оседлать
тигра» внесистемного политического экстремизма, делегировав ему
функции легитимного государственного насилия. С этой целью
Временное правительство распорядилось вооружить из
государственных арсеналов красногвардейские отряды большевиков,
анархистов и левых эсеров. Казаки Крымова, распропагандированные
«волонтерами революционной демократии», отказались от марша
на столицу и самовольно ушли на Дон и Кубань. Они не пошли на
риск гражданской войны. Крымов застрелился. Опираясь на
Красную гвардию, Временное правительство арестовало Корнилова,
Алексеева, Деникина, Лукомского и других генералов, поместив их
в городскую женскую гимназию г. Быхова, приспособленную под
тюрьму.
Керенский назначил себя новым Главковерхом, а генерала
Духонина — начальником Генштаба. Но командовать было уже некем.
Осенью 1917 г. легальные вооруженные силы, деморализованные
августовским кризисом власти, уже не представляли собой опору даже
элементарного правопорядка. Поставив под свой контроль Советы и
солдатские комитеты, большевики с их помощью целенаправленно
разрушали остатки армии, призывая их «превратить войну
империалистическую в войну гражданскую». Воинские части, крестьянские
по своему основному составу, отвечали на партийную агитацию
массовым дезертирством. Летом 1917 г. в тылу скрывались полтора
миллиона дезертиров — будущих активистов всеобщей «экспроприации
экспроприаторов». В сентябре-октябре 1917 г. уже целые полки и
дивизии покидали фронт и с оружием в руках отправлялись в тыл
делить помещичью и кулацкую землю, экспроприировать имущество
«буржуев». Большевистский лозунг «грабь награбленное» овладел
массами.
Дезертир с ружьем превратился накануне октябрьского
переворота 1917 г. в главную политическую силу страны. Именно дезертиры
(миллионы их забили все железнодорожные станции) окончательно
угробили российское государство. Вооруженная серошинельная
стихия разметала последние островки либеральной демократии.
Охлократия торжествовала. Государственная власть «валялась в
грязи», все ее топтали. Большевикам не надо было ее даже
завоевывать. Им стоило только нагнуться и протянуть руку.
Красногвардейские отряды в ночь с 24 на 25 октября 1917 г.
использовали полученное в августе оружие против Временного
правительства, защищаемого несколькими сотнями юнкеров и офицеров
российской армии. Прапорщик Крыленко, назначенный, по распоря-
61

жению большевистского СНК, Главковерхом вместо генерала
Духонина, начал свое главнокомандование устным приказом о
расстреле предшественника. Прибывшие вместе с Крыленко матросы
растерзали генерала. Массовые убийства офицеров стали
именоваться в большевистской среде «отправкой в штаб Духонина». Незадолго
до своей трагической гибели Духонин успел освободить из Быховской
тюрьмы штаб будущей Белой гвардии (Добровольческой армии).
Под охраной эскадрона казаков-текинцев руководители Корни-
ловского мятежа отправились в г. Новочеркасск — столицу
самопровозглашенной Донской республики.
В трагические для российского государства дни
большевистского переворота десятки тысяч вооруженных военнослужащих
(офицеров, юнкеров и казаков), находившихся в Петрограде,
равнодушно наблюдали варварский разгул анархических толп. На призыв
эсера Бориса Савинкова (товарища военного министра Временного
правительства) «защитить революционную демократию» Совет
казачьих войск, находившихся в Петрограде, ответил встречным
требованием к Правительству: предоставить казакам возможность
массовых самосудных расправ в столице при казачьих методах
наведения государственного порядка. Такая перспектива устрашила даже
бывшего руководителя террористической Боевой организации
партии социалистов-революционеров. В судьбоносные дни
Октябрьского переворота вполне боеспособные казачьи войска сохраняли
вооруженный нейтралитет и тем самым помогли большевикам и
левым эсерам легко овладеть силовыми инструментами протогосу-
дарственной власти.
Курсанты военных училищ, получив увольнительные, слонялись
по городу. В театрах шли спектакли. Рестораны были переполнены.
По Невскому проспекту спокойно фланировала нарядная публика.
А в это время вооруженные мятежники, не встречая сопротивления,
захватывали госучреждения, вокзалы и почтамт.
С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях.
М. Волошин. Россия
Так выглядел вакуум исполнительной власти в октябре 1917 г.
Двух месяцев нехватило Временному правительству до открытия
Учредительного собрания. Необходимо было просто удержать по-
62

рядок, не предрешая формы государственного устройства, но
решительно подавляя политический экстремизм негосударственных
военизированных формирований. Широко распространен
историографический миф о материальном бессилии Временного правительства:
«Керенский не имел вооруженных дисциплинированных сил». Это
неправда: такие силы оставались и в столице, и (в основном) на
фронте. В распоряжении действующей исполнительной власти
всегда имеется необходимый минимум средств легитимного
насилия. В октябре 1917 г. Временное правительство сковал дефицит
политической воли. Паралитики власти не справились с
эпилептиками революции.
Политологический парадокс: непосредственные демократии в
условиях социальной революции неизменно соскальзывают в
тоталитарные режимы. Это объясняется массовостью участников
непрофессионального (то есть — революционного) отправления
государственных функций. Предрасположенность к тотальному
контролю частной жизни граждан и подчинению ее анонимным
целям заложена в самой природе непосредственного
народоправства. Абсолютное доминирование безличного над
индивидуальным несовместимо с политическими свободами и гражданскими
правами. Последние могут существовать лишь под охраной
институционализированного правового государства,
санкционирующего метароль индивидуума. Но именно государственные
институты являются обычными жертвами революционной агрессии
политизированных масс, вышедших на улицы. Право не создается
на площадях.
Порожденная февральской революцией 1917 г., анархическая
охлократия к осени того же года полностью разрушила все
оставшиеся институты российской государственности, включая армию.
Заменить эти институты не могли партийно организованные
Советы. Они иногда поддерживали правопорядок, чаще
расшатывали. Когда военная сила Советов соединялась с аппаратными
возможностями Временного правительства (сколь бы слабыми они ни
выглядели), вооруженная анархия временно отступала. Например,
большевистский путч в июле 1917 г. потерпел поражение
исключительно потому что эсеро-меньшевистский Петроградский Совет
вызвал с Северного фронта (для поддержки Временного
правительства) дисциплинированные воинские части, быстро рассеявшие
мятежников.
Ударная сила революционной анархии после провала Корни-
ловского мятежа заметно ослабла. В отсутствии сильного противни-
63

ка она обнаружила внутреннюю готовность к закономерному
переходу от всеобщей «воли» к диктатуре — примитивной форме
государственной власти.
На гребне ослабевшей охлократической волны осенью 1917 г.
удерживались только левые эсеры,
меньшевики-интернационалисты и большевики. На изломанный революционным штормом
берег российской политической жизни вынесло в октябре 1917 г.
большевистско-эсеровский Военно-революционный комитет (ВРК)
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Созданный
в августовские дни Корниловского мятежа «для защиты
революционных завоеваний народа», ВРК явочным порядком превратился в
штаб антиправительственного вооруженного восстания. ВРК
соперничал с Военной организацией РКП(б) — «военкой». Он
позиционировал себя в глазах беспартийных масс в качестве
внепартийного интегратора революционной энергии петроградских рабочих,
столичного гарнизона (постоянно озабоченного неприятной
перспективой отправки на фронт), моряков Балтийского флота и
отрядов нерегулярной Красной гвардии. Свою политическую
зависимость от ЦК РКП(б) Военно-революционный комитет Петросовета
не афишировал.
Оказавшись к осени 1917 г. наиболее организованным островком
в море бесструктурности и безвластия, РКП(б) сумела овладеть
инструментами военной демократии. Она сумела оседлать опадающую
анархическую волну на короткое, но достаточное для заполнения
вакуума безгосударственности, время. Этот период ноября —
декабря 1917 г. коммунистическая историография, как уже отмечалось,
впоследствии назовет «триумфальным шествием советской
власти». Эфемерные результаты этого шествия очень скоро сошли на
нет, и большевистская власть оказалась в кольце всевозможных
фронтов.
Из смертельного противостояния громадному, но
неорганизованному большинству населения расколотой страны коммунистический
«орден меченосцев» вышел закаленным, заточенным на массовый
террор и тотальный контроль общественной и частной жизни всех
оставшихся в живых. В боях Гражданской войны, от голода,
болезней, бандитизма и государственных репрессий страна потеряла к
1921 г. около 15 млн человек. Такой осталась в исторической памяти
общественная цена непродолжительного торжества
непосредственного (бесструктурного) народоправства, завершившегося
«диктатурой» пролетариата, основанной на политической правосубъектности
единственной Партии-Государства.
64

«Власть из дула винтовки»
Государственную катастрофу в
феврале 1917-го нам устроили
масоны. На Октябрьскую —
жиды подбили. Только мы, народ-
богоносец, ни за что не отвечаем.
Как псих со справкой.
Степан Злобин
Государственную власть большевики получили 25 октября 1917 г.
из рук Военно-революционного комитета (ВРК) Петроградского
Совета рабочих и солдатских депутатов. Последний был легально
создан (по предложению левого эсера П. Лазимира и при содействии
Временного правительства) для отпора внутренним
контрреволюционным силам и для революционной обороны Петрограда от
наступавших германских войск. В середине октября 1917 г. Правительство
попыталось (в очередной раз) освободить столицу от засилья
разложившихся резервных частей. ВРК умело воспользовался
тактической ошибкой Временного правительства и легко овладел осколками
исполнительной и распорядительной власти. Успех Октябрьского
переворота был результатом политического канализирования
большевиками разрушительной энергии беспартийного военного мятежа
петроградского гарнизона и кронштадтских моряков, направленных
Временным правительством на фронт.
Собравшийся 26-27 октября 1917 г., уже после Октябрьского
переворота, II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских
депутатов оказался поставленным перед свершившимся фактом.
Именно стремлением опередить начало работы съезда объясняется
знаменитое Ленинское «сегодня (24 октября) начинать рано,
послезавтра (26 октября) — поздно». Большевики явно опасались
возможного решения съезда Советов о принятии непосредственно на себя
(по историческому образцу французских Генеральных штатов) всех
национально-государственных правомочий: учредительных,
законодательных, исполнительных, распорядительных и судебных.
Поэтому большевистский по основному составу Совет
народных комиссаров поспешил объявить себя Вторым Временным
правительством, не предрешающим государственное устройство
страны. СНК формально поддержал популярный в стране лозунг
созыва Общероссийского Учредительного собрания. Этим лозунгом
большевики маскировали собственные диктаторские намерения,
65

одновременно ломая «жирондистские» планы правых эсеров.
Последние обнаруживали склонность к приданию объединенному
Всероссийскому съезду Советов рабочих, крестьянских и
солдатских депутатов статуса национального Конвента. Объединение
параллельно заседавших в ноябрьские дни 1917 г. III рабоче-
солдатского и III крестьянского советских съездов работало на
реализацию «жирондистских» планов правых эсеров. Одновременно
оно спасало от немедленного краха власть большевистского и ле-
воэсеровского СНК. Согласившись на объединение советских
съездов, правые эсеры воспрепятствовали формированию
общенационального антикоммунистического фронта. Выражая социально-
экономические интересы крестьянского большинства населения
страны, правые эсеры могли встать на политическую платформу
общегражданского представительства, но — предпочли остаться
классовой партией. В этом качестве они теряли свое конкурентное
преимущество перед партией нового типа, открыто
ориентированной на диктатуру революционного меньшинства. РКП(б) после
Октябрьского переворота организационно превосходила всех своих
политических противников и временных союзников, так как
поставила себя вне демократической конкуренции, быстро превращаясь
в аппаратно армированную Партию-Государство. К «митинговой
демократии» Советов большевики всегда относились
инструментально — как к удобному, стихийно возникшему, но
обоюдоострому и плохо управляемому орудию разрушения бюрократической
государственности России. В ноябре 1917 г. большевики
попытались заменить «митинговую демократию» Советов — партийно
организованной работой Учредительного собрания. Парламентская
демократия Учредительного собрания оказалась
некоммунистической. Пришлось подавлять ее в зародыше.
В 1918-1920 гг. инструментальная ценность Советов в глазах
большевиков еще более снизилась: Гражданскую войну они
выиграли, опираясь на невыборные «органы пролетарской диктатуры» —
деревенские комбеды, городские ревкомы, ВЧК, совокупно именуемые
«советской властью».
Однако неизбежная историческая обреченность большевиков
маскировалась относительной и преходящей политической силой
созданной ими социотехнической подсистемы, занявшей
доминирующее положение в организационно рыхлой политической среде и
построенной на небывалой в истории организационной парадигме
Партии-Государства. Поставив коммунистов вне демократического
состязания, РКП(б) уничтожила всех своих социалистических кон-
66

курентов (в том числе — социал-демократов, меньшевиков, наиболее
способных действовать системно). Тем самым РКП(б) лишила себя
не только потенциальных союзников, но и возможности — жизненно
важной для любой политической партии — при утрате электоральной
поддержки уйти в легальную оппозицию. Поэтому и
внутрипартийная борьба сталинского аппаратного ядра ВКП(б) с центристской,
левой и правой оппозициями, заканчивалась однотипно —
физическим уничтожением побежденных, в полном соответствии с
политической традицией большевизма: «Нас не надо жалеть, ведь и мы
никого не жалели» (Семен Гудзенко).
В октябре 1917 г. РКП(б) «купила билет только в один конец».
Но почему этот исторический «билет» (или, в терминах русского
Средневековья, «ярлык на великое княжение») получила именно
коммунистическая партия? Широко распространен хрестоматийный
ответ: потому что только она сумела взять и удержать
государственную власть, будучи силой, наиболее прогрессивной, способной
решать давно назревшие задачи структурно-функциональной
модернизации страны, в качестве партии, наиболее адекватно выражающей
коренные интересы трудящегося большинства народа. (Более
развернутое политологическое обоснование исторической миссии
большевиков можно найти в статье В. И. Ленина «Удержат ли
большевики государственную власть?».)
По критериям общей теории систем, вышеуказанный ответ не
представляется нам достаточно аргументированным. Во-первых,
потому что на 25.10.1917 ни в Петрограде, ни в другом городе бывшей
Российской империи никакой системно организованной
государственной власти уже не было. Нечего было ни брать, ни удерживать.
Государственную власть предстояло создавать заново, на
национальной почве, выжженной социально-политическим радикализмом
бесструктурных масс. И с этой задачей РКП(б) справилась ценой
тягчайших народных страданий и невосполнимых цивилизационных
потерь. (Через 70 лет коммунистического господства эти страдания и
потери «аукнулись» стремительным крахом СССР и мировой
социалистической системы.)
Во-вторых, политическое пространство бывшей Российской
империи, утратившее в период февраля — октября 1917 г. основные
системообразующие признаки государства, сохранило до разгона
Учредительного собрания (5 января 1918 г.) остаточную ядерно-
сферную структурность. Так построены все сверхсложные
нелинейные системы. Протогосударственных ядер разной величины и
удельной плотности, подобных РКП(б), равно как многоразмерных и раз-
67

новекторно ориентированных параобщественных сфер в указанный
период было еще много. После разгона Учредительного собрания их
стало намного меньше. Однако большевикам пришлось в течение
полугода постепенно и целеустремленно наращивать величину и
плотность собственного протогосударственного ядра, за счет ликвидации
других ядер потенциальной государственной кристаллизации:
анархистов (в апреле 1918 г.) и левых эсеров (в июле 1918 г.), неизбежно
снижая при этом уровень разнообразия и системной устойчивости
общества.
Вторая советская партия, опиравшаяся до января 1918 г. на
леворадикальное меньшинство крестьянства, после организационного
разгрома партии крестьянского большинства (правых эсеров)
стремительно превращалась в общекрестьянскую партию и вполне могла
занять лидирующее положение в демократических Советах. В мае
1918 г. численность партии выросла на треть, с 60 до 80 тыс. членов.
Полугодом ранее, на ноябрьских выборах в Учредительное собрание,
левые эсеры получили только 4 % от общего количества поданных
голосов. В составе делегатов IV Общероссийского съезда советов
фракция левых эсеров насчитывала уже 20 % мест. На V Общероссийском
съезде Советов, собравшемся в московском Большом театре 5 июля
1918 г. под совместной охраной большевистских и левоэсеровских
патрулей, фракция второй советской партии (пока еще входившей в
правительственную коалицию) выросла до 30 % общего количества
делегатов. Электоральный вес партии левых эсеров в
действительности был значительно больше: часть крестьянской (левоэсеровской)
квоты в персональном составе V съезда Советов большевистский
ВЦИК отдал комбедам. Накануне съезда Совнарком подготовился к
силовым мерам по устранению с политической сцены своего
союзника. Ждали повода. Он вскоре представился.
Воспользовавшись убийством германского посла графа фон
Мирбаха, организованным первым заместителем председателя ВЧК
Александровичем и осуществленным руками левых эсеров —
Блюмкиным и Андреевым, большевики превентивно раздавили
неполитическими средствами конкурирующее с ними протогосудар-
ственное ядро левых эсеров. Вся левоэсеровская фракция V съезда
Советов была арестована прямо в зале съездовского заседания.
Особняк Саввы Морозова (здание ЦК партии левых эсеров) — взят
штурмом после артиллерийского обстрела прямой наводкой.
Политический результат силового подавления якобы
«антисоветского мятежа левых эсеров», мифологизированного большевистской
историографией, сказался немедленно. В составе делегатов VI
68

Общероссийского съезда Советов, созванного в октябре 1918 г. и
принявшего Конституцию РСФСР, «фракция» левых эсеров
уменьшилась с 30 до 1 %. А ВЦИК — советский квазипарламент — исключил
из своего состава представителей всех социалистических партий,
оставив среди советских «парламентариев» одних коммунистов.
В-третьих, монопартийный ВЦИК принял в октябре 1918 г.
дискриминационную, относительно среднего крестьянства,
Конституцию РСФСР. Она лишила избирательных прав миллионы граждан:
городскую и сельскую буржуазию, интеллигенцию, бывших
госслужащих, священников, офицеров. Голоса пяти «трудовых крестьян»
приравнивались к голосу одного рабочего. Дискриминационные
статьи Конституции РСФСР 1918 г. были смягчены Конституцией
СССР 1924 г. Но многомиллионная категория «лишенцев»
сохранилась до принятия в 1936 г. новой Конституции СССР, установившей
всеобщность избирательных прав советских граждан, в связи с тем,
что социализм в отдельно взятой стране был официально объявлен
«в основном построенным».
Таким образом, Партия-Государство создала и упрочила за собой
монопольную политическую правосубъектность путем резкого и
насильственного сжатия политического пространства, созданного
февральской революцией 1917 г., и снижения системного разнообразия
общества. Без этого коллапса гражданской активности
подавляющего (подавляемого) большинства населения страны большевики не
смогли бы ни создать, ни удержать в своих руках государственную
власть.
Отвергнув, подобно эсерам, принцип общегражданского
(национального) представительства в органах государственной власти — в
пользу монопартийного делегирования, большевики одновременно
отвергли и цивилизационную модель Нации-Государства,
утверждавшуюся в Европе с XVIII в.
Недостаток государствоустроительного смысла в действиях
победителей Октябрьского переворота компенсировался волчьей хваткой
большевиков, их могучим инстинктом властвования. Это
подтвердили послеоктябрьские месяцы коммунистического правления.
6 ноября-1917 г. Совнарком объявил дату выборов
Общероссийского Учредительного Собрания — 12 ноября 1917 г. Объемом и уровнем
национальной представительности собрание должно было превзойти
все существовавшие после октябрьского переворота протогосудар-
ственные (ядерные) структуры и параобщественные (сферные)
организации: Совет народных комиссаров, ВЦИК, Всероссийский съезд
Советов, политические партии, профсоюзы, корпоративные объеди-
69

нения, этнополитические движения. Первое заседание
общенационального форума Совнарком назначил на 23 ноября 1917 г.
В конце 1917 г. советского государства еще не было, а старое
российское общество дезорганизовалось. Но нация как политическая
совокупность граждан проявила очень высокую степень инерционной
государствоустроительной активности. Сам факт состоявшихся
12-19 ноября 1917 г. на всей неоккупированной территории бывшей
Российской империи выборов депутатов Учредительного собрания —
тому свидетельство. Выборы были прямыми, равными, всеобщими,
при тайном голосовании. В них приняли участие 44,5 млн (70 % от
общего числа правоспособных граждан). Голосовала и большая часть
правоспособного населения Финляндии, Средней Азии, Кавказа.
Общероссийские выборы происходили на альтернативной основе.
Конкурировали партийные списки. В том числе — список кандидатов
от РКП(б). Свобода партийной агитации и гражданского
волеизъявления новой властью практически не ограничивалась, так как
организацией выборов руководил Всевыборком, созданный 2 марта 1917 г.
решением Временного комитета IV Государственной думы. В
результате честного политического состязания, правящая партия
большевиков потерпела сокрушительное поражение. Она получила лишь
четверть мест в Учредительном собрании. ЦК ВКП(б) и Совнарком
оказались перед дилеммой. Корпус российских избирателей
принуждал коммунистов к конструктивному сотрудничеству с наиболее
популярной социалистической партией — партией правых эсеров,
получивших 57,6 % голосов и 225 (из 703) депутатских мандатов.
Персональный состав собрания формировался по смешанному,
пропорционально-мажоритарному, принципу: партийный список
кандидатов, собравший в своем избирательном округе простое
большинство голосов, получал больше депутатских мандатов, чем
позволяла бы чисто пропорциональная система выборов. При такой
системе партия правых эсеров, собравшая голоса 25 млн 625 тыс.
избирателей (из 44,5 млн) могла бы рассчитывать на 405 депутатских мандатов
вместо фактически полученных 225. А партия большевиков, с ее
электоральной поддержкой в 11 млн 80 тыс. голосов, могла бы
претендовать на 175 мандатов, но реально получила 163. Левые эсеры,
входившие с октября 1917 г. в правительственную коалицию с
большевиками первого состава Совнаркома, с их 4 % электоральной базы, были бы
вправе рассчитывать лишь на 28 мест в Учредительном собрании
вместо фактически полученных 39. Таким образом, система
демократического представительства, разработанная Временным комитетом
IV Госдумы и примененная при выборах во Всероссийское Учре-
70

лительное собрание лишила наиболее популярную
социалистическую партию 180 потенциальных депутатских мандатов.
РКП (б), идя на выборы 12-19 ноября 1918 г., твердо
рассчитывала на получение в составе Учредительного собрания
конституционного большинства в две трети от общего количества депутатских мест.
Такая политическая иллюзия партийного самовосприятия
коммунистов питалась сплошной большевизацией Советов накануне
Октябрьского переворота, его оглушительным успехом и эйфорией от
«триумфального шествия Советской власти». Однако в
действительности большевики до ноября 1917 г. одолевали своих партийных
соперников не на общенациональных выборах. Последние
общероссийские выборы в IV Госдуму (при индивидуальном гражданском
волеизъявлении) состоялись в 1912 г. Большевики тогда получили менее
1 % думских мест. После февральски революции 1917 г. большевики
получали массовую поддержку в благоприятных для экстремистов
кризисных условиях «митинговой демократии», то есть — в
ситуациях группового делегирования в Советы представителей бастующих
рабочих коллективов, бунтующих крестьянских общин и мятежных
воинских частей. При этом голоса пяти крестьян неизменно
приравнивались (пока еще неконституционным образом) к голосу одного
городского рабочего или солдата.
Если бы ВЦИК и СНК остались в правовом поле, то им
предстояла правительственная коалиция с победителями общероссийских
выборов и неизбежная утрата рычагов нелегитимного насилия над
обществом.
Захватывая в октябре 1917 г. государственную власть,
большевики не планировали разгон будущего Учредительного собрания.
Наоборот, одним из их главных обвинений в адрес буржуазно-
демократического Временного правительства была явная
неготовность последнего к проведению давно обещанных выборов
общенационального форума. Выборы Учредительного собрания публично
объявил (по согласованию с Петроградским Советом рабочих и
солдатских депутатов) Временный комитет IV Госдумы 2 марта 1917 г.
Одновременно была назначена точная дата созыва Собрания —
28 ноября-1917 г. Для организации и проведения объявленных
выборов, Временный комитет Госдумы сформировал независимый от
Правительства и Советов специальный институт — Всевыборком.
Уже 6 ноября 1917 г. эсеро-большевистский Совнарком
попытался подчинить себе надпартийный Всевыборком. Управляющий
делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич потребовал от Всевыборкома передать
советскому правительству все материалы по практической организа-
71

ции общенациональных выборов. Всевыборком категорически
отказал в удовлетворении незаконных требований СНК. Однако 23
ноября 1917 г., уже зная о результатах выборов, Совнарком издал декрет
о введении в столице чрезвычайного положения, разместил 27
ноября 1917 г. в городе 12 тысяч балтийских моряков и латышский
стрелковый полк. Этим же декретом от 23 ноября 1917 г. устанавливалось:
правом открытия Учредительного Собрания наделяется только
полномочный представитель СНК, кворум Собрания определяется в 400
депутатов, открытие Собрания переносится на 5 января 1918 г. По
поручению СНК, И. В. Сталин и Г. И. Петровский арестовали всех
членов Всевыборкома.
23 ноября 1917 г. большевики уже не могли повлиять на
подведение итогов выборов, состоявшихся неделей раньше, но
великолепно использовали временную паузу, предоставленную им
партийными конкурентами. К январю 1918 г. Совнарком расчистил
для себя политическое пространство, терроризировав всех
серьезных конкурентов в борьбе за государственную власть.
Несоциалистические партии (прежде всего — Партия народной
свободы, кадеты) были распущены декретом СНК и объявлены вне
закона. Руководители партии — арестованы. Подверглась аресту и
вся фракция кадетов в Учредительном собрании — все 36
«неприкосновенных» депутатов. Но даже эта «чистка» Собрания не
смогла дать большевикам и левым эсерам необходимого
парламентского большинства. Поэтому они принялись «чистить»
внепарламентское политическое пространство. Правительственная коалиция в
декабре 1917 г. отменила все буржуазно-демократические свободы.
В том числе — свободу печати. Даже социалистические партии
были лишены средств массовой информации, путем конфискации
всей бумаги.
Тем не менее, правые эсеры не поддержали выдвинутую кадетами
идею открытия заседаний Учредительного собрания в нестоличном
городе, более безопасном для депутатов, нежели Петроград.
Тем самым, правые эсеры сыграли на руку большевикам, которые не
имели в Москве, Нижнем Новгороде, Самаре и других российских
городах подавляющего превосходства в вооруженной силе,
подобного петроградскому. В столице был обеспечен и благожелательный к
РКП(б) нейтралитет населения. Хотя каждый четвертый избиратель
Петрограда голосовал за кадетов, но 45 % столичных избирателей
поддержали большевиков.
Депутаты Учредительного собрания, прибывшие в Петроград к
5 января 1918 г., оказались во власти сосредоточенных в столице с
72

27 ноября 1918 г. балтийских матросов и латышских стрелков.
Некоторые правоэсеровские депутаты не смогли даже добраться от
вокзалов до объявленного места парламентских заседаний —
Таврического дворца. Большевистские патрули арестовали их по
дороге и впоследствии расстреляли. Матросы знаково отметили
день открытия «Учредилки»: они ворвались в военный госпиталь и
показательно убили бывших министров Временного правительства,
Кокошкина и Шингарева, прямо на больничных койках.
Правоэсеровские депутаты, тем не менее, согласились на
открытие Учредительного собрания в условиях вооруженного насилия
большевиков. Они допустили и арест фракции кадетов. Правые эсеры
рассчитывали на то, что часть населения Петрограда, голосовавшая
за них, выйдет на демонстрацию в поддержку Собрания вместе с
солдатами Преображенского и Семеновского полков, под прикрытием
бронедивизиона. Таким образом, Таврический дворец оказался бы
под охраной народа. Но в ночь на 5 января 1918 г. рабочие ремонтных
мастерских по приказу большевиков привели в негодность все
броневики. Без броневого прикрытия не решились выступить преображен-
цы и семеновцы, опасаясь балтийских матросов и латышей,
вооруженных пулеметами. Оказавшись без поддержки воинских частей,
безоружные питерские демонстранты были рассреляны из
большевистских пулеметов еще до подхода к Таврическому дворцу. Только
после расстрела демонстрантов В. И. Ленин прибыл на заседание
Учредительного собрания.
Далее события развивались по плану, разработанному ЦК РКП(б).
Председатель ВЦИК Я. М. Свердлов, под аккомпанемент
угрожающих криков специально подобранной и большей частью
вооруженной «публики» на балконах Таврического дворца, предъявил
Учредительному собранию ультиматум: немедленно, без
обсуждения, утвердить все декреты Совнаркома, постановления ВЦИК и
персональный состав коалиционного Совнаркома во главе с
В. И. Лениным. После чего Собранию предлагалось разойтись.
Абсолютным большинством голосов Учредительное Собрание
отклонило последний пункт ультиматума, приняв все остальные.
Большевистская и левоэсеровская фракции, добившись частичной
капитуляции правоэсеровского большинства Собрания,
демонстративно покинули зал заседаний. Обе фракции получили от ЦК РКП(б)
и Совнаркома статусную компенсацию: их автоматически включили
в состав ВЦИК. Так выглядела плата, выданная депутатам
большевистской и эсеровской фракций Собрания за согласие на
предстоящий разгон «Учредилки».
73

Таврический дворец оцепляется вооруженным отрядом матросов
и пулеметной командой. Подтягивается легкая артиллерия.
Парламентский караул, сформированный из анархистов с крейсера
«Республика» и большевиков с крейсера «Аврора», состоял из 200
человек, лично подобранных Бонч-Бруевичем, руководителем
управделами СНК. Отрядом командовал анархист Железняков. «Ленин,
уходя из Таврического дворца, застраховал себя. Он вручил
Железнякову письменное распоряжение: "Не допускать никаких
насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного
собрания" Железняков сопоставил две части приказа: "не допускать
никаких насилий" и "контрреволюционную часть" Он спросил
Дыбенко: "Что мне будет, если я не выполню указаний товарища
Ленина?" Дыбенко ответил: "Потом разберемся". Железняков теперь
уже не сомневался, что он правильно "прочел" приказ Ленина. Он
вернулся в зал и в 4.40 утра 6 января закрыл Собрание»1.
Личный вклад командира анархистов в разгон Учредительного
Собрания состоял в неполитической мотивировке закрытия
заседания. Железняков объявил депутатам, что «караул устал». Этой
фразой он вошел в историю. Вооруженным насилием над всенародными
избранниками началась вымечтанная Лениным гражданская война,
унесшая миллионы человеческих жизней. Большевистская
диктатура родилась «из дула винтовки».
Партия правых эсеров даже после разгона Учредительного
собрания продолжала оказывать политические услуги большевистскому
СНК. Она препятствовала активным действиям против большевиков
поволжской Народной армии Комуча (Комитета членов
Учредительного собрания). Услуга неоценимая: летом 1918 г.
большевистская власть едва держалась в границах Московского
княжества времен Ивана Калиты. Национальный антикоммунистический
фронт эсеры раскалывали и осенью 1918 г. — войной отрядов Комуча
с Омским правительством А. В. Колчака. Решительный адмирал
арестовал членов правительства Комуча — объективных пособников
большевизма. Однако в 1919 г. плохо вооруженные, преданные
Антантой войска Колчака потерпели поражение не столько на
фронтах, от регулярной РККА, сколько в своем сибирском тылу — от
повстанческих крестьянских отрядов. Омское правительство отдалось
под защиту Чехословацкого корпуса, эшелоны которого растянулись
по всей длине Транссиба.
1 Попов Г. X. О советской истории. М., 2004. С. 69-70.
74

Руководимые правыми эсерами и анархистами, сибирские
партизаны в январе 1920 г. перехватили вагон Колчака и «золотой эшелон»,
охраняемые чехословаками, арестовали и выдали на расправу право-
эсеровскому по основному составу Иркутскому Политцентру
Верховного правителя России Колчака и премьера Омского
правительства Пепеляева. Подчинявшийся представителю Антанты
французскому генералу Жанену, чехословацкий корпус просто-напросто
продал эсерам руководителей российского антибольшевистского
Сопротивления. Верховного правителя России чехословаки
обменяли на паровозы и свободу дальнейшего железнодорожного
следования корпуса до Владивостока. Иркутский Политцентр попытался
оставить за собой контроль над «золотым эшелоном», в котором
находился золотой запас Российской империи стоимостью 410 млн
золотых рублей (эквивалентных 82 млрд современных долларов
США). Однако самый крупный партийный «экс» не удался
правым эсерам. Они не сумели воспользоваться добычей: ее отобрал
большевистский Сибирский ревком, отряды которого
окружили «золотой эшелон» и блокировали его движение в сторону
Владивостока1.
Что касается левых эсеров, возглавляемых В. Камковым и
М. Спиридоновой, и меньшевиков-интернационалистов во главе с
Ю. Мартовым, то они вместе с анархистами энергично поддержали
октябрьский переворот в 1917 г. Последующая печальная судьба всех
российских социалистов общеизвестна. Они разделили участь
российского государства, разрушенного ими в 1917-м.
Слом старой государственной машины не компенсировался
повышением уровня общественной самоорганизации. Последнее
происходит намного медленнее и постепенно. Разрушение
государственности неизбежно сопровождается некомпенсированным
разрывом большинства социальных связей, критическим деструк-
турированием общества. Новый революционный госаппарат, не
будучи связанным формально-правовыми процедурами, действует
упрощенно, как правило — насильственно. Уровень насилия
зависит от степени сопротивления ему. Созданное революционным
меньшинством, «прогрессивное» государство отторгается «консер-
1 «Золото Колчака» вернется в Москву. 93 тонны из возвращенного
«достояния Республики» большевики передадут Германии, в
соответствии с грабительскими условиями Брестского мира, подписанного в
марте 1918 г. и дополненными в сентябре 1918 г. секретными
репарационными статьями.
75

вативным» большинством населения. Массовый террор становится
средством аппаратной стабилизации создаваемого государства.
Массовая жертвенность — способом обретения утраченного
равновесия между новыми государственными целями и традиционными
общественными интересами. Конкретные интересы рядовых
участников исторического процесса подчиняются абстрактным целям.
Жидкая каша из фондов общественного потребления щедро
сдабривается густым туманом социальных обещаний типа «нынешнее
поколение советских людей будет жить при коммунизме» (из
Программы КПСС). Впрочем, все революции требуют от общества
предоплаты за «кота в мешке».
Системные дисфункции на долгие годы поражают госаппарат,
созданный революцией. Его численность стремительно растет,
функции множатся, а реакции упрощаются, снижаясь до уровня ударно-
хватательного рефлекса. «Кухарки» приглашаются к управлению.
Миллионы непрофессионалов, руководствующихся революционным
правосознанием, «володеют» и правят. Ленинская формула «живого
революционного творчества масс» оборачивается засильем швонде-
ров и шариковых. Деспотическими полномочиями наделяются вне-
правовые чрезвычайные органы: продотряды, комбеды, ревкомы,
домкомы и прочие комитеты революционной бдительности...
Ослабление индивидуальной трудовой мотивации большинства
населения снижает удельную продуктивность общественного
производства.
От рабочего контроля на промышленных предприятиях,
изгнавшего директоров, инженеров и парализовавшего производство,
большевики были вынуждены отказаться уже весной 1918 г.
Самоуправляющиеся «ассоциации непосредственных
производителей» (теоретически сконструированные Лениным в программном
трактате «Государство и революция») не вписались в пайковую
дисциплину бестоварного «военного коммунизма». Однако участники
красногвардейской атаки «а капитал нашли свое место в качестве
политической пехоты большевизма в рабочих продотрядах, в 1918-
1920 гг. подчистую выгребавших все из крестьянских кладовых.
Результат — стагнация сельского хозяйства. Только нэп спас страну
от всеобщего голода.
Нэп в первой половине 1920-х гг. идейно расколол правящую
партию. Члены РКП(б), направленные на хозяйственную работу,
находились в непосредственном контакте с материальными соблазнами
мелкотоварного частного предпринимательства. Временно
лишенные административных рычагов внеэкономического принуждения,
76

партаппаратные фанатики коммунистических моноидей несколько
лет (1922-1927 гг.) оставались «с разинутыми пулеметами»1.
Хорошие урожаи 1922 и 1924 гг., бюджетные результаты
внутреннего товарно-денежного оборота и внешней торговли, успехи легкой
промышленности и товарного сектора сельского хозяйства,
наполнение потребительского рынка (в основном — продовольственного),
обуздание инфляции, введение параллельной (наряду с «совзнака-
ми») валюты — золотого червонца — сняли кризисное напряжение
1921 и 1923 гг. Все это размывало моноидеологию «военного
коммунизма», категорически отрицавшую рынок и частную собственность.
Прагматичная часть номенклатуры ЦК РКП(б), работавшая в
годы нэпа в центральном госаппарате (Совнаркоме, ВСНХ, Госплане,
наркоматах) и ВЦСПС, составила кадры умеренного правого уклона
в партии. Политико-идеологическая часть партгосноменклатуры,
непосредственно не занятая экономическим строительством, осталась
на идеологических позициях «военного коммунизма».
Внутрипартийная борьба «правых» и «левых» происходила на
фоне осереднячивания деревни и пролетаризации города. Она
осуществлялась под лозунгом защиты интересов неквалифицированных
рабочих и бедных крестьян. Социальная база режима расширялась и
аппаратно прослаивалась. За годы Гражданской войны и нэпа
количество «совслужащих» увеличилось, по сравнению с массой
чиновничества Российской империи, в двадцать раз. В 1923 г. их было около
4 млн, в том числе — 185 тыс. номенклатурных работников, 40 % из
них именовались «ответственными», 60 % — «оперативными».
Ответственные партработники и составляли основной ударный
отряд «левых» — идеологизированных сторонников партийного
радикализма и государственного абсолютизма. Репрессивный аппарат
(прежде всего — ОГПУ) находился под их идейным влиянием и
безраздельным политико-административным контролем И. В. Сталина.
Условно говоря, большевистские пулеметы всегда находились в
руках «левых». Это и предопределило исход внутрипартийной
борьбы 1928-1930 гг.
Гигантские общественные издержки великой российской
социально-политической революции 1917-1920 гг., несоизмеримые с
итоговым объемом ее позитивных и долгосрочных последствий об-
щецивилизационного измерения, позволяют оценить исторический
КПД данной «катастрофы прогресса» как чрезвычайно низкий. Так
Солоневич И. С. Наша страна. XX век. М., 2001. С. 154.
77

выглядит КПД всех известных истории социально-политических
революций, называемых великими. Гораздо большие позитивные
результаты культурно-цивилизационного плана дали в XX в. глубокие
структурные реформы, проведенные, например, скандинавскими
странами, не знавшими ужасов тотальных революций и
самоистребительных гражданских войн.
Применительно к России, достаточно указать на принципиальную
невосполнимость человеческих потерь, вызванных февральско-
октябрьской революцией 1917-1920 гг., осложненной Гражданской
войной, и ее историческим эхом — Великой Отечественной войной
1941-1945 гг. Уже по этому общегуманистическому основанию,
можно классифицировать национальную катастрофу 1917-1920 гг.
как всемирно-историческое событие, лишенное деонтологического
смысла. Деонтология — наука о должном — опровергает
достоверность знаменитого Гегелевского афоризма «все действительное
разумно, все разумное действительно».
Синергетика, при анализе конкретных механизмов
самоорганизации сверхсложных нелинейных систем, доказательно оспаривает
широко распространенную концепцию однолинейности исторических
процессов. Популярный, вследствие его пропагандистской
популяризации, историософский тезис о неизбежности февраля — октября
1917 г. отсылает к марксистской теории жесткого экономического
детерминизма. Однако неизбежность события и его причинно-
следственная обусловленность — далеко не одно и то же. Указанный
историософский тезис игнорирует метасистемный механизм
социального отбора, оперирующего в процессе самоорганизации не
столько наличными «заготовками развития», сколько — возможными.
В отличие от социал-дарвинизма (вульгаризованной версии
марксистско-ленинской теории бескомпромиссной межклассовой
борьбы как источника общественного развития), синергетическая
концепция социального отбора внутри неравновесных метасистем
обнаруживает цивиливационную продуктивность структурно-
функциональных сочетаний конкуренции и кооперации.
Исповедующий фатализм исторической однолинейности
запрещает себе задавать вопросы типа «если бы...», аксиоматически
полагая, что «история незнаетсослагательного наклонения». Описательная
история (историография) его действительно не знает. Но
эвристически ориентированная историософия не может без него обойтись.
Если бы не февральско-октябрьский сознательный слом
российской государственности, Россия уже летом 1917 г. вышла бы из
Первой мировой войны в составе стран-победительниц. Вместо
78

этого большевики и другие революционные партии: а) сознательно
разрушали с февраля по октябрь 1917 г. десятимиллионную
российскую армию, тяжким грузом давившую на германо-австрийский
Восточный фронт и не позволявшую центральным державам
проводить до весны 1917 г. стратегические наступательные операции; б) к
лету 1917 г. они полностью дезорганизовали тыл и работу
российского военно-промышленного комплекса. С марта до ноября 1918 г.
большевистский Совнарком исправно снабжал воюющую Германию
стратегическими ресурсами, позволив ей перебросить на Западный
фронт (с ликвидированного Восточного) десятки
высвободившихся боеспособных дивизий и, тем самым, продлить мировую войну до
ноября 1918 г.
Если бы военно-политические и экономические российские элиты
не предприняли (в разгар мировой войны) сумбурную
«перестройку» массивного, но системно уравновешенного имперского здания, то
его сознательно обрушенные верхние этажи не придавили бы самих
«перестройщиков» — непрофессиональных операторов исторически
невежественного социально-политического инжиниринга.
Если бы Российское государство после победного для себя
окончания Первой мировой войны сохранило исторически
инерционную устойчивость своих вполне исправных рабочих подсистем, то
оно могло бы воспользоваться преимуществами
финансово-технологической кооперации с развитыми западными странами.
Россия могла бы продолжить довоенный курс на ускоренную
индустриализацию и структурно-функциональную модернизацию
сельского хозяйства страны. При этом обновление национального
воспроизводственного аппарата могло бы осуществляться на основе
государственно-частного партнерства и — не в мобилизационных
условиях «осажденной крепости».
Если бы западные демократии (своевременно устранившие у
себя социально-политические предпосылки слома
государственности) не боялись постреволюционной коммунистической экспансии,
то они не допустили бы послевоенной ремилитаризации нацистской
Германии, позиционировавшей себя в глазах Запада в качестве
антибольшевистского «форпоста европейской цивилизации»...
Ретроспективная цепь вероятностных «если» не исчерпывается этим
кратким перечнем.

Глава 2
СОЦИАЛЬНАЯ ЭНТРОПИЯ:
ВАРВАРСТВО И ХАОС
г.
Энергия распада и синтеза ■
«Во времена Аристотеля считалось, что главное отличие
свободных людей от варваров — неотъемлемое право «участвовать в суде и
совете», служащее им самой надежной гарантией от произвола
властей. Иначе говоря, свобода отождествлялась с политической
модернизацией. Ибо что же такое политическая модернизация (отвлекаясь
от ее институциональных аспектов), если не гарантия от беззакония
со стороны властей? Спустя столетия после Аристотеля другой
великий европейский мыслитель выразил свое представление о
цивилизованности и варварстве культур и народов в строгой формуле:
«Всемирная история есть прогресс в осознании свободы» (или «в
обретении человеком внутреннего достоинства», как сказал он в другом
месте). Из этой формулы Гегеля недвусмысленно вытекало, что
народы, не ставящие себе целью обретение внутреннего достоинства, не
являются цивилизованными. Или (что, по его мнению, то же самое)
остаются варварами до тех пор, покуда этой целью не задались»1.
Безусловными метаценностями и базисными условиями
цивилизации являются: дом, порядок, труд, устойчивые отношения
собственности, передача ее по взаимному согласию сторон, исполнение
непринудительно данных обещаний, кумулятивное приращение
факторов итоговой продуктивности. Явные угрозы всему
вышеперечисленному исходят от варварства. Трудно подобрать неописательное и
социологически исчерпывающее определение этому многоликому
историческому феномену. Но одно его лицо остается неизменным.
Поэтому на уровне теоретического сознания утвердилось
противопоставление варварства и цивилизации, находящихся во взаимной
оппозиции в течение многих столетий.
В I в. варварские нашествия на центры греко-римской
цивилизации небывало участились. Вследствие чего Римская империя была
вынуждена держать большую часть легионов на восточных грани-
1 Янов А. Сколько на Земле цивилизаций? // Россия в глобальной
политике. 2006. Т. 4. № 5. С. 55-56.
80

цах. В начале II в. (при императоре Траяне) империя оградила свои
прирейнские провинции мощным оборонительным валом. Варвары
в течение двух последующих веков продолжали концентрироваться
на периферии греко-римского цивилизационного пространства.
И наконец, в III в. они хлынули неудержимым потоком. Началось
Великое переселение народов, лишь отчасти обусловленное
климатическими изменениями — похолоданием и иссушением
необозримых евразийских равнин. Резко сократилась площадь
земледельческих и скотоводческих угодий. Критически сузилось внутреннее
социальное пространство имущественно расслаивающихся родовых
сообществ.
Энергия лавинообразного распада родовых структур
высвобождала еще большую энергию синтеза агрессивных протогосударств.
Создавались мощные организации для захватнических войн. Народы
Центральной, Юго-Восточной Европы, Северного Причерноморья,
южных областей Сибири и Великой степи, подталкивая друг друга,
двинулись на запад и юг.
Гунны набросились на аланов, аланы — на готов. Все пришло в
движение. После глубоких и опустошительных конных рейдов
франков, свевов, бургундов и алеманнов по римским провинциям от
некогда процветавших городов и сел оставались развалины и пепелища.
От варварских нашествий III в. греко-римские центры цивилизации
и культуры не смогли оправиться в течение нескольких столетий.
Прочные родовые союзы германцев (равно как и небольшие
устойчивые этносы) начали складываться не ранее И-Ш вв., то есть
значительно позднее войн Гая Мария с кимврами и тевтонами (начало I в.
до н. э.) или Гая Юлия Цезаря — с кельтами (середина I в. до н. э.).
Параллельно этногенезу фризов и саксов, англов и ютов, бургундов и
свевов, франков и вандалов шла их варваризация. Одновременно с
этим антицивилизационным процессом внутренне слабела греко-
римская цивилизация. Пытаясь преодолеть демографический кризис
Римской империи включением в имперское пространство отдельных
варварских этносов, греко-римская цивилизация ускорила свою
гибель/ Но сначала она лишила себя государственного прикрытия.
Германским варварам удалось то, что не сумели совершить кельты:
массовое переселение на центральные территории Западной Римской
империи.
Кельты (в частности многочисленные галльские народности) в
I—III вв. подверглись мощному облучению римской культурой и
цивилизацией еще на стадии разложения своих неустойчивых родо-
племенных объединений. Результирующий вектор их дальнейшей
81

исторической эволюции определялся как сокрушительными
военными поражениями в I в. до н. э., так и мирной романизацией
(симбиозом культур) в начале новой эры. Неудачные захватнические
предприятия варваров ослабляли внутриобщинное и внутриродовое
влияние профессиональных военных дружин. Романизация
организационно усиливала и технологически оснащала производительные
слои кельтских родовых сообществ.
Римский государственный протекторат обеспечил в Галлии
эволюционный перевес цивилизационно продуктивных способов
жизнеобеспечения местных этносов над варварски
присваивающими. Повторим: описательная история не знает сослагательного
наклонения. Но, условно говоря, победа мятежного галльского
вождя Верцингеторикса над легионами Гая Юлия Цезаря
способствовала бы инволюции галльских социумов. С очень большой
вероятностью она привела бы (как это многократно происходило в
истории догосударственных народов) к цепной варваризации всех
кельтов и их протогосударственному сплочению в рамках
агрессивной орды. Римские гарнизоны и колонии, администрация и
право, города и дороги столетиями выполняли многозначную роль:
и погруженных в активную зону этногенеза «графитовых
стержней» — замедлителей цепных реакций варваризации, и
катализаторов цивилизационных процессов в галльских провинциях
республики и империи.
Разложение германских семейно-родовых обществ происходило
двумя веками позднее. Его историческая скорость в III в. резко
возросла. Этому способствовали прибрежная морская торговля и
пиратство. Фризы и саксы, например, издавна были хорошими мореходами
и кораблестроителями. На своих небольших и маневренных ладьях
они совершали недальние морские походы на скандинавское и
прибалтийское побережья сначала для торговли, а затем — для захвата
сокровищ и рабов. Торговлю и разбойничьи походы организовывали
вооруженные группы, Ёходившие в надобщинную верхушку и
систематически участвовавшие в традиционном перераспределении
внутреннего прибавочного продукта.
Однако этот тип редистрибуции был отягощен обычаями
возвратного обмена и бесплатных престижных раздач. Данные реликты
первобытного эгалитаризма препятствовали сосредоточению в руках
родовой меритократии материальных средств, необходимых для
содержания личных вооруженных отрядов. «Набеговая экономика»
способствовала имущественному расслоению родовых сообществ.
Добыча, захваченная «на стороне», почти целиком принадлежала
82

«полевым командирам» и их персональным дружинам. Она не
распределялась среди остальных сородичей.
Постепенно в дружинную орбиту вовлекалось все большее
количество боеспособных мужчин, жаждущих непроизводительного
потребления. Удачные грабительские походы поднимали престиж
военных вождей. Родовой союз милитаризировался и варваризировал-
ся. Этот процесс осуществлялся лавинообразно, если КПД захватных
операций оказывался существенно выше КПД операций трудовых и
обменных.
Характерным примером такой взрывной варваризации этноса
является создание протогосударства готов. В 230 г. в Северном
Причерноморье сложился их прочный родовой союз. Соседство
богатой и государственно ослабленной Римской империи
стимулировало сначала товарообменные, а затем грабительские предприятия
готов. С 251 по 268 г. они разграбили прибрежные и
континентальные города Фракии, Малой Азии и Греции. В их пиратском походе
267 г., по сообщениям античных авторов, уже участвовало 500
кораблей и более 100 тысяч человек (цифры представляются нам
преувеличенными).
В начале V в. германское племя вандалов перешло пограничный
Рейн и вторглось в римскую Галлию. Романизированные галлы не
присоединились к агрессорам и в ужасе сбегались под уже не
надежную защиту римских городских гарнизонов. Успешно сражаясь,
предавая попутные города и села мечу и огню, вандалы достигли в 411 г.
южной Испании. Здесь они ненадолго осели, но не занялись мирным
трудом в экологически благоприятных условиях цивилизованной
среды побережья. В 428 г. походная орда вандалов реорганизовалась
в пиратское протогосударство.
Вандалы избрали своим королем удачливого дружинного
предводителя Гензериха, предпринявшего (с помощью местных жителей,
жаждавших избавиться от пришельцев) строительство морских
транспортных кораблей по захваченным римским образцам. На этих
судах в 429 г. 80 тысяч вандалов переправились в Северную Африку,
покрузив все свое походное имущество (включая лошадей и
повозки). Гензерих, увлекая за собой множество готов и аланов, упорно
продвигался вдоль побережья Северной Африки, уничтожая, при
помощи восставших рабов и колонов, слабые римские гарнизоны.
В 439 г. он достиг Карфагена и сделал его главной военной базой
чрезвычайно агрессивного протогосударства.
Ударной силой и главным орудием вандальских грабежей
римских провинций с середины V в. являлся военный флот. С североаф-
83

риканских опорных баз Гензерих осуществлял опустошительные
пиратские набеги на побережья Италии, Греции и Малой Азии. Он
захватил Балеарские острова, Корсику, Сардинию и ряд районов
Сицилии. Попытка флотоводцев Восточной Римской империи
остановить этот варварский натиск, предпринятая около 450 г.,
закончилась ужасающим разгромом византийского флота, состоявшего из
112 боевых кораблей с 70 тысячами воинов на борту.
В 455 г. вандалы захватили Рим и две недели грабили Вечный
город. При этом были расхищены или бессмысленно уничтожены
многочисленные сокровища языческой и христианской эпох.
Позднее, повествуя о разрушении материальной культуры империи,
римский епископ впервые употребил термин «вандализм». Разбойничье
протогосударство вандалов просуществовало до 534 г. Его
сокрушили византийские войска.
Окончательный, смертельный удар по старым центрам
европейской цивилизации варвары нанесли в V в., опираясь на
подавляющее превосходство своей конницы и вооружения. Тень от
двуручного варварского меча, способного наносить колющие и рубящие
удары ужасающей силы, накрыла всю Западную Европу. Южная
Испания стала с V в. называться Андалузией, приняв имя
транзитных завоевателей — вандалов. Они господствовали здесь менее
20 лет, но оставили у местных жителей неизгладимую память о
себе — топонимическую зарубку. Кельтско-римская Британия в
течение V-VI вв. успешно отражала варварский натиск англо-саксов,
консолидировавшись под корпоративным господством
полулегендарных «рыцарей Круглого стола короля Артура». С VII в. Британия
превратилась в Англию, будучи завоеванной германскими
племенами англов, саксов и ютов. Римская Галлия с IX в. стала именоваться
Францией, по имени пришлого германского племени франков.
Лангобарды темных веков Раннего Средневековья оставили о себе
память в современном названии Ломбардии (бывшей при римском
господстве Цизальпинской Галлией).
Дружины против государств
В течение трехсот лет с конца VIII в. в европейских
христианских храмах после каждой церковной службы верующие пели
«Боже, спаси нас от жестокости норманнов!» Цивилизовавшиеся
потомки старых варварских завоевателей Европы чувствовали
себя бессильными перед новыми варварами — норманнами. В не-
84

равной борьбе с ними средневековые европейцы не могли
положиться на земную обороняющую власть. До XII в. северные воины
(в Западной Европе их называли норманнами, в славянских
землях — варягами) наводили ужас своим почти двухметровым
ростом и неодолимым военно-тактическим превосходством.
Норманны первыми в истории средневековой Европы массово
применили стратегию блицкригов. «Молниеносные войны» северных
варваров представляли собой серии десантов, тщательно и всегда
скрытно подготовленных, неожиданно и стремительно
осуществляемых. Норманны изобрели тактический прием атаки «клином»,
впоследствии усвоенный тевтонскими рыцарями. Постоянно
маневрирующие отряды профессиональных воинов Севера
соединяли в себе ударную силу античных спартанских и македонских
фаланг, оперативную гибкость римских манипул и когорт, почти
конную скорость в передвижениях своих боевых судов,
гладиаторскую технику ближнего боя.
В 1880 г. была найдена и тщательно обмерена боевая ладья
викингов. По результатам реконструкции выявились некоторые параметры
«драккаров»: высота борта над водой — 0,9 м, глубина корпуса в
средней части — 1,75 м, длина — 23,8 м, водоизмещение — 28 тонн. Ладья
имела 13-метровую мачту и несла четырехугольный парус площадью
около 70 кв. м. Команда состояла из 80 человек: две вахты по
40 воинов-гребцов. С каждого борта работало по 16 весел, 4 воина
несли вахту, обслуживая руль и парус. Ладья развивала скорость до
10 узлов (около 18 км/час). Во время военных походов на
форштевень надевалось деревянное изображение головы дракона. Отсюда
название норманнского боевого корабля — драккар.
Подразделение из 80 сплоченных воинов-гребцов являлось
основной (далее не разделяемой) тактической единицей норманнских
войск. Каждый член судовой команды считался кровным братом всех
своих товарищей. За убийство одного воина-гребца мстили, даже
ценой собственной жизни, остальные «други», то есть «такие же,
равные» — в славянском именовании. Славянское слово «дружина»
является калькой шведского обозначения судовой команды драккара.
Операционные базы норманнов именовались «виками». Отсюда —
западно-европейское «викинги». Военного предводителя,
выполняющего и роль капитана судна, выбирали все дружинники. Решения
походного вождя не обсуждались и беспрекословно исполнялись.
Добыча делилась поровну между всеми воинами-гребцами, включая
оставшихся на борту. Ее утаивание влекло за собой исключение из
военного братства.
85

Викинги, подобно украинским и русским казакам XIV-XVHI вв.,
не составляли единого этноса. Поэтому в западно-европейских
исторических хрониках они собирательно именуются норманнами
(людьми севера). В английскую историю конца VIII в. викинги
первоначально вошли под именем «данов» (датчан), поскольку оперировали
с побережий Дании. Хронист Адам Бременский называет их
греческим словом «пейратес» (пираты). Древние греки так именовали
предприимчивых мужчин, отправлявшихся в морские походы на
свой страх и риск, без материальной и организационной поддержки
семейно-родовых или территориальных общин. Вероятно, в
персональном составе викингов VIII—XI вв. действительно преобладали
этнические датчане, шведы и норвежцы, то есть «норманны».
Но основным типологическим признаком этих воинственных
морских бродяг является их внеобщинность, социальная маргиналь-
ность. Их континентальный аналог — степные багатуры (богатыри),
«люди длинной воли», кочующие дружинники, герои монгольского,
тюркского и русского эпосов. Скандинавские саги и древнерусские
былины неслучайно содержат общие мифологемы.
Кровавая действительность грабительских походов северных
богатырей выглядела менее былинно. Свои подвиги они начали 8 июня
793 г. ограблением, сожжением и убийством всех обитателей
богатого христианского монастыря Л индис-фарн, расположенного на
острове у восточного побережья Шотландии. Впоследствии викинги
(западноевропейские норманны и восточноевропейская их
разновидность — варяго-русы) предпочитали продавать захваченных
пленников в рабство там, где был спрос на «живой товар». Только в одном
походе в начале IX в. и только во Франции и Нидерландах норманны
захватили и продали в рабство 10 тыс. человек. Когда не было
возможности работорговли, норманны убивали своих пленников с
чудовищной жестокостью. Так, по сообщениям кремонского епископа
Лиутпранда и историка X в. Льва Диакона, во время Балканского
похода 971 г. «киевский конунг Сфендислав» (князь Святослав
Игоревич русских летописей) приказал посадить на кол 20 тысяч
жителей болгарского города Филиппополя, оказавшего ему
сопротивление. Болгары являлись подданными Византийской империи,
поэтому их нельзя было продать в Царьград. Сбыть захваченную «челядь»
в соседний с Киевской Русью Хазарский каганат также не
представлялось возможным: в 971-972 гг. Хазария пала под ударами
печенегов и скандинавских конунгов — союзников Святослава. (Разрушение
Хазарского государства сняло преграду перед натиском на
Поднепровскую Русь азиатских орд. Через полтора века непрерыв-
86

ных войн им удалось оттеснить русские дружины в северо-восточные
лесные дебри междуречья Оки и Волги.)
Франция в IX в. больше других стран страдала от набегов
северных дружин. Причина — государственное ослабление богатой
метрополии некогда могучей Каролингской империи. В 841 г. норманны
разграбили Руан, в 845 г. — Париж, в 843 г. — сожгли Нант. В
последующие годы по рекам Луаре и Гаронне они на своих боевых ладьях
поднялись до Орлеана и Тулузы и ограбили эти крупные центры
торговли и ремесла. В 80-е годы IX в. норманны совершали уже
ежегодные опустошения Франции, добираясь до ее богатых городов по
рекам Шелде, Маасу, Сомме и Сене.
В 885 г. викинги во второй раз напали на Париж. На сей раз они не
смогли взять город штурмом и были вынуждены заняться
непривычной для себя долгой осадой. Разбив лагерь на Сен-Жерменском
холме, сорокатысячное норманнское войско десять месяцев
безуспешно осаждало Париж. Горожане героически сражались под
командованием герцога Эдуарда, потомок которого — Гуго Капет —
через сто лет взойдет на королевский трон, основав династию
Капетингов. А Париж, вследствие экономической активности,
государственной стойкости и коммунальной сплоченности его граждан,
из главного города провинции Иль де Франс превратится в столицу
Франции.
Привычная тактика норманнов состояла в следующем: они
поднимались вверх по течению реки, пока не оказывались вблизи города,
намеченного для грабежа. После этого викинги разделялись на три
отряда: первый — захватывал пасущихся рядом с городом лошадей,
второй — оставался на судах, третий — незаметно подкрадывался к
передовым укреплениям. По условленному сигналу начиналась атака
одновременно со всех возможных сторон, с воды и суши.
Получив отпор, норманны обычно вступали в коварные
переговоры со своими будущими жертвами. Пример подобной хитрости при
разрушении итальянского города Лукка приводит декан монастыря
Сант-Квентин: «После того, как норманны побывали в Пизе и
Фьезоле, они повернули свои ладьи к епископскому городу Лукка,
расположенному в устье Магры. Город был подготовлен к приходу
викингов, и все боеспособные мужчины заняли позиции у ворот и
городских стен. Однако штурма не последовало. Вместо этого у
городских ворот появился безоружный предводитель викингов Хаштайн, а
с ним несколько его приближенных. Предводитель выразил желание
принять христианство и попросил епископа города совершить обряд
крещения. Просьбу согласились выполнить, хотя и приняли необхо-
87

димые меры предосторожности. Хаштайн был крещен и выпро-
вожден за ворота.
В полночь к городским воротам с громкими печальными криками
приблизился отряд викингов. На носилках они несли тело якобы
внезапно скончавшегося Хаштайна. Викинги объявили, что его
последней волей было чтобы его похоронили в соборе города Лукка.
Разве можно было отказать в последней просьбе только что
принятому в лоно церкви? Епископ приказал впустить в город безоружных
людей и принести покойника. Однако панихида не состоялась, так
как перед алтарем Хаштайн вдруг воскрес из мертвых. Викинги
схватили спрятанное в носилках оружие и набросились на тех, кто
собирался слушать панихиду. Общая паника способствовала тому, что
через городские ворота проникло в город все войско викингов. Лукка
была опустошена и разрушена»1.
С помощью подобных маневров показного миролюбия были,
вероятно, захвачены варягами Ладога, Новгород и Киев. Во всяком
случае, ладожско-новгородский конунг Хельг стал киевским князем
Олегом, проделав — в облике мирного торговца — похожую
операцию военной хитрости против своих соплеменников Аскольда и
Дира, сидевших в городе на Днепре.
Викинги редко колонизовали опустошаемые ими территории.
Образование в IX в. варяжско-русской политической
инфраструктуры вдоль речного торгового пути от Балтики до Черного моря
является скорее исключением, нежели правилом. Генезис славяно-русской
государственности обусловлен высоким уровнем общинно-родовой
самоорганизации автохтонного славянского населения, достигнутого
к середине IX в.
Другим исключением была промежуточная колонизация
скандинавскими военными бродягами, выбитыми в конце X в. из Англии,
северного побережья Франции. Район их расселения с тех пор
называется Нормандией» Север Франции в XI в. явился операционной
базой для сосредоточения сил вторжения. С этого плацдарма
норманны под предводительством герцога Вильгельма I Завоевателя на
1400 кораблях осуществили в 1066 г. внезапную высадку на южное
побережье Англии. 14 октября 1066 г. норманны наголову разбили
при Гастингсе англосаксов, и Вильгельм провозгласил себя королем
Англии.
1 Нойкирхен X. Пираты. М, б. г. С. 62-63.
88

Потомки пришедшей с Вильгельмом франко-норманнской
дружинной знати в XV в. почти полностью самоистребились в
междоусобной войне феодальных группировок Ланкастеров и Йорков
(Белой и Алой Роз). Но уже за полвека до этой усобицы состоялась
последняя европейская экспедиция английских наследников
разбойников-норманнов. Проигранная англичанами Столетняя
война с Францией положила исторический предел натиску
«кочевников моря» на континентальную Европу.
В общемировом контексте, варварский стереотип
жизнеобеспечения этносов не закрепляется навсегда ни за одним народом. Равно
как и его культурное превосходство. Это видно в сопоставлении
культур скотоводства и земледелия. Первые цивилизации были
земледельческими. Оседлый образ жизни эволюционно моложе и выше
кочевого. Однако индивидуальное мастерство экстенсивного
хозяйствования древнего кочевника-скотовода долгое время превосходило
технологический уровень продуктивной деятельности оседлого
земледельца. И не только потому, что скотоводство исторически старше
земледелия. Приручение животных требует от человека гораздо более
изощренного искусства, нежели доместикация растений: предмет
культурного воздействия в первом случае сложнее и неподатливее.
Пастух Авель психологически тоньше, технологически виртуознее и
нравственно ближе Творцу, чем грубый земледелец Каин. «И был
Авель пастырь овец, а Каин был земледелец. Спустя несколько
времени Каин принес от земли плодов дар Господу, и Авель также
принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на
Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел»1. Библейское
«призрел — не призрел» иносказательно сопоставляет культурную
«рентабельность» традиционной модели жизнеобеспечения этноса —
с инновационной моделью. Последняя отличалась более высоким
«коэффициентом враждебности среды», если воспользоваться
лексикой общей теории систем.
В суровых степных условиях Евразии кочевое скотоводство было
экономически устойчивее земледелия: первое соотносилось со
вторым, как мануфактурное производство — с ремесленным. Скотовод
осуществлял опосредованную утилизацию растительного мира
посредством жизненной энергетики животных, уменьшая таким
образом собственную биологическую зависимость от «коротковолновых»,
кратковременных колебаний параметров внешней среды. Перегонное
1 Быт. 4, 2-5.

скотоводство критически зависело от макроколебаний погодно-
климатических условий. Земледелец непосредственно потреблял
продукты своей рискованной растениеводческой деятельности и
биологически зависел от микроколебаний погодных условий. Идеал
земледельца — монотонная повторяемость хозяйственных циклов.
Менее предсказуемый, более вероятностный, ориентированный
на борьбу за природные ресурсы, динамичный образ жизни в
большей степени способствовал развитию адаптивных механизмов ума
и воли. Неудивительно, что в доиндустриальные времена при
столкновениях с более многочисленным и ресурсно обеспеченным
оседлым земледельческим населением, как правило, одолевали
кочевники. Они не вели позиционных войн, а успех в маневренных не
определялся количественным соотношением вовлеченных и
потенциальных материальных ресурсов противников. Позиционной,
равномерной, статичной организации военных сил земледельцев
эффективно противостояла мобильная концентрация военных сил
кочевников. В частности, их конница отличалась огромной
подвижностью.
Кочевники, в отличие от земледельцев, предпочитали модель
экстенсивного хозяйствования. Поэтому они не прилагали усилий для
воспроизводства кормовой базы, не применяли стойлового
содержания скота. Круглогодичное перегонно-пастбищное, степное
скотоводство было максимально приближено к типу самостоятельного
жизнеобеспечения стад копытных, находящихся в естественных
условиях. Копытные животные (в отличие от парнокопытных) в
зимних условиях способны добывать подножный корм из-под
неглубокого снежного покрова. Кочевники свои стада использовали, но не
содержали. Они облагали их принудительной «данью» (все
известные истории «конные империи» существовали в похожей варварской
парадигме облавной охоты и последующих даннических
обременении покоренных этносов). Степные скотоводы не заготавливали
корма впрок, не занимались травосеянием. Их жизнь зависела от
природного увлажнения естественных пастбищ и — как следствие —
расширенного воспроизводства биомассы копытных.
Специфическую силу кочевых племен составлял не столько
продуктивный скот, сколько служебные животные. Степное управление
воспроизводственным процессом не сводилось к схеме «пастух и
стадо». При всей сложности приручения парнокопытных, не оно
являлось вершинным культурным достижением обитателей степи.
Продуктивный скот встраивался в естественные трофические цепи.
Подлинным шедевром номадической культуры стало обучение ло-
90

шади, собаки и верблюда. Именно служебные животные помогали
кочевнику выжить. Поведение служебных животных, обученных
человеком и находящихся в рабочих контактах с ним, существенно
отличалось от поведения таких животных в естественных условиях.
Систематическое и целенаправленное использование оттренирован-
ных навыков собаки, лошади и верблюда превращало пастуха в
пастыря. Его контроль над продуктивными животными дополнялся
доминированием над служебными.
Варваризация этносов
Навязанными «пастырями» человеческих «стад», уцелевших от
варварского уничтожения, на протяжении тысячелетней истории
борьбы Города со Степью неоднократно становились номадиче-
ские сообщества. Но ни аварам, ни гуннам, ни венграм не
удавалось создание устойчивых и долговечных конных империй. Они
пытались утвердиться поочередно на одной и той же территории: в
Паннонии, на плодородных зеленых равнинах вдоль среднего
течения Дуная.
Гуннская номадическая империя Аттилы, объединившего
западную ветвь монгольских племен, появилась в Паннонии в 434 г. Она
создалась на тех же организационных началах, что и полтора
столетия спустя — аварская. В опустошительное нашествие на центры
старой цивилизации Аттила вовлек многие варварские племена. «Бич
божий» (названный так неизвестным хронистом IX в.) несколько лет
подряд маневрировал возле Византии, выжидая удобный момент для
ее захвата (примерно через 800 лет будет себя вести с Китаем
Чингисхан). Получив в 448 г. на Балканах решительный отпор,
Аттила направил свои орды в Галлию, где в 451 г. был остановлен
римским полководцем Аэцием. Кровопролитное сражение с гуннами
на Каталаунских полях римляне выиграли с помощью вестготского
наемного войска. На стороне римлян сражались и салические
(приморские) франки, возглавляемые королем Меровеем (основателем
династии Меровингов). Эфемерное протогосударство западных
гуннов развалилось в 453 г., после смерти Аттилы.
«Погибоша, аки Обре (авары)» — такая древнеславянская
поговорка создалась в связи с исторической судьбой бесследно
исчезнувших аваров. В конце VI — начале VII в. авары 80 лет подряд «приму -
чивали» некогда воинственное и сильное славянское племя дулебов.
91

Когда обрин хотел ехать, он запрягал в телегу вместо лошади
славянских женщин. Именно аварское иго вынудило оседлых славян-
земледельцев переселиться из зоны мягкого климата, с плодородных
придунайских земель в скудные растительностью предгорья Карпат
и далее — на суровый северо-восток Европы.
Кочевая аварская орда была уничтожена более сильной Франкской
империей Карла Великого в VIII в., а сами авары практически
полностью истреблены. В середине X в. их вырождающиеся этнические
остатки влачили жалкое существование на окраинах новой конной
империи — мадьярской. В свою очередь, после сокрушительного
поражения в 955 г. от войск германского короля Отгона I (ставшего
императором в 962 г.), она была быстро ассимилирована западно-
христианским миром. В конце X в. возникло устойчивое Венгерское
королевство.
Только номадическим ордам монголов XIII в. и турок-османов
XIV в. удалось «этатизировать» свои хозяйственные навыки
доместикации служебных животных и создать на этой технологической
основе долговечные варварские империи1.
Постепенная либо взрывная варваризация кочевых и
полукочевых народов, побуждавшая их обрушиваться на оседлое население и
друг на друга, была обусловлена несколькими природно-социал ьными
факторами.
Первый из них связан с циклическим иссушением Великой
Евразийской равнины и резким сокращением объема растительной
биомассы. Внезапный дефицит основных жизнеобеспечивающих
ресурсов, осложненный и усиленный демографическим давлением на
привычную среду обитания, ломал традиционный (экстенсивно-
производительный) стереотип воспроизводства кочевого этноса.
Обнажался и выходил на первый план повседневного использования
более древний архетип экстенсивно-присваивающего этнического
поведения.
Хозяйственные приемы перегонного скотоводства
милитаризировались для агрессивных целей облавной охоты на иные племена и
чужие стада. Трудоемкий прибавочный продукт уступал место более
легкой военной добыче. Ее концентрация в руках победившего
этноса способствовала реорганизации слабо ассоциированных трудовых
номадических сообществ на жестких началах военной орды.
Последняя представляла собой уже протогосударство.
1 См.: Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991.
92

Системообразующим началом орды являлся субординационный
боевой порядок походной организации масс непрофессиональных
воинов. Во главе их вставали агрессивные маргиналы разлагающихся
родоплеменных сообществ. В качестве протогосударственных
центров милитаризации кочевников обычно выступали ватаги степных
удальцов. Подчеркивая родовую <<отвязанность>> вооруженных
изгоев, в степи их именовали «людьми длинной воли».
Их критическая концентрация происходила в условиях
имущественного расслоения и кризисного распада семейно-родовых
сообществ. В неустойчивом союзе со «свободными радикалами»
кризисных социумов часто оказывалась системная родоплеменная знать.
Возникавшее при этом родовое протогосударство очень быстро,
качественным скачком, преобразовалось в агрессивную военную орду.
Классический пример — стремительное формирование «конных
империй» Аттилы и Чингисхана в V и XIII вв.
Второй фактор варваризации этноса — его вынужденное массовое
переселение из мест многовекового обитания. В автохтонном
сообществе старожилов конструктивный тон задавали
производительные, адаптированные, конкурентоспособные группы. В деструктури-
рованной массе, хаотизированной внезапным и быстрым
перемещением, обычно доминировали вооруженные группы. Они являлись
активистами непроизводительного присвоения, нетрудового
потребления и асоциального перераспределения произведенного чужим
трудом. Примерами подобного эволюционного регресса наполнены
исторические судьбы постминойских, ахейских, этрусских и готских
переселенцев (периодов 1425-1125 гг. до н. э. и 230-493 гг.).
Третий фактор варваризации этносов — избыточное внутриэтни-
ческое воспроизводство профессиональных военных дружин,
излишних с точки зрения оборонной достаточности. Для их содержания
нехватало прибавочного продукта внутреннего материального
производства. Вооруженные лишние люди регулярно отправлялись в
дальние грабительские походы в центры относительно большего
прибавочного продукта. Таков источник военной энергетики норманнов
(варягов), неистощимо извергаемых Данией, Швецией и Норвегией
IX-XI вв..
Четвертый фактор «самоварваризации» (А. Тойнби) действует
внутри цивилизации, допускающей критические диспропорции в
перераспределении прибавочной части ВВП. Деструктивное
действие этого фактора заключается в пролетаризации и
маргинализации быстро нарастающей массы «хронических аутсайдеров»
экономического состязания. Скорость и масштаб данного нарастания
93

обычно превышают компенсирующий объем государственной реди-
стрибуции. «Аутсайдеры» являются движущей силой и «железом
копья» всех социальных революций.
Подвижные барьеры цивилизаций
Старые центры цивилизации (Ханьская и Римская империи)
безуспешно пытались отгородиться от приграничного варварства
материальными стенами. В III в. до н. э. началось сооружение Великой
китайской стены. Она протянулась на 10 тыс. км от побережья Тихого
океана до пустынь Центральной Азии. Во II в. римляне возвели
оборонительный вал вдоль своей восточноевропейской
трансконтинентальной границы.
К III в. кочевое скотоводство перестало служить прочной
хозяйственной основой жизнеобеспечения догосударственных этносов на
огромных пространствах от Тихого до Атлантического океана.
Именно в это время начался всемирный «потоп» варварства, через
два столетия размывший и Римский вал, и Великую китайскую стену.
Пограничные укрепления не рухнули материально: Великая
китайская стена стоит до сих пор, остатки Римского вала можно и сегодня
обнаружить в Румынии. Однако все античные империи к III—IV вв.
утратили внешнюю безопасность и внутреннюю устойчивость.
Политико-экономический кризис в III в. разрушил фундамент
Ханьской империи. На ее развалинах возникла Цзиньская империя.
Ее северная территория оказалась под властью гуннов. Столица
империи Чанъань пала в 316 г. Завоеватели принялись истреблять
старую китайскую землевладельческую знать. Она, во главе с
императором, увлекая за собой часть земледельческого населения, бежала на
юг страны. Река Янцзы остановила кочевников. Крупные реки в те
времена представляли собой стратегические препятствия для
варварской конницы. Для сравнения: возможности укрыться за неодолимой
водной преградой не имелось у римской знати в Южной Галлии, и
она была полностью уничтожена вестготами в начале V в., при
образовании ими первого западноевропейского варварского
государства — Тулузского королевства.
Предметом научных дискуссий остается этническая
принадлежность гуннов. Одни исследователи относят их к племенам
монгольского этнического корня, другие — считают их тюрками. Впрочем,
этническая принадлежность не влияет на механизмы варваризации
94

кочевников. Образованию агрессивных орд всегда предшествует
межплеменное сплочение разрозненных степных ватаг под властью
наиболее удачливого вождя: «ядерный синтез» продуктов
внутреннего разложения родовых сообществ высвобождает колоссальную
энергию разрушения внешней социальной среды. Показательно,
что межэтническая идентификация варваров возникает в периоды
их территориальной экспансии. Единый этноним «монголы»
возник лишь в начале XIII в. при Чингисхане. А до этого взаимно
враждовавшие монгольские этносы именовались по-разному, в
зависимости от места обитания. В XI—XII вв. Монголия не являлась
единой страной: к северу от Байкала ее населяли буряты, на юге
страны располагались племенные объединения татар, на западе —
союзы тангутов и — самые крупные — найманов. С ними
соседствовали кочевья меркитов и кореитов.
Похожим был механизм варваризации и межэтнической
идентификации гуннов. В I в. до н. э. гунны (сюнну — в китайских
источниках) разделились на две большие ветви. Одни ушли на запад, другие
остались кочевать севернее Великой китайской стены. В середине
I в. н. э. южная часть оставшихся на родине гуннов массово
переселилась на территорию Китая, сохранив своих вождей и родоплеменное
устройство. Китайский император Гуан-у-ди вынужден был
довольствоваться своим формальным сюзеренитетом над самовольными
поселенцами. Через полтора века после своего мирного поселения
восточные гунны ринулись на принявшую их в качестве федератов
Цзиньскую империю, а западные — через шесть веков от начала
переселения — на Римскую империю.
В чем состоит принципиальное отличие двух метасистемных
состояний человеческого сообщества — цивилизации и варварства?
Первое — ориентировано на продуктивные цели, второе — на реди-
стрибутивные, осуществляемые насильственно. История взаимного
противостояния этих метасистем насчитывает не одну тысячу лет.
Около двенадцатого тысячелетия до нашей эры совершилась
неолитическая революция, обеспечившая роду Homo sapiens качественный
скачок от присваивающего хозяйства собирателей и охотников к
производящему хозяйству земледельцев и скотоводов. На этой
хозяйственной основе возникли первые цивилизации. Однако цивилиза-
ционный процесс охватил в доисторические времена далеко не весь
род Homo sapiens. На периферии первых цивилизаций в течение
многих веков концентрировались массы потенциальных варваров.
Варварство возникает в обязательном соседстве с центрами
продуктивных достижений цивилизаций. В варварстве осуществляется при-
95

митивизация социальных систем — инволюционный регресс внеци-
вилизационных сообществ: от производящего хозяйства — к
хозяйству присваивающему. Только объектами нетрудового присвоения в
регрессном варианте человеческого жизнеобеспечения являются не
природные ресурсы, а материальные результаты продуктивной
деятельности цивилизованных сообществ.
Цивилизациям крайне редко удавалось защититься от
вооруженного паразитизма варваров, воздвигая на их пути лишь
материальные барьеры. Ни Великая китайская стена, ни Траянов вал не
оправдали себя в оборонительном отношении. Материальные
барьеры цивилизации с ослабленным иммунитетом неизменно
оказывались проницаемыми. Вирусы варварства проникли сквозь них.
Варварские полчища иногда действительно штурмовали или
планомерно осаждали господствующие высоты и укрепленные узлы
фортификационных линий. Но гораздо чаще варвары искали и
находили социально близкие им нематериальные звенья цивилизационных
барьеров. Таковыми неизменно оказывались угнетенные,
неконкурентоспособные, маргинальные и склонные к варваризированию
социальные низы. Исторически постоянный императив
«соединения пролетариев» (внутренних и внешних, если воспользоваться
терминологией А. Тойнби) дезинтегрировал многие
цивилизованные общества, сталкивая их внутренние продуктивные и
контрпродуктивные группы населения. Дольше всех сопротивлялся
подобной дезинтеграции Рим.
Римское государство было шедевром консерватизма. Оно
преуспело в защите старины от политических модернизаций. Однако
материальная база римской цивилизации непрерывно
совершенствовалась. Она легко перенимала от эллинистических обществ их
технические достижения. Колесный плуг, водяные мельницы, рубанок,
кинематические приводы (винт, стопор, шкив, кулачок) —
изобретения внеримской античности, усовершенствованные Римом.
Установлено, например, что водяная мельница существовала в
материальной культуре Малой Азии в I в. до н. э. Римляне внесли в ее
устройство существенное изменение. Они заменили горизонтальные
колеса на вертикальные с зубчатой передачей, соединившей
горизонтальную ось колеса с вертикальной осью жернова. В то же время в
римских хозяйствах до V в. массово применялись ручные жернова,
приводимые в движение мускульной силой рабов и животных.
Рабство консервировало рутинные приемы труда и технологии
хозяйствования. Применение их в масштабах латифундий значительно
повышало средний уровень товарности и объем монетизации рим-
96

ской экономики, одновременно разрушая натуральные крестьянские
хозяйства.
Римская цивилизация была наиболее творческой и
результативной в строительстве акведуков, дорог, жилищ, общественных зданий
и фортификаций. Римские строители усовершенствовали
технологию изготовления бетона, изобретенного задолго до них этрусками.
В области духовной культуры (религии, философии, науки и
искусства) римские авторы предстают чаще всего в качестве подражателей
этрусских, эллинских и эллинистических оригинальных
предшественников.
Римская армия заимствовала военную организацию, боевое
построение, физическую подготовку легионеров, стратегию, тактику,
индивидуальное вооружение, осадную технику у Спарты, Македонии
и эллинистических государств. Военно-морскими учителями римлян
были Афины и Карфаген. До Первой пунической войны Римская
республика не имела военно-морского флота, способного качественно
соперничать с карфагенским. Римляне не могли в короткий срок
подготовить профессиональные корабельные экипажи для своих спешно
построенных судов. Римская милиция, крестьянская по составу,
привыкла сражаться в строю и на суше. Карфагенские моряки
превосходили ее искусством боевого маневрирования кораблей и техникой
морского боя. Римляне в ходе Первой пунической войны
противопоставили карфагенянам новый род войск: морскую пехоту. Они
оснастили свои военные суда абордажными мостиками особой
конструкции, позволяющей пехотинцам атаковать палубы противника, не
ломая собственного строя. Карфаген потерпел на море череду
сокрушительных поражений, проиграл Первую пуническую войну,
уступив римлянам плодородный остров Сицилию. Рим превратился в
региональную военно-морскую державу.
Изначально замкнутый укрепленными городскими стенами,
республиканский Рим совершал квазиколониальную экспансию,
символически двигая впереди себя оборонительные валы. В имперский
период своей истории Рим отказался от колониализма. Город-
метрополия расширился до трансрегиональных границ крупнейшей
средиземноморской державы универсалистскими методами. Он
административно интегрировал и культурно ассимилировал
покоренные им цивилизованные народы. Вершинным достижением
имперского периода римской истории явился греко-римский симбиоз
культур. Ассимиляция резко притормозилась при контактах Рима с
кельтами и остановилась — в столкновениях с германцами.
Имперский «плавильный котел» выключился. Ассимиляция сменилась
97

мультикультурализмом и федерализацией варваров. Новая
имперская политика дала поначалу позитивные результаты.
Варварские нашествия в конце III в. почти на два столетия
прекратились вследствии включения германских племен в римское
государственное пространство. Императоры иллирийской и галльской
династий принимали наседавшие на имперскую территорию догосу-
дарственные народы и селили их в приграничных областях в качестве
федератов (союзников). Умеряя варварскую агрессивность
восточноевропейских соседей, Рим — в условиях собственного
демографического кризиса — получал новых крестьян и солдат, компенсируя
острую нехватку рабочей и военной силы. Оправдала ли себя
имперская стратегия федерализации варваров?
Федерализация варваров
9 августа 378 г. по всему Средиземноморью раскатился удар грома:
готы, незадолго до того принятые в качестве римских союзников и
поселенные вдоль Дуная на положении крестьян, наголову разбили
при Адрианополе армию императора Грациана. Историки
позднейших веков по-разному оценивают политику умиротворения
агрессоров, проводимую императорами Константином и Феодосием,
«большим другом готов». Греческий историк Зосима упрекает Константина
Великого за то, что тот открыл ворота варварам. Иордан, писавший в
VI в., сообщает, что готы создали около 230 г. в Северном
Причерноморье кочевую межплеменную орду. На Запад они пришли
под натиском гуннов и аланов во второй половине IV в. Готы, по
мнению Иордана, взялись за оружие от голода, им недоставало
жизненного пространства. Аммианн Марцеллин усматривает политическую
слепоту или, по крайней мере, государственную близорукость в
действиях императора Валента, организовавшего переправу готов через
Дунай в 376 г.
Варвары, находясь на донациональной стадии развития этносов,
легко перемешивались между собой, создавали межплеменные союзы,
неустойчивые конфедерации. Так, в войске Аттилы вместе с гуннами
шли остатки разбитых им остготов, сарматов и аланов. Историки
иногда описывают такие эфемерные объединения в качестве протого-
сударств. Например, российские антинорманнисты, в стремлении
«состарить» русское государство, усматривали в славянском военном
союзе VI в. под водительством князя дулебов древний прототип
98

Киевской Руси. Между тем, данный союз был временным
объединением не этносов, а племенных дружин под общим командованием
наиболее сильного вождя.
Начиная со II в. н. э. такие дружины создавали и римляне. Они
принимали в свои войска варваров — «внешний пролетариат» (в
терминологии А. Тойнби), подобно тому как в начале II в. до н. э. Гай
Марий открыл доступ в римские легионы пролетариату
внутреннему. Такая пролетаризация армии профессионализировала ее,
повышала боеспособность, одновременно снижая государственную
пригодность. Пролетарии, как известно, не имеют отечества. Их
корпоративная преданность удачливым военным вождям постепенно
трансформировала некогда патриотическую, стойкую в сражениях,
дисциплинированную, но непрофессиональную крестьянскую
милицию в опасные для государства антиреспубликанские, а впоследствии
и антиимперские орудия честолюбивых полководцев.
Политически бессмысленные звания «императоров» римские
консулы, проконсулы и военные трибуны задолго до Империи
получали в полевых лагерях от собственных солдат. В официальном
перечне государственных магистратов республики такого звания не
было. Напротив, назначаемый сенатом на шесть месяцев
чрезвычайный магистрат (диктатор) в республиканский период римской
истории имел законную и неограниченную власть над всеми гражданами,
находящимися за пределами городских стен. Республиканские
«императоры» никогда не имели подобной власти. Их короткий «военно-
полевой роман» с солдатской массой заканчивался после первого же
поражения полководца. За полевыми «императорами» не стояло
государство.
Столь же эфемерной оказывалась власть позднеимперских
цезарей над федератами — крестьянами и солдатами. Поверхностно
романизируя одни, якобы замиренные, варварские народы в противовес
другим, более враждебным, империя государственно слабела.
Опасные орудия междоусобной борьбы, привлекаемые римским
политическим классом, нередко обращались против своих
нанимателей. Аларих, военный вождь вестготов, захвативших в 410 г. Вечный
городов тот момент находился на имперской службе. Он имел статус
римского патриция.
Военные предводители федератов, инкорпорированные в
государственный римский истеблишмент, использовали одних варваров
против других. Иногда — в интересах империи. Чаще — в своих
собственных интересах. Романизированный вандал Стилихон, опекун
малолетнего императора Гонория, принял на военную службу готов,
99

аланов и выходцев с Кавказа. А узурпатор императорского престола
Евгений призвал к себе на помощь франков во главе с их вождем
Арбогастом. Готы одолели франков, но не поделились с имперской
властью политическими результатами своей победы: император
Гонорий оказался в полной зависимости от имперской «гвардии»
готов.
Институциональная государственная власть все чаще сменялась
персонифицированным господством полевых командиров. Один из
них, римский гражданин из Паннонии по имени Орест, служивший
писцом у Аттилы, привел на имперскую службу разноплеменные
остатки разбитого войска гуннского вождя — ругиев, скиров, геру-
лов. Опираясь на них, Орест сместил императора Юлия Непота и в
475 г. возвел на трон вместо него своего малолетнего сына Ромула
Августула. Но год спустя другой полевой командир, скир Одоакр,
сын приближенного Аттилы, собрал вокруг себя солдатготов и с их
помощью сверг последнего римского императора. Одоакр
предпочел не занимать опустевший трон. Он остался дружинным вождем
готов, оккупировавших Италию. Руководимая им военная
корпорация относилась к захваченной стране как к трофею. Первый
«выборный» (то есть войском провозглашенный) нероманизированный
итальянский король довольно долго продержался у власти, с 476 по
493 г. Однако протогосударственный оккупационный режим,
опиравшийся исключительно на корпоративную базу, не мог быть
устойчивым.
Стабилизаторы порядка
Попытку преодоления протогосударственной неустойчивости
представляло собой тридцатилетнее правление в Италии короля
остготов Теодориха-Великого, управлявшего при помощи римских
советников. С 8 до 18 лет он жил в качестве заложника при
константинопольском дворе, обучаясь приемам византийской политики.
В 487 г. остготы под предводительством Теодориха безуспешно
атаковали Константинополь и через 5 лет обрушились на более легкую
цель — Италию. Там уже хозяйничали бывшие соратники Аттилы,
собравшие осколки его орд. В 493 г. Теодорих заманил в засаду и
собственноручно убил своего основного соперника — Одоакра.
Теодорих был поклонником римской государственности и
всеобщности римского права. В течение IV-V вв. оно постепенно утра-
100

чивало признаки всеобщности. В последний (третий) этап своего
развития римское гражданское право, бывшее на протяжении веков
преимущественно концептуальным, непротиворечивым и
кодифицированным, приобрело признаки персональное™ и прецедентности.
Судьи заметно потеснили законодателей в законотворческой
деятельности. Причиной юридического регресса оказалась
фрагментация административно-политического пространства. А она, в свою
очередь, явилась следствием полиэтничности Империи.
Теодорих уравнял в гражданских и политических правах готов и
римлян, оказавшихся под его юрисдикцией. Правовая культура
остготского государства времен Теодориха Великого значительно
опережала правосознание остальных варваров. В течение всего Раннего
Средневековья в Европе сохраняется персональность права обычая.
Ей подчиняется правоприменительная практика всех варварских
королевств и даже Каролингской империи.
До смерти Теодориха Великого, наступившей в 526 г., длилось
остготское «восстановление римского мира». Главным
коммуникационным пространством Рима издавна было Средиземное море —
Маге nostrum. Теодорих присоединился к исполнению изданного в
Константинополе в 419 г. закона, грозившего смертной казнью
всякому, кто обучал варваров морскому делу. Король остготов
поддержал эту политику, не пропустив франков к Средиземному морю.
В частности, он запретил Хлодвигу (королю салических франков)
захватывать галльские области Прованс и Аквитанию. После
издания закона 419 г. только вандалам удалось в V в. прорвать
византийскую «континентальную блокаду». Они построили собственный
военный флот, позволивший им опустошить побережья Южной
Испании, Северной Африки и в 455 г. разграбить Рим. Теодорих,
став в начале VI в. наиболее могущественным варварским королем,
с почтением относился к величественным осколкам империи.
Приняв римское имя Флавий, он писал императору Византии, что
его единственное желание — сделать свое королевство двойником
«беспримерной Римской империи».
Середина VI в. отмечена византийскими попытками
восстановления -имперского политического пространства. Восточная Римская
империя, временно окрепнув в военно-административном
отношении и мобилизовав свои все еще значительные людские и
материальные ресурсы, перешла в контрнаступление. В 533-534 гг. полководцы
императора Юстиниана положили конец вандальскому господству в
Северной Африке. У слабых наследников Теодориха в 536-555 гг. с
большим трудом была вырвана Италия. Испытав серию поражений
101

от имперских войск, вестготы в 554 г. покинули испанскую
провинцию Бетику.
Но недолго длились реваншистские успехи империи, особенно
истощившие ее западную часть, где к бедствиям войны прибавились
страшные опустошения от чумы 543 г. Через несколько лет после
изгнания готов из Италии на страну обрушились новые варвары.
Как обычно, жестокие завоеватели спасались от натиска более
сильных и свирепых. Пришедшая из Азии конная орда аваров вырвалась
на оперативный простор придунайских равнин, выбив оттуда гепи-
дов. Последние ударили на лангобардов, которые, в свою очередь,
бросились на покинутую готами Северную Италию и легко
захватили ее в 568-572 гг. Страна, отвыкшая при Теодорихе от варварских
неистовств, была поражена ужасом от лангобардеких массовых
зверств, убийств, насилий, поджогов и грабежей. Империя, разрушив
стабильный государственный порядок итальянского королевства
остготов, оказалась не в состоянии защитить население Италии от
новых завоевателей.
В конце VI в. вестготы вернули себе испанскую Бетику. Все
народы пришли в движение. Западную Европу вновь накрыла волна
политического хаоса. А ведь в начале VI в. казалось, что утвердился
относительный межгосударственный порядок. Королевство остготов
при Теодорихе Великом выполняло стабилизирующую роль
поверхностно цивилизованного, но непроницаемого санитарного кордона,
отделявшего от Восточной Римской империи агрессивные
варварские протогосударства: вестготов — в Испании, вандалов — в
Северной Африке, франков — на территории северной и центральной
Франции (не включавшей в VI в. приморские регионы Аквитании и
Прованса), Бельгии, Нидерландов и западных областей Германии.
Семь англо-саксонских королевств в пределах бывшей римской
провинции Британии, покинутой легионами еще в V в., непрерывно
воевали друг с другом. Но эти войны не влияли на западноевропейское
равновесие, ибо происходили за морем.
Неустойчивый политический порядок нарушила сама империя,
разгромив королевство остготов. На Западную Европу тотчас
набросились народы, находившиеся, в отличие от остготов, на догосудар-
ственной стадии развития.
На роль стабилизаторов государственного порядка в Западной
Европе и восстановителей Западной Римской империи
претендовали с VI в., помимо остготов, и салические (приморские) франки.
Мастерским ходом их короля Хлодвига было крещение войска и
народа но католическому обряду. Тем самым он приобрел постоянных
102

союзников в лице набиравшего политическую силу римского
первосвященника, территориальных иерархов, могущественного
аппарата католической церкви и многочисленного монашества. Франкское
духовенство активно помогало воинству укреплять государство и
расширять его пределы. Франкская экспансия VI в. была лишь
временно остановлена Теодорихом, не позволившим захватить
Аквитанию и Прованс. Франки завоевали Бургундию в 523-534 гг.,
а Прованс — в 536 г.
Династическое соперничество и территориальные разделы
потомков Хлодвига, «ленивых королей» — поздних Меровингов, ослабили
почти на полвека наступательный порыв франков. В это время
ослабла и политическая роль франкского духовенства. Европейские
центробежные силы возобладали над центростремительными.
С середины VII в. Северная Африка, а с начала VIII в. Западная
Европа подвергаются арабским завоеваниям. В 711-719 гг.
мусульманские войска легко отбили у вестготов Испанию. Временно
овладев Аквитанией и Провансом, арабы столкнулись здесь с франками
во главе с молодыми энергичными Каролингами. При «ленивых
королях» из чахнувшей династии Меровингов каролингские майордо-
мы десятилетиями де факто управляли страной. Майордом Карл
Мартелл, военными победами оправдывавший свое прозвище
«молот», в битве при Пуатье в 732 г. остановил арабское наступление
на Европу. Мусульмане ушли за Пиренеи. При сыне Карла Мартелла
Пипине Коротком был восстановлен католический приоритет
франков перед папским престолом и заключен с папой взаимовыгодный
союз. В 754 г. одновременно произошли два взаимообусловленных
события: появилось светское государство Ватикан и был коронован
Пипин Короткий.
История Европы в эпоху Раннего Средневековья чрезвычайно со-
бытийна. Она перенасыщена международными конфликтами.
Участники конфликтов, как правило, находятся на разных уровнях
догосударственного и государственного развития. Критически
превышен уровень элементного разнообразия основных составляющих
европейского политического пространства. «Концерт» ведущих
держав постоянно расстраивается и непрерывной сменой дирижеров.
Неупорядоченный конгломерат европейских субъектов
международных отношений в эпоху Раннего Средневековья не представлял собой
метасистему. Конгломераты такого рода исторически не
развиваются. На них не распространяется действие закона необходимого
разнообразия систем, сформулированного У. Р. Эшби. Историческое
развитие Европы началось лишь с появлением устойчивых системо-
103

образующих факторов — национальных государств, решивших
проблему своей идентичности.
Современная западная цивилизация заново испытывает
средневековые риски утраты собственной идентичности. «Поддавшись
искушению «мультикультурализма».., Запад теряет базовую для сво-
го сознания категорию «цивилизованности», то есть ощущения
культурного превосходства своего, передового, над «другим», варварским.
Выходит, что ценностная основа западного мира не может, например,
определяться христианской культурой, тысячелетиями задававшей
европейскую идентичность. Попытки включить даже упоминание о
христианстве в Конституцию Европейского Союза потерпели
фиаско. Либеральная демократия и права человека? Тот же мультикуль-
турализм лишает Запад копирайта на демократию: приходится
уважать и права тех, чья культура и традиции не предполагают желания
граждан свободно формировать свои правительства»1.
Легитимная сила и внесистемное насилие
В условиях глобализации и научно-технических революций
объективно слабеют национальные государства. Возникают «серые
зоны» ограниченного государственного суверенитета. Появляются
территории, не контролируемые легитимной политической властью.
Пространство, освобождаемое государством и не заполняемое
институтами гражданского общества, захватывается преступными
организациями. Наибольшую опасность для современных обществ и
государств представляют террористические структуры.
Современные террористы являются историческими
наследниками варваров Раннего Средневековья. Они взрывают правовой
фундамент национальных государств. Осуществляя внесистемное, но
систематическое насилие для достижения политических целей,
террористы, как правило, не стремятся к созданию собственных государств.
(В этом их отличие от радикальных этнических сепаратистов XIX в.)
Отбрасывается абстрактная идея государственности и
реанимируются антропоморфные, архаические представления об институтах
публичной власти. Она реперсонифицируется самим фактом охоты за
ее конкретными носителями. Начисто отвергаются все формальные
1 Малкин В. Зеленый поворот // Ведомости. № 242. 22 декабря 2006.
С. A4.
104

процедуры осуществления публично-правовых актов. Массовый
страх (от фр. terreur — ужас) и апелляция к нему заменяют все тонко
сбалансированные механизмы принятия государственных решений.
Новейшая российская история изобилует примерами такого рода.
Террористическая банда Шамиля Басаева захватывает городскую
больницу в г. Буденновске. В нее сгоняются сотни окрестных
жителей. Около двухсот граждан убиты, две тысячи заложников — под
угрозой смерти. Страшась массовых жертв среди мирных жителей,
оперативный антитеррористический штаб останавливает
начавшийся штурм здания больницы. Террористы прикрываются «живым
щитом» заложников, выставленных в проемах окон захваченного
здания. Басаев перед телекамерами объявляет государству свой
ультиматум: вывод федеральных войск с территории Ичкерии,
прекращение операции по наведению там конституционного порядка.
«Говорите громче, Басаев!» — начинает свой телефонный
разговор с главарем банды премьер российского правительства
В. С. Черномырдин. Уж куда громче: голос бандитов гремит на всю
страну. Российская власть публично демонстрирует свою слабость.
Она не только вступает в переговоры с террористами (что было
необходимо в связи с захватом заложников), но фактически
капитулирует перед ними.
Выполняются все требования Басаева. Преступники не
преследуются и тем самым приглашаются к новым терактам. Капитуляция
государства выдается за акт гуманизма. Басаевцы героями
возвращаются в Чечню. Тысячи молодых боевиков встают под их знамена.
Успех Басаева вдохновляет племянника президента Ичкерии
Джохара Дудаева — Салмана Радуева. В результате — рейд боевиков
«армии Джохара Дудаева» в г. Кизляр и захват села Первомайское.
Снова — сотни заложников. Но уже нет явных признаков страха
российских властей перед потерями среди гражданского населения.
Укомплектованные в основном призывниками, воинские части
замыкают кольцо вокруг блокированного села Первомайское.
Президент Б. Н. Ельцин, с подачи генералов, сообщает стране о
мифических «тридцати восьми снайперах», якобы держащих под прицелом
все передвижения террористов, окопавшихся в селе.
Военная операция по их уничтожению проводится бездарно.
Армейские части, спецназ и внутренние войска действуют некоорди-
нированно. Значительная часть банды во главе с Радуевым
прорывается из окружения и беспрепятственно уходит в Чечню. Прорыв
происходит на участке ответственности армейского подразделения,
состоявшего из призывников.
105

Жертвами всех террористических актов в конце XX в.
оказываются не учреждения, а лица: государственные служащие, общественные
деятели, гражданское население. Выбор жертв чаще всего случаен.
Но адресат террористических «посланий» постоянен: общественное
мнение запугиваемой страны. Конечный объект преступного
воздействия — государство. Конечная цель — принудительное изменение
государственной политики. Циничный расчет делается на
истерическую неадекватность демократического общественного мнения, на
включение массового «стокгольмского синдрома», психологически
объединяющего заложников с террористами — против властей.
Террористы, захватившие в заложники восемьсот зрителей
мюзикла «Норд-Ост», не смогли повлиять на характер принятых в
Кремле государственных решений. Однако преступники добились от
родственников своих жертв участия в антиправительственной
демонстрации. Испуганные люди вышли на улицу с лозунгами-
требованиями «Руки прочь от Чечни!».
Террористы радикально повлияли на результаты парламентских
выборов 2004 г. в Испании. Консервативный кабинет во главе с
Аснаром ушел в отставку. Пришедшее к власти социалистическое
правительство отозвало испанский контингент из состава
контртеррористических коалиционных сил в Ираке. Всего этого террористы
добились взрывами мадридских пригородных поездов накануне дня
общенационального голосования.
Бюрократизация современных демократических государств
повышает их уязвимость перед дестабилизирующими внесистемными
воздействиями. В соответствии с синергетическим законом
иерархических компенсаций сложных нелинейных систем, закритический
рост разнообразия (хаотизации) на нижнем социальном уровне
приводит к деградации верхнего государственного уровня
бюрократической организации. Деградация этой подсистемы проявляется в
упрощении и огрублении управляющих функций, в сведении их к ударно-
хватательным рефлексам. Все это неизбежно снижает адаптационный
потенциал госаппарата.
Стихийная рыночная конкуренция «всех со всеми» стимулирует
фрагментацию общественного пространства. Последняя не приводит
к его деструктурированию, если постоянно сдерживается или
компенсируется гражданскими институтами.
Ослабление компенсаторных функций правового государства и
гражданского общества приводит к маргинализации рыночно не
востребованных социальных групп. Либо — оказавшихся
неконкурентоспособными. Выпадение большого количества трудоспособных граж-
106

дан из сферы продуктивной деятельности приводит к разрыву
социальных связей с ними, снижению уровня общественного
самоконтроля. Критическая масса «свободных радикалов» играла
роль детонаторов всех известных истории революционных взрывов.
При отсутствии революционных ситуаций, она являлась
поставщиком террористических кадров.
Обыденному сознанию представляется беспрецедентным размах
современного антицивилизационного интернационала «Братьев-
мусульман», «Аль-Каиды», «Хизбаллы», «Хамаса», «Исламского
джихада», «Талибана» и т. п. Кажется, что эти антизападные
фанатики моноидей появились вследствие взрывной радикализации
исламского фундаментализма. В Коране, в суннизме, шиизме, ваххабизме,
мюридизме ищутся вероучительные основания новой волны террора.
Последний, между тем, может развиться в любой непродуктивной
среде, облечься в любые маскирующие одеяния, принять любую
идеологическую окраску.
Исторически назидательно сопоставление террористического
«зеленого интернационала» начала XXI в. с его красным
предшественником — Коминтерном 20-30-х годах XX в. На первый
(учредительный) съезд Коминтерна, созванный В. И. Лениным в марте 1918 г. в
противовес возрождавшемуся второму социал-демократическому
Интернационалу съехались пятьдесят коммунистических сектантов
из 35 стран. Часть «делегатов» представляла только самих себя,
остальные (за исключением российских большевиков) —
микроскопические экстремистские группы, отколовшиеся от массовых,
респектабельных социал-демократических партий.
Манифест Коминтерна, написанный Л. Д. Троцким, объявлял
беспощадную войну фактически всем цивилизованным государствам.
Россия при этом рассматривалась в качестве «охапки хвороста для
мирового пожара». Моджахеды и шахиды коминтерновской
мировой сети массово вербовались среди неконкурентных слоев
населения. Второй конгресс Коминтерна (апрель 1919 г.) принял 21
условие членства в данной организации, директивно предписывающие
всем национальным компартиям оказывать политическое
содействие, РСФСР любыми средствами, включающими шпионаж
против собственных государств, вооруженные мятежи,
индивидуальный и массовый террор. В свою очередь, материально-финансовые,
организационные и людские ресурсы РСФСР ставились на службу
насильственному планетарному переустройству.
Рабоче-крестьянская Красная Армия готовилась «напоить красных коней водами
Сены, омыть их копыта теплыми водами Индийского океана»
107

(Л. Д. Троцкий). Устав Коминтерна перекликался с имперскими
видениями революционного поэта: «И мы еще дойдем до Ганга, / И мы
еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя»
(Павел Коган).
Коминтерновские эмиссары пропагандировали новое вероучение
и европейским революционным маргиналам, и благосклонно
кивающим бородатым шейхам, и авантюрному агенту британских
спецслужб полковнику Лоуренсу Аравийскому. Ленинская соратница
Анжелика Балабанова обучала марксизму школьного учителя Бенито
Муссолини. Молодой доктор философии Йозеф Геббельс ходил
вокруг коминтерновского «Союза Спартака» (готовившего кровавый
коммунистический путч 9 ноября 1923 г.), как кот вокруг горячей
каши. На огне социально-политических конфликтов XX в.
разогревалось средневековое варево.
Нелегальные военные оргструктуры Коминтерна, управлявшиеся
из Москвы, по приказу Сталина уничтожил НКВД накануне Второй
мировой войны. Политическая организация Коминтерна формально
прекратила свое существование в 1943 г., заменившись в 1946 г.
формально пропагандистским Коминформом. Свои послевоенные
геополитические цели Сталин предпочитал достигать не средствами
«экспорта революции», не силами «волонтеров
интернационал-коммунизма». Вместо ожидаемой всемирной социалистической революции
в конце 1930-х гг. разразилась Вторая мировая война национальных
государств, из которой СССР вышел победителем. После 1945 г.
регулярные Вооруженные Силы СССР с разной степенью
эффективности решали геополитические задачи, с которыми не справились
зарубежные боевые дружины Коминтерна и его международная
террористическая сеть, «заточенные» на массовый террор во имя «светлого
будущего для трудящихся всего мира».
Задачи индивидуального террора, изъятые в 1930-е гг. из ведения
Коминтерна, были перепоручены зарубежным спецгруппам НКВД.
Рамон Меркадер, боевик одной из этих групп, ударом ледоруба убил
в 1940 г. основателя Коминтерна Л. Д. Троцкого.
«Аль-Каида» Средневековья
В 1034 г. трое молодых мусульман дали друг другу необычную
клятву. Каждый торжественно обещал: при достижении высокого
общественного положения поднимать до своего уровня остальных
108

членов их маленького братства. Жизненные пути друзей надолго
разошлись. Один из них (Омар из Хаяма) стал поэтом и математиком.
Второй — великим визирем турецкого султана. Третий — активным
пропагандистом (дай) шиитской секты измаилитов. Имя его — Хасан
ибн Саббах — остается малоизвестным до 1074 г. В этом году
молодой турецкий султан Малик-шах, по рекомендации великого визиря,
приближает ко двору Омара из Хаяма и назначает Хасана ибн Саббаха
своим доверенным советником.
Турки-сельджуки исповедовали суннитскую версию ислама. Все
высшие государственные должности занимали у них только сунниты
разной этнической принадлежности. Офицерские — исключительно
турки. Поэтому назначение шиита, тайного измаилита и араба на
высокий государственный пост в турецком султанате было
беспрецедентным. Однако усилиями великого визиря все препятствия на
карьерном пути Хасана ибн Саббаха оказались преодоленными. В
благодарность за это покровительство властолюбивый Хасан ибн Саббах
принялся плести сети тайных интриг с целью смещения великого
визиря. Интриги открылись в 1079 г. Разгневанный султан с позором
изгоняет своего советника-измаилита. Тот ловко скрывается от
преследований турецких властей и в 1081 г. переходит на нелегальное
положение среди единоверцев-шиитов.
Девять лет потратил Хасан ибн Саббах на создание новой
религиозно-политической организации. Кадры для нее он находил в
сектантской среде измаилитов, которые с конца IX в.
радикализировались настолько, что стали представлять постоянную угрозу для
всякой государственной власти. К концу XI в. измаилитская ересь
шиизма обрела законченные вероучительные формы.
Свое название секта ведет от имени Измаила — потомка Фатимы,
дочери пророка Мухаммеда. Сектанты считали всех халифов из
рода Аббасидов узурпаторами, похитившими духовную и светскую
власть у законных мусульманских имамов из рода Фатимы и мужа
ее Алия. Династии Фатимидов удалось создать устойчивый
халифат только в Египте, обеспечив в нем относительный социальный
порядок и защиту экономических интересов мелких торговцев и
ремесленников. Поэтому мятежная пропаганда измаилитов в
Египте долгое время оказывалась малоэффективной. По этой же
причине религиозный прозелитизм радикальных измаилитов
сменился неприкрытым насилием над представителями всех
конфессий, включая собственную. Основные крепости-гнезда радикалов
сосредоточились в труднодоступных горах прикаспийских районов
Персии.
109

Радикальные измаилиты верили, что Аллах послал на землю семь
натиков (пророков): Адама, Ноя, Авраама, Моисея, Иисуса,
Мухаммеда (основателя ислама) и Мухаммеда Махдия (тайного, но
подлинного имама). Дух последнего воплощается в личности
очередного лидера измаилитов. Основная ересь измаилитизма, с точки
зрения правоверного мусульманина (суннита либо шиита), состоит в
принижении религиозного статуса основателя ислама. Каждый из
семи пророков, последовательно посылаемых Аллахом, превосходит
предшественника степенью приближенности к Богу и подлинностью
истолкования Божественного замысла. Но — уступает в этом
отношении последователю. Все это, кстати, соответствует каноническому
% принципу вероучительных толкований Корана: правильно последнее
по времени.
В 1090 г. Хасан ибн Саббах с группой приверженцев захватил
укрепленный горный замок своих единоверцев-измаилитов Аламаут
(Орлиное гнездо), расположенный на труднодоступной вершине
Прикаспийского хребта. Здесь «горный старец», проживший более
ста лет, свил зловещее гнездо террористического ордена ассассинов.
Это слово, принесенное в Европу крестоносцами, представляет собой
европеизированное «хашашийин» (изготовители и применители
наркотика хашиша и люди, с ними связанные).
В современном французском языке les assassins означает
«убийцы». Слово сохраняет смысловую связь с деятельностью религиозно-
террористического ордена, сеявшего смерть и ужас с конца XI до
второй половины XIII в.
Небольшая и тщательно законспирированная группа
руководителей ордена убийц поставила на поток массовое воспитание тысяч фи-
давиев. Арабское слово «фида» имеет широкий спектр позитивных
значений: от выкупа пленников до жертвования собственной жизнью
во имя благой цели. Молодые и крепкие члены ордена, намеченные
на роль фидавиев, предварительно проходили первые две ступени
религиозного посвящения. Затем они один за другим внезапно теряли
сознание и приходили в себя в незнакомой и прекрасной комнате,
окруженные красивыми райскими гуриями, перед столами,
уставленными изысканными яствами. В наслаждениях проходил день, после
которого кандидат в фидавии опять терял сознание, чтобы очнуться в
прежней аскетической обстановке. Он становился объектом тайного
манипулирования со стороны хашашайин, использующих наркотик
хашиш. Волшебные перемещения в рай и обратно повторялись.
Наркотическая интоксикация сменялась религиозной индоктри-
нацией. Дай сообщали объекту манипулирования, что Аллах в своей
НО

великой милости к посвященному отправлял его на время в рай,
чтобы показать в чувственной форме блага и удовольствия,
ожидающие фанатичного бойца веры.
Спецподготовка фидавия завершалась его прохождением еще
двух степеней посвящения в эзотерику измаилитизма. После чего он
становился «стрелой Бога», послушной направляющей руке
гроссмейстера ордена.
Помимо первых четырех степеней, открывающихся фидавиям,
существовали пять закрытых. Последние предназначались лишь
руководству ордена. Относительно конкретного содержания тайных
догматов ордена исследователи ислама имеют смутные и
противоречивые представления. Определенно известно лишь то, что религиозная
составляющая тайной догматики ордена при восхождении активиста
к вершинам руководства уменьшалась от пятой до девятой степени
посвящения. Его высший (девятый) уровень открывал свет знания и
освобождал посвященного от идеи Божественного промысла и любых
моральных ограничений.
Презрение руководства ордена к неизмалитской части
человечества соединялось с вульгарным материализмом, политическим
цинизмом, философским скептицизмом и холодным прагматическим
расчетом. Религиозный фанатизм фидавиев использовался в
конкретных политических целях.
Терроризируя государственные элиты султанатов и халифатов,
королевств и княжеств, орден ассассинов утверждал невиданную в
истории теократию — невидимый имамат.
В течение 170 лет из Аламаута по всем направлениям наносились
смертельные удары из темноты, заставлявшие содрогаться от страха
правящие круги сопредельных и далеких стран. Султаны и короли,
халифы и шейхи, полководцы и священники в нужный для ордена
момент получали от «горного старца» материальное подтверждение
формулы булгаковского Воланда: все люди не только смертны, но и
внезапно смертны.
Десятилетиями, в течение XII и в первой половине XIII в.,
зловещую роль человеческих воплощений князя тьмы играли Хасан ибн
Саббах .и его преемники на посту невидимого имама. В учебно-
тренировочных лагерях ассассинов шла массовая расфасовка
идеологического яда. «А князь тем ядом напитал / Свои послушливые
стрелы и с ними гибель разослал / Соседям в чуждые пределы»
(А. С. Пушкин. Анчар).
Послушливые стрелы фидавиев разлетались по Европе и
Центральной Азии, Ближнему Востоку и Северной Африке. Сред-
111

невековые государства демонстрировали свою неспособность
эффективного противостояния законспирированной иерархической
структуре невидимого имамата. За ассассинов пытались взяться многие:
победитель крестоносцев Салах ад Дин (Саладдин европейских
хроник), султан мамелюков Бейбарс, христианские короли и
мусульманские халифы. Все — с незначительными успехами.
Религиозно-политическое зло индивидуального террора
оказалось сокрушенным еще большим злом террора тотального. В 1256 г.
волны татаро-монгольского нашествия во главе с ханом Хулагу
захлестнули укрепленные горные вершины — осиные гнезда тайного
ордена религиозных убийц. Ассассины были поголовно уничтожены.
Однако у них нашлись преемники в другой религиозной среде.
В начале XIX в. английские колонизаторы Индии столкнулись с
многочисленными фактами загадочных жестоких убийств явно
ритуального характера. Их жертвами являлись мужчины и женщины,
старики и дети, индусы и англичане, люди богатые и бедные, высокого и
низкого социального положения, индуисты и мусульмане. Выбор
жертв был бессистемным, но способ убийств — стандартным:
удушение шелковым платком. Убийцы бесследно исчезали.
Предпринятое англичанами расследование открыло
существование законспирированной религиозной секты тугов-душителей.
Семьсот лет они держали в страхе население Индии. Туги убивали с
одинаковой жестокостью всех, кто попадался им под руку. Создавалось
впечатление о погоне тугов за количеством жертв. За 700 лет своего
существования секта задушила сотни тысяч человек. Возможно —
миллионы.
Сектанты поклонялись богине Бохвани. Она в религиозном
сознании индуистов выступала в качестве одной из ипостасей богини
Кали, супруги Шивы-разрушителя. Культовым эквивалентом
Бохвани в авраамических религиях является сатана. Бохвани
требовала массовых жертвоприношений в обязательной форме удушения
шелковым платком. .
Туги обложили данью все индийские селения, оставляя за собой
право убивать всякого, не принадлежащего к их секте. Уплачивать
дань секте душителей обязывались приверженцы всех конфессий,
включая индуистскую. Правоверных индуистов туги убивали
наравне с иноверцами: лишь поклонники Бохвани могли претендовать на
спасительную чистоту веры. Похожая самоидентификация бытует
среди современных ваххабитов: согласно ему, любой мусульманин
не-ваххабит приравнивается к неверному и может стать объектом
сектантской репрессии.
112

Англичане жестоко и быстро разобрались с сектой тугов-
душителей. Захваченные служители сатаны расстреливались на
месте. Помогающие им селения целиком разрушались. Так
цивилизованные колонизаторы освободили Индию от террористической
сети, державшей в течение семи веков в страхе миллионы людей
разной религиозной, этнической и социальной принадлежности.
Терроризм и государство
Сколько их? Куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят?
Ведьму ль замуж выдают?
А. С. Пушкин. Бесы
Социально-политическое явление возникает, как правило,
задолго до введения в оборот адекватного ему юридического понятия.
Слово «терроризм» появилось в языках европейцев в конце XVIII в.
Его широкое распространение принято связывать с Великой
французской революцией. Действительно, академический термин
«террор» впервые присутствует в словаре Французской академии
(в Дополнении к нему, изданном в 1793-1794 гг.). Согласно
Оксфордскому словарю английского языка, слово «террорист»
обозначало в конце XVIII в. сторонника якобинцев, применявших
методы «партийных репрессий в защите принципов демократии и
равенства». В 1798 г. партийно-государственная практика неистовых
ревнителей социального равенства получает юридическую
квалификацию: французские термидорианцы подводят историческую
черту под кровавой якобинской диктатурой, ужаснувшей
цивилизованный мир. «Диктатура революционной добродетели», делавшая
реки буквально красными от крови, обошлась французскому
народу в 1,5-2 млн жертв.
Якобинская практика революционно-государственного
терроризма отозвалась через 70 лет на другом конце европейского
континента, в русском народовольчестве. Лидер подпольной
организации с говорящим самоназванием «Народная расправа» — Сергей
Нечаев, автор протобольшевистского «Катехизиса
революционера» — стал знаковой фигурой для нескольких поколений
активных практиков российского политического террора. Нечаевская
113

«Народная расправа» не успела организационно развернуться за
пределами Петровской земельной академии. «Катехизис
революционера» кроваво материализовался в убийстве одного члена
«Народной расправы» — студента академии Иванова (ставшего
прообразом Шатова — персонажа романа Ф. М. Достоевского
«Бесы»). Сергей Нечаев, при начавшемся полицейском
расследовании убийства студента Иванова, пытался укрыться за границей,
но в качестве уголовного преступника был выдан российскому
правительству и окончил свои дни в одиночной камере
Петропавловской крепости. Руководители «Народной воли»,
считавшей себя идейной преемницей Нечаевской «Народной
расправы», долго не могли определиться в выборе организационного
политического приоритета № 1. Конкурировали два из них: убийство
царя или освобождение из тюрьмы С. Нечаева. Наконец,
народовольцы сосредоточились на решении более неотложной задачи —
цареубийстве.
Нечаев явился прототипом Петра Верховенского (персонажа
романа Ф. М. Достоевского «Бесы»), организатора нелегального
кружка «Наших», позиционировавших себя в роли одной из ячеек
«мирового революционно-террористического альянса». Реальным
аналогом «альянса», создаваемого Нечаевым-Верховенским, был
международный революционно-террористический союз,
организованный в эмиграции основателем русского идейного анархизма
Михаилом Бакуниным. Последний уполномочил С. Нечаева на
формирование боевых групп российской «Народной расправы» в
качестве ячеек террористического красно-черного интернационала.
Петр Верховенский пропагандирует идею «прогрессивного
массового террора» как непременного условия социальной гармонии
человечества, для достижения которой необходимо «перескочить
канавку», вырытую вековой российской деспотией на линейно
прочерченном, «математически выверенном» пути исторического прогресса от
«темных пролетарских хижин до светлых народных дворцов из
стекла и стали». Верховенский заявляет о себе как принципиальном
противнике и народнических идеалов терпеливого, постепенного
социалистического просвещения масс, и сложной для массового
восприятия либерально-демократической теории системно
сбалансированных структурных реформ. Революционная арифметика
Нечаева-Верховенского выглядит элементарно: «Как мир ни лечи,
все равно не вылечишь, а срезав радикально сто миллионов голов и
тем самым облегчив себя, можно вернее перескочить канавку... чего
114

5ояться, если при медленных бумажных мечтаниях деспотизм в
какие-нибудь во сто лет съест не сто, а пятьсот миллионов голов»1.
И Бакунин, и Нечаев, и народовольцы, и большевики-ленинцы
рассматривали революционно-государстваенный массовый террор
как универсальное, исторически опробованное средство системного
упрощения общества для быстрого решения задач всесторонней,
глубокой и необратимой модернизации в условиях крайней узости
ее социальной базы. Историософская рефлексия проблем
запоздалых модернизаций, осуществляемых революционным
меньшинством в ускоренной, упрощенной и насильственной форме, не
прекращается в европейских интеллектуальных кругах в течение
последних двух веков. Энергетический импульс гигантской силы,
инициировавший в конце XVIII в. «невиданные перемены,
неслыханные мятежи» в Европе XIX-XX вв., сказывается на чрезвычайно
высоком социально-политическом «градусе» современной
российской историософии. На рубеже XX-XXI вв. Россия вышла на
историческую траекторию запоздалой и потому ускоренной
постиндустриальной модернизации, имеющей традиционно узкую
социальную базу. Проблемы якобинского модернизационного насилия не
утрачивают своей актуальности.
Специальным решением Совета пятисот (законодательного
органа Французской Республики) массовый террор осуждается и
утрачивает официальный статус государственной политики.
Термидор и Реставрация выдали европейской историософии
социальный заказ на консервативное прочтение причинно-следственных
связей между идеями Просвещения и практикой революционно-
государственного террора. В первой половине XIX в. во Франции
появились фундаментальные исследования на эту тему. Именно
тогда политическая метафора радикалов «террор — карающий меч
Революции» трансформировалась в парадоксальную
политологическую формулу легитимистов «террор — материальный инструмент
Просвещения, используемый для насильственного установления
социально-экономического равенства». Иррационалистическая
философия XIX в. придала этому парадоксу академическую
основательность.
Великая французская революция, «родившаяся (согласно
Марксу) под черепами философов», ради вышеуказанных
эгалитаристских целей, разбила множество светлых голов. Миллионы жерт-
1 Достоевский Ф. М. Соч. Т. 10. С. 314-315.
115

венных теней на два десятилетия XIX в. закрыли исторические
горизонты просвещенной Европы. Вовлеченные в революцию, темные
массы блуждали в сумерках идолов, «философствуя молотом» и
«рефлексируя серпом». Посттравматический синдром погрузил
общественное сознание в сумеречное состояние. Интеллектуальные
достижения XVIII в. (рационалистическая этика, наука логики,
феноменология духа и критика чистого разума) ушли с политических
трибун. Прогресс в осознании свободы, декларированный философами
Просвещения, внезапно утратил свои рационалистические
обоснования. Попав на площадь в облике политического лозунга радикально
настроенных толп, плод философской рефлексии превратился в
нечто мистико-иррациональное и уподобился языческому идолу, не
желающему (по известной метафоре Маркса) «пить нектар иначе,
как из черепов убитых им врагов».
Просветительские референции якобинских декретов Конвента и
публичная риторика его революционных вождей широко
использовались русскими революционными демократами. Один из идеологов
массового партийно-государственного террора Петр Ткачев активно
пропагандировал «историческую необходимость» превентивного
уничтожения всех граждан старше 25-летнего возраста, так как они
уже не смогут усвоить ценности социализма. Этот параноидальный
бред П. Ткачев публикует в журнале «Набат» и вызывает
одобрительную реплику В. И. Ленина — «Настоящий якобинец!».
Иллюзии партийного самовосприятия революционных вождей и
философская рефлексия их идеологических фантомов неизменно
сопровождаются помрачением массового сознания. «Сон разума
рождает чудовищ». Рационализм и Просвещение XVII-XVIII вв.
не несут ответственности за этот явный инволюционный откат. Они
не участвовали в генезисе государственного терроризма XX в. Его
органические корни уходят в темные глубины раннесредневекового
варварства, овладевшего техникой и технологией XX в.
Просвещенческую модель революционные неоварвары хищно
использовали в целях нетрудового присвоения: в соответствии с
террористическим «Законом о подозрительных» от 22 прериаля 1794 г., по
которому было арестовано около полумиллиона французов,
предусматривалась национализация их имущества,
распределяемого среди «добродетельных граждан». Но цитаты из «Общественного
договора» Руссо входили в идеологический арсенал и
термидорианцев, остановивших «национальную бритву» (гильотину).
Политическая усталость масс снизила средний (для Франции XVIII в.)
уровень социального радикализма — главного источника энергети-
116

кй террора. Все социальные революции, называемые «великими»,
со11ровождались стихийным массовым эгалитаризмом. В нем
проявлялся древний архетип варварского присвоения. В XX в.
обнажилось архетипическое сходство социально-экономического
эгалитаризма и массовой склонности к политическому насилию, конечная
цель которого — установление уравнительносправедливого
общественно-государственного устройства, способствующего
внерыночному перераспределению материальных благ.
Якобинскую риторику кроваво материализовали практики
большевистского красного террора. Они клялись светлыми именами
Робеспьера и Сен-Жюста, уважительно поминая и П. Ткачева. Лидер
«красных кхмеров» Пол Пот, готовясь к возрастному геноциду
камбоджийцев, писал в Париже свою кандидатскую диссертацию, в
которой философски обосновал необходимость превентивного
уничтожения всех соотечественников старше 25 лет (строго по Ткачеву).
Захватив власть, «красные кхмеры» руками подростков под
руководством «настоящего якобинца Пол Пота», убили несколько
миллионов камбоджийцев установленного возраста, предельного для
социализма. В том числе — всех, имеющих высшее образование.
Постреволюционная практика индивидуального террора
отличалась от революционно-государственного меньшей идеологичностью.
Она обходилась без апелляции к рационалистическим идеалам
Просвещения. Первая волна иррациональных терактов обрушилась
на Европу в 70-е годы XIX в. Индивидуальный террор в это время
носил этнополитический характер. Сепаратисты в Ирландии,
Македонии и Сербии пытались посредством разрушения имперской
государственности метрополий расчистить политическое
пространство для национальных (моноэтнических) государств.
Почти одновременно ударила волна анархистская. Французские,
итальянские и испанские анархисты публично и нерефлексивно
демонстрировали (выстрелами в государственных служащих) «голое
отрицание» всякой государственности.
Кризис зрелого индустриализма усиливал фрагментацию
социальных тканей. Неконкурентные группы населения отодвигались
на обочину общественной жизни. Анархические убийства
совершались маргиналами во имя безграничной свободы индивида,
сбросившего цепи обезличенной социальности и принудительной
гражданственности.
В 1860-е гг. Россия испытала на себе системные риски социальной
перегруппировки вследствие запоздалой и ускоренной
модернизации. Маргинальная группа фанатичных противников «модернизации
117

сверху», назвавшая себя «Народной волей», в 1870-е гг., в обстановке
общественного сочувствия, устроила форменную охоту на царя и
высших сановников. Цель: сдетонировать громкими убийствами
общенародную революцию. Александр II пережил шесть покушений.
Седьмое достигло цели. Через сорок лет аналогичные
антигосударственные задачи кроваво решала «Боевая организация» партии
социалистов-революционеров.
Третья волна левого терроризма «городских партизан» накрыла
в 70-е годы XX в. Японию и развитые страны Западной Европы
(Германию, Францию, Италию). Эту волну принято связывать с
кризисом раннего постиндустриализма. «Городских партизан»
победила правоохранительная система национальных государств при
активной поддержке институтов гражданского общества. Поэтому
антитеррористическая война не сопровождалась свертыванием
гражданских свобод.
На рубеже XX и XXI вв. терроризм поднял мусульманское
зеленое знамя. В тактических целях, он облачился в религиозные одежды.
Его лозунги перекликаются с некоторыми идеями исламского
фундаментализма, подъемом которого отмечена вторая половина XX в.
Однако глубинные идеологические корни политического исламизма
переплетены с социально-экономическими интересами реваншистов
средневековых теократии. «Аль-Каида» убивает во имя воссоздания
халифата в границах VII—VIII вв. Под натиском боевиков
политического исламизма (по замыслу Бен Ладена) должны пасть институты
светских правовых государств и гражданских обществ XXI в.
С 2001 г. шахиды (террористы-смертники) сеют ужас среди
гражданского населения Северного Кавказа и центральных регионов
России. Полевые командиры этнополитического терроризма Хаттаб
и Басаев вербовали шахидов среди чеченских, ингушских и
дагестанских ваххабитов — молодых и социально не устроенных
последователей наиболее вульгаризованной версии политического исламизма.
Ваххабиты не стремятся к исправлению нравов, к распространению
фундаментальных исламских ценностей. Они ведут «священную
войну за исламский Большой Кавказ», от Черного до Каспийского
моря. К началу XXI в. этнополитический лозунг «независимой
Ичкерии» трансформировался в призыв физического уничтожения
«неверных» и не-ваххабитов на всей территории Российской
Федерации, невзирая на возраст жертв, их пол, этническую,
политическую и религиозную принадлежность. Трансформация облика
кавказского терроризма отражает общемировые тенденции раскола
политического исламизма.
118

Исламистское политическое движение террористической
направленности в начале XXI в. раскололось на два течения. С одной
стороны, это такие группировки, как «Хамас» и «Фатх» в Палестине,
«Братья-мусульмане» в Египте, «Хизбалла» в Ливане. Данные
исламистские организации изначально складывались как массовые и
националистические. Подобно «Ирландской республиканской
армии» и партии «Шин фейн», исламские националисты делают
ставку на обе тактики: терористическую и политическую. Они не
исключают овладения рычагами государственной власти
демократическими методами (через всеобщие выборы, по примеру
немецких национал-социалистов 1930-х гг.). Индивидуальный террор
применяется ими как средство ослабления противостоящих им
светских государственных институтов. В последние годы
суннитские «Хамас» и «Фатх», «Братья-мусульмане» и шиитская
(ориентированная на Иран) «Хизбалла» дрейфуют в направлении
системного участия в политической жизни стран своего основного
базирования. В то же время ливанская «Хизбалла» присвоила себе право
объявления войны другому государству и обрушила тысячи ракет
«Кассам» (иранского и собственного производства) на соседний
Израиль. Террористы провоцируют религиозно-гражданскую войну
между ливанскими христианами и шиитами, выступая от имени
«всех мусульман». Лидер движения «Хизбалла» Хасан Насрулла
своим воздействием на эмоции мусульманских масс конкурирует с
президентом Ирана Махмудом Ахмадинежадом, бросающим
ядерный вызов западной цивилизации, прежде всего — «Большому
сатане» (США).
Другая картина наблюдается на фланге интернационального
джихада, наиболее известной частью которого является «Аль-Каида»
(«База» по-арабски, в 1980-е гг. она, при финансовой и материальной
поддержке США и Пакистана, вербовала и обучала афганских
боевиков-моджахедов). Сетевые структуры «Аль-Каиды» стремятся
к тотальной исламизации светских государств. Интернационал-
Джихадисты рассчитывают осуществить ее «сверху», после
насильственного захвата власти путем военного переворота. Террор,
направленный против гражданского населения большого круга стран за
пределами территории базирования головной террористической
структуры, представляет собой единственную тактику «Аль-Каиды».
Боевики международного джихада все больше отрываются от
организационных структур. Они все чаще действуют без приказов
руководства. Идеологическая база террора, его агрессивная риторика
распространяются через Интернет. Стихийно возникающие террори-
119

стические группировки все менее нуждаются в координирующих
центрах.
Теракты, совершенные 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и
Вашингтоне, планировались в головной организации «Аль-Каиды».
Организационное обеспечение операции, ее финансирование,
обучение пилотов-смертников, захват пассажирских самолетов,
осуществление атак на башни Всемирного торгового центра и Пентагон
направлялись, вероятнее всего, из единого командного пункта. Об этом
свидетельствует двухлетний срок подготовки операции,
организационный масштаб и объем ее финансирования (десятки миллионов
долларов США), интернациональный состав террористической
группы. Из 19 шахидов 9 были гражданами Саудовской Аравии, не
владевшими английским языком. Командирами саудовцев являлись
англоязычные студенты германских университетов.
Вопреки первоначальным предположениям национальных
следственных органов и мировых СМИ, теракты в Мадриде (2004 г.) и
Лондоне (2005 г.) были полностью подготовлены и совершены
инициативными группировками, состоявшими из натурализованных
граждан Испании и Великобритании. Следствием установлено, что
они не были связаны ни с инструкторами «Аль-Каиды», ни с
другими международными оргструктурами террора. Такие контакты даже
не искались. Политических исламистов объединила ненависть к
ценностям окружавшей их западной цивилизации. Они
откликнулись на безлично адресованные urbi et orbi интернетовские
послания идеологических наставников политического ислама, нашли в
Интернете инструкции по изготовлению бомб, самостоятельно
изготовили мощные взрывные устройства и заминировали
пассажирские вагоны мадридских пригородных поездов и лондонского
метрополитена. Террористы привели в действие эти взрывные
устройства, не дожидаясь команды из какого-либо координирующего
центра.
Негосударственные структуры всегда играли значимую роль во
внутренних и внешних конфликтах в странах Ближнего и Среднего
Востока — наиболее нестабильном районе мира. Но в настоящее
время эта роль становится ведущей в связи с ослаблением
институтов национальных светских государств. В конце XX — начале XXI в.
все традиционные арабские центры государственной власти,
опоздавшие на поезд модернизации, переживают состояние системного
кризиса. Они все отчетливее демонстрируют свою неэффективность
в обеспечении большинства граждан фундаментальными благами, в
создании жизнеспособной инфраструктуры, утрачивают положение
120

главного субъекта политики. Светская власть теряет и монополию на
легитимное насилие.
Волны политического исламизма размывают правовые основания
и несущие конструкции национальных светских государств. В конце
XX — начале XXI в. региональные державы с численно
преобладающим мусульманским населением (Сирия, Египет, Ирак) утратили
ресурсы геополитического влияния и претензии на гегемониальный
статус. Падение (под ударами армии США) политического режима
партии «Баас» и уход Сирии из Ливана подорвали панарабский
национализм. Члены Лиги арабских государств оставались
пассивными наблюдателями крушения светского режима Саддама Хусейна.
В результате иракских демократических выборов, проходивших по
рецептам оккупационных властей, в стране сложился
конфессиональный политический ландшафт с доминированием шиитского
большинства. Падение суннитского Багдада — бывшей великой
столицы аббасидского халифата и важнейшего центра арабо-исламской
культуры — усилило ирано-шиитскую ветвь ислама. Немедленно
активизировалась ядерная программа Тегерана, укрепился иранский
«длинный рычаг» в Ливане: проиранское движение «Хизбалла»
бросило вызов не только привычному врагу (Израилю), но и
правительству собственной страны.
В 1960-е гг. Арабская Республика Египет пользовалась
сильнейшим влиянием в регионе и в Лиге арабских государств. Египет,
Судан и Сирия являлись членами конфедерации (АРЕ). В настоящее
время Египет — маловлиятельное бедное государство третьего мира,
неспособное пресечь геноцид в Дарфуре, поощряемый властями
Судана. 2006-2007 гг. отмечены крушением неустойчивой
конструкции Палестинской администрации: впервые в истории распадается
несуществующее государство.
Тяжесть борьбы с международным терроризмом возрастает. По-
современному вооруженные варвары, противостоящие
цивилизованному сообществу национальных государств, прячут свои сетевые
структуры в бурлящей среде этнополитических движений и
культурно не адаптированных этнических диаспор. Политическое насилие в
этой среде становится все более диффузным.
Современная цивилизация предоставляет международному
терроризму средства его осуществления. Некоторые из них
общеизвестны: материальные носители энергии уничтожения и инструменты
информационного обеспечения — СМИ, мультиплицирующие
социально-психологические эффекты терактов. Террористы
используют институты гражданского общества и правовую инфраструктуру
121

государства. Для давления на них террористы возродили силовой
рычаг заложничества.
Заложничество возникло на архаической стадии эволюции
человеческого общества. Когда первобытные групповые структуры
тасующихся микросоциумов трансформировались в более устойчивые и
крупные семейно-родовые общности, индивидуальная ценность
человека многократно возросла. Поэтому, захватив заложника,
агрессор мог парализовать военную активность той большой семьи, из
которой заложник взят. Как только родовое государство сменилось
территориально-общинным, фактор заложничества утратил
большую часть своей устрашающей силы, сдерживающей встречную
агрессию.
Почему же эта архаика реанимировалась сегодня, нацеливаясь
преимущественно на страны развитой социальной демократии?
Потому что демократические социальные государства формируются
в качестве гуманистически-правовых, где человек не средство, но
цель. И поэтому современным террористам стало проще давить на
такое государство. Намного проще, чем их историческим
предшественникам. В отличие от последних, современные террористы
убивают не столько представителей власти, сколько беззащитных
граждан, относительно которых в развитых странах существует договор
между гражданским обществом и правовым государством. Основной
смысл общественного договора: человек — это высшая ценность.
Используя социальные приоритеты государства, террористы
взрывают его правовую систему.
Силовое государственное блокирование инструмента
заложничества, используемого террористами, увеличивает риски
дегуманизации общества. Тактические успехи в борьбе с варварством
достигаются ценой усиления тенденций внутренней самоварваризации
общества, жертвующего частью своих граждан. В 1970-х гг. Израиль
временно остановил террористические захваты своих пассажирских
самолетов. Кнессет принял закон, запрещающий вступать в
переговоры с террористами. Захваты пассажирских самолетов сменились
«живыми бомбами». Обнаруживать и вовремя обезвреживать их
стало еще труднее: рациональные организации имеют здесь дело с
иррациональным поведением фанатичных самоубийц. Рациональным
организациям приходится апеллировать к ценностям темного мира,
проникать в эзотерику его знаковых систем. В подмандатной
Палестине англичане сокращали размах шахидизма, хороня трупы
шахидов в свежих шкурах свиней и лишая таким образом
«мучеников веры» обещанных мест в райских кущах.
122

«"Из темных веков" в наше время словно возвращаются такие
явления, как децентрализация систем управления, хаотичность
противоборствующих групп власти и экономического влияния. Когда
государство теряет способность контролировать локальные, зачастую
транснациональные силы, будь то, например, наркомафия или
сетевые террористические структуры, начинается деградация
рациональных, цивилизованных форм устройства государственной жизни...
Исламизм возник как следствие несостоятельности слишком многих
светских режимов в мире ислама, главным образом в арабских
странах. "Ислам — вот решение!" — этот лозунг созданной в Египте
организации "Братья-мусульмане" стал боевым кличем неуклонно
набиравших силу мусульманских радикалов от улемов-фундаменталистов,
вроде бы не имеющих отношения к политике, до джихадистов,
призывающих к священной войне, включая террор, против западных
врагов ислама»1.
Современные политология и философия истории активно
обсуждают прогнозы футурологов о неизбежности в XXI в. этноконфессио-
нальных конфликтов, способных взорвать национальные
государства. На вероятное будущее экстраполируются реализованные
тенденции прошлого. Весомые основания для такой экстраполяции дают
события четырехсотлетней давности, завершившиеся созданием
Вестфальской системы национальных государств. Христианская
Европа уже переживала этноконфессиональные катаклизмы,
подобные прогнозируемым. Реисламизация светских государств, чреватая
«священной войной с неверными», вызывает в исторической памяти
Реформацию XVI-XVII вв., сопровождавшуюся жесточайшими
религиозными войнами. Они явились генеральной репетицией
постреволюционных гражданских войн XVIII-XIX вв.
Во второй четверти XVII в. в процесс массового
взаимоистребления приверженцев родственных направлений одной конфессии
включились два лагеря милитаристских государств. Швеция
заступилась за протестантских северогерманских князей, а Испания — за
католических суверенов южных районов Германии. Кровавая вражда
между протестантами севера и католиками юга Германии казалась
непреодолимой. Беспощадная межконфессиональная война
затянулась на целое поколение и превратилась из общегерманской в
общеевропейскую. Современникам этой бессмысленной бойни
представлялись только два выхода из нее: либо массовый переход в католиче-
1 Мирский Г. Возврат в Средневековье? // Россия в глобальной
политике. Т. 4. №5. С. 8.11.
123

ство всех немецких протестантов, либо исчезновение Германии (как
нации-государства) с политической карты Европы вместе с
христианством как общей религией большинства населения этой
крупнейшей западноевропейской страны. Выход был найден на третьем пути.
Апокалиптического «столкновения цивилизаций» не произошло.
Политический разум и мещанский прагматизм возобладали над
идеологической (религиозной) одержимостью масс, вовлеченных в
иррациональный общеевропейский кошмар.
Может ли правовое государство, ослабившее свои первичные
функции защиты гражданского населения, эффективно
сопротивляться современному терроризму, не утрачивая своей
гуманистической идентичности? Существует немало положительных ответов на
этот драматический вопрос. Не вводя чрезвычайного положения,
ФРГ в 70-е годы XX в. справилась с волной городского террора.
Оставаясь в правовом поле обычных законов, спецслужбы ФРГ
обезвредили террористическую банду Карла Баадера — Ульрики
Майнхоф. «Красные бригады» в эти же годы побеждены
правоохранительной системой итальянского государства. Победа была
одержана без ограничений прав граждан. И в более отдаленном прошлом
немало примеров успешной борьбы с политическим терроризмом.
С фанатичными и беспощадными таборитами-протестантами, во
главе с талантливым полководцем Яном Жижкой наводившими ужас
на немецкие земли в XV в., справились их единоверцы — умеренные
гуситы, организованные не таборно-ополченческим образом, а
общинно-церковным. Умеренные гуситы консолидировались на
постоянной основе ремесленных цехов и городских коммун. Таборитов
временно сплачивали походные воинские станы и ненависть к
католикам. Умеренные гуситы (после смерти Яна Жижки) разгромили
таборитов при Липанах, применив таборитскую военную тактику.
Структурирование массовых движений неизбежно увеличивает в
них вес умеренных фракций, снижает средний уровень стихийного
радикализма и уменьшает роль экстремистских групп и их
фракционных лидеров. Поэтому для религиозно-политических радикалов
любые умеренные фракции в смежных сегментах некогда общего
движения (униаты, прагматики, оппортунисты, реформисты)
наиболее опасные враги.
В одну из подпольных ячеек «Народной воли» входил молодой
политический экстремист по кличке «Волк». К этой ячейке
принадлежал и Александр Соловьев. Тот среди бела дня успел сделать
несколько выстрелов в Александра II. Никем не охраняемый,
император прогуливался по Дворцовой площади. Выстрелы преступника не
124

достигли цели, так как Александр, убегая к Зимнему дворцу,
постоянно менял направление своего бега.
Теоретически осмыслив политическую контрпродуктивность
индивидуального террора, бывший народоволец «Волк» превратился в
основателя РСДРП Г. В. Плеханова. Внутри этой нелегальной
партии (и во многом благодаря ее нелегальности) к 1903 г.
сгруппировалась вокруг младшего брата казненного народовольца Александра
Ульянова экстремистская фракция большевиков — будущих
организаторов партийно-государственного террора. Оставаясь в
организационных рамках единой и массовой РСДРП, большевики-ленинцы
не смогли бы выжить даже в качестве фракции: умеренные социал-
демократы, партийно более сильные, непременно ассимилировали бы
радикалов. Поэтому В. И. Ленин всегда шел на раскол, если его
фракция оставалась в меньшинстве. В 1912 г., через 9 лет после
официального рождения большевизма как политического течения, только 600
твердых большевиков-ленинцев были представлены на Пражской
партийной конференции. Из политического небытия ленинцев вывел
стихийный большевизм русского бунта, синхронизированного
(самоубийственным расколом российского истеблишмента) с
системным коллапсом государства. Стихийный и партийный большевизмы
соединились в октябре 1917 г. в общую силу на платформе
антигосударственности, а вовсе не «мировой коммуны».
«Думающей гильотиной» называл Плеханов своего младшего
соратника по РСДРП — В. И. Ульянова (Ленина). «Ленин крови не
боится», — запоздало предупреждал современников умиравший в
1918 г. основатель российской социал-демократии. Смерть в своей
постели избавила бывшего народовольца от набиравшей обороты
террористической машины большевизма. В политическое
становление последнего Г. В. Плеханов внес немалый (во многом —
невольный) вклад. РСДРП, имевшая к 1903 г. солидную европейскую
социал-демократическую родословную, вывела на общероссийскую
политическую сцену маргинальную группу чуждого II
Интернационалу партийно-генетического кода. Большевики идейно
были гораздо ближе к народовольцам-террористам и своим будущим
союзникам — левым эсерам.
В условиях дееспособности государства политические
экстремисты, как правило, воздерживаются от массового террора,
ограничиваясь террором индивидуальным. Наиболее эффективным средством
государственной борьбы с индивидуальным террором оказалась
агентурная сеть, быстро сплетенная после цареубийства 1 марта 1881 г.
спецслужбами Российской империи. Террористическую организа-
125

цию народовольцев второго поколения парализовал ее руководитель
Дегаев, завербованный жандармским полковником Судейкиным.
К народовольцам этого призыва принадлежал старший брат
В. И. Ленина — Александр Ульянов, повлиявший на мировоззрение
будущего лидера большевиков гораздо основательнее, чем
общепризнанный главный теоретик Российской социал-демократической
рабочей партии. Только казнь старшего брата и фактическая
самоликвидация центрального ядра «Народной воли» удержали юного
радикала от непосредственного участия в практике «бомбистов». Судьба
уберегла В. И. Ульянова и от личного знакомства с Дегаевым.
(Пытаясь реабилитировать себя перед немногими оставшимися на
свободе народовольцами, Дегаев застрелил и самого Судейкина,
успев сделать необратимым организационный распад «Народной
воли».)
В начале XX в. руководитель «Боевой организации» партии
эсеров Азеф взорвал ее изнутри, действуя дегаевским методом и
выполняя обязанности агента Охранного отделения российского
МВД. Царская охранка после убийства Александра II сумела стать
достаточно эффективным инструментом борьбы с политическим
терроризмом. Она предотвратила новые цареубийства.
Однако агентурными методами не удалось остановить массовый
террор, развязанный экстремистскими партиями в ходе первой
русской революции 1905-1906 гг. В войну с революционными
террористами вынужденно включилась армия. Кадетам, призывавшим
правительство во время революции ограничить использование армии и
политически договариваться с «внесистемной оппозицией»,
П. А. Столыпин отвечал: «Прежде всего мы должны защитить
государство, остановив революционный террор». Российский премьер
понимал: с политическими убийцами договориться невозможно.
Военно-полевые суды, введенные указом императора по
преступлениям террористического характера, сыграли свою стабилизирующую
роль. В 1906-1907 гг. эти чрезвычайные меры защиты общественной
безопасности остановили волну негосударственного вооруженного
насилия. Российское государство в ходе первой русской революции
смогло защитить от террористических атак инфраструктуру
национальной экономики. Боевики революционных партий в 1905-1906 гг.
устраивали железнодорожные диверсии. При взрывах пассажирских
вагонов погибало множество мирных людей. Анархистские и
эсеровские боевики стремились парализовать в 1905-1907 гг. работу
стратегических коммуникаций страны. С этой деструктивной задачей
революционеры не справились.
126

Боевые организации большевиков, анархистов и эсеров в
начале XX в. убили около десяти тысяч человек, но не достигли
своих политических целей. Активность террористических
подразделений этих партий в постреволюционное десятилетие была
блокирована агентурной сетью, которую сумело заново создать
Охранное отделение российского МВД. Но политическую
составляющую охранной службы царь ограничил в довоенных
правомочиях, по настоянию контрразведки Генштаба, накануне
февральской революции 1917 г. Военно-политические круги империи,
организовавшие в 1916-1917 гг. заговор против Николая II,
превентивно ослабили имперскую
информационно-разведывательную оргструктуру.
Современные российские спецслужбы, по всей видимости,
пренебрегают изучением оперативных достижений асов охранной
деятельности МВД Российской империи. В частности — в развертывании
эффективной агентурной работы. В настоящее время она крайне
слаба в среде северокавказских террористов. ФСБ РФ недостаточно
использует и богатый опыт организации агентурной сети,
накопленный КГБ СССР.
Терроризм — это внесистемное явление. И справиться с ним
путем переговоров, социально-политических уступок и
компромиссов невозможно. В объяснении истоков терроризма
малопродуктивны и ресурсы теории экономического детерминизма. Не от
бедности идут в террор. Фанатичных исполнителей-маргиналов
используют идейные враги государственно-общественной
системы. Руку Дмитрия Каракозова, покушавшегося в 1866 г. на царя,
направляли образованные и материально обеспеченные польские
сепаратисты, потерпевшие поражение в антироссийском восстании
1863 г. Боевиков <<северокавказского имамата» подпитывают
зарубежные нефтедоллары.
Главная сила общественной безопасности современной России —
это по-прежнему государство, поскольку в нашей стране
традиционно отсутствуют самодостаточные институты гражданской
самообороны. В отличие от США, в России нет национальной гвардии,
шерифов, рейнджеров, минитменов, комитетов гражданской бдительности
(«виджилянтов» эпохи негосударственного освоения западных
Общественных территорий США). Поэтому государство защищает
основные права граждан, повышая эффективность своих институтов
легитимного насилия. Приоритетная обязанность всякого правового
государства — организационно-силовое обеспечение основного права
граждан — права на жизнь.
127

Примеры новейшей истории свидетельствуют, что терроризм
побеждается практическим сотрудничеством граждан с
правоохранительной системой государства. (Как минимум информационным
содействием: «Позвонив по телефону 02, вы свяжете террористам
руки».) Государственные спецслужбы находятся на переднем крае
«фронта без линии фронта». Однако диффузный характер
террористических угроз обнаруживает недостаточность институциональных
ответов. Иерархически выстроенным вертикалям государственных
служб противостоят горизонтальные сетевые структуры,
формируемые нелинейно и дислоцированные дисперсно. Их невозможно
уничтожить облавами, зачистками и ковровыми бомбардировками. В
антитеррористической войне бессмысленно бить по локализованным
площадям, поскольку у террора нет неизменных целей, директивных
планов и мест постоянного базирования. Прицельная точность
поражения узлов террористических сетей достигается агентурно-сетевым
ориентированием мобильных сил скрытного развертывания и
быстрого реагирования.
Цивилизация не создала автоматических механизмов
культурных и технологических ответов на принципиально новые вызовы
варварства XXI в. Оно широко использует технические достижения
цивилизации в антицивилизационных целях. Чрезвычайную
опасность для техногенной цивилизации представляют
антиобщественные малые группы, способные нанести прицельные точечные удары
в ее нервные узлы. Прежние масштабные проекты создания средств
массового уничтожения (типа Манхэттенского атомного проекта)
были очень затратными ресурсно, энергетически, финансово. Они
оказывались по силам далеко не каждому государству. Только —
самым мощным. Сегодня небольшие группы компьютерно
образованных людей в состоянии стать фактором мировой политики. Вне
государственного и общественного контроля они могут овладеть
относительно дешевыми (по сравнению с традиционным
производством оружия массового поражения) нанотехнологиями. В
частности — технологиями производства нановирусов, в которых
плотность информации составляет один бит на одну молекулу. Согласно
научным прогнозам, такая информационная плотность вполне
достижима к 2020-м годам. Будучи миниатюрнее больших белковых
молекул, нановирусы обретают подавляющее конкурентное
преимущество перед ними.
По воле программиста, нановирусы (как и обычные
компьютерные вирусы) нацеливаются на агрессию против больших белковых
молекул. Для этого нановирусы наделяются способностью избира-
128

тельного поражения людей с заданными генотипическими
особенностями. Уже достигнутое исчисление генома человека и первые
успехи в его расшифровке делают эту опасность вполне реальной.
Несанкционированное производство нановирусов после 2020 г.
прогнозируется аналитиками Антитеррористического центра
рф. Получив в свои руки микробиотехнологическое и
компьютерное оружие антигеномного поражения, террористы новых
поколений станут источниками глобальной угрозы.
В состоянии ли современные государства эффективно
блокировать эти потенциальные угрозы? Ответ представляется
положительным. Успешное противостояние современному
компьютеризированному варварству возможно, если государства создадут
антитеррористические структуры, адекватные особенностям непредсказуемых,
рассеянных, скоротечных, точечных военных операций,
осуществляемых террористами новых поколений.
Существующие сегодня государственные военные машины и
спецслужбы создавались для противостояния аналогичным
машинам и спецслужбам. Они строились в расчете на рациональное
поведение противников. Последних выбирали «себе по плечу». В
настоящее время трудно вообразить ситуацию открытого военного вызова
ядерной супердержаве со стороны какого-либо государства, даже
располагающего ядерным оружием. Однако события 11 сентября 2001 г.
реализовали фантастический сценарий: небольшая группа
террористов-смертников нанесла сокрушительный удар по Соединенным
Штатам Америки.
В начале XXI в. военное доминирование США является
исторически беспрецедентным. Бурный старт ему дали в 90-е годы XX в.
разработки умного оружия точного наведения и средств бесконтактной
войны. С 1991 по 2004 г. огневая мощь солдата США увеличилась в
10 раз. Никогда в прошлом разница в вооруженности государств не
была столь качественной. В сущности, армию XXI в. имеют только
США.
Вооруженные силы древних Египта и Ассирии, Персии и Эллады,
Афинско-Делосского и Пелопонесского союзов, Рима и Карфагена,
Антанты и Тройственного альянса были качественно соизмеримыми.
Эти участники затяжных военных соперничеств располагали
похожими армиями. Блицкриги случались в исторически обозримом
прошлом. Но они происходили крайне редко. Поэтому знаменитое
донесение Гая Юлия Цезаря римскому Сенату («пришел, увидел,
победил») удержалось в памяти современников и потомков. Оно
выделялось своей нетипичностью.
129

Армия США в 1991 г. (в Персидском заливе), в 2001 г. (в
Афганистане), в 2003 г. (в Ираке) стремительно победила
государственно организованных военных противников, предварительно
уничтожив их военную инфраструктуру. Но — надолго завязла в
изматывающих боестолкновениях с негосударственными малыми группами
афганских талибов и иракских террористов. Налицо —
неадекватность силовых структур глобальной супердержавы задачам адресной
защиты мирных людей, неготовность США к «нештатной» войне,
которую террористы беспощадно ведут с невооруженным гражданским
населением.
В похожем положении оказались и силовые структуры России в
их борьбе с внутренним и международным терроризмом. Объектом
его атак неизменно выступают слабо защищенные подсистемы
жизнеобеспечения и трудозанятости мирных людей, места их обычного
досуга, проживания, культурной и социальной деятельности.
Техногенная урбанизированная цивилизация вообще крайне
уязвима. Это объясняется высокой степенью ее сложности. Чем сложнее
система, тем меньшее количество системных элементов может
повлиять на ее устойчивость критическим образом. Достаточно,
например, вывести из строя несколько ответственных узлов городской
инфраструктуры. Стопроцентную защиту ее обеспечить невозможно.
Очень трудно вычислить направления атак небольших групп
боевиков, стремительно передвигающихся по бесчисленным «тропам
войны», укрывающихся в большом городе.
По сравнению с государством, террористические организации
намного менее инфраструктурны. Однако они имеют планирующие и
учебные центры, базы временного сосредоточения, укрытия,
передислокации, снабжения, лечения боевиков. Их банды используют
вычисляемые каналы финансирования. Даже зачаточная
инфраструктура терроризма значительно повышает его уязвимость.
Поэтому, особенно после захвата террористами более тысячи
заложников в школе осетинского города Беслана, вынужденного штурма
школы и гибели нескольких сотен детей, изменилась тактика
антитеррористической борьбы. Российское политическое руководство
объявило о готовности к превентивным ударам по местам
базирования политических убийц. Эти места, в основном, находятся за
пределами суверенной территории РФ, в серой зоне, не контролируемой
слабыми государствами. Глобальная антитеррористическая война
вступает в новую фазу.
Терроризм, как было отмечено, представляет собой внесистемное
явление. Однако он самовоспроизводится, находясь в постоянной оп-
130

позиции с основной (управляющей) подсистемой — государством.
При этом террористы не могут обойтись без опоры на внеинститу-
циональную социальную базу, как правило — узкую. Они
идентифицируют себя с безличным множеством маргинальных
микросоциумов, оказавшихся неконкурентными. Исключительно групповая
самоидентификация принципиальных врагов государственности
обусловлена категорическим отрицанием самоценности
индивидуума как основной человеческой метароли, санкционированной
современным Государством-Нацией. Маскируя групповой характер
собственной идентичности, современные террористы апеллируют к
трансцендентным ценностям «прогресивного класса», «правоверных
мусульман», «мировой гармонии».

Глава 3
ВЫЗОВЫ И ОТВЕТЫ
Запреты и правила
Просто невероятно, как сильно
могут навредить правила, едва
только наведешь во всем
слишком строгий порядок.
Ф. Лихтенберг
Российское общество в очередной раз сталкивается с социально-
экономической дилеммой самоорганизации: солидарность или
конкуренция? Первую питают коллективистские традиции. Вторую
обусловливает исторически молодая частная собственность.
Коллективизм эволюционно древнее индивидуализма. На предоб-
щественном этапе формирования Homo sapiens не могло быть
внутривидовой конкуренции в форме войны всех против всех. Ее корни
социальны, но ствол и ветви государственны. Большую часть из
пятнадцати тысяч войн, известных истории, вели не этносы, а
государства. «Войны между государствами увеличивают их власть над
собственным населением, а это, в свою очередь, подрывает возможность
социальной гармонии. Вопреки теориям Гоббса и Локка,
индивидуумы становятся врагами друг другу по причине избыточной
государственной власти»1.
Процесс сотрудничества членов первобытных коллективов
регулировался генетически наследуемыми инстинктами. В их основе
лежало единство целей совместного выживания и одинаковое
восприятие опасностей и возможностей среды обитания. Инстинкты
солидарности и альтруизма действовали только внутри ограниченных
групп своих и не распространялись на чужих.
Нормы культуры и правила цивилизации разрушали единство
целей и общность микрогруппового восприятия среды. Нормы и
правила цивилизации противоречили инстинктам дообщественно-
го внутригруппового поведения. Культура преодолевала
асоциальные инстинкты. Цивилизация дополняла культуру,
мультиплицируя и обезличивая ее эффекты. Обезличивание являлось следстви-
1 Кин Д. Демократия и гражданское общество. М., 2001. С. 93.
132

ем расширения и уплотнения среды человеческого общения.
Организационно-правовой формой среды интенсивного общения
стал город, основная несущая конструкция цивилизации.
Культура начинается с поведенческих запретов (первым было
табу на инцест), цивилизация — с установления технологических
предписаний, кумулятивно увеличивавших продуктивные силы
городского сообщества. Область должного формируется
культурой, сфера сущего — цивилизацией. Мировоззренческий конфликт
между культурой и цивилизацией — историософское открытие
XVIII в. Руссо сконструировал буколический образ
«добродетельного дикаря», живущего по законам природы и не испорченного
городской цивилизацией. Мораль здесь противопоставляется
технологии.
Это противоречие умозрительно. В реальной человеческой
истории, правила внутригруппового распределения продуктов
совместной деятельности составляли «протомораль». Они выступали в
качестве базовой «технологии» социализации первичных тасующихся
групп собирателей и охотников, то есть — «технологии» их
постбиологического общения. Параллельно этому, первичные навыки доре-
чевой, но регулярной коммуникации неоантропов являлись
ступеньками к их сапиентации. Общественная мораль формируется на
речевом этапе эволюции, через групповое (референтное)
противопоставление предварительно согласованных в регулярном общении
норм — нерефлексивному, импульсивному поведению индивидов.
Мораль отчетливо противопоставляется и рациональному расчету
асоциальных способов достижения индивидуальных целей. Нормы
морали воспроизводятся через обезличенный механизм
культурных традиций, технологические алгоритмы — посредством
индивидуализированного обучения.
Культура и цивилизация развиваются параллельно друг другу.
Но их плоды разнопорядковы и не однотипны. Они имеют разные
уровни знакового и вещественного наполнения. Мораль и религия —
преимущественно знаковые системы культуры. Колесо и огонь —
материальный мотор цивилизации.
Моральные ценности социально обусловлены, но для индивида
они априорны. Основанные на ценностях моральные ограничения
представляют собой иррациональные конструкции, эмпирически не
верифицируемые. Правила морали не являются заключениями
нашего разума. Они в то же время не детерминированы биологической
природой человека и развивались в рамках сапиентации и
социализации неоантропов.
133

Инстинкты солидарности и альтруизма эволюционно
сформировались в малых кровнородственных коллективах. Последние
выполняли роль постбиологических ниш выживания узкого круга
«своих». Внутригрупповые социальные инстинкты не работали в
анонимных сообществах «чужих». Религии преодолевали
групповой эгоизм «своих», неограничено расширяя сферу их культурных
контактов. Вовлечению «чужих» в круг «своих» способствовало
отсутствие в этом процессе экономической обусловленности и борьбы
за жизнеобеспечивающие ресурсы. В расширении надэтнических
сообществ «своих» наиболее преуспели универсалистские религии.
Христианской культуре, например, за двадцать веков во многом
удалось обеспечить (преимущественно в европейских странах)
расширенный человеческий макропорядок — «Божий мир» в
средневековом понятии — негосударственными и внеэкономическими
средствами. Отсутствие в Конституции Европейского союза
упоминания о системообразующей роли христианства не отменяет
христианских основ европейской цивилизации. Однако
наднациональная универсализация ЕС, успешно преодолевшая
многовековую вражду национальных государств, выросла из экономического
корня — Европейского объединения угля и стали.
«Наряду с утверждением христианского мира, цивилизации
универсалистской и прозелитической, в качестве основного субъекта
исторического действия к древу истории во втором тысячелетии в
какой-то момент прививается иной побег, произраставший из зерен
светского антропоцентризма и гностических ересей. Эта ветвь,
разросшись и укрепившись, произвела со временем мутацию могучего
европейского организма, породив современный нам экономический
универсум...»1. Некогда изгнанные из Храма, «торгующие» сакрали-
зовали фритрейдерство, основав ВТО.
Экономическому универсуму адекватны свобода регулярного
товарообмена, открытое плюралистическое общество и свободная
личность. У государств иные измерения. Открытыми могут быть
общества, но — не государства. Типологическим признаком последних
является материальная фиксированность границ, внешних барьеров,
но главное — внутренняя системная закрытость. Открытость
общества обусловлена его внутренней сложностью, гораздо большей, чем
у государства.
1 Неклесса А. Конец эпохи Большого Модерна // Знамя. 2000. № 1.
С. 178.
134

Российское государство уступает своему общественному
окружению в элементном разнообразии, но превосходит уровнем
структурированности. Это соотношение меняется на постиндустриальном этапе
развития техногенной цивилизации. Среди факторов опережающей
самоорганизации общества выделяется на рубеже XX-XXI вв.
экономическая форма социальной коммуникации. Она максимально
эффективна в межличностном состязании по инновационному
соединению рассредоточенных ресурсов и рассеянной информации.
Последняя особенность инновационной активности индивидов является
отличительным признаком постиндустриальной фазы
общественного развития.
Традиционно коллективистские, стандартные приемы
информационно-ресурсного жизнеобеспечения обеспечивают
количественное приращение финальной продуктивности человеческих
сообществ. Однако первобытный коллективизм малых групп
сопровождался хаотизацией общественной макросистемы. Древние
инстинкты групповой солидарности раскалывали локальные
сообщества на враждебные друг другу «мы» и «не-мы».Аинформационно-
ресурсная конкуренция, наоборот, способствовала расширенному
общественному макропорядку.
Рынок древнее государства. Свободный обмен результатами
человеческой деятельности соединяет людей, делает их необходимыми
друг другу. Государства в стремлении обеспечить нерыночное
доминирование «своих» среди «чужих», вооруженной рукой рассекают
человеческие связи. Древний рынок — изначально орудие
межэтнического мира. Протогосударства и государства формировались в
качестве инструментов войны. Рыночные связи способствовали
открытости общества. Государственные суверенитеты его закрывали.
Возникает вопрос: препятствует ли религиозный универсализм
распространению современного расширенного, то есть — рыночно-
демократического макропорядка? Поверхностный ответ содержится
уже в этимологии слова «религия». Его латинским корнем является
«религаре» — связывать. Религия подавляет инстинкты внутригруп-
повой солидарности, а вместе с ними — межгрупповую оппозицию
«мы» и «не-мы». Религия выступает в роли интегратора внегосудар-
ственных, внеэтнических и надличностных связей людей.
Трансцендентная система религиозных ценностей не признает
государственных границ и этнических барьеров. Она непосредственно
обращена к человеку как смысловому центру макросреды, не зависящему
от пространственно-временной ограниченности его
индивидуального бытия.
135

Инстинктивный альтруизм малых групп превращается в
моральную категорию только на цивилизационной стадии общезначимого и
безусловного «должно». Локальная, биологически обусловленная,
персонализированная «естественная мораль» микросоциумов
подавляется безличными правилами расширенного макропорядка:
честности, соблюдения договоров, эквивалентного обмена, конкуренции,
стремления к прибыли, автономности частной жизни и
незыблемости частной собственности.
Разрушение этих цивилизационных правил и культурных
запретов приводит к возрождению социобиологических регуляторов
человеческого поведения «среди чужих»: ударно-хватательных
рефлексов, дихотомии «они и мы», коллективного эгоизма, ксенофобии и
инстинктивной агрессии по отношению к «чужим».
История изобилует подобными примерами инволюции,
наступающей после цивилизационного подъема. Могучий импульс для
расцвета античных греческих полисов был дан договорными союзами
соседствующих торгово-ремесленных общин. Смена родовых
государств территориально-общинными детерминировалась
потребностями регулярного товарообмена. То есть — факторами,
сближающими культурно не похожих людей. Городская революция VI в. до н. э.
завершилась установлением в Афинах демократических порядков.
Однако инерция догородской культуры противостояла
демократической нивелировке участников регулярного экономического
сотрудничества. Орудиями дискриминации людей иной культурной
традиции неизменно становились социально-политические
ограничения «чужих». Коренные граждане античных полисов
компенсировали привилегиями политического полноправия свой проигрыш
гражданским аутсайдерам в рыночном информационно-ресурсном
состязании. Они использовали в своих материальных интересах
государственный механизм централизованного перераспределения
дополнительного продукта, создаваемого «чужими».
В дополисный период греческой истории слово «xenos» (друг
гостя) обозначало посредника нерегулярного межобщинного обмена
продуктами внутригруппового производства. Это слово приобрело
значение «чужой» (отсюда — «ксенофобия») в условиях
межгосударственной торговли и полисного обособления граждан от неграждан.
В общественном сознании большинства коренных афинян, не
вовлеченных в коммерческую деятельность, сформировалась установка
враждебности к профессиональным торговцам. Она способствовала
сокращению совокупного объема товарно-денежных отношений и
натурализации афинской экономики в IV до н. э.
136

Рабовладение усиливало социальный антагонизм между
гражданами и негражданами, поскольку снижало экономическую
зависимость политически активных рабовладельцев от успехов их
собственных торговых предприятий. Например, в Афинах V в. до н. э.
торговым посредничеством занимались уже только метэки (чужестранцы).
К этому времени терпимое отношение коренных афинян к метэкам
сменилось открытой враждой. В Спарте III в. до н. э. полноправные
граждане (спартиаты) предпочитали нищенствовать, но не обучаться
ремеслу и не заниматься торговлей. Эти «позорные» занятия они
оставляли неполноправным периэкам (жителям предместий).
«Почет — земледелию, позор — торговле»
По сравнению с земледелием как предприятием
преимущественно коллективным, торговля изначально являлась занятием
индивидуальным. Малая группа не имела возможностей попасть мирным
путем, с целью торгового обмена, на чужую территорию. Это мог
лишь индивид. В этой роли и выступал, чаще всего, xenos.
Торговые посредники расшатывали авторитет родоплеменных
старейшин, обеспечивая экономическое процветание собственных
семей. Подобно сельской общине, замкнутой в рамках натурального
хозяйства, архонты, наследственные главы родов, и базилевсы,
военные вожди, чаще препятствовали дальней торговле, чем были ее
инициаторами. В античной Греции, например, межостровной
товарообмен и дальние экспедиции осуществлялись силами авантюристов
(пейратес), отщепенцев, героев. Торговля была одной из основных
причин смены родовых протогосударств
территориально-общинными государствами. Она намного древнее родовых протогосударств,
однако и в дополисные времена считалась занятием менее
почтенным, нежели земледелие.
Рынок, тем не менее, расширял общее хозяйственное простран-
ство'родового протогосударства, одновременно обостряя его
неадекватность новым социально-экономическим отношениям. Рынок
уравнивал стартовые возможности имущественно не равных семей.
Экономические рыночные отношения (подобно либеральным
политическим институтам) ориентированы на «человека
несовершенного». Они минимизируют требования к человеческому фактору
продуктивной деятельности, сокращая нравственную дистанцию
между человеком, руководствующимся социальными нормами (homo
137

sociologicus), и человеком, ориентированным на личный
материальный успех (homo economicus).
Рыночные отношения безличны. Они учитывают
индивидуальную деловую репутацию статусных организаторов обмена, но для них
нет безусловного личного авторитета продавцов и покупателей.
Последний имеет силу лишь в «социумах», то есть — в узких кругах
устойчивого межиндивидульного общения. Контрагенты регулярных
рыночных отношений воспринимают культурные и моральные
традиции сугубо прагматически: торговцы честны, поскольку честным
быть выгоднее, чем — бесчестным. Рынок является системой, в
которой плохой человек может принести меньше всего вреда, — считает
Фридрих Хайек1.
Морализирующие античные философы относились к рынку с
крайним неодобрением. Аристотель, как известно, ввел в
повседневный оборот слово «экономика» (домоводство), наделенное
положительными коннотациями. Но рыночную деятельность торговцев он
презрительно именовал культурно не развитой «хрематистикой».
Философ отвергал идеи естественной эволюции, постепенного
происхождения высших форм из низших. По этой логике, мораль как
высшая форма социальности не имеет ничего общего с правилами
рыночного оборота.
Стихийно возникший из хаоса порядок (космос) досократики
отличали от сознательно созданного порядка (например — в армии).
Последний обозначался словом «таксис». Производство и обмен ради
прибыли Аристотель считал асоциальным, аморальным и неизбежно
конфликтным. Морально оправданным, по его мнению, является
только действие, сплачивающее граждан, то есть — направленное на
получение явной выгоды другими людьми.
Между тем, «ты» — местоимение первого лица только в плотной
среде межперсональных устойчивых отношений. То есть — внутри
малой группы. Выход за ее пределы ставит вместо
индивидуализированных и взаимодополнительных «ты» и «я» анонимные и
конфликтные «они» и «мы». При этом, по законам социальной психологии,
идентификация «они» формируется раньше, нежели — «мы».
Социальный и морально окрашенный конфликт между «они» и «мы»
преимущественно дистрибутивен. Субъективно он осознается как
следствие потребительского неравенства и обостряется в условиях
хронического дефицита предметов потребления.
1 Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М., 1992.
138

Созидательная часть энергии информационно-ресурсного
соперничества канализируется в продуктивное русло лишь в рыночных
условиях. Потому что, как справедливо утверждал английский
философ Д- Юм, рынок позволяет оказывать другому человеку услугу,
даже не чувствуя к нему истинного расположения.
Без собственности нет свободы
Указывая на необоснованность моральных инвектив Аристотеля
в адрес безнравственных торговцев, Дэвид Юм отмечал, что
наибольшая собственность не обязательно достается наибольшей
добродетели. Юм выделял три основные естественные опоры всякой
цивилизации: стабильные отношения собственности, передача ее в другие руки
посредством обоюдного согласия и исполнение непринудительно
данных обещаний.
Принципы эквивалентного обмена ограничивают сферы действия
врожденных инстинктов справедливости, альтруизма и
сотрудничества. В межперсональных отношениях внутри микросоциумов эти
инстинкты продуктивны. Они становятся недостаточными и даже
контрпродуктивными в широком общественном контексте.
Обнаруживается, что только абстрактные правила информационно-
ресурсной конкуренции, гарантированные государством,
обеспечивают общественный порядок.
Достижения античных цивилизаций наглядно свидетельствуют,
что рассеянные материальные ресурсы и несистематизированные
полезные сведения наиболее эффективно соединялись усилиями
инновационных групп. Их координация осуществлялась абстрактными
правилами цивилизации и конкретными нормами культуры.
Цивилизация обезличивала персонализированную социальность
малых групп. Культура социализировала постбиологический
индивидуализм. Человек в своем общественном «онтогенезе» проходит
три основных этапа социализации: нельзя — можно — должно.
Наиболее острые проблемы общественной идентификации
индивидуума возникают на этапе долженствования.
Цивилизационные ограничения реликтовых обычаев малых групп
вызывали в них социальную фрустрацию. Она существенно
смягчалась частной собственностью, распределяемой дисперсно. Правовая
институционализация массово распространенной частной
собственности и в настоящее время закладывает основу менее конфликтного
139

открытого общества. Этот термин ввели в научный оборот
французский философ Анри Бергсон (в книге «Два источника морали и
религии» — 1932 г.) и австрийский философ Карл Поппер (в книге
«Открытое общество и его враги» — 1945 г.). В рамках философской
рефлексии отразилась либеральная реакция на нивелирующее
упрощение европейских социально-политических укладов,
обусловленное коммунистическим и нацистским тоталитаризмом. Их
инволюционный характер проявился прежде всего в избыточной
централизации, блокирующей индивидуальную экономическую и культурную
активность.
Предельная централизация особенно контрпродуктивна и
наглядна в экономической сфере. В социально-политической области
отрицательные последствия избыточной централизации не столь
очевидны для массового восприятия. Они воспринимаются обыденным
сознанием лишь на стадии их критического накопления, вызывающего
апоплексию в центре и анемию окраин. «Централизация без труда
придает видимость упорядоченности в повседневных делах; при ней
можно умело и обстоятельно руководить деятельностью полиции,
охраняющей общество, пресекать небольшие беспорядки и
незначительные правонарушения; поддерживать общество в некоем статус-
кво, что, в сущности, не является ни упадком, ни прогрессом,
поддерживать в общественном организме своего рода административную
дремоту, которую правители обычно любят называть «надлежащим
порядком» и «общественным спокойствием»1. Системная динамика
обществ, обеспечивающая необходимый минимум положительных
обратных связей с внешней средой, подпитывается энергетикой
экономической деятельности инновационных групп населения.
В рыночной экономике требование максимальной экономии
материальных ресурсов хозяйствования сочетается с антиэнтропийным
фактором информационной избыточности процессов продуктивной
деятельности. Первое обеспечивается рационализацией и
стандартизацией массового производства. Второе — активностью
инновационных групп. Системная устойчивость обусловлена технологической
дисциплиной, системная изменчивость — непредсказуемостью
творческого поиска, осуществляемого на основе и за пределами уже
найденных решений.
Социально-политическим производным децентрализованной
рыночной экономики является система личных прав и публичных
1 Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1994. С. 86.
140

свобод граждан. На рынке принимаются частные решения,
обеспеченные публичной поддержкой. Публичная свобода граждан
античного полиса возникла в процессе расширения сферы нерегла-
ментированной частной жизни. Возрастание степеней свободы
шло рука об руку с приватизацией средств жизнеобеспечения.
Приватизация повлекла за собой увеличение объема личной
ответственности граждан за социально-политические результаты их
деятельности.
Сокращение централизованного контроля частной жизни
граждан обеспечивалось правовым укоренением частной собственности,
распределяемой не равномерно, но дисперсно. Силовое управление
общественным поведением граждан сменялось параметрическим.
Системная упорядоченность при этом возрастала, потому что
правила общественного поведения ограничивали выбор средств, которые
каждый индивид был вправе использовать при достижении своих
целей. Именно это всеобщее ограничение средств расширяло
возможности выбора индивидуальных целей.
Теоретические дискуссии об асоциальном характере рыночных
реформ 1990-х гг. возвращают нас к философской контроверзе
Аристотеля и Юма. Новейшая история России особенно наглядно
подтверждает правоту английского философа. В центре
формирующегося открытого общества — «человек несовершенный». Альфа и
омега консервативного либерализма, адекватного российским
реалиям, — допущение права каждого гражданина на социально-
политические дисфункции. Консервативный либерализм, в отличие
от революционного этатизма, не ставит перед собой задач воспитания
идеально функционирующего гражданина. Этатизм, при всей его
внешней массовости, узко идеалистичен и полностью адекватен лишь
ограниченному кругу фанатиков моноидей. Консервативный
либерализм, при его поверхностной элитарности, широко демократичен,
общедоступен и прагматичен в повседневном обиходе. Он способен, в
органическом соединении с «демократией участия», в обозримом
будущем выправить перекосы асоциальное™ десятой российской
модернизации. Эти дисфункции системы возникли вследствие
избыточной деэтатизации инфраструктурного каркаса таких нерыночных
сфер, как образование, здравоохранение, фундаментальная наука,
культура, адресная поддержка нетрудоспособных. Консервативная
составляющая либерализма в российских постсоциалистических
условиях приобретает явный социал-демократический уклон.
Социальная демократия, в свою очередь, усиливает системообразующую
роль государства.
141

В околонаучной среде бытует убеждение, что либеральный и
революционно-тоталитарный способы
общественно-государственного устройства приобрели в XX в. характер равноценных
квазирелигий. Данное «суждение по аналогии» не твердо в посылках и ложно в
выводах. Не подтверждается оно и фактологически. Либерализм,
даже в его радикальных проявлениях, никогда не принимал (ни в
Западной Европе, ни в России) организационной формы
квазирелигии. Потому что либерализм основан на ограничении
системообразующей роли государства. Только оно способно придать какой-либо
теоретической конструкции сакрализованный характер.
Либеральная демократия сопровождается десакрализацией самой
государственной власти. Квазирелигия всегда основана на государственной
моноидеологии1. Оставаясь магически-ритуальной в своих
социальных функциях, квазирелигия структурно поддерживается вполне
рациональной, иерархической организацией профессиональных
лужителей моноидей. Репрессивный партийно-государственный
«клир» организационно отделен от неструктурированной массы
«мирян». И только ему принадлежит право толкования очередного
«вечно живого учения».
Социальные метасистемы приобретают способность к
самоорганизации и саморазвитию при соблюдении закона необходимого
разнообразия, сформулированного У Р. Эшби в рамках общей теории
систем. Такие системы исключают необходимость идеологического
«клира». В социально-политической жизни либерально-
демократического общества «каждый сам себе священник».
«Сходство политики с религией возникает лишь тогда, когда
политик — один. Когда их больше, то между ними, как известно,
возникает конкуренция. Конкуренция, борьба и споры — это суета,
которая сразу уничтожает сходство с религией. И это неизбежно.
Одной-единственной правильной идеи в политике и не может быть,
потому что в отличие от религиозной идеи политическая — только
частное мнение. Попытка перенести в сферу политического такую же
систему отношений, как в церкви, — это попытка абсолютизировать
относительное»2.
1 Статья 13 Конституции РФ: 1. В Российской Федерации признается
идеологическое многообразие. 2. Никакая идеология не может
устанавливаться в качестве государственной или обязательной.
2 Трудолюбов М. Культ пустоты // Ведомости. 22 декабря 2006. № 242.
С. A4.
142

Без собственности нет справедливости
В качестве опоры личных свобод институт дисперсно
распределенной частной собственности конструктивен до тех пор, пока он
стимулирует экономическую активность большинства граждан,
одновременно препятствуя образованию критической массы
аутсайдеров рыночного состязания. В связи с этим каждому обществу
достается трудноразрешимая проблема имущественного неравенства,
нарушающего социальное равновесие. Попытки его восстановления
посредством ликвидации частной собственности предпринимались в
истории человечества многократно. Особенно часто — в восточных
обществах.
Так, в начале III в. в Китае (после распада Ханьской империи)
была законодательно запрещена частная собственность на землю.
Силой государственного аппарата почти 400 лет подряд насаждалась
надельная система крестьянского уравнительного землепользования.
Повсеместно возобладало натуральное хозяйство. В 221 г.
прекратилась чеканка монет. Правительство приказало весь обмен вести на
зерно и ткани. На четыре столетия в Китае исчезло денежное
обращение.
Впрочем, еще с середины II в. до н. э. формулой официального
курса Ханьской династии был правительственный лозунг «Почет —
земледелию, подавление — торговле!». Считалось идеологической
аксиомой: земледелие является фактором государственной
устойчивости страны. И наоборот: торговля нарушает эту устойчивость, так
как создает избыточное многообразие в неуправляемой публичной
деятельности подданных Сына Неба. Государственным идеалом
Поднебесной империи являлось всеобщее, циклически
возобновляемое, структурно-функциональное единообразие, экономически
обеспеченное столь же строгой цикличностью интенсивного земледелия.
Прежде всего — рисоводства. «Историческая неподвижность»
китайской цивилизации трактуется в гегелевской философии истории как
проявление «монотонной бесконечности». В российской
историософии административная статика идеал-типической (если
воспользоваться терминологией Макса Вебера) китайской бюрократии
Позднего Средневековья традиционно сопоставляется с европейской
динамикой отечественной государственности, вынужденной
непрерывно отвечать на цивилизационные вызовы Запада. Пафосом этого
государственного противостояния проникнут русский патриотизм.
Вспомним пушкинское «...От стен недвижного Китая / До
потрясенного Кремля, / Стальной щетиною сверкая, / Не встанет русская
143

земля?». Государственный идеал абсолютной системной
устойчивости не был реализован и в Китае, с его самой совершенной,
образованной, всепроникающей бюрократией.
Социально-политическая «неподвижность» не спасла
китайское общество от разрушительных системных автоколебаний.
В 156 г. в Китае было 16 млн дворов с 50 млн человек.
Общекитайская перепись 280 г. на той же территории обнаружила только
2,5 млн дворов с 16 млн человек. Громадная убыль населения
явилась следствием не только внешних войн и внутренних
политических потрясений (крестьянское восстание «Желтых повязок» —
одно из них), но и критического ослабления факторов совокупной
и удельной продуктивности китайской цивилизации.
Уравнительность землепользования ослабила индивидуальную трудовую
мотивацию крестьян.
Фактический конец государственной надельной системы
наступил на закате империи Тан (VIII в.). Прежде чем допустить сложную
феодальную (дифференцированную) поместную систему, танское
правительство пыталось репрессивными мерами поддерживать
упрощенный' экономически не эффективный уклад. Имущественная
дифференциация землепользователей законодательно ограничивалась.
Продажа пахотных наделов была строго запрещена. За каждое
проданное му (0,06 га) давалось по десять ударов плетьми продавцу и
покупателю. Проданный участок возвращался прежнему
землепользователю. Полученная плата конфисковывалась. За каждое му
обнаруженных земельных излишков полагалось десять ударов плетьми.
Шестьдесят ударов батогами получал госчиновник за одно му
присвоенной земли.
Все меры внеэкономического ограничения земельного оборота,
даже в Китае, с его глубокими традициями общинного
землепользования, оказались контрпродуктивными. Тот же результат имела
государственная борьба с торговлей. Во второй половине XIII в.
монгольский Великий хан Хубилай довершил начатый Чингисханом захват
Китая и основал новую некитайскую правящую династию Юань
(по-китайски, «начало»). Отсталые в продуктивном отношении,
кочевники начали с упрощения сложных производительных сил
земледельческой страны. У монгольской военной знати было намерение
превратить китайские пахотные земли в пастбища для коней.
Планировалось полное разрушение всех китайских городов и
вырезание всего городского и большей части земледельческого населения.
Подобные планы частично осуществились в Средней Азии. При
взятии Самарканда и Ургенча монголы убили 1200 тыс. жителей.
144

От геноцида на китайской территории завоевателей удержал
внешнеторговый интерес. Марко Поло, проживший при дворе
Хубилая 19 лет в качестве императорского советника и переводчика,
оставил описание масштабной юаньской внешней торговли в
последней четверти XIII в. Объем товарно обеспеченной эмиссии бумажных
денег в империи, по европейским меркам, был чрезвычайно велик.
Он количественно превысил выпуск ликвидных приватизационных
ассигнатов во Франции времен Великой революции XVIII в.
Что касается европейской цивилизации, то ее расцвет далеко не
случайно совпал с фрагментацией и усложнением постимперского
государственного пространства в X-XIV вв. Политическая
децентрализация, деэтатизация общественной жизни создали благоприятные
предпосылки экономического прогресса городов Северной Италии,
Южной Германии, Нидерландов, Англии. Дэвид Юм объяснял
величие Англии ограничениями на вмешательство короля и церкви в
процесс общественного оборота объектов частной собственности.
Плотная сеть обмена товарами и услугами создала первооснову
социальной ткани в городских центрах западноевропейских стран.
Высокое Возрождение XVI в. стало возможным при минимуме
государственно-церковного контроля над использованием
материальных, человеческих и финансовых ресурсов североитальянских
городов. Для сравнения: экономический расцвет Великого Новгорода в
XII-XIV вв. также напрямую связан с усложнением городского
общества, договорным ограничением княжеской власти и
удешевлением оборонных функций «сервисного» государства, нанятого
городской коммуной.
Могущественное в военном отношении государство — отнюдь не
кульминация общественного прогресса. Расширение
государственного пространства очень часто сопровождается сужением социально-
экономических и культурных сфер. Историков нередко вводят в
заблуждение документы и памятники, оставленные ограничителями
системного разнообразия, то есть — носителями публичной власти.
Безымянные творцы расширенного макропорядка исторически
молчаливы. Прошли века, прежде чем политическая власть усвоила в
качестве своей органической задачи защиту абстрактных правил,
определяющих, кому что принадлежит или должно принадлежать.
Прошли тысячелетия, прежде чем обыденное сознание большинства
населения европейских стран усвоило цивилизационную максиму:
«Где нет собственности, там нет и справедливости».
Социальная справедливость по-российски традиционно
отличается дистрибутивным уклоном. Сферу производства она практиче-
145

ски не затрагивает. Нерыночное распределение в течение семи
десятилетий XX в. детально ранжировало советское население. В СССР
партийно-государственный аппарат насильственно поддерживал
экономически не эффективные потребительские категории, льготы,
лимиты, тарифные сетки, фонды, квоты и т. п. Справедливости и
общественной устойчивости это не прибавило. Но удельную
производительность труда существенно снизило. Соответственно
уменьшился сравнительный показатель объема среднедушевого потребления.
Если в 1913 г. по этому показателю Россия находилась на седьмом
месте в мире, то в 1999 г. — на семьдесят седьмом.
Из-за неразвитости института частной собственности в России
наибольшая энергия государственного (организованного)
принуждения традиционно затрачивается на блокирование социальных
антагонизмов, вызываемых имущественным неравенством. Они
периодически взрываются «русским бунтом, бессмысленным и
беспощадным». Максимальный объем неорганизованного, стихийного насилия
расходуется на установление внеэкономической социальной
справедливости, по-прежнему массово воспринимаемой не в
продуктивном, а в дистрибутивном качестве.
Влияние. Престиж. Авторитет
Человек, как правило, не терпит хаоса внутри себя и нелегко
допускает его в свое внешнее окружение. Регулярность и порядок
человеческой среды не возникают спонтанно, естественно. Они
обозначают соответственно временной и пространственный аспекты
искусственного (знакового) типа отношений между людьми. Материальная
организация создаваемой людьми «второй природы» вторична по
отношению к знаковой систематизации объектов и событий
человеческой среды. Основным орудием знаковой систематизации внешнего
мира является язык. Вне языка невозможны сапиентация и
социализация индивидов.
Язык — открытая, самоорганизующаяся нелинейная система. Она
адекватна синергетической природе метасистем, но развивается вне
орудийно-производительной, распределительной и присваивающей
деятельности микросоциумов. Язык первично актуализируется в
конкретной речевой деятельности индивидов.
Древнейшая функция речи — коммуникативная. В процессе
коммуникации обеспечивается включение индивида в социальный
146

контекст общей познавательной деятельности. Функциональная
последовательность культурных этапов развития языка в
свернутом виде присутствует в речевой деятельности современного
человека. В коммуникативной функции речевого акта осуществляются
предварительные классифицирующие процедуры: номинации
(именования предмета, после чего он становится субъектом
высказывания) и предикации (наделения субъекта определенными
признаками).
Возникшая 40-45 тыс. лет назад членораздельная «палеоречь»
неоантропов формировалась в качестве инструмента внешней
коммуникации. Внутренняя речь была вторичной относительно
внешней. Внутренняя речь, реализующая мышление, утрачивает четкую
субъектно-предикатную структуру. Внутренняя речь
преимущественно предикативна, так как она свободна от коммуникативной
нагрузки. Участники внешней речевой коммуникации (даже если
они говорят разное об одном или — одно о разном) пользуются
готовыми объясняющими и классифицирующими схемами. Знаковая
общность и апробированность этих схем — непременное условие
эффективной коммуникации. Внутренняя речь отличается от
внешней более высоким уровнем непредсказуемости и
креативности. Перевод внешней речи во внутреннюю — понимание. Обратный
процесс — высказывание.
Разновидностью внешней знаковой коммуникации является
управление. Основные типы управления людьми — влияние,
престиж, авторитет, лидерство, господство, власть. Они сосуществуют
в социокультурном пространстве и времени как эволюционные
этапы исторически единого процесса. Данные типы меж- и
надличностной коммуникации отличаются друг от друга: степенью
социальной ответственности управляющих за практический результат
управления, уровнями вещественного и знакового наполнения
коммуникативного опыта, алгоритмизированностью
профессиональной деятельности управляющих. Наименьшая приверженность к
алгоритмам — у людей группового влияния (например, у
писателей), оперирующих нематериальными знаками и многозначными,
личностно окрашенными образами. Прежде всего — языковыми.
(«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».) Наибольшая
предсказуемость знаковой деятельности — у носителей
государственной власти, опирающейся на однозначную, векторно
ориентированную материальную силу институтов. От образа — к знаку, от
знака — к лицу, от лица — к институту: так выглядят
ориентирующие вехи тысячелетней эволюции власти.
147

Сотрудничество членов первобытных досапиентных коллективов
в течение сотен тысяч лет не нуждалось в знаковом регулировании.
Оно управлялось генетически наследуемыми инстинктами. Единство
целей совместного выживания и общность синкретического
восприятия опасностей и возможностей среды обитания — эволюционная
основа первобытной социальности. Ее коммуникативный антураж —
жест (редуцированное действие), крик и мимика — являлся внешним
выражением эмоциональных состояний общающихся. Базовые
элементы первосигнальной системы досапиентных гоминид рефлектор-
но связывались с первичными потребностями. Эмоции отражали
дисбаланс витальных потребностей и возможностей их
непосредственного удовлетворения.
Собственно человеческая история Homo sapiens начинается с
возникновения членораздельной речи, опосредующей их контакты со
средой. Первоэлемент речи — дискретный звуковой сигнал,
адресованный и коллективу в целом, и конкретной особи. Свободная
заменяемость знаков — специфика речи. Знак — инверсия предметного
признака. «...Отсутствие всякой мотивированности (причинной
связи между знаком и денотатом) есть железный принцип отбора
годных знаков. Знаковая функция в исходной форме и есть
образование связи между двумя материальными явлениями, не имеющими
между собой абсолютно никакой иной связи»1. Культурной
особенностью языковых знаков является отсутствие в них предметной
привязанности и причинно-следственной обусловленности.
Древнейшая цель речевой коммуникации — дистантное
блокирование некоторых, в том числе — ударно-хватательных рефлексов
контрагентов продуктивного общения. В каждом конкретном акте
речевой коммуникации осуществлялась отмена какого-то сигнала,
запускающего внутригрупгювое действие, биологически полезное
для малой группы Homo sapiens, то есть — обусловленное внутри-
групповым инстинктом. Но это внутригрупповое действие не всегда
являлось полезным для более широкой (межгрупповой) общности.
Первосигнальное (биологическое) ориентирование людей в среде их
обитания в этом случае заменялось второсигнальным, знаковым.
«...Языковые знаки появились как антитеза, как отрицание
рефлекторных (условных и безусловных) раздражителей — признаков,
показателей, симптомов, сигналов»2. Второсигнальная система
преодолевала биологическую обособленность малых групп Homo sapiens.
1 Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М., 1974. С. 130.
2 Там же. С. 132.
148

Психология человека — это физиология его нервной
деятельности на уровне второй сигнальной системы. Слово является сигналом
сигналов. Вторая сигнальная система оказывает постоянную
отрицательную (тормозящую) индукцию на первую сигнальную систему.
Будучи социальным коррелятом отмененного биологического
действия, слово магически удваивает мир, то есть — творит
искусственную среду человека. «Поразившая в свое время идея Сепира-Уорфа...
состояла в том, что язык навязывает человеку нормы познания,
мышления и социального поведения: мы можем познать, понять и
совершить только то, что заложено в нашем языке»1. Неназванное не
существует в качестве элемента человеческой среды.
Досапиентный (доречевой) палеоантроп — неандерталец достиг
немалых высот в операциях с предметами, даже очень большими.
Но в операциях со знаками неандерталец остался на уровне
полуживотной неумелости. Не всем представителям рода Homo sapiens
повезло с отбором знаков, пригодных для эффективной коммуникации.
Даже — на цивилизационных этапах их развития. Так,
мегалитическая и ведическая цивилизации пользовались разными,
взаимоисключающими материалами в знаковой регуляции человеческого
поведения: камнем и словом. Мегалитическая цивилизация оказалась
тупиковой ветвью исторического развития. Она осталась без
преемников. Цепь ретрансляции созданных ею культурных образцов
прервалась. Культурное молчание мегалитических памятников
объясняется неразвитостью их знакового кода. Их мир был безвиден и пуст.
Но дух живой (слово) не носился над ним. Мегалитическая твердь
отделилась от хляби без участия Слова. Оставив десятки тысяч
циклопических каменных сооружений, мегалитическая цивилизация
не донесла до нас своей истории. Ведическая — существенно
повлиявшая на греко-римскую античность — передала своим
многочисленным преемникам сотни тысяч эпических строф. «Илиада» и
«Одиссея» — общеизвестный пример ведической традиции
свободной ретрансляции культурных образцов с помощью невещественных
средств социальной коммуникации.
Слово невидимо совершает тормозящую, всегда нечто
запрещающую работу. ^Энергетическая составляющая этого торможения
намного превышает энергетические затраты процесса нейронного
возбуждения: сдерживать себя намного труднее, чем отдаваться во власть
эмоций. Энергетическими генераторами последних являются гумо-
Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. С. 183.
149

ральные системы человеческого организма, а трансформатором —
ретикулярная (сетчатая) структура головного мозга. Культурное
торможение базовых эмоций управляется лобновисочной зоной
крайнего кортекса речевого полушария головного мозга.
Во всякой равновесной полносвязной системе, в том числе в
машине, ее части так сочленены между собой, что оказываются
исключенными все движения, кроме одного. В направлении этой
единственной степени свободы разряжается мобилизованная
энергия. Напротив, в нашем теле 107 степеней свободы (не считая
движений лица и движений внутри корпуса). Неизмеримо больше
степеней свободы в «социальном теле» человека разумного
(речевого), который, по словам поэта, «живет секунду, но миры
вбирает». «Как из трех-четырех десятков фонем (букв), ничего не
означающих сами по себе, можно построить до миллиона слов, так
благодаря этим правилам сочетания слов из них можно образовать
число предложений, превосходящих число атомов в видимой части
Вселенной, практически безгранично раздвигающийся ряд
предложений, соответственно несущих и безгранично увеличивающих
информацию и мысль»1. Человек и созданная им ноосфера
представляют собой самый мощный антиэнтропийный фактор,
известный науке.
Биологически не обусловленная, блокирующая многие эволюци-
онно выработанные безусловные рефлексы и инстинкты, речевая
суггестия (внушение) снижала у ее адресата индивидуальный
потенциал выживания. И естественно, наталкивалась на контрсуггестию,
отмену отменяющего сигнала: глухой звук отменялся звонким,
гласный — согласным, долгий — коротким, гортанный — фрикативным,
высокочастотный — низкочастотным, свистящий — шипящим.
Контрсуггестия вызывала контрконтрсуггестию и т.д.
«История человеческого общества насыщена множеством средств
пресечения всех и всяческих проявлений контрсуггестии. Всю их
совокупность я обнимаю выражением контрконтрсуггестия. Сюда
принадлежат и физическое насилие, сбивающее эту психологическую
броню, которой защищает себя индивид, и вера в земные и неземные
авторитеты, и с другой стороны, принуждение послушаться
посредством неопровержимых фактов и логичных доказательств.
Собственно, только последнее, то есть убеждение, и является
средством контрсуггестии»2.
1 Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. С. 136.
2 Там же. С. 197.
150

Принцип бинарной оппозиции членораздельных звуков лег в
основу индивидуальной речевой деятельности, ломающей внутри-
групповые солидарность и единство членов первобытных
коллективов. Древняя речь не обслуживала их продуктивную деятельность.
Механизм речевой суггестии возник в условиях обмена результатами
этой деятельности. Вероятно, быстрее всего он включался на стадии
перераспределения предметов непосредственного потребления.
Индивидуализированная (внекодовая) палеоречь разделяла
членов первобытных малых групп. Знаково согласованный,
упорядоченный язык вновь их соединял. Но уже — посредством новой
аналитико-синтетической, межгрупповой классификации
дискретных элементов среды обитания, некогда воспринимаемой
синкретично. Языковая общность пришла на смену биологической.
Совпадение языкового классификационного кода стало критерием
при определении «свой — чужой».
На предметную среду накладывалась матрица субъектно-
объектных отношений, сформированных в результате
воспроизводящихся межгрупповых контактов. Объективация мира
сопровождалась второсигнальным дистанцированием друг от друга членов
мобильных, тасующихся коллективов. Аналоговое (эмоциональное)
моделирование объективированной среды обитания дополнялось
дискретным (языковым).
Именование объектов знаково расчлененной внешней среды
обитания становится первой управляющей функцией нового (сапи-
ентного) Адама. Своей номинативной стороной язык адресуется
заново осваиваемому внешнему миру, предикативной — контрагентам
регулярного межгруппового обмена. В своей развитой
семиотической форме, части речи исполняют разные коммуникативные
функции. Именем существительным магически присваивается
материальный объект, глаголом условно преодолеваются статика либо
инерция его вещественной природы, препятствующей присвоению
данного объекта. В формах модальности фиксируются отношения
коммуникаторов.
Влияние как древнейший вид доинституционального управления
людьми, вероятно, возникло на основе палеоречи в форме магических
заклинаний. На ранней стадии дорелигиозного и догосударственного
влияния этот способ регуляции человеческого поведения нуждался в
рефлекторном (вещественном) подкреплении. Например —
посредством взаимообмена предметами потребления. Здесь знак
удваивался, закрепляясь через символическое возвращение полученного
материального блага. Предмет потребления обменивался на ритуальный
151

знак межгруппового престижа. Первичные (витальные) потребности
дополнялись вторичными (социальными). Коллективы совместного
выживания получали дополнительный импульс социальности:
качества референтных групп, значимых не только для одаряемого, но и
для дарителя. Ритуальные слова благодарности, произносимые
одаряемым публично, воспринимались и дарителем, и одаряемым в
качестве эквивалентной компенсации материального дара. (Русское
слово «благодарю» произносит не даритель, а — одаряемый.) Эта
компенсация в качестве социальной ценности издревле занимает
высокую позицию на шкале человеческих приоритетов.
Индивидуальная потребность в общественном признании подсознательно
ощущается большинством людей. Великими — наиболее остро. «Мне
постоянно снится один и тот же сон: ко мне подходят незнакомые люди и
за что-то благодарят» (Л. Н. Толстой. Дневники). В своем эссе
«Мысли» французский философ XVI в. Б. Паскаль проницательно
замечает, что человеку свойственно ощущать себя несчастным, если
он не занимает выгодного места в умах других людей.
Две взаимосвязанные триады надындивидуальной коммуникации
(влияние-престиж-авторитет и лидерство-господство-власть)
отличаются друг от друга уровнями знаковой и вещественной
манифестации. Но обе подчиняются принципу «Вначале был