ИСТОРИЯ
ФИЛОСОФИИ
О ПАМЯТНИКАХ

ФИХТЕ Иоганн Готтлиб

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
ФИХТЕ
Иоганн Готтлиб
Основа естественного права
согласно принципам
наукоучения
МОСКВА
КАН^Н+
2014

УДК 1/14
ББК87.3
Ф65
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства
по печати и массовым коммуникациям
в рамках федеральной целевой программы «Культура России»
История философии в памятниках
Серия основана в 1993 г.
Редакционная коллегия:
Гусейнов A.A. {председатель),
Божко Ю.В. {ответственный секретарь),
Субботин А.Л., Кукарцева М.А., Лекторский В.А.
Фихте Иоганн Готтлиб
Ф65 Основа естественного права согласно принципам наукоучения:
Перевод с нем. А.К. Судаков. — М.: «Канон+» РООИ
«Реабилитация», 2014. — 392 с. — (История философии в памятниках).
ISBN 978-5-88373-401-3
Впервые полностью издаваемое на русском языке произведение классика
немецкой философии И.Г. Фихте заключает в себе раннюю версию его
философии права, в которой правоотношение понимается как условие возможности
реального самосознания свободных существ, деятельно признающих друг
друга, теорию правового государства без разделения властей, и набросок
семейного и международного права. Будучи теорией отношения самосознания
свободных существ и мира, «Основа естественного права» содержит, кроме того,
и очерк натурфилософии Фихте.
Вниманию всех интересующихся проблемами классической философии
сознания и философии права.
УДК 1/14
ББК 87.3
ISBN 978-5-88373-401-3 © Перевод с нем. Судаков А.К., 2014
© Издательство «Канон"1"»
РООИ «Реабилитация», 2014

Иоганн Готтлиб Фихте
Основа естественного права
согласно принципам наукоучения
Первая часть
естественного права
Йена и Лейпциг,
в издательстве Христиана Эрнста Габлера
1796

ВВЕДЕНИЕ
I. Чем отличается реальная философская наука
от чисто формулярной философии
1. Характер разумности состоит в том, что действующее и то,
на что оно действует, есть одно и то же самое; и этим описанием
мы исчерпали сферу разума, как такового. Это возвышенное
понятие для тех, кто способен иметь его, т.е. для тех, кто способен
абстрагироваться от своего собственного Я, обычай языка
закрепил в слове «Я»; поэтому разум вообще характеризовали
свойством яйности (Ichheit). То, что существует для разумного
существа, то существует β нем; но в нем нет ничего, кроме того,
что есть в нем вследствие действования, [обращенного] на себя
самого; то, что оно созерцает, оно созерцает в самом себе; но в
нем нечего созерцать, кроме его действования; и само Я есть не
что иное, как действование, [обращенное] на себя самого*. - Не
стоит труда вдаваться в объяснения по этому поводу. Усмотре-
Я не хотел бы даже сказать здесь: нечто действующее, чтобы не
подать тем повода к представлению о некоем субстрате, в котором
будто бы заключена спеленутая сила. - Против наукоучения
выдвигали, помимо прочего, и такой аргумент, как будто бы оно полагает
в основание философии некое Я, как наличный без содействия Я
субстрат (некое Я, как вещь в себе) (1). Как, однако, могли
утверждать это, коль скоро ведь выведение всякого субстрата из
необходимого способа действия Я составляет своеобразие наукоучения
и его преимущественную задачу (2)? И все же я вполне могу сказать,
почему могли и должны были говорить так. Эти люди вовсе ничего не
могут поделать без субстрата, потому что для них невозможно
подняться с точки зрения обыденного опыта на точку зрения
философии. А поэтому они одарили и наукоучение субстратом,
который привнесли из своих собственных запасов, и затем порицали
эту науку, - не потому, чтобы сами они усмотрели ошибку в этом
деле, а потому что Кант отвергает подобный субстрат Я (3), - за свою
собственную неспособность. Их субстрат находится где-то еще -
в старой вещи в себе, вне Я. Оправдание этому они находят в букве
учения Канта о многообразии для возможного опыта (4). Что такое
у Канта это многообразие и откуда оно происходит - этого они
никогда не понимали. Когда же эти люди перестанут вставлять свои
речи в разговор о вещах, в разумении которых им отказано их
собственной природой?
6

I. Чем отличается реальная философская наука от чисто формулярной...
ние этого есть исключительное условие всякого
философствования, и пока мы не возвысились до него, мы еще не созрели
для философии. Кроме того, все истинные философы издавна
философствовали с этой точки зрения и только не имели о том
отчетливого знания.
2. Это внутреннее действование разумного существа
совершается или необходимо, или со свободой.
3. Разумное существо есть единственно лишь поскольку оно
полагает себя существующим, т.е. поскольку оно сознает само
себя. Всякое бытие, как бытие Я, так и бытие Не-Я, есть
определенная модификация сознания; и без некоего сознания нет
бытия. Тот, кто утверждает обратное, принимает некий субстрат
Я, который должен быть неким Я, не будучи им, и противоречит
себе самому. Следовательно, необходимые действия,
проистекающие из понятия разумного существа, - это только те
действия, которые обусловливают возможность самосознания; но
все эти действия необходимы и непременно совершаются, если
только есть разумное существо. - Разумное существо
необходимо полагает само себя; следовательно, оно необходимо
делает все то, что принадлежит к этому полаганию себя самим собою
и заключено в объеме выраженного этим полаганием действия.
4. Когда разумное существо действует, оно не осознает
своего действования; ибо ведь оно само есть его действование,
и ничего более; но то, что оно сознает, должно находиться вне
того, что сознает, а значит, вне действования; оно должно быть
объектом, те. противоположностью действования. Я сознает
только то, что возникает для него в этом действовании и через
это действование (только и исключительно через него)] а это
есть объект сознания, или вещь. Другой вещи для разумного
существа нет, а коль скоро о бытии и о вещи можно вести речь
только в отношении к некоторому разумному существу, - другой
вещи вообще нет Кто говорит о некоторой другой вещи, тот сам
себя не понимает.
5. Это возникающее в необходимом* действовании, при кото-
Положение наукоучения: то, что существует, существует в силу
действования Я (в особенности благодаря продуктивной силе
воображения) (5), толковали так, как будто бы речь в нем идет о
свободном действовании; опять-таки потому, что не были способны
возвыситься до понятия деятельности, которое ведь достаточно ясно
изложено в наукоучении. А тогда легко было ославить эту систему как
самую чудовищную фантазию. Говоря это, говорили слишком мало.
Смешение того, что существует в силу свободного действования,
с тем, что существует в силу необходимого действования, - это,
7

ВВЕДЕНИЕ
ром, однако, Я по указанной причине не сознает своего действо-
вания, само предстает как необходимое, т.е. Я чувствует себя в
его изображении (Darstellung) принужденным. Тогда говорят, что
объект обладает реальностью. Критерий всякой реальности
есть чувство, что мы должны изображать нечто так, как оно
изображается. Поэтому выражение нашего убеждения в
реальности некоторой вещи таково: клянусь своей жизнью, или -
своим бытием, что то или иное есть (so wahr ich lebe, oder so wahr
ich bin, ist dieses oder jenes).
6. Если объект имеет свое основание единственно лишь в
действовании Я и всецело определен одним лишь этим дей-
ствованием, то если между объектами должно иметься
некоторое различие, это различие может возникнуть только в силу
различных способов действия Я. Всякий объект определенно стал
для Я таким, каков он есть для него, потому что Я определенно
действовало так, как оно действовало; но то, что оно
действовало так, было необходимо; ибо как раз такое действие
принадлежало к числу условий самосознания. - Когда мы совершаем
рефлексию на объект и отличаем от него тот способ действия,
благодаря которому он возникает, это действование, - поскольку по
указанной выше причине объект предстает не как
существующий в силу этого действования, но как наличный без всякого
содействия (свободного) Я, - становится просто постижением
(Begreifen), схватыванием и охватыванием чего-то данного.
Стало быть, этот способ действия, если он встречается в описанной
отвлеченности, по праву называют понятием*.
7. Только в силу известного определенного способа действия
возникает известный определенный объект; но если мы с
необходимостью действуем этим определенным способом, этот
объект также непременно возникает. Следовательно, понятие и его
объект никогда не существуют раздельно и не могут так
существовать. Объекта нет без понятия, ибо он есть благодаря поня-
собственно говоря, умопомешательство. Но - кто же и выдвинул
подобную систему?
Читатель, который, радуясь, что наконец нашел известное ему слово,
поспешит перенести на него все то, что он до сих пор мыслил при
слове «понятие», вскоре совершенно запутается и ничего уже не
поймет; и притом по своей собственной вине. Это слово должно
означать здесь не больше и не меньше, чем то, что мы здесь
описали; безразлично, мыслил ли читатель до сих пор при этом слове
то же самое или нет. Я не ссылаюсь здесь на некое уже имеющееся у
него понятие, но хочу развить и определить это понятие в его духе.
8

I. Чем отличается реальная философская наука от чисто формулярной...
тию; понятия нет без объекта, ибо он есть то самое, в силу чего
необходимо возникает объект. Оба они суть одно и то же,
рассматриваемое с различных сторон. Если мы смотрим на
действие Я как таковое по его форме, то оно есть понятие; если мы
смотрим на содержание действия, на материальное, на то, что
происходит, отвлекаясь от того, что оно происходит, то оно есть
объект. - Когда мы слышим, как некоторые кантианцы говорят о
понятиях a priori, то следовало бы думать, будто они стоят до
опыта в человеческом духе, скажем, как пустые ящики,
и ждут, пока опыт что-нибудь поместит в них. Что за странная
вещь для этих людей понятие и как это дошли они до того,
чтобы признавать истинным так понятое учение Канта?
8. Как мы сказали, прежде того, что возникает из
некоторого действования, само действование и определенный способ
действия воспринимать невозможно. Для обычного человека и
на точке зрения обыденного сознания есть только объекты и нет
никаких понятий: понятие исчезает в объекте и совпадает с ним.
Философский гений, т.е. талант находить в действовании и во
время самого действования не только то, что в нем возникает, но
и действование как таковое, соединять в одном схватывании эти
совершенно противоположные направления и таким образом
заставать с поличным свой собственный дух, - впервые открыл
при объекте понятие; и объем сознания получил для себя новую
область.
9. Эти мужи, обладатели философского духа, объявили о
своих открытиях. - Ничего нет легче, как со свободою и там, где
не властвует никакая логическая необходимость, рождать в
своем духе всякое возможное определение, по произволу
заставлять его действовать всяким образом, какой ни укажет нам, к
примеру, другой человек; но нет ничего труднее, чем замечать
его действия в действительном, т.е. согласно вышесказанному,
необходимом действовании, или там, где он бывает в таком
положении, что должен действовать таким определенным
образом. Первый метод дает понятия, лишенные объекта, пустое
мышление; только вторым способом философ становится
зрителем реального мышления своего духа*.
Формулярный философ мыслит то и это, наблюдает за самим собою
в этом мышлении и затем утверждает целый ряд того, что он смог
помыслить, как истину, на том основании, что он смог это помыслить.
Объект его наблюдения - это он сам, как он свободно поступает или
без всякого направления, наудачу, или соответственно данной ему
извне цели. Истинный философ должен наблюдать разум в его
9

ВВЕДЕНИЕ
Первое есть произвольное подражание услышанным от
других изначальным способам действия разума, после того как
исчезла та необходимость, которая только и придает им значение
и реальность; только второе есть истинное наблюдение за
разумом в его действиях. Из первого возникает пустая формулярная
философия, полагающая, будто сделала достаточно, если
докажет, что мы можем мыслить что-нибудь, не беспокоясь при этом
об объекте (об условиях необходимости этого мышления).
Реальная философия устанавливает понятия и объект
одновременно и никогда не трактует одного без другого. Ввести
подобную философию и упразднить всякое сугубо формальное
философствование было целью сочинений Канта. Не могу сказать,
заметил ли до сих пор эту цель хотя бы один философский
писатель. Но могу сказать точно, что недоразумение этой системы
обнаружилось двояким образом: отчасти, у так называемых
кантианцев, в том, что они считали также и эту систему
формулярной философией, только прямо противоположной той, что была
прежде, и философствовали так же пусто, как философствовали
раньше, только с противоположной стороны; отчасти у
остроумных скептиков, которые прекрасно поняли, чего, собственно,
недоставало философии, однако не заметили, что этот недостаток
был в главном исправлен Кантом. Сугубо формальное
мышление принесло неописуемо много вреда в философии, в
математике*, в учении о природе, во всех чистых науках.
изначальных и необходимых действиях, в силу которых существует
его Я и все, что есть для Я. Но, поскольку он уже не находит более
этого изначально действующего Я в эмпирическом сознании, то он -
единственным актом произвола, который ему дозволен (и который
есть само свободное решение и желание философствовать) ставит
это сознание в его исходный пункт и предоставляет ему действовать
далее у себя на виду из этого исходного пункта по его собственным,
хорошо известным философу законам. Объект его наблюдения есть,
следовательно, разум вообще, необходимо действующий по своим
внутренним законам, без всякой внешней цели. Первый философ
наблюдает индивидуум - свой собственный индивидуум - в его
лишенном закона мышлении; второй наблюдает разум вообще в его
необходимом действовании.
В математике это проявляется особенно в злоупотреблении алгеброй
у сугубо формальных умов. Так - если привести здесь наглядный
пример - все еще не сумели по-настоящему понять, что квадратура
круга невозможна и противоречит себе в самом своем понятии.
Рецензент моего сочинения о понятии наукоучения (или, скорее,
нескольких сносок в нем) в «Галльских Анналах» (6) спрашивает
10

II. Что, в частности, должно дать естественное право как реальная...
II. Что, в частности, должно дать естественное
право как реальная философская наука
1. [Положение:] в разуме и благодаря разуму изначально
содержится известное определенное понятие, - согласно
вышесказанному, не может означать ничего иного, кроме того, что
разумное существо, поскольку оно есть такое существо,
необходимо действует известным определенным образом (als, es wird
durch das vernünftige Wesen, so gewiß es ein solches ist, notwendig
auf eine gewisse bestimmte Weise gehandelt). Философ должен
меня: потому ли невозможна квадратура круга (7), что прямое и
кривое не имеют ничего общего между собою. Он думает, что задал
очень умный вопрос, оглядывается вокруг, смеется и оставляет меня
устыженным. Я смотрю на него и смеюсь над его вопросом. Впрочем,
мое мнение на полном серьезе таково. Ansam philosophiae non habes,
говорит он с состраданием; а я отвечаю ему: великая мудрость
лишила Вас здравого смысла. - Об этом пункте, любезный господин,
я не испытываю недостатка в знании; однако мне недостает
понимания. Я, конечно же, слыхал, еще когда сидел во втором
классе школы, что окружность должна быть равна многоугольнику с
бесконечным числом сторон, и что, если мы имеем величину площади
последнего, то получим и площадь первого: но я никогда не мог
постичь возможности этого измерения, и уповаю на Бога, что он до
конца дней моих не даст мне постичь этого. Что же такое понятие
бесконечного? Ведь оно есть понятие о задаче делить до
бесконечности сторону многоугольника, а значит, задаче бесконечного
определения? Но что же такое та мера, для которой вы желаете
использовать здесь бесконечный угол? Ведь она же есть нечто
определенное? Если вы будете делить до бесконечности, как вы и
должны согласно задаче, то вы не придете к измерению. Если же вы
перейдете к измерению, то вы должны прежде перестать делить;
а стало быть, ваш многоугольник - конечный многоугольник, а не
бесконечный, как вы уверяете. Но поскольку вы можете постичь
способ действия, описывающего нечто бесконечное, то есть пустое
понятие бесконечного, и обозначить его, к примеру, буквой А, то вас
более не заботит, в самом ли деле вы действовали и можете
действовать таким способом, и вы бодро приступаете к делу с этим
своим А. Так же вы делаете и во многих других случаях. Здравый
человеческий смысл почтительно взирает на ваши деяния и скромно
принимает на самого себя вину в том, что он не понимает вас; но
если человек не столь скромный хотя немного заявит свое мнение, то
его неспособность постичь дело, представляющееся вам столь
невероятно ясным, и от которого вы не терпите ни малейшего
неудобства, вы не можете объяснить себе ничем иным, как только
тем, что бедняга, должно быть, не изучил первых начал наук.
11

ВВЕДЕНИЕ
показать, что это определенное действие есть условие
самосознания, что составляет дедукцию этого понятия. Он должен
описать как само это действие, по присущей ему форме способа
действия, в нем самом, так и то, что возникает для рефлексии в
этом действии. Тем самым он представляет доказательство
необходимости понятия, определяет его само и показывает его
применение. Ни один из этих моментов нельзя отделить от
остальных, иначе [окажется, что] даже отдельные
рассмотренные моменты были рассмотрены неправильно, и что мы
философствовали сугубо формально. Понятие права должно быть
изначальным понятием чистого разума; следовательно, нужно
рассмотреть его указанным способом.
2. В отношении этого понятия обнаруживается, что оно
становится необходимым в силу того, что разумное существо не
может полагать себя с самосознанием как таковое, не полагая
себя как индивидуум, как одно среди многих разумных существ,
которые оно допускает вне себя, как только оно допускает само
себя.
Что способ действия в этом полагании есть понятие права, -
это можно изобразить даже в чувственной форме. Я полагаю
себя разумным, т.е. свободным. При этом во мне есть
представление свободы. Одновременно в том же неделимом действии я
полагаю другие свободные существа. Следовательно, своей
силой воображения я описываю некую сферу свободы, которую
делят между собою несколько существ. Я не приписываю
самому себе всей той свободы, которую я положил, потому что я
должен полагать еще другие свободные существа и приписывать
им часть этой свободы. Я ограничиваю самого себя в своем
присвоении свободы тем, что оставляю свободу и для других.
Понятие права есть, следовательно, понятие о необходимом
отношении свободных существ друг к другу.
3. В понятии свободы заключается, прежде всего, только
способность начертывать силой абсолютной спонтанности понятия
о нашей возможной действенности; и только эту чистую
способность разумные существа с необходимостью приписывают друг
другу. Но чтобы разумный индивидуум, или лицо, находил себя
самого свободным, - для этого требуется еще нечто иное, а
именно нужно, чтобы понятию о его действенности
соответствовал мыслимый при помощи этого понятия предмет в опыте;
чтобы, стало быть, из мышления его деятельности происходило
нечто в мире вне его.
Если теперь результаты действий разумных существ
попадают в один и том же мир, а следовательно, если они могут влиять
12

П. Что, в частности, должно дать естественное право как реальная...
друг на друга и взаимно мешать и препятствовать друг другу, как
в самом деле и оказывается, то для лиц, состоящих друг с
другом в этом отношении взаимного влияния, свобода в последнем
ее значении была бы возможна лишь при условии, что все
заключат свою действенность в известные границы и как бы
поделят между собою мир, как сферу своей свободы. Поскольку,
однако, их полагают свободными, подобная граница не может
находиться вне свободы (außerhalb der Freiheit), ибо тем самым
она была бы упразднена, но отнюдь не была бы ограничена как
свобода', но все должны были бы свободно полагать себе эту
границу, т.е. все должны были бы сделать себе законом: не
нарушать свободы тех, с кем они состоят в обоюдном
взаимодействии.
4. А так мы и получили бы всю полноту объекта понятия
права; а именно, общность между свободными существами как
таковыми. Необходимо, чтобы каждое разумное существо
допускало вне себя другие себе подобные существа; однако не
необходимо, чтобы все они, как свободные существа, постоянно
находились рядом друг с другом (nebeneinander fortbestehen);
следовательно, мысль о подобной общности и ее реализация
есть нечто произвольное. Но, если бы ее мыслили: как, с
помощью какого понятия, посредством какого определенного способа
действия, мыслят ее? Оказывается, что при этом мысленно
представляют всякого члена общества ограничивающим, своей
внутренней свободой, свою внешнюю свободу так, чтобы все
другие рядом с ним также могли быть во внешнем отношении
свободны. А это и есть понятие права. Если, коль скоро мысль и
задача подобной общности является произвольной, это понятие
мыслится как практическое понятие, то оно есть сугубо
технически-практическое понятие: т.е. если бы спрашивали, согласно
каким принципам можно было бы учредить общность между
свободными существами как таковыми, если бы, положим, кто-
нибудь пожелал учредить такую общность, то следовало бы
ответить: согласно понятию права. Однако тем самым отнюдь не
говорится, что подобная общность должна быть учреждена.
5. Во всем этом изложении понятия права мы воздержались
от того, чтобы явным образом опровергать тех, которые пытаются
вывести учение о праве из нравственного закона; потому что, как
только однажды будет дана правильная дедукция, всякий
непредвзятый человек сам собою примет ее, не требуя, чтобы ему
доказали прежде неправильность всех прочих дедукций; для
предвзятых же и борющихся за свое собственное дело людей всякое
слово, сказанное в их опровержение, потеряно понапрасну.
13

ВВЕДЕНИЕ
Правда, правило права: ограничивай свою свободу понятием
о свободе всех прочих лиц, с которыми ты вступаешь в
соединение (Beschränke deine Freiheit durch den Begriff der Freiheit aller
übrigen Personen, mit denen du in Verbindung kommst), - получает
благодаря закону абсолютного согласия с самим собою
(нравственного закона) новую санкцию для совести; и тогда
философское рассмотрение этого правила составляет главу морали, а
отнюдь не философское учение о праве, которое должно ведь
все-таки быть особой, самобытно существующей наукой. Можно
было бы сказать, что многие ученые мужи, выдвинувшие
системы естественного права, трактовали бы, сами того не зная, об
этой главе из морали, если бы они не забыли указать, почему же
следование этому закону, который они ведь всегда должны были
иметь в виду, какой бы формулой они его ни выражали,
обусловливает согласие разумного существа с самим собою; как и
вообще - замечу это здесь мимоходом - учителя морали не
приняли во внимание того, что нравственный закон сугубо формален,
а значит, пуст, и что некое содержание для него надлежит не
выманить откуда-нибудь хитростью, но основательно
дедуцировать. Мы можем мимоходом указать здесь, как обстоит дело
в нашем случае. Я необходимо должен мыслить себя в
обществе с людьми, с которыми меня соединила природа; но я не
могу делать этого, не мысля своей свободы ограниченной их
свободою; согласно этому необходимому мышлению я должен
теперь также и действовать, иначе мое действование будет
в противоречии с моим мышлением*, а следовательно, и я буду
в противоречии с самим собой; я в своей совести, своим
знанием, каково это знание должно быть, обязан ограничить свою
свободу. В учении же о праве не идет речи об этом моральном
обязательстве; всякий обязан только своим произвольным
решением жить в обществе с другими; а если кто-то совершенно не
Где-то я читал: положение, гласящее, что многообразные действия
свободной воли должны быть согласны с самими собою, есть
принцип учения о нравах (8). Это весьма неудачное применение
выдвинутого мною в Лекциях о назначении ученого постулата
абсолютного согласия разумного существа с самим собою (9). Тогда
мы смеем думать лишь о том, чтобы стать вполне последовательным
злодеем, каким описывает сатану доктор Эрхард (10) в своей
Апологии сатаны (Философский журнал Нитхаммера 1795 года) (11);
в таком случае действия свободной воли совершенно согласны
между собою, ибо все они вместе взятые противоречат убеждению о
том, что должно быть, и мы удовлетворили требованию подобного
учения о нравах.
14

III. Об отношении изложенной в настоящем сочинении теории права...
желает ограничивать свой произвол, то в области естественного
права мы не можем противопоставить ему ничего более, кроме
того, что в таком случае он должен удалиться из всякого
человеческого общества.
6. В настоящем сочинении понятие права было дедуцировано
одновременно с его объектом как условие самосознания; оно
логически выведено, определено, и обеспечено его применение,
как того и следует требовать от реальной философской науки.
Это исполнено в первом и втором разделах этого
исследования. В учении о праве гражданина государства, приготовлением
к которому служат исследования об изначальном праве и
принудительном праве, понятие права получило дальнейшее
определение и был показан способ, каким оно должно бы быть
реализовано в чувственном мире. Три необходимые для полного
определения права гражданина государства и указанные в этой книге
главы: о государственно-гражданском договоре, гражданском
законодательстве и конституции, уже разработаны мною и были
изложены моим слушателям*; и к следующей ярмарке они
появятся в продаже вместе с международным правом, правом
гражданина мира и семейным правом, под заголовком
Прикладное естественное право.
III. Об отношении изложенной в настоящем
сочинении теории права к кантовской теории
Кроме нескольких превосходных намеков господина доктора
Эрхарда, во многих новейших его сочинениях (12), и господина
Маймона, в его трактате о естественном праве в Философском
журнале профессора Нитхаммера (13), автор этого сочинения не
нашел никаких следов того, чтобы какой-нибудь философ с
недоверием относился к обычному доныне способу трактовки
естественного права, когда, уже совершенно закончив основу
* Перепечатать их в настоящее время было невозможно; поэтому они
остались неизданными, и я получил тем самым возможность
присоединить к ним остальные части общего учения о праве. -
Отсюда для этой книги возникает только одно неудобство. Дело в
том, что мой прежний опыт дает мне право предполагать, что не все
судящие об искусстве получают вместе с моими принципами также и
способность их дальнейшего применения. А потому я прошу каждого,
кто не имеет уже в себе подтвержденного опытом твердого
самосознания этой способности, лучше не торопиться с этим
дальнейшим применением, но подождать выхода моего сочинения.
15

ВВЕДЕНИЕ
своей теории права из принципов наукоучения, он был самым
приятным образом удивлен чрезвычайно важным сочинением
Канта «К вечному миру» (14)*.
Сравнение кантовских принципов о праве, насколько эти
принципы выясняются из названного сочинения, и изложенной
здесь системы будет, возможно, не лишено приятности для
некоторых читателей.
Из указанного сочинения невозможно усмотреть с
определенностью, выводит ли Кант закон права обычным способом из
нравственного закона или допускает иную его дедукцию. Однако
замечание о понятии закона дозволения (с. 15) (17) делает, по
крайней мере, в высшей степени вероятным, что его дедукция
согласуется с данной здесь дедукцией.
Очевидно, что право есть нечто такое, чем мы можем
воспользоваться или не воспользоваться; значит, оно следует из
некоторого сугубо дозволяющего закона: а следовательно, такой
закон, что закон ограничивается только известной сферой, из
чего способность суждения заключает, что, находясь вне сферы
закона, мы свободны от закона и, если об этом предмете нет
никакого иного закона, вообще подлежим только и исключительно
власти нашего произвола. Дозволение не заключается в законе
явно, но только толкование закона умозаключает о нем из его
ограниченности. Ограниченность закона обнаруживается в том,
что он есть обусловленный закон. Решительно невозможно
усмотреть, каким образом из безусловно повелевающего, и в
силу этого распространяющегося на все, нравственного закона
можно было бы вывести закон дозволения.
С утверждениями Канта", что состояние мира и согласное с
правом состояние между людьми не есть естественное состоя-
* Что должны мы думать об остроумии части нашей публики, если мы
слышим, как это сочинение помещают в одну рубрику с идеями
аббата Сен-Пьера (15) или Руссо о том же самом предмете? Первые
говорили только, что осуществление этой идеи было бы желательно,
за что, без сомнения, всякий благомыслящий человек простит им
отсутствие доказательства того, что оно не было бы невозможно, -
если бы люди были иными, нежели какими они пока что остаются.
Кант показывает, что эта идея есть необходимая задача разума, и
воплощение ее есть цель природы, которую она рано или поздно
достигнет, поскольку она непрерывно трудится для ее достижения и
уже действительно достигла столь многого из того, что находится на
пути к этой цели (16): что представляет собою, без сомнения,
совершенно иной взгляд на тот же предмет.
"С 18, 19.
16

III. Об отношении изложенной в настоящем сочинении теории права...
ние, но должно быть установлено (18); что мы имеем право
принудить также и того, кто еще не напал на нас, к тому, чтобы он,
подчинившись власти верховного властителя, предоставил нам
тем самым требуемую гарантию (19), наша теория совершенно
согласна, и эти положения доказаны в ней таким же способом,
как у Канта.
Так же точно согласна она с кантовским обоснованием
положений о том, что государственное объединение может быть
построено только на изначальном, однако необходимо
заключаемом договоре (20); далее, что народ не должен сам
осуществлять исполнительную власть, но должен делегировать ее, и что,
следовательно, демократия, в собственном значении этого
слова, есть совершенно противное праву устройство (21).
О том, однако, что для гарантии права в государстве
достаточно разделить законодательную и исполнительную власть, как
это, кажется, допускает Кант (22), - всего лишь кажется, ибо,
очевидно, в его намерения не входило исчерпать этот предмет в
этом сочинении, - я был приведен к совсем иным мыслям.
Представлю здесь вкратце те рассеянные по моему трактату
основные моменты, которые имеют наибольшую важность для
этого исследования.
Что каждый из тех людей, которые должны жить рядом друг с
другом, должен ограничить свою свободу, - это заключено в
законе права. Но чтобы это определенное лицо должно было
ограничить свою свободу именно свободой этого определенного
второго, третьего, четвертого лица, - об этом закон права ничего не
говорит. Что я должен приноровляться именно к этим
определенным людям, следует из того, что я живу в обществе именно с
ними; но я живу в обществе именно с ними вследствие своего
свободного решения, а отнюдь не в силу обязательства. В
применении к гражданскому договору это означает: свободному
произволу каждого человека изначально предоставлено решать,
желает ли он жить в этом определенном государстве или нет,
хотя, если только он желает жить среди людей, не в его
свободном произволе решение о том, желает ли он вообще вступить в
какое-нибудь государство или желает остаться судьей самому
себе; но как только он изъявит волю вступить в определенное
государство и будет в это государство принят, он, силою одного
лишь этого обоюдного изъявления, становится немедленно
подчинен всем тем ограничениям, которых требует закон права для
этого множества людей; произнеся два слова «я хочу жить в
этом государстве», он принял все законы этого государства.
Закон государства становится, по своей форме, его законом в силу
17

ВВЕДЕНИЕ
его согласия; но по своей материи закон, без всякого согласия с
его стороны, определен законом права и положением этого
государства.
Далее, закон: «ограничивай свою свободу свободой всех»,
совершенно формален и aufgestelltermaßen не допускает
никакого применения; ибо как же далеко должна простираться для
каждого та сфера, в пределах которой никто не вправе мешать
ему, но из которой он, со своей стороны, не вправе также и
выйти, чтобы на него не смотрели, как на нарушителя свободы
других? Об этом стороны должны прийти к полюбовному
соглашению. В применении к государству это означает: каждый, при
своем вступлении в государство, должен прийти к соглашению с
ним об известном объеме его свободных действий (некая
собственность, гражданские права (bürgerliche Gerechtigkeiten) и
т.д.). Что же ограничивает его именно этой сферой? Очевидно,
его собственное свободное решение (Entschließung); ибо без
него он имел бы на все остающееся для других ровно столько же
права, как и они. Чем же, однако, определяется то, сколько
может быть признано за каждым индивидуумом самим по себе?
Очевидно, общей волей, согласно правилу: это определенное
число людей должно быть свободными совместно друг с другом
в этой определенной сфере, для свободы вообще;
следовательно, отдельному человеку достается столько-то.
А в этих границах граждан нужно удерживать при помощи
принуждения, и некоторое зло, предстоящее им в случае, если
они преступят эти границы, должно устрашением удерживать их
волю от решения преступить их. Ясно, что это зло,
определяемое уголовным законом, должно быть известно им, если оно
должно иметь влияние на их волю; далее, что они подчинились
ему, на случай преступления закона, при своем вступлении в
государство.
Но кто же должен провозглашать эту, бесспорно,
совершенно определенную самой природой вещей общую волю как о
правах отдельных лиц, так и о наказании того, кто преступает свои
права? Кто же должен толковать и изъяснять это необходимое
распоряжение природы и закона права? Едва ли кто менее
пригоден к тому, чем толпа; и посредством соединения отдельных
голосов мы лишь в весьма нечистом виде получим в результате
истинную, общую волю. Это дело не подобает никому более,
кроме того, кто постоянно обозревает общество в целом и все
его потребности, и кто несет ответственность за то, чтобы
непрерывно господствовало строжайшее право; никому более,
кроме управителя (Verwalter) исполнительной власти. Он дает
18

III. Об отношении изложенной в настоящем сочинении теории права...
материю закона, данную ему самому разумом и положением его
государства; но форму закона, его обязывающую силу, закон
получает для индивида только в силу его согласия, - согласия не
именно на этот определенный закон, но на то, чтобы быть
соединенным с этим государством. По этим причинам и в этом
смысле в нашей теории утверждается, что законодательная
власть в гражданском законодательстве и исполнительная
власть вовсе не должны быть разделены, но, напротив,
необходимо должны остаться соединенными. Гражданское
законодательство само есть отрасль исполнения, поскольку лишь право
вообще должно быть приведено в исполнение. Управитель
исполнительной власти есть естественный истолкователь общей
воли о взаимном отношении индивидов друг к другу в
государстве; не непременно именно той воли, которую они
действительно имеют, но той, которую они должны иметь, если они должны
жить совместно; хотя бы даже на деле ни один отдельный
человек и не имел ее, как то порой вполне возможно предполагать.
Закон о том способе, каким закон должен быть приведен в
исполнение, или конституция, совершенно иного рода. Каждый
гражданин государства должен отдать голос за конституцию,
и она может быть утверждена только посредством абсолютного
единогласия; поскольку она есть гарантия, которую каждый
получает от всех в подтверждение безопасности всей совокупности
своих прав в обществе. Самый существенный элемент всякой
конституции - это выдвинутый в нашей теории эфорат.
Достаточен ли он для того, чтобы гарантировать права всех, без
предлагаемого другими (ибо то, в какой мере Кант одобряет это
мнение, которое отчасти совершенно правильно, из его сочинения
не ясно (23)) и представляющегося мне нецелесообразным
(untunlich) разделения законодательной и исполнительной власти
вообще, - судить об этом я предоставляю непредвзятым
знатокам.
19

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
Дедукция понятия о праве
§ 1. Первая теорема
Конечное разумное существо не может полагать само себя,
не приписывая себе свободной действенности.
Доказательство
I. Если разумное существо должно полагать себя как таковое,
то оно должно приписывать себе некоторую деятельность,
последнее основание которой заключается всецело в нем самом.
(Это два взаимозаменяемых положения: одно говорит то же, что
говорит другое.)
Возвращающаяся в себя самое деятельность вообще
(яйность, субъективность) есть характер разумного существа.
Полагание себя самого (рефлексия о самом себе) есть акт этой
деятельности. Пусть эта рефлексия называется А. Посредством
акта этой деятельности разумное существо полагает себя.
Всякая рефлексия обращена на нечто, как на свой объект, В.
Каким же именно нечто должен быть объект требуемой здесь
рефлексии А? - Разумное существо должно полагать в ней себя
самого, должно иметь себя самого объектом. Но его характер
есть возвращающаяся в себя деятельность. Последним высшим
субстратом В его рефлексии на себя самого должна быть,
следовательно, также возвращающаяся в себя самое,
определяющая себя самое деятельность. Иначе оно не полагает себя как
разумное существо и вообще не полагает себя, что противоречит
предпосылке.
Утверждаемое здесь разумное существо есть конечное
существо. Но конечное разумное существо есть такое существо,
которое не может рефлектировать ни о чем, кроме чего-то
ограниченного. Оба эти понятия взаимозаменяемы, и одно
означает то же, что означает другое. Следовательно,
возвращающаяся в себя деятельность В должна быть ограниченной
деятельностью, т.е. вне ее должно существовать и полагаться си-
20

Дедукция понятия о праве
лою рефлектирующего некое С, которое было бы не этой
деятельностью, но ее противоположностью.
II. Свою деятельность в созерцании мира разумное
существо не может полагать как такую деятельность;
ибо ведь эта деятельность, вследствие своего понятия, не
должна возвращаться в созерцающее; она должна иметь
объектом не его, а скорее нечто такое, что должно лежать вне его и
быть ему противоположным, - некий мир.
(Впрочем, впоследствии происходящее при этом действова-
ние, созерцавание (das Anschauen), может быть приписано
разумному существу им самим и возвышено им до сознания;
разумное существо может полагать себя как созерцающее
существо. С точки зрения трансцендентальной философии, мы
постигаем даже, что и само созерцавание есть не что иное, как
возвращающееся в себя самого Я, и что мир есть не что иное,
как созерцаемое в своих изначальных границах Я. Но тогда Я
уже должно существовать для себя самого, чтобы оно могло
приписывать себе нечто; здесь вопрос лишь о том, как оно
может изначально существовать для себя самого, а этого
невозможно объяснить из созерцания мира; но, скорее, само это
созерцание становится возможным только благодаря тому дей-
ствованию1, которое мы здесь разыскиваем.)
III. Но это существо может противопоставить искомую
нами деятельность миру который был бы ограничивающим
эту деятельность моментом, и, чтобы иметь возможность
противопоставить их, создать такую деятельность; и если
подобная деятельность есть единственное условие
возможности самосознания, а самосознание должно быть необходимо
присуще разумному существу по его понятию, то требуемое
должно происходить.
а) Деятельность разумного существа в созерцании мира, -
которая должна быть известна нам, философствующим, но еще
не тому разумному существу, о котором мы философствуем,
если мы продвинулись в нашей рефлексии до построения
естественного права", - принуждена и связана, пусть даже не по
своей форме, т.е. не в том отношении, что она вообще имеет
место, но все же по своему содержанию, т.е. в том отношении,
что, после того как она имеет место в определенном случае, она
действует именно так. Мы должны представлять предметы
такими, каковы они, по нашему мнению (unserem Dafürhalten nach),
есть без нашего содействия, наши акты представления должны
сообразоваться с их бытием. Стало быть, деятельность,
противоположная этой деятельности, должна быть в отношении свое-
21

первый основной раздел
го содержания свободной] должно быть возможно действовать
так, или иначе, или еще иначе.
Далее, свободная деятельность должна быть ограничена
деятельностью в созерцании мира, т.е. деятельность в созерцании
мира сама есть эта свободная деятельность в ее связанном
состоянии; и наоборот, свободная деятельность есть деятельность,
занятая в созерцании мира, если связанность отпадает: объекты
суть объекты исключительно в силу того и в той мере, поскольку
и в какой мере они не должны существовать в силу свободной
деятельности Я, и насколько эта деятельность должна быть
сдержана и ограничена, если они должны существовать. Но
свободная деятельность направлена на то, чтобы упразднить
объекты, насколько они эту деятельность связывают. Она есть,
стало быть, действенность, [направленная] на объекты, а
созерцание есть упраздненная, добровольно прекращенная самим
разумным существом действенность.
Такова подлежащая здесь полаганию деятельность В в
отношении к созерцанию мира и к самому миру. Однако же она
необходимо должна быть возвращением (ein Zurückgehen) разумного
существа в само себя, а поскольку она направлена на объекты,
она не такова. Поэтому, в отношении к самому разумному
существу, она должна быть свободным самоопределением к
действенности. Поскольку она направлена на объект, она по своему
содержанию определена. Изначально и по своему существу она
такой быть не должна; поэтому она определяется самой собою,
она определенна и определяет, а поэтому она подлинно есть
возвращающаяся в себя самое деятельность.
В систематической форме сказанное нами сейчас следует
представить так. Искомую здесь деятельность нужно
противопоставить созерцаванию, и постольку она абсолютно свободна,
коль скоро последняя связана; она направлена на разумное
существо, или, что означает то же самое, деятельность
возвращается в себя самое (ибо разумное существо и его деятельность
суть одно и то же), коль скоро последняя деятельность
направлена на нечто вне разумного существа; и постольку она есть акт
образования понятия о предположенной нами действенности
вне нас, или о некой цели (das Bilden des Begriffes von einer
vorgesetzten Wirksamkeit außer uns, oder von einem Zwecke). В то же
время ее нужно соотнести с созерцаванием, те. приравнять к
ней; тогда она есть действенность, направленная на объекты,
которая, однако, - чего не следует упускать из виду, - следует
непосредственно из понятия, и есть само это понятие, только
рассматриваемое с другой точки зрения.
ΊΊ

Дедукция понятия о праве
b) Посредством подобной деятельности возможно искомое
самосознание. Она есть нечто такое, что имеет свое основание в
разумном существе и должно быть полагаемо как таковое, при
помощи возможной противоположности с тем, что имеет свое
основание не в нем. Я (само разумное существо как таковое)
было бы теперь некоторым ограниченным, определенным и
потому охватимым рефлексиею Я: а именно, практическое Я было
бы тогда Я для рефлексии, полагаемым через себя самого и в
рефлексии подлежащим полаганию через себя самого Я, и этому
Я, как логическому субъекту, можно было бы приписать нечто в
возможном предикате, как здесь - созерцание мира.
c) Только посредством подобной деятельности возможно
самосознание. Ибо в изложенном не заключается ничего более,
кроме тех признаков, которые мы выяснили выше как условия
самосознания: а именно, чтобы была возвращающаяся в себя
самое деятельность, или такая деятельность, которая имеет
свое предельное основание в самом разумном существе, чтобы
эта деятельность была конечной и ограниченной, и чтобы она
полагалась как ограниченная, т.е. в противоположности и
соотнесении с ограничивающим, что и происходит просто благодаря
тому, что о ней вообще рефлектируют.
Стало быть, такую деятельность и ее полагание
необходимо признают всякий раз, когда признают самосознание,
и оба эти понятия тождественны друг другу.
Королларии
1. Утверждается, что практическое Я есть Я изначального
самосознания; что разумное существо непосредственно
воспринимает себя только в волении, и не воспринимало бы себя,
а вследствие этого не воспринимало бы также и мира, и значит,
не было бы даже интеллигенцией, если бы оно не было
практическим существом. Воление есть подлинный существенный
характер разума; акт представления (das Vorstellen), согласно
познанию философа, хотя и состоит во взаимодействии с ним, но
полагается тем не менее как нечто случайное. Практическая
способность есть глубочайший корень Я, только на эту
способность наносится и к ней прикрепляется все иное.
Все другие попытки дедуцировать Я в самосознании
потерпели крах, потому что они всякий раз должны были предполагать
то, что они желали дедуцировать; а здесь выясняется, почему
они должны были потерпеть крах. - Как же можно было
допускать, что в связывании нескольких представлений, ни в одном из
которых не заключается Я, от одного только сочетания несколь-
23

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
ких представлений возникнет некое Я? Только после того как Я
уже имеется, что-то может быть связано в нем; следовательно,
оно должно существовать прежде всякого связывания, - само
собой разумеется, как и всюду здесь, существовать для Я.
2. Следовательно, воление и представление состоят в
непрерывном необходимом взаимодействии и ни одно из них
невозможно без того, чтобы в то же время не существовало при
нем другое. Что всякое воление обусловлено представлением, -
это без труда признают, и это было признано издавна: я должен
представлять то, чего я хочу. Напротив, утверждение, что всякое
представление обусловлено неким волением, могло бы
встретить трудности в понимании. Но представления не может быть
без представляющего и не может быть полагаемо с сознанием
так, чтобы при этом не полагалось представляющее. Но это
представляющее, - притом не accidentaliter, поскольку оно
сейчас представляет, но substantialiter, поскольку оно вообще есть и
есть нечто, есть или нечто действительно волящее или же нечто
положенное и охарактеризованное своей способностью воли. -
Одна только интеллигенция не составляет разумного существа,
ибо она в отдельности невозможна; и практическая способность
не составляет его, потому что в отдельности она так же точно
невозможна, но только обе эти способности в соединении
исполняют разумное существо и делают его некоторым целым.
3. Только благодаря этому взаимодействию между созер-
цаванием и волением Я становится, возможно, само Я и все то,
что есть для Я (для разума), т.е. все, что вообще есть.
Прежде всего, само Я. - Могли бы сказать, что
взаимодействие между созерцаванием и волением Я должно
предшествовать возможности самого Я; в Я должно быть нечто состоящее
* Я, которое должно рефлектировать (равно как и то, которое должно
определить себя к действию (sich zum Wirken bestimmen), которое
должно созерцать мир, и т.д.), предшествует - само собою
разумеется, для рефлектирующего в философствовании Я, которое ведь,
впрочем, тоже есть Я и связано законами своей сущности -
вследствие одних лишь этих законов, и это - то Я, о котором говорит
первое основоположение наукоучения (24).
Для этого рефлектирующего Я должно теперь существовать другое Я,
т.е. это Я должно быть для самого себя объектом. Как это возможно?
Об этом мы говорим здесь. - Внимательные читатели простят мне это
примечание. Оно предназначено не для них, а для поверхностных и
рассеянных читателей, которые нуждаются здесь в этом примечании;
и я прошу их подставлять его повсюду, где они снова почувствуют в
нем нужду.
24

Дедукция понятия о праве
во взаимодействии прежде, чем существует само Я; а это
противоречит себе. Но именно здесь заключается иллюзия, от которой
нам нужно удержать читателя. Созерцавание и воление не
предшествуют Я и не последуют ему, но они сами и суть Я; то и
другое совершается, лишь поскольку Я полагает само себя, оно
совершается только в этом полагании и через это полагание
того, что оно совершается; и не имеет никакого значения мысль о
чем-то совершающемся вне полагания и независимо от него, и
так же пустячна мысль о каком-то ином полагании Я. Мнение,
будто Я есть еще нечто иное, помимо того, что оно есть
одновременно свое дело и свой продукт, - по меньшей мере
нефилософское мнение. Как только мы слышим о Я как о деятельном
Я, мы непременно тут же воображаем себе некий субстрат, в
котором должна обитать деятельность как простая способность.
Этот субстрат - не Я, но это - продукт нашей собственной силы
воображения, который мы начертываем, побуждаемые к тому
требованием мыслить некое Я. Я не есть нечто такое, что имеет
способности, оно вообще не есть способность, но оно деятель-
но (ist handelnd)] оно есть то, что оно действует, и если оно не
действует, оно есть ничто.
Был поставлен вопрос: как представляющее приходит к
убеждению в том, что вне его представления имеется объект
этого представления и что этот объект таков, каким он
представляется? Если бы только как следует рассудили, что хотел
сказать этот вопрос, то уже от этого рассуждения пришли бы к
верным понятиям о предмете. - Само Я своим действованием
создает объект; форма его действования сама есть объект, и не
следует думать о каком-то ином объекте. То, способ
деятельности чего необходимо становится неким объектом, есть Я, и само
Я есть не что иное, как то самое, один лишь способ
деятельности чего становится неким объектом. Если оно действует всей
полнотой своей способности, - нам приходится выражаться так,
чтобы вообще иметь возможность выражения, - то оно само для
себя есть объект; если оно действует только частью этой
способности, то оно имеет объектом нечто, что должно быть
вне его.
Схватывать себя самого в этом тождестве действования и
одействованности (Behandeltwerden), не в действовании, не в
одействованности, но в тождестве их обоих, и словно бы
заставать себя самого с поличным (auf der Tat überraschen), значит,
постигать чистое Я и овладевать точкой зрения
трансцендентальной философии. Похоже, что некоторым людям природа
совершенно отказала в этом даровании. Тот, кто может рассматри-
25

первый основной раздел
вать то и другое только по отдельности и обособленно и, даже
если он даст себе труд постичь указанную выше мысль, всякий
раз уловляет, как случится, или деятельное, или же объект
деятельности, получает от каждого из них в их отвлеченности
совершенно противоречивые результаты, которые могут быть
соединены только по видимости, потому что не были соединены с
самого начала.
§ 2. Следствие (Folgesatz)
Этим полаганием своей способности к свободной
действенности разумное существо полагает и определяет вне себя
чувственный мир.
I. Оно полагает мир. Только абсолютно самодеятельное или
практическое полагается как субъективное, как принадлежность
Я, и ограничение этого практического ограничивает само Я. То,
что лежит вне пределов этой сферы, то именно вследствие того,
что оно лежит вне ее, полагается как не порожденное
деятельностью Я и не могущее быть ею произведено; следовательно,
оно исключается из сферы Я, а Я исключается из его сферы;
возникает система объектов, т.е. мир, существующий
независимо от Я, а именно от практического Я, которое имеет здесь
значение Я вообще (welches hier für das Ich überhaupt gilt), и
независимо от которого также точно существует Я, опять-таки
практическое, определяющее свои цели Я, - так что они,
следовательно, существуют вне друг друга и имеют, каждое, свое
особенное существование.
Королларии
1. Трансцендентальный философ должен допустить, что все,
что есть, может существовать только для некоторого Я, а то, что
должно существовать для Я, может быть только через Я.
Обыденный человеческий рассудок, напротив, придает им обоим
независимое существование и утверждает, что мир существовал
бы всегда, даже если бы его не было. Последний не должен
принимать во внимание утверждение первого и не может этого
сделать, ибо он стоит на более низкой точке зрения; но первый,
разумеется, должен замечать последнего, и его утверждение
остается неопределенным, и именно поэтому отчасти неверным,
до тех пор пока он не покажет, как именно из его утверждения с
необходимостью следует последнее, и может быть объяснено
26

Дедукция понятия о праве
только при предпосылке этого утверждения. Философия
должна дедуцировать наше убеждение в существовании мира
вне нас.
И вот здесь мы произвели эту дедукцию из возможности
самосознания и показали, что названное убеждение составляет
условие этого самосознания. Поскольку Я может полагать себя
в самосознании только практическим, а вообще не может
полагать ничего, кроме чего-то конечного, и, следовательно, должно
полагать одновременно некую границу своей практической
деятельности, постольку оно должно полагать вне себя некий мир.
Так изначально поступает всякое разумное существо, и так же,
без сомнения, поступает и философ.
Пусть даже философ впоследствии постигает, что разумное
существо, чтобы иметь возможность полагать и определять
объект, должно прежде всего полагать свою подавленную
практическую деятельность, и что, следовательно, сам объект отнюдь не
дан непосредственно, но что он изначально порождается лишь
вследствие чего-то другого; однако это не препятствует
обыденному человеческому рассудку, который не может осознать эти,
только что постулированные, процедуры, ибо они обусловливают
возможность всякого сознания и, стало быть, лежат вне границ
его округи, и который не совершает тех спекулятивных суждений,
которые направляют убеждение философа; это не препятствует
даже и философу, как только ему случится встать на точку
зрения обыденного человеческого рассудка.
Можно было бы спросить: какая же реальность должна быть
присуща этим, лежащим вне границ округи всякого сознания и не
положенным в сознании действиям, если реальность присуща
только тому, что необходимо полагается через Я? Конечно,
реальность присуща им лишь постольку, поскольку это полагается,
а значит, это всего лишь реальность для философствующего
рассудка. Если мы хотим систематически соединить в их
последнем основании все процедуры человеческого духа, то мы
должны допустить то и это как действия этого духа; всякое
разумное существо, которое бы попыталось сделать это, будет
поставлено перед необходимостью поступить так; именно это,
и ничего сверх того, утверждает философ. Эти изначальные
дело-действия имеют такую же реальность, какая свойственна
причинности вещей в чувственном мире друг на друга и их
сплошному взаимодействию. Для тех первобытных народов,
о которых мы еще имеем памятники и которые мало соединяли
элементы своего опыта, но оставляли отдельные восприятия
в своем сознании рассеянными, такой, по крайней мере далеко
27

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
простирающейся, причинности не было, как не было
взаимодействия. Почти все предметы в чувственном мире они
наделяли жизнью и делали их свободными первопричинами, какими
были они сами. Подобная всеобщая взаимосвязь не то чтобы
не имела для них никакой реальности, но ее вообще не было
для них. Но тот, кто сопрягает элементы своего опыта в
единство, - а задача такого соединения лежит на пути синтетически
продвигающегося вперед человеческого разума, и рано или
поздно она должна была быть замечена и исполнена, - тот
необходимо должен сопрягать их таким образом, и для него
данная благодаря этому взаимосвязь целого обладает
реальностью. Как только, по завершении этой работы, человеческий
дух возвращается в себя самого, как он впервые в полной мере
и с ясным сознанием сделал это в одном из самых
возвышенных своих представителей - Канте, и находит, что все то, что
он, как он думает, воспринимает вне себя, он все же произвел
только из себя самого: тогда разум, все еще продолжающий
синтетически двигаться вперед, получает задачу: так же точно
соединить все процедуры духа в некотором последнем
основании, и этот метод, по той же причине, имеет ту же реальность,
какую имел и первый. Эта последняя задача, поставленная
перед синтетической способностью, по завершении разрешения
которой человечество снова возвращается к анализу, так же
точно должна была быть рано или поздно решена; и остается
пожелать только того, чтобы те, кого их способность не
предназначает к тому, чтобы участвовать в этой работе, вообще не
обращали своего внимания на ту реальность, которая должна
быть явлена миру в этой работе, - как то прежде всегда и
бывало, - а не требовали бы, чтобы эта реальность была
низведена до того особенного рода реальности"1, который им
известен. - [Утверждать, будто] чистое Я и процедуры этого Я
прежде всякого сознания не имеют никакой реальности, потому что
не встречаются в обыденном сознании, значит говорить то же
самое, что сказал бы необразованный дикарь, если бы
произнес: ваша причинность и ваше взаимодействие не имеют
никакой реальности, потому что они несъедобны.
2. Из дедукции нашего убеждения в существовании
чувственного мира вне нас следует в то же время, насколько именно
простирается это убеждение и в каком состоянии души (Gemüt) оно
имеет место: ибо ничто обоснованное не идет дальше своего
основания, и как только мы знаем основание определенного
образа мысли, мы знаем также его объем. Он простирается лишь
настолько, насколько мы отличаем нашу теоретическую способ-
28

Дедукция понятия о праве
ность от практической и противопоставляем ее этой последней;
настолько, насколько простирается наше представление о
воздействии вещей на нас и нашем обратном воздействии на них,
потому что лишь вследствие этого представления наша
практическая способность полагается ограниченной. Поэтому и
философы издавна вели эти доказательства реальности мира вне
нас, исходя из воздействия его на нас; доказательство, которое,
правда, предполагает то, что требуется доказать, но которое
запросто уживается с обыденным человеческим рассудком, потому
что это - то же самое доказательство, которое он проводит и сам
для себя.
Но как же поступает спекулятивный философ, чтобы на
некоторое время устранить это убеждение, дабы он мог вести
изыскание за его пределами? Очевидно, он поступает так: он не
производит вышеназванного различения, обусловливающего это
убеждение. Если мы смотрим только на деятельность
представления и хотим объяснить только ее, то возникает необходимое
сомнение в наличности вещей вне нас. Трансцендентальный
идеалист объемлет одновременно практическую и
теоретическую деятельность как деятельность вообще, и тем самым
необходимо, - коль скоро в Я теперь нет, как и не может быть,
никакого страдания, - приходит к тому результату, что вся система
объектов для Я должна быть порождена самим Я. Но, именно
потому что он охватил и то, и другое, он может в свое время
также и разделить их, и указать ту точку зрения, на которой
необходимо должен стоять обыденный человеческий рассудок.
Догматический идеалист совершенно исключает практическую
деятельность из своих изысканий, смотрит единственно лишь на
теоретическую деятельность и хочет обосновать ее через нее
самое, а в таком случае естественно, что он вынужден
превратить ее в безусловную деятельность. - Эта спекуляция возможна
для них обоих лишь до тех пор, пока они остаются в
отвлеченности мышления; но как только возбуждается их практическая
деятельность, они тут же забывают свои спекулятивные убеждения
и возвращаются к обыденному человеческому взгляду на вещи,
потому что они должны к нему вернуться. Не бывало и не может
быть ни одного идеалиста, который распространил бы свои
сомнения или свою мнимую достоверность на область своей
практической активности; ибо тогда он вовсе не мог бы действовать;
но тогда он не мог бы также и жить.
II. Этим полаганием свободной деятельности чувственный
мир одновременно определяется, т.е. он полагается с
известными неизменными и общими свойствами.
29

первый основной раздел
Прежде всего - понятие о действенности разумного существа
начертано абсолютною свободой; таким образом, объект в
чувственном мире, как противоположность этой свободы,
установлен, фиксирован, определен как неизменный. Я до
бесконечности определимо; объект, поскольку он есть такой объект, раз
навсегда определен. Я есть то, что оно есть, в действовании,
объект же - в бытии. Я находится в беспрестанном
становлении, в нем нет вовсе ничего устойчивого; объект, как только он
есть, есть навсегда, он есть то, чем он был, и то, чем он будет.
В Я заключается последнее основание его действования; в
объекте - последнее основание его бытия: ибо у него ничего больше
нет, кроме бытия.
Далее - понятие о той действенности, которая могла бы быть
начертана с абсолютной свободой и быть при одинаковых
обстоятельствах до бесконечности различной, направлено на
действенность в объекте. Следовательно, объект должно быть
возможно изменять до бесконечности, вследствие до бесконечности
изменчивого понятия, нам должно быть возможно сделать из
него все, что мы можем желать из него сделать. Он установлен, и
потому мог бы, правда, сопротивляться воздействию своей
косностью; однако он не способен ни к какому изменению через
себя самого (он не может начать никакого действия); он не
может, следовательно, также и противодействовать этому
воздействию.
Наконец - разумное существо не может полагать себя
действующим, не полагая себя в то же время представляющим, оно
не может полагать себя действующим на определенный объект,
не представляя непрерывно этого определенного объекта; оно
не может полагать завершенным никакого определенного
воздействия (Wirkung), не полагая того объекта, на который оно
направлялось. А именно, поскольку объект полагается как
уничтожающий действенность, однако действенность должна все
же сохраняться наряду с объектом, то здесь возникает
разногласие (Widerstreit), которое можно уладить только при помощи
парения силы воображения между ними обоими, вследствие
чего возникает время . Поэтому действенность на объект
происходит последовательно во времени. Если же Я действует на один
Об этом можно прочитать у Якоби (25), Беседа об идеализме и
реализме (26), где ясно доказывается, что представления времени,
которые сами по себе противоречат чистому понятию причинности, только
переносятся на это понятие из представления о нашей собственной
действенности на вещи.
30

Дедукция понятия о праве
и тот же объект, а стало быть, если действенность в каждый
настоящий момент рассматривается как обусловленная
предшествующим моментом, и косвенно - действенностью во всех
предшествующих моментах: то состояние объекта в каждом
моменте так же точно рассматривается как обусловленное его
состоянием во всех предшествующих моментах, начиная с первого
познания объекта; и так объект остается одним и тем же,
несмотря на то что он непрестанно подвергается изменению; а
именно одним и тем же остается субстрат, порожденный силой
воображения, чтобы сопрягать в нем многообразие, та
подставка (Unterlage) непрестанно исключающих друг друга акциденций,
которую называют чистым веществом (den bloßen Stoff). Отсюда
происходит то, что мы можем полагать себя изменяющими
только форму вещей, но отнюдь не их вещество, что хотя мы и
сознаем в себе способность до бесконечности изменять обличия
вещей, но сознаем неспособность произвести или уничтожить
эти вещи, и что материя для нас не может быть ни приумножена,
ни уменьшена, и на этой точке зрения обыденного сознания, но
отнюдь не на точке зрения трансцендентальной философии,
вещество дано нам изначально .
§ 3. Вторая теорема
Конечное разумное существо не может приписывать себе
самому свободной действенности в чувственном мире, не
приписывая ее также другим, а стало быть, не допуская также
другие разумные существа вне себя.
Доказательство
I. а) Разумное существо, согласно проведенному в § 1
доказательству, не может полагать (воспринимать и постигать)
никакого объекта, не приписывая себе в то же время, в том же самом
неделимом синтезе, некоторой действенности.
Философия, исходящая из фактов сознания, из того, что мы находим,
если мы рассматриваем Я просто как составляющее объект
активности (als das behandelte), не может перейти той границы, где нам
дается вещество, и действует постольку совершенно последовательно,
когда утверждает вышеуказанное положение.
31

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
b) Но оно не может приписывать себе никакой
действенности, не положив прежде объекта, на который должна быть
направлена эта действенность. Полагание объекта, как
определенного через себя самого и постольку сдерживающего
свободную деятельность разумного существа, должно полагаться в
предшествующем моменте времени, единственно благодаря
которому тот момент времени, в котором мы составляем себе
понятие действенности, становится настоящим моментом.
c) Всякое постижение происходит через полагание
действенности разумного существа; а всякая действенность обусловлена
его предшествовавшим постижением. Значит, всякий возможный
момент сознания обусловлен предшествующим его моментом, и
при объяснении возможности сознания это сознание уже
предполагается как действительное. Его можно объяснить только при
помощи логического круга; следовательно, его вообще нельзя
объяснить и оно представляется невозможным.
Задача состояла в том, чтобы показать, как возможно
самосознание. Мы ответили на это: Самосознание возможно, если
разумное существо может в одном и том же неделимом моменте
приписывать себе некоторую действенность и противополагать нечто
этой действенности. Положим, что это происходит в моменте Z.
Теперь мы спрашиваем далее, при каком условии возможно
то, чего мы только что потребовали; а тогда нам сразу же
становится ясно, что действенность, которая должна быть здесь
положена, может быть положена только в отношении к какому-
нибудь определенному объекту А, на который она направлена.
Мы не должны говорить, что ведь может, например, полагаться
некоторая действенность вообще, только возможная
действенность; ибо это было бы неопределенное мышление, а ведь ныне
аргументация, исходящая из предпосылок вообще, принесла
довольно вреда философии. Только возможная действенность,
или действенность вообще, полагается только посредством
абстракции от известной, или от всякой действительной
действенности; но прежде нежели можно будет абстрагироваться от
чего-то, оно должно быть положено, и здесь, как и всегда,
неопределенному понятию о предмете вообще предшествует
определенное понятие о некотором определенном
действительном предмете, и первое понятие обусловлено последним. -
Так же точно мы не желаем сказать и того, будто действенность
может полагаться как направленная на объект В, который
должен быть положен в самом моменте Z, ибо В полагается как
объект единственно постольку, поскольку на него не направлена
никакая действенность.
32

Дедукция понятия о праве
Значит, момент Ζ следует объяснять из другого момента, в
котором был положен и постигнут объект А. Но А тоже может
быть постигнут только при том условии, при котором мог быть
постигнут В; а именно, тот момент, в котором он постигается,
также возможен только при условии предшествующего момента,
и так до бесконечности. Мы не находим никакой возможной
точки, в которой мы могли бы привязать нить самосознания,
благодаря которому впервые становится возможным всякое сознание,
а значит, наша задача не решена.
Ради всей той науки, которая должна быть изложена здесь,
важно составить себе отчетливое представление о только что
проведенном рассуждении.
II. Основание невозможности объяснить самосознание, не
предполагая его всякий раз уже наличным, состояло в том, что
для того чтобы иметь возможность полагать свою
действенность, субъект самосознания уже должен был положить прежде
того некий объект, просто как таковой: а значит, всякий раз в том
моменте, в котором мы хотели привязать нить самосознания,
нас влекло к предшествующему моменту, где эта нить уже
должна была быть привязана. Это основание должно быть
устранено. Но устранить его можно, лишь если мы допустим, что
действенность субъекта синтетически соединена с объектом в
одном и том же моменте; что действенность субъекта сама есть
воспринятый и постигнутый объект, объект же есть не что иное,
как эта действенность субъекта, и таким образом они оба суть
одно и то же. Только от такого синтеза нас не увлекло бы далее
к предшествующему ему синтезу; только он заключал бы в себе
все то, что обусловливает самосознание, и давал бы ту точку, к
которой можно было бы привязать нить самосознания. Только
при этом условии возможно самосознание. Поэтому, если только
самосознание должно иметь место, мы должны допустить и все
перечисленное. Значит, строгое синтетическое доказательство
закончено; ибо описанное выше удостоверено как абсолютное
условие самосознания.
Вопрос заключается разве только в том, что же может
означать представленный сейчас синтез, что можно понимать под
ним и как может стать возможным то, что требуется в нем.
Отныне, следовательно, нам предстоит только анализировать
доказанное выше.
III. Кажется, что предпринятый синтез, вместо той
непостижимости, которую он хотел устранить, являет нам совершенное
противоречие.
2 3ак.42
33

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
То, что утверждал этот синтез, должно быть неким объектом;
но характер объекта состоит в том, что при его восприятии
свободная деятельность субъекта полагается сдержанной. Однако
этот объект должен быть некой действенностью субъекта; но
характер такой действенности состоит в том, что деятельность
субъекта абсолютно свободна и сама себя определяет. Здесь то
и другое должно быть соединено; оба характера должны быть
сохранены, и ни один не должен быть утрачен. Как это может
быть возможно?
Оба характера совершенно соединены, если мы мыслим
себе определенность субъекта к самоопределению (Bestimmtsein
des Subjekts zur Selbstbestimmung), призыв к нему - решиться на
действенность.
Поскольку требуемое есть объект, оно должно быть дано в
ощущении, а именно во внешнем - не во внутреннем ощущении;
ибо всякое внутреннее ощущение возникает единственно через
воспроизведение некоторого внешнего ощущения, поэтому
первое предполагает последнее, а следовательно, при этом
допущении самосознание, возможность которого мы должны
объяснить, снова предполагалось бы как наличное. - Но этот объект
постигается не иначе и не может постигаться иначе, нежели как
простой призыв субъекта к действованию (als eine Aufforderung
des Subjekts zum Handeln). Поэтому, если только субъект
постигает его, он имеет понятие о своей собственной свободе и
самодеятельности, а именно, как данной извне. Он получает понятие
своей свободной действенности, не как нечто такое, что есть в
настоящем моменте, ибо это было бы настоящим
противоречием; но как нечто, что должно быть в будущем моменте.
(Вопрос был таков: как субъект может найти самого себя в
качестве объекта? Чтобы найти себя, он мог найти себя только
как самодеятельного; иначе он находит не себя] а поскольку он
вообще не находит, если не есть, и не есть, если не находит
себя (da es überhaupt nicht findet, es sei denn, und nicht ist, es finde
sich denn), он тогда вовсе ничего не находит. Чтобы найти себя,
как объект (своей рефлексии), он не мог найти себя как
определяющего себя к самодеятельности (как обстоит дело в себе
с трансцендентальной точки зрения, - об этом здесь вовсе не
стоит вопроса, но только о том, как оно должно представляться
субъекту, которого нам предстоит исследовать), но [мог найти
себя только] как определенного к ней внешним толчком (Anstoß),
который, однако, должен оставить за ним всю полноту его
свободы к самоопределению: ибо иначе мы утрачиваем первый
пункт, и субъект не находит себя как Я.
34

Дедукция понятия о праве
Я предвосхищаю здесь кое-что из того, что вновь встретится
нам в будущем, чтобы сделать более ясным этот последний
пункт Субъект не может находить себя принужденным даже
только к тому, чтобы вообще действительно действовать; тогда
он не был бы свободным, и не был бы Я. Еще того менее, если
он должен решиться действовать, может он находить себя
принужденным действовать таким или иным определенным
образом; тогда он опять-таки не был бы свободным, и не был бы Я.
Как же, стало быть, и в каком смысле он определен к
действенности, чтобы находить себя как объект? Единственно лишь
постольку, поскольку он находит себя как нечто, что могло бы
действовать (wirken) здесь, призвано к действию (zum Wirken
aufgefordert ist), но может так же точно и воздержаться от
действия.)
IV. Разумное существо должно реализовать свою свободную
действенность; это требование к нему заложено в понятии, и
если только оно составляет себе задуманное (beabsichtigte)
понятие, оно ее реализует:
или действительным действованием. Требуется только
деятельность вообще; но в понятии явным образом заключается
то, что в сфере возможных действий субъект должен своим
свободным самоопределением выбрать одно действие. Он может
действовать только одним способом; может определить свою
способность ощущения, которая здесь есть способность
чувственного действия, только одним способом. Если только он
действует, он абсолютным самоопределением избирает этот
один способ, и постольку он абсолютно свободен и есть
разумное существо, и полагает себя как таковое:
или не-действованием (Nichthandeln). И тогда оно тоже
свободно; ибо, согласно нашей предпосылке, оно уже должно
составить себе понятие своей действенности: как нечто требуемое
и вменяемое ему. Поступая же вопреки этому требованию и
воздерживаясь от действования, оно так же свободно выбирает
между действованием и не-действованием.
Выдвинутое нами понятие - это понятие свободной
взаимодейственности (freie Wechselwirksamkeit) в наивысшей его
строгости: которое, стало быть, есть также не что иное, как
именно это. К какому-нибудь свободному действию (Wirkung)
я могу примыслить свободное противодействие как нечто
случайное] но это не будет требуемое понятие во всей его
строгости. Если оно должно быть определено строго; то действие
должно быть совершенно немыслимо в отдельности от
противодействия. Должно быть так, чтобы то и другое составляли
35

первый основной раздел
partes intégrantes одного целого события (einer ganzen
Begebenheit). И вот, нечто подобное постулируется как необходимое
условие самосознания разумного существа. Оно должно иметь
место, согласно нашему доказательству.
Только к чему-то подобному возможно привязать нить
сознания, которая затем, конечно, могла бы без труда пробегать по
другим предметам.
Наше изложение смогло привязать эту нить. При этом
условии субъект может и должен полагать себя как свободно
действующее существо; согласно настоящему доказательству. Если
он полагает себя как такое существо, то он может и должен
полагать некий чувственный мир и противополагать ему себя
самого. - И теперь все труды человеческого духа без заминки
совершаются согласно его законам, после того как главная задача уже
разрешена.
V. До сих пор наш анализ утверждаемого здесь синтеза был
только поясняющим (erläuternd); нам надлежало только уяснить
себе, что мы мыслили в чистом понятии этого синтеза. Анализ
все еще продолжается; но отныне он становится
умозаключающим (folgernd), т.е. субъект должен, может быть, вследствие
положенного воздействия полагать еще кое-что иное; как это
происходит, или - что он полагает, по законам своей сущности,
вследствие своего первого полагания?
Описанное воздействие было необходимым условием
всякого самосознания; оно имеет место, если имеет место
самосознание, и есть, стало быть, необходимый фактум. Если, по
необходимым законам разумных существ, должно полагаться еще
кое-что иное, то его полагание есть так же точно, как и первое,
необходимый фактум (27).
Поскольку описанное воздействие есть нечто ощущаемое
(Empfundenes), оно есть ограничение Я, и субъект должен
положить его как такое ограничение; но нет ограничения без
ограничивающего. Поэтому субъект, как только он полагает это
ограничение, должен в то же время положить нечто вне себя, как его
определяющее основание; что есть первый момент, и
понимание чего не составляет никакого труда.
Но это воздействие есть нечто определенное, а посредством
полагания его как определенного полагается не только некое
основание вообще, но определенное его основание. Что же это
должно быть за основание, какие признаки должны быть
свойственны ему по той причине, что оно должно быть основанием
этого определенного воздействия? Это вопрос, который будет
занимать нас несколько дольше.
36

Дедукция понятия о праве
Воздействие было постигнуто как призыв субъекта к
свободной действенности, и, - в этом здесь все дело, - совершенно не
могло быть постигнуто иначе, и вообще не было постигнуто,
если оно не было постигнуто так.
Призыв есть материя действования (Materie des Wirkens),
а свободная действенность разумного существа, к которой он
обращен, есть его конечная цель. Эта последняя отнюдь не
должна быть определена, нецесситирована (necessitiert werden)
призывом к действию, подобно тому как в понятии причинности
результат (das Bewirkte) определяется причиной; но разумное
существо должно только само определить себя к нему
вследствие призыва. Но, если оно должно сделать это, то оно должно
прежде понять и постигнуть призыв, и здесь рассчитывают на
предшествующее познание этого существа. Следовательно,
полагаемая причина призыва вне субъекта должна по крайней
мере предполагать возможность того, что этот субъект может
понимать и постигать, иначе ее призыв не имеет вовсе никакой
цели. Его целесообразность обусловлена рассудком и
свободой (Verstand und Freisein) существа, к которому он обращен.
Эта причина необходимо должна поэтому иметь понятие о
разуме и свободе; а значит, она сама должна быть существом,
способным иметь понятия (ein der Begriffe fähiges Wesen),
интеллигенцией, а поскольку, как было доказано (erwiesenermaßen), это
как раз невозможно без свободы, должна быть также
свободным, а значит, вообще разумным существом, и полагаться как
такое существо.
Прибавим еще несколько слов в пояснение такого способа
умозаключения, который мы утверждаем здесь как
необходимый, изначально обоснованный в сущности разума, и
несомненно совершающийся без всякого умышленного содействия с
нашей стороны.
Вполне основательно был поставлен вопрос: какие следствия
надлежит объяснять только действием разумной причины?
Ответ: такие следствия, которым необходимо должно
предшествовать понятие о них самих, - истинен, однако недостаточен, ибо
все еще остается ответить на высший и несколько более
трудный вопрос: каковы же те действия, о которых мы должны
судить, что они были возможны только согласно заранее
начертанному понятию? Всякое следствие, после того как оно
возникнет, вполне может быть постигнуто, и многообразие в нем
подчиняется единству понятия тем удобнее и удачнее, чем
более ума имеет сам наблюдатель. А это есть единство, которое
сам наблюдатель внес в многообразие, при помощи того, что
37

первый основной раздел
Кант называет рефлектирующей способностью суждения (28), и
необходимо должен вносить, если для него вообще должно быть
одно следствие. Но кто же ручается ему за то, что так же, как он
сейчас упорядочивает в понятии действительное
многообразие, некий рассудок прежде самого следствия подчинил
понятия того многообразия, которое он воспринимает, понятию того
единства, которое он мыслит; и что могло бы дать ему право на
такое заключение? Следовательно, должно быть возможно
указать для него основание компетенции, иначе умозаключение к
разумной причине вообще лишено основания, и - скажем здесь
мимоходом - по принудительному закону разума было бы даже
физически невозможно употребить его неправильно, если бы в
какой-нибудь сфере познания оно уже не было проделано с
полным правом, потому что в таком случае оно бы вовсе не
присутствовало в разумном существе.
Нет сомнения: разумная причина, если только она такова,
начертывает себе понятие о продукте, который должен быть
реализован в ее деятельности, руководствуется этим понятием в
своей активности и словно бы непрестанно взирает на него. Это
понятие называется понятием о цели.
Однако же разумное существо не может составить себе
вовсе никакого понятия своей действенности, если не имеет
познания об объекте этой действенности. Ибо оно не может
определить себя к действенности - само собой разумеется, с
сознанием этого самоопределения, ибо лишь так действенность
становится свободной деятельностью, - если оно не положило
эту деятельность как сдержанную; но то, что оно полагает, если
оно полагает определенную деятельность как сдержанную, - это
объект вне его. Поэтому - скажем мимоходом - у природы, даже
если бы мы хотели признать в ней интеллигенцию и свободу,
все-таки нельзя признать способности составлять себе понятие
о цели (и именно поэтому нам бы следовало, напротив, отказать
ей в интеллигенции и свободе), потому что вне ее нет ничего, на
что бы она могла действовать. Все то, на что можно оказывать
действие, само есть природа.
Надежный критерий следствия разумного существа был бы
поэтому тот, что следствие было бы мыслимо как возможное
только при условии познания его объекта. Между тем нет ничего,
что было бы мыслимо как возможное не через посредство
простой природной силы, но единственно лишь через познание,
кроме самого познания. Если, следовательно, объект, а здесь
также и цель некоторого следствия может заключаться лишь в
том, чтобы произвести некоторое познание, то тогда нужно было
38

Дедукция понятия о праве
бы необходимо предполагать разумную причину этого
следствия.
Только это допущение, что здесь стремятся произвести некое
познание, должно быть необходимым, т.е. должно быть
невозможно мыслить совершенно никакой иной цели действования, и
само действие должно быть совершенно непостижимо, и
действительно не должно быть постигнуто, если только его не
постигают как стремящееся к порождению некоторого познания. -
Так, говорят: природа научает нас тому или иному; однако этим
отнюдь не хотят сказать, что событие природы не имеет кроме
того еще и совершенно иных целей, но хотят сказать, что, если,
скажем, мы этого хотим, и направим к этой цели свое свободное
размышление (freie Betrachtung), мы можем, помимо прочего,
получить от этого события также и поучение.
А здесь как раз наступает описанный сейчас случай. Причина
воздействия на нас не имеет совершенно никакой цели, если
она не имеет прежде всего той цели, чтобы мы познали ее как
таковую; поэтому следует допустить, что этой причиной является
разумное существо.
Теперь мы доказали то, что требовалось доказать. Разумное
существо не может полагать себя как таковое, если к нему не
обращается призыв к свободному действованию, согласно I-IV.
Но если к нему обращается такой призыв к действованию, то
оно необходимо должно полагать разумное существо вне себя,
как причину этого призыва, а значит, вообще должно полагать
разумное существо вне себя, согласно V.
Королларии
1. Человек (как и все конечные существа вообще) только
среди людей становится человеком; а поскольку он не может
быть нечем иным, как только человеком, и вовсе не
существовал бы, если бы не был человеком, - если вообще должны
быть люди, то их должно быть несколько (sollen überhaupt
Menschen sein, so müssen es mehrere sein). Это - не
произвольно принятое мнение, построенное на нашем прежнем опыте или
на других основаниях вероятности, но это истина, которую
надлежит строго доказать из понятия человека. Как только мы
дадим полное определение этому понятию, от мысли об одном
индивиде мы влечемся к допущению второго, чтобы иметь
возможность объяснить первого. Понятие человека, следовательно,
вовсе не есть понятие об индивиде, ибо такое понятие
немыслимо, но есть понятие рода (Gattung).
39

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
Призыв к свободной самодеятельности есть то, что называют
воспитанием. Все индивиды должны быть воспитаны как люди,
иначе они не станут людьми. При этом у каждого невольно
возникает вопрос: если бы необходимо было допускать одно
происхождение всего человеческого рода, а значит, первую пару
людей (erstes Menschenpaar), - а на известной точке рефлексии
это, разумеется, необходимо; - кто же воспитал эту первую пару
людей? Они должны были быть воспитаны; ибо проведенное
нами доказательство имеет общую силу. Человек не мог
воспитать их, ибо, по предпосылке, они должны быть первыми
людьми. Итак, необходимо, чтобы их воспитало другое разумное
существо, которое не было человеком - само собою, определенно
лишь до тех пор, пока они сами не смогли взаимно воспитывать
себя сами. О них позаботился некий дух, совершенно так, как
представляет это один древний достопочтенный источник (29),
который вообще содержит самую глубокомысленную, самую
возвышенную мудрость и излагает результаты, к которым в
конце должна все же снова вернуться всякая философия.
2. Только свободное взаимодействие через понятия и
согласно понятиям, только даяние и принятие познаний есть
самобытный характер человечности, единственно благодаря которому
всякое лицо неопровержимо свидетельствует, что оно - человек.
Если есть человек, то необходимо есть также и мир, и
определенно такой мир, как наш, содержащий в себе неразумные
объекты и разумные существа. (Здесь не место идти еще
дальше и подкреплять доказательствами необходимость всех
определенных объектов в природе и их необходимую
классификацию, которую, однако, можно доказать так же точно, как и
необходимость некоторого мира вообще*.) Следовательно, мы дали
ответ на вопрос об основании реальности объектов. Реальность
мира - само собой понятно, для нас, т.е. для всякого конечного
разума - есть условие самосознания; ибо мы не можем полагать
сами себя, не полагая нечто вне нас, которому мы должны
приписать такую же реальность, какую мы присваиваем нам самим.
Задавать вопрос о реальности, которая осталась бы, после того
как мы абстрагируем от всякого разума, внутренне
противоречиво; ибо ведь сам спрашивающий обладает разумом, спрашивает,
побуждаемый разумным основанием, и хочет получить разумный
ответ; стало быть, он не совершил абстракции от разума. Мы не
Кто не может понять этого, пусть только немного потерпит, а между
тем не делает из своего непонимания дальнейших умозаключений,
разве только о том, что в нем действительно заключается, - а
именно, что он не может этого понять.
40

Дедукция понятия о праве
можем выйти из круга нашего разума; что мы из него не
выйдем - это уже устроено самой природой вещей (gegen die Sache
selbst ist gesorgt), философия желает достичь лишь того, чтобы
мы тоже об этом знали, и не воображали, что мы вышли из его
пределов, если, как это само собою разумеется, мы
по-прежнему остаемся все же внутри его.
§ 4. Третья теорема
Конечное разумное существо не может допускать также и
другие конечные разумные существа вне себя, не полагая себя
состоящим с ними в определенном отношении, которое
называют правоотношением.
Доказательство
I. Субъект должен отличать себя через противоположение
от того разумного существа, которое он, вследствие
предыдущего доказательства, допустил вне себя. Субъект положил себя,
как такой субъект, который заключает в себе самом последнее
основание чего-то, что есть β нем (таково было условие яйности,
разумности вообще); но он положил также некое существо вне себя
как последнее основание этого происходящего в нем.
Ему должно быть возможно отличить себя от этого существа:
что, при нашей предпосылке, возможно лишь при условии, что
в этом данном он может различить, насколько основание его
находится в нем, а насколько - вне его. Основание действенности
субъекта находится одновременно в существе вне его и в нем
самом, по форме, или в том отношении, чтобы вообще совершалось
действие. Если бы другое существо не подействовало и тем не
призвало субъект к действенности, то и он сам тоже не действовал
бы. Его действование как таковое обусловлено действованием
существа вне его. Оно обусловлено также и по своей материи;
субъекту отведена сфера его активности вообще.
Но в пределах этой отведенной ему сферы субъект сделал
выбор, абсолютно дал самому себе ближайшее пограничное
определение своего действования; единственно лишь основание
последнего определения его действенности целиком находится
только в нем™. Исключительно лишь постольку он и может
полагать себя как абсолютно свободное существо, как единственное
основание чего-то; может совершенно отделить (abtrennen) себя
от свободного существа вне себя и приписывать свою
действенность только себе.
41

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
В пределах круга - от пограничной точки продукта существа
вне его X до пограничной точки его собственного продукта Y - он
сделал выбор среди имеющихся здесь возможностей: из этих
возможностей, и через постижение их как возможностей,
которые все он мог бы выбрать, он конституирует свою свободу и
самостоятельность.
В этой описанной сфере надлежало сделать выбор, если
продукт Y должен стать возможен как отдельный продукт из
сферы данных этой сферой следствий.
Но в этой сфере мог сделать выбор только субъект, а не
другой] ибо он, согласно предпосылке, оставил эту сферу
неопределенной.
То, что исключительно выбирало в этой сфере, есть его Я,
есть индивидуум, разумное существо, определенное через про-
тивополагание (Entgegensetzung) другому разумному существу;
а это существо характеризуется определенным, присущим
исключительно лишь ему проявлением свободы.
II. В этом различении через противоположение субъект
взаимно определяет и обусловливает понятие о самом себе
как свободном существе и понятие о разумном существе вне
его, как также свободном существе.
Противополагание не может совершаться, если в том же
самом неделимом моменте рефлексии противоположности не
будут также приравнены друг к другу, соотнесены друг с другом,
сопоставлены между собою; это - формальное теоретическое
положение, которому в надлежащем месте было дано строгое
доказательство (30), но которое, надеюсь, и без доказательства
очевидно для здравого человеческого смысла. Применим здесь
это положение.
Субъект определяет себя как индивидуум, и как свободный
индивидуум, через ту сферу, в которой он избрал одно действие
среди данных в ней возможных действий; и противополагает
себе другой индивидуум вне себя, определенный другой сферой,
в которой сделал выбор этот индивидуум. Следовательно, он
одновременно полагает обе эти сферы, и только благодаря
этому возможно требуемое здесь противополагание.
Существо вне его положено как свободное, а значит, как
такое существо, которое могло также и преступить ту сферу,
которой оно в настоящее время определено, преступить ее так, что у
субъекта не осталось бы возможности свободно действовать.
Оно свободно не преступило ее; итак, оно само собою
ограничило свою свободу - materialiter, т.е. сферу возможных через его
формальную свободу действий: и субъект, в своем противопола-
гании, необходимо полагает это; равно как и все, что мы еще
42

Дедукция понятия о праве
укажем впоследствии, уже ради краткости не повторяя
настоящего напоминания.
Далее, существо вне субъекта, согласно предпосылке, своим
действием призвало субъект к свободному действованию;
следовательно, оно ограничило свою свободу понятием о цели,
в котором - пусть даже только проблематически -
предполагалась свобода субъекта; следовательно, оно ограничило свою
свободу понятием о (формальной) свободе субъекта.
А этим самоограничением другого существа обусловлено,
прежде всего, познание субъекта о нем как о существе, которое
само разумно и свободно. Ибо, как было показано,
единственно лишь вследствие совершившегося призыва к свободной
деятельности, а значит, вследствие совершившегося
самоограничения субъект полагал свободное существо вне себя. Но его
самоограничение было обусловлено, по крайней мере
проблематическим, познанием (31) о субъекте как о существе,
возможно, разумном. Значит, понятие субъекта о существе вне его
как о свободном существе обусловлено таким же понятием
этого существа о нем, и действованием, определенным этим
понятием.
Напротив, усовершение категорического познания (32)
существа вне субъекта о нем, как о свободном существе,
обусловлено познанием и соответственным ему действованием субъекта.
Если бы он не познал, что вне его есть свободное существо, то
не произошло бы нечто такое, что, по законам разума, должно
было произойти, и субъект не был бы разумным. Или же это
познание хотя и происходило бы в нем, но он не ограничил бы
вследствие его своей свободы, чтобы оставить также и другому
возможность свободно действовать; тогда другой не мог бы
сделать заключения, что субъект - разумное существо, потому что
это заключение становится необходимым единственно лишь в
силу совершившегося самоограничения.
Следовательно, отношение свободных существ друг к другу
необходимо определено следующим образом, и полагается так
определенным: Познание одного индивидуума о другом
индивидууме обусловлено тем, чтобы другой обращался (behandele)
с ним как со свободным существом (т.е. ограничивал свою
свободу понятием о свободе первого существа). Но этот способ
обращения обусловлен способом действия первого существа в
отношении к другому; этот способ действия обусловлен способом
действия и познанием другого, и так далее до бесконечности.
Поэтому отношение свободных существ друг к другу есть
отношение взаимодействия через интеллигенцию и свободу. Ни одно
из них не может признать другое, если они оба не признают друг
43

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
друга взаимно, и ни одно из них не может обращаться с другим
как со свободным существом, если оба они не обращаются так
друг с другом.
Установленное здесь понятие чрезвычайно важно для
нашего замысла, ибо на нем зиждется вся наша теория права.
Поэтому мы попытаемся сделать его более ясным и доступным при
помощи следующего силлогизма.
I. Я могу вменять определенному разумному существу
признание меня разумным существом лишь постольку, поскольку я
сам обращаюсь с ним, как с таким существом.
1. Обусловленное в этом положении состоит:
a) не в том, чтобы это существо признавало меня само по
себе, и отвлекаясь от меня и моего сознания, скажем, перед
своей собственной совестью (это относится к области морали),
или перед другими (это относится к ведению государства), но в
том, чтобы оно признавало меня таким, согласно моему и
своему сознанию, синтетически соединенным воедино (согласно
некоему общему нам сознанию (uns gemeinschaftliches
Bewußtsein)), так чтобы я, если только ohv хочет считаться разумным
существом, мог принудить его сознаться в том, что он знал, что я
сам также есмь такое существо;
b) не в том, чтобы я вообще мог доказать, что я был признан
разумными существами вообще как подобный им; но в том,
чтобы этот определенный индивидуум С признал меня таким
существом.
2. Условие состоит:
a) не в том, чтобы, скажем, я только составил себе понятие
о С как о разумном существе, но в том, чтобы я действительно
действовал в чувственном мире. Понятие остается в глубине
моего сознания доступным только мне, но не другому вне меня.
Только опыт дает нечто индивидууму С, а опыт я возбуждаю в
нем единственно лишь действованием. Что я думаю, другой
знать не может;
b) не в том, чтобы я только не действовал вопреки
составленному мною понятию, но в том, чтобы я действовал
действительно согласно ему, действительно вступаю во взаимодействие
с С. Иначе мы остаемся разделены, и друг для друга мы
совершенно ничто.
3. Основа взаимосвязи:
а) не воздействуя на него, я не могу знать или доказать ему,
что он вообще имеет представление обо мне, об одном лишь
моем существовании. Допустим даже, что я являюсь как объект
в чувственном мире и нахожусь в сфере возможных для него
элементов опыта, все же всегда остается в силе вопрос: ре-
44

Дедукция понятия о праве
флектировал ли он обо мне; а на этот вопрос он может ответить
только сам себе;
Ь) не действуя на него согласно понятию о нем как о
разумном существе, я не могу доказать ему, что, если только он сам
обладает разумом, он необходимо должен был бы
рассматривать меня как разумное существо. Ибо всякое проявление силы
может происходить от природной мощи, действующей по
механическим законам; только обуздание силы понятиями (Mäßigung
der Kraft durch Begriffe) есть безошибочный и исключительный
критерий разума и свободы.
II. Но я должен вменять всем разумным существам вне
меня, во всех возможных случаях, чтобы они признавали меня
разумным существом.
Необходимость этого всеобщего и постоянного вменения
должна быть доказана как условие возможности самосознания.
Но нет самосознания без сознания индивидуальности, как то
было доказано. Теперь надлежало бы доказать только, что
никакое сознание индивидуальности невозможно без допущения, что
эта индивидуальность необходимо следует из этого вменения;
тогда было бы доказано то, что требуется доказать.
Л.
1. Я полагаю себя в противоположности С как индивидуум
единственно тем, что я приписываю себе исключительную сферу
для своего свободного выбора, в которой я отказываю ему,
согласно понятию об индивидуальности вообще.
2. Я полагаю себя в противоположности С как разумное и
свободное существо единственно тем, что я приписываю также
и ему разум и свободу, а значит, принимаю, что он также сделал
свободный выбор в некоторой, отличной от моей, сфере.
3. Но все это я принимаю лишь вследствие того, что он,
согласно моему собственному допущению, в своем выборе, в
сфере своей свободы, принял в соображение мой свободный выбор,
целенаправленно и намеренно оставил открытой некоторую
сферу для меня; согласно предшествующим доказательствам.
(Лишь вследствие того, что я положил его как индивидуума,
обращающегося со мною как с разумным существом, я вообще
полагаю его как разумное существо. Все мое суждение о нем
исходит от меня и от обращения со мною, а иначе и не может быть
в системе, основание которой есть Я. Из этого определенного
проявления его разума, и только из него, я впервые заключаю
о его разумности вообще.)
4. Но индивидуум С не может действовать на меня
описанным образом, если он, по крайней мере проблематически, не
45

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
признал меня; и я не могу полагать его действующим таким
образом, не полагая этого (что он, по крайней мере
проблематически, признает меня).
5. Все проблематическое становится категорическим, если
прибавляется условие (Alles Problematische wird kategorisch,
wenn die Bedingung hinzukommt). Частью оно вообще является
категорическим, как положение (Satz); это - важное замечание,
которое, тем не менее, часто игнорируют; связь между двумя
положениями утверждается категорически; если дается условие,
то необходимо принять также и обусловленное. Условие
состояло в том, чтобы я признавал другого как разумное существо
(значимо для него и для меня), т.е. чтобы я обращался с ним как
с таким существом - ибо только действование есть такое
общезначимое признание. И это я должен делать необходимо, если
только я противопоставляю себя ему как разумное существо, -
насколько, само собой разумеется, я поступаю разумно, т.е.
последовательно в отношении своих познаний.
И если только я признаю его, т.е. обращаюсь с ним, он своим
проблематическим проявлением становится связан или обязан,
принужден теоретической последовательностью категорически,
и притом общезначимо, признать меня, т.е. обращаться со мною
как со свободным существом.
Здесь происходит соединение противоположностей воедино
(Vereinigung Entgegengesetzter in eins). При теперешней
предпосылке точка соединения находится во мне, в моем сознании:
и соединение обусловлено тем, что я способен иметь
сознание. - Он, со своей стороны, исполняет то условие, при котором
я признаю его; и со своей стороны предписывает мне это
условие. Я, со своей стороны, присовокупляю условие -
действительно признаю его, и тем самым обязываю его, вследствие
выдвинутого им самим условия, категорически признать меня:
обязываю себя, вследствие моего признания его, также обращаться
с ним таким образом.
Королларий
Как было показано, понятие индивидуальности есть
коррелятивное понятие (Wechselbegriff), т.е. такое понятие, которое
может быть мыслимо только в отношении к другому мышлению
и по своей форме обусловлено таковым, а именно равным
мышлением. Во всяком разумном существе это понятие
возможно лишь постольку, поскольку это существо полагается как усо-
вершенное другим существом. Следовательно, это понятие
никогда не бывает моим; но всегда, по моему собственному
признанию (Geständnis) и по признанию другого, - моим и его
46

Дедукция понятия о праве
понятием; его и моим] общим понятием, в котором два сознания
соединяются в одно (ein gemeinschaftlicher Begriff, in welchem
zwei Bewußtsein vereinigt werden in eins).
Каждое из моих понятий определяет следующее понятие в
моем сознании. Данным понятием определена некоторая
общность (Gemeinschaft), и дальнейшие выводы зависят не только
от меня, но и от того, кто посредством этого понятия вступил в
общность со мною. Понятие же это необходимо, и эта
необходимость принуждает нас обоих отвечать за него и его
необходимые следствия (über ihn und seine notwendigen Folgen zu halten):
мы оба привязаны друг к другу своим существованием и обязаны
друг другу· Должен существовать общий для нас и необходимо
подлежащий нашему общему признанию закон (ein uns
gemeinschaftliches, und von uns gemeinschaftlich notwendig
anzuerkennendes Gesetz), согласно которому мы взаимно ответственны за
выводы (gegenseitig über die Folgerungen halten); и этот закон должен
заключаться в том же характере, согласно которому мы вступили
именно в эту общность: а это есть характер разумности; а закон ее
о выводах называется согласием с самим собою, или
последовательностью, и излагается научным способом в обычной логике.
Все описанное соединение понятий было возможно только в
действиях и через действия: его можно требовать, и его требуют,
только для действий. Здесь действия имеют силу вместо
понятий: а о понятиях самих по себе, без действий, речи не идет,
потому что о них не может идти речи.
В.
Я должен ссылаться на это состоявшееся признание во
всяком отношении, в которое я вступаю с индивидуумом С, и
оценивать его соответственно ему.
1. Предполагается, что я вступаю с ним, с одним и тем же С,
во многие отношения, точки соприкосновения, случаи взаимного
обращения (Fälle des gegenseitigen Behandeins). Поэтому я
должен соотносить с ним данные следствия, мне должно быть
возможно опираться на те следствия, которые уже были расценены
мною как его следствия.
2. Но он, как только он положен (so wie er gesetzt ist), положен
как определенное чувственное и одновременно разумное существо
(bestimmtes Sinnenwesen und Vernunftwesen zugleich); оба признака
синтетически соединены в нем. Первое - вследствие чувственных
предикатов его воздействия на меня; последнее - единственно
вследствие состоявшегося признания им меня. Только в
соединении двух этих предикатов он был вообще положен мною, впервые
стал для меня объектом познания. Поэтому я могу соотносить не-
47

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
которое действие с ним единственно лишь постольку, поскольку
оно связано отчасти с чувственными предикатами
предшествующих действий, отчасти же с состоявшимся признанием меня с его
стороны, и определено этими обоими моментами.
3. Допустим, что он действует так, что его действие хотя и
определено чувственными предикатами предшествующих
действий, - а это необходимо уже вследствие естественного
механизма природы (Naturmechanismus der Natur), - но не
определено состоявшимся признанием меня как свободного существа,
т.е. он лишает меня своим действованием присущей мне
свободы и обращается со мною постольку, как с объектом: тогда я по-
прежнему принужден приписывать действие ему, тому же
самому чувственному существу С. (Это, например, тот же язык, та же
походка и т. п.) Понятие же этого чувственного существа С
соединено в моем сознании состоявшимся признанием, и, может
быть, чередой определенных этим признанием действий, с
понятием разумности, а что я однажды соединил, того я разделить
не могу. Но эти понятия положены как необходимо и
существенно соединенные; я положил чувственность и разум в соединении
как сущность С. Теперь в действии X я необходимо должен
разделить их; а значит, я могу теперь приписывать ему разумность
разве только как случайную. Мое обращение с ним как с
разумным существом само становится теперь случайным и условным,
и имеет место только в случае, если он сам обращается так со
мною. Поэтому я, с полной последовательностью, которая
служит мне здесь единственным законом, могу в этом случае
обращаться с ним как с простым чувственным существом до тех пор,
пока то и другое - чувственность и разумность - не будут вновь
соединены в понятии о его действии.
Мое утверждение в указанном случае будет таково: Его
действие X противоречит его собственной предпосылке, согласно
которой я - разумное существо: он поступил
непоследовательно. Я же, напротив, до X пребывал в согласии с правилом (in der
Regel gewesen); и, вследствие его непоследовательности, так же
точно остаюсь согласен с правилом, если я теперь обращаюсь
с ним постольку как с простым чувственным существом. Поэтому
я ставлю себя на более высокую точку зрения между нами
обоими, выхожу из своей индивидуальности, ссылаюсь на закон,
имеющий силу для нас обоих, и применяю этот закон к
настоящему случаю. Я полагаю себя поэтому судьей, т.е. вышестоящим
лицом (Ober) для него. Отсюда происходит то превосходство,
которое приписывает себе каждый, кто полагает, что он имеет право,
над тем, против кого он имеет право. - Но, ссылаясь против него на
этот общий нам закон, я приглашаю его вершить суд вместе со
48

Дедукция понятия о праве
мною и требую, чтобы он в этом случае обязательно нашел мое
поведение по отношению к нему самому последовательным и
одобрил его, будучи принужден к тому законами мышления.
Общность сознания между нами сохраняется по-прежнему (Die
Gemeinschaft des Bewußtseins dauert immer fort). Я сужу его согласно
понятию, которое он, в соответствии с моим требованием, должен
иметь и сам. (Отсюда положительность, заключающаяся в понятии
права, благодаря которой мы думаем возлагать на другого
обязательство не противиться нашему с ним обращению, но самому
одобрить его. Это обязывающее отнюдь не есть нравственный
закон, но есть закон мышления; и здесь вступает в действие
практическая значимость силлогизма.)
С.
Что имеет силу между мною и С, то имеет силу между
мною и всяким разумным индивидуумом, с которым я вступаю
во взаимодействие.
1. Всякое другое разумное существо может быть дано мне
только точно таким же образом и при таких же условиях, при
которых мне было дано существо С; ибо только при этих условиях
возможно полагание разумного существа вне меня.
2. Новый индивидуум D - это иной индивидуум, нежели С,
поскольку его свободное действие, по своим чувственным
предикатам (ибо в отношении следствий из необходимо
состоявшегося признания меня все действия всех свободных существ
равны друг другу), невозможно соотнести с чувственными
предикатами действий других мною положенных индивидуумов.
Условием познания тождества действующего была
возможность сопряжения характерных признаков его настоящих
действий с предшествовавшими действиями. Там, где этой
возможности не имеется, там я не могу соотнести действие ни с каким
из известных мне разумных существ; поскольку же, однако,
я должен все-таки полагать некое разумное существо, то я
полагаю новое существо.
Может быть, не лишним будет собрать рассеянную по
множеству звеньев строгость проведенного только что
доказательства на одной-единственной точке зрения. - Положение,
подлежавшее доказательству, было таково: если только я полагаю
себя как индивидуум, я вменяю в обязанность всем известным мне
разумным существам во всех случаях их взаимной активности
признание меня самого разумным существом. Следовательно,
в известном полагании меня самого должен заключаться некий
постулат, [обращенный] к другим, а именно постулат,
распространяющийся на все возможные случаи его применения, и его
49

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
должно быть возможно обнаружить в этом полагании при
помощи простого анализа.
Я полагаю себя как индивидуум в противоположности с
другим определенным индивидуумом тем, что я приписываю себе
сферу для своей свободы, из которой я исключаю другого, и
другому - сферу, из которой я исключаю себя, - само собою
разумеется, только в мышлении некоторого фактума и вследствие
этого фактума. Итак, я положил себя как свободного] рядом с
ним, и без ущерба для возможности его свободы. Этим полага-
нием своей свободы я определил себя; бытие свободным
составляет мой существенный характер. Но что это значит: быть
свободным? Очевидно, это значит, мочь осуществлять
задуманные понятия о своих действиях (Aber was heißt das: frei sein?
Offenbar die gefaßten Begriffe seiner Handlungen ausführen
können). Но осуществление всегда следует за понятием, а
восприятие начертанного продукта действенности всегда, в
отношении к труду начертания понятия о нем, бывает будущим.
Поэтому свобода всегда полагается в будущее; и даже если она
должна составлять характер некоторого существа, на все
будущее индивидуума; она полагается в будущее, поскольку в ней
полагается сам индивидуум.
Однако же моя свобода возможна лишь благодаря тому, что
другой останется в пределах своей сферы; поэтому я требую,
если только я требую свободы на все будущее, также и его
ограничения, а поскольку он должен быть свободен - его
ограничения через себя самого, на все будущее: и всего этого требую
непосредственно, как только полагаю себя как индивидуум.
Это требование к нему содержится в моем полагании себя
как индивидуума.
Но он может ограничить себя только вследствие понятия обо
мне как свободном существе. Однако я абсолютно требую этого
ограничения; значит, я требую от него последовательности,
т.е. того, чтобы все его будущие понятия были определены
известным предшествовавшим понятием - познанием обо мне как
о разумном существе.
Однако он может признать меня разумным существом только
при условии, что я обращаюсь с ним самим как с таким
существом, вследствие этого понятия о нем. Поэтому я налагаю на
себя обязанность такой же последовательности, и его действо-
вание обусловлено моим. Мы состоим во взаимодействии
последовательности нашего мышления и нашего действования -
[каждого] с самим собою и взаимно друг с другом.
III. Заключение [силлогизма] уже было сделано. - Я должен
во всех случаях признавать свободное существо вне меня как
50

Дедукция понятия о праве
таковое, т.е. ограничивать свою свободу понятием о
возможности его свободы.
Дедуцированное отношение между разумными существами,
[отличающееся тем], что каждое ограничивает свою свободу
понятием о возможности свободы другого, при условии, что первое
так же точно ограничивает свою свободу свободой другого,
называется правоотношением (Rechtsverhältnis), а только что
установленная формула есть положение права (Rechtssatz).
Это отношение дедуцировано из понятия индивидуума. Итак,
то, что требовалось доказать, доказано.
Кроме того, прежде было показано, что понятие индивидуума
составляет условие самосознания; а значит, понятие права само
есть условие самосознания. Следовательно, это понятие
надлежащим образом дедуцировано a priori, т.е. из чистой
формы разума, из Я.
Королларии
1. Таким образом, вследствие проведенной дедукции мы
утверждаем, что понятие права заложено в сущности разума
и что невозможно никакое конечное разумное существо, в
котором не находилось бы это понятие - отнюдь не вследствие
опыта, научения, произвольных распоряжений, действующих среди
людей, и т.п., но вследствие его разумной природы. Что
проявление этого понятия в действительном сознании обусловлено
тем, чтобы существу был дан случай его применения, и что это
понятие не лежит изначально в душе как пустая форма, ожидая,
чтобы опыт что-нибудь вложил в него, как думают, похоже,
некоторые философы о понятиях a priori, - это само собою понятно.
Но что случай его применения необходимо должен наступить,
потому что ни один человек не может жить изолированно, - это
также было нами доказано.
Следовательно, показано, что известное понятие, т.е.
известная модификация мышления, известный способ оценивать
вещи необходим для разумного существа как такового. Назовем
это понятие предварительно X. Это X непременно должно
возыметь действие само собою повсюду, где только живут друг с
другом вместе и проявляют себя люди, и имеют название на своем
языке, и действовать без всякого содействия философа,
впервые с большим трудом дающего его дедукцию. А есть ли это X
именно то, что обычное словоупотребление называет правом, -
это вопрос, который должен решить обыденный человеческий
рассудок, - однако, прошу заметить, только предоставленный себе
самому обыденный рассудок, но отнюдь не оглушенный и сбитый с
толку произвольными заявлениями и толкованиями философов
51

ПЕРВЫЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
человеческий рассудок. Предварительно мы заявляем, с нашим
собственным полным правом, что дедуцированное понятие X,
реальность которого только что доказана нашей дедукцией, - а не
какое бы то ни было возможное другое понятие, - будет означать
для нас в настоящем исследовании понятие права: под нашу
собственную ответственность, независимо от того, сумеем ли мы
ответить исходя из него на все те вопросы о праве, которые может
задать обыденный человеческий рассудок, или нет.
2. Дедуцированное понятие не имеет ничего общего с
нравственным законом, дедуцировано без него, и уже в этом
заключается, поскольку для одного и того же понятия возможно не
более одной дедукции, фактическое доказательство того, что его
не следует дедуцировать из нравственного закона. Кроме того,
все попытки подобной дедукции потерпели полный крах (gänzlich
mißlungen). Возникающее из этого закона понятие долга в
большинстве своих признаков прямо-таки противоположно
понятию права. Нравственный закон категорически повелевает
наш долг: закон права только дозволяет, но никогда не
повелевает, осуществлять свое право. Даже больше, нравственный
закон очень часто запрещает осуществление некоторого права,
которое, однако, в таком случае, по признанию всего мира, не
перестает по этой причине быть правом. Тогда говорят: хотя он
и имел на это право, но не должен был бы пользоваться им.
Разве в таком случае нравственный закон, один и тот же
принцип, разногласит с самим собою, и одновременно в одном и том
же случае дает то самое право, которое он в то же время в том
же случае отменяет? Мне неизвестна никакая отговорка,
которая бы противопоставила этому возражению что-нибудь
имеющее видимость истины.
Дает ли, к примеру, нравственный закон новую санкцию закону
права, - это вопрос, который вовсе не относится к естественному
праву, а находится в компетенции реальной морали (reelle Moral),
и в в свое время мы дадим в ней ответ на него. В области
естественного права доброй воле делать нечего. Права должно быть
возможно добиться принуждением, даже если бы ни у одного
человека не было доброй воли; и наука права стремится именно к
тому, чтобы начертать такой порядок вещей. Санкцию праву дает в
этой области физическая сила, и только она (Physische Gewalt, und
sie allein, gibt ihm auf diesem Gebiete die Sanktion).
Итак, не требуется никаких искусственных мер для того,
чтобы отделить естественное право от морали, да и меры эти в
таком случае никогда не достигнут поставленной цели: ибо, если
в наши намерения не входит ничего, кроме морали, -
собственно, даже и не морали, а только метафизики нравов, - то после
52

Дедукция понятия о праве
самого искусного разделения мы все-таки никогда не найдем у
себя в руках ничего, кроме морали. - Обе эти науки уже
изначально и без нашего содействия разделены разумом и
совершенно противоположны друг другу·
3. Понятие права - это понятие об отношении между
разумными существами. Поэтому оно имеет место только при
условии, что мы мыслим такие существа в их отношении друг к другу
Никакого значения не имеют разговоры о праве на природу, на
землю, на животных и т. п., просто как таковые, и имея в виду
только отношение между ними и людьми. Разум имеет над ними
только силу, но отнюдь не право, ибо в этом отношении вопрос о
праве вовсе не возникает. Другое дело, что нам, к примеру,
может быть совестно за то, что мы наслаждаемся тем или другим;
но этот вопрос подлежит суду морали и возбуждается не из того
опасения, что это может причинить ущерб вещам, но оттого, что
от этого может потерпеть ущерб наше собственное душевное
состояние; мы советуемся и судимся не с вещами, но с самим
собою. Только если одновременно со мною с той же вещью
соотносят другого человека, возникает вопрос о праве на вещь, как
сокращенное выражение, вместо вопроса - как он
по-настоящему должен был бы называться - о праве на другого, [о праве]
исключить его из употребления этой вещи.
4. Разумные существа вступают во взаимодействие друг с
другом только посредством действий, проявлений их свободы в
чувственном мире; следовательно, понятие права относится
только к тому, что проявляется в чувственном мире; то, что не
имеет в нем никакой причинности, но остается во внутреннем
мире души (im Innern des Gemütes verbleibt), подлежит другому
суду суду морали. Поэтому не имеют никакого значения речи
о праве на свободу мысли, свободу совести и т.п. Для этих
внутренних действий есть способность, а относительно их есть
обязанности, но нет никаких прав.
5. Лишь поскольку разумные существа действительно
состоят в отношении друг с другом и могут действовать так, что
действие одного имеет следствия для другого, между ними
возможен вопрос о праве, как это явствует из проведенной нами
дедукции, которая всякий раз предполагает реальное
взаимодействие. Между теми, кто не знает друг друга или чьи сферы
действия совершенно отделены друг от друга, нет никакого
правоотношения. Совершенно ложно толкуют понятие права те, кто
говорит, например, о правах давно умерших людей на живых. По
отношению к их памяти у нас, правда, могут быть совестные
обязанности, но отнюдь не может быть никаких правомерно
существующих обязательств.
53

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
Дедукция применимости понятия права
§ 5. Четвертая теорема
Разумное существо не может полагать себя как
действенный индивидуум (wirksames Individuum), не
приписывая себе материальной плоти (materiellen Leib) и тем самым
не определяя ее.
Доказательство
Разумное существо, согласно проведенному выше
доказательству, полагает себя как разумный индивидуум, - вместо
этого выражения мы будем отныне пользоваться выражением
«лицо» (Person), - тем, что исключительно приписывает себе
некоторую сферу для своей свободы. Оно есть то лицо, которое
исключительно совершает выбор в этой сфере, а отнюдь не
какое бы то ни было возможное другое лицо, которое совершает
выбор в некоторой другой сфере; итак, никакое другое лицо не
есть оно само, т.е. никакое другое не может совершать выбор в
этой отведенной ему сфере. Это составляет его
индивидуальный характер: в силу этого определения оно есть тот, кто оно
есть, этот или другой, называющий себя так или иначе.
Нам не нужно делать ничего иного, кроме того, чтобы
анализировать указанное действие; посмотреть, что же, собственно,
происходит, когда происходит это действие.
I. Субъект приписывает себе эту сферу; определяет себя
через нее. Следовательно, он противополагает ее себе. (Он сам
есть логический субъект, в том возможном суждении, которое мы
можем мыслить себе; названная же сфера есть предикат; но
субъект и предикат всегда противоположены друг другу) Каков
же здесь, прежде всего, субъект? Очевидно, он есть
действующее только в себе самом и на себя самого, определяющее себя
самого к мышлению некоего объекта или к волению некоей цели,
духовное (das Geistige), чистая яйность (bloße Ichheit). Этому
54

Дедукция применимости понятия права
действующему противополагается ограниченная, но
исключительно ему принадлежащая, сфера его возможных свободных
действий. (Приписывая себе эту сферу, он ограничивает себя и
становится из абсолютно формального определенным
материальным Я, или лицом. Пусть бы только эти два, весьма
различных, понятия, которые мы достаточно рельефно сопоставили
здесь, больше не смешивали друг с другом.)
Она противополагается ему, - это значит: ее исключают из
него, полагают вне его, отделяют от него и совершенно от него
отличают. Если это мыслят более определенно, то это означает
прежде всего: возвращающаяся в себя деятельность полагает
эту сферу не наличной, а эта сфера полагает не наличной эту
деятельность; обе они независимы друг от друга и друг для друга
случайны. Но то, что относится таким образом к Я, принадлежит,
согласно сказанному выше, к составу мира. Упомянутая сфера
полагается, прежде всего, следовательно, как часть мира.
II. Эта сфера полагается некоторой изначальной и
необходимой деятельностью Я, т.е. она созерцается и благодаря тому
становится чем-то реальным. - Поскольку невозможно
предполагать хотя с каким-то правом знакомства читателей с
известными результатами наукоучения, я вкратце представлю нужные
здесь результаты его. - Не имеют ни малейшего понятия о том,
о чем идет речь в трансцендентальной философии, и в
особенности - у Канта (33), если думают, что при созерцавании, помимо
созерцающего и созерцания есть еще некая вещь, к примеру,
вещество, на которое направлено созерцание, - как, например,
обыденный человеческий рассудок мыслит себе обыкновенно
акт плотского зрения (das leibliche Sehen). Созерцаемое (das
Angeschaute) возникает через само созерцавание, и только через
него; я возвращается в себя самого; и это действие дает
одновременно созерцание и созерцаемое; разум (Я) в созерцании
отнюдь не страдателен, но абсолютно деятелен; он есть в нем
продуктивная способность воображения (34). Воззрение (das
Schauen) набрасывает нечто, подобно, скажем, тому, - если
желают иметь аллегорический образ, - как художник из своего
глаза набрасывает на плоскость законченную фигуру, словно бы
усматривает фигуру на ней (hinsieht), прежде чем не столь
скорая рука его сумеет воспроизвести ее очертания. Таким же
образом полагается здесь упомянутая сфера.
Далее - Я, созерцающее себя самого как деятельного,
созерцает свою деятельность, как проведение линий (Linienziehen).
Это последнее есть изначальная схема деятельности вообще,
как то найдет каждый, кто пожелает возбудить в себе это высшее
55

второй основной раздел
созерцание. Эта изначальная линия есть чистое протяжение,
общее свойство времени и пространства, из которого время и
пространство впервые и возникают через различение и
дальнейшее определение. Оно не предполагает пространства, но
пространство предполагает ее; а линии в пространстве, т.е.
границы протяженного в нем, - это нечто совершенно иное. Так же
точно в линиях совершается продукция той сферы, о которой
здесь идет речь, и она становится в силу этого чем-то
протяженным.
III. Эта сфера есть нечто определенное] а значит,
продуцирование находит где-то свои границы и продукт схватывается в
рассудке, способности удержания (Vermögen des Festhaltens),
как законченное целое, и только тем самым впервые по-
настоящему полагается (фиксируется и держится).
Лицо определяется этим продуктом; оно есть то же самое
лицо, лишь поскольку этот продукт остается тем же самым, и оно
перестает быть тем же, если перестает быть тем же самым
продукт. Однако же, согласно сказанному выше, лицо, если только
оно полагает себя свободным, должно полагать себя также
длящимся (fortdauernd). Следовательно, оно полагает также этот
продукт длительно тем же самым, покоящимся, установленным и
неизменным, - сразу и вполне законченным целым. Но
покоящееся и раз навсегда определенное протяжение есть протяжение
в пространстве. Следовательно, упомянутая сфера
необходимо полагается, как протяженное в пространстве и наполняющее
свое пространство ограниченное тело (Körper), и ее необходимо
находят как такое тело в том анализе, сознание которого только
и возможно для нас (поскольку изложенный сейчас синтез или
продукция предполагается только для возможности анализа,
а через него - и для возможности сознания*1).
IV. Выведенное нами материальное тело положено, как
объем всех возможных свободных действий лица] и ничего более,
кроме этого. Единственно лишь в этом состоит его сущность.
Лицо свободно, - это, согласно сказанному выше, означает:
единственно лишь в силу начертания некоторого понятия о цели,
оно сразу же становится причиной объекта, точно
соответствующего этому понятию; оно становится причиной только и
исключительно посредством своей воли как таковой: ибо начертывать
понятие о цели - значит волить. Но описанное только что тело
должно содержать его свободные действия; итак, в нем лицо
должно, описанным способом, быть причиной. Непосредственно
своею волей, без какого бы то ни было иного средства, оно
должно было бы производить в этом теле желаемое (das Gewoll-
56

Дедукция применимости понятия права
te); когда оно хотело бы чего-то, оно должно было бы
совершиться в этом теле.
Далее - поскольку описанное тело есть не что иное, как
только сфера свободных действий; то понятие тела исчерпывает
понятие этой сферы, а понятие этой сферы исчерпывает понятие
тела. Лицо не может быть абсолютно свободной, т.е.
действующей непосредственно своею волей, причиной, иначе как в теле;
если дано определенное воление, то можно с уверенностью
заключить о соответствующем ему определенном изменении в
теле. И наоборот, в теле не может возникнуть никакого
определения, иначе как только вследствие некоторой действенности лица;
и из некоторого данного изменения в нем можно столь же
уверенно заключить об определенном и соответствующем этому
изменению понятии лица. - Это последнее положение получит
всю надлежащую определенность и всю полноту своего
значения только в дальнейшем.
V. Как же и каким образом понятия должны получать
выражение в материальном теле, через посредство его изменения?
Материя по своей сущности непреходяща: она не может быть
уничтожена и не может быть создана новая материя.
Следовательно, понятие об изменении положенного лицом тела не могло
бы относиться к этому моменту. Далее, положенное тело должно
непрерывно длиться (fortdauern); значит, одни и те же части
материи должны оставаться рядом друг с другом и длительно
составлять тело; и однако, тело должно также изменяться
посредством каждой решенной воли лица. Как же оно может
непрерывно длиться, и однако, как следует ожидать, беспрестанно
подвергаться изменению?
Тело есть материя. Материя делима до бесконечности. Оно,
т.е. материальные части в нем, осталось бы, и тем не менее оно
было бы изменено, если бы сами части изменили свое
отношение друг к другу, свое положение относительно друг друга.
Отношение многообразия друг к другу называют формой.
Следовательно, части, поскольку они конституируют форму, должны
остаться; но сама форма должна быть изменена. - (Поскольку
они конституируют форму, говорю я: следовательно, какие-то
части могли бы беспрестанно отделяться, если только, в том же
неделимом моменте, они заменялись бы другими так, чтобы от
этого не страдала требуемая здесь длительность описанного
нами тела.) - Следовательно - непосредственно силой понятия
возникает движение частей, а тем самым изменение формы.
VI. Понятия лица о причинности получают выражение в
описанном выше теле через изменение взаимного положения его
57

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
частей. Эти понятия, т.е. воление лица, могут быть бесконечно
различными; и тело, содержащее сферу его свободы, не может
препятствовать им. Следовательно, каждой части должно бы
быть возможным изменить свое положение по отношению к
остальным частям, т.е. ей должно бы быть возможно двигаться,
в то время как все остальные покоятся; всякой части, до
бесконечности, должно быть присуще собственное движение. - Тело
должно быть устроено таким образом, чтобы всякий раз от
свободы зависело мыслить тело большим или меньшим, более
сложным по составу или более простым; с другой стороны,
мыслить каждое множество его частей, как некое целое, стало быть,
[мыслить его] само как одну часть в отношении к более
обширному целому; вновь делить каждое целое, мыслимое в этом
отношении как единица. Определение [того], что в каждом случае
должно быть одной частью, должно зависеть единственно от
понятия. Далее, из того, что нечто мыслилось бы как одна часть,
должно бы следовать самобытное движение этой части; и это
движение должно зависеть опять-таки от понятия. - Нечто
мыслимое в этом отношении как одна отдельная часть называется
членом (Glied); в нем, в свою очередь, должны быть члены
(Glieder); в каждом члене - опять члены, и так до бесконечности. Что
в каждом случае должно рассматриваться как член - должно
зависеть от понятия причинности. Член тела движется, если
он рассматривается как таковой; то, что есть тогда, в отношении
к нему, целое, покоится; то, что, в отношении к нему, есть часть,
покоится также, т.е. у нее нет собственного движения, хотя есть
общее движение с ее теперешним целым. Это свойство тела
называется артикуляцией (Artikulation). Дедуцированное нами
тело необходимо артикулировано и должно полагаться как
таковое.
Тело, подобное описанному, с длительностью (Fortdauer) и
тождеством которого мы связываем длительность и тождество
нашей личности (Persönlichkeit); которое мы полагаем как
замкнутое артикулированное целое, и полагаем себя в нем как
причину непосредственно силою нашей воли, есть то, что мы
называем нашей плотью (unser Leib); а следовательно, то, что
требовалось доказать, доказано.
58

Дедукция применимости понятия права
§ 6. Пятая теорема
Лицо не может приписывать себе плоти, не полагая ее
состоящей под влиянием некоторого лица вне его и не определяя
ее тем самым подробнее.
Доказательство
1. Согласно второму положению, лицо совершенно не может
полагать себя с сознанием, если оно не полагает, что на него
было оказано воздействие. Полагание такого воздействия было
исключительным условием всякого сознания и тем первым
пунктом, к которому мы привязали всю полноту сознания. Это
воздействие полагается как оказанное на определенное лицо, на
индивидуум как таковой; ибо разумное существо, как было
показано, не может полагать себя, скажем, как разумное существо
вообще, оно может полагать себя только как индивидуум;
полагаемое им воздействие на него самого необходимо есть поэтому
воздействие на индивидуум, потому что оно, для себя самого, есть не
что иное, как индивидуум, - и ничем иным быть не может.
На разумное существо было оказано действие (es ist ...
gewirkt), - это, опять-таки согласно проведенным выше
доказательствам, означает вот что: его свободная деятельность отчасти
и в определенном отношении отменена (aufgehoben). Только в силу
этой отмены для интеллигенции впервые возникает объект, и она
заключает о чем-то, что существует не через нее самое.
На разумное существо как индивидуум оказано действие, -
это означает, следовательно: присущая ему как индивидууму
деятельность отменена. Объемлющая же сфера его
деятельности, как индивидуума, есть его плоть; следовательно,
действенность в этой плоти, заключенная в нем способность быть
причиной силою одной лишь воли, должна быть сдержана, или,
короче, должно совершиться воздействие на плоть лица.
Допустим, вследствие этого, что некоторое действие,
находящееся в сфере возможных сами по себе действий лица,
отменено, сделано на мгновение невозможным, - тогда мы получим
объяснение требуемого воздействия.
Но лицо должно соотнести совершившееся воздействие с
собою; оно должно полагать отмененную на мгновение
деятельность как одну из своих возможных деятельностей вообще, - как
59

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
заключенную в сфере проявлений его свободы. Следовательно,
для того чтобы иметь только возможность полагать эту
деятельность отмененной, оно должно полагать ее; следовательно, эта
деятельность должна действительно наличествовать, а отнюдь
не быть отменена. (Пусть не говорят здесь, например, что лицо
могло ведь прежде положить ее как свою деятельность, а
теперь, пробегая сферу своей наличной свободы, может
вспомнить, что если бы эта сфера была полна, должна была бы быть
налицо еще известная определенная способность, которой не
имеется; ибо, не говоря о других основаниях неприемлемости
подобной предпосылки, мы ведем ведь речь о том моменте,
к которому присоединяется нить всякого сознания и которому мы
не можем предпосылать решительно никакого прежнего
сознания.)
Следовательно, эта определенная деятельность лица
должна быть одновременно, в одном и том же неделимом моменте,
отменена, и также не отменена, если должно быть возможно
сознание. Нам предстоит исследовать, как это может произойти.
II. Всякая деятельность лица есть известное определение
артикулированной плоти; следовательно, то, что некая
деятельность лица сдерживается, - означает: известное определение
артикулированной плоти невозможно.
Между тем лицо вовсе не может полагать того, что его
деятельность сдержана, что в его артикулированной плоти
невозможно известное определение, не полагая одновременно того,
что это определение возможно; ибо только при условии, что в
нем возможно некоторое определение одной лишь его волей,
оно полагает нечто как свою плоть. Следовательно, ему
надлежало бы полагать как возможное именно то определение,
которое должно быть невозможным, и коль скоро оно должно быть
невозможным; и, поскольку оно не может полагать ничего, если
это полагаемое не есть (для него), действительно создавать
его. И однако, эта деятельность, несмотря на то что она
действительно создается, должна всегда оставаться сдержанной и
отмененной, ибо именно для того, чтобы иметь возможность
полагать ее как отмененную, лицо и создает ее. Одно и то же
определение артикуляции - вот что мы можем усмотреть здесь
предварительно - одновременно и действительно создано
известным способом действенностью воли, и в то же время, иным
способом, отменено воздействием извне.
Далее - в подлежащем сейчас нашему описанию моменте
лицо должно находить себя как свободное в своей сфере,
приписывать себе свою плоть всецело и вполне. Если бы оно не по-
60

Дедукция применимости понятия права
лагало по крайней мере как возможное, что данное определение
артикуляции, также и в том смысле, в каком оно отменено и
остается отмененным, оно одной лишь своей волей могло бы
произвести вновь, то оно, постольку, вовсе не приписывало бы
себе плоти и не полагало бы произошедшим никакого
воздействия на себя, что противоречит нашей предпосылке. То, что оно
не отменяет сдерживания, должно, согласно нашему
допущению, зависеть от его свободной воли; и оно должно полагать его
отмену как возможную.
Как же ohov" должно полагать эту возможность? Отнюдь не
вследствие, скажем, некоторого предшествующего опыта, ибо
здесь - начало всякого опыта; значит, только тем, что она
полагает, что из создания этого определения, тем способом, каким
оно действительно создается, последовала бы отмена
связанности артикуляции, поскольку эта связанность имеет место, если
бы лицо не сдержало (zurückhielte) свою волю совершить это.
Так что же, собственно, полагается, когда полагается сейчас
описанное? Очевидно, полагается двоякий способ определения
артикуляции, который сам можно назвать двоякой артикуляцией,
или двояким органом, которые относятся друг к другу
следующим образом: первый орган, в котором лицо создает отмененное
движение и который мы желаем назвать высшим органом,
может быть модифицирован силою воли, хотя при этом и не
модифицируется другой орган, который мы желаем назвать низшим
органом. Постольку высший и низший орган отличны друг от
друга. Но, далее: если посредством модификации высшего
органа не должен быть одновременно модифицирован также и
низший орган, то лицо должно сдержать свою волю, [согласно
которой] он должен быть этим модифицирован: итак, высший и
низший органы должны быть также и соединены волей, и они
суть один и тот же самый орган.
Для восприятия требуемого здесь воздействия необходимо,
таким образом, следующее. Лицо должно удержать (stille halten)
воздействие, предаться ему, оно не должно отменять созданную
в его органе модификацию. Оно могло бы сделать это силой
одной лишь воли, и, если это не должно произойти, оно должно
ограничить свободу своей воли. Далее, оно должно внутренне
со свободою воспроизвести (nachbilden) созданную в нем
модификацию его органа. Выше сказано: возможное проявление его
свободы было отменено. Это отнюдь не означает, чтобы
деятельность в каком-нибудь направлении и с известною целью
была вообще сделана невозможной для него, а означает только,
что в нем было создано нечто такое, что оно само способно со-
61

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
здать, однако так, что оно должно приписывать это не своей
собственной действенности, а действенности некоторого
существа вне его. Вообще, в восприятии разумного существа не
встречается ничего, чего оно само не полагает себя способным
создать, или создания чего оно не может приписывать себе; для
всего остального у него нет воспринимающего чувства (Sinn), и
оно лежит совершенно вне пределов его сферы. Это созданное
в его органе лицо свободно воспроизводит своим высшим
органом, однако так, что это не оказывает влияния на низший орган,
так как в противном случае хотя и возникло бы, правда, то же
самое определение артикулированной плоти, но только не как
воспринятое, а как созданное определение, не как возникшее
через посредство чуждой действенности, а как возникшее силой
собственной действенности субъекта. Мы не можем видеть,
если прежде не будет удержано (stille gehalten) воздействие, а
затем не будет воспроизведена форма объекта, не будет
деятельно начертан очерк этой формы; мы не слышим, если мы не
подражаем внутренне звукам при помощи того же самого органа,
посредством которого при произнесении слов эти же звуки
создаются. Но, если бы эта внутренняя причинность продолжала
действовать вплоть до внешнего органа, то мы бы говорили,
а не слышали.
Поскольку отношение таково, как сейчас описанное,
артикулированная плоть человека есть орган чувства (Sinn). Но, как
это всякий поймет, она есть орган чувства лишь в отношении к
наличному в ней продукту действенности, которая, правда,
могла бы быть действенностью субъекта, однако в настоящем
случае не есть такая действенность, а есть действенность
некоторой причины вне субъекта.
При воздействии этого рода лицо остается целиком и
совершенно свободным. То, что создано в нем причиной вне его, оно
может тут же отменить, и оно явным образом полагает, что
может тут же отменить его, что, следовательно, существование
этого воздействия зависит единственно лишь от него. Далее,
если на него должно быть оказано воздействие, лицо должно
свободно подражать оказанному воздействию: следовательно, оно
явным образом реализует свою свободу, даже только для того,
чтобы иметь возможность воспринимать. (Здесь мы мимоходом
описали и обстоятельно определили абсолютную свободу
рефлексии.)
И вот, тем самым артикулированная плоть лица получает
дальнейшее определение, как и требовалось. Она положена
также как орган чувства; а чтобы она могла полагаться таким об-
62

Дедукция применимости понятия права
разом, ей были приписаны высший и низший органы; из которых
низший, через который она впервые входит в отношение с
объектами и разумными существами вне себя, может подвергаться
чуждому влиянию, высший же орган никогда ему не подвержен.
III. В качестве причины описанного воздействия на субъект
должно быть возможно полагать исключительно лишь разумное
существо вне субъекта. Целью этого существа была бы, как
предполагается, цель: воздействовать на субъект. Однако на
него, как было доказано, вовсе не будет оказано воздействия, если
он, своей собственной свободой, не удержит оказанное
впечатление и не станет внутренне подражать ему. Субъект сам
должен действовать целесообразно, т.е. он должен ограничить
сумму своей свободы, которая могла бы отменить оказанное
воздействие, достижением намеченной цели познания, - именно
это самоограничение и составляет исключительный критерий
разума. Итак, субъект должен сам собою завершить достижение
цели существа вне его, а следовательно, это существо должно
было рассчитывать на такое завершение его субъектом, если у
существа вообще должна быть некая цель. А значит, его следует
считать разумным существом постольку, поскольку оно этой
предпосылкой свободы субъекта ограничило свою собственную
свободу - способом данного воздействия.
Однако всегда остается возможным, что оно лишь случайно
действовало таким образом или что оно не могло действовать
иначе. Все еще нет никакого основания допускать
самоограничение этого существа, если не может быть доказано, что оно
могло бы также действовать и иначе, что полнота его
способности привела бы это существо к совершенно иному способу
действия и что оно необходимо должно было ограничить свою
способность и ограничить ее понятием о разумности субъекта, если
должно совершиться такое действие, как описанное выше.
Следовательно, если должно быть возможно требуемое
здесь умозаключение, мне следовало бы полагать, что на меня
могли бы воздействовать также и противоположным способом
и что предполагаемое существо вне меня могло бы действовать
противоположным способом.
Каков этот противоположный способ? Характер описанного
воздействия был таков, что всецело от свободы моей воли
зависело, будет ли оказано воздействие на меня, причем я должен
был бы удерживать воздействие и полагать его совершившимся;
в противном случае на меня вовсе не было бы оказано
воздействия. Характер противоположного воздействия был бы,
следовательно, таков, что от моей свободы не зависело бы - замечать
63

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
оказанное воздействие или же нет, но что я должен был его
заметить, если только я что-нибудь заметил. Как возможно
подобное воздействие?
То, что описанное воздействие зависело от моей свободы, -
это происходило, прежде всего, оттого, что я одной лишь
свободой своей воли мог разрушить созданную форму моей
артикулированной плоти; в противоположном способе это не должно
было бы зависеть только от свободы воли, созданная форма
должна быть прочной, неразрушимой, по крайней мере не
поддающейся разрушению непосредственно действием высшего
органа, моя плоть должна бы быть связанной в этой форме и
совершенно скованной в своих движениях. А из такой
совершенной скованности с необходимостью следовала бы также
рефлексия на нее; не по форме, так чтобы я вообще становился
рефлектирующим существом, обоснованным единственно лишь
в сущности разума, но по материи, так чтобы, если только я
вообще рефлектировал, я необходимо должен был бы
рефлектировать об оказанном воздействии. Ибо свободное существо
желает находить себя только как свободное. Следовательно, как
только оно вообще рефлектирует о себе, оно внутренне
подражает некоторому созданному в нем определению, предполагая
при этом, что от свободы erovm воли зависит, чтобы это
определение осталось. Оно|Х само ограничивает свою свободу. Однако
если, согласно предпосылке, это определение не может быть
разрушено одной лишь каузальностью воли, то в подобном
самоограничении нет надобности; не хватает чего-то, что
принадлежит к составу рефлексии свободного существа как такового,
и вследствие этого чувствуется принуждение (der Zwang). Как
только о чем-нибудь рефлектируют, чувствуется принуждение;
ибо в артикулированной плоти все необходимо взаимосвязано,
и каждая часть влияет на все части, вследствие понятия
артикуляции.
Это сдерживание свободного движения в моей плоти я
необходимо должен полагать возможным для целей
постулированного противополагания; и моя плоть получает дальнейшее
определение. Я должен полагать вне меня, как ее условие, густую
устойчивую материю (eine zähe haltbare Materie), способную
противостоять свободным движениям моей плоти; а таким образом
через дальнейшее определение моей плоти и чувственный мир
получил дальнейшее определение.
Эта густая устойчивая материя может сдерживать только
часть моих свободных движений, но не все движения; ибо тогда
свобода лица была бы совершенно уничтожена, я был бы как
64

Дедукция применимости понятия права
лицо мертв, мертв для чувственного мира. Следовательно, мне
должно быть возможно, свободным движением остальной части
моей плоти, избавить связанную плоть от принуждения; а значит,
я должен также иметь некоторую причинность в отношении
густой материих, плоть должна иметь физическую силу
сопротивляться произведенному материей впечатлению, пусть даже
не непосредственно силой воления, однако опосредованно, при
помощи искусства, т.е. применения воли к еще свободной части
артикуляции. Но в таком случае орган этой причинности должен
сам быть составлен из такой густой устойчивой материи; и
превосходство свободного существа над этой материей вне его
возникает единственно лишь из свободы согласно понятиям; коль
скоро материя, напротив, действует только по механическим
законам, а значит, имеет только один способ действия, свободное
же существо имеет много таких способов.
Если моя плоть состоит из густой устойчивой материи и если
она имеет силу модифицировать всю материю в чувственном
мире и образовывать ее согласно моим понятиям, то плоть лица
вне меня состоит из той же самой материи и она имеет ту же
самую силу. Моя же плоть сама есть материя, а значит, -
возможный предмет воздействия другого одною лишь физической
силой; возможный предмет, свободное движение которого он
может прямо сдерживать. Если бы он считал меня одной лишь
материей и желал воздействовать на меня, то он и
воздействовал бы на меня так, - равно как и я воздействую на все, что я
считаю одной лишь материей. Он не воздействовал так, а стало
быть, имел обо мне понятие не как об одной лишь материи, но
как о разумном существе, и ограничил этим понятием свою
способность; и только теперь становится вполне оправданным и
необходимым умозаключение [о том, что]: причина
вышеописанного воздействия на меня - не что иное, как разумное существо.
Тем самым нами установлен критерий взаимодействия
разумных существ как таковых. Они необходимо воздействуют друг
на друга, руководствуясь предпосылкой, что предмет
воздействия имеет орган чувства; а не как на простые вещи,
чтобы физическою силой модифицировать друг друга для своих
целей.
IV. В описанном воздействии орган субъекта был
действительно модифицирован лицом вне его. Совершилось же это не
через непосредственное телесное прикосновение этого лица и
не через посредство упорной материи; ибо тогда нельзя было
бы заключить о воздействии некоторого лица, и субъект тоже не
воспринимал бы себя как свободного. - Орган есть во всяком
3 Зак. 42
65

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
случае нечто материальное, поскольку такова вся плоть:
следовательно, он необходимо был модифицирован, приведен в
известную форму и поддерживается в ней некоторой материей вне
его. Чистая воля субъекта отменила бы эту форму, и субъект
должен удержать эту волю, чтобы форма не была нарушена.
Материя, посредством которой создана эта форма, есть,
следовательно, не густая, и упорная, и не такая, части которой не
могут быть разделены одной лишь волей, но более тонкая
и нежная (feinere und subtilere) материя. Подобную более
нежную материю необходимо следует полагать как условие
требуемого здесь воздействия в чувственном мире.
Модификация органа, для воздействия через свободу, не
должна иметь совершенно никакого влияния на орган для
воздействия через принуждение, она должна оставлять этот орган
вполне и совершенно свободным. Следовательно, более тонкой
материи должно быть возможно оказывать влияние только на
первый орган, а на второй не влиять вовсе, не мешать этому
органу и не связывать его: это должна быть поэтому такая
материя, составные части которой не имеют вовсе никакой заметной
для низшего, т.е. принужденного, воспринимающего чувства
взаимосвязи.
В описанном состоянии я присваиваю себе способность
оказывать обратное воздействие на эту более нежную материю,
силой одной лишь воли, посредством аффицирования высшего
органа низшимХ|; ибо выше было прямо сказано, что я должен
сдержать подобное движение низшего органа, чтобы не
разрушить созданного в высшем органе определения: а значит,
должен также дать другое определение более нежной материи,
состоящей с ним в непосредственной связи. Таким образом, более
нежная материя может быть модифицируема для меня силой
одной лишь воли.
Прибавим еще несколько слов, чтобы предупредить
возможные смешения понятий. - Здесь положен двоякий, высший и
низший, орган. Высший орган есть тот, который модифицируется
более нежной материей; низший - тот, который может быть
сдерживаем густой и лишь с трудом разделимой материей.
Или на лицо описанным выше образом оказывается
воздействие как на свободное существо. Тогда высший орган
модифицирован и задержан определенной формой более нежной
материи; и если лицо должно воспринимать, то оно должно удержать
движение низшего органа, поскольку он относится к этой части
высшего органа, но, однако, - хотя только внутренне, -
подражать в этом органе определенному движению, которое оно
66

Дедукция применимости понятия права
должно было бы сделать, чтобы оно само могло создать
определенную данную модификацию высшего органах". Если зрение
воспринимает известную фигуру в пространстве, то мы
внутренне, но с быстротою молнии и неприметно для обычного
наблюдателя, подражаем чувству (Gefühl) предмета, т.е. тому
давлению, которое мы должны были бы оказать, чтобы при помощи
пластики создать эту фигуру, а впечатление в глазу
удерживается как схема этого подражания. Поэтому-то и невоспитанные
(ungezogene), т.е. еще недостаточно воспитанные (noch nicht
genug erzogene), люди, у которых отправления человечности еще
не сделались привычками, всякий раз одновременно ощупывают
возвышенное тело, которое хотят как следует рассмотреть, или
даже плоскость картины, гравюры, книги, которую они читают. -
Кто слышит, тот никак не может одновременно говорить, ибо он
должен своим органом речи подражать внешним звукам,
конструируя их (durch das Sprachorgan die äußeren Töne, mittelst
ihrer Konstruktion, nachahmen); отчего и происходит, что некоторые
люди часто спрашивают, что вы сказали, потому что они,
следовательно, хотя и слышали это, но не внимали; а порой даже,
если им не скажут этого во второй раз, и действительно знают, что
было сказано, потому что теперь принуждены задним числом
проделать то воспроизведение (Nachbildung) звуков, которого не
проделали прежде. Другие же имеют также обычай повторять
вслух обращенную к ним речь, и только таким образом впервые
запечатлевают ее в себе. - В этом случае плоть служит органом
чувства, причем высшим органом чувства.
Или - в высшем органеХ|" силой одной лишь воли лица
создается модификация, сопровождаемая волей, чтобы низший
орган был целесообразно приведен в движение этою
модификацией: тогда, если орган не встретит себе помехи, произойдет
задуманное движение этого органа, а вследствие его - задуманная
модификация более нежной или более грубой материи, смотря
по тому, какова была цель, которую лицо себе поставило. Так,
например, в глазу, как деятельном органе, образуется фигура
или буква и набрасывается на плоскость еще прежде, нежели
медленная, направляемая глазом и состоящая у него на службе,
рука художника или писца закрепит ее на этой плоскости. - В
этом случае плоть служит орудием.
Если намеченного движения низшего органа не происходит -
движение высшего органа происходит всегда, до тех пор пока
человек еще жив, - то низший орган встречает помехи,
чувствуется сопротивление, и плоть служит тогда органом чувства, но
низшим органом чувства.
67

второй основной раздел
Если разумное существо воздействует на другое как на
простую материю, то его низший орган чувства, правда, также аф-
фицируется, причем необходимо и независимо от свободы этого
существа, как то и всегда бывает с этим органом чувства; но
нет надобности допускать, что это аффицирование составляло
намерение действующего. Он хотел только безусловно достичь
своей цели в этой материи, выразить в ней свое понятие;
почувствует ли она это или нет (ob sie ein Gefühl davon haben werde,
oder nicht), - этого его понятие о цели совершенно не принимает
в расчет. Следовательно, взаимодействие разумных существ как
таковых всякий раз происходит через посредство высшего
органа чувства; ибо только этот орган есть такой орган, на
который невозможно действовать, не предполагая его
существования; а значит, выше установленный критерий этого
взаимодействия остается правильным: это - такое взаимодействие, при
котором предполагается орган чувства объекта действия.
Дальнейшее определение плоти и через ее посредство
чувственного мира совершается путем умозаключения из
необходимой общности свободных существ, которая, в свою очередь, есть
условие возможности самосознания и, таким образом, привязана к
первому пункту нашего рассуждения. Поскольку свободные
существа как таковые должны быть в мире в общности друг с другом,
этот мир поэтому должен быть устроен так. Общность же
свободных существ есть единственно лишь постольку, поскольку она
полагается этими существами; стало быть, мир также таков лишь
постольку, поскольку они полагают его таким: полагают отнюдь не
свободно (mit Freiheit), но с абсолютной необходимостью; а то, что
полагается таким образом, имеет реальность для нас.
VI. Я приписываю себе низший и высший органы, состоящие
в описанном отношении друг к другу; вследствие этого я
принимаю в чувственном мире вне меня более грубую и более нежную
материю, в описанном выше отношении к моим органам. Такое
полагание есть необходимое условие самосознания, и потому
оно заключается в понятии лица. Если поэтому я полагаю
некоторое существо вне меня как лицо, то я должен необходимо
предполагать о нем, что оно полагает то же самое, или, что
означает здесь то же самое, я должен приписывать ему
реальное обладание и пользование двумя такими различными
органами, я должен принимать реальное существование так
определенного чувственного мира для него.
Также и этот перенос (Übertragen) моего необходимого
мышления на лицо вне меня заключается в понятии лица.
Следовательно, я должен приписывать лицу вне меня, что, в случае если
68

Дедукция применимости понятия права
оно полагает меня как лицо, оно принимает обо мне то же
самое, что я сам принимаю о себе и о нем; и в то же время
принимаю о себе, что я принимаю то же самое о нем. Понятия об
определенной артикуляции разумных существ и о чувственном мире
вне их - это необходимо общие понятия; понятия, о которых
разумные существа необходимо, без всякой предварительной
договоренности, согласны между собою, потому что у каждого
существа точно такого же рода созерцание утверждено β его
собственной личности, и эти понятия должны быть мыслимы как
таковые. (Die Begriffe von der bestimmten Artikulation vernünftiger
Wesen und von der Sinnenwelt außer ihnen, sind notwendig
gemeinschaftliche Begriffe; Begriffe, worüber die vernünftigen Wesen
notwendig, ohne alle vorhergegangene Verabredung, übereinstimmen, weil
bei jedem in seiner eigenen Persönlichkeit die gleiche Art der
Anschauung begründet ist, und sie müssen als solche gedacht werden.)
Каждый может основательно предполагать о другом, вменять
(anmuten) ему и апеллировать к тому, что, если только он -
разумное существо, он имеет об этих предметах такие же понятия.
VII. Здесь обращает на себя наше внимание новое
возражение, и лишь после того, как мы дадим ответ на него, плоть
разумного существа будет полностью определена. А именно: мы
утверждали: Я вовсе не достиг бы самосознания и не мог бы
достигнуть его иначе, как вследствие воздействия на меня
некоторого разумного существа вне меня. Пусть даже теперь только от
меня одного зависит, желаю ли я предаться этому воздействию
или же нет; далее, пусть даже от меня зависит, желаю ли я
вообще оказать на него обратное воздействие, и как именно, -
однако возможность этого проявления моей свободы зависит ведь
от состоявшегося воздействия другого лица.
Разумным существом, - в действительности, а не в
отношении способности, - меня только еще должны сделать (Ich
werde zu einem vernünftigen Wesen, in der Wirklichkeit, nicht dem
Vermögen nach, erst gemacht); если бы этого действия не
произошло, то я никогда не стал бы действительно разумным.
Следовательно, моя разумность зависит от произвола, от доброй
воли другого, от случая; и всякая разумность зависит от случая.
Это не может быть так; ибо в таком случае я ведь в самом
начале не самостоятелен как лицо, а представляю только
акциденцию другого, который в свою очередь есть акциденция
третьего, и так до бесконечности.
Это противоречие невозможно устранить иначе, как
предположив, что другой, уже в этом изначальном своем воздействии,
понужден, - понужден как разумное существо, т.е. обязан дол-
69

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
гом последовательности, обращаться со мною как с разумным
существом; причем, что он понужден к тому мною\ а значит, что
он уже в этом первом изначальном воздействии, в котором я
состою в зависимости от него, в то же самое время зависим от меня;
что, следовательно, уже это изначальное отношение есть
взаимодействие. Но прежде этого воздействия я вовсе не есмь Я; я не
положил себя, ибо ведь полагание себя самого обусловлено этим
воздействием, возможно только благодаря ему. И однако, я
должен оказывать действие (wirken). Я должен, следовательно,
оказывать действие, не оказывая действия; оказывать действие без
деятельности. Посмотрим, как возможно мыслить это.
а)шОказывать действие, не оказывая действия, означает
чистую способность (Vermögen). Эта чистая способность должна
оказывать действие. Но способность есть не что более, как
идеальное понятие; и приписывать подобному понятию
исключительный предикат реальности - действенность, - не допуская,
что этот предикат реализован, было бы пустой мыслью. - Между
тем совокупная способность лица в чувственном мире
реализована, разумеется, в понятии его плоти^ которая существует, если
только существует само лицо, которая длится, если оно само
длится, которая есть законченное целое из материальных частей,
а следовательно, имеет, согласно сказанному выше,
определенный изначальный облик (Gestalt). Итак, моя плоть должна
оказывать действие, хотя бы я и не оказывал действия через нее.
β) Но моя плоть есть моя плоть, единственно лишь поскольку
она приводится в движение моею волей, в противном случае
она - только масса; она деятельна как моя плоть, единственно
лишь поскольку я деятелен через нее. В настоящем же случае я
еще вовсе не должен быть Я, а значит, не должен быть и
деятелен, а следовательно, не является деятельной и моя плоть.
Поэтому она должна была бы оказывать действие одним лишь
своим существованием в пространстве и своим обликом, причем
такое действие, чтобы каждое разумное существо обязано было
признавать меня за способное иметь разум существо и
обращаться со мною согласно этой предпосылке.
γ) Прежде всего, самый трудный пункт: Как нечто вообще
может оказывать действие одним лишь своим существованием в
пространстве, без всякого движения?
Воздействие должно быть оказано на разумное существо как
таковое] оно должно быть поэтому оказано не через
непосредственное соприкосновение с его низшим органом и задержку его,
но на его высший орган, а следовательно, через посредство более
нежной материи. Об этой же материи мы признали выше, правда,
70

Дедукция применимости понятия права
что она есть средство взаимного воздействия разумных существ
друг на друга благодаря модификации ее вследствие движения
самого высшего органа. Но здесь этого не должно быть.
Человеческая плоть в ее покое, без всякой деятельности, должна создавать
здесь некое воздействие; поэтому более нежную материю в
нашем случае следует полагать так, что она модифицируется
одним лишь покоящимся обликом существа, и вследствие этой
полученной ею модификации модифицирует высший орган чувства
некоторого возможного другого разумного существа. -
Человеческую плоть мы рассматриваем до сих пор просто как облик в
пространстве, а значит, то, что было доказано о ней, должно иметь
силу о всяком облике и полагаться как таковое.
(Здесь было доказано не то, что установленная только что
более нежная материя, посредством которой должен оказывать
действие простой облик в пространстве, специфически отлична
от той, которая была дедуцирована выше, а только то, что
нежной материи должны быть присущи оба эти предиката.
Последнее™ было бы доказано, если бы можно было показать, что
модифицируемая простым обликом материя совершенно не
может испытать сотрясений непосредственно от движения органа,
но пребывает прочной и непреодолимой для него. Это
доказательство, собственно говоря, нам не по дороге (liegt nicht
eigentlich auf unserem Wege), но я хочу сразу же провести здесь и его
также, чтобы не слишком рассеивать обсуждаемые материи. -
Облик лица вне меня должен иметь длительность для него, если
оно должно представать себе самому как одно и то же лицо, и по
той же самой причине он должен иметь длительность для меня.
Положим теперь, что мы обоюдно воздействием друг на друга
через испытывающую сотрясения нежную материю (говорим
друг с другом), тогда материя А будет беспрестанно изменяться,
а если она есть то, в чем отпечатлеваются наши облики, то и
облики эти будут беспрестанно изменяться для нас обоих, что
противоречит предпосылке, согласно которой, как мы оба
предполагаем, во взаимодействии должны находиться одни и те же лица.
Следовательно, материя, в которой отпечатлелись наши облики,
должна, при непрерывном движении материи А, оставаться
неподвижной и неколебимой, а потому не модифицируемой для
нашего органа, а значит, должна быть в этом отношении
отличной от А материей = В. Воздух, свет. (Явления в свете лишь
косвенно поддаются нашим модификациям, тогда как сам облик
может быть модифицирован.)
δ) Моя плоть должна быть зрима для лица вне меня, должна
являться и явиться ей через среду света (ihr durch das Medium
71

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
des Lichts erscheinen und erschienen sein), если только это лицо
оказывает на меня действие: тем самым дан ответ на первую и
меньшую часть нашего вопроса. Теперь же, согласно
необходимой предпосылке, это явление должно быть таким, что его
решительно невозможно понять и постичь, иначе как при
предположении, что я - разумное существо; что, следовательно,
другому может быть вменено следующее: как только ты заметил этот
облик, ты необходимо должен был считать его репрезентацией
разумного существа в чувственном мире, если ты сам -
разумное существо. - Как это возможно?
Прежде всего - что это значит: понимать или постигать?
Это значит: устанавливать, определять, ограничивать. Я
постиг мыслью некоторое явление, если я получил от него
законченное целое познания, основанное, во всех своих частях, на
самом себе; если каждая часть обосновывается или
объясняется всеми, и все - каждой отдельной частью. (Ich habe eine
Erscheinung begriffen, wenn ich ein vollständiges Ganzes der
Erkenntnis dadurch erhalten habe, das allen seinen Teilen nach in sich
begründet ist; wenn jedes durch alles, und alles durch jedes einzelne
begründet oder erklärt wird.) Только так это целое становится
законченным или ограниченным. - Я не постиг, если я еще не
кончил объяснять (noch im Erklären bin), если мое мнение есть еще
парение (Schweben), а значит, еще не закреплено; если я еще
увлекаюсь от частей моего познания к другим его частям. (Я еще
не постиг А, долженствующее быть чем-то случайным, если я не
мыслил причину для него, а поскольку этому А должна быть
свойственна случайность определенного рода, - определенную
его причину.) Я не могу понять явление, иначе как известным
способом, - это значит поэтому: от отдельных частей этого
явления меня всегда влечет к известной точке; и только в этой
точке я могу упорядочить свое собирание (Aufsammeln) и свести
собранное мною (das Aufgesammelte) в некоторое целое
познания. Я не могу постичь явление некоторой человеческой плоти,
иначе как при помощи допущения, что она есть плоть разумного
существа, - это значит поэтому: я не могу остановиться в
собирании частей ее явления до тех пор, пока не достигну той точки,
что я должен мыслить ее как плоть разумного существа.
Проведу здесь вполне строго здесь это генетическое доказательство,
т.е. укажу его основные моменты. В подробностях оно не может
быть здесь представлено. Это доказательство само по себе
образует особую науку - антропологию.
ε) Прежде всего здесь необходимо было бы мыслить
человеческую плоть как нечто целое, и невозможно было бы разделять
72

Дедукция применимости понятия права
в понятии ее части, как это происходит в отношении объектов,
которые суть только грубая материя, - мусор (Schutt), куча песка
и т.п. Но что имеет такое свойство, что его необходимо следует
мыслить как целое, называется организованным продуктом
природы (organisiertes Naturprodukt). Человеческая плоть должна
быть, прежде всего, организованным продуктом природы. Что
такое организованный продукт природы,и почему и в какой мере
его можно мыслить только как целое - это лучше всего можно
узнать из сравнения его с продуктом искусства, который имеет
с продуктом природы то общее, что его также можно мыслить
только как целое. В них обоих каждая часть существует ради
всякой другой, а следовательно, ради целого; а потому
способность суждения, при созерцании как того, так и другого, влечется
от полагания одной части ко всем частям, пока не завершит
работу схватывания (das Auffassen). Но в продукте природы целое
также существует ради частей; оно не имеет никакой иной цели,
кроме той, чтобы произвести именно эти определенные части;
в продукте же искусства целое не указывает нам вновь на части,
но на некоторую цель вне его; оно есть орудие для чего-то. Далее,
в продукте природы каждая отдельная часть создает сама себя
своею внутренней силой, и так все части создают целое: а в
продукте искусства, прежде чем он вообще мог стать продуктом
искусства, внутреннее влечение к образованию (innerer Bildungstrieb)
было умертвлено, и расчет сделан совсем не на это влечение, а
на составление согласно механическим законам; поэтому такой
продукт указывает на творца вне его; тогда как продукт природы
непрерывно создает сам себя и именно этим себя сохраняет.
ζ) Некоторое явление вполне постигнуто мыслью при помощи
предположения, что оно есть продукт природы, если все в нем
встречающееся вновь соотносится с организацией и может быть
полностью объяснено понятием о цели этой определенной
организации. Например, в отдельном растении высшее и последнее,
последняя ступень организующей силы (die äußerste Staffel der
Organisationskraft) - это семя; семя же можно в полной мере
объяснить из предположения организации как его цели;
посредством семени совершается продолжение рода; посредством его
организация вновь возвращается в себя самое и начинает свое
движение сначала. Акт этой организации отнюдь не закончен, но
повторяется в вечном круговороте. - Некоторое явление не до
конца постигнуто при помощи названного предположения, - это
означает поэтому: последний и высший продукт влечения к
образованию вовсе не получается соотнести вновь, как средство, с
самим влечением к образованию, но этот продукт указывает на
73

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
некоторую иную цель. Объяснение хотя и продолжается
некоторое время по законам организации (а не то чтобы, скажем, этот
закон вовсе невозможно было применить здесь, как это обстоит
с продуктом искусства); но наконец мы уже не можем объяснять
дальше согласно этим законам, т.е. последний продукт влечения
к образованию уже не может быть вновь соотнесен с этими
законами. Тогда круг не замкнулся, и понятие не закончено, т.е. мы
ничего не постигли] явление не было понято. (Правда, человек
тоже замыкает круг организации через продолжение своего
рода. Он - совершенное растение; но он есть и еще большее.)
Таким продуктом была бы теперь артикуляция, которая
необходимо должна быть зрима и которая, разумеется, есть
продукт организации. Однако артикуляция не производит, в свою
очередь, организацию, но она указывает на некоторую иную
цель, т.е. она вполне соединяется и сводится к единству только в
некотором ином понятии. Это понятие могло бы быть понятием
определенного свободного движения, и постольку человек был
бы животным.
η) Но также и при помощи этого предположения должно быть
невозможно постичь человеческую плоть. Следовательно, ее
артикуляция должна быть вообще непостижима в некотором
определенном понятии. Она должна не указывать на некий
определенный круг произвольного движения, как у животного, но
на все, мыслимые до бесконечности, произвольные движения.
Это значило бы, что здесь не имеется вовсе никакой
определенности артикуляции, а только бесконечная определимость (eine
Bestimmbarkeit ins Unendliche); нет никакого образования
артикуляции, а только образуемость (Bildsamkeit). - Короче, все
животные закончены и готовы, человек - только намек и набросок.
(Kurz alle Tiere sind vollendet und fertig, der Mensch ist nur
angedeutet und entworfen). Разумный наблюдатель не может
соединить всех животных иначе как в понятии о себе подобном, в
понятии свободы, которое дано ему его самосознанием. Он
вынужден подставлять здесь понятие о самом себе, чтобы он мог
что-нибудь мыслить, потому что здесь не дано совершенно
никакого понятия; в соответствии же с этим понятием о себе он
может теперь объяснить все. Всякое животное есть то, что оно
есть; один только человек есть первоначально совершенное
ничто. Тем, чем он должен быть, он должен стать: а коль скоро он
все же должен быть существом для себя, - стать через себя
самого. Природа создала все свои произведения законченными, и
только от человека она отняла свою творческую руку, и именно
этим препоручила его ему самому. Образуемость как таковая
74

Дедукция применимости понятия права
есть характер человечности. В силу невозможности подвести
человеческий облик под какое бы то ни было другое понятие,
кроме понятия о самом себе, каждый человек внутренне
понуждается считать каждого другого себе подобным.
Королларии
1. Затруднительный вопрос, обращенный к философии,
который она, насколько мне известно, никогда еще не решила: как
мы приходим к мысли переносить на некоторые предметы
чувственного мира понятие разумности, а на другие - не
переносить его; каково характерное отличие двух этих классов?
Кант говорит: действуй так, чтобы максима твоей воли могла
быть принципом всеобщего законодательства (handle so, daß die
Maxime deines Willens Prinzip einer allgemeinen Gesetzgebung
sein könne) (35). Но кто же должен принадлежать со мною к
составу царства, которым правят при помощи этого
законодательства, и быть причастным защите этого законодательства?
Я должен обращаться с известными существами так, чтобы я
мог желать, чтобы они, в свою очередь, обращались со мною
согласно той же максиме. Но ведь я всякий день действую с
животными и безжизненными предметами, даже и не задавая себе
всерьез упомянутого выше вопроса. И вот, мне говорят: само
собой разумеется, что речь идет только о существах, способных
иметь представление о законе, а значит, о разумных существах;
и хотя у меня есть теперь вместо одного неопределенного
понятия другое, но отнюдь еще нет ответа на мой вопрос. Ибо откуда
же я знаю, какой определенный объект есть разумное существо;
состоит ли, скажем, под защитою этого законодательства только
белый европеец или также и черный негр, - только взрослый
человек или также и ребенок; и не распространяется ли она,
быть может, и на преданное домашнее животное? Пока этот
вопрос остается без ответа, и этот принцип, при всех своих
прекрасных качествах, будет лишен применимости и реальности.
Природа давно разрешила этот вопрос. Нет, вероятно, ни
одного человека, который бы, впервые завидев другого человека,
немедленно обратился бы в бегство, как перед хищным зверем,
или приготовился бы убить и съесть его как дичь; который бы не
рассчитывал бы, напротив, сразу же на взаимное с ним
сообщение. Это так - не в силу привычки или научения, но силою
природы и разума, и мы только что логически вывели закон,
согласно которому это так.
Пусть только не подумают - это напоминание предназначено
лишь для немногих, - что человек должен прежде проделать то
75

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
длинное и трудное рассуждение, которое мы провели выше,
чтобы он мог уяснить себе, что известное тело вне его
принадлежит подобному ему существу. Это признание или вовсе не
происходит или же оно совершается в одно мгновение, хотя мы
и не сознаем его оснований. Только философу подобает
отдавать себе отчет в этих основаниях.
2. Задержимся еще на несколько мгновений перед
открывшейся нам перспективой.
a) Каждое животное через несколько часов после рождения
начинает двигаться и ищет пропитания у сосцов матери. Оно
руководствуется животным инстинктом, законом известных
свободных движений, на котором основано также и то, что получило
название художественного влечения животных (Kunsttrieb der
Tiere). У человека хотя и есть растительный инстинкт, но
животного инстинкта, в указанном значении, у него совсем нет. Он
нуждается в свободной помощи людей и без нее вскоре после
рождения погиб бы. Как только он выходит из материнской
плоти, природа отнимает от него руку и словно бы оставляет его
своей опекой. По этому поводу Плиний и другие очень сурово
упрекали ее творца (36). Это упреки, быть может, риторические,
однако не философские. Именно этим и доказывается, что
человек как таковой - не питомец природы и не должен быть им.
Если он - животное, то он - крайне несовершенное животное,
и именно потому он - не животное. Часто дело рассматривали
так, как будто бы свободный дух был [в человеке] для того,
чтобы заботиться о животном. Это не так. Животное [в нем]
существует для того, чтобы поддерживать свободный дух в
чувственном мире и соединять его с этим миром.
По причине этой своей крайней беспомощности
человечество может надеяться только на самого себя, а здесь прежде
всего род нуждается в помощи рода. Как дерево, сбрасывая
плоды, сохраняет свой род, так человек сохраняет сам себя как
род тем, что опекает и воспитывает родившихся беспомощными.
Так разум производит себя самого, и только так возможно
продвижение его к большему совершенству. Так звенья рода
сцепляются одно с другим, и каждое следующее звено сохраняет
духовные приобретения всех предыдущих.
b) Человек рождается голым, животные - одетыми. В их
образовании природа закончила свою работу и запечатлела ее
печатью совершенства; более тонкую организацию она защитила
более суровым покровом от влияния грубой материи. В человеке
первый и самый важный орган - орган осязания (Betasten),
простирающийся по всей коже, - был напрямую открыт воздействию
этой материи: не по небрежности природы, но в силу ее уважения
76

Дедукция применимости понятия права
к нам. Этот орган предназначен был непосредственно касаться
материи, чтобы самым тщательным образом приноровить ее к
нашим целям: но природа предоставила на наше усмотрение, в
какую часть нашей плоти желаем мы преимущественно перенести
нашу способность образования (Bildungsvermögen), а какую часть
мы желаем рассматривать как простую массу. Мы поместили эту
способность на кончиках пальцев по причине, которая скоро
выяснится. Она пребывает там, потому что мы этого пожелали. Если
бы мы хотели, мы могли бы придать такое же утонченное чувство
(Gefühl) любой части плоти; это доказывают те люди, которые
шьют и пишут пальцами ног, чревовещают и т.п.
c) Всякое животное, как мы уже отмечали, обладает
врожденными навыками движения. Вспомните о бобре, пчеле и т. п.
У человека нет ничего подобного, и даже его положение - на
спине - дается ребенку для того, чтобы приготовить будущую
походку. - Задавали вопрос: предназначен ли человек к тому,
чтобы ходить на четырех лапах или же к прямохождению (ob der
Mensch bestimmt sei, auf vier Füßen zu gehen, oder aufrecht).
Я полагаю, что он не предназначен ни к тому, ни к другому; ему
как роду было предоставлено самому выбрать способ своего
движения. Человеческая плоть может бежать на четырех ногах;
и порой находили выросших среди животных людей, которые
могли делать это с невероятной быстротой. По моему мнению,
наш род свободно приподнялся над землею и приобрел себе
тем самым способность обратить свои глаза повсюду вокруг
себя, чтобы обозревать на небосводе половину мироздания,
между тем как глаза животного самим его положением прикованы к
земле, несущей на себе его пропитание. Возвысившись таким
образом, он отвоевал у природы два орудия свободы - две руки,
которые, будучи избавлены от всех животных отправлений,
висят вдоль тела только затем, чтобы ожидать веления воли, и
получают образование единственно лишь для того, чтобы
становиться пригодными для ее целей. Благодаря своей смелой
походке, которая есть ежеминутное выражение его храбрости и
ловкости в поддержании равновесия, человеческий род
постоянно поддерживает в себе навык свободы и разума, непрерывно
остается в становлении и выражает это. Благодаря этому своему
положению он переносит свою жизнь в царство света и вечно
бежит от земли, которой касается наименьшей возможной своей
частью. Животному земля - постель и стол; человек возвышает
все это над землею.
d) То, что выразительнее всего характеризует уже
образованного человека, - это духовный глаз и отражающий сокровен-
77

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
нейшие движения сердца рот. Я говорю не о том, что глаз
благодаря тем мускулам, в которых он прикреплен, свободно
совершает вращения и что его взгляд может быть устремлен и туда, и
сюда; это - подвижность, которая также увеличена вследствие
вертикального положения человека, но которая сама по себе
есть механическая подвижность. Я обращаю внимание на то,
что глаз сам и в себе есть для человека не просто мертвое,
страдательное зеркало, как поверхность спокойной воды,
изготовленные искусством зеркала, или как глаз животного. Это -
могущественный орган, который самодеятельно обегает,
обрывает (abreißt), отображает облик в пространстве; который пред-
начертывает (vorzeichnet) фигуру, которая должна выступить из
грубого мрамора или быть изображена на холсте, прежде чем
художник прикоснется к резцу или кисти; который самодеятельно
созидает образ для произвольно набросанного духовного
понятия. Благодаря этой продолжающейся в бесконечность жизни
и движению частей образа между собою то, что они несли в
себе земного и вещественного, они словно бы отрясают с себя и
отбрасывают прочь, глаз сам собою преображается в свет и
становится зримою душой. - Поэтому чем больше в ком-нибудь
духовной самодеятельности, тем одухотвореннее его глаз; чем ее
меньше, тем более и глаз его остается для него мутным
зеркалом, подернутым пеленой тумана.
Рот, предназначенный природой для самой низкой и
своекорыстной работы - для пропитания, через самообразование
становится выражением всех общественных ощущений, так же как
он есть и орган сообщения. Там, где индивидуум или -
поскольку речь здесь идет об устойчивых частях рода - раса еще
остается более животной и себялюбивой, там он выдается вперед;
по мере того как она делается благороднее, он отступает в
сравнении с дугой мыслящего лба.
Все это, все служащее выражению лицо, когда мы выходим
из рук природы, есть ничто; оно есть тогда мягкая слитная
масса, в которой мы можем найти, самое большее, лишь то, чем она
должна стать в будущем, и находим в ней это только потому, что
перенося на нее в представлении свое собственное
образование; - и именно благодаря этому недостатку завершенности
человек бывает способен к этой образуемое™.
Все это, - не по отдельности, как дробит его в своем анализе
философ, но в его поразительной и схваченной в одном
моменте связи, в которой оно предстает нашему органу чувства, - вот
то, что понуждает каждого, кто имеет человеческий образ,
признавать и чтить повсюду облик человека, - все равно, обозначен
78

Дедукция применимости понятия права
ли он только намеком, так что лишь сам наблюдатель - и тоже с
необходимостью - переносит сюда этот образ, или он стоит уже
здесь на известной ступени совершенства. Человеческий облик
необходимо священен для человека.
§ 7. Доказательство того, что при помощи
установленных положений
возможно применение понятия права
I. Лица как таковые должны быть абсолютно свободны и
зависеть единственно лишь от своей воли. Лица, если только они суть
лица, должны состоять в отношении взаимного влияния, а
следовательно, зависеть не исключительно от самих себя. Как могут
сосуществовать два эти положения, - ответ на этот вопрос
составляет задачу науки права: и вопрос, лежащий в основании этой науки,
таков: как возможна общность свободных существ как таковых?
До сих пор мы указали внешние условия этой возможности. Мы
объяснили, какие свойства, при этой предпосылке, должны быть
присущи состоящим в отношении взаимного влияния лицам и
какой вид должна иметь сфера их взаимного влияния, чувственный
мир. Доказательство наших положений опирается единственно на
предпосылку такой общности, которая сама основывается на
возможности самосознания. Так, все полученные до сих пор выводы
были при помощи косвенных умозаключений выведены из
постулата: Я есмь Я (37); и потому они столь же достоверны, как и этот
постулат. Систематическое движение направляет нас теперь к
обсуждению внутренних условий подобного взаимодействия.
Последний пункт, на котором мы остановились и с которого
мы теперь будем далее двигаться вперед, таков: В основе
всякого произвольного взаимодействия свободных существ лежит их
изначальное и необходимое взаимодействие, а именно такое:
свободное существо одним своим присутствием в чувственном
мире сразу же понуждает всякое другое свободное существо
признать его лицом. Оно дает определенное явление, другой
дает определенное понятие. То и другое необходимо соединено,
и свобода не имеет себе при этом ни малейшего простора. -
Вследствие этого возникает общее познание (gemeinschaftliche
Erkenntnis) и более ничего. Оба существа, каждое в себе,
познают друг друга, но они изолированы, как и прежде.
В каждом из двух существ наличествует понятие о том, что
другой - свободное существо, а не такое, с которым следует об-
79

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
ращаться как с простой вещью. Если это понятие обусловливает
собою все остальные их понятия, а поскольку их воление также
принадлежит к числу их понятий, и их воление определяет их
действия, - если все их воление и действование
обусловливается этим понятием согласно закону противоречия, т.е. если имеет
место мыслительное принуждение: то они не смогут хотеть,
т.е. вообще не смогут, произвольно воздействовать друг на
друга; не смогут приписывать себе физической мощи для этого,
а следовательно, не смогут и иметь ее.
Очевидно, что это не так. Каждый полагал также плоть
другого как материю, как образуемую материю (bildsame Materie),
согласно понятию: каждый вообще приписал себе способность
модифицировать материю. Поэтому каждый очевидно может
подвести под это понятие плоть другого, поскольку она
материальна: мыслить себя как модифицирующего эту плоть
физической силой; а поскольку его воля не ограничена ничем, кроме его
мыслительной способности, может также и желать этого.
Но каждый, именно потому что он свободен, т. е. потому что
он может совершать выбор во всей полноте сферы своей
действенности, может ограничить осуществление своей силы, дать
ей законы, и в частности также указанный нами закон. Сила
закона зависит, следовательно, исключительно лишь от того,
последователен ли некто или нет. А последовательность зависит
здесь от свободы воли: невозможно усмотреть, зачем кому-то
быть последовательным, если он не должен таким быть; так же
точно, как невозможно усмотреть, напротив, и того, почему бы он
не должен был быть последователен. - Закон должен
обращаться к свободе. - Здесь, таким образом, проходит для нашей науки
пограничная черта между необходимостью и свободой.
II. Невозможно указать никакого абсолютного основания,
почему разумное существо должно быть последовательным,
и вследствие этого должно давать себе указанный закон. Но,
может быть, можно указать для этого некоторое гипотетическое
основание. А как раз сейчас нам предстоит доказать, что, если
должна иметь место общность между лицами как таковыми,
каждый член такой общности должен дать себе приведенный выше
закон. Лица обращаются друг с другом как лица единственно
постольку, поскольку каждое воздействует только на высший орган
чувства другого, и постольку предоставляет его свободе принять
это воздействие, низший же орган оставляет совершенно
нетронутым и не задержанным. Всякое воздействие иного рода
отменяет свободу того, на кого оказывается воздействие, а значит,
и общность лиц как таковых, как свободных существ. Однако же
80

Дедукция применимости понятия права
для каждого лица физически вполне возможно непосредственно
воздействовать на материальное тело другого лица, как мы это
только что видели. Если в сохраняющейся общности лицо никогда
не желает подобного воздействия, то это мыслимо лишь
вследствие того, что оно восприняло названный закон и предписывает
этим законом границу свободе своей воли; и - поскольку для
этого ограничения воли невозможно указать никакого иного
основания, кроме того, что должна существовать общность между
свободными существами, как таковыми, - что оно восприняло этот
закон по этой причине и именно в этом предположении.
Если же можно было бы показать, что всякое разумное
существо необходимо должно желать первого, то возможно бы было
доказать также необходимость постулированной нами
последовательности. Но из развитых до сих пор посылок доказать этого
нельзя. Хотя показано, что, если разумное существо должно
достичь самосознания, а значит, стать разумным существом,
другое существо необходимо должно воздействовать на него как на
способное иметь разум существо. Это взаимозаменяемые
положения: нет воздействия как на разумное существо - нет
разумного существа. Но тем самым не было положено того, чтобы, также
и после того как самосознание уже положено, на субъект
самосознания по-прежнему должны были разумным образом
воздействовать разумные существа, и этого положения невозможно
вывести отсюда, не используя, как довода в доказательстве,
самой той последовательности, которая подлежит доказательству.
Поэтому постулат, согласно которому общность между
свободными существами как таковыми должна иметь место
непрерывно, сам представляется здесь произвольным, таким
положением, которое каждый может налагать только на самого себя
силою своей свободы; если же он налагает его на себя, то тем
самым он одновременно необходимо подчиняется
установленному выше закону (разумное существо не обязано абсолютно
самим характером разумности, желать свободы всех разумных
существ вне его; это положение составляет пограничную черту
между естественным правом и моралью: и характерный признак
чистого рассмотрения первой из этих наук. В морали выясняется
обязанность желать этого. В естественном праве мы можем
только сказать каждому, что из его действия последует это и это.
Если же он принимает это на себя (übernimmt) или надеется
избежать этого, то мы не можем использовать против него далее
никаких аргументов).
III. Положим, что я с полной свободой, как это само собою
понятно из сказанного выше, возымел намерение (den Vorsatz gefaßt
81

ВТОРОЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
habe) состоять в общности со свободными существами и, - чтобы
наша аргументация была более очевидной, - с определенным
свободным существом С, как свободный со свободным: что я тем
самым полагал и чего я не полагал? Проанализируем это положение.
Я хочу состоять с С в общности взаимного разумного
обращения. Но общность - ничто, если нет нескольких. Поэтому
я необходимо примысливаю здесь лицо Сив своем понятии
о нем присваиваю ему то же самое намерение. Я сам свободно
(mit Freiheit) возымел это намерение; в соответствии со своим
намерением, я мыслю С свободным, я должен мыслить его
свободным также в избрании намерения (Ergreifen des Vorsatzes),
которое я вменяю ему в своем понятии. Итак, я необходимо
полагаю нашу общность как зависимую также от свободного
решения другого; а значит, как случайную, как результат некоторого
обоюдного воления (Wechselwollens).
Я не хочу ничего более, кроме того, чтобы состоять с ним
в общности разумного обращения; образ действия (Verfah-
rungsweise) должен быть взаимным. Мы оба хотим обращаться
так друг с другом. Он со мной, я с ним; я с ним, он со мной. Итак,
на тот случай, если он не обращается со мной таким образом, я
в своем намерении не полагал ничего; и если об этом нет
больше ничего иного, как это намерение, то для этого случая я
вообще ничего не полагал. Я не полагал, что я хочу обращаться с
ним как со свободным существом, даже если он так со мною не
обращается; равно как не полагал и того, что тогда я хочу
обращаться с ним не как со свободным существом, а так, как он
обращается со мною; об этом я не полагал ни одного, ни другого,
но вообще ничего не полагал. Как только его обращение не
подходит под мое понятие, это обращение, согласно изложенному,
утрачивает силу и утрачивает силу тот закон, который я
предписал себе через это обращение, обязательство, принятое мною
перед самим собою (Verbindlichkeit, die ich mit mir selbst einging);
я более не связан этим обязательством и вновь завишу
единственно лишь от своего свободного решения.
IV. Результаты сказанного до сих пор таковы. Невозможно
указать совершенно никакого абсолютного основания, почему некто
должен делать формулу права: ограничивай свою свободу так,
чтобы другой рядом с тобою мог быть свободен, - законом своей
воли и своих действий. Можно усмотреть, по крайней мере, что
общность свободных существ как таковых не может сохраниться,
если каждый не будет подчинен этому закону; и что,
следовательно, тот, кто желает этой общности, необходимо должен желать
также и закона; что этот закон, стало быть, имеет гипотетическую
82

Дедукция применимости понятия права
значимость. Если должна быть возможна общность свободных
существ как таковых, то закон права должен иметь силу.
Но даже условие - общность свободных существ - в свою
очередь, обусловлено совместным волением (ein
gemeinschaftliches Wollen). Никто не может реализовать подобную общность с
другим силой одной только своей воли, если другой не имеет той
же самой воли, и вследствие этой воли не подчиняется
обусловленному ею закону права. Если другой не имеет этой воли, и -
что служит тому надежным доказательством - если он
обращается с первым вопреки закону права, то первый самим законом
освобождается от закона. Закон имел силу только при условии
правомерного поведения другого; этого условия не дано: значит,
закон, вследствие своего собственного выражения, неприменим
к данному случаю, и первый человек, если, как здесь
предполагается, нет никакого иного закона, должен руководствоваться
только и единственно своим собственным произволом: он имеет
право в отношении другого.
Трудность, которую оставила нерешенной большая часть
прежних трактатов о естественном праве, состоит в следующем:
Как же это закон может повелевать вследствие того, что он не
повелевает, иметь силу оттого, что он совершенно силу
утрачивает, охватывать некую сферу посредством того, что он ее не
охватывает? Ответ на этот вопрос таков: это произойдет с
необходимостью, если закон предписывает сам себе
определенную сферу, содержит сразу в себе количество своей значимости.
Как только он высказывает ту сферу, о которой говорит, он
определяет тем самым одновременно ту сферу, о которой он не
говорит, и явным образом довольствуется (bescheidet sich) тем, что
не говорит о ней и ничего о ней не предписывает. В отношении
определенного лица я освобожден от закона, требующего
обращаться с ним как со свободным существом, единственно лишь
от моего произвола зависит, как я пожелаю обращаться с ним,
или - я имею в отношении к нему право принуждать, - это не
означает и не может означать ничего более, кроме того, что это
лицо не может одним лишь законом права воспрепятствовать
моему принуждению (хотя может сделать это, скажем, при
помощи других, физической силой, или апелляцией к
нравственному закону). Принуждение не противоречит этому закону, и
если лицо не может привести в свою пользу ничего более, кроме
этого закона, то оно должно претерпеть принуждение*.
Кант в своем сочинении «К вечному миру» обращает внимание
учителей естественного права на понятие lex permissiva. Всякий закон,
83

второй основной раздел
V. Теперь применимость понятия о праве обеспечена вполне
и указаны с определенностью его границы.
Установлен надежный критерий того, каким чувственным
существам надлежит приписывать права, а каким нет. Всякий
имеющий облик человека внутренне понужден признавать всякое
другое существо, имеющее этот же облик, разумным существом,
а следовательно, возможным субъектом права. Но все, что не
имеет этого облика, должно быть исключено из сферы этого
понятия, и о его правах не может идти речи.
Доказана возможность того, что должно быть определено
понятием права и оцениваться согласно ему: это взаимное воздей-
ствование свободных и разумных существ друг на друга.
Показано, что такие существа, несмотря на присущий им характер
свободы, могут воздействовать друг на друга.
Мы определили закон права, как закон вообще. Доказано, что
он никак не есть механический закон природы, но закон для
свободы: ибо в физическом смысле равно возможно как то, чтобы
разумные существа обращались друг с другом одною лишь
природной силой, без взаимного уважения к своей свободе, так и то,
чтобы каждое существо ограничивало свою силу законом права.
Доказано, что, если этот закон действительно имеет силу и
приводится в исполнение, это может произойти лишь благодаря тому,
что каждый постоянно свободно делает его законом самому себе.
Указано с определенностью количество применимости этого
закона. Он имеет силу вообще лишь при условии и в случае,
если должна иметь место общность, обоюдное воздействие между
свободными существами как таковыми, несмотря на их свободу.
Однако поскольку цель этой общности сама в свою очередь
обусловлена поведением того, с кем некто желает вступить в
общность, то значимость этого закона для отдельного лица
обусловлена, опять-таки, тем, подчиняется ли другой этому закону, или
нет: причем, однако, он в оценке имеет силу именно через
неимение силы, и дает право тому, с кем обращаются вопреки
праву, обращаться с нападающим по произволу.
содержащий в себе количество своей значимости, - это такой закон
(38). Ибо, охватывая определенную сферу, он оставляет свободным
все, что находится вне пределов этой сферы. Нравственный закон -
не таков. Он не полагает себе никакой определенной сферы, но
повелевает всяким действованием разумных духов, а следовательно, из
него не следовало бы выводить понятие права.
84

ТРЕТИЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
Систематическое применение понятия права,
или Учение о праве
§ 8. Дедукция подразделения учения о праве
I. Если разум вообще должен быть реализован в чувственном
мире, то множеству разумных существ должно быть возможно
существовать друг рядом с другом как таковым, т.е. как
свободным существам.
Однако постулированное сосуществование свободы многих
возможно, - само собою разумеется, как постоянное и согласно
правилу, а не только, скажем, случайным образом там и тут, -
только в силу того что каждое свободное существо сделает
себе законом ограничение своей свободы понятием свободы всех
остальных. Ибо
a) свободное существо может и имеет физическую
способность, препятствовать свободе разумных существ или вообще
уничтожать ее; но
b) в отношении выбора среди всего того, что оно может, оно
зависит только от своей свободной воли; если поэтому оно не
препятствует свободе остальных, то это должно было бы
происходить вследствие свободного решения, и
c) если в общности разумных существ никогда не происходит и
не может происходить такого препятствования, то это можно было
бы объяснить только тем, что все свободные существа
добровольно сделали сами себе законом подобный образ действий.
(Выдвинутое только что положение - не более чем только
суждение философа, рефлектирующего о возможности
общности свободных существ, и не должно быть ничем более и
означать ничего более. Если свободные существа должны
сосуществовать как таковые, то это может быть мыслимо только
указанным способом; это доказуемо и сейчас было в достаточной
мере доказано. Должны ли они сосуществовать и имеется ли
условие возможности этого сосуществования - закон; или, кто
же это именно желает того и другого, - об этом не идет речи.
85

ТРЕТИЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
О законодателе мы можем сказать только следующее: Это -
природа, которая пожелала, чтобы множество разумных и
свободных существ находились друг рядом с другом в чувственном
мире, - ибо она произвела множество способных
образовываться к разуму и свободе плотей (Leiber). Мы не говорим: природа
имеет рассудок и волю, - в этом отношении мы сознаемся в
своем неведении; но говорим только: если бы, скажем, мы
приписали ей в ее отправлениях разум и волю, то ее план не мог бы
состоять ни в чем ином, кроме того, чтобы свободные существа
могли сосуществовать друг рядом с другом. Именно она была
бы поэтому тем законодателем, который пожелал, чтобы
свобода каждого индивида была ограничена возможностью свободы
всех остальных. Поскольку, однако, она желает, чтобы все
вообще были свободны, то она желает, чтобы они свободно налагали
сами на себя этот закон; чтобы это был закон для свободы, а
отнюдь не один из ее механических законов. Какие же именно
меры она приняла к тому, чтобы достичь своей цели, несмотря на
свободу этих всех, это выяснится далее.)
Проанализируем, прежде всего, еще раз установленный закон.
a) Это должен быть закон, т.е. должно быть невозможно,
чтобы из него случилось исключение, он должен повелевать все-
общезначимо и категорически, после того как он был однажды
принят.
b) Вследствие этого закона каждый должен ограничить свою
свободу, т.е. объем своих свободно постановляемых действий и
проявлений в чувственном мире. Понятие свободы здесь,
следовательно, количественно и материально.
c) Он должен ограничить ее возможностью свободы других.
Здесь то же самое слово имеет иной смысл, и его значение
здесь исключительно качественное и формальное. Каждому
должно быть только вообще возможно быть также свободным,
быть лицом: но как далеко должен простираться объем его
возможных свободных действий (seiner durch Freiheit möglichen
Handlungen), - об этом закон поначалу ничего не определяет.
На действие, делающее невозможной свободу и личность
другого, никто не имеет права; на все прочие свободные действия
имеет право каждый.
Соответственно первый вопрос таков: что требуется для того,
чтобы некто вообще был свободен, или был лицом? Поскольку
совокупность всего этого рассматривается здесь как условие
возможности сосуществования (Beisammensein) свободных существ,
то она называется постольку правом (ein Recht), и по этой же
причине мы указываем здесь условия свободы и личности постольку,
поскольку возможно нарушение их физическою силой.
86

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
Это право, или эти права, содержатся в одном лишь понятии
лица как такового и называются постольку изначальными
правами (Urrechte). Учение о них возникает в результате простого
анализа понятия личности, насколько содержащееся в нем могло
бы быть нарушено свободным действованием других, однако
вследствие закона права не должно быть им нарушено.
Это учение составит первую главу нашего учения о праве.
II. Выдвинутое только что суждение является
гипотетическим. Если свободные существа должны существовать
совместно как таковые, то каждое из них должно налагать на себя
описанный закон. Первое, о котором мы не знаем, положено ли оно
или нет, обусловлено вторым; если они должны сосуществовать,
то каждое должно давать себе этот закон, а если они его себе не
дают, то они не могут существовать совместно. - Поэтому
единственное основание для философа принимать подобное
законодательство - это вышеназванная предпосылка.
Мы умозаключаем из этой предпосылки далее так: Закон
условен, и возможное существо, которое бы, положим, могло дать себе
этот закон, могло бы, - насколько мы, по крайней мере, постигаем
до сих пор, - дать его себе только как условный закон. Оно
принимает на себя этот закон для достижения предполагаемой в нем
цели. Оно может поэтому подчиниться ему лишь постольку,
поскольку эта цель достижима; или же: закон имеет для него силу
лишь постольку, поскольку эта цель достижима.
Цель же - состоять с неким лицом в общности свободы -
достижима лишь при условии, что само это лицо дало себе закон:
чтить свободу другого или его изначальные права. К моему
поведению в отношении того, кто не дал себе этого закона, он
совершенно не применим, ибо здесь теряет силу цель, ради
которой я должен чтить его изначальные права. Поэтому, невзирая
на то, что я вообще подчинился закону, я, однако, вследствие
самого закона, не обязан чтить свободу этого определенного
лица. - Я мыслю себя под законом, и также не под законом; я
мыслю себя под ним вообще] я не мыслю себя под ним в этом
определенном случае. Вследствие первого я действую право
(rechtlich), подчиняясь велению закона, и имею поэтому право:
вследствие второго мне дозволено посягнуть на его свободу и
личность, и мое право есть поэтому право принуждать.
а) Коль скоро закон условен, и может быть принят лишь как
таковой; поэтому всякое лицо обладает правом судить о том,
имеется ли налицо случай применения закона или нет. Это
суждение (Urteilen), поскольку оно выносится в отношении закона
права, есть здесь суд (Richten). Каждый необходимо есть судья
самому себе, а там, где вступает в силу право принуждать, каж-
87

третий основной раздел
дый имеющий это право есть в то же время судья другого,
против которого он имеет это право, ибо право принуждать
возможно только в силу этого познания права. Однако вне этого
условия никто не является судьей другому и не может им быть. -
Нет права принуждать без права суда (Kein Zwangsrecht ohne ein
Recht des Gerichts), таков результат этого заключения.
b) Нужно, чтобы тот, кто должен иметь право оказывать
принуждение, мыслился под законом™, и как человек, который
подчинился закону; которому, по крайней мере, нельзя доказать на
основании его действий, что он не повинуется этому закону.
Иначе хотя и могли бы существовать принуждение и сила для
принуждения, но никоим образом не было бы права на
принуждение, ибо оно проистекает единственно из закона. - Далее,
следует обращать внимание на тот характер права
принуждать, что оно вытекает исключительно лишь из умолчания
закона (Stillschweigen des Gesetzes), из его неприменимости вообще
к данному случаю, а отнюдь, скажем, не из веления этого закона.
Поэтому есть только право на принуждение, которым мы можем
пользоваться или не пользоваться, но никоим образом не
обязанность принуждать.
Из данной нами только что дедукции права принуждать
ясно, в каком случае может наступать это право: а именно, там,
где одно лицо нарушает изначальные права другого. Поэтому,
после того как в первой главе были изложены эти права, должно
быть ясно, когда именно они нарушены. Однако, для целей
систематического обзора, не лишним будет перечислить по
отдельности те случаи, в которых наступает действие права
принуждать; и более строго определить их: и это будет сделано во
второй главе учения о праве.
III. Право принуждать и каждый случай права принуждать
имеют некоторое основание; но все обоснованное необходимо
конечно, и достигает не далее, чем его основание. Если поэтому
можно определить границу применимости основания, то можно
указать и границу применимости обоснованного. Основание
моего права принуждать состоит в том, что другой не подчиняется
закону права. Апеллируя к этому основанию, я в то же время
полагаю, что я не имел бы права принуждать, если бы он
подчинился закону права, и, выражая это количественно, что я имею
такое право лишь постольку, поскольку он не подчиняется
закону и не имею никакого права, поскольку он ему подчиняется. -
Право принуждать имеет границы, эта граница - добровольное
подчинение другого закону права; всякое принуждение далее
этой границы противоправно (widerrechtlich). Это всеобщее
положение очевидно само по себе. Поскольку, однако, мы излага-
88

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
ем реальное, а не сугубо формальное естественное право,
вопрос только в том, возможно ли и в какой мере возможно найти и
определить эту границу в применении. Право принуждать не
вступает в силу, если не было нарушено некоторое изначальное
право] но тогда оно вступает обязательно, и таким образом
право вообще в каждом определенном случае является
доказуемым. Далее, сразу же ясно, что тот, кто желает добиться
значимости права, не желает этого нападения на изначальное право,
и если оно все же произошло, желает уничтожить его и сделать
его небывшим. А в этом отношении и количество права было бы
всякий раз доказуемо] для каждого случая можно было бы
определить границу правого принуждения, чтобы оно шло до полного
удовлетворения и возмещения ущерба; до тех пор, пока обе
стороны не были бы возвращены в состояние, в каком они
находились до несправедливого нападения: а таким образом право
принуждать было бы точно определено по своему качеству и
количеству, на основании понесенного оскорбления, и не зависело
бы ни от какого иного условия.
Но - это обстоятельство осталось незамеченным в большей
части новейших трактатов о естественном праве - право
принуждать отнюдь не основано исключительно лишь на том, что
другой только в данном определенном случае не чтит закон, но
прежде всего на том, что этим непочтением он обнаруживает,
что вообще не сделал себе этого правила законом. Одно
несправедливое действие, даже после ряда правомерных,
доказывает, что правило права не является для кого-то нерушимым
законом, и что до сих пор он воздерживался от
несправедливостей, например, по другим причинам. Проявление подобного
образа мысли ясно свидетельствует, что никакое свободное
существо не может существовать рядом с ним в безопасности; ибо
безопасность может утвердиться лишь на законе и становится
возможною лишь благодаря закону; а следовательно,
оскорбленное лицо получает право совершенно уничтожить его
свободу, совершенно отменить возможность когда-либо вновь
оказаться в общности с ним в чувственном мире. Право принуждать
постольку бесконечно и не имеет границ (положение, которое
учителя права то односторонне утверждали, то односторонне
оспаривали), если только другой не примет закон как таковой в
своем сердце, и не подчинится ему. Но как только он принимает
его, право принуждать прекращается, ибо сохранение его в силе
основывалось единственно лишь на сохранении беззакония
(Gesetzlosigkeit) другого; и всякое дальнейшее принуждение
становится отныне противоправным (widerrechtlich). В этом
отношении граница принуждения обусловлена.
89

ТРЕТИЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
Как же может быть дано условие - сердечное подчинение
другого закону права?
Не тем, что нападавший обнаружит раскаяние, обещает в
будущем исправиться, добровольно подчинится силе,
предложит возмещение и т.п.; ибо нет никакого основания верить в его
честность. Одинаково возможно как то, что только его слабость
в настоящую минуту побудила его так себя вести и что он хотел
только вернее высмотреть себе случай застать свою жертву
врасплох, как возможно и то, что он говорит честно и что в его
образе мысли сейчас раз навсегда произошел переворот.
Жертва нападения не может складывать оружия и открывать всю
свою безопасность посягательствам, полагаясь на неизвестное
(auf das Ungewisse hin). Она продолжит оказывать принуждение;
но поскольку условие права является проблематическим, само
ее право на это также оказывается лишь проблематическим.
Так же точно нападавший первым, который бы, скажем,
согласился предоставить то возмещение ущерба, которого
безусловно требует закон права, будет и должен сопротивляться
покушению на него, потому что оно ставит под угрозу всю его
свободу. Поскольку всегда возможно, что он отныне
добровольно подчиняется правилу права и никогда более не предпримет
ничего ему противного, а в этом случае продолжение
принуждения со стороны другого было бы противоправно, он может,
правда, иметь также право сопротивляться и преследовать другого
вплоть до полного уничтожения его свободы: но и его право
также является лишь проблематическим.
Следовательно, то, что решает вопрос о границе права
принуждать, не может быть дано как имеющее законные основания
для внешней судебной палаты (für den äußeren Gerichtshof zu
Recht beständig gegeben werden), основание решения
утверждено в совести каждого. Здесь перед нами, как кажется,
неразрешимая правовая тяжба (unauflöslicher Rechtsstreit). Основание
решения может дать только весь будущий опыт.
А именно, если бы нападавший первым, после того как он
снова окажется совершенно свободен, никогда больше не
предпринял бы ничего противоправного, а жертва нападения,
получив удовлетворение, также точно с полной свободой,
воздержалась бы от всякого дальнейшего принуждения, то надлежало бы
верить, что первый подчинился закону, а второй боролся только за
свое право, а значит, ни в чем не преступил его. Такой опыт
утвердил бы законное основание взаимного восстановления свободы,
отказ от употребления физической силы с обеих сторон.
Но это взаимное восстановление свободы - мир между ними
обоими - невозможно, если ему не будет предшествовать такой
опыт. Ибо - согласно сказанному выше - ни один не может ре-
90

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
шиться на отказ от достигнутого им превосходства в силу веры в
честность другого, внушающую ему оправданные сомнения.
Обоснованное невозможно без основания; а основание
невозможно без обоснованного. Поэтому мы оказались в логическом круге.
- Как в подобном случае следует поступить согласно
синтетическому методу и каков будет в настоящем исследовании результат
такого образа действий, - это мы теперь же увидим. Рассмотрим
прежде того повнимательнее то, что мы только что нашли.
Право принуждать вообще как всеобщее понятие может быть
без труда выведено из закона права; но как только нам нужно
показать применение этого права, мы запутываемся в
неразрешимое противоречие; потому что основание решения для такого
применения вовсе не может быть дано в чувственном мире, но
утверждено в совести каждого. Право принуждать как
применимое понятие находится в очевидном противоречии с самим
собою; ибо никогда не оказывается возможным решить, является
ли принуждение в определенном случае правым или нет.
От того, возможно или невозможно оскорбленному лицу
осуществлять свое право принуждать, зависит, ни много ни мало,
разрешение вопроса о том, возможно ли естественное право в
собственном смысле и насколько это выражение должно
обозначать науку о правоотношениях между лицами вне
государства и в отсутствие положительного закона. Поскольку учителя
права в значительном своем большинстве довольствовались
тем, чтобы formaliter философствовать о понятии права, и, если
только их понятию была присуща отвлеченная мыслимость,
мало заботились о возможности его применения, они весьма легко
справлялись с указанным вопросом. Здесь мы отрицаем первый
вопрос, а значит, отрицаем также и второй: а для того чтобы
убедиться в очевидности этого учения, нужно с
определенностью постичь ту невозможность осуществления права
принуждать самим оскорбленным лицом, которую мы здесь
доказали. Установленное положение, следовательно, исключительно
важно для всего нашего учения о праве.
Круг заключался вот в чем: возможность взаимного
предоставления свободы обусловлена всем будущим опытом; но
возможность будущего опыта обусловлена взаимным
предоставлением свободы. Согласно доказанному в наукоучении методу для
устранения этого противоречия следует синтетически соединить
оба члена противоречия (39). Взаимное предоставление
свободы и весь будущий опыт должны быть совершенно одним и
тем же, или, яснее, во взаимном предоставлении свободы
должен уже заключаться весь желаемый здесь будущий опыт, и оно
должно служить ручательством за этот опыт.
91

третий основной раздел
Что это положение должно было быть сформулировано -
в этом нет никаких сомнений; вопрос только в том, как возможно
то, что требуется в этом положении.
Прежде всего, сразу же ясно, что вследствие этого
требования весь будущий опыт, а именно желаемый опыт совершенной
безопасности обоих, должен быть живо изображен в одном
моменте, - в моменте предоставления свободы, причем значимым
для внешнего убеждения способом, поскольку внутренних
умонастроений другого никто знать не может. Оба должны поэтому
сделать для себя невозможным, физически невозможным,
нападать в будущем друг на друга, причем так, что другая сторона
должна постигать эту невозможность и быть убеждена в ней.
Обеспечение на будущее называется поручительством
(Gewährleistung), гарантией (Garantie).
Вышеприведенное положение говорит, следовательно: они
должны взаимно гарантировать друг другу безопасность; иначе
они не могли бы далее оставаться рядом друг с другом, но один
из них двоих необходимо должен был бы погибнуть.
Спрашивается, далее, как возможна эта гарантия. - Они не
могли сложить оружие потому, что ни один из них не мог
доверять другому. Они должны были бы, следовательно, сложить
оружие в руки третьего, которому оба доверяют. Этому
третьему они должны были бы поручить немедленно оттеснить
обратно того из них обоих, кто напал бы на другого. Он должен
иметь способность сделать это, значит, он должен обладать
превосходством силы. Этот третий осуществлял бы,
следовательно, право принуждать за них обоих. - Если он должен
делать это, то они оба должны передать ему решение как
настоящего их спора, так и тех споров, которые могут возникнуть между
ними в будущем, т.е. они должны были бы передать ему свое
право суда. Они должны передать ему это право без оговорок,
перед ним не должны иметь место никакие апелляции. Ибо, если
бы один из них мог направлять приговор того, кто отныне является
их общим судьей, то он бы все еще по-прежнему добивался права
для себя самого; но другой не доверяет ему, а следовательно, не
может заключить договора на этом условии. Итак, оба они должны
безусловно подчинить этому третьему свою физическую силу
и свое правовое суждение, т.е. все свои права.
IV.
Тезис. Свобода лица, согласно закону права, не ограничена
ничем, кроме возможности для других быть также свободными
и иметь права рядом с ним. Согласно закону права, ohoxv"
должно иметь право делать все то, что не оскорбляет прав никакого
другого лица, ибо именно в этом состоит его право. Каждый
92

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
имеет право сам судить о границе своих свободных действий и
защищать эту границу.
Антитезис. Согласно правильному выводу из того же самого
закона права, каждое лицо должно полностью и без каких-либо
оговорок отказаться от своей силы (Macht) и своего правового
суждения, если только правовое состояние должно быть когда-нибудь
возможно между свободными существами. Тем самым оно
совершенно теряет право судить об объеме своих прав и защищать его,
делается зависимым от познания и доброй воли того, кому оно
подчинилось, а следовательно, перестает быть свободным.
Последнее положение противоречит первому. Первое
положение - это сам закон права; второе - это правильный вывод из
этого закона. Итак, закон права находится в противоречии с самим
собою. Это противоречие должно быть устранено; истинное
местонахождение названного противоречия таково: В области
действия закона права я не могу отказаться от своей свободы более,
нежели насколько это необходимо для того, чтобы права других, с
которыми я оказываюсь в общности в чувственном мире, могли
сосуществовать с нею. Теперь я должен сложить все свои права
на усмотрение и во власть чужого человека (eines Fremden). Это
невозможно и самопротиворечиво, если при этом подчинении и
через его посредство не будет гарантирована вся полнота моей
свободы, насколько ее причитается на мою долю согласно закону
права в том союзе (Verbindung), в котором я нахожусь.
Я, по разумному суждению, не могу подчиняться иначе, и
никто, согласно закону права, не имеет права требовать от меня
иного подчинения, как только при этом условии. Я должен
поэтому иметь возможность сам лично (selbst in eigener Person)
судить о том, выполнено ли названное условие. Мое подчинение
обусловлено возможностью этого суждения, и оно невозможно
и противоправно, если такое суждение не может быть вынесено.
Прежде всего, значит, я должен подчиняться с совершенной
свободой.
После подчинения, как было прямым текстом сказано и
доказано, у меня нет более компетенции правового суждения об
объеме моего права™"; а значит, желаемое суждение должно
быть возможно и должно быть действительно вынесено до
подчинения.
Это должно быть суждение о том, что в состоянии
подчинения моей правомерной свободе никогда не будет причинен
ущерб, что я никогда не должен буду жертвовать чем-либо из
состава этой свободы, кроме того, от чего я должен был бы
отказаться также и по собственному своему суждению, вследствие
закона права: а следовательно, весь будущий опыт в состоянии
93

ТРЕТИЙ ОСНОВНОЙ РАЗДЕЛ
подчинения должен быть живо представлен до этого
подчинения, т.е. мне должна быть предоставлена гарантия моей
совершенной безопасности в пределах границ моего права.
Прежде всего: что должно быть мне гарантировано? -
Совершенная безопасность всех моих прав, как со стороны того,
кому я подчинился, так, через посредство его защиты, и со
стороны всех индивидуумов, с которыми я мог бы оказаться в
общности. Я должен иметь возможность постигать вплоть до полного
убеждения, что все возможные будущие правовые суждения,
которые могли бы быть вынесены по моим делам, могут
оказаться только такими же, какими должен был бы вынести их и я
сам, согласно закону права. Поэтому мне должны быть
предложены на проверку нормы этих будущих правовых суждений,
в которых закон права был бы применен к тем возможным
случаям, которые могут встретиться. Такие нормы называются
положительными законами] система этих норм вообще -
(положительным) законом (das (positive) Gesetz).
a) Все положительные законы, ближе или отдаленнее,
подчинены правилу права. В этих законах нет и не может быть
никакого произвола. Они должны быть таковы, чтобы каждый
рассудительный и осведомленный человек необходимо должен был
дать точно те же законы.
b) Правило права вообще применяется в них к отдельным
объектам, о которых решает это правило. Положительный закон
парит посредине между законом права и правовым суждением.
В положительных законах правило права применяется к
определенным объектам, в правовом суждении положительный закон
применяется к определенным лицам. - Гражданскому судье не
нужно делать ничего более, как только решить, что произошло, и
сослаться на положение закона. Приговор (Rechtsspruch)
должен уже заключаться в законе, если законодательство ясно и
полно, каково оно и должно быть.
Обозначенное выше противоречие отчасти устранено. Если я
подчиняюсь закону, проверенному и одобренному мною
закону, - а эта проверка, как было доказано, есть исключительное
условие правовой возможности моего подчинения, - то я
подчиняюсь не изменчивому произволу человека, но неизменной
установленной воле: причем, - поскольку закон таков, что я сам
согласно правилу права должен был бы дать его таким, - моей
собственной неизменной воле, которую я необходимо должен
был бы иметь, если я справедлив, а значит, если я вообще
должен иметь права: моей воле, которая обусловливает мою
правоспособность вообще; ибо если я имею иную волю, то воля эта,
поскольку закон есть единственно справедливая воля, была бы
94

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
несправедлива, а следовательно, коль скоро лишь тот имеет право,
кто сам подчиняется закону права, я был бы совершенно
бесправен. Итак, в этом подчинении я не только отнюдь не теряю своих
прав, но я впервые получаю их в нем, своим подчинением
обнаруживая, что исполняю то условие, при котором единственно некто
может иметь права. Хотя я подчинен, я непрерывно остаюсь
подчиненным только своей воле. Я действительно осуществил свое
право суда однажды на всю свою жизнь и для всех возможных
случаев, и меня избавили только от заботы о том, чтобы исполнять
свои приговоры своей собственной физической мощью.
Результат. Мы можем, по разумному суждению, отречься от
своей мощи и своего правового суждения только в пользу
необходимой и не допускающей исключений воли закона, но отнюдь
не в пользу свободной и изменчивой в своих решениях воли
человека. Правовой закон требует только первого; только первое
составляет условие всех прав. Последнее не является прямо
противным закону, потому что право - не обязанность, а значит,
нам вполне позволительно отказываться от своих прав; но оно
также и не следует из закона.
V. Указанное выше противоречие устранено отчасти, но
только отчасти. Подчиняющемуся должна быть законом
предоставлена гарантия будущей безопасности всех его прав. Но что такое
закон? Понятие. Как же он может быть введен в жизнь, как это
чистое понятие может быть реализовано в чувственном мире? -
Мы покажем этот вопрос с другой стороны.
Предоставить кому-нибудь гарантию безопасности его прав,
значит, сделать невозможным для себя нападать на него, так
чтобы он сам должен был убедиться в этой невозможности.
Подчинившемуся же лицу при подчинении должна быть
гарантирована не только безопасность со стороны того, кому он
подчинился, но и безопасность со стороны всех лиц, с которыми он
когда-либо может оказаться в общности; а значит, должно быть
вообще невозможно, чтобы его права были нарушены, и он
должен прежде подчинения иметь возможность убедиться в этой
совершенной невозможности. Невозможность же эта
содержится, правда, в воле закона; но возникает гораздо более общий
вопрос: как же предоставить ему, в свою очередь, гарантию того,
что будет властвовать закон, и только закон?
Он должен быть в безопасности от самого закона; значит,
власть закона никогда не должна быть обращена против него,
разве что в заранее определенных законом случаях. Он должен
благодаря закону быть в безопасности от всех других, значит,
закон всякий раз должен действовать там, где только ему следу-
95

третий основной раздел
ет действовать. Однажды разбуженный, он никогда не должен
оставаться в покое.
Короче: Закон должен быть силой: понятие закона, из
последней части нашего исследования, и понятие превосходства
силы (Übermacht), из непосредственно предшествующей ей
части, должны быть синтетически соединены. Сам закон должен
быть верховной властью, верховная власть должна быть
законом, оба они должны быть совершенно одним и тем же: и при
своем подчинении я должен иметь возможность убедиться в
том, что это так и есть; в том, что совершенно невозможно,
чтобы когда-нибудь против меня обратилась иная власть, кроме
власти закона.
Наша задача точно определена. Нам надлежит ответить на
вопрос: Как закон становится силой? Сила, которую мы ищем,
не заключается непосредственно в природе, это - не
механическая мощь, как это выяснилось выше, и люди, несомненно,
имеют физическую силу для совершения несправедливостей.
Искомая сила должна быть, следовательно, такой силой, которая
зависит от некой воли. Однако же воля эта должна быть не
свободной, но необходимо и неизменно определенной законом.
Такой воли, как воли индивидуума, так чтобы каждый другой
всегда мог уверенно полагаться на ее правомерность, не может
быть. Следовательно, дело должно было бы обстоять так, чтобы
искомая воля имела силу только там, где желала бы закона, и не
имела бы силы там, где она не желала бы его: итак, наша задача
в ближайшем ее определении такова: найти такую волю,
которая есть сила только тогда, - но тогда есть сила
непременно, - когда она желает закона.
Превосходство силы над свободным существом могло бы
возникнуть только вследствие соединения множества
свободных существ; ибо в чувственном мире нет ничего
могущественнее свободного существа (именно потому что оно свободно и
может обдуманно придать своей силе целесообразное
направление); и ничего могущественнее индивида, кроме множества
индивидов (es gibt in der Sinnenwelt nichts, das mächtiger sei, als
ein freies Wesen (eben darum, weil es frei ist, und seiner Kraft mit
Besonnenheit eine zweckmäßige Richtung geben kann); und nichts,
das mächtiger sei, als der einzelne, außer mehrere). Их крепость
заключалась бы, следовательно, только в их соединении. Сила же их
должна зависеть от того, что они желают закона, или права.
Следовательно, от этого должно зависеть их соединение, на котором
зиждется их сила: единственной скрепой этого соединения должно
быть воление права. Как только они пожелают неправого (Unrecht),
их союз, а с ним и вся их мощь, должны были бы рассыпаться.
96

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
Это условие, а именно, чтобы воля к неправому непременно
нарушала согласие, необходимо выполняется во всяком
соединении свободных существ. Известное число свободных существ
соединяется, это означает: они хотят жить сообща. Но они
совершенно не могут сосуществовать если каждый не ограничит
своей свободы свободою всех остальных. Если миллион человек
находятся вместе, то пусть даже каждый отдельный человек
желает для самого себя столько свободы, сколько вообще
возможно. Но если мы соединим волю всех их в одном понятии, как
одну волю, то эта воля делит сумму возможной свободы на равные
части; она направлена на то, чтобы все были свободными друг
рядом с другом, чтобы поэтому свобода каждого была
ограничена свободой всех остальных*. Поэтому то единственно
возможное, относительно чего соединяется их воля, это право: а
поскольку здесь существуют совместно определенное число
людей определенных склонностей, занятий и т.п., - право в
применении к ним, т.е. их положительный закон. Если только
все они едины, то непременно желают закона. Если даже только
один человек будет подавлен, то этот один человек наверное не
дает своей воли на этот закон, и тогда уже все не будут едины.
Мы сказали: То, в чем все они согласны, - это их
положительный закон, определяющий границы прав и свобод каждого
отдельного человека при этих обстоятельствах. Волю же этого
закона они не должны выражать прямо и непосредственно, и нет
также необходимости собирать, скажем, их голоса об этом, в
результате чего мы получили бы эту волю в весьма нечистом виде.
Каждый, кто знает их численность, их занятия, все их
положение, может сказать им, в чем все они согласны. Их закон дан им
правилом права и их определенным физическим положением,
так же как два фактора дают продукт; каждый рассудительный
человек может искать его. Содержание закона решительно не
зависит от произвола, и самомалейшее влияние последнего де-
* Volonté générale Руссо, отличие которой от volonté de tous вовсе не так
уж непостижимо (40). Все отдельные люди желают оставить каждый
за собою сколь возможно больше и оставить всем остальным сколь
возможно меньше; но именно потому что эта их воля спорна в самой
себе, противоречащее взаимно упраздняется, и то, что остается в
окончательном результате, - это то, чтобы каждый имел то, что ему
причитается. Если два человека торгуются друг с другом, то, сколько
бы мы ни допускали, что каждый хочет обмануть другого; но,
поскольку ни один из них не желает быть в убытке, эта часть их воли взаимно
уничтожается, и их общая воля состоит в том, чтобы каждый получил
то, что причитается по праву (daß jeder erhalte, was Recht ist).
4 Зак. 42
97

третий основной раздел
лает закон несправедливым и вносит в их соединение семя
раздора и основу его будущего распада. Но форму закона, его
обязывающую силу этот закон получает только от согласия
отдельного человека на то, чтобы соединиться с этой определенной
народной массой (Volksmenge) в некоторое общежитие
(gemeines Wesen). Итак - все едины только относительно права и
закона; и тот, кто един со всеми, тот необходимо желает права и
закона (Also - nur über Recht und Gesetz sind alle einig; und wer
mit allen einig ist, der will notwendig Recht und Gesetz). В таком
соединении невозможно встретить двух индивидуумов, из
которых бы один желал чего-то иного, чем другой. Как только же два
индивидуума окажутся несогласны друг с другом в своем воле-
нии, по крайней мере один из них будет несогласен также и со
всеми прочими, его воля есть индивидуальная, и именно
поэтому несправедливая воля. Если воля другого, с которым он
оказался в правовом споре (Rechtsstreit), не согласуется с волей
общины (Gemeine), то первый необходимо прав.
Не возникает и вопроса о том, не будет ли всякий раз в таком
соединении на стороне справедливой воли, когда бы она ни
полагала себя в действие, превосходство силы над
несправедливой волей, поскольку ведь эта последняя всегда есть только
воля отдельного человека, а первая - воля общины.
Вопрос только в том, как устроить так, чтобы воля общины
всякий раз была деятельна и действовала там, где она должна
возыметь действие и подавить индивидуальную волю; чтобы,
следовательно, с физическими силами отдельных людей дело
обстояло точно так же, как обстоит с волей отдельных людей
при их соединении в понятии, чтобы отдельные силы так же
точно сливались воедино с силой общины, как, при синтетическом
соединении воли всех в одно понятие, отдельная воля сливается
воедино с волей общины. Это должно происходить необходимо
и согласно строгому правилу, ибо ведь всякому, кто подчиняется,
должна быть дана совершенно для него убедительная гарантия;
ему должна быть доказана абсолютная невозможность того,
чтобы в возникающем соединении против него могла бы
действовать какая бы то ни было иная мощь, кроме мощи закона,
и доказано, что всякая другая мощь будет немедленно
оттеснена законом, - что если закон должен всякий раз неуклонно быть
приведен в исполнение, то это зависит вовсе не от случайности
или от доброй воли другого человека и т.п., но проистекает из
организации целого.
Самая сильная и единственно достаточная гарантия, которой
может справедливо требовать каждый отдельный человек,
состоит в том, что само существование общества поставлено в
зависимость от действенности закона.
98

Систематическое применение понятия права, или Учение о праве
Так оно, в общем, и есть уже по самой природе вещей. Если
бы несправедливость сделалась всеобщей, общество
необходимо должно было бы распасться и оттого погибнуть. Но от
одной строгости, выходящей за предписанные законом рамки,
здесь, или там, или еще где-нибудь, или от одного случая
бездеятельности закона, соединение вовсе еще не распадается с
необходимостью. Для отдельного же человека слабой гарантией
было бы то, что хотя ему лично и также другим индивидам и
может быть причинено насилие, но что всем одновременно никогда
не будет причинено неправого.
Соотношение должно бы быть здесь поэтому таким, что из
каждой, кажущейся сколь угодно малой, несправедливости в
отношении отдельного человека необходимо проистекала бы
несправедливость в отношении всех. Как это возможно устроить?
Закон необходимо должен быть деянием. Он совершенно
наверное всегда будет деянием, если, наоборот, деяние есть
закон, т.е. если все, что может быть совершено в общественном
соединении однажды и одним отдельным человеком, только в
силу того что оно совершается им в этот единственный раз,
станет легальным (gesetzlich) и может быть совершаемо всеми, кто
имеет к тому охоту; если каждое действие каждого человека
действительно дает всеобщезначимый закон. В таком
соединении каждая несправедливость необходимо постигает всех;
всякий проступок (Vergehung) есть несчастье общества; то, что
могло случиться со мною, может отныне случиться с каждым
отдельным человеком во всей общине, и если даже только
один должен жить в безопасности, то первостепенной задачей
всех должно быть - защитить меня, помочь мне добиться своего
права и наказать неправое деяние. Ясно, что эта гарантия будет
достаточной: что при подобном устройстве закон всегда будет
действовать, но и никогда не преступит своей границы, потому
что тогда ее преступление стало бы также легальным для всех.
Ясно, что тот, кто вступает в подобное соединение, сохраняет
свою свободу, хотя и отказывается от нее, и сохраняет ее
именно тем, что отказывается от нее, что понятие этого
общественного соединения разрешает все противоречия, а его реализация
реализует господство права; что каждый, кто желает господства
права, необходимо должен желать подобного соединения; - что
поэтому его понятие замыкает круг нашего исследования. Более
обстоятельный анализ этого понятия будет изложен нами в
третьей главе нашего учения о праве, об общежитии (vom
gemeinen Wesen).
99

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Дедукция изначального права
§ 9. Каким способом может быть
мыслимо изначальное право?
О правах можно вести речь только при условии, что
некоторое лицо, мыслимое как лицо, т.е. как индивидуум, мы
соотносим с другими индивидуумами в том отношении, что мы, пусть
даже и не полагаем действительного общества между ним и
этими индивидуумами, однако воображаем себе возможное
между ними общество. То, что прежде всего и для чисто
спекулятивного исследования составляет условия личности,
становится правами единственно лишь в силу того, что мы мыслим
другие существа, которым согласно закону права не позволяется
нарушать эти условия. Свободные же существа совершенно
невозможно мыслить пребывающими вместе друг с другом так,
чтобы при этом их права взаимно не ограничивали друг друга,
а следовательно, так, чтобы объем изначальных прав не
превращался бы в объем прав в некотором общежитии. А значит,
было бы совершенно невозможно вести рефлексию о правах как
изначальных правах, т.е. не принимая во внимание необходимых
в силу прав других лиц ограничений. Тем не менее подобное
исследование должно предшествовать исследованию прав в
общежитии и служить ему основанием. Стало быть, мы должны
абстрагироваться от этого ограничения, на что свободная
спекуляция и в самом деле решается с такою легкостью, что
совершает эту абстракцию даже непроизвольно, и ей приходится
только напоминать, что она ее совершила. Со стороны
возможности поэтому никаких трудностей не встречается.
Следует только напомнить и с должным усердием внушить,
что мы совершили эту абстракцию и что, стало быть, созданное
этой абстракцией понятие хотя обладает идеальной
возможностью (для мышления), однако не имеет никакого реального
значения. Если мы пренебрежем этим замечанием, то получим
исключительно лишь формальное учение о праве. - Не существует
100

Дедукция изначального права
никакого состояния изначальных прав, и нет никаких
изначальных прав человека. Человек действительно имеет права только
в общности с другими, так же как, в соответствии с
приведенными нами ранее высшими принципами, только в общности с
другими он и вообще может быть мыслим. Изначальное право есть
поэтому простая фикция, но она необходимо должна быть
произведена в целях науки (zum Behuf der Wissenschaft). Ясно,
далее, и здесь следует еще раз напомнить об этом, хотя это уже не
раз настойчиво подчеркивали прежде, что условия личности
могут быть мыслимы как права лишь постольку, поскольку они
являются в чувственном мире и могли бы быть нарушены другими
свободными существами, как силами в чувственном мире; что
поэтому хотя и может быть право на чувственное
самосохранение, на сохранение моей плоти как таковой, но отнюдь не может
быть права свободно мыслить или хотеть; что мы, разумеется,
имеем право принуждать в отношении того, кто посягает на нашу
плоть, но вовсе не имеем этого права в отношении того, кто,
скажем, чинит нам помехи в наших успокоительных для нас
убеждениях, или вызывает в нас негодование своим
аморальным поведением.
§10. Определение изначального права
«Пусть каждый ограничивает свою свободу, объем своих
свободных действий, понятием свободы другого (так, чтобы и другой
мог существовать при этом как свободный вообще)», - таково
основоположение всякой правовой оценки. Понятие свободы,
стоящее в нем вторым, которое имеет, как мы уже напомнили
читателю выше, лишь формальное значение, дает нам понятие
изначального права, - того права, которое абсолютно должно
быть присуще всякому лицу как таковому. Обсудим его теперь
подробнее.
Это понятие есть, по своему качеству, понятие о
способности быть абсолютно первой причиной; по количеству объемле-
мое им совершенно не имеет границ, но бесконечно по своей
природе, потому что речь идет вообще лишь о том, что лицо
должно быть свободно, а не о том, насколько оно должно быть
свободно. Количество противоречит этому понятию, так как оно
установлено здесь как сугубо формальное понятие. По
отношению речь идет о свободе лица лишь постольку, поскольку она
должна по закону права ограничивать объем свободных
действий других, потому что эти действия могли бы сделать требуе-
101

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
мую формальную свободу невозможной; а это определяет
количество нашего исследования. Речь идет только о причинности
в чувственном мире, в котором единственно и может свобода
быть ограничена свободою. Наконец, по модальности это
понятие имеет аподиктическую значимость. Всякое лицо безусловно
должно быть свободно.
Изначальное право есть, следовательно, абсолютное право
лица быть в чувственном мире только причиной (абсолютно
никогда не быть следствием).
§ 11. Анализ изначального права
В понятии действия (Wirkung), а именно абсолютного
действия, заключаются следующие два [определения]: 1) что
количество и качество делания (Tun) вполне определено самой
причиной; 2) что из положенное™ первого непосредственно следует
количество и качество страдания в объекте действия; так что от
каждого из них можно переходить к другому, одним
непосредственно определять другое, что мы необходимо знаем то и
другое, как только мы знаем одно из них.
Поскольку лицо есть абсолютное и первое основание
понятия о своей действенности, своего понятия о цели, постольку
проявляющаяся в этом свобода остается вне границ настоящего
исследования, ибо эта свобода никогда не вступает в
чувственный мир и не может встретить в нем помех себе. Воля лица
вступает в чувственный мир единственно лишь постольку,
поскольку она выражена в определении плоти. В этой области
поэтому саму плоть свободного существа следует рассматривать
как последнее основание ее определения, и свободное существо
как таковое тождественно со своей плотью. (Эта плоть есть
представитель Я в чувственном мире; а там, где мы смотрим
только на чувственный мир, - она сама есть Я.) - Так мы
постоянно и судим в обыденной жизни. Меня там не было. Он видел
меня. Он родился, умер, погребен и т.п.
Поэтому
I. Плоть, рассматриваемая как лицо, должна быть
абсолютной и последней причиной своего определения к действенности.
В какие границы плоть может быть заключена и действию каких
законов она может быть подчинена в силу своей собственной
организации, - это не имеет здесь значения и не принимается в
расчет. Что изначально ей не свойственно, то она не есть. Но
только - все то, что физически возможно в ней, должно быть
102

Дедукция изначального права
возможно действительно совершить в ней, если лицо того
желает, и только если оно того желает Внешняя причина не должна
ни приводить ее в движение, ни препятствовать ей в ее
движении; на нее вробще не должно оказываться непосредственное
действие.
II. Из движения плоти должно с неизбежностью следовать
возможное через это движение действие в чувственном мире.
Не обязательно то именно действие, которое при этом мыслится
и задумано. Ибо эсли кто-нибудь недостаточно знал природу
вещей, недостаточно верно оценил свою деятельную силу в
сравнении с присущей природе способностью инерции (Trägheit)
и если поэтому нечто происходит вопреки его намерению, то в
этом виноват он дам и ему нет причин жаловаться на кого-то,
кроме себя. Но только чувственный мир не должен определяться
вопреки воздействию плоти некой посторонней, лежащей вне его
свободной силой, ибр вследствие этого плоть перестала бы
быть свободной причиной.
III. Однако же целесообразное определение плоти для
воздействия на некоторую вещь впервые следует ведь только за
познанием и из познания вещи, на которую должно быть оказано
действие; а следовательно, свободное существо, в конце
концов, все-таки зависимо. Впрочем, это обстоятельство в целом
уже давным-давно было признано и исключено из сферы
настоящего исследования. Действенность и определенное познание
взаимно обусловливают друг друга и заполняют одну и ту же
сферу, как мы доказали и объяснили это выше. Далее пределов
данности объекта мы вовсе не можем желать действовать; это
противоречит сущности разума: лицо свободно только в
границах сферы этой данности.
Определим это несколько обстоятельнее: в объеме данного
и при условии, что нечто дано, существоХ1Х свободно оставить
его таким, каково оно есть, или сделать его иным, и сделать
его таким, каким оно должно быть согласно его понятию цели.
Оно свободно взаимно соотнести друг с другом многообразие
данного ему, определить в нем одно через другое,
приспособить одно к другому и связать в некое целесообразное для
него целое. Если недостает одной из этих деятельностей, то
существо не свободно и уже не зависит только от своей
собственной воли.
Для этого требуется, чтобы все оставалось таким, каким оно
было однажды познано свободным существом и положено в его
понятии; было ли оно при этом особенно модифицировано
существом или же не было. Не модифицированное, если только
103

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
разумное существо помыслило его и поставило его в ряд
последовательного опыта со своим миром, именно в силу того, что
оно не было им модифицировано, становится чем-то
модифицированным. Лицо не модифицировало его вследствие своего
понятия о целом, для которого должна подходить эта
определенная вещь, потому что только в этом своем естественном виде
она подходит для него, и оно модифицировало бы его, если бы
оно не подходило для этого целого; или оно модифицировало
свою цель соответственно этому свойству вещи. Его
воздержание от известной деятельности само было деятельностью,
целесообразной деятельностью, а значит, модификацией, пусть даже
и не этой определенной вещи, но того целого, для которого
должна была подходить эта вещь.
Природа же сама по себе, подчиненная механическим
законам, собственно говоря, изменять себя не может. Всякое
изменение противоречит ее понятию. То, что кажется нам
изменением природы ее собственной силой, совершается согласно этим
неизменным законам и вовсе не было бы для нас изменением, а
было бы чем-то постоянным (Dauerndes), если бы мы
достаточно хорошо знали эти законы. Если нечто изменяется согласно им
в нашем мире, рассчитанном на наши цели, то мы сами в том
виноваты. Или мы не должны были рассчитывать на его
длительность, если законы, согласно которым происходит
изменение, слишком могущественны для нас, или же нам следовало бы
предупредить их действие искусством и умением, если сила этих
законов не столь над нами преобладает. Только другие
свободные существа могли бы произвести в нашем мире, т.е. в системе
того, что мы познали и соотнесли со своими целями,
непредвидимое и не поддающееся предотвращению изменение; но тогда
была бы нарушена наша свободная действенность. - Лицо
имеет право требовать, чтобы во всем объеме известного ему мира
все оставалось таким, как оно его познало, потому что в своей
действенности оно руководствуется своим познанием, и, если
только в этом мире случается изменение, оно бывает сразу же
дезориентировано и остановлено в течение своей причинности,
или же видит, что последуют совершенно не такие результаты,
какие оно наметило.
(Здесь - основание всякого права собственности. Известная
мне и - пусть даже только мысленно - подчиненная моим целям
часть чувственного мира изначально, а отнюдь не в обществе, -
в этом последнем отношении можно обнаружить здесь еще и
другие определения, - является моей собственностью. Никто не
104

Дедукция изначального права
может оказывать влияния на эту^ собственность, не препятствуя
тем свободе моей действенности*.
Здесь, следовательно, нами разрешен старый спор о том,
основано ли право собственности на вещь только на оформлении
(Formation) ее, или же оно основывается уже на воле к
обладанию этой вещью (Willen, dasselbe zu besitzen) (41). Этот спор
решен благодаря синтетическому соединению обоих мнений, а в
системе, действующей в строгом согласии с синтетическим
методом, и не могло случиться иначе; разрешен тем, что, как мы
показываем здесь, простое подчинение нашим целям, без
всякого оформления в собственном смысле, всегда есть, однако,
оформление, потому что предполагает свободное
воздержание от возможной деятельности, вследствие некоторой цели;
а оформление вещи, как окажется в дальнейшем, дает право
собственности единственно лишь постольку, поскольку нечто
посредством его подчиняется и остается в подчинении нашим
целям. Последнее основание собственности на вещь есть,
следовательно, подчинение ее нашим целям.)
IV. Лицо желает, чтобы его деятельность стала причиной в
чувственном мире, - это значит: оно желает, чтобы было дано
восприятие, соответствующее его понятию о цели его
деятельности, - а именно, как это само собою понятно, и как это выше
было освещено нами с большей отчетливостью, в некотором
будущем моменте, следующем вообще (не обязательно
непосредственно) за моментом воли.
Мы уже напомнили читателю, что, если это вообще должно
быть возможно, то вещи в будущем, т.е. или после деятельного
воздействия лица, или же после того, как оно целесообразно
откажется от своей деятельности, должны быть оставлены в
неприкосновенности и предоставлены своему естественному
ходу, и что, выражая эту волю, лицо непосредственно желает
также и этого последнего. От этого, однако, мы здесь
абстрагируем.
Например: Представьте себе изолированного обитателя пустынного
острова, который кормится охотой в лесах этого острова. Он
предоставлял лесам расти так, как им угодно; но он знает их и знает все
удобства их для своей охоты. Мы не можем пересаживать или валить
деревья в его лесах, не делая тем совершенно бесполезным все его
приобретенное знание и не лишая его этого знания, не останавливая
тем его бега в преследовании его дичи и не затрудняя, таким
образом, или не делая для него невозможным приобретения средств его
пропитания, а значит, не нарушая свободы его действенности.
105

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Но ясно, далее, что в таком случае оно, чтобы оно могло
воспринимать, и воспринимать мыслимым уже теперь способом,
согласно уже теперь известному ему правилу, оно необходимо
должно также желать длительности взаимного отношения частей
его плоти в настоящий момент, те. длительности самой его
плоти, и длительности настоящего отношения ее к волящему и
познающему; еще определеннее, - что оно должно желать, чтобы
для него было будущее состояние и чтобы оно следовало из его
настоящего состояния согласно известному ему правилу,
которое оно принимало во внимание в своей действенности. -
Следовательно, силою воли, и единственно ее одной, лицо в
настоящем моменте объемлет будущее; только благодаря воле
впервые возможно понятие будущего вообще как такового;
посредством воли оно не только объемлется, но и получает
определение; должно быть такое будущее, а чтобы оно могло быть
таким, я должен быть таким. Но если я должен быть таким, то
мне вообще необходимо должно быть (es soll eine solche
Zukunft sein, und damit sie eine solche sein könne, soll ich ein
solcher sein. Soll aber ich ein solcher sein, so muß ich überhaupt sein
sollen).
(Здесь мы заключаем от воления определенного рода
существования в будущем о волении будущего вообще, о пожелании
нашей собственной длительности; мы утверждаем, что мы -
изначально, согласно законам разума, которые здесь механически
властвуют над нами - желаем продолжать существовать не ради
самой длительности, но ради определенного состояния в
длящемся существовании; мы рассматриваем длительность отнюдь
не как абсолютную цель, но как средство для какой-нибудь цели.
Это, очевидно, подтверждается опытом. Все люди всякую
минуту хотят жить, - более благородные из них для того, чтобы еще
что-нибудь совершить, не столь благородные для того, чтобы
еще чем-нибудь насладиться (Alle Menschen wünschen das Leben
jedesmal, um irgend etwas, die edleren noch zu tun, die weniger
edlen noch zu genießen).
Лицо желает только что указанного, если только оно
вообще желает, желает чего-нибудь, что бы это ни было.
Следовательно, это определенное воление есть условие всякого
воления; его реализация, т.е. сохранение нашей теперешней
плоти, - которое в области естественного права означает то же, что
самосохранение, есть условие всякого другого действования
и всякого проявления свободы.
V. Если соединить вместе все сейчас нами дедуцированное,
лицо в своем изначальном праве требует продолжающегося
106

Дедукция изначального права
взаимодействия между его плотью и чувственным миром,
определенного и определимого единственно лишь его
свободно набрасываемым понятием об этом взаимодействии.
Установленное понятие абсолютной причинности в чувственном
мире, а поскольку это понятие было равно понятию изначального
права, само понятие изначального права теперь вполне
исчерпано, и к его составу ничто более принадлежать не может.
Итак, изначальное право есть абсолютное и замкнутое целое;
каждое частичное нарушение его затрагивает целое и влияет на
целое. Если же угодно видеть некое подразделение в этом
понятии, то это подразделение может быть только лишь тем, которое
заключается в самом понятии причинности и которое уже было
установлено нами выше. В изначальном праве, следовательно,
заключено:
1. Право на длительность абсолютной свободы и
неприкосновенности плоти (т.е. чтобы на нее совершенно не оказывали
непосредственнного воздействия),
2. Право на длительность нашего свободного влияния на
весь чувственный мир.
Особого права на самосохранение не существует; ибо то, что
употребление тела как орудия или употребление вещей как
средств в известном случае непосредственно имеет целью
обеспечение длительного существования нашей плоти как
таковой, - это случайно. Даже если бы мы имели не столь
значительную цель, нашей свободе нельзя было бы мешать, ибо
мешать ей вообще недопустимо.
Но не следует упускать из виду того, что вся совокупность
нашего изначального права имеет силу не только для
настоящего мгновения, но что оно исходит в будущее настолько,
насколько мы вообще способны охватить его нашим духом и нашими
планами; что поэтому в нем непосредственно и естественно
заключено право обеспечить всю совокупность наших прав на все
возможное будущее.
Изначальное право возвращается в себя само, становится
правом, дающим самому себе оправдание, конституирующим
само себя, т.е. абсолютным правом, - а в этом заключается и
доказательство того, что круг нашего исследования о нем
завершен, поскольку нашему взору является полный синтез (daß
der Umkreis unserer Untersuchung über dasselbe vollendet ist, da
eine vollständige Synthesis zum Vorschein kommt). Я имею право
желать осуществления своих прав на все будущее, насколько я
полагаю себя, потому что я имею эти права: и я имею эти права,
потому что я имею право желать их. Право быть свободной при-
107

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
чиной и понятие абсолютной воли - это одно и то же. Кто
отрицает свободу воли, тот, будучи последователен, должен отрицать
также и реальность понятия права, как это делал, например,
Спиноза, у которого право означает просто способность
определенного, ограниченного мирозданием индивидуума (42).
§ 12. Переход к исследованию права принуждать
через посредство идеи равновесия права
Согласно сказанному выше, право принуждать должно быть
обосновано через нарушение изначального права, т.е. тем, что
некоторое свободное существо простирает объем своих
свободных действий столь далеко, что этими действиями нарушает
права другого свободного существа. Однако же нарушитель ведь
также свободен и имеет право быть свободным. Ему присуще
изначальное право, а оно ведь, как мы установили, бесконечно.
И все же должно быть возможно, чтобы он, свободным
употреблением этого права, нарушал право другого. Изначальное право
должно поэтому иметь все-таки некоторое определенное
законом права количество, если вследствие его употребления
должно быть возможно нарушение некоторого права; и ответ на
вопрос: в каком случае некоторое право нарушено, и вследствие
этого нарушения вступает в силу право принуждать, - зависит от
ответа на другой вопрос: какое количество свободы определено
каждому законом права?
Выразимся отчетливее: если какое-либо употребление
свободы противоправно и тем самым дает право на принуждение,
то правое употребление ее, те. изначального права, должно
быть заключено в определенные границы; и мы не можем
указать противоправного употребления свободы, не зная правого ее
употребления; то и другое могут быть определены только через
свою противоположность. Если можно указать эти границыи
каждый держится в этих границах, то право принуждать не
вступает в силу; имеется равное для всех право, или равновесие
права (Gleichgewicht des Rechts), и нам, прежде всего прочего,
надлежит установить условия этого равновесия, в порядке
подготовки и обоснования для последующего затем исследования о
праве принуждать; ибо право принуждать вступает в силу только
там, где было нарушено равновесие права: и, чтобы определить
первое, нужно знать это последнее.
I. Всякое правоотношение определено положением: пусть
каждый ограничивает свою свободу возможностью свободы дру-
108

Дедукция изначального права
гого. - Мы обсудили сейчас, что нужно, чтобы существо было
свободным вообще и в себе. Такая бесконечная свобода
существа, как описанная нами, упразднила бы свободу всех, кроме
одного-единственного существа, и уничтожила бы ее самое даже
в отношении ее физического существования, а следовательно,
закон права противоречил бы себе самому. Это противоречие
сразу же разрешается, если мы подумаем о том, что закон права
обращен не только к одному существу, исключая другое, но что
он имеет силу для всех свободных существ без исключения.
Если А должно ограничить свою свободу так, чтобы В могло быть
также свободно рядом с ним, то и В, напротив, также должно
ограничить свою свободу так, чтобы А могло быть свободно
рядом с ним, чтобы и для него оставалась сфера свободной дей-
ственнности. - Это положение делается еще определеннее,
если мы подумаем о том, что самоограничение А возможностью
свободы В имеет место единственно лишь при условии, что В
так же точно ограничивает свою свободу и что закон отпадает и
совершенно неприменим, если этого не происходит.
Самоограничение каждого взаимно, поначалу только formaliter (чтобы оно
вообще имело место, и именно как таковое) обусловлено
самоограничением другого. Оно не имеет места ни для кого из них
обоих, если оно не имеет места для обоих вместе (für alle beide).
Это вытекает из самой природы вещи, и достаточно известно из
предшествующего; но это остается в общем виде, есть пустое
понятие, и совершенно не допускает никакого применения. -
Если один говорит другому: не делай этого, это мешает моей
свободе; почему же другому не следовало бы ответить ему: а моей
свободе мешает - не сделать этого?
Предстоит, следовательно, ответить на вопрос: насколько же
именно (inwieweit) должен каждый ограничить, ради свободы
другого, количество своих свободных действий; насколько
простирается та свобода, которую каждому позволено оставить за
собою, и бережение которой со стороны другого решает для него
вопрос о том, имеет ли другой права вообще или нет; и
насколько простирается та свобода, которую он должен признать за
другим, в своем понятии о нем, и оберегать ее в своих действиях; и
из бережения которой другой решает для себя, имеет ли он
права или нет?
Правоотношение вообще не определено ничем, кроме только
установленного нами закона права. Поставленный вопрос может
быть разрешен поэтому только исходя из этого закона. Но, как
было установлено, этот закон совершенно формален, и не
определяет никакого количества. Он полагает только «что» (das
109

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Daß), но не «насколько» (das Inwieweit). Весь этот закон поэтому
или вообще неприменим и ведет только к пустой игре мысли с
понятиями, или же из первого должно следовать второе, и
одновременно с полаганием первого должно быть положено также и
второе.
То и другое полагается одновременно, - это означает: одно
лишь понятие о свободе некоторого существа предписывает мне
одновременно количество того ограничения, которое я должен
вменить себе в обязанность. - Совершенно ясно, что, если
должно было быть возможно некое применение нашего понятия,
ответ должен был получиться именно таким: не так легко сказать
только, что же, собственно, может означать выведенное сейчас
положение и как и почему оно может быть истинным. Прежде
всего, проанализируем его. В нем заключаются следующие три
положения:
a) Действительное, - а не только, скажем, проблематически
мыслимое возможным, - самоограничение свободного существа
обусловлено познанием определенного свободного существа
вне его. Кто не имеет такого познания, тот не может
ограничивать себя; а возможное существо, которого я не знаю, не
обязывает меня к самоограничению.
Если, как это происходит при дедукции изначального права,
лицо мыслится в чувственном мире изолированным, то до тех
пор, пока оно не знает никакого лица вне себя, это лицо имеет
право простирать свою свободу настолько, насколько оно может
и желает, и если ему угодно (es ihr beliebt), завладеть для себя
всем чувственным миром. Его право действительно (если бы
только изначальное право вообще могло быть действительным
правом) бесконечно, ибо отпадает то условие, при котором оно
должно было бы быть ограниченным.
b) Самоограничение свободного существа также совершенно
и сразу же определено познанием другого свободного существа
вне его. Оно, прежде всего, положено этим познанием, что
читатель может признать без возражений. Каждый, если только он
подчиняется закону права, должен ограничить свою свободу
свободою другого: как только он познает свободное существо
вне себя. Поэтому с того мгновения, когда тот, кого мы полагали
изолированным, познает вне себя свободное существо, ему уже
надлежит иметь в виду не только и исключительно возможность
своей свободы, но также и возможность свободы другого. Но
далее мы утверждаем: его самоограничение определено этим,
только и исключительно это познание предписывает границу
того, насколько должно простираться это ограничение.
ПО

Дедукция изначального права
с) Во всяком случае, моя свобода ограничивается свободой
другого только при условии, что он сам ограничивает свою
свободу понятием о моей свободе. Иначе он бесправен. Если
поэтому из моего познания другого должно последовать
правоотношение, то познание и совершившееся вследствие его
ограничение свободы должно быть оСоюдным. Итак - всякое
правоотношение между определенными лицами обусловлено
взаимным признанием ими друг друга, но также и совершенно
определено этим признанием.
II. Применим это положение к отдельным содержащимся в
его объеме случаям, прежде всего - к праву на постоянную
свободу плоти (fortdauernde Freiheit des Leibes).
Как только разумное существо замечает некоторую
артикулированную для изображения разума в чувственном мире плоть,
а человек - человеческую плоть, - оно должно, согласно
вышесказанному, полагать ее плотью разумного существа, а
изображенное ему через ее посредство существо - разумным
существом. Как только оно полагает эту плоть, оно именно этим
самым определяет ее как известное количество материи в
пространстве, наполняющее это пространство и непроницаемое
в нем.
Плоть же разумного существа, вследствие изначального
права, необходимо свободна и неприкосновенна. Познающему
следовало бы поэтому, вследствие своего познания, необходимо
ограничить свою свободу действенностью вне этой плоти и вне
того пространства в чувственном мире, которое она занимает.
Он не может полагать эту плоть как вещь, на которую он мог бы
произвольно воздействовать, подчинять ее своим целям и тем
самым овладевать ею, но может только полагать ее как нечто
такое, что ограничивает сферу его действенности. Эта
сфера может простираться всюду, но только не туда, где находится
это тело. Как только я заметил его и познал его как то, что он
есть, я познал нечто ограничивающее сферу моего дейст-
вования (Wirken) в чувственном мире. Я со своею
действенностью исключен из того пространства, которое он каждый раз
занимает.
Поскольку, однако, это самоограничение зависит от того,
чтобы другой так же точно заметил меня и полагал меня так, как я
положил его, что само по себе необходимо; далее, чтобы другой
так же точно ограничил этим познанием свою свободу, как я
ограничил свою свободу: то мое ограничение и право другого
являются только проблематическими, и невозможно решить,
имеет ли место то и другое или нет.
111

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
III. Как только я полагаю плоть существа вне меня, как
абсолютно свободную в своем самоопределении к действенности,
а изображенное через нее существо - как свободную причину в
чувственном мире, я необходимо должен полагать, что это
существо желает, чтобы его понятию соответствовало в
чувственном мире какое-нибудь следствие (Effekt), чтобы, следовательно,
оно, вследствие понятия об изначальном праве, подчинило
своим целям какие-нибудь объекты в чувственном мире. Он, если
он замечает меня, должен допускать то же самое обо мне.
Эти объекты, подчиненные особенным целям каждого,
должны были бы, если бы мы их знали, быть для нас обоих взаимно
неприкосновенными. Но поскольку это дело остается в сознании
каждого и не обнаруживается в чувственном мире (in der
Sinnenwelt sich nicht offenbart), объекты права и ограничения
являются проблематическими.
Объекты права являются проблематическими, однако не
только они, но и право вообще является проблематическим, оно
недостоверно и зависит от некоторого неизвестного условия, -
имеют ли оба взаимно права друг перед другом (aufeinander).
Я обязан оберегать (schonen) те объекты, которые другой
подчинил своим целям, только при предпосылке, что он бережет те,
которые я поставил на службу своим целям. Но он вовсе не
может показать, бережет ли он их или нет, пока он их не знает;
и я так же точно могу показать, берегу ли я подчиненные его
целям объекты, пока я не знаю их. По причине этого
господствующего неведения отсутствует, таким образом, даже и возможность
для нас сохранить себя во взаимном отношении как
правоспособные существа.
(Проблематическим является не только то, настроены ли
оба беречь каждый собственность другого; но даже то,
настроены ли они взаимно чтить свободу и неприкосновенность плоти
друг друга. Поэтому между ними обоими вообще нет
действительного правоотношения; все является и остается
проблематическим.)
Выше мы уже усмотрели, что, как только вступает в силу
право принуждать, люди не могут более спокойно жить друг рядом с
другом, не вступая в соглашения. Здесь мы находим, что эта
невозможность наступает еще раньше, до всякого права
принуждать, при учреждении всякого взаимного права вообще, как мы
тут же поймем это более обстоятельно. Дело в том, что
IV. Эта недостоверность не может оставаться, если должно
быть возможно правое сосуществование обоих согласно некото-
112

Дедукция изначального права
рому правилу, которое его обеспечивает, - а не в силу, скажем,
чистой случайности, которая могла бы наступить, а могла бы и
не наступить. Ибо отныне ни один из двоих не может подчинять
своим целям то, чего он еще не подчинил им, и тем завладевать
этим объектом, не опасаясь, что им уже не овладел ставший ему
известным другой, и что он, следовательно, своим овладением
вторгается в права этого другого. Даже больше, ни один из них
двоих с момента, когда они стали друг другу известны, не может
быть в своем прежнем обладании, потому что всегда возможно,
что им завладел другой, в предположении, что у него еще нет
владельца, а тогда потерпевшему оттого ущерб будет
невозможно доказать свое обладание; которое также может быть,
впрочем, неправомерным, хотя и честным, коль скоро ведь другой
мог еще раньше подчинить эту вещь своим целям. Как же
рассудить это дело? Сами стороны не могут во всякое время знать,
кто из них обоих раньше завладел спорной вещью; или, если бы
они и могли это знать, основание решения об этом опирается на
совесть каждого из них, и вовсе не существует законным
образом для внешнего права (ist zu äußerem Rechte gar nicht
beständig). Между ними возникает правовая тяжба (Rechtsstreit),
которую решить невозможно, и спор физических сил, который может
окончиться только физическим уничтожением или совершенным
изгнанием одного из двоих. - Только по случайности,
а именно если бы обстоятельства, скажем, сложились именно
так, что ни в одном из них никогда не возникало бы вожделения
(Gelüst) обладать тем, что желает оставить за собою другой, они
могли бы жить вместе право и мирно. Но они не могут допустить,
чтобы от подобной случайности зависело все их право и их
безопасность.
Если это неведение не будет преодолено, невозможно, чтобы
между ними обоими возникло правовое отношение.
То, каковы объекты права и обязательства, является
проблематическим. Именно поэтому является проблематическим и то,
можно ли вообще полагаться на некое право, и имеет ли место
некое обязательство. Тот, кто желает права, необходимо должен
желать, чтобы это состояние, делающее всякое право
невозможным, было ликвидировано. Закон права желает права. Он
необходимо желает поэтому чтобы это состояние было
ликвидировано. Значит, есть право настаивать на его ликвидации. Кто
не желает ликвидировать его, тот одним только этим
обнаруживает, что он не желает права, и не подчиняется закону права;
следовательно, он становится бесправным и дает право на
бесконечное к себе принуждение.
113

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
V. Но как должно быть устранено это неведение? То, что
каждое лицо подчинило и должно было подчинить себе нечто, - это,
как было доказано выше, заключено в понятии лица, как
свободной причины в чувственном мире. Следовательно, каждое лицо,
прежде всего, как только ему становится известным
существование некоторого лица вне его, должно ограничить свое
обладание вообще некоторым конечным количеством (Quantum)
чувственного мира. Если бы оно хотело исключительно поставить
на службу своим целям весь чувственный мир, то свобода
хорошо ей отныне известного другого не могла бы сосуществовать
с такой волей; но ей должно быть возможно сосуществовать
с нею; стало быть, на этом лице лежит правовая обязанность
оставить другому нечто как объект его свободной действенности.
Но то, какое определенное количество каждый избрал или
желает избрать, это зависит от его свободы.
Далее, каждый только сам может знать, что он избрал,
поскольку это дело остается в сознании и не проявляется в
чувственном мире. Итак, следовательно, оба они должны были бы
сказать друг другу, чем каждый желает обладать исключительно
сам по себе, потому что это - единственное средство устранить
неведение, которое, вследствие закона права, должно быть
устранено. На каждом лежит правовая обязанность внутренно
определиться об этом, а другой имеет право принудить
нерешительного к принятию твердого решения; ибо до тех пор, пока
продолжается нерешительность, не существует ни права, ни
безопасности. Далее, на каждом лежит правовая обязанность
объявить об этом внешним образом] а другой имеет право
принудить его к этому объявлению, к декларации своего
обладания, потому что без нее так же точно не существует ни права, ни
безопасности.
Таким образом, всякое правовое отношение между
определенными лицами вообще обусловлено взаимной декларацией
того, чем они желают исключительно обладать, и становится
возможной единственно лишь через эту декларации.
VI. Декларированные притязания обоих или совместимы друг
с другом, или же друг другу противоречат; первое, если ни один
не декларирует желания обладать тем, что другой желает
сохранить за собою; последнее, если оба высказывают притязания на
одну и ту же вещь. В первом случае они уже едины, в последнем
же их спор вовсе не может быть решен при помощи правоосно-
ваний. Нельзя решить его, скажем, на основе первенства
завладения; ибо ни один из них обоих не может доказать такого
первенства, а значит, оно не имеет законной силы для внешнего
114

Дедукция изначального права
права. То, что служит перед этим судом основанием права
обладания, декларация воли, одинакова с обеих сторон;
следовательно, обе стороны имеют равное право.
Или: они оба должны достигнуть мирового соглашения, так
чтобы каждый со своей стороны убавил свои требования, до тех
пор пока их требования не перестанут противоречить друг другу,
и они, следовательно, не будут находиться в положенном нами
вначале состоянии единогласия. Однако ни один не имеет права
принудить другого к соглашению и к уступке; ибо из того, что
другой не желает уступать относительно этих определенных
предметов, не следует, чтобы он вообще не желал подчиняться
закону права. Он избрал себе определенное обладание и
декларировал его, а следовательно, его обязательство перед законом
права исполнено. Он, по его показаниям, желает и в
дальнейшем подчиняться этому закону, если только я пожелаю оставить
ему то, чего он требует; он не желает подчиняться только моей
воле обладать именно этим, а эта моя воля есть партикулярная,
индивидуальная воля, а не - долженствующая быть общей нам
обоим - воля закона права, который не решает ничего о том, кто
из нас обоих должен владеть спорным предметом.
Или: если они не могут достичь мирового соглашения, то из
этого, коль скоро спорное право с обеих сторон равно, возникла
бы неразрешимая тяжба, а из нее - война, которая могла бы
закончиться только гибелью одного из двоих. Поскольку же
подобная война, так же как и всякая война, является абсолютно
противоправной, то, чтобы эта война не возникла, они должны
передать решение своего спора третьему, безоговорочно
предоставить ему свое правовое суждение о настоящем случае и
гарантию его решения на будущее, а значит, подчинить ему свое
право суждения и свою физическую мощь; - т.е. согласно
вышесказанному, они должны совместно присоединиться к
некоторому общежитию. К этому, а именно к тому, чтобы другой или
добровольно примирился, или же присоединился одновременно с
ним к общежитию, - не к тому, чтобы он сделал то или другое, но
чтобы он выбрал одно из двух, - каждый имеет право
принуждать, потому что в противном случае между ними вообще не
возникло бы никакое правовое отношение, которое, однако,
должно возникнуть, вследствие правового закона.
VII. Если же оба они, - а только этот случай относится к
настоящему разделу (ибо о праве собственности в государстве
мы поведем речь ниже), - или были едины между собою с
самого же начала, или же достигли единства в результате мирового
соглашения, и мы допускаем, что каждый теперь по праву обла-
115

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
дает тем, что полагается ему вследствие этой обоюдной не
оспариваемой декларации: на чем же основывается их право на
те определенные объекты, которые достаются каждому в
результате раздела? Очевидно, что оно основано единственно лишь на
том, что их воля была не спорной, но согласной; что один
отказался от того, что причитается другому. Тем, что один из них
говорит: только это должно быть моим, он, посредством
ограничения через противоположность, говорит в то же время:
исключенное отсюда пусть будет твоим, - и так же, напротив, говорит
другой. Итак, их право собственности, т.е. право
исключительного обладания, вполне утверждается взаимным признанием,
обусловлено им и без этого условия не существует. Всякая
собственность основывается на соединении воли многих в одну
волю.
Я исключен из обладания определенным объектом не волей
другого, а единственно лишь моей собственной свободной
волей. Если бы я не исключил себя сам, то не был бы исключен.
Но исключить себя вообще из чего-то я должен, вследствие
закона права. А так оно, конечно же, и должно было случиться,
если каждый изначально имеет право собственности на весь
чувственный мир вообще, однако не должен действительно
удержать за собой это право и должен все же быть и остаться, при
этой потере, свободным существом.
Чтобы отчетливее выразить наше мнение, прибавим здесь
еще следующее.
1. Простым подчинением [вещи] моим целям я получаю
обладание только в воображаемом состоянии изначального права;
я получаю его таким способом только как имеющее силу для
меня самого] однако можно было ожидать, что я не буду спорить о
правах с самим собою, не стану оспаривать у самого себя
некоторого обладания, - само собой понятно - постольку, поскольку
я рассматриваю себя в области естественного права просто как
лицо. Перед судом нравственного закона дело, разумеется,
обстоит иначе; там человек словно бы оказывается в раздоре с
самим собой и судится с самим собою.
И все же мы должны были установить это положение, потому
что воля обладать чем-то есть первое и высшее условие
собственности; только не единственное ее условие, но она должна
еще получить свое дальнейшее определение от другого условия.
Как только мы полагаем человека в соединении с другими, его
обладание бывает правым единственно лишь постольку,
поскольку оно признано другим; и только вследствие этого оно
впервые получает внешнюю общую значимость, - общую пока
П6

Дедукция изначального права
что только для него и для признающего. Только вследствие этого
обладание становится собственностью, т.е. чем-то
индивидуальным. Индивидуум возможен только в силу того, что его
отличают от другого индивидуума; стало быть, нечто индивидуальное
возможно лишь в силу того, что его отличают от другого
индивидуального. Я не могу мыслить себя как индивидуум, не
противополагая себе другой индивидуум; так же точно я не могу ничего
мыслить как свою собственность, не мысля в то же время чего-
то как собственность другого; так же, со своей стороны, и другой.
Всякая собственность основывается на взаимном признании,
а оно обусловлено обоюдной декларацией.
2. Собственность на определенный предмет (Das Eigentum
eines bestimmten Gegenstandes), - а не только, скажем, то, что
вообще возможно владеть чем-то, - имеет силу, следовательно,
только для тех, кто признал между собою это право
собственности; и не более. Всегда возможно, и не противоречит праву, что о
том, что признали за мною другой или некоторые другие, весь
остальной род человеческий затеет со мною спор и пожелает
вновь разделить его со мною. Не существует поэтому
совершенно никакой надежной и вполне законной основы для внешнего
права собственности, кроме того, что было признано всем
человеческим родом. Заручиться для себя этим признанием,
казалось бы, огромная задача, и однако же, решить ее легко, и в
действительности она давно уже разрешена нынешним
устройством жизни людей. За каждым живущим в некотором
общежитии его собственность признает и гарантирует общежитие,
а значит, каждый отдельный гражданин, соучаствующий в
общественном союзе. За этим общежитием, государством, его
собственность, т.е. собственность всех отдельных граждан в нем
вообще, признают граничащие с ним в пространстве
государства. Собственность этих государств признают, опять-таки, с
ними граничащие, и т.п. Если предположить, следовательно, что
отдаленные государства не признали собственности того
государства, в котором я живу, а тем самым косвенно и моей, то ведь
они признали же собственность ближайшим образом
граничащих с ними государств. Они и их граждане не могут вступить в
область моего государства, не проходя через государства,
лежащие между ними, и не присваивая себе свободного
употребления этих последних; а этого они не могут делать, вследствие
своего признания; а таким образом, поскольку земля есть
абсолютное замкнутое и связное целое, через непосредственное
взаимное признание соседствующих государств будет
косвенно признана вся находящаяся на земле собственность. - Прав-
117

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
да, в состоянии войны всякое правоотношение прекращается,
и собственность всех отдельных ведущих войну™ государств
делается ненадежной: но состояние войны и не есть правое
состояние.
VIII. Если в результате этой единогласной декларации кое-что
останется не определено, как и следует ожидать, поскольку оба
никак не могут объять весь чувственный мир, чтобы разделить
его между собою: то это нечто не есть собственность ни одного
из них (res neutrius). Никакой особой декларации об этом не
требуется; все, что не было включено в декларацию обоих,
исключено из нее и становится, как исключенное из определенного,
неопределенным, даже если бы, скажем, во время их обоюдной
декларации оно было неизвестно им обоим, и было впервые
открыто лишь впоследствии. Эта бесхозная для них вещь (res
neutrius) вполне может быть обладанием третьего лица, и может
быть подчинена им своим целям; поскольку, однако, оба они
ничего не знают о третьем лице, но знают только друг о друге, то
они и не могут принимать во внимание этого неизвестного и
только возможного третьего.
Впоследствии одному или другому может прийти в голову
поставить на службу своим целям что-нибудь из числа этого
неопределенного и тем самым завладеть им. Поскольку оно не
принадлежит к признанной им собственности другого, он имеет,
кажется, полное право на это завладение, вследствие своего
изначального права. Но если бы теперь другой, имеющий, по
тем же причинам, такое же право, так же точно завладел этим же
самым предметом, - кто же должен был бы решать спор о вновь
сделавшемся спорным праве? Следовательно, чтобы подобная
тяжба вовсе не возникала, об этом расширении обладания, как и
о первом обладании, должны были бы также состояться
декларация и признание. Эти вторые декларация и признание, и
возможные последующие, подлежат тем же трудностям, что и
первые; оба могут желать обладать одним и тем же, и оба имеют
одинаковое право желать этого. Об этом проблематическом
праве обоих все еще может возникнуть не допускающая
разрешения тяжба и война, которая может окончиться только гибелью
одного из них или обоих. Учрежденное между ними
правоотношение все еще остается, следовательно, неопределенным и
незавершенным, и между ними еще не утверждено состояние
прочного мира.
По этой причине указанная неопределенность не может
сохраняться, и они не могут допустить, чтобы все их право и их
будущая безопасность зависели от той новой случайности, что
118

Дедукция изначального права
никто из них не захочет того, что желает иметь другой, или что
они всякий раз придут к соглашению мирно. А поэтому, уже при
первом соединении обоих для учреждения правового
отношения, о праве будущего присвоения должно быть установлено
нечто определенное.
Чтобы это было сделано - это не просто, скажем, желательно
или полезно, но это безусловно должно произойти, вследствие
правового закона, потому что иначе между ними не было бы
учреждено никакое полное и надежное правоотношение, не был
бы заключен устойчивый мир. Следовательно, каждый имеет
право принудить другого к согласию на какое-нибудь, имеющее
силу для обоих, правило о будущем присвоении.
Какое это могло бы быть правило? Декларация определяет
присвоенный особенный объект; посредством признания
собственник получает требуемое для его права собственности
согласие другого. Это признание может предшествовать
декларации, те. оно может состояться раз навсегда в момент мирного
соединения обеих сторон. Но декларация будущего завладения
в момент первого соединения состояться не может, ибо тогда это
было бы настоящее, а вовсе не будущее завладение; объекты
были бы уже определены, а не оставались неопределенными и
определимыми только в будущем. Следовательно, должно было
бы заранее состояться признание не определенного, а
определимого, т.е. они должны были бы взаимно обязать друг друга,
чтобы каждый пожелал немедленно признавать всякое
декларированное обладание другого в области того, что до сих пор не
определено, его собственностью.
Вследствие этого договора тот из них обоих, кто только
декларирует первым, получил бы, единственно в силу этой
декларации полное право собственности, поскольку другой уже
заранее обязан договором дать свое согласие. Итак, здесь впервые,
причем единственно лишь вследствие добровольного, однако
необходимого по праву соглашения, вступает в силу правоосно-
вание первенства по времени; и становится обоснованной
формула права: Qui prior tempore, potior jure, которая до сих пор не
имела законной силы перед внешним судом. Другая формула
права: бесхозная вещь достается тому, кто первым завладеет ею
(res nullius cedit primo occupant!) (43), получает здесь более
строгое определение и ограничение. Не существует никакой
абсолютно бесхозной вещи, которая была бы таковой на законном
для внешнего права основании. Только вследствие взаимной
декларации и исключенности из этой последней возникает
бесхозная вещь для двух контрагентов (res neutrius), которая лишь
119

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
проблематически является res neutrius, пока на нее не объявится
собственник. Она есть всего лишь res neutrius per declarationem;
а она cedit, ex pacto, primo occupant! et declaranti).
Возможность возникновения неразрешимой тяжбы еще не
устранена, и правовое отношение еще не обеспечено в полной
мере, если не удается устроить так, чтобы декларация возможно
скорее следовала за завладением, за познанием объекта и
решением сохранить его за собою. Ибо что же, если сразу же
после того, как я завладел этим предметом, другой, которого я
разыскиваю, чтобы декларировать ему это завладение, придет,
завладеет этим же самым предметом и теперь пойдет ко мне,
чтобы декларировать мне свое завладение? Чья это
собственность? Эта тяжба часто могла бы оказаться неразрешимою даже
перед собственным сознанием их обоих, и уж наверное
неразрешима перед судом внешнего права, потому что никто не может
доказать того, что он был первым. А следовательно, обоим,
несмотря на все употребленные старания, вновь угрожала бы
опасность быть вовлеченными в войну друг с другом.
Следовательно, завладение и декларация должны быть
синтетически соединены; или, выражаясь более строго, объект
завладения должен быть при завладении определен так, чтобы
другой не мог познать его, не познав в то же время
состоявшегося завладения. Декларировать должен сам объект; значит,
между ними обоими должны быть согласованы знаки
состоявшегося завладения. Это, и именно это необходимо, если
надлежит предотвратить всякую возможность тяжбы в дальнейшем;
поэтому есть право принуждать, [позволяющее] заставить
другого сделать это. - Эти знаки являются знаками, единственно
поскольку они были согласованы между обоими и сделаны
такими знаками. Поэтому это могут быть какие угодно знаки.
Самое естественное, что касается собственности на землю, - это
отделение ее от остальной земли заборами и канавами™
Неразумным животным это делает невозможным вход на такой
участок земли; а разумным существам напоминает о том, что они не
должны пользоваться своей способностью вступать на него.
IX. Относительно отказа от собственности (derelictio dominii),
о котором здесь также могла бы возникнуть тяжба, сразу же
ясно, что от первой собственности, от того, что присуще в силу
декларации и признания, возможно отказаться только посредством
декларации о том, что собственник не желает более обладать
этим предметом, и что каждый, что бы впрочем ни случилось,
должен во всякое время предполагать, что другой желает по-
прежнему обладать тем, что он однажды присвоил себе, пока он
120

Дедукция изначального права
прямо не объявит о своем отказе от этой воли. Насколько
простирается основание, настолько же и обоснованное им:
основанием же этой собственности является единственно лишь
декларация, а значит, она не может быть упразднена, если не будет
отменена декларация. Но декларацию отменяет только
противоположная ей декларация. В результате такой декларации
собственность, от которой отказались, становится бесхозяйной
для обоих и подлежит указанному выше правилу права о
бесхозяйных предметах. - Что касается приобретенной впоследствии
собственности (dominium acquisitum), то она приобретается
вследствие согласованного знака собственности и теряет силу,
как только теряет силу этот знак, вследствие правила:
обоснованное не простирается далее, чем основание. - Можно было
бы сказать: после того как другой однажды заметил знак, он
знает, что обозначенное было присвоено. Собственник же может
удалить знак, чтобы не держать у себя ничего лишнего; или этот
знак устареет и, может быть, исчезнет сам собою. Но именно в
этом и состоит причина того, что мы никогда не можем доказать
о другом, что он действительно заметил знак собственности.
Возможно ведь, что он вообще не подходил к предмету; или если
бы он и подошел к нему, он мог не обратить внимания на знак
собственности, поскольку эта вещь не интересовала его. Знак
никогда не бывает поэтому чем-то лишним, но он есть
необходимо постоянное правооснование; и если собственник удаляет
этот знак или позволяет ему уничтожиться, то его следует
рассматривать как отказавшегося от своего права собственности.
X. Тем, что они оба заключают указанный и определенный
нами договор о собственности, они обоюдно доказывают друг
другу, что они подчиняются закону права, если этот договор
может быть заключен единственно лишь вследствие закона права:
что, следовательно, они суть такие существа, которые обладают
правами. Итак, посредством этого договора одновременно
получает себе санкцию также и ненарушимость и
неприкосновенность их плотей, остававшаяся прежде проблематической,
и становится категорическим правом. Как это само собою
разумеется, для этого не требуется никакого особенного соглашения;
ибо «насколько» при этом не является спорным, но дано уже
через обоюдное познание. Бывшее прежде проблематическим
«что» теперь решено самим заключением договора. Наше
рассмотрение возвратилось само в себя; первое, бывшее прежде
проблематическим, стало теперь силою самого хода этого
рассмотрения категорическим; а значит, наше рассмотрение
завершено вполне.
121

ПЕРВАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Оба существа полностью определены теперь, в смысле
пределов их свободных действий в отношении друг к другу, и словно
бы обоюдно конституированы друг для друга. Каждое из них
имеет свое определенное место (Standpunkt) в чувственном
мире; и, если оба они будут оставаться на этом месте, то они
совершенно не смогут оказаться в правовой тяжбе между собою.
Между ними учреждено равновесие права.
XI. Истина синтетически выдвинутого нами положения, что
формальный сам по себе закон права может также и
материально определить объем прав каждого лица, подтверждена теперь
его всеобщей применимостью. Одно только познание
свободного существа непосредственно определяет для меня мое
правоотношение с ним, т.е. оно полагается как необходимо
подлежащее определению™1: законом права дается абсолютная задача -
или свободно определить это отношение, или предоставить его
определение государству.
Следовательно, мы дали ответ на самый важный вопрос
учения о праве как реальной науки: как возможно применять чисто
формальный закон права к определенным предметам?
122

ВТОРАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
О праве принуждать
§13
Вся наша аргументация в дедукции равновесия права
вращается в порочном круге; если мы рефлектируем о нем, то
правовое состояние, возможность которого должна была показать эта
дедукция, вновь становится невозможным; и понятие права все
еще представляется пустым и не имеющим никакого
применения.
Для разумных существ, которых мы полагали как обоюдно
познающих друг друга, было каждому для себя
проблематическим то, может ли он рассчитывать на безопасность своих прав
со стороны другого и имеет ли другой вследствие того права;
или же его следует изгнать из сферы его действия физической
силой. Сомнение должно быть разрешено благодаря тому, что
оба они определили и взаимно признали объем своих прав; ибо
из этого должно с ясностью следовать, что они подчинились
закону права.
Однако обоюдная безопасность их обоих отнюдь не
основывается только на том, чтобы они достигли соглашения между
собою о правовом состоянии, - она основана, скорее, на том,
чтобы они во всех будущих свободных действиях
руководствовались этим соглашением. Значит, в этом соглашении
предполагается доверие каждого к другому, а именно, что этот другой
будет держать свое слово не только там или здесь, где сочтет это
уместным, но что он сделает его для себя нерушимым законом.
А между тем он вовсе не мог бы дать слово как слово, которое
он желает сдержать, и не может также действительно сдержать
его в будущем, иначе как вследствие воли, чтобы между ними
утвердилось правовое отношение, а значит, вследствие своего
подчинения закону.
Следовательно, то, что долженствует доказывать
легальность и правоспособность другого, его подчинение закону,
доказывает лишь постольку, поскольку мы уже предполагаем то, что
требуется доказать, и вовсе не имеет ни силы, ни значения, если
мы этого не предполагаем.
123

ВТОРАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Убедительность всего последующего доказательства
зависит от того, чтобы мы приняли в строгом смысле этот момент
Безопасность обоих должна зависеть не от случайности, но от
некоторой необходимости, равной по силе механической, и из
которой совершенно невозможно никакое исключение. Подобная
безопасность имеется лишь при условии, что закон права
является для обоих нерушимым законом их воли, и если они не могут
обоюдно составить друг о друге подобного убеждения, то
безопасности не обеспечивает никакое соглашение, ибо оно
возымеет действие (hat... Effekt) лишь при условии этого подчинения
их воли закону права. Возможно множество оснований, которые
могут побудить их пойти на соглашение, хотя бы сами они в час
своего соглашения и не имели твердой воли сдержать свое
слово. - Или же, они оба могут в час соглашения действовать
вполне добросовестно и твердо решиться в сердце своем жить
друг с другом право; но впоследствии, соблазняясь и
утверждаясь привычкою мира, будучи избавлены от той боязни, которая
ведь тоже могла отчасти содействовать их полюбовной сделке, и
вполне уверенные в слабости соседа, они могут изменить свое
мнение. Как только один из них помыслит это возможным, он
уже ни на минуту не может оставаться в покое, но всегда должен
быть начеку, всегда быть снаряженным к войне, и тем самым
ставит и другого, который, может быть, все еще добросовестно
держится своего слова, в такое же положение, и передает ему
свое недоверие. Уже только в силу этого каждый получает право
расторгнуть мир с другим и избавиться от него, ибо возможность
сосуществования свободы их обоих тем самым упразднена. Их
договор совершенно уничтожается, ибо отменено то, на чем он
был основан - взаимное доверие.
Результат. Возможность правоотношения между лицами в
области естественного права обусловлена их взаимной
верностью и верой. Но взаимная верность и вера не зависят от
закона права; принудить к ней нельзя, и не существует права
принуждать к ней. Невозможно принуждением добиться того, чтобы
некто внутренне имел веру в мою добросовестность, потому что
это внешним образом не проявляется, а значит, находится вне
сферы естественного права. Но даже к тому, чтобы некто не
выражал внешне своего недоверия ко мне, я не могу принудить его.
Ибо, если уж он мне не доверяет, то, употребив подобное
принуждение, я вынудил бы его полностью отказаться от заботы о
своей безопасности, а значит, отказаться от своей свободы и от
всех своих прав; тем самым я подчинил бы его своему
произвольному правовому суждению и своей силе (Macht), т.е.
поработил бы (unterjochen) его, а на это никто не имеет права.
124

О праве принуждать
§ 14. Принцип всех принудительных законов
(Zwangsgesetze)
Как только утрачены верность и вера между живущими
совместно лицами, между ними, как мы видели, стали
невозможными взаимная безопасность и всякое правовое отношение. В
безосновательности (Vom Ungrunde) взаимного недоверия стороны
убедиться не могут, ибо такое убеждение может быть построено
только на прочно утвержденной и совершенно предохраненной
от всякой уступчивости и слабости доброй воле; подобную же
веру едва ли кто-нибудь может иметь к самому себе, а не то что
к другому. - Верность и веру, если они однажды утрачены,
восстановить уже невозможно; ибо или ненадежное положение
обоих сохранится, их недоверие взаимно передастся другому и
умножится от той осторожности, которую каждый из них увидит в
действиях другого; или же между ними вспыхнет война, которая
никогда не бывает правым состоянием и в которой оба
ежеминутно найдут достаточно оснований для того, чтобы сомневаться
в правом умонастроении другой стороны.
Между тем ни для кого из них не важна здесь добрая воля
другого самой по себе, по ее форме. В этом отношении каждый
предстоит суду своей собственной совести. Им важны только
последствия, материальная сторона воли (das Materiale des
Willens). Каждый желает, и имеет право желать, чтобы со стороны
другого происходили лишь такие действия, которые происходили
бы, если бы другой имел всецело добрую волю; имеется ли
действительно такая воля или нет - вопрос об этом здесь не стоит.
Каждый имеет притязание только на легальность другого, но
отнюдь не на его моральность.
Свободное существо с абсолютной свободой полагает
самому себе цели. Оно желает, потому что оно желает, и воление
некоторого объекта само есть последнее основание этой воли. Так,
а не иначе, мы определили свободное существо, и такое
определение должно за ним остаться: если его понимают иначе, то
его яйность будет утрачена.
Если бы теперь возможно было устроить так, чтобы из воле-
ния каждой неправомерной цели необходимо, и согласно всегда
действенному закону, происходило бы противоположное
намерению деятеля, то всякая противоправная воля уничтожала бы
сама себя. Именно поэтому, что мы желали бы чего-то, мы не
могли бы желать этого; всякая неправомерная воля была бы
основанием своего собственного уничтожения, так же как воля
вообще есть последнее основание самой себя.
125

ВТОРАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Необходимо было установить это положение во всей его
систематической строгости, ибо на нем основаны все
принудительные законы или уголовные законы (все законодательство о
наказаниях (peinliche Gesetzgebung)). Проанализируем теперь
это понятие, чтобы сделать его более отчетливым.
Свободное существо полагает себе некоторую цель. Пусть
она называется А. И вот, хотя возможно, что это А соотносят как
средство с другими целями, эти цели - опять как средства
с другими и т. п. Но, как бы далеко мы ни восходили, мы все же
должны допустить некую абсолютную цель, которой желают
абсолютно потому, что ее желают. Все возможные цели-средства
(Mittelzwecke) относятся к нему как части абсолютной тотальной
цели (Totalzweck), и постольку их сами нужно рассматривать как
абсолютные цели. Существо желает А, это значит: требует,
чтобы нечто соответствующее А было дано в восприятии как
существующее. Понятие реального существования А, воление, чтобы
А существовало, составляет, стало быть, мотив воли А. Если
только в настоящий момент действительно хотят А и пожелание
(Wunsch) его существования есть господствующее пожелание, то
к противоположности А питают отвращение, и она есть в
настоящем то бедствие, которое внушает нам наибольший страх (das
am meisten gefürchtete Übel).
Если бы теперь лицо предвидело, что из его действенности,
направленной к реализации А, необходимо произойдет
противоположное А, то оно не могло бы желать реализовать А, именно
потому, что оно имеет пожелание или охоту к существованию А,
а следовательно, питает отвращение к его противоположности;
оно не могло бы желать А, именно потому, что оно желает его; и
наша задача была бы решена. Самое сильное господствующее
именно теперь вожделение давало бы противовес, и воля
уничтожала бы сама себя. Она удерживалась бы в своих границах и
связывалась бы сама собою.
Если бы поэтому можно было создать действующее с
механической необходимостью устроение (Veranstaltung), при
помощи которого бы из всякого противоправного действия
происходило противоположное его цели, то подобное устроение
понуждало бы волю желать только правомерного; при помощи
этого устроения, после утраты верности и веры, безопасность
была бы восстановлена, и добрая воля была бы сделана
излишней для внешней реализации права, коль скоро злая и охочая до
чужих вещей воля, именно своей собственной неправомерной
похотью (Begier), приводилась бы к такой же цели. Устроение,
подобное сейчас описанному, называется принудительным
законом (Zwangsgesetz).
126

О праве принуждать
Имеется право вообще на то, чтобы принять такую меру Ибо,
вследствие закона права, должны господствовать взаимная
правовая свобода и безопасность. Верность и веру, при посредстве
которых свобода и безопасность также могли бы господствовать,
нельзя создать согласно некоторому закону, так чтобы на них
можно было надежно рассчитывать; таким образом, эта цель
должна быть реализована при помощи того закона, при помощи
которого ее только и возможно реализовать согласно правилу; а
это есть только принудительный закон. Значит, задача
учреждения подобного устройства заключается в законе права.
Наконец, свобода доброй воли остается при этом законе в
неприкосновенности и сохраняет всю полноту своего
достоинства. Если только кто-нибудь желает только правомерного ради
одной лишь его правомерности, в нем вовсе не возникает
вожделения (Gelüst) к неправомерному. Закон же, как мы видели,
рассчитан только на это вожделение, пользуется, как мотивом,
только им, и обращается к воле единственно лишь через
посредство этого вожделения. Только этой охотой мы словно бы
предоставляем закону нечто такое, за что он может схватить и
держать нас. Во всех тех случаях поэтому, где в нас нет никакой
охоты, закон не действует, и, в отношении воли, совершенно
отменяется; он не становится мотивом (Motiv), потому что правость
(Rechtlichkeit) [воли] уже создана другим мотивом. Для
справедливого (Gerechte) не дано внешнего закона; он совершенно
освобожден от него, и освобожден от него своей собственной
доброй волей.
Но - второе возможное соображение принудительного
закона, - вред может быть причинен без явной воли вредить, по
небрежности и неосторожности. Описанный принудительный
закон, основывающийся на воле вредить, или, скорее, на воле,
желающей причинением вреда другому содействовать своей
выгоде, обращается к этой воле и, как мы в других целях показали
только что, теряет силу, как только подобной воли не
оказывается, - не имеет на это никакого влияния и не предоставляет
никакой защиты от этого. Для пострадавшего же потеря, причиненная
по неосторожности, такова же, как и причиненная по злобе воли,
и возможное опасение такого вреда повергает в такую же
неуверенность и боязливость, как и опасение преднамеренных
враждебных покушений. А значит, описанное устроение еще
недостаточно утверждает безопасность. Следует также принять меры
и против неосторожности.
Всякая неосторожность сводится к тому, что человек вообще
не имеет воли в случаях, когда он необходимо должен был бы
127

ВТОРАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
иметь ее, и когда, если только его считают разумным и
свободным существом, рассчитывали именно на то, что он будет иметь
волю. Он вовсе не начертал себе никакого понятия о своем дей-
ствовании, но действовал механически и так, как увлекал его
действовать слепой случай. Это не позволяет жить рядом с ним
в безопасности; и делает его продуктом природы, который
следовало бы привести в покой и бездействие, но который мы не
можем успокоить таким образом, потому что он ведь также
имеет свободную волю, и не вправе сделать этого, потому что
должны чтить его свободу в целом. - Человек должен, - чтобы
возможна была безопасность [для находящихся] рядом с ним, -
свободной волей направлять проявления своей физической
силы к некоторой обдуманной цели: и в отношении к свободе
другого может быть установлено следующее правило для этих
проявлений:
Он должен ровно столько же заботиться о том, чтобы не
нарушать прав других, сколько он заботится о том, чтобы не
были нарушены его права. Доказательство значимости этого
правила следующее: заданная мне законом последняя конечная
цель (letzter Endzweck) есть взаимная безопасность. В этой
цели так же точно и в такой же степени заключается та цель, чтобы
я не нарушал прав другого (daß die Rechte des anderen durch
mich unbeschädigt bleiben), как и та цель, чтобы другой не
нарушал моих прав (daß die meinigen vor ihm unbeschädigt bleiben);
и до тех пор пока обе эти цели не являются равным образом
целями моей воли, до тех пор воля моя есть неправая воля, а я
неспособен состоять в надежном, мирном отношении.
Вопрос в том, как следует устроить, чтобы убедить кого-
нибудь иметь волю там, где он должен ее иметь, или - как мы
более точно определили это положение при помощи
установленного правила - чтобы он столько же заботился о
безопасности другого рядом с ним, сколько он заботится о своей
собственной безопасности рядом с другим.
Посмотрим, прежде всего, на первую формулу, именно
потому, что она - более трудная из двух, и потому делает наше
исследование всего интереснее: как нужно устроить, чтобы
создать в ком-нибудь волю (um in jemanden einen Willen
hervorzubringen)?
Что вообще не имеет воли, то не есть свободное и разумное
существо, что противоречит нашей предпосылке. Лица, как мы
их мыслим, имеют волю, и направление их воли также известно;
они объявили те объекты, которые они своей волей подчинили
своим целям (свою собственность). Из этой совершенно несо-
128

О праве принуждать
мненно наличной воли нужно было бы, при помощи
предполагаемой к принятию меры, произвести недостающую, однако же
требуемую для возможности их взаимной безопасности, волю,
т.е. удовлетворение той воли, которую они имеют, должно быть
обусловлено иной волей, которую они должны иметь и которую
им, может быть, иметь не хочется. - Я совершенно бесспорно
имею целью А. Если же я должен жить в правовом отношении,
то мне надлежало бы также иметь и цель В, а что я всегда буду
иметь ее, это подвержено сомнению. Но воля к этой цели будет
создана во мне наверняка, если эта воля будет сделана
условием достижения цели А. Тогда я против своей доброй воли буду
понужден желать В, потому что без того сделалось бы
невозможным А, которого я желаю. А есть цель: отстоять мои
собственные права; В есть цель: не причинить вреда правам
другого. Если теперь, при помощи господствующего с механической
необходимостью принудительного закона, всякое причинение
ущерба правам другого будет станет причинением ущерба моим
собственным, то я буду столько же заботиться о безопасности
этих прав, сколько я забочусь о безопасности моих прав, потому
что благодаря введенному здесь устроению безопасность
другого рядом со мною становится моей собственной безопасностью.
Короче, любая потеря, которую понес другой от моей
необдуманности, должна быть причинена мне самому.
Приведу еще такое сравнение. В первом случае воля
необузданно выходила за свои границы (schweifte der Wille über seine
Grenzen hinaus); она обращалась на то, что исключительно
причитается другому, но как на то, что она хотела использовать для
своей собственной выгоды. Именно этой необузданностью
(Ausschweifung) воли закон пользовался для того, чтобы отогнать ее
обратно в свои пределы. - Во втором случае воля стремилась
недостаточно далеко, а именно она вообще не обращалась, как
бы ей следовало, на то, что принадлежит другому. Закон
пользуется той правомерной заботой, которую она проявляет о
сохранении своего, чтобы побудить ее заполнить подобающие ей
границы. Забота о своей собственной безопасности имеет, таким
образом, под водительством принудительного закона,
противоположное действие (Effekt), т.е. она имеет каждый раз то
действие, которое должна иметь, чтобы поддержать равновесие
права. Поэтому понятие принудительного закона, направленного
на обеспечение этого равенства прав всех, представлено теперь
с исчерпывающей полнотой.
5 Зак. 42
129

ВТОРАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
§ 15. Об учреждении принудительного закона
Принудительный закон должен действовать так, чтобы из
каждого нарушения права для нарушителя неотвратимо и с
механической необходимостью так, чтобы он мог с полною
уверенностью предвидеть это, неотвратимо происходило такое же
нарушение его собственного права™11. Спрашивается, как может
быть введен такой порядок вещей?
Здесь требуется, как явствует из самого дела, принуждающая
власть, с неодолимостью наказывающая обидчика (zwingende
den Angreifer unwiderstehlich bestrafende Macht). Кем, прежде
всего, должна быть устроена такая власть?
Она положена как средство достижения взаимной
безопасности, если нет более верности и веры, и отнюдь не в каком-либо
ином отношении. Следовательно, желать ее мог бы только тот,
кто желает этой цели, но он должен также необходимо желать
ее. Цели же этой желают полагаемые нами контрагенты; стало
быть, они и только они могут быть теми, кто желает средства.
В волении этой цели, и только в нем одном, их воля
соединена: она должна быть, следовательно, соединена и в волении
средства, т.е. они должны заключить между собою договор для
учреждения принудительного закона и принуждающей власти.
Какая же это должна быть власть? - Она руководствуется
некоторым понятием и отвечает за реализацию некоторого
понятия, причем понятия, начертанного абсолютною свободой;
а именно понятия о положенных обоими в договоре границах их
действенности в чувственном мире; это, следовательно, не
может быть механическая мощь, но это должна быть свободная
власть. Такая власть, которая бы соединяла в себе все
требуемые условия, еще совсем не положена, кроме их собственной,
определенной их общей волей (gemeinsamer Wille) власти.
Содержание договора, который им следовало бы заключить между
собой для учреждения права принуждать, было бы поэтому
следующим: что они оба своей соединенной властью желают
обращаться с тем из них двоих, кто нанес бы другому
оскорбление, в соответствии с содержанием принудительного закона
(daß beide mit vereinigter Macht denjenigen von ihnen beiden, der
den anderen verletzt hätte, nach dem Inhalte des Zwangsgesetzes
behandeln wollen).
Теперь, если только наступит случай применения права
принуждать, обидчиком будет один из них обоих; требовать, чтобы
этот обидчик своей собственной силой возвратил вспять
собственное посягательство, противоречиво; ведь тогда он воздер-
130

О праве принуждать
жался бы от посягательства; последнего не произошло бы,
и случай применения права принуждать не наступил бы. Он мог
поэтому только обещать, что не будет сопротивляться
принуждению со стороны другого, но желает добровольно
подчиниться ему.
Но это так же точно противоречиво, ибо, согласно нашей
предпосылке, нарушитель, намеренно ли или по небрежности он
совершает нарушение, имеет твердую волю сохранить свое (das
Seinige); как единственно на эту только волю ведь и рассчитан
принудительный закон; в первом случае он имеет даже волю
завладеть тем, что принадлежит другому; и именно эту волю
должно расстроить в ее целях принуждение. Если бы он
предался власти, то не нужно бы было употреблять власть против него;
он добровольно отказался бы от своего неправого дела и потому
вовсе не имел бы той воли, которую предполагает
принудительный закон. (Обязанность дать себя принудить есть нечто
самопротиворечивое. Кто позволяет, того не принуждают, а кого
принуждают, тот не позволяет (Wer da läßt, wird nicht gezwungen, und
wer gezwungen wird, der läßt nicht).)
И однако это, конечно же, должно быть так; ибо откуда же
иначе может явиться превосходящая сила права, поскольку ведь
обоим лицам мы можем приписать только равную физическую
силу? Итак, тому же самому лицу, которому мы прежде не могли
поверить, что оно удержит себя в силу данного им слова от
посягательства на чужую собственность, и которого его обещание и
действительно от того не удержало, следовало бы поверить, что
оно, чтобы не нарушить слова, данного им в договоре о
принуждении (Zwangsvertrag), с готовностью подчинится наказанию,
обращенному на его собственность.
Затем, когда оскорбленный добьется своего собственного
права, а обидчик должен будет всецело, со связанными
руками, предаться своему приговору и его исполнению, - кто же
поручится ему за то, что пострадавший или преднамеренно не
выйдет за границы принудительного закона, или же, что он
не ошибется в применении этого закона к настоящему случаю?
И жертва нападения должна была бы, следовательно, питать
неслыханное и невозможное доверие к легальности,
непредвзятости и мудрости другого, после того как она уже вообще более
не верит ему, - что все, без сомнения, противоречиво.
Итак, установлено, что подобный договор противоречив и
решительно не может быть реализован.
Он мог бы быть реализован только при условии, если бы на
стороне пострадавшего всякий раз было превосходство силы, но
131

ВТОРАЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
только вплоть до определенной дедуцированным нами
принудительным законом границы*™; и утрачивал бы всякую мощь тут
же, как только достигал бы ее; или, согласно установленной
нами выше формуле: если бы каждый имел определенно
столько же силы, сколько и права. А это, как мы это также видели
выше, имеет место только в общежитии (gemeines Wesen). Итак,
невозможно совершенно никакое применение принудительного
права, иначе как в общежитии: иначе же принуждение всегда
бывает лишь проблематически правомерным, и именно поэтому
действительное применение насилия, как если бы на него
имелось категорическое право, всегда бывает несправедливым.
(Следовательно, - в том смысле, в каком часто понимали
это слово, - невозможно вовсе никакое естественное право,
т.е. никакое правовое отношение между людьми, иначе как в
общежитии и под властью положительных законов. - Или
господствуют всеобъемлющая моральность и вера в таковую, и
наступит также, - чего нередко не могло случиться даже при
всем желании всех людей, - величайшая случайность из всех
случайностей, а именно: все люди согласятся между собою в
своих притязаниях: тогда закон права не имеет никакой силы, он
не получает здесь слова, ибо то, что должно бы было
совершаться согласно ему, совершается без него, а того, что он
запрещает, никогда не желают. - Для рода совершенных
моральных существ никакого закона права не существует. То, что
человек не мог бы быть таким родом, ясно уже из того, что он должен
быть воспитан к моральности и должен воспитывать себя
сам] потому что не является моральным от природы, но должен
прежде сделать себя таким своим собственным трудом.
Или - второй случай - всеобъемлющей моральности, или, по
крайней мере, всеобщей веры в нее не имеется, тогда, конечно
же, вступает в действие внешний правовой закон; но он не
может получить себе применения, иначе как только в общежитии.
По достижении этого естественное право упраздняется
(Hierdurch fällt das Naturrecht weg).
Но то, что мы теряем с одной стороны, то мы с прибылью
получаем вновь с другой; ибо само государство становится
естественным состоянием человека, и его законы должны быть не
чем иным, как реализованным естественным правом.)
132

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
О государственном праве,
или праве в общежитии
§ 16. Дедукция понятия общежития
Задача, перед которою мы остановились, которой мы не
могли разрешить, и которую мы надеемся разрешить при помощи
понятия общежития была: реализовать власть, посредством
которой между лицами, живущими рядом друг с другом, может
быть принуждением достигнуто право или то, чего все они
необходимо желают.
I. Объектом общей воли (gemeinsamer Wille) является
взаимная безопасность; но у всякого индивидуума, согласно
предпосылке, - поскольку не существует моральности, а есть только
себялюбие, - воля к безопасности другого исходит из воли к
своей собственной безопасности: первое воление подчинено
второму, никого не заботит, чтобы другой был в безопасности от
нас, разве что только в той мере, в какой наша собственная
безопасность от него возможна единственно лишь при этом
условии. Мы можем кратко выразить это в следующей формуле:
каждый подчиняет общую цель своей частной цели. (На это
ведь и рассчитан принудительный закон; он должен создать в
воле каждого это взаимодействие, эту необходимую связь обеих
этих целей, связывая в действительности благо каждого с
безопасностью блага всех других рядом с ним.)
Воля той власти, которая исполняет право принуждать, такой
быть не может; ибо, поскольку подчинение частной воли общей
воле создается только принуждающей властью, а эта власть
должна стоять выше всякой другой власти (über alle andere
Gewalt erhaben sein soll), у принуждающего это подчинение не
может быть создано никакой иной властью, кроме его собственной,
что абсурдно. Это подчинение и согласование поэтому вообще
не должно создаваться, но должно уже иметься налицо, т.е.
частная воля принуждающей власти и общая воля должны быть
одним и тем же самым; сама общая воля, а не какая бы то ни
было иная воля, должна быть для этой власти частной волей,
а иной особенной и частной воли она вообще не должна иметь.
1 jj

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
II. Стало быть, задача государственного права и, согласно
нашему доказательству, задача всей философии права: найти
такую волю, о которой абсолютно невозможно [утверждать],
чтобы она была некоторой иной, а не общей волей (einen
Willen zu finden, von dem es schlechthin unmöglich sei, daß es ein
anderersei als der gemeinsame Wille).
Или, согласно установленной ранее формуле, более удобной
для хода нашего исследования: найти такую волю, в которой
синтетически соединены частная и общая воля.
Мы решим эту задачу согласно строгому методу. Пусть
искомая воля называется X.
a) Всякая воля имеет объектом самое себя (в будущем).
Последняя цель каждого волящего - это сохранение его самого
(Der letzte Zweck jedes Wollenden ist die Erhaltung seiner selbst).
Так у X; и такова была бы, следовательно, частная воля X. -
Эта частная воля должна быть едина с общей волей; эта
последняя есть воля к безопасности прав всех. Следовательно, X,
как только она желает себя, желает безопасности прав всех.
b) Безопасности прав всех желают только согласной волей
всех, через согласие этой их воли. Только об этом все согласны
между собой; ибо во всем остальном их воление партикулярно и
направлено к индивидуальным целям. Ни один индивид, никакая
часть, согласно предпосылке всеобщего эгоизма, не задает себе
этой цели, но только все совместно (alle miteinander) ставят ее
перед собою.
c) X было бы, следовательно, само это согласие всех. Если
бы только это согласие желало себя, оно непременно должно
было бы желать безопасности прав всех; поскольку оно и эта
безопасность суть совершенно одно и то же.
III. Но подобное согласие есть простое понятие; а оно не
должно остаться понятием, но должно быть реализовано в
чувственном мире, т.е. быть утверждено в определенном
проявлении и оказывать действие, как физическая сила.
Болящие существа в чувственном мире - это, для нас, только
люди. Следовательно, это понятие должно быть реализовано в
людях и через людей. Для этого требуется:
а) Чтобы воля определенного числа людей, в какой-нибудь
момент времени, действительно стала согласна в себе и
проявила себя, была декларирована как таковая. - Здесь нам
важно доказать, что требуемое согласие не находится как-либо
само собою, но что оно основывается на некотором явном
(ausdrücklicher) акте всех, доступном восприятию в чувственном
мире в какое-либо время и возможном только силою свободно-
134

О государственном праве, или праве в общежитии
го самоопределения. Подобный акт следует из уже
проведенного нами выше доказательства. А именно закон права говорит
только, что каждый должен ограничить свою свободу правами
других, однако не определяет, как далеко должны простираться
права каждого и на какие объекты они должны
распространяться. Это должно быть заявлено прямо и заявлено так, чтобы
заявления всех были согласны между собой. Каждый должен
сказать всем: я хочу жить на этом месте в пространстве и обладать
как своим тем и этим; и все должны ответить на это: да, ты
можешь жить здесь и обладать этим.
Дальнейшее исследование этого акта дает первый отдел
учения о государственном праве, о
государственно-гражданском договоре.
b) Чтобы эта воля была закреплена как постоянная и
неизменная воля всех, которую [в том ее виде], как он выразил ее в
настоящий момент, каждый признавал бы как свою, пока он
будет жить в этом месте в пространстве. Во всех проведенных
до сих пор исследованиях нам всегда было прежде всего
важно, чтобы вся будущая воля была живо представлена в одном
моменте: чтобы воля состоялась однажды на всю будущую
жизнь. Здесь это положение выдвигается тем более
настоятельно.
В результате этого закрепления настоящей воли на все
времена выраженная, общая воля становится законом.
c) В этой общей воле отчасти определяется, сколь далеко
должны простираться права каждого лица, и постольку
законодательство есть гражданское законодательство (legislatio civilis);
отчасти, как должен быть наказан тот, кто тем или иным путем
нарушит эти права: законодательство о наказаниях (peinliche
Gesetzgebung) (legislatio criminalis, jus criminale, poenale). Это
исследование дает второй отдел учения о государственном праве,
о законодательстве.
d) Эта общая воля должна быть снабжена силой (Macht),
причем перевесом силы (Übermacht), против которой сила
всякого отдельного человека была бы бесконечно малой, чтобы она
могла über sich selbst und seine Erhaltung durch Zwang halten:
государственная власть. В ней заключается два момента: право
судить и право исполнять вынесенные правовые суждения (ро-
testas judicialis et potestas executiva in sensu striction, которые обе
принадлежат к potestas executiva in sensu latiori).
IV. Общая воля действительно выразилась в некий момент
времени и посредством заключенного на ее основе
гражданского договора стала всеобще-законной волей.
135

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Согласно установленным нами принципам не составит
совершенно никакой трудности понять, какова будет эта всеобщая
воля как в отношении определения прав каждого отдельного
человека, так и в отношении уголовных законов. - Но эта воля еще
нигде не записана и не сохранена, и не снабжена силой (Macht).
Это последнее должно произойти, если только она должна
сохраниться и не должна вскоре возвратиться прежняя
неуверенность и война всех против всех. Общая воля реализована просто
как воля, но она еще не реализована как сила, чтобы она могла
сохранять себя самое: а следовательно, остается еще решить
последнюю часть нашей задачи.
Кажется, что ответ на этот вопрос находится сам собою.
А именно, союзники (Verbündeten)*™, как физические лица в
чувственном мире, сами необходимо обладают силой. И пока
никто не преступает закон, следует предполагать, - поскольку о
каждом можно судить только по его действиям, - что его воля
согласуется с общей волей, что, стало быть, его власть
принадлежит к составу государственной власти. Каждый, даже если бы
в сердце он и начал иметь несправедливую волю, должен
непрестанно страшиться силы всех, так же как и все страшатся
его силы, потому что не могут ничего знать о несправедливости
его воли, которая еще не нашла себе исхода в действиях. Сила
всех, о которой надлежит допускать, что она объявлена законом,
удерживает силу каждого в ее пределах; а следовательно,
господствует самое совершенное равновесие права.
Но как только закон будет преступлен, преступник закона
самым преступлением исключается из закона, и его сила - из силы
закона. Его воля более не согласна с общей волей, но
становится частной волей.
Так же точно и пострадавший исключен из исполнения общей
воли: ибо именно потому, что он - пострадавший, его воля,
чтобы обидчик возместил ему ущерб и был наказан, должна
рассматриваться как его частная воля, а не как общая воля.
Согласно же нашей предпосылке, его частная воля
удерживается в своих пределах только силой общей воли. Если бы он
получил теперь в свои руки возможность направлять эту силу в
исполнении того, что, как предполагается, есть его частная воля,
то эта его частная воля уже не была бы более ограничена
силой, что противоречит договору. Значит, судьей мог бы быть
только некто третий, потому что о нем следует полагать, что
весь этот спор заботит его единственно лишь постольку,
поскольку в нем подвергается опасности общая безопасность; ибо
для него не может произойти никакой частной выгоды из того,
136

О государственном праве, или праве в общежитии
тот ли или другой сохранит за собою спорное обладание; а
значит, следует допустить, что его воля об этом споре есть только
необходимая, общая воля, без всякого влияния со стороны его
частной воли, которая при этом совершенно не получает слова и
не находит себе применения.
V. Однако всегда остается возможным, что третий, из
необъяснимого пристрастия в пользу одной стороны, или потому что
ему оттого действительно получается известная выгода, или по
ошибке, вынесет несправедливый приговор и соединится с
истцом для приведения его в исполнение. Оба они были бы теперь
соединены в пользу несправедливости, и перевес сил был бы
уже не на стороне закона. Или, если выразить это в более
общем виде:
Возможно, что в таком соединении, каково положенное нами,
многие объединятся против одного или многих слабейших,
чтобы совместной своей силой угнетать их. Их воля в этом случае
хотя и есть их, угнетателей (Unterdrücker), совместная воля
(gemeinschaftlicher Wille), ибо угнетенные не давали на это своей
воли: она не есть сделанная ранее законом общая воля, в
которой отдали свой голос также и те, кого теперь угнетают. Это,
следовательно, не воля закона, но направленная против закона
воля, которая однако обладает превосходством силы. Пока
остается возможным подобное объединение, - против закона,
в пользу неправого, - закон не имеет той превосходящей силы,
которую он должен иметь, и наша задача не решена.
Как можно сделать невозможным подобное объединение?
Согласно предпосылке, воление общей цели или права
обусловлено в индивидууме волением его частной цели; пожелание
общественной безопасности - пожеланием его собственной
безопасности. Следовательно, нужно было бы учредить такое
устроение, чтобы никакие индивидуумы не могли объединяться
против других индивидуумов, не отказываясь при этом, согласно
неизменному закону, от своей собственной безопасности.
Между тем само по себе вполне естественно, что, если после
состоявшегося соединения в одном государстве однажды
возможно какому-нибудь обществу объединиться против
отдельных членов государства и угнетать их, это будет возможно и во
второй, и в третий раз: а следовательно, каждый, кто сейчас
объединяется с угнетателями, должен опасаться, что согласно
настоящей максиме очередь быть угнетенным может также
дойти и до него. Но возможно, тем не менее, что каждый подумает:
однако меня-то именно это не коснется; я, по крайней мере, буду
достаточно умен, что каждый раз смогу устроить так, чтобы быть
137

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
на стороне тех, кто сильнее, а никак не на стороне слабейших.
Возможность подобной мысли нужно совершенно устранить.
Каждый должен понимать вплоть до ясности убеждения, что из
угнетения и противоправного обращения с одним членом
государства непременно последует угнетение его самого.
Прочное убеждение может быть создано только при помощи
закона. Итак- несправедливое насилие должно было бы,
вследствие того что оно совершилось однажды и в одном случае,
стать законным. Именно потому что нечто совершилось
однажды, отныне каждый должен был бы иметь полное право делать
то же. (Согласно вышеприведенной формуле: каждое
допущенное дело необходимо должно было бы стать законом, и тем
самым закон необходимо должен был бы становиться всякий раз
делом.)
(Это положение и без того уже основано в самой природе
вещи. Закон одинаков для всех; поэтому то, что согласно этому
закону полагается (zusteht) одному, необходимо должно
полагаться всем.)
Но это предложение неосуществимо: ибо этим закон и
справедливость на вечные времена упраздняются самим законом.
Именно поэтому в законе права не может заключаться
положения, согласно которому несправедливость должна быть
провозглашена справедливой; но только то положение, что поскольку
из позволения несправедливости в одном-единственном случае
необходимо последовала бы ее правомерность, не только в
силлогизме, но и на деле, этого позволения ее в одном-
единственном случае абсолютно не должно случиться. Как это
нужно устроить, - это выяснится сразу же, если мы еще раз
поближе рассмотрим выдвинутое нами выше понятие силы закона.
Мы сразу же увидим, как это должно происходить, если еще раз
поближе рассмотрим выдвинутый выше принцип*™
Принуждающая власть, было сказано выше, должна быть
такой, самосохранение которой обусловлено ее непрестанной
действенностью; которая, следовательно, если окажется однажды
бездеятельной, будет уничтожена навсегда; существование
которой вообще зависит от ее существования или проявления в
каждом отдельном случае: а поскольку такой порядок вещей не мог
бы явиться сам собою, по крайней мере не мог бы иметься
согласно некоторому правилу и непрерывно, он должен быть введен в
действие фундаментальным законом гражданского договора.
Требуемый порядок вещей будет введен при помощи
распоряжения, согласно которому закон не должен иметь совершенно
никакой правовой силы на последующее время, пока не будет
138

О государственном праве, или праве в общежитии
решено соответственно ему все предшествующее: никому не
должно быть присуждено право согласно некоторому закону,
прежде чем будет присуждено их право всем прежде понесшим
ущерб, заявившим иск согласно тому же закону: не должно быть
возможности наказать никого за преступление согласно
некоторому закону, прежде чем будут обнаружены и наказаны все
предшествующие преступления против этого закона. -
Поскольку, однако, закон вообще только один, закон вообще не мог бы
говорить ни в какой части своей, пока он не удовлетворил
бы всем предшествующим своим обязательствам. Подобное
устроение надлежало бы произвести при помощи самого закона;
в этом устроении закон предписывал бы закон самому себе, и
подобный возвращающийся в себя самого закон называют
конституционным законом.
VI. Если только указанный порядок в применении
публичной власти сам будет обеспечен принудительным законом, то
всеобщая безопасность и непрерывное господство права
будут прочно обоснованы. Но как нужно обеспечить сам этот
порядок?
Если, как это здесь все еще предполагается, вся община
имеет в своих руках исполнительную власть, - какая другая сила
должна вынудить ее соблюдать свой собственный закон о
временной последовательности в применении этой власти? Или,
если мы допустим, что община, по доброй воле и в силу
приверженности своему устройству, какое-то время соблюдала бы
этот конституционный закон и, поскольку она не могла или не
желала восстановить в его правах одного пострадавшего,
действительно остановила бы на это время осуществление
правосудия; то возникающие вследствие этого беспорядки стали бы
вскоре столь велики, что общине по необходимости пришлось
бы действовать против своего основного закона и, не наказав
старых преступлений, обрушиться только поскорее на новые.
Приостановление действия законов было бы наказанием за ее
косность, небрежность или пристрастность; а как же можно было
бы понуждать ее самой обращать на себя это наказание и нести
его? - Община была бы сама себе судьей относительно
осуществления права (Verwaltung des Rechts). Пока неуверенность
еще не укоренилась бы глубоко, община попускала бы многое
из любви к покою или же по пристрастию; если же
неуверенность от этого увеличилась бы и сделалась ощутимой для
большинства, община с несправедливой и страстной строгостью
обрушилась бы на осмелевших от принятой до тех пор
снисходительности и надеющихся на снисхождение также и для себя
139

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
преступников, которых по несчастью были заброшены судьбой
именно в эту эпоху пробуждения народа; пока не возобладали
бы страх и ужас, народ не уснул бы вновь, и круговорот не
повторился бы сначала. Подобное устройство государства -
демократическое в самом подлинном значении этого слова - было
бы самым ненадежным, какое только может быть, потому что
приходилось бы не только постоянно бояться насилий от всех,
как вне всякого государства, но время от времени опасаться
также слепой ярости раздраженной толпы, которая поступала
бы несправедливо именем закона. (Eine solche Verfassung, die
demokratische in der eigentlichsten Bedeutung des Worts, wäre die
allerunsicherste, die es geben könnte, indem man nicht nur, wie
außer dem Staate, immerfort die Gewalttätigkeiten aller, sondern von
Zeit zu Zeit auch die blinde Wut eines gereizten Haufens, der im
Namen des Gesetzes ungerecht verführe, zu fürchten hätte.).
Следовательно, поставленная нами проблема не разрешена,
и состояние людей в этом государственном устройстве столь же
ненадежно, каким оно было и без него. Подлинная причина того
заключается в том, что община одновременно является судьей
и стороной в споре об осуществлении ею права вообще.
Тем самым мы получаем способ решения проблемы. По
вопросу о том, как исполняется справедливость вообще, судья
и сторона должны быть разделены, и община не может
одновременно быть тем и другим.
Община не может быть стороной в этом правовом споре.
Ибо, поскольку она имеет и должна иметь власть над всем,
судья, поставленный над нею, никогда не смог бы насилием
добиться осуществления своего приговора. Она должна была бы
добровольно подчиниться его приговору. Но в таком случае
имеет силу ее власть над всем; если же эту власть следовало бы
предполагать как общее правило, то не было бы надобности в
судье, а судья и в самом деле был бы не судьей, а только
советчиком. Если община не желает права, то она не подчиняется,
потому что принудить ее невозможно; предъявляет
непрошеному напоминателю обвинение в ослеплении или неверности и
остается, как и прежде, судьей сама себе.
Соединим все доводы вместе: Вершить суд о том,
целесообразно ли применяется государственная власть, нужно согласно
некоторому закону. В этом споре одно и то же (физическое или
мистическое) лицо не может быть одновременно стороной и
судьей. Но община, которая ведь должна быть в этом правовом
споре тем или другим, не может быть в нем стороной] она не
может, следовательно, - таково важное заключение, которое мы
140

О государственном праве, или праве в общежитии
здесь делаем - удержать в своих руках публичную власть,
потому что иначе она должна была бы предстать перед судом более
высокой инстанции, как сторона в споре.
(Для меня чрезвычайно важно, чтобы читатель
удостоверился в убедительной силе проведенного сейчас рассуждения; ибо
оно содержит нигде еще, насколько мне известно, не данную
строгую дедукцию абсолютной необходимости
представительства из чистого разума и показывает, что оно есть не только,
скажем, полезное и мудрое учреждение, но и учреждение,
абсолютно требуемое законом права, и что демократия, в
объясненном выше значении этого слова, есть не то что бы, скажем,
только неполитическое, но безусловно противоправное
государственное устройство. То, что община не может быть
одновременно судьей и стороной в споре, меньше всего могло бы
возбуждать сомнения; но, может быть, покажется сомнительным то,
что в применении публичной власти безусловно следует
отдавать отчет. Это, однако, следует из всего до сих пор нами
сказанного. Каждый вступающий в государство индивид должен
быть убежден в невозможности того, что с ним когда бы то ни
было станут обращаться противно закону. Но этой
невозможности не существует, если нельзя призвать к ответу самого
распорядителя закона.)
Итак, община должна была бы отдать (veräußern)
публичную власть, передать ее одному или нескольким лицам,
которые, однако, оставались бы ответственны перед нею в
применении этой власти. Устройство, где распорядители публичной
власти не несут ответственности, - это деспотия.
Следовательно, фундаментальный закон всякого согласного
с разумом и правомерного государственного устройства состоит
в том, что исполнительная власть (exekutive Gewalt), которая
включает в себя не подлежащие разделению судебную и
исполнительную (ausübende) власть в более узком смысле, и право
надзора и оценки того, как этой властью распоряжаются (wie
dasselbe verwaltet wird), которое я хочу назвать эфоратом, в
самом широком смысле этого слова, должны быть разделены; что
последнее остается за всею общиной, первое же доверяют
определенным лицам. Никакое государство не может
управляться деспотически или демократически.
(Много говорили о разделении властей (pouvoirs, частей
одной и той же самой публичной власти). Сказали, что
законодательная власть должна быть отделена от исполнительной;
кажется, однако, что в этом положении заключено нечто
неопределенное.
141

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Что для каждого определенного лица определенный
положительный закон становится, по форме, законом и обязательным
единственно в силу того, что это лицо подчиняется ему, т.е. что
оно объявляет: я хочу жить в этом определенном государстве,
имеющем это определенное множество людей, эту землю, эти
источники дохода и т.п., - это истинно. Но материальный
элемент по крайней мере гражданского закона (о других отраслях
законодательства мы будем говорить особо) возникает из одного
того предположения, что это определенное множество людей,
в этом определенном месте, желает жить друг с другом право
(rechtlich); и каждый, произнеся два слова: я желаю жить среди
вас, подчиняется всем справедливым законам, какие когда-либо
могут быть даны в этом государстве. Поскольку на
распорядителей исполнительной власти возложена обязанность следить за
исполнением права вообще и они ответственны за это (чтобы
право господствовало), то им надлежит по праву предоставить
заботиться о средствах реализации права, а значит, самим
начертать те распоряжения, которые, собственно, суть не новые
законы, а только более определенные применения единого
основного закона, гласящего: это определенное множество людей
должно жить друг с другом право. Если властители применяют
этот основной закон неправильно, то очень скоро возникнут
беспорядки, которые привлекут их к ответственности; а
следовательно, они вынуждены издавать справедливые законы,
подлежащие одобрению каждого рассудительного человека.
Разделение судебной и исполнительной власти (понимая
последнюю в узком смысле) совершенно бессмысленно, и даже -
возможно только по видимости. Если исполнительная власть
должна, без возражений, осуществлять приговор судебной
власти, то неограниченная власть принадлежит лицу самого судьи,
и две власти только по видимости разделены между двумя
лицами; из которых, однако, лицо исполнителей вовсе не имеет
воли, а имеет только направляемую чуждой волей физическую
силу Если же исполнительная власть обладает правом
протеста, то она сама есть судебная власть, и даже в последней
инстанции, и две эти власти опять-таки не разделены. - Согласно
нашим исследованиям, необходимо разделить исполнительную
власть, в самом широком смысле слова, и эфорат Первая
охватывает всю совокупность публичной власти во всех ее отраслях;
но ее надлежит сделать ответственной в распоряжении этой
властью перед эфоратом (понятие которого определено здесь
еще далеко не полностью).)
142

О государственном праве, или праве в общежитии
Лица, которым вверяют исполнительную власть, - это,
согласно обычному подразделению, или одно лицо, в правомерной
и согласной с законом монархии, или же организованная
конституцией корпорация, в республике (в узком смысле этого слова);
или, говоря определеннее, поскольку один никогда не может
делать всего, исполнительная власть всегда находится в руках
корпорации (Korps); причем разница состоит только в том, что,
если не оказывается единогласия, спор разрешается или
голосом одного постоянного председателя (immerwährender
Präsident) (монарха), против которого невозможна никакая
апелляция, или же собирательным голосом, скажем, с помощью
большинства голосов. Здесь постоянным председателем является
мистическое, часто также изменчивое лицо (т.е. те, кто своим
согласием образуют большинство голосов и решают спор, так
что дальнейшая апелляция уже невозможна, не всегда суть одни
и те же физические лица).
Далее, самих распорядителей исполнительной власти или
избирают, или же нет. В первом случае избирают или всех, или
только некоторых. Непосредственно община избирает их в ôe-
мократии в узком смысле этого слова, т.е. в демократии,
имеющей представительство и являющейся поэтому правомерным
устройством. Если всех начальствующих лиц (obrigkeitliche
Personen) избирает непосредственно община, то это - чистая
демократия, если же не всех, то смешанная демократия.
Корпорация властителей может также восполнять сама себя
посредством выборов, в аристократии', всецело - в чистой
аристократии, и лишь отчасти, так что народ непосредственно
избирает некоторую часть магистратов, в смешанной аристократии,
или аристо-демократии (44). Может также происходить
персональное избрание постоянного председателя правительства,
в выборном царстве (Wahlreich) (45). Во всех этих случаях
выбор производится или из всей общины, так что избранным может
быть каждый гражданин, или только из ее части. Избирательное
право соответственно ограничено или неограничено. Истинное
ограничение избирательного права могло бы основываться
только на рождении тех, кто может быть избран; ибо если,
скажем, каждый гражданин может получить любую должность в
государстве, но может восходить с низших на более высокие
должности только постепенно, то избрание ограничено не
абсолютно а только относительно. Но если ограничение
избирательного права абсолютно, и возможность быть избранным основана
лишь на рождении, то государственное устройство есть
наследственная аристократия; а это приводит нас ко второму случаю,
143

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
который мы выше утверждали как возможный, а именно, что не
всех представителей избирают персонально.
Дело в том, что могут быть представители от рождения; или
так, что они действительно получают право представительства,
единственно в силу их рождения: принц-наследник в каждой
наследственной монархии; или так, что они в силу рождения
могут быть, по крайней мере исключительно, избраны на высшие
государственные должности: знать вообще в монархиях,
патриции в особенности в наследственно-аристократических
республиках (46).
Все эти формы получают законную силу благодаря закону,
т.е. изначальной воле общины, дающей себе некоторую
конституцию. Все они согласны с правом (rechtsgemäß), если только
имеется эфорат, и, если только эфорат будет должным образом
организован и действен, могут создать и поддерживать в
государстве всеобщее право.
Какое устройство правления является наилучшим для
определенного государства, - это не вопрос для учения о праве,
а вопрос политики; и ответ на него зависит от исследования
того, при каком устройстве правления эфорат будет действовать
с наибольшею силой.
Где эфорат еще не введен, или где введение его
невозможно, потому что большинство граждан остается еще варварами,
там даже наследственное представительство будет самым
целесообразным устройством, чтобы несправедливый властитель,
не боящийся Бога и не имеющий причин бояться никакого
человеческого суда, страшился по крайней мере мести, которая за
все его преступления преумножится над его, быть может,
невинным потомством, и, согласно необходимому ходу природы,
совершенно непременно падет на него.
VII. Те лица, которым община предложила осуществлять
публичную власть, должны были принять ее и сделать себя
ответственными перед судом общины за применение этой власти;
иначе они не были бы представителями и власть не была бы им
поручена.
Это принятие может произойти только по доброй воле: и обе
стороны должны прийти к соглашению полюбовно. Ибо, хотя в
законе права заключена необходимость того, что должны быть
публичная власть и явным образом назначенные для того
распорядители этой власти; а значит, существует также, конечно, и право
принудить каждого к тому, чтобы он отдал голос об учреждении
такой власти; но все же закон права ничего не говорит о том, каким
определенным лицам должна быть передана эта власть.
144

О государственном праве, или праве в общежитии
Так же точно, как мы заключали выше при исследовании
договора о собственности, мы заключаем и здесь. Поскольку закон
права вообще неприменим без учреждения публичной власти, а
эта власть не может быть применяема, если она не поручается
определенным лицам: то действует право принуждать по
отношению к каждому, чтобы он отдал свой голос для назначения
таких лиц; далее, чтобы он, если случится, что выбор падет на
него, определился - желает ли он принять эту должность или
нет Выбор - это значит здесь: определение того, как вообще в
этом государстве должны быть замещены представительные
должности, вся часть конституции, трактующая об этом
предмете, - должен быть совершен при посредстве абсолютного
согласия всех. Ибо, хотя и существует право принуждать вообще к
тому, чтобы каждый вступил в некое гражданское устройство
(bürgerliche Verfassung), однако же не существует права
принуждать к тому, чтобы он вступил именно в это определенное
устройство. Поскольку же властвующие лица и закон,
определяющий то, как должно происходить избрание этих лиц, делает
государство определенным государством, не существует права
понуждать другого к тому, чтобы признать признанного мною
представителя или представителей также и своим
представителем или представителями. Если они не могут прийти к
соглашению, то на этом месте в пространстве утвердится более
многочисленная и потому сильнейшая масса людей, а другим,
поскольку на этом месте их более терпеть не смогут, придется
выбирать - или присоединиться к большинству голосов,
вследствие чего выбор станет единогласным, или же удалиться, а
значит, вовсе не причислять себя более к этому общественному
соединению, вследствие чего выбор так же точно станет
единогласным. Как договор вообще становится нерушимым и
неизменным в силу того, но и только в силу того, что без него было
бы невозможно правовое отношение, так же обстоит дело и с
тем договором, в котором государство поручает исполнительную
власть определенным лицам и который мы хотим назвать
договором о поручении (Übertragungskontrakt).
Тот, кто однажды принял публичную власть, может сложить
ее с себя не в одностороннем порядке, но только с согласия
общины, потому что из-за его ухода господство права по меньшей
мере прервалось бы, или даже было бы сделано совершенно
невозможным, если бы невозможно было надлежащим образом
вновь заместить его должность. Так же точно и община не
вправе в одностороннем порядке отменить договор с ним: ибо
государственное управление - это его сословие в государстве,
145

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
предоставленное ему обладание, и поскольку он вследствие
договора имеет его, у него нет никакого другого; подобно тому как
всем гражданам государства была предоставлена некоторая
собственность, лично ему была предоставлена эта
собственность; а значит, правовое отношение его с общежитием стало
бы, вследствие односторонней отмены договора, невозможно.
Но если он добровольно желает согласиться на это и прийти к
соглашению с общиной о некотором возмещении, то он вполне
может сделать это.
Далее - поскольку распорядитель публичной власти
принимает на себя в этом договоре ответственность за право и
безопасность, он необходимо должен оговорить себе ту силу
(Macht) и ее свободное употребление, какая представляется,
и всякий раз будет представляться ему необходимой для этой
цели: и она должна быть ему предоставлена. Ему должно быть
предоставлено право определения того, что должен внести
каждый для содействия цели государства, и обращаться с этой
силой совершенно по собственной своей совести и убеждению.
(Вскоре мы увидим, в какой мере эта сила должна быть, тем не
менее, ограничена.) Сила государства (Staatsmacht) должна
быть, таким образом, подчинена ему без всякого ограничения,
предоставлена в его свободное распоряжение, как следует и без
того из понятия государственной власти (Staatsgewalt).
Публичная власть должна в каждом случае восстановить
каждого в правах и изгнать и наказать несправедливость. Она
принимает на себя ответственность за это, и одно
необнаруженное насилие имеет для государства и лично для этой власти
самые печальные последствия. Распорядители этой власти
должны поэтому обладать силой и правом следить за поведением
граждан (über die Aufführung der Bürger zu wachen); они имеют
полицейскую власть (Polizeigewalt) и полицейское
законодательство (Polizeigesetzgebung).
Что в гражданском договоре каждый без всяких оговорок
подчинил свое правовое суждение правовому суждению
государства, и, поскольку отныне назначен распорядитель его силы
- подчиняет его этому распорядителю, что это последний, стало
быть, необходимо есть судья, приговор которого не подлежит
апелляции, - следует уже из сказанного выше.
VIII. Под какой же принудительный закон может быть
поставлена сама эта высшая государственная власть, чтобы для нее
было невозможно быть причиною чего-либо иного, кроме права,
но в то же время создавать его также во всех случаях с
необходимостью?
146

О государственном праве, или праве в общежитии
Выше мы установили в общем виде положение: должно быть
физически невозможно, чтобы публичная власть, или, здесь,
распорядители этой власти, имела иную волю, кроме воли
права. Средство, которым этого нужно достигнуть, также было уже
указано нами. Их частная цель, цель их собственной
безопасности и их благосостояния, должна быть привязана к общей цели и
быть достижимой лишь через достижение общей цели.
Для них должно быть совершенно невозможно иметь иной
интерес, кроме интереса содействовать общей цели.
Право совершенно формально] итак, необходимо, чтобы у
них не могло существовать совершенно никакого материально-
го интереса в пользу их судебных приговоров, никакого интереса
в том, чтобы они оказались именно таковы в том или ином
случае. Должно быть так, чтобы им могло быть важно лишь то,
соответствуют ли эти приговоры праву, а отнюдь не то, каково их
содержание.
Они должны быть поэтому во всех своих частных целях, т.е. в
отношении своих потребностей, совершенно независимы от всех
частных лиц. Они должны иметь свой достаточный, надежный
доход так, чтобы никакое частное лицо не могло оказывать им
благодеяний и чтобы все, что им могли бы предложить,
превращалось бы в их глазах в ничто.
Чтобы их нельзя было склонить к пристрастию,
распорядители публичной власти должны иметь сколь возможно меньше
друзей, связей, привязанностей среди частных лиц.
Установленное выше основоположение, имевшее целью
вынудить равное право для всех отдельных людей во всех случаях,
было таково: чтобы закон судил соответственно с
последовательностью времени и не выносил решения ни по какому
будущему делу, пока оно не будет покончено с предшествующими.
Коль скоро отныне создано регулярное учреждение юстиции,
которое постоянно занято, и занято, может быть, несколькими
вещами одновременно; решать иные тяжбы будет, вероятно,
легче, нежели другие, и вообще важнее всего то, чтобы время не
терялось впустую, то закон этот, в том виде, как мы его
установили, должен утратить силу. Но то, что юстиция действительно
занята расследованием всех поданных ей исков, - это ей
должно быть возможно во всякое время доказать: далее, абсолютно
необходимо, чтобы, смотря по характеру тяжеб, было
установлено определенное время, в течение которого каждая тяжба
должна быть завершена; в противном случае закон, согласно
приведенному выше основоположению, утратил бы свою силу
(seine Macht verlieren würde). Без этого установления решитель-
147

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
но невозможно было бы выяснить, действительно ли с
каждым поступают по праву; а иск об отказе в законном праве вовсе
не имел бы места, поскольку судья всегда мог бы призвать
жалобщиков к порядку, обнадеживая их удовлетворением в
будущем.
Однако следующее представляет собой надежный критерий
того, осуществляется ли право так как следует. Приговоры и все
действия власть имущих никогда не должны противоречить друг
другу; как они поступили однажды, в одном случае, так же они
должны поступать в том же случае всегда. Каждое их публичное
действие должно сделаться нерушимым законом. Это связывает
их с правом. Они никогда не могут желать поступить
несправедливо, ибо они должны были бы отныне всегда желать поступить
так в том же самом случае, а из того вскоре произошла бы
самая явственная неуверенность. Или, если они принуждены
отступить от своей первоначальной максимы, то каждый сразу же
видит, что их образ действия несправедлив.
Чтобы такая оценка была возможна, все слушания
(Verhandlungen) государственной власти без исключения, со всеми
обстоятельствами и основаниями решений, должны предаваться
самой полной гласности (Publizität); по крайней мере, после того
как каждое слушание будет закрыто. Ибо было бы вполне
возможно, что в полицейских делах власть должна была бы
действовать там или тут тайно, чтобы содействовать достижению
цели публичной безопасности, за достижение которой она
отвечает перед общиной. Это должно быть дозволено ей, но по
достижении этой цели она не должна более делать никакой тайны
из собственных действий. Но ее цель достигнута, если она
вынесла приговор и привела его в исполнение.
IX. Если властители исполняют свою должность в
соответствии с указанными законами, то господствуют право,
справедливость и безопасность, и каждому при вступлении в
государство вполне гарантировано причитающееся ему. Но как же
вынудить самих властителей придерживаться этих законов, - ведь
им отнюдь не намерены предаться просто на веру? Такова
последняя задача в проблеме сообразного разуму
государственного устройства, которая подлежит здесь разрешению.
Исполнительная власть вершит суд в последней инстанции;
произнесенный ею окончательный приговор не допускает
никакой апелляции, никто не вправе, - ибо эта недоступность для
обжалования составляет условие всякого правового
отношения, - и никто не может, - поскольку в руках власти имеется
превосходство силы, против которого бесконечно мала всякая
148

О государственном праве, или праве в общежитии
частная сила, - лишить законной силы ее приговоры или
остановить их исполнение. Презумптивное (präsumtives) право,
конституированное в качестве достоверного права, произнесло
свой суд в лице провозглашенных безошибочными судей. На том
все и должно окончиться, и приговор судьи должен возыметь
неизбежное действие в чувственном мире.
Ясные доказательства того, что конституционный закон
права был нарушен, - это только следующие два доказательства:
1) что в каком-нибудь случае закон в течение определенного
времени не был приведен в исполнение; 2) что распорядители
публичной власти противоречат сами себе, или, именно для
того, чтобы не противоречить себе, вынуждены совершать
очевидные несправедливости.
Далее, было доказано, что судить распорядителей
исполнительной власти может только община. Но трудность состоит вот
в чем: Где же община и что она такое? Разве она есть что-то
большее, чем просто понятие: или, если она в самом деле есть
нечто большее, как же следует реализовать ее?
Перед судом публичной власти, - а поскольку этот суд
сохраняется непрерывно, то всегда и непрерывно, - все члены
государства суть только частные лица, а не община: и каждый
постоянно остается подчинен верховной власти. Воля каждого есть
только его частная воля, и единственное выражение общей воли
есть именно только воля верховной власти. Община не имеет
никакой отдельной воли, и община вовсе не реализована, пока
она не отделила своей воли от воли исполнительной власти
и не отменила своего заявления о том, что воля этой власти
всегда есть ее собственная воля.
Но как это может произойти? Никакое частное лицо не
вправе сказать: община должна собраться, все отдельные люди,
которые до сих пор суть только частные лица, должны
соединиться и быть общиной; ибо, если воля этого индивидуума не
согласуется с волей властителей, которая ведь по-прежнему
представляет общую волю, то она есть частная воля™",
восстающая против общей воли, противоречащая ей воля, а значит,
бунт (Rebellion), и должна быть на месте наказана как таковая.
Но эта воля никогда не будет согласна с волей властителей,
и они никогда не пожелают собрать общину. Или они сознают,
что управляли справедливо; тогда будет совершенно несогласно
с изначальной общей волей без нужды мешать индивидам
заниматься их частными делами и производить остановку в
отправлении права. Или же они сознают, что неправы; тогда не
следует думать, что они откажутся от той власти, которая сейчас
149

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
еще в их руках, и сами созовут своего судью. Таким образом, они
постоянно остаются судьями сами себе; им нет причин опасаться
никакого судьи над собою, потому что реальность этого судьи
зависит от них самих; и устройство остается по-прежнему
деспотическим. - Короче: только сама община может провозгласить
общину; ей надлежало бы поэтому быть общиной, прежде чем она
будет ею, что, как было установлено, противоречит себе.
Это противоречие можно устранить лишь вот как: Народ
будет провозглашен в конституции общиной заранее, на
определенный случай.
Этим конституционным законом - этот случай прежде всего
естественно представляется мысли каждого - могло бы быть
предписано, чтобы народ регулярно собирался в известное,
определенное время, для того чтобы выслушать отчет
магистратов об управлении государством. Подобное учреждение может
быть осуществлено в небольших, особенно республиканских,
государствах, где народная масса живет не очень рассеянно,
а потому легко и без большой потери времени может собраться,
и где государственное управление несложно и легко обозримо.
И все же даже и здесь это великое правовое действие теряет
в своем достоинстве от постепенной привычки к нему; у всех
есть время, для того чтобы принять перед ним нужные меры, и
результатом этих мер оказывается обыкновенно не столько
общая воля, сколько частная воля склонных к интригам и
честолюбивых партий. Однако в значительном по величине
государстве - а по многим соображениям следует желать, чтобы
государства не были маленькими, - не говоря о том, что и названные
только что злоупотребления обнаружились бы в нем лишь в
более пространном и опасном виде, такой закон был бы даже
неисполним, ибо ввиду необходимо сопряженной с ним потери
времени и нарушения хода частных дел забота о том, чтобы
защитить себя от помехи праву, стала бы для народа сама
величайшей помехой.
Следовательно, можно установить как принцип: Общину
никогда не следует созывать без нужды: но, как только в этом
есть необходимость, она должна собираться немедленно и
иметь возможность и волю говорить.
В том, чтобы община собралась вместе, никогда нет
надобности, и она также никогда не пожелает собраться, пока
совершенно не прекратится действие права и закона; но тогда она
должна будет собраться и непременно это сделает.
В правомерном государстве право и закон должны быть
поставлены в связь с правом каждого отдельного человека; а зна-
150

О государственном праве, или праве в общежитии
чит, закон должен быть совершенно упразднен там, где он
очевидным образом не действовал так, как бы ему следовало (т. е.
если за определенное время не был вынесен приговор по
некоторой тяжбе, или если применение закона находится в
противоречии с самим собою, или если налицо другое всем ясное
насилие или несправедливое действие).
Кто же должен судить о том, наступил ли этот случай или
нет? Не община, ибо она не собрана; не государственная
власть, ибо тогда она была бы судьей по собственному делу.
Еще менее может делать это тот, кто думает, что думает, что
потерпел несправедливость, ибо он так же точно был бы судьей по
собственному делу. Итак - нарочно для этой оценки
конституцией должна быть учреждена особая власть.
Эта власть должна была бы осуществлять постоянный
надзор за действиями публичной власти, и мы можем,
следовательно, назвать ее эфорами.
Исполнительная власть не несет ответственности ни перед
кем, кроме собравшейся общины; эфоры не могут поэтому
привлечь властителей к своему суду; но они должны непрерывно
наблюдать за ходом дел и, следовательно, должны иметь также
право наводить справки всюду, где могут. Эфоры не вправе
приостанавливать приговоры властителей, поскольку эти приговоры
не подлежат апелляции. Так же точно они не вправе сами
отправлять правосудие по какому-либо делу, поскольку этот
магистрат есть единственный судья в государстве. Следовательно,
эфоры вовсе не обладают исполнительной властью*.
Однако они обладают абсолютно запретительной
(prohibitive) властью; не воспрещать исполнение того или иного
особенного правового постановления, ибо тогда они были бы судьями
и приговор исполнительной власти уже не был бы необжалуе-
мым; но отменять с этой минуты всякий ход правосудия,
приостанавливать (suspendieren) совершенно и во всех ее частях
действие исполнительной власти. Эту отмену всякой правовой
власти я хочу назвать государственным интердиктом (по
аналогии с церковным интердиктом (50). Церковь давно уже
изобрела это вернейшее средство принудить к послушанию тех, кто
нуждается в ней).
Этим дедуцированный здесь из чистого разума эфорат (в узком
смысле этого слова) совершенно отличается от эфората в
спартанском государственном устройстве (47), от государственной
инквизиции в Венеции (48) и т.п. Больше всего сходства с ним имели,
вероятно, народные трибуны в Римской республике (49).
151

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Следовательно, основоположение согласного с правом и
разумом государственного устройства заключается в том, чтобы
рядом с абсолютно положительной силой полагали силу
абсолютно отрицательную.
Поскольку эфоры не имеют в своих руках совершенно
никакой силы, исполнительная же власть располагает бесконечным
превосходством силы, то могли бы спросить: как же первые
смогут принудить последнюю по одному своему приказу прекратить
исполнение своих функций. Но это принуждение выяснится само
собою. Ибо вследствие публично объявленного
приостановления права все то, что с этой минуты постановляет власть,
объявлено недействительным и незаконным, и естественно, что
никакая осужденная ею отныне сторона в споре не пожелает
подчиниться ее приговору*™", так же как ни одна сторона,
выигравшая дело перед судом этой власти, не станет полагаться на
этот приговор.
Далее, вследствие интердикта бывшие распорядители
исполнительной власти объявляются простыми частными лицами,
и все их приказы о применении насилия объявляются не
имеющими законной силы. Со времени объявления интердикта
всякое совершенное по их приказу насилие есть сопротивление
объявленной эфорами общей воле, а значит, мятеж, должно
быть наказано как таковое и совершенно непременно будет
таким образом наказано, как мы это сейчас же увидим.
Должны ли магистраты ожидать себе за свое неповиновение
более сурового наказания, чем то, которое им и так предстоит,
если община признает их виновными? Этого не может быть, ибо
в таком случае их и так ожидает высшее наказание: однако
неповиновением они признают уже проигранным дело, которое все
еще могли бы выиграть; и уже этим неповиновением, еще до
всякого расследования о причине наложенного интердикта,
навлекают на себя высшее наказание, которого, возможно, они
еще могли бы избежать. Едва ли, следовательно, они станут
оказывать сопротивление.
Объявление интердикта есть одновременно созыв общины.
Величайшим из несчастий, какие могли бы постигнуть ее,
община принуждена к тому, чтобы немедленно собраться. Эфоры, по
самой природе дела, выступают истцами и имеют право доклада
(haben den Vortrag).
Община должна соединиться вместе: этим мы хотим сказать
не то, чтобы все люди, из всех частей весьма пространной,
может быть, империи, должны были собраться на одной площади,
что во многих случаях может оказаться совершенно невозмож-
152

О государственном праве, или праве в общежитии
ным; а только то, чтобы все они соединились для предстоящего
расследования, совещания о котором вполне могут
производиться в каждом городе и каждой деревне империи, и чтобы
каждый отдал свой голос. Как это следует устроить, чтобы
получить во всей чистоте результат общей воли, - это вопрос
политики, а не вопрос учения о праве. И все же, по причине, которую
мы укажем ниже, необходимо, чтобы при этом совещании
действительно собирались, там и тут, на одной площади большие
толпы народа.
Что будет постановлено общиной, то становится
конституционным законом.
Поэтому необходимо, прежде всего, чтобы они - каким бы ни
оказался их приговор о материи данной тяжбы - постановили,
чтобы объявленный интердикт имел по своей форме законную
силу и чтобы неповиновение ему подлежало наказанию, как
мятеж. Если бы они постановили противоположное, то отменили
бы интердикт, а значит, также и всякую действительность эфора-
та, а следовательно, и сам эфорат по его сущности, и
постановили бы над собою верховную власть, которая не несла бы
никакой ответственности, а значит, деспотию, что противоречит
закону права и чего ожидать совершенно невозможно. Они не
сделают этого, потому что право состоит в прямой связи с их
выгодой.
Далее, что касается материи тяжбы, их приговор необходимо
будет справедлив, т.е. согласен с изначальной общей волей.
Если магистрат, который согласно высказанному эфорами
обвинению оставил что-то безнаказанным (об этом фактуме не может
и не должно оставаться никаких сомнений, и об этом должны
позаботиться эфоры), будет ими по этому обвинению оправдан,
то тем самым они постановят, что этого действия никогда не
должно наказывать, а значит, что оно должно быть правомерным
действием, которое может быть совершено и по отношению к
каждому из них. Если исполнительная власть была обвинена в
противоречивых действиях, а они объявят, что в этих действиях
нет никакого противоречия или никакой несправедливости, то
они тем самым превратят колеблющуюся или очевидно
неправомерную максиму, в соответствии с которой производился суд,
в основной закон государства, согласно которому также и
каждый из них желал бы, чтобы с ним отныне обращались.
Следовательно, они, без всякого сомнения, основательно обдумают
это дело и остерегутся вынести несправедливый приговор.
Осужденная сторона, будут ли то эфоры или исполнительная
власть, виновна в государственной измене (Hochverrat). Первые,
153

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
если их иск будет найден лишенным основания, остановили ход
осуществления права (Rechtsgang), - высшую задачу
общежития; распорядители второй, если они будут признаны
виновными, воспользовались государственной властью для подавления
права.
Едва ли мера ответственности властителей покажется кому-
нибудь чересчур великой; однако, может быть, решат, что
чрезмерно велика ответственность эфоров. Ведь им же показалось
однажды, могут здесь сказать, что закону угрожает опасность;
они действовали по совести и всего лишь ошиблись. - Но то же
самое можно ведь утверждать и о властителях: - и вообще это
следует ответить: ошибка здесь так же опасна, как и злая воля, и
закон должен пытаться предотвратить первую с такой же
тщательностью, с какой он подавляет последнюю. Самых мудрых в
народе следовало бы избирать магистратами, и уже совсем
старых, зрелых людей - эфорами.
Кроме того, эфоры будут, конечно же, вести переговоры с
властителями, прежде объявления интердикта, постараются
образовать в них способность добровольно и не привлекая к этому
внимания устранить или исправить допущенную
несправедливость; и уже благодаря одному только этому они получат
основательное понимание истинного положения дел.
Постановление народа имеет обратную силу: приговоры,
вынесенные согласно отвергнутым этим постановлением
максимам, уничтожаются, и потерпевшие от них ущерб вновь
восстанавливаются в своем прежнем состоянии; однако без ущерба
для их сторон (Parteien), которые также действовали согласно
хотя и необоснованному, но все же презумптивному праву.
Ущерб должен быть возмещен причинившими его судьями.
Основание этой значимости постановления для прошедшего
таково: признанный по приговору суда виновным не имел права
обжаловать приговор, потому что следовало исходить из
презумпции, что воля судей согласна с истинной общей волей:
основанием действительности приговора была презумпция его
законности. Теперь выясняется противоположное: основание
теряет силу, а значит, теряет силу также и обоснованное. Этот
приговор все равно как бы совсем не был вынесен.
Положительная и отрицательная сила, экзекуторы (Exekuto-
ren) и эфоры, суть подлежащие суду стороны перед лицом
собравшейся общины, а значит, они не могут быть сами судьями
по собственному делу, и не принадлежат к составу общины,
которую в этом отношении можно назвать также народом. -
Эфоры, как было замечено выше, instruieren процесс, и являются
154

О государственном праве, или праве в общежитии
постольку истцами; экзекуторы держат ответ по иску и являются
постольку ответчиками.
(В какой мере магистраты принадлежат к составу народа?
Этот вопрос, как это случалось со многими вопросами, задавали
в общем виде, и в общем же виде, а следовательно,
односторонне, отвечали на него, потому что забывали определить, при
каких обстоятельствах желают получить ответ на него.
Вот этот ответ. Прежде чем они были избраны, они не были
магистратами, они вовсе не были тем, что они сейчас, они были
чем-то другим и постольку принадлежали к составу народа.
Если они как лица уже рождаются представителями народа, как
наследный принц, то они никогда к нему не принадлежали.
Рожденные аристократами, или знать (Adel), являются прежде
своего избрания на государственную должность частными лицами и
принадлежат к составу народа. Они - не магистраты, а имеют
только исключительное право быть избранными. О том, чтобы
их голос, ввиду вероятного пристрастия в пользу
исполнительной власти, не оказал вредного влияния на результат общей
воли, должна позаботиться конституция, и как надлежит
предотвратить подобное - это вопрос политики.
Как только выбор падет на них, даже если они еще не
приняли этого избрания, они уже исключены из состава народа, ибо
теперь они ведут с ним переговоры и в этих переговорах они -
одна сторона, а народ -другая. Если они определенно заявляют,
что не принимают предложенной им должности, то тем самым
они вновь входят в состав народа.
Если они принимают ее, то они тем самым навсегда
исключаются из состава народа.
Поскольку они принимают на себя ответственность своей
собственной личностью и своей собственной свободой за
публичную безопасность и право, то при законодательстве они
должны иметь более чем просто одобрительный голос, они
должны иметь решающий отрицательный голос (Veto); т.е.
договором о поручении им должно быть дозволено сказать по
своему усмотрению: согласно таким законам мы править не
желаем; но тогда и народу должно быть дозволено по своему
усмотрению сказать: если ты не желаешь править согласно законам,
которые, как мы полагаем, хороши, то пусть правит другой.
Как только заключен договор о поручении, одновременно
с ним происходит подчинение, и отныне нет более никакой
общины; народ вовсе не есть более народ, не есть целое, но
простое собрание подданных (Aggregat von Untertanen); а
магистраты в таком случае также не принадлежат к составу народа.
155

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Если описанным образом, вследствие провозглашенного
интердикта, созывается собрание общины, то магистраты суть, как
было доказано, сторона в споре и опять-таки не принадлежат к
составу народа. Если они выиграют последующую за тем
великую тяжбу (großer Rechtshandel), то они снова суть магистраты
и опять не принадлежат к составу народа; если они ее
проиграют, то единственное возможное наказание есть исключение из
государства, высылка (Landesverweisung), следовательно, они
опять-таки не принадлежат к составу народа. Следовательно,
они никогда не принадлежат к народу, и в силу договора о
поручении они исключаются из состава народа навсегда.)
X. От абсолютной свободы и личной безопасности эфоров
зависит безопасность целого. Своею службой они
предназначены служить противовесом для наделенной превосходящей
силой исполнительной власти. Им должно быть поэтому, прежде
всего, совершенно невозможно оказаться в зависимости от нее в
отношении своего благосостояния, а следовательно, они должны
получать исключительно хорошее и равное с этой властью
жалование. Далее, они, как следует ожидать, подвергаются
преследованиям и угрозам со стороны этой власти и не имеют
никакой иной защиты, кроме силы общины, которая, однако же, не
собрана воедино. Поэтому их личная безопасность должна быть
обеспечена законом, т.е. они должны быть объявлены
неприкосновенными (sacrosancti). Малейшее насилие в отношении их,
или даже только угроза применением насилия есть
государственная измена, т.е. непосредственное посягательство на
государство. Одна только эта измена, возбужденная исполнительной
властью, уже сама по себе есть объявление интердикта; ибо
исполнительная власть непосредственно и ясно обособляет этим
свою волю от общей воли.
Далее, сила народа должна несравненно превосходить ту
власть, которая находится в руках экзекуторов. Если бы эта
власть могла даже только уравновесить эту силу, то в случае,
если бы экзекуторы пожелали оказать неповиновение, возникла
бы по меньшей мере война между ними и народом, которую
конституция должна сделать невозможной. Если бы
исполнительная власть имела перевес силы или если бы она могла получить
такой перевес даже только в ходе войны, то она могла бы
поработить народ, из чего произошло бы безусловное рабство.
Поэтому условие правомерности всякого гражданского
устройства состоит в том, чтобы исполнительная власть ни под
каким предлогом не получала в свои руки такой силы, которая
была бы способна оказать малейшее сопротивление силе об-
156

О государственном праве, или праве в общежитии
щины. Всякая цель должна быть принесена в жертву этой,
высшей из возможных целей, - сохранению права вообще.
Далее, именно поэтому основополагающей максимой для
сообразной разуму конституции является правило, - и следует
принять направленные к этой цели меры, - чтобы при собрании
общины повсюду - скажем, в главных городах провинций
страны - должны собираться достаточно большие толпы людей,
которые бы могли оказать надлежащее сопротивление возможным
попыткам неповиновения со стороны исполнительной власти, и
чтобы, следовательно, сразу же, как только община
провозгласит себя как община, имелась в распоряжении внушительная
сила.
XI. При этом важен еще следующий вопрос: как же следует
определять постановление народа? Необходимо ли единогласие
или достаточно большинства голосов и должно ли меньшинство
голосов подчиниться большинству?
В государственном договоре вообще, как было показано
выше, должно быть единогласие. Каждый должен лично заявить,
что он желает вступить с этой определенной массой народа
в общежитие для поддержания права.
В совещании об избрании магистратов дело уже обстоит
иначе. Меньшинство, правда, не было здесь обязано
присоединиться к голосу большинства; но поскольку оно оказалось
слабейшей стороной, более сильная сторона могла вынудить его
покинуть это место, на котором большинство желает теперь
реализовать начертанную им конституцию, и поселиться на
постоянное жительство где-нибудь еще. Если оно не желает этого
сделать, - а оно по многим причинам этого не захочет, - то оно
должно будет согласиться с мнением большинства. - Причина
состояла вот в чем: потому что оно очевидно было бы слишком
слабо для того, чтобы сопротивляться. Таким образом, уже в
самом доказательстве заключено то, что и здесь также должно
иметься весьма решительное большинство, так чтобы решение
о власти не было сомнительным и чтобы совершенно не
приходилось опасаться войны, которая всегда бывает неправомерна:
что поэтому решение не может зависеть от того, что было
подано голосов на один или на два больше или меньше. Пока не
будет достигнут первый случай, они должны будут попытаться
достичь между собою мирового соглашения.
В совещании о правомерности или неправомерности образа
действий обвиняемой исполнительной власти, согласно
выдвинутым нами предпосылкам, совершенно не может быть
большого различия мнений. Прежде всего, должен ясно иметься налицо
157

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
самый фактум, и он будет таков, по природе вещей. Тогда
вопрос состоит только в том: справедливо это, или же
несправедливо, должно ли это быть для нас, на вечные времена, законным
или нет? Вопрос краток, и на него можно ответить решающим
«Да» или «Нет». Поэтому может преобладать только одно из
двух мнений - утверждение или отрицание, - и нечто третье
невозможно.
По этому же вопросу, при условии, что все граждане
обладают по крайней мере обычной здравой способностью суждения,
прийти к решению очень несложно, и, как уже было показано
выше, этот вопрос стоит в столь непосредственном отношении к
благу или бедствию каждого, что, по самой природе вещи, на
него почти всегда будут отвечать совершенно единогласно и, что
можно предположить заранее, что тот, кто ответит на него иначе,
чем множество (Menge), или вовсе лишен силы обыденного
суждения, или же пристрастен. Более рассудительные люди
обязаны будут исправить добром суждения людей первого
разряда и привести их к согласию с общим мнением. Если убедить
их невозможно, то они навлекают на себя немалые подозрения в
том, что они принадлежат ко второму разряду, и что они -
вредные граждане. Если они решительно не могут присоединиться к
приговору большинства, то они, разумеется, не обязаны
полагать свою безопасность в зависимость от такого закона, который
они не признают правом: но они и не могут также жить долее
среди народа, который позволяет судить себя по этому закону, -
они должны поэтому удалиться из границ государства, - однако
без ущерба для их собственности, насколько последняя есть
абсолютная собственность и насколько они могут взять ее с
собою, о чем скажем в свое время. Поскольку это повлекло бы за
собою большие неудобства, то следует ожидать, что никто не
решится подвергнуться им, разве что будучи твердо убежден
в том, что приговор большинства губителен для всеобщей
безопасности, и что он поэтому скорее присоединится к решению
большинства, чтобы это решение получилось таким образом
единогласным. - Поэтому в моей теории неизменно, как и
всегда (stets, wie immer), признается не юридическая сила голоса
большинства, но только юридическая сила единогласия; однако
утверждается, что те, кто не желает подчиниться весьма
решительному большинству, - которое в нашем случае вполне
основательно может быть установлено конституцией в размере семи
восьмых, или даже еще более, - тем самым перестают быть
членами государства, чем создается единогласие граждан. -
Основной пункт, который никак не следует упускать из виду, со-
158

О государственном праве, или праве в общежитии
стоит в том, что, как было доказано, между большинством
голосов и всеми голосами вовсе нет большого различия.
XII. При описанном государственном устройстве будет
непременно и необходимо господствовать право, и всегда именно
оно, если только эфоры не объединятся с исполнительной
властью, чтобы угнетать народ. Это последнее и величайшее
препятствие для справедливого устройства должно быть также
устранено.
Эфоры не должны быть в зависимости от исполнительной
власти, для нее должно быть невозможно оказать им какую-либо
приятность. Они не должны состоять в общении, в родстве,
в дружеских отношениях с распорядителями этой власти. Народ
будет следить за этим, и если бы это случилось, эфоры
утратили бы оттого доверие народа.
Далее - целесообразно и даже почти необходимо, чтобы
исполнительная власть вручалась пожизненно, поскольку
распорядитель этой власти утрачивает свое сословие; но столь же
целесообразно, чтобы эфорат назначался только на определенное
время, поскольку вовсе нет надобности в том, чтобы эфор,
вступая в должность, утрачивал свое сословие. Выбывающий эфор
должен представить вновь назначаемому отчет о том, что
случилось за время исполнения им его должности; если
происходило нечто несправедливое, и если оно, в его последствиях, все
еще сохраняется, то новый эфор обязан сразу же объявить
интердикт и созвать тем самым общину и велеть ей вести речь как
о выбывающем эфоре, так и об экзекуторах. Очевидно само
собою, что признанный виновным эфор должен быть наказан как
государственный изменник. - Но честное исполнение должности
эфора должно давать пожизненное право на самые почетные
знаки отличия.
Эфоров должен назначать народ] это не должна делать
исполнительная власть, что было бы очевидной несообразностью,
и не эфоры должны избирать себя сами, потому что новые
являются судьями выбывающих, и эти последние могли бы своим
выбором обезопасить себя от любого суда. Способ избрания
эфоров должен быть определен в конституции. О
предоставлении эфората просить не дозволяется; на кого обратит свой взор
и свое доверие народ, который, ради этого высокого избрания,
непрестанно будет прислушиваться к мнению великих и
порядочных мужей между собою, - тот и будет эфором.
XIII. Если и после того, как будут приняты эти меры, эфоры
все еще смогут соединиться с исполнительной властью против
свободы народа, то для этого потребуется, ни много ни мало,
159

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
чтобы среди первых мужей в этой стране, которых одного за
другим избирали эфорами, в целой череде их не было бы ни
одного, кто не был бы подкуплен уже при вступлении в должность;
далее, чтобы каждый в целой череде их мог с такой
уверенностью полагаться на эту всеобщую пагубу, чтобы полагать в
зависимости от нее всю свою личную безопасность. Нечто подобное
невозможно, или если даже оно и возможно, то легко можно
заключить, что столь испорченный народ, в среде которого
признаваемые всеми за лучших людей имеют столь низменные
умонастроения, не заслуживает лучшей судьбы, нежели та,
которая станет его уделом. Поскольку, однако, строгая наука
должна принимать во внимание даже самое невероятное, в этом
случае остается сообщить следующее.
Каждое частное лицо, которое созывает общину вопреки
воле исполнительной власти, в которой, до тех пор пока община не
собрана вместе, воплощена общая воля, - а так оно будет
обстоять всегда, потому что исполнительная власть, по самой
природе вещей, никогда не желает созывать ее, - является, как
было доказано выше, мятежником, коль скоро его воля
восстает против презумптивной общей воли и ищет некую силу против
нее.
Но - это весьма стоило бы замечания - народ* никогда не
бывает мятежником, и выражение мятеж есть в применении к
нему величайшая нелепость, какая только была когда-либо
высказана; ибо народ в самом деле и согласно праву есть высшая
власть, над которой нет более никакой властью, которая
является источником всякой иной власти, и ответственна только перед
Богом. Где народ соберется вместе, там исполнительная власть
в самом деле и согласно праву утрачивает свою власть. Мятеж
возможен только против кого-то вышестоящего. Но что же есть
на земле выше, чем народ! Он мог бы бунтовать только против
себя самого, что нелепо. Над народом - только Бог; если
поэтому должно быть возможно сказать: некий народ поднял мятеж
против своего князя, то следует предполагать, что этот князь -
бог, но доказать такое было бы непросто.
Итак, либо народ в подобном случае сам единодушно
восстает, скажем, по особому поводу, если страшные насилия
власти слишком уж явно бросаются в глаза, и судит эфоров и
властителей. - Его восстание, согласно природе вещей, всегда
справедливо, не только по форме, но и по материи, ибо, пока
неуверенность и дурное управление не давят всех и не делают-
* Нужно, впрочем, понимать, что я говорю обо всем народе.
160

О государственном праве, или праве в общежитии
ся вредными для всего общества, каждый отдельный человек
заботится только о самом себе, и сколько может старается
пробиться вперед. Никогда еще народ не восставал как один
человек, и никогда ни один народ так не восстанет, пока
несправедливость не возрастет до самой последней крайности.
Или, другой случай: частное лицо или несколько частных лиц
призывают подданных конституироваться как народ; тогда,
конечно, эти лица, согласно презумпции, суть мятежники, и,
согласно презумптивному праву, пока община еще не
конституировалась как таковая, исполнительная власть, если она может
схватить их, наказывает их в соответствии с презумптивной
общей волей как мятежников. Но несправедливая власть всегда
бывает слаба, потому что она непоследовательна и имеет
против себя общественное мнение, а нередко даже мнение тех,
коими она пользуется как орудиями, и она тем слабее и
бессильнее, чем более она несправедлива. Поэтому, чем презреннее
исполнительная власть, тем больше вероятности, что эти лица,
обратившие к народу призыв, на первых порах избегнут ее
возмездия.
И вот община или восстает, следуя их призыву, или же нет.
Если происходит первое, то исполнительная власть исчезает
в ничто, община становится судьей между нею и призывавшими,
как она в остальное время бывает судьей между нею и
эфорами. Если община найдет их призыв обоснованным, то
объявленная задним числом воля общины подтверждает их волю как
истинную, общую волю; оказывается, что эта воля содержит в себе
материальный элемент права, а недостающую ей пока форму
права она получает от согласия общины. Чистотой своего
сердца и своей добродетелью они - истинные спасители нации, и без
всякого призыва естественные эфоры. Если же, напротив,
община найдет их призыв и обвинение необоснованными, тогда
они - мятежники, и сама община осуждает их как мятежников.
Если народ не восстает, то это доказывает, или что угнетение
и публичная небезопасность еще не стали достаточно
заметными, или же что и в самом деле нет никакого угнетения и
неуверенности, или: что народ еще не пробудился настолько, чтобы
желать своей свободы и понимать свои права, что он еще не
созрел для великой тяжбы, которую ему здесь предлагают
рассудить, что, стало быть, его и не следовало бы призывать. Лиц,
обращавших к народу призывы, согласно действующему в
полной мере внешнему праву, наказывают как мятежников, хотя бы,
согласно внутреннему праву, перед собственной своей
совестью, они и были при этом мучениками права (Märtyrer des
6 3ак.42
161

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Rechts). Их наказывают, может быть, без вины, что касается их
намерений, но совершенно виновно, что касается их деяния; им
следовало бы лучше знать собственную нацию. Если бы
подобная нация собралась вместе, от этого последовало бы
уничтожение и упразднение всякого права.
Изложенные предписания об избрании распорядителей
исполнительной власти, избрании эфоров и их обязанностяхХХ1Х, -
это законы об осуществлении закона (Verwaltung des Gesetzes);
а все законы такого рода вместе взятые называются
конституцией. Следовательно, в третьем отделе государственного права
нам предстоит вести речь о конституции.
XIV. Конституция (само собою понятно, сообразная праву
и разуму конституция) неизменна и имеет силу на вечные
времена и необходимо полагается как таковая в гражданском
договоре.
Ибо каждый отдельный человек должен дать на нее свое
согласие; а следовательно, она гарантирована изначальной общей
волей. Каждый отдельный человек вступил в государство (hat
sich in den Staat begeben) только под условием гарантии его
безопасности, предоставляемой этою определенной конституцией.
Он не может быть понужден дать свое согласие на другую
конституцию. Поскольку, однако, в случае если бы подобная другая
конституция была все же принята, он не мог бы жить при таком
устройстве государства, которое бы управлялось согласно не
одобренной им конституции, но должен был бы покинуть это
государство, что противоречит изначальному договору: то
конституция вообще не может быть изменена, даже если бы только
один индивидуум был против этого изменения. Для такого
изменения конституции требуется, следовательно, абсолютное
единогласие.
Отличие такого абсолютного единогласия, необходимого для
изменения конституции, от дедуцированного нами выше
относительно единогласия состоит в том, что последнее в случае
крайней необходимости может быть создано посредством
исключения нескольких индивидуумов из числа граждан государства;
а первое не может быть так создано. При относительном
единогласии право оставаться гражданином государства
определяется присоединением к большинству; при абсолютном право
оставаться гражданином государства является абсолютным.
Мы сказали: конституция, которая вообще является
правомерной, те. имеет конституированную, но ответственную
исполнительную власть и эфорат, не подлежит изменению. - Дело в
том, что в этих границах возможны еще бесконечно различные
162

О государственном праве, или праве в общежитии
модификации: а эти ближайшие определения не подлежат
изменению^.
Если конституция неправомерна, то она может быть
изменена на правомерную: и нельзя допустить, чтобы кто-нибудь
говорил: «я не хочу отказываться от прежней конституции». Ибо
только пребывавшими до сих пор неведением и
нечувствительностью к правомерной конституции можно извинить терпение
противоправной конституции: но как только появится понятие о
правомерном и как только нация будет способна реализовать
это понятие, каждый обязан принять его, ибо право должно
господствовать.
Иное дело - улучшение и изменение гражданского
законодательства. Оно происходит само собою. Государство состояло
первоначально из этой определенной массы людей,
занимавшихся такими-то и такими-то определенными родами промысла,
и закон был рассчитан на эти условия. Народная масса
умножается, возникают новые отрасли доходов, - само собою
разумеется, ни одна отрасль не может возникнуть без согласия
государства, - закон необходимо должен теперь измениться, чтобы
все еще приспосабливаться к этому совершенно изменившемуся
народу, и исполнительная власть ответственна за то, чтобы
закон всегда приноровлялся к нему.
XV. Весь описанный нами механизм необходим для
реализации сообразного праву отношения между людьми; однако вовсе
нет необходимости в том, чтобы все эти мотивы постоянно
действовали между ними внешним и зримым образом. Скорее
напротив, чем лучше устроено государство, тем менее его будут
замечать, потому что его покоющаяся сила, его внутренняя
весомость устраняют уже в самом возникновении всякую
возможность его внешней действенности. Оно само не допускает
собственного действования.
Ближайший предмет заботы государства - это разрешение
споров о собственности между гражданами. Чем закон проще,
яснее и всеобъемлющее, чем неизбежность применения этого
закона достовернее, тем меньше будет подобных споров,
потому что каждый может с достаточной определенностью знать, что
ему принадлежит, а что нет, и едва ли сделает напрасную, как он
сам предвидит, попытку присвоить себе собственность другого.
Если те немногие тяжбы, к которым еще может давать повод
заблуждение, будут разрешаться верно и убедительно для обеих
сторон, то преступлений не будет. Ибо откуда же еще и
возникают все преступления, если не от алчности и раздражаемой ею
страсти, или еще от нищеты и бедности, которых не было бы,
163

ТРЕТЬЯ ГЛАВА УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
если бы закон должным образом охранял собственность
каждого? А как могут они возникнуть, если будут отведены самые их
источники? Хороший гражданский закон и строгое применение
этого закона совершенно упраздняют исполнение уголовного
законодательства. - Сверх того, кто решится на преступление,
если он наверное знает, что будет обнаружен и наказан?
Проживите так только полстолетия, и понятия о преступлениях исчезнут
из сознания того счастливого народа, которым правят согласно
таким законам.
Если у исполнительной власти так мало дела, то для нее
ровно настолько же отсечена и возможность быть
несправедливой. Редко случающееся осуществление ее власти есть тогда
внушающий глубокое почтение акт для нее и для народа; глаза
всех устремлены на нее, и должное почтение к нации придаст ей
уважения к самой себе, если бы и следовало опасаться, что без
этого она не имела бы самоуважения.
Власть эфоров так же точно не найдет себе применения,
потому что исполнительная власть (exekutive Macht) будет
всегда справедливой, и не придется думать ни о каком интердикте,
а также и ни о каком суде народа.
Если бы поэтому возможно было, чтобы кого-то устрашили
изложенные здесь понятия и чтобы при мысли о народном сходе
для суда (Zusammenkunft des Volks zum Gericht) ему приходили
на ум Бог весть какие ужасные зверства: то такому человеку
есть две причины успокоиться. Прежде всего: излишествам
предается только беззаконная толпа, но не собирающаяся согласно
закону и под законом и совещающаяся в себе по известной
форме толпа. Формула - скажем здесь это мимоходом - есть
одно из величайших благодеяний для человека. Понуждая его
принимать что-то в соображение, она и вообще понуждает его
приступать к делу обдуманно. Тот не желает добра
человечеству, кто желает избавить его от всех и всяких формуляров.
Далее, все эти меры были приняты не затем, чтобы вступить
в действие, а только затем, чтобы сделать невозможными те
случаи, в которых им пришлось бы вступить в действие. Именно
там, где эти меры приняты, они становятся излишними, и они
были бы нужны только там, где их нет.
164

Основа естественного права
согласно принципам наукоучения
Вторая часть,
или
Прикладное естественное право
Иоганна Готтлиба Фихте
Йена и Лейпциг,
в издательстве Христиана Эрнста Габлера
1797

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ
О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
О государственно-гражданском договоре
§17
А.
Проанализируем, прежде всего, более тщательно, чем это
было необходимо до сих пор, понятие договора вообще.
Для договора требуются, прежде всего, два лица, будь то
физические или мистические; оба полагаются, как желающие
[получить] один и тот же объект в исключительную
собственность. - Поэтому вещь, о которой им предстоит договариваться,
должна быть такого рода, чтобы она могла стать
исключительной собственностью, т.е. чтобы, будучи предоставлена своей
природе и самой себе, она оставалась такой, какой ее
помыслили в понятии лица о цели; далее, такого рода, чтобы ее можно
было использовать только как исключительную собственность,
т.е. только, если она действительно остается такой, как ее
помыслили в понятии лица о цели. (Смотри § 11.111). Не будь
первого [условия], не был бы возможен никакой договор; не будь
второго, ни в каком договоре не было бы надобности. По этой
причине не заключают договора о порции воздуха или света.
Далее, обе стороны должны иметь одинаковое право на
вещь; иначе между ними не было бы тяжбы, которая именно и
должна быть приведена к согласию при помощи договора. А так,
по природе вещей, обстоит дело со всеми объектами и всеми
свободными существами, предъявляющими притязания на них.
До заключения договора никто не может привести иного право-
основания для своего обладания спорной вещью, кроме своей
свободной и разумной природы; но то же самое правооснование
могут привести все свободные существа. Между лицами не
может возникнуть спора о собственности на их плоти, ибо
естественное употребление всякой плоти - приведение ее в
движение силою одной лишь своей воли - физически невозможно для
всех субъектов, кроме одного; на весь остальной чувственный
166

О государственно-гражданском договоре
мир все свободные существа имеют, как было доказано,
одинаковое право.
И все-таки отнюдь не следует упускать из виду, что обе
стороны не должны непременно предъявлять притязание на одно и
то же обладание уже β настоящее время, но должно быть
только возможно опасаться, что подобное противоборствующее
притязание (streitender Anspruch) может возникнуть β будущем.
Однако одно из двух должно наступить; ибо иначе сфера
свободы двух сторон была бы совершенно обособлена и они
сами считали бы ее обособленной, и не было бы совершенно
никакой надобности закреплять ее договором. - До тех пор,
скажем, пока тебя от меня отделяет река, переправиться через
которую мы оба считаем невозможным, никому из нас не придет в
голову взаимно обещать друг другу, что мы не станем
переходить реку и желаем построить себе жилище (uns anbauen)
каждый на другом ее берегу. Природа положила для нас реку
границей нашей физической способности. Если, скажем, река
обмелеет, так что ее можно будет перейти вброд, или если мы
изобретем судоходство: только тогда нам нужно будет сделать
ее границей нашего произвола посредством соглашения.
Эта воля обоих лиц обладать тем или иным как
собственностью есть частная воля каждого лица. Следовательно, в
договоре есть, прежде всего, ôee частные воли, которые, поскольку
они направлены на некоторый объект, следует назвать
материальными волями. Затем, для возможности договора требуется,
чтобы обе стороны имели волю договориться между собою (sich
zu vertragen) о своих или спорных уже сейчас, или могущих
вступить в противоборство в будущем притязаниях; чтобы каждый со
своей стороны имел волю уступить в чем-нибудь относительно
спорных объектов, пока притязания обоих не смогут
сосуществовать. Если договориться желает только один из двоих или
если ни один из двоих не желает договариваться, то никакой
договор невозможен и необходимо последует война. Согласно
закону права разумное существо обязано иметь эту волю, и
существует право принуждать, позволяющее вынудить каждого к
заключению договора (которое право, впрочем, не имеет никакой
применимости, поскольку невозможно определить, вплоть до
какой границы каждый должен уступать другому); потому что
состояние действительной войны или даже только опасение
возможной войны не есть правое состояние: все это, как было
доказано выше. - Следовательно, для договора требуется, во-
вторых, соединение воли обоих для мирного прекращения их
167

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
тяжбы, каковую волю мы, поскольку она направлена на форму
договора, хотим назвать formaliter общей волей.
Далее, для возможности договора требуется, чтобы обе
стороны ограничили свою указанную нами вначале частную волю
настолько, чтобы она уже не была в споре с собою; чтобы, стало
быть, каждый со своей стороны от чего-то отказался и не желал
бы обладать ни теперь, ни когда-либо тем, что другой желает
оставить за самим собою. Мы назовем это соединение воль их
обоих materia/iter общей волей. В нем частные воли обоих
соединяются в одну общую волю. - Воля каждого из контрагентов
направлена теперь также на собственность другого, на которую
она, возможно, не была направлена прежде; которой прежде он,
может быть, вовсе не знал, ведь отнюдь не необходимо, чтобы
уже сейчас происходил спор об объектах, но этого спора
опасаются, может быть, только в будущем; или о которой, если он и
знал ее, он еще ничего не решил. Теперь воля каждой стороны
простирается за пределы ее частной цели, но только как
отрицательная воля. Каждый просто не желает того, чего желает
другой; он также ничего более не решает об этом, кроме того,
что он не желает обладать этим для себя. Что случится с этим
объектом впрочем, будет ли он, скажем, отнят у другого неким
третьим, - это ему, вследствие этой его воли, совершенно
безразлично. Итак, - этим обстоятельством многое решается, -
материальная воля обоих, насколько она есть общая воля,
исключительно отрицательна.
Наконец, в понятии договора заключается еще то, чтобы эта
общая воля была зафиксирована как постоянная и
направляющая все будущие свободные действия сторон, как закон права
для обеих сторон, которым и определяется их будущее правовое
отношение друг с другом. Как только одна из двух сторон хотя в
малейшей степени нарушит свою границу, договор теряет силу и
все учрежденное им правоотношение упраздняется.
Кто-нибудь мог бы думать, что в таком случае пострадавший
должен только потребовать возмещения ущерба; и если только
это возмещение будет произведено, дело снова возвращается в
прежнее положение (stehe die Sache wieder auf früherem Fuße).
И это, разумеется, верно, если пострадавший пожелает
удовольствоваться этим и возобновить свой договор с оскорбителем.
Но ради того, что последует в дальнейшем, очень важно, чтобы
стало понятно: пострадавший не имеет правового обязательства
удовлетвориться возмещением ущерба, и, по строгой
последовательности, всякое правоотношение между ними обоими уни-
168

О государственно-гражданском договоре
чтожено. Проведем, следовательно, доказательство этого
нашего утверждения.
Прежде заключения договора каждая из сторон имела самое
полное право на все, чего требовала для себя другая сторона
и что в договоре было также и действительно признано за нею.
Если первый из них, допустим, в то время еще не знал всего
этого, то он мог бы, однако, познакомиться с ним впоследствии и
подчинить его своим целям. Он утратил свое право на это
единственно лишь в силу договора. Договор же существует
исключительно постольку, поскольку его непрерывно соблюдают; как
только он нарушен, он уничтожается. Но если теряет силу
основание, теряет силу и обоснованное, и поскольку договор был
единственным основанием для этого отказа, то вместе с
договором теряет силу и отказ от всего того, что принадлежало
другому. Обе стороны снова состоят между собою в том же
отношении, в каком они состояли прежде заключения договора.
в.
В соответствии с этими необходимыми предпосылками мы
переходим к исследованию, в особенности, государственно-
гражданского договора.
I. Нет правового отношения без положительного определения
границы, до которой должно простираться употребление
свободы каждого индивидуума, или, что то же самое, без определения
собственности в самом широком смысле слова, а именно
поскольку это слово обозначает не только, например, обладание
землями (liegende Gründe) или т.п., но права на свободные
действия в чувственном мире вообще.
Следовательно, в государственно-гражданском договоре,
если таким договором должно быть введено всеобщее
правоотношение, каждый отдельный человек должен прийти к согласию со
всеми: о собственности, правах и свободах, которые он должен
иметь, и о тех, которые он, напротив, должен оставить в
неприкосновенности другим, и от всех своих естественных правовых
притязаний на которые он должен отказаться. Каждому должно
быть возможно лично прийти к согласию об этом с каждым. -
Если мы представим себе индивида в момент заключения этого
договора, то этот индивид есть одна, необходимая для договора,
сторона. Если всех тех, с кем он последовательно должен
заключать договор, мы объединим в некотором общем понятии, то
эти все, однако, исключительно только как индивиды, - ибо он
заключил договор с ними, как с отдельными и самобытными су-
169

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
ществами***', на решения которых абсолютно никто не оказывал
влияния. - Эти все, говорю я, суть вторая сторона в договоре. -
Каждый сказал всем: я желаю обладать этим и требую от вас,
чтобы вы отказались от ваших правовых притязаний на это. Все
ответили ему: мы отказываемся от этих притязаний при условии,
что ты откажешься от своих притязаний на все остальное.
В этом договоре содержатся все необходимые элементы
договора. Прежде всего, сугубо частная воля каждого отдельного
человека обладать чем-то для себя: иначе он не заключил бы
того договора, о котором здесь идет речь. (Следовательно,
каждый гражданин государства необходимо имеет собственность.
Если бы другие ничего не признали за ним, то он не отказался
бы от того, чем обладают они; ибо этот отказ является только
обоюдным; следовательно, он не участвовал бы в заключении
государственно-гражданского договора.) Предполагается
формальная воля всех к тому, чтобы договориться. Необходимо,
чтобы каждый со всеми и все с каждым достигли согласия о
материи обладания; иначе договор не состоялся бы и никакое
правоотношение не было бы учреждено. - Воля каждого является
положительной исключительно лишь в отношении того, чем он
желает обладать для себя; в отношении собственности всех
остальных она сугубо отрицательна.
Для этого договора имеет силу доказанное выше положение:
Собственность каждого признается каждым другим лишь до тех
пор, пока первый сам щадит собственность второго. Малейшее
нарушение этой собственности отменяет весь договор и дает
право пострадавшему взять у обидчика все, если он может
сделать это. Каждый, следовательно, использует (einsetzt) всю
свою собственность как залог (Unterpfand) того, что он не
желает нарушать собственности всех остальных.
Эту первую часть государственно-гражданского договора я
называю договором о собственности граждан
(Eigentumsvertrag der Bürger). Если мы соединим вместе результат всех
отдельных заключенных договоров, то получим исключительно
материальную и направленную на объекты, определяющую
границы свободы индивидуумов волю: которая дает нам гражданский
закон в узком смысле слова, составляющий основание всех
возможных законов о собственности, приобретении, свободах и
привилегиях, какие могут быть даны в этом государстве, и
вполне неприкосновенный.
Всякий индивидуум действительно высказался однажды в
описанном только что смысле; будь то словами или же действи-
170

О государственно-гражданском договоре
ями; а именно, если он совершенно открыто и явно посвятил
себя известному роду занятий, а государство, по крайней мере,
встречает это молчанием.
В нашем обсуждении мы исходили из допущения, что все
заключают договор со всеми. На это нам могли бы напомнить:
поскольку ведь люди необходимо ведут свои дела в известном
ограниченном пространстве, не нужно было бы ничего
большего, если бы каждый заключил договора только с тремя или
четырьмя своими ближайшими соседями в пространстве. Между
тем, согласно нашей предпосылке, этого здесь должно быть
недостаточно. Следовательно, нужно предполагать, что каждый
мог бы прийти в столкновение с каждым отдельным человеком,
что, следовательно, индивиды не останутся замкнутыми в своем
округе (Bezirk), но будут иметь право жить вместе и приходить
друг к другу на всей территории государства. В дальнейшем
выяснится более обстоятельно, что это и в самом деле так. Здесь
мы только заключаем из посылки, согласно которой в
государственно-гражданском договоре все должны заключить договор
со всеми, что хотя область всех их на поверхности земли
отчасти, т.е. в известном отношении, может быть распределена
между индивидами, но что в известном другом отношении, которое
именно и определяется договором, она является сферой
действия для всех: что, скажем, купцу должно быть позволено
ходить по всей земле, чтобы предлагать свои товары, пастуху -
гонять повсюду свой скот, рыбаку - подходить к рекам по
земельному участку земледельца, и т. д., - между тем все это
может быть позволено только вследствие договора.
II. Цель же государственно-гражданского договора состоит в
том: чтобы определенные договором о собственности или
гражданским договором (Eigentums- oder Zivilvertrag) границы
исключительной свободы каждого были охраняемы даже с помощью
принуждения физической силой, поскольку люди не могут, и не
желают, полагаться на одну только добрую волю.
Подобная принуждающая сила не будет учреждена, если, как
было показано, воля каждого контрагента в отношении
собственности другого будет только отрицательной. Поэтому, коль
скоро подлежащий нашему описанию договор должен быть
государственно-гражданским договором, с первым договором -
договором о собственности, надлежало бы соединить еще второй
договор, в котором бы каждый обещал всем отдельным людям,
которые все еще рассматриваются в нем как отдельные, своей
собственной силой помогать им защищать признанную за ними
171

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
собственность, при условии, что они со своей стороны также
помогали бы ему оборонять его собственность от насилия. Этот
договор мы называем договором о защите.
Этот второй договор по своей материи обусловлен первым.
Каждый может вызваться защищать только то, что он признал
как право другого; все равно, состоит ли это право в
действительном теперешнем обладании, или же в полномочии вообще,
согласно известному правилу приобрести такое обладание в
будущем. Но он отнюдь не может обещать оказать другому
содействие, если бы другой пустился в сделки, на которые действие
первого договора не распространяется.
Этот второй договор противоположен первому в том, что
сугубо отрицательная в отношении собственности другого воля
становится положительной. Каждый обещает не только - как в
первом договоре - сам воздержаться от посягательства на
собственность каждого, но обещает еще сверх того помогать
защищать ее от возможного посягательства третьего. Чтобы кто-то
обещал другому защиту от себя самого, - это абсурдно. Тогда он
только не имел бы права нападать на него, и потому другой был
бы заранее достаточно хорошо защищен от него самого.
Договор о защите, как и всякий договор, условен. Каждый
дает другому, здесь: каждый - всем другим, согласие на свою
помощь при условии, что другие так же точно защищают его.
Договор и обоснованное им право утрачивают силу, если одна из
сторон не исполняет условия договора.
III. Договор о защите, весьма примечательным образом,
отличается от договора о собственности тем, что последний
договор имеет предметом простое бездействие, первый же -
положительную услугу (Leistung): а следовательно, мы во всякое
время можем знать, исполняется ли последний договор,
поскольку другая сторона во всякое время не должна только
делать чего-то; напротив, мы не можем так же точно знать,
исполняется ли первый договор, поскольку согласно ему другая
сторона должна делать нечто, чего она не может делать во всякое
время, и собственно говоря, ни в какое время не обязана делать
этого. - Выскажусь определеннее об этом очень важном пункте.
Договор о защите - условный договор о положительной
услуге, и как таковой он, согласно строгому праву, не может иметь
вовсе никакого действия (Effekt), но совершенно ничтожен и
пуст. Формула этого договора была бы такова: При условии, что
ты будешь охранять мое право, я буду охранять твое право.
В силу чего одна сторона получает правовое притязание на за-
172

О государственно-гражданском договоре
щиту другой стороны? Очевидно, лишь в силу того, что она дей-
ствительно защищает другую сторону.
Но ведь тогда, говоря вполне строго, ни одна сторона никогда
не получит такого правового притязания. - Для дальнейшего
немаловажно, чтобы читатель ясно понял это обстоятельство;
а понимание его зависит от понимания природы условия этого
договора. Я имею правовую обязанность защищать тебя только
при условии, что ты защищаешь меня. Обдумайте хорошенько,
что означает это последнее условие. Оно отнюдь не
равнозначно такому, например, положению: если только ты имеешь
добрую волю защищать меня. Ибо добрую волю никогда нельзя
доказать действительным для суда внешнего права способом;
к тому же она могла бы измениться, и вообще каждая сторона
имеет право никогда не быть в зависимости от доброй воли
другой стороны. Оно не равнозначно даже положению: если ты уже
однажды охранял меня. Ибо прошлое - в прошлом, и ныне оно
ничем мне не поможет; нравственность, благодарность и т.п.
внутренние добрые умонастроения могли бы, правда, побудить
меня воздать другому защитой за его защиту; но здесь должно
получить себе основание правовое притязание на нее. А ведь в
области права нет решительно никакого средства обязать к
чему-нибудь человека, кроме усмотрения: то, что ты делаешь
другому, будь то добро или зло, ты делаешь не другому, но себе
самому. Если мы применим здесь это правило, то мне должно
быть возможно усмотреть, что, охраняя другого, я охраняю
только себя самого, или действительно в настоящий момент, или же,
что из оказанной мною защиты с абсолютной необходимостью
последует его защита для меня, если в будущем мне
потребуется защита. Первое невозможно; ибо, когда я защищаю сам, я не
нуждаюсь ни в какой защите и не получаю ее; столь же мало
возможно и последнее: ибо нельзя предусмотреть с абсолютной
достоверностью решений свободной воли другого.
Только что данное нами обсуждение вопроса - наиболее
строгое; этот предмет можно рассмотреть и еще со многих
сторон. Или обе стороны договора о защите подвергаются
нападению в одно и то же время: тогда ни одна из них не может
поспешить на помощь другой стороне, ибо каждая должна заниматься
сама собой; или же посягательство на одну из них совершается
прежде. Почему же другая сторона, получив приглашение
оказать помощь, не может сказать: Наш договор - условный
договор; ты получаешь правовое притязание на мою защиту только,
сам оказав защиту; а этого условия ты в действительности не
173

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
исполнил; - мог ли ты исполнить его, имел ли ты постоянную
добрую волю исполнить его, если бы только представился
случай к тому, вопрос не в этом, вопрос только в действии защиты;
ты не исполнил условия; но если теряет силу условие, теряет
силу и обусловленное. Так же точно стал бы аргументировать со
своей стороны и другой; и таким образом обусловленное не
настанет никогда, потому что никогда не сможет настать его
условие. Если один действительно окажет помощь другому, они,
быть может, вступят в отношение морального обязательства; но
никогда не придут в правовое отношение друг с другом.
Чтобы сделать нашу мысль более отчетливой, сравним этот
ничтожный в самом себе договор с тем правом, основанием
которому служит договор о собственности. В этом последнем
договоре условие является с обеих сторон только отрицательным,
а именно таким, чтобы каждая сторона воздерживалась от
посягательств на признанные права другой стороны; а потому
исполнение этого условия возможно во всякое время, и то, что право-
основание обязательства наступило, можно ясно доказать перед
внешним судом. Условие здесь не есть нечто, оно есть ничто; не
утверждение (Affirmation), а простое отрицание (Negation),
непрерывно остающееся возможным во всякое время; а значит,
и обусловленное также возможно во всякое время. Я постоянно
обязан воздерживаться от посягательства на имущество (Gut)
другого, потому что этим, и только этим, я в правовом отношении
удерживаю другого от посягательства на мое имущество.
Если не имеет законной силы эта часть гражданского
договора - договор о защите, - то упраздняется также и безопасность
первой части - договора о собственности. Правда, правоосно-
вание по этому договору по-прежнему остается в силе и всегда
может быть подтверждено, как мы это только что показали; но
желает ли некто обязывать себя правом, это зависит - поскольку
договор, при помощи которого должна быть утверждена
принуждающая власть, не способен даже служить основанием ни для
какого права, - от доброй воли каждого; а следовательно, мы
остаемся при прежней небезопасности и зависимости от доброй
воли других, полагаться на которую мы не желаем и на которую
мы также и не обязаны полагаться.
Указанная сейчас трудность должна быть устранена;
вследствие ее преодоления государственно-гражданский договор
получит дальнейшее определение, и даже - определение его
будет завершено. Основное местопребывание этой трудности -
в том, что всегда остается проблематическим, исполняет ли не-
174

О государственно-гражданском договоре
кто принятое им в силу договора о защите обязательство, а
значит, возлагает ли он обязательство на другого или нет. Эта
трудность была бы устранена, если бы можно было устроить так,
чтобы это никогда не могло быть проблематическим. Это
обстоятельство не будет проблематическим, но вполне достоверным,
если одно лишь вступление каждого в государство уже включает
в себя исполнение договора о защите; если обещание и
исполнение будут синтетически соединены, слово и дело станут
одним и тем же.
(То, что было только что доказано нами в отношении
договора о защите, справедливо также, - поскольку было доказано,
исходя из общего характера договора, имеющего предметом
положительную услугу, - для всех договоров об услуге.
Следовательно, излагая ту форму, в которой первый договор может
обрести законную силу, а именно то, чтобы слово стало делом, мы
излагаем некоторую действительную для всех договоров об
услуге форму, которую несколько ниже мы и действительно
применим к этим договорам.)
IV. В одном только договоре о защите должна в то же время
непосредственно заключаться сама услуга защиты. Как можно
было бы устроить это? Очевидно, только так, чтобы при
заключении государственного договора одновременно с ним и через
его посредство собиралась и полагалась защитная сила (eine
schützende Macht), для которой каждый вступающий в этот
договор вносил бы свой вклад. Внося этот вклад, он со своего
вступления в государство непосредственно исполнял бы в
действительности договор о защите со всеми, так что с этого часа и в
силу одного только вступления его в государство уже не было
бы более проблематическим, исполнит ли он этот договор,
поскольку ведь он действительно исполнил его и, пока его вклад
остается в составе массы всеобщей защиты, действительно
продолжает его исполнять.
Как же будет собрана эта защитная сила и что, собственно,
происходит, когда она собирается?
Чтобы сделать читателю наглядным то важное понятие,
которое мы здесь получим, снова поставим себя на ту точку, где
наблюдаем за действиями индивида, вступающего в договор
со всеми. Этот индивид - одна договаривающаяся сторона.
От него требуют вклада в создание защитной силы как условия
его вступления в государство. Кто же требует от него этого
вклада? С кем, собственно, он ведет переговоры об этом и кто
составляет другую сторону в этом договоре?
175

первый раздел учения о государственном праве
Эта сторона требует защиты; - для какого же определенного
индивидуума она ее требует? Абсолютно ни для какого
определенного индивидуума, и, однако, для всех: для каждого, на кого
будет совершено посягательство; а это может быть каждый
индивидуум из их числа, но каждый может также и не быть им.
Итак, понятие того вообще, что подлежит защите, пребывает в
витании: это - неопределенное понятие; а именно таким
образом возникает понятие некоторого не просто воображаемого
целого, которое создается единственно лишь нашим мышлением,
как то было выше (I), но реального целого, соединяемого самым
делом (durch die Sache selbst vereinigt wird); понятие не просто
всех (aller), но всейности (Allheit).
Мы опишем это подробнее. Простое абстрактное понятие
составляется единственно лишь свободным актом духа; таково
понятие всех, которое было установлено нами выше. Понятие,
получаемое нами здесь, составляется не произвольным актом,
а чем-то реальным; которое, однако, неизвестно и последует
лишь в будущем в результате того посягательства, которого
здесь опасаются. Кого в первую очередь коснется это
посягательство - никто не знает; оно может коснуться каждого:
следовательно, каждый может думать, что вся эта мера принимается
только для его выгоды, и потому охотно даст свой вклад для
этого. Но оно может также коснуться и другого, и теперь его вклад
уже вплетен в ткань целого, и не может быть взят обратно. Эта
неопределенность, эта неуверенность, какого индивидуума
посягательство на безопасность коснется первым, а значит, это
витание силы воображения, - вот связующая нить соединения.
Это то, посредством чего все сливаются воедино; и соединены
уже не только в абстрактном понятии, как compositum, но в
самом деле, как totum. Так природа вновь соединяет в государстве
то, что она разделила при создании множества индивидуумов.
Разум един, и его изображение в чувственном мире также лишь
одно; человечество есть одно-единственное организованное и
организующее целое разума. Оно было разделено на множество
независимых друг от друга членов; уже естественное
учреждение государства предварительно отменяет эту независимость, и
сплавляет отдельные массы в одно целое, пока нравственность
не пересоздаст весь род человеческий в единство. (Die Vernunft
ist Eine, und ihre Darstellung in der Sinnenwelt ist auch nur Eine; die
Menschheit ist ein einziges organisiertes und organisierendes
Ganzes der Vernunft. Sie wurde getrennt in mehrere voneinander
unabhängige Glieder; schon die Naturveranstaltung des Staats hebt diese
176

О государственно-гражданском договоре
Unabhängigkeit vorläufig auf, und verschmilzt einzelne Mengen zu
einem Ganzen, bis die Sittlichkeit das ganze Geschlecht in Eins
umschafft.)
Выдвинутое сейчас понятие уместно пояснить понятием
организованного продукта природы: скажем, понятием дерева.
Если каждой отдельной части придать сознание и воление, то
часть, если только она желает своего собственного сохранения,
должна желать сохранения дерева, потому что ее собственное
сохранение возможно лишь при этом условии. Что же тогда есть
в нем - дерево? Дерево вообще есть лишь простое понятие,
а понятие нарушить нельзя. Но часть желает, чтобы не была
нарушена никакая часть между всех частей дерева, какая бы то
часть ни была, потому что от нарушения каждой страдала бы
также и она сама. - Не так обстоит с кучей песка, где каждой
части может быть безразлично, если другая часть будет отделена,
раздавлена, развеяна по ветру.
Итак, то, что подлежит защите, - это возникшее таким путем
целое. Это целое есть искомая вторая сторона в договоре.
Следовательно, декларированная воля совершенно не есть какая-
либо частная воля, разве что предварительно в отношении к
отдельному контрагенту, которого, согласно нашей предпосылке,
еще только приглашают участвовать в защите; но воля по своей
природе общая, поскольку, ввиду неопределенности, она не
может быть более никакой, но только общей волей.
Мы указали точку соединения этого целого в целое. Но как же
и каким особенным актом воли это целое стало целым? Мы
хорошо видим, что оно есть. Пусть же, однако, оно возникнет у нас
перед глазами! - Мы останемся на предложенной выше точке
зрения, с которой мы видим отдельного человека в его
переговорах, и сразу же получим ответ на наш вопрос.
Он дает свою волю на то, чтобы защищать; защищать, без
сомнения, целое, - как это и требовалось. Он становится,
следовательно, частью целого и сливается с ним; все равно, станет
ли он теперь, силою еще не поддающейся предвидению
случайности, защитником или тем, кого защищают. Таким образом,
посредством договоров индивидов с индивидами, возникло целое,
и благодаря тому что все индивиды заключают договоры со
всеми индивидами, как целым, это целое достигает завершения.
Этот договор, который впервые обеспечивает и защищает
первые два договора, и делает все договоры в их соединении
гражданским договором, мы называем договором о соединении
(Vereinigungsvertrag).
177

первый раздел учения о государственном праве
V. Вследствие договора о соединении индивид становится
частью организованного целого, а следовательно, сплавляется
воедино с этим целым (schmilzt... mit demselben in Eins
zusammen). Сплетается ли он с целым всем своим бытием и
существом; - или только отчасти, так что в известном ином
отношении он остается еще свободным и независимым?*
Каждый вносит свой вклад в защищающее тело (schützender
Körper) (51): он дает свой голос для назначения магистратов,
для безопасности и гарантии конституции, он вносит
определенный вклад своих сил, услуг, продуктов, натурой или
превращенных во всеобщий знак ценности всех вещей - в деньги. Но он не
дает себя и того, что принадлежит ему, целиком. Ибо что же
осталось у него при этом условии, что бы государство, со своей
стороны, обещало ему защищать? Договор о защите был бы в
таком случае только односторонним и сам противоречил бы
себе; и его пришлось бы выразить так: все обещают защищать,
несмотря на то что они обещают не иметь ничего, что можно
было бы охранять. Следовательно, защищающее тело состоит
лишь из частей того, что принадлежит отдельным людям. Все
включаются в это тело, но лишь отчасти. Но поскольку они
включены в него, они составляют государственную власть,
которая ведь именно и имеет своей целью охрану каждого в его
правах, и образуют суверена (52) в собственном смысле слова. -
Каждый принадлежит к этому суверену единственно лишь в том
акте, которым он вносит этот свой вклад. В свободном
государстве, т.е. в таком государстве, которое имеет эфорат, даже и
налоги являются актами осуществления суверенитета. Но в со-
Руссо безусловно утверждает: каждый отдает себя целиком (53).
Это происходит вот почему. Руссо допускает некоторое право
собственности до заключения государственного договора: право,
основанное на оформлении вещи (Formation). Между тем естественно, что
каждый должен вести переговоры об этой своей собственности с
другими и что она может стать его собственностью β государстве только
благодаря тому, что обладание ею будет за ним признано; что она
будет, следовательно, подчинена решению общей воли, и что поэтому
всякая собственность перестанет быть собственностью, пока не
завершатся эти переговоры. Постольку, разумеется, каждый отдает все.
Согласно нашей теории, при заключении
государственно-гражданского договора никто не может внести чего-то и дать его, ибо до этого
договора он ничего не имеет. Первое условие для того, чтобы он
дал, состоит в том, чтобы он прежде получил. А следовательно, этот
договор никоим образом не начинается с дара (Geben), - он
начинается с получения.
178

О государственно-гражданском договоре
вокупность того, что подлежит охране, входит все, чем
обладает каждый.
Учрежденное теперь целое не может, согласно приведенному
выше положению, принять под защиту ничего, чего оно не
признало. Следовательно, оно признает обладание каждого, тем что
принимает его под свою защиту; а следовательно, и договор о
собственности, о котором выше нам казалось, как будто бы он
был заключен только со всеми как с индивидами, также
подтверждается теперь реальным целым государства. - Целое
является постольку собственником всей совокупности обладания
и прав всех отдельных лиц, коль скоро всякий ущерб этому
обладанию оно рассматривает и должно рассматривать как
причиненный ему самому, но поскольку оно рассматривает нечто как
доступное его свободному употреблению, собственностью
государства является только то, что каждый индивид обязан внести
в порядке государственной повинности (Staatslast).
То, чего отдельный человек не внес для цели государства,
в отношении того он совершенно свободен; в этом отношении он
не вплетен в целое государственного тела, но остается
индивидуумом: свободным лицом, зависящим только от себя самого, и
именно эта свобода есть то, что гарантирует ему
государственная власть и ради чего единственно он вступил в
государственный договор. Человечество отделяется от гражданства, чтобы с
абсолютной свободой возвыситься до моральности; но это лишь
постольку, поскольку человек проходит через государство. (Die
Menschheit sondert sich ab vom Bürgertume, um mit absoluter
Freiheit sich zur Moralität zu erheben; dies aber nur, inwiefern der
Mensch durch den Staat hindurchgeht.) Однако же, поскольку
отдельный человек ограничивается законом, он есть подданный
(Untertan), он подчинен защищающей или государственной
власти в той области, которая остается в его распоряжении. Договор
заключают с ним только на условии вклада с его стороны:
значит, договор утрачивает силу, как только гражданин перестает
вносить этот вклад. Следовательно, каждый постоянно всем
своим имуществом дает гарантию того, что он внесет свой
вклад, и теряет его, если не внесет причитающегося. Целое или
суверен становится его судьей, поскольку он сам уклонился от
участия в целом, и он в этом случае становится подвластен ему
со всем своим имуществом: и все это вместе составляет
договор о подчинении, являющийся, однако, лишь гипотетическим.
А именно, если я непрерывно и без исключения исполняю свои
гражданские обязанности, для чего, впрочем, необходимо также,
179

первый раздел учения о государственном праве
чтобы я и в отношении отдельных лиц не преступал
дозволенной мне законом границы моей свободы, то я, по своему
публичному характеру, - только особа, причастная суверенитету,
а по своему частному характеру, - только свободный
индивидуум, но никогда не подданный. Подданным я становлюсь только
вследствие того, что не исполняю своих обязанностей. - Если,
как следует ожидать, на этот случай имеется уголовный закон,
то он может искупить свою вину, и таким образом получить все
имущество, потеряв часть его.
И таким образом наше исследование возвращается само
в себя; и наш синтез завершен.
Государственно-гражданский договор - это такой договор,
который каждый отдельный человек заключает с реальным целым
государства, образующегося через посредство договоров с
отдельными лицами и поддерживающегося через эти договоры
и через посредство которого он одной частью своих прав
сливается с этим целым, а за это получает права суверенитета.
Две стороны в нем суть: отдельный человек, с одной
стороны, государственное тело, с другой стороны. Он обусловлен
свободной формальной волей обеих сторон вступить в договор
друг с другом. Материальная воля, о которой стороны должны
достичь единства, направлена с одной стороны на некоторую
определенную собственность, с другой же - на отказ от всего
остального и на определенный вклад в защищающую власть.
В силу этого договора гражданин, со своей стороны, получает
надежную собственность, а государство - необходимый для
правого обладания всех остальных его граждан акт отказа этого
отдельного лица от своих естественных правовых притязаний на
это обладание, как и определенный вклад в защищающую
власть.
Этот договор гарантирует себя сам: он имеет в самом себе
достаточное основание того, что его будут соблюдать, так же как
и все организованное имеет в самом себе достаточное
основание своего бытия. Или он вообще не существует для некоторого
лица, или он в полной мере обязывает это лицо. Кто не
исполняет его, тот не состоит в нем, а кто состоит в нем, тот необходимо
исполняет его в целости. Кто не состоит в нем, тот вообще не
состоит ни в каком правовом отношении и совершенно исключен
силою права из взаимодействия с другими подобными ему
существами.
180

О государственно-гражданском договоре
Королларий
До сих пор, насколько мне известно, понятие о
государственном целом создавали при помощи идеального соединения
отдельных людей и тем закрывали для себя путь к истинному
пониманию природы этого отношения. Таким способом можно
соединить в целое что угодно. Связующей нитью будет тогда
единственно лишь наше мышление; все нами соединенное будет
снова изолированным, как и прежде, если мы составим части
другим способом, а это ведь зависит от произвола. Истинное
соединение мы постигнем, не прежде чем укажем для него
связующую нить вне понятия. (Так мы выражаемся, находясь на
эмпирической точке зрения; с трансцендентальной точки зрения
нам следовало бы сказать: не прежде, чем укажем то, что
понуждает соединять в мышлении.) Это и произошло в нашем
изложении. А именно, в понятии подлежащего защите, - в силу
необходимой неопределенности того, которому из отдельных
людей понадобится зримая защита, и еще более - того,
которому из них закон доставит защиту незримо, подавляя злую волю
прежде, чем она обнаружится явно, - все отдельные люди
сливаются воедино.
Самый подходящий для пояснения этого понятия образ - это
образ организованного продукта природы, которым в новейшие
времена нередко пользовались для того, чтобы описать как
единство различные отрасли публичной власти, однако,
насколько мне известно, еще не пользовались для обозначения всего
гражданского отношения в целом. Так же как в продукте природы
каждая часть может быть тем, что она есть, только в этом
соединении и вне этого соединения вовсе не была бы этим; и даже
была бы вне всякого органического соединения решительно
ничем, коль скоро без взаимодействия органических сил, взаимно
поддерживающих друг друга в равновесии, вообще не было бы
никакого устойчивого облика, но только вечная борьба бытия и
небытия, которую мы даже не можем себе и помыслить; так же
точно и человек только в государственном соединении получает
определенное сословие в ряду вещей, точку покоя в природе;
и каждый получает это определенное сословие по отношению
к другим и к природе только благодаря тому, что он входит в это
определенное соединение. Вне его происходило бы только
мимолетное наслаждение (vorübergehender Genuß), но никогда не
явилось бы даже малейшего расчета на нечто будущее; и даже
этому мимолетному наслаждению, при мысли о том, что есть
ведь и другие подобные нам существа, имеющие такое же право
181

первый раздел учения о государственном праве
на это наслаждение, недоставало бы правоты (Rechtlichkeit).
Природа конституируется через соединение всех органических
сил; человечество - через соединение произвола всех (Durch
Vereinigung aller organischen Kräfte constituiert sich eine Natur;
durch Vereinigung der Willkür aller die Menschheit). Сущность
грубой материи, которая сама может быть мыслима только рядом с
организованной материей и в качестве части организованного
мирового целого, состоит в том, что в ней не встречается ни
одной части, которая бы не имела основания своего
предназначения в самой себе, влечение которой не объяснялось бы вполне
ее бытием, а ее бытие - ее влечением; сущность
организованной материи состоит в том, что в ней не встречается ни одной
части, которая бы имела основание своего предназначения в
самой себе и в которой бы не встречалось влечение,
предполагающее бытие вне ее, и бытие, предполагающее влечение вне
ее. То же самое соотношение имеется между изолированным
человеком и гражданином. Первый действует единственно лишь
для удовлетворения своих потребностей, и ни одна из них не
удовлетворяется иначе как через его собственное действование;
то, что он внешне есть, он есть лишь благодаря себе. Гражданин
же должен кое-что делать, и не делать не ради себя самого, но
ради других; напротив, высшие его потребности
удовлетворяются без его содействия благодаря действованию других. В
органическом теле каждая часть непрерывно сохраняет целое, и,
сохраняя его, сохраняется благодаря этому и сама; таково же
отношение гражданина к государству. А именно, как в первом, так
точно и во втором отношении для этого сохранения целого не
нужно никаких особенных мер: пусть только каждая часть, или
каждый гражданин, сохраняет себя сам в определенном ему
волей целого сословии, тогда он именно этим будет поддерживать
в своей части целое; и именно тем, что целое сохраняет каждую
часть в этом ее сословии, оно возвращается само в себя, и само
сохраняет себя.
182

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ
О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
О гражданском законодательстве
§ 18. О духе гражданского договора,
или договора о собственности
I. Описанный выше первый договор, заключающийся в
государственном договоре, - договор о собственности вообще, -
служит основанием правоотношению каждого отдельного
человека со всеми отдельными людьми в государстве, а
следовательно, составляет основу того, что называют гражданским
законодательством (Zivilgesetzgebung), гражданским правом
(bürgerliches Recht) и т.д. Следовательно, нам нужно будет только
обсудить в полном объеме этот договор, и предмет нашего
исследования в настоящем разделе - гражданское
законодательство (bürgerliche Gesetzgebung), - будет исчерпан.
Совокупность изначального права, согласно приведенному
выше доказательству, есть длительное, зависящее единственно
лишь от воли лица, взаимодействие этого лица с чувственным
миром вне его. В договоре о собственности каждому отдельному
человеку исключительно присваивается определенная часть
чувственного мира как сфера этого его взаимодействия; и
гарантируется ему на двух следующих условиях, - чтобы он оставлял
в неприкосновенности свободу всех остальных в их сферах и
своим вкладом помогал защищать их в случае, если бы они
подверглись посягательству некоторого третьего.
Прежде всего, ему присваивается сфера для его свободы как
таковая, и ничего более. Эта сфера содержит известные
объекты, определенные признанной за ним свободой. Насколько,
следовательно, простирается признанная за ним свобода,
настолько же, и не далее, простирается его право
собственности на объекты. Он получает их исключительно для
известного употребления; и только из этого их употребления и из всего,
что приносит вред этому употреблению, он имеет право
исключить каждого. Объект договора о собственности есть
определенная деятельность.
183

второй раздел учения о государственном праве
(Вспомните о том, что было сказано выше. То, что я
подчинил нечто своим целям, - таково первое основание всякой
собственности, согласно понятиям об изначальном праве. - Каким
же именно целям? Этот вопрос обращают к каждому при
заключении гражданского договора, который ведь должен быть
всесторонне определенным и определяющим договором. Им
гарантируется только эта объявленная и признанная цель в вещах,
и ничего более; а собственность на объекты простирается лишь
на достижение этой цели, что ясно непосредственно.)
II. Цели же эти могут быть весьма различными даже при
употреблении одного и того же объекта, а следовательно, в случае
разнородных объектов они могут быть весьма различны.
Спрашивается, нельзя ли, однако, подвести все возможные цели
гражданина под одну-единственную цель?
Лицо, когда оно действует, всегда предполагает свою
собственную длительность; цель его настоящего действия всегда
находится в будущем и оно есть причина в чувственном мире,
единственно лишь поскольку оно протекает из настоящего
момента в будущие (sie ist Ursache in der Sinnenwelt lediglich
inwiefern sie vom gegenwärtigen Momente zu zukünftigen fortfließt).
Свобода и длительность существенно соединены, и тот, кто
гарантирует первую, необходимо гарантирует также и второе.
В теперешней деятельности содержится будущее.
Природа предназначила людей - а только с людьми мы и
имеем здесь дело - к свободе, т.е. к деятельности. Природа
достигает всех своих целей, следовательно, она должна была
надежно снабдить задатками также и эту цель (sie muß sonach
auch diesen sicher angelegt haben), и согласно всем ожиданиям,
действительно достичь ее. Какие же меры могла она принять,
чтобы побудить людей к деятельности?
Если предположить, что у каждого человека есть пожелания
на будущее, то природа наверное достигла бы своей цели, если
бы устроила так, чтобы возможность некоторого будущего
вообще для этого существа - была обусловлена его
деятельностью в настоящем. Напротив, в пожелании будущего была бы
заключена необходимость деятельности в настоящем.
Будущее было бы обусловлено деятельностью в настоящем; в
настоящей деятельности человек обнимал бы будущее.
Но, поскольку могли бы существовать даже люди, которые не
имели бы в будущем никаких пожеланий, даже и жажда
длительности существования еще вовсе не обоснована, если она
не обоснована деятельностью в настоящем, которая сама, в
свою очередь, обусловлена жаждой будущего; а значит, прием,
184

О гражданском законодательстве
употребленный природой, был бы порочным кругом, -
поэтому ей пришлось соединить то и другое в некотором третьем,
помещенном в настоящее: и это третье есть боль. С
испытываемой в настоящем болью, если длительности нашего
существования угрожает опасность, сопряжена деятельность в
настоящем и пожелание и возможность длительности бытия. Эта
боль есть голод и жажда] и оказывается, что как одна лишь
потребность добывать пропитание есть изначальный мотив, так
удовлетворение этой потребности есть последняя конечная цель
государства и всякой человеческой жизни и влечения (Lebens
und Triebes); само собою разумеется - до тех пор пока человек
остается только под руководством природы и еще не
возвысился собственной своей свободой к более высокому
существованию: что одна лишь эта потребность есть тот высший синтез,
который соединяет все противоречия. Высшая и самая общая
цель всякой свободной деятельности есть, следовательно, та,
чтобы иметь возможность жить (Der höchste und
allgemeinste Zweck aller freien Tätigkeit ist sonach der, leben zu können).
Эту цель имеет каждый; а потому там, где гарантируется
свобода вообще, гарантируется эта цель. Без ее достижения свобода
и длительность существования лица были бы совершенно
невозможны.
III. Мы получаем, следовательно, еще одно ближайшее
определение исключительного употребления свободы, признанного
за каждым отдельным человеком в договоре о собственности.
Возможность жить есть абсолютная неотчуждаемая
собственность всех людей (Leben zu können ist das absolute
unveräußerliche Eigentum aller Menschen). Как мы видели, известная сфера
объектов была признана за ним исключительно для известного
употребления. Но последняя цель этого употребления состоит
в том, чтобы иметь возможность жить. Достижение этой цели
гарантировано; это - дух договора о собственности. Таково
основоположение всякого разумного государственного устройства:
каждый должен иметь возможность жить своим трудом (Es ist
der Grundsatz jeder vernünftigen Staatsverfassung: jedermann soll
von seiner Arbeit leben können).
Все отдельные люди заключили этот договор со всеми.
Следовательно, все обещали всем, что их труд действительно
должен быть средством для достижения этой цели: и государство
должно принять к тому меры. (В народе, состоящем из голых
людей, право заниматься портняжным ремеслом не было бы
правом; или, если оно должно быть правом, народ должен
перестать ходить голышом. Мы признаем за тобою право изготовлять
185

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
такие работы, - это означает в то же время: мы берем на себя
обязательство скупать их у тебя.)
Далее: - всякое право собственности основывается на
договоре всех со всеми, который гласит: мы все сохраняем за собою
это при условии, что мы оставляем тебе твое. Итак, как только
некто уже не может более жить своим трудом, ему уже не
оставляют того, что есть абсолютное его достояние, а значит, договор
в отношении его совершенно отменен, и с этого мгновения он
уже не обязан более силою права признавать собственность
какого-либо человека. А чтобы эта небезопасность собственности
от его посягательства не могла наступить, все должны по праву
(von Rechtswegen) и вследствие гражданского договора уделить
ему от принадлежащего им, пока он не сможет жить (müssen
alle... abgeben von dem Ihrigen, bis er leben kann). - С того
мгновения, как только кто-нибудь терпит нужду, никому уже не
принадлежит более та часть его собственности, которая требуется
как вклад для того, чтобы избавить его от нужды, но она по
праву (rechtlich) принадлежит нуждающемуся. К такому
пропорциональному распределению (Repartition) должны быть приняты
меры уже в самом гражданском договоре; и этот вклад так же
точно составляет условие всех гражданских прав (Gerechtsame),
как и вклад в поддержание защищающего тела, ибо эта
поддержка нуждающегося сама есть часть необходимой защиты.
Каждый обладает своей гражданской собственностью лишь
постольку и лишь на том условии, чтобы и поскольку все граждане
государства могли жить каждый своим; и эта собственность
прекращается, поскольку они не могут жить так, и становится
собственностью этих людей: само собою понятно, всегда лишь по
определяющему приговору государственной власти.
Исполнительная власть несет за это ответственность так же, как и за все
иные отрасли государственного управления, и бедный, - само
собою, тот бедный, кто также участвовал в заключении
гражданского договора, имеет абсолютное принудительное право на
поддержку.
IV. Установленное выше основоположение говорит: каждый
должен иметь возможность жить своим трудом. Возможность
жить, следовательно, обусловлена трудом, и подобного права
нет там, где не было исполнено условие. Поскольку все
ответственны за то, чтобы каждый имел возможность жить своим
трудом, и должны были бы пожертвовать (beisteuern) в его пользу,
если бы он не мог делать этого, они необходимо имеют также
право надзора за тем, каждый ли трудится в своей сфере
столько, сколько необходимо для жизни, и поручают это государ-
186

О гражданском законодательстве
ственной власти, назначенной (verordnet) для обеспечения
общих прав и надобностей. Никто не имеет правового притязания
на помощь государства, пока не докажет, что он сделал в своей
сфере все для него возможное, чтобы содержать себя, и что
добиться этого, тем не менее, ему было невозможно. Поскольку,
однако, также и в этом случае ему не могли бы позволить
погибнуть; и поскольку также упрек в том, что его не побуждали к
труду, постиг бы само государство, - то государство необходимо
имеет право надзора за тем, как каждый распоряжается своей
государственно-гражданской собственностью. - Как, согласно
вышеприведенному положению, в сообразном разуму
государстве не должно быть ни одного бедняка, так, согласно
установленному теперь, в нем не должно быть ни одного тунеядца. -
Правомерное исключение из этого последнего положения
выяснится ниже.
V. Следовательно, договор о собственности включает в себя
следующие действия. - а) Все уведомляют всех и с
предоставлением гарантии уведомляют целое, как общину, чем они
намереваются жить (Alle zeigen allen, und bei Leistung der Garantie
dem Ganzen, als einer Gemeine, an, wovon sie zu leben gedenken).
Это положение имеет силу без исключений. Кто не может
указать этого, тот не может быть гражданином государства, ибо его
никогда не будет возможности обязать к признанию
собственности других. Ь) Все, и под гарантией - община, позволяют
каждому этот род занятий исключительно в известном отношении. -
Никакой промысел в государстве невозможен без льготы с его
стороны. Каждый должен прямо указать свой род промысла, и
никто, следовательно, не становится гражданином государства
вообще, но каждый, как только он вступает в государство,
вступает одновременно в определенный класс граждан. Ни в чем
нельзя допускать неопределенности. Собственностью на
объекты каждый владеет лишь постольку, поскольку эта
собственность нужна ему для исполнения его дела, с) Цель всего этого
труда состоит в том, чтобы иметь возможность жить. Все, и под
гарантией - община, ручаются каждому в том, что его труд
достигнет этой цели, и со своей стороны обязуются доставить все
средства для этого. Эти средства принадлежат к полноценному
праву каждого, которое должно защищать для него государство.
Договор в этом отношении гласит: Каждый из всех обещает, что
сделает все для него возможное, чтобы иметь возможность жить
признанными за ним свободами и правами (Freiheiten und
Gerechtsame); община же обещает, от имени всех отдельных
людей, уступить ему больше, если он, тем не менее, не будет
187

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
иметь возможности жить. (Der Vertrag lautet in dieser Rücksicht
so: Jeder von allen verspricht, alles ihm mögliche zu tun, um durch
die ihm zugestandenen Freiheiten und Gerechtsame leben zu
können; dagegen verspricht die Gemeine, im Namen aller einzelnen,
ihm noch mehr abzutreten, wenn er dennoch nicht sollte leben
können.) Все отдельные лица обязываются для этой цели вносить
свои вклады, так же как они сделали это для защиты вообще,
и как только учреждается защищающая власть, в гражданском
договоре сразу же предусматривается известная мера
поддержки. Присоединение к этому учреждению для поддержки, как и
участие во внесении вкладов, является условием для
вступления в государство. Государственной власти поручен верховный
надзор за этой частью договора, равно как и за всеми его
частями, и она имеет право принуждать, а также и власть для того,
чтобы принудить каждого исполнять ее.
§ 19. Полное применение установленных
нами основоположений о собственности
I. Мера, которую приняла природа для того, чтобы понудить
нас к свободной деятельности, была следующая.
Наша плоть есть организованный продукт природы, и
организация в нем продолжается непрерывно, как это, согласно
приведенному выше доказательству, и заложено в понятии
организации вообще. Однако работа организующей природы вообще
состоит или в том, чтобы грубая материя воспринималась в тело и
только в нем впервые подвергалась организации, или же в том,
чтобы уже организованная материя воспринималась в тело и
подвергалась в нем дальнейшей организации. Далее, в этой
работе природы может встречаться еще следующее различие: что
или природа сама вносит подлежащие организации материалы в
сферу действия тела или же что она рассчитывает на
собственную деятельность своего продукта в том, чтобы доставлять себе
эти материалы или добираться до них (sich zu ihnen zu
verfügen). Последнее имеет место только у существ,
артикулированных для свободного движения. И вот, поскольку в двух
последних определениях искусство природы очевидно
поднимается на новую высоту, очень даже может быть, что два эти
определения совпадут: т.е. что в тех телах, которые являются также
артикулированными, организация будет возможна только при
помощи уже артикулированных материалов, тогда как, положим,
в неартикулированных телах она совершается при помощи
грубой материи. Не вдаваясь здесь в совершенно постороннее для
188

О гражданском законодательстве
нашей теперешней цели исследование о том, почему и согласно
каким законам это так, мы удовольствуемся простым указанием
на то, что это так. Растения образуются из грубой материи,
по крайней мере, из такой, которая для нас является грубой
и распавшейся материей; напротив, животные получают
пропитание только из царства организации. То, что кажется
исключением из этого последнего правила, таким исключением не
является. Если животные глотают железо, камни, песок, - глотают их,
может быть даже, в силу животного инстинкта, - то происходит
это не для питания животного, ибо эти материи не
перевариваются, а для того, например, чтобы удалить из тела вредные
ингредиенты.
Может даже быть и так, что артикулированные создания
сами, в свою очередь, питаются другими артикулированными
созданиями, или едят мясо. Кажется, что эти создания стоят на
более высокой ступени организации. Человек очевидно
предназначен к тому, чтобы извлекать питание для себя из обоих
царств организованной природы.
II. Условие долговечности государства состоит в том, чтобы
имелось в наличии достаточное количество продуктов питания;
иначе людям пришлось бы оставить свое соединение и
рассеяться по земле.
Всякая организация происходит согласно законами природы,
которые человек может только изучить и направлять, но
изменить не может. Человек может поместить природу в известные
ему условия применения ее законов и тогда с уверенностью
рассчитывать, что природа, со своей стороны, не преминет
исполнить это применение, и так он приобретает способность
содействовать организации и приумножать ее. Следует ожидать,
что там, где силою свободы, на которую природа рассчитывать
не могла, множество людей желает жить сообща на одном
месте, природа будет нуждаться в подобном подспорье. Если это
так, то содействие организации есть оплот (Grundveste)
государства, ибо оно - исключительное условие, при котором
единственно люди могут оставаться в сообществе друг с другом.
Потребуется, прежде всего, приумножение растительного
царства, для питания людей и скота. Растения, согласно
законам их природы, привязаны к почве, произрастают из нее и, пока
продолжается в них организация, утверждены на ней. Следует
ожидать, что многие люди исключительно посвятят себя их
производству и уходу за ними, и подобное право должно быть за
ними признано, поскольку ведь употреблением этого права
обусловлено существование государства.
189

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
В продолжение некоторого промежутка времени организация
идет вперед согласно известным законам, в исполнении которых
природе не следует мешать. Поэтому для достижения
намеченной цели абсолютно необходимо, чтобы в каждой части
растительного царства все оставалось таким, каким познал его тот,
кто за ним ухаживает; ибо он должен рассчитывать на это в
своих дальнейших действиях; чтобы, следовательно, та почва, на
которой он сеет, была признана за ним в исключительное
владение, для этого употребления - возделывания. Следовательно,
нам нужно было бы поговорить прежде всего:
А.
О собственности земледельца (Landbauer) на землю
1. Почва (Boden) есть совместная опора человечества в
чувственном мире, условие его существования в пространстве,
а следовательно, всего его чувственного существования. Земля
(Erde), в частности, рассмотренная как масса, вовсе не есть
возможный предмет этого обладания, ибо она как субстанция не
может быть подчинена никакой возможной исключительной цели
какого-нибудь человека; но исключить всех остальных из
употребления некоторой вещи, не будучи в состоянии сам указать
свое употребление для нее, согласно сказанному выше,
противно праву. (Могут сказать: земля пригодна для строительства
домов; но тогда она уже модифицирована, и употребляется не она
сама как субстанция, но только одна акциденция ее).Итак, право
земледельца на определенный участок земли (Stück Grund und
Boden) есть только право, совершенно самостоятельно
возделывать продукты на этом участке, и исключить всякого другого из
этого возделывания и из всякого другого употребления этого
земельного участка, который противоречит этому его
употреблению.
Земледелец, следовательно, не имеет права препятствовать
безвредному для земледелия употреблению этого же
земельного участка, например горнодобыче, или выпасу скота на том
наделе, с которого убрали урожай и который теперь снова
засевать не будут; в случае если он сам не имеет права содержать
скот. Государство имеет право позволить горняку вести подкоп
на уже распределенных земельных участках, и земледелец
отнюдь не имеет права заявлять против этого протест; все это при
условии, что поле не станет опасным или действительно не
обрушится, в каковом случае или горняк, или государство, смотря
по тому, что сказано об этом в договоре, должны были бы
выплатить ему возмещение.
190

О гражданском законодательстве
Наделы распределяются между отдельными лицами под
гарантию государства и обозначаются межевыми камнями, чтобы
действовало достоверное право. Перемещение межевых
камней есть, следовательно, непосредственное преступление
против государства, ибо делает право недостоверным и дает повод
к неразрешимым тяжбам.
Каждый земледелец, который был бы именно и только
земледельцем, должен был бы иметь возможность содержать себя
обработкой своего надела. Если бы он не мог содержать себя
всем своим трудом, то, поскольку он не может быть более
ничем, кроме как земледельцем, нужно было бы произвести новое
распределение и прирезать ему надел, согласно приведенным
выше основоположениям. Обрабатывает ли каждый свой надел
хотя бы настолько, чтобы иметь возможность содержать себя на
нем, - в этом отношении он состоит под надзором государства.
Несколько ниже выяснится причина того, почему этот надзор
распространяется еще и далее.
Земледелец, как гражданин государства вообще, должен
уплачивать свой определенный вклад на потребности
государства. Насколько мы можем усмотреть до сих пор, этот вклад он
не сможет уплачивать ни из чего иного, как только из продуктов
своих полей. Пока он не уплатил этот вклад, ничто не является
его собственностью, потому что он еще не исполнил договора,
вследствие которого нечто впервые становится ею. То, что
остается после вычета этих налогов, государство, по договору,
должно защищать от всех посягательств других; и само государство,
насколько, по крайней мере, мы усматриваем до сих пор, также
не имеет более ни малейших притязаний на это. Итак - только
продукты земледельца составляют его абсолютную
собственность; в них ему принадлежит, как его собственная, субстанция,
а не только акциденция их, как в случае надела. (Ниже
обнаружатся еще и другие модификации этого права собственности.)
(Здесь мы находим подтверждение положения: продукты
моего труда - это моя собственность, - на котором некоторые
желали строить право собственности вообще (54). Против него, как
основоположения всякого права собственности, высказывали то
возражение, что тогда нам нужно еще только доказать свое
право заниматься этим трудом. В государстве это весьма возможно;
все те, с кем индивид состоит в обоюдном взаимодействии,
а потому в правоотношениях, дали ему своим согласием право на
этот труд. В государстве указанное положение имеет силу только
при этом условии; а поскольку вообще только в государстве нечто
может иметь правовую силу (da überhaupt nur im Staate etwas
rechtlich gilt), оно вообще имеет силу только при этом условии.
191

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
2. То, что произрастает на возделываемой земле как дикое
растение, о том следует предполагать, что владелец земли
подчинил его своей цели - ее возделыванию; а потому оно по праву
принадлежит ему. Оно не может принадлежать никому
постороннему уже и потому, что распоряжение постороннего этим
объектом причиняло бы ущерб его собственному свободному
распоряжению на этой земле, а значит, препятствовало бы
достижению гарантированной ему цели.
3. Невозделываемая земля есть собственность общины; ибо
при распределении наделов она не была дана в собственность
никакому отдельному лицу. Субстанция, сама земля, есть нечто
такое, что было сохранено общиной для будущего
распределения, если в нем появится необходимость. Акциденции, то, что
растет на ней как дикие растения, удержать невозможно, потому
что оно и без того погибло бы; целесообразно поэтому, чтобы
оно нашло употребление. Уместнее всего общине использовать
это на свои общественные цели и присоединить его к
государственным доходам или сделать регалией (Regal) (55). Таким
образом оно сделается вкладом, хотя никто не заплатит ни гроша.
И все же при этом нужно заметить следующее:
а) То, собственность на что не определена в договоре
прямым текстом, не является собственностью ни одного из двоих;
а в государстве совершенно не является собственностью ни
одного отдельного гражданина (с. 135, 1 ч.)ххх". Следовательно,
в договоре отдельных лиц с государственным целым должно
быть прямым текстом определено, все ли дикорастущие
продукты, или только некоторые, и какие именно, должны считаться
регалиями. Например, лес (Holzung). (Право на лесные угодья
(Forsten).) Что не было названо, то - ничейная вещь,
достающаяся первому, - само собой понятно, из числа граждан, - кто
завладеет ею; поскольку ведь иначе она погибла бы не будучи
использована. Земля еще не подчинена ничьим целям, и входить
на нее должно быть поэтому совершенно дозволено. (Хворост
(Raff- und Leseholz), лесные плоды и т.п.)
β) Дикая поросль должна повсюду уступить культуре, потому
что при помощи последней может быть добыто больше средств к
жизни, чем с помощью первой. А следовательно, эти невозделы-
ваемые угодья должны быть распределены, как только
потребности отдельных лиц сделают это необходимым; и то, чем кто-
нибудь желает обладать как своим наделом, не может
пребывать невозделанным. Употребление акциденций может быть
предоставлено кому-нибудь только при условии, что эта земля
не воздел ывается. Как только ее начинают возделывать, его
192

О гражданском законодательстве
правооснование теряет силу. Убыток, который терпит при этом
государство, возмещается ему через подати (Auflagen) на новые
наделы. - Мы хотим сказать этим отнюдь не то, например, чтобы
позволительно было истреблять все леса, но только то, что и
лесоводством (Holzbau) также надлежит заниматься при помощи
искусства, благодаря чему лесные угодья так же точно получат
права возделываемых земель.
В.
Раз уже мы говорим о земле, то рассмотрим сразу же и
горное дело, о котором мы уже вспоминали. Его добыча - металлы,
полуметаллы и т. д., - стоит посередине между
организованными продуктами природы и грубою материей, составляя переход
природы от последней к первым. Законы, согласно которым
создает их природа, или вообще не могут быть открыты, или, по
крайней мере, до сих пор еще не открыты настолько, чтобы
металлы можно было возделывать с помощью искусства, как
плоды, т.е. по нашему произволу направлять природу в их
образовании. Мы только находим их, образованными природою без
нашего содействия. - Сказать: я желаю искать металлы, - само
по себе должно быть дозволено каждому индивиду, так же как
каждому индивиду дозволено сказать: я желаю возделывать
плоды, и внутренность Земли можно было бы точно так же
разделить между горняками, как поверхность ее была разделена
между земледельцами. Каждый точно так же обладал бы тогда
участком внутренности Земли как своей собственностью, для
своего употребления, как земледелец владеет участками земной
поверхности, для своего употребления; и найденные металлы
так же точно принадлежали бы ему как собственность, как
принадлежат этому последнему собранные плоды. - Но, отчасти из-
за ненадежности горного дела, поскольку порождение металлов
не зависит от произвола человека, а значит, невозможно
рассчитывать на то, что горное дело прокормит им занимающегося;
отчасти из-за того, что определенный участок, который уже был
однажды обследован, не может быть обследован вновь, - этим
промыслом нельзя заниматься таким образом. Иначе за него
должна была бы взяться постоянная, непрерывно одна и та же
компания, которая могла бы перенести задержку в добыче и
терпеливо ожидать окончательной прибыли. По вышеназванным
причинам, никакое общество не подходит для этой цели лучше,
чем само государство, которое, кроме того, как это вскоре
выяснится, имеет еще и особую причину завладеть металлами.
Собственность на землю под ее поверхностью справедливо остает-
7 Зак. 42
193

второй раздел учения о государственном праве
ся поэтому за общиной: она позволяет обрабатывать ее, и
горняки становятся наемными работниками (о которых подробнее
речь пойдет ниже), получающими свою определенную плату,
независимо от того, находят ли они много или не находят ничего.
Горное дело есть, следовательно, естественная регалия, как и
лесные угодья.
Согласно тому же основоположению нужно оценивать право
собственности на все то, что природа создает таким же образом:
драгоценные камни, янтарь и другие редкие камни, которым кто-
то мог бы придавать некоторую ценность, каменоломни,
глиняные и песчаные карьеры и т.д. Государство имеет право
превратить эти объекты в регалию, и поскольку оно само заставляет
проводить изыскание их в достаточных количествах (делать это
оно обязано, чтобы в публике не возникало жалоб о недостатке
этих продуктов), право запретить всем другим их изыскание.
Если этого не случилось и если кто-то желает сделать это
изыскание источником своего пропитания и свои особым сословием, то
для этого, - поскольку государство должно знать, чем живет
каждый, - ему нужно явно выраженное дозволение государства;
которое может также выдать ему исключительную привилегию
на известные территории (Distrikte) так, чтобы, скажем, отныне
никто не имел права изымать в этих областях какие-либо из этих
объектов. Или, наконец, там, где не случилось ни того, ни
другого, такие объекты, как ничейная собственность, достаются
первому случайно нашедшему их. Самое главное при этом - чтобы
гражданина исключал из права завладения только явным
образом данный закон (явная декларация состоявшегося
присвоения, согласно вышеизложенному), а отнюдь не только негласно
предполагаемый закон.
Каменоломни и т.д. во многих местах предоставляют
земледельцу, владеющему этой землей. Его право, согласно
изложенным выше основоположениям, основывается не на его
собственности на землю, а на умолчании закона. Ничто не
препятствует тому, чтобы государство, если это дело имеет большое
значение и превышает сумму дохода от возделывания поля,
присвоило эти объекты себе и возместило земледельцу его
обоснованное право возделывать плоды земли на таком
большом и хорошем наделе в другом месте. - Само собою понятно,
как и всюду, что обогащение государства от регалий должно
идти на благо отдельным гражданам и что, по мере их умножения,
прямые подати должны уменьшаться, если только потребности
государства не возрастут в той же самой пропорции.
194

О гражданском законодательстве
С.
На земле есть также животные, акциденции которых
обладают некоторой полезностью для людей, подчинены их целям, или
даже самая субстанция которых полезна, - их мясо можно есть,
их шкуру перерабатывать и т.д. Прежде всего, если мы желаем
подчинить себе только их акциденции для регулярного
употребления, то должны предварительно подчинить животное своей
власти; а поскольку они питаются и поддерживаются только
организованной материей, но после того как мы подчинили их
нашему искусству, не приходится ожидать, что над ними будет
властвовать одна лишь природа, то мы должны пособить
природе в пропитании этих животных, т.е. должны сами, насколько это
в наших силах, добывать их пропитание. Поскольку природа, как
вообще в царстве организации, так же и здесь, пойдет вполне
регулярным путем, то указанная сейчас цель обусловлена
исключительным обладанием этим животным; тем, что его
кормлением, уходом за ним и его содержанием занимаюсь только я,
и никто другой, и что, напротив, только я пользуюсь теми
выгодами, которые оно может доставить.
Вообще каждый индивид имеет такое же право захватить
определенное животное в свое владение, как и другой. Так же
как нельзя привести абсолютно никакого основания a priori,
почему этот луг должен принадлежать скорее мне, чем моему
соседу, так невозможно привести и никакого основания того,
почему эту корову должен доить только я, а не мой сосед.
Исключительная собственность на животных может быть приобретена,
следовательно, только в силу договора с государством о
собственности.
Но с животными обстоит не так же, как обстоит дело с
земельным наделом, всегда остающимся на одном и том же месте
и точно обозначенным, если обозначено то место в
пространстве, на котором он находится; животное не остается на одном и
том же месте, но обладает свободным движением. Каков же,
следовательно, должен быть знак того, что эта определенная
голова скота принадлежит как собственность этому
определенному лицу и не принадлежит никакому возможному другому?
1. Прежде всего, если бы, к примеру, не все виды животных,
но только некоторые их виды стали исключительной
собственностью определенных лиц, то следовало бы первым делом
установить, на каких определенных видах животных вообще
должно пребывать право собственности, а на каких не должно:
так чтобы каждый, в чьей власти оказалось бы известное
животное, сразу мог бы знать, что это животное, если оно не является
195

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
его собственностью, совершенно несомненно есть
собственностью кого-нибудь другого, хотя он и не знает, какого
определенного собственника; коль скоро этот вид животных был объявлен
государством таким видом, который может быть только
собственностью. Я могу, например, если обладаю привилегией на
охоту, - о чем скажем ниже, - застрелить оленя, потому что это
- олень, а не неизвестная мне лошадь. Почему я не могу
сделать последнего так же, как могу сделать первое? Потому что
знаю, что лошадь необходимо принадлежит кому-нибудь, хотя я
и не знаю этого собственника. Но, если кто-то приручит косулю,
то она, без сомнения, является его собственностью. Она
убежала от него, и я застрелил ее. Думают ли, что я буду нести ту же
самую ответственность, как если бы я застрелил его лошадь?
Отнюдь. Основание различия в том, что косуля не была, а
лошадь была объявлена чем-то таким, что абсолютно может быть
только собственностью. Право владельца, даже если его скот
убежал из-под его власти, остается в силе и основывается на
изначальном договоре о собственности, который устанавливает,
какие животные в государстве навсегда должны считаться
собственностью. Подобные виды животных называют домашним
скотом (zahmes Vieh).
Основание для решения о том, что именно эти определенные
виды животных были объявлены собственностью, заключается
в их целесообразности для потребностей человека, по их
акциденциям, в возможности приручить их, и в необходимости ухода
за ними.
Но пусть не думают, что это приручение и уход составляют
истинное правооснование обладания ими: такое основание есть
единственно договор; так что, если бы, скажем, в некотором
государстве был введен новый вид племенного скота, например
итальянский буйвол или кенгуру, то право собственности на этих
животных должно было бы сперва быть гарантировано государством,
санкционировано законом и объявлено публично, потому что
иначе неизвестное животное могли бы принять за дикое и обращаться
с ним как с таковым. (Нечто иное было бы в случае, если бы
каждый держал его запертым на своем дворе, где оно стало бы
собственностью в силу того места, на котором находилось бы;
согласно основоположениям домашнего права, о чем ниже.)
Далее, что государство имеет самое полное право запретить
содержание известного рода животных, например ненужных собак
или, скажем, зверинца со львами, медведями, обезьянами.
2. Но какому же определенному владельцу принадлежит все-
таки эта определенная голова скота, которая по своему роду
196

О гражданском законодательстве
была вообще объявлена собственностью? Или животные
остаются на земле и под непосредственным попечением их
собственника, так что он всегда может декларировать их как своих;
причем, однако, право все еще остается слишком
недостоверным, ибо ведь некто очень легко может выдать украденный или
убежавший скот за свой, если только этот скот находится в его
стаде и на его земле. Или животных многих владельцев
смешивают друг с другом и вместе выгоняют на пастбище; как
собственнику доказать впоследствии, которые особи принадлежат
ему? К счастью, животный инстинкт отчасти поправил здесь
последствия нерадивости законодателя. Домашнее животное
привыкает к своему хлеву и бежит к нему, и судья решает дело по
приговору животного. Если споров об этом обладании более не
возникает, то этим мы обязаны исключительно простоте души и
честности людей из народа, а может быть, и некоторым их
суевериям. И, однако же, - какие средства имеются у нас против
кражи скота, кроме того, чтобы каждый как следует запирал свой
хлев, и какие есть средства его доказать? Не должно ли
требовать от благоустроенного государства, чтобы головы племенного
скота были в судебном порядке помечены знаками и чтобы
знаки эти пользовались такой же неприкосновенностью и
находились под столь же строгой защитой закона, как и самые
межевые камни. Тогда было бы уже не так легко перепутать свой скот
и кражу его всегда можно было бы доказать. (Как это
обозначение возможно ведь, разумеется, для служебных лошадей в
армиях.) - О каждой продаже следовало бы извещать в судебном
порядке, вместе со знаком проданного животного, и таким
образом также и в этом отношении появилась бы нужная
безопасность.
3. В отношении других классов животных, которыми можно
владеть как собственностью, эта собственность действительно
определена местом, на котором они находятся; если они такого
рода, что могут быть и, скажем, для достижения наших целей
в них, должны быть заперты на замок в определенном
пространстве. В таком случае их собственнику само это место дано
в собственность для того употребления, чтобы он содержал на
нем это определенное животное, и животное является его
собственностью, поскольку находится на этом месте. (Рыбные
пруды, садки для рыбы, даже птичники.) Если рыба извлечена из
пруда, если птица извлечена из птичьей клетки, она не является
ничьей собственностью. (Карп остался бы собственностью
хозяина на суше, если бы пруд прорвал плотину и вытек в пруды,
потому что в ручьях он не плодится; иное дело, если бы этот карп
197

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
оказался в реке, потому что тогда собственник не смог бы
доказать своей собственности. Он стоит посредине между диким
и домашним животным; на суше он - домашнее животное, в
реке - дикое. Не так обстоит со щуками и т.п.)
4. Всякая собственность признается за лицом в отношении к
той цели, которую предполагают с ее помощью достигнуть; так
же и собственность на животных. Субстанция же значительного
большинства животных сама есть целесообразность, их мясо
можно есть, или, по крайней мере, различные составные части
их тела можно перерабатывать; но в то же время и акциденции
их также обладают целесообразностью. (Молоко коров, труд
быков и лошадей, яйца кур и т.п.)
Очень может быть поэтому, что право собственности на
субстанцию животного ограничено; о чем надлежит решать исходя
из изначального договора и основанных на нем законов; хотя
собственность вообще, которая ведь может относиться к
акциденциям, нисколько оттого не отменяется и не ограничивается, и
здесь нельзя аргументировать так: если у меня нет возможности
делать со своим животным все, что я хочу, отчего же оно тогда
мое? Оно твое только ограниченным образом, только для
известного, дозволенного государством употребления. Так, может
быть закон, согласно которому всегда должно поддерживаться
определенное поголовье скота, и нельзя производить забой
скота, после которого оно станет менее этого числа. - Если,
скажем, этот закон издан, то государство должно принять также
меры к тому, чтобы производилось необходимое количество
кормов, поскольку иначе законодательство противоречило бы
само себе.
Животные размножаются, и их молодняк составляет их
акциденцию, право использовать которую признается за людьми.
В племенном животном (Stammtier) собственнику одновременно
дается в собственность также все его потомство; так же как
в первом семенном зерне - все те зерна, которые могут быть
произведены из него, потому что за ним признано право
содержать скот и возделывать зерно. Однако умножение стад вполне
может быть ограничено определенной численностью.
5. Животное свободно движется и кормится от продуктов
поля; а отсюда, если животное причинило ущерб, возникает
следующее разногласие между правом собственности земледельца
и владельца скота. Я имею в государстве право обрабатывать
поле, и его продукты целиком мои, отвечает первый. А я,
отвечает второй, имею в том же государстве право содержать скот,
и этот скот своей, хорошо известной государству, природой
198

О гражданском законодательстве
предназначен к тому, чтобы свободно искать себе пропитание.
Это разногласие государство должно урегулировать при помощи
законов, основанных на изначальном договоре о собственности;
и этими законами оно или возлагает только на одну сторону, на
владельца скота, обязанность держать свой скот под своим
надзором, или же, вероятнее, вменяет в обязанность также и
другому, как следует огораживать свое поле. Кто пренебрежет
исполнить предписанные меры заботы (Sorgfalt), тот не только
возмещает возникший вследствие того ущерб, но, сверх того,
подлежит и наказанию. Если после применения всех требуемых
законом мер заботы ущерб все же возникнет, то его следует
рассматривать как несчастный случай (Unglück), последствия
которого не вменяются никому из них обоих, и их должно нести
государство.
6. Мы предположили, что некоторые виды животных
определены как такие виды, которые могут быть только
собственностью. Они называются домашними животными; не входящие в их
число, суть - единственно потому, что они сюда не входят, -
дикие животные, т.е. не являются ничьей собственностью. Именно
эти виды животных объявляют дикими, потому что именно эти
виды не могут быть приручены, а значит, их акциденции не могут
быть подчинены целям человека. Однако они, в той мере,
насколько их субстанция на что-то пригодна, - что, однако же,
поскольку приручить их нельзя, было бы возможно только через
смерть этих животных, - суть имущество (Gut), не
распределенное общиной, а значит, общее достояние (Gemeingut). Они не
могут стать собственностью никакого отдельного лица, пока оно
не завладеет ими. - Поскольку этих животных невозможно даже
и удержать в границах государства, а значит, невозможно
сохранить на будущие времена, как необработанную землю,
то весьма целесообразно, чтобы ими завладевали там, где их
находят.
Между ними существует большое различие. Или эти
животные заключены в такой стихии, которая не подчинена целям
людей, по крайней мере, поскольку эти животные живут β ней и от
нее; в воде (неорганизованная рыбная ловля (die wilde
Fischerei)), или же, несмотря на то что они живут в этой стихии
и питаются тем, чем питается человек (на земле), однако же
убыток, причиняемый ими, считается не столь значительным
(мелкие птицы, которые хотя и поедают кое-какие зернышки и
древесные плоды, но зато и весьма сокращают число вредных
насекомых). Правовая трактовка этих предметов очень проста.
Неорганизованной рыбной ловлей (ловля птиц есть нечто доста-
199

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
точно случайное) заниматься нужно; и чтобы при этом
соблюдался некоторый порядок, и не был бы совершенно уничтожен
нерегулярным употреблением, целесообразно, чтобы право
пользования этим промыслом в определенных районах (Reviere)
было бы распределено между отдельными лицами и
исключительно присвоено им; и эти лица затем, в отношении этого
употребления определенных районов, должны рассматриваться так
же, как и всякий другой собственник, например собственник
земли для полеводства. Что они не имеют права препятствовать
какому-либо безвредному для них употреблению того же самого
места, например судоходству на их участках рек, и не могут
чинить помех никакому авторизованному рядом с ними
употреблению, например полеводству на берегах этих рек, - это следует
из приведенных выше основоположений.
Иначе обстоит дело с такими дикими животными, которые
вредны для людей и мешают их целям, а сюда относится вся,
собственно так называемая дичь (Wild), особенно дичь крупных
размеров. Обязанность государства, гарантировавшего каждому
уверенное достижение его целей как его собственность,
защитить ему в особенности земледелие, которое прежде всего
страдает от этих животных, от причиняемого ими разорения. Дикость
повсюду должна отступить перед культурой, а нерегулярные
промыслы, доход от которых для пропитания народной массы не
поддается расчету, регулярным, от которых доход может быть
рассчитан заранее. Поэтому от всякого сообразного с разумом
государства надлежит ожидать, чтобы оно, прежде всего,
рассматривало охотничью дичь отнюдь не как нечто полезное, но как
нечто вредное, не как доход для себя, но как врага. Первая цель
охоты - защита земледелия, а отнюдь не обладание дичью
(Wildbret). Государство, согласно этому взгляду, должно было бы
обеспечить эту защиту при помощи своих служителей точно так же, как
оно должно защищать граждан от разбойников, огня и воды. В
таком случае не подлежало бы также никакому сомнению, что
крестьянин, на наделе которого появился охотничий зверь, имеет
право убить этого зверя, не приглашая до того назначенных для
охоты лиц: так же как тот, у кого в доме вспыхнет огонь, имеет
право тушить его, причем лица, назначенные полицией для тушения
пожаров, не могут возбуждать за это иска против него.
Однако же, поскольку охота имеет также немалые выгоды, не
нужно предполагать, что государство, а чтобы государство могло
делать это - подданные государства, должно еще и платить за
нее своими налогами; но следует ожидать, что охота сама будет
вознаграждать и содержать себя. Привилегию на охоту, так же
200

О гражданском законодательстве
как на неорганизованную рыбную ловлю, уместнее всего
поэтому выдавать отдельным лицам в собственность по отдельным
районам. Заметьте и поймите только, что вследствие этого
животные не становятся собственностью непосредственно; они не
являются собственностью, пока охотник не убьет их; но
исключительной собственностью становится право охотиться в этом
определенном районе. Однако - поскольку главная цель
государства состоит при этом в защите земледелия, охотник может
получить это право только под ясно обозначенным условием,
что охотничья дичь будет действительно обезврежена и что
собственник охоты обязан возместить весь ущерб, причиненный
дичью в отведенном ему районе; это беспрекословно явствует из
договора, который индивид заключил с государством о своей
собственности и который государство должно заключить с
охотником.
Беречь и охранять охотничью дичь совершенно не
составляет возможной цели ни для кого, кроме только самого охотника.
Эту цель следует признать за ним лишь постольку, поскольку
дичь не является помехой целям культуры, всегда
первенствующим перед всякою дикостью, т.е. поскольку его дичь остается
в лесу. Тот, кто убил бы ее там, посягнул бы тем самым на
собственность охотника. Кто встречает ее на своем наделе, тот
убивает ее с полным правом, чтобы предотвратить причинение
ущерба. Жизнь дикого зверя совершенно не гарантирована; она
вообще отнюдь не является возможной целью в государстве, но
целью является только его смерть. Убитое животное достается
тому, кто имеет привилегию охотиться в этом районе, а если оно
уже причинило ущерб, то он же, напротив, и возмещает ущерб;
даже если бы само животное не имело никакой ценности, ибо он
уже и без того обязан это исполнить. - На каком же правоосно-
вании должен был бы охотник жаловаться на это? - «Убитое
животное могло бы породить еще много других животных, или
я сам убил бы его с гораздо большим удовольствием». Это речь,
противная всякому праву и всякому разуму. - Первая цель охоты
есть защита культуры, остальное же все случайно.
Следовательно, на охотника нужно было бы возложить еще и другие,
относящиеся к этой цели, обязательства: такие как истребление
хищных животных, из которых он сам не может извлечь никакой
выгоды, но также и жизнь которых не причиняет ему
непосредственного вреда (тех, которые вредят поголовью его дичи, лис,
волков и т.п. он истребляет и сам), каковы, например, ястреба-
тетеревятники (Hühnergeier) и т.п. хищные птицы, воробьи,
даже гусеницы и другие вредные насекомые.
201

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
Если бы наступил предположенный вначале случай, так что
охота стала бы бременем, не приносящим дохода, тогда ею
следовало бы заниматься верховной власти (Obrigkeit). Поскольку
налицо второй случай, и с охотой соединена в то же время
немалая выгода, которая - и в том как раз и заключается корень
зла - умножается, как правило, тем более, чем менее люди
исполняют свои обязательства, а значит, на охотника часто и легко
могут подавать судебные иски, - то охотник должен находиться
под строгим надзором верховной власти. Следовательно, охоту,
- которая соответственно первому взгляду доставалась бы
власти как неизбежное бремя, верховная власть решительно не
может удержать за собою, потому что она сопряжена с
доходами, но должна передать ее другому. Если бы охота находилась в
руках верховной власти, то последняя была бы в этом
собственном своем деле и стороной крестьянина, и одновременно
судьей, подкупленным пользой и удовольствиями; что противоречит
всякому праву. Чудовищный абсурд - ставить прибыль и
удовольствие того, кто не признает над собою никакой власти, но
кто сам есть высшая власть, в постоянную связь с угнетением
земледелия.
D.
Все описанные до сих пор права собственности направлены
на обладание продуктами природы просто как таковыми; все
равно, помогает ли человек природе в их производстве, как это
бывает в земледелии и скотоводстве; или же без всякой
помощи наставлений искусства только отыскивает созданные ею
продукты, как в горном деле, неорганизованном использовании
лесных угодий (wilde Forstbenutzung), неорганизованном
рыболовстве и охоте. Поэтому все эти классы граждан государства
мы хотим назвать одним общим именем: производители
(Produzenten).
Между тем весьма возможно, что эти сырые продукты
требуют еще, для того чтобы они могли соответствовать целям
людей, особой подготовки при помощи искусства, и в этом
совершенно эмпирическом исследовании мы, без всякой дальнейшей
дедукции a priori, будем просто опираться на тот фактум, что это
обстоит так. Следует ожидать, что другие граждане государства
посвятят себя исключительно лишь этой переработке сырых
материалов для целей их сограждан: и это дает нам второй класс
граждан государства, который я хочу назвать художниками
(Künstler), в самом широком значении этого слова. Отличие
здесь резко определенно, и наименование само по себе совер-
202

О гражданском законодательстве
шенно верно. Все названные прежде всецело предоставляют
природу ей самой, они ничего ей не предписывают, но только
переносят ее в условия применения ее образующей силы.
Те, кто просто отыскивает ее продукты, не делают даже и
этого. Как только природа закончила свое дело, труд
производителей окончен; продукт созрел, или же получен сырой продукт. -
Теперь вступают люди второго класса, совершенно не
рассчитывающие более на содействие природы, ибо влечение
продукта к образованию (Bildungstrieb des Produktes) или уже
умерщвлено самой его зрелостью, или же они сами должны
умертвить его для своих целей. Они составляют части в
совершенном согласии с собственным своим понятием, и движущая
сила заключается в них самих, а не в природе. Нечто
произведенное таким образом называется продуктом искусства
(Kunstprodukt). Каждая нить ткачихи есть такой продукт. И вот, хотя
слово художник относили обычно в особенности к особенным
классам этих работников; но это словоупотребление никак не
может повредить нашему именованию, которое основано на
правильном подразделении a priori и которое мы отнюдь не
требуем ввести в общий обиход, но желали бы только,
побуждаемые к тому потребностью, истребовать себе для настоящего
нашего исследования.
За известным числом граждан нужно признать
исключительное право обрабатывать известным образом известные
предметы. Если они не имеют исключительного права, то не имеют
никакой собственности. Они отказались от занятий других, но
другие не отказались от их занятий. Договор о собственности с
ними односторонен; он только обязывает, но не предоставляет
прав. Он, следовательно, не имеет силы (null und nichtig). -
Некоторое число граждан, обладающее исключительным правом
на известную обработку известного продукта, называют цехом
(Zunft). Злоупотреблениям в устройстве цехов, пережитки
прежнего варварства и всеобщей неловкости, не должно бы быть
места; но сами цехи должны быть. Общее разрешение на занятие
этими отраслями промысла совершенно противоречит
изначальному договору о собственности.
Художник должен иметь возможность жить своим трудом,
согласно проведенному выше доказательству. В общем следует
различать два класса художников: такие, которые употребляют
лишь свой труд, но которым вещество не принадлежит на праве
собственности (operarii), и такие, собственностью которых
является вещество (opifices). Первым государство должно
гарантировать труд, а вторым - сбыт их товаров.
203

второй раздел учения о государственном праве
(Следует ли запрещать индивидам самим изготовлять свои
деревянные туфли или холщовые юбки? Это могло бы прийти
кому-то на ум только в самой крайней нужде и при самой дурной
организации государства, которое бы мало рассчитывало свое
время и силы и которое бы испытывало совершенный
недостаток предлагаемого им взамен эквивалента; ибо иначе оно ничего
не выиграло от этого, а скорее даже потеряло. Поэтому в
законодательстве благоустроенного государства на это вовсе не
следует обращать никакого внимания.)
Содержание договора всех с художниками таково: вы должны
обещать - исправно и в достаточном количестве поставлять нам
труд этого рода, мы же обещаем принимать его только от вас.
Если бы цехи не поставляли труд порядочного качества, то
утратили бы свое, полученное по договору, исключительное
право; поэтому испытание каждого, кто желает быть принятым в
цех, т.е. в договор, есть общее дело всех (gemeinschaftliche
Angelegenheit). Правитель, а может быть, от имени правителя сам
цех, как правительственная коллегия по этой части управления,
должен рассчитать, сколько лиц могут жить каждого рода
ремеслом (Hantierung), но также и сколько их нужно для того,
чтобы удовлетворить потребности публики.
Если не все имеют возможность жить, то государство
ошиблось в расчетах; оно должно произвести возмещение, и указать
индивидам другие источники средств к существованию.
Е.
Но художник кормится не от своей работы (Werk), но от
продуктов (Produkte). Следовательно, продуктов всегда должно
иметься столько, сколько требуется жителям, как
производителям, так и художникам, по крайней мере от одного сбора
продуктов до другого, чтобы поддерживать свою жизнь.
Художник же может требовать продукты производителя
только за свой труд (Arbeit) или свое изделие (Fabrikat), и напротив,
этот последний может требовать труд или изделие первого
только за свои продукты.
Между ними состоится обмен (Tausch), который государство
должно регулировать, т.е. должно устроить так, чтобы в обмен на
каждый труд (или на каждое изделие) имелось в наличии и
предоставлялось столько продуктов, сколько их необходимо
художнику, чтобы жить в продолжение времени изготовления
изделий; и напротив, чтобы за каждый остающийся продукт
производителя, в соответствии с только что указанным соотношением,
можно было получить определенное нужное ему изделие. -
204

О гражданском законодательстве
Должно существовать совершенное равновесие между сырыми
продуктами и изделиями.
Должно быть не больше художников, чем сколько их может
кормиться от продуктов страны. Бесплодная почва не терпит
роскоши (Luxus). В таком случае народ должен ограничить себя.
(Однако от внешней торговли, - на которую мы здесь не
смотрим, но рассматриваем каждое государство как отдельно
существующее целое, - это положение терпит немалые ограничения.
Поскольку внешняя торговля делает народ зависимым, а на
равномерное продолжение ее в будущем рассчитывать нельзя, то
каждому государству следовало бы рекомендовать, чтобы оно
устроилось таким образом, чтобы уметь обходиться без нее.)
Каждый должен иметь возможность получать сколь возможно
быстро то, в чем он нуждается. Для этого обеспечения обмена
требуются люди, исключительно посвящающие себя обмену:
сословие купцов (Kaufmannsstand). Право заниматься коммерцией
(Kaufmannschaft) исключительно предоставляется
определенному числу граждан, которое государство должно рассчитать, как
их собственность в государстве.
Они должны иметь возможность жить. В остальном торговля
находится под надзором государства, о чем сейчас же скажем
больше.
Договоры обмена подобного рода - заключаются ли они о
приложении силы или о вещах, и заключаются ли
непосредственно между производителями и художниками или через
посредничество купца (их соединили в следующей формуле: do, ut
des, facio, ut facias, do, ut facias, facio, ut des) - состоят под
гарантией государства, и государство отвечает за их исполнение,
поскольку они суть нечто такое, что должно иметь силу
абсолютно, если должно быть возможно правовое отношение совместно
живущих людей. Государство не может гарантировать того, чего
оно не знает; следовательно, оно издает законы о том, какие
договоры должны иметь силу, а какие нет. Договор, заключенный
вопреки закону (gegen das Gesetz), не имеет никакой
значимости. Договор, заключенный без закона (ohne das Gesetz), не
имеет правовой значимости, но дело переходит в область
моральности и чести. Всякая значимость договоров прямо или
косвенно, через посредство положительного закона, происходит из
закона права, согласно основоположению: то, без чего
невозможно было бы никакое правовое отношение, имеет
абсолютную правовую силу.
В этом обмене продуктов на изделия и понесенные труды
(Mühwaltung) решительное преимущество естественным обра-
205

второй раздел учения о государственном праве
зом оказывается на стороне производителя. Последний может,
по крайней мере большею частью, существовать без
произведений искусства (Kunstwerke) художника, художник же не может
существовать без продуктов производителя. Между тем
художнику было обещано в гражданском договоре, что он должен
иметь возможность жить своим трудом, т.е. что он всегда должен
иметь за этот труд надлежащие продукты (масштаб
надлежащего уже указан нами выше). Итак, производитель, в силу
гражданского договора, обязан продавать. Однако же, согласно
изложенному выше, его продукты составляют его абсолютную
собственность, а следовательно, его усмотрению должно бы было
быть предоставлено продавать их так дорого, как он только
сумеет. Однако, согласно только что доказанному нами
положению, это не может быть ему дозволено. Должна быть,
следовательно, установлена предельная цена на продукты питания и на
самые ходовые сырые продукты для производства. Если бы
теперь производитель не пожелал продавать по этой цене, а за
государством не может быть признано право понуждать его к
продаже физической силой; то у государства должна бы быть по
крайней мере возможность принудить его волю. Этой цели оно
всего удобнее могло бы достигнуть продажей из собственных
складов (Magazinen), закладка запасов в которые, поскольку
согласно изложенной выше теории крестьянин должен уплачивать
свои налоги продуктами, должно быть для государства весьма
нетрудно. Художник совершенно не способен заметно отяготить
производителя, ибо продукты питания всегда ему нужны. (Я
говорю именно об описанном здесь государственном устройстве; а
не об обычном устройстве, где крестьянин должен уплачивать
свои налоги наличными деньгами, и потому часто с
приближением срока уплаты делает весьма нетрудной задачей для
владельца денег- выжать из него продукты насильно.)
И все же нужно провести различие между теми изделиями,
которые насущно необходимы производителю, и теми, которые
не столь ему необходимы. - К числу первых относятся орудия
земледелия, вообще все нужное для производства или для
изыскания продуктов, далее, согревающая одежда в суровом
климате, а также стол и дом (Dach und Fach). На эти изделия, как
и на продукты, должна быть установлена некоторая предельная
цена (ein höchster Preis); а чтобы государство могло отвечать за
свой закон, на его складах должны быть орудия земледелия, и
изделия первой необходимости из одежды, а на службе
государства - каменщики и плотники, которым бы оно, во всяком случае,
могло велеть строить дома. Производитель может воздержаться
206

О гражданском законодательстве
от предметов чистой роскоши, если они для него слишком
дороги. Пользование ими ему не гарантируется. (Государство должно
позаботиться о том, чтобы излишнее, а особенно то, что может
доставить только внешняя торговля, на продолжительность
которой нельзя рассчитывать, не сделалось насущной
необходимостью. Это всего уместнее можно было бы сделать при помощи
высоких пошлин (Auflagen) на подобного рода товары. Цель
таких мер должна заключаться не в том, чтобы пошлина поступала
в казну часто, но в том, чтобы она не поступала. Если она
поступает часто, то ее надлежит повышать все более и более. Пусть
только это не делается задним числом, после того как по вине прежней
беззаботности государства подобные товары уже сделались
потребностью, и пользование ими не будет в известном смысле
гарантировано тем, что до сих пор закон хранил молчание.)
Ε
Мы запутались в противоречии.
Тезис. Каждому гражданину государства, исполняющему
свою обязанность защиты и поддержки, государство, в
соответствии с государственным договором, гарантирует за это
абсолютную неограниченную собственность на то, что у него
остается. Каждый должен иметь право портить, губить, выбрасывать
прочь принадлежащее ему, делать с ним все, что пожелает, если
только он не причиняет этим положительного вреда другим.
Антитезис. Государство постоянно претендует на все
оставшееся - на продукты производителя, на изделия и труд
художника, для необходимого обмена, вследствие заключенного
в государственном договоре основоположения: каждый должен
иметь возможность жить своим трудом и должен трудиться,
чтобы иметь возможность жить. Заключенный в государственном
договоре договор о собственности находится, следовательно,
в противоречии с самим собою. Этот договор и необходимое
следствие из него противоречат друг другу·
Как только мы найдем основание противоречия, оно будет
также разрешено.
Государство претендует на это оставшееся не в отношении
его формы, как оставшегося предмета и собственности, но ради
его материи] оно претендует на него потому, что оно есть нечто
такое, что используют для жизни.
Поэтому, чтобы основательно разрешить это противоречие,
нужно было бы разделить его форму и материю. Государство
должно иметь возможность распоряжаться его
материальностью, не затрагивая формальное.
207

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
Я сразу же решаю дело, не выставляя напоказ ненужного
здесь глубокомыслия. Должна существовать чистая форма
собственности, простой знак ее, обозначающий все полезное и
целесообразное в государстве, сам не имея при этом ни
малейшей целесообразности; ибо в противном случае государство
было бы вправе претендовать на него для публичного
употребления.
Подобное называется деньгами (Geld). В государстве
необходимо должно быть введены в употребление деньги. Тем
самым трудность будет устранена. Производитель не может
сохранить у себя свои продукты, но должен отдать их. Однако ведь
они же составляют его абсолютную собственность,
гарантированную государством? - Он должен отдать их не даром, а в
обмен на изделия. Но сейчас ему не нужны изделия, по крайней
мере, не нужны те, которые вы ему предлагаете. Тогда он
получает деньги. - Так же точно, со своей стороны, и художник.
Государство должно доставить производителю за его
продукты изделия, художнику за его изделия - продукты. До сих пор
один из них не желал принять принесенного ему в обмен за
принадлежащее ему эквивалента, - и получал за него знак его
ценности в деньгах. Товар был сохранен для него. Как только он
желает иметь его в натуре, он должен иметь возможность
получить его в обмен на его знак. Каждый должен иметь возможность
во всякое время получать за свои деньги все, пользование чем
было вообще гарантировано государством; ибо каждый
денежный знак (Stück Geld) в руках частного лица есть знак некоторого
долга государства.
Сумма денег, находящаяся в обороте в государстве,
представляет все доступное для продажи (Verkäufliche) на
поверхности этого государства. Если при неизменном количестве денег
количество доступного для продажи возрастает, то в такой же
пропорции умножается ценность денег; если при неизменном
количестве доступного для продажи возрастает количество
денег, то в такой же пропорции уменьшается ценность денег.
Следовательно, если мы рассматриваем государство изолированно,
важно не то, больше или меньше имеется в нем денег; это -
только кажущиеся увеличение и уменьшение. Большее
количество имеет не больше ценности, чем меньшее количество, ибо и
то, и другое постоянно представляет одно и то же, совокупность
всего доступного для продажи на поверхности государства, и за
каждую определенную часть всех находящихся в обороте денег
во всякое время можно получить одну и ту же определенную
часть всего доступного для продажи.
208

О гражданском законодательстве
В понятии денег заключается, как мы видели, то свойство,
чтобы их материальная сторона не имела для человека
совершенно никакой целесообразности. Ценность этого
материального должна основываться только на всеобщем мнении и
соглашении. Каждый должен знать только, что каждый другой
признает их как эквивалент этой определенной части доступного для
продажи. Золото есть в этом отношении очень хорошие деньги;
ибо его истинная ценность, его целесообразность, исчезает
почти в совершенное ничто по сравнению с его воображаемой
ценностью как знака. Серебро - далеко не столь же хорошие
деньги; ибо оно само обладает немалой внутренней
целесообразностью для переработки. Эти материи, по причине их
редкости и потому что одно государство не может само по произволу
умножать их, сделались деньгами для мира. Бумажные и
кожаные деньги, если только можно будет предотвратить подделку
их частными лицами, представляют собою наиболее
целесообразные деньги для изолированного государства, потому что
ценность их материи совершенно не идет в сравнение с их
искусственной ценностью. К тому же возможное с такою легкостью
произвольное умножение их количества государством не
принесет никакого вреда, потому что, в соответствии с высказанным
выше замечанием, ценность денег падает пропорционально их
количеству. Поскольку, однако, в наши дни, по крайней мере, все
имеющие полицию (polizierte) государства занимаются внешней
торговлей, а иноземцы едва ли снизойдут до того, чтобы
принимать произвольно умножающуюся до бесконечности массу
денег в государстве по одной и той же ценности: то вследствие
этого сами эти виды денег значительно потеряют в государстве
по сравнению с золотом и серебром, которые имеют одну и ту
же ценность в государстве и вне его; и это тем более, чем
больше товаров государство получает из чужих стран и чем меньше
оно само должно продавать им, чтобы тем самым выкупать
(einlösen) свои национальные деньги.
Право чеканить монету подобает только государству; потому
что только оно может быть гарантом их ценности для всех
отдельных лиц. Поэтому рудники составляют необходимую
регалию.
От продуктов и изделий граждан удерживают налоги. Как это
само собою понятно, уплачивать их можно также и деньгами,
поскольку деньги - это авторизованный самим государством
знак всех вещей. Но только каждому должно быть дозволено
уплачивать их также и натурой, если он того желает, потому что
таково изначальное заведение. Чтобы в налогах были равенство
209

второй раздел учения о государственном праве
и однородность, они должны быть установлены в натуре, потому
что ценность определенного денежного знака весьма
изменчива; и, в случае если они уплачиваются деньгами, подлежит
уплате сумма, которую стоит в настоящее время в торговле
принятая за масштаб налогов вещь. Однако в описанном нами
государстве, в котором имеется гарантия предельной цены изделий
первой необходимости, эта изменчивость ценности денег будет
не весьма значительна.
То, что остается после уплаты налогов, составляет,
вследствие государственного договора, чистую собственность.
Поскольку, однако же, государство, вследствие того же договора,
имеет право принудить каждого уделить нуждающимся в том
гражданам государства, то каждый получает за это деньги.
И вот, деньги - это абсолютная чистая собственность, на
которую государство не имеет более никакого права. Каждый
денежный знак, которым я владею, есть в то же время знак того,
что я выполнил все свои гражданские обязательства. В
отношении их я совершенно недоступен надзору государства. Налоги с
денежного имущества - совершенный абсурд. Любые деньги,
по своей природе, уже выданы (Abgaben vom Geldbesitz sind
völlig absurd. Alles Geld ist seiner Natur nach schon vergeben).
Запасы, которые человек сделал себе из своих денег для
частного употребления; отнюдь не для торговли, которая
состоит под надзором государства; вообще все приобретенное для
частного употребления, мебель, предметы одежды,
драгоценности, - так же точно, и по той же причине, составляют
абсолютную собственность.
G
Государство, вследствие гражданского договора, обязано
охранять денежную собственность, и все, что относится к тому
же разряду, короче, всякую абсолютную собственность, и
гарантировать каждому ее безопасность. Между тем, однако, все эти
вещи, взятые вместе, и особенно деньги, такого рода, что
собственность на них в отношении к определенным лицам
совершенно не может быть определена. (Что надел, находящийся
между этими и теми земельными участками, обозначенный
такими-то межевыми камнями, принадлежит мне, а не какому бы
то ни было другому человеку, - это должно быть записано в
судебных книгах (Gerichtsbüchern) моего селения; и если бы об
этом возник спор, записи в книгах тут же решат его. Но то, что
этот определенный талер принадлежит мне, и никому другому, -
как же можно это обозначить? Все талеры на вид похожи один
210

О гражданском законодательстве
на другой и должны быть похожи, потому что они предназначены
для того, чтобы без дальнейших формальностей менять своих
собственников.)
Далее, государство совершенно не может обращать
внимания на то, сколько наличных денег и т.д. имеет каждый в своем
владении, и если бы оно и могло это делать, оно не имеет на это
права; гражданину государства не следует терпеть подобного;
ибо в этом отношении он превыше всякого государственного
надзора. Как же теперь государство должно защищать то, чего
оно не знает, чего знать оно не должно и что по природе своей
совершенно неопределимо? Оно должно было бы защищать его
неопределенно, т.е. вообще. Однако для этой цели его пришлось
бы привязать к чему-то определенному, и неразрывно соединить
с ним; и это последнее, поскольку эти предметы имеют свое
собственное и принадлежащее им одним право, полагалось бы
прямо и определенно как совокупность всякой абсолютной
собственности, неприкосновенной и для самого государства и
совершенно изъятой из сферы его надзора. Это определенное
должно быть таким, что было бы зримо, известно и определимо
через лицо его собственника.
Это определенное, с которым поставляется в связь
неопределенное, может быть двоякого рода; и это различение следует
из различения в самом подлежащем определению
неопределенном. А именно, государство признало за каждым, после того как
он исполнил государственные повинности, право на
употребление построенных или изготовленных, или приобретенных им
самим благ. Через непосредственное признанное государством
употребление некоторая собственность в государстве получает,
следовательно, обозначение и определение. О том, что некто
употребляет непосредственно, следует предполагать, что оно
принадлежит ему, пока не будет доказано обратное; ибо в
хорошо управляемом государстве следует предполагать, что против
воли закона он совершенно не получил бы возможности
употребления. Но непосредственным употреблением нечто
поставляется в связь с телом. Итак, то, что кто-нибудь держит в руках,
носит на своей плоти, при своей плоти, то принадлежит тому, кто
держит это в руках, или носит на плоти; и тем самым в
достаточной мере определено. Деньги, которые я держу в руке,
выплачиваю, ношу в кармане своей одежды, как и одежда, с которой они
сопряжены представлением, - мои. (Ладзарони (56) всегда
имеют на себе всю свою абсолютную собственность.)
Но мы сказали, что моя абсолютная собственность есть не
только то, что я непосредственно сейчас употребляю, но и то,
211

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
что я назначаю для будущего употребления. Между тем не
следует ожидать и нельзя требовать от меня, чтобы все это я всегда
носил на своей плоти. Должен, следовательно, существовать
некий суррогат плоти, посредством которого все сопряженное с
ним было бы абсолютно обозначено как моя собственность
именно тем, что оно сопряжено с ним. Подобное мы называем
домом (домовина (Gehäuse), в самом широком смысле слова,
комната, которую некто снимает, ларец служанки, чемодан,
который мы отправляем с почтовой каретой, и т.п.). Мой дом вообще
непосредственно состоит под защитой и гарантией государства,
а тем самым состоит под нею косвенно также и все, что в нем
находится. Государство гарантирует от насильственного
вторжения. - Но государство не знает и не должно знать, что в нем
находится. Итак, отдельные предметы как таковые подлежат
моей собственной защите и моему собственному абсолютному
господству; равно как и все, что я делаю в своем доме, - само
собой понятно, делаю так, что последствия этого действия
остаются в пределах окружной стены (Ringmauern) дома. Попечение
государства простирается только до замка на двери, а отсюда
начинается область моего попечения. Замок - это граница
между государственной властью и частной властью. Замки
существуют для того, чтобы сделать возможной самозащиту. (Die
Aufsicht des Staats geht nur bis zum Schlosse, und von da geht die
meinige an. Das Schloß ist die Grenzscheidung der Staatsgewalt
und der Privatgewalt. Dafür sind Schlösser, um die Selbstbeschüt-
zung möglich zu machen.) В своем доме я священен и
неприкосновенен даже для государства. Оно не имеет права посягать на
меня в доме по гражданским делам, но должно ожидать, пока не
найдет меня на публичной земле. Вследствие чего, однако, лицо
теряет это свое домашнее право, - это выяснится в учении об
уголовном законодательстве.
Мой дом определяет мою абсолютную собственность. Нечто
есть такая собственность, потому что оно - само собой понятно,
с согласия и ведения государства, - оказалось в нем (darein
gekommen ist). То, что я имею дом и что-то находящееся в нем, -
это, в описанном здесь государственном устройстве, составляет
надежное доказательство того, что я в полной мере исполнил
свои обязательства перед государством: иначе и прежде того у
меня нет дома; ибо государство в первую очередь взимает то,
что я ему должен.
212

О гражданском законодательстве
н.
Если в своем доме, в самом определенном значении этого
слова, т.е. в своей комнате, если у меня нет собственного дома,
я являюсь абсолютным господином и защитником, то все то, что
оказывается в доме, подчинено моему господству и находится
под моей защитой.
Никто без моей воли не вправе входить в мой дом. - Даже
государство не может понудить меня выдать такое разрешение,
поскольку ведь оно и само без моей воли не вправе вторгаться
в дом. В доме мы уже находимся не под надзором и гарантией
государства, но под нашими собственными надзором и
гарантией, и следовательно, в отношении нашей личной
безопасности мы взаимно предаем себя друг другу на верность и веру Что
случается в доме, есть частное дело и может быть прощено; что
случается публично, - это общественный проступок, и здесь
прощение от пострадавшего отнюдь не снимает вины. Здесь
заключается негласный договор о взаимной безопасности плоти и
имущества (gegenseitige Sicherheit des Leibes und Gutes).
Кто нарушает этот заключенный на верности и вере договор, -
тот бесчестен (ehrlos), т.е. он делает себя неспособным для
всякого дальнейшего доверия. (Так издавна решило у всех
наций некое глубоко укоренившееся нравственное чувство.
Повсюду считалось за бесчестие, если хозяин оскорбляет своего
гостя, и гость - хозяина, в собственном доме. Повсюду на
тайном воровстве лежала печать бесчестия, щадившая, однако,
открытый насильственный грабеж. Этот последний между тем, по
крайней мере столь же вреден, как и первое; а следовательно,
это всеобщее мнение не могло основываться на своекорыстии.
Но грабеж бодр и деятелен, он противопоставляет никогда не
доверяющей силе очевидную силу; воровство же трусливо, оно
пользуется доверием другого, чтобы оскорбить его.)
Все, что есть в доме, - наличные деньги, мебель, съестные
припасы (Viktualien) и т.д. (исключая это последнее у купцов), -
изъято из-под надзора государства, и собственность на это
совершенно не гарантируется (assekuriert) непосредственно. Все
заключаемые об этих предметах договоры заключаются на
верности и вере. (Разве только если некто объявит себя для этого
акта купцом и пожелает получить гарантию этой вещи от
государства, что должно быть дозволено каждому, кто не доверяет
другому, и о чем государство должно издать законы.) Если я даю
деньги взаймы под честное слово другого, то, если другой не
сдержит слова и станет отрицать свой долг, я не имею никакой
помощи от государства: и справедливо, ибо наш договор заклю-
213

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
чен не под его гарантию и я не могу правомочными средствами
доказать существование долга. Если же, напротив, я возьму у
него вексельное письмо (Wechselbrief), то наш договор, коль
скоро вексель был объявлен государством имеющим законную
силу доказательством долга, заключается под гарантией
государства, и государство в этом случае обязано оказать мне
защиту. Если нарушаются договоры, заключенные только на
верности и вере, то пострадавший не имеет помощи от государства;
но тот, кто нарушил их, - бесчестен.
Честь гражданина - это мнение других о нем, что он хранит
верность и веру; само собой понятно, в таких случаях, где
государство ничего гарантировать не может, ибо там, где оно
гарантирует, там всего добиваются принуждением и там не идет речи
о верности и вере.
Государство не имеет ни права, ни силы, чтобы повелеть,
чтобы граждане между собою доверяли друг другу; ибо оно
само построено на всеобщем недоверии, а к тому же ему и самому
не доверяют, и ему не следует доверять, как мы доказали это во
всем отделе о конституции.
Так же точно государство не имеет и права запрещать
доверие вообще. Оно, разумеется, имеет самое полное право
запрещать, чтобы о чем-то находящемся в границах его области
уговаривались на началах одной лишь верности и веры: и
отменять правовые последствия всех подобных переговоров. Ибо
вследствие этого распространился бы беспорядок, и для него
сделалось бы невозможным гарантировать неизвестные ему
права (der unbekannten Rechte)***1" частных лиц. Земельный
надел, сад, дом могут быть проданы только под надзором
властей; ибо власти должны знать, кто в данное время является
истинным собственником. Но поскольку государство совершенно не
имеет права вторгаться в эту область абсолютной собственности,
совершенно не вправе принимать во внимание того, что каждый
делает с этой собственностью; поскольку индивиду должно быть
дозволено по своему усмотрению выбросить ее прочь, испортить
ее и т.п.: почему же он не должен быть вправе отдать ее также и
на началах верности и веры? Следовательно, должно быть
разрешено выдавать взаймы наличные деньги и ценность денег
(Geldeswert) и без посредничества авторитета властей.
Государство должно, тем не менее, защищать абсолютную
собственность каждого гражданина государства. Что оно может
сделать, чтобы защитить его от бесчестья? Ничего более, кроме
того, чтобы предупредить всех граждан обо всех известных
ему бесчестных людях.
214

О гражданском законодательстве
Право и обязанность сделать это заключаются в договоре о
собственности: государство должно защищать от всех
опасностей; но бесчестье - это великая опасность. Оно должно,
следовательно, сделать его невозможным, насколько это от него
зависит. Указанные здесь роды бесчестья надлежит наказывать
позором (Infamie). (Только указанные здесь бесчестья: ибо
государство не может изменить мнения, особенно мнения,
основание которого покоится на природе человека, каково то
мнение, о котором здесь идет речь. Вольтер, например, предлагает
наказывать дуэли позором. Это невозможно, ибо людей
невозможно научить считать бесчестным того, кто подвергает свою
собственную жизнь такой же опасности, как и жизнь другого;
[пусть подобных людей и можно считать лишенными смысла];
так же точно, как, напротив того, каждый считает бесчестящим
поступком убийство из-за угла. Но государство не может
запретить оказывать доверие бесчестному человеку. Тому, кто хочет
ему верить, должно быть позволено делать это на свой страх
и риск.
Никто не имеет права требовать, чтобы другой доверял ему;
или чтобы государство понудило к тому другого. Доверие
приобретается и дается по доброй воле. Но каждый имеет право
требовать, чтобы его без его прямой вины не объявляли
бесчестным человеком. Доверие других есть для него великое благо,
которое он, возможно, способен приобрести для себя и которое
зависит от их свободной доброты. Непозволительно лишать его
этой возможности; а на того, кто хотел бы, скажем, попытаться
сделать подобное, может быть подан законный иск.
Право на честь в государстве есть поэтому, собственно,
только право не быть без прямой своей вины объявленным
бесчестным человеком. Государство гарантировало это право тем,
что оно само, как целое, и все отдельные лица в силу закона
права, отказались вмешиваться в естественный ход вещей и
мнения по этому вопросу. Это - только отрицательное право.
/.
О праве личной безопасности и неприкосновенности
Свобода и абсолютная неприкосновенность плоти каждого
гражданина государства не гарантируются в государственно-
гражданском договоре прямым текстом, но постоянно
предполагаются одновременно с личностью. На ней основывается вся
возможность договора и всего того, о чем люди в нем
договариваются. Гражданина нельзя толкать, бить, нельзя даже держать
его, не препятствуя ему в употреблении его свободы, не умаляя
215

второй раздел учения о государственном праве
его жизни, его благосостояния и его свободной деятельности.
Удары или раны причиняют боль; но каждый имеет право жить
так хорошо, как он может и как позволяет ему природа (jeder hat
das Recht so wohl zu sein, als er kann, und es ihm die Natur
erlaubt). Свободное существо не вправе мешать ему в этом.
Посягательство на тело есть нарушение всех прав гражданина
сразу; а значит, разумеется, преступление в государстве, потому что
употребление всех своих прав обусловлено свободою тела.
На публичной территории, - все, что вне дома, есть
публичная территория, например земельный надел (сад обыкновенно
причисляют к дому, и в нем действует домашнее право), - на
публичной территории я постоянно нахожусь под защитой и
гарантией государства. Каждое посягательство на мое лицо на
этой территории есть общественное преступление (öffentliches
Verbrechen); государство по должности (amtsmäßig), так что
специального иска для этого не требуется (ex officio), обязано
расследовать и наказать его, и частные лица не могут заключать о
нем мировых соглашений.
Но в доме мы не находимся под защитой и не находимся
также в области полномочий государства, хотя самый дом и
подлежит ей. Что касается последнего, то насильственное
вторжение, будь то днем или ночью, есть общественный проступок и
подлежит правилам о таком проступке. Но тот, кто находится у
меня, не вторгнувшись силой, не взломав замка (для этого
введен обычай стучать в двери, и слово «входите» есть
предоставление права), тот находится у меня по моей доброй воле и
на началах обоюдной верности и веры. Я не предполагал, что он
станет насилием посягать на меня самого или на
принадлежащее мне, иначе я бы не впустил его.
Если же он, однако, все же посягает на меня насильственно,
будь то на мое имущество, или непосредственно на мою
личность, или на то и другое вместе, допустим, потому, что я своею
личностью защищаюсь от первого его посягательства, должен
ли я тогда требовать и ожидать для себя защиты государства?
Прежде всего, государство не знает, что происходит в моем
доме, не имеет права знать этого публично, или делать вид, как
если бы оно это знало. Если бы оно должно было знать об этом,
то я сам должен был бы известить его, как государство, об этом
имеющим законную силу способом, т.е. я должен был бы подать
иск. (Здесь, но и только здесь, имеет силу положение: где нет
истца, там нет и судьи (wo kein Kläger ist, ist kein Richter); но оно
не действует в отношении того, что происходит на публичной
территории. Трактиры, кофейни, короче, любое место, где каж-
216

О гражданском законодательстве
дый за свои деньги - желанный гость, - это публичная
территория; в них занимаются коммерцией. Наши государства часто
ужасно расширяют пределы действия этого лишь отчасти
действительного правила.) Если стороны желают прийти к
соглашению миром, то государству нет нужды спрашивать об этом.
Но разве государство обязано принимать жалобы об
оскорблениях частных лиц и восстанавливать их права, и на каком
основании оно к тому обязано? Вот почему: государство,
вследствие гражданского договора, должно и в моем доме защищать
меня и все, что в доме; только оно может делать это не
непосредственно, потому что это противоречило бы моему праву, но
только косвенно; только вообще и в целом (überhaupt in Bausch
und Bogen). Непосредственная защита была бы против моего
права, потому что противоречило бы моему праву ее условие -
известность этого государству. Если я отказываюсь от этого
права тем, что сам добровольно даю знать об этом государству; то
этим самым я добровольно непосредственно подчиняю ему то,
что прежде было подчинено ему только косвенно. Подчиненное
ему по моей воле получает права непосредственно состоящего
под гарантией государства. - Само собою понятно, что в
уголовном законе это должно быть принято во внимание, и должно
быть объявлено об этом учреждении, чтобы никто не надеялся
остаться безнаказанным и не оказался впоследствии обманутым
в этой надежде.
Но, приняв это решение, мы вовлекли себя в большую
трудность. А именно, если теперь некто будет убит в собственном
доме, то подать иска он не может. Говорят: иск подадут его
родственники. Ну, а если у него нет родственников или если они
сами в своем семействе убили его? - Государство не имеет права
суда над тем, что происходит в доме; следовательно, - особенно
против последнего случая, - для него нет защиты и нет закона,
больше того, законодательство, которое делает жизнь
оскорбленного опасной для оскорбителя и обеспечивает ему полную
безопасность только со смертью первого, приглашает каждого
нападающего на чужое довести только дело до конца, и лучше
уж сразу убить того, от кого он опасается жалобы на себя.
Это не может быть так. Следовательно, на этот случай в
разуме должно заключаться еще некоторое особенное решение.
Поищем его.
Если бы убитый был жив, то мог бы подать жалобу или
простить. Он был неправо убит; он должен был бы жить, и
государство знает только, что он жив, ибо он был убит вне сферы
государства. Государство еще должно требовать с него его решения
217

второй раздел учения о государственном праве
об этом происшествии; следовательно, его воля, согласно
совершенному внешнему праву, должна предполагаться для
государства еще продолжающей существовать. Убитый не
определил этой своей воли: но она определяется, объявляется и
гарантируется всеобщей волей всех граждан государства,
рассматриваемых как отдельные лица и подданные: не общей
волей государства, ибо государство здесь судит, принимает
решения и гарантирует, но не оно желает, требует и подает иск. -
(Об этой гарантии последней воли умершего всеобщей волей
отдельных лиц - совершенно новом для нашего исследования
понятии - мы будем говорить дальше, говоря о завещаниях.
А именно, эта всеобщая воля всех отдельных лиц (публики) и
ее гарантия вступает в действие там, где для всех отдельных
лиц существенно, чтобы у умершего была некоторая воля и
чтобы она имела законную силу, потому что в этом случае все
должны иметь волю и хотеть добиться ее действенности.)
Какова же должна быть, согласно всеобщей воле, воля убитого? Он
должен был подать иск; так объявляет эту волю всеобщая воля.
Должен бы быть некий представитель этой всеобщей воли, в
отношении последней воли умершего, который здесь есть истец,
своего рода государственный обвинитель (öffentlicher Ankläger):
ибо государство поистине не знает, что произошло и не может
этого знать. Заставить истца, чтобы он исполнил свой долг,
имеет право каждое частное лицо. Каждое лицо имеет право
сообщить ему об этом деле, и если он не подаст иска, обвинить его
самого.
Каждое частное лицо должно не только иметь право, но само
должно быть обязано сообщить, что оно знает о происшествиях
такого рода; а если оно этого не делает, оно само наказуемо и
становится объектом обвинения только что описанного нами
представителя. Государство вообще в этой области публичной
власти обязано беспокоиться о смерти своих граждан и способе,
каким они умирают. Смерть - это публичный акт. Врачи должны
состоять под надзором государства. И таким образом, напротив,
сохранение жизни пострадавшего становится интересом
оскорбителя; ибо пока пострадавший жив, он может простить; после
его смерти оскорбитель попадает в руки публики и его
представителя; а публика, во имя собственной своей безопасности, не
может прощать.
Сюда относится право на самозащиту, которое мы также
хотим сразу же рассмотреть здесь.
Никто не имеет права защищать своей плотью обозначенную
государством собственность, из чего необходимо возникнет
218

О гражданском законодательстве
угроза жизни нападающего и защитника; ибо каждый может
впоследствии доказать свое обладание, быть возвращен в прежнее
состояние, а преступник может быть наказан. (Например, если
некто запашет чужой надел.) И все же он может заботиться о
том (и это вменяется ему в обязанность), чтобы отыскать
свидетелей и доказательства о личности преступника.
Необозначенную собственность, т.е. такую, обладание
которой обозначается только тем, что некто носит ее с собою или на
себе, или имеет ее в своем доме, каждый имеет право
защищать сам с угрозой жизни нападающего. - Здесь
непозволительно спрашивать, что такое жизнь сравнительно с деньгами?
Такова, во всяком случае, оценка моральной доброты, а не права.
Каждый имеет абсолютное право не позволять отнимать у себя
ничего силой, и препятствовать этому всеми средствами. -
Насильственное посягательство на мою собственность, если я
защищаю эту собственность своей личностью, само становится
посягательством на мою личность. Если посягательство с самого
начала направлено на мою личность, то я, конечно, имею такое
же право на самозащиту. Основание этого права заключается
в том, что помощь государства не оказывается сразу же под
рукой, защита же, поскольку посягательство обращено на не
поддающуюся возмещению собственность, должна совершаться
на месте.
Этим сразу же обозначается граница права на самозащиту.
Я имею это право, лишь поскольку государство не может
защитить меня; следовательно, то, что оно не может этого сделать,
должно зависеть не от меня, и на мне лежит правовая
обязанность сделать это возможным, насколько то в моих силах. Я
обязан призвать государство на помощь, непосредственно находясь
в опасности; это я делаю, когда криками зову на помощь. Это
абсолютно необходимо, и составляет исключительное условие
права на самозащиту. Это обстоятельство должно быть внесено
в законодательство, и его надлежит внушать гражданам с самой
юности, с тем чтобы они привыкли к этому. Ибо что, если кто-то
был убит мною, а я говорю: он напал на меня, и я мог спасти
свою жизнь только ценой его смерти? Убитый не может уличить
меня во лжи; а следовательно, невозможно понять, почему бы я
не мог представить это в свое оправдание, если я сам напал на
него первым. Тем самым всеобщая безопасность была бы
поставлена под большую угрозу. Но если я позвал на помощь, если
я могу это доказать, или если, по крайней мере, мне не могут
доказать обратного, то я имею на своей стороне презумпцию
невиновности. (Закон двенадцати табличек давал обворованному
219

второй раздел учения о государственном праве
человеку право убить вора, если бы он стал защищаться (57). И
справедливо, если воровство касалось необозначенной
собственности; ибо никто не может быть обязан к тому, чтобы
позволить отобрать у себя имущество, права собственности на
которое он впоследствии не может доказать. Он имел право вновь
забрать украденное силой. Защита же вора превратилась в
посягательство на его плоть и жизнь, и он опять-таки имел право
защищаться с опасностью для жизни вора. Но закон требовал,
чтобы он при этом кричал. Также справедливо; и только при
этом ограничении мог иметь место первый закон. Если он
кричал, он оказывался в состоянии призвать публику в свидетели
своей невиновности или получить помощь, которая обезоружила
бы вора, и захватила бы его самого, и избавила бы
собственника от необходимости убивать его, чтобы сохранить свою
собственность.)
Посягательство происходит или на публичной территории
(в объясненном выше значении этого слова), или у меня в доме.
В первом случае применение изложенных основоположений не
представляет никаких трудностей. Во втором, правда, никакое
частное лицо, и даже само государство, не имеет права входить
в мой дом. Но своими криками о помощи я даю право
государству и всякому человеку войти туда; тогда я непосредственно
подчиняю государству то, что поначалу оно должно было
защищать только косвенно. Мои крики - это исковая жалоба;
следовательно, акт отказа от моего домашнего права (Hausrecht).
Каждый, кто слышит призывы на помощь, в силу
государственного договора обязан правовой обязанностью поспешить
на помощь, согласно приведенным выше основоположениям.
Ибо все отдельные лица обещали всем отдельным лицам
защищать их. Призыв же на помощь - это объявление о том,
что налицо некая опасность, которой заместитель
защищающей власти - государство - немедленной помощи оказать
не может. Следовательно, призывом о помощи каждому
отдельному лицу вновь передается не только право, но также и
гражданская обязанность непосредственной защиты. Кто может быть
уличен в том, что он слышал призывы на помощь и не поспешил
помочь, тот наказуем по праву, ибо действовал вопреки
гражданскому договору; и законодательство должно принять это во
внимание. Эта помощь в нужде не есть, скажем, только долг
совести и обязанность христианина] она есть абсолютная
гражданская обязанность.
Поспешившие на помощь не должны делать ничего более,
и не вправе делать ничего более, кроме того, чтобы разделить
220

О гражданском законодательстве
борющихся и положить конец дальнейшим насильственным
действиям между ними; но они отнюдь не должны решать спора
между ними. Если теряет силу основание, то теряет силу
обоснованное. Но непосредственное право защиты основывается на
опасности β настоящем. А эта опасность благодаря их
присутствию устранена, и можно ожидать помощи государства, которое
есть единственный правомерный судья между ними. (Если,
например, чернь избивает схваченного с поличным вора - это
противоправное и наказуемое варварство. Как только минует
угроза для плоти или имущества, законная власть вновь
становится единственным защитником и судьей.)
Есть еще другой случай самопомощи, согласно мнимому
чрезвычайному праву (Notrecht), теорию которого мы здесь сразу
же и рассмотрим. - Это право должно вступать в силу, если два
свободных существа - не из-за того, что одно из них напало на
другое, но в силу простой причинности природы - оказываются
в таком положении, что один из двоих может спастись только
ценой гибели другого, и если один из них не будет принесен в
жертву, то погибнут оба. (Сюда относится знаменитая чудесная
доска (Wunderbrett) из школы, на которой находятся два
потерпевших кораблекрушение, между тем как выдержать она может
только одного; и которая недавно, для большего удобства,
превратилась в лодку с такими же качествами (58). Мы строго
определили этот случай при помощи понятий, и от примеров
воздержимся.)
Для решения этого правового вопроса было употреблено
немало стараний, и на него отвечали весьма различным образом;
все потому, что недостаточно строго мыслили при этом принцип
всякой правовой оценки. - Вопрос учения о праве таков: как
могут многие свободные существа, как таковые, пребывать
совместно? Задавая вопрос о способе их сосуществования, мы
предполагаем возможность сосуществования вообще. Если эта
возможность отпадает, то необходимо отпадает целиком и
полностью и первый вопрос об определении этой возможности,
а значит, вопрос о праве. Но это, согласно прямо обозначенной
предпосылке, здесь и происходит. Следовательно, не
существует никакого положительного права пожертвовать жизнью другого
для моего собственного сохранения; однако также и не будет
противоправно, т.е. не будет противоречить некоторому
положительному праву другого, сохранить его жизнь ценой моей жизни;
ибо о праве здесь вообще уже больше речи не идет. Природа
взяла назад право на жизнь для обоих] и решение
предоставляется физической крепости и произволу. Но поскольку их обоих,
221

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
тем не менее, следует рассматривать как состоящих под
законом права, под власть которого они и возвратятся снова после
своего поступка, в отношении к другим, то чрезвычайно право
можно описать как право рассматривать себя как совершенно
exempt из всякого правового законодательства. (Мы сказали
только что: решение предоставляется произволу. Произвол же,
не определенный законом права, подчинен действию более
высокого законодательства - морального законодательства; а в его
законе вполне может содержаться предписание для нашего
случая. Так оно и есть. Не делай вообще ничего, говорит этот закон,
но предоставь это дело Богу, который может спасти тебя, если
такова его воля, и которому ты должен предаться, если его воля
не такова. Но к этой области, где мы имеем дело только с
правом, это не относится.)
Осуществив свое право на самопомощь, будь то по
побуждению посягательства извне или случайности, тот, кто его
осуществил, обязан предстать перед государством, чтобы понести
ответственность. Ибо он навсегда предал себя власти законов
государства и желает, чтобы впредь его рассматривали как
подчиненного им; в этом же случае он изъял себя из-под них,
потому что здесь не мог действовать никакой правовой закон.
Он обязан заявить о том, что наступил случай такой его
недействительности. Кто не предстанет добровольно перед судьей,
тот получает презумпцию против себя. Последняя воля убитого,
согласно презумпции, такова: чтобы дело было расследовано.
Право исковой жалобы предоставляется, следовательно,
вышеописанному государственному обвинителю; или, если виновник
происшествия вообще не явился с тем, чтобы он представил его
в суд, чем он, если может быть доказано, что он мог явиться
ранее, уже наполовину уличается в своем злодеянии (ибо если он
верит справедливости своего дела, почему он боится суда?);
или, если виновник явился добровольно, чтобы представлять
в суде другую сторону. Обвиняемый не обязан приводить
положительные доказательства того, что наступил случай права на
самопомощь; ибо даже при совершенной справедливости его
дела это удалось бы ему лишь в самых редкостных случаях,
поскольку речь идет о преходящем, необычном положении. Если
только ему не будет представлено отрицательное
доказательство того, что подобный случай не наступил, то этого будет
достаточно, чтобы приостановить судебный процесс против него.
Ибо он не будет полностью оправдан, если не сможет
представить положительного доказательства, и до тех пор пока еще
остается возможно, что в будущем могли бы выясниться другие
222

О гражданском законодательстве
вменимые ему в вину (ihm zur Last gereichende) обстоятельства.
- Об этой приостановке процесса мы будем говорить подробнее
в учении об уголовной юстиции.
Итак, благо и честь гражданина получили строгое
определение, и они, как и его жизнь, должным образом обеспечены; и
непонятно, как бы можно было обеспечить их надежнее.
К.
О приобретении (Akquisition) собственности; а это
исследование, как сразу же выяснится, заключает в себе одновременно
исследование об оставлении (Dereliktion).
Здесь речь идет только о приобретении собственности
(Eigentumserwerbung) в наисобственнейшем смысле слова,
посредством которого чья-то собственность действительно
умножается; или, по крайней мере, согласно тому двоякому
определению, которое может быть присуще собственности, - что она
есть либо относительная, или абсолютная собственность, -
изменяется по своей природе; но отнюдь не о простом обмене
вещи, имеющей определенную ценность, на другую вещь такой же
ценности, - или о торговле, все необходимое о которой мы уже
напомнили выше и которая есть, собственно, не приобретение,
а только обмен. Так же точно не идет речи и об изначальном
приобретении (ursprüngliche Erwerbung), которое было бы
одновременно приобретением для государства, увеличением самого
государственного имущества. Изначальное приобретение
непосредственно подчинено условиям изначального договора о
собственности. Речь идет только о совершенной передаче
(Übertragung) собственности одного гражданина государства
другому, - а значит, о подлинном объекте гражданского
законодательства, о котором единственно мы и говорим здесь, - так что
собственность государства остается той же самой, и изменяется
только соотношение между гражданами: в пользу гражданина,
который или вовсе не имел этой собственности, или же не
владел ее ценностью в собственности этого рода.
Собственность бывает двоякой природы: абсолютная
собственность, изъятая из-под надзора государства; деньги и
денежные ценности; и такая собственность, которая
непосредственно находится под этим надзором, наделы, сады, дома,
гражданские привилегии (Gerechtsame) и т.д.
Если собственность обоих видов обменивается друг на друга,
т.е. если заключается [договор о] покупке, то каждый
приобретает собственность такого рода, которой он не имел, а значит,
это исследование относится к этому отделу. Не составляет во-
223

второй раздел учения о государственном праве
проса, должен ли договор о покупке (Kaufkontrakt) заключаться
под надзором государства (в судебном порядке) и подлежать его
гарантии. Ведь государство имеет под своим надзором объект
собственности, защищает его и присваивает его в собственность
определенному лицу; итак, оно должно знать определенного
собственника. Никто не является правомерным владельцем
подобного предмета, иначе как вследствие признания его
государством.
Вопрос может возникнуть только о том: в какой мере
государство обязано давать свое согласие на все заключаемые между
частными лицами договоренности о подобных предметах
и в какой мере оно имеет право отказывать в таком согласии и
объявлять договор недействительным.
Прежде всего, обоснованное правовым образом намерение
государства в отношении всякой предоставляемой для
определенного употребления собственности заключается в том, чтобы
она употреблялась целесообразно для потребностей
государства. Покупателя надлежит, следовательно, понуждать к тому,
чтобы пользоваться ею; и он должен быть в состоянии ею
пользоваться, например иметь возможность заниматься
земледелием на приобретенном им наделе, заниматься тем промыслом, на
который он приобрел права, и владеть навыком этого промысла;
иначе в результате покупки государство было бы чего-то
лишено. - Можно ли приобретать дома с намерением сносить их, -
зависит от особой диспозиции (Disposition) закона, который
должен сообразоваться с обстоятельствами.
Далее, поскольку продавец, в отношении своих денег,
составляющих абсолютную собственность, в соответствии с
природой подобной собственности совершенно недоступен для
надзора государства, а государство должно все же заботиться о
его надежном содержании, то сделка покупки должна быть
заключена так, чтобы субстанция продавца была во всяком случае
обеспечена и чтобы он никогда не смог стать бременем для
государства. Это обеспечение может совершиться или так, чтобы
за продавцом оставалась так называемая отцовская доля
(Ausgedinge) (59) в его доме или на его участке земли, или же так,
чтобы было произведено надежное вложение его капитала под
надзором государства. Он не является абсолютным
собственником своих денег, потому что они остаются единственным
источником его содержания, и он отвечает перед государством за
возможность его субстанции. Тот, кто продает, отказывается от
одной собственности, получая при этом другую, и так же точно,
что само собой понятно, покупатель.
224

О гражданском законодательстве
Второй способ приобретения и оставления собственности -
это абсолютное приобретение, где тот, кто приобретает
некоторую собственность, не дает никакого эквивалента тому, кто
отказывается от нее в его пользу: дарение (Schenkung) и завещание
(Testament). - Сначала - о дарении.
Собственность, которую уступают посредством дарения, есть
или относительная, или же абсолютная собственность. Как о
собственности первого рода вообще не имеет силы никакой
заключенный во внесудебном порядке договор (außergerichtlicher
Vertrag), так не имеет силы также и внесудебное ее дарение. -
Дарение же абсолютной собственности вступает в силу с ее
передачи из рук в руки. Никогда не может, следовательно,
возникнуть спора о том, был ли подарок принят или нет. Если в первом
случае одариваемый (der Beschenkte) не принял подарка в
присутствии судей; если во втором случае он не принял подарка
к себе или не объявил, что желает принять его к себе (an sich
nehmen), то дарение не имеет правовой силы.
При дарении имеет место как раз то же самое условие,
которое имеет место при продаже. Даритель должен оставить у себя
достаточно, чтобы он имел возможность жить.
Никто не имеет права требовать подаренного обратно, ибо
в силу договора der Beschenkte становится правомерным и
неограниченным собственником.
При помощи завещания (Testament) нечто отдается в дар
после смерти дарителя. Важный вопрос при этом следующий: как
воля умершего человека может обязывать живущих? Понятие
права имеет силу только для лиц, которые могут состоять во
взаимном влиянии друг на друга в чувственном мире, и
действительно в нем состоят. Следовательно, мертвец, на первый
взгляд, не имеет никаких прав: и его собственность достается
государству, которое является первым вступающим во владение
(erster Besitznehmer), потому что никакой индивид без его
дозволения не имеет права вступать во владение. Однако весьма
возможно, что человек при жизни питает пожелания для других,
на время после его смерти. Твердая вера, что эти пожелания
исполнятся, часто - действительная выгода, которая происходит
от твердой веры тех, кто имеет в этом свой интерес, например
лучший уход, привязанность и любовь со стороны тех, кого мы
можем назначить нашими наследниками, это немалое благо в
жизни. Короче, убеждение в законной силе завещания есть
благо для живущих, на которое они, конечно, могут получить также и
право. Только с этой точки зрения следует рассматривать дело.
Речь отнюдь не идет о праве мертвых; мертвые никаких прав не
имеют; речь только о праве живых.
8 Зак. 42
225

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
Где между людьми обнаруживается эта потребность, там они
в договоре о собственности примут во внимание также и это
обстоятельство. Все гарантируют всем упомянутое убеждение. -
Но этот договор, чего не следует упускать из виду, есть
произвольный договор, т.е. правовое отношение между людьми
вообще вполне возможно без него, как мы видели это выше. Отнюдь
не является необходимым, чтобы о наследстве умерших
возникала тяжба. Есть государство, чтобы принять его себе.
(Необходим всякий договор, без которого не может существовать
вообще никакое правовое отношение. Договор о завещаниях не
такого рода: и в этом отношении я называю его произвольным
договором.)
Но это убеждение не может быть создано иначе как
вследствие того, что завещания будут иметь силу согласно
некоторому закону, т.е. без исключения. Следовательно, если только все
гарантируют себе эту надежду, они желают такого закона; а
следовательно, закон государства будет гласить: завещания
должны иметь силу. Все, ради себя самих, гарантируют умирающему
правовую значимость его последней воли; делая это, они
гарантируют самим себе значимость своей собственной последней
воли; право умирающего поставляется в связь с правом всех
переживших его граждан. Заинтересованных при этом живущих, и
в особенности государство, которое в противном случае имело
бы право первоочередного наследования, обязывает не его
воля, но всеобщая воля. Государство, как общая воля
(gemeinsamer Wille) (volonté générale), есть здесь, таким образом, одна
сторона в договоре, а всеобщая воля (allgemeiner Wille) (volonté
de tous) есть другая сторона в договоре.
Осуществление надзора над правом завещаний
подобает описанному выше заместителю и представителю воли всех.
Он является в этом деле истцом перед верховной властью и
должен нести ответственность за исполнение завещаний. Он не
состоит под надзором исполнительной власти, как все
остальные магистраты, ибо эта власть есть сторона в споре (хотя он
должен был бы подвергнуться обвинению перед ее судом и быть
наказан ею), но подлежит непосредственно надзору народа.
Каждое частное лицо, которое заметит какую-нибудь
неправильность, должно иметь право привлечь его к ответу. Впрочем, на
этот случай здесь не возникнет надобности во вмешательстве
посторонних, поскольку при этом есть непосредственно
заинтересованные в деле лица.
Завещания следовало бы заключать под надзором и с
привлечением этого магистрата; и с привлечением свидетелей
226

О гражданском законодательстве
(Zeugen). Эти свидетели являются представителями публики,
которая, как было показано, заинтересована в значимости таких
распоряжений.
То, что завещания вообще имеют законную силу - это
совершенно произвольно: следовательно, так же точно
совершенно произвольно и зависит от расположения всеобщей воли, т.е.
от законодателя, и то, насколько должно простираться право
наследования имуществ при помощи завещаний; и все же что-то
об этом должно быть прямо определено в законе, а значит,
должны быть изданы законы. От законодателя, который должен
принять во внимание особенное положение государства,
зависит, будет ли введено наследование по закону (Intestaterbschaft),
и в какой мере оно должно ограничивать право свободного
распоряжения собственностью (легирование). Есть только одно
необходимое ограничение a priori, именно то же самое, которое
имело силу и при дарении вообще: семейство умершего - к
примеру, его вдова, должно иметь возможность жить, а детей
должно быть возможно воспитать, т.е. дать им возможность
приобретать собственность для самих себя. Свобода составления
завещаний не должна отменить этой возможности, ибо ведь
государство должно быть поручителем за обеспечение семейства
покойного.
Кроме указанных видов приобретения, не может быть
никаких его видов, которые надлежало бы дозволить в государстве.
Наше исследование о собственности, таким образом,
совершенно закончено.
§20. Об уголовном законодательстве
(peinliche Gesetzgebung)
Тезис. Тот, кто нарушает гражданский договор в одной его
части, будь то по своей воле или по неосторожности, там, где в
договоре рассчитывали на его рассудительность, строго говоря,
утрачивает от того все свои права как гражданин и как человек
и становится совершенно бесправным.
Доказательство. Согласно понятию права вообще, некто
имеет права единственно лишь при условии, что он подходит
в общность разумных существ, т.е. что он сделал для себя
правило права нерушимым законом всех своих действий, и
способен также и действительно определяться представлением этого
закона во всех подчиненных ему проявлениях своей свободы
(Es hat jemand, zufolge des Rechtsbegriffs überhaupt, Rechte, le-
227

второй раздел учения о государственном праве
diglich unter der Bedingung, daß er in eine Gemeinschaft
vernünftiger Wesen passe, d.h. daß er sich die Regel des Rechts zum
unverbrüchlichen Gesetze aller seiner Handlungen gemacht habe, und
fähig sei, durch die Vorstellung dieses Gesetzes auch wirklich in
allen Äußerungen seiner Freiheit, die unter demselben stehen,
bestimmt zu werden). Кто по своей воле нарушает закон, не
относится к первому случаю; кто нарушает его по необдуманности,
не относится ко второму У обоих теряет силу условие
правоспособности: годность в общество разумных существ (das Passen in
eine Gesellschaft vernünftiger Wesen); следовательно, вместе с
ним теряет силу и обусловленное: правоспособность. Они
перестают иметь права.
Государственно-гражданский договор как таковой не
изменяет этого соотношения. Всеми положительными правами,
которыми обладает гражданин, он обладает только при условии, что
правам всех остальных граждан не угрожает опасность от него.
Как только это становится не так, будь то по его обдуманной
противоправной воле или по неосмотрительности, договор
уничтожен. Между ним и остальными гражданами более уже не
существует учрежденного гражданским договором правового
отношения, а поскольку вне этого договора не существует
правового отношения и нет никакого возможного основания для такого
отношения, между двумя сторонами вообще не существует
более совершенно никакого правового отношения.
Всякое преступление (Vergehung) исключает из государства
(преступник становится вне закона, т.е. его безопасность не
гарантирована так же точно, как безопасность птицы**™, exlex,
hors de la loi). Это исключение должно бы быть исполнено
государственной властью.
Антитезис. Цель государственной власти состоит не в чем
ином, как в обеспечении взаимной безопасности прав всех ото
всех; и государство невозможно обязать ни к чему более, кроме
как к употреблению достаточных средств для этой цели. Если бы
этой цели возможно было достичь, не прибегая к подобному
абсолютному исключению всех тех, кто тем или иным способом
преступил закон, то государство не было бы необходимо
обязано назначать это наказание за такое преступление, от
которого бы оно могло защитить своих граждан иными способами.
Не имелось бы никакого основания для того, чтобы вводить
в этих случаях такое наказание, однако до сих пор не имелось
бы, впрочем, никакого основания и не вводить его. Решение
зависело бы от произвола. Между тем для государства точно так
же важно сохранение его граждан, если только с ним возможно
228

О гражданском законодательстве
соединить основную цель государства, как для каждого
отдельного лица важно, чтобы его не объявляли бесправным за каждое
преступление. Было бы поэтому во всех отношениях
целесообразно, во всех тех случаях, когда это было бы совместимо с
общественной безопасностью, назначать другие наказания, вместо
заслуженного (verwirkten), разумеется, согласно строгому праву,
каждым преступлением исключения из государства.
Это могло бы совершиться только посредством договора
всех со всеми; который впоследствии стал бы нормой для
исполнительной власти. Содержание этого договора было бы
следующее: Все обещают всем не исключать их за их преступле
ния из государства, насколько это совместимо с общественной
безопасностью, но позволять им искупить это наказание иным
способом. Этот договор мы желаем назвать договором об
искуплении (Abbüßungsvertrag).
Этот договор - полезный договор как для всех
(государственного целого), так и для каждого индивида. Целое получает
благодаря ему шанс (Aussicht) сохранить гражданина,
полезность которого превосходит его вредность, и обязательство -
принять его искупление; индивид получает полное право
требовать, чтобы оно было принято вместо заслуженного им более
сурового наказания. Есть право, и очень полезное и важное
право гражданина, право быть наказанным (abgestraft zu werden).
Этот договор становится государственным законом, и
исполнительная власть обязывается соблюдать его (wird darauf ver-
pflichtet).
I. Договор об искуплении, как было показано, простирается
не далее, нежели насколько с ним может быть сосуществовать
общественная безопасность. Примененный далее этих
пределов, он неправомерен и противоразумен; и государство, в
котором бы он превысил эту границу, не имело бы вовсе никакого
права, т.е. общественная безопасность не была бы достаточно
гарантирована в нем, и оно никого не могло бы обязать к тому,
чтобы вступить в него или оставаться в нем.
Наказание не является абсолютной целью. В утверждении
подобной абсолютности, - все равно, заявляют ли его прямо,
или выдвигают положения, которые поддаются объяснению
только из негласного допущения подобной предпосылки
(например, немодифицированный и категорический приговор: кто убил,
тот должен умереть), - ничего невозможно помыслить.
Наказание есть средство для конечной цели государства -
общественной безопасности; и единственное намерение при этом таково,
чтобы угроза наказанием предотвращала преступления. Цель
229

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
уголовного закона состоит в том, чтобы вовсе не наступало
случаев его применения. Злую волю наказание, которым он грозит,
должно подавлять, недостающую добрую волю - создавать; а
тогда вовеки не будет нужды в наказании. А для того чтобы этой
цели возможно было достичь, гаждый гражданин должен с
полною уверенностью знать, что, в случае если он совершит
преступление, выраженная в законе угроза неминуемо исполнится
на нем. (Наказание, следовательно, существует также и ради
примера, чтобы во всех гражданах поддерживалось твердое
убеждение в неизбежности исполнения уголовного закона.
Первое намерение этого закона состояло в том, чтобы удержать
преступника от преступления (Verbrechen). Поскольку это
намерение достигнуто не было, наказание преступника имеет иное
намерение: намерение удержать на будущее всех остальных
граждан и его самого от такого же преступления (Vergehen).
Исполнение уголовной справедливости (Strafgerechtigkeit) есть,
следовательно, публичный акт. Всякий слышавший о некотором
преступлении должен слышать также о его наказании. Было бы
очевидной несправедливостью в отношении всех тех, кто в
будущем подвергнется соблазну погрешить против того же самого
закона, если бы их лишили известия о действительно
состоявшемся наказании совершенного в прошлом преступления. Они
получили бы оттого надежду на безнаказанность.)
Материальный принцип положительных наказаний в
государстве уже указан и доказан нами выше (§ 14). Каждый должен
подвергнуть риску ровно столько же собственных своих прав и
свобод (своей собственности в самом широком смысле слова),
сколько прав других он испытывает соблазн нарушить из
своекорыстия или по неосмотрительности. (Наказание равной
потерей, poena talionis. Пусть каждый знает: вредя другому, ты
вредишь не другому, а единственно лишь себе самому.) Дух этого
принципа, как мы это также видели, следующий: надлежит
придать достаточный противовес несправедливой воле, или
неосмотрительности.
Там, где этот принцип применим, может иметь силу договор
об искуплении; тогда, как нам стало понятно, при
совершающемся применении его можно, конечно, рассчитывать на
достижение общественной безопасности. А значит, на вопрос: до
каких пределов простирается в правовом отношении договор об
искуплении? - будет дан ответ, хотя и только отчасти - почему
отчасти, это мы увидим ниже, - если мы ответим на такой
вопрос: в каких пределах возможен противовес для злой воли или
неосмотрительности?
230

О гражданском законодательстве
II. Этот противовес возможен или невозможен либо по
природе вещей, либо же в силу особенного положения субъекта, на
которого рассчитана действенность уголовного закона.
Прежде всего, по природе вещей. Именно оттого, что
испытывающий соблазн преступить закон желает чего-то, надлежит
воспрепятствовать тому, чтобы он мог дать своей воле
разразиться в действиях. Его воля должна быть, следовательно,
действительно направлена на обладание этим материальным
моментом (Materiale), если должно быть возможно надеяться на
действенность закона. Это должна быть materia/iter злая,
своекорыстная и охочая до чужих имений воля. - Точно так же
обстоит дело с неосмотрительностью. Именно тем, что
нерассудительный человек рассудителен по крайней мере настолько,
чтобы не причинять самому себе известного вреда, его надлежит
понудить постараться не причинить такого же вреда другому.
В последнем случае происходит только возмещение ущерба,
потому что предполагается, что ценность в собственности
другого совершенно испорчена: в первом случае нападавший
возвращает украденное правомерному владельцу, и от своего
собственного обладания дает еще, сверх того, в качестве
наказания, ценность украденного.
(Именно в этом месте можно с полной ясностью представить
теорию противовеса. Если у разбойника только отнимают вновь
то, что он украл, то он всего-навсего напрасно потрудился.
Поскольку он необходимо должен был предполагать как
возможное, что его не обнаружат, потому что иначе он наверняка не
взял бы на себя напрасного труда, то расчет его был таков: или
меня обнаружат, или же нет. Если случится первое, тогда я опять
отдам обратно то, что и без того не было моим; если же
случится второе, то я буду в выигрыше. Потерять я не могу ни в каком
случае. Но если будет введено наказание равной потерей, то в
случае обнаружения потеря преступника будет столь же велика,
как и его выигрыш в случае, если он не будет обнаружен. Для
того чтобы он все-таки мог решиться на преступление, перевес
вероятности (das Übergewicht der Wahrscheinlichkeit) должен
был бы, следовательно, выпасть в пользу шанса остаться
необнаруженным. Но в хорошо управляемом (wohlregiert)
государстве подобной возможности не должно быть места.)
Принцип равновесия неприменим, по природе вещей, если
воля formaliter зла, т.е. если ущерб причиняется не ради
ожидаемой от него выгоды, а только лишь для того, чтобы вредить.
Подобную волю наказание равной потерей не удержит: злой,
злорадный человек с охотой пойдет на потери, если только и
231

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
враг его при этом тоже пострадает. Если не находится другого
средства защитить сограждан от подобной formaliter злой воли,
то за всякое произошедшее из такой воли преступление
следовало бы назначать наказание исключением из государства.
Прежде всего, здесь такой случай, где при рассмотрении
преступления нужно смотреть на умонастроение и намерения
виновника и соответственно им устраивать наказания. Если
ученые правоведы имеют в виду только лишь это, когда желают
направить свою правовую оценку также на моральную важность
совершенного преступления, тогда они совершенно правы.
Но если бы они говорили здесь о единственно истинной, чистой
моральности, то весьма бы ошиблись. В этом отношении ни
один человек не может и ни один человек не должен быть
судьей другому человеку. Единственная цель акта гражданского
наказания, единственная мерка для его величины - это
возможность общественной безопасности. Нарушение этой последней,
совершаемое просто для того, чтобы нарушить ее, подлежит
более суровому наказанию, чем нарушение ее по мотивам
своекорыстия, не потому что оно доказывает будто бы большую
степень аморальности; - моральность вообще есть только одна и
не знает никаких степеней: она есть воление долга единственно
потому, что мы познали в нем свой долг; и если, положим,
говорят о способности к этой моральности: кто же стал бы
утверждать, что тот, в чьем преступлении обнаруживаются, по
крайней мере, бодрость сил и смелость, по этой причине должен
быть морально более испорченным, нежели тот, кем руководит
одно лишь своекорыстие? - но оно подлежит более суровому
наказанию потому, что страх смягченного наказания - наказания
равной потерей - не обеспечивает достаточной меры
безопасности от этого преступления.
Тогда возникает вопрос: как же можно знать и
действительным для внешнего права способом доказать, в каком положении
находится человек, преступивший закон, и какой принцип
наказания должен быть, следовательно, применен к нему?
Тот, кто может доказать, что похищенное им у других было
ему нужно, для каких целей оно было ему нужно, что он
действительно израсходовал его на эти цели и т.д., - о том следует
полагать, что он преступил закон ради выгоды. Кто не может
доказать этого, кто, например, совсем не взял себе собственность
другого и не хотел когда-либо взять ее себе, а только, без
пользы для кого бы то ни было, испортил ее: о таком человеке
возникает другое сомнение. А именно, непреднамеренное
нарушение, из которого для виновника вреда так же точно не происте-
232

О гражданском законодательстве
кает никакой выгоды, и умышленное злонамеренное нарушение
по внешнему своему явлению весьма похожи. Как можно
отличить их друг от друга? - Для злонамеренного нарушения есть
два критерия, внешний и внутренний. Внешний состоит в том,
что можно засвидетельствовать предшествовавшие свободные
действия, которые могут быть мыслимы только как средства для
цели нарушения. Тот же, кто уверяет, что причинил вред другому
по недосмотру (unversehens), должен быть способен доказать,
что свободное действие, с которым было, как он полагает,
случайно сопряжено причинение вреда другому, имело совершенно
иную цель. От этого положительного доказательства виновник
не может быть освобожден. Кто не может представить его, тот
уже все равно что уличен в злом умысле. - Однако все еще
остается возможным такое редкостное стечение обстоятельств,
которое создает впечатление заранее обдуманной злой воли,
хотя впечатление это и не оправдано. Поэтому надлежит
принять во внимание внутренний критерий; а именно, имела ли
место вражда к пострадавшему, споры между ними обоими и т.д.;
давал ли обвиняемый в злонамеренном деянии в своей прежней
жизни подвод подозревать его в подобных умонастроениях. -
Если же всеми обстоятельствами дела подозрение не будет
доказано, но не будет также и убедительным образом отклонено,
а такой случай весьма возможен: что делать тогда?
Значительная часть ученых правоведов рекомендует на этот случай
вынести более мягкий приговор; но эта мягкость в отношении
виновного есть большая суровость и несправедливость в отношении
общежития. Только помыслите себе вполне отчетливо этот
случай, и тогда в нем самом вы найдете решение. Следствие не
закончено, и найденные до сих пор улики не дают возможности
закончить его; приведенными доказательствами обвиняемый не
был ни осужден, ни оправдан, следовательно, и судья также не
должен ни осуждать, ни оправдывать его. Наказанию за
неосмотрительность он подпадает без сомнения, это наказание он
и должен предварительно понести. Что касается злой воли, то
пусть он идет и действует, чтобы можно было ближе узнать его
и чтобы, к примеру, нашлись недостающие доказательства.
Пусть, смотря по обстоятельствам, он остается на больший или
меньший срок под особенным надзором властей, однако же без
ущерба для его свободы, потому что иначе ведь не будет
возможности наблюдать за его умонастроениями. Эти власти
проследят за тем, не окажется ли из того, что сейчас еще спорно,
каких-то последствий, которые решат этот спор, - то, что
последует за некоторым событием, бывает часто столь же надежным

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
или даже лучшим средством открытия истины, как и то, что ему
предшествовало; особенно, если власти позволят попавшему
под подозрение человеку известное время жить в том добром
убеждении, что никто не за ним не следит, и свободно
преследовать свои намерения. Власти будут замечать, не подтвердит
ли или не уничтожит ли он подозрения против себя своими
будущими действиями. В первом случае процесс против него
будет возобновлен; во втором - по истечении определенного
законом времени он будет полностью и формально оправдан. Эту
приостановку судебного процесса мы уже предлагали выше, при
исследовании права на самопомощь, и ее вообще следует
рекомендовать при всяком недоказанном подозрении. В
благоустроенном государстве никто не должен быть наказан без
вины; но так же точно ни одно преступление не должно остаться
без наказания.
Следует заметить еще, что закон должен прямо объявить:
оскорбление другого, совершенное только с целью причинения
ущерба, будет наказано более сурово, нежели то же самое
оскорбление, если оно было причинено из выгоды. Всякий
должен был заранее знать тот закон, по которому его подвергают
наказанию, иначе наказание заключало бы в себе
несправедливость. Кроме того, цель уголовного закона - удержать от
преступления - может быть достигнута только при всеобщей
известности закона. О том, что подлежит наказанию как
противоправная неосторожность, а следовательно, о той аккуратности,
которую должен держаться каждый в определенных случаях, и
при определенных, дозволенных сами по себе действиях, чтобы
не причинить вреда никому другому, государство должно явным
образом издавать законы; само собой понятно, справедливые и
соответствующие природе вещи. Кто соблюдает предписанную в
законе аккуратность, должен быть оправдан. Тот вред, который
последует, несмотря на эту аккуратность, надлежит
рассматривать как несчастный случай, посланный природой, последствия
которого несет каждый потерпевший его, или же, смотря по
обстоятельствам, эти последствия должны возместить власти,
если они виновны в них, или за недостатком законов, или по
небрежности учреждений полиции.
Извинение, гласящее, что тот, кто совершил преступление,
не владел своим разумом из-за гнева или опьянения, хотя и
оправдывает по обвинению в преднамеренной злой воле; но не
только отнюдь не смягчает перед судом разумного
законодательства тяжесть преступления, - напротив, она отягощает его;
а именно, в том случае, если таково обычное состояние обвиня-
234

О гражданском законодательстве
емого. Ибо одно-единственное противоправное действие может
быть только исключением из безукоризненной, в остальном и
как правило, жизни. Но тот, кто говорит: «я обычно так гневаюсь,
или так напиваюсь, что не владею самим собой», - сознается,
что он по твердому правилу превращается в животное, а
следовательно, неспособен жить в обществе разумных существ.
Он должен лишиться своей свободы, пока не будет
уверенности в том, что он исправился, или быть без всякого
милосердия исключен. - Наши законодательства чрезмерно щадят
преступников, особенно встречая извинение о пьянстве, и этим
приносят самим себе не очень много чести. Если некая нация,
или некое сословие в ней, никак уже не может избавиться от
этого порока, то законодательство, конечно, не может
препятствовать каждому, кто того пожелает, лишать себя разума в
собственном доме вместе с теми, кто пожелает составить ему в том
общество; если только все они будут заперты в нем, пока снова
не обретут власти над своим умом; ибо в этом случае
государству нет дела до их состояния. Но того, кто в этом же состоянии
вступает на публичную территорию, по справедливости следует
посадить под замок.
Угроза равной потерей неприменима ввиду положения
субъекта к тем, кому нечего терять, потому что они не владеют
ничем, кроме своей плоти (capite censi). - Пусть не жалуются
в этом отношении на какую-то несправедливость и не говорят:
состоятельный человек, который в том вовсе не нуждается,
ворует и не рискует при этом ничем, кроме своего состояния,
которого у него, может быть, имеется в избытке; бедняк, который
нуждается в том по крайней нужде, ворует и должен теперь
нести более суровое наказание. Эта отговорка основывалась бы
на совершенно ложном предположении, будто государство -
моральный судья людей и должно было бы уравновесить меру
наказания с их моральным недостоинством. Государство при
помощи этого закона желает только обеспечить собственность.
Но угроза: что ты возьмешь у другого, то будет вычтено из
принадлежащего тебе, - поистине никак не подействует на того,
у кого ничего нет. Ибо он подумает так: хотел бы я посмотреть на
того, кто захочет что-нибудь взять у меня; как мы и
действительно слышим такие речи в государствах, которые не принимают
этого в соображение, а поскольку в них не введено никакого
надзора за управлением собственностью и никакого
законодательства о бедных (Armenrecht), даже не имели и права
принимать это в соображение. Значит, государство должно защитить
своих граждан от этих людей иным способом. Необходимо ли,
235

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
чтобы это исполнялось только путем исключения их из
государства, или же для бедных еще остается некое средство, чтобы
избежать его, выяснится несколько ниже.
III. Против воли, желающей непосредственно противиться
закону и силе закона, невозможен никакой противовес. Самое
большее, что может и что должно быть сделано, - это чтобы
закон утвердил только свой авторитет таким, каким он был
установлен; но закон не может, к примеру, в прямую
противоположность намерениям преступника, принять [максиму] удвоенной
строгости в отношении ко всем, удвоенной силы закона за счет
вкладов всех. Тогда все были бы наказаны за преступление од-
ного-единственного человека. Здесь, следовательно, наказание
равной потерей не имеет силы по природе вещей; и наказание
бесправием ничем искуплено быть не может.
Это преступление против государства совершают двояким
образом: или косвенно против государства, в лице его
граждан, нарушая в отношении их договор, стороной в котором
является само государство как таковое] или непосредственно
против самого государства, путем мятежа или
государственной измены.
Поясним, прежде всего, первое. В гражданском договоре
заключается отчасти договор отдельных лиц со всеми отдельными
лицами о собственности, который государство как таковое (как
вплетенные в организованное целое отдельные лица) не
заключает, но только гарантирует. В нем заключается, далее, договор
отдельных лиц с самим государством, в указанном значении:
тот, где государство обещает гражданину, по исполнении им
своих гражданских обязанностей, защищать его абсолютную
собственность, но плоть и жизнь - вообще и во всяком
случае. Само государство целиком и полностью исключило себя из
этой абсолютной собственности и отказалось от любых
притязаний на нее; в отношении этой собственности у него есть
только обязанности и совершенно нет никаких прав. Оно - сторона
гражданина, перед которым оно отвечает само собою и своей
собственной силой за каждое нарушение этой его
собственности. Если теперь индивид насильственным вторжением (не
просто домашним воровством, это - частное преступление, которое
может быть прощено или к которому, если оно подвергается
наказанию, применяется наказание равной потерей), или
оскорблением, нанесенным плоти и жизни согражданина,
нарушает этот договор с государством: то тем самым он косвенно
посягает на само государство, ибо нарушает его договор, и
делает его, насколько это в его силах, вероломным и нарушителем
236

О гражданском законодательстве
союзов, и уничтожает свой договор с пострадавшим. -
Соответственно порядку вещей, само государство есть сторона
пострадавшего, на которого оно должно было бы подать жалобу этой
же самой стороне, ибо оно вызвалось быть гарантом
невозможности подобного посягательства. В это положение государство
поставил преступник; таким образом, он посягнул на самое
государство, и вышеописанное основоположение может быть
применено к нему: его следует объявить бесправным.
Непосредственно против государства совершает
преступление виновный в мятеже или государственной измене. Мятеж -
это если пытаются приобрести себе силу против власти
государства или действительно приобретают ее и этой силой
противятся государственной власти. Государственная измена, это -
если пользуются силой, дарованной самим государством, для
того, чтобы мешать осуществлению его целей или уничтожать
их; или также, если не пользуются вверенной силой для того,
чтобы содействовать достижению целей государства; а
следовательно, пользуются доверием нации для того, чтобы
расстраивать ее намерения. Неупотребление власти так же вредно для
общественной безопасности, как и злоупотребление ею, и
потому столь же наказуемо. Пользуешься ли ты сам дарованной
тебе властью, чтобы творить насилия или ты неприменением этой
власти допускаешь насилия других - для нас это одно и то же.
Как в одном случае, так и в другом мы будем угнетены. После
того как некто принял власть, нация рассчитывает на
исполнение тех целей, для которых она вверила эту власть, и никаких
дальнейших мер не принимает. Если бы только этот человек
сразу же отклонил данное ему поручение, на что он имел
полное право, то нации пришлось бы искать другого; но тем, что он
принял его и однако не исполняет, он в меру своих сил делает
невозможным исполнение его другим.
Поднять мятеж могут только частные лица; на
государственную измену способны только люди, причастные к публичной
власти.
IV. Все представленные до сих пор виды преступлений
заслуживают абсолютного исключения из государства; потому что
единственный известный нам до сих пор вид искупления -
искупление равной потерей - неприменим к ним. - Все еще
остается в силе вопрос, не может ли быть еще и другого средства
искупления, кроме равной потери. Если бы такое средство было,
то, по указанным выше причинам, это средство, там, где оно
может быть применено, следовало бы ввести вместо
абсолютного исключения из государственно-гражданского договора.
237

второй раздел учения о государственном праве
Прежде всего, бедняк, укравший что-то из своекорыстия и не
имеющий ничего, чтобы возместить ущерб, если украденного у
него больше не окажется, и уплатить штраф; неужели к нему
действительно следует применять наказание исключением?
Есть одна справка, по которой закон может оказать ему
благодеяние. У него есть собственность - его силы, и должен
отработать как возмещение ущерба, так и штраф; само собой
понятно, сразу же, ибо, пока не произведена отработка, он не
является гражданином; как это бывает и при каждом наказании,
поскольку, по строгости права, каждое преступление влечет за
собой утрату права гражданина. Только после исполнения
наказания осужденный снова становится гражданином. Далее, этот
труд необходимо должен происходить под надзором
государства. Стало быть, пока он не понесет наказания, он теряет свою
свободу. - (Наказание работным домом (Arbeitshaus), которое
следует отличать от наказания исправительной каторгой
(Zucht- und Besserungshaus), о котором скажем ниже.) Таким
образом отчасти удовлетворяют требованию закона равной
потери; отчасти же это наказание такого рода, что, если только
полиция организована так, что преступнику не остается никакой
надежды остаться незамеченным, вполне можно рассчитывать,
что угроза таким наказанием удержит каждого от совершения
преступления.
Formaliter злая воля, или преступление непосредственно
против государства, делают абсолютно невозможным, чтобы
преступника, при его теперешних умонастроениях, можно было
и дальше терпеть в обществе. К нему абсолютно необходимо
применять наказание исключением, и этот приговор уже
произнесен ему законом права, равно как и целью самого
государства.
Однако не является абсолютно необходимым, что преступник
останется в этих своих умонастроениях. Вполне возможно,
следовательно, что будет заключен второй договор об
искуплении этого исключения, которое на данное время без всяких
сомнений должно быть признано соответствующим праву
(rechtlich), - договор такого содержания: Все обещают всем
предоставить им случай вновь сделать себя способными к
жизни в обществе, если они будут признаны на данное время
неспособными к ней; и - что также заключается в этом договоре -
по состоявшемся исправлении снова принять их в свою среду. -
Подобный договор произволен и благодетелен; но он идет на
пользу всем, и благодаря ему преступник получает,
следовательно, право на то, чтобы попытаться исправиться.
238

О гражданском законодательстве
Прежде всего, наказание, налагаемое вследствие этого
договора, есть искупление совершенного исключения из общества, а
значит - правовое благодеяние для преступника. Но от своего
права каждый может отказаться; и дело каждого решать, что
он желает считать благодеянием, а что - нет: этим он сам
объявит о себе, что он - неисправимый злодей, презирающий
всякую дисциплину, и таковой должен быть немедленно изгнан
(Aber man kann auf sein Recht Verzicht tun, und es steht bei jedem,
was er für Wohltat halten wolle, und was nicht er kündigt sich
dadurch selbst an, als einen unverbesserlichen Bösewicht, und ist
ohne weiteres auszustoßen). Пусть не думают, что этим
открывается путь к тому, чтобы избежать наказания, и что
предоставлением этого выбора срывается достижение цели закона -
отпугнуть волю от преступления (vom Verbrechen abzuschrecken).
Если государство устроено разумно и если разумно устроены
также и соседние государства, то исключение из государства
есть самая ужасная судьба, какая только может постигнуть
человека, как это обстоятельнее выяснится ниже, и не следует
ожидать, что кто-нибудь изберет ее для себя, или, испытывая
соблазн совершить преступление, станет успокаивать себя тем,
что он изберет ее в случае, если его преступление будет
обнаружено. - (О наказании равной потерей также следует заметить,
что виновный должен свободно подчиниться этому наказанию,
потому что оно также есть правовое благодеяние. Но в этом
случае нельзя допустить, чтобы кто-нибудь выбрал потерю
целого, непосредственно связанную с исключением из
государства, предпочтя ее потере части.)
Далее, в этом договоре речь шла об исправлении. Отнюдь не
о моральном исправлении внутренних умонастроений. Ибо в
этом отношении ни один человек - не судья другому, - но речь
шла единственно лишь о политическом исправлении,
исправлении нравов и максим для действительных поступков. Так же
как моральное умонастроение есть любовь к долгу ради самого
долга, так же политическое умонастроение есть любовь к
самому себе ради самого себя, забота о безопасности своего лица и
своей собственности; и государство без каких-либо сомнений
может принять как свой основной закон: люби самого себя
превыше всего и своих сограждан - ради себя самого. Именно эта
превосходящая все любовь к самому себе становится в руках
уголовного закона средством понуждения гражданина к тому,
чтобы он не допускал оскорбления прав других, ибо все, что
каждый причиняет дурного другому, он причиняет себе самому.
Эта самая забота о собственной безопасности побудила людей
239

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
вступить в государство, и тот, кто отрекается от нее, не имеет
более оснований оставаться в государстве. Именно благодаря
ей же одной каждый дает государству требуемую гарантию, и
посредством которой государство только и удерживает его. Кто
не имеет ее, на того закон теряет всякую действенность. От нее
человек избавляется одним из двух способов: или тем, что
возвышается над нею силой чистой моральности, забывает свою
эмпирическую самость в конечной цели всей совокупности
разума; тогда уголовному закону нечего определять, коль скоро
политическая справедливость исполняется как долг сама собою;
или же тем, что остается ниже ее и вследствие грубости и
одичания вменяет в ничто свое собственное благо. (Man entledigt
sich derselben auf zweierlei Art: entweder, daß man sich über sie
erhebe durch reine Moralität, sein empirisches Selbst in dem
Endzwecke der gesamten Vernunft vergesse; dann hat das Strafgesetz
nichts zu bestimmen, indem die politische Gerechtigkeit, als Pflicht,
von selbst erfolgt: oder dadurch, daß man unter ihr zurückbleibt, und
sein eignes Wohl für nichts achtet, aus Roheit und Verwilderung.)
Тогда уголовный закон не может ничего определять, и такой
человек абсолютно неспособен жить среди других. Политическое
исправление - это возвращение к заботе о своей собственной
безопасности.
Кто причинил вред ради самого вреда, показал этим, кроме
внутренней злобы, над которой государство не судья, дикость
нравов и необыкновенную беззаботность о самом себе. Если
только место этой дикости займут кротость и мягкость, если
только виновный начнет отныне проявлять заботу о своей
собственной безопасности, к чему его, конечно же, побудят
продолжительное наказание и иные сопряженные с ним неприятности,
то он может быть вновь допущен в общество. Тот же случай -
и с тем, кто насильственно покусился на имущество или плоть
другого. Он дик и необуздан. У первого сюда добавляется еще
неукрощенное вожделение к имуществу другого. Пусть только он
научится любить и ценить свое собственное имущество и
направлять свои мысли к его сохранению. Хороший порядочный
хозяин никогда не бывает вором или разбойником; им
становится только небрежный хозяин. - Мятежник часто может быть
добродушным, и только заблудшим, мечтателем. Пусть он только
исправит свои понятия, пусть узнает благодетельность
гражданского устройства вообще, и в его государстве в особенности,
и тогда, быть может, он станет одним из самых примерных
граждан. - Только лишь государственный изменник действовал
одновременно бесчестно и вероломно; он никогда не сможет вновь
240

О гражданском законодательстве
получить доверие народа для занятия государственной
должности. Он привык властвовать и повелевать, и едва ли захочет
довольствоваться скромной темнотой и мелким занятием частного
человека. Однако все зависит от того, сумеют ли настолько
перестроить на лад умеренности его ум. Пусть это нелегко; но кто
захотел бы утверждать абсолютную невозможность этого?
(Дионисий стал школьным учителем в Коринфе (60).) Основное
правило при этом таково: чтобы не отчаивались в их исправлении и
не заставляли их самих отчаяться в нем; далее, чтобы они еще
сохраняли в себе известное довольство своим состоянием
и надежду на лучшее. Тому и другому содействует, помимо
прочего, и то, что они сами свободно избрали это состояние вместо
исключения из государства; сами поставили перед собою задачу
исправиться. Они будут доверять самим себе, потому что ведь
государство доверяет им.
Но только эти исправительные заведения должны быть также
целесообразно устроены. Прежде всего, действительно
уединены от общества; согласно духу закона. За любой вред,
причиненный этими предварительно исключенными из общества
людьми, государство несет тяжелую ответственность. Значит,
они постольку совершенно лишились своей свободы. Но тот, кто
желает исправиться, должен быть свободен: и тот, о чьем
исправлении нужно вынести суждение, также должен быть
свободен. Итак, основная максима такова: эти люди должны быть, в
пределах необходимого ограничения, действительно свободны и
жить между собою в обществе. - Пусть ничего не будет для них
доступно без труда. Величайшей ошибкой этих заведений было
бы, если бы предметы их потребностей предоставлялись
заключенным всегда, трудятся ли они или нет; и если бы тунеядство
наказывалось самым унизительным из всех обращений -
побоями, а не естественным его последствием - нуждой. Далее, вся
выручка от их труда, за вычетом их содержания, должна
оставаться в их собственности. Так, следует также отменить их
собственность в государстве, если у них есть какая-то
собственность, и тем временем взять ее в опеку государства, так чтобы
они об этом знали. В них должна возникнуть любовь к порядку,
к труду, к собственности; как же могло бы это быть, если порядок
и труд не приносят им никакой пользы, и если они не могут
приобрести никакой собственности? Они должны состоять под
надзором, - и также не состоять под надзором. Пока они не
совершают действий против закона, надзор должен быть
незаметен для них; как только они преступят закон, наказание должно
по пятам последовать за этим преступлением.
241

второй раздел учения о государственном праве
(Пусть для этой цели пользуются отдаленными местностями,
необитаемыми островами и побережьями, если государство
занимается мореплаванием. А разве нет таких островов и на
больших реках на материке? Государство, которое бы
испугалось в этом деле расходов и издержек, не стоило бы ответа.
Для чего же существуют доходы государства, если не для
подобных целей? Кроме того, расходы, если только заведения
будут устроены целесообразно, и каждое лицо будет занято тем,
чему оно было прежде обучено, будут отнюдь не столь велики.
Ведь, кто мог прокормить себя, когда жил один, еще гораздо
скорее сможет делать это там, где живет сообща известное
число людей; а тогда что-нибудь перепадет еще и на издержки по
надзору. Если, конечно, в заведениях такого рода будут растрата
на растрате, тогда они сделаются недешевы.)
Цель и условие того, что государство еще сохраняет у себя
этих виновных, есть исправление. Они должны также,
следовательно, действительно исправляться, иначе обусловленное, -
терпение государства, отпадает. Оказалось бы весьма
целесообразным, если бы преступник имел право определять самому
себе, в меру своей испорченности, то время, в продолжение
которого он желает быть исправленным (wenn der Verbrecher sich
selbst, nach Maßgabe seiner Verdorbenheit, die Zeit bestimmen
dürfte, binnen welcher er gebessert sein wollte); однако с той
оговоркой, чтобы ему было впоследствии позволено по известной
мерке продлить его. Но всем им должен быть, смотря по
обстоятельствам, установлен окончательный (peremtorischer) срок
исправления. Речь идет здесь, как мы уже настойчиво
подчеркивали выше, не о нравственном, а единственно лишь о
политическом исправлении, и здесь решают не слова, но дела. А тогда,
при описанном здесь устройстве дела, особенно если бы при
видимости исправления строгость надзора постепенно
ослабевала бы, с тем чтобы истинные умонастроения узника могли
развиться с большей свободой, не может быть трудным
решение: вступила ли любовь к труду и прилежанию на место
безалаберности, кроткий нрав - на место дикости. Само собой
понятно, что для этой оценки должны быть назначены
рассудительные и добросовестные мужи, на которых следует возложить
ответственность за будущую жизнь этих людей.
Исправившиеся возвращаются в общество и полностью
восстанавливаются в правах своего прежнего сословия.
Понесенным наказанием и состоявшимся исправлением они совершенно
примирены с обществом. Если бы только эти заведения
рассматривали как действительные средства исправления, а не
242

О гражданском законодательстве
только как наказание, и возвращали бы в общество не только,
положим, удержанных из его среды на известный срок и, в
сущности, только ухудшенных ненадлежащим обращением
(zweckwidrige Behandlung), но только действительно исправившихся
людей, то и в общественном мнении не было бы недоверия к
этим заведениям, а было бы, напротив, полное доверие.
Не исправившиеся в течение окончательно им назначенного
срока исключаются из общества, как неисправимые.
Это заведение должно быть одновременно наказанием и как
таковое, устрашением отвращать от совершения преступлений.
Утрата свободы, изоляция от общества, строгий надзор - все
это достаточно страшно для того, кто сейчас свободен; ничто,
к тому же, не препятствует, чтобы тем, кто живет снаружи,
судьбу узников представляли еще более суровой, чем она есть в
действительности, и чтобы им были приданы отличительные
знаки, пугающие других, хотя сами по себе и не составляющие
неприятности: например, особенная одежда, кандалы, не
причиняющие боли и не слишком мешающие движениям. Узник
привыкает к этому, а на тех, кто снаружи, это производит
надлежащее впечатление.
V. Единственное преступление, при котором неуместно даже
и само старание исправить преступника и к которому,
следовательно, должно немедленно применяться наказание
абсолютным исключением, это умышленное заранее обдуманное
убийство (absichtlicher vorbedachter Mord) (а не такое, скажем,
которое случайно произошло из насилия другого рода). Основание
этому таково: кто убил, о том следует опасаться, что он может
убить и еще раз. Но государство не имеет права понуждать кого-
либо подвергать свою жизнь опасности. Оно не могло бы,
следовательно, принудить никого взять на себя обязанность
надзора за убийцей, который ведь, чтобы ему возможно было
исправиться, должен был бы пользоваться известной мерой свободы;
и так же точно не могло бы принудить других сохраняемых для
исправления лиц терпеть в своей среде убийцу.
(Я сказал: государство не имеет права понуждать кого-либо
подвергать свою жизнь опасности. Но каждый имеет право
добровольно ставить свою жизнь под угрозу. Если бы теперь
существовали, к примеру, общества и заведения милосердия,
которые бы, не боясь никакой опасности, пожелали бы и в
отношении убийцы взять на себя рискованную попытку его
исправления, то им следовало бы позволить сделать это; если бы
только помещения для содержания убийц можно было охранять
столь надежно, чтобы иметь гарантию от их побега. По причи-
243

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
нам, которые выяснятся ниже, было бы желательно, чтобы такие
общества были.)
Что же делать с теми, кто абсолютно исключен из
государства, будь то без предварительной пробы их исправления,
потому что они - убийцы, или же потому, что они не пожелали
подчиниться этой пробе, или после того, как эта проба не удалась?
Это - наиважнейшее исследование в теории наказаний. Мы
надеемся этим исследованием положить конец множеству
путаниц; и мы будем не просто говорить, как это обыкновенно
делается, но доказывать.
a) Объявление бесправия - это самое крайнее, что может
постановить государство как таковое в отношении какого-либо
разумного существа. Оно не может сделать ничего более, кроме
того, чтобы объявить договор отмененным. Отныне оба -
государство и индивид - поскольку, без этого договора, для них нет
совершенно никакого правоотношения - суть друг для друга
совершенно ничто; они лишены каких-либо отношений, они друг
для друга уничтожены. Все, что делает государство еще сверх
того, на то оно по договору не имеет права, а поскольку вне
этого договора совсем не существует никакого положительного,
определенного и определимого права, - не имеет никакого
права вообще.
b) Но что же вытекает из объявления бесправия?
Совершенно произвольное обращение с осужденным; не то, что на это
имеют право, но то, что никакое право также и не против
этого] а значит, осужденный объявляется вещью, головой скота (ein
Stück Vieh). Нельзя говорить: в отношении к животному (или
даже в отношении к другим гражданам в государстве) я имею
право забить это животное; но также нельзя и говорить: у меня нет
этого права. Здесь вообще не стоит вопроса о праве, но о
физической способности. От отрицательного суждения: не
существует никаких доводов против этого, еще очень далеко до
положительного суждения: существует довод в пользу этого. -
Так обстоит дело с абсолютно исключенным из государства
человеком. Невозможно привести совершенно никаких доводов
из области (внешнего) права, почему бы первый попавшийся
человек, которому это придет в голову не мог схватить,
физически мучить и убить его; но нельзя привести также ни одного
довода за это.
c) Сделает ли это кто-нибудь, и если бы все-таки некто
сделал это: что произошло бы тогда? Возмездия государства не
было бы, ибо осужденный не имеет никакого права; но -
презрение от всех людей, бесчестие. Кто для удовольствия мучит
244

О гражданском законодательстве
животное или, не имея цели получить выгоду, убивает его, того
избегают и отворачиваются от него, как от бесчеловечного
варвара; и справедливо. Насколько же презреннее его тот, кто
посягнул бы так на существо, которое все же имеет еще
человеческий образ. Следовательно, от этого воздерживаются не в силу
права другого, но из уважения к самому себе и другим людям.
(Здесь еще вовсе не идет речи о моральном взгляде на этот
поступок, но исключительно лишь о его последствиях в обществе.)
d) Как в этом отношении обстоит дело с государством?
Прежде всего, государство в отношении к осужденному уже
вовсе не есть более государство, оно отныне для него ничто.
Ибо - всяческие искупления основываются на обоюдном
договоре. Государство со своей стороны имеет право наложить эту
обязанность искупления; преступивший закон со своей стороны
имеет право требовать, чтобы его не наказывали более строго.
Но исключение основывается не на гражданском договоре,
а напротив, на недействительности (Nullität) этого договора.
За пределом этого исключения обе стороны суть друг для друга
отныне ничто, и если государство убивает преступника, то
делает это не как государство, а как превосходящая физическая
сила (stärkere physische Macht), как простая природная стихия
(Naturgewalt). - У государства есть такие же основания для того,
чтобы воздержаться от убийства, какие есть и у частного лица;
не право бесправного человека, у которого нет никаких прав, но
уважение к самому себе, к своим гражданам и к другим
государствам.
И однако есть одно возможное основание, которое может
побудить государство убить этого преступника; то, что только
таким образом оно может защитить себя. Поскольку нет никаких
доводов «против», решает дело этот довод «за». Преступник
есть в таком случае вредное животное, которое пристреливают,
прорвавшийся поток, который удерживают плотиной, короче -
природная стихия, которую изгоняют из государства другой
природной стихией.
Его смерть вовсе не есть наказание, а только
предохранительное средство. Это дает нам целую теорию смертных казней.
Государство как таковое, как судья, не убивает, оно только
отменяет договор, и таково его публичное действие. Если
впоследствии оно еще и убивает, то это совершает не судебная власть,
но это совершает полиция. Преданный суду (der Gerichtete)
уничтожен для законодательства, он передается в руки полиции.
Это происходит не в силу некоторого положительного права, но
вынужденно (aus Not). Что извиняет только нужда, то не достав-
245

второй раздел учения о государственном праве
ляет почета; поэтому оно, как все бесчестное и все же
необходимое, должно совершиться со стыдом и втайне. - Пусть злодей
будет задушен или обезглавлен в тюрьме! После разрыва
договора с ним (который весьма уместно обозначается тем, что над
ним ломают жезл) он уже умер в гражданском смысле и
уничтожен из памяти граждан. То, что будет проделано с физическим
человеком, гражданина более не касается. Что никого нельзя
убивать прежде отмены гражданского договора с ним, это и так
само собою разумеется.
(Что может сказать разум о пышности, с которой
исполняются казни? Или о том, что тела казненных вывешивают на
обозрение, цепляют на колеса и т.д. - подобно тому, как дикари
обвешивают себя скальпами своих убитых врагов?)
Смерть преступника есть нечто случайное, поэтому о ней
может вовсе не быть объявления в законе; но исключение из
государства объявляется в нем. Природа вещи такова, что за
ним вполне может последовать смерть. Поэтому исключение
необходимо совершается публично во исполнение закона; но
так совершается только оно.
Усиливать смертную казнь мучениями казнимого - это
варварство; государство становится тогда диким, злорадным,
свирепо-мстительным врагом, который жаждет прежде еще вволю
помучить своего врага, чтобы тот почувствовал свою смерть (ut
mori se sentiat).
(Порой бывает нужно заставить прислушаться к речи разума,
напомнив о случаях из опыта. Вот один очень известный случай.
В римской республике тем, кто терял право на жизнь (в
государстве) (capitis damnato), предоставлялось право уехать в
изгнание (Exilium). Только если от них можно было ожидать
опасности, как от участников заговора Катилины, римляне позволяли
себе убить их; однако не публично, а в тюрьме (61). Не из-за
этой казни самой по себе, но потому что решение при этом,
вопреки законной форме процесса присяжных, было принято в
сенате, а не вынесено на суд народа, консул Цицерон был
отправлен в изгнание (62); и постольку это было сделано с полным на
то правом.)
е) В убийстве преступника следует поразмыслить еще над
одним обстоятельством, которое мы не можем пропустить здесь,
хотя это, собственно говоря, и не юридический взгляд. А именно,
согласно нравственному закону, умышленно убивать (а не
только, положим, подвергать опасности жизнь другого ради какой-
либо предписанной разумом цели) во всяком случае абсолютно
запрещено. Каждого человека надлежит рассматривать как
246

О гражданском законодательстве
средство для содействия цели разума. Никто не может
отказаться от веры в то, что другой, как бы ни был испорчен в
настоящем, все же еще может быть исправлен, не отказываясь тем от
своей собственной цели, поставленной ему разумом как
совершенно необходимая цель. Строгое доказательство этого
утверждения проводится там, где его следует требовать, - в системе
морали. Частному лицу, следовательно, никогда не дозволено
убивать; скорее уж оно должно подвергнуть свою собственную
жизнь. Иное дело - государство, выступающее здесь как
полицейская власть; государство как таковое отнюдь не есть
моральное, но юридическое лицо. Правитель (Regent), разумеется,
имеет право, а в известных случаях он может быть морально
обязан, подвергать опасности свое собственное лицо как
человека, но он не вправе подвергать ей жизнь других или даже
жизнь государства, т.е. жизнь, безопасность и правовое
устройство всех.
f) Казнь неисправимых злодеев всегда есть поэтому бедствие
(Übel), хотя и необходимое бедствие, а потому задача для
государства - сделать так, чтобы она стала не нужна. - Что же
государство должно делать с осужденными преступниками, если оно
не должно убивать их? Вечное заключение (ewige
Gefangenschaft) обременительно для самого государства, и как бы могло
оно обязать граждан как таковых нести расходы на это
содержание, не используемые ни на какую из возможных целей
граждан, поскольку ведь ни на какое исправление и возвращение
преступников в государство надежды нет? Не остается ничего
иного, кроме вечной высылки из страны (ewige
Landesverweisung) - не депортации (Deportation); последняя есть
дисциплинарное средство, и над депортированными лицами государство
сохраняет надзор. Если должно опасаться, что преступник
вернется обратно, то пусть его заклеймят, по возможности
наименее мучительным способом; ибо государство не должно
почитаться другими за мучителя (а такую славу оно приобретает
себе, например, также и там, где с высылкой из страны в нем
соединяют наказание розгами (Staupenschlag)), но
неизгладимо. Также и это - не наказание, а предохранительное средство,
и подлежит ведению полиции.
Что станет с тем, кто был заклеймен таким образом и изгнан
из государства? - так спрашивает не гражданин, а человек.
Пусть он идет в пустыню, пусть живет среди животных; такое по
случайности бывало с людьми, которые не были преступниками,
а каждый, кто в описанном государственном устройстве
получает такое клеймо, - неисправим.
247

второй раздел учения о государственном праве
Примечание. Против этой теории наказаний вообще, и в
особенности - смертной казни, выдвигают некое абсолютное
уголовное право (absolutes Strafrecht) (63)*, согласно которому
судебное наказание рассматривается не как средство, но само как
цель, и должно основываться на некоем неисследимом
категорическом императиве. Поскольку в этой теории, ввиду
выставляемой в свое оправдание неисследимости, можно считать себя
избавленным от труда доказывать свои утверждения, тех, кто
мыслит иначе, запросто упрекают в сентиментальности
(Empfindelei) и в аффектированной гуманности и без лишних слов
называют их софистами и извратителями права
(Rechtsverdreher); совершенно вопреки знаменитому и по праву
требуемому равенству (оснований) и свободе (излагать подкреплен-
ные основаниями мнения) в области философии. Единственной
выдающейся стороной этой системы, с которой за нее возможно
взяться, мне представляется следующая: «Никогда не
слыхали, - говорят нам, - чтобы приговоренный к смерти за убийство
жаловался, что тем самым с ним обошлись чрезмерно и
неправо; всякий смеялся бы ему в лицо, если бы он высказал
подобное» (66). Это - не считая разве что смеха в лицо - настолько
истинно, что если бы отягощенный кровавой виной человек был
даже убит властью, несправедливой самой по себе и ничего не
знающей о его провинности, то сам виновный, если бы при этом
он вспомнил о своем преступлении, и каждый, кто знал бы о его
деянии, должен был бы сказать, что ему отнюдь не поступили
неправо. Верно, что мы вынуждены сказать: в некотором
моральном миропорядке, под властью всеведущего судьи по
моральным законам, тому, с кем обращаются согласно тому
закону, который установлен им самим, не причиняют ничего
неправого; и это само собою напрашивающееся людям суждение
основано на некотором категорическом императиве.
Следовательно, нет решительно никакого спора о том, поступают ли
неправо с убийцей, если он должен вновь лишиться жизни
насильственным способом. Надлежало ответить совсем на другой во-
* Также и популярный господин Якоб в своем философском учении
о праве (64) уже много лет тому назад заранее поддержал того
великого, однако отнюдь не непогрешимого мужа, которому я уделяю
внимание выше (65). Хотя он хорошо понимает, и без сомнения, сам
лучше всех знает, с какими трудностями придется бороться этой
теории, однако же никак не может отказать ей в своем одобрении,
и надеется, что со временем она непременно окажется истинной. Это
время настало как раз теперь.
248

О гражданском законодательстве
прос: откуда же у кого-нибудь из смертных может явиться это
право морального правителя мира, право - доставить
преступнику то, что по праву принадлежит ему; и именно этот сугубо
юридический вопрос имел в виду благородный Беккариа (67);
которому, без сомнения, это моральное суждение было
небезызвестно. Тот, кто приписывает это право верховному светскому
властителю (weltlicher Oberherr), тот принужден, разумеется, как
это происходит и в упомянутой системе, выдавать имеющееся у
него правооснование к тому за нечто неисследимое и выводить
его власть от Бога; считать его - зримым наместником Бога,
а всякое правление - теократией (68). Ибо в иудейской
теократии положение: Кто проливает кровь, кровь того должна
пролиться в свой черед; око за око, зуб за зуб (69), - было
совершенно на своем месте. Нужно было бы только доказать прежде
указанную сейчас посылку.
Сверх же того, утверждения подобного рода совершенно не
годятся для такой системы права, в которой народу
приписывается законодательная власть, и в которой законодатель не
может быть одновременно правителем (70); надобно думать,
следовательно, что эти утверждения суть фрагменты очень
древней выделки, которые оказались забыты здесь по чистой
случайности.
VI. Тот, кто злобно посягает на честь другого без его вины,
сам, по природе вещей, теряет собственную честь, ибо он
делается неспособным к какому-либо доверию от других. -
Поскольку государство и без того обязано предоставить невинной
жертве посягательства возмещение, то оно делает этот фактум
достоянием публичности, и по справедливости предоставляет
затем мнению публики выражаться свободно.
Позорный столб (Pranger) и Schandsäule - это средства
заострить внимание публики и сделать позор зримо наглядным
для нее. - Они должны быть сколь возможно менее
болезненны - (как болезненна, например, Trille), и они суть наказания и
сами по себе, и их не следует соединять с другими наказаниями,
если за совершенным преступлением не следует, по природе
вещей, бесчестие. Подлежащий исправлению не становится
бесчестным; подлежащий исключению не задает вопроса о
чести, ибо ведь он покидает пределы государства. Только там, где
это вытекает из самой природы преступления, следует
прибавить наказание бесчестием, например в домашнем воровстве
(Hausdieberei).
VII. Всегда должно производиться возмещение ущерба.
Пострадавший предъявляет претензии непосредственно к госу-
249

второй раздел учения о государственном праве
дарству, которое в гражданском договоре стало для него
гарантом от причинения любого ущерба; государство - к преступнику
пока у преступника еще что-то есть. Отсюда ясно, что
пострадавший не должен, к примеру, нести издержки следствия.
Для чего же он платит свои регулярные налоги? Государство
может предъявлять требования преступнику. С абсолютным
исключением из государства и без того уже соединена
конфискация всего имущества.
Потерпевшего ущерб плоти и здоровью должен быть
обеспечен хорошим уходом за счет государства. Это - самое малое, но
и единственно возможное возмещение, которое могут
предоставить ему за его невозместимую потерю.
VIII. Как мы видели, есть вообще два совершенно различных
рода наказаний: такое наказание, которое основано на
договоре, и такое, которое основано на абсолютной
недействительности (Nullität) договора. Каждому сразу же ясно, что гражданин
обязан без принуждения подчиниться наказаниям первого рода,
поскольку они в известном ином отношении составляют также
его права; ясно также, что к этому добровольному подчинению
он с совершенно полным правом может быть понужден,
поскольку ведь возможны более суровые наказания, и он все еще
непрерывно представляет в залог своей подчиненности всю
свою еще не утраченную им собственность. Он должен
добровольно явиться на следствие, и он может быть наказан, если он
этого не сделает. Следовательно, нет совершенно никаких
оснований захватывать его лично (sich seiner Person zu bemächtigen).
Напротив, если его деяние заслуживает абсолютного
исключения из общества или временного исключения из него в
исправительном доме, виновный не может дать никакого залога;
потому что он в первом случае категорически, а во втором -
проблематически (на случай, если он не исправится), утратил все
свои права. Следовательно, здесь государство должно схватить
виновного лично. - Право государства принуждать начинается с
относительной собственности; если этой собственности
недостаточно для удовлетворения претензий, оно простирается
далее на абсолютную собственность, и наконец, если будет
утрачена и эта последняя, обращается на его личность.
250

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ
О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
О конституции
§21
I. Регулятивное положение. Та наука, которая занимается
особенным, определенным случайными признаками
(эмпирически) государством и рассматривает, как наиболее удачным
образом в нем может быть реализован закон права, называется
политикой (71). Все вопросы этой науки не имеют с нашей
наукой - учением о праве, которое есть учение всецело a priori, -
ничего общего, и их следует тщательно отстранять от нее.
Такого именно рода все вопросы, которые можно задать об
особенном определении единой, единственно правомерной
конституции. Это происходит вот почему: выдвинутое нами понятие
конституции завершает решение задачи чистого разума: как
возможна реализация понятия права в чувственном мире?
С этим понятием, следовательно, наука становится законченной.
Таким образом конституция получает определение a priori. Если
ей должны быть теперь даны и дальнейшие определения, то это
можно сделать только посредством эмпирических данных. Мы
укажем по отдельности возможные здесь вопросы, и докажем,
что ответ на них основывается всякий раз на случайном
положении народов.
а) Первое, что было доказано в учении о конституции, - это
было положение, что государственная власть необходимо
должна быть передана (übertragen werden müsse) и отнюдь не может
оставаться в руках общины. При этом, прежде всего, возникает
вопрос: должна ли она быть передана одному или нескольким
(вопрос о Forma regiminis, как называет ее Кант в сочинении
«К вечному миру» (72)), должно ли государство быть в
отношении к лицам властителей монократией или аристократией? Ибо
демократия в этом значении слова недопустима.
Обе формы правления правомерны; выбор между ними есть,
следовательно, дело благоразумия. Укажу здесь вкратце
основание для решения вопроса: от нескольких лиц, взаимно
модифицирующих между собою свое мнение, следует ожидать боль-
251

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
шей мудрости, но именно поэтому также и большей
медлительности; к тому же, поскольку каждому захочется свалить вину на
других, и вообще чувствовать себя под прикрытием
большинства виноватых, эфорат не сможет оказывать на них достаточно
сильного действия. Постоянный председатель правительства,
положим, много более способен ошибаться, но в его руках
власть будет более действенной; и ответственность,
облекающая только одну особу, будет сильнее действовать на него
самого. В последнем случае, стало быть, правительство заключает в
себе более силы и жизни. Поэтому решение могло бы оказаться
таким, что там, где правительству требуется большая сила,
отчасти потому, что народ еще не привык к строгой законности, и
из-за образа мысли нации вообще, отчасти ввиду бесправия и
беззакония в отношениях к другим народам, - следует
предпочесть монократию; там же, где сообразное праву
государственное устройство уже оказало свое действие и создало описанное
нами выше состояние, когда закон действует одним своим
внутренним весом, - там следует предпочесть республиканское
устройство. Легко понять, что, будет ли верховным правителем
один или целая корпорация (Korps), все подчиненные по рангу
должностные лица должны назначаться этим верховным
правителем; так же как и то, что они подчиняются единственно лишь
его приказам и подлежат его суду. Ибо только верховные власти
ответственны перед нацией; и они ответственны перед нею
лишь вообще за то, чтобы в государстве господствовали право
и справедливость. Но верховная власть не может принять на
себя этой ответственности, если не имеет неограниченного права
выбора тех лиц, при помощи которых она вершит
осуществление справедливости, и если они не находятся в полном у нее
подчинении.
Ь) Второй вопрос таков: лучше ли, чтобы народ лично
назначал своих косвенных представителей (в указанной нами выше
[часть первая αΐδδ]**™ правомерной демократии), или же чтобы
он велел назначать их самим представителям, или же вообще
ввел порядок наследования власти (Erbfolge). - По отношению к
эфорам этот вопрос уже был решен выше вообще и для всех
случаев, исходя из абсолютных принципов права.
Следовательно, он остается в силе только по отношению к распорядителям
исполнительной власти. А в этой части ответ на него зависит от
эмпирических фактов; здесь в особенности - от той степени
культуры народа, которой можно достичь только при помощи
уже бывшего в прошлом мудрого и справедливого
законодательства. - Народ, который должен сам избирать своих прави-
252

О конституции
телей, должен быть уже весьма образованным: ибо, согласно
вышеприведенным основоположениям, этот выбор должен быть
единогласным, чтобы он мог быть общезначимым. Однако здесь
требуется только относительное единогласие; а значит, всегда
можно опасаться того, что часть меньшинства будет или
исключена, или получит правителя вопреки своей воле. Но
конституция должна пресекать всяческие поводы к появлению
раздвоений и партий между гражданами. Пока же народ еще не имеет
этой высокой степени культуры, лучше, чтобы и право
выбора также однажды навсегда было отнято у него, что, впрочем,
может совершиться только на основе абсолютного единогласия,
и была навсегда введена устойчивая форма наследования
между правителями. В республике пусть правители восполняют
сами себя при помощи выбора; если эфорат будет достаточно
действенен, то для них всего важнее будет произвести этот
выбор с величайшей осмотрительностью. В монократии едва ли
возможно представить себе, кто бы должен был выбирать
монократа, кроме народа, коГорый, как было сказано, не должен
выбирать. Следовательно, он совсем не может быть выбираем,
но его следовало бы определять по рождению. - Кроме того,
престолонаследие имеет также еще и другие преимущества,
например то, что князь совершенно отделен от народа и что он
рождается и умирает, не имея никаких частных отношений с
народом.
с) Мог бы возникнуть вопрос об условиях договора о
передаче, который должен быть заключен с распорядителями
исполнительной власти; о личных правах, свободах, доходах, и
предоставляемых им источниках этих доходов. Но эта оценка является
сугубо эмпирической. То, откуда надлежит получать доходы на
государственную цель, куда, разумеется, относится также и
содержание лиц, в руках которых находится государственная
власть, или, иначе, принцип финансов, уже был указан нами
выше и получил применение к встречающимся в опыте
случаям. - Каждый обязан делать вклады в пропорции к тому,
насколько он нуждается в защите; защищающая власть должна
быть соответственна потребности в защите; и таким образом мы
получаем определенный масштаб налогов, которые следует
взимать с граждан государства; - налоги могут изменяться,
потому что, без сомнения, изменчива потребность в защите.
Правитель, поскольку он сохраняет в своих руках верховную власть,
не может быть привлечен к ответу, но его вполне можно было бы
призвать к ответственности за распоряжение этой властью
перед народным судом, а именно в том случае, если бы его обви-
253

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
нил эфор; ибо к составу публичного права относится положение,
что подданные уплачивают налоги только на государственные
потребности, но не на другие произвольные цели.
d) Можно задать вопрос об устройстве суда. Доказано, что
исполнительная власть обладает в то же время правом
верховного не подлежащего апелляции суда. Из сказанного выше ясно,
что она будет назначать подсудков (Unterrichter), которые бы
отправляли правосудие от ее имени, от которых могут поступать
апелляции в адрес верховной власти и которые ответственны
перед нею. Оставался бы, следовательно, только вопрос о
форме судебного следствия, или о процессе.
Судебные доказательства проводятся так же, как и все
доказательства; и следовательно, основным источником процесса
служит логика и здравый человеческий рассудок вообще. Где
одной из сторон подобает вести положительное доказательство
и где она будет оправдана по обвинению в силу негативного
доказательства того, что ее невозможно в чем-либо уличить, - это
уже было отмечено нами там, где в этом была надобность, при
рассмотрении материи самих правовых вопросов. Как правило,
положительное доказательство должен представить истец; даже
государство, там, где оно является истцом; ибо постольку оно -
не судья, а сторона в споре. Но о том, достаточное ли проведено
доказательство, - об этом судьей является государство.
Только в отношении доказательства посредством присяги
(Eidesabiegung) следовало бы кое-что обдумать. Приносимую
присягу или не считают не чем более, как только торжественным
уверением, а внешние формальности при этом имеют целью
только отстранить всякое легкомыслие и призвать людей ко
вниманию и к размышлению о важности такого рода уверения;
так что, следовательно, предполагается, что тот, кто способен
публично уверять других в неправде, так же точно принесет
и ложную присягу; или же предполагают, что присяга есть еще
и нечто большее, нежели торжественное уверение, и что то же
самое лицо, которое не постеснялось бы публично уверять в
чем-либо неистинном, поостережется принести ложную присягу.
В первом случае можно было бы спросить: как же можно связать
другую сторону, если правовой спор касается гражданского
дела, или целое общежитие, если речь идет о вопросе
государственном, правовым обязательством - верить этому уверению и
поставлять от него в зависимость приговор судьи, - поскольку
государство основывается ведь на всеобщем недоверии.
Во втором случае, кроме того же самого затруднения,
встречается затруднение еще более общее: что же такое, собственно,
254

О конституции
надлежит предположить, что было бы способно удержать того,
кто не задумывается публично поклясться в неправде, от того,
чтобы подкрепить эту неправду присягой. Поскольку он не
боится принять на себя вину одной только неправдивости, то
вынужден верить, что призвание Бога в свидетели есть
сверхъестественное, непостижимое и магическое средство, чтобы навлечь
на себя его возмездие, если мы поклянемся ложно. А это, вне
всякого сомнения, есть истинная природа суеверия, совершенно
противоречащего моральной религии. Государство должно было
бы в этом случае рассчитывать на сохранение аморальности,
и всеми силами содействовать ему, поскольку оно поставило в
зависимость от нее свою безопасность; что нелепо.
Следовательно, присягу мы можем представлять себе только как
торжественное уверение; и она не может иметь места, разве только
там, где в частном деле одна из сторон добровольно желает
настаивать на том, чтобы другая сторона сделала такое
уверение. Volenti non fit injuria. В государственных делах она никогда
применяться не может; ибо правитель не может ничего отдавать
общежитию из своего права. - Если только законодательство
будет достаточно добросовестно, так что не допустит заключать
без публичной санкции ни одного соглашения, которое его
требует; если только полиция достаточно бдительна; если только у
судьи в голове не только его формуляр (Formular), но сверх того
еще здравый человеческий рассудок, - то надобности в присяге
никогда и не окажется.
е) Далее, мог бы возникнуть вопрос о способе, каким следует
собирать народ для выбора эфоров, или также, после объявления
интердикта, для суда над распорядителями исполнительной
власти. В первом отношении сразу же можно понять, что состоящие в
должности эфоры (их число - это вопрос политики, и
определяется численностью народа, степенью культуры и привычного
порядка; при более высокой степени культуры будет достаточно
меньшего числа эфоров) должны объявить самый выбор, следить за
его ходом, собирать голоса и подводить результат; хотя при этом,
как уже было сказано выше, они не должны направлять этот
выбор, потому что новые эфоры станут в будущем их судьями, и не
дозволяется просить о предоставлении эфората. Для сбора
голосов на народном суде, поскольку эфоры сами являются здесь
стороной в споре, самим народом и из его среды должны быть
избраны специальные люди для этого акта (синдики).
2. Следовательно, для чистого учения о праве нам не
остается более никакого другого исследования, кроме исследования
о полиции, - ее сущности, обязанностях и границах.
255

третий раздел учения о государственном праве
Прежде всего, что такое полиция? - т.е. нужно дедуцировать
ее понятие. - Государство как таковое, состоит с подданными
как таковыми во взаимном договоре, вследствие которого с
обеих сторон есть права и обязанности. В тех случаях, когда
подданный может и будет подавать иск, мы нашли связующее
средство между ними. Но мы указали и целое множество таких
вещей, о которых иски не подают, потому что государство по
должности обязано следить за ними. Для этих случаев,
следовательно, должно существовать особое связующее средство
между государством и подданными, а это средство именно и есть
полиция. Только благодаря полиции впервые становится
возможным взаимное влияние, устойчивое взаимодействие между
ними. Она есть, следовательно, одно из абсолютно
необходимых требований для существования государства, и учение о ней
вообще входит в состав чистого естественного права.
Государство состоит с подданными в отношениях двоякого
рода: отчасти оно имеет перед ними обязанности - обязанности
защиты по договору; отчасти имеет права - заставлять их
исполнять свои гражданские обязанности и повиноваться законам.
Случаи, в которых наступает то или иное отношение, дает
полиция; она выступает посредницей в обоих этих отношениях. Как
приговор суда соотносится с положительным законом, в
отношении к гражданину, так же полиция относится к этому закону, в
отношении к властям. Она дает случай применения закона.
Прежде всего об обязанности государства защищать,
которую должна исполнять полиция. - Можно было бы думать, что в
том, что касается защиты, каждый гражданин уже и сам
напомнит государству о ней и потребует полагающейся по договору
защиты. Однако часто уже причиненный ущерб не поддается
возмещению, и цель государства состоит более в том, чтобы
предотвращать нарушения прав своих граждан, нежели в том,
чтобы наказывать их, если они уже произошли. Меры защиты и
безопасности - это первая отрасль полиции.
Каждый гражданин, - отчасти в силу своего права
обрабатывать земельный надел, изыскивать продукты, заниматься
торговлей и промыслом или, если он ничего из этого не делает, по
своему усмотрению пользоваться своей абсолютной
собственностью, - должен иметь возможность свободно и безопасно от
любого несчастного случая ходить туда и сюда по всей
территории государства. Чем больше людей собирается в одном месте,
тем более действенны должны быть меры защиты от
происшествий, каких в этом случае следует опасаться. Поэтому - воору-
256

О конституции
женные караулы и патрули; также и на шоссейных дорогах
(Landstraßen), если они небезопасны. Этим подчиненным слугам
государства отнюдь не принадлежит право вынесения
приговора, но они вполне полномочны задерживать подозрительных
лиц. На них самих следует возложить ответственность, в виде
суровых наказаний, за всё дурное, что случится в пределах
вверенного их попечению округа.
К охране этой безопасности жизни и имущества относится
надзор полиции за строительством дорог. Гражданин имеет
право требовать хороших дорог, ибо государство гарантировало
ему сколь возможно более скорое и удобное осуществление его
занятий, или, если даже он путешествует только для
удовольствия, наиболее приятное для него самого пользование своей
правомерно приобретенной собственностью. Сюда относится
уведомление о небезопасных местах посредством
предупредительных табличек и т.д. Если кто-нибудь пострадает в отсутствие
предупреждения, то ему следовало бы требовать возмещения
ущерба от государства; ибо государство гарантировало ему
безопасность при всех его не запрещенных законом действиях. Кто
не обратит внимания на предупреждение, тот несет убыток сам;
однако при этом не подлежит, сверх того, никакому наказанию,
потому что каждый сам господин своего собственного тела.
Сюда относится назначение экзаменованных и апробированных
государством врачей (эту апробацию удобнее всего производить
силами медицинских факультетов, как наиболее компетентных
судей; и для этого акта факультеты следует рассматривать как
правительственные коллегии, так же как цехи при испытании их
товарищей по профессии), надзор над аптеками. Халтура и
шарлатанство (Pfuscherei und Quacksalberei) должны быть
запрещены, для того, кто хотел бы осуществлять их\ но не
тому, кто хотел бы пользоваться их услугами, если в
государстве, где первое запрещено найдутся такие охотники; ибо
каждый сам хозяин своей жизни.
В отношении абсолютной собственности, полиция должна
защищать от насильственного вторжения (при помощи ночных
патрулей). Ей вменяется в обязанность предохранительный
надзор от угрозы пожара, меры по быстрому предупреждению и
тушению огня; надзор за строительством плотин, защита от
наводнений и т.п. Все это - абсолютная обязанность государства
в силу гражданского договора; а не только, скажем,
благотворительная мера.
Это прежде всего нужно сказать в отношении того, что
должно делать само государство. Далее же, вследствие лежащей на
9 Зак. 42
257

третий раздел учения о государственном праве
нем обязанности защиты, оно имеет право давать гражданам
законы, направленные на обеспечение сограждан от нарушений,
на облегчение надзора, и на обнаружение виновных. Они
называются полицейскими законами и отличаются от гражданских
законов в собственном смысле тем, что последние запрещают
действительное нарушение, первые же имеют целью
предотвратить возможность нарушения. Гражданский закон запрещает
действия, которые сами по себе причиняют ущерб правам
других: воровство, разбой, посягательство на жизнь и плоть и т. п.,
и подобные запреты каждый, конечно же, находит
справедливыми. Полицейский закон запрещает действия, которые сами
по себе не вредят ни одному человеку и кажутся совершенно
безразличными; но которые облегчают нарушение прав других,
и затрудняют защиту этих прав государством и обнаружение
виновных. Неосведомленные люди находят обыкновенно такого
рода запреты несправедливыми и подвергают сомнению право
государства издавать их. (Так, если присмотреться поближе,
академическая свобода мыслится многим просто как
освобождение от всех полицейских законов] тогда как, разумеется,
в академиях также должна быть полиция.) Но право и
обязанность давать подобные законы ясно проистекают из
полицейской власти государства. Если попытаться более ясно
представить дело на примере: без сомнения, от того, что некто
появляется на улице вооруженным, не происходит никакого ущерба
правам ни одного человека; ибо какое может быть дело другому
до того, что я ношу у себя на теле? Однако из-за этого
становится гораздо легче нанести ему повреждение, и оттого государство
имело бы, по моему мнению, полное право воспретить ношение
оружия и даже владение им в собственном доме; если бы только
оно могло быть вполне уверено, что ни один из его граждан не
окажется в положении необходимой обороны. (Так, в римской
республике было запрещено появляться в городе вооруженным;
и полководец, ожидавший себе почестей триумфа, должен был
до самого дня своего торжественного вступления в город
оставаться перед стенами города (ad urbem) или, если он все-таки
хотел войти в город раньше, должен был сложить оружие и
отказаться от ожидаемых почестей (73).) Но совершенно несомненно
государство имеет право запретить владение известного рода
оружием, например нарезных ружей (Windbüchsen). Они никогда
не могут оказаться нужны для самозащиты. Зачем должен
бояться шума тот, кто отстаивает право? Это, абсолютно точно,
инструмент для убийства из-за угла. - Отсюда, впрочем, вовсе
не следует, что тот, кто владел бы такой винтовкой, действитель-
258

О конституции
но использовал бы ее для убийства из-за угла. Это убийство
запрещено гражданским законом. Но при помощи ее убийство из-за
угла делается легко возможным, а для иной цели именно в этом
инструменте никто не нуждается; поэтому никто не должен даже
и иметь его: и это владение запрещает полицейский закон. - Что
в известные часы ночи не разрешается появляться на улице без
света, - это был бы полицейский закон; и намерение его было бы
таково, чтобы каждого можно было с легкостью опознать. Тем, что
мы находимся на улице без освещения, мы не вредим ни одному
человеку, но в темноте было бы очень возможно причинить вред
другому, и именно эта возможность должна быть отрезана. - Тот,
кто нарушает полицейский закон, должен приписывать самому
себе все те неприятности, которые могут произойти из этого для
него, и подлежит, кроме того, наказанию.
Главная максима всякой хорошо устроенной полиции
необходимо есть следующая максима: каждого гражданина должно
быть возможно сразу же признать всюду, где это требуется,
как то или иное определенное лицо: ни у кого не должно быть
возможности остаться неизвестным чиновнику полиции. Этого
можно достичь только следующим образом. Каждый должен
постоянно иметь при себе паспорт, выданный ближайшим к нему
властным органом, в котором была бы точно описана его
личность; и это имеет силу без различия сословий. Поскольку одно
лишь словесное описание личности всегда остается
двусмысленным, то пусть у важных особ, которые, следовательно, могут и
оплатить это, в паспорте вместо описания находится верно
написанный портрет. Пусть ни одного человека не принимают в каком-
нибудь селении, если не знают в точности место его последнего
нахождения и его самого по этому паспорту. Чего можно достичь
при помощи этого паспорта - примечательный пример тому мы
найдем ниже. Однако, чтобы не мешать даже тому невинному
удовольствию, которое может получить человек от своей
неизвестности, полицейским чинам должно быть под страхом
наказания запрещено когда-либо требовать предъявления этого
паспорта из одного только озорства или любопытства, но предписано
требовать его только там, где необходимо удостоверить личность;
и об этой необходимости им надлежит вменить в обязательство
представлять отчет своему вышестоящему начальству (Instanz).
Что происходит в доме, о том государство не знает; но то, что
происходит на улице, по которой ведь нужно пройти, чтобы
попасть в дом, - это подлежит его надзору. Граждане не могут,
следовательно, собираться в известном доме без того, чтобы
полиция знала об этом и обладала силой, так же как и правом
259

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
(поскольку улица ведь подчинена ей), воспрепятствовать
проведению собрания, если оно вызывает у нее подозрение. Если
собирается вместе столько людей, что они могут представлять
опасность для общественной безопасности - ее может
представлять всякое общество, настолько многочисленное, чтобы
быть способным оказать вооруженной силе сопротивление на
месте, - то полиция должна потребовать отчета в том, что они
желают делать сообща, и принять на себя надзор за тем,
действительно ли они делают то, что было ими указано. Домашнее
право в таком случае теряет силу; или, если владелец дома не
желает допустить, чтобы оно утратило силу, то пусть собираются
в общественном доме. Так же точно обстоит дело при
скоплениях народа на улицах, рынках и т.д.; полиция имеет право
воспрепятствовать им или осуществлять за ними надзор. -
Государство в этом отношении должно издать закон, [гласящий], что,
смотря по обстоятельствам, собираться, не извещая полицию о
своем собрании и цели этого собрания, с тем чтобы она
соответственно этому могла принять свои меры, может не более
определенного числа людей.
В отношении обеспечения абсолютной собственности нужно
ответить еще на два вопроса: а именно: как следует
препятствовать подделке векселей и как следует препятствовать подделке
денег? Я с тем большей охотой останавливаюсь на этих
вопросах, чтобы при этом показать в то же время на одном-двух
примерах, что для хорошей полиции совершенно не составляет
труда даже то, что считается невозможным.
Прежде всего о векселях. Я говорю о вексельных письмах
в собственном смысле, ценность которых получает каждый, кто
держит их в руках, а не о простых ассигнациях, в которых назван
определенный получатель. В больших торговых городах
(Handelsplätze), особенно на ярмарках, вексель за один день очень
много раз меняет своего владельца. Те лица, через руки которых
он прошел, может быть, не знают друг друга. Купец же едва ли
примет вексель, если ему незнакомы выдавшая его компания
и рука его подписавшего. Но подписи можно подделать; и говоря
короче, фальшивые векселя действительно выписывают и
принимают, а потому обман при помощи их должно считать вполне
возможным. Между тем в конце концов, разумеется, то, что некий
вексель фальшив, обнаруживается, если вексель возвращается
к лицу, его якобы выдавшему. Но как же теперь можно обнаружить
того, кто обманом подменил его, и схватить его, чтобы предъявить
ему претензии по возмещению убытка? В описанном здесь
полицейском устройстве это не составляет ни малейшей трудности.
260

О конституции
Имена тех, через чьи руки прошел вексель, всегда бывают
отмечены на оборотной его стороне. Но при обычном устройстве
некто ведь может назваться ненастоящим именем. Если о нем начнут
спрашивать, то его нигде не найти. Согласно нашему
предложению, каждый передающий вексель другому, если он не известен в
точности лично принимающему вексель, должен был бы,
предъявив паспорт, доказать, что он - именно это определенное лицо,
где его можно найти и т.д. Принимающий вексель обязан требовать
от него предъявления паспорта и по паспорту признать его.
К имени передающего вексель на оборотной его стороне просто
делается прибавление: с паспортом от такого и такого
властного органа. - Нужно написать на два слова больше и нужно на
одну или две минуты больше времени для того, чтобы взглянуть на
паспорт и на личность его владельца; а в остальном это дело будет
так же легко, как было прежде. - Где же мы снова найдем этого
человека в случае, если вексель окажется фальшивым и следствие
вновь вернется к нему же? В нашем полицейском устройстве и
сейчас уже никому не позволено выезжать из какого-нибудь
селения (его могут задержать под воротами), не определив того
селения, куда он на первых порах полагает ехать, о чем делается
отметка в реестре селения и в его паспорте. Его не примут ни в каком
другом селении, кроме указанного в паспорте. При своем отъезде
из этого селения он снова подлежит действию тех же правил,
а следовательно, можно будет отыскать дальнейшие его следы. Но
если он иностранец или едет за границу? Имеющие полицию (poli-
zierte) государства, особенно государства, занимающиеся
торговлей, должны прийти к соглашению между собою об этом
учреждении, так чтобы обманщика можно было преследовать по всем
странам. Паспорт государства, не присоединившегося к этому
учреждению, не признается, а следовательно, гражданин этого
государства исключается из права представлять вексель к оплате
(präsentieren). Это, без сомнения, понудит занимающиеся
торговлей государства принять это учреждение. - Но, мог бы сказать кто-
нибудь, ведь могут сделать фальшивые паспорта; а тем самым
весь успех этих мер будет совершенно погублен. Мы отвечаем:
необходимо сделать невозможной саму эту подделку; а для этого
ведь, без сомнения, есть достаточные средства, например
изготовляемая исключительно для паспортов бумага или пергамент, как
это было для французских ассигнатов (Assignaten) (74); которая
находится только в руках верховных властей, изготовляется под
их надзором, и распределяется между подчиненными органами
власти, которые обязаны представлять отчет о ее расходовании.
Но разве же нельзя подделать саму эту бумагу? Так же подделы-
261

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ УЧЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРАВЕ
вали ведь, несмотря на эту меру предосторожности, и
приведенные нами в пример французские ассигнаты. - Конечно, их
подделывали и подделывали потому, что этим удовлетворялся немалый
интерес - интерес как страсти к наживе, так и политической
враждебности; и потому что подделанную однажды бумагу можно было
употреблять стократно. Здесь нужно сделать один фальшивый
паспорт; и для этого станут принимать столь далеко идущие меры,
применять в соединении столь многие искусства? Наибольший же
интерес при этом мог бы быть только тот, чтобы выпустить в
обращение фальшивый вексель на крупную сумму. Но разве же это
стоило бы понесенных для этого издержек и трудов, - не считая
еще сопряженных с этим опасностей?
Что касается второго пункта, подделки монеты - государство
гарантирует ценность денег; кто принимает денежную единицу
как настоящую (richtig), принимает ее под слово государства,
клеймо (Stempel) которого на ней имеется; государство, таким
образом, должно ручаться каждому гражданину за подлинность
денег; а кто без своей в том вины (ohne sein Verschulden) был
обманут посредством фальшивых денег, тому государство по
праву должно было бы возместить ущерб и обменять
фальшивые деньги на подлинные.
Однако при каких условиях некто бывает обманут без своей
в том вины? При каких условиях следует верить, что он не мог
отличить фальшивых денег? Знание денег входит в состав
воспитания гражданина, и заключить, что фальшивые деньги было
почти невозможно распознать, можно в случае, если с их
помощью были обмануты многие люди.
Следовательно, непосредственный интерес государства и
отрасль его полицейского надзора составляет предотвращение
подделки монеты и обнаружение фальшивомонетчиков. Как это
должно происходить? Не при помощи опроса, как там, где дело
идет о векселе, ибо решительно никто не может сказать, от кого
он получил ту или другую монету. - Если, однако, дело идет о
значительных суммах, то он вполне может это знать, и в таком
случае следует произвести опрос. - Вообще же полиция должна
упредить самый поступок, производя надзор за материалами,
которые могли бы быть употреблены для изготовления
фальшивых монет (на этот счет она должна обратиться за наставлением
к химии), устроив так, чтобы эти материалы, так же как и яды, не
выдавались без указания имени желающего получить их (само
собой понятно - признанного по своему паспорту) и без
извещения об их предполагаемом употреблении. За это
обстоятельство государство может ручаться тем более, что рудники, как
262

О конституции
было показано выше, находятся в его владении. Пусть оно
сохраняет за собою монополию на металлы, полуметаллы и
другие тому подобные материалы и не выдает их даже
мелкооптовым торговцам без подтверждения того, кому и на какое
употребление было выдано прежде ими полученное.
Кроме названных обязанностей защиты, исполнительная
власть имеет также право следить за исполнением законов, как
гражданских законов, так и полицейских законов. Она должна
отвечать за каждое совершаемое на территории государства
преступление и доставлять преступника в суд. Но сразу же ясно,
что для этого попечения о законах не понадобится никаких
особенных мер, но что при помощи описанных нами мер защиты
будет одновременно достигаться также и эта последняя цель.
Если случается, что кто-то поступает несправедливо и
преступает закон, то одновременно случается также и то, что кто-то
нуждается в защите.
То, чтобы каждый, кто испытывает соблазн как-либо
преступить закон, с полной уверенностью предвидел, что он будет
обнаружен и хорошо известным ему способом наказан, - таково
исключительное условие действенности законодательства и
всего устройства государства. Если преступник может с большою
степенью вероятности обещать себе сокровенность и
безнаказанность, - что же должно удержать его тогда от совершения
преступления? Разве, несмотря на самые мудрые законы, какие,
допустим, могут быть у нас, мы не живем тогда по-прежнему все
в том же естественном состоянии, где каждый делает то, что
может, и где мы постоянно остаемся в зависимости от доброй
воли других? К тому же тогда будет очевидною
несправедливостью наказывать тех немногих, кто попадается, по всей
строгости закона. Разве у них, коль скоро они видели вокруг себя
безнаказанность, не было обоснованных видов на то, что она так же
выпадет и на их долю? Разве мог удержать их от преступления
закон, который они должны были считать не имеющим силы?
Насмешка, обращенная повсюду из уст простого человека по
адресу наших государственных устройств: что в них наказывают
не за преступление, а за то, что дал себя поймать, - точна и
справедлива. Требование к служительнице законодательства,
полиции, чтобы она доставляла в суд каждого виновного без
исключения, есть абсолютно обязательное требование.
Относительно возможности удовлетворить этому требованию
я встретил сомнения у своих слушателей, и не могу ожидать, что
мои читатели воспримут это требование как-либо иначе. Если
бы утверждение этой невозможности было обосновано, то я бы,
263

третий раздел учения о государственном праве
нимало не задумавшись, заключил: значит, невозможно также и
государство вообще, и всякое право между людьми. Все так
называемые государства суть не что иное, и никогда не будут
чем-либо иным, как угнетение сильнейшими более слабых под
предлогом права, чтобы использовать их в свое удовольствие;
и с этим угнетением необходимо должно быть сопряжено
дозволение более слабым - отыграться за то, со своей стороны, на
еще слабейших, насколько это им по силам: а государственное
право есть не что иное, как учение о том, до какого предела
более сильный может быть несправедливым, не повредив своей
выгоде, как это иронически описывает Монтескье (75). Но разве
это утверждение о неисполнимости имеет какой-нибудь довод в
свою пользу и откуда же оно само могло бы возникнуть? Оно
возникает оттого, что говорящие так не желают держаться
изложенного здесь понятия государства, не рассматривают его как понятие о
некотором органическом целом, в котором только и могут
существовать все эти части, и вне связи которого, в некоем другом
целом, они решительно существовать не могут; что, когда полагают
по отдельности части, то силой фантазии снова и снова
подставляют при этом в своем уме образ наших обычных государств. Что
же удивляться, если теперь одна часть ни с какого угла не желает
помещаться в целое. В обычных государствах требование
доставлять правосудию виновника каждого противоправного деяния,
разумеется, неисполнимо; или, если бы оно и могло быть исполнено,
если бы, например, одно из существующих государств пожелало
применить с пользой для себя некоторые из указанных здесь
полицейских средств: то это было бы несправедливостью, которую
народ не стал бы долго терпеть, и введением которой государство
приготовило бы только собственную погибель. Ибо там, где свыше
(von oben herab) господствуют беспорядок и неправда, там
правительство может существовать только благодаря тому, что оно
дозволяет так же точно и нижестоящим знатную меру беспорядка,
который не затрагивает только его самое.
Источник всех бед в наших нуждой образованных
государствах (Notstaaten) - это только и исключительно беспорядок, и
невозможность навести порядок. Что отыскание виновного в
нем'00™ так часто встречает большие и непреодолимые
трудности, происходит единственно оттого лишь, что есть так много
людей, до которых нет никакого дела государству и которые не
имеют в государстве никакого определенного сословия. В
государстве с описанной здесь конституцией у каждого есть свое
определенное сословие, полиция приблизительно точно знает,
где находится и чем занимается в любое время дня каждый
264

О конституции
гражданин. Каждый должен трудиться, и у каждого, если он
трудится, есть средства к жизни: рыцарей предприимчивости
(Chevaliers d'industrie) не существует; ибо на всей территории
государства им нигде не предоставляют приюта. Каждого можно
признать сразу же на месте, при помощи описанного выше
паспорта. В подобном государстве преступление есть нечто крайне
необычное; ему предшествует известное необычное движение.
В государстве, где все есть порядок, и все идет по струнке (nach
der Schnur geht), полиция замечает это необычное движение
и сразу же проявляет внимание к нему; и так я, со своей
стороны, не постигаю возможности того, как преступление и его
виновник могут оставаться здесь втайне.
При этом нужно заметить еще, что в порядке работ
описанной здесь полиции нет надобности ни в каких шпионах, ни в
каких тайных соглядатаях. Утайка (Verheimlichung) всегда мелка,
низка и аморальна. Каждый должен иметь смелость делать на
глазах всего мира то, что он вообще позволяет себе делать.
Кому же должно государство давать эти бесчестящие
поручения? Должно ли оно само поощрять граждан к бесчестию и
аморальности и объявлять их долгом? И потом, если государство
однажды уполномочит некоторых людей на секретность, кто же
поручится ему в том, что они сами не станут использовать своей
потаенности для преступления?
Зачем же хотят тайно наблюдать за гражданами? Затем, чтобы
они не думали, что за ними наблюдают. А для чего же они не
должны так думать? Для того чтобы они могли непринужденно
обнаружить свои мысли о правительстве и свои планы, направленные
против него, и сами сделались собственными предателями; или
чтобы они объявили то, что им вообще известно о тайных
противозаконных действиях. Первое нужно только там, где правительство
и подданные живут в состоянии непрестанной войны друг с другом,
подданные несправедливо угнетены и по праву военного времени
стремятся вновь обрести свою свободу; второе - только там, где
полиция в целом недостаточно бдительна, так что нечто могут
сохранять в тайне от нее. В описанном здесь государстве не имеет
места ни то, ни другое. - Лейтенант парижской полиции, который
хотел дать своим соглядатаям униформу, сделался посмешищем
развращенного народа, и этой ничтожной мелочью спас свою
жизнь. По моему мнению, он обнаружил здравый неиспорченный
смысл. В описанном здесь государстве чиновники полиции могут
иметь униформу. Они в такой же мере здесь суть достопочтенные
свидетели невинности, в какой они же - обвинители преступления.
Как могла бы безупречная правда страшиться надзирающего ока и
ненавидеть его?
265

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
(как первое приложение к естественному праву)
ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ
Дедукция брака
Примечание
Точно так же, как выше нам сначала нужно было
дедуцировать существование множества разумных существ друг рядом с
другом и отношение этих существ к чувственному миру, чтобы
иметь предмет для применения понятия права; так точно и здесь
мы должны прежде познакомиться, и притом при помощи
дедукции, с природою брака, чтобы мы смогли с умом применить к
нему понятие права. И как разумные чувственные существа и
чувственный мир для них появляются отнюдь не в силу понятия
права; так же и брак возникает отнюдь не в силу этого понятия.
Брак вовсе не есть только юридическое общество, как, скажем,
государство; он - естественное и моральное общество.
Нижеследующая дедукция, стало быть, не является
юридической; но в учении о праве она необходима для понимания тех
юридических положений, которые предстоит высказать
впоследствии.
§1
Природа основала свою цель продолжения человеческого
рода на естественном влечении в двух особенных полах,
которое существует, кажется, только ради себя самого и не имеет в
намерении ничего более, кроме своего собственного
удовлетворения. Оно само есть цель нашей природы, несмотря на то что
для природы вообще оно есть только средство. Между тем как
люди не преследуют никакой другой цели, кроме удовлетворения
этого влечения, естественные последствия этого
удовлетворения без дальнейшего содействия человека ведут к достижению
цели природы.
Правда, впоследствии благодаря опыту и отвлеченному
мышлению человек может узнать, что такова цель природы, и поста-
266

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Дедукция брака
вить перед собою эту цель, нравственно облагораживаясь при
удовлетворении этого влечения. Однако прежде опыта, и в
своем естественном состоянии, он этой цели не имеет, но
последнюю цель его составляет одно лишь удовлетворение влечения;
и так оно и должно быть, если только цель природы должна быть
наверное достигнута.
(Причину того, почему природа должна была обособить два
разных пола, единственно лишь через соединение которых и
возможно продолжение рода, я укажу здесь только вкратце;
потому что это исследование, собственно говоря, не относится
к настоящему предмету.
Образование подобного себе существа есть последняя
ступень образующей силы в органической природе, и эта сила
необходимо оказывает действие всякий раз, если будут даны
условия ее действенности. Если бы они были теперь даны
всегда, то в природе происходил бы непрерывный переход в другие
облики, но никогда бы не было пребывания одного и того же
облика, было бы вечное становление (ewiges Werden) и не было
бы никогда бытия (Sein); а поскольку не было бы ничего, что
могло бы переходить, то не был бы даже возможен и переход;
это немыслимая и противоречивая в самой себе мысль. (Это -
то же состояние, которое выше (с. 212) я назвал спором бытия и
небытия**™'). Так не будет возможна никакая природа.
Если природе надлежит быть возможною, то род должен
иметь еще особенное органическое существование, кроме
существования своего как рода; и все же он должен существовать
также и как род, чтобы иметь возможность размножаться. Это
было бы возможно лишь таким образом, чтобы образующая род
сила была разделена, словно бы разорвана на две абсолютно
сопринадлежные друг другу, и только в своем соединении
составляющие некоторое размножающееся целое половины. Лишь
в этом разделении эта сила образует индивидуум. Только в
соединении и лишь поскольку они могут быть соединены,
индивидуумы впервые образуют род; ибо быть и образовывать
означает в органической природе одно и то же. Индивидуум
пребывает единственно лишь как тенденция к образованию рода.
Только так в органическую природу вошли покой и бездействие
силы, а с покоем - определенный облик; и только так она
впервые стала природой; а потому этот закон обособления двух
образующих полов необходимо проходит через всю органическую
природу.)
267

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
§2
Особенное назначение этого устройства природы состоит в
том, чтобы при удовлетворении влечения или при содействии
цели природы в том, что касается собственно акта зачатия
(Zeugung), один пол держался лишь деятельно, а другой - только
страдательно.
(Можно указать причину также и этого ближайшего
определения природы. Где-нибудь должна была быть соединена в
полноте система совокупных условий для зарождения тела такого же
рода, и будучи однажды приведена в движение, она должна
была развиваться согласно своим собственным законам. Пол,
в котором она заключается, называется во всей природе
женским полом. Только перводвижущий принцип можно было
обособить; и его нужно было обособить, если должен был
возникнуть устойчивый облик. Пол, в котором этот принцип
зарождается в обособленности от подлежащего образованию
вещества, называется во всей природе мужским полом.)
§з
Характер разума есть абсолютная самодеятельность: чистое
страдание ради страдания противоречит разуму и совершенно
уничтожает его. Следовательно, нисколько не противно разуму,
чтобы первый пол ставил себе целью удовлетворение своего
полового влечения, поскольку оно может быть удовлетворено
посредством деятельности: но решительно противно разуму, чтобы
второй пол ставил себе целью удовлетворение своего полового
влечения, потому что тогда он сделал бы себе целью простое
страдание (ein bloßes Leiden). Следовательно, второй пол или сам
по своим задаткам не является разумным, что противоречит
допущению, что они должны быть людьми; или же вследствие
особенной его природы этот задаток его не может получить развития,
что противоречит себе самому, потому что в таком случае мы
допустили бы в природе некий задаток, которого бы мы в природе не
допускали; или, наконец, он никогда не может делать себе целью
удовлетворение своего полового влечения. Подобная цель и
разумность совершенно взаимно уничтожают друг друга.
Однако же половое влечение этого второго пола, его
проявление и удовлетворение входят в план природы. Необходимо
поэтому, чтобы у женщины это влечение являлось в другом обличье и
чтобы оно могло сосуществовать с разумностью, само являлось бы
как влечение к деятельности; а именно как характерное природное
влечение к присущей только этому полу деятельности.
268

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Дедукция брака
Поскольку на этом положении зиждется вся последующая
теория, то я попытаюсь представить его в надлежащем свете
и предупредить возможные неверные его понимания.
1. Здесь идет речь о природе и о природном влечении, т.е.
о чем-то таком, что женщина, если только наличествуют оба его
условия, разум и влечение пола, без всякого применения своей
свободы и будучи всецело предоставлена самой себе, найдет
в себе как нечто данное, изначальное и не поддающееся
объяснению ни из каких ее предшествующих свободных действий. Тем
самым, однако, мы вовсе не отрицаем возможности того, что
женщина может или опуститься ниже своей природы, или же
свободно возвыситься над нею; самое это возвышение, впрочем,
не многим лучше, чем опущение. Ниже своей природы женщина
опускается, если унижается до неразумия. Тогда половое
влечение может вступить в сознание в его истинном облике и
сделаться обдуманной целью действования. Над своей природой
женщины возвысились бы, если бы удовлетворение полового
влечения не было целью ни в его грубом виде, ни в том облике,
который оно принимает в благоустроенной женской душе; но
мыслилось бы как простое средство для другой, свободно
предположенной себе цели. Если эта цель не должна быть
совершенно предосудительного рода (как, скажем, цель носить звание
женщины и иметь виды на надежный кусок хлеба, - ибо в таком
случае свою личность делают средством для некоторого
наслаждения), то это не может быть никакая иная цель, как только
сама цель природы - иметь детей; которую некоторые и приводят в
свое оправдание. Но, поскольку этой цели они могли бы достичь
с любым возможным мужчиной, а значит, в их принципе не
имеется никакого основания для того, почему они выбирают именно
этого мужчину, то они вынуждены признать - как самое сносное
из того, что еще возможно предположить, - что они взяли этого
мужчину только потому, что он был первым, кого они вообще
могли получить; а это допущение не свидетельствует в них
особенной глубины уважения к себе. Но, даже не считая этого
сомнительного обстоятельства, может быть, и можно было бы
признать, что эта цель вообще может обосновать решение жить с
неким мужчиной; но приводит ли она, как ясно мыслимая цель,
к поставленной цели и будут ли дети в самом деле зачаты
согласно понятиям, - у знатока людей были бы, вероятно, причины
сомневаться в этом. - Да простят эту определенность
выражений моему стремлению показать во всей их наготе опасные
софизмы, при помощи которых пытаются приукрасить и
увековечить на свете отречение от своего истинного предназначения.
269

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
Если обозначить все это соотношение в образном виде:
согласно природному устроению, второй пол стоит на одну ступень
ниже первого; он представляет объект приложения некой силы
первого, и так и должно было обстоять, если оба они должны
быть сопряжены воедино. Однако же оба они должны быть
равны друг другу как моральные существа. Это возможно было
устроить лишь таким образом, что во втором поле была
вдвинута новая, совершенно недостающая первому полу ступень. Эта
ступень есть тот облик, в каком является в нем половое
влечение; которое мужчине предстает в его истинном облике.
2. Мужчина может, не отказываясь от своего достоинства,
сознаться себе в половом влечении и искать его удовлетворения; я
имею в виду - изначальным образом. Кто, будучи соединен с
любящей женщиной, все еще мог бы делать себе целью одно
только это удовлетворение, - тот был бы грубым человеком;
причины этому выяснятся ниже. Женщина не может сознаться
себе в этом влечении. Мужчина может свататься (freien);
женщина - нет. Если бы она стала делать это, то это было бы
величайшим пренебрежением к самой себе. Отказ в сватовстве,
когда его получает мужчина, говорит только: я не желаю
подчиняться тебе; а это можно стерпеть. Отказ в сватовстве, когда его
получила бы женщина, означал бы: я не желаю принять уже
совершенного тобою подчинения; а это, без сомнения,
невыносимо. - Исходящих из понятия права рассуждений она здесь не
ведет; и если некоторые женщины держатся мнения, будто им
следовало бы так же точно иметь право искать женихов, как
мужчинам - невест, то можно спросить их: кто же оспаривает за
ними это право, и почему же, следовательно, они до сих пор им
не пользуются. Это совершенно все равно, как если бы кто
исследовал, не имеет ли человек такого же права летать, как и
птица. Оставим лучше в покое вопрос о праве до тех пор, пока
кто-нибудь в самом деле не полетит.
На этом единственном различии основывается все остальное
различие между двумя полами. Из этого закона женской
природы возникает женская стыдливость, которая в этом виде
мужскому полу не свойственна. Грубые мужчины даже хвалятся
совершаемыми делами сладострастия; но, при самой ужасной
глубине безнравственности, в которую не раз опускался женский
пол и в том намного превосходил нравственную испорченность
мужчин, никогда не слыхали, чтобы то же делали и женщины;
даже проститутка охотнее сознается в том, что занимается
своим постыдным промыслом из корыстолюбия, нежели в том, что
предается ему ради сладострастия.
270

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Дедукция брака
Женщина не может сознаться себе в том, что она предается
наслаждению пола, - а поскольку в разумном существе нечто
есть лишь постольку, поскольку оно осознает его, - женщина
вообще не может предаваться наслаждению пола для того, чтобы
удовлетворять свое собственное влечение; а поскольку она все-
таки должна предаваться ему в силу некоторого влечения, то
влечение это не может быть никаким иным, кроме только
влечения удовлетворить мужчину. В этом действии она становится
средством для цели другого; потому что она не могла быть в нем
своей собственной целью, не отказываясь от своей конечной
цели: достоинства разума. Несмотря на то что она становится
средством, она утверждает свое достоинство тем, что делает
себя средством добровольно, вследствие благородного
природного влечения - влечения любви.
Итак, любовь - вот тот облик, в котором половое влечение
обнаруживает себя в женщине. Но любовь - это когда мы
приносим себя в жертву ради другого, не вследствие понятия, но
вследствие природного влечения. Одно лишь половое влечение
никогда не следовало бы именовать любовью; это - грубое
злоупотребление словами, которое, похоже, ставит целью предать
забвению все благородное в человеческой природе. По моему
мнению, вообще не следовало бы называть любовью ничего,
кроме только что мною описанного. В мужчине изначально есть
не любовь, а половое влечение; любовь есть в нем вообще не
изначальное, а только перенятое, производное, впервые
развитое в нем лишь соединением с любящею женщиной
влечение, и имеет в нем совершенно иной вид; как мы и увидим это
ниже. Только женщине любовь, это благороднейшее из всех
природных влечений, бывает прирождена изначально; как и
другие общительные влечения, о которых ниже. В женщине половое
влечение получило моральный облик, потому что в своем
природном облике оно совершенно бы уничтожило ее моральность.
Любовь - это точка самого тесного соединения природы и
разума; она - то единственное звено, где природа вмешивается в
дело разума; она есть, следовательно, самое превосходное из
всего естественного. Нравственный закон требует, чтобы мы
забывали себя в других; любовь сама предает себя для другого.
Если подытожить все коротко: В неиспорченной женщине не
проявляется никакого полового влечения, но только любовь;
а эта любовь есть природное влечение женщины к тому, чтобы
удовлетворить мужчину. Правда, это - такое влечение, которое
настоятельно ищет себе удовлетворения: но это его удовлетво-
271

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
рение есть не чувственное удовлетворение женщины, но -
мужчины; для женщины это - только удовлетворение сердца. Ее
потребность состоит лишь в том, чтобы любить и быть любимой.
Только так влечение к отдаче себя получает характер свободы и
деятельности, который он должен был иметь, чтобы он мог
сосуществовать с разумом. - Нет, наверное, ни одного мужчины,
который бы не чувствовал абсурда в намерении обратить это
суждение и приписывать мужчине подобное же влечение
удовлетворять потребность женщины, - подобной потребности он
не может ни предположить у женщины, ни помыслить себя
орудием ее удовлетворения, не стыдясь при этой мысли до самой
глубины своей души.
Поэтому также женщина, в соединении полов, не во всяком
смысле является средством для цели мужчины; она есть
средство для своей собственной цели - для удовлетворения ее
сердца; и лишь поскольку речь идет о чувственном
удовлетворении, она есть средство для цели мужчины.
Притворяться, будто в этом образе мысли женщины мы
находим некоторую иллюзию, и говорить, скажем: так, значит, в конце
концов ее втайне подгоняет все-таки половое влечение, - было
бы догматическим заблуждением. Женщина не видит ничего
более, и природа ее не простирается далее одного лишь влечения
любви; значит, она и не есть более того. Что мужчина, который
не имеет и не должен иметь женской невинности и который
может сознаться себе во всем, анализирует это влечение, - до
этого женщине нет никакого дела; для нее это влечение просто, ибо
женщина - не мужчина. Будь она мужчиной, говорящие такое
были бы правы; но тогда она не была бы она] и все было бы по-
другому. - Или нам хотят, пожалуй, предъявить основное
влечение женской природы, как вещь в себе?
§s
Делая себя средством для удовлетворения мужчины,
женщина отдает свою личность; она обретает ее вновь вместе со всею
полнотой своего достоинства, только если она сделала это из
любви к этому одному мужчине.
Но если бы этому настроению однажды настал конец, и
женщина перестала бы видеть в удовлетворенном мужчине того, кто
любезен ей более всех индивидов его пола; и даже если бы она
могла помыслить себе только одну возможность этого, от этой
мысли она сделалась бы презренной в собственных своих
глазах. Если бы возможно было, чтобы он не был для нее
любезнейшим из всех индивидов его пола, то, поскольку среди всех
272

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Дедукция брака
индивидов его пола она предается все-таки одному лишь ему,
для того невозможно предположить иного основания, кроме
только того, что все-таки втайне природа побудила ее
удовлетворить лишь поскорее, и с первым попавшимся мужчиной, свое
влечение; а эта мысль, вне всякого сомнения, обесчестила бы
ее в собственных глазах. Таким образом, если только она отдает
себя, сохраняя свое достоинство, предположение ее при этом
необходимо таково, что ее настоящее настроение никогда не
может окончиться, но что оно вечно, как вечна и она сама. Та,
что отдает себя однажды, отдает себя навсегда.
§6
Та женщина, которая предает свою личность, утверждая при
этом свое достоинство, необходимо отдает своему любимому
все, что она имеет Если бы самоотдача не была неограниченной
и если бы в этой самоотдаче она оставила за собою хотя самую
малость, то этим самым ясно бы показала, что оставленное
имеет для нее большую ценность, чем ее собственная личность;
что было бы, без сомнения, глубоким унижением ее личности.
Ее собственное достоинство основано на том, что она целиком,
жизнью и бытием своим принадлежит своему мужу, и без единой
оговорки забыла себя с ним и в нем. Самое меньшее, что
следует отсюда, - это то, что она уступает ему свое имущество и все
свои права и уезжает с ним. Только в соединении с ним, только у
него на глазах и в его делах у нее есть еще жизнь и
деятельность. Она перестала вести жизнь отдельного индивидуума; ее
жизнь стала частью его жизни (это превосходно выражается тем,
что она принимает фамилию своего мужа).
§7
Положение мужчины при этом таково. Он, который может
сознаться себе во всем, что есть в человеке, а следовательно,
находит в себе самом всю полноту человечности, обозревает
все это соотношение так, как никогда не сможет обозреть его
женщина. Он видит, что изначально свободное существо
свободно и с безграничным доверием безусловно подчинилось ему;
видит, что она ставит в совершенную от него зависимость не
только всю внешнюю свою судьбу, но также и внутренний покой
своей души и свой нравственный характер, - пусть даже и не
сущность его, но все же свою веру в этот характер: поскольку
ведь вера женщины в себя самое и в свою невинность и
добродетель зависит от того, что она никогда не должна переставать
уважать и любить своего мужа более всех индивидов его пола.
273

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
Как нравственные задатки в природе женщины проявляются
в любви, так нравственные задатки в природе мужчины
проявляются в великодушии. Он прежде всего желает быть
господином; но перед тем, кто доверчиво предается ему, он вольно
слагает всю свою власть. Быть сильным с тем, кто тебе подчинился,
пристойно только евнуху, не имеющему силы противостоять
сопротивлению.
Вследствие этого природного великодушия мужчина самим
отношением со своею супругой понужден бывает, прежде всего,
к тому, чтобы быть достойным уважения, поскольку весь ее
покой зависит от того, чтобы она могла уважать его больше всех на
свете. Ничто не убивает так же безвозвратно любовь женщины,
как низость и бесчестие мужчины. - Так, женский пол вообще
прощает нашему полу все остальное, не прощает только
трусости и слабохарактерности. Причина тому - отнюдь не какое-то
своекорыстное посягательство их на нашу защиту; это только
чувство невозможности подчиниться подобному полу так, как
того требует их предназначение.
Покой женщины зависит от того, чтобы она всецело
подчинилась своему мужу и не имела бы никакой иной воли, кроме его
воли. Отсюда следует, что, поскольку он знает это, он не может,
не отвергая в себе своей собственной природы и достоинства,
мужского великодушия, не трудиться постоянно над тем, чтобы
насколько возможно облегчить ей это подчинение. А этого он не
сможет достигнуть, если позволит супруге господствовать над
собою; ибо гордость ее любви состоит в том, что она подчинена
ему и кажется подчиненной, и сам не знает о себе иного, кроме
того, что покорна ему. Мужчины, подчиняющиеся господству
своих женщин, делают себя этим самым презренными для них
же самих и лишают их всей полноты блаженства в браке. Это
может произойти только так, что он будет выслеживать ее
пожелания, чтобы дать ей исполнять как его собственную волю то,
что она всего охотнее стала бы делать, будь она предоставлена
самой себе. - Ведь речь идет здесь не об одном лишь
удовлетворении ее прихотей и причуд, затем лишь, чтобы
удовлетворить их; дело идет о цели много более высокой - о том, чтобы
облегчить ей задачу непрестанно любить своего супруга более
всего и всех и сохранять невинность в своих собственных глазах.
Чтобы супруга, сердце которой не удовлетворится таким
послушанием, которое не стоит ей никаких жертв, будет и сама, со
своей стороны, подсматривать потаенные высшие пожелания
своего супруга и стараться с пожертвованиями исполнять их, -
за этим дело также не станет. Чем больше будет жертва, тем
274

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Дедукция брака
полнее будет удовлетворение ее сердца. Отсюда возникает
супружеская нежность (деликатность ощущений и отношения).
Каждый из супругов желает отказаться от своей личности, с тем
чтобы господствовала одна лишь личность другого; только в
довольстве другого каждый из них находит собственное
довольство; обмен сердец и воль становится совершенным. Только в
соединении с любящей женщиной мужское сердце открывается
для любви, непринужденно преданной и теряющей себя в своем
предмете любви; только в брачном союзе женщина научается
великодушию, самопожертвованию с сознанием и согласно
понятиям; и таким образом союз их становится задушевнее с
каждым днем их брака.
Королларии
1. В соединении обоих полов, а значит, в реализации целого
человека, как законченно совершенного продукта природы, - но
и только в этом соединении, - мы находим внешнее побуждение
к добродетели. Природное влечение великодушия побуждает
мужчину быть благородным и достопочтенным, потому что от
этого зависит судьба свободного существа, предавшегося ему
с полным доверием. Женщину к соблюдению всех ее
обязанностей понуждает прирожденная ей стыдливость. Она не уронит
своего достоинства перед разумом ни в чем малом, не подпадая
оттого сама в себе весьма правдоподобному подозрению в том,
что поступилась этим достоинством и в главном, и что она -
мысль, для нее самая невыносимая, - не любит своего мужа,
а использует его только как средство для удовлетворения своего
полового влечения. - Мужчина, в котором еще живо
великодушие, женщина, в которой еще живет стыдливость, доступны
любой степени облагорожения: но оба прямым путем идут ко всем
порокам, если первый становится низким, а вторая -
бесстыдной; как это и подтверждает нам опыт без единого исключения.
2. Здесь мы разрешили также задачу: как возможно, исходя
из природы, привести человеческий род к добродетели? Я
отвечаю: единственно лишь путем восстановления естественного
отношения между обоими полами. Нет никакого нравственного
воспитания человечества, кроме исходящего из этой точки.
§8
Союз, подобный описанному здесь, называется браком. Брак
есть основанное на половом влечении совершенное соединение
двух лиц разного пола, которое само есть своя собственная
цель.
275

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
Оно основано на половом влечении в обоих полах, для
изучающего философа; однако нет необходимости в том, чтобы
какое-нибудь из двух лиц, желающих вступить в брак, сознавалось
себе в этом. Женщина никогда и не может сделать этого, она
может сознаться себе только в любви. Да и долговечность брака
отнюдь не обусловлена удовлетворением этого влечения; эта
цель может совершенно утеряться, и тем не менее брачный
союз сохранится во всей полноте своей задушевности.
Философы почитали себя обязанными указать некоторую
цель брака,и весьма различным образом отвечали на этот
вопрос. Но у брака нет никакой цели, кроме него самого; он сам -
своя собственная цель. Брачное отношение есть самый
подлинный, требуемый самою природой способ существования
взрослого человека и того, и другого пола. Только в этом
отношении впервые развиваются все его задатки; вне его очень многие,
и притом самые примечательные, стороны человечности
остаются неразработанными. Как невозможно соотнести
существование человека вообще с какой-нибудь чувственной целью, так
же невозможно соотнести с нею и необходимый способ этого
существования, брак.
Брак есть союз между двумя лицами: одним мужчиной и
одной женщиной. Женщина, целиком отдавшая себя одному
мужчине, не может отдать себя другому, ибо ведь все ее
достоинство зависит от того, что она всецело принадлежит этому
одному. Мужчина, который должен сообразоваться с волей и
малейшими пожеланиями одной женщины, чтобы сделать ее
счастливою, не может сообразоваться с пожеланиями многих,
которые сами не соединены между собою. Полигиния
предполагает у мужчин мнение, что женщины - не такие же разумные
существа, как мужчины, а простые лишенные воли и прав орудия
для мужчины. Таково и в самом деле учение того религиозного
законодательства, которое допускает многоженство, -
магометанского законодательства (76). Эта религия, впрочем не
отдавая себе отчета в основаниях, сделала односторонние
заключения из назначения женской природы к страдательности (sich
leidend zu verhalten). Полиандрия совершенно противна природе
и потому встречается крайне редко. Если бы она не была грубым
скотством, и могла что-нибудь предполагать, то должна была бы
предполагать, что на свете не существует никакого разума и
никакого достоинства разумности.
Брачный союз по природе своей неразделим и вечен, и
необходимо заключается как вечный. Женщина не может
предполагать, не отказываясь от своего женского достоинства, что она
276

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ. Дедукция брака
когда-нибудь перестанет любить своего мужа более всех
индивидов его пола; мужчина не может предполагать, не отказываясь
от своего мужского великодушия, что когда-нибудь он перестанет
любить свою жену более всех индивидов ее пола. Они отдают
себя друг другу навсегда, потому что отдают себя друг другу
всецело.
§9
Брак есть, следовательно, не изобретенный обычай и не
произвольное учреждение, но он есть необходимо и полностью
определенное природой и разумом в их соединении отношение.
Он определен полностью, говорю я, те. такой брак, как
описанный здесь, и абсолютно не какой бы то ни было иной союз обоих
полов для удовлетворения их полового влечения, допускается
природой и разумом.
С учреждением или определением брака закон права не
имеет ничего общего, но это определение дано намного более
высоким законодательством природы и разума, которое своими
продуктами впервые и дает только закону права некую область.
Рассмотрение брака только как юридического общества ведет
к неуместным и безнравственным представлениям. Может быть,
к этому заблуждению склоняло то обстоятельство, что брак, как
и все то, что определяется понятием права, есть, конечно же,
некое сожитие (Zusammenleben) свободных существ. Но было
бы нехорошо, если бы это сожитие невозможно было обосновать
и упорядочить ничем более, кроме принудительных законов.
Сначала должен существовать брак, прежде чем может идти
речь о некотором брачном праве, - так же точно, как должны
сначала существовать люди, прежде чем может идти речь о
праве вообще. Откуда возникает брак - об этом понятие права не
спрашивает, так же точно как не спрашивает оно и о том, откуда
происходят люди. Только после того как уже будет дана
дедукция брака, как мы это только что сделали, - только тогда
приходит время спросить: в какой мере применимо к этому союзу
понятие права, какие правовые тяжбы могут возникнуть по его
поводу и как их следовало бы разрешать; или поскольку мы
излагаем реальное естественное право: какие права и
обязанности имеет зримый распорядитель права - государство -
в брачных делах в частности и во взаимном отношении между
полами вообще. Теперь мы переходим к этому исследованию.
277

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ
Брачное право
§10
Совокупность всех прав есть личность, и первая и высшая
обязанность государства - защищать личность в своих
гражданах. Однако женщина теряет свою личность и все свое
достоинство, если бывает принуждена подчиниться без любви половому
наслаждению мужчины. Следовательно, абсолютная
обязанность государства - защитить своих гражданок от этого
принуждения; это - обязанность, основанная отнюдь не на особенном
произвольном договоре, но на природе вещей, и
непосредственно заключенная в гражданском договоре; обязанность столь же
священная и неприкосновенная, как и обязанность защищать
жизнь граждан. (Дело идет здесь о внутренней моральной жизни
гражданок.)
§п
Это принуждение могло быть причинено гражданке
непосредственно физическим насилием, и тогда оно называется
изнасилованием. - Не может быть никакого вопроса о том,
преступление ли изнасилование. Совершая его, самым зверским
образом посягают на самую личность женщины, а
следовательно, на совокупность всех ее прав.
Государство имеет право и обязанность защищать свою
гражданку от этого насилия: частью при помощи полицейского
надзора, частью же при помощи угрозы наказанием за это
преступление. - Это последнее обозначает, прежде всего, такое
зверство (Brutalität), которое делает неспособным к жизни в
обществе вообще. Сила страсти не извиняет, а, скорее, отягощает
это преступление. Кто сам собою не владеет, тот - буйное
животное; общество никакими средствами не может усмирить его,
а следовательно, не может и терпеть его в своей среде. Далее,
оно обозначает собою безграничное пренебрежение и забвение
всяческого человеческого права. В некоторых законодательствах
изнасилование наказывается смертью; и если уже
законодательство считает себя вправе вводить смерть в качестве
наказания, то оно поступает совершенно последовательно, когда
назначает его также и за это преступление. Согласно моей си-
278

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
стеме я отдал бы свой голос в пользу исправительного дома,
потому что, хотя это преступление и равно убийству в отношении
проявляемого им презрения к правам человека, однако же
вследствие его для мужчин не становится невозможным жить
вместе с подобными людьми.
Что касается возмещения, то каждый видит, что никакое
возмещение здесь невозможно. Как можно было бы возместить
несчастной женщине сознание того, что тому мужчине, которого
она некогда полюбит, она отдаст себя нетронутой? Однако оно
должно быть возмещено, насколько здесь возможно
возмещение, а поскольку преступник не мог бы ничего дать оскорбленной
им, как и она ничего не могла бы принять от него, кроме
имущества; то я голосовал бы за то, чтобы все его имущество было
выдано пострадавшей.
Незамужняя женщина, как мы увидим это ниже, состоит под
властью родителей, замужняя - под властью мужа. Первые, или
последний, были бы здесь истцами. В первом случае, если бы,
скажем, родители не захотели подавать иска, могла бы
предъявить исковую жалобу сама; в последнем случае не могла бы,
потому что родителям она подчинена лишь условно, а мужу -
безусловно.
§12
Это принуждение могло бы быть причинено гражданке
косвенно, посредством морального насилия, ее родителями и
родственниками, если бы они насильственным обращением или
уговорами склоняли ее к браку, без собственной ее склонности.
О том, следует ли запретить и наказывать насильственное
обращение с этою целью, не может быть никакого сомнения; что
касается уговоров, то они ни в каком другом возможном случае
не составляют преступления: но здесь они очевидно преступны.
В других обстоятельствах говорят: почему ты позволил себя
уговорить? Здесь этот вопрос неуместен. Несведущая и невинная
дочь не знает любви, не знает всего того отношения, в которое
ей предлагают вступить; а значит, ее, собственно говоря,
обманывают и употребляют как средство для цели ее родителей или
родственников.
Принуждение этого рода - самое вредное, и оно намного
более оскорбительно, чем указанное нами первым физическое
насилие, пусть даже не по форме, но по своим последствиям.
Ведь при насилии первого рода женщина впоследствии опять
становится свободной; при этом же насилии ее обыкновенно на
всю ее жизнь обманом лишают благороднейшего и самого сла-
279

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
достного ощущения - любви, и ее истинного женского
достоинства, всего ее характера; совершенно и навсегда унижают до
простого орудия.
Не может быть, следовательно, и вопроса о том, имеет ли
государство право и обязанность защищать своих гражданок от
этого принуждения при помощи строгих законов и тщательного
надзора. Вопрос возникает только вот о чем: незамужняя дочь,
как мы увидим это ниже, состоит под властью своих родителей;
они для нее - первая инстанция, и они - опекуны ее перед
судами. Именно им следовало бы подавать иск о причиненном ей
принуждении. Нелепо между тем, чтобы они обвиняли самих
себя; ибо, если бы они твердо желали, чтобы их принуждению
воспрепятствовала власть государства, то ведь они сами
воздержались бы от этого принуждения.
Но мы увидим так же точно, что дочь, если она выходит
замуж, выходит из-под власти родителей. Здесь, по крайней мере,
ведут речь о замужестве; сами родители, желающие принудить
свою дочь к замужеству, рассматривают ее как взрослую
девушку (mannbar); следовательно, закон, в совершенном согласии со
здравым разумом, мог бы предписать, чтобы это предложение
имело со стороны родителей правовые последствия
освобождения от родительской власти и чтобы в этом случае дочь сама
должна была наблюдать свои права. - Окончательный приговор
государства по этому делу, а следовательно, и предписание
закона, могло бы быть только таким: что родители, в такой мере
воспользовавшиеся своей властью для пожизненного
подавления человеческих прав своего чада, лишаются этой власти, что
дочь, вместе с причитающимся ей имуществом, отнимается у
них и полагается под непосредственное попечение государства,
пока не выйдет замуж. - Поскольку, несмотря на это
предписание, все еще можно было бы опасаться, что юная, неопытная,
привыкшая слепо повиноваться своим родителям дочь едва ли
станет подавать иск в суд, и однако все зависит только оттого,
чтобы этому принуждению к браку не было места, - то на власти
можно было бы возложить обязанность действовать в подобных
делах без всяких предшествующих исков, просто по
должностной обязанности.
§13
С мужским полом дело обстоит совершенно иначе. Прежде
всего, мужчину нельзя, в собственном смысле этого слова,
принудить к совершению брака, потому что это противно природе
вещей. Если его уговаривают, то это очень мало что значит, ибо у
280

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
него и так уже любовь в собственном значении слова не
предшествует браку, но порождается только самим браком. Но того,
чтобы женщину принуждали выйти за него замуж, - этого он не
может потерпеть, если понимает свою истинную выгоду. Это
противоречит его человеческим правам, ибо это лишает его
видов на счастливый брак, требовать которого для себя он имеет
право. - Любовь, уж наверное, придет впоследствии, - говорят
иные родители. У мужчины этого вполне можно ожидать, если
он получит достойную супругу, но у женщины это весьма лишено
вероятия; и ужасно жертвовать целой человеческой жизнью и
унижать ее ради этой сугубой возможности.
Результат сказанного таков: брак должен заключаться с
совершенной свободой, и государство, вследствие лежащей на
нем обязанности защиты отдельных лиц, и в особенности
защиты женского пола, имеет обязанность и право стоять на страже
этой свободы брачных союзов.
§14
Из этого верховного надзора государства за свободою браков
следует: что государство должно признавать и подтверждать все
браки, заключаемые между его гражданами и гражданками.
Каждый брак должен иметь юридическую силу, т.е. не должно
быть нарушено человеческое право женщины; должно быть
верно, что она отдала себя по свободной воле, из любви, а не по
принуждению. Каждый гражданин должен быть обязан доказать
это государству; в противном случае государство имело бы
право бросить на него подозрение в насильственных действиях
и начать против него следствие. Но он не может доказать этого
уместным образом иначе, как велев женщине объявить свое
свободное согласие в судебном порядке, при венчании. «Да»,
произнесенное невестой, собственно, не говорит ничего более,
кроме того, что ее не принуждали. Все остальное, к чему
обязывает супругов брак, подразумевается само собою из того, что они
заключают брак. Что могло бы означать «Да», произносимое
мужчиной, выяснится ниже. Что его не принуждали, следует из
того, что это ведь он ведет невесту к венчанию. - То, что брак,
поскольку он есть нечто основанное на моральности и
существующее исключительно лишь благодаря ей, заключается на
виду у тех, кто должен быть воспитателями народа к
моральности, т.е. у духовенства, - это весьма разумно; но в той мере,
в какой венчание имеет юридическую силу, священник выступает
здесь как чиновник государства. Так, консистории и действи-
281

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
тельно рассматривают себя в этих вопросах как духовные суды,
и в этом совершенно правы.
Невозможно постичь, откуда у государства, а здесь в
особенности у духовенства, которое в этом отношении само ведет себя
как законодатель, может появиться право запрещать браки для
известных степеней родства. Если отвращение от подобных
смесительных союзов заложено в самой природе, то в их законе
нет надобности; но если никакого подобного естественного
отвращения не существует, то они не могут основывать на нем
своего закона. Непостижимо, как нация может веровать, что ее
божество негодует, помимо прочего, также и на браки такого
рода; а если так, то государство не имеет права предписывать
подобные браки (как и вообще оно не имеет права повелеть
заключить брак между двумя лицами), ибо не может налагать на граждан
обязательства вопреки их, пусть даже и заблуждающейся, совести.
Однако оно так же точно не имеет и права запрещать их; кто верит
в негодование божества на них, тот и без запрещения не станет
заключать таких союзов; кто же не верит в это или желает
решиться заключить такой союз несмотря на риск, того, если только вера
его нации истинна, наверное накажет божество. Предоставим же,
однако, самим богам отмщение за причиненные им самим
оскорбления. Священникам не остается ничего более, кроме того, чтобы
добросовестно предупреждать и увещевать нацию, а тем, кто
желает верить им в этом, указывать, в качестве простых
объявителей закона, запрещенные степени родства и положенные за них
божественные наказания.
Невозможно помыслить никакой причины, чтобы налагать на
тех, кто или не верит в это, или желает решиться на этот союз на
свой страх и риск, обязательства по вере других, кроме того: что
наказание за их прегрешение постигнет одновременно и
остальных невиновных людей. Но это - злое и пагубное суеверие,
которого государство не может принимать во внимание в своем
законодательстве, и которым оно не может также ограничивать
естественных прав других людей.
Но ведь, независимо от всех религиозных причин, могут быть
политические основания для того, чтобы считать известные
браки недозволенными? Самое лучшее, как мне кажется, говорит об
этом Монтескье (О духе законов, кн. 26, гл. 14) (77).
Естественным предназначением отцов всегда было бдительно следить за
невинностью своих детей, чтобы по возможности выдать их
замуж нетронутыми телом и неиспорченными душой. Непрестанно
занятые этой заботой, сами отцы, что касается до них лично,
были по необходимости весьма далеки от того, чтобы сделать
282

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
что-нибудь такое, что могло бы служить соблазном для детей.
По этой же самой причине они должны были постараться
привить сыну и дочери отвращение от возможности союза между
собою. Из этого источника проистекает запрет на браки между
детьми родных братьев и сестер. Дело в том, что в первые
времена мира все дети оставались в доме своего отца, и дети двух
братьев сами смотрели друг на друга как на братьев и сестер.
По этому поводу два замечания. Прежде всего, это
поддержание целомудрия в семействах было собственной заботой
отцов семейств, но отнюдь не составляло задачи гражданского
законодательства, как если бы его нарушение действительно
нарушало права другого семейства; или полицейского
законодательства, как если бы этим действием только облегчалось такое
нарушение; и более образованные люди в среде нации могли
напоминать об этой мере предосторожности другим, которым
самим, положим, не пришла на ум эта мера, могли поучать их
об этом предмете, но отнюдь не могли давать об этом закона,
в качестве государства. Затем, если теряет силу основание, то
теряет силу и обоснованное им. Это основание есть здесь
совместная жизнь родственников в известной степени. Что касается
супружества между родителями и детьми, и между братьями и
сестрами, это основание, в общем, никогда не может утратить
силу. Что касается брака между детьми родных братьев и
сестер, или дяди с его племянницей, то это основание нечасто
имеет место в современном положении людей.
Совершение брака в собственном смысле есть половое
сношение; только в нем женщина впервые подчиняет всю свою
личность мужчине и показывает ему свою любовь, из которой ведь
исходит все описанное здесь отношение между супругами. Где
это сношение произошло, там следует предполагать
действительность брака; положение, которому только ниже мы дадим
более строгое определение и сделаем выводы из него; там, где
его не произошло, там может иметь место любой другой союз,
но только не союз истинного брака. Брачная помолвка
(Eheverlöbnis), следовательно, будь то тайная или же публичная, не
составляет брака; и отмену помолвки отнюдь не следует
рассматривать как развод. Впрочем, она может служить основанием
права требовать возмещения. Невиновную сторону в помолвке
надлежит, насколько это вообще возможно, снова возвратить
в ее прежнее состояние. Даже венчание, если оно, как это
соответствует благонравию, предшествует совершению брака, не
составляет брака, но только заранее признает в юридическом
смысле заключаемый позже брак.
283

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
§15
Муж и жена соединены самым ближайшим образом. Их союз -
это союз воль и сердец. Совершенно невозможно предположить,
следовательно, чтобы между ними могла возникнуть правовая
тяжба. Следовательно, государству нет никакой необходимости
издавать законы о взаимном отношении обоих супругов, потому
что все их отношение есть отнюдь не юридическое, а
естественное и моральное отношение сердец. Они оба - одна душа, и, как
предполагается, они не ссорятся друг с другом и не подают в суд
друг на друга так же точно, как не станет затевать сам с собою
процесса в суде один и тот же индивидуум.
Как только возникает спор, разделение (Trennung) уже
состоялось, и может произойти юридический развод (Scheidung),
о котором ниже.
§16
В понятии брака заключается самое безграничное
подчинение жены воле мужа; не по юридической, но по моральной
причине. Она должна подчиняться ради своей собственной чести. -
Жена не принадлежит самой себе, но принадлежит мужу.
Государство, признавая брак, т.е. именно это, хорошо ему известное,
отношение, которому не оно само, а нечто высшее его, полагает
основание, отказывается отныне и впредь рассматривать
женщину как юридическое лицо. Ее место целиком занимает муж;
замужество совершенно уничтожает ее для государства,
вследствие ее собственной необходимой воли, гарантированной
государством. Ее гарантией перед государством становится муж; он
становится ее правовым опекуном; он во всем живет ее
публичной жизнью; а ей остается одна лишь домашняя жизнь.
Гарантия мужа за жену подразумевается сама собою, ибо она
следует из самой природы их союза; ее границы мы увидим
ниже. - Однако может быть небесполезно, чтобы он еще особо
объявил ее, явным образом принял на себя обязанность
поручителя за эту женщину. «Да», произносимое мужем при венчании,
можно рассматривать как предоставление этой гарантии, и
только при этом условии оно получает некоторый смысл.
§17
В понятии брака заключается то, что жена, уступающая
самую свою личность, одновременно передает мужу
собственность на все свое имущество и на все исключительно
принадлежащие ей в государстве права. Признавая тот или иной брак,
государство в то же время признает за мужем и гарантирует ему
284

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
собственность на имущество его жены - не против жены, ибо
с нею, как предполагается, для него невозможна никакая
правовая тяжба, но против всех остальных граждан. Муж, в
отношении к государству, становится единоличным собственником
своего прежнего имущества и того, которое приносит ему жена.
Это приобретение является неограниченным; поскольку он
остается ведь единственным юридическим лицом.
Либо собственность жены уже прежде была декларирована,
была известна государству и была им признана: тогда она
просто переводится на мужа; либо же она только сейчас впервые
возникает из имущества ее родителей: тогда только сейчас
производится декларация ее свидетелями брака (Ehegenossen) и
гарантия принадлежности (Eigentümlichkeit) этих предметов
вообще со стороны государства. Абсолютную собственность -
деньги и Geldeswert - государство, согласно данным выше
доказательствам, не должно принимать во внимание: однако, ввиду
возможного все-таки в будущем развода, для разделения
имущества (Repartition), которое должно состояться в этом случае,
необходимо, чтобы государство знало ценность приданого, или
чтобы, во всяком случае, были приняты такие меры, чтобы
государство в свое время могло в случае нужды знать ее. - Ведь
можно только положить на хранение документ об этом предмете
в семействе жены, или запечатанный документ в судах.
Так же точно в понятии брака заключается общее жилище,
общий труд, короче, совместная жизнь (Zusammenleben).
Государству оба супруга кажутся только одним лицом; что один из
них делает в совместной собственности, то каждый раз все
равно, как если бы это одновременно делал вместе с ним и другой.
Но все публичные юридические действия совершает только муж.
§18
Не нужно никаких законов государства для урегулирования
отношения супругов друг к другу; так же точно никакие законы не
нужны и для урегулирования отношения их обоих к другим
гражданам. Что я думаю о законах против прелюбодеяния, в той
мере, в какой они выглядят и изъясняются как законы о некоторой
собственности, и, к примеру, должны предохранять от
нарушений владение мужа - женой и жены - мужем, я объясню ниже.
Как государство рассматривает супругов как одно юридическое
лицо, внешним представителем которого является муж, а
собственность их - как одну собственность; так и каждый отдельный
гражданин обязан рассматривать их точно так же. При тяжбах
о праве каждый должен обращаться к мужу; непосредственно
285

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
с женой ни у кого не может быть каких-то соглашений. Все, что
отсюда следует, - это обязанность супругов сообщить о своем
браке в кругу тех, с кем они прежде всего имеют общие дела; что
необходимо также и в моральном отношении, для
предупреждения неприятностей, какие могли бы последовать от незаконного,
или считаемого незаконным брачного союза, и потому такое
сообщение наиболее уместно делать устами духовенства.
§19
Изначально, т.е. просто по своим природным задаткам,
мужчина, конечно, преследует цель удовлетворения полового
влечения. Если, однако, он или до брака узнает из размышлений
и опытных поучений, и в действительном обращении с
почтенными представительницами женского пола (особенно на
примере своей матери), что в женщине живет любовь, и что женщина
должна предаваться мужчине только по любви, то простое
природное влечение облагораживается от этого и в нем. Он тоже
не хочет уже более только наслаждаться, но желает быть
любимым. Если он знает, что женщина делается достойной
презрения, если отдается без любви, и что ее удовольствие есть
унижающее человека удовольствие, то он не желает допускать,
чтобы его использовали как средство для этой низшей
чувственности. Он сам необходимо должен презирать себя, если бы его
принуждали к тому, чтобы рассматривать себя как простое
орудие удовлетворения неблагородного влечения. На основе этих
принципов следует оценивать действие прелюбодеяния жены на
мужа.
Супруга, которая отдается другому мужчине, либо отдается
ему из истинной всецелой любви. Но тогда, поскольку природа
ее любви решительно не терпит разделения, она перестала
любить своего супруга, а, следовательно, все отношение ее с ним
уничтожено. Кроме того, невзирая на то, что она приводит в свое
оправдание любовь, она унизила свое достоинство, ибо первый
союз ее с ее супругом должен представляться ей теперь, если
она все еще способна к моральности, неблагородным и
животным союзом, по указанным выше причинам. Если она еще
сохраняет по-прежнему видимость прежнего отношения со своим
супругом, то этим самым она опять-таки чрезвычайно себя
бесчестит. Или она сохраняет ее из чувственного удовольствия, или
ради некоторой внешней цели. В обоих случаях она пользуется
своей личностью как средством для низменной цели, и тем
самым делает самого своего супруга средством. - Или, второй
случай, она отдалась постороннему мужчине из чувственного
286

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
удовольствия: значит, следует полагать, что она также не любит
своего супруга, но только использует его для удовлетворения
своего влечения; а это абсолютно ниже его достоинства.
Следовательно, прелюбодеяние женщины в любом случае
уничтожает все брачное отношение; и муж не может, не унижая
своего собственного достоинства, оставлять у себя
прелюбодейку. (Это проявилось в общем чувстве всех, хотя несколько
образованных, наций. Повсюду муж, который терпел распутство
своей жены, был предметом презрения, и его называли особым
насмешливым именем. Это происходит потому, что такой муж
погрешает против чести, показывает тем свое неблагородство и
низость.)
Ревность мужа имеет характер презрения к неверной
женщине. Если она имеет другой характер, скажем - зависти и
недоброжелательства, то муж сам делает себя достойным
презрения.
§20
Прелюбодеяние мужчины показывает в нем или
неблагородный образ мысли, если та женщина, с которой он совершает это
преступление, отдается ему не по любви, но ради иной цели;
тогда он желает только наслаждения. Или же это - величайшая
несправедливость по отношению к этой женщине, если она
отдается ему по любви. Тем самым он вызывается исполнить все
обязанности брака, берет на себя обязанность безграничного
великодушия, безграничной заботы о ее довольстве, -
обязанности, исполнить которых он, однако же, не может.
Между тем, если мужчина преследует только удовлетворение
своего влечения, то это, хотя само по себе и неблагородно,
однако еще не убивает в нем нравственного характера, как то
бывает у женщины: но отчасти его супруга может, вследствие того,
легко прийти к той мысли, что он обращается отнюдь не иначе и
с нею самой, и что все то, что она считала великодушною
нежностью, есть не что иное, как одно лишь половое влечение,
а от этой мысли она должна чувствовать унижение своему
достоинству. - Отчасти для любящей женщины будет очень больно
сознавать, что те же самые жертвы, которые она приносит для
своего мужа, приносит, должно быть, кроме нее и другая
женщина. (Отсюда происходит то, что ревность женщины имеет в себе
нечто от зависти и ненависти к сопернице.) А значит, весьма
возможно, что вследствие этого сердце женщины будет
отвращено от мужа, но совершенно нет сомнений, что все отношение
287

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
между ними будет из-за того отравлено ядом; а это противоречит
подобающему со стороны мужчины великодушию.
Итак, прелюбодеяние мужа не уничтожает необходимо
брачного отношения, как с необходимостью уничтожает его
прелюбодеяние жены, - но все же возможно, что оно уничтожит его,
и тогда достоинство жены будет унижено в ее собственных
глазах. Тяжестью вины оно нисколько не уступает прелюбодеянию
жены: можно было бы сказать, что его вина больше, потому что
оно оскорбляет великодушие, чем выдает себя низменная по
умонастроению душа. Женщина умеет прощать: и достойная
благородная женщина наверное простит. Но это тягостно для
мужчины, и еще более тягостно для женщины - если ей есть что
прощать. Мужчина теряет смелость и силу быть в браке главой;
а женщина чувствует себя подавленной оттого, что не может
уважать того, кому она предалась вполне. Отношение между
ними обоими едва не превращается в противоположное.
Женщина становится великодушной, а мужчина едва ли может быть
здесь чем-то иным, как только подчиненной стороной.
Это проявляется и в суждении общего мнения. Женщину,
которая знает о беспорядочной жизни своего мужа и терпит ее, не
презирают; напротив, чем нежнее и мудрее она при этом держит
себя, тем более ее уважают Следовательно, предполагают, что
ей не следует искать помощи закона. Откуда это мнение,
глубоко утвержденное в человеческой душе? Разве оно происходит
только из нашего законодательства и держится только среди
нас, мужчин? Ведь оно так же точно встречается и у женщин,
которые жалуются на это законодательство. Оно основывается на
указанных выше коренных различиях между полами.
§21
Чтобы иметь возможность дать основательную оценку
гражданских последствий прелюбодеяния и могущего произойти из-
за него развода, мы прежде всего должны исследовать
отношение государства и законодательства к удовлетворению полового
влечения вне брака.
Обязанность государства состоит в том, чтобы охранять
честь женского пола, т.е., согласно вышесказанному, следить,
чтобы их не принуждали отдаваться мужчине иначе как по
любви; ибо эта их честь составляет часть, и даже самую
благородную часть, их личности. Но каждый имеет также право - а
именно, не существует никакого внешнего правооснования против
того, - принести в жертву свою личность. Так же, как каждый
имеет неограниченное внешнее - но не внутреннее моральное -
288

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
право на свою собственную жизнь, и государство не может
издавать никакого закона против самоубийства: так же точно, в
частности, женщина имеет неограниченное внешнее право на свою
честь. Она имеет полную внешнюю свободу унизиться до
степени животного, так же как и мужчина должен быть иметь полное
внешнее право мыслить подло и неблагородно.
Если женщина желает отдаться из одного сладострастия или
ради других целей и если находится мужчина, который не
требует любви, то государство не имеет права воспрепятствовать
этому.
Государство, следовательно, по строгости понятий - что оно,
тем не менее, должно все же при этом учитывать, выяснится
ниже, - не может издавать никаких законов против распутства и
прелюбодеяния и не может назначать за них наказаний. (Таково
и действительно было исконное установление в христианских
государствах. Преступления этого рода наказываются не столько
как нарушения гражданского закона, а скорее как нарушения
морального закона, и наказывает их моральное общество
принуждения (moralische Zwangsgesellschaft) - церковь. Главным
наказанием за них всегда было церковное покаяние. Правомерность
такого образа действий нам нет необходимости исследовать
здесь, ибо мы говорим о государстве, а не о церкви. - Например,
доходы папской палаты (päpstliche Kammer) от девиц распутного
поведения - это большая последовательность в
непоследовательности. Собственно, именно только церковь должна давать
свое согласие на подобный образ жизни, иначе его отнюдь не
следовало бы допускать в государствах; а вносимые деньги -
это штраф, уплачиваемый заранее за грехи, которые они еще
только желают совершить.)
§22
Или в таком отношении, последнюю цель которого
составляет удовлетворение полового влечения и которое основано на
своекорыстии, есть постоянство и гласность. Тогда оно
называется конкубинатом] который именно через совместное
проживание получает гласность, по крайней мере для бдительной
полиции.
Государство, по только что указанной причине, не может
запрещать конкубината. Только оно должно убедиться, прежде
всего, что женщине не причиняют никакого насилия, но что она
добровольно заключила, пусть и постыдный сам по себе,
конкубинат. Женщина должна декларировать это; только, по
недостойному характеру дела, не с торжественностью и пышностью,
10 Зак. 42
289

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
и уж точно не перед моральными учителями народа, а, скажем,
в присутствии известных полицейских служителей, которые и без
того обязаны заниматься вещами, не доставляющими чести.
Государство должно знать, далее, что этот союз, хотя он и
имеет внешнюю видимость брака, браком не является. Он не
имеет юридических последствий брака, мужчина не становится
гарантом и правовым опекуном женщины. Узы этого союза могут
быть снова расторгнуты, как только это придет в голову одному
из них двоих, без всяких формальностей. Государство не
гарантировало этого союза. Точно также не гарантирует оно и условий
договора; и женщина не получает здесь никаких имеющих
законную силу притязаний на мужчину, по следующей причине.
Только в подтвержденном и признанном государством промысле
гражданин получает имеющее законную силу притязание. Тому
же промыслу, которым занимаются здесь, государство не может
воспрепятствовать, потому что это - вне сферы его прав, однако
оно не может и подтвердить его, потому что он аморален. Если,
стало быть, мужчина не желает держать своего слова, то этим
он хотя, разумеется, обнаружит крайнюю степень подлости и
вызовет также, как следует надеяться, и крайнюю степень
всеобщего к себе презрения, - но женщина не может жаловаться на
него в суд, и суды откажут ей в приеме такой жалобы.
§23
Или - второй случай - удовлетворение полового влечения
вне брака не сопряжено с совместной жизнью.
Прежде всего возможен такой случай: что женщина
покоряется воле мужчины, хотя он ничего не платит ей и не обещает ей
оплаты - в чем бы она ни состояла, в деньгах, других ценностях
или же в некотором одолжении; или же при этом никоим образом
прямо не объявляют, что ее подчинение совершается не по
любви: тогда следует предполагать, что оно совершилось по любви.
Что оно совершилось не из страсти к наживе - это вполне ясно;
что оно совершилось из сладострастия - этого никогда не
следует предполагать без доказательства, потому что это противно
природе женщины. А именно должно бы быть явным образом
доказано, что ее знают за такую женщину, которая отдается
каждому. - Но подчинение по любви учреждает брак (Unterwerfung
aus Liebe begründet die Ehe). Следовательно, между этими
предполагаемыми у нас лицами действительно совершился брак;
даже и без явного обещания брака. Если такое обещание при
этом было дано, то действительность брака и без того сама
собою разумеется.
290

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
Недостает здесь разве что публичного признания этого брака:
венчания. Государство абсолютно обязано обеспечить женщине
это венчание; ибо оно обязано защищать ее честь, как право ее
личности. Она сама, как предполагается, ни в чем не
поступилась своей честью; значит, и государство также не вправе
не дорожить этой честью. Мужчину можно заставить венчаться
с помощью принуждения. При этом его принуждают отнюдь не
к браку, ибо брак он уже действительно заключил, но
принуждают только публично объявить о своем браке. Если он
испытывает к тому непреодолимую несклонность или если есть иные
причины, которые затрудняют устойчивость их брака, например
совершенное неравенство сословий, то после венчания он может
быть вновь разведен; и этот развод трактуется по законам о
разводе брака вообще, о которых мы как раз и собираемся
говорить. Женщина и ребенок носят его имя, и женщину следует в
полной мере рассматривать как разведенную.
(Из истинного неравенства сословий следует неравенство
воспитания, полное различие всего круга идей, непригодность
для тех обществ, в которых только и может жить другой супруг;
а вследствие этого брак - совершенное соединение сердец
и душ в одно, истинное равенство обоих сердец и душ -
становится решительно невозможен: отношение сторон необходимо
превращается в конкубинат, имеющий целью, с одной стороны,
только удовлетворение своекорыстия, а с другой - только
удовлетворение полового влечения. Нечто подобное государство
никогда не может позволить выдавать перед собою за
устойчивый брак и не может также признавать его как таковой. Но от
природы есть только два различных сословия: сословие,
образующее только свое тело для механического труда, и сословие,
образующее преимущественно свой дух. Между этими двумя
сословиями имеет место истинный мезальянс; а вне этих двух
мезальянса не бывает).
Или же случай таков: пострадавшая может быть уличена в
том, что прежде того или после того она имела дело с другими
или что она отдалась за известную цену. В последнем случае
должно быть ясно, что эту цену она явным образом назначила за
свою личность и отдалась только в ожидании этой цены, или уже
получив ее. Если она просто при других обстоятельствах
принимала подарки от своего любимого, то это ничего не доказывает
против ее добродетели. - Если о девице можно доказать
подобное, то она обесчещена, и не имеет защиты у властей; ибо они
никак не могут защищать чести, которой нет и от которой
отреклась сама ее обладательница.
291

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
Женщин-проституток (quae quaestum corpore exercent),
делающих это занятие своим единственным промыслом, государство
в пределах своих границ терпеть не может; оно должно
высылать их из страны; и притом без малейшего ущерба для их
только что дедуцированной нами свободы предпринимать со своей
плотью все, что им будет угодно, по следующей очень простой
причине. - Государство должно знать, чем живет каждое лицо, и
должно дать ему право заниматься своим промыслом. То лицо,
которое не может указать этого промысла, не имеет права
гражданства (hat das Bürgerrecht nicht). Если бы женщина указала
государству этот источник существования, то государство было
бы вправе считать ее умалишенной. Propriam turpitudinem con-
fitenti non creditur - это верное правило права. Следовательно,
это было бы все равно, как если бы она не указала никакого
промысла, и в этом отношении, если она не надумает ничего
другого, ее следует выдворить за границу. - В государстве с
надлежащей конституцией этот случай вряд ли может наступить.
Там каждый получает содержание разумным способом. Если у
них наряду с этим промыслом есть еще и другой и если этот
промысел не есть их закрепленное сословие, то образ их жизни
государство игнорирует. Вопрос о насилии здесь не может иметь
места, поскольку ведь этот образ жизни не получает гласности,
так же как не получает ее конкубинат вследствие регулярного
совместного проживания. - Государство ничего не знает об этих
злоупотреблениях, и оно не гарантировало мужчинам
пользование этими бесчестящими человека удовольствиями, как оно
гарантировало, например, своим гражданам возможность
спокойно и с удобством путешествовать по дорогам. Надзор за
здоровьем этих проституток вовсе не составляет, следовательно,
особой отрасли полиции; и я сознаюсь, что считаю этот надзор
недостойным правомерно устроенного государства. Кто желает
жить распутно, тот пусть все-таки сам несет также и
естественные последствия своей распутной жизни. Так же точно
государство, как это само собою разумеется, не гарантирует и
заключаемых о подобных вещах договоров. Проститутка не может
подавать жалоб по делам такого рода.
§24
Эти основоположения в применении к прелюбодеянию. -
Государство не может издавать законов против него или назначать
за него наказаний, так же точно, как и против какого бы то ни
было внебрачного удовлетворения полового влечения. Чьи же
это права нарушает это преступление? Неужели права мужа,
292

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
с женой которого, или жены, с мужем которой совершено
прелюбодеяние? Разве супружеская верность составляет объект
принудительного закона? В этих законах она, конечно,
рассматривается как подобный объект. Но ведь в действительности она
основывается на союзе сердец. Это - свободный союз, к которому
невозможно принуждать силой; и если он перестанет
существовать, то принуждение к внешней верности, к которой только и
было бы физически возможно принуждать другого, юридически
невозможно и противоправно.
§25
Если отношение, долженствующее быть между супругами
и составляющее сущность брака, - безграничная любовь со
стороны женщины, безграничное великодушие со стороны
мужчины, - уничтожено, то этим самым и брак между ними упразднен.
Итак, супруги расходятся сами по свободной воле, так же как
по свободной воле они и соединились. - Если упразднено
основание их отношения, то, если они все-таки живут вместе, их брак
и без того не продолжает существовать, но их совместную жизнь
можно считать только конкубинатом: их союз уже не есть более
сам для себя цель, но есть некая цель вне этого союза, большею
частью - цель временной выгоды. Между тем совершения чего-
то неблагородного, такого, как например, договор конкубината,
недопустимо требовать ни от какого человека: итак, и
государство также не может ожидать от тех, чьи сердца уже разведены,
чтобы они и дальше жили совместно.
Отсюда следовало бы, что при разделении браков
(Trennungen der Ehen) государству не нужно делать совершенно ничего,
кроме одного: предписать, чтобы ему, признавшему сам союз,
декларировали также и состоявшееся разделение (Trennung).
Юридические последствия, которые имел брак, после его
разделения необходимо теряют силу, а потому государство должно
быть поставлено об этом в известность, чтобы оно могло
соответственно этому принять свои меры.
§26
Однако же большинство наших государств приписывают
себе, конечно же, известное правовое познание в делах о брачных
разводах. Совершенно ли они в этом ошибаются; или, если они
ошибаются не вполне, на чем основывается их право?
Оно основано вот на чем: может случиться, что подлежащие
разделению супруги призывают государство на помощь в своем
разделении; а тогда государство должно судить, обязано ли оно
293

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
оказать им эту помощь, или нет. Результат этого был бы
следующий: всякое правовое суждение государства в делах о
разводе браков есть не что иное, как его правовое суждение о той
помощи, которую само оно должно оказать при этом.
Рассмотрим эти случаи по отдельности.
§27
Или обе стороны согласны в желании отделиться друг от
друга и едины также относительно раздела имущества, так что не
возникает никакой тяжбы; тогда им абсолютно не нужно делать
более ничего, кроме того, чтобы объявить государству о своем
разделении. Дело между ними уже совершенно окончено, объект
их согласия есть объект их естественной свободы: и государству,
по строгости понятий, нет даже надобности спрашивать о
причинах их разделения.
Если у нас оно спрашивает об этом, то спрашивает,
собственно, не государство, но это делает церковь, как моральное
общество. В этом она совершенно права; ибо брак - это
моральный союз, а потому согласившимся на разделение супругам,
разумеется, может быть важно оправдать себя перед
представителями морального общества - церкви, - в которой они все же,
как надобно надеяться, хотят остаться; а также, допустим,
услышать совет на этот счет от своих учителей и духовников
(Gewissensräte). Будет также совершенно уместно, если эти
последние попытаются увещевать их. Только при этом нужно
хорошенько запомнить следующее: духовные лица не имеют права
принуждать - ни к тому, чтобы сознались в мотивах разделения,
ни к тому, чтобы их совету последовали на деле. Если оба
супруга скажут: мы желаем взять это на свою совесть, или: ваши
доводы нас не убеждают, - то пусть дело на том и останется.
Результат: согласие обеих сторон юридически совершает
разделение брака, без дальнейшего следствия.
§28
Если одна из двух сторон не согласна на разделение, тогда
уведомление государства есть не просто декларация, но в то же
время и призыв к государству о защите, и теперь вступает в силу
правовое познание государства.
Чего могла бы требовать от государства сторона,
настаивающая на разделении? Если муж подает прошение о разводе
против воли жены, то смысл его требования таков: государство
должно изгнать жену из его дома. Если жена подает прошение
против воли мужа, то тогда, поскольку мужа невозможно изгнать из
294

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
дома, так как дом принадлежит ему как представителю семейства,
а жена, если желает уйти, могла бы, пожалуй, уйти сама, - тогда,
говорю я, смысл ее требования таков: чтобы государство понудило
мужа доставить ей другое пристанище (Unterkommen).
Согласно каким же законам государство должно при этом
определяться?
§29
Допустим, что случай таков: что муж подает прошение о
гражданском разводе по причине прелюбодеяния жены.
Согласно вышесказанному, оскорбительно для чести мужа продолжать
жить и далее с такой женой; и отношение между ними уже
совершенно не может впредь называться браком, но оно
становится конкубинатом. Однако государство не может принуждать ни
одного человека к тому, чтобы делать что-то вопреки своей чести
и своему нравственному чувству. Следовательно, в этом случае
обязанность защиты со стороны государства состоит в том,
чтобы избавить мужа от его жены. По каким же причинам жена
могла бы хотеть продолжать жить со своим мужем и дальше?
Любви у нее предполагать невозможно; значит, ради других целей.
Но муж не может позволить, чтобы его делали орудием для ее
целей. Что без иска со стороны мужа государство не имеет
права начать следствие о прелюбодеянии и, к примеру, развести
мужа без его на то воли, это ясно следует уже из сказанного
выше, поскольку прелюбодеяние вовсе не составляет предмета
гражданского законодательства.
Даже и церкви не будет никакой чести, если она возьмется
делать внушения мужу прелюбодейки и призывать его простить
ее. Ибо церковь не может советовать ничего бесчестного и
аморального, а в этом случае продолжение сожития супругов
очевидно было бы именно таково.
Допустим, что случай таков: что муж подает прошение о
разводе по причине отсутствия любви со стороны жены вообще.
Или жена признается, что не любит его. - Тогда государство
обязано избавить мужа от жены; ибо основание правомерного брака
есть только любовь, а где нет любви, там союз есть только
конкубинат. По какой же причине жена могла бы хотеть продолжать
жить и дальше с мужем, которого она, по ее собственному
признанию, не любит? Это могли бы быть только внешние цели, но
муж не может позволить сделать себя орудием их достижения. -
Или жена не признается, что не любит его. - Тогда государство
не может действовать непосредственно, но должно взять этот
295

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
брак под свой строгий надзор; пока супруги или не придут к
согласию или не окажется ясной и доказуемой уважительной
причины для их разделения. - Право надзора, которого в других
случаях государство ни над каким браком не имеет, оно получает
вследствие того, что здесь его сделали судьей о таком
обстоятельстве, которое не ясно и которое без такого надзора не может
проясниться для него. (Нечто подлежавшее до того только его
косвенной защите было подчинено ему в силу поданного иска
непосредственно.)
Отказ в том, что весьма неблагородно назвали супружеской
обязанностью, со стороны жены доказывает отсутствие любви,
и постольку является правооснованием для разделения брака.
Любовь исходит из этого подчинения женщины, и это
подчинение остается постоянным проявлением любви. Поскольку он
доказывает это отсутствие любви, сказал я: ибо, если может быть
доказана болезнь жены или другая препятствующая физическая
причина, тогда он не является доказательством отсутствия
любви. В этом случае иск мужа о разводе был бы до последней
крайности неблагородным поступком. - Но если бы, однако, он
мыслил столь неблагородно? Тогда государство, правда, не
может делать себя слугой его подлого образа мысли; но подобный
муж недостоин порядочной жены, и следует надеяться, что ее
удастся убедить, особенно доводами духовных лиц, согласиться
за известное возмещение на разделение с мужем, чем было бы
достигнуто согласие обеих сторон, и теперь нужна была бы
единственно лишь декларация этого разделения государству; так
что более не стояло бы и вопроса о том, что государство должно
делать при этом.
Если жена оказывается под уголовным следствием, где ее
тело и ее жизнь подлежат ведению государства (der Staat sich an
ihren Leib und Leben hält), то она самым делом разведена с
мужем: само государство забирает ее у него. В остальных же
случаях муж является ее опекуном в суде. В уголовном, а значит,
исключительно личном деле он не может быть таким опекуном.
Если она будет признана невиновной, то она вновь поступает
под власть мужа. - Если, по отбытии ею наказания, муж желает
снова принять ее, то имеет право сделать это; но никто не может
принуждать его к тому, ибо она обесчестила своего мужа.
§30
Допустим, что случай таков: что жена подает иск о
юридическом разделении брака, по причине прелюбодеяния мужа. -
Согласно вышесказанному, жене, разумеется, возможно простить
296

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
своему мужу, и это нисколько не приносит ей бесчестия, но,
напротив, делает ей честь. Следовательно, будет разумно, если
ей будут сделаны увещания, а также и внушение - потерпеть
некоторое время. - (Развод стола и ложа (Scheidung von Tisch
und Bette) (78).) - Но, если она настаивает на своем прошении,
то ее следует развести; ибо только она сама знает свое сердце и
может решить: совершенно ли уничтожена неверностью ее мужа
ее любовь к нему? Но, после того как любовь уничтожена до
корня, все еще принуждать жену подчиняться своему мужу -
было бы противно первой обязанности государства по
отношению к женскому полу.
Вообще, государство всегда, по требованию жены, каково бы
ни было содержание ее иска, после предварительных увещаний,
если она все-таки настаивает на своем требовании, обязано
развести ее с мужем. Слабый пол должен иметь на этот счет
привилегию. Причина этому следующая: своим иском о разводе
она, может быть, ничего и не доказывает против своего мужа; но
что касается ее самой, она доказывает этим отсутствие любви;
а без любви ее недопустимо принуждать подчиняться ему. - Но
именно потому, что она порой не вполне хорошо знает свое
собственное сердце, и, верно, любит больше, чем полагает сама,
здесь надлежит применить увещания и пробу развода на
известное время.
Жалоба на отказ в исполнении супружеских обязанностей,
поданная женщиной, есть бесчестие для ее пола, грех против
самой природы; и нельзя назвать иначе как только варварством
того, что государство - и даже церковь от имени государства -
принимает подобную жалобу. К тому же опыт подтверждает, что
сами женщины стыдятся такой жалобы и пользуются ею по
большей части только как благовидной отговоркой. Так пусть же
государство все-таки дозволит им прямо сознаться в
собственной несклонности.
Уголовное следствие, под которым оказывается муж, не
разводит брака с необходимостью. Отношение имеет здесь
совершенно иной вид. Ведь муж всегда должен предстоять суду от
своего имени и от имени его жены. - Однако такое следствие
представляет для жены весьма действительную причину для
подачи иска о разводе; ибо она не может уважать преступника.
Но, если она желает оставаться при нем, сама разделять его
судьбу и облегчать ее для него, насколько позволят ей это
законы государства, то на это она имеет полное право.
Злонамеренное оставление (bösliche Verlassung) - т.е.
оставление супруга, при котором супруг не знает о нем и об его при-
297

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
чинах, - как основание для иска о разводе, приводит к разводу
без дальнейших разбирательств; ибо супруг, оставивший
другого, должен рассматриваться так, как если бы он сам совершил
над собою развод: оставленный же супруг просит о разводе.
Следовательно, здесь налицо согласие обеих сторон.
§31
Как нужно поступать при разводе в отношении имущества
супругов?
Поскольку мои основоположения об этом предмете
расходятся с обычными основоположениями, я прошу читателя как
следует обдумать основания для принимаемых решений.
Жена, вместе со своею личностью, подчиняет мужу
одновременно и все свое имущество: и он не может воздать ей за ее
любовь ничем более, как только тем, что так же точно подчинит ей
как свою личность и свободу, так и все свое имущество; однако с
тем отличием, что он сохраняет за собою внешнее господство
над этим целым. - Из соединения сердец необходимо следует
соединение имуществ, под верховным господством мужа. Два
имущества становятся только одним имуществом.
Теперь этот союз подлежит разделению; но если утрачивает
силу основание, то утрачивает силу и обоснованное им.
Каждая сторона должна быть теперь, как представляется на
первый взгляд, снова возвращена в свое прежнее состояние;
должна получить обратно то, что она внесла в массу общего
имущества.
Но - это наблюдение весьма сильно изменяет такой
результат - обе стороны в продолжение известного времени, -
согласно презумпции, единой волей, и вообще как один субъект, -
управляли, пользовались, приумножали, умаляли это
имущество. Последствия (Effekt) этого общего управления уничтожить
невозможно; оно необходимо обще для обоих и остается общим
для обоих. Подсчитать задним числом здесь невозможно так
чтобы, положим, одна сторона сказала другой: тебе
потребовалась та и эта забота и уход, которые мне были не нужны; я
приобрел то и это, чего ты не приобретал; ибо если только оба они
жили в истинном браке, то потребность одной стороны была
одновременно потребностью другой стороны, и прибыль для одной
стороны была в то же время прибылью для другой; оба они,
согласно правовой презумпции, были только одним лицом. Как
никто не станет сводить счета издержкам для самого себя,
судиться и торговаться с самим собою, так не могут делать этого и
супруги. Правда, теперь это их отношение упразднено, а с этой
298

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ. Брачное право
минуты это становится иначе; но до сих пор было так, и
последствие этого отношения не может быть уничтожено.
Однако же внешним условием этого последствия является
имущество, полученное в приданое (das zugebrachte Vermögen);
не только, скажем, имущество в наличных деньгах, но также в
виде прав и привилегий. (О внутренних его условиях: усердии,
заботливости каждой из сторон, - подсчетов как раз производить
никак не следует.) Соответственно этой пропорции
привнесенного в брак имущества следовало бы производить раздел
совокупного имущества, имеющегося ко времени развода, как
последствия (Effekt). То, что привнесла в общее имущество каждая
сторона, должно быть возможно засвидетельствовать в судебном
порядке, в силу одного из сделанных выше замечаний. Пусть,
например, жена внесла одну треть, а муж две трети всего того
имущества, с которым началось их супружество (Ehestand).
Подвергают изучению наличный состав (Bestand) совокупного
имущества супругов во время развода, и его разделяют в той же
пропорции, так что разведенная жена получает одну треть,
а муж оставляет себе две трети. Жена не получает просто
обратно свое приданое (Eingebrachtes); она переносит с него свою
долю убытка, если целокупность имущества уменьшилась; она
получает свою долю прибыли, если целокупность увеличилась.
Все происходит точно так же, как в коммерческом товариществе
(Mascopei) (79). - Иные законодательные предписания на этот
счет, может быть, и имеют в свою пользу известные
политические соображения, однако они несправедливы.
Как следует поступать при разводе в отношении раздела
детей между разведенными супругами, - это мы сможем понять
только ниже, при исследовании отношения между родителями
и детьми.
299

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ
Выводы о взаимном правоотношении
обоих полов вообще в государстве
§32
Имеет ли женщина в государстве такие же права, какие имеет
мужчина? - Этот вопрос, уже просто как вопрос, мог бы
показаться смешным. Если единственное основание всякой
правоспособности есть разум и свобода: как же могло бы
существовать различие в правах между двумя полами, обладающими тем
же разумом и той же свободой?
Кажется, однако же, что повсюду, с тех пор как существуют
люди, держались другого мнения и ставили женский пол, в
отношении осуществления им его прав, ниже мужского. У
подобного всеобщего согласия людей должно быть глубоко скрытая
причина; и если когда-нибудь поиски этой причины были
настоятельной общей потребностью, то они стали такой потребностью
в наши дни.
Если предположить, что второй пол действительно находится
в некотором пренебрежении относительно его прав по
сравнению со вторым, то в качестве причины этого пренебрежения
было бы отнюдь не достаточно указать на слабость духовных и
телесных сил женщины. Особенно на первое женщины и их
ораторствующие адвокаты (ihre Schutzredner) ответили бы: прежде
всего, нам не дают надлежащего образования, и мужской пол
старательно удаляет нас от источников образования; затем,
ваше утверждение не является даже в строгом смысле слова
верным, ибо вашему указанию на большую часть тех мужчин, что
составляют славу своего пола, мы очень даже могли бы
противопоставить женщин, которые, по справедливой оценке, ни в чем
им не уступят; наконец, из этого неравенства, будь оно даже
обоснованным, никогда бы не могло последовать столь
решительное неравенство прав, поскольку ведь и между мужчинами
замечается весьма значительное различие духовных и физических сил,
и однако из этого не считают позволительным делать столь
тягостный вывод о взаимном между ними правоотношении.
Следовательно, прежде всего прочего нужно было бы
исследовать только одно: в самом ли деле женщины находятся в та-
300

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ. Выводы о взаимном правоотношении обоих полов...
ком глубоком пренебрежении, как то утверждают некоторые из
них, и еще более того - некоторые их незваные ораторствующие
адвокаты. В нашем изложении один пункт будет выясняться
следом за другим.
§33
Присущи ли женскому полу, самому по себе, все
человеческие и гражданские права так же точно, как присущи они и
мужскому? - вопрос об этом мог бы задавать только тот, кто
сомневался бы в том, являются ли также и женщины в полной мере
людьми. Как явствует из выдвинутых выше положений, мы не
питаем сомнений по этому поводу. Однако вопрос о том: может
ли женский пол, и если да, то в какой мере может он даже
только пожелать осуществлять все свои права? - разумеется,
вполне может возникнуть. Чтобы ответить на этот вопрос,
рассмотрим по отдельности возможные состояния женщины.
§34
Как правило, - об исключениях скажем ниже - женщина или
еще девица, и тогда она находится под отцовской властью, как
состоит под нею так же точно и неженатый юноша. В этом отношении
оба пола совершенно равны. Обоих освобождает вступление в
брак, относительно которого они оба совершенно свободны; или,
если одному из полов нужно отдать предпочтение, то оно должно
быть отдано дочери. - Ее нельзя принуждать к браку даже и с
помощью увещаний и уговоров; в отношении сына это еще хотя бы
возможно, по указанным выше причинам.
Или женщина замужем, и тогда ее собственное достоинство
зависит от того, чтобы она была и казалась в совершенном
подчинении у своего мужа. - Заметьте, впрочем, - хотя это и
следует из всей моей теории и не раз было мною со всей
определенностью замечено, однако, может быть, будет не лишне еще раз
подчеркнуть это, - женщина подчинена мужу не так, чтобы муж
располагал над нею правом принуждать: она подчинена в силу
своего собственного непрерывно длящегося необходимого и
обусловливающего собою саму ее моральность пожелания
(Wunsch) быть подчиненной. Она могла бы, конечно, вернуть
обратно свою свободу, если бы она того пожелала: но именно в
этом все и заключается; она не может разумным образом
желать этого. Она, коль скоро уж ее союз с мужем известен всем,
должна желать являться перед всеми, кто знает ее, всецело
подчиненной мужу, совершенно забывшей себя в нем.
301

ОЧЕРК семейного права
Итак, ее муж, в силу ее собственной необходимой воли,
является распорядителем всех ее прав; она желает, чтобы эти
права отстаивали и осуществляли лишь настолько, насколько этого
желает он. Он - ее естественный представитель в государстве и
во всем обществе. Таково ее отношение к обществу, ее
публичное отношение. Ей совершенно не может прийти в голову
осуществлять свои права непосредственно собственной персоной.
Что касается домашнего и внутреннего отношения, -
нежность мужа необходимо возвращает ей все то, и больше того,
что она потеряла. Муж не откажется от ее прав, ибо они - его
собственные права; отказавшись от них, он повредил бы тем
самому себе и обесчестил бы себя и свою жену в глазах общества.
Женщина также имеет права, касающиеся государственных дел,
ибо она - гражданка. Я считаю долгом мужа, чтобы в
государствах, где гражданин имеет право голоса в государственных
делах, он не отдавал этого своего голоса, не побеседовав прежде
об этом со своей супругой и не модифицировав своего мнения
в разговоре с нею. Следовательно, он принесет на суд народа
только результат их общей воли. (Вообще, отец семейства,
заботящийся одновременно также о правах своей супруги и своих
детей, должен иметь больше влияния и более весомо
решающий голос в общежитии, чем тот, кто представляет только права
собственного индивидуума. Как это можно устроить - это
исследование для науки политики.)
Следовательно, женщины действительно осуществляют свое
право голоса о государственных делах; только осуществляют его
они не непосредственно собственной персоной, потому что этого
они не могут желать, не уронив тем своего женского
достоинства; но при помощи того, подобающего им и основанного на
природе супружеского союза, влияния, которое они имеют на
своих мужей.
(Это доказывает также история всех великих
государственных перемен. Эти перемены или исходили от женщин, или
женщины же направляли и значительно модифицировали их.)
Примечание. Если же это должно быть признано без всякого
возражения, чего же, собственно, требуют тогда женщины и их
ораторствующие адвокаты (Schutzredner)? Что же это такое, что
было у них якобы насильно отнято и что они требуют им
вернуть? Самую вещь? Они владеют ею во всей возможной
полноте. То, чего они вожделеют, может быть только внешней
кажимостью. Они хотят не просто действовать, но хотят, чтобы также
все знали, что они произвели действие. Они не просто хотят,
чтобы совершалось то, чего им хочется, но чтобы было также
302

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ. Выводы о взаимном правоотношении обоих полов...
общеизвестно, что они, именно они осуществили это. Они ищут
себе громкой известности (Zelebrität) при жизни и славы после
смерти в истории.
Если их цель только в этом, если их цель и может состоять
только в этом, то в их прошении им следует без колебаний
отказать; ибо они вовсе не могут подавать его, не отрекшись при
этом от всей своей женской ценности. К тому же лишь весьма
немногие из числа подающих это прошение подают его всерьез.
Только немногие запутавшиеся умы среди мужчин, которые сами
по большей части не удостоили ни одной женщины чести быть
спутницей их жизни, и взамен того хотели бы видеть
увековеченным в истории весь сразу женский пол, выговаривают подобные
удивительные слова, при которых не могут ничего помыслить, не
обесчестив себя при этом (ohne sich zu verunehren). Даже
мужчина, делающий славу главной или даже только второстепенной
целью своего действования, теряет всю заслугу своего действия
и, - рано или поздно, но неотвратимо, - теряет также и славу
этого действия. Женщины должны быть благодарны своему
положению за то, что в отношении их подобное подозрение
возникнуть вовсе не может. - Но - что значит много больше, - делая
так, они приносят этим в жертву милую стыдливость,
свойственную их полу, которой ничто не может быть более противно, чем
быть выставленной на общее обозрение. Искание славы и
тщеславие презренно для мужчины, но для женщины оно пагубно:
оно уничтожает ту стыдливость и ту преданную любовь ее к
супругу, на которых зиждется все ее достоинство. Разумная и
добродетельная жена может гордиться только своим мужем и
своими детьми; но не самою собой, ибо она забывает себя в нем и в
них. - К этому присоединяется и то, что те женщины, которые
всерьез завидуют громкой славе своих мужей, пребывают в
отношении истинного объекта этого своего пожелания в
заблуждении, раскрыть которое весьма нетрудно. Женщина необходимо
желает любви какого-нибудь мужчины, и, чтобы возбудить ее,
она желает привлечь к себе внимание мужского пола. Это
устроено так природой; и у незамужней женщины это нисколько не
заслуживает упрека. И вот эти женщины рассчитывают
вооружить прелести собственного своего пола, на которые они,
допустим, не могут в достаточной мере положиться, еще и тем, чем
мужчины обращают на себя внимание мужчин, и ищут славы,
просто как еще одного средства очаровывать мужские сердца.
Если это - замужние женщины, то их цель столь же презренна,
сколь неприемлемо избранное ими средство.
303

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
§35
Если бы муж не смог или не пожелал явиться в народном
собрании, то ничто не мешает его супруге явиться там вместо него и
высказать их общий голос, однако всегда - как голос своего
мужа. - (Высказать его как свой собственный голос она не могла бы,
не отделившись тем самым от своего мужа.) Ибо, если теряет силу
основание, теряет силу и обоснованное. Так вот, жена не могла
голосовать потому, что их общий голос подавал муж. Если он не
подает его, то она может подавать этот голос собственной персоной.
Это дает нам одновременно принципы оценки для состояния
вдовы, разведенной и той женщины, которая вообще не вышла
замуж, не состоя, однако, при этом и под отцовской властью.
Все они не подчинены никакому мужчине: следовательно, не
имеется совершенно никаких оснований, почему бы они не
могли осуществлять все гражданские права, в точности как
мужчины, собственной персоной. - Они имеют, в республике, право
подавать свой голос; имеют право сами являться в суде и вести
свое дело. Если они в силу естественной стыдливости и
застенчивости желают выбрать себе опекуна, то это должно быть им
дозволено; и как именно они договорятся с ним, это зависит от
них. Если они не желают избирать себе опекуна, то не имеется
решительно никаких правооснований принуждать их к этому.
§36
Каждый в государстве должен владеть некоторой
собственностью и распоряжаться ею по своей воле, значит, должна
владеть ею и незамужняя женщина (das ledige Weib). - Эта
собственность не обязательно должна заключаться именно в
абсолютной собственности, в деньгах или иных ценностях; она может
заключаться также в гражданских правах или привилегиях. Нет
никакого основания, почему бы женщина не могла обладать
этими правами. Женщина может владеть наделом и заниматься
земледелием. (Недостаток физических сил не составляет
возражения против этого. Опыт подтверждает нам, что женщины,
разумеется, тоже могут пахать плугом, сеять и т. п. У древних
германцев они занимались землепашеством совершенно
самостоятельно (80). А чего женщина не может сделать сама, то она
может велеть сделать своей прислуге, как это и действительно
происходит.) Она может собирать другие продукты природы. Она
могла бы также заниматься неким искусством или ремеслом;
если только оно соответствует ее силам. Она может заниматься
коммерцией, если она разбирается в этом предмете. (Все это
304

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ. Выводы о взаимном правоотношении обоих полов...
действительно происходит в наших государствах; особенно это
касается вдов, продолжающих дело своих умерших мужей. Нет
никакого основания, почему бы этого не могли делать также и
женщины, оставшиеся незамужними.)
§37
Женщины не могут занимать только публичных
государственных должностей, по следующим простым причинам: -
Публичный чиновник целиком и полностью ответствен перед
государством, согласно проведенному выше доказательству; или
ответствен перед народом, если он сам есть верховная власть, -
или ответствен перед верховной властью, если он назначен ею и
часть ее власти передана ему. Он должен быть, следовательно,
совершенно свободен и всегда должен зависеть от своего
собственного решения; иначе подобная ответственность
противоречила бы самой себе и была бы несправедлива. - Однако
женщина бывает свободной и зависит от самой себя только до тех
пор, пока она не замужем. Обещание никогда не выходить
замуж было бы, следовательно, исключительным условием, при
котором государство могло бы доверить некую должность
женщине. Но подобного обещания не может разумно дать ни одна
женщина, как и государство не может разумным образом
принять от нее подобное обещание. Ибо женщина предназначена
любить, и любовь приходит к ней сама собою и от ее свободной
воли не зависит. Но если она любит, то ее обязанностью
становится вступить в брак; и государство не вправе препятствовать
ей в исполнении этой обязанности. Однако, если
государственная чиновница выходит замуж, то здесь возможны были бы
только два случая. Или она в отношении своих служебных
обязанностей не подчиняется своему мужу, но остается совершенно
свободной в их исполнении: тогда это будет несовместимо с ее
женским достоинством. Тогда она не могла бы сказать, что она
всецело предала свою судьбу своему мужу. Кроме того, где же
проходят определенные границы между тем, что относится к
службе, и тем, что к ней не относится? Разве может
существовать хотя что-нибудь такое, что в известном смысле не имело бы
влияния на обязанности по службе? - Или она, как того требуют
от нее природа и моральность, подчиняется мужу также и в
отношении своих служебных обязанностей. Тогда он был бы
чиновником, и он нес бы единоличную ответственность. Должность
вступала бы в брачный союз с ним так же, как вступают в брак
с ним все остальное имущество жены и ее права. Но этого
государство - если только его должности - это действительные
11 Зак. 42
305

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
должности, обязательные занятия, а не просто доходные места
для удовольствия, - потерпеть не может. Оно должно знать и
испытывать умения и характер того лица, которому доверяет
известную должность, и оно не может допускать, чтобы ему
навязывали служащего, избранного одной лишь любовью.
§38
Это обстоятельство - что женщины не предназначены для
занятия публичных должностей - имеет еще другое следствие,
которое ораторствующие адвокаты женщин приводят как новую
жалобу на наши политические учреждения. А именно весьма
естественно, что женщин не воспитывают для управления тем,
чем они никогда и не должны управлять, их не посылают в
школы и в университеты; и тут их адвокаты утверждают: что
общество не проявляет должного внимания к их духу, что оно коварно
и завистливо держит их в невежестве и удаляет их от источников
просвещения. - Мы хотели бы осветить этот упрек в самом его
корне.
Ученый по профессии учится не только для одного себя; как
ученый, по форме, он учится вовсе не для себя, но для других.
Либо он становится служителем церкви, или государственным
чиновником, или врачом; тогда для него важно непосредственно
осуществлять изученное; либо же он становится учителем
будущих ученых в школах или университетах; тогда его цель состоит
в том, чтобы некогда вновь сообщать другим изученное им и
умножать его собственными открытиями, чтобы движение
культуры не останавливалось. Следовательно, он должен знать, как
находят это знание, как развивается оно из человеческой души.
А именно это никак не может понадобиться женщинам, ибо ни
первым, ни вторым они становиться не должны. - Из
совокупности культуры духа для собственного употребления человека
служат только ее результаты, а эти результаты женщины
получают в обществе: в каждом сословии - результат всей культуры
этого сословия. А следовательно, то, из-за чего они завидуют
нам, - это наружная несущественность, формальный момент,
скорлупа: их положение и наше обхождение с ними избавляет их
от усилий, нужных для того, чтобы пробиться прежде своим
трудом сквозь эту наружность, и непосредственно дает им самую
сущность. Им и все равно было бы нечего делать с этой формой:
рассматривать ее как средство они не приучены, и они не могли
бы приучить себя к этому, потому что этому учатся только на
действительном применении: следовательно, они
рассматривают ее как цель саму по себе, как нечто само по себе прекрасное
306

ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ. Выводы о взаимном правоотношении обоих полов...
и замечательное; отчего и происходит, что собственно ученые
женщины - я не говорю о тех, кто рассуждает просто по
правилам здравого человеческого рассудка, ибо они достойны самого
глубокого уважения - по большей части становятся педантами.
Чтобы никоим образом не быть понятым неправильно,
поясню это подробнее. - Нельзя утверждать, чтобы женщина стояла
ниже мужчины по дарованиям духа; зато можно утверждать, что
дух женщины и мужчины имеет от природы совершенно
различный характер. Мужчина приводит все, что есть в нем и для него,
в отчетливые понятия и находит это только путем рассуждения
(Räsonnement); а именно это так, если он действительно хочет
быть убежденным и если его знание не есть одно лишь
историческое знание (historisches Wissen). Женщине от природы
свойственно чувство различения для истинного, уместного, доброго;
дело не в том, чтобы истинное, уместное, доброе давалось ей
одним только чувством, ибо подобное невозможно; но в том, что
если она получает его извне, она силой одного только чувства,
отнюдь не понимая отчетливо оснований своего суждения,
может с легкостью оценить: истинно ли и добро ли оно или же нет.
Можно сказать, что мужчина еще должен прежде сделать себя
разумным; но женщина разумна уже от природы. Это легко
можно вывести логически из указанной выше основной черты,
отличающей мужчину от женщины. Ее основное влечение уже
изначально сливается в единство с разумом, потому что без этого
соединения оно уничтожало бы разум: оно становится разумным
влечением; поэтому вся система ее чувств разумна, и словно бы
рассчитана на разум. Напротив, мужчина еще должен
собственным старанием и деятельностью подчинять разуму все свои
влечения.
Женщина, следовательно, уже в силу самой своей
женственности (Weiblichkeit) является преимущественно практическим,
а отнюдь не спекулятивным существом. Проникать во
внутренность вещей, за пределом ее чувства, она не может и не должна.
(Это объясняет для нас один весьма известный феномен.
А именно, у нас бывали женщины, отличавшиеся в
способностях памяти, например, в языках, и в математике, насколько эта
наука может быть изучена умом, отличавшиеся как многознайки
(Vielwisserinnen); бывали женщины, прославившиеся в делах
изобретения, в нежном роде поэзии, в романе, даже в
историографии; но женщин-философов (Philosophinnen) или женщин -
изобретателей новых теорий в математике у нас не бывало.)
Еще пара слов о страсти женщин к занятию писательством,
которая все более и более распространяется среди них.
307

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
Мыслимы только две цели занятия писательством: или
желание представить на суд ученых новые открытия в науках; или
желание распространять далее в публике уже известное и
установленное, популярно излагая его. - Открытий, по приведенным
мною выше причинам, женщины делать не могут. Популярные
сочинения для женщин, сочинения о воспитании женщин, учения
о нравах для женского пола как такового женщины могут писать
всего целесообразнее; отчасти потому что они лучше знают свой
пол, чем когда-нибудь сможет узнать его мужчина, ибо сами
принадлежат к женскому полу; само собою понятно, [они знают его
лучше], если имеют в себе одновременно достаточно силы,
чтобы несколько возвыситься над природою своего пола; отчасти
потому, что они, как правило, легче находят доступ к понятиям
женского пола. Даже образованный мужчина может весьма
значительно приумножить из подобных сочинений свои познания о
женском характере. Само собой разумеется, что в таком случае
сочинительница должна также и писать как женщина, и желать
предстать в своем сочинении как женщина, а не как плохо
замаскированный мужчина. - Как видите, я предполагал здесь, что
женщина пишет единственно для того, чтобы принести пользу, и
пособить некоторой обнаруженной ею потребности ее пола,
пишет для ее пола, а отнюдь не из искания славы и честолюбия,
для нашего пола. Помимо того, что в последнем случае
литературное достоинство продуктов ее писательства будет не
особенно велико, это причинило бы также большой урон и моральному
достоинству сочинительницы. Ее писательство будет для нее
тогда не более, чем просто еще одним орудием ее кокетства.
Если она состоит в браке, то благодаря своей писательской
славе она получает независимую от своего супруга
самостоятельность, которая необходимо аннулирует и угрожает расторгнуть
ее супружеское отношение. Или, если ее порицают, то она
воспринимает критику как оскорбление всему женскому полу, и это
отравляет дни жизни ей и ее ни в чем не виновному супругу.
308

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ
О взаимном правоотношении
между родителями и детьми
§39
Изначальное отношение между родителями и детьми, точно
так же как и отношение между супругами, определяется не
одним только понятием права, но оно определяется природой и
нравственностью. Следовательно, в нашем настоящем
исследовании, так же точно, как и в предыдущем, нам следует исходить
из принципов, лежащих выше понятия права, чтобы впервые
дать этому понятию объект для применения. Ибо очень может
быть, что в этом отношении, основанном на природе и
нравственности, есть ближайшие определения, которые подлежат
урегулированию при помощи понятия права.
Тех, кто желает рассматривать все это отношение как сугубо
юридическое отношение, принимаемая ими предпосылка
вынуждает делать совершенно невероятные утверждения, как,
например, то, что якобы дети, в силу акта зачатия, как
производства (Fabrikation) (per formationem), составляют собственность
отца, и т.п.
§40
Плод зарождается во плоти матери как принадлежащая к ее
составу часть. С сохранением плода связано собственное
здоровье и сохранение матери во время беременности; причем -
и этим здесь все определяется - связано не так, как у
неразумного животного: что это только обстоит так, но [эта связь
такова], что мать знает об этом необходимом сопряжении
сохранения плода и ее собственного сохранения. То, что она
зарождает из себя плод и образует его во своей плоти, - это не просто
механическая необходимость, - но и ее сознанию также
неодолимо и невольно представляется обязательной обдуманная и
рассудительная забота о сохранении ее плода.
Ребенок, - согласно некоторому, наверняка вполне
всеобщему, закону природы, - рождается не безболезненно. Мгновение,
И* Зак. 42
309

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
когда он появляется на свет - это мгновение, когда его мать
избавляется от некоторой боли, и поэтому - необходимо
радостное для нее мгновение. Радость крепко связывает ее с
существованием ребенка.
Даже и после того, как ребенок родился, органическая связь
между ним и матерью еще не разорвана. Во плоти матери все
еще готовится та пища, давать которую мать испытывает такую
же потребность, какую испытывает ребенок в том, чтобы
принимать ее.
(В состав органической плоти входят такие части, в одной
из которых есть стремление пособить некоторой потребности
в другой части, которой сама эта другая пособить не может;
а в другой части - удовлетворить потребность первой, которой
первая так же точно сама удовлетворить не может; и это
отношение я называю органической связью (das organische Band)
частей. Коль скоро природа не готовит для новорожденного
ребенка самой полезной для него пищи нигде более, кроме как во
плоти матери, и не проложила другого канала для выведения
молока из матери, кроме рта ребенка, то между ними обоими,
хотя отныне они в остальном являются самобытными телами,
остается некоторая органическая связь. Мне кажется, стоило бы
труда исследовать: действует ли и насколько именно действует
этот закон природы: что уже вполне самостоятельное в явлении
растение все-таки не сразу (per saltum) отделяется от тела его
матери, - также и в растительном царстве.
§41
Указанный только что закон природы, мыслимый в растении
или животном, немедленно побудит растение или животное к
деятельности, имеющей целью дальнейшее образование в
известном отношении некоторого находящегося вне их тела.
Влечение повелевает в них с необходимостью; из него, и из него
вполне непосредственно, следует намеченная деятельность.
Но в интеллигенции между природным влечением и действием
вступает посреди нечто третье: сознание. Интеллигенция
осознает свое природное влечение как некоторое ощущение. Это
ощущение есть необходимый продукт природного влечения,
и непосредственно следует из него; или, выражаясь еще
более строго, оно само есть природное влечение в интеллигенции.
Но действие уже не совершается необходимо и
непосредственно, но оно обусловлено применением свободы.
310

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
Природное влечение было таково: проявлять заботу о
постороннем теле, как о своем собственном. Как будет проявляться
это природное влечение в человеческой матери? Очевидно, оно
проявится как ощущение потребности другого, такое же,
каким она ощущает свою собственную потребность. Но такое
ощущение называется состраданием. Сострадание,
следовательно, есть тот облик, в котором является природный инстинкт
человеческой матери в отношении к ее ребенку.
Это сострадание направлено на то же самое, на что был
направлен природный инстинкт: на физическое сохранение
ребенка.
Заложенное в самой ее природе сострадание побуждает
мать, если только она доверится природе, к тому, чтобы
заботиться о сохранении ребенка.
В этом есть механизм природы и разума в их соединении, из
которого с необходимостью следует сохранение ребенка - само
собою понятно, поскольку здесь содействует также и разум, что
этому влечению могут также и сопротивляться, если человек
опускается до неестественности (daß diesem Triebe auch
widerstanden werden könne, wenn der Mensch zur Unnatürlichkeit
herabsinkt). Однако естественным порядком ему не сопротивляются.
О праве здесь еще совершенно не идет речи. Мы также не
можем говорить, что ребенок имеет право требовать от матери
этого физического сохранения, как нельзя сказать, что ветка
имеет право расти на дереве; и также не можем говорить, что на
матери лежит принудительная обязанность сохранять своего
ребенка, как нельзя сказать, что дерево имеет принудительную
обязанность нести на себе ветку. Это - закон природы, однако в
соединении с разумом. У животного это - только закон природы.
(Скажем еще в пояснение вот что: сохранение именно этого
ребенка изначально не является также и моральной
обязанностью, т.е. как особенной обязанностью. Однако впоследствии,
после того как мать почувствует в себе это влечение, для нее,
конечно же, становится моральной обязанностью поддерживать
и укреплять в себе это влечение. - Что может и что вправе
сделать государство, чтобы при помощи положительных законов
возвысить это сохранение ребенка в достоинство
принудительной обязанности для матери, - об этом скажем ниже.)
§42
В человеческой природе вообще, а следовательно, также и у
мужчины, есть влечение заботиться, даже с аффектом, о более
311

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
слабом и беспомощном. Это всеобщее влечение, без сомнения,
будет также и в отце внятно говорить в пользу его ребенка; но
именно потому что это - всеобщее влечение, основанное на
зрелище беспомощности как таковой, оно говорит в пользу
каждого ребенка, и у отца не имеется никаких оснований для
особенного предпочтения в пользу своего ребенка. Такое
предпочтение, однако, нам все же следовало бы обнаружить.
Поскольку это - сугубо физическое отношение, эта любовь не могла бы
иметь никакого иного основания, кроме физического. А такого
основания не обнаруживается; ибо между отцом и его ребенком
нет вовсе никакой физической связи; следовательно, приходится
утверждать, что отец непосредственно не питает никакой
особенной любви к своему ребенку. Из их единственного природного
отношения - из акта зачатия - ничего заключить нельзя; ибо этот
акт не вступает в сознание как таковой, как зачатие этого
определенного индивидуума.
Особенная любовь отца к своему ребенку возникает
изначально - какие источники она может найти для себя во мнении,
образованном нашими государственными учреждениями, об
этом здесь вовсе не стоит вопроса - она возникает изначально
из его нежности к матери. Эта нежность превращает все
пожелания и все цели матери в его собственные цели и пожелания; а
следовательно, также и цель деятельной заботы о сохранении
ребенка. Как это составляет естественно необходимое дело
матери, так оно, силою переноса, становится таким для отца; ибо
оба они - один субъект, и их воля - только одна воля.
Также и здесь мы отнюдь не можем говорить о некоем
естественном принудительном праве матери в отношении отца для
пропитания ребенка. Основания, на которых могли бы, вероятно,
полагать возможным построение подобного принудительного
права, не являются достаточными. Могли бы думать, будто мать
может сказать отцу: ты причина того, что у меня есть ребенок;
поэтому сними с меня теперь бремя забот по его содержанию.
На это отец с полным правом мог бы ответить: ни я, ни ты не
имели этого в намерении; природа дала ребенка тебе, а не мне;
терпи же то, что произошло с тобой, как и я так же точно должен
был бы терпеть, если бы что-то случилось со мной.
Иное дело было бы в случае, если бы между ними обоими
был заключен договор о сохранении ребенка. Но также и в этом
случае этот договор должно было бы гарантировать государство:
в противном же случае он опять-таки не служил бы основанием
312

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
ни для какого действительного для внешнего суда права
принуждать, но только лишь для внутренней моральной обязанности;
которую в рассматриваемом здесь случае нет надобности
обосновывать ни на каком особенном договоре, поскольку она и без того
заключается в брачном союзе родителей. Что может и что должно
делать в этом отношении государство, выяснится ниже.
§43
Родители живут вместе, и ребенок, как вверенный самой
природой заботе их обоих, должен так же точно жить вместе с ними:
ведь в противном случае они не могли бы заботиться о его
сохранении.
В человеке заключается естественное влечение
предполагать вне себя разум настолько, насколько это вообще хотя
сколько-нибудь вероятно, и обращаться с вещами, например,
с животными, так, как если бы в них был некий разум. Родители
так же точно будут обращаться таким образом со своим
ребенком, будут призывать его к свободной деятельности (auffordern
zur freien Tätigkeit): и тогда у него также постепенно обнаружится
разум и свобода. - Бытие свободным, согласно необходимым
понятиям человека, принадлежит к совокупности
благосостояния: родители желают благосостояния своего ребенка;
следовательно, они предоставят ему и его свободу (Freisein gehört nach
den notwendigen Begriffen des Menschen zum Wohlsein: die Eltern
wollen das Wohlsein ihres Kindes; sie werden sonach seine Freiheit
ihm lassen). - Однако иное употребление его свободы было бы
вредно для его сохранения, которое также составляет их цель.
Следовательно, они будут соединять обе эти цели, и
ограничивать свободу ребенка так, чтобы ее употребление не подвергало
опасности его сохранение. А это есть первое понятие о
воспитании. - Родители будут воспитывать своего ребенка: это следует
из любви к нему и из заботы о его сохранении. (Sie werden
sonach beide Zwecke vereinigen, und die Freiheit des Kindes so
beschränken, daß der Gebrauch derselben seine Erhaltung nicht in
Gefahr bringe. Dies aber ist der erste Begriff der Erziehung. - Die Eltern
werden ihr Kind erziehen: dies folgt aus der Liebe zu ihm, und aus
der Sorge für seine Erhaltung.)
Нельзя сказать: что ребенок имеет право принуждать к
воспитанию и что родители связаны принудительной правовой
обязанностью. Что может делать в этом отношении государство,
выяснится далее.
313

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
§44
Для каждого нравственно доброго человека составляет
всеобщую моральную обязанность - распространять вне себя
моральность и повсюду содействовать ей. Но каждое свободное
существо, а следовательно, также и ребенок, способно к
моральности. Между тем он, по другим причинам, необходимо
живет вместе с родителями. Если родители сами моральны, то
они воспользуются всеми возможными для них средствами для
того, чтобы развить в своем ребенке моральность: и это есть
понятие высшего воспитания (höhere Erziehung).
(Мы не учим здесь морали; следовательно, нам нет
необходимости говорить: они должны это делать, - но говорим только:
они будут это делать. Мы устанавливаем здесь естественные и
моральные предрасположения только как факты, для того чтобы
только в них получить впервые материал для применения
понятия права.)
К этому воспитанию принадлежат следующие два элемента:
прежде всего, чтобы силы ребенка были развиты и образованы
для пригодности ко всякого рода целям; затем, чтобы его
воспринимающее чувство было обращено к моральности. Для
достижения первой цели необходимо вновь ограничить свободу
ребенка: нужно воспрепятствовать всякому употреблению этой
свободы, которое находится в противоречии с первой целью -
сохранением и здоровьем ребенка, и со второй целью -
образованием сил ребенка; нужно содействовать всякому
употреблению этой свободы, которое упражняет силы в соответствии с
намерением родителей; первое нужно запрещать, а второе -
предписывать. Только для последней из целей ограничение
свободы недопустимо; ибо морально только то, что возникает из
свободной решимости (Nur für den letzteren Zweck darf die Freiheit
nicht eingeschränkt werden; denn nur, was aus freiem Entschluß
hervorgeht, ist moralisch). Моральность развивается из самого
человека, и ее нельзя создать принуждением или
искусственными мерами.
Нельзя сказать, что ребенок имеет право принуждать в
отношении воспитания; или что на родителях лежит принудительная
обязанность воспитывать. Так же точно нельзя сказать, что
родители имеют по отношению к ребенку - как может обстоять
дело по отношению к другим, об этом будет сказано в свое время -
право воспитывать его, а ребенок имеет обязанность давать се-
314

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
бя воспитывать; ибо ребенок, поскольку он подвергается
воспитанию, вообще не свободен: а следовательно, вообще не
является возможным субъектом некоторого права или обязанности;
но он является постольку исключительно лишь объектом дей-
ствования родителей: он есть то и становится тем, кем делают
его родители.
§45
Только родители обозревают всю цель воспитания; дети этого
не могут; именно потому что они еще только желают быть
воспитаны. Следовательно, только родители, а не ребенок, могут
оценить, какие средства нужны для достижения этой цели. -
Они - свои собственные судьи по собственному делу, в
отношении к ребенку; они - суверенные лица, а ребенок, поскольку они
его воспитывают, безусловно подчинен им. Пользование этим
его подчинением единственно лишь для того, чтобы наилучшим
образом по совести и убеждению воспитывать ребенка, есть
исключительно дело их совести и подлежит их собственному
внутреннему суду.
§46
Возможность государства зиждется на достаточно
равномерном постоянстве численности его народа; ибо защита, налоги,
сила - все рассчитано на эту численность народа. И если бы по
причине смертности эта численность непрерывно уменьшалась, то
этот расчет был бы неверен: возник бы беспорядок; и наконец,
после того как остались бы лишь немногие граждане, государство
совершенно прекратилось бы. А это равномерное постоянство
зависит от того, чтобы место умерших занимали новые граждане.
Каждый гражданин государства в гражданском договоре
обещает всеми своими силами содействовать поддержанию
всех условий возможности государства: следовательно, также
и только что названного условия. Этому условию он лучше всего
может содействовать тем, что воспитает детей умелыми и
пригодными для всякого рода разумных целей. Государство имеет
право сделать это воспитание детей условием государственного
договора: и таким образом воспитание становится внешней
принудительной обязанностью, не непосредственно перед
ребенком, но перед государством. Именно государство получает в
гражданском договоре право требовать воспитания.
315

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
Я говорил о воспитании детей вообще, ибо посредством
такого воспитания достигается цель государства. Однако же то,
какого именно определенного ребенка гражданин желает
воспитывать, не может быть предоставлено произволу гражданина,
потому что вследствие такого столкновения произволов
возникли бы неразрешимые правовые тяжбы; но должно быть
установлено нечто относительно того, каких определенных детей
должен воспитывать каждый. - При этом государству
целесообразнее всего было бы последовать наклонности природы и разума,
ибо оно и вообще не имеет права требовать чего-либо вопреки
этой наклонности; и возложить на родителей обязанность
воспитывать их собственных детей.
§47
Если дети зачаты в соответствующем праву и разуму,
признанном государством браке, тогда это не составляет никакой
трудности. Если они зачаты вне брака - или в таком союзе,
которому, чтобы быть браком, недоставало только признания со
стороны государства; которое, следовательно, согласно
приведенным выше основоположениям, должен быть заключен
государством, но, положим, сразу же после этого разделен снова;
или в конкубинате: то забота о ребенке остается на долю той,
кому она непосредственно была поручена природой - матери.
Ибо разделенные родители не могут совместно воспитывать его.
Поскольку же отец в силу лежащей на нем гражданской
обязанности также обязан вносить вклад в воспитание, то его следует
обязать уплачивать свой вклад деньгами или in Geldeswert. Отец
уплачивает деньги за воспитание ребенка (Ziehgeld), а мать
берет на себя личную заботу о ребенке.
§48
Детоубийство, совершенное матерью, - это, без сомнения,
чудовищное противоестественное преступление, ибо для этого
нужно, ни много ни мало, чтобы мать заставила замолчать в
себе все вложенные природою чувства: но оно не составляет
преступления против внешнего права ребенка. Ребенок не имеет
в отношении своей матери никаких внешних прав. Это -
преступление против закона государства, согласно которому детей
надлежит воспитывать, и постольку оно наказуемо по закону
Это преступление обнаруживает противоестественную грубость
и дикость нрава, а следовательно, принадлежит к числу тех, где
государство должно сделать попытку исправления виновницы.
316

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
Детоубийство подлежит наказанию заключением в
исправительный дом, пока не совершится исправление.
(В некоторых древних республиках, которым приходилось
опасаться чрезмерного умножения, особенно
привилегированного класса народа, собственно граждан, было дозволено
умышленное оставление без помощи детей, преимущественно слабых
здоровьем, а следовательно, косвенное детоубийство (81).
Повелевать этого не имеет права никакое государство, ибо оно не
может повелевать ничего аморального, никакого
противоестественного греха. Даже и простое дозволение посредством прямо
сформулированного закона всегда аморально, и таким законом
государство бесчестит себя и своих граждан. Но против
позволения посредством умолчания закона решительно ничего нельзя
возразить по основаниям чистого права, ибо государство отнюдь
не обязано положительно заботиться о моральности своих
граждан; новорожденные же дети имеют внешние права лишь
вследствие того, что государство гарантирует их жизнь, а это оно
обязано делать лишь постольку, поскольку от этого зависит
возможность его собственного сохранения.)
§49
Сохраняют ли детей вообще в живых, питают ли и одевают
ли, и живут ли они среди людей - за этим, как за
исключительным условием возможности воспитания их людьми и
гражданами, государство имеет право осуществлять надзор, вследствие
вышеуказанного условия гражданского договора. Вскоре мы
увидим, что на избираемые для воспитания средства это право
не распространяется.
§50
Государство вменяет родителям в обязанность воспитывать
своих детей. Оно, следовательно, необходимо гарантирует им
условия возможности этого воспитания. Сюда относится, прежде
всего, вот что: чтобы никто другой не имел права завладеть их
детьми, с тем чтобы воспитывать их. Итак, государство
необходимо гарантирует родителям, против других граждан,
исключительное право оставить своих детей у себя. Если бы об
этом возникла тяжба, то законам надлежало бы решать ее в
пользу настоящих родителей.
Для воспитания необходим постоянный план, единообразие
максим, согласно которым воспитатель обращается с детьми.
317

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
Этот план был бы нарушен, если бы кто-то посторонний пожелал
вмешаться в воспитание и иметь некоторое влияние на детей.
На подобное вмешательство последовала бы законная жалоба,
и государству надлежало бы всякий раз решать спор в пользу
настоящих родителей.
§51
Если предположить, что родители мыслят морально, то
воспитание детей есть для них дело совести. Они желают воспитать
их настолько нравственно добрыми людьми, насколько это
вообще в их силах, - но каждый необходимо считает свои
собственные максимы самыми лучшими и самыми правильными; -
ведь иначе с его стороны было бы бессовестным
придерживаться этих максим. Но государство не может допускать никакого
вмешательства в дела совести. Следовательно, оно само не
может вмешиваться также и в воспитание.
Оно имеет право устраивать публичные воспитательные
заведения; но от самих родителей должно зависеть то, желают ли
они воспользоваться этими заведениями или нет. Государство не
имеет права принуждать к употреблению этих заведений.
§52
О максимах воспитания не вправе судить ни государство, ни
какой-нибудь другой гражданин, ни ребенок, потому что
последний является ведь объектом воспитания; следовательно, в этих
вопросах родители - сами себе судьи. Между детьми,
воспитание которых еще не окончено, и родителями не может быть
никакой правовой тяжбы. Родители представляют в этих делах
высшую инстанцию и вполне суверенны. Государство не может
издавать никаких законов об этом отношении, так же как оно не
может издавать и законов об отношении между мужем и женой.
§53
Господство родителей над своими детьми основывается,
следовательно, единственно только на обязанности родителей
воспитывать своих детей. Эта обязанность воспитания
установлена природой и гарантирована государством. Считать детей
собственностью их родителей и рассматривать права последних
на первых, как права собственности, - это совершенно
лишенное основания мнение.
318

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
§54
Государство, согласно вышесказанному, имеет право надзора
за тем, получает ли ребенок воспитание вообще; оно имеет,
следовательно, право препятствовать всякому употреблению
ребенка, которое очевидным образом отменяет возможность
воспитания: а потому оно вовсе не может допускать, чтобы с
ребенком обращались как с собственностью, например, чтобы
родители продавали своего сына.
§55
Перед судами может нести ответственность только тот, кто
свободен. Дети не свободны; ибо они состоят под родительской
властью. Следовательно, отец - потому что он является также
одновременно и законным представителем матери - есть их
опекун в суде. Они не имеют таких прав, которые бы ему
надлежало защищать: ибо они еще не являются непосредственными
гражданами государства; но если они причинят какой-нибудь
ущерб, то он несет ответственность вместо них.
Пострадавший предъявляет иск отцу и делает так с полным
правом; ибо дети состоят под его надзором, и отец должен был
бы воспрепятствовать причинению вреда. Если он не
воспрепятствовал ему, то должен возместить ущерб. - Дети не могут быть
подвергнуты никакому публичному наказанию; ибо они вовсе не
подчинены внешним принудительным законам государства. Они
подчинены только лишь принудительным законам своих
родителей. Родители и наказывают их по своему усмотрению, а не
государство, гражданами которого они еще вовсе не являются.
§56
Единственное основание господства родителей над своими
детьми - это потребность в воспитании. Если основание
утрачивает силу, то утрачивает силу и обоснованное. Как только
воспитание закончено, ребенок становится свободным.
Однако о том, закончено ли оно, могут решать, как правило,
только родители, потому что именно они поставили сами перед
собою цель воспитания и только они знают эту цель. - И вот, или
они сами решат, что ребенок воспитан, тогда они по свободной
доброй воле и по собственному разумению отпускают его на
свободу (lassen dasselbe frei). Ведь они и вообще должны
предоставлять ребенку все большую свободу по мере того, как он ста-
319

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО права
новится рассудительнее (verständiger); хотя они должны делать
так не в силу права ребенка, а в силу одного из важных правил
воспитания. Если же теперь они выпустят из рук последнюю
нить, за которую до сих пор они еще держали его, то дети
отныне совершенно свободны.
Или, второй случай: самым делом выясняется, что цель
воспитания достигнута. Всеобщая цель воспитания - пригодность
наших сил для содействия достижению разумных целей (Der
allgemeine Zweck derselben ist die Brauchbarkeit unserer Kräfte zur
Beförderung vernünftiger Zwecke): а внешний судья об этой
пригодности, которому родители обязаны почтением, - это
государство. Государство же, хотя и не может непосредственно
объявить детей свободными, потому что тогда оно допустило бы
некоторое вмешательство в воспитание: однако оно может сделать
это косвенно, поручая сыну государственную должность, или
иное гражданское право, например, звание мастера в известном
ремесле, которое присваивает цех, постольку уполномоченный
на то государством. В таком случае оно произносит суждение о
пригодности. - Государственная должность освобождает детей
от отцовской власти.
Наконец - третий случай - воспитание, а с ним и
подчиненность детей родителям, может быть упразднена тем, что оно, по
самой природе вещей, отныне уже более невозможно. Это
происходит при вступлении в брак. Дочь становится безгранично
подчиненной воле своего супруга, и потому не может оставаться
в подчинении ни у какой другой воли - воли своих родителей.
Муж должен с безграничной нежностью заботиться о счастье
своей супруги; он не может позволить, чтобы какая бы то ни
было посторонняя воля - воля его родителей - помешала ему в
этой его заботе.
Но именно потому, что вследствие вступления в брак
воспитание прекращается; однако только одним лишь родителям
подобает суждение о том, когда оно может прекратиться, родители
имеют право в продолжение известного времени отказывать
своим детям в этом разрешении или откладывать их
бракосочетание.
Вообще запретить им вступать в брак - на это они не имеют
права и так же точно не имеют, по вышеуказанным причинам,
и права выбирать для них супруга.
320

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
§57
Между мужем и женой есть общность собственности. Дети не
имеют общности в этой собственности, и они вообще не имеют
никакой собственности. Откуда же они могли бы иметь ее? Пищу и
одежду обязаны предоставить им по собственному усмотрению
родители; потому что иначе цель воспитания не будет достигнута.
Эта обязанность, как мы уже напомнили читателю, есть
принудительная обязанность родителей перед государством (не перед
детьми), и государство имеет право надзора за этим.
Но, говорят нам, дети трудятся и таким путем получают
некоторую собственность. - Это можно утверждать только на
основании неверной и опровергнутой выше предпосылки, будто
формирование служит основанием права собственности. Цель
их труда - упражнение своих сил для воспитания, а
возникающую от него случайную пользу родители с полным правом
включают в состав своей собственности. Ведь ребенок совершенно
ничего не может делать, если на то нет воли родителей; он не
может также и приобретать себе собственность без их воли на
это. - Или право его собственности должно основываться на
договоре с родителями? Заключать договоры может только тот, кто
свободен: но дети не обладают совершенно никакой
самостоятельной свободой в отношении к родителям. Они не могут
оторваться от них и иметь свою собственную волю, чтобы они могли
быть по отношению к ним стороной в договоре.
§58
Каждый самостоятельный гражданин должен иметь свою
особую собственность и должен иметь возможность указать
государству, чем он зарабатывает на жизнь. Следовательно,
государство с полным правом может требовать от родителей,
которые отпускают из своих рук ребенка, чтобы они наделили его
известным имуществом, или, говоря очень хорошо
обозначающим дело словом, чтобы они снабдили (ausstatten) его. Однако о
том, сколько имущества они должны дать ему, оно ничего не
вправе предписывать им, но это полностью зависит от их
свободного усмотрения.
При бракосочетании детей родители обоих будущих супругов
должны прийти между собою к соглашению о том: должны ли
оба получить что-то, или только один из двоих, и сколько
именно. Государству вовсе нет надобности спрашивать о том, каково
321

ОЧЕРК СЕМЕЙНОГО ПРАВА
происхождение имущества. Оно должно спрашивать только о
том, может ли существовать новое семейство, которое известно
ему только как семейство.
§59
Если родители, скажем, желают более щедро наделить
одного ребенка приданым, чем другого, - это совершенно есть
дело их произвольного решения. Хотя подобное предпочтение
и может быть несправедливым, оно ни в чем не погрешает
против внешнего права. По какой же причине мог бы
жаловаться ребенок, обделенный при разделе? Всем тем, чем он
владеет, он владеет исключительно лишь по свободной
доброте его родителей.
§60
Со смертью родителей их право в чувственном мире, а
следовательно, их право собственности совершенно прекращается.
Надлежит ли вводить Intestaterbschaft детей в равных долях, или
же родителям должно принадлежать право составить
завещание; затем, в какой мере им должно принадлежать
полномочие свободно распоряжаться своим имуществом в пользу
посторонних лиц; до каких пределов должно простираться Légitima,
и насколько - право лишать наследства: все это зависит
единственно лишь от положительного законодательства государства,
которое принимает решения о подобного рода предметах,
руководствуясь соображениями политики. Оснований для решения
a priori на этот счет не существует.
§61
Ответ на вопрос: в случае, если бы родители разводились,
как нужно было бы разделить между ними детей? - мы отложили
до сих пор потому, что на него нельзя было ответить, не
познакомившись вполне основательно с отношением между
родителями и детьми.
Прежде всего, поскольку родителям принадлежит
неограниченное господство над детьми, то разводящимся супругам
должна быть на их полное усмотрение предоставлена возможность
достичь на этот счет полюбовного соглашения между собою.
Государство в этом случае голоса отнюдь не имеет, если только
воспитание детей будет обеспечено. Если они могут договорить-
322

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗДЕЛ. О взаимном правоотношении между родителями...
ся полюбовно, на каком бы то ни было условии, то никакой
правовой тяжбы нет и государству решать здесь нечего.
Только если оба родителя не могут достичь между собою
полюбовного соглашения, вступает в действие полномочие
судебных решений государства.
Могут быть мыслимы только два основания этого спора
между родителями: или оно возникает из-за того, что ни один из них
обоих не желает взять на себя заботу о детях, но желает,
насколько это возможно, сбросить ее на другую сторону; или же -
из-за того, что оба желают оставить детей у себя, а другой
стороне желают оставить их как можно меньше.
В первом случае следует решать так: Обязанность заботы
о детях, согласно сказанному выше, только для матери есть
непосредственная, для отца же - только косвенная обязанность,
производная от его любви к матери. Поскольку эта последняя,
а значит, также и естественная причина отцовской нежности,
здесь утрачивает силу, детей нужно поручить личной заботе и
уходу матери; но отец обязан, под надзором и гарантией
государства, предоставить средства для их содержания, о чем
следует установить нечто более определенное исходя из
имущественных обстоятельств родителей.
Во втором случае последует такое решение: основанная на
праве цель государства в отношении детей есть наилучшее
возможное воспитание их. Между тем, как правило - а всеобщие
законы могут быть даны только согласно правилу - мать есть
самая подходящая воспитательница для дочерей, а отец -
самый подходящий воспитатель для сыновей. Следовательно,
дочерей следует передать матери, а сыновей - отцу.
Что средства на содержание ребенка, зачатого в
прелюбодеянии, должен уплачивать не супруг, а настоящий отец ребенка, -
это разумеется само собою.
323

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА
И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
(как второе приложение к естественному праву)
I. О международном праве
§1
Каждый индивидуум, согласно изложенному выше, имеет
право понудить встреченного им индивидуума вступить с ним в
государство или удалиться из сферы его действия. Если один из
них обоих уже состоит в государстве, а другой - нет, то первый
принуждает второго присоединиться к его государству. Если бы
ни один из них не состоял в государстве, то, соединяясь, они, по
крайней мере, полагали бы начало некоторому государству.
Отсюда следует положение: тот, кто не состоит ни в каком
государстве, может быть правомерно принужден первым встретившим
его государством к тому, чтобы или подчиниться ему, или
удалиться из соседства с ним.
В силу этого положения все люди, живущие на поверхности
Земли, были бы постепенно соединены в одном-единственном
государстве.
§2
Однако было бы точно так же возможно, чтобы в различных
местах соединялись в государства обособленные и ничего не
знающие друг о друге толпы людей. В этом месте Земли люди
чувствовали бы эту потребность и находили способ помочь ей,
в другом месте чувствовали бы ее и находили средства помочь
ей, и при этом ни первые не знали бы о вторых, ни вторые -
о первых. Таким образом на Земле возникло бы множество
государств.
Если во всех тех местах, где люди некоторое время живут
сообща и немного образуют себя, они учреждают государство,
не зная того, что у других вне пределов их области происходит
или произошло то же самое, - то это служит доказательством
тому, что государство - не произвольное изобретение, но
необходимое веление природы и разума.
324

I. О международном праве
Поскольку поверхность Земли рассечена морями, реками,
горными хребтами и поскольку они разделяют людей, то
вследствие этого оказалось необходимым, чтобы возникли различные
государства.
§з
Люди в этих различных государствах ничего не знают друг о
друге, а следовательно, они не состоят между собою
совершенно ни в каком собственно так называемом правоотношении;
поскольку, согласно вышесказанному, возможность всякого
правоотношения обусловлена действительным взаимным влиянием
с сознанием его.
§4
Два гражданина из этих различных, независимо друг от друга
образованных государств встречают друг друга. Каждый, в силу
его доказанного нами выше полного права, потребует от другого
гарантии своей безопасности рядом с ним; [эта гарантия
предоставляется] тем, что другой одновременно с ним подчиняется его
государю (Oberherr). Этого: подчинись моему государю, -
каждый из них требует от другого с одинаковым правом; ибо каждый
находится в правовом устройстве. Следовательно, ни один из
них не имеет права; ибо право каждого взаимно отменяет право
другого.
Однако же несомненным остается все-таки то, что они оба
должны взаимно предоставить друг другу гарантию. Поскольку
же это не могло быть сделано предложенным способом, как это
можно сделать? - Они оба должны подчиниться общему судье;
но у каждого уже есть свой особый судья. - Сами их судьи
должны прийти к соглашению и в делах, касающихся их обоих, стать
единым общим для обоих судьей, т.е. оба их государства
должны взаимно взять на себя обязательство - наказывать и
возмещать несправедливость, причиненную одним из их сограждан
гражданину другого государства так, как если бы она была
совершена в отношении их собственного гражданина.
Королларии
1. Всякое отношение между государствами основывается на
правовом отношении их граждан. Государство само по себе - не
что иное, как абстрактное понятие, только граждане как таковые
суть действительные лица. - Далее: это отношение совершенно
определенно основывается на указанной правовой обязанности
325

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
их граждан - предоставлять друг другу взаимную гарантию, если
они встречаются в чувственном мире. Итак, первоначально в
отношении друг с другом состоят только те государства, которые
граничат друг с другом. Как разделенные в пространстве
государства могут, тем не менее, прийти в отношение друг с
другом, - мы увидим ниже.
2. Это отношение государств состоит в том: что они взаимно
гарантируют друг другу, так же как и гражданам своего
собственного государства, безопасность своих граждан. Формула
договора такова: я принимаю на себя ответственность за весь
тот ущерб, который мои граждане могли бы причинить твоим
гражданам, при условии, что ты точно так же несешь
ответственность за весь тот ущерб, который твои граждане могли бы
причинить моим гражданам.
3. Такой договор должен быть заключен явным образом, и он
не заключается уже в государственно-гражданском договоре;
и о том, что этот договор заключен, граждан следует известить
через законодательство. Условия государственно-гражданского
договора гражданин исполняет уже тем, что он не нарушает
только прав своих сограждан; на иностранцев при этом не
обращают внимания. Только в силу этого договора законом
становится также уважение прав государств, состоящих в договоре
с этим государством; и только теперь нарушение этих прав
становится заслуживающим наказания преступлением.
§5
В описанном договоре государств между собою необходимо
заключается также, и предполагается для самой возможности
этого договора, их взаимное признание. Оба государства
взаимно принимают каждое поручительство другого за своих
граждан, как имеющую законную силу гарантию, и не принимают по
отношению к ним никаких дальнейших предохранительных мер;
следовательно, каждое из них предполагает, что другое
государство имеет легальное устройство и может отвечать за своих
граждан.
Каждое государство, следовательно, имеет право судить о
легальности другого государства, с гражданами которого его
граждане приходят в сообщение. Однако достойно замечания,
что это право суждения простирается не далее, чем на суждение
о том, подходит ли соседнее государство для того, чтобы
вступить с ним в легальное внешнее отношение. Внутреннее его
326

I. О международном праве
устройство никого ни в малейшей степени не касается, и права
судить о нем другое государство не имеет.
В этом состоит взаимная независимость государств.
§6
Каждый народ, если только он не живет в естественном
состоянии, но имеет верховную власть, какова бы она ни была,
имеет принудительное право на признание его соседними
государствами. Доказательство этого следует из вышесказанного
и уже было непосредственно проведено выше. Государство не
может понуждать граждан другого государства подчиниться ему,
ибо в этом случае соседнее государство имело бы такое же
право; но это само себе противоречит. И все же оно получить от
него гарантию для безопасности своих граждан, и дать ему такую
гарантию; но это возможно только при условии признания. - Не
признавать некоторого государства - значит объявлять его
граждан такими людьми, которые вовсе не находятся ни в каком
правовом устройстве; но из этого следует право покорить их. Отказ
в признании дает государству, следовательно, законное право на
войну (ein gültiges Recht zum Kriege).
Государства необходимо независимы друг от друга и
самостоятельны.
§7
В отношении народа, не имеющего верховной власти, а
следовательно, не являющегося государством, соседнее
государство имеет право или подчинить его себе самому, или принудить
его к тому, чтобы он дал себе некоторое государственное
устройство; или же изгнать его из своего непосредственного
соседства. Основание этого состоит в следующем: кто не может
предоставить другому гарантию безопасности его прав, тот сам
не имеет никаких прав. Следовательно, такой народ был бы
совершенно бесправен.
(Не следует опасаться, чтобы жадные на завоевания
державы могли извлечь для себя какую-то выгоду из этого положения.
Едва ли вообще есть такой народ, как только что описанный;
и это положение мы выдвигаем не столько для применения,
сколько для полноты аргументации. Каждый народ, у которого
есть хотя бы только вождь для войны, без сомнения, имеет
верховную власть. Франкские республиканцы наносили коалиции
держав одно поражение за другим, между тем как эти державы
сомневались: есть ли у франков вообще правительство, и зада-
327

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
вали вопрос, с кем же, собственно, они должны заключать мир.
Если бы, однако, они навели справки у того ближайшего
источника, с которым тесно соприкасались, - у тех, кто их побеждал:
кто же, собственно, командует ими в битве? Может быть, те, кто
отдал приказ разбить их, могли бы отдать и приказ оставить их в
покое. Только после того как их уже довольное множество раз
побили в бою, они наконец-то сами додумались до этого выхода
и обнаружили: что у франков, все-таки, тоже должно быть какое-
то правительство (82).)
§8
Соседние государства взаимно гарантируют друг другу права
собственности своих граждан. Следовательно, между ними
необходимо должно быть установлено нечто о границах этих
прав. Определение этих границ уже состоялось в том договоре,
который каждое государство заключило со своими
собственными гражданами, и ему нет надобности происходить только лишь
теперь. Гражданин государства А, граничащий с государством Б,
объявил своему государству, что он желает быть собственником
только до сих пор, и государство согласилось с этим; точно так
же объявил своему государству и непосредственно граничащий
с ним гражданин государства Б. Теперь соседние государства
как таковые от имени своих граждан, и перед лицом их, также
гарантируют эти договоры. То, что поначалу обязывало только
их собственных граждан, обязывает отныне также граждан
соседних государств. Те споры, которые могли бы, пожалуй,
возникать об этом, разрешаются так же, как разрешают их индивиды
на почве естественного права - мировым соглашением (gütliche
Übereinkunft); потому что не существует никаких оснований a
priori, почему некоторый объект должен принадлежать скорее
одному, чем другому. Первое условие легального отношения между
государствами есть, следовательно, обозначение границ
(Grenzziehung). Это обозначение должно быть установлено
совершенно определенно и недвусмысленно: иначе в будущем могли бы
возникнуть споры о границах. - Сюда относится не только
граница земельных владений (Grenze des Grundes und Bodens), но
также и определение границ известных прав, например рыбной
ловли, охоты, судоходства и т.д. Граница между гражданами
становится для государств границей государства.
§9
В этом договоре оба государства совершенно равны между
собою. То, что делает одно из них, чтобы предохранить граждан
328

I. О международном праве
другого от ущерба, должно делать и другое в отношении к
гражданам первого; какие законы издает в этом отношении одно
государство, такие же законы должно издавать и другое. Но ни одно
из них не обязано проявлять большей заботы, чем та, которую
проявляет по отношению к нему другое государство. Вполне
возможно, следовательно, что в одном из государств права
сограждан пользуются большей защитой, чем права чужеземцев,
потому что, может быть, другое государство не пожелало со
своей стороны снизойти до того, чтобы обеспечить более
тщательную защиту гражданам первого; возможно даже, что
собственность чужеземцев из одного соседнего государства будет
защищена более, чем собственность чужеземцев из другого] потому
что первое государство, со своей стороны, также проявляет
большую заботу о чужеземцах. Все это отношение основывается
исключительно на взаимном соглашении.
§10
Благодаря этому договору состоящие в нем государства
получают права взаимного надзора друг за другом: поступают ли
в каждом государстве согласно этому договору и приводятся ли
в исполнение изданные в силу его законы. Основание этого
легко можно понять. Договор обязывает лишь постольку, поскольку
обе стороны соблюдают его; следовательно, обе стороны
должны знать, соблюдает ли договор другая сторона, чтобы иметь
возможность оценивать в соответствии с этим свое собственное
обязательство.
Этот надзор может производиться только в самом том
государстве, за которым желают наблюдать. Поэтому, чтобы
осуществлять его, государства должны взаимно направлять друг
к другу посланников (Gesandte). Правда, одно государство может
отправлять посланников в другое государство для заключения
или описанного сейчас договора, или какого-нибудь особенного
договора; но это их назначение отчасти временно, отчасти же
случайно (такие посольства называют Ambassaden).
Собственный изначальный характер постоянного, имеющего резиденцию
в стране посланника (резидента, Chargé d'affaires) состоит в том:
чтобы он наблюдал за тем, исполняет ли то государство, в
которое он был направлен, свои обязательства перед направившим
его государством; чтобы он напоминал также первому
государству о его долге и требовал от него соответствующих договору
действий. Однако он не имеет права вмешиваться во внутренние
местные дела государства, в которое он послан, потому что это-
12 3ак.42
329

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
го не имеет права делать и само уполномочившее его
государство.
§и
Поскольку посланник имеет в известном отношении право
надзора за государством, в которое он был направлен, то он не
может зависеть от этого государства; ведь в противном случае
ему пришлось бы повиноваться, а предписанное повиновение
могло бы расстроить намерения его посольства. Пока он
держится в границах своей посланнической должности, он
подчиняется исключительно лишь верховной власти своего собственного
государства и она одна должна совершать суд над ним.
Следовательно, для того государства, в которое он был направлен, он
священен и неприкосновенен; он представляет его собственное
независимое государство. (За посланником должна быть по
праву признана свобода от всех податей: налоги - это вклад в
защищающую государственную власть; но он не является
гражданином этого государства. Если посланник распространяет эту
свободу за пределы своего собственного лица и пользуется ею
для занятия спекуляциями, - это настолько недостойно и подло,
что вероятность подобного едва ли можно предполагать в
договорах, которые государства заключают между собою.)
Если посланник выходит за рамки своей посланнической
должности или тем, что он пытается приобрести влияние на
местные дела, или тем, что, совершая преступления, он
возбуждает беспорядки, то государство, в которое он был направлен,
хотя и не становится для него судьей, ибо он никогда не
подчинялся его законам, но оно получает право выслать его обратно и
требовать удовлетворения от направившего его государства.
§12
Если только договор между двумя государствами будет
определен ясно и четко - коль скоро он никогда не может касаться
большого множества предметов, определить его в точности
весьма легко, и недостаток определенности в нем уже
обнаруживал бы злую волю, которая ищет себе повода для будущих
войн, - то несправедливость по заблуждению будет едва ли
возможна или даже совершенно невозможна, но в подобном
случае можно будет с большой вероятностью заключить о
присутствии злой воли. И однако, как бы с этим ни обстояло дело,
нарушение договора дает право на войну (ein Recht zum Kriege),
так же как и отказ в признании. В обоих случаях государство,
330

I. О международном праве
против которого пойдет войной, показывает, что никакое
легальное отношение; что, следовательно, оно само не имеет
совершенно никаких прав.
§J3
Право войны, так же как, согласно вышесказанному (с. 101),
всякое право принуждать, бесконечно. Тот, с кем воюют (der
Bekriegte), не имеет никаких прав, потому что он не желает
признавать прав ведущего войну государства. - Положим,
впоследствии он просит о мире и обещает быть отныне и впредь
справедливым. Но как ведущему войну убедиться в том, что это его
намерение серьезно и что он не просто желает выгадать себе
более удобный случай для того, чтобы подавить его самого?
Какую гарантию он может дать ему взамен? - Итак,
естественная цель войны всегда есть уничтожение государства, с
которым ведут войну, т.е. подчинение его граждан. - Очень может
быть, что порой мир (собственно говоря, только перемирие)
заключают потому, что или одно государство, или же оба
государства в настоящее время обессилены; но взаимное недоверие
остается, и цель покорения противника так же точно остается
в силе у обоих.
§14
Войну ведет только вооруженная сила воюющих государств;
невооруженный гражданин не ведет войны, и против него также
не ведут войны. Та часть территории государства, которую уже
не занимают более войска этого государства, становится -
поскольку целью войны является ведь подчинение государства,
с которым ведут войну, - приобретением завоевателя; а ведь
этот последний не может грабить своих новых граждан или
опустошать свои собственные владения, так чтобы действия его не
были при этом совершенно несоответственны его цели и
противны разуму, а значит, противны также и праву (военного
времени). Как только он изгнал вооруженных защитников страны,
невооруженные становятся его подданными. Но та часть
территории государства, которую еще покрывают войска государства,
не подчиняется врагу. Первую часть его он не может опустошать,
поскольку преследует свою цель; опустошать вторую для него
физически невозможно. Правда, обычный способ ведения
войны - противоразумный и варварский способ. Завоеватель
обращает покоренные провинции в пустыню, чтобы в спешке извлечь
из них насколько возможно больше и отдать в них врагу насколь-
jj 1

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
ко возможно меньше. Значит, он совершенно не рассчитывает
удержать их за собою. Если же так, зачем же, собственно, он
ведет войну?
Разоруженный солдат так же точно является уже не врагом,
но подданным. То, что у нас он становится военнопленным,
чтобы его обменяли на других пленных, - это произвольное
учреждение нашей новой политики, которая уже заблаговременно
думает о том, что она вступит в переговоры с врагом, и войны
которой вообще не имеют никакой порядочной, самостоятельной
цели.
Цель военного похода состоит вовсе не в том, чтобы убивать,
но только в том, чтобы изгнать и разоружить вооруженных
людей, прикрывающих гражданина и его страну. В рукопашном
бою, где солдаты сходятся плечо к плечу, противника убивают
для того, чтобы не быть убитым им; в силу своего собственного
права на самосохранение, а не в силу некоторого переданного
нам нашим государством права убивать (totzuschlagen); этого
права государство не имеет, а следовательно, не может и
предоставлять его. Так можно рассматривать также и новейший
способ ведения войны при помощи пушек и другого стрелкового
оружия. Цель заключается не в том, чтобы убивать при помощи
ядер, но только в том, чтобы удержать врага от занятия тех мест,
где падают ядра. Если он все же пойдет туда, то будет сам
виноват, если его убьет, собственно не нацеленное на него, ядро.
(Согласно разуму, врага следовало бы прежде извещать о том,
что мы обстреляем известную позицию, если он не оставит ее
добровольно; так же точно, как крепостям сначала предлагают
сдаться, прежде чем обстреливать их.) Единственное в нашем
новейшем военном искусстве, что абсолютно противно праву, -
это снайперы (Scharfschützen), ждущие в засаде в чаще леса и
хладнокровно, сами будучи в безопасности, целящиеся в людей,
как в мишени. Для них убийство является целью. (Первое
употребление снайперов против имеющих полицию наций
[австрийским императорским домом против Пруссии] (83) и в самом деле
возбудило против себя общее возмущение всей Европы. Теперь
мы привыкли к этому и подражаем этому; и это не приносит нам
особенной чести.)
§15
Оскорбленное государство имеет, как мы видели, полное
право вести войну против несправедливого государства, пока
оно совершенно не уничтожит его как самостоятельное государ-
332

I. О международном праве
ство и не присоединит его подданных к себе самому; и таким
образом война была бы верным и вполне правомерным средством
обеспечения легальности во взаимном отношении государств:
если бы только можно было найти средство, при помощи
которого тот, кто стоит за правое дело, всегда оказывался бы
победителем. Поскольку, однако, также и между государствами не
каждый имеет ровно столько же власти, сколько права; то, пожалуй,
войной люди ровно столько же, или даже еще более,
добиваются неправого, как и права.
Впрочем, война остается единственным средством для того,
чтобы принудить государство: нужно было бы, следовательно,
подумать только о том, как устроить так, чтобы правое дело
всегда побеждало в войне и было в ней сильнейшим. - Сила
возникает от множества; следовательно, несколько государств должны
были бы объединиться между собою для утверждения
правового отношения и объединенной силой напасть на несправедливое
государство. - В том, что таким способом возникла бы
неизменно победоносная сила, конечно, едва ли возможно сомневаться;
но есть вопрос более высокого порядка: как можно привести
дело к тому, чтобы это объединение государств всегда судило
бы справедливо?
Прежде всего, изложу подробнее указанную здесь идею.
§16
Несколько государство объединяются и гарантируют сами
себе между собою и в отношении к каждому, даже если он и не
входит в их объединение, свою независимость и
неприкосновенность только что описанного договора. Формула этого союза
была бы следующая: мы все обещаем объединенной силой
истребить то государство, состоит ли оно в союзе или нет, которое не
признает независимости одного из нас или нарушит
существующий между ним и одним из нас договор.
Я говорю: формула этого союза, ибо описанное было бы
союзом народов, а отнюдь не государством народов. Различие
между ними основано вот на чем. К вступлению в государство
индивида можно принудить; потому что иначе с ним совершенно
невозможно никакое правовое отношение. Но никакое
государство нельзя принуждать к тому, чтобы присоединиться к этому
союзу, потому что и вне его оно может находиться в правовом
отношении. Оно ставит себя в такое отношение с соседними
государствами уже тем, что оно признает их и заключает с ними
описанный выше договор; принудительного права на положи-
333

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
тельную защиту со стороны другого государства никакое
государство не имеет. Итак, это - добровольное объединение, а
отнюдь не такое, которое возможно было бы основать на
принуждении; а такое объединение называют союзом.
§17
Признают ли независимость некоторого государства или нет,
это сразу же выясняется из того, вступает ли другое государство
в описанный нами выше договор с ним: если оно сделало это, то
признало, если оно отказывается сделать это, то оно не желает
признавать. Следовательно, относительно этого обстоятельства
союз государств в своем судебном приговоре ошибиться не
может. - Однако он не может вынести заведомо и намеренно
несправедливый приговор, так чтобы весь мир сразу же не увидел,
что он несправедлив; а ведь надобно все-таки надеяться, что мы
могли бы рассчитывать найти в нем хотя немного стыда. Ответ
на вопрос: исполнен ли договор или нет? - зависит частью от
достоверности приведенного фактума, частью же от слов,
составляющих договор. Что касается, прежде всего, первого
момента: все государства должны были бы действовать гласно (mit
Publizität) уже в силу права гражданина государства;
следовательно, должно быть так или иначе возможно установить,
произошло ли нечто или нет. Государство, обвиняемое в
неисполнении чего-либо, должно привести положительное доказательство
того, что то, чего от него требовали, совершилось; что,
например, преступник был наказан, ущерб - возмещен и т.п.; а ведь
должно же быть возможно выяснить нечто подобное с полной
достоверностью. Если бы какое-то государство не пожелало
предстать перед союзным судом (Bundesgericht), то оно бы уже
тем самым отказалось от своего дела и против него следовало
бы возбудить судебный процесс. - Допустим, какое-то не
принадлежащее к союзу государство могло бы сказать: какое мне
дело до этого суда; он мне не судья. На это ему следовало бы
ответить, что ведь оно, в силу договора, несет ответственность
перед своей стороной в споре. Если теперь эта сторона полагает
вместо себя союзный суд, то, без сомнения, имеет на то самое
полное право.
Что касается ознакомления с договором, то союз - именно
потому что он должен судить в соответствии с этим договором -
получает право верховного надзора за ясностью и
определенностью договора. Ведь все договоры в союзных государствах
заключаются под его гарантией. Неопределенности этих договоров
334

I. О международном праве
союз терпеть не может, потому что согласно им он должен
осуществлять правосудие между спорящими сторонами. - Таким
образом мы удостоверяемся и в своей собственной
правомерности. Союз не может судить несправедливо, так чтобы все сразу
же не увидели этой несправедливости. - Учтите, далее, то, что у
этих различных, разделенных в своих частных интересах
государств не может быть совершенно никакого общего интереса
в том, чтобы поступать несправедливо. Несправедливый
судебный приговор дает прецедент против них самих. Согласно тем
основоположениям, в соответствии с которыми они судят других,
будут судить потом их самих.
§18
Союз должен также иметь возможность привести свои
приговоры в исполнение. Это, как ясно из вышесказанного,
совершается посредством войны на истребление против приговоренного
союзным судом государства. Следовательно, союз должен быть
вооружен. Здесь мог бы возникнуть вопрос: нужно ли создать
особую постоянную союзную армию или же нужно только
собирать, в случае действительной войны, исполнительную армию из
долей, направляемых союзными государствами? Поскольку, как
надо надеяться, войны будут случаться редко, а впоследствии
этих случаев и никогда не будет, то я высказался бы за второе
решение: ибо для чего же постоянная союзная армия, которая,
как предполагается, должна по большей части находиться в
бездействии?
§19
Однако ведь мы еще не доказали абсолютной невозможности
несправедливого приговора союза народов? Этой
невозможности доказать нельзя; так же точно, как и в государственном праве
нельзя было доказать абсолютной невозможности
несправедливого приговора собравшегося народа. Пока чистый разум не
явится на Земле собственнолично и не вступит в должность
судьи, всегда должен быть некий верховный судья, который,
поскольку он ведь все-таки конечен, может ошибаться или иметь
злую волю; задача состоит только в том, чтобы найти того, от
кого меньше всего можно было бы этого опасаться; а такой
судья, над гражданским отношением, есть нация; над отношением
государств - описанный нами союз народов.
335

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
§20
По мере того как этот союз распространяется все дальше
и охватывает постепенно всю Землю, наступает вечный мир:
единственно правомерное отношение между государствами; ибо
война, если ее ведут государства, выступающие судьями в
своем собственном деле, может с таким же успехом приводить к
победе неправды, как и к победе права; или, даже если она
ведется под руководством справедливого союза народов, она есть все
же только средство для достижения последней цели - для
сохранения мира, но сама она отнюдь не является последнею
целью.
II. О праве гражданина мира
§21
Каждый гражданин имеет право заниматься своими делами
(seinen Verrichtungen nachzugehen) на всей территории
государства. Это право составляет часть гражданских прав,
гарантированных ему государственным договором. Посланник
иностранного государства, в силу договора между двумя государствами,
имеет право прибывать в страну назначения и объезжать ее;
и отправляться во все те места, куда призывает его данное ему
поручение. Он имеет право на цель, на надзор за
соответствующими договору действиями; следовательно, он имеет право
также и на средства для цели. Он предъявляет свое
полномочие на границах; и теперь обязанность государства, в которое он
направлен, - пропустить его. Безусловное отклонение
(Abweisung) посланника, как посланника вообще, - если, скажем, не
имеется особых причин для недовольства его личностью и если
отклонившее государство не заявляет, что охотно приняло бы
другое лицо, - служило бы основанием права на войну. Частные
лица одного признанного и дружественного государства
направляются в другое государство, к примеру, по делам, или даже
просто для собственного удовольствия. В этом случае суждение
выносится на основании действующих договоров. Если оба
государства взаимно гарантировали друг другу безопасность своих
граждан, даже если они оказываются на территории другого
государства, то гражданин, в силу этого договора, находится в
безопасности. А то, что он является гражданином этого
определенного государства, он подтверждает, предъявляя на границе свой
паспорт.
336

II. О праве гражданина мира
Но если на территорию государства вступает чужеземец, не
направленный никаким союзным государством и не получивший
права на защиту в силу договора с таким государством, что
в этом случае является законным? На этот последний еще
остающийся у нас вопрос о праве должно дать ответ право
гражданина мира.
§22
Все положительные права, права на нечто, основаны на
некотором договоре. Но этот чужеземный пришелец не имеет в
свою пользу никакого договора с посещаемым государством;
он ни лично не заключил такого договора и не может сослаться
на какой-либо договор, который бы его государство заключило
за него; ибо он, согласно предпосылке, или не принадлежит ни к
какому государству, или же посещаемое им государство не знает
его государства и не состоит с ним ни в каком договоре. Итак,
что же - он бесправен, или у него все-таки есть права; какие же
и на каком основании? - Он имеет изначальное право человека,
которое предшествует всем договорам, и которое одно только
делает их возможными: право на то, чтобы все люди
предполагали, что они, посредством договоров, могут вступить с ним
в правовое отношение. Только это право есть подлинное право
человека, присущее человеку, как человеку: возможность
приобрести себе права. Эту возможность, но и только ее, следует
признавать за каждым, кто явным образом не лишается ее
вследствие собственных действий. - Может быть, это будет более ясно
на противоположности. А именно тот, с кем государство отменяет
его гражданский договор, утрачивает все свои приобретенные
в силу этого договора положительные права; однако не только их,
но также и право приобретать себе права в этом обществе; потому
что он уже показал абсолютную невозможность поставить себя
с ним в правовое отношение. Новоприбывший так же точно не
имеет положительных прав, как не имеет их этот преступник;
однако он имеет право требовать, чтобы каждый допускал возможность
вступить с ним в правовое отношение.
Из этого права следует его право вступать на территорию
чужого государства; ибо тот, кто имеет право на цель, имеет его
и на средства; но он не может предпринять попытки поставить
себя в правовое отношение с этим государством, не вступая на
его территорию и не предлагая ему присоединиться к нему.
В этом праве свободно ходить по поверхности Земли и
предлагать себя для правового объединения заключается право
гражданина мира.
-л Т7

ОЧЕРК МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И ПРАВА ГРАЖДАНИНА МИРА
§23
Правооснованием прибывшего чужеземца для вступления на
территорию некоторого государства было его право -
испробовать и предложить обхождение (Umgang) с гражданами этого
государства. Итак, посещаемое им государство имеет, прежде
всего, право спросить у чужеземца, чего он желает, и принудить
его объявить об этом. Если он не объявит этого, то его правоос-
нование теряет силу; и он должен быть выслан за границы
государства. - Так же точно: если он хотя и объявит свои намерения,
но его предложение не будет принято, то его правооснование так
же точно упраздняется и его по праву выдворяют за границы.
Однако это должно происходить без ущерба для его личного
сохранения. Ибо у него остается возможность вступить в
соединение с другим государством, после того как ему не удалось
сделать этого с этим государством. Эта возможность составляет его
полное право, и лишать его этой возможности недопустимо.
§24
Если его предложение принимают, то отныне он
непосредственно (лично, без посредничества какого-либо государства
с его стороны) состоит в договоре с этим государством; и
взаимные права обеих сторон определяются этим договором. Прежде
всего, уже вследствие того что он вступил в некоторый договор,
он признал государство как правовой субъект, а значит,
одновременно признал также и права собственности отдельных
граждан государства. Этого ему нет надобности отдельно явным
образом обещать; это непосредственно следует из самого
действия заключения договора (es folgt unmittelbar aus der Handlung
des Vertragens). Остальным законам государства он подчинен
единственно лишь постольку, поскольку он подчинился этому
государству***1".
Впрочем, это государство необходимо становится его судьей;
ибо, поскольку никакое другое государство не вступилось за него
так, как это делают за посланника, то по его делам нет никакого
другого судьи. Как бы тягостно ни было для него это
обстоятельство, он все-таки должен подчиниться ему, потому что это
неизбежно.
338

Примечания I
В тексте: sondern diese selbst vielmehr wird erst durch jenes...
möglich. Diese относится к ближайшему последнему субстантиву
женского рода, те. к Weltanschauung, jenes - к ближайшему ему
предшествующему субстантиву среднего рода,
противопоставленному этому «созерцанию мира» или составляющему для него
родовое понятие, и к тому же «которое мы здесь разыскиваем»
(постольку это не может быть «Я»). А это последнее и есть «дей-
ствование» (Handeln).
II Данный пассаж впервые выделен в немецком оригинале
запятыми и тире в собрании сочинений Фихте, подготовленном его
сыном Иммануилом Германом Фихте; в первых изданиях работы
тире отсутствуют.
III В авторском экземпляре Фихте на полях стояла пометка: «К тому
особенному роду».
ιν В собрании сочинений, изданном Иммануилом Германом Фихте,
это предложение дано в несколько иной редакции: вместо чтения
von der letzten Bestimmung seiner Wirksamkeit allein, liegt ganz
allein in ihm der Grund - предлагалось читать: von der letzten
Bestimmung seiner Wirksamkeit liegt ganz allein in ihm der Grund,
т.е. «основание последнего определения его действенности
целиком находится только в нем». Издатель решил, что
упрощение стилистики фразы достаточно оправдывает снятие второго
allein. Мы с этим не согласны; в этом месте текста выражается
также содержательный момент, а именно то, что субъект дает
сам себе только пограничное, предельное определение своей
действенности (но не все ее определения), что в субъекте лежит
только основание последнего (а не вообще всякого)
определения его действенности, - что совершенно согласно с
трансцендентально-философским учением о свободе и личности, и что
без этого второго «только» может быть с легкостью утеряно ради
формального (абсолютного) идеализма Я, не составляющего
философского убеждения Фихте в полном его определении, и,
строго говоря, вообще исключающего философскую теорию
личности, свободы и (во всяком случае) общности лиц. Поэтому
данную поправку мы не принимаем.
v В тексте er, т.е. «он» (человек), тогда как раньше в предложении
стояло es, т.е. «оно» (существо).
νι Слова «для возможности» (für die Möglichkeit) добавлены также
и в немецком тексте в редакции собрания сочинений Фихте-сына;
339

ПРИМЕЧАНИЯ 1
в первых изданиях работы этих слов в тексте нет (хотя по
смыслу они определенно предполагаются).
у" В тексте оригинала первоначально стояло es (т.е. das
vernünftige Wesen), в окончательном тексте исправлено на sie (т.е. die
Person); на русском переводе эти разночтения никак не
отражаются.
/М| В оригинальном издании и в тексте собрания сочинений Фихте-
сына здесь стоит ihres Willens, соотносимое с термином «лицо»
(die Person); академическое издание исправляет на seines
Willens, поскольку в данном отрывке текста Фихте говорит о
«свободном существе (das freie Wesen). На переводе разночтения не
сказываются.
IX
В тексте sie, т.е. «оно» (лицо, die Person), хотя до того в контексте
всюду было es, т.е. «оно» (существо, das Vernunftwesen).
Разнобой немецкого оригинала в данном случае не отражается на
переводе.
х Издание Фихте-сына предлагает слегка отличающийся вариант:
вместо Ich muß sonach... des Zwangs entledigen können; mithin
auch auf die zähe Materie eine Kausalität haben - предлагается
чтение: Ich muß sonach... des Zwangs entledigen; mithin auch auf
die zähe Materie eine Causalität üben können. При предположении,
что стилистический перенос глагола können означает (или не
исключает) его отнесение по смыслу к обоим однородным членам
предложения, в первом из которых он присутствует в этом
случае как бы по умолчанию - а это предположение кажется нам
совершенно оправданным, - на переводе это разночтение никак не
сказывается. Заключительная часть пассажа различается самим
глаголом: «иметь причинность» или «оказывать причинность»;
первое представляется нам более уместным по смыслу.
Х| В издании Медикуса здесь рассматривается корректура:
«низшего органа высшим» (?).
х" В примечании к этому месту текста Академическое собрание
сочинений Фихте приводит цитату из письма Фихте к Иоганну
Шмидту от 1.1.1798, где философ жалуется на неудачные
формулировки в § 6 своего сочинения о естественном праве и дает
следующее важное пояснение: «1. Я различаю высший или
внутренний, и низший, или внешний орган. 2. То и другое есть
также орган чувства (Sinn); первое - орган внутреннего,
второе - орган внешнего чувства. 3. Орган внешнего чувства - это
становящийся высший и низший орган чувства». Затем Фихте
сообщает, что в авторский экземпляр «Основы естественного
права» он внес «исправления», в результате которых
комментируемое место выглядело бы так: Dann ist durch eine bestimmte
340

ПРИМЕЧАНИЯ I
Form der subtileren Materie der höhere Sinn modificiret, und
gehalten; und soll die Person wahrnehmen, so soll sie die Bewegung
des höheren Organs, und vermittelst desselben, das niedere...
zurückhalten («Тогда высший орган чувства модифицирован и
задержан определенной формой более нежной материи; и если
лицо должно воспринимать, то оно должно удержать
движение высшего органа, а через его посредство - низший орган»)
(J.-G.-Fichte Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der
Wissenschaften. Reihe I. Werke. Band 3: Werke 1794-1796. S. 372,
Anm. 7). Как бы ни было важно для переводчика и читателя то
обстоятельство, что автор признал стилистическую
неадекватность форм выражения в опубликованном тексте, в том числе
повлекшую за собой недоразумения у читателей и рецензентов,
мы все-таки не можем вносить на этом основании правку в
перевод философского труда, исходя из того, что согласно принятой
практике переводим мы все-таки опубликованную редакцию
текста. Читатель должен иметь в виду эту авторскую правку, чтобы
не повторять недоразумений. Впрочем, об этом говорить
преждевременно - в нашей истории философии этот пласт учения
Фихте еще не был освоен даже и в первом приближении; у нас
все еще считают порою (повторяя это за Шеллингом), будто у
Фихте нет и не может быть даже философии природы как
таковой...
1 В упомянутом в сноске XII письме к Иоганну Шмидту
приводится для этого места авторская правка: in dem höheren Sinne
(«в высшем органе чувства (Sinn)») вместо in dem höhern Organ
(«в высшем органе»).
' В издании Фихте-сына подразделы обозначаются не
греческими, а латинскими буквами.
В издании Медикуса здесь рассматривается (оправданная по
контексту) корректура: «Первое».
I В авторском экземпляре Фихте на полях стояла пометка: «сам
состоял под законом».
11В авторском экземпляре Фихте на полях стояла пометка:
«лицо».
II В оригинальном тексте странный вариант: habe ich kein weiteres
Recht über den Umfang meines Rechts («у меня нет более
никакого права об объеме моего права). В списке опечаток к этому
месту относится: «"правовое суждение", вместо "право"»; также в
издании Фихте-сына есть указание на имеющуюся в авторском
экземпляре Фихте пометку на полях, заменяющую первое
«право» на «правовое суждение». Это чтение вносит смысл в данный
фрагмент как целое - «суждение» об объеме права есть нечто
341

ПРИМЕЧАНИЯ I
совершенно реальное. Мы дополняем фразу только
«компетенцией» такого суждения: суждение может «быть» или «не быть»
именно в качестве полномочия выносить суждение.
Х|Х В тексте es, т.е. «оно» (существо, das Wesen), хотя до того
в контексте всюду речь шла о «плоти» (er, der Leib) или о
«лице» (sie, die Person).
** В этом месте разночтение: издание Фихте-сына и другие дают
aller einzelnen den Krieg führenden Staaten, академическое
мюнхенское собрание сочинений предлагает aller einzelnen in den
Krieg führenden Staaten («всех отдельных ведущих в войну
государств»). Впредь до прояснения (между фихтеведением и
грамматикой) смысла этого последнего варианта мы
принимаем старый вариант текста.
ХХ| В авторском экземпляре Фихте на полях стояла пометка: «или
канавами».
хх" В издании Медикуса это место читается: es wird gesetzt, als
notwendig zu bestimmend. Последнее слово в этом виде не
имеет смысла, и следует предполагать здесь опечатку и читать: als
notwendig zu bestimmende, т.е. das notwendig zu bestimmende
[Rechtsverhältnis].
XXIII
В тексте (издания Медикуса) дважды повторено unausbleiblich
(неотвратимо).
χχιν В тексте издания Фихте-сына оборот «но только вплоть до
определенной дедуцированным нами принудительным законом
границы» был выделен пунктуационно (запятой и тире в
начале, и тире в конце).
xxv В первом издании Verbindeten (?); в издании Фихте-сына
Verbundenen («обязанные» или «связанные вместе»), также по
смыслу неуместное.
χχνι Повторение в тексте оригинала (издания Медикуса).
xxv" В авторском экземпляре Фихте на полях примечание
философа: «возвышающаяся до всеобщей ».
χχνι!! g этом месте разночтение: в большинстве изданий принято
чтение daß keine von nun an, von ihr verfällte Parthey, sich ihrem
Urtheile wird unterwerfen wollen (которое предметно более
предпочтительно, так как указывает, что неповиновение
осужденного может распространяться только на приговоры, вынесенные
von nun an («отныне»), после определенного момента, начиная
с которого власть решением эфоров утратила свои
полномочия, но при котором не очень понятна смысловая
оправданность запятых, которыми с большим на то основанием можно
было бы выделить, к примеру, von nun an). В изданиях Фихте-
сына и затем Медикуса принято чтение daß keine von ihr
342

ПРИМЕЧАНИЯ I
verfällte Partei sich von nun an ihrem Urtheile wird unterwerfen
wollen (при котором пунктуация вполне адекватна, но оборот
«никакая осужденная ею сторона в споре» теряет связь с
решением эфоров, а в таком виде означает (противозаконное по
сути) право на неповиновение для осужденного по приговору,
вынесенному ранее этого решения. Поэтому мы принимаем
чтение большинства, нормализуя пунктуацию текста.
В первом издании здесь стоит [die der Ephoren, und] ihrer
Pflichten, - что можно было бы понять только в смысле
«избрании эфоров и их обязанностей», но возможность
(произвольного) решения и избрания относительно обязанностей эфоров
прямо противоречит изначальному (естественно-правовому)
статусу эфората в системе философии права Фихте, и потому
последующими изданиями не принято.
В этом месте (вполне оправданная) конъектура Иммануила
Германа Фихте (сына философа, издателя первого собрания
его сочинений): «могут быть изменены (abänderlich)».
В тексте издания Медикуса очевидные следы недоредактиро-
ванной конъектуры двух редакций текста: als einzelnen und für
sich bestehendes Wesen, auf deren Entschließungen etc. Одно
(преобладающее) понимание этого места (и соответственно
перевод) таково: «ибо он заключал с ними договоры как с
отдельными и самобытными существами» и т.д. (т.е. дело в них,
в другой стороне, поэтому они должны рассматриваться здесь
как индивиды, а не как некая общность). Другое понимание (от
которого в тексте остается единственное число für sich
bestehendes Wesen) исходит из того, что сам первый контрагент
есть отдельное существо, но остается невнятной связь этого
тезиса с необходимой индивидуальностью другого (других), в
первом случае ясная вполне.
1 Ссылка в тексте относится к фрагменту из первой части
настоящей работы: § 12, пункт VIII, абзац первый: «Если в результате
этой единогласной декларации кое-что останется не
определено, как и следует ожидать, поскольку оба никак не могут объять
весь чувственный мир, чтобы разделить его между собою: то
это нечто не есть собственность ни одного из них (res neut-
rius).» (и далее по тексту) (стр.118 нашего издания).
" В этом месте в тексте (необязательная, по нашему мнению)
конъектура Иммануила Германа Фихте: вместо unbekannten
Rechte («неизвестные права») читать ihm bekannten (?) Rechte
(«известные ему права»). Речь идет очередной раз о том, что
государство не могло бы гарантировать того, чего не знает и не
должно знать; текст Фихте держится этого убеждения филосо-
343

ПРИМЕЧАНИЯ I
фа в неизвестности частных отношений на вере и верности для
государства, и возникающих отсюда моральных прав
соответственно. Коньектура необязательна или сомнительна именно
тем, что полагает отношения на вере и верности доступными
ведению, и потому надзору и гарантии государства, т.е.
допускает совершенно чуждую концепции Фихте идею морально
обоснованной внешней власти государства над гражданином.
' В оригинале игра слов: vogelfrei («вне закона») буквально
означает «свободный как птица».
' Ссылка в тексте относится к фрагменту из первой части
настоящей работы: § 16, пункт VI, абзац четырнадцатый: «самих
распорядителей исполнительной власти или избирают, или же
нет. В первом случае избирают или всех, или только
некоторых. Непосредственно община избирает их в демократии в
узком смысле этого слова, т. е. в демократии, имеющей
представительство и являющейся поэтому правомерным устройством.»
(и далее по тексту) (стр. 143 нашего издания).
Так в издании Медикуса (demselben), хотя в предшествующей
фразе существительное, к которому должно относиться это
слово, стоит во множественном числе, и следовало бы ожидать
формы «в них» (in denselben).
1 Ссылка в тексте относится к фрагменту из второй части
настоящей работы: §17, пункт В, королларий, заключительный абзац:
«...без взаимодействия органических сил, взаимно
поддерживающих друг друга в равновесии, вообще не было бы никакого
устойчивого облика, но только вечная борьба бытия и небытия,
которую мы даже не можем себе и помыслить...» (стр. 181
нашего издания).
" В этом месте в тексте оригинала: «Den übrigen Gesetzen des
Staats ist er unterworfen, weil er sich denselben unterworfen hat»
(Остальным законам государства он подчинен единственно
лишь потому, что он подчинился им (=этим законам)). Такое
чтение выглядит тавтологией, поэтому Иммануил Герман Фихте
предложил в этом месте читать вместо denselben - demselben
(ему, т.е. этому государству). Мы принимаем эту правку для
сохранения смысла.
344

Примечания II
1 Намек на сочинение К.Х.Э. Шмида «Фрагменты из сочинения о
философии и ее принципах. Предлагаемые читателям для
предварительной проверки (Bruchstücke aus einer Schrift über die
Philosophie und ihre Principien. Zu vorläufiger Prüfung vorgelegt)»,
опубликованное в «Философском журнале» Нитхаммера и Фихте
(Philosophisches Journal einer Gesellschaft Teutscher Gelehrten, 1795,
3. Bd., 2. Heft, 95-132, в особенности примечание на стр. 101
(с. 236 этого тома журнала).
2 Приходится сталкиваться с вопросом, - что такое был я до того,
как пришел к самосознанию? Естественный ответ на это таков: я
не был ничем, так как я не был Я... Я представляет самого себя,
вбирает постольку самого себя в форму представления и только
тогда становится нечто, объектом. Сознание получает в этой
форме некоторый субстрат, который существует и в отсутствии
действительного сознания и к тому же еще мыслится телесным...
затем спрашивают: что такое был я до тех пор, т.е. что такое
субстрат сознания? Но и в таком случае незаметно для себя
примысливают абсолютный субъект как субъект, созерцающий
этот субстрат. Следовательно, при этом примысливают
незаметно как раз то, от чего хотели отвлечься, и тем самым
противоречат себе. Ничего нельзя помыслить без того, чтобы не
примыслить своего Я, как сознающего самого себя; от своего сознания
никогда нельзя отвлечься. Следовательно, ни один вопрос,
подобный вышеозначенному, не может быть разрешен, ибо такие
вопросы нельзя ставить себе, если хорошенько поймешь себя
самого» (Фихте И.Г. Основа общего наукоучения // Фихте И.Г.
Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916. С. 73-74). Невозможность и
самопротиворечивость натуралистических постановок вопроса о
«субстрате сознания», неотмыслимость самосознания от любой
постановки вопроса как вопроса, приводит к замыслу
систематического обозрения необходимых процедур рефлектирующего
самосознания в отношении к природе и свободе человека,
продуктом которого будет система необходимых определений
теоретического и практического сознания (у Канта и кантианцев просто
догматически постулируемая и этим вводящая в соблазн
представлять самое самосознание как вещь в себе). Метафизика, как
теоретически-философская рефлексия, и будет такой системой
необходимых способов действования Я, как полагающего себя.
Это Я в наукоучении Фихте мыслится как единственная
субстанция: «Первоначально есть только одна субстанция, - Я» (Там же.
С. 120). Развертываемая далее (С. 122-203) рефлексивная диа-
345

ПРИМЕЧАНИЯ II
лектика форм деятельности Я в полагании себя как
определенного необходимо полагаемым Не-Я приходит к понятию
субстанции лишь как «определенной определимости» (Там же. С. 177),
определяемой в свою очередь через нечто такое, что полагается
безусловно и что полагает само себя (Там же). На этой точке
зрения возникает впечатление, что и субстрат подсовывается
под противоположности рефлексивного мышления только
«благодетельным обманом силы воображения», а на самом деле «нет
вообще ничего в наличности и ничего не может быть» (С. 200).
Однако синтетическая работа рефлексии преодолевает это
искушение скептицизмом, сомневающЬмся во всем вплоть до
нашего собственного бытия; философу открывается, что сам
чистый рассудок «закрепляет» продукты воображения, что он (но
только как самодеятельность сознающего Я) есть «закрепленная
разумом сила воображения» (С. 209), и постольку картины
воображения суть действительные объекты для разума, и
воображение «не обманывает, а дает истину и притом единственную
возможную истину» (С. 202). Однако этой единственной
реальностью для Я остается теперь субстанция в Я и в связи с
сознательной свободой Я.
3 См. раздел «О паралогизмах чистого разума» в «Критике чистого
разума» Канта (Кант И. Критика чистого разума. М.: Наука, 1998.
С. 313-354).
4 См. Кант И. Критика чистого разума. М.: Наука, 1998. С. 156:
единство эмпирического наглядного представления «есть не что
иное, как то единство, которое категория предписывает...
многообразию данного наглядного представления вообще». С. 157:
«многообразие для наглядного представления должно быть дано
еще до синтеза рассудка и независимо от него». См. также с. 133,
148-151 и др.
5 «Основное утверждение философа как такового состоит в
следующем: как только Я существует для самого себя, то
необходимо возникает для него также и бытие вне его; основание
последнего лежит в первом, последнее обусловлено первым... первое
следует рассматривать, как обусловливающее, а второе, как
обусловленное» (Фихте И.Г. Второе введение в наукоучение, для
читателей, уже имеющих философскую систему // Фихте И.Г.
Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916. С. 447); высший метафизический
синтез в системе наукоучения совершается не рассудком (он
только закрепляет результаты синтеза в понятии), но силой
воображения: «Задача состояла в том, чтобы объединить между
собою противоположности, Я и Не-Я. Они прекрасно могут быть
объединены силой воображения, объединяющей
противоречащее» (Фихте И.Г. Основа общего наукоучения // Фихте И.Г.
Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916. С. 193). Силой воображения де-
346

ПРИМЕЧАНИЯ II
лимое Я «одновременно полагает себя конечным и
бесконечным» (С. 190); эта сила есть «способность, парящая между
определением и не-определением, между конечным и
бесконечным» (С. 192), и в этом нескончаемом движении между
определимостью и определенностью живой рефлексии
полагающая «бесконечную границу» между противоположными
определениями (Там же). Будучи одинаково действенна в теоретической
и в практической области, в этой последней она движется «по
направлению к совершенно неопределимой идее высшего
единства» (С. 193).
6 Фихте имеет в виду рецензию Якоба Сигизмунда Бека на его
сочинения «О понятии наукоучения или так называемой
философии» и «Основа всего наукоучения», напечатанную в журнале
Annalen der Philosophie und des philosophischen Geistes, 16-18.
Stück, 6., 9. Und 11 Februar 1795. В колонке 140 своего отчета
рецензент цитирует слова Фихте: «Не содержится ли понятие
прямизны уже в понятии линии? Существуют ли другие линии,
кроме прямых? и не является ли так называемая кривая линия
нечем иным, как сочетанием бесконечно многих, бесконечно
близких точек? Происхождение последней, как пограничной
линии бесконечного пространства... как мне кажется, ручается за
это; а отсюда ясно, что - и почему - задача измерить ее через
прямую линию бесконечна и может быть разрешена только при
совершенном приближении к бесконечности. Точно так же
отсюда ясно, почему нельзя определить прямую линию» (Фихте
И.Г. О понятии наукоучения или так называемой
философии // Фихте И.Г. Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916. С. 36-37), и
делает к этим словам следующее замечание: «Несоизмеримость
круговой линии диаметром для г-на Фихте есть бесконечная
задача! И из чего же должна быть ясна эта несоизмеримость? Из
того, что круговая линия - не кривая, а прямая линия! Тратить
по этому поводу и одно слово не соответствует уважению
рецензента к публике. Ansas philosophiae non habes!».
7 Квадратура круга - математическая задача построения
квадрата, равного по площади кругу заданного радиуса, при помощи
циркуля и линейки. Поскольку площадь круга вычисляется по
формуле S = πΓ2, а искомое математическое решение должно
быть достигнуто посредством конечного числа элементарных
операций, задача сводится к задаче построения отрезка длиной
π при помощи конечного числа таких операций. Задача впервые
была сформулирована как математическая проблема
Архимедом. За две тысячи лет после него многие математики пытались
решить задачу; однако уже достаточно рано было осознано, что
при помощи (идеальных) циркуля и линейки эта задача
неразрешима - число π, от которого она зависит, принадлежит к чис-
347

ПРИМЕЧАНИЯ II
лу несоизмеримых (иррациональных) чисел, и построить это
число конечной последовательностью операций идеальных
циркуля и линейки в самом деле оказывается невозможно
вследствие взаимной несоизмеримости элементов задачи.
Отношение определенного и неопределенного в самом деле
оказывается здесь методически ключевым. Однако научное
доказательство невозможности строгого построения числа тг,
ключевого для решения задачи о квадратуре круга, в конечное число
процедур, было опубликовано немецким математиком Линде-
манном только в 1882 году. Задача квадратуры круга была
окончательно признана неразрешимой. См.: Квадратура круга /
Сост. Я.И. Перельман Ленинград, 1941.
8 Имеется в виду сочинение Карла Христиана Эрхарда Шмида
«Очерк естественного права. Для лекций» (Schmid С.С.Е.
Grundriß des Naturrechts. Für Vorlesungen. Frankfurt und Leipzig 1795),
где из определения разума как «способности высшего единства
наших представлений» и «согласия» как «отнесения
многообразия к единству» делается вывод, что представление
многообразия возможных употреблений свободы как разумного
многообразия есть представление его в отношении к единству,
т.е. как внутренне согласного с самим собою.
«Следовательно, - заключает Шмид, - практический закон таков: Пусть
употребление твоей свободы будет согласно с самим собою»
(Там же. S. 40).
9 Ср.: Fichte J.G. Einige Vorlesungen über die Bestimmung des
Gelehrten. Jena und Leipzig, 1794. S. 16, или в современном
академическом издании: Fichte J.G. Einige Vorlesungen über die
Bestimmung des Gelehrten // Fichte J.G. Gesamtausgabe der
Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Reihe I: Werke. Band 3:
Werke 1794-1796. S. 32.
10 Иоганн Беньямин Эрхард (1766-1827), врач и философ. Сын
нюрнбергского ремесленника; изучал медицину в Вюрцбургском
университете, затем философию в Йене у Рейнгольда; посетил
Канта в Кенигсберге. В конце жизни - практикующий врач в
Берлине. Сочинения: Über das Recht des Volks zu einer
Revolution (О праве народа на революцию). Jena und Leipzig, 1795;
Apologie des Teufels (Апология сатаны) // Philosophisches Journal
einer Gesellschaft Teutscher Gelehrten. 1795. Erster Band, Zweites
Heft. S. 1-140; Die Idee der Gerechtigkeit als Prinzip der
Gesetzgebung betrachtet (Идея справедливости, рассматриваемая как
принцип законодательства) // Die Hören. 1795. 7. Stück. S. 1-30;
Erhard J.B. Beiträge zur Theorie der Gesetzgebung. Erste
Abhandlung. Über das Princip der Gesetzgebung insofern der Inhalt der
Gesetze dadurch bestimmt wird (Очерки о теории законодательства.
Первый трактат. О принципе законодательства, поскольку им
348

ПРИМЕЧАНИЯ II
определяется содержание законов) // Philosophisches Journal.
1795. Zweiter Band, Achtes Heft. S. 263-282.
11 Имеется в виду следующее сочинение: Erhard J.В. Apologie des
Teufels // Philosophisches Journal einer Gesellschaft Teutscher
Gelehrten. Hg.v. F.I.Niethammer. Erster Band. Zweites Heft, 1795.
S. 1-140.
12 См. примечание 10.
13 Maimon S. Über die ersten Gründe des Naturrechts //
Philosophisches Journal. 1795, Erster Band, Zweites Heft. S. 141-174.
14 Kant, Immanuel. Zum ewigen Frieden. Ein philosophischer Entwurf.
Königsberg, 1795. Имеется несколько русских изданий; см.,
например: Кант И. К вечному миру // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 6.
М.: Мысль, 1966. С. 257-309 (в дальнейшем цитаты из трактата
Канта мы приводим по этому изданию).
15 Сен-Пьер, Шарль Ирене Кастель де (1658-1743) - французский
публицист, философ; член Французской академии.
Предшественник Просвещения; поставил вопрос о возможности
распространить договор как основу
внутригосударственного мира на область международных отношений; отсюда
выводил необходимость «постоянного, вечного союза между
всеми христианскими властителями с целью поддержания
нерушимого мира в Европе». Государства Европы остаются
автономными во всех сферах, кроме таможенной, военной и
внешней политики. Создаваемый с этой целью
международный арбитражный суд должен, по мысли Сен-Пьера,
ограничить абсолютную монархию в национальных государствах;
именно им впервые была сформулирована идея права на
вмешательство в государственный суверенитет. Эти идеи
выражены в трактате «Проект для учреждения вечного мира
между народами» (1712). Проект Сен-Пьера оказал влияние на
Ж.-Ж. Руссо и Канта; Руссо частично переиздал его «Проект»
(Extrait du projet de paix perpétuelle de Monsieur l'abbé de Saint-
Pierre. Par J.J. Rousseau, Citoyen de Geneve (1761)).
16 См. трактат Канта «К вечному миру», раздел «Добавление
первое. О гарантии вечного мира» (Кант И. К вечному миру...
С. 279-288).
17 Имеется в виду примечание Канта в заключение «Раздела
первого» его трактата «К вечному миру» (Кант И. К вечному
миру // Кант И. Соч. Т. 6. С. 265).
18 «Состояние мира между людьми, живущими по соседству, не
есть естественное состояние (status naturalis)...
Следовательно, состояние мира должно быть установлено» (Кант И. К
вечному миру... С. 266).
349

ПРИМЕЧАНИЯ II
19 «Человек (или народ) в естественном состоянии... живя рядом
со мной, нарушает мое право уже самим этим состоянием...
беззаконностью своего состояния... он постоянно угрожает
мне, и я могу принудить его или вступить вместе со мною
в общественно-правовое состояние, или же избавить меня от
его соседства» (Кант И. К вечному миру... С. 266). А «тем
самым, что один вступил в зто состояние, он уже дает другому
требуемую гарантию (при посредстве высшей инстанции,
имеющей власть над обоими)» (Там же).
20 «Устройство, установленное, во-первых, согласно с
принципами свободы членов общества (как людей), во-вторых, в
соответствии с основоположениями о зависимости всех (как
подданных) от единого общего законодательства и, в-третьих, по
закону равенства всех (как граждан государства) есть
устройство республиканское - единственное, проистекающее из идеи
первоначального договора, на которой должно быть основано
всякое правовое законодательство народа» (Кант И. К вечному
миру... С. 267-268).
21 «Из трех форм государства демократия в собственном смысле
слова неизбежно есть деспотизм, так как она устанавливает
такую исполнительную власть, при которой все решают об
одном и во всяком случае против одного (который,
следовательно, не согласен), стало быть, решают все, которые тем не
менее не все. - это противоречие общей воли с самой собой и со
свободой» (Кант И. К вечному миру... С. 269-270).
Демократическая форма правления поэтому делает невозможным
принятие «способа правления, сообразного с духом
представительной системы» (С. 270).
22 На самом деле Кант высказывается об этом без всякого
сослагательного наклонения и вполне ясно: «Гражданское
устройство в каждом государстве должно быть республиканским...
Республиканизм есть государственный принцип отделения
исполнительной власти (правительства) от законодательной;
деспотизм - принцип самовластного исполнения государством
законов, данных им самим; стало быть, публичная воля
выступает в качестве частной воли правителя» (Кант И. К вечному
миру... С. 266, 269).
23 См. рассуждения Канта в этом трактате о формах
государственного правления (Кант И. К вечному миру... С. 269-270).
24 «Я есмь безусловно, т.е. Я есмь безусловно потому, что Я
есмь\ и Я есмь безусловно то, что Я есмь\ в обоих случаях -
для Я.
350

ПРИМЕЧАНИЯ II
Если поставить повествование об этом деле-действии во главе
наукоучения, то его нужно будет выразить следующим образом:
Я первоначально полагает безусловно свое собственное
бытие» (Фихте И.Г. Основа всего наукоучения // Фихте И.Г.
Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916. С. 74-75).
25 Якоби, Фридрих Генрих (1743-1819) - немецкий писатель,
философ, коммерсант и юрист. В молодости один из активных
деятелей немецкого Просвещения; друг Виланда, Гердера, Лес-
синга, Гёте, Гамана, Жан Поля. В конце жизни переехал в
Мюнхен; член и одно время президент Баварской академии наук,
коренной реформой которой ему было поручено заниматься.
Как философ - представитель так называемой «философии
чувства», эмпирического сенсуализма, ключевое понятие
которой - «прекрасная душа». С очевидностью раскрытое человеку
существование предполагает деятельно раскрывающее
существование Бога; познание дает нам знать не сами вещи, а
только наши представления о них. Именно Якоби принадлежит
афоризм о философии Канта: без предпосылки о
познаваемости вещей в кантову философию невозможно войти, но с этой
предпосылкой в ней нельзя и оставаться. Выступал с критикой
философии Фихте, а позднее, в Мюнхенский период -
теософии Шеллинга. Сочинения: Woldemar: ein Seltenheit aus der
Naturgeschichte (Вольдемар: Редкость из естественной истории
(роман); 1779); Über die Lehre des Spinoza in Briefen an Herrn
Moses Mendelssohn (Об учении Спинозы в письмах к Мозесу
Мендельсону; 1785); David Hume über den Glauben oder
Idealismus und Realismus (Давид Юм о вере, или Идеализм и реализм
(диалог); 1787); Sendschreiben an Fichte (Послание к Фихте;
1799); Über das Unternehmen des Kritizismus, die Vernunft zu
Verstand zu bringen (О затее критицизма свести разум к рассудку;
1802); Von den göttlichen Dingen und ihrer Offenbarung (О вещах
божественных и их откровении; 1811).
26 Jacobi F.H. David Hume über den Glauben oder Idealismus und
Realismus. Ein Gespräch. Breslau, 1787. Имеется в виду
следующий фрагмент в этом сочинении. На замечание одного из
собеседников о том, что он совершенно не понимает, каким
образом могло понятие о причине и следствии появиться в языке
разумных существ, - собеседник, говорящий от имени автора,
отвечает, что оно и не могло появиться в языке «существ,
которые могли бы только созерцать и судить», но люди могут,
кроме того, также действовать. «Дело в том, что о древних и
необразованных новых народах мы знаем, что у них нет и не
было никаких понятий причины и следствия в том виде, в кото-
351

ПРИМЕЧАНИЯ II
ром они возникают среди более образованных народов прежде
и после них. Эти народы усматривают повсюду живые
существа и не знают ни о какой силе, которая бы не сама себя
определяла. Всякая причина есть для них подобная живая,
открытая для самой себя, личная сила; всякое следствие есть дело
(That); а без живого опыта о подобной силе в нас самих,
которую мы в то же время непрестанно сознаем; которую мы
применяем столь многими произвольными способами, и можем
заставить ее исходить также от нас, нисколько ее не умаляя: без
этого коренного опыта мы не имели бы ни малейшего
представления о причине и следствии» (Jacobi F.H. David Hume...
S. 102 ff.)
27 Кант в «Критике практического разума», утверждая, что чистый
разум сам по себе есть практический разум, дающий всеобщий
нравственный закон для разумных существ как таковых,
отмечает: «Вышеуказанный факт неоспорим» (С. 307). Далее он
говорит также, что способность чистого разума быть
практическим (определять волю как действенную способность)
доказывается фактом, в котором разум действительно доказывает
свой практических характер - самозаконодательством
нравственной, разумно детерминируемой воли (С. 315). Даваемый
нравственным законом факт необъясним никакими данными
чувственного мира и никакими понятиями теоретического
разума, и указывает на умопостигаемый мир, положительно его
определяя (Там же). Во всех этих случаях Кант пользуется для
обозначения этой своеобразной реальности практического духа
термином Faktum (в отличие от Tatsache). Под впечатлением
суждений Канта, Фихте повсюду (и даже там, где было бы
уместнее простое слово «факт») говорит «фактум». Нет спора,
впрочем, что в данном случае, когда речь идет об априорных
предпосылках самосознания в единстве спекулятивного и
практического его измерений, все обнаруживаемое философской
рефлексией есть именно чистый трансцендентальный фактум,
? не просто «факт» опытного сознания.
28 «Способность суждения можно рассматривать либо просто как
способность рефлектировать согласно некоторому принципу
о данном представлении ради понятия, возможного благодаря
этому, либо как способность определять лежащее в основе
понятие данным эмпирическим представлением. В первом
случае она рефлектирующая, во втором - определяющая
способность суждения. Рефлектировать же (размышлять) означает
сравнивать и соединять данные представления либо с другими,
либо со своей познавательной способностью по отношению
352

ПРИМЕЧАНИЯ II
к понятию, возможному благодаря этому» (Кант И. Критика
способности суждения // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 5. М.: Мысль,
1966. С. 115).
29 Имеется в виду Библия (Книга Бытия, гл. 1-2).
30 Имеется в виду § 2 «Основы общего наукоучения» («Второе, по
своему содержанию обусловленное основоположение»), в
особенности следующее место: «самая возможность
противоположения, как такового... предполагает тождество сознания...
А (просто положенное) = А (тому, которое служит предметом
размышления). Этому А, как объекту размышления, силой
абсолютного действия противополагается - А, и затем
относительно этого последнего признается, что оно противоположно
также и просто положенному А, так как первое А равно этому
последнему. Это же равенство основывается... на тождестве Я
полагающего с Я размышляющим» (Фихте И.Г. Основа общего
наукоучения // Фихте И.Г. Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916. С. 79).
«Противополагание возможно лишь при условии единства
сознания полагающего и противополагающего... Только чрез
отношение к некоторому полаганию оно становится противопола-
ганием» (Там же. С. 80).
31 «Проблематическими называются те суждения, в которых
утверждение или отрицание принимается только как
возможное (произвольное)» (Кант И. Критика чистого разума. М.:
Наука, 1998. С. 116). Проблематическое суждение есть,
следовательно, модальное суждение типа: «Возможно, что А». Кант
противопоставляет проблематические суждения
ассерторическим (принимающим утверждаемое в них свойство субъекта как
действительное) и аподиктическим (принимающим его как
необходимо присущее субъекту).
32 Категорическим называется в логике суждение, посредством
логической связки утверждающее или отрицающее нечто
(предикат) о некотором классе предметов (субъекте).
Категорическое суждение не составлено из других суждений, т.е.
атомарно. Например: «Все люди смертны» или вообще «Все А суть
В». Категорическое суждение противопоставляется составным
суждениям (например, гипотетическим: «Если А, то В»), а также
модальным суждениям (в которых приписываемое свойство
(предикат) сопровождается модальностью необходимости или
возможности.
33 См. учение Канта о чувственном познании, или его
«трансцендентальную эстетику» (Кант И. Критика чистого разума. М.:
Наука, 1998. С. 75-100).
353

ПРИМЕЧАНИЯ Π
34 Термин Канта. В первом издании «Критики чистого разума»
Кант писал: «...способность воображения есть также
способность априорного синтеза, и потому мы называем ее
продуктивной способностью воображения... только посредством этой
трансцендентальной функции воображения становится
возможным даже сродство явлений, а вместе с ним ассоциация их
и, наконец, при ее помощи воспроизведение их согласно
законам, следовательно, и сам опыт: без этой трансцендентальной
функции никакие понятия о предметах не сочетались бы в
единый опыт» (Кант И. Критика чистого разума. М.: Наука, 1998. С.
144-145). «Схема» понятия есть, по Канту, продукт этой чистой
способности воображения (Там же. С. 179), начертывающей, в
частности, образы в чистом пространстве (Там же. С. 188), и ее
«последовательный синтез» создает «фигуры», на чем
основана возможность науки о протяженности (геометрического
раздела математики) (Там же. С. 193). Продуктивная способность
воображения «может проводить большие или меньшие линии,
а также соединять их под всевозможными углами» (Там же. С.
194). Эти положения Канта непосредственно связаны с тем, о
чем пойдет речь ниже в данном разделе сочинения Фихте.
35 Почти дословное воспроизведение «основного закона чистого
практического разума» из кантовской «Критики практического
разума»: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то
же время иметь силу принципа всеобщего законодательства»
(Кант И. Критика практического разума // Кант И. Лекции по
этике. М.: Республика, 2000. С. 305). В свою очередь, эта
формулировка впервые установлена Кантом, как формула
автономии воли или третья формула императива нравственности,
в «Основоположении к метафизике нравов»: «принцип воли
каждого человека как вопи, всеми своими максимами
устанавливающей всеобщие законы», основанный на «идее всеобщего
законодательства» (Кант И. Основоположение к метафизике
нравов// Кант И. Лекции по этике. М.: Республика, 2000. С.
258-259).
36 Плиний Старший (Гай Плиний Секунд; 23-79 н.э.)
-древнеримский писатель, естествоиспытатель, автор «Естественной
истории» (в 37 книгах), сочинения о Германии, исторических работ.
Седьмую книгу своей «Естественной истории» Плиний
начинает «с описания человека, так как ради него, по-видимому,
природа создала все остальное. Как ни велики эти дары, но
платиться за них она заставляет жестокой ценой, и можно
сомневаться, является ли природа матерью, не есть ли она скорее
хмурая мачеха человеку». «Животные располагают прирож-
354

ПРИМЕЧАНИЯ II
денными умениями: одни быстро бегают, другие высоко
летают, третьи плавают в воде; человек ничего не умеет, пока с
трудом не выучится, - ни говорить, ни ходить, ни добывать
себе пищу, ничего, ничего ему не дано само собою, кроме плача»
(Древнеримские мыслители: Свидетельства. Тексты.
Фрагменты. Киев: КГУ им. Т.Г. Шевченко, 1958. С. 140-141).
37 Я, согласно наукоучению Фихте, безусловно полагает, «что в
Я ... есть нечто, что равно себе всегда, что всегда остается
одним и тем же. И безусловно полагаемое X можно выразить
также следующим образом: И=Я\ Я есмь Я» (Фихте И.Г. Основа
общего наукоучения // Фихте И.Г. Избр. соч. Т. I. М.: Путь, 1916.
С. 70). Это положение, по Фихте, «имеет безусловную и
непосредственную значимость... им Я полагается не под условием,
а как таковое» (Там же. С. 71).
38 См. примечание 17.
39 Имеется в виду § 3 «Основы всего наукоучения» («Третье, по
форме своей обусловленное основоположение») (Фихте И.Г.
Основа всего наукоучения // Фихте И.Г. Избр. соч. Т. I. М.:
Путь, 1916. С. 82-87), где «Противоположности Я и Не-Я
должны быть... соединены, уравнены друг с другом, не уничтожая
при этом друг друга» (Там же. С. 84), а именно так, чтобы они
ограничивали друг друга (С. 85), и следовательно, обе
противоположности должны полагаться как делимые (Там же).
Получается такая формулировка третьего основоположения
наукоучения: «Я противополагаю в Я делимому Я - делимое Не-Я»
(С. 87). В этой связи Фихте обсуждает различие аналитической
и синтетической процедур мышления; синтетическая состоит «в
том, что в противоположностях ищется тот признак, в котором
они равны друг другу» (С. 89). Третье основоположение
наукоучения и есть «синтез противопоставленных Я и Не-Я,
посредством полагаемой их делимости» (С. 90), в котором должны
заключаться все прочие логически действительные синтезы (Там
же). Синтез невозможен без антитезиса, и наоборот.
«Противоположности должны быть объединены; но они...
противоположены чрез некоторое действие Я, от которого в синтезе мы
отвлекаемся» (Там же). Отсюда становится ясен метод
метафизической рефлексии наукоучения: «Мы должны, значит, при
каждом положении исходить из указания противоположностей,
которые подлежат объединению... Нам надлежит, значит,
заняться разысканием в... Я и Не-Я... оставшихся
противоположных признаков, и затем соединить эти признаки чрез новое
основание отношения, которое со своей стороны должно
заключаться в высшем из всех оснований отношения», затем опять
355

ПРИМЕЧАНИЯ II
искать новые противоположности в противоположностях,
связанных первым синтезом, и соединить их синтезом, - пока не
будет установлена пара противоположностей, «которых уже
нельзя будет более как следует связать между собою» (С. 91).
Короче: «противоположности подлежат объединению, пока еще
есть хоть что-нибудь противоположное, доколе не будет
достигнуто абсолютное единство» (С. 92).
40 «Часто существует немалое различие между волею всех и
общею волею. Эта вторая блюдет только общие интересы;
первая - интересы частные. И представляет собою лишь сумму
изъявлений воли частных лиц. Но отбросьте из этих
изъявлений воли взаимно уничтожающиеся крайности; в результате
сложения оставшихся расхождений получится общая воля»
(Руссо Ж.Ж. Об общественном договоре (II, 3) // Руссо Ж.Ж.
Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 170).
41 Из обширной литературы по этой теме обозначим здесь две
позиции мыслителей XVIII века, в которых ясно обозначился этот
«старый спор»: По учению Локка, труд человека, а точнее:
видоизменение формы вещей трудом, выделяет принадлежащие
человеку вещи из природы, изначально являющейся общим
или Божьим достоянием: «Что бы человек ни извлекал из того
состояния, в котором природа этот предмет создала и
сохранила, оно сочетает его со своим трудом и присоединяет к нему
нечто принадлежащее лично ему и тем самым делает его своей
собственностью... поскольку этот труд является неоспоримой
собственностью трудящегося, ни один человек, кроме него, не
может иметь права на то, к чему он однажды его
присоединил... именно изъятие части того, что является общим, и
извлечение его из состояния, в котором его оставила природа,
кладут начало собственности, без которой все общее не
приносит пользы» (Локк Дж. Второй трактат о правлении
(V, 27; 28) // Локк Дж. Соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1988. С. 277,
278). Напротив, Руссо описывает возникновение собственности
на вещи без всякой отсылки к оформлению их трудом, для него
существен сам акт первого (произвольного) завладения:
«Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: "Это мое!"
и нашел людей достаточно простодушных, чтобы тому
поверить, был подлинным основателем гражданского общества»
(Руссо Ж.Ж. Рассуждение о происхождении и основаниях
неравенства между людьми // Руссо Ж.Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969.
С. 160-161). Это воззрение, в силу которого Руссо не
упоминает труда или оформления вещи в числе условий первого
завладения, ставит главный акцент на волевом акте или декла-
356

ПРИМЕЧАНИЯ II
рации этого завладения, и различные сторонники этой
нетрудовой теории собственности могли трактовать эту декларацию
как законное пользование своим естественным правом или же
как «воровство» и обман, противные всякому естественному
праву. Позиция Фихте формулируется в полном согласии с
общим синтетическим пафосом его наукоучения и однозначно не
является руссоистской, явно предпочитая (во всяком случае в
частных приложениях) трудовое понимание собственности
(вследствие чего, например, он считает правомерной только
собственность на обрабатываемую землю.
42 «Ибо известно, что природа, рассматриваемая абсолютно,
имеет верховное право на все, что в ее власти, т.е. право
природы простирается так далеко, как далеко простирается ее
мощь. Ведь мощь природы есть сама мощь Бога, который
имеет верховное право на все. Но так как всеобщая мощь всей
природы есть не что иное, как мощь всех индивидуумов, вместе
взятых, то отсюда следует, что каждый индивидуум имеет
верховное право на все, что он может или что право каждого
простирается так далеко, как далеко простирается определенная
ему мощь» (Спиноза Б. Богословско-политический трактат...
(гл. 16). Минск: Литература, 1998. С. 310-311).
43 Норма, действовавшая еще в гражданском праве Древнего
Рима.
44 Аристо-демократия - форма государственного устройства, в
которой властные полномочия разделяются между избранными
(аристократами) и народом. Еще Аристотель признавал, кроме
«чистой» аристократии, две смешанные формы
аристократического правления: форму, принимающую во внимание богатство
(имущественный ценз), добродетель граждан
(аристократический принцип элиты) и волю народа, пример которой он видел в
карфагенском государстве; и форму, «где принимаются в
расчет только два из указанных условий, т.е. добродетель граждан
и народ», представляющую поэтому собой «смешение двух
видов - демократического и основанного на добродетели»
(Аристотель. Политика (кн. 4, V, 11; 293Ь 14-18) // Аристотель.
Соч.: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1984. С. 501).
46 Выборная монархия - тип монархического государственного
устройства, в котором после прекращения полномочий
прежнего монарха новый правитель определяется путем избрания из
числа лиц, имеющих право на престол. Выборы
осуществляются членами правящей династии, парламентом или другим,
специально для этой цели конституируемым органом. Так, в
Священной Римской империи немецкой нации императора избира-
357

ПРИМЕЧАНИЯ II
ли семь курфюрстов, в Польше (Речи Посполитой) после
прекращения династии Пястов короля выбирал сейм. В некоторых
государствах Европы в Новое время при основании новых
монархических династий первых королей также выбирали; затем
престол переходил по наследству (Греция, Румыния, Болгария,
Россия). В современном мире есть только три классические
выборные монархии: Государство Ватикан, Камбоджа и
Малайзия.
46 Речь идет, например, о таких государствах в истории Италии,
как Генуэзская, Венецианская республика и некоторые другие
в общеевропейском масштабе менее значительные
государства, где республиканское устройство сочеталось с
политическим преобладанием ограниченного числа знатных семейств.
В Венеции патрициат представлял собою корпорацию знати,
имеющей право участия в государственной власти; закон
1320 года исключал возможность присоединения новых
семейств к этой корпорации.
47 В древней Спарте эфорат, коллегию из 5 выборных
должностных лиц, именуемых эфорами, ввел, по одной версии,
законодатель Ликург, по другой - царь Феопомп спустя более ста лет
после Ликурга. Эфоров избирали ежегодно в день осеннего
равноденствия; претендовать на переизбрание однажды
избранным эфорам запрещалось. При выборах эфоры клялись
поддерживать власть царей, цари клялись поддерживать
законы в лице эфоров. Первоначально задача эфоров состояла в
том, чтобы избавить царей от некоторых государственных
функций по судебной части, но постепенно эфоры
превратились во влиятельный политический институт, опиравшийся
на народ и затмивший политическое значение самих царей.
Реформа государства в середине VI века укрепила значение
эфоров. С этого времени эфоры, как стражи законов,
руководили внешней и внутренней политикой спартанского
государства, осуществляли надзор за воспитанием мальчиков и
образом жизни спартиатов, выполняли функции полиции против
чужеземцев. Эфоры могли привлечь к суду любое должностное
лицо, не исключая и царей; сами же они были обязаны отчетом
только сменяющим их эфорам. Возникающие отсюда
неизбежные и острые столкновения между эфорами и царями привели
наконец к тому, что в 226 г. до н.э. Клеомен III упразднил
институт эфората. Впоследствии, впрочем, он был введен вновь,
но уже не имел прежней значительности в жизни государства.
48 В Венеции существовал так называемый Совет Десяти,
практически неограниченные полномочия которого были посвящены
358

ПРИМЕЧАНИЯ II
обеспечению безопасности государства. В связи с ним
действовали три «государственных инквизитора», задачей которых
была охрана государственной тайны. Процедура работы
«инквизиторов» во многом опиралась на практику тайных доносов;
приговор их не подлежал обжалованию и, если они признавали
это нужным, сохранялся в тайне. Этот институт
просуществовал с 1335 года до конца исторического существования
Венецианской республики в 1797 году.
49 После так называемой сецессии римского плебса в 509 году
до н.э., когда плебеи покинули город и удалились на
Священную гору, патриции согласились на учреждение особой
магистратуры «трибуна патрициев» (народного трибуна); этот
трибун должен был защищать плебеев от неправомерных
действий и насилия со стороны патрицианских должностных лиц.
Историки отмечают, что власть трибунов была первоначально
чисто отрицательной и состояла в полномочии остановить
своим вмешательством действие власти или имеющее публичное
значение действие частного лица (интерцессия), и проблему
составляло то, как после этого заставить патрицианские власти
признать налагаемое трибуном «вето». Осужденный трибунами
мог апеллировать к народу через так наз. комиции. Право
трибунов сноситься с народом (плебсом) породило право созывать
собрания народа, руководить их ходом, следить за
исполнением принятых на этих собраниях решений. Трибуны были
обязаны всегда находиться в доступности для жалобщиков-плебеев,
и с этой целью им было запрещено удаляться из дома на
целый день, или покидать Рим; двери их жилища должны были
оставаться незапертыми даже ночью. С другой стороны, трибун
плебеев должен был действовать только лично, но не через
письма или посредников. Постепенно трибуны получили право
безусловной личной неприкосновенности вплоть до того, что
убийство посягнувшего на личность трибуна не считалось
преступлением. Долгое время это была единственная доступная
для плебеев публичная должность; со временем она приобрела
столь важное значение, что некоторые патриции стремились
занять ее, для чего должны были пройти процедуру
«присоединения к плебсу». Трибуны избирались на один год в
специальных органах (трибутных комициях). Первоначально трибунов
плебса было два; затем их число было увеличено до пяти,
и наконец, до десяти. Должность трибуна просуществовала в
течение всей истории республиканского Рима и сохранилась
(номинально) также в императорский период, когда считалось,
359

ПРИМЕЧАНИЯ II
что обязанность защищать интересы народа перешла к самим
императорам.
50 В католической церкви интердиктом называется запрещение на
совершение таинств и треб в определенной стране или
области, или на участие определенного лица в церковных
таинствах, налагаемое папой Римским или местным епископом.
Зачастую интердикт на государство соединялся с интердиктом на
его правителя (который иначе называли отлучением от Церкви,
или экскоммуникацией). Эту меру папы использовали, как
средство влияния на светскую власть европейских монархов или
прямой борьбы с нею, в отношении Шотландии (1181), Англии
(1208-1213), Германии (1322), Флоренции (1376). Интердикт не
означал абсолютного запрета церковных треб и таинств:
исключение делалось, во всяком случае, для таинств,
совершаемых над умирающими. Церковные службы совершались только
в частных домах или в храмах, но без обычной
торжественности и без колокольного звона; в четыре главных христианских
праздника служба совершалась в соборах, как обычно. Миряне
могли слушать проповеди в притворах церквей, но не могли
слышать чтения Писания. Интердикт мог быть наложен по
разным причинам: за неканонический брак монарха, за насилие
над представителями духовенства или нежелание монарха
принять назначенного Римом епископа. Интердикт мог длиться
до нескольких лет или десятилетий (однажды объявленный на
Сицилии интердикт продолжался 60 лет). Епископы
англиканской церкви формально имеют право налагать интердикт,
однако никогда им не пользовались; в лютеранской церкви
интердикт как каноническое наказание неизвестен.
51 Такое словоупотребление Фихте может казаться странным
нововведением, однако в действительности оно восходит к
рассуждениям Гоббса о «политическом теле». Гоббс, говоря о
группах людей, как множествах, «объединенных общим интересом
или общим делом», находил возможным сопоставить их с
частями или мышцами «естественного тела». В частности,
«группы людей которые образованы на основании полномочий,
данных им верховной властью государства» (Гоббс Г. Левиафан...
// Гоббс Т. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 175).
Политическое тело противоположно у Гоббса частному телу, созданному
без участия государственной воли самими подданными.
Постольку оно отлично от частного тела как корпорация, имеющая
всеобщее политическое значение. Естественно, что таким
телом оказывается у Гоббса и само государство, ибо оно
образовано людьми, наделяющими монархов и собрания «достаточ-
360

ПРИМЕЧАНИЯ II
ной властью в целях своей защиты» (С. 159-160). Поэтому
республика, или государство, понимается Гоббсом с самого же
начала как «искусственный человек», просто более крупный,
чем естественный человек, для охраны и защиты которого он
был создан» (С. 6). Самое государство есть постольку
политическое тело, созданное для защиты подданных, гарантию
которой «доставляют каждому народу его вооруженные силы»
(С. 139).
52 Суверен - лицо, которому принадлежит вся полнота верховной
власти в государстве. Термин введен в науку французским
философом права и юристом Жаном Боденом (1529-1596),
автором теории государственного суверенитета (Шесть книг о
государстве, 1576). У Бодена монархия есть государство, в котором
сувереном является один человек, аристократия - где
суверенитет принадлежит группе лиц, а демократия - где он
принадлежит большинству народа (к последней Боден относился
отрицательно).
53 Руссо буквально утверждает именно это, хотя, пожалуй, не
вполне «безусловно», ибо приводит целый ряд аргументов в
пользу этого своего постулата: «Статьи этого договора... если
их правильно понимать, сводятся к одной-единственной,
именно: полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми
его правами в пользу всей общины; ибо, во-первых, если
каждый отдает себя всецело, то создаются условия, равные для
всех; а раз условия равны для всех, то никто не заинтересован
в том, чтобы делать их обременительными для других. Далее,
поскольку отчуждение совершается без каких-либо изъятий, то
единение столь полно, сколь только возможно, и ни одному из
членов ассоциации нечего больше требовать. Ибо, если бы у
частных лиц оставались какие-либо права, то... каждый, будучи
судьей себе самому в некотором отношении, начал бы вскоре
притязать на то, чтобы стать таковым во всех отношениях;
естественное состояние продолжало бы существовать, и
ассоциация неизбежно стала бы тиранической или бесполезной.
Наконец, каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя
никому в отдельности, и так как нет ни одного члена ассоциации,
в отношении которого остальные не приобретали бы тех же
прав, которые они уступили ему по отношению к себе, то
каждый приобретает эквивалент того, что теряет, и получает
больше силы для сохранения того, что имеет» (Руссо Ж.Ж. Об
общественном договоре // Руссо Ж.Ж. Трактаты. М.: Наука,
1969. С. 160-161).
54 Имеется в виду, в частности, Джон Локк (см. примечание 41).
13 3ак.42
361

ПРИМЕЧАНИЯ II
55 В государственном и финансовом праве под регалиями
понимались, во-первых, права и привилегии верховной
государственной власти вообще, вытекающие из существа государства
(право сбора налогов, право осуществлять суд и пр.), и во-
вторых, - что непосредственно относится к контекстам, в
которых это слово встречается у Фихте, - права частноправового
характера, изымаемые из сферы того, что может быть
приобретено частными лицами и принимаемые исключительно в руки
государства (государственная монополия, по Далю - «коронная
монополия» или «принадлежность казны»).
56 Ладзарони (итал. lazzari) - принятое в XVII—XIX веках название
беднейшей части низшего класса населения Неаполя.
Ладзарони, не имевшие жилища и постоянного занятия,
зарабатывали на жизнь случайными доходами, а часто воровством.
Организованные в толпы и банды, ладзарони подчинялись
авторитету «главы» (впоследствии послужили основой формирования
неаполитанской мафии «каморры») и жесткому групповому
кодексу поведения. С одной стороны, их считали инициаторами
многих беспорядков и восстаний в Неаполе. С другой стороны,
они были горячими приверженцами династии Бурбонов и в
годы наполеоновских войн в Италии защищали Неаполь от
французских войск (причем тысячи их погибли). - Описание
ладзарони встречается в «Итальянском путешествии» Гёте;
они упоминаются также в «Очерках философии права» Гегеля.
57 Законы Двенадцати таблиц - свод государственных законов
Древнего Рима, составленный специально созданной для этого
комиссией из 10 человек и принятый по частям народным
собранием в 451/450 году до н.э. Нормы права были изложены в
нем подряд, без разделения на отрасли. До наших дней
сохранились только отрывки кодекса, содержание которого историки
восстанавливают по цитатам и упоминаниям в трудах римских
писателей. «Итак, если Двенадцать таблиц—разрешили
безнаказанно убивать вора ночью при всяких обстоятельствах,
а днем - в случае, если он станет защищаться оружием, то кто
станет утверждать, что наказанию подлежит всякое убийство,
при каких бы обстоятельствах оно ни произошло, когда мы
видим, что сами законы иногда как бы вручают нам меч для
убийства?» (Цицерон М.Т. Речь в защиту Тита Анния Милона, III, 9 //
Цицерон М.Т. Речи: В 2 т. Т. 2. М.: Изд-во Академии наук СССР,
1962. С. 223).
58 Имеющий давнюю и богатую историю вопрос о допустимости
жертвовать благами ради спасения или осуществления более
ценного блага родился еще в сочинениях римских правоведов.
362

ПРИМЕЧАНИЯ II
Однако общие принципы в этой области существовали в
древности только применительно к имущественным вопросам.
У средневековых авторов по каноническому праву
сформировалось убеждение, что ситуация крайней необходимости
оправдывает нарушение строго соблюдаемых в обычное время
норм (нарушение правил поста, нарушение данных обетов,
совершение богослужения в ненадлежащих условиях). Для
сохранения собственной жизни признавалось позволительным
жертвовать, в том числе, жизнью другого. Нарушение строго
действующих в обычных условиях запретов каралось гораздо
более мягкими санкциями. «Нужда не знает закона», «что
недозволенно законом, то необходимость делает дозволенным» -
такие максимы возникли в правовой литературе
Средневековья. Теоретики естественного права в XVI—XVII веках
продолжали осмысливать эту тему. По их мнению, в форс-мажорном
положении, если нет иного выхода, кроме правонарушения,
вступает в действие «чистое право природы». Момент личного
самосохранения особенно подчеркивал Самуил Пуфендорф
(1632-1694). Именно к нему восходит модель столкновения
ценности человеческих жизней: Два человека спасаются
вплавь после кораблекрушения; один из них хватается за
встретившуюся доску, потом его примеру следует другой.
Однако доска может выдержать только одного, поэтому плыть на
ней вдвоем они не могут. Если в этой ситуации один из пловцов
спасет себя, столкнув с доски другого, такое действие не
является, по Пуфендорфу, преступлением: законодатель,
назначающий наказания за преступные действия, не может не
учитывать при этом стремящуюся к самосохранению в любой
опасности природу человека.
59 Отцовская доля, или выдел престарелым членам семьи
(Ausgedinge) - в немецком гражданском праве так называется
совокупность пунктов, которые, при переходе собственности на
крестьянский земельный надел, прежний владелец надела вправе
предусмотреть в нотариально заверяемом договоре об уступке
надела по отношению к наследнику или новому владельцу,
чтобы материально обеспечить свою старость. Как правило,
эти условия включают право жить в «стариковском доме» или
известной части дома; снабжение пищей и одеждой; уход в
случае болезни; обеспечение теплом (печь и дрова). В
новейшее время этот род социального обеспечения дополняется
законодательно предусмотренными мерами по пенсионному и
медицинскому страхованию сельских хозяев.
363

ПРИМЕЧАНИЯ II
60 Дионисий Младший (рожд. 397-337 до н.э.) - древнегреческий
тиран, правивший в Сиракузах с 367 года. В 366 году у него
гостил по его приглашению философ Платон, которого его
знакомый Дион убедил в возможности проповедовать тирану
Дионисию его теорию идеального государства. Однако другая партия
придворных противостояла этим планам Диона и Платона,
тогда как Дион планировал подчинить тирана своему влиянию
при помощи платоновской философии или же свергнуть его.
В 357 году Дионисий был побежден Дионом и удалился в город
Локры; однако в 346 году до н.э. ему удалось вновь захватить
власть в Сиракузах. Впрочем, ненадолго; в 344 году тиран
капитулировал перед коринфским войском Тимолеона. После
этого он был отправлен в Коринф, где, как сообщают,
зарабатывал на жизнь, давая уроки.
61 Луций Сергий Катилина (108-62 до н.э.) - глава заговора
в Древнем Риме. Во время гражданской войны между Марием
и Суллой воевал на стороне Мария, но затем перешел на
сторону Суллы. Партия Суллы победила, сторонники Мария долго
подвергались репрессиям и преследованиям. Неудача в
соискании должности консула в 65 г. до н.э., когда консулом был
избран прославленный впоследствии ритор и философ Цицерон
(106-43 до н.э.), Катилина же готовил заговор с целью убийства
действующих консулов, заставила его сторонников перейти к
решительным действиям: в Фезулах (Фьезоле) он собирал
войско и оружие, между тем готовя убийство Цицерона и захват
власти в Риме. Однако план стал известен Цицерону, и по его
призыву сенат дал консулам чрезвычайные полномочия по
охране порядка в государстве: консул Цицерон явился в день
консульских выборов на Марсовом поле с вооруженным
отрядом. Катилина бежал в Этрурию и провозгласил сам себя
консулом, после чего был объявлен врагом отечества. На
следующий год он был разбит при Пистории (Пистойе)
62 После бегства заговорщика Катилины (см. примечание 63) из
Рима оставшийся в Риме сторонник его Публий Корнелий Лен-
тул попытался установить связь с галлами-аллоброгами,
вручив бывшим в столице послам аллоброгов письма к их вождям.
Но галлы раскрыли все их содержание властям; римское
правительство арестовало самих галлов и конфисковало письма
как улики против заговорщиков, по имени предводителя
именовавшихся катилинариями; были также арестованы Лентул и три
других участника заговора. По предложению Цицерона римский
сенат в декабре 63 г. до н.э. собственной властью принял
решение, осуждавшее катилинариев на смерть. При этом случае
364

ПРИМЕЧАНИЯ II
Цицерон произнес свою четвертую речь против Катилины.
После подавления заговора Катилины Цицерон считал себя
спасителем Рима от смертельной опасности и был назван «отцом
отечества». Однако противники Цицерона добились принятия
закона, согласно которому магистрат, противозаконно
осудивший на казнь римского гражданина, подлежит изгнанию. В 58 г.
до н.э. Цицерон добровольно отправился в изгнание (в
Салоники). Его имущество было конфисковано, дома преданы огню.
63 Теоретики и философы уголовного права, обсуждая проблему
цели уголовного наказания, подразделяют известные в истории
и современности теории по этому вопросу на абсолютные и
относительные. Согласно абсолютным теориям уголовного права,
наказание не преследует никакой социально полезной цели, и
смысл его сводится к восстановлению справедливости и
компенсации вины; согласно относительным теориям, наказание
служит для предупреждения будущих преступлений,
понимаемого в общем смысле (защита общежития от преступности и на
этой основе укрепление общественного доверия к
правопорядку) и в специальном смысле (нейтрализация социальной
опасности преступника, т.е. его исправление и последующую
повторную социализацию, и защита общества от данного
преступного индивидуума). Абсолютная философия уголовного
права представлена в истории теориями наказания как
возмездия (учение Канта о «праве воздаяния», или талионе, и теория
наказаний Гегеля), общая черта которых - понимание
наказания как компенсации вины преступной воли,
восстанавливающей правопорядок и общественную справедливость. Для Канта
наказание должно соответствовать характеру преступного
деяния. К абсолютным теориям наказания относят также теории,
усматривающие смысл наказания преступника в его душевном
и искреннем раскаянии и примирении с правопорядком, и
постольку опять-таки не в его значении для самой
общественности. Во время, когда Фихте начал читать свои лекции по
естественному праву, Кант уже создал целую школу
продолжателей, однако собственной теории права еще не напечатал;
поэтому упоминание об абсолютной теории уголовного права
в данном случае относится, преимущественно, к
самостоятельным опытам младокантианцев в этой области.
64 Людвиг Генрих фон Якоб (1759-1827) - немецкий философ,
юрист, экономист, писатель; член-корреспондент Российской
академии наук (с 1810). Учился в Университете Галле; 1787-
1809 - профессор философии, с 1816 до конца жизни -
профессор политической экономии там же; 1806-1816 - профессор
365

ПРИМЕЧАНИЯ II
политической экономии Харьковского университета. В 1809
году - член правительственной комиссии по изучению русских
государственных финансов, в 1810 году - комиссии по реформе
русского уголовного права. Основные сочинения: Очерк общей
логики (Grundriß der allgemeinen Logik; 1788); Учебник
политической экономии (Lehrbuch der Nationalökonomie; 1805; здесь
философ первым в Германии отстаивал идею особенной науки
о национальном богатстве); Принципы полицейского
законодательства и полицейских учреждений (Grundsätze der
Polizeigesetzgebung und der Polizeianstalten; 1809); Очерк эмпирической
психологии (Grundriss der Erfahrungsseelenlehre; 1810); Проект
уголовного кодекса для Российской империи (Entwurf eines
Kriminalgesetzbuchs für das Russische Reich; 1818); Введение
в изучение государственных наук (Einleitung in das Studium der
Staatswissenschaften; 1819). Имеется в виду его сочинение:
Философское учение о праве, или Естественное право
(Philosophische Rechtslehre oder Naturrecht). Эта работа вышла в 1795 году
и потому опередила систему права Фихте на год, а метафизику
права Канта - на целых два года.
65 Намек на Канта. Ср. в посвященном уголовному праву разделе
первой части кантовской «Метафизики нравов»: «А вот маркиз
Беккариа из участливой сентиментальности напыщенной
гуманности (compassibilitas) выдвинул... утверждение о
неправомерности любой смертной казни на том основании, что такое
наказание не могло содержаться в первоначальном
гражданском договоре; ибо тогда каждый в составе народа должен был
бы согласиться на лишение своей жизни, в случае если он
убьет другого (из состава народа); но такое согласие невозможно,
так как никто не может распоряжаться своей жизнью. Все это -
софистика и крючкотворство» (Кант И. Метафизика нравов //
Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). М.: «Мысль», 1965. С. 260).
66 Не совсем точная цитата из «Метафизики нравов» Канта:
«Кроме того, не было случая, чтобы приговоренный к смерти за
убийство жаловался, что мера наказания для него слишком
высока и, значит, несправедлива; если бы он высказался таким
образом, каждый рассмеялся бы ему в лицо» (Кант И.
Метафизика нравов // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). М.: Мысль, 1965.
С. 259).
67 Беккариа (собственно Бонесана-Беккариа), Чезаре (1738-1794), -
итальянский философ права и реформатор уголовного права.
Происходил из знатного рода (маркиз ди Гуальдраско и ди
Виллареджо); изучал юриспруденцию в университетах Пармы
и Павии. Автор сочинения «О преступлениях и наказаниях (Dei
366

ПРИМЕЧАНИЯ II
delitti е délie репе)» (1764), получившего высокую оценку
французских философов-просветителей (Дидро, Вольтер, Гольбах,
«энциклопедисты») и сделавшего его основоположником
классической школы криминалистической науки. Отстаивал
убеждение, что цель наказания - предупреждение новых
общественно вредных деяний преступника и удержание других
людей от преступлений через устрашение; что государство может
назначать только такую меру наказания, которая необходима
для поддержания общественного порядка; что существенное
значение имеет не суровость, а неотвратимость наказаний.
С этих позиций выступал против пыток и находил
«бесполезной» смертную казнь, призывая к замене ее пожизненной
каторгой как высшей мерой наказания. «...Действительно ли
смертная казнь полезна и оправдана при хорошо устроенном
правлении? Что это за право, присвоенное людьми, зверски
убивать себе подобных? Несомненно, его происхождение иное,
чем у верховной власти и законов. Эти последние не что иное,
как сумма частиц личной свободы каждого. Они являются
выражением общей воли, которая, в свою очередь, -
совокупность воль частных. Но кто же захочет предоставить право
другим произвольно распоряжаться своей жизнью? Каким образом
малая толика собственной свободы, отданная каждым ради
общего блага, сделала возможной жертву величайшего из всех
человеческих благ - жизнь? ...Как... примирить этот принцип с
другим, запрещающим человеку лишать себя жизни... он
должен был бы иметь право на самоубийство, если мог уступить
его другому лицу или целому обществу?» (Беккариа Ч. О
преступлениях и наказаниях / Сост. и предисл. B.C. Овчинского. М.:
ИНФРА-М, 2004. С. 166-167).
68 Ср. суждения Канта в «Метафизике нравов»: «Происхождение
верховной власти в практическом отношении непостижимо
для народа, подчиненного этой власти... Закон, который столь
священен... представляется таким, как если бы он исходил
не от людей, а от какого-то высшего непогрешимого
законодателя; именно таков смысл изречения: «Несть власти аще не от
Бога», выражающего ... идею как принцип практического
разума: надо повиноваться ныне существующей власти, каково бы
ни было ее происхождение» (Кант И. Метафизика нравов //
Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). М.: Мысль, 1965. С. 240, 241).
69 Бытия 9:6, Исход 21:12-24, Евангелие от Матфея 5:38.
70 «Законодательная власть может принадлежать только
объединенной воле народа... только всеобщим образом
объединенная воля народа может быть законодательствующей»
367

ПРИМЕЧАНИЯ II
(Кант И. Метафизика нравов // Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). М.:
Мысль, 1965. С. 234). S.170 и ел. «Властитель народа
(законодатель)... не может быть одновременно правителем, так как
правитель подчиняется закону и связан им, следовательно,
другим лицом - сувереном. Суверен может лишить его власти,
снять его или же преобразовать его правление, однако не
может его наказывать» (Кант И. Метафизика нравов // Кант И.
Соч.: В 6 т. Т. 4 (2). М.: «Мысль», 1965. С. 238).
71 Уже у Аристотеля присутствует проводимое здесь деление
«рассудительности в делах государства» на общую и
прикладную части, из которых последняя зависит от конкретных
условий ситуации и практических потребностей: «управляющая»
рассудительность выступает законодательной наукой об
общежитии, другой же ее раздел имеет дело с частными вопросами,
и, собственно, только он «носит общее название
государственной науки». Люди, занимающиеся этой прикладной частью
науки политики, «действуют подобно ремесленникам»
(Аристотель. Никомахова этика 1141b 25-30 // Аристотель. Соч...
Т. 4. С. 180-181).
72 Кант, «К вечному миру» (1795), S. 25 и ел.: «Формы
государства... а следовательно, публичная воля, поскольку правитель
пользуется ею как своей частной волей». Эдиторы четвертого
тома критического издания сочинений Фихте, Райнхард Лаут и
Ханс Гливицки, делают в этом месте следующее примечание:
«Из сравнения этой цитаты (Канта. - Прим. пер.) с
рассуждениями Фихте выясняется, что Фихте в своем намеке на Канта
допускает подмену: сформулированный им вопрос, согласно кан-
товскому определению понятия, имеет в виду как раз forma
imperii» (J.G. Fichte Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der
Wissenschaften. Reihe I: Werke. Band 4: Werke 1797-1798. S. 81).
73 В Риме времен республики полководец, возвратившийся с
победой из военного похода, должен был находиться вне черты
города Рима. Этот обычай объяснялся не «вооруженностью»,
а скорее тем, что должностное лицо, не сложившее с себя
вверенного ему «права повелевать» (Imperium), не имело права
входить в город. Сенат, который должен был решать вопрос
о присуждении права триумфа, собирался за Городом, на
Марсовом поле; там же, в общественном здании, находился
кандидат в триумфаторы.
74 Десигнатами назывались бумажные деньги, выпускавшиеся в
обращение во Франции в годы Великой революции (1789-1797).
Первоначально были выпущены как обязательства,
обеспеченные государственным имуществом и приносящие держателю
368

ПРИМЕЧАНИЯ II
процентный доход, т.е. как аналог современных облигаций;
этим хотели добиться высокой популярности нового
платежного средства. Владение металлическими деньгами и торговля
ими были запрещены под страхом сурового наказания. По мере
напечатания новых партий бумажных денежных знаков курс ас-
сигнат, провозглашенных в 1793 году единственным
платежным средством в государстве, стал падать с нарастающей
быстротой, так что к 1795 году они стоили уже менее 1% своей
номинальной стоимости. Правительству Директории пришлось
сначала разрешить хождение металлических денег, а затем
выпустить вместо ассигнат другие денежные знаки
(территориальные мандаты). В 1797 году и эти деньги были объявлены
недействительными.
75 Имеется в виду следующее место из «Персидских писем»
Монтескье: «Государственное право более известно в Европе, чем
в Азии; однако можно сказать, что страсти монархов,
долготерпение народов, лесть писателей извратили все его принципы. В
том виде, в каком оно находится сейчас, это право является
наукой, которая учит государей, до каких пределов могут они
нарушать справедливость, не нанося ущерба собственным
интересам» (Монтескье Ш.Л. Персидские письма (XCIV) //
Монтескье Ш.Л. Персидские письма. Размышления о причинах
величия и падения римлян. М.: «Канон-пресс-Ц», Кучково поле,
2002. С. 153).
76 Коран рекомендует правоверному иметь одну жену, но
дозволяет брать в жены не более четырех женщин. Дословно в
священной книге мусульман (сура «Женщины», 4:3) сказано так:
«Если вы боитесь, что не будете справедливы к сиротам, то
женитесь на других женщинах, которые нравятся вам: на двух,
трех, четырех. Если же вы боитесь, что не будете одинаково
справедливы к ним, то довольствуйтесь одной или
невольницами, которыми овладели ваши десницы. Это ближе к тому,
чтобы избежать несправедливости». По мнению одних ученых,
последняя оговорка требует от мужчин ответственности за всех
членов семьи и возможности содержать их, а также служит
гарантией надежного установления отцовства всякого
родившегося ребенка. По мнению других, эта норма связана с потерей
мужского населения после битвы. В любом случае,
определение сформулировано Мухаммадом как условная норма,
поэтому большинство семей в исламском мире являются
моногамными.
77 Текст до конца абзаца представляет собой (местами весьма
близкий к оригиналу) парафраз фрагмента из Монтескье: «Все-
369

ПРИМЕЧАНИЯ II
гда считалось естественным, чтобы родители наблюдали за
целомудрием детей. Вместе с обязанностью устраивать
будущее детей на родителей ложится обязанность сохранять их
тело возможно совершенным, а душу - наименее
развращенной, т.е. делать все, что наиболее способствует возбуждению
желаний и развитию нежности. В постоянной заботе об
охранении нравов родители, естественно, должны удалять от них все,
что может их развратить. Брак не есть развращение, возразят
на это; конечно, но прежде вступления в брак надо уговаривать,
надо заставить полюбить себя, надо обольстить. Вот это-то
обольщение и должно было казаться отвратительным...
Отвращение, вызываемое мыслью о кровосмешении между
братом и сестрой, должно было произойти из того же
источника... Запрещение браков между двоюродными братьями и
сестрами того же происхождения... В первобытные времена...
все дети оставались в доме и устраивались в нем... Дети двух
братьев, или двоюродные братья, почитались всеми наравне с
родными братьями, и сами так смотрели друг на друга»
(Монтескье Ш.Л. О духе законов (XXVI, 14) // Монтескье Ш.Л. Избр.
произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 569-570).
78 Фихте терминологически неточен. Речь идет о разделе
(Trennung): по немецкому праву, супруги, единогласно желающие
оформить развод, должны перед этим жить раздельно в
течение года, и это раздельное проживание перед разводом
именуется «разделом стола и ложа».
79 Словарь братьев Гримм указывает в статье Maskopei, что это
слово, нижненемецкое по происхождению, употреблялось
первоначально «в общем смысле товарищества, застольной компании,
однако его предпочитали относить к торговому объединению», а в
форме Maskopei слово употреблялось «в ограниченном значении
товарищества, созданного для приобретения и торговли на
начало разделения прибыли и убытка», и отмечает, что это слово
«сейчас совершенно забыто» (Deutsches Wörterbuch v. Jacob
Grimm und Wilhelm Grimm. Sechster Band. L. M. Leipzig: S. Hirschel,
1885. Sp. 1707).
80 У древних германцев земледелие вообще играло небольшую
роль в жизни. Им занимались женщины и непригодные для
охоты и военного дела мужчины: «и самые храбрые и
воинственные из них, не неся никаких обязанностей, препоручают заботы
о жилище, домашнем хозяйстве и пашне женщинам, старикам и
наиболее слабосильным из домочадцев, тогда как сами
погрязают в бездействии, на своем примере показывая
поразительную противоречивость природы, ибо те же люди так любят без-
370

ПРИМЕЧАНИЯ II
делье и так ненавидят покой» (Тацит, Публий Корнелий. О
происхождении германцев и местоположении Германии, 15 //
Тацит, Публий Корнелий. Соч.: В 2 т. Т. I. Анналы. Малые
произведения. М.: НИЦ «Ладомир», 1993. С. 360).
81 Фихте подразумевает одну из особенностей воспитательной
системы в древней Спарте, которую Плутарх описывает
следующими словами: «Отец был не в праве сам распорядиться
воспитанием ребенка - он относил новорожденного на место,
называемое «лесхой», где сидели старейшие сородичи по
филе. Они осматривали ребенка и, если находили его крепким и
ладно сложенным, приказывали воспитывать, тут же назначив
ему один из девяти тысяч наделов. Если же ребенок был
тщедушным и безобразным, его отправляли к Апофетам (так
назывался обрыв на Таигете), считая, что его жизнь не нужна ни ему
самому, ни государству, раз ему с самого начала отказано в
здоровье и силе» (Плутарх. Ликург и Нума, 16 // Плутарх.
Сравнительные жизнеописания: В 2 т. Т. 1. М.: Наука, 1994.
С. 59). В одних источниках это «отправляли к Апофетам»
понимается в смысле умерщвления (т.е. что детей сбрасывали с
этого обрыва), в других - в смысле оставления без помощи
(подобно тому, как велели исполнить персонажу в пушкинской
сказке: увести девушку в лес и оставить там). Фихте, судя по
всему, предпочитает это второе понимание.
82 Сколько можно понять, имеется в виду эпизод из так
называемой войны первой коалиции держав против революционной
Франции (1792-1797). 20 апреля 1792 года французский король
Людовик XVI объявил войну Австрии, в войну сразу же
вступила Пруссия, военная угроза прямо сказалась на
внутриполитическом положении Франции: королевская семья была
арестована, 21 сентября 1792 года в Париже была провозглашена
республика, в январе 1793 король был казнен. Вскоре к
коалиции держав присоединились Англия, Нидерланды, чуть
позднее - Священная Римская империя. Специально имеется в
виду время с июня по декабрь 1794 года. Летом 1794 года
французские войска одержали на Нидерландском театре войны
множество побед (17 июня - Иперн, 18 июня - Шарлеруа,
6 июня - Флерюс, 10 июля - Соанье и пр.) и к зиме принудили
Нидерланды к союзу с Францией (так наз. Батавская
республика); военные действия на берегах Рейна и в Испании также
приносили больший успех французским армиям. До свержения
Робеспьера (27 июля 1794 года) во Франции не было
«правительства» в общепринятом смысле этого слова, верховным
органом власти был Национальный конвент, фактически обла-
371

ПРИМЕЧАНИЯ II
давший неограниченными полномочиями. Позднее
исполнительная власть возглавлялась так называемой «директорией»
из 5 членов, законодательный орган был, во избежание
тирании со стороны парламента, разделен на две палаты: «совет
пятисот» и «совет старейшин».
83 Историки предпочитают говорить о том, что одиночных
снайперов или егерей впервые стали использовать в военном деле во
время Войны США за независимость. О снайперах на полях
сражений Семилетней войны или войны за австрийское
наследство нам ничего не известно. - Стоящие в этом месте
текста квадратные скобки имеются в тексте первого издания.
372

Словарь латинских слов и выражений, встречающихся в тексте
Словарь латинских слов и выражений,
встречающихся в тексте
accidentaliter - случайно, привходящим образом.
Ad urbem - у ворот города.
Ansam philosophiae non habes - y тебя нет оснований заниматься
философией.
Capitis damnato - приговор к смертной казни.
Cedit, ex pacto, primo occupant! et declaranti - достается, по
договору, первому завладевшему и объявившему своей.
Compositum - составной.
Derelictio dominii - оставление собственности.
Do, ut des, facio, ut facias, do, ut facias, facio, ut des - даю, чтобы ты
дал; делаю, чтобы ты сделал; даю, чтобы ты сделал; делаю,
чтобы ты дал.
Dominium acquisitum - приобретенная собственность.
Ex officio - по долгу службы.
Exilium - ссылка.
Exlex - объявленный вне закона.
Forma regiminis - форма правления.
Formaliter - формально, с точки зрения формы.
Legislatio civilis - гражданское законодательство.
Legislatio criminalis, jus criminale, poenale - уголовное
законодательство, уголовное право, законодательство о наказаниях.
Materialiter - материально, с точки зрения материи.
Partes intégrantes - составные части.
Operarii - работники, рабочие.
Opifices - мастера, художники.
Per formationem - через формирование.
Per saltum - скачком.
Poena talionis - наказание равным воздаянием.
Potestas executiva in sensu latiori - исполнительная власть в более
узком смысле слова.
Potestas judicialis et potestas executiva in sensu strictiori - судебная
власть и исполнительная власть в узком смысле слова.
Propriam turpitudinem confitenti non creditur - признающемуся в
собственном позоре верить не должно.
Quae quaestum corpore exercent - те, которые торгуют своим телом.
Qui prior tempore, potior jure - кто первый по времени, получает
преимущественное право.
Res neutrius - ничейная вещь.
Res neutrius per declarationem - ничейная вещь согласно
декларации.
373

Словарь французских слов и выражений, встречающихся в тексте
Res nullius cedit primo occupanti - бесхозяйная вещь достается
первому завладевшему ей.
Sacrosancti - неприкосновенные, священные.
Substantialiter - сущностно, существенным образом.
Totum - целое, совокупность; всё
Ut mori se sentiat - чтобы он восчувствовал, что умирает.
Veto - запрещать, не позволять, налагать запрет.
Volenti non fit injuria - имеющему волю невозможно причинить
несправедливости.
Словарь французских слов и выражений,
встречающихся в тексте
Charge d'affaires - поверенный в делах.
Chevaliers d'industrie - мошенники, карманные воры, проходимцы.
Pouvoirs - власти.
Hors de la loi - объявленный вне закона.
Volonte de tous - воля всех.
Volonté générale - всеобщая воля.
374

Реальная философия права:
Трактат Фихте о естественном праве,
его ценность и значение
в прошлом и в настоящем
(послесловие переводчика)
Зачем фихтеанству философия права?
Философия Фихте, в ее теоретической и практической
частях, имела у значительной части читающей образованной
публики странную и печальную судьбу: Прочитав на первой
странице его сочинения: «Философия учит нас все отыскивать в Я»1,
читатель, даже образованный (например, читавший Декарта и
Канта и обученный простым приемам рефлектирующего
сопоставления понятий) и вежливый в обиходе (то есть наученный
уважать мнение другого, а равно судить об этом мнении
собеседника не по своим о нем предрассудкам, но по его
собственным словам), раздраженно откладывал книгу в сторону, будучи
раз навсегда убежден, что здесь проповедуется философия
эгоистическая, или, если выразить то же на
специально-философском языке, субъективный идеализм. Еще бы, ведь Я - это
же человек, индивид! Философия, для которой вся реальность
может быть обнаружена в единичном индивиде, в
индивидуальном Я - как же не субъективный идеализм! «Какое
бесстыдство! - кричали добрые люди, этот человек не верит, что мы
существуем, что мы намного его дороднее телом и что, будучи
бургомистрами и актуариями, мы даже - его начальники! Дамы
спрашивали: не верит ли он, по крайней мере, в существование
своей жены? Нет? И мадам Фихте так просто это допускает?»2
Дело осложнялось нешуточно, когда мнение дам и бургомистров
поддерживали своим авторитетным суждением философы,
особенно такие, которые, подобно Шеллингу и Гегелю, сами (как им
казалось) некогда начинали философствовать в духе Фихте.
1 Фихте И. Г. О достоинстве человека // Фихте И. Г. Избранные
сочинения. М.: Путь, 1916. Т. I. С. 401.
2 Heine, Heinrich. Zur Geschichte der Religion und Philosophie in
Deutschland // Heine, Heinrich. Werke in 5 Bänden. Bd. 5. Berlin und Weimar:
Aufbau-Verlag, 1981. S. 113.
375

Послесловие переводчика
Это, - заключала согласным хором философская и совсем
нефилософская публика, - «практический идеализм»; философия
одинокого индивида; философия, в которой нет другого Я, или
оно не имеет никакой важности, и которая готова «все
отыскивать» в одном-единственном Я. Какая, казалось бы, может быть
в этой доктрине философия права, кроме философии права
этого единственного, то есть философии личной силы и
личной власти?
Фихте не уставал протестовать против этого недоразумения:
«мое абсолютное Я, очевидно, не есть индивидуум: так
объяснили меня оскорбленные придворные и злобные философы,
чтобы приписать мне позорное учение практического эгоизма», -
указывал он в письмах. Но философу мало протестовать и
жаловаться на неверное понимание: нужно обосновать правильное
понимание и обосновать, исходя из принципов своего учения; в
терминах самого Фихте, индивидуум «должен быть
дедуцирован из абсолютного Я»3. И вот, как это ни парадоксально на
первый взгляд, Иоганн Готлиб Фихте попытался избавиться от
околофилософского предрассудка о своем учении, именно
обосновав и построив в духе своего учения философию права,
систему «естественного права». Как это могло быть и что это
давало философии права?
Чем своеобразна и интересна
«Основа естественного права»
Традиция естественного права исходила из того, что
всякому человеку или, шире, всякому разумному существу от природы
и в силу его разумности присущ известный набор «изначальных
прав», которые должны быть обязательно воплощены во всяком
положительном законодательстве и государственном
устройстве, чтобы это законодательство и это устройство можно было
признать согласным с разумом и природой, или справедливым.
В «естественном состоянии» каждый в оценке и защите этих
своих прав предоставлен только самому себе, своей силе и
рассудительности; каждый «судья самому себе»; но это состояние
необходимо есть состояние универсального конфликта
претензий, «войны всех против всех», и побуждает людей ко
вступлению в правовое отношение друг с другом, к подчинению своего
3 Fichte J.G. Brief an F.H. Jacobi vom 30.8.1795 // Fichte J.G. Briefwechsel.
Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz Schulz. Bd. I.
S. 501.
376

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
произвола властному авторитету общности, и побуждает их в
этом правовом отношении друг с другом ограничить свою
естественную свободу так, чтобы рядом с ними другие могли быть
также свободны, как того требует их изначальное право,
а значит, природа и разум.
Но в этой логике рассуждения правоведа и философа
школы «естественного права» обнаруживалась одна неясность:
такой способ обоснования права и государства, положительного
правоотношения, представляет собою переход от моего
изначального права к правоотношению с другим, необходимому по
закону разума и природы. Но при этом способе обоснования
право и правовое отношение, будучи необходимо для нашего
сосуществования с другим на началах справедливости, не
является, строго говоря, необходимым для меня. «Другие»,
разумные существа вне меня, просто постулируются как фактически
данные; мое отношение с ними просто предполагается как
историчное и фактическое отношение, после чего постулируется
необходимость перейти от этого фактического отношения к
нормальному, справедливому, правомерному отношению «на
началах разума и природы». Правоотношение лиц предполагается
необходимым по закону чистого разума, но необходимым
преимущественно для того, чтобы другие могли быть свободны и
разумны рядом со мною, необходимым для свободы и
самореализации других, «разумных существ вообще», общности людей.
Остается без ответа один, но принципиальный вопрос: на каком
разумном основании я могу думать, что я не только способен, но
категорически по закону разума обязан допускать этих других
рядом с собою как состоящих со мною в рациональном
правоотношении (а не просто, положим, как совокупность помех моей
самореализации)? Связано ли это право других, и мое
отношение с другими по поводу права, с условиями моей собственной
самореализации как индивида? Чем погрешает против
естественного права тот, кто настаивает на естественном праве
обособленного индивида, как на абсолютной и самодостаточной
ценности, не ограничить, а осуществить которую обязан всякий
правопорядок?
Летом 1795 года, когда преследования со стороны
студенческих «орденов», роспуска которых безуспешно добивался
йенский профессор Фихте, вынудили его удалиться в городок
Османштедт, философ сосредоточился здесь на размышлениях
о проблемах естественного права и критическом анализе
существующей литературы о нем. И именно обозначенный выше не-
377

Послесловие переводчика
достаток прямо бросился ему в глаза. Он нашел, что тем же
самым недостатком отмечена и практическая философия Канта:
правда, в это время Кант еще не напечатал своего
систематического сочинения по философии права, и потому его ученики
старались собственными силами возместить отсутствие
естественного права на кантовских началах. Но та же проблема в другом
виде обнаружилась и в кантовской этике: моральный закон, по
Канту, требует от меня и от каждого разумного существа вообще
поступать так, чтобы субъективный принцип моей воли мог быть
общезначимым, иметь силу всеобщего закона. Всеобщего
закона для кого? Для всех разумных существ, и в том числе для
меня. Кант доказывает, в «Основоположении к метафизике
нравов», что определенных принципов воли я не могу мыслить и
желать как законов, что общезначимость им не присуща. Но в
чем заключается основание необходимой связи
общезначимости принципа воли для всех и его нормативного значения для
меня, как и почему меня лично может касаться
безнравственность принципа воли другого разумного существа, или иначе:
«почему же я должен делать максимы из известной сферы
своими только под тем условием, чтобы их возможно было мыслить
как общезначимые? На это Кант ничего не отвечает»4. Кантова
дедукция практического закона, неоднократно соблазнявшая
кантианцев и критиков Канта видеть в его категорическом
императиве сугубо логическую форму, очищенную от всякой
«материи воли», - кантова дедукция, видящая решающий признак
практической нормы в определении действительной воли
человека формой закона, ради чего человек должен отвлечься или
отречься от всякого определения воли стремлением и
склонностью, от своего мотива, от низшей самости, - эта дедукция
оставляет закон нравственности и права без всякой связи с
самостью человека, с его индивидуальностью, с его Яйностью, не
объясняет человеку, почему священная форма закона
необходима именно для него, как этой индивидуальности.
Этот недостаток Фихте задумал восполнить, представив
новое обоснование понятия права, в котором его реальность
следовала бы не из фактической, внешне-принудительной
действительности «других разумных существ вне меня», которые
должны быть почему-либо свободны рядом со мною, - это было бы
4 Fichte J.G. Brief an K.L. Reinhold vom 29.8.1795 // Fichte J.G.
Briefwechsel. Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz Schulz.
Bd. I. S. 496.
378

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
догматическое обоснование практического закона, недостойное
продолжателя Канта, - но из условий возможности моего
собственного самосознания как свободного разумного существа.
Я сам не могу мыслить себя, как такое свободное существо, -
я сам не могу достичь самосознания, если я не допускаю вне
себя другие разумные и свободные существа, причем не
вообще, не абстрактно «допускаю», а деятельно признаю за ними те
же самые изначальные и необходимые определения, которые с
необходимостью приписываю себе самому, - признаю, как по
природе равноправные с собою существа, состоящие со мною
в отношении, которое есть правовое отношение. Потому что, как
отмечал Фихте в этой связи, «если я практически не признаю то,
что я должен признавать теоретически, то повергаю себя в
явное противоречие себе самому». Деятельное признание других
разумных существ вне меня как субъектов естественного
правоотношения есть постольку, ни много ни мало, условие
возможности моего собственного самосознания, как разумного
индивидуума. Конечное разумное существо не может мыслить
самого себя иначе, как в качестве чувственного
существа природы во взаимодействии с другими такими же
существами, и форма этого взаимодействия есть то, что обычно
именуется правом. «Условия индивидуальности называются
правами»5.
Тем самым правовая теория Фихте, сохраняя родовые
черты естественного права, в то же время действительно
представляет собою «обращение (Umkehrung)» его традиционного
понимания6 и ставит его «на новую точку зрения». Во-первых,
понятие права, будучи удостоверено как понятие чисто разумное и
естественное в гораздо более радикальном смысле, чем то
было в традиции, а также и у Канта, оказывается невозможно
мыслить как «мое», «частное» понятие, оно необходимо предстает
как понятие общее, совместное с другим, ибо коренящееся в
нашей исконной совместности с этим другим: я не могу
приписывать прав себе, не приписывая их другому и другим; я не могу
полагать себя индивидуумом, не полагая таким же другого.
5 Fichte J.G. Brief an F.H. Jacobi vom 30.8.1795 // Fichte J.G. Briefwechsel.
Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz Schulz. Bd. I.
S. 501.
6 Fichte J.G. Brief an von Schön vom September (?) 1795 // Fichte J.G.
Briefwechsel. Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz
Schulz. Bd. I. S. 505-506.
379

Послесловие переводчика
Во-вторых, дедукция индивидуальности из принципов фихтева
наукоучения оказывается с самого же начала дедукцией
индивидуальности в общности, в «общине», дедукцией Я, как тесно
связанного с Мы, и постольку не позволяет признавать
«прекрасную индивидуальность» самоценной и самобытной
реальностью человеческого мира, не позволяет думать, будто
естественное состояние, как сожительство таких «прекрасных
индивидуальностей», наделенных природой или Богом
«изначальными правами», и по мере возможностей реализующих их в
«борьбе всех против всех», могло быть когда-нибудь
действительным состоянием человека и общества. «Состояние
изначальных прав» однозначно трактуется теперь как теоретическая
фикция. В-третьих, и договор, учреждающий государство, как
стихию осуществления правовой справедливости общей жизни,
также совершенно определенно мыслится теперь не как
исторический или предысторический факт, но как необходимое условие
возможности применения понятия права ко всякой
действительной общности людей, как регулятивная идея, а не как факт.
В-четвертых, подход Фихте к обоснованию реальности понятия
права предполагает в качестве условия полноценного
самосознания всякого Я не просто «возможность мыслить» или
«возможность желать» существования другого разумного существа
вообще, т. е. просто как разумного, - но именно как разумно-
чувственного существа, как индивидуума во плоти, как
определенным образом оформленной и целесообразно подвижной
материальной самости, или, в терминах самого философа,
«артикулированной плоти». Поэтому теория естественного права
Фихте исправляет заодно и предрассудок о его философии как
якобы абстрактном спиритуализме «чистого Я», позволяет ему -
в связи с дедукциями теории права - развить свое философское
учение о формах организации природы, развить философию
природы и теорию ее познания. Абсолютное Я является перед
нами в образе воплощенного, осязаемого индивидуума в
необходимой связи его с другими ему подобными членами общности.
То формальное обстоятельство, что это сделано философом в
трактате, посвященном философии права, как ни странно,
утаивает порой это теоретическое достижение Фихте от историков
мысли. «У Фихте нет философии природы»7, - убеждены они.
Их убеждение имеет давнюю традицию, восходя к критическим
7 См., например: Гулыга A.B. Немецкая классическая философия. М.:
Мысль, 1986. С.139.
380

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
суждениям о фихтеанстве Шеллинга, начиная со времени его
«натурфилософии», - но текстам Фихте, и прежде всего,
дедукцией понятия права и его применимости в «Основе
естественного права», оно противоречит. В-пятых, проект естественно-
правового обоснования реальности права у Фихте не
предполагает - почти общепринятого в естественном праве его времени и
еще более определенно преобладающего в государственно-
правовых построениях философов последующего времени, -
разделения властей, которое, как он полагает, «вовсе не может
быть мыслимо определенно», но встречается всегда в теориях
только как общее понятие8. Исполнительная власть
рассматривается здесь в единстве законодательной и исполнительной
власти и в то же время как верховная судебная инстанция; в
качестве гарантии от деспотизма этой триединой власти
вводится институт так называемого эфората, - надзорная, по
видимости чисто отрицательная в своем значении инстанция,
полномочная отменять законную силу всякого права в государстве,
в случае если законно установленная власть не исполняет своих
обязанностей по осуществлению права. Эта идея вызвала у
слушателей и современников Фихте неприятие, непонимание,
удивление, так что и до сих пор бытует мнение, будто
конституционализм есть обязательно пафос разделения властей.
В-шестых, логика обоснования реального правоотношения как
взаимного признания наделенных определенной живой плотью
индивидуальностей заставила существенно по-новому понять
совокупность подлежащих государственной защите и гарантии
прав этих индивидуальностей, функции государства в
отношении правоспособных подданных. Новшество состояло в том, что,
поскольку субъект правоотношения есть живая воплощенная
индивидуальность, в полноте ее практических проявлений, -
предмет государственной защиты и гарантии есть, в том числе,
хотя и не исключительно, - возможность жить в качестве такой
индивидуальности: «Каждый должен иметь возможность жить
своим трудом». Государство, общность, обязано обеспечить
каждому гарантию этой возможности, и достигает оно этого
организацией и упорядочением разделения общественных работ
по «состояниям» или сословиям, и поддержанием разумного
баланса численности и состава этих «состояний», для того чтобы
Fichte J.G. Brief an K.L. Reinhold vom 4.07.1797 // Fichte J.G.
Briefwechsel. Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz Schulz.
Bd. I. S. 565-566.
381

Послесловие переводчика
целое, общежитие как целое, «имело возможность жить».
Следующая закономерно напрашивающаяся здесь мысль - это то,
что государство имеет такие же социальные обязательства
также и перед нетрудоспособными подданными. Новшество
Фихте состояло, иными словами, в обнаружении того, что
государство, представляющее собою воплощение и осуществление
норм естественного права разума, именно в силу особенностей
этого естественного права есть социально ответственное
государство, и даже в качестве полицейской власти не вправе
ограничивать свои полномочия только лишь предупреждением и
наказанием правонарушений частных лиц друг против друга и
против самого государства. В-седьмых, та же самая новая
стратегия обоснования философии права, как реального
естественного права, опирающаяся на идею взаимного необходимого
признания свободных индивидуальностей в полноте их
своеобразия, вносила коррективы и в философскую теорию
международного права, где категорическое признание состояния войны
радикально неправомерным состоянием уже никак не могло
предоставить философу достаточного основания для того,
чтобы понимать институт предупреждения войн и гарант
сохранения всеобщего мира между народами как авторитарно
действующее в чьем бы то ни было особенном политическом
интересе «государство народов». Этот институт реализации права в
межгосударственных отношениях принципиально мыслится у
Фихте именно как «союз народов», как федерация государств
или лига наций, учреждение и практическая политика которой
никак не обусловлены ограничением суверенитета участвующих
в ней национальных государств, и в которой права на войну не
дает никакой интерес защиты абстрактно понятого права и
справедливости. И, наконец, все та же методическая
ориентация на обоснование права исходя из общности свободных лиц, в
которой каждое лицо в полной мере сохраняет данные ему
природой задатки, побуждает Фихте в одном из приложений к
работе дать собственную философскую (однако, как он сам
подчеркивает, не юридическую) дедукцию брачно-семейного
отношения; в теории Фихте семейный союз не есть (как то будет через
год у Канта) существенно юридическое и даже правовым актом
создаваемое единство лиц, но изначально есть более высокое,
нравственное единство супругов и детей в личности семьи,
которой брак, государственная санкция, фиксация и оформление
дают только наружно-юридическую форму. Фихте подхватывает
поэтому общий пафос докритических суждений Канта в «Наблю-
382

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
дениях над чувством возвышенного и прекрасного» и излагает
собственное понимание мужской и женской «природы», уделяет
внимание возникшему уже в то время вопросу о «правах
женщин», у которых в современной философу публицистике
находились «ораторствующие адвокаты», но оценивать которые
излишне оптимистически Фихте отнюдь не склонен. Он ставит
вопрос о сферах возможной самореализации образованных
женщин, не противоречащих достоинству женской натуры
(философию, кстати, Фихте к таким областям самореализации не
относит). По нашему убеждению, все перечисленные
моменты теоретического своеобразия фихтевой теории права
делают ее - каждый по-своему, в своей области жизни и
мысли - интересным, важным и актуальным и в нашу эпоху
опытом обоснования понятия права и совокупности его норм
средствами философствующего разума, верного традиции
естественного права, равно как и началам кантовского этического
идеализма.
История создания
«Основы естественного права»
Значение «Основы естественного права» в истории
философии права классической эпохи определяется, не в последнюю
очередь, тем, что этот проект обоснования естественного права
в духе и смысле трансцендентального идеализма был
сформулирован Фихте до появления в печати кантовского трактата
«К вечному миру», где кёнигсбергский реформатор
философствования наметил в общей связи принципиальные моменты
своей правовой теории (трактат Канта вышел из печати только
осенью 1795 года), и за год до выхода в свет систематического
труда Канта по философии права - первой части его
«Метафизики нравов» (1797) - Фихте создавал в прямой связи со своей
преподавательской работой в Йене. Лекции по «естественному
праву» он впервые объявил на летний семестр 1795 года,
однако конфликт со студенческими объединениями вынудил его
покинуть Йену и в летнем семестре воздержаться от чтения
лекций. План и схему работы философ наметил во время этого
своего вынужденного пребывания в Османштедте; о
результатах он сообщал издателю И.Ф. Котта: «Я провел лето за
исследованиями о естественном праве и связанном с ним
государственном праве и сделал открытия, поставляющие эту науку на
совершенно новую точку зрения. Этой зимой я читаю лекции о
ней и еще в течение этого полугодия должен быть напечатан
383

Послесловие переводчика
очерк этой науки» . Однако философ не просит Котту быть
издателем своего труда, «потому что он должен печататься у меня
на виду», и сообщает, что планирует поручить свою книгу
«здешнему издателю». В зимнем семестре 1795/1796 годов он
приступает к чтению лекций о естественном праве на основании
своих записей, и в течение семестра передает рукопись
Христиану Эрнсту Габлеру, в издательстве которого ранняя
философия права Фихте и выходит в свет в марте 1796 года. Правда,
эта публикация включает только первую (общую) часть «Основы
естественного права»; вторая часть, трактующая о «прикладном
естественном праве», появилась к Михайловской ярмарке
(осенью) 1797 года. До этого философ успел еще раз прочесть курс
лекций о праве. Но обстоятельства жизни сложились так, что
теперь, когда полная система философии права имелась в
распоряжении слушателей в печатном виде, лектору суждено было
прочесть об этом предмете только один раз - в зимнем
семестре 1798/1799 годов. Пресловутый «спор об атеизме» положил
конец педагогическим трудам Фихте в Йенском университете,
а впоследствии философ наметил новую форму и
формулировку для теории права на началах наукоучения.
Мнения современников и потомков
Рецензенты поняли и оценили новый труд Фихте весьма
различно: одни упрекали философа в неведении «единственно
истинной точки зрения» критического идеализма и сомневались
в возможности выведения закона права безотносительно к
нравственному закону и моральной обязанности, настаивая на
том, что здесь единственно возможна дедукция из морального
закона. Другие, допуская этически нейтральную дедукцию,
считали, с другой стороны, излишним понятийным бременем
кантианские трансцендентальные аргументы в теории права и
подчеркивали демократические идеи в прикладной фихтевской
философии права. Общее сомнение вызвали идеи об эфорате:
говорили, что эфорат предполагает такую степень
просвещения народа, какой нигде в наше время нет. Иных удивляла, как
в самом деле новая идея естественного права на труд и
поддержание жизни как предмет заботы государства, а не самого
свободного индивида. Обоснование общности лиц как условия
9 Fichte J.G. Brief an J.F. Cotta vom 15.11.1795 // Fichte J.G. Briefwechsel.
Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz Schulz. Bd. I.
S. 519.
384

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
возможности цельного самосознания индивидуальности, и
постольку правоотношения и правосознания как условия
возможности и действительности реальной личности, в полноте ее
проявлений, - осталось в целом непонятным или было понято
превратно. Впрочем, на общем фоне явно выделяются два
отзыва: Вильгельм Гумбольдт, перечитавший труд Фихте летом
1800 года, так оценил его в своем письме Гёте: «Его
естественное право - действительно великий труд»10. Карл Леонард
Рейнгольд назвал «Основу естественного права» Фихте
«почетным столпом» его философии11. Некоторое время спустя
именно с критической оглядкой на сочинение Фихте будет строить
свой «Очерк философии права» Гегель, по многим коренным
проблемам с предшественником резко несогласный, однако, что
интересно, глубоко созвучный с ним в философии семьи и
брака, которая в фихтевской версии вызывала у (кантиански
настроенных) современников философа удивление или иронию.
Впрочем, еще позже, когда в пору господства уплощенного
просветительства, рационалистических и позитивистических
теорий, философию Гегеля и в том числе его философию права
сочтут нужным (и возможным!) «материалистически поставить
на голову», о предшественнике Гегеля, под давлением (самим
Гегелем, в том числе, разделявшегося) предрассудка о
«субъективном идеализме» «отвлеченного Я», предпочтут уже не
вспоминать. По той же причине и среди идеалистов позднейшего
времени гегельянские идеи будут приемлемы и популярны
много более, чем наукоучение Фихте. И возрождение интереса к
трансцендентальному идеализму на рубеже XIX-XX веков
рождает широкое движение нового кантианства, на фоне которого
сторонники Фихте оказываются печальными одиночками, и
массовый читатель знает Фихте преимущественно как проповедника
национального воспитания и исконной немецкой
государственности, как автора «Речей к немецкой нации» (которые в этих
условиях тоже оказывается вполне посильным делом
«подретушировать» в желательном политическом ракурсе).
10 Humboldt W.von. Brief an J.W. Goethe vom 10.10.1800 // Fichte in
vertraulichen Briefen seiner Zeitgenossen, gesammelt und hg.v. Heinz
Schulz. Leipzig, 1923. S. 167.
11 Reinhold K.L Brief an J.G. Fichte vom 27.376.4.1800 // Fichte J.G.
Briefwechsel. Kritische Gesamtausgabe. Gesammelt und hg. v. Heinz Schulz.
Bd. II. S. 72.
385

Послесловие переводчика
В России начала XX века интерес к социальной философии
и философии права Фихте начал было пробуждаться в общем
русле интереса к проблемам социальной правды и
«общественного идеала», преимущественно (хотя не только) в кругах
ученых и философов, увлеченных общеевропейским в ту пору
движением возврата от спекулятивных систем и позитивистического
самозабвения философии к трансцендентальному идеализму, -
то есть большей частью - к Канту, но также и к Фихте. Среди
учеников профессора Московского университета, философа
права Павла Ивановича Новгородцева, в работах которого тема
социально-политического идеала и история естественного права
занимают центральное место, такое обращение к Фихте и
увлечение именно и преимущественно практической философией
Фихте, философией морали, права и государства, пережил
Борис Петрович Вышеславцев. Плодом его фихтеведческих трудов
стала фундаментальная книга «Этика Фихте»12. Целостный,
систематический подход Вышеславцева к сочинениям Фихте
позволил ему преодолеть вековой стереотип о «субъективном
идеализме» йенского философа, о Фихте как
отвлеченно-рациональном философе самосознания. Вышеславцеву открылись
метафизические глубины наукоучения, открылся
сверхрациональный характер целостного Я по Фихте, и потому мистические
пласты поздних версий наукоучения предстали не капитуляцией,
а необходимым восполнением этических и правовых рефлексий
йенского периода. Работая над книгой о Фихте, московский
юрист Вышеславцев закладывал основы собственной
религиозно просветленной философии, которую он изложит
впоследствии в книге «Этика преображенного Эроса»13.
Фундаментальный и подкрепленный историко-философской эрудицией
интерес к системе наукоучения разделяли в это время с Б.П.
Вышеславцевым другие философы трансцендентально-критической
ориентации, такие, как Б.В. Яковенко, Г. Ланц, что наглядно
проявилось в год столетия со дня смерти философа14. В 1916 г.
12 Вышеславцев Б.П. Этика Фихте. Проблемы права и нравственности
в системе трансцендентального идеализма. М.: Печатня Снегиревой,
1914. - Недавно эта работа Вышеславцева была переиздана в виде
репринта (М.: ЛиброКом, 2010).
13 Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. Т. I. Проблемы
закона и благодати. Париж, 1931.
14 В 1914 году один из номеров «Вопросов философии и психологии»
(1914, вып. 122 (2)) был в значительной степени посвящен именно
386

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
именно с тома основополагающих трудов Фихте йенского
периода московское книгоиздательство «Путь» начало публикацию
широко и щедро задуманной «серии философских классиков»,
в которой планировалось издание, в том числе, работ Шеллинга,
Гегеля, Баадера и других классиков мировой мысли. Есть
сведения, что во втором томе «Избранных сочинений»
планировался и перевод «Основы естественного права». Но - сова
Минервы в очередной раз проснулась перед сумерками:
разразившаяся как раз в это время мировая война, представлявшаяся иным
мыслителям, именно из круга близких к книгоиздательству
«Путь», всемирно-историческим столкновением германства и
славянства, или Запада и Востока, заставила этих историософ-
ски упоенных теоретиков совсем иначе взглянуть на то, что они
буквально только что называли «классикой немецкой
философии», и чертить в своем мифологическом вакууме дорожки «от
Канта к Круппу». Но если недалеко от Канта к Круппу, то и Фихте
на той же дорожке... Проект издания немецких классиков, и
Фихте в частности, был отставлен и забыт. Потом грянули
«социальная революция» и гражданская война, и отрезанный этой
войной от столиц, умер на занятой Добровольческой армией
территории редактор первого русского собрания сочинений
Фихте - князь Евгений Трубецкой. Яковенко и его собратья по
трансцендентальному кружку эмигрировали. Русская фихтеана
поневоле прервалась.
В последние годы работы Фихте стали постепенно
возвращаться к русскому читателю; переиздано, по существу, все
прежде переведенное, появляются и новые переводы. Однако
«Основ естественного права» до сих пор на русском языке в
полном виде не было; опубликован только небольшой фрагмент
второго основного раздела трактата (королларий к шестому
параграфу)15, посвященный отличиям человеческой и животной
юбилею Фихте: Ильин И. Философия Фихте, как религия совести
(с. 165-185); Кубицкий А. Фихте в иенский период (с. 186-226); Ланц Г.
Бытие и знание в философии Фихте (с. 22-282); Ланц Г. Иоганн Гот-
либ Фихте (с. 65-119); Лопатин Л. Общее миросозерцание Фихте
(с. 120-142); Яковенко Б. Наукоучение (опыт историко-систематиче-
ского исследования) (с. 283-411); Яковенко Б. Основная идея
теоретической философии И.Г. Фихте (с. 143-164).
15 Фихте И.Г. Основы естественного права согласно принципам науко-
учения: пер. и предисл. Э.В. Ильенкова // Вопросы философии. 1977.
№5. С. 146-149.
387

Послесловие переводчика
плоти, с предуведомлением о том, что «текст Фихте» по этой
проблеме «представит острый и актуальный интерес» для
советского читателя, но с оговорками о том, что Фихте проблему
«мистифицировал», что в его философии определения
разумной воли даются телу (т.е. плоти) якобы извне, и с
напоминанием о противоположности его учения системе спинозизма.
В научных трудах последних лет, посвященных Фихте,
встречаются опыты перевода из «Основ...» по специальной
проблематике работы16.
О нашем издании
При всем профессионализме и совершенстве этих
переводческих трудов историков философии pro domo sua, все они,
однако, суть только частные опыты. Концепцию же можно усвоить
и как бы то ни было оценить, только имея ее перед собою в
целости. Руководясь этим соображением, мы и предприняли наш
перевод «Основы естественного права» Фихте. Перевод был
выполнен по тексту в издании Медикуса17 и полностью сверен
по новому критическому изданию Фихте18, в котором указаны
разночтения, имеющиеся между основными изданиями работы.
При составлении аппарата к нашему переводу и настоящего
послесловия мы воспользовались богатым биографическим
материалом, собранным издателями мюнхенского собрания
сочинений Фихте в их предисловии к тексту работы19. Аппарат состоит
16 См. например, приложение к диссертации: Татарникова Ю.М.
Теория признания в соотношении морали и права в немецком
идеализме: дис. ... канд. философских наук. М.: РУДН, 2009 (фрагмент о
брачном праве).
17 Fichte, J.G. Grundlage des Naturrechts // Fichte J.G. Werke. Auswahl in
6 Bänden. Hg.v. Fritz Medicus. Leipzig: Fritz Eckardt Verlag, 1908.
Zweiter Band. Bd. 2. S. 1-390.
18 Fichte J.G. Grundlage des Naturrechts // Fichte J.G. Gesamtausgabe
der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Hg. Von R. Lauth und
H. Jacob. Reihe I: Werke. Bd.3: Werke 1794-1796. Hg.v. R. Lauth und
H. Jacob unter Mitwirkung v.R. Schottky. Stuttgart-Bad Cannstatt: F.
Frommann Verlag (G. Holzboog), 1966. S. 311-460; Fichte J.G.
Gesamtausgabe der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Hg. Von R. Lauth
und H. Jacob. Reihe I: Werke. Bd.4: Werke 1797-1798. Hg.v. R. Lauth
und H. Gliwitzky unter Mitwirkung v.R. Schottky. Stuttgart-Bad Cannstatt:
F. Frommann Verlag (G. Holzboog), 1970. S. 1-166.
19 Fichte J.G. Gesamtausgabe... Reihe I: Werke. Bd.3: Werke 1794-1796.
Hg.v. R. Lauth und H.Jacob unter Mitwirkung v.R. Schottky. Stuttgart-Bad
Cannstatt: F. Frommann Verlag (G. Holzboog), 1966. S. 293-310.
388

Реальная философия права: трактат Фихте о естественном праве...
из текстологических примечаний, обозначаемых в тексте работы
латинскими надстрочными цифрами, и содержательных
комментариев к тексту, обозначаемых в тексте работы арабскими
цифрами в круглых скобках; собственные сноски Фихте даются, как и
в тексте оригинала, внизу соответствующей страницы и
обозначаются надстрочными «звездочками». Кроме того, мы посчитали
необходимым, чтобы не усложнять аппарат книги, дать
пояснение встречающихся в тексте латинских слов и выражений и
(немногочисленных) французских слов и выражений в отдельном
словаре.
В заключение хотелось бы выразить надежду, что наша
работа будет содействовать плодоносному возвращению фихте-
вой теории права в круг чтения и обсуждения российских
философов и всех образованных людей в современной России,
интересующихся вопросами права и общественной философии -
возвращению, которому так долго мешали философские и
нефилософские предрассудки читающей публики о великом
немецком мыслителе.
А.К. Судаков
389

Содержание
Первая часть естественного права
Введение
I. Чем отличается реальная философская наука от
чисто формулярной философии 6
II. Что, в частности, должно дать естественное право как
реальная философская наука 11
III. Об отношении изложенной в настоящем сочинении
теории права к кантовской теории 15
Первый основной раздел
Дедукция понятия о праве (§ 1-4) 20
Второй основной раздел
Дедукция применимости понятия права (§ 5-7) 54
Третий основной раздел
Систематическое применение понятия права,
или Учение о праве (§8) 85
Первая глава учения о праве
Дедукция изначального права (§ 9-12) 100
Вторая глава учения о праве
О принудительном праве (§ 13-15) 123
Третья глава учения о праве
О государственном праве, или о праве в общежитии (§ 16). . 133
Вторая часть,
или Прикладное естественное право
Первый раздел учения о государственном праве
О государственно-гражданском договоре (§17) 166
Второй раздел учения о государственном праве
О гражданском законодательстве (§ 18-20) 183
Третий раздел учения о государственном праве
О конституции (§ 21 ) 251
Очерк семейного права
(как первое приложение к естественному праву) 266
Первый раздел
Дедукция брака (§ 1-9) 266
390

Второй раздел
Брачное право (§ 10-31) 278
Третий раздел
Выводы о взаимном правоотношении
обоих полов вообще в государстве (§ 32-38) 300
Четвертый раздел
О взаимном правоотношении между родителями и детьми
(§39-61) 309
Очерк международного права
и права гражданина Мира
(как второе приложение к естественному праву) 324
I. О международном праве (§ 1-20) 324
II. О праве гражданина мира (§ 21-24) 336
Примечания I 339
Примечания II 345
Словарь латинских слов и выражений,
встречающихся в тексте 373
Словарь французских слов и выражений,
встречающихся в тексте 374
Реальная философия права: Трактат Фихте
о естественном праве, его ценность и значение
в прошлом и в настоящем
(послесловие переводчика) 375

Аннотированный список книг издательства «Канон+»
РООИ «Реабилитация» вы можете найти на сайте
iph.ras.ru/kanon или http://journal.iph.ras.ru/verlag.html
Заказать книги можно, отправив заявку по электронному адресу:
kanonplus@mail.ru
Научное издание
ФИХТЕ
Иоганн Готтлиб
Основа естественного права
согласно принципам наукоучения
Перевод с нем. А.К. Судаков
Директор — Божко Ю. В.
Ответственный за выпуск — Божко /О. В.
Компьютерная верстка — Липницкая Е. Е.
Корректор — Филиппова И. К.
Подписано в печать с готовых диапозитивов 03.01.2014.
Формат 60x90yi6· Бумага офсетная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 24,5. Уч.-изд. л. 24,1. Тираж 1000 экз. Заказ 42.
Издательство «Канон+» РООИ «Реабилитация».
111672, Москва, ул. Городецкая, д. 8, корп. 3, кв. 28.
Тел/факс 8 (495) 702-04-57.
E-mail: kanonplus@mail.ru
Сайт: iph.ras.ru/kanon или http://journal.iph.ras.ru/verlag.html
Республиканское унитарное предприятие
«Издательство «Белорусский Дом печати».
Л Π № 02330/0494179 от 03.04.2009.
Пр. Независимости, 79, 220013, Минск.