РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES
INSTITUTE OF GENERAL HISTORY
VEKA
Studies
on Medieval
and Early Modem History
Volume 69 (2)
MOSCOW NAUKA 2008

етЕДНИЕ ВЕКА
Исследования
по истории Средневековья и раннего Нового времени
Выпуск 69 (2)
МОСКВА НАУКА 2008
УДК 94( 100)“653”
ББК 63.3(0)4
С75
Издание основано в 1942 году
Ответственный редактор П.Ю. УВАРОВ
Редакционная коллегия:
В.М. ВОЛОДАРСКИЙ, О.В. ДМИТРИЕВА, С.П. КАРПОВ, Г.П. МЕЛЬНИКОВ, Е.А. МЕЛЬНИКОВА, Л.В. СТОЛЯРОВА, Н.А. ХАЧАТУРЯН,
С.К. ЦАТУРОВА (составитель и ответственный секретарь)
Редакционный совет:
А.А. СВАНИДЗЕ (председатель), НИ. БАСОВСКАЯ, М.В. БИБИКОВ, М.В. ВИНОКУРОВА, П. ГИРИ, А.А. ГОРСКИЙ, Р. ДЕСИМОН, М. ДЫГО, Р. ЛЕ ЖАН, В.Н. МАЛОВ, К. МОДЗИЛЕВСКИЙ,
Л.П. РЕПИНА, К. УИКХЕМ, В.И. УКОЛОВА, И.С. ФИЛИППОВ, Б.Н. ФЛОРЯ
Бригадиры Е.В. КАЗБЕКОВА, Н И. АЛТУХОВА, З.А. ВОСТРИКОВА
Рецензенты:
кандидат исторических наук Е.Н. КИРИЛЛОВА, кандидат исторических наук Г.И. БАЯЗИТОВА
ISBN 978-5-02-036733-3	© Институт всеобщей истории РАН, 2008
© Российская академия наук и издательство “Наука”, продолжающееся издание “Средние века” (разработка, оформление), 1942 (год основания), 2008
© Редакционно-издательское оформление. Издательство “Наука”, 2008
ОТ РЕДАКТОРА
Дорогие коллеги!
Этот номер журнала открывается блоком, посвященным средневековой урбанистике. Русский вариант статьи нашего австрийского коллеги Фердинанда Оппла представляет собой любопытный опыт компаративного исследования двух расположенных на берегах великих рек немецких городов, чья история уходит в римское прошлое. Древние Колония Агрипина (Кёльн) и Виндобон (Вена) сравниваются автором по разным параметрам. Компаративное исследование средневековых городов - жанр вполне традиционный, но на сей раз сопоставление осуществляется не на привычном институциональном уровне, а в максимальной привязке к конкретике городского пространства. Такой ракурс, быть может, способен открыть перед исследователями новые перспективы. Столь же насыщено топографическими реалиями и исследование Л.Н. Черновой, нацеленное на изучение городского землевладения на примере Лондона. В прошлом отечественная урбанистика уделяла внимание в основном городскому ремеслу и, реже, торговле, сегодня предпочитает изучать городское право и символику власти, а такой важный аспект городской жизни, как отношение к земле, остается без должного внимания.
В журнале публикуется юбилейное интервью с В.Н. Маловым и библиография его работ. Учитывая пристрастия юбиляра к изучению французского абсолютизма и к работе с архивными источниками по западноевропейской средневековой истории, мы посвящаем ему две публикации по истории Франции. Хотя статьи Н.И. Алтуховой и Е.С. Герасимовой совсем не похожи друг на друга, их объединяет то, что они основаны на ранее не публиковавшихся архивных источниках, что, к сожалению, в нашей дисциплине остается редкостью.
Продолжающаяся рубрика "‘Многоликая медиевистика” на сей раз посвящена проблемам исторической эмблематики, уже давно разрабатывающимся в ИВИ РАН. Как и остальные гости этой рубрики, наши специалисты по средневековой геральдике создали свой сектор, издают альманах “Signum”, проводят семинары и, главное, владеют своим особым языком, не очень понятным прочим медиевистам. Надеемся, что А.П. Черных и В.А. Антонов своими материалами помогут читателям раскрыть для себя новые возможности, открывающиеся при помощи этой увлекательной и загадочной отрасли исторического знания.
6
От редактора
Последний из тематических блоков - “медицинский”. В статьях Джейкоба Солла, Е.Е. Бергер и в рецензируемых ею книгах речь идет не только и не столько об истории науки (хотя последняя, безусловно, заслуживает того, чтобы быть представленной на страницах нашего журнала), сколько о разнообразных метафорах человеческого организма, которые не без помощи медиков оказывали громадное воздействие на различные аспекты культуры, в том числе и на политическое воображаемое общества.
При этом, сопоставляя в высшей степени поучительную статью Солла с рецензируемой книгой Ле Гоффа и Трюона, трудно не заметить, что у западных историков в еще большей степени, чем у нас, существует своего рода “китайская стена”, разделяющая медиевистов и “модернистов”. В этом отношении уместно вновь вспомнить наследие Ю.П. Малинина, поставившего вопрос о королевском теле как важнейшем компоненте французского политического воображаемого в XIV-XV вв.
Мы не решились помещать яркий репортаж Н.А. Селунской из Прато в раздел “Хроники”, поскольку в нем говорится не только о проблемах истории фискальных систем, но содержится полемика с Пьером Тубером, констатировавшим в своем интервью, переведенном в нашем журнале в прошлом году, “смерть экономической истории”. Она не умерла, но пережила мутацию, освободившись от амбиций стать сердцевиной тотальной истории, она обогатилась новыми подходами и, обновив проблематику, вновь привлекает к себе массу исследователей. Хотелось бы, чтобы этот процесс затронул, наконец, и нашу страну.
Мы уже не раз обращались к проблемам преподавания истории Средних веков не только в высшей, но и в средней школе, давая обзоры действующих школьных пособий. Публикуемый в этом номере доклад М.Б. Бессудновой любопытен прежде всего тем, что построен на анализе результатов анкетирования липецких учителей, непосредственно работающих с учебниками, написанными нашими коллегами. К сожалению, из статьи неясно, какой именно из учебников М.А. Бойцова и Р.М. Шукурова был подвергнут критическому разбору.
Остается, как всегда, указать наш подписной индекс - 18969, и адреса - электронный: sector-sv@list.ru, и почтовый - 119334, Москва, Ленинский проспект, д. 32а, ИВИ РАН, редакция журнала “Средние века”.
ПРОСТРАНСТВО СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОРОДА
Фердинанд Оплл
КЁЛЬН И ВЕНА В СРЕДНИЕ ВЕКА: СРАВНЕНИЕ*
Я бы хотел сначала определить возможность сравнения Кёльна и Вены, приведя некоторые сведения о размере городов и числе их жителей в Средние века. Римский {Сёльн занимал территорию, почти в четыре раза превышающую площадь лагеря легионеров Виндобона, и этот задел вполне сохранился на протяжении Средних веков. Площадь римского Кёльна составляла почти 100 га, к которым нужно добавить еще 25 га, которые занимал Рейнфорштадт (Rheinvorstadt, X в.); инкорпорирование пригородов Оверсбург и Нидерих (1106 г.) увеличило площадь города до 223 га, а после второго расширения города в 1180 г. она достигла 401 га. Между тем в Вене было только одно (хотя и очень значительное) расширение городской территории около 1200 г., которое довело ее площадь примерно до 108 га1. Если мы обратимся к численности населения, то подсчеты для позднеримского Кёльна указывают на 20 000 жителей, в то время как для периода позднего Средневековья вплоть до XVI в. она составляет приблизительно 40 000 жителей. У нас нет информации относительно населения римского Виндобона, но к концу Средневековья там жили не более 20 000-25 000 человек.
* Предлагаемый материал публикуется в формате, предложенном автором. Немецкая и итальянская версии этой статьи были опубликованы несколько лет назад: ОрП F. Wien - nach Koln eine der bedeutendsten Stadte des Regnum Theutonicum. Ein Stadtevergleich // Mitteleuropaisches Siidtewesen in Mittelalter und Friihneuzeit. Edith Ennen gewidmet / Hrsg. von W. Janssen und M. Wensky. Koln; Weimar; Wien, 1999; Idem. Colonia e Vienna nel medioevo: un confronto Ц Medieval Metropolises - Metropoli Medievali. Proceedings of the Congress of the Atlas Working Group of the International Commission for the History of Towns, Bologna, 8-10 maggio 1997 I A cura di Francesca Bocchi. Bologna, 1999. (Attraverso le citta italiane; 6).
1 Площадь римского лагеря в Вене (Виндобона) составляла 19,6 га (за вычисления я хочу поблагодарить Поля Нидермайера [Херманштадт/Сибиу, Румыния].)
8
Фердинанд Оплл
Целью данного исследования является сравнение различных аспектов развития Кёльна и Вены, таких как их географическое положение, включая водные пути городов; сеть дорог и улиц, рост города; структуризация городской территории; рыночные площади и другие объекты экономической топографии; некоторые общественные здания и еврейские кварталы. Завершают исследование замечания относительно статутов Кёльна и Вены.
1.	ГЕОГРАФИЯ И РЕЧНЫЕ СЕТИ
И Кёльн, и Вена расположены на крупных реках - Рейне и Дунае, - и их развитие и само существование получили импульс и стимул от этих рек. В обоих случаях отношения города с рекой не в последнюю очередь определены местным ландшафтом. В то время как Рейн не имеет островов в районе Кёльна (мы поговорим позже о ситуации с Рейнфорштадтом), для ландшафта Дуная в районе Вены были характерны многочисленные острова и обширные прибрежные леса, до тех пор пока в 1870-е годы не были произведены работы по выпрямлению русла реки. В древности римский Кёльн простирался вплоть до берега реки, и его граница проходила прямо по береговой линии. Rheininsel, или Рейнский остров, располагался прямо около берега и впоследствии был включен в средневековый Рейнфорштадт в результате засыпных и осушительных работ. Таким образом, к концу первого тысячелетия н.э. Кёльн расширялся в направлении реки, “завоевывая” новое и очень ценное пространство для поселения. Совершенно иная ситуация была в Вене. На севере местность резко обрывается к реке, и это нашло свое отражение даже в устройстве римского лагеря. Таким образом, город не мог расти в направлении реки.
Интересны также водные системы обоих городов. На территории Кёльна есть только один значительный ручей - Хюртербах (Hiirtherbach), или Дюффесбах (Diiffesbach). Он протекал вдоль южной части римских укреплений и использовался в оборонительных целях. После того как для защиты Рейнфорштадта (около X в.) был выкопан ров Фильценграбен (Filzengraben) (заключительный отрезок юго-восточной части римского города, спускающийся вниз к Рейну), русло ручья было изменено так, чтобы он протекал через этот ров. Расширение города в 1106 и 1180 гг. привело к включению прочих участков ручья в территорию города XII в.
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
9
Для территории Вены, напротив, была характерна значительно более плотная речная сеть. Хотя река Вена (Wien) протекала вне территории средневекового города, к югу и на восток от него, она тоже выполняла некоторые защитные функции для самых первых городских стен (построенных ок. 1200 г.). И все же важно указать на значимость ручья Оттакрингер Бах (Ottakringer Bach), который пересекал западную часть средневекового города с юга на север, протекая вдоль долины под названием Тифер Грабен (Tiefer Graben), и защищал стены римского лагеря Виндобона на западе Вены. В начале XIII в. ручей был отведен за пределы укреплений, построенных в это время, и стал впадать в реку Вена на востоке. Одновременно русло ручья Алсбах (Alsbach), который протекал дальше на запад от города, было изменено так, чтобы он проходил через ворота Шоттентор (Schottentor) в юго-западном направлении и протекал по бывшему руслу Оттакрингер Бах. Хотя расположение ручья и предполагает его хозяйственное использование, мы, однако, не располагаем такой информацией. Третий ручей старой части города служил для удаления нечистот и для промышленных целей, хотя уровень воды в нем был, возможно, довольно низким. Этот ручей, так называемый Меринг (Moring), брал свое начало где-то около Грабен (Graben) с внешней стороны южной стены римского лагеря и протекал вдоль восточной его стороны в направлении Дуная (сегодня - Дунайский канал). Его местоположение наводит на мысль о том, что он использовался для защиты лагеря еще в древности.
2.	ДОРОГИ, УЛИЦЫ И РОСТ ГОРОДА
Дороги являются артериями всех поселений. Дороги и улицы римского Кёльна большей частью сосредоточены вокруг двух главных магистралей: Кардо максимус (Cardo maximus), которая была сориентирована на направление север-юг уже в доисторические времена и в Средние века стала известна как Хойе Штрассе (Hohe Strasse), и ориентированная на запад-восток Декуманус максимус (Decumanus maximus) - средневековая Шильдергассе Святых Апостолов (Schildergasse of St. Aposteln). В раннее Средневековье Кардо максимус стала пограничной линией поселения, большая часть которого до 1000 г. располагалась к востоку от нее, по направлению к Рейну. Отрезки Декуманус максимус сохранились только к востоку от Хойе Штрассе как часть Шильдергассе. Декуманус имела связь с территорией к востоку от Рейна
10
Фердинанд Оплл
через мост, который, как известно, существовал с начала IV в., но позже разрушился. Брайте Штрассе (Breite Strasse), которая находилась немного к северу от Декуманус и была параллельна ей, тоже подразумевает существование здесь древней дороги.
Античные дороги римской Виндобонды и ее округи отличались от того, что мы видели в Кёльне. Военная дорога, проходившая вдоль реки (совсем как кёльнская Хойе Штрассе), не пересекала лагерь, а обходила его с юга. Средневековое обозначение современной венской Херренгассе (Herrengasse) как Хохштрассе (Hochstrasse, strata alta), используемое с 1216 г., является замечательной параллелью кёльнской Хойе Штрассе - древней Кардо максимус, и указывает на римское происхождение этой венской улицы. Следы античной системы дорог значительно слабее в римском военном лагере на Дунае, чем в римском городе Кёльне. Главная дорога - Виа принципалис (Via principalis), которая шла параллельно реке с запада на восток, - имела направление, весьма отличное от средневековой Випплингерштрассе (Wipplin-gerstrasse), проходившей немного к северу от нее и пересекавшей Главный рынок (Hoher Markt) и Лихтенштег (Lichtensteg). Еще примечательней была разница между средневековой дорогой и Via decumana, ведшей с юга на север. Она осталась неизменной лишь вдоль Капустного рынка (Kohlmarkt), к югу от лагеря. На территории же самого лагеря улица, известная под средневековым названием Тухлаубен (Tuchlauben), проходившая вокруг Главного рынка, была лишь смутным отражением того, что было здесь в Античности.
В то время как на дороги и улицы средневекового Кёльна преобладающее влияние оказывали римские магистрали, система дорог Вены претерпела сильные изменения в Средние века и, в результате, имела слабое сходство с римскими дорогами. В западной части города создание Шоттенклостера (“Шотландского монастыря”) и сооружение названных в честь него ворот, которые были частью древнейшей городской стены, построенной около 1200 г., вызвали сильное изменение античной системы дорог и улиц. Хотя можно проследить местоположение Лимеса (Хохштрассе и Херренгассе) как внутри, так и снаружи средневековых укреплений, возникающее вокруг Шотландского монастыря поселение “навело новые мосты” с Ам Хоф (Am Hof), площадью, на которой располагался дворец Бабенбергов (через Фреюнг [Freyung], вне Шотландского монастыря), с Грабен через Богнергассе (Bognergasse) и, наконец, с приходской церковью Св. Стефана. Что касается путей, ведших от Вены на юг, то глав
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
11
ный из них проходил вдоль современной Триестер Штрассе (Triester Strasse), т.е. далеко за пределами средневекового города. То, как и где он соединялся с римским лагерем, а равно и его точный маршрут через территорию современного города, проследить невозможно. С уверенностью можно только сказать, что в Средние века Виднер Хауптштрассе (Wiedner Hauptstrasse) играла существенную роль. Ее связь на территории старого города с Кэрнтнер Штрассе (Kamtner Strasse), которая проходила к югу от Штефанплац (Stephansplatz), ясно демонстрирует, что со времен Античности произошло радикальное изменение уличной системы. На Кэрнтнер Штрассе римский военный лагерь не оказал никакого влияния, она имеет чисто средневековое происхождение. На востоке римская дорога, выходившая из лагеря, в итоге стала средневековой Воллцайле (Wollzeile), так что здесь наблюдается некая преемственность с Античностью. Но перенос восточных ворот Виндобоны (Porta principalis dextra) дальше на север к Лихтенштег и здесь свидетельствует об изменении транспортных артерий.
Краткое изложение истории уличной системы неизбежно подводит нас к вопросу об общем развитии поселений. Римский Кёльн, ставший городом в 50 г. н.э., обнаруживает разнообразную и четко структурированную форму поселения, сохранявшуюся и в Средние века. Несмотря на спады, испытания и несчастья, укрепленный римский город обеспечивал неизменный топографический контекст развития поселения на протяжении последующих веков, начиная с конца римского периода. Этому утверждению не противоречит и тот факт, что Хойе Штрассе разделяла территории поселения в меровингский и каролингский периоды, имея слабо населенную территорию с запада от дороги и густо населенную - с востока от нее. В любом случае, очевидна связь с рекой, а также специализация города на торговле - с конца IX в. и, совершенно определенно, с X в. Целый ряд работ по засыпке и осушению, проведенных поблизости от римского порта, появление Большой церкви Св. Мартина (Gross St. Martin), возникновение Малой церкви Св. Мартина (Klein St. Martin), которую, я считаю, с уверенностью можно рассматривать как купеческую церковь (Kaufmannskirche), и, наконец, возникновение большой рыночной территории поблизости от Старого и Сенного рынков (Altermarkt и Heumarkt) в этом районе на Рейне (Рейнфорштадт), обнесенном стеной в X в., - все эти события были частью общего развития поселения, а именно роста города Кёльна на исходе первого тысячелетия.
12
Фердинанд Оплл
Территория вне римского города была занята на рубеже Античности и Средневековья кольцом церковных зданий. Самые важные из них - церковь Св. Климента (после переименованная в церковь Св. Куниберта) на севере, прямо на берегу Рейна; к западу от северной оконечности Хойе Штрассе - женский монастырь Св. Дев (Heilige Jungfrauen), позже переименованный в честь Св. Урсулы; за северо-западной границей римского Кёльна - церковь Св. Гереона, за юго-западной - Св. Панталеона и, наконец, на самом юге на продолжении Хойе Штрассе - Св. Северина. Целый ряд других церквей в западной части римского города, а также вне его пределов относится ко времени до тысячного года.
Многие из этих церквей, особенно те, которые располагались вне территории римского города, можно, таким образом, рассматривать как точки кристаллизации все более плотно заселенного поселения. С возникновением Рейнфорштадта в X в., Кёльн начал расширяться в сторону Рейна, что вызвало бурный рост городской территории в последующие два столетия. В начале XII в. (1106 г.) Кёльн пережил первую фазу крупного расширения своей территории, когда частью города стали Эйрсбах (Оверсбург) на юге, Нидрих на севере и окрестности церкви Св. Апостолов на западе, после того как вся эта территория была обнесена стеной. По существу, расширение города шло вдоль Рейна - на юг и на север. Относительно небольшое расширение на запад было связано с возникновением церкви Св. Апостолов и большого Нового рынка (Neumarkt) в западной части римского города. Во всех новых частях города первопроходцами были церкви и связанные с церковью постройки.
Динамизм развития Кёльна отразился не в последнюю очередь в том факте, что следующий этап расширения территории города наступил только через семьдесят лет. В 1179-1180 гг. Кёльн обнесли новой насыпью, давшей городу дополнительную территорию на севере, юге и востоке. К середине XIII в. городская стена заняла место более ранней насыпи. Расширение 1180 г. походило на расширение 1106 г. тем, что в обоих случаях шло в северном и южном направлениях вдоль Рейна, в то время как территории, включенные в город на западе, были значительно меньше.
Развитие Вены было во многом отличным. Прежде всего, римская Вена, в отличие от Кёльна, в большей степени была военным лагерем. Хотя поселение гражданских лиц начало формироваться здесь в III в., оно было расположено к юго-востоку от лагеря, там, где сейчас находится старая часть города, и не рос
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
13
ло после окончания римской эры. Лагерь легионеров (т.е. “ядро” старого города) подвергся такому сильному разрушению в V в., что его значение для продолжавшего существовать поселения оставалось небольшим по сравнению с ситуацией в Кёльне. Следы внешних стен лагеря сохранялись еще долго (хотя в данном случае нет свидетельств, как в случае с Кёльном, о том, что проводились восстановительные работы), и вполне возможно, что они использовались для защиты оставшихся поселений на северо-востоке (вокруг церкви Св. Рупрехта) и на юге (вокруг церкви Св. Петра), которые, как известно, существовали в раннее Средневековье.
С раннего Средневековья и вплоть до XII в. церкви в Вене, в отличие от Кёльна, были немногочисленны и находились на большом расстоянии друг от друга. За пределами римского военного лагеря не было церквей, которые могли стать “точками кристаллизации” для развития поселений. Есть сведения, что церковь Св. Петра, находившаяся на территории лагеря, восходит к позднеримскому периоду, однако до IX в. ни здесь, ни на месте церкви Св. Рупрехта не было постоянной церкви. Права прихода, возможно, перешли от церкви Св. Рупрехта к церкви Св. Петра до того, как они были закреплены в Пассау в 1137 г., когда там был построен кафедральный собор Св. Стефана. Еще больше церквей появилось в результате учреждения здесь капитулов религиозных орденов в период правления Бабенбергов (процесс, который у нас нет возможности здесь подробно обсудить). Примерно в середине XIII в. появились церковь Св. Михаила (Michaelerkirche), зафиксированная в документах до 1276 г., и церковь Шотландских братьев (Schottenkirche) (ок. 1265-1269 гг.), и эта трехчастная приходская система в старой части города существовала до реформы приходов, проведенной Иосифом II в 1780-х годах.
Первое расширение Вены произошло в XI в., когда suburbium стремительно вырос к востоку от старого лагеря. Это было вызвано колонизационным процессом на юго-востоке империи, сделавшим растущую Вену некой заставой на границе с Венгрией. Судя по ориентации района, соответствующего тому, что позже стало окрестностями Бэкерштрассе (Backerstrasse), можно сказать, что город рос параллельно Дунаю. (В этом он походил на пригороды Нидерих/Оверсбург в Кёльне.) Этот suburbium указывает и на уменьшение значимости сети римских дорог, поскольку расширение XI в. уже следовало магистрали, протянувшейся от Нового рынка к Лихтенштег и дальше на восток.
14
Фердинанд Оплл
В XII в. возникли новые центры, расположившиеся полукольцом вокруг бывшего римского лагеря. Этот процесс начался в 1137 г., когда епископ Пассау основал новую приходскую церковь Св. Стефана - событие особой важности для развития Вены. Вероятно, что суверенные права (территория к западу от римского лагеря принадлежала семье Бабенбергов), так же, как и существующая структура поселения, состоявшего из оставшихся в восточной половине римского лагеря поселений и субурбиума XI в., стали причинами, по которым новая приходская церковь расположилась на территории, куда вклинивались два существующих поселения. Пятнадцать лет спустя (1155 г.) основание Бабенбер-гами Шотландского монастыря к западу от римского лагеря привело к развитию другого центра поселения; правитель также построил свой дворец в западной части бывшего римского лагеря, там, где сейчас располагается площадь Ам Хоф.
Таким образом, до середины XII в. поселение в целом расширялось с запада на восток, следуя течению Дуная. Рельеф Вены (крутые берега) делал невозможным развитие в направлении реки, как это было в случае Рейнфорштадта X в. в Кёльне. Многие данные указывают, что новые центры начали развиваться вокруг римского лагеря не позднее 1150 г. Они соответствовали новому статусу Вены в качестве резиденции новоявленных герцогов Бабенбергов. Топоним Лукен (Lucken) (письменно зафиксированный позднее) обозначал пригородные поселения в районе Кум-пфгассе (Kumpfgasse, к востоку от церкви Св. Стефана) и Шауф-лергассе (Schauflergasse, к югу от римского лагеря). Более того, необходимо вспомнить район Вайбурггассе (Weihburggasse, первое упоминание под названием Wihpurc относится к 1234 г.), явно выделявшийся из прилегавших к нему улиц, как и территория, расположенная непосредственно напротив южных ворот римского лагеря (названная Около Длинной Стены, An der langen Mauer), где недавнее исследование также обнаружило признаки раннего заселения. На рубеже XII—XIII вв. эти центры были обнесены стеной, которая, по существу, определила пределы города, каким он был вплоть до середины XIX в.
Укрепления, построенные в 1106 и 1180 гг. в Кёльне, определялись существовавшими центрами, сконцентрированными вокруг церквей. В Вене также была произведена попытка включить в территорию города те поселения, которые получили свое развитие до 1200 г. Однако стратегические соображения, по-видимому, сыграли решающую роль, поскольку по крайней мере часть стены была построена вдоль реки Вена в оборонительных целях.
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
15
3.	СТРУКТУРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ГОРОДСКОЙ ТЕРРИТОРИИ
Прежде всего, обратим внимание на число приходов в городах: к середине XIII в. в Кёльне было 19 приходов, в Вене же -только три. Такая значительная разница отражает не только религиозные традиции каждого города, но, в первую очередь, относительный размер городов и численность их жителей. В то время как в Кёльне духовенство играло важную роль в украшении и расширении приходских церквей (в конце концов, городом до XIII в. управлял епископ), церковь Св. Стефана была основана епископом Пассау, который был далеко. Первоначальный приход сохранил свою целостность вплоть до середины XIII в., а два дополнительных прихода (Шотландских братьев и Св. Михаила) вместе с первоначальным приходом, считались достаточными для укрепленного города вплоть до Нового времени.
В Кёльне размер приходов более четко отражает процесс развития города. Это обстоятельство подтверждается плотным конгломератом приходов к востоку от Хойе Штрассе (Малый Св. Мартина, Св. Альбана, Св. Лоренца, Св. Бригиты, так же как и приходами, расположенными вокруг собора, а именно -Св. Марии-им-Пеш [St. Maria im Pesch] и Св. Иоанна Евангелиста) и более крупными старыми городскими приходами, находившимися дальше на востоке (Св. Петра, Св. Колумбана). Однако в самой западной части старого города, на территории, неплотно заселенной с позднеримских времен, и в пригородах, находившихся за пределами стен, границы приходов отклоняются от линии, определенной городскими стенами. Это наиболее очевидно в случае с приходом Св. Апостолов, который не следует направлению римской стены. То же самое развитие можно наблюдать на примере приходов Оверсбурга (Св. Иакова, Св. Иоанна Крестителя и Св. Марии Лискирхен [S. Maria Lyskirchen]) и Нидериха (Св. Павла, Св. Марии Абласс [St. Maria Ablass] и Св. Лупа). Хотя римская стена и выступила здесь в качестве границы приходов, укрепления 1106 г. не играли определяющей роли в отделении каждого прихода от приходов, расположенных за пределами городских стен.
Намного сложнее обрисовать светскую структуру территории, занятой Кёльном и Веной, - главным образом, из-за того, что феномен кёльнских административных районов (Sonderge-meinden) или церковных приходов (Kirchspiele), несмотря на все
16
Фердинанд Оплл
попытки исследователей, до сих пор еще не получил полного объяснения. В 1996 г. Манфред Гротен представил данную тему на конференции по сравнительной городской истории в Мюн-стерском университете. Он показал, что правитель города не имел исключительного права назначать 12 представителей церковных приходов и не делал этого систематически, и что их (т.е. церковные приходы) ни в коем случае не следует считать структурными элементами городской территории, выступавшими в качестве помощников центральной городской администрации. Гротен решительно подчеркнул важность так называемых гебур-хаусов (Geburhauser) как мест собраний церковных приходов, их административных центров. Расположение этих зданий недвусмысленно зафиксировано в документах. На территории старой части города к востоку от Хойе Штрассе и в Рейнфорштадте ге-бурхаусы обычно располагались в центре соответствующего прихода, в основном, на удобном расстоянии от приходской церкви, но не в непосредственной близости от нее. На запад от Хойе Штрассе, на территории римского Кёльна, гебурхаусы приходов Св. Петра и Св. Колумбы, так же как и Св. Апостолов (приход, который находился за пределами римских стен), в свою очередь, были расположены поблизости, а иногда и прямо около приходской церкви. Гебурхаусы Оверсбурга на юге и Нидериха на севере (территории, которые были включены в состав Кёльна в 1106 г.) были расположены довольно близко к римской стене: разделение на несколько приходов не вызвало увеличения числа гебурхаусов этой части города. Наконец, гебурхаусы приходов Св. Северина и Св. Мауриция были расположены на главных магистралях, выходивших из старого города в южном и юго-западном направлениях. Совет разделил эту территорию на восемь районов, называемых Колонелшафтен (Kolonelschaften), довольно поздно, лишь в 1583 г. Данная мера была необходима из-за разросшегося числа приходов, границы которых стали слишком сложными.
В противоположность исключительно сложному и достаточно запутанному развитию светской структуры Кёльна, ситуация в Вене была проще. Основным структурным элементом, как и во многих германских городах, были кварталы. Древнейший сохранившийся документ, зафиксировавший разделение города на фиртели (Viertel) - кварталы, относится к началу XIV в. Однако возможно, что такое деление возникло еще к концу XII в., когда была построена городская стена, ведь городские кварталы изначально были задуманы для того, чтобы облегчить оборону города. С течением времени они взяли на себя и другие администра
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
17
тивные функции (защита от пожаров, фискальная власть и т.д.). В XV в. это деление было распространено и на пригороды. Однако в отличие от кёльнских приходов с их гебурхаусами, четыре городских квартала Вены - Schotten, Kamtner, Widmer и Stuben, которые явно сходятся в одной точке на Главном рынке (Hoher Markt), - не имели административных центров.
4.	РЫНОЧНЫЕ ПЛОЩАДИ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТОПОГРАФИЯ
Рыночные площади заслуживают особого внимания из-за своей огромной значимости для топографического и экономического развития городов. Их эволюция как в Кёльне, так и в Вене довольно проста и достаточно документирована, что облегчает сравнение. И действительно, эта эволюция демонстрирует некоторое сходство. В Кёльне рынок возник в Рейнфорштадте, который был присоединен к старому римскому городу в X в. Этот процесс был тесно связан с эволюцией поселения в целом. Территория, которая позже стала приходом Св. Лоренца с еврейским кварталом, вероятно, была предшественницей более позднего рынка; кроме того, есть сведения о присутствии торговцев в Рейнфорштадте в IX в. Возможно, что работы по засыпке и дренажу были предприняты здесь раньше, еще во франкское время. Параллельно течению реки возник огромный рынок, и, должно быть, он уже существовал к X в. Даже его протяженность с севера на юг, зафиксированная позже и составлявшая около 500 метров в длину (от гебурхауса Св. Бригиты на севере до Malzbiichel на юге), подчеркивала размер этой рыночной площади и предусмотрительность его устройства.
В то время как Старый рынок возник к востоку от римского города на территории средневекового поселения, другой рынок был устроен на западной окраине римского города. Эта рыночная площадь, происхождение которой косвенно отражено в названии современной улицы Греческий рынок (Griechenmarkt) и, прежде всего, в обширном Новом рынке (Neuer Markt - Novus mercatus, впервые упомянутом в 1076 г.), составляла не больше 250 метров в длину - половину длины рынка в Рейнфорштадте. Его ориентации по оси восток-запад четко соответствовала магистраль, ведшая на запад. Центр данного рынка сложился после того, как архиепископ Хериберт основал здесь церковь Св. Апостолов. В отличие от Старого рынка,
18
Фердинанд Оплл
который оставался nervus rerum экономической жизни Кёльна на протяжении Средних веков и позже, Новый рынок возник как рынок сельскохозяйственных продуктов и продуктов питания. В XIV в., однако, он все же приобрел определенное значение в торговле скотом.
В принципе, развитие рыночных площадей в Вене было до некоторой степени сходным с ситуацией в Кёльне. Главный рынок, расположенный на территории римского лагеря, был, несомненно, самым древним рынком, который был жизненно необходим для городской экономики и в позднее Средневековье. Находясь поблизости от того места, где в свое время были римские бани, или, иначе говоря, к северу от Via principalis (которая проходила с востока на запад) и, таким образом, не в центре поселения, эта территория начала приобретать значимость еще до XII в. Хотя земля вокруг церкви Св. Рупрехта, позднее обозначенная как Дровяной рынок (Kienmarkt), возможно, представляла собой рыночную площадь и раньше, трудно сказать с определенностью, выполняла ли эта часть средневекового поселения, расположенная на северо-восток от бывшего лагеря легионеров, такую функцию в действительности. Документ XIII в. утверждает, что Бергхоф (Berghof) на Главном рынке был манором первого сеньора Вены, упоминая, таким образом, рассматриваемое место; к тому же, вышеупомянутый suburbium, который вырос к востоку от римского лагеря в XI в., был бы невозможен без этой площади. В 1233 г. впервые упоминается название Главный рынок, и вполне вероятно, что первые известия о “форуме” Вены, относящиеся к 1208 г., также описывали именно эту площадь. Подобно Старому рынку (Alte Markt) в Рейнфорштадте Кёльна, она располагалась поблизости от реки и проходила параллельно ей. Однако эта площадь Вены была в четыре раза короче Старого рынка в Кёльне (приблизительно 135 метров в длину), что, конечно же, отражает разницу в экономическом положении двух городов.
Расположенный на запад от Кэртнер Штрассе - нового крупного связующего звена между Веной и югом (которое возникло, возможно, еще до 1200 г.) - Новый рынок Вены в некотором отношении сходен с одноименной площадью в Кёльне. Хотя первое упоминание об этой площади под ее современным названием относится к 1234 г., весьма вероятно, что ее возникновение восходит к концу XII в. Владения Бабенбергов увеличились и включили в свой состав Штирию в 1192 г.; кроме того, в XII в. начали складываться экономические связи Вены с Венецией. В Вене до
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
19
вольно рано были разграничены функции рынков: в то время как Главный рынок был всегда тесно связан с Дунаем, Новый рынок играл решающую роль в сухопутной торговле, особенно в торговле с важными партнерами из Средиземноморья. Протяженность (около 160 метров) делала Новый рынок несколько более крупным, чем Главный рынок, даже на начальном этапе его существования, поскольку территория к югу от римского лагеря в конце XII в. была малонаселенной и, кроме того, существовала потребность обеспечить достаточно места для повозок, необходимых для сухопутной торговли.
Изучение рыночных площадей в конце концов подводит к вопросу об анализе зон и вех экономической жизни обоих рассматриваемых городов, что выходит за рамки данного исследования. Позволю себе, однако, краткое замечание на сей счет. В обоих городах пространственные факторы определяли характер коммерции тех или иных зон. В особенностй это касается текстильного производства, мельниц, а также бань, которые зависели от наличия воды.
Великолепное исследование X. Кессена упоминает свыше двух десятков бань на территории Кёльна в пределах укреплений 1180 г. Девять из них располагались в старом городе к востоку от Хойе Штрассе, в том числе пять - в Рейнфорштадте. Еще пять бань находились к западу от Хойе Штрассе; две - в районе Берлих (Berlich), близко к кёльнским домам с плохой репутацией, что тоже позволяет прояснить некоторые моменты в истории культуры. За пределами римской стены еще две бани располагались в Нидерихе и четыре в Оверсбурге. Ввиду того что не у всех этих бань был прямой доступ к реке, некоторые из них, вероятно, брали воду из колодцев.
Можно предположить также, что похожие условия преобладали и в Вене, хотя ручьи Оттакринг и Меринг, которые пересекают территорию города, обеспечивали лучший доступ к воде. Баня в Renngasse, впервые упомянутая в 1303 г. и расположенная на Главном мосту (Hohe Briicke) через Глубокий ров (Tiefer Graben, который служил устьем Оттакринг Брук), несомненно, была напрямую связана с этими ручьями. Бани в Шлоссергассе (Schlossergasse, нынешний район Шток-им-Айзен-Плац) или так называемая Перлибин (Perliebin) на площади Льняного рынка (Haarmarkt) около Красной башни городской стены, впервые упомянутая в 1309 г., возможно, снабжались водой из Меринга. Более того, баня определила название одного из районов Вены, Штубенфиртель (Stubenviertel, от Badstube - “баня”). Эта террито
20
Фердинанд Оплл
рия находилась в северо-восточной части города и, вероятно, была густо населена уже в XII в. Невозможно, однако, точно определить причины отмеченной концентрации бань на данной территории. В пределах городских стен существовало всего 17 бань; за пределами стен, но в непосредственной близости от города действовали еще семь. На некотором расстоянии от города, начиная с XIV в. были бани в Гринцинг (Grinzing), Нусдорф (Nussdorf) и Вэринг (Wahring), что проливает свет на социально-экономические условия и обычаи этих деревень виноторговцев. Подобно аналогичным учреждениям в Кёльне, бани и бордели Вены существовали поблизости друг от друга. Это наблюдение не распространяется на учреждение около Площади Миноритов (Minoritenplatz), которое впервые было упомянуто в 1341 г., но вполне верно для двух других домов с плохой репутацией, которые в XV в. располагались напротив ворот Видментор (Widmertor), за пределами южных укреплений, где в 1370 г. упомянута баня.
Переходя к вопросу об общественных зданиях, нам бы хотелось указать на наиболее значимые для городской экономики. Кёльн (в значительно большей степени, чем Вена) находился под влиянием интенсивной и динамичной экономической политики, проводившейся городским советом, принявшим в XIV в. решение построить или использовать некоторые уже существующие здания, относящиеся к торговле и ремеслу. Например, в 1355 г. город начал строить купеческие холлы для дальней торговли, и снова именно Рейнфорштадт со своим большим двойным рынком сыграл решающую роль в этом начинании. Есть свидетельства того, что город использовал четыре мощных подъемных крана на берегах Рейна, обеспечивая, таким образом, связь между речной торговлей и городскими рынками. На Старом рынке и в Malzbiichel к югу от Сенного рынка (Heumarkt) находились здания, в которых хранились общественные меры.
В Вене не было ничего подобного кёльнским подъемным кранам. Транспортировка товаров от реки на Главный рынок производилась через Ротентурмштрассе без помощи какой-либо техники. Общественное здание таможни и мер (Ротен-турмштрассе, 19), как зафиксировано, уже стояло на этой улице к 1345 г., и мы знаем, что другое здание таможни существовало в Волцайле (Wollzeile) к 1386 г. Их месторасположение подразумевает, что одно из зданий служило для сбора пошлины с товаров, привезенных по Дунаю, а другое использовалось для сухопутных транспортов из Венгрии.
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
21
5.	ОБЩЕСТВЕННЫЕ ЗДАНИЯ
Обратимся теперь к резиденциям сеньоров обоих городов, а также городским холлам и судам. В соответствии с конституционными установлениями, комплексы светского и архиепископского дворцов сосуществовали в Кёльне вплоть до высокого Средневековья. В частности, можно прийти к выводу (несмотря на отсутствие археологических находок), что в меровингскую эпоху, когда Кёльн, в отличие от Трира, оставался королевской резиденцией, дворец располагался на территории бывшего римского преториума, то есть рядом с древней восточной стеной; начиная с каролингского времени комплексы королевского и архиепиского дворцов сосуществовали бок о бок также и в физическом смысле. Они были расположены к югу от собора на северо-востоке от римского города. Комплекс королевского дворца исчез в X в., окончательно уступив архиепископскому управлению в городе, причем архиепископ сохранял свои позиции в Кёльне вплоть до битвы при Воррингене (1288 г.). Поскольку именно здесь, в непосредственной близости от собора, проводились сессии высшего архиепископского суда, здесь же были расположены и тюрьма (так называемая Hacht), и позорный столб.
Что касается Вены, то имеющиеся сведения наводят на мысль, что в “догородской” период, начиная с VIII или IX в., у сеньора города была своя резиденция в так называемом Бергхоф на Главном рынке. Однако абсолютной уверенности в этом нет. Середина XII в. - период особенно важный для роста поселения и складывания Вены в качестве города: после того как семья Ба-бенбергов перенесла свою резиденцию в Вену и, последовав примеру Регенсбурга, наделила владениями свой собственный монастырь и усыпальницу. В западной части бывшего римского лагеря, на площади Ам Хоф, был построен комплекс нового дворца, образовавший гармоничную связь с монастырем Шоттенклостер. Он оставался центром светской власти сеньора города до второй половины XIII в. и был заброшен только после того, как Габсбурги стали правящей династией Австрии. Около 1280 г. возник новый дворец (современный Хофбург) в юго-восточной части обнесенного стенами города.
Местоположение бюргерского центра Кёльна на границе римского города и Рейнфорштадта, рядом с еврейским кварталом, было, несомненно, связано с желанием поддерживать прямую связь с центрами экономической жизни. Domus civium Кёльна, который датируется первой половиной XII в., сначала служил
22
Фердинанд Оплл
местом собрания для корпорации городской элиты города, называвшейся Рихерцехе (Richerzeche), и постепенно превратился в ратушу, в соответствии с изменением и развитием статутов Кёльна. Кроме того, мы уже отмечали наличие гебурхаусов - институтов, совершенно несвойственных Вене. Взгляд на расположение аналога Domus civium в Вене проясняет ситуацию. Впервые упомянутая в 1305 г., но, возможно, возникшая в уже в XIII в., первая ратуша располагалась прямо напротив дома приходского священника в Волцайле. Это было сходно с Кёльном и, весьма вероятно, связано с желанием быть поблизости от центра экономической власти в городе, поскольку Ротентурмштрассе была главной дорогой, идущей от Дуная к городу, а Волцайле выполняла те же функции в восточном направлении. Но расположение древнейшей ратуши Вены могло также определяться желанием связать ее как можно теснее с городским приходом. Осуждение одной бюргерской семьи и конфискация их собственности Габсбургом дала возможность в 1316 г. соорудить новую ратушу (совр. Старая ратуша на Випплингерштрассе) - шаг, который также был вызван стесненными условиями старого здания. В некотором отношении ситуация была сходна с ситуацией в Кёльне, поскольку венская ратуша располагалась к западу от Главного рынка, вблизи еврейского квартала.
Наличие собственного здания городского суда в Вене (в отличие от Кёльна, в Вене был как Высокий, так и Нижний суд) отражает кардинально иную конституционную ситуацию. Городской суд, так называемый Schranne, впервые упоминается в 1311-1325 гг. Он был расположен, скорее всего, на Главном рынке; его преемник, сооруженный в 1438-1441 гг. после разрушительного пожара 1437 г., должен был остаться на площади (хотя и в другом месте). Итак, ключевые светские общественные здания имели тенденцию располагаться на рыночных площадях - в особенности, на древнейших и самых традиционных, что хорошо документировано как для Кёльна, так и для Вены.
6.	ЕВРЕЙСКИЕ КВАРТАЛЫ
Существование еврейских кварталов составляет особое явление для всех крупных средневековых городов и городков немецкоязычных стран. Здесь невозможно детально исследовать судьбу еврейских общин Кёльна и Вены. В любом случае, конец их истории в первой половине XV в. соотносится с общей судьбой средневековых еврейских общин западного мира.
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
23
Топографически еврейский квартал в Кёльне обладал непрерывной многовековой традицией вплоть до изгнания общины в 1424 г. Он всегда располагался на восточной границе старого римского города, к северу от римской дороги, которая протянулась с запада на восток и вела к мосту через Рейн. Этот мост, впервые упомянутый в IV в., был заброшен в X в., но дорога, ведущая к речному парому, осталась на прежнем месте. Самое раннее свидетельство о еврейской общине в Кёльне также относится к IV в.; археологические раскопки указывают на то, что синагога здесь существовала уже к каролингскому времени. Если верно, что комплекс меровингского дворца стоял на месте римского преториума, то можно предположить, что евреи поселились прямо рядом с дворцом и оставались там даже после того, как дворец был перенесен в район собора. Поразительная близость места собраний горожан (позднее - ратуши) и еврейского квартала (который возник в XII в.), скорее всего, объясняется близостью этой зоны к экономическим центрам города.
Свидетельство о еврейской общине в Вене относится к концу XII в. Вначале она располагалась в северо-восточной части старого римского лагеря: школа Зайтенштеттенгассе (Seitenstet-tengasse) впервые упомянута в 1204 г. Если так называемый Бергхоф на Главном рынке действительно был первой резиденцией сеньоров Вены, то он тоже представляет собой пример пространственной близости с еврейской общиной. Если относительно самого раннего периода мы вынуждены ограничиться предположениями, то после перемещения еврейского квартала Вены примерно в 1280 г. дела стали определенно яснее. Когда Габсбурги захватили власть в Австрии, новые правители построили новый замок, забросив старый комплекс Бабенбергов. Новый еврейский квартал Вены возник прямо к северу от старого дворца и был отгорожен от других городских кварталов воротами; нам известна аналогичная мера и в Кёльне. Новое местоположение было благоприятным и с экономической точки зрения, поскольку это место было близко к Главному рынку; более того, экономический подъем, который испытала соседняя площадь Ам Хоф, возможно, также давал свои преимущества. Кроме того, после перемещения ратуши из Волцайле в Випп-лингерштрассе, т.е. в самый конгломерат еврейского квартала, ситуация в Вене становится вполне сравнимой с тем, что наблюдаем в Кёльне.
Еврейские кладбища обоих городов были вынесены за пределы городских стен. В Кёльне это было так называемое Juden-
24
Фердинанд Оплл
biichel к югу от города, напротив ворот Св. Северина (Severintor), в Вене - так называемое Gereut за воротами Кэртнер (Kamtner Тог), к югу от города (сегодня - Goethegasse/Opemring, 10).
7.	ГОРОДСКИЕ СТАТУТЫ
Детальное сравнение статутов Кёльна и Вены является особенно трудным делом, которое невозможно, да и не следует, предпринимать здесь в большом объеме. Тем не менее я бы хотел представить соображения, ряд которых был уже обозначен выше, при рассмотрении топографических вопросов. С уверенностью можно предположить существование церковной власти в Кёльне после окончания меровингского периода (в любом случае, с X в.), когда выдающаяся фигура архиепископа Бруно оставила свой отпечаток на жизни города. В качестве примера можно указать на архиепископский декрет о Высшем суде или на ту решающую роль, которую сыграл архиепископ в поселении Рейн-форштадт. При помощи института светских судей, выступавших на судебных разбирательствах в Верховном суде архиепископа, а также муниципального движения, возникающего в XI в. (которое не может быть детально рассмотрено в данной работе), горожане добивались все более широких прав участия в разбирательствах и даже в принятии решений. В Кёльне на развитие городских статутов к тому же оказало влияние руководство административных районов и церковных приходов, которые, как известно, были ответственны за рассмотрение имущественных вопросов (Schreinskarten) с начала XII в. Их существование еще больше усложнило и запутало ситуацию. К этому со временем добавился еще один институт: корпорация городской элиты - “цех богатых” - Richerzeche, который, хотя и не являлся отдельным органом власти, обозначил дальнейшее расширение участия горожан в управлении. Эта корпорация получила право прикладывать городскую печать. Она собиралась в domus civium и включала, помимо прочих членов, и светских судей. Наиболее впечатляющим свидетельством развития прав горожан является то, что в XII в. Кёльн дважды расширял свою территорию.
Первые городские советы были сформированы в начале XIII в., хотя архиепископ небезуспешно пытался помешать этому. Лишь с середины XIII в. советы утвердились уже прочно. С начала XIV в. совет, отныне называемый Малым советом (enger Rat), создал Большой совет (weiter Rat). Процедура избрания после дне-
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
25
го определяет его как организацию - преемника Малого совета. Перед лицом таких изменений власть архиепископа над городом постоянно сужалась, что резюмировалось в решающем поражении архиепископа в битве при Воррингене (1288 г.). Возникла система правления патрицианских династий, которая, однако, натолкнулась на трудности в XIV в. Вслед за почти революционными событиями второй половины столетия изданное городом в 1396 г. установление (Verbundbrief) привело к основательной перестройке городских статутов. С этого времени город был разделен на 22 ассоциации (так называемые Gaffeln), в которые должны были вступить все горожане и новые поселенцы. Эти ассоциации существовали и до 1396 г., но представляли собой свободно структурированные, не институциональные купеческие сообщества без политических прав. Они в основном состояли из нескольких независимых гильдий. В 1470-е годы окончательно прекратилась власть архиепископа, после того как^Кёльн получил право чеканки монеты и был признан как freie Reichsstadt (свободный имперский город).
Известно, что начиная с XII в. Вена всегда находилась под управлением светской власти - сперва семьи Бабенбергов, которых в конце XIII в. сменили Габсбурги. Городские и гражданские права могли, таким образом, развиваться только в условиях, определяемых герцогом. Но вполне возможно, что правитель намеренно поощрял экономический импульс развивающейся городской общины (как было, фактически, и в Кёльне). Господствующее положение австрийского правителя красноречиво отразилось в расширении города Вены, которое было декретировано около 1200 г. и сопровождалось возведением городской стены.
В связи с этим интересно отметить развитие стапельного права, которое послужило для вовлечения обоих городов в выгодную торговлю. В Кёльне привилегии, связанные с этим правом, были получены еще во второй половине XII в. по требованию бюргерских кругов, боровшихся за политические права. В Вене же привилегии стапельного права составляли главную экономическую статью древнейшей грамоты, дарованной герцогом городу в 1221 г. Эта грамота содержала первые указания на существование городского совета; и примерно в то же время этот новый орган получил право прикладывать официальную городскую печать.
Попытки освободиться из-под власти герцога имели место как в Австрии в целом, так и в Вене в 1230-х годах, одновремен
26
Фердинанд Оплл
но с выходом герцога Фридриха Воинственного из Империи и личным вмешательством императора Фридриха Гогенштауфена. Однако эти попытки провалились всего через несколько лет. В период после того, как семья Бабенбергов угасла (1246 г.), и в правление чешского короля Оттокара в Австрии степень участия горожан в законотворческой деятельности явно усилилась, как можно видеть из появления в 1282 г. института мэра. В отличие от той ситуации, которая в течение долгого времени преобладала в Кёльне, мэр Вены изначально был главой совета. Изменяющиеся политические обстоятельства, напротив, привели к ограничению и признанию полномочий совета. В XIV в. этот законодательный орган города функционировал как явный противовес суверену Габсбургу, хотя было бы некорректно описывать этот процесс как постоянную борьбу. Широкие гражданские права воплотились в ассамблее так называемых Genannte (“назначенных”). Именно этот орган, состоявший из 100 (а позднее и 200) членов, избирал совет. К 1356 г. относится первое упоминание о комитете из сорока “избранных”, который был обозначен как “внешний совет”. Его консультировал по всем важным вопросам “внутренний совет”, который отражал расширение политической основы.
В отличие от революционных событий в Кёльне в XIII и, особенно, в XIV в., развитие статутов Вены было относительно спокойным процессом. Уже в середине XIV в. учреждение “внешнего совета” привело к участию в нем более широких сегментов населения; кроме того, ремесленные гильдии - цехи (Zechen) также играли скромную роль в принятии решений. В 1396 г. (между прочим, в тот же год, когда произошло провозглашение кёльнского Verbundbrief) герцоги Вильгельм, Леопольд III и Альбрехт IV издали декрет, так называемую Ratswahlprivileg (привилегия на избрание совета), который уберег Вену от судьбы многих германских городов, пострадавших в позднее Средневековье от вспышек конституционной борьбы. В этом документе суверены установили процедуру ежегодного избрания мэра и совета. Это был явный контраст по отношению к Verbundbrief, который был издан самим городом Кёльном. Особую важность для последующих лет в венском декрете имела статья, согласно которой места 18 советников (два других места в ассамблее двадцати занимали мэр и городской судья) должны быть равным образом распределены среди патрициев, купцов и ремесленников. Это было гарантированное пропорциональное представительство в городском совете для ремесленников, оптовых и крупных торговцев, так же как и для
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
27
патрициев, живших на доходы от своих домов и собственности. Хотя ремесленники могли наслаждаться своим участием в управлении только недолгое время (должно быть, было трудно сочетать обязанности советника с ремесленной деятельностью), эта статья обеспечила в последующем более гармоничное развитие города. Восстания, несколько раз вспыхивавшие в XV в., всегда были обязаны своим происхождением конфликтам между различными претендентами из семьи Габсбургов, а не социальным противоречиям самого города, хотя последние и обострялись в таких случаях. Только постановление, изданное Фердинандом I в 1526 г., окончило эру представительства ремесленников в совете в позднее Средневековье.
8.	ЗАКЛЮЧЕНИЕ
'I
Несмотря на наблюдаемое большое разнообразие и богатство деталей, сопоставление и сравнение различных или похожих процессов и явлений может дать новую информацию и прояснить некоторые моменты. Прежде всего, сравнения такого типа всегда будут стимулировать более точное восприятие города. Многое из того, что может быть знакомо исследователю в общих чертах (например, основы городского развития, система рек, схемы древних поселений или, как в случае с Кёльном и Веной, взаимодействие города и реки), становится более понятным, будучи рассмотрено в сравнении. Это особенно верно относительно постоянного взаимодействия между топографическим, экономическим, статутным и социальным развитием. В то время как, например, объяснений возникновения рыночных площадей может быть множество, иначе обстоят дела в отношении отдельных и четко структурированных производственных зон. Помимо производственных зон, которые концентрировались в определенных местах из-за своих особых требований (наличие воды), сравнение, как оказалось, заостряет внимание на наличии различных ремесленных мастерских в одном и том же месте, что подтверждается городскими археологами.
При всей ограниченности информации, полученной из такого сравнения, ценность ее очевидна. Прежде всего это верно в отношении общественных зданий, особенно зданий, связанных с институтами власти суверенов, духовенства и горожан. Множество церковных районов в Кёльне и скромные размеры венской системы приходов позволяют сделать столь же важные выводы, как и изучение местоположения городских ратуш в обоих городах.
28
Фердинанд Оплл
В сочетании с сопоставлением положения еврейских кварталов Кёльна и Вены топография развития обоих городов дает более ясное представление об эволюции города, чем сравнение их институциональной истории.
Последнее, но важное замечание: мы не можем не отметить, что любое сопоставление больших городов имеет свои ограничения - ограничения, связанные со сложностью городской структуры и богатством топографических и письменных источников. И городские географы, и историки сталкиваются с множеством сложно перемешанных взаимодействующих явлений. Путь через этот лабиринт требует тяжелой работы и достаточной подготовленности для того, чтобы преодолеть лакуны в наших познаниях. Но представленные результаты показывают, что мы на правильном пути!
ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
Кёльн
Doppelfeld О. Kolner Wirtschaft von den Anfangen bus zur Karolingerzeit // Zwei Jahrtausende Kolner Wirtschaft I Hrsg. H. Kellenbenz, K. von Eyll. Koln, 1975. Bd. 1.
Ennen E. Erzbischof und Stadtegemainde in Koln bis zur Schlacht von Worringen, 1288 // Bischofs- und Katedralstadte des Mittelalters und der Friihen Neuzeit. Staadteforschung Al. Koln; Wien, 1976.
Ennen E. Europaische Ziige der mittelalterlichen Kolner Stadtgeschichte // Koln, das Reich und Europa. Mitteilungen aus dem Stadtarchiv von Koln 60. Koln, 1971.
Ennen E. Kolner Wirtschaft im Friih- und Hochmittelalter // Zwei Jahrtausende Kolner Wirtschaft / Hrsg. H. Kellenbenz, K. van Eyll. Koln, 1975. Bd.l.
Gonnenwein O. Das Stapel- und Niederiagsrecht // Quellen und Darstellungen zur hansuschen Geschichte. N.F. Weimar, 1939. Bd. 11.
Groten M. Koln im 13. Jahrhundert. Koln; Weimar; Wien, 1995.
Hellenkemper H., Meynen E. Koln // Deutscher Stiidteatlas II/6. Dortmund, 1979. Herborn W. Sozialtopographie des Kolner Kirchspiels St. Kolumba im ausgehenden
13. Jahrhundert // Zwei Jahrtausende Kolner Wirtschaft / Hrsg. H. Kellenbenz, K. von Eyll. Koln, 1975. Bd. 1.
Herborn W. Verfassungsideal und Verfassungwirklichleit in Koln warend der ersten zwei Jahrhunderte nach Inkrafttreten des Verbundbriefes von 1396 dargestellt am Beispiel des Biirgermeisteramtes Ц Stadtische Friihrungsgruppen und Gemeinde in der werdenden Neuzeit. Koln; Wien, 1980.
Hirschfelder G. Die Kolner Handelsbeziehungen im Spatmittelalter. Koln, 1994 (Veroffentlichungen des Kblnischen Stadtmuseums; Heft 10).
Irsigler F. Die wirtschafliche Stellung der Stadt Koln im 14. und 15. Jh. // Vierteljah-resscgrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Wiesbaden, 1979. Beih. 65.
Irsigler F. Kolner Wirtshcaft im Spatmittelalter // Zwei Jahrtausende Kolner
Wirtschaft / Hrsg. H. Kellenbenz, K. von Eyll. Koln, 1975. Bd. 1.
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение
29
Irsigler F., Lasotta A. Bettier und Gaukler, Dimen und Henker. Koln, 1984.
Jakobs H. Verfassungstopographische Studien zur Kolner Stadtgeschichte des 10. bus 12. Jahrhunderts I I Koln, das Reich und Europa. Mitteilung aus dem Stadtarchiv von Koln. 1971. Bd. 60.
Jakobs H. Bruderschaft und Gemeinde: Koln im 12. Jahrhundert Ц Gilden und Ziinfte I Hrsg. B. Schwinekoper. Sigmaringen, 1985 (Vortrage und Forschungen; Bd. 29).
Keussen H. Topographic der Stadt Koln im Mittelalter. Diisseldorf, 1986. Bd. 1-2 (Preis-Schriften der Mevissen-Stifung; Bd. II) [репринт издания: Bonn, 1910; с учетом: Revidierten Sonderabdruck. Bonn, 1918].
Koln // Rheinisches Stadtebuch / Hrsg. E. Keyser. Stuttgart, 1956 (Deutsches Stadtebuch; Bd. III/3).
Kuske B. Der Kolner Stapel und seine Zusammenhange als wirtschaftspolitisches Beispiel //Jahrbuch des Kolnischen Geschichtsvereins. Koln, 1939. Bd. 21.
Lau F. Entwicklung der kommunnalen Verfassung und Verwaltung der Stadt Koln bis zum Jahre 1396//Preis-Schriften der Mevissen-Stiftung. Bonn, 1898. Bd. 1 [репринт: Amsterdam, 1969].
Meynen E. Der Grundrip der Stadt Koln als geschichthches Erbe // Civitatum com-munitas. Festschrift fiir Heinz Stoob zum 65. Geburtstag. Koln; Wien, 1984. Teil 1.
Militzer K. Fiihrungsschicht und Gemeinde in Koln im 14. Jh. // Stadtische Fiihrungsgruppen und Gemeinde in der werdenden Neuzeit. Koln; Wien, 1980.
Militzer K. Ursachen und Folgen der innerstadtischen Auseinandersetzungen in Koln in der zweiten Halfte des 14. Jahrhunderts. Koln, 1980 (Veroffentlichungen des Kolnischen Geschichtsvereins; Bd. 36).
Stehkamper H. Die Stadt Koln in der Salierzeit // Die Salier und das Reich. Sigmaringen, 1991. Bd. 3.
Stehkamper H. Gemeinde Koln im Mittelalter // Studien zum 15. Jahrhundert. Festschrift fiir Erich Meuthen / Hrsg. J. Helmrath, H. Muller, H. Wolff. Munchen, 1995.
Stehkamper H. Zur Entstehung der Kolner Stadtgemeinde. Wann und wie konnte sie im Mittelalter zustandegekommen sein? // Jahrbuch des Kolnischen Geschichtsvereins. Koln, 1994. Bd. 65.
Strait P. Cologne in the 12th century. Gainesville, 1974.
Tewes G.-R. Die Bursen der Kolner Artisten-Fakultat bis zur Mitte des 16. Jahrhunderts. Koln; Weimar; Wien, 1993 (Studien zur Geschichte der Universitiit Koln; Bd. 13).
Tewes G.-R. Stadt und Bursen: Das Beispiel Koln // Stadt und Universitat / Hrsg. H. Duchhrdt. Koln; Wien, 1993.
Zwei Jahrtausende Kolner Wirtschaft I Hrsg. H. Kellenbenz, K. von Eyll. Koln, 1975. Bd. 1-2.
Вена
Czeike F. Das grope Groner Wien Lexikon. Wien, 1974.
Czeike F. Historisches Lexikon Wien. Wien, 1992-1997. Bd. 1-5.
Geyer R. Handbuch der Wiener Matriken. Wien, 1928-1929.
30
Фердинанд Оплл
Muhlberger К. Wiener Studentenbursen und Kodreien im Wandel vom 15. zum 16.
Jahrhundert // Aspekte der Bildungs- und Universitatsgeschichte 16. bis 18. Jahrhundert / Hrsg. K. Muhlberger, T. Maisel. Wien, 1993 (Schriftenreihe des Universitatsarchivs Universitat Wien; Bd. 7).
OlegnikF. Historische-statistische Ubersichten von Wien. Wien, 1956 (Mitteilungen aus Statistil und Verwaltung der Stadt Wien. Sonderheft; Bd. 1).
OpU F. Die Entwicklung des Wiener Raumes bis in die Babenbergerzeit // Jahrbuch des Vereins fiir Geschichte der Stadt Wien. 1979. Bd. 35.
OpU F. Erstnennung von Siedlungsnamen im Wiener Raum // Kommentare zum Historischen Atlas von Wien. Wien; Munchen, 1981. Bd. 2.
OpU F. Wien. Osterreichischer Stadteatlas. 1 ed. Wien, 1982.
OpU F. Wien im Bild historischer Karten. Wien; Koln; Graz, 1983.
OpU F. Der Burgfried der Stadt Wien. Studien zum Kompetenzbereich des Magistrals vor und nach der Tiirkenbelagerung von 1683 // Forschungen und Beitrage zur Wiener Stadtgeschichte. Wien, 1984/85. Bd. 15.
OpU F. Stadtgriindung und Stadtwerdung. Bemerkungen zu den Anfangen des Stadtewesens in Osterreich //Osterreich Stadte und Markte in ihrer Geschichte. Schriffen des Institutes fiir Osterreichkunde. Wien, 1985. Bd. 46.
OpU F. Alte Grenzen im Wiener Raum. Kommentare zum Historischen Atlas von Wien. Wien; Munchen, 1986. Bd. 4.
OpU F. Das alteste Wiener Rathaus // Jarhbuch des Vereins fiir Geschichte der Stadt Wien. 1990. Bd. 46.
OpU F. Zum Hauptstadtproblem im babenbergischen Osterreich // Mitteilungen des Museumsvereins Lauriacum-Enns, N.F. 1991. N 29.
Oppl F. St. Maria bei St. Niklas vor dem Stubentor // Jahrbuch des Vereins fiir Geschichte der Stadt Wien. 1994. Bd. 50.
OpU F. Wien um die Mitte des 13. Jahrhunderts // Europas Stadte zwischen Zwang und Freiheit. Die europaische Stadt um die Mitte des 13. Jahrhunderts I Hrsg. W. Hartmann. Regensburg, 1995.
OpU F. Nachrichten aus dem mittelalterlichen Wien. Zetgenossen berichten. Wien; Koln; Weimar, 1995.
Perger R. Die Wiener Ratsbiirger 1396-1526. Ein Handbuch // Forschungen und Beitrage zur Wiener Stadtgeschichte. Wien, 1988. Bd. 18.
Perger R. Strapen. Tiirme und Basteien. Das Strapennetz der Wiener City in seiner Entwicklung und seinen Namen. Ein Handbuch // Forschungen und Beitrage zur Wiener Stadtgeschichte. Wien, 1991. Bd. 22.
Perger R. Universitiitsgebaude und Bursen vor 1623 // Das alte Universitatsviertel in Wien, 1385-1985 / Hrsg. G. Hamann, K. Muhlberger, F. Skacel. Wien, 1985. Bd. 2.
Rexroth F. Stadtisches Biirgertum und landesherrliche Universitatsstiftung in Wien und Freiburg // Stadt und Universitat / Hrsg. H. Duchhardt. Kbln; Weimar; Wien, 1993.
Wien. Geschichte einer Stadt. Wien; Koln; Weimar, 2001. Bd. 1: Von den Anfangen bis zur Ersten Wiener Tiirkenbelagerung / Hrsg. P. Csendes, F. Opll.
ZatschekH. Handwerk und Gewerbe in Wien. Wien, 1949.
(Перевод с англ. А.А. Анисимовой)
Л.Н. Чернова
СТРУКТУРА И ПУТИ ФОРМИРОВАНИЯ ГОРОДСКОЙ НЕДВИЖИМОСТИ ЛОНДОНСКИХ ОЛДЕРМЕНОВ XIV в.
(на материале картуляриев Адама Фрэнсиса и Джона Пайела)
Преимущественный интерес к “собственно городским занятиям” часто отодвигает в тень проблему землевладения горожан. Между тем это характерная черта средневекового города на всех этапах его развития. Кроме активных форм деятельности в сфере рыночных отношений важное место в структуре занятий жителей городов занимало все, что было связано с инвестициями в земельную собственность. Разного рода землевладельцы занимали значительное место в городской среде: это как владевшие землей в городе и округе горожане - члены городской общины, так и проживавшие в пределах городской территории светские и церковные феодалы.
Степень распространенности городского землевладения зависела от конкретно-исторических условий, однако само его наличие характерно для всех регионов средневековой Западной Европы, и в том числе — для Англии1. Характер бюргерского землевладения и его эволюция были связаны с процессами, происходившими в средневековом обществе и в самом городе. По выражению Т.М. Негуляевой, “поземельные отношения в средневековом городе - показатель и своеобразное мерило глубины социально-экономических процессов, вызванных развитием городского товарного производства, ибо именно в этой сфере шла долгая и упорная борьба между бюргерством и дворянством”2.
Таким образом, научная актуальность изучения землевладения в средневековом городе очевидна. Эта проблема тесно связа
1 См.: Тушина Е.В. Городское землевладение // Город в средневековой цивилизации Западной Европы: В 4 т. / Отв. ред. А.А. Сванидзе. М.. 1999. T. 2. С. 279-289.
2 Негуляева Т.М. Эволюция поземельных отношений в средневековом городе (на материалах Страсбурга XI - начала XIV в.): Дис. ... канд. ист. наук. Саратов, 1969. С. 1.
32
Л.Н. Чернова
на с дискуссионным вопросом о социальной природе средневекового города3.
На английском материале начало изучения данной проблемы (как и вообще проблемы города в средневековой Англии) связано с именем Я.А. Левицкого4. В основу его кандидатской диссертации и монографии5 положен анализ “Книги Страшного суда”, данные которой применительно к генезису городского строя до того специально не рассматривались6. Скрупулезное изучение источника позволило Я.А. Левицкому впервые восстановить контуры раннего английского города (возникновение которого он относит к X в.), и это исследование сохраняет большую ценность сегодня7. По сути Я.А. Левицкий обозначил перспективные на-
3 См.: Солодкова Л.И. Проблема “Феодалы в городе” в современной отечественной медиевистике // Средневековый город. Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2002. Вып. 15. С. 163.
4 В свое время муниципальную жизнь английских городов изучал М.М. Ковалевский. Но собранный им обширный фактический материал не был оформлен в отдельную работу, а лишь частично вошел в общие труды (см.: Ковалевский М.М. Развитие народного хозяйства в Западной Европе. СПб., 1899). Единственная на тот момент отечественная книга, специально посвященная английскому городу, принадлежала перу И.М. Бондаренко и в значительной степени устарела (Бондаренко И.М. Английский город в средние века. Одесса, 1904). Проблема формирования и возникновения средневекового города в Англии исследуется в работах А.Г. Глебова, однако, интересующий нас аспект в них не затрагивается (см.: Глебов А.Г. Англия в раннее Средневековье. Воронеж, 1998; Он же. Некоторые проблемы городского развития Англии в ранний англосаксонский период (VII—IX вв.) // Средневековый город. Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2002. Вып. 15. С. 13-27).
5 См.: Левицкий Я.А. Английский город в XI в. (к вопросу о происхождении английского средневекового города) // Левицкий Я.А. Город и феодализм в Англии /Отв. ред. Е.В. Гутнова. М., 1987. С. 25-147.
6 По оценке самого Я.А. Левицкого, “Книга Страшного суда” - “это единственный источник, в котором города столь раннего периода английской истории представлены с такой полнотой и разносторонностью...” (Левицкий Я.А. Английский город в XI в. С. 61).
7 Именно в “Книге Страшного суда”, как показал автор, содержатся первые документальные свидетельства о горожанах как важном и относительно многочисленном слое населения Англии: они составляли примерно 3% от общего числа учтенных в “Книге” домохозяев. Здесь впервые упомянуты собственно горожане, а также другие группы населения, связанные с торгово-ремесленной деятельностью (mercatores, homines, liberi), и, кроме того, вилланы, бордарии, сервы, коттеры. сокмены и др., имевшие в городах дома, земли и другие владения. В этих описаниях имеются указания и на городские владения феодалов разных рангов, светских и духовных, начиная с короля и архиепископа и заканчивая мелкими субвассалами (см.: Левицкий Я.А. Английский город в XI в. С. 80,81,99, 102).
Структура и пути формирования городской недвижимости...
33
правления в исследовании землевладения в средневековом городе: 1) сущность и специфика городского земельного держания, 2) землевладение горожан и 3) землевладение феодалов различных рангов живших в городе, т.е. проблема “феодалы в городе”.
Первой из обозначенных проблем посвящена статья А.А. Кирилловой о свободном земельном держании в городах Англии XIII в., опубликованная в 1954 г.8 К анализу городского землевладения на основе данных налогового списка Лондона 1412 г. обратилась в своих работах Л.П. Репина9. Проблеме бюргерского,
8 См.: Кириллова А.А. Свободное земельное держание в городах Англии ХШ века // Уч. зап. МГПИ им. В.И. Ленина. М., 1954. Т. 68, вып. 4. С. 59-90. Автор установила, что вплоть до конца XIII в. необходимым условием получения права городского гражданства было приобретение городского земельного держания, и представила гражданству емкую характеристику: в частности, свободу от уплаты таких специфически сервильных повинностей, как брачный и посмертный поборы, от различных видов произвольного обложения. Как свободное держание оно пользовалось правом наследования и передачи по завещанию, а также правом свободного отчуждения, хотя и с рядом существенных ограничений, на которые обратил внимание и Я.А. Левицкий. В частности, в Англии нельзя было продавать землю евреям, в некоторых городах - чужестранцам и церкви. Как правило, с бургагиума сеньору уплачивалась фиксированная, сравнительно небольшая денежная рента. Всем, что касалось этого держания, ведала городская корпорация - муниципалитет, регулировавший обычно все правоотношения и сделки с сеньором. Все эти характерные особенности бургагиума, полагал Я.А. Левицкий, свидетельствуют “о его соответствии феодальной по своей природе системе социальных отношений, сложившейся в средневековом городе”. Вместе с тем, исследователь констатировал, что “бургагиум, как и другие формы городского землевладения в средние века, еще мало изучен” (Левицкий Я.А. Некоторые проблемы истории западноевропейского города периода развитого феодализма //Левицкий Я.А. Город и феодализм в Англии / Отв. ред. Е.В. Гутнова. М., 1987. С. 184).
9 См.: Репина Л.П. Лондонские землевладельцы начала XV века (по данным налогового списка 1412 года) // Городская жизнь в средневековой Европе / Отв. ред. А.А. Сванидзе. М., 1987. С. 199-219; Она же. Феодалы в английском городе от “Книги Страшного Суда” до “Великого мятежа” // Феодалы в городе: Запад и Русь / Под ред. А.А. Сванидзе. М., 1997. С. 18-19. Исследовательница выяснила, что в начале XV в. горожане - собственники земли преобладали по численности и по доле земельной собственности, однако по размерам земельных владений даже в пределах городской черты они уступали представителям других социальных групп, в первую очередь рыцарству. Размеры земельной собственности, сосредоточенной в руках магнатов, рыцарей и сквайров, соотносились с держаниями собственно горожан, т.е. купцов и ремесленников Лондона, примерно как 1 : 3, при их численном соотношении 1 : 4. Л.П. Репина показала, что среди горожан-землевладельцев преобладали представители самых богатых купеческих, ливрейных компаний (бакалейщики, торговцы предметами роскоши, суконщики, ювелиры, торговцы рыбой, вином, хлебом, кожами, готовым платьем и др.), что отражало, прежде всего, их финансовые возможности.
2. Средние века. Вып. 69(2)
34
Л.Н. Чернова
прежде всего - купеческого, землевладения посвящена статья В.И. Золотова10. Автор основывает свое исследование на изучении грамот королевской канцелярии, позволяющих проследить характер и специфику операций лондонского купечества (из компаний торговцев предметами роскоши, бакалейщиков и сукноделов) на протяжении первой половины XV в. Представляется, однако, что некоторые выводы автора (в частности, о “полуфеодальных формах эксплуатации крестьян”11 на принадлежавших мерсерам и бакалейщикам земельных владениях, о стремлении бакалейщиков “стать в один ряд с феодальными собственниками земли”12, об интересе торговцев сукном к земле как “вместилищу определенных производственных структур”13) требуют весомых дополнительных аргументов, почерпнутых из соответствующих источников XV столетия.
Представленный краткий обзор отечественной литературы о землевладении в средневековом английском городе позволяет отметить, что наиболее изученными являются Х-ХП вв. и первая половина XV столетия (главным объектом изучения стал Лондон этого времени). “Не повезло” периоду XIII-XIV вв., который лишь в незначительной степени исследован в отечественной урбанистике14. И, как это не покажется парадоксальным, наиме-
Л.П. Репина обратила внимание на крайне неравномерное распределение земельной собственности между отдельными представителями городского сословия. Показательно, что 36.6% всех доходов от недвижимости находилось в руках 7.2% всех горожан, что свидетельствует о значительной концентрации земельной собственности. Большинство городских землевладельцев, 53%. располагало достаточно скромным годовым доходом - до 4 фунтов. Рентный доход в 1124 ф. 11 ш. 2 п. имели те. кто в то или иное время занимал ключевые должности в городском управлении: мэры, шерифы, олдермены. составлявшие всего 5,8% от численности городских землевладельцев. Средний размер ежегодных доходов от недвижимости у этой категории землевладельцев равнялся 22 ф. 1 ш.. что значительно превышало аналогичные показатели для всех сословий.
10 См.: Золотов В.И. Операции с недвижимостью и социальные ориентиры английского бюргерства и купцов в первой половине XV века // Город в средневековой цивилизации Западной Европы / Отв. ред. А.А. Сванидзе: В 4 т. М., 1999. Т. 2. С. 289-293.
11 Там же. С. 292.
12 Там же.
13 Там же. С. 293.
14 Отдельные наблюдения и замечания, касающиеся интересующего нас вопроса применительно к XIII и особенно XIV в., содержит исследование А.А. Кирилловой (см.: Кириллова А.А. Классовая борьба в городах Восточной Англии в XIV в. // Учен. зап. МГПИ им. В.И. Ленина. М., 1969. Вып. 321. С. 86-106).
Структура и пути формирования городской недвижимости...
35
нее изученным остается землевладение собственно английских горожан - фрименов. В этом отношении сделаны лишь первые, хотя и, безусловно, очень важные шаги, направленные на получение не фрагментарных и хронологически разбросанных сведений, но более или менее цельной картины, охватывающей структуру и масштабы городской и внегородской недвижимости бюргерства, характер ее использования, способы приобретения и условия владения на всем протяжении Средневековья. Немаловажным представляется также выявление специфики земельных владений у разных имущественных и социальных групп горожан. Все это позволило бы точнее определить хозяйственные интересы, характер и цели деловой активности, общественные устремления средневекового бюргерства.
Научная актуальность изучения землевладения горожан в Англии связана с постановкой и рассмотрением еще одной важной проблемы - “городского джентри’415. Последняя включает в себя целый ряд аспектов: имущественное положение (в частности, владение землей и прочей недвижимостью) и общественный статус представителей данной социальной группы, их роль в городском сообществе, уровень социальной мобильности15 16.
При попытке определить, кого можно считать “городскими джентри”, заслуживают внимания критерии, предлагаемые Р. Хо-рокс. Во-первых, джентри - это те люди, которые, проживая в городе, были вплетены в самую его ткань хозяйственно-экономическими интересами, административной службой, нередко дополнявшейся службой королю. Во-вторых, это те, кто вкладывал деньги в приобретение земли и другой недвижимости, как в пределах города, так и за его чертой, что, и это - в-третьих, обеспечивало им возможность социального подъема, позволяло обрести определенный вес и играть заметную роль в локальных сообществах различных графств17. Такие люди, как правило, называли себя “джентльменами” или “эсквайрами”, и, отмечает Р. Хорокс, “современники соглашались с ними”18, т.е. эти “городские джентри” получали общественное признание.
Под данную характеристику как нельзя лучше подходят два персонажа, оказавшихся в центре нашего исследовательского
15 См.: Horrox R.E. The urban gentry in the fifteenth century // Towns and townspeople in the fifteenth century I Ed. by J.A. Thomson. Gloucester, 1988. P. 22.
16 См.: Репина Л.П. Феодалы в английском городе... С. 21.
17 См.: Horrox R.E. The urban gentry... P. 22-44.
18 Ibid. P. 22.

36
Л.Н. Чернова
интереса, - лондонские торговцы предметами роскоши19 XIV в. Адам Фрэнсис, олдермен20 в 1352-1375 гг., дважды избиравшийся мэром Лондона и представлявший интересы столицы на шести парламентских сессиях21, и Джон Пайел, олдермен в 1369-1382 гг., шериф в 1370-1371 гг. и мэр в 1372-1373 гг.22
Определенный материал для прояснения вопроса о распространении, структуре, способах приобретения и использования городской недвижимости джентри есть: в 1993 г. усилиями С.Дж. О’Коннора были опубликованы любопытнейшие документы, содержащие свидетельства об этих купцах23. Это картуля
19 Это была самая респектабельная и влиятельная ливрейная компания торговцев предметами роскоши (мерсеров), купеческая по своей сути. Ее представители осуществляли исключительную по охвату (Куртрэ, Брабант, Камбрэ, Париж, Вестфалия, Кельн, Милан, Неаполь и пр.) и ассортименту (шерстяные, льняные, шелковые и хлопчатобумажные ткани, шелковые и льняные нити, предметы текстильного производства, а также ювелирные изделия, вина, рыболовные сети и пр.) торговлю. Подробнее см.: ЧерноваЛ.Н. Правящая элита Лондона XIV-XVI веков: олдермены в контексте экономической, социальной и политической практики. Саратов, 2005. С. 213-214.
20 Олдермены - “почтенные люди”, которых “Белая книга” Лондона, составленная в начале XV в., причислила к “главным должностным лицам в этом городе” (Liber Albus, Liber Custumanim, et liber horn // Munimenta Gildhallae Londoniensis / Ed. by Th. Riley. L., 1859-1862. Vol. 1, part 1-2. P. 4, 12). Уже в начале XI в. олдермены выполняли ряд функций: организация защиты 24 административных округов и городских ворот, сбор так называемых “датских денег”, председательство в судебном собрании своего округа (см.: Sheppard F. London. A History. Oxford, 1998. Р. 78). Финансовые и судебно-административные полномочия олдерменов, как и их обязанности по охране и защите округов, сохранялись на протяжении всего Средневековья. “Служебные книги” Лондона начинают фиксировать имена олдерменов с 1220 г. Избирались они Фрименами возглавлявшихся ими административных округов города и должны были представлять в муниципалитете интересы этих горожан (см.: Beaven А.В. Aldermen of the City of London. L., 1908. Vol. l.P. 121-171). Многие исследователи отмечают, что в XIII в. олдермены составляли уже вполне сложившуюся привилегированную социально-политическую элиту в Лондоне (см.: Ноте G. Medieval London. N.Y., 1927. Р. 108; Gray R. A History of London. L., 1978. P. 81; Barron C. London in the Later Middle Ages: Government and People, 1200-1500. Oxford, 2004. P. 136) и других английских городах (см.: Мосолкина Т.В. Традиции самоуправления в городах Англии // Средние века. М., 2002. Вып. 63. С. 187). В XIV в. был установлен имущественный ценз - только обладатель 1 тыс. ф. “в товарах и кредитах” мог претендовать на избрание олдерменом (см.: Beaven А.В. Aidermen of the City of London. L., 1913. Vol. 2. P. XXXIX).
21 Ibid. Vol. 1. P. 387.
22 Cm.: Thrupp S. The merchant class of the medieval London (1300-1500). Chicago, 1948. Appendix. P. 353.
23 Cm.: Calendar of the Cartularies of John Pyel and Adam Fraunceys I Ed. by S.J. O’Connor. L., 1993. (Camden fifth series; Vol. 2). P. 101-433.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
37
рии - сборники актов, касающихся главным образом владельческих прав олдерменов Адама Фрэнсиса и Джона Пайела, а также членов их семей на земли в столице и графствах Англии. Во многих отношениях оба картулярия уникальны. По справедливому замечанию С.М. Стама, подготовившего к публикации на русском языке один из редких подобных памятников истории средневекового города24, “городские картулярии - явление не частое. Даже в наиболее значительных городах средневековой Западной Европы подобные сборники актов появляются, как правило, не ранее конца XIII века и становятся устойчивым явлением только в XIV и XV веках”25. Применительно к истории Лондона (как и английского города в целом) и к истории отдельных лондонских семей эпохи Средневековья обнаружение такого рода источников, в силу относительно низкой сохранности архивных материалов из-за частых и разорительных пожаров, - большая удача для исследователей. И это при том, что, по признанию С. О’Коннора, богатые горожане часто составляли картулярии, стремясь приобрести земли и, соответственно, повысить свой социальный статус. Цель создания таких сборников заключалась в том, чтобы собрать воедино копии важнейших документов о владельческих правах, поскольку их оригиналы в нужный момент могли оказаться недоступными по разным причинам: привлечения в судебных разбирательствах, порчи или утраты26.
Картулярии позволяют выявить структуру и масштабы земельных комплексов двух лондонских олдерменов, имена и статус их деловых партнеров и, что особенно важно, детализируют наши представления о способах приобретения, а иногда - и о методах использования земель купцами XIV столетия. Источники позволяют также воссоздать социальный портрет двух лондонцев, теснейшим образом связанных друг с другом деловыми узами, реконструировать этапы их карьерного роста, экономические и общественные устремления. По оценке самого публикатора, картулярии дают возможность составить “персонифицированное представление о городском среднем классе, стремительно набиравшем силу и влияние”27. Необходимо подчеркнуть, что данные источники еще не
24 См.: Картулярий Тулузского консулата (XII—XIII века) / Пер. с лат. Л.М. Лукьяновой; Вступ. ст., ред., примеч. С.М. Стама. Саратов, 1998.
~5 Стам С.М. Окно в мир средневекового города // Картулярий Тулузского консулата (ХП-ХШ века). Саратов, 1998. С. 17.
26 См.: O'Connor SJ. The Cartularies: the Cartulary tradition // Calendar of the Cartularies... P. 75. 77.
27 Calendar of the Cartularies... Introduction. P. 1.
38
Л.Н. Чернова
введены в научный оборот отечественными медиевистами, а британские авторы делают лишь первые шаги в этом направлении28.
Рукопись картулярия Адама Фрэнсиса была обнаружена в начале XVII в. в архиве Роберта Сесила, первого герцога Солсбе-рийского29. По всей видимости, она перешла к этой фамилии вместе с манором Эдмонтон (в Миддлсексе), который был конфискован короной после известных событий 1485 г., а в конце XVI в. приобретен Уильямом Сесилом, лордом Берли. Составление картулярия было начато в 1362 г., когда Адам Фрэнсис приобрел манор Эдмонтон, а завершено в 1369 г. Манускрипт состоит из 112 пергаменных свитков, написанных на латинском и французском языках, и содержит 1286 документов за период с 1285 по 1369 г.30 Картулярий имеет четкую структуру, содержащиеся в нем акты сгруппированы по хронологическому и топографическому (с описанием владений в конкретных манорах) принципам.
Рукопись картулярия Джона Пайела с 1684 г. является частью обширной коллекции манускриптов College of Arms и представляет собой 120 бумажных свитков, содержащих 255 актов и грамот за период 1348-1369 гг., также написанных на латинском и французском языках31. В отличие от картулярия Адама Фрэнсиса, этот памятник полностью не систематизирован. Содержащийся в нем материал сгруппирован только хронологически, в остальном же его структура довольно хаотична.
Помимо картуляриев нами были привлечены свидетельства об Адаме Фрэнсисе и Джоне Пайеле из других источников - завещаний32 и иных архивных материалов, опубликованных А. Биве-ном33, С. Трапп34 и Дж. Рилом35.
28 См.: Barron C M. London in the Later Middle Ages. O’Connor SJ. Adam Fraunceys and John Pyel: Perception of status among merchants in Fourteenth-Century London // Trade, devotion and governance. Papers in later medieval history / Ed. by D. Clayton, R. Davies and P. McNiven. Stroud, 1994. P. 17-35.
29 Этот архив ныне не представляет единого комплекса. Одна его часть хранится в Хатфилде, другая - в Государственном архиве Великобритании, третья -в Британской библиотеке, четвертая, самая обширная часть коллекции, находится в архиве Вестминстерского аббатства.
30 Все они в переводе на современный английский язык представлены в публикации С. О’Коннора.
31 Все они также в переводе на английский язык представлены в публикации С. О’Коннора.
32 См.: Calendar of wills proved and enrolled in the court of Busting, London. A.D. 1258-1688 / Ed. by R. Sharp. In 2 vols. L., 1889.
33 Cm.: Beaven A.B. Aidermen of the City of London. In 2 vols. L., 1908—1913.
34 Cm.: Thrupp S. The merchant class... Appendix. P. 321-369.
35 Cm.: Reel J.V. Index to biographies of Englishmen, 1000-1485, found in dissertations and theses. L.; Westport, 1975.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
39
Биографических сведений об интересующих нас персонажах сохранилось немного. Определенно больше в этом смысле “повезло” Адаму Фрэнсису - одному из представителей многочисленного и активно действовавшего в Лондоне и его муниципалитете в 40-х годах XIV-XV в. семейного клана Фрэнсисов. Это семейство включало ювелиров, торговцев вином и предметами роскоши - по меньшей мере, 10 человек. Трое из них возглавляли корпорацию Сити в качестве мэров36. Тем не менее в нашем распоряжении нет бесспорных данных о месте и времени рождения Адама Фрэнсиса. Известно, что он появился на свет в первом десятилетии XIV в., скорее всего, в одном из городков или селений на севере Англии. Фамилия “Фрэнсис” в начале XIV в. фигурирует в документах многих английских графств. Возможно, родственники Адама проживали в Линкольншире37. Адам Фрэнсис мог иметь отношение и к семье с такой же фамилией в Ланкашире38. С большей определенностью можно говорить о принадлежности Адама Фрэнсиса к довольно обширному клану из Йоркшира, в который входил и Саймон Фрэнсис, тоже лондонский торговец предметами роскоши, богатейший финансист, олдермен и мэр столицы в 1355-1356 гг.39
Дополнительную информацию о семействе Фрэнсисов, подтверждающую сказанное, удалось обнаружить в публикации архивных материалов кафедрального собора Йорка. В числе контрагентов сделок с недвижимостью за период 1274-1395 гг. выявлены шесть Фрэнсисов: они владели в Йорке и его предместьях землями, усадьбами и разнообразными строениями. А один
36 См.: Heaven А.В. Aldermen of the City of London. Vol. I. P. 398; Thrupp S. The merchant class... Appendix. P. 342; Reel J.V. Index to biographies. P. 152, 504. 530. 560, 564.
1,1 Это были сыновья некоего Уильяма Фрэнсиса из Тэйсуэлла - Джон. Эллис и Ричард. Любопытно, что два последних брата служили герцогу Ланкастерскому в Бретани, а после 1358 г. Эллис перешел на службу к Джону, герцогу Бретонскому. Вполне вероятно, что он и Эллис Фрэнсис, лондонский торговец предметами роскоши, связанный с Саймоном и Адамом Фрэнсисами не только деловыми, но и родственными узами, - одно и то же лицо. Брат Эллиса -Ричард - тоже известен как горожанин Лондона и, скорее всего, торговец предметами роскоши. О его далеко не последней роли в городском сообществе столицы свидетельствует хотя бы тот факт, что после кончины в 1374 г. он был похоронен в часовне известной церкви Св, Ботольфа на Олдгейт (см.: O'Connor SJ. Biographical background: Adam Fraunceys // Calendar of the Cartularies... P. 4),
38 Ibid. P. 5-6.
39 Cm.: Ibid. P. 4-5.
40
Л.Н. Чернова
из них - Уильям Фрэнсис - избирался бейлифом40 города в конце 50-х - начале 60-х годов XIV в 41
Известно, что отца Адама Фрэнсиса звали тоже Адам, а мать -Констанс. Как горожанин Лондона Адам-младший известен с декабря 1339 г., когда налог с его движимого имущества составил весьма крупную сумму в 100 ф.42 Значит, уже в это время Адам Фрэнсис был состоявшимся, богатым купцом, имевшим обширные торговые связи, в частности с Брюгге, куда вывозил шерсть43, а также с Ганзейскими городами и Италией, откуда импортировал разнообразные товары44. В целом, сфера его деловых интересов была обширна и многопланова - торговля (прежде всего - экспорт шерсти и импорт предметов роскоши), финансовые операции, участие в таможенных монополиях, инвестирование в недвижимость.
К маю 1359 г. Адам женился на некой Эгнис, возможно, лондонской девушке. В этом браке родились, по меньшей мере, трое сыновей - Роберт (скончался раньше отца, между 1362 и 1368 гг 45), Адам46 и Томас (умер в младенчестве) - и три дочери - Джоанна, Мод (умершие в детстве) и еще одна Мод, благополучно пережившая отца и третьим браком удачно вышедшая замуж за Джона Монтагю, герцога Солсберийского47.
Обратимся теперь к Джону Пайелу. Есть веские основания полагать, что он был родом из небольшого селения Иртлингборо
40 Бейлиф - 1) представитель шерифа, назначавшийся для произведения арестов, сбора штрафов, вызова присяжных и т.д.. судебный пристав; 2) королевский чиновник, подчиненный шерифу, назначавшийся для сбора королевских пошлин в сотне, а также председательствовавший в суде сотни, часто бравший на откуп сбор пошлин, отсюда - название главы администрации в некоторых городах.
41 См.: Charters of the vicars choral of York Minster: City of York and its suburbs to 1546 / Ed. by N.J. Fringham. Leeds. 1993. (Record Series; Vol. 148). P. 9, 27, 138, 141, 195-198, 259.
42 Cm.: O’Connor SJ. Biographical background: Adam Fraunceys. P. 6.
43 В 1365-1366 гг. Адам экспортировал в Брюгге крупную партию шерсти общей стоимостью в 1 тыс. 217 ф. 19 ш. 1 */2 п. (Ibid. Р. 8).
44 Ibid. Р. 6-7.
45 Сам Адам Фрэнсис умер 4 мая 1375 г. и был похоронен в церкви монастыря Св. Елены на Бишопсгейт в Лондоне.
46 Женился на Маргарет Тьюднем, вдове богатого лондонского торговца предметами роскоши, и унаследовал не только лондонскую собственность отца, но и значительную недвижимость, доставшуюся супруге в наследство от первого мужа. Большую часть времени проводил в поместьях в Эдмонтоне, предпочитая вести образ жизни сельского джентльмена.
47 См.: O'Connor SJ. Biographical background: John Pyel Ц Calendar of the Cartularies... P. 95.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
41
в Нортгемптоншире48. С. О’Коннор полагает, что Пайелы происходили из числа зависимых людей аббатства Питерборо, которые сумели многого добиться, став к концу XIII в. зажиточными крестьянами49. Еще в 1285-1289 гг. его дед - тоже Джон Пайел -приобрел здесь усадьбу, землю и ряд построек50.
Известно, что отца Джона Пайела звали тоже Джон. В документах сохранились свидетельства о его младшем брате Генри, священнике51, супруге Джоун, девушке из Лондона, на которой он женился в 1349 г., и двух сыновьях - Джоне (умер в детстве) и Николасе, главном наследнике52. В лондонских городских регистрах Джон Пайел впервые упоминается в июне 1345 г. в качестве кредитора: некто признал солидный долг ему в размере 40 ф.53 Джон, являясь владельцем нескольких кораблей, принимал активное участие в торговле, как на английских, так и на иноземных рынках. Он занимался поставками в Лондон продуктов питания и товаров повседневного спроса, главным образом из Восточного Мидленда и Сассекса, а также экспортировал шерсть, сукно, одежду и другие товары в Бордо, Лиссабон и Испанию54. Джон Пайел, как и Адам Фрэнсис, активно действовал на рынке недвижимости Лондона.
Картулярии Адама Фрэнсиса и Джона Пайела содержат яркий материал, позволяющий локализовать их земельные владения, воссоздать, масштабы и пути проникновения двух лондонских олдерменов второй половины XIV в. в сферу городского землевладения. Оба олдермена располагали значительной недвижимостью в столице. При этом владения Адама концентриро
48 Иртлингборо, несмотря на незначительные размеры, находилось на главном торговом пути из Нортгемптона в Питерборо и далее к порту Кингз Линн и служило важным пунктом при транспортировке выделанной кожи и шерсти. Манор Иртлингборо, состоявший в 1321 г. из усадьбы, ветряной мельницы, 70 акров пашни, 21 акра луговых земель, а также пастбищ, являлся держанием аббатства Питерборо. Семь свободных держателей, 23 держателя по обычаю и 15 коттеров этого манора приносили аббатству доход в 18 ф. 12 ш. в год. Общий рентный доход в начале XIV в. составлял в 37 ф. 16 ш. 4 3/4 п. ежегодно (см.: O’Connor SJ. Biographical background: John Pyel. P. 24).
49 Cm.: O’Connor SJ. Adam Fraunceys and John Pyel... P. 20.
50 O’Connor SJ. Biographical background: John Pyel. P. 22-24.
51 Получил образование в Оксфорде, был знатоком канонического и гражданского права, в декабре 1367 г. стал архидиаконом в Бакингеме, а в 1374 г. -в Нортгемптоне. Умер в апреле 1379 г. и похоронен в Иртлингборо.
52 Джон Пайел умер в 1382 г.
53 См.: O’Connor SJ. Biographical background: John Pyel. P. 27.
54 Cm.: Ibid. P. 28-29.
42
Л.Н. Чернова
вались в основном в районах Чип55, Брод-стрит, Корнхилл56 и Бишопсгейт. Джона привлекали преимущественно Коулмен-стрит57 и Брод-стрит.
Наиболее крупная недвижимость Адама Фрэнсиса находилась в ареале Чипсайда58 и Паултри, особенно в приходах Св. Милдред и Св. Лоренса. В Паултри Адам владел домами, лавками (не менее семи), одним каменным домом и пивоварней59. К югу от этой собственности, на Пэнкрас Лэйн, находилась узкая полоса принадлежавших ему построек, протянувшаяся от Сайс Лэйн на востоке к Баклсбери на западе. Последняя улица представляла несомненный интерес для богатых лондонцев. В западной ее оконечности располагалось большое строение, с начала XIV в. известное как Servat’s Tower, первоначально занятое купцами сообщества Риккарди из Лукки, а позднее использовавшееся в качестве гардеробной королевы Изабеллы, матери Эдуарда III60. В 1355 г. король, взявший под свой контроль Servat’s Tower, передал его в аренду двум купцам из Лукки, и с этого времени здание, как и вся улица Баклсбери, оказалось тесно связанным с финансовыми операциями, осуществлявшимися в Лондоне. Еще в 1347 г. на Баклсбери была установлена общедоступная контора по обмену денег, а с 1367 г. здесь располагались все биржи по обмену золота и серебра61. Любопытно, что у Адама Фрэнсиса была собственность на Пэнкрас Лэйн, прилегавшей к Баклсбери62, что созда
55 Чип - богатый, густонаселенный район Лондона, где проживали ремесленники самых разных специальностей: поленики, свечных дел мастера, изготовители подсвечников, кошельков, оружейники, седельщики, портные, мясники, пекари, пивовары.
56 Корнхилл - крупнейший рынок Лондона, по ассортименту и популярности равный рынку Грэйсчерч. который, по меньшей мере, с XII в. обеспечивал город продовольствием, фуражом, топливом и прочими предметами первой необходимости. Здесь продавали сыр. лук. чеснок, солод, хмель, мед, а также изюм. фиги, оливковое масло, различные пряности (в первую очередь перец, а также корицу, гвоздику, мускатный орех, имбирь, шафран), кондитерские изделия и сахар (с конца XV в.). На Корнхилл можно было приобрести еще и птицу. На углу Грэйсчерч и Корнхилл находился один из центральных рынков столицы - Лиденхолл, где продавали разнообразное свежее мясо и птицу.
57 Район Коулмен-стрит населяли в большинстве своем башмачники, поясники, мастера - изготовители булавок и гребней для чесания шерсти.
58 Главная рыночная площадь Лондона, представлявшая собой, скорее, широкую улицу, вдоль которой стояли дома горожан, а по центру располагались фонтаны. Здесь проживало особенно много ювелиров.
59 См.: Calendar of the Cartularies... P. 106, 116.
60 См.: O'Connor SJ. Landed estates // Calendar of the Cartularies... P. 58.
61 Cm.: Ibid. P. 58-59.
62 Ibid. P. 59.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
43
вало очевидные преимущества для его стремительно растущих финансовых предприятий.
В крайней западной части Чипсайда находилась еще одна “коллекция” построек (торговых лавок и домов), которые Адаму Фрэнсису в течение 1349-1373 гг. удалось собрать в приходах Св. Лоренса и Всех Святых, на Хони Лэйн63.
Кроме этой недвижимости, в районе Чипсайда Адаму принадлежали дома и отдельные комнаты, торговые лавки и склады на Сент-Лоренс Лэйн, помещения в приходе Св. Марии Магдалины на Милк-стрит и лавки на Сопер Лэйн64. И неудивительно, что Фрэнсис предпочитал концентрировать свою собственность в Чипсайде. Именно здесь билось “коммерческое сердце” города, вокруг него вращалась вся деловая жизнь. В частности, хорошо известны объединения торговцев предметами роскоши, суконщиков и торговцев шелковыми тканями, располагавшиеся в восточной части Чипсайда, известной как Мерсерз Роу. Не будем забывать, что и Адам Фрэнсис был влиятельным членом сообщества торговцев предметами роскоши.
К востоку от Паултри, на юге и востоке от рынка Стокс, располагался другой комплекс владений Фрэнсиса. Среди них были дома, лавки и сады на Ломбард-стрит, Беабиндер Лэйн и на Бишопсгейт65. Еще одно компактное владение Адама Фрэнсиса, состоявшее из земель, домов и торговых лавок, располагалось в районах Корнхилл, Брод-стрит и Бишопсгейт66.
Остальная лондонская собственность Адама была отделена от перечисленных анклавов. Среди отдельных объектов - дома, торговые лавки и комнаты на Крокед Лэйн в районе Кэндлевик-стрит67, лавки и дома на пересечении Минчин Лэйн и Фенчерч-стрит. Адаму также принадлежали помещения в приходе Св. Мартина на Лудгейт, дома на Темз-стрит, некоторые строения на берегу, включая дома с прилегающими к ним участками набережной на улице Св. Данстана, а также некое помещение и прилегающий к нему причал, известные как Fresh Wharf68.
Лондонская собственность Джона Пайела была менее обширна по сравнению с владениями Адама Фрэнсиса и располагалась
63 Ibid.; Thrupp S. The merchant class... Appendix. P. 353.
64 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 116.
65 Cm.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 61.
66 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 101-102, 245.
67 Эту улицу населяли в основном ремесленники, производившие грубую шерстяную пряжу.
68 См.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 63-64.
44
Л.Н. Чернова
преимущественно на севере и востоке города. В северной части Лондона Джон проявлял интерес по меньшей мере к семи помещениям: четырем - на Коулмен-стрит, двум - вдоль Лосбери и одному - в Олд Джури. К югу от данного комплекса собственность Пайела находилась в Паултри, где он владел ею на паях с Фрэнсисом, а к западу - примыкала к Сопер Лэйн. Это была небольшая торговая лавка с комнатой (или комнатами) в верхних этажах, затерявшаяся среди дюжины или более того лавок на северной оконечности Сопер Лэйн, около Чипсайда. Возможно, учитывая востребованность этой территории у торговцев предметами роскоши, Пайел, подобно Фрэнсису, мог иметь и более значительную недвижимость в данном районе.
К востоку от Коулмен-стрит Пайелу принадлежала целая группа строений, главным образом на Брод-стрит и на Бишопс-гейт. Именно на Брод-стрит, примыкавшей также и к Лосбери, у Джона Пайела был собственный жилой дом, где он провел значительную часть своей жизни. Это немного удивительно, поскольку окрестности Лосбери, к северу от Брод-стрит, представляли собой “промышленный” район, где ремесленники выделывали кожи, осуществляли работы по металлу, где имелись текстильные мануфактуры. Пивовары и плотники тоже были широко представлены на обеих этих улицах. Резиденция Пайела непосредственно примыкала к пивоварне. Однако Джон Пайел не был исключением. Здесь же находились внушительных размеров жилые дома других богатейших купцов, наподобие Томаса Легги, меховщика и мэра, и Бартоломью Босано, купца из Лукки, тесно связанного с работниками по металлу69.
У Джона Пайела имелись еще помещения на Ломбард-стрит, земли и некие строения на Грэйсчерч-стрит70.
Таким образом, Адам Фрэнсис и Джон Пайел предстают перед нами как владельцы большого числа разнообразных объектов городской недвижимости: домов, комнат, торговых лавок, складов, пивоварен, участков набережной, причалов, садов и земли. Закономерно встает вопрос: какими путями все это приобреталось?
Обратимся к картуляриям. В 1348 г. Адам Фрэнсис купил у торговца предметами роскоши Томаса де Брэндона дома, торговые лавки и комнаты на Крокед Лэйн в районе Кэндлевик-стрит71. Любопытно, что де Брэндон являлся финансовым партнером
69 См.: Ibid. Р. 72; Calendar of the Cartularies... P. 111.
70 Cm.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 66.
71 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 108-109.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
45
Адама - в 1343-1345 гг. совместно они предоставили рыцарям кредитов на сумму в 580 ф.72 Можем предположить, что в конце 1340-х годов сэр Томас столкнулся с некоторыми экономическими затруднениями или необходимостью срочного вложения средств в выгодное торговое предприятие и вынужден был расстаться с городской недвижимостью. Возможно также, что он попал в финансовую зависимость от Адама Фрэнсиса и таким образом покрыл свой долг. Так или иначе, но Томас де Брэндон лишился очень прибыльного имущества в пользу Адама.
В августе 1349 г. Адам Фрэнсис, Джон Пайел и олдермен Томас де Лэнгтон, еще один партнер Адама по кредитным сделкам, совместно приобрели лавки и дома на пересечении Минчин Лэйн и Фенчерч-стрит у торговца Уильяма Срэдила73. Любопытно, но в октябре 1371 г. Фрэнсис продал свою долю. Почему? Скорее всего, ему понадобились средства для осуществления какой-то важной сделки. Кроме того, он мог “сыграть” на разнице цен -за 22 года после Черной смерти недвижимость неизбежно должна была вырасти в цене.
Ряд помещений, включавших дома и лавки, Адам Фрэнсис приобрел в районе Паултри. Две лавки были куплены им совместно с Джоном Пайелом в ноябре 1349 г. у торговца птицей74. Еще два помещения Адам купил у душеприказчиков сукнодела Джона Анкетина: одно в 1350, а другое - в 1363 г.75 В дальнейшем расширение владений Адама в значительной степени шло за счет имущества этого почившего сукнодела. Точную локализацию лондонской собственности Джона Анкетина и ее полный состав восстановить пока не удается, однако достоверно известно, что в 1370 г. Адам Фрэнсис приобрел некогда принадлежавшие умершему сукноделу каменный дом, пивоварню и лавки76.
Обратим внимание на то, что в описанных выше случаях речь идет о 1348 - начале 1350-х годов, когда Англия непосредственно столкнулась с Черной смертью, нанесшей тяжелейший урон обществу и экономике77. Возможно, семьи Томаса де Брэндона,
72 См.: O’Connor SJ. Biographical background: Adam Fraunceys. P. 97.
73 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 108.
74 Ibid. P. 106, 116.
75 Ibid. P. 108-109, 114-115.
76 Ibid. P. 116-118.
77 Напомним, что Черная смерть пришла в Лондон в сентябре 1348 г. сразу с трех сторон: с запада из Бристоля (где чума особенно свирепствовала весной 1349 г., смертность составила 35-40%), с юга из Саутгемптона и с кораблей по Темзе. Разгар эпидемии наступил летом 1349 г.: ежедневные потери составля
46
Л.Н. Чернова
Уильяма Срэдила и Джона Анкетина оказались в числе тех, кто пострадал от эпидемии. Последний, судя по всему, скончался именно в это время. Трагические последствия Черной смерти не могли не сказаться в том числе и на ходе торговых дел упомянутых лиц. Что касается Адама Фрэнсиса и Джона Пайела, то они благополучно пережили бедствие и, видимо, смогли воспользоваться сложившейся ситуацией.
Ценные объекты недвижимости были куплены Фрэнсисом на берегу Темзы. В 1353 г. он приобрел у купца Джона де Бовиндо-на помещения в приходе Св. Мартина на Лудгейт, дома на Темз-стрит, некоторые строения на берегу, включая дома с прилегающими к ним участками набережной на улице Св. Данстана78. В 1360 г. Адам купил также Fresh Wharf - некое помещение и прилегающий к нему причал79.
В декабре 1355 г. Адам Фрэнсис вместе с одним из своих деловых партнеров - купцом Хью де Уичинемом - совершил важную покупку, приобретя у некоего Джона Уильяма собственность на Пэнкрас Лэйн, прилегающей к Баклсбари - улице банковских контор80.
Примерно в июне 1358 г. Адам Фрэнсис и Томас де Лэнгтон купили у Джона де Вэра, графа Оксфорда, земли и помещения в приходах Св. Мартина, Св. Елены и Св. Этельбурги на Бишопс-гейт и в приходе Св. Петра на Брод-стрит81.
Кроме того, Адам совершал индивидуальные покупки домов, торговых лавок, складов и комнат на Сент-Лоренс Лэйн в 1361 и 1367 гг., купил помещение в приходе Св. Марии Магдалины на Милк-стрит и лавку на Сопер Лэйн после 1366 г.82
Формирование еще одного комплекса владений Фрэнсиса -на юге и востоке рынка Стокс - началось в августе 1368 г., когда он приобрел у виноторговца Джона Оскина и его жены дома, лавки и сады на Ломбард-стрит, Беабиндер Лэйн и на Бишопсгейт.
ли. в среднем. 290 человек. Смерть продолжала косить людей до поздней весны 1350 г. Результаты эпидемии историки оценивают по-разному - от 35 до 509f. Смертность в городах Англии в период эпидемий 1438-1439 гг. подошла вплотную к 30%-процентной отметке (см.: Репина Л.П. Демографические характеристики средневекового города // Город в средневековой цивилизации Западной Европы / Отв. ред. А.А. Сванидзе: В 4 т. М., 1999. Т. 1. С. 196-197).
78 См.: O'Connor SJ. Landed estates. Р. 54, 64.
79 Ibid. Р. 63-64.
80 Ibid. Р. 59.
81 Ibid. Р. 62, 69, 70.
82 Ibid. Р. 60.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
47
Прочую недвижимость в этом районе Адам покупал вплоть до 1372 г.83 Думается, должны были существовать веские основания, позволявшие Фрэнсису скупать недвижимость Джона Оскина. Тем более что Джон входил в круг деловых партнеров Адама. Известно, например, что в мае 1368 г. вдова Уильяма Лейра передала им помещения (и ренты) на Сент-Лоренс Лэйн, Милк-стрит и Иронмангер-стрит в районе Чип, а также на Темз-стрит в приходе Всех Святых84. А 22 февраля 1369 г. Адам Фрэнсис, Джон Пайел и еще три лондонских купца, в числе которых был и Джон Оскин, совместно предоставили кредит на крупную сумму (более 533 ф.) некому рыцарю85. Скорее всего, Джону Оскину требовались “живые” деньги - видимо, для вложения в торговлю, - и он предпочитал получать их от продажи своей недвижимости. В свое время М. Постан пришел к выводу, что часто инвестиции в земельную собственность являлись лишь временным помещением свободного капитала, который, в случае необходимости, мог быть вновь мобилизован в сферу торговли. Таким образом осуществлялось финансирование торговых предприятий купца из его собственных материальных ресурсов86.
Сложно говорить о реальных суммах, уплаченных Адамом Фрэнсисом при покупке того или иного объекта недвижимости. Как правило, источники об этом умалчивают. Лишь однажды удалось отыскать столь важную информацию. В 1368 г. Фрэнсис, вместе с Джоном Асше и Томасом де Пэйтшеллом, купил несколько помещений на Грэйсчерч-стрит за очень солидную сумму в 200 ф.87
Обратим внимание на факты объединения средств нескольких покупателей лондонской недвижимости. Среди финансовых партнеров Адама Фрэнсиса - не только Джон Пайел, но и другие столичные купцы - Томас де Лэнгтон, Хью де Уичинхем, Джон Асше и Томас де Пэйтшелл, которые совместно покупали ту или иную собственность. Невозможно установить долю и условия участия каждого из них в сделках, но важно отметить сам факт подобного инкорпорирования. Видимо, с ростом товарно-денежных отношений, развитием внутренней и внешней торговли
83 Ibid. Р. 61.
84 Ibid. Р. 59.
85 См.: O'Connor SJ. Biographical background: Adam Fraunceys. P. 97.
86 Cm.: Postan M.M. Medieval trade and finance. Cambridge, 1973. P. 14.
87 Cm.: O'Connor SJ. Recognizances of debt to Adam Fraunceys I I Calendar of the Cartularies... P. 97.
48
Л.Н. Чернова
начинала остро ощущаться потребность в объединении денег и усилий, что приводило к появлению в Лондоне XIV в. мелких компаний88.
Первые приобретения недвижимости в Лондоне Джоном Пайелом относятся к марту 1371 г. Это были покупки неких помещений на Коулмен-стрит, Лосбери и Олд Джури89. Известно также, что он покупал объекты недвижимости, в том числе собственный жилой дом, на Брод-стрит и Бишопсгейт90. В сентябре 1375 г. Джон Пайел и олдермен Николас Брэмбр, его друг и деловой партнер, купили помещения на Ломбард-стрит. В феврале 1376 г. Джон совместно с Адамом Фрэнсисом и Джоном Асше приобрели земли и строения на Грэйсчерч-стрит, а в ноябре 1377 г. - аналогичную собственность еще в трех приходах Лондона91.
Судя по данным картуляриев, покупка и продажа земли и разного рода строений составляла важную часть “бизнеса” олдерменов, особенно Адама Фрэнсиса. Но иногда для приобретения городской недвижимости приходилось использовать другие пути, например, аренду. В частности, в конце 40-х годов XIV в. Адам Фрэнсис и Джон Пайел арендовали у лондонского монастыря Св. Елены недвижимость на Бишопсгейт на условии выплаты ренты в 10 ф. ежегодно на протяжении жизни каждого из арендаторов92. Столь высокая рента объясняется структурой арендованной недвижимости: дома с прилегавшими садами и свободными участками земли в одном из престижных районов Лондона ценились очень дорого.
Интерес купцов к монастырской собственности далеко не случаен: духовенство составляло внушительную по численности группу населения средневекового Лондона93. Здесь было несколь
88 Этой проблеме посвятила специальные исследования М.М. Яброва (см.: Ябро-ва М.М. Из истории семейных торговых компаний в Англии XV века. Семья Сели Ц Средневековый город. Саратов, 1987. Вып. 8. С. 105-116; Она же. Некоторые особенности структуры английских семейных компаний конца XV века//Средневековый город. Саратов, 1991. Вып. К). С. 129-137).
89 См.: O'Connor SJ. Landed estates. P. 64.
90 См.: Calendar of the Cartularies... P. 101, 111.
91 Cm.: O'Connor SJ. Landed estates. P. 66.
92 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 101-102.
93 Анализ налоговых списков 1319 и 1412 гг. показывает, что в начале XIV в. в столице проживало не менее 36 аббатов, а в начале XV столетия - архиепископ Йоркский, 27 аббатов и приоров, викарий, два ректора и насчитывалось 28 церковных учреждений (см.: Ноте G. Medieval London. N.Y., 1927. Р. 274). Реальное число духовных лиц было бблыпим, так как в налогоплательщики попадали далеко не все церковники (см.: Репина Л.П. Лондонские землевладельцы... С. 201, 221).
Структура и пути формирования городской недвижимости...
49
ко монашеских учреждений, которые занимали четвертую часть города, кафедральный собор Св. Павла, свыше 120 приходских церквей (в том числе 97 - в пределах городских стен Сити94), которые часто перестраивались и расширялись по мере роста населения города.
Несмотря на довольно внушительное присутствие95, церковь в английском городе никогда не достигала столь очевидного могущества и влияния, как, например, в городах Германии, где ее позиции были достаточно прочными и горожане, шаг за шагом, вынуждены были отвоевывать у церковников земли, строения и прочее имущество96. В городах Англии, как нам представляется, данный процесс тоже имел место, но шел менее прямолинейно и однозначно, отличался большей противоречивостью. Церковные и светские владения здесь сосуществовали, теснейшим образом переплетаясь и, при малейшей возможности, нарушая границы друг друга, вторгаясь в сферу взаимных интересов. Горожанам, в первую очередь - богатейшей их части, по-видимому, стоило больших усилий сохранять и преумножать свои владения перед лицом весьма агрессивных устремлений церкви97.
94 До настоящего времени сохранились 39 церквей, среди которых самые известные - All Hallows-on-the-Wall, St Andrew-by-the-Wardrobe, St Bartholomew-the-Great, St Benet, Paul’s Wharf, St Botolph, Aldersgate, St Bride’s, Fleet Street, St Margaret Pattens in Eastcheap. St Mary Aldermary, St Mary-Le-Bow и др. (см.: Betjeman J. City of London. Churches. Andover, 2004. P. 14).
95 Для характеристики владений церкви в XIV в., в первую очередь монастырей Лондона, приведем лишь два факта. По описи поместий епископа Илийского, составленной в 1356-1358 гг., было установлено, что в Лондоне ему принадлежали различные держания и лавки в двух наиболее доходных районах города (см.: Леонова ТА. Собственность и доходы английской церкви во второй половине XIV века // Средние века. М., 1985. Вып. 48. С. 229). Лондонский монастырь Девы Марии имел 2 дома, 2 земельных участка и ренты на сумму в 3 ф. 6 ш. 8 п. в городе (см.: Леонова ТА. Рост церковного землевладения в Англии с 1350 по 1377 гг. // Проблемы истории античности и средних веков. М., 1978. С. 61). Таким образом, очевидно, что церковники не упускали возможности получения доходов от городской собственности, составляя прямую конкуренцию самим бюргерам.
96 См. исследования В.А. Ермолаева, Т.М. Негуляевой, Л.И. Солодковой, Т.С. Никулиной, посвященные различным аспектам городской истории средневековой Германии.
97 Известно, например, что еще с XIII в. лондонская церковь владела более чем половиной мукомольных мельниц в городе и округе. Из 26 собственников мельниц, перечисленных в городских отчетах того времени, 16 были духовными лицами, 2 - из числа рыцарей, король и 7 горожан. Получается, что горожане составляли лишь 25% собственников мельниц (см.: Thrupp S. The merchant class... P. 119).
50
Л.Н. Чернова
Очень важно, каким образом Адам Фрэнсис и Джон Пайел использовали арендованную у монастыря недвижимость. Выясняется, что арендованные дома были очень ветхими, и купцы предпочли снести их и выстроить на их месте торговые помещения. Что касается свободных участков земли, то они были застроены домами и лавками. А спустя полтора десятилетия Адаму и Джону удалось выкупить у монахинь всю эту собственность и, соответственно, ренту98 *.
Еще одно строительство Адам Фрэнсис предпринял на севере Брод-стрит: до 1373 г. здесь появились его торговые лавки, отделенные от соседних владений братства Austin Friars каменной стеной".
Нет сомнений, что богатейшие лондонские купцы охотно вкладывали свободные средства в приобретение городской недвижимости. Важно, что им принадлежали участки городской земли, застраиваемые лавками, жилыми домами и другими помещениями для ремесленников и торговцев. Иными словами, объекты городской недвижимости интересовали купцов прежде всего как производственные помещения и товарные склады. Экономический рост Лондона в рассматриваемый период, превративший его в крупнейший торгово-ремесленный центр, и связанный с этим широкий приток населения100 неизбежно должны были вести к застройке пустовавших земельных участков. Владение землей в городе фактически превращалось во владение домами. Выгоднее всего было использовать земли под застройку и извлекать доход из арендной эксплуатации жилых домов и производственных помещений. Известно, например, что с 1371 г. аренда только части помещений на Коулмен-стрит приносила Джону Пайелу немалую сумму в 5 ф. ежегодно101.
Во второй половине XIV в. городскую недвижимость приобретали и иными путями. В частности, собственность (торговые лавки, дома и пр.), которую Адам Фрэнсис в течение 1349-1373 гг. сумел собрать в приходах Св. Лоренса и Всех Святых, на Хони Лэйн в крайне западной части Чипсайда102, он получил через завещательные распоряжения состоятельных лондонцев, в том числе
98 См.: Calendar of the Cartularies... P. 101-102.
" См.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 63.
100 Если в XIV в. население Лондона составляло 40 тыс. человек, то к концу XVI в. оно увеличилось до 200 тысяч.
101 См.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 64.
102 См.: Calendar of the Cartularies... P. 116.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
51
упоминавшегося купца Джона де Бовиндона, и опеку над их несовершеннолетними детьми и наследством. Нередко наследники умирали, так и не достигнув возраста вступления в права наследования, а вдовы, как правило, предпочитали избавляться от этой весьма обременительной для содержания собственности. Именно это произошло с тремя детьми упомянутого Джона де Бовиндона, опекуном которых, по завещанию купца, был назначен Адам Фрэнсис. Все они, тяжело заболев, умерли к сентябрю 1368 г., а Катерина, вдова Джона де Бовиндона, продала имущество, в том числе и несколько домов, Адаму103. К сожалению, сумма сделки в источнике не указана.
Аналогичным способом у Адама Фрэнсиса оказалась и другая собственность в Чипсайде. В мае 1368 г. Анна, вдова Уильяма Лейра, возможно, сына лондонского олдермена и торговца пряностями104, передала Адаму Фрэнсису и Джону Оскину помещения на Сент-Лоренс Лэйн, Милк-стрит и ИрЪнмангер-стрит в районе Чип, а также на Темз-стрит в приходе Всех Святых. Получатели столь щедрого “подарка” обязались выплачивать вдове ежегодную ренту в 18 ф. 13 ш. 4 п. пожизненно105. Фактически речь шла о выплате ежегодного фиксированного содержания Анне Лейр.
Обращает на себя внимание тот факт, что наши персонажи являлись владельцами не только разного рода объектов городской недвижимости, но и рент. Прежде всего, это касается Адама Фрэнсиса. Ему принадлежали ренты в Паултри106, в Чипсайде, в приходах Св. Лоренса и Всех Святых, на Хони Лэйн107, на Ломбард-стрит, Беабиндер Лэйн и Бишопсгейт108, в районах Корн-хилл и Брод-стрит109, а также некая квит-рента на Темз-стрит110. К сожалению, размер данной квит-ренты не указан. Однако известно, что она была куплена у купца Джона де Бовиндона в 1353 г. вместе с внушительным комплексом строений на берегу Темзы. Любопытно, что Адама связывали с Джоном де Бовиндо-ном довольно тесные деловые и личные отношения: Фрэнсис даже являлся опекуном несовершеннолетних детей и наследства
103 См.: O'Connor SJ. Landed estates. P. 59, 64.
104 См.: Thrupp S. The merchant class... Appendix. P. 353.
105 Cm.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 69-71.
106 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 106, 116.
107 Ibid. P. 116; Thrupp S. The merchant class of the medieval London (1300-1500).
Appendix. P. 353.
108 Cm.: Calendar of the Cartularies... P. 245.
109 Ibid. P. 101-102, 116-118.
110 Cm.: O’Connor SJ. Landed estates. P. 63—64.
52
Л.Н. Чернова
этого купца. И когда к сентябрю 1368 г. умерли наследники Джона, его вдова продала ренту (и прочее имущество) Адаму111.
Сохранилось более ранее свидетельство, фиксирующее величину квит-ренты: в ноябре 1349 г. Адам Фрэнсис совместно с Джоном Пайелом купил квит-ренту в 12 ш. с торговой лавки в Паултри у некого торговца птицей112. Сведений об условиях сделок и о стоимости рент картулярии не содержат ни в этих, ни в последующих случаях. Очевидно, что покупатель ренты не получал никаких прав на сам объект рентной сделки, а получал только купленный доход, т.е. деньги, столь необходимые в условиях городской рыночной экономики113. Следует согласиться с мнением Т.М. Негуляевой, полагающей, что рента помогала удовлетворить потребности горожан в кредите, хотя способ удовлетворения оставался полуфеодальным по форме и ростовщическим по сути114. Но не скрывается ли за такого рода сделками неспособность должников (торговца птицей и купца) расплатиться с кредиторами (Адамом Фрэнсисом и пр.), что и вынуждало их расставаться с весьма доходной недвижимостью и рентами? Не это ли обстоятельство заставило графа Оксфордского в июне 1358 г. продать Адаму Фрэнсису и Томасу де Лэнгтону не только земли и помещения, но и ренты в трех приходах на Бишопсгейт и в приходе Св. Петра на Брод-стрит115?
Чем руководствовались купцы, приобретая земли? Ведь хорошо известно, что инвестиции в торговлю и доходы, получаемые в этой сфере, значительно превосходили по объему инвестиции и доходы в сфере недвижимости. По оценке В.И. Рутенбурга, общая для Европы того времени среднегодовая прибыль от торговой деятельности составляла 17,4%116, при благоприятной конъюнктуре можно было получать до 65-69% годовых, а в отдельных случаях даже гораздо больше - 200-300%117, тогда как при
111 Ibid. Р. 59.
112 Ibid. Р. 58.
1,3 Специально данному сюжету посвящена статья Т.М. Негуляевой: Негуляе-ва Т М. Учреждение и продажа ренты с недвижимости в Страсбурге XIII -начала XIV века//Средневековый город. Межвуз. сб. науч. тр. Саратов, 2004. Вып. 16. С. 27-34.
114 См.: Там же. С. 33.
।15 См.: O'Connor SJ. Landed estates. P. 62.
116 См.: Рутенбург В.И. Очерк из истории раннего капитализма в Италии. Флорентийские компании XIV в. Л., 1951. С. 71-72.
117 См.: Краснова И.А. Деловые люди Флоренции XIV-XV вв. В 2 ч. М.; Ставрополь. 1995. Ч. 1. С. 49.
Структура и пути формирования городской недвижимости...
53
быль от эксплуатации земель составляла от 8 до 15% в год118. Казалось бы, выгода от торговли очевидна: успех сулил многократное приумножение богатств. Но существовали и колоссальные риски, от которых не был застрахован ни один даже самый могущественный купец. А значит, земля и в XIV в. оставалась наиболее устойчивым видом собственности, объектом наиболее надежного помещения капитала, позволявшим получать регулярный доход. Экономический и социальный риск профессии побуждал даже самых богатых купцов помещать деньги в более обеспеченную и стабильную сферу землевладения.
Необходимо учитывать также, что в рассматриваемую эпоху возможности вложения средств в ремесло, торговлю и кредит были ограничены рамками мелкого производства, узостью рынка. Земля оставалась главной формой общественного богатства. В таких условиях избыточные средства вынуждены были постоянно перетекать в сферу землевладения, которое играло важную экономическую роль: доход от земельной ренты мог использоваться для расширения торгово-финансовых операций. Применительно к реалиям Флоренции XIV-XV вв. И.А. Краснова отмечает, что земельные фонды в большинстве случаев служили гарантией капитала, вложенного в торговлю и производство: на земельном имуществе основывался принцип ответственности в компаниях, оно выступало в качестве залога, под который брали кредит, и средства возмещения долгов, создавало материальную базу репутации, необходимой для получения кредита119. Думается, все это применимо и к истории Лондона XIV столетия.
И, конечно, наличие земельной собственности у представителей купеческой элиты, к которой относились Адам Фрэнсис и Джон Пайел, объясняется соображениями престижа. Приобретение земельных участков и прочей недвижимости в городе (и за его пределами) было одним из способов произвести впечатление на общество, в котором традиционно высоко ценились знатность происхождения и обладание землями120, укрепить свое влияние и власть. Не будем забывать, что Адам Фрэнсис и Джон Пайел являлись не просто купцами, но и олдерменами и мэрами, в руках которых были сосредоточены основные нити управления Лондоном.
118 См.: Рутенбург В.И. Очерк... С. 68.
1,9 См.: Краснова И.А. Деловые люди Флоренции... Ч. 1. С. 45.
120 См.: Horrox R.E. The urban gentry... P. 22; Hunt E.S., Murray J.M. A History of Business in Medieval Europe, 1200-1550. Cambridge, 1999. P. 53.
CONGRATULATIO
Редколлегия журнала “Средние века” поздравляет
Владимира Николаевича Малова -
доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника отдела истории XVIII-XIX веков ИВИ РАН, крупнейшего специалиста по истории Франции эпохи Старого порядка и французской бюрократии, знатока и горячего поборника архивных изысканий, блестящего палеографа. Выпускник МГУ им. М.В. Ломоносова, Владимир Николаевич закончил аспирантуру под руководством А.Д. Люблинской, соединив, таким образом, традиции петербургской и московской школ медиевистики. Мы рады, что В.Н. Малов, некогда бывший ответственным секретарем нашего издания, теперь является активно работающим членом Редакционного совета “Средних веков”.
Желаем ему здоровья и дальнейших творческих свершений.
ИНТЕРВЬЮ
С ВЛАДИМИРОМ НИКОЛАЕВИЧЕМ МАЛОВЫМ
Владимир Николаевич, большую часть Ваших трудов Вы посвятили истории Франции Старого порядка. Кто повлиял или что повлияло на ваш выбор? Кого вы считаете своим учителем? Относите ли Вы себя к той или иной школе или историографическому направлению?
Историей Франции я решил заниматься не ранее чем на втором курсе университета (“школьный” язык был английский, французский начал изучать только студентом). Очевидно, сыграли свою роль занятия в кружке по изучению французских просветителей под руководством Анатолия Васильевича Адо; с удовольствием вспоминаю и его семинар по Французской революции. Писать диплом я решил обязательно у Б.Ф. Поршнева. Помню, что еще в школе я отметил разницу в характеристике Фронды между учебником Средних веков Е.А. Косминского и вузовским учебником новой истории (глава Б.Ф. Поршнева). Тут была проблема, и это было интересно. Б.Ф., конечно, обращал на себя внимание как блестящий стилист, а потом я мог оценить его и как прекрасного, увлеченного своей темой лектора. Что касается выбора самой темы диплома (предлагалось выбрать между несколькими авторами социальных утопий XVII-XVIII вв.), то здесь уже сказалось вообще свойственное мне стремление к занятию особо сложными темами и к первооткрывательству: из всех утопистов я выбрал всем известного понаслышке, но совершенно у нас не изученного и самого сложного - Фенелона. Этот диплом я потом использовал как реферат при поступлении в аспирантуру по Средним векам, но никогда его не публиковал.
Своим учителем я считаю А.Д. Люблинскую. Мне очень понравилась ее вышедшая в 1959 г. книга неожиданной сложностью нарисованной в ней картины французского общества, и мне хотелось стать обладателем тех специальных знаний, которые мне не мог дать Б.Ф. Поршнев. Именно А.Д. Люблинская познакомила меня с рукописями, с проблемами палеографии, вызвала интерес к публикаторскому делу, и она же рекомендовала читать “Анналы”. Кандидатская диссертация развила вкус к первооткрывательству: по этой теме у меня вообще не было предшественников даже и во Франции. Когда после защиты встал вопрос о выборе темы докторской диссертации (кстати, мой путь в науке оказался
56
Congratulatio
самым “непрактичным” - ни кандидатская диссертация не вырастала из диплома, ни докторская из кандидатской), тогда А.Д. “благословила” меня заняться Кольбером, и моя книга посвящена ее памяти.
Но все же я не могу отнести моего “Кольбера” целиком к произведениям “ее школы”. А.Д. стремилась придать своим построениям социально-экономическое обоснование (вопросы о “новом дворянстве”, о “равновесии между дворянством и буржуазией”), я же оставил это в стороне и всецело исходил из фактов административной истории. Здесь уже было влияние французской школы Мунье.
Мы публикуем список Ваших трудов, и читатели смогут сами судить, насколько разнообразен круг Ваших научных интересов: палеография, публикация источников, Итальянские войны, Кольбер, Фронда, складывание хлебного рынка во Франции и многое другое. Что бы Вы все-таки определили как свою главную работу?
Самая главная и самая сложная работа - безусловно, книга о Кольбере. Для меня это было как штурм Измаила, о котором Суворов сказал, что решиться на такое дело можно только раз в жизни. Тема масштабная, широкоохватная и такая замусоренная стереотипами, легендами, во французской историографии полный разнобой, и во всем этом самому разбираться! Да тут еще “указание” начитавшегося физиократов Энгельса на то, что мануфактуры Кольбера разорили крестьянство - как бревно поперек дороги... Хорошо, что я писал книгу уже в годы Перестройки. Мне было очень трудно решиться взять эту тему, некоторое время казалось, что здесь ничего нельзя сделать. С “Фрондой” было легче - уже была разработанная схема, которую оставалось скорректировать применительно к теме.
Что касается других упомянутых тем, то здесь очень многое определялось моим “статусом” палеографа, специально подготовленного для Москвы, - и, соответственно, требованиями морального долга. Но также и тягой к первооткрывательству: хотя московские коллекции западных документов несравненно беднее петербургских, зато ими практически никто не занимался. К тому же в мой “домен” отошел такой огромный фонд, как коллекция Ламуаньона. Если я писал об Итальянских войнах, то не потому, что они интересовали меня сами по себе, а из желания ввести в научный оборот неизвестные документы этой коллекции.
Congratulatio
57
Статья о хлебном рынке была связана с интересом к кольбе-ровской проблематике. Одно время у нас было принято утверждать, что политическому объединению Франции в XV в. предшествовало экономическое. Были попытки доказать наличие тогда единого рынка перечислением разнообразных товаров, провозимых в разнообразных направлениях. Для понимания эпохи Кольбера было важно проверить математическими методами, был ли единый хлебный рынок во Франции хотя бы накануне Революции, французы же никогда таким коррелированием цен не занимались. Полученный негативный результат меня вполне устроил.
Почти полвека Вы работаете в нашем институте и даже были ответственным секретарем нашего издания. Могли бы Вы назвать важнейшие этапы, поворотные пункты или “точки бифуркации”, определившие эволюцию нашей дисциплины?	'
Я не думаю, что правильно называть “точкой бифуркации” (или даже “мультифуркации”) время Перестройки, поскольку тогда выбор оказавшейся на распутье науки определялся не логикой ее внутреннего развития, а внешней, общеполитической обстановкой. Что же касается “эволюции” в смысле “развертывания” (международных научных контактов), как и “инволюции” в смысле “свертывания” (государственного финансирования науки), то каждый из нас может привести достаточное количество примеров того и другого.
Что бы Вы пожелали современным медиевистам и модернистам? На решение каких проблем нам всем стоит обратить внимание в первую очередь?
Если речь идет о пожеланиях вообще для всех - наверное, больше всего подойдет девиз Ибсена: “Быть самим собой”. Это значит - сохранять самостоятельность, не превращаться в эпигонов, пересказывающих чужие мысли, какими бы модными эти мысли ни были. Не думать, что есть какие-то “передовые”, “прогрессивные” отрасли знания или приемы исследования, к которым можно приписаться и “стричь купоны” с репутации прогрессиста. Историк может заниматься всем, чем хочет, если это позволяет состояние доступных ему источников.
И традиционный вопрос - каковы Ваши творческие планы?
Сейчас, после окончания “Фронды”, мне трудно говорить о дальнейших творческих планах. Вряд ли удастся найти еще одну
58
Congratulatio
такую значимую тему, как “Кольбер” или “Фронда” (тем более, что на многомесячные командировки ученым моего возраста, ввиду вышеупомянутой “инволюции”, можно не рассчитывать). Ясно, что меня ожидает трудоемкая работа ответственного редактора полного перевода “Мемуаров” герцога Сен-Симона, издающегося в серии “Литературные памятники” (будет 7 или 8 томов; первый том, за 1691-1701 гг., уже подготовлен). Хотелось бы “отдохнуть” в работе по выявлению и публикации новых документов.
ФРАНЦИЯ XVI ВЕКА: АРХИВНЫЕ НАХОДКИ
Н.И. Алтухова
ПРОДАЖА ДОЛЖНОСТЕЙ ВО ФРАНЦИИ В СВЕТЕ “ИНВЕНТАРЯ КВИТАНЦИЙ НА ДОЛЖНОСТИ”
1578 г.
Термин “продажа должностей” (venalite des offices) у современного читателя вызывает в основном негативные ассоциации, связанные с коррупцией, лихомством, продажными чиновниками и судьями. Однако для исследователей французской истории эпохи Старого порядка этот термин обозначает характерную черту французского государственного аппарата и является термином техническим и в ценностном отношении нейтральным, носящим даже некоторый позитивный оттенок. “С чисто финансовой точки зрения покупка должностей была формой кредитования государства: сразу оплачивая цену должности, покупатель как бы давал государству денежную ссуду, вкладывал свой капитал в функционирование государственного аппарата и потом уже получал с него проценты в виде жалованья. Но тут был и политический смысл: благодаря продажности судейских должностей монарх получал аппарат должностных лиц, не обязанных своим возвышением покровительству вельмож-аристократов”, - пишет В.Н. Малов1. С.К. Цатурова, по ряду вопросов возражающая В.Н. Малову, в данной оценке с ним солидарна: “Практика легальной продажи должностей, и это очень существенно, призвана была на новом витке развития монархической власти оградить комплектование администрации от давления знати и клиентел”2. Какая же конкретно практика обозначалась термином “venalite des offices”? И какой ценностный смысл вкладывали в это понятие современники?
1 Малов В.Н. Три этапа и два пути развития французского абсолютизма // Французский ежегодник: Абсолютизм во Франции. К 100-летию Б.Ф. Поршнева (1905-1972). М., 2005. С. 98.
2 Цатурова С.К. Король Франции и его чиновники (Своеобразие принципа королевской власти quod principi placuit) // Там же. С. 147.
60
И.И. Алтухова
Продажа королевских должностей во Франции, пусть и с оговорками, была легализована в начале XVI в., хотя тенденция рассматривать место на государственной службе как частную собственность существовала, по крайней мере, с конца XIV в.3 Историки единодушно указывают на заимствование этой практики из канонического права, и, если провести аналогию с церковными должностями и вспомнить о всемерном и многовековом осуждении таких злоупотреблений, как симония и непотизм, то по хронологической лестнице пришлось бы спуститься намного ниже4.
Робер Десимон предложил различать продажу “кутюмную” (venalite coutumiere) и “легальную” (уёпаШё Idgale): последняя получила свое оформление после создания специальной кассы “нерегулярных доходов” (parties casuelles), добавив к отношениям между монархом и его чиновниками финансовый аспект5. Именно выделение финансовой составляющей должности и сделало возможным для короля продавать должности и получать доход, а для
3 Ролан Мунье начинает свое фундаментальное исследование о продаже должностей с ХШ в. (Mousnier R. La venalite des offices sous Henri IV et Louis XIII. P., 1971. P. 13-33). См. также: Dupont-Ferrier G. Les officiers royaux des bailliages et senechaussees et les institutions monarchiques locales a la fin du Moyen Age. P., 1902. P. 777-783; Autrand Fr. Offices et officiers royaux en France sous Charles VI // Revue historique. Р.» 1969. Vol. 242. P. 285-338 (особенно p. 319-324). Однако, по мнению Франсуазы Отран, считать практиковавшийся в XV в. “отказ от должности в пользу другого лица” (resignatio in favorem) собственно “продажей” должности - анахронизм, поскольку в рамках подобного соглашения должность не продавалась и не покупалась, речь шла об отставке ее владельца и одобрении королем нового (Autrand Fr. V6nalite ou arrangement de famille: La resignation des offices royaux en France au XVе siecle // Amterhandel im Spatmittelalter und 16. Jahrhundert / Hrsg. I. Mieck. B., 1984. P. 69-82). Жорж Пажес подчеркивал, что продажа должности в форме передачи места на королевской службе наследнику или другому лицу никак не была связана с королевской инициативой, никаких выгод монарх от подобных операций не получал (Pages G. La venalite des offices dans 1’ancienne France // Revue historique. P., 1932. Vol. 169. P. 477^495).
4 В связи с этим заметим, что важные теоретические постулаты о возможности продавать должности были сформулированы на “полях” дискуссий о симонии, см.: Reinhard W. Puissance etatique: Un probleme de cr6dit? Structure et fonction du commerce des offices й 1’epoque modeme // Reinhard W. Papaute, confessions, modernite. P., 1998. P. 139-142. О “торговле” церковными должностями см., например: Partner Р. Papal financial policy in the Renaissance and Contre-Reformation // Past and Present. 1980. N 8. P. 17-62.
5 Descimon R. Modemite et archai’sme de 1’Etat monarchique: Le Parlement de Paris saisi par la vdnalite (XVIе sidcle) // L’Etat modeme: Genese. Bilans et perspectives / Ed. J.-Ph. Genet. P., 1990. P. 147-161; Idem. Les elites du pouvoir et le prince: l*6tat comme entreprise // Les Elites du pouvoir et la construction de I’fitat en Europe I Ed. W. Reinhard. P., 1996. P. 133-162.
Продажа должностей во Франции...
61
его подданных их свободно приобретать, наследовать и при необходимости также продавать. Строго говоря, королем продавалось не право исполнять те или иные функции (оно делегировалось чиновнику, а не продавалось), а именно эта финансовая составляющая (finance), которая соответствовала рангу должности и в каждом случае определялась Королевским советом.
В 1524 г. во исполнение ряда эдиктов было создано, а в 1532 г. усовершенствовано централизованное финансовое ведомство -Главное казначейство (tresor de 1’Epargne)6, куда должны были поступать все доходы короля, как “ординарные” (от королевского домена), так и “экстраординарные” (от прямых и косвенных налогов, которые с этого времени также начинают восприниматься как “ординарные” доходы). В июне 1524 г. была создана должность казначея экстраординарных финансов и “нерегулярных доходов” (tresorier des finances extraordinaires et Parties casuelles), который был независим от казначея Главного казначейства (tresorier de 1’Epargne) и должен был собирать доходы от налога с церковных бенефициев (decimes), судебных штрафов, займов и продажи королевских должностей7. С 1536 г. новый казначей стал ведать только доходами от продажи должностей, контроль за остальными поступлениями, которые когда-то находились в его ведении, перешел в руки казначея Главного казначейства, которому в декабре 1542 г. был подчинен и казначей “нерегулярных доходов”.
Через кассу “нерегулярных доходов” реализовывались, становясь “продажными” (venaux), должности финансового ведомства (offices de finance comptable) и должности судейского ведомства первой инстанции, рассматривавшие споры по вопросам обложения налогами (offices de judicature financiere), - изначально к ним относились чиновники Палат счетов (Chambres de comptes), Налоговых палат (Cours des aides), сборщики (receveurs) и контролеры (controleurs) домениальных доходов. Эти должности напрямую
6 Jacqueton G. Le tr£sor de l’£pargne sous Francois ler // Revue historique. P.. 1894. Vol. 55. P. 1-43; Vol. 56. P. 1-38; Hamon Ph. L’argent du roi: Les finances sous Francois Ier. P., 1994. P. 257-263. Эдикт о создании должности казначея экстраординарных финансов и “нерегулярных доходов” датируется 15 июня 1524 г. (Hamon Ph. Op. cit. P. 258).
7 В 1524-1528 гг. прибыль от продажи должностей составляла 45,8% от всех поступлений в кассу “нерегулярных доходов” (Hamon Ph. Op. cit. P. 258). В 1576 г. доход от “нерегулярных доходов” составил 150 000 турских ливров (1,5% от общего годового дохода казны) - см.: BNF. Ms. fir. 23051 “Estat des deniers et revenu de France tant de la recepte que de la mise et despenses du temps de henri 3е. Revenu et despense du Royaume de france 1576”. Fol. 26v°.
62
Н.И. Алтухова
были связаны с управлением финансами, однако еще в начале XVII в. Шарль Луазо предполагал, что “office de finances” называются так потому, что эти должности “представлены” квитанцией о денежной сумме (quittance de finance), уплаченной казначею “нерегулярных доходов”8.
Легализация продажи королевских должностей, этого, по выражению Шарля Луазо, “государственного товара” (marchandise d’Etat), привела к широкому распространению социальной практики, выгодной как королю, так и чиновникам. Однако до конца XVIII в. она воспринималась общественным мнением как “источник разорения народа, открытая возможность для тысяч людей непросвещенных, необразованных, бесталанных, бесчестных получить доступ к должностям, от которых зависят благосостояние, честь и жизнь граждан”9. Что ограничивало эту практику? В какой мере эти ограничения соблюдались? Кто охранял эти рубежи? И с какой стороны выдвигалась инициатива по их размыванию?
Прежде всего, не могли продаваться, т.е. считались “непродажными” (non-venaux) и не подотчетными казначею “нерегулярных доходов”, придворные должности (offices de la Maison du roi) и большинство военных должностей. Эти должности исполнялись по поручению (par commission) или по особому письму (par brevet) короля, что, конечно, не исключало той самой “кутюмной” продажи, в некоторых случаях санкционированной королем10. Официально не продавались должности высшего эшелона власти -канцлера, хранителя печатей, коннетабля (эти должности исполнялись пожизненно), первых президентов и генеральных прокуроров суверенных палат - на эти должности король назначал, исходя из принципа “Quod principi placuit”. И, наконец, считалось, что категорически не могли продаваться должности, связанные с отправлением правосудия, поскольку право “справедливо и здра
8 Nagle J. Les fonctionnaires au XVIIе siecle // Histoire de la fonction publique en France / Dir. M. Pinet. P., 1993. Vol. 2: Du XVIе au XVIIе siecle. P. 138.
9 Цит. no: Bluche Fr. L’Ancien regime: Institutions et societe. P., 1993. P. 40.
10 Среди подобных писем выделяется особый тип - brevets de retenue. Таким письмом король гарантировал держателю “непродажной” и неотчуждаемой должности, что тот, кто впоследствии будет исполнять эту должность, обязан выплатить за нее определенную сумму (Barbiche В. Les institutions de la monarchic fran^aise a 1’epoque modeme (XVle-XVIIIe sidcle). P., 2000. P. 82, 191). Еще раз подчеркнем, что придворные должности никогда не реализовывались через кассу “нерегулярных доходов”, контроль за ними был возложен на прево королевского дворца.
Продажа должностей во Франции...
63
во судить есть дар Божий и Святого духа, и этот дар не должен ни продаваться, ни покупаться”11. Тем не менее уже с начала XVI в. для судейских при вступлении в должности обязательными стали выплаты за них в форме принудительного займа, причем до середины века одолженные таким образом деньги королем как правило возвращались через ту же кассу “нерегулярных доходов”12.
На Генеральных штатах 1560 г. в Орлеане все три сословия обратились к королю с требованием отказаться от продажи должностей. По мнению депутатов, чтобы избежать коррупции в правосудии, судьи должны выбираться королем из представленных достойных кандидатов (не меньше трех) и получать должность без каких-либо денежных выплат. Муленским ордонансом 1566 г. Карл IX запретил продавать судейские должности13. В Блуаском ордонансе 1579 г., в основе которого лежали требования Генеральных штатов 1576-1577 i;r., Генрих III заверил своих подданных, что его единственным желанием является “положить конец продаже должностей, связанных с судопроизводством”. К этой практике он и его предки вынуждены были, к своему большому сожалению, прибегать только по причине “крайней необходимости в делах нашего королевства”. Число чиновников предполагалось уменьшить, сократив вакантные должности (т.е. после смерти чиновника должность должна была быть уничтожена), а тот, кто рискнет продать свои должности, должен был быть наказан лишением всех должностей “отныне и впредь” как “недостойный и неспособный держать (tenir) королевские
11 Цит. по: Picot G. Histoire des Etats generaux. P., 1888. Vol. 3. P. 182.
12 Descimon R. Modemite et archaTsme... P. 147-161. В действительности трудно определить, когда произошел переход к “настоящей”, а не завуалированной продаже судейских должностей, когда чиновники перестали надеяться на возвращение займов, по-прежнему взимавшиеся “нерегулярные” поборы стали восприниматься уже как цена продаваемых должностей. Надо полагать, что это произошло в связи с общим финансовым кризисом при Генрихе II. Шарль Лу-азо отмечал, что финансовая составляющая судейских должностей определялась казначеем “нерегулярных доходов”, однако «с самого начала не в форме продажи, как для должностей финансового ведомства, а исключительно в форме займа. Но это был заём, который никогда не возвращался (a jamais геп-dre). и скорее это была скрытая продажа (vente): таким образом, только в наше время в кассе “нерегулярных доходов” смешали поступления от продажи финансовых судейских должностей» (Loyseau Ch. Cinq livres du droit des offices. Ill 1,93. Lyon, 1701. P. 158).
13 Ordonnance generale rendue sur les plaintes, doleances et remontrances des etats assemblees a Orleans, art. 40 // Recueil general des anciennes lois fran^aises depuis Гап 420jusqu’ a la Revolution / Ed. Fr.-A. Isambert et al. P., 1829. Vol. 14. P. 75.
64
Н.И. Алтухова
должности” (причем наказанию подлежали как продавец, так и покупатель)14.
Выполнялись ли эти королевские предписания? Репрезентативную картину продажи должностей дает “Инвентарь квитанций на должности, выданных кассой нерегулярных доходов за 9 месяцев 1578 года, с января по 29 сентября”15, который хранится в Национальном архиве Франции. В “Инвентаре” собраны копии 930 квитанций (как правило, по 3 квитанции на странице), выданных с 4 января по 29 сентября 1578 г. Пьером Молланом, казначеем “нерегулярных доходов”. В каждой квитанции обозначены дата, имя владельца должности, наименование (titre) должности с указанием места (город, приход или бальяж - судебноадминистративный округ, или его более мелкое подразделение -превотство, шателенство, виконтство, или финансовый округ -элексьон), где чиновник будет исполнять свои функции. Также в обязательном порядке указывалась сумма, уплаченная в кассу, и обстоятельства приобретения должности. Через кассу “нерегулярных доходов” могли быть реализованы три типа должностей: новые, т.е. недавно созданные королем (nouvelle creation -379 случаев), вакантные по причине смерти владельца (vacant par
14 Ordonnance rendue sur les plaintes et doleances des etats generaux assembles a Blois, art. 100 // Ibid. P. 405-406.
15 Archives Nationales (далее: AN), P 3027 "Inventaire des quictances des offices qui ont este expediees aux parties casuelles et seel lees par le monseigneur le cardinal de Birague chancellier de France, depuis le mois de janvier 1578 jusqu 29е jour de sep-tembre ensuivant audict an Vе soixante dix huict icelluy includ”. Следует отметить уникальный характер этого источника, уцелевшего после перепетий, выпавших на долю архивов Парижской Счетной палаты (фонд Р). - пожара 1737 г. и уничтожения ряда фондов по решению революционного бюро в 1791 г. Для XVI в. это единственный документ, в котором сохранились сведения о деятельности кассы “нерегулярных доходов”. Практика продажи должностей в XVII и XVIII вв. документирована лучше: см., например: AN. Р 3028-3279 “Expeditions et quittances du tresorier des parties casuelles (gages d’offices, droits, tallies, gabelles, etc. [1644-1659]”; P 3280-3311 “Quittance du receveur des revenus casuels. Quittances et expeditions controlees (procureurs, notaires, etc.: Toulouse, Paris, Dauphine, etc.) [1665-1685]”; P 3312 “Quittances du tresorier general des revenus casuels du roi, expediees en 1686” и др. Как уже говорилось выше, денежные суммы (таксы), которые платились в кассу “нерегулярных доходов” при приобретении новых, вакантных или уступленных должностей, в каждом конкретном случае определялись Королевским советом. Решения Королевского совета по этому вопросу для второй половины XVI в. сохранились в двух рукописях: “Roole des parties casuelles” (BNF. Ms. fr. 16231 [июнь-декабрь 1582]) и “Rooles des taxes ordinaires des parties casuelles” (Bibliothdque de 1’lnstitut. Ms 503 [1588-1589]).
Продажа должностей во Франции...
65
la mort - 248 случаев) или должностного преступления (vacant par la forfaiture - 4 случая) и уступленные в пользу другого лица (resigne en faveur d’un autre - 271 случай)16. Кроме трех самых распространенных типов передачи должности в “Инвентаре” есть квитанции о выплатах за увеличение жалованья (augmentation des gages, особый вид займа, когда взамен единовременно выплаченной королю суммы чиновник получал увеличение жалованья, т.е. одолженные королю деньги возвращались в виде ежеквартальных выплат - 9 случаев), за утверждение в своей должности (confirmation de son office, в случае претензий на одну и ту же должность со стороны двух чиновников спор рассматривался в Королевском совете, принимавшем окончательное решение17, -8 случаев), просто за должность (pour office, возможно, эти выплаты были также связаны с подтверждением владения должностью в спорных случаях - 8 случаев), а также за возведение в ранг должности (erige en titre d’office, речь шла об изменении статуса исполнявшихся по поручению короля функций, из временного поручения [commission] они становились постоянной должностью - 1 случай).
Само наличие подобного “Инвентаря” свидетельствует о масштабах легальной продажи должностей. При анализе документа определенную сложность представляла задача выделить из массы прошедших через кассу “нерегулярных доходов” должностей судейские должности, продавать которые строго запрещалось. Однако в XVI в. практически все королевские чиновники, “офицеры” короля-судьи, мыслились так или иначе причастными к отправлению правосудия. Поэтому в сочинении “Размышления о сословиях и должностях как управления, так и правосудия и финансов Франции...”18 Шарль Фигон, некогда казначей Счетной палаты Монпелье, а потом помощник государственного секретаря
16 Пример квитанции: “Следующая квитанция, написанная упомянутым Пьером Молланом в 9-й день января 1578 г., выдана Пьеру Copco на сумму 15 золотых экю за передачу (резигнацию) должности королевского нотариуса в бальяже Сен-Пьер-лё-Мутье, сделанную Леонардом Саллю в пользу упомянутого Copco" (AN. Р 3027. Inventaire... Fol. lv°).
17 См., например: Dumont Ft ., Bertheau S.. Kustner E. Inventaire des arrets du Conseil prive (Regnes de Henri III et de Henri IV). P., 1969. T. 1: 1578-1589.
18 Figon Ch. Discours des Estats et Offices tant du gouvemement que de la justice et des finances de France. P., 1579. О “древе правосудия" Фигона см.: Le Roy Ladurie E. L'arbre de justice, un organigramme de 1’Etat au XVIе siecle // Revue de la Bibliotheque nationale. 1985. N 18. P. 18-35: Descimon R.. Guery A. Un Etat des temps modemes? // Histoire de la France I Sous la dir. d’A. Burguiere et J. Revel. P., 1989. Vol. 2: L’Etat et les pouvoirs. P. 258-260.
3. Спслнис века. Вып, 69(2)
66
Н.И. Алтухова
(secretaire d’Etat) Симона Физеса, изобразил структуру французского государства второй половины XVI в. в виде “древа правосудия” (илл. 1).
Французское государство, каким его представляет Фигон, это прежде всего “государство правосудия”, его центром, стволом его “древа”, является канцлер Франции или могущий его временно заменять хранитель печати. От центрального ствола, произрастающего из “корня” - королевского Государственного совета (Conseil prive et d’Estat du Roy), в схеме Фигона отходят ветви, главные из них - две первые. Влево “растет” ветвь правосудия, она изображает верховный суд Парламента, прежде всего Парижского парламента. Вправо идет ветвь финансовая, через Счетную палату (Chambre des Comptes) она ведет к Главному казначейству (Tresorerie de 1’Espargne). Оттуда произрастают “ветви”, питающие государственную казну (прямые и косвенные налоги, доходы от королевского домена, от займов и “добровольных даров”, “нерегулярные доходы”), а также “ветви” - статьи государственных расходов. От Парламента вниз “ответвляются” подчиненные ему Палата прошений (Requetes du Palais), Казначейская палата (Chambre du Tresor) и “делегированные комиссары” (commissaires delegues), которым Парламент доверяет решение некоторых вопросов местного или регионального уровня. В парламенты стекались также жалобы, апелляции, обжалования апелляционных решений из судов низших инстанций. Среди “меньших” (subaltemes) судей Фигон выделяет эшевенов и консулов городов (формально, они находятся вне собственно монархической части судебной системы), нотариусов, которые включаются в структуру правосудия в качестве хранителей святости договоров, а также судей высших сеньориальных судов (officiers des hautes justiciers). Более высокую ступень занимали королевские судьи (juges royaux) в более или менее значительных населенных пунктах. Бальяжи и сенешальства, подразделения судебных округов, возглавлялись соответственно бальи и сенешалями, которые также считались судьями, а точнее - они председательствовали на судебных заседаниях, в остальное время сосредотачивая свои силы на ведении собственно административных дел своего округа. Особую ветвь судопроизводства представляют собой президиаль-ные суды, созданные Генрихом II в 50-х годах XVI в., они в последней инстанции рассматривали гражданские дела, где оценка спорного имущества не превышала определенного максимума. Юрисдикции Парламента Фигон подчиняет агентов торговых судов (consuls et bource des marchands), портовых старейшин, мэтров
Илл. 1. “Древо правосудия” Шарля Фигона
3*
68
Н.И. Алтухова
городской и дорожной стражи, в ведении которых находилось в том числе и взимание таможенных и дорожных сборов, “суд мраморного стола” (Table de Marbre), где разбирались жалобы на судебные органы Адмиралтейства, канцелярии коннетаблей и маршалов Франции, мэтров (хранителей) вод и лесов (все эти учреждения, будучи прежде всего учреждениями административными, обладали и судебными функциями).
Не подчиненными ни финансовой, ни судейской ветви, а “произрастающими” прямо из центрального “ствола” оказываются королевский Монетный двор (Cour des Monnoyes), Налоговая палата (Cour des Aides et Finances) и генеральные казначеи финансов (tresoriers generaux des finances). В нижней части схемы Фигона в виде самостоятельных “ветвей” “древа правосудия” представлены губернаторы провинций, послы (ambassadeurs), прево королевского дворца (он являлся судьей для придворных), королевский Большой совет, чья “ветвь” переплетается с “ветвями” государственных секретарей и мэтров прошений двора (maistres des requetes de Г Hotel).
Управлять - значит вершить суд, таков принцип французской “судебной монархии” XVI в.19 Гражданские и уголовные дела судили парламенты, налоговые споры находились в ведении налоговых палат, дела, связанные с финансовыми злоупотребе-лениями, рассматривались в счетных палатах. Должности сотрудников всех этих учреждений могли, таким образом, рассматриваться как судейские и вследствие этого быть запрещены к продаже. Иногда так и получалось. В 1586 г. Генрих III хотел сделать наследственными20 должности, которые считались продажными (venaux) и имели отношение к управлению финансами (должности Счетной палаты и генеральных казначеев Франции). Однако чиновникам Счетной палаты со ссылкой на статут Парламента удалось доказать свою принадлежность к судопроизводству, вследствие чего их должности должны были рассматриваться как непродажные (поп-уёпаих)21. Одна из редких по
19 В.Н. Малов предлагает выделять в административной истории французской монархии следущие этапы: до середины XVI в. - “судебная монархия”, с середины XVI в. до 30-х годов XVII в. — “судебно-административная монархия”, с 30-х годов XVII в. - “административная монархия” {Малов В.Н. Указ. соч. С. 86-128). Правление Карла IX и Генриха III представляется, таким образом, переходным периодом, когда начинают оформляться административные методы управления, временем проб и ошибок, подготовившим почву для реформ Генриха IV.
20 А таковыми являлись прежде всего домениальные должности.
21 Nagle J. Op. cit. Р. 139.
Продажа должностей во Франции...
69
бед чиновников, защищавших статус своих должностей и корпорации в целом перед лицом короля, нуждавшегося в доходах любой ценой.
Принадлежность к тому или иному учреждению не всегда определяла продажный или непродажный характер должности. Многочисленные нотариусы (notaries), адвокаты (avocats), прокуроры (procureurs), сержанты (sergents), писари (greffiers) были тесно связаны с судопроизводством, однако судьями не были. Традиционно эти должности объединялись в группу вспомогательных (ministeriels или auxiliaries) судейских должностей. И если должности нотариусов и сержантов уже с XV в. рассматривались как продажные22, то у адвокатов и прокуроров, изначально находившихся на службе не у короля, а у “коллективных клиентов” (парламента или Шатле23), статус должности изменился лишь к началу XVII в.24 В “Инвентаре” зафиксированы первые шаги “подпадения” должностей прокуроров Парижского Шатле под легальную продажу через королевскую кассу “нерегулярных доходов” - за резигнации двух должностей прокуроров Парижского Шатле были выплачены таксы - 15 экю (45 турских ливров) и 20 экю (60 турских ливров)25. Все остальные должности, встречающиеся в “Инвентаре” и так или иначе связанные с отправлением правосудия, были проданы официально и легально: продажными считались все должности президиальных судов26, налоговых палат, элю (elus), изначально ведавших сбором прямых и косвенных налогов в элексьонах (налоговых округах) (хотя в 1570-е годы элексьоны, “укрепленные” должностями первого президента и королевских советников, стали действовать как судебные трибуналы).
В “Инвентаре” 1578 г. не зафиксировано продаж новых судейских должностей, связанных с Парламентами. Зато продавались штатные должности. В 3 случаях судейские должности
22 См.: Mousnier R. Op. cit. Р. 20.
23 И продавались они “sous bon plaisir de Messieurs du Parlement”. а не как королевские должности “sous le bon plaisir du roi et du chancelier".
24 Descimon R. Les auxiliaires de justice du Chatelet de Paris: Aper^us sur I’economie du monde des offices ministeriels (XVIe-XVIIIe siecle) // Entre justice et justiciable: Les auxilaires de la justice du Moyen Age au XXе siecle / Sous la dir. de C. Dolan. Sainte-Foy (Qudbec), 2005. P. 301-325.
25 AN. P 3027. Fol. 130, 142v°.
26 Blanquie Ch. Les prdsidiaux de Richelieu. Justice et vdnalite (1630-1642). P., 2000: Idem. Justice et finance sous 1’Ancien Rdgime. La venalite prdsidiale. P., 2001.
70
Н.И. Алтухова
уступались в пользу другого лица: за резигнацию должности советника-клирика27 Парижского парламента, возвращенной владельцем “в руки короля” (remis es main du Roy), в кассу “нерегулярных доходов” было заплачено 2000 экю (8 февраля -fol. 15v°), за передачу должности советника Парламента Прованса - 500 экю (11 июня - fol. 108v°). 2500 экю поступило в королевскую казну от Клода д’Анженна, президента Апелляционной палаты Парижского парламента, он передавал свою должность, когда-то также “возвращенную в руки короля”, некоему лицу, имя которого осталось в квитанции незаполненным (21 сентября - fol. 155). В 5 случаях посредством кассы “нерегулярных доходов” были приобретены вакантные после смерти прежнего владельца должности. За должность советника-мирянина Парламента Тулузы такса составила 500 экю (20 марта -fol. 56v°), за такую же должность, но в парламенте Руана -2000 экю (28 марта - fol. 65v°), вакантные должности советников парламента Дофине (25 июня - fol. 114v°) и Прованса (4 сентября - fol. 151) обошлись их новым владельцам в суммы 1300 и 1000 экю соответственно, а вот за должность советника-клирика парламента Тулузы, которая стала вакантной в результате должностного преступления и смерти ее прежнего владельца, пришлось дважды заплатить по 1000 экю (9 и 11 июня, fol. 106v°). Таким образом, согласно “Инвентарю квитанций за 1578 г.”, король частично держал свои обещания, данные на Генеральных штатах - судейские должности легально почти не продавались (указанные случаи представляют собой менее 2% от общего числа прошедших через кассу “нерегулярных доходов” должностей за январь-сентябрь 1578 г.).
Тем не менее за 9 месяцев 1578 г. через руки казначея “нерегулярных доходов” прошло 379 квитанций за новые должности, продажа которых принесла казне доход в 154 270 2/3 экю. И если среди должностей с небольшими таксами преобладали должности так называемого экономического контроля - менялы (changeurs), стражи ворот и мостов (gardes des ports et ponts), мерильщики (mesureurs и jaugeurs), мелкооптовые и розничные торговцы со
27 К числу судей принадлежали советники, которые изучали подготовленные досье и коллегиально выносили решение. В составе парламентов и высших судебных инстанций различали советников-мирян (conseillers lais) и советников-клириков (conseillers clercs). Последние, как люди Церкви, не принимали участия в принятии решений по уголовным делам.
Продажа должностей во Франции...
71
лью (revendeurs et les regrattiers du sei) и вином (courtiers de vins), а также приравненные к королевским чиновникам старшие мастера ремесленных корпораций (maitres jures), то самые большие выплаты в кассу “нерегулярных доходов” были сделаны за должности финансового ведомства - к ним мы отнесли казначеев (tresoriers), сборщиков тальи и других податей (receveurs des tailies et d’autres impositions), контролеров косвенных сборов (controleurs des aides), чиновников соляных сборов (grenetiers) и контролеров соляных амбаров (controleurs des greniers a sei) и др. Самой дорогой оказалась должность “5-го генерального казначея Франции в генеральстве Бургундия в Дижоне с жалованьем в 2500 турских ливров”, за нее казначей “нерегулярных доходов” получил 6000 экю (30 июня - fol. 116). Среди новых должностей было и 29 “альтернативных”28: с таксами от 200 экю за должность “альтернативного контролера соляного амбара” (controleur altematif du grenier a sei) в Нарбонне до 3333 1/3 экю за должность “генерального альтернативного контролера ярмарочных пошлин и податей в Анжу” (controleur general altematif des traites et impositions foraines d’Anjou). Даже просто количественно сравнив вакантные и ново-созданные должности, можно проследить значительное увеличение числа финансовых должностей (новых - 115, тогда как вакантных, т.е. созданных до 1578 г., - всего 16). Это можно объяснить прежде всего тем, что продажа финансовых должностей как более дорогих была явно более выгодной для казны. А наполнение королевской казны и было задачей этой растущей армии финансовых чиновников.
Главным оппонентом короля в его стремлении создавать и выгодно продавать новые должности выступал, прежде всего. Парижский парламент. Формами борьбы были отказ регистрировать королевские эдикты и ремонстрации (возражения). В первой половине 1578 г. на обсуждение Парламента был передан ряд “открытых писем” (lettres patentes), которыми король повелевал восстановить должности вспомогательных генералов монет (generaux subsidiaries des monnaies) и городских прево, разрешить президентам (presidents), корректорам (correcteurs), аудиторам (auditeurs) и др. чиновникам Счетной палаты при жизни передавать свои должности при условии уплаты трети от стоимости
28 Король, дублируя должности, т.е. создавая должности “альтернативные”, преследовал прежде всего финансовый интерес. Чиновники, владельцы “старых” (anciens) и “альтернативных” должностей, выполняли одни и те же функции попеременно, как правило, поквартально.
72
Н.И. Алтухова
должности (resignation a survivance)29, создать должности “альтернативного особого мэтра вод и лесов” (maitre particulier altematif des eaux et forets) в каждом бальяже, создать 10 должностей продавцов рыбы, “как свежей, так и соленой”, создать должности сборщиков штрафов в каждой юрисдикции королевства и т.д. Парламент отказывался регистрировать документы и неоднократно обращался к королю с ремонстрациями. Генрих III требовал немедленной регистрации актов. 9 сентября 1578 г. Парламент, в очередной раз отказав в регистрации, продолжал настаивать на том, что создание этих должностей является “бременем и обузой, ложащимися на народ и все сословия королевства, чего можно избежать”, что оно бесполезно, гибельно и “огорчительно”, может усугубить разорение и упадок государства... Король в свою очередь довел до сведения парламентских чиновников, что доходы от новых должностей предназначены для выплаты жалованья солдатам и рейтарам. 23 сентября - новый отказ Парламента. Как сообщает парижский горожанин Пьер Л’Этуаль в своем дневнике, Генрих III тогда заявил: “Я вижу, что Мадам моя курия (Madame ma Cour) хочет заставить меня пойти туда самому. Я пойду. Но я им скажу то, что они, возможно, совсем не будут довольны услышать”30. После этого некоторые из эдиктов были зарегистрированы (заседания Парламента с личным присутствием короля - lit de justice - делали регистрацию королевских эдиктов и ордонансов обязательной), хотя члены Парламента позволили себе
29 С 1578 г. чиновник, уплативший в кассу “нерегулярных доходов” 1/3 от стоимости своей должности, был освобожден от “правила 40 дней” (clause de quar-ante jours), согласно которому передача должности должна быть оформлена и одобрена королем не позднее, чем за 40 дней до смерти чиновника. Теперь же. даже если чиновник умирал, не оформив надлежащим образом передачу должности или же не имея совершеннолетних детей, должность сохранялась в семье и временно исполнялась “помощником” (commis) до совершеннолетия наследника. Чиновник же. отказавшийся уплатить треть от стоимости должности. навсегда лишался права передать должность кому-либо по своему выбору. Чтобы избежать злоупотреблений со стороны родственников, предполагалось. что нужную сумму должен привозить в Париж сам владелец должности. Если же он посылал деньги с кем-то другим, то обязательным являлось свидетельство, оформленное королевским судьей в присутствии двух нотариусов, о добром здравии владельца должности. Имевшее форму принудительного займа (emprunt force), это разрешение “resignation a survivance” вело к усилению наследственного фактора - отныне чиновник мог не бояться, что должность - источник дохода - будет потеряна для семьи в случае его внезапной смерти.
30 L'Esloile Р. de. Registre-journal du regne de Henri III / Ed. M. Lazard et G. Schrenck. Geneve, 1994. Vol. 2. P. 210.
Продажа должностей во Франции...
73
высказать “особое мнение” - “зная о многочисленности эдиктов, которые только что были опубликованы в надежде преодолеть плачевное состояние в делах, только бы эта мера принесла то, что мы желали, тогда как плачевное состояние ежедневно нарастает и увеличивается, несмотря на то что издаются указанные эдикты”, -и обратиться к королю с требованием не издавать больше эдиктов, направленных на “обременение народа, уменьшение домени-ального имущества и его (короля. - Н.А.) финансов, увеличение тальи, налогов и новых обложений, а найти, если ему будет угодно, достойные и терпимые способы пресечь эту нужду”31.
В июне 1580 г. королевским эдиктом были восстановлены судейские должности, уничтоженные согласно статьям Блуаского ордонанса 1579 г.32 Парламент заявил, что “не может приступить к регистрации этого эдикта, поскольку он прямо противоречит Генеральным штатам в Блуа, решения которых было приказано соблюдать и выполнять”33. Генрих III признал свои обещания не создавать новых судейских должностей, но опять сослался на “плачевное состояние в делах” и вспомнил, что и его брат, король Карл IX, в схожей ситуации поступил так же. “Плачевное состояние” заключалось, прежде всего, в нехватке денег на оплату наемных войск. В конце концов, 26 июля 1580 г. король присутствовал на парламентских слушаниях и заставил принять в своем присутствии спорный документ и еще 5 эдиктов (об увеличении полномочий президиальных судов, о налоге [subvention] на судебные процессы, о создании второй Палаты прошений Дворца [chambre des requetes du Palais], о регламентации и жаловании [salaire] нотариусов, об объединении канцелярий суда34).
31 AN. Parlement de Paris. Registres du conseil. XIA 1661. Fol. 225v°. 30 septembre 1578. Цит. no: Daubresse S. Le Parlement de Paris ou la voix de la raison (1559-1589). Geneve. 2005. P. 335.
32 Edict du Roy sur le restablissement et erection des offices qui estoient supprimez par le cahier des Estats tenus e Blois (juin 1580). Publie a Paris, en Parlement, le Roy у s&mt, le 26. juillet 1580. P., 1580.
33 Ibid. P. 6.
34 Edict du Roy de Гёгесйоп d'une deuxieme chambre aux requestes du Palais et de deux pr6sidents et huict conseillers pour la composition d’iceile. РиЬНё en Parlement, le Roy у s€ant, le 26. juillet 1580. P., 1580; Edict du Roy sur Г ampliation du pouvoir et jurisdiction des juges presidiaux, es matieres civiles et criminelles, et erection de conseillers en tiltre d’offices de ce qui s’en d£faut en chacun siege desdicts pr£sidiaux jusques au nombre de quinze, et de Г augmentation de leurs gages. РиЬНё a Paris, en Parlement, le Roy у sdant, le 26. juillet 1580. P., 1580; Edict du Roy sur le reiglement du salaire des notaires et tabellions et rdception des contracts. Public a Paris, en Parlement, le Roy у seant, le 26. juillet 1580. P., 1580.
74
Н.И. Алтухова
Последний пример. Эдиктом от 24 мая 1581 г. король создал 20 должностей советников-мирян в Парламенте, чтобы заменять тех, кого король посылал с различными поручениями в провинции. 31 мая Парламент объявил о невозможности зарегистрировать эти акты. 21 июня 1581 г. делегация Парламента, возглавлявшаяся первым президентом Кристофом де Ту, имела краткую беседу с королем. Де Ту привел доводы против: для 20 новых чиновников не хватит места в комнатах, новым советникам будет нечего делать, кроме того, он “никогда не видел подобных эдиктов”. Король возразил, что его единственным желанием является восстановить суверенную курию “в ее первоначальном блеске и величии”, к тому же в настоящий момент он очень торопится заключить союз со швейцарцами, что стоит 600 000 экю. И в этой ситуации он предпочитает издать еще дюжину подобных эдиктов, нежели упустить эти договоренности35. Обсуждение эдикта стало поводом для обширной ремонстрации36, где отмечалось, что увеличение числа “людей правосудия” неизбежно приводит к расстройству системы судопроизводства, беспорядку и осуждению со стороны подданных. Примечательно, что король выводится из-под “обстрела” упреков, в продвижении “неправильных” идей виноваты те, кто не любит ни своего короля, ни свое государство, кто действует, исходя только из собственных интересов. Король же должен знать, что создание этих должностей не удовлетворит его финансовых нужд и что “невозможность гораздо более сильна, чем необходимость”. Новые должности бесполезны и избыточны, палаты Парламента укомплектованы по максимуму. И чем больше судей, тем продолжительней судебные процессы, поскольку “многочисленность - мать путаницы”. Удивительно, что главный довод - судейские должности не должны продаваться - парламентарии в ремонстрации не использовали.
4 июля 1581 г. король, спешно приехавший в Париж, лично присутствовал на парламентских слушаниях, в ходе которых было зарегистрировано 9 эдиктов о создании новых должностей, в том числе 20 должностей советников Парламента. В Центральном хранилище нотариальных актов мне удалось обнаружить документ, который подтвердил существование огромного спроса на королевские должности (следовательно, надежды короля на пополнение казны таким образом были не безосновательны).
35 Daubresse S. Op. cit. Р. 339-341.
36 Remonstrances touchant la creation de vingt conseiIlers nouveaux en la dite cour, le 9е juin 1581. BNF. Ms. fr. 4398. Fol. 492^99v°.
Продажа должностей во Франции...
75
Согласно чрезвычайно запутанному нотариальному акту, заключенному в Париже 5 июля 1581 г. (т.е. на следующий день после обнародования эдикта), “знатная дама Мари де Фернель, жена, живущая отдельно от Шарля де Майи, экюйе, и до этого вдова господина мэтра Филибера Баржо, королевского советника, президента Большого совета и мэтра ординарных прошений королевского двора (conseiller du roy, president au grand Conseil et maistre de requetes ordinaires de 1’hostel du roy)”, передала права на доход от всего своего имущества, в том числе многочисленных предоставленных ею займов, своему сыну - “знатному человеку, мэтру Жану Баржо, сеньору де Маршфрой, старшему сыну и главному наследнику упомянутого почившего президента Баржо, контролеру рент”. Жан Баржо использовал полученные деньги для того, чтобы сразу же приобрести одну из новых должностей, о чем к нотариальной минуте приложена квитанция: «Я получил от мэтра Жана Баржо сумму в шесть тысяч экю за одну из 20 новых (nouvellement creez) должностей советников-мирян (conseiller lay) Парламента Парижа с такими же жалованьем и правами, что и старые советники этой курии, вследствие чего данная должность упомянутому Баржо была предоставлена. Написано в Сен-Мор де Фоссе, 5 июля 1581 г., подписано Пьером Субле (казначеем “нерегулярных доходов”. - Н.А.)»31.
Семья президента Большого совета и мэтра прошений принадлежала к кругам парламентариев, т.е. тех, кто официально выражал неудовольствие продажей должностей. Но именно эта среда обладала достаточными возможностями, чтобы узнать о готовящемся создании должностей задолго до официального подписания королевского эдикта. Можно предположить, что кто-то из “своих” дал возможность сыну покойного президента Баржо, очевидно, по молодости лет не успевшему занять престижные отцовские должности (к сожалению, семейная ситуация мэтра Баржо осталась неясной), заблаговременно подготовиться к тому, чтобы не упустить представившийся случай для восстановления социальных позиций семьи. Когда дискурсивные практики вступали в конфликт с социальными интересами группы, верх, как правило, одерживали последние.
Продажа должностей была выгодна как королевской казне, так и чиновникам. Частный капитал, попав в кассу “нерегулярных доходов”, обменивался на привилегии и статус. Как заметил П.Ю. Уваров, люди XVI в. в заключаемых ими контрактах могли *
37 AN. МС LXXVII 124, 5. VII. 1581.
76
Н.И. Алтухова
не сообщить о своем дворянском титуле или владении сеньорией, но практически никто из них не забывал упомянуть, что он советник, адвокат или прокурор38. Основным стремлением королевской власти становится стремление “укрепить” этот финансовый поток, сделать его постоянным. “Заплатите треть от стоимости должности и уже сейчас вы сможете выбрать того, кому вы ее передадите” - таков постоянный мотив королевских указов о “resignation a survivance”. С другой стороны, если должности можно продавать, то нужно сделать так, чтобы продавать можно было все должности, без оговорок. Отсюда стремление короля унифицировать должности, разрушив грань между “продажным” и “непродажным”. Пусть каждая публичная функция будет освящена королевским суверенитетом в обмен на звонкую монету! В 1598 г. была отменена клятва о неуплате каких-либо денежных сумм за свое место на королевской службе (эту клятву с конца XV в. судьи приносили при вступлении в должность). В 1604 г. была введена “полетта”, годовой сбор, его платили владельцы всех должностей в размере 1/60 от стоимости должности, получая в обмен право собственности на нее. С этого момента и до реформ Мопу (которые, как известно, закончились неудачей) уже никто всерьез не будет предпринимать попыток отменить систему продажи должностей. Что, впрочем, не изменит негативной общественной оценки этой практики.
“Инвентарь квитанций 1578 г.”, таким образом, иллюстрирует важный момент в становлении института продажи должностей. Время между Штатами 1576—1577 гг. и ордонансом в Блуа 1579 г. характеризовалось всплеском негативного отношения к торговле должностями - король уступает требованию сословий и издает соответствующие запретительные ордонансы. Анализируемый нами документ может, таким образом, служить своеобразным “доказательством от противного”: даже в этот период должности продавались, а расширительное толкование понятия “правосудия” не позволяло в действительности прочертить границу между дозволенным и недозволенным. При наличии обоюдного интереса монархии и “государевых людей” в покупке и продаже должностей, область, где подобная торговля была действительно запрещена, сужалась, как шагреневая кожа.
38 Уваров П.Ю. Франция XVI века: Опыт реконструкции по нотариальным актам. М„ 2004. С. 105.
Е.С. Герасимова
САМПЕРО КОРСО НА СЛУЖБЕ У ГЕНРИХА II (по материалам коллекции Ламуаньона)
Самперо Корсо (1498-1567) - личность легендарная и почитаемая на Корсике. Он получил известность во время войны между Францией и Генуей 1553-1559 гг.1 На первый взгляд может показаться безнадежным искать в России, столь далекой от прожаренных солнцем берегов Корсики, документы о деятельности Самперо Корсо во время французского завоевания острова в 1553-1559 гг. Факт удивительный, но в РГАДА (Москва) среди прочих документов коллекции Ламуаньона2 сохранилось 14 писем Самперо Корсо на итальянском языке (5 писем к французскому королю Генриху II3, 7 - к коннетаблю Монморанси4, 2 - к королевскому секретарю Жану Дютье5). В коллекции также имеются письма, адресованные Корсо6.
В исторических сочинениях, посвященных событиям войны 1553-1559 гг., Самперо Корсо и его деятельность оценивались неоднозначно. Образ Самперо Корсо в хронике генуэзского автора7 отличается от Корсо, представленного, например, в сочинении корсиканского хрониста М.-А. Чеккальди (труд Чеккальди был продолжен А.-П. Филиппини, который посвятил сочинение Аль
1 Имя Самперо Корсо, как и Джордано Орсини, дано в итальянской транскрипции, хотя французы называли их Сампьеро Корсо и Журден Юрсен. Так, например. корсиканский город, который сейчас карты именуют Сен-Флоран, для XVI в. должен был обозначаться исконным итальянским названием Сан-Фьо-ренцо.
2 Малов В.Н. Дютье - Рибье - Ламуаньон: новое о коллекции Ламуаньона // Археографический ежегодник за 2001 год. М.. 2002. С. 329-335.
3 От 25 сентября 1549 г., 5 и 24 декабря 1555 г., 31 января и 2 августа 1556 г.
4 Также от 25 сентября 1549 г.. 5 и 24 декабря 1555 г.. 31 января и 2 августа 1556 г. и от 31 марта 1559 г.
5 От 2 декабря 1555 г. и 2 августа 1556 г.
6 Это три письма Антонио ди Мартино Вергодере (от 30 июня и 1 июля 1555 г.), 2 письма Микеланджело Омброне (от 1 июля 1555 г.), а также инструкция первого губернатора Корсики де Терма Самперо Корсо о том, что он должен сообщить де Ла Гарду о службе на острове (26 февраля 1554 г.), и ответы Генриха II на предложения Самперо Корсо (конец 1554 г.).
7 Merello М. Della guerra fatta da Francesi nella Corsica e de tumulti suscitati poi da Sampiero dela Bastelica nella Corsica. Genova, 1607.
78
Е.С. Герасимова
фонсо д’Орнано, сыну Самперо Корсо)8. И уж совсем по-другому рассказывают о корсиканском герое французские историки XVII в. Ж.-О. де Ту и Г. Рибье9.
Самперо Корсо родился 23 мая 1498 г. в Бастелике, главном городе кантона округа Аяччо. Его семья была незнатного происхождения, и только сыну Самперо Корсо Альфонсо не без помощи нотариуса из Аяччо удалось обосновать свой дворянский статус, что дало возможность ему, будущему маршалу Франции, быть принятым в орден Св. Духа. Как и многие корсиканцы, чтобы иметь средства к существованию, Самперо Корсо уже в очень молодом возрасте поступил на службу к итальянцам. Он служил в так называемых “Черных отрядах” Джованни Медичи. После смерти Джованни Медичи он продолжил службу и, возможно, участвовал в осаде Неаполя. Когда эти отряды были разгромлены испанцами, Самперо Корсо поступил в императорские войска. Потом он оказался среди соратников капитана Ипполито Медичи. В апреле 1536 г. Карл V, вернувшись в Рим из похода в Ла-Гулетту, узнал о взятии Савойи и части Пьемонта Франциском I и стал открыто угрожать потопить Францию в огне и в крови. Самперо Корсо предложил кардиналу дю Белле убить императора10. Франциск I не поддержал этого проекта, но поручил кардиналу опросить Корсо на предмет его поступления на службу королю Франции. Вскоре Самперо Корсо начал службу в армии Пьемонта, где отличился в 1536 г., защищая Фоссано11. Во время осады Перпиньяна в 1542 г. его действия были настолько блестящими, что командовавший французской армией дофин Генрих отдал Корсо золотую цепочку, которую носил на шее, а также предоставил привилегию носить лилии на своем оружии. Позднее Корсо принял участие в осаде Кунео (1542 г.), в битве при Ландреси (1543 г.) и Черизоле и де Витри-ан-Петруа (1544 г.), где препятст
8 Filippini А. Р Istoria di Corsica. Pise, 1827-1831. T. III-IV. Нам осталось недоступно первое издание Филиппини: Filippini А.-Р. La Historia di Corsica nella quale si narrano tutte le cose seguite dacche si comincio habitare insino... Turnon. 1594. См. последнее критическое издание, переведенное на французский язык: Fillipini А.-Р. Chronique de la Corse, 1560-1594 I Introd., trad., notes et index de A.-M. Graziani. Genes, 1996. 2 vol.
g De Thou J.-A. Historiarum sui temporis P., 1604. T. 1. Французский перевод: De Thou J.-A. Histoire universelle depuis 1543 jusqu’au 1607, avec la suite par N. Rigault. La Haye, 1740: Ribier G. Lettres et mdmoires d’Estat de roys, prince et ambassadeurs sous les regnes de Francois Ier et Henri II, Francois II, 1537-1559. P.; Blois, 1666.
10 Причины симпатии Самперо Корсо к Франции неизвестны. Возможно, на него повлияли события осады Неаполя и последующий разгром испанцами.
11 Joly Н. La Corse fran^aise au XVI siecle. Lyon, 1942. P. 195-196.
Самперо Корсо на службе у Генриха II
79
вовал преследованию кавалерии Бриссака императорскими отрядами. В конце кампании он успешно командовал тремя полками и семью ротами (enseigne), его смелость стала легендарной, а французский король назначил его полковником (collonel) всей корсиканской пехоты. Во время своего отпуска в 1547 г. он женился на красавице Ванине д’Орнано, девушке из благородной семьи. Союз солдата удачи и дворянки, принадлежавшей одному из старинных домов острова, сделал Корсо еще более популярным.
11 ноября 1547 г. Козимо Медичи пригласил его к себе на службу. Ответ Самперо Корсо неизвестен, но, судя по всему, он был отрицательным. В тот момент Корсо находился в Риме, тщетно добиваясь должности начальника папской гвардии, вакантной после смерти Пьерлуиджи Фарнезе. Затем он вернулся на Корсику, находившуюся под властью Генуи. Но прежде чем покинуть Италию, он сговорился с капитаном Чезаре Фрегозо захватить крепость Бонифачо и оттуда^ поднять восстание корсиканцев против генуэзского господства. Однако этот план стал известен Генуэзской синьории, и, когда Самперо приехал на Корсику в 1548 г., он был арестован и заключен в тюрьму в Бастии. Губернатор города Джованни Мария Спинола получил приказ отправить Самперо Корсо в Геную, где его ждал суд и неминуемая казнь. Но вмешательство Франческо д’Орнано, тестя Самперо, сообщившего об аресте Генриху II, который вынудил городские власти Генуи немедленно освободить “полковника всех корсиканцев”, спасло Самперо от эшафота12. Возможно, тогда состоялась и личная встреча Генриха II и Самперо Корсо.
В 1549 г. Самперо Корсо прибыл в город Орнано, чтобы провести некоторое время (4 или 5 месяцев) с супругой и, как сообщается в одном из хранящихся в РГАДА писем, уладить дела и выполнить поручения короля. В письме Корсо к Генриху II суть этих поручений не уточняется. Однако зная, что король хотел выступить против англичан, Корсо, несмотря на свою болезнь, решил принять участие в этой кампании. Он отправился “в море на фрегате вдоль берегов острова”. Из-за плохой погоды его команде пришлось высадиться на берег. Чувствуя сильный жар, Самперо Корсо “улегся недалеко от берега”, а его спутники “поднялись наверх, чтобы посмотреть, кто там”, и обнаружили турецкую лодку, пришвартованную поблизости13. Турецкие корсары прята
12 Ibid. Р. 197.
13 Самперо Корсо - Генриху II, 1549 г., 25 сентября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 13. Л 36-37).
80
Е.С. Герасимова
лись за мысом. Корсиканцы попали в засаду, турки напали на них с суши и с моря. Самперо Корсо, защищаясь, “получил шпагой ранение правой руки и частично левой’’14. Вместе с восемью раненными товарищами он был взят в плен. Впоследствии Корсо писал Генриху II: “Мне пришлось дать им (туркам. - Е.Г.) понять, что я солдат Вашего Величества, и показать им некоторые документы, доказывающие привилегии, полученные от Вашего Величества. Но они не хотели смотреть на них и слушать меня, и мне пришлось, чтобы уйти от них (помимо денег. - Е.Г.\ отдать им оружие и обмундирование, которое было со мной. Они заставили меня выплатить 2000 экю выкупа за себя и моих товарищей; не имея с собой денег, мне пришлось собрать эти деньги и вещи под большой процент, а теперь мне нужно вернуть всю сумму в октябре, иначе мне придется заплатить большие проценты”15. В письме к королю он лишь намекает, что нуждается в средствах, и просит оставить его на службе. С коннетаблем Монморанси же он более откровенен и прямо просит о помощи: “Мне необходимо получить 2000 экю тотчас. Меня абсолютно не интересует, возьмет ли Его Величество деньги из моего пансиона или предназначенные для боеприпасов, или же возьмет из тех доходов, которые я получаю в Пьемонте от моего управляющего каждые два года (ренту. - Е.Г.)\ а остальные, чего не хватает, - по желанию Его Величества и Вашей Милости”16. Корсо предложил Монморанси взять деньги для выкупа из доходов с его земель. “Да соблаговолит Его Величество и вы. Ваша Милость, снабдить меня этими деньгами. Вы сможете послать их сеньору Мельфи в Турин, с приказом по первой моей просьбе и выплатить мне или моему посланцу”17.
Скорее всего, Самперо Корсо удалось благополучно справиться со своими трудностями. Следующий эпизод его участия в войне за Корсику относится к 1553 г. В конце августа 1553 г. Корсо находился в Пьемонте в армии маршала де Бриссака. На военном совете в Кастильоне ему был дан приказ присоединиться к де Терму18, возглавившему поход французов на Корсику. Рота
14 Самперо Корсо - Монморанси, 1549 г., 25 сентября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 13. Л. 38-39).
15 Там же. Л. 36-37.
16 Accio io non incorra in tanti interressi quali dinari Sua Maesta se li repigli su le mie pen-sione о vero provissione et anche su li intrate che ho in Piemonte... (Там же. Л. 38-39).
17 Там же. Речь идет о Джованни Караччоло, герцоге Мельфийском, французском губернаторе Пьемонта.
18 Терм (Поль де Лабарт, барон, 1482-1562) - французский полководец, с 1558 г. маршал Франции.
Самперо Корсо на службе у Генриха //
81
Корсо вошла в состав войск барона де Ла Гарда. 19 августа 1553 г. в 4 часа утра галеры де Ла Гарда появились на острове Эльба, где остановилась основная часть флота турок, союзников французского короля. На борт французских судов взяли 5000 человек, две трети из которых были корсиканцами19.
По приказу барона де Сен-Бланкара восемь галер, где находилось несколько сот человек под командованием графа де Сомма, отделились. Галера с корсиканскими офицерами вышла вперед. Самперо находился с так называемыми старыми ротами (cinar-cais), во главе которых были братья Бернардино и Пьетро Джованни д’Орнано. Французские войска подошли к Бастии. Многие жители Бастии, в их числе и подеста города Бенедетто, сын Пичь-оне де Пино, один из главных представителей фискальной системы всего острова, перешли на сторону французов20. По мнению многих историков, роль Корсо во взятии Бастии, Бонифачо и Аяччо была определяющей, но существует и другая точка зрения, согласно которой его роль представляется менее значительной -она заключалась лишь в том, что Самперо советовал горожанам капитулировать21.
Несмотря на первые успехи французов, к февралю 1554 г. они практически не вели активных боевых действий на острове. Сан-Фьоренцо и Бастия были отвоеваны генуэзцами, но Аяччо и Бонифачо оставались в руках французов. Теперь французам приходилось думать о защите крепостей. Так, всего через несколько дней после капитуляции Сан-Фьоренцо возникла опасность потерять Аяччо и Бонифачо. Об этом де Терм сообщает де Ла Гарду в письме от 22 февраля 1554 г., хранящимся в коллекции Ламуань-она22. В письме к Генриху II он пишет, что он не имел возможности встретиться с сеньором де Ла Гардом и для этого послал к нему полковника Корсо с инструкциями и письмами (копии были
19 Xavier Р. Histoire militaire des Corses. Ajaccio, 1898. T. I. P. 66.
20 Franceschi М.Л ., Graziani A.-M. Sampiero Corso (1498-1567): Un mercenaire europeen au XVI siecle. Ajaccio, 1999. P. 249.
21 Antonetti P. Le siege de Bonifacio en 1553 (essai de critique des sources) // Bulletin de la Socidt6 des sciences historiques et naturelies de la Corse. Bastia, 1972. 3—4 trimestres, fasc. 604-605. Аббат Галлети отмечал, что только благодаря обращению Самперо Корсо к жителям города и обещанию избавить город от генуэзского господства жители сдались французам (Galletti J.-A. Histoire illustrde de la Corse contenant environ trois cents dessins reprdsentant divers sujets de gdogra-phie et d’histoire naturelie. P., 1863. P. 376). По мнению Анри Жоли, ворота Бастии открылись только благодаря его голосу, потом он захватил Корте и способствовал взятию Аяччо (Joly Н. Op. cit. Р. 58).
22 Де Терм - де Ла Гарду, 1554 г., 22 марта (РГАДА. Ф. 81. Кн. 8. Л. 210).
82
Е.С. Герасимова
высланы королю). Примечательно, что в то же время де Терм был озабочен, чтобы Самперо Корсо, популярный среди населения и, следовательно, считавший себя вправе вести военные действия по своему усмотрению, не проявлял инициативы23. Де Ла Гард в это время находился в Бонифачо, где провел большую работу по комплектованию войск, выделил деньги на укрепления крепостей Аяччо и Бонифачо и 28 февраля провел смотр войск. Он имел беседу с Самперо Корсо, который изложил свои предложения: заменить наемных солдат корсиканцами и вести партизанскую войну. Эти идеи не нашли у барона поддержки. Де Ла Гард пишет де Терму, что он “искал все возможности, чтобы выделить 1000 экю, каковую сумму он передал сьеру полковнику Самперо Корсо, чтобы он мог эти экю передать вам в помощь или использовать ее в Аяччо, где медленно воздвигается крепость. ... По желанию короля полковник Корсо должен был укрепиться именно в этой крепости (Аяччо) при осаде, я ему об этом говорил. Ему велено не находиться в других местах, однако для него было бы гораздо лучше, если бы он остался вне крепостей и не запирался бы ни в одной из них, по причинам, которые вы лучше меня понимаете”24 (вероятно, имелись в виду весьма натянутые взаимоотношения Самперо Корсо и де Терма).
В начале марта 1554 г. случился бой в Казинке (местность близ Бастии)25. Корсо направился в кантон Казачьони, а затем в местечко Каркароне, откуда он думал высадиться в Казинке. Сначала Самперо решил отправить туда Рафаэля Джентиле ди Брандо во главе отряда из 300 человек, чтобы они окопались за Венцоласка и помешали испанцам продвигаться вперед. Но разведчик предупредил полковника, что вражеские войска, прибывшие из Бастии, подошли к реке Голо. Тогда он, оставив основную часть своего войска в Каркароне, в сопровождении небольшого числа кавалеристов подошел к реке. Увидев, что силы врага превосходят его
23 Там же. Л. 211.
24 Там же. Л. 199-200.
25 О ситуации в Казинке де Терм написал Генриху II только 7 апреля (т.е. через месяц после случившегося). Он описывает рейд Франческо Орсини, чьи войска спустились с гор и ударили в тыл неприятеля на реке Голо: “Сир, с 6-го числа прошлого месяца, как я вам написал. 2500 человек этой страны собрались с 600-ми вашими солдатами, где были Франческо Орсини, дон Карло Карафа, Джованни Вителли и полковник Самперо Корсо, чтобы найти врага, который был в Казинке. И, в частности, чтобы напасть на немцев, которые были в Весковато и в других местах, поблизости от Казинки, где находятся испанцы”: Де Терм - Генриху П, 1554 г., 7 апреля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 35. Л 50-51).
Самперо Корсо на службе у Генриха 11
83
войско, он тем не менее решил силами своей небольшой кавалерии стремительно атаковать и внести смятение в ряды врагов26.
По словам де Терма, отряды Самперо Корсо, “будучи недалеко от Весковато, обнаружили 9 итальянских отрядов, которые были посланы в Пьен де Марианни, чтобы присоединиться к немцам; 4 из них уже переправились на другую сторону реки вброд. Наши не были столь терпеливы, как должны были быть, когда они заметили, что 4 отряда переправились, они напали на них, многие погибли или утонули, примерно 300-400 человек. Оставшееся войско с их знаменосцами спаслись бегством. Однако был ранен в бедро из аркебузы полковник (Корсо. - Е.Г.), рана не опасна, и он не очень страдает, и уехал в Аяччо”27.
Самперо был настолько популярен, что все жители окрестных деревень старались присоединиться к его отряду. За это Спи-нола, командовавший генуэзцами, жестоко наказал жителей Ка-зачьони, сжег много деревень - на его йути до Орецца и Ростино оставались лишь руины. После всех опустошений Спинола остановился близ Корте, в Гульельмо делла Реббиа, где местные жители осадили его в замке. Он послал за помощью в Кальви, но французские войска, которых де Терм направил в Корте, разбили войска Спинолы. Самперо поручил Джакомо Санто да Маре неотступно преследовать численно превосходящих генуэзцев и закрыть им отступление. Бранкардоро, командующий корсиканскими войсками, состоявшими на службе у Генуи, направился в деревню Казанова, чтобы оттуда достичь горного прохода Тенда. Джакомо да Маре прибыл раньше него в Петральбу и начал бой. Самперо Корсо и Монтестрюк не замедлили к нему присоединиться в сопровождении 700 французов и 115 корсиканцев. Все корсиканцы, которые находились под командованием Горацио Бранкардоро, перешли на сторону Самперо Корсо. Генуэзцы, окруженные со всех сторон, были разбиты, Самперо взял пленных, среди которых находились почти все генуэзские офицеры. Генуэзцы продолжали удерживать лишь Бастию, Кальви и Сан-Фьоренцо28.
В сентябре 1554 г. генуэзцы пытались прорваться к замку Корте, но попали в засаду к французам. В результате, как пишет де Терм королю, были разбиты 13 генуэзских отрядов29. В письме
26 Galletti J.-A. Op. cit. Р. 376-378.
27 Де Терм - Генриху II, 1554 г., 7 апреля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 35. Л. 50-51).
28 Galletti J.-A. Op. cit. Р. 379-380.
29 Де Терм - Генриху П, 1554 г., 26 ноября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 37. Л. 64-65).
84
Е.С. Герасимова
коннетаблю Монморанси Франческо Орсини также упоминает о засаде, устроенной генуэзцам французами. По сведениям Орсини, Самперо Корсо в тот момент был в центре острова и, по-видимо-му, принимал участие в этой операции30.
Замок Корте был взят в начале октября 1554 г.31, но де Терм, несмотря на свое обещание, не торопился сделать его владельцем Самперо Корсо, о чем он сообщил коннетаблю: “...действительно в начале войны монсеньер де Ла Гард и я, побуждаемые его уверениями и видя, что город еще не наш, дали ему согласие на этот дар. Но мне кажется, монсеньер, что такое подтверждение привело бы к некоторому замешательству между дворянами острова. И соблаговолите, монсеньер, учесть, что я ему уже во время войны подарил ренты на сумму от 600 до 700 (de six a sept cens) ливров, принадлежавшие двум родственникам его жены, которые уехали, не желая быть под его началом”32.
В 1555 г. Корсо уехал во Францию, где некоторое время находился не у дел. В июне 1555 г. французы решили захватить остров Эльба, а также Кальви и Бастию (к августу 1555 г. взять эти крепости так и не удалось). Самперо Корсо, не принимавший участия в осадах, вернулся на остров 6 сентября 1555 г. Корсиканцы были очень воодушевлены его возвращением, и, по мнению Кабассоля дю Реаля, если бы он прибыл на два месяца раньше, то они смогли бы взять Кальви33. Отсутствие Самперо Корсо во время летней кампании 1555 г. объяснялось прежде всего тем, что де Терм и новый губернатор Корсики Джордано Орсини прекрасно понимали, каким авторитетом среди местного населения обладает Самперо, поэтому всячески старались отстранить его от участия в решении военных и других вопросов. Но несмотря на это, из Марселя Самперо отправил письмо Монморанси, в котором изложил свой план действий. “Я уверен, что сеньоры барон де Ла Гард и Джордано Орсини... смогут лучше вести дела с двумя или тремя тысячами солдат и некоторым количеством денег, чтобы поддержать местных дворян и, в основном, заплатить им зерном. Я смогу владеть местностью там, где врагам понадобилось бы более 10 000 солдат. Большая часть жителей находится в отчаянии,
30 Орсини - Монморанси, 1554 г., 4 октября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 37. Л. 96-98).
31 Де Терм - Монморанси, 1554 г., 7 октября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 37. Л. 111-112).
’2 Там же. В начале войны де Терм и де Ла Гард принимали самостоятельные решения в отношении управления на острове, без санкции сверху, о чем сообщает сам де Терм, когда пишет о ренте, выделенной им и де Ла Гардом Самперо Корсо. Такие случаи были и с другими дворянами острова.
33 Дю Кро - Монморанси, 1555 г., 7 сентября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 13-14).
Самперо Корсо на службе у Генриха II
85
так как враги все разрушили и увели более 200 человек. По этой причине пусть вам будет угодно соблаговолить снабдить их вовремя [припасами], и с моей стороны я не премину сесть этим вечером или завтра утром на корабль, чтобы уехать [на Корсику]”34. Корсо рассчитывал на поддержку местного населения, и, действительно, после возвращения на остров на его сторону встали около 10 000 человек.
Документы коллекции Ламуаньона хранят немало сведений о финансировании корсиканской операции. Рибье, ответственный за расходование королевских денег, поступавших на Корсику, находился с апреля по август 1555 г. в Марселе. 2 сентября 1555 г. он передал вместе с Корсо записку для Орсини его секретарю Чезаре Чинтио об обеспечении денег, которые были ассигнованы королем. Также по просьбе Рибье Корсо купил для обеспечения солдат ткани, полотно, обувь и большое количество досок на деньги самого Рибье35.
Одновременно Самперо Корсо вмешивался в конфликты между корсиканскими кланами. В сентябре - начале октября 1555 г. капитан Пьетро Джованни, воевавший на стороне Франции, владел частью синьории делла Рокка. Воспользовавшись своей властью, он вместе со своим кузеном Джованноне проник в дом синьоры Серены делла Рока, вдовы Ренучио д’Истрия, и совершил над ней насилие. Об этом инциденте рассказали в письме Генриху II местные дворяне Джулио да Истрия и Франческо ди Боцци36. То же самое они подтвердили в письме Монморанси от 10 декабря 1555 г.37 В декабре эта история еще не закончилась. Пьетро Джованни, представитель рода Орнано, свойственником которых являлся Самперо Корсо, мог безнаказанно вернуться на остров. Он собирался насильно жениться на Серене делла Рока и завладеть синьорией делла Рокка, которую по праву считал своей.
34 Самперо Корсо - Монморанси, 1555 г., 4 сентября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 9-Ю).
35 Рибье - Монморанси, 1555 г., К) ноября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 42. Л. 156-157).
36 Джулио да Истрия, Франческо ди Боцци - Генриху II, 1555 г., 8 декабря (РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 176-177). Этим делом занимался Орсини. По суду Джованноне должны были отрубить голову, а капитан Пьетро Джованни навсегда изгонялся с острова. И Джулио да Истрия, и Франческо ди Боцци были настроены против возвращения Пьетро Джованни на Корсику, поскольку он скандальная личность и ’желает каждодневно совершать акты подобной тирании”, кроме того, они боялись, что Орнано вернется на остров с помощью Самперо Корсо и они вместе будут притеснять бедных Истрия (Там же).
37 РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 187-188.
86
Е.С. Герасимова
отнятой у его предков. Корсо в истории с синьорой Сереной оставался на стороне капитана; в письмах от 24 декабря 1555 г. к Генриху II и Монморанси он обращался с просьбой разрешить дело о наследстве в пользу Пьетро Джованни и позволить ему вернуться на остров38.
Еще ранее, в письме Генриху II 8 сентября 1555 г. Самперо Корсо говорит о своих взглядах на корсиканскую войну. По его словам, даже если дело будет безнадежно, он все равно не оставит ни своего острова, ни своих людей. Со своими приверженцами он уйдет в горы, и враг не будет знать покоя39. Корсо хотел заменить наемников корсиканцами и вести партизанскую войну.
От периода пребывания Корсо во Франции в коллекции сохранились адресованные ему письма от людей, с которыми в обычное время он предпочитал общаться устно. Прежде всего это письма его помощников. Первые два письма-автографа на итальянском языке от 30 июня 1555 г. были написаны Антонио ди Мартире Вергодере, главным управляющим делами Самперо Корсо на Корсике. Судя по письмам, он пытался помочь патрону уладить финансовые проблемы с де Термом. Вергодере пишет, что спросил де Терма о 1100 экю, которые тот должен отдать Самперо Корсо, но де Терм ответил, что не хочет этого делать и предпочитает все решить с Самперо сам. Де Терм также не стал заверять копии квитанций, данных ему Вергодере, в которых речь идет о военной добыче, захваченной Монтестрюком (командиром французского отряда в Альгальоле), на половину которой претендовал Самперо Корсо. Трофеи, взятые в Альгальоле, состояли “из денег, вещей, принадлежавших как корсиканцам, так и генуэзцам, в том числе Монтестрюку и его семье, и оценивались более чем в 1100 экю”40. В Альгальоле были также захвачены ячмень и пшеница (на 1000 экю), отобранные генуэзцами у бедных жителей. Солдаты роты Монтестрюка продали всю добычу жителям Лорано и Сан-Фьоренцо, где находились ландскнехты (li lanzi), результатом чего стал конфликт - многие местные жители, а также, возможно, солдаты роты Самперо Корсо, питав
38 Самперо Корсо - Монморанси, 1555 г., 24 декабря (РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 235-236). Самперо Корсо - Генриху II, 1555 г. 24 декабря (РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 233-234). Синьория делла Рокка не досталась Пьетро Джованни.
39 Самперо Корсо - Генриху II, 1555 г., 5 сентября (Paris. BNF. Acq. franc. 5.127. f. lb).
40 A.-M. Вергодере - Самперо Корсо, 1555, 30 июня (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 178-179).
Самперо Корсо на службе у Генриха II
87
шие надежды получить часть добычи, были настроены против Корсо. Так, не захотели отчитываться перед Самперо его подчиненные, предположительно, капитаны Джонатели Орсатоне и Паоло Гизони. В результате солдатам была выплачена лишь половина жалованья, из-за чего многие не хотели служить. Необходимо было наладить отчетность, чего требовали Орсини и де Терм, согласно финансовому порядку, установленному французскими оффисье41.
Второе письмо также касается роты Самперо Корсо: она, по мнению Вергодере, плохо управлялась офицерами, “которые за всякую мелочь требовали денег”42. Когда деньги пришли, то Вергодере заплатил их солдатам, чтобы они не разошлись. Однако управляющий делами Корсо остался недоволен канцлером и капитаном одной из рот Самперо, находившейся в Бастелике, так как те “берут для себя в свое пользование 70 экю и только остальные 60 платят за год, и это стыдно и'’не положено в глазах роты”43. “Я не хочу сказать, что они не правы, прося то, что им положено. Однако заплатить им следует самую малость, как мне кажется. ... Тем не менее господин Джордано (Орсини) в этом вопросе попросил меня получить от вас (Самперо Корсо. - Е.Г.) разрешение сказать, что я больше ничего не заплачу, и что им придется платить за все самим... и им скажу, что больше денег не дам, потому что у меня их больше нет”44. Из письма следует, что Корсо ранее предупреждал Вергодере о возможном новом нападении врагов. Следуя плану своего патрона, последний готовился начать военные действия в районе Бонифачо и с этой целью получил пушку, “которая участвовала в боях при крепости Порто-Эрколе”. Однако с таким планом не согласился Орсини, передавший через канцлера в Бастелике, что еще не время наступать и что если он это сделает, то в крае наступит смута45. Вергодере докладывает, что пытался настаивать на прибытии войска, поскольку в стране могут случиться другие беспорядки46. Сам Вергодере жалуется Самперо, что де Терм не заплатил ему за Сан-Фьорен-цо и Бастию, где он истратил своих личных денег 200 экю, а в крепости Бонифачо - 300 экю. Он также не получал денег и от Самперо, которому пишет: “Однажды вы, Ваша Милость, позвали
41 Там же.
42 Там же. Л. 174-177.
43 Там же.
44 Там же.
45 Там же.
46 Там же.
88
Е.С. Герасимова
меня и сказали мне, что я должен вести себя как хозяин. Я ответил вам, что я буду хозяином, но стал жаловаться на то, что не могу получить свои деньги. Это не значит, что я не буду выполнять те обязанности, которые на меня возложены, но из-за недостатка денег я не смогу служить вам более и выполнять ваши указания”47.
В письмах Микеланджело Омброне к Самперо Корсо от 1 июля 1555 г. подробно описывается ситуация, сложившаяся на острове к лету 1555 г. Казначей Джованни Антонио Гритти, приехав из Марселя, пожелал сократить списочный состав роты до ее численности в Пьемонте. Вместе с другими контролерами он действовал от имени де Терма, заявив, что “рота должна быть оплачена из расчета 8 выплат на 240 солдат и 2 выплаты на 200 солдат”, и в дальнейшем в роте не должно быть более 200 пехотинцев. В итоге возник спор между Гритти и Омброне, последний вынужден был согласиться с доводами казначея. Но, заключает Омброне, “управляя ротой, они довели дела до того, что и на 108 солдат не хватило денег. И это вызвало удивление: ведь они получили всю сумму, а солдатам не заплатили”48.
Не получив денег, солдаты заперли в крепости казначея Гритти и держали его там 10 дней. В данной ситуации понятна реакция Джордано Орсини, который не пожелал вмешиваться в конфликт. “Видя, что все жалованье отдано и он не может достать денег”, он принял указание короля сократить роту до 200 пехотинцев. Орсини, дружественно настроенный по отношению к Корсо, предпочел занять нейтральную позицию. Не желая распускать роту, он велел казначею и Омброне “из денег короля закончить оплату”49.
Де Терм, в отличие от Орсини относившийся к Корсо враждебно, доносил о происходившем следующим образом: “Рота полковника Самперо Корсо послужила причиной для всякого беспорядка, так как за 4 дня до смотра и после него перед выплатой им денег я приказал лейтенанту роты, как и другим, чтобы они урегулировали свои счета с казначеями и солдатами, чтобы избежать недоразумений в их оплате. Несмотря на это, он (Самперо Корсо. - Е.Г.) всегда извинялся, что у него нет средств, чтобы вы
47 Там же.
48 Там же. Л. 180-183. Солдатам заплатили за 8 месяцев по предусмотренной норме, а за 2 месяца - по сниженной.
49 Там же.
Самперо Корсо на службе у Генриха 11
89
платить по счетам с казначеями, надеясь, что я отдам жалованье в его руки, чтобы покрыть около 300 экю, которые писарь роты и он получили и не выплатили солдатам, как об этом хорошо знает комиссар Пиньян, так как он тоже считал, что смотры не должны были проводиться, пока не будут получены деньги за все 6 месяцев”50. Не известно, насколько обоснованы были обвинения де Терма - возможно, виноват был лейтенант, сговорившийся с писарем роты не выплачивать жалованье.
К концу своего пребывания на Корсике де Терм перенес на полковника Корсо все долги, и все начали предъявлять счета Корсо, боясь, что им не достанутся деньги. На острове, в Вико, оставалась супруга Самперо. Из письма полковника к Вергодере видно его беспокойство о том, чтобы она в его отсутствие пребывала “в должном почете”. Но, как доносил Омброне, “синьоре Ванини остается только каждый день получать письма и счета, и все удивляются, как они ведут себя по отношению к Корсо: ведь все это близкие люди из дома в Вико. И каждый хочет добиться своего, видя, что синьора Ванина не проявляет щедрости”51. Из второго письма Омброне к Корсо следует, что деньги солдатам до конца выплачены не были, для чего Орсини занял 500 экю и часть зерна в счет “погашения полной суммы -1264 экю, которой ему не хватало, чтобы заплатить 260 солдатам роты”52. Орсини считал, что этот долг должен выплатить сам Корсо, а тот, в свою очередь, может взыскать его с лейтенанта и казначея Джованни Антонио Гритти, которые, вероятно, решили оставить у себя или использовать для других целей часть денег, полученных ими на выплату жалованья солдатам. По свидетельству Вергодере, 1 июля Орсини провел смотр войск, на котором не было основной части солдат, после чего де Терм назвал войско Корсо “козопасами”. Трудно сказать, насколько это определение соответствовало действительности: де Терм стремился к роспуску этой роты и был пристрастен по отношению к ней. С другой стороны, в ее состав действительно входили местные крестьяне и пастухи, а де Терм никогда не доверял местному населению, за исключением нескольких дворян. Орсини распорядился, чтобы солдатам была выплачена сумма в
50 Де Терм - Монморанси. 1555 г., 1 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 285-286).
51 Микеланджело Омброне - Самперо Корсо. 1555 г.. 1 июля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 180-183).
52 Микеланджело Омброне - Самперо Корсо, 1555 г., 1 июля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 87-88).
90
Е.С. Герасимова
1200 экю (вместо указанной Омброне суммы в 1264 экю), которая будет считаться долгом роты, т.е. самого Корсо. Хотя “нормы оплаты были хорошими, как для офицеров, так и для прочих, но только 8 выплат из расчета на 240 солдат (вместо 260 у Омброне. - Е.Г.) и 2 оплаты из расчета на 200 солдат, что составляет потерю 680 жалований”53.
Омброне настойчиво напоминал де Терму о его долге Корсо в 1100 экю, и тот то ли признал долг, то ли пообещал похлопотать перед королевским двором, чтобы деньги были выплачены, и выслал векселя на данную сумму54. Де Терм послал векселя на 1100 экю вместе с капитаном Пиньяном, но остается неясным, получил ли эти деньги Корсо55.
У Омброне были натянутые отношения с губернатором острова Джордано Орсини. Секретарю Орсини, Марко Секки, в письме дается нелестная характеристика: он “останется на Корсике еще главой канцелярии, чтобы продолжать выжимать пот из бедных людей. Приходится терпеть, ибо такова воля Его Величества”. Хотя с самим губернатором Омброне общался постоянно ради существования роты и “нашел фамильярную манеру разговора, напрямую, без особого уважения, когда приходится с ним разговаривать”56. Лично преданный своему патрону - Корсо, к остальным начальникам Омброне относится весьма пренебрежительно.
Остальные пять писем были написаны Самперо Корсо во второй половине 1555 г. 4 сентября перед отъездом из Франции он отправляет письмо Монморанси, где объясняет, что на острове лучше иметь 2-3 тысячи солдат, как того требовал де Терм еще в начале войны. Кроме того, можно полагаться на местное дворянство, при наличии некоторого количества денег и зерна для его поддержки, как его уверил в этом граф де Танд57. В письме к Дютье Корсо напоминает о 1300 экю, задолженных де Термом, которому он дал эти деньги для проведения работ в Аяччо58.
53 А.-М. Вергодере - Самперо Корсо, 1555, I июля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 89-90).
54 Микеланджело Омброне - Самперо Корсо, 1555 г., I июля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 87-88).
55 А.-М. Вергодере - Самперо Корсо, 1555, 1 июля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 89-90).
56 Микеланджело Омброне - Самперо Корсо, 1555 г., 1 июля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 40. Л. 87-88).
57 РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 9-10.
58 Самперо Корсо - Дютье, 1555 г., 2 декабря (РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 162). Таким образом, де Терм уже должен Корсо 2400 экю (1100 и 1300 экю).
Самперо Корсо на службе у Генриха //
97
В этом же письме он спрашивает Дютье о документах на синьорию де Лека, на владение которой он претендует, а в письме Генриху II просит подтвердить его права на синьорию. Но самое главное, Корсо требует, чтобы его роте выплатили положенные деньги (жалованье было выплачено 240 пехотинцам, а в роте - 270 человек, и Гритти получил деньги из расчета на 380 пехотинцев), и повторяет требование в письме к Генриху 1р9.
Помимо информации о мерах по защите Корсо своих имущественных интересов и о его стремлении добиться выплаты жалованья своим солдатам, переписка рассказывает об устройстве административного управления Корсики, конфликтах, которые происходили между французскими оффисье. Письмо королю от 2 декабря 1555 г., где Корсо, как и Омброне, высказывается против главы канцелярии на Корсике Марко Секки, представляется очень важным с точки зрения информации об управлении островом в новых условиях. Корсо стремился сохранить большинство административных должностей за корсиканцами, против чего выступали де Терм и Рибье. “Его прибытие (Марко Секки. - Е.Г.), по словам Корсо, вызвало большое недовольство в душах дворян и народа этого острова, потому что эта должность не только во времена генуэзцев, но и до них принадлежала корсиканцам. И эти люди обратились с жалобой к благородному сеньору Джордано и его лейтенанту. Я думаю, что он уведомил Ваше Величество, что вас будут просить отдать приказ, чтобы дворяне и представители народа сохраняли бы те должности, которые с древних времен принадлежали им. И они хотели бы, чтобы их права не урезались, а поддерживались и расширялись. И еще надо бы приказать, чтобы офисье, которые ведают или будут ведать судопроизводством, не могли бы находиться тут дольше, чем 1 или 2 года, после чего входили бы в состав синдиката острова. И таким образом каждый новый судья, вместе с двумя другими, посланными верховной властью, действовал бы совместно с шестью корсиканцами, и все состояли бы в синдикате: оффисье и секретари (cancellieri). И такая форма была бы очень хороша и всех удовлетворила бы”59 60. Итак, Корсо ратует за сохранение того порядка управления островом, который сложился еще до завоевания его генуэзцами, во времена господства Пизы.
59 Самперо Корсо - Генриху II, 1555 г., 2 декабря (РГАДА. Ф. 81. Кн. 43. Л. 100-101).
60 Там же.
92
Е.С. Герасимова
Что касается судопроизводства, то Самперо соглашается, чтобы профессиональными судьями были французы, но секретари, по его мнению, должны быть только из корсиканцев. “Прошу Ваше Величество прислать сюда судей длинной робы (di robba lunga) - французов - и приказать им, чтобы они занимались судопроизводством на острове, согласно “статьям” и с учетом традиций острова, а секретари - писцы (scriptori) данных юристов -должны быть корсиканцами, как и прежде. И они будут получать [за изготовление актов] по тем же ставкам, как и прежде, но никак не больше, ибо это вызвало бы недовольство всех дворян и народа острова, которые понесут от этого убыток”61.
Орсини, Рибье, де Ла Молль (губернатор Бонифачо) постоянно писали ко двору, что на острове необходимо строить форты в окрестностях Бастии, Сан-Фьоренцо, Аяччо, Бонифачо, Кальви и, если нужно, проводить ремонт крепостных сооружений, чтобы генуэзцы, которые по-прежнему превосходили французов на море, не смогли опять отвоевать эти местности. Корсо соглашается с необходимостью строительства фортов, но не забывает он и про себя, надеясь получить пост, соответствующий его обязанностям и положению на острове, “так как все думают”, - пишет Корсо, -“что я здесь имею большую власть, но я не имею ничего”62. Хотя он и был полковником на французской службе, его влияние на острове определялось исключительного завоеванным у местного населения авторитетом. Поэтому стремление Корсо закрепить свое влияние, получив официальную должность в управлении островом, вполне понятно. Позиции Самперо Корсо на острове были сильны тем, что он последовательно выступал в роли защитника интересов местного населения. Так, например, когда в декабре 1555 г. французами был захвачен Сан-Фьоренцо и попавшие в плен корсиканцы, служившие генуэзцам, оказались на галерах, Корсо просил обменять их на испанцев, захваченных де Ла Гардом.
Будучи давним и верным слугой французского короля, Корсо не только сам осознавал, насколько опасен для его авторитета был бы конфликт между двумя его ролями, но и рассчитывал на понимание со стороны Генриха II. В письме от 24 декабря 1555 г. он попытался объяснить королю причины, из-за которых он не выполнил приказ. В декабре 1555 г. Орсини приказал назначить на место де Ла Молля, коменданта Бонифачо, дю Кро, начальника
61 Там же.
62 Там же.
Самперо Корсо на службе у Генриха И
93
лагеря французских пехотинцев в Баланьи. Орсини просил, чтобы Самперо Корсо отправился на место дю Кро - в Баланью. Корсо дал понять Орсини и королю, что не хочет ехать туда: “Я состою на службе Вашего Величества уже 30 лет и постоянно общаюсь с французами, которые относятся ко мне, как к брату. Но сейчас моя поездка к ним невозможна, ибо они находятся без жалованья и страдают и забирают необходимые вещи у местного населения; я не смогу этого стерпеть и буду вынужден в кратчайшие сроки с ними поссориться”63.
5 февраля 1556 г. между Карлом V и Генрихом II было заключено перемирие в Восселе. Французы были озабочены больше налаживанием системы управления, чем планированием новых боевых операций. Корсо настаивал на том, что “сокращение количества солдат на острове может привести к бедствию, ибо силы врага направлены на то, чтобы всячески нанести ущерб вашей власти, как из-за вреда, который мы Ьрагу уже причинили, так и из-за того вреда, который он от нас каждодневно ожидает”64. Он просил выделить небольшое количество зерна за его (Корсо) деньги, ибо народ находится в крайней нужде65. Но Генрих II не последовал совету Самперо, и роты были сокращены.
Опасения Корсо вскоре подтвердились: 13 августа 1556 г. Воссельское перемирие было нарушено “врагами из Бастии”. Вот как это описал Орсини в письме Генриху II от 17 августа: “Они с оружием напали на одну древнюю полуразрушенную башню, находящуюся во владении Вашего Величества, а там находились 15 солдат из отряда полковника Самперо. После битвы, продолжавшейся целых 4 часа, они подожгли башню. Последовал кровопролитный бой. Наши солдаты дрались очень хорошо, однако враги захватили их силой и всех перерезали, а после осадили и стали сражаться с другими солдатами полковника Самперо из того же гарнизона, и другие гарнизоны им не могли прийти на помощь, потому что враги были намного сильнее”66. Вылазки генуэзцев из Кальви и Бастии продолжались, став более частыми. Так, “враги отправили некоторых солдат из Кальви, чтобы захватить две башни, но ничего не могли сделать. Из Бастии угрожали также сделать вылазку и заставить уйти французских солдат из
63 РГАДА. Ф. 81. Кн. 38. Л. 233-234. Это последнее письмо полковника королю из тех, которые имеются в коллекции, и в целом за 1555 г.
64 Самперо Корсо - Генриху II, 1556 г., 2 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 47. Л. 142-143).
65 Там же.
66 Орсини-Генриху II, 1556 г., 29 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 47. Л. 218-220).
94
Е.С. Герасимова
некоторых местностей”67. Орсини послал туда Самперо Корсо с двумя сотнями французских аркебузиров и некоторыми корсиканцами под командованием капитана Пиньяна, благодаря чему неприятель был отбит, а города, находившиеся между французскими и генуэзскими позициями и прежде никому не подчинявшиеся, перешли под власть французов68.
Письма из коллекции Ламуаньона информируют нас еще об одной семейной проблеме Корсо. Генуэзцы конфисковали имущество, принадлежащее его жене, и Самперо пытался добиться компенсации от французских властей. Чтобы решить эту проблему, в конце июля 1556 г. он послал своего сына Джироламо Альфонсо ко двору с письмами и рекомендацией, данной ему Дютье69. С оказией он вновь пишет Дютье письмо, обращаясь с просьбой еще раз поручиться за семью Корсо, так объясняя сложившуюся финансовую ситуацию: “Ввиду войны на этом острове сеньоры из Генуи лишили нас большого количества денег и недвижимого имущества, принадлежащего моей супруге в Генуе. Причиненный мне ущерб достигает 12 000 экю, и достопочтеннейший синьор Джордано по приказу Его Величества выделил мне часть из доходов от некоторых бенефициев, принадлежащих генуэзцам на Корсике. Однако сейчас, ввиду перемирия, вышеназванный сеньор, в соответствии с условиями договора о перемирии, заставил нас вернуть эти доходы полностью генуэзцам. ... Я хочу просить Вашу Милость заступиться за меня перед Его Величеством и сделать так, чтобы я имел право получать доходы с названного имущества на Корсике до тех пор, пока синьоры Генуи не вернут мне мое имущество”70.
Тем временем Генрих II послал представителя юстиции, чтобы тот занялся делами правосудия на острове. Его выбор пал на важное должностное лицо, мэтра Пьера Панисса, президента Налоговой палаты (Cour des Aides) в Монпелье, который вступил в должность интенданта юстиции на Корсике 24 августа 1556 г. Пьер Панисс стал помощником Джордано Орсини по судебным делам. В начале сентября 1556 г. Орсини должен был отправиться ко двору по делам острова (он вернется на Корсику только 25 мая 1557 г.). За это время его некогда хорошие отношения с Самперо Корсо совсем разладились. Орсини сообщает Монмо
67 Орсини - Генриху П, 1556 г., 14 ноября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 49. Л. 64-65).
68 Там же.
69 Что это за рекомендация не ясно, но на нее ссылается Саперо Корсо.
70 Самперо Корсо - Дютье, 1556 г., 2 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 47. Л. 146-147).
Самперо Корсо на службе у Генриха II
95
ранси, что Корсо не только не помогает французам в борьбе с генуэзцами, “но выступает с пристрастными и враждебными выпадами против служителей правосудия”71, что удивительно, поскольку юристы были в свое время назначены им по просьбе корсиканцев (store al sindicato). Вместо того чтобы предоставить назначенному президенту (председателю суда) Паниссу возможность вершить судебные дела и подождать возвращения Орсини на Корсику, Самперо Корсо, который не умеет ни читать, ни писать, а следовательно, не способен вести дела на острове, хочет блюсти собственные интересы, “чтобы кроме своих обычных сторонников привлечь к себе всяких негодяев, дабы увеличить свое влияние”72. Стремясь избежать этого, Орсини предлагает Монморанси “установить тайную слежку за сыном полковника Самперо, который находится в Париже, и через посредство сына сеньора барона де Ла Гарда... иметь о нем новые сведения”73. Из этого письма создается вполне определенный образ местного “тирана” Корсо, стремящегося к личной власти и препятствующего работе регулярного правосудия на острове. Но дело обстояло сложнее.
Президент Панисс оказался в сложном положении. С Орсини он разминулся, и долго еще депеши, посланные им губернатору, оставались без ответа. Гийом Рибье в это время также отсутствовал, курсируя между Лионом и Марселем, где пытался решать финансовые вопросы. Оказавшись в одиночестве, Панисс доверился Самперо Корсо, национальному герою, непримиримому противнику Генуи. Действительно, в условиях постоянных стычек с генуэзцами Самперо часто выполнял просьбы французских оффисье. В частности, в отсутствии Орсини на острове Панисс и новый комендант Бонифачо Ле Массес решили обратиться к Самперо Корсо с просьбой перейти горы, чтобы обеспечить безопасность страны и сослужить службу королю. Прибыв на север острова через горы, Самперо Корсо продемонстрировал свою быстроту и готовность выполнить любое приказание короля74.
Но этот альянс не устраивал Орсини. Прибыв на Корсику 25 мая 1557 г., губернатор нашел дела в плохом состоянии “по причине неблаговидных действий президента Панисса и полковника Самперо Корсо” и просил сделать обоим такое замечание,
71 Орсини - Монморанси. 1556 г., 12 апреля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 46. Л. 21-22).
72 Там же.
73 Там же.
74 Панисс - Монморанси, 1557 г., 15 марта (РГАДА. Ф. 81. Кн. 44. Л. 318-319).
96
Е.С. Герасимова
какое королю покажется наиболее подходящим. Орсини продолжал: “...мне кажется, что они между собой договорились и между ними существует сговор против меня, в ущерб моей чести и к моей невыгоде. Мне очень неприятно, что в этой стране мне столь не везет, ибо все неприятности вызваны гордыней и несдержанностью других”75.
Не без влияния Корсо президент Панисс, пытаясь отменить все привилегии сеньоров Истрия, оказался втянут в конфликт корсиканских кланов. Несмотря на возражения, Панисс решил созвать местные Штаты. Орсини, который поддерживал род Истрия, встал на их защиту (июль 1557 г.). Но свое отношение к Корсо он изменил: “Хочу вас известить о том, что, хотя я был недоволен полковником Самперо Корсо, многие ваши слуги здесь писали мне неоднократно о том, что Самперо имеет большое желание служить вашему Величеству вместе со мной и быть мне верным другом. Так как я, монсеньор, во всех делах, касающихся службы Его Величеству, всегда предпочитал его интересы моим собственным, я решил пойти на мировую, хотя когда-то я сказал себе, что никогда не буду испытывать дружеские чувства к нему. Однако я изменил свое мнение”76. Столь решительную перемену в отношениях приписывает себе вернувшийся на остров Гийом Рибье: “Я многократно убеждал господина Джордано и доказал ему, что ему необходимо наладить дружеские отношения с господином Самперо Корсо. Они более четырех дней говорили друг с другом, заверяя один другого, что забудут все сказанное и сделанное ранее и что отныне между ними будет настоящая дружба во благо службы Его Величеству. С этого дня они все время вместе и во всем советуются. Надеюсь, что во всех других делах эта ситуация продлится, что будет способствовать делам Его Величества”77.
Примирение между Самперо Корсо и Орсини продолжалось недолго. Корсо внезапно уехал ко двору, не сказав ничего об этом Орсини и не взяв у него отпуска. Орсини предположил, что Самперо, хлопоча по поводу компенсации за материальный ущерб, нанесенный его жене в Генуе, решил просить у короля имущество, принадлежавшее генуэзцам на острове. В пользу этого предположения свидетельствовало и то, что Корсо попросил соста-
75 Орсини - Монморанси, 1557 г., 16-22 июня (РГАДА. Ф. 81. Кн. 53. Л. 121-123).
76 Орсини - Монморанси, 1557 г.. 29 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 54. Л. 60-62).
77 Рибье - кардиналу Лотарингскому, 1557 г., 31 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 54.
Л. 63-64).
Самперо Корсо на службе у Генриха //
97
вить опись (к этому времени имущество генуэзцев уже было роздано де Термом и Орсини некоторым лицам на Корсике). Орсини считал своим долгом предупредить короля и объяснить, что если король отдаст это имущество Самперо, то “потеряет много слуг из сеньоров на этом острове, а Самперо приобретет себе множество врагов. К тому же надо учесть, что он получил столько благ... и, зная это, ему следовало бы довольствоваться тем, что имеет”78.
Впрочем, и военные ресурсы Корсо оказались к тому времени подорванными. В войне наметился перелом - к концу июля 1557 г. противник высадил в Бастии 4 или 5 рот, помимо тех, которые уже находились в гарнизоне. Генуэзцы стали захватывать французские форты. Военные действия начались с осады местечка Кардо, где рота Корсо была разгромлена: “осаждавших было 1200-1500 человек плюс пушка, - и осажденные жители города сдались на милость. Капитан Акилле,' его знаменосец и лейтенант... были взяты в плен вместе с некоторым числом солдат”79.
Все произошло следующим образом. В конце июля Джироламо ди Лодроне прибыл на Корсику в должности его командующим корсиканскими войсками на острове. Как только Орсини узнал об этом, он тотчас приказал лейтенанту и капитану роты Самперо Корсо Акилле ди Кампо Бассо и капитану Рафаэлю ди Брандо покинуть крепость Кардо, которая не была достаточно укреплена, и отправиться в Бельгодере80. Но они заявили губернатору Сан-Фьо-ренцо де Массесу, убеждавшему их уйти из крепости, что “сумеют выдержать натиск противника, если не будет с ним пушек. ... Ночью враги подвели 2 небольшие пушки и тотчас захватили вышеназванную крепость, войдя в нее сразу. ... Они захватили ее, не произведя ни единого артиллерийского выстрела и без боя. В результате... эти отряды погибли. В роте полковника Самперо Корсо было менее 100 человек, а в другом отряде и того меньше”81.
Самперо обещал восстановить свою роту, которая сдалась без единого выстрела в “начале укрепления врагами своих позиций”, но при условии, что “рота будет ему оплачена при смотре из расчета 300 человек, хотя в ней находится только 60 человек, кото
78 Орсини - Генриху II, 1557 г., 28 октября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 55. Л. 107-110).
79 Панисс- Монморанси, 1557 г.. 28 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 52. Л. 91-92). По сведениям Орсини, солдаты роты Самперо Корсо и капитана Акилле ди Кампо Боссо погибли “бессмысленно и бесславно, как никогда еще не гибли военные”: Орсини - Генриху II, 1557 г., 28 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 52. Л. 93-94).
80 Орсини - Монморанси, 1557 г., 29 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 54. Л. 60-62).
81 Там же.
4. Средние века. Вып. 69(2)
98
Е.С. Герасимова
рых он собрал под ружье там и сям, в частности, из тех, кто был захвачен в плен и вырвался. Ибо во время смотра данная рота может быть пополнена людьми, которых он соберет, как среди местных, так и приверженцев”82. Орсини опасался, что во время смотра Корсо может набрать подставных лиц. Поскольку Орсини подозревал Корсо в нечестных действиях против французов, а Панисс не доверял корсиканцам - противникам Самперо, между ними произошел “раздор”83.
К концу 1557 г. ситуация на острове достигла перелома, и инициатива в войне постепенно переходила к генуэзцам. После битвы при Сен-Кантене коннетабль Монморанси попал в плен, и некоторое время Франциск де Гиз решал от имени короля все военные вопросы, в том числе и те, что были связаны с Корсикой. 30 января 1558 г. герцог де Гиз отправил записку Орсини, в которой сообщил, что на острове будет сокращена численность 16 французских рот до 200 человек в каждой (вместо четырех сотен, как об этом просил Орсини). 17 рота сеньора Кабассоля была сокращена до 100 человек, “поскольку этого количества достаточно, чтобы охранять Порто-Веккио”84. Что касается корсиканских рот, то их численность, как и жалованье, также были сокращены. Часть корсиканцев распределялась по крепостям острова, остальные солдаты распускались. Исключение было сделано только для роты Самперо Корсо, которому за его былые заслуги перед Францией полностью выплачивалось жалованье.
В апреле 1558 г. отношения Орсини и Самперо Корсо вновь обострились. Корсо прибыл в Аяччо и передал Орсини письмо Генриха II с приказанием как можно скорее решить судебные дела Самперо Корсо на острове “по разуму и правде”. Орсини ответил, что выполнит волю короля и “правосудие в отношении Самперо Корсо останется непоколебимым, как оно и было всегда в прошлом”. Однако, пишет Орсини, полковник Самперо Корсо “по своему обычаю ведет себя недостойным образом и многократно давал мне повод к неудовольствию им... он и я не ладим друг с другом. Я решил не вести с ним никакой дружбы, он непостоянен, и я не могу положиться на него, ибо он столько раз обманывал меня”85. В письме кардиналу Лотарингскому от 30 апреля
82 Орсини - Генриху II, 1557 г., 28 октября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 55. Л. 107-110).
83 Рибье - кардиналу Лотарингскому, 1557 г., 11 октября (РГАДА. Ф. 81. Кн. 55. Л- 48^9).
84 Де Гиз - Орсини, 1558 г., 30 января (РГАДА. Ф. 81. Кн. 51. Л. 144-146).
85 Орсини - Генриху II. 1558 г., 30 апреля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 58. Л. 83-84).
Самперо Корсо на службе у Генриха //
99
1558 г. Орсини подчеркивает: “Я это делаю для того, чтобы его удержать в будущем и чтобы с его стороны не было никаких вымогательств и предприятий в отношении подданных короля, как он делал в прошлый раз. Я его оставлю жить в его доме, если у него будет на это желание, откуда я его никогда не прогонял. Но он оттуда уехал, не попрощавшись со мной и не испросив отпуска”86. Таким образом, Орсини не пожелал ни примириться с Самперо Корсо, ни открыто конфликтовать с ним. Свое окончательное мнение о Самперо Корсо Орсини высказал в письме Генриху II от 30 апреля 1558 г. Некоторые факты из деятельности Корсо в отношении местных жителей он повторяет, чтобы лишний раз напомнить королю об его ужасном отношении к своим подданным (subjectz). Так, на собравшихся в конце февраля -начале марта 1558 г. по просьбе местных жителей и трех сословий Штатах Северной Корсики “было высказано бесконечное количество жалоб на Самперо. Его обйиняли в вымогательстве, в насилии и в выкупах, которые он брал с большей части своих подданных. Я распорядился дать законный ход делу, как того требует судебный порядок в делах вашей службы и доходов с вашего домена. Мне стало известно, что полковник хотел узурпировать права над некоторыми вашими подданными. Он решил присвоить себе права сеньориального правосудия и, заставляя 80 ваших подданных выплачивать ему габеллу (la gabelle) (этот налог он привык брать со своих подданных), он превращает их таким образом в своих данников (tributaires) и лишает Ваше Величество прибыли, которую вы могли бы иметь с этого налога. Все это получило полное подтверждение после проверки судьями (justice)”87. Орсини, “желая положить конец этим жестокостям, невзирая на лица”, решил добиться справедливости и “принял бы жесткие меры по отношению к полковнику, если бы не помнил, что тот в течение долгого времени оказывал вам службу”88. Информируя обо всем короля, Орсини запросил у Генриха II инструкций в отношении Самперо Корсо. Однако их так и не последовало. Ситуация на острове осложнялась с каждым месяцем, и Генриху II, видимо, было не до Самперо Корсо.
В коллекции Ламуаньона нет никаких сведений о деятельности полковника Корсо до заключения мира в Като-Камбрези. В конце 1558 г. он снова уехал в Марсель. Сохранилось письмо
86 РГАДА. Ф. 81. Кн. 58. Л. 72-73.
87 Орсини - Генриху II. 1558 г., 30 апреля (РГАДА. Ф. 81. Кн. 58. Л. 74-78).
88 Там же.
4*
100
Е.С. Герасимова
Самперо Корсо к Монморанси от 31 марта 1559 г., которое интересно реакцией полковника, узнавшего о заключении мира. Корсо выступал против того, чтобы остров вернули генуэзцам, но прекрасно осознал, что не сможет больше вернуться на свою родину. Самперо волновало не только политическое положение острова, но и его материальное благосостояние. “Итак, я и мои сыновья окажемся без средств к существованию, без родины и без надежды на возвращение. Ибо генуэзцы весьма плохо относятся ко мне, вследствие услуг, оказанных мною на острове Его Величеству. Вот почему генуэзцы лишили меня доходов на 5000 экю. Кроме того, я потеряю, по условиям мира, две крепости, что мне дал покойный король, а нынешний король подтвердил, что я владею этими крепостями”89. Самперо Корсо прямо пишет о том, что решил обратиться к коннетаблю за протекцией, надеясь получить какую-либо крепость во Франции, где он смог бы жить со своей семьей. В конце письма он просил, чтобы его “роту приписали к числу старых отрядов, к которым она всегда принадлежала”, и стремился узнать, куда он смог бы с ней отправиться после реституции Корсики90. Он был уверен, что сможет и дальше служить королю. Но этого не случилось. Получил ли он ответ от Монморанси - неизвестно. Французские власти вспомнили о Корсо только после заключения мира в Като-Камбрези.
Гийом Рибье (внук участника корсиканской эпопеи) опубликовал датированное 27 июля 1559 г. письмо нового короля Франциска II жителям Корсики, которого нет в коллекции Ламуаньо-на. В нем французский монарх сообщает, что данное послание передано для Джордано Орсини через шевалье де Сёра вместе с ви-димусами (копиями) “в сопровождении оригиналов наших приказов, которые были представлены и сообщены полковнику Самперо Корсо”. Орсини продолжает: “...направляем вашим депутатам два патентных письма, которые нам должны были передать генуэзцы. Одно о ратификации и принятии мирного договора... а в другом письме - подтверждение выдачи вам охранной грамоты, согласно которой от вас ничего никогда не потребуется, вы не будете на них работать (travailler) и не понесете от них никакого ущерба. Сеньор Джордано Орсини передаст вам в руки данные видимусы... и они помогут вам в необходимом случае, а оригиналы остаются у нас”91. Видимо, не получив должного ответа,
89 РГАДА. Ф. 81. Кн. 66. Л. 3^4.
90 Там же.
91 Ribier G. Op. cit. Р. 803-804; Орсини - де Гизу, 1559 г., 10 августа (РГАДА. Ф. 81. Кн. 66. Л. 154-155).
Самперо Корсо на службе у Генриха 11
101
Самперо Корсо продолжал вести интриги, и Орсини счел своим долгом поставить об этом в известность де Гиза. Это письмо он передал с президентом Паниссом, который в августе поехал ко двору. В нем он дал рекомендацию Паниссу, но также и сообщил, что “услышал, что секретарь полковника Самперо и наставник его сына Микеланджело Омброне написал письма и инструкции, и теперь некий Люкино, которого называют капитаном, привез Омброне на все ответ”92. Орсини считал, что Микеланджело Омброне и Люкино нужно заключить в тюрьму, “произвести обыск по месту жительства Самперо при дворе (aupres de la Cour) в Париже и изъять все найденные письма”, а сам он произведет обыск на Корсике и постарается узнать еще кое-какие подробности. Орсини выполнял приказ Генриха II не ссориться с полковником Самперо, но его поведение он находил весьма странным в такой ситуации93.
Заключение мира в Като-Камбрези йе умерило пыл Самперо Корсо. Он начал поиск средств для продолжения войны и предпринял попытки набора волонтеров. 18 марта 1561 г. он обратился к герцогу Флорентийскому Козимо Медичи, не получив, однако, никакой помощи. В письме от 28 июля 1561 г. он умолял Екатерину Медичи помочь ему поднять восстание, иначе он пойдет искать любого союза, например, с турками. Королева направила его к королю Наварры, который посоветовал искать поддержки у алжирского паши. Самперо отправился в Алжир, но там его адресовали к султану Сулейману, который также остался равнодушным к его просьбе. Не отчаявшись, 24 июня 1562 г. Самперо уехал в Константинополь, где получил радушный прием. Но 8 января 1563 г. Козимо Медичи обманул его доверие, передав все сведения, которые ему сообщил Самперо Корсо, своему послу в Испании и представителю в Генуе. Генуэзцы во время отсутствия Самперо Корсо обманули наставника его детей Микеланджело Омброне, который убедил Ванину покинуть Марсель со своими детьми и сдаться Генуе, где она должна была получить прощение как мятежница. Ванина была задержана в Антибе Антонио из Сан-Фьоренцо, верным Самперо.
Действительно ли жена предала своего мужа, или она сама стала жертвой обмана? Неизвестно. Как бы то ни было, по возвращении из Константинополя Самперо отвез Ванину в Марсель
92 М. Омброне имел какую-то переписку с Корсо.
93 Kibier G. Op. cit. Р. 803-804; Орсини - де Гизу, 1559 г., 10 августа (РГАДА.
Ф. 81. Кн. 66. Л. 154-155).
102
Е.С. Герасимова
и там ее убил94. Вернувшись после этого в Париж, он пытался добиться расположения Екатерины Медичи, показал ей свои старые раны, полученные на службе у французского короля. Пробыв некоторое время при дворе и не найдя никого, кто захотел бы с ним сотрудничать, Самперо Корсо тайно покинул Францию и высадился на Корсике, посередине пролива Валинко в округе Аяччо. 10 июня 1564 г. во главе небольшого отряда он поднял восстание, а 12 июня 1564 г. написал герцогу Флорентийскому, что пришел освободить свою родину. Ему удалось захватить замок Истрия, всю центральную часть острова, Порто-Веккио, Корте, разгромить войска Николо ди Негро и Джованни Батиста Фиско. За его голову было назначено вознаграждение в 400 экю золотом. Испугавшись, Козимо Медичи 20 июля 1564 г. поспешил предупредить Филиппа II. В июле Генуя послала Стефано Дориа с подкреплениями на остров и призвала на помощь Испанию. Дориа прибыл на Корсику с 25 галерами и высадил 200 испанцев, захватил Порто-Веккио, спалил деревни в округе, казнил без всякой жалости пленных. Но Самперо Корсо не прекращал партизанскую войну. 10 мая 1565 г. он последний раз написал Екатерине Медичи95.
Не достигнув желаемого, генуэзцы подкупили одного из слуг Самперо Корсо, Виттоло (впоследствии его имя на Корсике станет синонимом имени Иуда). 17 ноября 1567 г. Самперо Корсо со своим сыном Альфонсо и несколькими верными друзьями отправился верхом в Кауро (кантон Бастелика). Генуэзцы заманили его в засаду (в ней участвовали и кузены Ванины). Корсо успел крикнуть своим спутникам, чтобы сына увели в убежище, один пошел навстречу врагу и был убит, полностью выполнив таким образом обещание, данное 12 лет назад королю Франции: “... даже если бы я увидел окончание событий на этом острове, где нет никакой надежды, я решил, что я буду жить и умру на этом острове с теми, кто захочет за мной следовать. И если я не смогу ничего сделать, то я отступлю в горы и оттуда я буду вести войну, и, пока я жив, враг никогда не будет иметь спокойствия”96.
94 De Thou J.-A. Op.cit. Т. II. Р. 360-361.
95 Paris. BNF. Fds. de Bethune. 3/189. Fol. 147.
96 Самперо Корсо - Генриху II, 1555 г., 5 сентября (Paris. BNF. Acq. franc. 5.127. Fol. lb).
МНОГОЛИКАЯ МЕДИЕВИСТИКА: ГЕРАЛЬДИКА
АЛ. Черных
НОВЫЕ И СТАРЫЕ ВОПРОСЫ К ГЕРАЛЬДИКЕ
Все знают, что геральдика - это гербы; что это красивый, хотя и чудаковатый старинный обычай безграмотного Средневековья. Благородные, но грубые рыцари, надев на голову железный горшок, вдруг перестали узнавать друг друга перед тем, как одарить противника ударом меча или пДлицы. Это первый и основной уровень общедоступных традиционных представлений о геральдике. Более или менее искушенным известно о существовании герольдов, придумавших неудобоваримые названия разноцветным крестикам и полоскам. Некоторые даже слышали, что эти герольды, не зная чем заняться в свободное от турниров время, увлекались рисованием сборников картинок, которые позже, в XVII в. назвали гербовниками. Вот, собственно, и все, что со школьных лет, и то в основном благодаря Вальтеру Скотту, нам известно о геральдике.
Тем не менее, в Институте всеобщей истории РАН в 1998 г. был создан Центр гербоведческих и генеалогических исследований, основной целью которого является изучение роли и места фиксированных визуальных признаков в истории общества, преимущественно на геральдическом материале. Своими задачами Центр считает упорядочение наших представлений об источниках геральдики (в частности, автором этих строк опубликованы “Гербовники XIII в.’’1)» исследование региональных вариантов европейской эмблематики (работы В.А. Антонова), выпуск сборника “Signum”, единственного на сей день в России продолжающегося издания по геральдике, в котором исследовательский компонент является приоритетным.
Поскольку геральдика существовала долго, даже можно сказать - очень долго, она успела обрасти изрядным количеством мифов и легенд.
1 Черных А.П. Гербовники XIII века // Средние века. 2007. Вып. 68 (2).
104
А.П. Черных
К ним относятся, прежде всего, мифы о ее появлении. К XVI в., к тому моменту, когда европейское человечество задалось вопросом о времени и причинах столь распространенного в обществе раннего Нового времени явления, как гербы, оно уже успело основательно подзабыть, как обстояли дела в XII в., и умственным фантазиям открылся необычайный простор. Миф о жесткой сословной принадлежности геральдики, заключающийся в убежденности, что обладание гербом непременно связано с благородным статусом, возник в XVI-XVII вв. в среде устойчивых представлений о неизменности геральдики во времени, подпитывавшихся разного рода сословными интересами, причем как со стороны старой знати, так и аноблированных нуворишей. И, как следствие этого, бытует миф об отсутствии ремесленной, крестьянской или, допустим, еврейской геральдики2. Конечно, никакой отдельной, самостоятельной геральдической системы ни у социальных, ни у этнических групп общества не было. Система была единой, но способы выражения, сфера применения гербов и знаков и, кстати, сохранность памятников у разных групп, конечно, различны. Исследование гербов “неблагородных” в современной европейской геральдической историографии уже представляет особое направление3. К таким же мифологизированным предста
2 Что касается геральдики этнических групп, то и с ними все обстоит по-другому. См.: Menendez Pidal de Navascues F. Armoiries hispano-arabes et hispano-hebrai'ques: echanges d’influences dans le domaine heraldique // Genealogica & heraldica: actas do 17 Congresso intemacional das ciencias genealogica et heraldica, Lisboa. 7-13 setembro 1986. Lisboa. 1989. Vol. 2. P. 357-368; Buonofalce /. Araldica della borghesia ebraica in Livorno: origini, consuetudini e testimonianze monumentali Ц L'identita genealogica e araldica: fonti, metodologia, interdisciplinarita, prospettive: atti del XXIII Congresso intemazionale di scienze genealogica e araldica, Torino, Archivio di Stato, 21-26 settembre 1998. Roma, 2000. Vol. 1. P. 409-431, а также статью О.В. Караськовой “О еврейской геральдике в Средние века: введение в проблему'’ 2007 г. (http://sovet.geraldika.ru/article/17696). которая совершенно справедливо пишет, что “вопрос о существовании на просторах средневековой Европы такого культурного феномена, как еврейская геральдика, до сих пор остается не столько спорным, сколько основательно запутанным".
3 См., например: Adam Р. De 1 'acquisition et du port des armoiries: armes nobles et bourgeoises: etude d’heraldique comparee // Recueil du IVе Congres international des sciences gёnёalogique & heraldique. Bruxelles, 1958. P. 79-106; Gay re of Gayre, Nigg R. Non nobles arms in Scotland // Ibid. P. 379-385; Neubecker O. La protection ^gale des armoiries non-nobles en Allemagne Ц Ibid. P. 421—428; Clottu O. L’lreraldique paysanne en Suisse // Recueil du IXе Congres international des sciences gёnёalogique et Ireraldique, Berne, [30 juin-6 juillet] 1968. Berne, 1968. P. 91-100; Bistoni Colangeli M.G. Simboli di mestiere e raffigurazioni araldiche tra storia e arte nelle carte dell’Archivio di Stato di Perugia // L’identity genealogica e araldica: fonti, metodologia, interdisciplinarita,
Новые и старые вопросы к геральдике
105
влениям относится уверенность в наследуемости герба как института, сложившегося с самых начальных времен геральдики, и, кроме того, миф о наследуемости герба исключительно по мужской линии. И тут же присутствует миф о существовании особой дамской геральдики. Близки к ним и мифы о том, что род или отдельный его представитель владели одним-единственным, причем неизменным, гербом.
И конечно, привилегированное положение занимают мифы об особом значении изображений, о том, что герб можно “расшифровать”, как делали это персонажи “Бронзовой птицы” А. Рыбакова. А ведь геральдика - не коллекция изображений на каких-либо носителях, а явление в его совокупности, исторический феномен, и попытки соотнести эмблемы и фигуры в гербе с точными объектами флоры или фауны могут вызывать только иронию. При этом существует разница между графикой изображения герба и действительным гербом, поскольку графика -частный случай бытования герба: ''Видоизменение гербового рисунка, - писал в начале XX в. русский медиевист Д.Н. Егоров, -не понималось (современниками. - А.Ч.) как изменение герба, т.е. самой гербовой эмблемы - таково одно из наиболее крупных и решающих наблюдений”* 4. Огромное количество графических изменений в гербах является следствием банальной повседневности, а отнюдь не принципиальных решений5.
Список мифов при желании можно продолжить. Появление и развитие многих из них сами по себе достойны внимания. Их изучение приводит к пониманию того, что геральдика - исторична, т.е. подвержена изменениям во времени за период с XII по рубеж XVIII-XIX вв.
За время существования геральдики ей неоднократно ставили диагноз - “упадок”. Д.Н. Егоров считал исторически более ценной первую эпоху развития геральдики, когда она обеспечивала практические потребности (от возникновения до середины XIII в., даже до XIV в.). Вторая же эпоха, по его мнению, началась с угасанием практического использования геральдики, с возрастанием “геральдической схоластики”6. Гербоведы XIX в.
prospettive: atti del XXIII Congresso intemazionale di scienze genealogica e araldica. Torino, Archivio di Stato, 21-26 settembre 1998. Roma, 2000. Vol. 2. P. 947-966; Les armoiries non nobles en Europe: ХШе-ХVIIIе s. P., 1986.
4 Егоров Д.Н. Колонизация Мекленбурга в XIII в. Славяно-германские отношения в средние века. М., 1915. Т. I: Материал и метод. С. 404.
5 Там же. С. 419.
6 Там же. С. 377.
106
А.П. Черных
говорили об упадке геральдики и “инфляции герба” применительно к XVII в.
Действительный уход геральдики с исторической сцены выразился в том, что она перестала функционировать как система, т.е., видимо, потеряла некие системные признаки. При этом некоторая часть геральдического наследия продолжала и продолжает существовать в качестве реликтов. В этом реликтовом существовании герб пережил историческую геральдику. В качестве герба государственного это средневековое наследие получило правовое обеспечение. Однако корни его современного высокого ментального статуса можно найти отчасти и в том высоком правовом статусе, который обеспечило ему законодательство XVI-XVII вв.
В принципе геральдика - лишь частный случай эмблематики и универсальной культуры визуальных признаков. Визуальная формализованная информация сообщала требуемые данные со времен охотников и собирателей вплоть до наших дней; она будет существовать и впредь, исторически изменяясь. Вряд ли существует пример исторического человеческого сообщества, которое в повседневности смогло бы обойтись без визуализации своей структуры. Общество разными способами структурируется и по-разному, в том числе и эмблематически, отмечает это структурирование. Какую же потребность реализует общество, вводя в социальный обиход различные знаки и эмблемы? И какова роль геральдики в структурировании общества Средневековья и Нового времени? Насколько вообще правомерны такие вопросы?
При всем общеевропейском единстве геральдика в ее национальных (и внутри них - в региональных) вариантах имеет свои особенности. Вряд ли они представляют ценность сами по себе. Но если бы геральдика была одинакова во времени и на всем европейском пространстве, выступая в роли вневременного ноби-литетного абсолюта, то она и вовсе была бы лишена исследовательской ценности. Именно ее вариативность, во многом связанная с утилитарностью, прагматическим отношением современников к ней, умением использовать по-разному и в разных обстоятельствах, и делает ее привлекательной для историка, изучающего облик европейской цивилизации. Никакие проблемы геральдики не могут быть решены вне социального, политического, культурного контекста и пространства ее бытования. Геральдика, образно выражаясь, - зеркало, а не ключ.
Признавая историчность геральдики, при ее периодизации следует учитывать отличие ее средневекового облика от того, который сложился в Новое время. Таким образом, возникает
Новые и старые вопросы к геральдике
107
особая проблема, связанная с образом восприятия геральдики, проблема историографии геральдики, в рамках которой можно понять движение мысли гербоведов, отделить и обозначить исторические формы ее существования.
Разумеется, историческая геральдика требует изучения не ради нее самой. В ее фигурах и правилах никакой особой загадки нет - это исторически сложившийся комплекс технических приемов, направленных на известную унификацию визуальных признаков, облегчающую блазонирование. Наукой ли ее называть или искусством - все равно это будет мнимая наука и мнимое искусство. А вот само появление и бытование геральдики - действительно загадка, и если подойти к ней как к исключительной особенности средневековой Европы (я подчеркиваю - исключительной, потому что при всей универсальности эмблематики нигде в мире не сложилось подобной геральдики как системы), то оказывается, что проблем достаточно много.
Историческая геральдика в нашем понимании этого термина представляет собой феномен средневековой европейской цивилизации и является принципиально важной чертой в ее характеристике. Самым тесным образом историческая геральдика связана со множеством проблем истории общества Средневековья и раннего Нового времени и одновременно сама относится к числу малоизученных и актуально-проблемных исследовательских тем. В сущности историческая геральдика - это комплекс научных проблем, а не прикладная дисциплина.
Многие из визуальных признаков не вписываются в то, что называется геральдикой, или не подходят под то, что называется гербами. В попытке согласовать трудносогласуемое исследователи порой идут кружным путем - начинают менять определение геральдики, ее сферу и т.д. или вводят термины типа “парагераль-дический” чтобы обозначить догеральдическую визуальную ситуацию. Но это вообще не относится к настоящим проблемам.
По-прежнему остается загадкой по историческим меркам очень быстрое появление гербов и возникновение геральдики. Пока получен ответ только на вопрос “когда’*, а вопросы “как” и “почему” ответов не имеют, хотя относятся к одним из самых старых в гербоведении. Еще в XV в. в одном из трактатов прозвучала гениальная для того времени догадка о закрытом шлеме средневекового рыцаря как первопричине выноса некоего идентификатора на доспех. Но хотя с тех пор и было истрачено немало чернил на повторение этого объяснения, оно сегодня вызывает лишь улыбку. Анализ источников позволил достаточно точно говорить
108
А.П. Черных
о времени возникновения геральдики - первой трети XII в., но пока нет ответа на вопрос о причинах этого. Почему до первой трети XII в. ни в чем подобном нужды не было, а тут неожиданно она возникла? Или это проблема не сохранившихся источников? Сомнительно. Какие обстоятельства вызвали к жизни герб, каков механизм усвоения конкретного изображения (и, кстати, насколько оно конкретно) отдельной личностью - или родом - и как это изображение становилось определенным знаком-идентификатором этой личности или рода в глазах других?
Вопросительные знаки в отношении геральдики уходят медленно и по одиночке, а возникают целыми группами. Не решены пока проблемы соотношения имени, герба и ранней генеалогической истории конкретных родов, что требует детальных просопо-графических исследований; вопросы соотношения культуры турнира с общими традициями средневековой культуры и сам исторический генезис турниров; проблемы соотношения военно-турнирных обычаев геральдизации и практики использования печати с геральдическими изображениями. Какова роль каждого из этих компонентов в социальном и географическом распространении геральдики?
Что появляется раньше: изображение или блазон? Одинаково ли это для всех, или в случае “говорящих” гербов, чаще всего патронимических или топонимических, может обстоять и по-иному? Откуда в поздних гербах королей и крупных сеньоров, когда их гербы из родовых становятся государственными, такая тесная связь с титулом, полностью воплощающим территориальные сеньории? И почему владельческий и сеньориальный титул, выраженный исключительно в вербальной формуле, отразился еще и в гербе, и почему только в гербе? Некоторые ответы на эти вопросы уже даны7.
Заслуживают внимания позиции различных социальных слоев и отдельных их представителей по отношению к феномену геральдики. Например, отношение Церкви в целом к геральдической визуализации в пасомом ею христианском обществе. Можно ли говорить об общей позиции, или же только о взглядах отдельных представителей клира? Христианство, конечно, дало образцы для многих явлений средневековой культуры, однако
7 Антонов В.А. Титулы и гербы королей Дании в Северной Европе (XI-XX вв.). М., 2007. Более подробные ответы (на региональном материале) содержатся в книге этого же автора “Датская геральдика в XII-XVII вв.”, которая вскоре выйдет в издательстве “Наука”.
Новые и старые вопросы к геральдике
109
конкретный облик и цветовые предпочтения, в которых оно представало в процессе отправления богослужения, реконструировать непросто8.
Ответы на эти вопросы связаны с решением общей проблемы: как, в силу каких причин и в каких обстоятельствах, на основе каких концепций, явно выраженных в текстах или имплицитно присутствующих, сложился сам механизм средневековой визуализации, столь ярко выраженный в геральдике, и зачем он был нужен так долго этому обществу?
Одной из проблем является источниковедение геральдики. В сущности, гербы, гербовники, печати и прочие картинки -это не сама средневековая геральдика, а только ее следы, своего рода отщепы, каменные рубила и пряслица, по которым можно попытаться восстановить часть облика ушедшей цивилизации.
Проблема источников существует. Их фрагментарность удручает не меньше, чем их малая доступность. Современные исследователи тратят массу сил на научное издание геральдических источников, но до обобщающей завершенности далеко - даже гербовники не все изданы, не говоря о собраниях-сводах печатей, миниатюр, гербовых хартий.
При этом, в отличие от, допустим, сигиллографии, геральдика не имеет единого носителя, воплощаясь на любых материалах, поверхностях, в текстах. Многообразие возможных источников предопределено многообразием проявлений эмблематики. При этом оказывается, что существенно расширяются хронологические границы эмблематического пространства Европы. Порой средневековая иерархия обладала геральдической ипостасью, но насколько она визуализирована в средневековых гербах? Мало изучен феномен фигуративного девиза, известный в европейской традиции под самыми разными названиями.
Если говорить об источниках, то не стоит обходить молчанием статью П.Ю. Уварова, помещенную в “Signum”9. Она показывает возможность извлечения эмблематических фактов из совершенно новых для гербоведения источников, в данном случае из нотариальных актов. В статье раскрыт целый пласт геральдики разных социальных слоев, в том числе и неблагородных, повседневно используемой в эмблематическом пространстве Парижа
8 Такова, например, попытка А.А. Ткаченко: Ткаченко А.А. Эмблематика литургических цветов в трактате Дж. Лотарио (папы Иннокентия III) “О святом таинстве алтаря” // Signum. М., 2005. Вып. 3. С. 21 -40.
9 Уваров П.Ю. Эмблематика и топография городского пространства (Париж XVI в.) И Signum. М., 2005. Вып. 3. С. 121-134.
но
А.П. Черных
XVI в., но ее выводы могут быть применимы к любому средневековому городу.
Существует также проблема подготовки исследователей. Еще в далеком 1993 г. М. Пастуро, отмечая взрывной характер развития геральдической историографии, писал, что начиная с 1980 г. в Европе увидело свет более 2000 научных работ по геральдике10 11. Это было связано с тем, что к изучению геральдики пришли историки, которых до конца 1960-х годов в этой области практически не было, и она пребывала во владении любителей, по образованию и профессии очень далеких от исторических исследований. Так сложилось исторически. Но ситуация изменилась, отчасти благодаря и усилиям самого М. Пастуро, и развитию исторической науки в целом.
Главную субъективную трудность в работе историка, можно сформулировать так: “чего не знаем, того и не видим”. Это касается языковой подготовки, когда историк сталкивается с очень специфической геральдической терминологией и даже не очень представляет, каким образом он может с этой трудностью справиться, поскольку в огромном большинстве словарей эти термины либо отсутствуют, либо имеют другие словарные значения. В результате историк или вообще пропускает этот материал, или говорит нечто никому не ведомое, рождая терминологические и изобразительные чудеса наподобие “гребня”, и даже с сидящим на нем (!) голубем”. В наибольшей степени сказанное относится к введению геральдической информации в контекст исследования. Несмотря на визуальность предмета рассмотрения, механизм этого не всегда очевиден.
Приходится констатировать, что настоящих исследовательских работ по исторической геральдике у нас немного. Для того чтобы они появились в должном количестве, студенты должны не только усваивать элементарный “геральдический” курс, но приобретать фундаментальные знания, позволяющие ориентироваться во всем комплексе эмблематической проблематики. Лет пятнадцать-двадцать назад западные ученые изменили свое отношение к геральдике. Результат - блистательная продолжающаяся серия публикаций источников на новом научном уровне.
10 Pastoureau М. Traite d’heraldique. 2 ed. Р., 1993. Р. 294.
11 Медникова М.Б. Неизгладимые знаки: татуировка как исторический источник. М., 2007. С. 41, 43. Подробнее о сомнительных достоинствах перевода, на основе которого автором написан раздел о геральдике, см.: Черных А.П. Полет над гнездом “дроздицы” или “многократно четвертованный” Мишель Пастуро И (http://sovet. geraldika.ru/article/17017).
Новые и старые вопросы к геральдике
111
Понемногу положение начинает меняться и в отечественной историографии. В диссертации петербургской исследовательницы Е.А. Яровой “Геральдика генуэзского нобилитета по каменным плитам из Каффы, Солдайи и Чембало (XIV - первой трети XVI в.”, защищенной в 2005 г., на археологическом материале доказывается, что генуэзцы перенесли свою родную систему геральдики в мир, где не было ни турниров, ни наследования (поскольку мужское генуэзское население заключало браки лишь по возвращении в метрополию). Перенос геральдических традиций метрополии на новую почву, реализация лигурийской геральдической практики в обществе Каффы свидетельствует о приоритете не военной, а социально-идентификационной функции геральдики. Обращаясь к проблеме легитимности родовых гербов генуэзцев, автор подчеркивает, что законы республики никому не запрещали обладать гербами, это сугубо частная компетенция для рассматриваемого времени. И это не итальянская^ специфика, а, напротив, общеевропейская норма. С точки зрения геральдических особенностей интерес представляют генуэзские клановые объединения, альберго, и внимание привлекает прежде всего то, что изменение фамилии в альберго не всегда влекло за собой утрату родового герба. Исторически сложившееся цветовое и отчасти фигуративное разграничение генуэзского общества на “белых” и “черных”, сторонников орла или льва, воспроизвелось в Каффе, где политические партии также идентифицировались геральдическими средствами, посредством цветов. Учитывая, что для генуэзской геральдики письменные источники XIII-XV вв. отсутствуют, весь геральдический крымский лапидарий можно рассматривать как своего рода “вторичный” гербовник (согласно типологии Э. Уагне-ра). Исследование продолжило отечественную, к сожалению прерванную, традицию, поскольку геральдической экспертизой судакских плит в 1926-1928 гг. занимался еще В.К. Лукомский.
В 2007 г. в Тюменском университете Д.В. Байдуж защитил диссертацию, посвященную анализу соответствия идеологии Немецкого ордена его визуализации - “Самосознание и эмблематика Немецкого ордена (конец XII - начало XIV в.)”. В ней визуальная информация служит не иллюстрацией, но органической частью исторического исследования, реконструирующего корпоративное самосознание официалов Немецкого ордена. И потому вполне логичны выводы автора о монашеско-рыцарской двойственности ордена в подходе и к Священной, и к собственной истории, о постепенной эволюции корпоративного самосознания ордена в сторону преобладания рыцарского начала над монашеским.
112
А.П. Черных
В российском обществе, как ни странно, обнаруживают удивительную жизнеспособность не только формы корпоративной геральдики, которые тесно связаны с культурной традицией, необходимостью “брендовой презентации” (герб государства, гербы государственных структур, городов и регионов и т.п.), но и другие реликты. На достаточно высоком уровне обсуждаются проблемы возрождения личной (и, соответственно, родовой) геральдики в России (круглый стол “Проблемы личной геральдики в Российской Федерации”, прошедший 26 февраля 2008 г. в Санкт-Петербурге). Центр гербоведческих и генеалогических исследований, разумеется, далек от современной практической геральдики, его цели и методы достижения оных не имеют ничего общего с притязаниями на родовитость или признание заслуг перед государством в геральдических формах. Наряду с основной исследовательской задачей -поисками взаимосвязи между отдельными компонентами эмблематического пространства как системы, перед нашим центром стоят и такие цели, как публикация текстов геральдических трактатов, иных текстовых источников по европейской эмблематике.
Что потребуется завтра от историка, намеревающегося не только включить, но и проанализировать геральдический материал в своем исследовании? То, каким образом это делать, показано еще в начале прошлого века Д.Н. Егоровым. В значительной части своих выводов в отношении процесса колонизации и германизации славянского населения Мекленбурга он опирался на геральдические источники, нетрадиционные для того времени при решении подобных проблем. Анализ генезиса гербов (в сочетании с данными иных источников) позволил ему заключить, что колонизация славян была длительным процессом, занявшим как минимум два столетия после завоевания этой территории немцами. Причину же справедливого скепсиса исторической науки по отношению к геральдике Д.Н. Егоров видел в том, что “результаты не соответствующие, скудные”12.
Основная трудность для историка сегодня - сопоставить общее (общегеральдическое, общеевропейское) - с особенным (региональной и ситуативной спецификой). Без этого попытка включения геральдического материала в контекст исследования закономерно вызывает затруднения и раздражение. И, разумеется, историку не должно соблазняться мифами в отношении геральдики, изложенными в начале этого текста.
12 Егоров Д.Н. Указ. соч. С. 375.
В.А. Антонов
ГЕРБЫ НА ПЕРВОЙ ПЕЧАТИ МАРГРЕТЫ ДАТСКОЙ
При нескольких документах, датированных декабрем 1375 -ноябрем 1376 г., сохранилась первая печать будущей правительницы Скандинавских стран Маргреты (Маргариты) Датской (1353-1412)1. На ней изображена восседающая на троне королева в окружении четырех щитов с гербами королей Норвегии (лев с топором), Дании (три льва) и Швеции (лев и скошенные балки) эпохи династии Фолькунгов (1275-1364), а также герцога Ютландского, или Шлезвига (два льва) (илл. 1-2)2. В надписи, которая окружает эту художественную композицию, Маргрета представлена титулом “Божией милостью королева Норвегии и Швеции”3.
Иконография и легенда данной печати неоднократно привлекали внимание историков. И, по обыкновению, присутствие на ней гербов объяснялось желанием Маргреты не только проиллюстрировать титулы “королевы Норвегии и Швеции”, которые она носила как жена короля Норвегии (с 1355 г.) и Швеции (с 1362 г.) Хокона Магнуссона (1338-1380), но также символически обозначить притязания на власть в Датском королевстве и герцогстве Ютландском. Четыре герба, которыми представлялась Маргрета, истолковывались как наглядное выражение ее политических устремлений и даже рассматривались как свидетельство якобы уже тогда намечавшейся унии Скандинавских государств4.
Действительно, политические обстоятельства в трех скандинавских королевствах и в герцогстве Ютландском, при которых
1 Petersen Н. Danske kongelige Sigiller samt sonderjydske Hertugers og andre til Danmark knyttede Fyrsters Sigiller 1085-1559 / Udg. af A. Thiset. Kobenhavn, 1917 (далее: DKS). N 53; Christensen Л.Е. Kalmarunionen og nordisk politik 1319-1439. Kobenhavn, 1980. Seglkatalog. N 9.
2 Trirtteberg H. Det norske kongevapen i Gelre-vapenboka // Heraldisk Tidsskrift. Kobenhavn, 1971. N 23. S. 140. n. 21.
3 “secretv[m| margarete d[e]i gra[cia] [norjwegie et svvecfie] [regijne” (DKS. N 53).
4 Trcetteberg H. Unions vSpen // Kulturhistorisk leksikon for nordisk middelalder fra vikingetid til reformationstid. Kobenhavn, 1975. Bd. XIX. S. 301; Albrectsen E. Herredomet over Sonderjylland 1375-1404. Studier over Hertugdommets lensforhold og indre opbygning pa dronning Margrethes tid. Kobenhavn, 1981. S. 33, 46; Bartholdy N.G. De tre kroner eg korset. Unionssymbolik, ambition og rivalitet // Heraldisk Tidsskrift. Kobenhavn, 1997. N 76. S. 239.
114
В.А. Антонов
Илл. 1. Печать Маргреты Датской, королевы Норвегии и Швеции, 1376 г.
Илл. 2. Иконография первой печати королевы Маргреты
первая печать королевы Маргреты употреблялась, создавали почву для подобных толкований.
Так, в 1375-1376 гг. супруг Маргреты король Норвегии Хо-кон VI по-прежнему претендовал на престол Швеции, который он занимал в 1362-1364 гг., но которого лишился по воле шведских вельмож, пожелавших иметь королем герцога Альбрехта III Мекленбургского (1364-1389)5. По этой причине Хокон носил титул “короля Швеции” и, помимо норвежского герба, герб своих предков - шведских королей из династии Фолькунгов6. Следуя старинному обычаю, титулами и гербами мужа обозначалась и Маргрета.
В начале 1375 г. умер герцог Ютландский Хенрик (1364-1375), не отставив потомства. Ближайшей его родственницей и, как следствие, наследницей являлась королева Маргрета, поскольку ее мать, датская королева Хельвиг (ум. 1374), происходила из рода герцогов Ютландских и была родной теткой герцога Хенрика. Но в 1375 г. обнаружились и другие претенденты на герцогскую власть в Шлезвиге, а именно графы Гольштейна и Стурмарна (с 1340 г.) родные братья Генрих II (ум. 1386) и Клаус (ум. 1397),
5 Christensen А.Е. Op. cit. S. 78-83. Король Альбрехт был сыном Еуфемии Шведской (о ней см. ниже), тетки короля Хокона.
6 О ношении Хоконом двух гербов свидетельствует Гельдернский гербовник (около 1375 г.), в котором содержится изображение четверочастного щита короля Норвегии (dye coninc van noorwegen): в первом и четвертом поле заключен норвежский герб, во втором и третьем - герб Фолькунгов (Trcetteberg Н. Det norske kongevSpen. S. 136).
Гербы на первой печати Маргреты Датской
115
также состоявшие в родстве с угасшей династией герцогов Ютландских7.
Вскоре после смерти герцога Хенрика, 24 октября 1375 г. умер отец Маргреты, король Дании (“датчан, славян и готов”8) Вальдемар IV, последний мужской представитель датского королевского рода Эстридсенов (1047-1375). Это обстоятельство обусловило то, что “королева Норвегии и Швеции” на исходе 1375 г. приняла дополнительный титул “дочь и наследница незабвенной памяти господина Вальдемара, некогда короля датчан”9. Но поскольку престол Дании могло занимать только лицо мужского пола, королева Маргрета стала добиваться датской короны для своего и короля Хокона малолетнего сына Олафа (1370-1387). При достижении этой цели, осуществившейся в мае 1376 г., Мар-грете, однако, пришлось столкнуться с другим претендентом на престол Дании - сыном ее старшей сестры Ингеборг (ум. ок. 1370) герцогом Альбрехтом IV Мекленбургским, племянником короля Швеции Альбрехта10.
Таким образом, казалось бы, есть достаточные основания считать гербы на печати королевы Маргреты символами ее политических настроений конца 1375 г., когда, как считается по умолчанию, была изготовлена и самая эта печать. Однако приведенные “основания” могут быть поставлены под вопрос, хотя бы уже потому, что не подкрепляются другими доказательствами в отношении принятого времени создания первой печати Маргреты. Действительно, тот факт, что самый ранний документ, при котором печать сохранилась, датирован 7 декабрем 1375 г., еще не может служить доводом в пользу того, что эта печать была изготовлена только после смерти короля Вальдемара, т.е. не ранее конца октября того же года. Королева Норвегии и Швеции, по тогдашнему обыкновению, вполне могла обзавестись собственной печатью и значительно раньше, возможно, еще в начале 1370-х годов, когда появляются ее первые грамоты11. Примем, помимо прочего, во внимание и то обстоятельство, что на печати Маргре-
7 Albrectsen Е. Herredpmet... S. 17-Л6.
8 Полный титул короля Вальдемара IV (о титулах датских королей см.: Антонов В.А. Титулы и гербы королей Дании в Северной Европе (XI-XX вв.). М„ 2007).
9 “Norvegiae et Sveciae regina. fdia et heres vera recolende memorie domini Valdemari, quondam regis Danoram” (DKS. N 53).
10 Christensen A.E. Op. cit. S. 96-99.
11 Erslev Kr. Dronning Margrethe og Kalmarunionens Grundlxggelse. K0benhavn, 1882. S. 50.
116
В.А. Антонов
ты отсутствуют какие-либо словесные свидетельства об ее притязаниях на отцовское наследство, тогда как в документах, которые она издавала с конца 1375 г., “королева Норвегии и Швеции” называлась “наследницей” короля Вальдемара.
Но не только это наблюдение ставит под сомнение политический мотив изображений гербов на первой печати королевы Маргреты. Имеется и более серьезное возражение такого их истолкования. Оно исходит из понимания традиционных представлений, которые вызывали желание изображать гербы на печатях жен государей стран Западной Европы начиная с XIII в.
Именно с этого столетия у жен западноевропейских правителей вошло в обыкновение употреблять “гербовые” печати. В XIII-XIV вв. на них чаще всего изображались два гербовых щита или, кроме того, два шлема, которые, конечно, не являлись образами “оружия” самих владелиц печатей12. По средневековым понятиям, это или любое другое оружие могло принадлежать только мужчинам, поскольку исключительно за ними признавалось право быть воинами. В высокое и позднее Средневековье оружие (щит и шлем) являлось обязательным атрибутом рыцаря, в жизни и в искусстве характеризовало его типический образ. Стало быть, лишь “оружие” мужчин могло представляться на печатях женщин. Доказательством тому служит и тот факт, что на печатях государынь, содержавших изображения “гербового” оружия, писались только их имена и титулы. В то же время на печатях государей обычно указывалось имя владельца щита или шлема: например, “щит Вальдемара, Божией милостью короля датчан и славян и герцога Эстонии” или “шлем Вальдемара, Божией милостью короля датчан и славян”, каковые надписи читаются на печатях короля Дании Вальдемара IV13.
Каким же мужчинам в таком случае принадлежало “гербовое” оружие на печатях западноевропейских государынь? Ответ давно известен. То были символы мужей и отцов владелиц печатей. И можно отметить, что “гербовая” иконография печатей замужних дочерей14 и жен правителей Скандинавских стран никогда не противоречила данному правилу, чему находим доказательст-
Seyler GA. Geschichte der Heraldik (Wappenwesen, Wappenkunst und Wappen-wissenschaft). Niimberg, 1885-1889. S. 292-302.
13 “clippeus waldemari dei gracia danorvm slavorvm q[ve] regis et dvcis estonie” (DKS. Suppl. 1 b), “galea waldemari dei gracia danorfum] slavor[um] q[ve] regis” (Ibid. N 40).
14 Незамужние дочери королей Дании, Норвегии и Швеции в Средние века не употребляли печатей с гербами.
Гербы на первой печати Маргреты Датской
117
ва в сохранившемся сфраги-стическом материале.
Самый ранний факт использования “гербовой” печати представительницей скандинавских королевских семей датируется 1237 г. (илл. З)15. В этот год “София, госпожа Ростока” (domina de Rostok), жена “господина” Генриха Борвина III Ростокского, представителя рода князей Мекленбурга, и дочь короля Швеции Эрика X Кнутссона (1210-1216)16, употребила пе
Илл. 3. Печать Софии Шведской.
-I госпожи Ростока, 1237 г.
чать, на которой изображен типический образ государыни и два щита. Один из щитов, помещенный справа от женской фигуры, заключает герб мужа (гриф), другой, расположенный по левую от нее сторону, - трех львов, которые в 1237 г. являлись символом короля Швеции17.
15 Seyler G.A. Geschichte der Siegel. Leipzig, 1894. S. 288. Fig. 274; DKS. N 18.
16 Ранее считалось, что София была “урожденной принцессой Дании” (geb. Prinzessin von Danemark) (Seyler G.A. Geschichte der Siegel. S. 288). Но сегодня уже доказано, что ее отцом был шведский король Эрик Кнутссон (Sollied Н. En ukjendt svensk kongedatter // Historisk Tidskrift. Stockholm, 1951.N 1. S. 64—71).
17 Свидетельств о гербе с тремя львами короля Эрика Кнутссона не сохранилось: на его печати представлены (без щита) только два льва, обращенные друг к другу (Fleetwood Н. Svenska medeltida kungasigill. Stockholm, 1936. Bd. I. Fig. 14), и эти знаки не образовывали герба. Однако сын Эрика и брат Софии, король Швеции Эрик XI (1220-1249), употреблял печать с изображением трех львов (Ibid. Fig. 20, 22, 24). Унаследовал ли этот герб Эрик Эрикссон от отца, неизвестно. Поэтому нельзя исключать и того, что София представлялась с гербом брата - царствовавшего тогда короля Швеции. Но и в этом случае щит с тремя львами на ее печати указывал на происхождение “госпожи Ростока” из рода шведских королей. Отметим в связи с этим, что замужние дочери скандинавских королей могли для обозначения своего происхождения называться сестрами царствовавших братьев. Так, современница Софии, Хелена Датская, в грамоте 1233 г. представилась: “жена Вильгельма Люнебургского, дочь Вальдемара, короля датчан” (Helena, conjux Wilhelmi de Luneburg, filia Waldemari regis Danorum), а на своей печати - “Хелена Люне-бургская, сестра Вальдемара, короля Дании” (HELENA DE LVNEBVRCH SOROR WALDEMARI REGIS DANIE) (DKS. N 8). И действительно, Хелена была дочерью Вальдемара I (1157-1181) и сестрой Вальдемара II (1202-1241), в царствование которого была изготовлена и использовалась ее печать.
118
В.А. Антонов
Илл. 4. Печать Риксы, госпожи Славии и дочери короля Дании, 1301 г.
Другая “принцесса”, Рикса (ум. ок. 1308), дочь короля Дании Эрика V (1259-1286), была выдана замуж за “господина Славии” (dominus Slavie) Николая Верлейского (ум. 1316), происходившего из боковой ветви рода князей Мекленбургских18. И на ее печати, сохранившейся при одном документе 1301 г. (илл. 4)19, изображена женщина, держащая правой рукой шлем мужа, а левой - шлем отца, несущий рога с павлиньими перьями; кроме того,
ниже рук видим с правой стороны щит мужа, заключающий турью голову, слева - щит с тремя львами, гербом датских королей. В документе и в легенде печати Рикса предста
влена как “госпожа Славии, дочь короля Дании”20. Очевидно, что именно этот титул иллюстрировало “гербовое” оружие верлейского государя и датского короля.
В самой Дании обычай помещать изображения гербов (“гербового” оружия) на печатях королев утвердился только в первой половине XIV в. Так, на печатях Мехтильды Голштинской, жены короля Абеля (1250-1252), Маргреты Померанской, жены Кристофера 1 (1252-1259), и Агнесы Бранденбургской, жены Эрика V, “оружие” еще отсутствует21. Но на печати Хельвиг Ютландской (1347 г.)22, в 1340 г. выданной замуж за короля Вальдемара IV, обнаруживаем сидящую на троне королеву, справа от которой находится щит с тремя львами - гербом супруга, а слева щит с двумя львами - гербом отца, герцога Ютландского Эрика II (1312-1325). Та часть печати Хельвиг, на которой был начертан титул, не сохранилась. Однако в документе, при котором эта печать уцелела, жена короля Вальдемара представлена как “королева датчан и
Jorgensen Е. Richiza (Regitse, Rixa) // Dansk biografisk leksikon I Red. Sv. Cedergreen Bech. K0benhavn, 1982 (далее: DBL). Bd. 12. S. 203.
19 DKS. N 27.
20 “Rixa, domina Slavie, fiiia regis Dacie”, “S’ RIXE DOMINE SLAVIE FILIE REGIS DACIE” (Ibid).
21 Ibid. N 13, 16, 17, 20.
22 Ibid. N 43.
Гербы на первой печати Маргреты Датской
119
славян”23, т.е. титулом, который соответствовал титулу ее супруга до 1362 г.24
Находим “гербовое” оружие мужа и отца также на печатях Рикардис (Риксы) Шверинской, жены брата королевы Хельвиг, герцога Ютландского Вальдемара V (1325-1364)25. На первой ее печати (1358 г.)26 изображена та же художественная композиция, которую мы видели на печати Софии, “госпожи Ростока”. Только теперь шлемы и щиты обозначены символами мужа и отца Рикардис: справа от женского образа представлено “оружие” герцога Вальдемара V, слева - графа Гунцелина Шверинского и Тек-ленбургского. На второй печати (1373 г.)27 шлемы отсутствуют, щиты же, которые держит герцогиня, заключают по-прежнему гербы мужа и отца. И на печатях, и в документах жена и позднее вдова (с 1364 г.) герцога Вальдемара V обозначена титулом “герцогиня Ютландии” или “герцогиня Шлезвигская”28.
От XIV в. известны, кроме того, “герб’овые” печати представительниц королевских семей Норвегии и Швеции. Из них три печати принадлежали Ингеборг (1301-1361), дочери норвежского короля Хокона V (1299-1319)29. Ее первым мужем был герцог Эрик (ум. 1318), сын короля Швеции Магнуса Биргерссона (1275-1290). Поэтому на первой печати (1318 г.) Ингеборг образ государыни держит два знамени с гербами отца и мужа норвежской “принцессы”: на одном, в правой руке, изображен герб короля Норвегии, на другом - герб королей Швеции из рода Фолькунгов. Под руками женского образа помещены также шлемы отца и мужа (илл. 5)30. Эрик носил титул “герцог Швеции”, вследствие чего Ингеборг представлялась “герцогиней Швеции” (ducissa Svecie).
Вторая печать Ингеборг Норвежской употреблялась в 1336 г. (илл. 6)31, когда дочь короля Хокона V была вдовой уже не только первого мужа, герцога Эрика Шведского, но и второго, Кнута
23 “Heylwig, dei gracia Danorum Slauorum que regina” (Ibid).
24 C 1362 г., после завоевания части шведской области Ёталанд (лат. Gothia), Вальдемар IV представлялся титулом “король датчан, славян и готов” (Антонов В.А. Указ. соч. С. 10).
25 Albrectsen Е. Richardis (Regitse, Rixa) // DBL. 1982. Bd. 12. S. 197.
26 DKS. N 141.
27 DKS. N 142.
28 “S’... DVCISSE IVCIE”, “Ricardae, dei gracia ducissa Sleswicensis”, “Vrowe Rixe, hertoginne to Sleswich” (Ibid. N 141, 142).
29 См. о ней: Koht H. Ingebjorg Hikonsdatter I I Norsk biografisk leksikon / Red. E. Bull. Oslo, 1934 (далее: NBL). Bd. VI. S. 506-512.
30 Tratteberg H. Det norske kongevipen. S. 138, n. 14.
31 Ibid. S. 138, n. 15; DKS. N 162.
120
В.А. Антонов
Илл. 5. Иконография печати Ингеборг Норвежской, герцогини Швеции, 1318 г.
Илл. 6. Иконография печати Ингеборг Норвежской, герцогини Швеции, Халланда и Самсе, 1336 г.
Порее (ум. 1330), герцога Халланда и Самсе. На этой печати видим три щита, в которые заключены гербы королей Норвегии и Швеции и герцогства Халландского и Самсёского (горизонтальная балка над идущим львом). В это время Ингеборг носила титул “герцогини Швеции, Халланда и Самсе”32. У нее были вдовьи владения в Швеции, где царствовал (1319-1362) ее сын от герцога Эрика, король Магнус, бывший одновременно королем Норвегии (1319-1355), и она управляла герцогством Кнута Порее от имени малолетних герцогов Хокона и Кнута, которых родила во втором браке.
Тем же тройным титулом Ингеборг обозначалась в 1346 и 1352 гг., когда использовала еще одну печать, на которой, кроме трех вышеназванных, изображен четвертый герб - орел (илл. 7)33. Этот знак принято считать символом острова Самсе34, но единственным доводом в пользу такого отождествления является присутствие имени Самсе в герцогском титуле Ингеборг. Однако ее второй муж, герцог Халланда и Самсе, носил только один герб35, и понятно почему: Халланд и Самсе состав-
32 “Ingiburgis, del gracia ducissa Swecie Haliandie et Samso” (Ibid).
33 Tratteberg H. Det norske kongevapen. S. 139, n. 20; DKS. N 163.
34 Svane E. I Skjoldet springe Lover. Afledninger af Kongevabenet. Odense, 2002. S. 34.
35 petersen H. Danske adelige Sigiller fra det XIII og XIV Aarhundrede. Kobenhavn, 1897. N 226.
Гербы на первой печати Маргреты Датской
121
Илл. 7. Иконография печати Ингеборг Норвежской, герцогини Швеции, Халланда и Самсе, 1346 г.
Илл. 8. Иконография печати -Еуфемии Шведской, княгини Мекленбургской, 1344 г.
ляли единое феодальное владение - “герцогство Халланда и Самсе”.
Но если орел на печати Ингеборг не был символом Самсе, то чьим гербом он являлся? И здесь на помощь приходит иконография печатей двух ближайших родственниц герцогини Ингеборг. Ее дочь от герцога Эрика Шведского, Еуфемия, была выдана замуж за князя Мекленбургского Альбрехта II. В 1344 г. она употребила печать с четырьмя гербовыми щитами, окружающими букву “А”, которая, вероятно, указывала на имя мужа княгини. В двух щитах, изображенных справа, видим гербы Альбрехта -символы его двух княжеств: Мекленбурга (голова тура) и Ростока (гриф). Два других щита заключают изображения гербов королей Швеции (Фолькунгов) и Норвегии (илл. 8)36.
То, что княгиня Еуфемия представлялась с гербом королевского рода Швеции, не может вызывать удивления, ибо к тому времени уже существовала традиция помещать на печати дочери герб отца. Но присутствие на печати Еуфемии герба короля Норвегии, отца ее матери, должно рассматриваться как новшество, которое, как часто случалось в Средние века, само давало начало традиции.
Действительно, вскоре эта новая традиция нашла выражение на печати королевы Бланки Намюрской (ум. 1363), жены Магну-
36 TrtFtteberg И. Det norske kongevipen. S. 138, n. 16.
122
В.А. Антонов
Илл. 9. Печать Бланки Намюрской, королевы Норвегии и Швеции, 1346 г.
Илл. 10. Иконография печати Бланки Намюрской, королевы Норвегии и Швеции, 1352 г.
са Эрикссона» короля Норвегии и Швеции, брата Еуфемии и сына герцогини Ингеборг. На печатях Бланки, употреблявшихся в 1346-1352 гг., образ королевы окружают четыре щита: в двух верхних заключены гербы мужа - символы королей Швеции (Фолькунгов) и Норвегии, в двух нижних - герб отца, графа Иоанна Намюрского, и герб графов Артуа (ветвь Капетингов), из рода которых происходила мать Бланки, Мария (илл. 9-10)37.
Возвращаясь теперь к иконографии третьей печати герцогини Ингеборг, можем задаться вопросом: а не являлся ли орел на этой печати гербом деда Ингеборг со стороны ее матери, норвежской королевы Еуфемии (ум. 1312)? И ответ будет положительным: да, являлся, доказательством чему служит герб этого деда - графа Арнштейна, Линдау и Руппина Гюнтера (ум. 1284)38. Стало быть, орел на печати Ингеборг, как и герб короля Норвегии, обозначал родовое происхождение “герцогини Швеции, Халланда и Самсе”.
Таким образом, можно утверждать, что ко времени королевы Маргреты в королевских семьях Скандинавских стран утвердился обычай, согласно которому замужние женщины в этих семьях представлялись с гербами мужей и ближайших предков, к числу которых сначала относился отец, а впоследствии и мать. При
37 Ibid. S. 138, п. 19; Fleetwood И. Svenska medeltida kungesigill. Stockholm, 1947.
Bd. III. Fig. 68; Bengtsson H. Den hoviska kulturen i Norden: En konsthistorisk under-sokning. Stockholm, 1999. S. 124—125.
38 Schreiner J. Eufemia // NBL. 1926. Bd. П. S. 608-609; Axelsson S. Om drottning Eufemias slaktskapsforhillanden //Historisk Tidsskrift. Oslo, 1956. N 37. S. 266-273. О графах Арнштейнских см.: Heinrich G. Die Grafen von Amstein. Cologne, 1961.
Гербы на первой печати Маргреты Датской
123
этом гербы предков лишь указывали на родовое происхождение государыни, а стало быть, не использовались в качестве знаков, которыми символизировались политические притязания, как это обыкновенно случалось при ношении гербов государями и их мужскими потомками39.
Но, может быть, королева Маргрета сама явилась зачинательницей обычая использовать гербы предков в качестве наследственно-политических символов? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к рассмотрению гербов, с которыми представлялись последующие королевы Скандинавских стран.
Ближайшей после Маргреты королевой была Филиппа Английская, жена
Илл. 11. Печать Филиппы Английской, королевы Дании, Щвеции и Норвегии, герцогини Померанской, 1420 г.
воспитанника повели-
тельницы скандинавского Севера - Эрика, короля Дании, Швеции и Норвегии, герцога Померанского. На печати, которую Филиппа употребляла в 1420-1425 гг. (илл. 11)40, обнаруживается гербовый щит, поделенный на две части: справа находятся гербы мужа - символы королевств Дании, Швеции (три короны) и Норвегии, а также герцогства Померании (гриф), слева - гербы отца, короля Англии (и Франции) Генриха IV. а именно расположенные по четвертям французские лилии и английские три льва.
Самая мысль заключить в один щит гербы супруга и отца Филиппы, несомненно, имела английское происхождение. Об этом свидетельствует тот факт, что в первый раз щит с таким составом гербов был выставлен в переходе, которым соединялся кафедральный собор в Кентербери и дворец архиепископа Кентерберийского, вскоре после 1406 г., когда Филиппа стала женой Эрика41. Известно также, что такого рода гербовый щит представлял жену Ричарда II (1377-1399) королеву Анну Богемскую (Чешскую). Справа в нем находились гербы королей Франции (три
39 О политических мотивах ношения гербов государями и их мужских потомков см.: Антонов В.А. Указ. соч.
40 Petersen Н. Et dansk Flag fra Unionstiden i Maria-Kirken i Lubeck // Aarb0ger for Nordisk Oldkyndighed og Historic. K0benhavn. 1882. Hft. I. S. 12. Fig. 11; DKS. N64.
41 Achen Sv.T. Et Par Unionsvibener i England // Heraldisk Tidsskrift. 1964. N 10. S. 447-448.
124
В.А. Антонов
лилии) и Англии (три льва), слева - отца Анны, императора Священной Римской империи (орел) и короля Чехии (лев) Карла IV42.
Но для нас важен не характер гербовой композиции, с которой представлялась королева Филиппа, а сам смысл использованных ею гербов. И то обстоятельство, что в самой Англии за женой короля Эрика признавалось право на “ношение” гербов короля Англии (и Франции), убедительно доказывает, что посредством этих гербов лишь наглядно обозначалось родовое происхождение королевы Дании, Швеции и Норвегии и герцогини Померании. Отметим также, что Филиппа не обозначалась гербом рода матери, чего не делали и все последующие королевы Скандинавских стран. Следовательно, этот обычай, которому следовали две предшественницы Филиппы в качестве королев Норвегии и Швеции, а также герцогиня Ингеборг Норвежская, в Северной Европе к началу XV в. прекратился.
Однако другой обычай, предполагавший “ношение” королевами отцовских гербов, и после королевы Филиппы продолжал существовать. Его соблюдали Доротея Бранденбургская (1430-1495)43, жена сначала короля Кристофера Баварского (1440-1448), а затем Кристиана Ольденбургского (1449-1481), Кристина Саксонская (1461-1521J44, жена короля Ханса (1481-1513), и все последующие королевы Дании, Норвегии, а также Швеции. При этом со времени Кристины Саксонской вошло в обыкновение указывать в титулах королев их родовое происхождение. Так, королева Кристина представлялась как “Дании, Швеции, Норвегии и прочее королева, герцогиня Шлезвигская, урожденная герцогиня Саксонская, графиня Ольденбургская и Дельменхорстская”45. Самое наименование “урожденная герцогиня Саксонская” иллюстрировалось гербами
42 Английский писатель XV в. Николас Аптон говорит, что королева Анна, супруга Ричарда, короля Франции и Англии, носила гербы короля Англии и императора Алемании (Германии): “Portauit... Regina Anglie Anna censors... Ricardi secundi, Francie et Anglie regis... Arma Regum Anglie et Imperatoris Almanie” (Nicolai Vptoni de Stvdio militari Libri Quatuor // Nicolai Vptoni de Stvdio militari Libri Quatuor. lohan. De Bado Aureo Tractatus de Armis. Henrici Spelmanni Aspilogia I Ed. E. Bissaeus. L., 1654. P. 233).
43 DKS. N 81 (“Dorothea, meth gudhs nathe Danmarks Swerigis Norgis Wendis och Gotes drodningh, palantzgreinne vpa Ryn och hertughinne i Beyeren”), 84 (“Dorothea, met gwdz nade Danmarcks Swerigis Norgis Wendis oc Gothes drotning, hertuginne vdi Sletzswiig oc i Holtzsten Stormam oc Ditmersken hertuginne, i Oldenborg oc Delmenhorst grewinne”).
44 Ibid. N 94.
45 “Cristina, met gudz nade Danmarckis Suerigis Norgis etc. Drotning, hertuginne i Slesuig og inneboren hertoginne i Sassen, greffwinne i Oldenborg oc delmenhorst” (Ibid).
Гербы на первой печати Маргреты Датской
125
отца Кристины, курфюрста Саксонского Эрнста, тогда как все прочие титулы и гербы, которые она носила, были титулами и гербами ее мужа - короля, герцога и графа Ханса. Иными словами, титул “урожденная герцогиня Саксонская” с очевидностью свидетельствовал о том, какое значение придавалось гербам отца королевы: они указывали на ее родовое происхождение. И это значение было укоренено в традиции, которая брала начало еще в XIII в.
В XV в. и позднее ей следовали также дочери королей Дании, Норвегии и Швеции, которые выдавались замуж за иностранных государей. Примером может служить “брачный герб” Маргариты, жены короля Шотландии Иакова III. Помещенный в ромбовом “щите”, он запечатлен вместе с портретными изображениями Иакова и Маргариты на картине кисти голландского художника Хуго ван дер Гуса (1469 г.)46. Здесь правая сторона щита отведена для герба мужа, левая - для “составного герба” отца шотландской королевы, Кристиана I Ольденбургского. Й отличие от Маргариты ее брат Ханс, не будучи еще королем, представлялся с другим “составным гербом”, в котором отсутствовали эмблемы королевств Дании, Швеции и Норвегии. И позднее, весь период существования в Дании выборной монархии, продлившийся до 1660 г., когда король стал наследственным правителем, датским королевичам запрещалось представляться с королевским “составным гербом”. Объяснялось это тем, что последний считался символом короля Дании, которым королевич мог стать только в результате выборов.
Таким образом, после эпохи королевы Маргреты гербы, которыми обозначались жены королей Скандинавских стран, являлись исключительно со значением гербов мужа и отца. Стало быть, у нас нет оснований для утверждений, что Маргрета установила обычай, по которому королевы Дании, Норвегии и Швеции использовали бы гербы отцов в политических целях. В свою очередь, данный вывод позволяет заключить, что гербы короля Дании и герцога Ютландского на печати Маргреты, “королевы Норвегии и Швеции”, указывали на ее отца и род ее матери. Другое, политическое истолкование этих гербов, если таковое в конце 1375-1376 гг. вообще делалось, могло иметь лишь значение второго, входящего в противоречие с традицией, временного смысла. Но даже самое существование этого второго смысла сомнительно. Вспомним, что королева Маргрета употребляла ту же
46 Находится в Национальной галерее Шотландии в Эдинбурге. См.: Albrectsen Е. Faelleskabet bliver til. Kobenhavn, 1997. S. 228 (Danmark-Norge 1380-1814; Bd. I: 1380-1536).
126
В.А. Антонов
печать еще и некоторое время после вступления ее сына на престол короля Вальдемара IV, и это тогда, когда для нового короля Дании уже были изготовлены печати с датским гербом47. Нельзя не отметить и то, что король Олаф, являясь наследником прав матери в Шлезвиге, не носил герб этого герцогства, хотя датско-голштинское противостояние из-за Шлезвига продолжалось почти все его царствование. Да и само это противостояние возникло, в первую очередь, на почве нежелания графов Гольштейна признавать верховное право датской короны на герцогство Ютландское. Когда же граф Герхард VI (ум. 1406), сын и наследник графа Генриха II, принес ленную присягу за Шлезвиг королю Олафу (1386), конфликт прекратился48.
Следовательно, после вступления Олафа на датский престол Маргрета, оставаясь опекуншей юного сына почти до конца его жизни, не использовала герб рода своей матери в качестве символа притязаний на власть в Шлезвиге. Излишне говорить, что при жизни мужа, короля Хокона, гербы короля Норвегии и Швеции на ее печати также не выражали “политическую программу”. Замечательно и то, что Маргрета, будучи после кончины Олафа провозглашенной правительницей в трех Скандинавских странах (1387-1388 гг.)49, употребляла печать, на которой отсутствовали изображения гербов королевств Дании, Швеции и Норвегии. Зато на этой ее второй печати, сохранившейся при документах 1390-1393 гг. (илл. 12)50, был представлен щит с тремя коронами
47 Christensen А.Е. Op. cit. Seglkatalog. N 5-6.
48 Albrectsen E. Herred0mmet... . S. 15-48.
49 Christensen A.E. Op. cit. S. 110-118.
50 DKS. N 55; Christensen A.E. Op. cit. Seglkatalog. N 10. Известны еще четыре печати, которыми скреплялись документы, изданные от имени Маргреты. Одна из них, заключающая изображение короны на кресте, была “печатью королевства Дании для дел” (sigillum regni dacie ad causas). Она сохранилась при датском документе начала 1388 г. (DKS. N 54). Другая, с образом королевы и норвежским гербом, являвшаяся именной печатью “Маргреты, Божией милостью королевы Норвегии и Швеции для дел” (S. MARGARETE DEI GRACIA REGINE NORWEGIE ET SVECIE AD CAUSAS), употреблялась в Норвегии, по крайней мере, в марте 1388 г. (Ibid. N 58). Остальные две, содержащие лишь изображение женской головы, были личными печатями Маргреты. На более ранней (при грамотах 1385, 1391, 1395-1397 и 1399 гг.) дважды начертано слово “secretum” (Ibid. N 56), на позднейшей (при грамотах 1408 и 1411 гг.) легенда отсутствует (Ibid. N 57). Обе последние печати сохранились при документах, в которых Маргрета называется только “Божией милостью дочерью короля датчан (Дании) Вальдемара” [Margretae, met gudhs nadhe Woldemar Dane konnungs doter (Ibid. N 56); Margareta, van godes gnaden koning Waldemars dochter to Dennemarken (Ibid. N 57)].
Гербы на первой печати Маргреты Датской
127
(две наклоненные51 над одной в вертикальном положении), которые символизировали три королевства, подвластные Маргрете. В самих документах конца 1380-х - первой половины 1390-х годов она, по обыкновению, представлялась как “Божией милостью Норвегии и Швеции королева и истинная наследница и государыня королевства Дании (датчан, славян и готов)”52. Стало быть, даже являясь полноправной правительницей, Маргрета не использовала гербы в политических целях. Это служит еще одним доказательст
вом того, что гербы на первой печати королевы Маргреты Датской, в соответствии с существовавшим в то время обычаем, символизировали брачные узы и родовое происхождение этой государыни: ее статус жены короля Норвегии и Швеции, дочери короля Дании и дочери “урожденной герцогини” Ютландской.
Илл. 12. Печать королевы Маргреты, 1390 г.
51 Две верхние короны были представлены наклоненными, одна вправо, другая влево, вероятно, с той целью, чтобы три короны на печати правительницы не отождествлялись с новым гербом Швеции (с 1364 г.), в котором все три короны изображались в вертикальном положении. Впоследствии щит с тремя коронами. две из которых имели наклонное положение, был изображен на печатях Эрика Померанского, и эти три короны символизировали три королевства, в которых царствовал Эрик (DKS. Suppl. 2; N 62). Одновременно он, как и его королева Филиппа, обозначались новым гербом Швеции - “три короны" (Ibid. N 61).
52 “Margareta dei gracia Suecie Norwegie regina ac uera heres et princeps regni Danorum Sclauorumque Gothorum" [Diplomatarium Danicum I Udg. ved H. Nielsen. K0benhavn, 1994. 4 R. Bd. 4. N 14 (1389 r.)], “Margaret#, meth guts nadh# Norghes oc Swerighes drotning oc rath arwingh oc forstinn? rikens i Danmark" [Ibid. N 299 (1390 r.)l; “Margareta dei gracia Swecie Norwegie regina ac uera heres et princeps regni Dacie" [Ibid. N 482 (1391 r.)].
МЕДИЦИНА, КУЛЬТУРА И ПОЛИТИКА
Джейкоб Солл
ПОЛИТИКА ЛЕЧЕНИЯ ТЕЛА: ФРАНЦУЗСКИЕ КОРОЛЕВСКИЕ ВРАЧИ, ИСТОРИЯ И РОЖДЕНИЕ НАЦИИ (1560-1634)'
Возможно, самый живой образ французских Религиозных войн - это картина Франсуа Дюбуа, очевидца Варфоломеевской ночи (1572)1 2. Она обладает всеми качествами, способными потрясти зрителей. На ней изображены убитые священники, женщины и дети, чьи тела разбросаны по Парижу в лужах крови. Картина Дюбуа не только является живой иллюстрацией к такому трагическому событию, каким была для современников художника Варфоломеевская резня, но также показывает, каким образом в конце XVI в. воспринималась религиозная борьба. Современники видели лежащие повсюду тела3. И католические, и протестантские деятели мыслили кризисное состояние общества по аналогии с человеческим телом. Описание государства как corpus mysticum, мистического тела, имеющего различные органы, является старейшей политической метафорой и встречается уже у Платона. Как показал в своей классической статье Поль Аршамбо, со времен Античности до эпохи Возрождения философы представляли государства и страны, проводя аналогии с
1 Статья впервые опубликована в: Renaissance Quaterly. 2002. Vol. 55. Р. 1259-1286.
2 Картина Дюбуа находится в Музее изящных искусств в Лозанне (Швейцария). Дюбуа был протестантом, свидетелем Варфоломеевской ночи, которому удалось спастись. На его исторической картине изображены Мария Медичи и герцог де Г из.
3 О связи между телами и насилием в Религиозных войнах см.: Crouzet D. Imaginaire du corps et violence aux temps des troubles de religion // Le corps a la Renaissance I Ed. J. Ceard, M.-M. Fontaine et J.-Cl. Margolin. P., 1990. P. 115-127.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
129
телом4. В кризисе Религиозных войн эта старая метафора имела особый резонанс, ибо французское политическое тело рассматривалось как больное и раненое.
Если Дюбуа создал художественное выражение раненного политического тела, то его собрат-протестант Франсуа Отман дал исторический отклик на Религиозные войны. В 1573 г., живя в безопасной Женеве, Отман опубликовал свой шедевр политической историографии, “Франкогаллию”5. В предисловии он объясняет, почему должны быть свергнуты короли-тираны. Тирания выживает путем кровопролития, а насилие гражданских войн рассматривается как нападение на тела всех французов и на сам порядок французского государства: “Когда я стал пристально изучать причину этих смут, показалось мне, что как наши собственные тела разрушаются (как от внешних ударов и повреждений, так и от внутренней порчи соков или от старости), так гибнут и государства, порой от вражеских нападений, порой от внутреннего раздора, а некоторые от старения”6.
Отман считает историю “лекарством” для исцеления телесных недугов Франции. Он утверждает, что древняя Франция была мирной и хорошо управляемой страной, уверяя своих читателей, что изучение истории французского управления поможет построить новую республику, основанную на гармонии старинного порядка7.
Телесные аналогии Дюбуа и Отмана сами по себе не являются необычными8. Врачи долгое время были связаны с политика
4 Archambault Р. The Analogy of the “Body" in Renaissance Political Literature // Bibliotheque d'Humanisme et Renaissance. 1967. Vol. 29. P. 21-53; см. также: Greenleaf W.H. Order. Empiricism and Politics: Two Traditions of English Political Thought 1500—1700. Oxford; L.. 1964 (о метафорах политического тела в XVI в.); Craig Н. The Enchanted Glass: The Elizabethian Mind in Literature. Oxford. 1950. P. 137.
5 Отман написал свой труд шестью годами ранее, в 1567 г.
6 Hotman Fr. Francogallia I Ed. R.E. Giesey and J.H.M. Salmon; Trans. J.H.M. Salmon. Cambridge. 1972. P. 142-143. Это издание содержит латинский текст с английским переводом и прекрасным английским предисловием издателей. Оригинальный французский перевод см.: Holman Fr. LaGaule fran^aise. Cologne. 1574.
7 Mesnard P. L’essor de la philosophic politique au XVI siecle. P., 1977. P. 331.
8 Классическая традиция изучения тела короля в контексте религии, политики и права начинается с Э. Канторовича (Kantorowicz Е.Н. The King’s Two Bodies: A Study in Medieval Political Theology. Princeton, 1957) и продолжается его последователями в университете Айовы: Giesy R.E. The Royal Funeral Ceremony in Renaissance France. Geneva, 1960. P. 19—49: Hanley S. The Lit de Justice of the Kings of France: Constitutional Ideology in Legend, Ritual and Discourse. Princeton, 1983. Также см. французские исследования королевской телесности: ApostolidesJ.-M.
5. Средние века. Вып. 69(2)
130
Джейкоб Солл
ми. Врач Гийом Каппель первым перевел “Государя” Макиавелли на французский язык (Париж, 1553). Но во Франции конца XVI в. эта аналогия приобрела более глубокий смысл. На исходе Религиозных войн королевские врачи разделяли представление о раненом, слабом политическом теле. Они не только лечили тело короля, но и предлагали средства, которыми король мог бы вылечить тело королевства. Они писали естественную и политическую историю, чтобы помочь королю понять и “исцелить” тело государства и его народа. Они заявляли, что понимание “природных” черт его народа, географии и климата поможет государю контролировать телесные соки, здоровье и, наконец, социальное и политическое поведение своих подданных. Так они трансформировали античную телесную метафору в реальную политическую установку.
Джулиан Франклин, Джон Салмон и Дональд Келли исследовали рост секулярного, правового течения во французском абсолютизме. Их труды показывают, как корона обратилась к юридическим и историческим сочинениям, чтобы укрепить законность и создать политическую концепцию истории в целях обретения и удержания абсолютной власти9. Однако в то же время они упустили из виду центральную роль античной медицинской традиции в формировании политически ориентированной исторической науки и королевской концепции французской нации10. В то время как юристы предлагали короне культуру рационального исторического анализа, основанного на источниках, врачи рекомендовали в помощь правлению изучение природы. Эта статья показывает, как трагедия французских Религиозных войн, рождение абсолютистского государства и развитие эмпирической медицины сошлись в конце XVI в. и создали новую, МНОГО
Le roi machine. Spectacle et politique au temps de Louis XIV. P., 1981; Eadeni. Le prince sacrifie. Theatre et politique au temps de Louis XIV. P., 1985; Boureau A. Le simple corps du roi. L’impossible sacralite des souverains fran<jais. P.. 1988; Marin L. Le portrait du roi. P., 1981; Merlin-Kajman H. L’absolutisme dans les letters et la theorie des deux corps. Passions et politique. P.. 2000. P. 7-20.
9 Franklin J. Jean Bodin and the Sixteenth-Century Revolution in the Methodology of Law and History. Reprint of 1963 ed. Westport, 1977; Kelley D. The Foundations of Modem Historical Scholarship: Language, Law, and History in the French Renaissance. N.Y., 1970; Salmon J.H.M. Renaissance and Revolt: Essays in the Intellectual and Social History of Early Modem France. Cambridge, 1987. P. 119-135.
10 См., например: Medicine at the Courts of Europe 1500-1837 / Ed. V. Nutton. L.; N.Y., 1990 (в сборнике не отражена роль врачей в формировании политической теории).
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
131
гранную гуманистическую политическую культуру11. Телесная аналогия с государством привела к тому, что Генрих IV повелел своим врачам оказывать помощь в излечении политического тела. Королевские врачи, в свою очередь, уверяли политиков, что гиппократовы и галеновы традиции эмпирической, гуманистической медицины помогут излечить смертельно опасные раны гражданской войны.
С момента зарождения книжной культуры у врачей и историков было много общих ученых приемов и интересов. Арнальдо Момильяно утверждал, что Фукидид принимал во внимание Гиппократово учение об опыте и наблюдении12. Врачи пытались лечить и предотвращать болезни путем прогностики, тогда как историки и философы стремились найти способы управления политическими событиями через идею благоразумия - добродетели, с помощью которой можно избежать житейских тягот и обрести счастье. В “Никомаховой этике” Аристотель прилагает к этике и медицине метафору кормчего. В делах “руководства” и “целесообразности” медицина обеспечивает наилучший способ достичь добродетели13. Опираясь на представление о политической предусмотрительности и основываясь на Гиппократе, Гален, определяя медицинский прогноз, также использует образ кормчего: “.. .умелый кормчий - это тот, кто может предсказать бури задолго до их появления по указывающим признакам и сразу бросит якорь, если найдет рядом бухту. Если же глубина не позволит бросить якорь, он применит все средства, чтобы без спешки уберечь и защитить свой корабль от опасности до того, как начались паника и смятение. Так лучшие врачи должны предвидеть, что произойдет с их больными. Им следует заранее принять меры
11 М. Фуко давно настаивал, что история науки в XVI в. должна рассматриваться как комплексный и противоречивый субъект. Д. Келли показал эклектичность интеллектуальной традиции таких гуманистических историков, как Боден. Недавно Э. Графтон и Н. Сирейзи вновь высказали мысль, что гуманистическая философия формировалась в контекстах часто более широких, чем позволяют определить наши во многом искусственные академические построения (Kelley D. The Development and Context of Bodin's Method // Jean Bodin: Verhandlungen der Intemationalen Bodin Tagung I Ed. H. Denzer. Munchen, 1973. S. 123-124; Grafton A.T. Cardano’s Cosmos: The Worlds and Works of a Renaissance Astrologer. Cambridge, 1999. P. 15).
12 Momigliano A. The First Political Commentary on Tacitus // Journal of Roman Studies. 1947. Vol. 37. P. 91-101- Idem. Tra Storia e storicismo. Pisa, 1985; Idem. The Classical Foundations of Modem Historiography. Berkeley, 1990.
13 Aristotle. The Nicomachean Ethics. II. i. 7 - II. i. 9 / Trans. H. Rackham. Cambridge. 1934.
5*
132
Джейкоб Солл
предосторожности, быть начеку и подготовить все необходимое на разные случаи жизни”14.
Избегая бурь, врачи и государи используют одни и те же орудия риторики. Чтобы установить правила для медицинских прогнозов и политического благоразумия, они выводят общие принципы из прошлых exempla и наблюдений15.
Первопроходцы флорентийского гражданского гуманизма первыми признали связь медицины, политики и права. В 1399 г. Колюччо Салютати (1331-1406), великий гуманист и канцлер Флоренции, написал “De nobilitate legum et medicina”, пытаясь создать правовую гражданскую науку для предотвращения тирании16. Основываясь в первую очередь на “Никомаховой этике” Аристотеля и трактатах Цицерона “Об обязанностях” и “О законах”, он сравнивал медицину и право, чтобы создать гражданскую “науку уверенности”17. “Никомахова этика” и “Об обязанностях” касаются места человека в природе, его отношения к животным инстинктам и попыток строить политику на разумных началах. Оригинальность Салютати заключается в том, что он предпринимает подробное изучение принципов медицины в контексте гражданской науки. Через понимание медицины “разум природы” может применяться к разуму морали, тогда как деятельность тела и души может быть использована для понимания деятельности государства18. В конце, однако, Салютати утверждает, что медицина есть нечто низшее по отношению к праву и политическому благоразумию19. Право, утверждает он, больше, чем медицина, подходит для создания этического кодекса и для понимания и управления человеческой душой20.
14 Galen. On Examinations by Which the Best Physicians are Recognized I Ed. of the Arabic Version with English Transl. and Comment, by A.Z. Iskander. B., 1988. P. 49; о его методах рассуждения см.: Lloyd G.E Я. Theories and Practices of Demonstration in Galen // Rationality in Greek Thought / Ed. M. Frede and G. Striker. Oxford, 1996. P. 254-277.
15 О риторическом подходе к медицине и политике см.: Siraisi N. Girolamo Cardano and the Art of Medical Narrative // Journal of the History of Ideas. 1991. Vol. 52. P. 586.
16 Garin E. Introduction // Salutati Coluccio. De nobilitate legum et medicinae de vere-cundia / Trans, and ed. E. Garin. Florence, 1947. P. VII-LVII, XLVI.
17 Salutati C. De nobilitate legum... P. 17.
18 Ibid. P. 17, 36
19 Ibid. P. 83-139,215
20 Ibid. P. 99. См. также трактат Поджо Браччолини: Bracciolini Р. Ultra atrium medicinae an iuris civilis, praestet // La disputa delle arti nel Quattrocento / Ed. E. Garin. Florence, 1947. P. 15-33.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
133
В период упадка гражданского гуманизма Николо Макиавелли (1469-1527) пытался создать чисто прагматическую политическую науку, основанную на prudenza. Со свойственной ему резкостью он утверждал, что государи должны мыслить, как врачи21. И те и другие используют знание особенностей прошлого, чтобы действовать в настоящем. И те и другие делают прогнозы, позволяющие принимать превентивные меры22. Герберт Баттерфилд утверждает, что Макиавелли использовал медицинские метафоры, формируя первую политическую науку Нового времени23. Но не надо быть макиавеллиевским государем, чтобы мыслить в медицинских терминах. В поисках via media между реалиями политики XVI в. и христианской этикой Эразм Роттердамский повторяет своего флорентийского предшественника, заявляя, что государь должен быть “врачом государства”24. Подобно Макиавелли Эразм в “Воспитании христианского государя” (1516) утверждает, что как врачи, так и государи1 должны проявлять благоразумие, ибо они подобны кормчим, у которых любая ошибка в суждениях может привести к гибели корабля25.
Если государи должны были думать, как врачи, то и врачи, в свою очередь, начинали думать, как государи. Всегда приближенные к государю при любом дворе, медики были подходящими сосудами гуманизма, в которых смешивались естественные и гуманитарные науки26. Как показала Н. Сирейзи, начиная с эпохи Средневековья медики оживляли античную традицию historiae и начали описывать отдельные случаи болезни27. Врачи-гуманисты расширили эту практику и активно писали истории в тот самый момент, когда обострялось “ренессансное чувство прошлого”28. Неся с собой багаж греческого эмпиризма, врачи-гуманисты мыс
21 Machiavelli N. Le Prince / Trans. G. Cappel. P., 1553. P. 98.
22 Siraisi N. Anatomizing the Past // Renaissance Quarterly. 2000. Vol. 53. P. 1.
23 О связи между политической историей Макиавелли и естественными науками см. анализ исторических практик Макиавелли и рождении индуктивного метода: Butterfield Н. The Statecraft of Machiavelli. L„ 1940. P. 59-86.
24 Erasmus Desiderius. The Education of a Christian Prince / Trans, and ed. L. Jardine. Cambridge, 1997. P. 97.
25 Ibid. P. 82, 141.
26 См. очерки в: Medicine at the Courts of Europe 1500-18371 Ed. V. Nutton. L.; N.Y., 1990.
27 Siraisi N. Girolamo Cardano and the Art of Medical Narrative // Journal of the History of Ideas. 1991. Vol. 52. P. 587.
28 Siraisi N. Anatomizing the Past... P. 3. О концепции “ренессансной идеи прошлого” с интересными примерами см.: Burke Р. The Renaissance Sense of the Past. N.Y., 1969.
134
Джейкоб Солл
лили в исторических терминах, принимая во внимание “анализ казусов и воспоминания об отдельных случаях”29. Как и их античные предшественники, врачи-гуманисты описывали истории как из своего собственного опыта, так и из биографий других врачей30. К середине XVI в. французские врачи включали медицинские биографии и автобиографии в свои медицинские труды. Например, в конце своего собрания сочинений по хирургии и медицине военный хирург кальвинист Амбруаз Паре (1517-1590) поместил раздел, озаглавленный “Апология и трактат, содержащий путешествия в различные места”31. Этот раздел написан в русле галенистской традиции и является полуавтобиографиче-ской работой, которая содержит медицинские наблюдения Паре в период его службы королевским военным врачом32.
Связь медицины и истории основывалась не только на совместной риторике exempla, использовавшейся для объяснения отдельных случаев. Медицинская традиция предоставляла аналитические средства Жану Бодену (1529-1596) в его попытке создать всеобщую историю человечества, мира и вселенной33. В “Методе легкого познания истории” (1566) Боден наметил амбициозный проект для нового типа универсальной, энциклопедической истории. В целом Боден выполнил поставленную Макиавелли задачу создать прикладную политическую науку34. Основываясь на более ранних идеях Франсуа Бодуэна и Кристофа Милье, Боден рас
29 О греческом медицинском эмпиризме см. классическую работу: Edelstein L. Ancient Medicine. Baltimore. 1967. P. 195-203.
30Siraisi N. Anatomizing the Past... P. 4. О врачах, писавших естественную историю, см.: Cook H.J. Physicians and Natural History // Cultures of Natural History I Ed. N. Jardine. J.A. Secord and E. Sparry. Cambridge, 1996. P. 95-105. Об античном наследии французской гуманистической медицины см.: The Medical World of Early Modem France / Ed. L. Brockliss and C. Jones. Oxford, 1997. P. 85-107.
31 Pare A. (Euvres. P., 1614. P. 1190-1228. Биографию см.: Dumaitre P. Ambroise Pare: Chirurgien de quatre rois de France. P., 1986. Общее изучение культурного контекста трудов Паре см.: Ambroise Pare et son temps / Ed. Fr. Lebrin, B. Crenn. Mayenne. 1990.
32 О работах Паре в этом контексте см.: The Medical World of Early Modem France / Ed. L. Brockliss, C. Jones. Oxford, 1997. P. 105.
33 О междисциплинарной истории Бодена см.: Kelley D. The Development and Context of Bodin’s Method // Jean Bodin: Verhandlungen der Intemationalen Bodin Tagung / Ed. H. Denzer. Munchen. 1973. P. 123-150. См. также: Couzinet M.-D. Histoire et Methode a la Renaissance: Une lecture de la Methodus de Jean Bodin. P., 1996. P. 299-303. Об эклектической космографии см.: Lestringant F. Ecrire le monde a la Renaissance. Caen, 1993. P. 277-289.
34 Greenleaf W.H. Order, Empiricism and Politics: Two Traditions of English Political Thought 1500-1700. Oxford; L., 1964. P. 125-141.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
135
ширил сферу истории, включив в нее создание “портретов человечества” и политических установлений35. Однако Боден пошел дальше своих предшественников. В своем проекте принести “природные объяснения в сферу человеческого поведения и политики” он сделал то, чего никогда не делали древние, - совместил политику и естественную историю36.
Интересы Бодена были эклектичны даже в контексте ренессансной ученой культуры37. Чтобы создать прикладную политическую науку, он обратился не только к историкам, но также к сочинениям по медицине и естественной истории. Он изучал труды Гиппократа, Галена, Полибия, Страбона и Ливия наряду с более традиционными политическими историками. Боден чувствовал, что для понимания человеческой истории необходимо понимать человеческую физиологию. По словам Мари-Доминик Кузине, его подход служил формой политической “терапии” “социального тела”38.
Исходя из фундаментального труда Гиппократа “О воздухах, водах и местностях” и более поздней идеи Галена, что четыре элемента: земля, вода, воздух и огонь, - создают физическую вселенную, Боден излагает понимание того, как природа: звезды, климат и география, - влияет на моральные, поведенческие и политические характеристики различных народов и стран39. Книга
35 Kelley D. The Development... Р. 140-141.
36 Ibid. Р. 141.
37 О взаимосвязи между естественными и гуманитарными науками в трудах Бодена см.: Ibid. Р. 123-125; Couzinet M.-D. Op. cit. Р. 19-30; Blait A. The Theater of Nature: Jean Bodin et Renaissance Science. Princeton, 1997; Cultures of Natural History / Ed. N. Jardine, J.A. Secord, E. Sparry. Cambridge, 1996. P. 3-13.
38 Couzinet M.-D. Op. cit. P. 126-130. Само использование понятия “метод" имеет глубокие медицинские коннотации в галеновской традиции, которая приравнивала “методическую” школу к эмпирической медицине наблюдения, противоположной философской, спекулятивной ветви. О галеновской эмпирической традиции и связи между политикой и медицинской географией см.: Frede М. Introduction // Galen. Three Treatises on the Nature on the Nature of Science. On the Sect for the Beginners. An Outline of Empiricism. On Medical Experience / Transl. R. Walzer, M. Frede. Indianopolis, 1985. P. IV, XXIX-XXXI.
39 О влиянии на Бодена Гиппократа, его космологии и связи с политикой, а также контексте его видения природы см.: Glacken C.J. Traces on the Rhodian Shore: Nature and Culture in Western Thought from Ancient Times to the End of the Eighteenth Century. Berkeley. 1967. P. 434-147. См. также классическое изучение трудов Бодена о климате и народах : Tooley MJ. Bodin and the Medieval Theory of Climate I I Speculum. 1953. Vol. 28. P. 68-69. Об истории национальных привычек и этничности см.: Kelley D. Altera natura: The Idea of Custom in Historical Perspective // New perspectives on Renaissance Thought: Essays on the History of Science, Education and Philosophy / Ed. by J. Henry, S. Hutton. L, 1990. P. 83-100.
136
Джейкоб Солл
пятая “Метода” больше похожа на “Естественную историю” Плиния Старшего, чем на королевские хроники или даже гражданские истории XV и XVI вв. Труд Бодена вдохновит пророков национализма эпохи Просвещения, таких, как Монтескье40. Но насколько влиятельной была его позиция в конце XVI в.?
В поисках основ земного благоразумия в трактате “О мудрости” (1601) знаменитый ученик Монтеня Пьер Шаррон (1541-1603) цитировал пассажи из теорий Бодена о климате и управлении41. Священник Шаррон обратился не столько к правовой политической теории, сколько к стоической философии Сенеки, историческим трудам римского историка Тацита и их последователя стоика Юста Липсия (1547-1606). Он пытался формулировать политическую мудрость, способную контролировать опасные страсти религиозного фанатизма и толпы42. Страх перед гражданской и религиозной войной - главная тема второй книги трактата. Шаррон предостерегает от “фракций”, “лиг”, “страстей народа”, “мятежа”, “тирании” и “гражданской войны”43. Чтобы контролировать “грубую”, “низкую” и “вульгарную” чернь, государь должен по сути управлять ее желаниями44. Страсти и жидкости повреждают тело, поэтому государь должен изучать тело, чтобы достичь политического и природного порядка45. Так, “рассматривая грех, хаос и несправедливость, кои заключены в страстях, мы можем до некоторой степени сравнить человека с республикой и состояние души с состоянием государства, где правитель, дабы управлять таким множеством народа, обращается к магистратам, которым он дает законы и установления для исполнения их обязанностей, в них же содержится знание величайших и важнейших случаев”46.
40 Fournol Е. Bodin predecesseur de Montesquieu. N.Y.. 1972. P. 117.
41 Charron P. De la Sagesse / Ed. A. Duval. Geneva, 1968. Vol. 1. P. 322-333. Это репринт очень полезного критического издания 1824 г., выполненного Амори Дювалем, см. его примечания о цитировании Шарроном Бодена: Ibid. Vol. I. Р. 326. Nt 8; Р. 331. Nt 24.
42 Pintard R. Le libertinage erudit dans la premiere moitie du XVII siecle. Geneve; P., 1983. P. 60-61. Мысль о том, что “наука” и моральная философия были нераздельны для гуманистов, см. в предисловии Тука к Гоббсу: Hobbes Th. Leviathan I Ed. R. Tuck. Cambridge; N.Y., 1997. P. IX-XLV, XXL
43 Charron P. Op. cit. Vol. 2. P. 398.
44 Ibid. Vol. 1. P. 396.
45 Ibid. Vol. 2. P. 296.
46 Ibid. Vol. 1. P. 148: “Secondement pour le regard du vice, desreiglement et injustice qui est en ces passions, nous pouvons a peu pres comparer I’homme a une republique, et 1’estat de I’ame a un estat royal, auquel le souverain pour le gouvemement de tant de peuples a des magistrals, ausquels pour 1’exercice de leurs charges il donne loix et reiglements, se reservant la cognoissance des plus grands et importans accidens”.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
137
Там, где Боден интересовался созданием исторического политического метода, основанного на природном знании, Шаррон рекомендует личное благоразумие для человека и государя. Физические характеристики человеческого тела напрямую влияют на политику через телесные жидкости и страсти. Он настаивает, что нужно знать “внутренние соки и природу народов” и “природу государства”, чтобы эффективно применять “лекарство предусмотрительности” и управлять катаклизмами, неизбежными в политике47. Первая часть первой книги “О мудрости” касается “познания самого себя и человеческого состояния”48. Она детально изучает строение человеческого тела и его чувств, эмоций и страстей. С этим знанием правитель может управлять телом государства49.
В то же время Шаррон был не до конца убежден, что “наука” наблюдения, истории и природного знания есть наилучшая для государства. В последней книге “О мудрости” он заявляет, что “наука - вещь пристрастная, ненужная и пассивная: механическая, меланхоличная, самоуверенная и предвзятая”50. Истинная мудрость - это нечто иное. Шаррон никогда не собирался отождествлять свою веру только с земной мудростью политической предусмотрительности и природы. Священник-аристократ, он верил, что мудрость в государственных делах прежде всего должна исходить от “прирожденной” и “скромной знати”, которой свойственны внутренние благородство и мир51. Было бы варварством думать, говорит он, ссылаясь на Фукидида, что польза должна предшествовать законам52. Боден наверняка бы с этим согласился. Так Шаррон призывал к изучению тела и его страстей, хотя не решался обратиться к систематическому научному знанию.
47 Ibid. Vol. 2. Р. 295-296.400. Шаррон рекомендует Макиавелли как хороший источник для получения "лекарств” предусмотрительности (р. 407): “La premiere chose requise avant toute ouuvre, est la cognoissance de 1’estat: car la premiere reigle de toute prudence est en la cognoissance, comme a este diet au livre precedent... Parquoy d’autanl que cette prudence regente et moderatrice des estars, qui est une adresse et suffisance de gouvemer en public, est chose relative qui se manie et traicte entre les souverains et les subjects; le debvoir et office premier d'icelle, est la cognoissance des deux parties, scavoir des peuples et de la souverainete, e'est a dire de 1’estat. II faut done premierement bien cognoistre les humeurs et naturals des peuples” (p. 295-296).
48 Ibid. Vol. 1, P. 1: “Qui est la cognoissance de soy, et de 1’humaine condition”.
49 Ibid. Vol. 2. P. 290.
50 Ibid. Vol. 3. P. 93: “La science est particuliere, non ndeessaire, ny gueres utile, point active: servile, mdchanique, mdlancholique, opiniastre, presomptuese”.
51 Ibid. Vol. 2. P. 287; Vol. 3. P. 268.
52 Ibid. Vol. 2. P. 300-301.
138
Джейкоб Солл
Если политические теоретики отвергали систематический научный подход к политике, значит ли это, что история медицины и ее взаимоотношений с политикой здесь и заканчивается? Нужно ли ждать, пока XVIII век распространит влияние естественных наук на сферу политики? Ответ - нет. Если мы покинем пределы истории политической философии и перейдем к медицинской теории, мы обнаружим, что врачи систематически и детально исследовали вопрос о том, как естественные науки связаны с политикой53.
К началу XVI в. телесные метафоры стали сложнее. Образ тела применялся теперь уже не только к государству. В древнееврейской и древнегреческой традиции в терминах “corpus” описывались книги и мудрость54. Эта книжная метафора присутствовала в средневековой и ренессансной мысли. Как элегантно показал Эрнст Курциус, от Шекспира до Декарта мыслители использовали метафору книги как для описания человеческих тел, так и для описания природы55. В XVI в. великий практик Парацельс, брюзга и ворчун, революционизировал медицину утверждением, что наблюдение должно предшествовать письменному авторитету. Он утверждал, что врачам следует “читать” больного и учиться у его болезней. Природа, утверждал он, есть собрание книг, написанных Богом. Чтобы читать эти книги, нужно странствовать, изучая землю, ибо ее страницы можно перелистывать только движением ног56. В начале XVII в. Декарт призывал отбросить книги и путешествовать по миру, чтобы “читать” его земные окрестности57.
53 Энтони Графтон предложил современным историкам сломать границы современных академических дисциплин, чтобы изучать гуманистическое знание в его собственном интердисциплинарном контексте (Grafton A. Introduction // Bredekamp Н. The Lure of Antiquity and the Cult of the Machine: the Kunstkammer and the Evolution of Nature. Art and Technology /Transl. A. Brown. Princeton, 1995. P. XI).
54 Curtins E.R. European Literature and the Latin Middle Ages I Transl. W.R. Trask. Princeton, 1967. P. 305-340.
55 Ibid. P. 322, 335.
56 Paracelsus. Die Geheimnise. Ein Lesebuck aus seinen Schriften / Ed. W.E. Peuckert. Leipzig, 1941. P. 172-178.
57 Descartes, 36: “Sitot que Г age me permit de sortir de la sujetion de mes precepteurs, je quittai entierement Г etude des lettres; et me resolvant de ne chercher plus d’autre science que celle qui se pourrait trouver en moi-meme, ou bien dans le grand livre du monde, j’employai le reste de ma jeunesse a voyager, a voir des cours et des armees”. Цит. no: Curtius E.R. European Literature and the Latin Middle Ages I Transl. W.R. Trask. Princeton, 1967. P. 322.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
139
Книга природного тела имела особое значение в мире медицинского гуманизма. Наряду с распространением парацельсиан-ского медицинского эмпиризма, еще более великая революция произошла в сфере анатомии. С античных времен никогда не вскрывали так много трупов и не изучали их так систематически58. Практика вскрытий в учебных целях зародилась в Италии около 1300 г. и позднее распространилась по всей Европе59. В 1315 г. в Болонье влиятельным деятелем, возрождавшим медицинские вскрытия, был Мондино де Луцци (1270-1326). Первая печатная публикация его “Анатомии” выдержала 23 переиздания между 1478 (Павия) и 1580 гг.60 Анатомические исследования пышно расцветали в мире печатных книг, и с 1555 г. эстампы более наглядно, чем гравюры на дереве, иллюстрировали анатомические наблюдения61. Даже Шарль Этьенн, издатель Каппелевского перевода Макиавелли и брат легендарного печатника-гуманиста Робера Этьенна, сочетал анатомию с высоким искусством гуманистического книгопечатания в богатом издании “De dissectione partium corporis humani” (1545), содержавшем 62 гравюры in folio.
Андреа Везалий (1514—1564) в своем труде “О строении человеческого тела” установил нормы анатомической науки. Он не только посылал своему печатнику Иоанну Опорину (который и сам был профессором греческого языка) подробные инструкции, как связать текст с иллюстрациями, но в 1543 г. приехал в Базель наблюдать за процессом печатания книги62. Труд Везалия был полнее и точнее всех предшествующих трудов по анатомии, и благодаря его изданию мир получил самое ясное представление о внутренней архитектуре тела и его органов. Как показал Андреа Карлино, революция в анатомии и печатной культуре медицин
58 Об истории вскрытий и отношении между анатомическими исследованиями, гуманизмом и живописью см.: O'Malley CD. Andreus Vesalius of Brussels 1514-1564. Berkeley; Los Angeles. 1964; Bertelli S. Il corpo del re: sacralita del potere nell’Europa medievale e modema. Florence, 1995; Carlino A. Books of (he Body: Anatomical ritual and Renaissance Learning / Transl. J. Tedeschi, A.C. Tedeschi. Chicago; L., 1999. Полезной остается также старая книга: Ball J.M. Andreus Vesalius: The Reformer of Anatomy. St. Louis, 1910. P. 21-51. Об истории медицинских книг и иллюстраций во Франции см.: Histoire de la medecine et du livre medical I Ed. A. Hahn, P. Dumaitre. P., 1962.
59 Alston M.N. The Attitude of the Church Towards Dissection before 1500 // Bulletin of the History of Medicine. 1944-1945. N 16. P. 222.
Eisenstein E. The Printing Press as an Agent of Change: Communication and Cultural Transformations in Early Modem Europe. Cambridge. 1997. P. 538-539.
61 Carlino A. Op. cit. P. 44.
b2BallJ.-M. Op. cit. P. 84—88; Carlino O. Op. cit. P. 39-53.
140
Джейкоб Солл
ского знания изменила саму природу телесной метафоры. Понятие тела стало более сложным и лишилось мистического ореола. Художники, стремясь к реализму, обратились к схемам скелетов и мускулов63. Как Везалий вглядывался в изгибы человеческого тела, так политические мыслители начали вглядываться в темные закоулки деятельности государственного corpus mysticuni.
* * *
В ноябре 1613 г. у Елизаветы, дочери Генриха IV и Марии Медичи, началась лихорадка. Девять дней она лежала больная с опасной дизентерией. Ее лечил личный врач и советник Генриха IV Ро-дольф Ле Местр. Образованный гуманист, учившийся в Монпелье, Ле Местр описал свои наблюдения за болезнью принцессы в труде под названием “La Sante du Prince. Ou le soing qu’on у doibt observer’’ (1614)64. После пристального изучения выделений принцессы Ле Местр, основываясь на учении Гиппократа, заключил, что необходимы скорее очистительные средства, чем кровопускание. Вопреки обычным практикам своего времени, Ле Местр всегда колебался, делать ли кровопускание своим царственным больным65. Он считал, что королевская кровь слишком важна, чтобы рисковать ей путем процедуры, которая, как он чувствовал, “неверна и недальновидна’’66. Из обследования царственной больной Ле Местр выводит следующую политическую максиму: “Те, кто бросается на врага, не произведя разведки, будут раскаиваться, ибо они рискуют быть слишком опрометчивыми’’67. Проще говоря, врачебная ошибка в отношении королевского тела есть государственное дело68.
“La Sante du Prince” отражает необычный сплав природной и исторической ученой культуры. В посвящении Марии Медичи Ле Местр опирается на классические основы политического благоразумия. Правитель должен использовать наблюдение, опыт и историю, чтобы эффективно управлять государством69. Однако
63 Carlino О. Op. cit. Р. 59-70.
64 Второе издание появилось в 1616г.. также без имени издателя. Информацию о биографии Ле Местра не удалось найти ни в одном из биографических словарей.
65 Le Maistre R. La Sante du Prince. Ou le soing qu'on у doibt observer. P.. 1614. P. 23.
66 Ibid. P. 57.
67 Ibid. “Ceux qui courent a 1’Ennemy sans recognoistre, sont subiects & la repentance, & d’estre tenus pour temeraires”.
68 Ibid. P. 18: “Telles mendes sont non seulement messeantes, mais indignes de gens d’honneur, & trop dangereuses aux maisons des Princes, dont la vie est si precieuse”.
69 Ibid. Fol. aij recto.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
141
здесь присутствует некая уловка. Кто лучше даст совет королю, чем врач, опытный в наблюдениях и прогнозах?70 Книга Ле Мест-ра - это собрание из 15 “историй”, касающихся здоровья королевской семьи и происходивших на протяжении 6 лет71. Она должна проиллюстрировать его способности “избежать опасностей и найти лечение”. Так же, как “Апологии” Амбруаза Паре и “Письма” Тюрке де Мерна (1573-1655), эти очерки являются смесью медицинских заготовок и политической истории72. В каждом случае Ле Местр описывает королевскую болезнь и сопровождающую ее политику лечения, мнения других врачей, правильное лекарство, переговоры, аргументы и приемы, применяемые в лечении болезни. Это своеобразная социальная история о том, как быть хорошим королевским врачом. В этих нарративах рассеяны максимы о ловушках медицины и трудностях лечения и служения государям.
Риторическая практика выведения правил из наблюдений была краеугольным камнем как гиппократовой традиции афоризмов, так и гуманистической политической традиции, которая пыталась извлекать знание из исторических текстов и, представляя их в легко применимых сентенциях искусства, управлять государством. Питер Берк отмечал, что к XVI в. как гиппократова, так и тацитовская традиции пытались учить методам прогнозов через индуктивную риторику афоризмов73. Ле Местр, знавший греческий и латынь, а также гиппократовские и галеновские подходы
70 О врачах, предлагающих свое умение наблюдать государям в XVIII в., см.: Geyer-Kordesch J. Court Physicians and State Regulation in Eighteenth-century Prussia: The Emergence of Medical Science and the Demystification of the Body // Medicine at the Courts / Ed. V. Nutton. L.: N.Y., 1990. P. 155-181.
71 Об историях болезней и автобиографических трудах по наблюдению см.: Siraisi N. Girolamo Cardano and the Art of Medical Narrative // Journal of the History of Ideas. 1991. Vol. 52. P. 585; Nutton V. Galen and Medical Autobiography // Proceedings of the Cambridge Philological Society. 1972. Vol. 198. P. 50-62 (Reprint in: Nutton V. From Democedes to Harvey: Studies to Harvey: Studies in the History of Medicine. L., 1988. P. 50-62).
72 Как пример французского врача-кальвиниста в Лондоне, выводящего политические максимы из медицинских наблюдений, см. письма Тюрке де Мерна: Turquet de Mayerne Th. Opera medica. L., 1701. О контексте мышления Тюрке де Мерна и политических теориях его отца см.: Mousnier R. L’opposition politique bourgeoise a la fin du XVIе sidcle et au debut du XVIIе siecle: L’oeuvre de Louis Turquet de Mayeme Ц Revue Historique. 1955. Vol. 79. P. 1-20 (Idem // La plume, la faucille et le marteau. P., 1990. P. 57-75).
73 Burke P. Tacitism, Scepticism and Reason of State // The Cambridge History of Political Thought 1450-1700 I Ed. J.H. Bums, M. Goldie. Cambridge; N.Y., 1991. P. 486.
142
Джейкоб Солл
к наблюдению, анализу и описанию, был одновременно специалистом по античной филологии, переводчиком Тацита и придворным врачом. Неудивительно, что он писал комментарии к “Афоризмам” Гиппократа и переводил собрание медицинских и философских изречений74. Он верил, что медицинские принципы управления человеческим телом могут применяться к управлению телом государственным. В посвящении Гастону Орлеанскому он заявляет, что его книга содержит “благие советы”, как использовать учение Галена, чтобы стать хорошим правителем75. Стихи показывают, как контроль над “смятением духа” помогает в “суждении и предусмотрительности”:
Итак, следуй велениям Разума, который стоит превыше всего. Он руководит твоими чувствами и обуздывает их стремления, что угнетают подвластные им чувства.
Но Благоразумие всегда следует за Разумом и всегда сопровождается Осмотрительностью76.
Так и не научив Гастона Орлеанского усмирять свои страсти, Ле Местр во всех трудах соединял медицинское наблюдение с прагматичной политикой. Будучи наставником детей Генриха IV, он написал “Обучение государя. Собрание мудрости древних” (1613). Повторяя абсолютистские заклинания своего времени, Ле Местр настаивал, что хороший правитель должен быть искушен
™ Le Maistre R. La Sagesse des Anciens Philosophies. P., 1613. Он также опубликовал перевод изречений, которые должны были успокоить нравы, чтобы хранить холоднокровную предусмотрительность (Le Maistre R. Les Divins Mysteres de la Philosophic Platonique. Sommairement rapportez a la Sagesse de Pythagoras. P.. 1628). В предисловии Ле Местр показывает, как физический самоконтроль ведет к личной предусмотрительности: '‘Galien Philosophe et Medecin excellent, au livre intitule des Perturbations de 1'esprit. propose la lecture des vers de Pythagoras pour remede & Antidote singulier contre telles Perturbations: disans s'en ester utile-ment servy a son propre usage. & qu’il les lisoit deux fois le jour soir & matin: Moyen de tenir I’Ame en tranquilite, la rendre victorieuse des passions, & la munir de prudence, vraye perfection de la felicite humaine".
75 Le Maistre R. La Sagesse des Anciens Philosophes. P., 1613. Fol. 7 v-r: “Ce grand Medecin [Galien], qui par son eloquence admirable a remply Г uni vers de son nom, propose la lecture des ces sentences pour remede & antidote singulier contre les perturbations de 1’esprit... L’experience aussi fera tousjours paroistre que ce moyen est singulier et propre pour former un iugement & Prudence de perfection si vous Гас-compagnez de I’examen ordinaire des actions, suivant 1’ordre presript par ce grand philosophe”.
76 Ibid. Fol. 6: “Maintiens done la Raison, au plus haut establie, / Qui maistresent tes sens, bride leurs appetits: / Ils tiennent sous leur joug les sens assujettis: / Mais tousjours la Raison de Prudence est suyvie”.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
143
в науке предусмотрительности77. Он формулировал вопрос политического обучения в естественнонаучных терминах: “Предусмотрительность, которая есть совершенство человека, не является наследственной: она приходит из Опыта и путем Обучения”78. Престолонаследнику необходимо учиться “политическому опыту и размышлению о советах, предприятиях и великих планах великих государей и великих республик”79. Для этого “серьезного понимания тела, равно и души” молодой Людовик XIII должен был изучать историю80.
Человек, привыкший прописывать лекарства, Ле Местр прописывает историю: “Le Tibere Frangais, ou les six Premiers livres des Annales de Cornelius Tacitus” (1616 г., 2-е изд.)8*. К исходу XVI в. во Франции придворные и ученые, близкие к французскому трону, начали активно переводить Тацита82. Из одиннадцати человек,
77 Le Maistre R. L’Institution du Prince. Ensemble La Sagesse des Anciens. P., 1613. Fol. 4 r.
78 Ibid. Fol. 22.
79 Ibid, Fol. 21: “Sur quatorze ans, il ne faut plus a un Prince que ce divin Artifice de la Meditation, secret admirable des Philosophes, avec 1’Histoire, qui est la vraye Eschole de Sagesse: L’y exercer plus apres pour tousiours sans autre estude, a I’observation des affaires: & a la contemplation des Conceils, des Entreprises, & des Desseins des Grands Roys, des Grands Princes, & des grandes Republiques: afin de former du tout son lugement a cela: & par ce moyen le rendre capable du maniement d’un Estat”.
80 Ibid. Fol. 7: “L’age de Monseigneur le Dauphin, SIRE, vous convie de penser desor-mais a cela, & у employer desja les preparatifs necessaries, attendant 1’opportunite d’ine Intruction plus serieuse, selon la disposition & du Corps, & de 1 ’Esprit”.
81 Мне не удалось найти первое издание этой книги.
82 О влиянии Тацита во Франции и в гуманистическом движении см.: Burke Р. А Survey of the Popularity of Ancient Historians // History and Theory. 1967. N 5. P. 135-152; Eutfem. Tacitism//Tacitus/Ed. T.A. Dorey. L, 1969. P. 149-171; Eadem. The Renaissance Sense of the Past. N.Y.. 1969. P. 149-171; Toffanin G. Machiavelli e il “Tacitismo”: la “politica storica” al tempo della Controriforma. Naples, 1972: Spini G. I trattatisti dell'arte storica nella Controriforma italiana H Contributi alia sto-ria dei Concilio di Trento e della Controriforma / Ed. E. Garin. Florence, 1948. P. 124-128 (Quademi di “Belfagor”; I); Stackelburg J., von. Tacitus in der Romania: Studien zur literarischen Rezeption des Tacitus in Italien und Frankreich. Tubingen, I960; Schelihaase K. Tacitus in Renaissance Political Thought. Chicago; L.. 1976: Salmon J.H.M. Cicero and Tacitus in Sixteenth Century France // American Historical Review. 1980. T. 85. P. 307-331; Oestreich G. Neostoicism and the Early Modem State / Ed. B. Oestreich, H.G. Koenigsberger; Transl. D. McLintock. Cambridge, 1982. О тацитовской традиции учения на примерах и частностях см.: Momigliano А. The First Political Commentary on Tacitus // Journal of Roman Studies. 1947. T. 37. P. 91-101; Ibid. The Classical Foundations of Modem Historiography. Berkeley. 1990; Fumaroli M. L’age de I’eloquence: Rhetorique et “res literaria” de la Renaissance au seuil de 1’epoque classique. Geneve, 1980. P. 57-69; Tuck R. Philosophy and Governments. Cambridge, 1993. О влиянии Тацита во Франции в
144
Джейкоб Солл
переводивших Тацита между 1582 и 1660 гг., восемь были королевскими советниками или иным образом связаны с троном, а пятеро были членами Французской академии83. Среди этих трудов Ле Местр стоит особняком не только как единственный врач, переводивший Тацита, но и как единственный автор, заявивший, что “Оракул государей” повелел ему перевести лично Генрих IV84. Еще интереснее, что Ле Местр продолжает тему Отмана. Франция разрушена гражданской войной; теперь же благоразумие должно восстановить королевство. Но там, где Отман призывает к возврату античных свобод и гармоничной монархии, Ле Местр считает орудиями для дела абсолютизма наблюдение и историю. Заимствовав пассаж из Юста Липсия, он заявляет, что проблема Франции заключается в том, что ее порядок нарушен: “НАРОДЫ возмутились против королевской власти”85. Он обещает, что изречения Тацита помогут монарху справляться с бун
XVI-XVII вв. см.: Soil J. Amelot de La Houssaye and the Tacitean Tradition in France // Translation and Literature. 1997. T. 6. P. 186-202; Idem. Amelot de La Houssaye (1634—1706) Annotates Tacitus // Journal of the History of Ideas. 2000. T. 61.P. 167-187.
83 Soli J. Amelot de La Houssaye and the Tacitean Tradition in France // Translation and Literature. 1997. T. 6. P. 189.
84 Le Maistre R. Le Tibere Fran^ais, ou les six Premiers livres des Annales de Cornelius Tacitus. P., 1616. Fol. aij verso. Ле Местр даже жалуется, что Генрих IV заставлял его тяжело работать над “трудным” проектом: “[Генрих IV повелел мне] quelques temps apras d’essaye de mon coste, si le TACITE tant estime entre les Escrivains, se pourroit voir si bien habille a la Fran^oise... Labeur extremement penible, & meritant plus de loisir, que ne m’en permettoient les grandes occupations de ma charge. Mais qui me laissa au moins ce contentement, d’avoir й 1’aventure provo-que I’envie de QUELQU’UN a faire mieux (aiij verso-recto)”. О Генрихе IV, пара-цельсистской традиции и врачах-кальвинистах см.: Trevor-Roper Н. The Court Physician and Paracelsian ism // Medicine at the Courts 1500-1837 / Ed. V. Nutton. L.; N.Y., 1990. P. 79-94.
85 Le Maistre R. Le Tibere Frantjais. ou les six Premiers livres des Annales de Cornelius Tacitus. P., 1616. Fol. aiiij verso-recto: “Des PEUPLES au contraire se mutiner contre la Royaute: susciter des seditions dans les armees: sapper par mauvaises artifices, les fondements des souverainetes, ou les prattiquer par dons & recompenses: couvrir de beaux praetextes les conspirations, & les trahisons. Plus vouos у lires, les confusion d’une libert£ flottante, ou nouvellement recouverte: les armees en ordre de combat, les batailles, & les victoires si naifvement reprdsent6es, qu’il semble voir la chose тёте; d’a vantage les resolutions d’affaires de paix, & de guerre, agitees par un rand S6nat. HISTOIRE (dis-je) enseignant le bien pour 1’ensuivre, & le mal pour s’en garden rem-plie au reste de Maximes d’Estat, qui paraissent autant d’Oracles, pour I’instruction des Rois, & de ceux qui tiennent le timon des gouvemements”. Этот пассаж - приблизительный перевод из посвящения Юста Липсия к его критическому изданию Тацита (С. Cornelii Taciti Opera omnia / Ed. Justus Lipsius. Antwerpen, 1581.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
145
тами, мятежами в армии, заговорами, царством разнузданной свободы и возмущенным сенатом86. Принимая буквально античную телесную метафору, Ле Местр нашел лечение, которое он мог прописать и даже обеспечивать лично.
Если, по мнению Антуана де Бека, метафора королевского тела и государства позволила революционерам XVIII в. “вообразить и описать вырождение знати и бессилие” Людовика XVI, то метафора XVI в. дала короне интеллектуальные ресурсы для создания национальной системы образов87. Де Бек утверждает, что на во время революции верховная власть перешла от тела короля к великому телу граждан республики88. Но работа Ле Местра и титульный лист “Левиафана” Гоббса показывают, что теоретики абсолютизма уже представляли народ как тело нации, а короля -как его голову89. В любом случае, два их тела были неразрывно сплетены. Задолго до того, как волна общественного мнения обернулась против тела короля, Ле Местр использовал метафору тела для построения эмпирической политической науки, которая должна была помочь в возрождении здорового королевства и народа90. Он использовал историю для того, чтобы сделать тело короля, государство и народ объектами наблюдения и контроля. Революционеры XVIII в. не создавали ни телесной метафоры, ни новой нации. Они лишь модифицировали гуманистическую метафору тела нации путем отсечения его головы91.
Если интересы Родольфа Ле Местра соединяли практическую медицину с повседневной политикой, то его собрат, королевский врач Авраам-Никола де ла Фрамбуазьер (1560-1636) был в большей степени философом-теоретиком. Ла Фрамбуазьер пытался
86 Le Maistre R. Le Tibare Fran^ais... Fol. aiiij verso-recto. В “Same du Prince” Ле Местр также повторяет старую теорию Тацита, что красноречием нужно пожертвовать ради точных наблюдений, если история должна быть орудием предусмотрительности (р. 1).
87 Baecque A. de. Le corps de 1’histoire: Metaphores et politique 1770—1800. P., 1993. P. 15.
88 Ibid. P. 25.
89 О телесных метафорах в XVIII в. и идее возрождения тела и нации см.: Sparry Е. Political, Natural and Bodily Economies // Cultures of Natural History. 1996. P. 178-196.
90 О замечаниях Гоббса по поводу его собственной метафоры “народа” как тела государства см.: Tuck R. Philosophy and Governments. Cambridge, 1993. P. XXXIV-XXXVII.
91 Яков 1 описывал потерю королевского авторитета как голову, отсеченную от политического тела. См.: James 1 of England. The Political Works of James 1 / Ed. C.H. McIlwain. Cambridge, 1918. P. 64-65.
146
Джейкоб Солл
создать всеохватывающую систему естественной философии для короля, основанной на принципах медицины. В посвящении Людовику XIII своего собрания сочинений он предполагает, что политическую концепцию не следует ограничивать городом или провинцией, она должна быть представлена в более широких терминах “человеческого здоровья”92.
Ла Фрамбуазьер ставил ту же проблему, что и Ле Местр. Правителю, который желает иметь “стабильных и постоянных” подданных, следует изучать “природу” их тел. Так, человеческие законы должны соответствовать законам природы. Он заявляет, что в смутные времена натурфилософия может быть использована как оружие в делах людских и государственном управлении, чтобы ограничить “грандов” - тех крупных аристократов, которые угрожают королевской власти: “В природе ГОСУДАРСТВО найдет арсенал, наполненный всеми видами необходимого оружия для нападения на жестоких тиранов наших тел и их разгрома, для борьбы и изгнания неизменных врагов нашего здоровья, которые на каждом шагу подстерегают нас, которые начинают открытую войну, чтобы растоптать нас и расстроить состояние нашего природного порядка. Это, однако, оружие не Марса, а Аполлона: оно не лишает жизни, но препятствует смерти”93.
Натурфилософия предлагает не просто оружие. Связывая королевскую власть с наукой, Ла Фрамбуазьер очертил новую роль для монарха. Война и религиозные противоречия расшатали прежний порядок. Он же предложил королю возвращение к порядку в новых терминах, поднимаясь над старой взаимозависимой средневековой космографией94. Порядок вернулся, но
42 La Framboisiere A.-N., Sieur de. Les CEuvres de La Framboisiere ou sont Methodi-quement descrites. 1’Histoire du Monde. La Medecine, la Chirurgie, et la Pharmacie. pour la Conservation de la Sante, et la guerison des Maladies internes et extemes. Avec les Arts Liberaux. par le moyen desquels on acquiert les Graces d'entendre, de bien dire, et d'heureusement vivre. P.. 1624. Fol. aiiij verso.
93 Ibid, “...un arsenal muny de toutes sortes d'armes necessaires pour attaquer & deffaire les cruels tyrans de nos corps, pour combattre et chasser les ennemis jurez de notre sante, qui nous viennent a chaque bout de champ dresser des embuscades, pour nous surprendre. & qui font mesme la guerre ouverte pour empieter sur nous, & troubler Festal de nostre disposition naturelle. Ce ne sont point toutefois les armes de Mars, mais d’Apollon: Elies n’ostent point la vie, mais rembarrent la mort”.
94 Классическая работа по средневековой космографии: Lovejoy А.О. The Great Chain of Being: The History of an Idea. Cambridge, 1971. P. 99-182. Подробное исследование об устройстве средневекового космоса: Lewis C.S. The Discarded Image: An Introduction to Medieval and Renaissance Literature. Cambridge, 1964.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
147
король стоит над ним - скорее как врач, чем как бог, - используя природное искусство наблюдать и утверждать “порядок архитектуры”95.
Приводя примеры “расколдования западного мира” по Максу Веберу, Марсель Гоше замечает, что абсолютные монархи повредили старую христианскую космографию96. Это перекликается с тезисом У.Х. Гринлифа, что гуманистическая натурфилософия была потенциальной угрозой единству средневековой космографии и политического порядка97. В поисках новых методов утверждения власти светскими средствами короли разрушали свою религиозную легитимность, основанную на посредничестве между небом и землей. Трансформация королевской власти случилась тогда, когда то, что Гоше называет “верховным органом” королевской власти, “объективизировало” общество, чтобы контролировать “политическое тело”98 99. Монарх становится не посредником между Богом и землей, а секулярным главой национальной общности. Еще до Гоше С.К. Хенигер заметил, что поэты эпохи Возрождения подражали божественному творению в использовании метафор, чтобы построить конечную версию божественного бесконечного природного ceuvre". Гоше предполагает, что, отождествляя тело с народом и рассматривая его как “объект”, французская монархия создавала почву для изобретения национальной идентичности100. Идея “объективизации государства”, выдвинутая Гоше, точно описывает новое понимание монархии Ла Фрамбуазьером. Старая власть дала путь новым орудиям “рациональной” власти. В своем “Панегирике” Ла Фрам-буазьер утверждает, что хотя власть короля имеет биологический характер - салический и наследственный, - король должен также опираться на натурфилософию, чтобы утверждать порядок101. Чтобы управлять “правительством Франции, король должен
95 La Franiboisiere A.-N. Op. cit. Fol, Ijjj recto.
9hGauchet M. Le desenchantement du monde. Une histoire politique de la religion. P.. 1985. P. 65.
97 Greenleaf W.H. Order, Empiricism and Politics: Two Traditions of English Political Thought 1500-1700. Oxford; L., 1964. P. 144.
98 Gauchet M. Le desenchantement du monde: Une histoire politique de la religion. P.. 1985. P. 66.
99 О ренессансных использованиях аналогии, поэте как творце и месте короля в великой цепи бытия см.: Heninger S.K. Touches of Sweet Harmony: Pythagorian Cosmology and Renaissance Poetics. San Marino, 1974. P. 325—352.
100 Там же.
101 La Framboisiere A.-N. (Euvres. P., 1631. P. 60-63.
148
Джейкоб Солл
управлять правительством Природы”102. Цитируя Еврипида, он бесстыдно сравнивает короля-натурфилософа с богом, лишенным бессмертия: “Король живет в своем королевстве, как великий бог, он наделен всем, кроме бессмертия”103. До того, как Декарт и в конечном итоге Ньютон превратили бога в инженера, у Ла Фрамбуазьера король, врач и зодчий правит механическим и природным королевством: “Большое счастье править столькими людьми, которые так одухотворены, богаты и могучи, и мановением пальца он приводит в действие всю эту махину и подчиняет их своим желаниям, как зодчий - части своей постройки”104.
В этом контексте, говорит Ла Фрамбуазьер, философия есть то, что король должен использовать, чтобы править государством. Человек управляет животными посредством разума, но человек должен управлять человеком при помощи “порядка рассуждения, который логики называют Методом”105. Метод есть данное Богом орудие, которое связывает божественность с человеческим пониманием. Ла Фрамбуазьер утверждает, что использовал метод порядка обучения, чтобы “построить” эту книгу, которую он называет “Храм Медицины”106, зеркало порядка “граждан в городе”107. Во-первых, он утверждает, что государь должен знать естественную историю своего королевства и вселенной. Во-вторых, он должен знать медицину и фармацию, чтобы ставить диагнозы и излечивать болезни. Наконец, король должен знать свободные искусства, чтобы уметь применить свои знания и выразить себя108. Не только короли должны получать благоразу
102 Ibid. Р. 60.
103 Ibid.: “Un Roy comme un Grand Dieu vie en sa Roy ante, rien ne luy pent manquer hors I’immortalite’’.
11)4 Ibid: “C'est une grande felicite de commander a tant de gens si sublimes en esprits, si opulens en richesses, si grands en forces, & que de son petit doigt il face mouvoir toutes ces machines. & les applique a ces desseins, comme un Architecte fait les siennes aux pieces de son bastiment”.
105 La Framboisiere A.-N. Les CEuvres de La Framboisiere oil sont Methodiquement descrites... P.. 1624. Fol. liiij recto.
106 Ibid.
107 La Framboisiere A.-N. (Euvres. P. 63.
108 Ibid: “I. La Nature, en LA PRINCIPAUTE DE L’HOMME sur toutes les Creatures du Monde Tome I (generalemenr en I’histoire de la Nature universelle - particulaire-ment en I’histoire des Cieux, des Elements, des Meteores, des Mineraux, des Plantes, des Animaux). 2. Г Art de Medecine, au GOUVERNEMENT necessaires й chacun pour vivre longuement en Sante; au LOIX, que les medecins doivent exactement observer, pour proceder methodiquement a la guerison des maladies internes. Pharmacie, £s ORDONNANCES DES MEDICAMENS, que les Apothicaires doivent
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
149
мие и власть, изучая “Естественную Историю”, но и министрам следует знать “Анатомию, которая являет глазу удивительное строение тела”109. “Таким образом, Правление природы служит пониманию дел Государства и обретению королевской властью способности управлять подданными”110.
Генрих IV убедился, что его сын последует советам из трудов Ле Местра и Ла Фрамбуазьера. Он окружил его врачами-гуманистами. Официальным наставником молодого Людовика XIII был Жан Героар (1551-1628), который ранее был врачом Карла IX и Генриха III111. Обращенный католик из протестантской семьи, Героар более известен своим необыкновенным дневником, который содержит каждодневное описание медицинского, психологического, интеллектуального состояния Людовика XIII и его личной жизни от рождения до двадцати шести лет112. Это памятник обезумевшей галенистской культуры наблюдения. На 2500 листах рукописи короткие заметки Героара описывают ежедневный рацион, флюиды и твердые тела, социальное и сексуальное поведение, психологическое состояние и обучение молодого короля. Там, где “Истории” Ле Местра рассматривают 15 случаев, “Дневник” Героара отсчитывает тысячи и тысячи ежедневных событий жизни одного царственного пациента.
Героар упоминается Ле Местром в “La Sante du Prince”, который, в свою очередь, даже владел экземпляром собрания сочинений Ла Фрамбуазьера113. Героар не только изучал тело короля, он, как и оба его коллеги, предлагал королю использовать медицин
tenir preparez en leurs boutiques, tant pour la preservation, que pour la guerison des maladies internes & extemes. 3. La Grace de bien entendre, de bien parler, de bien vivre. La Logique, 1'Oratoire, la Morale - LA COURONNE DOCTOR ALE’.
109 Ibid.
111 La Framboisiere A.-N. Les (Euvres de La Framboisiere... Fol. iij recto. Заключая посвящение молодому Людовику XIII, он вновь утверждает: “Voyla comment SIRE, cest HISTOIRE NATURELLE vous servirad’instruction aux affaires de vostre Estat”.
111 Короткая, но прекрасная биография в предисловии Мадлен Фуазиль (Heroard J. Journal I Ed. M. Foisil. P., 1989. Vol. 1. P. 46-53).
П2 ibid. P. 48-51. Героар, по-видимо му, обратился в католичество незадолго до Варфоломеевской ночи, когда он, возможно, находился при дворе. Фуазиль приводит противоречивые свидетельства о дате его обращения, хотя кажется несомненным, что Героар обратился в католичество до того, как стал врачом Людовика XIII в 1601 г. Тревор-Ропер утверждает, что Героар был пламенным парацельсистом.
u3Le Maistre R. La Santd du Prince. Ou le soing qu’on у doibt observer. P., 1614. Fol. 16. Фуазиль приводит перечень книг библиотеки Героара (Heroard J. Journal / Ed. М. Foisil. Р., 1989. Vol. 1. Р. 54-55).
150
Джейкоб Солл
ские эмпирические знания, чтобы управлять королевством, в “De 1’Institution du Prince” (1609). Королевский учебник Героара - это менее ученая версия трудов ле Местра и Ла Фрамбуазьера. Как одна из наиболее близких фигур к Людовику XIII, он, возможно, знал, что именно больше понравится королю. Он начинает книгу сравнением человеческого тела с телом государства114. Затем он сравнивает себя с врачом Филиппа Македонского Никомахом, чтобы доказать королю, что врачи не должны ограничиваться чистой медицинской практикой. Он настаивает, чтобы король использовал эмпирические знания применительно к государству так, как врач использовал бы их на человеческом теле, чтобы поддерживать его здоровый баланс, которому угрожают нежданные несчастья115: “Можно также видеть, что тело Государства, какую бы форму оно ни принимало, составлено таким же образом [как и человеческое тело] и утверждает свою целостность путем точного соблюдения добрых и различных законов, гибнет же тогда, когда их могущество заметно увядает и их силы иссякают от честолюбия, скупости, расточительности или от подобных же причин, которые рано или поздно приносят с собой упадок”116.
Как и Ла Фрамбуазьер, Героар рекомендует королю изучать натурфилософию, чтобы применить наблюдение к государственному управлению. Начиная с наук и искусств, король научится “правильному применению разума с помощью наук, познающих природные вещи, наук о числах и их действии как на твердые тела, так и на человеческое понимание посредством соотношений и различных измерений; не сдвигаясь с места, он будет путешествовать по всему миру, подниматься в небеса и находить средства для строительства машин и наконец с помощью истории поймет устройство государства и природу мировых дел”117.
114 Heroard./. De 1’institution de prince. P., 1609. P. 19.
115 Ibid. P. 20-21
116 Ibid. P. 21: “On voit pareillement que le corps d’un Estat, quelque forme qu’il aye prise, est compose de mesme sorte {qu’un corps humain]: & se conserve en son entier par une exacte observation des bonnes & diverses loix, & dechoit aussi tost que par ambition, par avarice, ou prodigalite ou par quelque autre pareille cause Гоп recog-noist leur force defaillir, & flestrir leur vigueur, & s’en aller en decadence selon I 'effort foible, ou puissant d’icelle”.
117 Ibid. P. 53: “le droict usage de la raison, donne par les sciences de la cognoissance des choses naturelies, celles des nombres & de leurs effects, tant sur les corps solides que sur 1'entendement humain par leurs proportions & diverses mesures, & faict sans par-tir d’une place, courir toute la terre, puis escheler les cieux, & ouvert les moyens d’en faire les machines, pour a la fin comprendre par Г histoire de 1’estat, & la nature des affaires du monde”.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
151
Совсем как в “Храме Медицины” Ла Фрамбуазьера, Героар настаивает, что для того, чтобы управлять, король должен изучать свободные искусства и науки о природе. Его аргументация такая же, как у Ле Местра и Ла Фрамбуазьера. С очевидным намеком на Религиозные войны Героар настаивает, что король всегда должен быть готов к “происшествиям ужасным и жестоким” и что только “благоразумие” может восстановить “бедный, разбитый и упавший каркас” государства118. В свою очередь, наставник должен учить короля благоразумию, дабы помочь ему управлять собственным телом и правительством119. Разделяя традиционное определение благоразумия, Героар советует королю приобретать опыт с помощью собственных глаз и чтения истории120.
Эта программа эмпирического, научного государственного управления была частью более широкого культурного движения вокруг французского трона. В 1598 г. Юст Липсий издал труд “Politicorum sive civilis doctrinae libri sexb, учивший королевскому благоразумию на исторических примерах, многие из которых были взяты из Тацита121. Идеологи французского абсолютизма применяли модель Липсия в собственных наставлениях королю. Адам Тевено, юрист, в трактате “Мораль. Обучение молодого государя” (1607), посвященном Людовику XIII и частично подражающем “Политике” Липсия, настаивает, что король - не столько сердце в теле нации, он должен использовать политическое благоразумие, чтобы быть “оком” государства122. В традиции таци-товского благоразумия Липсия идеальный король, по Тевено, был не столько отцом нации, сколько ее первым, но достаточно отстраненным наблюдателем: он должен покинуть свое наследственное и природное место, чтобы изучить свое ремесло путем опыта и чтения истории.
Королевские врачи соединяли величайшую строгость медицинской традиции с тацитовским педагогическим движением. Будучи приближены к телу короля, они могли сами вручать ему
118 Ibid. Р. 22.
119 Ibid. Р. 24, 34.
120 Ibid. Р. 53.
121 Для изучения трудов Ле Местра, Ла Фрамбуазьера, Героара и Тевено в контексте королевских учебников см.: Flandrois 1. L’Institution du Prince au debut du XVII sidcle. P., 1992. P. 31-40.
122 Theveneau A. Morales. L’instituiion du jeune prince. P., 1607. P. 320. О заимствованиях из Липсия см.: Soil J. The Scholarship of the Saeculum: Tacitism, History and Prudence in Early Modem France [Ph.D. Dissertation]. Cambridge, 1998. P. 221-223.
152
Джейкоб Солл
книги или, как в случае с Героаром, предписывать их чтение. В своем труде о Героаре Мадлен Фуазиль воспроизводит опись его библиотеки, а также список книг, которые Героар рекомендовал читать Людовику ХШ. Оба списка показывают сближение исторической и медицинской эмпирической культуры. В списке упоминаются сорок четыре работы, которые, по мнению Фуазиль, были руководствами по богословию, философии, истории, медицине и хирургии, науке и натурфилософии, и литературе. Наставник короля читал Джироламо Савонаролу, Жана Кальвина и Коран!
Если религиозные воззрения Героара остаются двусмысленными, то его интерес к трудам по наблюдению очевиден. Среди его книг было семитомное издание трудов Аристотеля, “Истории” Геродота и Фукидида, труды Тацита и “Галльские древности” (Париж, 1599) Клода Фоше, переводчика Тацита*23. Наряду с критической политической историей и древностями, Героар владел книгами по специальности: несколькими различными изданиями Галена и Гиппократа; сочинениями Андреа Маттиоли, знаменитого итальянского знатока фармации123 124. Среди других его медицинских книг самые значимые - “Opera Anatomica” Жана Риолана (Париж, 1609), “Practica medica” Александра Массариа (Франкфурт, 1601), “Commentarii... in Hippocratis Prognostica” Джироламо Меркуриале (Венеция, 1597), “Ars medicinalis” Видо Види, итальянского врача Франциска I (Венеция, 1611), роскошное иллюстрированное издание “Oeuvres de chirurgie” Жака Гийо-мо и то самое издание 1613 г. “Oeuvres” Авраама-Никола де Ла Фрамбуазьера, которое мы уже обсуждали. Труды по естественной истории включают неидентифицированную “Livre de la nature des plantes”125, несколько томов “Historiae animalium” Конрада Гес-нера126 и неиденифицированную “Anatomie et infirmite du Cheval” (Героар практиковал также как ветеринар). Наконец, как в любой хорошей французской гуманистической библиотеке, в распоряжении Героара находились несколько греческих и латинских словарей и копия трудов Лукиана.
123 М. Фуазиль не приводит полных библиографических ссылок на Героара {Heroard J. Journal I Ed. M. Foisil. P., 1989).
124 Это, возможно, относится к труду Маттиоли Commentaires sur les six livres de Dioscorides, чей французский перевод 1572 г. (Lyon, La Veuve G. Cotier) переиздавался несколько раз.
125 Возможно, “Catalogue plantorum” Геснера (Zurich: Froschoverus, 1542).
126 Gesner. Historiae animalium, liber I: De quadrupedibus viviparous, liber П: OviP.. Zurich: Froschoverus, 1551-1554.
Политика лечения тела: французские королевские врачи...
153
Библиотека Героара есть библиографическая реализация “Храма Медицины” Ла Фрамбуазьера, сочетавшая естественную историю с медициной, свободными искусствами и политикой. Его интеллектуальные интересы напоминают интересы Ле Местра и Ла Фрамбуазьера, и мы знаем, что он пытался применить теории своего “Institution de prince” к педагогической практике. Героар упоминает в своем дневнике, что он предлагал некоторые книги из своей библиотеки для чтения Людовику XIII. Даже в контексте французского Ренессанса образ пятилетнего ребенка, штудирующего страницы Геснера, Витрувия, Маттиоли и Альчиато, кажется невероятно впечатляющим. В июльской записи 1605 г. Героар отмечает, что Людовик попросил посмотреть “ту книжку, где лев”, имея в виду труд Геснера о животных127. В столь юном возрасте король явно не мог освоить эмпирический метод, читая богато иллюстрированные труды по анатрмии, естественной истории и географии. Однако перечень книг Героара дает представление о том, что он считал необходимым преподавать молодому королю. Людовик не был ни блестящим монархом, ни образованным человеком. Мы никогда не узнаем, сохранил ли он какой-то интерес к естественным наукам. Но его знаний хватило, чтобы довериться кардиналу Ришелье и его методу государственного управления. В “Политическом завещании” Ришелье говорит, что для государства нет ничего важнее предвидения. Он уточняет, что министры, как врачи, должны уповать на благоразумие, чтобы заблаговременно прогнозировать опасности128.
* * *
Хотя сложно полностью определить влияние этих врачей на монархов, их стремления ясны. Они рисовали в своем воображении новую монархию, чье могущество основано на рациональных приемах и наблюдении, имеющем целью объединение и умиротворение королевства. В критический момент они прокладывали путь зарождающейся государственной культуре Нового времени. В то время, когда наука сидела за одним столом с астрологией и верой в колдовство, абсолютизм был не просто политической теорией и не просто разумным продуктом неизбежного движения к эмпиризму. Он был точкой встречи науки и магии на фоне все углубляющихся трещин в космологии христианского мира. Французским теоретикам абсолютизма были чужды жалобы Френсиса
127 HeroardJ. Journal / Ed. М. Foisil. R, 1989. Vol. 1. P. 147-148.
128 Richelieu A. du Plessis. Testament Politique / Ed. Fr. Hildesheimer. P., 1995. P. 253.
154
Джейкоб Солл
Бэкона на то, что невежественная чернь и государи пытаются развернуть свиток природы лишь в поисках политической власти. Эти теоретики в виде абсолютизма пытались восстановить небесную и мировую иерархию, нарушить которую так серьезно угрожали Лютер и Галилей129. Похоже, что, не осознавая полностью масштаба своих политических инноваций, они были провозвестниками научной революции в политике, которая в конечном итоге подрывала мистическую власть короля* 150. Формулируя эмпирическое представление о королевстве, эти врачи помогали радикально изменить положение монархии в великой цепи бытия. В попытках создать новый образ, охватывающий тело нации, абсолютные монархи вывели политическую науку за пределы средневековой религиозной иерархии. Но, как отметил Мишель Фуко, сама природа эмпиризма предполагает конечность151. Возможно, против собственной воли короли оказались в общечеловеческом царстве “порядка вещей”. Тело их королевства и их собственная королевская голова были на деле не столько воображаемыми, сколько природными, физическими. В конечном итоге они получили свой основной урок медицины двумя веками позднее, в холодной науке доктора Гильотена.
(перевод с англ. Е.Е. Бергер)
129 Bacon Fr. Novum Organum I Ed. L. Jardine, M. Sil verthrone. Cambridge; N.Y.. 2000. P. 276. О понимании Бэконом книги природы и его замечаниях о политической власти и мастерстве природы см.: Glacken C J. Traces on the Rhodian Shore: Nature and Culture in Western Thought from Ancient Times to the End of the Eighteenth Century. Berkeley, 1967. P. 472-473.
150 Об исследовании “новой” или, по крайней мере, обновляющейся культуры рождающегося французского национального государства см.: Descimon R., Guery A. Un Etat des temps modemes? Ц Histoire de la France. La longue duree de 1’Istat / Sous la dir. A. Burguiere, J. Revel. P., 2000. Vol. 1. P. 219-221, 280, 361-394.
151 Foucault M. The Order of Things: An Archaeology of the Human Sciences. N.Y.. 1994. P. 315.
Е.Е. Бергер
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЯДЕ В МЕДИЦИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVI в.
Хирургам досталось много работы: я был тогда еще новичком и мне ни разу не приходилось видеть, как лечат раны, нанесенные огнестрельными снарядами. Но я читал у Джованни Виго в 8-й главе первой книги “О ранах”, что огнестрельные раны отравленные и что их следует выжигать кипящим самбуковым маслом с небольшой примесью териака. Я знал, что это средство вызывает страшную боль, и, чтобы не впасть в ошибку, я хотел узнать, как поступают другие хирурги в таких случаях, и я увидел, что они вливают сильно кипящее масло в самую рану. Тогда я вооружился мужеством и последовал их примеру. Опыт делает человека смелым. Наконец мне не хватило масла, и я принужден был употребить вместо него пищеварительное средство из желтка, розового масла и скипидара. Я плохо спал ночь, боясь, что раненые, которым я не сделал прижигания по недостатку масла, умрут вследствие заражения. На следующий день я очень рано отправился к раненым; сверх всякого ожидания я нашел, что те, которых я лечил пищеварительной смесью, мало страдали: их раны не были воспалены. Те же, к которым было применено лечение маслом, лихорадили, раны их были воспалены, припухли и были чрезвычайно болезненны. С тех пор я решил никогда не подвергать прижиганию бедных солдат, раненных огнестрельными снарядами1.
Этот текст Амбруаза Паре стал научной классикой, вошел во все учебники хирургии и расценивается как новое слово в методике лечения огнестрельных ранений. Открытие, ставшее переворотом в хирургии, родилось не в результате умозрительной умственной работы, а из конкретного случая. Но у современного читателя не может не возникнуть вопроса: почему, собственно, огнестрельные раны считались отравленными? Попытаемся разобраться в этом вопросе.
Для Средневековья, как и для раннего Нового времени, характерно не только широкое применение различных ядов, но и еще более обширная мифология, образовавшаяся вокруг них. Любая внезапная смерть могла считаться следствием отравления, симптомы любой болезни могли пониматься как симптомы интоксикации. По-видимому, яд, materia peccans, до некоторой степени
1 Pare A. (Euvres completes / Ed. Malgaigne. P., 1841. T. III. P. 492.
156
Е.Е. Бергер
вытеснял “злого духа” как главный этиологический фактор, знакомый архаическому мировосприятию.
Сфера применения ядов в представлении средневекового человека расширялась до невообразимых пределов2; ядам приписывались удивительные свойства. Франциск II умирал, вероятно, от гнойного воспаления уха, но при дворе шептались, что по наущению Екатерины Медичи Амбруаз Паре вливал яд ему в ухо - как шекспировский Клавдий отцу Гамлета. Эта версия приводится в “Жизни Колиньи”3. Паре вспоминает эпизод из своей биографии военного хирурга: “Наши раненые умирали почти все, и думали, что лекарства, которыми их лечили, были отравлены. Это стало причиной того, что г-н де Гиз и господа принцы были вынуждены попросить у короля, если это возможно, отправить меня к ним, так как они считали, что их лекарства были отравлены, ибо выздоравливало только небольшое число раненых. Я думаю, что там не было никакого яда, причиной же всего были сильные удары шпагами и выстрелы из аркебуз, да еще чрезвычайный холод”4.
Особой сферой, где подозревался злой умысел и отравление, были инфекционные болезни. Известно, например, что одной из причин Черной смерти называли отравление евреями колодцев5. Смерть внезапная, как и смерть массовая, часто объяснялись ядом. Это ни в коей мере не означает, что яды в Средневековье не становились зачастую реальным средством, например, политического убийства, это означает лишь то, что сфера их реального применения не совпадала со сферой мифологизированной.
Пока речь шла о легендах, возникавших вне медицинских кругов. Но если задаться вопросом: что же понимали врачи под термином “яд”, то ответ оказывается не столь однозначным. Здесь будет сделана попытка проследить, как в XVI в. шла работа над дифференциацией понятия яда. Исходной точкой рассуждений послужат две предположительных ядовитых субстанции: порох и инфекция, - и труды троих представителей мира медицины, которых жизнь сталкивала с понятием яда.
2 Как богата на яды европейская художественная литература, от Шекспира до исторических романов Дюма. “Граф Монте-Кристо”, роман об отравителях, основан на богатой литературной традиции.
3 Цит. по: Pare A. (Euvres completes I Ed. Malgaine. P., 1841. T. I. Preface. P. XXXVII.
4 Текст дан по переводу И.В. Кривушина и Е.С. Кривушиной (Проблемы социальной истории и культуры Средних веков и раннего Нового времени. СПб., 2005. С. 321).
5 Biraben J.-N. Les hommes et la peste en France et dans les pays europeens et mdditer-raneens. 2 vol. P., 1975.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
157
Дымный порох был известен в Европе с XIV в. При его сгорании образуются ядовитые вещества, способные привести к интоксикации при попадании в организм (сероуглерод, углекислый аммоний, сернистый калий и др.). Но при огнестрельных ранениях, даже в случае выстрела в упор, в рану попадают лишь небольшие частицы пороха, явно недостаточные для отравления организма, к тому же порох при выстреле раскаляется, а значит, обеззараживается. Рана в полевых условиях находится, мягко говоря, не в стерильном состоянии, ее загрязнение может быть вызвано самыми разным факторами, но порох среди них, безусловно, не является самым опасным агентом.
Появление и регулярное применение огнестрельного оружия стало не только новой страницей военной истории, но и новым шагом в развитии медицины. Перед военной хирургией встали новые задачи: смертность от огнестрельного оружия на несколько порядков больше, чем от холодного, и извлечение пули имеет другие последствия, чем извлечение, например, ножа. Все военные хирурги этого периода разделились на две группы: те, кто акцентировал специфику огнестрельных ран, и те, кто почти не видел принципиальной разницы между ними и ранениями, нанесенными холодным оружием.
Немецкий хирург Иероним Бруншвиг (1450-1533) стал автором первого трактата об огнестрельных ранениях - “Книги об излечивании ран*’ (Buch der Wund Artzney), появившейся в 1497 г.6 В ней проводится мысль, что огнестрельные раны являются отравленными, поскольку в состав пороха входит селитра, считавшаяся ядовитой. Внешний вид огнестрельных ран, по мнению Брун-швига, напоминает раны от отравленных стрел. Он считает необходимым назначать такое же лечение, какое применялось в случае с отравленными стрелами, о чем пишут античные врачи, начиная с Цельса7 8. Для излечения таких ран в некоторых случаях требуется прижигание, ибо огонь уничтожает действие ядак.
Бруншвиг пошел стандартным путем: все механизмы смерти и умирания, не до конца объясненные, предполагали яд. Часто возникавшая после огнестрельного ранения картина раневого сепсиса наводила на мысль о “чем-то”, действующем в организме,
6 Первое известное описание огнестрельных ран (1460 г.) принадлежит немецкому хирургу Генриху фон Пфальцпайнту. См.: Jacquart D. La medicine medi£vale dans le cadre Parisien. P., 1982. P. 44.
7 О лечении огнестрельных ран см.: Mounier-Kuhn A. Chirurgie de guerre: le cas de Moyen Age. P., 2006. P. 258-265.
8 Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. N.Y.; L., 1998. P. 187.
158
ЕЕ. Бергер
это “что-то” легко подпадало под понятие “общего яда” как первопричины всех болезней: лихорадка, изменение цвета кожных покровов.
Паре не читал Бруншвига. Тот писал только по-немецки, и его труды, насколько известно, не издавались во Франции. Источником по лечению огнестрельных ран для французского медика стал, по его собственному утверждению, труд Джованни Виго. Это автор одного из первых учебников хирургии, появившихся на французском языке, и его влияние на развитие хирургии было чрезвычайно сильным. По выражению А. Мунье-Куна, Виго -“хирург-Янус”9, пропагандировавший самые прогрессивные методы при лечении обычных ранений, в случае же с огнестрельными ранами впадавший в самую варварскую архаику. Дж. Виго10 называет три основных компонента огнестрельного поражения: повреждение механическое (contusion), ожог и отравление порохом. Поскольку эти воздействия различны, пишет Виго, то рану трудно лечить. Подчеркивая, что древние врачи не знали огнестрельных ран и это сильно осложняет задачу современных хирургов, Виго тем не менее прибегает к авторитету Галена, наставлявшего, что если присутствуют две или несколько болезней, врачу надо лечить самую опасную. Самым опасным фактором огнестрельного поражения Виго без колебания называет отравление порохом, средством от которого и будет прижигание. Для обработки раны после прижигания Виго рекомендует различные средства, в зависимости от характера повреждения; среди этих средств ячменный отвар с земляными червями11, а также пресловутое “пищеварительное”12 средство из скипидара, розового масла и яичного желтка, которое впоследствии применил Паре, лишенный возможности помочь раненым иным образом.
Начиная с эпизода, случившегося при осаде Турина, проблема яда стала для Амбруаза Паре одной из ведущих. Его хирургиче
9 Mounier-Kuhn A. Op. cit. Р. 263.
10 Vigo G. de. La practice de cirurgie... composez par maistre Nicolas Godin. P., 1542. P. 224.
11 Применение в медицине земляных червей - не открытие Виго; рекомендации такого рода уходят корнями в народную медицину, их можно найти, например, у Парацельса (см.: Майер П. Парацельс - врач и провидец. М., 2003. С. 63).
12 Термин “пищеварительное” не должен вводить в заблуждение. Речь идет не о желудочных расстройствах. “Вариться” (concoctio, “сварение”-термин античной медицины) должна сама рана, вырабатывая так называемый “полезный” гной, который, согласно Галену, способствует скорейшему заживлению. Паре, будучи в отчаянном положении, просто был вынужден пропустить первую стадию обработки раны и перейти сразу же ко второй.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
159
ская карьера началась, как мы видели, с отрицания идеи о ядовитости пороха. Он пришел к такому выводу чисто эмпирически, но позже возникла необходимость в некотором теоретическом обосновании его идей. Предисловие к “Десяти книгам о хирургии”13 представляет собой первую попытку такого теоретического обоснования.
Аргументы Паре выглядят следующим образом. Те компоненты, из которых состоит порох, - уголь, сера, селитра - по отдельности не ядовиты, а серу Гален даже рекомендует в книге “О простых лекарствах” в качестве “противоядия” при укусе бешеного животного. (Разумеется, современная медицина считает вполне возможным отравление серой или ее соединениями в больших дозах). Огонь, помещенный в порохе, продолжает Паре, очищает пулю от яда, если он там вообще был. Паре рассказывает также, что пленные немцы растворял^ несколько щепоток пороха в вине и пили эту смесь, оставаясь при этом в полном здравии. Далее Паре приводит чрезвычайно интересные рассуждения о природе возгорания и действии ударной волны, что выходит за рамки настоящей статьи, но его вывод однозначен: в составе пороха нет ничего, что бы подпадало под его понятие яда.
В более поздние годы тема яда никогда не отпускала Паре, что было связано и с ходом его личной научной мысли, и с тем, что статус королевского хирурга при французском дворе давал обильную пищу для размышлений о ядах. Я сейчас не буду касаться вопроса, где проходила грань между реальными отравлениями политических противников и мифами о возможности таких отравлений, но некоторая напряженность здесь, безусловно, присутствовала. По словам Д. Крузе, в этот период “монархическая власть... сама превратилась в мишень для актов насилия”14, и яды, оставлявшие менее очевидные следы преступления, чем пуля или кинжал, яды, маскировавшиеся под обыкновенные болезни или недомогания, не могли не быть фактором страха.
Паре, при всей его многогранности и неординарности как врача, все же был прежде всего хирургом, и уже поэтому мысль о некоем универсальном яде как первопричине всех болезней его не могла посещать: он имел дело преимущественно с болезнями другого типа. Но яды минерального, растительного и в особенности
13 Dix livres de Chirurgie. avec le magazin des instrumens necessaires a icelie: Par Ambroise Pare, premier chirurgien du Roy... P., 1564.
14 Крузе Д. Король и насилие: из истории французского абсолютизма XVI в. // Французский ежегодник, 2005. М., 2005. С. 162-163.
160
Е.Е. Бергер
почему-то животного происхождения занимали его. Помимо сочинений о военной хирургии, Паре посвятил ядам одну из глав (“О естественном яде”) своего труда15, предназначенного для обучения молодых хирургов. Есть у него и отдельная книга “Рассуждения о мумии, о ядах, о единороге и о чуме”16. Это не учебное пособие, а книга, написанная по просьбе мессира дез Юрсена, незадолго до того излеченного им. Паре очень тонко чувствовал аудиторию, и книга, написанная по заказу для неспециалиста, выглядит совершенно иначе, чем рассуждения на ту же тему, адресованные коллегам. “Трактат о ядах”, хотя и анализирует те же сюжеты, изящен и ироничен, вполне в духе французской ренессансной литературной традиции.
Обращаясь к коллегам, Паре подчеркивает17: хирург должен знать ядовитых животных, особенно тех, которые водятся в этой стране: бешеных собак, змей, аспидов, ужей (coulevres), скорпионов и других, - и уметь определить тип дурного вещества (malig-nite), который есть в этом яде, дабы лучше подобрать лекарство. Он приводит классификацию ядов соответственно симптоматике, исходя из критериев античной гуморалистики. Согласно этой концепции, яды бывают горячими и холодными, влажными и сухими. Яды “горячие” вызывают сильную боль, разъедание кожи, воспаление, лихорадку, бред, красноту и опухание глаз, большое беспокойство, бессонницу. Яды “холодные”, напротив, вызывают глубокий сон, но сильная боль может разбудить больного, он испытывает страх и дрожит всем телом, его сознание мутится и речь похожа на речь пьяного или безумного, потом все тело больного холодеет, цвет лица становится бледным или свинцовым, рвота и мокрота липкие, кровь стынет. О наличии в организме “сухого” яда говорит сухость языка и гортани, неутолимая жажда, ибо яд, сообщаясь с телом по венам, артериям и нервам, сушит и повреждает “естественную влажность”, происходят запоры и задержка мочи, сильная боль во в всем теле и, наконец, смерть. “Влажные” яды вызывают глубокий, непреодолимый сон, расслабление всех нервов, даже глаза иногда вылезают из орбит. Яды “горячие”, по утверждению Паре, убивают чаще, чем “холодные”, ибо природный жар действует более мощно, чем холод. Есть яды, которые, попав в организм в малом количестве, действуют с большой силой, как огонь на сухую солому. Пища, кото-
15 (Euvres d’Ambroise Pare. Р.. 1595 (далее: (Euvres). Р. 649-650.
16 Discours de la Mumie, de la Lincome, des Venins et de la Peste. P., 1582.
17 (Euvres. P. 625 etc.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
161
рую мы едим, усваивается нами (se convertissent en notre nature), напротив, яды, попав в наше тело, заражают все члены (rendent infectez), подобно тому, как один лишь вдох зараженного воздуха может принести чуму. Одни больные при отравлении чувствуют большое беспокойство и умирают в гневе и бешенстве, другие, наоборот, охвачены сонливостью.
Но не все яды, известные Паре, поддаются античной классификации. Он признает существование скрытых ядов (propriete occulte). Их качества скрыты, но их можно описать по разнообразию проявлений: одним больным холодно, другим жарко, одни умирают сразу, другие медленно. Древние называли оккультными, или скрытыми, свойствами (vertu) те, у которых нельзя установить естественных причин, но они известны благодаря опыту, который закрывает путь (ferme le pas) всем причинам18 19. Этот пассаж очень типичен для Паре, умницы и скептика, который всегда настойчиво подчеркивал ограниченность любого врачебного знания. В дальнейшем он не предпринимал попыток дать какие-либо характеристики “скрытым” ядам или предложить какие-либо средства против них, ограничиваясь “естественными” ядами, которые возможно и изучать, и искать пути для излечения отравлений.
Откуда происходят ядовитые вещества? Главным источником ядов Паре считает ядовитых животных. Особо отметим, что в одном ряду со змеями, скорпионами и прочими ядовитыми животными у него стоят и бешеные собаки14. Ссылаясь на античных авторов, главным образом на Цельса, Паре утверждает, что у всех видов животных наличествуют некоторые дурные качества, у одних в большей, у других в меньшей степени. Больше всего дурных качеств у тех, кто рожден от ядовитых животных: змеи, василиск, дракон, бешеная собака, скорпион и бесконечное множество других. Менее ядовиты те, которые не рождаются ядовитыми: лошадь, обезьяна, кошка, небешеная собака и другие. Хотя они не ядовиты, их укусы все же более болезненны и трудно излечимы, чем обыкновенные раны, полученные другими путями. Это случается оттого, что в их слюне содержится нечто противное нашей природе, когда слюна попадает в язву, та становится более болезненной и более резистентной к любым лекарствам. При этом опасны не только укусы животных, но и царапины, нанесенные ими. Нельзя также исключить, что и укусы людей
18 Ibid. Р. 626.
19 Ibid. Р. 625.
6. Средние века. Вып. 69(2)
162
Е.Е. Бергер
содержат некоторый яд, особенно тех, кто рыж и имеет родимые пятна по всему телу, и особенно, если кусающие охвачены гневом: слюна их ядовита! У людей другого темперамента укусы не опасны, не содержат никакого яда и легко излечиваются. А если укус нерыжего человека бывает трудно вылечить, то смертоносность достигается зубами: они мягкие и не острые, поэтому могут войти в плоть, только сильно сплющивая ее и повреждая, как при ушибах и при ранах, нанесенных камнями и палками, которые трудно лечить.
Паре отмечает, что яд живых животных сильнее, чем яд мертвых, “из-за природного жара”. Есть животные, чей яд столь опасен, что можно умереть в течение часа, от других - в три дня, например кулевры, а иногда отравленные живут и дольше, как при укусе скорпионов. Ядовитые животные, живущие в горах и сухих местах, более опасны, чем те, кто в обитает в холодных местах и у моря. Молодые животные и животные в период течки опаснее старых; самки опаснее самцов. Укусы тех ядовитых животных, которые сами питаются другими ядовитыми животными (ужи, которые едят жаб, гадюки, которые едят скорпионов), особенно опасны. Любопытными выглядят соображения Паре о том, почему собаки чаще болеют бешенством, чем другие животные: во-первых, они питаются мертвечиной, падалью и другими “испорченными” продуктами, а также пьют такую же воду; кроме того, они склонны впадать в меланхолию, если потеряют хозяина, бегают туда-сюда, чтобы его найти, от этого происходит кипение крови, переходящее потом в меланхолию, а впоследствии в бешенство20.
Механизм воздействия яда на организм, как его понимает Паре, отличается большим разнообразием. Ибо каждый яд вызывает другие последствия, и не происходят они от одной и той же причины. Не все яды поражают сразу сердце, бывает, что сначала другие члены: кантариды поражают сперва сосуды, болиголов - мозг, и т.п. В результате “оказываются испорченными жидкости нашего тела”. При этом яды убивают не только когда их принимают через рот, но также и от внешнего применения. Также и животные убивают не только укусами или царапинами,
20 Паре весьма точно описывает клиническую картину бешенства, основываясь, вероятно, на классическом определении из “Канона” Авиценны, но, в отличие от последнего, не считает больных бешенством безнадежными, предлагая разного рода местные средства (иссечения, прижигания, кровопускания, банки) и приводя примеры успешных случаев излечения, в том числе и с применением териака.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
163
но также лаем или просто прикосновением, или взглядом. Есть яды естественные, а есть искусственные, изготовляемые парфюмерами и отравителями, например те, которыми турки отравляют свои стрелы, чтобы убить врага21. Бывает отравлен и воздух, например после большой битвы или кораблекрушения, когда разлагаются тела. Воздух может также быть отравлен запахами и благовониями, которые изготовляют “злые парфюмеры и отравители”.
С вопросом о яде связан и вопрос о противоядиях. Как лечиться от укусов ядовитых животных? Все возможные контрмеры22 у Паре можно разделить на две группы: средства, призванные удалить яд из организма, и собственно противоядия, долженствующие внутри самого организма “переработать” яд, чтобы уменьшить его вредоносность. Удалением яда Паре предписывает заняться не ранее, чем на третий день. Для этого должны использоваться рвотные, слабительные, ванны. Если яд вдохнули, то надо вызвать чихание, если через пищу и питье, то рвоту, через задний проход его следует удалять клистирами, а через шейку матки - пессариями. Противоядие должно быть сильнее яда, иначе оно не подействует23. В первые дни после укуса пациенту следует воздерживаться от половых сношений, но не потому, что Паре считает яд заразительным, а чтобы жидкости и духи в теле “не двигались и не волновались” более обыкновенного, потому что в таком случае яд быстрее достигнет сердца24. По этим же соображениям Паре рекомендует в начале болезни избегать сна, так как во время сна кровь и духи возвращаются к центру тела и так яд будет доставлен в важные органы и поразит их25. А через три дня после укуса, когда ядовитость уменьшается, можно начинать очищать организм; что же касается противоядий, их следует применять сразу же и как можно быстрее. В качестве противоядия Паре рекомендует множество различных средств, например алоэ, которое он положил на стол папе Клименту, родственнику королевы-матери, отравленному парами ядовитого факела26.
21 Тема отравленного оружия здесь не будет затрагиваться напрямую, но и в этой сфере также легко предположить несовпадение сфер реального и воображаемого.
22 (Euvres. Р. 629-630.
23 Discours... Р. 41-42.
24 Ibid.
25 Discours... Р. 39.
26 Ibid. Р. 26.
6*
164
Е.Е. Бергер
Медицине позднего Средневековья было известно понятие те-риака - универсального противоядия, составленного, согласно легенде, врачом императора Нерона Андромахом. Териак представлял собой мазь, состоявшую из почти 70 компонентов, что и определяло его действенность при лечении самых разных видов ядов. Соответственно, бывало, что сфера действия териака выходила за пределы собственно яда; так, Паре сообщает, что Гален считал его действенным средством при лечении подагры27. Причем в средневековых фармакопеях приводятся разные рецепты этих териаков28. Териак, как мы видели, следовало добавлять в масло, которым прижигали огнестрельные раны. Паре не отрицал действенность териака, рекомендуя его в особенности при лечении “скрытых” ядов, представляющих собой особую трудность при излечении. “Если яд действует скрытыми качествами, прогноз и лечение очень трудны: тогда нужны противоядия, которые арабами на их языке называются безоар, или хранитель жизни, обладающие неизвестными свойствами, или особенно териак, ибо в его составе мясо гадюки, ядовитой змеи, которая по сходству субстанций притягивает яд. Они (противоядия) сопротивляются всем природным ядам от животных, растений и минералов”29. (У Паре не приводится полный рецепт териака, и нельзя сказать точно, каков был его состав, мясо гадюки, насколько мне известно, было непременной составной частью). Однако териак успешно противодействует “естественным” ядам, как животного, так и растительного и минерального происхождения, и значительно менее действенен в случае применения “искусственных” ядов, намеренно составленных отравителями. Паре подчеркивал, что сложный состав териака, в который входят вещества и холодные, и горячие, и сухие, и влажные, дает возможность использовать его против ядов любого типа. Мысль о том, что в многосоставных веществах происходят сложные химические реакции, которые могут нейтрализовать действие каких-либо компонентов или придать им совершенно новые свойства, Паре не рассматривает. Все прочие противоядия следует применять согласно доброму старому принципу: “противоположное лечится противоположным”; так, если больной чувствует жар, ему следует давать охлаждающие средства, и так далее. При этом сила лекарства должна
27 CEuvres. Р. 542.
28 Энциклопедия Брокгауза и Ефрона (Т. 32. С. 459) приводит в пример немецкую фармакопею 1535 г., в которой териак составлен из 12 компонентов.
29 (Euvres. Р. 630.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
165
быть соразмерна силе яда: если лекарство слабее яда, наступает смерть.
Но если териак, средство сложносочиненное и многосоставное, мог быть изготовлен только в медицинской среде, то существовало и “народное средство”, служившее универсальным противоядием. Этим средством считался рог единорога, растертый в порошок или кусочком. Действенность рога единорога признавалась и в народе, и при королевском дворе (“его сильно уважают короли, принцы и сеньоры, и даже народ”), и Карл IX непременно клал в кубок это удивительное средство, опасаясь отравления. Особенно приятно, что рог единорога не обязательно было принимать внутрь, как териак, а можно было просто поместить рядом с ядом, и яд обнаружится (se decouvre). Древние говорят, что короли Индии держали в кубке эти рога, из которых пили только они, и это помогало избегать всех неизлечимых болезней, и если они пили из этих кубков, то могли не бояться никакого яда. Короче, применение рога единорога сулило захватывающие дух перспективы, и не приходилось удивляться, что “рог этот дороже золота”, и Паре считает необходимым привести примерные расценки на это снадобье.
Паре не скрывает своих сомнений по поводу действенности этого чудесного средства. Едва ли не первым он пытается ввести единорога в сферу эксперимента и логического анализа. Первое, что его смущает, - невозможность идентифицировать самого единорога. “Какой он на самом деле, установить трудно, хотя никто не сомневается, что он существует”30. Его описывают Плиний, Аристотель и другие античные авторы, но их описания очень различны: одни говорят, что он похож на лошадь, другие - что на осла, оленя, слона, носорога и проч. Есть версия, что он белого цвета, но не исключено, что и черного. Некоторые говорят, что единорог и носорог - это одно и то же. Но если бы это было правдой, пишет Паре, не было бы больше сомнений относительно единорога, потому что носорог несколько раз присутствовал на публичных зрелищах римлян. А единорога на этих великолепных зрелищах не было. В амфитеатре Диоклетиана показывали огромное количество самых странных животных, то же было и во времена императора Гордиана, императора Филиппа. А единорога никогда не было, и при описаниях римских триумфов, когда перечисляются всевозможные диковинные звери, единорог ни разу не упоминается. Павсаний прямо говорит, что носорог и еди
30 Discours... Р. 68.
166
Е.Е. Бергер
норог - разные животные, у носорога два рога, а у единорога только один. Что же касается врачебной среды, то ни Гиппократ, ни Гален, ни кто-либо другой из античных классиков о единороге не упоминали.
По поводу места обитания и повадок единорога также не выработано общего мнения. Одни говорят, что этот неизвестный зверь водится в Индиях, другие - что в Эфиопии, третьи - что в новых землях, а иные совсем не могут ответить на этот вопрос. Нет согласия о его виде, цвете и нраве: одни говорят, что это самое страшное и свирепое животное из всех, и тот, кто его видел, в живых не остался; другие, напротив, считают, что он добрый и нежный, любит особенно молодых девиц. Есть мнение, что если единорог войдет в воду, она закипит, говорят, что он помогает от чумы и других ядов, но некоторые считают все это сказками. Таким образом, каждый народ по-своему представляет единорога и приписывает ему таинственные качества.
А если нет согласия относительно подлинности животного, следовательно, нет возможности установить и подлинность этого рога. Рога единорога все описывают совсем по-разному. Всюду есть рога единорога: в Венеции, в Страсбурге, в Сен-Дени, - и они совсем непохожи друг на друга. Увидев один такой “рог единорога” или то, что за него выдавалось, целиком, Паре замечает: если попытаться восстановить размер головы по такому рогу, зверь получится величиной даже не со слона, а с большой корабль. Вероятно, это большое морское животное (гравюры из книги Паре изображают нарвала). По мнению медика, единорог еще не открыт или, по крайней мере, встречается так редко, что это обман - продавать рога единорога, поскольку это явно не они.
Следующая группа контраргументов против тезиса о целебности единорога лежит в сфере не книжного знания, но чистого опыта. Паре несколько раз проводил опыты с рогами, якобы принадлежащими единорогу, и не видел никакого эффекта. Говорили, что если его опустить в воду, этой водой нарисовать круг на столе, потом поместить в этот круг скорпиона или паука, то они умрут, и не смогут выйти из круга. “Я пробовал несколько раз, и это ложь. Они прекрасно выходили из круга и не умирали”. Другие полагали, что если рог единорога поместить в воду и кипятить ее, из нее будут выходить капельки, подобные жемчужинам. “Говорю, что это же самое будет и с рогами быка, козла, барана, любого другого животного, с бивнями слона, одним словом с любыми пористыми телами: воздух будет выходить, давая мес
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
167
то воде, и будут такие пузырьки”. Еще говорили, что если дать его проглотить голубю или курице, отравленным мышьяком или другим ядом, они не почувствуют никакого вреда. “Это также ложь, как показывает опыт”. Считалось, что рог единорога запотевает в присутствии яда. “Но это невозможно, поскольку это эффект, проистекающий от изгоняющей силы (vertu expultrice). А у рога нет такой силы: все блестящие вещи, стекла, зеркала, мрамор от небольшого количества влаги, которую они получают даже от холодного и сухого воздуха, кажутся запотевшими, но это не настоящий пот. Ибо пот - это эффект живой вещи. Рог единорога - это не живая вещь, но если его отполировать, запотеет”. Существовало также мнение, что если его поместить в огонь, он распространяет запах мускуса. “Опыт показывает, что это все не так”. Впрочем, всегда оставалось сомнение, что “возможно, рога, которые я испытывал, - не настоящие .рога единорога”31.
В позднейшем (1585) издании “CEuvres” Паре рассказывает об опыте более радикальном. Карлу IX привезли в подарок из Испании безоар. На вопрос короля, возможно ли, чтобы безоар помогал от всех ядов, Паре ответил отрицательно и предложил провести опыт на каком-либо преступнике, приговоренном к смерти. В Шатле обнаружился повар, укравший два серебряных блюда в доме своего хозяина и приговоренный за это к виселице. Этому повару предложили опробовать на себе яд вместе с безоаром и обещали сохранить жизнь в случае, если опыт будет успешен. Повар с радостью согласился, заявив, что предпочитает умереть от яда в тюрьме, а не на виселице прилюдно. Он принял яд, “сделанный неким аптекарем”, и сразу вслед за ним - безоар. Безоар не помог - несчастный умирал в страшных мучениях. Паре пытался ему помочь, но было слишком поздно, он умер, крича, что предпочитает виселицу. При вскрытии желудок умершего оказался черным и высохшим. Король, убежденный поставленным опытом, распорядился безоар сжечь32. Неизвестно, однако, относилось ли разочарование короля к этому конкретному безоару или же он перестал употреблять их вообще (первое более вероятно).
Все вышеизложенное дает Паре возможность твердо назвать лечение рогом единорога суеверием (superstition). “На вопрос, обладают ли рога единорога качеством против ядов, я говорю: нет”33. Это доказывается опытом, авторитетом и разумом.
31 Ibid. Р. 46-Л7.
32 Pare A. (Euvres compldtes. Т. III. Р. 341.
33 Discours... Р. 39—42.
168
Е.Е. Бергер
К теме единорога примыкает другая тема, весьма болезненная для Паре и пронизывающая все его творчество. Это тема шарлатанов и лгунов. На Мосту Менял проживала некая почтенная дама, продавщица рогов единорога. Ассортимент рогов в ее лавке был весьма велик: кусочки рога разного размера, молодые и старые, один кусок особенно большой, в серебряной оправе. Одна бедная женщина попросила у нее воду с рогом единорога, чтобы вылечить ребенка. Та дала вместо этого просто воду из реки. Через десять или двенадцать дней эта бедная женщина пришла благодарить, сказав, что ее ребенок полностью излечился. Значит, речная вода ничем не хуже, чем вода с рогом единорога. А рога эти, якобы единорога, она продавала дороже золота (Паре приводит расценки). Так и один немецкий врач продавал папе Юлию III рог единорога за 12 тыс. экю, как пишет флорентийский врач Андреа Баччи в книге о единороге. “Но оставим этих почтенных купцов, вернемся к опыту”.
Придя к выводу о бесполезности единорога, Паре не мог не проконсультироваться с коллегами, и результаты были самые неожиданные: “Многие ученые медики, люди почтенные, богобоязненные, разделяют мое мнение”. Королевский врач Дюре в ответ на вопрос о роге единорога, ответил, что, по его мнению, рог единорога не помогает от ядов. Однако же он не осмеливается заявлять об этом вслух, ибо существует множество ученых докторов, которые его и слушать не будут. Другой врач короля, Шаплен, на вопрос, зачем король кладет в кубок рог единорога, боясь яда, ответил, что сам в силу рога не верит, но эта мысль настолько укоренилась в умах государей и народа, что если он перестанет это применять, на него все ополчатся.
Паре четко формулирует физиологический механизм действия противоядия. Яду сопротивляется сердце, и поэтому противоядия должны его укреплять. Ничто лучше не укрепляет сердце, чем хороший воздух и хорошая кровь. А в роге единорога нет никакого воздуха, даже запаха, или есть лишь совсем немного, т.к. он земной и сухой. Также он не может превратиться в кровь, в нем нет ни плоти, ни сока. У него нет никаких свойств, чтобы укреплять сердце от ядов. Фиалки, розмарин, митридат, териак, амбра, мускус и многие другие средства; даже хорошее вино и уксус - они все имеют аромат и помогают жизненным духам. А олений рог, слоновая кость и другие не имеют аромата, но помогают сердцу земной субстанцией: укрепляют вены и артерии, чтобы по ним яд не дошел до сердца.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
169
Предположим, говорит Паре, что рог единорога помогает от некоторых ядов, “чему я верю с сожалением”. В таком случае он может помогать либо “явными качествами”, либо “скрытыми способностями”. Если этот рог обладает “явными качествами”, то он может действовать только по принципу “contraria contrariis”, т.е. горячим против холодных ядов и наоборот. Если же он лечит “скрытыми качествами”, то помогает только от оккультных ядов. Яды отличаются чрезвычайным разнообразием: ядовитыми могут быть испорченный воздух, молния, гром, звери, растения, минералы, яды могут изготовляться искусством злых обманщиков, отравителей и парфюмеров - все это разные вещи.
Вывод Паре выглядит вполне логичным: “Если каждый случай излечивается своей противоположностью, как наш дорогой и любимый (notre chere et bien aime) единорог может быть хорош против всех ядов?”34 При этом те сомнения, которые не дают возможности Паре поверить в целебную силу рога единорога, должны, по идее, распространяться на териак: как же одно средство поможет против всех ядов? Но многосоставность териака снимает для Паре эту проблему.
Теперь остановимся вкратце на другом предполагаемом виде ядов. Книга Паре о чуме, написанная по заказу магистрата города Парижа35, заслуживает отдельного большого исследования, но я остановлюсь вкратце на его понимании механизма заражения -понимании, в отличие от казуса с порохом, вполне типичном для XVI в. Патогенез чумы объясняется Паре проникновением в организм “чумного яда”. (Рог единорога от чумы не помогает, замечает походя Паре.) Итальянский врач Джироламо Фракасторо, основатель учения об инфекционных заболеваниях, в эти же годы проводит различия между контагией (заражением) и ядом. В 1546 г. увидел свет его трактат “О контагии, контагиозных болезнях и лечении”, где впервые предпринимается попытка создать теорию эпидемических болезней, которые он объясняет существованием неких невидимых веществ (семян контагии), способных перенести заражение. Если у Паре, как и у большинства его современников, в объяснении механизма заражения ключевое слово все-таки “ЯД” (venin, poison), то у Фракасторо -“ГНИЕНИЕ”. Говоря об укусах бешеной собаки, Паре также употребляет слово “яд”, а Фракасторо - “контагий”36. Фракасторо
34 Ibid. Р. 39.
35 Traitd de la peste, de la petite verolle & rougeolle. P., 1580.
36 Ibid. P. 71.
170
Е.Е. Бергер
формулирует следующим образом: “Яды не могут ни вызвать гниение, ни породить в другом существе то же начало и те же семена, какие были в первом; доказательством этому служит то, что отравленные не контагиозны для других”37.
Классификация ядов Фракасторо имеет ряд явных параллелей с классификацией Паре, причем в обоих случаях налицо античные корни их представлений. “Существует два рода ядов: одни умерщвляют посредством духовного качества, как яд большинства змей или взгляд катаблефы38; другие же действуют посредством материального качества. Те, которые действуют духовными качествами, хотя и могут разрушить живое существо, изгоняя из него природную теплоту и причиняя невыносимую тоску, все же не могут породить ничего, подобного себе, так как всякое рождение совершается посредством первых качеств. Поэтому мы не видим, чтобы отравленные когда-либо выделяли что-нибудь подобное тому, что выделяют гадюка и василиск”39.
Яды, действующие “материальными качествами”, Фракасторо делит на теплые и холодные, такие как опий или белена. “Теплые и жгучие все в основе сухи, отчего они способны скорее жечь, чем вызывать гниение и создавать контагий. И если называют некоторые из них гнилотворными, то это название необоснованно: они просто едкие... Собственно едкими называются такие, как мышьяк, аурипигмент, змеиный яд, кантариды; они вызывают не гниение, но ожоги, и то, что испаряется из них, не может быть семенами контагия из-за своей сухости. По этой причине, теплые и жгучие яды не контагиозны; яды же холодные и оглушающие обычно не могут вызывать гниения, вследствие чего они также не могут вносить контагий”40.
Но, по-видимому, величайшим врачевателем XVI в., активно оперировавшим понятием яда. был Теофраст Парацельс, понимавший сущность болезни принципиально иначе: “Без яда болезней не бывает. Ибо с отравления всякая болезнь начинается, от отравления же заканчивается, случается она внутри тела или же в ране. И когда уразумеешь ты это, то откроется тебе, что есть более пятидесяти болезней, а кроме них еще пятьдесят, друг от
37 Фракасторо Дж. О контагии, контагиозных болезнях и лечении / Под ред. КМ. Быкова. М., 1954. С. 35.
38 Катаблефа - мифическое чудовище, описанное Плинием Старшим: его взгляд нес смерть, но оно не было ядовитым в том смысле, как ядовита змея.
39 Фракасторо Дж. О контагии... С. 35.
40 Там же. С. 36.
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
171
друга отличных, все от мышьяка происходят; еще более того -от соли, еще более - от ртути, а от красного мышьяка и от серы -и того больше”41. Но имеются в виду не совсем химические элементы, а астральные сущности: “ищи субстанцию, вызывающую хворь, а не довольствуйся видимой причиной”42, поскольку “нет никакого яда в самом теле, но есть он в том, чем мы питаемся. Тело сотворено совершенным, а вот пища - нет. Все прочие животные и плоды служат нам пищей, но они же и ядовиты для нас. Однако сами по себе они не ядовиты, ибо сотворены так же совершенно, как и мы, но ядовиты они для нас, когда употребляемы в пищу, ибо что отравляет нас - для них вовсе ядом не является”43. “То, что полезно в нашем питании, - отмечает медик, - за собой яды скрывает. А значит это, что во всем присутствуют essentia и venenum: и эссенция нас поддерживает, а яд - вызывает болезни. Ибо порою алхимик (преобразователь веществ в организме) свою работу выполняет не очень хорошо и отделяет полезное в нашем питании от вредного с недостаточным тщанием, и случается тогда в смеси полезного с вредным гниение, и получается несварение. Все болезни, происходящие от ядовитой сущности, начинаются с несварения. И там, где пищеварение нарушено... случается от этого загрязнение, а оно есть мать всех хворей, ибо тело от него отравляется... нет такого гниения, которое не случалось бы от яда”44. Итак, яд вызывает несварение, основа большинства болезней - неправильное питание. Парацельс заключает в “Семи защитах”: “Все есть яд, и нет ничего, что бы не было ядом: лишь доза делает вещи неядовитыми. Например, любая пища и любое питье, если употреблять их сверх дозы, ядовиты”45. Он приводит пример с териаком, который создан, по его мнению, из змеиного яда, но может быть полезен, хотя и содержит яд. Для Парацельса это было особенно важно, ибо в своей фармакопее он успешно применял ртуть, ядовитую субстанцию, и другие подобные вещества.
Изучение текстов, посвященных ядам, приводит к неожиданным выводам. Во-первых, Иероним Бруншвиг, выдвинувший мысль о ядовитости пороха, был. как оказывается, прав, если
41 Парацельс Т. Medicina // О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах и прочих духах. М., 2005. С. 274.
42 Там же. С. 274-275.
43 Там же. С. 276.
44 Там же. С. 278-279.
45 По изданию: Four Treatises of Theophrastus von Hohenheim called Paracelsus. Baltimore, 1941. P. 22.
172
Е.Е. Бергер
применять к его концепции критерии Парацельса, и совершенно не прав, если исходить из аргументов Паре. Во-вторых, Фракасторо, различая инфекцию и яд, имеет в виду не механизм воздействия. а механизм передачи. А понимание механизма воздействия яда на организм вызывало наибольшие сложности.
Паре и Фракасторо при рассмотрении ядов оперируют четкими делениями на “плюс-минус”: ядовито, менее ядовито, безвредно. Парацельс исходит из некоторой медицинской диалектики, и он по большому счету прав. Ясно, что и Паре, и Фракасторо при классификации ядов находятся в рамках античной гуморалист-ской парадигмы, а Парацельс - вне ее, хотя “набор” ядов, которым оперирует Парацельс, примерно такой же. Ту самую серу, первоэлемент Парацельса, причину болезней и целебную сущность46, Паре воспринимает только как составляющую часть пороха, не ядовитую саму по себе.
Итак, три медика выдвинули три гипотезы понятия “яд”, находящиеся на трех различных уровнях медицины. Паре был практик и клиницист, и его интересовал не столько механизм действия яда, сколько практические выводы: имело ли место отравление и какая тактика лечения требуется в каждом конкретном случае. Фракасторо был гениальным теоретиком, предположившим наличие невидимых “семян” контагии за столетие до изобретения микроскопа и за два века до начала научной микробиологии. Парацельс, философ, астролог и мистик, обладал поразительным химическим чутьем, и его картина мира, допускавшая взаимные превращения элементов, привела его к одному из фундаментальных положений современной медицины: “все есть яд и все есть лекарство”.
Слово “яд” в медицинских трудах XVI в. включало два понятия: в узком смысле это отравляющее вещество, токсин, и понятие о нем сложилось смутное и неоднозначное; множество болезней объяснялось наличием яда, и только Фракасторо в XVI в. отличает яд от инфекции. Попытки “структурировать” понятие яда делаются, если можно так выразиться, “методом исключения”: Паре выводит из сферы ядовитого только порох, Фракасторо -инфекции. Но в широком смысле яд понимался как вредоносное начало вообще, и в таком контексте его используют даже врачи, например, Паре, говорящий о “чумном яде”. Никто из них не сомневался в существовании воображаемых, нематериальных ядов
46 “Лечение водянки... осуществляется... серой, поглощающей влагу, подобно солнцу” {Парацельс Т. Medicina. С. 258).
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.
173
вроде змеиного взгляда. Это принципиально. Яд для средневекового человека (тем более придворного, каким был Паре) - главный “фактор страха”, что отчетливо видно и в случае с “ядовитостью” пороха47. Поразительно, что все три противоречащих друг другу тезиса (порох не есть яд; контагий не есть яд; все есть яд) стали неотъемлемой частью современной медицины и легли в основу современной хирургии, микробиологии, химии.
Общественное сознание говорило о яде вообще. Врачи логично пытались определить и классифицировать яды: Паре и Фракасторо по механизму действия, Фракасторо еще и по механизму передачи. Это привело их к сужению и конкретизации понятия “ядовитого”, а Парацельс шел другим, антигаленистским, путем -он расширял понятие яда до невообразимых пределов. “Все есть яд и все есть лекарство”. Современная медицина не может с ним не согласиться.
47 В XIX в. было наоборот: когда открытия Пастера и Коха в бактериологии озарили медицину ослепительным светом и триада Коха показалась ключом, открывающим все замки, врачи пытались все болезни объяснить инфекцией.
Le Goff J., Truong N. UNE HISTOIRE DU CORPS
AU MOYEN AGE. Paris, 2003;
HISTOIRE DU CORPS / Sous la dir. de
A. Corbi, J.-J. Courtine, J. Vigarello.
Paris, 2005. Vol. 1: DE LA RENAISSAINCE AUX LUMIERES.
Ле Гофф Ж., Трюон Н. ИСТОРИЯ ТЕЛА
В СРЕДНИЕ ВЕКА. Париж, 2003;
ИСТОРИЯ ТЕЛА / Под ред. А. Корби, Ж.-Ж. Куртин, Ж. Вигарелло.
Париж, 2005. Т. 1: ОТ РЕНЕССАНСА
ДО ПРОСВЕЩЕНИЯ.
Почти в одно время появилось два издания: небольшая книга Ж. Ле Гоффа и Н. Трюона, а также трехтомное издание, где исследуется отношение к телу от раннего Нового времени до XX в.
Ж. Ле Гофф начинает свою работу с утверждения, что история тела - одна из самых больших лакун в историографии и что традиционная историография избегала этого сюжета, имела характер “бестелесный”. Тела королей, святых, государственных деятелей, о которых писали историки, были лишь “символами и изображениями”. История тела появлялась лишь как курьезный эпизод, и исследование Мишле о фистуле Людовика XIV было скандальным исключением. Едва ли есть другая проблематика в исторических исследованиях, где XX век, начиная с первого поколения школы “Анналов", совершил переворот такого масштаба. Рубежом стала одна из самых известных работ М. Блока “Короли-чудотворцы”, невероятно расширившая понимание того, что входит в сферу профессиональных интересов историка. Знаменитое выражение Л. Февра о крестьянах, “пахавших хартиями вместо плугов”, подразумевает, по сути, то же самое. В исследованиях самого Ж. Ле Гоффа постоянно акцентируется телесное начало. Поэтому книгу Ж. Ле Гоффа и Н. Трюона можно понимать как попытку свести воедино все, что сейчас известно о сфере телесного в Средние века.
“Отношение к телу - центральный вопрос цивилизации”, -писал Ж. Куртин. Историкам XX в. приходилось долго и сложно доказывать, что человек - существо не только социальное, но в
Le Goff J.. Truong N. Une histoire du corps au Moyen Age.
175
первую очередь все же биологическое, растущее или стареющее, болеющее, умирающее, с определенными системами питания, гигиеническими представлениями, и этим биологическим константам приходилось соотноситься с той или иной социальной структурой. Ведь сами историки выросли в той же культуре, где дихотомия тела и души внушается с детства, и этот барьер, наверно, им было нужно преодолеть сначала в себе. “Тело имеет свою историю”, - пишет Ле Гофф, и с ним трудно не согласиться. Историографический анализ, проделанный Ж. Ле Гоффом и Н. Трюо-ном, - одна из самых больших удач исследования. Знаменитые ученые, историки и социологи, филологи и этнологи, формулируя это или нет, вносили свой вклад в становление “истории телесного”. М. Бахтин, изучавший карнавал, Н. Элиас, задававшийся вопросом о становлении норм поведения, М. Фуко, поставивший вопрос о “помещении тела в политическое поле”, основатели школы “Анналов” М. Блок и Л. Февр, Э. Дюркгейм, Ж.-Кл. Шмидт, М. де Серто - все они внесли вклад в изучение того, что авторы называют “историей тела в Средние века”.
Ни в какой другой цивилизации вопрос о “смысле тела” не имеет такого болезненного характера, как в европейской. Понятно, почему ключевыми словами работы Ле Гоффа и Трюона являются “противоречие”, “двойственность”, “амбивалентность”. Этой двойственностью отличаются все понятия, имеющие отношение к сфере телесного: красота и уродство, болезнь и здоровье, голод и сытость, чистота и грязь и многие другие.
Одно из главных противоречий средневекового общества -это противоречие между телом и душой. С одной стороны, тело презирается и осуждается. Христианской цивилизации присущ страх перед телом, особенно женским. Корни такого репрессивного отношения к телу авторы находят в поздней Античности. Спасение в христианстве идет через умерщвление плоти. Карнавальная культура Запада - это попытка “телесного реванша". Но в то же время тело прославляется средневековым христианством, ибо для него главное событие мировой истории - воплощение Иисуса. Сын Человеческий явился на землю во плоти, и неотъемлемая часть христианской жизни - поклонение телу Христову, поэтому тело находится на недосягаемой высоте. “Прославление” тела начинается, по Ле Гоффу, в XIII в.
Одной из характерных особенностей Средневековья Ж. Ле Гофф считает табу на сперму и кровь (заметим, что историки медицины, в первую очередь Д. Жакар, придерживаются Другой точки зрения, и их аргументы убедительны). В этой циви
176
Е.Е. Бергер
лизации регулируется смех; он считается подозрительным, ограничивается, лишь Франциск Ассизский - “святой, умевший смеяться”. Зато слезы считаются ценностью и даром Божьим.
Средневековье регулирует и сны, предпринимая попытки их контролировать. При этом средневековая традиция различает сны и видения. Сны находятся под наблюдением, и советы не переедать на ночь, не пить слишком много вина - не столько правила гигиены, сколько “профилактика” дурных снов. Видения же могут быть формой общения с Богом.
В разделе “Жить и умирать в Средние века” авторы анализируют характерные для Средневековья варианты деления жизни на возрасты и отношение к ним. Отсутствие особого интереса к детям, малое проявление родительской любви считается типичным для раннего Средневековья, что связывают с особенностями демографической ситуации, достаточно высокой рождаемостью и в то же время громадной детской смертностью. Место ребенка в обществе становится более значимым приблизительно с XIII в., тогда смерть ребенка часто описывается как большое горе, на миниатюрах появляются детские игрушки, тогда же вырабатывается учение о “лимбе”, куда попадают некрещеные младенцы. Отношение к старости отличалось двойственностью, почтение смешивалось с презрением; особенно негативно относились к старым женщинам, всегда подозреваемым в колдовстве.
В главе “Болезнь и медицина” авторы приходят к выводу, что Черная смерть XIV в. принесла в Европу “смерть нового типа”, внезапную и дикую. Эта болезнь идентифицировалась со смертью, ибо лечения не было. Это привело к глубокому кризису профессии врача, их корпорация входит в противоречие с корпорацией хирургов. На примере другой эпидемии - проказы - авторы показывают, что в средневековом сознании болезнь имела большое сходство с ересью - “болезнью души”. Поэтому больной воспринимался двояко: как грешник и как страдающий человек.
В основе медицинских теорий Средневековья лежит античная гуморальная теория. Хотя средневековая медицина всегда считалась в историографии временем стагнации по сравнению с медициной античной, авторы утверждают, что вопрос несколько сложнее. Многие медицинские открытия в эту эпоху происходили “под маской Галена”, т.е. врачи, вводя в практику новый метод лечения или медикамент, ссылались на якобы существовавший текст классиков медицины, где описано это средство. Ж. Ле Гофф и Н. Трюон также пытаются избавиться от стереотипа, что в средневековой Европе запрещались анатомические вскрытия.
Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au Moyen Age.
177
He существовало документов, запрещавших эту практику, и на медицинских факультетах вскрытия практиковались, хотя и в ограниченном объеме. Но все же средневековая медицина в европейской истории - шаг назад по сравнению с предшествующим периодом. Практиковавшаяся диагностика по моче и пульсу имела мало связи с реальными патологическими процессами; в прогностике непременно применялась астрология.
Авторы подчеркивают важное отличие средневековой культуры от современной в таком вопросе, как страх смерти. После исследований Ф. Арьеса стало ясно, что этот страх приобретает различные формы. Так, в отличие от нашей эпохи, когда человек испытывает страх главным образом перед предсмертными мучениями и долгой агонией, в Средние века страшнее была внезапная смерть, т.е. смерть без покаяния и причастия. Ж. Ле Гофф напоминает, что для средневековой европейской цивилизации характерно постоянное “присутствие мертвых”, проницаемая граница между жизнью и смертью, что делало возможным участие умерших в жизни живых.
К числу вопросов, входящих в историю телесного, относится изменение режима питания. Средневековая Европа была местом встречи двух культур питания: античной “цивилизации зерна” и варварской “цивилизации мяса”. Конечно, этот тезис грешит излишним схематизмом, но рацион европейца формировался именно из этих двух составляющих. Ж. Ле Гофф напоминает об оппозиции голода и переедания, о постоянном страхе перед голодом и одновременно мечте о пищевом изобилии, о возникновении культуры пира. К этой проблематике примыкает вопрос о манерах поведения, о чистоте тела, ценившейся значительно меньше, чем в Античности, хотя в некоторых местах, прежде всего в Италии, бани сохранялись и в Средневековье. (“Водобоязнь” пришла позднее, в раннее Новое время.)
К проблематике питания примыкает проблематика поведения. В средневековом обществе ставилась задача “цивилизовать тело”, т.е. привить ему то, что называлось хорошими манерами. Сюда входили правила поведения, прежде всего застольного, подобающая одежда и многое другое. Авторы называют Средневековье “цивилизацией жестов”, напоминая вывод Ж.-Кл. Шмидта, что “говорить о жестах - значит говорить о теле”.
Особый раздел книги посвящен метафорическому пониманию тела, характерному для Средневековья. Главным образом это восприятие человека как микрокосма, разработанное в первую очередь теологами Шартрской школы. Особые функции
178
Е Е. Бергер
приписывались отдельным частям тела. Функция управления принадлежала голове, местонахождению не только мозга, но и души и жизненной силы. Авторы останавливаются также на политическом использовании телесной метафоры: в терминах тела понималось государство, город, система управления - король считался “головой” политического тела.
История тела относится к сфере “медленной истории”, как и история идей, ментальностей, институтов, даже техники и экономики. Тело изменяется в своей физической реальности, в своих функциях, в сфере воображаемого. И хотя такие явления, как, например, Черная смерть, относятся к “быстрой”, “событийной” истории, история тела в целом знает мало событий и еще меньше революций. Постепенное исчезновение спорта и театра, “аграрная революция” Х-ХП вв., запрет наготы и другие факты того же ряда должны изучаться на большом историческом отрезке.
Книга Ж. Ле Гоффа и Н. Трюона имеет скорее не исследовательский, а просветительский характер. В круг вопросов о теле и телесности, несомненно, входит режим питания, понятия красоты и уродства, чистого и нечистого, здоровья и болезни. Для авторов очевидно, что проблема лежит в двух плоскостях: собственно тело и тело как метафора. Это попытка свести воедино весь огромный комплекс исторических знаний относительно тела и телесного. Фундаментальных открытий в книге не содержится, но тем не менее такая постановка вопроса оказывается плодотворной, а книга небесполезной, ибо акцентирует внимание на том круге вопросов, который многие историки не считают нужным держать в голове.
Вскоре после появления книги Ле Гоффа и Трюона вышло в свет трехтомное издание, прослеживающее отношение к телу и проблему телесного в Европе XVI-XX вв. Первый том этого издания является плодом работы большого коллектива, в который вошли и историки медицины (такие, как недавно скончавшийся Р. Портер), и исследователи, интересующиеся “точками пересечения” медицины и истории, как Ж. Вигарелло, автор ряда монографий о медицинских практиках Нового времени, представлениях о чистом и грязном и пр. Авторы рассматривают такие проблемы, как эволюция отношения Церкви к вопросам тела в раннее Новое время, правила поведения, игры и спорт, становление новой медицины, возникновение физиогномики, отношение к телу короля и понятие сакрального.
Анализ проблемы телесного начинается главой “Тело, Церковь и святое” (Ж. Желис), в которой автор, используя богатый
Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au Moyen Age.
179
материал, в том числе иконографический, показывает, как Церковь определяла сферу телесного. В этой главе можно найти много перекличек с книгой Ж. Ле Гоффа и Н. Трюона, но исследование Желиса ставит и другие вопросы, в частности - различии в восприятии телесной природы Христа католической и протестантской иконографией. Еще в Средние века складываются определенные каноны изображения тела Спасителя. При изображении распятия художники XVI-XVII вв. не только натуралистически подчеркивали раны, нанесенные Христу, но пытались изобразить скрытые страдания, “сердце, раненное любовью”. Контрреформация осуждала эти образы Воплощения, считая их слишком акцентирующими человеческую природу Христа. Ответом на вопрос, как выглядел Христос, равно как и доказательством его материального воплощения стал плат Вероники, и эта тема все более распространяется в искусстве XVI-XVII вв. Прослеживается также история изображения СтрастЬй и Arma Christi: креста, копья, венца, гвоздей.
Стремление “приобщиться к Христу”, “слиться с Христом” было характерной чертой эпохи. Время благоприятствовало “игре в мучеников”: христианские миссии вели свою деятельность в Азии и Америке, продолжалась война с Турцией. Отсюда рост интереса к теме бичевания Иисуса, к стигматам. Но Христос мыслился и как врачеватель, на аптеках изображались сцены распятия. Само тело Христово есть средство исцеления, приобщение к нему достигается через евхаристию. Но при этом авторы приходят к выводу, что на рубеже XVI-XVII вв. наступает кризис европейского сознания, а также кризис сознания тела: человек болезненно вырывается из-под влияния коллективного тела. Это цена за рождение современного человека. Сформулирована задача укреплять здоровье и продлевать земное существование.
Исследователи отмечают разницу в отношении к телу в католической и протестантской традициях. Католики подчеркивают изначальное несовершенство тела и неизбежность страдания (роды - наказание за грех Евы и пр.). Для протестантов важно найти средства для преодоления трудностей, принять свою судьбу. Здоровье и отсутствие страдания понимаются как условие для успешного развития личности. Протестанты не презирают тело и заботятся о нем, при родах зовут акушера, при болезни - врачей.
В разделе “Тело в обществе” (Н. Пеллегрен) проводится мысль о том, что в европейской культуре Нового времени большое внимание уделялось помещению тела в определенный социальный контекст. Тело официально презирается, пока не “циви
180
Е.Е. Бергер
лизуется” с тем, чтобы через определенные нормы поведения стать частью корпорации. Вырабатывается режим питания, правила поведения за столом, предъявляются строгие требования к внешнему виду. Танец - упорядоченная система движений - был одним из “уроков дисциплины”. Обучение тела стало неотъемлемой частью педагогики. Дети слышали требования: “сядь как следует”, “держись прямо”. Они должны были привыкать стоять подолгу на коленях во время длинных и тяжелых церковных служб. В большей степени, чем для Средневековья, для Нового времени характерна боязнь обнаженного тела: моралисты предостерегают от опасности совместных купаний. Место мытья занимает “сухой туалет”, т.е. обтирание тела чистым полотном. Внешний вид тела выступает как язык, некий код, понятный современникам. Отсюда большая разница в одежде у представителей разных сословий и ремесел. Тело в одежде становилось объектом идентификации.
В главе “Тело и сексуальность” (С. Матье-Гриеко) отмечается, что в историографии последних лет наибольшее внимание уделялось двум направлениям: правовой стороне брачно-семейных отношений, а также изучению тела как агента или жертвы. Автор на основе архивных материалов анализирует вопросы социализации молодежи посредством вступления в братства, религиозные или светские. Распространенными и ритуализованными формами общения служили различные процессии, а также спектакли, игры, карнавалы. В брак вступали по выбору родителей; но возможны были инициатива мужчины и помощь свахи. Сватовство предполагало необходимые церемонии: подарки, визиты, записки и пр.
В XVI-XVII вв., на фоне общего повышенного внимания к знакам и символам сформировалась наука о “телесных знаках” (глава “Зеркало души”). Старая астрологическая традиция восприятия тела как микрокосма продолжала свое существование (достаточно вспомнить Парацельса), но дополнилась физиогномикой, из которой впоследствии вырастет не только френология, воспринимающаяся сегодня как курьез, но и вся медицинская семиотика - учение о внешних проявлениях внутренних болезней.
Большой раздел исследования посвящен медицине. В главах “Вскрытия и анатомия” (Р. Мандресси) и “Тело, здоровье, болезнь” (Р. Портер, Ж. Вигарелло) речь идет об изучении человеческого тела, практиковавшемся как художниками, так и врачами, о том значении, которое получали регулярные анатомические исследования. Авторы анализируют не только научную, универ
Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au Moyen Age.
181
ситетскую медицину, но и такие ее формы, как традиционная и народная медицина, чье значение не уменьшалось, поскольку эти формы были куда более доступны в повседневной жизни. В медицинской теории на смену гуморализму постепенно приходит теория “фибр”, которые с момента изобретения микроскопа считаются мельчайшими единицами человеческого организма.
Из всего проанализированного материала можно составить представление о том, что понятие тела состоит из самых разных аспектов и что само слово “тело” имеет много значений. Специфика европейской цивилизации состоит в том, что в сфере отношения к телесному на каждый тезис находится свой антитезис. Тело греховно - но и прекрасно; обжорство - грех, но и удовольствие; болезнь - кара за грехи, но и знак избранности. Такой резкой противоположности, кажется, не знают другие цивилизации. Это многое объясняет в европейской культуре, в психологических особенностях европейского человека. Наличие трудов по истории тела доказывает, что тема тела и телесного разработана в историографии, но ее нельзя считать закрытой. Очень полезно читать эти книги сразу, одну за другой, чтобы видеть ту эволюцию, которая происходит в отношении к телесному в европейской культуре от раннего Средневековья до Нового времени и далее -до XX в., что выходит за рамки этой рецензии. Исследования в этой области продолжаются и становятся почти традиционными: летом 2008 г. в Париже состоится коллоквиум на тему “Кровь в средневековой Франции”.
Е.Е. Бергер
КОРПОРАТИВНЫЕ ДИСКУССИИ
Н.А. Селунская
ФИСКАЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ XIII-XVIII вв.:
КРИЗИС ДИСКУРСА И УСПЕХ КОНГРЕССА ПО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ
(La Fiscalita nell’economia Europea. Secc.
XIII-XVIII - Fiscal Systems in the European Economy from the 13th to the 18th Centuries)
Несмотря на то, что формы экономической активности существуют в любых сообществах, являясь важной частью их жизни и развиваясь по особым правилам, экономические структуры в истории стали изучаться сравнительно недавно. Работы по истории экономики оставались редким новаторством в век, когда экономика стала признаваться определяющим фактором жизни. Актуальность темы должна была обеспечить триумф экономической истории, однако даже в кругу специалистов-историков работы пионеров исторической демографии и истории экономики долго не были известны и не воспринимались как дисциплина.
В некоторой степени это можно объяснить тем, что усилия исследователей истории экономики оставались разрозненными, а их установки и язык изложения материала весьма отличались друг от друга. Но. определяясь ли общими традициями развития национальных историографий, находясь ли под влиянием историографических течений сопредельных стран, научные школы историков, занятых исследованием роли экономической жизни в контексте юридической и институциональной истории прошлого, оформились. На рубеже XIX и XX столетий в Германии и затем в Италии развитие экономической истории было весьма продуктивным, тогда как во Франции, по признанию Пьера Тубера, проблемой являлось даже знакомство с зарубежной историографией по экономической истории Средне-
Фиксальные системы европейской экономики XII1-XVIH вв.
183
вековья1. Однако там, где история экономики получила развитие, четко обозначилась ее связь с либеральными идеями (неортодоксальным марксизмом, в частности) и с вниманием к актуальным экономическим процессам. В Италии, под влиянием немецких историков, медиевистами были сделаны попытки синтезного изучения экономических и юридических систем прошлого, главным образом применительно к истории городских и сельских коммун Средневековья и раннего Нового времени. Но призыв учитывать важность экономического развития средневековых сообществ долгое время не был подкреплен серьезной технической основой исследований. Даже работы виднейших ученых своего времени, либеральных профессоров Дж. Вольпе и Р. Каджезе отличались скорее интересом к истории экономической жизни, чем применением методов ее изучения. Видимо, это была лишь репетиция включения экономической истории в круг признанных научным сообществом дисциплин.	п
Экономическая история как самостоятельная сфера исследований, учитывающая множество сопряженных с экономической жизнью контекстов, оформилась в 60-е годы XX в. Она стала читаться в виде лекционных курсов там, где ранее были лишь традиционные историко-филологические факультеты. Стали проводиться конгрессы экономической истории, и в том числе - специальные конференции по истории экономики и общества позднего Средневековья и раннего Нового времени.
Экономическая история стала претендовать на особую роль -синтез достижений гуманитарных дисциплин с естественнонаучными, что позволяло поднять исторические (в том числе и медиевистические) штудии на новый уровень исследования и описания исторических объектов. Рост авторитета экономического направления в историографии продолжался по крайне мере до конца 80-х - начала 90-х годов.
Интересно, что положение вещей стало меняться именно тогда, когда политика продемонстрировала свою власть над экономикой, вмешиваясь в экономические процессы. С началом нового столетия оказалось, что и сами отцы-основатели форумов по истории экономической жизни Средневековья и Нового времени, верные адепты экономической истории, разочаровались в воз
1 Тубер П. История структур средневековья // Средние века. М., 2007. Вып. 68 (1). С. 81: “Для людей моего поколения это не разумелось само собой: немецкая историография не была известна. Историки ничего не слышали о Карле Лампрехте, великом исследователе средневековой экономической истории, они не знали кто такой Карл Бюхер - пионер исторической демографии...".
184
Н.А. Селу некая
можностях дисциплины, царившей в умах интеллектуалов второй половины XX столетия.
В недавно опубликованном на русском языке интервью Пьера Тубера, занимавшегося историко-экономическим анализом итальянского средневекового общества2, содержится шокирующее признание. В прошлом один из активных организаторов историко-экономических дискуссий, П. Тубер заявил, что экономическая история Средневековья теперь немыслима как научный дискурс, а написание общей связной истории экономических структур общества в Средние века признается невозможным3. Это тем более пикантное заявление, что Тубер не только хорошо знает итальянскую историографию экономической истории Средневековья, но и всегда проявлял интерес к конгрессам по экономической истории, прежде всего, Неделям исследований, которые организует Институт Датини в Италии4.
Конгресс по экономической истории XIII—XVIII вв., традиционно проводимый институтом Датини в Прато (Италия), в 2008 г. отмечает 40-летие своего создания. Последняя Неделя исследований “La Fiscalita nelLeconomia Europea. Secc. XIII-XVIII - Fiscal Systems in the European Economy from the 13th to the 18th Centuries” прошла в апреле 2007 г. в Прато при активном участии как итальянских, так и иностранных ученых (около 200 официально зарегистрированных участников) и была посвящена истории фискальных систем и их роли в экономической и социально-политической жизни Европы XIII-XVIII вв.5
2 См., например: Toubert Р. L’incastellamento, mode d’emploi Ц Les societes merid-ionales й I’age fdodal. Hommage a Pierre Bonnassie. Toulouse, 1999. P. 119-124; Idem. L’institution du mariage chretien, de ГAntiquite tardive a Гап Mil // Morfologie sociali e cultural! in Europa fra tarda Antichita e alto Medioevo. Spolete, 1998. P. 503-553. (Settimane di studio del Centro italiano di studi sull’alto Medioevo; 45); Idem. Histoire de I’ltalie medievale Ц L'histoire medievale en France: Bilan et perspectives. P., 1991. P. 395—405, 411—414; Idem. Della terra ai castelli. Paesaggio, agri-coltura e poteri nell’ Italia medievale. Turin, 1995. (Bibl. Studio; 7); Idem. II mondo rurale nel Lazio meridionale nella seconda meta del sec. XII // Il Lazio meridionale tra Papato e Impero al tempo di Enrico VI. Rome, 1991. P. 145-155.
3 Тубер П. История структур... С. 84-85: «именно с этого я начал свою “Европу в период первого подъема”: я имею в виду конец экономической истории. Такой дисциплины больше не существует. Если кому-то придет в голову написать книгу по экономической истории Средних веков, его сочтут ненормальным».
4 Членом Международного комитета Института Датини от России является член-корреспондент РАН, профессор С.П. Карпов.
5 На веб-странице Института экономической истории в Прато представлена информация о проведенной конференции: http://www.istitutodatini.it/temi/htm/ temi39.htm. Приведу также ссылки, которые могут быть полезны для ознаком
Фиксальные системы европейской экономики XIII-XVIII вв.
185
Тема конгресса традиционна. С начала 90-х годов XX в. до рубежа веков организаторы конгрессов экспериментировали с темами: вино, шелк или оливковое масло, лесные угодья, миграционные процессы, свободное время, книгопечатание, произведение предметов искусства и их роль в общих экономических процессах6. В последние годы, напротив, организаторы пришли к несколько старомодно звучащим обширным темам: “Поземельные отношения” в 2005 г. и “Фискальные системы европейской экономической истории Средневековья и раннего Нового времени” в 2007 г. Ассоциативный ряд приводит критически настроенного скептика к вопросу - неужели историки снова пашут картуляриями?
Недели исследований включают в себя два уровня: семинарские углубленные занятия (стажировки участников, мастер-классы известных итальянских ученых) и сам международный конгресс. Каждый из дней заседаний конгресса подразделялся на две части - первую половину отводили крупным ученым с докладами аналитического характера и обзору результатов состоявшихся исследовательских проектов. Вторую часть занимали выступления специалистов, представлявших свои недавно начатые исследования. Несмотря на внушительный регламент конгресса (вступительный доклад и 4-х дневная программа заседаний), форум не вместил всех желающих выступить. Докладчики утверждались организационным комитетом на основе строгого отбора, вопросы и прения сопровождали практически все выступления.
Темой дискуссий и докладов 39-го конгресса стал блок проблем, связанных с формированием фискальных систем, структуры
ления с современными курсами по истории экономики Средневековья и Нового времени, а также с периодикой, доступной через Интернет: McCants А.Е.С. Medieval Economic History in Comparative Perspective. Spring, 2002 (http://hdl.han-dle.net/1721.1/34890); Munro Jh.H. Topics on the Economic and Social History of Later Medieval and Renaissance Europe, c. 1200-c. 1600: War, Taxation, and "Economic Crises” in Later-Medieval Europe. 1290-1453 //‘‘The Great Depression” of the Late Middle Ages: Myth or Reality? Population and Demographic Changes in the European Economy, 1450-1640: From the End of the Late-Medieval ‘‘Depression” to the Eve of the ‘‘General Crisis” (http://www.economics.ca/munro5/).
6 1991: Produzione e commercio della carta e del libro. Secc. XIII-XVIII; 1992: La seta in Europa. Secc. XII1-XX; 1993: Le migrazioni in Europa. Secc. XIII-XVIII; 1994: Il tempo libero. Economia e societa. Secc. XIII-XVIII; 1995: L’uomo e la foresta. Secc. XIII-XVIII; 1996: Alimentazione e nutrizione. Secc. XIII-XVIII; 1997: Prodotti e tecniche d’oltremare nelle economic europee. Secc. XIII-XVIII; 1998: Poteri economi-ci e poteri politic!. Secc. XIII-XVIII; 1999: Il ruolo economico delle minoranze in Europa. Secc. XIII-XVIII; 2000: Fiere e mercati nella integrazione delle economic europee. Secc. XIII-XVIII; 2001: Economia e arte. Secc. XIII-XVIII.
186
Н.А. Селу некая
налогов, поборов и податей в период перехода общества от Средневековья к Новому времени, от экономики домена к экономической жизни территориального, а затем и централизованного национального государства. Основная тема оказывается связанной и с проблемами истории государства и права, и с восприятием концептов, относящихся к сфере фискального, и с осмыслением парадигм экономической свободы и необходимости, с сопоставлением роли централизующей власти и локальной самоорганизации, коллективной ответственности и частной инициативы. Экономическая история понимается организаторами конгресса не как узкая специализация в области применения статистики или изучения индексов развития ремесла и торговли, но как интегрирующая полидисциплинарная перспектива исследования общества позднего Средневековья и раннего Нового времени, связанная с интеллектуальной историей, историей концептов, историей семьи и историей институтов.
Конгресс открылся обстоятельным докладом Альберто Грома-на; докладчик представил обзор возможных подходов к теме изучения фискальных аспектов экономической истории {Grohmann А. La fiscalita nell’economia europea. Secc. XIII-XVIII). Традиционно первый доклад читается под старинными сводами Палаццо Кому-нале на итальянском языке без перевода (в остальные дни конгресса осуществлялся синхронный перевод на все основные европейские языки). Большинство слушателей, из-за недостаточного ли знания итальянского языка, увлеченности ли историческими интерьерами или церемонией открытия, обычно обращают недостаточно внимания на первый доклад, что весьма досадно, поскольку такое вступление всегда поручается признанному специалисту и призвано служить камертоном конгресса. Интересно отметить, что интеллектуальная элита Италии, представителем которой является Громан, не теряет интереса к широким философским контекстам осмысления истории, в частности к наследию Антонио Грамши.
Тема первого дня касалась возможностей сравнительного исследования развития фискальных структур и систем, а конкретнее - объектов, источников и целей взимания налогов (Evoluzione comparata dei sistemi fiscali / Il prelievo fiscale: soggetti e obiettivi). Пленарные выступления, прозвучавшие на утреннем заседании, были посвящены историко-сравнительным методам и подходам. В докладах были затронуты такие сюжеты, как прямые налоги в Италии от Средневековья до конца Старого порядка, фиск в землях Арагонской короны в Средневековье,
Фиксальные системы европейской экономики XIII-XVIII вв.
187
принципы и формы налогообложения в Германии и Италии эпохи Возрождения (XV в.)7. Таким образом, почти все докладчики обращались к средиземноморским сюжетам, а сравнительные характеристики проявлялись либо во временном диапазоне (не менее двух столетий), либо в региональном охвате (хронологические рамки тогда сужались до столетия). Думается, это разумные и реалистичные рамки для современного сравнительного исследования. Единственный доклад, в котором были затронуты английские сюжеты в компаративной перспективе, представил один из старейших участников конгресса Патрик О’Брайен8. Это выступление выделялось не только по области исследовательских интересов, но и по манере изложения и постановке вопросов, так как во многом носило риторический характер и не преследовало цели раскрыть результаты конкретных исторических изысканий.
Первый доклад, который представила голландская исследовательница из амстердамского Открытого университета, был весьма смелым по цели и задачам: постановка вопроса включала изучение проблемы косвенных налогов и публичного долга в мире ислама. Такая тема представляется весьма амбициозной даже для совместных усилий национальных историографий самого исламского мира. Проект запланирован масштабный, хотя исследовательница сама призналась, что находится лишь в начале пути. Отзыв турецкого ученого, одного из членов исполнительного организационного совета (Giunta) конгресса, прозвучавший в прениях, был весьма благожелательным. Более того, по мнению рецензента, его голландской коллеге не только удалось четко сформулировать подходы к тем задачам, которые он лично посчитал неразрешимыми. Благодаря компаративным методам (сравнению изученных ею европейских систем и трансформации фискальных структур исламского мира XVI-XVIII вв.), исследовательнице будет несомненно легче добиться результатов, нежели это получалось у тех ученых, которые оставались исключительно на почве восточного материала.
7 Pezzolo L. (Venezia), Stumpo Е. (Siena). L’imposizione diretta in Italia dal Medioevo alia fine dell’ancien ^gime; Sanchez M. (CSIC, Barcelona), Furio A. (Valencia), Sesma Munoz J.A. (Zaragoza). La fiscalidad en los paises de la Corona de Aragon (siglos XIII-XIV); Isemann E. (Koln). Prinzipien, Formen und wirstschaftliche Auswirkungen von Besteuerung - Steuergerechtigkeit und Steuergleichheit im 15. Jahrhundert (Deutschland und Italien).
8 O’Brien P. (London). Historical Conditions of a Successful Fiscal State. Great Britain and its European Rivals from the Treaty of Vienna.
188
Н.А. Селунская
Как итальянисту, мне хотелось бы уделить особое внимание второму докладу сессии - “Прямое налогообложение в Италии от Средневековья до конца Старого режима”, соавторы которого, Лучиано Пеццоло и Энрико Стумпо, представили богатый материал для сравнительного анализа формирования прямого налогообложения в итальянских землях. Исследователи проследили эволюцию феномена от ХП-ХШ вв., когда, по их мнению, идея прямого пополнения городского бюджета за счет налогов уже зародилась и не была чужеродной для сознания членов коммун, и до XVIII столетия. Таким образом, хронологически это был самый масштабный исследовательский проект из представленных на конгрессе. Региональный охват исследования также широк: Венеция, Милан, Неаполь, Сицилия (при этом речь идет о разных типах общественного устройства и форм правления -от городских республик на Севере до централизованных феодальных государств на Юге Италии). Отдельный раздел доклада был посвящен Церковному государству, а также формированию регионального государства в Тоскане, причем особой строкой был отмечен материал, касающийся коммуны Прато - города, где проводился конгресс. Естественно, столь масштабные перспективы докладчикам удалось очертить лишь с опорой на результаты и материалы современных итальянских и французских исследований. Преимущественно рассматривалось соотношение прямых и косвенных поборов и выплат, приходившихся на долю патрициата.
Большим разнообразием отличались доклады вечерней части заседания, когда были представлены исследования налоговых систем от Финляндии до Центральной Европы и от Польши до Италии и Португалии с ее системой заморских колоний. Для итальянистов интерес, прежде всего, представляли докладчики из Рима и Вероны, которые, соответственно, рассказали о результатах изучения фискальных систем в Папском государстве и под Венецианским владычеством (терраферма), в XVII-XVIII вв.9
Во второй день работы секции, 24 апреля, планировалось, используя конкретные примеры исследовательских проектов, сфокусировать внимание на вопросах изучения прямого и косвенного
9 Strangle D. (Roma Sapienza). Debito pubblico e sistema fiscale a Roma e nello Stato pontificio tra ’600 e ’700; Chilese V. (Verona). Le citta dei domini di Terraferma della repubblica veneta e la politica fiscale veneziana: negoziazioni, conflitti e diversifi-cazioni verso la meta del Seicento.
Фиксальные системы европейской экономики X111-XV11I вв.
189
налогообложении, а также специальных форм поборов, в частности тех, которые были связаны с потреблением дорогостоящих товаров и роскошью в обиходе (Evoluzione comparata dei sistemi fis-cali / 2 - L’imposizione fiscale: Imposte dirette I Imposte indirette; Forme speciali di imposizione, Imposizioni sui consumi di lusso). К сожалению, последний аспект не получил полного раскрытия, хотя проблема борьбы против роскоши была весьма актуальна для социума позднего Средневековья.
Как в утреннем, так и в вечернем блоке выступлений в докладах превалировали средиземноморские сюжеты, с некоторым акцентом на вопросы расширения владений ведущих морских держав своего времени Венеции и Португалии, перенесения некоторых элементов фискальных систем из центра политической власти на периферию и на подчиненные территории10. Это направление исследований показалось мне наиболее интересным, особенно если сравнивать технику работы представителей голландской и итальянской историографических школ - с такими исследовательскими центрами, как Лейден и Верона. Лишь первый доклад утренней сессии и последнее выступление дня посвящались не Средиземноморью, а Восточной (Польша) и Центральной Европе11.
Третий день (если считать только полные, состоявшие из двух секций дни конгресса), 25 апреля, на мой взгляд, был особенно интересен: по повестке дня предстояло обратиться к отдельным казусам в общем контексте истории форм взимания налогов и поборов. Предполагалось рассмотреть различные фискальные системы и центры - от сельских сеньорий и отдельных городов до формирующихся региональных и централизованных государств: Le politiche fiscali - Amministrazione e forme di prelievo: Signorie, vil-laggi, citta, Stato (incluse esenzioni, evasione e conflitti). Тематические предпочтения докладчиков выстраивались в обширную исследовательскую панораму - история итальянских и испанских земель, Англии, Фландрии, Венгрии, Германии, Франции, Швеции и
10 Ribeiro da Silva F. (Leiden). Transferring European Fiscal System Overseas: The Portuguese Metropolitan and Colonia] Fiscal Systems: a Comparison; Chilese V. (Verona). Le citta dei domini di Terraferma della repubblica veneta e la politica fiscale veneziana: negoziazioni, conflitti e diversificazioni verso la metA del Seicento.
11 Rauscher P. (Vienna). Die Entwicklung der Steuersysteme der habsburgischen Lander im Vergleich (1526-1740): Die osterreichischen und bohmischen Lander; Mikulski Kr. (Toruri). Poll-tax (poglowne) in Fiscal System of Poland in Early-modern Times, 16th-17,h century.
190
Н.А. Селунская
Швейцарии. Большее внимание было уделено Новому времени, хотя в трех докладах все же были представлены сюжеты, относящиеся к XIV-XV вв.12
Как на утреннем, так и на вечернем заседании выступали специалисты по итальянской истории. Отмечу, что все докладчики-итальянисты, представители итальянской историографической школы, участвуют в проекте по изучению фискальных структур Ломбардии в период испанского владычества13. В силу собственных исследовательских предпочтений я с особым вниманием отнеслась к докладу о банкирах и фиске в Папском государстве на рубеже XV-XVI вв.14, который, однако, носил скорее микроисто-рический характер, в рамках данного выступления компаративных возможностей и перспектив не рассматривалось.
В последний день работы конгресса предполагалось перейти к качественному анализу влияния таксации и фискальной организации на развитие экономики средневекового общества (имелись в виду и позитивные/развивающие и негативные/стагнационные или общественно опасные эффекты). Согласно повестке дня, планировалось рассмотреть влияние фискальной политики на процессы инфляции, циркуляции монеты, потребления и на функционирование различных секторов экономики и общества (Effetti della tassazione, positivi e negativi, suU’economia: Imposizione fiscale e finanza pubblica, Imposizione fiscale ed infrastrutture, Imposizione fiscale e settore primario, Imposizione fiscale e settore secondario, Imposizione fiscale e settore terziario, Imposizione fiscale e sistemi monetari (inflazione), Imposizione fiscale e consumi). Интересно отметить (это является редкостью для больших многодневных конгрессов), что в заключительный день работы, 26 апреля, дневное и вечернее секционные заседания проводились в полном объеме: 4 крупных доклада и 5 выступлений. Прения также проходили при полном зале. Для медиевистов, интересующихся историей “больших длительностей”, экономико-социальных институтов, весьма важными должны показаться несколько докладов с общей
12 Ormond М. (York). Poverty and Privilege: The Fiscal Burden in England (XIIIth-XVth Centuries); Boone M. (Ghent). Systemes fiscaux dans les principautes a forte urbanisation des Pays-Bas meridionaux (Flandre, Brabant, Hainaut, Pays de Liege) au bas moyen age (XIVC-XVIC siecle).
13 Rizzo M. (Pavia), “La maggiore, et piu sentita gravezza, che si provi in questo state”. Oneri militari, politiche fiscali e corpi territorial) nella Lombardia spagnola (1550-1620).
14 Bruscoii Fr.G. (Firenze). Banchieri appaltatori e aumento della pressione fiscale nello State pontificio tra Quattro e Cinquecento.
Фиксальные системы европейской экономики XIII-XVIH вв.
191
направленностью постановки вопросов, разнящихся по Источниковой базе и регионам исследования15 16.
В докладе постоянного участника конгресса и члена исполнительного комитета канадского ученого Джона Мунро были затронуты проблемы ростовщичества и городских финансов в 1220-1550 гг. Хотя докладчик также претендовал на решение глобальных задач, в силу ограниченности приведенного материала он не справился с этим, что было особенно заметно при анализе итальянской специфики. Разница в подходах и профессиональной подготовке европейских (особенно - итальянских) историков и представителей университетской культуры Северной Америки все еще заметна, что не мешает, однако, плодотворной дискуссии, делает ее необходимой составляющей конгресса. В заключение, после дискуссии была оглашена тема конгресса 2008 г.: “Роль семьи в истории европейской экономики”1*.
Конгресс, проведенный Институтом Датини в 2007 г., продемонстрировал неоднозначность развития экономической истории и ее современных достижений. Выступления участников показали, что, с одной стороны, изучение последствий и роли экономических (в частности, фискальных аспектов) достигло такого уровня развития, при котором возможны сравнительно-исторические исследования сходных феноменов в различных областях и государствах Европы. С другой стороны, и дискуссии это продемонстрировали, четкий аппарат исследования и ясные представления о характере важнейших концептов так и не были выработаны. Замечания профессора Громана, одного из организаторов конгресса, были особенно острыми: по его словам, большинство выступавших не задумывалось даже о необходимости четкого разграничения понятий tassa/tax и imposta, т.е. принудительно наложенного налогового бремени (отсюда и название) и тех отчислений, которые все же имели более добровольный и договорный характер.
Поскольку хронологический охват исследований, предусмотренный регламентом конференции, очень широк - пять столетий.
15 Dyer Ch. (Leicester). Costs and Benefits of English Direct taxation, 1275-1525; Ferrarese A. (Padova). Il problema della decima e i suoi effetti sul settore primario (nell’Europa mediterranea); Soens T., Thoen E. (Ghent). The Impact of Central Government Taxations on the Flemish Countryside (End 13th—18th c.).
16 Международный комитет Института Датини обращается к российским медиевистам с пожеланием более активного участия в конференциях и напоминанием, что для участия в конгрессе заявки должны быть представлены заранее.
192
И. А. Селу некая
многие ценные замечания как всегда касались изменений, которые претерпевали изучаемые феномены в период позднего Средневековья и в эпоху формирования государств Нового времени. Собственно, наиболее сложную для изучения проблему составляет именно переход от домениальной и феодальной экономики средневекового общества, к которой неприменимы многие современные исследовательские концепты, к структурам и институтам централизованного государства, адекватно описываемым современным языком модернизированных терминов. То же касается и разработки темы семейных связей и их роли в экономических процессах, в частности применительно к вопросам развития систем налогообложения. Неслучайно, именно экономической роли семьи будет посвящена следующая Неделя исследований, и, возможно, это поможет расширить те задачи, которые ставились участниками конгресса 2007 г. в рамках темы “Fiscal System in European Economy”.
Также необходимо подчеркнуть, что, хотя словосочетание “европейская экономическая история”, как и прежде, фигурирует в названиях тематических секций, европейский ареал сохраняется как базовый, но не единственный объект исследования. Не только на конгрессах, специально посвященных экономическому взаимодействию Востока и Запада, но и на регулярной основе в работе принимают участие докладчики, исследующие неевропейские страны и народы. Различные аспекты экономической жизни и систем налогообложения Оттоманской империи были освещены в докладах не только турецких, но и европейских специалистов, а экономическая история отдельных земель и регионов исламского мира анализируется как представителями национальных школ историографии, арабскими учеными, так и приверженцами компаративных исследований из стран Западной Европы и Северной Америки. Более того, несмотря на разность культурных традиций и школ исторических исследований, современные специалисты по экономической истории находят общий язык, знакомятся с достижениями друг друга и взаимно признают эти достижения.
Экономическая история как дискурс и метод исследования прошлого избавляется от амбиций создания тотальной истории, что было тайной надеждой этой дисциплины в период расцвета популярности. Возможно, отсутствие этой излишней претензии и заставляет ученых старой школы говорить о том, что экономической истории Средневековья больше нет. На мой взгляд, перемена целей и ориентиров пошла экономической истории на
Фиксальные системы европейской экономики ХШ-XVIII вв.
193
пользу, сделала ее более гибкой и в этом смысле современной. Экономическая история, бесспорно, существует как четко очерченная область знания, исследователи которой немало способствуют преодолению кризиса дисциплинарности. Смена исследовательских парадигм и традиционных Источниковых баз, однако, происходит в рамках экономической истории медленно, что является проблемой, решаемой в ходе естественного развития данного направления.
7. Crw>rruu*> niavQ Run б&ОХ
ШКОЛЬНОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
М.Б. Бессуднова
ПРЕПОДАВАНИЕ ИСТОРИИ СРЕДНИХ ВЕКОВ И РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ
В СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ
(по материалам интерактивного опроса учителей г. Липецка).
Доклад на региональной научно-практической конференции
“Проблемы преподавания истории и обществознания в современной школе”
27 марта 2007 г.
Преподавание истории в средней школе в настоящее время является проблемой исключительной значимости. Великие мыслители эпохи Возрождения неслучайно ставили историю на одно из первых мест в комплексе учебных дисциплин “studia humani-tatis” (“постижение человеческого’’), ибо в их глазах она являла собой концентрацию бесценного, прежде всего морально-этического, опыта прошедших поколений, передача которого не просто духовно обогащала индивида, но, по сути дела, формируя в нем чувство принадлежности к социуму, будь то семья, друзья и соседи, рабочий коллектив, население его “малой родины”, нация и, наконец, человечество в целом, превращала его из биологического существа в социальное, т.е. делала его человеком в полном смысле этого слова.
Не секрет, что ощущение сопричастности группе, присущее подавляющему большинству людей, во многом предопределяет восприятие и усвоение ими некоего комплекса этических представлений и поведенческих норм, которые позволяют им “вписаться” в данную группу, стать “своим”, чтобы в дальнейшем, соотнося свои личные интересы с интересами прочих членов сооб-
Преподавание истории Средних веков...
195
щества, жить по его законам. И тут многое в судьбе общества зависит от того, каким формам интеграции общественное сознание отдаст предпочтение - криминальным “браткам” или крепкой счастливой семье, “нашим” (понятие, которое предполагает существование в качестве антитезы враждебной клики “не наших”) или великой нации. В настоящее время в нашем государстве много усилий тратится на поиски так называемой “национальной идеи”, между тем она, как “философский камень”, в готовом виде не существует, но подобно тому, как тот зарождается в реторте алхимика, она обретает самое себя в недрах школьного преподавания гуманитарных дисциплин, отечественной истории - в первую очередь.
А всемирная история? Ее изучению посвящено немалое количество учебных часов, и это вполне оправдано, ибо такого рода знания не только расширяют кругозор учеников, позволяют им посредством сопоставлений, выявления специфических или, наоборот, аналогичных форм общественного развития совершенствовать свои аналитические способности, избегать расовой ненависти, национализма, шовинизма, религиозной непримиримости, уродующих душу современного человека. Грамотно соотнести историю Отечества с общемировой историей - для нас, преподавателей, задача не из легких, но решать ее необходимо. Исходя из этих соображений, я посвятила свой доклад одной из школьных дисциплин цикла всеобщей истории - истории западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени.
Этот фрагмент мировой истории имеет особое значение, поскольку именно тогда возникли зачаточные формы всех основных социальных структур (экономической, политической, национальной, правовой, культурной и т.д.), которые и в настоящий момент определяют специфику европейского культурно-исторического пространства. Следует также заметить, что средневековый материал с той долей романтизма и идеализации, которую ему сообщают беллетристика (исторические романы, фэнтези), кинематограф, а также ролевые и компьютерные игры, которыми увлечены современные школьники, очень выигрышен, поскольку интересен и доступен восприятию обычного, даже не совсем сильного ученика. Однако сам по себе этот фактор успеха преподаванию не обеспечивает, многое зависит от формы подачи учебного материала, а та, в свою очередь, - от квалификации учителя и качества учебных пособий.
В настоящее время при изучении означенных учебных курсов в средних школах Липецка и Липецкой области используются три 7*
196
М.Б. Бессуднова
базовых учебника: 1) “История средних веков”, Е.В. Агибаловой и Г.М. Донского; 2) “История средних веков”, М.А. Бойцова и Р.М. Шукурова; 3) “История раннего Нового времени”, Л.Н. Жаровой и И.А. Мишиной. Вопрос об их соответствии потребностям современного школьного преподавания мы, преподаватели исторического факультета Липецкого государственного педагогического университета (ЛГПУ), решили изучить посредством интерактивного опроса учителей школ Липецка, где проходили педагогическую практику студенты истфака ЛГПУ. Идея проведения опроса принадлежала доценту кафедры всеобщей истории кандидату исторических наук М.Б. Бессудновой, огромное содействие осуществлению проекта оказала руководитель педпрактики доцент кафедры отечественной истории кандидат историчесикх наук И.Д. Петришина. Преподаватели школ № 3, 6, 12, 44, 66, 68 и 71 живо откликнулись на предложение о сотрудничестве, надеясь, что их активность не пропадет даром и пожелания рядовых школьных педагогов дойдут до авторов и издателей школьных учебников, будут ими учтены и скажутся на качестве новых пособий. В опросе приняли участие 24 преподавателя, и, несмотря на разный стаж преподавательской деятельности, все они без исключения являются квалифицированными педагогами и методистами, а значит, их позиция в означенной проблеме должна восприниматься как обоснованная.
Учителям было предложено заполнить анкету опроса, составленную М.Б. Бессудновой, в которой каждый из трех вышеназванных учебников оценивался ими по пятибальной шкале, затем респонденты должны были перечислить положительные и отрицательные стороны пособий и, наконец, внести предложения по их содержанию и оформлению. Все, о чем речь пойдет ниже, является обработкой полученных мною данных.
Учебник “История средних веков” Е.В. Агибаловой и Г.М. Донского под редакцией проф. А.А. Сванидзе, выдержавший к настоящему моменту несколько переизданий, набрал самый высокий средний балл - 4,5.
Учителя высоко оценивают сочетание в нем удачно отобранного учебного материала с доступной формой изложения, которой присущи логичность, способствующая формированию в сознании учащегося представлений о причинно-следственных соотношениях, и красочность, благодаря которой у него развивается образное мышление; последнее, в свою очередь, существенно помогает усвоению школьниками событийного и теоретического материала. Интересным учебник делает наличие в нем разделов
Преподавание истории Средних веков,..
197
по культуре и религии, хотя количество оживляющих повествование портретных и бытовых зарисовок, по мнению школьных педагогов, могло бы быть и большим. С их помощью учитель всегда может обратиться к творческой фантазии учеников и, используя игровой момент, сделать урок ярким и запоминающимся. Было высказано пожелание к авторам учебника расширить круг публикуемых источников, с помощью которых можно было бы знакомить школьников с основами исторического анализа. Особо отмечен оптимальный объем параграфов, каждый из которых имеет четкое, соответствующее содержанию название. Подборка иллюстраций, в общем, оценена положительно, однако качество репродукций оставляет желать лучшего; учебник дополняют грамотно выполненные карты, число которых некоторым педагогам хотелось бы увеличить, но он не имеет словаря терминов и понятий в качестве приложения, а также хррнологической таблицы, что затрудняет для учащихся выполнение заданий на повторение пройденного.
Учителя отмечают также, что вопросы к параграфам учебника не всегда отражают главное в их содержании и не дифференцированы, что мешает учителю привлекать к работе в классе слабых учеников.
Учебник “История средних веков” М. А. Бойцова и Р.М. Шу* курова имеет самую низкую оценку - средний балл 3,3, хотя, по мнению учителей, он содержателен, хорошо раскрывает смысл происходивших событий и дает их оценку в соответствии с достижениями современной науки. Представленный в нем материал грамотно рубрицирован; по ходу изложения выделяются основные даты и понятия, которые учащемуся предлагается запомнить. Извлечения из исторических источников, помещенные в конце параграфа, иллюстрации и подробные пояснения к ним, разнообразие заданий, дифференцированных по степени сложности, позволяют использовать различные формы работы, что всегда хорошо воспринимается учениками. Впрочем, некоторым учителям хотелось бы видеть больше заданий, ориентированных на преобразующую, творческую деятельность самих учеников. Наличие в конце учебника понятийного словаря, хронологической таблицы и раздела “Заметки для учителя” облегчает работу с ним.
Вместе с тем этот учебник, по мнению большинства учителей, рассчитан исключительно на сильных учеников, перенасыщен теоретическим материалом (есть параграфы, в которых более 20 определений!). С ним сложно работать на репродуктивном
198
М.Б. Бессуднова
уровне (ответы на вопросы, пересказ), поскольку ряд тем учебника ученик средних способностей воспроизвести просто не может. Для того чтобы помочь ему пересказать параграф, учителю нужно предварительно его адаптировать, что требует от него дополнительных усилий и на уроке отнимает время. Справедливо замечено, что среди обилия материала зачастую теряется логика происходящего, между тем для ученика 6 класса, возраст которого в среднем всего 11 лет, предпосылки исторического события, его сущность и значение должны быть представлены в виде четкой, по возможности, краткой формулы, облегчающей их понимание и запоминание.
Авторы же, видимо, боясь недопонимания, следуют курсом упрощения важных проблем, например, тех, что связаны со средневековым городом или процессом формирования централизованных государств, вместо того чтобы, отобрав минимум материала, уложить его в краткую, но в научном отношении безупречную формулировку. Отсутствие в учебнике периодизации, с точки зрения учителей, не способствует усвоению учеником представления об историческом развитии того или иного общества. Среди отрицательных моментов названы также излишняя отвлеченность названий отдельных параграфов, из-за чего ученику не всегда понятна суть их содержания, а кроме того - большой объем домашних заданий и сложные формулировки вопросов, с которыми, как предполагается, ученик должен работать самостоятельно, черно-белое исполнение карт и иллюстраций, что заведомо снижает интерес к ним у ребенка, недостаточное количество карт и отсутствие содержательных легенд к ним.
И, наконец, последний из названных учебников, “История раннего Нового времени” Л.Н. Жаровой и И.А. Мишиной, получивший средний балл 3,9, занимает промежуточную позицию. Он компактен; содержащийся в нем учебный материал в основном доступен восприятию школьника, пригоден для выполнения репродуктивных, аналитических и творческих заданий, хотя есть также мнение, что, как и в случае с учебником Бойцова-Шукуро-ва, в нем слишком много теоретических выкладок и неоправданно велик объем параграфов. Педагоги едины во мнении, что одну из положительных сторон данного учебника представляют приведенные в нем яркие зарисовки, особо отмечены исторические портреты (от себя добавлю, что в отдельных случаях, как, например, при создании образа М. Лютера, они не всегда соответствуют реальности). Одобряется и обращение авторов к багажу знаний, который ученики приобрели при изучении других дисциплин
Преподавание истории Средних веков...
199
(МХК, литературы, географии и др.). Респонденты расходятся во мнении относительно подачи определений - одни считают их четкими и понятными, другие - довольно расплывчатыми. Противоречиво оценена и техническая оснащенность учебника, содержащего фрагменты из источников, таблицы и список дополнительной литературы для самостоятельного и более углубленного изучения предложенных тем, однако темы, посвященные истории культуры, не сопровождаются красочными иллюстрациями, в учебнике почти нет карт, отсутствует словарь терминов. В конце параграфов помещены довольно четкие заключения и перечни вопросов для домашних заданий, но среди них мало оригинальных, интересных. “Нет приглашения к диалогу”, - отмечает один из педагогов.
И все же, как мне представляется, больше нареканий заслуживает не техническое исполнение учебника Жаровой-Мишиной, а его методологическая основа. XVI и XVII столетия, которым он посвящен, были временем глобальной перестройки общественной жизни, вызванной развитием в Европе капитализма, что в настоящее время признается не только марксистской историографией. Между тем развитие в Европе капиталистических отношений, эта “основа основ” истории XVI-XVII вв., в учебнике представлено весьма размыто; во всяком случае, тема эта помещена не в начале учебника, а ближе к середине, связь же, существовавшая между начальным этапом генезиса капитализма и распространением в Европе гуманизма и, главным образом, Реформации, в надлежащей мере не определена.
Главной претензией ко всем трем учебникам, высказываемой в каждой из анкет, является несоответствие объема исторического материала тому количеству учебных часов, которые, в соответствии с современными школьными стандартами, отведено на изучение истории Средневековья и раннего Нового времени. Ни один из представленных учебников не вписывается в так называемую “концентрическую систему”, которая ныне лежит в основе изучения истории в школе и согласно которой 2/3 учебных часов отводится все же изучению истории Отечества. Учитель, тратя свое время, вынужден сам отбирать учебный материал, опускать или объединять темы, руководствуясь исключительно собственным опытом и интуицией.
В заключение хочу предложить модель школьного учебника, которая представляется оптимальной для педагога-практика, болеющего за свое дело и чувствующего ответственность за воспитание наших детей.
200
М.Б. Бессуднова
Первое и главное. Учебник должен учитывать возрастные особенности учащихся (в данном конкретном случае речь идет о детях 10-12 лет), а это значит, что он не должен перегружаться обилием информации и теоретических выкладок. Его разделы (параграфы) должны быть небольшими и по объему совпадать с реальным временем, отведенным на один урок (40-45 мин.). Каждый раздел (параграф) учебника необходимо рубрицировать, выделяя затрагиваемые в нем ключевые моменты. Рубрикам следует придавать краткое содержательное название, обязательно выделяя его, например, курсивом на полях. Это обстоятельство может служить важным подспорьем для ученика при подготовке им пересказа или ответа на вопросы. Изложение материала в параграфе должно быть подчинено строгой логике, например, формуле “предпосылки - суть - результат”, но эта логика должна соответствовать особенностям восприятия и мышления ребенка. Последнее обстоятельство ни в коем случае не предполагает грубой примитивизации и расхождений с достижениями современной исторической науки. Следует также выделять шрифтом и местоположением главное в содержании каждого параграфа - важные даты, имена выдающихся деятелей, понятия, выводы. Вопросы для подготовки домашнего задания должны быть корректно сформулированными, соответствующими содержанию параграфа и понятными ученику. Они должны быть дифференцированными, рассчитанными на всю шкалу ученических возможностей. Для закрепления материала урока помимо обычных вопросов следует шире применять нетрадиционные формы заданий, рассчитанных на разного рода творческие способности учеников (аналитические, коммуникативные, художественные, артистические и др.), чтобы в активную работу на уроке вовлекалось как можно больше детей, сам урок, в ходе которого будет присутствовать сильный игровой момент, стал бы интереснее, а процесс обучения -эффективнее.
Стиль также должен совпадать с возможностями детского восприятия, “формировать интерес к предмету, а не отпугивать сухостью изложения”. При каждом параграфе следует публиковать выдержки из исторических документов, которые можно будет использовать для выполнения разного рода заданий, причем авторам учебника самим хорошо бы предлагать оригинальные варианты их использования. Необходимо использовать как можно больше наглядного материала - карт и иллюстраций, которые должны быть цветными, выполненными в качественной полиграфии, снабженными грамотно выполненными компактными ле
Преподавание истории Средних веков...
201
гендами, а также рекомендациями по их использованию. В учебнике обязателен методический аппарат, который поможет ученику ориентироваться в учебном материале, и в том числе хронологические и генеалогические таблицы, словарь терминов и т.п. Должен быть список дополнительной научно-популярной и художественной литературы для тех, кто проявляет к предмету особый интерес и хотел бы заниматься самостоятельно. Возможно, следует указать также названия наиболее интересных художественных фильмов, снятых по средневековым сюжетам, а также учебных CD и DVD программ, доступных в магазинах или в сети Интернет.
Второе. Учебник должен быть удобен для использования его учителем, а значит, соответствовать реальному учебному плану, не нуждаться в адаптации и своим содержанием подсказывать неординарные формы преподавательской деятельности. В ходе дискуссии на конференции были также высказаны пожелания по обновлению наглядного материала - издание исторических карт, иллюстраций, схем и графиков, которые можно было бы закреплять на доске; отмечено также, что при современном, в Липецке и Липецкой области довольно высоком, уровне компьютеризации школ у учителей отсутствуют методики по использованию компьютеров для изучения исторических дисциплин, в том числе и истории Средневековья.
Доклад, текст которого приведен выше, вызвал одобрительную реакцию участников конференции. Многие педагоги высказали пожелание вместе с преподавателями ВУЗа продолжать совместную работу над разрешением проблемы школьных учебников, предлагают их авторам внимательнее относиться к высказанным ими пожеланиям и предварять публикацию и внедрение новых базовых пособий их широкой апробацией в различных регионах с последующим ее обсуждением (при обязательном участии учителей-практиков) и исправлением выявленных недостатков. По мнению участников конференции, только такой подход предоставит школе качественные учебники и избавит рядового учителя от унизительной для него роли испытательного объекта при очередном эксперименте.
РЕЦЕНЗИИ И ОБЗОРЫ
Бондаренко ГВ. ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ ДРЕВНИХ КЕЛЬТОВ.
М.: Молодая Гвардия, 2007.
Современная мода на “кельтов” и практически все, что с ними в той или иной степени ассоциируется, привела не только к популяризации, но и к мифологизации многих составляющих кельтской культуры. Увлечение украшениями в “кельтском” стиле и “кельтской” символикой, “кельтской” музыкой и танцами, в совокупности с сильнейшим влиянием ирландской литературы XX столетия, породили необычайный интерес к истории и мифологии кельтских народов, к тому, что называется “кельтским туманом” - Celtic Mist. Кельтская цивилизация чем-то заинтересовала людей, увлеченных футурологией, Нострадамусом, мистицизмом, переосмыслением традиционных представлений о возможностях человека, и влилась в причудливое синкретическое учение, которое сочетает зачастую разноречивые и несовместимые между собой “первородные откровения”. В книгах популяризаторов и любопытствующих дилетантов, затрагивающих кельтскую тематику, вопросы истории и археологии, научный анализ литературы и мифологии кельтов, зачастую отходят на второй план, уступая место нелепым рассуждениям о магической силе друидов, эзотерическим размышлениям о Святом Граале и домыслам об “избранности” кельтских народов, в общем, всему тому, над чем от души посмеялся Умберто Эко в своем романе “Маятник Фуко”.
Волна кельтомании, не так давно докатившаяся и до нашей страны, привела к тому, что неспециалисту очень часто сложно разобраться, что именно представляет собой та или иная книга, в заглавии которой присутствуют слова “кельтский” или “ирландский”. Имеет ли он дело с оккультными прозрениями современных друидических школ, занимающихся дешифровкой истории и раскрытием всемирных замыслов, или с переводом серьезной, но устаревшей монографии западного ученого, или же с вольным пересказом нескольких подобных работ популяризатором, который переработал фактическую информацию, использовав наиболее “ходовые сюжеты” в корыстных целях. Именно поэтому название новой книги Григория Бондаренко “Повседневная жизнь древних кельтов”, вышедшей в серии “Живая история: Повседневная жизнь человечества” - втором по значимости после “ЖЗЛ” проекте издательст-
Рецензии и обзоры
203
ва “Молодая Гвардия” - несколько дезориентирует читателя. Ведь и сама популярная серия априорно ориентирована на “широкий круг” читателей, да и упоминание в заглавии неопределенных “древних кельтов” не может не вызвать настороженность.
Но за этим довольно неудачным названием скрывается весьма серьезная работа одного из относительно молодых, но хорошо известных современных кельтологов. Григорий Бондаренко, знакомый специалистам по статьям об истории и культуре средневековой Ирландии и других кельтских регионов, а также по монографии “Мифология пространства древней Ирландии”1, в своей новой книге, обобщающей целый ряд его прежних исследований, вырабатывает подход к систематическому анализу представлений древних ирландцев об общественно-политических и культурно-исторических реалиях. В относительно доступной форме автор стремится рассказать о существенных вопросах ирландской мифологии и истории, очертить общий круг методологических проблем и предложить своего рода “введение в кельтологию”, дав представление о спектре нарративных и законодательных источников. Эта книга, большая часть которой написана в живой и увлекательной манере, представляет собой любопытное, полное ярких и запоминающихся примеров повествование, свободное как от натянутых упрощений, так и от чрезмерной академичности. Книга поможет читателю, интересующемуся кельтской проблематикой, познакомиться с первостепенными фактами жизни древних ирландцев, взглянуть на исторически зафиксированные материалы, послужившие основой для мифологизации тех или иных явлений кельтской истории (например, друидов и знаменитых ирландских святых), и уже с более просвещенных позиций посмотреть на многочисленные опусы, воспевающие уникальность “кельтской расы”.
Работа Г.В. Бондаренко является собранием историко-мифологических экскурсов, в которых автор рассматривает категории, определявшие мировосприятие древних ирландцев, и на этой основе выстраивает свои рассуждения о “повседневной жизни” кельтского населения древней Ирландии. Хотя многие очерки либо были ранее опубликованы автором, либо тесно связаны с прежними его работами, в целом книга смотрится весьма органично и композиционно представляет собой единое целое.
Сам выбор построения данной работы, как кажется, может быть объяснен сильным влиянием А.Я. Гуревича, значение трудов которого для своего научного становления автор отмечает в предисловии к работе. Даже структура “Повседневной жизни” вполне сопоставима с композицией “Категорий средневековой культуры”. В своей книге Бондаренко на ирландском и, частично, на валлийском материале рассматривает такие категории человеческого сознания, как “пространст
1 Бондаренко Г.В. Мифология пространства Древней Ирландии. М., 2003.
204
Рецензии и обзоры
во” и “время”, представления о семье и браке, о войне и гостеприимстве, о смерти и переселении душ, стремясь с их помощью выделить “картину мира” древних ирландцев, тот образ окружающей вселенной, который существовал в их сознании. Идя по стопам Гуревича и его единомышленников из школы “Анналов”, автор, наравне с размышлениями об общих аспектах миропонимания, представляет в достаточно обобщенном виде отдельные группы древнеирландского общества: перед нашим взором проходят короли и монахи, аристократы и женщины, друиды и филиды. Традиционная для Средних веков ситуация “безмолвствующего большинства”, как и сам выбор вышеуказанных групп, объясняется автором исключительно источниками: ведь древнеирландская литература не уделяла должного внимания повседневной жизни простолюдинов, бесправных работников и рабов. В качестве небольшого критического замечания стоит, однако, отметить, что законодательные трактаты все же дают нам определенную информацию о жизни низов общества.
Как отмечает автор, уникальность раннесредневековой Ирландии определялась, с одной стороны, тем, что страна никогда не была частью Римской империи, а с другой - существованием там, вплоть до утверждения христианства, ученого жреческого сословия, которое автор сопоставляет с похожими по своим социальным функциям индийскими брахманами. Христианство, церковная организация, письменная культура и историческое сознание непосредственно наложились на древнейший пласт архаической дописьменной культуры без античного посредничества. Новая религия пришла в страну без городов, без письменности и без централизованной власти и утвердилась в обществе, порядки которого строго регламентировались предписаниями жреческого класса друидов, где власть короля была сакральной и где действовали архаические межличностные отношения.
В фокусе интересов Бондаренко оказывается Ирландия V-XI столетий. Небольшой остров на протяжении всего этого периода был раздроблен на множество крошечных королевств/туатов, которые часто вели между собой кровопролитные войны. Ставшее уже классическим, хотя во многом и спорное определение Д.А. Винчи характеризует древнеирландское общество как “родоплеменное, сельское, иерархическое и клановое” (tribal, rural, hierarchical, and familiar)2. Родоплеменным оно названо потому, что каждый свободный житель принадлежал к fine, родовой группе с патриархальной властью ее главы, через которую ему переходило большинство наследственных прав и которая определяла его правовое положение. Иерархическим - потому что все члены этого “закрытого” аграрного сообщества занимали определенное место в соответствии с размерами своих земельных владений, количеством скота
2 Binchy DA. Celtic and Anglo-Saxon kingship. Oxford, 1970. P. 5.
Рецензии и обзоры
205
и, в случае со знатью, количеством клиентов. Человек, не имевший таких родственных связей или не участвовавший в отношениях между клиентом (cele) и его покровителем (flaith), оказывался вне закона или, в лучшем случае, становился изгнанником (d£orad). В силу своего положения земледельцы были естественным образом привязаны к тому маленькому королевству, в котором находились их земли, и потому туат преимущественно являлся сообществом землевладельцев. Это естественное для Средних веков положение позже было закреплено и в законодательных трактатах, в соответствии с которыми обычный свободный житель туата не имел никаких прав за пределами своего королевства. Люди проводили на территории туата всю свою жизнь, за исключением случаев военных конфликтов или посещения какого-либо собрания (denach), проводившегося в другом туате.
В средневековой Ирландии огромные пространства были заняты лесами и болотами, затруднявшими сообщение между речными долинами, где обитало основное население. Крупные деревья были уже в то время редкостью и особо почитались, что видно как по законодательной литературе, так и по мифам. Дороги также считались священными и воспринимались как “лиминальные зоны”, находящиеся одновременно в мире людей и в потустороннем мире и потому являющиеся благоприятным местом для появления сверхъестественных существ и манифестации сверхъестественных событий (чаще всего неблагоприятных для человека).
Древние ирландцы не считали остров исключительно своим владением, разделяя пространство на верхний мир (потомков сыновей Миля) и Иной мир, который потенциально находился везде: это и нижний мир (племен богини Дану), и другие проявления потустороннего мира, локализуемые на отдаленных островах в океане, под водой или за волшебным туманом на земле. Особое значение для ирландцев имели места, связывавшиеся с их легендарной историей. Одним из таких мест выступала Темра (совр. Тара), важнейший культовый и церемониальный центр острова, на протяжении многих веков занимавший особенное положение в ирландской литературе. Как указывает автор, “сам ландшафт Темры, возвышенности, с которой видны холмы и горы всех четырех основных королевств Ирландии, мог привести в древности к возникновению феномена короля Темры как господина всех четырех сторон света, находящегося в центре страны”3.
За пределами королевства индивид терял свои права, а потому одним из самых страшных наказаний, предусмотренных древнеирландским правом, было изгнание. Правом свободного путешествия обладали только те члены туата, чей статус определялся их ремеслом, образованием или принадлежностью к церкви. Даже за границами своего коро
3 Бондаренко Г.В. Повседневная жизнь древних кельтов. М., 2007. С. 24.
206
Рецензии и обзоры
левства филиды, церковнослужители и другие носители сакрального знания, образовывавшие вместе с ними группу так называемых aes dana (“людей искусства”), сохраняли особенное положение, которое не зависело от личных и земельных отношений, ограниченных территорией королевства.
Именно благодаря этой корпорации поэтов, историков и знатоков генеалогии поддерживалось культурное единство политически раздробленной Ирландии. Как известно, в раннем Средневековье литературный древнеирландский язык не знал диалектных различий, одни законы применялись в разных королевствах/туатах, для всей страны существовала одна церковная организация и одна корпорация светских literati (филидов). Светская филидическая ученость и ученость церковная существовали в Ирландии бок о бок и не были изолированы друг от друга. Духовенство заимствовало многие черты традиционных мифологических представлений и взяло на себя функции хранителя священного знания, частенько противоречившего догматам христианской веры. В ирландских монастырях процветали школы филидов, а в скрипториях крупнейших монастырских центров записывались мифологические и эпические тексты на древнеирландском языке и тексты на латыни, в которых автохтонные сюжеты адаптировались к христианской морали и экзегезе.
По мнению Бондаренко, за этими процессами вряд ли стоит усматривать настоящий синтез христианства и язычества. «На культурном уровне с обеих сторон шел процесс создания своеобразных “псевдотекстов”... псевдоисторий, псевдоритуалов, псевдогеналогий или псевдоагиографии»4. Эта совокупность раннесредневековых генеалогий, хронологических компендиумов и преданий, созданных монахами и филида-ми, в историографии обозначается терминами “псевдоистория” (предложен Т. О’Рахилли5) или “синтетическая история” (предложен Э. МакНиллом6), характеризующими синтез местной и христианской традиций отношения к прошлому. Эти весьма противоречивые, хотя и, несомненно, оригинальные источники исторически недостоверны и стремятся примирить дохристианские мифологические и генеалогические данные с библейской и античной историей.
Исключительное внимание при разборе псевдоисторических построений автор уделяет детальному анализу роли числа “пять” для пространственной картины мира древних ирландцев. Особое место в труде занимает изучение знаменитых пятин, пяти священных деревьев, пяти заезжих домов и пяти дорог. Нужно отметить, что в своем понимании значения пятизначной картины мира автор следует за классической работой кельтологов “нативистской школы” Алвина и Бринли Рисов
4 Там же. С. 323.
5 О’Rahilly Т. Early Irish History and Mythology. Dublin, 1946.
6 MacNeill E. Phases of Irish History. Dublin; Sydney, 1968. P. 89.
Рецензии и обзоры
207
“Наследие кельтов”7. Добавлю, что в российской историографии данная точка зрения последовательно оспаривается А.В. Подосиновым8.
Кроме литературного таланта, фантазии, свободного владения историческим, мифологическим и, что особенно важно, археологическим материалом, труд Григория Бондаренко обнаруживает большую эрудицию автора, широкий научный кругозор и умение достаточно просто и понятно рассказать о весьма специфических проблемах, связанных с изучением средневековой Ирландии. Особую убедительность книге придают и немногочисленные, но чрезвычайно интересные фотографии, демонстрирующие археологические находки, руины ирландских монастырей, знаменитые орнаментированные манускрипты и почитаемые в древности места, о которых повествуется в тексте.
Эта имеющая ряд неоспоримых достоинств работа представляет собой собрание очерков, которые, хоть и связаны весьма органично композиционно, все же посвящены разноплановым проблемам, имеют в своей основе разные подходы и потому соотносятся друг с другом несколько искусственным образом. Вряд ли к*работе Бондаренко нужно предъявлять слишком строгие критерии. Автор, вероятно, сам осознает недостатки этой книги. Его ссылки на то, что некоторая методологическая слабость, нестройная композиция и отсутствие аргументированного ответа на множество вопросов вызваны исключительно характером источниковой базы, выглядят вполне правомерными. Многие недочеты, действительно, объясняются именно этим, а вовсе не профессиональными недостатками автора (который, к слову, цитирует источники, написанные на латинском, древнеирландском и ранневаллийском языках, и предлагает внушительную библиографию, включающую новейшие исследования).
Как я уже писал выше, определенное недоумение вызывает предлагаемое автором заглавие работы. Автор вполне отдает себе отчет в том, что упоминание кельтов в заглавии не совсем уместно, ведь традиционно под “древними кельтами” понимаются кельтские народы, жившие до римского завоевания и романизации на территории континентальной Европы и Британских островов. В данной же книге речь идет, скорее, об истории и мифологии раннесредневековой Ирландии.
Еще ббльшие вопросы вызывает словосочетание “повседневная жизнь”. Как совершенно справедливо указывает Бондаренко, «литературные памятники рисуют картину повседневной жизни литературных героев (курсив мой. -Ф.П.) и далеко не всегда отражают историческую действительность, а законодательные трактаты также дают идеализированное изображение положения вещей, каким оно “должно быть”,
7 Rees A., Rees В. Celtic Heritage: Ancient Tradition in Ireland and Wales. L., 1961 (русский перевод: Рис А., Рис Б. Наследие кельтов: Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе. М., 1999).
8 Подосинов А.В. Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. М., 1999. С. 331-340.
208
Рецензии и обзоры
но никогда не было»9. Обосновывая свою методологию, автор пишет: «Современный историк действительно чаще имеет дело с историей образов, историей представлений и стереотипов, чем с историей неопровержимых фактов... сами источники заставляют нас говорить об особой литературной, эпической или “саговой” действительности, которая часто заслоняет историческую действительность»10. В этом, на мой взгляд, и заключается основной недостаток общего методологического подхода книги Бондаренко. По словам самого автора, “те крупицы исторической действительности, которыми может оперировать современный историк, а тем более историк средневековых кельтских регионов, не позволяют с уверенностью отличить литературный вымысел, мифологему от исторического факта, точно интерпретировать назначение открытого артефакта, материального или литературного (курсив мой. - Ф./7.)”11.
Собственно, само название книги, как и пассаж, ее начинающий, напрямую отсылают читателя к работе Энн Росс “Повседневная жизнь кельтов в языческую эпоху”, увидевшей свет в 1970 г. и недавно переведенной на русский язык12. Довольно яркий, хотя и устаревший труд английской исследовательницы основывается на трех источниках информации: прежде всего, на археологических данных и наблюдениях античных авторов, которые подкреплены ирландской литературной традицией. Нужно отметить, что в то время, когда Росс, специалист по археологии, работала над своей книгой, она опиралась на довольно распространенную тогда теорию, утверждавшую, что ирландская литература - это “окно в железный век”, а потому зачастую используемые исследовательницей иллюстрации не совсем уместны и правомочны. Именно привлечение и некритическое использование Росс раннеирландского литературного материала и является основным, очевидным сегодня недостатком ее работы, который, однако, компенсируется исключительным знанием археологических данных и произведений классических авторов. К сожалению, Григорий Бондаренко, чей подход, в принципе, отличается от методологии Росс, по существу наступил на те же грабли.
Сам он прекрасно понимает, что вариации “повседневной жизни”, отраженные в нарративных памятниках и законодательстве, часто не подкрепляются археологическими данными и даже могут противоречить друг другу. Весьма характерные примеры подобного несоответствия встречаются и в тексте книги. Так, рассматривая многочисленные эпизоды сказаний, повествующих о потере монархом своего царства из-за увечья (Нуаду из “Битвы при Маг Туиред”, Фергус мак Лети из “Приключения Фергуса мак Лети” и ряд других), Бондаренко четко ука
9 Бондаренко Г.В. Повседневная жизнь... С. 9.
10 Там же. С. 322.
11 Там же. С. 7.
12 Ross A. Everyday Life of the Pagan Celts. L., 1970 (русский перевод: Росс А. Повседневная жизнь кельтов в языческую эпоху. СПб., 2004).
Рецензии и обзоры
209
зывает на то, что в средневековых анналах многие короли имеют прозвища сёесИ (“одноглазый”), dall (“слепой”), bacach (“хромой”) или got (“заика”), подразумевающие физическое увечье, а среди средневековых ирландских королей нам известны те, кому увечье совершенно не мешало править. Иными словами, здесь налицо явное несоответствие между реальной повседневной жизнью и ее воображаемым аналогом, представленным в сказаниях и других “псевдоисторических” сочинениях.
Еще одним минусом этого подхода является отсутствие хотя бы приблизительных хронологических рамок. Часто сложно вписать те или иные примеры в некую культурно-историческую парадигму. Так, рассуждая о роли женщины в древнеирландском обществе, Бондаренко пишет, что “мир уладского цикла синтезирован из разновременных реалий”13, а затем говорит о том, что “сексуальная независимость женщины принадлежит языческому мировоззрению, и в случае Медб мы явно имеем дело с языческим прошлым, а не христианским настоящим средневековой Ирландии”14. Подобная точка зрения, конечно же, имеет право на жизнь. Однако так же легко можно провести параллели между фигурой Медб и довольно частой практикой разводов в средневековом обществе. И, если увязать Медб и весьма показательный в этом отношении “разговор перед сном” из “Похищения быка из Куальнге” (в котором супруги, по существу, осуществляют раздел имущества) с законодательными нормами, предусмотренными “Законом о парах” (Cain Lanamna) и другими трактатами, то этот литературный персонаж встает в один ряд со знаменитыми историческими женскими образами (такими как, например, королева Гормлат, которая жила на рубеже X-XI вв. и неоднократно была замужем как за ирландскими королями, так и за норвежским правителем Дублина15).
Источники по истории древней Ирландии слишком сложны, чтобы прибегать к столь заведомым упрощениям. Очевидно, что до принятия христианства и, как следствие, появления на ирландском острове латинского языка, страна была, в сущности, бесписьменным обществом. Соответственно, устная традиция была единственной формой исторической памяти в предшествующий период, и едва ли вероятно, что уже в V веке она была полностью замещена христианской письменной культурой. Однако остается фактом то, что у нас нет прямых свидетельств бытовавшей в то время устной традиции. Уже вскоре после принятия христианства филиды начали тесно соприкасаться с монастырской ученостью, и все дошедшие до нас источники являются плодами работы ученых людей, трудившихся при “дворах” или в монастырских скрипториях. Отрицать то, что на эти труды повлияла устная тра
13 Бондаренко Г.В. Повседневная жизнь... С. 199.
14 Там же. С. 200.
15 Образу Гормлат в ирландской мифологии и истории посвящено исследование на русском языке: Михайлова ТА. Хозяйка судьбы: Образ женщины в традиционной ирландской культуре. М., 2004. С. 126-148.
К. Средние века Ruin
210
Рецензии и обзоры
диция с языческими корнями, просто невозможно. Однако каждый конкретный фрагмент источника все же требует всестороннего анализа, который помог бы вписать его в те или иные хронологические и культурные рамки.
Здесь я не буду углубляться в споры о превалировании языческих или христианских компонентов в древнеирландской культуре, но хотел бы отметить одну очень важную ее особенность. Какая бы из традиций ни преобладала, большинство литературных произведений, даже несмотря на наличие в них архаических элементов, адресовано современным их читателям событиям и отражает точку зрения их авторов на то или иное явление. Многие тексты могут поведать о тонкостях политической и экономической ситуации в эпоху их создания и являются продуктом “политического заказа’’, желания угодить тому или иному высокому покровителю или же стремления возвысить собственную монашескую общину (paruchia)16.
Сам автор это, безусловно, понимает: «Мы вполне осознаем, что подобные “картины из жизни” не всегда отражают историческую действительность. Да и к какому периоду вообще можно отнести реалии, описанные в древне ирландских памятниках? Если они все-таки не являют собой “окна в железный век”, а воспроизводят реалии средневековой Ирландии, той эпохи, когда они, собственно, и были созданы, то насколько эта раннесредневековая действительность отличалась от реалий кельтского “железного века”? Что нового принесла христианизация страны, насколько она было глубокой в тот условный период, который нас больше всего интересует в раннеирландской истории V-XI вв.? На эти вопросы мы и постараемся дать ответ в этой небольшой книге. Нет уверенности, что на все из них можно ответить определенно, но, даже повиснув в воздухе, эти вопросы, по крайней мере, могут задать направление мысли»17.
К сожалению, приходится констатировать, что эти вопросы, являясь основополагающими и во многом неразрешимыми, действительно, “повисают в воздухе”. Такой подход к ирландской “повседневности”, конечно, возможен, но выглядит весьма проблематичным даже при всех оговорках и уточнениях, к которым прибегает автор. Перед нами, скорее, работа, описывающая представления о повседневной жизни или, если угодно, “псевдо-повседневную жизнь” раннесредневековых ирландцев. Эти представления, которые довольно сложно (если вооб
16 Подчас это относится к самым неожиданным произведениям. Например, в своей статье о “Битве при Маг Туиред” Джон Кэри показал, что события саги, которая считается “классическим примером мифологии” (exemplary myth), могут быть аллегорическим переложением реальных столкновений между ирландцами и викингами в середине IX в. См. подробнее: Carey J. Myth and Mythography in Cath Maige Tuired // Studia Celtica. 1989/1990. Vol. 24—25. P. 53-69.
17 Бондаренко Г.В. Повседневная жизнь... С. 7.
Рецензии и обзоры
211
ще возможно) вписать в исторический контекст, как я показывал выше, иногда могут противоречить друг другу. Вдобавок нужно понимать, что мы имеем дело с представлениями не всех древних ирландцев, а того же самого класса образованных светских поэтов и сказителей, а также их коллег в монастырях, и потому вряд ли возможно говорить о самоидентификации отдельных слоев общества или же об их восприятии окружающего мира. Например, довольно сложно рассуждать об образах разбойников, представленных в раннеирландских текстах людьми, которые живут на грани миров, обладают сверхъестественными способностями и выступают ярыми приверженцами языческой религии. Ведь достаточно сложно определить, стоит ли за подобным отношением к этой группе точка зрения всего “народа”, страдавшего от их рук, или же это исключительно навязываемая церковью пропаганда, преувеличивающая негативное влияние на общество априорно враждебных церкви лиц. Нечто подобное заметно и в демонизации викингов в церковных источниках более позднего периода. Слишком буквальное прочтение рассказов1 источников об ужасающих деяниях скандинавских пиратов в историографии первой половины XX в. привело к созданию так называемой “теории коллапса”, взваливавшей на них вину за радикальные изменения в ирландском обществе18. Данные примеры вовсе не являются исключением: например, одна из глав книги Бондаренко посвящена свинопасам, которым в древнеирландских преданиях и законодательной литературе часто приписываются некие сверхъестественные свойства. В данном случае мы явно имеем дело с мифопоэтическим образом свинопасов, а не с какими-либо реалиями “повседневной жизни”.
Остается отметить, что данная критика адресована, прежде всего, названию книги Бондаренко и декларируемому общему подходу, связывающему работу воедино. На мой взгляд, наиболее сильными и интересными главами являются как раз “экскурсы в древнеирландскую мифологию”, рассматривающие отдельные узкоспециальные проблемы и имеющие дело с конкретными нарративными памятниками. Думаю, что многим читателям особенно запомнятся написанные с исключительным мастерством главы о дорогах и знании в “Разрушении дома Да Дерга” и “Сватовстве к Эмер”, об изгнании королей в литературной традиции и о представлениях о переселении душ у кельтов.
Можно констатировать, что рецензируемая работа представляет собой прекрасное введение в проблематику раннесредневековой Ирландии и, несомненно, будет полезна всем, кто серьезно занимается изу
18 Впервые данная теория была сформулирована профессором Дэниелом Винчи (Binchy DA. The passing of the old order // The impact of the Scandinavian invasions on the Celtic-speaking peoples c. 800-1100 A.D / Ed. B. 6 Cuiv. Dublin, 1962. P. 119-32). См. критику этого подхода: О Corrdin D. Ireland before the Normans. Dublin, 1972. P. 82-88; 6 Croinin D. Early Medieval Ireland, 400-1200. L., 1995. P. 98-117.
8*
212
Рецензии и обзоры
чением истории и культуры этой страны. И, хотя книга и адресована “массовому читателю”, она заинтересует не только людей, увлеченных модой на Ирландию, но и, даже в большей степени, специалистов по европейскому Средневековью. Работая с обширнейшим пластом ирландского, валлийского и континентального материала, автор знакомит читателей с методологией, используемой кельтологами, дает общее представление о текстах (в том числе не переведенных на русский язык), о проблемах, обсуждаемых в научной кельтологической литературе, об основных фактах истории и мифологии древних ирландцев и их кельтских сородичей на континенте. Так что можно позавидовать тем, кто только начинает серьезное изучение Ирландии: книга Бондаренко станет для них великолепным учебником, идеальным путеводителем на начальном этапе сложного пути через “лабиринты и хитросплетения кельтской традиции”.
Ф.Д. Прокофьев
MONOTHEISTIC KINGSHIP.
THE MEDIEVAL VARIANTS I Ed. by Aziz al-Azmeh, Janos M. Bak. Budapest: CEU Medievalia, 2004. Vol. 7. -297 p.
МОНОТЕИСТИЧЕСКАЯ ЦАРСТВЕННОСТЬ. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ВАРИАНТЫ / Под ред.
А. ал-Азме, Я. Бака. Будапешт:
ЦЕУ “Medievalia”, 2004. Т. 7. - 297 с.
Рецензируемый сборник статей посвящен одному из важнейших проблемных полей медиевистики - образу власти в представлениях средневекового человека. Тема сборника - репрезентация власти в трех монотеистических религиях и трех крупных культурно-исторических регионах: Православно-Византийском, Исламском и на Латинском Западе (р. 12). Это седьмой из сборников статей, выпущенных Центрально-Европейским университетом в Будапеште и посвященных актуальным проблемам изучения средневековой культуры. Среди тем предыдущих выпусков: “Люди и природа в исторической перспективе”, “Устная история в средние века. Слово и его контекст”, “Крестоносцы и их Ордена. Расширение границ латинского христианства” и др. Основу данного сборника составили материалы коллоквиума “Религия и Власть” (Religion and Rulership), проведенного Центрально-Европейским университетом в 2002 г.
Рецензии и обзоры
213
Достоинством издания может служить то, что в большинстве опубликованных в нем работ проблема средневековой царственности1 анализируется в рамках конкретного исторического исследования. В качестве методологического введения к сборнику можно рассматривать статьи А. ал-Азме и Д. Гереби. В первой из них делается попытка дать дефиницию понятия “монотеистическая царственность”, вторая же, историографическая по своему содержанию, посвящена взаимосвязи концепций Карла Шмитта, Эрика Петерсона и Эрнста Канторовича.
А. ал-Азме начинает анализ концепта “монотеистическая царственность” с облика римской императорской власти периода поздней Античности. Монотеистическая идеология власти часто облекается в старые политеистические формы, как в христианском, так и в мусульманском мире (р. 14-15). Тем не менее очевиден переход от идеи обожествленного царя к представлению о “Божьем помазаннике” (р. 14). Теперь правитель уже не бог, а образ Бога (р. 20-21). Наконец, заслуживает упоминания вывод А. ал-Азме о применимости подобной модели к изучению образа власти средневекового ислама. Исслёдователь также находит в идеологии Аббасидского халифата следы влияния позднеантичной политической традиции. Так например, им проводится любопытная параллель между baraka арабских халифов и Fortuna Augusti римских императоров (р. 28). Наиболее общей тенденцией развития священновластия в средневековом арабо-исламском мире стала постепенная замена теократии или халифата светской властью правителя, т.е. султанатом (р. 28).
В статье Д. Гереби “Карл Шмитт и Эрик Петерсон о политической теологии” рассматривается парадоксальный, на первый взгляд, вопрос о влиянии на творчество Э. Канторовича со стороны известного своими пронацистскими симпатиями правоведа К. Шмитта2. Свои рассуждения Д. Гереби начинает с того, что обращает внимание на употребление в названии одного из трудов Э. Канторовича термина “политическая теология”, непосредственно восходящего к Шмитту (р. 32-33). Этот термин подвергся наиболее ожесточенной критике со стороны теолога Петерсона, которому представлялось невозможным сведёние христианства к одной лишь идее монотеизма, ибо христианство немыслимо без представления о тринитарной природе божества. Петерсоном также не был принят исходный тезис Шмитта о неизбежной секуляризации как о главной движущей силе эволюции политических форм и об этих формах как о стадиях секуляризации. В то же время Петерсон придерживался столь же консервативных и антилиберальных позиций, что и Шмитт. Что же
1 Я использую концепт “царственность” для перевода английского термина king-ship, означающего не столько территорию, находящуюся под управлением суверена, т.е. царство как kingdom, сколько сам характер и образ действий верховной власти.
2 Здесь можно также провести любопытную параллель с симпатиями Марка Блока к работам Жоржа Дюмезиля, о чем см. подробнее: Гинзбург К. Германская мифология и нацизм И Мифы - Эмблемы - Приметы. М., 2004. С. 259-264.
214
Рецензии и обзоры
касается идей Канторовича, то последний, с точки зрения автора статьи, в большей степени следует линии Шмитта, чем Петерсона, полагая, что политическая мысль раннего Нового времени представляла собой секуляризованный вариант средневековой христианской концепции власти (р. 52-53).
В последующих статьях сборника речь идет о различных “частных случаях” сакрализации верховной власти в средневековом мире. В большинстве статей говорится об образе власти на периферии средневекового Запада и христианского мира, в таких странах, как Польша, Венгрия, Грузия или Русь. Собственно западноевропейский регион представлен в сборнике только одной работой - статьей Г. Морено-Рьяно, где анализируется политическая позиция Марсилия Падуанского в трактате “Защитник Мира”.
Обращает на себя внимание хронологический принцип расположения статей в сборнике. Непосредственно за статьей К. Гаспара о связи императорской власти с почитанием святых в ранней Византии идет исследование И.Х. Гарипжанова “Давид, император Август, Gratia Dei Rex: Коммуникация и пропаганда в каролингской королевской иконографии”. В нем автор подробно описывает эволюцию восприятия каролингских правителей с конца VIII по середину IX в. Основным источником служат надписи из Библий и напрестольных Евангелий (р. 98). В итоге автор приходит к выводу о постепенном переходе от репрезентации императора как нового Давида, а его подданных - как нового Израиля к ориентации на политическую символику позднего Рима. Позже, вслед за распадом империи, уходят в прошлое попытки Каролингов подражать позднеримским титулам и образцам, и уже Карл Лысый именуется в большинстве рукописей не imperator, a Gratia Dei Rex (р. 111).
В последующих статьях сборника анализируется либо ритуальная сторона средневекового священновластия, либо его локальные варианты и концепции. К первой группе статей - исследованию практик - относится статья Н. Гуссона “Религия и кризис междуцарствия. Роль религии в преодолении разрыва между правлениями Оттона III и Генриха П”. В ней автор прослеживает роль церковных обрядов во время междуцарствия после смерти Оттона III и до коронации Генриха II. Историк прослеживает движение похоронной процессии с телом императора на протяжении литургического цикла Страстной недели вплоть до похорон в день Пасхи и коронации следующего императора на Троицу (р. 127-131). Выявленное совпадение императорской смерти и новой коронации с пасхальным литургическим циклом позволило исследователю выступить с идеей о литургической царственности (liturgical kingship) как о наиболее характерной черте “политического воображаемого” Священной Римской империи, память о которой сохранялась до ее ликвидации в 1806 г. (р. 135).
В статье С.Х. Раппа прослеживается история монархической идеологии раннехристианской Грузии. Исследователь, анализируя ряд грузинских источников этого периода, в первую очередь житие царя
Рецензии и обзоры
215
Вахтанга I Горгасали, приходит к выводу о решающей роли иранских культурных влияний на концепцию царской власти в Грузии. Главной доблестью царя в Картли IV-VI вв., как и в Сасанидском Иране, была военная удаль и храбрость на охоте; Вахтанг I даже называется в житии новым Нимродом (р. 160-162). Лишь впоследствии, в эпоху правления Багратидов верх над персидской берет византийская модель царственности, целиком ориентированная на библейские образцы (р. 171-172).
Работа И. Караулашвили исследует историю легенды о первом христианском царе Абгаре, крещенном, по преданию, зафиксированному Евсевием Кесарийским, еще самим апостолом Фаддеем. Автор прослеживает развитие легенды в Византии, Армении и Грузии от поздней Античности и до Х-Х1 вв. Отмечается большая зависимость грузинской традиции от сирийской и византийской и, наоборот, большая самостоятельность армянской версии, вплоть до того, что, согласно ей, сам царь Абгар также был армянином (р. 189-190).
Наконец, 3. Далевский и Э. Немеркени исследуют проблемы сакрального образа власти в раннесредневейовых Польше и Венгрии. 3. Далевский основывается на литургических благословениях князей династии Пястов, в то время как венгерский исследователь предлагает новый подход к интерпретации “Наставлений” Иштвана I своему сыну, принцу Эмерику, с преимущественным вниманием к патристике и литургическим текстам как к их литературным источникам (р. 246).
В составе сборника присутствуют статьи, предметом которых является царственность в неевропейских средневековых культурах. Так, работа венгерского гебраиста А. Шмелёвского посвящена анализу политической концепции Иицхака Абраванеля (1437-1508). Исследователь в основном принимает концепцию израильского медиевиста, специалиста по еврейской средневековой политической философии А. Равицкого. В статье анализируется концепция царя-Мессии в сочинении Абраванеля “Yeshuoth Meshiho”, написанного в Неаполе после Изгнания 1492 г. В своей статье А. Шмелёвский сравнивает точки зрения Абраванеля и Маймонида на проблему царя-Мессии. Венгерский исследователь во многом солидаризируется со взглядом Г. Шолема на типологию еврейской средневековой эсхатологии. С точки зрения последнего, существовали два основных типа еврейского мессианизма: апокалиптический и “рационалистический”. Первый из них характерен для творчества Абраванеля, а второй связан с Маймонидом (р. 146-147). В сочинении Маймонида “Мишне Тора” речь идет о восстановлении в прежнем виде, согласно установлениям Писания, Храмового жертвоприношения и Царства с царем из династии Давида в земле Израиля (р. 145), в то время как в “Yeshuoth Meshiho” на первый план, наряду с возвращением народа из изгнания, выходит также и воскресение мертвых (р. 151).
Образ власти в средневековом исламе на примере творчества ал-Фараби анализирует в своем исследовании Ж. Таммер. Он отмечает, что, несмотря на отсутствие единой концепции политики и подробного
216
Рецензии и обзоры
описания политической системы, идеи ал-Фараби обращены не только к исламу, но и ко всему монотеистическому миру (р. 201). Собственно “Наука о Политике”, al-‘ilm al-madani, включает в себя и мусульманское религиозное законодательство - фикх, хотя последний в ее рамках не разбирается. Основным предметом политической науки, по ал-Фараби, является царственность - malakiya и собственно политика как практическая деятельность - siyasa. При этом любопытно, что последнюю ал-Фараби производит от корня sawasa, означающего тренировку, объезд лошадей. И то, и другое ал-Фараби связывает с идей воспитания, “адабом”3. Отсюда как следствие вытекает обязанность земного властителя (mudabbir) одинаково заботиться как о своей душе, так и о душах подданных (р. 209). Наконец, организация человеческого космоса по образцу божественного ведет к богоподобности царской власти, из чего вырастает необходимость для царя подняться до высочайшего человеческого уровня - пророческого видения (р. 203-205).
Статьи А.П. Толочко и В.Я. Петрухина весьма сходны по характеру решаемых в них источниковедческих проблем. В обоих случаях речь идет о попытках реконструировать образ власти на основе максимально узкой источниковой базы. Предмет исследования А.П. Толочко - сакральный образ власти в домонгольской Руси. Исследователь отмечает, что среди древнерусских письменных источников Х-ХП вв. нет ни символических изображений правителей, ни обращенных к ним назидательных сочинений, ни данных о порядке организации коронационных торжеств, ни каких-либо регламентирующих власть и положение правителя законодательных памятников (р. 249). Практически неразрешимым представляется вопрос о сакральном статусе первых князей - Рюриковичей до крещения Руси. Единственное, что можно определенно сказать по данному вопросу, - это то, что в источниках нет упоминания о наличии у династии обожествленных или божественных предков, что характерно для правителей многих варварских государств, в частности, франков и англосаксов.
Возможным выходом из подобного затруднительного положения представляется обращение к данным археологии (архитектура Десятинной церкви и Софийского собора) и нумизматики, свидетельствующим о преобладающем византийском влиянии (р. 253-254). Сходным образом автор предлагает интерпретировать “Слово о Законе и Благодати” митрополита Иллариона не как полемику против претензий Византии на религиозную и политическую гегемонию, а как свидетельство оформившейся тенденции к заимствованию византийской идеологии и политических форм (р. 255-256). А.П. Толочко отмечает, что редко удается обна
3 Основное значение этого слова в классическом арабском языке - литература, культура, воспитание, образованность. В целом круг понятий, связанных с адабом, в какой-то степени соответствует греческому “пайдейа” (Khalidi Т. Arabic historical thought in the classical period. Cambridge, 1996. P. 82-83).
Рецензии и обзоры
217
ружить в письменных источниках эксплицитно выраженные свидетельства монархической концепции Рюриковичей. К немногочисленным исключениям могут быть отнесены миниатюры Трирской псалтири, изображающие коронуемых Христом Ярополка Изяславича, князя Владимира Волынского, или открытые археологами диадемы из села Сахновка (р. 264-266).
В целом же исследователь приходит к выводу об отсутствии у Рюриковичей домонгольского времени какой-либо идеологии, обосновывавшей их право на власть. Очевидно, утверждает автор статьи, они и не нуждались в подобном обосновании власти, в том числе и власти великого князя Киевского, ибо сама власть могла быть собственностью не одного представителя княжеского рода, а всего рода вместе. Монополия правящего рода на власть была очевидной как для него самого, так и для “подданных”. Отсюда, как и до ХП в. в Скандинавии, следовало отсутствие коронаций, помазаний и регалий (с. 267-268).
Сходная источниковедческая проблема анализируется в статье В.Я. Петрухина “К вопросу о сакральном статусе хазарского кагана”. Речь в ней идет о проблеме сакрального статуса кагана в контексте сведений ибн-Фадлана, ал-Истахри, ибн Хаукаля и ал-Масуди о практике его ритуального убийства. Главная же источниковедческая проблема состоит в вопросе о достоверности этих свидетельств: ведь все вышеперечисленные арабские авторы упоминают об иудаизме как о религии одновременно кагана и бека. Следовательно, человеческое жертвоприношение было бы невозможно в качестве ритуала, принятого официально. Возможным объяснением этого противоречия В.Я. Петрухин считает сохранение памяти о сакральном убийстве кагана не в политической практике, а в устной традиции хазар-язычников, бывших информаторами арабских авторов (р. 273-274). Таким образом, В.Я. Петрухин фактически присоединяется к точке зрения ученых, считающих хазарское двоевластие и сакральный статус кагана остатком древнетюркских традиций, а не результатом переворота, сопровождавшего утверждение иудаизма в качестве государственной религии (р. 269).
Здесь уместно было бы также отметить вышедшую в июне 2007 г. статью П. Голдена “Irano-Turkica: Еще раз о сакральной природе царской власти у хазар”4. П. Голден вновь проанализировал свидетельства арабо-персидских источников по этому вопросу, в том числе и данные ал-Йакуби. Ибн Русте, “Худуд ал-Алам” и Гардизи5. Обращая внимание на то, что собственно тюркская традиция (в данном случае поли
4 Golden Р. Irano-turkica: the Khazar sacral kingship revisited // Acta Orientalia. 2007, June. Vol. 60, N 2. P. 161-194. Кроме статьи П. Голдена из вышедших за последние три года на русском языке работ, затрагивающих проблематику сакраль-ности власти в хазарском каганате, можно отметить статью Ц. Степанова: Степанов Ц. Развитие концепции сакрального царя у хазар и болгар эпохи раннего Средневековья // Jews and Slavs. 2006. Vol. 16. P. 318-325.
5 Ibid. P. 163-169.
9. Средние века. Вып. 69(2)
218
Рецензии и обзоры
тическая практика тюркских каганатов) не знала столь высокой степени сакрализации личности кагана, как это было в Хазарии, исследователь приходит к выводу о необходимости искать источник хазарского двоевластия в традициях других культур6. Вновь обращаясь к анализу источников, П. Голден делает важное наблюдение о том, что все известные сведения о сакральном статусе кагана не древнее конца IX в. Следовательно, версия о возникновении двоевластия и идеи священного царства у хазар уже после их обращения в иудаизм представляется вполне возможной7. Остается, тем не менее, вопрос об интерпретации природы сакрализации кагана у хазар. Наиболее вероятным источником заимствования подобных традиций Хазарией П. Голден считает центральноазиатские земли. Именно там, в Согде, Шаше, Самарканде, Хорезме и Бухаре известно наибольшее число сакральных титулов (таких как шад, тудун или тархан). Особенно существенным был хорезмийский фактор. О том, насколько тесными были связи между Хазарией и Хорезмом, свидетельствует привилегированное положение хорезмийской придворной гвардии в Хазарии. Возможно, именно мусульмане-хорезмийцы, сами того не желая, стали невольными передатчиками сакральной древнеиранской традиции царской власти в Хазарию8.
Вернемся, однако, к содержанию рецензируемого сборника. Выше мной уже была отмечена чрезвычайная широта научных интересов его составителей. Ими, действительно, не были забыты ни ближневосточный, ни восточноевропейский, ни западно- и южноевропейский регионы. Тем не менее в стороне от внимания составителей осталась одна из важнейших проблем средневековой монотеистической царственности -представления о царской власти в текстах религиозной полемики, где истинность религии напрямую связывается с существованием царства. Здесь достаточно вспомнить хотя бы хазарского царя Иосифа, который в своем письме еврейскому сановнику из Испании Хасдаю ибн Шапруту совершенно осознанно дает евреям не только надежду на сохранение царства у “Остатка Израиля”, но также и аргумент в полемике с христианами и мусульманами. Кстати, сам Хасдай своем послании также ищет надежды на торжество “веры Израиля”, что также связывается им с проблемой царской власти: «Говорят нам каждый день: “у всякого народа есть свое царство, а о вас нет памяти на земле”»9.
Литературный топос о связи истинной религии с устойчивым существованием государства весьма широко распространен в источниках: достаточно упомянуть здесь “Книгу доводов и доказательства в защиту униженной религии” Йехуды ха-Леви, для которой сюжет из Еврейско-хазарской переписки послужил образцом. Кроме того, полемический
6 Ibid. Р. 177.
7 Ibid. Р. 178.
8 Ibid. Р. 188-189.
9 Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932. С. 70-71.
Рецензии и обзоры
219
мотив существования или отсутствия царства широко распространен в легендах о выборе веры (в их древнерусском, ПВЛ, или армянском10 варианте) и в арабской историко-географической литературе11.
Однако несмотря на то что такой важный аспект проблемы са-кральности власти, как восприятие монотеистической монархии в межрелигиозной полемике, не был затронут при составлении данного сборника, все же стоит отметить и без того огромную широту интересов его составителей. Рецензируемый сборник, несомненно, может представлять интерес для всех исследователей, интересующихся проблемой восприятия и репрезентации власти в средневековой культуре народов монотеистического мира.
А.С. Рашковский
К.Р. Кобрин. КАК ВАЖНО ЧИТАТЬ
МЕДИЕВИСТОВ
Эксле О.Г. ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ И ЗНАНИЕ:
ОЧЕРКИ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ /
Пер. с нем. и предисл. Ю.Е. Арнаутовой.
М.: Новое литературное обозрение, 2007. - 360 с.
Перед нами - первое русскоязычное издание книги Отто Герхарда Эксле, который, впрочем, хорошо известен в российском историческом сообществе (за последние 12 лет переведено несколько его статей). По жанру это сборник, включающий 8 статей, которые расположены -что очень важно - не по хронологическому, а по тематическому принципу, и, таким образом, составляют некоторый сюжет. Впрочем, об этом чуть позже.
Отто Герхард Эксле родился в 1939 г., первая его научная публикация относится к 1967 г., а с 1985 г. ученый почти 20 лет возглавлял Институт истории им. Макса Планка. Эксле принадлежит к поколению европейских историков, которое начало свою деятельность на известном политическом и идеологическом фоне, определенном, с одной сто
10 История Фавстоса Бузанда / Пер. и коммент. М.А. Геворгяна. Ереван, 1953. С. 13-14.
11 Sharaf al-Zaman Tahir al-Marvazi on China, the Turks and India. Arabic text with an English translation and commentary / By. V. Minorsky. L., 1942. P. 36, 23 (арабский текст).
9*
220
Рецензии и обзоры
роны, драматическими изменениями в сознании западного общества в конце 1960-х - первой половине 1970-х годов, а с другой - радикальными послевоенными изменениями в гуманитарных науках. Рецензируемая книга демонстрирует нам европейского гуманитария, занявшего очень редкую позицию в отношении этого контекста: Эксле принимает его к сведению, учитывает его, но не более того. В его текстах сложно найти прямую полемику с господствовавшей в последние три десятилетия теорией (структурализмом, постструктурализмом, постмодернизмом, “новым историзмом” - неважно), точно так же, как и открытую манифестацию солидарности с ней. В то же время Эксле вовсе не “старомоден” (тем более, не “нарочито старомоден”) - он точно указывает на те теоретические положения, которые заимствует у Макса Вебера (которому очень обязан), но это, конечно же, не эпигонство и не рабская зависимость. Перед нами - уверенная интерпретация и развитие тех веберовских позиций, которые автор считает необходимым интерпретировать и развивать. Такое же отношение у Эксле к Марку Блоку и некоторым другим французским анналистам - что, кстати говоря, не мешает ему убедительно полемизировать с Жоржем Дюби в статье, посвященной средневековым схемам истолкования действительности. И тут стоит отметить еще две особенности этой книги. Во-первых, осторожность и даже определенную “скромность” оценок и выводов Эксле. Это удивительная и редкая в современном гуманитарном сообществе черта исследовательского стиля, которая, помимо всего прочего, отличает Эксле от французских анналистов и социальных историков, работающих в известных традициях галльской риторики и красноречия. Во-вторых, отметим довольно необычную для континентального историка осведомленность в англоязычной историографии; Эксле ссылается на работы таких (не очень известных за пределами англоязычного мира) авторов, как Боуэн, Элбоу, Лоуренс, Лейзер и др., не говоря уже об использовании англо-саксонского и англо-нормандского материала в “Схемах истолкования социальной действительности в раннее и высокое Средневековье”, “Средневековых гильдиях” и “Гильдии и коммуне”. И первое, и второе обстоятельства дают понять, что перед нами - настоящий европейский ученый, воспринимающий гуманитарную европейскую традицию как “свою”, вне зависимости от принятых делений на “национальные школы”. Об этом же говорят и многочисленные ссылки Эксле на работы А.Я. Гуревича.
От общих рассуждений и наблюдений перейдем к некоторым конкретным соображениям по поводу статей, вошедших в рецензируемую книгу О. Г. Эксле. Их восемь: сборник открывается теоретической работой, анализирующей “средневековые схемы истолкования социальной действительности”, и заканчивается эссе «“Образ человека” у историков». Между ними - шесть статей, посвященных более конкретным историческим проблемам; но точно так же, как “теоретические тексты” основаны на интерпретации самого разнообразного фактического мате
Рецензии и обзоры
221
риала, “конкретно-проблемные” тексты являют собой образец авторефлексии историка в процессе работы с фактами. Так складывается сквозной сюжет книги: рефлексия историка над собственной рефлексией (и рефлексией коллег) по поводу своей работы - по мере производства самой этой работы. Иными словами, это сюжет разворачивания образа “действительности” по мере создания “знания” о ней, и - одновременно - разворачивания “знания” о “действительности”, определенной развитием и фокусировкой того же самого “знания”.
В первой статье рассматривается релевантность средневековой “интерпретационной схемы” (определение Эксле. - К.К.) “функционального трехчастного деления общества” самой социальной действительности. Сюжет классический для послевоенной историографии, особенно после известной работы Жоржа Дюби “Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о себе самом” (1978). На первый взгляд, статья Эксле, написанная через 9 лет после этой книги, является полемическим жестом в отношении нее. Но это не так или не совсем так. Эксле выступает против неверных, с его точки зрения, представлений о том, что “трехчастная схема” есть прямое отражение “социальной действительности” Средневековья и, более того, что она есть его непосредственное представление о себе самом (заметим в скобках, что, по нашему мнению, Дюби прямо этого не утверждает). Эксле ставит под сомнение “пассивность”, “статичность” этой модели взаимодействия. Если позволить себе кратко переформулировать рассуждение автора “Действительности и знания”, то получается примерно следующее: “схемы истолкования социальной действительности” суть не статичное отображение чего-то, существующего само по себе, а процесс, который не только определен этой “действительностью”, но и является составной ее частью (или даже трансформирует ее). Именно поэтому Эксле пишет: «...речь идет о том, чтобы отказаться от бесплодной альтернативы “копия” (“отражение”) социальной действительности или “ирреальность” (“идеал”)» (с. 45-^46). Любопытно, что этот процесс, отбрасывающий ретроспективное влияние (задним числом объясняя что-то, бывшее до начала объяснения), в то же время направлен вперед, перспективно. Он конституирует, что социальная действительность и дальше будет устроена таким образом (или хотя бы исходит из этой убежденности). Более того, с точки зрения современного наблюдателя, он (этот процесс, эта “схема истолкования”) задает будущее понимание того прошлого, которое во многом определено им. Здесь как раз и находится источник недоразумения, в результате которого средневековая схема “трехчленного деления общества” была в XX в. принята на веру. Нынешний наблюдатель исходит из того, что эта схема статична и, в принципе, неизменяема, между тем как она существовала более пятисот лет, - и уже сам этот факт ставит под сомнение то, что она была “копией”, “отражением” тогдашнего общества. Ведь за это время общество менялось, и Эксле указывает на столь очевидное несовпадение
222
Рецензии и обзоры
(с. 46-47). Так или иначе, нынешний исследователь находится под влиянием этой схемы не в меньшей степени, чем ее средневековые воспроизводители; он, увы, часто не может занять позицию, внешнюю не только к “Средневековью”, но и к “сегодняшнему мышлению о Средневековье”, и, таким образом, отрефлексировать свое отношение к этим “средневековым схемам”1.
Впрочем, не со всеми положениями этой статьи можно согласиться. Эксле пишет: “В современном обществе (Modeme) рефлексия об обществе больше не носит метафизического характера. ... И поэтому она больше не может задавать неоспоримые и общепризнанные нормы поведения” (с. 44). Но ведь достаточно вспомнить ту очевидную нынешнюю мифологизацию (и даже своего рода онтологизацию) так называемого “среднего класса”, который давно перестал быть скромным топологическим определением и превратился в главного спасителя и опору современного западного общества и демократии, в опору, которую следует растить и укреплять. “Средний класс” сегодня имеет однозначно положительную коннотацию, именно он задает сейчас нормы поведения, его ценности преподносятся как единственно возможные и позитивные; в этом смысле средневековый автор значительно объективнее (пожалуй, даже трезвее) современного социолога: для него все сословия хороши, потому что воплощают созданный Богом порядок.
Вторая и третья статьи, вошедшие в рецензируемую книгу Эксле, посвящены так называемым “клятвенным сообществам”, которые, по мнению автора, стали основой не только гильдий, но и коммун (сельских и городских). В такого рода “горизонтальных” социальных структурах (сообществах), которые параллельны существующим “вертикальным” (сословным) структурам, он видит одну из главных черт средневекового европейского общества (и не только средневекового, достаточно вспомнить название третьей статьи: «Гильдия и коммуна: о возникновении “объединения” и “общины” как основных форм совместной жизни в Европе»). Для специалиста, знакомого с творчеством Эксле, это, пожалуй, самый важный сюжет немецкого историка. Обратим поэтому внимание лишь на один аспект, сколь бы неожиданным он ни казался, - на
1 Здесь возникает искушение пойти еще дальше в этом рассуждении - скажем, в таком направлении: любопытно, что средневековая модель тройственного функционального деления общества (молящиеся, воюющие, работающие) странным образом конгруэнтна знаменитой триединой схеме графа Уварова “Православие, Самодержавие, Народность”. Не вдаваясь в подробности, укажем, что уваровская схема явилась результатом интерпретации средневековой, явленной в прекрасно известном Уварову делении французских Генеральных штатов на три сословия. Но нас здесь интересует другой аспект: не соотносится ли средневековая схема истолкования социальной действительности с самой действительностью точно так же, как уваровская триединая формула с современной ему действительностью? Если мы не истолковываем историю России второй трети XIX в. через эту формулу, то почему же подобная процедура возможна в отношении Средних веков?
Рецензии и обзоры
223
сам феномен “параллельности”. Дело в том, что в истории периодически возникают не только параллельные “социальные объединения”, но и политические структуры, параллельные структуры власти. И те, и другие появляются как следствие неудовлетворенности уже существующими сообществами и структурами; это могут быть ситуации военной опасности, роста беззакония и насилия (в какой бы области жизни это ни происходило), или же обстоятельства, при которых возникают новые государственные задачи. В качестве примеров последнего укажем на начало царствования Николая Первого и (совсем свежий пример) на первый срок президентства Владимира Путина. И в том, и в другом случае предпринимаются попытки создания параллельных государственных структур - при функционировании уже существующих (у Николая ими становятся отделения его личной Канцелярии, у Путина - новый институт полномочных представителей Президента в округах). Главный вопрос заключается в следующем: почему при каких-то обстоятельствах недовольство (что очень важно, осмысленное, отрефлексированное) существующими структурами приводит ких вытеснению или даже уничтожению, а в каких-то к созданию “параллели”?
Еще две статьи Эксле, вошедшие в книгу, посвящены религиозным движениям высокого Средневековья. Если в первой из них речь идет о том, как связаны идея и практика “добровольной бедности” с идеей “мира” (рах), то вторая (“Бедность и призрение бедных около 1200 г.: к вопросу о понимании добровольной бедности Елизаветы Тюринг-ской”) представляет собой, некоторым образом, иллюстрацию к первой и развитие некоторых ее положений. Последний из этих двух текстов можно было бы отнести к жанру “история контекста”: сам по себе “контекст” бесформен, “история” придает ему внутренний сюжет. Как почти всегда бывает у Эксле, сюжет этот скорее теоретический: соотношение “социально-экономического” и “религиозного”, и/или - “действительности” и “знания”. Трактуя его в понятиях “действительности” и “знания”, можно сказать, что речь идет как о нынешнем знании о той действительности, так и о знании современников Елизаветы Тюринг-ской об окружающей их действительности. Если же перейти от теоретического уровня к, так сказать, жанровому, то Эксле дает здесь удивительно тонкий психологический портрет своей героини. Он создает у читателя ощущение присутствия Елизаветы Тюрингской в своем сознании и мышлении; это нынешнее знание о психологической реальности жизни средневековой святой можно было бы назвать «производством (или - “воспроизводством”) присутствия» - кстати говоря, именно такую задачу ставит перед историком другой немецкий гуманитарий, профессор Стэнфордского университета Ханс Ульрих Гумбрехт2.
2 Русские переводы его работ: Гумбрехт Х.У. В 1926 году: На острие времени / Пер. с англ. Е. Канищевой. М., 2005; Он же. Производство присутствия: Чего не может передать значение / Пер. с англ. С. Зенкина. М., 2006. Сборник Эксле вышел в той же серии “Интеллектуальная история”, что и книги Гумбрехта.
224
Рецензии и обзоры
Гумбрехт вспоминается и в связи с двумя статьями Эксле, посвященными различным формам памяти в Средние века, - мемориальной традиции раннего Средневековья и аристократической memoria семейства Вельфов. Эти тексты можно рассматривать как диптих (между их написанием прошло почти двадцать лет): первый носит более теоретический характер, второй представляет собой более конкретный анализ фактического, в том числе изобразительного, материала. Впрочем, мы знаем, что отделить “написание истории’’ и рефлексию по поводу этого занятия у Эксле невозможно - это динамический синхронический процесс. Во второй из двух статей (“Memoria Вельфов: домовая традиция аристократических родов и критерии ее изучения”) речь, казалось бы, идет о совсем другой разновидности memoria, нежели в первой (“Memoria и мемориальная традиция в раннее Средневековье”). Однако не все так очевидно. Эксле вступает в полемику с Г. Альтхоффом, который утверждает, что в случае аристократической memoria мы имеем дело не с манифестацией самосознания самих аристократов, а с творчеством монахов, ученых клириков, которые могли быть враждебны этим знатным семьям (в данном случае, Вельфам). Эксле, помимо всего прочего, обращает внимание на то, что даже “сомнительные персонажи” из рода Вельфов (например, нортхаймский граф Отто) упоминаются только потому, что они в истории рода были (с. 279-289). Этого, с его точки зрения, вполне достаточно для того, чтобы развеять все сомнения в коннотации этого упоминания, сам факт которого уже говорит обо всем.
Это соображение отсылает нас к первой из опубликованных в сборнике “мемориальных” статей, где говорится, что упоминание имени в memoria включает его в некое существующее сейчас сообщество. А это значит, что дело не в оценке деятельности и личности имярека, а в самом факте нахождения его в истории сегодняшнего аристократического дома, в его присутствии. В статье “Memoria и мемориальная традиция в раннее Средневековье” Эксле, анализируя разницу между “памятью” и “воспоминанием”, пишет: “...речь здесь идет не только о воспроизведении в настоящем прошлого как отсутствующего во временном смысле, но и вообще о всякой форме воспроизведения присутствия в настоящем отсутствующего, прежде всего тогда, когда memoria имеет отношение не к делам или событиям, а к людям. Воспоминание как воспроизведение присутствия в настоящем - основная категория истории” (с. 248).
И вот здесь опять можно вспомнить некоторые работы Гумбрехта, который как раз и выдвигает “производство присутствия” в качестве главной задачи современного историка. Как это “присутствие” может производиться, механизм этого “производства” он пытается показать в довольно экстравагантной (с сугубо академической точки зрения) книге “В 1926 году: На острие времени”; о теоретических предпосылках Гумбрехт рассуждает в другом своем сочинении — “Производство присутствия: Чего не может передать значение”. Возникает даже любопытный интеллектуально-биографический сюжет, связывающий Отто Герхарда
Рецензии и обзоры
225
Эксле с Хансом Ульрихом Гумбрехтом. Рассказывая о том, как ему пришла в голову сама формулировка “производство присутствия”, Гумб-рехт пишет: «Если рассказ в эпизодах и лицах об эпистемологических сдвигах в гуманитарных науках содержит в себе какое-либо событие, то произошло оно на семинаре, который автор вел в университете штата Рио-де-Жанейро в середине 90-х годов. Едва лишь он добрался в своих лекциях до того - уже вполне усвоенного им - момента в повествовании, где он признавал, что не знает специфических (не связанных со значением) эффектов, производимых материальными факторами коммуникации, как вдруг один из студентов словно нечаянно заметил, что такие эффекты можно было бы описать как эффекты “производства присутствия”. Эти португальские слова до сих пор звучат в голове у автора -а вот сам неопознанный студент, своей репликой инициировавший для него настоящий интеллектуальный прорыв, так и не появился больше в аудитории (вероятно, как будущий гений, он посчитал зряшным делом ходить на семинар к человеку, который годами безуспешно бьется в поисках того, что вполне очевидно ему самому)»3. Итак, словосочетание “производство присутствия” снизошло на Гумбрехта в середине 1990-х годов, а до этого он годами бился, пытаясь найти формулировку. Если мы заглянем в конец статьи Эксле “Memoria и мемориальная традиция в раннее Средневековье”, где говорится о “воспроизводстве присутствия” в контексте “истории”, то обнаружим дату “1976”. Все-таки надо чаще читать медиевистов.
3 Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: Чего не может передать значение / Пер. с англ. С. Зенкина. М., 2006. С. 29. Надо сказать, что в примечании к этому пассажу Гумбрехт уточняет, что уже после написания черновика книги ему напомнили, что этим “безвестным” студентом был на самом деле его тогдашний ученик, а сейчас коллега и друг, Жуан Сезар ди Каштру Рош. Но в нашем случае это ничего не меняет.
БИБЛИОГРАФИЯ
СПИСОК ОПУБЛИКОВАННЫХ РАБОТ
Владимира Николаевича МАЛОВА
1.	Характер и значение всеобщей забастовки в Бельгии // Мировая экономика и международные отношения. 1961. № 6. С. 123-126.
2.	Крупнейшая стачка в Бельгии // Рабочее движение в капиталистических странах (1959-1961 гг.). М., 1961. С. 169-179.
3.	Летопись рабочего и освободительного движения (Хронология за 1959-1960 годы) Ц Там же. С. 505-577 (совм. с Т.И. Климовой).
4.	Славяноведческая тематика в секторе истории средних веков Института истории АН СССР Ц Советское славяноведение. 1965. № 5. С. 103-104.
5.	Развитие французского письма XVI-XVIII вв. по каллиграфическим источникам // Средние века. 1965. Вып. 27. С. 158-181.
6.	Палеографическое исследование документов по истории Франции конца XV-XVIII вв. (по материалам собраний СССР): Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1965. 22 с.
7.	Что такое - палеография // Вопросы истории. 1966. № 2. С. 209-213.
8.	Французские государственные секретари в XVI-XVII вв. (К вопросу о значении данных палеографии для административной истории) // Средние века. 1966. Вып. 29. С. 267-275.
9.	Палеография //Советская историческая энциклопедия. М., 1967. Т. 10 (вводная часть, совм. с С.М. Каштановым и ВЛ. Романовой -стб. 741-742: раздел "Латинская палеография”, совм. с ВЛ. Романовой -стб. 743-745).
10.	Внешняя политика России XIX и начала XX в. Документы российского министерства иностранных дел. М., 1967. Серия I (1801-1815 гг.). Том V (апрель 1809 г. - январь 1811 г.) (комментарии № 212, 219, 221, 236-238, 242-246, 253-258, 260, 268, 272, 277-279, 299, 317-318, 321-322, 324-325, 333, 337-338, 340, 343, 351, 357-361, 363-367. 372-373).
11.	Письмо XVI-XVIII вв. ЦЛюблинская А.Д. Латинская палеография. М., 1969. С. 146-166.
12.	Внешняя политика России XIX и начала XX в. М., 1970. Серия I. Том VII (январь 1813 г. - май 1814 г.) (комментарии № 1,3,24,26,29,40,43, 45, 49, 57, 66, 67, 70-74, 85, 91, 95, 101, ПО, III, 134, 191, 215, 216, 244, 245, 260, 261, 266, 267,339, 357).
13.	Франция и Португалия перед португальской революцией 1640 г. (Документы из архива Ришелье в Государственной библиотеке им. В.И. Ленина) И Средние века. 1971. Вып. 33. С. 324—339; вводная статья: С. 324-328.
Библиография
227
14.	Рец.: Le Roy Ladurie E. Les paysans de Languedoc. P., 1966. - Леруа Ла-дюри Э. Крестьяне Лангедока. Париж, 1966 // Средние века. 1971. Вып. 34. С. 317-322 (совм. с А Д. Люблинской).
15.	А.Д. Люблинская - историк-медиевист // Средние века. 1972. Вып. 35. С. 3-14 (совм. с ЮЛ. Бессмертным).
16.	Реф.: Мандру Р. Фуггеры - земельные собственники в Швабии (1560-1618). - Mandrou R. Les Fugger, propri£taires fonciers en Souabe 1560-1618. thude de comportements socio-economiques a la fin du XVIе siecle. P., 1969 I/ Общественные науки за рубежом: РЖ. Сер. V (История). 1973. № 2. С. 79-82.
17.	Реф. Морино М. Торговый флот и французская торговля в Средиземноморье. - Morineau М. Flottes de commerce et trafics fran^ais en Mediterran^e II XVIIе siecle. P., 1970. N 86-87. P. 135-171 // Общественные науки за рубежом РЖ. сер. V (История). 1973. № 2. С. 82-84.
18.	Исследования по латинской палеографии в СССР в 1940-х -1970-х гг. Ц Проблемы палеографии и кодикологии в СССР. М., 1974. С. 273-281.
19.	Реф.: Ван дер Bee X., Ван Каувенбер^е Э. Аграрная история и государственные финансы во Фландрии в XIV-XVII вв. - Van der Wee Н., Van Cauwenberghe E. Histoire agraire et finances publiques en Flandre du XIVе au XVIIе siecle // Annales ESC. P., 1973. N 4. P. 1051-1065 // Общественные науки за рубежом: РЖ. Сер. V (История). 1974. № 3. С. 197-200.
20.	Реф.: Фавъе Ж. Город между двумя призваниями: Париж как деловой центр в XV в. - Favier J. Une ville entre deux vocations: la place d’affaires de Paris au XVе siecle // Annales ESC. P., 1973. N 5. P. 1245-1279 // Общественные науки за рубежом: РЖ. Сер. V (История). 1975. № 1. С. 251-254.
21.	Реф.: Перруа Э. Социальная мобильность французской знати в позднее средневековье. - Perroy Е. Social mobility among the French noblesse in the later Middle Ages // Past and Present. L., 1962. N 21. P. 25-38 // XIV Международный конгресс исторических наук. Материалы к конгрессу. М., 1975. Вып. 7, ч. 2. С. 187-189.
22.	Происхождение современного письма (Палеография французских документов конца XV - XVIII вв.). М., 1975. 200 с.
23.	Палеография Ц БСЭ. М„ 1975. Т. 19. С. 102-103 (совм. с С.М. Каштановым и ВЛ. Романовой: см. № 9).
24.	Происхождение коллекции Г. Ламуаньона (ЦГАДА) // Археографический ежегодник за 1975 год. М., 1976. С. 55-69.
25.	Обзор журнала “Revue d’histoire modeme et contemporaine”. P., 1973-1975 II Новая и новейшая история. 1976. № 5. С 169-175.
26.	Les archives d’un secretaire d’Etat de Henri II retrouv6es a Moscou 11 Bibliotheque de I’Ecole des chartes. P„ 1978. T. CXXXV: 1977. P. 313-339.
27.	Каллиграфия и ренессансное сознание //Типология и периодизация культуры Возрождения. М., 1978. С. 169-174.
28.	Реф.: Гаскон Р. Крупная торговля и городская жизнь в XVI в. Лион и его купцы. - Gascon R. Grand commerce et vie urbaine au XVIе siecle: Lyon et ses marchands (environs de 1520 - environs de 1580). T. 1-2. P.; La Haye, 1971 // Проблемы методологии истории средних веков: европейский
228
Библиография
город в системе феодализма. Реферативный сборник. М., 1979. Ч. II. С.115-128.
29.	Document! per la storia delle guerre italiane del XVI secolo in un archivio di Mosca // Rassegna sovietica. Roma, 1979. № 5. P. 85-95.
30.	Рец.: Люблинская А.Д. Французские крестьяне в XVI-XVIII вв. Л., 1978 Ц Новая и новейшая история. 1980. № 1. С. 203-206.
31.	Реф.: Histoire economique et sociale de la France. T. 1, vol. 1. P., 1977. -Экономическая и социальная история Франции. Т. 1: 1450-1660, кн. 1: Государство и город // Общественные науки за рубежом: РЖ. Сер. V (История). 1980. № 1. С. 158-162.
32.	Реф.: То же. Кн. 2: Крестьянство и рост // Там же. 1980. № 2. С. 169-174.
33.	Александра Дмитриевна Люблинская (1902-1980) // Французский ежегодник, 1978. М., 1980. С. 277-278.
34.	К вопросу о складывании единого хлебного рынка во Франции в XVIII-XIX веках (Опыт корреляционного анализа) // Французский ежегодник, 1979. М., 1981. С. 188-212.
35.	Gli studi di paleografia latina in Russia dal 1940 agli anni settanta // Archivi e cultura XIV (1980). Roma, 1981. P. 17-31.
36.	Проект монастырской реформы Кольбера // Французский ежегодник, 1982. М., 1984. С. 101-119.
37.	Документы по истории внешней политики Франции 1552-1553 гг. М., 1985. 675 с. {отв. ред.; совм. с А.Д. Люблинской). Депонировано в ИНИОН АН СССР 22. 04. 85, № 20448.
38.	Предисловие // Там же. С. 2-41 (совм. с А.Д. Люблинской).
39.	Le projet colbertiste de la reforme monastique //Un nouveau Colbert. Actes du colloque pour le tricentenaire de la mort de Colbert. P., 1985. P. 167-176.
40.	Был ли “кризис XVII века”? // Новая и новейшая история. 1985. № 5. С. 72-78.
41.	Рец.: Люблинская А.Д. Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в 1630-1642 гг. Л., 1982 // Средние века. 1985. Вып. 48. С. 318-323.
42.	Итальянская школа латинской палеографии и теория Маллона -Маришаля // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1985. Вып. XVII. С. 321-342.
43.	Фронда Ц Вопросы истории. 1986. №7. С. 76-87.
44.	Единство и противоречия позднефеодального периода // Новая и новейшая история. 1986. № 4. С. 82-86.
45.	Введение // История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. М., 1986. Т. 3. С. 9-14 (совм. с ЮЛ. Бессмертным и Ю.Ю. Кахком).
46.	Гл. 1: Основные проблемы истории крестьянства Западной, Юго-Западной и Северной Европы // Там же. С. 16-31 (совл<. с А.Д. Люблинской).
47.	Гл. 20: Крестьянство в общественно-политической системе позднего феодализма // Там же. С. 414—436 (совм. с А.Д. Люблинской).
48.	Гл. 21: Классовая борьба крестьянства//Там же. С. 437-448 (совм. с Ю.Ю. Кахком).
49.	Некоторые итоги изучения истории крестьянства в период разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений // Там же. С. 547-555 (совм. с ЮЛ. Бессмертным и Ю.Ю. Кахком).
Библиография
229
50.	Lettres inedites du cardinal Francois de Toumon (juin - d£cembre 1552) // Bibliotheque de TEcole des chartes. P.; Geneve, 1987. T. 145. lre livraison. P. 129-161.
51.	Кольбер в историографии. M., 1989. 50 с. Депонировано в ИНИОН АН СССР 20. 03. 89, № 37201.
52.	Торгово-промышленная политика Кольбера. М., 1989. 111с. Депонировано в ИНИОН АН СССР 20. 03. 89, № 37200.
53.	Цехи и мануфактуры в политике Кольбера // Проблемы экономической истории феодализма. Сборник обзоров и статей. М., 1989. С. 176-185.
54.	Абсолютистская бюрократия и французское общество. Социальная и экономическая политика Кольбера: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М.. 1989. 36 с.
55.	Выступление в прениях // Актуальные проблемы изучения истории Великой французской революции (материалы “круглого стола” 19-20 сентября 1988 г.). М., 1989. С. 228-232.
56.	Экономическая политика Кольбера и франко-голландская война 1672 г. Ц Экономика и политика. Взаимосвязь и взаимодействие. М., 1990. С. 60-66.
57.	Прошлые и нынешние взгляды на деятельность Ж.-Б. Кольбера // Новая и новейшая история. 1991. № 2. С. 204—221.
58.	Ж.-Б. Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское общество. М., 1991. 240 с.
59.	Московский архив монсеньера Буажелена // Новая и новейшая история. 1992. №6. С. 132-154.
60.	Мнение оптимиста // Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы “Анналов”. М., 1993. С. 87-88.
61.	Выступление на Круглом столе Ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени “Проблемы периодизации истории средних веков и раннего нового времени”, сентябрь 1992 г. // Бюллетень всероссийской ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени. М., 1993. №2. С. 8-10, 18-19.
62.	Письма Кольбера к Сегье из коллекции Дубровского в ГПБ // Средние века. 1993. Вып. 56. С. 191-205.
63.	Введение к части пятой “Международные отношения” // История Европы в восьми томах. М., 1993. Т. 3. С. 385-388 {совм. с Б.Н. Флорей).
64.	Гл. 1: Великие географические открытия. Международные отношения конца XV - XVI в. в Западной Европе // Там же. С. 388-410.
65.	Фронда И История Европы в восьми томах. М., 1994. Т. 4. С. 42-54.
66.	Европа в системе мировой торговли XVII века // Там же. С. 90-95.
67.	Европейский абсолютизм второй половины XVII - начала XVIII века Ц Там же. С. 138-179.
68.	Война за пфальцское наследство 1688-1697 // Военная энциклопедия в восьми томах. М., 1994. Т. 2. С. 244.
69.	Династии Европы к 1789 г. // Монархи Европы. Судьбы династий. М., 1996. С. 7-32.
70.	Реф.: Mandrou R. Magistrals et sorciers en France au XVIIе siecle. Une analyse de psychologic collective. P., 1980 - Мандру P. Магистраты и колдуны
230
Библиография
во Франции в XVII в. Анализ коллективной психологии // История ментальностей. Историческая антропология. М., 1996. С. 174-179.
71.	Людовик XIV: опыт психологической характеристики // Новая и новейшая история. 1996. № 6. С. 152-169.
72.	Документы по истории франко-турецких отношений в коллекции Ламуаньона // Средние века. 1997. Вып. 59. С. 169-195.
73.	Коллекция Ламуаньона (Архив Жана Дютье, государственного секретаря Франции в 1547-1560 гг.). Опись документов. М., 1997. Вып. I. 224 с. (совм. с И.С. Шарковой).
74.	Предисловие // Там же. С. 7-16.
75.	Регистры кольберовского госсекретариата флота в Национальной Российской библиотеке // Европа: XVII век. М., 1997. С. 184-191.
76.	Западноевропейские рукописи в провинции: грамоты Ростовского музея // Бюллетень Всероссийской ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени. М., 1997. № 8. С. 36-37.
77.	D£couvert a Moscou: Le trait£ in£dit d’un acad£micien des sciences de Paris sur les poudres (1720) // Revue d’Histoire des sciences. P., 1998. Vol. 51, N 1. P. 145-149.
78.	Блюш Ф. Людовик XIV. M., 1998. 815 c. (отв. ped.).
79.	Латинские грамоты Ростовского музея // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 1998. Вып. IX. С. 166-169.
80.	Психологический портрет Людовика XIV // Дворянский вестник. М., 1998. № 11 (54). С. 3.
81.	Представительные собрания и парламенты во Франции Старого порядка // Из истории европейского парламентаризма: Франция. М., 1999. С. 15-22.
82.	Западноевропейские рукописи в провинции: казанский сборник // Бюллетень Всероссийской ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени. М., 2000. № 10-11. С. 3-4.
83.	Государство и католическая церковь во Франции XVII века // Исторический вестник. М.; Воронеж, 2000. № 1 (5). С. 144—147.
84.	Жан-Батист Кольбер - реформатор XVII века (1619-1683) // Новая и новейшая история. 2000. № 3. С. 97-109.
85.	Меровинги // Вопросы истории. 2000. № 6. С. 150-158.
86.	Беляев М.П. Французская и имперская дипломатия в поисках мира. Из истории Вестфальского мирного конгресса. М., 2000. 110 с. (отв. ред).
87.	Западные рукописи в провинции: книга ламанчского идальго из Иваново Ц Бюллетень Всероссийской ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени. М., 2000. № 12. С. 28—29.
88.	Западные рукописи в провинции: польские судебные книги Ярославского архива // Там же. С. 30-31.
89.	Du nouveau sur 1’histoire de la collection Lamoignon//Bibliotheque de 1’Ecole des Chartes. P.; Geneve, 2001. T. 158: Juillet - ёёсешЬге 2000. P. 557-563.
90.	Новое о коллекции Ламуаньона: итоги каталогизации // Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки. Памяти А.Д. и В.С. Люблинских. СПб., 2001. С. 267-274.
91.	Новый источник: регистры дарений Карла IX // Французский ежегодник, 2001. М., 2001. С. 89-96.
Библиография
231
92.	Психологический портрет Людовика XIV // Европейские монархии в прошлом и настоящем. СПб., 2001. С. 137-141.
93.	Западные рукописи в провинциальных хранилищах России // Археографический ежегодник за 2000 год. М., 2001. С. 340-347.
94	Алжир и Франция в XVI веке: новый документ о янычарском мятеже 1557 года // Новая и новейшая история. 2002. № 2. С. 72-81.
95.	С тоской и благодарностью [Памяти Г.С. Чертковой] // Французский ежегодник, 2002. М., 2002. С. 3-6.
96.	Дютье - Рибье - Ламуаньон: новое о коллекции Ламуаньона // Археографический ежегодник за 2001 год. М., 2002. С. 329-335.
97.	Les registres moscovites des dons de Charles IX I I fitudes sur 1’ancienne France offertes en hommage a Michel Antoine. P., 2003. P. 235-242.
98.	Ватейшвили ДЛ. Грузия и европейские страны. Очерки истории взаимоотношений XIII—XIX века. М., 2003. Т. I: Грузия и Западная Европа XIII—XVII века, кн. 1. 528 с. (отв. ред.).
99.	То же. М., 2003. Т. I, кн. 2. 584 с. (отв. ред.).
100.	То же. Т. II: Побратим Петра Великого. Жизнь и смерть Александра Багратиони. М., 2003. 838 с. (отв. ред.). '
101.	Текст латинских записей на бумажных макулатурных листах, подклеенных к оборотным сторонам крышек переплета // Мокрецова И.П. и др. Материалы и техника византийской рукописной книги. М., 2003. С. 192-193.
102.	Герцог Сен-Симон: человек и писатель // Новая и новейшая история. 2004. №3. С. 196-215.
103.	XVII век: время профессионализации // Человек XVII столетия. М., 2005. С. 11-15.
104.	Амьен Ц БРЭ. М., 2005. Т. 1. С. 645-646 (совм. с Л.А. Аксеновой).
105.	Анжу Ц Там же. С. 749.
106.	Анжуйская династия // Там же. С. 749.
107.	Три этапа и два пути развития французского абсолютизма // Французский ежегодник, 2005. М., 2005. С. 86-128.
108.	Анна Австрийская // БРЭ. М., 2005. Т. 2. С. 6.
109.	Артуа И Там же. С. 293.
110.	Аугсбургская лига 1686 // Там же. С. 488.
111.	Ахенский мир 1668 //Там же. С. 572.
112.	Ахенский мир 1748 // Там же. С. 572.
113.	Бальи Ц Там же. С. 730.
114.	Берри Ц БРЭ. М., 2005. Т. 3. С. 403.
115.	Блуа Ц Там же. С. 610-611.
116.	Болонский конкордат 1516 // Там же. С. 728.
117.	“Большие французские хроники’’ //Там же. С. 751.
118.	“Босоногие” И БРЭ. М., 2006. Т. 4. С. 79.
119.	Боссюэ // Там же. С. 81-82 (совм. с СЛ. Плешковой).
120.	Бретань // Там же. С. 197-198.
121.	Бурбоны //Там же. С. 353.
122.	Бургундия Ц Там же. С. 357.
123.	Бургундское герцогство //Там же. С. 357 (совм. с Г.А. Шатохиной-Мордвинцевой).
232
Библиография
124.	Бусико Ц Там же. С. 402.
125.	Валуа // Там же. С. 546.
126.	Ватейшвили ДЛ. Грузия и европейские страны. Очерки истории взаимоотношений ХШ-Х1Х века. М., 2006. Т. III: Грузия и Россия XVIII-XIX века, кн. 1.512 с. (отв. ред.).
127.	То	же.	М., 2006.	Т. III,	кн.	2. 534 с.	(отв.	ред.).
128.	То	же.	М., 2006.	Т. III,	кн.	3. 776 с.	(отв.	ред.).
129.	То	же.	М., 2006.	Т. III,	кн.	4. 840 с.	(отв.	ред.).
130.	Гизы Ц	БРЭ. М.,	2007.	Т. 7. С. 120.
SUMMARIES
Ferdinand Opll
KOLN UND WIEN IM MITTELALTER -EIN STADTEVERGLEICH
Auf der Grundlage historischer Stadteatlanten sowie der einschlagigen Fachliteratur werden in der vorliegenden Studie eine Reihe von Aspekten der stadtischen Entwicklung der Rhein- und der Donaustadt wahrend der mittelalterlichen Epoche analysiert. Beginnend von der naturraumlichen Lage der beiden Stadte, in beiden Fallen mas-siv gepragt durch die Anbindung an Rhein und Donau, aber auch durch Wasserlaufe innerhalb der Stadtgebiete selbst sowie die Situierung innerhalb des iiberregionalen und des innerstadtischen Verkehrssystems iiber Land, werden zunachst die grundlegenden Voraussetzungen fur Siedlungsentstehung und -aufschwung herausgestellt. In diesem Zusammenhang finden Siedlungskeimzellen, zugleich Wachstumszonen innerhalb der beiden Stadte eingehende Beachtung. Weiteres Feld fur den Stadtevergleich sind verschiedene Elemente, mittels derer das Stadtgebiet Strukturierung erfuhr. Dabei bildet etwa die Zahl der stadtischen Pfarrsprengel - in Koln Mitte des 13. Jahrhunderts 19, in Wien zur selben Zeit bloB 3 - durchaus eine wichtige Kennzahl fur GroBe und Bedeutung der urbanen Agglomeration, und Ahnliches lasst sich auch fur Elemente der sakularen Gliederung der Stadte sagen. Markante Elemente der mittelalterlichen Stadt sind insbesondere die jeweiligen Marktplatze, lassen sich aus deren GroBe und Lage doch wesentliche Einsichten in die Wirtschaftstopographie ableiten, und auch offentliche Gebaude sowie die Judenviertel Kolns und Wiens werden zu Zwecken des Stadtevergleichs in den Blick genommen. Komparatistisch werden zuletzt die grundlegenden Charakteristika der Verfassungsentwicklung der beiden Zentren an Rhein und Donau einander gegeniiber gestellt. -Als Quintessenz der Ausfiihrungen zeigt sich der hohe Stellenwert der vergleichenden Methode: Vertiefte Einsichten und erweiterter Wissensstand bleiben als Ergebnis zu konstatieren, im Regelfall wird freilich der Gewinn an neuen Erkenntnissen iiber die dem Forschenden jeweils nahere Stadt groBer sein als im Hinblick auf die Stadt, die zum Vergleich herangezogen wird.
234
Summaries
Larissa Chernova
STRUCTURE AND WAYS OF BUILDING UP URBAN REAL ESTATE BY LONDON ALDERMEN OF THE XIVth CENTURY
(based on the Cartularies of Adam Fraunceys and John Pyel)
The research is focused on an important problem of medieval studies, closely connected with the phenomenon of urban gentry. Using the cartularies of two mercers and aidermen, Adam Fraunceys and John Pyel, the author reconstructs territorial localization, scope, reasons and ways of penetration of London ruling elite representatives in the XIVth century into the sphere of urban real estate (by means of purchase, rent, bequests, guardianship and legacy).
Natalia Altukhova
LA VENALITE DES OFFICES EN FRANCE D’APRfcS L’INVENTAIRE DES QUICTANCES DES OFFICES QUI ONT ESTE EXPEDIEES AUX PARTIES CASUELLES (1578)
L’article touche 1’histoire des parties casuelles, caisse Speciale сгёёе en 1524 et dest^e a rassembler les revenus provenant des transmissions des offices et des di verses taxes les frappant. Par la creation de cette caisse la vёnalitё des offices a ete tega^e. L’histoire de la vёnalitё des charges publiques est ргоЬ^ётеп! ёПкНёе, notamment pour les XVIIе et XVIIIе siecles, mais пёсее8Пе des investigations pour le temps des guerres de Religion. C^tait une ёpoque ou les pratiques vёnales con-naissaient des ёvolutions chaotiques qui ne dёbouchёrent sur une stabilisation qu’au dёbut du XVIIе siecle avec la сгёаЬоп de la fameuse “paulette” en 1604. La source principale utilis€e pour cette ё^е est un inventaire des quittances d’offices expёdiёes entre le mois de janvier et le 29 septembre 1578, copie гёаН8ёе en vue de controle pour la chambre des Comptes (consent au sein de ses fonds aux Archives nationales -P 3027). Ce type de document est tres rare pour le XVIе si£cle. Les offices sont 1ахё8 par le Conseil du roi sur le rapport d’un intendant des finances pour trois occasions: dёtёrminer le montant des droits de mutation en cas de ^signation par le titulaire a une autre personne, son parent ou non; taxer les offices ютЬё8 aux parties casuelles parce qu’ils ё!а1ет vacants par mort (ou tres rarement par forfaiture); taxer les offices que le roi avait сгёёе. L^tude des montants des taxes selon les diverses са1ё-gories d’offices [ces donnёes ё1а!ет сопЬ'отёез а Г information йгёе de
Summaries
235
la legislation royale, des doleances des etats generaux, des rdflexions des jurisconsultes de 1’epoque et tout particulierement du Discours des Estats et offices tant du gouvernement que de la justice et des finances de France (1579) de Charles Figon qui donna Г “organigramme” de 1’Etat au XVIе siecle, 1’arbre de justice] montre les differences significatives qui distinguaient les offices de finances (la ddfmition desquels restait variable), les offices d’auxiliaires de la justice, ainsi que ceux de la police dconomique, et les magistratures. A cette dpoque, et le registre P 3027 le confirme, les offices de la magistrature civile et criminelle n’dtaient pas consideres comme franchement vdnaux (cette annde-la seulement les quelques rares magistratures sont passdes par les parties casuelles). D’ailleurs 1578 marque le debut de tentatives d’Henri III pour reformer et meme abolir la vdnalite des charges. Cependant les ndcdssitds fina-cidres du roi, d’une part, et la pratique sociale de la vdnalitd des charges qui donnait les profits aux officiers royaux, d’autre part, faisaient possible peu a peu les ventes des offices de justice par 1’intermediaire des parties casuelles.
Ekaterina Gerassimova
SAMPIERO CORSO AU SERVICE D’HENRI II
Sampiero Corso (1498-1567) est un personnage legendaire et tres estimd en Corse. Il s’est rendu celebre au cours de la guerre qui opposa la France a la Republique de Genes (1553-1559). L’etude presente se developpe sur la base de la collection de Lamoignon conservde aux RGADA (Archives d’Etat des Actes anciens a Moscou). Cette collection possede pres de 250 documents sur 1’histoire de la Corse a partir de la seconde moitid du XVI siecle. Ce sont des lettres d’affaires, des comptes rendus qui relatent les evenements de la periode de la conquete frangaise en 1553-1559. La plupart de ces documents sont des originaux signds par leurs auteurs ou des copies certifiees. Dans la collection de Lamoignon il у a des 14 lettres de Sampiero Corso en italien qu’il a envoyd a di verses personnages (й Henri II, au due Anne de Montmorency, a Jean Duthier, sieur de Boregare, seerdtaire gdndral de Henri II a Levante). En outre la collection possede 2 lettres adressdes a Sampiero Corso par Antonio di Martino Vergodere, charge d’affaires de Sampiero Corso en ile de Corse, 2 lettres de Mikelandgelo Ombrone (aide-de-camp) ainsi que un md-moire de Paule de Termes, gouvemeur de Г lie; ce document contient les conseils donnds a Sampiero Corso au sujet de son entrevue avec de La Garde, gdndral en chef des galeres grangaises en lie de Corse. On у trou-ve aussi la rdponse de Henri П concemant les propositions faites par
236
Summaries
Sampiero Corso a la fin de 1’annee 1554. Dans une lettre adressee au roi, apres la signature du traite de Vaucelle (5.02.1556), Sampiero Corso previent Henri II du danger de la reduction du nombre des soldats frangais dans Pile.
Lors de la premiere pdriode de la conquete de la Corse (1553-1556) Sampiero Corso a ete une personne tres en vue et veneree par les habitants revokes. Il a ete persuadd d’avoir tous les droits de conduire la guerre comme il 1’entend, c’est-a-dire remplacer les mercenaires par des Corses et obtenir la victoire grace a ses compatriotes. Mais son idee n’a pas trouvd la comprehension de la part de La Garde qui commandait les galeres franchises. En 1554 en reponse a sa lettre Henri II lui a envoye une missive ou le roi a precise la politique de la France a son egard: d’un cote, Sampiero Corso a obtenu des privileges importants, d’un autre, le gouvemement frangais allait continuer a en decider de son plein gre. Paule de Termes et Giordano Orsini, gouvemeurs de Tile, se sont rendu compte d’une grande popularitd dont Sampiero Corso jouissait aupres de la population Corse. En raison de cela, ils ont essaye de faire tout pour 1’eloigner de la participation active a la decision des problemes mili-taires et administratifs. Dans une lettre au roi datee du 2.12.1555, Sampiero Corso a demandd de preciser les pouvoirs qu’il possedait dans 1 ’Tie et lui a octroye un poste conformement a sa position, car n^tant que colonnel il ne jouissait pas de pleins droits bien que son autorite soit reconnu par la population de la Corse grace a ses nombreuses victoires sur Genes.
Alexandre Tchernykh
LES QUESTIONS ANCIENNES ET NOUVELLES ADRESSEES A L’HERALDIQUE
L’heraldique est accompagne traditionnellement par nombreux mythes historiographiques et sociologiques concemant ses origines, son usage reserve a la noblesse, I’absence d’armoiries non-nobles, sa transmission par la seule lignee masculine, 1 ’existence d’une heraldique feminine, le fait qu’un meme lignage ne possedait qu’une seule et unique armoirie, que les dessins des blasons avaient un sens particulier, etc. La plupart des idees du medieviste D. Egorov qui avait d£truit ces mythes au debut du 20ёте siecle sont aujourd’hui oubli£es.
L’heraldique est un phenomene historique qui a connu beaucoup de changements aux ХПёте-ХУШёт€ siecles. Le retrait effectif de l’h£raldi-que de la scene historique a ete determine par la perte des cara^ristiques d’un systeme social. L’heraldique n’est ni une science ni un art. Il n’y a
Summaries
237
rien d’enigmatique dans ses figures et ses regies. Il s’agit d’un ensemble de procedes techniques, le blasonnement.
L’heraldique est une des formes historiques de I’emblematique, un cas particulier de I’emblematique et de la culture universelle des signes visuels. L’heraldique historique est un phenomene de la civilisation europeenne mddidvale et ses problemes ne peuvent pas etre rdsolus au dehors du contexte de la realitd sociale, politique, culturelle. Le Centre de Recherches hdraldiques et gendalogiques de 1’Institut d’Histoire Universelie de Г Academic des Sciences de la Russie se propose de don-ner des reponses aux questions concemant les fonctions de l’heraldique dans la societe medievale, le mecanisme de visualisation mddidvale, les relations entre les composants 1’espace emblematique. Il est inportant d’envisager la traduction des sources et des monuments histori-ographiques et la publication de traites hdraldiques.
Vladislav Antonov
COAT OF ARMS IN MARGARET OF DENMARK’S FIRST SEAL
In 1375-1376 Queen Margaret (1353-1412), the wife of King Haakon Magnusson of Norway and Sweden, used her seal on which four shields are displayed: one with the Danish Royal arms, one with the Norwegian Royal arms, one with the Swedish Royal arms and one with the ducal arms of Jutland (Southern Jutland, Slesvig). The seal’s legend styled Margaret as Queen of Norway and Sweden. The title corresponded to the arms of Norway and Sweden - the marks of Margaret’s status as a wife of the Norwegian and Swedish King.
However, the significance of the Danish Royal and the Jutish Ducal coat of arms in the seal is unknown. Some historians have supposed that Queen Margaret put these arms into her seal as the marks of her claims to the kingdom of Denmark and the duchy of Jutland.
On the contrary, the present paper argues on the basis of comparative study of the Scandinavian Queens and Princess's armorial seals of the 13th to 15lh centuries that the Danish Royal and the Jutish Ducal coat of arms in Queen Margaret’s first seal only corresponded to her status as daughter of King Valdemar IV of Denmark and his Queen Helvig, daughter of Duke Erik II of Jutland.
238
Summaries
Jacob Soli
HEALING THE BODY POLITICS: FRENCH ROYAL DOCTORS, HISTORY AND THE BIRTH OF THE NATION, 1560-1634
This article examines the role played by royal doctors in forming an empirical political science in France at the end of the sixteenth century. Bringing with them tools from the Galenic tradition, doctors such as Rodolphe le Maistre, Abraham-Nicolas de La Framboisiere, and Jean Hdroard doubled as political counselors. They not only looked for ways to heal the king’s body, they also looked for ways to heal and regulate the body of the nation. Their new vision of the monarch as a practising physician of the state is an essential yet unknown facet of the origins of political modernity.
Elena Berger
LE CONCEPT DE VENIN DANS LA LITTERATURE MEDICALE DE XVIе SIECLE
Dans cet article il s’agit des definitions differentes de ce qu’est le venin au 16е siecle. Ambroise Pare a prouve que la poudre n’est pas veni-meuse et par cela il a change totalement la methode de traiter les blessures d’armes a feu. J. Fracastor a aussi reduit la sphere de “ven-imeux” en ddterminant la difference entre la contagion et le venin. De sa cotd, Paracelse formulait la these que chaque substance peut etre remede ou venin selon la dose.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ИЛЛЮСТРАЦИЙ
“Древо правосудия” Шарля Фигона. Из кн.: Figon Ch. Discours des Estats et Offices tant du gouvemement que de la justice et des finances de France. P.. 1579.
Печать Маргреты, королевы Норвегии и Швеции, 1376 г. Из кн.: Petersen Н. Danske kongelige Sigilier samt sdnderjydske Hertugers og andre til Danmark knyttede Fyrsters Sigilier 1085-1559 / Udg. af A. Thiset. Kdbenhavn, 1917 (далее: DKS). N 53.
Иконография первой печати королевы Маргреты. Из ст.: Trcetteberg Н. Det norske kongevipen i Gelre-vapenboka // Heraldisk Tidsskrift. Kobenhavn. 1971. N 23. S. 140, n. 21.
Печать Софии Шведской, госпожи Ростока, 1237 г. Из кн.: Seyler G.A. Geschichte der Siegel. Leipzig, 1894. S. 288. Fig. 274.
Печать Риксы, госпожи Славии и дочери короля Дании, 1301 г. Из кн.: DKS. N27.
Иконография печати Ингеборг Норвежской, герцогини Швеции, 1318 г. Из ст.: Trcetteberg Н. Det norske kongev^pen... S. 138, n. 14.
Иконография печати Ингеборг Норвежской, герцогини Швеции, Халланда и Самсе, 1336 г. Из ст. Trcetteberg И. Det norske konjgevapen... S. 138, n. 15.
Иконография печати Ингеборг Норвежской, герцогини Швеции, Халланда и Самсе, 1346 г. Из ст.: Trcetteberg Н. Del norske kongevftpen... S. 139, n. 20.
Иконография печати Еуфемии Шведской, княгини Мекленбургской, 1344 г. Из ст.: Trcetteberg Н. Det norske kongevapen... S. 138, n. 16.
Печать Бланки Намюрскай, королевы Норвегии и Швеции, 1346 г. Из ст.: Trcetteberg Н. Det norske kongevapen... S. 138, n. 19.
Иконография печати Бланки Намюрской, королевы Норвегии и Швеции, 1352 г. Из кн.: Bengtsson И. Den hoviska kulturen i Norden: En konsthistorisk undersokning. Stockholm, 1999. S. 124.
Печать Филиппы Английской, королевы Дании. Швеции и Норвегии, герцогини Померанской, 1420 г. Из ст.: Petersen Н. Et dansk Flag fra Unionstiden i Maria-Kirken i Lubeck Ц Aarbpger for Nordisk Oldkyndighed og Historic. K0benhavn. 1882. Hft. I. S. 12. Fig. 11.
Печать королевы Маргреты, 1390 г. Из кн.: DKS. N 55.
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ
Алтухова Наталья Ивановна - аспирантка Высшей школы социальных исследований (Париж)
Антонов Владислав Алексеевич - кандидат исторических наук, научный сотрудник Центра гербоведческих и генеалогических исследований Института всеобщей истории (ИВИ) РАН
Бергер Елена Евгеньевна - кандидат исторических наук, научный сотрудник Центра западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени, преподаватель истории медицины и культурологии Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова
Бессуднова Марина Борисовна - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Липецкого государственного педагогического университета
Герасимова Екатерина Сергеевна - преподаватель кафедры архивоведения Историко-архивного института РГГУ
Малов Владимир Николаевич - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Отдела истории XVIII-XIX вв. ИВИ РАН
Оплл Фердинанд (Австрия) - профессор, руководитель Института городских исследований им. Людвига Больцмана, директор Венского городского и федерального архива (Австрия)
Селунская Надежда Андреевна - кандидат исторических наук, научный сотрудник Центра сравнительного изучения древних цивилизаций ИВИ РАН
Солл Джейкоб - профессор истории Университета Рутгерса, Нью-Джерси (США)
Чернова Лариса Николаевна - доктор исторических наук, доцент кафедры истории Средних веков Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского
Черных Александр Петрович - кандидат исторических наук, руководитель Центра гербоведческих и генеалогических исследований ИВИ РАН
СОДЕРЖАНИЕ
ОТ РЕДАКТОРА............................................................................................................ 5
ПРОСТРАНСТВО СРЕДНЕВЕКОВОГО ГОРОДА
Фердинанд Оплл (Австрия)
Кёльн и Вена в Средние века: сравнение (пер. с англ. А.А. Анисимовой)....................................................................................................................	7
J1.H. Чернова (Саратов)
Структура и пути формирования городской недвижимости лондонских олдерменов XIV в. (на материале картуляриев Адама Фрэнсиса и
Джона Пайела).......................................................................................................... 31
CONGRATULATIO
Интервью с Владимиром Николаевичем Маловым............................................................................. 55
ФРАНЦИЯ XVI ВЕКА: АРХИВНЫЕ НАХОДКИ
Н.И. Алтухова
Продажа должностей во Франции в свете “Инвентаря квитанций на должности” 1578 г...................................................................................................... 59
Е С. Герасимова
Самперо Корсо на службе у Генриха II (по материалам коллекции Ламуаньона)............................................................................................................ 77
МНОГОЛИКАЯ МЕДИЕВИСТИКА: ГЕРАЛЬДИКА
А.П. Черных
Новые и старые вопросы к геральдике................................................................................... 103
В.А. Антонов
Гербы на первой печати Маргреты Датской........................... 113
МЕДИЦИНА, КУЛЬТУРА И ПОЛИТИКА
Джейкоб Солл (США)
Политика лечения тела: французские королевские врачи, история и рождение нации (1560-1634) (пер. с англ. Е.Е. Бергер)................................................................. 128
Е Е. Бергер
Представления о яде в медицинской литературе XVI в.................................................................... 155
242
Содержание
Е Е. Бергер
Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au moyen age. Paris, 2003; Histoire du corps I Sous la dir. de A. Corbi, J.-J. Courtine, J. Vigarello. Paris, 2005. Vol. 1: De la Renaissance aux Lumieres.
Ле Гофф Ж., Трюон Н. История тела в Средние века. Париж, 2003; История тела / Под ред. А. Корби, Ж.-Ж. Куртин, Ж. Вигарелло. Париж, 2005. Т. 1: От Ренессанса до Просвещения.......... 174
КОРПОРАТИВНЫЕ ДИСКУССИИ
Н.А. Селу некая
Фискальные системы европейской экономики XIII-XVIII вв.: кризис дискурса и успех конгресса по экономической истории...... 182
ШКОЛЬНОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
М.Б. Бессуднова (Липецк)
Преподавание истории Средних веков и раннего Нового времени в средней школе (по материалам интерактивного опроса учителей г. Липецка).............................................. 194
РЕЦЕНЗИИ И ОБЗОРЫ
ФД. Прокофьев
Бондаренко Г.В. Повседневная жизнь древних кельтов. М.: Молодая
Гвардия, 2007............................................ 202
А.С. Рашковский
Monotheistic Kingship. The Medieval variants I Ed. by Aziz al-Azmeh, Janos
M. Bak. Budapest: CEU Medievalia, 2004. Vol. 7. - 297 p.
Монотеистическая царственность. Средневековые варианты I Под ред. А. ал-Азме, Я. Бака. Будапешт: ЦЕУ “Medievalia”, 2004.
Т. 7.-297 с.............................................. 212
К.Р. Кобрин
Как важно читать медиевистов. [Рец. на:]
Эксле О.Г. Действительность и знание: очерки социальной истории Средневековья / Пер. с нем. и предисл. Ю.Е. Арнаутовой. М.: Новое литературное обозрение, 2007. - 360 с.................... 219
БИБЛИОГРАФИЯ
Список опубликованных работ Владимира Николаевича Малова.	226
SUMMARIES................................................ 233
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ ИЛЛЮСТРАЦИЙ............................ 239
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ....................................... 240
CONTENTS
EDITOR’S NOTE ........................................................ 5
MEDIEVAL URBAN SPACE
Ferdinand Opll (Austria)
Cologne and Vienna in the Middle Ages: a Comparison (translated by
A A. Anisimova)....................................................... 7
L.N. Chernova (Saratov)
Structure and Ways of Building Up Urban Real Estatejby London Aidermen in the 14th Century (Based on Cartularies of Adam Fraunceys and John Pyel).	31
CONGRATULATIO
Interview with Vladimir N. Malov .................................... 55
SIXTEENTH-CENTURY FRANCE: SOME ARCHIVAL FINDS
NJ. Altukhova
Selling Offices in France: “Inventaire des quictances des offices qui ont este exp-diees aux parties casuelles” of 1578 ................................ 59
E.S. Gerasimova
Sampero Corso in the Service of King Henry II (Based on Documents from the Lamoignon Collection)................................................ 77
MANY FACES OF MEDIEVAL STUDIES: HERALDRY
A.P. Chernykh
New and Old Questions Asked of Heraldry ............................ 103
VA. Antonov
Coat of Arms in Margaret of Denmark’s First Seal ................... 113
MEDICINE, CULTURE AND POLITICS
Jacob Soil (USA)
Healing the body politics: French royal doctors, history and the birth of the Nation, 1560-1634 (translated by E.E. Berger) .............................. 128
E.E. Berger
Concepts of Poison in Medical Literature of the 16th Century........ 155
244
Contents
E.E. Berger
Le Goff J., Truong N. Une histoire du corps au moyen age. Paris, 2003; Histoire
du corps I Sous la dir. de A. Corbi, J.-J. Courtine, J. Vigarello. Paris 2005. Vol. I:
De la Renaissaince aux lumieres...................................... 174
CORPORATE DEBATES
N.A. Selunskaya
Fiscal Systems of European Economy, 13th to 18th century: Discourse Crisis and
Success of the Congress of Economic History ......................... 182
MIDDLE AGES IN SCHOOL
M.B. Bessudnova (Lipetsk)
Teaching Medieval and Early Modem History at High School (based on an interactive teachers’ poll in Lipetsk) ................................... 194
REVIEWS
F.D. Prokofyev
Bondarenko G.V. Everyday Life of Ancient Celts. Moscow, 2007......... 202
A.S. Rashkovsky
Monoteistic Kingship. The Medieval variants / Ed. by Aziz al-Azmeh, Janos
M. Bak. Budapest: CEU Medievalia, 2004. Vol. 7. - 297 p.............. 212
K.R. Kobrin
How important is to read medievalists. [Review of:]
Oexle O.G. Wirklichkeit und Wissen. Beitrage zur Sozialgeschichte des
Mittelalters / Translated by Yu. Arnautova. Moscow: NLO, 2007. - 360 p.	219
BIBLIOGRAPHY
List of published works by Vladimir N. Malov ........................ 226
SUMMARIES ........................................................... 233
LIST OF SOURCES OF ILLUSTRATIONS .................................... 239
NOTES ON CONTRIBUTORS ............................................... 240
Средние века : исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени / Ин-т всеобщ, истории РАН. - М. : Наука, 1942— ISSN 0131-8780.
Вып. 69(2) / [отв. ред. П.Ю. Уваров]. - 2008. - 245 с. -ISBN 978-5-02-036733-3.
Номер открывается классической для медиевистики темой: историей средневекового города. В статьях этого раздела предпринимается комплексный сравнительный анализ истории средневековых Кёльна и Вены и затрагивается слабо щученная проблема земельных владений горожан (на примере Лондона XIV в.). Следующий раздел посвящен юбилею В.Н. Малова, специалиста по истории французского Старого порядка, и включает в себя работы по истории Франции раннего Нового времени, затрагивающие проблему продажи должностей в XVI в., а также завоевание Корсики. Выпуск продолжает ставшая традиционной рубрика “Многоликая медиевистика”, где представлены современные отечественные исследования по средневековой геральдике. В разделе “Медицина и политика" исследуются представления о ядах в медицине XVI в., а также взаимосвязь в воззрениях французских врачей между методикой лечения тела человека и восстановлением “политического тела” государства, пострадавшего в эпоху Религиозных войн. В сборнике публикуется ряд обзоров и рецензий, а также библиография трудов В.Н. Малова.
Для историков и широкого круга читателей-гуманитариев.
Темплан 2008-11-249
Научное издание
СРЕДНИЕ ВЕКА
ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ
Выпуск 69(2)
Утверждено к печати Ученым советом Института всеобщей истории Российской академии наук
Заведующая редакцией НЛ. Петрова Редакторы Л.Л/. Орлова-Гимон, ТВ. Гимон Художник В.Ю. Яковлев Художественный редактор Т.В. Болотина Технический редактор Т.В. Жмелъкова Корректоры З.Д. Алексеева, Е.А. Желнова, Т.А. Печко
Подписано к печати 07.05.2008. Формат 60 х 90 */[6 Гарнитура Таймс. Печать офсетная Усл.печ.л. 15,5. Усл.кр.-отт. 15,8. Уч.-изд.л. 15,8 Тип. зак. 892
Издательство "Наука" 117997, Москва. Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.ru www.naukaran.ru
ППП "Типография “Наука" 121099, Москва, Шубинский пер., 6
АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ ТОРГОВОЙ ФИРМЫ "АКАДЕМКНИГА” РАН
Магазины "Книга-почтой”
121099 Москва. Шубинский пер., 6; (код 495) 241-02-52 Сайт: www.LitRAS.ru E-mail: info@LitRAS.ru
197110 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 7 "Б”: (код 812) 235-40-64 ak@akbook.ru
Магазины "Академкнига" с указанием букинистических отделов и "Книга-почтой"
690002 Владивосток, Океанский проспект, 140 ("Книга-почтой”): (код 4232) 45-27-91 antoli@mail.ru
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 ("Книга-почтой");
(код 343) 350-10-03 Kniga@sky.ru
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 289 ("Книга-почтой"): (код 3952) 42-96-20 aknir@irlan.ru
660049 Красноярск, ул. Сурикова. 45; (код 3912) 27-03-90 akademkniga@bk.ru 220012 Минск, просп. Независимости, 72; (код 10375-17) 292-00-52, 292-46-52, 292-50-43 www.akademkniga.by
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; (код 495) Ь24-55-00
(Бук. отдел (код 495) 125-30-38)
117192 Москва, Мичуринский проспект, 12; (код 495) 932-74-79
127051 Москва. Цветной бульвар, 21,строение 2; (код 495) 621-55-96 (Бук. отдел)
117997 Москва, ул.Профсоюзная,90; (код 495)334-72-98
105062 Москва, Б. Спасоглинищевский пер., 8 строение 4; (код 495) 624-72-19 (Бук. отдел)
630091 Новосибирск, Красный проспект, 51; (код 383) 221-15-60 akademkniga@ mai 1 .ru
630090 Новосибирск, Морской проспект, 22 ("Книга-почтой”);
(код 383) 330-09-22 akdmn2@mail.nsk.ru
142290 Пущино Московской обл., МКР "В". 1 ("Книга-почтой");
(код 49677)3-38-80
191104 Санкт-Петербург, Литейный проспект, 57; (код 812) 272-36-65 ak@akbook.ru (Бук. отдел)
199034 Санкт-Петербург. Васильевский остров. 9-я линия, 16;
(код 812) 323-34-62 (Бук. отдел)
634050 Томск. Набережная р. Ушайки, 18;
(код 3822) 51-60-36 akademkniga@mail.tomsknel.ru
450059 Уфа, ул. Р. Зорге, 10 ("Книга-почтой"); (код 3472) 23-47-62, 23-47-74 UfaAkademkniga@mail.ru
450025 Уфа. ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 72-91-85 (Бук. отдел)
Коммерческий отдел, Академкнига, г. Москва
Телефон для оптовых покупателей: (код 495) 241-03-09
Сайт: www.LitRAS.ru
E-mail: info@LitRAS.ru
Склад, телефон (код 499) 795-12-87
Факс (код 495) 241-02-77