Российская Академия наук
Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая
Российская Ассоциация исследователей женской истории
(Межрегиональное общественное объединение
исследователей женской истории)

3. 3. Мухина

РУССКАЯ КРЕСТЬЯНКА
В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД
(вторая половина XIX —начало XX века)

Санкт-Петербург
2018

УДК 316.343.644:94(47).08
ББК 63.5(2)5:60.54
М92
Рецензенты:
доктор исторических наук, нрофессор И. Л. Пушкарева;
доктор исторических наук, нрофессор Г. II. Чагин;
доктор исторических наук В. А. Веременко

Утверждено к печати Ученым советом Института этнологии
и антропологии им. II. II. Миклухо-Маклая РАН
Рекомендовано к печати Российской Ассоциацией исследователей женской истории
(Межрегиональным общественным объединением исследователей .женской истории)

Мухина, 3. 3.
М92

Русская крестьянка в пореф орм енны й период (вторая половина
XIX - начало XX века) / 3. 3. Мухина. - СПб : ДМИТРИЙ БУЛАНИН,
2 0 1 8 .- 7 3 6 с., ил.

ISBN 978-5-86007-880-2

Монография носвящена комплексному исследованию новседневной жизни рус­
ской крестьянки во второй ноловине XIX — начале XX в. С номощью анализа ши
рокого круга источников выявлены факторы и механизмы, обусловившие динамику
социокультурных неремен в жизни крестьянки, баланс традиций и новаций, привне­
сенных модернизационными процессами пореформенного нериода. Рассмотрена
социовозрастная стратификация крестьянской женщины — от рождения девочки до
нодросткового возраста, взросление в крестьянской семье, жизненный уклад замуж
них женщин, старость, что нозволяет охватить все многообразные стороны уклада
жизни крестьянки.
Книга нредставляет интерес для историков, этнографов, социологов, нсихологов
и всех любителей отечественной истории.
УДК 316.343.644:94(47).08
ББК 63.5(2)5:60.54

Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского фонда фундаментальных исследований
по проекту № 18 19 00036, не подлежит продаже
Все нрава защищены. Никакая часть книги не может быть воспроизведена в какой бы
то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая фотокопирование, размещение
в Интернете и запись на магнитный носитель, без письменного разрешения владельца.
Цитирование без ссылки на источник запрещено. Нарушение прав будет преследоваться
в судебном порядке согласно законодательству РФ.

ISBN 978-5-86007-880-2

© Мухина 3. 3., 2018
© ООО «ДМИТРИЙ БУЛАНИН», 2018

The Russian Academy of Sciences
N. N. Miklouho-Maclay Institute of Ethnology and Anthropology
The Russian Association of Women’s History researchers
(Interregional Public Association of Women’s History researchers)

Z. Z. Mukhina

RUSSIAN PEASANT WOMAN
IN THE POST-REFORM PERIOD
(The second half of the XIX —the beginning
of the XX century)

Jb
Saint Petersburg
2018

Reviewers:

Doctor of history sciences, professor N. L. Pushkareva;
Doctor of history sciences, professor G. N. Chagin ;
Doctor of history sciences V .A . Yeremenko

A pproved fo r publication by The Scientific Council o f The N. N. M iklouho M aklay Institute
o f Ethnology a n d A nthropology o f 'The R ussian A cadem y o f Sciences
R ecom m ended fo r publication by The R ussian A ssociation o f W om en's H istory Researchers
(Interregional Public Association o f W om en's H istory Researchers)

Mukhina, Z. Z.
Russian Peasant Woman in the Post-Reform Period (The second half of the
XIX —the beginning of the XX century)/Z . Z. Mukhina. —SPb. : DMITRII
BULANIN, 2 0 1 8 .-7 3 6 p., il.
ISBN 978-5-86007-880-2
This monograph is devoted to a comprehensive study of the everyday life of a Rus­
sian peasant woman in the second half of the XIX —early XX century. Witli the help of an
analysis from a wide range of sources, the factors and mechanisms that determined the
dynamics of sociocultural changes in the life of a peasant woman, the balance of tradi­
tions and innovations brought about by the modernization processes of the post reform
period were revealed. For this purpose, we consider the socio-age stratification of a peasant
woman — from the birth of a girl to a teenager, growing up in a peasant family, the way of
life of married women, old age, which allows us to cover all the diverse aspects of the life
of a peasant woman.
The book would interest historians, ethnographers, sociologists, psychologists and all
interested in national history.

The publication was produced with the financial support
o f R ussian F oundation fo r Basic Research under project
no. 18-19-00036, not fo r sale
All right reseived. Any part of the book is not allowed to be reproduced without written pemiission o f the
owner in any form and by any mean including photocopying, displaying in Internet or distributing on the
magnet porters. Citing without mention of the source is prohibited. Anybody breaking the rules would be
made responsible in due order according to the laws of Russian Federation.

ISBN 978 5 86007 880 2

© Mukhina Z. Z., 2018
© DMITRII BULANIN, LLC, 2018

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие..................................................................................................7
В ведение...................................................................................................... 11
Глава I. Русская крестьянка как объект исторического
и ссл ед о в ан и я............................................................................................. 18
1.1 Отечественная историограф ия................................................... 18
1.2. Зарубежная историография........................................................ 47
1.3. И сточники.......................................................................................54
Глава II. Социализация девочки и девушки
в крестьянской сем ье.................................................................................69
2.1. Развитие социальных и эмоциональных отношений
в период детства (возрастной интервал: от рождения
до подросткового в о зр аста).............................................................. 69
2.2. Лиминальность девичьего подросткового возраста
и воспитание в девочках приемлемости традиционного
гендерного к о н т р а к т а ........................................................................93
2.3. Взросление в крестьянской семье: статус девушки
в условиях навязываемого неполноправия традиционной
гендерной к о м п о зи ц и и ...................................................................117
2.4. Социокультурные особенности добрачного
полового поведения д евуш ек..........................................................140
2.5. Столкновение традиционного и инновационного
в условиях и порядке заключения брака крестьянками. . . . 157
Глава III. Жизненный уклад замужних к р есть я н о к .........................192
3.1. Женское пространство в традиционном
гендерном контракте.........................................................................192
3.2. Обновленный гендерный контракт. Женское
крестьянское отхо дн и чество ......................................................... 231

3.3. Репродуктивное поведение русских крестьянок
в период эрозии традиционного гендерного контракта . . . 269
3.4. Перемены в эмоционально-чувственной сфере жизни
крестьянки пореформенного в р е м е н и .................................... 326
3.5. Право обычное и право писаное. Динамика изменений
социально-правового положения к р е с т ь я н к и ........................ 356
Глава IV. Особенности социального статуса незамужних,
разведенных и представительниц иных групп
неполноправных кр естьян о к............................................................... 389
4.1. Своеобразие положения старых дев, черничек, монашек
и влияние на него модернизационных п р о ц е с с о в ...................389
4.2. Вопрос о праве и практиках развода в крестьянской
семье. Социальное положение разведенных женщин . . . .

401

4.3. Вдовы и с о л д а т к и ......................................................................419
4.4. Нищенки, старухи, знахарки, колдупьи, с и р о т ы ............ 441
Глава V. Изменение социокультурных стереотипов
восприятия женщины в крестьянском соци ум е.............................. 474
5.1. Внешний вид и одежда как маркеры возраста
и статуса кр естьян к и .........................................................................474
5.2. Особенности крестьянской женской субкультуры
(ритуальные фупкции, женские суеверия, сплетни,
пьянство).............................................................................................. 500
5.3. Восприятие книжности женщинами-крестьянками.
Образование и п р о св ещ ен и е.......................................................... 524
5.4. Социокультурные стереотипы восприятия женского
мира в фольклоре и новации пореформенного времени . . 561
5.5. Женская крестьянская преступность..................................... 589
5.6. Стереотипы восприятия женщины в крестьянском
социуме .............................................................................................. 623
З ак л ю ч е н и е ............................................................................................. 638
Список с о к р а щ е н и й ...............................................................................641
Список источников и л и те р а ту р ы ...................................................... 643
П рилож ения..............................................................................................721

ПРЕДИСЛОВИЕ
«Женская тема» присутствует в российской историографии уже
более 200 лет. Начиная с 1970-х гг. новое поколение ученых обрати­
лось к аспектам, ранее выпадавшим за рамки рассмотрения: психо­
логическим и культурным особенностям статуса женщин, их системе
ценностей, мировоззрению. Все это подготовило рождение нового
направления в отечественной исторической науке —женских и ген­
дерных исследований и исторической феминологии, поставившей
задачу воссоздать целостную социальную историю женщин разных
социальных страт. Осознание фундаментальности нового направле­
ния в отечественном научном сообществе пришло в начале 1990-х гг.,
когда в результате кардинальных перемен в России произошло об­
новление теоретических основ всей гуманитаристики. Исследователи
разных специальностей направили свои усилия на изучение м но­
гообразных аспектов гендерной и женской истории, исторической
феминологии. Исследовательский интерес к «истории женщин» стал
набирать обороты.
Монография 3.3. Мухиной посвящена исследованию различных
аспектов жизни русской крестьянской женщины в переломный для
России пореформенный период — середина XIX — начало XX в.
Оглядываясь назад, подводя итоги работы предш ественни­
ков, делаешь вывод, что общий объем написанного на указанную
тему необъятен, при этом далеко не все аспекты ж изни русской
крестьянки затронуты в сопоставимой степени. Лишь в последнее
время оказались востребованы темы, связанные с анализом жен­
ского полноправия, особенностей социального статуса незамужних
и разведенных женщин, а также представительниц иных групп не­
полноправных крестьянок (солдатки, чернички, нищенки, старухи,
сироты), обращения к истории сексуальной культуры, индивиду­
альным переживаниям сельской женщины и др. Примеры могут
быть умножены.
7

Предисловие

Главным же стимулом к данному исследованию явился факт, что
имеющаяся библио- и историографическая информация —это скорее
конгломерат разрозненных фрагментов, нежели единая система. Нет
сомнений, что охватить с единых позиций огромный материал исто­
рии русской крестьянской женщины является задачей невероятной
сложности. Тем не менее автор этой книги, Зинара Мухина, не только
решилась взяться за эту работу, но и сумела представить читателям
обширную картину истории русских крестьянских женщин перелом­
ного периода в истории Российского государства.
Следует отметить, что интегративного, суммирующего достиже­
ния этнологов, этнографов, антропологов и прочих представителей
различных отраслей исторического знания за определенный период
исследования, посвященного русской крестьянке, до сих пор не суще­
ствовало. В этой связи монография 3.3. Мухиной является не только
обобщением наиболее значительных достижений отечественных
и зарубежных крестьяноведов, но и нетривиальным развитием по­
ложений, выдвинутых предыдущими исследователями.
Повествуя о повседневной жизни русской крестьянки, автор не
ограничивается синтезом многообразного «традиционного» матери­
ала по рассматриваемой проблематике, а опираясь на новаторские
идеи и подходы, представленные в трудах современных исследо­
вателей, впервые определяет зависимость динам ики изм енений
в традиционно-бытовом укладе жизни русской крестьянки второй
половины XIX — начала XX в. от возрастной и социальной страти­
фикации указанной социальной группы. Используемые автором
подходы к изучению истории повседневности, антропологической
истории, культурной антропологии, а также системный, гендерный
и междисциплинарный подход позволили рассмотреть жизнь рус­
ской крестьянки комплексно, полифонически, воссоздавая бытие
указанной социальной группы не только во впечатляющей полноте,
но и в неизбежной парадоксальности, сложности и противоречиво­
сти. Для этого 3. 3. Мухина использует модель бинарных оппози­
ций («традиция — новация», «мужское — женское», «свой — чужой»
и пр.), которые, как автор убедительно показывает, реализуются
в тернарны х структурах, диалектически синтезирующих полюса
противоположных элементов. Безусловным достижением автора
является построение и убедительное обоснование социовозрастной
модели русской женщины-крестьянки. Именно данная модель позво­
ляет проследить многообразные направления векторов динамики
«женской доли» в крестьянском социуме, детерминированных как
8

Предисловие

«внешними» (т. е. экономическими и общественно-политическими),
так и «внутренними» (хозяйственными, моральными, ритуальными
и пр.) факторами.
Социовозрасгную модель жизни русской крестьянской женщины
3. 3. Мухина рассматривает во взаимосвязи нормативных критери­
ев возраста, возрастных стереотипов, символизации возрастных
процессов, возрастных обрядов и субкультуры. Автором выявлены
женские социальные роли и статусы в социовозрастных группах,
определены связи и отношения между ними, особенности перехо­
да из одной группы в другую с учетом правовых, экономических,
социальных, религиозных и других факторов. При этом особый ин­
терес для автора представляют процессы социальной динамики,
обусловленные модернизацией всех сфер жизни общества Россий­
ской империи во второй половине XIX в., определение основных
каналов проникновения новаций в русскую деревню и механизмов
их рецепции и адаптации.
Мне представляется очень важным то, что автор не столько опи­
сывает, сколько раскрывает сущность и определяет причины социо­
культурных изменений в крестьянской среде.
3.3.
Мухина приходит к выводу, что происходившие в русле модернизационных процессов социально-экономические и политические
изменения в стране, несмотря на их исторически положительную
роль, далеко не всегда воспринимались женщинами однозначно.
Эти изменения имели форму практик освоения нового пространства
в семейной, домашней и, шире, всей социальной жизни. У женщин
разных возрастов и статусов появилась тенденция создания «своей»
повседневности, своих субкультур. Новые тенденции в повседневной
жизни русских крестьянок были важным маркером перемен в поре­
форменной жизни деревни в целом, имели перспективу продолжения
и развития в следующие десятилетия XX в.
Важно отметить, что лучшие традиции народной жизни являют­
ся в настоящее время основой возрождения российской культуры,
нравственности, духовности, а выявление механизмов их сохране­
ния и воспроизводства может способствовать выработке взвеш ен­
ной и обоснованной социокультурной политики и управленческой
практики.
Монография 3 .3 . Мухиной «Русская крестьянка в пореформен­
ный период (вторая половина XIX — начало XX века)» вносит зна­
чительный вклад в этнографию и крестьяноведение, а также вводит
в научный оборот комплекс упикальных материалов, раскрываю­
9

Предисловие

щих существенные особенности жизни женщины-крестьянки рас­
сматриваемого периода.
В таком исследовании неизбежны недостатки, присутствуют, как
и в любой истории, личное и порой неоднозначное восприятие автора,
но безусловны и неоспоримы достоинства. Страницы книги пестрят
разнообразными интересными примерами из жизни русской кре­
стьянки. Она написана ясно и увлекательно. Я думаю, что читатели
разделят со мной благодарность автору, написавшему книгу на столь
высоком уровне.
Наталья Л. Пушкарева
Институт этнологии и антропологии
им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН

ВВЕДЕНИЕ
Освобождение крестьянства от крепостного рабства и последо­
вавшие за этим реформы радикальным образом изменили жизнь
всей страны.
Понимание нашего прошлого невозможно без глубоких исследо­
ваний крестьянского общества, поскольку крестьянский вопрос нере­
дко выходит на передний план в тот или иной исторический период.
Своеобразие духовной жизни крестьянства может вести к стереоти­
пу элитарных представлений о примитивности, неразвитости кре­
стьянской культуры, причем культура понимается в широком смысле,
включая сюда все, что делает человека человеком. Но элитарное вос­
приятие культуры не является продуктивным и единственно возмож­
ным, народные представления не есть набор заблуждений и ошибок.
Д. С. Лихачев привлек внимание к «экологии культуры», указывая на
необходимость для жизни человека не только природного окружения,
но и культурной среды, без которой не может быть духовной, нравст­
венной жизни (Лихачев 1979:173). Семья и община представляли две
первичные единицы, составлявшие ближайшее окружение, в котором
проходила жизнь каждого члена крестьянского общества. Отношения
в семье и обществе находятся в тесном взаимодействии и обуслов­
ливают друг друга, по семье можно судить об обществе, и наоборот.
Поэтому без анализа внутрисемейных отношений, взаимоотношения
полов невозможно понять жизнь крестьянского общества. Женщина
в крестьянской семье имела более низкий социальный и правовой
статус, чем мужчина, и положение женщины может служить своего
рода «лакмусовой бумажкой», быть показателем цивилизованности
общества. Поэтому изменение положения крестьянской женщины
в пореформенный период во всех аспектах —социальном, правовом,
культурном, бытовом, ритуальном и т. д. —характеризует изменение
жизни всего крестьянского населения. Вклад женщин в материальную
и духовную жизнь крестьянского общества был столь велик и разно­
образен, что недооценка, а тем более забвение этого вклада не позво­
11

Введение

лит достичь сколь-нибудь полного понимания жизни крестьянства,
а следовательно, жизни страны соответствующего периода в целом.
Все указанные положения в данной работе получили этнографиче­
скую конкретизацию.
Следует подчеркнуть традиционный характер крестьянского обще­
ства. Существенной особенностью российского производства к сере­
дине XIX в., основной частью которого было земледелие, являлось
почти полное отсутствие контроля производителя над ходом «про­
изводственного процесса». Культура земледелия воплощалась в пре­
емственности многовекового опыта, и его реализация заключалась
в том, что он представал перед каждым поколением крестьян-земледельцев в императивной форме традиции и обычая, безжалостно
отметавших все индивидуальные начинания и новации. Действовал
многовековой принцип —«не рисковать!» (Милов 2001: 31,124). В се­
мье, общине, малых социовозрастных группах вырабатывалось со­
знание должного, установленного неподвластными силами порядка
вещей. Крестьянин исходил не из собственных знаний и убеждений,
он брал их главным образом из коллективных представлений, под
которые подстраивал свое собственное «я». Все крестьянское м и ­
ропонимание ориентировалось на воспроизведение сложившегося
и повторяющегося, а не на изм енение и развитие. В крестьянское
сознание глубоко внедрились представления об изначальной п ре­
допределенности мира и иерархичности всех отнош ений, где для
каждого четко очерчен круг обязанностей, каждому определено его
место, причем не как индивиду, а как члену коллектива. Традиция
представляла важнейший элемент крестьянской культуры и находи­
лась в основе всех внутриобщинных, внутрисемейных и внутригруп­
повых отношений, «все явления культуры обладали единым и общим
полем значений, в качестве которого выступала целостная картина
мира» (Байбурин 1993: 11).
В пореф орм енны й период не только наруш илось сложивш ее­
ся равновесие и обострились социальные невзгоды. Формирование
индивидуального сознания, усиление индивидуалистских установок
вели к зам ене доминировавш их бинарных оппозиций «наш — не
наш», «свой — чужой» на другие оппозиции — «мое — не мое». Про­
исходили значительные трансформации между типологически р аз­
ными культурами (городской и сельской, крестьянской), менялись
нормы межкультурной и межличностной коммуникации, менялись
структура и функциональные характеристики брака и семьи, и н ­
ститутов социализации, норм половой морали. Постепенно ф орми­
ровались и легитимировались в массовом сознании делегирование
12

Введение

женщинам ряда экономических, социальных, правовых функций,
происходили сдвиги в отношении к собственности, правоспособности
и дифференциации социальных ролей, начала складываться новая
гендерная, социальная и культурная идентичность.
Исследования гендерной проблематики, «женской истории» вы­
ходят сегодня на передний край социально-гуманитарного знания
вследствие усиления внимания к женскому сообществу. Женская
тематика не только имеет непосредственное отношение к семейно­
бытовой культуре, она прямо связана с вопросами преемственности
поколений, с формированием определенного типа личности и ди­
намикой его изменений. Создание целостной картины прошлого
возможно лишь при комплексном изучении отношений между людь­
ми, их поступков, труда и быта, политической организации, норм
и ценностей, форм и институтов брака и семьи, религиозных культов,
бытовой психологии.
Хронологические рамки исследования обусловлены особостью
двух периодов в российской женской и общей истории. 1860-е годы
и последующие десятилетия —период множественных социально-по­
литических, правовых, экономических и культурных перемен в жизни
страны, время постановки женского вопроса, зарождения женского
движения. Верхней хронологической гранью является революцион­
ный 1917 год, по завершении которого вся страна оказалась включен­
ной в гигантский социальный эксперимент строительства советского
общества, куда были вовлечены и женщины-крестьянки.
Территориальные рамки охватывают главным образом губернии
Центральной и Северо-Западной России, ряд губерний Поволжья
и отчасти Запада России (Владимирская, Вологодская, Воронежская,
Казанская, Калужская, Костромская, Курская, Московская, Олонецкая,
Орловская, Псковская, Рязанская, Самарская, Санкт-Петербургская,
Саратовская, Симбирская, Смоленская, Тамбовская, Тверская, Туль­
ская, Ярославская губернии). В указанные территориальные рам ­
ки вошла область, составлявшая историческое ядро России, а также
смежные с нею; именно там формировался традиционный мента­
литет русского крестьянства, его мировоззрение, жизненный уклад
и быт. Именно эти черты образа жизни уносили с собой крестьяне-пе­
реселенцы при освоении и обживании новых территорий (таких, как
Поволжье). Противопоставление западной и восточной или централь­
ной и северной зон России наиболее актуально при концентрации
внимания на изучении традиционного уклада. Традиционные черты
в результате их деформации и ломки при модернизации всех сторон
жизни выравнивались, в указанном отношении значение имели лишь
13

Введение

глубина и ин тен си вн о сть этих процессов. В настоящ ем исследовании
тр ад и ц и о н н ы й уклад вы ступ ает как ф он, на котором р азы гры вали сь
проц ессы м о д е р н и за ц и и , и н тен си в н о сть которы х я вл яется и сп о л ь­
зуем ой систем ой отсчета. В ы ставление н а п ер ед н и й план р еги о н ал ь­
ных р азл и ч и й явл яется совсем другой зад ач ей , неж ели п оставлен ная
в дан н о й работе. На у казан н о й т ер р и то р и и больш ую часть населения
составляли русские, являвш иеся о днородн ы м и и в конф ессиональном
о тн о ш ен и и . Н ап р и м ер , в Т верской гу бер н и и около 90 % н асел ен и я
были русские, из них к православны м относились 98 % (РКЖБН 1:403).
П олученны е на основе в ы б р ан н ы х т е р р и т о р и й вы воды с уч етом р е ­
ги он альн ы х п о п р ав о к м огут бы ть эк стр ап о л и р о ван ы на всю область
п р о ж и в ан и я великорусского н асел ен и я в Е вропейской России, з а н я ­
того сельскохозяй ствен н ы м трудом .
К ом плексное исследован ие ж и зн и русской крестьян ки и и зм е н е ­
н и й этой ж и зн и в п о р е ф о р м е н н ы й п ер и о д п р о в ед ен о ч ер ез п р и зм у
повседневности. Ч ерез я вл ен и я повседневности прелом ляю тся б ы то­
вые, ритуальны е, м и р о во ззр ен чески е, этические, правовы е, п овед ен ­
ческие аспекты , что п о зволяет под оп р ед ел ен н ы м ракурсом осветить
все асп екты ж и зн и к р е с т ь я н с к о й сем ь и и к р е с т ь я н ск о го со ц и ум а.
И зучение истории повседневности способствует обретени ю при вос­
созд ан и и прош лого м н о го м ер н о сти , об ъ ем н ости , вы явлен и ю связей
и отнош ений, которы е иначе м огли остаться незам еч ен н ы м и (Бродель
1986: 39; П уш карева 2002: 36). Е дини чны е случаи и исклю чен ия даю т
для ср ав н ен и я тако й же и н тер есн ы й м а те р и а л , как и общ и е случаи
(Потанин 1899:182). И ногда несколько ф актов м огут вы свети ть и п о ­
м о ч ь п о н я т ь о б р а з ж и зн и . По с л о в ам Ю. М. Л о т м ан а, « п о д л и н н ая
и ст о р и я с о в ер ш ается в ч ас т н о й ж и зн и » (Л от м ан 2010в: 341). Д ать
у в и д еть — та к же важ н о, как д ат ь п о н ять . Главное р а зл и ч и е м еж ду
этнограф ическим изучени ем бы та и историей повседневности заклю ­
ч ается в п о н и м а н и и событийной истории. И зучение повседневности
не п росто ф и кси р у ет б ы то вы е д ет а л и , но способствует в ы ясн ен и ю
м ех ан и зм о в п о яв л ен и я н о вац и й в у ко р ен ен н ы х и п ри вы чн ы х струк­
турах, в л и я н и я и н д и в и д у а л ь н о го в о с п р и я т и я н а и н д и ви д у ал ьн у ю
обы денную ж и знь, в том числе и ж и зн ь в слож ивш ейся общ ественноп ол и ти ч еско й си стем е (П уш карева 2004: 10—11).
И зучение п о всед невности ж ен щ и н -кр естьян ок, вы явл ен и е слож­
н ей ш ей д и н а м и к и , м н о го о б р а зи я ф акто р о в , на п ер в ы й взгл яд м о ­
гущ и х к а з а т ь с я м е л к и м и и н е з н а ч и т е л ь н ы м и , д а е т в о зм о ж н о с т ь
д о сти ч ь бо льш ей « степ ен и р а зр е ш е н и я » . П о к азател ьн ы в этом о т­
н о ш ен и и слова Р. К оллингвуда. Он зад авал ся во просом о том , мож но
ли н ап и сать историю так, какой она бы ла в д ей стви тельности, «на са14

Введение

мом деле»? И отвечал, что это было бы возможно, если бы мы мо­
гли проникнуться мыслями и чувствами тысяч и миллионов людей,
живших в описываемую эпоху (цит. по: Лебедев 1996: 142). Конечно,
такая сверхзадача никогда не может быть решена, но любое к ней
приближение увеличит возможность не только добавить отдельные
фрагменты, но и объемнее представить всю картину в целом.
История повседневности находится в русле тех же идей. Биение
пульса повседневной жизни, специфическое, индивидуальное дает
возможность вы явить то, что было присуще ж енщ инам-крестьянкам того времени. Это слой действительности с ее многообразием
и переменчивостью. Очерченный в единичном примере фрагмент
конкретной человеческой жизни может быть ничем не примечате­
лен. Но в период ломки социально-экономических отношений при
отслеживании в динам ике изм енений м ироощ ущ ения отдельных
людей, индивидуальных мотиваций выявляются новые сформиро­
вавшиеся социальные типы и новые стереотипы поведения, как это
произош ло в пореформенную эпоху. Через призму повседневной
жизни крестьянки, рассмотрение ее чаяний, надежд и разочарований,
стремлений, погружения в ее внутренний мир можно понять ум о­
настроения, ощутить атмосферу, почувствовать «аромат» той эпохи.
Именно в явлениях повседневной жизни преобладают нюансы и по­
лутона, которые являются гораздо более значимыми в гуманитарном
исследовании, нежели жесткие схемы (Кон 1993: 3).
Концептуальной формой, содержательной моделью, адекватной
поставленным задачам, является социовозрастное деление крестьян­
ского общества. Д иф ференциация социума по категориям «соци­
альное положение», «пол», «возраст», вы раженная в понятии «социовозрастная группа», отражает функционирование всех сторон
жизни крестьянского общества, его мировоззрение, семейно-быто­
вые, трудовые, правовые отношения, ритуальную деятельность и др.
Социовозрастные группы занимали важнейшее место в эволюции
и межпоколенной трансляции культуры, крестьянских ценностей,
моральных и правовых норм, коллективного опыта. Явная зависи­
мость от возрастной и социальной стратификации прослеживается
в положении крестьянской женщины в семье и обществе. Термин
«социовозрастная стратификация» означает совокупность социовозрастных групп, расположенных в определенном иерархическом
порядке. Два понятийных ряда — социальный и возрастной, на пер­
вый взгляд дистанцированные и разграниченные, при наполнении
конкретным этнографическим материалом высвечивают с разных
сторон явления повседневного быта и обыденное человеческое по­
15

Введение

ведение (Кон 1981а: 99—100; 1981г: 10; Бернштам 1988: 3—6). Социовозрастное деление играет роль структурообразующего принципа
в организации социальных отношений. Блок вопросов о жизненном
цикле, системе институтов социализации, возрастных объединений,
субкультуре, трудовом воспитании, половой социализации, межпо­
коленных отношениях в контексте изучения этнографии детства был
сформулирован И . С. Коном (Кон 1981 г: 10—12). Этот блок можно
обобщить и применить к другим социовозрастным группам, в част­
ности женским, что и было сделано в данной работе.
Стержень всей крестьянской жизни, пронизывающий все аспекты
семейных и общественных отношений, в концентрированном виде
можно обрисовать с помощью бинарной оппозиции взаимодополнительность—иерархичность мужских и женских ролей. В различных
ситуациях имело место преобладание взаимодополнительности или
иерархичности, но в целом в этой оппозиции центр тяжести имел
явно выраженное смещение в сторону иерархичности.
С определенной долей условности можно говорить о том, что
традиционному обществу присущи два типа социальной организа­
ции — обыденный (в промежутках между ритуалами) и собственно
ритуальный (Байбурин 1993: 194). Обрядово-ритуальные комплексы
являлись неотъемлемой компонентой всего традиционного образа
жизни. Однако интенсивность этих комплексов не была постоянной,
она менялась с ходом жизни крестьянки, достигая своей кульминации
в свадебном обряде. В другие периоды жизни ритуально-обрядовая
сторона присутствовала с той или иной степенью полноты, варьиру­
ясь в широких пределах — от занимающей весьма значительное м е­
сто, уступая только свадебным обрядам, до наличия лишь отдельных
элементов. Если учесть общее ослабление всех традиционных норм
и канонов, получится сложнейший сплав традиционного и нового,
отголосков уходящего в прошлое и элементов другой культуры. Глубо­
кая связь обыденной жизни с ритуальными действиями проявляется
также в той двойственности, которая обеспечивает удивительное
единство каждодневных забот и рутины с актуальными ценностями
крестьянской жизни (Там же: 16). Поэтому оппозиция «обыденная
жизнь — ритуал» занимает важнейшее место. Создание ритуально­
мифологических систем было направлено на упорядочение представ­
лений о мире, внесение в них ясности. Вырождение ритуала проис­
ходит тогда, когда он подстраивается под быт. В отличие от ритуала,
ритуализованное поведение ориентируется и на ритуал, и на быт.
Такое положение как раз было характерно для среды русского кре­
стьянства в XIX — начале XX в. (Там же: 18—19, 27).
16

Введение

Однако традиционное постоянно отступало под напором нового,
это новое было тесно связано с экономической жизнью села и города,
и следствиями перемен в экономике были перемены в поведении
женщин, в том числе его мотивации. Общий вектор трансформаций
был направлен не столько к большей «свободе» женщин всех возра­
стов, сколько к большему спектру их самореализации. И это тот важ­
нейший вывод, который имеет не только абстрактное, но и большое
практическое значение, если задуматься о дальнейшей истории рус­
ских женщин. То, что веками культивировалось как правильное, ожи­
даемое в жизненном цикле женщин, оказалось подвержено эрозии.
На смену жесткой иерархичности и полному исключению взаимоза­
меняемости гендерных ролей в традиционном обществе начинали
приходить иные отношения, с ш ироким спектром вариаций в судьбе
и статусе каждой крестьянки. Эта тенденция сохранялась вплоть до
революций 1917 г.
Приношу глубокую благодарность за продуктивное обсуждение
ряда вопросов, советы и доброе отнош ение руководителю сектора
этногендерных исследований Института этнологии и антропологии
им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН Н. Л. Пушкаревой, а также сотрудни­
кам ИЭА РАН. Появлению книги способствовали поддержка и пони­
мание моих коллег, родных и близких.

ГЛАВА I. РУССКАЯ КРЕСТЬЯНКА КАК ОБЪЕКТ
ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
1.1 О течествен н ая и сто р и о гр а ф и я
Постановка проблемы комплексного изучения трансформации
статуса женщины в русской крестьянской семье в пореформенный
период является результатом развития идей, которые обсуждались
в среде отечественных этнографов, историков и культурологов в по­
следние десятилетия XX в. Они подчеркивали необходимость тако­
го изучения эволюции социума как целостной системы (.Кон 1981а;
1981г; Лотман 20106; Чистов 1983; Громыко 1984; Тульцева 1984),
привлекая методы других гуманитарных наук (Тишков 1992; Арутю­
нов 1982), используя адекватные модели (Кон 1981а; Бернштам 1988).
Б. Н. Миронов немало сделал в этом отношении, работая в рамках
социальной истории, но не ставил задачей целостное изучение жен­
ского крестьянского мира, его особенности; его труд — это реш е­
ние проблем на макроисторическом уровне (Миронов 2000а; 20006).
Л. В. Милов показал, как тесно зависел крестьянский социум от при­
родно-климатических условий, но был весьма далек от гендерной
проблематики (Милов 2001).
За два века изучения русского крестьянства собран огромный
массив информации об отдельных аспектах жизни русской крестьян­
ки, но эта информация разнородна, несистематична и в значитель­
ной степени растворена в литературе, посвященной самым разным
сторонам народной жизни. Можно выделить четыре этапа в подходах
к поставленной в начале данного раздела проблеме: сбор и нако­
пление фактического материала (XVIII — начало XIX в.); историко­
этнографические описания (1840-е — 1917 гг.); первые исследования
в советский период (1920—1980-е гг.); исследования в рамках новых
подходов к женской и гендерной истории (1990—2000-е гг.). На ка­
ждом этапе внимание концентрировалось на различных аспектах
семейной и общественной жизни женщин, используя соответствую­
щие теоретико-методологические подходы и приемы.
18

Русская крестьянка как объект исторического исследования

Первые материалы о жизни русской крестьянки, об особенностях
женской одежды, быта, свадебной обрядности были получены еще
в конце XVIII в. В 1768—1774 гг. были организованы Академические
экспедиции с целью комплексного изучения природы, хозяйства
и населения Российской империи. Они охватили огромные простран­
ства — Европейскую Россию, Кавказ, Урал, Казахстан, Сибирь. В ходе
этих экспедиций А. И. Гильденштедт, И. И. Лепехин, И. Г. Георги,
И. П. Фальк, Н. П. Рычков собрали многочисленные и разнообразные
материалы (Гильденштедт 1809; 1892; Лепехин 1771,1772; 1780; 1805;
Георги 1799; Фальк 1824,1825; Рычков 1770). Помимо разведки ресур­
сов страны, географических исследований были собраны материалы
по историческим, социально-экономическим и этнографическим
особенностям отдельных регионов (Анучин 1889: 3). При столь огром­
ном многообразии поставленных задач полученные этнографические
материалы о русских женщинах-крестьянках неизбежно были отры­
вочными и несистематическими. Ценность этих материалов в том,
что в них содержатся самые первые зафиксированные сведения, ка­
сающиеся интересующей нас тематики. Отсюда можно отсчитывать
начало изучения крестьянской женской темы в России.
Становление Российской империи, распространение в конце
XVIII в. идей просветительства и романтизма способствовали тому,
что основы русской идентичности стали искать не в государстве и ре­
лигии, как прежде, а в русском языке, истории и в самом русском
народе (Миронов 2000а: 40). О собственно этнографических исследо­
ваниях можно говорить лишь с 1830—1840-х гг. Еще в начале XIX в.
и ранее при резком отчуждении высших слоев русского общества от
основной массы населения, при усвоенном презрительном отноше­
нии к нравам и обычаям «подлого» народа обстоятельное изучение
быта, воззрений, верований, фольклора было почти невозможно
(Анучин 1889: 4). Значительное влияние на рост национального са­
мосознания в первой половине XIX в. оказала Отечественная война
1812 г. Это проявилось не только в распространении свободолюби­
вых идей, но и в возросшем интересе к прошлому своей страны, к ее
обычаям, традициям, повседневному быту. Тогда происходил подъем
народного самосознания, распространялись идеи о высоком пред­
назначении России.
Эта работа была продолжена в 30-е гг. XIX в. в период возникно­
вения идейно-политических течений славянофильства и западниче­
ства. Ученые, тяготевшие к славянофильству, описывая историческую
самобытность России, обращали внимание и на отдельные аспекты
жизни крестьянки. «Женские сюжеты» в контексте социокультурных,
19

Глава I

материально-предметных, хозяйственно-бытовых и внутрисемей­
ных особенностей русского народа описаны в трудах И. М. Снегире­
ва (Снегирев 1848), А. В. Терещенко (Терещенко 1848а; 18486; 1848в),
Н. И. Надеждина (Надеждин 1847). Работы профессора Московского
упиверситета И. М. Снегирева (Снегирев 1837; 1838а; 18386; 1839) по
русским простонародным праздникам и обрядам, где он указал на
тесную связь народного обычая с древним бытом, сохранили свое
значение до настоящего времени. Еще один труд И. М. Снегирева
(Снегирев 1844) был посвящен никем до него не рассматривавшемуся
предмету —лубочным картинкам. Это была огромная часть народно­
го творчества, почти не затронутая цензурой, и труд И. М. Снегирева
в течение нескольких десятилетий оставался единственным цельным
изложением предмета. Исследования И. М. Снегиревым русских по­
словиц и поговорок в 4 книгах (Снегирев 1848) были первым опытом
научного объяснения пословиц, на обширном материале он сумел
дать иллюстрацию бытового значения пословиц и изобразил целую
картину старой русской жизни, в том числе и мира женщины. Но
всем произведениям И. М. Снегирева были присущи одни и те же
недостатки: некоторые ошибки, недосмотры, цитаты на память и т. п.
(Пыпин 18826:159—163). Подробному разбору труда А. В. Терещенко
«Быт русского народа» (Терещенко 1848а; 18486; 1848в) посвящен труд
К. Д. Кавелина, предпринявшего первую попытку понять быт русского
народа, исходя из славянской мифологии, легенд и обычаев (Кавелин
2011). Работа К. Д. Кавелина послужила основой для последующих
исследований разных аспектов народной жизни. Несколько позже
появились работы Н. И. Костомарова (Костомаров 1887), И. Е. Забе­
лина (Забелин 1876,1879), обилие ценного материала в этих работах
сохраняет их значение до настоящего времени. Однако специфика
традиционного положения русской крестьянки в семье, проблемы ее
повседневной жизни были только намечены. Для работ вышеуказан­
ных исследователей был характерен фактографически-описательный
подход. Еще не были выработаны научные приемы и методы после­
довательного систематического изучения.
Первая половина XIX в. явилась начальным этапом развития
российской этнографии, в рамках которой изучался и быт крестьян.
Этнографические исследования проводились усилиями отдельных
энтузиастов. Впервые к вопросам положения крестьянской женщины
обратились в 1840-е гг. (Калашников 1836), эта проблематика ста­
ла предметом обсуждения этнографов, фольклористов, правоведов,
публицистов, врачей. Начали ставиться вопросы об образе жизни
женщины в семье, взаимоотнош ениях с мужем и другими члена20

Русская крестьянка как объект исторического исследования

ми большой (неразделенной) семьи и др. В дореформенный период
(1830—1850-е гг.) специфика традиционного положения крестьянки
в семье, проблемы ее повседневной жизни были только обозначены.
Непосредственно перед эмансипацией крестьянства и в порефор­
менный период многоплановые аспекты положения женщины, в том
числе и крестьянки, стали вызывать специальный интерес (Семевский
1857; Зеленаго 1857). Так, например, о жестоком обращении крестьян
с их женами писал А. С. Зеленаго. Женщина была нравственным цен­
тром семьи и общества, решение данного вопроса непосредственным
образом влияло на решение двух других острых и актуальных вопро­
сов: о семейных и общественных отношениях (Фомин 1899а: 125).
Интерес к статусу женщины обозначился в середине XIX в. во
многом благодаря деятельности этнографов и краеведов. Именно­
го тогда Императорское Русское географическое общество (ИРГО),
журналы «Этнографический сборник» (1853—1864), «Записки РГО по
Отделению этнографии» (1866—1925), «Живая старина» (1890—1916)
и Общество любителей естествознания, археологии и этнографии
(ОЛЕАЭ) при Московском университете опубликовали материалы
первых программ «собирания этнографических сведений», в кото­
рых были поставлены и вопросы, касающиеся повседневной ж из­
ни женщины-крестьянки в разных регионах империи. В Отделении
этнографии ИРГО ставилась цель «собирания сведений о прежнем
и нынеш нем состоянии племен, вошедших в состав государства,
в отношениях: физическом, нравственном, общественном и язы ­
коведения» (Анучин 1889: 6). С этого времени начали проводиться
и систематические этнографические исследования. В 1846 г. в до­
кладе «Об этнографическом изучении народности русской» видный
этнограф, историк и журналист Н. И. Надеждин выдвинул программу
развития этнографии, касаясь разных сторон жизни «простого сель­
ского народа» (изучение историко-географического состояния наро­
да, его психологии, быта и т. д., см .‘.Надеждин 1847). Н. И. Надеждин
подчеркнул, что главным предметом деятельности Общества должно
быть изучение русского народа, того, что делает Россию Россией.
Уже тогда была выделена задача изучения повседневного быта, где
одинаково важны «разумные убеждения и глупые мечты, устано­
вившиеся привычки и беглые прихоти, заботы и наслаждения, труд
и забавы, дело и безделье, коими человек доказывает, что он живет
не только, как ему можется, но как сам хочет и как умеет» (цит. по:
Анучин 1889: 15). Для сбора этнографических материалов было рас­
пространено более 7000 экземпляров этнографической программы
и опросных листов, главным образом в центральных губерниях Евро21

Глава I

пейской России (Зеленин 1991:12). Организующее начало в создании
ИРГО и концентрация сил не замедлили сказаться. Если сравнить
десятилетие (1869—1878) с предыдущим периодом, то число публи­
каций в Отделении этнографии выросло вдвое: с 467 до 920 (см.:
Пыпин 1883: 601). Среди них можно отметить работы А. С. Машкина,
В. Н. Добровольского, К. Д. Кавелина (Машкин 1862; Добровольский
1891,1893,1894,1903; Кавелин 2011), в которых даны обстоятельные
и точные описания различных сторон традиционного уклада жизни
крестьянок, признается незыблемость патриархального уклада жизни
русского крестьянства. В 1889—1891 гг. многое из собранных мате­
риалов по крестьянскому быту было опубликовано под редакцией
Н. Н. Харузина в Трудах Отделения этнографии ИОЛЕАЭ.
Отмена крепостного права и последовавшие за ней реформы
1860—1870-х гг. привели к невиданному общественному подъему. На
этой волне возникли острые дискуссии по поводу будущего крестьян­
ской общины и особенностей исторического пути развития России.
Большое количество черт традиционного уклада крестьянской жизни
прослеживалось в течение многих десятилетий после эмансипации
и продолжало оказывать сильнейшее влияние на жизнь крестьянства,
в том числе и женщины-крестьянки. В связи с этим несомненный ин­
терес представляют труды о дореформенном периоде, среди которых
отметим работы известных историков В. И. Семевского (Семевский
1880; 1884; 1903) и А. Повалишина (Повалишин 1903).
В эпоху коренных перемен роль этнографических исследований
еще более возросла. Этнография непосредственным образом связа­
на с экономическими, политическими, социальными, культурными
условиями страны. После эмансипации, с развитием товарно-денеж­
ных отношений, разрушением обособленности деревни, развитием
образования и просвещения, культурного влияния города ускоренны­
ми темпами происходило размывание старины, исчезновение старых
обычаев, преданий и т. п. Либерализация общественных отношений
усилила интерес и к женской тематике. В последующие десятиле­
тия исследования по женской тематике расширялись и углублялись,
что подготавливало почву для осмысления накопленного материала
и формирования обобщающих выводов.
С началом проведения буржуазных реформ и постановкой в об­
ществе женского вопроса (Пушкарева 2002: 52—66) проблемы соци­
ально-правового и семейного статуса русской крестьянки оказались
в центре журнальных дискуссий. В российском обществе стало вызре­
вать понимание того, что именно положение женщины прежде всего
требовало обновления и коренного изменения. Особенно дискути22

Русская крестьянка как объект исторического исследования

ровались вопросы социально-правового и семейного (в частности,
имущественного) статуса женщины, ее прав и дееспособности. В этом
отношении следует отметить работы И. Харламова и Д. Н. Дубакина
(Харламов 1880; Дубакин 1880). На особый статус женщины, необхо­
димость наряду с мужчиной имущественных и личных прав в русской
традиционной крестьянской семье с ее патриархальным укладом ука­
зывал И. Харламов. По утверждению Д. Н. Дубакина, нельзя отрицать
благотворного влияния христианского вероучения на формирование
личности женщины.
Положение женщины в русской традиционной крестьянской се­
мье определялось нормами обычного права, которые формировались
в течение столетий на основе обычаев. Власти признавали за обыч­
ным правом силу действующих юридических норм, хотя в целом
ряде положений обычное право не согласовывалось с официальным
законодательством. В основе последнего лежали точные определе­
ния правовых отношений и строгое их применение, игнорировались
субъективные определения каждого конкретного случая. Обычное
право не заботилось об определениях, оно стремилось в каждом
данном случае по возможности удовлетворить чувство естественной
справедливости. Суть первого направления —каждый должен полу­
чить, что ему следует по правовому определению, в основе обычного
права лежала формула — «чтобы никому не было обидно». В первом
случае все было построено на логике, объективно и формализова­
но, во втором — на чувстве, все было субъективно и индивидуально
(Тютрюмов 1879а; 18796). Известный юрист и этнограф Е. И. Якушкин
составил уникальную библиографию обычного права, где он дал опи­
сание тысяч источников (Якушкин 1875; 1896; 1908; 1909). Вопросы
правового статуса женщин рассматривались в трудах К. Д. Кавелина
по гражданскому праву (Кавелин 1879; 1900а; 19006), в которых он,
в противоположность господствующим в то время взглядам, защищал
полную правоспособность женщин в личных и имущественных делах,
обязательное выделение доли детей, выдвинул целый ряд других
положений. Работы К. Д. Кавелина явились заметным вкладом в раз­
витие гражданского права.
После эмансипации крестьянства этнографы начали сбор сведе­
ний по юридическому быту крестьян. С 1860-х гг. стали составляться
программы для сбора народных юридических обычаев. В 1876 г. в От­
делении этнографии ИРГО была создана специальная комиссия под
председательством Н. В. Калачова, перед которой была поставлена
задача разработки с единых позиций программы для сбора народ­
ных юридических обычаев, которая была издана в «Записках ИРГО»
23

Глава I

под редакцией П. А. Матвеева и С. В. Пахмана (Сборник 1878,1900).
В нормах обычного права отражена вся бытовая сторона народной
жизни. Весьма подробная «Программа для собирания сведений об
юридических обычаях», составленная М. Н. Харузиным (Харузин 1887)
и изложенная на 92 страницах, содержала сотни пунктов и тысячи
вопросов обо всех сторонах жизни и быта. С учетом норм обычно­
го права проводилась кодификация гражданского права. На основе
собранных богатейших материалов «Трудов комиссии по преобра­
зованию волостных судов» (1873—1874) С. В. Пахман дал первое сис­
тематическое изложение обычного права (Пахман 1877; 1879).
В обсуждение вопроса о положении и правах «крестьянской жен­
ской личности» включились правоведы, этнографы, историки. Раз­
личные точки зрения по указанным проблемам были высказаны
в работах В. С. Лазовского (Лазовский 1883), Д. И. Азаревича (А заревич 1883), В. Ф. Мухина (Мухин 1888), Ф. Покровского (Покровский
1896, 1903), О. Ю. Шмидта (Шмидт 1886), Е. И. Якушкина (Якушкин
1891). Также выделим работы известных правоведов И. М. Тютрюмова
(Тютрюмов 1879а, 18796), А. А. Савельева (Савельев 1881), И. Г. Оршан­
ского (Оршанский 1879). Некоторые из них (например, И. М. Тютрю­
мов), подчеркивая патриархальный характер в семейных отноше­
ниях, в отношении к женщине, отмечали, что крестьянская община,
основанная на семейной собственности, еще не исчерпала своих воз­
можностей для положительного развития, и обычное право подлежит
не коренной ломке, а нуждается в модернизации (Тютрюмов 1879а:
270-294; 18796: 289-318).
Во второй половине XIX в. проблему правовой самостоятельности
русской «народной женщины» поставили известные историки и этно­
графы П. С. Ефименко (Ефименко П. 1873; 2009) и А. Я. Ефименко
(Ефименко А. 1873; 1874; 1884). Они являлись сторонниками «трудо­
вой теории» (сходных позиций придерживался и И. Г. Оршанский),
согласно которой крестьянская семья представляла главным образом
хозяйственный союз, совместный труд и совместная жизнь лежали
в основе наследственного права, а брак рассматривался как разно­
видность имущественной сделки для приобретения дополнительной
рабочей силы в лице невестки. По мнению И. Г. Оршанского, «все зда­
ние наследственного права построено у крестьян из одного элемента,
и этот элемент есть личный труд» (Оршанский 1879: 77). Сторонники
«трудовой теории» рассматривали положение крестьянки в семье
большей частью как тяжелое и бесправное, основанное на традициях
патриархальных отношений. Эту точку зрения разделяло большин­
ство исследователей. В то же время известный правовед В. Ф. Мухин
24

Русская крестьянка как объект исторического исследования

в своем обстоятельном труде по обычному наследственному праву
(Мухин 1888) указывал, что, несмотря на важное значение личного
труда, трудовое начало не охватывает всех явлений порядка насле­
дования и приходит в противоречие с фактами реальной жизни.
Различные вопросы наследования подробно рассмотрены в труде
С. В. Пахмана (Пахман 1877, 1879), а также в сборниках (Сборник
1878,1900).
Дискуссии о месте обычного права, о его отношении к официаль­
ному законодательству были продолжены на Первом съезде русских
юристов (Москва, 1875 г.). На съезде с докладом «Об отношении юри­
дических обычаев к законодательству» выступил Н. В. Калачов (Кала­
чов 1877). Прения по этому вопросу не привели к единому мнению.
Имелись сторонники того, чтобы нормы обычного права составили
основу законодательства. Их оппоненты утверждали, что обычное
право из-за многих локальных особенностей не дает общих юриди­
ческих норм и, кроме того, оно само относится к миру младенческого
правосознания, которое является уже давно прошедшим этапом (Му­
хин 1888: 6), но без правовых норм невозможна нормальная жизнь
ни в каком обществе, она была бы невозможна и в русской деревне
(Миронов 20006: 78).
Другой областью обычного права, постоянно привлекавшей вни­
мание, был вопрос о праве женщины на развод и возможности пользо­
вания этим правом. В труде А. Смирнова (Смирнов 1877) рассмотрены
история брачных отношений и русское семейное обычное право. Цер­
ковные воззрения на брак, составляющие 50-ю главу Кормчей книги,
приведены в работе М. И. Горчакова (Горчаков 1880). Этой пробле­
ме отведено значительное место в трудах А. Я. Ефименко (Ефименко
1874), С. В. Пахмана (Пахман 1877; 1879), А. 3. Соколовского (Соколов­
ский 1889), Я. В. Абрамова (Абрамов 1900а; 19006), А. И. Загоровского
(Загоровский 2012), Я. А. Лудмера (Лудмер 1884а; 18846; 1885), М. И. Кулишера (Кулишер 1896). С середины XVIII в. все бракоразводные дела
контролировались церковью, реальных возможностей для расторже­
ния брака имелось очень немного. Положения об узаконенном раз­
воде находились в явном противоречии с духом времени и реалиями
жизни. Имелось огромное количество случаев, когда супруги жили
отдельно, оставаясь формально в браке. На нараставшие требования
общественности об изменении ставшего анахронизмом положения
о разводе вынуждено было отреагировать даже такое консервативное
учреждение, как Синод (см.: Суворов 2004).
Среди других работ, затрагивавших различные аспекты обыч­
ного права, отм етим труды П. С. Ефименко (Ефименко П. 1873),
25

Глава I

Н. К. Бржеского (Бржеский 1902), К. Р. Качоровского (Качоровский
1906а), М. Ф. Владимирского-Буданова (Владимирский-Буданов 1900).
Юристы XIX — начала XX в. в своих исследованиях отмечали, что аб­
солютное большинство женщин не пользуются своими правами как
по обычаю, так и в рамках официальных законов Российской импе­
рии. Изучение обычного права дало ценнейшие материалы о жизни
крестьянки. Нормы обычного права испытывали мощное воздействие
модернизационных процессов, они подвергались эрозии и трансфор­
мации, пока не были окончательно отменены после событий 1917 г.
Одной из первых непосредственно к вопросам повседневной жизни
женщины-крестьянки обратилась А. Я. Ефименко (Ефименко А. 1873).
Обращая внимание на своеобразия правового статуса русской и м а­
лорусской крестьянки, А. Я. Ефименко неустанно подчеркивала ее
тяжелую участь и видела путь к социальному освобождению через
развитие форм малой семьи, в «противодействии патриархальным
началам» и в проявлении в народе «сознательной силы» для ускорения
этих процессов. На эти труды, как на исходные и дающие наиболее
точные постановки проблем повседневности русской женщины-кре­
стьянки в XIX в., ссылаются во всем мире (см., например: Frierson 1987;
Farnsworth 1986; Czap 1976)). Но, как и многие другие (Филиппов 1880;
1883а; 18836,1883в; Успенский 1 8 9 0 Добрынкина 1875; 1876; Жбанков
1891), А. Я. Ефименко не обратила внимания на особенности жен­
ской духовной культуры, на те ее аспекты, которые были связаны не
с домашней экономикой, а с личностными потребностями, частной
и интимной жизнью, репродуктивным поведением и материнством,
обошла мир чувств и ценностей русской женщины-крестьянки.
Тема пола и сексуальности была мало затронута исследователями.
Здесь можно назвать работы А. Смирнова (Смирнов 1877), дореволюци­
онных этнографов В. А. Александрова (Александров 1864) и А. Ф. Кистяковского (Кистяковский 1878). Значительный интерес представляют
труды С. С. Шашкова (Шашков 1868; 1872), особенно его книга «Исто­
рия русской женщины» (Шашков 1879), в которой подробно рассма­
тривается положение женщины в семье, исследуются особенности
отношений полов и культура любви в России, освещаются темы су­
пружеской измены, семейных преступлений и проституции.
Отдельные стороны уклада жизни русской крестьянки довольно
подробно, в отличие от авторов XVIII в., описаны в многочислен­
ных работах этнографов, историков, фольклористов, краеведов кон­
ца XIX — начала XX в. (А. Филиппова (Филиппов 1880; 1883а; 18836;
1883в), А. И. Шингарева (Шингарев 1889), Н. Г. Добрынкина (Добрыйкин 1868), Е. Добрынкиной (Добрынкина 1875; 1876), И. П. Сахарова
26

Русская крестьянка как объект исторического исследования

(Сахаров 1885а; 18856)). Приведем слова И. И. Срезневского, хотя он
говорит о И. П. Сахарове, его высказывание интересно тем, как пе­
ред образованной частью русского общества открылся целый пласт,
до того почти неведомой, богатейшей и многообразной народной
культуры: «Кто жил в то время, не чуждаясь литературы, тот знает,
как сильно было впечатление, произведенное книгами Сахарова,
особенно книгами “Сказания русского народа” — не только между
любителями старины и народности, но и вообще в образованном
кругу. Никто до тех пор не мог произвести на русское читающее об­
щество такого влияния в пользу уважения к русской народности, как
этот молодой любитель. Не поразил он основательной ученостью, не
поразил он и многообразием соображений; но множество собранных
им данных было так неожиданно велико и по большей части, для
многих, так ново, так кстати в то время, когда в русской литературе
впервые заговорили о народности, и притом же увлечение их со­
бирателя, высказавш ееся во вводных статьях, было так искренно
и решительно, что остаться в числе равнодушных было трудно» (цит.
по: Пыпин 1882а: 134). Следует, однако, иметь в виду, что в указанных
работах принципы отбора материала и составления текста не всег­
да удовлетворяют научным канонам (в особенности это относится
к И. П. Сахарову), что вызвало справедливую критику современников
(см., например: Пыпин 1882а; 18826; 1883). При использовании этих
материалов следует подходить к ним критически.
Исследователи народной жизни, изучая добрачные связи и свадеб­
ные обряды, символику славянских обрядов (Соловьева 1907; Буромская 1916), родильную обрядность (Соболев 1912; Степанов 1906; Абра­
мов 1906; Харузина 1906; 1911), традиционные игры русских крестьян
(Можаровский 1877; Шустиков 1892; 1895а; 18956; Тихонов 1887; Балов
1890; Соболев 1903; 1915), не могли обойти вниманием роль и участие
в них женщин. Н. Ф. Сумцов (Сумцов 1881), подробно рассматривая
богатство свадебных традиций, сделал первые шаги по осмыслению
участия женщин в свадебной обрядности, в которой нет случайных
элементов. Детальное описание подготовки невесты к венчанию дано
в работе Ф. М. Ильинского (Ильинский 1893). Быт крестьянского насе­
ления, в том числе уклад жизни разных социовозрастных грунп кре­
стьянки, Центрального Черноземья (Воронежской и Курской губерний)
описали краеведы А. С. Машкин, Н. И. Второв и Ф. Поликарпов (Маш­
кин 1862; Второв 1861; 1886; Поликарпов 1904). Подробные описания
женской крестьянской одежды оставили этнографы С. В. Максимов,
В. Богданов (Максимов 1903; Богданов 1914). А. Н. Соболев отмечает,
что направление и характер различных детских игр определяются
27

Глава I

большей частью полом играющих (Соболев 1915: 2). Е. А. Покровский
в своей обобщающей работе о детских играх (1887) обращает внима­
ние на то, что традиционные игры способствуют не только физическо­
му, но и нравственному развитию детей, выполнению ими в будущем
практической деятельности (Покровский 1997).
На положение женщины в крестьянской семье имелись различные
точки зрения. В некоторых работах (особенно авторов-народников)
идеализировался и романтизировался патриархальный крестьянский
быт. Однако взгляды большинства исследователей были далеки от
того, что в крестьянской среде царят идиллия и гармония. Обнов­
ление разных сторон жизни заострило проблему женского неравно­
правия, произвола мужей, сунружеского насилия и сунрутоубийства
в крестьянских семьях. О тяжелой женской доле, приниженности кре­
стьянки, ее зависимости от отца и мужа писали разные авторы, среди
них П. С. Ефименко (Ефименко П. 1872; 1873), Я. А. Лудмер (Лудмер
1884а; 18846; 1885), Д. Бобров (Бобров 1885), Я. А. Канторович (Кан­
торович 1895), И. М. Красноперов (Красноперов 1893), А. Верещагин
(Верещагин 1885), Н. Попов (Попов 1903), Г. Н. Потанин (Потанин 1899)
и др. По словам историка и публициста А. П. Щапова, утверждению
и закреплению патриархальных отношений в семье в огромной сте­
пени способствовала церковь (Щапов 1906). Хотя в связи с этим за­
метим, что не все было столь однозначно. Например, Д. Н. Дубакин
(Дубакин 1880), как и ранее Н. И. Надеждин (Надеждин 1847), отмечал
благотворное влияние христианского вероучения на формирование
личности женщины.
Ценнейшим трудом, раскрывающим жизненный уклад русского
народа, остается по сей день книга О. П. Семеновой-Тян-Шанской (Семенова-Тян-Шанская 2010), написанная и впервые изданная в 1914 г.
Сквозь призму «жизни Ивана», его семьи она подробно описывает
и жизненный цикл крестьянки, тяжесть повседневного женского тру­
да, редкость досуга. Фактологически-описательный подход, поло­
женный в основу этой работы, отнюдь не исчерпал себя, превратив
сочинение автора в важный источник, которым можно пользоваться
до сих пор.
Вопросы изменения положения женщины-крестьянки (эрозия
обычных иерархических отношений, смена ролей в семье, участие
в сельских сходах) обсуждались в работах ученых и публицистов,
когда речь шла о крестьянском отходничестве и семейных разделах
(Жбанков 1887; Колесников 1889; 1898; Покровский 1903; Тютчев 1912),
повлекших кризис патриархальных устоев и зарождение новых от­
ношений в русских крестьянских семьях.
28

Русская крестьянка как объект исторического исследования

Изменение сложившегося положения не только женщины-кре­
стьянки, но и всего крестьянства, было невозможно без трансформа­
ции духовного состояния российского общества. Одним из острых, не
раз поднимавшихся вопросов являлась отмена телесных наказаний
как женщин, так и мужчин (Семевский 1896а; 18966 ). Этот вопрос
был вновь поднят на VI съезде врачей в память Н. И. Пирогова. По
предложению Д. Н. Жбанкова, было решено ходатайствовать об от­
мене телесных наказаний. Для сбора необходимых материалов была
создана комиссия, результаты работы которой приведены в труде
Д. Н. Жбанкова и В. И. Яковенко (Жбанков, Яковенко 1899).
Комплексное исследование перемен в жизни русской крестьянки
в пореформенный период невозможно без привлечения материалов
о российской деревне того периода. Огромный фактический матери­
ал о положении в российской деревне содержится в труде видного
экономиста и статистика, основоположника русской бюджетной ста­
тистики Ф. А. Щербины. Он разработал обширную целенаправленную
программу бюджетных исследований и реализовал ее для крестьян­
ских хозяйств Воронежской губернии с 1884 г. до конца XIX в. Его труд
«Крестьянские бюджеты» (Щербина 1900) признан образцовым. На­
сколько изменилась за несколько десятилетий атмосфера в обществе,
дают представление взгляды на женское образование в конце XIX в.
Через образование стали видеть путь к освобождению и реальному
равноправию для женщин всех слоев, этим вопросам посвящены тру­
ды А. Пругавина (Пругавин 1887; 1889), В. Вахтерова (Вахтерев 1894;
1897), Н. Корфа (Корф 1881а, 18816), С. Миропольского (Миропольский
1880), В. Григорьева (Григорьев 1886). В частности, стало уделяться
внимание вопросам женского сельскохозяйственного образования
в России (Сурин 1900; 1902; 1905). Ряд работ рубежа XIX — начала
XX в. посвящен актуальным проблемам хозяйственной деятельности
женщины-крестьянки (Бржеский 1902; Прокопович 1905; Шпилев 1908;
Твердова-Свавицкая 1916), положения женщины в патриархальной се­
мье, выполнения ею обрядовых функций (Комаровских 1895; Завойко
1914; 1915а; 19156).
Во второй половине XIX — начале XX в. внимание российской
общественности: врачей, юристов, публицистов и журналистов при­
влекли проблемы алкоголизма и проституции —«изнаночная сторо­
на модернизационных процессов». Специальных работ, посвящен­
ных проблеме пьянства и проституции среди женщин-крестьянок,
не обнаружено. Однако этот алармистский дискурс можно найти
в статьях В. М. Бехтерева (Бехтерев 1912), Д. Н. Воронова (Воронов
1913), А. М. Коровина (Коровин 1895, 1916), К. И. Бабикова (Бабиков
29

Глава I

2012), С. А. Первушина (Первушин 1909), Д. Н. Бородина (Бородин 1909;
1910а; 19106), В. Ф. Невзорова (Невзоров 1916), И. Г. Прыжова (Прыжов
1914) и др. Д. Н. Воронов использовал социологический подход к про­
блеме алкоголизма. Д. Н. Воронов и В. Ф. Невзоров происхождение
пьянства и его распространение в крестьянской среде связывают
с обрядностью, занимавшей важное место в жизни деревни, считая,
что пьянство носит не социальный, а бытовой характер. Д. Н. Бородин
анализирует социовозрастной состав проституток, абсолютное боль­
шинство которых были выходцами из бедных крестьянских семей,
анализирует причины и последствия их занятия проституцией.
М одернизационные процессы способствовали значительному
усилению такого явления, как женское отходничество. Крестьяне
издавна занимались отхожими промыслами, но после 1861 г. это яв­
ление приобрело намного более широкие масштабы. Влиянию от­
ходничества на изменения в укладе крестьянской жизни посвящены
работы Д. Н. Жбанкова (Жбанков 1891) и С. Я. Дерунова (Дерунов 1889),
не потерявшие своего значения до настоящего времени. Д. Н. Жбан­
ков обращает внимание на то, что в семьях отходников женщины
проявляют полную хозяйственную самостоятельность.
В пореформенный период важной частью женского труда ста­
новятся кустарные промыслы. Исследованиям женских кустарных
промыслов посвящены работы С. А. Давыдовой, Е. Н. Половцевой,
Е. М. Твердовой-Свавицкой, Т-тия (Давыдова 1892; Твердова-Свавицкая 1916; Кустарная промышленность 1913; Т-тий 1885) и др.
Публикаций XIX — начала XX в., так или иначе затрагивавших
вопросы социовозрастной стратификации русского крестьянского
социума, имеется немного, они в основном носят описательный
характер, затрагиваю т отдельны е аспекты полож ения ж енщ и­
ны в семье и обществе, воспитания детей и поведения молодежи.
В пределах указанных вопросов остаются и работы известных этно­
графов (Ефименко 1905; Комаровских 1895; Харузина 1911; Соболев
1912; Зеленин 1906; 1911). «На значение половозрастных различий
в восточнославянском крестьянском обществе обратил внимание
Д. К. Зеленин, — пишет Т. А. Бернштам, — что нашло частичное от­
ражение в его основательном труде “Русская (восточнославянская)
этнография” и в подготовке материалов к I тому “Справочного сло­
варя славянских поверий”, к сожалению, тогда нереализованных»
(Бернштам 1988:4).
Зарождение государственной социальной политики привлекло
внимание общественности к теме акушерской помощи и повитушеству (А. О. Афиногенов, Г. И. Попов) (Афиногенов 1903; Попов 2010).
30

Русская крестьянка как объект исторического исследования

Очень информативной в этом плане была книга Г. И. Попова, в ко­
торой был представлен анализ бытовавших тогда взглядов на дето­
рождение и бесплодие, нежелательную беременность и спровоциро­
ванные выкидыши, проведено исследование особенностей поведения
родственниц и мужа при родах. Показательно, что темы контрацеп­
ции и традиций сексуальной культуры затронуты не были. Появление
в литературе того времени описаний действий повитух при бере­
менности и родах было не просто констатацией этой стороны жизни
традиционного социума, они даются в негативном контексте, были
первым шагом в стремлении искоренить такие явления, поскольку
они наносят непоправимый вред здоровью роженицы и ребенка.
Вместе с тем отмечается, что помощь сельской повитухи женщинам
в родовспоможении «ценится весьма высоко крестьянским населе­
нием», благодаря ее близости к крестьянской жизни и знанию кре­
стьянского быта.
С репродуктивным поведением и здоровьем женщины-крестьян­
ки была связана серьезнейшая проблема высокой детской смерт­
ности. Ф. А. Щербина установил, что в бедных крестьянских семьях
детская смертность почти в 1,5 раза была выше, чем в зажиточных
(Щербина 1900).
Во второй половине XIX —начале XX в. в фокусе внимания оказа­
лись такие вопросы, обсуждение которых ранее было немыслимым:
венерических заболеваний, проституции, прерывания беременности,
судеб незаконнорожденных детей, детоубийства, женской преступ­
ности и др. Изучению абортов («плодоизгнания») и контрацепции
в традиционной русской крестьянской культуре в дореволюционной
этнографии уделено немного внимания, в некоторой степени этих
тем касались Я. В. Абрамов, А. И. Артемьев, А. В. Балов (Абрамов 1888а,
18886, 1889а, 18896; Артемьев 1897; Балов 1906). Гораздо активнее
в указанный период эти вопросы вместе с проблемой детоубийства
дискутировались в среде юристов (А. Д. Любавский (Любавский 1863),
Н. С. Таганцев (Таганцев 1868), И. Я. Фойницкий (Фойницкий 1893а,
18936), М. Н. Гернет (Гернет 1911; 1914; 1916а), П.Н.Тарновская (Тарновская 1902), Е. М. Кулишер (Кулишер 1916)); врачей (П. К. Богданов
(Богданов 1889), А. О. Афиногенов (Афиногенов 1903), А. В. Грегори (Гре­
гори 1908), Д. Н. Жбанков (Жбанков 1909), В. Г. Линденберг (Линденберг
1910), Г. И. Попов (Попов 1903)), в широких кругах интеллигенции (пу­
блицистов: С. С. Шашков (Шашков 1868; 1872), С. В. Бородаевский (Бородаевский 1898), В. М. Дорошевич (Дорошевич 1907), М. И. Покровская
(Покровская 1914) и др.). По широте охвата затронутых проблем из
всех исследований нужно выделить диссертации на соискание ученой
31

Глава I

степени доктора медицины А. В. Грегори (Грегори 1908) и В. Г. Линденберга (Линденберг 1910), где рассмотрена история вопроса дето­
убийства и плодоизгнания и приведены статистические данные. Ряд
исследований посвящен женской преступности (П. Н. Тарновская
(Тарновская 1902), Е. Н. Тарновский (Тарновский 1899а; 18996)). Весьма
показателен в этом смысле труд П. Н. Тарновской «Женщины-убий­
цы», посвященный почти исключительно женщинам-убийцам из
крестьянской среды русского населения центра Европейской России.
Е. Н. Тарновский обращает внимание на преступность среди малолет­
них и несовершеннолетних в России. Правовые и моральные аспекты
абортных практик, проституции, мотивы преступлений, совершенных
крестьянками, обсуждались в самых читаемых литературно-публи­
цистических и общественно-политических журналах: «Вестник Евро­
пы», «Дело», «Русская мысль», «Русское богатство» и др.
В начале XX в. актуальной темой, муссировавшейся в либеральном
феминистском журнале «Союз женщин» (см.: Васильев 1906; Гуревич
1907; Щепкина 1909; 1914), была тема политических прав крестьянок,
роста их самосознания. Те же вопросы, но с социал-демократических
позиций, поднимали А. М. Коллонтай и Е. А. Гальперина-Гинзбург,
видевшие истоки незавидной женской доли в патриархальном строе
и влиянии православия (Коллонтай 1909; 1914; Гальперина-Гинзбург
1916). Значительным событием российской общественной жизни
явился Первый Всероссийский женский съезд (10—16 декабря 1908 г.).
В работе съезда приняли участие более тысячи делегатов, были по­
ставлены задачи оценки правового и общественного статуса жен­
щин различных социальных слоев, освещения деятельности женщин
в разных сферах. В докладе Е. Д. Щепкиной «Труд и здоровье жен­
щины» (Щепкина 1909) и А. И. Шингарева «О правовом положении
женщины» (Шингарев 1909) было обращено внимание на женский
труд, вопросы здоровья и правового статуса крестьянки.
В итоге в дореволюционный период был накоплен уникальный
фактический материал о разных сторонах жизни русской женщиныкрестьянки. К началу XX в. российская историческая наука подни­
мала вопросы социального, правового, экономического, имущест­
венного, семейного статуса, трудовой жизни, уровня образования
и просвещения женщины-крестьянки, стали дискутироваться во­
просы о неравноправии женщин, что свидетельствует об интере­
се к проблемам «женской истории» в широких кругах российского
общества. На рубеже XIX—XX вв. путь к социальной эмансипации
женщин виделся тогда в их образовании и пересмотре основ се­
мейного права. Однако при многообразии тематики исследований
32

Русская крестьянка как объект исторического исследования

отсутствовал концептуальный подход к изучению истории ж ен­
щины в целом. Исследователи не выделяли тогда «женскую тему»
в самостоятельное научное направление исследований, мало были
известны и достижения европейских ученых, работавших в области
женской проблематики.
Оказалось забытым такое направление исследования, как истори­
ческое прошлое русских женщин, начатое еще в начале XIX в. В пер­
вые два десятилетия XX в. стали освещать главным образом участие
женщин в происходящих социально-политических событиях. Но
работы юристов и историков, этнографов и краеведов, врачей и пи­
сателей, публицистов и общественных деятелей —ценный источник
о подходах к изучению женской темы и их представлениях об образе
жизни русских крестьянок второй половины XIX — начала XX в.
После революционных потрясений 1917 г. к научному изуче­
нию истории российского крестьянства пореформенного времени
(и к женской истории этого периода) ученые обратились далеко не
сразу. Злободневными тогда были проблемы классовой борьбы и со­
циально-экономического развития деревни (в том числе и во второй
половине XIX в.), вопрос о неграмотности и культурной отсталости
сельских женщин, дискуссии о путях «освобождения женщины от
рабской забитости, изнурительного домашнего труда». В свете новых
идеологических установок женщины (крестьянки в их числе) рассма­
тривались в первую очередь как «величайший резерв пролетарской
революции» (Пушкарева 1994: 9).
Новые идеологи (и среди них женщины: Н. К. Крупская, А. М. Коллонтай, К. Н. Самойлова) ставили на обсуждение вопросы обеспе­
чения бытового равноправия современных им сельских женщин
с мужчинами, «женская тема» была сфокусирована на этих аспектах
эмансипации женщин, в том числе сексуальной (речь шла о рефор­
мировании брачного законодательства, новых правах незаконно­
рожденных, о новой брачности и советском материнстве). Широкое
распространение в 1920-е гг. получили публичные дискуссии о сво­
боде браков и разводов, прерывания беременности и контрацепции,
сексуальной жизни и проституции, алкоголизме и наркомании среди
женщин, в том числе и крестьянок. В новых условиях появилась лави­
на публикаций на эти темы, особенно в работах медиков, в которых
отражалась и негативная сторона указанных социальных явлений
в жизни народа (см., например: Коллонтай 1913; Гене 1926; Тарадин
1926а; 19266; Керцман 1927; Блюменау 1930; Билыиай 1956 и др.). Мно­
гочисленные работы имели конъюнктурный характер. Наряду с этим
проводились исследования, хотя и не избежавшие идеологического
33

Глава I

пресса, но содержащие важную информацию о позитивных измене­
ниях в крестьянском быту, о проблемах здравоохранения, рождаемо­
сти, алкоголизма, бюджета времени, семейной жизни крестьянки и ее
правах (Внуков 1929; Самойлова 1921; Мурин 1926; Ткачев 1925;Лежнев-Финьковский 1925; Росницкий 1926; Ефремов 1927; Яковлев 1923;
1924; Бранденбургский 1926) и ряд др. Так, С. Я. Вольфсон (Вольфсон
1929) считал, что неустойчивость браков свидетельствует о кризисе
старой семьи, и по мере осуществления социалистических преобра­
зований будут формироваться новые отношения между мужчиной
и женщиной.
Нередко такие исследования проводились на региональном уров­
не, в пределах волости или даже одной деревни, на основе эмпири­
ческих данных, материалов статистики и прессы (см.: Семенов 1927;
Струмилин 1924; Лукашенкова 1932; Синкевич 1926; 1929; Народный
быт... 1927). Г. П. Синкевич обращает внимание на проблему алкого­
лизма среди крестьянок. С. Г. Струмилин отмечает, что по данным
обследования 1923 г. тяжелый и отнимавший огромное количество
времени домашний труд женщин не получал должной оценки. От­
дельно отметим работу врача А. Лепукална (Лепукалн 1926), в которой
на материалах медицинского обследования более 4 тыс. крестьянских
женщин рассматривались вопросы рождаемости и детской смертно­
сти. В вышеуказанных работах имеется материал и по исследуемому
нами периоду. Были изданы первые два сборника по абортам в СССР
(Аборты... 1927а; 19276).
В 1930-е гг. обстановка в стране резко изменилась. Произошел
крутой политический поворот и, кроме того, государство в резуль­
тате революций, Первой мировой и Гражданской войн столкнулось
с острой демографической проблемой, тема деревенских абортов
вновь всплыла в общественных дискуссиях, которые, впрочем, лишь
этим компонентом проблематики женской повседневности и огра­
ничились. Появилось огромное количество статей и брошюр врачей
о вреде абортов (см., например: Теодор 1936; Бакшт 1936; Глебов 1938;
Леви 1937; Степанов 1939; Шавырина 1941). В то же время проблема
контрацепции на долгие десятилетия была отодвинута в тень.
1920—1930-е годы были периодом относительного затишья в изу­
чении русского населения в этнографических исследованиях. В со­
здавшихся условиях проблемы женской крестьянской повседневности
стали считаться неактуальными и отошли на задний план. Указанная
тенденция сохранялась до середины 1950-х гг. Все же считать, что
изучение женской крестьянской повседневности полностью прекра­
тилось, было бы неверным. Сам вектор исследований был предо34

Русская крестьянка как объект исторического исследования

пределен идеологическими и политическими установками, и здесь
имелось два доминировавших подхода — историко-политический
и историко-экономический. Но даже в жестко установленных рамках,
где главным ориентиром было «создание передового социалистиче­
ского сельского хозяйства, колхозного строительства», проводились
исследования о повседневной жизни жителей села (труд, питание,
одежда, беременность и рождение детей, встунление в брак и разво­
ды, санитарно-гигиенические условия, грамотность и т. д.), в которых
находила отражение и женская проблематика исследуемого периода
(см.: Калыгина 1925; 1926; 1928; Вольфсон 1929 и др.).
Если говорить о непосредственно этнографических исследовани­
ях, то в 1920—1930-е гг. интенсивность изучения русского населения
в целом была невелика. Значительно больше внимания уделялось
многочисленным нерусским народам страны, в том числе и малым.
Другой момент заключался в том, что в период изменения прио­
ритетов не сложилось ясного понимания о задачах, стоящих перед
этнографией в тот период (Токарев 1971: 117). Все же нельзя утвер­
ждать, что указанный период был в отношении изучения русского
населения непродуктивным. Определенный вклад в изучение жизни
крестьянской женщины внесли исследования материальной культуры
и народных ритуалов, но это были частности, пока еще не склады­
вавшиеся в общую картину. В 1927 г. на немецком языке появилась
классическая работа крупнейшего русского этнографа Д. К. Зелени­
на «Восточнославянская этнография», издание которой на русском
языке относится только к 1991 г. (Зеленин 1991). Появлению этого
труда предшествовали дореволюционные работы Д. К. Зеленина по
традиционной духовной культуре, посвященные верованиям, обря­
дам и фольклору. Эти работы до настоящего времени не утратили
своей ценности и были переизданы в постсоветское время (Зеленин
1994). «Восточнославянская этнография» представляет собой ра­
боту энциклопедического характера, дающую широкую панораму
культуры и быта восточнославянских народов — русских, украинцев
и белорусов конца XIX — начала XX в. В Предисловии Д. К. Зеленин
указывает, что «невозможно понять сущность современной русской
деревни без знания традиционной культуры народа» (Зеленин 1991:
8). В ряде исследований проводилось изучение русского костюма
(Гаген-Торн 1933; Гринкова 1934; 1949). Половозрастным признакам
в одежде русских посвящена работа Н. П. Гринковой (Гринкова 1936).
Значительная часть этнографических исследований переместилась
на региональный уровень (Тарадин 1926а; 19266; 1928; Ткачев 1928;
Народный быт... 1927). Тенденциозность и заданность подачи ин35

Глава I

формации о позитивности происшедших трансформаций уклада
жизни, несмотря на обилие использованных источников, не могли
не сказаться на всей картине представлений о жизни крестьянской
женщины. Однако в указанных публикациях содержится ценный фак­
тический материал, они послужили одним из источников изучения
женской тематики в последующие десятилетия.
Лишь в послевоенной российской этнографической науке иссле­
дование женской проблематики вышло на качественно новый уро­
вень. Уже в 1950-х гг. в работах П. Е. Заблудовского, Р. Ю. Маркиной
(Заблудовский 1956; Маркина 1958) был собран важный материал по
вопросам истории женского здоровья, традициям деторождения и со­
хранения из них всего позитивного в практиках тогдашней медици­
ны, охраны материнства и детства.
Вновь к истории советских женщин, в том числе и крестьянок,
исследователи обратились в конце 1950-х — 1960-е гг., акцентируя
внимание на «освобождении женщины» после революции, решении
женского вопроса в СССР (Бильшай 1956). Некоторые проблемы жен­
ского сельскохозяйственного образования конца XIX — начала XX в.
рассмотрены в работах Н. А. Майсуряна (Майсурян 1956) и Л. Л. Балашева (Балашев 1966).
Основной же массив информации начал накапливаться участни­
ками историко-бытовых экспедиций Академии наук для сбора устных
рассказов пожилых крестьянок о жизни до революции (Жегалова
и др. 1955). В 1960-е гг. эти экспедиции стали новым этапом в иссле­
довании истории русской деревни. Первый опыт этнографического
изучения русской деревни представлен в коллективном труде Инсти­
тута этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР «Село Вирятино
в прошлом и настоящем» (Село Вирятино... 1958).
В 1970—1980-е гг. на новом уровне, за счет расширения источ­
никоведческой базы было продолжено ретроспективное этногра­
фическое описание семейного быта, внутрисемейных отношений,
свадебной обрядности русских крестьян XVIII—XIX вв. Л. А. Анохина,
М. Н. Шмелева, Т. А. Бернштам, М. М. Громыко, (Анохина, Шмелева
1964; Бернштам 1982; 1985; 1986; Громыко 1986) анализировали ста­
тус семейных женщин, распределение ролей в женских социовозрастных грунпах, имущественно-правовой статус крестьянок, про­
блемы снохачества в многопоколенных сложных семьях, мужского
насилия в разных регионах страны. Велись такие исследования и на
региональном уровне (Миненко 1978; 1979; Зверев 1981; 1985а; 19856;
1991; Бусыгин и др. 1973). Внимание историков и этнографов стали
привлекать мало затронутые до этого вопросы крестьянского мен36

Русская крестьянка как объект исторического исследования

талитета (Миронова 1988) и психологии (Зотова и др. 1983), в том
чиоте и женщины-крестьянки. Проблемы семьи, брачного возраста,
рождаемости получили многостороннее освещение в работах исто­
риков, социологов, демографов.
Женская история XIX —начала XX в. все чаще освещалась в связи
с анализом истории сельской общины, реформ 1860—1870-х гг., исто­
рии предпринимательства (Александров 1979; 1981; 1984; Анфимов
1962; Анфимов, Зырянов 1980; Данилов 1977; 1983; Милоголова 1991).
А. М. Анфимов, П. Н. Зырянов, И. Н. Милоголова первыми отметили
общую черту пореформенной экономической истории России — воз­
растание роли женщины в хозяйственной жизни семьи, ее включение
в жизнь сельского схода, борьбу за равное участие в мирском наделе.
Традиционным в описаниях повседневного уклада женской жизни
стало акцентирование внимания на тяжести женского обыденного
домашнего труда, зависимого положения женщин от мужчин в семье,
низкой грамотности женщин. Это объяснялось желанием подчерк­
нуть разительность перемен, случившихся в женской жизни на селе
после всех революций, войн и реформ, продемонстрировать достиже­
ния социализма в решении женского вопроса после 1917 г. (Смирнова
1971; Чирков 1973; Ткаченко 1975; Белова 1975 и др.).
Историки-аграрники, рассматривая некоторые черты эволюции
русской крестьянской общины в пореформенный период, отмечали,
что с отсутствием мужа-отходника возрастала роль женщины в хо­
зяйственной жизни семьи, способствовавшая включению женщин
в состав сельского схода и борьбы их за равное участие в мирском
наделе. При ретроспективном описании сюжетов из жизни русской
ж енщ ины -крестьянки советские исследователи, как и авторы ру­
бежа XIX—XX вв., обращали внимание на тяжелое положение жен­
щины в семье, ее зависимость от родителей, мужа и других членов
семьи, бытовые проблемы, низкий уровень образования и др. Подход
к женским исследованиям осуществлялся через эволюцию внутри­
семейных, имущественных отношений членов семьи, быт и повсе­
дневность, праздничную обрядность, описание одежды, деторожде­
ние. А. Г. Рашин представил обш ирный статистический материал
за 1811—1913 гг. о репродуктивном поведении женщины, периоде
деторож дения в России в зависимости от экономических и бы то­
вых условий, дал анализ показателей общей и детской смертности
(Рашин 1956). Указанная тематика нашла продолжение в сборнике
«Брачность, рождаемость, смертность в России и СССР» (Брачность...
1977). Наибольший интерес в историко—демографическом аспекте
представляют статьи Б. Н. Миронова (Миронов 1977) и М. С. Тольца
37

Глава I

('Толъц 1977). Б. Н. Миронов, рассматривая демографическое поведе­
ние крестьян в XIX — начале XX в., отмечает, что крестьяне вплоть
до советского периода придерживались традиционной модели ре­
продуктивного поведения крестьянки. В других работах уделено
внимание структуре и типу семьи (Ганцкая 1984), ее бюджету (Бюд­
жет времени... 1979).
В 1960—1980-е гг. были продолжены исследования этнографов
в рамках изучения русской народной одежды, женского традици­
онного костюма (Работнова 1964; Крестьянская одежда... 1971; Ле­
бедева, Маслова 1967; Шмелева, Тазихина 1970; Чижикова 1977; 1979;
1988; Маслова 1984; Русский народный костюм... 1989; Калашникова,
Плужникова 1990). Н. И. Лебедева и Г. С. Маслова уделили внимание
комплексам традиционной женской одежды, различным их частям,
существенным изменениям в женской одежде, которые произошли
в конце XIX — начале XX в. по сравнению с серединой XIX в. Тра­
диционные элементы в женской одежде постепенно вытеснялись
и исчезали. В женской крестьянской среде получает распространение
городской тип одежды. Исследованию женской обрядовой одежды
посвящена работа Г. С. Масловой «Народная одежда в восточносла­
вянских традиционных обычаях и обрядах XIX —начала XX вв.» (Мас­
лова 1984).
Исследования 1960—1980-х гг. позволили накопить огромный
фактический материал о положении крестьянской женщины в семье
и обществе XIX —начала XX в. Даже идеологические штампы, акцен­
тировавшие внимание лишь на бесправии и угнетенности женщины
в период до 1917 г., не смогли воспрепятствовать созданию объек­
тивной картины правового и семейного статуса русской крестьянки
XIX - начала XX в.
С 1960-х гг. женская история как отдельный предмет исследо­
ваний «носилась в воздухе». Совершенно закономерно, что к ней
независимо друг от друга стали обращаться разные исследователи.
А. В. Сафьянова изучала положение русской женщины в алтайской
деревне до революции и в первые годы советской власти (Сафья­
нова 1969). Е. П. Бусыгин и Н. В. Зорин в 1975 г. поставили задачу
изучения общественного и семейного положения сельской женщины
в пределах Татарской АССР. С этой целью был собран большой объем
полевых материалов в ходе этнографических экспедиций Казанского
университета в 1976—1979 гг. (Е. П. Бусыгин, Н. В. Зорин, 3.3. Мухина)
(Бусыгин и др. 1986:4).
Вместе с тем старая методология и теоретический инструмента­
рий не позволяли рассматривать проблемы женской истории с не38

Русская крестьянка как объект исторического исследования

обходимой полнотой, дающей возможность широких социальных
и политических обобщений. Требовались новые подходы, которые во­
шли в обиход зарубежной гендерной историографии еще в 1960-е гг.
Значительным событием в изучении половозрастной проблема­
тики, женской субкультуры стали в те годы труды И. С. Кона (Кон 1978;
1981а; 19816; 1981в; 1981г; 1982; 1983; 1991 и др.),Т. А. Бернштам
(Бернштам 1978; 1986), А. К. Байбурина (Байбурина 1991). И. С. Кон
является создателем теоретических подходов в исследованиях по­
ловозрастных проблем. Исходя из разработок психологии и этносоциологии, он ввел в этнографию ряд основных понятий и методи­
ческих приемов для исследования указанной проблемы. При этом
использовались три главные системы отсчета: 1) индивидуальное
развитие («онтогенез», «жизненный путь/цикл» и др.); 2) социально­
возрастные процессы и возрастная структура общества («возрастная
стратификация», «возрастное разделение труда», «возрастные слои,
группы и т. д.); 3) возрастной символизм (отражение возрастных про­
цессов и свойств в культуре). Т. А. Бернштам отмечала, что каждая из
этих систем имеет этнографический аспект и может стать предметом
специального исследования (Бернштам 1988: 5).
В 1980-е гг. новое поколение ученых обратилось к тем аспектам,
которые ранее были за рамками научного рассмотрения. В центре
внимания авторов публикаций этого десятилетия были такие темы,
как психологические и культурные особенности статуса женщин,
их система ценностей, быт, мировоззрение, представления о добре
и справедливости. Все это подготовило рождение нового направле­
ния в отечественной исторической науке — женских и гендерных
исследований, исторической феминологии, поставившей перед ис­
следователями задачу воссоздать целостную социальную историю
женщин разных социальных групп (в числе которых и женщиныкрестьянки), преодолеть ограниченность подхода, рассматривавшего
лишь политические, экономические и социальные отношения. Сре­
ди отечественных этнографов первой под указанным углом зрения
к женской тематике обратилась Н. Л. Пушкарева (Пушкарева 1989),
представив развернутую картину жизни русской женщины за огром­
ный временной промежуток (X — начало XIX в.).
Большую интенсивность приобрели историко-этнографические
исследования русской крестьянской семьи, быта, народных верова­
ний, праздников и игр, обрядов и традиций. Особое внимание в ис­
следовании крестьянской семьи принадлежит известному этнографу
М. М. Громыко, в работах которой имеется многообразный факти­
ческий материал о крестьянской повседневности, сопровождаемый
39

Глава I

обстоятельным анализом. У М. М. Громыко женщина предстает как
неотъемлемый и столь же значимый, как и мужчина, член крестьян­
ского социума (Громыко 1975; 1984; 1986; 1989; 1991). Г. А. Тишкин
(Тишкин 1981) анализирует роль русской крестьянки в борьбе за ее
раскрепощение. Различные вопросы положения женщины в боль­
шой и малой семье русского сельского населения нашли отражение
в многочисленных работах (Русские... 1967; 1970; 1989; Русский на­
родный... 1978; Власова 1987; 1989; Маслова 1984; Чижикова 1977;
1979; 1988; Данилов 1983; Зверев 1985а; 19856; 1991). Рассматривая
вопросы власти мужчины над женщиной в русских традиционных се­
мьях, И. В. Власова (Власова 1987) считает причинами неравноправия
полов позицию церкви и российское законодательство, Н. А. Миненко
(Миненко 1979) полагает, что русские крестьянки Европейской Рос­
сии были менее свободны, чем русские крестьянки в Сибири. Одни
исследователи подчеркнули трудность разграничения трудовых обя­
занностей между полами в земледельческих районах (Н. А. Минен­
ко, Т. А. Бернштам) (Миненко 1979; Бернштам 1988), другие отмети­
ли асимметрию в перераспределении хозяйственных работ между
женщинами и мужчинами (И. В. Власова и др.) (Власова 1987; 1990).
Значительный вклад в изучение традиционной культуры XIX — на­
чала XX в., куда вошла и женская тематика, внесли Т. А. Бернштам
(Бернштам 1978; 1982; 1985; 1986; 1988; 1991) и В. И. Еремина (Ере­
мина 1991). Этнографов, фольклористов стала привлекать также тема
игровой деятельности (Слепцова 1995). Очевидно, что приведенные
примеры не исчерпывают всего многообразия работ по женской те­
матике в отечественной этнографии.
В целом советские историки и этнографы внесли значительный
вклад в исследование жизни русской женщины-крестьянки. При этом
ряд утверждений и выводов, получивших широкое распространение
в научной литературе гуманитарного знания советского периода, тре­
бует переоценки и более глубокого анализа, что еще раз подчеркивает
необходимость изучения исторического опыта прошлого.
В начале 1990-х гг. в результате кардинальных общественно-по­
литических перемен в России произошло обновление теоретических
основ всей гуманитаристики. Исследователи разных специальностей
(историки и этнографы, социологи и философы, сексологи и психо­
логи), представители разных научных школ направили свои уси­
лия на изучение многообразных аспектов «истории женщин» (см.:
Феминология... 1996; Социально-правовой статус женщины... 1997
и др.). Женская проблематика постепенно перерастает в гендерные
исследования (см.: Гендерные проблемы... 1998; Гендерные отноше40

Русская крестьянка как объект исторического исследования

ния... 1999; Гендерные проблемы... 2001; Гендерные исследования...
2002; Цимбаева 1999; Репина 2001; Пол. Гендер. Культура 1999; 2000;
2003). Значительный вклад в разработку подходов и методов женской
и гендерной проблематики в нашей стране внесла Н. Л. Пушкарева
(.Пушкарева 1994; 1995; 1996; 1997; 1998а; 1998в; 2002; 2003а; 20036;
2005; 2007; 2008а; 2012; 2013) и ее последователи. Двухсотлетней
истории российских женщин посвящен обширный обзорно-исто­
риографический труд Н. Л. Пушкаревой «Русская женщина: история
и современность» (Пушкарева 2002). Эта книга указала путь к «жен­
ской теме», выбору проблем и методов их анализа.
Сторонники нового подхода в современной этнологии, новой
социальной истории и «повседневноведении» стараются раздельно
описывать женский и мужской общественный и семейный быт, при­
дают особое значение исследованиям социального пола (гендера),
стремятся воссоздать все, казалось бы, небольшие, но важные для по­
нимания женских жизненных стратегий детали, осветить весь спектр
жизнедеятельности русских женщин разных сословий на протяжении
нескольких веков.
Одна из центральных тем женской и гендерной истории —тема
истории женской повседневности как составная часть социальной
истории России (см.: Рабинович 2000; Пушкарева 2004; 20086; Вострышев 2004; Белова 2006). При этом охватываются разные пери­
оды российской истории, различных социальных слоев и различ­
ных регионов (см., например: Советская повседневность... 2003;
Российская повседневность... 1995; Левина 1999; Каменский 2006;
Белова 2003; 2010; Лебедева 2009). Можно утверждать, что к насто­
ящему времени сформировалась история повседневности как но­
вая область российской исторической науки. Современные работы
в области женской и гендерной истории позволили выявить роль
женщины в процессе сохранения и трансформации традиционного
уклада крестьянской семьи.
Анализ социального положения крестьянки в пореформенной де­
ревне — постоянная тема исследований И. Н. Милоголовой, В. А. Фе­
дорова, Г. В. Лаухиной, В. Б. Безгина (Милоголова 1991; 1994; 1995;
1998; Федоров 1994; Лаухина 2012; Безгин 2010а; 2010в; 2011; 2012).
Отметим научно-популярный характер книг В. Б. Безгина (Безгин
2015; 2017), которые следует больше отнести к очеркам повседневно­
го быта русской крестьянки. Указанные авторы не ставят перед собой
задачу проанализировать факты с позиций гендерной теории, но в их
трудах содержится богатый фактический материал, характеризую­
щий особенности женского статуса в русском крестьянском социуме,
41

Глава I

семейную обрядность, труд подростков, материал, опровергающий
положение об абсолютном бесправии и вторичности роли женщины
в традиционном русском крестьянском сообществе.
Большую интенсивность приобрели историко-этнографические
исследования русской крестьянской семьи, быта, повседневной пра­
вовой практики, народных верований, праздников и игр, обрядов
и традиций, возрастного символизма, женской субкультуры (Бернштам 1999; 2000а; 20006; Байбурин 1993; Громыко, Буганов 2007; Крю­
кова 1992; 1994; 2001; 2012; Кузнецов 2008; Чагин 1991; 1993; 1999;
Шангина 2000; 2008а; 20086; Тулъцева 1999; 2005; Морозов, Слепцо­
ва 2004; 2006; Любимова 2004; Кремлева 2001; Зимина 2006а; 20066;
2006в; Прокопьева 2002; Жигулева 2000). Большое количество ценной
информации о крестьянской повседневности содержится в моногра­
фии А. К. Байбурина «Ритуал в традиционной культуре: Структурно­
семантический анализ восточнославянских обрядов». С. С. Крюкова
в своих работах акцентировала внимание на имущественно-право­
вом статусе русской крестьянки, особенностях распределения семей­
ных ролей в многопоколенной и сложной по составу семье, причинах
разводов. Г. В. Любимова рассматривает роль и фупкции возрастных
групп в календарном празднике русского населения на примере Си­
бири. Современные работы в области повседневности и гендерных
исследований позволили выяснить роль женщины в процессе сохра­
нения и трансформации традиционного уклада крестьянской семьи.
Авторский коллектив Российского этнографического музея выпустил
серию энциклопедических словарей о детях (Русские дети... 2006),
этнографии пола (Мужики и бабы... 2005), о праздниках и обрядах
земледельческого календаря (Русский праздник... 2002; Шангина
2003а; 20036), русских суевериях (Власова 1998).
Крестьянская повседневность русской деревни представлена в об­
стоятельных трудах Л. В. Милова (Милов 2001), Б. Н. Миронова (Ми­
ронов 2000), А. В. Гуры (Гура 2012). В своей двухтомной монографии
по социальной истории России Б. Н. Миронов (Миронов 2000а, 20006)
на основе огромной массы литературы и источников из российских
и зарубежных библиотек и архивов дает анализ генезиса личности,
семьи, гражданского общества и правового государства за более чем
двухвековой период. Основательность и точность выделяют данную
работу в отечественной историографии за последние десятилетия.
В труде Л. В. Милова «Великорусский пахарь и особенности россий­
ского исторического процесса» с привлечением огромного количе­
ства материалов, в том числе и архивных, показано влияние природ­
но-географических факторов на жизнь великорусского крестьянства.
42

Русская крестьянка как объект исторического исследования

Неблагоприятные климатические условия в течение многих столетий,
преобладание малоплодородных почв в сочетании с малоэффек­
тивной системой земледелия оказывали сильнейшее негативное
воздействие на крестьянскую экономику и на повседневную жизнь.
Фактически в данной работе предложена во многом новая концепция
социально-экономического развития России (Милов 2001). В тру­
де А. В. Гуры «Брак и свадьба в славянской народной культуре» на
обширном материале раскрываются основные понятия и символы,
связанные с браком, рассмотрены типы значений мотива брака, дан
анализ бракосочетания в общем жизненном цикле, представлена
семантическая реконструкция свадебно-брачной символики в целом
и др. (Гура 2012).
Современные исследователи начали анализировать вопросы
особенностей брачного поведения, брака и свадебной обрядности
в славянской народной культуре, регулирования деторождаемости
(С. Д. Морозов, В. В. Канищев, В. А. Башлачев, Е. А. Коляскина) (Моро­
зов 19996; 2001; Канищев 1999; 2000; Башлачев 2011; Коляскина 2011).
Так, С. Д. Морозов рассматривает социально-психологическую и мо­
рально-этическую модель демографического поведения женщины
в крестьянской семье. Он указывает, что русская деревня рубежа XIX—
XX вв. практически не знала сознательного ограничения количества
рождений в браке, а крестьянская женщина в подавляющем большин­
стве плохо представляла возможности искусственного прерывания
беременности (Морозов 19996).
Предметом изучения стали вопросы, которые ранее мало затра­
гивались. В частности, такой пласт народной жизни, как женская
преступность, бытовое насилие в российской повседневности, де­
тоубийство (И. С. Кон, Е. Н. Косорецкая, В. Б. Безгин, Д. В. Михель
и И. В. Михель, Н. Л. Пушкарева и др. (Кон 2011; Косорецкая 2007; Без­
гин 20106; МихелъД., Михель И. 2011; 2012; Пушкарева 2012). Н. Л. Пуш­
карева исследует истоки и пределы, цели и последствия, своеобразие
позорящих наказаний для женщин. И. В. Михель и Д. В. Михель уделя­
ют внимание проблеме инфантицида в публикациях врачей, юристов
и публицистов второй половины XIX — начала XX в., отмечая пози­
тивные сдвиги в принятии адекватных наказаний и мер медицинской
помощи матерям-убийцам, а также в оспаривании детоубийства как
«чисто женского преступления».
После долгого перерыва вновь вернулись к вопросам абортов
и контрацепции. Они наряду с проблемой детоубийства стали отдель­
ным предметом исследований социологов, историков, этнографов
(Авдеев 1989; Миронов 2000а: 181—188; Пушкарева 2008а). Исследова43

Глава I

нию родинной обрядности и материнства были посвящены работы
этнографов (Листова 1995; 1996; 20016; 2002; 20056; Баранов 2001;
Анашкина 2001).
Из поля зрения ученых десятилетиями выпадал целый пласт на­
родной жизни из-за цензурных соображений. Этот пласт в традици­
онной культуре не был в конечном счете ни запретным, ни постыд­
ным. Русская сексуальная культура как понятие имеет неоценочное
значение —она лишь часть национальной культуры в целом. Важней­
шие компоненты ее —установки и ценностные ориентации, в свете
которых люди воспринимали и конструировали свое сексуальное
поведение, — очевидно, влияли на социальные институты, в рамках
которых протекала и регулировалась сексуальная жизнь (формы се­
мьи, брака). Она включала сложные культурные знаки и символы,
в которых осмысливалось сексуальное поведение. К ним относились
и представления о природе половых различий, о значимости продол­
жения рода, нормативные запреты и предписания, регулирующие
сексуальное поведение. Осмысление всех этих аспектов русской
сексуальной культуры — процесс, сопровождавш ий сексуальное
раскрепощение, которое обнаружило себя в России очень поздно,
практически лишь в начале 1990-х гг. (Коп 1995). Тогда, в начале
1990-х гг., в московском издательстве «Ладомир» начали выходить
книги серии «Русская потаенная литература»: «Народные русские
сказки не для печати» А. Н. Афанасьева (Афанасьев 1997), «Русский
эротический фольклор» (Русский эротический... 1995) и др. Появились
первые научные труды по этой теме (Анти-мир... 1996; Секс и эроти­
ка... 1996; Эрос и порнография... 1999). Выдающаяся роль в постанов­
ке самой проблемы культурологического изучения истории русской
сексуальной культуры принадлежит И. С. Кону (Кон 1982; 1997; 2010).
Также отметим работы его учеников и последователей А. Л. Топор­
кова, Т. А. Агапкиной (Топорков 1995; 2008; Топорков, Агапкина 1991),
Н. Л. Пушкаревой (Пушкарева 1995; 1998а; 2009). И все же изучению
интимной жизни именно женщин в русской деревне XIX столетия
уделено не слишком много внимания (Байбурин 1993; Липинская 1995;
Семенов 1996; 2010; Щербинин 2003; 20046; 2005; Безгин 2010в; 2011).
Исследователи отмечают негативное отношение русского сельского
населения к супружеским изменам и деторождению вне брака. Темы
любви как критерия брачного выбора в рамках исследований свадеб­
ной обрядности русского населения Европейской России касается
Н. В. Зорин (Зорин 2001).
А.
Л. Афанасьев изучал вопросы трезвенного движения в Рос­
сии, просветительской и ограничительной морали в потреблении
44

Русская крестьянка как объект исторического исследования

алкоголя, алкогольной политики. Все это имело непосредственное
отнош ение и к вопросам, связанным с образом жизни женщины
(Афанасьев 2007).
Современные исследователи стали проявлять интерес к женскому
телу (Байбурин 1993; Кабакова 2001а; Мазалова 2000; Артемьева 2000;
2002). В работе Е. А. Коляскиной уделено внимание традиции скры­
вания волос замужней женщиной (Коляскина 20086). Символический
язык женской субкультуры исследован Т. Б. Щепанской (Щепанская
1996; 1999а; 19996).
В исследованиях по традиционной тематике крестьянской жизни
затрагиваются вопросы, касающиеся символики совершеннолетия
в игровом фольклоре и рукоделии (Бернштам 1991; 1999), социовозрастных групп (Байбурин 1993; Борисов 2002; Шелегина 2005), право­
вых норм (Кузнецов 1999; 2008; Нижник 2006; Белякова и др. 2011),
питания и медико-санитарного состояния деревни (Привалова 1998;
2000; Воронина 1995; 2001; 2012; Липинская 2005), девиантного по­
ведения (Кушкова 2003; Кульпина 2011; Безгин 2011; Пулькин 2012а).
Взгляд на женщину с точки зрения православных традиций, ши­
рокая панорама полифупкциональности русской семьи, православ­
ной культуры русского сельского населения, народных представлений
о душе, зарождении жизни, предназначении семьи дана в работах
B. Ю. Лещенко, Т. А. Бернштам, Т. А. Листовой, И. А. Кремлевой (Ле­
щенко 1999; 2004; Бернштам 2005; Листова 2001а; 20016; 2001в; 2002;
2005а; Белякова и др. 2011; Кремлева 2001; 2005).
Представляется актуальным анализ социокультурной среды рус­
ской деревни, оказавшей влияние на повседневную жизнь крестьян­
ки. Среди исследований в этой области можно отметить работы
C. В. Кузнецова (Кузнецов 1995—1998; 2001; 2005; 2008), О. В. Сму­
ровой (Смурова 2003; 2012), А. В. Буганова (Буганов 2013). Большое
внимание уделяется изучению женского народного костюма (Кутенков 2003; 2010; 2011). Проводятся исследования на региональном
уровне (Пономарев 1994). П. И. Кутенков акцентирует внимание
на необходимости познания народной одежды, отмечает, что во
второй половине XIX в. была создана серьезная исследовательская
и материальная база для изучения народной одежды в единстве
с обрядами и обычаями, в которых значительна была роль женщины
(Кутенков 2010: 4).
Вслед за И. С. Коном были предложены новые подходы изучения
«мира детства» на основе интеграции этнографии, педагогики, психо­
логии и социологии (Пушкарева 19986; 20036; Комарова 2010; Шкурина
2014). Г. А. Комарова подчеркивает, что для этнологов главный инте45

Глава I

рес представляет сравнительно-историческое изучение процессов
социализации, а особенно важен историко-этнографический подход
(Комарова 2010: 57). Т. Г. Шкурина считает, что обряды перехода про­
водятся в рамках ритуалов жизненного цикла и знаменуют оконча­
тельную социализацию ребенка (Шкурина 2014: 89).
В последние годы появился целый ряд исследований, посвященных
другой тематике, но в той или иной степени затрагивающих вопросы
женской крестьянской повседневности. Здесь отметим труды И. А. Мо­
розова и И. С. Слепцовой (Морозов, Слепцова 2004; 2006), коллективную
монографию «Русский Север: этническая история и народная культура
XII—ХХвв.» (Русский Север... 2004), работы Т. А. Бернштам (Бернштам
2009), В. И. Белова (Белов 2000), В. А. Башлачева (Баишачев 2011), ста­
тьи Н. Л. Лопатиной (Лопатина 2012), М. В. Пулькина (Пулькин 20126),
недавно изданные труды Г. С. Виноградова (Виноградов 2009).
В 2005 г. было положено начало серии «Народы и культуры»
ИЭА РАН фундаментальной коллективной монографией «Русские»
(Русские 2005), в которой на основе экспедиционных обследований
и архивных изысканий дана широкая картина жизни русского народа,
в частности женщины, с X в. до наших дней.
Дискуссии о разных аспектах повседневной жизни русской жен­
щины-крестьянки, как и после эмансипации крестьянства во второй
половине XIX в., возобновились в современной исторической науке
с конца 1990-х гг. Особенно интенсивно стали проводиться они на
региональном уровне (С. П. Шаповалова, Е. А. Коляскина, М. С. Жиров,
О. Я. Жирова, С. Д. Морозов и др.) (Шаповалова 2003а; 20036; 2006а;
20066; 2007; Коляскина 2008а; 20086; 2011; Жиров, Жирова 2002; Мо­
розов 19996; 2001).
Исследовательский интерес к «истории женщин» стал набирать
обороты. Ученые разных направлений гуманитарного знания, науч­
ных школ ощутили потребность в обсуждении и исследовании теоре­
тических и конкретно-исторических аспектов женской и гендерной
истории. Стремление к объединению усилий привело к проведению
в 2008 г. в Петербурге, через сто лет после проведения Первого все­
российского женского съезда, международного научного форума
«Правовое положение женщин в России: вчера, сегодня, завтра». На
этом форуме состоялось учредительное собрание Российской ассо­
циации исследователей женской истории (РАИЖИ). Были намечены
дальнейшие пути исследований. С этого времени ежегодно в разных
российских городах проводятся научные конференции РАИЖИ, став­
шие своеобразным ежегодным периодическим итогом в изучении
женской истории.
46

Русская крестьянка как объект исторического исследования

К началу XXI в. женская проблематика стала составной частью
многих научных конференций по гендерной психологии, социоло­
гии, лингвистике. Появились специальные периодические издания:
«Социальная история. Ежегодник. Ж енская и гендерная история»
(Москва), «Адам и Ева. Альманах гендерной истории» (Москва), жур­
налы «Женщина в Российском обществе» (Иваново), «Женщина +»
(Москва), совместные выпуски сборников белорусских, российских
и украинских исследователей «Женщины в истории: возможность
быть увиденными» и др. Женская история стала привлекать внима­
ние представителей разных отраслей гуманитарного знания: этноло­
гов, историков, культурологов, психологов, социологов, лингвистов.
Проводятся отдельные исследования семейно-брачных отношений,
семейных стереотипов, материнства и воспитания детей, повсед­
невности мужчин и женщин, разных социальных и социовозрастных
групп женщин, а также истории женской эмансипации, участия жен­
щин в общественных движениях и т. д.

1.2. Зарубежная историография
Зарубежные историки обращались к «женской теме» в рамках из­
учения быта и повседневности, русского национального характера,
политической, культурной, религиозной истории на протяжении почти
двух столетий (Пушкарева 2002:46—53; Анохина и др. 1969). Крестьян­
ские женщины довольно поздно попали в поле зрения зарубежных
исстедователей. Первые такие работы относятся к 1920-м гг. (Chales
1924; Elnet 1926). Однако вплоть до 1970-х гг. российская история на
Западе продолжала рассматриваться почти исключительно под углом
зрения политики, экономики и идеологии. Большой вклад в такую
«заданность» изучения внесла «холодная война». У нас официальная
идеология также часто расценивала западные работы о России как
«очернительство» нашего прошлого и настоящего.
К русской женщине как к объекту отдельного исследования за­
падные историки обратились лишь в 1980-е гг. Насколько изм ени­
лись взгляды, можно видеть из многообразия вопросов и различного
видения проблем, поднятых на конференции «The History of Women
of the Russian Empire» (Akron, Ohio, 1988) и из обзоров (Eklof 1988;
Engel 1992). Позднее ряд выступлений на этой конференции вошел
в сборник (Russian Peasant Women 1992). В обзоре Б. Эклофа (Eklof
1988), посвящ енноу англо-американским исследованиям русского
крестьянства, женщине отведено менее полутора страниц. В более
позднем обзоре Б. Энгел (Engel 1992) повседневной жизни крестьянки
47

Глава I

до 1917 г. уделено тоже не так много внимания. Но никто из авторов
не ставил перед собой задач генерализации всего собранного до них
материала, составления общей картины перемен в жизни русских кре­
стьянок пореформенного периода (см., например: Анохина и др. 1969).
В общем контексте рассмотрим несколько главных работ теоре­
тического плана, дающих представление о крестьянском обществе.
В книге крупнейшего специалиста по крестьяноведению Т. Шанина
(Shanin 1972а) приведены отрывки из трудов историков, этнографов,
социологов, экономистов по крестьянскому обществу. Эта книга вы­
держала 8 изданий и относится к числу наиболее цитируемых. В фун­
даментальной монографии американского историка Дж. Скотта (Scott
1976) подробно рассмотрены вопросы функционирования крестьян­
ской экономики. Главной и определяющей стороной жизни деревни
было выживание, стремление свести к минимуму какой-либо риск.
Характер крестьянской экономики, ее привязанность к природным
факторам, сохранение и во многом преобладание черт натурального
хозяйства, слабая вовлеченность в рыночные отношения предопре­
делили всю жизнь крестьянского общества. Под таким углом зрения
становятся понятны многие аспекты крестьянской жизни. Понятие
«человек экономический» по отношению к крестьянину было при­
менимо лишь в малой степени. Экономика выживания позволяет
понять крестьянский консерватизм. Дж. Скотт (Scott 1976) и Т. Шанин
в другой своей книге (Shanin 1972b) рассмотрели природу крестьян­
ства как социального явления. В традиционном крестьянском обще­
стве социально-экономические отношения образуют единое целое
с психологическими и культурными особенностями, бьггом, системой
ценностей, поведенческими мотивами, мировоззрением.
Первичной хозяйственной единицей являлась крестьянская семья.
Семья была тем институтом, в котором сохранялись и передавались
от одного поколения к другому навыки производства, моральные
нормы, традиции. В работах М. Матоссиан (Matossian 1968; 1992)
и С. Франка (Frank 1992), носящих в основном ознакомительный ха­
рактер, описывается обычная крестьянская семья, деревня, в которой
она жила, крестьянский двор, труд, пища и одежда. Особо подчер­
кивается изолированность и замкнутость крестьянского общества.
В диссертации К. Фриерсон (Frierson 1985), а также в ее более поздних
работах (Frierson 1992; 1993), указывается, что представление о кре­
стьянстве сложилось как о продукте земледельческого цикла. Этот
специфический тип социума эволюционировал в течение многих по­
колений в борьбе с российской почвой и климатом, чтобы обустроить
и окультурить землю, на которой он живет.
48

Русская крестьянка как объект исторического исследования

Историю русской семьи в целом, начиная со времен Киевской
Руси и до 1917 г., дает Д. Аткинсон (Atkinson 1978). С. Хох, использо­
вавший данные по с. Петровское Тамбовской губернии (Hoch 1986),
и П. Сзап —по с. Мишино Рязанской губернии (Czap 1982; 1983), дали
подробное описание крестьянской семьи. Большая патриархальная
семья совершенно отличалась от семьи на Западе, и вплоть до эман­
сипации она оставалась преобладающ им типом семьи в России.
Именно в такой семье была почва для воспроизводства патриар­
хальных отношений, утверждения авторитета и власти стариков, так
как дети в большей степени подчинялись большаку и болыиухе, чем
родителям (Czap 1976).
На долю женщины помимо некоторых полевых работ приходи­
лись наиболее тяжелые и трудоемкие работы по домашнему хозяй­
ству. Роль женщины в крестьянской экономике выглядела вспомо­
гательной, поскольку мужчина являлся «получателем» земли из
общины и считалось, что именно он «зарабатывает деньги» (Glickman
1992). Р. Гликман указывает, что неравноправность и угнетение жен­
щины складывались из трех составляющих: отсутствия ее прав на
получение земельного надела, участия в деревенских сходах и жест­
кой субординации в семье (Glickman 1990; 1991; 1992). Ж енщина
находилась в подчинении не только большака, но и всех взрослых
мужчин. Как указывают М. Матоссиан (Matossian 1968) и К. Уоробек
(Worobec 1984а; 1991а), большая патриархальная семья представляла
миниатюрное абсолютистское государство. X. Дикс усматривает пря­
мую связь между существованием патриархальной семьи и устойчи­
востью самодержавного строя в России (Dicks 1960). Представления
о крестьянской женщине как существе совершенно бесправном и не­
щадно эксплуатируемом являются неполными и односторонними.
К. Уоробек показывает, что женщина имела права на свое приданое,
вдовы имели доступ к общинной земле (Worobec 1984b). Основы­
ваясь на исследовании документов волостных судов, Б. Фарнсворт
утверждает, что крестьянские снохи — наиболее бесправные члены
семьи — в действительности имели определенное положение и права
(Farnsworth 1986).
Влияние отходничества на положение женщины рассмотрели
Б. Энгел (Engel 1986) и Д. Аткинсон (Atkinson 1983). К. Уоробек обра­
щает внимание на другие аспекты жизни женщины, подчеркивает
ее роль как оплота семьи, хранительницы семейных традиций, ко­
торая организует семейный уклад и на которую падает вся тяжесть
воспитания детей, создания уюта, проведения досуга и праздников
(Worobec 1984а; 199lb). Особенно велика была роль женщины при
49

Глава I

проведении свадеб. Кроме того, в работе К. Уоробек (Worobec 1991а)
обсуждаются вопросы наследства.
В семьях отходников ослабевал контроль над поведением женщин
со стороны старших, в особенности это касалось интимных отноше­
ний (Engel 1990; Worobec 1990). Хотя работа К. Уоробек посвящена
украинской женщине, основные положения остаются справедливыми
и для Европейской России. Деревенская мораль была ориентирована
на мужчин и оперировала двойными стандартами. В отхожих промы­
слах мужчины имели значительно большую сексуальную свободу, чем
женщины. Используемые авторами материалы фольклора и судов
иллюстрируют жестокость мужчин и уязвимость женщин.
Большая патриархальная семья была экономически целесообразна.
Кроме того, как отмечает А. Плаканс (Plakans 1976), в большой семье
при высокой смертности дети не оставались без присмотра в случае
смерти родителей. В пореформенное время усилились внутрисемей­
ные трения. Возросла тенденция освобождения от опеки старших,
что привело к росту семейных разделов (Frierson 1987). В этой работе
о семейных разделах К. Фриерсон указывает, что разделы не являлись
новациями пореформенного времени. В этот период они участились,
и причины здесь были не только экономические. Значительная роль
в инициировании семейных разделов принадлежала женщинам, хотя
в данной работе К. Фриерсон специфике гендерных отношений не уде­
ляет особого внимания. Большой интерес представляет работа С. Ве­
нета, подробно изучившего конкретное селение (Benet 1970). С. Рамер
в своей работе (Ramer 1976; 1992) рассматривает развитие акушерской
помощи в деревне в свете столкновения новаций, корни которых ис­
ходят из города, и традиций, присущих крестьянскому укладу жизни.
В обстоятельной работе Б. Эклофа (Eklof 1990), посвященной вопросам
образования, уделяется внимание женскому образованию как средству
коренного изменения крестьянской жизни. Значительный интерес
представляют опубликованные письма крестьян (Yokoyama 2008).
Отметим три сборника работ по интересующим нас вопросам,
ставших заметным явлением в научной жизни. В 1975 г. в Стэнфорд­
ском упиверситете состоялась конференция «Женщины в России:
изменяю щиеся реальности и изменяю щиеся представления», по
материалам которой вышел сборник под редакцией Д. Аткинсон,
А. Дэллина и Г. Вашофски-Лапидус (Women in Russia 1978). Сбор­
ник открывается уже упоминавшейся выше статьей Д. Аткинсон об
истории русской семьи (Atkinson 1978). Остальные статьи сборника
выходят за рамки интересующих нас вопросов, они посвящены женщине-работнице на фабрике, женской интеллигенции и женщине
50

Русская крестьянка как объект исторического исследования

в советский период. Из них упомянем статью С. Данн (Dunn 1978)
о сельской женщине. Хотя эта работа в основном касается советского
периода, вначале кратко описывается жизнь крестьянки до 1917 г.
Другой сборник «Семья в Российской империи. Новые штрихи
в исторических исследованиях», изданный в 1976 г. под редакцией
Д. Рэнсела (The Family... 1976), посвящен семье и семейным отноше­
ниям в дореволюционной России. Основываясь на архивных мате­
риалах, в 13 статьях сборника их авторы рассматривают эволюцию
семьи, взаимодействие семьи с другими институтами российского
общества, влияние на семью крепостного права, самодержавного
строя и российской бюрократии. Выше уже говорилось о содержа­
щихся в сборнике работах П. Сзапа (Czap 1976), А. Плаканса (Plakans
1976) и С. Рэмера (Ramer 1976). Из других материалов сборника упо­
мянем статьи С. Данна об отражении семьи в русском фольклоре
(Dunn 1976), Д. Рэнсела о подкидышах (по статистическим данным)
(Ransel 1976). Статья Н. Фриден о медицинских реформах в деревне,
деторождении и уходу за детьми (Frieden 1976) примыкает к работе
С. Рэмера (Ramer 1976).
Третий сборник, вышедший в 1992 г. под редакцией Б. Фарнсворт
и Л. Виола (Russian Peasant Women 1992), дает широкую панораму
жизни крестьянской женщины до конца XX в. 14 статей сборника
разделены на две равные части — до и после 1917 г. В предисловии
редакторы указывают на некоторую условность «критических точек»
1861 г. и 1917 г. и приводят слова Ф. Броделя о том, что революции не
могут разразиться внезапно, они лишь являются вспышкой, которая
высвечивает давно идущие процессы. Далее они пишут о револю­
ции 1917 г.: «Собранные очерки ясно показывают, как различные
силы — экономические, социальные и идеологические — сформиро­
вали и трансформировали русское крестьянское общество, в особен­
ности изменили положение женщины с 1860-х гг.» (Russian Peasant
Women 1992: 3). Большая часть статей, включенных в сборник, была
опубликована ранее в разны х изданиях. Выше уже обсуждались
работы М. Матоссиан (Matossian 1968), Р. Гликман (Glickman 1992),
Б. Фарнсворт (Farnsworth 1986), К. Уоробек (Worobec 1990), К. Фриерсон
(Frierson 1987), С. Рэмера (Ramer 1976). Вместе с другими статьями
получилось собрание столь многообразных материалов о женщинекрестьянке, какого не было более ста лет с тех пор, как была написана
«Крестьянская женщина» А. Я. Ефименко (Ефименко А. 1873).
В своей работе Р. Бохак (Bohac 1991) утверждает, что хотя еще при
крепостном праве имущественные права женщин были ограничены,
права вдов позволяли им защитить наследство своих детей от притя51

Глава I

заний остальных родственников. В работе К. Годэн (Gaudin 1998) далее
обсуждаются имущественные права женщин, в особенности права на
землю, когда после провозглашения столыпинской реформы земля
стала переходить в личную собственность крестьян.
С углублением исследований русского крестьянства, в том числе
и жизни женщины, накоплением материала, привлечением нового
широкого круга источников, стало возможным появление больших
обобщающих работ. В 1996 г. была издана монография Б. Энгел «Между
полем и городом» (Engel 1996). После эмансипации с усилением рыноч­
ных отношений резко возросла массовая миграция крестьян в города
с целью дополнительных заработков. Это коснулось как мужчин, так
и женщин. Работая на заводах и фабриках, трудясь прислугой, няня­
ми и т. д., крестьяне сохраняли довольно прочные связи с деревней,
с земледельческим трудом. Б. Энгел подробно рассматривает, к каким
последствиям приводила женская миграция в города, как она влияла
на самих женщин, на семейные отношения, на жизнь детей и т. д. Не­
которая часть женщин действительно находила заработки и укрепляла
свое положение, но большинство обрекало себя на нужду и лишения.
Благодаря обилию использованных источников, Б. Энгел удалось пред­
ставить происходящие экономические и социальные изменения через
призму личных восприятий участниц описываемых событий.
В 2000 г. была издана монография Д. Рэнсела «Деревенские мате­
ри: изменения в трех поколениях в России и в Татарии» (Ransel 2000).
В предисловии Д. Рэнсел пишет, что, прибыв в Россию в 1990 г., он
намеревался как обычно использовать этнографические материалы,
материалы медицинских осмотров и статистические данные. Но оказа­
лось, что теперь было разрешено ездить по деревням, говорить с людь­
ми, собирать информацию. В результате в большей части монографии
удалось использовать устные свидетельства сельских женщин. Говоря
о трех поколениях, Д. Рэнсел имеет в виду женщин, родившихся до
1912 г., между 1912 и 1930 г. и после 1930 г. В монографии анализиру­
ются практически все вопросы, касающиеся материнства и детства.
Часть материала охватывает интересующий нас период до 1917 г.
В 2003 г. была издана монография К. Уоробек «Одержимые. Жен­
щины, колдуньи и демоны в Российской империи» ( Worobec 2003).
В предисловии автор пишет, что получить представление о русской
крестьянке возможно, только проникнув в ее культурный мир, где
значительное место занимает религиозно-мифологическая ком ­
понента. Используя широкий круг источников — этнографических,
религиозных, литературных, материалов психиатрии, К. Уоробек об­
стоятельно изучила своеобразный мир женщин, воспринимавших52

Русская крестьянка как объект исторического исследования

ся в крестьянском обществе как демоны и колдупьи. Отметим, что
в монографии детально проанализированы гендерные отношения
в крестьянской среде России.
Традиционно жизнь крестьянки ограничивалась сферами семьи,
домашнего хозяйства и некоторыми полевыми работами. Семейным
отношениям в составной семье, положению младших женщин посвя­
щены работы Б. Фарнсворт (Farnsworth 1986; 1992) и П. Сзапа (Czap
1976). Крестьянский образ жизни больше основывался на традициях,
чем на законах империи. Законы запрещали бить женщин, но согласно
традиционному крестьянскому праву жестокое проявление власти
мужчины являлось широко распространенной практикой. Особен­
но тяжелым было положение младших женщин. Помимо жестоко­
го обращения со стороны мужа сюда добавлялись тирания свекрови
и сексуальные притязания свекра (снохачество). Под влиянием тра­
диционной интерпретации советской историографии и некоторые
западные исследователи, в частности Д. Аткинсон (Atkinson 1978: 33),
рассматривали сноху только как беспомощную жертву. С ней поле­
мизирует Б. Фарнсворт (Farnsworth 1986; 1992), замечая, что, с другой
стороны, сноха была постоянным источником трений в составной се­
мье. Можно только догадываться, в какой атмосфере протекала в ней
жизнь. Составная семья являлась главной опорой патриархальных
отношений, именно в ней утверждалась и воспроизводилась власть
большака и большухи.
После эмансипации начал расшатываться патриархальный уклад
жизни, что, в частности, проявилось в росте индивидуального само­
сознания женщин. Они стали отстаивать свои права, искали и нахо­
дили защиту в волостных судах (Farnsworth 1992; Czap 1967). Волост­
ные суды были учреждены для разрешения тяжб между крестьянами
по всем гражданским и некоторым уголовным делам. Отметим, что
женщины редко были представлены в управлении общиной и в су­
дах. С 1866 по 1872 г. из 2108 дел, рассматривавшихся в волостных
судах, 685 из них было возбуждено по иску женщин главным образом
из-за имущественных споров и жестокого обращения. Нередко суды
принимали сторону женщин. Указанное число возбужденных дел
представляет лишь верхушку айсберга, поскольку судебному разби­
рательству подвергалась лишь небольшая доля реальных случаев.
Добавим, что, отстаивая свои имущественные права, женщины в на­
чале XX в. добились и некоторых избирательных прав (Atkinson 1978).
Подводя итоги работы предшественников, можно сделать вывод,
что общий объем написанного кажется необъятным, но далеко не
все аспекты жизни русской крестьянки затронуты в сопоставимой
53

Глава I

степени. Значительно м еньш е в н и м ан и я уделено особенностям соц и ­
ального статуса незам уж них и р азведен ны х ж енщ ин, а такж е пред ста­
вительниц ины х групп неполноправны х крестьянок (вдовы, солдатки,
н и щ ен к и , старухи, сироты и др.), н е исследован ы особен ности ж ен ­
ской п овседневности н ач ала XX в., особенно ж енское отходничество,
долгое в р ем я под н егласн ы м за п р е т о м бы ло о б р ащ ен и е к и стори и
сексуальной культуры и п о т а ё н н о м у м иру, и н д и в и д у ал ь н ы м п е р е ­
ж и в а н и я м сельской ж ен щ и н ы . Л иш ь в п о сл ед н ее в р е м я о казал и сь
во стр еб о в ан ы тем ы , с в я за н н ы е с а н а л и зо м ж енского п о л н о п р ави я ,
в ч астн о сти — и зу ч ен и я статуса больш ухи к ак главы крестьянского
д вора. П рим еры м огут бы ть ум нож ен ы . Главным же стим улом к д а н ­
ном у исследован ию бы ло о б наруж ени е того ф акта, что им ею щ аяся
библио- и и сто р и о гр аф и ч еск ая и н ф о р м а ц и я — это скорее ко н гл о м е­
рат р азр о зн е н н ы х ф р агм ен то в , неж ели еди н ая систем а.

1.3. И сточники
И сточниковая база пред л агаем о й ч итателю кн иги вклю чает м н о ­
гообразн ы й ком плекс неопубликованны х и опубликованны х м атер и ­
алов, что п о зв о л яет ау тен ти чн ы м и всесто р о н н и м об разом п р ед ста­
вить кар ти н у ж и зн и русской ж ен щ и н ы -кр естьян ки .
Законодат ельны е и н о р м а т и вн ы е докум ент ы . Среди источников
особое зн ач ен и е им ею т закон одательны е и н о р м ати вн ы е докум енты ,
а и м ен н о «Свод закон ов Российской и м п ер и и » (Свод закон ов... 1857)
и входивш ие в него зако н о дател ьн ы е акты , р егл ам ен ти ровавш и е се­
м ей н ы е отн о ш ен и я «Законы граж данские»; «Уложение о н ак азан и ях
уголовны х и исп равительны х». В связи с тем , что м н оги е вопросы не
н аш л и о т р а ж е н и я в зако н ах , в д ал ь н е й ш ем они к о р р ек ти р о в ал и сь
и д ополнялись в неоф и ц и ал ьн ы х и зд ан и ях (см ., н ап ри м ер: Уложение
о н ак азан и ях ... 1892; Уложение о н ак азан и ях ... 1908). Я. А. К анторович
состави л « Закон ы о ж ен щ и н ах (С б орн и к всех п о с т а н о в л е н и й д е й ­
ствую щ его зак о н о д ател ьства, отн о сящ и х ся до л и ц ж енского пола)»
(Законы о ж ен щ и нах... 1899). Эта группа источн иков п озволи ла о ц е­
ни ть п р ав о в о й и со ц и ал ьн ы й статус российских ж ен щ и н в п о р е ф о р ­
м ен н ы й пер и о д, эволю цию и зм е н ен и я политики государства в о т н о ­
ш ен ии к ж ен щ и н е во вто р о й п олови н е XIX в. Вопросы соци альн ого
и сем ейно-п равового статуса ж енщ ины , в частности имущ ественного,
вы зы вал и ш ирокую дискуссию в р о ссийском общ естве, в средствах
м ассовой и н ф о р м ац и и и Всероссийских съездов.
Важную и н ф о р м а ц и ю о п р ав о в о м и с ем ей н о м статусе, наси л и и ,
п р е с т у п н о с т и и н а к а з а н и и ж е н щ и н -к р е с т ь я н о к д аю т «Труды к о 54

Русская крестьянка как объект исторического исследования

миссии по преобразованию волостных судов» и другие материалы
деятельности комиссий, комитетов, совещаний и съездов. В 1871 г.
была создана специальная правительственная комиссия по прео­
бразованию волостных судов, на которую была возложена задача по
подготовительной работе для выяснения причин недостатков и упу­
щений в деятельности волостных судов. Комиссия была образована
из представителей Министерства внутренних дел и Министерства
юстиции. Согласно указу Александра II она должна была: 1) исследо­
вать положение волостных судов в различных областях империи, где
сама комиссия признает нужным; 2) истребовать по возникающим
вопросам отзывы от различных официальных лиц; 3) рассматри­
вать только подлинные судебные дела. Председателем комиссии
был назначен сенатор М. Н. Любощинский (Труды... 1: I, VI—VIII).
Губернии и волости отбирались таким образом, чтобы охватить са­
мые разные области и типы населения. Комиссия изучила работу
волостных судов европейской части Российской империи: Новго­
родской, Вологодской, Ярославской, Костромской, Владимирской,
Нижегородской, Самарской, Саратовской, Тамбовской, Рязанской,
Харьковской, Полтавской, Екатеринославской, Киевской, Москов­
ской губерний. Таким образом, работа Комиссии охватила районы
с широким многообразием географических, экономических и других
условий. Результаты работы комиссии были опубликованы в 1873—
1874 гг. в «Трудах комиссии по преобразованию волостных судов»
(см.: Труды... 1; Труды... 2; Труды... 3; Труды... 6). Труды Комиссии
стали важным источником при рассмотрении вопросов, касающих­
ся насилия женщин-крестьянок, их преступности и наказания. Эти
материалы представляют словесные опросы крестьян, письменные
отзывы разных лиц с различных мест и решения волостных судов,
съездов мировых и губернских посредников по крестьянским де­
лам. Собранные материалы представляют ценнейший источник по
обычному праву и быту крестьянского населения России. Указанный
материал, помещ енный в Трудах в количестве нескольких тысяч
единиц, составляет, по словам С. В. Пахмана, «самый живой и до­
стоверный источник для изучения начал народно-обычного права»
(Пахман 1879: VI). На основе этих материалов были написаны полу­
чившие широкую известность труды по обычному праву С. В. Пахма­
на «Обычное гражданское право в России» (1877,1879) и Н. Бржеского
«Очерки юридического быта крестьян» (Бржеский 1902). В Трудах
имеется немало материала, касающегося специфики положения
крестьянской женщины, ее места и роли в семье и сельском общест­
ве. Большая его часть относилась к области имущественного права
55

Глава I

женщин, но имелись и материалы по жалобам женщин на жестокое
обращение, по разводам, сексуальным притязаниям, супружеской
неверности, насилию и др.
Важным источником по правовому и имущественному положе­
нию женщины-крестьянки явились Труды 1-го Всероссийского жен­
ского съезда при русском женском обществе в Санкт-Петербурге,
10—16 декабря 1908 г. (Труды 1-го Всероссийского женского... 1909).
Ценная информация содержится в делопроизводственных доку­
ментах (ежегодные отчеты губернаторов, распоряжения, прошения,
письма, объяснительные записки, справочные и статистические м а­
териалы), хранящиеся в Российском государственном историческом
архиве (г. Санкт-Петербург, РГИА), Центральном государственном
историческом архиве (г. Санкт-Петербург, ЦГИА), Государственном
архиве Российской Федерации (г. Москва, ГАРФ), Центральном исто­
рическом архиве (г. Москва, ЦИАМ).
Из материалов Российского государственного исторического ар­
хива (РГИА) представляют интерес архивные документы Канцелярии
Синода (ф. 796), Комитета министров (1802—1906) (ф. 1263), Мини­
стерства юстиции (ф. 1405), Канцелярии е.и.в. по принятию проше­
ний на «Высочайшее имя приносимых» (ф. 1412).
Следует отметить, что все бракоразводные дела в соответствии
с законодательством Российской империи проходили через духовные
консистории. Дела из фонда Канцелярии Синода позволили опре­
делить динамику разводов и их причины (1870 г., 1882—1884 гг.,
1890—1891 гг., 1914—1915 гг.). Реш ения консистории считались
окончательными для сословия крестьян. Подать на развод мог любой
из супругов — и муж, и жена, если для расторжения брака имелись
причины, указанные в Своде законов Российской империи. В бра­
коразводных делах имеются заявления истца, материалы допросов
свидетелей и «увещеваний» приходских священников, в ряде случаев
документы медико-врачебной экспертизы, а также протокол «судо­
говорении» и решение духовной комиссии. Бракоразводные дела
представляют позиции обеих сторон, однако определить степень
правдивости участников процесса очень непросто, так как муж, жена
и свидетели исходили из разных целевых установок. Некоторые су­
пруги пытаются добиться развода посредством «очернения» друг дру­
га; часть документов демонстрирует нарушение «святости брачных
уз» —прелюбодеяние —и мужем, и женой, эти дела содержат взаим­
ные обвинения. Эти материалы предоставляют возможность воссо­
здать реалии семейной жизни конкретной женщины-крестьянки, ее
взаимоотношений с супругом, родственниками, соседями и другими
56

Русская крестьянка как объект исторического исследования

членами крестьянской общины. Документы фиксируют моральнонравственные качества женщины-крестьянки, факты ее девиантного
поведения (прелюбодеяние, проституция, пьянство), снохачества,
жестокого обращения мужей с женами. Некоторые делопроизводст­
венные источники позволяют реконструировать жизненные ценно­
сти женщины-крестьянки.
В фондах Комитета министров имеются ежегодные отчеты гу­
бернаторов, где представлены статистические данные по разным
российским губерниям.
Полученные сведения из фонда Министерства юстиции позволи­
ли получить информацию о преступлениях женщин-крестьянок, их
мотивах и мерах наказания, об абортах и детоубийствах, о пережи­
ваниях и страданиях женщин.
В Канцелярию е.и.в. по принятию прошений на «Высочайшее
имя приносимых» крестьянки чаще всего обращались с просьбой
о расторжении браков и выдаче им отдельного вида на жительство.
В Центральном государственном историческом архиве (ЦГИА)
в документах фондов Петербургского губернского правления (ф. 254),
Петербургского по крестьянским делам присутствия (ф. 190), Петро­
градского губернского присутствия (ф. 258) представлены материалы
об имущественных спорах крестьянок, об их правовом положении,
в частности о выдаче им отдельного вида на жительство (паспорта)
без согласия мужей.
Важную информ ацию о ж изни крестьянок дают материалы
Центрального исторического архива Москвы (ЦИАМ). Так, в фонде
Московской духовной консистории (ф. 203) хранятся документы,
проливающие свет на взаимоотнош ения супругов в крестьянских
семьях, о прошениях крестьянок о расторжении браков, жестоком
обращении мужей. Нередкими были жалобы крестьянок на невыдачу
паспортов. В фонде Московского императорского родовспомогатель­
ного заведения с повивальным институтом при Московском импе­
раторском воспитательном доме (ф. 112) хранятся письма-просьбы
о направлении на курсы «повитух» крестьянок, большое количе­
ство списков и дел вольнослушательниц и учениц школы сельских
повивальных бабок, правила для поступления в школу, протоколы
о выдаче свидетельств и другие документы.
В фонде В. К. Плеве, хранящемся в ГАРФ (г. Москва), представля­
ют интерес записки разных лиц о положении крестьян разных гу­
берний Европейской России (Владимирской, Вологодской, Вятской,
Калужской, Костромской, Нижегородской, Новгородской, Орловской,
Пензенской, Петербургской, Псковской, Саратовской, Смоленской,
57

Глава I

Тамбовской, Тверской, Тульской). Особое внимание в записках уде­
лено общественным установлениям, обычаям и законам в крестьян­
ской среде. Есть информация об участии женщин на сельских сходах,
о взаимоотношениях между супругами, преступлениях, наказаниях
и пьянстве среди женщин и детей, об условиях принятия крестьянка­
ми опекунства над своими детьми. Очень интересны по содержанию
записки известного этнографа А. В. Балова по Ярославской губернии
о крестьянской повседневности, в частности о женских заработках,
приданом, моде среди женщин-крестьянок. Значительная часть ма­
териалов вышеуказанных архивов российскими исследователями
ранее мало использовалась.
Наряду с центральными архивами были использованы докумен­
ты местных органов власти из хранилища Государственного архива
Курской области (ГАКО), касающиеся конкретных повседневных си­
туаций, крестьянских судеб, в том числе и женщин-крестьянок.
А рхивны е м ат ериалы . Большую этнографическую ценность
представляют рукописные материалы фондов Архива Русского гео­
графического общества (АРГО). В рамках реализации программы
развития этнографии (Надеждин 1847) Императорское Русское гео­
графическое общество (ИРГО) за короткий срок создало широкую
сеть корреспондентов на местах. Главным требованием являлось,
чтобы в основе получаемой информации лежали точные факты.
Были составлены специальные опросные листы. Более 7000 экзем­
пляров этнографической программы и опросных листов было рас­
пространено главным образом в центральных губерниях Европей­
ской России (Зеленин 1991: 12). Полученные от корреспондентов
материалы содержат обширные сведения о разных сторонах жизни
народов Российской империи (к 1852 г. имелось 1290 ответов по
опросным листам), и они впоследствии вошли в рукописный фонд
ученого архива ИРГО. Сведения о материальной культуре частично
вошли в незаконченную работу Д. К. Зеленина «Описание рукописей
Ученого архива РГО» (1914—1916). В указанных материалах содер­
жатся разнообразные сведения о повседневной жизни русских жен­
щин-крестьянок в XIX в. Так, например, по Курской и Воронежской
губерниям в настоящее время в архиве РГО имеется около ста «Дел»,
часть из них включает по нескольку рукописей. Среди этих «Дел»:
«Общее обозрение Курской губернии», «Этнографические сведения
о городе Щиграх и его окрестностях», «Домашний быт жителей Рыльского и Суджанского уездов», «Этнографические заметки о Курской
губернии», «Домашний быт жителей села Архангельского и других
деревень» (Воронежская губерния).
58

Русская крестьянка как объект исторического исследования

В ИРГО был основан журнал «Этнографический сборник» (1853—
1864), который позднее стал называться «Записки РГО по Отделению
этнографии» и выходил с 1866 по 1925 г. У истоков журнала стояли
Н. И. Надеждин и К. Д. Кавелин. В «Этнографическом сборнике» без
каких-либо сокращений были опубликованы наиболее значительные
материалы, полученные из опросных листов. Среди них обращают
на себя внимание работы А. С. Машкина (Машкин 1862), особенно
«Быт крестьян Курской губернии, Обоянского уезда» (1862). Он дал
обстоятельное и точное описание различных сторон традиционного
уклада жизни крестьян Курской губернии середины XIX в.
В «Записках ИРГО» имеется ряд материалов, посвященных от­
дельным регионам. «Смоленский этнографический сборник» в 4 то­
мах был составлен известным исследователем Смоленского края
В. Н. Добровольским (Добровольский 1891; 1893; 1894; 1903). К тойж е
категории относятся сборники по другим регионам, среди которых
труды по Новгородской (Новгородский сборник 1865а, 18656) и Кур­
ской (Курский сборник 1902; 1907) губерниям.
Опубликованная в 1847 г. этнографическая программа ИРГО вы­
звала живой отклик и способствовала интенсивному поступлению
материалов не только в само Общество, но и в периодические мест­
ные издания разных губерний.
Наиболее активно работа по сбору материалов Отделением этно­
графии ИРГО проводилась в 1848—1853 гг. В конце XIX —начале XX в.
появился новый и очень важный круг источников. С 1890 по 1916 г.
Отделение этнографии ИРГО издавало журнал «Живая старина», выхо­
дивший четыре раза в год. У его истоков стоял видный историк и фи­
лолог, в то время председатель Отделения В. И. Ламанский. Он же был
первым редактором журнала. За четверть века существования журнала
на его страницах было опубликовано огромное количество материа­
лов по быту и фольклору разных народов Российской империи, в том
числе и русского народа. Имеется библиография опубликованных
в журнале статей, к сожалению доведенная лишь до 1908 г.
Помимо Санкт-Петербурга другой центр этнографических ис­
следований возник в Москве — Императорское Общество любите­
лей естествознания, антропологии и этнографии при Московском
упиверситете (ИОЛЕАЭ). Общество было учреждено в 1864 г., когда
открылись возможности широкой общественной активности для
поддержки реформаторских начинаний. Общество стало собирать
этнографические материалы по специально разработанным про­
граммам (народный быт, одежда, обычаи и обряды, крестьянское
хозяйство, обычное право и др.). Позднее, в 1889—1891 гг., собранные
59

Глава I

в большом объеме этнографические материалы по крестьянскому
быту были систематизированы и опубликованы под редакцией и з­
вестного этнографа Н. Н. Харузина в Трудах Отделения этнографии
ИОЛЕАЭ (1889—1891). Среди них содержатся и материалы, касаю­
щиеся женской повседневности. В мае 1867 г. ИОЛЕАЭ организовало
в московском Манеже Всероссийскую этнографическую выставку
с уникальными экспозициями о жизни, труде и быте народов Россий­
ской империи. Материалы об экспозициях выставки вошли в книгу
«Всероссийская этнографическая выставка и славянский съезд в мае
1867 года» (Всероссийская этнографическая... 1867). Проведение вы­
ставки в значительной степени способствовало усилению интереса
к народной жизни и активизации исследований по этнографии.
Из Архива Института этнологии и антропологии им. Н. Н. Ми­
клухо-Маклая РАН использованы материалы архивной коллекции
Этнографического отдела Общества любителей естествознания, ан­
тропологии и этнографии при Московском университете (ОЛЕАЭ)
о русских за XIX — начало XX в. (фонд ОЛЕАЭ). Документы фонда
содержат этнографические сведения, собранные в разных российских
губерниях по обычному праву, взаимоотношениям в семье, о родинах
и крестинах, воспитании детей, повитухах, занятиях рукоделием,
девиантном поведении девушек, приданом, верованиях, суевериях
и приметах крестьян, гаданиях и заговорах. Кроме того, здесь имеется
немало материалов о влиянии города на повседневность женщиныкрестьянки, в частности на одежду и моду среди девушек.
Огромное количество информации по повседневности русских
крестьян Европейской России содержится в архиве Российского Этно­
графического музея в фонде Этнографического бюро В. Н. Тенишева
(г. Санкт-Петербург, АРЭМ, ф. 7). Здесь представлен богатый и упикальный материал о русских крестьянах исследуемого нами периода.
Этнографическое бюро было создано в 1897 г. в Санкт-Петербурге
фабрикантом и меценатом князем В. Н. Тенишевым. Основная за­
дача бюро заключалась в проведении массового сбора информации
о русском крестьянстве. Для этого В. Н. Тенишевым была составлена
специальная «Программа этнографических сведений о крестьянах
Центральной России» (Быт... 1993: 355—469). Этнографическое бюро
преследовало не только научные задачи. В. Н. Тенишев прекрасно
понимал, что сложившаяся в стране ситуация на рубеже XIX—XX вв.
может разрушить стабильность существующего строя. Он пришел
к выводу, что для сохранения стабильности общества нужно научиться
им управлять, а для этого необходимо знать мировоззрение людей,
их поведение, вкусы, привычки и потребности. У В. Н. Тенишева была
60

Русская крестьянка как объект исторического исследования

своя точка зрения на этнографию, цель которой он видел не только
в изучении старины и сохранившихся ее черт в современном обще­
стве, но и в получении достоверной информации о современном со­
стоянии общества для решения прикладных задач (Фирсов 1988а).
Деятельность Этнографического бюро была хорошо организована.
Среди сотрудников-корреспондентов были учителя, священники, сту­
денты и небольшое число образованных крестьян, всего 350 человек
из 23 губерний Европейской России. В «Обращении к сотрудникам
Этнографического бюро» говорилось: «Достоверность доставляемых
сведений составляет непременное условие успешного выполнения
намеченных программой задач. Поэтому безусловно необходимо,
чтобы гг. сотрудники с точностью передавали фактические наблю­
дения с указанием времени и места, где они были произведены. От­
носительно сведений, добытых путем вопросов, должно сообщать,
насколько существует полная уверенность в их правдивости» (Быт...
1993: 364). Работа корреспондентов хорошо оплачивалась (до 30 руб.
за текст), содержание Этнографического бюро обошлось В. Н. Тенишеву в значительную в то время сумму — 200 тыс. руб. Программа,
рассылавшаяся корреспондентам, отличалась от этнографических
программ XIX в., которые в основном ориентировались на фиксацию
старины, обычаев, обрядов, фольклора и т. д. Здесь, наряду со сказан­
ным, значительное внимание уделялось социально-экономической
стороне жизни крестьянства. Всего в программе имелся 491 пупкт,
они были разбиты на 2500 вопросов. В. Н. Тенишев принял меры
к внутренней дифференциации практически всех разделов. Наибо­
лее основательно был конкретизирован раздел, посвященный се­
мейной жизни крестьян и обычному порядку жизни. В результате
детализации число разделов превысило 130, что существенно облег­
чило корреспондентам систематизацию, упорядочение и описание
наблюдений за различными сторонами крестьянской жизни. Каж­
дый раздел был подвергнут дальнейшей детализации по пунктам,
которые можно назвать микропрограммами. Они часто включали
10 и более вопросов, составленных по правилам исследовательской
логики. Программа В. Н. Тенишева была ориентирована на полу­
чение фактического знания, и эту линию удалось последовательно
провести в жизнь. Полученная информация отличается богатством,
разносторонностью, фактической ценностью для познания труда,
быта, культуры крестьян конца XIX в (Фирсов 19886:39—40). Деятель­
ность Этнографического бюро оказалась очень эффективной. Если
прежние программы не получили систематической реализации, то
здесь четкая организация и материальное стимулирование привели
61

Глава I

к весомым результатам — программа была полностью выполнена
за два с небольшим года, и к концу 1900 г. Этнографическое бюро
закончило сбор материалов. Поступило около 4 тыс. рукописей, по­
лученный огромный достоверный материал позволял воссоздать
целостную этносоциологическую картину жизни русских крестьян.
Среди этих материалов были обстоятельные сведения о хозяйствен­
ной жизни, о социальной организации и социальных отношениях,
о духовной жизни, отхожих промыслах, о взглядах на мир, о поверьях
и суевериях, о повседневной жизни и занятиях, о семейном укладе,
религиозной жизни, менталитете, о языке и фольклоре, приводились
статистические материалы. Данные опираются на статистические
подсчеты. По мнению исследователей, не существует другого столь
полного и систематического источника о пореформенной дерев­
не, что убедительно показано в специальных работах Б. М. Фирсова
и И. Г. Киселевой (Фирсов 19886; Фирсов, Киселева 1992). Материалы
Этнографического бюро дают более яркую, масштабную и протя­
женную картину жизни крестьянского населения России, чем все
проводившиеся ранее исследования крестьянского быта (Там же).
Смерть в 1903 г. не позволила В. Н. Тенишеву обобщить огромный
собранный материал и написать задуманную книгу «Быт великорус­
ских крестьян-землепашцев», в которой он предполагал высказать
свои соображения об особенностях менталитета русского народа и дать
рекомендации по унравлению им (РКЖБН 1:13). Часть собранного ма­
териала была систематизирована в книгах этнографа и фольклориста
С. В. Максимова (1903), знатока народной медицины Г. И. Попова (1910)
и сына В. Н. Тенишева В. В. Тенишева (об обычном праве) (1907).
При использовании материалов Этнографического бюро как источ­
ника ретроспективной информации следует опираться на показатели
их надежности. Представляется важным установление соответствия
этих материалов реалиям крестьянского быта конца XIX в. С этой
целью Б. М. Фирсов провел подробный анализ такого соответствия,
используя информационные подходы. Б. М. Фирсов осуществил 5-процентную сплошную выборку из материалов Владимирской губернии,
которая представляла весьма распространенный в конце XIX в. помещичье-крестьянский тип аграрного развития (к такому же типу можно
отнести 18 из 23 губерний, представленных в материалах Этнографи­
ческого бюро). Проведенный анализ показал, что материалы Этногра­
фического бюро В. Н. Тенишева позволяют воссоздать этнографически
целостную картину жизни русских крестьян на рубеже XIX—XX вв.,
в канун огромных социальных перемен. Материалы Этнографического
бюро многократно использовались в научных публикациях. Однако
62

Русская крестьянка как объект исторического исследования

в этих работах чаще всего опирались на относительно узкие секторы
всего массива собранных этнографических материалов, оставляя мно­
гие существенные части информации востребованными в малой сте­
пени. Материалы Этнографического бюро в их целостности являются
памятником народной культуры прошлого (Фирсов 19886:43—44,49).
В конце XX в. началась публикация этих упикальных материа­
лов. Первым изданием стала книга «Быт великорусских крестьянземлепашцев. Описание материалов Этнографического бюро князя
В. Н. Тенишева. (На примере Владимирской губернии)» (Быт... 1993).
В начале XXI в. Российский Этнографический музей начал реализацию
долгосрочной программы издания материалов Этнографического
бюро кн. В. Н. Тенишева. К настоящему времени часть материалов
Этнографического бюро издана в семи томах в 14 книгах («Русские
крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы»), в них материалы по 13 губерниям:
Костромской, Тверской, Ярославской, Калужской, Нижегородской, Во­
логодской, Курской, Московской, Олонецкой, Псковской, Санкт-Пе­
тербургской, Тульской и Новгородской. (РКЖБН 1; 2.1, 2.2; 3; 4; 5.1,
5.2,5.3,5.4; 6; 7.1,7.2,7.3,7.4). Реализация этой фундаментальной про­
граммы позволит значительно расширить использование уникальных
материалов Этнографического бюро в научном обороте.
В книге широко использованы все опубликованные материалы
фонда Этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева АРЭМ. Сам мате­
риал по губерниям в Тенишевском архиве представлен неравномер­
но. В опубликованных материалах наиболее широко представлены
сведения по Вологодской и Новгородской губерниям, затем следуют
по информативности Ярославская, Калужская, Нижегородская и Вла­
димирская губернии, значительно меньше материалов по Курской,
Московской, Олонецкой, Псковской, Санкт-Петербургской, Тульской,
Орловской, Тамбовской, Воронежской губерниям. Для исследования
особый интерес представляла информация о социальных и половоз­
растных группах женской половины русской крестьянской семьи, об
отношении к женщине в семье, о взаимоотношениях между женской
частью и другими членами семьи, правовом и имущественном ста­
тусе крестьянки, о ее репродуктивном поведении, родовом и после­
родовом периоде жизни, распределении и выполнении хозяйствен­
ных и домашних работ, уровне образования женщин, их психологии
и менталитете, внутреннем мире, супружеской жизни и др.
Методика сбора информации корреспондентами Этнографиче­
ского бюро и ее систематизация дали возможность для сопостави­
тельного анализа, выяснения тенденций и обобщения материала по
повседневности русской женщины-крестьянки. В материалах Этно­
63

Глава I

графического бюро содержится информация, которая свидетельство­
вала о тех изменениях, которые происходили в крестьянской среде
в результате эмансипации крестьян и модернизационных процессов
пореформенного времени.
В работе использованы также материалы архивов Староосколь­
ского краеведческого музея (СОКМ, г. Старый Оскол) и Народного рус­
ского музея Старооскольского педагогического колледжа (АНРМ СПК,
г. Старый Оскол). В фондах музеев находятся материалы полевых ис­
следований, проводившихся в Белгородской, Курской и Воронежской
областях. Эти материалы содержат ценную информацию о традицион­
ной одежде и использовании ее в календарных и семейно-бытовых
обрядах, о семейно-бытовом укладе крестьян Курской и Воронежской
губерний.
Статистические материалы. С 1835 г. во всех губерниях начали
функционировать губернские и земские статистические комитеты,
призванные собирать статистические данные о различных сторонах
жизни губерний, производительных силах, народонаселении. Особое
внимание в исследовании отводится статистическим материалам,
извлеченным из государственных, земских, официальных и частных
справочников. Материалы в статистических сборниках были пред­
ставлены в разной форме: отчеты, обзорные статьи, очерки, личные
наблюдения и расспросы. Наиболее важными являются переписи на­
селения, в которых представлена информация по широкому кругу
вопросов: демографии, социальной структуре российского общества,
народному образованию, деревенскому быту. Статистические ко­
митеты проявляли живой интерес к этнографическим материалам
и публиковали их в большом количестве в своих трудах. Поэтому раз­
бросанные более чем за восемь десятилетий в различных местных
изданиях материалы являются ценным источником по народной жиз­
ни, в том числе и женщины-крестьянки. Статистические данные по
исследуемой теме также извлекались из фондов ЦИАМ, ЦГИА, РГИА.
В анализе традиций и новаций в повседневной жизни крестьян­
ки источниковую базу составили данные статистических комитетов
земств и губерний. Этот тип источников достаточно широко и пол­
но представлен в центральных и местных архивах. Статистические
сборники (ежегодники, бюллетени), издаваемые губернскими учре­
ждениями и земствами на рубеже XIX—XX вв., содержат ценный
фактический материал, характеризующий различные стороны по­
вседневности женщины-крестьянки.
Важным источником стали опубликованные статистические
данные Первой всеобщей переписи населения Российской импе64

Русская крестьянка как объект исторического исследования

рии 1897 г., охватившей 89 губерний и областей. Материалы Первой
Всероссийской переписи являются одним из наиболее достоверных
и репрезентативных статистических источников, которые позволяют
исследователям находить ответы на многие вопросы, касающиеся
состояния российского общества в конце XIX в. (брачный возраст,
брачное состояние (состоящие в браке, вдовые, разведенные)), ко­
личество разводов, рождаемость и смертность, уровень образования
женщин и др.).
Использование статистических материалов дало возможность
определить влияние модернизационных процессов в российском
обществе на тенденции разрушения патриархального уклада жизни
крестьянского социума, в частности изменение статуса женщиныкрестьянки.
Источники личного происхождения (дневники, мемуары, письма)
показывают процесс самосознания личности, становление межлич­
ностных отношений, взглядов на окружающий мир. Крестьянские
дневники, мемуары и письма крестьян, особенно крестьянок, явля­
ются достаточно редким историческим источником, их сложно оты­
скать. Такой материал позволяет увидеть внутренний мир автора, его
рефлексию по жизненно важным вопросам, эмоциональное состояние
людей исследуемого периода. Были выявлены опубликованные днев­
ники крестьян И. Г. Глотова (Глотов 1997) и А. А. Замараева (Дневник...
1995) и неопубликованный дневник крестьянина-отходника И. Г. Ан­
дреева из деревни Ерихово Ярославской губернии (хранится в Госу­
дарственном архиве Ярославской области — ГАЯО). Среди повседнев­
ных записей о семейной и деревенской/городской жизни, событиях
в стране и мире можно обнаружить строки, повествующие о заботе
крестьянина о деревенском доме, взаимоотношениях в семье, об ува­
жительном отношении к жене, детям (Смурова 2012). Из крестьян­
ских мемуаров отметим «Записки русского крестьянина» И. Столярова
(Столяров 1989), «Воспоминания русских крестьян XVIII — первой
половины XIX века» (Воспоминания русских крестьян... 2006).
Специфика и ценность этих источников заключается в том, что
они представляют «мужской взгляд» на крестьянскую жизнь. Тем
не менее дневниковые и мемуарные записи позволили реконстру­
ировать деликатную сторону жизни личности, каковыми являются
эмоции, переживания рядовых участников исторического процесса.
Была обнаружена переписка крестьян и крестьянок из Сарапульского уезда Вятской губернии в работах О. Б. Йокоямы (Йокояма
2011; 2014) (оригиналы 197 архивных листов хранятся в Тюменском
Госархиве) и Д. Н. Жбанкова (Жбанков 1891: 112—115). Грамотные
65

Глава I

крестьянки в этих письмах оставили свидетельства собственного
переживания различных жизненных моментов.
Периодические издания. Обстоятельные описания разных аспек­
тов жизни русских крестьян (быт, нравы, мировоззрение, ментали­
тет, игры и развлечения и др.) имеются в общероссийских журналах
и сборниках — как научных («Этнографическое обозрение», «Живая
старина», «Известия ОЛЕАЭ»), так и предназначенных для массового
читателя («Русская мысль», «Вестник Европы», «Современник» и др.).
В литературно-политических журналах либерального направления
«Русская мысль» (1880—1918) и «Вестник Европы» (1866—1918) сре­
ди других материалов имеется немало информации о крестьянской
женщине, что делает указанные журналы ценными источниками.
В выходивших в большинстве губерний с 1837 по 1917 г. официальных
правительственных газетах «Губернские ведомости», «Епархиальные
ведомости» и местных изданиях «Памятные книжки» наряду с поста­
новлениями властей было опубликовано огромное количество мате­
риалов по истории, этнографии, географии, археологии различных
областей Российской империи. В историко-этнографических матери­
алах имеется большое количество описаний народной жизни, быта,
обрядов и т .д .,в том числе и сюжетов из жизни русской крестьянки
(Барсов 1877). В фундаментальном труде Н. М. Лисовского представ­
лена библиография русской периодической печати за 200-летнний
период (1703—1900 гг.) (Лисовский 2007).
Художественные источники (литература, публицистика, фольк­
лор). При всей относительной полноте и систематичности такого
источника, какими являются материалы Этнографического бюро
В. Н. Тенишева, все то, что не соответствовало «понятийному полю»
сформированного программой сбора сведений, осталось «за кадром».
В частности, это касалось ряда аспектов, относящихся к внутреннему
миру крестьянки. Бесконечное разнообразие картин повседневной
жизни «резонирует» с указанным понятийным полем лишь частично.
В традиционно используемых этнографических источниках больший
упор делается на факты, обычно изложена канва событий. Просто
исходя из фактов, без обращения к мотивации, контексту явлений
жизни, амбивалентности крестьянских представлений невозможно
изобразить полноценную картину повседневной жизни крестьянки.
Для получения информации в более расширительном смысле, чем
это дают обычно используемые источники, требуется разнообразить
их круг, что делает естественным обращение к такому источнику, как
художественная литература. Художественное слово формирует новый
канал информации, отличный от традиционных источников. В ряде
66

Русская крестьянка как объект исторического исследования

произведений художественной литературы предстает не просто не­
прикрашенная правда, основанная на фактах, но эта правда пере­
осмыслена, воссоздана крестьянская среда и все обыграно в различных
композиционных ситуациях. Все это сделано таким образом, что опи­
сываемые картины дополняют и согласуются с информацией из других
источников, а все в целом обладает высокой степенью убедительности.
В огромном пласте художественных произведений Л. Н. Толсто­
го («Война и мир», «Власть тьмы»), рассказах Д. В. Григоровича («Де­
ревня»), И. С. Тургенева («Записки охотника»), рассказах и очерках
Г. И. Успенского, пьесах А. Н. Островского и других авторов нашли отра­
жение сюжеты из повседневной жизни русской женщины-крестьянки.
Автором были использованы преимущ ественно реалистические
рассказы, повести, очерки. Это дало возможность в художественной
образной форме представить жизнь женщины-крестьянки, уточнить
сведения, этнографические детали, полученные в других источниках.
Фольклорные тексты. Неоценимую помощь в исследовании осо­
бенностей жизненного цикла русской крестьянки дают фольклор­
ные материалы, теснейшим образом связанные с повседневностью.
Пословицами и поговорками были насыщены беседы крестьян, эти
образные выражения звучали на посиделках, использовались в сти­
хах, песнях и причитаниях во время календарных праздников и обря­
дов, народных гуляний, колядках и пр.
Архив ИРГО оказал влияние на создание фундаментальных тру­
дов В. И. Даля и А. Н. Афанасьева. Главный труд В. И. Даля — «Толко­
вый словарь живого великорусского языка» (Даль 1978; 1979; 1980а;
19806). По поводу «Толкового словаря» А. Пыпин писал: «Богатством
материала труд Даля превышает все, что когда-нибудь было у нас
сделано силами одного лица; немного есть и в богатых иностранных
литературах трудов подобного рода» (Пыпин 18826: 185). В другом
труде В. И. Даля «Пословицы русского народа» (Даль 1984а, 19846)
среди огромного и разнообразного материала имеются и пословицы
о русской женщине, выделенные в специальные разделы («баба —
женщина», «муж —жена», «дети —родины», «жених —невеста», «де­
вичьи гадания» и др.). А. Н. Афанасьев был крупным исследователем
славянских верований, обычаев и преданий, его труд «Поэтические
воззрения славян на природу» (Афанасьев 1994) вошел в число клас­
сических образцов мировой науки о фольклоре. В работах историка
литературы С. Н. Браиловского (Браиловский 1886) и врача и писателя
Г. Комаровских (Комаровских 1895) были даны описания положения
крестьянской женщины на основе народных песен. Отдельно выде­
лим большую работу П. В. Шейна (Шейн 1898—1900) —фольклориста,
67

Глава I

крупнейшего в то время специалиста по быту и говорам Северо-За­
пада России, одно время он работал у Л. Н. Толстого в яснополянской
школе. В работе П. В. Шейна имеются обширные и разнообразные
материалы по народному быту, она привлекает четкостью структуры
и систематизации приведенной информации.
Фольклорные тексты русского народа собраны также в трудах
И. М. Снегирева (Снегирев 1848), А. И. Желобовского (Желобовский
1892), В. Антипова (.Антипов 1905; 1906), И. И. Иллюстрова (Иллюстрое 1904), Г. Яковлева (Яковлев 1905; 1906), Г. С. Виноградова (Вино­
градов 2009), В. П. Жукова (Жуков 2000) и др.
Большое количество пословиц и поговорок русского населения
разных регионов России содержится в этнографических материа­
лах, опубликованных в центральных изданиях («Живая старина»,
«Этнографическое обозрение», Труды ИРГО, Известия ОЛЕАЭ и др.),
в местных периодических изданиях («Губернские ведомости», «Епар­
хиальные ведомости» и пр.), а также в изданиях материалов Этно­
графического бюро князя В. Н. Тенишева. В указанных источниках
часть фольклорных материалов присутствует в концентрированном
компактном виде, но большое количество таких материалов раство­
рено в огромной массе этнографической информации.
Фольклорные источники представляют собой кладезь народной
мудрости, накопленной веками. В пословицах и поговорках в ла­
коничной форме выражались не только нормы обычного права, но
и представления крестьянского видения мира. Фольклорные мате­
риалы, главным образом пословицы, поговорки, частушки, исполь­
зованы в работе как средство проникновения во внутренний мир
крестьянской женщины, для выявления ее надежд, переживаний,
определения жизненных ценностей, восприятия жизненных колли­
зий. Фольклорные материалы были использованы при рассмотрении
вопросов о браке и деторождении в крестьянской семье, взаимоотно­
шениях между женщинами и мужчинами, о девичьей чести, о вдовьей
доле, воспитании и социализации детей и др.
В целом, использованный корпус источников представляется до­
статочно репрезентативным для характеристики различных этапов
и сторон жизненного пути русской женщины-крестьянки в Евро­
пейской России пореформенного периода. Привлечение источни­
ков многих типов и видов стало ключом к пониманию изменений
в укладе жизни русской крестьянки в рассматриваемый период и дало
возможность осуществить задуманное исследование, решить постав­
ленные в нем задачи.

ГЛАВА II. СОЦИАЛИЗАЦИЯ ДЕВОЧКИ И ДЕВУШКИ
В КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬЕ
2.1. Развитие социальных и эмоциональных отношений
в период детства (возрастной интервал: от рождения
до подросткового возраста)
Ребенок в традиционной крестьянской семье. Семья и община
представляли два важнейших института, определявшие всю жизнь
крестьянского общества, они являлись ближайшим социальным окру­
жением, выполняя главные социализирующие функции. Весь духов­
ный мир крестьян самым тесным образом был связан с природой.
Рождение и воспитание детей определяются биологическим началом
природы человека, они связаны с существованием популяции как
таковой. И здесь осуществляющие процесс социализации институ­
ты принадлежат к базовым механизмам воспроизводства культуры.
Именно семья обеспечивает преемственность поколений, переход
ее членов из одного статуса в другой. Для крестьянского социума
создание благополучной семьи являлось задачей первостепенной
важности. Только сплоченная, крепкая семья могла выполнить свою
репродуктивную функцию (Громыко 1989:10; Адоньева 2009:33). Осо­
бенности ландшафта, климата, локальные хозяйственные условия
сильнейшим образом влияли на весь уклад жизни. Неразвитость
производства, использование самых простых орудий труда обусло­
вили опору на традиционный опыт, его межпоколенную трансмиссию
и преемственность. Все это определяло ориентацию общественного
сознания на устоявшуюся в жизни многих поколений модель пове­
дения. Форма этого опыта в виде незыблемой традиции, неизмен­
ного обычая диктовала беспрекословность их соблюдения. Отсюда
крайний консерватизм всей земледельческой крестьянской культу­
ры, которая отвергала все, не прошедшее многовековую проверку
практикой (Милов 2001:31—32). Сюда надо добавить утвердившиеся
христианские нормы, в том числе и нравственные. Совокупность
указанных доминант определяла вектор, в соответствии с которым
69

Глава II

происходило воспитание, приобретался социальный и культурный
опыт, складывалась картина мира.
Наиболее важными, значимыми событиями в жизни любого че­
ловека являются рождение, обзаведение семьей и окончание ж и з­
ненного пути — смерть. «Трижды человек дивен бывает: родится,
женится и умирает» (Даль 1978: 435). Все эти события должны были
быть соотнесены со всей системой крестьянского мировидения, не­
разрывной частью которого являлись ритуалы. В традиционном об­
ществе указанные события вследствие их особой значимости были
отмечены наивысшей степенью ритуализации и, например, первое
из перечисленных событий сопровождалось целой системой обрядов,
связанных с рождением ребенка, его именаречением и крещением.
В общие косм оприродны е процессы были включены все явления
обыденной жизни, вся жизнь индивида. Укажем, что ритуал и обычай
являются крайними точками на шкале символических форм поведе­
ния. Ритуализация отношений вышла на первый план, символы при­
обрели роль социорегулирующих средств (Бернштам 2000а: 8, 240).
«Мужское» и «женское» понималось не только как физиологическая
дифференциация полов, но и как действие высших сил. А. К. Байбурин
подчеркивает, что высшей степенью ритуализации являются обряды,
от выполнения которых зависела жизнь и благополучие коллекти­
ва, а низш ей — обычаи, которые регламентировали повседневную
жизнь. Отступления от обычаев могли сказаться на нарушителе, но,
как правило, не затрагивали благополучия всего коллектива. Между
ритуалом и обычаем располагались переходные формы поведения,
различавшиеся степенью ритуализации (Байбурин 1993: 18).
При процессах социализации происходит активное усвоение со­
циокультурного опыта (социальных норм, ценностей, образцов по­
ведения, обычаев, традиций, верований). Процессы социализации
протекали непрерывно, многообразно, все социализирующие дей­
ствия естественным, органичным образом были включены в повсед­
невную жизнь. Причем в этих процессах важнейшее место занимали
гендерные отношения. Отметим, что в крестьянской культуре био­
логическому, социальному и символическому аспектам отводилась
в равной степени значительная роль, на их упиверсальном единстве
основывалось функционирование крестьянского социума (Бернштам
2000а: 8,240). Приобщение девочки к миру, восприятие ею культуры
во всех аспектах являлось весьма длительным процессом и происхо­
дило в многообразных формах: посредством игр, сказок, ритуалов,
трудового воспитания, общения со сверстницами, постижения кре­
стьянских обычаев, ценностей, религиозных и моральных норм. На
70

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

таком пути происходило формирование самосознания, восприятие
принятых в обществе поведенческих ролей, глубокой внутренней
потребности иметь семью, детей, свое хозяйство.
Термин «возраст» не является однозначно определенным. Кроме
хронологического возраста, выражаемого числом временных единиц
(дней, лет и т. п.), существует еще условный возраст. Хронологический
возраст определяется датировкой, условный возраст связан с процес­
сом периодизации, которая предполагает выбор не только хронологи­
ческих единиц измерения, но и самой системы отсчета и принципов
ее расчленения (Кон 1981а: 98; 1978: 76—78). Согласно И. С. Кону (Кои
1981г: 10), для получения представления о жизненном цикле и его
этапах следует выделить группу вопросов: возрастные категории
в языке; принципы выделения этапов жизненного цикла и возраст­
ных степеней; символические границы возрастной периодизации;
хронологическая продолжительность каждого этапа жизненного
цикла. Начнем с категорий детства в языке. Дети в раннем возра­
сте имели внеполовые названия, характеризующие их физический
рост и соответствующее ему поведение: кувяка — издающий звук,
плач; слюдяник — пускающий слюни; пополза —не умеющий ходить;
собирательные названия — детина, ребетня и др. Новорожденные
имели внеполовые названия, указывающие на неоформленность их
статуса («дитя», «мелочь», «ребетня») (Бернштам 1988: 25), «отродье»
(Ростовский уезд Ярославской губернии) (Титов 1888:12). Подробнее
о возрастных категориях детства в языке, их этимологии и семантике
можно найти в упомянутой монографии Т. А. Бернштам (Бернштам
1988:25—26). Перейдем к принципам выделения жизненного цикла
и возрастных степеней. И. С. Кон берет за основу такого выделения
стадии физического развития, хронологический возраст, специфи­
чески возрастные формы деятельности, групповой принадлежно­
сти, приписываемые разным возрастам социально-психологические
свойства (Кон 1981г: 10).
Согласно Г. С. Виноградову, в «истории» каждого детского поко­
ления присутствует триединый процесс. Быт детей до 7 лет содержит
все признаки «первоначальной простоты»: в нем много неустойчи­
вого, бесформенного, много подражательности и т. д. Период от 7
до 12—13 лет характеризуется самобытностью, яркостью. И третий
период —до начала совершеннолетия, когда у мальчика или девочки
появляется «слишком много здравого смысла и слишком мало силы
воображения» (Виноградов 2009: 670—671). Таким образом, возраст­
ную рамку для девочки с некоторой долей условности установим
в 15 лет, поскольку девушка 16—17 лет уже считалась невестой. Этот
71

Глава II

временной промежуток можно разделить на несколько периодов:
до 3—4 лет, следующий до 7—8 лет, далее подростковый период
с 7—8 до 15 лет. В каждом из этих периодов прослеживаются свои
тенденции социализации, происходит постепенное формирование
девичьей культуры, представляющей собой многообразие девичьих
практик, которые в будущем воплощались в женщине-матери и хо­
зяйке. По народной традиции границы перехода в иную био- и социовозрастную ступень маркировали ритуальные действия и перемену
в социальном статусе. Имеются в виду изменения половозрастного
названия, внешнего облика, одежды, имени, поведения, семейных,
общественно-трудовых и религиозно-обрядовых функций, т. е. си­
стема возрастного символизма (Бернштам 1988: 53).
В различных социоэтнических традициях наличие половозраст­
ных и семейных ролей универсально. П оявляется потребность
в идеальном образце мужа, отца, жены, матери и других, что требует
символических форм выражения. Рождение ребенка являлось нор­
мативным критерием социальной зрелости родителей, менялся их
статус, жена переставала быть молодухой, менялись ее костюм и род
занятий. Мать получала магические знания, связанные с уходом за
детьми, их лечением, она посвящалась в новое для себя сообщество
женщин-матерей (Адоньева 1998: 26—27). Социализирующие дейст­
вия начинались сразу после рождения ребенка, при этом первыми
шагами являлись обряды, символизировавшие границу возрастной
периодизации. Появление новорожденного на свет было физиологи­
ческим процессом, ребенок еще не был вовлечен в культуру, в соци­
альном плане следовало «создать» человека, и эту функцию выполнял
ритуал. Здесь приобретает актуализацию оппозиция свой — чужой,
занимавшая столь важное место в крестьянском сознании. Посред­
ством ритуала происходило символическое перемещение младенца
из пограничной области «иного мира» в наш земной мир. Действия
повитухи были направлены на «доделывание» младенца в первые
часы после его рождения (Байбурин 1993: 175). Когда ребенок в пер­
вый раз вставал на ноги и начинал их переставлять, то пространство
пола между его ногами перерубали топором или ножом, символизи­
руя обрезание пут, которыми были связаны ноги ребенка (Тульская
губерния) (Успенский 1895: 84), в годовом возрасте исполняли обряд
подпоясывания, для этого крестная ставила ребенка к печному столбу
и говорила: «Будь здоров и толстый, как печной столб» (Клинский
уезд Московской губернии) (Степанов 1906: 231). Ребенок с детст­
ва постигал гендерные стереотипы. Различные стороны гендерных
аспектов при социализации детей в русских крестьянских семьях
72

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

подробно приведены в работе Н. Л. Пушкаревой (Пушкарева 20036:
4— 27). Половая дифференциация в латентной форме присутствовала
в самом начале жизненного цикла в ритуале обрезания пуповины.
У девочки «обрезается пуповина ножом на гребне, чтобы девочка
хорошо пряла, или же ножом на гребешке, чтобы у девушки коса боль­
шая была» (РКЖБН 2.1: 157, 222), «у мальчика перерезают пуповину
на топоре» (Зеленин 1991: 321). Ребенок до определенного возраста
считался как бы бесполым существом (Байбурин 1993: 59). Имелись
определенные сроки, когда существовавшим «природным» призна­
кам пола придавался качественно новый статус «культурных» при­
знаков. Наделению девочки признаками пола был посвящен специ­
альный ритуал, происходивший в возрасте 2—3 лет и заключавшийся
в следующем: девочку сажали рядом с предметом, символизирующим
сферу жизнедеятельности женщины (чесальный гребень, прялка,
веретено и др.), заплетали косу, переодевали в женскую одежду (Бай­
бурин 1991:257—258). Коса имела большое символическое значение.
Первое заплетение косы девочки означало переход в новую возраст­
ную категорию (Усачева 1999: 615). Таким образом, установление
половой идентичности происходило не только согласно физиологиче­
ским признакам, но и фиксировалось ритуалами. Этап младенчества
и детства в XIX —начале XX в. регионально варьировался в пределах
5— 7 лет (Бернштам 1988: 25).
Ранний детский возраст. Рождение ребенка и период детства
являются первыми шагами в воспроизводстве социума и трансмис­
сии его опыта. С позиций нашего современного общества детство, его
мир и быт имеют самостоятельную ценность, это не просто переход
во взрослое состояние. К Б. Малиновскому восходит понятие куль­
турного императива — негласной нормы, безусловного требования,
определяемого той культурой и обществом, в которой человек родил­
ся и вырос (Адоньева 2009: 11). Культурный императив традицион­
ного крестьянского общества в отношении оценки детства, детского
возраста существенно отличался от современного понимания. До
подросткового возраста ребенок считался безгрешным, неразумным
и период его жизни с этого возраста связывался с приобретением
разума (Бернштам 2000а: 114—115,120).
Вхождение в социовозрастную грунпу было обусловлено не только
биологическим возрастом, но также определялось правилами, поло­
жениями, нормами, установлением вертикальных и горизонтальных
отношений с другими членами социума и семьи. Но создание кар­
тины мира, ценностных ориентаций и поведенческих стереотипов
было не результатом свободного внутреннего движения, а запла73

Глава II

нированной социумом процедурой (Адоньева 1998: 27). В первые
годы жизни ребенка, до 3—4 лет, отношения в семье для него были
главным образом вертикальными: мать, бабушка, старшие сестры, все
остальные старшие члены семьи. В первую очередь матери, бабушке
и сестре-няньке отводились главные социализирующие функции, че­
рез них начиналась реализации подготовки ребенка к усвоению уста­
новленной жизненной стратегии, принятой поведенческой модели.
Женские и мужские роли в этом отношении различались, находила
свое проявление оппозиция «мужское—женское». У женщин п ре­
обладающими были функции заботы и ухода, тогда как мужчины я в­
лялись «дисциплинаторами» и носителями авторитета (Кон 1981г: 8).
Социализирующая роль матери сильно зависела от пола ребенка.
В первые годы жизни дети обоего пола находились главным образом
под опекой матери, что было обусловлено в первую очередь биоло­
гическими факторами. Для мальчиков ближе к подростковому воз­
расту усиливалась социализирующая роль отца. Значимость матери
в социализации девочки сохранялась до самого ее совершеннолетия,
хотя здесь имели место различные вариации, связанные с возрастом
девочки, а также с другими ф акторами. Ж есткие причинно-след­
ственные связи, крайне узкий диапазон альтернатив крестьянской
жизни вели к тому, что воспитание ребенка согласно «завету предков»
программировало всю его будущую жизнь.
Обычными принадлеж ностями туалета новорожденного были
пеленки — длинный прямоугольный кусок полотна или холста, сви­
вальник — длинная узкая ситцевая или полотняная лента, наголов­
ник — кусок мягкого полотна или просто платок, который клался
под его голову, сорочка и одеяльце. Ребенка заворачивали в пеленки
и обвязывали свивальником (Балов 1890: 94).
До года ребенку не стригли волос (АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 16. Л. 10;
Байбурин 1993: 59). В год совершался обряд «пострига», «застрижки».
Постригали его обычно родители или крестные. На обряд постриже­
ния кроме крестных родителей приглашали также ближайших родст­
венников, знакомых (АРГО. Р. 9. On. 1. Д. 16. Л. 8; Мухина 2012а: 229).
Распространенными, вплоть до нашего времени, являлись пред­
ставления о том, что крестьянские дети были здоровы и выноош вы.
В этом отношении их противопоставляли городским детям: то, что
для последних означало бы верную смерть, с деревенских сходило
«как с гуся вода». Это было действительно так, но нужно учитывать
цену такой выносливости. Для того чтобы один крестьянский ребенок
мог вырасти и окрепнуть для борьбы с суровой жизненной школой,
сколько приходилось похоронить его братьев и сестер?! С самого
74

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

рож д ен и я вм есто м ягко й и чистой одеж ды , как того требовал о неж ­
ное тело р еб ен ка, и сп о льзо вал о сь р а зн о е тр яп ье (И -ва 1884: 74—75).
«В д е р е в н е к а ж д а я ч ел о в е ч е ск а я особь с к о л ы б ел и п р е д о с т а в л е н а
сам ой себе и находится, пока н е окрепнет, в безусловной власти есте­
ственного отбора» (М акаренко 18976: 232). Д вух-трехнедельном у м л а­
д ен ц у д авал и соску из коровьего соска, которую п р и в язы в ал и к ко ­
ровьем у рожку, туда н ал и в ал и м олока или д авал и соску и з черн ого
хлеба, переходивш ую изо рта взрослы х в рот м ал ы ш ей и р а зн о с и в ­
шую сиф илис. Соска, которой по необходим ости и без необходим ости
п осто ян н о заты кал и рот ребенку, яв л ял ась уб и й ствен н ы м ф актором
в его ж и зн и . К тако й соске легко при ставал о м олоко и кисло. Д ерж ать
в ч и стоте ее бы ло весьм а затр у дн и тел ьн о . «Зачастую п р и н о си т м ать
п олеч и ть м л ад ен ц а от рвоты и поноса, а п р и ч и н а, отчего у него эта
б о л езн ь , у м л а д е н ц а же во р ту и л еж и т — это соска; на н е й сто л ь­
ко п рели, скисш его и засохш его м олока, та к худо от нее пахнет, что
и больш ого стош нит, а н е то что м ладен ц а» (Абрам ов 18886: 20—21).
О бы чно в кр естьян ски х сем ьях о т к а зы в а л и с ь и сп о л ьзо в ать вм есто
соски п у зы р ек с р е зи н о в ы м н ак о н еч н и к о м (Косогоров 1906: 73; Но­
виков 1899:217). О днако во второй половин е XIX в. постеп ен н о стали
пользоваться стеклянны м и буты лочкам и с рези н овой соской (Зеленин
1991:329).
К о н сер в ати зм ж ен щ и н о п р е д е л ял с я ещ е и тем , ч то с р о ж д е н и ­
ем р е б е н к а м а т ь в х о д и л а в со о б щ еств о ж е н щ и н -м а т е р е й , в к о т о ­
ром и м ел и сь свои п р ав и л а, о тн о ш ен и я, и каж ды й ч лен сообщ ества
долж ен бы л их п р и дер ж и ваться, это касалось такж е ухода за д етьм и
и их в о с п и т а н и я . К о р м я щ ая ж е н щ и н а н е п о л у ч ала п о л н о ц е н н о г о
п и тан и я , что сказы вал о сь на здо р о вье ребен ка. Больш инство д етей
п и та л о с ь п и щ е й , которую с т р у д о м п е р е н о с и л и д ет с к и е ж елудки.
Н евозм ож н о бы ло тр еб о вать лучш ей пи щ и для д етей , когда в семье
не хватало п и щ и вообщ е, и не только в крестьян ской среде. Вот уж а­
саю щ ий п р и м ер . В голодны й год предп о сл едн его д еся ти л ети я XIX в.
бед н ей ш ая часть н аселения А страхани вы ры ла и съела испорченную
рыбу, облитую кер о си н о м (М акаренко 18976: 232).
Еще о д н а к р е с т ь я н с к а я т р а д и ц и я к а с а л а с ь к о р м л е н и я грудью ,
котор о е продолж алось до полутора-двух л ет три поста: два велики х
и один успен ски й , или д в а успенских и один вел и ки й . По п о верьям ,
если р ебенка корм и ть грудью дольш е трех постов, у него будет дурной
глаз. По други м п о вер ьям считалось, что у в ел и ч ен и е л ак тац и о н н о го
п ер и о д а, н а л и ч и е грудного м олока п р ед о х р ан яет ж ен щ и н у от новой
б ер ем ен н о сти . П оэтом у р еб ен к а н ер ед ко к о р м и л и грудью до двух­
трех л ет (РКЖБН 5.2: 363; 5.4: 213; 6: 367; Бы т... 1993: 265; Успенский
75

Глава II

1895:82—83; Щепанская 19996:169; Зеленин 1991:329). Крестьянские
женщины были убеждены, что материнского молока недостаточно
для ребенка, поэтому ему давали и коровье молоко. Когда перестава­
ли кормить грудью, выбор пищи для ребенка очень часто не соответ­
ствовал его возрасту. Согласно традиционным взглядам, его усиленно
кормили, «чтобы не заголодал», он ел и пил за общим столом, что
и взрослые: щи, черный хлеб, картофель, кашу, чай, квас; в молоко
в рожке, который редко мыли, «для сытости» добавляли жвачку или
кашу, молоко и баранки считали за баловство и роскошь. Лишь в за­
житочных семьях для ребенка варили манную или пшенную кашу,
до трехлетнего возраста сюда добавляли моченые в молоке крен­
дели (см.: РКЖБН 3: 319, 435; 5.2: 363; 5.4: 213; 6: 367; Быт... 1993:
266; Успенский 1895: 82—83; Шингарев 2010: 97). При таком несоот­
ветствии пищи возрасту и часто присутствовавшем в крестьянском
быту нерегулярном кормлении у детей в первые же месяцы жизни
развивались желудочно-кишечные болезни, переходившие в хрони­
ческие. Матери и бабушки всему этому давали объяснения, весьма
далекие от действительности: ребенка «подхватил замай» или «выхлец» и т. п. (Череповецкий уезд Новгородской губернии) (Герасимов
1898а: 182—183). Если мать была здорова, у нее было достаточно мо­
лока, то при малейшем крике ребенка, как бы часто он ни кричал, она
обязательно прикладывала его к груди, а если работа не позволяла
этого, затыкала ему рот отвратительною кислою соской. В результате
у здоровых матерей постоянно происходило перекармливание детей
со всеми его грустными явлениями. Ребенок отказывался от груди,
и если он к этому времени достиг уже по крайней мере трехмесяч­
ного возраста и с грехом пополам начинал держать голову, — отказ
от груди принимался за признак того, что ребенка можно кормить
и взрослой пищей. У такого ребенка можно было встретить в руках
и во рту все те же незатейливые яства, какими питается вся семья
его; летом ему дадут и незрелых плодов, и овощей. Искусственное
вскармливание для ребенка было хуже абсолютного голода, так как
его желудок не извлекал почти ничего из даваемой пищи, а только
заполнялся, что и заглушало чувство голода. Удивляться надо было
не тому, что умирали многие, а тому, что от такого вскармливания
умирали не все (Абрамов 1888а: 9—11).
На острые желудочно-кишечные болезни, особенно кровавые по­
носы, приходилась большая часть смертей крестьянских детей. Часто
дети ели немытые и незрелые плоды, пили сырую, порой зараженную
бактериями воду. К этому добавим, что в деревне находили благодат­
ную почву многочисленные болезни, принимавшие эпидемический
76

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

характер. Чаще всего дети болели скарлатиной, корью, коклюшем,
дифтерией (см.: РГИА. Ф. 1263. On. 1. Д. 4594. Л. 6; Д. 4720. Л. 4; Д. 4858.
Л. 6; И-ва 1884: 74—75; Милов 2001: 413). В губернских ведомостях
часто публиковали сообщения об эпидемических заболеваниях детей
и их смерти (см., например: КГВ. 1895. № 268).
При болезни живота у грудных детей «обмывают водой печать,
которою печатают просфоры, и эту воду дают пить ребенку» (Гераси­
мов 1898а: 177). Все разумные советы со стороны наталкивались на
стену недоверия и консерватизма. Заболевшего ребенка, если было
не очень далеко и не в страдную пору, везли к врачу или к фельдшеру.
Когда врач говорил, что не надо бы ребенку давать огурцов —давали
при первом плаче, а матери не есть сырой пищи — этому не верили,
да и другой пищи не было. Поэтому медицинская помощь ограни­
чивалась лишь каплями опиума. Если ребенку становилось хуже,
везли к «баушке-знахарке», лечение у которой нередко считалось
в глазах крестьян более значимым и более полезным. Обычно она
говорила, что эта болезнь «с глазу», «с порчи». Для лечения боль­
ных детей знахари использовали определенные предметы, которым
придавалось магическое значение (Добрынкин 1875: 108; Баранова
2006:69). Затем начиналась «младенческая», т. е. судороги, и ребенок
умирал. Священники, по-своему выступая против такого невежества
и неопытности знахарей, «баушек», считали, что большую пользу
могут оказать молитвы. (ЯЕВ. 1865. № 18:149). А. Новиков писал, что
крестьянин не потому был здоров, что воспитывался, едя что попало
и бегая зимой босиком, а несмотря на такое воспитание, был здоров
(.Новиков 1899: 12,217).
Россия занимала между европейскими государствами первое
место по смертности детей (Янсон 1878: 233). Систематические об­
следования, проводившиеся в России в конце 60-х — начале 80-х гг.
XIX в., показывают, что из числа родившихся детей более 40 % уми­
рали в раннем возрасте, не дожив до пяти лет, а в отдельных губер­
ниях эти показатели достигали 50—60 % (Смертность младенцев...
1889: 4 —8). Более всего гибли дети грудного возраста; в среднем
по стране смертность детей до одного года достигала 27 % к числу
родившихся, а в 24 великорусских губерниях —более 30 % (Там же).
По данны м более поздних обследований (1887—1896), удельный
вес умерших детей в раннем возрасте повысился в среднем с 42 до
43,2 %, а в 15 из 24 великорусских губерний он превысил 50 % (Соко­
лов, Гребенщиков 1901: 21,24). Такие цифры были характерны и для
других российских регионов, где проживали русские крестьяне, на­
пример Сибири, несмотря на относительную зажиточность сибир­
77

Глава II

ских крестьян (Зверев 1985а: 83, 86). По данным Первой всеобщей
переписи населения Российской империи (1897 г.), примерно 20 %
новорожденных детей не доживали до одного года. Высокий уровень
детской смертности сохранялся и в начале XX в. (Смертность мла­
денцев... 1914: III—IV; Севастьянова 2005:141). Причинами высокой
смертности детей в русской деревне являлись прежде всего отсут­
ствие эффективных средств борьбы с родовыми травмами, серьез­
ными заболеваниями младенцев и незнание правил гигиены. Лишь
высокая рождаемость позволяла сохранять сравнительно высокий
прирост населения. Шел «естественный отбор» детей: выживали
из них только наиболее крепкие и выносливые. Смерть ребенка не
воспринималась в крестьянской среде как трагедия. «Вот еще, что
выдумали! Да если бы дети не мерли, что бы с ними и делать, и так
самим есть нечего, скоро и избы новой негде будет поставить!» Этот
беспощадный вывод житейского реализма, это суровое заключение
полуголодной крестьянки могли иметь место только в некультурной
среде безземельной деревни, очерствившей душу и озлобившей ум
вечной погоней за куском хлеба. Тут усиленная смертность детей не
являлась нежелательным явлением, не признавалась за «народное
бедствие», не требовала борьбы. Смерть —желанная избавительница
от лишнего рта для родителей, от бесконечной безысходной нужды
(Шингарев 2010:139).
Особенно высокая смертность была в губерниях Центрального
промышленного района и примыкавших к ней Московской, Влади­
мирской, Вологодской, Тверской, Санкт-Петербургской, Ярославской,
Костромской, Олонецкой, Нижегородской губерниях. Вклад этих гу­
берний за 1867—1881 гг. составлял до 40 % от умерших до одного года
младенцев по отношению к числу родившихся. После возраста одного
года смертность значительно снижалась (Смертность младенцев...
1889:4,9—12). С. Рамер утверждает, что в России детская смертность
была самой высокой в Европе (Ramer 1976:218). Заметим, что высокая
детская смертность в то время была уделом не только России, в Сло­
вакии в течение всего XIX в. половина детей умирала в самом раннем
возрасте, чрезвычайно высокой детская смертность была в Болгарии
(Рождение ребенка... 1997: 24,101). Этот бич не обходил и Западную
Европу. По данным статистического комитета, смертность младенцев
до одного года в Европейской России составила 27 % по отношению
к родившимся (1867—1881), в Саксонии — 27 % (1865—1870), в Бава­
рии — 30 % (1866—1883), в Вюртемберге — 31 % (1871—1881), в Баде­
не — 26 % (1866—1883), в Австрии (Цислейтания) — 25 % (1866—1883)
(Смертность младенцев... 1889:3).
78

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Процессы рождаемость—смертность не являлись независимыми,
между ними существовала положительная обратная связь. С ростом
рождаемости увеличивалась смертность, при низкой рождаемости
смертность понижалась. Причины такого положения следует искать
в особенностях жизни русского крестьянина. При высокой рождае­
мости младшим детям уделялось меньше внимания и заботы, да для
этого и возможностей имелось очень немного, особенно в страдную
пору. В крестьянской среде желательность и ценность детей опреде­
лялись экономическими факторами. Вследствие непрочности эконо­
мического положения крестьяне опасались рождения лишних детей.
Лишними обычно считали девочек, так как в будущем они покидали
дом и уносили часть достатка. Рождение девочек иногда воспринима­
ли как настоящее несчастье (Иваницкий 1890: 55; Кабакова 1999а: 33).
Для одних женщин дети представляли радость и надежду на буду­
щее, для других, особенно при крайней нужде, в семье, обремененной
многочисленными детьми, — обузу. Если заболевший ребенок был
мал и от него нескоро предвиделась польза для хозяйства, в таких
семьях нередко ему желали смерти. О тнош ение к детям являлось
избирательным, к стабому и болезненному ребенку не так часто мать
была привязана, он был для нее настоящим мучением, так как тре­
бовал много ухода. Она могла ему посвятить лишь короткое время.
Было общее недовольство его беспрерывным криком, не дающим
покоя ночью всей семье, утомленной дневны м трудом. Мать и все
остальные члены семьи открыто выражали желание, чтобы ребенок
поскорее умер и развязал руки (И-ва 1884: 74—76). Отметим следую­
щий факт. Имеется информация, что в первый год жизни на 100 ро­
дившихся детей у русских умирало 36, у мордвы — 24, у татар — 12.
Экономические условия всех трех групп населения были одинако­
вы, но русские матери с первых дней жизни совали ребенку соску
и прикармливали кашей, что вело к острым желудочно-кишечным
расстройствам. Татарки, согласно предписаниям Корана, кормили
детей исключительно грудью. Мордовки прикармливали кашей, но
редко прибегали к соске (Кузнецкий уезд Саратовской губернии).
К примеру, в Карагайском приходе Пермской губернии на первом
году умирало почти 2/3 родившихся, подавляющее большинство при­
ходилось на русских (Абрамов 1888а: 9—11).
Даже грудного ребенка часто оставляли на попечение детей
5—7 лет, которые должны были его кормить, пеленать, убаюкивать. Не­
редко такой ребенок лежал мокрый, в нечистотах, покрытый мухами.
Порой маленькая нянька съедала пищу, приготовленную для ребенка,
которого потом кормили чем попало. Забыв о ребенке, нянька убегала
79

Глава II

играть со сверстницами, и оставленный без присмотра ребенок мог
получить какое-нибудь увечье или даже в результате несчастного
случая погибнуть. Добровольными помощницами нянек становились
телята, вылизывая волосы на голове беспомощного младенца, собаки
и домашняя птица, которые лакомились оставшейся на губах ребенка
пищей. Для успокоения плачущего ребенка его запугивали рассказа­
ми про стариков, попов, которые будто бы ходят с сумой и собирают
детей, про волков с огненными глазами и т. п. (см.: РКЖБН 1: 70; 3:
319,435; 5.4: 214; 6: 367; Успенский 1895: 81,89).
Постоянно можно было слышать, что там -то ребенок утонул
в ушате, тут забодал его бык или через него проехала отцовская те­
лега, другой отморозил себе ногу, а девочка разрезала своей сестре
серпом щеку и т. п. Если ребенок уцелел, со временем он превращался
в крепкого парня или девушку с железным здоровьем. Но сколько их
гибло, не было деревни без жертв беспечности родителей: калеки,
слепые, глухие, увечные — и все они служили предметом грубых на­
смешек и даже презрения (Д. В. Григорович. Деревня) (Скабичевский
1899а: 12). Оставленные на попечение 8-летеней няньки или дрях­
лой старухи, нередко фактически одни, дети погибали из-за своей
беспомощности: их загрызали волки, они падали с крыши, тонули
(И-ва 1884: 75; КГВ. 1870. № 51; № 57; ЯГВ. 1880. № 25). Часто детей
кусали собаки, даже не бешеные, и порой загрызали детей до смерти.
Все это обычно проходило безнаказанно для владельцев этих собак
(Ярославская губерния) (Балов 19036:29). Нередко дети, оставленные
без присмотра, являлись причиной самой страшной крестьянской
беды - пожара (см.: ЯГВ. 1861. № 44; 1880. № 21; РКЖБН 2.2: 157;
5.2:46; Ганзен 19006:68).
Уходу за ребенком уделялось самое минимальное внимание. Ре­
бенок должен был переносить все, если переносил — будет жить, не
переносил — пусть умирает, слез бывало немного. Здесь проявляет­
ся своеобразие крестьянского понимания культурного императива,
когда дети не являются абсолютной, общечеловеческой ценностью.
В крестьянской традиции жизнь детей, в особенности младенцев,
представляла собой значительно меньшую ценность, чем жизнь взро­
слых людей (см.: РКЖБН 1:255; 3:302; 5.4:213,214; Нефедов 1877:59;
Адоньева 2009:12). Такое отношение к детям вытекало из религиозно­
этических черт крестьянского менталитета. Детей давал Бог, каждому
ребенку была уготована своя судьба, против которой не пойдешь.
Сюда примешивались экономические соображения, имевшие к тому
же гендерную направленность (Пушкарева 20036:6—7). Можно пред­
ставить непростую дилемму, возникавшую перед родителями, когда
80

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

каждые несколько лет рождался ребенок. Это был дар Божий, но он
требовал заботы и ухода, ложился бременем на семейную экономику,
которая и без того обычно находилась почти на минимальном уровне
потребления. Положение усугублялось, если рождались девочки, кото­
рым нужно было справлять приданое, что означало дополнительную
нагрузку на семейный бюджет.
Вот картинка из детского быта: «Маленький баловник надел гор­
шок на голову, да и не сдержал его маленькими ручонками: сорвался
горшок на пол и разбился. Бросилась мать за перегородку к печи,
нахлопала там сына досыта, и сама накричалась до слез:
— Где я теперь горшок-то возьму? В чем я кашу буду варить? Не
по соседям же за горшком-то ходить да выпрашивать: ведь и не даст
никто, да всяк и пристыдит тебя. Что ты, постреленок, разбойник
экой, наделал? Вот и глиняный горшок, и сколь дорог!
Долго кричала и еще дольше потом ворчала баба, грозясь на сына,
и взглядывала на деда —потатчика ребячьим шалостям и заступника
за внуков» (Максимов 1877:106).
В традиционной крестьянской семье уход за младенцем и обще­
ние с ребенком младшего возраста осуществляли женщины, чаще
всего мать или бабушка, в игровой форме. Первыми игрушками слу­
жили простые дешевые побрякушки, погремушки, тарахтушки, валек,
скалка, ухват, кошка, красные ленточки, привязанные в зыбке перед
глазами ребенка (см.: РКЖБН 2.2: 159, 162; 3: 435; Кабакова 1994:
34—36; Покровский 1997: 83). Игры с детьми до годовалого возраста
были просты и включали в себя подбрасывание, качание ребенка на
руке, приплясывание, подпрыгивание, притоптывание, все это про­
водилось с учетом уровня физического и психологического развития
ребенка. В этот период взрослые и «няньки» играли с детьми этого
возраста в простые прибаутки, потешки и пестушки (см.: Покровский
1997: 108—109; Слепцова 1995: 55). Во время говорения пестушки,
например:
«Ах, поет, поет соловушка!
Ах, поет, поет молоденький...
Потягунюшки, порастунюшки!
Роток-говорунюшки,
Руки-хватунюшки,
Ноги-ходунюшки...» —

потягивали ребенка за ручки, за ножки (Кичигин 2000: 264).
Но особенно были распространены колыбельные песни, часто
начинавшиеся со слов «баю, баюшки, баю...». Во время исполнения
81

Глава II

колыбельной песни малыша гладили по головке, прикасались пальца­
ми к его спинке, животу. Ребенок в игровой деятельности овладевал
необходимыми движениями и навыками и получал первые представ­
ления об окружающем мире (Морозов, Слепцова 2004: 71).
Игрушки выполняли не только собственно игровую и воспитатель­
ную функцию, они имели магическое значение, их клали как оберег
в люльку, чаще всего птичку, иногда мальчикам игрушечные модели
«мужских» предметов — лук со стрелами и т. д., девочкам — куклу.
Абстрактные игрушки (погремушки, трещотки и др.) несли магиче­
ские фупкции, они резким и сухим звуком отпугивали от ребенка злые
силы (Мельников 1999: 378).
Девочка от 3 —4 лет до подросткового возраста. Переход в сле­
дующую возрастную группу от 3—4 до 7—8 лет был маркирован опре­
деленными действиями, в некоторой степени носящими ритуальный
характер и имеющими гендерную окраску, что определяло некоторые
символические границы возрастной периодизации. К числу таких
действий относится изменение в одежде (см.: РКЖБН 1: 255; 3: 319,
435; 5.2: 363; 5.4: 213; Байбурин 1993: 59). Существовавшая в латент­
ной форме, теперь в явном виде проявлялась оппозиция «мужское—
женское». Причем она была динамичной, изменялась вместе с ростом
ребенка.
Половозрастная стратификация носила многоплановый харак­
тер, видное место здесь заним али ритуальные действия. Как ука­
зывает А. К. Байбурин, для наделения ребенка «культурными» при­
знаками пола проводился обряд посажения ребенка на объект или
рядом с объектом, символизирующим мужскую или женскую сферу
жизнедеятельности (для мальчиков —конь, топор, борона, различные
«мужские» инструменты, для девочки — веретено, прялка, чесальный
гребень, пряжа и др.). Детей переодевали в мужскую или женскую
одежду, «посвящали» девочку в пряхи. В конкретных локальных тра­
дициях, когда проводилось культурное признание половой принад­
лежности, имелись свои, часто весьма различающ иеся возрастные
особенности (Байбурин 1993: 59).
Труд был органичной и неотъем лем ой частью крестьянской
жизни, а тема труда нашла отражение в многочисленных послови­
цах и поговорках: «Без дела жить — только небо коптить», «Хочешь
есть калачи, так не сиди на печи», «Пролениться —хлеба лишиться»,
«Бог труд любит, а лень ненавидит», «Потрудись и Богу поможешь»
(см .'.Даль 19846: 11 —12; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 43. Л. 51). Приобщение
к трудовой деятельности являлось неспециализированной формой
социализации, входило в число важнейших институтов, носило ген82

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

дерно-возрастной характер. Ребенку внушался главный мотив тру­
довой деятельности — она давала средства к существованию, все это
подкреплялось представлением труда как религиозно-нравственного
долга. К тяжелому труду надо было постепенно готовить с первых
детских лет, и эта подготовка начиналась с самого раннего возра­
ста (Там же. Л. 57). Первым наставником в трудовых навыках чаще
всего была мать, реже бабушка и дедушка, старшие сестры и братья.
При этом основной была сила собственного примера. Отметим, что
к этому времени оставались лишь здоровые дети, так как все маломальски слабые уже умерли. Участие детей в трудовой деятельности
имело половозрастной характер. Девочек приобщ али к трудовым
навыкам, релевантным их будущей роли матери и хозяйки. Уход за
младшими детьми занимал важнейшее место в подготовке девочки
к выполнению ею в будущем репродуктивных функций. «Лишь только
ребенок начинает самостоятельно ходить, как нянька, ему принад­
лежащ ая, отнимается от него и уход за ним поручается старшему
ребенку, т. е. такому, который родился перед ним. Иногда нянька бы­
вает старше его лишь на год, много на два» (РКЖБН 1: 255). В деревне
уже трехлетний ребенок помогал матери чистить картофель, мести
пол, подавал ей нужную вещь, отыскивал отцовский кушак, собирал
в чашку рассыпанный по полу горох и участвовал в других домашних
работах (РКЖБН 6: 368; Глотова 2009: 219). С 4 лет дети уже помогали
в различных работах по дому, огороде. 5—6-летние девочки мыли
посуду и полы, нянчили младших братьев и сестер, носили воду и т. п.
(Энгельгардт 2010: 15).
Включение детей в трудовые отношения могло сопровождаться
символическими действиями. Девочку в 5—6 лет посвящ али в р а­
ботницы. За прялку сажали лет с 8, но наиболее способных начинали
учить с 4 —5 лет. Их также учили вязать чулки, расшивать и плести
концы для полотенец (Антонова 1995: 40; Новиков 1899: 12). Начало
приобщ ения к труду зависело от локальных и семейных особенно­
стей, и оно могло сдвигаться вверх на несколько лет. «Дети помогают
взрослым и работают с 6 лет. Девочки нянчат младших детей, маль­
чики выполняют легкую работу по дому, носят в поле завтрак» (Быт...
1993: 266), — сообщает один из корреспондентов Этнографического
бюро из Владимирской губернии. Как отмечает Д. К. Зеленин, на ше­
стом году «девочку уже называют нянька и на нее возлагается забота
о зыбочном ребенке, который еще и не умеет ходить; девочка в 6—7 лет
обычно пасет телят, овец, гусей, учится прясть и ткать и помогает
матери по хозяйству» (Зеленин 1991: 330). Итак, верхняя возрастная
граница начала приобщения к труду была в пределах 6—7 лет (см.:
83

Глава II

РКЖБН 2.1: 481; 3: 435; 5.2: 364; Быт... 1993: 266; Федоров 1994: 20;
Семеново-Тян-Шанская 2010:56; Энгельгардт 2010: 15; Крюкова 1994:
126). Таким образом, детские обязанности заключались в присмотре
за младш ими детьми, в помощи в выполнении наиболее легких работ
по хозяйству (пастьба птицы и скотины, обвязка снопов, прополка,
полоскание белья, принос взрослым на поле еды и питья, носка воды
и дров, мытье полов, посуды и др.), обучении прясть и ткать. О тме­
тим, что все эти работы соответствовали физическому развитию ре­
бенка, были ему по силам.
Крестьянская эконом ика с ее низкой продуктивностью носила
весьма рискованный характер, всецело зависела от погодных условий.
В неурожайные годы, когда своего хлеба до нового урожая не хватало
и не на что было хлеб купить, семья была вы нуж дена побираться.
Это называлось ходить в «кусочки», туда посылали детей и стариков.
Благодаря этой взаим опомощ и никто с голоду не умирал, если даже
свой хлеб заканчивался, скажем, еще в октябре. Роль детей была здесь
довольно сущ ественной, они пом огали семье вы ж ить в голодные
годы (Энгельгардт 2010: 21, 23). Здесь мы сталкиваемся с еще одной
неспециализированной формой социализации, когда дети не просто
помогали взрослы м в тех или иных работах. О тм еченная д еятель­
ность детей для семьи имела ж изненно важное значение. Добывание
средств к сущ ествованию , что при норм альны х условиях являлось
прерогативой взрослых членов семьи, в экстремальных стучаях в ука­
занном отнош ении становилось и детской заботой, при этом участие
детей могло быть таким же значим ы м , как и взрослых.
В формировании внутреннего мира ребенка огромную роль игра­
ли сказки и поверья, которые обычно рассказывали старш ие в д ли н­
ные зим ние вечера. Через сказку происходила регуляция связей, п е­
редача опыта от старшего поколения к младшему, сказка выполняла
функции морально-поведенческого значения (Бернштам 20006: 31).
В сказке создавалась своего рода модель м ироздания. Воссоздание
обыденного и хорош о знаком ого ребенку м ира в сказке, нап олн е­
ние ее невероятны м и событиями, необы кновенны м и деяниям и не
только р азви вал и воображ ение и ф антазию , ум ен и е вы ходить за
пределы реально сущ ествую щ его, но и способствовали развитию
навыков свободно мыслить, заглядывать дальш е конкретного ф ак­
та, сопоставлять причины и следствия. Сказки помогали развитию
нравственны х начал, различению добра и зла, приобщ али к таким
качествам, как милосердие, сострадание, чуткость, любовь, красота,
справедливость, честь, достоинство. Надо отм етить, что сказки не
только рассказывали, но и читали из книг, их с удовольствием слушали
84

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

и дети, и взрослы е (см.: РКЖБН 2.1:196; 3 :319; 5.1: 340—351,497—502;
5.2: 86, 2 4 8 - 2 5 3 ; 5.3: 3 8 3 - 3 8 4 ; 5.4: 170, 29, 3 0 8 - 3 1 7 ,4 0 3 - 4 0 4 ) .
П оведение р ебен ка во м ногом бы ло н ер егл ам ен ти р о ван н ы м , п о ­
скольку не р асц ен и валось как соци альн о зн ач и м ое. 4 —5-летн и е д ети
в зн а ч и т е л ь н о й с теп ен и бы ли а в т о н о м н ы м и , н ер ед к о обходили сь
б ез в ся ко й н я н ь к и , р е зв и л и с ь в луж ах, р еке, ко п ал и сь в н а в о зн ы х
кучах. А вто н о м и я д ет е й в р ан н ем возр асте в целом согласовы валась
с к р есть я н ск и м и ж и зн е н н ы м и у стан о в кам и . Т акая ав т о н о м и я с п о ­
собствовала р а зв и т и ю сам о сто ятель н о сти , в о вл еч ен н о сти с сам ого
ран н его во зр аста в р еал и и крестьян ской ж и зн и , л ет до 8 на ребен ка
обращ алось н ем н о го в н и м ан и я . И ногда даж е отец забы вал, как зовут
его д етей. Дети бы ли предоставлены сам им себе, гуляли, когда хотели
и где хотели, д елали, что им взд у м ается. О ни всем у учились, и хо р о ­
ш ему, и плохом у, на п р и м ер е ро д и тел ей , окруж аю щ их, сверстн иков,
во всем под раж али, п р и учались ругаться, ви д ели всяки е б езоб рази я.
С сам ого р ан н его во зр аста од н и м из главны х восп и тателей к р е ­
стьянских д ет е й бы ла улица (Х арлам ов 1880: 84). В возрасте 3 —4 лет
н ачиналось вы стр аи ван и е го р и зо н тал ьн ы х отн ош ен и й , когда в о зн и ­
кали уличны е половозрастны е, соседские и другие сообщ ества детей,
вклю чался м ех ан и зм другого, п о м и м о сем ьи, важ н ей ш его института
соци али зации — общ ества сверстников, в котором имели место и н д и ­
ви д уал ьн о -и зб и р ател ьн ы е отнош ения. Эти сообщ ества представляли
специ ф и чески -возрастн ы е, н еи нсти туц иализи рован ны е ф орм ы груп­
повой при надлеж ности , что являлось одним из элем ентов вы делени я
этапов ж и зн ен н о го ци кла (Кон 1981г: 10). По словам известного этн о­
граф а И. Я. Н еклепаева, «с 3—4 лет д ети уже образую т свои м ален ьки е
ко м п ан и и из сверстн иков обоего пола и ведут соверш ен но сам остоя­
тельную ж и зн ь, в которую старш ие о б ы кн о вен н о не вм еш и ваю тся»
(цит. по: Виноградов 2009: 670).
Ф орм ой со ц и ал и за ц и и бы ли и д етски е игры . В игре у см атр и в а­
ют и с то ч н и к культуры , где п р о я в л я е тс я сущ ность ч ел о век а. В игре
отраж аю тся важ н ей ш и е ви д ы ч ел о в еч еск о й д ея тел ьн о сти . По м н е ­
нию Й. Х ейзи нги и Э. Ф инка, с игрой связан о прои схож ден и е куль­
туры , она в о зн и к л а в ф о р м е игры (Х ейзинга 1997; Ф инк 1988). Можно
п р и н и м а т ь или не п р и н и м а т ь эти взгляды , но и гра о х ваты вает всю
человеческую ж и знь, сущ ественны м об р азо м о п ред ел яя бы тие ч ел о ­
века. В зн ач и тел ьн о больш ей степ ен и сказан н о е относится к д етской
ж и зни. Д етские игры являю тся важ н ей ш и м вид ом ком м ун икативн ы х
прак ти к, средством п р и о б щ ен и я к м иру, с их пом ощ ью ф орм ируется
лич н о сть ребен ка, они п редставляю т одну из стуненек, п осредством
к о то р ы х п р о и с х о д и т в х о ж д е н и е в со ц и у м . Хотя и гр о в о е д ей с т в и е
85

Глава II

совершается в условной форме, оно в дальнейшем может послужить
в качестве модели практического поведения. Для процессов соци­
ализации детские игры имеют не меньшее значение, чем трудовое
воспитание. Как отмечал известный этнограф А. Балов, играм при­
надлежит не последняя роль «в детском воспитании не только ф и­
зическом, но и в духовном. Одни из них развивают силу, ловкость,
быстроту, меткость; другие приучают к сообразительности, вним а­
нию, умению держать себя на стороне; наконец, все игры заставляют
каждого участника в разной мере подчиняться воле всех и все они
более или менее проникнуты принципом справедливости, возмездия
по заслугам, а велико значение этого принципа в крестьянском обще­
стве, тоже как и во всяком другом» (Балов 1890:114). Бросается в глаза
гендерно-возрастной характер игр крестьянских детей. С возрастом
менялся вектор гендерной динамики. В раннем детстве он не имел
преимущественной ориентации по половому признаку (РКЖБН 2.2:
159-173).
До пяти лет мальчики и девочки играли в одни и те же игры,
но, начиная с этого возраста, дети вовлекались в групповые игры.
В играх, где требовались в первую очередь быстрота и ловкость,
«строгого разделен ия на игры м альчиков и девочек не было (за
исклю чением сравнительно небольш ого числа игр, требовавш их
значительной физической силы)» (см.: Слепцова 1995:62\Добрынкин
1875: 82 ). К таким играм относились «кошки-мышки», «гуси-лебе­
ди», догонялки, прятки, жмурки, горелки, лапта и др.
С пятилетнего же возраста появлялась половозрастная диф ф е­
ренциация в игровой деятельности, мальчики и девочки начинали
держаться дальше друг от друга и играть отдельно. «Девочки обыкно­
венно влекутся к играм мирным, тихим, не требующим очень боль­
шого напряжения сил и отличающимся хозяйственным и воспита­
тельным содержанием <...>; игры же мальчиков отличаются большею
подвижностью: беганье, прыганье, борьба, словом то, в чем должна
выразиться сила и ловкость...» — пишет А. Н. Соболев (Соболев 1915:
2). Весьма разнообразные игры со сверстниками являлись важным
инструментом в процессах социализации: «прятки», «лунки», «жмур­
ки», «камушки», «свистульки», «бабки» и т. д., подражательные игры
«в свадьбу», «в мужья и жены» и др. (см.: РКЖБН 2.1: 469—477; 2.2:
159-173; 5.2:46; 5 .4 :4 5 6 -4 5 7 ; Машкин 1862:112-116; Резанова 1901:
177—184; Мухина 2012а: 250—252). Под новый год устраивались своего
рода колядки, когда дети («баусники») ходили по домам, пели песни
(«славили») детей хозяев (Успенский 1899: 108—110). Большое рас­
пространение имели игры подражательного характера (Тихонов 1889:
86

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

1—2). Мальчики играли в лошадки, сеяли, веяли, молотили. В своих
подражательных играх девочки стряпали пироги, строили «шалаши»,
ходили друг к другу в гости, кормили детей, стирали. Описан случай
про женщину, которая в детстве ела глину, и это вошло у ней в та­
кую привычку, что мать приносила глину из огорода, иначе ее дочь
принималась колунать печь. Детские прозвища иногда сохранялись
до самой старости, вытесняя христианское имя: Мария и Клаша ста­
новились Пией и Маклашей, были прозвища Шарамага, Понамарица
и др. (Потанин 1899: 171 —175). В играх забавлялись с различными
животными —лягушкой, слепнем, «божьей коровкой», кошкой и др.
Нередко в играх имитировались стороны реальной жизни: дети рыли
землю, представляя вид настоящих грядок, которые обносили дере­
вянными палками, как настоящий огород; складывали из поленьев
и досок игрушечный жилой дом и другие постройки и т. д. В народе
считали, что если дети в играх лепили из грязи и глины хлебы, то
наступающий год должен быть благоприятным для урожая (Моро­
зов 1999а: 381). Отметим общую с мальчиками игру в свадьбу. Здесь
подражали всем обрядам, как на настоящей свадьбе. Выбирали не­
весту, имел место и плач невесты, приезд жениха, свадебный пир.
Затем «молодых» укладывали спать в шалаше (см.: РКЖБН 1: 255; 2.1:
469-47 3 ; 2.2:170; 3:435; 5.2: 363; 5.4: 7 0,486-487; 6: 367; Быт... 1993:
227; Семенова-Тян-Шанская 2010: 64; Нефедов 1877: 59).
В играх детей особое место занимала кукла, с использованием ко­
торой разыгрывались многие сцены семейного быта (см.: РКЖБН 7.2:
357; Покровский 1997:104; Дайн, Дайн 2008). Согласно И. А. Морозову,
у куклы имелся свой «второй семантический план», что выделяло
ее среди других детских игрушек — ее антропоморфизм, «очеловеченность» позволяли в условно-игровых формах заменять человека,
выступать в его функции, что придавало общению с ней магически-колдовской, мистический смысл. Далее он подчеркивает, что
кукла «оказывает существенное влияние на формирование личности
ребенка, в значительной степени детерминирует его ментальность
и поведенческие реакции, а также играет определяющую роль при
социализации и гендерной идентификации, освоении социальной
и природной среды и адаптации к ней в раннем детстве» (Морозов
2011:9,16).
Куклы часто изготовляли старш ие женщ ины (мать, бабушка),
эти игрушки могли переходить по наследству от матери к дочери, от
старшей сестры к младшей. Для девочки кукла являлась почти уни­
версальной игрушкой, с помощью которой моделировались в игре
различны е реальные жизненны е ситуации, в том числе имеющие
87

Глава II

эротическую маркировку. «Кукла — это нечто такое, на чем ребенок
изощряет свое творчество, и одна и та же кукла в его руках сегодня
маленький грудной ребенок, завтра — барыня, делающая визиты,
затем мальчик, едущий верхом кататься, или деревенская баба, иду­
щая в лес по грибы. Куклу ребенок одевает, кормит, укладывает спать,
наказывает и пр., вообще конкретизирует каждый раз на свой лад»
(Глаголь 1912:83). Кукла занимала центральное место в одной из са­
мых распространенных игр девочек —в игре в свадьбу, где имитиро­
валась и обрядовая сторона свадебного действия. Куклы изображали
молодых сунругов, которых укладывали вместе спать, или женщину
с грудным ребенком, которому напевали колыбельную песенку, и т. д.
(см.: РКЖБН 1: 255; 5.2: 362—363; Семенова-Тян-Шанская 2010: 63;
Балов 1890: 101—114; Покровский 1997; Морозов 1995: 21—26; 1998:
35—44; Зимина 2006а; Никишина 2008). Игрушке-кукле отводилась
большая роль в воспитании и обучении детей. С малых лет, играя
с куклой, дети познавали жизнь. А. Ф. Можаровский пишет, что куклаженщина у девочки выполняла все женские крестьянские работы:
пряла пряжу, ткала холсты, стряпала около печки и ходила в поле на
жнивье; кукла-мужчина ходила в лес и рубила дрова, ездила пахать
и косить, нередко бывала пьяна и била свою жену. Для куклы-невесты
девочка шила хорошее приданое (Можаровский 1882:17).
Широко была распространена лоскутная (тряпичная) кукла
(РКЖБН 7.2:357), которая в конце XIX в. утрачивала магическую роль
и становилась развлекательной игрушкой (Дайн, Дайн 2008: 20). На
территории России существовало большое количество видов тря­
пичных кукол. Такую куклу делала своему новорожденному ребенку
каждая мать. Куклы часто сохраняли до замужества, брали с собой
в приданое, а потом передавали по наследству своим детям. Делали
такие куклы и сами дети (Агаева 2009: 29—31). Девочки-подростки
изготовляли такие куклы себе, младшим сестренкам и братишкам.
За созданием кукол присматривали старшие женщины, наблюдая,
насколько умело и аккуратно девочка делает «куклу-закрутку», под­
бирает для нее одежду. По тому, как изготовлена игрушка, судили
о готовности девочки к обучению женскому ремеслу. Девочек, не про­
являвших старания в изготовлении кукол и в другой домашней ра­
боте, считали неумехами. Г. Л. Дайн и М. Б. Дайн отмечают, что кукла
рассматривалась как эталон рукоделия, часто на посиделки вместе
с прялкой девочки-подростки брали повозку с куклами. По куклам
судили о мастерстве и вкусе их владелицы (Дайн, Дайн 2008: 38—41).
Гендерные аспекты игр русских крестьянских детей более подробно
рассматриваются в работах Т. А. Зиминой (Зимина 20066; 2006в).
88

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

К оснем ся д етско го т в о р ч еств а. В о тн о ш ен и и к н ем у м ож н о ц е ­
л и ком согласиться со словам и известн о го н ем ец к ого п едагога, п р о ­
ф ессора М ю нхенского у н и в е р си те т а Г. К ер ш ен ш тей н ер а. Он п и сал
о худ о ж еств ен н о м т в о р ч е с т в е д ет е й : «М не к азал о сь, будто я п у т е ­
ш ествую в н о в о й , н е в е д о м о й доселе стр ан е, п ол н ой б есч и сл ен н ы х
красот, в с т р ан е д е т е й , к о то р ы е со всей п р ел естью и о б ая н и е м их
н е п о д д е л ь н о й н ату р ы д аю т все, ч е м п р и р о д а их н агр ад и л а» (цит.
по: В иноградов 2009: 140). Д етск и е о стр о ты и д р а з н и л к и служ или
ср ед ств о м с а м о у тв е р ж д е н и я в у л и ч н о м соо бщ естве (п о л о в о зр а с т ­
н ом , соседском и др.), м а р к и р о в ал и гр ан и ц у «своего» м и р а, являясь
средством о тторж ен и я чуж аков. Они по со в р ем ен н ы м м ер к ам могут
вы гл яд еть ж есто ки м и , как, н а п р и м е р , н асм еш ки н ад ф и зи ч еск и м и
н ед о статк ам и , но над о и м е т ь в виду общ ую грубость крестьян ски х
нравов. П рим еры детского творчества п ри ведем из работы и звестн о ­
го исследователя детского ф ольклора А. Ф. М ожаровского. Д разнилки:
Рябого: Рябой кот, блины пек;
Косого: Косой зая ц нанес яиц,
Вывел д е т е й — косых чертей;
Рыж его: К расны й ры жего спросил:
Чем ты бороду красил?
Я ни краской, ни зам аз к о й ,
Только су р и ко м хватил.
(К азанская губерния) (М ож аровский 1877: 107—108)

Особое м есто среди д р азн и л о к за н и м ал а т ем а ж ениха и невесты :
Тили, ти ли ти ли ш о к,
И ван уш ка — ж ени ш ок!
Тили, ти ли тесто,
М аш енька невеста.
(Л укояновский у езд Н иж егород ской губернии) (М а м а к и н 1894: 296)

В то же в р ем я д ет и со чи н ял и и сто р и и , стиш ки, в которы х я в н о
при сутствовали творческое начало, воображ ение и ф ан тази я , тон ки е
ж и зн е н н ы е наблю дения. Вот д ва п р и м ер а:
«Я слы ш ать не слыхал, что огурцы больн о вели ки, а шел м и м о
Ростовской бахчи — со рвался у м а р к и т а н т а ж еребец , забежал
в огурец, трое суток бегал. Я, брат, сам ж е р е б ц а -т о не видал, да
л ак ей из огурца вышел с уздой, —дол ж н о быть, ж еребц а ловил.
Ну я, брат, поверю ,
А я, брат, не солгу».
89

Глава II
«— Баба ли ты, бабища, в больших новых лапи щ ах, кого ты

идешь поминать-то, али мужа свово?
— Мужа, мой батюшка, мужа свово.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лапищах, как у тебя
его звали?
— Не помню, мой батюшка, не помню.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых л апищ ах, каким он
у тебя ремеслом-то занимался?
— Скрыпычным, мой батюшка, скрыпычным.
— Баба ли ты, бабища, в больших новых лапищ ах, какую он
у тебя песню-то пел?
— Сухопаренька, поджара
Хвост поджала, побежала».

Все это было творчество детей 7—8 лет. Отметим, что в постедних
стишках проглядывает насмешка над женщиной: она была в больших
новых лапищ ах, знала почти все про своего мужа — каким рем есю м
занимался, что пел и т. д., только забыла, как его звали (Казанская
губерния) (Можаровский 1877: 107—108, 117—118).
Новым явлением, начавшим входить в крестьянскую жизнь, было
устройство детских яслей-прию тов, создававш ихся в страдную пору
в деревнях в конце XIX — начале XX в. в ряде губерний (смлАрнольди
1899; Соловьев 1908; Поповская 1914). Организация данного типа учре­
ждений вы звала полемику среди общественности России (Колганова
2012). Так, зем ские врачи, в частности П. Ф. Кудрявцев, Д. А. Соко­
лов, В. И. Гребенщиков (см.: Кудрявцев 1900; Соколов, Гребенщиков:
1901: 68—72) и другие, предполагали, что данны е учреждения будут
способствовать сокращ ению детской смертности, представители же
других слоев общ ества отрицали пользу яслей, считая это пустой
затеей (Колганова 2012: 66—70).
Главными организаторами сельских яслей-приютов были земские
врачи, частные лица. Так, например, первые ясли были открыты в Ря­
занской губернии в 1876 г. в с. Большом Пронского уезда по частной
инициативе местной землевладелицы Н. Ф. Ржавской и существовали
до 1901 г. на ее личны е средства (Поповская 1914: 66).
Для оказания помощ и населению губерний, пострадавших от н е­
урожая 1898 г., летом 1899 г. такие ясли были созданы в ряде губер­
ний. Ясли-приюты устраивались за счет средств земств, например,
в Пермской, Воронежской, Вятской, Курской, Самарской, Нижегород­
ской, Московской, Костромской и других губерниях (см.: НГВ. 1901.
№ 25; Дгшзен 1900а: 111; Шингарев 2010:138; Колганова 2012:60—61).
90

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

История развития ясгей в земствах подробно изложена в работе зем ­
ского врача П. Ф. Кудрявцева (Кудрявцев 1900). Ясли-приюты им е­
ли сезонный характер, функционировали во время страдной поры
и должны были служить экономическим подспорьем крестьянской
семье, способствовать просвещ ению населения в борьбе с детской
смертностью, с заразными заболеваниями, популяризировать основы
правильного ухода за детьми. В ясли старались принимать детей пре­
имущественно из беднейших семей, как, например в Нижегородской
губернии (НГВ. 1901. № 25).
В ясли принимали детей с грудного возраста. Большое значение
при организации яслей придавалось медицинскому наблюдению со
стороны местных врачей, однако выполнить это условие было практи­
чески невозможно из-за их острой нехватки в сельской местности.
Ясли обычно располагались в пустующих летом зданиях земских
школ или в наняты х для этого избах. Здесь их «кормили, купали,
для малых грудных детей устраивали колыбели, даже рубахи и по­
стельное белье. Рожковых детей кормили молоком и манной кашей,
а остальных кормили три раза в день —давали кулеш с салом, борщ
с салом или мясом, кашу, молоко, хлеб; устраивали детские игры,
читали книги, учили рукоделиям. На ночь дети разбирались по до­
мам» (НГВ. 1900. № 2). Во главе яслей, за неимением в достаточном
количестве женщин-врачей или фельдшеров, ставили сельских учи­
тельниц или их помощ ниц. В персонал яслей входили крестьянские
женщины, часто девочки-подростки и старухи. Всякое новое дело
в деревне сталкивалось с множеством недоразумений и предрас­
судков, в полной мере проявлялись крестьянское невежество и кон­
серватизм, требовалась предварительная подготовительная работа
с населением. Собирали сельский сход. Мужчины обычно изъявляли
согласие, а вот первой реакцией многих женщин было, что они ни
за что не отдадут в ясли своих детей. Приходилось говорить с ка­
ждой женщиной, обходить все селение, убеждать. Циркулировали
разного рода слухи: «Последние дни живем, все это устраивается от
антихриста, чтобы нас прельстить», «Своими глазами видела, что
у ребятиш ек на левой руке клеймо, на одежде красный крест и на
пружинах печати». Особенно враждебно были настроены все матери
против разных записей и, приводя детей, просили их не записывать:
«Если записы вать будешь, так мы уж не оставим, домой лучше»,
«Аты, поди, запишешь, да запись-то куда-нибудь отошлешь» (Ганзен
1900а: 114—115, 120—121). В крестьянском сознании трудно укла­
дывались представления о бескорыстии господ, устроивших ясли.
Ходили самые нелепые слухи. С трепетом ожидали, что с крестьян
91

Глава II

возьмут плату за такую помощь или, того хуже, отберут детей, а ро­
дителей сошлют в Сибирь, или детей отправят в казенный дом на
6 лет {Ганзен 19006: 70—71).
Особые трудности вызывали заботы о чистоте, питании и ги­
гиене, здесь происходили прямые столкновения со сложившимися
крестьянскими понятиями. Пища детей не должна была слишком
отличаться от обычной крестьянской пищи, но в то же время быть
доброкачественной и сытной. Нападки со стороны матерей вызывало
кормление грудных детей одним молоком или молоком, разбавлен­
ным водой. Крестьянки не могли понять, что надзирательницами
руководит не скупость, а разумное понимание пользы для детей.
Матери упрашивали кормить грудных детей посытнее — сушкой,
хлебом, кашей, ссылаясь на то, что крестьянские дети не барские,
требуют «твердой» пищи, одной жидкой сытыми не будут. Доходило
до прямых ссор. Недовольство родителей вызывал и режим питания,
поскольку детей кормили в определенное время. Матери говорили:
зачем детей отдавать, когда их морят голодом, детям требуется есть
постоянно. Главные болезни крестьянских детей вызывались сло­
жившейся обыденностью крестьянской жизни: желудочные болезни
(понос и рвота), простудные (кашель и воспаление легких), глазные
и накожные. Крестьянки очень обижались на запрет принимать в ясли
детей с заразными болезнями (скарлатина и другие), говорили, что
если больных не держите, то и здоровых заберем домой (Ганзен 1900а:
141-142,144,148).
В деревнях, где были созданы ясли-приюты, масштабы детской
смертности были менее значительными. В яслях был лучший уход
и здоровое питание (Васильсурский уезд Нижегородскй губернии)
(РКЖБН 4: 184). «Крестьяне не только охотно помещали в ясли де­
тей, даже грудных, — читаем в «Нижегородских губернских ведомо­
стях», —но повсюду выражали благодарность за устройство яслей, на
опыте убедившись в их пользе» (НГВ. 1900. № 2,3).
Полезность и действенность яслей видны из резко уменьш ив­
шейся смертности детей. Так, из 786 детей, перебывавших в 15 яслях
в течение двух месяцев, было 267 грудных, и из них умерло 8 человек,
тогда как из грудных детей в страдную пору в деревне умирало от 40
до 70 % (Ганзен 1900а: 153). В среднем каждый ребенок из сел НовоЖивотинное и Моховатка провел в яслях 21 день. Значительное число
больных детей выздоровело, у всех была отмечена огромная прибавка
в весе (Воронежская губерния) (Шингарев 2010:138). А. Поповская от­
мечает, что «за два лета (1901—1902) существования яслей смертных
случаев в них не наблюдалось» (Поповская 1914: 67).
92

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Пребывание в яслях оказывало влияние и на крестьянские нравы.
Если вначале отношения между детьми были довольно грубыми —ссо­
ры, драки и насмешки над физическими недостатками, то с течением
времени обстановка значительно смягчалась. В праздничные дни дети
сами требовали от родителей, чтобы их отвели туда. По окончании
страды ясли закрывались, дети плакали. Для них пребывание там за­
печатлевалось в памяти самой светлой картиной, особенно для детей
заброшенных и нелюбимых в семье, в яслях они встречали ласковое
обращение, детей никогда не наказывали (Ганзен 1900в: 41,64,69).
С самого рождения девочки в семье закладывались отношения,
которые определяли будущее ее предназначение. Гендерные роли
сначала выступали в символической обрядовой форме. В самом
младшем возрасте, до 3—4 лет главная социализирующая роль при­
надлежала матери. В дальнейшем часть социализирующих функций
принимало на себя общество сверстниц. Процессы социализации,
различные формы воспитания —трудовое, религиозно-нравственное,
общество сверстников, игры и другое — все в совокупности способ­
ствовало началу формирования у младших членов крестьянского
сообщества необходимых качеств для будущей трудной и полной
лишений крестьянской жизни.

2.2. Лиминальность девичьего подросткового возраста
и воспитание в девочках приемлемости традиционного
гендерного контракта
С 8—9 лет дети вступали в группу, соответствовавшую подростково­
му возрасту, который предшествовал совершеннолетию и вхождению
во взрослую жизнь. Это был «период цветения и цветущей сложности»
(Виноградов 2009:670—671). По сравнению с ритуальными действиями,
которые проводились при рождении ребенка и при вступлении в пери­
од совершеннолетия, переходные обряды в подростковом возрасте не
получили такого широкого развития. В источниках отсутствуют какиелибо указания на всеобщее по всей России существование специаль­
ных обрядов вхождения в подростковый возраст как в семейном плане,
так и тем более в общине. По-видимому, в этом отразилось различие
социальной значимости подросткового возраста и таких важнейших
рубежей в жизни каждого человека, как его рождение и встунление
в брак. Значимость последних выражалась в публично-общинном ха­
рактере обрядов послеродового периода и особенно брака, в которые
был вовлечен широкий круг лиц. Меньшей социальной значимостью
подросткового возраста обусловливалось и то, что его временные
93

Глава II

границы не были жестко фиксированы. В возрасте 5—7 лет, который
во многих культурных традициях считается особым периодом, дети
начинали осознавать свою половую принадлежность, что проявля­
лось в характере детских игр, выборе партнеров и т. п. (Байбурин 1991:
262). После данного этапа начинался подростковый период. Его нача­
ло в некоторых локальных традициях смещалось до 11—12 лет, а сам
этот возраст относился к периоду безвременья (Бернштам 1988: 25).
В подростковом возрасте происходило осваивание крестьянских импе­
ративов подчинения и власти, поведенческих моделей. В этот период
поведение подростков, их труд, занятия, интересы становились уже
в значительной степени дифференцированными в зависимости от
пола, в явном виде присутствовала оппозиция «мужское — женское».
Происходила трансформация вертикальных связей и их поляризация
по признаку пола. Девочки все в большей степени попадали в пер­
вую очередь под влияние матери, а также бабушки и старших сестер.
Главным наставником для мальчиков в семье теперь выстунал отец,
затем старшие братья. Горизонтальные связи интенсифицировались
и расширялись, появились новые формы коммуникации, отсутство­
вавшие в более раннем возрасте. Половозрастные грунпы мальчиков
и девочек, которые начали складываться в раннем детском возрасте
и затем разделились по признаку пола, сначала продолжали существо­
вать по-прежнему раздельно, но по мере взросления стали сближаться.
Выявилась явная тенденция к синтезу грунп подростков-мальчиков
и подростков-девочек в целом ряде коммупикативных практик. Чертой
подросткового возраста являлось задействование еще одного инсти­
тута социализации: подростки обоих полов в большей степени вовле­
кались в ритуальные действия семьи и общины.
В возрастном символизме отражалось протекание процессов
взросления, что проявлялось в разных факторах, одним из которых
являлась гендерная маркированность названий социальных статусов
подростков. Произошло разделение собирательных наименований
статусов подростков на мужские и женские. В задачу настоящего
исследования не входит систематическое описание этнолингвистиче­
ских возрастных характеристик, поэтому ограничимся несколькими
примерами для группы девочек-подростков. Подростковый пери­
од обозначался производными от понятий «рост», «расти»: ярица,
важенка — девочка 7—8 лет; сельскохозяйственными терминами,
указывавшими на трудовые функции: пестунья — нянька (с 8 лет),
казачиха — работница по найму (с 12 лет). Самым распространенным
названием подростка любого пола в старшем возрасте было подлеток
(.Бернштам 1988: 26—27).
94

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Возрастной символизм включал в себя аскриптивные возраст­
ные свойства, или возрастные стереотипы, выстунающие в качестве
нормы (Кон 1981а: 99—100), важнейшим из которых для всех членов
подростковой группы являлась подчиненность системе трудовых
отнош ений. Основной проблемой в крестьянском хозяйстве была
нужда в рабочих руках. Этот важнейший фактор регулировал включе­
ние в хозяйственную деятельность подростков и выключение из нее
стариков, определяя для подростков их статус, права, обязанности,
отношение к ним общинного и семейного коллектива. Вне зависи­
мости от природно-географических и хозяйственных различий дети
уже основательно приобщались к трудовым навыкам с самого начала
подросткового возраста (Бернштам 1988:122). Трудовая деятельность
способствовала формированию у подростков жизненных ориентиров,
самодисциплины, приобретению необходимых в хозяйстве умений
и навыков. Трудовое воспитание детей составляло неразрывную ,
обязательную часть крестьянской жизни и обычно происходило под
началом старших членов семьи.
В обязанностях подростков-мальчиков и подростков-девочек
явно проявлялось не просто половозрастное разделение труда, эти
обязанности имели ярко вы раж енны й гендерны й характер. Уже
в подростковом возрасте в оппозиции «мужское —женское» начинает
занимать свое место противопоставление мужской и женской трудо­
вых ролей. Яркую характеристику положения девочки-подростка дала
корреспондент Этнографического бюро из Жиздринского уезда Ка­
лужской губернии В. И. Зорина: «Мальчик до 13 лет зимой свободен,
девочка — нет, она прядет, если пряжи мало, нянчит ребенка. Иногда
они начинаю т нянчить детей с пяти лет. Мне не раз приходилось
видеть в поле девочку, которая с большим трудом несет грудного
ребенка, чтобы сидеть вместе с ним около матери или чтобы хотя
на время мать успокоила его, а то сидит такая девочка возле люль­
ки, качает ее и кричит: “Матка, он плачет!” И при этом сама нянька
плачет. “Калыши, калыши его!” — кричит ей в ответ мать. А ребенку
хочется не закачивать дитя, но бегать за бабочками и рвать цветы.
Смотря на такую картину, я всегда думаю: “Лет до двенадцати ты
будешь качать детей, тогда твое место займет другая девочка, а тебя
заставят прясть, скородить, учиться жать, лет до семнадцати, самое
большее до двадцати, ты будешь избавлена от детей, это время будет
для тебя самое хорошее время. <...> Лучше бы тебе родиться мальчи­
ком: ребенком ты была бы со своими товарищами на улице, еоти бы
захотела учиться, пошла бы в школу, выучилась бы читать, писать,
знала бы молитвы, и хотя далеко стояла бы в церкви, поняла бы, что
95

Глава II

там поют и читают. А теперь ты, если захочешь учиться, тебя посадят
нянчить сестер и братьев; ни мать, ни бабка не научат тебя читать
правильно молитвы, а ты в свою очередь не научишь этому своих
детей, а по-настоящему это обязанность матери, почти от одной м а­
тери зависит весь строй семейной жизни. Была бы ты мальчиком, то,
если бы захотела, с помощью школы и училищных книжек ты могла
бы развить себя хоть немного, теперь же ты этого сделать не можешь.
Ты не виновата будешь, что невежественна, а тебя за твое невежество
будут осуждать”» (РКЖБН 3: 69—70).
Раннее привлечение детей к труду издавна было обычным явле­
нием крестьянской жизни. Читаем у М. Семевского: «Семилетнюю
девушку посылают на господскую работу в подпаски; восьмилетний
мальчик возит навоз, боронует, нередко работает наряду с взрослыми.
Одиннадцатилетний — справляет все работы» (Семевский 1857: 88).
Может выглядеть не очень понятной такая загруженность ребенка
с самого раннего возраста. Причина заключалась все в тех же главных
проблемах крестьянского хозяйства — нехватке рабочих рук и низком
благосостоянии. Не будь для присмотра за младшим ребенком стар­
шей дочери, пришлось бы нанять няньку рубля за три за лето, и это
было бы оправданно, поскольку сама женщина больше бы наработала
в поле. Одной из причин устойчивости большой крестьянской семьи
являлось то, что там обычно обходились без наемных работников,
тем самым сокращая денежный расход. Всем членам семьи, начиная
с раннего детства и до преклонного возраста, находилось дело.
Специфика трудового воспитания крестьянских детей (равная
как для мальчиков, так и для девочек) заключалась в необходимости
овладения многими видами сельскохозяйственных и домашних ра­
бот, причем постоянно усложняющихся с возрастом. На долю детей
в крестьянских семьях приходилось до 85 видов работ (см.: Ботова
и др. 2000: 62; Мухина 2012г: 39—40).
Традиционное половозрастное разделение труда было обуслов­
лено физиологическими различиями мальчиков и девочек, а также
их будущими ролями как членов социума. В подростковом возрасте
половозрастное разделение труда происходило не только по характе­
ру трудовых процессов, но и в пространственно-временных аспектах.
«Няньками же они становятся, если нет старших сестер, и с п яти­
летнего возраста», — сообщает Е. И. Резанова из Обоянского уезда
Курской губернии (РКЖБН 6:27). «Крестьянский ребенок восьми лет,
оставленный дома во время сенокоса, сам поест оставленную пищу,
гуляет, резвится; а придут коровы, овцы — он их загонит во двор, как
ему наказала мать. <...> По приказу матери покормит цыплят, он всег96

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

да отли чает своих кур от чужих» (РКЖБН 6: 368). Если не хватало р а ­
бочих рук, девочки вы полняли работы м альчиков и даж е взрослы х на
поле. Д евочек п о степ ен н о подклю чали к в ы п о л н ен и ю всех ж енских
работ: в отсутствие взрослы х на них оставались, кр о м е п ри см отра за
м л адш и м и д етьм и , весь д ом , стряпня, уход за пти ц ей , огородом , д ети
обоего пола соби рали грибы и ягоды , заго н ял и на д вор скот и п р и ­
с м а т р и в а л и за н и м в л е тн е е в р е м я , саж ал и о вощ и . Д ево ч ек у ч и л и
грести сено, собирать колосья при ж атве, пом огать в в я зан и и снопов,
в д ер ган ье и тр е п а н ь е л ь н а (см .: Бернш т ам 1988: 123; РКЖБН 1 :244;
2 .1 :4 8 1 ; 3 :4 3 5 ; 5.2: 364; 5.4: 214; Быт... 1993: 2 6 6 -2 6 7 ). С 1 0 -1 1 лет
дочь работала с м атер ью на ж н ивье. С 11 — 12 л ет д ети вы полняли все
л етн и е работы н ар ав н е с взр о сл ы м и (Зеленин 1991: 330). К 15 годам
д евоч ка-п о д р о сто к п р и о б р етал а все зн ан и я, н еоб ходи м ы е кр естьян ­
ской ж ен щ и н е, будущ ей х о зяй ке д о м а (Жиров, Ж ирова 2002: 90).
О д н а к о гл а в н о е м е с т о в т р у д о в о м в о с п и т а н и и д е в о ч е к з а н и ­
м ал о об у чен и е т р а д и ц и о н н ы м в и д ам ж ен ской д ея т ел ьн о ст и . Т ем а
п р я д е н и я -т к а ч е с т в а п р о н и зы в а е т все ас п е к т ы ж и зн и к р ест ь я н к и ,
ч т о с в я з а н о с п р е д с т а в л е н и я м и о « ж ен ск о м » т в о р е н и и м и р а , и,
к р о м е того, п р я д е н и е и т к ач еств о в м есте с н ек о то р ы м и п о л евы м и
р аб о т а м и и уходом за д о м о м бы ли о с н о в н ы м за н я т и е м ж ен щ и н ы
(Бернш т ам 1986: 32—34). С 5—7 л ет м ать или кто -л и б о и з старш и х
ж ен щ и н н а ч и н а л и обучать д ев о ч е к п р я д е н и ю , ткач еству, в ы ш и в а ­
нию , в я зан и ю , и зго то в л е н и ю круж ев и ж ен ских у кр аш ен и й . С этого
в р е м е н и п р о и с х о д и л о у т в е р ж д е н и е д е в о ч к и в н о в о м в о зр а с т н о м
статусе — п о д р о с тк о в о м . С и м в о л и ч еск и й о б р яд п ер ех о д а, « п о св я ­
щ ен ие» д ев о ч к и в п р ях и в за п а д н ы х областях России играл весьм а
важ ную роль в н а д е л ен и и ее к у л ьту р н ы м и п р и зн а к а м и пола. В ц е ­
лом р я д е и сто чн и к о в у к а зы в а е т с я , что в т о р ж ествен н о й обстан овке
он а в ы п р я д а л а п ервую н и ть, которую за т е м сж и гали (или берегли
до свадьбы и и сп о л ь зо в ал и ее д ля и зго т о в л е н и я «красоты »), а о б р а­
зовавш у ю ся золу д ев о ч к а до лж н а бы ла п р о гл о ти ть с вод ой , ч тоб ы
бы ть хо р о ш ей п р яхой (см.: Д обровольский 1893: 349; Байбурин 1993:
61). Н е о д н о к р атн о в и сто ч н и к ах и и ссл ед о в ан и я х о тм еч ал о сь, ч то
уж е в 7—8 л е т д е в о ч к и ч а с т о п о м о г а л и м а т е р и т к а т ь , н а м а т ы в а я
н и тк и н а б ер естя н ы е тру бо ч ки д ля ч ел н о ка. К 8 год ам он и о в л а д е ­
вал и н а в ы к а м и п р я д е н и я , и о тец д елал и м л и ч н ы е п р я л ки м а л е н ь ­
кого р а зм е р а . В м есте с м а те р ь ю д о ч е р и с д е в я т и л е т н е г о в о зр аст а
т р е п а л и , п р я л и , т к а л и , ч а с т о н а с а м о й гр у б о й , о б ы ч н о и з о ч есов
л ь н а, « гребн ой пряж е», ш или и т. д. (см .: РКЖБН 6: 27; Б ернш т ам
1988: 160; Ш устиков 1892: 106; Н овиков 1899: 14). «В ю ж норусских
губерн иях д ев о ч к и -п о д р о с тк и не только п р я л и , но и ч есал и ш ерсть.
97

Глава II

В д есять — д в ен а д ц ат ь л ет д ево ч ки бели ли холсты. Во м ногих м естах
с д еся т и л ет д ев о ч к и н а ч и н а л и т к а т ь пояса» (М адлевская 2006: 52).
Так, в О рловской гу б ер н и и д ев о ч к а в 12 л ет м огла и зго т о в и т ь себе
н аряд . К завер ш ен и ю подросткового возраста, к 14—15 годам , д ев о ч ­
ка бы ла уже способна ткать, что являлось соверш ен н о н еоб ходи м ы м
д ля и зго т о в л е н и я себе п р и д а н о го (Там же).
В степ ен и о в л а д е н и я д е т ь м и тр у д о в ы м и н а в ы к ам и п р о явл ял ся
возрастн о й си м во л и зм , что способствовало ф о р м и р о ван и ю и н д и в и ­
дуал ьн о й р еп у тац и и в окруж аю щ ей крестьян ской среде. И звестны й
исследователь крестьянского бы та М. М. Громы ко отм ечает, ч то «над
тем и из подростков, кто не овладел м астерством , соответствовавш им ,
по м естн ы м п ред ставлен и ям , возрасту, нач и н ал и насм ехаться. Суще­
ствовали насм еш ли вы е п р о зв и щ а для неум елы х, проч н о вош едш ие
в речево й оборот» (Громыко 1991: 108—109). С реди крестьян ски х д е ­
тей считалось п о зо р о м , если о д в ен а д ц ат и л е т н е й д евочке говорили,
что она непряха, а о м альчи ке 10 лет — что он «только и м ож ет гонять
бабки» (Ш ангина 2006: 12).
В тр у до во м в о с п и та н и и п р и н и м а л и с ь во в н и м ан и е о г р а н и ч е н ­
ны е ф и зи ч ески е во зм о ж н о сти д етей и, как пр ави ло, в соответствии
с этим р аспред елялись д о м аш н и е и хо зяй ствен н ы е работы . При этом
и сп ользо вал и сь способы п о о щ р ен и я, в первую очеред ь м о рал ьн ы е,
о б язател ьн о х валили за хорош о вы полнен ную работу.
Т рудовое в о с п и т а н и е н е т о л ь к о в к л ю ч ал о об у ч ен и е д ет е й в ы ­
полн ен и ю р азл и ч н ы х видов работ, но и п р едполагало их н еп о ср ед ­
ствен н о е в о вл ечен и е в ком п лекс всей х о зя й ств ен н о -эк о н о м и ч еск о й
ж и зн и сем ьи.
У каж ем на т а к о е м е н е е п р и в л е к ш е е в н и м а н и е и ссл ед о вател ей
явл ен и е, как д етское отходн ичество и кустарны е пром ы слы . Н ельзя
сказать, что они получили очень ш и рокое р асп р о стр ан ен и е, но в то
же врем я не бы ли е д и н и ч н ы м и и эп и зо д и ческ и м и . Д етское отходн и­
чество пр ед ставл ял о в л а те н тн о й ф о р м е т ак и е отн ош ен и я, которы е
в будущ ем стан овились си л ьн ей ш и м ф акто р о м п од ры ва и р азр у ш е­
ни я тради ц и о н н о го патриархального уклада ж изни. Д етские отхожие
п р о м ы с л ы и гр а л и в е с ь м а зн а ч и т е л ь н у ю со ц и ал и зи р у ю щ у ю роль,
о со б ен н о в п о р е ф о р м е н н о е в р е м я и в м е с тн о стя х , п р и м ы к а в ш и х
к п р ом ы ш л ен н ы м р ай о н ам . П опробуем д ать количественную оцен ку
явл ен и я. Из 10 363 п асп ортов, вы д ан н ы х в 1896 г. в Л ю бим ском уезде
Я рославской губернии, 303 получили д ев о ч ки -п о д р о стк и . В д ей ств и ­
тельн ости эти д ан н ы е д алеко не отраж али р еального п олож ен ия дел,
н есо вер ш ен н о л етн и е м огли составлять 1/5 всех отходников д ан н о й
м естн ости (РКЖБН 2.2: 60). П очти и з 10 ты с. отходников Р ом ан о-Б о98

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

рисоглебского уезда Ярославской губернии более тысячи были дети
(Там же: 56). На писчебумажной фабрике в Васильсурском уезде Ни­
жегородской губернии из 300 работников 20 были девочки-подрост­
ки. Мужчины получали 35 коп. в день, женщины — 25 коп., подростки
обоего пола — 7,5 коп. Даже такая невысокая оплата была выгодна
в зимний период (РКЖБН 4: 103). Девочки 10—12 лет нанимались
в няньки на лето рублей за 5—10 (РКЖБН 1:437). В ряде случаев, на­
чиная с 9 лет, крестьянские дети одевали себя на заработанные деньги
(РКЖБН 5.1: 266).
Отметим такую сторону трудовой деятельности подростков, ког­
да они находили способы что-либо заработать на стороне. Мальчики
и девочки нанимались расчистить целину (выжечь), прополоть лен,
свеклу (бураки), пасти скотину и т. п. (Вологодский и Никольский
уезды Вологодской губернии) (см.: РКЖБН 5.1: 221; Промыслы...
1885: 58). Все более распространенным становился и отход девочек
в «няньки» (см.: РКЖБН 5.1: 221; Пушкарева 2001:112). В местностях
с развитым промысловым отходом детей отдавали даже в наемные
работники, на поденные работы. На рубеже XIX—XX вв. участие детей
в заработках на стороне становится все более распространенным,
что в условиях падения материального благосостояния, долговре­
менного отсутствия взрослых членов семьи являлось вполне зако­
номерным.
В трудовом воспитании детей и подростков в крестьянских се­
мьях определенное влияние оказывал коллектив сверстников. По­
скольку некоторые виды работ подростков являлись специфически
возрастной формой деятельности, групповая идентичность выра­
жалась и в приобщении каждого члена грунпы к таким работам, что
имело положительное значение в первую очередь в психологическом
плане. Труд в коллективе, среди своих сверстников, уже не казался
таким скучным и однообразным, каковым он мог быть при выпол­
нении трудовых обязанностей в кругу семьи. Так, например, девочки
объединялись для выполнения домашних работ. Хорошо известны
девичьи «вечорки» с работой и разные виды помочей.
Важной проблемой матери и дочери была забота о приданом,
значительную его часть, особенно в бедных семьях, зарабатывала
сама девочка (РКЖБН 2.2:327).
Так, в Поморье с Егорьева дня (23 апреля) до Покрова (1 октября)
с 12—15 лет девочки шли в казачихи — подсобные работницы — на
различные работы: сенокос, работа на огороде, сбор трав, ягод, гри­
бов, моходранье и т. п. При этом они получали от 15 до 30 руб. за
весь сезон или же вознаграждение одеждой, обувью, полотенцами,
99

Глава II

нитками, мылом, продовольствием. Полностью натуральная плата
и часть заработанных денег шли на приданое. Казачиха пользовалась
в семье хозяина всеми правами члена семьи, была подругой их до­
чери — своей ровесницы (Бернштам 2009:116—117). Обычно повсе­
местно на приданое шел весь доход со льна, работа с которым была
типично женским занятием, а также от продажи масла и яиц. Девочки
в этих работах принимали самое активное участие (РКЖБН 2.1: 387).
С 7- и даже 6-летнего возраста девочек приобщали к кружевному
промыслу (Давыдова 1880:416—419).
Отхожие и кустарные промыслы, в которые были вовлечены де­
вочки-подростки, отличались большим разнообразием. Дети 10 лет
и моложе вместе с женщинами и стариками, пользуясь каждым сво­
бодным часом, вязали варежки, перчатки и чулки. С 5 лет дети пере­
матывали нитки в клубки с веретен, с 8—9 лет уже помогали вязать.
В неделю семья из четырех человек, выполняя и другие работы по
хозяйству, могла связать пар 100, заработав от 1 руб. 50 коп. до 2 руб.
Заработок был очень незначителен, а сама работа с шерстью нередко
таила в себе опасность для здоровья и жизни —грязная пыль, сибир­
ская язва и т. д. (РКЖБН 2.2: 243—244,411). Ввиду закона, ограничи­
вающего работу на фабриках до возраста 16 лет, подростки получали
паспорта, пускаясь на разного рода ухищрения, когда для законного
получения не хватало лет. Так, на фабрике Кенига в Санкт-Петер­
бурге работали девочки 13 лет из Псковской губернии поденно за
45 коп. в день (М. и О. 1902: 75). В с. Иванькове Ярославского уезда
Ярославской губернии главным промыслом был веревочный. Для
этой цели позади крестьянского двора под навесом устраивалось
лубочное колесо, приводимое в движение подростком — мальчиком
или девочкой (РКЖБН 2.2: 411). В Вологодском уезде Вологодской
губернии повсеместно распространенным женским занятием было
плетение кружев. Этому ремеслу девочек учили с 7 лет, а в 9 они уже
умели безукоризненно выплетать все узоры, зарабатывая за зиму
2—3 руб. (РКЖБН 5.1: 252). Дети-подростки исполняли обязанности
нянь в яслях-приютах. Поначалу плач и капризы детей выводили
из себя таких нянь, они начинали трепать и даже бить малышей.
Но ласковое обращение взрослых благотворно влияло на них, м е­
няло их привычки и грубое отношение к малышам быстро исчеза­
ло (Ганзен 1900в: 44). В Вельском уезде Вологодской губернии было
распространено смолокурение. Подростку (мальчику или девочке
10—14 лет) выделяли особый участок в лесу (особину), который он
сам должен был приготовить для смолокурения. Было обговорено,
что при соответствующем усердии и прилежании будет выделена на
100

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

двоих-троих подростков своя доля продукции —«заряд» (количество
смолы, выкуриваемое с одной печки) (РКЖБН 5.1: 50). В кирпичном
производстве в Яренском уезде той же губернии принимала учас­
тие вся семья, включая десятилетних детей, поскольку эта работа не
требовала ни особого умения, ни усиленных физических нагрузок
(РКЖБН 5.4: 564). Это перечисление можно легко продолжить. Часть
денег, полученных на заработках, дети оставляли себе, им также при­
надлежало все, полученное в дар (Титов 1888: 54).
Вот еще своеобразный способ детских заработков. Когда в де­
ревне появлялся торговец, дети ему несли разное старье, тряпки,
кости, стекло. Мальчики протягивали торговцу шапки, девочки под­
ставляли передники, тот насыпал 1—2 чашки подсолнечных семечек
(Д.Ж. 1884: 228).
Таким образом дети-подростки вовлекались во всю полноту тру­
довой деятельности крестьянской семьи, включая традиционные
крестьянские занятия, занятия по дому и в определенной степени
отхожие и кустарные промыслы.
Коммуникативные практики девочек-подростков. Важнейшим
фактором, выполняющим роль механизма первичной социализа­
ции, были игры (Садохин, Грушевицкая 2000:176). Игровые практики
способствовали конструированию поведенческих навыков и стерео­
типов.
С 5 лет дети вовлекались в групповые игры, и позднее, к 6—7 го­
дам, круг игр значительно расширялся. В большинстве своем это
были сюжетные игры с твердо установленными правилами, которые
не полагалось нарушать, и ритмизованным традиционным текстом:
—Кочережка —дуда,
—Идее ты была?
—Свиней стерегла.
—Ше ты выстерегла?
—Коня с седлом.
—А где твой конь?
— За воротами стоит.
—А где ворота?
—Вода снесла.
—А где вода?

— У гору ушла.
—А где гора?
— Травой заросла.
—А где трава?
— Гуси выклевали.
—А где гуси?
— В трястник заплыли.
—А где трястник?
—Девки выломали.
—А где девки?
и т. п. (Жиров, Жирова 2002: 99)

К распространенным в среде подростков играм добавим роле­
вые игры, отражавшие семейно-бытовые отношения, трудовую де­
ятельность родителей и других старших членов семьи. Все это имело
101

Глава II

огромное социализирующее значение, способствуя выработке новых
качеств, необходимых для будущей жизни, приобретению детьми
навыков труда.
Игры служили началом знакомства детей с крестьянскими рабо­
тами, с отношениями в семье и общине. Дети постоянно наблюдали
за занятиями старших и имитировали многие трудовые процессы
(Громыко 1991:106). Корреспондент Этнографического бюро отмеча­
ет, что «девочки в своих играх создают подобие семейных отноше­
ний — стряпают пироги из глины и песка и зовут друг друга в гости,
играют в свадьбу, а зимой в куклы; мальчики, начиная с 5 лет, гуляют
отдельно от девочек и играют в городки, деревянные шары. Изобра­
жая верховых урядников, ездят на палках верхом, подражают в своих
играх причту на церковной службе» (Быт... 1993: 266). На Белгород­
чине «больше всего в народе игр на самую волнующую тему —выбор
жениха и невесты» (Да на нашей сторонушке... 2004:67). Среди попу­
лярных игр были игры «Маринонька», «Конопелька» (Грайворонский
уезд) (АРГО. Р. 19. Оп. 1.Д .21.Л . 10).
Самих игрушек было немного. Главным образом это были дере­
вянные, глиняные и тряпичные игрушки. Так, в Курской губернии
наиболее была распространена глиняная игрушка. Например, в Ста­
рооскольском уезде Курской губернии, где гончарная глина встре­
чалась повсеместно, гончары, а иногда и их жены, дети, лепили раз­
нообразные игрушки (Мухина 2012а: 65). Тематика старооскольских
игрушек была традиционной — это фигурки животных (петух, козел,
баран, корова, конь), а также всадников и барышень. Фигурки рас­
крашивали в яркие тона: красный, зеленый, синий, желтый. Игрушка
в определенной степени выполняла и роль оберега. Если она могла
свистеть, это считалось способом предохранения от воздействия не­
чистой силы.
Подвижные игры способствовали выработке ловкости, силы, вы­
носливости. Согласно источникам, в зимнее время дети катались
с горок, играли в снежки, мальчики строили крепости. Летом маль­
чики играли в «городки», «мяч», «лапту», «бабки», «чижа», «шар»,
устраивали гонки на лошадях (Машкин 1862: 112; АРГО. Р. 19. On. 1.
Д. 33. Л. 7). Зимой любимой забавой детей было катание на «крыгах»
(смерзшаяся глыба из соломы), строительство из снега крепостей
и снеговиков (Фольклорные традиции... 1998: 7). Отметим общие
игры у девочек и мальчиков подросткового возраста: «У квасики»,
«У шушуку», «Суседи», «Жуды», «Жмурки», «Булки», «Таня — баня»
(см /.Булгаков 1925: ПО—111; Да на нашей сторонушке... 2004: 67—71)
и др. Среди крестьянских детей большую популярность имели игры
102

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

в животных: «Коршуп», «Заяц», «Ворон», «Волк и гуси», «Гуси-гуси»
(Традиционные белгородские игры... 2003: 11) и др. Как отмечает
Н. Е. Мазалова, «детские игры в животных являлись и прологом к бу­
дущей взрослой жизни, в которой с помощью ритуала устанавлива­
лись гармонические отношения с социумом, природой и космосом»
(.Мазалова 2000: 91).
Игры способствовали физическому, духовно-нравственному, тру­
довому развитию крестьянских детей. Игровые формы семейных
отношений были известны практически всем возрастным группам
не только у русских или славян, но и у других народов Европы. Такие
игры имели значение символического посвящения в круг подростков,
которые уже допускались на молодежные собрания (Морозов 1995:
21 - 22).
С взрослением в общении со сверстниками у подростков проис­
ходило смещение фокуса коммуникативных практик от игр в сторону
коллективных работ (сбор грибов и ягод, сенокос, помочи), а также
бесед и посиделок. К примеру, прогулки к деревенским пастухам
(12—15 лет) в «подскотину» были любимым времяпрепровождением
детей летом. Туда ходили разновозрастные дети обоих полов (13—
14 лет и более), строили шалаши с печкой, жарили грибы, играли
в подражательные взрослым игры. Вся группа мальчиков и девочек
разделялась на семьи, более взрослые играли роль мужей с женами,
маленькие — их детей (РКЖБН 5.1: 221).
В подростковом возрасте наблюдается явно выраженная тенден­
ция переориентации вектора гендерной динамики. Л. А. Абрамян
отмечает, что «во всех концах мира недифференцированное безза­
ботное сообщество мальчиков и девочек рано или поздно делится
на два класса, вечно враждующих, вечно соперничающих, но всегда
тянущихся друг к другу» (Абрамян 1991: 109). Ранее указанный век­
тор имел две преимущественные ориентации, два состояния, буду­
чи направлен на сообщество девочек и на сообщество мальчиков.
В подростковом возрасте происходит интерференция этих состояний,
прежнее позиционирование сообщества мальчиков и сообщества де­
вочек сменяется усилением интереса друг к другу, они между собой
стремятся взаимодействовать, расширяется диапазон контактов.
Посиделки («беседы», «посидки», «вечерины») хотя и имели некото­
рые локальные вариации, в целом были схожи для всей Европейской
России и представляли излюбленный, в малой степени ф ормали­
зованный способ общения и времяпрепровождения крестьянской
молодежи после окончания полевых работ. Посиделки начинались
с Покрова (1 октября) и обычно проводились ежедневно, кроме суббот
103

Глава II

и канупов праздников. Здесь имела место возрастная дифференци­
ация. Нередко, если молодежи было много, как в больших селениях,
проводились одновременно три категории посиделок: младшие по­
сиделки (12—13 лет), средние (14—15 лет), а молодежь 16 лет и старше
устраивала отдельные посиделки. Для посиделок могло сниматься
несколько изб (своя для каждой возрастной группы) или собирались
в одной избе для экономии в расходах на освещение и отопление
(см.: РКЖБН 1: 53,464; 2.1: 70,321; 5.1: 584; 5.3:443). На посиделках
складывались иерархические отношения, средняя беседа нередко
угощала старшую вареньем, конфетами, баранками, чтобы та приня­
ла ее в свою компанию. До прихода парней разговоры велись глав­
ным образом о нарядах и замужестве. С появлением мужской части
молодежи начинались игры: в сваты, в номера, в «свои соседи», игры
с поцелуями, а также азартные игры, парни играли на деньги, девуш­
ки — в пронизки (стеклянные бусы). По мере перехода от младших
посиделок к средним и старшим происходило изменение их функций
и содержания. В средних и младших посиделках так же танцевали
и играли, как и в старших, но с меньшей свободой в обращении. На
младшие посиделки девочки часто брали с собой пряжу. На старших
посиделках присутствовали в качестве зрителей замужние женщины,
родители, дети, вдовы (см.: РКЖБН 2.2: 255; 3: 306; 5.1:441; 5.2: 315;
5.3: 250,443). Имело место региональное разнообразие коммупикативных практик. На посиделки «вход доступен для всякого, кто бы ни
захотел войти, хозяйка жжет свою свечу; девицы и парни пляшут; са­
мые обыкновенные танцы в Тотьме: французская кадриль, “заинька”
и хождение пленицей, которое называется “большой петух”. Послед­
нее начинается тем, что один парень, часто мальчуган лет 10, берет
девушку за руку и начинает водить по комнате; девушка берет за руку
другого парня и теперь ходят втроем, один сзади другого; парень
опять берет девушку, та опять парня и т. д.» (Вологодская губерния)
(Потанин 1899:197). Иногда посиделки устраивали себе одни девоч­
ки, сидели при лучине далеко за полночь, иногда ночуя вместе (см.:
РКЖБН 3: 201,430; 5.1:442). Еще одна форма времяпрепровождения
с участием подросткового сообщества —в свободное время взрослые
и подростки собирались в какую-нибудь избу поиграть в карты, где
помимо игры рассказывали сказки и скабрезные рассказы, все это
с удовольствием слушали и женщины, и девушки разных возрастов
(РКЖБН 3: 478). С взрослением участников посиделок усиливались
когнитивные и психологические аспекты половой социализации.
Коммуникация на старших посиделках имела эротически окрашен­
ный характер (Там же: 430; 5.1:442), происходило обучение девочек
104

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

принятому в крестьянском социуме канону женского поведения.
Происходило формирование комплексной гендерной ориентации.
Трансляция информации, приобщение к миру крестьянского со­
циума, усвоение его норм и ценностей —все это осуществлялось и на
традиционных встречах молодежи во время народных праздников.
Традиционные праздники хорошо описаны в этнографической ли­
тературе (Русский праздник... 2002; Шангина 20086 и др.). Коснемся
только той стороны, которая связана с коммупикативными практи­
ками детей и подростков. Праздники весенне-летнего цикла начи­
нались с Масленицы — праздника проводов зимы. Вот, например,
как начинался этот праздник в Вологодской губрнии. На Масленицу
несколько семей сообща варили пиво на 100—200 и более ведер, при
этом количество солода определялось с учетом не только взрослых,
но и подростков. В субботу перед Масленицей усаживали гостей за
стол, начиналась «братшина». Женщины, реже девушки, подносили
гостям пиво. Гость брал стакан, женщина становилась на колени,
падала лицом вниз и оставалась в таком положении, пока гость не
выпивал. Если подносила девушка, ей кричали «горько!» и требова­
лось подсластить, поцеловаться. Заставляли целоваться и молодых
женщин. Детям было запрещено участвовать в этом празднике, но
они вертелись тут же, таскали со стола лакомые кусочки и чашечки
пива (см.: РКЖБН 5.2:438; 5.3: 129-133).
Свою роль в социализации детей играла ритуальная деятельность,
в которую их активно вовлекали, начиная с подросткового возраста.
В праздничных обрядах происходила многоуровневая коммуникация
различных социовозрастных групп. Значительное место в воспита­
ния детей занимало их участие в календарных обрядах, поскольку счи­
талось, что исполнение обрядов с участием детей способствует более
сильному воздействию. Дети принимали участие практически во всех
обрядовых действиях годового цикла. На Егорьев день (23 апреля /
6 мая), в день первого выгона после долгой зимы скота на пастбище,
дети с освященной вербой в руках обегали стадо, чтобы коровы всегда
возвращались с выпаса. Для стимулирования высокого урожая вербу
втыкали в землю на ржаном поле. На Страстной неделе (в чистый
четверг) дети обегали на заре с колокольчиком дом для защиты от
нечистой силы. К числу самых любимых относился сохранившийся до
нашего времени праздник Ивана Купалы — праздник благодарения
солнца, зрелости лета и зеленого покоса (см .'.Коринфский 1995: 248;
Кудрявцев 1877: 87; Шустиков 1892: 111-114).
Дети являлись главными действующими лицами в праздниках,
символизировавших обновление природы, — во встрече весны, что
105

Глава II

связывалось с прилетом первых птиц. В крестьянской среде не было
понимания закономерности смены времен года, и не исключалась
возможность, что зима будет длиться вечно, а весна не настунит. Сле­
довательно, весну нужно призывать, ее возвращ ение пытались вы­
звать путем обрядов. Начало весны относили к прилету птиц, полагая,
что эти два явления включены между собой в жесткую причинноследственную связь. Сроки праздника встречи весны не были четко за­
фиксированы. Ассимиляция с церковным календарем привела к тому,
что этот праздник приходился на Евдокию (1 марта), на день «сорока
святых» (9 марта), но чаще всего на Благовещение (25 марта). Каждая
семья, даже самая бедная, пекла «жаворонки» (или «кулики») из теста
в виде небольших птичек, служивших средством заклинания весны,
глаза изображали ягоды или горошинки. Можно было видеть рано
поднявшихся детей, с нетерпением ждущих появления «жаворонков»
из печи. Как только «птички» были готовы, с ними, еще не остывши­
ми, бежали во двор, забрасывали их на стог сена или привязывали
к шестам и ставили на огородах. При этом пели песни, называемые
веснянками. Если жаворонки не съедались, их расставляли в садах,
домах и других местах, веря, что они принесут благополучие. Обряд
встречи весны в XIX в. превратился в детскую игру. На Семик девочки
12—14 лет совершали обрядовые действия с куклой-кукушкой (см.:
Пропп 2009: 37—40; Солодовникова 2004: 13,17).
Хотя традиционны е праздники были наполнены ритуальными
и магическими действиями, для детей и подростков главное значение
имела их развлекательно-игровая составляющая. Она проявлялась
наиболее полно и ярко в гуляниях, представлявших один из куль­
минационны х м оментов праздничного действия (Успенский 1899:
109—110). Как отмечает И. А. Морозов, дети в сочельник «кормили
Коляду» — мифическое существо, приходящее в этот вечер под окна
крестьянских домов. Взрослые пекли блины, а дети бросали пер­
вый блин на улицу для Коляды. К числу примечательных святочных
обрядов относится сдавление Христа, в котором главным образом
принимали участие дети и подростки (Морозов 1995: 24). «Христославцы» ходили со звездой, сделанной из цветной бумаги и фольги,
прикрепленной на длинной палке. Внутри звезды находилась з а ­
жженная свечка. Рано утром 7 января дети обходили дома и пели ду­
ховные стихи. Одним из самых ярких и радостных праздников была
и Масленичная неделя. Масленичные развлечения — горки, качели,
катания на лошадях и другие — для детей и взрослых проводились
раздельно. Для начавшейся невеститься девушки-подростка, «невесте
без места», устраивались масленичные ритуалы. На масленичные
106

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

базары собирались взрослые и дети со всех окрестных деревень (см.:
РКЖБН 1: 368,444; 2.1: 246; 2.2: 2 4 8 -2 4 9 ; 3: 515). С Пасхи до осени
молодежь собиралась на «гулянья», отдельные «гулянья» устраивали
подростки 13—14 лет. В подражание взрослым они водили хороводы,
пели песни, плясали кадрили и т. д. В Ярославской губернии в Фомино
воскресенье (первое воскресенье после Пасхи) подростки ходили по
домам «молодых» — повенчанных в текущем году. Вызывали моло­
дых, назы вая их «вьюном» и «вьюницей», тем надлежало угощать
подростков пивом, одаривать орехами и пряниками. Затем отправля­
лись к другому дому (РКЖБН 2.1: 68; 2.2: 85). Другой сходный пример
колядования — обычай «малынкать» на Святой неделе (Жиздринский
уезд Калужской губернии). После молебна и выноса иконы девушки
и девочки-подростки ходили по дворам, пели песни. Им выносили
яйца, кусок сала, пироги. Посте колядования они отправлялись в поле,
жарили яичницу, водили хороводы (РКЖБН 3: 149—150). Развлечения
под новый год — подростки 10—15 лет украдкой брали сани, соху,
борону, телегу и все это складывали под гору у деревни. Кража про­
исходила с крикам и и хохотом, хозяин обычно слышал это. Один
относился спокойно: «Ну, пусть потешатся», другой выскакивал на
улицу и с бранью бил шутников. Несмотря на угрозу побоев, обычай
продолжал действовать. Дождавшись, пока «сердитый» уснет, все
равно утаскивали сани, стараясь разбить их. На другой день вся куча
разбиралась хозяевами (Шустиков 1892: 113).
Помимо праздников молодежь сближалась на помочах и полевых
работах, особенно на сенокосе. Совместные работы, наряду с бесе­
дам и и традиционны м и встречами молодежи во время народных
праздников, имели непосредственную связь с половой социализа­
цией. Перейдем к этому вопросу.
Семейная и внесемейная социализация девочек как путь вос­
производства т радиционного гендерного контракта. И. С. Кон ука­
зывал, что система семейно-брачных отношений и полового симво­
лизма закрепляется и передается следующим поколениям благодаря
процессам половой социализации детей и молодежи (Кон 1982: 116).
Половая социализация — важнейшая часть социализации вообще,
и она происходила в крестьянской среде многообразными способа­
ми и по различным каналам. В половой социализации важное место
занимал внешний вид. На одежду детей расходовались минимальные
средства. Изменение внешнего вида являлось важнейшей составля­
ющей возрастного символизма. С 14 лет стали наполняться новым
содержанием не только когнитивные и психологические, но и симво­
лические аспекты половой социализации. Это сопровождалось рядом
107

Глава II

культурно оформленных признаков. Начавшей невеститься девочке
приобретали приличную одежду, в которой она ходила в церковь, на
гулянья и посиделки. Возрастной символизм проявлялся в обращении
к будущим невестам, их начинали называть полным именем. Машка,
Танька с 14 лет становились Машухой, Танюхой, затем Марьей, Тать­
яной, а с 16 лет соседи при встрече нередко называли их по имениотчеству (см.: РКЖБН 2.1:403; 5.1: 362,440,572; 5.2: 192; 7.1: 218).
Крестьяне имели довольно смутное представление о строении
человеческого тела и назначении внутренних органов (РКЖБН 3:
519). Они верили, что душу рождающемуся младенцу приносит от
Бога ангел, и с той поры ангел присутствует неотлучно, по рождении
становясь хранителем ребенка. Крестьянские дети рано знакомились
с реальной жизнью, от них ничего не скрывалось. Они присутство­
вали при играх в карты, иногда участвовали в них. Д есятилетние
подростки издевались над взрослыми, острили по поводу их уличных
имен. Крестьянские дети рано получали представление об интим ­
ных сторонах жизни, значительно опережая в этом детей дворянпомещиков, а также городских детей. Для крестьянских детей все это
было совершенно естественным, они видели спаривание животных,
жизнь взрослых протекала на их глазах, когда в одном помещ ении
жили дети и несколько супружеских пар. Для детей не было секре­
том устройство тела противоположного пола. До 12 лет и старше они
вместе ходили в баню, в одних коротких рубашках, нередко совсем
изорванных. С первым проблеском сознания крестьянские дети име­
ли полную возможность узнать физические отличия того или другого
пола (см.: РКЖБН 5.1: 572; Потанин 1899: 171). Девушки и парни
не отличались особой стеснительностью, раздеты е вместе перехо­
дили реку, иногда вместе купались (РКЖБН 5.2: 441—442; 5.3: 726).
В ночном, когда девушки спали, ребята 12—18 лет рассматривали их
половые органы (Косогоров 1906: 74—75). Отношение взрослых к сов­
местным купаниям было довольно спокойное. Говорили, что они же
купаются не одни, при народе ничего худого произойти не может,
а если немного побалуют в воде, это ничего (РКЖБН 5.1: 440—442;
5.2: 726). Крестьяне вместо бань чаще мылись дома в печи. Свободно
раздевшись в присутствии всей семьи, парились в печи или пооче­
редно мылись в печи с чугуном теплой воды (РКЖБН 2.1: 392; 5.4:
252). На сенокосе в жару девушки в одних рубашках с почти голыми
грудями или в сарафанах, подобранных выше колен, представляли
соблазнительное зрелище для парней и подростков. Во время «за­
логи» — отдыха — происходили нескромные заигрывания на глазах
у всех (РКЖБН 5.1: 221).
108

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Дочери часто до самого замужества, находясь под опекой м а­
тери, от нее узнавали и об интимных сторонах жизни. Но большее
значение в получении эротически значимой информации имело об­
щение со сверстницами и взрослой молодежью. Дети решительно во
всем подражали взрослым. Сидя в большой беседе, подростки усваи­
вали правила полового поведения взрослой молодежи, по ее приме­
ру проводили свою отдельную беседу с поцелуями. Было обычным
делом, что парень сидел на коленях у девушки, они обнимались
и целовались (РКЖБН 1:174; 2.1: 70; 2.2: 255,367). Имитация интим­
ных отношений происходила во время детских игр, как, например,
при игре в прятки, когда мальчик и девочка оставались наедине,
спрятавшись где-нибудь подальше. Такой же характер носила игра
«в свадьбу», «мужья и жены». На прогулках к деревенским пасту­
хам —подросткам 12—15 лет —в «подскотину», были весьма умелые
подражания не только в стряпне пирогов и убаюкивании детей, но
и в потреблении алкоголя и половых отправлениях. Такого рода яв­
ления отмечались неоднократно (см.: РКЖБН 2.1: 555; 2.2: 250; 5.1:
221; 5.2: 46). Мальчики, начиная с семи лет, щупали сверстниц-девочек. А десятилетние подростки даже пытались вступать в половые
сношения с девочками того же возраста (Косогоров 1906: 74). Име­
ются факты, когда мальчики совершали «половое совокупление»,
«растление» малолетних девочек. Так, в Курском окружном суде рас­
сматривались дела об изнасиловании шестилетней крестьянской де­
вочки Марии Плетченковой четырнадцатилетним подростком Гри­
горием Загулиным (Грайворонский уезд, сл. Борисовка) (ГАКО. Ф. 32.
On. 1. Д. 917. Л. 1—63), пятилетней крестьянской девочки Христины
Савиной тринадцатилетним крестьянским мальчиком Терентием
Сухоруковым (Дмитриевский уезд, с. Богословка) (Там же. Д. 1038.
Л. 1—11) и семилетней девочки Татьяны Мигалевой крестьянским
мальчиком Даниилом Площадным (Грайворонский уезд, д. Орловка) (Там же. Д. 1037. Л. 1—100). Так, Даниил «гонялся за Татьяною
по лавкам и когда она упала с лавки, поднял ей рубаху и пальцами
начал ковырять у нее между ногами, и, несмотря на крики и плач ее
от сильной боли... разорвал девственную плеву» (Там же. Л. 7—7а).
Суд присяжных вынес вердикт: отдать подростков родителям для
домашнего исправления.
Ранние представления крестьянских детей об интимных сто­
ронах ж изни вовсе не свидетельствует об их распущ енности.
В подростковом возрасте в 11 —14 лет с усилением процессов ин­
дивидуального полового развития, осознанием своего телесного
«я» девочка по совету родителей начинала вести себя иначе, чем
109

Глава II

раньше. Она тщ ательнее укрывалась одеждой, ее предостерегали
держаться подальше от парней, избегать тайных свиданий с ними,
пораньше возвращ аться с гуляний (см.: РКЖБН 2.1: 403; 5.1: 572;
5.2: 307). «Смотри, девка, с парнями не засиживайся, подолгу не
гуляй, держись своих подруг» (РКЖБН 7.1: 218), —говорила ей мать.
Важнейшим половозрастным и социовозрастным рубежом в жизни
девочки наряду с изменениями в физическом облике являлось н а­
чало у нее регул (менструаций), наступавших в 14 лет и позже (Ге­
расимов 1898а: 178) и определявших своего рода временную шкалу
в биологической и социальной жизни, означавших приближение
к основному отведенному природой предназначению женщины —
выполнение ею репродуктивной фупкции. Этот важнейший ф изи­
ологический рубеж оформлялся специальными обычаями, входил
в систему посвятительных обрядов, позволял перейти в категорию
молодежи брачного возраста, получить права взрослых девушек, но­
сить их одежду и украшения и т. п. (Агапкина 2004: 241—242). О мен­
струациях девочка узнавала от матери и в разговорах в девичьей
среде. С наступлением менструаций выполнялись определенные
ритуальные действия. Женщина во время месячных считалась не­
чистой, она внушала страх, это было существо, отверженное Богом,
вредоносное не только для людей, но и для животных и неодушев­
ленных предметов. Воду, оставшуюся после смывания крови, с целью
облегчения и сокращения продолжительности менструаций выли­
вали под угол чужой избы (РКЖБН 3:199; Редько 1899:122—123) или
«на задней стене двора так, чтобы были обмыты три первые нижние
бревна с той целью, чтобы последующие очищения (менструации)
не принимали болезненного характера» (РКЖБН 3: 265). При дли­
тельной менструации или сильной боли девушке следовало показать
испачканную кровью рубашку какому-нибудь не понимающему сути
дела мальчику и, когда он спросит: «Отчего на рубашке кровь?»,
ответить: «Напоролась на соху» (Там же: 265—266). Некоторые риту­
альные действия могли иметь негативные последствия для здоровья,
как, например, обливание холодной водой при менструации. В даль­
нейшем появлялась угроза бесплодия, и такое случалось нередко (до
10 случаев на 100 супружеских пар) (Гиляровский 1878:144). Во время
регул девушки должны были избегать общения с другими членами
семьи и посторонними (Герасимов 1898а: 178). Ритуальные действия
могли дополняться некоторыми процедурами рационального харак­
тера из средств народной медицины. При менструациях рекомен­
довалось пить отвар лукового пера, настой трав деветер красный,
плакун, корня марены (Нефедов 1877: 67).

по

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Разного рода помочи играли важную роль не только в половой
социализации, но и в приобщ ении к пьянству, что являлось одной
из социализирующих практик. Подражание взрослым в потреблении
алкоголя начиналось с детских игр (РКЖБН 2.1: 555; 5.1: 221). Нагляд­
ные уроки дети получали во время праздников, особенно на помо­
чах, на которые часто вместе со взрослыми собирались и подростки.
Женщины могли приглашаться сваливать навоз с телег, грести сено,
жать, трепать и снимать лен, девушки —жать и грести сено, подрост­
ки — боронить, возить навоз. После окончания работ устраивалось
застолье с водкой, во время которого обычно пили все без разл и ­
чия возраста: женщины, девушки, подростки обоих полов. Веселье
нередко принимало самый разнузданный характер, чему младшее
поколение училось у старшего (см.: РКЖБН 5.1: 180—181, 465; 5.3:
176,183,647-648; 5.4: 221; 7.1: 212,215; 7.2: 406; 7.4: 241). «Сами ро­
дители напаивают своих детей школьного возраста до безчувственности. Даже двух и трехлетним детям дают водку...» (Дорогобужский
уезд Смоленской губернии, 1898 г.) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 120. Л. 58).
Ж енщины брали с собой малолетних детей, которых было нельзя
оставить дома, и, чтобы заставить их быть спокойными, давали им
пива или тряпку, смоченную в алкоголе. Некоторые матери давали
детям в школу хлеб и вино, дети после завтрака засыпали. Имеются
указания, что в некоторых местностях Вологодской губернии девуш­
ки с 15 лет пили пиво. В праздник выпрашивали дома по ведру пива
и устраивали складчину в какой-нибудь избе. На свадьбах и помочах
они пили вино, мало стесняясь посторонних (РКЖБН 5.3:125). В кон­
це XIX в. корреспонденты из разных мест сообщали, что в выпивке
не уступали мужчинам и девушки, на пирушках и праздниках отцы
и матери дают водку даже грудным детям (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 120.
Л. 25,58; РКЖБН 3: 175).
М етоды воспит ания. В воспитательной практике прибегали
к различным приемам. Чтобы утихомирить раскричавшихся малень­
ких детей, их пугали сказками о разного рода чудовищах, сверхъе­
стественных явлениях, вызывали суеверный страх. При взгляде со
стороны обращ ение в семье в соответствии с крестьянскими нра­
вами, без какой-либо при том злобы, было весьма грубое. Муж без
всякой причины кричал на жену, грозя кулаком, ругая матерными
словами, называя ее «подлой сволочью» и т. п. Жена также без всякой
причины обзывала его «мошенником, разбойником, кровопийцей,
подлым». Детей отец ругал «диаволами, лешими, водяными, чертя­
ми, окаянными», часто матерны ми словами (РКЖБН 5.2: 269). Ме­
тоды воспитания, особенно относящиеся к подростковому возрасту,
111

Глава II

имели половозрастные различия и еще зависели от пола родителя.
Коснемся такой проблемы русской крестьянской семьи XIX —начала
XX в., как физические наказания. В официальном законодательстве
о правах родителей говорится: «Власть родителей простирается на
детей обоего пола и всякого возраста, с различием и в пределах, за­
коном для сего постановленного» (Ст. 164); «Родители для исправле­
ния детей строптивых и неповинующихся имеют право употреблять
домашние исправительные меры» (Ст. 165) (Свод законов... 1857).
«Начиная с 2 лет детей пугают всякими страстями, причем наряду
с букой, домовым и лешим пугают доктором и попом» (Быт... 1993:
266). «К детям до 5—7 лет относились мягко, почти не наказывали,
на многие проступки и шалости смотрели сквозь пальцы» (Холодная
2004:174), «Насколько редко совершается сечение, можно видеть из
того, что, когда мы спрашивали взрослых мужчин о том, как часто
секли их родители, мы всегда получали в ответ: “Раза два-три, не
более”. И только в редких случаях говорили: “частенько дирали <...>
да и я тогда сорви-голова был...”» (РКЖБН 2.2:158). Наверно, дейст­
вительно в некоторых семьях детей не наказывали. Но трудно по­
верить, чтобы в авторитарной и патриархальной семье такое было
всеобщим явлением, что муж, избивая до полусмерти жену, не трогал
при этом детей. Имеются многочисленные этнографические факты
о бытовом насилии в крестьянских семьях. Наказания детей в первую
очередь связаны не с индивидуальными особенностями родителей,
а с принятыми в данном обществе нормативным порядком и обра­
зом человека как личности. Родительская порка воспринималась как
проявление заботы о будущем ребенка, мог дискутироваться лишь
вопрос о допустимой мере жестокости, понимаемой как «строгость».
Такие взгляды разделяла народная педагогика: «За дело побить —
уму-разуму учить», «Это не бьют, а ума дают» (Кон 2011: 76, 78—79).
Даже в современной России во второй ее столице — Санкт-Петер­
бурге —регулярным физическим наказаниям со стороны родителей
подвергались девушки 16—19 лет (Там же: 93). Вот сообщения ин­
форматоров из других губерний: принуждение и насилие входили
в число главных элементов воспитания с раннего детства, с 4—5 лет
начинался период колотушек, от отца — если ребенок, играя, поте­
рял веревочку или гвоздик, от матери — если замарал рубашку, от
обоих, потому что попался под руку в такую минуту (Курская, Твер­
ская, Ярославская) (см.: АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 33. Л. 8. об.; РКЖБН 1:
474; 2.2: 157,435; Новиков 1899: 12). Действенным и влиявшим на
формирование социальной сущности ребенка считалось отцовское
применение силы. Крестьяне считали, что наказание идет всегда на
112

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

пользу. Согласно материалам архива Этнографического бюро, «после
7 лет с детей за шалости взыскивают строго: бьют, ругают (унотребляя
при этом эпитеты: «собаки», «окаянные», «подлые), применяют для
наказания плети-двухвостки и шелеп» (Быт... 1993: 266). За провин­
ности, шалости детей таскали за волосы, за уши, наказывали розгами
или палками, секли крапивой, а пинки, толчки, подзатыльники были
обычным делом (см.:ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1.Д. 107. Л. 85; Д. 120. Л. 22,56;
Д. 122. Л. 18; РКЖБН 7.2:605).
Осуществить наказание не всегда удавалось: если виновный при
угрожающей ситуации успевал убежать, то и оставляли в покое. Но
иногда на поимку виновного тратили целые часы, ловили и секли его,
хотя после порки и жалели. Родители обычно запрещали детям ругать­
ся, угрожая за «черное слово» и «матерное слово» язык отрезать, но
даже девочки ругались матом. Среди применяемых наказаний были
оставление без обеда, запрет на гулянье. Дети, в свою очередь, пере­
чили родителям, иногда выходили из повиновения. Однако все это
обычно являлось лишь внешней стороной (см.: РКЖБН 2.2:159; 3:319;
5.2:269—270; 6:367). В действительности в семье была скрытая любовь,
отец за сына или сын за отца лез в драку, мать, вступаясь за детей,
ссорилась с обидчиками и родственниками (РКЖБН 5.2:21 \\ Косогоров
1906:74). Отмечены случаи, когда народ наказывал «родителей, если те
не наказывали своих детей» (Смоленская губерния) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1.
Д. 120. Л. 56). За нежелание работать, небрежное отношение к своим
обязанностям, недобросовестность в работе, в стучае грубостей или
дерзостей, высказанных отцу или матери, дети могли быть выпороты
(см.: Иваницкий 1890: 56; Глотова 2009: 219). Наказания детей были
внешним проявлением строгости, они все же не затрагивали глубо­
ко внедренных в сознание истинных отношений родителей и детей.
О действительных отношениях можно привести архивные данные:
«...говорят: “никаких чувств и любви не развито у народа сельского”.
Такие рассуждения <...> возмутительны <...>, удивляешься обилию
чувств и сердечной любви народа, а женщин в особенности. С раннего
возраста дети приучаются любить как родителей, так родных и близ­
ких, мачех и вотчимов. Какие трогательные сказки, песни, причитания
<...> находятся в материалах народного творчества, которое могли со­
здать неграмотные люди, только силою своих духовных чувств и сер­
дечною любовью» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 43. Л. 57—57 об.).
Религиозная компонента занимала видное место в крестьянском
социуме, а религиозное воспитание детей и подростков являлось
важнейшей составляющей возрастного символизма. Исполнение
религиозных обрядов, усвоение религиозных нравственных норм —
113

Глава II

все это было неразры вной частью ж изни каждой крестьянской се­
мьи. В обязанность родителей входило привить ребенку основные
каноны христианской м орали. Р елигиозное воспитание являлось
обязанностью не только семьи, но и всей общины, следившей за по­
сещением детьм и богослужений, их участием в праздниках, обрядах
и т. п. В воспитании дочерей роль отца была совсем невелика. От отца
дети ждали работы и грозного ош ва, от м атери — ласки (см.: Звон­
ков 18896: 25; Титов 1888: 51—53). Такое разделение воспитатель­
ных фупкций было связано с традицией четкого различия будущих
семейны х и социальны х ролей сы новей и дочерей. На обращ ение
м атери с детьм и налагались ограничения: она должна была сдер­
живать себя, не бранить своих детей чертом и не посылать к черту.
В противном случае появлялась опасность, что ребенка могла унести
нечистая сила (Нефедов 1877: 59). Если за м аленьким и детьм и мать
ухаживала без различия пола, то, когда они подрастали, она больше
заним алась воспитанием дочерей. Близость между матерью и доче­
рью выражалась и в символической форме, находила свое отражение
в обычае заворачивать девочку в одежду м атери, чтобы передать ей
все лучшие качества м атери (Кабакова 2004: 204—205). В религиоз­
н о-н равственн ом воспитании, которое было н еразры вно связано
с трудовым воспитанием , также велика была роль матери. Мать, как
правило неграмотная крестьянка с узким кругозором, могла научить
лишь внеш ним обрядам и действиям. В русских крестьянских семьях
ин ф орм аци я о возрасте приучения к молитве несколько п ротиво­
речива. По одним данны м , оно начиналось рано, нередко с 2—3 лет
(см.: РКЖБН 1: 474; 2.2: 366; 5.4: 162; 7.1: 210; 7.2: 605; Быт... 1993:
266; Зеленин 1991: 330), по другим — детей учат «молиться с ш ести­
летнего возраста, но без всякого прилеж ания, только для ви д и м о­
сти, дети в 6 —10 лет не знаю т никаких молитв» (РКЖБН 2.1: 366).
В первую очередь детей учили м олитвам «Отче наш» и «Богородице
Дево, радуйся» (РКЖБН 6: 368; 5.2: 77, 575). Ребенок мог оградить
себя крестным знам ением , с самого раннего детства соблюдал посты
и воздерживался от пищ и до литургии в праздничны й день, ходил
с матерью в церковь, где был приучен стоять смирно. В каждой семье
от мала до велика, проснувш ись утром , ум ы вались и становились
на молитву, молились вечером перед сном, перед едой, перед чаем
и после чая. Не перекрестивш ись, никто ничего не ел и не пил, даже
глотка воды. Но все эти действия ребенок восприним ал чисто м е ­
ханически, он не знал, зачем он крестится, что такое Бог, почему
в церкви надо стоять не шелохнувшись и т. д. Отметим и такой соци­
ализирую щ ий момент, когда старш ие дети учили младш их отвечать
114

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

руганью тем, кто сам ругал их (см.: РКЖБН 1: 255; 3: 319; 5.2: 364;
6: 368; Быт... 1993: 266; Косогоров 1906:73).
По мере того как дети росли, религиозно-обрядовая составляю­
щая их жизни интенсифицировалась и наполнялась новым содержа­
нием. Детям поручали исполнение некоторых обрядовых фупкций,
чаще всего вспомогательных: извещение родителей невесты о при­
езде в деревню сватов (Новгородская губерния), девочки-подростки
в свадебной церемонии подходили к столу с куклой, с фигурками
коня, зайчика и т. п. и просили за них деньги (Гура 2012: 35). В со­
провождении взрослых дети примерно с 5—8 лет каждый праздник
посещали церковь (РКЖБН 5.4: 374; 7.4: 282). Рубежом в религиоз­
ном воспитании являлась первая исповедь и первое причастие, куда
крестные родители отводили ребенка в 7—8 лет (РКЖБН 2.2: 366).
Исповедь и причащение становились нормой жизни. Формой инсти­
туционализации религиозной жизни в крестьянских семьях являлось
соблюдение христианских постов, к чему приучали и детей. Все это
включало прежде всего предписание ряда запретов, в первую очередь
пищевых. Ребенок приобщался к религиозным представлениям с са­
мого рождения до совершеннолетия. Перед его глазами постоянно
были молящиеся мать и отец, в особенности в глубоко религиозной
семье. С самых ранних лет ребенок знакомился с житиями святых,
производимыми ими чудесами, приобщался к пению в церковном
хоре (см.: РКЖБН 5.3: 186; 5.4: 375; ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1.Д. 107. Л. 39).
Но в пореформенный период, особенно среди молодежи, ослабевает
религиозная составляющая жизни.
Церковно-приходские школы помимо общей грамотности давали
религиозное просвещение, основы христианского вероучения, учи­
ли каноническим молитвам, знакомили с христианской историей,
закладывали основы христианской нравственности. Но на рубеже
веков церковно-приходские школы вытесняются земскими школами
с другим набором изучаемых предметов и другой формой обучения
(РКЖБН 2.1:4 8 2 -4 8 6 ; 5.4: 215).
Привитие детям нравственных качеств, нравственных ценностей
являлось важнейшей нормативной воспитательной функцией каждой
семьи и всего социума, и этой стороне уделялось большое внимание.
По официальному законодательству родители «должны обращать все
свое внимание на нравственное образование своих детей и старать­
ся домашним воспитанием приготовить нравы их и содействовать
видам правительства» (Ст. 173) (Свод законов... 1857). Крестьяне ста­
рались воспитывать в детях уважительное, почтительное отношение
к родителям и старшим (РКЖБН 1:447). Согласно нормам христиан­
115

Глава II

ской морали, уважение и почитание родителей являлось непремен­
ной обязанностью детей на протяжении всей жизни. «Дети обязаны
родителей во всем слушать, покоить и кормить во время болезни
и старости», —пишет М. М. Громыко о преданиях крестьян Орловской
губернии в конце XIX в. (Громыко 1991:143). В процессе воспитания
детей очень видное место занимало старшее поколение — бабуш­
ки и дедушки. Учительница из д. Шелковка Медвенковской волости
(Обоянский уезд Курской губернии) так описывает свою беседу с де­
вушкой Акулиной Агеевой: «Бывало батюшка уедить в город, оста­
немся мы детишки одни с мамушкой, нам и страшно. Жита много
было тогда, неравен час недобрый человек залезет или еще что. Вот
мы и позовем бабушку Акулину к себе ночевать. Ну и хорошая же
старуха была!.. Бывало взберемся все детишки на печку и приста­
нем к ней: “Расскажи, бабушка, да расскажи пра што-нибудь”. Вот
и начнет она рассказывать. Бывало и пра звезды и пра небо — все
расскажет. — “Что ж она вам рассказывала про звезды?” — Да гово­
рила, што, когда Господь рассивал по зимле диревья и траву, так рас­
сеял по небу и звездочки, и што, коли гром гремить, значит Божичка
сердитца. Уморитца бывало, говорить, она удушлива была (удушьем
называется долголетняя чахотка), обопреться об руку и сидить, а мы
опять пристаем к ней: “Расскажи, да расскажи”. — “А мне вадицы
дайте испить!” — скажет бывало бабушка Акулина. Мы побижим,
принисем ей кружечку вадицы и ана апять начнет гаварить. — “Что
же она Вам говорила?” — “Да про все говорила, и про Иисуса Христа
гаварила. Гаварила будто Он хадил по зимле, а жиды гнались за им,
хотели Его пилатить а Он прятался от них то к каровам, то к лашадям
у ясли, но везде Его находили”» (РКЖБН 6:4 6 —47). Так, в Обоянском
уезде Курской губернии к наиболее любимым сказкам относились:
«Иван-царевич», «Лягушка», «Коза-дериза», «Коза», «Кочеток и куроч­
ка», «Три брата», «Катериночка», «Три сестры», «Чувилька», «Олечка»,
«Иванушка» (АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 3. Л. 1—83). В крестьянских семьях
дети читали вслух сказки, книги о житиях святых (см.: РКЖБН 3:577,
581; 5.4: 48,169,403, 547; 7.4: 154, 224). Как отмечает Н. Л. Пушкаре­
ва, фольклорные и религиозные произведения зафиксировали факт
большей мягкости материнского воспитания по сравнению с отцов­
ским (Пушкарева 1997: 199).
Реалии пореформенного периода, в значительной степени транс­
формировавшие привычные ценности крестьянского мира, в первую
очередь влияли на сельскую молодежь (Трошина 2009: 93—95). Это
можно видеть в возросшей антирелигиозности, отрицании традиций,
критике власти (РКЖБН 2.2: 102-103; 5.1:406).
116

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Многообразие социализирующих факторов, находящихся в ин­
тенсивной динамике, сложным образом взаимодействовало между
собой, эволюционировало, в течение длительного времени форми­
ровало личность крестьянской девочки. Она в соответствии с гендер­
ной ориентацией становилась членом крестьянского социума, была
готова к вступлению в следующую группу — группу девушек-невест
(.Мухина 2014: 102-104).

2.3. Взросление в крестьянской семье: статус девушки
в условиях навязываемого неполноправия
традиционной гендерной композиции
Взросление в крестьянской семье было для девушки процессом
навязывания неполноправия. Это накладывало отпечаток на усво­
ение жизненных норм, ценностей, образцов поведения, обычаев.
Главную доминанту для крестьянской девушки представляло заму­
жество. Оно предопределяло процессы социализации крестьянских
девушек, когда происходило активное усвоение социокультурного
опыта (социальных норм, ценностей, образцов феминного поведе­
ния, обычаев, традиций, верований) (Кон 1991: 4; см. также: Мухи­
на 2011: 84). При переходе из одной социовозрастной группы в дру­
гую приобретался новый статус, в качестве нормы выступали новые
возрастные стереотипы, что находило свое выражение во внешнем
облике, одежде, имени, поведении, семейных, трудовых и религиоз­
но-обрядовых функциях. Ф ункционирование и воспроизводство
традиционного крестьянского общества были обусловлены целым
рядом социально-экономических факторов. В основе крестьянской
экономики лежала семейная форма хозяйства, которая строилась на
гендерном разделении труда и могла существовать только при нали­
чии как мужских, так и женских рабочих рук. Важнейшим возраст­
ным стереотипом для девушки являлась ее включенность в трудовой
ритм семьи и общины. Способность к работе наряду с ролью матери
представляла главное предназначение крестьянской женщины (см.:
РКЖБН 2.1: 356; 3: 446; 5.2: 288; 5.3: 59; 6: 226; 7.4: 194; Бернштам
1988:130). Девушки помогали матери и невесткам в домашнем оби­
ходе и полевых работах (ГАКО. Ф. 68. On. 11. Д. 44), в частности бо­
ронили, но их освобождали от общественных повинностей (починка
изгородей, ремонт дорог и т. п.) (Новгородская губерния) (РКЖБН 7.1:
277, 365). Девушки вместе с женщинами молотили, убирали карто­
фель и овощи, рубили капусту, ходили за ягодами и грибами (Ни­
кольский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.3: 59,61—63,65).
117

Глава II

Статус девушки как будущей невесты налагал на семью по отно­
шению к ней определенные обязательства. Это было связано с одним
из ключевых понятий народного мировоззрения — волей, которое
ассоциировалось, в частности, со свободой от брачных уз, девиче­
ством, свободной жизнью до брака (Гура 2012: 604). Как подразуме­
ваемая норма выступало то, что девушек не обременяли работами,
«больше поважаются», они могли спать дольше всех, их берегли, луч­
ше наряжали, они чаще отышали ласковое слово, обращение с ними
было более бережным и любовным. Все понимали, что дочь в семье
временная гостья, «наработается еще у чужих людей», когда выйдет
замуж и на ней будет целый дом, поэтому «Девка пускай погуляет»,
«Девушка спит, дом высыпает. Девушкин дом выстроен и окна вы­
крашены» (см.: РКЖБН 3: 297; 5.1: 50; 6: 196,226; 7.1: 451-452; Вну­
ков 1929: 8). Перспектива замужества определяла весь строй жизни
девушек. Они работали не только для общей пользы всей семьи, но
им давалась возможность работать и на себя. В больших семьях деву­
шек отпускали на поденную работу в соседние хозяйства, на дранье
бересты, и весь заработок они использовали себе на наряды (см.:
РКЖБН 3: 297; 5.1: 122; Ефименко А. 1873: 203), наравне с замужни­
ми женщинами девушки получали свою долю льна, который шел им
на личные нужды (РКЖБН 4:144). В. А. Александров отмечает, что
если у девушки не было шелкового платья, она не могла найти себе
жениха (Александров 1863: 62). Девушки активно зарабатывали на
приданое, работая по найму или на отхожих промыслах (Бернштам
1988: 77). Временем работы девушек на семью (сельскохозяйственные
работы и работы по дому) был период с весны до поздней осени, все
остальное время они работали на себя. Время работы на семью могло
еще больше сокращаться и составлять период с сенокоса и до уборки
хлеба, т. е. приблизительно с 15 июня до начала октября (Козловский
уезд Тамбовской губернии) (Харламов 1880:67). В свободное от рабо­
ты время девушки могли заниматься «вышивками по тонкому холсту
домашнего приготовления» (Смоленская губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22.
Д.41.Л. 15 об.).
Среди передаваемых им трудовых навыков особое место зани­
мали прядение, ткачество и рукоделие. Девушки должны были по­
могать матери обрабатывать лен, прясть, ткать, обшивать семью
и обшить самих себя, «Девке недосуг на дом робить, надо на себя
шить да прясть, ткать да брать (узоры выбирать), коробью (супдук)
под колено (туго) нагнетать» (см.: РКЖБН 3: 69,297,446; 4: 144; 5.1:
122; 5.3: 59; 5.4: 246; 7.2: 304). Прядение и ткачество являлись глав­
ными женскими занятиям и, которыми мужчины почти никогда
118

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

не занимались. Кроме того, овладение этими видами работы имело
особое значение, поскольку они относились к необходимым качест­
вам девушки-невесты (.Бернштам 1999: 211; см. также: Мухина 20106:
119). В дореформенный период девушкам вменялось в обязанность
заниматься рукоделием в помещичьих усадьбах. Вот выдержка из до­
кумента о функционировании помещичьего хозяйства: «Послано де­
вушкам работы, кисейных оборок 8, Евгении, Раиде, Елене; в каждой
полосе 12 узоров, шить каждой по три узора в неделю, а в четыре
недели трем три полосы. Кате послано две юбки, в обеих 10 полос,
каждую полосу в 10 дней, и как дни будут покороче в сентябре, то
в 12 дней» (Повалишин 1903: 77). В то время, когда невестка хлопотала
во дворе, девушка сидела в теплой избе за пряжей, шитьем нарядов,
тканьем холстов, шитьем простынь, полотенец, которые украшала
вычурными узорами. Такими вышитыми простынями на зависть
всем накрывались постели. Чем больше этого добра было у невесты,
тем больше увеличивались ее шансы выйти замуж (РКЖБН 7.1:452).
Таким образом, зрелость девушки проявлялась не только в физио­
логических переменах, но и овладении традиционными женскими
ремеслами —прядением, ткачеством и рукодельем, имеющими глу­
бокий символический смысл (Бернштам 1999: 211—213; Валенцова
2009). Теперь она была готова к замужеству и могла демонстриро­
вать свои возможности «прясть, ткать и узоры брать», т. е. готовить
себе приданое (Бернштам 1988: 77). Еще один способ демонстрации
качеств хорошей хозяйки: перед праздниками девушки наводили
чистоту в доме, чистили самовар, чтобы блестел, как «жар», частая
стирка белья способствовала репутации чистоплотной и работящей.
В праздники девушки подавали самовар, потчевали гостей чаем,
раздавали каждому «салфетки» — длинное полотенце с вышивкой
на концах (РКЖБН 7.1:452). Овладение девушкой трудовыми навы­
ками входило составной частью в возрастной символизм, являлось
одним из маркеров совершеннолетия и готовности к браку. Лень,
неумелость, недобросовестность в труде встречали резкое осужде­
ние. «Мнение односельчан о девушке как о работнице складывалось
не только при наблюдении за ее работой. У всех на виду была ее
одежда собственного изготовления, украшенная в праздничные дни
сложным рукоделием» (Громыко 1991:107), мастерство в п ряд ен и и ткачестве было престижным для девушки (Бернштам 1986: 32).
Детализованное описание обязанностей девушки в течение зна­
чительного промежутка времени (почти 8 месяцев) дает коррес­
пондент Этнографического бюро из Пошехонского уезда Ярослав­
ской губернии на примере семьи крестьянина Ефима Привезенцева,
119

Глава II

35 лет, из д. Иванцево. Кроме самого Ефима в семью входили его
мать Анна около 60 лет, жена Афросинья, около 30 лет, и сестра Та­
тьяна, около 23 лет.
19 января. Семья встала в 5 ч. утра. Татьяна и Афросинья при­
нялись за уход за скотом, после завтрака сели за пряжу, пообедав,
продолжили работу. После вечернего чая в 6 ч. Татьяна с прялкой
ушла на беседу, поужинали без нее, оставив ей перекусить. С беседы
Татьяна вернулась в 2 ч. ночи.
22 января. Вместо пряжи Татьяна и Афросинья занялись стиркой.
23—24 января, пятница—суббота. Продолжение стирки, в субботу
закончили.
25 февраля, Великий пост. Татьяна занималась вязаньем, на бесе­
ду не ходила, так как их в пост не бывает. С небольшими перерывами
женщины ткали до самой весны.
18—22 марта. Ефим колол дрова, Татьяна и Афросинья складывали
их в поленницы. Закончили работу к вечеру последнего дня.
13 апреля. Татьяна и Афросинья белили новины и холсты, после
того как закончили, Татьяна принялась вышивать себе юбку.
29—30 апреля. Начало полевых работ, семья встала в 4 ч. утра.
Татьяна и Афросинья убирали мусор с огородов, полей, сенокосных
лугов, в овине.
1 мая. Подготовка к празднику, Татьяна и Афросинья провели
уборку в избе. Вечером вся семья парилась в печи.
2 мая, суббота. Праздник, день Св. Бориса и Глеба, в этот и следу­
ющий воскресный день никто не работал.
4—5 мая. Ефим сеял, Татьяна и Афросинья боронили.
6 мая. Татьяна и Афросинья копали грядки, носили туда на но­
силках перегной.
7 мая. Татьяна и Афросинья копали в огороде и сажали горох,
лук, свеклу, морковь, огурцы, бобы, редьку, репу, мак, капусту, брюк­
ву, подсолнухи (обычно забава для детей). Картофель сажали не на
огороде, а в поле.
2—5 июня. Семья встала в 3 ч. утра. Татьяна и Афросинья возили
навоз в поле и разбивали его из сложенных куч.
8—9 июня. Татьяна и Афросинья занимались прополкой в огороде
и окучивали картофель.
23 июня. Начало сенокоса, семья встала в 3-м часу. Ефим, Татья­
на и Афросинья косили до 8 ч. утра. Затем сгребали сено, шевелили
и таскали на двух жердях в сарай.
25 июня. Прошел дождь и сено пришлось сушить. Лишь после обе­
да, с 5 ч., Ефим, Татьяна и Афросинья снова косили до самого вечера.
120

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

28 июня, воскресенье. Семья встала в 5 ч. утра. Татьяна и Афросинья отправились в церковь, где пробыли до 11 ч. После обедни пили
чай, обедали и отдыхали. Вечером Татьяна ушла на гулянье.
27 июля. Настало время жатвы, но семья встала не очень рано,
так как рожь можно жать лишь после того, как высохнет трава. Ефим,
Татьяна и Афросинья отправились жать.
3 августа. Семья встала в 5 ч. утра. После завтрака Ефим и Афро­
синья косили овес, а Татьяна подбирала его и связывала в снопы.
Вечером все возили на гумно сжатую рожь.
4 августа. Ефим, Татьяна и Афросинья косили овес и ячмень. Ве­
чером возили снопы на гумно.
5 августа. Татьяна теребила лен, после обеда Афросинья, дожав
пшеницу, принялась теребить лен вместе с Татьяной.
6 августа, праздничный день. Поскольку работать было нельзя,
Татьяна вместе с другими девушками из своей деревни отправилась
собирать клюкву.
9 августа, воскресенье. Татьяна и Афросинья отправились в цер­
ковь, после обеда вместо отдыха пошли по грибы.
10 августа. Семья встала рано, занимались молотьбой, так про­
должалось до 15 августа.
15 августа, суббота, Успеньев день. Ефим, Татьяна и Афросинья езди­
ли в соседний Адрианов монастырь на богомолье, там была и ярмарка.
16 августа, воскресенье. Несмотря на праздник, семья работала,
так как хотелось домолотить рожь.
17 августа. Вся семья работала со льном.
23 августа. Татьяна и Афросинья разбирали и укладывали на зиму
картофель.
24 августа. Вся семья молотила яровое, затем женщины убирали
овощи.
26 августа. Праздник, день Св. Адриана и Натальи. Татьяна ходила
в церковь.
27—28 августа. Вся семья, в том числе по мере возможности и Анна,
занималась молотьбой ярового.
29 августа. Праздник, день Ивана Постного. Этот праздник отме­
чался строго, семья не работала.
30 августа, воскресенье. В соседней деревне, родине Афросиньи, был
молебен. Вся семья ездила в гости к ее отцу, вернулись поздно вечером.
1 сентября. Ефим, Татьяна и Афросинья молотили горох.
2—5 сентября. У Татьяны и Афросиньи работа со льном. По обьгчаю
мять лен помогали соседские девушки и женщины, при этом не пола­
галось никакого особенного угощения, только будничная пища и чай.
121

Глава II

6 сентября, воскресенье. Ефим, Татьяна и Афросинья ходили
в церковь. После обеда Татьяна и Афросинья стригли овец.
13 сентября, воскресенье и 14 сентября, понедельник, Воздвиже­
нье, два праздника. Несмотря на это, Ефим оба дня ходил на отра­
ботку в усадьбу, чтобы скорее отработать за собранный лес. Спешить
его заставило то обстоятельство, что к Татьяне стал свататься жених.
Женщины в эти дни занимались засолкой капусты.
2—10 октября. Татьяна и Афросинья работали со льном (РКЖБН 2.1:
390-402).
Обращает на себя внимание, что обязанности жены и незамуж­
ней сестры Ефима мало отличались, фактически и Татьяна, и Афро­
синья выполняли одни и те же работы. Отличие заключалось в том,
что Татьяна уходила на посиделки и гулянья и еще занималась своим
приданым. В семье не было детей, ссоры и склоки, видимо, были
нечасты.
Овладение девушками традиционными женскими занятиями
вместе с физиологическими переменами определяли зрелость де­
вушки, являлись маркером совершеннолетия и готовности к браку.
Девуш ки на отхожих промыслах. Вопросы социализации неот­
делимы от общего контекста изменений крестьянского уклада жизни
во второй половине XIX в., когда привычной чертой русской деревни
стало отходничество (Мухина 2013е: 165). Мужчины и молодые парни
в большом количестве на долгое время уходили на заработки. Черты
отходничества как явления становятся наглядными, если проследить
за динамикой оппозиции «традиция—новация». Особенно интен­
сивно процессы отходничества протекали в губерниях Центрального
промышленного района и в губерниях, примыкавших к Санкт-Петер­
бургу, но в той или иной степени затронули большую часть Европей­
ской России. Склонность крестьянского мировосприятия к соблюде­
нию обычаев, приверженность к символическим формам нашли свое
выражение в возвращении отходника с заработков, напоминавшем
подчас ритуальное действие. Новое явление облекалось в традици­
онную форму. Возвращение в деревню отходника, хотя и с деньгами,
но без подарков считалось крайне неприличным, несмотря на то что
требовало больших расходов. При возвращении отца или брата с от­
хожих промыслов, кроме подарков родным, он должен был привезти
каких-нибудь пряников или конфет («закусок») деревенским детям,
которые тотчас по его приезде являлись за получением сладостей.
И вот отходник оделял всех детей из ящика с пряниками, стоившего
3—4 руб. Сестры-невесты из полученных подарков составляли свое
приданое (Жбанков 1891: 54). По свидетельству Д. Н. Жбанкова, приезд
122

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

такого питерщика на паре или тройке лошадей считался обязатель­
ным, особенно для холостого парня. Пришедший пешком подвергался
насмешкам и рисковал не найти себе невесты. Для прикрытия неудач­
ника и обмана соседей родители платили за лошадей, покупали для
сына в городе «пинжак» и другую одежду. С возвращением питерщиков и после призыва на военную службу, обычно с 1 ноября, начинался
для молодежи сезон увеселений, мало связанных с крестьянскими
праздниками (Там же: 75).
Деформация традиционных отношений заходила так далеко, что
затронула самую консервативную сторону крестьянской жизни —
положение женской части населения. Девушки сами уходили на за­
работки. Появившиеся возможности самой зарабатывать на жизнь
имели огромное значение в формировании личности крестьянской
девушки, расширяли способы вступления в общество, открывали
перспективы становления его полноправным членом. И в крепостное
время помещики отдавали девушек в услужение в города, получая
за это плату. Но это вовсе не являлось шагом в сторону большей сво­
боды девушек, ведь у нее менялись только хозяева. Новые хозяева
получали право и наказывать девушек за непослушание или дурное
поведение (Семевский 1884:190). Времена изменились. Согласно ма­
териалам Этнографического бюро, теперь девушки могли отлучаться
на заработки с разрешения большака, работали по найму в богатых
хозяйствах на жатве, сенокосе и уборке овощей. Они нанимались
в работницы поблизости от своей деревни (не более 10—15 верст), но
также нередко в большом количестве направлялись в Москву и другие
крупные города, где работали горничными, кухарками или нянька­
ми (РКЖБН 3: 298, 535; 5.2: 28). По материалам Этнографического
бюро, на одной из писчебумажных фабрик работало до 300 человек,
большей частью крестьяне из окрестных деревень. Количество муж­
чин и женщин было примерно равным. К описываемому времени на
сортировке тряпок и бумаги работало 37 замужних женщин, 7 вдов,
80 девушек, 12 мальчиков и 20 девочек подросткового возраста (Ни­
жегородская губерния) (РКЖБН 4: 102—103). Статьей дохода деву­
шек был также сбор грибов, ягод, орехов, продажа части вытканного
полотна. На сельскохозяйственных работах при найме на лето на
хозяйском содержании (обычно с конца апреля до начала октября)
девушки зарабатывали от 18 до 40 руб., оплата отличалась в разных
местах (см.: РКЖБН 1: 382-383, 434; 3: 72, 241; 5.2: 200, 691; Быт...
1993: 206). Для сравнения укажем, что годовой оборот крестьянской
семьи в Калужской губернии составлял около 400 руб. для богатой
и около 120 руб. для бедной семьи (РКЖБН 3: 304—305). Есть приме­
123

Глава II

ры, когда все взрослые дочери шли на лето в работницы, зарабатывая
в общей сложности 150 руб. и более. Зимой вся семья почти ничего не
делала и жила на эти деньги. Имелись семьи, в которых дети, рабо­
тая по найму, содержали здоровых и физически крепких родителей
(РКЖБН 2.2:106—107). Жизнь девушек-отходниц была весьма нелег­
кой. К примеру, две девушки-сестры, зарабатывая в Санкт-Петербурге
по 18 руб. в месяц, посылали в деревню 200 руб. в год, по 100 руб.
каждая. Высылая половину своего заработка, они были вынуждены
питаться одним черным хлебом с селедкой, платя рыботорговцу за
право макать хлеб в селедочный рассол (М и 0 . 1902:90). Укажем при­
мер совершенно новой, ранее не существовавшей возможности зара­
ботка девушек —их работа в деревенских яслях-приютах, созданных
для оказания помощи пострадавшим от неурожая 1898 г. губерниям.
Девушки шили из холста, полученного из управы, рубашки, подушки,
простыни, работали нянями (Ганзен 1900а: 127,135).
Отходничество, знакомство с городской жизнью разительным
образом влияли на самосознание девушек. Девушки, которые ухо­
дили на заработки, уже держали себя более независимо, особенно
в отношении заработанных денег. Интересная особенность: преж­
ние отношения продолжали сохранять свою силу, когда ушедшие
на заработки девушки работали в привычной среде, мало отличав­
шейся от традиционной крестьянской деревни. Если шли в работ­
ницы где-нибудь поблизости, все оставалось по-старому, без вся­
ких споров отдавали деньги родителям или старшему брату, когда
родителей уже не было (Свет 1889: 100). Заметим, что при уходе на
заработки за пределы своего уезда крестьянам требовалось полу­
чить паспорта (см.: РКЖБН 1: 28; 5.2: 780; 5.4: 86; Быт... 1993: 55).
К примеру, в 1896 г. в Любимском уезде Ярославской губернии был
выдан 8261 паспорт мужчинам и 1545 женщинам (РКЖБН 2.2: 60).
Учитывая, что до половины работоспособного населения губернии
отправлялось на заработки, можно оценить, насколько был велик
масштаб явления (РКЖБН 2.1:12). Наличие паспорта для крестьян­
ской девушки имело огромное значение, это было больше, чем про­
сто возможность уйти на заработки, паспорт становился новым
символом ее личности, способствуя ее внутреннему раскрепощению
и рождению нового самосознания.
Вырученные девушками на заработках деньги, как правило, шли
на наряды и приданое. В ряде случаев женской половине семьи при­
надлежали все доходы от высеваемого льна, от продажи яиц и кур
(РКЖБН 5.1: 263). Девушки зарабатывали ткачеством, нанимались
на погрузку барок. На свои заработки девушки покупали себе одеж­
124

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

ду, из своего холста шили белье для отца и братьев. Одежда и холст
входили в приданое. Богатой считалась та невеста, у которой не было
братьев, поскольку в этом случае уменьшались ее расходы (Николь­
ский и Тотемский уезды Вологодской губернии) (Потанин 1899:185).
Приданое девушка начинала готовить с 12 лет, для чего копила день­
ги как подаренные, так и заработанные. На них она покупала ситец,
вязала варежки, чулки, шарфы себе и будущему мужу. Мать копи­
ла для дочерей холсты и одежду. Все это складывалось в коробью
(супдук) или отдельную коробку (Всеволожская 1895: 5). Приданое
публично демонстрировалось, и здесь целью было не столько за­
свидетельствовать благосостояние невесты, сколько ее умения как
хорошей мастерицы (Гура 2012: 351). Часто чем богаче был жених,
тем более высокие требования он предъявлял к приданому невесты
(Балов 18976: 60).
Субкульт ура девичест ва. С им волизация соверш еннолет ия
и возраст ных инициаций (посиделки, гулянья, гадания). Переход
в группу девушек означал совершеннолетие (16—18 лет), при этом
происходила интенсивная коммуникация. Заметим, что по офици­
альному законодательству совершеннолетие наступало при дости­
жении 20 лет (Ст. 221) (Свод законов... 1857: 42). Каждая девушка,
входящая в эту группу, принимала участие во всех играх, хороводах,
беседах, увеселениях. Жизнь молодежи за пределами трудовой де­
ятельности проходила не в рамках бинарной оппозиции взрослых
будни—праздники, а в специфической временной системе, в которой
будничное и праздное время (досуг) находились в иных соотношени­
ях и имели отличное от взрослых наполнение. Представлялось, что
молодежь с рождения до брака живет под действием стихийных, не­
управляемых импульсов. Ее жизнь развивается по непредсказуемому
сценарию, что может нести угрозу сложившемуся миропорядку. По­
этому на определенном возрастном этапе требовалось ввести жизнь
молодежи в социальные рамки с помощью императивной ритуаль­
ной формы. Считалось, что это было необходимым для выполнения
основной социальной функции молодежи — перехода во взрослое
состояние, чтобы стать полноценными членами крестьянского со­
циума. Этот период «перехода» в среднем растягивался от 1 до 5 лет,
и образ жизни молодежи в это время, содержащий как стихийное, так
и организованное начала, повсеместно в России получил название
игра. В это понятие включались все формы поведения молодежи
в трудовых, бытовых, ритуальных, праздничных ситуациях. В социоритуальном плане игра выполняла фупкции обрядов совершенно­
летия (Бернштам 1988: 231; 1995:17—18). Взросление девочки было
125

Глава II

не только явлением биологического характера, но имело социаль­
ные и символические составляющие. В соответствии с имеющими­
ся у коллектива образцами переход во взрослое состояние должен
был сопровождаться определенными действиями. Среди действий
принятия в общество взрослых девушек и парней было участие во
всех играх, хороводах и увеселениях (см.: РКЖБН 5.2:365; АРГО. Р. 19.
Оп. 1.Д 40.Л . 1 -2 ).
Игры молодежи пронизывали всю молодежную субкультуру, со­
ставляли ее важнейший элемент. В вовлеченности в эту субкультуру
проявлялся возрастной символизм, это был маркер перехода инди­
вида в соответствующую социовозрастную группу. Игры выполняли
рекреационную фупкцию, утверждали внутригрупповую иерархию,
на них в значительной степени поглощалась индивидуальность от­
дельной личности. Игры представляли собой символический микро­
косм. Они имели свою пространственно-временную организацию,
структурирование, в них устанавливались вертикальные и горизон­
тальные связи с другими социовозрастными группами. Имела место
сезонная регламентация игр, согласно природным изменениям игра
происходила в двух пространственно-временных измерениях: на
открытом воздухе (весна —лето) и в закрытом помещении (осень —
зима). Соответственно этим двум сезонам ритуализированные фор­
мы игры происходили либо в рамках хоровода (карагод, круг, гуля­
нья), понимаемого в широком смысле как обобщающее название
весенне-летних сборищ молодежи, либо посиделок, которые явля­
лись органическим продолжением хоровода. Важно отметить, что
посиделки, как и хороводы, были императивом, они в обязательном
порядке охватывали всех девушек общины. Приуроченность начала
игры к весне отражала идею космосоциального единства возрастных
процессов природы и людей: возрождение — рост — плодоношение
и рождение —достижение зрелости — вступление в брак (см.: Бернштам 1988: 231-238; 1991: 235-236; Харламов 1880: 84,90).
Хороводы начинались с Пасхи и продолжались до осени. Весну
изображали в виде куклы, которую в средней полосе России называли
«Костромой», ее выносили на середину хоровода (см.: РКЖБН 2.1:68—
69; 2.2: 431; 3: 201; О народной поэзии... 1881: 116). Формировались
вертикальные связи иерархического характера, отдельные хороводы
были для девочек 13—14 лет, в которых мальчики-подростки не уча­
ствовали. В дальнейшем происходили структурные изменения игр,
с 15—16-летнего возраста подростки обоих полов совместно начинали
принимать участие в собраниях взрослой молодежи. В качестве при­
мера игр назовем «улицу», в нее играли каждый летний праздник —
126

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

парни и девушки становились в ряд и, схватившись руками, ходили по
селению с пением в честь «улицы» (Кадниковский уезд Вологодской
губернии) (Шустиков 1895а: 91—92). «В праздничные дни, после обеда,
девки и молодицы выходят на улицу и, составив из себя кружок или
хоровод, поют песни и пляшут. Этот хоровод по-здешнему называется
улицею <...> К девичьим играм и увеселениям принадлежат: горелки,
лапта, жмурки, катание с гор, хороводы, песни пляски» (Тульская гу­
берния) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 8). Многие девичьи игры —горелки,
лычки, сижу-посижу, без соли соль и другие — имели матримониаль­
ную направленность (Терещенко 1848в: 27—47). В теплое время года
девушки собирались у кого-нибудь на крылечке, говорили о своих
пустяках, веселились, пели песни. Песен было много, весьма разноо­
бразных. Новую песню пели чаще других, иногда за весь день можно
было услышать лишь одну, модную (Д. Ж. 1884: 241).
Так же, как и хороводы, важнейшим инструментом социализации
крестьянских девушек являлась сезонная форма молодежного досуга
в осенне-зимний период —посиделки (беседы, вечёрки, супрядки, име­
лись и другие названия) (Узенева 2009: 196). В этой игре произошли
изменения пространственно-временных и социальных границ. Это
был бал в крестьянском «собрании», деревенский клуб. Туда при­
ходили родители, вдовы, замужние женщины, женатые мужчины,
парни и девушки из соседних деревень, а иногда с вином и сладостя­
ми появлялись помещики, что считалось особенно почетным (см.:
РКЖБН 1: 5 3 -5 7 ,1 7 4 -1 8 1 ,3 6 5 -3 6 8 ; 2.2:255; 4: 226; Титов 1888: 26;
Харламов 1880:86). В некоторых местностях на этих собраниях моло­
дежи не присутствовали зрители (Спасо-Преображенский приход Во­
логодского уезда Вологодской губернии) (РКЖБН 5.1: 222). Отметим
установление вертикальных связей (родители, помещ ики, вдовы,
состоящие в браке женщины и мужчины, фактически все молодое
население и дети), среди них связи иерархического характера —для
девушек устраивались свои посиделки, которые служили маркером
вступления в новую возрастную группу и приобретения нового со­
циально-возрастного статуса —невесты. Кроме того, формировались
горизонтальные связи — гости (парни и девушки) из других терри­
ториальных сообществ (из соседних деревень) (РКЖБН 1: 23—24).
Посиделки функционировали в полутрудовом-полупразничном ре­
жиме с активной подготовкой к брачным отношениям (Бернштам
1995: 20). На посиделках получала свою реализацию культура уха­
живания. На них усваивались внутригрупповые поведенческие сте­
реотипы, обретался новый статус, интенсифицировался процесс
социализации, устанавливались предбрачные контакты. Посиделки
127

Глава II

представляли собой «брачные бюро, без помощи которых не устра­
ивается ни один брак» (РКЖБН 1: 367).
Посиделки имели свою пространственно-временную локализа­
цию. Они проходили в осенне-зим ний период, начиная с Покрова
или другого крупного осеннего праздника, и часто продолжались до
масленичной недели. Посиделки обычно устраивались в специаль­
но снятой для этих целей избе, или в домах родителей девушек по
очереди, как в будние, так и воскресные дни (РКЖБН 5.2: 307—308,
670—672; 5.3: 249—250; АРГО. Р. 9. Д. 66. Л. 17). Они имели свою вну­
треннюю организацию с иерархическими связями. Из среды участ­
ников выделялись неформальные лидеры, своего рода руководители
этих молодежных собраний: славницы (славенки) — ловкие, бойкие,
красивые девушки (Шангина 2008а: 15, 16, 54), а из парней — славники. Приведем примеры типичной внутренней пространственной
организации посиделок. В первую очередь было регламентирован­
ным расположение и поведение девушек. Девушки сидели на самых
почетных местах — на лавке в подокошечке, парни — под полатями
на специально поставленных скамейках. Если места не хватало, са­
дились на колени, девушка с девушкой, парень с парнем. На скамейку
для молодух девушки не садились. Сзади парней помещались зри­
тели, это место уже не считалось почетным. Поначалу в ожидании
парней происходили между собой разговоры девушек, прихорашивание, рассм атривание друг друга и оценка нарядов. С приходом
парней начинались песни и танцы . При некоторых песнях «игры
играли» — девушки ходили по избе одна за другой, делая движения
руками. Здесь тоже соблюдалась иерархия: сначала шли свои старшие
девушки, затем младшие, после них гости, при всем этом отдавалось
предпочтение славницам. Каждому парню пелась своя отдельная
песня. Лучшей из девушек (славница, богатая, красивая) отводилось
место в переднем углу, под иконами; вторая по достоинству девушка
садилась на лавку (коник), располагавшийся в пространстве из-под
икон к дверям, далее —другие девушки до конца коника; остальные
девушки рассаживались после коника по долгой лавке в «куть» тоже
согласно их достоинствам. Если народу было много, ставили еще ряд
скамеек параллельно долгой лавке у печи и полатей (Костромская,
Вологодская, Олонецкая, Санкт-Петербургская губернии) (РКЖБН 1:
3 6 6 -3 6 7 ; 5.4: 2 6 7 -2 7 0 , 530; 6: 197-198, 355). У девушки был свой
тральщик, милый — парень, который больше всего ухаживал за ней,
играл. При этом компонентами игрового поведения были всякого
рода озорство (отнятие колец, платков, поясов у девушек, поджигание
кудели и др.), подарки девушкам. Иногда посиделки длились целую
128

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

ночь. Девушки, избегавшие этих собраний, имели негативную репу­
тацию, их подозревали в какой-нибудь болезни и т. п. (см.: РКЖБН 1:
518; Жбанков 1891: 3). Если родители не отпускали дочь на посиделки,
то тем самым ей наносили глубокую обиду (д. Дорок Чухломского
уезда Костромской губернии) (РКЖБН 1:367). Какое место занимали
посиделки в жизни крестьянской молодежи, характеризует следую­
щий эпизод. В Трушковской волости Ярославской губернии во время
траура по случаю смерти Александра III было решено не проводить
посиделок, приговор был утвержден земским начальником. Такое
решение вызвало со стороны молодежи острую ответную реакцию,
девушки подняли настоящий бупт против властей. Надо оценить
неординарность поступка —непослушание не родителям, не общине,
а властям. Присущей чертой крестьянского миропонимания было
почитание начальства, подчинение властям. Посиделки продолжали
проводить по-прежнему (РКЖБН 2.1: 46). Подобные примеры мож­
но привести и по другим губерниям (например, Тверская губерния)
(РКЖБН 1:465). Особое значение имели святочные посиделки, на ко­
торые парни приглашали кроме девушек из своей деревни еще и де­
вушек из соседних деревень. Для этого парни снимали просторную
избу и брали на себя все расходы. Демонстрации девушками своего
благосостояния придавалось важнейшее значение. Каждая девушка,
чтобы показать все свои наряды, старалась переменить их несколько
раз. Такие посиделки в одном данном селении проводились вечера
по три, затем перемещались в другое селение (Череповецкий уезд
Новгородской губернии) (Герасимов 1895: 122), (Кадниковский уезд
Вологодской губернии) (Дилакторский 1898: 133—135).
Хоровод и посиделки были не просто увеселением, а демонстра­
цией достоинств, необходимым этапом подготовки к браку. Иногда
прием в молодежную группу сопровождался требованием соблю­
дения некоторых формальных условий. Так, например, девушка не
могла стать полноправным членом группы, если там находилась ее
старшая сестра, иначе нарушалось старшинство при выходе замуж
(Кабакова 19996: 38). Подразумеваемые нормы на посиделках, допу­
стимые вольности (в зависимости от региональных особенностей)
могли заходить довольно далеко. С позволения девушек парни сидели
у них на коленях, запускали руки за пазуху, поднимали подол платья,
целовали. Все это находилось в согласии с местными обычаями и мог­
ло происходить в присутствии родителей (Титов 1888:107).
Отметим еще одно обстоятельство, касающееся парней, подлежа­
щих призыву, —рекрутов. На посиделках они становились главными
действующими лицами и были в центре внимания: заводили все тан­
129

Глава II

цы и игры, у них была привилегия сидеть на коленях у всех девушек
и т. п. (Вытегорский уезд Олонецкой губернии) (Мельницкий 1894: 216).
Даже издавна существовавшие традиционные молодежные со­
брания могли выглядеть неприемлемыми в глазах наиболее консер­
вативной части старшего поколения. Среди них имелись сторонники
взглядов, что обычными формами поведения для разного рода нечи­
сти —леших, водяных, чертей и т. д. являлись смех, пляска с хлопаньем
в ладоши, вождение хороводов, игра на музыкальных инструментах,
игры с преследованиями, подшучивание, озорство (Морозов 1999а:
381—382). Крестьянское мышление в значительной степени являлось
мышлением аналогиями, и при сходстве двух явлений одно из них
могло рассматриваться как причина другого (Пропп 2009: 128). По­
этому с позиций ортодоксальных представителей патриархальных
порядков молодежные игры являлись бесовскими собраниями, деви­
чьи посиделки посещали оборотни в обличии парней (Морозов 1999а:
381—382). Характер отношений молодежи на посиделках в начале
пореформенного периода иногда вызывал сильное беспокойство стар­
шего поколения. Так, в с. Ворже было принято решение о запрете
навсегда ночных бесед. Из решения Воржского волостного суда от
30 декабря 1868 г.: «По общему согласию запрещено сходиться бесе­
дам собственно от соблазнов и неприятностей, и всем домохозяевам
пускать в свои дома сходбища запрещено» (Якушкин 1875: IX). Кре­
стьянин Д. И., нарушивший запрет и пустивший беседу в свой дом, был
оштрафован на 3 р. (Ростовский уезд Ярославской губернии) (Там же).
Не всегда посиделки имели мирный характер. Своеобразной фор­
мой обоснования «права» на доминирование были драки между пар­
нями. Для пресечения таких безобразий уездная и губернская адми­
нистрация издавала разного рода циркуляры, но более эффективным
средством были действия самих крестьян, которые выступали про­
тив безобразий и скандалов пьяных парней. Виновных привлекали
к волостному суду, приговаривали к штрафам, арестам и телесным
наказаниям (см.: РКЖБН 2.2: 255, 432; Балов 18976: 73). Характер
отношений на посиделках мог выходить за границы общепринятых
норм крестьянской морали. Так, дочь крестьянина Чуфистова пере­
стала посещать посиделки, поскольку стала на них подвергаться на­
смешкам. Ворота их дома вымазали дегтем (это считалось позором),
подозрение падало на девушек, которые из-за каких-то конфликтов
сделали дочь Чуфистова предметом насмешек. Чуфистов подал на них
в суд за то, что они опозорили его дом, но из-за отсутствия доказа­
тельств дело было прекращено (Шацкий уезд Тамбовской губернии)
(Труды... 1: 158). Вообще ссоры, оскорбления и т. п. среди девушек
130

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

были не такой уж редкостью. Тому немало подтверждений среди
материалов волостных судов.
Изменение всего уклада жизни в пореформенный период оказало
влияние на изменение атмосферы, характера традиционных встреч
молодежи на посиделках, гуляньях, праздниках. Но эти изменения
имели разноплановый характер, причем необязательно негативный.
Ключевой фигурой стал гармонист, от которого зависела временная
организация посиделок (РКЖБН 2.2:431). Корреспонденты отмечали,
что посиделки «имеют больше порядочности и внешнего приличия»,
чем это было 15—20 лет назад (Там же: 432).
Новации пореформенного периода в символизации девичьего
совершеннолетия выразились также в том, что к девушке часто об­
ращались на «вы» и «барышня», поцелуп употреблялись только там,
где этого требовала игра. Корреспонденты Этнографического бюро
сообщали, что обычай целоваться с парнями начинает исчезать бла­
годаря тому, что парни-отходники вносили «иное, более утонченное
обращение с девицами» (РКЖБН 1: 33; 2.2: 433). Молодежь по новой
моде стала звать друг друга по имени и отчеству (Там же), танцевать
польку, кадриль, лансье, вальс, отказывалась петь старинные песни,
что не всегда принималось деревенским сообществом и вызывало
осуждение (РКЖБН 1: 32; 3: 380; 5.2: 308; 2.2: 255). «Делают “бал”,
на котором танцуют до невероятности изуродованные культурные
танцы: польку, вальс, помпадур и т. д.» (Рыльский и Льговский уезды
Курской губернии) (Буромская 1916:1); «русская пляска уступила ме­
сто каким-то кривляниям искаженной кадрили, а песни поют, скорее
не поют, а визжат, и взвизгивания эти ни на что не похожи» (Орлов­
ская губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 135. Л. 23); «вообще, хотя Ягодная
и деревня, но в ней как “Лаптя”, так и чисто крестьянской песни не
услышишь, это считается неприличным» (Козельский уезд Калужской
губернии) (РКЖБН 3: 380). Под влиянием городской жизни намети­
лась тенденция к преобладанию частушек, хотя их называли деревен­
скими песнями. Частушки можно было услышать в больших и малых
городах, на деревенских посиделках, на работе в доме, в поле, на
огороде. В районах с интенсивным отходничеством, в особенности
в Московской, Тверской, Ярославской губерниях, гулянья молодежи
отличались еще большим своеобразием по сравнению с соседними
губерниями. Вперемежку с частушками на них пели городские ро­
мансы и модные песни: «В непогоду ветер воет, завывает», «Стрелок»,
«Конфетка моя леденистая», «Тройка почтовая» и другие, которые
появлялись в городах и сильным эхом отдавались в деревнях, не было
подростка, который бы не знал их (см.: РКЖБН 3: 380; Степанов 1907:
131

Глава II

181—182,185). В ряде местностей старинные народные песни и танцы
стали почти полностью исчезать.
В пореформенный период кроме песен появлялись новые игры
недеревенского происхож дения: «вьюны», «соседи» и др. В игре
«вьюн» выходили на середину круга, расхаживали, пели какую-нибудь
песню, непременно оканчивавшуюся фразой «поцелую, прочь пой­
ду» (по известной частушке) (Семенов 1902а: 32—33). Игры являлись
не единственной формой молодежных собраний. Разновидностью
посиделок были так назы ваем ы е «домовничания». Девушка в от­
сутствие родителей оставалась присматривать за хозяйством. Она
приглашала к себе подруг и одного парня — «игрового» домовницы,
или же нескольких парней, у которых среди собравшихся была своя
«игровая». Девушки плели кружева, парни играли на гармошке, си­
дели у девушек на коленях, любезничали. Нередко дело доходило до
интимных отнош ений (РКЖБН 5.1: 221—222, 573). Отметим такое
явление, как девичьи артели в деревне — девичьи собрания, обосо­
бленные от парней. Так, одна артель из 7 девушек состояла из невест,
одна из которых уже была сосватана, на Троицу намечена свадьба.
Другая артель, тоже из 7 человек, включала девочек 12—14 лет. Они
собирались отдельно от взрослых девушек, старались во всем подра­
жать им, так же выучили все их песни. Третья артель состояла из д е­
вочек 9 —12 лет, они собирались отдельно, иногда со второй артелью,
выучивали их песни (Д.Ж. 1884: 242).
Формы собрания молодежи были м ногообразны . Помимо н а­
званных существовали собрания, в основе которых лежали трудо­
вые отнош ения. К традиционны м способам сближения молодежи
относились совместный сбор грибов и ягод, полевые работы, среди
последних особенно выделялся сенокос. На него все наряжались:
мужчины в рубахах всех цветов, женщины в сарафанах с оборками,
платках, которым нет числа по разнообразию и яркости (РКЖБН 3:
201, 482). Работа сопровождалась песнями, в минуты досуга моло­
дежь отделялась от старших, кувыркалась на сене и гонялась друг за
дружкой (РКЖБН 5.1: 221).
Переход девушки в новый статус проявлялся не только в регу­
лярном участии в собраниях взрослой молодежи, он сопровождался
половой символизацией девичьего совершеннолетия, указателями
которой могли быть прическа, одежда, украшения, стандарты пове­
дения, подчеркивание разными способами половых признаков и др.
Особое символическое значение имела коса (Колесницкая, Телегина
1977: 113—122). Насильственное обрезание косы являлось знаком
бесчестья и поругания. Так, девушке могли отрезать косу в наказание
132

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

за утрату невинности (Усачева 1999: 617—618). К поре физической
зрелости девушек за них увеличивалась ответственность матери. Если
до этого она «вспаивала-вскармливала» детей, то теперь нужно было
их в люди выводить, чтобы в семье позора не было и «на улице» не
смеялись (Звонков 18896: 25). Положение девушки в семье было зна­
чительно лучше положения замужней женщины. Во многих семьях
зимой девушки почти не жили дома, проводя целые дни и вечера на
посиделках и других встречах молодежи (Нижегородская губерния)
(Кудрявцев 1877: 92). Возраст с 15 до 17 лет был самой счастливой
порой в девичьей жизни (Новиков 1899: 14). У взрослой девуш ки,
которая начала «невеститься», важнейш ее значение придавалось
внеш нему виду, поэтому ее одежда должна была быть приличной.
В семье дочь-невеста обычно отличалась от других сестер лучшей оде­
ждой во всякое время и занимала лучшее место во всех увеселениях
(РКЖБН 5.2: 365). Достижение половой зрелости выделялось специ­
альной одеждой, с появлением месячных «происходили изменения
в поясной одежде, например, надевание поневы и нижних юбок под
рубаху» (Бернштам 1988: 86; РКЖБН 4: 223). Широкое распростра­
нение получило подкладывание ваты, кудели, мешочков с крупой,
если была маленькая грудь (РКЖБН 5.3: 220), подчеркивание половых
признаков покроем платья и дополнительными элементами у талии
(сборы, шнуры, банты и т. д.) (Бернштам 1988: 87).
Из возрастных обрядов, хотя не очень широко распространен­
ных, известен самостоятельный обряд девичьего совершеннолетия —
обряд скакания в поневу, описанный рядом авторов в разных мест­
ностях России, сам обряд имел ряд локальных вариаций (Зеленин
1991: 234; Гринкова 1936: 37—39; Шангина 2008а: 15). Вот одно из
описаний этого обряда, приведенное Д. К. Зелениным. В день его со­
вершения собирались родственники и соседи, приводили девушку и,
«поставив ее на лавку, начали все в один голос говорить ей: “не ходи,
не ходи, наше дитятко; не ходи, наша милая Аннушка, по батиной, по
лавочке; не прыгай, не прыгай; не резвись, не резвись, в последний
день, в последний раз, вскачи на паневушку”. На это девушка отве­
чала: “Хочу — вскачу, хочу — нет”. Повторялись те же слова снова,
девушка прыгала с лавки и на нее надевали поневу» (1851 г., Мосальский уезд Калужской губернии). Вместо скакания в поневу девушка
могла встать в очерченный посреди пола круг и пояс (Псковская гу­
берния), в вятель (мешок из рыболовной сети на обручах) (Лукояновский уезд Нижегородской губернии), при всем разнообразии обряда
сохранялась его формула, слова девушки «хочу — скачу» и т. д. Обряд
заключал в себе физическое и нравственное испытание для девушки.
133

Глава II

Она должна была спрыгнуть с лавки в подставленную одежду или
другой предмет, промах в прыжке вел к отсрочке на год в возможном
сватовстве. Нравственное испытание заключалось в том, что тре­
бовалось осознание девушкой совершаемого обряда и проявление
воли. Обращает на себя внимание легкость и простота физического
испытания, оно предназначалось для ребенка, об этом свидетельст­
вует и форма уговоров. Объяснение, видимо, в том, что старинный
обряд был перенесен на более поздний возраст в соответствии с тем,
что браки стали заключаться в старшем возрасте, нежели в старину.
Еще один обычай описан в с. Баглачеве (Владимирский уезд Влади­
мирской губернии). Символом совершеннолетия девушки, «когда
ей года выйти замуж», являлась особая принадлежность прически,
которую она не носила ни до, ни после этого времени, —лента в косе
(Зеленин 1911: 239—244).
В жизни крестьянского общества огромную роль играли празд­
ники — календарны е, церковны е и малые местны е праздники
(Быт... 1993:75). Календарные обряды, восходящие к язычеству, были
органично вписаны в рамки годового цикла, выверены временем
и представляли собой единую слаженную систему. Большей частью
эту систему удалось согласованным образом включить в христиан­
скую обрядность. Считалось, что в праздники работать не следует.
«За праздничную работу Господь накажет и впрок она не пойдет»
(РКЖБН 2.2: 245). За работу в праздники даже подвергали штрафу
(РКЖБН 3: 514). Участию девушек в деревенских праздниках и ка­
лендарных обрядах придавалось большое значение в крестьянском
сообществе, поскольку неучастие воспринималось как нарушение
установленного миропорядка, этических и христианских норм, по­
этому резко порицалось. Участие девушек в праздниках являлось
одной из компонент процесса социализации. Возьмем, к примеру,
катания с гор на Масленице (АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 4. Л. 7). Отголоски
древних игрищ сохранились в виде встреч молодежи на красной
горке, где женихи и невесты наряжались как можно лучше, при этом
случались и умыкания. Знакомства завязывались также во время
купальных ночей, которые начинались с первого воскресенья после
Пасхи и продолжались до осени во все праздники (Нижегородская
губерния) (Якушкин 1875: VI). На таких катаниях происходили зна­
комства парней и девушек. Санки выполняли роль посредников,
служили предлогом для сближения. Нередко на масленичных ката­
ниях решалась судьба девушки, она находила своего будущего мужа.
Но, если парень не понравился, девушка отказывалась прокатиться
с ним (Столяров 1989:404—405).
134

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

С праздниками рождественского цикла нередко сливались свя­
точные посиделки. Главными персонажами всех святочных игр
были суженый и суженая. Ритуалы, касавшиеся матримониальной
тематики, любовная магия, гадания о замужестве охватывали всю
обрядовую жизнь. Среди этих ритуалов выделялись полные драма­
тизма и эмоционально-психического напряжения гадания, испыта­
ния судьбы — ключевого понятия крестьянского миропонимания,
направленные на установление контакта с потусторонними сила­
ми с целью получения информации о будущем. Наиболее массовой
и разработанной являлась группа матримониальных гаданий деву­
шек —о замужестве, имени будущего супруга, его внешности, воз­
расте, материальном положении. Непременным качеством каждой
девушки являлись навыки гадания на суженого. Любовная магия
выполняла и предохранительную функцию, она была направлена
на предотвращение безбрачия. Исследователи выделяют лежащую
в основе гаданий веру, что при выполнении определенных условий
(выбор времени и места, особое поведение при гадании, использо­
вание особых «гадательных» предметов и т. д.) можно с помощью
сверхъестественных сил получить знаки, где зашифрована будущая
судьба. Ритуал гадания включал подготовительные действия, полу­
чение знака судьбы и его толкование, складывался с давнего времени
(см.-.Виноградова 1995:482—486; Гура 2012: 36; Семевский 18826: 90;
Топорков 2008). Нахождение брачного партнера проводилось по двум
измерениям, по двум системам. С одной стороны, предопределен­
ность свыше, судьба, ее не выбирают, все жестко детерминировано
высшими силами. Задача заключалась в том, чтобы еще до срока
стараться приоткрыть завесу тайны, что было сопряжено с обраще­
нием к «потустороннему» миру и таило в себе немалые опасности.
Отсюда весь этот сложный, таинственный, пугающий ритуал гада­
ния. Представления в другом измерении связаны не с такой жест­
кой предопределенностью, на свое будущее можно воздействовать,
своими личными качествами привлечь возлюбленного: физической
привлекательностью, ласковым обращением и др. Можно было даже
пытаться выбирать по велению сердца. К этому примешивался ро­
дительский прагматизм, исходящий с позиций материального бла­
госостояния жениха, его рода, репутации и т. д. Здесь уже «суженый»
не более, чем термин, в него вкладывалось теперь другое содержа­
ние. Эти две системы представлений противоречивые, в крайних
состояниях даже взаимоисключающие, но они тем не менее пара­
доксальным образом уживались в сознании крестьянской девушки,
образуя единое целое. Здесь мы имеем дело с оппозицией «пре135

Глава II

допределенность — свобода активных действий», представлявшей
частный случай оппозиции «традиция — новация». Гадательные
практики для крестьянской девушки являлись экстремальными си­
туациями, и они дают весьма интересный срез ее внутреннего мира.
Поэтому рассмотрим их немного подробнее.
Святочные гадания (с 7 по 19 января) занимали особое место, они
поражали своим изобилием и разнообразием. «Ни в одном празднике
народном не заключается столько обычаев, обрядов, примет, столько
отношений к житейским потребностям и временам года, как в Свят­
ках» (Снегирев 1838а: 2). Считалось, что на святках мистические силы
обладают наибольшей активностью, и тогда можно девушке выяснить,
кто будет ее суженым. За безбрачие предусматривалось наказание
на «том свете»: умершая без брака девушка должна была жать три
поля колючек и три поля крапивы. В загробной жизни ни муж без
жены, ни жена без мужа не могли себе найти места, загробная жизнь
представлялась продолжением земной жизни. Считалось, что безбра­
чие являлось следствием материнского проклятия или специально
насылаемой порчи. Для предотвращения безбрачия применялись
различные способы любовной магии (Гура 1995а: 147—148).
В классификации гаданий, которая представляет очень сложную
задачу, можно в той или иной степени соотнести крестьянские пред­
ставления, тип мышления, реалии крестьянской жизни. Вот одна из
схем, использующая для гадания функциональные значения раз­
личных явлений. Среди традиционных гадательных практик было
гадание сном: перед тем как лечь спать, девушка клала под подушку
ключ и кольцо — символы любви и брака, и посредством интерпре­
тации увиденного сна перед ней открывалось ее будущее. Гадание
слуховыми или зрительными образами: прислушивались к различ­
ным звукам или наблюдали отражения от гладкой поверхности (вода,
зеркало и т. п.), стараясь их истолковать. Большинство гаданий было
основано на принципе жребия: по поведению животных и насеко­
мых, которые, считалось, одарены способностью предчувствовать
будущее; по выливанию растопленного воска или олова в холодную
воду, когда образующиеся причудливые формы вызывали ассоци­
ации, которые проецировались на будущее. Известным способом
являлись гадания с подблюдными песнями, имевшими богатую м и­
фопоэтическую семантику: в этом случае на стол ставили блюдо
с водой, и каждая присутствовавшая девушка отдавала какую-либо
свою вещь, в частности кольцо. Его опускали в блюдо, закрываемое
полотенцем под короткую песню, сулящую ту или иную судьбу. Затем
кольцо вынимали, и случайный выбор определял будущее девушки,
136

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

излагавшееся в песне (АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 51: 8; Пропп 2009: 127—
128). Для знания будущего нельзя было обойтись без посредничества
нечистой силы, и гадание проходило в атмосфере страха, было делом
грешным и опасным. Для установления контакта с нечистой силой
снимали крест и пояс, развязывали узлы на одежде, распускали косы,
к месту гадания шли молча, иногда босиком и в одной рубашке, тай­
ком исполняли ритуал. Отметим, что пояс выступал как универсаль­
ный инструмент для установления связи с «потусторонним миром».
Снятие креста и пояса являлось весьма неординарным шагом, требо­
вавшим внутренней концентрации сил и мужества. По современным
меркам это то же самое, что в опасной ситуации отключить защиту.
Пояс выступал как медиатор — упиверсальный инструмент посред­
ничества между своим и «иным» мирами. Во время святок девушки
перед сном клали пояс под подушку со словами: «Пояс мой, пояс, по­
кажи жениха и поезд» или с теми же словами хлестали им по порогу
(Левкиевская 2009а: 232). Принимали и защ итные меры: очерчивали
круг кочергой, лучиной, головней. Обязательным был специальный
обряд «развораживания», считалось, что, если не «разворожиться»,
можно сойти с ума или навсегда попасть под власть нечистой силы.
Характерным являлась пространственная локализация гаданий, для
них выбирались «нечистые места», где обитали и появлялись духи, —
в первую очередь это баня, затем различные подсобные помещ ения
(чердак, сени, подпол, хлев), а также локусы — пограничные зоны
между «своим» и «чужим» мирами (печь, порог, забор, ворота, коло­
дец, прорубь, перекресток, межа). Отметим временную локализацию
гаданий — вечер и ночь в переломные, наиболее пограничные пери­
оды —святки, приуроченные ко дню зимнего солнцестояния, а также
день летнего солнцестояния (Иванов день), в меньшей степени Пасха
и Троица. Важность им енно кануна праздников обусловливалась
тем, что в праздники церковная служба изгоняла бесов, и к их по­
средничеству следовало прибегать наканупе. При гаданиях могли
устанавливаться вертикальные социовозрастные связи, когда они
проходили под руководством опытной в таких делах женщины, тем
самым происходила межпоколенная передача магических знаний
(см.: Виноградова 1995: 4 8 2 -4 8 6 ; РКЖБН 1: 95, 181-182, 3 2 5 -3 2 7 ;
2.1: 210, 243; 3: 579; 6: 40; Балов 1898: 69—81; Дилакторский 1898:
133—134; Бондаренко 1890а: 119—120; Шустиков 1892: 111 —114,
124-125).
Обряды гаданий могли иметь разнообразные локальные особен­
ности. Так, при святочных гаданиях среди менее известных можно
указать процедуру измерения размеров амбара локтями и опускание
137

Глава II

огня в колодец. От низа амбара протягивали руку вверх, на нее клали
другую руку, приговаривая: «ниже, выше, ниже, выше...». У какой
девушки рука будет выше, та будет жить в высоких хоромах, у какой
ниже — в бедной избушке. Опускание огня в колодец производили
следующим образом: зажигали лучину, опускали в колодец и смо­
трели, как она горит: если ярко, жених будет богатый, если вовсе не
горит,то бедный (Муромский уезд Владимирской губернии) (Обзор...
1874: 78—79). Во время «купален» молодежь обоего пола начинала
в праздничные дни с первого воскресного дня после Пасхи собирать­
ся в определенном месте по ночам. Пели песни, к утру с песнями
толпами ходили по селению, тогда завязывались знакомства, нере­
дко все заканчивалось дракой (Кудрявцев 1877:87). Для определения
своего будущего в Егорьев день девушки привязывали к березам
красные лоскуты, а в Троицын день пускали эти лоскуты на воду
(Череповецкий уезд Новгородской губернии) (Герасимов 1895: 124).
А вот пример нетрадиционного способа выявления будущего. Де­
вушки ходили в д. Горохове справляться про своих женихов к монаху,
который жил не в монастыре, а в миру, и считался лекарем по жен­
ским болезням. Монах, большой охотник до женского пола, всегда
принимал девушек и вел с ними душеспасительные беседы. Говори­
ли, что многие девушки действительно узнавали про своих женихов
(Данковский уезд Рязанской губернии) (Рудинский 1896:195). Гадания
издавна были частью русского крестьянского обихода, к порефор­
менному периоду из обряда они постепенно трансформировались
в забаву и развлечение, отличаясь от них присутствием магической
компоненты. Молодежь к гаданиям стала внешне относиться скеп­
тически, но в действительности, особенно молодыми девушками,
гадания воспринимались иначе, они в них глубоко верили (Пропп
2009: 126). Гадания представляли неотъемлемый элемент девичьей
субкультуры.
Процессы модернизации в пореформенный период оказали глу­
бокое воздействие на женское сознание. Молодое поколение хуже
стало знать молитвы, в меньшей степени привержено религиозным
установкам, соблюдению постов, суевериям, любовным заговорам
и т. д., распространялись богохульство и кощупство (РКЖБН 2.1: 50,
561; 5: 570; 4: 278). В брачных устремлениях происходило смеще­
ние от представлений о предопределенности, судьбе, которую не
изменишь, к позиции активных действий в устройстве своей лич­
ной жизни. Немалое значение во всем этом имело распространение
грамотности и просвещения. Грамотность воспринималась как сред­
ство, обеспечивающее связующую нить между девушкой и ее возлю138

С оциализа ц и я девочки и девуш ки в крест ьянской семье

бленным — отходником. Грамотные девушки сами писали письма
своим возлюбленным, а неграмотные могли только диктовать их.
Вот образец такого послания:
Беру я перо в руки,
Начинаю писать от скуки;
Перо мое золотое,
Пишу письмо дорогое:
Сахару медовому,
Яблочку садовому,
Меду сыченому,
Винограду зеленому,
Свету — пересвету,
Тайному совету, —
Имени тебе нету;
Про имя твое
Знает сердце мое:
По тебе мое сердце вздыхает,
Давно к себе дожидает.
Не сокрушался бы мил
заочно обо мне,
Побывал бы мил как можно
скорее ко мне.
Как корабличек на море, —
Остаюся так я в горе;
Как кораблик на песке, —
Остаюсь по вам в тоске.
Целую вас
Несчетно раз.
(Костромская губерния) (Виноградов 1906: 38)

Надпись на обертке:
Лети, мое письмо, взвивайся,
Никому в руки не давайся;
Лети, мое письмо, выше лесу,
выше гор, —
Прямо к NN на двор.
Идет сие письмо от NN к
другу сердечному NN прямо в
собственные руки. Никому его
не читать и в руки не отдавать.
(Там же)
139

Глава II

При традиционном укладе пора девичьего совершеннолетия яв­
лялась лучшим периодом в жизни девушки, «праздником ожида­
ния праздника», когда сам «праздник» — свадьба, переход в группу
замужних женщин уже не был столь светлым и радостным. Период
совершеннолетия был завершающим в приобретении всех необхо­
димых качеств будущей жены и хозяйки. Пореформенный период,
в первую очередь отхожие промыслы, внес коррективы в устоявши­
еся традиционные реалии. Элементы нового самосознания, большая
самостоятельность девушек оказывали немалое влияние на подрыв
патриархальных отношений.

2.4. Социокультурные особенности добрачного
полового поведения девушек
Девичья честь, добрачные связи молодежи. Вопросы «девичь­
ей чести» являются предметом дискуссий при всякой попытке дать
оценку «традиционным ценностям» русского крестьянства, и эта те­
матика, несмотря на то что миновало более века со времен стреми­
тельной урбанизации и раннебуржуазной индустриализации России,
все еще остается в кругу обсуждаемых тем (Пушкарева 2009: 129).
Отношение к девичьей чести в традиционной русской крестьян­
ской культуре второй половины XIX — начала XX в. долгое время не
было предметом отдельного исследования ни в дореволюционной,
ни в советской историографии. Научное изучение этого вопроса —
явление постсоветского времени, и здесь имеется широкий спектр
«окончательных» выводов. По мнению одних исследователей, д о­
брачные связи девушек были недопустимы или были крайне редки
(М. М. Громыко (Громыко 1991:96), С. С. Крюкова (Крюкова 1994:106)),
другие отмечают их распространенность (Ю. И. Семенов (Семенов
1996:41), В. Б. Безгин (Безгин 2004: 103—107). Новейшие данные со­
браны Н. Л. Пушкаревой (Пушкарева 2012), отметившей необходи­
мость изучения региональной специфики в отношении к добрачной
чистоте девушки.
Система половой социализации транслировала и закрепляла
в сознании каноны семейно-брачных отношений, и здесь девствен­
ность находилась на переднем плане. Она предписывалась девушкам
крестьянской культурой и выступала в качестве подразумеваемой
нормы. Сказанное подтверждается тем, что в «Программе для со­
бирания этнографических сведений» имелся вопрос об отношении
в народе к сохранению девичьей чести (Программа... 1887: 8). Дев­
140

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

ственность являлась возрастным стереотипом. Большое значение
придавалось девственности невесты в свадебной обрядности, «несо­
блюдение невинности до ритуально предписанного момента —вызов
всему миропорядку. Не случайно это нарушение, по традиционным
представлениям, могло пагубно отразиться в самых разных сферах»
(Байбурин 1993: 72). Потерю девственности относили к числу гре­
хов, таящих в себе опасность как для самой девушки, так и для окру­
жающих, в нем видели источник будущих бед и несчастий. Кроме
того, девственность и другие атрибуты девичества ассоциировались
с ключевым понятием народного мировоззрения —волей (Гура 2012:
604). Считалось, что «небалованная» девушка стоит выше, чем поте­
рявшая невинность. Имелись суеверные средства для определения
невинности. Вот некоторые из них. Девушке давали ржаное зерно,
чтобы она его опустила в ковш с речной водой. Если девушка невинна,
зерно будет плавать, в противном случае — потонет. Носовой хрящ
потерявшей невинность девушки должен раздваиваться на конце,
если дотронуться до него пальцем (Пошехонский уезд Ярославской
губернии) (Балов 18976: 71). Девственность ассоциировалась с чисто­
той девушки, потеря девственности считалась «срамом», «позором».
Невинность девушки ставилась высоко, молодая мать с внебрачным
ребенком не могла найти себе жениха, при нарушении девственности
до брака девушка подвергалась насмешкам и посрамлению. Свобода
половых отношений, когда-то имевшая даже религиозное значе­
ние, становилась в глазах народа развратом. Помимо двух крайних
взглядов на свободу половых отношений существовали различные
переходные формы (Якушкин 1875: IX).
В традиционном укладе крестьянской жизни область интимных
отношений отнюдь не воспринималась как нечто греховное и табу­
ированное, о ней свободно говорилось. Понятия о мужском и жен­
ском пространствах возникали сразу после рождения ребенка, что
проявлялось в разных местах зарывания последа мальчика и девочки
(Бернштам 1988: 56).
Нравы в деревне были далеко не пуританскими. Объяснение де­
виантного поведения молодежи, обилия добрачных связей в разных
областях России как нарушения установленного миропорядка только
падением нравов в пореформенный период было бы слишком упро­
щенным. Ю. И. Семенов в своей работе приводит многочисленные
примеры добрачных отношений в русской деревне, рассматривая их
как пережитки древнейших форм отношений полов (Семенов 1996).
На относительную половую свободу девушек до брака в ряде архаи141

Глава II

ческих зон указывает А. В. Гура (2012: 23). Подобные примеры дают
Т. А. Бернш там (1988: 227—228) и м атериалы Этнографического
бюро, вот только некоторы е ссылки (см.: РКЖБН 3: 305, 328, 430;
4:157, 232; 5.2: 672).
Видимо, отголоском древнего обычая общности жен являлась
существовавшая в ряде местностей свобода половых отношений на
посиделках и вечеринках. Они заканчивались тем, что присутство­
вавшие там парни и девушки ложились спать попарно. Родители смо­
трели на это как на обычное дело и выражали свое неудовольствие,
лишь когда их дочь оказывалась беременной. В некоторых селениях
Пинежского уезда (Архангельская губерния) девушке, не выбранной
парнем на вечеринке, приходилось выслушивать горькие упреки
своей матери (Якушкин 1875: VII).
В отечественной науке сложился определенный стереотип устрой­
ства пространства группы девушек-невест, касающийся ин тим но­
сексуальной области (см.: Громыко 1991: 96; Громыко, Буганов 2007:
341—342). Д обрачны е отнош ения девуш ек считались явлением
исключительным, обретение сексуального опыта однозначно свя­
зывалось с переходом из группы девушек-невест в группу замужних
женщин. При этом важное значение приобретала ритуально-симво­
лическая сторона (свадебные обряды). Считалось, что в пространстве
группы девуш ек-невест интимно-сексуальная область присутство­
вала в виде потенции, которая должна была «материализоваться»
при переходе в группу замужних женщин. Таким образом, жизнь
крестьянки в интимной сфере выглядела ясной и упорядоченной,
«по закону», «без греха».
В действительности пространство группы девушек-невест по от­
ношению к интимно-сексуальной сфере было устроено значительно
сложнее.
О тметим, что стереотипное представление о невинности кре­
стьянской девушки до самого ее замужества, утверждаемое целым
рядом исследователей, совсем не беспочвенно, оно соответствова­
ло действительности во многих местностях Европейской России.
Но вместе с тем имело место распространение добрачных связей,
причем не в качестве единичных случаев, а как явление. Действи­
тельная картина была неоднородной, больше походила на мозаику.
Сексуальный опыт входил в пространство девушки-невесты не только
как потенциальная возможность, он был реальностью. «Невоздер­
жанны в женской слабости, и каждая до свадьбы с будущим мужем
приживает детей», — сообщалось в ответе на анкету РГО в 1848 г. из
Череповецкого уезда Новгородской губернии (Русский Север... 2004:
142

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

433). Обратимся к другим свидетельствам. Для сравнения начнем
с мужского молодежного пространства. Далеко не всегда мужская
сексуальность была мотивирована матримониальными замыслами.
«Между молодежью иногда устанавливается половое общение, но не
часто. <...> Парня в этом случае жениться не обязывают, а если и ста­
раются склонить к этому, то он чаще отказывается, чем соглашается»
(д. Тупицыно Зубцовского уезда Тверской губернии) (РКЖБН 1:465).
«Обыкновенно очень и очень немногие парни сохраняют целомуд­
рие до свадьбы. Большинство же теряют целомудрие на 16—17 году,
а иногда даже и ранее» (Вологодская губерния) (см.: Иваницкий 1890:
63; РКЖБН 3: 430; Семенова-Тян-Шанская 2010: 78). «Мало девушек,
которые остаются девственными до 18—20 лет», — сообщает кор­
респондент из Калужской губернии (РКЖБН 3: 307). Редко можно
было встретить невинную девушку в 16—17 лет, хотя замуж выходили
в 16—20 лет (Казанская губерния) (Смирнов 1877:18).
Интимно-сексуальная сфера девушек имела давние традиции
в русской деревне («гаски», «горюн», «столбушка», «стояние за углом»,
«стогание») (см.: Бернштам 1988: 227,228; РКЖБН 3:430; 4: 158,232;
5.2: 672, 726; АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 40. Л. 1 - 2 ; Семенов 1996: 4 2 -45).
Вследствие отходничества и распространенных местных обычаев
(«стояние за углом», «гулянье на лугах», «базарная выставка») наблю­
дается у крестьян «легкость нравов» (Семенова-Тян-Шанская 2010:83).
«Народный обычай снисходительно относится к случаям половой
незаконной связи, считая ее только грехом и даже не особенно боль­
шим» (Калужский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 330). Интим­
ные связи нередко начинались с посиделок, куда парни приходили
с гармошкой и балалайкой. После того как каждый парень выбирал
себе девушку, кто-нибудь предлагал: «Давайте тушить столбушку».
Нескромные заигрывания парней далеко не всегда вызывали про­
тесты со стороны девушек. Наоборот, про застенчивого отзывались:
«Що за парень, ни разу и не хватит» (Нефедов 1877: 60—61). В неко­
торых местностях Кадниковского уезда Вологодской губернии необ­
ходимой принадлежностью посиделок являлась игра в «горюн». На
поперечный брус полатей парни вешали верхнюю одежду, отгоражи­
вая такой занавеской часть пространства избы. За такую занавеску
уходила пара, они целовались, парень хватал девушку за интимные
места. Затем девушка уходила и посылала оставшемуся за занавеской
парню другую девушку, которую он называл, и происходило то же
самое. После этого парень уходил, а за занавеску отправлялся дру­
гой парень, которого назвала оставшаяся там девушка. Все повторя­
лось до тех пор, пока за занавеской не перебывали все собравшиеся,
143

Глава II

каждая с каждым. Отправляясь на такие посиделки, девушки зара­
нее к ним готовились, надевали юбки с длинной прорехой впереди
(РКЖБН 5.2: 726—727). К концу XIX в. многие информаторы отмечали
падение нравов молодежи обоего пола. Значительно уменьшилось
количество хороводов и других старинных игр. Вместо них посиделки
и гульбища, после которых удовлетворение половых потребностей.
В некоторых местностях имел место следующий обычай. Каждая де­
вушка, выходя замуж невинной, при бракосочетании во время чтения
священником Евангелия считала своей обязанностью положить на
него отрезок ленты, как символ своего прощания с девственностью
и благодарение Богу за сохранение целомудрия. Отмечалось, что
в последние годы количество получаемых лент резко уменьшилось,
не вследствие исчезновения самого обычая, а лишь за недостатком
девушек, имевших на это право (Сарапульский уезд Вятской губер­
нии) (Тихонов 1891:136).
Девушки старались скрыть свои интимные отношения с парнем
«до малейшей возможности», но если связь обнаруживалась, тогда
ее не скрывали больше, а действовали прямо, открыто. Были случаи,
что девушки-работницы открыто для всей семьи хозяина имели связь
с его сыном или родственником, не таясь от соседей после того, как
их заметили. Работники и работницы, девушки и парни (не говоря
о замужних и женатых) часто вступали в открытую связь и жили,
как муж с женою, даже ревновали друг друга, устраивали скандалы.
О таких девушках говорили: «Где уж, по чужим людям живши, убе­
речься; дело молодое, женское, любой может опозорить» (Мещовский
уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:555—556). «Живя по прислугам,
деревенская девушка быстро теряет свою невинность» (РКЖБН 2.2:
199). Иногда молодежь прибегала к услугам сводней. Имеется пример,
когда крестьянка, промышлявшая еще и воровством, давала приют
в своей избе молодым девушкам и холостым парням, получая за это
от последних плату деньгами или украденными у родителей мукой,
крупой, мясом и т. п. (Череповецкий уезд Вологодской губернии)
('Тенишев 1907: 106).
Имеются факты продажи дочерей родителями. Крестьянка Анна
И. продала свою 15-летнюю дочь местному богатому торговцу за
20 руб. Этот отчаянный поступок был вызван крайней нуждой и на­
деждой, что он ее не оставит. Но через несколько месяцев торговец
ее бросил, а девушка пополнила ряды проституток. Другой случай:
крестьянин И. О. продал свою 16-летнюю дочь местному богатею С.
за 100 руб., исходя из материальных соображений. На этот раз расчет
оказался верным, из С. удалось вытянуть много подарков, а потом
144

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

и денег под угрозой предать все огласке, так как С. был женат (Поше­
хонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 504). Проституция
по настоянию родителей «встречается нередко» (Ярославская губер­
ния) (РКЖБН 2.2: 200).
Вот любопытный пример времяпрепровождения молодежи. В де­
ревне ходили слухи, что в бане у попа водились черти. Племянники
попа, собрав дюжину смелых парней и вооружившись чем придется,
около полупочи пошли к бане и увидели, что там горит огонь, услы­
шали крики и хохот. Голоса были человеческие. Набравшись смелости,
пришедшие вошли в баню, а там веселились пять парней и столько
же девушек, пили водку, и дело шло к интимным отношениям. Ком­
пания, увидев вошедших, пришла в ужас, решив, что это мертвецы
пришли с погоста. Но затем все успокоились и разошлись. Все сидев­
шие в бане были узнаны и потом долго парней называли чертями,
а девушек —ведьмами. Но вот что интересно: дурные слухи про баню
исчезли, несостоявшиеся внебрачные связи банной компании из-за
неожиданного вмешательства никого не смутили, главным оказалось
то, что в бане нет чертей (Иванов 1901: 89—90).
По сообщению корреспондента Я. И. Кузнецова из Ветлужского
уезда Костромской губернии, в деревнях этой местности из-за отхо­
жих промыслов имелся перевес женщин. Стремление выйти замуж
порождало обилие внебрачных связей. Если рождался ребенок и по­
тенциальный жених порывал со своей возлюбленной, считалось, что
ее семье нанесена кровная обида. В суд не обращались, поскольку
требовались доказательства, а использовали старый испытанный м е­
тод — месть. Брат мстил за поруганную честь сестры (РКЖБН 1: 113).
В крестьянской среде не было редкостью, когда парень давал де­
вушке обещание жениться на ней, вводил ее семью в расходы, а сам
готовился к женитьбе на другой. Были случаи, когда парень давал сло­
во десяти невестам, а женился на одиннадцатой. Или, дав обещание
девушке жениться на ней, еще до свадьбы жил с ней как с женой, она
уже носила ребенка, а он женился на другой. И со стороны девушек
нередко нарушались данные ими обещания (Гиляровский 1878: 138).
Вот один из примеров: «...если девушка обманет парня, обещав выйти
за него замуж, но выходит за другого, то ночью парень мажет дегтем
ворота дома девушки, что считается большим позором» (Пронский
уезд Рязанской губернии, 1899) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 28).
В народе упорно держалось убеждение, что если застать с «полич­
ным» (наличие свидетелей) парня с девушкой, то можно его судом
заставить жениться. Это убеждение иногда приводило к громким
скандалам. Например, «одного парня долго караулили и, наконец,
145

Глава II

подкараулили в сенном сарае; так как свидетелей налицо не было,
то два брата девушки сняли с парня поддевку, заперли сарай на цепок
и замок, а сами пошли за свидетелями. Парень в это время взломал
угол соломенной крыши, вылез и ушел. Суд, конечно, не мог ничего
сделать, так как парень и девка сходились полюбовно, но между пар­
нем и братьями девушки началась страшная вражда. Несколько раз
враги жестоко избивали друг друга. Парень, попавшийся с девушкой,
поспешил скорее жениться на другой, чтобы не могли его заставить же­
ниться на прежней любовнице» (Мещовский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3: 556). Иногда удавалось отца «незаконно прижитого мла­
денца» заставить платить на содержание ребенка через суд (Там же).
В с. Бояновичи Жиздринского уезда Калужской губернии произо­
шел следующий случай. На ночлежках от 15-летнего парня забереме­
нела девушка. Он обещал на ней жениться, но обещания не сдержал
и собирался жениться на другой. Девушка родила, ее отец уговаривал
обольстителя сдержать свое слово, но безрезультатно. В день свадь­
бы во время венчания кто-то заявил, что существует препятствие
к браку —родившийся ребенок. Священник перестал венчать, а отец
той девушки подал прошение местному духовнику, чтобы тот воз­
действовал на жениха и его семью. Жених оправдывался тем, что:
1) навязываемая невеста ему не нравится; 2) в период половой связи
он еще был несовершеннолетним; 3) над ним будто было совершено
насилие; 4) весьма возможно, что ребенок не его, раз ему было тогда
15 лет. Архиерей нашел доводы основательными и решил, что нельзя
женить без взаимной склонности (Там же: 203). «Что касается до при­
влечения обольстителя к какой-либо ответственности, — сообщает
наблюдатель из с. Рождественское Даниловского уезда Ярославской
губернии, —то таких случаев на наших глазах еще не бывало, да, повидимому, и быть не может. Родители обольщенной девушки хорошо
знают, что они, подав в суд, только еще больше увеличат позор своей
дочери, выставив его на судебное разбирательство» (РКЖБН 2.2:197—
198). По сообщению другого корреспондента из Ростовского уезда
той же губернии, если парень обольщал девушку обещанием на ней
жениться и давал в том расписку или обменивался с ней крестами, то
он был обязан исполнить обещанное. Священник в таком случае не
должен был венчать парня ни с какой другой девушкой. В с. Колягино
один парень дал такую расписку, но потом хотел отказаться. Родите­
ли девушки пригрозили ему судом и тем, что он навсегда останется
холостым. Испугавшийся парень женился на этой девушке. Другой
парень обменялся с девушкой крестами, а сам женился на другой.
За это пришлось ему дать родителям обольщенной девушки 50 руб.
146

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

отступного. Но такие случаи были редки (РКЖБН 2.2: 377). Девушка из
богатого дома вступила в связь с соседским парнем и забеременела.
Ее родители с целью сохранения чести дочери обратились к деревен­
ском «аблакату» (так называли людей, которые за плату занимались
составлением всевозможных прош ений) Невенскому, который от
имени парня составил расписку с обещанием жениться на ней. Делу
был дан ход, но подлог открылся и Невенского соотали на поселение
в Сибирь (Никольский уезд Вологодской губернии) (Тенишев 1907:94).
Как итог можно привести следующее утверждение: «Дела, возника­
ющие на почве любовных интересов, обыкновенно прекращаются
судьями миром и всячески замалчиваются, и потому редко попадают
в решения волостных судов <...>. Нечего тут разбирать, оба виноваты;
или как тут разберешь, кто ложился первый» (РКЖБН 1: 117).
Все же иногда можно было найти защиту в суде. Приведем описа­
ние решения суда в Павинской волости Ветлужского уезда Костром­
ской губернии (1891): «Крестьянская девица просит за побои и ли­
шение чести взыскать 15 руб. и, кроме того, подвергнуть по закону.
Свидетельницы подтвердили это дело. Суд постановил: взыскать за
лишение чести 15 руб. и за поступок сей посадить в арестантскую на
7 дней» (Там же: 115).
Небезынтересны описания событий, как их видели сами участни­
ки. Н. Иваницкий приводит подлинный рассказ одного из деревенских
парней об их похождениях: «Редкая из наших девок не гуляет до за­
мужества. Девка знает одного парня, хотя бывает и так, что одна девка
знается и с несколькими парнями; а наш брат молодяжник знает не
одну девку. Почти каждый из парней, едва минет 15 лет, как уж начнет
баловаться <...>. Бывало на пивных праздниках на сумерках ты уго­
воришься с ней на счет какого-нибудь дома, туда она тебе и принесет
водки полуштоф, либо и два, да не один десяток яиц. Водку выпьешь,
из яиц сделаешь солянку, а потом с ней и короводишься. Ну, не всегда
же проходит по добру по здорову. Бывает так, что вовремя хватят­
ся девки и почнут искать ее. Уж, вестимо дело, сдогадаются, каким
делом девица промышляет, и идут (родители или братья) искать ее
с топором, либо с ружьем, либо с поленом, чтобы изловчиться наше­
го брата огреть по чему попало, и как изловчиться: из ружья, так из
ружья, топором, так топором. Знамо дело, тут надо уж быть ловкому,
чтобы уйти от беды. <...> Промеж собою девицы укрывают друг друга
и хоша бы и знала какая девка с каким парнем гуляет, однако парням
этого не высказывает, а при случае, буде доведется до разговора, все
говорит, что она честная, не гулящая. Наш же брат парни — так мы
похваляемся. Иной буде шибко напьется пьян, так заберется в ком­
147

Глава II

панию девок, да и почнет кастить свою девку, да иной раз даже и всю
одежду-то на ней прирвет. Опосля же того, как вытрезвится, да пови­
нится перед ней, так она ему завсегда простит обиду и по-прежнему
с ним любится. Недавно парень-то ушел в острог на три года из-за
девки, а она все-таки его провожала из дому вплоть до городу. Иной
раз бывает, и пронюхают, что у парня и не одна девка; начнут нашего
брата стыдить, а мы будем отшучиваться, да отсмеиваться, а нет, так
и выругаем, так живо отстанут. Догадки же нередко бывают, когда
у парня несколько колец на руках» (Иваницкий 1890: 66—67).
Отношение к добрачным связям в крестьянском социуме. В до­
реформенный период за добрачные связи девушка могла подвергать­
ся тяжелым наказаниям. Так, помещица Скобелкина, обнаружив такую
связь своего дворового с дворовой девушкой, призвала ее вместе с ма­
терью, била их по щекам, затем приказала девушку обстричь и держа­
ла голодом в течение 10 дней (Рязанская губерния) (Повалишин 1903:
104). Но времена менялись, менялось и отношение к таким проступ­
кам. На потерю парнем целомудрия народ обыкновенно не обращал
никакого внимания: «Парень — не девка, — говорят крестьяне, —что
же в этом за беда! <...> Что касается до молодежи, то парень, долго
хранящий свое целомудрие, еще пользуется от своих сверстников
насмешками: его называют в насмешку “монахом”, “красной девкой”
и т. д.» (с. Рождественское Даниловского уезда Ярославской губер­
нии) (РКЖБН 2.2:151). Парень на внебрачную связь смотрел «гораздо
легче, чем девушка» (Семенова-Тян-Шанская 2010: 78). В добрачных
связях следует учитывать и их психологическую составляющую. Они
позволяли парню утвердиться в собственных глазах и в глазах своих
сверстников. Он даже был окружен неким ореолом, что давало ему
возможность выделиться, наделяясь чертами, имеющими высокий
статус в среде крестьянских парней. В иных случаях добрачные связи
служили одним из средств интегрироваться в мужское молодежное
сообщество. Деревенская мораль обычно терпимо относилась к до­
брачному сексуальному опыту, по крайней мере если парень уже до­
стиг совершеннолетия. Добрачный сексуальный опыт в определенной
степени органически входил в компоненты мужского пространства.
«На парней, потерявших целомудрие даже в слишком раннем возра­
сте, смотрят очень равнодушно и даже более того — поощрительно,
особенно, когда ему пришлось потерять его с девственной девушкой.
Для самого же парня это служит предметом бахвальства» (с. Сугоново
Калужского уезда Калужской губернии) (РКЖБН 3:305,328). По сооб­
щению корреспондента Этнографического бюро из Бупского уезда
Костромской губернии И. М. Воронова, некоторые отцы даже поощря148

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

ли своих сыновей к ранним связям, усматривая в этом своего рода до­
блесть. Дочерей старались уберечь только из боязни появления в доме
лишнего рта и, кроме того, дочь в этом случае станет труднее выдать
замуж (РКЖБН 1: 23). Есть и другое свидетельство, выпадающее из
общего ряда: парни старались тщательно скрыть свои интимные связи
и ни в коем случае ими не хвастались (с. Овсорок Жиздринского уезда
Калужской губернии) (РКЖБН 3: 201).
По сообщению корреспондента Этнографического бюро Н. П. Ав­
раамова из с. Адуево Медынского уезда Калужской губернии: «Качест­
ва, которые крестьянами здесь ценятся в девушке-невесте: богатство
(приданое), дородство, сила и способность к крестьянскому труду
дома и в поле и, меньше всего, невинность. Имущественный доста­
ток невесты, при выходе в замужество, часто покрывает отсутствие
в ней целомудрия» (Там же: 430). В деревнях местности Спасовщина
Усадищской волости С.-Петербургской губернии потерю невинности
встречали с пониманием, девушку жалели за слабохарактерность,
говорили: «Конь о четырех ногах, да спотыкается» (РКЖБН 6: 356).
Народ относился довольно равнодушно к тому, что парень оболь­
щал девушку и бросал ее. Строже относились к внебрачным связям
замужних женщин, чем девушек (Гитов 1888:101—102). Если парень
и девушка состояли между собой в связи, последствием которой было
рождение ребенка, то бесчестье и главная вина за это падали на де­
вушку. По мнению крестьян, нельзя было принудить парня жениться
на обольщенной им девушке или требовать с него на содержание
ребенка: «Чьи бы быки не были, а телята твои» (с. Пречистое Ростов­
ского уезда Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2:198); «Парню-то и на
руку, что девка рот разинула, к нему ничего не пристанет» (Жиздринский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:168); «Мало ли, что девка
наскажет <...>. Почему же она не взяла расписки? Ведь небось без
расписки никто взаймы денег не даст, так как же она чистоту свою
девичью зря отдает! Прямое дело, что такая девка сама виновата и все
врет!» (РКЖБН 2.2: 377). Если связь не была открытой и имя парня
было неизвестно, то весь позор всецело падал на девушку. Но если
его имя становилось известным, то и ему доставалось от сверстников
и односельчан. Насмешки приходилось выслушивать от мужиков и от
баб не только наедине, но и публично (с. Рождественское Данилов­
ского уезда Ярославской губернии) (Там же: 198).
Отношение к обольщенной девушке со стороны разных предста­
вителей крестьянского социума было неодинаково. Об этом свиде­
тельствует следующая запись информатора из Калужской губернии:
«Ты, девушка, не водись (не дружись) с Анюткой, — она “балует­
149

Глава II

ся” и про тебя будут говорить, как про нее, если ты будешь ходить
с ней, — она на добро не научит: у ней хвост замаран, — говорят
между собою девки. Бабы хоть и не прочь посмеяться над такой
девкой, но не избегают ее. Бабы любят подшутить над такими де­
вушками: “Коса-то у тебя, девка, одна, да должно быть ты сама-то
без дна...”. “Только и отлична, что девичья кличка, а тож потеряна
затычка”. Таких поговорок у баб очень много, только большинство
из них ЕЩЕ НЕЦЕНЗУРНЕЕ. <...> Родители побьют жестоко девку,
бранят ее при всяком случае; семейные тоже упрекают: “Осрамила,
опоскудела всю семью, поскуда нестоющая!” Даже сестры, и те пи­
лят: “Замарала свой хвост! И нас-то через тебя не возьмут!” Старики
поговорят про слабость, про распущенность, про непокорность ны­
нешней молодежи. В последние 5—6 лет на потерю невинности мало
обращают внимания, потому что большинство молодежи сходятся
до свадьбы. Если теперь станут приставать к девушке с укорами,
то она непременно ответит: “Свой чемодан, кому хочу, тому дам!”
Даже к беременной девушке и то редко пристают; те же, на которых
падает только подозрение, хотя бы оно было несомненно, — те не
постесняются подать жалобу в волостной суд за оскорбление, и во
всяком случае наплюют обидчику в глаза. <...> Больше всего доста­
ется девушкам, потерявшим невинность, от ребятишек-подростков,
которые при всяком удобном и неудобном случае не преминут, даже
при всем народе, упрекнуть их в проступке, не по злости, а ради об­
щего смеха» (Мещовский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:555).
Девушку, потерявшую девственность, не брали замуж парни своей
деревни, кроме самого виновника; да и он чаще всего старался и з­
бежать женитьбы. Если и удавалось выйти замуж такой девушке, то
в чужой далекой деревне, да и то больше за вдовца (Галичский уезд
Костромской губернии; Череповецкий уезд Новгородской губернии)
(РКЖБН 1: 181; 7.2: 345).
Отношение самих девушек к интимным связям характеризует
следующее свидетельство: «Вольное обращение на словах позволяют
себе не только парни, бабы, но и девушки, которые не только очень
любят слушать сальности, но и говорить их, иногда даже громадной
толпе; затем девушки позволяют себе петь такие песни (коротенькие
и непременно рифмованные), которые не имеют в себе и половины
цензурных слов. Таких девушек зовут “бедовыми” и только. Даже
поспать с парнем не считается ни за что: “Поспала —ничего не укра­
ла”, —говорят девки, если над ними станут подшучивать. Хватание за
какую угодно часть тела свободно допускается: “От этого не полиня­
ешь”, — говорят обыкновенно. Конечно, есть девушки, не допускаю150

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

щие вольностей, но в тесном месте, т. е. когда мало народу, и с ними
не очень церем онятся. Часто сами подруги упрекают таких: “Что же
он съел, что ли, тебя? Чего ерепенишься? Ишь, недотрога какая!”. “Не
позолота, — не слиняеш ь оттого, что похватали!”» (Мещовский уезд
Калужской губернии) (РКЖБН 3: 555—556).
Из других российских губерний сообщали, что к такой девушке
при людях подруги относились холодно, а сами потихоньку п ом о­
гали, чем могли (Новоладожский уезд С.-Петербургской губернии)
(РКЖБН 6: 373). В Калужской губернии относились так же, как и п ре­
жде (РКЖБН 3: 328). Пожилые мужчины в большинстве случаев отно­
сились к потерявш ей невинность девушке равнодушно, а замужние
ж енщ ины вы казы вали пренебрежение. Хотя позор ложился на всю
семью, обращ ение с виновной не было ж естоким, в каж дой семье
могла найтись такая девушка, и не одна (Ж издринский уезд Калуж­
ской губернии) (Там же: 168, 307). Ж енщины также могли проявлять
большую терпим ость, считая, что она заслуживает снисхож дения:
«Иной раз такая точка подойдет, — говорят они, — что ни в жисть не
утерпиш ь, особливо, когда парень женитьбой станет соблазнять, да
обнимать, ласкать и целовать; иная из бедных и подумает, что ежели
и честно проживу, такая все едино за бедняка попаду, а ежели этому
угожу, то, может, и возьм ет он меня. Опять же, ведь каждая девка ду­
мает, что, может, и так пройдет. Кабы все девки знали, что не родят
от этого, так поди редкая бы уцелела» (с. Пречистое Ростовского уезда
Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2: 376).
Об отнош ении крестьян к потере девуш кой невинности свиде­
тельствует следую щ ая запись и н ф орм атора и з М ещ овского уезда
Калужской губернии: «...когда пришло девке время, появилось жела­
ние полового общ ения, то ничем этого отвратить нельзя, значит это
неизбежно, так и быть должно. Большинство девуш ек поддаются на
обещ ание “взять замуж”. Народ говорит в таких случаях: “Венцом все
прикроется”. Про тех, кто живет незаконно без обещания брака, гово­
рят презрительно — “А парню что? — говорят крестьяне, — попалась
дура, ну, и пользуйся; насмеется, натешится, да и бросит; не жениться
же на всех, кто будет вешаться на него!”» (РКЖБН 3: 556). Родители
смотрели даже снисходительно на падение нравов молодежи: «Лишь
бы до греха (скандала) какого-нибудь не доходило бы, да было бы все
шито да крыто», «Молодежь ведь оттого и бесятся, а перебесятся, да
в разум войдут, сами будут жить умнее». Но если на случайные свя­
зи смотрели сквозь пальцы, то постоянное сожительство вызывало
презрение и резкое осуждение (Сарапульский уезд Вятской губернии)
('Тихонов 1891: 137).
151

Глава II

В пореформенный период область интимных отношений не вос­
принималась как нечто греховное, о ней свободно говорилось. Из­
менение отношения к добрачным связям в конце XIX в. описано на­
блюдателем из Мещовского уезда Калужской губернии: «В дер. Сосене
забеременела девушка; мать хотела ее бить, но соседи не только не
дали бить, но уговорили даже не ругать: “Все равно дела не попра­
вишь, а девку можешь загубить совсем: что как она наложит на себя
руки? Что же делать! Ее дело молодое; один Бог без греха! Ее надо
теперь жалеть, а не бить... бить-то много найдется, а пожалеть неко­
му!”... Мать действительно не тронула девушку, но и не ругала ее, даже
плакала втихомолку, а девку ободряла» (РКЖБН 3: 555—556).
Любопытный пример приводит информатор из с. Ильинское Галичского уезда Костромской губернии: «Известно, что город с его
соблазнами и множеством разного рода Дон Жуанов портит деревню.
Девушка, которая служила или служит в городе, не считается хорошею
невестою: редко возьмут ее замуж. <...> Одна такая из нашей деревни
живет постоянно кормилицей в Москве, а незаконных детей своих
присылает матке в деревню на воспитание, помогая за это деньгами
и одежей. Матка (отца нет) этому очень рада и весьма ценит и любит
эту дочку. С братьями она тоже в хороших отношениях. Деньги —
деревенский кумир. <...> За большие деньги и вообще за выгодную
сделку с совестью девушке здесь если не все простят, то во многом
извинят и скажут, что она не глупа и надеется на всю жизнь себя обес­
печить» (РКЖБН 1:181). Девичьему целомудрию могли не придавать
особого значения. В некоторых местностях девушка с ребенком имела
больше шансов выйти замуж, чем невинная, так как было ясно, что
она не будет бесплодной (Вологодская губерния) (Иваницкий 1890:
63). Такое снисходительно-одобрительное отношение к добрачной
беременности как к доказательству способности к деторождению
было характерно для ряда архаических славянских зон, к которым
относился Русский Север (Гура 2012: 23). В больших торгово-промыш­
ленных селах рождение одного, а иногда и нескольких детей, впо­
следствии умерших, не мешало девушке выйти замуж. Так, например,
корреспондент Этнографического бюро из Нижегородской губернии
сообщал, что на свадебных обрядах ее нецеломудренность вовсе не
отражалась (РКЖБН 4:161,163,165). Таковых свидетельств — масса.
В некоторых местностях Пошехонского уезда (Ярославская губерния)
на нарушение целомудрия вообще не обращали серьезного внимания
(Балов 18976: 57).
Беременность девушки и рождение внебрачного ребенка усу­
губляли ее положение. В подобных случаях следовало наказание за
152

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

рождение незаконного ребенка: один год послушания в монастыре
(без ребенка) и следующей за ним шестилетней публичной епити­
мьи под наблюдением духовника согрешившей (Вятская губерния)
(Йокояма 2014:405). Внебрачные дети представляли нарушение уста­
новленного порядка вещей, поэтому, несмотря на то что они обычно
пользовались правами родных детей, отношение к ним было нега­
тивным. Положение незаконнорожденных детей было незавидным,
к ним относились презрительно и неприязненно. С самого детства
они слышали оскорбительные прозвища, взрослые им постоянно на­
поминали об их происхождении, ругательно называли «крапивник»,
«подзаборник» «найденыш», «зазорник», «поганый выблюдок», «бляд­
ский сын», «самохотенок», «сколоток», «пригулыш» —такие прозвища
давали этим детям (см.: РКЖБН 2.2: 382; 3: 558; 5.2: 375; 5.4: 219; 6:
247; 7.1:214; 7.3:351; 7.4:199). Они являлись действительно родными
только для своей матери. Статус родных детей приобретался только
через усыновление или вступление в брак их отца с их матерью. Вне­
брачный ребенок носил фамилию крестного отца (Ростовский уезд
Ярославской губернии) (Титов 1888: 13—14).
В пореформенный период в результате отходничества и внебрач­
ного сожительства наблюдается обилие случаев появления незакон­
норожденных детей (Кушкова 2007: 224). В конце XIX в. в среднем по
России число внебрачных детей составляло от 3 до 5 % от всех ро­
ждений (см.: Янсон 1878:188; Никольский 1885:95,96; Капустин 1902:
11). Ю. Э. Янсон отмечает, что распределение процента незаконных
рождений по губерниям понижается по направлению с севера на
юг. Более 6 % незаконных рождений имели Петербургская (12,6 %),
Московская (10,6 %), Архангельская (6,8 %) губернии; южнее Архан­
гельской губернии от 4,5 до 3,9 % было в Вологодской, Новгородской
и Ярославской (4,5 %), Костромской (4,0 %); от 3,9 до 2,1 % —Олонец­
кая (3,3 %), Смоленская (2,8 %), Воронежская (2,6 %), Харьковская
(2,6 %), Тверская (2,5 %), Нижегородская (2,3 %), Тульская (2,2 %),
Орловская (2,1 %), Курская, Саратовская и Рязанская (1,6 %), Тамбов­
ская губернии (1,4 %) (Янсон 1878:188—189). Итак, в промышленных
и примыкающих к ним губерниях этот процент был выше всего.
На внебрачных детей в крестьянских семьях смотрели «как на лиш­
ний рот». Матери старались сбыть их с рук (см.: РКЖБН 1:478; 3: 330,
558; 5.1: 104; 7.2: 404). Незаконнорожденные дети часто росли без
присмотра, умирали от плохого ухода (РКЖБН. 3: 558). На рождение
внебрачного ребенка смотрели как на «бесприютную сироту», несча­
стье и для рождающей, и для родившегося: «Бессчастного человека на
свет Божий произвела, —говорят крестьяне про незаконнорожденно­
153

Глава II

го, —всю жизнь сызмальства он будет мучиться, и обиходу, и призора
настоящего ему не будет, всеми и везде будет обижен» (РКЖБН 2.2:
382; 5.4:219). Корреспонденты Этнографического бюро В. Н. Тенишева
сообщали, что внебрачный ребенок в семье как чужой, он постоянно
слышит попреки, его заставляют просить милостыню (РКЖБН: 2.2:
381; 7.1: 214). Внебрачного ребенка старались отдать на воспитание
бездетным, такие дети нередко умирали в раннем возрасте. Информа­
ции о случаях истязания детей в источниках имеется немного, обычно
это касалось незаконнорожденных детей. Истязателями чаще явля­
лись женщины-матери, для которых эти дети являлись постоянной
инвективой о прошлом позоре (РКЖБН 2.2:158; 5.4: 219).
Но была и другая сторона. Многие из крестьян, особенно из жен­
щин, были «уверены, что о незаконнорожденных заботится сам Бог.
“Уж замечено, —говорят такие крестьяне, —что из зазорных, хоть их
все и обижают, выходят обстоятельные (т. е. зажиточные) хорошие
люди, — видимое дело, что им Бог покровительствует”» (РКЖБН 2.2:
382). Корреспонденты Этнографического бюро сообщают, что «народ
ныне (в пореформенный период. —3. М.) не относится к незаконно­
рожденным с презрением», они «ничем не отличаются от законных»,
«он в семье любим так же, как и законный» (РКЖБН 2.1: 506; 3: 169;
7.1:295).
В интимно-сексуальной сфере особенно ярко выступала асимме­
трия в положении мужчины и женщины. В крестьянском сознании глу­
боко укоренилось представление, что мужчина выше женщины во всех
отношениях, и это оказывало огромное влияние на область добрачных
отношений. Причем такое видение было характерно не только для
мужчин, но в значительной степени и для женщин (см.: РКЖБН 1:68;
2.2:364; 3: 53—54,114; 6:143,223). Согласно мужской морали, соблаз­
нение девушек входило в естественный порядок вещей, так было заве­
дено. По нормам морали крестьянского социума у парня не было почти
никаких обязательств перед соблазненной девушкой. Однако не все
здесь столь однозначно, у морально-правовой компоненты имелась
определенная вариативность по вертикали. Обычное право предусма­
тривало в некоторых случаях ответственность соблазнителя (выдача
расписки, обмен крестами). При наличии доказательств можно было
в судебном порядке привлечь соблазнителя к материальной ответст­
венности. Вариативность имелась и в отношении общественного мне­
ния. Не всегда интимная жизнь парней воспринималась безразлично
или даже одобрительно, в иных случаях она встречала осуждение.
Если переход из группы девочек-подростков в группу девушекневест был обусловлен биологическим взрослением и предопределен
154

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

течением времени, то следующий переход в группу замужних жен­
щин такой определенностью не обладал и представлял лишь одну
из альтернатив, к тому же имевшую широкую вариативность. Таких
альтернатив у девушки было немного — остаться старой девой, ве­
ковушей, или же иметь интимные связи, не выходя замуж, и завести
незаконнорожденных детей. Последняя альтернатива помимо эко­
номических затруднений вызывала осуждение в крестьянской среде.
Стремление к переходу из группы девушек-невест в группу замужних
женщин представляло абсолютную доминанту.
Приведенное выше традиционное описание устройства группы
девушек-невест, касающееся интимно-сексуальной сферы, справед­
ливо лишь в самом общем виде и поэтому вряд ли может считаться
удовлетворительным. Оно было совсем не таким простым и четко
определенным. Дать его описание хоть с какой-то степенью полноты
является совершенно нереальной задачей. Попробуем хотя бы в об­
щих чертах наметить многообразие проявления этой сферы в группе
девушек-невест.
Выход девушки замуж выполнял дифференцирующую фупкцию
(выделение из среды девушек) и одновременно осуществлял интег­
рированность в среду замужних женщин. Однако при четко опре­
деленном стремлении такого перехода сам переход и все, что с ним
было связано, на поверку оказывались неизмеримо сложнее, чем это
казалось на первый взгляд.
По традиционным представлениям интимно-сексуальные отно­
шения должны были обретать реальность после перехода в группу
замужних женщин, что выделялось ритуально предписанным м о­
ментом (свадьбой). Однако сам переход не был предопределен, вслед­
ствие чего происходила инверсия — интимно-сексуальная область
своим появлением в пространстве девушек была призвана стимули­
ровать такой переход. Согласно источникам, данная схема представ­
ляется адекватной действительности в большинстве случаев. Появ­
ление указанной составляющей было обусловлено вариативностью
по горизонтали и вертикали остальных составляющих, причем изме­
нение диапазона вариативности одних составляющих индуцировало
соответствующие изменения у других. Сам исходный пункт —выйти
замуж —не был однозначно определен (Мухина 2013е: 163—164). Де­
вушка не просто хотела выйти замуж, а выйти за желанного и богато­
го; в некоторых случаях нужно было заставить родителей смириться
со сделанным выбором (жениха или невесты); не последнее место
занимал половой инстинкт. Сюда примешивалось участие родителей
и родственников. Кроме того, вследствие массового отходничества
155

Глава II

в деревне имелся избыток невест и между ними разгоралась борьба за
сердца и кошельки женихов. Все это в сочетании с эмоциональными
порывами и настроениями переплеталось в единый клубок и созда­
вало сложнейший массив начальных состояний.
Важное значение имела вариативность морально-правовой со­
ставляющей как мужской, так и женской групп. Не всегда и не везде
формально предписанные и реально соблюдаемые моральные нормы,
касающиеся сексуальной сферы, совпадали. Вопреки религиозным
предписаниям, к добрачным связям парней, а в ряде случаев и деву­
шек, крестьянский социум относился довольно либерально. Значи­
тельное влияние на понимание моральных норм, на мировосприятие
и мировоззрение оказывало появившееся вместо прежнего эгали­
таризма имущественное и социальное расслоение деревни в конце
XIX — начале XX в. Отметим, что в первую очередь материальные
соображения делали пластичными различные компоненты.
Вступление девушки в интимную связь выделяло ее из группы
сверстниц, но здесь она попадала в «зону риска», поскольку конеч­
ное состояние также обладало вариативностью. Девичья честь имела
самостоятельную ценность, в богатых семьях к этому относились го­
раздо строже. Девушке нередко приходилось сопоставлять две систе­
мы ценностей —социальную лестницу, олицетворяемую сочетанием
богатства и престижа, и свою девственною чистоту —и делать выбор.
Часто ожидаемый конкретный переход не реализовывался (парень
бросал обольщенную им девушку), и это затрудняло девушке вновь
интегрироваться в прежнем качестве. Ее в разной степени отторгали
и семья, и сообщество сверстниц, и вся крестьянская община. Положе­
ние еще более усугублялось при беременности и рождении ребенка.
Потеря девственности могла быть постоянной инвективой даже после
выхода девушки замуж, внося разлад в семейную жизнь. Крайним
случаем отторжения являлся вынужденный уход девушки в город.
Другой вариант —часть девушек уходила в работницы. В этом случае
связи с хозяином, его сыновьями и родственниками могли дать новые
сюжеты интимных отношений. Далее имелись варианты еще в одном
измерении. При отказе парня жениться на соблазненной им девушке
взывали не только к его моральным установкам, но использовались
другие способы убеждения и принуждения (судебное разбирательство,
шантаж, угрозы, месть). Таким образом, для девушки имелся целый
диапазон конечных состояний (соблазнитель женился на ней, она вы­
ходила замуж за другого, материальная компенсация, интегрирован­
ность в прежнем качестве, переход в маргинальное состояние). Учтем
вариативность морально-правовой компоненты родителей (жалость
156

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

к дочери; постоянные упреки, побои; продажа с целью получения
материальных выгод; склонение к проституции), подруг (поддержка,
сочувствие; безразличие; укоры и нежелание общаться), социума (со­
чувствие; безразличие; осуждение). Все это взаимодействовало друг
с другом, создавая бесчисленные комбинации.
Добрачные отношения реально существовали и составляли важ­
ную часть повседневной жизни русской девушки-крестьянки. Можно
только представить накал страстей, богатство чувств и мыслей д е ­
вушки, ее внутреннее состояние, преисполненное надежд, ожида­
ний, разочарований, раздираемое противоречиями. Таким образом,
становится ясно, что по отношению к интимной жизни пространство
крестьянской девуш ки было богато и насы щ енно, представления
о нем по сравнению со стереотипами нуждаются в корректировке.
Предбрачное общение молодежи служило также целям знакомств
будущих супругов. В сельском сообществе перед молодым парнем
и девушкой ставилась задача — найти брачного партнера. Конечно,
не следует считать, что понятие девичьей чести претерпело повсе­
местную девальвацию. Традиционные представления о «девичьей
чести» и добрачных отношениях сохраняются в разной степени до
настоящего времени в сельском социуме.

2.5. Столкновение традиционного и инновационного
в условиях и порядке заключения брака крестьянками
Переход в группу замужних женщин являлся поворотным пупктом для каждой девушки. Этот переход, связанный с репродуктивной
фупкцией женщины, имел жизненно важное значение для крестьян­
ского общества в целом. Брачный обряд не ограничивался рамками
семьи, поскольку в свадебные торжества нередко вовлекалась вся
деревня. Предсвадебные действия и сама свадьба сопровождались
целым комплексом ритуалов, исполненных глубокого символического
смысла (Байбурин 1993; Зорин 2001).
Представления о семье и детях составляли фундамент всего укла­
да жизни. Брачно-семейные отношения являлись системообразую­
щими для крестьянского общества. Брак был одним из важнейших
социальных институтов, вследствие особенностей крестьянского
менталитета его заключение охватывало целую систему ритуальных
форм и символов. Замужество девушки было важнейшим звеном жиз­
ненного цикла женщины-крестьянки. Считалось, что брак — един­
ственная форма полноценной, добропорядочной жизни, которую
благословил Господь Бог (РКЖБН 3: 205,307). А. В. Гура отмечает, что
157

Глава II

комплекс ритуальных, бытовых, поведенческих, этических, правовых,
мировоззренческих аспектов, так или иначе связанных с институтом
брака, находится в центре народных традиционных представлений.
Брак составлял фундамент крестьянской семьи. Брак считался обяза­
тельным для человека, а безбрачие воспринималось как неполнота,
неисчерпанность жизненного цикла (Гура 2012: 9). В традиционном
обществе брак был фактически (а иногда и юридически) необходи­
мым условием получения статуса полноправного члена крестьян­
ского социума. Холостяк, независимо от возраста, был не «мужик»,
а «малый» (Кон 1982: 115). Нормы семейного права, сложившиеся под
воздействием обычного права, социально-экономических, этических
факторов, не оставляли в вопросах брака никаких альтернатив (Миро­
нов 1977: 84—85). У крестьян даже существовало бранное выражение:
«До 30 лет тебе не жениться!» (Никольский 1885: 108).
Выход крестьянки замуж не означал перехода в четко и однознач­
но определенное состояние, оно допускало вариативность по верти­
кали и по горизонтали. Вариативность по вертикали была обусловле­
на имущественным и, как следствие, социальным расслоением, чему
активно способствовали развитие рыночных отношений и рост ин­
дивидуализма. Хотя, по данным Б. Н. Миронова (Миронов 2000а: 129),
до 1917 г. крестьянство в имущественном и социальном отношении
оставалось довольно однородной массой, важным является сам факт
такого расслоения. Расслоение, даже незначительное в количествен­
ном отношении, оказывало влияние на все мироощущение деревни.
Воздействие кулаков было непропорционально их количеству. Даже
один кулак оказывал сильное влияние на деревенскую жизнь. Сам он
непосредственно в хозяйстве уже не работал, приторговывал всем,
чем только было возможно, «зашибал деньгу», половина деревни
у него была в должниках, его ненавидели, ему завидовали, перед ним
пресмыкались, он являл живой пример того, как можно жить иначе
(,Энгельгардт 2010: 448—452). Поэтому имущественная и социальная
дифференциация, если даже она затронула относительно небольшую
часть крестьянства, является очень важным фактором, который нель­
зя недооценивать.
Священность института брака нашла свое отражение в нормах
обычного права и в крестьянской этике. Только семейная жизнь д а­
вала индивиду возможность стать полноправным членом общества,
поэтому вступление в брак рассматривалось как моральный долг. Все
это подкреплялось и установками правоотавной церкви — обзаведе­
ние семьей считалось богоугодным делом. «Отклонение от брака пре­
следуется как отклонение от чего-то священного, завещанного отца­
158

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

ми и дедами. И, напротив, вступление в брак считается необходимым
для всякого порядочного человека, даже для такого, который совер­
шенно неспособен к отправлению супружеских обязанностей. Кроме
того, на брак крестьяне смотрят как на средство, могущее привязать
человека к дому, исправить его, научить степенству и вообще поря­
дочности. <...> Отношение же к тем, которые почему-либо остались
без жены или медлят жениться, самое худое» (РКЖБН. 1: 465, 467).
В деревне говорили: «В нашем быту без бабы невозможно; хозяйст­
во порядком не заведешь, дом пойдет прахом» (Миронов 1976: 43).
Считалось, что жизнь крестьянина без жены только в редких случаях
может идти правильным путем и без ущерба для хозяйства. «Семья
для крестьянина —великое дело —семьей все разом можно захватить
во всяком деле, во всем вовремя поспеть». Про несемейного говори­
ли: «А что с него возьмешь? На что глядя —ему доверяешь? У него ни
имущества, ни семьи нету —все за ним сгниет!» И в общине на бессе­
мейного смотрели пренебрежительно: «Ты, парень, помолчи, —тебе
не след горло-то драть! А ты дай прежде слово сказать, кто получше
тебя, кто семьей живет!», «Без бабы да без семьи — и крестьянин не
крестьянин». Считали, что не женились только те, кто не желал за­
ниматься крестьянским трудом. «Холостежь» было собирательным
названием для парней, оно звучало презрительно и граничило со сло­
вом «шалопай» (Сарапульский уезд Вятской губернии) (Тихонов 1891:
66,77), их называли «непутящими» (Миронов 1977:86). Существовал
ритуал осмеяния и наказания за безбрачие, приуроченный к весен­
ней (масленичной, троицкой) обрядности (Гура 2012:40). Незамужних
девушек называли «старыми девами», «вековухами», «пустоцветами»,
«сиднями», «пустокормами», «перестарками», «седыми макушками»,
«браковками»,«старыми ведьмами» (РКЖБН 1:467; 3: 310; 4: 229; 5.2:
317) и др. Их считали обузой для родной семьи. Препятствием для за­
мужества девушки являлись физические недостатки, уродство, болез­
ни (например, сифилис, чахотка), глухота, слабоумие (РКЖБН 5.1:408)
и другие причины. Формы брака являются исторически обусловлен­
ными и подчиняются выработанным социокультурным нормам. Все
это с демографических позиций можно характеризовать временем
вступления в брак, количеством одиноких и т. п. (Морозов 19996:95).
Частота браков, как рождаемость и смертность, не являлась чемто произвольным, а была тесно связана с целым рядом экономиче­
ских, географических, бытовых условий. Это оказывало значительное
влияние на всю демографическую ситуацию. Рассмотрим брачное
состояние сельского населения России по материалам Первой всеоб­
щей переписи населения, проведенной 28 января 1897 г.
159

Глава II

Таблица 1. Брачное состояние сельского населения Российской
империи в 1897 г. (в % ко всему населению старше 15 лет)*
Мужчины

Ж енщины

Холостые и девицы

Брачное состояние

27,8

21,1

Состоящие в браке

66,3

65,9

Вдовые

5,7

12,8

Разведенные

0,1 (0,07)

0,1

Не указали состояние

0,1 (0,08)

0,1

100

100

ИТОГО

* Составлено по: Общий свод... 1905: 78—79.
По материалам Первой всеобщей переписи населения 1897 г.
в браке состояло абсолютное большинство взрослого (с 15 лет и стар­
ше) сельского населения Российской империи. Во всем сельском на­
селении доля состоящих в браке мужчин и женщин почти равна (со­
ответственно 66,3 % и 65,9 %).
Сравним с данными, например, по такому типично земледельче­
скому региону, с преобладающим русским православным населением,
как Курская губерния.
Таблица 2. Брачное состояние сельского населения Курской
губернии в 1897 г. (в % ко всему населению старше 15 лет)*
Мужчины

Ж енщины

Холостые и девицы

Брачное состояние

38,63

26,94

Состоящие в браке

56,07

52,27

Вдовые

5,15

20,60

Разведённые

0,04

0,06

Не указали состояние

0,11

0,13

ИТОГО

100

100

* Составлено по: Первая всеобщая... Курская губ. 1904: 36—45.
По Курской губернии, как мы видим, эти цифры ниже. Такую раз­
ницу можно объяснить, проанализировав распределение сельского
населения Курской губернии по семейному состоянию и возрастным
группам.
160

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Таблица 3. Распределение сельского населения Курской губернии
по возрастны м группам и сем ейном у состоянию в 1897 г. (в %)*
Возрастные
группы

Х арактеристика сем ейного состояния
холостые, девицы

в браке

вдовые

М

Ж

М

Ж

М

Ж

95,3

86,3

4,7

13,7

0,01

0,06

2 0 -2 9

28

11,5

71,5

87,4

0,5

1,1

3 0 -3 9

4,2

3,4

94,4

91,9

1,4

4,7

4 0 -4 9

2,2

2,7

92,9

83,6

4,9

13,7

5 0 -5 9

1,5

2,5

83,2

67,5

15,2

30,0

15—19 лет

* Составлено по: Там же.
Как видно из таблицы 3, среди сельского населения Курской губер­
нии в группе 15—19 лет в браке состояли только 4,7 % мужчин и 13,7 %
женщин/девиц. По российскому законодательству брачный возраст
для женщин и мужчин составлял 16 и 18 лет соответственно. Поэтому
общая доля девиц, состоявших в браке, была почти втрое выше, чем
мужчин. Это свидетельствует и о том, что в конце XIX в. девушки, по
сравнению с парнями, чаще выходили замуж в раннем (до 20 лет)
возрасте. Ранние браки больше соответствовали нуждам крестьянской
семьи. Брак приводил в дом родителей работницу (Энгел 1996: 78).
К оптимальному репродуктивному возрасту — 20—29 лет —доля
состоявших в браке женщин поднималась до 87,44 %, а мужчин — до
71,50 % от их общего числа в каждой возрастной группе. Максимум
доли замужних женщин приходился на вторую половину репродук­
тивного возраста — от 30 до 39 лет (91,94 %), а затем эта доля сни­
жалась за счет роста доли вдов. Так, среди 40—49-летних женщин
замужних оставалось уже 83,56 %, 50—59-летних — 67,50 %.
Максимальная доля состоявших в браке мужчин также приходи­
лась на возраст 30—39 лет, и она была практически всеобщей, так как
охватывала 94,44 % мужчин данной возрастной группы. Причем доля
женатых мужчин понижалась не с 40, как у женщин, а позже —с 50 лет.
В группе 50—59 лет в браке состояли еще 83,20 % мужчин. Из данных
таблицы исключено количество разведенных, так как они составляли
лишь 0,017 % от численности всего населения губернии.
Приведенные показатели свидетельствуют о том, что в Курской
губернии в конце XIX в. сохранялось традиционное брачное пове­
161

Глава II

дение. Подобная картина была характерна в целом для сельского
населения Европейской России (Вербицкая 2009: 378). В то же время,
как отмечают исследователи народного быта рассматриваемого пери­
ода, такое явление как отходничество мужской части населения при­
водило к «преобладанию женщин над мужчинами» (Жбанков 1887:
1), нарушая тем самым сложившееся для сельского населения брач­
ное поведение. По данным Б. Н. Миронова (Миронов 2000а: 172)
и С. Д. Морозова (Морозов 19996: 96), к 45—50 годам 3—5 % мужчин
и женщин оставались вне брака. Это справедливо для сельского насе­
ления Европейской России в целом. Но если использовать «большее
разрешение», посмотреть на этот показатель по регионам, картина
существенно меняется. По материалам переписи 1897 г., например,
в Воронежской губернии, в возрасте 40—59 лет на незамужних жен­
щин (без учета вдов) приходилось 3,26 % (Первая всеобщая... Воро­
нежская губ. 1904: V); в Орловской губернии этот показатель составил
3,4 % (Первая всеобщая... Орловская губ. 1904: IX). Если обратиться
к губерниям Центрального промышленного района, то во Владимир­
ской губернии 7,9 % женщин того же возраста были не замужем (Пер­
вая всеобщая... Владимирская губ. 1904: VI), в Ярославской губернии
этот показатель превышал 15 % (Первая всеобщая... Ярославская губ.
1904: VIII). К рубежу веков распространенное утверждение о все­
общности браков в крестьянской среде требует корректировки. На
брачное состояние крестьянского населения России оказали влияние
Русско-японская, Первая мировая и Гражданская войны, повлекшие
за собой огромные людские потери, главным образом среди молодых
мужчин призывного возраста.
По крестьянским представлениям положение женщины без мужа
не могло быть полноценным, поэтому нередко преобладало стремле­
ние во что бы то ни стало выйти замуж («Хоть за вола, только б в дому
не была» (Даль 19846: 215)). Замужние женщины, согласно тради­
ционной иерархии, стояли на социальной лестнице выше, чем не
состоящие в браке. Так, оскорбление замужней женщины подлежало
более строгому наказанию , чем оскорбление вдовы или девушки
(Красноперов 1893: 273).
В пореформенный период во второй половине XIX —начале XX в.
стали меняться традиционные представления о браке. Сначала сде­
лаем небольшой экскурс в дореформенную эпоху.
С принятием Свода законов Российской империи для вступления
в брак требовалось согласие помещика: «Запрещается помещичьим
крестьянам и дворовым людям вступать в брак без дозволения их
владельца» (Ст. 14) (Свод законов... 1857: 3). И ранее наличие такого
162

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

согласия было необходимым, крепостной крестьянин не мог без это­
го вступать в брак. «Как брак не может быть законно совершен без
взаимного и непринужденного согласия сочетающихся лиц: то запре­
щается родителям своих детей, опекупам лица, вверенные их опеке,
а помещ икам крепостных своих людей принуждать к вступлению
в брак против их желания» (Ст. 12) (Там же: 2—3). Но это положение
закона постоянно нарушалось помещиками, которые действовали по
своему усмотрению. Например, в вотчинах князей Куракиных при­
казчику было велено строго стедить, чтобы парни в 20 лет, а девушки
в 18 непременно вступали в брак, в противоположном случае парня
следовало отдавать в рекруты, а с девушки ежегодно брать оброк —
2—3 руб. Граф П. Б. Ш ереметев в приказе крестьянам сел Иванова
и Стромихина (3997 душ мужского пола, Шуйский уезд Владимирской
губернии) писал: «Во всей вотчине состоит крестьян вдовых и холо­
стых от 18 до 40 лет 550, девок и вдов от 15 до 40 лет 869. Немалое ко­
личество женщин остается без всякой пользы, а так как известно, что
в тех местах всякая женщина прядением, тканьем и белением холста
может заработать от 15 до 25 руб. в год, то и надлежит, за исключени­
ем престарелых, увечных и больных, пока не выйдут замуж, назна­
чить на каждую от 20 до 40 лет в год оброка первой статьи 6, второй
4, третьей по 2 руб., а также и с холостых и вдовых крестьян тех же
лет, для понуждения их к женитьбе, брать сверх оброка такую же
сумму» (Семевский 1903: 312). Когда крестьяне такого либерального
помещ ика, каким был А. В. Суворов, предложили сдать в солдаты
бобыля, «который никаких податей не платит, а шатается по сторо­
нам, года по два и по три, и в дом не приходит», от А. В. Суворова был
получен приказ: «Не надлежало дозволять ему бродить по сторонам.
С получением сего в сей же мясоед этого бобыля женить и завести
ему миром хозяйство; буде же замешкаетесь, то я велю его женить
на вашей первостатейной девице; а доколе он исправится, ему по­
соблять м иром во всем: завести ему дом, ложку, плошку, скотину
и проч.» (Семевский 1880: 5). Другой приказ А. В. Суворова своему
управляющему: «Не можно ли, государь мой, выбрать из моих кре­
постных дворовым людям в невесты девочку-другую, только чтоб
то мужичкам было безобидно. Сих девиц извольте отправлять на
крестьянских подводах, без нарядов, одних за другой, как возят кур,
не очень сохранно» (Там же). Небезызвестному графу А. А. Аракче­
еву каждый год в январе управляющий подавал список крепостных,
которые должны были вступить в брак. Граф утверждал этот спи­
сок, и все свадьбы должны были состояться после Святой недели до
Троицы. В течение трех дней после Троицы графу подавался новый
163

Глава II

сп и сок о состоявш ихся б р аках и с его п о м е т к а м и сп и сок переход и л
в граф скую к а н ц е л я р и ю (П рави ла о свад ьб ах ... 1865: 275—276).
В д елах о браках сказы вал и сь эк о н о м и ч ески е и н тересы п о м е щ и ­
ков. В н е и зд а н н ы х зам етк ах , п ри слан н ы х в 1791 г. в Вольное эк о н о ­
м ическое общ ество, говорилось: «Девок от 18 лет в супруж ество отда­
вать; д о бр ы е эконом ы от скотин и п т и ц стараю тся п л ем я развод и ть,
а ч ел овек , п р о св ещ ен и е р азу м ею щ и й , п аче долж ен о р азм н о ж ен и и
рода ч ел о в еч еск о го , п р и п о м о щ и Б о ж и ей , п е ч н о ст ь (т. е. за б о т л и ­
вость. — 3. М ) прилеж ать» (Семевский 1880: 6). В прави лах о свадьбах
графа А. А. А ракчеева говорилось, что д ля общ ей пользы крестьянско­
го н асел ен и я над о стараться у стр аи вать свадьбы так, чтобы богаты е
невесты вы ходили за ж енихов из бедны х сем ей, а ж ен ихи из богаты х
сем ей ж ен и л и сь на бедны х невестах . С ледовало д ля общ ей пользы
у р авн и в ать крестьян ски е сем ей ства по их благосостоянию . Бедны м
н евестам граф даж е п о м о гал д е н ь га м и в п р и о б р е т е н и и п р и д ан о го
(П равила о свадьбах... 1865: 276).
Граф О рлов в своем у л ож ени и п и сал , что к р естья н ски х п ар н ей
и д еву ш ек, д о сти гш и х б р ач н о го в о зр а с т а, н ад о ск л о н я ть у в е щ е в а ­
н и я м и к вступ лен и ю в брак. Но у в е щ е в а н и я м и о гр ан и ч и в ал и сь до
поры до вр ем ен и . С достиж ением определенного возраста пом ещ ики
неп рем ен н о требовали вступления в брак. Девушке, достигш ей 20 лет,
у В. О рлова д авал о сь полгода д ля поисков ж ениха. Еоти к этом у сроку
девуш ка не вы ходила зам уж , с ее сем ьи еж егодно взы ски вал и 25 или
50 руб. в зав и си м о сти от дохода. Бедны х по у см отрен и ю вы борны х
и стари ков вы д авал и н аси л ьн о ( Семевский 1880: 6; 1903: XXI).
В вопросах брака п о м ещ и к и о ставляли за собой вы сш ий к о н тр ­
оль: со ставл ял и сь сп и ски д о сти гш и х о п р е д е л ен н о го в о зр аста и не
вступивш их в брак, и они у к азы вал и , как и е п р и н я ть м еры . А. В. Су­
воров и зд ав ал р асп о р яж ен и я о ж ен итьбе таки х -то п ар н ей на о п р ед е­
ленны х девуш ках, иногда п ри бавлялось «с общ его согласия», но чащ е
только н азы вали сь и м ена. П овенчаться крестьянам вопреки ж еланию
п о м е щ и к а б ы ло ч р е з в ы ч а й н о т р у д н о , т а к как с в я щ е н н и к сам н а ­
ходился в п о л н о й эк о н о м и ч еск о й зав и си м о сти от зем л ев л ад ел ьц а,
хотя случаи н а р у ш е н и я б ар ск о й воли в стр еч а л и сь. Д а л ь н о в и д н ы е
п о м ещ и к и не ж ен или п а р н ей м олож е 16 лет и не вы д авал и девуш ек
зам уж до 14 лет, «такж е м олоды х ребят н а стары х д евках не ж енить».
Но и зв е с тн ы случаи, когда 30-летн ю ю д евуш ку вы д авал и зам уж за
11 — 12-летнего м ал ьч и ка и, н аоб орот, в ы д ав ал и зам уж м ал о л етн и х
девочек. О дин п о м ещ и к (С тарицкий у езд Т верской губернии) п р и н у ­
ждал свящ ен н и ка в ен ч ать кр естьян и н а с 10-летней д евочкой и за от­
каз разруш ил его избу, р азгр аби л его им ущ ество, дочь и сноху трави л
164

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

собаками (Семевский 1880: 7—8). Управляющий помещика Лазарева
женил «для потехи» мальчишек на старухах, его господин, узнав об
этом, не принял никаких мер (Семевский 1903:314). Помещики иногда
покупали невест для своих крестьян. У А. В. Суворова при недостатке
невест покупали девушек на стороне, и на это выдавалось 10 руб.,
а так как этих денег не хватало, предписывалось оказывать помощь
всем миром (Семевский 1880: 10).
В пореформенный период полученная крестьянами личная свобо­
да нашла свое отражение и в системе семейно-брачных отношений,
при этом влияние общины было незначительным. Заключение брака
почти всецело стало внутренним делом семей жениха и невесты.
Д евичий возраст вст упления в брак. П репят ст вия и ограни­
чения к браку. Для вступления в брак существовали ограничения,
касавшиеся возраста, родства (кровного, духовного, ритуального),
социально-имущ ественного положения, территориально-этниче­
ской и конфессиональной принадлежности (Гура 2012: 26). Норма­
тивные критерии возраста соответствовали стадиям жизненного ци­
кла и возрастной стратификации, любая периодизация жизненного
цикла имеет ценностно-нормативный характер {Кон 1981а: 100,102).
В рассматриваемом контексте это было достижение совершеннолетия
и готовность вступить в пору зрелости. Правоставные нормы брачного
права устанавливали брачный возраст в 13—14 лет. Одной из причин
раннего вступления в брак являлась малая продолжительность ж из­
ни. Кроме того, на раннее замужество девушки оказывали влияние,
с одной стороны, экономические соображения, с другой — моральноэтические факторы. Постепенно средний возраст вступления в брак
повышался. По имеющимся данным, с конца XVIII в. к середине XIX в.
средний возраст невест увеличился с 17,5 лет до 18,2, а женихов —с 19
до 20 лет (Czap 1976: 111). Согласно государственному законодатель­
ству, брак допускался лишь по достижении совершеннолетия: «Запре­
щается вступать в брак лицам мужского пола ранее восемнадцати лет,
а женского шестнадцати лет от рождения» (Ст. 3) (Свод законов... 1857:
1). Однако, как отмечает О. М. Вербицкая, по мнению земских врачей,
вступление в брак крестьянской молодежи ранее достижения женихом
и невестой 20-летнего возраста было преждевременным. У многих
девушек, в 16—17 лет становившихся женами, к этому времени даже
не наступала физиологическая зрелость, не было завершено и форми­
рование костной системы организма, что впоследствии тяжелейшим
образом сказывалось при родах (Вербицкая 2009:52). Несмотря на это,
раннее замужество девушек было обычным явлением, что подтвер­
ждается многочисленными свидетельствами (см.: АРГО. Р. 19. On. 1.
165

Глава II

Д. 40. Л. 1; РКЖБН 3: 208; Афиногенов 1903: 31; Русские... 2008: 380;
Трошина 2009: 88). Ранние браки в народной традиции считались не
только желательными, но и необходимыми. Этнограф Р. Я. Внуков
объяснял это следующими практическими соображениями: «Невесту
хотят взять помоложе, попослушней, полудетский характер, слабый
организм, неумение работать — хорошее ручательство послушания
невестки. Когда войдет в года невестка, окрепнет, задавят дети, по­
неволе смирится» (Внуков 1929: 25—26).
Ранние браки глубоко закрепились в крестьянском сознании. При
каких-либо высказываниях против этого отвечали: «Была бы здорова,
а в зубы узнавать лета не полезем». Иногда детей просватывали лет
за шесть до положенного законом срока. В этом случае родители
нареченных сближались, проводили вместе праздники, сами наре­
ченные играли вместе (Кирсановский уезд Тамбовской губернии)
(Бондаренко 18906:4—5).
Сохранились шутливые рассказы, когда при значительной раз­
нице в возрасте молодых супругов жена своего мужа-ребенка носила
в переднике, защищала от мальчишек. В действительности поло­
жение было более серьезным. Еще М. В. Ломоносов в своем извест­
ном письме И. И. Шувалову о демографической ситуации в России
(1761) указывал: «В обычай вошло во многих российских пределах,
а особливо по деревням, что малых ребят, к супружеской должности
неспособных, женят на девках взрослых, и часто жена могла бы по
летам быть матерью своего мужа» (цит. по: Семевский 18826: 73).
Что сказанное не преувеличение, видно из следующих примеров.
И. Г. Георги во время путешествия по территории Пермской губер­
нии встретил двух мальчиков, 11 и 12 лет, один из которых женился
только что, а другой — год назад. Жене первого было 21 год, второ­
го — 18 лет. Другой путешественник, Савва Текели, находившийся
в России в 1787—1788 гг., рассказал следующее. Однажды за городом
он с возницей, парнишкой лет 12, догнал телегу, в которой сидела
молодая крестьянка лет 19, а лошадьми правил 10—11 лет мальчик.
Текели в шутку предложил вознице отнять молодуху у парнишки, но
тот возразил: это невозможно, ведь она его жена. Текели был весьма
удивлен, возница добавил: разве вы не видели мою жену, которая
принесла в котомке хлеба? Текели припомнил, что это была женщи­
на лет под 40. И в начале XIX в. не так и редко можно было видеть
у 25-летнего отца 15-летнего сына. Ясно, что такой отец лишь но­
минально являлся отцом, но описанное положение совершенно не
считалось каким-либо бесчестьем (Там же: 75). При ранних браках
молодая жена в определенной степени находилась в маргинальном
166

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

положении между семьей мужа и своей родной семьей, с которой
продолжали сохраняться довольно прочные связи, ей носили куклы,
ублажали гостинцами и т. п. Маргинальным являлось и положение
молодого мужа. Он, в свою очередь, не приобретал с женитьбой но­
вых прав и сохранял старые отношения с родными, которые могли
его таскать за уши, а в случае крупных провинностей стегали розга­
ми. Вот примеры разницы в возрасте супругов: 16—17-летняя жена
и 13-летний муж (Елатомский уезд Тамбовской губернии); 20-летняя
жена и 14-летний муж (Сарапульский уезд Вятской губернии); в Са­
марской губернии молодые мужья могли быть младше своих жен лет
на 12 {Вест 1891а: 62—63). Такие довольно странные, с современных
позиций, браки не были браками в полном смысле этого понятия.
В них была соблюдена символически-ритуальная сторона, они явля­
лись узаконенными с позиций обычного права и церковных норм,
но супруги (или один из них) не были еще готовы к отправлению су­
пружеских обязанностей. Кроме того, жена, не достигшая физической
зрелости, не могла быть полноценной работницей. Браки между не
достигшими брачного возраста супругами впоследствии вели к се­
мейным раздорам, снохачеству, мужеубийству, просьбам о разводе
(Загоровский 2012:410). Описан случай, когда в Костромской губернии
одна крестьянка удавила 12-летнего мужа. После этого Синод в 1774 г.
запретил венчать «малолетних с возрастными девками» под страхом
лишения священников сана. Синодским указом 1779 г., подтвержден­
ным другим указом 1781 г., предписывалось немедленно расторгать
браки между малолетними. Однако эти указы были не очень дейст­
венными. К ранним бракам принуждали помещики, исходя из своих
интересов (Семевский 18826: 75—76).
Несоблюдение закона о брачном возрасте стали рассматривать
как наказуемое деяние: «Нарушение запрещений, постановленных
в прошедших статьях относительно браков, от брачных дел возника­
ющие, подлежат суду духовному, или светскому» (Ст. 24) (Свод зако­
нов... 1857:5). «Не вызревшей рябинушки нельзя заломать, не вырос­
шей девушки нельзя замуж взять» (Смирнов 1877:119—120). В случаях
нарушения брачного законодательства (когда жениху не исполнилось
18, а невесте 16 лет) жених и невеста, их родители, опекупы, родст­
венники должны были наказываться тюремным заключением на срок
от 2 до 4 месяцев или подвергаться аресту от 3 недель до 3 месяцев
(Ст. 1563) (Уложение о наказаниях... 1908). Возможно, в связи с этим
наказанием участились обращения родителей жениха или невесты
в Священный Синод разрешить ранний брак (см.: например: РГИА.
Ф. 796. Оп. 178, 2 ст., IV отд. Д. 3914).
167

Глава II

Следует отметить, что в отдельных местностях возраст вступле­
ния в брак допускал вариации, которые были присущи только той
или иной локальной традиции (Бернштам 1988: 42). Если в ряде
земледельческих районов (Калужская, Воронежская, Курская, Ря­
занская и другие губернии) крестьянские девушки выходили замуж
в 16—18 лет (см.: АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 40. Л. 1; Веретенников 1898:
31; Русские... 2008: 380), то в северных и центральных губерниях —
в более старшем возрасте. Например, в Череповецком уезде Воло­
годской губеонии в возрасте до 20 лет в брак вступило лишь 16,1 %
крестьянских девушек, а от 20 до 25 лет — 48,2 %. Примерно так же
распределился возраст девушек, вступивших в брак, и в Московской
губернии: до 20 лет — 31,9 % крестьянских девушек, в 20—25 лет —
43 % (Афиногенов 1903: 31). Так, например, в Ростовском уезде Яро­
славской губернии брачный возраст жениха составлял 18—19 лет
(«к женихам подходит»), невесты 17—18 лет («к невестам подхо­
дит») (Титов 1888: 33); а на Вятке (Рязанская губерния) средний
возраст соответственно составлял 18—20 и 16—19 лет (Севастьянова
2005: 143). По обычному праву для мужчин допускалось вступление
в брак до 70 лет, для женщин —до 40, считалось, что при нарушении
этого будут глумиться и смеяться (Соколовский 1889: 2). В законо­
дательстве был указан и м аксимальный возраст для вступления
в брак: «Запрещается вступать в брак лицу, имеющему более вось­
мидесяти лет от роду» (Ст. 4) (Свод законов... 1857: 2). Крестьяне
считали допустимым брак мужчин «не старее» 60 лет, женщин —
4 0 -5 0 (РКЖБН 1: 466; 2.2: 151; 3: 205; 6: 479). Характерным стало
увеличение диапазона оптимального возраста вступления в брак
русских крестьянок. Еще недавно девушкам, которым было за 20 лет,
нередко доставались лишь мужья-вдовцы. В конце XIX в. возраст
девушек, выходящих замуж, составлял 16—25 лет, причем опти­
мум начинал смещаться к 20—25 годам (см.: Семенова-Тян-Шанская
2010: 28; РКЖБН 7.1: 197). Процессы сближения брачного возраста
мужчин и женщин в рассматриваемый нами период были харак­
терны и для русского крестьянского населения других российских
регионов, например Сибири (Зверев 1985а: 86). Но за 25-летнюю
девушку сватались обычно уже вдовцы (см.: РКЖБН 2.2: 349; 3: 204,
310; Всеволожская 1895: 5).
В пореф орм енны й период брачны й возраст стал составлять
в среднем для девушек 21 год, а для юношей —24 года, ощутимо про­
являлось стремление избегать ранней женитьбы (Покровский 1896:
460). Так, в с. Борисоглебском (Пошехонский уезд Ярославской гу­
бернии) мужчины, женившиеся в возрасте не старше 21 года, в 1865 г.
168

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

составляли 50 %, а в 1888 г. составили всего 26 % (Балов 18976: 59).
Тенденция к повышению брачного возраста в пореформенный пе­
риод была связана, с одной стороны, с развитием в деревне товар­
но-денежных отношений, с другой — введением в 1874 г. всеобщей
воинской повинности, согласно которой все пригодные к воинской
службе мужчины по достижении 21 года обязаны были пройти дей­
ствительную службу в течение 3—6 лет (Дурденевский 1915: 50—54).
Стало обычным, когда женитьба происходила после возвращения со
службы. Если в одном из приходов Владимирской губернии в 1868—
1874 гг. средний возраст женихов составлял 21 год, то в 1875—1880 гг.
он повысился до 24,5 лет. На возраст невест указанный фактор не
повлиял (Весин 1891а: 65).
Мотивация ранних браков со стороны семьи жениха была яс­
ной —стремление получить еще одну работницу. А вот семью невесты
обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, родителям не
хотелось терять дочь-работницу, с другой —была боязнь «греха», т. е.
добрачных связей дочери, ведь тогда на семью ляжет позор и вы­
ход дочери замуж станет проблематичным. Сама девушка не питала
иллюзий о будущей жизни в семье мужа, но при отказе могла поте­
рять хорошего парня и возрастал риск засидеться в девках. Так, отец
выговаривал своей дочери, только что возвратившейся из соседней
деревни: «Позабудешь у меня к купцу ходить под окно. Завтра же за­
муж отдам, завтра же! Он те орехами там подчивать, —ты на эфто не
гляди: с орехов-то девки родят. Завтра же замуж отдам! Мужику-то он
бы поднес —так нет! А девок приучил —хворостиной не прогонишь,
завтра же замуж отдам!» (А.В.П. 1882: 9).
В начале XX в. ранние браки уже становились редкостью (РКЖБН 2.2:
257; 5.4: 199). Например, в Вологодской губернии средний возраст
крестьянской девушки при вступлении в брак составлял 22—25 лет
(см.: РКЖБН 5.1: 518; 5.2: 727; Синкевич 1929: 31). Причинами зна­
чительно сократившихся, но все еще сохранявшихся ранних браков
были, по сообщениям информаторов Этнографического бюро: «чисто
хозяйственные соображения», чтобы парни «не взболтались до сол­
датчины» или в солдатах не остались жить в местах своей военной
службы, женившись «на какой-либо горожанке, вовсе не способной
к физическому сельскохозяйственному труду барыньке»; девушек
старались пораньше выдать замуж, «чтобы подобный товар не за­
лежался и не стал портиться» (Калужская губерния) (РКЖБН 3: 308).
В то же время нередкими были ситуации, когда единственную дочь
родители не спешили выдавать замуж, говоря: «успеешь нажитце
в чужой семье» (РКЖБН 6:357).
169

Глава II

В крестьянском обществе считалось предпочтительным, чтобы
жених и невеста были ровесниками — «ровня», или невеста моложе
на 2 - 3 года (РКЖБН 1:466; 3: 308; 5.2: 317; 7.1:197,284; 7.2:327,345).
Старшинство невесты над женихом считалось позорным (Волховский
уезд Орловской губернии) (Гура 2012: 29). «Невеста “обижается”, —
пишет О. Семенова-Тян-Шанская, — если жених ее старше года на
четыре-пять: “Помрет ране меня”» (Семенова-Тян-Шанская 2010:117).
Девушки боялись рано остаться вдовами. Так, по Курской губернии
в 1897 г. на вдовых приходилось 20,60 % женщин, тогда как среди муж­
чин этот показатель составлял только 5,15 %, в возрастной же группе
от 20 до 40 лет эти показатели были соответственно 5,8 и 1,9 % (Первая
всеобщая... Курская губ. 1904: 11). Отмечено немало случаев, когда
невеста была старше жениха на несколько лет (РКЖБН 2.2:257,349; 3:
308,430; 5.4:199). Подобные браки, видимо, диктовались насущными
хозяйственными потребностями в женщинах-работницах.
Имели место случаи заключения брака между молодыми девуш­
ками и пожилыми мужчинами, часто вдовцами (РКЖБН 3: 86, 314;
4: 227; 7.2: 328,345—346; 7.4:192). В крестьянской среде имела место
и обратная ситуация — немолодые женщины выходили за молодых
мужчин (РКЖБН 2.1:409; 4:227; 5.2:317). Неравные браки с большой
разницей в возрасте заключались не так часто и по традиционным
воззрениям осуждались. В целом отношение к возрастным критери­
ям в браке могло сильно варьироваться в зависимости от экономи­
ческих и региональных факторов. Тема брачного возраста получила
отражение в фольклоре: «За старым жить — только век должить; за
малым жить —только маяться; за ровней жить —тешиться»; «За мо­
лодым жить весело, а за старым хорошо», «Старого мужа соломкой
прикрою, молодого сама отогрею» (Даль 19846: 214).
Препятствием к браку могло быть растущее в пореформенный
период различие в социальном положении, «Зять любит взять».
Аскриптивные возрастные свойства или возрастные стереотипы
призваны отражать качества индивидов и одновременно служат им
ценностными ориентирами, образцами, которым стараются следо­
вать (Кои 1981а: 102). При присущих крестьянскому сознанию урав­
нительных тенденциях, как правило, преобладали имущественно
равные браки, характерные для дореформенного периода (Пушкарева
1997:167). Но в пореформенный период стали меняться традицион­
ные представления о браке, происходило усиление избирательности
брака. Менялись ценностные ориентации, в брачных вопросах н а­
метилась, пока еще слабая, тенденция перехода от брака по расче­
ту или принуждению к браку по личной склонности, больше стали
170

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

прислушиваться к велению сердца. Ослабление внешнего социаль­
ного контроля давало молодежи большую свободу личного выбора.
Молодое поколение могло вести себя не так, как их отцы и деды, его
поведение нередко шло вразрез со сложившимися традиционными
канонами о браке. «Что лучше, чтобы невеста была красивая или ра­
ботящая?» —«Да для кого как. Вон Карамай женился, так про Душку
Пальцеву говорил: “Что за баба будет? И выйти на народ не с чем. Мне
надо такую, чтобы показать было что”. А вот Васька Полянский, тот
говорит: “Мне нужно хозяйку: красоту-то не лизать, с хорошей на­
живешь, а с плохой что и есть проживешь”» (РКЖБН 1:57). Неравные
браки стали обьгчным явлением, нередко богатые парни женились на
бедных, но красивых девушках, а бедные молодые парни на богатых
некрасивых невестах, которые часто были старше их по возрасту
(РКЖБН 2.1:409; 5.2:144,727; 5.3:389). Хотя такой брак для богатого
жениха мог выглядеть «бесчестьем и уроном своего достоинства»
(Калужская губерния) (РКЖБН 3:310; 5.2:319). «Один богатый, а дру­
гой бедный, то значит нам не ровня, и всяко поносят родные богатых
семейств бедную семью» (Колобов 1915: 26).
Отметим, что браки между представителями разных сословий,
например между крестьянками и дворянами, были не столь частым
явлением (РКЖБН 2.1: 414). Все же случалось, что помещики бра­
ли в жены дочерей крестьян или бывших крестьян, как, например,
помещик предпочел дворянке дочь мельника (бывшего крестьяни­
на) (Василии 1908: 142). Структурные изменения при заключении
браков, когда материальное благосостояние жениха или невесты
было достаточным и такой жених или невеста не руководствовались
соображениями экономической выгоды, а на первое место выхо­
дили физическая привлекательность, нравственные достоинства
возлюбленной или возлюбленного, явились сильнейшим ударом по
патриархальным порядкам.
Препятствием к браку являлось кровное и духовное родство:
«Запрещается вступать в брак в степенях родства и свойства, Цер­
ковными законами возбраняемых» (Ст. 23) (Свод законов... 1857:
5). Так, считалось, что если жена приходилась родственницей мужу,
она должна была умереть при первых же родах (Елатомский уезд
Тамбовской губернии) (Звонков 18896: 35). История брачного права
идет от безусловной строгости церкви и запрещения брака до вось­
мой степени родства к постепенному снижению требований в этом
отношении (до четвертой степени родства) (Соколовский 1889: 4, 6,
12). Православная церковь была настроена весьма консервативно
по вопросам брака, и прерогатива определения степени родства
171

Глава II

и свойства по-прежнему оставалась в ведении исключительно свя­
щенников. Церковные власти следили, чтобы условия о соблюдении
канонизированных степеней родства и свойства строго соблюдались
прихожанами: «Бог не потерпит, накажет» (см.: РКЖБН 1: 467; 2.2:
351; 3: 84; 4: 229; 5.1: 519; 5.2: 319; 7.2: 584). Еще в крепостное время
помещ ики, не желая отдавать невест за пределы своей вотчины,
особенно в малолюдных селениях, заставляли вступать в брак кре­
стьян, находящихся в близком родстве. Это наследие крепостного
права сохранилось, и крестьяне нередко обращались к духовному
начальству с просьбами о разреш ении браков при такой степени
родства между женихом и невестой, при которой браки не допус­
кались (Смирнов 1877: 106). Архивные материалы и литературные
источники позволяют усомниться в действенности декларируемого
запрета близкородственных браков. Корреспонденты из Этнографи­
ческого бюро сообщали: «Бывают часто браки между двоюродными
и троюродными, хотя подобные браки редко бывают счастливыми
и дети родятся слабоумными, глухими» (Вологодский уезд, Вологод­
ская губерния) (РКЖБН 5.1: 408); «По народным понятиям, нельзя
вступать в брак до третьего колена, а дальше “уже дальняя родня”»
(Тотемский уезд, Вологодская губерния) (РКЖБН 5.4: 200). Крестьяне
считали, что «следовало бы (и это не имело никакого предосуди­
тельного характера) дозволить возможность брака даже в третьей
степени кровного родства и во второй степени свойства» (Калужская
губерния) (РКЖБН 3: 310). Есть материалы архивов (1870) о бра­
ках в третьей степени родства (Калужская губерния) (РГИА. Ф. 796.
Оп. 151. Д. 391), в четвертой степени родства (Владимирская губер­
ния) (Там же. Д. 312), расторжение брака из-за ближайшего родства
(Там же. Д. 476). Кроме того, препятствием для брака могло служить
духовное родство — кумовство (см.: Пахман 1879: 39—42; РКЖБН 1:
467; 2.2: 351; 3: 84, 310; 4: 229; 5.1:408; 5.4: 200; 6: 360; 7.2: 584). Не­
смотря на церковный запрет на подобные браки, они имели место
(см., например: РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 476).
Официальные законы прямо не запрещали браки между сторон­
никами разных вероисповеданий, но имелись некоторые ограниче­
ния (Ст. 61—99) (Свод законов... 1857:12—20). Еще одно ограничение
касалось количества раз вступления в брак: «Запрещается вступать
в четвертый брак» (Ст. 21) (Там же: 4). «Для предупреждения двойных
и четвертых браков постановлено: в паспортах, выдаваемых купцам,
мещанам и крестьянам для отлучек по торговле и промыслам, всегда
означать, кто женат или холост, и если вдов, то после которого брака»
(Ст. 22) (Там же).
172

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

В соответствии с законами Российской империи строго соблюда­
лось правило, по которому «запрещается вступать в новый брак во
время существования прежнего, законом не расторгнутого» (Ст. 20)
(Свод законов... 1857:4). Как свидетельствуют архивные документы,
несмотря на положения официального законодательства, уровень
крестьянского правосознания был таким, что допускал обращение
к церковным властям за разрешением второго брака при жизни су­
пруга (РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 534.9 л.; Д. 572.13 л.; Д. 573.3 л.) или
супруги (Д. 556.4 л.; Д. 576.3 л.).
«Запрещается вступление в брак с безумными и сумасшедшими»
(Ст. 5) (Свод законов... 1857:2). Указанное положение далеко не всег­
да можно было однозначно применить на практике, поскольку при
венчании или выдаче венечной памяти могло быть затруднительным
решить этот вопрос. Об этом свидетельствуют многочисленные ар­
хивные материалы о «дурачестве», «слабоумии», «идиотстве» и фи­
зических недостатках супругов (см.: ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 412. Д. 18,1;
РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 474; РКЖБН 2.2:256,351). Отметим существо­
вавший по обычному праву запрет на брак для девушки, выздоровев­
шей после соборования (Гура 2012: 27). Данный пример лишний раз
подчеркивает огромную важность и значение ритуальной стороны
крестьянской жизни. Обряд соборования производился над умира­
ющим или тяжелобольным, когда считали, что он уже принадлежит
иному миру.
Согласие сторон на вступление в брак. Участие родителей при
заключении брака входило в число необходимых условий. В поста­
новлении Синода (1765) говорилось: «Не венчать хотящих брачитись
по одному произволению своему, без воли родителей» (Павлов 1887:
347). Считалось, что без родительского благословения брак будет
«несчастливым» (РКЖБН 3: 309). Обычно право брачного выбора
в крестьянской среде по экономическим соображениям принадле­
жало родителям как знающим нужды хозяйства, имеющим большой
опыт его ведения и лучше разбирающимся в людях. При брачном
выборе в оппозиции «мужское—женское» имело место смещение
в сторону мужского, проявлялось гендерное неравноправие. Согласие
отца на брак считалось важнее согласия матери (РКЖБН 5.2:318; 7.1:
285), хотя при замужестве дочери такое смещение было не столь явно
выражено, не меньшее значение имело и решение матери (РКЖБН 3:
309; 5.4: 199). Символические аспекты в вопросах брака могли вы­
ходить на передний план. В некоторых местностях благословению
крестного отца придавалось даже большее значение, чем благослове­
нию родного отца (РКЖБН 3:309). Личности отдельных членов были
173

Глава II

растворены в традиционной семье, что проявлялось даже в таком,
казалось бы, личностном вопросе как выбор невесты для одного из
сыновей. Новая сноха рассматривалась как своего рода «коллектив­
ное достояние», работница для всей семьи, и перед выбором невесты
мог собираться сем ейны й совет. Из всего этого закономерно сле­
довало, что семья несла и все свадебные расходы, «вся семья дает
(деньги, подарки) на свадьбу, да не то, что со всего дома идет, вся
родня дает» (Богаевский 1889а: 12). Любопытен следующий нюанс:
могло быть и так, что исходили из соображений: каков сват, будет ли
хорошо угощать, не слишком ли велика у свата семья, а то придется
потратить много водки на свадьбе. Каков жених — это могло быть
второстепенным вопросом, а нравится ли он дочери — это даже не
вопрос. Сговаривались, сколько сват поднесет водки, это становилось
главным аргументом (Новиков 1899:15). В традиционной семье жела­
ниям жениха и невесты придавалось минимальное значение (Сумцов
1996:33). Девушку могли продать, как кобылу или корову. Так, зажи­
точный крестьянин, сельский староста, заявил, что выдаст свою дочь
замуж только при условии, что получит за нее 80 руб. выкупа. Отец
жениха вынужден был продать свою корову, чтобы на вырученные
деньги купить сыну жену (Д. В. Григорович. «Четыре времени года»)
(Скабичевский 1899а: 13—14).
Как экстремальную сторону устраиваемых родителями браков от­
метим, что нередкими были случаи, когда молодые перед венчанием
в первый раз видели друг друга. Часто родители без ведома жениха,
находящегося где-нибудь на заработках, сватали ему невесту, с воз­
вращением его женили и дня через три после свадьбы снова отправ­
ляли на заработки. Сами крестьянские парни на стороне, находясь на
военной службе или на заработках, никогда не женились.
В конце XIX —начале XX в. стала явно проявляться смена ценност­
ных ориентаций в вопросах брака, формировалась новая поведенче­
ская структура молодежи. К концу XIX в. вследствие меняющихся
представлений о должном и приемлемом к нарушению целомудрия
девушки стали относиться более терпимо. Чтобы скрыть потерю не­
винности, день свадьбы выбирался таким образом, чтобы пришелся
на время месячных у девушки (Титов 1888: 39). Побои, штрафы, цер­
ковное покаяние отходили в прошлое. Из религиозных побуждений
в брачные отношения не принято было вступать в течение трех дней
после свадьбы (Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Бондарен­
ко 1890в: 4 —5,10).
Роль родителей в брачном выборе стала ослабевать. В порефор­
менный период молодые люди стали нередко вступать в брак не толь174

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

ко без согласия ро д и тел ей , но и п ротив их воли, л и ч н ы й вы бор стал
и грать более важ ную роль, ч ем ро д и тел ьск и й ав то р и тет (РКЖБН 1:
4 6 6 —467; 2.1: 4 0 8 —409). «В п о сл ед н ее в р е м я п р и зак л ю ч ен и и б р а ­
ков н ер ед ко стали р у ко в о д ств о в аться в л е ч е н и ем врачую щ и хся, но
н еск о л ь к о л ет т о м у н а з а д н а в з а и м н о е в л е ч е н и е б р ач ую щ и хся не
обращ алось никакого вн и м ан и я, и едва ли его знали» (РКЖБН 4: 227).
Браки д етей , которы е со верш ались по их со бственн ом у выбору, «по
своей воле», бы ли тяж елы м ударом по устоям п атри архал ьн ой сем ьи
(см.: РКЖБН 1 :4 6 6 -4 6 7 ; 2 .1 :4 0 8 -4 0 9 ; 3 :4 3 1 ; 4: 227; 5 .2:317; 5.3: 389;
6: 173; 7.1: 285; 7.2: 582; И льинский 1896: 240).
Уже неред ко при вы боре н евесты сам им ж енихом род ители то л ь­
ко со вето вал и ему. По сви д етел ьству А. А. Т итова, м олодеж ь «почи­
т ы в ат ь га зе ты стала, в кн и ж к и загл яд ы вает. П р ава-то всем ви д н ы .
О тцы стоят за старину, а д ети уклоняю тся от д ревн и х народны х об ы ­
ч аев; п ер в ы е ссы лаю тся на стари ну-м атуш ку, а вторы е возглаш аю т:
“Мы не х оти м зн ать , к а к вы ж или до Ц ар я-О сво б о д и тел я. Это нам
не п р и м ер . М олим ся за Него и за вас, т. е. за тятен ьк у с м ам ен ьк о й ,
а на счет б рака... изви н и те! Мы ж ен им ся, когда слю бимся. Здесь воля
наш а, а не ваш а”. О тец говорит сыну: “Ванюха! Возьми эту! Работящ ая
будет б аб ен к а”. А сы н: “Н е т т о в р аботе главная п р и ч и н а? А, п о -м о ­
ему, главное дело, чтобы человек бы л” (курсив м ой. — 3. М .)» ( Титов
1888: 3). У страивались браки п р о ти в воли ро д и тел ей , когда м олоды е
лю ди «сгуляю тся», когда девуш ка стан о ви л ась б ер ем ен н о й , а п ар ен ь
давал кл я тв ен н о е об ещ ан и е ж ен и ться на н ей , или же в случае очен ь
сильной склонн ости друг к другу (Ростовский и П ош ехонский уезды
Я рославской губернии) (РКЖБН 2 .1 :4 0 8 —409). Такие браки не только
о зн ач а л и о т р и ц а н и е п а тр и ар х ал ь н ы х у стан овок, но н аруш али т р е ­
б ован и е и о ф и ц и альн о го зако н о дател ьства: « Зап рещ ается вступать
в б рак б ез д о зв о л ен и я ро д и тел ей , о п екупов или поп ечи тел ей » (Ст. 6)
(Свод за к о н о в ... 1857: 2). С п а д е н и е м в в о п р о сах б рака ав т о р и т ет а
р о д и тел ей , когда м олодеж ь н а ч и н а л а за я в л ят ь о своих правах, ещ е
продолж али сп раш ивать родительского д о зво л ен и я, но «хитрый стал
м о л о д о й н а р о д : с н е м и л о й и н а к а н а т е н е в в ед еш ь их в ц ерк овь»
(Звонков 18896: 26). Н екоторы е п а р н и п р я м о заявл ял и своим р о д и ­
телям , что м и л а ем у л и ш ь одна девуш ка и н а другой он н е ж ен ится.
Во м н о ги х случаях д аж е с а м ы м су р о в ы м р о д и т ел я м п р и х о д и л о сь
соглаш аться с его вы бором . С казан ное вы ш е об ослаблении вл и я н и я
род и телей в вопросах брака в больш ей степ ен и относилось к п арн ям .
А скри птивны е свойства деву ш ек о ставались м ен ее под ви ж н ы м и . По
н ар о д н ы м п р е д с та в л е н и я м л ю б о вь бы ла ж ел ател ьн ы м , но не о б я ­
за т е л ь н ы м у сл о в и ем б р ак а. Если п а р н и все же м огли ж ен и ться по
175

Глава II

любви (РКЖБН 7.2: 336), то вопросы замужества дочерей в крестьян­
ских семьях, как и ранее, часто решались родителями, а чаще всего
отцом и родственниками будущей невесты (см.: РКЖБН 5.2:319; 5.4:
199; 7.1: 285; 7.2:325,336). Многие из девушек не смели и заикнуться
перед родителями о своем выборе: «На все ваша родительская воля,
а я вольна только покорствовать» (Звонков 18896: 34). Все же и здесь
старались находить обходные пути. Будучи слабой перед волей ро­
дителей, в то же время девушка могла сильно влиять на своего воз­
любленного, который становился орудием ее желаний, если девушка
приглянулась парню. Жених находил союзника в лице своей матери,
а она становилась просительницей перед отцом (Елатомский уезд
Тамбовской губернии) (Там же).
Несмотря на существование законодательства о необходимости
согласия на брак с обеих сторон, принудительные браки для девушек
продолжали оставаться, особенно когда в основе брака находились
материальные расчеты. С. В. Пахман, основываясь на решениях во­
лостных судов, указывал, что «замужество дочери зависит вполне
от усмотрения родителей» (Пахман 1879: 43). Аналогичные выводы
можно найти и в исследованиях других авторов XIX в. (см.: Смир­
нов 1877:191—197; Савельев 1881:17). Выработанные столетиями по­
ловозрастные стереотипы женской покорности родителям и мужьям
в значительной степени сохранялись. Например, корреспондент из
Ростовского уезда Ярославской губернии сообщал: «В большинстве
случаев <...> девушка, хотя и неохотно, с плачем, криком, но согла­
шается» (РКЖБН 2.2: 350). В иных случаях при подобных браках дочь,
вступившая в брак против воли, в укор своим родителям и своей по­
ловине заводила любовника (РКЖБН 3: 310). Лишение девушки воз­
можности в выборе спутника жизни определяло всю ее дальнейшую
ненормальную жизнь в замужестве. Лишить ее самостоятельности
считалось законным и полезным (Фомин 18996: 72—73). Складывав­
шиеся веками взгляды и убеждения старшего поколения с большим
трудом претерпевали какие-либо обновления и изменения. Иные
отцы видели в дочерях лишь скоропортящийся товар, который нуж­
но поскорее сбыть с рук. Слезы и уговоры дочери считались просто
глупостью. Но принудительные браки стали происходить уже реже
(РКЖБН 1: 467; 7.1: 285; 7.2: 583). Поразительный пример уровня
женского самосознания, внутренней свободы дают воспоминания
И. Столярова, крестьянина Воронежской губернии, о своей матери.
Его мать, Татьяна, познакомилась со своим будущим мужем на при­
ходском празднике, они полюбили друг друга и решили пожениться.
Но через некоторое время Татьяна узнала, что ее отец просватал ее
176

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

другому парню за стакан водки. Однажды отцу Татьяны нечем было
заплатить в кабаке, и один молодой парень одолжил ему деньги при
условии, что он выдаст за него свою дочь. Когда Татьяна отказалась от
жениха, выбранного ей отцом, тот пригрозил проклясть ее, если она
выйдет замуж против его воли. Без родительского благословления не
будет счастья, Татьяна пролила много слез, тщетно ища выхода. По­
том она решилась просить совета у священника, у которого когда-то
служила. Он ее внимательно выслушал, успокоил и показал в Еван­
гелии место, где было сказано, что не только родительское, но любое
проклятье, несправедливо произнесенное, не является действенным.
Татьяна решила выйти замуж без родительского согласия. Отец де­
лал все, чтобы помешать свадьбе. Когда проезжал свадебный поезд,
искали отца, чтобы он благословил дочь, но он исчез, и ее благословил
крестный отец. Обращаем внимание на то, что нужно перенестись
в 1870-е гг., когда происходили эти события, чтобы оценить нетривиальность ситуации, глубину мужества девушки, ее находчивость
при обращении к священнику, силу воли при противостоянии своему
отцу (Столяров 1989: 349—350).
Если девушка не желала выходить замуж за нелюбимого, ее обыч­
но старались убедить и успокаивали тем, что «стерпится, слюбится»
(см.: РКЖБН 5.4:199; Новиков 1899: 15), «Любовь потом сама придет»
(.Шангина 2008а: 211). Прямого ответа дочери на предлагаемый ро­
дителями брак могли и не дождаться, было достаточным, если она
категорически не отказы валась от жениха. Если дочь выказывала
непослушание, неделями находилась у соседей и на посиделках, отец
мог за косы привести домой и «учить» плеткой. Девушка редко прибе­
гала к последнему средству — заявляла о своем отказе от брака перед
алтарем. В таком случае отец избивал ее до полусмерти и мог выгнать
из дому, такую девушку редко брали в работницы в своем селении,
и приходилось ей ходить по миру. Должно было пройти время, что­
бы девушки стали отчетливо видеть ненормальность сложившего­
ся жизненного уклада, ощущать себя личностью, начать отстаивать
свои права (Елатомский уезд Тамбовской губернии) (Звонков 18896:
37—38). В девичьем пространстве приходили в противоречие и столк­
новение, с одной стороны, компоненты аскриптивного характера —
покорность родительской воле, с другой —личные склонности, веле­
ние своего сердца, что могло иметь крайне негативные последствия.
Девушку обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, выра­
ботанный веками и насаждаемый традициями взгляд о безусловной
покорности детей родителям, которым никогда нельзя противиться;
отец властен над своими детьми, власть его священна и преступить
177

Глава II

ее — великий грех для детей. С другой — болезненный страх за свои
девичьи интересы, при этом девушке трудно было измерить глубину
родительской власти, когда она чувствовала ее чрезмерность, у нее
еще не сформировались четкие взгляды на свою свободу и власть
отца. Для нее было грехом открыто заявлять о своих правах, хотя
иногда ее действия шли наперекор родительской воле (Елатомский
уезд Тамбовской губернии) (Там же: 34—38).
Несогласие в вопросе о замужестве с мнением родителей порой
приводило к неожиданным поступкам. Так, В. Бондаренко отмечает,
что среди девушек встречается членовредительство, когда ее «насиль­
но выдают замуж за немилого, постылого. — “Не доставайся же моя
краса никому, не пользуйся ею, не любуйся, проклятый человек”, —
приговаривает красавица, исступленно уродуя себя ножницами»
(Бондаренко 18906: 78).
В пореформенный период желание самой девушки приобрета­
ло все большее значение. Но здесь опять наблюдаем многообразие
ситуаций и неоднородность. Если девушка противилась сделанному
родителями выбору жениха, не всегда ее принуждали этому выбору
следовать, чтобы в будущем не винила их в своей горькой доле (Все­
воложская 1895:5). В то же время имели место случаи другого харак­
тера: «У богатого крестьянина была дочь <...>, которая на весенних
гуляниях была соблазнена и лишена невинности парнем. Парень на
следующий день отправил сватов, но отец девушки отказался выдать
дочь замуж за “такого жениха”. Им не удалось нигде повенчаться
(священники отказывались без позволения родителей венчать). Они
убежали, но отец через начальство вернул дочь и выдал замуж в го­
род, “дал за нее денег и хорошее приданое”» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 43.
Л. 53—53 об.).
В пореформенный период структура половозрастных стереотипов
девушки хоть и очень медленно, но все же подвергалась изменениям.
Заключение брака проводилось не только по решению родителей.
Имеются многочисленные свидетельства того, что имело значение
и неформальное согласие невесты. Если раньше девушка не смела
и заикнуться о своем сердечном выборе, то теперь она обретала все
больше прав. Девушка получала возможность настаивать на своем
и выходила замуж за того, кто ей нравился. Не всегда имело место
только отступление от патриархальных порядков, мог состояться
своего рода компромисс. Имеются сообщения, что в случае, когда
девушка выходила замуж против воли родителей, она не получала
не только никакого приданого, но и того, что было заработано ею
самой. Отметим гендерную асимметрию при расстройстве брака:
178

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

после сговора отказ невесты мог восприниматься гораздо легче, чем
обратное — отказ жениха от невесты (Beam 1891а: 61).
В крестьянских этических нормах немалое место отводилось по­
нятию чести, верности данному слову. В источниках имеются неодно­
кратные указания о его соблюдении, а нарушение данного слова осу­
ждалось общественным мнением (см., например: РКЖБН 3: 237; 4:
219; 5.4:142). «Считают крестьяне за стыд и за грех, если не исполняют
в точности договора или данного честного слова» (РКЖБН 1: 84). Но
не всегда взятые обязательства относительно брака соблюдались, осо­
бенно в пореформенный период. Понесенные предсвадебные расходы
приходилось возмещать судебным порядком, о чем свидетельствуют
материалы волостных судов. Вот пример. Крестьянин Монахов про­
сватал свою дочь Аксинью за сына крестьянина Кривякова. Кривяков
потратил на угощение 13 руб. 10 коп., а Монахов —5 руб. 50 коп. Одна­
ко Аксинья категорически отказалась идти замуж за сына Кривякова,
поэтому поотедний обратился в суд с требованием возместить убытки.
Суд постановил взыскать с жены Монахова Арины понесенный убы­
ток 13 руб. 10 коп., понесенный ею убыток 5 руб. 50 коп. не возвра­
щать, поскольку виновной стороной была Монахова (Шацкий уезд
Тамбовской губернии) (Труды... 1: 151). Материалы волостных судов
свидетельствуют об изменившемся положении девушек в вопросах
брака. Рассматривалось следующее дело. Крестьянская девушка М. Е.
согласилась выйти замуж по настоянию своего отца, но еще до за­
ключения брака отец умер. М. Е. ходила в дом жениха, и поскольку
его семья М. Е. не понравилась, она отказалась от замужества. Ее брат
С. Е. утверждал в суде, что он не может насильно заставить свою сестру
выйти замуж за такого жениха, который ей не нравится, а раньше она
дала согласие, только исполняя волю их покойного отца (Раненбургский уезд Рязанской губернии) (Там же: 819). В 1887 г. крестьянин
д. Копытова жаловался в волостной суд за понесенный им ущерб на
крестьянина д. Малая Куданова Захара Константинова: он сватал за
своего сына дочь последнего, но получил отказ по причине, что не­
весте жених не понравился. Суд присудил: обвиняемый должен вы­
платить 3 руб. предсвадебных издержек и еще 3 руб. за «бесчестье»
(Костромская губерния) (Покровский 1896: 460). Крестьянин И. за­
сватал у М. дочь за своего сына, но невеста отказалась. Еще случай,
когда другой крестьянин так же сватал своего сына, но невеста тоже
отказалась от замужества. В обоих стучаях браки расстроились и были
понесены предсвадебные расходы (Муллов 1879:387). Такие примеры
легко продолжить (см., например: Труды... 1:151,300,314; 2:149,174,
346,657). Отставной солдат Щ. засватал своего сына за дочь П. государ­
179

Глава II

ственного крестьянина. С. П. заявила, что «не пойдет замуж за сына
Щ., откажется под венцом, потому что он не захотел дать достаточно
харчей» (Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 535).
Имеются свидетельства, что родители были не вправе удерживать
дочь, если она сама нашла себе жениха (Кинешемский уезд Костром­
ской губернии) (Труды... 3: 376). Как видим, здесь нормы обычного
права в вопросах брака отличались от общераспространенных. В ряде
местностей согласие невесты на брак было необходимым и сущест­
венным для заключения брака условием (Пахман 1879:45).
Брак являлся важнейшим возрастным обрядом, который струк­
турировал жизненный цикл индивида, разделяя категории совер­
шеннолетия и взрослости. В свадьбе объективировалась и институ­
ционализировалась включенность во взрослое состояние (Кон 1981а:
105), инициализировалось превращение девушки в женщину, уза­
конивалась ее сексуальность (.Кабакова 2001а: 192). В высшей сте­
пени наполненный символическим содержанием ритуал перехода
в группу замужних женщин, влекший за собой коренные изменения
в статусе, представлявший важнейший шаг к обретению положения
полноправного члена крестьянского социума, оказывался подвер­
жен основательной ревизии. Ритуал свадьбы, одно из самых главных
событий в жизни любого человека, отступал перед соображениями
материального порядка. В соответствии со значимостью свадебного
торжества совершенно естественно, что браки требовали огромных
расходов, семья залезала в долги, нередко проходили годы, прежде
чем восстанавливалось экономическое положение. Самую бедную
свадьбу едва ли можно было справить за 70 руб., что было весьма
значительной суммой для крестьянской семьи (Кудрявцев 1877: 82).
Отсюда стремление избежать или хотя бы сократить непомерные
расходы, что являлось одной из причин распространения тайных бра­
ков, без согласия родителей —самокрутки, самоходки, уводом, молча,
крадом, крадышком, убегом убегать, убежать замуж, из-за углу убе­
жать, вкрадце убежать, выходить из греха, привести на поясе и др.
Сравните с противоположными названиями для свадьбы с согласия
родителей — законная, согласная свадьба, добром, с добра, по чести.
Традиционный свадебный обряд отсутствовал, если невеста венча­
лась тайно от родителей, иногда дома, а не в церкви (см.: Гура 2012:
2 4 -2 5 ; РКЖБН 1:467; 2.2:151,433; 3: 309; 5.2: 145; 5.4: 199; 7.1:197;
7.2: 327,582; Остатки умыкания 1905: 555). Такие явления представ­
ляли собой нарушение норм как обычного права, так и официального
законодательства (Ст. 6) (Свод законов... 1857:2), характеризуя меру
правосознания русской деревни. Прямо говорится: «За похищение
180

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

и увоз дочерей для вступление с ними в брак виновные подвергаются
наказанию...» (Ст. 8) (Там же). Известны случаи, когда подобные браки
совершались с ведома родителей жениха и невесты с целью, чтобы
избежать расходов на свадебные пиры и угощения (РКЖБН 2.1:409;
5.2: 318). В местности Спасовщина (Новоладожский уезд Санкт-Пе­
тербургской губернии) браки «убегом» (крадучись) были обычным
явлением среди бедных крестьян. Такой брак обходился вдвое де­
шевле. Хотя поп брал вместо 5 руб. — 10, дьячок вместо полтинни­
ка —2 руб., это компенсировалось сокращением остальных расходов.
Свадьбу «уходом» справляли пары, которые сошлись по взаимному
влечению, в этих случаях уже не было речи о приданом, семья лишь
приобретала работницу. При браках «убегом» отмечалась более сла­
женная жизнь, в семье было меньше раздоров (РКЖБН 6: 358). Здесь
мы имеем дело с противоречиями и столкновениями между традици­
онными взглядами и инновациями, навеянными становлением ново­
го самосознания и ростом индивидуализма. Такие браки, отличаясь
локальными особенностями, представляли отголосок старинного
обычая похищения (умыкания) невест. В действительности похи­
щение было мнимым, а происходило по взаимной договоренности
жениха и невесты. Часто до примирения с родителями «молодые»
не должны были вступать в связь. Каждый человек при рождении
наделялся отпущенным свыше объемом жизненной силы, счастья
и благополучия — долей. На свадьбе обреталась новая доля, и од­
ним из ее источников являлось родительское благословление (см.:
Байбурин 1993:121; Гура 2012: 595—596). В первую же субботу после
венчания новобрачные шли к родителям с повинной. Самовольные
браки обычно прощали, если не в первый приход, то во второй или
в третий (Кудрявцев 1877:83—92). Данью традиции являлись приходы
«покорою» —новобрачные должны были примириться с родителями,
и после венчания молодые обычно ехали к родителям невесты про­
сить прощения (РКЖБН 2.2:152; 7.1: 285; 7.2: 327).
Совершались и браки совсем без венчания, в прошлом в некото­
рых регионах они не были редкостью. Это представляло еще одно
нарушение закона: «Желающий вступить в брак должен уведомить
Священника своего прихода» (Ст. 25) (Свод законов... 1857: 5). Такие
примеры описаны в Тульской, Ярославской, Воронежской губерниях
(см/.Харузин 1887: 21,24; Якушкин 1875: XIII; Гура 2012: 24).
Самовольное заключение брака в некоторых случаях имело и свою
собственную обрядность (Гура 2012: 25). Такие браки могли происхо­
дить следующим образом. Познакомившись на посиделках с какойнибудь девушкой, которая парню понравилась, он начинал убеждать
181

Глава II

ее выйти за него замуж. Заручившись каким-нибудь вещественным
знаком ее согласия (лентой из косы или кольцом с пальца), жених
увозил ее в ближайшее селение, где они венчались. Особенно были
распространены «самокрутки» в Арзамасском уезде, известном сво­
бодой нравов. Если родители отказывались благословить, девушка
«убегала». В д. Чернухе, как правило, венчались тайком, за вечер
устраивалось 5—6 и более свадеб: «так гуськом на папертях и стоят,
очереди ждут, все разом окручиваются» (Весин 18916: 39).
В Каргапольском уезде Олонецкой губернии свадьбы совершались
уводом — еще одна форма нетрадиционного брака (см., например:
ЯГВ. 1880. № 26). Получив согласие невесты в виде заклада —платок,
пояс, сарафан и т. д., жених объявлял девушке день и час, когда он
намеревается увезти ее. Двое его друзей посильнее брали невесту
под руки и уводили или увозили ее. Если соседи видели, как девушку
ведут замуж, они требовали на водку —«косное». Подобным образом
свадьбы без родителей проходили в Псковской, Архангельской, Воло­
годской, Смоленской, Ярославской, Симбирской губерниях.
Свадьбы уводом в большинстве случаев устраивались тайком,
однако в ряде местностей Архангельской губернии предоставлялась
полная свобода выбора. Приезжая на игрища, парни высматривали
невест, тут же делали предложение и, получив согласие, сразу отправ­
лялись в церковь. Уплатив за венчание, как было принято, 5 руб., муж
увозил жену в свою деревню. Часто ее родители по целым месяцам не
знали, где находится их дочь, и совершенно о ней не беспокоились,
полагая, что она вышла замуж (Весин 18916: 38—41).
Браки без согласия родителей, иногда и наперекор их желанию,
хотя и имели давние традиции, значительно интенсифицировались
в пореформенный период. Такие браки хотя и обретали новое со­
держание, но в них, по возможности, старались соблюсти прежнюю
форму. Например, в Арзамасском уезде Нижегородской губернии все
участники свадьбы, в том числе и родители жениха, падали на ко­
лени перед родителями невесты и стояли до тех пор, пока не полу­
чали прощения. В Вологодской же губернии «молодые» приходили
«с покорой» в сопровождении священника. Не всегда строгие отцы
уступали мольбам о прощении, особенно если дочери составили себе
плохие партии. Описан отучай в Нижегородской губернии, когда дочь
зажиточного крестьянина обвенчалась «самокруткой» с бедным пар­
нем из «непутевой» семьи. Суровый отец не прощал дочь, хотя она
с молодым мужем многократно приходила каждую субботу, и мать
встала на сторону дочери. Наконец, отец перед прощеными днями
Великого поста объявил им прощение, но не полное, заявив, что не
182

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

желает с ним и знаться. Дочь стала чахнуть и вскоре умерла. Некоторые
отцы при бегали и к кулачной расп раве с дочерьм и . П окорны е дочери
подчинялись родительской воле, но более своенравны е снова просили
ж енихов «увезти» их. Случалось, что одна и та же невеста соверш ала
путеш ествия «туда и обратно» до пяти раз (B eam 18916:42—44). Иног­
да родители пользовались ослуш анием д очери, чтобы отнять у нее из
при дан о го чего-либо для других сестер (РКЖБН 7.1: 285).
И зм е н е н и я , п р о и зо ш е д ш и е в п р а в е б р ач н о го вы б о р а м о л о д е ­
ж ью кр естья н ски х сем ей , пр еж де всего б ы ли сл едстви ем р а зв и т и я
т о в ар н о -д е н е ж н ы х о т н о ш ен и й , отхож их п р о м ы сл о в, в о зм о ж н о сти
заработков н а стороне, что способствовало ослаблению т р а д и ц и о н ­
ной власти глав сем ей. М олодые лю ди, в частн ости п арн и , уходя на
зарабо тки , стан овились м ен ее зав и си м ы м и от род и телей и могли са­
м осто ятел ьн о р еш ать вопросы брачного вы бора. В м ен ьш ей степени
это касалось девуш ек, но и здесь полож ен ие м енялось.
К ачест ва ж ениха и невест ы . Р ассм отри м другие аскр и п ти вн ы е
сво й ств а ж ен и х а и н ев есты п о м и м о в о зр а с т а, о т н о ш ен и й ро д ства
и сво й ства. В к р е п о с тн о е в р е м я п о м е щ и к и сам и в н о си л и о п р е д е ­
л ен н у ю у п о р я д о ч ен н о с ть п р и со став л ен и и б рач н ы х пар. При этом
просто исходили из х о зяй ствен н ы х соображ ений . С упруж еская пара
д олж н а бы ла стать п о л н о ц е н н ы м эл е м е н т о м кр естья н ск о го с о ц и ­
ум а. Так, в «П равилах о свадьбах» гр аф а А. А. А ракч еева счи талось
н еоб ходи м ы м «не н азн ач ать ж ен и ться больны х, увечны х, и глупых,
и дурного п о вед ен и я, всех оны х вносить в список в кон ц е и д о к л ад ы ­
вать особо Графу. Р а в н о м ер н о строго следить и д о к л ад ы вать Графу
о глупы х д ев к а х и д ев к ах д у р н о го п о в е д е н и я , д аб ы он ы х д ев о к не
вы д авать замуж , в особен ности в бедны е сем ьи, или в о д и н ок и е, где
при х о ди тся ей за н и м ать м есто х о зяй к и , а р а зв е и з богаты х и боль­
ш их сем ейств сам и ро д н ы е пож елаю т таковую взя ть, то п озвол яется
взя ть , но и то с д о к л а д о м Графу» (П равила о свадьб ах... 1865: 276).
При вы боре для д о чер ей спутни ков ж и зн и р од ители руковод ствова­
лись преж де всего вну тр ен н и м и , счи тавш им ися п ред оп ред елен н ы м и
свы ш е и и зд а в н а к у л ь ти в и р о в ав ш и м и ся в о ззр е н и я м и о н ео б х о д и ­
м ости зам у ж ества и и сходили из собствен н о го ж и зн ен н о го оп ы та.
«Родной батю ш ка» при вы боре д о чер и м уж а на одно из первы х м ест
стави л р еп у тац и ю , т. е. ж ен их долж ен был бы ть и з хорош ей сем ьи,
п ол ьзу ю щ ей ся всео бщ и м у в аж ен и ем . П р оверяли всю родословную
ж ен иха, «кто чего стоит» (Бердинских 2011: 127, 148). Н ем аловаж ное
зн а ч е н и е им ел д о ст а т о к в сем ье, т. е. ее эк о н о м и ч еск о е состоян и е.
П арня о ц е н и в а л и по его т р у д о в ы м н а в ы к а м , ск р о м н о ст и , ум ен и ю
д о б ы вать д ен ьги (РКЖБН 1: 466; 2.2: 349; 3: 430; 5.1: 518; 5.2.: 317;
183

Глава II

7.1: 285). Он должен был обладать благоразумием, хорошим здоро­
вьем и трезвостью. В отношении последнего качества допускалось
послабление, считая, что трезвые ребята — редкость, поэтому избе­
гали только «горьких пьяниц» (РКЖБН 3: 430). По представлениям
крестьян, жених в будущем должен был стать хорошим хозяином,
заботливым мужем и отцом. Девушки говорили: «С хорошим мужем
и на бору хлеба добуду, всегда сыта буду» (Шангина 2008а: 220). В м а­
териалах Этнографического бюро имеются указания, что появились
другие представления о том, какие женихи выглядели предпочти­
тельными. Молодое поколение, получив образование, пожив в сто­
лицах и других больших городах, приносило в деревню новые веяния
об иной, лучшей жизни. Они появлялись в деревне в лучшей одежде,
с требованиями лучшей пищи, хорошей обстановки дома и жизни
семьи по новому порядку, заводили торговлю, соблазняя других но­
вым образом жизни (РКЖБН 2.1: 588). Выйти замуж за такого жениха
значило подняться на более высокий уровень социальной лестницы,
где можно было рассчитывать на жизнь в достатке. «Не безразличны
для девушек, — сообщает корреспондент из Тотемского уезда Воло­
годской губернии, — следующие достоинства парней: общее — если
он —выгодный жених; миловидность лица, хорошая одежда, уменье
“обходиться”, разговаривать, смешить, вообще —ловкий; если он из
хорошей семьи, знает какое-нибудь ремесло, от которого у него “всег­
да денежка ведется”» (РКЖБН 5.4:197), девушки-невесты предпочи­
тали парней, работавших в городе, имевших деньги и изысканные,
по крестьянским представлениям, городские вкусы (Engel 1996: 81).
О достоинствах жениха-питерщика судили по костюму и по спосо­
бу возвращения домой: пешком, по этапу, на тройке, с подарками
и заработком или без них. Все это сразу выплывало наружу во время
ссор женщин: «твой пришел по липовой машине», «а твой брат при­
шел пешком без гроша денег» (Жбанков 1891: 81). Девушки избегали
выходить замуж за парня, который оставался дома и не отправлялся
в отход: «Пойду я за домоседа!», —презрительно отвечали они в этих
случаях. Несмотря на трудную жизнь жены отходника, когда все не­
счастья и невзгоды едва ли могли окупиться самостоятельностью
и независимостью, все равно девушки предпочитали питерщ ика,
такова была сила внешности, привычки и обычая (Там же: 93).
Традиционно в невесте ценили «тельность», дородность, здоровье,
физическую силу, способность к работе, хорошее приданое, непороч­
ность, хозяйственный практический ум, а также из какого дома она
берется (см.: РКЖБН 1: 466; 2.1: 413; 2.2: 256, 3 4 8-349; 3: 204; 5.1:
407; 5.2: 317; 5.4:198; 7.2: 326,581).
184

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

Сам жених часто обращал больше внимание на «миловидность
девушки; затем небезразличны для парней зажиточность ее роди­
телей, нарядность, “ловкость” в обхождении, ласковость и приветли­
вость, хороший голос, ловкость в плясках» (Тотемский уезд Вологод­
ская губернии) (РКЖБН 5.4; 197). Аскриптивные возрастные свойства
девушки были тесно увязаны с крестьянской системой ценностей.
Про красивую невесту говорили: «Девка-то город, дюжа, бела, румяна.
Глаза-то ли у ней, али щеки-то у ней, пройдет она как пава, уж одно
слово девка, мало таких подберешь, всем взяла!» В обычае был под­
робный осмотр жениха и невесты родителями. При этом обращали
внимание, «складно ли» невеста ходит, как себя держит. При выборе
невесты из другого села имела значение оценка не только семьи, но
и всего деревенского сообщества.
Как прим ер поисков брачной пары укажем на праздник «Прихоженье». К Клопскому монастырю ежегодно 11 января собирались
богомольцы, преимущественно молодежь, в самой лучшей одежде.
Так, одна только жемчужная косынка стоила до 150 руб. Молодежь
высматривала друг друга и знакомилась, если приглянулись друг дру­
гу, назначали время сватовства (Новгородская губерния) (Синозерский
1896; 535-536).
Дурное поведение девуш ки могло явиться препятствием для
вступления в брак. Но материальные интересы имели столь важное
значение, что такая девушка из богатой семьи легко находила себе
жениха (Титов 1888: 29).
В пореформенный период претерпели изменения представления
о хорошей невесте (Мухина 2013е: 168). Если девушка не одевалась
по моде, у нее значительно уменьш ались шансы выйти замуж за
«достойного» парня (РКЖБН 2.2: 348—349; 3: 204; 5.1: 407). «Девка
должна быть “умная, здоровая, рукодельная и см ирная”» (СеменоваТян-Шанская 2010: 76). Невесту обычно подыскивали из того же села,
в котором проживал жених, мотивируя тем, что известны качест­
ва невесты и можно быть уверенным в ее поведении: «На знати-то
брать лучше! А то, пожалуй, ноне всего бывает... нарвешься!» Если
же брали невесту из чужого селения, этому тоже находили объясне­
ние: «Пусть есть собака-то, да незнаемая». Встречались случаи, когда
жениху так нравилась девушка, что он был готов взять ее замуж без
всякого приданого, без рубашки, но родители не давали согласия
сыну жениться на ней, предлагали другую невесту: «ты эту возьми,
поживется — слюбится. Кроткая, смирная, рукодельница, работящая.
Которую тебе взять хочется, с ней всю жизнь будешь маяться, мы
добра тебе желаем, а ты как хошь» (см.: Титов 1888: 9; АРГО. Р. 19.
185

Глава II

On. 1. Д. 29. Л. 1). Ценились не только здоровье, физическая сила,
способность к работе, хорошее приданое, но в число приоритетов
вошла красота невесты (РКЖБН 2.1:404,409; 5.2: 727). «Очень часто
богатый парень берет девушку только за ее красоту, не спрашивая
с родителей никакого приданого» (РКЖБН 2.1: 404), такое станови­
лось обычным явлением (см.: РКЖБН 2.1:404; 5.2: 727; 5.4: 200; Вну­
ков 1929:25—26; Звонков 18896: 30; Смирнов 1877:128) Ясно, что такой
невесте предназначалась уже роль не работницы, а жены и хозяйки,
что существенно меняло традиционные пути интегрированности
молодой в пространство замужних женщин.
При выдаче замуж дочерей обычно строго соблюдалась возрастная
очередность —сначала старшая, затем младшие, говорили, что «через
сноп не молотят» (см.: РКЖБН 1: 466; 2.2: 257; 3: 205, 308,430; 5.1:
518; 5.4: 502; 7.1: 197; 7.2: 581), «Овес вперед ржи не косят» (Тамбов­
ская губерния) (Гура 2012:28). Объяснение этого обычая заключается
в том, что получаемая доля являлась понятием индивидуальным, ее
рассматривали отдельно для жениха и невесты. Для обретения своей
доли уходящей из родительского дома в новую семью дочери счита­
лось очень важным соблюдение очередности выхода замуж (Там же:
597). Нарушение очередности могло явиться причиной появления
разного рода толков и пересудов. «Обойденной» сестре начинали при­
писывать несуществующие недостатки физического и нравственного
характера. Нарушение очередности нередко приводило для старшей
сестры к потере шансов выйти замуж. Это служило причиной отказа,
когда сватались к младшей дочери раньше, чем к старшей. Описаны
случаи разного рода хитростей, подмены при венчании младшей се­
стры старшей и т. п. Очередность все же могла не всегда соблюдаться
(по пословице «Одна с хлеба долой»), выдавали замуж ту, к которой
сватались (Вологодская губерния) (РКЖБН 5.2: 317), или в случаях,
если старшая дочь была «дура» или «вековуха» (РКЖБН 3: 205).
Обрядовое оформление браков. Порчи при браках. Крестьянская
свадьба довольно полно отражена в источниках, ей посвящена огром­
ная литература (см., например: Александров 1863; Зеленин 1991; Зорин
2001; Гура 2012; Бернштам 1988; Байбурин 1993 и др.). Поэтому оста­
новимся лишь на некоторых, менее исследованных аспектах.
Ритуалы, связанные с заключением брака, структурировали жиз­
ненный цикл, новобрачные обретали новую социальную идентич­
ность. Социальное содержание свадебного обряда заключалось
в создании новой семьи и в трансформации семейно-возрастного
положения членов двух родов: в учреждении родства между всту­
пающими в брак и публичном признании их нового социального
186

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

положения, а также в установлении новых родственных связей между
членами их семей и придании им нового статуса в создаваемой семье
(Гура 2012: 21). Символика брака заключалась в свадебном обряде,
любовной магии, гаданиях о замужестве, запретах и приметах брака.
Весь брачный ритуал олицетворял собой договор: предсвадебные
церемонии сватовства, символические действия, скрепляющие этот
договор, — рукобитье, совместная выпивка, дача залога и т. п. При
заключении брака особое значение имело его общественное засви­
детельствование, признание и освящение крестьянским социумом.
Эту роль выполнял свадебный обряд (Гура 19956: 245,247). Основным
способом заключения брака в крестьянской среде была свадьба. Со­
здание важнейшего социального института — семьи — обставлялось
многочисленны м и, освящ енны м и веками обрядами. Эти обряды
были многосоставными и многослойными, протяженными во вре­
мени, происходил переход невесты из «вольного девичьего житья
в подневольное бабье» (Бернштам 1982:43,47). Несоблюдение обря­
дов должно было повлечь за собой дурные последствия. Свадебная
обрядность прямо или косвенно затрагивала многие стороны жизни
крестьянки. Но в пореформенный период многие обряды и обычаи
крестьянской свадьбы стали деформироваться и исчезать. Социаль­
ная дифференциация крестьянства в пореформенный период, рост
индивидуализма, зарождение нового самосознания способствовали
формированию представлений об иной, чем в традиционном обще­
стве, социальной идентичности, ином групповом «я». Не все тради­
ционные ценности сохраняли свою актуальность, одни из них транс­
формировались, другие исчезали совсем. Сказанное в полной мере
относилось и к свадебной обрядности, наметилась явная тенденция
к упрощению брачной церемонии. Порой для уменьш ения расходов
свадьбы стали проходить без девичника, без поездов и даже без сто­
лов. Придет жених к священнику, переговорит с ним и в назначенный
час приезжает в церковь вдвоем с невестой, прихватив разве дружку
или сваху (см.: Е-ий 1899: 108—109; Абрамов 1906: 1—2; Ордин 1898:
70—71). На свадьбах и девичниках вместо сговоренных или свадеб­
ных песен стали распевать городские песни и танцевать что-то вроде
польки. В качестве другого примера трансформации обрядов, связан­
ных с браком, укажем на «выставку» новобрачных. Такие «выставки»
утверждали вхождение новобрачных в группу взрослых и, с другой
стороны, имели социально-престижный характер. В ряде местностей
была обязательна «выставка» новобрачных в первую посте свадьбы
Масленицу (Ярославская, Нижегородская, Владимирская губернии).
В Ярославской губернии «молодые» съезжались в Ярославль и на Ро­
187

Глава II

ждественской улице неподвижно стояли на одном месте 3—4 часа,
это называлось «столбами». На «столбы» наряжались во все лучшее,
бедняки, чтобы «не ударить лицом в грязь», занимали одежду для
«столбов» у зажиточных односельчан. (Весин 18916: 44). Молодые
мужья и жены публично демонстрировали, что у них имелось доро­
гого и красивого. Женщины старались надеть одновременно все свои
праздничные сарафаны и платья, несколько шуб и, если не все могли
надеть, оставшиеся держали на руках. На голове имелось множест­
во платков и различных украш ений. Здесь мы видим особенность
крестьянской психологии, потребность публичной дем онстрации
своего богатства и достатка, правоспособности, наличия семейного
союза (Нефедов 1877:46). В Ардатовском уезде (Нижегородская губер­
ния) в четверг на масленичной неделе толпы «молодых» съезжались
отовсюду на базар в с. Стеклово, «отец родной помирай, а молодые
в Стеклово отправятся» (Весин 18916: 44).
Из системы возрастных обрядов отметим обычай посестримства,
которому придавалось большое значение при выходе девушки за­
муж. Названные сестры становились самыми близкими подругами,
от которых не было тайн, с полным откровением им поверялись все
радости и горести супружеской жизни. При обряде посестрия зажига­
ли восковые свечи, становились перед иконами, долго клали земные
поклоны, затем становились друг перед другом и давали обещания
верной дружбы, троекратно поцеловавшись со отовами: «Будь же ты
моя названная старшая (или младшая, смотря по возрасту) сестра,
милее братцев единоутробных, милее батюшки родного!» Названные
сестры обычно были друг с другом гораздо откровеннее, чем с род­
ными, а в замужестве — с мужьями (Елатомский уезд Тамбовской
губерния) (Звонков 18896: 48—49).
Обрядовое оформление брака, его символическая сторона высту­
пали в крестьянском сознании не только как сложившийся обычай,
дань традиции. Брак являлся таинством, в которое были вовлече­
ны высшие силы, все действие далеко выходило за рамки обыден­
ного, и таким ситуациям могли сопутствовать магия и колдовство.
В народе было широко распространено суеверие о такой опасности,
как порча браков, от которой не спасали ни пол, ни возраст, ни ф и­
зические данные, ни состояние. Порча браков представляла своего
рода возрастную субантикультуру, специфический набор ценностей
в негативном смысле, но по которым также происходило утвержде­
ние группового «мы» новобрачных. На данный аспект при описании
брака обращается меньше внимания, между тем это суеверие могло
оказать огромное влияние на последующую жизнь молодых супругов.
188

С оциализация девочки и девуш ки в крест ьянской семье

Здесь д ей ств о в ал а н ек ая в р аж д еб н ая сила, и ч ер ез н есколько д н ей
п осте свадьбы р азн о си лась ро ко вая весть, что брак «испорчен», ктото из н овоб рачн ы х, а нер ед ко оба слегли от болезн и. Каждый стучай
н ен аси ль ств ен н о й см ерти н а п ер в о м году супруж ества м ож но бы ло
п р и н я т ь за следстви е п о р ч и п р и браке. С лучаи, ко то р ы е отн оси л и
к п о р ч е, п р и кр е с ть я н с к и х б р ак ах ф и к с и р о в ал и сь д о в о л ьн о часто,
и их м о ж н о б ы ло о б ъ ясн и ть в п о л н е р а ц и о н а л ь н ы м и п р и ч и н а м и .
В д ей с тв и те л ь н о с т и п о р ч и п р о и сх о д и л и от п ол н о го н е п о н и м а н и я
вредн ости для зд оровья м ногих брачны х ц ер ем он и й . В народе это не
осознавалось и при писы валось злой силе, сглазу, наговорам , д ей стви ­
ям дьявола и колдовства и т. п. Для п р ед о тв р ащ ен и я таких несчастий
при бегал и к м о л и тв ам и зад аб р и в ан и ю н еч и стой силы. Вот п р и м ер
загово р а от «порчи» на свадьбе:
И поставлю я там
Дружка княжая,
Железный тын
От земли до неба,

От востока до запада,
Для оговорщиц,
Для огворщиков,
От колдунов и колдуний.
(.Шустиков 1892:131)

В порче, нар у ш ен и и зап р ето в и р и туальны х п рави л усм атри вали
и п р и ч и н ы б езб р ач и я (Гура 2012: 36).
О твр ащ ен и е п о рчи являлось одной и з о б язан н о стей род и телей ,
друж ки, свах. Как тал и см ан засовы вали за пазуху ж ен иху и невесте
текст п ред охранительной м олитвы «Сон П ресвятой Богородицы». Не­
веста во в р ем я вен ч ан и я закры валась платком , дружка триж ды перед
в ен ч ан и ем обходил свадеб н ы й п о е зд с ико н о й М ихаила А рхангела,
известного защ и тн и к а от нечистой силы. Заботы о новобрачн ы х п р о ­
долж ались весь ден ь. В н екоторы х м естах Н иж егородской губернии
с этой же целью во врем я свадебного пира в избе ж ениха пол устилали
солом ой или сеном , которы е сразу после ухода гостей собирали и вы ­
брасы вали подальш е от до м а. С читалось, ч то н аговор не и м еет силы ,
если был п р о и зн есен н ад п р ед м етам и , которы е могут быть вы несены
или вы м етен ы , вм есте с н и м и вы м етал ся наго вор (см.: Весин 1891а:
7 9 ,8 2 —83; Кудрявцев 1877: 85).
Выходя зам уж , д евуш ка оставляла все, ч ем она ж ила, р о д и т ел ь ­
ский дом , весь м ир, к котором у при вы кла с малы х лет. Она переходила
к новом у образу ж и зни, долж на была подчи няться чуж ому произволу.
После д еви ческ о й бан и невеста соверш ала п о сред и улицы м ол и твы ,
которы е м огли д ли ться до двух часов. Т акая проц едура в м ороз могла
при вести к б олезн и б ез всякого колдовства. На этом м учен и я н ев ес­
ты не закан чи вал и сь . Ее стави ли на горячую сковородку, насколько
189

Глава II

могли выдержать ноги — еще одно средство против порчи; обходили
колдуны с заклинаниями, ее саму учили заклинаниям против всякой
нечисти, обитавшей в воде, воздухе, в лесу. После всего этого невесте
трудно было отделаться от ощущения, что ее жизнь висит на волоске.
В церковь невесту приводили в легкой и часто не соответствующей
времени года одежде. Если церковь была удалена от деревни, путь мог
составлять несколько десятков верст, и невеста не смела признаться,
что ей холодно. Первую брачную ночь молодые проводили в так на­
зываемой подклети (в конюшне, амбаре, хлеве), где зимой холодно,
стоит нестерпимый запах, молодые ложились в холодную постель.
На следующее утро их с головы до ног обливали ледяной водой. Все
эти обычаи приводили к болезни, к увеличению числа калек, к росту
смертности в первый год супружества (Гиляровский 1878: 145—151).
Описан случай, когда для предотвращения действий колдуньи на
свадьбу приглашали другого колдуна, чтобы он «перебил порчу». Все
же действия колдуньи начали сказываться. В тот самый момент, когда
свадебный поезд готовился отправиться в церковь, через дорогу
переш ел родственник колдуньи, Т. Все реш или, что «быть худу»,
лошади, несмотря на все понукания, не двигались с места. Обрати­
лись к Т. с просьбой «пустить лошадей». Тот отказался, но, получив
3 руб., взял первую лошадь под уздцы, и весь поезд тронулся. Сва­
дебный пир и первые дни посте венчания прошли благополучно, но
затем заболела сестра жениха, после нее и молодые (с. Никольское
Санкт-Петербургской губернии) (Весин 1891а: 82—83,86; см. также:
Кудрявцев 1877: 85). Другой случай. После посещения тетки ее пле­
мянником с женой те потеряли рассудок, они отказывались от пищи,
не могли спать, у них начались судороги. Все это продолжалось два
месяца. Оказывается, тетка подшутила над племянником и его же­
ной, накормив их пирожками с каким-то зельем, и еще бросила этого
зелья на уголья. Другие шутники добавляли одуряющие вещества
в пищу и питье новобрачным. Вот почему в некоторых местностях
новобрачные в первые дни после брака принимали пищу в отдельном
помещении, недоступном для других. Еще одним видом порчи было
воздействие колдовства на коней, на которых ехали новобрачные.
Такое колдовство также легко объяснялось: коней пугали свистом,
необычным криком. Имелся и более утонченный способ, когда ка­
кой-нибудь пьяный шутник тайком натирал упряжь выделениями
тех животных, которых кони смертельно боялись, после такой опера­
ции самые смирные кони становились бешеными (Гиляровский 1878:
141 —143). Считали, что злой человек может наслать порчу не только
наговором, завистливым взглядом, его приемы весьма многообраз­

но

Социализация девочки и девушки в крестьянской семье

ны. В толпу веселящихся на свадьбе кто-то пустил галку. Началось
волнение, все бегали с испуганными лицами, «дурная птица беспре­
менно напророчит молодым сплетни и перебранки». Наконец галку
убили, положили у порога и всякий, переступавший через нее, плевал
на ее труп (Великолуцкий уезд Псковской губернии) (Семевский 1857:
171-172).
Молодая пара ехала к месту службы мужа-дьячка за 80 верст. На
половине пути они остановились заночевать на постоялом дворе.
Утром жене захотелось полностью помыться, но в доме было много
народа, причем не было теплой воды. Она принесла с реки ледяной
воды и вымылась в проходном сарае в лютый январский мороз, после
чего молодые сразу отправились в дорогу. В тот же день у жены нача­
лось недомогание, на следующий день — судороги, горячка и столб­
няк (Лодейнопольский уезд Олонецкой губернии). У другой женщины
после подобных обливаний при выполнении брачных обычаев вся
брюшная система была смещена на правый бок (Тихвинский уезд
Новгородской губернии). Такой же случай, как с дьячихой, произошел
с одной девушкой. Священник был приглашен в отдаленную от цер­
кви деревню, чтобы совершать по домам молебны. У девушки была
менструация, но ей очень хотелось приложиться к кресту. Поскольку
она считалась в этот период нечистой, чтобы пройти в церковь, де­
вушка при сильном морозе облилась ледяной водой. Порчей объяс­
няли также неспособность мужа к супружеству, а действительной
причиной такой неспособности были хронические болезни. Порчу
считали причиной неудачных браков, когда в большой семье роди­
тели тяготилась дочерьми и вынуждали их выходить за первых по­
павшихся женихов. К той же категории относились засидевшиеся
девушки, сироты, девушки с внебрачными детьми. Выход замуж за
немилого, переживания способствовали развитию болезней, но объ­
яснением опять была порча (Гиляровский 1878: 137,140,144).
Переход девушки в группу замужних женщин представлял важ­
нейший рубеж в ее жизни, в котором переплелись в единое целое эко­
номические, социальные, религиозные аспекты. Весь предбрачный
период и сама брачная церемония были пронизаны значительным
количеством ритуально-обрядовых действий, имеющих глубокий
символический смысл. В пореформенный период стали значитель­
но деформироваться под влиянием имущественного и социального
расслоения фундаментальные основы брака и семьи, что нашло от­
ражение не только в существе брачных отношений, но и в соответст­
вующих сторонах социовозрастного символизма.

ГЛАВА III. ЖИЗНЕННЫЙ УКЛАД ЗАМУЖНИХ
КРЕСТЬЯНОК
3.1. Женское пространство в традиционном
гендерном контракте
Жизненный уклад замужних женщин, как и других членов кре­
стьянского социума, определяли два института — община и семья.
В них формировались главные структурные компоненты крестьян­
ского мировосприятия, установки и ценностные ориентации. Доми­
нирующим фактором детерминированности социальной жизни были
трудовые отношения. Прежде чем перейти к семье, коснемся дру­
гого традиционного института крестьянского общества — общины.
Под «земельной общиной», «обществом», «миром» понимался союз,
связывавший своих членов общностью интересов по отношению:
1) к самоуправлению; 2) к религиозным и нравственным аспектам
жизни; 3) к отбыванию государственных и общественных повинно­
стей; 4) к праву владения и использования общинной земли и соб­
ственности. Таким образом, община охватывала административную
и хозяйственно-земельную стороны крестьянской жизни. Общинное
начало имело широкое и разностороннее влияние на все важнейшие
стороны народной жизни: на отношения собственности, семейное
право, на артельный труд, на религиозные отношения, быт, судебную
практику. Везде так или иначе, в той или другой форме было видно
общинное начало. Оно было руководящим принципом в области
частных и общественных отношений, к которому народ привязывал
все важнейшие случаи своей жизни. В отношении главного вопро­
са — права на землю — народ полагал, что земля — это не чья-либо
исключительная собственность, а дар Божий (см.: Щербина 1880: 2,
7, 26; Кауфман 2011: 406; Бабашкин 1995: 99—100). Находясь в усло­
виях жестких временных ограничений, обладая лишь примитивны­
ми орудиями труда, крестьянин не имел возможности основательно
обработать свой надел, и его благосостояние сильнейшим образом
было привязано к качеству почвы и погодным условиям. Уровень
192

Жизненный уклад замужних крестьянок

урожайности был несовместим с громадным количеством вложен­
ного труда, отсюда неизбежное преобладание экстенсивного пути
в развитии земледелия. В нечерноземной зоне в оборот было вовле­
чено огромное количество земель плохого и посредственного пло­
дородия, которые при других условиях вообще не были бы исполь­
зованы. Неустойчивость крестьянского хозяйства проявлялась еще
и в том, что в нечерноземной зоне затраты труда могли значительно
варьироваться в пределах одного уезда, а иногда даже одной волости
(Милов 2001: 32—33,170,192,213). Исторически сложившаяся система
общинного землепользования в самой малой степени использовала
агрономические знания своего времени. В пореформенный период
измельчение наделов, чересполосица препятствовали улучшению
обработки земли. В условиях постоянного пересмотра земельных
наделов отдельные крестьяне не решались на агротехнические улуч­
шения, не дававш ие немедленной отдачи (Анфимов, Зырянов 1980:
28—29). И з-за неблагоприятных природных условий, крайне сжа­
тых сроков работ, задерживавших и срывавших оптимальные сроки
посева и уборки, крестьянин был резко ограничен в возможностях
интенсификации производства. И там, где люди не могли противо­
стоять законам природы, они проявляли не только упорный труд,
но и незаурядную изобретательность и находчивость (Милов 2001:
383—385). Вследствие низкого уровня развития сельского хозяйства
у значительной части населения Европейской России уровень ж из­
ни, видимо, располагался между крайней бедностью и состоянием
выживания (Там же: 399).
Община представляла собой своеобразный, исторически сложив­
шийся институт, она была воплощением русской самобытности, но,
с другой стороны, общинным владением на землю во многом объяс­
няется застой в хозяйственной культуре, когда не было ни травосея­
ния, ни хорошего выгона, ни правильного унаваживания, какие-либо
улучшения допускались с большим трудом, можно было сказать, что
это было право неразумного большинства (Новиков 1899: 23). Общин­
ная земля не относилась к свободно отчуждаемой собственности,
не являлась предметом купли—продажи. Все члены крестьянского
социума осознавали себя членами единого целого —общины (мира),
которая формировала представления об общинной нравственности
и социальной организации, закреплявш ейся в локальной общ ин­
ной традиции и опиравш ейся на авторитет отцов, дедов и праде­
дов, имело место сильное влияние общественного мнения. Духовная
взаимосвязь всех членов общины являлась и средством защиты от
опасностей внешнего мира. Община являлась регулятором взаимо193

Глава III

отношений между ее членами (Бердинских 2001: 35, 42). Общинное
сознание не допускало каких-либо выражений индивидуальности.
Оно подчиняло волю индивида общинным нормативам. Идти против
мира было нельзя, его решения были обязательными для всех. Об­
щина могла регламентировать условия жизни до деталей, до мелких
подробностей. Корпоративное начало вообще свойственно человеку,
но в патриархальном традиционном обществе оно получало свое
крайнее воплощ ение (Капустин 1902: 12). Два главных института
крестьянского общества — община и семья — представляли живые
организмы, самодостаточные и сбалансированные, стабильно функ­
ционировавшие и выполнявшие свое предназначение.
Предмет данного исследования относится к пореф орм енной
деревне, к периоду не только коренных изм енений традиционных
связей и отнош ений, но ломки складывавшегося веками сознания
крестьянства. Нам, живущим совсем в другую эпоху, крайне трудно,
почти невозможно понять мироощущение человека, находящегося
в крепостном состоянии. Некоторое представление могут дать вос­
поминания современников того времени. А. И. Герцен пишет: «Как
же не пить слуге, осужденному на вечную переднюю, на всегдашнюю
бедность, на рабство, на продажу? Он пьет через край — когда может,
потому что не может пить всякий день». И далее: «Пить чай в тракти­
ре имеет другое значение для слуг. Дома ему чай не в чай; дома ему
все напоминает, что он отуга; дома у него грязная людская, он должен
сам поставить самовар; дома у него чашка с отбитой ручкой и всякую
минуту барин может позвонить. В трактире он вольный человек, он
господин, для него накрыт стол, зажжены лампы, для него несется
с подносом половой, чашки блестят, чайник блестит, он приказыва­
ет —его слушают. <...> Я довольно нагляделся, как страшное сознание
крепостного состояния убивает, отравляет существование дворовых,
как оно гнетет, одуряет их душу» (Герцен 1956: 36—37,41). Крепост­
ное рабство накладывало отпечаток и на сознание господствующего
класса. Помещичья психология очень трудно и очень медленно вос­
принимала новации пореформенного времени. К примеру, в рассказе
А. П. Чехова «Трифон» помещик умоляет своего бывшего крепостного,
соблазнившего его жену: «Я тебе четвертную дам и даже, ежели же­
лаешь, жалованья прибавлю... Тридцать рублей дам, а ты... дай я тебя
выпорю! Разик! Разик выпорю и больше ничего! —Трифон подумал
немного, взглянул на луну и махнул рукой. — Не согласен! —сказал он
и поплелся в людскую...» (Чехов 1960: 219). «Камергерша Мерева была
твердо уверена, что вечное признание за крестьянами прав личной
свободы дело решительно невозможное» (.Лесков 1956: 693).
194

Жизненный уклад замужних крестьянок

В традиционном крестьянском обществе патриархальная семья
с жесткой иерархией и четкой регламентацией ролей всех ее членов
была доминирующей формой семейной организации. Такая семья
представляла собой хорошо слаженную систему с надежным механиз­
мом функционирования, все исполняли отведенные им устоявшимся
укладом жизни роли. В семье, как в экономической и юридической
единице, характер труда и всей деятельности, способы их организа­
ции, быт, проведение праздников и прочее — все носило отпечаток
общинного начала (Харламов 1880: 59). Мироощущение типичного
представителя народа выражено в словах Л. Н. Толстого: «Жизнь его,
как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь.
Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно
чувствовал» (Толстой 1981: 56). Ни одна характеристика, что собой
представляло крестьянское общество, не может быть достаточно
полной. Это был сложнейший сплав самых разнообразных и зача­
стую противоречивых связей, отношений, страстей, интересов. Здесь
сметливость в хозяйстве, богатый духовный мир, взаимопомощ ь,
милосердие, высокое чувство личного достоинства, трудолюбие,
уважительное отношение к старшим (Громыко 1991). Нигде с такой
ясностью не видна амбивалентность крестьянского сознания, как
в том, что, с одной стороны, у крестьян сила, выносливость, терпение,
непоколебимость, доходящая до величия, с другой —косность, рути­
на, глупое, враждебное отношение ко всему новому, — все это ясно
дает понять, отчего русский мужик так плохо живет (Гарин 1892а: 85).
Каким контрастом выглядела жизнь помещиков: «Когда вы к ним ни
приезжаете, вы непременно застанете одних членов семьи спящими,
других только проснувшимися» (Гарин 18926:22). «Были между ними
(крестьянами. — 3. М.) философы, задумываясь о премудрости раз­
нообразия мировых творений. Были между ними поэты-художники,
складывающие песни, не зная грамоты. <...> Между ними встречали
счетчиков, которые, не зная ни арифметики, ни алгебры, ни геоме­
трии, не записывая цифр, делали сложение, вычитание и деление
в миллионных величинах; точно определяли при разделах: полосы
квадратов, углов и кругов» (РКЖБН 2.1: 568). Но вот другая сторона
крестьянского общества: «...отучающиеся драки отличаются своим
зверством. Так, например, года полтора тому назад в Любимском
уезде был убит в драке крестьянин Евсевьев. Осмотр убитого пока­
зал, что у него во время драки почти совсем была оторвана мошонка
и детородный член. <...> Нередко, что во время драки противники
откусывают друг у друга нос, обрывают уши и т. д. Правила, что “ле­
жачего не бьют”, крестьяне совсем не признают и идут часто в драку
195

Глава III

“сем еро на о д н ого”, с оруж ием и тр еко л ьем , хотя бы этот один и был
вполне б еззащ и тн ы й и безоруж ны й человек» (Я рославская губерния)
(РКЖБН 2.2: 194).
Больш ая сем ья п р ед ставл ял а собой м и н и -со ц и у м , обы чно вкл ю ­
ч авш и й р о д ствен н и ко в трех п околен и й . О на м огла состоять из 20—
25 чел о век: дед, его ж ен а, сы н овья, д о ч ер и , снохи, внуки и внучки.
И звестна сем ья и з д. В оробьевки Курского у езд а Курской губернии,
состоявш ая и з 42 человек. В н ей бы ло 8 супруж еских пар, две вдовы ,
п ар н и , девуш ки и д ети . С ем ья и м ел а более 150 д есяти н зем л и , 30 л о ­
ш ад ей , 13 к о р о в , 60 о в ец , 15 с в и н ей (Сам оквасов 1878: 11 — 13). Во
главе сем ьи находился до м о х о зяи н — больш ак, ц ен тр власти, обы чно
старш ий м уж чина в сем ье, затем больш уха, и эта п ара и м ела в семье
определенную степень автоном ии. За ней ш ли м ен ьш ая сноха, вторая
сноха и др. С читалось, что больш аком м ож ет бы ть тот, «кто поряд ок
хорош о ведет». Н ередко это бы ли к р е п к и е стар и к и , они д о ж и вал и
д о 80 лет, о к р у ж е н н ы е п о ч е то м и стр ах о м д е т е й . О ни сам и п р е д ­
ставл я л и к р е с т ь я н с к и й д в о р н а сходе и в о т н о ш ен и я х с вл астя м и ,
их все н азы в ал и по и м е н и и отчеству. Если сы н, ж ена, сноха, внучка
в зд у м ал и п р о я в л я т ь с т р о п т и в о с ть , в его руках всегда бы ла п ал к а,
своеобр азн ы й сим вол власти. М ужики его п о ч итали, староста, ст ар ­
ш ина, зем ски й н ач аль н и к ем у в ерили, сы н и не п ом ы ш лял о разделе.
Эта п ал к а н ах о д и л ась в руках м у д р ей ш его и п о то м у бы ла м н о ги м
си м п ати ч н а (см.: Н овиков 1899:18; Титов 1888: 55; Энгельгардт 2010:
298). П рава больш ака д авали ем у больш ую власть н ад всем и ч лен ам и
сем ьи. В сем ье во сп р о и зво д и ли сь и культиви ровали сь крестьян ски е
и м п ер а т и в ы д о м и н и р о в а н и я и п о д ч и н ен и я. По сл овам о д н ой к р е ­
стьянки: «Мы не см ели при отце слова вы м олвить. Уйдет куда-нибудь,
тогда и говорим . Л иш ним словом не обм олви м ся. За стол сядут — рта
не открою т, а то, если засм отрелся, — и лож ка по лбу» (B eam 18916:
49). И ерар х и ч н о сть о тн о ш ен и й в сем ье н ах о д и л ась в п о л н о м соот­
ветстви и с со ц и ал ь н о й д ей ств и тел ь н о сть ю в России того вр ем ен и .
П ечатью тр а д и ц и и отм еч ен а такая х ар актер н ая черта тр ад и ц и о н н о й
сем ьи, как п реувели ч ен н ое пред ставлен и е о превосходстве муж чины
н ад ж ен щ и н о й как в у м ствен н о м , т а к и в н р ав ствен н о м отнош ен ии.
О собенно это относилось к х о зяи н у д о м а — больш аку, и не только по
о тн о ш ен и ю к ж е н щ и н е , но и к о с тал ь н ы м ч л е н ам сем ьи . Из этого
с а м о м н е н и я в ы т ек а л и д р у ги е его ч ер т ы : д е с п о т и зм , сам одурство,
царство страха в д еле во сп и тан и я и у п р авл ен и я, т и р ан и я в сем ей н ой
ж и зн и . При д есп о ти ческо м главен стве больш ака м л адш и е ч лен ы се­
м ьи бы ли со верш ен н о л и ш ен ы в о зм о ж н о сти для сам остоятельн ого
р азв и т и я и п р о я в л ен и я своей л и ч н о сти . Д ети не м огли и не долж ны
196

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

бы ли бы ть «ум ней отц а с м атерью ». В п атр и ар х ал ьн о й сем ье п р о и с­
ходило полное п о д авл ен и е л и ч н о сти , д уховны е и н тер есы сводились
к м ин им ум у. Ж и зн ь бы ла как бы заку п о р ен а в гер м ети ч н о м сосуде
(см.: РКЖБН 1 :9 6 -9 7 ,2 9 7 ; 4 :1 0 5 ; Фомин 1899а: 1 2 6 -1 2 7 ; Гарин 1892а:
8 9 —90; Уманьский 19026: 124).
П редставл ен и е власти больш ака лиш ь как д есп о ти зм а страд ает
н еп о л н о то й и одн о сто р о н н о стью . В вы сш ей степ ен и п од авл яю щ и е
ф о р м ы п о д ч и н е н и я д и к т о в а л и с ь всей о р г а н и за ц и е й зе м л е д е л ь ч е ­
ского труда. При его слож ности, с и л ьн о й за в и си м о ст и от к л и м ат а,
к ач ес тв а п о ч вы , п о го д н ы х у словий и други х п р и р о д н ы х ф ак то р о в
эта власть бы ла соверш ен н о зак о н о м ер н а и н еи збеж н а. На главе се­
м ьи леж ала главная ответственность за обесп ечени е м атер и ал ьн ы м и
средствам и сущ ествования. В х о зяй ств ен н о й деятел ьн ости , которая
о п ред ел ял а и д и к то в ал а все о стал ьн ы е стороны ж и зн и , у больш ака
им елось не так м ного степ ен ей свободы . Труд как средство к сущ ест­
вовани ю являлся главны м м о ти во м д еятел ьн о сти . Зад ача больш ака
заклю чалась и в с о зд ан и и соответствую щ ей м о р ал ьн о й атм осф еры
заи н тер есо в ан н о сти в труде и его результатах. По словам Г. И. Успен­
ского, больш ака «нельзя не слуш аться, по то м у что, п р и к азы в ая , он
сам пови н у ется пр и р о де, а не в ы д у м ы в ает п р и к азан и й с ветра. Надо
и дти и брать косу, над о и дти д о и ть, над о в езти н аво з — все, что ни
т р еб у ет он, все то ль ко п отом у, ч то н а д о ; он зн ает, когда н а какую
работу по стави ть, он зн ает силы сем ей н ы х работн и ков, он зн ает их
нуж ды , зн а е т — сколько н ад о сем ье хлеба, сколько ко р м у скоти н е,
словом, он блю дет не собственны й ин терес, а и н терес всех. Его нельзя
не слуш аться, ибо у него есть общ ий план, основанн ы й на знаком стве
и с си л ам и , и с с р ед ств ам и сем ьи ; он м ен ьш е р аб о тает ф и зи ч еск и ,
но больш е д у м ает, у н его больш е заб о ты , ч ем у каж дого ч л е н а се­
м ьи отдельн о. В то в р е м я , когда И ван паш ет, М атрен а д о и т к о ров,
словом , в то в р ем я, когда в ся ки й д ел ает свое дело, больш ак д ум ает
о том , сколько н а сем ью над о полуш убков, сапог, рубах, сколько есть
в сем ье д ен ег; едет р яд и ться на работу или п роси т у м и р а п ри бавки
или убавки зем ли . Все его заботы , р асп о р яж ен и я, хлопоты клон ятся
к общ ем у благу сем ьи, и на этом о сн о ван и и все, даж е п о -в и д и м о м у
бесчеловечны е р аспоряж ени я больш ака, при вн и м ател ьн о м исследо­
ван и и оказы ваю тся вполне о сн о ватель н ы м и , а главное, сделанн ы м и
п р ям о с согласия этих же сам ы х ж ертв (на м ой взгляд) бесчеловечия»
('Успенский 1985а: 110—111).
Б ольш ин а п ереход и ла к сыну, когда у отц а н е оставалось сил р а ­
ботать, «коли п о -к р естьян ск и не м ож ет отец работать, п ер ед ает все
сыну» (Богаевский 1889а: 9). С о ци али зирую щ ая роль сем ьи п р о я в л я ­
197

Глава III

лась и в том , что она воспиты вала своего будущего главу, он вы двигал­
ся и з нее сам ой (Громыко 1991: 173—174; Громыко, Буганов 2007: 330,
333). Здесь и м елась возм ож н ость вар и ати в н о сти . «За см ерти ю главы
сем ей ства и за н ед о статко м способны х лю дей м еж ду о ставш и м и ся
после поко й н о го ч лен а сем ьи, больш ака в ы б и р ает м и р и з п о сто р о н ­
них лю дей; нако н ец , м ы зн аем , что не всегда старш ий в сем ье бы вает
и больш аком : иногда с согласия м и р а больш аком стан ови тся м л а д ­
ш ий, но т а л ан тл и в ей ш и й , способнейш ий» (Успенский 1985а: 110).
У славян ских н арод ов д ля со би рательного н азв ан и я «ж енщ ина»,
«старуха», «бабушка» исп ользовали слово «баба» (Терновская, Толстой
1995:122). Ж ена главы сем ьи — «больш уха» — в больш ой н е р азд ел ен ­
ной сем ье являлась в д о м е старш ей ж ен щ и н о й (см.: Ефименко 2011:
76; Прокопьева 2002). И ногда эта роль отводилась м атер и д о м о х о зяи ­
на. Больш уха пользовалась у важ ени ем и о п р ед ел ен н ой властью . Она
во м ногом определяла поддерж ание полож ительны х эм оци ональны х
отнош ен ий, соверш енно необходим ы х для норм ального ф ун кц и ­
о н и р о в а н и я сем ь и как ед и н о го о р г а н и зм а . Больш уха бы ла п р аво й
рукой больш ака. На больш ухе леж ала об язан н о сть н ад зи р ат ь за п о ­
рядком в х озяй стве, у ч и ты вать запас прод о во л ьстви я, наблю дать за
р асп р ед ел ен и ем работы м еж ду д о ч ер ьм и и снохам и и следить за их
повед ен и ем , воспи ты вать внуков. У больш ухи им елись знач и тел ьн ы е
п о л н о м о ч и я в р ам к ах ее о б язан н о стей (см.: Еф именко А. 1873: 202;
О ч ерк и ... 1968: 124; Громыко 1991: 172; Громыко, Буганов 2007: 332;
Адоньева 2009: 78—79).
П овседн евн о сть, будни русских к р есть я н о к н е о д н о к р ат н о о п и ­
сы вались в исто р и ч еско й и этн о гр аф и ческо й л и тературе XIX—XX вв.
К роме еж ед невны х работ по д о м аш н ем у х озяйству (п ри готовл ен и е
пи щ и , уход за скотом и п т и ц е й , к о р м л е н и е и д о й к а, стриж ка овец,
уборка скотного д во р а и ж и лого п о м е щ е н и я , сти рка, ш топ ка и пр.)
на ж ен щ и н в о зл агалась зн а ч и т е л ь н а я часть работ, общ их с м уж ч и ­
н ам и , н а п р и м е р полевы х (Ефименко А. 1873: 206), а такж е заготовка
продуктов на зиму. С д авн их пор ж ен щ и ны вы ращ и вали лен, даю щ ий
волокно, д ля п о тр ебн о стей сем ьи в одеж де и п р ед м етах быта. После
обработки л ьна получали льноволокно, из которого изготовляли п р я ­
жу, а из л ьн ян ы х н и то к на д о м аш н ем т кац к о м стане ткал и холсты. Из
л ьна, а такж е ш ерсти ж ен щ и н ы на просты х ручны х станках и зго т о в ­
л яли холсты , сукна, ковры , п о н евы , тк ан и не только для дом аш н его
у п отребл ен и я, но и на продаж у (ГАКО. Ф. 153. On. 1. Д. 144. Л. 122.).
Такой п о р я д о к о р га н и за ц и и д о м аш н его труда был х ар ак тер ен и для
русского н асел ен и я других российских р еги о н о в, н ап р и м ер С ибири
(Зверев 1991: 78—81).
198

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

Большухой иногда вы бирали ум нейш ую из снох (Богаевский 1889а:
9—10). Умелое руководство хозяйством и бы том, а такж е всей женской
полови н о й сем ьи (м ир м еж ду ч л ен ам и сем ьи) и м ело о гром н ое зн а ­
чен и е для н орм ального ф ункц и о н и р о ван и я крестьянского хозяйства.
В о б язан н о сти больш ухи входила такж е о р ган и зац и я всех сем ей н ы х
ритуалов, как еж едневны х, так и к ал ен д ар н ы х п р азд н и к о в, на кото­
рых гостят «по сем ьям», п о м и н о к, свадеб (с м .: Громыко, Буганов 2007:
333; Адоньева 2009: 29, 79).
В неко то р ы х м естн остях встречались н е т р ад и ц и о н н ы е п о н яти я
«больш ак» и «болынуха». Так, глава д о м а н азы вал ся «отец и хозяин »,
м ать — «хозяйка». Х озяин брал в п о м о щ н и к и н аи более эн ерги чн ого
и акти вн о го сы на, не о б яза те л ь н о старш его, и его н азы в ал и «боль­
ш ак», а его ж ену, п о м о щ н и ц у х о зя й к и , — «больш ухой» (Всеволож ­
ская 1895: 2).
В случае см ерти больш ухи ее о б язан н о сти по т р ад и ц и и п ер ех о ­
дили к старш ей снохе, но во властн ой иер ар х и и ей отводи лась более
н и зкая ступень, она обладала м ен ьш и м и п р авам и , властью свекрови
по отн о ш ен и ю к другим н ев есткам о н а не п о льзовалась, а лиш ь сле­
дила за хозяйством . Здесь допускалась вариативность, обусловленная
л и ч н ы м и к а ч е с тв а м и . Б ольш ухой м о гл а бы ть не то л ько зам у ж н яя
крестьян ка или вд о ва, но и девуш ка при полном составе сем ьи. О п и ­
саны случаи, когда при бо льш у х е-м атер и ее о б язан н ости исп олн яла
ср ед н яя дочь благодаря сво и м п о л о ж и тел ьн ы м л и ч н ы м кач ествам ,
таки м как растороп ность, см екалка, и н и ц и ати вн о сть — те, что п о м о ­
гали п ри способи ть дом аш ню ю эко н о м и ку к р ы н оч н ы м отн ош ен и ям
(Милоголова 1998:63). Дочь м огла стать больш ухой и при ж и зни м ате­
ри при слабом зд о р о в ье п о след ней или если та не м огла сп равл яться
(см.: РКЖБН 1 :4 4 6 - 4 4 7 ; 2.1: 341; 2.2: 98; М илоголова 1991: 94).
Д еятел ьн о сть к р е с ть я н к и в роли х о зя й к и д о м а бы ла средством
к д остиж ению сем ей н о го до статка и о д н о в р ем ен н о о б разом ж и зн и
ж ен щ и н ы в сем ье, н а ней д ер ж ал ась вся «д о м аш н ость» и в з н а ч и ­
тельн ой степ ен и хозяйство в целом (М иненко 1978: 76—77). Вообще
сем ья в основн ом бы ла авто н о м н о й , и общ и на пред п оч и тала не в м е ­
ш и вать ся в сем ей н ы е о тн о ш ен и я. Д ля ж ен щ и н ы явл ял ось си л ьн ой
об идой , если кто -л и б о покуш ался на ее п р ав а по хозяйству или н а ­
зы вал н еб ер еж л и во й х о зя й к о й (РКЖБН 5.3: 327). Хотя все вопросы ,
касаю щ и еся хо зяй ства, к у п л и -п р о д аж и и другого реш али м уж чины ,
но в отдельны х случаях, когда дело касалось ж енщ ины , им ел зн ачение
и ее голос (Бы т... 1993: 185).
В п о р еф о р м ен н ы й п ер и о д в кач естве о п р ед ел ен н ого регулятора
сем ей н ы х о тн о ш ен и й стали вы ступ ать сем ей н ы е советы , устраи вав199

Глава III

шиеся для разрешения семейных разногласий. Так, во Владимирской
губернии при раздорах между молодой парой и другими членами
семьи на домашний совет собирались родители молодухи и все влия­
тельные и уважаемые родственники с обеих сторон (Beam 18916: 50).
К другой социовозрастной группе относились жены сыновей
и братьев главы семьи (снохи). Они были поставлены в зависимость
от мужей, их родителей и прочих родственников мужского пола, стар­
ше их возрастом. Снохи находились в семье на особом положении.
Они являлись «чужеродками», были связаны с семьей мужа косвен­
ными родственными узами, поэтому держались в семье обособленно
(.Пушкарева 2005: 460). Имели место ярко выраженные отнош ения
главенства и подчинения мужу, свекру, свекрови. Имелись норм а­
тивные критерии социальной зрелости женщ ины, которые непо­
средственным образом влияли на ее положение в семье. К главным
критериям относилось ее ум ение работать, что непосредственно
влияло на отношение к ней в семье. Другой критерий зрелости был
связан с репродуктивной функцией, многодетные снохи могли вести
себя более свободно (см.: РКЖБН 4: 232; Шангина 20056: 360; Мухина
2012а: 184).
В больших неразделенных семьях было несколько снох под управ­
лением большухи, в которой воплощалось фупкционально-организующее начало. Здесь отчетливо проявляется социовозрастной по­
веденческий стереотип традиционной семьи: снохи обязаны были
беспрекоою вно выполнять все ее распоряжения. Отношения между
снохами также были иерархизированными, главенство имела стар­
шая сноха. К ней переходили обязанности свекрови при болезни или
отсутствии последней, у старшей снохи находились в подчинении все
незамужние золовки. В то же время по отношению к другим невест­
кам она уже пользовалась меньшей властью (см.: РКЖБН 2.2: 325; 3:
444, 524; Милоголова 1991: 97—98).
Младшая сноха (если говорить о взрослых членах семьи) нахо­
дилась на самой низкой ступени семейного «мини-социума», в ней
в наибольшей степени выражались отношения господства и подчи­
нения. На младшей снохе лежали самые тяжелые работы в домаш ­
нем хозяйстве (РКЖБН 2.2: 361; Ушаков 1904:166). «Войдя в мужнину
семью, — пишет Р. Я. Внуков, — по возрасту чуть не ребенок, она изпод материнского крыла, из “горницы” впрягается в самую тяжелую
домашнюю работу. Свекровь и рада на нее взвалить все дела. Невестка
ей нужна по ряду причин. <...> 1. Привязать к дому и к работе сына.
2. Заменить себя на домашней работе. 3. Позволить себе сосредоточить
внимание на дочери и ее наряде. Золовкам невестка нужна по тем же
200

Жизненный уклад замужних крестьянок

причинам. <...> Прежде всего, невестке предоставляют только работу,
а распоряжение продуктами труда берут на себя свекор, свекровь,
золовки, деверья. Потребности ее урежут до минимума: она за работу
получает только общий стол и больше ничего» (Внуков 1929: 14).
Положение молодухи подчеркивалось разными способами, в том
числе им евш им и и символический подтекст. В первое время она
должна была во всем уступать всем членам новой семьи, даже мало­
летним. За столом ей отводилось самое отдаленное от общей миски
место. Трудности жизни усугублялись, если молодуха была из другой
деревни, здесь еще больше обострялась оппозиция «свой — чужой»,
имевш ая столь важное значение в крестьянском м ировоззрении.
Самые обычные предметы домашнего хозяйства имели другие н а­
звания, если даже селение находилось поблизости от ее родного:
«Как увез то меня чуж-чуженин в чужедальнюю сторонку. Там поряд­
ки несуразные, словеса-речи незнамыя, люди злые пересмешники,
слово “молвишь” —“перемолвишь”, не так ступишь —пересмеивают»
(Ушаков 1904: 166). До настоящего времени в некоторых местностях
сохранилась нетерпимость к диалектологическим различиям. Поло­
жение молодой женщины было особенно тяжелым, если ее выдали
замуж за нелюбимого. Индивидуальная нерасположенность к мужу
делала его семью вдвойне чужой, ее ненавидели свекровь, золовки,
завидовали молодухе, которой «всякое дело удается» (Титов 1888:43).
Описанная картина страдает определенной односторонностью.
Статус молодухи иногда предполагал ее постепенную адаптацию
к новым условиям и ассимиляцию в семье мужа, вследствие чего
сохранялись в течение года более или менее тесные связи с родитель­
ским домом. Молодую после свадьбы ее родители забирали в свой
дом: в первый раз на три, во второй — на два дня и в третий — на
две или три недели (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 2 об.). «С каким вос­
торгом и радостью отданная замуж молодая женщина идет-бежит
в родительский дом, услышать задушевное слово матери и увидеть
ласковый взгляд отца, поговорить “по душам” с братьями, сестрами
и родными» (Там же. Л. 9). Масленичное празднество было одним из
способов утверждения молодых в новом статусе. Все молодые (в пер­
вый год своего брака) накануне масленичных катаний также соби­
рались в домах своих родителей, где их угощали блинами (Там же).
В новой семье могло быть и понимание трудностей адаптации
молодой женщины к новым условиям. Переход в статус замужних
женщ ин не обязательно происходил резко, он мог иметь опреде­
ленную временную протяж енность и сохранение на этот период
прежних символических атрибутов. Так, не сразу резко разрывались
201

Глава III

связи молодой жены с ее преж ним девичьим окружением и при­
вычным врем япрепровож дением . Но рож дение первого ребенка
предопределяло для молодой женщины обретение нового статуса,
что выражалось в практически полном разрыве с миром девичества
и погружением в мир семьи и сообщества замужних женщин (см.:
Гиляровский 1878: 147; Громыко 1991: 394—395; Зорин 2001: 102—107;
Шангина 20056: 360).
Положение женщины в неразделенной семье не являлось чем-то
жестко утвердивш имся и точно определенным, оно зависело и от
того, в какую семью она попадала, какая там была моральная атмос­
фера. Корреспондент Этнографического бюро из Курской губернии
приводит разговор с одним из информаторов: «А ты не похожа на
свою сестру, —заметила я, глядя на полную, дородную, и моложавую
бабу. “Да та похудее будет! Да н е т т о у ней такая жизнь, как у меня?
Я попала в холю, да волю, а ей плохо пришлось. Ведь у ней семь дитёнков, а тут свекор пьяница, да муж тоже при случае выпить любит. То
все на заработки ходил, а теперь вот как пришел, так никабы (кажет­
ся) два раза уже бил ее. Эх, плохое ей житьё! Бывало, как были дети
наименьше, бывало, целую ночь не заснёть, то к одному, то к другому
подниматца, а днем тоже некогда спать! А то, бывало, как свекор
напьётца пьян, придеть в хату, да дрючком ее и колотить. Так она,
бывало, как знаить, што свекру пора придти, побрасаить дитей у хати,
а сама спрячитца на дворе пад сараем, да так целаю ночь и простоит
на марозе. Один раз так свекор взял да и повыкидал к ней дитей из
хаты прямо на двор. Поверите ли, ночи не проходило, штобы сестра
не была бита”» (РКЖБН 6: 44). Подобные случаи не были единич­
ными. В данном прим ере выступает мозаичность, разнородность
характера семейных отнош ений, и реальное положение женщины
представляло их неразделимую смесь.
Бедность, являвшаяся неотъемлемой частью крестьянской жизни,
выводила материальные соображения на передний план. На положе­
ние женщины в семье нередко влиял размер принесенного в семью
мужа приданого. Невестка, взятая из состоятельной семьи с богатым
приданым, пользовалась большим авторитетом, ей отводились бо­
лее легкие работы. Но с явным пристрастием относились к бедной
невестке-бесприданнице, взятой в зажиточную семью. Ее бедность
на долгие годы становилась инвективой со стороны мужа и его род­
ственников, ее жизнь сопровождали постоянные оскорбления и по­
преки (РКЖБН 5.4: 200).
Укажем еще на одну разновидность крестьянских семей. Могли
быть семьи с весьма слабыми родственны ми связями. Н апример,
202

Жизненный уклад замужних крестьянок

«бездетный крестьянин приглашает к себе на житье женатого кре­
стьянина из большой семьи. Этот крестьянин умирает, остается его
бездетная жена, которую старик выдает снова замуж, принимая ее
мужа опять к себе в дом, как бы зятя к дочери. У этой четы опять нет
детей, он берет чужую девушку вместо дочери и выдает замуж, в свою
очередь, принимая в дом ее мужа» (Ефименко 2011: 66). Таким обра­
зом, в доме проживало три поколения чужих или слабо связанных
между собой: сам старик, первая чета и вторая чета. Заметим, что
такие семьи не были такой уж редкостью.
Ж илищ е и пит ание в жизни крестьянки. Повседневная жизнь
женщины-крестьянки теснейшим образом была связана с крестьян­
ским жилищем и пищей, многократно описанными и в источниках,
и в этнографической литературе (см., например: РКЖБН 1—7; Ефи­
менко 2011; Русские 2005). Затронем эти вопросы только в контексте
социокультурной среды женского пространства.
С давних пор материал и форма русского крестьянского жилища
были жестко детерминированы природно-географическими услови­
ями России (Милов 2001: 300). В деревнях отсутствовала правильная
геометрическая планировка. Но дома возводились так, чтобы не за­
слонять друг другу солнечный свет. Глухая стена без окон выходила
на север, горница — на восходящее или закатное солнце (Бердинских 2001: 24). Крестьянское жилище имело многофункциональное
значение (см.: Быт... 1993: 213). Оно не только представляло явление
материальной культуры, но и обладало высоким семиотическим ста­
тусом. Жилище определяло и структурировало пространственную
организацию крестьянской жизни, что не только выделяло внутрен­
нюю часть дома и пространство вне него, но имело значение в хозяй­
ственно-экономической, религиозной, ритуальной и других сферах
жизни. Семиотизация внутреннего пространства избы определялась
диагональю красный угол — печь. В организации внутреннего про­
странства крестьянской избы выступал его гендерно-ориентирован­
ный характер, пространство наделялось иерархическим смыслом.
Красный угол был теснейшим образом связан с обрядами, регулиро­
вавшими социальные аспекты жизни человека. Имелось несколько
типов крестьянского жилья, но везде красный угол, наделявшийся
высоким символически-иерархическим смыслом, регламентировал
пространственное распределение {Байбурин 2005: 177). Туда сажали
самых дорогих гостей: попа-батюшку, родителей, кумовьев и сва­
тов. Чем значительнее был гость, тем глубже сажали его под образа.
Женский угол отводили женщине для стряпни и работы. Задний угол
был местом хозяина (Максимов 1877: 115). В красном углу помеща203

Глава III

лись п р ед м еты , ко тор ы м п р и д ав ал ась важ н ая культурная цен ность:
стол, о б р аза, Библия, крест, свечи , н аи б о л ее зн ач и м ы е культурны е
сим волы . В систем е р и ту ал ьн о -м и ф о л о ги ческ и х п ред ставл ен и й в т о ­
ры м по зн ач ен и ю бы л бабий угол, бабий кут, п еч н ой угол — ж ен ская
часть д о м а (Байбурин 2005: 1 6 ,1 5 2 —1 5 3 ,1 7 6 ,1 8 5 ,1 8 7 ,1 9 4 ). Коснемся
н екоторы х ф у н кц и о н ал ьн ы х х ар актер и сти к ж и лищ а, опред ел явш и х
условия ж и зн и крестьянки.
Вот, н ап р и м ер , что пи сали о крестьянском ж и лищ е и пи щ е в Во­
логодской губернии. В нутренность крестьянски х изб в больш инстве
случаев бы ла убогой и грязной. Пол н е м ы лся по целы м м есяц ам . От
разл ож ен и я м очи, гн и ен и я н ав о за стоял н естер п и м ы й запах. Все это
о тн оси л о сь ко всем д е р е в н я м В ологодского, Г рязовец кого, К ад н и ковского и отчасти Т отемского уездов. К райне плохое и н ед остаточ ­
ное п и та н и е , о собен н о во в р е м я постов, когда ц елы е нед ел и сем ья
ж ила впроголодь, вело к м н огоч и слен н ы м заб о леван и ям (И ваницкий
1890: 4 —5). То же сам ое о тн о си л о сь и к д р у ги м гу б ер н и я м , н а п р и ­
м ер к Т верской (Лебедев 1853:181). В больш их торговы х селах мож но
бы ло встр ети ть в м ести тел ьн ы е, к р аси вы е, н ер ед ко к ам ен н ы е д о м а
на к ам е н н о м ф у п д ам ен те, кр ы ты е ж ел езо м . В еличина таки х д ом ов
зачастую бы ла только каж ущ аяся, в них больш ую часть зан и м ал а не
ж илая изба, а сени, холодная горниц а, несколько чуланов, сеновал.
Одной из наиболее зн ач и м ы х частей избы являлась печь. П омимо
м агико-си м воли чески х и ритуальны х аспектов, чего коснем ся в соот­
ветствую щ их м естах, печь вы п о л н ял а м н о го о б р азн ы е ути л и тар н ы е
ф у н к ц и и : в н е й в а р и л и пищ у, п е к л и хлеб, гр ел и воду д л я сти р ки ,
она согревала п о м ещ ен и е, в ней п ар и ли сь и л ечи ли сь, на н ей спали,
суш и ли п р о м о к ш у ю одеж ду, сбрую (Б ан я и п еч ь... 2004: 174—175;
Топорков 2009а: 39).
Х о зяй ствен н ая н еоб ходи м ость застав л ял а р асш и р ять ф у н к ц и о ­
н ал ьн ы е н а зн а ч е н и я изб ы . Под каж дой и зб о й наход и л ась ещ е «п о­
д ы зби ц а» — п о м ещ ен и е д л я д о м аш н и х ж и вотн ы х — телят, овец, кур.
С тояла н е в ы н о с и м а я вон ь, свет ш ел от к о п ти л к и и л и его вовсе не
было, если не н а что бы ло куп ить кероси н. В изб е готови ли еду, су­
ш или одеж ду и обувь, пар и ли сь, сти р ал и белье. Тут ели, спали; здесь
же ж ен щ и н ы рож али, п р ял и и ткали, а д ети готовили уроки. Больны е
и зд о р о в ы е по ч ти всегда спали вм есте, п р и и н ф е к ц и о н н ы х б о л е з­
нях один заб олевш ий н ем и н у ем о зар аж ал остальн ы х (см /.Герасимов
1898а: 178; Балов 1903а: 1 7 -2 0 ).
О бы чай д о и ть коров в изб е, д ер ж ать там н о ворож ден н ы х телят,
ягн ят и п ти ц бы л х ар актер ен для м н о ги х р ай о н о в Ц ентральной Рос­
сии. Этот о б ы ч ай ш ел от к р а й н е б ер еж н о го о т н о ш ен и я к скоту, от
204

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

с т р ем л е н и я у б ер еч ь от п ад еж а и б о л е зн е й м о л о д н як (М илов 2001:
227). Т акой по д х о д п р о и с т е к а л от ч р е з в ы ч а й н о н е б л а го п р и я тн ы х
условий д л я р а зв и т и я скотовод ства. Так, в Н овгородской, Я рослав­
ской, О рловской и других губерн иях, со ставлявш и х больш ую часть
истор и ч еско го я д р а России, сенокосов им ел о сь в 6 —10 раз м ен ьш е
н орм ы , « пространства огром ны , а сенокосов мало». Скот содерж ался
впроголодь, еле стоявш их на ногах ж и вотн ы х ин огда п од веш и вал и
на вер евках (Там ж е: 2 1 5 ,2 2 7 ,2 3 9 ).
О бъем воздуха в изб е обы чно был зн ач и тел ьн о м ен ьш е, чем т р е ­
бовалось по гигиен ическим у сл о ви ям : там , где долж ны бы ли ж ить два
чел овек а, ж или сем ь и больш е (см.: Капуст ин 1902: 19; М илов 2001:
314). П ричина заклю чалась н е только в б едности, но и в невеж естве.
П р и вы ч ка, т р а д и ц и о н н ы й у кл ад пагу б н о в л и я л и на зд о р о вье. Так,
в д. М оховатка (В о р о н еж ск и й у е зд В о р онеж ской гу б ер н и и ) с ам ая
больш ая изба им ела без печи объем 209,5 куб. арш ин и принадлеж ала
заж и точном у крестьянину, сем ья которого состояла из 22 человек. На
каж дого при ходи лось 9,5 куб. арш и н, т. е. чуть не «гробовой» объем,
м ен ьш и й , ч ем в сам ой м ал ен ько й избуш ке М оховатки (11,7 куб. а р ­
ш ин), и в 6 р аз м ен ьш е, ч ем тр ебовалось по ги ги ен и ч еск и м н о р м ам .
Только в половине изб двух селений (Н ово-Ж ивотинное и М оховатка)
полы бы ли д ер е в я н н ы е , в остальны х зем л я н ы е или глиняны е. Т ем ­
п ер ату р а снаруж и зи м о й м и н у с 20 градусов. З ак ан ч и в ал ась то п к а,
все закр ы вал о сь, стан о ви л о сь ж арко, как в бане. О тсутствовала к а ­
кая-ли б о в ен ти л я ц и я , откры ть двер ь или сделать ф орточку озн ач ал о
упустить из избы теп л о , т. е. по кр естьян ски м п о н я т и я м соверш и ть
н еп р о сти тел ьн у ю глупость, «пар костей не л ом ит». С лиш ком боль­
ш ая береж ливость в со х р ан ен и и теп л а яв л ял ась главной п р и ч и н о й
угара, в р е м я от в р ем ен и угорали почти во всех избах. Горькой была
и р о н и я одного и н о стр ан н о го п и сател я, у д и вл явш егося вы н о сл и во ­
сти н аш его ско та, к о т о р ы й п е р е н о с и л ж и зн ь в к р е с т ь я н с к о й и зб е
(см.: Ш ингарев 2010: Ъ9—44; Н овиков 1899: 214—215). Гигиена обы чно
бы ла пусты м звуком в крестьянской сем ье. О кна бы ли н ебольш и м и,
в тем н о е врем я главны м источником света являлась лучина, иногда —
к ер о си н о в ая л ам п а, свечи и того реже, следствием чего бы ло очень
больш ое ко ли чество глазн ы х заб о л ев ан и й . В изб е в 5—6 кв. ар ш и н
ж ило 6 —7 человек, д о м а ш н я я п ти ц а и другие ж и вотн ы е. Зи м ой окна
и д вери бы ли плотно закры ты , стены для тепла обклады вали н авозом
и солом ой. В д ер евн е им ел и сь 2—3 бан и, каж дая н а несколько сем ей,
в них пускали ещ е прохож их нищ их. Это бы л источн и к зар азн ы х б о­
лезней, в особенности чесотки. И спользование лучины часто являлось
п ри чи н о й пож аров. С ветильники на л ьн ян о м или кон оп л ян ом м аете
205

Глава III

были редкостью, крестьяне предпочитали съедать такое масло вме­
сто того, чтобы сжигать его (см.: И-ва 1884: 65—68; Семевский 1882а:
117—118; Потанин 1876: 137). В южных уездах Рязанской губернии
3/4 крестьянских изб составляли курные избы, топящиеся «по-черному»: в Раненбургском уезде таких изб было 76 %, в Данковском —74 %
(Фортунатов 1886: 91). Во второй половине XVIII в. у крестьян всей
Тамбовской губернии имелось десять каменных домов, в Тульской гу­
бернии (1770-е гг.) —27. Особо выделялось, что в с. Деднове Рязанской
губернии было пять каменных крестьянских домов (Семевский 1882а:
116). Господство деревянных построек вело к частым пожарам, что
для крестьянской семьи было катастрофой. Низкое благосостояние
и черты уклада деревенской жизни, определяемые в том числе и жи­
лищем, фундаментальным образом отражались и на менталитете
русского крестьянина (Милов 2001: 323).
Лавки вдоль стен, стол, полати, кухонная утварь, кое-какая оде­
жда и немного предметов домашнего обихода — вот и вся скудная
обстановка, имевшаяся в избе. Не было ничего случайного, каждый
предмет обихода имел свое предназначение и свое место. Крестьян­
ская изба являла собой микрокосм, олицетворение представлений
о пространстве и времени (Бердинских 2001: 33). Скатерть на сто­
ле во время обеда обладала своим семиотическим и ритуальным
смыслом, ее стелили по праздникам и на ночь под праздник, что
представляло особый обряд. На скатерть ставили кусок хлеба и со­
лонку, все это предназначалось «для святых», так как считали, что
святые угодники и Божья Матерь ходят по избам ночью (Шингарев
2010: 49). В с. Ново-Ж ивотинное в 25 % семей обходились вовсе
без скатерти и не могли ее постелить даже «для святых». В данном
факте можно видеть схождение воедино бедности и размывания
традиций. Принятие пищи представляло не только средство для
жизнеобеспечения, оно имело символический смысл с гендерной
окраской. Здесь могла выделяться роль м атери-хозяйки. По сви­
детельству А. И. Шингарева, в больших семьях, когда не могли все
поместиться, за столом сидели только взрослые мужчины и старухи,
женщины и дети обедали стоя и брали ложками еду из общей миски
через головы сидящих. Постельными принадлежностями служили
дерюга, верхняя одежда, солома, одеял не было совсем, подушки не
для всех (Там же: 49—50).
Невестка за свежей соломой сходила,
На нарах в сторонке ее постлала, —
К стене в изголовье зипун положила...
(И. С. Никитин «Порча». Цит. по: Шингарев 2010: 50)
206

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

Ч истота п о м ещ ен и я не входила в число п р и о р и тето в и бы ла р е д ­
ки м яв л е н и е м . Н ап р и м ер , в 87 % в Н о во -Ж и во ти н н ом и в 98 % в Моховатке В оронеж ского у езд а В оронеж ской губерн ии на пол стелили
солом у дл я скота, б ольн ы е и м ал о л етн и е ч л ен ы сем ьи н а эту солому
о т п р а в л ял и свои ес те с т в е н н ы е н ад о б н о сти , зат ем эту солом у у б и ­
р ал и и за м е н я л и свеж ей. И з-за солом ы и т р е п ан ь я к о н о п л и в изб е
всегда бы ло м н о го пы ли. Грудные д ети и лю ди с сердеч н ой н ед о ста­
то ч н о стью не м огли д ы ш а т ь в т а к о й а т м о с ф ер е и уход и л и в сени.
Ч истоту тела в ряде областей России п о д д ер ж и вал и п ар ен ь ем . Вле­
зали в п еч ку и п ар и л и сь в ен и к о м до и зн е м о ж ен и я , затем вы б егали,
зи м о й к атал и сь по снегу и во зв р ащ ал и сь одеваться. Стол скоблили
и пол п о д м етал и каж ды й д ен ь, но м ы л и лиш ь 2 —3 р аза в год. Вслед­
ствие гр язи и р едкой влаж ной у б орки заво д и л ось м ного насеком ы х.
М ожет п о к азаться у д и ви тел ьн ы м , но клоп ы больш е им ел и сь в заж и ­
точн ы х сем ьях по п р и ч и н е больш его ко л и ч ества п остел ьн ы х п р и ­
н ад л еж н о стей и подуш ек. У б езн ад ел ь н ы х б едны х крестьян клопы
вовсе не встр еч ал и сь, как пи сал А. И. Ш ингарев, «клоп до и звестн о й
степ ен и — ар и сто кр ат и требует д ля себя больш е ко м ф о р та, ч ем это
м огут дать ем у д ер ев ен ск и е бед н яки , и п р и сутствие его отчасти у ка­
зы вает уже на некоторую заж и точность». Т ар акан ы бы ли поч ти во
всех и збах, кр о м е кр а й н е бедны х, «уж т а к -т о бедно они ж ивут, ч то
и т а р а к а н о в нет, к о р м и т ь н еч ем !» . Н ек о то р ы е х о зя й к и совсем не
м ы л и посуду, а стави л и ее в п е р е д н е й ч асти п еч и , зам еч ая , что « п о ­
суду тар ак а н ы вы чистят» (Ш ингарев 2 0 1 0 :4 8 —54; см. такж е: Новиков
1899: 216; Балов 1899а: 218; Быт... 1993: 228). М ылись весьм а редко,
и д аж е л ето м н е каж дую неделю , и не все куп али сь в реке, еж егод­
н ы й расход м ы л а н а ч ел о в ек а бы л н и что ж ен — 1,7 ф упта (Ш ингарев
2010: 56). П рактически п о лное п р ен еб р еж ен и е гиги ен ой относилось
и к р о д ам . М ален ького р е б е н к а м огли м ы ть той же м о ч ал к о й , ч то
и пораж енного сиф илисом отца. Злоупотребляли баней, считавш ейся
у п и вер сал ь н ы м средством чуть ли не от всех б олезн ей (РКЖБН 2.1:
517). Если б е р е м е н н а я ж е н щ и н а ч у в ств о в ал а п р и б л и ж ен и е р о д о в,
п ови туха вела ее в баню , п л акал грудной р еб ен о к от к атар а в ж елуд­
ке — его саж али в печку (РКЖБН 2.2: 143). П арили и б ольн ого оспой ,
и р е в м а т и з м о м , и с т ар и к а , и м л а д е н ц а . П ри н е к о то р ы х б о л езн я х
тако е л еч ен и е п р и ч и н я л о с и л ьн ей ш и й вр ед (Я рославская губерния)
(Балов 1903а: 2 2 - 2 3 ) .
С тарики не один р а з за ночь слезали с п о латей и вы ходили о све­
ж и ться. На полу дуло, с к в о зи л о и з д в е р н ы х щ ел ей , и з н еп л о т н о го
окна без д войны х р ам и из волокового окна, которое прорубалось для
лучш ей тяги п р ям о н ап р о ти в печи (М аксимов 1877: 102).
207

Глава III

Теснота, загрязнение жилищ, утвари, одежды способствовали
распространению болезней. Из-за специфических условий крестьян­
ской жизни женщины страдали от болезней больше, чем мужчины.
Так, земский врач А. И. Шингарев отмечает, что в Воронежском уезде
за отчетный период было зафиксировано больных мужчин — 29 %,
женщин — 34,8 %; соотношение больных мужчин с не уходящими
на промыслы, остающимися дома, — 38,9 %, с женщинами — 49,7 %.
Половина женских болезней приходилась на возраст 20—39 лет (Шин­
гарев 2010: 127), женские заболевания чаще всего были запущены
(Евменьев 1894:463—464). Врач П. Грязнов в диссертации на степень
доктора медицины отмечал, что число лечащихся женщин в больнице
сравнительно мало, так как «часто в самых необходимых случаях они
не остаются в больнице при всем своем желании или по семейным
обстоятельства, или же по запрещению мужа и стариков» (Грязнов
1880:192).
Нельзя было всерьез лечить больных в грязи и духоте крестьян­
ских изб, при таких условиях хирургические операции в деревне были
невозможны. На этой почве рождались анекдоты о проглоченных
рецептах, о съеденной мази и т. п. (Капустин 1902: 9). Надо отметить,
что разительный контраст между городом и деревней, трудности
в сообщении между ними (на расстоянии 15—20 верст от города уже
начиналась деревенская глушь) сильно препятствовали получению
квалифицированной медицинской помощи, когда самые простые
средства могли спасти человека.
Повсеместно были распространены венерические заболевания:
«три четверти больных — это сифилитики» (РКЖБН 2.1: 513; 6: 250).
Сифилис был занесен в Россию в XVI в., и ко второй половине XVIII в.
эта болезнь имела большое распространение (Семевский 18826: 64).
В описываемый пореформенный период России было 1,9 млн сифи­
литиков, главным образом во Владимирской, Воронежской, Казан­
ской, Пензенской, Орловской, Рязанской, Тульской губерниях. 36 %
заражалось от простого сожительства в семьях, 18 % — заражение
детей через материнский рот, меньше всего заражений происходило
при половых сношениях (см.: Фортунатов 1886: 91, 93, 96; Абрамов
1888а: 18; Шингарев 2010:126—134). Сифилис вдвое больше был рас­
пространен среди сельского населения, причем среди мужчин-крестьян — 72,4 %, среди женщин-крестьянок — 84,6 % (Жбанков 1896а:
XXXI—XXXVI). Корреспонденты из разных российских губерний со­
общали, что «сифилис», «дурную болесть» и другие венерические
болезни приносили отходники, солдаты; сифилисом были «заражены
целые семьи и целые селения» (см.: РКЖБН 2.1:513; 3:177,176,335; 4:
208

Жизненный уклад замужних крестьянок

173,175,182; 6: 379: Жбанков 1896а: XXXV—XXXVI). Больные сифили­
сом жили, пили, ели и спали совместно с другими членами семейства
(Обзор Курской губернии... 1896: 53). Приведем пример. У 18-лет­
ней девушки были первые признаки сифилиса, ей предложили лечь
в больницу, но она не стала. Через год привел ее отец в ужасном со­
стоянии и стал оправдываться тем, что ему было «зазорно» помещать
девушку-невесту в больницу и тем самым открыто признать, какой
болезнью она страдала (И-ва 1884: 63—64).
В данной работе не ставится цель специального рассмотрения
болезней крестьянских женщин. Этот вопрос подробно с исполь­
зованием всех материалов Этнографического бюро В. Н. Тенишева
рассмотрен в книге Г. И. Попова, впервые изданной в 1903 г. (см.:
Попов 2010).
В условиях суровой природы с коротким земледельческим сезо­
ном работ весь быт, весь уклад жизни русского населения Европей­
ской России носил четко выраженный «мобилизационно-кризисный»
характер (Милов 2001: 379).
Однако не следует все же считать, что крестьянские избы все как
одна содержались в антисанитарных условиях. Так, в пореформен­
ный период в малой разделенной семье молодая жена, являвшаяся
полной хозяйкой, в зависимости от индивидуальных черт могла най­
ти самовыражение в установлении чистоты и порядка. Вот пример,
приводимый Г. И. Успенским. Муж с женой жили вдвоем, детей не
было. Жена день и ночь мыла, скребла, терла, и этому не было вид­
но конца. Игла так и бегала в ее пальцах, она шила занавески, для
мужа полотенца и т. д. Он возвращался с работы грязным, ему было
совестно лечь на кровать, он говорил, что это все равно, как лаптем
в горшок с молоком встать. Если попадался таракан или клоп, жена
с подружками за тараканом в щель впивались. Она забила и заклеила
все щели, и все равно была не удовлетворена: «Надо все ободрать, да
ножом выскоблить чисто-начисто!» И все ножом ободрала, обско­
блила: стены, полы, лавки, столы, шкафчики, полки, подоконники
(Успенский 18856: 210).
Питание является основой жизни во все времена. Традиционную
крестьянскую пищу составляли хлеб и, в зависимости от местных
условий, продукты, которые получали в собственном хозяйстве. Упо­
требление в пищу настоящего ржаного хлеба являлось существен­
ным показателем крестьянского благосостояния. По свидетельству
Л. В. Милова, когда хотели подчеркнуть это благополучие, то говори­
ли: «пища их состоит в чистом ржаном хлебе» (Милов 2001: 358—360).
Так, например, в с. Шарапове Сергачского уезда Нижегородской гу209

Глава III

бернии из 299 семей имели «настоящий хлеб только 4 семьи» (НГВ.
1892. № 14). Крестьяне соскребали кору с деревьев, сушили и толкли
в ступах или мололи на ручных жерновах. Затем истолченную кору
смешивали с мукой или отрубями и делали лепеш ки, так как хлеб
обычной величины из такой смеси не пропекался. Изготовляли ле­
пешки и из одной коры. Пихтовая кора употреблялась в пищу в Вят­
ской, Вологодской и Архангельской губерниях, сосновая — в Архан­
гельской и Олонецкой, семена лебеды — в Пермской, а в голодные
годы — во многих местах, льняное семя — в Псковской губернии.
Прибегали и к неорганическим суррогатам хлеба. Например, в Перм­
ской губернии для питания использовали так называемую горную
муку — смесь рыхлого известняка, глины и гипса (Семевский 1882а:
93—94). Неудивительно, что обычным явлением крестьянского быта
было обилие желудочно-кишечных заболеваний. По сю вам одного
крестьянина: «Я сам, матуш ка, хорошо знаю, что мой желудок не
принимает такой пищи; да ничего не поделаешь, когда другая пища
не по нашим достаткам» (Милов 2001: 374—375). На столе можно было
видеть хлеб необыкновенно черного цвета —так называемый «пуш­
ной хлеб», когда зерно после молотьбы не провеивалось, а прямо
перемешивалось в муку. «Хорошо бы есть получше, да негде взять» —
это являлось печальным следствием недостаточной продуктивно­
сти сельского хозяйства (Там же). В голодные годы производились
разного рода фальсификации хлеба, делались различны е добавки
к муке, наиболее безобидным из них был сорняк лебеда. Также до­
бавляли истолченную сосновую кору, корни репейника, конопляные
или льняные жмыхи и т. д. (Мухина 2012а: 117). Скудость и низкое
качество пищи сопровождали подавляющее большинство крестьян­
ских семей всю их жизнь. Основной тенденцией крестьянского хо­
зяйства в XVIII в. был более или менее постоянно низкий уровень
урожайности, сам-3 и даже сам-2 (т. е. количество собранного хлеба
в три или в два раза превышало количество посеянного) (Милов 2001:
189). В XIX в. в этом отношении мало что изменилось. В зажиточной
крестьянской семье урожайность ржи составляла 5:17 (т. е. 5 кулей
посеяно, 17 собрано), овса 5:12, у бедных 6 или 5:10 ржи и 2:8 овса
(Тверская губерния) (РКЖБН 1: 461).
Как вспоминал С. Семенов, огромная часть крестьянского насе­
ления жила по поговорке «часом с квасом, порой с водой», про мясо
и кашу на столе говорили: «Говядина наша в поле жир нагуливает,
а кашный горшок в гостях гостит, как из гостей придет, так и до каши
черед дойдет». В пореформенный период, когда крестьянство потеря­
ло привычные ориентиры и было предоставлено самому себе, иные
210

Жизненный уклад замужних крестьянок

даже жалели о крепостном праве: «Что ж за жизнь, хуже барщины!
При господах, бывало, плохо-плохо, а случится какая беда — идешь
к барину, и он тебе поможет, потому что ты ему нужен. А теперь куда
идти? Кому ты нужен?» (Семенов 1902а: 22). Помещик и государство
обычно помогали погорельцам. Государственные крестьяне в случае
пожара получали из казны по 25 деревьев, помещ ики обязывали
односельчан погорельцев помочь в вывозе строительных материа­
лов (Семевский 1882а: 116). Следует отметить, что состав, качество
и количество употребляемых продуктов питания в крестьянских се­
мьях отличались (Быт... 1993: 224, 226). Качество пищи определя­
лось экономическими возможностями крестьянского хозяйства. Так,
корреспондент из Тверской губернии сообщал, что «пищу здешние
крестьяне имеют хорошую и сытную» (РКЖБН 1: 504).
Быстрота в приготовлении пищи являлась решающим фактором,
так как помимо приготовления пищи у женщины было еще огромное
количество других обязанностей. Фактор экономии времени лежал
в основе деления пищи на обыденную и праздничную, т. е. ту, на
приготовление которой можно потратить больше времени и сделать
ее более качественной и разнообразной (Милов 2001: 355). Обычная
пища — пустые щи, т. е. горячая вода с плавающей в ней капустой
и ложкой конопляного масла, вареный картофель, похлебка, изред­
ка каша. Молоко было не всегда, даже когда оно имелось, его дава­
ли в основном только детям. Мясо ели по праздникам, курицу — на
Рождество и на Пасху. В крестьянском рационе растительная пища
резко преобладала над животной, количество которой нередко было
на границе возможного минимума (см.: РКЖБН 1:458; 2.2:343; 3:151,
436—437, 538; 6: 230, 395; Быт... 1993: 223—224). При неурожае была
опасность серьезного расстройства всего организма. За 8 лет (1891—
1898) на Центральную Россию пришлись 4 неурожайных года: 1891,
1892,1897,1898. У крестьянства было хроническое недоедание, обо­
стрявшееся в неурожайные годы до степени голода. Не всегда даже
имелась кислая капуста зимой: «Щи, да мы их вот уже года полтора
не хлебали». На д. Моховатку (Воронежская губерния) с населением
520 человек в 70 семьях приходилось в год 115 фунтов сахару. Следо­
вало говорить не просто о недостатке питания, а при непропорцио­
нально большом преобладании растительной пищи — о жировом
голодании. Животная пища составляла лишь 10—15 %, потребление
жира — 13,37 г в сутки, тогда как при нормальном питании оно долж­
но было быть 40—50 г (см.: Новиков 1899: 164—165, 216; Шингарев
2010: 112—113; Капустин 1902: 20). Надо заметить, что в некоторых
семьях причиной скудного питания являлись не бедность, не не­
211

Глава III

померны е расходы в праздники, щегольство и слепое стремление
придерживаться городской моды, а неумение женщин вести хозяй­
ство, которые не могли «ни ткать, ни прясть, только по воду ходить».
Такие женщины встречались не столь и редко. Здесь мы сталкиваемся
с нарушением социовозрастных стереотипов о жене-хозяйке, у кото­
рой хозяйственные навыки должны были присутствовать в качестве
подразумеваемой нормы. Не всегда молодуха, придя в новую семью,
попадала под опеку хозяйственной свекрови или старой девы, зо­
ловки, которые могли передать необходимые навыки и умения. При
участившихся в пореформенны й период разделах такая молодуха
становилась хозяйкой, управлялась самостоятельно. Если даже она
великолепно знала полевые работы, но не смыслила в домаш нем
хозяйстве, семье приходилось плохо (Балов 1899а: 217—218).
Несмотря на то что к началу XX в. патриархальный крестьянский
быт подвергся мощному воздействию модернизационных процес­
сов, традиционны й уклад в значительной степени сохранялся н е­
изменным.
Социальны е аспект ы полож ения ж енщ ины в т радиционной
семье. После выхода замуж женщ ина обретала статус социальной
зрелости, что выражалось в новом социовозрастном символизме:
во внеш нем виде, одежде, прическе, головном уборе, обращ ении
к ней и др. (РКЖБН 1: 339, 487; 2.2: 342; 3: 436, 4 5 1 -4 5 2 , 537). Из­
менялось и поведение: «Нередко в ссоры мужей вступаются жены,
и тогда поднимается такой крик, что можно подумать, что произошел
пожар. ...Девушки обыкновенно публично здесь не бранятся, но уже
через месяц после выхода замуж не отстают в этом отнош ении от
пожилых» (РКЖБН 2.2: 372—373). Для молодых женщин сохранялись
некоторые элементы социовозрастного символизма прежней группы
незамужних девушек. На посиделках молодежи молодые замужние
женщины могли участвовать в качестве зрительниц, но принимать
более активное участие считалось предосудительным (РКЖБН 2.1:68,
321; 3: 306; 5.2: 315). Указанным обычаем выражалась амбивалент­
ность положения молодой женщины: с одной стороны, в определен­
ной степени сохраняющееся единство с незамужними девушками,
с другой — дифференциация с прежним девичьим социальным ста­
тусом и вхождение в новое сообщество замужних женщин. Постеднее могло полностью доминировать. Так, в некоторых местностях
на посиделки и гулянья молодежи замужние женщины вообще не
допускались (РКЖБН 2.2: 245,255). Изменение статуса после выхода
замуж находило отражение и в том, как ее стали теперь называть:
молодуха, молодайка, молодица, бабица, вьюница, молодушка, ржаница,
212

Жизненный уклад замужних крестьянок

робитка. В этом статусе молодая женщина оставалась до рождения
первого ребенка (см.: Даль 1979:333; Шангина 20056:360). Вышедшая
замуж девушка при переходе в социовозрастную общность замуж­
них женщин также теряла свою прежнюю родовую фамилию и брала
фамилию или прозвище мужа —Сидориха, Лихачиха. Здесь имелись
свои нюансы. По имени мужей —Иваниха, т. е. жена Ивана, называли
только заочно, ибо назвать так женщину в глаза означало нанести ей
оскорбление. Называли женщин и по должности или профессии му­
жей — старшиниха, писариха, кузнечиха, некоторых по прозвищу —
«Губанья», «Носок», «Трегубая», «Шипа», «Развалюга», «Чистомойка»,
«Сонуля», «Совчиха», «Губа грецкая». Основанием того или иного
прозвища могли служить происхождение, например, «Совчиха» —
из Совкова дома; занятия, наряды — Кумашница, Полукумашница,
Фарботница (Духовщинский уезд Смоленской губернии), а большей
частью личные качества: «Сонуля» и др. Жена же обращалась к мужу
по имени-отчеству (см.: РКЖБН 2.1:456—457; 2.2:361; Титов 1888:8;
Добровольский 1893: 361). Нередко первые брачные дни надолго опре­
деляли добрые или дурные отношения в семье. Молодым супругам
приписывались определенные социально-психологические свойства.
Залогом супружеского согласия считались покорность, послушание
для женщин, трезвость, честность со стороны мужей (РКЖБН 3: 315).
По официальному законодательству «муж обязан любить свою жену,
как собственное свое тело, жить с нею в согласии, уважать, защищать,
извинять ее недостатки и облегчать ее немощи. Он обязан доставлять
жене пропитание и содержание по состоянию и возможности своей»
(Ст. 106); «Жена обязана повиноваться мужу, как главе семейства;
пребывать к нему в любви, почтении и неограниченном послуша­
нии, оказывать ему всякое угождение и привязанность, как хозяйке
дома» (Ст. 107) (Свод законов... 1857: 22). Отметим, что приведенные
статьи Свода законов относились ко всем сословиям империи, но
в традиционном крестьянском обществе принимали крайнюю форму.
С самого начала имела место явная асимметрия между молодой и ее
мужем. Молодая раздевалась сама, затем разувала мужа и кланялась
ему в ноги, прося позволения лечь с ним в постель; он ей разрешал со
словами: «Ну, ложись к стене» (Костоловский 1901:131). В новой семье
молодую могли встретить добротой и лаской, но через две-три недели
взваливали на нее всю домашнюю работу, прямо указывая, что ее
взяли в дом в первую очередь как работницу. Иногда домашние были
так требовательны, что всегда оставались недовольны, мотивируя
тем, что молодая жена ленива (РКЖБН 2.2: 361). Жизнь в семье мужа
для молодой жены была обычно несладкой, она, по крайней мере
213

Глава III

в первые годы, становилась объектом нещадной эксплуатации (см.,
например: Внуков 1929), муж имел право принудить жену ко всякой
работе, даже непосильной, она находилась в полной власти мужа (см.:
РКЖБН 3: 434; Зотова и др. 1983: 139). Отметим сильное различие
в крестьянском понимании власти родителей и власти мужа. Побои
являлись символом самоутверж дения мужа в собственных глазах
и в глазах крестьянского социума, мужской власти. Подчинение жены
мужу входило в число важнейших элементов процесса социализации
женщин. Главенство мужчины въелось в плоть и кровь крестьянского
социума, находилось в существе вещей. Как писал А. Фомин, согласно
заветам Домостроя отца Сильвестра, мужу отводилась роль учителя,
в качестве ученицы выступала жена. Неизменная формула венчания:
«Жена да убоится мужа». Вот в связи с этим пример мужских откро­
вений: «Я сяду на лавку, вот так ногу-то выставлю и сейчас говорю
жене: “Чего моя нога хочет?” А она понимает, потому обучена этому:
ну, и значит, сейчас в ноги мне <...>. Муж — глава, а жена должна лю­
бить и бояться мужа. Любить — это надо предоставить жене, как ей
угодно, насильно мил не будешь; а заставить бояться — уж это дело
мужа, и этою обязанностью он пренебрегать никак не должен». Уни­
женность и угнетенность женщин простиралась до таких пределов,
что даже оковы она могла признать условием своего существования
и чуть ли не счастья. «Мы с покойником жили — не вам чета: гораздо
таки полюбовнее, да все-таки он меня в страхе держал, царство ему
небесное. Как ни любил, как ни голубил, а в спальне на гвоздике плет­
ка висела про всякий отучай» (Фомин 1899в: 29,33—34,37).
Семья как институт социализации обладала своей структурной
и функциональной диф ференциацией. В структурном отнош ении
здесь можно выделить несколько единиц: большак и большуха; муж;
другие старшие женщины (снохи, золовки); другие старшие мужчины
(братья мужа). Кроме самой первой единицы, тут не было строгой
иерархичности, отношения между остальными носили более слож­
ный характер. Функционально наибольшее значение в социализации
молодой женщины имели свекровь и муж, затем другие старшие жен­
щины. Большак задавал общий тон в семье, другие старшие мужчины
в меньшей степени пересекались с молодой невесткой. Отношения
снохи со свекром и свекровью входили в число самых больных во­
просов в жизни крестьянской семьи, между ними обычно преобладал
холодно-суровый тонус отнош ений. Обычным явлением были по­
стоянно сердитый свекор и еще более сердитая, неумолимая в своем
деспотизме свекровь с вечно несправедливыми упреками: «Сонливая,
дремливая, неурядливая». На ком свекрови выместить злобу, накипев­
214

Жизненный уклад замужних крестьянок

шую вследствие многолетнего битья? Конечно, на снохе. Это допол­
нялось вечными попреками золовки-вековуши, дрязгами снох между
собой. Все это являлось обычным порядком вещей, передававшимся
из поколения в поколение. Муж в отношении к положению женщины
чаще всего в патриархальной семье играл пассивную роль, он сам был
на правах вечно несовершеннолетнего, без права голоса, пока жил
с родителями (см.: О народной поэзии... 1881:136; Новиков 1899:17).
Свекровь старалась взвалить на молодую как можно больше домашней
работы. Тому же следовали золовки —сестры мужа —и жены его бра­
тьев. Нередко все это дополнялось гнетущей моральной атмосферой.
Ведь невестка для золовки являлась соперницей. Отсюда поговорки:
«золовушка-чертовушка», «золовушка-колотовушка». Широко рас­
пространенные представления о злой свекрови нашли отражение
и в фольклоре (К. 1907: 15). Участившиеся в пореформенный период
разделы экономически ослабляли семью. По свидетельству В. П. Тихо­
нова, если задавали крестьянину вопрос: «А где лучше жить — в боль­
шой семье или в маленькой?», ответ был следующий: «Не приведи Бог
никому жить в большой семье!» Там ему приходилось терпеть неспра­
ведливости от отца, часто не по заслугам, выделявшего одного сына
в ущерб другим; у него отбирали все, что он заработал, были и другие
отрицательные моменты. Если говорить о его жене, редкая женщина,
долго прожившая в большой семье, не страдала какими-либо ж ен­
скими болезнями вследствие непосильного труда (Тихонов 1891: 66).
«Девочки изредка и бывают красивы, но женщины никогда: лет в 80-ть
они уже горбаты, с тусклыми, мутными глазами, каким-то отчаянным,
тупым взором, грубым, хриплым голосом, с растрескавшимися руками
и ногами, а нередко и с хроническими болезнями. По этой же причине
видеть старушку лет 60-ти — большая редкость, хотя мужички лет 70
и даже 80 встречаются в каждой деревне, а по всей волости до 10-ти,
считающих себе до 90 лет» (Скворцов 1881: 34). Из-за частых родов
и изнурительной работы женщина быстро теряла привлекательность,
через несколько лет после выхода замуж ее трудно становилось уз­
нать (Богословский 1865: 5). Приведем газетную выдержку середины
XIX в.: «Помещенные в № № 2 и 14 “Земледельческой газеты” сего года
статьи: “О жестоком обращении с домаш ними животными” навели
меня на мысль сказать несколько слов о предмете не меньшей важ­
ности — о жестоком обращении крестьян с их женами» (А. С. 3. 1857:
233). Обратим внимание, что вопрос о положении женщин находился
в том же ряду, что и положение животных.
Крестьянскому социуму было далеко до современного понимания
гуманного отношения к человеку. Это, в частности, проявлялось в от­
215

Глава III

ношении к больным. Мужик верил только в видимую болезнь, глав­
ным признаком которой служил отказ от пищи. В других случаях
считали, что сумасшедший блажит, сифилитик — лодырь, истерику
выбивали кнутом (Новиков 1899: 11). Бинарная оппозиция «муж­
ское —женское» в традиционном обществе получала свое крайнее
выражение. Грубые и жестокие нравы крестьянского общества слу­
жили питательной средой мужского деспотизма, своеволия и само­
дурства, что самым пагубным образом проявлялось на жизни жен­
щин. Женщин часто били за споры («Ты ей слово, а она два»), за
грубости, отлучки из дома (уйдет к соседке на минутку, пробудет
час-два), горе было той женщине, если она не очень ловко пряла, не
успела вовремя мужу изготовить портянки, били даже по пустякам
(не успела встретить мужа, опоздала что-то подать и т. п.). Били и лов­
кую, проворную женщину, которая все успевала, надо же ее «учить».
Если священник, земский начальник и кто другой начинал стыдить
мужа за побои, они слышали вопрос: «А кто же будет ее учить?» Было
еще битье с целью вымогания. Например, пришел сват, а водки ку­
пить не на что, начинал муж бить жену, чтобы денег дала. Потому
женщины собирали холсты, поневы, а не продавали их и не клали
деньги в сберегательную кассу. Причина ясна: деньги муж при случае
отнимет, кнутом выбьет, а холсты обычно не трогали. Десятки лет они
готовили холсты в приданое дочерям. Женщин драли за волосы, били
кулаком по лицу, палкой, кнутом, поленом, оглоблей. «По спине уда­
ришь, как будто не больно, забудет скоро» (РКЖБН 2.2:363; см. также:
Новиков 1899: 16—17). Мужская власть порой выражалась в самых
изуверских формах, что с позиций официального законодательства
относилось к уголовным преступлениям (Ст. 1483, 1485, 1489, 1490,
1583) (Уложение о наказаниях... 1892:584,587,588,593,594,636). Были
мужья-пропойцы, грызущие своих жен, кусавшие им носы, проламы­
вавшие головы, отбивавшие им печень, швырявшие камни в своих
детей, бросавшие их на стену, после чего последние теряли «разуме­
ние»; были мужья, бросавшие свои семьи на произвол судьбы, обре­
кавшие их на голод, а сами жупрующие в Москве и отказывающие
в помощи семьям даже по приговору суда (Весин 18916: 51). Вот сло­
ва очевидца-крестьянина: «Вдруг слышу женский крик. Поворачива­
юсь к окну и вижу неизвестную мне женщину, которая бежит к нашей
избе. Волосы ее растрепаны, она чрезвычайно взволнована. За ней
бежит моя мать, а за ними гонится высокий, черноволосый мужчина.
В одной руке у него колесо от прялки. Обе женщины вбегают в наши
сени и успевают запереть дверь на засов раньше, чем мужчина добе­
гает до сеней. Раздосадованный, он подбегает к окну и бросает пря216

Жизненный уклад замужних крестьянок

лочное колесо в окно, которое падает внутрь избы, не задевая меня»
(■Столяров 1989: 341). Описан отучай, когда муж и свекор заявили, что
жене житья не будет, если она родит девочку. Молодая родила девоч­
ку, ее стали постоянно попрекать и бить. Не выдержав издевательств,
она ушла к своим родителям. Случай был настолько вопиющим, что
земский начальник не стал настаивать, чтобы она вернулась к мужу
(РКЖБН 2.2: 363). Яркой характеристикой положения женщины яв­
ляется случай на ярмарке в Ростовском уезде Ярославской губернии,
когда один крестьянин обменял жену на лошадь (Там же: 238). Еще
пример. По подозрению в супружеской неверности крестьянин при­
вязал жену «к запрягу лошади, обратив жену, как пристяжную лошадь,
и поехав на лошади в телеге, с женой на пристяжке, ударяя кнутом по
лошади и жене». Таким образом он проехал по улицам четырех дере­
вень (РКЖБН 2.1: 599). Один мужик по причине болезни своей лошади
запряг в соху свою жену и вспахал участок по легкому песчанику. Дру­
гой, желая наказать жену более жестоко, чем просто побоями, для удоб­
ства привязал ее к грядке (перекладина от верхней части печки к стен­
ке избы). Третий сделал то же самое, только вместо грядки выбрал
гуменную балку. Однажды к помещику пришла худая, бледная, вся
в крови, с оплешивевшей головой крестьянка, которая держала в руке
не отрезанную, а вырванную мужем косу. Ее вина заключалась в сле­
дующем: ее муж работал в поле и ему вздумалось нарочно забросить
в лес свои лапти, которые он приказал жене отыскать. Она не смогла
их найти и подверглась изуверскому наказанию. Вина жен, привязы­
ваемых к перекладине, часто была такого же рода. Еще чаще мужья
избивали жен за свои собственные проступки, когда те, видя, что из
дома уходит в чужие руки добро, осмеливались упрекнуть мужей
в неверности (А.С.3. 1857: 235). При строительстве дома женщина,
поднимая бревно, упала, а бревно ее придавило. Муж, будучи в трез­
вом виде, начал ее, лежащую под бревном, пинать ногами и бить
палкой (Бердинских 2001: 161). Жену привязывали рядом с лошадью
за косу, муж погонял ее кнутом наравне с лошадью, бегущей рысью.
Видимо, привязывание жены к телеге не было каким-то исключи­
тельным явлением, тому имеются свидетельства из разных местно­
стей. Следующий случай происходил в конце XIX в., тогда прошло уже
четыре десятилетия после эмансипации крестьянства, но до эманси­
пации женщины было еще далеко. Из д. Суханово Вятской губернии
от невыносимой жизни в семье мужа убежала к родителям в сосед­
нюю деревню молодая крестьянка Катерина. За ней приехали муж
и свекор. Катерина с плачем просила родителей не отдавать ее на
муки, а отец сказал: «Отдают замуж — отрезанный ломоть, и теперь
217

Глава III

муж твой хозяин, я уже ничего не могу сделать». Катерину привязали
к телеге и погнали лошадь, несчастная женщина бежала и волоклась
по дороге (Там же: 190). В лубочных картинках и народных рассказах
запрягание в телегу практиковалось как наказание только для жен­
щин. Не являлось чем-то экстраординарным, когда женщину привя­
зывали к телеге или к оглобле, и муж погонял ее и лошадь кнутом.
Иногда все это сопровождалось страшными истязаниями. Наказание
запряганием мог определить сельский сход, в этом сзучае муж являл­
ся только исполнителем приговора (Якушкин 1875: XLII—XLIII). При­
знанны й знаток обычного права Е. И. Якушкин рассказал о таких
случаях. Крестьянскую девушку Марью против ее воли выдали замуж
за Федора Минюшина, который вскоре после свадьбы стал очень
дурно обращаться с ней. Марья терпела два года и решила бежать.
Муж нашел ее и жестоко избил. Вскоре она опять бежала. Федор, уз­
нав, где находится его жена, вместе со своим отцом поехал за ней.
Найдя ее, он при помощи отца привязал ее к телеге, погнал лошадей,
заставляя жену бежать рядом и стегая ее вместе с лошадьми кнутом.
Крестьяне остановили их и отвязали Марью от телеги. Но как только
выехали за село, Минюшины снова привязали Марью к телеге, били
кнутом и кулаками, рвали волосы (Тамбовская губерния). В другом
случае крестьянин подал жалобу сходу на свою жену, что она ведет
неприличную жизнь под дурным влиянием тещи. По решению схода
мать и дочь нагрузили в телегу навоз, их запрягли в нее и они вы ­
везли навоз. При этом муж покрикивал, чтобы бежали быстрее. За­
тем женщины подвезли телегу вместе с сидящими на ней крестья­
нами к волостному правлению (Острогожский уезд Воронежской
губернии) (Там же: XLIII). Или обнаженную женщину привязывали
к столбу в избе, иногда вниз головой, и муж стегал ее кнутом. Если
после подобных расправ женщина и оставалась жива, то только бла­
годаря крепкой и выносливой натуре крестьянских женщин. Если
побои жены даже собирали целую толпу, никто не вступался в ее
защиту: «Муж — глава, что хочет, то и делает, хоть повесит». При
расправах не имели права вступаться даже близкие родственники
(Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Бондаренко 1890в: 12).
О. С. Семенова-Тян-Ш анская описала случай, как один мужик, н а­
пившись пьян, издевался над женой: «Становись, жена, на колени,
клади голову на порог, моя воля, захочу —убью тебя!» Жена должна
была класть голову на порог, а он заносил над ней топор, при этом
маленькие дети поднимали плач. Тогда он произносил: «Детей жал­
ко, а то бы не быть тебе живой», — и отпускал жену (Рязанская губер­
ния) (Семенова Тян-Шанская 2010: 30). В идеале в семье предполага218

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

л ась о п р е д е л е н н а я г а р м о н и я с я с н о о ч е р ч е н н ы м и о т н о ш е н и я м и
гл авен ства и п о д ч и н е н и я : муж и ж ен а д олж н ы бы ли ж и ть в лю бви
и согласии, муж у правлял ж ен ой, ко то р ая ем у во всем пови н овал ась.
В д ей ств и тел ь н о сти у стан о в л ен и е сем ей н о го м и р а бы ло дел ом сов­
сем н еп р о сты м , нелегко пр и х о ди ло сь м олодой ж ене, пока она п р и ­
спосабливалась к новой семье. Не всегда это удавалось, влады ка-м уж ,
х о зя и н ж и зн и , м ог ф и зи ч е с к и и м о р ал ьн о и зу веч и ть ж ену и л и даж е
загн ать ее в гроб.
При такой ж алобе суд н ередко н азн ачал н ак азан и я обоим, но с п а ­
р ад о к сал ьн о й м о т и в и р о в к о й — н а к а зы в ал ж ену за н еп о в и н о в ен и е,
а муж а — за то, что распустил ее.
П риведем н ек о то р ы е п р и м ер ы и з источн иков: «С ф актом битья
ж ен сам и ж ен ы в б о льш и н стве случаев м и р я т ся , соседи осуж даю т,
когда муж бьет свою ж ену н ап р асн о , т. е. когда ж ен а не д ает к том у
повода, а муж п о зво л яет п од обн ы е поступки встед стви е горячности
или н еп о кл ади сто сти своей натуры . Но увечи ть ж ену счи тается уже
п р есту п л е н и е м , за ко торое в и н о в н ы й долж ен под л еж ать зако н н о й
ответств ен н о сти . П равда, бы ваю т случаи, когда муж и увечи т свою
жену. О днако н и к т о не п р и зн а е т , ч то он это сделал по праву, п р и ­
над л еж ащ ем у ему, как мужу, а почти всякий п р и зн ает в этом ф акте
п роступок или, по м ен ьш ей м ер е, д ея н и е, заслуж иваю щ ее п о р и ц а ­
н и я. <...> Б о л ьш и н ство ж ен п е р е н о с я т п о б о и м уж а. П ричин этом у
м ного: 1-ая. М илого побои н е д о л го болят. 2-я. Ж ена сам а видит, что
муж иногда и за дело п обил ее, она сам а заслуж ила, н ап р., и зм ен и л а
мужу, разум ного тр ебо ван и я какого-нибудь не исполнила, отчего мог
п рои зо й ти ущ ерб в х о зяйстве и проч. 3-я. П оложение ж ены такое, что
она вы н уж ден а п ер ен о си ть п о д о бн ы е вещ и , а особен но, когда есть
д ети . И ная бы и уш ла от муж а, которы й п о зв о л яет себе д раться, свет
ведь не кл и н о м сош елся, но д етей н ел ьзя бросить, д етей жаль. “Кабы
не дети, — ж аловалась одна баба, — так я бы д авн о от этого дурака, т. е.
от мужа, уш ла. Богатства не наж и ла бы, а п р о к о р м и т ь-то все бы себя
п р ок о р м и л а. Вот и т ер п и ш ь и з-за д е т о к ”. 4-я. Н екоторы е т ер п я т по
пословице: тер п и , казак, атам ан о м будеш ь; а р ел и ги озн ы е ж енщ ины
т ер п я т и з х р и стианского ч увства; они надею тся ч ер ез это получить
п р о щ е н и е если н е всех, то хотя н е к о то р ы х грехов. “А м ож ет б ы ть,
и п о с т а в и т Господь во ч то -н и б у д ь м о е т е р п е н и е ”, — го в о р и т и н ая
ж ена, п р и зн аю щ ая, что муж н ап расн о ее обижает. 5-я. Н екоторы е м у­
ж ья дерутся только в п ь я н о м ви д е, и на п ьян ы х м ало или поч ти сов­
сем не обижаю тся. “Ведь он у м ен я только п ьян ы й дерется, — п ередает
одна соседка другой после того, как муж поколотил, — а трезвы й слова
худого не вы м о л в и т”. 6-я. Н екоторы е ж ены в побоях при зн аю т только
219

Глава III

физическую боль, а не чувствуют нравственного унижения. Для таких
легкие побои ровно ничего не значат. “Эка важность, —рассказывает
иная баба про своего мужа, — что за косы маленько потаскал; мне
и не больно было, вот если бы черезседельником отвозил, ну, тогда
другое бы дело, почесалась бы спина, а это что —наплевать...”» (Нов­
городская губерния) (РКЖБН 7.2: 347).
Нередко жене доставались побои из-за любовницы. Даже если фи­
зическая боль не была сильной, с ними жене трудно было примирить­
ся. При других легких побоях часто жена не кричала, а только тихо
плакала, уговаривала мужа, иногда и соседкам не жаловалась, недолго
или совсем не сердилась на мужа. А когда муж бил ее за любовницу,
тогда она кричала, что есть мочи, ругала мужа и свою злодейку на чем
свет стоит. Обидны для нее были и другие побои, которые она считала
напрасными, но они не так были тяжелы душевно, как побои из-за
разлучницы. Жены, которые сами не прочь были изменить мужу, не
относились строго к подобного рода поступкам со стороны мужа, не
напрашивались «из-за такого пустяка» на побои, а если и получали
их, то переносили их не больше, чем и другие (Там же).
Еще пример. Если муж бил свою жену без вины, соседи осуждали
его, называли извергом, варваром, кнутобойцем, живодером и други­
ми ругательными именами. Если же жена сама давала повод к побоям
и заслуживала их, то осуждали ее: «Таковская, <...> так ей и надо: не
верти хвостом». Иногда оба супруга отличались строптивостью, тогда
про таких говорили: «Ну, уж и народец! Настоящие собаки — посто­
янно грызутся и лаются. Обоих следовало бы отдуть, так посмирнее
бы были, а то ни днем, ни ночью покою не дают добрым людям».
Большинство жен терпеливо переносили дурное обращение своих
мужей, но были и такие, которые уходили к родителям и жаловались
начальству; однако таких было немного (РКЖБН 7.2: 348).
Далее корреспондент из Новгородской губернии подробно опи­
сывает, какие жены уходят или жалуются: «Уходят иногда такие, кото­
рых насильно отдали за нелюбимого. Некоторые мирятся и сживают­
ся и с нелюбимыми мужьями, особенно, когда пойдут дети, а другие
долго не могут свыкнуться. Из д. Рыжкова была отдана девица за
нелюбимого парня в д. Шеино. Она долго не могла сжиться с мужем,
которого продолжала ненавидеть, и в течение трех лет семь раз ухо­
дила. Перестала дурить баба, когда у ней родилось двое детей и своим
домашним она так надоела, что не стали ее принимать. На первых
порах муж не особенно дурно обращался с нею. А потом, само собою,
чем чаще она совершала побеги, тем и обращение с нею делалось
хуже. Уходят иногда жены от таких мужей, которые дурно обращаются
220

Жизненный уклад замужних крестьянок

с женою, а сами толком не могут дать распорядка в доме и вести, как
следует, свое хозяйство. “От умного да толкового не грех бы и обиду
перенести, — жаловалась одна молодица, ушедшая из дома мужа за
дурное его обращение с нею, — а то сам-то тюхмира какой-то, ни на
что толку н ет”. Действительно, муж этой бабы очень бестолковый
крестьянин, к тому и ленью большою обладал. Жена его была гораз­
до смышленее по крестьянству. Она нередко не слушалась его рас­
поряжений и делала по-своему, а ему это не нравилось, да и соседи
над ним посмеивались, что баба дельнее его. Он стал вымещать на
жене. Однако, когда та убежала, он сам пришел за нею и стал просить
вернуться домой. Одна женщина ушла от мужа потому, что он дурно
обращал(ся) с нею и постоянно пьянствовал. Она работала как вол;
но видит, что хоть того больше бейся, толку никакого не будет. Этой
и идти-то было не к кому, потому что из близких родных никого
в живых не было. Она нанялась в прислуги. Не могут часто выносить
дурного обращения те жены, которые подолгу живали в людях. Не­
которые из них отвыкли от трудной крестьянской работы так, что им
она кажется “хуже каторги”. Другим беднота и черствый хлеб не по
вкусу. При добром и ласковом отношении они могли бы помириться
с этими недостатками. А мужья иногда круто начинаю т выжигать
“дурь” бранью да побоями; ну, баба и бежит» (РКЖБН 7.2: 348).
Еще один пример. Девушка из с. Старая Никола 5 лет жила в Ры­
бинске. Она расказывала, что носила шерстяные и шелковые платья,
к обеду нередко было жареное мясо. Возвратившись в свою деревню,
она вышла замуж за деревенского парня. Вместо шерстяного платья
ей пришлось носить домотканы й сарафан, вместо жареного мяса
пришлось довольствоваться хлебом, картофелем и пустыми щами.
Такая жизнь показалась ей слишком тяжелой, и она часто плакала.
Муж не понимал молодую жену и считал ее слезы дурью и приверед­
ничаньем. Постоянные ссоры, побои со стороны мужа привели к тому,
что жена ушла от него. Другая женщина ушла из дома из-за дурного
обращения свекра и свекрови. При этом она подговаривала мужа на
раздел, а тот отказался, в результате жена оставила дом, мужа и двоих
детей. В большинство случаев убежавшие жены в конечном счете воз­
вращаются в семью мужа. Одни, поживши по чужим людям, возращаются домой сами; другие —посте уговоров мужа; третьих примиряли
родственники. Примерно 3 % браков заканчивались уходом жены из
дома, около 2 % оставляли мужей из-за дурного обращения. «Жало­
ваться начальству на мужа за дурное обращение редкая жена реша­
ется. Жены, как и вообще все наши крестьяне, хорошо понимают, что
из подобных жалоб ровно ничего не выйдет, разве одна “камедь”, как
221

Глава III

го в о р я т н аш и м у ж и ки . Если м уж д у р н о о б р ащ ает ся с ж ен ой и з -з а
лю бовни цы , тогда д ругая ж ена не посты ди тся разы грать эту “кам едь”
на волостн ом суде, у стан ового или зем ского н ач ал ьн и к а. Она сам а
хорош о сознает, что п о д о бн ы м и ж ал о б ам и не и сп р ави ть супруга, не
застави ть его броси ть н езак о н н у ю связь и вернуться к ж ене, но цель
ее не в то м и состоит: ей хочется о ср ам и ть м уж а и свою соп ерн и ц у
на весь м и р ч естн о й . Торж ество это д о стается ч ел о б и тн и ц е иногда
очень д орого; но н а это она не обращ ает в н и м ан и я , лиш ь бы ун и зи ть
м уж а-ш атуп а и соседку-"ш лю ху”» (Там же).
«Ж ена, в общ ем п о д ч и н яясь мужу, не лю бит, когда тот в м е ш и в а ­
ется в ее собственн ы е дела, — сообщ ает к о р р есп о н д ен т Э тн ограф и ­
ческого бю ро из Ч ереповецкого уезда Н овгородской губернии. — Есть
муж ья, которы м надо зн ать, м ного ли ж ена см етан ы н ак оп и л а, яиц,
какие кросн а т кать будет и п р ., но таки х м уж ей бабы н е жалуют, в о р ­
ч ат на них: уж не л ез бы, куда не следует! Зн ай свое-то дело, а в го р ­
ш ки н е загл яд ы вай . С таточное дело — м уж ик и я й ц а счи тать будет.
Захочу, так украду, и тебе ни когда не зам ети ть . Али н е зн аеш ь, что
муж ику не наносить и м еш ком , что баба п ер етаскает и горш ком, коли
захочет. Т аким и словами ж ена отстраняет мужа, когда тот вм еш и вает­
ся в ее часть хозяйства. Над та к и м м уж чиной и соседи см ею тся. “Что,
И ван, сегодня п ахать п о зд н о вы ехал, или кури ц щ упал?” — сп р аш и ­
вает с насм еш ко ю сосед м уж и ка, ко то р ы й л ю б и т все бабьи д ел а до
тонкости знать. “Щ упай, братец, щ упай: оно все п оверн ее, как сам -то
догляд иш ь. А то долго ль до греха — ку р и ц а м ож ет на чуж ом д воре
снестись, да и ж ена мож ет украсть. Вот пока ты паш еш ь, а она возьм ет
да и и сп еч ет яи ч ко , а ты и обли зы вай губы ”» (Там же: 349).
Ж ен щ и н ы бы ли вы н у ж д ен ы п о д а в л ят ь глубоко си д я щ и е ж ел а­
н и я и н а к л о н н о с т и . И з-за и зд е в а т е л ь с т в м о л о д ая и н о гд а уходила
к род и тел ям , «посрам ляя» сем ью муж а, чего всячески старались и з ­
беж ать. Муж им ел п р аво тр еб о в ать уш едш ую ж ену об ратн о, в глазах
об щ ественного м н е н и я она п р и о б р етал а вековой укор, ее н азы вал и
«беглой» (РКЖБН 5.4: 221,229). После вы хода д очери замуж , согласно
ее новом у статусу, м енялось о тнош ен ие к ней родителей. По тр ад и ц и ­
онны м п орядкам , о тец не долж ен был п р и н и м ать к себе дочь, которая
проси ла его взять к себе от и зв ер га муж а. Как п и ш ет А. Ф ом ин : «Да
ты п о й м и , глупая, как я т ебя во зьм у к себе? Ведь он муж твой. Как ты
от муж а беж иш ь, глупая. Ты д ум аеш ь, м н е тебя н е ж аль? Ну, вот все
вм есте и п о п лач ем о тв о ем горе, — вот и вся наш а пом ощ ь. Что я м огу
сделать? П оплакать я с тобой поплачу. Ведь я о тец твой, ди тятко м ое,
м илое м ое...» (Фомин 1899в: 27—28). П обегж ены от мужа к родителям
в т р ад и ц и о н н о м м и р о в о ззр е н и и в о сп р и н и м ал ся как р азр ы в ж естко
222

Жизненный уклад замужних крестьянок

структурированных отношений, попытка повернуть вспять риту­
ально освященный и закрепленный раз и навсегда переход невесты
в дом мужа (Гура 2012: 42).
Полное подчинение жены мужу являлось устойчивым культур­
ным стереотипом. Жестокости и зверства мужей нередко служили
питательной средой, толкая женщин на преступления. Среди женских
преступлений мужеубийство стояло на втором месте после детоубий­
ства (в одном случае из трех —отравление) (Фойницкий 18936:133). Но
вот любопытный образец непостижимой женской психологии. Чем
грубее обращался муж с женой, чем больше ее бил, тем сильнее она
к нему привязывалась.«—А что, девонька, любит тебя муж-то? Как не
любить... Бьет больно — значит любит. —А меня вот не бьет. Ругать —
ругает, а не бьет», —упыло отвечала соседка (РКЖБН 3:433).
У мужа в отношениях с женой нередко проглядывал двойной
стандарт. Вот пример из художественной литературы: муж, кото­
рый на людях выглядел беззаботным и добродушным человеком,
дома принимал грозный и суровый вид, обходился с женой грубо
и жестоко, а та не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда,
на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покры­
вала его своим тулупом, когда муж засыпал на печи (И. С. Тургенев.
«Ермолай и мельничиха»; цит. по: Скабичевский 1899а: 10). Брат ко­
рил свою сестру за бесполезность в хозяйстве и старался ее спихнуть
замуж; мужик сживал со света больную жену. В такой жизни была
своя страшная логика, а другой не могло быть там, где неимоверно
тяжелая работа доставляла лишь сухую корку и медленно вгоняла
работника в гроб. Закон, право, справедливость принимали порази­
тельно уродливую форму. Закон представлялся в виде здоровенного
Васьки, право переходило в формулу: должен честь знать; справед­
ливость превращалась в похлебку; орудиями осуществления этих
понятий являлись чугун, кулак, зубы и ногти (Н. Е. Петропавловский.
«Мешок в три пуда»; цит. по: (Скабичевский 18996:119). Предприни­
мавшиеся некоторыми юристами (Я. Лудмер, Д. Бобров и др.) усилия
в защ иту крестьянских женщин были каплей в море. Невозмож­
но было добиться улучшения положения крестьянки без ликвида­
ции причин ее угнетенного и упиженного положения — изменения
условий жизни. Женщина была вынуждена мириться с грубейшим
мужским деспотизмом не только вследствие инерции, устоявшихся
взглядов на уклад жизни, но это диктовалось и материальными со­
ображениями. Ради хлеба насущного необходимо было сохранить
важнейшую фигуру в хозяйстве —мужа. Большинство крестьян было
настолько бедно, что лишение самого ничтожного заработка одного
223

Глава III

из ч лен о в сем ьи н ер ед ко вл екло за собой п о л н ы й уп ад о к хозяй ства
и сем ья долж на бы ла и д ти по м и р у (Бобров 1885: 318).
Н есм отря на всю м р ачн о сть вы ш ео п и сан н о го, было бы ош и б оч ­
н ы м сч и тать, ч то в сл едстви е грубости к р есть я н ск и х н р ав о в в к р е ­
стьян ской среде не бы ло м еста неж ны м ч увствам , и ск р ен н ей лю бви
м еж ду супругам и, р о д и тел я м и и д еть м и (И ваницкий 1890: 57). Н аря­
ду с и ер ар х и ч еск и м и о т н о ш ен и я м и господства и п о д ч и н ен и я п р и ­
сутствовали и о тн о ш ен и я к о о п ер ац и и . О ни такж е зан и м ал и ви д н ое
м есто в сем ей н ы х отн о ш ен и ях , в п р о ти в н о м случае п атр и ар х ал ьн ая
сем ья н е м огла бы п р ед став л я ть у сто й чи во й я ч ей к и крестьян ского
общ ества. В заи м о о тн о ш ен и я м еж д у супругам и не своди л и сь лиш ь
к «учению » ж ен ы м уж ем . Н аряду с грубостью и п о б о я м и п р и су тст­
вовали и другие о тнош ен ия. В ин ы х сем ьях ж ен щ и н никогда не били
(РКЖБН 3: 55). Муж отводи л ж ене л учш ее м есто в санях и л и в т а р а н ­
тасе, при п о д ъ ем е на гору сам ш ел пеш ко м . Если ж ена чувствовала
себя в и н о в а т о й за н е и с п о л н е н и е р аб о ты , н еу д ач н ы й об ед , д олгое
п р еб ы в ан и е в гостях, она кл ан ял ась мужу или свекру в ноги и п р о ­
сила п р о щ ен и я (РКЖБН 2.2: 325). Еще сви д етельства И. Х арлам ова:
«Зам уж н яя ж е н щ и н а не госпож а д о м а , но и н е раба, а, так сказать,
серед к а на п о л о в и н е, и н д е больш ует х о зя и н , а и н де х о зяй к а» (М олож ски й у езд Я рославской гу б ер н и и ); «Муж н а зы в а е т ж ену х о зя й ­
кою и окруж ает ее и звестн о ю долею уваж ения» (В еликолуцкий уезд
П сковской губерн ии); «При муже м ать сем ей ства хотя не р азд ел я ет
власти муж а, но пользуется общ и м п оч етом сем ьи» (Бугурустанский
уезд С ам арской губернии) (Харлам ов 1880: 91). Более ран н и й при м ер,
отн осящ и й ся к эпохе Е катерин ы II. О дин и з двух б ратьев соверш ил
убийство, но н еи зв естн о которы й. К аж ды й и з них брал ви н у на себя,
горячо стараясь вы го р о ди ть другого. Братская лю бовь п р о и звел а т а ­
кое в п е ч а тл е н и е н а гу б ер н ато р а С и верса, ч то он сообщ ил об этом
случае и м п ер а т р и ц е и в и н о в н ы й получил п о м и л о в ан и е (Н овгород­
ская губерния) (Семевский 18826: 89).
К числу важ н ей ш и х культурны х стер ео ти п о в отн оси л ось п о н и ­
м ан и е м еста и зн а ч е н и я м а те р и в сем ье. Ж е н щ и н е-м ат ер и в сем ье
отводи лась весьм а зн а ч и т е л ь н а я н е только х о зя й ст в ен н ая роль, но
такж е создан ие и поддерж ание эм о ц и о н ал ьн о й атм осф еры , ук р еп л я ­
ю щ ей и цем ентирую щ ей семью. Без такой атм осф еры семья не могла
бы су щ еств о в ать , о н а с т р ем и л ас ь бы к р а с п а д у п од в л и я н и е м п о ­
стоян но присутствую щ их н еб л аго п р и ятн ы х вн еш н и х обстоятельств
и неи збеж н ы х ц ен троб еж н ы х тен д ен ц и й . В частн ости , н а м атер и л е ­
жала нр авствен н ая ответственность за семью , за д етей, в особенности
за д о ч ер ей . Если дочь д о свадьб ы у т р а ч и в а л а ц ел о м у д р ен н о сть, на
224

Жизненный уклад замужних крестьянок

мать обрушивался весь гнев жениха и его семьи. Свадьба являлась не
только возрастным обрядом, структурировавшим жизненный цикл
жениха и невесты —переход их во взрослое состояние. Свадьба также
символизировала изменение статуса матери: женив сына или выдав
замуж дочь, считалось, что женщина выполнила свой материнский
долг (Кабакова 2004: 205). По крестьянским представлениям, между
родной матерью и матерью-сырой землей существовала связь, осно­
ванная на идее плодотворной силы. Считалось, что Матерь Божья
наделила всех земных матерей благотворной силой благословения
и губительной силой проклятия, в силе и того и другого были крепко
убеждены. В некоторых отношениях роль матери была преобладаю­
щей. Материнское проклятие относили к весьма жестоким наказа­
ниям. В противоположность этому часто за отцовским проклятием
силы вообще не признавали, а его благословение менее уважали (Елатомский уезд Тамбовской губернии) (Звонков 18896: 25; см. также:
РКЖБН 1: 68,291; 2.2: 430; 3: 289,445,525).
Авторы конца XIX в. особенно обращали внимание на то, что за
матерью повсеместно признавалась большая, чем за отцом, власть
над детьми. «Отца бойся, а мать уважай и люби». Если задурил стар­
ший сын, отец, не решаясь на собственную расправу, мог вывести его
на сход и просить о наказании. Его просьба принималась во внима­
ние, только если сын не был женат. Если же сын провинился перед
матерью-вдовой, тогда по приговору схода могли высечь и женатого
сына, хотя бы у него уже пробивалась седина в бороде и имелись
большие дети (Весин 18916:52). В некоторых селах Елатомского уезда
(Тамбовская губерния) мать при жизни отца удерживала власть и над
взрослыми сыновьями. За малейшую провинность 30—35-летнего
сына мать могла приказать братьям или отцу связать его и сама его
наказывала. Отведенное матери традицией место находило поддер­
жку властных структур. Ести в вышеописанных ситуациях мать не
находила поддержки в семье, она обращалась к сходу, который всегда
вставал на ее сторону (Звонков 18896: 25). Женщина-мать представ­
ляла одну из ценностей крестьянского миропонимания, покушения
на это в целом воспринимались как нарушение установленных норм.
Поэтому понятно, что волостные суды также вставали на защ иту
личных и имущественных прав матерей. Например, за оскорбление
матери суд приговорил сына к 20 ударам розгами (Моршанский уезд
Тамбовской губернии), в другом случае к наказанию розгами по ее
усмотрению (Козловский, Борисоглебский и Спасский уезды Тамбов­
ской губернии) (Труды... 1: 104, 257, 342,419—420). Мать при пере­
ходе на житье к младшему сыну взыскала по суду со старшего сына
225

Глава III

деньги за имущество (Моршанский уезд Тамбовской губернии) (Там
же: 52). Но были случаи и другого порядка. Суд рассматривал дело
крестьянина И. за непочтение и оскорбление словами и действиями
своей матери. При рассмотрении дела выяснилось, что И. всегда был
хорошего поведения, тогда как его мать отличалась строптивостью,
пыталась выгнать сына из дома, не давая ему ничего из имущества.
Суд определил, что если мать И. не желает жить вместе с сыном, то
ей следует жить отдельно, взяв полагающуюся ей по закону часть
имущества (Борисоглебский уезд Тамбовской губернии) (Там же:
410). В другой семье произошел раздел после двух свадеб: дочери
(младшей сестры старой девы) и младшего сына. Отец и старая дева
ушли жить к младшему сыну, мать осталась со старшими сыновья­
ми, а долги, сделанные во время свадеб, разделили между братьями
(Титов 1888: 10). Несмотря на сказанное, не следует приуменьшать
роль отца-домохозяина, от него зависело многое, далеко не всегда
жена могла оказывать на него влияние (Тихонов 1891:65).
Женщина-крестьянка являлась неотъемлемой, органичной ча­
стью крестьянского общества, занимая в нем соответствующую ячей­
ку. Во всем укладе жизни царила жесткая регламентация и иерархич­
ность. Считалось, что, выйдя замуж, женщина «принимала закон»,
и любые нарушения и отклонения воспринимались как покушения
на весь традиционный образ жизни, в силу чего строго осуждались
и карались. На страже устоявшихся порядков стоял и властно-духов­
ный институт церкви, в частности всячески препятствовавший такой,
казалось бы, существовавшей возможности в отстаивании женщи­
нами своих прав, как разводы. Вхождение женщины в отведенную
ей ячейку с жесткими, допускавшими минимальную подвижность
канонами предопределяло и процессы социализации. Имели место
культурная, социальная и хозяйственная изоляция женщины. Консер­
вативность женщин, их приверженность к старому в немалой степени
способствовали сохранению древних обрядов, обычаев и предрассуд­
ков (РКЖБН 2.1: 334; Безгин 2010а). Дихотомия «мужское—женское»
в ряде ситуаций могла инвертироваться. Это имело место в правовых
отношениях. Личные и социально-имущественные права женщиныматери были определены традицией и в патриархальном обществе,
как правило, соблюдались. Картина жизни крестьянского общества
была далека от идиллии и гармонии, но ее характеристика только
в мрачных тонах тоже была бы неверной. Жизни крестьянского об­
щества были присущи неоднородность и неоднозначность, многоцветие и полутона. То же самое будет справедливо и по отношению
к крестьянской женщине.
226

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

Ж енские за н ят и я. О бязанности, права, положение, статус всех ч ле­
нов крестьянского сообщ ества, крестьянской сем ьи были п одчи нены
систем е трудовы х о тн о ш ен и й и рассм атр и вал и сь с точки зр ен и я их
способности работать. Традиционное распределение работ на мужские
и ж ен ские отличалось л о кал ьн ы м и особенностям и, вот одна из них:
ж енщ ины «никогда не паш ут, если бы какая-н ибудь крестьянка вы ду­
м ала сам а пахать, на нее посы пались бы насм еш ки: “Пашня — не бабье
дело”» (Васильсурский уезд Н иж егородской губернии) (РКЖБН 4:144).
Согласно слож ивш емуся укладу ж и зн и р азл и ч н ы м социовозрастны м
группам ж енщ ин была присущ а своя сп ец и ф и чески -возрастн ая д ея ­
тельность. Так, нап р и м ер , на сенокосе м уж чины косили, сноха гребла,
сы н-подросток возил, м ать с д очерью -девуш кой суш или и все вм есте
вечером убирали сено в сараи (Костромская губерния) (РКЖБН 1:290).
Ж енщ ины возили в поле навоз, пахали, копали грядки, сажали карто­
ф ель и овощ и, сгребали сено, иногда даж е косили, свозили сено с лу­
гов. На ж енщ инах леж ала ж атва ржи, вязка снопов, их сушка на ригах,
работа со л ь н о м и коноплей. Сенокос и ж атва бы ли общ и м и работам и
для всей семьи (Вологодская, О лонецкая губернии) (РКЖБН 5.1:122; 6:
159). Ж ен щ ин ы ухаж ивали за скотом и п тиц ей, зим ой и за лош адьм и,
стригли овец, стряпали, на них такж е были другие работы по хозяйству
и дом у (М едынский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:446). Участие
ж ен щ и н в крестьянских работах, особенно во врем я ж атвы , с н а п р я ­
ж ен и ем всех ф и зи ч ески х сил, с об язательностью вы п о л н ен и я работ
в возм о ж н о более сж аты е сроки являлось су щ ествен н ы м ф актором
ф ун кц и о н и р о в ан и я крестьянского хозяйства. Говорили: «Бабья стра­
да — ж атва» (М илов 2001: 202,204). По словам Г. И. Успенского: «Если
же п ер еч и сл и ть все, что у м о м и рукам и д ел ает в д о м е крестьян ская
ж ен щ и н а, то есть все, что не касается ее ч ер н о зем н о го п лод ороди я,
так и уви д и м , что ее ж и зн ь и сп о лн ен а в ел и ч ай ш ей м ногослож ности
труда: она не только р о д и т и корм и т, но прядет, ткет и ш ьет п латье
на всю сем ью , о н а же ходит за скотом , стирает, жнет, сеет, косит, н о ­
сит воду. И сказку сказы вает, и п есн ей убаю кивает, и с песней прядет
каж дую нитку холста» ( Успенский 1957: 511 —512).
Для ж ен ских работ бы ла х ар ак тер н а со ц и о возрастн ая в а р и а т и в ­
ность. По м а т е р и а л а м Э тн о гр а ф и ч е с к о го бю ро, в больш их сем ьях
м еж ду сн охам и встреч али сь сам ы е р а зл и ч н ы е вар и ан ты р а с п р е д е ­
л ен и я д о м аш н и х работ. Это бы ло связан о с с ем ей н ы м и т р ад и ц и я м и ,
структурой и р а зм е р а м и сем ьи , а такж е с д р у ги м и п р и ч и н а м и . По
сообщ ен и ям одних и н ф о р м ато р о в , п е ч е н и е м хлеба зан и м ал ась н а ­
иболее о п ы тн ая, чащ е всего старш ая сноха; готови ли пи щ у и д оили
коров снохи п о о ч ер ед н о ; по други м — с тр яп н ей зан и м ал ась всегда
227

Глава III

одна и та же ж ен щ и н а, х о зяй к а д о м а — свекровь или старш ая сноха
(РКЖБН 3: 4 3 7 ,4 7 4 , 538: 6: 153, 399; Бы т... 1993: 223). По ар х и вн ы м
м атер и а л а м , в очень больш их сем ьях р азл и ч н ы е ви д ы работ вы п о л ­
нял и о д н о в р ем ен н о по две снохи. Зи м о й м еж ду ж ен щ и н ам и иногда
устан авли вал ась о чередность в вы п о л н ен и и д о м аш н и х работ, «оче­
ред н ая ж ен щ и н а д олж на нан о си ть воды , н ап о и ть скот и исп олн и ть
все другие х о зя й ств ен н ы е дела» (ГАКО. Ф. 68. Оп. 4. Д. 68). В Курской
губерн ии ж ен щ и н , пооч ер едн о вы п о л н явш и х о б язан н ости по дому,
н азы вал и «ден ьщ и цам и». О ни никогда не обедали вм есте с други м и,
а только подавали и п р и н и м ал и куш анья, обедали после одни. Другие
в это в р ем я рабо тал и н а себя. Вновь п р и ш ед ш и м снохам , в ч аст н о ­
сти м о л о д ы м , в н ек о то р ы х сем ьях с в ек р о в ь п р ед о став л я л а на год,
а то и на д в а л ь го ту — о св о б о ж д ал а от о б я за н н о с т ей «д ен ы ц и ц ы »
(М аш кин 1862: 19; ГАКО. Ф. 68. Оп. 4. Д. 68). К аж дая ж ен щ и н а ш ила
одеж ду для своего мужа, вдового отца обш и вали д очери. Можно к о н ­
статировать, что ж енщ ины были загруж ены работой больш е м уж чин.
Ж ен ск и м т р у д о м бы л о х в ач ен п о ч ти весь к о м п л ек с к р ест ь я н ск и х
работ. Это не только сенокос, ж атва, м олотьб а, в я зк а сноп ов, и н о г­
да ж ен щ и н ы п ахали и боро н и л и . Т р ад и ц и о н н о сев был ед и н с т в е н ­
ной полевой рабо то й , которая м огла обходиться без ж ен щ и н. Зи м ой
ж ен а вставал а н а м н о го р ан ь ш е м уж а, у б и р ал а за ско ти н о й , д авал а
корм л о ш ад ям , то п и л а печь. В ечером сади лась за пряж у и работала
до п о зд н е й н очи, чтобы одеть м уж а и д ет е й (см.: Всеволожская 1895:
26; Тит ов 1888: 4 5 —46). С 4 у тр а ж е н щ и н ы бы ли на н огах: н о си ли
дрова, т о п и л и печь, д о и л и коров, готови ли д ля них корм и корм и л и ,
д авал и сено л о ш ад ям , п о и ли и ко р м и л и овец. Весной ко всем у этом у
д обавлялось ж ечь н о в и н ы под лен, под рож ь, посеять лен, п осад и ть
редьку, кар то ф е л ь , лук и т. п. (К ад н и к о в ск и й у езд В ологодской гу­
берн ии) (Шустиков 1892: 106—107; см. такж е: Скворцов 1881: 33—34).
П оскольку главны е затр аты труда к р естья н и н а п оглощ али полевы е
р аботы с их весьм а н а п р я ж е н н ы м ц и к л о м в е с е н н е -л е т н е -о с ен н е й
поры , в ы р а щ и в а н и е ово щ ей явл ял о сь, как п р ави ло, за н я т и ем ж е н ­
щ ин и д ет е й (М илов 2001: 257). «Хотя ж ен щ и н а и в сем ье я в л яет ся
и сч и та е т с я м а л о с и л ь н о й , н о з а н я т и я и н е о б х о д и м о сть ее в д о м е
стали п р и зн а в а т ь с я м уж ч инам и » (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 43. Л. 54 об.).
К рестьянским работам бы ла присущ а п о ловозрастная д и ф ф е р е н ц и а ­
ци я. Но, в о п р ек и т р а д и ц и я м , не бы ло больш ой редкостью , когда муж
вы п ол н ял только те работы , которы е о казы в ал и сь ж ен щ и н е не под
силу, все остальн ое взв ал и в ал н а нее (Н овиков 1899: 16).
В. Н. Д обровольский дает о пи сан ие зим н его рабочего д н я ж енщ ин
в б ольш о й к р е с т ь я н с к о й сем ь е. З а н я т и я м еж д у ж е н щ и н а м и бы ли
228

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

р асп р е д ел е н ы следую щ им о б р азо м : х о зя й к а у х аж и вал а за н о в о р о ­
ж д ен н ы м скотом , д о и л а коров, р асп о р яж ал ась м ол оком . З и м о й все
ж ен щ и н ы находились до м а, «ходили около печки», одна топила, д ру­
гая п р и н о си л а воду, тр етья зав ар и в ал а м я к и н у для свин ей . Х озяйка
п ри н о си л а крупы и капусты н а суп, ж ар и ла кусочек сала. Завтракать
сади л и сь все вм есте: м уж чины , ж ен щ и н ы , д ети . Н евестки до обеда
сад и л и сь за пряж у. П осле обеда м о л и л и сь Богу и сн ова б рал и сь за
работу. Х озяйка ш ла д о и ть коров, други е ж ен щ и н ы п ои ли и к о р м и ­
ли скот, м еси л и сви н ьям . К сум еркам , зако н чи в эти дела, ж ен щ и н ы
снова сади лись за пряжу, ш или или в язал и на п отребн ости своей се­
м ьи. Трудолю бивы е ж ен щ и н ы спали совсем м ало — часа по 4, затем
вставали и готовили н и тки на холст, пряли овечью ш ерсть. К 10 часам
веч ер а х о зя и н го в о р и л , ч то скоро п о р а л о ж и ться сп ать. Ж ен щ и н ы
закан ч и в ал и свою работу, готовились у ж инать. После м оли твы сад и ­
лись за стол, у ж и нали и лож ились спать. Посуду все ж ен щ и н ы м ы ли
вместе. В обязан ности каж дой ж ены входило просуш ить лапти своего
муж а (С м оленская губерния) (Добровольский 1893: 347—349).
Трудовой цикл у ж енщ ин определялся сезонн ы м распред елен ием
работ в кр естьян ско м х озяй стве. С н асту п л ен и ем осени у ж ен щ и н ы
п о я вл я л о сь в р е м я д ля р або ты н е то ль ко на сем ью , но в н ек о то р о м
отн ош ен и и и на себя (п р яд ен и е, и зго то вл ен и е холстов, ш итье и т. д.),
о н а н е р е д к о п р о с и ж и в а л а за р а б о т о й всю н оч ь (РКЖ БН 2.1: 356;
3: 246). С ем ья м уж а не счи тала своей о б язан н остью п окупать снохе
одежду, в этом о тнош ен ии был ж есткий и м п е р а т и в : она долж на была
заработать сам а или исп ользовать свои доходы , н ап ри м ер, с продаж и
ш ерсти, не только для себя, но и д ля д етей и мужа.
П риведем м атер и алы из архивн ы х источников: «М олодая в п ер ­
вы й год своего зам уж ества долж на напрясть, вы ткать и сш ить в семью
веретье и меш ок, а второй год постилать на стол, поочереди с п рочим и
бабам и, скатерть, а в праздни чны е дни вы ставлять по стенам полотен­
ца (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 2 об.); «Каждой зам уж ней ж енщ ине дается
из семьи лен, пенька и, е с ш есть о в ц а,то и ш ерсть; из этих м атериалов
она долж на приготовить себе, мужу и, еоти есть дети, то и им, рубаш ки,
просты ни, скатерти , у ти р ал ьн и к и , онучи, чулки и п ерчатки. Эту об я­
занность она несет до тех пор, пока не приведут в сем ейство невестку,
которая тогда и пом ож ет ей работать» (Там же). Кроме изготовл ен и я
пряж и из льна, конопли, ш ерсти надо бы ло купить пуговицы , ситец,
зап л а т и т ь вал яльщ и ку , син ельщ ику. Если д ет е й бы ло н ем н о го , это
ещ е был посильны й труд, в противн ом случае — ж енщ ина становилась
просто м учен ицей . Н иком у не бы ло дела, откуда она все это возьм ет
(Бондаренко 1890в: 12; Новиков 1899:16). Молодуха, «кактолько встала,
229

Глава III

так и уселась, минуты не медля, за работу. Она подхватила под себя
донцо прялки и пощипывала торопливыми руками новую льняную
бороду, надетую на гребень. Большуха, как перетерла горшки, так
и полезла за квашней на припечек, и с таким усердием начала м е­
сить и катать хлебы, что мы не знали чему дивиться: ее торопливости
в работе, ее ли способности всюду поспеть и, по возможности, как
можно больше и скорее все переделать» (М акаш ов 1877: 104). Регла­
ментация работ могла мотивироваться не только земледельческим
календарем, но и религиозными установками. «В пятницу бабы не
прядут ни льна, ни прядева, чтобы не запылить Богородицу, которая
в этот день будто бы ходит по избам; для чего наканупе того дня на
ночь подметают полы. Шерсть же, от которой нет пыли, позволяется
прясть, равно и всю домашнюю работу исполнять можно» (Тульская
губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 4 об.).
Кроме социовозрастной для женских работ была характерна еще
региональная вариативность. Женские обязанности отличались мно­
гими местными особенностями. К примеру, в Уральском казачьем
войске за женщинами были только уход за огородом и доение коров.
В Центральной России спектр женских обязанностей значительно
расширялся: к этому добавлялось многое другое: женщина косила,
жала. Так, в Вологодской губернии хлеб жали преимущественно жен­
щины (Иваницкий 1890: 31); иные женщины косили лучше мужчин
(Добровольский 1893: 345); в некоторых районах, как, например, в Ка­
лужской губернии, женщины могли выполнять все полевые работы
наравне с мужчинами и ничуть не в меньш ем количестве: пахали,
боронили, косили, жали, молотили, мяли и трепали лен. И помимо
этого выполняли нескончаемые тяжелые и трудоемкие домаш ние
работы (Семенов 19026: 62). Можно констатировать, что сложившееся
в народном сознании представление о мужчине-кормильце (тот, кто
кормит, дает пропитание, насущный хлеб (Даль 1979: 165)) является
неточным и односторонним. Вклад женского труда в благосостояние
семьи был вполне сопоставим с мужским. Из полевых работ особенно
вредной для женского организма была прополка всех хлебов, особен­
но проса, оказывавшая влияние на протекание беременности и раз­
личные женские болезни (Самарская, Рязанская и Тульская губернии)
(Фортунатов 1886: 100). Там, где земледелие не являлось главным
занятием, положение женщин было лучше. Так, в Беломорье главным
женским занятием было ткачество, у женщин хватало сил и времени
навести дома чистоту и уют, сшить мужу рубашки из пестряди, снаб­
дить носовыми платками. Женщина была уже не только работница,
но и хозяйка (Потанин 1899: 183—184).
230

Жизненный уклад замужних крестьянок

В системе крестьянского видения мира, в практике повседневной
жизни присутствовал ограниченный, вполне определенный набор
норм и принципов, основанный на строгой иерархичности, жестких
императивах господства и подчинения. При доминировании мужчи­
ны мужские и женские роли были поляризованы, у мужчин и женщин
в соответствии с их социальным статусом имелись свои культурные
стереотипы. Такой уклад жизни складывался веками, главным факто­
ром являлись трудовые отношения, место каждого в семье и социуме
в первую очередь определялось его способностью к труду. Однако
даже в дореформенный период имел место некоторый разрыв между
общими принципами и практикой повседневной жизни, не всегда
и не во всем эти принципы неукоснительно соблюдались. В поре­
форменный период, в эпоху коренных перемен подспудно зревшие
процессы многократно усилились, вышли наружу, в результате чего
наметилась тенденция к изменению всего крестьянского миропо­
рядка. Следствием всего этого была трансформация положения кре­
стьянской женщины. Отмечаются изменения в ее имущественном
и правовом положении, в семейных нормах обычного права, в от­
ношении к женщине, особенно к женщине-снохе в большой нераз­
деленной семье. Женщины-снохи стали высказывать свои мнения
о внутрисемейном устройстве, взаимоотношениях членов семьи, по
вопросам ведения хозяйства.

3.2. Обновленный гендерный контракт. Женское
крестьянское отходничество
Женщина — жена отходника. Эмансипация крестьянства и по­
следовавшие за ней реформы 1860—1870-х гг. ускорили модерниза­
цию, индустриализацию и урбанизацию страны, усилили товарноденежные отношения, обеспечили развитие образования и печати,
распространение грамотности. Эти процессы имели неравномер­
ный территориальный охват (Добротворский 1884: 26). Вследствие
указанных процессов происходила эрозия крестьянской общины,
деформировался мир деревни, стала меняться ее социальная струк­
тура. Помещичьи хозяйства стали приходить в упадок, лихорадочно
распродавались помещичьи земли, появилось имущественное рас­
слоение (РКЖБН 2.1: 182—184). В 1906—1907 гг. более 10 млн деся­
тин —1/5 земель, оставшихся у помещиков, была выставлена на про­
дажу в Крестьянский банк. При традиционной низкопродуктивной
агротехнике имевшаяся у крестьян земля не давала им достаточно
для прокорма, и они были вынуждены арендовать дополнительные
231

Глава III

участки (Чупров 2010:136,141). Подтачивались основы крестьянского
уклада жизни, наметился сдвиг от веками складывавшихся традиций,
устанавливались новые ценностные ориентации, главными из кото­
рых были стремление к наживе и рост индивидуального сознания.
Анализ материалов Этнографического бюро свидетельствует о том,
что крестьянин стал смотреть на мир другими глазами. У него по­
явились представления о том, что жизненные проблемы допускают
различные варианты, они многозначны, совсем необязательно во
всем следовать тому, как «делали наши отцы и деды». Положение,
когда крестьяне «не богатеют и не беднеют, о чем не очень сокруша­
ются, они как будто остановились на одной точке и не желают дви­
гаться с нее» (РКЖБН 1: 297), стало отходить в прошлое. Социальноэкономические перемены нашли свое отражение в культуре. Все это
неизбежным образом влияло на процессы социализации, причем
интенсивность этих процессов имела региональные различия. Сами
традиции и новации образовали сложные переплетения.
В период 1861—1917 гг. происходил более быстрый, чем когда-ли­
бо, рост численности крестьянства вследствие сокращения смертно­
сти. В то же время фонд земли, полученный крестьянством, умень­
шился по сравнению с дореформенным периодом. В Европейской
России это уменьшение составило около 4 %, а в Черноземном Цен­
тре — 16 %. Серьезную проблему создавала раздробленность кре­
стьянских наделов, узкополосность, отдаленность (Риттих 1903:122).
Малоземелье, вследствие чего возникло аграрное перенаселение,
усиление рыночных отношений в деревне, неурожайные годы вели
к поиску лучшей доли за пределами деревни. Крестьяне уходили
в торговлю, на заводы и фабрики, в кустарную промышленность, на
отхожие промыслы (Весин 1887). По данным Б. Н. Миронова, к 1900 г.
число крестьян, занимавшихся отхожими промыслами, увеличилось
в 4,7 раза по сравнению с 1857—1859 гг. (Миронов 2000а: 466). Наибо­
лее широкие масштабы отхожие промыслы приняли в Центральном
промышленном районе. По сообщениям корреспондентов Этногра­
фического бюро из Калужской губернии, «крестьяне данной местно­
сти с половины августа или с первых чисел сентября почти поголовно
уходят до весны в отхожие пр о м ы ты для заработков». Шли почти все,
кто «в силе», от 16 до 50 лет (РКЖБН 3: 447), «Не найдется ни одного
мужчины, который в период между этим возрастом (12 лет) и солдат­
чиной не находился бы на сторонних заработках в больших городах»
(РКЖБН 3: 298). Из 1812 тыс. жителей Тверской губернии 270 тыс.
занимались отходничеством. Из них 109 тыс. находились в Санкт-Пе­
тербурге, что составляло 11 % населения столицы (РКЖБН 1:406). От232

Жизненный уклад замужних крестьянок

ходничеством занималось до половины трудоспособного населения
Яроставской губернии, из 1071 тыс. населения 104 тыс. находилось
в Санкт-Петербурге (РКЖБН 2.1: 12).
На заработки в большие города уходили и из земледельческих
регионов. Так, если в 1880-е гг. отхожими промы слами в Курской
губернии занимались более 60 тыс. чел. (2,6 % населения губернии)
(Памятная книжка Курской губернии 1891: 215), то к началу XX в. чи­
сло отходников, в том числе и женщин, увеличилось. За 1898—1902 гг.
по Курской губернии среднегодовой отход составил 212 188 мужчин
и 42 645 женщин. К 1904 г. в Курской губернии отхожими промысла­
ми занимались 10,03 % мужчин и 5,47 % женщин (Курская губерния
1904: 17).
Все указанные данные о вовлеченности крестьян в отхожие пром ы с ш представляют усредненные характеристики, действительная
картина является неоднородной. Даже в губерниях, примыкавших
к Москве и Петербургу, в силу ряда причин в части деревень не зани­
мались отхожими промыслами. «Промыслы мало развиты. Каких-ли­
бо заводов и фабрик поблизости нет» (Тверская губерния) (РКЖБН 1:
437). Развитие отхожих промыслов кардинальным образом влияло на
изменение деревенского мира. В местностях с развитым отходниче­
ством крестьяне «живут и думают иначе» (РКЖБН 2.1: 14).
В пореф орм енное врем я драм атическим образом изменилась
жизнь крестьянства. Из-за малоземелья, аграрного перенаселения
и других факторов значительно ухудшилось экономическое положе­
ние крестьянства. Кроме средств на жизнь крестьянин должен был
выплачивать выкупные платежи за землю, платить налоги и содер­
жать земство. Начавшаяся индустриализация разрушала стоживши­
еся местные кустарные промыслы (см.: О кустарных промыслах...
1885; Внутреннее обозрение... 1891: 147—148). Неудивительно, что
в иных случаях «Положение» от 19 февраля 1861 г. об эмансипации
крестьянства в народных представлениях находилось в одном ряду
с несчастьем, пожаром, смертью кого-нибудь близкого (Энгельгардт
2010: 174). Патриархальная система, сталкиваясь с реалиями новой
социальной действительности, реагировала укреплением и неко­
торым обновлением старых принципов для сохранения своей ста­
бильности.
Таким образом, экономические трудности вызвали расширение
диапазона вариативности по горизонтали — наряду с семьями, со­
хранивш ими прежний уклад жизни, выделились семьи, в которых
мужья занимались отхожими промыслами, и семьи, где в отхожие
промыслы были вовлечены и сами женщины. Конечно, отхожими
233

Глава III

промыслами крестьяне занимались и раньше, но в пореформенное
время это явление значительно усилилось. Реалии пореформенного
времени обусловили также большую подвижность по вертикали, од­
нако для подавляющего большинства крестьянского населения дви­
жение по вертикальной составляющей происходило вниз —в сторону
ухудшения материального благосостояния. Движение по горизонтали
было призвано обеспечить удержание на прежнем уровне, не дать
опуститься вниз по вертикали. Усилившаяся подвижность по новым
степеням свободы — вертикальной и горизонтальной — обуславли­
вала и новые пути социализации крестьянской женщины.
Процессы модернизации страны в пореформенный период за­
тронули все стороны жизни, породили новые идеологические и со­
циальные установки, существенным образом изменили положение
крестьянства, в том числе и такой традиционный институт старого
уклада жизни, как семья, а также положение крестьянской женщи­
ны. Прямым следствием крепостного права был недостаток в среде
крестьянства инициативы, работа «из-под палки», неразвитость, не­
вежество, грубость нравов. Разрушение старого и вторжение нового
нередко производили полный кавардак в головах людей, сжившихся
со старыми порядками. Все крестьянское мировидение начало дефор­
мироваться и утрачивать целостность (Уманъский 1902а: 154). Крайне
отрицательное влияние оказывало сохранение телесных наказаний,
которые не исправляли, а лишь приводили к позору и бесчестью
(Жбанков, Яковенко 1899). Даже отправление должности (например,
сельского старосты) освобождало крестьянина от телесного наказания
только на время нахождения в этой должности (Уложение о наказа­
ниях... 1892:46). Крестьянин Василий Красильников из д. Прусынская
Горка (Петербургская губерния), имевший жену и семь маленьких де­
тей, в обращении в Петербургское губернское по крестьянским делам
присутствие с жалобой за наказание 20 ударами розгами за недоимки
пишет, что это наказание «для меня очень оскорбительно» (ЦГИА.
Ф. 190. Оп. 6. Д. 772. Л. 3 об.). Таких обращений было достаточно много
(Там же. Оп. 3. Д. 1025; Ф. 258. On. 1. Д. 191,442,445,450). Одних такие
наказания совершенно подавляли, других озлобляли и раздражали,
они придирались не только к женам, но ко всем домашним и даже
посторонним: «Нас высекли, а наша баба не вышколена?» В народе
эти наказания вызывали лишь сострадание к виновным. Большой
вред крестьянскому хозяйству приносило «выбивание» недоимок,
когда заставляли продать последнюю корову. Такие меры являлись
лишь паллиативом, они подрывали крестьянские хозяйства, не по­
зволяя в будущем государству получать с них какие-либо доходы.
234

Жизненный уклад замужних крестьянок

Это пагубным образом влияло на здоровье детей, лишая их молока —
единственной доступной здоровой пищи (см.: Семевский 1896а: 10;
43; Титов 1888:43). Все это в переходный период оказывало огромное
влияние на психологию крестьянства, его правосознание, мировоз­
зрение, на все традиционные институты. Крестьянское общество
столкнулось с рисками и открывающимися возможностями нового
зарождающегося уклада жизни, начинался очень трудный период
обострения социальных невзгод, перехода от натурального к товар­
но-денежному хозяйству (см..Григорьев 1885: 9; Кушкова 2007: 223).
Коллективное сознание пропитывалось идеями индивидуализма
и наживы. «У них (у крестьян. —3. М.) одна заветная мечта — бежать
от “мира”. Они готовы платить по несколько лишних рублей на ка­
ждую десятину, только лишь бы бежать от “мира”, который убивает
в них всякую инициативу, всякую возможность поднять свое эко­
номическое благосостояние» (Ярмонкин 1896: 19). Какой стала вся
атмосфера, мироощущение людей, можно получить представление
из сцены в пьесе А. Н. Островского: «Неуденов: А по-моему —такому
человеку, который не умеет достать ничего, не то, что в богатстве
жить, а и вовсе жить незачем. Зачем же жить-то прилично такому
человеку, который не имеет способов деньги достать?» («Женитьба
Бальзаминова»; Островский 1890: 288—289).
Имелось несколько разных путей, по которым новые веяния про­
никли в деревню и за короткое время разрушили изолированность
и замкнутость крестьянского мира. Главными из них были: разви­
тие отхожих промыслов; возвращение в свою деревню крестьянских
парней после военной службы, которая значительно сократилась
и составляла теперь лишь несколько лет; повышение грамотности,
распространение в деревне книг и газет.
Отхожие промыслы поддерживались еще в крепостное время
помещиками, желавшими за счет этого получать больше доходов.
В большей степени это коснулось нечерноземных губерний. Жители
северных уездов Тульской губернии с не очень высоким качеством
земли по необходимости занимались отхожими промыслами еще
в XVIII в., тогда как в южных уездах занятия населения были пре­
имущественно земледельческими (Семевский 18826: 82). Вспомним
Н. В. Гоголя: «С одним топором да долотом собрал тебя (повозку. —
3. М.) ярославский расторопный мужик», т. е. уход на заработки тре­
бовал навыков и умения, отходников традиционно считали ловкими
и умелыми людьми (Гоголь 2005:319). Вследствие отхожих промыслов
зарождались новые нетрадиционные отношения, большая свобода
взглядов и индивидуализм, более критическое восприятие родитель­
235

Глава III

ской власти, но они продолжали существовать в латентном виде, вся
их палитра расцвела в пореформенный период. Таким образом, широ­
ко развившиеся модернизационные процессы протекали на подготов­
ленной почве. Это было обусловлено не только географической близо­
стью возникающих промышленных предприятий, железных дорог, но
и тем, что крестьянство прилегающих регионов давними традициями
отходнических занятий уже было внутренне подготовлено к воспри­
ятию нового, к коренным изменениям прежнего уклада жизни. До­
полнительные заработки были настоятельной необходимостью для
поддержания устоев и обеспечения нормального функционирования
крестьянского общества. Ключевое слово «деньги» стало пронизывать
все аспекты жизни. Отходничество приняло массовый характер пра­
ктически во всей Центральной России. По словам Г. И. Успенского:
«Обведя вокруг Москвы круг радиусом верст в четыреста, мы получим
местность, в которой положение крестьянина и направление его мы­
слей в общих чертах определится стремлением добыть денег, только
добыть денег — больше ничего» (Успенский 1988: 468). В Галичском,
Чухломском и Солигаличском уездах, получивших название «бабья
сторона», все мужчины уходили на заработки, на промыслы отправ­
лялась и большая часть мужского населения Буйского, Кологривского
и Макарьевского уездов Костромской губернии (РКЖБН 1: 20). При
населении чуть больше 1,8 млн человек в 1890 г. в Санкт-Петербурге
проживало 109 тыс. тверяков, что составляло более 11 % населения
столицы и около 40 % всего отхода из Тверской губернии (РКЖБН 1:
403 , 406). Из 925 тыс. сельского населения Ярославской губернии
в Санкт-Петербурге в 1900 г. было зарегистрировано более 104 тыс.
ярославцев (мужчин и женщин) (РКЖБН 2. 1: 11—12). Во Владимир­
ской, Калужской, Московской губерниях уходило на промыслы до 18 %
всего крестьянского населения, в Тверской губернии — более 15 %,
в Рязанской и Костромской — более 14 % (Герценштейн 1887: 148).
Уход крестьянства на заработки в город не был явлением, при­
сущим только России, он имел массовый характер и в странах За­
падной Европы в период индустриализации. Но особенность России
заключалась в том, что указанные процессы представляли улицу
с двусторонним движением. Патриархальный строй пытался при­
способиться к новым условиям. На заработки отправляли сыновей
с 12—13 лет. Мальчик поступал в учение и через 3—4 года становился
самостоятельным работником. Взрослых сыновей отправляли на
заработки, если их руки были лишними в хозяйстве и без них мож­
но было обойтись. Отходники не порывали связей с деревней, они
считались членами общины, возможность вернуться в случае како­
236

Жизненный уклад замужних крестьянок

го-либо несчастья могла им служить в качестве страхового полиса.
Даже те крестьяне, которым удалось выбиться в купцы, не порывали
окончательно связей с деревней (см.: РКЖБН 2.1: 358—359; Жбан­
ков 1891:63). Интересно отметить, что в народе отходничество далеко
не всегда объяснялось бедностью и малоземельем, а могло получить
совершенно иную интерпретацию. Так, жители Любимского уезда
Ярославской губернии имели репутацию людей корыстных, поэтому
считалось, что они шли на промыслы с целью любыми путями «заши­
бить деньгу» (Тихомиров 1895а: 121). Среди отходников нарождался
новый тип крестьянина с проблесками развивающегося самосозна­
ния. Отходник был на голову выше серой массы крестьянства, над
которой он иронизировал: «Уродилось — Бог дал, а не уродилось —
тоже Богу нужно. Знаем, что весной будет засуха, а спозаранку взорать (т. е. вспахать) никто и не думал» (Смирнов 1901: 186). Новая
эпоха ставила под сомнение патриархальные права, их логические
или нравственные основания. Крестьяне, побывавшие на отхожих
промыслах, поработавшие на фабриках, побывавшие на военной
службе, в службе у городских жителей и помещиков, стали составлять
качественно совершенно иную среду, чем крестьяне, работавшие на
земле и жившие по особым, чуждым новым веяниям основам жизни
(.К-тин 1881: 5; И-ва 1884: 72).
Отхожие промыслы влекли структурную и функциональную транс­
формацию семьи. Глубина этой трансформации была различной,
имела место вариативность. Связь отходника с семьей ослабевала, но
характерным является то, что очень часто не прерывалась полностью,
по крайней мере в первые годы. При этом происходило изменение
функциональных ролей. М атериальные средства теперь частично
являлись единоличным результатом деятельности одного из чле­
нов семьи (скажем, старшего сына). Отходники не только приносили
деньги для нужд семьи и уплаты податей, но и сами периодически
возвращались в деревню. Время их возвращения не было обозначено
точно определенными сроками. Одни возвращались весной, дру­
гие —к покосу. Иные уходили с Пасхи и отсутствовали до самой зимы.
Продолжительность отлучек также была различна —5—9 месяцев. Но
такое положение имело место далеко не всегда, продолжительность
отлучек могла значительно увеличиться, немало отходников воз­
вращалось домой раз в несколько лет. Периодические возвращения
мотивировались целым рядом притягивающих факторов. С домом
отходника связывали сексуальные и эмоциональные узы (жена, дети,
родные, своя деревня). Сын отходника оставался членом семьи и,
хотя связи с ней ослабевали, над сыном все еще тяготела отцовская
237

Глава III

власть, которая поддерживалась общиной и государством. Главным
мотивом возвращ ения являлось требование к отходнику приносить
в семью деньги. В случае непослуш ания родителям использовали
меры принуждения. Среди мер принуждения, наверное, к самому
сильному следует отнести наличие паспорта у отходника. Паспортная
система давала возможность отслеживать миграцию населения, что
было важно в отношении сбора податей и исполнения полицейских
фупкций. Отец мог отказать строптивому сыну в выдаче паспорта
или даже вытребовать домой этапным порядком. По возвращ ении
такого сына ожидало наказание — публичная порка при волостном
правлении (РКЖБН 1: 2 4 4 -2 4 5 , 333, 4 5 5 -4 5 6 ; 2.1: 3 5 6 -3 5 9 ; 2.2:
249—250, 340). Мужчины и женщ ины имели одинаковое право на
отлучку и получение паспортов с согласия родителей, которые в этом
случае отвечали за подати и недоимки (РКЖБН 2.1:552). Так, в 1872 г.
в Ярославской губернии было выдано 133 014 паспортов и билетов,
т. е. более чем на 13 % всего населения (Нефедов 1877: 42), в 1896 г.
в Любимском уезде Ярославской губернии по семейным паспортам
на отхожие промыслы отправилось 472 мужчины и 541 женщина
(РКЖБН 2.2: 60). В 1887 г. в 50 губерниях Европейской России было
выдано 4,67 млн паспортов, двух- и трехгодичные паспорта взяли все­
го 18 168 человек, годовые и полугодовые — более 2,34 млн человек.
Бросается в глаза относительно небольшое количество паспортов на
продолжительную отлучку (2—3 года). Из этого можно заключить, что
значительная часть отходников рассматривала уход на заработки как
временную меру, которая должна прекратиться после нормализации
экономического положения семьи. Надо заметить, что количество
выданных паспортов не позволяет определить всей картины, часть
отходников брала с собой семью по одному паспорту. Так, например,
в Солигаличском уезде Костромской губернии это составило 6 % (Герцениипейн 1887: 148—149).
Ф ункциональные изм енения в семье не сразу и не полностью
влекли за собой структурные изменения. Сын-отходник по-прежне­
му должен был признавать отцовскую власть. Однако деятельность
отходника противоречила общ инному принципу: коллективный
труд и коллективное использование результатов труда. Возникшее
противоречие с течением врем ени могло стать сильнейш им ф ак­
тором, подрывавшим патриархальные порядки. В результате могли
произойти структурные изм енения: поколебаться роль большака,
измениться положение женщины, произойти распад большой патри­
архальной семьи. За структурными изменениями неизбежно должны
были произойти новые функциональные изменения, перераспреде238

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

л и т ьс я ф у п к ц и и , п р а в а и о б яза н н о с т и ч л е н о в сем ьи . Р азруш али сь
казав ш и еся н езы б л ем ы м и связи отходника с зем л ей , крестьян ски м
об разо м ж и зн и , что влекло за собой п ер естр о й ку и н ди ви д у ал ьн о го
созн ан и я не только сам ого отходника, но и каж дого ч лен а к р естья н ­
ской сем ьи . О тхож ие п р о м ы сл ы я в л ял и сь р е а к ц и е й н а ухуд ш ени е
эконом ического полож ения и долж ны были в конечном счете отужить
средством со х р ан ен и я и у к р еп л ен и я т р а д и ц и о н н о го уклада ж и зн и .
Но отходн ичество и м ело свою обратную сторону, оно по своей сути
было новац и ей , тем сам ы м противоречило тр ад и ц и он н ом у крестьян ­
ском у м и р о п о н и м а н и ю , о р и е н ти р о в ан н о м у на устоявш иеся и м ало
и зм ен яв ш и е с я кли ш е. О тходничество и с в я зан н ы е с н и м проц ессы
я ви л и сь главны м ф акто р о м , п о д м ы в ав ш и м и п о степ ен н о р азр у ш ав­
ш им п атр и ар х ал ьн ы й строй. Этот ф акто р сущ ествовал и в д о р еф о р ­
м е н н ы й п ер и о д , но его в л и я н и е бы ло н е столь вел и ко. Но к кон ц у
XIX в. р а с с м о тр е н н о е я в л е н и е п р и н я л о м ассовы й х ар ак тер , в н его
бы ла во вл ечен а зн ач и тел ьн ая часть крестьянского н асел ен и я Евро­
п ей ской России. К рестьянки п од авали п р о ш ен и я об отдельном виде
на ж и тел ьств о (К алуж ская, П ско вская, Т ульская, Я рослвская, М ос­
ковская губернии) (см.: РГИА. Ф. 1412. Оп. 212. Д. 1 0 ,11,17, 25, 3 0 ,3 1 ;
С ведения об отхожих пром ы сл ах ... 1901).
Н есм о тр я н а н а л и ч и е п р и тя ги в а ю щ и х ф ак т о р о в и м ер п р и н у ­
ж д ен и я , связи отходн иков с д ер е в н е й ослабевали. И н д и ви д у ал и зм ,
н овы е ц ен н о сти , сн ач ала в ы гл яд евш и е как а н о м ал и я , со в р ем ен ем
п ревр ащ али сь в новую норму. В д ал ьн ей ш ем этот п роц есс уси л и вал ­
ся, и связи м огли п р ак ти чески полностью наруш иться.
О тхож ие п р о м ы с л ы о к а зы в а л и в л и я н и е н а структуру за н я т и й
н асел ен и я в ц елом . Вот н ек о то р ы е д ан н ы е по В лади м ирской губер­
ни и — М уромскому, М еленковском у, В ладим ирском у, Суздальскому,
В я зн и к о в с к о м у у е зд а м , п р е д с та в л я в ш и м ч ас ть гу б ер н и и с н а и б о ­
л ее р а зв и т ы м зем л ед ел и ем . В этих у езд ах бы ло об след овано почти
100 ты с. крестьян ски х д воров с н асел ен и ем более ч ем п о л м и л л и он а
человек. Здесь р езко со кратились зем л едел ьч еск и е зан я ти я . О к аза­
лось, что только 16,2 % работоспособны х м уж чин зан и м ал и сь одним
зем леделием , п ри чем половина из них бы ла в возрасте 50—60 лет. Р а­
бота на ф абрике бы ла относительно легче и н есравнен но прибы льнее,
ч ем в д ер евн е. За м есяц н а ф абрике м ож но было м уж чине заработать
20—25 руб., а ж ен щ и не — 15 руб. Для объясн ения явл ен и й , связанны х
с отхож им и п р ом ы слам и, получила распро стр ан ен и е схема с ж естки­
м и п р и ч и н н о -с л е д с тв е н н ы м и свя зя м и : м ал о зем ел ье — н ет во зм о ж ­
ности п р о к о р м и ться од н и м зем л едел ьч еск и м трудом . Но вот ф акты ,
ко то р ы е не у к л ад ы в ал и сь в д ан н у ю схему. Еще в 1890-е гг. в ц ен т239

Глава III

ральных губерниях заметно сокращалась площадь пашен. В земле­
дельческом Меленковском уезде запущенная пашня составляла 8 %,
в Вязниковском — 11 %, в фабричных уездах еще больше, а в неко­
торых местностях Шуйского уезда не засевалось 2/3 полей. Таким
образом, к отходничеству толкало не только малоземелье, причины
могли быть более сложными (см.: РГИА. Ф. 1263. Оп. 2. Д. 5571. Л. 18;
Смирнов 1901: 173—176). Заметим, что неурожайные годы случались
и в промышленных губерниях, но там имелись заработки и не было
голода (Новиков 1899: 185).
В центральных губерниях, как правило, не занимались исклю­
чительно земледельческими или неземледельческими промыслами.
Имелись волости с сильно развитыми отхожими промыстами, а также
волости с преимущественно земледельческими занятиями, в которых
мужчины лиш ь на короткое время оставляли семьи. Костромская
губерния по степени развития отхожих промыслов занимала одно
из первых мест. «Костромичей-отходчиков, подобно бойким ярослав­
цам или предприимчивым владимирским офеням, можно встретить
везде, куда заносит судьба российского человека в поисках работы
и заработка» (Герценштейн 1887:148). Отхожие промыслы оказывали
сильное влияние на демографическую ситуацию, нарушая сложив­
шееся равновесие между количеством мужчин и женщин в деревне.
В Чухломском уезде Костромской губернии на 100 мужчин прихо­
дилось 125 женщин. По словам Д. Н. Жбанкова, из-за значительного
преобладания женщин эти два уезда представляли царство амазонок.
Заметим для сравнения, что в целом по России на 1 тыс. мужчин
приходилось 1,023 тыс. женщин. Указанное соотношение по губернии
дает лишь общее представление. В действительности контраст был
более разительным. Происходившие структурные и функциональные
изменения влекли за собой изменения в социальном положении чле­
нов семьи, причем не только в положительном смысле. Женщинам
приходилось брать на себя функции, традиционно принадлежавшие
мужчинам. Молодые и старые, беременные и больные крестьянки
независимо от своего состояния должны были тащиться на работу
в поле. На 20—30 женщин на такой работе приходилось 2—3 мужчин.
На общих работах, таких как ремонт дорог, главную массу составляли
опять женщины среди небольшой кучки покуривавших мужчин —
сельских властей. Даже в кабаках преобладали визгливые женские
голоса, на базарах можно было видеть обилие подгулявших и руга­
ющихся женщин. В некоторых маленьких деревнях из представите­
лей мужского пола оставались лишь дряхлые старики и мальчики до
12—13 лет. Такое положение было крайне неблагоприятным, имелся
240

Жизненный уклад замужних крестьянок

большой перевес женщин, остававшихся вне брака, они становились
обузой для семьи в старости. Само отходничество в губерниях было
распределено очень неравномерно. В Костромской губернии пер­
венство принадлежало Чухломскому и Солигаличскому уездам, где
брали больше всего паспортов на отлучку, но и в этих уездах имелись
волости, где почти все население круглый год находилось дома. За­
метим, что земледелие в указанной местности подрывали не только
отхожие промыслы, но и посевы льна, сильно истощ авш ие почву
(Герценштейн 1887: 148—154; Жбанков 1891: 1—3).
Сезонное возвращ ение отходников к зиме оказывало сильное
влияние на демографическую ситуацию, вело к большому количе­
ству зимних зачатий с преобладанием летних рождений. Продолжи­
тельное отсутствие мужей в деревнях, которое могло длиться года­
ми, помещало женщину в маргинальное положение — «Ни девица, ни
вдова, ни мужняя жена». Свадьбы большей частью проходили зимой,
максимум рождения детей приходился на лето — осень. Родившийся
в страдную пору грудной ребенок находился в поле рядом с матерью,
надолго предоставленный самому себе, в грязи, лишенный регуляр­
ного кормления. Больной ребенок обычно не получал надлежащего
ухода. За ним ухаживали, если у матери были лишь один-два ребенка.
Неудивительно, что среди таких детей наблюдалась повыш енная
смертность (Жбанков 1891:14—17,91; РКЖБН 1: 66; 2.2: 390). Крестья­
нин ко всему относился совершенно равнодушно. Люди разорялись,
гибли, а деревня только констатировала, что тот-то «должен» разо­
риться, а тот совсем «помереть должен», ничего со своей стороны
не делая для предотвращ ения беды. Природа, от капризов которой
крестьянин всецело зависел, научила его принимать факты как есть
и повиноваться. Как природа равнодушна и спокойна, так был спокоен
и крестьянин, воспитанный этой природой (Уманъский 19026: 121).
В Солигаличском и Чухломском уездах, которые были двумя
главными отходническими территориям и Костромской губернии,
на 4 главных рабочих месяца приходилось 48 % всех родов: в июле
10,2 %, в августе 13 %, в сентябре 12 %, в октябре 12,8 % в Солига­
личском уезде; в Чухломском уезде положение было еще хуже, на
эти 4 месяца приходилось 54,2 % всех родов, тогда как в среднем
по губернии это составляло 36,8 %. Тяжелые полевые работы п ри ­
водили к частым выкиды ш ам и женским болезням, приводящ им
к бесплодию. Имел место поразительны й в своем роде м еди цин­
ский факт: ослабление организма и плохое питание вели к тому, что
у девушек и молодых женщин, небеременных, без серьезных общих
заболеваний, с начала полевых работ до половины осени прекращ а­
241

Глава III

лись менструации (Герценштейн 1887: 154—155; Жбанков 1891: 74).
Таким женщинам уже было не до детей, что не могло не сказаться
в демографическом отношении. В 1886 г. в отхожих уездах Костром­
ской губернии у жен отходников было в среднем 5,2 детей и 10,94 %
женщин были бесплодными; у женщин, у которых мужья находились
дома, — 9,2 детей и 3,33 % бесплодных (Жбанков 1891: 88).
Структурные изменения в семье в результате отхожих промыслов
шли дальше. Часть отходников порывала связи с деревней и земле­
дельческим трудом, оседая в городе. Приведем результаты С. Н. Проко­
повича (Прокопович 1909), который в 1908 г. провел изучение бюджета
петербургских рабочих. По его данным, 34,6 % опрошенных одиноких
(несемейных) рабочих не имели связей с деревней. Содержать семью
в городе могли себе позволить лишь самые высокооплачиваемые ра­
бочие, число которых было невелико. Но здесь требуются некоторые
оговорки. Санкт-Петербургская губерния выделялась среди других
промышленных регионов. Заработная плата рабочих здесь более чем
в полтора раза превышала этот показатель в среднем по Европей­
ской России. Опрашиваемая группа относилась к наиболее развитой
и культурной части рабочих, их заработок был в полтора раза выше
среднего заработка петербургского рабочего. При этом лишь 0,1 часть
из розданных анкет была признана удовлетворительной и обработа­
на. Для сравнения С. Н. Прокопович приводит данные о типографских
рабочих Москвы. Здесь только 13,6 % одиноких трудящихся не имели
связей с деревней и уже были наемными рабочими в полном смы­
сле этого понятия. Даже с этими оговорками совершенно отчетливо
проступает общая тенденция ослабления и постепенного разрушения
патриархальных порядков. Структурные изменения могли заходить
настолько далеко, что приводили к разрушению прежних семей. Связь
с деревней проявлялась еще и в том, что отходники ездили туда летом
на работу. Здесь четко проступала зависимость от квалификации:
рабочие костеобжигательных заводов Санкт-Петербурга — 34 %, ре­
зиновых мануфактур — 17,5 %, Калинкинского и Путиловского за­
водов — только 15,4 %. Среди рабочих данных групп 4/5 порывали
с земледельческим хозяйством, но сохраняли связи с деревней. Боль­
шая часть посылавших деньги в деревню имела там семью. Другие
были связаны с деревней лишь юридически, имели там надел, но
земля уже была запущена. Идеалом крестьянина, который уходил на
промыслы, было попасть в число безнадельных, чтобы избавиться от
податей и натуральных повинностей. Между тем это было непросто,
существовали всякого рода препятствия и со стороны властей, и со
стороны общины. Надельную землю нельзя было сдавать в аренду
242

Жизненный уклад замужних крестьянок

даже кому-либо из своей общины. Если такая земля не обрабатыва­
лась, община могла ее отобрать, оставляя за прежним владельцем все
подати и повинности (Смирнов 1901: 177—178).
Посылая кого-либо из мужчин на промыслы, надеялись, что за­
работки отходника за вычетом расходов на его содержание в городе
пойдут на нужды семьи. Весьма показательной является сумма посы­
лавшихся в деревню денег. По данным корреспондентов Этнографи­
ческого бюро, эта сумма могла составлять до 150 руб. в год (РКЖБН 1:
244, 455), у С. Н. Прокоповича — от 26 до 171 руб. (Прокопович 1909:
36). Обычно посылали 60—80 руб., иногда эта сумма доходила до
200 руб. в год. Представление о том, насколько была велика или мала
высылаемая сумма, можно получить из материалов Этнографиче­
ского бюро. Стоимость всего имущества состоятельного крестьянина
составляла 400—800 руб. (Солигаличский уезд Костромской губернии)
(РКЖБН 1: 344). А. В. Балов привел пример семьи Сидоровых из По­
шехонского уезда Ярославской губернии. Годовой приход составил
160 руб., из них 50 руб. присылал отходник из Петербурга. На разные
нужды в течение года было израсходовано 87 руб. 60 коп. (РКЖБН 2.1:
388). Как видим, вклад отходников в бюджет семьи мог быть весьма
значительным. Женщины были менее связаны с деревней в юриди­
ческом отношении и легче порывали с ней. Из женщин только 5,5 %
ездили в деревню и 16 % посылали деньги (М. и О. 1902: 88—90). От­
метим следующую экономическую особенность отходничества, ко­
торая отнюдь не шла на пользу хозяйству страны. Денежная помощь
отходников представляла весьма своеобразное обращение капитала.
Значительная часть дохода с земледелия у крестьян уходила в город
в виде дохода землевладельцев и налогов. Немалая часть денег, зара­
ботанных отходниками в городе, отсылалась в деревню, откуда снова
возвращалась в город. Такое обращение капитала происходило впу­
стую, эти деньги «не работали», самому производителю доставалось
совсем немного (Там же).
Несмотря ни на что, девушки стремились к браку с отходниками.
«Если кое-кто из парней и остается, то девуш ками за женихов не
признается, — пишет корреспондент Этнографического бюро из Ко­
стромской губернии, — потому что он не питерщик. <...> Питерщики
здесь — законодатели мод» (РКЖБН 1:174,306—307). Сила традиции
проявлялась и в том, что отходники, самые бедные и самые богатые,
женились исключительно на деревенских девушках, что укрепляло
связи с деревней. Взятая в жены городская девушка не могла и не
хотела работать в поле и по дому. Деревенские девушки, одинако­
во бедные и богатые, умели делать все. Социальная дифференциа243

Глава III

ц и я здесь про явл ял ась слабо. Д очери богаты х п и тер щ и к о в работали
в п оле н а р а в н е с р а б о т н и ц а м и , а в ы й д я зам у ж , сам и н е р аб о тал и ,
а п р и см а тр и в а л и за хо зяй ство м (Ж банков 1891: 63).
П роисходивш ая д еф о р м ац и я сложивш ихся отнош ен ий не о созн а­
валась в полной м ер е как нач ало р ад и к ал ь н о й п ер естр о й ки старого
м ира. Век жестко д етер м и н и р о ван н о го крестьянского общ ества, в к о ­
то р о м все слаж ено и п р е д о п р е д ел е н о , с ч етк о о ч ер ч ен н ы м кругом
о б я зан н о с т ей каж до го ч л ен а, до лж ен был у ступить свое м есто н о ­
вы м о тн о ш ен и ям , но во м у м и р о в о сп р и я ти ю , м ен я вш и еся структуры
сам о со зн а н и я вл екл и за собой и н о е с о ц и ал ьн о е п о в ед ен и е. Старое
и н овое н ер еф л ек ти в н ы м о б р азо м со вм ещ али в себе п роти воп олож ­
ны е н ач ала. Я рким п о к азател ем под р ы ва п атр и архал ьн ы х п орядков
вследствие отхожих пром ы слов бы ли и зм е н ен и я в полож ен ии ж ен ­
щ ины . Д еньги, зарабо тан н ы е отходником , м огли сущ ественно влиять
н а бю дж ет к р е с т ь я н с к о й сем ьи . Но н е то лько это и м ел о зн ач ен и е.
Главным бы ло то, что у ж ен щ и ны по явл ял и сь ш ансы стать хозяйкой,
быть н езави си м о й . Ранее стан овлен и е ж ен щ и ны как личности могло
происходить л иш ь в ж естко у стан овлен ны х р ам ках п атри архальн ого
строя и ограничивалось д етьм и и тр ад и ц и о н н ы м и ж ен ским и о б я зан ­
ностям и. Здесь следует п р и н я ть во в н и м ан и е эм о ц и о н ал ь н о -п си х о ­
логи ч еск и е особен ности ж ен щ и ны .
Д ер евн я и зем л я и м ел и больш ую власть н а д к р естья н к ам и , ч ем
н ад их м у ж ьям и: п р и в ы ч н ая с детства работа, ж ен щ и н а находилась
в общ естве равн ы х себе, с о д и н ак о в ы м и у всех и н тер есам и , зн а ч и ­
тельн ое м есто в их ж и зн и зан и м ал и д ети и родители . Ж ен щ ин а была
связана с дер евн ей больш им количеством и более проч н ы м и ни тям и,
ч ем м у ж ч и н а. У ж е н щ и н ы в д е р е в н е , м уж к о то р о й о т п р а в и л с я на
заработки, м енялся весь уклад ж изни. П роисходила структурно-ф упкц и о н ал ь н а я п ер естр о й ка сем ьи. Те ф упкц ии, которы е т р ад и ц и о н н о
относились к м уж чине, в зн ач и тел ьн о й степ ени переш ли к ж енщ ине.
Ж естко р е гл ам е н ти р о в ан н о е крестьянское общ ество, столкнувш ись
с н овы м и р еал и я м и , бы ло вы нуж дено тр ан сф о р м и р о ваться . Р а зр ы ­
вались стары е связи систем ы , устанавливались новы е (Мухина 201 Зж:
187). Т ран сф о р м ац и я в со ц и ал ьн о м полож ении ж ен щ и ны неи збеж н о
сопровож далась и зм е н е н и я м и в п о н и м а н и и ж енских об язан н остей .
Ж ена в отсутствие м уж а погруж алась в новы е заботы , она сам о сто я­
тельно вела хозяйство, платила подати, справляла все пови нности, на
ней бы ли п окупки и пр о д аж и , н а е м р аботни ков. В п о р еф о р м ен н ы й
пери од вследствие д ли тельн ого отсутствия отходников н орм ати вн ы е
п р е д с т а в л е н и я о п о л о в о й д и ф ф е р е н ц и а ц и и о сн о в н ы х сел ьскохо­
зяй ствен н ы х работ на зн ач и тел ьн о й т е р р и то р и и России стан овятся
244

Жизненный уклад замужних крестьянок

довольно расплывчатыми. Информация о распределении работ на
мужские и женские неоднородна и противоречива. Главная причи­
на этого заключается в том, что женщины могли заменять мужчин
практически во всех традиционно мужских видах, в особенности
в тех местностях, где имело место интенсивное отходничество (см.:
Бернштам 1988:127—128; Милоголова 1998:65). Небольшой фрагмент
картины жизни семьи отходника: «Вот уйдут сами за промыстом: как
колотиться? Не уторгует ли опять барынька-становиха на масле по
2 копейки с фупта, не выпросит ли опять матушка-попадья фуптик
в придачу на духовное свое знание, да еще на своем безмене вешать
будет? — Сохрани Бог! Вздумала, так и вздрогнула» (М акаш ов 1877:
106). Пример характерного разговора отходника с приехавшей н а­
вестить его женой. Муж говорил, что она должна его уважать, по­
скольку он первый мастер на фабрике, а она как была, так и осталась
деревенщиной. Жена обиженно отвечала, что она к нему приехала,
чтобы с ним увидеться, а он только «лается» (Нефедов 1877: 44). Еще
типичная ситуация в крестьянской семье. Жена рассказывала про
мужа: говорю ему, чего ты будешь сидеть дома, хлеба у нас нет, по­
дать надо вносить, оброк, в кассу лесничего задолжали. Поезжай,
чего и заработаешь к осени, а мы здесь как-нибудь проживем. Взяли
в кассе еще денег, сапоги купили, поддевку, снарядили, как могли.
Уехал в Питер —«как в воду канул! А как прощались! Письмо, говорит,
напишу. Проезжал тут парень один харинский, говорил — скучает
по деревне, воротиться хочет, да, должно, не с чем воротиться-то:
хозяин не пущает —ты, говорит, харчу, да изъяну не зажил. В Питере
вытрясут дурь-деревенщину: рад бы назад, да не схватишь! Шестой,
почитай, месяц и не пишет. Отцом тоже зовется! — все они отцы-то —
дерет их горой-таки! Нет того, чтоб ребенку прислать сколь-нибудь,
али матери. Удавятся, а с вином сожрут» (А. В. П. 1882: 7—8). «При
пьянстве мужа нет случаев поручения управления имуществом его
жене. Жены редко доводят это до сведения властей и схода. Сельский
сход непосредственно никогда не начинает таких дел. Некоторые из
жен по этому поводу приходят с жалобами к земскому начальнику,
он делает дознание через сельскую власть и, если последняя уго­
щ ена пьяницей-м уж ем, то в результате жалоба жены оставляется
без последствий. Случаются разрешения подобных жалоб и в пользу
жен; в этом случае мужья уличенные в расточительстве и пьянстве,
привлекаются к уголовной ответственности в волостном суде» (ГАРФ.
Ф. 586. Оп. 1.Д. 114. Л. 43; см. также: РКЖБН 2.1: 461; 5.2: 794-821;
5.4: 330; 6:101—132). Мужей за расстройство хозяйства отстраняли от
него на 1—3 года, приговаривали виновных к аресту или телесному
245

Глава III

н а к а за н и ю , н о р а с п о р я ж е н и е и м у щ е с тв о м о п я т ь -т а к и о ставал о сь
в руках мужа (с. Лемже И нсарский уезд П ензенской губернии, 1898 г.)
(ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 115. Л. 50).
Во в то р о й п о л о в и н е XIX в. стр у кту р н ая п е р е с т р о й к а сем ей н ы х
отнош ен ий в ины х случаях заходила настолько далеко, что ж ен щ и ны
в д ер ев н е и сп о лн ял и о б язан н о сти главы сем ьи. Н екоторы е м уж ч и ­
н ы -о тх о д н и к и настолько у д аляли сь от х о зяй ства, ч то на расспросы
об этом о тсы лали к ж ен е: «Не знаю х о р о ш ен ько, у м ен я всем этим
за п р а в л я е т х о зяй к а» . На ж ен щ и н стал а л о ж и ться о т в етст в ен н о ст ь
п ер ед вл астям и за эк о н о м и ч еско е состоян ие х озяй ства, при н еу п л а­
те п о в и н н о с т е й ж е н щ и н п о д в е р га л и суду и в зы с к а н и я м . Тяж елы е
н агрузк и н а п р ед ел е сил о тр аж ал и сь н а зд о р о в ье ж ен щ и н , они со ­
ставляли б ольш ин ство среди больны х. Так, н а п р и м ер , в К арцевской
б ольн ице С олигаличского у езда среди ам булаторны х больны х м уж ­
ч и н бы ло 26,4 %, а ж ен щ и н — 48,2 %, а в л е тн е е в р ем я кол и чество
п о сл ед н и х у в е л и ч и в а л о сь д о 55 % (Ж банков 1891: 3 —4). Ж ен щ и н а
бы ла о б р ем ен ен а тяж елы м и сел ьско х о зяй ствен н ы м и р аботам и , она
стала в ы п о л н ять н есв о й ств ен н ы е ей р а н е е т и п и ч н о м уж ские р а б о ­
ты , требу ю щ и е б ольш ой ф и зи ч е с к о й силы : пахота, заго то вк а дров
и сен а (см .: РКЖ БН 1: 455; 2.1: 356; 2.2: 434; Ж банков 1891: 5, 62).
Т раги зм си ту ац и и усугублялся ам б и в а л е н тн о с тью п р о и сходи вш и х
и з м е н е н и й . С т р у к т у р н о -ф у н к ц и о н а л ь н а я п е р е с т р о й к а с ем ей н ы х
о тн ош ен и й м огла р ад и к ал ь н ы м об р азо м и зм е н и т ь вн утрен н и й м и р
ч ел о в е к а , его п с и х о л о ги ч е с к и е у с т ан о в к и . П е р естр о й к а с о зн а н и я
м огла бы ть столь глубокой, ч то за ко р о тк и й срок ч ел о в ек тер ял те
свои ч ерты , которы е и д елали его собственно кр естьян и н ом , он оста­
вался в кр естьян ско м сословии чисто н о м и н ал ьн о . Вот д ве зам етк и
о в о зн и кав ш и х ж и зн ен н ы х ко н тр астах глубокого зн ато ка н арод н ой
ж и зн и Г. И. Успенского: «В две зи м ы ч ел о век (отходник. — 3. М ), <...>
“н асо б ач и в ается ” так, что уж дел ается чуж им в род ном своем сем ей ­
стве. Гордость рож дается у него, ф ан аб ер и я и н асм еш ка; п ри учается
п р я т а ть д ен ь ги от м а те р и , от больш ака и н е п р ем е н н о зад у м ы в ает
д ел и ться . И это в лучш ем случае, а то п р о сто д ел ается м е р за в ц е м :
ин ой п р и дет из П етербурга без копейки, хоть и “при часах”, ничего не
делает, не работает, а свою же родную м ать п осы лает ходить по м иру
и ж дет ее, погляды вая на часы» ( Успенский 1985а: 119); «Жена крестья­
н и н а, ко то р ая в крестьян стве н е о ц ен е н н а , п р и готовы х д ен ьгах, при
отсутствии кр естьян ско го зем л едел ьч еск о го труда т ер я ет вдруг все
свои до сто и н ства; она о казы в ается просто д урой, д убин ой, д еревом ,
которое будет м еш ать в езд е, куда только не супется. Вот п оч ем у так
п р о ти в н ы те и з крестьян, которы е в ы л езл и к д ен ьгам , отделились от
246

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

труда, ж ивут н а готовое» (Успенский 19856:139). О тм ети м такую осо­
бен ность крестьян ской ж и зн и : бедны е и богаты е хозяй ства обы чно
р азл и ч али сь только в к о л и чествен н о м о тн о ш ен и и , и в тех и в других
ко н сер в ати зм явл ял ся х ар актер н о й ч ертой во всех сф ерах. В богаты х
х о зяй ствах к р о м е ч лен о в сем ьи ещ е труди ли сь раб о тн и ки и р аб о т­
н и ц ы , и м ел о сь о т н о с и т е л ь н о н еб о л ьш о е ко л и чество скота, п р о и з ­
вод и л и сь н еб о л ьш и е зап аш к и в 5 —12 д ес я т и н п р и сотнях д еся т и н
к у п л ен н о й зе м л и , п р а к ти ч е с к и пол н о стью о тсутствовали м аш и н ы
и как и е-л и б о улучш ения, во всем ц ар и л т р а д и ц и о н н ы й дух.
Р езультатом отходн и чества яви л о сь такж е уси л ен и е п роц ессов,
стим у л и р о вавш и х вар и ати в н о сть полож ен ия ж ен щ и ны . З н ач и тел ь­
ное число отходников работало на вр едн о м п р ои зводстве: м етал л ур­
гических, х и м и чески х п р ед п р и я ти я х , горячих цехах м аш и н о ст р о и ­
тельн ы х заводов. Сюда н ад о д о б ави ть р аб о ч и х -м ал яр о в, постоян н о
д ы ш авш и х и с п ар е н и я м и к р асо к и л ако в. При кр ай н е н и зк о й тогда
охране труда среди таки х отходников бы ла п о в ы ш ен н ая см ертн ость,
что являлось гл авной п р и ч и н о й п р ео б л ад ан и я ж енского насел ен и я
в отхож их гу б ер н и ях . Н а п р и м е р , в 1880 г. в в о сто ч н ы х у езд ах Ко­
стром ской губернии, д ля которы х бы ло х ар актерн о н езн ач и тел ьн о е
р азви ти е отхожих пром ы слов, на 100 мужчин приходилось 113,4 ж ен ­
щ ин (м ин им ум составлял 112,0 в Ветлужском уезде). В ю го-зап ад н ы х
у езд ах со ср е д н и м отходом — 118,3 ж ен щ и н , а в с е в е р о -за п а д н ы х ,
главны х отхожих уездах — 120 (м акси м ум в сам ом отхож ем Ч ухлом ­
ском у езд е — 125,1). В л и ян и е отхож их п р о м ы с л о в н а к о л и ч ест в о
м уж ского н а с е л е н и я бы стро п р о гр е с с и р о в а л о . Так, в 1870 г. по гу­
берн и и на 100 м уж чин п ри ходи лось 113,1 ж ен щ и н, а в 1880 г. — уже
117,4 ж ен щ и н (Ж банков 1891: 5). В двух уездах Костромской губернии
с н аи б о л ее р а зв и т ы м о тх о дн и чество м — С олигаличском и Ч ухлом ­
ском — в 1897 г. ср ед и ж ен щ и н до 30 л ет вд о вы составл ял и 14,3 %,
от 30 д о 50 л ет — 18,2 %, тогд а к а к в с р ед н ем по губ ерн и и — 9,8 %
(Engel 1996: 52). П олож ение вдов в сем ье бы ло кр ай н е н езав и д н ы м .
Не зр я по н арод н ы м п ред ставлен и ям обиж ать вдов и сирот считалось
больш им грехом , ви н о вн ы х в котором «Бог накаж ет». В особенно т я ­
ж елое полож ен ие п о п ад ал и те вдовы , которы е оставляли хозяйство
и отправляли сь в города в надеж де на лучш ую ж и знь. Такие надеж ды
редко когда о правд ы вали сь. На ф абр и ки , зем ледельческие хозяйства
с н а е м н ы м тр у д о м , д л я п р и слу ги т р е б о в а л а с ь м о л о д еж ь. Больш ая
часть вдов и их д етей п оп олн яли ряды обездоленн ы х и бесприю тны х,
часть вдов стан овилась пр о сти ту ткам и .
В результате увеличен ия мужского отходничества в ряде губерний
ш ел пр о ц есс в о зр астан и я роли ж ен щ и н в х о зяй ствен н о й ж и зн и (Ан247

Глава III

фимов, Зырянов 1980: 33). Это нашло свое отражение в том, что жен­
щины — жены отходников становились представителями власти —
им стало дозволяться быть десятскими, они исполняли обязанности
ночного сторожа, стали представлять на сходах крестьянский двор.
Сельский сход был главным органом крестьянского самоуправления,
в переходный период он стал значительно отличаться от схода, кото­
рый действовал в дореформенной деревне. Изменения выразились
в расширении юрисдикции нового схода. Права прежнего схода были
ничтожными, все важные дела проходили под наблюдением и при
непосредственном участии помещ ика или окружного начальника.
В некоторой степени сход стал воплощением сельской демократии,
он состоял из представителей всех дворов данной общины, являлся
полным распорядителем общинной земли, решал различные хозяй­
ственные вопросы (см.: Тенишев 1907: 70—71; Бржеский 1902 : 65;
РКЖБН 1: 72, 264; 2.1: 25,356; Жбанков 1891: 3 -4 ). В конце XIX в. жен­
щины-крестьянки в ряде мест начинают борьбу и за равное участие
в мирском наделе (Pummux 1903: 37).
Вот характерная картина крестьянского схода: «На дворе старосты
Липата собрался сход. Много тут всяких “д яд ей ”; некоторые дяди
были, по местному выражению, “с гвоздем в голове”, но были и без
гвоздей или чего другого подобного, зато на многих телячьи шапки
с воробьиными гнездами. Старики, в черных либо рыжих армяках,
опирали свои подбородки на длинные палки. Некоторые решительно
походили на “крюкастых горлопанов”, другие, наоборот, казалось,
только сейчас слезли с картин из Ветхого завета: с таким успехом
пародировали они Авраама, Исаака, Иакова; они все жались под на­
вес. Были тут и молодые мужики, у которых в глазах блестело дело,
а за плечами болталась синяя, проклеванная рубаха; прибывали сюда
и молодые ребята, одетые не особенно казисто» (А. В. П. 1882: 21).
Сход представляет собой интереснейш ий срез крестьянской
жизни. Он являлся институционализированной формой группового
общения крестьянского социума. Накал страстей, столкновение ин­
тересов и мнений, амбиции, демагогия, недобросовестные приемы,
стремление к компромиссам, желание учесть интересы большинства,
социальная направленность, моральные начала и принципы справед­
ливости — все это присутствовало на сходе.
Наиболее показательной трансформацией сельских сходов в по­
реформенный период являлось участие в их работе женщин. Это было
связано с усилением хозяйственной и социальной роли женщины,
когда в условиях интенсивного отходничества происходил отток из
деревни значительной части населения (Анфимов, Зырянов 1980: 33).
248

Жизненный уклад замужних крестьянок

Что касается места и прав женщины на сходах, в рассматриваемый
период они представляли собой многоплановое явление с широким
спектром отношений. В одних случаях продолжали в полной мере го­
сподствовать прежние традиции мышления и клише поведения, ког­
да женщин на сходы не допускали (см.: РКЖБН 5.1: 159; 5.4: 117; 7.1:
228; ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 115. Л. 14,27,59). Свидетельств сохранения
таких крайних позиций имеется немного. Гораздо больше указаний,
когда женщины допускались на сходы без права голоса (РКЖБН 2.2:
27; 3:49; ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 31), а еще больше с ограничен­
ным правом голоса, принимая участие в обсуждении лишь некоторых
вопросов, как, например, в делах о пользовании землей и отбывании
за нее повинностей (РКЖБН 1: 507; ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 3;
Д. 113. Л. 4; Д. 121. Л. 3; Д. 122. Л. 8). В других случаях женщины могли
участвовать на сельских сходах, но на волостные сходы их не допу­
скали (РКЖБН 3:213; 7.3: 547; 7.4:49; ГАРФ. Ф.586. Оп. 1.Д. 109.Л. 14;
Д. 113. Л. 4, 53). Несмотря на равные с мужчинами права, степень
участия женщин варьировалась в довольно широких пределах. Отно­
шение к ним со стороны мужчин нередко было пренебрежительное,
сами женщины вели себя пассивно, реального участия в обсуждении
вопросов не принимали, их голос значения не имел (РКЖБН 3: 345,
4 1 3 -4 1 4 ; 7.3: 14; ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 115. Л. 59, 64; Д. 109. Л. 31);
женщины редко посещали сходы (РКЖБН 5.4: 348,513; 6: 22). Наряду
с этим имеется огромное количество свидетельств другого рода, ког­
да женщина принимала участие в работе схода совершенно наравне
с мужчинами. Сначала такие явления могли восприниматься как ано­
малия, исключение из сложившихся правил, затем становились все
более и более привычными. Особенно большой вклад в становление
новых отношений вносили развивавшиеся во все больших масштабах
отхожие промыслы, когда женщины замещали ушедших на заработки
мужчин. Участие женщин в работе сходов воспринималось как новая
норма, исключение превращалось в правило (РКЖБН 1: 310,418; 2.1:
551; 2.2: 27; 3: 213, 369; 4: 273; 5.1: 33; 5.2: 52, 171, 676, 779; 7.1: 139;
7.2: 16; ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1.Д. 109. Л. 3, 14; Д. 110. Л. 2; Д. 114. Л. 68;
Д. 121. Л. 18; Д. 122. Л. 8). Участие в работе сельских сходов, при всех
недостатках, представляло элементы институционализации в новом
качестве, положение женщины в семье и крестьянском социуме обре­
тало новую структуру, новую регламентацию деятельности.
Небезынтересны примеры документальных свидетельств того
времени: «Участие их бывает на сходах более или менее пассивное,
особенно в таких вопросах, которые недоступны бабьему пониманию,
как, например, учет старосты и т. п. Ловкие волостные дельцы, желая
249

Глава III

провести какое-нибудь дело на волостном или сельском сходе, стара­
ются всегда поставить этот вопрос на сходе тогда, когда большая часть
мужиков находится на отхожих промыслах, и место их заступают
бабы, с которыми, как говорится, “легче сварить кашу”» (Пошехон­
ский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 25—26); «Пять-шесть
стариков и ни одного молодого, свежего, да 10—15 баб всех возрастов
от 20 до 70. Конечно, решают старики, а бабы слушают или даже не
слушают, а толкут про свои женские добродетели» (Мещовский уезд
Калужской губернии) (РКЖБН 3: 476—477). Больше всего женщины
на сходах выступали против того, чтобы общественные деньги были
потрачены на водку. Обычно это не удавалось, мужики делали посвоему. Тогда женщины отстаивали свои права, требуя свою часть
водки. Некоторые женщины выпивали водку тут же на сходе, другие
выливали ее в бутылку, которую заранее брали с собой. Одна хозяйка
только за Святую неделю на сходе набрала полторы бутылки водки
и приберегла мужу к покосу (Жиздринский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3: 49). Приведем свидетельство из архивных материалов:
«Вообще старики держатся того мнения, что нехорошо давать бабам
волю; тем не менее бабы “берут волю” и особенно зимой, когда мо­
лодые мужики все уходят в город на заработки. На зимних сходках,
даже в глухих местностях Волоколамского уезда, бабы составляют
большинство: в д. Дубосекове, напр., на 10 мужчин на сходке прихо­
дится 18 баб; большинство из них заменяет отсутствующих мужей»
(Московская губерния, 1899) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 111. Л. 2); «Есть
женщины самостоятельные домохозяева с правом голоса на сельском
сходе, за отсутствием в семье взрослого мужчины, их вообще кре­
стьяне считают не самостоятельными к разрешению общественных
вопросов, “баба дура, волос долог, да ум короток”, и приглашают их
для счета, так как сельский сход считается только тогда компетент­
ным, когда участвующих на сходе половина общего числа домохозяев
в обществе» (Там же. Д. 115. Л. 64).
Было и другое отношение. Женщины не только ходили на сходы,
но и пользовались уважением своих односельчан (Веневский уезд
Тульской губернии, 1898—1899 гг.) (Там же. Д. 122. Л. 8).
Развитие образования, знакомство отходников с городской ж из­
нью способствовали проникновению в крестьянский быт городской
культуры. Однако при этом за короткий срок успевал сформировать­
ся лишь довольно тонкий ее поверхностный слой, затрагивавш ий
поведение, внешний вид, манеры. Под этим тонким слоем продол­
жал существовать мощный пласт мало затронутых представлений,
предрассудков, суеверий. Структурно-функциональные изменения
250

Жизненный уклад замужних крестьянок

в семье влияли и на символические аспекты семейных отношений.
Форма власти над женой, побои имели также символический смысл
доминирования мужчины. Новые условия способствовали определен­
ному смягчению нравов. Расправу с провинившимися женами мужья
стремились проводить не публично, а тайком. Мужья, чувствуя и за
собой грешки, говорили: «Грех да беда на ком не живет». Имеются
свидетельства, что женщины давали отпор при грубом обращении
мужей (РКЖБН 3: 550; Титов 1888: 43). Как пишет Г. И. Успенский:
«Нет, не бьем мы баб! Не токма бить — и оставить из-за заработка не
хотим! Упираемся идти в отход всячески, и уж из всех сил бережем!
У нас этого нет, чтобы на фабрику уйти, пока Бог хранит. А трудно!
И бабам трудно, невмоготу. В наших местах бабы не то летом всякую
полевую работу справляют, а и всю зиму за станом сидят, — да не то
день, а и ночь! Наших баб нельзя не почитать!» (Успенский 18896: 147).
Стали отходить в прошлое обычаи издевательства мужей во время
свадебного стола, публичного позора нецелом удренной невесты,
сама молодая уже не демонстрировала, что она сохранила невин­
ность. Исчез обычай обрезания косы у неверной жены (РКЖБН 2.1:
324—325,465). Среди отрицательных сторон отходничества было то,
что отходники способствовали распространению на целые местности
заразных болезней —холеры, дифтерии, сыпного тифа и др. (Герценштейн 1887: 163).
Утверждать, что ломка патриархальных порядков, переход к ново­
му укладу жизни непременно сопровождались всеобщим обеднением
крестьянства, резким ухудшением его положения, было бы неверным.
Намечались и положительные тенденции. В некоторых местностях
деревни поднимались на ноги и преображались. Вместо сохи стали
пахать плугом (РКЖБН 1: 68; Мухина 2012а: 45). Поднимали пустыри
и другие заброшенные земли. Если совсем недавно, несколько лет
назад, боялись брать землю, ее навязы вали, то теперь желающих
получить землю было больше, чем имелось на то возможностей. Ста­
ла увеличиваться продуктивность земледелия (Волоколамский уезд
Московской губернии) (Семенов 1902а: 23—27; 19026: 57—59).
Новацией пореформенного периода было распространение в не­
которой степени новых семейных коллективов, основанных на более
демократических принципах семейных отношений. К ним относи­
лись договорные (сводные) семьи, которые появлялись в ряде местно­
стей, как, например, в Сарапульском уезде Вятской губернии и в Во­
ронежской губернии. В такие семьи принимали «в дети» и «в зятья».
При этом не происходило восстановления старых больших семей,
договорны е семьи от них существенно отличались. В договорной
251

Глава III

семье исчезли деспотизм главы, подавление личности, строгий па­
триархальный режим. Входил ли в семью зять, приемыш, соединялись
ли братья или родственники, брал ли богатый крестьянин совершен­
но постороннего человека —в семье устанавливались большей частью
равноправные отношения. Большак или уступал главенство, сохраняя
за собой контроль, или сам подлежал контролю со стороны новых
членов семьи. В такой семье присутствовало личное начало, давался
известный простор индивидуализму (Весин 18916: 64). Как итог чи­
таем в периодической печати того времени: «Крестьянская Россия
переживает одну из самых интереснейших страниц своей истории:
умирает общинная форма быта» (ЯГВ. 1909. № 100).
Женское отходничество. Уход самой женщины на отхожие про­
мыслы вел к еще более глубокой структурной и функциональной
трансформации семьи, происходило расширение социальной базы
процессов обновления. На отхожие промыслы женщин отпускали
очень неохотно. Женское отходничество не являлось самостоятель­
ным, было привязано к мужскому, зависело от мужского отходничест­
ва и заработков мужчин, а сам масштаб этого явления был значитель­
но меньше по сравнению с мужскими промыслами (Мухина 2012в:
258; Антипов 1885). Так, в Любимском уезде Ярославской губернии за
1896 г. мужчинам было выдано 4394 годовых паспорта, из них 2808 —
полугодовых, женщинам — 586 и 506 соответственно (РКЖБН 2.2:
60). Крестьянка для получения паспорта должна была иметь кроме
удостоверения сельского старосты разрешение мужа (Пронский уезд
Рязанской губернии, 1899 г.) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 42). Для
свободы передвижения и получения паспорта от замужней женщины
требовалось согласие мужа; для незамужних — согласие родителей;
для «бобылок» —согласие старших в семействе, в состав которого они
входили (Калужская губерния, 1897—1899 гг.) (Там же. Л. 19), (Сарапульский уезд Пензенской губернии, 1898 г.) (Там же. Д. 115. Л. 73),
(Макарьевский уезд Костромской губернии, 1899 г.) (Там же. Д. 110.
Л. 5), (с. Улома Череповецкого уезда Новгородской губернии, 1897—
1899 гг.) (Там же. Д. 113. Л. 66, 89), (Саратовская губерния, 1898 г.)
(Там же. Д. 119. Л. 4). Сохранявшийся анахронизм — положение о не­
обходимости согласия мужей на выдачу паспортов женщинам — яв­
лялся значительным препятствием в обретении ими реальных прав.
Но в некоторых местностях большинство женщин уходили даже по
семейным паспортам с мужьями или отцами (Жбанков 18966: 37).
Паспорта для крестьян выдавали на разный срок: три месяца, шесть
месяцев и один год (Свод Законов... 1900: 48), в начале XX в. стали
выдавать и бессрочные паспорта (см.: Приложения 1—4).
252

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

Р ассм о тр и м п о д р о б н ее р а с п р о с т р а н е н и е и структуру ж ен ского
отходн ичества. Из стати сти ч ески х д ан н ы х Б о город и ц е-Р ож дествен ской Банчаковской ц еркви Грязовецкого у езда Вологодской губернии
и з 347 м у ж ч и н н а за р а б о т к и у ходило 100, и з 421 ж ен щ и н — 80, и з
с. Ш алданово из 38 м уж чин н а зар або тках находилось 20, из 51 ж ен ­
щ и н ы — 13 (РКЖ БН 5.2: 28). В С о л и гал и ч ско м у е зд е К остром ской
губернии 2,4 % ж ен щ и н уходило по годовы м п асп ортам и 0,8 % — по
п о л у го д о вы м . О коло 1/3 этих ж е н щ и н — по с е м е й н ы м п а сп о р т ам ,
последние ж или в квартирах со своим и м уж ьям и. У таких ж енщ ин з а ­
работки бы ли невелики, их главной целью было удерж ивать мужей от
п ьян ства и у м ен ьш ать н еп р о и зво д и тел ьн ы е расходы. Но ж енское от­
ходничество при обретало все большую ин тенсивность. Так, в Солига­
л ичском уезд е в 1887 г. оно возросло на 15,3 % по сравн ен и ю с 1874 г.
О дна и з п р и ч и н заклю чалась в том , что м естн ы х сельских раб о тн и ц
стали вы тесн ять более деш евы е р або тн и ц ы из Вологодской губернии,
и костром ски е ж ен щ и н ы потянулись в города. В двух селах В оронеж ­
ского уезда В оронеж ской губернии (Н ово-Ж ивотин ном и М оховатке)
80 % м ужчин уходило на пром ы слы , за год им и было взято 80 п асп о р ­
тов, ж ен щ и нам и — 31 паспорт. Не все эти ж енщ ины ш ли на заработки,
часть п асп о р то в п ри ходи лась на б огом олок и солдаток, о т п р а в л я в ­
ш ихся навести ть м уж ей. Ж ен щ ин ы ш ли на п о д ен н ы е работы : сгре­
бали сено, ко п н и л и его, пололи и ж али хлеб, р аботали н а м олоти лке.
Из эк о н о м и и п и тал и сь тем , что брали с собой из д ом а. Зараб отки на
пром ы слах у м уж чин в год составляли 60 руб., ж ен щ и н — 36 руб., они
зави сел и от в р е м е н и года, в м е с яц в есн о й м уж чины зар аб аты вал и
6 руб., ж ен щ и н ы — 5 руб.; л е то м 7 и 6 руб. со о т в ет ст в ен н о ; зи м о й
3 и 2 руб. Зараб оток м уж чин при п о д ен н о й работе весн ой и осенью
составлял 25 коп., л ето м — 35—40 коп., зи м о й — 20 коп.; у ж ен щ и н он
был ниж е — весной и осенью 20 коп., летом — 30 коп., зи м ой — 15 коп.
Ж ен щ ин ы -под ен щ и цы на местны х пром ы слах полностью преоблада­
ли и составляли до 90 %. 14,3 % всех ж енщ ин из Н ово-Ж ивотинного на
м естн ы х пром ы слах п ри ходи ли сь на прислугу, получая 36 руб. в год
на готовом содерж ании, корм и лицы — 60 руб. Эти зан я ти я были более
в ы го д н ы м и , ч ем п р о сто отхож ие п р о м ы сл ы , д ав а в ш и е 4 0 —50 руб.
в год. В других м естностях ж ен щ и ны ш ли кухаркам и, н ян ькам и , п р и ­
слугой и т. п., главны м об разом в М оскву и Петербург. Заработки п р и ­
слуги колебали сь в ш и р о ки х д и а п а зо н а х : от 30—50 руб. (для только
что п ри ехавш и х из д ер евн и ) до 300 руб. в год (.Ш ингарев 2 0 1 0 :8 6 —87,
94). М естны е ж ен ски е пром ы слы о гр ан и ч и вал и сь, главны м об разом ,
« п од ен н ы м и р аб о там и в эк о н о м и ях (м олотьба, ж н итво и др. л етн и е
работы ), на свекл о ви ч н ы х п л ан тац и ях ... и свеклосахарны х заводах»
253

Глава III

(Промыслы... 1885:57—58). Женщины-крестьянки работали на тех же
условиях, как и мужчины, но только плата им была значительно ниже
(Там же: 75). Как видим, все эти заработки на местных промыслах
существенно уступали заработкам в больших городах, но тем не м е­
нее оказывались значительным подспорьем в бюджете крестьянской
семьи. Все же женское отходничество не могло достичь сопоставимых
масштабов с мужским, так как в деревне имелось весьма ограни­
ченное количество свободных для этого женщин, а также спрос на
женский труд в городах был ниже, чем на мужской (РКЖБН 2.2: 47,
199; Жбанков 1891; 7 1-73).
С усилением в стране товарно-денежных отношений большую ин­
тенсивность приобретали местные кустарные промыслы. В Вологод­
ской губернии повсеместно было развито искусство шитья, вязанья,
плетения, вышивания, ткачества. В юго-западных уездах, где осо­
бенно сильно сказывалось малоземелье, эти занятия превратились
в кустарные промыслы (Промыслы... 1885:162—166). Для поддержки
и развития ткачества некоторые уездные земства, например, в Ни­
жегородской губернии, приобретали современные ткацкие станки
с «самолетским» челноком, которые позволяли ткать холст «намного
шире и лучше» (НГВ. 1897. № 2).
Из центральных и северо-восточных уездов женское отходниче­
ство меньше затронуло Никольский уезд, где относительно плодо­
родные почвы давали хорошие урожаи, а также Яренский и Устьсысольский уезды, покрытые лесами, с низкой плотностью населения,
в них издавна были широко развиты различные лесные промыслы.
Из Кадниковского и Тотемского уездов шли в прислуги, из Вельско­
го и Устюгского уездов женщины работали на речных пристанях на
погрузке барж. Во многих регионах Европейской России женщины
занимались изготовлением поясов для одежды, этот промысел был
широко распространен в трех уездах Курской губернии: Суджанском,
Фатежском и Щигровском (Златоверховников 1901: 211). В Вологод­
ском и Грязовецком уездах особенно было развито производство
кружев, в Тотемском уезде —вязание чулок и носков из льняной пря­
жи, в Кадниковском уезде — изготовление шляп, рукавиц, перчаток,
войлока. В Подольском и Серпуховском уездах Московской губер­
нии 646 женщин занимались кружевным промыслом (Иваницкий
1890:19), в с. Катупок Балахнинского уезда Нижегородской губернии
строчевенным промыслом (народное искусство вышивки по льну)
занималось до 3—4 тыс. женщин и детей (НГВ. 1892. № 20, 21). Для
многих женщин плетение кружев являлось существенной поддерж­
кой, а иногда и единственным средством к существованию. Вся про­
254

Жизненный уклад замужних крестьянок

дукция забиралась скупщицами, обычно бывшими кружевницами.
Кружевницы работали по 16 часов в сутки —с 8 часов утра до 12 ночи,
зарабатывая 20—30 коп. в день, жили в крайней бедности. Происхо­
дила даже инверсия в половом разделении труда. В 1880-е гг. спрос
на кружева сильно возрос, поэтому в Кадниковском уезде их изго­
товлением стали заниматься и парни. Кружевной промысел к 1886 г.
охватил большинство уездов губернии: Вологодский, Грязовецкий,
Тотемский, Кадниковский, Устюгский, Вельский, Устьсысольский
уезды, им стало заниматься чуть ли не все женское население. Кру­
жевницы отдавали скупщице 10 аршин узкого кружева за 15 коп., а та
продавала комиссионеру за 20 коп. Скупщицы получали огромные
барыши, за короткое время становились капиталистками. Изготовле­
нием кушаков в Сольвычегодском уезде женщины зарабатывали в год
18—22 руб., и здесь из их среды некоторые выдвигались в скупщицы
(Иваницкий 1890: 19,42—44,47).
Предметом местных женских промыслов было выращивание ко­
нопли, возделывание которой имело привлекательно несложную
технологию, а продукты ее переработки пользовались устойчивым
спросом (Милов 2001:156). Так, в Курской губернии конопля культи­
вировалась для промышленных нужд (Дмитриевский, Фатежский,
Льговский уезды). Часть производимой конопляниками пеньки со­
ставляла предмет сбыта и шла на продажу в виде веревок. Напри­
мер, в Старооскольском уезде веревочным промыслом был занят
151 двор, центром производства являлись села Каплино (100 дворов)
и Ездоцкая (39 дворов) Казацкой волости. Кроме этого, по 1—2 двора
занимались в селах Орлик и Осколец (Кустарные промыслы... 1904:
44). Веревочные изделия были высокого качества и пользовались
спросом не только в Старом Осколе, но и в Воронеже, Харькове, Кур­
ске, Екатеринославе, Ростове-на-Дону, куда отправляли их местные
купцы, скупщики (Архив МКУК СОКМ. Ф. 1. On. 1. Ед. хр. 40. Л. 16).
В неурожайные годы, как в 1898 г., когда крестьяне испытывали боль­
шую нужду, с доходов от продажи веревок уплачивались все лежащие
на них повинности. В Арзамасском уезде Нижегородской губернии
было развито производство изделий из шерсти — шляп, чулок, ва­
режек (Покровский 1869: 365). В Курской губернии из льна, конопли,
а также шерсти женщины изготовляли холсты, сукна, ковры, поневы,
ткани не только для домашнего употребления, но и на продажу (ГАКО.
Ф. 153.0п. 1.Д. 144).
Женские промыслы отличались большим разнообразием, иног­
да охватывая типично мужские занятия: крестьянки плотничали,
делали глинобитные постройки, пилили доски, занимались шитьем
255

Глава III

«пинджаков и казачков», шапок, изготовляли сапоги, клали печи, за­
нимались пчеловодством и др. (Юхновский уезд Смоленской губер­
нии) (Добровольский 1893: 345). В некоторых подмосковных деревнях
почти все женщины и девушки вязали чулки и перчатки, это стало
почти досугом, вязали очень быстро, практически не глядя, вязали
всегда: когда сходились петь песни, а также просто посидеть. За день
чистый барыш составлял 5—6 коп. (Д. Ж. 1884: 235). Были случаи, что
женщины вклинивались в ремесленное производство, как, нап ри­
мер, в сапожное, портняжное, скорняжное, медносамоварное дело
(РКЖБН 2.2: 106, 203). Ж енщины шли на ткацкие фабрики, вместе
с детьми занимались производством изделий из шерсти (варежки,
перчатки, чулки и т. п.) (Быт... 1993: 115; РКЖБН 2.2: 202—203). Так,
например, из с. Гавриловское Гавриловской волости (Спасский уезд
Рязанской губернии) в 1888 г. 36 женщин были в отхожих промыслах:
«14 работниц, 7 на ситцевых фабриках, 5 на торфу, 5 кухарок и пр.»
(Сб. стат. сведений... 1890: 25).
Молодые женщины, особенно бездетные, уходили в работницы
не только в города, но даже в Крым. Раньше их возвращ али мужьям
в принудительном порядке, но остановить процесс было невозмож­
но, поэтому принудительное возвращение с каждым годом ослабева­
ло (РКЖБН 3: 550). Женщины находили дополнительные заработки
мытьем полов, разного рода поденщ иной (РКЖБН 5.1: 393).
Из Московской, Тверской и Новгородской губерний свободные
женщины, главным образом вдовы и девушки, отправлялись на лето
в Санкт-Петербург и Москву для работы на огородах (Жбанков 1891 :7).
В некоторых местностях распространялся питомнический промысел,
когда брали детей из приюта на воспитание. У таких воспитательниц
нередко была крайне высокая детская смертность. Так, одна из них
похоронила одного за другим 12 детей. Для взятия ребенка на воспи­
тание требовалось удостоверение от священника, что имеется корова.
Однако часто все это оборачивалось чистой формальностью, так как
при ее наличии в семье все равно далеко не всегда имелось молоко.
Губернское земство за ребенка платило 20 руб. в год. Питомнический
промысел давал возможность существовать на «нищенском» наделе
(так называли даровую, без выкупа землю, менее 1 десятины на ревиз­
скую душу) (Воронежская губерния) (Шингарев 2010: 96—97). Упомя­
нем о таком своеобразном женском промысле, как профессиональная
сваха, приискивавшая невест (Титов 1888: 34).
Разнообразие женских промыстов наглядно показала экспозиция
Этнографической выставки в Москве в 1867 г. На ней были выставлены
образцы вышивок из с. Муравни Рязанской губернии, бахрома и позу256

Жизненный уклад замужних крестьянок

мент из селений Московской губернии, калязинские и новоторжские
кружева. Золотые и серебряные кружева шли для деревенских нарядов
и театральных костюмов, продавались в Азию. Великолепно были
сработаны офицерские и генеральские позументы (Т-ий 1885:44).
Деньги, заработанные женщинами на отхожих или местных про­
мыслах, по большей части использовались на их собственные нужды;
девушки на эти деньги приобретали приданое (Промыслы... 1885:58).
Положение женщины было объективно обусловлено типом кре­
стьянского хозяйства. Его характер определял многочисленные жен­
ские обязанности, а деятельность женщин имела жизненно важное
значение для семьи. За многообразием приведенных примеров высту­
пает общее явление. С развитием отхожих промыслов роль женщины
еще более возросла. В отсутствие мужчин она становилась ключевой
фигурой в крестьянском хозяйстве, происходило ее перерождение,
утверждение своего положения в собственных глазах и в глазах всей
общины. Хотя женское отходничество имело по сравнению с мужским
относительно небольшой масштаб, но то, что оно существовало, ока­
зывало огромное влияние в расшатывании устоев патриархальных
порядков. Развитие отхожих промыотов явилось реакцией крестьян­
ского общества на реалии пореформенного времени, способом при­
способиться к новым условиям, укрепить пошатнувшуюся стабиль­
ность. Оборотной стороной предпринятых действий для сохранения
патриархальных порядков явилось то, что эти действия породили
процессы противоположного характера, подмывавшие и расшаты­
вавшие прежние устои.
Ссоры в семье. Разделы. Ссоры являлись следствием неизбежных
коллизий семейной жизни. Они могли происходить из-за пьянства
мужа, стремления каждого из молодых занять главенствующее по­
ложение. Между собой женщины ругались из-за детских ссор, а то
и по какому-либо ничтожному поводу вроде драки между петухами.
При отсутствии мужчин случались и драки между снохами, снохи
со свекровью и т. п. Женщины при ссорах укоряли друг друга в не­
способности к работе, в неумении обходиться с мужем, бедностью,
родом. Показывали друг другу кукиш, плевали в лицо, царапались.
Самым сильным оскорблением для женщин было обвинение в раз­
вратном поведении. За него нередко подавали в волостной суд (см.:
РКЖБН 2.1: 498, 536; 2.2: 3 7 2 -3 7 3 ; 3: 233; 5.4: 211, 217; Харламов
1880: 70). Ссоры, начавшись с мелочей, могли совершенно отравить
жизнь в семье. Л. П. Весин приводит множество примеров: у ребен­
ка старшей снохи была расписная ложка, а ребенку младшей дали
обыкновенную, как какому-нибудь пасынку; своему ребенку старшая
257

Глава III

сноха дала три оладьи, а ее ребенку только две; муж младшей снохи
больше работает и хуже одет, чем деверь; у мужа старая шапка, у де­
веря только что купленная; муж зимой ходит в одном полушубке,
а деверь «пялит» сверх полушубка еще и шубу; большак привез из
города два платка, и младшая сноха должна была наблюдать, как стар­
шая выбирала себе лучший из них, и т. п. (Beam 18916: 53). Разделы
происходили и в дореформенный период. Тогда одним из главных
факторов к разделу выступала рекрутская повинность, поскольку из
большой семьи было легче попасть в рекруты (Семевский 18826: 72).
С введением всеобщей воинской повинности этот фактор исчез.
Отхожие промыслы, призванные сохранять крестьянскую семью,
укреплять ее экономическую стабильность, имели свою оборотную
сторону. Они способствовали развитию центробежных тенденций
и ослаблению семейных связей. Если в традиционном обществе социовозрастные группы являлись слабо дифференцированными, то
в пореформенный период такое положение стало меняться. Раздоры
в семье усиливались, когда появились заработки на стороне. Раньше
у всех заботы в семье были направлены в одну сторону — к земле­
дельческому труду, который был главным источником благососто­
яния. Положение изменилось: если раньше трудовой вклад членов
семьи в известном смысле был сравнительно одинаковым, то теперь
произошла дифференциация, что способствовало развитию инди­
видуализма. Как пишет Л. П. Весин, к примеру, ушли на заработки
два средних сына, один стал извозчиком, другой лесником. Первый
сын за 5 месяцев выслал 100 руб., второй — 25. Первого сына стали
обуревать мысли, на каком основании этот лесник с его неизменно
очень хорошим аппетитом потребляет чай и сахар, заработанные им,
извозчиком? И все остальные домочадцы, как, например, старший
брат, который один выпивает за сутки до 80 чашек? Извозчик начи­
нает высчитывать, сколько «перешло» на старшего брата и его детей,
тогда как его дочь купила на деньги извозчика платье, а сама летом
заработала 50 руб. и все деньги присвоила себе. Эти «раздирающие
спокойствие духа черты — мое и не мое — одинаково чувствовались
в каждой мелочи: в куске сахару, в чашке чаю, в ситце и т. д.» (Ве­
син 18916: 58-5 9 ).
Изменившаяся обстановка неизбежно вела к тому, что в порефор­
менной деревне в значительной степени участились разделы, стали
преобладать малые семьи. По сообщению корреспондента Этногра­
фического бюро, в д. Тупицыно Зубцовского уезда Тверской губернии
имелось 43 малые семьи против 10 больших (состоящих из мужа с же­
ной и женатого сына с детьми) (РКЖБН 1:446; 4:112). Правительство
258

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

забило тревогу, в м алы х сем ьях знач и тел ьн о увеличивался риск ухуд­
ш ения эконом ического полож ения, что о трицательны м образом вл и ­
яло н а сбор п одатей . Р азделы больш их сем ей прои сходили и в к р е ­
п о стн о е вр ем я. Но они бы ли не столь и н те н си в н ы м и , сдерж иваясь
об щ и н н ы м и п о р я д кам и и властью п о м ещ и ко в. П одспудно зревш и е
и н ак а п л и в а в ш и е с я п р о т и в о р е ч и я н ах о д и л и вы ход под д ей ств и ем
н е зн а ч и т е л ь н о го то лч ка. По м н о го ч и с л е н н ы м со о б щ ен и ям к о р р е ­
сп о н д е н т о в Э тн о гр аф и ч еско го бю ро, и н и ц и а т о р о м р азд ел о в ч ащ е
всего вы ступала наи более кон ф л и кто ген н ая часть сем ьи — ж ен щ и ны
(и з-за ссор, неуж ивчивости, а то и по каком у-либо ничтож н ом у п ово­
ду) (см .: РКЖБН 1: 50, 242, 3 2 9 - 3 3 0 , 3 4 5 -3 4 8 , 550; 2.2: 329, 333, 374;
3: 63; Колесников 1889). «Н аш и бабы того гляди, что глаза друг другу
в ы ц ар ап аю т, один р а з м ою ж ен у н ев естк а чуть сл епой не сделала:
сучком в глаз ткнула... к дохтуру возил» (РКЖБН 2.2: 329). И. Н. Милоголова, говоря о п р и ч и н ах р азд ел а, у к азы в ает на ц ел ы й ком п лекс
яв л ен и й х о зяй ствен н о го , нравствен н о го и л и ч н остн ого п оряд ка при
опред ел яю щ ей роли х о зяй ствен н о го ф актора (М илоголова 1987: 38).
П оследний тези с представляется не бесспорны м . Д ействительно, р а з­
делы происходили даж е среди бедны х сем ей, дели ли сь на свой страх
и р и ск в н ад еж д е, ч то в ы д ел е н и е и з больш ой сем ьи и о б зав ед ен и е
собственны м хозяйством при ведет к росту благосостояния. Полагаем,
ч то н е м ен ьш ее зн а ч е н и е и м ел а т а к а я ч ер та крестьян ского м е н т а ­
л и т е т а , к а к ч р е з в ы ч а й н о в о зр о с ш и й и н д и в и д у а л и зм , с т р ем л е н и е
к сам о сто ятельн о сти , ж елани е рабо тать на себя, особен но у ж енщ ин.
«М ужчины остаю тся м ало в селе, полевы е р аботы п ри ходи тся нести
ж ен щ и н ам ; п о стед н и е и з кож и лезу т вон при и сп олн ен и и работ по
своем у х о зяй ств у в отдел ьн о сти , но редко согласятся раб о тать, как
ро д ств ен н и ц ы сообщ а» (РКЖБН 1: 69). М ожно п ри вести следую щ ие
д ан н ы е. Р азд елы прои сх о ди л и вследствие: ссор м еж ду ж ен щ и н ам и
(м еж ду н ев есткам и , свекровью и н евесткам и ) — 22,3 96; м еж ду б р а­
тья м и — 17,2 %; п р и те с н е н и й м ачех и — 15,2 %; д урного п о в ед ен и я
сы на — 10,8 %; м ного сем ей н о сти и т есн оты п о м ещ ен и я — 9,8 %; д ур­
ного повед ен и я отца — 5,5 %; дурного повед ен и я одного из братьев —
5,5 %; ж елания оставить селение дл я ухода на заработки — 4.6% ; и з-за
тягот п л ати ть п о д ати за б р ата-со л д ата — 4,6 %. При этом м ен ял ось
эконом ическое состояние сем ей: осталось на преж нем уровне — 75 %;
улучш или свое полож ен ие — 3,6 %; расстрои лось хозяй ство — 21,4 %.
Как в и д и м , 54,7 % р а зд е л о в бы ли в ы зв а н ы п р и ч и н а м и , н а р у ш а в ­
ш и м и сп о к о й с тв и е в сем ье. М ачеха п р и те с н я л а п асы н к а, «поед ом
его ест»; свекр о вь п р есл ед о вал а невестку, п о рож дая расп рю м еж ду
о тц ом и сы н о м ; н е в е с тк и ссорились и з -з а п р а зд н и ч н ы х п о д арков,
259

Глава III

которы е и м сделали м уж ья, и з -з а ш алостей д етей , и з-за печны х го р ­
ш ков, и ссоры ж ен в ы зы в а л и вр аж д у м еж д у б р ат ья м и . К р а зд ел а м
вела не м и м о л е тн а я вспы ш ка, н еп р ер ы в н ы е ссоры порож дали такое
озлобление, которое не могло не сказы ваться на хозяйственном быте,
постоян н о е р азд р аж ен и е вело к м ен ьш ем у усердию в труде, п о я в л я ­
лось больш ое ж елани е уй ти из д о м а. Х озяйственны е преи м ущ ества
крупны х сем ей могли реализовы ваться лиш ь в друж ных семьях (Исаев
1883: 3 3 8 -3 4 0 ).
Н овое с а м о с о зн а н и е ж енщ ин. Ж е н щ и н ы в в о л о с т н ы х судах. Д о ­
м инирую щ ее полож ение муж чины (но необязательно вклад!) в экон о­
м и ку крестьянской сем ьи обусловило стабильную и п оследовательно
проводим ую лини ю на подчи ненн ость ж енщ ины . В ы зревание новы х
о тн о ш ен и й н е и зб е ж н о со п р о во ж д ал о сь с о ц и ал ьн ы м и п о сл ед ст в и ­
я м и , среди которы х нуж но о тм ети ть и и зм е н е н и е пол ож ен и я ж е н ­
щ и н ы в л и ч н о стн о м п лане. У силение эк о н о м и ч еско й и соц и ал ьн ой
роли ж ен щ и н ы сти м ули ровало р о ж ден и е н ового сам о со зн ан и я,
сам о у тв е р ж д е н и я ж ен щ и н . В ы п олнен ие всех д о м аш н и х работ, как
м уж ских, та к и ж ен ских во в р е м я о тсутствия м уж ей н а заработках,
утверж дало полож ение ж енщ ины в глазах общ ества в новом качестве.
«Н еудивительно, что ж ен щ и н а, особен но хорош ая хозяй ка, п о л ьзу ­
ется глубоким у важ ени ем » (РКЖБН 2.2: 434). П роисходила глубокая
т р ан сф о р м а ц и я сем ей н ы х отн о ш ен и й . Богом у стан овл ен н ая и е р а р ­
хия, п о л я р и за ц и я м уж ских и ж ен ски х п р ав и о б язан н о ст ей о к а з ы ­
вались п о к о л еб л ен н ы м и и о б р ати м ы м и . Это бы ло уже не загн ан н ое
и заб и то е сущ ество, не см евш ее и слова сказать. Хотя ж ен щ и на была
и зн у р ен а тяж елой работой, она бы ла сам о сто ятельн ой хозяй к ой , не
рабой м уж а, а п о л н о п р ав н о й стороной, ее голос м ог бы ть слы ш нее,
ч ем голос о т о ш е д ш е го и д а л е к о го от х о зя й с т в а м уж а, ее ч е р т а м и
стали сам о сто ятель н о сть, н е за в и си м о с ть и у вер ен н о сть в себе. Н е­
которы е пож илы е ж ены старались скорее вы п р о вод и ть своих муж ей
обратно в город: «Нечего ем у бока-то греть на печи, и без него лучш е
справлю сь, пускай только ви н и щ е не ж рет, да д ен ег присы лает». Но
вот об о р о тн ая сторона тако й н е зав и си м о сти . Когда более р азв и ты е
и п о н и м аю щ и е м уж ья хотели сделать д етям п р и ви вк у от оспы , м а ­
тери воспротиви ли сь и победи ли своим у п рям ством (трад и ц и он н ы й
подход к н о вац и ям !) (Ж банков 1891: 69). Э кон ом ические отн ош ен и я
б ы ли о п р е д е л я ю щ и м и . Если м уж бы л б ед ен , а ж ен а б о гата, то, по
в о ззр е н и я м крестьян, ж ена и м ела п о лное п р аво расп оряж аться всем
х о зяй ство м . «В д. Ч истовой од и н заж и то ч н ы й крестьян и н и з -з а н е ­
удачной торговли п отерял все свое состояние, ж ена же его сохранила
свое п р и д ан о е, около трех ты сяч рублей д ен ь гам и ; вследствие этого
260

Ж и зн ен н ы й у к л а д зам уж них крест ьяно к

в н а с т о я щ е е в р е м я х о з я й к о й д о м а с ч и т а е т с я уж е ж е н а : к н е й , к ак
к д о м о х о зяи н у , в случае н а д о б н о с ти о б р ащ аю тся все, и гн о р и р у я со ­
в е р ш е н н о м уж а, хотя он н е п ь я н и ц а и н е р а сто ч и тел ь» (РКЖ БН 2.2:
362). И ли т а к о й п р и м е р . Если м уж н е п л а т и л п о д ати , р азо р я л сем ью ,
т. е. п р и в о д и л х о зя й с т в о в п о л н е й ш и й у п а д о к , то об щ ество в т а к и х
случаях п е р ед ав ал о х о зяй ств о ж ен е. Х озяй кой уже счи тал ась он а, а не
м у ж (РКЖ БН 7.2: 602). Т е п е р ь , в п о р е ф о р м е н н у ю эпоху, д о м а ш н я я
э к о н о м и к а стал а т о й сф ер о й , в к о т о р о й м о гл и р е а л и зо в а т ь с я п о т е н ­
ц и а л ь н ы е , до этого ск р ы т ы е в о зм о ж н о с ти ж е н щ и н ы . В и н ы х случаях
и з -з а отхода н а за р а б о т к и в к р е с т ь я н с к и х с ем ья х н е о ст ав ал о сь н и
о д н о го м у ж ч и н ы . Ж е н щ и н ы не то л ь к о п о л н о стью у п р а в л я л и с ь с х о ­
зя й с т в о м , н о и и с п о л н я л и свои м а т е р и н с к и е о б я за н н о с т и : р асти л и ,
к о р м и л и и стави л и д ете й на ноги. Т акая ж ен щ и н а в пол н ой м ер е бы ла
х о з я й к о й , н а н е й д е р ж а л а с ь вся с е м е й н а я и х о з я й с т в е н н а я ж и зн ь .
Н е и м о в е р н о тяж ел ы й тр у д зас л о н я л с я п р и о б р е т е н и е м н е з а в и с и м о ­
сти, в о зм о ж н о с ть ю р а б о т а т ь на себя, о с в о б о ж д ен и ем от н ево л и , даж е
если эта н ево л я бы ла от со бствен н о го м уж а. Т аки е ж ен щ и н ы вы росли
к ак л и ч н о с т и , в зн а ч и т е л ь н о б о льш ей с т еп е н и стал и зн а т ь ц ен у себе
с ам и м и сво ем у труду. Д ругие ж ен щ и н ы уходили на п р ом ы сл ы вм есте
с м у ж ь я м и , п р и в ы к а л и к то р го в л е и к х о зя й с т в у в городе, о ст ав ал и сь
там и п о сте см ер ти м уж а, ч асто п о д р о сш и е сы н о вья и ли п л е м я н н и к и
с т ан о в и л и с ь их п о м о щ н и к а м и (Ж банков 1891: 73).
С л е д с т в и е м б о л ь ш е й н е з а в и с и м о с т и ж е н щ и н я в и л о с ь то , ч т о
в м е с т н о с т я х с р а з в и т ы м о т х о д н и ч е с т в о м (п о с р а в н е н и ю с з е м л е ­
д ел ь ч е с к и м и ) не столь н е г а т и в н о е в о зд е й с т в и е на с е м е й н ы е о т н о ­
ш е н и я о к а зы в а л и н е у д а ч н ы е б р ак и . В к р е с т ь я н с к о й ср ед е и з д а в н а
и з -з а и зд е в а т е л ь с т в м о л о д а я ж ен а ух о д и л а к р о д и т ел я м , н о т е п е р ь ,
в о тл и ч и е от п р еж н его б ы та, д ал е к о н е всегда у д ав ал о сь в о зв р а т и т ь
ее н а за д . С ам о в о л ь н ы й уход от м уж а о б р етал л е г и т и м н о с т ь , о б щ и н ­
н о е с о зн а н и е уж е м и р и л о с ь с эти м я в л е н и е м и п ер е с т а в ал о его с ч и ­
т а т ь н е с о в м е с т и м ы м с н о р м а м и ж и зн и и н о р м а м и о б ы ч н о го п р а в а
(РКЖ БН 5.4: 211; Успенский 1890: 152). П ри в р аж д еб н о м о т н о ш ен и и
р о д н и м уж а ж ен щ и н а м огла у й ти к сво и м р о д и тел я м или д аж е п о т р е ­
б овать полного р азд ел а. Д ля н ек о то р ы х ж ен щ и н с е м ей н ая ж и зн ь д л и ­
л ась 1—2 м есяц а. Н а п р и м е р , ж е н щ и н а -к р е с т ь я н к а в т е ч е н и е двух лет
д в аж д ы в ы х о д и л а зам у ж , с к а ж д ы м м у ж ем ж и л а по д ва м е с я ц а , оба
о н и у м е р л и в С ан к т-П етер б у р ге, о став и в ей по р ебен ку. Ж и зн ь в р о зь
м уж а и ж ен ы к р а й н е о т р и ц а т е л ь н о с к а зы в а л а с ь на с е м е й н о й ж и зн и ,
п р и в я з а н н о с т и д ет е й к р едко п о к а зы в а в ш е м у ся отцу. С у езж аю щ и м и
н а р аб о ту в го р о д м у ж ь я м и р а с с та в а н и е б ы ло не о со б ен н о грустн ы м .
Н ем н о го б о льш е г о р е в а л и м о л о д у х и , то л ь к о ч то в ы ш ед ш и е зам уж .
261

Глава III

Отходничество стало делом привычным, да и заботы по хозяйству не
оставляли времени для грусти (Жбанков 1891: 81—83,86).
Приведем, следуя Д. Н. Жбанкову, подлинный текст письма жены
мужу-отходнику, любопытный продукт своего времени, в котором
проступают черты нового видения мира: «Любезному моему супругу
Полиену Петровичу от супруги Вашей Анны Зиновьевой посылаю
с любовью низкий поклон и желаю всего хорошего. Милому нашему
тятеньке Полиену Петровичу от детей Ваших Сергея и Алексея Полиеновых посылаем низкий поклон и просим родительского благосло­
вения. (Еще раз поклон.) Любезный супруг Полиен Петрович, ты п и ­
шешь, чтобы я тебе пристала годовой паспорт, я паспорт не пришлю,
у меня нет денег, да и староста видка не дает, спрашивает оброк. Если
деньги вышлешь, я тебе и паспорт пришлю. Ты просишь, чтобы я тебе
написала обо всем, я тебе уже все написала и письмо послала 29 ав­
густа. Милый мой супруг Полиен Петрович, ты спрашиваешь на счет
лошади, лошадь у меня ничего хороша, возку зимой может возить.
Любезный мой супруг Полиен Петрович, ты спрашиваешь о нужде;
нужды у меня нет, и денег нет. Если надумаешь ехать в деревню, то
вези денег на расход, а ести останешься зимовать в Питере, то поболь­
ше пришли денег да гостинцев, о которых я тебе писала раньше, чтобы
нам не так скучно было (два больших платка, на сарафан и ситцу для
детей). Милый мой супруг П. П., привези с собой чаю. Прощай, оста­
емся живы и здоровы, чего и тебе желаем. Милый мой супруг П. П.,
сбруя вся изорвалась, так что ездить нельзя. Если бы были деньги, то
надо скатать сапоги, так и кожаная обутка изорвалась. Да и шерсти
набить надо и шубы шить, так ты денежки побереги» (Жбанков 1891:
114—115). Это уже письмо не крестьянки-рабыни, а хозяйки, знаю ­
щей и ведущей свое хозяйство, она считает себя равной, дает советы
и предъявляет мужу требования.
Положение женщины находило отражение в песнях. Отметим,
что хотя в песнях постоянно присутствовала горькая женская доля,
в песнях отхожих областей уже отсутствовали жалобы на жестокое
обращение и побои, в отличие от песен глухих, «некультурных» мест­
ностей, переполненных такими жалобами (Там же: 119).
Проявление личностного начала женщин выражалось, например,
в случаях открытого неповиновения начальству. Их редко привлекали
за это к ответственности, исходя из сложившегося культурного стере­
отипа, что «баба глупа, и не понимает, что делает». Иные из женщин
даже злоупотребляли своей безнаказанностью по отношению к вла­
стям, мужчине такие действия никогда не могли сойти с рук (оскорбле­
ния, неявки в суд и т. д. «Я —баба: с меня взятки гладки») (РКЖБН 2.2:
262

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

18). Н овое сам о со зн ан и е ж ен щ и н отраж алось в их п о вед ен и и , в п о ­
вседн евн ой ж и зн и , в бы товы х м елочах. Д ом аш н ее ткач ество в ы тес­
нялось ф аб р и ч н ы м и тк ан я м и . Как п и ш ет Г. И. У спенский: «“С и тч и к”
по 10 коп. а р ш и н ! — уж на что каж ется дрян ь и при том сам ая линю чая,
а от появления его баба разогнула спину, бывало согнутую над станком;
разогнув ей спину и дав таки м образом массу п раздного врем ени, —
врем ен и ещ е недавно поглощ енного уж асны м трудом, он тем сам ы м
дал волю ее наблю дательности, р азвязал язы к» ( Успенский 1985а: 118).
Стали склады ваться новы е норм ы вид ения м ира, затраги вая и си м во­
лические аспекты отнош ен ий. Так, если раньш е ж ена назы вал а мужа
(хотя бы п р и детях) «отцом», п о д черкивая его главенство и п о д ч и н ен ­
ное п олож ен ие себя и д ет е й , то т е п е р ь обр ащ ал ась ч ащ е по и м ен и :
Ф едька, Ванька, Гришка (Звонков 18896: 25, 27). Ести преж де супруги
не н азы вали друг друга по и м ен и , а назы вал и «мужик», «баба» — это
в глаза, а заочно — «моя баба», «мой мужик»; старики же говорили «моя
старуха», «мой старик», а друг другу — «старик», «старуха», то м о л о ­
ды е супруги н ачинаю т н азы вать друг друга по им ен и (РКЖБН 3: 88).
«В глаза муж н азы вает свою жену ласкательны м и м е н е м : “Маша, Таня,
Д уия”, иногда только по отчеству, особенно, если супруги находятся
уже в годах: “С идоровна, П етровна, К арповна, Ф едоровна”. <...> Ж ена
н а зы в а е т м уж а л аскател ьн ы м и м е н е м ч ащ е всего только с глазу на
глаз, когда налицо никого н ет посторонних» (РКЖБН 2.1:455). «Мужья
же в глаза зовут ж ен п р и ласковом о б ращ ени и: “М атрен а”, “А кулина”,
“Луш ка”, “А ксю нька”, а в пьяном виде или в раздраж ении : “дура баба”,
“ж ен а”, “д у р ех а”, “А кулька”, “М атр ен ка”. За глаза о н и н азы ваю т ж ен:
“м о я ”, “ж е н а ”, “х о зя й к а ” и т. д.» (РКЖБН 3 :4 3 3 ).
Т ам , где ж ен щ и н а стала х о зя й к о й , она п р и о б р ел а п о ч ти р а в н о ­
п р ави е с м уж чиной . В сем ье, где бы ло несколько ж ен щ и н , которы е
м огли р а б о т а т ь в пол е, стар у ш ка или п о д р о сто к д л я п р и с м о т р а за
м а л ы м и д е т ь м и , м у ж ч и н а м о г не за д у м ы в а я с ь у й ти на зар аб о тк и .
Т акое бы ло затр у д н и тел ьн ы м в сем ьях, состоящ их только и з муж а,
ж ен ы и м а л е н ь к и х д ет е й , нуж но бы ло ж д ать, п о к а д ет и п о д растут
(.Ж банков 1891: 37).
К освенны м сви д етел ьств о м во зр о сш его с ам о со зн ан и я ж ен щ и н
стали у ч астивш иеся случаи их ж алоб в волостн ы е суды н а оскорб л е­
н и я и п о б о и м уж ей (РКЖ БН 5.2: 79 4 —821; 6: 101, 132). О б ращ ен и е
снохи в суд, н е в ы тер п ев ш ей м ук д о м аш н его ада, тр еб овал о от нее
нем алого м уж ества, такое обращ ени е считалось в крестьянской среде
грехом и у н и ж е н и ем . По к р е с т ь я н с к и м п р е д став л ен и я м , даж е п ри
ж естоки х п обоях, и п р и то м б ез всякой в и н ы со сторон ы ж ен щ и н ы ,
жена из порядочного дома н е ш ла ж ал о ваться в суд на муж а, не ш ла
263

Глава III

также терпеливая и стыдливая жена из бедного дома, но женщины
бойкие, с «непереносным характером», не задумываясь, искали защи­
ты в суде. От жалоб женщин еще удерживала безрезультатность, так
как дурное обращение не давало права на развод, а только на арест
и телесное наказание, что являлось паллиативом и отчего в первую
очередь страдала сама жалобщица. Наказания применяли только с ее
согласия, в противном случае ограничивались словесным внушением.
В применении позорящих наказаний имела место асимметрия по
отношению к мужчине и женщине. Эти наказания редко применя­
лись в великорусских губерниях в случае разного рода проступков.
Такой случай в защиту женщины описан не в Центральной России,
а в Оренбургской губернии. Заметим при этом, что в Уральском ка­
зачьем войске положение женщины было несравненно легче, чем
в умеренной полосе России. Крестьянин Абрам Лабутин на сходе был
обвинен в том, что он разбил оконное стекло у крестьянки Синельни­
ковой, и с Лабутина потребовали плату за ущерб. Лабутин отказался,
тогда его по распоряжению старосты стали возить по улице на санках
с привязанным на спине узлом и в сопровождении большой толпы.
При этом Лабутина били и плевали на него, один из крестьян ударял
в железную меру, а Синельникова шла за Лабутиным с позорящими
символами —привязанным к жерди платком и метлой (Якушкин 1875:
XXXIX). До мировых судей дела о ссорах доходили редко, считалось,
что они потакали женщинам, принимая жалобы на их мужей. Обра­
щение в окружной суд было и дорогим, и хлопотным делом, а глав­
ное —стыд, сознание, что далеко разнесется слух: «Матренка с мужем
на окружном была», —сдерживали женщин. Закон обычно вставал на
защиту женщин лишь в случае тяжких побоев и истязаний. Но чело­
веческое существование может быть отравлено и легкими побоями
и вообще дурным обращением. Крестьянские женщины были просто
мученицами, стыдливость и скромность не позволяли выставить на
общественный позор домашнюю грязь. Шли в суд самые отчаянные.
Большая часть женщин предпочитала терпеть, плакать и молить­
ся об улучшении доли, да еще находили утешение, когда делились
своими домашними несчастьями с ближайшими родственниками
(Титов 1888:47—48; Лудмер 1885: 522). Тем большее значение имели
случаи судебного разбирательства. В конце XIX в. женщины имели
больше реальных прав по сравнению с дореформенным периодом.
Волостные суды осуждали мужей не только за побои, но и оскорбле­
ния жен словами, расточительство, пьянство (см.: РКЖБН 2.1: 461;
5.2: 794—821; 5.4: 330; 6: 101 —132) и т. д. Если муж был «пьяница»,
распутничал, разорял хозяйство, то сама община становилась на
264

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

сторону ж ены , м уж а м огли у стр ан и ть от главен ства в д о м е (лиш ить
«больш ины »), п ер ед ав его ж ене или ком у-ли б о и з м ладш и х ч лен ов
сем ьи (РКЖБН 4 :1 5 7 ; 5 .2 :9 7 ), или общ и на с такой п росьбой об р ащ а­
лась к суду (РКЖБН 3 :318). Р азбирательство было довольн о просты м .
При доказательствах в волостны х судах п р ед п о ч тен и е отдавалось н а ­
л ичию сви д етел ей , но ин о гд а п р и н и м ал ась при сяга, божба, главны м
о б разо м от ж ен щ и н. Здесь о п ять ср абаты вал культурны й стереотип :
б ольш ая р е л и ги о зн о с ть ж ен щ и н , их у зк и й к р угозор сп о со б ство ва­
л и у б еж д ен и ю , что, о б р а щ а я с ь к в ы с ш и м с и л ам , к д р у го м у м иру,
ж ен щ и н ы н е м огут л га ть и х и т р и т ь (Р остовский у езд Я рославской
губер н и и ) (П аппе 1889: 23). У читы вая н евеж ество и р ел и ги о зн о сть
кр естьян , этого в д ей с тв и те л ь н о с т и , п о -в и д и м о м у , бы ло д о ст а т о ч ­
но. Р ассм отри м , к п ри м еру, неко то р ы е м а те р и ал ы волостны х судов
П исьм енской волости Бупского у езда и Х олм овской волости Галичского уезд а К остром ской губернии. В П исьм енской волости в кон це
XIX в. со х р ан ял ся п а т р и а р х а л ь н ы й укл ад ж и зн и , м ал о затр о н у ты й
м о д е р н и з а ц и о н н ы м и п р о ц е с с а м и . Х о л м о в ская во л о сть я в л я л а с ь
р а й о н о м и н те н си в н о го отхо дн и чества, н р авы в сем ей н о м обиходе
там зн а ч и т е л ь н о м е н я л и с ь . За 35 л ет (1861 — 1895) в П и сьм ен ск о м
волостн ом суде из 1562 судебны х р азб и р ател ьств было 263 дела, где
ж ен щ и н ы вы ступ али в качестве истца или ответч и к а, пострадавш ей
или о б в и н я ем о й стороной, т. е. н а ж ен ские дела п ри ходи лось около
17 96. В Х олм овской вол о сти так и х дел бы ло не м е н е е 300 и з 1194,
т. е. около 25 %. Здесь уже п р о явл ял ась я в н ая т ен д е н ц и я : в рай он ах
с и н тен си в н ы м отходничеством ж ен щ и ны более активн о отстаивали
свои п р ава (П окровский 1896: 459). Д ругие п р и м ер ы , сви д етел ьству­
ю щ ие о в ы ш еу п о м ян у то й т е н д е н ц и и п о р е ф о р м ен н о го п ер и о д а. За
ж естокое о б р ащ е н и е с ж ен ой м уж а п о д в ер гал и аресту и тел есн о м у
н ак а за н и ю (тел есн о е н а к а за н и е р а с с м ат р и в а л и к ак сам о е суровое
н ак аза н и е , ещ е в н ач але 1860-х гг. оно п р и м ен я л о сь и к ж ен щ и н ам ).
Мужей заставл ял и д ав ать п од пи ску — не б ить жену. Н асколько и з м е ­
ни лось полож ение, п о к азы в ает тот факт, что п ояви л и сь д аж е случаи
п и сьм ен н ы х ж алоб об щ и ны на ж естокость м уж ей. М уж чины стали
ж аловаться, что н ел ьзя ж ену «учить», того и гляди — уй д ет к тестю ,
а волостны е суды ж енам потакаю т. Н аходились и такие, которы е обо­
д р ял и себя: «С м еет у м е н я у й ти баба! А на ш то коса у н ее? Да я ее
по волоску вы щ иплю ! Мужа с ж ен ой закон не судит! А волостны х за
тако й суд м ож но и за бороды взять!» (Т отем ский у езд В ологодской
губерн ии) (Денский 18816: 25).
Как указы валось ранее, телесны е н аказания для крестьян являлись
«вы сш ей м ер о й » н а к а за н и я , о н и сч и тал и сь о ч ен ь у п и зи т е л ь н ы м и .
265

Глава III

Применялись они широко. Так, в Письменском волостном суде (Буйский уезд Костромской губернии) телесные наказания составили око­
ло 1/3 от общего числа наказаний. Телесным наказаниям подвергали
мужей за избиения жен, оскорбления, за непочтительность к матери.
За жестокое обращение с женой 5 розог было присуждено крестьянину
Г. Андрееву (1873), мужа крестьянки А. Никитиной заочно приговори­
ли к 20 розгам за побои и растрату имущества. Волостные старшины
наказывали розгами за недоимки и расточение имущества. В одном
случае обстоятельством, отягчающим вину, была сочтена грубость до­
чери недоимщика, которую старшина отдал в работницы за недоимки
отца. Хотя 23 апреля 1863 г. вышел указ об отмене телесных наказаний
для женщин, эти наказания какое-то время еще продолжали приме­
няться по отношению к крестьянкам. Так, Письменский волостной суд
применил его к Е. Ивановой из д. Толстиково, которая провинилась
тем, что вместе с мужем обругала «гнусными словами» нескольких де­
вушек из той же деревни. Мужа девушки простили, а жену не пожелали
простить, и суд присудил ей, как женщине «характера сварливого»,
20 розог (Покровский 1902: 139,141—144).
В высшей степени показательно, что в судах стали разбираться та­
кие дела, когда потерпевшей стороной выступали те, кто традицион­
но являлся средоточием семейной власти. Свекор жаловался на сноху
за словесное оскорбление, ее наказали 6 днями ареста (Буйский уезд
Костромской губернии). Свекор и свекровь жаловались на сноху за
подстрекательство мужа к разделу, но сноха весьма активно отстаива­
ла свои права на суде, заявив, что «делают ей свекор и свекровь при­
теснения во всем, и хоть склоняйте и не склоняйте нас вместе в одном
доме жить, я не согласна быть в повиновении у свекра и свекрови,
и хоть изрубите в мелкие кусья, не согласна жить вместе». Суд встал
на защиту старых порядков, муж получил 20 розог, сноха — 7 дней
ареста (Галичский уезд Костромской губернии). Описанные случаи
не были единичными примерами (Покровский 1896:468). Порой жен­
щины сами проявляли агрессивность. Вот факт, немыслимый в преж­
нее врем я: сноха пожаловалась на свекра за оскорбление словом
и действием. При разбирательстве выяснилось любопытное обстоя­
тельство. Оказалось, что вина обоюдная, сноха то же самое сделала
в отношении свекра, причем еще в большей степени. Наказали обе
стороны, свекор был посажен под арест на 5 дней, сноха — на 10. Еще
примеры. «Свекровь Болтушкина, пьяная, казавш ая снохе кукиши
похабные и ругавшая сноху неприличными словами, произвела этим
стеснительные действия в прожитии в доме снохи без мужа ея». Све­
кровь была наказана 7-дневным арестом (1873). Со снохи, избившей
266

Жизненный уклад замужних крестьянок

свекровь так, что та не могла работать, было взыскано 5 руб. на наем
работницы (1876); свекровь за постоянные оскорбления снохи была
посажена под арест на 3 дня (1893); сноха за постоянные оскорбления
свекрови получила 5 дней ареста (1895); за взаимные оскорбления
сноха была наказана арестом на 3 дня, свекровь — на 2 (Галичский
уезд Костромской губернии) (Там же: 470—471).
В решениях волостных судов ясно проступает особенность обыч­
ного права, когда руководствовались не четким указанием закона,
а зачастую решали дела, смотря по обстоятельствам, «по делу, по
человеку». Крестьянин Жариков принес жалобу на сноху М. Козмину, что она ушла из дома и не почитает его. Сноха объяснила, что
«за побои свекра и мужа в доме их жить не будет никогда и не име­
ет в виду никакого закона, чтобы принудить ее жить в доме мужа
и свекра». Суд постановил: поскольку Козмина жалобы на побои ра­
нее не приносила, в первый раз за непочтение старших подвергнуть
ее аресту на 7 дней и вернуть в семью мужа (Тамбовский уезд Там­
бовской губернии) (Труды... 1: 31). В другом случае суд вступился за
женские права. Так, за нанесение побоев крестьянке Бубновой с ее
деверя Якимова суд взыскал в пользу общины 1 руб. (Моршанский
уезд Тамбовской губернии) (Там же: 49). За жестокое обращение суд
производил и разделы. Крестьянин Бубнов просил отделить от семьи
Соянина племянника Иванова, за которым была замужем дочь Буб­
нова. Причиной жалобы было жестокое обращение. Суд постановил
разделить семейство и выдать Иванову 1/3 имущества (Моршанский
уезд Тамбовской губернии) (Там же: 53—54). Материалы о судебных
делах с участием крестьянских женщин в изобилии рассыпаны в раз­
личных источниках.
В пореформенное время менялись инварианты духовной ориен­
тации, доминанты крестьянской жизни. Показательными являются
участившиеся случаи, когда жена не уступала мужу и даже подчиняла
его себе (РКЖБН 5.4:211), иногда имела место инверсия в отношени­
ях, жена управляла мужем:
Жена мужа била,
Била, колотила,
Плакать не велела.
Муж-то мочало,
А жена — начало...
(Титов 1888:42)

Бойкая и сильная баба брала верх над мужем, если он был слабо­
характерным, ленивым и тупым. Народ к таким мужьям относился
267

Глава III

с н е с к р ы в а е м о й н а с м е ш к о й и п р е з р е н и е м : «Как см еет д у р а-б а б а
п отеш аться над тобой, д о б р ы м м уж иком ?» (Там же). Для муж а такое
полож ение бы ло величай ш и м бесчестьем . О писан случай, когда ж ена
заж ала м еж колен голову м уж а и била ж ел езн ы м ар ш и н о м по голо­
ве. Муж зар а б а ты в а л н еп ло х и е д ен ьги , но на него см о тр ел и как на
дурачка. «Уж какой он человек, коли бабе поддался, п рям о дело, что
дурачок» (РКЖБН 2.2: 364). В больш инстве стучаев ж ен щ и на никогда
н е п о зв о л я л а себе у д ар и ть м уж а, и н ач е м огли п о й ти д урн ы е слухи
про н ее сам у и ее род, ее сестер и будущ их д о ч ер ей будут и зб егать
женихи. Можно было ви д еть такие картин ы : худенький слабосильны й
м уж и чок бил здоровую вы сокую ж ен щ и н у и та н е защ и щ ал ась, хотя
м огла п о в а л и т ь его о д н и м у д ар о м . Но сл о весн ы й о тп о р ж ен щ и н ы
д авал и очен ь часто. «У м ен я х о зяй к а как заговорит, что п он еволе з а ­
м олчиш ь — н е знаеш ь, что и ответи ть супротив ее: словно по книж ке
ч итает. Слуш аеш ь, слуш аеш ь даж е р аза, да и уйд еш ь, п о то м у ин аче
с ней не сговориш ь» (Там же).
С клады вание новой со ц и альн о-экон ом ической обстановки, вто р ­
ж ен и е в д ер е в н ю н о в о го м и р а , к к о т о р о м у н а р я д у с п р и в ы ч н ы м и
д л я к р е с т ь я н и н а н а с и л и ем и п р о и зв о л о м д о б а в л я л и сь и н д и в и д у ­
ал и зм и с т р е м л е н и е л ю б ы м и п у тя м и к н аж и ве, о зн а ч а л о н а р у ш е ­
ни е долж ного и п р и в ы ч н о го п о р яд ка вещ ей . В место в зн ач и тел ьн о й
ст еп е н и б езл и к о го ч л е н а с о ц и у м а с у к о р е н и в ш и м и с я в с о зн а н и и
к о л л ек т и в н ы м и п р е д с т а в л е н и я м и , к о л л е к т и в н ы м и н а с т р о е н и я м и
и су евер и ям и п о я в л я ется и н д и в и д у у м , стр ем я щ и й ся ж и ть согласно
свои м собствен н ы м у б еж д ен и ям и у стан о в кам , вм есто т р а д и ц и о н ­
н ы х к о л л е к т и в н ы х с т е р е о т и п о в в ы сту п аю т с о б ст в ен н ы е, н а в е я н ­
ны е н о в ы м и о тн о ш ен и ям и цен н о сти . П оскольку к рестьян ская семья
п р е д с та в л я л а е д и н ы й о р г а н и зм , у к а за н н ы е п е р е м е н ы н еи зб еж н о
коснулись и ж ен щ и н ы .
П редставленны е вы ш е и зм е н ен и я в полож ении ж ен щ и ны н е сле­
дует счи тать яв л е н и е м , охвати вш и м повсем естн о реги он ы Е вроп ей ­
ской Р оссии , где п р е о б л а д а ю щ и м б ы ло вел и ко р у сск о е н асел ен и я .
Хотя происходили глубинны е и зм ен ен и я в со зн ан и и , эконом ической
и со ц и ал ь н о й ж и зн и , но даж е в гу б ер н и ях с р а зв и т ы м о т х о д н и ч е­
ством у к а за н н о е я в л е н и е ч е р е д о в а л о с ь с т р а д и ц и о н н ы м и п а т р и ­
ар х ал ьн ы м и о тн о ш ен и я м и в зав и си м о сти от того, к ак и м оставался
у д ел ьн ы й вес т р а д и ц и о н н ы х зе м л ед ел ь ч еск и х зан я т и й н асел ен и я.
И в отходн ических волостях и у езд ах н о вы е ч ерты в полож ен ии ж е н ­
щ ины могли причудливы м образом сочетаться и переплетаться с ко н ­
сер в ати в н ы м и стар ы м и в згл я д а м и , с о тж и в аю щ и м и , но ж и вучи м и
п атр и а р х а л ь н ы м и п р е д с та в л е н и ям и . У становление нового п орядка
268

Жизненный уклад замужних крестьянок

вещей происходило медленно и непросто. Имела место определенная
эволюция, но тенденция нового не утвердилась еще окончательно.
До подлинного равноправия, до обретения женщинами достойного
места в семье и обществе было еще далеко.

3.3. Репродуктивное поведение русских крестьянок в период
эрозии традиционного гендерного контракта
Деторождению и связанным с ним вопросам посвящена обшир­
ная этнографическая литература. Данная проблематика привлекла
наше внимание в настоящей работе в менее изученном аспекте. Ро­
ждение ребенка было не просто событием в ж изни крестьянской
семьи, оно представляло собой важнейший рубеж в жизни каждой
женщины, который влиял на ее статус и поведенческую стратегию.
И второй момент — все стороны женской жизни, связанные с дето­
рождением, под давлением новых реалий подвергались трансформа­
циям, в том числе выветривалось прежнее содержание обрядово-ри­
туальной составляющей в период беременности и родов. Указанный
аспект соответствует общему направлению данной работы.
Одной из важнейших была репродуктивная функция семьи, дети
являлись моральным оправданием брака. Как пишет Т. А. Листова, оно
определяло во многом и обрядовый характер традиционного ритуала
создания семьи: свадьба буквально была насыщена действиями про­
дуцирующего характера и пожеланиями многодетности. Например,
такие пожелания, как: «Дай Бог Вам, Иван Иванович, богатеть, а Вам,
Марья Ивановна, спереди горбатеть (т. е. беременеть —3. М.)» (Листо­
ва 20056: 502), были обычными в приветствии молодых супругов.
Крестьянская экономика с ее низкой продуктивностью, всецело
зависевшая от погодных условий и носившая весьма рискованный
характер, оказы вала непосредственное влияние на репродуктив­
ную фупкцию женщины. Немалое значение имели высокая детская
смертность и необеспеченная старость. В крестьянском сознании
ч ерез детей происходит связь поколений, появление младш его
поколения не только неизбежное событие, но и своего рода Божья
благодать (см .-.Жиров, Жирова 2002: 76; Кичигин 2000: 391). Дети яв­
лялись богатством в экономическом смысте (Никольский 1885: 82).
Считалось, что нужно им еть трех сыновей: один умрет в детстве,
другого заберут в солдаты (с введением всеобщей воинской повин­
ности и резким сокращ ением срока службы этот фактор утратил
свое значение), третий сможет содержать родителей в старости. Не­
имение детей считалось несчастьем, бесплодие — «верно, болезнь
269

Глава III

какая-нибудь, что детей нет». В таких случаях обращались к помощи
медицины и колдовства, о даровании детей молились разного рода
чудотворцам (см.: Титов 1888: 51; Плотникова 1995). Представления
о многочадии как о Божьем благословении сохранились в свадебных
обрядах. Невесте после венчания давали подержать младенца, счи­
талось, что это поможет иметь много детей (Сердобский уезд Сара­
товской губернии) (Смирнова 1911: 252). За столом к новобрачной
подводили мальчика, которого она целовала, дарила ему гостинцы
и «девичий пояс». Этот обряд символизировал ее расположенность
к рождению детей и к маленьким детям вообще (Елатомский уезд
Тамбовской губернии) (Звонков 18896:48).
В пореформенный период отношение крестьян к бесплодию стало
не таким однозначным, как прежде. С одной стороны, в крестьянской
традиции Божья благодать посылалась в виде детей, богатства и и з­
обилия, все это находилось в одном ряду. Бесплодие рассматривали
как наказание за грехи родителей или их отцов, нарушение установ­
ленного Богом предназначения женщины ложилось на нее позором,
было несчастьем для семьи (см.: РКЖБН 2.2: 365; 5.1: 530; 5.2: 362;
6: 365; 7.2: 351; Быт... 1993: 363). Детородная способность женщины
полагалась предопределенной свыше. Женщина не только биологи­
чески направлена к рождению детей, но, считалось, что в организме
каждой женщины изначально предопределено количество возмож­
ных зачатий ребенка каждого пола. «Если у которых родителей нет
детей, то, значит, они чем-нибудь прогневали Господа и сделались
недостойными, вот Бог и не дал им утешение на старости. Без детейто того и гляди, что на старости с сумой пойдешь» (РКЖБН 2.2: 365).
На бездетных супругов смотрели с сожалением. Известны факты,
когда в случае бесплодия приглашался посторонний мужчина, но
такие случаи были редки и осуждались крестьянским сообществом
(РКЖБН 3:318). Выкидыши объясняли грехами матери: была неверна
мужу, или спала с ним под праздник, или не почитала постов, нера­
диво молилась в церкви. Чтобы предотвратить их впредь, выкидыши
зарывали под полом или на гумне (РКЖБН 6:290). Рождение мертвого
ребенка объясняли тем, что его украл нечистый (Быт... 1993:122). Но
существовали и вполне рациональные объяснения выкидышей нео­
сторожным поведением: ушибы, поднятия тяжестей и т. д., поэтому
беременные женщины остерегались подобных случаев (РКЖБН 5.2:
235; 5.4:158).
Причиной бесплодия могли быть какие-то нарушения в организ­
ме как жены, так и мужа. Но по народным представлениям бесплодие
приписывали только ущербности жены (Вологодская губерния) (Ива270

Жизненный уклад замужних крестьянок

нищий 1890:63; Гиляровский 1866:21). Как писал М. К. Герасимов, если
«Бог не дал детей», для обретения «чадородия» женщины прибегали
к средствам, рекомендуемым церковью: ходили на богомолья, дава­
ли обеты, осуществляли паломничество к святым местам (Герасимов
1898а: 178). Особенно часто женщины обращались к Божьей матери,
к св. Роману чудотворцу, преподобному Ипатию (Листова 20016:36).
Бездетные женщины, большей частью из зажиточных семей, отправ­
лялись за помощью в Киев, где монахи давали им подержать в руках
гробничку какого-нибудь святого (Сердобский уезд Саратовской гу­
бернии) (Смирнова 1911: 252). В то же время имели место и взгляды,
что в бесплодии видели «просто неспособность к тому одного из су­
пругов» (РКЖБН 7.2: 351). Рождение ребенка в крестьянской семье
не было событием исключительным, а только одним в долгой цепи
других рождений (Кабакова 20016:120). Чем больше было детей в се­
мье, тем больше рабочих рук, которые так необходимы в крестьян­
ском хозяйстве, да это и опора в старости. Именно репродуктивные
возможности женщины определяли количество детей в крестьянской
семье, в течение 20 лет крестьянки в среднем рожали 6—10 раз, но
в некоторых семьях имелось по 20 детей (см.: Попов 1903: 190; Ми­
ронов 1976:42—45; 2000а: 179). Уровень рождаемости варьировал по
регионам (см.:Янсон 1878:164—169). Согласно С. Д. Морозову, воро­
нежские крестьянки рожали 8—9 раз, ярославские и костромские —8,
рязанские — 7—8, вологодские — 6—7 (Морозов 19996: 105). Вместе
с тем следует отметить, что рождение ребенка в многодетной, бедной
семье могло быть явлением обременительным, «обузой». Следую­
щее свидетельство оставила О. П. Семенова-Тян-Шанская: «Если же
баба начинает часто родить, то в семье к этому, конечно, относятся
неодобрительно, не стесняясь иногда делать грубые замечания по
этому поводу: “Ишь ты, плодливая, обклалась детьми, как зайчиха.
Хоть бы подохли они, твои щенки-то, трясет каждый год, опять щен­
ка отшлепетила” и т. п. Замечания эти исходят нередко от свекрови»
(Семенова-Тян-Шанская 2010: 33). Вследствие материальной необе­
спеченности в некоторых местностях бесплодие перестали относить
к несчастьям, а полагали счастьем, дарованным Богом (РКЖБН 5.2:
359; 7.2: 601; Смирнова 1911: 252); «Кабы вы, деточки, часто сеялись,
да редко всходили» (Ивановская 1908:119).
Появлению на свет первого ребенка, все равно мальчика или де­
вочки, радовались почти все родители, даже самые бедные: послал
Бог утешение на старость (РКЖБН 1: 251; 3: 434; 5.2: 361; 5.4: 230).
Особое место в семейной структуре первого ребенка подчеркивает
терминология: первенец, первец, первончик и др. (Кабакова 2009а: 415).
271

Глава III

Но уже с самого начала имела место сегрегация по признаку пола.
В отношении рождения детей в крестьянской семье четко прояв­
лялось гендерное неравноправие: предпочтение всегда отдавалось
мальчикам, девочек рассматривали как разорительниц для семьи,
что нашло отражение в разных русских пословицах. Безвинная ро­
женица каждый раз при родах должна была терпеть и переносить
«брань и, нередко, побои от мужа» (Пронский уезд Рязанской губер­
нии) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 150. Л. 6). «В крестьянском быту родите­
ли всегда желают, чтобы родился сын, а не дочь. Говорят: “Пошли
Бог сына, помощника отцу, во младости на утешение, под старость
на прокормление, а что девка, — ...такой товар, который долго дер­
жать нельзя, — она уйдет, да еще с собою возьмет; парень совсем
другое дело — он в дом приведет”» (Рязанская губерния) (Там же.
Д. 124. Л. 17). С большей радостью встречали рождение мальчика,
с его появлением увеличивался земельный надел и, как следствие,
благосостояние семьи. Мальчик будет «поильцем и кормильцем» ро­
дителей в старости. По утверждению Т. А. Листовой, предпочтение
мальчика сказывалось и в том, что в основном все суеверные сред­
ства воздействия на пол будущего ребенка были ориентированы на
рождение сына, причем рекомендовалось молиться определенным
святым о рождении мальчика — святому Иоанну Воину, о рождении
девочки просили святую Марию Египетскую (Листова 20056: 502).
Радовались по-прежнему не просто рождению мальчика, который
в старости родителей будет опорой семьи, а в нем видели питеряка«наживщика», будущего «буфетчика», «приказчика» (РКЖБН 5.2:45).
Рождению дочерей радовались меньше: если на мальчика смотрели
как на будущего кормильца, то на девочку как на разорительницу
(выход замуж, наряды и вообще лишние заботы). Но если рождались
одни мальчики, это тоже было не в радость. Отцы тогда говорили, что
нечего будет и делить, а матери сокрушались, что в таком случае не
на кого будет и в беседе полюбоваться (РКЖБН 2.2: 366; 3: 434; 5.3:
488; 5.4: 212). Отметим заметное изменение при рождении девочки
в пореформенный период. Например, если члены семьи работали
на фабрике, отношение менялось, тогда больше радовались рожде­
нию девочки, так как именно девочек рассматривали как будущих
помощниц, они были послушнее и скромнее, а сыновья обычно не
задерживались в родительском доме (Быт... 1993: 264).
Нередки были случаи рождения близнецов и тройни: «В деревне
Семеновке Щигровского уезда в семи верстах от города весьма часто
рождаются близнецы — двойни и тройни», — отмечали корреспон­
денты из Курской губернии (АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 8. Л. 3). Отноше272

Жизненный уклад замужних крестьянок

ние к ним было двояким. В одних семьях двойню встречали так же
радостно, как и одного ребенка, а в других отношение к рождению
двойни было негативным, это могло рассматриваться как свиде­
тельство излишне активной половой жизни (см.: РКЖБН 3:434; 5.2:
362; 5.3:488; Быт... 1993: 264; Баранов 2005а: 139). Роженицу считали
виновницей несчастья и не жалели обидных слов. Были даже случаи,
когда женщине сразу после родов приходилось переносить побои от
мужа за то, что у нее родилась двойня.
Пореформенное время внесло свои коррективы в вопрос дето­
рождения. С ухудшением экономического положения крестьянства
в пореформенное время материальные соображения стали оказы­
вать сильное влияние на вопросы деторождения, в этом отношении
менялись и культурные стереотипы. Если в обеспеченных и мало­
детных семьях рождение детей встречали с радостью, то в бедных
воспринимали уже как неизбежное зло (РКЖБН 5.3: 36). Младенец
был обузой, лишним ртом, родители тяготились им. Его появление
встречалось как наказание Божье, появлялось неподдельное желание,
чтобы новорожденный скорее умер, «може не будет жить». Такие ро­
дители просили Господа о смерти своих детей и избавлении их самих
от Божеского наказания. На бесплодие стали смотреть как на первое
счастье в жизни, дарованное Богом (РКЖБН 2.2: 366; 3: 318; 5.2:359;
Быт... 1993: 264). Источники сообщают о поразительном случае, про­
исшедшем в Жиздринском уезде Калужской губернии. Одна бедная
крестьянка, имевшая шестерых детей от одного до девяти лет при
очень скудных заработках сильно пившего мужа, выпрашивала во
время эпидемии скарлатины у матерей рубашечки, в которых уми­
рали их дети. Эти рубашечки она надевала на своих детей в надежде,
что они заболеют и умрут. Но в то время, как в каждой семье умерло
по нескольку человек, ее дети остались живы и совершенно здоровы,
а сама она еще родила двойню (РКЖБН 3: 434). Корреспондент из
Псковской губернии сообщал: «Как своего рода детоубийство мож­
но рассматривать, когда родители безжалостно отправляли детей
выполнять непосильную для них работу, закабаляли в чужих руках,
заставляли их побираться, а все добытое “кровавым потом, холодом
и голодом” забирали себе и пускали на пьянство» (РКЖБН 6: 247).
А. Энгельгардт описывает другой, не укладывающийся в современные
представления случай отношения уже к взрослым детям. У одной его
работницы была молодая и красивая дочь по имени Аксюта. Однажды
Аксюта простудилась и слегла. Стала выздоравливать, но, не оправив­
шись от болезни, начала работать и снова слегла. Девушка умирала,
а мать, которая очень любила и баловала ее, отнеслась к этому со273

Глава III

верш ен н о х л ад н о кр о в н о : «“А у м рет, та к что ж — все р авн о , по осени
зам уж нуж но вы д авать, и з д о м у вон, та к расходу будет м ен ьш е” (п о ­
хорони ть стоило деш евле, ч ем вы д ать замуж). Аксюта пролеж ала всю
зи м у и ум ер л а весной, несчастье бы ло в то м , что не ум ерла осенью ,
а то целую зи м у расход, а к весне, когда м огла бы работать, ум ерла»
(Энгельгардт 2010: 4 3 —44).
Б езд етн ы м супругам крестьян е зави д о вал и и про них говорили:
«“Экие счастливцы ! Поди ж ты , баба ребят не носит! Не то что наш и
бабы , как распустят свои н ен асы тн ы е утробы , то чуть не каж и н н ы й
год ребен ка п ри бурови т (П ринесет или родит. — П римеч. корр. вн и зу
стр ан и ц ы )”. С ами бабы завидую т тако й сем ье, где ж ен а бесплодна»
(РКЖБН 7.2: 601). Это уж е н о в о е я в л е н и е в ж и зн и кр естьян . М ного
д етей — Божье н а к а за н и е . Если в сем ье д етей бы ло м ало, то это сч и ­
талось лучш е, и тогда го ворили: «Бог их лю бит!» (Там же). «Хорошо
и м еть детей, если их один или двое или, сам ое больш ее, трое. Больш е
этого они стан о вятся ро д и тел ям в тягость» (Ст епанов 1906: 221).
Благосостояние бездетны х крестьян бы ло зам етн о вы ш е. Они во­
врем я платили подати , и м ели лучш ие постройки, больш е скота, были
лучш е одеты . Как п и ш ет В. И. С тепанов, о б р ем ен ен н ы й д етьм и глава
д о м а говорил: «Вам неш то делать себе удовольствие, когда вы одни.
Вот тут и не подум аеш ь о себе, как на р ебятиш ках-то, обуви-то, од е­
ж онки нет». М ать, над о р вавш аяся в тяж елом труде и заботах, видела
отдых в бездетн о м д о м е: «Господи, у вас ч и сты й рай без д етей -то . Все
у вас на м есте, в поряд ке, тихо, скром н о, а у нас словно ад к р о м еш ­
ны й. П ридеш ь дом ой , так-так к тебе и лезут. О дин проси т есть, другой
пить, тр ети й спать, не знаеш ь, за что схватиться. И послал же Господь
наказание. У лю дей хоть умираю т, а у нас словно на грехе, растут и рас­
тут» (Там же: 222). Б ездетн ы е супруги вполне о сознавали полож ение
«наказанны х» судьбой соседей и не стрем и лись и м еть детей. И зредка
кто-нибудь из таких супругов вы раж ал желание, чтобы «вот хоть одно­
го бы Бог послал», но тотчас д обавлял: «А впрочем , и один так только
люб, пока растет; а там , как ж ен ится, так п ой дут только одни грехи.
П осм отриш ь этак на лю д ей -то — живут, д а только м учаю тся <...> Нет,
уже лучш е ж ить одним » (К линский у езд М осковской губернии) (Там
же). Как п и ш ет О. М. В ербицкая, вы сокая д етская см ертн ость играла
роль сти х и й н о го р егулятора в о сп р о и зв о д ств а сельского насел ен и я,
и она п ри води ла к тому, что зн ач и тел ьн ая масса биологической эн ер ­
гии ж ен щ и н тр ати лась впустую (Вербицкая 2009:84).
На р еп р о д у кти вн о е п о в ед ен и е кр естьян о к в кон ц е XIX — н ачале
XX в. оказы вало вл и ян и е р азв и ти е отхожих п ром ы слов, Р усско-япон­
ская во й н а и, как результат, д ли тел ьн о е отсутствие м уж ей. С одной
274

Жизненный уклад замужних крестьянок

стороны, женщина в некоторой степени освобождалась от тягот не­
прерывных беременностей и лактации; с другой —«длительные раз­
луки супругов отрывали женатых крестьян от семьи, существенно
сокращали общую продолжительность их брачной жизни, а в конеч­
ном счете — понижали рождаемость и общее число детей в семье»
(Там же: 80). По данным Д. Н. Жбанкова за 1866—1883 гг., на районы
развитого отходничества приходилось 5,3 родов за репродуктивный
период женщины, а в «оседлых» районах — 9,2, что на 74 % больше
(Жбанков 1887: 87). По подсчетам Б. Ц. Урланиса, уровень рождае­
мости в России за период с 1893 по 1912 г. снизился на 5 % (цит. по:
Вербицкая 2009: 81).
Можно говорить, что в конце XIX — начале XX в. в крестьянской
среде в слабой степени началось регулирование уровня рождаемо­
сти, хотя он оставался довольно высоким. Русская крестьянка этого
периода рожала в среднем 7—9 раз (Безгин 2012:19).
Традиционное репродуктивное поведение русских крестьян под­
держивалось также всем порядком православной жизни. На частоту
супружеской близости оказывал влияние церковный календарь, когда
в период православных постов, предшествовавших главным церков­
ным праздникам, супругам надлежало воздерживаться. В большин­
стве губерний Европейской России максимум зачатий приходился на
осенние и зимние месяцы (Янсон 1878: 202—204).
Статус беременной в крестьянской семье. Роды. С выходом де­
вушки замуж для нее устанавливался новый социовозрастной статус,
она вступала в общество замужних женщин в статусе «молодухи»,
«молодайки», оставаясь в нем до рождения первого ребенка (Шанги­
на 20056:360). Только с рождением ребенка происходил полный, при­
знанный крестьянским обществом переход крестьянки во взрослое
состояние. Рождение первого ребенка для молодой женщины являлось
нормативным критерием социальной зрелости. Беременность и роды
представляли своего рода женскую субкультуру (см.: Щепанская 1999в:
389; Кабакова 20096; Кабакова, Седакова 2004). Беременность и роды
упрочивали положение женщины в семье, она получала новый статус.
Расширялись ее имущественные права, ее уже было труднее прину­
дительным образом удалить из дома (РКЖБН 4: 232).
Незнание реальных физиологических процессов, протекающих
в организме женщины при беременности и родах, большой удель­
ный вес религиозно-мистических представлений в сознании кре­
стьянства имели следствием то, что в этой сфере значительное место
отводилось символическим аспектам. С одной стороны, беременная
женщина была олицетворением плодородия, с другой — считалась
275

Глава III

опасной, нечистой как для самой беременной, так и для окружающих
и всего жизненного порядка (Толстая 1995: 160). Указанными пози­
циями определялось положение беременной в крестьянской среде.
Жесткая детерминированность и регламентированность всей жизни
и быта крестьянской женщины касалась и периода беременности.
Существовала особого рода нормативная культура, предписывавшая
определенные каноны поведения, в том числе и в супружеской жиз­
ни. Действовавшие нормы и правила считались упастедованными от
предков и носили императивный характер. Все стандарты поведения
были обязательными. Считалось, что отступление от ритуалов и обы­
чаев, которые регламентировали весь ритм индивидуальной жизни
человека, скажется на благополучии самого нарушителя (Байбурин
1993: 8, 18). В пореформенное время, когда шло обновление всех
сторон жизни, активно происходила подстройка ритуала к новым
реальностям, формы поведения одновременно ориентировались и на
ритуал, и на обновлявшиеся нормы повседневной жизни.
При однообразном течении деревенской жизни беременность
становилась явлением, привлекавшим внимание окружающих. Но
в традиционном сознании беременность и роды являлись не столь­
ко физиологическими процессами, сколько таинством, имеющим
сакральный смысл. Это таинство становилось ареной борьбы добрых
и злых сил, без определенных ритуальных действий нельзя было
надеяться на успешное завершение этой борьбы. Непосредственно
сами роды представляли один из элементов в сложной структуре
родильной обрядности. Фактически ритуал рождения ребенка начи­
нался значительно раньше самих родов, а завершался через продол­
жительное время после них. Современные исследователи предлагают
рассматривать родильный обряд в достаточно широком смысле, как
временной континуум, включающий в себя беременность, сами роды
и послеродовой период (Белоусова 2001: 6). В системе родильной
обрядности получила интенсивную рефлексию выделенность всего
этого периода. Вся родильная обрядность привязывалась к опреде­
ленной временной и пространственной организации.
В жизни женщины сразу после свадьбы находили свое проявление
гендерные аспекты. Женщина считалась нечистой в течение целого
дня после супружеского акта. Она не могла в это время посещать
церковь, прикасаться к иконам, зажигать лампаду и т. д. Но при всем
этом ей не воспрещалось выполнять свои хозяйственные обязан­
ности. Также женщина считалась нечистой во время менструации
и особенно в период беременности. Нечистота беременной женщины
обусловливала внешнюю границу ее пространства и вела к ее соци­
276

Жизненный уклад замужних крестьянок

альной изоляции. Протекающие в организме женщины физиологи­
ческие процессы в ритуале преобразовывались в условные категории.
Считалось, что беременная женщина находилась в маргинальном
состоянии, между своим и чужим мирами, между жизнью и смертью
(Байбурин 1993: 90—91). Полагали, что беременная и плод, который
она носила, включены в систему жестких причинно-следственных
связей. Поэтому все, что было связано с беременностью и родами,
сопровождалось многочисленными ограничениями и табуированием,
которые очерчивали границу пространства беременной женщины.
Беременная женщина была особо подверженной воздействию раз­
личных злых сил. Поэтому переход через эту границу таил опасно­
сти как для самой беременной, так и для носимого ею ребенка (см.:
РКЖБН 2.1: 221; 2.2: 155-156,365; 6: 290,366).
Сложная система представлений о беременности и родах не была
полностью цельной и последовательной. В ней содержался конгло­
мерат разнородных элементов, не организованных воедино и вхо­
дивших в противоречие друг с другом. Ребенок воспринимался как
существо таинственное, только что появившееся из другого мира.
Свидетельством о его неоформленности, расплывчатости представ­
лений о нем является многообразие терминов для обозначения мало­
го ребенка, когда одно и то же понятие соотносилось с целым рядом
синонимов. Как отмечалось ранее, новорожденные и даже дети до
5—7 лет имели внеполовые названия, к ним применялись термины
среднего рода (дитя) или собирательного характера — ребетня, ме­
лочь, кувяка, паполза, дыбуля и т. д. (Бернштам 1988: 25).
Весь соответствующий рождению ребенка период времени был
структурированным. Это надо понимать не только в том смысле, что
вследствие физиологических процессов происходило разделение
на преднатальную стадию, роды и послеродовой период, но также
и в том, что определенные временные отрезки считались имеющими
выделенное положение, так как могли тем или другим образом, в том
числе и неблагоприятным, сказываться на судьбе ребенка. Зачатие
являлось точкой отсчета не только для самих родов, его значение
было намного важнее. Время зачатия приобретало аксиологическую
ориентацию, от него зависела судьба будущего ребенка. Полагали,
что ребенок рождается в тот же день недели, когда произошло за­
чатие. Поскольку совокупление наканупе праздника считалось гре­
хом, то зачатие на воскресенье являлось плодом похоти. Поэтому
родившийся в ночь на воскресенье или на великий праздник будет
влюбчив и похотлив, или урод, или слабоумный (см.: РКЖБН 2.2:156;
Кабакова, Толстая 1999:283). Эпоха перемен внесла свои коррективы
277

Глава III

и в интимные стороны жизни. Как пишет В. И. Степанов, по уверени­
ям стариков, за последние годы народ до такой степени забыл Бога,
что не разбирает, в какие дни можно спать с женой, в какие нельзя,
и потому Бог посылает детей непослушных, своевольных, ведущих
жизнь на пути к погибели (Степанов 1906: 224).
Как понимались процессы обновления? Наряду с определенным
влиянием внешних воздействий вследствие жестких причинно-след­
ственных связей имелись представления совсем другого характера,
согласно которым будущее выступало в степени крайней детерм и­
нированности, огромную роль играла судьба и во многом перипетии
жизни заранее были предопределены (РКЖБН 1: 24). Отсчитывае­
мое от момента зачатия течение времени соотносилось с небесными
временными ритмами. Так, роды при молодом месяце предрекали
долгую жизнь ребенку, если же месяц был на исходе, он будет слабым
и проживет недолго (РКЖБН 6: 413). Имелась разработанная шкала
времени, в которой точкой отсчета являлось зачатие. То, что женщина
забеременела, узнавали по прекращению месячных. Полагали, что
для точного определения времени, когда женщина забеременела, сле­
дует после последней менструации отсчитать назад месяц, поскольку
и после наступления беременности менструация возможна еще один
раз (в действительности такое происходит очень редко). По тому, ког­
да ребенок в первый раз начинал шевелиться в утробе матери («Это
ребенок омывается»), определяли время родов. Для этого к данному
моменту времени прибавляли двадцать недель. Точность в определе­
нии времени родов была невелика, ошибка могла составлять недели
три или даже более. Объяснение этому довольно простое: первые
шевеления ребенка в материнской утробе бывали довольно слабыми,
и мать могла их не замечать в течение многих дней, в особенности,
если она была занята тяжелыми полевыми работами. Кроме того,
заметив шевеление, крестьянки большей частью не могли это вре­
мя точно зафиксировать и ко всему этому были очень слабы в счете
(РКЖБН 2.2: 156). Имеется и другого рода информация, что деревен­
ские женщины могли быть очень точны в определении промежутков
времени, связанных с беременностью и родами (Максимов 1903: 377).
Считалось, что внутренние качества ребенка зависят от поведения
матери во время беременности (Смирнова 1911: 252). Если беремен­
ная на вопрос «кого родишь?» краснела, то должна была родиться
девочка, если же нет — мальчик (Демич 1889: 183). Если беременная
худела лицом, или у ней был острый живот, или выдавался правый
бок, тогда должен был родиться мальчик. Полнота лица, ш ирокий
живот, выдававш ийся левый бок служили явным указанием на то,
278

Жизненный уклад замужних крестьянок

что она в своем чреве носит девочку. Если живот раздваивался, тогда
должна была родиться двойня (Вологодская губерния) (РКЖБН 5.1:
530). Чтобы зачать мальчика, женщина после совокупления должна
была лечь на правый бок, девочку —на левый (Костромская губерния)
(РКЖБН 1: 283). «Когда бывает беременна женщина... ей за обедом
отрезают от хлеба горбушку, для того чтобы съела и родила сынка»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17-18).
Значительное число разного рода запретов берет свое начало от
языческих представлений дохристианского периода. Сегодня труд­
но выявить мотивировку тех или иных запретов и правил, с наших
современных позиций в них не проглядывают причинно-следствен­
ные связи, тем более, что сами эти запреты и правила могли склады­
ваться в течение длительного времени. Часть этих запретов связана
с вполне рациональными мотивами, другие имеют иррациональный
характер, они специфическим образом сочетались друг с другом и их
далеко и не всегда возможно было разделить. Если первые моти­
вировались достижением каких-то практических и материальных
целей, как, например, страхом за здоровье и благополучие ребенка,
то иррациональные элементы были обусловлены получением цен­
ностей символического характера. Беременная женщина была не
просто окружена системой запретов и предписаний, они на период
беременности составляли важнейшую часть ее повседневной жизни.
Эти запреты регулировали поведение женщины, ее коммуникацию,
ограничивали контакты с окружением, создавали замкнутый мир.
Приведем некоторые из существовавших запретов и предписаний.
Беременной женщине нельзя было смотреть на уродов и вообще
думать о чем-нибудь страшном и безобразном, иначе таким же ро­
дится и ребенок. Был запрет смотреть ей на пожар, на падаль, расче­
сывать волосы по пятницам, переступать через коромысло, веревку,
чесать голову, выплескивать воду через порог, пить прямо из ведра,
трогать ногой кошек, собак или свиней и т. д. Нарушение любого из
запретов могло самым неблагоприятным образом воздействовать на
ребенка (будет страдать изжогой, рвотой, удушьем, будет вшивым,
на ногах появятся нарывы, а то и умрет) (Ярославская, Псковская,
Санкт-Петербургская губернии) (РКЖБН 2.1: 221; 2.2:155—156,365; 6:
290,366). Если беременная переступит через седло или хомут, то будет
тяжело лошади (Попов 2010: 374). Беременная женщина никогда не
должна была быть восприемницей, в противном случае принятый ею
ребенок непременно умрет. Она не должна была присутствовать при
чистке колодца, иначе в колодце будет дурная вода. Если она перейдет
кому-либо дорогу, у того будут чирьи, и т. д. (РКЖБН 2.2: 155—156).
279

Глава III

При нарушении запретов беременной женщиной для нейтрализации
действия вредоносных сил существовала особая предохранительная
молитва, которую она должна была прочесть на ночь, чтобы ошибка
«не вчинялась в утробу» (Соболев 1912: 42—43). Подобные запреты
имели место и в других регионах России (Шумов, Черных 1996:179—
181; Мухина, Пушкарева 20126:162—163). Сходные черты обрядности
при беременности и родах можно найти и у других славянских наро­
дов (Рождение ребенка... 1997:10,28).
В части запретов и предписаний присутствовало вполне рацио­
нальное начало. Беременную ограничивали от поднятия тяжестей, за
нее старались выполнять работы, требовавших больших физических
нагрузок (РКЖБН 1:473; 2.2:155,307; 5.2:45,361; 6: 366). Зная о по­
следствиях неосторожного поведения, говорили: «Тоже уметь надо
родить-то» (Харузина 1906:89). Отношение домашних к беременной
было предупредительнее, чем обычно, выражалось это в том, что
подносили ей стаканчик водки да лишний раз ставили самовар поба­
ловать ее чайком, «кусочек послаще завсегда ей отдавали» (РКЖБН 1:
251; Жиров, Жирова 2002: 78). «Беременных женщин в семье уважа­
ют, стараются их не сердить, для того, чтобы ребенок был здоровый,
также дают лучшую пищу и исполняют их прихоти, которых очень
много у беременных —так вдруг ей захочется зимой яблок, муж едет
за несколько верст и покупает, то грибов, то ягод, то чужого хлеба
и квасу, и всегда хотят и просят того, чего нет дома и трудно достать».
В том, что беременной женщине нельзя было отказать в чем-либо,
необязательно следует усматривать гуманные соображения, очень
большое значение имели разного рода суеверия (РКЖБН 6:290; Ива­
нов 1901: 116). Считалось, что отказать в просьбе беременной грех,
этого требует душа младенца (см.: РКЖБН 2.2: 365; Быт... 1993: 263;
Степанов 1906: 224). По материалам Этнографического бюро: «Све­
кор и свекровь в другое время, пожалуй, и прикрикнули бы на невест­
ку, а если не любят ее, то и щипнули бы, а не то и толкнули бы ее; но
в период беременности они никогда не ругают, не попрекают сноху»
(Никольский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.3:36). Если жен­
щине предстояло в скором времени родить, мужья прекращали учить
жен пинками, отцы и матери нередко ругали сыновей и заступались
за беременных жен (Там же: 488). Имеются свидетельства о том, что
«муж ухаживает за беременной женой, которая подчас бывает “гроз­
на”» (Смоленская губерния) (Добровольский 1893:5). Однако встреча­
лись и факты избиения беременных женщин мужьями, в результате
которых часто были преждевременные роды: «22 октября 1882 года
крестьянин с. Большое Городище Корочанского уезда Петр Бидин, —
280

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

сообщ ал ко р р есп о н д ен т «Курских губернских ведом остей», — н ан ес
тяж к и е п о б о и св о ей ж ен е К л авд и и В аси л ьевн е Б и д и н о й , к о т о р ая ,
будучи б ер ем ен н о й , в тот же вечер п р о и зв ел а вы киды ш » (КГВ. 1882.
№ 137; см. такж е: НГВ. 1880. № 40). Хотя муж счи тался госп од и н ом
своей ж ены , в народе полагали, что он долж ен нести ответственность
при н ан есен и и побоев б ер ем ен н о й ж ен е (РКЖБН 5.4: 229).
О свобож ден ие от тяж елы х работ, п р ед у п р ед и тел ьн о сть по о т н о ­
ш ен ию к б ер е м е н н о й и м ел и м есто д ал ек о не всегда и не везд е (Со­
колов, Гребенщ иков 1901: 31). Здесь и м е е тс я м н о го ц в е т н а я м о за и к а
в зави си м о сти от локальны х тр ад и ц и й , особенностей и потребн остей
к о н к р е т н о й к р е с т ь я н с к о й с е м ь и , ее э к о н о м и ч е с к о г о п о л о ж ен и я ,
х а р а к т е р а в з а и м о о т н о ш е н и й в сем ье, к а ч е с тв сам о й б е р е м е н н о й
и д руги х ф ак то р о в . Б о л ьш и н ств о ж е н щ и н и не см ел о в ы к а зы в а т ь
свои ж елани я. В таки х сем ьях б ер е м е н н а я ж ен щ и н а не п ользовалась
о со б ен н ы м и за б о та м и ч л е н о в сем ьи , о н а всегда р аб о тал а н а р а в н е
со всем и, в ы п о л н яя и тяж елы е работы (Демич 1889: 11). «Редкая св е­
кр о вь за б о ти тс я о т о м , ч то б ы б е р е м е н н а я н е в ест к а не п о д н и м а л а
ничего тяж елого» (Калужская, Н овгородская губернии) (РКЖБН 3 :4 4 ;
7.1:46). « Б ер ем ен н ая ж ен щ и н а здесь вообщ е м ал о об р ащ ает на себя
в н и м а н и я в сем ье, со стороны м уж а, свекр а и свекрови , — сообщ ает
к о р р е с п о н д е н т и з М ед ы н ско го у е зд а К алуж ской гу б ер н и и . — О на
в тако м п о лож ен ии даж е в п о сл ед н ем п ер и о д е б ер ем ен н о сти н есет
на себе ту же тяж есть труда, как и всегда» (РКЖБН 3: 434). В с р е д н е ­
заж и то ч н о й сем ье п олож ен ие б ер е м е н н о й н и ч ем не отли чалось от
об ы чн ого, о н а д ел ал а все то, что и всегда: п о д н и м ал а тяж ести , п а ­
хала, ж ала, м о л о ти л а, скл ад ы в ал а д р о в а, у хаж и вала за скотом (см.:
РКЖБН 5.2: 45; 5.3: 36; 5.4: 212; 6: 184; 7.4: 192, 224). В ин ы х случаях
отн ош ен и е д о м аш н и х к б ер ем ен н о й зави село от доходов муж а. Если
м у ж -о тх о д н и к х орош о за р а б а т ы в а л в П етербурге, то и о т н о ш ен и е
бы ло хо р о ш и м , к так о й ж ен щ и н е п р о яв л ял и и н тер ес и соседи (Во­
логодская губерн ия) (РКЖБН 5.2: 45). П р еду п реди тел ьн ы е и л еч еб ­
н ы е м е р ы п р и уходе за б е р е м е н н о й за к л ю ч а л и сь л и ш ь в т о м , ч то
в п о с л е д н и й м е с я ц д о р о д о в р а з а д в а в н ед ел ю ее саж ал и в п еч ку
и п ари ли вени ком живот, полагая, ч то этим у м ен ьш атся боли в спине
(К алуж ская губерн ия) (РКЖБН 3: 507).
И з-за стож ивш егося д ем ограф ического п о вед ен и я русского к р е ­
стьянства в результ ат е осенних зачат ий наибольш ее чисто рож дений
п ри ходи лось на сам ы й р азгар полевы х работ (Соколов, Гребенщиков
1901: 31), когда к ак р о ж ен и ц а, так и р еб ен о к н аход и л и сь в н аи худ ­
ш их у с ю в и я х . Так, в Б орови чском уезде Н овгородской губернии из
10 м ладен ц ев, рож денны х в страду, вы ж ивали только двое. И м енно на
281

Глава III

вторую половину беременности приходились самые тяжелые работы:
прополка, вязанье снопов, жатва и т. д. При прополке, когда женщина
работала в согнутом положении под палящими лучами солнца, про­
исходили кровотечения из половых органов, выкидыши, преждевре­
менные роды, затем развивались женские болезни (Никольский 1885:
104—105). Жатва —тяжелейшая, изнурительная, в основном женская
работа являлась завершающим этапом страды и неизбежно носила
«авральный» характер (Соколов, Гребенщиков 1901: 31). По свидетель­
ству Л. В. Милова, она продолжалась около двух месяцев, и ее нельзя
было прервать, так как в этом случае слишком велики были бы потери
урожая. Хозяйственным интересам приносились в жертву установлен­
ные каноны традиционного уклада жизни. Еще в 1116 г. новгородский
архиепископ был вынужден установить правило, что если надорвавша­
яся женщина совершит выкидыш, с нее снималось обвинение в душе­
губстве.Такие случаи выкидыша были нередки (Милов 2001:160—161).
Описанное выше отношение к беременным проистекало не от
какого-то жестокосердия и равнодушия крестьянской среды (хотя
бытовавшие в ней нравы весьма далеки от современного понимания
отношений между людьми, а тем более между близкими). Определя­
ющими были хозяйственные соображения, нехватка рабочих рук, осо­
бенно в страдную пору. Хозяйственная необходимость стимулировала
выработку новых стереотипов поведения, которые демонстрировали
определенный разрыв с традицией. В явном виде это большей частью
проявлялось в конце беременности (РКЖБН 1: 234,473; 2.2: 365; 3:
318). «Если ей выскажут удивление, что она работает, то она ответит,
что надо же, чтобы дело было сделано, и этим все сказано: необходи­
мость не допускает возражений» (РКЖБН 2.2:434). До самых родов она
не прекращала работать по хозяйству и в поле. Такая беременная жен­
щина на предостережения других баб обыкновенно отвечала: «Откуда
взять лишние руки? Бог даст, после страды поправлюсь» (РКЖБН 5.3:
36; 7.4: 281). Нередко беременные женщины переставали работать
только тогда, когда уже не были в состоянии вообще что-либо делать
(РКЖБН 1:234,473; 3:318). Вследствие непосильных работ у беремен­
ных женщин были часты выкидыши (Герасимов 1898а: 178).
Понимание родов было далеко от рассмотрения их как сложного
физиологического процесса, завершающего беременность. Состояние
беременности и родов являлось полем активного проявления нечи­
стой силы, вследствие чего с этими процессами был неотъемлемо
связан целый комплекс ритуально-магических действий. Как уже ука­
зывалось, такие действия начинались задолго до рождения ребенка.
Актуализацию приобрело место родов (см.: Байбурин 1993:91; Бара­
282

Жизненный уклад замужних крестьянок

нов 1998:110—116; 20056: 525—526). Его отмеченность, выделенность
были обусловлены маргинальностью положения самой роженицы,
находившейся между обычным и потусторонним мирами. Простран­
ственная характеристика места родов «вскрывает глубинный смысл
обряда и мотивацию его участников» (Баранов 2001:14). Неслучайно,
что в качестве места родов выбирались баня, клеть, хлев, какие-то
отдаленные помещения в доме, если таковые имелись. Место родов
приобретало сакральный смысл (Быт... 1993: 263; РКЖБН 5.4: 158).
Все это ассоциировалось с периферией освоенного пространства, на
границе между своим и чужим. Отметим, что зимой роды нередко
проходили на холоде, что далеко не всегда оказывалось безвредным
для здоровья роженицы и новорожденного младенца.
Маргинальное положение женщины при родах между своим и чу­
жим мирами подчеркивалось тем, что при трудных родах женщина
прощалась с родными: сначала со свекром, потом со свекровью, затем
с остальными родственниками. Оппозиция «свой—чужой», занимав­
шая столь важное место в традиционном обществе, явно и отчетливо
проявлялась в положении молодой женщины. Эта оппозиция сгла­
живалась с течением времени, но в первые годы жизни в семье мужа
выступала довольно сильно. В частности, это можно видеть на при­
мере поведения женщины непосредственно перед родами и в начале
постеродового периода. Рождение первого ребенка считалось очень
опасным для жизни роженицы, и потому, чтобы в случае смерти при
родах ее имущество не досталось мужу, приданое жены переносили
в дом ее родителей. После родов приданое возвращ алось обратно.
Женщины могли уходить рожать в родительский дом, это нередко де­
лалось в зажиточных семьях, где не так остро стоял вопрос о нехватке
рабочих рук. Женщина переходила в родительский дом недели за две
до родов, дня за три до них прекращала работать. Обратно в дом мужа
уходила через четыре-шесть недель после родов. При родах в доме
мужа она поднималась и бралась за работу раньше, через два—семь
дней (см.: Байбурин 1993: 91; Быт... 1993: 263; РКЖБН 5.4: 158; Сте­
панов 1906: 225; Анашкина 2001: 202—204).
Кто же мог быть посвящен в таинство рождения человека? До­
пустимый круг лиц был весьма ограниченным, из него устранялись
дети и вообще молодежь. Проникнуть в пространство роженицы,
особенно в кульминационный период — во время родов — заведомо
без вреда для нее могли только два человека: повитуха и родная мать
(Попов 2010: 378). В таинство родов могли быть посвящены свекровь
и другие женщины из дома, которые помогали в отсутствие повитухи
принять и обмыть ребенка. В ряде случаев присутствовал муж (Там
283

Глава III

же: 388). Отметим, что повитухой мог быть и мужчина. Муж также
мог помогать при родах, если они происходили вне дома, в поле или
в лесу. Большинство мужей с сочувствием относились к мукам жены,
старались с молитвой на коленях облегчить ее страдания. Если было
кому помочь роженице, муж уходил из дома, если же нет, оставался
и помогал сам (РКЖБН 6:412).
Символический, табупрованный аспект родов находил свое про­
явление в том, что их нужно было скрывать от посторонних, особен­
но девушек (РКЖБН 7.1: 46; 7.2: 354; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 5 об.).
Считалось, что роженице предстояло «отмучиться» за каждого, кто
узнает о времени родов, старались избегать расспросов, боялись «дур­
ного глаза» и «порчи» (подобное суеверие было и у других народов,
например карел) (Илюха 2007:45). Поэтому женщины обычно тянули
до последнего, чтобы никто не знал о начале родов (РКЖБН 1:251; 3:
44,434; 5.2:424). Если приезжали за акушеркой, обычно ночью, цель
приезда объясняли обиняками, даже не поминая слово «роды». Если
необходимость заставляла приехать днем, то при встречах на дороге
нужно было закрываться рогожей или чем-то другим, и на вопрос
«Куда ездил?» давался какой-нибудь односложный ответ: «На мель­
ницу» (Герасимов 1898а: 179). Вот еще одно поверье: мучения роже­
ницы будут тяжелее, если принимающая роды повитуха —девушка,
или просто какая-то девушка узнала о родах. В этом случае роженице
предстояло отмучиться за каждый волосок повитухи-девицы. Чтобы
нейтрализовать влияние девушки, она должна была расплести косу,
расчесать волосы и распустить их (см.: РКЖБН 2.1:219; 3:44—45; 5.2:
565; 6:413; Шустиков 1892:121,123).
Анализ различных источников свидетельствует, что повиту­
хой должна была быть женщина сама рожавшая, зачастую — вдова
(РКЖБН. 2.2: 307; 7.1: 164; 7.2: 354). Опытная повитуха знала множе­
ство практических приемов для облегчения родов, используя в основ­
ном лишь лекарственные коренья и травы, усиливающие схватки
и кровоостанавливающие. Повитуха не только принимала роды, но
и владела необходимыми приемами послеродовых процедур: обре­
зание пуповины, убирание последа, купание ребенка и др. Повитуха
должна была знать весь обряд родов с его приметами, молитвами,
суевериями. Несомненно, она должна была быть и хорошим психо­
логом, воздействовать на роженицу словом. В случае крайней н е­
обходимости повитуха могла совершить первоначальное крещение
младенца (Мухина, Пивоварова 2016: 204).
Повивальное искусство — знания и секреты, связанные с приня­
тием родов, — хранились повитухой втайне от других, не раскрыва284

Жизненный уклад замужних крестьянок

лись посторонним, тщательно прятались от случайных людей и даже
от самих рожениц. Видимо, это было связано не столько с боязнью
конкуренции, сколько с опасением, что, как всякое священное, поту­
стороннее знание, знание повитухи, открытое людям, не посвящен­
ным в это ремесло, уйдет от проболтавшейся повивальни. Обычно,
выбрав одну из своих дочерей, повитуха начинала с подросткового
возраста готовить ее к наследованию своего ремесла: такие девочки
ходили с матерями на роды, помогали им, смотрели и приобретали
необходимые навыки. Элементарные знания о помощи роженице
передавались из поколения в поколение, обычно от матери к старшей
дочери (Мухина 2012а: 212).
Интересные статистические данные по количеству повивальных
бабок в 1892 г. в Курской губернии были собраны Т. И. Вержвицким.
В разных городах и уездах повивальных бабок имелось: «в Курске —
19, в уезде — 1; в Щиграх — 2, в уезде — 3; в Тиму — 2, в уезде — 2;
в Старом Осколе — 5, в уезде 2; в Новом Осколе — 2; в Короче — 3,
в уезде — 2; в Белгороде — 2, в уезде — 4; в Грайвороне — 3, в уезде
3; в Обояни — 3, в уезде 4; в Судже — 3; в Путивле — 1, в уезде — 2;
в Рыльске —4, в уезде 1; во Льгове —2; в Дмитриеве — 2, в уезде — 3;
в Фатеже — 3, в уезде — 1» (Памятная книжка... 1892: 60—61).
Повитуха была главным распорядителем при родах, и здесь ее
роль являлась двойственной. Она не только обладала определенны­
ми практическими навыками для принятия ребенка и облегчения
страданий роженицы, но она была и носителем магических знаний,
что представлялось не менее важным, чем просто помощь при родах
в рациональном смысле. Поэтому действия повитухи представля­
ли смесь рациональных и магических приемов. Личность повитухи
являлась амбивалентной, вследствие ее связи с потусторонним ми­
ром с повитухой ассоциировалась нечистота. Значимость повитухи
усиливалась тем, что ее роль не ограничивалась собственно родами,
ее влияние имело значительно большую временную протяженность.
Считалось, что между повитухой и принятыми ею детьми появляются
незримые узы, которые не локализованы только в земном простран­
ственно-временном отношении, поскольку и на «том свете» повитуха
не порывает с ними связей. В соответствии с ролью повитухи еще
до родов ее старались задобрить, большой спрос был на тех из них,
которые имели репутацию счастливых, при их участии роды прохо­
дили благополучно (РКЖБН 5.3: 36; Степанов 1906: 225—227; Лебедева
1934: 99—102; Кабакова 20016). Но авторитет повитухи не являлся
незыблемым, его соотносили с результатом ее деятельности. Счита­
лось, что если у повитухи умирали свои дети, или их совсем не было,
285

Глава III

или прежде принятые ею младенцы умирали, или она была неверна
мужу, то принятый новорожденный не будет жить (РКЖБН 3: 267).
В то же время имеются свидетельства противоположного характера,
бездетность повитухи или ее неверность мужу никак не связывались
со смертью младенца, если такое происходило (РКЖБН 6:412). Источ­
ники сообщают, что роды могли проходить и без помощи повитухи,
в иных случаях ее приглашали после рождения младенца главным
образом для выполнения ритуально-магических фупкций или при
трудных родах (РКЖБН 1:91; 3:434; 5.2:45,516). Повитушество было
профессией, требовавшей определенных навыков и практики. Надо
отметить, что, в отличие от России, в других славянских странах,
как, например, в Чехии, Словакии, входивших в состав Австрийской
империи, начиная со второй половины XVIII в. не только в городах,
но и в деревнях повитухи должны были сдать экзамен перед особой
комиссией (Рождение ребенка... 1997: 30). В России повитухи также
должны были сдавать квалификационный экзамен и придерживать­
ся «Устава повивальным бабкам» (Из Государственной медицинской
коллегии... 1789) (см. Приложение 5), но это обычно не выполнялось
(.Ramer 1976: 219). Имелся пупкт, в котором конкретно указывалось,
что повивальная бабка должна пройти курс обучения и сдать экзамен.
По сообщениям некоторых корреспондентов Этнографического
бюро, повитухи нередко были полными невеждами, не обладавшими
почти никакими практическими знаниями. Их действия часто были
далеки от общепринятого медицинского императива: «Не можешь
помочь — не вреди» (см.: РКЖБН 2.1: 219, 466; 3: 45; Всеволожская
1895: 27; Герасимов 1898а: 178). Повитухи «стыдятся своего ремесла,
и если занимаются им, то только потому, что оно дает хороший за­
работок...» (Бондаренко 18906: 78); повитухами «делается все, чтобы
исковеркать женщину» (Никольский 1885: 341). В реальной действи­
тельности некоторые действия повитух и всех помогавших при родах
выглядели просто варварскими. Приведем некоторые свидетельства.
Так, повитуха по имени Собечиха специализировалась на трудных ро­
дах и именно в таких случаях к ней обращались. Она выработала свой
стандартный набор приемов. Первое, что делала Собечиха, — пугала
роженицу, затем водила по избе, после этого подвешивала. От одного
из посещений Собечихи роженица едва осталась жива (Жиздринский
уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:45). Можно указать другие при­
емы повитух: они ставили рожениц вниз головой; запихивали в рот
роженице ее собственные косы; встряхивали, подняв под мышки;
заставляли роженицу плясать и прыгать с лавки; описан случай, как
повитуха приставила к печке две доски, потащила роженицу на печку
286

Жизненный уклад замужних крестьянок

и спустила ее по этим доскам вниз головой, так что ее лицо почер­
нело от прилива крови к голове. Если детское место долго не выхо­
дило, к половым органам привязывали веник, если это не помогало,
тащили насильно (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17). Часто после такой
операции женщины умирали, тогда просто говорили, что место у нее
«приросло к телу» (РКЖБН 2.1: 219, 465; 3: 267, 571; 5.3: 376; 6: 41,
184). Устраивавшийся несколькими бабками консилиум служил для
несчастной роженицы наивернейшей гибелью (Никольский 1885: 341).
Так, по данным годовых отчетов Духовных консисторий Нижегород­
ской, Вологодской и Пензенской губерний в период с 1872 по 1877 г.,
на каждую тысячу родившихся детей было около 4 смертных случаев
матери (Котовщиков 1880:44—45).
В иных случаях по вине повитух роженицы мучились по несколь­
ку суток. Вот пример из Галичского уезда Костромской губернии.
К роженице пришла повитуха, долго возилась и, ничем не сумев по­
мочь, ушла. Другая повитуха заставила роженицу заглатывать свою
косу, но это не помогло. Тогда повитуха втащила ее на полати и пове­
сила, привязав за ноги, чтобы «ребенок на место встал». Это также не
помогло разрешиться от бремени, и, повозившись несколько часов,
повитуха тоже ушла. Снова послали за первой повитухой. Та решила,
что «надо руки приложить». Вытащила у ребенка лишь одну руку и, не
сумев больше ничего сделать, ушла. При этом посоветовала отвезти
роженицу к другой повитухе в соседнюю деревню за 10 верст. Все это
происходило в октябре, роженицу вынуждены были везти по ужасной
дороге в навозной телеге. По совету последней повитухи в конечном
счете несчастную роженицу отвезли в город и положили в больницу.
Ребенок был мертв, его вытащил врач своими инструментами, но,
несмотря на действия повитух, мать осталась жива (РКЖБН 1: 234).
В другом случае трудных родов у роженицы оказалась двойня. Одного
ребенка собравшийся «консилиум» повитух решил вытащить насиль­
но. После их действий младенец и мать умерли (Шингарев 2010:141).
«Прикладыванием рук» повитуха пыталась за что-нибудь ухватить
и вытащить младенца, это считалось хорошим средством при затя­
гивании родов. Описан случай, когда воды у родильницы прошли
незаметно, а повитуха, не зная об этом и увидев пузырь, решила
разорвать его, поковыряв гвоздиком. Воды не появлялись, и пови­
туха прекратила операцию. Когда прибыла акушерка, то у младенца
оказалось полное прободение головки (Череповецкий уезд Новго­
родской губернии) (Герасимов 1898а: 180—181). По существующему
законодательству в подобных случаях повивальная бабка должна
была обращаться за помощью к акушеру или врачу, за нарушение она
287

Глава III

подвергалась денежному штрафу или заключению от трех недель до
трех месяцев (Ст. 877) (Уложение о наказаниях... 1892: 396).
Большей частью вся помощь повитухи заключалась в разглажи­
вании поясницы роженицы, вождении ее по избе без позволения
садиться или ложиться, растирании ее тела, заговоров и наш епты­
ваний (РКЖБН 2.1:466; Балов 1890: 90—93; Терещенко 18486:42). Для
облегчения и ускорения родов роженицу заставляли прыгать с супдука или лавки на пол, дуть в бутылку, разминали ее живот, давали
пить дрожжи и др. (Герасимов 1898а: 179).
При воспалении брюшины проводилась следующая операция:
повитуха вешала роженицу за ноги к потолку и полатям и в таком
положении встряхивала ее, причем несколько раз (Скопинский и Данковский уезды Рязанской губернии) (Рудинский 1896: 179). При родах
находили применение и средства народной медицины. При маточ­
ных кровотечениях давали настой золототысячника, подорожника,
зверобоя, аниса, крапивного корня (Тульская, Вятская, Вологодская
губернии), корня земляники, сваренного на вине, настой на вине дикой
рябины, калгана, сок портулака, редьки, отвар полевого хвоща, тыквен­
ных семян и белого донника. При выпадении матки употребляли отвар
корня крапивы и травы тягун (Орловская, Вологодская, Новгородская
губернии). При тяжелых родах и слабости родовых потуг распростра­
ненным средством являлась спорынья, настой на воде или водке лу­
гового прострела, сок петрушки и отвар чернобыльника. Было очень
распространено употребление роженицей после родов «для поднятия
сил» кваса или кваса с солодом, с редькой, а также стаканчика водки,
часто настоянной на калгане (РКЖБН 5.2: 566; 5.3: 376; 6: 412; Попов
2010:366—367). После появления ребенка повитуха отрезала пуповину
и завязывала пупок крепкой ниткой (РКЖБН 1: 91, 234; 2.1: 220, 222;
2.2: 156; 5.1: 531). Если женщина рожала где-нибудь в поле во время
работы, то она сама откусывала пуповину и перевязывала ниткой,
которую всегда держала наготове на шее или в кармане платья.
Не должно сложиться впечатление, что повитухи, как правило, яв­
лялись средоточием невежества и большая часть их действий с меди­
цинской точки зрения ести и не приносила вреда, то была бесполезна.
Система лечебно-профилактических приемов народной медицины
вместе с магической практикой изгнания или упичтожения духа н е­
дуга содержала рациональный опыт врачевания (Усачева 20046:215).
Приведенные выше примеры характеризуют ситуацию при родах,
но вместе с тем навыки и практика народной медицины оказывали
реальную помощ ь, и считать их только невежеством и суеверием
было бы ошибочным. Многие приемы народной м едицины, в том
288

Жизненный уклад замужних крестьянок

числе и при родах, приведены в книге Г. Попова «Русская народно­
бытовая медицина», написанной по материалам Этнографического
бюро В. Н. Тенишева (Попов 2010; см. также: Демич 1889).
Коснемся иррациональны х, магических аспектов при родах.
Вследствие маргинального положения роженицы, которая находилась
на границе между земным и потусторонним мирами, отмеченной
даже печатью смерти, слова и поступки окружающих приобретали
сакральное значение. Слово обладало высоким магическим статусом
в положительном или отрицательном смыслах. Необходимым усло­
вием благополучного исхода родов считалось молчание (запрет на
говорение), так как молчание указывало на близость к иному миру,
тогда как говорение являлось признаком мира людей (Байбурин 1993:
92). Но бывало, что роженица при тяжелых родах не могла удержаться
от возгласов: «Никогда больше не допущу к себе своего пса!», «Уж ни­
когда не стану давать тебе, проклятому бледупу, никогда, никогда!».
Считалось, что при родах становятся известными все скрытые пре­
грешения. Если роженица не выносит присутствия мужа, гонит его
и ругает, это считалось признаком того, что она была неверна мужу
(РКЖБН 1: 91; 5.3: 185; 6: 290). Иногда нарушение молчания имело
магический смысл. Одним из средств облегчения трудных родов был
призыв постороннего мужчины, чтобы он, подойдя к двери, постучал
кулаком и негодующе прокричал: «Что же вы там, леший вас побери,
копаетесь. Поскорее кончайте!» (Калужская губерния) (РКЖБН 3: 267).
Такие действия считались очень эффективными.
Для противодействия восклицанию, вырвавшемуся при ссоре
кого-нибудь с родильницей: «Чтоб тебе не разродиться!», повитуха
немедленно и тайком вырезала из сарафана родильницы небольшой
кусочек и сжигала его, окуривая родильницу. Или отрезали у мужчины
кусочек от меховой шапки и тоже сжигали. То же самое проделывали
с человеком, подозреваемым, что у него «дурной глаз» (Череповецкий
уезд Новгородской губернии) (Герасимов 1898а: 178). Мытье ребенка
после рождения имело не только гигиенический смысл. В разных ве­
ликорусских регионах воде приписывали очистительно-обережный
характер, с ее помощью родившийся ребенок проходил очищение,
с него смывалось все принадлежащее потустороннему, нечеловече­
скому миру, и на время до крещения он был защищен от влияния злых
сил (Добровольская 2001:99). Первое купание новорожденного должна
была совершать повитуха вне зависимости от опытности матери и ее
хорошего физического состояния после родов (Власкина 2001: 73).
Весьма магически значимым был круг обрядов рождения, в кото­
ром роды были представлены как расподобление, освобождение не­
289

Глава III

коего объема от содержимого, применительно к роженице говорили
«растряслась», «распуталась». Само рождение ребенка представлялось
«развязыванием» лона роженицы (Байбурин 1993: 94). Для интен­
сификации процесса родов старались произвести символическое
расширение пространства и устранение разного рода препятствий:
«Распростай, Господи, две души: одну грешную, а другую негреш­
ную» (Добровольский 1894:102). С мотивом «развязывания» лона ко­
ординируют другие действия того же смыслового ряда: развязывали
все узелки, полы и ворот рубашки, расстегивали пуговицы на одежде,
вынимали печную заслонку, выдвигали ящики и открывали крышки
сундуков, отпирали замки, расплетали роженице косы, снимали с нее
кольца и сережки, вынимали заплетки из волос, настежь открывали
ворота при овине, вход в подпол. С присутствием нечистой силы
было связано обращение к предметам и действиям, в которых, по
народным представлениям, проявлялась сила Божья. Обращались
к священнику с просьбой отслужить молебен, просили церковные
ключи и пояс, которым он опоясывался при богослужении, и клали
роженице на живот; давали пить воду, которой обмывали все замки
в доме; зажигали венчальные свечи; муж молился и клал земные
поклоны; верили, что злые духи испытывали страх перед всяким
огнем. При родах во избежание сглаза повитуха шла к родильнице
задворками. Чтобы ребенок не болел, перед иконой зажигали лам­
паду. Во время трудных родов стреляли из ружья, полагая, что, как
быстро вылетает заряд из ружья, так же быстро выйдет младенец
из утробы матери. Особенно действенным считалось на время от­
крыть Царские врата в алтарь. Если все это не помогало, из родов
уже не делали секрета, родильницу считали обреченной и с ней при­
ходили прощаться (см.: АИЭАРАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 5 об.; Д. 124. Л. 17;
РКЖБН. 7.2: 354; Редъко 1899: 8 0 -8 2 ; Иваницкий 1890: 109; Косто­
левский 1901: 129; Балов 1896: 263; Герасимов 1898а: 180). «Во время
трудных родов... выгоняют из избы кошку; заставляют родильницу
дуть в бутылку» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17). В Череповецком уе­
зде Новгородской губернии приглашали сельского старосту, чтобы
он пролез через большое отверстие обруча с квашни, полагая, что
в этом случае маленький младенец непременно «должен пройти
в маленькое отверстие матери» (РКЖБН 7.2: 354). При затягивании
родов и когда о них уже знали соседи, «пропускали» через несколько
человек воду для опрыскивания: каждому из присутствующих пови­
туха подносила чашку с водой со словами: «Ты знаешь?» —«Знаю». —
«Ну, так пропускай». Тот брал глоток воды в рот, немного держал
и опорожнял в чашку, и таким образом «пропускали» все. Затем эту
290

Жизненный уклад замужних крестьянок

воду давали пить роженице. Были случаи, что когда у роженицы на­
чинались боли, то заставляли тужиться не только ее, но и ее мужа.
Хорошим средством для благополучного исхода родов считалась
рукопись «Сон Пресвятой Богородицы», которую повитухи носили
за пазухой (Череповецкий уезд Новгородской губернии) (Герасимов
1898а: 178—180). Личное участие мужа и использование его вещей
для облегчения родов основывалось на представлении, что он не
подвержен действию той категории злых сил, которые угрожали
родильнице и новорожденному. Отсюда убеждение об облегчении
родов, если муж знал о них и находился около жены. Муж поил жену
из собственного рта, «наподобие голубя», держал жену на коленях;
родильницу водили по избе через ноги мужа, сидящего на полу;
она перешагивала через штаны мужа; ребенка принимали в отцов­
ские штаны; заворачивали в отцовскую рубашку (см.: Редько 1899:
125—126; Иваницкий 1890:108—109; Аршинов 1889: 12; Барсов 1878:
76; Минх 1890: 55). Муж брал жену за подмышки, встряхивал ее, чи­
тал молитвы под образами или псалтырь, иногда его заставляли три
раза перепрыгнуть через ноги роженицы. В крайних случаях роже­
ницу сажали в жаркую печь, чтобы распарить и размягчить ее тело
(см.: АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17; РКЖБН 2.1: 21 8-222, 466; 2.2:
366; 3: 4 4 -4 5 , 266-267,434,571; 5.1: 531; 5.2: 4 5 ,5 6 4 -5 6 9 ,6 3 3 ; 5.3:
36—37,246—248, 376; 5.4: 212,476; 6: 184). В родильной обрядности
имел место параллелизм с похоронным обрядом, когда завязывать
узлы, подпоясывать нельзя было даже женщину-покойницу, у кото­
рой остался способный к супружеству муж, чтобы у его новой жены
не было трудных родов (Быт... 1993: 140). Все эти представления об
облегчении родов были широко распространены, но имеются свиде­
тельства того, что размытие устоев традиционного уклада оказывало
влияние и на ритуально-обрядовую сторону процесса родов. Так,
в отдельных регионах в пореформенный период их уже неукосни­
тельно не придерживались (РКЖБН 6: 412).
Для облегчения родов шли еще дальше: с шеи роженицы могли
снять и крест, что было связано с большим риском для нее и ее ре­
бенка, так как они лишались защиты против злых сил. Приходилось
вставать перед дилеммой, делавшийся непростой выбор лишь под­
черкивает, как порой трудны были роды (РКЖБН 3: 46). При трудных
родах писали заговор и клали написанное родильнице за пазуху,
поили ее разведенным в воде порохом или солодом, натирали дере­
вянным маслом (Нефедов 1877:45,67), подкуривали «наружные поло­
вые органы “травяными кобылками”, предварительно высушенными
и истолченными» (Герасимов 1898а: 173).
291

Глава III

Весьма интересен обряд кувады, символизировавший устано­
вившуюся магическую связь между роженицей и ее мужем. Счита­
лось, что страдания роженицы можно перенести на ее мужа: «Корова
рожает, а у быка брюхо болит». Имеется целый ряд свидетельств,
что женщина рожала легко, когда вместо нее страдал муж. В неко­
торых случаях муж так кричал, что его мать не знала, кого спасать:
сына или невестку (Редъко 1899: 54—56; РКЖБН 5.3: 376). Древний
обычай кувады заключался в том, что во время родов муж усердно
стонал, как бы разделяя страдания своей жены. В некоторых случа­
ях стоны мужа не были простой имитацией. «При трудных родах
муж ложится на кол и роженица переступает через него» (АРГО. Р. 19.
Д. 51. Л. 11 об.), «Во время родов он помещался на полатях, вообще на
каком-нибудь высоком месте, и был привязываем за нежное место;
нитка проводилась от него через “палицу” (высокая полка поперек
избы. —3. М ) прямо к ложу роженицы. Когда стонала роженица, баб­
ка, сидевшая около нее, подергивала нитку, что вызывало невольные
стоны у мужа» (с. Рудни Ельнинского уезда Смоленской губернии)
(Добровольский 1893: 369—371). Сохранился рассказ про дьякона, что
ему «завенчали родовую болезнь»: когда приходило время рожать его
жене, она рожала безболезненно, а сам дьякон претерпевал такие же
муки, как женщина при родах (Титов 1888: 52). Считалось, что между
отцом и ребенком существует таинственная прямая связь, состояние
отца, его физические и духовные качества, его настроение — все это
отражалось на ребенке не только в утробе матери, но и после его
рождения. Поэтому отец должен был избегать некоторых действий,
которые могли нанести вред ребенку. Здесь выделяют три группы
явлений: 1) мужские «роды», когда отец ложился после рождения
ребенка в постель и как бы изображал роженицу; 2) пост и истязание,
которым подвергался отец после рождения ребенка; 3) диета и воз­
держание от половой жизни. В такой роли отца отразился уровень
понимания физиологических условий зачатия и рождения (Макашов
1900: 90—91; Харузина 1904:124-131).
В некоторых местах после родов «дают родильнице стакан или
чайную чашку водки, на закуску —кислой капусты» или «водку с тол­
ченым калганом» (АИЭА РАН. Ф.22. Д.124. Л. 17; РКЖБН 3: 571).
По крестьянским представлениям, ребенок после своего рождения
не сразу порывал связи с потусторонним миром. Считалось, что ангел
приносит роженице младенческую душу и вкладывает ее в зародив­
шегося ребенка. Если спящий ребенок улыбался, считали, что это его
тешит ангел (РКЖБН 2.2: 307—308). Но вот довольно оригинальное
представление о деторождении. У каждого мужчины внутри имеются
292

Жизненный уклад замужних крестьянок

маленькие человечки, которые при совокуплении переходят в живот
женщины. Между ними начинается драка, где побеждает самый силь­
ный, и он при родах выходит наружу (РКЖБН 6: 434). Отметим явно
выраженную приверженность жестким причинно-следственным свя­
зям. Полагали, что по внешнему виду новорожденного можно опреде­
лить его будущее; с нетерпением ждали домашние рождение ребенка,
чтобы узнать у бабки, что Бог дал. Если была девочка, то повитуха от­
вечала им: «Сядь поплотнее», а если мальчик,то говорила: «Работник».
Если мальчик «родился в сорочке — значит, счастлив; сорочку берут,
высушивают...» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17). Система представле­
ний о детях была не совсем последовательной и не лишеннной проти­
воречий. Как уже отмечалось выше, новорожденный как пришелец из
таинственного потустороннего мира был существом неоформленным,
в ритуальном смысле это относилось и к идентификации пола. В то же
время существовала примета, что если сын был похож на мать, а дочь
на отца, им предрекали счастливую судьбу, если же ребенок родился
уродом, он будет плохим человеком, говорили, что «Бог шельму ме­
тит» (РКЖБН 6: 290). По другим приметам выходило совсем наоборот:
родившийся мальчик будет счастлив, есш лицом похож на отца. То же
самое относилось и к девочке, если она похожа на мать (РКЖБН 2.2:
155—156,434). В этих приметах внешнего сходства детей с родителями
отразились представления о ценности супружеской верности. Наряду
со сказанным имеются данные другого характера, что отсутствовали
какие-либо приметы относительно внешнего вида (РКЖБН 6:412). До
настоящего времени элементы традиционной родильной обрядности
хорошо сохранились в отдельных регионах России (см., например:
Добровольская 2001).
Наряду с традиционными действиями при родах, во многом исхо­
дящими из ритуальных мотивов, во второй половине XIX в. стало про­
никать такое новое для крестьянского общества явление как принятие
родов профессиональными медиками —акушерками и врачами. Чаще
к ним обращались в деревнях, расположенных вблизи от фельдшер­
ских и акушерских пупктов или при трудных родах (РКЖБН 2.1: 219;
7.1: 293; 7.2: 354; Попов 2010: 389). Медики были завалены работой
(РКЖБН 2.1:465; 3: 267; 5.2:633). Но даже в 1914 г. квалифицированная
акушерская помощь была оказана всего лишь 4—5 % по отношению
к общему числу родов в сельской местности (Лебедева 1934: 101). От­
метим, что акушерская помощь прививалась в народе значительно
труднее, чем медицинская помощь вообще. При этом наблюдалось
следующее явление: если в каком-нибудь селении действия акушерки
были удачными, то ее приглашали в это селение и в дальнейшем, часто
293

Глава III

без всякой надобности. Если в другом селении ни разу не видели аку­
шерки, даже при крайней надобности за ней не посылали. Вследствие
крестьянского консерватизма и недоверия ко всему новому огром­
ное значение имело то, чтобы был сделан первый шаг и крестьяне на
практике убедились в пользе акушерки (Никольский 1885: 342—343).
Повитухи с крайней неохотой допускали родильницу к медицинскому
персоналу (Шингарев 2010:141); крестьянки далеко не всегда и знали
о существовании медиков-акушеров (Столяров 1989: 338). Но мо­
лодое поколение уже другими глазами смотрело на традиционные
методы, нередко с насмешкой воспринимало разного рода заговоры
и гораздо охотнее обращалось за квалифицированной медицинской
помощью (РКЖБН 5.3: 248). Приведем для сравнения высказывания
иных рожениц, ярко характеризующие столкновения традиционных
подходов с новыми реалиями, только еще утверждавшимися в кре­
стьянском сознании: «Я скорее соглашусь умереть, чем послать за
акушеркой» (РКЖБН 1:91). Считалось, что «если бабка не помогает, то
ни акушерка, ни доктора ничего не сделают, — надо просить Господа
Бога... А в конце концов, видя смерть страдающего пациента, опустит
эта бабка и руки, и голову, и будет утешать одним, что “видно Богом на
роду было написано столько жить”» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 150. Л. 7 об.).
Каждое рождение мертвых детей сказывалось на здоровье матери
и оказывало влияние на следующие роды женщины (Янсон 1878:178).
Весь культивировавшийся веками ритуал прохождения родов
мог основательно нарушаться, когда верх брали экономические соо­
бражения. Эти явления получили особенно широкое распростране­
ние в пореформенную эпоху, когда мужчины уходили на заработки
в города и основная тяжесть работ по хозяйству ложилась на плечи
женщин, особенно это было характерно для губерний Центрального
промышленного района. Массовое отходничество, острая нехватка
рабочих рук вовлекали огромное количество женщин в выполнение
несвойственных им фупкций. Все эти процессы нередко самым не­
гативным образом воздействовали на то, что было назначено самой
природой — рождение детей и уход за ними. Отхожие промыслы
сильно повлияли на традиционную родильную обрядность, особенно
это относится к предродовому периоду. Беременных женщин, кото­
рые работали на фабриках, увольняли за две-три недели с выдачей
небольшого пособия (4 руб.). Иные женщины рожали невдалеке от
рабочего места. Это побудило к появлению на фабриках акушеров
для осмотра работниц (Быт... 1993: 264).
Роды крестьянок часто приходились на летнюю пору, поэтому
роды нередко происходили в поле, в лесу, на сенокосе (Герасимов
294

Жизненный уклад замужних крестьянок

1898а: 178; Соколов, Гребенщиков 1901: 33), когда работницы были
предоставлены самим себе и никто не оказывал им помощи. По­
чувствовав боли, женщины не подавали виду и продолжали жать,
складывать снопы, накладывать навоз, выполнять другие тяжелые ра­
боты. Они ждали, пока хватало сил, и едва успевали вернуться домой
(РКЖБН 1: 234,473; 2.2: 365,434; 3: 318,434; 5.3:36). Корреспонденты
Этнографического бюро приводят удивительные по современным
представлениям примеры. Вот некоторые из них. Одна крестьянка
отправилась на лошади в город за 15 верст. Обратно она шла пешком,
так как телега была загружена кирпичами. На половине пути в лесу
женщина, почувствовав приближение родов, отвела лошадь в кусты,
разрешилась от бремени, перерезала и перевязала пуповину. Ребенка
она положила в подол и вместе с возом отправилась пешком в свою
деревню, причем ей пришлось пройти около 8 верст. Все сошло благо­
получно. Еще пример. Другая крестьянка ехала по лесу вместе с бра­
том. Почувствовав приближение родов, она под предлогом естест­
венной нужды зашла в кусты и через 10 минут вернулась с ребенком
в подоле. И мать, и ребенок остались живы и здоровы (Пошехонский
уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 219). Описан отучай, когда
женщина родила на сенокосе в 9 верстах от дома. Муж посадил ее
верхом на лошадь, подал завернутого в передник ребенка и отпу­
стил одну на лошади домой с приказом, чтобы она напекла пирогов
и принесла их пораньше. Приказание было исполнено в точности
(Тотемский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.4: 212). Описан
случай, когда женщина, чувствуя приближение родов, послала за по­
вивальной бабкой, а сама продолжала работать. Никому в голову не
пришло, что у ней начинаются роды (Жиздринский уезд Калужской
губернии) (РКЖБН 3: 44). Конечно, эти случаи исключительные, но
поражает выносливость русских женщин.
Если женщина ребенка рожала в поле, далеко от дома, было труд­
но соблюсти обряд купания, не всегда было кому прочесть очисти­
тельную молитву. Нарушение ритуала, всего комплекса родильной
обрядности становилось мощным фактором, разрушавшим тради­
ционный уклад жизни.
Послеродовой период. Послеродовой период также был сильно
табупрован. Существовало множество запретов и предписаний, что
должна и чего не должна делать роженица (Листова 1986: 61). После
родов все действия по отношению к роженице имели двойственный
рациональный и иррациональный характер, они были направлены
на решение нескольких главных задач: скорейшее возвращение ро­
женицы в нормальное состояние в физиологическом смысле и для
295

Глава III

ухода за ребенком; очищение матери и ребенка и борьба с нечистой
силой; социализирующие действия по принятию ребенка в состав
семьи и общины. Для этого вместе с традиционными медицинскими
действиями задействовали механизм культурной регуляции поведе­
ния роженицы вместе с новорожденным в контексте определенных
обрядов. Известен обряд, по которому «когда у роженицы выпадет
место, то обмыв его, кладут кусочек хлеба и щепотку соли и, завернув
в чистую тряпочку, зарывают в землю углом кверху, чтобы еще роди­
лись дети, а если книзу углом, то не будет детей» (Курская губерния)
(АРГО. Р. 19. Оп. 1.Д .51.Л. 11 об.).
После родов и выхода детского места повитуха разглаживала ро­
женице низ живота с заговором: «Как эта постелька лежит в рабе
Божьей (имя), так бы в рабе Божьей (имя) стоял бы золотник (родовые
органы), он бы с боку на бок не ворочался, не ломил бы он ни заднего
прохода, ни передняго!» (РКЖБН 5.2: 566). Среди традиционных м е­
тодов значительное место отводилось целительной силе заговоров
и нашептываний. После родов «бабка берет пуповину и трет ею лицо
ребенка для того, чтобы он всю жизнь был румяный» (АИЭА РАН.
Ф. 22.Д.124.Л. 17).
Процедуры с применением воды являлись одними из самых рас­
пространенных культурных стереотипов послеродового периода,
они выполняли не только гигиеническую, но и магическую функцию
(Седакова 2004: 51). После рождения младенца повитуха клала его
в корыто и начинала мыть и парить, приговаривая: «Парится, гла­
дится (имя). Не хватайся за веник, хватайся за Божью милость» (Не­
федов 1877:59). Еще один вариант: «И смываю, и стираю со младенца
Христова все скорби и болезни: щепотные, ломотные, нутряные, сер­
дечные, денныя, ночныя, полупощныя и полуденныя, оговоры, приточныя, желания. Аминь этому слову!», читали заговоры от родимца
и грыжи. Считалось, что между отцом и новорожденным существует
незримая связь, которая может благотворным образом воздейство­
вать даже через отцовские вещи. Поэтому после обмывания ребенка
заворачивали в отцовскую рубашку, чтобы больше любил (РКЖБН 5.2:
566; 7.1: 46). Обмыванию придавалось настолько благотворно-це­
лительная сила, что даже в случае родов вдали от дома, в лесу, на
сенокосе, жнивье и т. д. ребенка обмывали водой и отправляли домой,
заставляя подчас роженицу нести его.
После родов в тот же день или на следующий день роженицу (не­
зависимо от ее состояния и погоды —холод, вьюга) с новорожденным
вели в баню или сажали в печь (РКЖБН 2.1: 222; 6: 290; 7.1: 46, 164),
чтобы из тела вышла дурная кровь. Если роженица была так слаба,
296

Жизненный уклад замужних крестьянок

что не могла идти сама, ее вели под руку. После бани роженица начи­
нала ходить и выполнять некоторые работы, насколько позволяло ее
состояние (РКЖБН 3 :4 5 —46; 5.3:376,488). Обряд послеродовой бани
должен был соблюдаться неукоснительно. Считалось, что злой дух
может сильно повлиять на новорожденного, может его даже подме­
нить в чреве матери. Злые духи могут завладеть душой ребенка и всю
жизнь подчинять его своей злой воле. В бане повитуха мыла и парила
новорожденного с приговорами «Ангелы с тобой, хранители с тобой».
Баня считалась нечистым местом, где появлялись злые духи, и там от­
сутствовала какая-либо защита от них, не было икон. Во время мытья
младенца и роженицы возникали серьезные опасения, не случилось
бы чего, пока они оба считались нечистыми. Поскольку при купании
с ребенка смывалось все, принадлежащее нечеловеческому, воду после
купания выливали за пределы своего пространства, туда, где не ходи­
ли люди или скот (РКЖБН 5.4: 158). В случае болезни новорожденного
одним из способов лечения было окатывание его водой над корытом,
затем эту воду обязательно выливали в реку или в ручей (РКЖБН 5.2:
568). Следует отметить, что о каких-либо предосторожностях с водой,
которой обмывали ребенка, упоминается далеко не всегда. Если роды
проходили в доме, детское место закапывали под полом, во дворе
в навозе или в хлеву (РКЖБН 5.3: 246, 376; 5.4: 476).
Насколько было возможно, старались принять предохранитель­
ные меры против нечистой силы. Хотя мыться в бане с крестом было
грешно, чтобы отогнать злых духов с роженицы не снимали креста,
повитуха крестила при этом все утлы и печку. Для предохранения
ребенка от нечистой силы прим еняли самые неож иданные сред­
ства, например, в пеленки заворачивали молот, с той же целью над
колыбелью вешали крест (Из истории... 1874: 107). Еще об одном
поверье. Считали, что злые духи могут подменить новорож денно­
го. Этим оправдывались матери, когда во сне «засыпали» ребенка:
говорили, что злой дух упес ребенка и подкинул колоду — мертвого
младенца. Отметим, что поверья об особенной опасности злых духов
для новорожденного и роженицы не являлись повсеместно распро­
страненными (РКЖБН 6: 412).
Выше уже говорилось о традиционны х представлениях о н е­
оформленности, о «недоделанности» ребенка. Устранение упущений
природы ложилось на повитуху, которая старалась исправить дефек­
ты новорожденного: голову, руки и ноги. Если у него была длинная
голова, стремились сжать ее, надавливая сверху вниз; если были кри­
вые ножки, их туго пеленали. При этом нередко калечили ребенка
(РКЖБН 5.4: 158, 476; 6: 290). Слабых новорожденных в некоторых
297

Глава III

местах «запекали»: ребенка закутывали в одеяло и держали несколько
минут в жарко натопленной печи. Считалось, что после «запекания»
ребенок приобретал силу и здоровье (Балов 1890:99).
В традиционную родильную обрядность практически повсемест­
но входил обряд очищения бабы-повитухи и роженицы —«размыва­
ние рук», состоявший в мытье рук друг друга повитухой и роженицей
(Курская, Рязанская, Тульская губернии) (АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 8. Л. 2;
АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17-18; РКЖБН 6:413). Суть обряда заклю­
чалась в возможности частичного очищения роженицы, с другой сто­
роны это позволяло повитухе принимать следующего ребенка. Сразу
после ухода повитухи очищение полагалось всем, кто присутствовал
или помогал при родах (Успенский 1895: 78). Лишь после прочтения
очистительной молитвы дому и роженице к ней начинали приходить
соседки и близкие знакомые, обычно с пирогами (чтобы женщина
была здорова, она нуждалась в усиленном питании) (РКЖБН 5.4:158).
Приходили «с зубком», т. е. приносили с собою пшено, муку, «блинцы,
катники, крендели, пряники», а иногда мясо, т. е. что было получше
(см.: АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 150. Л. 7 об.; Д. 124. Л. 17; АРГО. Р. 19. On. 1.
Д .ЗЗ.Л .4; РКЖБН 7.1: 46).
Женщина считалась сосудом нечисти и вместилищем всякой
скверны, в нее быстрее всего вселялась нечистая сила, портила ее
гораздо быстрее и легче, чем мужчину. Нечистота женщины, особенно
усугублявшаяся в период беременности и родов (РКЖБН 2.1:466; Ка­
бакова 20096:461), создавала серьезные проблемы для окружающих.
Страдания женщины при родах воспринимались не как свойство жен­
ской природы, это объяснялось не физиологическими причинами,
а их относили к действию злых сил, которые нападали на женщину.
«Во время родин проклятая нечисть так и увивается вокруг хаты, из
желания тем или иным способом испортить родильницу, загубить
душу новорожденного» (Редько 1899: 77). От роженицы старались ди­
станцироваться. В дом, где была роженица, посторонние без крайней
необходимости не ходили до истечения шести недель после родов,
чтобы не оскверниться. Сам нарушитель также таил опасность для
младенца и роженицы, поскольку до крещения у младенца не име­
лось надежной защиты против злых сил. И сама роженица в течение
указанного периода не заходила в другие дома, чтобы не осквернить
их (РКЖБН 2.1: 218,466; 5.4: 99). С этих позиций следует рассматри­
вать весь комплекс родильно-крестильных обрядов, двойственность
роли отца и отношения к новорожденному. О существовании пред­
убеждения о «нечистоте» роженицы свидетельствует и следующий
факт: женщине после родов запрещались работы, связанный с пи298

Жизненный уклад замужних крестьянок

щей — делать тесто, доить корову, работать в огороде. Только лишь
посте молитвы в церкви на 40-й день она считалась очистившейся,
с нею возобновляли контакты соседи (Яроставская, Псковская губер­
нии) (РКЖБН 2.1: 466; 6: 291).
Необходимыми действиями считались предохранительные меры.
Среди них — над колыбелькой вешали крест (Из истории... 1874:107).
С момента рождения и до крещения ни самого ребенка, ни его мать
не стедовало оставлять одних, особенно на ночь —время активизации
нечистой силы. По свидетельству А. В. Балова, у некрещеного м ла­
денца еще не было ангела-хранителя, злые духи могли с легкостью
завладеть его душой, нанести вред и его матери. Кроме того, новоро­
жденный подвергался опасности похищения чертями или домовым
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (Балов 1890: 95). Состо­
яние ребенка было амбивалентным: с одной стороны, он считался
благословением Божьим, с другой — являлся существом нечистым,
подверженным влияниям злых духов (Редько 1899: 116; Кабакова,
Седакова 2004: 257). Лишь с крещ ением ребенка к нему пристав­
лялся Богом ангел-хранитель, но и сатана не дремал, он приставлял
к ребенку дьявола — когда ребенок во сне смеялся, он видел ангелахранителя, когда плакал — дьявола. Злые духи считались особенно
опасными до очистительной и «Сороковой» молитвы. Во избежание
дурных влияний родильницу не показывали посторонним (Вологод­
ская, Ярославская губернии) (Иваницкий 1890: 109; РКЖБН 2.2: 366).
До принятия «Сороковой» молитвы совокупление с нечистой жен­
щиной для ее мужа считалось грехом. Впрочем, этого греха боялись
не все (РКЖБН 2.2: 72). Воздействию нечистой силы был подвержен
не только сам ребенок, но и его послед. Повитуха, закапывая послед,
прогоняла нечистую силу, шепча «Уходи, уходи!» (Редько 1899: 79).
По крестьянским представлениям воздействие злых сил могло
происходить многообразными способами, отчего требовалась целая
система предохранительных мер. Ангел-хранитель не мог обеспечить
ребенку полную защиту, он не мог противостоять такой напасти, как
«дурной глаз» («сглаз», «оговор»), к которому маленькие дети были
весьма чувствительны. «Сглазить ребенка мог любой дурной чело­
век, достаточно было поглядеть на него, чтобы ребенок без всякой
причины стал во сне бредить, метаться, кричать и плакать. Самым
радикальны м средством от “сглаза” считалось опрыскивание. Для
этого мыли водой все дверны е скобы в доме, в других местах все
ножи, вилки и ложки, и водой, которой мыли, спрыскивали больного»
(Балов 1890: 98). Другим средством «от сглаза» являлось окуривание
ребенка. Для этого отрывали от подола кусок ткани и жгли его, что­
299

Глава III

бы предотвратить дурное влияние (Степанов 1906: 230—231). Душа
ребенка оказывалась крайне чувствительной к внешним воздейст­
виям, даже исходящим из источника, казалось бы, имеющего только
положительный контекст. Так, «оговорить» ребенка мог не только
злой, но и добрый человек, в том числе и близкий, даже отец. Если
он похвалил ребенка за что-нибудь, и похвала пришлась «не в до­
брый час», ребенок не только терял качество, за которое его хвалили,
но и приобретал противоположное качество. Так, один крестьянин
заметил своему соседу, что с его ребенком «только и спать». С этих
пор в течение нескольких месяцев ребенок не давал спать всему се­
мейству беспричинным криком и плачем. Боясь оговора, мать при
похвале ребенку прибавляла: «В час молвит», т. е. хотелось верить,
что сказано в добрый час (Балов 1890: 98). В том же ряду вредных
воздействий некоторых обрядов находятся действия при крестинах.
В южных уездах Нижегородской губернии (Ардатовском, Лукояновском и др.) в 20—30-градусный мороз, в нетопленой церкви, новоро­
жденного ребенка, привезенного из деревни за 10—15 верст, окунали
в воду со льдом, затем, не вытирая заворачивали в тряпки и везли
назад (Кудрявцев 1877:82). Считалось, что если некрещеный ребенок
умирал, его душа отправлялась в ад, и грех ложился не только на его
родителей, но и родственников (РКЖБН 3: 508).
Крестины являлись завершающей стадией родильного обряда,
они были первым и очень важным этапом социализации ребенка,
введения его в структуру семейно-родственных отношений и в кре­
стьянское культурное пространство в целом. Обряды, связанные с ро­
ждением ребенка, рассматривались как акт приема новорожденного
в общину. Если родившийся ребенок был слабый, его крестили сразу
же, без священника и обязательно давали имя (см.: РКЖБН 2.2: 307;
АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 150. Л. 6; Кудрявцев 1877: 88) или же совершали
обряд через несколько дней (см.: РКЖБН 7.1: 47; Зеленин 1991: 323;
Кабакова 1999в: 658). Если ребенок был крепким и голосистым, то
обыкновенно его крестили в первый воскресный день, во время кре­
щения постригали ребенка, закатывали его волосы в воск и бросали
в купель: если шарик тонул — ребенок скоро умрет, а если не тонул,
то будет жить (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17—18). Обряд крещения
ребенка в русской традиционной семье подробно рассматривается
в ряде работ (см., например: Листова 2005а: 689—701).
Наречение ребенка именем являлось важнейшим символическим
и социализирующим действием, средством его идентификации, не­
обратимого вхождения в мир людей, семью и социум. После нарече­
ния у ребенка выстраивались родственные отношения (РКЖБН 2.1:
300

Жизненный уклад замужних крестьянок

220; 2.2: 308; 6: 412-413; Быт... 1993: 141; КГБ. 1895. № 236). Проце­
дура выбора имени могла быть многообразной. При наречении мла­
денца его окликали разными именами, на какое он подавал голос, то
это имя и давали; или называли тем именем, какое носил ближайший
родственник: дедушка, бабушка, отец, мать и т. д. При этом старались,
чтобы именины новорожденного недалеко отстояли по времени от
дня его рождения. Считалось, что в ребенке поселилась определенная
душа, поэтому она реагирует на его имя. В имянаречении могли учи­
тываться различия по полу, имевшие ритуальный характер. Напри­
мер, в Клинском уезде Московской губернии мальчикам нельзя было
давать имя святого, празднуемого раньше дня рождения ребенка,
но для девочек допускалось давать имя «взад» (см.: Барсов 1878: 76;
Балов 1890: 94; Степанов 1906: 233).
Уже в самых первых социализирующих действиях — на крести­
нах —проявлялось гендерное неравноправие, когда рождение маль­
чика отмечалось семейным празднеством и отец не жалел денег на
угощение. Совсем другое дело, если рождалась девочка, за нее неред­
ко роженицу доводили до слез (РКЖБН 5.3: 307; 6: 291). Если весь
период беременности и особенно роды находились под покровом
тайны, то крестины выделялись своей публичностью. На крестины
приглашали кума, куму, повитуху, близких родственников, а более
зажиточные еще священника и причт. На обеде по случаю крестин
часто первую рюмку преподносили повитухе, отец при этом говорил:
«Попробуй-ка сама, бабушка!» После нее пил отец. Отметим обычай,
избирательно направленный на отца. Для него готовили особое блю­
до из хлебных корок, хрена, каши, кваса, соли и т. п., перемешанных
с уксусом, перцем, горчицей. Этот обычай часто интерпретируют как
соблюдение своего рода справедливости по отношению к рожени­
це: «Как тебе солоно, так и жене твоей солоно рожать!» На это отец
отвечал: «Солона кашка, и солоно было жене родить, а еще солоней
отцу с матерью достанутся детки после» ( Успенский 1895: 76). Однако
такая интерпретация не является единственной. Один из народных
способов лечения заключался в том, что больному давали принимать
внутрь всякую гадость, которая изгоняла бесов из тела (Редько 1899:
92). Соль употребляли и по отношению к роженице и ребенку, посолив
серединку горбушки хлеба, давали съесть матери (Всеволожская 1895:
27). Соли придавалась магическая сила, она считалась средством для
предохранения от страданий и опасностей, исходящих от нечистой
силы. Еще до рождения ребенка солью усыпали путь по порогу избы,
чтобы он скорей появился на свет, не причиняя больших страданий
матери (Руднев 1854:103; Редько 1899:93). Четверговая соль (т. е. пе­
301

Глава III

режженная в Великий четверг с квасной гущей) считалась целебной,
средством от всех болезней (Даль 19806: 601).
Считалось необходимым условием, чтобы священник и дьячок
осознавали святость и важность обряда, ответственность, которая на
них ложилась при совершении таинства. Описан рассказ, что женщи­
на забеременела от демона в образе человека, и родившийся ребенок
говорил: «Вы почитаете меня за христианина, а я сам черт!» —«А как
же тебя крестили?» —«Меня крестили не по череду: поп был пьяный
и поганый, а дьячок, хотя и был трезв, да думал в это время о другом,
так что теперь я не закрещен» (Успенский 1895:75). Важнейшее место
крестин в жизни любого человека подчеркивалось еще тем, что все
действия на них имели императивный характер. Когда отец отка­
зывался нести расходы на крещение новорожденного, суд взыскал
с него 2 руб. на крещение и сделал ему строгое внушение впредь не
уклоняться от христианских обрядов и сопряженных с ними расходов
(Козловский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 345).
В крестьянском миропонимании во всем господствовали жесткие
причинно-следственные связи. Поэтому все обстоятельства, имевшие
отношение к родам и крестинам, служили указанием будущей судьбы
новорожденного. Остановимся на некоторых из них.
Если не для блага ребенка, то для собственного спокойствия мать
старалась выполнять все требования, предъявлявшиеся многовеко­
вой народной традицией: чтобы младенец спокойно спал, нельзя
качать люльку пустой; чтобы он нормально рос, нельзя было до года
стричь ногти и волосы; не мести вокруг ребенка, когда он сидел на
полу, чтобы он научился вовремя ходить, и т. п. Считалось, что брань
и проклятия губят «ангельские душки», они не растут, делаются глу­
пыми, умирают в детстве (Утенский 1895: 79—80). Поскольку во всем,
что было связано с родами, присутствовала нечистая сила, стано­
вится понятным обычай отделения родильницы и младенца от вся­
кого общения. Если была возможность, роженица сразу после родов
отправлялась к своей матери и жила у нее до 6 недель (Каширский
уезд Тульской губернии) (Троицкий 1854: 87;Редько 1899: 115). Как
отмечает Т. А. Листова: «Принудительная изоляция приносила и не­
сомненную практическую пользу здоровью роженицы, вынуждая не
имеющих обычно возможности, да и не склонных к долгому лежанию
и ничегонеделанью деревенских женщин отдохнуть и набраться сил»
(Листова 20056: 510).
Значительное место в традиционной родильной обрядности за­
нимал институт кумовства, главным предназначением которого яв­
лялось расширение возможностей социализации ребенка. В качестве
302

Жизненный уклад замужних крестьянок

крестных часто выбирали родственников: деда, дядю, тетку, других
родственников или кого-нибудь из односельчан побогаче (Всево­
ложская 1895:27; Кабакова 1999г: 660). От приглашения в кумовья не
было принято отказываться. Крестные родители (кум и кума) находи­
лись в особом отношении к ребенку и к его семье, были своего рода
культурными заместителями биологических родителей, от выбора
крестных родителей могла зависеть судьба ребенка. Без крестных
не обходилась женитьба или выдача замуж, на свадьбе они являлись
поручителями перед церковью за нравственность крестника или
крестницы (Титов 1888:14,19,104). Кумовство относили к близкому
родству: «Что свойство, что родство — все одно», «Кумовство род­
нее» (Богаевский 1889а: 21). Независимо оттого, являлись крестные
родители между собой родственниками или нет, между ними уста­
навливалось духовное родство. Они всю жизнь поддерживали тесную
связь со своими крестными детьми, принимали участие в их воспи­
тании, всячески их поддерживали. На крестинах они несли основные
финансовые затраты, им отводилось почетное место в свадебной
обрядности, где они занимали первое место после отца и матери
жениха и невесты. На них возлагались самые почетные свадебные
обязанности, крестного выбирали в тысяцкие. При крепостном праве
должность тысяцкого была весьма почетной, и в свадебном обряде
сохранилось это название для особо почетного гостя. Кроме того,
крестные заменяли биологических родителей в случае их смерти
(см.: РКЖБН 3: 4 3 4 -4 3 5 ; 5.2: 2 6 5 -2 6 7 ; 6: 366; Всеволожская 1895:
16). Столь же значительной была роль крестных родителей и у других
славянских народов (Рождение ребенка... 1997: 39—40). Интимные
связи кума с кумой, а также их детей между собой почитались за са­
мый тяжкий грех, это приравнивалось к кровосмешению (РКЖБН 2.2:
380; 3: 558; 5.1: 408; 6: 375). Как особый экстраординарный случай
выделяют один зафиксированный брак между крестными родите­
лями (РКЖБН 1: 185). Существовало убеждение, что одни крестные
обладали «легкой» рукой, другие — «тяжелой», и дети, воспринятые
от купели первыми, живут долго, а если вторыми — скоро умирают.
Верование в «легкую» и «тяжелую» руку было подобно верованию
в добрый и дурной глаз. «С легкой руки» было обычным пожелани­
ем при передаче какого-либо предмета другому лицу. В некоторых
местах таких людей нарочно приглашали, чтобы ввести купленную
корову или лошадь во двор, выставить ульи, начать объезжать мо­
лодую лошадь и т. д. В Пошехонском уезде повсеместно говорили:
«Принесет такой человек какому-нибудь больному простую корку
хлеба, и с его легкой руки больной съест эту корку и непременно
303

Глава III

выздоровеет. Посадят двое по дереву: и деревья одинаковы, и земля
одна и та же, и сажены были деревья не только в один день, но даже
в один час, а глядишь — у одного дерево растет на диво, у другого
чахнет, чахнет и, наконец, совсем засохнет, — у одного рука легкая,
у другого тяжелая» (Ярославская губерния) (Балов 1890: 96—97). Ве­
рили, что «легкая» или «тяжелая рука» имеет значение при покупке
и продаже. Корреспондент Этнографического бюро из Жиздринского
уезда Калужской губернии В. И. Зорина сообщала, что «у человека
с легкой рукой покупают охотнее, иногда передадут даже лишнее,
продают такому человеку охотнее. Когда моей матери приходилось
быть на торгу, то одна торговка всегда просила ее купить у ней хоть на
копейку, уверяя, что весь ее товар скоро раскупают, как только мать
что-нибудь у нее купит» (РКЖБН 3: 41).
Еще одним культурным стереотипом являлось предпочтение
крестников по полу. Девушки старались иметь первым крестником
мальчика, потому что считалось, что если первой крестницей будет
девочка, она отнимет счастье у своей крестной. Здесь мы опять стал­
киваемся с глубоким различием представлений о мужском и ж ен­
ском. Крестник защищал своих крестных от нападения чертей, так как
и на «том свете» не порывал с ними связей (Степанов 1906: 233—234).
В некоторых местностях, например Пронском уезде Рязанской губер­
нии, существовал обычай: у одних и тех же родителей рождавшихся
детей последовательно крестили одни и те же кум и кума (АИЭА РАН.
Ф. 22. Д. 150. Л. 7 об.). Младенца для крещения могли везти или нести
в церковь кум, кума или повитуха. По завершении периода послеродовго очищения, на 40-й день, родильница и кумовья обменивались
подарками, и в этот же день крестная надевала на крестника (крест­
ницу) новенькую рубашечку и подпоясывала новеньким пояском
(РКЖБН 3: 508; 5.2: 45; 5.3: 37, 506; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 150. Л. 6, 8).
Считалось, что если к этому времени крестная ребенка не опояшет, то
она может в таком случае поплатиться жизнью. Пояс играл важней­
шую роль в жизни человека: если он без пояса, то считался уязвимым
для действия злых сил. Пояс был отголоском языческих представ­
лений, он имел такое же значение, как крест в христианстве (см.:
Барсов 1878: 76; Балов 1890: 94; Степанов 1906: 233).
Период релаксации женщин был недолгим. В некоторых семьях
повитухи на три дня и более оставались в избе роженицы, ухаживали
за младенцем (РКЖБН 3: 435) и делали за нее все по хозяйству, что
было очень важно для тех домов, где была одна женщина (Жбанков
1883:55). Но чаще всего после родов крестьянки снова принимались
за работу. Одни это делали недели через две, другие —через несколь304

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

ко д н е й , а в н ек о то р ы х случаях не п роход ило и д н я (см.: РКЖБН 3:
318; 7.1: 165, 293; 7.4: 234, 281; Н овиков 1907: 1). «Родильни ца иногда
встает на тр ети й д ен ь после родов, но работать н ач и н ает ч ерез девять
дней» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17—18). О гр ан и ч ен и е от тяж елы х
работ, что п р е д п и с ы в а л о с ь р о ж ен и ц е в т е ч е н и е сорока д н ей после
родов, м огли себе п о зв о л и ть ли ш ь в заж и точны х семьях. Чащ е всего
так о й о б ы чай н ар у ш ал ся, и к р е с ть я н к а в ы н у ж д ен а бы ла ср азу п о ­
сле родов в ы п о л н ять все х о зя й ств ен н ы е и д о м аш н и е дела (Новиков
1899: 16). Даже в б огаты х сем ьях р о ж ен и ц а часто вставал а р ан ьш е,
ч ем ч е р е з д ес я т ь д н е й . Все это зави сел о не только от ф и зи ч еск о го
состоян ия ж ен щ и н ы , но и от потр ебн о стей рабочих рук в хозяйстве.
Ж естки е э к о н о м и ч е с к и е и м п е р а т и в ы и м ел и п р и о р и т е т п е р е д р и ­
ском п р и ч и н и ть в ред здоровью . В п о р еф о р м ен н о е вр ем я участились
разд ел ы , отчего нер ед ко в сем ье им ел о сь л и ш ь два работн и ка — муж
и ж ена. Хоть и ч ер е з силу только что р о д и вш ая ж ен щ и н а п о д н и м а ­
лась и ш ла работать. В больш ин стве случаев крестьян ски е ж ен щ и н ы
рож али легко, но п о слерод овы е ослож нен ия бы ли об ы чн ы м делом .
О бъяснение здесь простое. Вместо ухода и покоя ж ен щ и на вы нуж де­
на бы ла и д ти на тяж елую работу, ей н е д ав ал и «прохлаж даться, как
б ары н е какой». Д обави м сюда весьм а п р и м и т и в н ы е ги ги ен и ческ и е
условия. В р яд е случаев о казы в ал и свое вл и ян и е д ей стви я повитухи,
которы е не всегда бы ли к в а л и ф и ц и р о в а н н ы м и даж е по к ан о н ам н а ­
родной м ед и ц и н ы (РКЖБН 1 :9 1 ,2 5 1 ,4 7 3 ; 2.1: 220—222; 2.2: 365—366;
3: 318; 5.2: 56 4 —569; 5.3: 376; Бы т... 1993: 263). К ск а за н н о м у н ад о
д обави ть, что р о д и вш и е ж ен щ и н ы иногда старал и сь н е вы ходить и з
д ом у от нескольких д н ей до н едели по другой п р и ч и н е — ч тоб ы со­
седи и д ругие п о сто р о н н и е лю ди бы стрее забы ли о родах. Считалось,
что р о ж ен и ц а весьм а у я зв и м а к вн еш н и м в о зд ей стви я м , к которы м
отн оси л и сь и соседские р азго в о р ы , поскольку они м огли оказаться
для нее вредо н о сн ы м и (РКЖБН 2.2: 365—366; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 150.
Л. 7 об.) К артина послеродового п ер и о д а бы ла под верж ен а влияни ю
л о кал ьн ы х и сем ей н ы х особен ностей . Так, в сем ьях с лучш им эк о н о ­
м и ч ески м полож ением не только об ерегали б ерем ен н ы х ж ен щ и н, но
и относились к н и м с больш ей заботой после родов, поручали лиш ь
легки е работы (РКЖБН 5.2: 361—362).
И н тер есн о о т м ет и т ь , к а к о б ъ ясн ял и п о я в л е н и е м л а д е н ц а д р у ­
гим д етям в сем ье. Говорили, что м л а д е н е ц вы п ал и з-п о д подуш ки
у м ам ы ; его п о д ар и л и или он п о яв и л ся из ж и вота, которы й н а этот
р аз р аскр ы л ся; п о ви ту х а наш ла в лесу п о д б ер езо й или где-н и буд ь
в крап и ве и принесла в подарок, ч тобы его лю били и нян ч и ли ; ходила
м ам ка в город за ветр о м , брюхо надуло; наш ла у себя за пазухой; вы 305

Глава III

шел из бока матери (или «из-под руки», «подмышки»), при желании
детей посмотреть это место говорили, что давно это было и потому
заросло; овца окатила под еловым кустиком; если ребенок был сму­
глый, вспоминали про цыган, что он выпал из задка их телеги и его
мать подняла; «вышел из ушка» или «бабушка нашла» (см.: РКЖБН 1:
283; 3: 267,571; 5.1.: 531; 6:451,477; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 124. Л. 17 -1 8 ;
Быт... 1993: 141; Иваницкий 1890: 110—111; Баранов 2006: 234—235).
Верили всему этому дети до 5—6 лет, потом начинали выспраш ивать
у более старш их детей и добивались истины (Быт... 1993: 142). Н е­
которая инф орм ация об объяснении происхождения детей имеется
в статье Д. А. Баранова (Баранов 2006: 234—236).
Отнош ение к плод оизгнанию и дет оубийст ву в крест ьянском
общест ве и оф ициальном законодат ельст ве. По воззрениям п р а­
вославной религии брак являлся таинством, освященным Богом, и на
главном месте стояло производство потомства. Всякие попытки избе­
жать или прервать нежелательную беременность церковь рассматри­
вала как тяжкий грех, за который на женщин накладывались суровые
наказания, плодоизгнание приравнивалось к убийству. Наряду с м а­
терью ответственность за грех убийства нерожденного ребенка нес
и отец, если он дал согласие на производство аборта. Произведенный
аборт без согласия мужа мог служить основанием для расторжения
брака. Грех ложился и на того, кто произвел аборт. Согласно 91-му
правилу VI Вселенского собора «и даю щ ая и при ним аю щ ая д етоубийственныя отравы причисляются к вольным убийцам». Исповед­
никам надлежало каждый раз подробно выспрашивать у прихожанок,
«(с колико убили в собе детей» (Пушкарева 1996: 172). В духовных
христианских книгах плодоизгнание причисляется к грехам, кото­
рым «нет покаяния», т. е. это был такой грех, который нельзя было
простить. В качестве наказания назначались епитимьи от 5 до 15 лет,
ш трафы, иногда отлучали от церкви. В русле церковных воззрений
в целом находились и традиционны е крестьянские представления,
касающиеся вопросов плодоизгнания и контрацепции.
Указанный подход к данны м вопросам подкреплялся и оф ици­
альны м законодательством Российской им п ери и. П лодоизгнание
допускалось лиш ь по медицинским показаниям , когда роды ставили
под угрозу ж изнь и здоровье женщ ины. Во всех остальных случаях
плодоизгнание относили к преступным деяниям. По Уложению о н а­
казаниях 1885 г. плодоизгнание стояло в одном ряду с детоубийством,
виновны е в этом лиш ались всех прав состояния и подлежали ссылке
в отдаленнейш ие места Сибири или на каторж ны е работы сроком
от 4 до 10 лет (Ст. 1461 —1463) (Уложение о наказаниях... 1892: 573).
306

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

В иновны й в у м ер щ вл ен и и плода б ер ем ен н о й ж ен щ и ны н аказы вал ся
закл ю чен и ем в «исп р ави тел ьски е ар естан тск и е отделени я на врем я
от п яти д о ш ести лет» (Ст. 1462) (Уложение о н а к азан и я х ... 1908:692).
Если это был врач или п о в и в ал ь н ая бабка, то ещ е следовал зап р ет на
п рак ти ку от одного д о п яти лет с о п у б ликован ием п ри говора (Таганцев 1904: 627). По н о во м у и посл ед н ем у в и стории Российской и м п е ­
рии уголовном у кодексу 1903 г. н а к азан и я бы ли несколько см ягчены .
Но все р ав н о п л о д о и згн а н и е бы ло оставл ен о в р азд ел е «Убийство»
и за него м ать, ви н о вн ая в у м ер щ в л ен и и своего плода, н аказы вал ась
закл ю чен и ем в и сп р ав и тел ьн о м д о м е на срок не свы ш е трех лет.
В у сл о в и я х н есв о б о д ы и р е г л а м е н т а ц и и ж и зн и н е т о л ь к о к р е ­
стьянства, но и российского общ ества в целом , ущ ем л ен и я прав ж ен ­
щ ин, когда им ел и сь ж есткие пр ед п и сан и я, ч то им позволено и что не
п о зво л ен о , о тн о ш ен и е к аб о р там и к о н тр а ц е п ц и и и не м огло бы ть
и н ы м . Эти в о п р о сы сам ы м те сн ы м о б р азо м бы ли с в я за н ы с с о ц и ­
а л ь н ы м п о л о ж ен и е м ж е н щ и н ы . Ее м е с т о о п р е д е л я л о с ь э к о н о м и ­
ч еск о й ролью в к р есть я н ск о м х о зя й ств е, в ы п о л н е н и е м н ек о то р ы х
социальны х ф упкций и, сам ое главное, репродуктивной ф упкцией. Но
ж ен щ и н а как ли ч н о сть находилась далеко на зад н ем плане. П оэтому
лю бы е ш аги, н а п р ав л е н н ы е к регу л и р о ван и ю своей сем ьи, в о сп р и ­
н и м ал и сь к ак п о к у ш ен и е на сущ ествую щ ие п о р яд ки . З ам ети м , ч то
Россия н е бы ла оди н о ка по отн о ш ен и ю к р а ссм атр и ваем ы м п р о б л е­
м ам . А борты п р есл едо вал и сь и на л и б ер ал ь н о м Зап ад е — в стран ах
Европы и С еверной А м ерики.
С татистические д ан н ы е по абортам являю тся очень скудны м и, но
все же п о п ы таем ся о ц ен и ть м асш таб я в л ен и я . По д ан н ы м А. В. Гре­
гори, за 1885—1904 гг. по В арш авской губернии было завед ен о 47 дел
по п л о д о и згн ан и ю , к ответствен н о сти бы ло п р и влеч ен о 80 человек,
36 д ел бы ло п р е к р а щ е н о , 11 д о в ед е н ы д о суда, в трех случаях был
вы несен о б в и н и тел ьн ы й п р и го во р (Грегори 1908:1). В. Г. Л ин ден берг
ссы лается на м атер и алы Витебского окруж ного суда за 1897—1906 гг.,
согласно которы м за аборты бы ло заведен о 6 дел, все они бы ли п р е ­
к ращ ен ы за н ед о казан н о стью пр есту п л ен и я. П риб лизительно то л ь­
ко в од н о м и з 1000 случаев дело доходило до суда. За 1892—1905 гг.
об ви н ял о сь от 10 до 33 ч ел о век в год, осуж далось от 3 до 17 чел овек
(.Линденберг 1910: 63,65). По России в этот пери од за аборты было осу­
ж дено 92 человека, и з которы х 21 м уж чина и 71 ж ен щ и на. Не долж но
вы зы в а ть у д и вл ен и я н ебольш ое число завед ен н ы х дел и н е с о и зм е ­
р и м о м алое число осуж денны х. Круг п о св ящ ен н ы х был очен ь узок,
он о г р а н и ч и в а л с я п о в и ту х а м и и в р а ч а м и , с а м и м и ж е н щ и н а м и и,
мож ет быть, кем -то из близких и подруг. Ясно, что старались избеж ать
307

Глава III

огласки, и от самого преступления не было пострадавших. Косвенные
представления о масштабе явления может дать статистика о числе
внебрачных детей. В 1901—1905 гг. на 100 тыс. жителей приходилось
0,1—0,24 обвиняемых по делам об абортах. В сельской местности име­
лось около 3 % внебрачных детей, в городах 5—7,6 % (Линденберг 1910:
26). Причем надо учитывать, что значительная их часть в городах
была детьми крестьянок (Ransel 1978: 189—217). Если население им ­
перии было приблизительно 150 млн человек, а по делам об абортах
ежегодно обвинялось 200—300 человек, то, принимая во внимание
приведенную оценку, согласно которой до обвинения доходило одно
дело из тысячи, можно экстраполировать число абортов 100—150 тыс.
в год. Это согласуется с оценкой Б. Н. М иронова — к 1910 г. более
125 тыс. женщин делали аборты или применяли противозачаточные
средства (Миронов 2000а: 183). Рождаемость в 1908 г. составляла 44,1
на 1 тыс. жителей (Рубакин 1912:47). Тогда получаем, что количество
абортов составляло около 170 тыс. в год. Все три оценки дают вели­
чину одного порядка, которую можно считать достаточно обосно­
ванной. По данным А. В. Грегори, из обвиняемых за плодоизгнание
по Варшавской губернии 73 % составляли крестьянки (Грегори 1908:
1). По утверждению М. Н. Гернета (Гернет 1911: 143, 311), аборты
были больше распространены в городах, а детоубийство — в дерев­
нях. Но надо иметь в виду, что значительная часть работниц фабрик,
служанок и горничных состояла из крестьянских женщин. Аборты
представляли явление, которым нельзя пренебрегать при описании
крестьянской жизни.
Плодоизгнание функционально смыкалось с бесплодием, бездет­
ностью, их объединяла общая негативная оценка, сходные поверья
о причинах и последствиях этих явлений, а также сходные способы
избавления от них (Гура 1995а: 147). Хотя в крестьянской среде взгля­
ды на аборт и детоубийство находились в одном ряду, то и другое
считали тяжким грехом (РКЖБН 1: 357; 2.2: 383; 3: 169; 5.4: 219) и от­
носили к убийству.
Однако такая картина отражала лишь общую тенденцию и была
верна лишь в среднем. При большем разреш ении выявляются раз­
личны е вариации и действительная картина скорее напом инает
мозаику. Обратимся к источникам. «Изгнание плода в нашей мест­
ности считается таким тяжелым грехом, что ни одна замужняя жен­
щина не решится на этот поступок. Решаются иногда на изгнание
плода вдовы и солдатки, первые для того, чтобы скрыть позор, вто­
рые частью тоже скрыть позор, частью из боязни мести со стороны
муж» (Жиздринский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 169,331).
308

Жизненный уклад замужних крестьянок

В корреспонденции из Зубцовского уезда Тверской губернии читаем:
«Изгнание плода практикуется только девушками, но насколько ча­
сто — определить нельзя, потому что делается это тайно, как тяжкий
грех и преступление» (РКЖБН 1:479). Имеется информация, что, как
бы не были многочисленны дети в семье, женщины не решались на
аборт, к этому средству прибегали забеременевшие девушки. В таких
случаях они чаще всего отправлялись в Москву, где рожали или избав­
лялись от плода (Степанов 1906: 222—223). Плодоизгнание считали
«распутой» молодого поколения. По словам Г. Попова: «Деревенское
общественное мнение чрезвычайно строго относится к девушкам,
замеченным в этом проступке. Их обегают замужеством и гораздо
более шансов выйти замуж имеет девка, явно родившая, чем та, о ко­
торой известно, что она произвела выкидыш. Особенно враждебно
и неодобрительно относились к лицам, занимаю щ имся плодоиз­
гнанием и производством выкидышей как ремеслом. Часто — это
самые “последние”, подлые люди, даже убить которых не будет греха,
а все равно, что из огорода вырвать вон дурную траву» (Орловский
уезд Вятской губернии, Шуйский уезд Владимирской губернии, До­
рогобужский и Вяземский уезды Смоленской губернии) (Попов 2010:
373). Знахарки, «бабки», повитухи, специализировавшиеся на «вы­
травливании» плода, осуждались «даже больше, чем решившиеся на
плодоизгнание женщины <...>. В народе их называли “безбожными
бабками”» (Листова 2005а: 686). Несмотря на все это, незамужние
и замужние женщины все чаще обращались к бабкам для изгнания
плода, при этом число этих бабок возрастало (Тамбовский уезд Там­
бовской губернии) (Никольский 1885:82). Согласно законодательству,
повивальные бабки подлежали наказанию в виде церковного покая­
ния, тюремного заключения от двух до четырех месяцев не только
в случае производства аборта, но и при недонесении о такой просьбе
(Ст. 878,879) (Уложение о наказаниях... 1892: 396).
Но отношение к плодоизгнанию («заморение зародыша») было
не столь однозначным. Обратимся к сообщениям информаторов
Этнографического бюро: «осуждают подобный грех только строгой
жизни люди»; «Изгнание плода, сравнительно с детоубийством, во
взгляде народном считается менее важным преступлением, потому
что в плоде не заключается той совершенной жизни, какая нахо­
дится в ребенке, произведенном уже на свет и одушевленном, по­
этому к плодоизгнательнице относятся довольно снисходительно
или, вернее, неопределенно» (Калужский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3: 331); «Тут настоящего ребенка еще нет, ...есть только за­
родыш. Все едино как яйцо или рыбья икра, и потому тут убийст­
309

Глава III

ва нет, а есть только деторастление» (Ростовский уезд Ярославской
губернии) (РКЖБН 2.2: 383); это преступление, но «меньшее, чем
убийство живого дитя, потому что в этом случае “христианская ду­
шенька загублена”» (РКЖБН 5.4: 219). Как отмечает Т. А. Листова,
в народном понимании представление о душе, как о необходимом
условии зарождения жизни и ее продолжения после смерти, являлось
основным и определяющим смыслом человеческого существования
(Листова 2002:102). Не только настроения либеральной интеллиген­
ции, но и неоднородность в самой крестьянской среде по отношению
к абортам способствовали вызреванию представлений о необходи­
мости легализации абортов.
Все же, несмотря на отрицательное общественное мнение, страх
наказания со стороны государства и со стороны церкви, женщины
шли на аборты. В д. Новой умерла вдова, имевшая пятерых детей, из
которых старший сын был взрослым. Перед болезнью она посеща­
ла одного еврея, который, как многим было известно, промышлял
изгнанием плода. От него вдова принесла пузырек с каким-то сна­
добьем. Когда во время болезни сын предложил послать за врачом,
мать с испугом отказалась (Жиздринский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3:169). Другое свидетельство из Калужского уезда той же гу­
бернии. Плодоизгнание не имеет места среди замужних женщин, оно
практикуется лишь девушками да теми женщинами (главным обра­
зом солдатками), мужья которых подолгу отсутствуют. «В настоящее
время почти каждая девушка знакома со всем, что относится к пло­
доизгнанию, от своих подружек». Были случаи, когда девушка, желая
убить плод и приняв внутрь какое-нибудь средство, чуть не умирала,
только своевременная медицинская помощь ее спасала (РКЖБН 3:
331). Согласно обоим свидетельствам, замужние женщины в нор­
мальной семье не прибегали к абортам, это был удел одиноких жен­
щин, у которых мужья долго отсутствовали, вследствие чего их жены
заводили внебрачные связи. Но уже через два десятилетия, в начале
1920-х гг., положение кардинально изменилось. И среди замужних
женщин аборты приняли массовый характер. Можно представить,
какая нелегкая дилемма стояла перед забеременевш ей девушкой
после неудачной попытки убить плод: обратиться за медицинской
помощью для своего спасения и тем самым дать огласку своему по­
ложению, ведь это был позор и преступление, или рискнуть жизнью.
Но то, что к началу XX в. относилось к отдельным случаям, в начале
1920-х гг. стало обычным явлением (Мухина 20126:153). Конечно, на
аборт толкало то, что в крестьянской среде внебрачные дети воспри­
нимались как позор, о чем свидетельствуют и материалы судов (Гре310

Жизненный уклад замужних крестьянок

гори 1908: 17), однако и здесь имелась вариативность (Мухина 2010а:
56—68). Несмотря на постоянные попреки о рождении вне брака,
такая инвектива не слишком выделялась в общем контексте грубости,
а порой и жестокости крестьянских нравов. «Можно отметить весьма,
по сравнению с другими сословиями, снисходительное отношение
крестьян к внебрачным детям. Это объясняется, в значительной сте­
пени, трудовым началом, когда на первый план выступает участие
в приобретении семейного имущества и фактическая принадлеж­
ность семье, а законность рождения стушевывается» (Министерство
внутренних дел... 1903: 69). По материалам губернских совещаний,
в большинстве местностей за внебрачными детьми сохранялись все
права, в Ярославской, Саратовской, Олонецкой губерниях — с неко­
торыми ограничениями, и лишь кое-где, как наприм ер Рязанская
губерния, они были лишены права на землю (см.: Там же). Но помимо
этого важнейшее значение имела бедность, лишние дети существен­
но влияли на благосостояние семьи, и без того очень низкое. Атмо­
сфера пореформенной России способствовала особой восприимчиво­
сти к новациям, изменения коснулись всех сторон жизни. Поскольку
женское пространство представляет собой единое системное целое,
какое-либо изм енение затрагивало структуру всего пространства.
Ж енское отходничество, городские заработки явились фактором,
который сильнейшим образом влиял на традиционный уклад жизни,
в том числе и область интимно-сексуальных отношений. Встедствие
сказанного становится понятно, что ести и имелись различия в отно­
шении к абортам в северных и южных областях Европейской России
(хотя данных, подтверждающих это утверждение, найти не удалось,
этнографические материалы в этом отнош ении очень бедны), они
в новых условиях нивелировались, а основное влияние оказывал
фактор вовлеченности в процессы модернизации. При этом нужно
принимать во внимание стедующее обстоятельство. К концу XIX в.
большая часть женщин-работниц в городах приходилась на домаш ­
нюю прислугу. В 1900 г. в Санкт-Петербурге было свыше 92 тыс. женщин-прислуги, тогда как в промышленности работало менее 58 тыс.
женщин. В конце XIX — начале XX в. в Санкт-Петербурге и Москве
домаш няя прислуга составляла третью часть всех работающих жен­
щин (Ransel 1978:194—195). В этот период усилился приток женщинкрестьянок в города с целью дополнительных заработков, крестьянки
составляли значительную часть женской рабочей силы (Glickman 1992:
54—72). В большинстве неграмотные, не имеющие квалификации,
такие женщины попадали в личную зависимость от хозяина и стано­
вились легкой целью для экономической и сексуальной эксплуатации.
311

Глава III

Беременность и рождение ребенка неизбежно влекли к потере места,
и женщина оказывалась выброшенной на улицу. По данным А. В. Гре­
гори, из 427 обвинявшихся по делам о плодоизгнании 381 были кре­
стьянки, 84 % — незамужние (Грегори 1908:16,387). Приведем данные
харьковского врача П. Н. Чунихина из его доклада на V съезде Обще­
ства русских врачей (1894). Средний возраст его пациенток составлял
29,6 лет, значительная часть их вышла из крестьянской среды. У этих
женщин 22 % всех беременностей окончились раньше времени, из
них 19,6 % приходилось на выкидыши. Наиболее частыми причина­
ми преж девременных родов являлись механические повреждения
и сифилис. Многие пациентки говорили о своем нежелании иметь
детей, искали средства предохранения от беременности. Исходя из
своих данных, П. Н. Чупихин приходит к выводу о сильном стрем­
лении женщин к ограничению чиста детей (Чунихин 1894: 527, 538).
Хотя вывод П. Н. Чупихина основывается лишь на незначительных
статистических данных, ограниченных Харьковом, сам вывод весьма
показателен. В губерниях с развиты м отходничеством вследствие
деформации и распада старой патриархальной семьи трансформи­
ровались семейные отношения. В результате наметилась трансфор­
мация традиционных установок на нерегулируемость деторождения,
на отсутствие каких-либо мер по ограничению количества детей. Для
женщин-отходниц ребенок также был существенной помехой. При
таких условиях стремление всеми силами избавиться от нежелатель­
ного ребенка было совершенно закономерным явлением.
Средства, использовавш иеся при плод оизгнании. И зм енения
в вопросах плод оизгнания в X X в. До нас дошли описания самых
невероятных средств, к которым прибегали деревенские девушки
для вытравливания плода. Для этого использовались все доступные
средства, которые по крестьянским представлениям могли помочь
прервать беременность — от механических воздействий и принятия
вовнутрь различных химических соединений до магических и риту­
альных методов. Некоторые из этих средств представляются просто
варварскими. Были случаи, когда беременную женщину вели в баню
и, положив ее на полок, растирали до такой степени, что плод «выхо­
дит кровью» (РКЖБН 6: 289—290). По утверждению врача А. О. Афи­
ногенова, в конце XIX в. из средств, употребляемых для прерывания
беременности, на первом плане стояли механические (Афиногенов
1903: 57). По материалам Этнографического бюро, к ним относились
перетягивание живота полотенцами, веревками, поперечниками от
конской сбруи, разм инание «нутра» (живота), трясение всего тела;
также клали на живот большие тяжести, ставили горшки, били по жи­
312

Жизненный уклад замужних крестьянок

воту кулаками, скалками, вальками и т. п., иногда наваливались жи­
вотом на тупой конец кола, упирая острый в землю, парились в печи
или жаркой бане. Выкидыши, по народному объяснению, «бывают
от полученных беременной ушибов или стряхиваний и от непосиль­
ного поднятия тяжестей» (Грязовецкий уезд Вологодской губернии)
(РКЖБН 5.2: 235). Также прыгали с высокой лестницы, сеновала, пере­
скакивали через бочку или высокую изгородь (см.: РКЖБН 3:559; 5.2:
375—376; 6: 375; Афиногенов 1903: 57) — все это было часто практи­
ковавшимися приемами.
Вовнутрь принимали всевозможные доступные вещества, некото­
рые из них были крайне вредны или даже ядовиты. Наиболее распро­
страненным было употребление пороха, селитры, керосина, фосфор­
ных спичек, спорыньи, сулемы, киновари, мышьяка, азотной кислоты,
ляписа, глауберовой соли, стрихнина, буры, йодида калия, крепкой
водки, отвара луковых перьев, настоя корицы в вине, казацкого мож­
жевельника, толченого сургуча с водой, щелока, глотание «живой»
ртути и др. Головки спичек растирали, разводили в воде и пили как
плодогонное средство. Самым распространенны м средством пло­
доизгнания являлся прием охотничьего пороха с примесью сулемы
с парным молоком или водой, пили также одну сулему, растворенную
в воде или водке. Ртуть натирали на руке и лизали языком. От этого
расстраивалось пищеварение, появлялось слюнотечение, нагноение
глаз, а затем извергался плод. Белый или желтый фосфор (0,2—2 мг)
принимали с мукой, салом или сахаром. К половым органам стави­
ли пиявки, вливали во влагалище воду с хлором, аммиаком, мылом,
древесным уксусом, карболовой кистотой, сулемой, металлическую
ртуть, мышьяк, порох на молоке или водке, производили зондиро­
вание матки. Все это дополнялось суеверными средствами. Стирали
рубашку, снятую во время менструаций, и воду, которой приписывали
чудотворные свойства, выливали в реку с разными заговорами. Или
же эту воду в какой-либо посуде зарывали в землю, или варили на ней
кашу и съедали, или же лили в бане на каменку. Утверждали, что в по­
следних двух случаях в каменке или в печке слышали крик детей (см.:
РКЖБН 2.1: 218; 3: 331; 5.2: 375; 5.4: 219; 6: 290, 375; Быт... 1993: 13;
Попов 2010: 371—372; Семенова-Тян-Шанская 2010:80; Степанов 1906:
223; Мартынов 1900: 673—675). Употребление упомянутых средств,
в особенности пороха, сулемы, фосфорных спичек, мышьяка, нере­
дко влекло за собой смерть (РКЖБН 2.2: 383; Попов 2010: 371; Сте­
панов 1906: 223). По данным В. О. Коробкина, среди средств, употре­
бляемых для проведения изгнания плода, чаще всего применялись:
отвары, настои и смеси из спорыньи, сабины, руты; впрыскивание
313

Глава III

различных жидкостей между маточной стенкой и оболочками яйца
с помощью простой спринцовки; разрыв и прокол яйца прутиком,
вязальной спицей, гусиным пером, зубочисткой, шалевой булавкой,
шпилькой и др. (Коробкин 1876:40,43,45—46,55—61); «Девица 20 лет
от роду, беременная на 6,5—7 месяце, после употребления в течение
нескольких дней отвара из листьев руты, получила жестокую рвоту,
сонливость, головокружение, появилась опухоль языка и обильное
слюнотечение. На второй день к вечеру появились маточные боли, а на
следующий день весьма быстро были выкинуты мертвые близнецы.
Выздоровление матери последовало через 25 дней» (Там же: 61); «де­
вица Наталья Гончарова, 32 лет, умерла от отравления себя каким-то
лекарством, принятым по случаю беременности для изгнания плода»
(КГБ. 1870. № 62). Для плодоизгнания использовали также траву чер­
нобыльник: «Трава чернобыл растет подобно белене, а если женщина
ту траву принимает, то живое и мертвое дитя из утробы выведет»
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (Балов 1890: 92).
Вопреки распространенному в деревне обыкновению не слишком
стараться уведомлять власти о совершенных преступлениях («Моя
изба с краю —я ничего не знаю»), об известных случаях прерывания
беременности обычно доносили местным властям (Грегори 1908: 281).
Нередко за забеременевшими девушками устанавливался «надзор со
стороны ее родителей и ближайших родственников, и нижних поли­
цейских и сельских властей» (РКЖБН 3: 331; 5.2:376). Причину такого
отношения, видимо, следует искать в том, что искусственное преры­
вание беременности принадлежало к той категории явлений, кото­
рые расшатывали и ставили под угрозу само существование основы
традиционного крестьянского общества — патриархальной семьи.
Интересен вопрос о том, насколько были распространены мето­
ды контрацепции в прошлом. В опубликованных этнографических
источниках не имеется каких-либо определенных сведений об этом.
Зачатие связывалось с женской кровью и с женским молоком. Кровь
и молоко понимались как единое целое (распространенное выражение
«кровь с молоком» о здоровом «идеальном» ребенке) (Кабакова, Тол­
стая 1999: 282). Отсюда широко распространенное убеждение среди
крестьянских женщин, что кормление грудью препятствует зачатию
(Зеленин 1991: 329; РКЖБН 5.1: 531; 5.2: 363, 567; 5.4: 213; Кабакова,
Толстая 1999: 282). Поэтому считалось, что для предотвращения бе­
ременности нужно дольше продолжать кормление грудью. Чтобы не
забеременеть, употребляли корни травы ладошки (Orichis militaris),
считали, что они предохраняли на 1—5 лет в зависимости от того,
сколько съедалось корешков, 1 или 5 (Макаренко 18976: 242).
314

Жизненный уклад замужних крестьянок

Символическим аспектам в традиционном обществе отводилось
огромное место во всех сферах жизни, символизм по крестьянским
представлениям являлся самой настоящей реальностью, и вполне
закономерно, что в народе в нем усматривали рациональные начала.
Менструации, «цветение» символически связывались с цветением
растений, и эта связь лежала в основе многочисленных практик, на­
правленных на предотвращение беременности. Менструальные вы­
деления пили, иногда смешивая с водой. Это могло сопровождаться
различными иррациональными магическими действиями. Сжигали
сорочку с первой ночи или после полового сношения, принимали
при каждой месячной менструации белила, вырезали менструальные
пятна из рубашки, сжигали их, оставшийся пепел пили с водой. Сред­
ством от беременности считалась вода, в которой стирали рубашку
после менструации, эту воду лили в печь, тем самым символически
запекая плод (см.: Попов 2010:371; Талько-Грынцевич 2004:334—335;
Агапкина 2004: 244). Для предотвращения беременности употребляли
нашатырь (используемый кузнецами и слесарями при пайке), разве­
денный в воде (РКЖБН 5.2: 234). Из Ростовского уезда Ярославской
губернии сообщали: «Здесь для предотвращения беременности пьют
озимь: заваривают ее как чай и пьют тихонько от мужа» (РКЖБН 2.2:
307). Все это, конечно, не давало реального эффекта, но здесь важно
само изменение подхода. По традиции зачатие и беременность счи­
тались результатом действия высших сил. Теперь же, оказывается,
на все эти процессы можно подействовать какими-то средствами без
обращения к высшим силам, и эти средства были доступны. Следу­
ющий шаг был вполне закономерным: раз средства для прерывания
беременности существовали, их требовалось найти.
В арсенале народной медицины имелись только «зелья» для пре­
рывания беременности, какие-либо гомеопатические контрацептивы,
блокирующие овуляцию, были мало распространены. В то же время
корреспонденты Этнографического бюро из некоторых мест Пензен­
ской губернии (Чембарский и Инсарский уезды) указывают, что при
половых сношениях в деревне уже начинали использовать современ­
ные «культурные» средства — стеклянные спринцовки, при помощи
которых производится спринцевание влагалища слабым раствором
уксусной эссенции (Попов 2010: 372). Трудно переоценить значение
этих свидетельств. Они означали не только начавшийся отход от тра­
диционных взглядов на весь комплекс вопросов по регулированию
размера семьи, но и «новую идеологию» —поворот к медицине, стрем­
ление к применению средств, рекомендуемых ею. Вместе с тем следу­
ет отметить, что современные для того периода противозачаточные
315

Глава III

средства, например использование презервативов, рассматривались
частью медиков как вредные (Боряковский 1893: 886—887).
К избеганию зачатия крестьяне относились так же как к аборту.
И. С. Кон подчеркивает, что «попытки предотвратить зачатие с по­
мощью трав или заговоров иногда карались даже строже, чем аборт,
потому что это было не только покушение на жизнь нерожденного
младенца, но и языческое, антихристианское знахарство и ворожба,
которыми занимались “бабы богомерзкие”. Вообще, сексуальные
грехи, как и на Западе, очень часто ассоциировались с колдовством»
(.Кон 2010: 39—40). Использование «зелий» (отваров) как формы кон­
трацепции, равно как абортов, крайне отрицательно воспринималось
церковью и по церковным законам приравнивалось к детоубийству.
По утверждению Л. Энгельштейна, в начале XX в. с распростране­
нием либеральных настроений и установки на малодетность в Рос­
сии врачи стремились добиться смягчения правовых санкций против
абортов или даже полной их декриминализации, подчеркивая «скорее
совпадение, чем конфликт женских интересов с их собственными
(интересами врачей. —3. М.)» (Энгельштейн 1996: 340—341). И. С. Кон
считал, что эти действия объясняются «не столько групповыми инте­
ресами российских врачей, сколько их большей демократичностью
и близостью к народу» (Кон 2010:108). В результате многолетних ди­
скуссий врачей по вопросу использования контрацепции на состо­
явшемся в 1913 г. XII съезде очень авторитетного «Общества русских
врачей в память Н. И. Пирогова» большая часть участников съезда
поддержали предложение за отмену уголовного преследования за
искусственный аборт и признало контрацепцию в качестве единст­
венной реальной альтернативы аборта (Справочный листок... 1913:
88). Дискуссии на съезде вызвали отклик В. И. Ленина в небольшой
статье «Рабочий класс и неомальтузианство», в которой он рассмо­
трел проблему абортов с позиций свободы медицинской пропаганды
и охраны демократических прав граждан (Ленин 1967: 255—256). Эти
идеи можно считать несостоявшейся альтернативой проводившейся
позднее большевиками абортной политики, которая была направлена
по другому руслу. Идея о легализации абортов была воспринята об­
щественным мнением, к этому же склонялись и власти. Противники
ненаказуемости абортов апеллировали к представлениям о святости
человеческой жизни, посягать на наказания за их попрание означало
посягать на веками сложившиеся этические ценности. Для крестьян­
ских женщин часто условия жизни были такими тяжелыми и безыс­
ходными, что рождение ребенка казалось им хуже смерти. Поэтому
неслучайно, что X съезд русских криминалистов (1914) принял резо­
316

Жизненный уклад замужних крестьянок

люцию: «Признавая наказуемость плодоизгнания противоречащей
как юридическим основаниям наказания, так и требованиям уголов­
ной политики, Х-ое общее собрание русской группы криминалистов
признает необходимым высказаться за исключение изгнания плода их
числа преступных деяний» (Покровская 1914:102—103; Кулишер 1916:
245—248). По словам М. Н. Гернета, значительная часть лавины неудач­
ных абортов обрушивалась на больницы и покрывала кладбища пре­
ждевременными могилами девушек и женщин, оперировавших себя
вязальными спицами, шляпными булавками, деревянными палоч­
ками (Гернет 1914: 236; 1916а: 490). Разразившаяся Первая мировая
война лишь отодвинула назревшую проблему юридически признан­
ной легализации абортов. Интересно посмотреть, какие плоды дала
подготовленная в конце XIX —начале XX в. почва по всему комплексу
вопросов, связанных с абортами. Это произошло уже при новом режи­
ме, в 1920-е гг. (.Мухина 20126:152-157; Mukhina 2012: 57-70).
В городах в глазах общественного мнения аборты перестали
выглядеть преступным деянием, на них уже смотрели как на факт
повседневной жизни (см.: Вигдорчик 1914: 217; Гене 1929). В 1913 г.
Двенадцатый съезд русских врачей поддержал требование об отме­
не уголовного преследования врачей и пациентов за производство
абортов. Для легализации абортов уже имелась подготовленная по­
чва, на которую пытались встать в советский период. Однако Цирку­
ляр Наркомздрава и Наркомюста от 20 ноября 1920 г. о легализации
искусственных абортов явился запоздалой реакцией на то, какие
масштабы приняло это явление.
Приведем некоторые данные по динамике абортов. С 1845 по
1859 г. количество абортов по отношению к числу родов составило
0,3 %, с 1860 по 1882 г. —0,62 %. В.И. Ленин указывал, что в Санкт-Пе­
тербурге за 5 лет число абортов возросло более чем вдвое (Ленин 1967:
255—256). По данным Я. И. Русина, количество абортов по отноше­
нию к числу родов в начале 1900-х гг. составило от 9 до 14 %, в 1910—
1919 гг. — от 25 до 37,4 % (Русин 1933: 23—24). Приведенные данные
характеризуют общую тенденцию. В борьбе с абортами репрессивные
меры были неэффективны, политика наказаний не приводила к сни­
жению числа абортов, они только загонялись в подполье.
Таким образом, в рассматриваемый нами период модернизация
коснулась всех сторон крестьянской жизни в России. Она затронула
и демографический менталитет крестьянства, поставив вопрос о не­
обходимости регулирования рождаемости.
Детоубийство. С плодоизгнанием тесно связано детоубийство,
у них часто были одни и те же побудительные мотивы — желание
317

Глава III

избавиться от последствий внебрачных интимных связей. После не­
удачной попытки аборта выход находили в детоубийстве (см.: Гернет
1910: 3 0 3 -3 1 3 ; 1914: 2 3 6 -2 3 7 ; 2004; Линденберг 1910: 5). Детоубий­
ство по российским законам относилось к тяжким преступлениям.
За предумышленное убийство своего ребенка виновная лишалась
всех прав состояния и подвергалась ссылке на каторжные работы.
Наказание смягчалось в случае детоубийства при самом рождении
ребенка из-за стыда и страха, оставления новорожденного без по­
мощи или при рождении мертвого ребенка. Наказание заключалось
в лишении всех прав состояния и ссылке на житье в Сибирь по чет­
вертой степени (Томская или Тобольская губерния) (Ст. 31,1450,1451,
1460) (Уложение о наказаниях... 1892:47,567,572,573). «Не стыдилась
делать плохое, перенеси позор, осудят тебя люди, простит Бог, не
следует брать на душу такой тяжелый грех и губить душу ни в чем
неповинного младенца» (РКЖБН 3:169). «Убийство ребенка считает­
ся более тяжелым, чем тот же проступок по отношению к большому.
Взгляд этот оправдывается таким рассуждением: “дитя, что ангел,
безгреш но”. В отнош ении же убийства незаконнорож денного его
матерью — девицею , первый раз рожающею, в момент рождения,
является снисходительность, и проступок этот считается средним.
Рассуждают так: девушка, во-первых, вынуждена была совершить
незаконным путем акт рождения, так как сама была горько обману­
та мужчиною, обещавшим прикрыть грех женитьбою; а во-вторых,
и после этого, желая остаться честною девушкою в глазах народа,
совершила убийство ребенка, вероятно, уже бессознательно, руко­
водясь главною целью — избежать скорее огласки, сраму и позора.
Плодоизгнание различается двоякое: уничтожение навсегда возмож­
ности родить и лишь временно. Первое считается весьма тяжелым,
гораздо важнее убийства и з-за корысти; второе приравнивается,
по степени важности, к детоубийству незаконнорожденного и чаще
встречается, причем не только вне брака, но и в семейном быту, хотя
в последнем, конечно, реже; в общей сложности таких случаев бывает
приблизительно 0,8 %»(Бондаренко 18906: 76). К детоубийству имело
прямое отношение не только лишение жизни родившегося ребенка,
а оставление его без помощи. Б этом случае виновная лишалась всех
прав состояния и ссылалась в Сибирь или приговаривалась к тю рем­
ному заключению от полутора до 2,5 лет. Если же было доказано, что
ребенок родился мертвым, а мать только скрыла тело вместо того,
чтобы все открыть, то она подвергалась тюремному заключению от
четырех до восьми месяцев (Ст. 1460) (Уложение о наказаниях... 1908:
572—573). «Невыгодность условия общественного положения женщи318

Жизненный уклад замужних крестьянок

ны, а не физиологические особенности ее организации —вот, в част­
ности, причина детоубийства, когда вся вина незаконной половой
связи падает на женщину» (цит. по: Остроумов 1960: 53). В ранний
период брака (от 15 до 20 лет) среди женщин преобладали убийства
мужей, в следующие два десятка лет (до 40 лет)—детоубийство. Среди
других крестьянок в преступлении детоубийства выделялись солдат­
ки (Максимов 1869а: 55—56) (см. Приложения 6—8).
Детоубийство было практически полностью женским преступ­
лением. В 1906 г. из осужденных за истребление плода на мужчин
приходилось 2,4 %, на женщин — 97,6 %, за оставление в опасности
и сокрытие трупа новорожденного — 0,7 % мужчин и 99,3 % — жен­
щин, за детоубийство — 100 % женщин (Гернет 1911: 105).
Приведем данные по детоубийству в первой половине XIX в.
Таблица 4. Детоубийство матерям и и отцами (1838—1843 гг.)*
Детоубийство

1838 г.

1839 г.

1840 г.

1841 г.

1842 г.

1843 г.

Всего

Матерями

39

53

67

43

59

56

317

Отцами

3

5

3

5

3

4

23

* Составлено по: Максимов 1869а: 55—56.
Полагаю, что в количественном отношении эти данные представ­
ляют лишь верхушку айсберга, многие случаи детоубийства остава­
лись скрытыми. Детоубийство и оставление новорожденного без
помощи совершались женщинами чаще, чем другие женские пре­
ступления —убийства, убийства мужей и др.
Если в дореформенной России детоубийство было сравнительно
редким явлением (Миронов 2000а: 201), то после отмены крепостного
права число преступлений, связанных с детоубийством, стало воз­
растать (см .:Любавский 1863: 21—22; Таганцев 1868: 260; Фойницкий
1893а: 133; 18936:115). После эмансипации дела о детоубийстве взя­
ли на себя окружные суды присяжных. По мнению как дореволюци­
онных исследователей (Давыдов 1906: 37), так и современных (см.:
Безгин 20106: 974; Михель Д., Михель К 2012: 120), окружные суды
часто выносили оправдательные приговоры для детоубийц, а суро­
вые наказания заменялись мягкими. К. В. Давыдов дает подробное
объяснение этому факту, отмечая такие причины, как: неопытность
молодой девушки, первый раз родившей; душевное неравновесие
рожавшей; стыд и страх перед родственниками; бедность; обман со
стороны мужчины; отсутствие нравственного критерия и др. (Давы­
дов 1906: 38 -3 9 ).
319

Глава III

В 1897—1901 гг. было предъявлено обвинение в убийстве 1173 жен­
щинам, в истреблении плода — 101, а в детоубийстве, оставлении
новорожденного без помощи, сокрытии трупа, оставлении в опас­
ности — 5675. Эти данные не представляют всей картины явления,
поскольку огромное количество случаев просто не доходило до суда,
в то время как газетные хроники местных изданий часто сообщали
о найденных трупах новорожденных (Гернет 1911: 67, 74). Имею­
щиеся данные о статистике детоубийства далеки от полноты, по
ним невозможно основательно охарактеризовать это явление. Нет
другой возможности, как только исходить из того, что имеется. Наи­
более основательно детоубийство изучалось в трудах В. Линденберга
и М. Н. Гернета. Хотя ими главным образом привлекались материалы
по западным губерниям России, полученные результаты с учетом
коррективов экстраполировались на всю Европейскую Россию. Эти
данные обрисовывают социальный портрет матери-детоубийцы.
Огромное большинство обвиняемых в детоубийстве матерей прихо­
дилось на незамужних женщин — 79—92 %, моложе 26 лет —50—75 %,
рожавших в первый раз —более 59 %, принадлежавших крестьянско­
му сословию — более 83 %, неимущих — более 90 %, неграмотных —
96 % (Линденберг 1910: 53, 54), на крестьянство приходилось около
80 % ссыльных за детоубийство (Остроумов 1960: 54). По данным
«Итогов русской уголовной статистики» за 1874—1894 гг., из осу­
жденных за детоубийство количество незамужних почти в 10 раз
превыш ало состоявших в браке (Итоги... 1899: 157), что согласу­
ется с данными В. Линденберга. Из осужденных за детоубийство
в 1897—1906 гг. 73,6 % приходилось на незамужних женщин, 16,8 % —
на замужних женщин и 9,6 % — на вдов. Это сильно отличается от
распределения женщин по семейному положению, осужденных
окружными судами за все виды преступлений: 42,2 % незамужних
женщин, 46,6 % замужних женщин, 12,9 % вдов и 0,3 % разведен­
ных. Отличие детоубийства от других преступлений заключалось
еще в высоком проценте осужденных молодого возраста, намного
превышавшем количество осужденных за другие виды преступле­
ний. За 1889—1893 гг. на возраст до 21 года приходилось 33,5 % от
всех осужденных за детоубийства. Для сравнения укажем, что сле­
дующим преступлением по количеству осужденных в этом возрасте
являлось святотатство. Заметим, что среди всего населения России
на возраст 20—29 лет приходилось 16,2 %, тогда как осужденные за
детоубийства в этом возрасте составляли 64,5 % (Гернет 1911: 117,
120—121,154,156). По данным М. Н. Гернета, количество осужденных
за детоубийство незамужних и замужних женщин сопоставимо меж320

Жизненный уклад замужних крестьянок

ду собой. Вряд ли такое расхождение с другими данными можно объ­
яснить тем, что рассматривались разные десятилетия. Скорее дело
в неполноте и недостаточной надежности статистических данных.
В любом случае указанное преступление являлось обычной реалией
русской жизни. Число детоубийств в городах было почти в три раза
меньше, чем в уездах, в то время как города почти вдвое превыша­
ли уезды по количеству внебрачных детей (Линденберг 1910: 26). За
1897—1906 гг. из всех зарегистрированных детоубийств на города
приходилось 11,5 %, на сельскую местность — 88,5 %, а на истре­
бление плода — 41 % в городах и 59 % — в сельской местности (Гернет 1911:143). В обоих источниках количественные данные сильно
различаются, но тенденция одна и та же.
Все случаи детоубийства можно разделить на три группы: 1) пас­
сивное детоубийство, из-за упущения, умышленное или неумышлен­
ное оставление без помощи, 2) активное детоубийство —удушение,
утопление и т. п., 3) удушение без признаков насилия; не удается
установить, родился ребенок живым или мертвым. Ко всему количе­
ству дел первая группа относится как 1:3, вторая — 1:7 и третья — 1:23.
Далеко не все дела доходили до суда, на одно обвинение приходилось
пять прекращенных дел (Линденберг 1910:14—16,18,23). Из женщин,
привлеченных к ответственности за детоубийство, 70—82 % пригова­
ривались к аресту при полиции, т. е. к наказанию, не соответствую­
щему тяжести преступления. Следовательно, в большинстве случаев
суд находил, что детоубийство произошло не по вине подсудимой,
и наказывал лишь за сокрытие трупа (Там же: 53—54). Детей топили,
душили, закапывали живыми, разбивали головы, протыкали вилами,
перерезали горло и т. п. (см.‘.Гернет 1911: 281—309; ЯГВ. 1861. № 44).
Суды принимали во внимание разного рода смягчающие обстоятель­
ства: убийство матерью незаконнорожденного ребенка в состоянии
аффекта при самом рождении; непредумышленное убийство, осо­
бенно незамужней и родившей в первый раз, оставившей ребенка
без помощи, от чего он умер; если ребенок родился мертвым и мать
только скрыла его тело (Харузин 1887: 30).
Среди мотивов преступления сами обвиняемые в первую оче­
редь называли страх и стыд перед родителями, родственниками
и односельчанами (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 2043; Д. 2051. Л. 3 об.; Д. 3147.
Л. 62; см. также: Бородаевский 1898). К детоубийству толкала родная
бабка из желания любым способом облегчить участь своей н еза­
мужней внучки, освободить ее от стыда, позора, насмешек соседей
и хлопот с нежелательным потомством. Кроме материнской любви
здесь проглядывает еще своеобразная этика, точнее притупление
321

Глава III

этических представлений (Тарновская 1902: 171 —172). Здесь про­
являются глубоко укоренивш иеся в сознании русского крестьян­
ства традиционны е культурные стереотипы о нормах поведения
в интимных отношениях. Можно представить весь ужас и чувства,
обуревающие виновных, ведь их могли ожидать позорящие наказа­
ния — выставление голыми на публичное осмеяние, вымарывание
ворот дегтем. Большую роль играли экономические соображения,
с ребенком значительно сужались возможности найти заработки.
Среди мотивов виновные указывали на уверенность в рождении
мертвого ребенка, беспамятство, бессознательное состояние (ГАКО.
Ф. 32. On. 1. Д. 3147). Последние мотивы с медицинской точки зрения
не заслуживали доверия (Линденберг 1910: 37—38; Гернет 1911: 117,
120—121), да и психиатрии как особой медицинской науки в России
в этот период не существовало, а экспертизы такого рода выполняли
обычные врачи (Михель Д., Михель И. 2012:129), которым установить
действительную причину смерти ребенка было непросто.
Если традиционно местом легитимных родов чаще являлись дом
и баня, или они неожиданно происходили в поле на работе, в лесу, то
незаконного ребенка, помимо указанных мест, рожали в хлеву, сарае,
в сенях, на чердаке, в отхожем месте, на берегу реки или озера, в пути
на снегу и т. д. Столь же широко варьировалось и место сокрытия
трупа: хлев, сарай, огород, отхожее место, лес, кладбище, поле, река,
болото и т. д. Труп относили к любовнику, оставляли в лесу, а то и не­
известно где (Линденберг 1910: 29—31).
Приведем некоторые примеры из материалов окружных судов.
Крестьянская девушка, 19 лет, неграмотная, родила в деревне. Она
целый год гуляла с Б., который обещал на ней жениться. Девушка
жила с братом, очень строгим, обещавшим выгнать ее из дома, если
что стучится. Тем временем Б. начал распространять слухи, что де­
вушка беременна не от него. Родила она неожиданно, на крыльце,
очнувшись, нашла ребенка уже мертвым. После этого Б. приходил
свататься, но просил приданого в 500 руб., а таких денег не было
(Московская губерния); Матрена К-a, замужняя, 30 лет, в течение
6 лет, подчиняясь требованиям свекра Дмитрия К., состояла с ним
в связи и прижила с ним сына, которому уже было 5 лет. Матрена от
Дмитрия забеременела вторично, и тот, при приближении родов,
приказал рожать в риге. Как только Матрена родила, Дмитрий зарыл
ребенка в сарае, а затем перенес труп и зарыл в нежилой избе (Ка­
лужская губерния). Вот слова крестьянки, убившей своего ребенка:
«Я задушила своего мальчика и из стыда, и из нужды: у меня есть
трое законных детей, все малолетние, и их мне нечем кормить, так
322

Жизненный уклад замужних крестьянок

что я хожу побираться Христовым именем, а тут еще новый появился
ребенок» (Рязанская губерния) (Гернет 1911: 281—293).
В д. Ч. девушка трижды была беременна, но ни разу не родила.
Был созван сход, на котором ее спрашивали, куда она дела детей. Де­
вушка клялась и божилась, что детей не имела. На вопрос: «А теперь
беременна?» — она отвечала: «Нет». Для проверки возникшего по­
дозрения три выбранные сходом старухи осмотрели ее и нашли, что
девушка снова беременна. С нее не спускали глаз и строго-настрого
запретили покидать деревню. С тех пор у нее росло двое детей, а трех
прежних, говорили, она «подкинула» или задушила (Добротворский
1884: 48).
В июне 1880 г. крестьянка Матрена Потапова, обвиненная в убий­
стве своего новорожденного младенца, рассказала, что ее муж жи­
вет в Москве, ничем не помогает и ей одной приходится растить
двух маленьких мальчиков. М. Потапова решила умертвить третьего
ребенка, как только почувствовала себя беременной, так как, даже
работая изо всех сил, она не смогла бы прокормить третьего. Она
решила привести в исполнение свое намерение во время самих ро­
дов, не взглянув на новорожденного, иначе могла пожалеть его и тем
самым впоследствии потерять кого-либо из детей. Роды произошли
в поле, нельзя было судебно-врачебным осмотром констатировать
жизнеспособность новорожденного, и в скором времени появилась
возможность вернуть мать двум сиротам, оставленным без всякого
присмотра (Бобров 1885: 319).
Девушки часто решались на убийство своего новорожденного
ребенка: Екатерина Дан-ва, 21 год, за убийство своего ребенка была
осуждена на 10 лет каторги; Мария Ста-ко, 19 лет, за детоубийство
получила 10 лет каторги (Тарновская 1902: 318, 323). «В с. Чуфаров,
Дубровской волости, несколько лет назад был найден под крыльцом
труп новорожденного младенца. Все крестьяне села были страшно
возмущены этой находкой и всеми силами старались отыскать винов­
ную и выдать ее начальству. “Тут бесчестье падает на всех наших де­
вок, к нам и порядочные женихи не поедут”, “Раз девка приняла грех,
то должна принимать и стыд, а не марать других, —не подкидывать”»
(Пошехонский уезд Ярославской губернии, 1897) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1.
Д. 123. Л. 41). На страницах местных газет постоянно были заметки
о детоубийстве: «29 марта девица Авдотья Бажкова родила младенца
и умертвила его» (КГБ. 1870. № 34); «в реке найден неизвестно кем
брошенный мертвый младенец женского пола» (КГБ. 1870. № 51);
«6 августа вдова крестьянина Лукерья Цибульская родила младенца
мужского пола, которого задушила и скрыла в собственном доме под
323

Глава III

полом» (КГВ. 1870. № 68); «крестьянка Агафья Агафонова, 21 года,
родив ребенка, из чувства стыда умертвила его и труп скрыла» (КГВ.
1895. № 182); крестьянка Авдотья Миронова Ятнова убила своего
ребенка (НГВ. 1892. № 20) и др. В Курском окружном суде постоянно
рассматривались дела об убийстве младенцев (ГАКО. Ф. 32. On. 1.
Д. 294,434,495, 791,792, 2043, 2051, 7296,10490 и др.).
П. Н. Тарновская в своей книге «Женщины-убийцы» (Тарновская
1902) приводит огромное количество примеров детоубийства. Так,
Авдотья Ани-на, 29 лет, была осуждена на 12 лет каторги за дето­
убийство. В 19 лет Авдотья вышла замуж по принуждению отца. С му­
жем прожила 6 лет, родившийся ребенок умер. Авдотья разошлась
с мужем, сошлась с женатым, от которого имела двоих детей, первый
ребенок, по ее словам, умер собственной смертью, второго, как только
родился, бросила в реку, так как «желала вновь наняться, с ребенком,
конечно, нельзя найти место». Через два дня труп всплыл, и Авдотья
во всем призналась. В этой женщине была странная смесь хитрости,
лукавства и поразительной недальновидности. О случившемся гово­
рила спокойно, как о будничном событии, совершенно не сознавая
тяжести совершенного преступления (Там же: 322—323). Васса Мирва, 28 лет, неграмотная, за детоубийство осуждена на 10 лет каторги.
Васса вышла замуж в 17 лет, имела двоих детей. Муж служил лакеем
в богатом доме, со временем к ней охладел, ничего не давал из своего
заработка (крестьянский коллективизм был такого характера, что при
соответствующих условиях легко переходил в крайний индивидуа­
лизм!). Однажды Васса, взяв семимесячного ребенка, пришла к мужу,
требуя денег. Произошла крупная ссора, муж ее прогнал, не дав денег:
«Если детьми тяготишься, то можешь их утопить». Васса в крайнем
озлоблении сравнивала свою жизнь с положением мужа, жившего
в роскоши богатого дома и получавшего хорошее жалованье. В итоге
бросила ребенка в воду (Там же: 328—329). Крестьянка Анна Сергеева
Тимченко из Грайворонского уезда Курской губернии бросила в пруд
трехмесячного ребенка; на суде объяснила, что ребенка убила потому,
что муж ее бросил и ей не на что было жить. Суд присяжных оправдал
ее (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 7259. Л. 7,19).
Детоубийство совершали не только женщины, родившие детей, но
и их матери и женщины, занимавшиеся подобным делом за деньги.
Так, Василиса Федорова, 60 лет, задушила незаконнорожденного ре­
бенка своей дочери, чтобы скрыть ее позор. Дочь была на заработках
и сошлась с одним работником. Василиса получила 8 лет каторги
с вечным поселением в Сибири (Тарновская 1902:182—183). Лукерья
Камина, 57 лет, получила 12 лет каторги за удушение незаконно­
324

Жизненный уклад замужних крестьянок

рожденного ребенка своей дочери Фионы Каминой (Там же). Любовь
Афанасьева, 60 лет, за убийство незаконнорожденного ребенка кре­
стьянки Б. была осуждена на 11 лет каторги. Замужем Любовь никогда
не была, но, вступая в связи, никогда не была беременна. Толковая
и сообразительная, со вкрадчивыми манерами, до приторности сла­
щавая и лживая, Любовь в совершенстве владела мимикой лица, что
редко встречалось среди деревенских женщин. Она задушила и по­
хоронила незаконнорожденного ребенка вдовы Б., за что получила
от нее подарок. Любовь слыла женщиной «на все руки», готовой за
деньги помочь всякому делу (Там же: 139—140).
Во второй половине XIX — начале XX в. проблема детоубийст­
ва привлекла внимание российской общественности, журналистов,
врачей, юристов, которые выступали за ее решение через совершен­
ствование законодательства и оказание своевременной помощи жен­
щинам в вопросах беременности и контрацепции (см.: Шашков 1868;
Тарновская 1902; Дорошевич 1907; Гернет 1911; Линденберг 1910; По­
кровская 1914). Несмотря на то что в 1903 г. было принято новое Уго­
ловное уложение, смягчающее убийство ребенка незамужней женщи­
ной, однако из-за революций и последовавших за ними потрясениями
оно не было задействовано. Д. Михель и М. Михель отмечают, что
в этот период «позитивные сдвиги уже намечались. Они просматри­
вались в концепции более адекватных наказаний и мер медицинской
помощи, а также в оспаривании детоубийства как “чисто женского
преступления”» (Михель Д , Михель И. 2012: 141). При отсутствии эф­
фективных контрацептивов, как отмечает И. С. Кон, главным средст­
вом этого в рассматриваемый нами период были искусственные абор­
ты. Ленин, комментируя итоги XII Пироговского съезда, поддержал
требование «безусловной отмены всех законов, преследующих аборт
или за распространение медицинских сочинений о предохранитель­
ных мерах», видя в этом охрану «азбучных демократических прав
гражданина и гражданки» (Кон 2010: 219). Аборты были легализованы
только после революции 1917 г. и то ненадолго.
Рождение и воспитание детей, что является важнейшим предназ­
начением женщины вообще, в традиционном обществе было сопря­
жено с веками складывавшейся обрядностью. Отдельные черты этой
обрядности сохранились до нашего времени. Новые экономические,
социальные, культурные условия затронули не только всю родильную
обрядность. Коренным образом изменилась вся жизнь крестьянки,
в том числе связанная с беременностью и родами. Истоки всех этих
изменений находятся в пореформенном времени, когда начали раз­
мываться основы традиционного уклада жизни.
325

Глава III

В рассматриваемый период в таких явлениях, как искусственное
прерывание беременности и детоубийство, в один клубок пере­
плелись традиционные патриархальные установки и воздействие
м одернизационны х процессов. Традиционный уклад обусловил
несвободу, неравноправие, угнетенность женщин, крайнюю н е­
терпимость общественного мнения при наруш ении женщ инами
установленных канонов поведения. Модернизационные процессы,
как и всякие резкие перемены, воспринимались весьма болезненно,
они вели к разрушению привычного образа жизни, морально-эти­
ческих норм, резко обострили экономические трудности. Женщина
с детьми, без поддержки мужа, была особенно уязвима, и негатив­
ные черты пореформенного периода сказывались на ней особенно
остро, доводя до крайности.

3.4. Перемены в эмоционально-чувственной сфере жизни
крестьянки пореформенного времени
Отношение к инт им ной сфере жизни и внебрачны м связям
в среде русского крест ьянст ва. Тема пола и сексуальности мало
затронута как дореволюционной, так и советской историографией,
и главную роль здесь играли цензурные соображения. Из поля зрения
исследователей в значительной степени выпал целый пласт жизни.
Но в народной традиции сексуальность отнюдь не рассматривалась
как нечто греховное и постыдное. Сексуальность представляет не
просто универсальный биологический инстинкт, а является слож­
ным социально-культурным явлением. Она не умещается в рамках
только репродуктивного поведения, а является важной частью лич­
ной и общественной жизни. Сексуальность самым тесным обра­
зом связана со стилем жизни и характером общественного строя.
Сфера сексуального поведения представляет не нечто самодовле­
ющее и изолированное, это один из аспектов развития личности
в контексте всех ее отношений (Кон 1982: 113—119; 1983: 25—34;
1997; 1999). Важнейшие ее структурные компоненты — установки
и ценностные ориентации, в свете которых люди воспринимали
и конструировали свое сексуальное поведение, очевидно, влияли
на социальные институты, в рамках которых протекала и регули­
ровалась сексуальная жизнь (формы семьи, брака). Она включала
сложные культурные знаки и символы, в которых осмысливалось
сексуальное поведение, сюда относились и представления о природе
половых различий, о значимости продолжения рода; нормативные
запреты и предписания, регулирующие сексуальное поведение. На­
326

Жизненный уклад замужних крестьянок

конец, как в любой сексуальной культуре, в ней существовал целый
спектр обрядов и обычаев, посредством которых оформлялись со­
ответствующие действия (брачные обряды, инициации, а подчас
и оргиастические праздники). Веками формировались и типичные
для данного этноса структуры и формы (паттерны) сексуальных от­
ношений и действий. Однако интимной жизни русской крестьянки
уделялось не очень много внимания. В программе ИРГО по этногра­
фии (Программа... 1890: XLII—LII) и в первой программе для сбора
народных юридических обычаев, составленной под руководством
Н. В. Калачова (Программа... 1878: 1—76), вопросы сексуальности
вообще отсутствовали. Лишь во второй программе, разработанной
под руководством С. В. Пахмана, этим вопросам уделено некоторое
внимание (Программа... 1900:339—429). Корреспонденты при сборе
данных получали ответы далеко не на все вопросы. Найденная ин­
формация по вопросам сексуальности довольно скудна и, видимо,
погребена в недрах массы этнографической, социологической, ста­
тистической и другой литературы. Ее извлечение является задачей
последующих исследований. В программе В. Н. Тенишева имеется
целый раздел «Сближение полов. Брак. Отклонение от законного
брака», в котором были сформулированы более 70 групп вопросов
по указанной проблеме (Быт... 1993:442—462).
По православным религиозным установкам и вообще по русским
этическим представлениям сексуальность была полностью отделена
от репродуктивной фупкции женщины. Женщина совершенно не при­
выкла быть объектом внимания, и все, что относилось к ее внутрен­
нему миру, было тщательно скрыто. В особенности это относилось
к интимно-сексуальной сфере. Атрибут греховности и постыдности
способствовал тому, что половое общение окрашивалось чертами
запретного плода, эта тема трактовалась в разнузданной мужской бе­
седе за вином, в интимном шепоте замужних подруг (Балов 1903а: 52).
Отвергалась чувственность, богатство сексуально-эротических от­
ношений сводилось к репродуктивному поведению. В крестьянской
традиции чувственные влечения, индивидуальные эротические пе­
реживания отступали на второй план перед хозяйственной необ­
ходимостью, воспроизводством работников. Такие взгляды можно
проиллюстрировать следующим фактом. К одному орловцу, который
прогуливался около Белобережского монастыря, подошел крестьянин
С. с женой и конфузливо объяснил, что они уже несколько лет нахо­
дятся в супружестве, а детей у них нет. «Может быть, нам Бог “пошлет
что-нибудь”», —закончил свою просьбу крестьянин. Орловец был по­
ражен таким приглашением, но, поразмыслив, не счел нужным отка­
327

Глава III

заться. На следующий год он был встречен в доме этого крестьянина
как самый желанный гость, у супругов был здоровый краснощекий
мальчуган (Брянский уезд Орловской губернии) (Beam 1891а: 88).
В религиозной и крестьянской традиции интимные отношения до­
пускались только в браке, внебрачная сексуальность резко осуждалась,
на таких установках в отечественной науке сложился определенный
стереотип об интимно-сексуальных отношениях (см.: Громыко 1991:
96; Громыко, Буганов 2007:342—343). Однако в крестьянской среде об­
ласть интимных отношений не воспринималась как нечто греховное
и табуированное, о ней свободно говорилось. В крестьянских семьях
взрослые и дети обычно спали в одном помещении, и сексуальная
жизнь проходила у всех на глазах. В реальности интимная жизнь рус­
ской крестьянки была намного богаче и разнообразнее, чем это при­
нято думать, особенно значительные изменения в рассматриваемой
сфере произошли в пореформенный период.
Представления о повсеместном осуждении добрачных и внебрач­
ных связей, о примате девичьей чести являются слишком прямоли­
нейными и преувеличенными (см.: Семенов 1996: 32—40; Пушкарева
1995; 2009; Мухина 20126; Безгин 2011). Можно поставить под сомнение
тезис о повсеместности (по всей России) осуждения в крестьянской
среде добрачных связей, о жесткости и неотвратимости наказаний за
утрату девственности до брака.
Еще дореформенная деревня не отличалась особым пуритан­
ством. Большое влияние в этом отношении оказывала помещичья
власть. Крепостные девушки нередко становились жертвами разврата
своего господина (Семевский 1903: XV). По рассказу крестьянки Фе­
доры Тимофеевой из д. Дубасова Пошехонского уезда Ярославской
губернии, помещик приезжал в свою вотчину на охоту и жил у ста­
росты в деревне по 3—4 дня. Каждую ночь к нему приводили кре­
стьянскую девушку по наряду старосты. Близость помещичьих уса­
деб с прислугой —лакеями, кучерами и т. д. отрицательно влияла на
нравственность. В д. Сергиевка, находившейся вблизи усадьбы, число
незаконнорожденных детей было вдвое больше, чем во всем приходе
(РКЖБН 2.1: 503). «Василий Петрович Караулов, владелец большой
вотчины, не пропускал случая “первой ночи”, а когда не было свадеб,
рассылал старост и преданных ему старух для выбора молодых кра­
сивых девиц и женщин» (Новоладожский уезд Санкт-Петербургской
губернии) (РКЖБН 6: 374). Поставка женщин для властей была сво­
его рода натуральной повинностью. Это воспринималось в порядке
вещей, «На то и барин, кого хочет, того и любит» (Там же: 246). Иные
помещики заводили целые гаремы, и тогда никто из крестьян не мог
328

Жизненный уклад замужних крестьянок

быть уверен в безопасности чести своей жены или дочери. Особо
скандальные случаи доходили до судебного разбирательства, как,
например, дело тайного советника Жадовского (штатский генерал,
чиновник III класса в Табели о рангах) (см.: Загоровский 2012: 420).
Кирьяков, приказчик помещицы Кошелевой, «разлучает крестьян
с женами, имея с ними блудное соитие» (Рязанская губерния) (Повалиишн 1903: 118). По свидетельству В. И. Семевского, иногда все
женское население какой-нибудь вотчины растлевалось для удов­
летворения необузданных похотей барина (Семевский 1903: 318).
А. И. Герцен в своих мемуарах вспоминал старшего брата отца, своего
дядю, которого в его тамбовском имении чуть не убили мужики за
волокитство и свирепость. Позднее, поселившись в Москве, он завел
целый крепостной сераль и держал его запертым (Герцен 1956: 26).
Скандальную известность получило в 1857 г. дело рязанского поме­
щика Жилинского, имевшего в течение многих лет интимные связи
с массой крестьянских женщин, некоторые из них прижили от него
детей (Повалишин 1903: 153—154). Как пишет А. Г. Пупарев, другие
помещики устраивали особую барщину для женщин: в деревне был
создан ночной караул; поочередно, каждую ночь, наряжали двух жен­
щин караулить село и барские хоромы, при этом одна из них ходила
с трещоткой около дома и стучала в доску, а другая должна была но­
чевать в доме. У казанского помещика Есипова даже гости угощались
лобзаниями крепостных артисток. Скандальную известность получил
отставной генерал-лейтенант Лев Измайлов, помещик Зарайского
и Михайловского уездов Рязанской губернии и Епифановского уезда
Тульской губернии. Он имел некоторые заслуги, был начальником
Рязанского ополчения в 1812 г. Измайлов жил в своем Епифановском имении в с. Хитровщине, имея при себе дворню, собранную
из разных деревень: 270 мужчин и 245 женщин. В имении имелся
каменный флигель с решетками на окнах, который соединялся ко­
ридором с внутренними покоями господского дома. В этом флигеле
размещался гарем Измайлова, состоявший из 30 девушек разного
возраста. В гарем поступали не только дворовые, но и крестьянские
девушки, и горе было тем, кто осмеливался ослушаться приказаний
барина. Надоевшие или провинившиеся наложницы наказывались,
а некоторых даже отправляли на тяжелые работы. 23 горничные были
лишены невинности Измайловым. Он не ограничивался гаремными
наложницами, к нему приводили крестьянских девушек из его дере­
вень. Некоторых девушек Измайлов предоставлял своим гостям, при­
чем для самых важных выбирались невинные девушки, хотя бы им
было лишь 12 лет. Дела Измайлова получили огласку лишь в 1827 г.,
329

Глава III

когда он был уже стариком и известия о них дошли до императора.
Было назначено следствие. Измайлов отделался тем, что его имение
было взято под опеку и с него взыскали за расходы по проведению
следствия 1061 руб. 60 коп. «Людей и девок, сознавшихся в блудодеянии, предать церковному покаянию, по назначению духовного
начальства». Измайлов не являлся чем-то исключительным. Его по­
ступки трудно объяснить одним лишь подкупом и связями, они не
находились в состоянии резкого диссонанса с окружавшей И змай­
лова дворянской и чиновничьей средой (Пупарев 1872: 650,658—659,
662—664; Семевский 1880: 10). В Саратовской губернии перед самой
реформой 1861 г. в имении одного помещика десятник каждый ве­
чер приказывал тому или иному мужику отправлять к барину свою
дочь или жену. Другой помещ ик той же губернии не жил постоянно
в своем имении, а приезжал каждое лето на несколько недель. В день
приезда управляющий подавал барину список всех подросших деву­
шек и тот брал каждую себе на несколько дней. После того, как все
девушки пребывали у помещика, он уезжал в другие деревни и воз­
вращался на следующий год (Семевский 1880:10—11).
По сообщению корреспондента Этнографического бюро И. И. Гри­
горьева: «О временах крепостного права очень много говорят, что
тогда хорошей, красивой бабе вовсе нельзя было избежать посторон­
них связей; не говоря о помещиках, которых в одной дер. Ямне было,
кажется, 7, всякий бурмистр, староста, объезжий и т. п. чины бывшей
деревенской администрации могли позволять все, что угодно. В оче­
редь и не в очередь такую бабу вызывали на работу, мужа отправляли
подальше — на другую; баба не работала работы... Старики расска­
зывают: “Теперь хоть и вольный народ, а все такого разврату нет,
потому теперь развратничает ежели кто беспутящий, по своей воле,
а тогда-то, при крепостном-то праве, и хочешь — и не хочешь, а раз­
вратничай — особенно бабье дело али девичье. Сами господа были
народ бедовый: хорошая девка только попалась бы на глаза, —сейчас
на ночь, а там и выдают замуж за холуя какого, аль за лакея, а то и за
нашего брата — мужика. А отказаться, не взять — нельзя: отдадут
в солдаты или засекут, а уж житья не дадут. Ну и живи с господской
приживалкой; да это-то еще что. А то не только господин, а какойнибудь холуй его надругается над девкой иль над мужней женой;
что ж ты сделаешь? Дворни маленьких панов были большие; холу­
ев этих — холопов, старост, объездчиков было до пропасти, кучера,
охотники-собачники, страсть сколько народу! Дела им было мало, все
больше зубы точат с бабами; под носом у мужика, бывало, избалуют
бабу и насмеются еще бывало. Были случаи, что хорошие бабенки, как
330

Жизненный уклад замужних крестьянок

бывало идти на барщину, нарочно наряжались как можно грязней,
растрепывались, прикидывались дурочками, чтобы не польстился
какой староста”. “Поганое было врем я”, — прибавляют рассказчики.
“Женили тож не по своей воле, на ком придется, знамо, ладу не было:
муж искал себе по душе, жена — себе”» (Мещовский уезд Калужской
губернии) (РКЖБН 3: 557).
Исследователь жизни русской женщины С. С. Шашков замечает,
что супружеской неверности, разврату в огромной степени способ­
ствовали тирания мужей, неволя женщин. Для России не были харак­
терны такие явления, как сонеты Петрарки, рыцарская куртуазная
литература. «Всеобщая опека, тяжелый деспотизм, рабство ума и чув­
ства — все это не могло задушить в человеке естественных желаний
свободы и наслаждения, но, не находя для себя надлежащего выхода,
эти желания вырывались наружу в форме самых безобразных поро­
ков» (Шашков 1879: 159). До того порой был невыносим деспотизм
свекрови, вызывал такой яростны й протест у молодой женщины,
что доведенная до отчаяния молодая, полная жизни натура могла
целиком отдаться чувству вспыхнувшей любви (Там же; Костомаров
1887: 152; О народной поэзии... 1881: 137).
Интимно-сексуальная сфера часто являлась отдушиной в жизни
угнетенной и неравноправной крестьянской женщины. Ж енщина
мало могла проявить себя в общинной жизни, замыкалась в узких
рамках семьи, сосредоточивалась на половом чувстве и связанных
с ним требованиях. В жизни девушек огромное место занимала созна­
тельная и бессознательная подготовка к роли невесты, ловля женихов,
а в замужестве весьма значительную роль играло половое чувство.
Половые отношения для женщин могли иметь большее значение, чем
для мужчин. Добавим сюда неизбежность для части женщин прода­
вать себя ради хлеба насущного. Все это создавало почву для разного
рода отступлений от нормальной половой жизни (Жбанков 1909: 57).
Бесчестье при внебрачных связях падало главным образом на жен­
щину, на нее накладывали позорящ ие наказания (Пушкарева 2009).
Существовал унизительный обряд проверки целомудрия (Быт... 1993:
259), описаны случаи отказа жизни с женой, когда после первой брач­
ной ночи обнаруживалось, что она уже до этого лишилась невинности
(РКЖБН 6:454). Своеобразной формой посрамления не сохранившей
невинность новобрачной был обычай «у тестя на яичнице». Подан­
ную на стол яичницу зять перемешивал ложкой и с хохотом потчевал
всех присутствовавших, говоря: «Ешьте, ребята, на здоровье!» Таким
образом он публично демонстрировал, что их дочь не сохранила не­
винность. Угроза посрамления новобрачной таким способом даже
331

Глава III

служила средством вымогательства добавочного приданого (Новола­
дожский уезд Санкт-Петербургской губернии) (РКЖБН 6: 363—364).
В интимно-сексуальной сфере еще в XIX в. сохранялись восходя­
щие к языческим временам разного рода пережитки (Семенов 1996).
Взять хотя бы старинный братчинный обычай, когда в праздник со­
вокуплялись пьяные в близких степенях родства (Ветлужский уезд
Костромской губернии) (РКЖБН 1:127). После свадьбы на третий день
устраивалась баня, предназначенная не только для молодых, но и для
всех гостей. Их водили попарно, причем если кто оказывался без
жены или был холостым, того вели с другой женщиной (Весин 1891а:
88). Отголоском древнего обычая свободы половых отношений являл­
ся свальный грех. Еще одно явление из того же ряда имело место при
найме рекрутов. В некоторых местностях (видимо, не в средней по­
лосе России) наемщик, живший в семье нанявшего его крестьянина,
получал по обычаю право на всех молодых женщин дома. По утвер­
ждению такого знатока обычного права, как Е. И. Якушкин, понятия
о ценности женского целомудрия в крестьянской среде находились
еще и в соответствии тому, насколько в глазах народа сохранился
существовавший некогда обычай общности жен (Якушкин 1875: VIII).
С языческих времен сохранилось объяснение распутства проделками
бесов, домовых, когда «поднялось у молодой бабы в крови бушевание
и почудилось ей, будто подходит к ней милый, жмет и давит» (Макси­
мов 1903: 25,43). Со спящей женщиной мог иметь связь черт, при этом
указующим признаком считались синие пятна на теле проснувшейся
женщины. От этой связи рождались колдупы и ведьмы (РКЖБН 6:
432). По народным представлениям в одном ряду находились пре­
любодеяние и курение табака, все это ассоциировалось с грехом. Со­
хранился рассказ о том, как крестьяне, застав за плотским грехом
мужчину и женщину, обоих убили и зарыли в землю. На том месте,
где был зарыт мужчина, вырос картофель (употребление его в пищу
в то время считалось грехом), а там, где была зарыта женщина, вырос
табак — бесовская трава (Вологодская губерния) (Александров 1898:
158). Говорили, что табака и водки в раю нет, а в аду сколько угодно
(Владимирская губерния) (Бадринский 1898: 159).
Рассмотрим вопросы супружеской неверности с позиций права.
По существовавшему законодательству жене вменялось в обязан­
ность подчинение и неограниченное послушание мужу (Ст. 106,107)
(Свод законов... 1857: 22). Еще дальше шли нормы обычного права.
Муж являлся почти полновластным главой и почти бесконтрольным
господином своей жены и детей, всем им вменялось в обязанность
во всем повиноваться его воле. В случае ослушания следовало нака332

Жизненный уклад замужних крестьянок

зание в той мере, какую он сам считал нужным применить. Соблюде­
ние супружеской верности предписывалось гражданскими законами
и правилами церкви для обоих супругов, и здесь был ощутим двойной
стандарт. К примеру, на 100 мужчин, сосланных в Сибирь за прелюбо­
деяние (1828—1846), приходилось 492 женщины (Остроумов 1960: 53).
Конечно, эти данные отнюдь не свидетельствуют о высокой мужской
нравственности. Объяснение следует искать в двойных стандартах
в вопросах половой морали. Но по обычному праву оно больше тре­
бовалось от жены, чем от мужа. По официальному законодательст­
ву прелюбодеяние относили к действиям, подлежащим наказанию
вплоть до тюремного заключения до восьми месяцев (Ст. 1585) (Уло­
жение о наказаниях... 1908). Неверность жены компрометировала
семью, считалась не только грехом, но и преступным действием,
поскольку его следствием могло быть появление внебрачного р е­
бенка. Полагали, что неверность мужа не сопровождалась вредными
для семьи последствиями, не ставила под угрозу институт брака,
поэтому его неверность подвергалась осуждению, но не подлежала
наказанию («Мужнин грех за порогом остается, а жена все домой
несет» (Даль 1978:402)). Но если муж «отбивался от дома», все тащил
к любовнице, разорял хозяйство, это считалось преступным и нака­
зуемым деянием. Здесь важен был не сам факт нарушения супруже­
ской верности, а отедовавшее из него расстройство хозяйства. В этом
случае мужа могли лишить старшинства в семье и передать его жене
или кому-нибудь из младших членов семьи. Права любовницы после
смерти ее сожителя, даже если он не отрицал факта сожительства,
признавал ее детей своими, были сильно ущемлены по сравнению
с правами крестьянской женщины вообще. Претензии любовницы на
какую-либо часть имущества ее сожителя обставлялись таким количе­
ством оговорок, что реальное получение чего-либо было весьма труд­
но осуществимым (см.: Пахман 1879: 100—103; РКЖБН 4: 148—149;
Тихонов 1891: 139; Титов 1888: 101, 103). Внебрачные сожительства
могли получить некоторое официальное признание, когда заключа­
лись письменные договоры между сторонами в присутствии старосты
и скреплялись кроме подписей приложением печати. Здесь мы видим
своеобразный зародыш формирования гражданских прав (Казанская
губерния) (Библиография 1889: 159). В основе норм обычного права
лежали экономические, материальные соображения, через призму
которых становятся понятными отношения и в интимно-сексуальной
области. Рассмотрим еще примеры.
Старик 80 лет вступил в связь со своей работницей, на что до­
машние первоначально не обращали внимания. Старик стал слабеть
333

Глава III

рассудком и все больше подпадал под влияние своей любовницы,
которая, желая обеспечить свое будущее, убедила его начать распро­
давать имущество. Домашние забили тревогу, обратились к земско­
му начальнику, и над бывшим главой семейства, как над слабоум­
ным и расточителем, была учреждена опека (Ярославская губерния)
(РКЖБН 2.2: 28). Крестьянские представления о самоценности дев­
ственности могли быть довольно пластичными, когда примеш ива­
лись материальные соображения. Причем это освящалось обыча­
ем и находилось в полном согласии с существовавшими в данной
местности нормами обычного права. Упомянем с давних времен
существовавший в Саратовской губернии обычай предоставления
родителями каждому желающему выдаваемой замуж девушки. Плата
за это (100 руб.) являлась необычным способом пополнения ее при­
даного. Все это было общеизвестно, в том числе жениху, и такими
услугами пользовались окрестные помещики (Харузин 1887: 15). Во
внебрачных связях явно проступала гендерная направленность. Если
муж заводил любовницу, не только находясь на заработках, но и дома,
то к этому относились более терпимо, чем когда то же позволяла себе
жена или только подозревалась в этом (Калужская, Нижегородская,
Вологодская губернии) (РКЖБН 5: 325—326; 4: 236; 5.2: 710).
Мужчины и женщины по-разному реагировали на супружескую
неверность. «Прелюбодеяние, по воззрениям народным, является
преступлением большим со стороны женщины, со стороны же муж­
чины оно считается небольшим преступлением» (РКЖБН 3:317). При
неверности жены обычной реакцией мужа были жестокие побои,
тому имеется множество свидетельств, а то и полный разрыв, жена
изгонялась из дома, муж отказывал ей в содержании и суд не вступал
в ее защиту (РКЖБН 1: 217, 472, 478; 2.1: 4 6 2 -4 6 5 ; 2.2: 197; 3: 317,
328,551; 4:150; 5.2: 710; 5.4: 212,230; 6:420; Титов 1888:46; Шашков
1879: 137—138). Сама атмосфера крестьянской жизни, где мужчина
почитался неизмеримо выше женщины, обусловливала положение
дел, при котором оскорбление мужской чести расценивалось как
посягательство на мужскую личность и способствовало тому, что
расправы обманутых мужей приобретали до крайности жестокую
форму. Солдат вернулся со службы и, узнав про неверность жены,
подвешивал ее за руки и за ноги к перекладине и поджаривал на огне.
Другой оскорбленный муж бросил жену в колодец, где она утонула.
Если жена при зверских избиениях начинала искать защиты у роди­
телей, то часто в ответ слышала: «Мы тебе, голубушка, не потатчики;
умела блудить, умей и беду прекратить: ступай с Богом, откуда при­
шла» (Соловьев 1900: 292—293). «У крестьянина <...> была распутная
334

Жизненный уклад замужних крестьянок

жена, у которой, по выражению баб “<...> было, что у суки кобелей”.
Много было недовольства у мужа и жены; не раз говорили и родные:
“Перестань, А..., баловать”. У нее был один ответ: “на то зародилася”.
В одно время И.Я. с женой были в городе на базаре, на котором муж
куда-то ушел, а возвратившись застал жену с любовником <...>. Муж
привязал жену к запрягу —рядом с лошадью, а сам сел в телегу и по­
ехал на лошади домой. По его словам, он ударял кнутом: по лошади
раз, а по жене два, так и ехали 8 верст. От побоев и от ударов умерла
А.; но до смерти была распутной» (с. Козмодемьянское Пошехонского
уезда Ярославской губернии) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 43. Л. 53).
При неверности жены в народе даже признавалось право мужа
убить ее. А вот реакция женщин. При неверности мужчины, хотя бы
из-за одного подозрения, жены стремились устроить скандал, пу­
блично поругаться с любовницей мужа, могли побить ее и вцепиться
ей в волосы, сорвать с нее платок, вымазать дегтем ворота (снятие
платка считалось тяжким оскорблением, за которое можно было
привлечь к суду; черный деготь имел смысл очернения, оскорбле­
ния женской чести), выбить стекла (РКЖБН 2.1:463; 2.2: 365; 4:149,
235; 5.4: 230). Но часто и община, и сами жены смотрели довольно
снисходительно на неверность мужей, лишь бы они не тратились на
любовниц и не наносили ущерба хозяйству (РКЖБН 2.1: 463—465;
5.4: 229). Если к случайным связям могли относиться снисходитель­
но, то постоянное сожительство, особенно в зрелом возрасте, вызы­
вало резкое осуждение. Презрение падало на мужчину, живущего
«не в законе» с женщиной, его отстраняли от участия в мирских де­
лах. Но еще более отрицательно относились к любовнице. Само это
слово сопровождалось разного рода непечатными эпитетами, к та­
кой женщине приклеивался ярлык «гулящей». Ее сожитель не имел
права защищать ее при оскорблениях. «Пусть отстаивает сама себя,
как знает, коли на то пошла» — такой обычно была позиция суда.
С незаконной семьей порядочному крестьянину не пристало вести
близкого знакомства, «гостить и хлебосолить». Незаконных детей
такой сожительницы презрительно называли «подкрапивниками».
На любовницу женатого человека смотрели как на наложницу, а не
как на хозяйку. Любовниц осуждали, девушкам запрещали знако­
миться с ними. «Она, ведьма, соблазнила мужа, приворожила к себе
и отвратила от жены» (РКЖБН 2.1:463; 2.2: 365; 4:152; 6:420; Тихонов
1891:138—139; Титов 1888: 28—29). При каждом случае их старались
попрекнуть, называя «потаскушкой», «сволочью» и проч. (РКЖБН 1:
472; 3:317). Различными способами срамили любовников, протягивая
между их домами нитку («телеграф»), соединяли дома соломенной
335

Глава III

дорогой («железная дорога»), любовники становились посмешищем
всей деревни (РКЖБН 2.1:463). Когда любовницу заводил вдовец или
холостой, то ее положение мало отличалось от положения жены, она
была хозяйкой в доме. Такие женщины пользовались уважением,
к ним относились как к законным женам: «Жена не жена, а почитай,
что жена». В большинстве случаев такие связи заканчивались браком
(РКЖБН 2 .1:462-463; 4: 152-153).
К связям на стороне приводила значительная разница в годах
между супругами, когда один из них становился стар, а другой —
«в полном соку». Если парень брал невесту на 5—6 лет старше себя,
то в 45 лет мужик был еще крепок и здоров, а крестьянка к 45—50 го­
дам из-за многократных родов и непосильной работы превращалась
в старуху, «40 лет — бабий век» (РКЖБН 1: 471; 2.1: 462; 2.2: 151;
4: 152; Покровский 1896: 460). Иногда в таких случаях доходило до
судебного разбирательства (Ярославская, Нижегородская, Тульская
губернии) (РКЖБН 2.1:463; 4:149; 6:420). Крестьянский мир обычно
сам решал судьбу пойманного в прелюбодеянии, его жестоко изби­
вали всей деревней, тем не менее на это преступление смотрели
намного снисходительнее, чем на грабеж и кражу (Чистопольский
уезд Казанской губернии) (Соловьев 1878: 14—15). В Рязанской гу­
бернии преступник против общественной нравственности был и з­
бит крестьянами и посажен под арест при волостном правлении
(Соловьев 1900: 282).
Упомянем случай своеобразного отношения крестьянки к измене
мужа: «Разве я о том плачу, что он мне изменил. Я о том плачу, что он
с еврейкой связался. Ведь это хуже, чем еврея убить» (РКЖБН 3: 34).
Здесь явно выступает характерная для крестьянской среды оппози­
ция «свой — чужой», замкнутость крестьянского мира. Вероиспове­
дание имело приоритет перед прочностью супружеских уз.
Либерализация отношений в интимно-сексуальной сфере была не
повсеместной. Наряду с ней еще удерживали свои позиции прежние
патриархальные порядки. Нежелание мужа наказать неверную жену
вызывало осуждение в крестьянском обществе. Это воспринималось
как подрыв основ, постыдная слабость и неспособность быть главой
семьи (РКЖБН 4: 150).
Имели место и убийства жен. «Самым главным преступлени­
ем считается убийство... легким (убийством. — З.М .) — при измене
жены» (Бондаренко 18906: 76). Из уголовного дела первого Департа­
мента Министерства юстиции (1906 г.): крестьянин Вятской губер­
нии, Котельнического уезда, Тишнурской волости Илья Кондратьев
Лопатин, 25 лет, на суде заявил, что «преступление совершено мною
336

Жизненный уклад замужних крестьянок

по моему легкомыслию, а именно жена моя была в супружестве со
мной в продолжении пяти лет, которую я неоднократно замечал
в распутной жизни <...>. Жене своей я в запальчивости нанес удар,
от которого она в тот же час совершенно упала без памяти и скон­
чалась при этом...». Он был приговорен Вятским окружным судом
за убийство жены к тюремному заключению сроком на 5 лет (РГИА.
Ф. 1405. Оп. 108. Ч. 1.Д. 5271.9 л.).
Очень редко мужья жаловались на неверность жен в волостные
суды, это считалось позором, «всякий дураком назовет подавшего»
(РКЖБН 2.1:462; 6:420; Соловьев 1878:14—15). Небольшое количество
данных о таких случаях приводит С. В. Пахман. Жена за распутную
жизнь была посажена под арест на 7 дней; за то же самое жена дру­
гого крестьянина получила 10 ударов розгами; за разврат муж полу­
чил 20 розог, жену посадили под арест на 7 дней (Балахнинский уезд
Нижегородской губернии) (Пахман 1879: 388—390). В первом томе
«Трудов комиссии по преобразованию волостных судов», отведенном
Тамбовской губернии и одному уезду Рязанской губернии, приведе­
ны лишь два дела о супружеской неверности (Труды... 1). В четырех
томах этих «Трудов» по Владимирской, Московской, Ярославской,
Костромской, Самарской, Саратовской, Вологодской, Новгородской
губерниям и одному уезду Нижегородской губернии, содержащих
описания тысяч дел, кратко изложенных убористым шрифтом почти
на 1900 страницах, таких дел рассматривалось всего пять (Племянни­
ков 1891:13—14). При жалобах жен на неверность мужей суды обычно
такие дела оставляли без последствий как недоказанные (РКЖБН 2.1:
463). Иногда волостной суд наказывал развратного мужа розгами за
непотребную жизнь. Крестьяне С. Д. и М. за пьянство и распутную
жизнь наказаны 6 ударами розог каждый, также они были преду­
преждены, что при продолжении подобной жизни их ожидает более
суровое наказание (Борисоглебский уезд Тамбовской губернии) (Тру­
ды... 1:430,471). Крестьянин д. Фатьянова Михаил Кириллов подал на
свою жену жалобу в волостной суд, что она состоит в любовной связи
с крестьянином д. Романовской Федором Васильевым. Суд отклонил
иск, признав его не подлежащим своей компетенции (Буйский уезд
Костромской губернии) (Покровский 1896: 460). Последнее является
одним из не столь частых свидетельств того, что по меркам крестьян­
ской среды представляет неимоверную глупость. Истец не только
выставил на всеобщее обозрение свой позор, неспособность упра­
виться с женой, уронил свою честь и достоинство, но и не получил
поддержки от местных судебных властей. Всем было известно, что
волостные суды зачастую вставали на сторону мужей. Следует иметь
337

Глава III

в виду, что сами крестьяне не верили женам, жалующимся на мужей:
«Сама, поди, виновата, — говорят в этих случаях, — обастрижет му­
жика, а потом и стонет» (РКЖБН 2.2: 364).
Расш атывание устоев в инт им ной сфере в пореф орменный
период. Пореформенный период с его развитием рыночных отноше­
ний, имущественным и социальным расслоением привел к размы­
ванию гендерного контракта, переоценке ценностей и в интимно­
сексуальной сфере. Значительно усилились добрачные связи (Мухина,
Пушкарева 2012а: 45—51). Внебрачные связи подрывали такой фун­
даментальный институт крестьянского общества, каким являлась па­
триархальная семья. Главным действующим фактором были отхожие
промыслы, достигшие огромных масштабов, особенно в Санкт-Пе­
тербургской губернии и в губерниях Центрального промышленного
района и примыкавшим к ним. Нередко мужья-отходники наведыва­
лись домой раз в год-полтора, а то еще реже. В городах они посещали
публичные дома, заводили посторонние связи. Соблазны городской
жизни на каждом шагу, отсутствие разумных развлечений, нераз­
витость громадного большинства отходников вели к бесшабашному
кутежу, дикому пьянству и дешевому разврату, в которых топились
лучшие задатки, вынесенные из семьи. Отсутствовало облагоражи­
вающее влияние семейной жизни, дома терпимости вырывали по­
следние остатки добытых тяжелым трудом денег (Герценштейн 1887:
163). Еще в дореформенный период в среде отходников бытовало
мнение, что «брак есть дело условное: изм енять жене считает он
грехом, но грехом извинительным человеку, живущему в отдален­
ности» (Семевский 18826: 79). Оставшиеся дома жены тоже вступали
в связи с другими мужчинами, но здесь существовали сдерживающие
факторы: боязнь ответа перед мужем, так как за каждым ее шагом
следили свекор, свекровь, золовки; новобрачная часто становилась
беременной в первый месяц супружества и «всякая дурь не шла в го­
лову»; во многих деревнях все здоровые мужчины находились на
заработках, деревня превращалась в «бабью сторону», там просто не
с кем было изменить (см.: РКЖБН 1: 217; 2.1:462; 3: 92; 6:420; Быт...
1993: 262; Балов 18976: 57). За неимением молодежи у себя некото­
рые женщины ходили в соседние деревни за две-три версты, иногда
по ночам. Молодые женщины даже вступали в связь с подростками
и стариками. Один из деревенских стариков, Памфил, никогда не
работал, его часто называли «общественным быком». Про него го­
ворили, что нет ни одной женщины из его сверстниц, с которой он
никогда не имел связи. В д. Ямне на всю весну, лето и большую часть
осени редко оставалось два-три парня-жениха, пять-шесть стариков
338

Жизненный уклад замужних крестьянок

да три-четыре подростка. Женщины говорили: «Где же вытерпеть?
Мужики там в работе не теряют, а мы чем виноваты?» (Мещовский
уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 556—557).
Чертой пореформенного времени стали участившиеся супру­
жеские измены, если его или ее выдали за нелюбимую (нелюбимо­
го) (см.: РКЖБН 1: 217; 2.1: 462; 5.4: 212; 6: 420; Соловьев 1900: 294).
В «Евгении Онегине» А. С. Пушкина старая няня, выданная замуж
в 13 лет, говорит Татьяне Лариной: «В эти лета мы не слыхали про
любовь; А то бы согнала со света меня покойница свекровь» (Пушкин:
Гл. III. Строфа XVIII). В конце XVIII в. ее одногодки и замужем еще не
были (брачный возраст повысился), и «про любовь», выходя замуж,
не слышали. И хотя брачный договор все еще оставался разновидно­
стью сделки, которую заключали родители, все же большая свобода
в отношении внутрисемейных дел тоже была чертой времени.
Еще одной чертой пореформенного времени стало распростра­
нение внебрачных связей, если один из супругов был физически
неспособен к браку. По российскому законодательству физическая
неспособность к браку могла служить основой для его расторжения,
если она была выявлена до вступления в брак. При этом требовалось
медицинское освидетельствование, которое не допускалось проводить
принудительно (Абрамов 1900а: 24—25). И по крестьянским представ­
лениям при неспособности мужа к брачной жизни жене следовало
жить с ним, «Судьба ее значит такая, такое уж ее счастье, и нарушать
закон («состоять в законе» означал брачный союз. —3. М.) из-за этого
нельзя» (РКЖБН 2.2: 376). При физической неспособности мужа не
прибегали к суду, жена просто заводила любовника, муж мог и не до­
гадываться об этом (РКЖБН 2.1:462; 2.2: 197; 4: 168). Описан случай,
когда женщину практически вынудили вступить во внебрачную связь.
Красавица-крестьянка, 28 лет, вышла замуж за вдовца, который ока­
зался полным импотентом, о чем не счел нужным заранее сообщить.
При этом он преследовал молодую женщину беспричинной ревно­
стью, начался разлад, и в конце концов она стала ходить к другому
мужчине (Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1:464).
Часто при неспособности к супружеской жизни мужей стали просто
бросать (РКЖБН 3: 552). При супружеской неспособности жены с ее
согласия могли брать в дом женщипу-«работницу», которая выполняла
и супружеские обязанности с хозяином (Сулостская волость Ростов­
ского уезда Ярославской губернии) (Титов 1888:41).
По официальному законодательству «сожитие неженатого с неза­
мужнею» являлось наказуемым деянием, за которое полагалось цер­
ковное покаяние (Ст. 994) (Уложение о наказаниях... 1908). Отноше­
339

Глава III

ние к внебрачным связям было многообразным, оно варьировалось
от полного неприятия до терпимого. По материалам Этнографиче­
ского бюро, из земледельческой Калинковской волости Тотемского уезда Вологодской губернии на внебрачные связи как мужчин,
так и женщин смотрели строго и считали их большим грехом, хотя
мужчинам давали какое-то послабление. Некоторым оправданием
таких связей служили исключительные жизненные обстоятельства,
такие как продолжительная болезнь одного из супругов, долгое от­
сутствие. Случаи супружеской неверности были довольно редкими
(РКЖБН. 5.4: 212). Однако в Шуйской волости того же уезда, где кро­
ме земледелия занимались и промыслами, супружеская неверность
была распространенным явлением, и на это смотрели сквозь пальцы.
В числе главных причин называли долгое отсутствие мужей (Там же:
230). Конечно, далеко не всегда можно найти такую явную корреля­
цию между преобладающим видом занятий населения и супружеской
неверностью. Все обстояло гораздо сложнее.
Отношение одного из супругов к посторонним связям другой
половины варьировалось в широких пределах в зависимости от мест­
ности, особенностей данной конкретной семьи и других факторов.
Сожительство без церковного венчания было распространено на
Севере, как, например, в западном Беломорье. Такое сожительство
было освящено «обычаем отцов и предков». Жена с согласия мужа
вступила в связь с богатым человеком. По существу, это было прода­
жей жены, но любопытно, что при этом старались соблюсти прили­
чия по крестьянским меркам: муж для вида легонько 1—2 раза бил
жену, чтобы не смеялись соседи (Пошехонский уезд Ярославской
губернии) (РКЖБН 2.1: 463), (Тульская губерния) (РКЖБН 6: 420).
Муж часто делал вид, что «учит» свою жену, чтобы над ним не сме­
ялись соседи (Ярославская, Смоленская губернии) (РКЖБН 2.1: 463;
Харузин 1887: 24; Пахман 1900: 67). В Саратовской губернии практи­
ковалось сожительство по контрактам. Описан случай контракта,
когда сожитель брал женщину на два года, обязуясь при нарушении
контракта уплатить неустойку. Некоторые таким образом «женились
и выходили замуж по пять и более раз». В Казанской губернии вне­
брачные сожительства обставлялись письменными актами, заключав­
шимися в присутствии старосты и скреплявшимися кроме подписей
еще и приложением печати. Если сожительство было длительным
и женщина поддерживала хозяйство, она получала полное право на
наследство своего сожителя (Beam 18916:44—45). Эти примеры весь­
ма показательны. В пореформенную эпоху набирала силу не только
либерализация отношений в интимно-сексуальной сфере, она обре­
340

Жизненный уклад замужних крестьянок

тала легитимность в глазах крестьянского общества. В пореформен­
ный период в интимно-сексуальной сфере значительную роль ста­
ли играть материальные соображения, бедность. Вдовы, работницы
на летних работах вступали в недолговременные внебрачные связи
из-за хлеба насущного, хотя это не было настоящей проституцией
(РКЖБН 1: 70; 2.1: 503; 2.2: 379; 5.1: 462-465; 6: 246). Значительное
количество таких женщин «живут с одним “другом”, меняя таких
друзей через полгода или даже менее» (РКЖБН 2.2:200). Распростра­
нению разврата способствовали сводни. Этим ремеслом обычно за­
нимались одинокие пожилые женщины, пускавшие к себе пары, часто
за совсем небольшую плату, что давало скудные, но какие-то средства
на жизнь. Но встречались и молодые женщины, которые хоть не из-за
выгоды, а просто «из любви к искусству» старались сводить молодежь
(РКЖБН 2.1: 504; 2.2: 199, 380; 3: 329; 4: 168; 5.3: 306). По свидетель­
ству В. Н. Бондаренко, один крестьянин жаловался, что управляю­
щий имением недалеко от его селения взял к себе в аренду его жену
сроком на 12 лет и обязался выплачивать ежегодно по 6 руб. Первые
6 лет платил исправно, даже кое-что прибавлял натурой, а последние
два года перестал платить. Потом управляющий покрыл весь долг.
У этого крестьянина спрашивали, как он распорядился своей женой,
обратив это в доходную статью. Он отвечал: «А на кой ляд она мне
нужна? Стала гулять, не слушает, бегает, я и махнул рукою. Теперь, по
крайности, ее управитель платит 6 рублей в год: за них я куплю себе
и рубаху, и порты, пожалуй, и на сапоги выгадаю. — Какие же у тебя
понудительные меры принимаются к уплате? — Бучка. Раз она при­
ехала в церковь в коляске, в шляпке. Я, по выходе, подкараулил, сца­
пал ее, изорвал все платье и отпустил. А он мне в то время задолжал;
после враз отдал» (Софьинская волость Аткарского уезда Саратовской
губернии). В другом случае у богатого крестьянина была некрасивая
жена, а у бедного — хорошенькая. Богатый напоил своего бедного
односельчанина, пообещал денежную помощь и через некоторое вре­
мя они обменялись женами. Прожили с ними по двое суток, а затем
разменялись снова (Бондаренко 1890в: 13—14). Известны и другие
случаи обмена женами на короткое время (РКЖБН 3:557; Титов 1888:
45). Крестьянин д. Шеина Уломской волости, Ванюшка Скобель, еще
сравнительно молодой, но спился, пробавлялся воровством или еще
чем-нибудь. Он уступал желающим свою жену на несколько часов за
бутылку водки, за две —на ночь. Чаще всего все происходило по вза­
имному сговору, но иногда в волостной суд приходила жалоба. Тогда
все заканчивалось примирением сторон за четверть водки и полпуда
муки. Еще один случай, происшедший в Ольховской волости. Один
341

Глава III

крестьянин жаловался своему соседу, что его жена, несмотря на хо­
рошую муку и дрожжи, не может испечь пироги, как полагается. На
это сосед предложил взять его жену, которая сможет испечь хорошие
пироги. — «Ты шутишь?» — «Нисколько не шучу, а бери, да все тут,
только бутылку водки в придачу». — «Ну, а ты-то как же останешь­
ся без жены?» — «Аты мне свою уступи. Идет?» — «Идет». Сделка
состоялась. Жены согласились. Через неделю произошел обратный
размен. Соседи проделали все это шутки ради (Череповецкий уезд
Новгородской губернии) (РКЖБН 7.2:349—350). Крестьянка, прислу­
живавшая помещику, вступила с ним в связь и родила от него двух
детей, причем помещик стал их восприемником. Муж этой женщины
смотрел на это сквозь пальцы, так как ему это было выгодно: он полу­
чал от помещика все необходимое для хозяйства, за незначительную
плату арендовал землю (Владимирская губерния) (РКЖБН 2.2: 375).
За плату мужья отдавали жен приказчикам (Санкт-Петербургская
губерния) (РКЖБН 6: 365). Приведенные свидетельства весьма лю­
бопытны, в них целая гамма отношений, эмоций, интересов, пред­
почтений, яркий срез жизни ушедшей эпохи во всей ее сложности.
Женщина —не спутник жизни, не личность со своими правами, своей
внутренней жизнью, а вещь, которой можно распорядиться себе на
пользу. Женщины также не просто забитые, бессловесные существа,
они в свою очередь ищут тоже выгоду. Сделка могла состояться с их
участием и с их согласия. В других случаях жены сами подталкивали
мужей к разным сделкам, и даже ставили перед фактом состоявшейся
сделки, а муж лишь получал «дивиденды». Все это могло быть частью
обыденной, повседневной жизни, даже происходить шутки ради.
Далеко не всегда декларируемые моральные нормы соблюдались
в реальной жизни. Приведенные эпизоды описывают не просто от­
дельные конкретные случаи, за ними стоит целое явление. Мы видим
разительные изменения в крестьянском сознании, которые в данном
контексте больше негативного характера. Основательно разрушались
некоторые принципы общинной жизни. Общественное мнение в ряде
ситуаций утрачивало функцию регулирования оценки внутриобщинных отношений, вместо этого вперед выступали индивидуалистские
начала, при этом могли полностью игнорироваться традиционные
нравственные нормы.
Описаны случаи преступлений на сексуальной почве — изнаси­
лований. К ним отнош ение народа было резко отрицательным,
с глубоким сочувствием к жертвам (РКЖБН 2.2:379; 5.2:374—375; 6:
374; ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 5606,9710). В Песоцкой волости за изнаси­
лование своей жены муж вместе с приятелем заманил насильника
342

Жизненный уклад замужних крестьянок

в баню и повредил ему половой орган, выгнав его голого на мороз.
Насильник остался жив, взял паспорт и уехал из деревни. С тех пор
о нем никто не слышал (Новоладожский уезд Санкт-Петербургской
губернии) (РКЖБН 6: 374). В д. Кусково Иссадской волости молодой
мужик, отличавшийся развратным поведением, не пропускал ни од­
ной красивой женщины, часто в нерезвом виде ходил на посиделки.
Однажды после посиделок он догнал вышедшую раньше его 15-лет­
нюю девочку-сироту и изнасиловал ее. Девочка обо всем рассказала
своей богатой тетке-вдове, которая все уладила миром: тот мужик
работал у нее целый год бесплатно. Соседи тайком обо всем сообщи­
ли судебному следователю, но тетка дело замяла. Все же на этом не
закончилось, ребята сговорились и сильно избили насильника. Народ
говорил: «Убить бы его надо, пакостника» (Там же). В данном случае
любопытны коллизии интересов: поруганная честь, справедливость
принесены в жертву материальным соображениям, с одной стороны,
налицо пренебрежение правами сироты, но, с другой стороны, сле­
дует отметить преобладание в целом в деревне крестьянских норм
морали, всеобщее осуждение насильника. Особенно отрицательно
относились к изнасилованию несовершеннолетних и девушек, раз­
бирательство передавалось в уголовное производство (РКЖБН 3:
329; ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 1039. Л. 1 -3 3 ; Д. 1797. Л. 1-40). В Курской
губернии крестьянскую девочку Марию Середу изнасиловал ее дядя
Н. Я. Середа (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 9714. Л. 1—76). Во Владимирской
губернии была изнасилована 17-летняя девушка. Ее называли «не­
винной страдалицей». «Она всю жизнь в сердце своем позор насильно
носит и беспокоит себя без вины думой; ей уважение всякое надо
делать, потому как она тяжелый крест несет: хоть и не убита, да уби­
та» (Ростовский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2:379). Но вот
другой пример. За лишение чести у девушки с виновника взыскали
15 руб. и посадили под арест на 7 дней (РКЖБН 1:115). В иных случаях
дело заканчивалось сделкой (РКЖБН 5.2: 712).
Нередким явлением в крестьянской среде было кровосмешение.
Кровосмесительные отношения взрослых людей — в отличие от из­
насилований —к преступлениям, рассматриваемым гражданским су­
дом, чаще всего не относились, хотя имелась соответствующая статья
в Уложении о наказаниях (Ст. 1593,1594) (Уложение о наказаниях...
1908: 790—792). Нельзя сказать, что это явление было повсеместно
распространенным. В некоторых местностях кровосмешение между
родственниками встречалось настолько редко, что о таком слышали
как происходившем лишь где-нибудь далеко в стороне (Сулостская
волость Ростовского уезда Ярославской губернии) (Титов 1888: 23).
343

Глава III

Но кровосмесительные связи издавна были свойственны народной
жизни, они имели место и в XIX в. в глухих местах. К внутрисемей­
ному решению вопроса об обретении сексуального партнера не на
стороне, а в собственном доме, подталкивали иногда сами родители.
Сохранился описанный случай в Вятской губернии. Парень лежал на
печи и стонал из-за несчастных любовных похождений. Мать стала
ему выговаривать, что негоже связываться «с разными потаскухами»,
«вон, ведь, есть свои кобылы», указывая на дочерей (Шашков 1879:
29—30; см. также: Смирнов 1877:105—106). В целом в деревне к кро­
восмесительным связям относились либо отрицательно, либо равно­
душно. Существовало поверье, что табак (дьявольское зелье) вырос
из могилы кровосмесителей (сестры и брата) (Максимов 1903:9). Как
пример крайнего неприятия можно привести случай в Новоладож­
ском уезде Санкт-Петербургской губернии, когда за кровосмешение
отца и дочь сбросили с кручи в реку Волхов. Причем утверждается,
что такое отношение было устойчивым и сохранилось до конца XIX в.
(РКЖБН 6: 374). Так, например, в 1884 г. в Курском окружном суде
рассматривалось дело о незаконном сожительстве крестьянки Марии
Зубковой из с. Илек Грайворонского района со своим отцом (ГАКО.
Ф. 32. Оп. 1.Д. 2050. Л. 1 -2 ).
Хотя кровосмешение считалось тяжким грехом, отношение к нему
менялось и различалось от местности к местности. Крестьяне к кро­
восмесителям относились равнодушно, не доносили и не укоряли
в глаза (Ростовский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2: 380). По
другим свидетельствам, виновные в кровосмешении должны были
подвергнуться тяжелому наказанию, их предавали в руки властей (Ка­
лужский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:459). По крестьянским
представлениям кровосмесительные связи выстраивались в свое­
образный ряд по степени тяжести преступления. Самыми тяжкими
считались связи кума с кумой, сына с матерью и брата с сестрой. Не
должно казаться странным, что не только как к наиболее тяжкому
греху, но и к большому преступлению относили связь кума с кумой,
поскольку они стояли у общей купели перед Богом, поручались за
младенца, их грех осквернял и младенца, «Кум да кума — и ни в ком
нет ума» (Титов 1888: 14; РКЖБН 2.2: 380; 3: 558). Браки и связи вне
брака между кумовьями были строжайше запрещены; но — случа­
лись! (РКЖБН 1: 185). Описан случай, когда отец прижил детей от
дочери (РКЖБН 6: 245). В другом случае отец сожительствовал с до­
черью в одном селе (верст 18 от г. Ростова по угличскому тракту)
и брат с сестрой в другом селе Е-м (в полуверсте от с. Никола Перевез)
(Сулостская волость Ростовского уезда Ярославской губернии) (Ти344

Жизненный уклад замужних крестьянок

тов 1888:27—28). В некоторых местах связь крестных брата и сестры
(детей крестного отца и матери) приравнивалась к связям между
родными братом и сестрой (Мещовский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3:558). Так же строго относились к связям деверя с невесткой
(Жиздринский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 168), (Корочанский уезд Курской губернии) (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 2043. Л. 1—38), хотя
в других местностях такие связи считались менее тяжкими и менее
греховными (Мещовский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 558).
Нередким было сожительство зятя и тещи, зятя и свояченицы, двою­
родных сестер и братьев (РКЖБН 2.1: 504; 2.2: 201,380; 6: 245).
Разновидность кровосм еш ения — снохачество — в крестьян­
ской среде с давних пор было распространенны м явлением (см.:
РКЖБН 2.1: 464; Кузнецов 1871: \4; Добрынкина 1875: 128). Одним из
факторов распространения снохачества являлись ранние браки, ког­
да отцы намеренно женили своих сыновей молодыми, чтобы потом
иметь близость с их женами. Англичанин У. Кокс, путешествовавший
по России в 1778 г., писал: «Так, например, во многих семьях отец
женит своего восьми или девятилетнего сына на девушке гораздо
старше его с целью, как они говорят, иметь в доме лишнюю работни­
цу; между тем сам сожительствует со своей снохой и нередко имеет от
нее детей» (цит. по: Семевский 18826: 73). У другого путешественника,
С. Текели, был возница лет 12, который был женат на женщине лет под
40. Возница рассказал об отношениях своего отца со снохой, о двух
детях, записанных на его имя, и что придет и его очередь, когда он
женит своего сына (Там же: 74). «В Новгородской губернии, — пишет
Л. Весин, — мы отучайно наехали на разбор дела по жалобе старухи
на мужа своего за преступную связь с невесткою. Становой пристав
рассказывал об этом как о вещи обыкновенной» (Весин 18916: 53).
Хотя крестьяне по-разному реагировали на такую связь, тради­
ционно в селе снохачество считалось самым позорным грехом. Труд­
нее всего в крестьянской среде приходилось молодой жене сына,
она сразу могла стать объектом внимания со стороны свекра, тому
имеются многочисленные подтверждения в литературе. Насколько
было распространено снохачество, дает представление известный
по всей России рассказ о поднятии в одном селении колокола на ко­
локольню. Несмотря на все усилия собравшихся крестьян, дело не
ладилось. Тогда дьячок решил, что колокол не удается поднять из-за
присутствия среди собравшихся большого количества грешников,
и предложил вы йти из толпы снохачам. К общему удивлению , из
толпы вышла почти половина собравшихся крестьян (Там же: 53—54).
Другие реагировали на снохачество равнодушно и простодушно, го­
345

Глава III

ворили «сноху любит» (Пушкарева 1997:161). Некоторые начитанные
крестьяне в оправдание снохачества даже находили доводы в Библии
(.Весин 18916: 55).
Видимо, одной из причин снохачества и неверности супруга яв­
лялись ранние браки с женщинами гораздо старше по возрасту (см.:
Владимирский-Буданов 1900: 431), когда жена становилась старухой,
а муж оставался полон сил и здоровья. В пореф орменны й период
снохачество получило еще большее распространение. Снохачество
вело к структурной и функциональной трансформации в семейных
отнош ениях, его роль двойственна. С одной стороны, это явление
с давних пор было присуще жизни русской деревни и являлось су­
губо специфическим проявлением патриархально-деспотического
семейного быта (Косвен 1963: 76). С другой — снохачество выступает
как одна из черт пореформенной деревни, поскольку в этот период
оно приобрело большую интенсивность вследствие сезонного оттока
молодых мужчин на заработки и новых положений военной службы
(РКЖБН 2.1:464).
Ж енив сына, отец вручал ему паспорт и отправлял «на сторо­
ну», подальше от дома и по возможности на продолжительный срок,
с грозным указанием не возвращаться, пока он не прикажет. Таким
образом, молодая женщина почти все время жила без мужа. К при­
меру, нередко, будучи в замужестве лет 15, в действительности жила
с мужем в общей сложности не более одного года. Свекор, безраз­
лично — вдовый или женатый, когда сын находился где-нибудь на
заработках, принуждал сноху к половой близости. Иногда не оста­
навливало и то, что сын находился в деревне. Использовались прежде
всего разного рода поблажки для «молодой», освобождение от той или
иной работы, причем всегда за счет остальных членов семьи. Затем
давалось право хозяйничать в доме, разъезжать со свекром по гостям,
ярмаркам,трактирам и, наконец, подарки, обычно нарядная одежда:
«Сношенька у свекра госпоженька». Обычно такая целенаправленная
«осада» давала свой результат. Если сноха не сдавалась, на молодую
женщину взваливали непосильную работу, постоянным фактором ее
жизни становились придирки, ругань, а нередко и побои, «учение, как
свекру угодно». В случае, когда все ухищрения свекра не давали же­
лаемого результата, жизнь снохи становилась невыносимой, и тогда
«молодой» оставалось или сбежать, или лезть в петлю. Нередко пра­
ктиковалось последнее, потому что побег не решал дела, сбежавшую
возвращали назад, и весь ад продолжался. Не имея главной опоры —
мужа, побуждаемая притеснениями свекра и физиологическими по­
требностями, молодая женщина устунала домогательствам (Тверская,
346

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

Я рославская, К алуж ская, Н иж его р о д ская, П сковская, С ан к т-П етер ­
бургская, Тульская, Вятская, Т ам бовская, В ладм ирская губернии) (см.:
РКЖБН 1: 470; 2.1: 464, 501; 2.2: 2 0 0 - 2 0 1 , 381; 3: 88, 169,433; 4: 153;
6: 245, 374, 418; П окровский 1896: 460; Весин 18916: 54—55; Смирнов
1877: 46; ГАРФ. Ф. 586. Он. 1. Д. 109. Л. 21; РГИА. Ф. 796. Он. 1 6 3 ,1 ст.
IV отд. Д. 1819. Л. 9; Ф. 1412. Оп. 189, II ст. IV отд. Д. 5507 ]Д обры нкина
1875: 128). Е. Т. С оловьев отм еч ал , что «если сноха восставала проти в
п ри тязан и й своего свекра, последний м ог ж естоко м сти ть за это: бить
ее, держ ать в подполье, погребе или холодном амбаре» (Соловьев 1888:
10). И ногда ж естокое о б р ащ ен и е свекр а со снохой п р и в о д и л о к с а ­
м оубийству п о след ней (ГАКО. Ф. 32. Оп. 1.Д . 785. Л. 1—85). П риведем
сви д етел ьство , отн о сящ ееся ещ е к XVIII в. К рестьян ка С олом онида
Ядрова п од ала ж алобу д и р екто р у эк о н о м и и , что свекор д важ ды и з ­
н аси л о в ал ее. К р естьян и н Я дров п о к а за л , ч то д ей с тв и те л ь н о им ел
связи со своей снохой, но это происходило с ее согласия. Соломонида
д о б ав и л а, ч то уже зая в л ял а об и зн а с и л о в а н и и свящ ен н и ку, д ьяч ку
и од н о й к р е с т ь я н к е, ко то р ы е это п о д т в ер д и л и . После д олги х п р о ­
вол очек в к о н ц е 1779 г. п а л а т а тв ер ск о го уго л овн ого суда п р и н я л а
р еш ен и е: к р естья н и н а Я дрова н ещ адн о вы сечь п л етьм и , а С оломони ду — н а к а за ть б атогам и за то, что она «не у важ ая, п о к азы вал а, яко
бы свекр о м своим бы ла н аси л о ван а, точи ю о п ервом п ад ен и и мужу
и свекрови не объявила и сим обличалась к грехопадению в согласии»
(Семевский 18826: 75—76). Вот подлинн ы е стова крестьянки, и сп ы тав­
ш ей на себе снохачество: «Как она, т. е. невестка, откаж ет ему, когда
он проходу ей нигде не дает, ни до м а, ни в поле, ни на о ви н е; а как
о стан е тс я с н и м н а е д и н е , та к “у с и л ь н и ч а е т ” — т. е. и зн аси л у ет. Да
и т ак покою не д аст: откаж ет ем у сноха, он и ее н ач н ет гонять, — и то
не так, и другое не л адн о , а п р и д ет из работы его сы н, а ее муж, — он
ем у п р о сноху н а го в о р и т не зн а м о чего, всех соседн их м ал ьч и ш ек
к ней п р и п л етет. А тут, если сноха поддастся ему, то она полная б а­
ры н я в дом у, — что хочет, то и дел ает; ест и пьет, что хочется; д ен ьги
всегда вольны е; нар яж ается, как ей в зд у м ается. С векрова п еред нею
тож е п и кн у ть не см ей, а то свекор побьет» (М ещ овский у езд Калуж­
ской губернии) (РКЖБН 3:553). В этом сухом опи сан ии — и н тер есн ей ­
ш ая ж и зн ен н ая кол л и зи я о б р етен и я соци альн ого л и ф та д ля м олодой
ж ены путем уступки свекру — в результате она м огла стать хозяй кой
в дом е. С итуацию и зб р ан и я ж ен щ и ной вы годной для себя ж и тей ской
и ж и зн е н н о й стр атеги и описал и н ф о р м ато р из П ош ехонского уезда
Я рославской губернии. К рестьян ин М., около 37 лет, ж ен ил сы на на
м олодой кр аси во й девуш ке. Во в р ем я отсутствия сы на на заработках
в П етербурге он сош елся с невесткой , р од ился в н еб р ач н ы й ребен ок.
347

Глава III

В результате сын бросил семью и дом (РКЖБН 2.1: 501). Женщины
научились извлекать даже из малоприятных связей выгоду для себя
на случай каких-либо непредвиденны х обстоятельств в их жизни
(смерти мужа и проч.) (Бусыгин и др. 1973: 102); в д. Воронихи одна
сноха хвасталась, что «таким способом» зарабатывала немалую сум­
му — по 100 руб. в месяц (Никольский уезд Костромской губернии)
(РКЖБН 1: 112).
Снохачество служило причиной глубокого разлада в семейных
отношениях, возникновения ссор между «снохачем» и мужем. Ин­
форматоры описывали и конфликтогенностьтрадиций снохачества:
пьянство обманутых, жестокие побои, причем женщинам достава­
лось не меньше, чем свекру (РКЖБН 2.2: 205; 3: 168, 553, 557). Вот
невыдуманный случай. Отец ушедшего на военную службу Андрея,
Максим, еще не старый человек, лет 40, красивый и стройный, был
большим охотником до женского пола. Его жена, Ольга, была ему не
пара, и даже по крестьянским меркам была мало развита. По возвра­
щении со службы Андрей случайно подслушал разговор своей жены
Гани с отцом. Максима одолевала страсть, он угрожал убить и своего
сына, и ее, и самого себя. Ганя сама все рассказала мужу. Сначала
она сопротивлялась и пошла на связь с Максимом по принуждению,
потом стала его жалеть. «Когда ты ушел в солдаты, я чисто сиро­
тою осталась. Никто мне не был мил, ни отец, ни мать, ни сестры.
Я цельными дням и плакала. Потом, на зимнюю Миколу, свекровь
померла; Василья мясоедом женили; я осталась старшой в доме, и за
хозяйством время шло. Я все думала о тебе, когда-то ты вернешься.
Свекор был доволен моим стараньем и все меня хвалил, ругал сноху
другую и работника, что плохо мне помогают». Свекор стал больше
сидеть дома, ничего не давал Гане делать, говорил, что доля солдат­
ки и так тяжела. Постепенно он добился своего. Со временем жизнь
Гани стала совсем невыносимой. Свекор стал следить за каждым ее
шагом, не пускал на улицу, на посиделки, к сестре, совсем ненадолго
она могла сходить к своей матери. Когда она хотела уйти жить к сво­
им родителям, свекор заявил, что она распутничать вздумала, как
прочие солдатки. «А я скажу, что ты ко мне приставал. — Так тебе,
говорит, и поверят; да я всему свету расскажу, что ты шлюха и на
меня выдумываеш ь, потому что я тебе гулять не даю. <...> Потом
я утопиться хотела... Мне людей видеть было совестно, я заболе­
ла... Он несколько дней плакал все, прощ енья просил... Потом он
то ласками, то угрозами... Я не могла, я боялась... <...>. Так и жила...
О! это не жизнь была... Это тысячу раз хуже смерти было...» (Нови­
ков 1904: 29—32). У Андрея не поднялась рука на отца, как он хотел
348

Жизненный уклад замужних крестьянок

первоначально. Андрей ушел с женой, ничего не взяв из отцовского
имущества. Только в волостное правление приходило от него время
от времени требование паспорта на себя, на жену, а впоследствии
и на детей (Там же: 33). В этом свидетельстве вся безрадостная жизнь
крестьянки. Оставшись на целые годы одна, не имея поддержки ни
от семьи, ни от родителей, ни от общины, далеко не каждая женщина
могла найти в себе силы противостоять настойчивым ухаживаниям
свекра. Описаны отучай, когда сын, вернувшись с заработков и узнав
про связь отца с его женой, жестоко избивал обоих (Мещовский уезд
Калужской губернии) (РКЖБН 3:553). При снохачестве отца сыновья
становились горькими пьяницами, сын такого отца не был обязан
уважать и слушать, снохачей презирали (РКЖБН 2.2: 205; 3:168,557).
Заметим, что тирания мужчин в крестьянской среде была настолько
привычной, что при хороших отношениях между поколениями семья
сразу оказывалась в подозрении, говорили: свекор «сноху любит»
(РКЖБН 2.2: 381).
Месть сына своему отцу порой заканчивалась кровавой трагедией.
На страницах периодической печати можно было прочитать такие
сообщения: «В деревне Акулиновка Грайворонского уезда 10 января
1882 года крестьянин Семен Петрович Кононенков, поссорившись изза жены, в пьяном виде нанес своему отцу Петру Кононенкову побои,
от которых он и умер 12 января» (Курская губерния) (КГВ. 1882. № 13).
В некоторых случаях дело о снохачестве доводили до суда. Напри­
мер, в 1870 г. крестьянин Тульской губернии С. Е. Овечкин обращается
в консисторию о расторжении брака с женой Д. Е. Овечкиной в свя­
зи с ее «кровосмешением» с отцом Е. Ф. Овечкиным (РГИА. Ф. 796.
Оп. 151. Д. 565. Л. 1 -8 ; см. также: Оп. 163,1 ст.ДУотд. Д. 1819; Ф. 1412.
Оп. 223. Д. 124). В д. Огаркове сельский сход рассматривал жалобу кре­
стьянина Самсона Фомина, 27 лет, на его отца Фому Иванова, 59 лет.
Между отцом и сыном постоянно происходили споры и драки из-за
жены Самсона. После долгого разбирательства пришли к соглашению,
по которому обвиняемый выставил «миру» полведра водки, распи­
тием которой дело закончилось (Рузский уезд Московской губернии)
(Beam 18916: 55). Вот архивное свидетельство: «Один мужик женил
своего пасынка, отослал его на заработки, чтобы беспрепятственно
жить с его женой. Отношения между мужиком и женой его пасын­
ка, имея преступный характер, не замедлили открыться обществу.
Последнее, считая себя обиженным и не желая иметь в своей среде
подобного члена, составило сход, на котором постановило: потре­
бовать от падчерицы, чтобы она подала жалобу на своего сожителя,
в противном случае оно, общество, сделает приговор, в силу кото­
349

Глава III

рого виновный будет исключен из их среды, так как подобного рода
преступления община среди себя никогда не наблюдала. Падчерица
выбрала первое, т. е. дала делу надлежащий ход. Виновный был при­
говорен к трехлетнему тюремному заключению, после чего община
стала считать себя удовлетворенными» (Калужская губерния, 1899 г.)
(ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 21). Такие примеры не были единич­
ными (см.: РГИА. Ф. 1412. Оп. 189, II ст. IV отд. Д. 5507; Оршанский
1879: 58).
Еще один случай — по прошению крестьянина Владимирской
губернии, Покровского уезда, д. Подвязнова Андрея Федорова Стеколыцикова о скорейшем разрешении бракоразводного его дела, про­
изводящегося во Владимирской Консистории (1882—1884 гг.). Андрей
Стекольщиков отцом был отправлен для промысла в Санкт-Петер­
бург, в это время его жена — Ксения Трофимова «нарушила святость
брака незаконным сожительством со своим свекром». В обращении
в суд он пишет, что «жена моя в двух письмах ко мне от 12 ноября
1872 г. и 26 января 1874 г. сама созналась, что она имела любовную
связь с отцом моим Федором Максимовым и сына Якова, рожденно­
го ею 15 октября 1872 г. прижила не от меня, а от него. Письма эти
находятся при деле Консистории и подлинность их женою моею не
опровергается» (Владимирская губерния) (РГИА. Ф. 796. Оп. 163,1 ст.
IV отд. Д. 1819. Л. 4 - 9 ) .
Иногда даже и расставаться поколениям внутри семьи не при­
ходилось. Крестьянин Ф. В. вступил в связь с жившей у него в доме
свояченицей, родилось несколько внебрачных детей. Жене В-a было
известно об этой связи, но семья на удивление всем жила в добром
согласии, что служило поводом к постоянным насмешкам (Пошехон­
ский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 504).
Заметим, что кровосмесительные связи в крестьянских семьях не
были характерны исключительно для России. Еще в XVIII в. у русинов
Венгрии существовал обычай, в каком-то отношении обратный: там
семи-восьмилетних девочек выдавали замуж за взрослых парней,
права на которых принадлежали тещам (Семевский 18826: 74).
Внебрачные связи были обычным явлением в жизни русской де­
ревни и закономерно нашли отражение в произведениях русских пи­
сателей. Мужчины-отходники в городе обзаводились любовницами,
оставшиеся в деревне жены тоже не дремали и вступали в связи с ба­
траками, пастухами, приказчиками (А. Ф. Писемский «Питерщик»)
и т. д. Девушка была изнасилована в пьяном виде управляющим,
забеременела от него, но все валила на лешего, который будто бы
таскал ее к себе, и в деревне верили этому рассказу (А. Ф. Писемский
350

Жизненный уклад замужних крестьянок

«Леший»). Злая мачеха превратила в ад жизнь своего пасынка за то,
что он отверг ее ухаживания и предпочел ей молодую девушку, на
которой и женился (А. Ф. Писемский «Плотничья артель») (Скаби­
чевский 1899а: 15). Молодой парень стал в городе любовником ку­
харки, совсем «избаловался» и окончательно испортил себе жизнь
(Г. И. Успенский «Не случись») (Уманьский 19026: 123).
В пореформенной деревне возросшая экономическая роль жен­
щин стимулировала рождение их нового самосознания, самоутвер­
ждения. Побочным следствием этих процессов явились формы сексу­
ального поведения, которые если ранее и присутствовали в не очень
значительной мере, в новых условиях обрели большую интенсив­
ность. Усиливающим фактором стала также относительная свобода
женщины, когда над ней не тяготела власть мужа. Не следует считать,
что жены отходников непременно заводили внебрачные связи. Из­
нурительный труд сильно ослаблял половые фупкции. Недостаток
мужчин в некоторых местностях также уменьшал возможности со­
блазнения женщин. Но изменилась сама атмосфера деревни. Моло­
дые жены отсутствовавших мужей не стеснялись в своем поведении
и «всегда готовы предложить свои услуги, в особенности за деньги»
(РКЖБН 1: 70). Вернувшийся через несколько лет с заработков муж
находил кучу детей. Даже старики к таком у разврату относились
снисходительно: «Девка в соку, без мужика ей никак невозможно»
(Там же). Внебрачные связи были не только тайными, кратковремен­
ными, оканчивавш имися с возвращ ением мужей. Заводились проч­
ные сожительства, дливш иеся 10—15 лет, жили открыто, сожитель
заботился о ее детях. Имелись связи и другого рода — одна женщина
и двое мужчин, но чаще один мужчина и две женщины (Костромская
губерния) (Жбанков 1891: 91—93). О росте к концу века добрачных
и внебрачных связей писали практически все информаторы Этно­
графического бюро. Количество внебрачных рождений значительно
возросло даже в традиционно земледельческих районах (РКЖБН 2.1:
199; 3: 329; 4: 157). Немало было деревень, где имелось не более
30 дворов, в некоторых 2—10. Большинство мужчин были женаты­
ми, холостая молодежь находилась на промыслах. Был распростра­
нен разврат без всякой корыстной цели, «подсобный промысел»,
«между делом». Этим часто занималась прислуга. В бедных семьях
посылали лиш них женщин и девушек в уездные города, пом ещ и­
чьи усадьбы и т. д. Девушки быстро теряли невинность, переходили
на другое место, м еняли партнеров. П еременив несколько таких
«друзей», девушки приобретали своеобразный взгляд на женское
целомудрие. Имея постоянного «друга» или даже мужа, женщины
351

Глава III

не отказывались продать себя за подарок или за деньги, не порывая
связи с «другом» или мужем. Таких женщин было немало. Образ
жизни в усадьбах, как, например, общий ночлег мужчин и женщин
в одной комнате на полу, весьма способствовал потере нравствен­
ности и всякого чувства стыдливости.
Широко распространялось открытое сожительство (РКЖБН 6:
245). Стали меняться и отношения мужей к связям жен: «В редкой
деревне нет такой бабенки, которая бы “не пошаливала” <...>. Мужья,
положим, не хвалят за это, но и не истязают: “Вси мы люди, вси чоловики; ишо, слава Богу, хоть дити вси на меня помахну (похожи)”»
(Новоладожский уезд Санкт-Петербургской губернии) (РКЖБН 6:365).
Бросается в глаза изменение семейных отношений и всей атмосфе­
ры деревни. Это касалось и безусловного ранее авторитета мужа,
и моральных норм, допустимости отступлений от них. Девиантное
поведение в интимной жизни становилось обыденным явлением.
Иногда побуждением к нарушению запретов, к легким ночным за­
работкам было стремление к нарядам и погоня за городской модой
(РКЖБН 4: 158).
В пореформенный период мера нестандартного, свободного по­
ведения девушек и женщин все чаще оказывалась в зависимости от
места жительства. Супружеской неверности способствовали близость
городов и фабрик, строительство железных дорог, постой солдат на
селе ит. п. (РКЖБН 5.3:306; 6:420; Быт... 1993: 262; Семевский 18826:
85—86), т. е. там, где имелось много мужчин на «холостом положении»
с хорошим жалованьем (конторщики, приказчики, десятники и т. п.).
В таких местах была настоящая сельская проституция и обычно со­
вершенно отсутствовал полицейско-медицинский надзор.
В отдаленных земледельческих же селах (например, в Нижего­
родской губернии) к соблюдению принятых норм половой м ора­
ли, к нарушению супружеской верности относились гораздо строже
(РКЖБН 4:159). Однако женщины, предававшиеся разврату не ради
выгоды, встречались и в самых глухих деревнях (Ярославская гу­
берния) (Балов 1903а: 31—33). В деревнях случайной проституцией
занимались вдовы, солдатки, бобылки (РКЖБН 2.2:199). По данным
упикального обследования проституции в России, каждая пятая из
зарегистрированных проституток была солдаткой (Статистика...
1890: 2). Бедность заставляла родителей (чаще —одиноких матерей)
продавать своих дочерей в надежде, что о них будут заботиться.
Дочери-проститутки содержали своих родителей: «Крестьянка-про­
ститутка своей проституцией содержит свою мать. Сводничество
со стороны матери с ее дочерью из-за корыстных целей — явление
352

Жизненный уклад замужних крестьянок

нередкое. Напротив, случаи, вроде вышеприведенного, где бы отец
сводничал свою дочь, встречаются как весьма редкое исключение.
Что народ осуждает это —понятно само собой. “Сводня” —у крестьян
бранное слово» (РКЖБН 2.1: 5 0 3 -5 0 4 ; см. также: РКЖБН 2.2: 200,
380; Кузнецов 1871:12).
Город давал деревне не только лучшее из своей культуры; прин­
ципы организации домов терпимости в русских селах стали известны
тоже благодаря контактам с городской жизнью (см.: РКЖБН 2.2: 200;
3: 329; 4: 160; Быт... 1993: 276). В д. Чудинове (Сольвычегодский уезд
Вологодской губернии) в домах у двух женщин собирались молодые
люди не только из своей деревни, но и из соседних деревень. Заранее
извещали, сколько будет гостей, хозяйки доставляли нужное количе­
ство женщин. В этой местности подобным промыслом занимались
также девушки-сироты, другие девушки делали это и при родите­
лях. Особенно любили собираться, в том числе и женатые мужчины,
у мельника, про дочь которого, Аннушку, говорили «бой девка». Она
созывала других девушек, а в тех случаях, когда никого не находилось,
успевала уважить всех сама (РКЖБН 5.3:469).
Девушке в наследство достался дом, она долгое время промышляла
у себя в деревне проституцией, а затем отказалась от этого промысла,
приняла к себе бездомного крестьянина, смогли завести большое хо­
зяйство. Она стала хозяйкой, платила подати, распоряжалась деньгами,
продавала излишки, принимала участие в сходах, присутствовала при
дележе делянок, а ее муж скромно ограничивался ролью приемыша
(Никольский уезд Вологодской губернии) (Потанин 1899:180).
Разврат становился промыслом, дававш им средства к жизни
(РКЖБН 2.2: 380; 3: 329; 5.2: 4 62-464; 5.3: 306). Одним из наиболее
высоких в России был его уровень в Центральном промышленном
районе вокруг Москвы (Потанин 1899:189). Проституцию не следует
считать лишь средством нравственной распущенности. Хотя это тоже
нельзя сбрасывать со счета, однако главным побудительным моти­
вом была бедность (Новиков 1907: 11), проститутка — дочь нищеты.
В 1868 г. в Санкт-Петербурге было зарегистрировано 2288 проститу­
ток, из них 658 крестьянок и 492 солдатские жены и дочери (большая
часть солдат также происходила из крестьян). В домах терпимости
Москвы, которая в этом отношении стояла в числе первых среди
больших европейских городов, было 957 зарегистрированных про­
ституток. Из них на крестьянок приходилось 257, на солдаток и сол­
датских дочерей — 150 (Шашков 1879:333—334). В действительности
зарегистрированные проститутки составляли лишь одну четвертую
часть (Бабиков 2004: 526). Имеются свидетельства, что большинство
353

Глава III

студентов Московского университета начали в 16 или даже 14 лет
первые половые сношения в домах терпимости с проститутками
(41 %) или с прислугой (39 %), причем в 25 % случаев инициаторами
являлись женщины (Бернштейн 1908:57).
Имеются данные о проституции малолетних. По результатам об­
следования 1 августа 1889 г. поднадзорной проституции всей Россий­
ской империи около 23 % проституток составляли девочки до 17 лет:
моложе 12 лет —0,4 %, от 12 до 13 —0,8 %, от 13 до 14 —2,4 %, от 14 до
15 —6,6 %, от 15 до 16 — 12,9 %. Среди них были и девочки/девушки из
крестьянской среды, которые попадали в город в результате разных
семейных обстоятельств: смерти матери, поиска заработков, обмана
и др. (Гальперина 1912: 372).
Об ослаблении семейных связей свидетельствуют многочислен­
ные архивные материалы. Например, Прасковья Никифрова, про­
жившая с мужем около года, «стала уклоняться от супружеской жизни
и нарушать святость брака... Затем она ушла от него без письменного
вида из села Ачкасова и проживала в г. Егорьевске в доме терпимости,
в качестве проститутки по установленной для проституток на сей
предмет книжки, каковую, как доказательство нарушения женою его
супружеской верности, он, Туманов, и представляет при прошении».
Увещевания успеха не имели. Прасковья Никифорова Туманова была
записана в число проституток г. Егорьевска. Вернуться к мужу «она не
пожелала, сказавши: “много у меня таких и без тебя”, ушла от него,
и с тех пор он ее не видел» (РГИА. Ф. 796. Оп. 171,1 ст., IV отд. Д. 1776.
Л. 1-5 ).
Вместе с тем следует отметить, что сохранились письма крестьян
и крестьянок друг к другу (редкая находка!), свидетельствующие
о чувствах глубокой привязанности супругов (Йокояма 2011). Та­
кие письма грамотных крестьян дают возможность заглянуть в их
внутренний мир, в котором было место любви и нежным чувствам.
В письмах крестьян присутствует ритуальная часть, в которой идет
обращение к членам своей семьи, посыл низкого поклона супру­
ге и благословение детей, пожелание успеха и здоровья (Кознова
2002: 13). О привязанности супругов свидетельствуют и материалы
дневника крестьянина-отходника И. Г. Андреева. Он к жене относил­
ся уважительно. Признавал, что на вид она у него «невзрачная», но
«хлопотливая и заботливая», «ловкая и ко всему способная», «цены ей
нет». «Жене моей Бог дал бы здоровья, да подольше бы Бог продлил
ей веку» (Смурова 2012:288). В дневнике крестьянина А. А. Замараева
читаем: «13. Сегодня опять захворала Лидия. Жалуется, что болит
голова и кашель. 14. Тоже хворает. Маленьких детей опять вертит.
354

Жизненный уклад замужних крестьянок

У меня болит сердце (курсив мой. —3. М.). Неужели еще это несчаст­
ный год отнимет у меня еще и их...» (Дневник... 1995: 73—74).
Падение нравственности не обошло и жизнь монастырей. Размы­
вание нравственных устоев наглядно было видно, когда речь захо­
дила о монахах и «молодых, здоровых, праздных монастырских по­
слушниках», часто заводивших интрижки с женщинами из соседних
к монастырям сел. Информатор из Даниловского уезда Ярославской
губернии сообщал, что в самом монастыре полиция иной раз нахо­
дила замужних проституток, которые обслуживали монахов, включая
игумена, с ведома мужей. Мнения самих женщин информаторы не
привели. Подобные же нравы были и в других монастырях. Поведение
монахов развращающим образом действовало на нравственность
подмонастырских крестьян. Кроме того, «помимо рясофорных мона­
хов во всех монастырях имеется много послушников, а это народ мо­
лодой, здоровый и притом праздный» (РКЖБН 2.2:81—82). То, какой
разврат царил в некоторых монастырях, можно видеть из описания
проведения «помочей» в Дионисиево-Глушицком монастыре (Кадниковский уезд Вологодской губернии). Еще одним поводом завлечения
женщин являлся их наем для мытья келий монахов и послушников
(РКЖБН 5.2: 631—632). Разврат в монастырях был хорошо известен
в народе, это явление нашло отражение и в литературных источниках
(«Древние российские стихотворения»):
Было беззаконство великое:
Старицы по кельям — родильницы,
Чернцы по дорогам — разбойницы и т. д. <...>.
Во городе было во Казани
Молодой чернец постригся <...>.
За святыми воротами черничка гуляла...
(Шейн 1895: 123)

Подводя некоторые итоги, следует подчеркнуть перемены, замет­
ные при сопоставлении жизни русской деревни в десятилетия, пред­
шествовавшие эмансипации в начале и в конце XIX в. Обновление
всех сторон жизни в пореформенный период коснулось и положения
крестьянок, патриархальные гендерные отношения начали размы­
ваться, затронув и область интимных отношений. Внебрачные сожи­
тельства добавили качественно новую характерную черту в жизнь
российского общества, что оказало влияние и на демографическую
ситуацию. Проникновение в русскую деревню норм городского укла­
да жизни не только способствовало большей свободе в устройстве
личной жизни. При сохранившемся неполноправии женщин в кре­
355

Глава III

стьянских семьях происшедшие перемены подготовили появление
«нового быта», который в 1920-е гг. новые власти пытались реали­
зовать, и в определенной степени эти усилия увенчались успехом.

3.5. Право обычное и право писаное. Динамика изменений
социально-правового положения крестьянки
Основы правосознания крестьянства в пореформенную эпоху.
Проведенная в 1860-е гг. судебная реформа ставила своей целью
перенести в русскую жизнь гумано-либеральные начала, «несом­
ненное достоинство коих признано наукою и опытом европейских
государств» (Джаншиев 1893: 84). По официальному законодатель­
ству права крестьянства до самого 1906 г. имели целый ряд ограни­
чений, выделявших его среди других сословий Российской империи.
Эти ограничения выражались в обязанности приписки к какомулибо сельскому или волостному обществу; в паспортных правилах,
ограничивавших право передвижения и державших крестьянство
в неопределенном состоянии всегда под угрозой принудительной
высылки к месту приписки; в ограничениях, связанных с выходом из
общества, и некоторых других (.Леонтьев 1908:13). Для крестьянства
официальный закон действовал только в отношении важных вопро­
сов. В частных отношениях регулирующей силой оставался институт
обычного права, в рамках которого протекала и упорядочивалась
большая часть правовых отношений для всей многомиллионной
массы сельского населения. Гражданские законы в целом ряде отно­
шений не только не согласовывались с нормами обычного права, но
и противоречили им. Сложились две области права —право офици­
альное и право народное — совокупность понятий и правил, обра­
зовавшихся в крестьянском быту, которые составили основу юриди­
ческого быта народа. Нормы права являются правовой оболочкой,
правовой формой экономических отношений. Обособленность и осо­
бенности обычного права отражали своеобразие экономического
положения крестьянства, специфику крестьянского землевладения
и землепользования. Обычное право представляло крестьянский ин­
ститут гражданского права (см.: Калачов 1877:3—4; Тютрюмов 1879а:
270—272; Мухин 1888: 3,5; Евреинова 1883: 2; Белогриц-Котляревский
1890: 5—12; Леонтьев 1908: 22; Владимирский-Буданов 1900; Качоровский 19066: 108—109; Кузнецов 1999: 97—109; Александров 2005:
432). Отличие обычного права от официального законодательства
особенно отчетливо выступает в вопросе об обольщении девушки
с обещанием на ней жениться. По официальному законодательст356

Жизненный уклад замужних крестьянок

ву это относилось к наказуемы м деяниям , за что подвергали тю ­
рем ном у заклю чению от одного года и четы рех месяцев до двух
лет. При рождении ребенка отец также нес за него ответственность
(Ст. 1531, 1550) (Уложение о наказаниях... 1908). Нормы обычного
права регулировали сферу хозяйственных, поземельных отношений,
вопросы семейно-бытового и отчасти уголовного характера, опре­
деляли многие морально-этические аспекты жизненного поведения
каждого члена общины и общины в целом. Нормы обычного права,
вследствие локальны х традиций и особенностей, обладали столь
широкой вариативностью, что невозможна какая-либо нивелировка
многообразны х явлений крестьянской жизни. Это положение от­
ражено в поговорке: «Что город, то норов, что деревня, то обычай»
(Даль 1979: 555). Несмотря на то что можно выделить общие черты
в обычном праве, региональные отличия могли быть весьма значи­
тельными даже в пределах одной губернии. Применение граждан­
ских законов также затруднялось неграмотностью и неразвитостью
крестьян. М ногообразие положений обычного права нередко спо­
собствовало принятию судами совершенно произвольных решений,
которые не мотивировались никакими обычаями (Калачов 1877: 5;
РКЖБН 3: 59). Система обычного права во второй половине XIX в.
подверглась трансформации вследствие новых социально-культур­
ных и общественно-экономических реалий, появились новые черты
в обычно-правовых воззрениях крестьянства и реальной практике
обычного права (Кузнецов 1999:97—98). Процессы модернизации по­
реформенного периода затронули все стороны крестьянского уклада
жизни. Однако как бы ни было сильно влияние новых веяний, в одно
и то же время инновации сосуществовали с традиционными нача­
лами. Эта двойственность, в том числе в основных нормах обычного
права, отражала переходный характер пореф орменного периода,
борьбу новых воззрений с отживающими началами прежнего уклада
жизни (см.: Пахман 1879: 18—19; Тихонов 1891: 61). В связи со ска­
занным представляет интерес влияние указанных трансформаций
на положение женщ ины. Но сначала сделаем небольшой экскурс
в область крестьянского правосознания.
На фоне оф ициального законодательства, которое было ясно
и логично сформулировано, нормы обычного права тем не менее не
являлись воплощением дикости и невежества, они выполняли функ­
цию экономической и социальной защ иты, были в определенной
степени условны, гибки, ограничены только более или менее общи­
ми правилами, в них присутствовали моральные начала и принципы
справедливости, меньшее распространение имели правовые формы
357

Глава III

и обрядность. Кроме экономических оснований обычное право под­
держивалось морально-этическими представлениями —принципа­
ми справедливости в крестьянском понимании. Обычное право не
следует считать чем-то застывшим и неизменным, всякий новый
элемент, входящий в жизнь народа, обретал в нем свое отражение
(.Качоровский 1906а: 102,105).
По словам А. Я. Ефименко, «мы не можем ожидать от крестьянско­
го права той логической стройности, законченности, точности, всей
той массы формальных достоинств, которыми обладает право выс­
ших классов, сознательно культивированное множеством поколений,
отшлифованное и отделанное до степени изящнейшего chef-d’oeure’a.
Что значит в сравнении с ним грубый самородок, каким представля­
ется обычное крестьянское право? Но едва ли будет разумно с нашей
стороны, если мы, увлекшись красотой и художественным совер­
шенством chef-d’oeure’a, совсем оставим без внимания самородок»
(Ефименко 2011:138). Народное правосознание поражало своими кон­
трастами. К обложению налогами и отбыванию натуральных повин­
ностей часто (даже вопреки официальному закону) привлекали пред­
ставителей торгового капитала (Качоровский 1906а: 127). Зверские
истязания жен с одобрения гогочущей толпы мужиков, продажа жен
мужьями и т. п. уживались с присутствием морально-правовых норм.
Вот некоторые примеры расхождения норм обычного права с офи­
циальным законодательством. С женихов брали выводные деньги за
невест, уходивших в другую общину (Шуйский уезд Владимирской
губернии) (Труды... 2:3); в одной деревне крестьяне воспротивились
решению мирового суда (мировые суды руководствовались исклю­
чительно законом) по вопросу о наследстве, как противоречащему
их понятиям о праве и справедливости (Тютрюмов 1879а: 279—280).
Еще одной чертой обычного права был дух примирения, старание
решать дела «по совести», «по согласию», «по милу», «любя». Все это
являлось следствием его неформальности, подвижности норм, их
некатегоричности (см.: Качоровский 1906а: 122,125,129; Оршанский
1875: 5). «Рассмотрев юридические обычаи наших крестьян, нельзя
не видеть, что эти обычаи, сложившиеся под непосредственным вли­
янием экономических и нравственных условий их быта, по юридиче­
скому характеру своему стоят несравненно выше тех норм, которые
установлены X томом (официального законодательства. —3. М.) и но­
сят на сегодня отпечаток отвлеченных и безжизненных принципов»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 134. Л. 27—30). Право, где сильны моральные
мотивы, представляет «тот самый тип права, который является сейчас
самым высоким идеалом для человечества» (Качоровский 1906а: 121).
358

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

О т р и ц а т е л ь н о й с то р о н о й о с н о в а н н ы х н а о б ы ч ае н о р м н ар о д н о го
п р ава я в л ял ась их н е к о то р а я н е о п р ед е л е н н о с т ь и расп л ы вч ато сть,
ч т о за т р у д н я л о их и с п о л ь з о в а н и е в к а ч е с тв е р у к о во д я щ и х у к а з а ­
н и й. Н адо ещ е учесть и зм е н е н и е сам ого уклада ж и зн и крестьянской
сем ьи, усиливавш ую ся им ущ ественн ую и социальную д и ф ф е р е н ц и ­
аци ю среди ч лен о в одной и той же об щ и н ы , услож нен ие сем ей н ы х
и и м у щ еств ен н ы х о тн о ш ен и й . Р а зн о о б р а зи е обы чаев о тм еч ал и не
только в р а зн ы х волостях, но даж е в р а зн ы х сел ен и ях од н ой и той
же волости. Р азн о о б р ази е обы чаев явл ял о сь п р о я в л ен и ем эволю ции
народного права, постоянны м приспособлением к м еняю щ им ся усло­
ви ям . У становление обы чая пр ед ставл ял о бесп реры вн ое вн утрен н ее
закон о дател ьство сотен ты сяч крестьянски х сходов, публичное обсу­
ж д ение, критику, борьбу групповы х и н тер есо в и м о рал ьн ы х о сн о ва­
ни й (см .: Бржеский 1902: 69; Качоровский 1906а: 230—232). Было бы
о ш и б о ч н ы м сч и та т ь , ч то н о р м ы о б ы ч н о го п р ав а не ч то и н о е, как
отдел ьн ы е о тн о ш ен и я кр естьян ско го бы та, п овсед н евн о й д ей с т в и ­
тельн ости . П равовы е но р м ы актуализирую тся не в устан ови вш ей ся
п овсед н евн о й ж и зн и , а в кон ф ли ктн ы х ситуациях. Но, в отли чи е от
о ф и ц и ал ь н о го п и сан о го зако н о д ател ьств а, н о р м ы об ы чн ого п рава
не я в л ял и сь столь же ч етко о ч ер ч ен н ы м и , их не всегда м ож но бы ло
отделить от б ы товы х отн о ш ен и й .
Н орм ы обы чного п р ав а все ч лен ы крестьян ского соци ум а у зн а ­
вали с сам ого д етства, на своем л и ч н о м опы те, на п р и м ер е собствен­
ной сем ьи. Эти н о р м ы стан о ви л и сь плотью и кровью каж дого, бы ли
н еотдел и м ы от крестьян ской ж и зн и . К аждая тяж ба, каж дая просьба,
каж ды й иск о сн о вы вал и сь на этих норм ах. М ногие ф орм улы об ы ч ­
н о го п р а в а м о ж н о свести к л а к о н и ч н ы м в ы р а ж е н и я м , в о ш ед ш и м
в посл о ви ц ы и п о го в о р к и : долж ен — п л ати , н е д олж ен — н е п л ати ;
чужого не бери, а своего не упускай; н ан ял ся — прод ался, отж ился —
вы куп ился и т. п. Во м н о го м эти п олож ен ия совп ад али со взгл ядам и
граж дански х закон ов (Тенишев 1907: 177).
О б щ и й у к л а д к р е с т ь я н с к о й ж и зн и с т о ч к и зр е н и я с е м е й н ы х
и и м у щ ествен н ы х о тн о ш ен и й явл ял ся до во льн о о д н о о б р азн ы м . Не
к ап и тал , а л и ч н ы й труд составлял основу благосостоян и я к р ест ь я н ­
ского х о зя й с т в а . С в о е о б р а зи е с е м е й н о г о и х о з я й с т в е н н о г о б ы та
оп ред еляло особен ности обы чая наследствен н ой п еред ачи и м у ­
щ еств а. В д о р е ф о р м е н н у ю эп о х у к р е с т ь я н и н бы л п р о ст о «душ а»,
п л ат я щ а я п о д ати и о тбы ваю щ ая п о в и н н о с ти , не и м ев ш ая н и каки х
л и ч н ы х п р а в . К р ес т ь я н с к о е и м у щ е с т в о н е я в л я л о с ь р е зу л ь т а т о м
л и ч н ы х к а ч е с т в д о м о х о з я и н а , его с м ы ш л е н о с т и , о б о р о тл и в о с т и ,
п р ед п р и и м ч и в о ст и . Оно бы ло р езу л ьтато м н ап р яж ен н о й трудовой
359

Глава III

деятельности всех членов домохозяйства, в общей собственности
которых и состояло (Бржеский 1902: 6 0,63—64).
Положением от 19 февраля и реформами 1860-х гг. крестьянству
было предоставлено широкое самоуправление и учрежден волостной
суд по крестьянским делам, состоявший из нескольких судей из са­
мих крестьян, избиравшийся на волостном сходе на определенный
срок. Волостные суды разбирали крестьянские тяжбы и незначитель­
ные проступки, руководствуясь местными обычаями и правилами.
Волостной суд был независим от должностных лиц крестьянского
управления — сельского старосты и волостного старшины. Обычной
практикой волостных судов было «кого и когда постращать, а кого
и помиловать» (Труды... 1:102,321,359,417; 2: 38,60; 3:455).
Предоставление надельной земли не отдельным домохозяевам,
а всей общине, связанной круговой порукой по податям и повинно­
стям, привело к подчинению крестьянина власти «мира» не только
в отношении хозяйственных интересов, но и его гражданских прав.
Принуждение и уравниловка являлись объективной необходимостью
для системы с ярко выраженным экстенсивным характером труда
(Милов 2001: 432—433). Замкнутость деревенской жизни в дорефор­
менную эпоху, простота крестьянского быта, крайне ограниченный
круг потребностей — все это способствовало выработке и сохране­
нию целого ряда обычаев, продолжительное соблюдение которых
упрочило за ними значение норм обычного права. Сельский сход
и волостной суд при решении вопросов гражданско-правовой и хо­
зяйственной жизни, в том числе при разреш ении споров на почве
семейных и имущественных отношений, должны были этими нор­
мами руководствоваться. На обычное право наложили отпечаток три
главные особенности крестьянской жизни: общинное землевладе­
ние, коллективная ответственность общины за поступление податей
(фискальная фупкция общины) и личный труд как главный источник
существования основной части крестьянства (Анфимов, Зырянов 1980:
31). Решения сельских сходов и волостных судов по соображениям
нравственного порядка принимались не столь часто. Гораздо большее
значение имела фискальная фупкция общины — круговая порука за
платежи и повинности каждого домохозяина, вследствие чего община
получала возможность вмешиваться в семейные и имущественные
отнош ения каждого отдельного двора. Таким образом, права кре­
стьянина как личности были весьма ущемлены, «мир» мог им почти
произвольно распоряжаться. Круговая порука, целая сеть ограничений
в пользовании и распоряжении надельной землей были направлены
на обеспечение выкунного долга и возможности платить подати и ис360

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

п од н ять п о ви н н о сти , в п р о ти в н о м случае вы н уж ден а бы ла п л ати ть
об щ и н а. К руговая пор у ка н е я в л ял ась сл ед стви ем п р аво вы х п о н я ­
тий сам ого народа, а была н ав я зан а и звн е и н тересам и властей. Такое
п ол ож ен и е в д ей с тв и те л ь н о с т и нахо д и л о сь в я в н о м п р о т и в о р еч и и
с основн ы м н ачалом всякого права, по котором у каж ды й отвечает за
свои д ей стви я и пользуется пло д ам и своего труда. Круговая порука
устан авли вала насильственную солидарность меж ду крестьян ам и во
и м я п о сторонн их ин тересов. Это бы ла н ад еж н ая узд а для к р естья н ­
ства, но о н а в кон ц е XIX в. ф акти ческ и и счезла. Вы кунны е платеж и
я вл ял и сь си л ьн ы м т о р м о зо м в р а зв и т и и нового уклад а и лиш ь с их
отм ен ой с 1 я н вар я 1907 г. в определен ной степени расчистилось поле
для у стан овлен ия частн о п р аво вы х о тнош ен ий. С введ ен и ем в 1889 г.
ин сти тута зем ски х н ач альн и ко в общ и на переш ла в полное п о д ч и н е­
ние к м естны м властям . У щ емленное полож ение личности крестьян и ­
на в общ ине находило свое естественное продолж ение в ущ ем ленн ом
полож ении общ ины п ер ед властям и. К репостное право в этом о тн о ­
ш ен и и бы ло плохой ш колой и д ля кр естьян , и д л я п р ед став и тел ей
власти, с о тм ен о й креп остн ы х п о р яд ко в не м огли сразу обновиться
векам и у н аследован ны е п ри вы чки. К рестьяне во сп ри н и м ал и власть
как силу, действую щ ую н е согласно закону, а по своем у разум ен и ю ,
происходило см еш ен и е п о н яти й о начальстве и закона. Власти см о­
трели на крестьянство преж де всего как на п од атн ое сословие, н ах о ­
дящ ееся в некотором отнош ении за пределам и общего закона. Следст­
вием такого закон а бы ли п ри нудительн ы е м еры взи м ан и я недоим ок,
в которы х ярко отраж ался дух креп остн ого вр ем ен и . При таких усло­
виях сам о п о н яти е закон а в со зн ан и и крестьянства сделалось весьм а
растяж им ы м : «Закон, что ды ш ло, куда повер н еш ь,туда и выш ло» (см.:
Бржеский 1902: 67; Леонтьев 1908: 10, 19; Оршанский 1879: 206—207;
Тютрюмов 1879а: 274; Качоровский 1906а: 39). По словам К. Р. Качоровского: «Закон стал атрибутом власти; власть по-п реж нем у внуш ает
один только страх (п р и зн ако в уваж ени я, д о в ер и я, лю бви — нет), вот
почем у и закон стал внуш ать б езо тч етн ы й страх. И вот откуда п р о и с­
ходит такое колоссальное зн ач ен и е закон а в народной ж и зни и такое,
п ри этом , о гр о м н о е н е п о н и м а н и е его см ы сла и т р е б о в а н и й ; закон
в глазах м уж ика — это нечто грозное, необъятн ое, таи н ствен н о е — то
нечто, во и м я чего начальство нап ускает страх, ругается, порет, в ы ­
колачивает н ед оим ки , ссы лает в С ибирь, потрош ит п окойны х, сносит
избы , у бивает больную скотину, бреет лбы , го н и т ребят в школу, п р и ­
вивает оспу и т. д. и т. д. до бесконечности. “Сделать по закон у” значит,
с т о ч к и зр е н и я м уж и ка, сдел ать так, что б ы н ач ал ь ство , с ко то р ы м
п ри дется и м еть дело, осталось довольно» (Качоровский 1906а: 29—30).
361

Глава III

Некоторая подвижность норм обычного права способствовала
проникновению представлений, что «обычаи теперь не существуют,
их перезабыли», «коренного обычая своего у нас нет», «никакие обы­
чаи не соблюдаются», «никаких местных крестьянских обычаев у нас
нет и судьи таких обычаев не знают», «при решении дел (волостные)
судьи не руководствуются местными крестьянскими обычаями, по­
тому что у всякой бабы свой обычай, где их знать» (Труды... 1:15,21,
48, 130, 203 и др.); дела решали «по справедливости» (Там же: 3, 21
и др.; 2: 53,93 и др.; 3: 376); «глядя по человеку» (Там же 1: 321,359,
578 и др.; 2: 61, 65; 3: 301, 357). В волостных судах далеко не всегда
применялся обычай, в частности из-за забвения самого обычая (Ле­
онтьев 1895: 98). В своих решениях волостные суды нередко руковод­
ствовались правилами, зависевшими от индивидуальных особенно­
стей данного случая, отсюда решения по местным обстоятельствам,
«по делу и человеку глядя» (Тютрюмов 1879а: 273—274). Далеко не
всегда волостные суды пользовались доверием крестьян. Положение
усугублялось существованием еще и третьего «законодательства»,
игнорировать которое было бы неверным. Во всех волостных делах
исключительно велика была роль волостного писаря. Вот сообщения
корреспондентов Этнографического бюро: «Старшина является ско­
рее номинально властью, а фактически волостью унравляет писарь,
в его же руках находится и судебная власть» (Солигаличский уезд
Костромской губернии) (РКЖБН 1: 313). Писарь «есть первое в воло­
сти действующее лицо» (Корчевский уезд Тверской губернии) (Там
же: 510); «Писарь — князек волости» (Жиздринский уезд Калужской
губернии) (РКЖБН 3: 28); «Волостной писарь официально заведует
делами чисто канцелярскими, но фактически в своем лице он сов­
мещает все волостное правление, начиная со старшины и кончая
судьями» (Калужский уезд Калужской губернии) (Там же: 216). Число
таких свидетельств легко умножить, писари были настоящей «язвой»
волостных судов. Им было нетрудно, пользуясь недобросовестными
приемами, повернуть дело в нужную сторону. При этом они часто
апеллировали к местным обычаям. Причем ни сами крестьяне, ни
их отцы и деды о существовании этого обычая не подозревали, да
и не могли о нем ничего знать, поскольку данный обычай сущест­
вовал только в фантазии волостного писаря. Например, крестьянин
Трифонов просил взыскать с вдовы Надежды Петровой 7 руб. Пет­
рова объяснила, что эти деньги должен был Трифонову ее покойный
муж, наследниками которого являлись она сама и ее дети. Решение
суда было следующим: «По нашему местному крестьянскому обы­
чаю постановили: в просьбе Трифонову отказать». Наоборот, по
362

Жизненный уклад замужних крестьянок

обычаю наследники должны были унлатить долг умершего, «чтобы
кости в могиле не шевелить» (Череповецкий уезд Новгородской
губернии) (Тенишев 1907: 179—180). «Волостной суд большинство
дел решает неправильно, потому что волостные суды и писарь не
брезгуют мелкими взятками, которые почти всякий в состоянии
дать. Государственный суд при разбирательстве дел руководству­
ется законом (исключение бывает, когда получена взятка), и судьи
его знают закон; волостной суд редко “в закон глядит”, решает дела
больше по “нашему обычаю”, а под прикрытием “местного обычая”
можно творить какие угодно беззакония» (Череповецкий уезд Нов­
городской губернии) (РКЖБН 7.3: 40). По утверждению В. В. Тенишева, «ссылки, даваемые в приговорах на обычаи, составляют одну
фантазию волостного писаря, особенно когда писарь происходит из
городских обывателей или духовного звания» (Тенишев 1907:82—83).
Вот пример. Три крестьянские девушки Никитины претендовали на
часть отцовского недвижимого имущества, захваченного мачехой.
Последняя заявила, что ничего падчерицам не даст, суд встал на ее
сторону (вдова была любовницей писаря) (Там же). Имеются данные,
что обычным делом были подкуп волостных судей, угощение их
водкой. По словам одного волостного судьи: «На обычай смотреть —
глупо бывает. У нас, в волости, к примеру, есть обычай, что ежели
кто подерется, то ставит полведра вина. По этому обычаю в одной
деревне за одну весну выпили с тяжущихся 60 ведер. Как можно на
суде обычаев держаться, да кто их знает? На суд мы смотрим, не
на обычай, а по своему обстоятельству решаем» (Нерехотский уезд
Костромской губернии) (Труды... 3: 326).
То, что в отсутствие местных народных юридических обыча­
ев волостные суды нередко решали дела по своему усмотрению,
при этом ссылаясь на «местные» несуществовавшие обычаи, все
же выражало крайние позиции. В действительности ряд обыча­
ев, в особенности из области семейных отношений (наследования,
раздела), сложившихся и наиболее устойчивых, в известной мере
соблюдались. Следует отметить, что деятельность волостных судов
парализовывалась давлением общины с ее податными интересами.
Но является показательны м , что чем ближе к рубежу веков, тем
в большей степени стало проявляться явно выраженное и все воз­
раставшее пренебрежение к обычному праву. Для решений сельских
сходов и волостных судов требования обычая стали терять свою
обязательность. Часто исходили из «обстоятельств дела», «хозяйст­
венного быта крестьян», «нравственности каждого из наследников»,
прямо заявлялось, что «решаем все дела, соображаясь с обстоятель­
363

Глава III

ствами и глядя по человеку, по здравому смыслу», «смотрим, каков
есть человек, рабочий или ленивый» (Оршанский 1879: 206; Бржеский
1902:69; РКЖБН 5.2: 684).
Укоренившиеся нормы обычного права продолжали действовать,
пока имущество признавалось общим достоянием, а вследствие до­
минирования личного вклада труд являлся основанием для участия
в наследстве и разделе. Но хозяйственная деятельность крестьянина
перестала ограничиваться земледелием. Крестьянин получил пра­
во участвовать в договорах и подрядах, вести торговлю, открывать
промышленные предприятия и ремесленные мастерские, отстаивать
свои права в суде, приобретать собственность и распоряжаться ею
по своему усмотрению. Крепло стремление к индивидуализму, хо­
зяйственной самостоятельности, выходу из стеснительных условий
общинного быта. Кроме родового появилось приобретенное иму­
щество, которое произвело полный переворот в семейно-имущест­
венных отношениях. Появилось два вида имущества, существенно
отличавшихся по своему экономическому значению и юридическому
характеру (Бржеский 1902: 74—75).
Неустойчивость правовых норм, которыми руководствовались
сельские сходы и волостные суды, способствовала проникновению
в крестьянскую среду начал официальных писаных законов. Введение
земства, новое судебное устройство, всеобщая воинская повинность,
преобразование податной системы —все эти реформы шаг за шагом
разрушали прежний жизненный уклад. Проживая в городе и занима­
ясь торговлей и промыслами, перенеся свою хозяйственную деятель­
ность за пределы общины, крестьяне усваивали нормы официальных
писаных законов (Там же: 75—76).
Правовое положение крестьянской женщины. Вопрос о право­
вом положении женщины крайне сложен, и его весьма затрудни­
тельно свести к каким-либо определенным и точным положениям
(Пахман 1879: 250; Леонтьев 1895: 80). Эти трудности вытекали из
имевшихся в то время двух форм законодательства: официального
гражданского права и народного обычного права.
В основе народных юридических обычаев лежало крестьянское
мировоззрение. В дореформенный период простота и незначитель­
ность имущественных отношений, натуральный строй крестьянского
хозяйства, сложившиеся взгляды на преобладающую роль мужского
труда в его функционировании обусловили приоритеты в области
семейных имущественных отношений. Труд на земле признавался
крестьянским социумом как единственный и справедливый источ­
ник собственности. Такой взгляд последовательно переносился и на
364

Жизненный уклад замужних крестьянок

продукты труда, к ним повсеместно относились почти с религиозным
уважением — от Русского Севера до южных рубежей, населенных
казаками (Ефименко 2011: 143). Важнейшее значение имело и то, кто
был получателем земельного надела, нес экономическую ответствен­
ность — платил подати, кроме того, выполнял работы, требовавшие
значительных физических усилий. Главенство мужчины в экономи­
ческом отношении нашло отражение в различии правового и соци­
ального положения мужчины и женщины.
Характер и организация крестьянской семьи были такими, что
между семейными и общинными началами существовала определен­
ная связь, и косвенным образом общинное начало влияло на разные
виды семейной собственности. Главные виды семейной собствен­
ности — строения, орудия труда, рабочий скот, деньги от оборотов
в хозяйстве и проч. находились в нераздельном пользовании всей
семьи, подобно тому, как земля находилась в распоряжении общ и­
ны. Такие представления пустили глубокие корни в народном со­
знании. Особенность крестьянского двора заключалась в единении
семьи и хозяйства, неделимость семейной собственности должна
была способствовать нормальному функционированию крестьян­
ского хозяйства, что обеспечивало благосостояние семьи и возмож­
ность платить подати. Отсюда неизбежно следовала ограниченность
имущ ественных прав, не владение каждым членом семьи частью
имущества в общепринятом смысле, а лишь участие в коллективном
владении (Мухин 1888: 5, 50, 54; Леонтьев 1909: 10; РКЖБН 4: 120).
Крестьянские разделы производились по такому же принципу, что
и переделы общинной земли, —в определенном соотношении между
частями делимого имущества, рабочими силами и потребностями
делящихся сторон (Щербина 1880: 16—18). Раздельность в имущест­
венных отношениях в качестве правовой нормы противоречила бы
всему строю крестьянской семьи. Семья, помимо значения личного
союза родственников, носила еще характер хозяйственной ассоциа­
ции, порожденной условиями земледельческого быта и основанной
главным образом на началах общего совместного труда. При такой
организации семьи все ее имущество составляло общее достояние,
совершенно неизбежное при существовавшей практике хозяйство­
вания, разделить имущество было бы невозможно без ущерба и даже
расстройства всего хозяйства. Однако такой подход к праву собст­
венности шел вразрез с официальным гражданским правом России,
это была особенность крестьянства, выделявш ая его среди других
классов (Пахман 1879: 114; Мухин 1888: 10; Качоровский 1906а: 85,89;
Леонтьев 1908: 10).
365

Глава III

Члены крестьянской семьи имели некоторую личную собствен­
ность —одежду и деньги, заработанные в праздничное время (Макарьевский уезд Костромской губернии) (РКЖБН 1: 291), (Медынский
уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:465), (Тотемский уезд Вологод­
ской губернии) (РКЖБН 5.4: 182), (Белозерский уезд Новгородской
губернии) (РКЖБН 7.1:190). Остальное было достоянием семьи и по­
ступало в распоряжение большака. Все это существенно ограничивало
правоспособность остальных членов семьи. Большак решал, уделить
ли что-либо жене и детям сына из заработанных денег. Что-либо
утаить — считалось чем-то вроде воровства. По нормам обычного
права крестьянская женщина обладала определенной самостоятель­
ностью, ее положение нельзя представлять полностью подчинен­
ным мужчине, особенно в некоторых имущественных отношениях
(см.: Покровский 1896: 459; Вест 1891а: 5 6 -5 7 ; РКЖБН 1: 448; 2.1:
342; 2.2: 326; 3: 58,290,526; 4: 118; 5.1: 263; 6: 452; 7.2: 283; 7.3: 264).
Женщины обладали вполне определенными правами, в отдельных
отношениях они могли быть довольно велики. Так, муж без согласия
жены не совершал никакой более или менее значительной сделки
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 343). У них
имелось свое отдельное имущество, чего не полагалось мужчинам.
Это было приданое —сундук, ключи от которого хранились у женщин.
Связь женщины с семьей мужа могла быть непрочной, бездетная
женщина после смерти мужа могла уйти из семьи. Наличие отдельной
собственности женщин мотивировалось еще тем, что на них лежала
обязанность наделять дочерей приданым (см.: Матвеев 1878: 18;
Тютрюмов 1879а: 290; 18796: 311—312; Харламов 1880: 59).
Вопрос о наделении девушек-невест приданым обладал некото­
рой вариативностью. «В некоторых местностях жених не только не
получает приданого за невестой, но сам платит за нее ее семье в виде
вознаграждения за вывод рабочей силы (так называется кладка). Тем
не менее обычай наделения девушек приданым при выходе их замуж
существует почти повсеместно. Приданое дается обыкновенно родите­
лями невесты и совершенно зависит от их усмотрения. Так как прида­
ное в большинстве случаев состоит из платья, то забота о составлении
приданого лежит главным образом на матери. Обыкновенно, впрочем,
и сама девушка участвует в заготовке себе приданого зарабатывае­
мыми ею самою деньгами. На братьев и родственников и вообще лиц,
наследовавших родительское имущество, обычай налагает обязанность
выдать невесте приданое, причем размер его иногда определяется за­
ранее, родителями или соответственно той доли, которая причитается
невесте из имущества» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 134. Л. 27—30).
366

Жизненный уклад замужних крестьянок

Приданое могло также состоять и из движимого имущества, но
различалось приданое платное, т. е. платьем, нарядами и украше­
ниями, и наделком, т. е. деньгами, скотом, хлебом и др. Наиболее
распространенным было приданое платное. Количество приданого
и его состав не были четко фиксированными, они могли определяться
договоренностью между родителями жениха и невесты. Заключе­
ние договора происходило или во время рукобитья, окончательного
соглашения по поводу брака, в присутствии свидетелей, или еще
во время сватовства через посредство свахи. Большей частью эта
договоренность закреплялась на словах, но в некоторых местностях
договоры совершались в письменной форме. Платное приданое
считалось полной собственностью жены, а наделок, состоящий из
хозяйственных предметов, а также иногда даваемых в приданое де­
нег («награждение дочери»), обычно постунал в распоряжение мужа
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 134. Л. 2 7 -3 0 ; см. также: Пахман 1879: 7 3 -7 5 ,
119,428; Филиппов 1886: 483).
Сноха, вступавшая в семью, обладала некоторым отдельным иму­
ществом — «собенина», которая могла состоять из 2—3 овец, телки
от родных или свекра и свекрови, денег, собранных на свадьбе. Это
был ее оборотный капитал, за счет его она одевала мужа и детей (Са­
марский уезд Самарской губернии) (Всеволожская 1895: 2—3). Если
жена получала в приданое кроме одежды овец и корову, доход с них
шел на ее потребности без какого-либо контроля со стороны мужа.
В некоторых местностях жены имели даже недвижимость —землю от
3 до 18 десятин, доходами с которой они распоряжались сами, мужья
редко вмешивались, лишь иногда давали советы (Кирсановский уезд
Тамбовской губернии) (Бондаренко 1890в: 12). Неприкосновенность
приданого была установлена обычаями и охранялась общиной. Кро­
ме того, за женщинами признавалось право на деньги за проданные
грибы, ягоды, иногда за яйца и птицу (см.: Матвеев 1878: 18, 22, 26;
РКЖБН 2.1: 343; 3: 290; 7.2: 283, 286; 7.4: 163). Расходовать свое при­
даное женщина «позволит только в том случае, когда в семье, кроме
ее мужа и ее детей, нет других членов. В противном случае семья хоть
с голоду помирай, та иголкой не поступится» (Череповецкий уезд
Новгородской губернии) (РКЖБН 7.2: 286). Так, деверь Т. Федоров
очомал замок у сундука крестьянки Мироновой, взял 2 руб. денег
и пьянствовал. Суд постановил: деньги Мироновой Федоров должен
вернуть, а сам за кражу подлежит наказанию 20 ударами розог (Тру­
ды... 1: 136). Женщинам принадлежал посеянный лен, который они
делили между собой, а также деньги от его продажи. Им принадлежа­
ла кудель и шерсть, полученные в хозяйстве, женщины держали своих
367

Глава III

кур и овец, имели свои грядки. Все, заработанное членами семьи
в праздники, являлось их неприкосновенной собственностью (Бо­
гаевский 1889а: 1 0 -1 1 ; Вест 18916: 5 6 -5 7 ; РКЖБН 2.2: 326-327; 3:
58-59,290,465,526; 4 :1 1 8 -1 1 9 ; 5.1: 263; 7.1: 276). По словам мужчин,
«получай от этой продажи (изделий из льна. — 3. М.) бабы большой
барыш, так мы бы его им не дали, а как барыш маленький, так бери,
Бог с тобой» (РКЖБН 2.2: 327). Обычаи в отношении собственности
отличались даже в одной местности. К примеру, в д. Дулеве весь до­
ход со льна принадлежал женщинам, а в д. Новой лен для продажи
сеяли мужчины, женщинам шла только часть (Ж издринский уезд
Калужской губернии) (РКЖБН 3: 59), (Тотемский уезд Вологодской
губернии) (РКЖБН 5.4: 181). В других местностях женщины не мо­
гли по своему усмотрению распоряжаться птицей, яйцами, льном,
молочными продуктами и др. (Грязовецкий уезд Вологодской губер­
нии) (РКЖБН 5.2: 274), (Череповецкий уезд Новгородской губернии)
(РКЖБН 7.2: 543; 7.3: 266). Из одного крестьянского дома носили на
продажу яйца и масло старуха и невестка. Однажды у их покунателя
не было мелких денег, и он предложил: «Я пошлю тебе на дом, бабка,
как разменяю, а не то в воскресенье отдам твоему старику, — сказал
я. — И што ты, родной! Разве можно старику? Ведь это наши деньги,
наши бабские доходы. —Разве у тебя муж не знает, что ты это прода­
ешь? Разве крадком делаешь? —спросил я. —Знает, кормилец, знает,
а все как-то опасаешься. — Куда же эти деньги деваешь? — Да все
в дом же, кормилец, на них же идет» (РКЖБН 7.2: 284). Имеются сви­
детельства, что приданое далеко не всегда являлось собственностью
жены, нередко было общим достоянием жены и мужа, а в случае необ­
ходимости расходовалось на общесемейные нужды (Вышневолоцкий
и Зубцовский уезды Тверской губернии, Ростовский уезд Ярославской
губернии, Грязовецкий и Тотемский уезды Вологодской губернии)
(РКЖБН 1:413,448; 2.2: 327; 5.2: 277; 5.4: 182). Жена не имела права
распоряжаться имуществом крестьянского двора без ведома мужа.
Если же она была хозяйкой в доме, то обладала всеми правами, могла
и корову продать без чьего-либо разрешения (Титов 1888: 49—51).
Но жена, со своей стороны, не отвечала своим имуществом за обяза­
тельства мужа (Покровский 1896: 460—461; РКЖБН 2.1: 343; 2.2: 327;
7.1: 190; 7.2: 544). Вот другая ситуация, когда происходила инверсия
понятий главенство—подчинение и муж уже не занимал домини­
рующего положения. Если сам муж «входил в дом к жене», т. е. ей
принадлежали дом и хозяйство, она в полной мере могла требовать,
чтобы муж вел себя в рамках правил, иначе она могла его удалить из
дома (РКЖБН 2.1: 461).
368

Жизненный уклад замужних крестьянок

Вместе с имущественными правами женщины обладали опреде­
ленными личными правами, по которым муж был обязан жить вместе
с женой и не мог выгнать ее из дома, за это он наказывался. Так, мужу
судом было отказано в просьбе «отделиться» от жены, хотя он мотиви­
ровал это распутной жизнью жены, но мужа обязали принять ее (см.:
Загоровский 2012: 475; Пахман 1879: 97). Муж был обязан содержать
жену: «Хоть гайтан (шнурок на шее, на котором висел крест. — 3. М.)
порви, да жену корми» (Титов 1888: 45). Когда муж отказывал в со­
держании жене и детям, суд обязал его ежемесячно выдавать семье
по 1 пуду ржаной муки (Труды... 1: 269). Как отмечает А. И. Загоров­
ский, если отсутствовали законные основания для раздельной жизни
сунругов, муж имел право требовать, чтобы отдельно живущая жена
возвратилась к нему, равно как и жена — чтобы отдельно живущий
муж взял ее к себе (Загоровский 1897: 35).
Женское добро при разделе являлось автономным и не поступало
в общий дележ. О снованием служило то, что это имущество жены
происходило из дома ее отца и было чужим для семьи ее мужа. Но
имущество женщины являлось своим для ее детей, а после ее смерти
делилось между ними или возвращалось родителям. Это правило до­
пускало вариации, иногда имущество могло делиться между мужем
и родителями. Личное имущество женщины было очень невелико,
поскольку из-за постоянной загруженности у нее оставалось мало
времени для работы на себя (Тихонов 1891: 74; Труды... 1:4,15). Если
умирал муж,то жена могла остаться в семье мужа; если же она из нее
выходила, то приданое получала обратно (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 134.
Л. 27-30).
Перейдем к вопросу о наследственных правах женщины. Область
семейного быта оставалась свободной от вмешательства официаль­
ного закона. Наследственные права женщин в пореформенную эпо­
ху подвергались постоянны м изм енениям , подтверж дением чего
является неопределенность в решениях сходов и волостных судов
(Якушкин 1875: XV—XVI). Амбивалентность порядка наследования
мужчин и женщин обосновывалась тем, что женщины не являлись
дольщ ицами семейного имущества, у них имелось свое отдельное
имущество, которое наследовалось по особым правилам. Независи­
мое женское имущество (приданое и др.) происходило не от семьи.
По обычному праву основанием для наследования служило кровное
родство, поэтому наследниками являлись дети. Сложность и неодно­
родность этого вопроса явились следствием не только многообразия
локальных традиций, к этому еще примешивалось множество факто­
ров, обусловленных особенностями конкретной крестьянской семьи.
369

Глава III

С. В. Пахман указывал, что ни по одному вопросу наследственного
права нет в решениях волостных судов и показаниях крестьян столь
обильного материала, как по вопросу о правах наследования ж ен­
щины (Пахман 1879: 249—250; см. также: Якушкин 1880: 203; Миха­
ленко 1880: 296; Мухин 1888: 15—16, 30—31, 100—101; Добровольский
1893: 352,356—357). Какие факторы влияли на права наследования?
Во-первых, следовало различать, была это большая неразделенная
семья (родители мужа, его взрослые братья с их семьями), которая
вела общее хозяйство, или это была разделенная семья. П редназ­
начение женщины по традиционным взглядам помимо ее роли как
работницы главным образом состояло в выполнении репродуктивной
функции, отсюда совершенно разное положение бездетной женщи­
ны и женщины, имевшей детей. Брачно-семейные отношения были
системообразующими для всего крестьянского общества, женщина
являлась его полноценным членом только при наличии у нее детей.
Данный тезис представлял фундаментальное положение крестьян­
ского миропонимания. Поэтому женщина, имевшая детей, и бездет­
ная женщина в глазах крестьянского мира существенно различались,
женщина занимала высокое положение как мать. Большое значение
имел пол детей и их возраст (Тютрюмов 1879а: 285—286). Сюда надо
добавить взаимоотнош ения в семье, характер самой женщины, ее
поведение и репутацию, отношение к ней со стороны общины, про­
должительность брака. В порядке наследования нашли отражение
моральны е принципы , крестьянское поним ание справедливости.
Как пример приведем оспаривание наследства, оставленного по за­
вещанию: «Утверждение окружными судами к исполнению духовных
завещаний влечет за собою нарушение основного принципа о при­
надлежности подворного участка не одному домохозяину, а всей
его семье, и всегда вызывает споры по этому поводу между членами
семьи, разрешаемые нередко волостными судами на основании обы­
чая, вопреки выраженной в завещании воле домохозяина» (Тверская
губерния) (Качоровский 1906а: 119).
На одном полюсе находились те случаи, когда бездетная женщи­
на в большой неразделенной семье ничего не получала из наслед­
ства мужа, ей отдавалась ее собственная одежда и ее «коробье» —
то, что осталось от приданого, а также небольшая доля имущества,
часто присуждавшаяся по суду (Тверская, Смоленская, Калужская,
Костромская, Казанская, Тамбовская, Московская, Ярославская, Са­
марская, Саратовская, Вологодская, Новгородская и другие губер­
нии) (см.: Пахман 1900: 77; Труды... 1: 518, 523, 624; 2: 205, 219; 3:
92; 6: 123,195,364,602; РКЖБН 7.3: 265 и др.). Хотя статус женщины
370

Жизненный уклад замужних крестьянок

и считался ниже, чем статус мужчины, она являлась членом общины
и на нее распространялись некоторые социальные гарантии для
получения средств на существование. Было распространено пра­
вило, что бездетная женщина-вдова могла остаться в доме свекра,
а он должен был ее кормить (Ярославская, Калужская, Тамбовская,
Московская губернии) (Труды... 1: 213; 2: 182; РКЖБН 2.1: 353; 2.2:
326; 3: 526).
Во многих случаях бездетная вдова могла претендовать на учас­
тие в наследстве мужа. Вдова могла получать часть наследства, ве­
личина которой не была точно установлена и колебалась от 1/7 до
всего имущества умершего мужа. При распределении наследства,
например, в Тамбовской, Костромской, Тверской, Самарской, Яро­
славской, Новгородской, Саратовской, Калужской, Вологодской гу­
берниях принимались во внимание возраст вдовы (молодая получа­
ла меньше, так как она еще могла выйти замуж), продолжительность
брака, ее поведение, какая она хозяйка и другие факторы (см.: Пахман 1879: 25 3 -2 5 6 ; Труды... 6: 48, 648; РКЖБН 1: 293,450,452; 2.1:
353; 5.2: 285; 7.2: 298; Ефименко 2011:160). Имеются свидетельства,
что бездетная вдова наследовала все имущество мужа, кроме земли,
которая переходила к кому-нибудь из родственников мужа, бравших
на себя обязательство платить подати (Костромская, Тамбовская гу­
бернии) (Труды... 1: 213,624,695; Пахман 1879: 263). Вдова, имевшая
детей, могла претендовать на большее участие в наследстве мужа,
чем бездетная вдова. В этом отражалось различие в социальном по­
ложении двух категорий вдов. Женщина, имевшая детей, считалась
выполнившей свое предназначение как женщина-мать и в глазах
крестьянского социума имела более высокий статус. Если даже вдова
была полностью отстранена от наследства, в особенности если среди
детей преобладали сыновья, по этическим и правовым нормам она
не оставалась без средств существования. В обязанность дочерей
вменялось ухаживать за престарелыми родителями, поддерживать
их морально. Мать могла пожить у одного, пойти к другому, затем
опять вернуться назад (см.: РКЖБН 5.4: 185; Леонтьев 1895: 80).
Поскольку наследниками обычно признавались дети, положение
матери зависело от их воли. Дети иногда выдворяли мать из дома,
тогда она была вынуждена побираться. «Дети прогонят ее и тогда
она должна ходить по миру», —сообщает корреспондент из Тамбов­
ской губернии (Труды... 1: 59). Одним из основных положений кре­
стьянского мировоззрения являлась обязанность детей заботиться
о престарелых родителях, поэтому приведенный случай относился
к исключительным. В пореформенный период на соблюдение инте­
371

Глава III

ресов матери встало и официальное право, чему имеется огромное
количество подтверждений в материалах волостных судов (Мухина
20136: 324-326).
Имеются свидетельства, что суд наказывал сыновей за непочтение
к родителям, запрещая выгонять их из дома (Труды... 2: 290; 3: 23).
Описаны ситуации, когда за непочтение к матери сын получал 20 ро­
зог и приговор обязывал его не сметь выгонять мать (Можайский уезд
Московской губернии, Ярославский уезд Ярославской губернии) (Там
же). Точно так же суд обязывал свекра принять сноху в дом, если он ее
выгнал (Московская, Саратовская губернии) (Труды... 2:95; 6:315). За
оскорбление и нанесение побоев матери волостной суд приговорил
сына к 50 ударам розгами, что значительно (в 2,5 раза) превысило
допускаемое законом максимальное количество ударов (Богород­
ский уезд Московской губернии) (Кандинский 1889: 15). Строить для
матери-вдовы отдельную келью (домик), давать кое-что из скотины
и обеспечивать ей пропитание, если она хотела жить отдельно или не
уживалась с детьми или с другими женщинами в доме, было весьма
распространенным явлением (Тверская, Ярославская, Вологодская,
Тамбовская, Самарская, Саратовская, Московская, Смоленская, Нов­
городская губернии) (РКЖБН 1: 448; 2.1: 342; 2.2: 100; 5.2: 272; 7.2:
339; Труды... 1: 541,579,613,624,665,676,727,751; 2: 382; 488; 3: 536;
6:55,123,402,457).
Могли быть различные до противоположности принципы разде­
ла семейного имущества. «По смерти домохозяина надел переходит
к жене, которая может не дать его взрослому сыну, но обыкновенно
уживаются мирно. По смерти матери — к сыновьям. Даже вдова без
детей пользуется наделом» (с. Колемас Сердобского уезда Саратов­
ской губернии); дочери прав на надел не имели (с. Чубаровка Сара­
товского уезда Саратовской губернии); «все без различия возраста
и пола имеют одинаковые наследственные права» (д. Забровка Псков­
ского уезда Псковской губернии). Все это определялось системами
разверстки общинной земли в данной местности, т. е. определялись
различными экономическими, историческими, географическими,
культурными условиями. На колоссальное разнообразие условий
обычное право выработало несколько типов, десятки видов, сотни от­
тенков решений одной и той же правовой задачи (Качоровский 1906а:
115—117). Отмечен случай, когда для определения доли наследства,
причитающейся вдове, судьи обращались к волостному писарю (Се­
меновский уезд Нижегородской губернии) (Труды... 3:449).
Получаемая вдовой часть наследства устанавливалась в зави­
симости от наличия других наследников (например, равная часть
372

Жизненный уклад замужних крестьянок

с братьями умершего мужа), или какая-либо часть по соглашению
с другими наследниками, или же то, что было утверждено общиной
и судом. Получаемое вдовой имущ ество могло быть частью дома
или кельей, а также что-то выдавалось на пропитание (Нижегород­
ская, Московская, Вологодская, Пензенская, Ярославская, Самарская
губернии) (см.: РКЖБН 3: 531; 4: 136; 5.2: 285; 7.2: 551; Труды... 6:
297,679; Пахман 1879: 262—263; Мухин 1888: 244—245). Часто практи­
ковалось правило, что вдова имела право на 1/7 движимого имущ е­
ства и 1/14 часть недвижимого имущества (Калужская, Саратовская,
Вологодская, Новгородская губернии) (Пахман 1879: 263; Труды... 6:
352, 703; РКЖБН 3: 68,295; 5.2: 285 и др.). В некоторых местностях
после смерти отца м атери давалось право выбрать себе по ж ела­
нию из скотины и имущества (Самарский уезд Самарской губернии)
(Всеволожская 1895: 2—3). Вдова имела преимущ ественное право
на покупку имущ ества мужа, которое досталось по наследству не
ей, а кому-либо другому. Так, в 1877 г. крестьянка из д. Мартьянова
Прасковья Михайлова просила заставить свекра продать оставшийся
после мужа амбар не в чужие руки, а ей, что было удовлетворено.
Вдова имела право на долю в наследстве мужа, если даже свекор не
желал раздела. В 1884 г. крестьянка из д. Глазова Александра Мака­
рова, оставшаяся с двумя детьми, заставила свекра провести раздел,
хотя он говорил, что «он ее из дома не гонит и желает прокормить
ее у себя» (Костромская губерния) (Покровский 1896: 465). Сельское
общество строго следило за тем, чтобы переделы земли не влекли
за собой неуплату податей. Такие подходы были доминирующ ими,
отодвигая на задний план все остальное, в том числе и вопрос о хлебе
насущном для семьи. Так, вдова, оставшаяся с тремя дочерьми 5, 9
и 13 лет, не получила надела, так как за покойным мужем имелась
недоимка 40 руб. Избы у нее не было, поэтому она вынуждена была
побираться по миру (Солигаличский уезд Костромской губернии)
(РКЖБН 1: 345).
В разделенных семьях жена после смерти мужа часто становилась
главой семейства. При малолетних детях вдова сама вела хозяйство
и распоряжалась имуществом. При твердом и энергичном характе­
ре, способности самостоятельно вести хозяйство, умении поставить
свой родительский авторитет над детьми положение матери-вдовы
находилось на такой высоте, что почти не устунало положению отца
(помимо некоторых ограничений при разделе сыновей). При такой
матери даже совершеннолетние сыновья и «пикнуть не смели», как
она распоряжалась, то дети и делали. Против такой матери ничего
не давало и судебное разбирательство, так как суды вставали на ее
373

Глава III

сторону, поскольку все ее д ей стви я бы ли н ап р ав л ен ы на увел и ч ен и е
б лагосостоян ия хозяй ства: «А там с сы н о вьям и она как не о б р ащ ай ­
ся — суду до этого дела нет: ея воля — она м ать ; учить д етей никогда
не м еш ает, ли ш ь бы зр я только их не обидела. З ам ет и м кстати , что
т ак и е м атер и пользую тся безусловн ы м уваж ен и ем среди крестьян»
('Тихонов 1891: 128—129). К п ри м еру, 7 0-летн яя старуха бы ла полной
хозяй к о й в д о м е. Ее 4 0 -л етн и й сын ни ш агу не см ел сделать без д о ­
зволен и я м атер и . При к ак о й -л и б о п р о в и н н о сти старуха таск ал а его
за волосы или п р и к азы в ал а сы ну лечь на пол, что он б есп р еко о ю вн о
исп олн ял, и тут же стегала его, чем попало. Но над о и м еть в виду, что
м ать, пока бы ла в силах, д ели ла с сы ном все тяготы по хозяйству: п а ­
хала, сеяла, ж ала, езд и л а в лес за д р о в ам и и т. д. О ставш ись м олодой
вдовой с м ал ен ь к и м сы ном на руках, она одна вела хозяйство и в ы ­
полняла все м уж ские работы (С арапульский уезд Вятской губернии)
(Там же). Д ругой к р ай н и й случай — вдова уже не вни кал а ни в какие
дела, даж е в д о м аш н ем бы ту ее зам ен я л и невестки и золовки. Однако
в больш инстве случаев реал и зо вы вал и сь какие-либ о пром еж уточны е
в ар и ан т ы . При р а зд е л е м а т ь -в д о в а о став ал ась больш ухой в сем ье
одного из сы новей, но х о зяи н о м бы л уже сы н, а не она. Вдова, я в л я в ­
ш аяся главой р азд ел ен н о й сем ьи и х о зяй к о й в д ом е, кром е им ущ ест­
ва муж а могла получить н адел на зем лю , но уже не себе лич н о, а на
и м я детей . На них же она получала от свекра п ри чи тавш ую ся долю
им ущ ества у м ерш его мужа. Вдова, ставш ая главой сем ьи, п р и н и м ал а
уч асти е на сходах о б щ и н ы к ак сам о сто я тел ь н ая х о зя й к а к р е с т ь я н ­
ского д в о р а (см.: Т верская, Я рославская, К алужская, Н иж егородская,
А рхан гельская губер н и и ) (см .: РКЖБН 1: 446; 2.1: 25, 342; 2.2: 323,
337; 3: 286, 295; 4: 114; Ефименко 2009: 58). В некоторы х м естн остях
был столь велик а в то р и тет вдовы в сем ье, ч то он сдерж ивал сы новей
от р а зд е л а . Н а п р и м е р , в А р х ан гел ьско й гу б ер н и и , к ак у т в ер ж д ает
П. С. Е ф им енко, «клятва м атер и в этом см ы сле очен ь си льн а: боясь
ее, д ети , пока не вы нудят у м атер и согласия, н е реш аю тся делиться»
(Еф им енко 2009: 66). Встав во гл аве с е м ь и , ж е н щ и н а -в д о в а п о р о й
сам а стан овилась х р ан и тел ь н и ц ей п атр и ар х ал ьн ы х поряд ков. Такой
п р и м ер п р и в о д и т А. Я. Е ф им енко по В ологодской губернии. Вдова,
оставш аяся с м а л о л е тн и м и сы н о вьям и , при гласила отставного сол­
дата, родственн ика ее покойного мужа, ж ить в ее д ом е и п ом огать ей.
П одросли д ети , о н а ж ен и ла старш его сы на. Не все зал ади лось, в о з ­
н и кал и кон ф ли кты , когда, н а п р и м е р , невестка о тказы вал ась стирать
белье солдата. Мать велела старш ем у сыну нарубить розог и при нести
ей . З ат е м о н а его в ы секл а, п р и го в а р и в а я : «Учи ж ену, н е д а в а й ей
воли!», после него досталось и м ладш ем у: «Не бери такой ж ены , кото374

Жизненный уклад замужних крестьянок

рая будет меня попрекать!» После этого старший сын вместе с братом
высек жену за неуважение к старшим (Ефименко 2011: 83—84).
В пореформенный период, время размывания устоев традиции
и авторитета, «женский вопрос» в деревнях начал получать либе­
ральное решение не только в семейных отношениях, но и в праве
«женской души» на землю. Женщины имели недвижимое имущест­
во независимо от мужа, подтверждением тому является огромное
число фактов. Так, крестьянка Е. В-a из д. Братского имела землю,
купленную на ее имя отцом в деревнях Щенкове и Ягодейка, а ее
муж имел собственную землю в д. Братском. Крестьянка Елеконида
Карпова имела пустошную землю в д. Дуравке, ее муж —в д. Займище
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 343). Важное
значение имело, были это помещичьи или государственные крестья­
не. Приведем выдержку из труда начала XX в., которая отчетливо де­
монстрирует, как эволюционировало крестьянское миропонимание,
в том числе относительно роли и места женщины. В одной глухой
помещичьей деревне, куда новые веяния только начинали проникать,
умный и авторитетный крестьянин на вопрос о наделении женщин
землей ответил: «“На девок не думаем <...> Земли-то им зачем да­
вать?” В большом селе государственных крестьян, где переделы земли
уже наладились, отношение было иное (передается со стенографиче­
ской точностью): “По женским душам не думаете делать?” —“Нет, не
думали...” Галдеж среди крестьян стих, они примолкли, только один
сказал задумчиво: “А что же, это правильно, как хлеб режем каждому,
так и землю режь каждому”. Молодой крестьянин в пиджаке тоже сто­
ит за передел по женским душам... “Кормим мы баб и так”, —возразил
кто-то из стариков. Молодой: “Так вот давайте и поделим на всех
едоков, тогда и будут сами кормиться, не надо будет их кормить...
Вы думаете, вы женщин кормите, а может, жены вас кормят! Вы вот
думаете так: женился, взял себе жену, как рабочую скотину”. Кто-то
из стариков примирительно: “Оба друг дружку кормят”. — “Нет, вы
к женщине так, как к лошади относитесь. Если разобрать, то в чем вы
выше женщин-то? Сами пьете, а от жен требуете —и шей, и почитай,
и люби, а муж-то что?” — “Что же ей —кланяться?” —“А виноват, так
и поклонись!” —“Кланяться ей? Ого!” — показывает кулак. —“Да вот
то-то и беда, что все у нас в кулаке, — и закон, и правда, и совесть”»
(Качоровский 1906а: 234). Новое отношение к правам женщин не огра­
ничивалось только разговорами, об этом свидетельствуют материалы
земской статистики. Вот примеры. Земля выделялась всем едокам
без различия пола и возраста, но в разной пропорции (с. Макатели
Ардатовского уезда Нижегородской губернии); «на каждую мужскую
375

Глава III

душу и замужнюю женщину дают поровну, на незамужнюю женщину
от двух лет полнадела» (д. Ерозовка Верхотурского уезда Пермской
губернии); «за единицу разверстки считают каждого человека, малого
и большого» (с. Лосина гора Повенецкого уезда Олонецкой губернии).
Разверстка по едокам получила большое распространение в Псков­
ском уезде Псковской губернии. В д. Колки в 1893 г. поделились по
едокам по принципу: один ревизский надел на трех едоков без раз­
личия пола и возраста. В 1900 г. состоялся новый передел: один надел
на двух едоков мужского пола и одни —на четырех едоков женского
пола, ибо, как было сказано, «бабы стали равняться с мужиками, нос
задрали и перестали держаться своего бабьего положения». Победа
мужской души была неполной, «задравшихся баб» наделяли поло­
винной долей. По материалам Костромского земско-статистического
отделения, «после объявления воли был передел лет через 10, делили
по едокам мужского пола и по взрослым женского; лет через 6—8
была переверстка, при которой землю давали уже и на девочек, не
считая, однако, только что родившихся; нынче (конец 90-х годов)
затеяли снова передел — уже на всех едоков без различия возраста
и пола». Но вот в с. Спасском Тамбовской губернии после унорной
борьбы женщин сход наделил их землей. Но через 12 лет все верну­
лось к старому, к расчету по мужским душам. Говорили, что с бабами
сладу не будет, они не служат ни царю, ни миру, слыхано ли дело
бабам землю давать? Крестьяне из соседних деревень смеялись над
ними (Новиков 1899: 59—60). Но эволюция в отношении земельной
собственности набирала силу. В начале XX в. не было губернии, где
бы не встречалась разверстка по едокам, имелось даже очень мало
уездов, где бы ее вовсе не было. Такие разверстки в Европейской
России охватили 9,1 % общин, 5,6 % семей, 6,7 % площади пахотной
земли. С учетом общин, где практиковалась не чистая разверстка
по едокам, а смешанная с другими принципами, то в среднем это
составляло 12 % семей и земли — 25 тысяч общин с 5 млн населения
(Качоровский 1906а: 241—245).
В неопределенности наследственных прав женщин отражался пе­
реходный характер модернизационных процессов в пореформенный
период, когда размывались нормы обычного права и делались шаги
в сторону рассмотрения дела на основе российского официального
законодательства. О переходности говорят и источники, указывая,
что раздел наследства по обычному праву становился реже, во мно­
гих случаях он происходил по взаимному соглашению, а в созна­
ние народа все больше входили гражданские законы (РКЖБН 2.1:
354). В качестве примера можно привести отучай, когда бездетная
376

Жизненный уклад замужних крестьянок

вдова Анна Федорова предложила главному наследнику умершего,
его племяннику Ерофею Степанову, всю землю взамен наследства
дяди. Племянник согласился. Был составлен акт передачи, который
утвердила Казенная палата. Вся земля осталась за Ерофеем Степано­
вым, остальное имущество отошло к Анне Федоровой (Ярославская
губерния) (РКЖБН 2.2: 51). Этот факт следует рассматривать как на­
мечающуюся тенденцию, но утверждать, что обычное право в значи­
тельной степени отходило в прошлое, было бы неверным, оно еще
сохраняло свои позиции. Патриархальный уклад оказывал сильное
сопротивление в завоевании женщинами реальных прав, в частно­
сти в вопросах наследства. В 1865 г. крестьяне одной деревни силой
воспротивились приведению в исполнение судебного решения о на­
следстве, которое относилось даже не к ним лично, а к женщинам из
их селения (Даниловский уезд Ярославской губернии) (Денский 1881а:
96). На вопрос, может ли муж все имущество завещать жене за счет
сына, крестьяне отвечали: «Если есть сын, как же он жене оставит?
Все же не жена будет распоряжаться» (Богаевский 1889а: 9). Интерес­
ный случай приводит В. В. Тенишев. При разборе в волостном суде
о наследстве возник спор, кому выдать имущество умершего солдата.
Дома у него остались отец, мать, жена и ребенок. Жена скоро вышла
замуж, взяв с собой ребенка. На наследство претендовал отец, а жена
умершего утверждала, что наследником должен быть ребенок. Во­
лостной суд на основании российского законодательства присудил
наследство малолетнему ребенку — наперекор крестьянскому обы­
чаю. Но уездный суд объявил, что необязательно руководствоваться
гражданскими законами, решив при втором слушании на основании
местных обычаев дело в пользу отца умершего (Алатырский уезд
Симбирской губернии) (Тенишев 1907: 178—179). Многочисленные
примеры обращения в суд вдов и солдаток по имущественным делам
приведены В. П. Тихоновым (Тихонов 1891: 69, 71—72, 77, 86, 92—93,
107—108,110—111,120,125—126,130—131). Характерным явлением
было функционирование так называемого суда стариков, который,
как правило, принимал сторону обиженных. Приведем пример. Не­
вестка и внук дурно обращались со сгарухой-вдовой, ее сын за нее
не встунался. Изба, в которой жила семья, принадлежала вдове. Суд
решил выгнать семью сына, и он был вынужден построить себе от­
дельную избу (д. Архангельское Орловского уезда Орловской губер­
нии) (Тенишев 1907:65).
Следует отметить, что крестьяне всячески старались избежать
судебного разбирательства. Нам сегодня даже трудно представить,
насколько процедура суда порой сильно задевала чувствительные
377

Глава III

струны крестьянского м енталитета. Так, в большой неразделенной
семье, глава которой носил имя Софрон, одна из вдов решила отде­
литься. Она осталась недовольна долей имущества, которую ей вы де­
лили, и подала в суд. Мировой судья посчитал жалобу обоснованной
и приговорил Софрона к трехмесячному заключению. Приговор так
подействовал на Софрона, что он помеш ался (Курский уезд Курской
губернии) (Самоквасов 1878: 13).
Ненормальность анахронизма традиционных взглядов в вопросах
наследования вдов весьма показательна в приводимых С. В. Пахманом словах одного мирового судьи: «Здравый ум крестьянина никак
не поймет, почему бездетная вдова его, прожившая с ним 30 лет в за ­
мужестве, получает посте его смерти 1/7 недвижимого и 1/4 движ и­
мого, вместе наж итого, или, говоря прощ е, благодаря ей нажитого
ими имущества» (Пахман 1879: 255). Юристы признавали, что «из всех
законодательств цивилизованны х народов нет ни одного, в котором
бы женщ ина находилась относительно права законного наследова­
ния, как в наш ем отечестве» (Шашков 1879: 265).
Как видим , давно было отм ечено, что в наследственном праве
явно проявлялись гендерны е отнош ения. В самом деле, если вдова
оставалась с одними дочерьми, она приравнивалась к бездетной и ее
права на настедство определялись местными традициями. Ести вдову
не допускали к участию в разделе настедства, ничего не доставалось
ни ей самой, ни ее дочерям, отсылали ее с тем, с чем она пришла, т. е.
только со своим приданы м (РКЖБН 7.2: 339). В случае, когда вдова не
отстранялась полностью от настедства, она с дочерьми могла полу­
чить часть имущ ества лиш ь на правах бездетной, о чем свидетель­
ствуют м ногочисленны е м атериалы волостных судов (Тамбовская,
Московская губернии) (Труды... 1: 224,235,242,254, 262,280,286, 294,
299, 606; 2: 603). О тмечены и другие случаи. Если у вдовы была не
одна, а имелись две-три дочери, то доля выделенного ей имущества
несколько увеличивалась. Обычно ей строили «где-нибудь м алень­
кую избушку на задворках или на конце дер[евни], хлевушек вместо
двора», давали немного хлеба и какую-нибудь скотину (РКЖБН 7.2:
339). Этические постулаты уступали место денежным соображениям.
Жена, помогавш ая мужу в приобретении имущества, делившая с ним
много лет горе и радость, получала только 1/4 или 1/7 долю, между
тем какой-нибудь дальний родственник, о существовании которого
было даже неизвестно покойному, получал все остальное имущество
('Тютрюмов 1879а: 275).
Если в традиционном обществе у женщины были определенные
имущ ественные права, то ее права как личности были сведены к ми378

Ж изненны й ук ла д замуж них крест ьянок

ним ум у. По словам А. И. Ш ингарева, даж е в 1900-е гг. вн оси вш и еся
в Государственную д ум у за к о н о п р о е к т ы или у м ал ч и в ал и во п росы
ж енского равн о п р ави я, или не считались с ним и (Шингарев 1909: 744).
Ж енщ ины д ля защ иты своих прав стали прибегать к ж алобам н ач аль­
ству, о бращ аться к в олостном у суду, которы й обузды вал особо р асп о­
ясавш ихся м уж ей (Всеволожская 1895: 26). В несколько лучш ем п ол о­
ж ен и и находилась к р естьян ская ж ен а, если она бы ла ед и н ствен н ая
дочь своих р о д и тел ей и ещ е не и м ел а д етей . Тогда она м огла см елее
и дти пр о ти в т и р ан а-м у ж а, не боясь остаться без средств к ж и зн и . Но
такое бы ло в о зм о ж н ы м при н ал и ч и и особы х об стоятельств, так как
обы чно ее родители и свящ ен н и к не считали себя вправе вм еш и вать­
ся в отнош ен ия меж ду супругам и. Вот дело об и стязан и ях крестьянки
О лим пиады Брагиной, рассм атривавш ееся в октябре 1880 г. Она была
ед и н с т в е н н а я дочь и з пр о сто й к р естьян ско й сем ьи и вы ш ла зам уж
в семью ф абричны х. Много раз О лим пиада ж аловалась своим род и те­
лям и свящ ен нику на ж естокие истязания, но ей советовали стараться
п ри вы кнуть к н овой ж и зни. После одного особо ж естокого и стязания
О ли м п и ада осталась ж и ва только благодаря своей здоровой натуре.
Х орош о, ч то у нее не бы ло д е т е й и после этого случая О л и м п и ад у
Б р аги н у в зя л и к себе ее р о д и т ел и . Ее м уж со св о и м и р о д и т ел я м и
п он если н а к а за н и е согласно о б в и н и тел ь н о м у вер д и кту п ри сяж н ы х
(.Бобров 1 8 8 5 :3 1 9 -3 2 0 ).
Сюда д о бави м , ч то не только лич н о сть ж ен щ и ны , но и ее и м у щ е­
ствен н ы е п р ава, которы е п одлеж али в еден и ю сельских и волостны х
и н стан ц и й , д алеко не всегда бы ли о граж дены от всякого рода зах ва­
тов и п р и тесн ен и й . Д еятельность волостны х судов в этом отнош ен ии
с о в е р ш е н н о с п р а в е д л и в о в ы зы в а л а м н о г о ч и с л е н н ы е н а р е к а н и я .
Н ередко их р е ш е н и я бы ли в о п и ю щ и м и , я в н о п р и с тр а с т н ы м и или
п р ям о н ел еп ы м и . Даже те р еш ен и я , ко то р ы е бы ли осн о ван ы на тех
или других м естн ы х обы чаях, д ал ек о не всегда м огли бы ть н азван ы
сп р ав е д л и в ы м и . Вот п р и м ер ы и з п р а к ти к и м и р о во го судьи. Семья
кр естьян и н а Е роф еева, уже старого и м ало р аботавш его, состояла из
него сам о го , двух взр о сл ы х д о ч е р е й и сы на, с 16-л етн его во зр аста
ж и вш его в М оскве. Все х о зяй ств о вели д о ч ер и — лучш ие в околотке
ткач и х и , они же п л ати л и п о д ати , брат ни чего из М осквы не п р и с ы ­
лал. После см ер ти отц а м ол о до й Е роф еев вернулся в д ер евн ю и з а ­
я в и л с естр ам о с в о ем н а м е р е н и и ж е н и т ь с я . С естры п о т р а т и л и на
его свадьбу все, ч то зар аб о тал и за т к а ц к и м стан ком . После свадьб ы
Е роф еев в ы гн а л сестер и з д о м а , за я в и в , ч то все п р и н ад л еж и т ему.
Сестры подали ж алобу в волостной суд, но тот, без всяких основани й,
не п р и н я л дела к р ассм о тр ен и ю . Тогда они о б р ати л и сь к м и р о в о м у
379

Глава III

судье, который отправил волостному суду «бумагу», что он обязан
рассмотреть это дело. Тогда волостной суд присудил сестрам 1 амбар
и 1 корову из всего имущества, ими нажитого и поддерживавшегося.
Сестры снова обратились к мировому судье, который потребовал
копию с решения волостного суда, где прочел, что судьи в своем
решении руководствовались «местными обычаями наследования».
Спорное имущество стоило более 100 руб., и судья начал разбира­
тельство, вызвав волостных судей в качестве свидетелей. Сколько
судья ни пытался, он не смог выяснить, что это за обычай, по кото­
рому сестрам выделялся амбар с коровой. Свидетели заявили, что
о таком обычае им «сказывал писарь». На вопрос, слыхали ли они
раньше о таком обычае, один ответил, что не слыхал, другой, что
«надо быть есть», а третий, что «сестры при братьях получают толь­
ко приданое». Дело закончилось тем, что судья решил его в пользу
сестер, предоставив выдел брата на их усмотрение.
Другой случай. Крестьянин Степан Яковлев составил духовное за­
вещание, по которому его дочь Мавра (уже в преклонных годах) жила
в одном доме с его женатым внуком и вела общее хозяйство. В слу­
чае смерти внука дом и движимое имущество (оцененное в 400 руб.)
должны были быть поровну разделены между Маврой и женой внука,
Ефремовной. После смерти своего мужа Ефремовна стала притеснять
Мавру и в конечном счетн выгнала ее из дома, захватив все имуще­
ство. Мавра обратилась к сельскому сходу, но он ее направил в во­
лостной суд, где с нее потребовали на «три сорокоушки». На разбира­
тельстве в мировом суде Ефремовна заявила, что она на свои деньги
обновила постройки и ремонтировала хозяйственный инвентарь, что
сочла достаточным основанием завладеть всем. После долгих споров
стороны согласились на мировую: Ефремовна принимает в дом свою
тетку Мавру, обязуется снабжать ее всем необходимым и жить с ней
в согласии. Через несколько дней Мавра вновь обратилась к судье, что
Ефремовна, вопреки мировой сделке, выгнала ее из родного дома.
Судья предложил сельскому сходу разделить их окончательно, так
как не было иначе никаких способов оградить законные права Мав­
ры. Подобных случаев было немало. Свекровь и вдова-сноха, каждая
по отдельности, желали завладеть всем имуществом; вдову с детьми
деверя выгнали из дому и волостной суд не встал на ее защиту; на
сельском сходе подвыпившие горлопаны повернули дело так, что все
имущество отошло племяннику вдовы, оставив ее ни с чем, и т. д.
(Лудмер 1885: 523-530).
Правовой статус крестьянской девушки. Как говорилось ранее,
отношения между родителями и детьми строились на постулате ро­
380

Жизненный уклад замужних крестьянок

дительской власти над детьми, в первую очередь —власти отца. Нака­
зания родителями детей должны были представлять воспитательную
меру, за жестокие побои сами родители подлежали наказанию. Вот
пример, в характере неоднозначности которого отразилась сложность
внутрисемейных отношений переходного периода. Дочь подала в во­
лостной суд жалобу на отца за то, что он ее ударил. Отец отвечал, что
он это сделал за непослушание дочери. За побои дочери отец полу­
чил замечание, но за подачу жалобы на отца саму дочь приговорили
к общественным работам на 6 дней (Мологский уезд Ярославской
губернии) (Труды... 3:142). Взаимная обязанность родителей и детей
заключалась в содержании друг друга, обеспечении жильем, пищей,
одеждой. Дети достигали самостоятельности, а родители в старости
уже не могли добывать себе пропитание. Доставлять все необходи­
мое для жизни являлось нравственной и правовой обязанностью,
здесь имело место переплетение юридических и моральных норм.
Страх перед общественным мнением обычно удерживал детей от
отказа содержать родителей, «корми деда на печи, и сам будешь там»
(Пахман 1879: 152; Тютрюмов 18796: 289,297,299). В таких вопросах
волостные суды вставали на сторону родителей (Труды... 1: 548; 2:
6 1-62,1 5 2 ,1 8 9 ; 3:214).
Дети, в частности дочери, обладали вполне определенными иму­
щественными правами. Всякое имущество, приобретаемое собствен­
ным трудом детей, доставшееся им по наследству или выделенное им
самими родителями, является исключительно собственностью детей.
Родители не имели никаких прав посягать на такое имущество. По­
добно тому, как родители не могли распоряжаться имуществом детей,
так и дети были не вправе распоряжаться имуществом родителей
(см.: Пахман 1879:164-165; РКЖБН 4:120; 5.1: 263).
При решении судами вопроса о наследстве смотрели, «что за че­
ловек, какое у него хозяйство и как сообразуется с круговой порукой».
Такой подход значительно ограничивал права женщин, в частности
дочерей. Лица мужского пола получали столько, чтобы они могли
«вести самостоятельно хозяйство и уплачивать подати и повинно­
сти», а женщины — «только необходимое для прокормления». При
разделах женщины могли ничего не получать из общего имущества
(Тотемский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.4:431), (Калужский
уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 294), (Пошехонский, Ростовский
уезды Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 350; 2.2: 333), (Галичский
уезд Костромской губернии) (РКЖБН 1: 243). «Сход, при утверждении
завещания, наблюдает, согласно ли оно с круговой порукой. Ежели за­
вещание противно круговой поруке, то сход отказывается утвердить
381

Глава III

такое завещание. Так, по-нашему, сход не утвердит завещания в поль­
зу дочери, если у завещателя остается сын малолетний» (Мологский
уезд Ярославской губернии) (Бржеский 1902: 70). При наследовании
имущ ества после смерти отца дочери по норм ам обычного права
чаще всего устранялись от наследования, все переходило к сыновьям:
«После смерти отца наследство делится между сыновьями поровну;
дочерям ничего не полагается» (Труды... 1: 48, 59, 102, 117; 2: 47, 71,
135; 3: 161, 211, 310; 6: 51, 195, 233); «Из чего ей выделять, коли нам
самим подчас есть нечего?» (Труды... 1: 130).
Волостной старшина, волостной писарь и девять домохозяев дали
следующий ответ на вопрос о правах сыновей и дочерей при разделе
наследства: «Наследниками считаются как сыновья, так и дочери, но
последние в меньшей степени против первых; впрочем, твердо ска­
зать не могут, так как общество лучше знает, что кому следует» (Мо­
сковская губерния) (Бржеский 1902: 70). Вот еще один отзыв крестьян
по тому же вопросу: «Местных обычаев по наследству у нас почти н ет;
у нас никто не знает, что ему из наследства дадут: кому суд что даст,
тот то и получает» (Костромская губерния) (Там же). Наследственные
права дочерей различались при наследовании после отца и после
матери. Рассмотрим сначала права наследования дочерей после отца.
Существенное значение при этом имело, остались ли после смерти
отца сыновья и дочери или же только дочери. Можно считать рас­
пространенным правилом, что при сыновьях дочери отстранялись
от наследства (Тамбовская, Рязанская, Владимирская, Московская,
Ярославская, Костромская, Нижегородская, Самарская, Саратовская,
Вологодская, Новгородская, Калужская губернии) (см.: Пахман 1879:
2 2 8-229 ; РКЖБН 3: 67; 5.4: 185; Быт... 1993: 201). «Сыновья получа­
ют по смерти отца обыкновенно поровну; дочери же вовсе наслед­
ницами не считаются» (Труды... 1: 242). Распространенное правило
отстранения дочерей от наследования при наличии сыновей находит
объяснение в характере крестьянского хозяйства: «дочь не наследует,
потому хозяйства вести не может, а идет жить к одному из братьев»
(Там же: 579).
Обычай «сестра при братьях не наследница» следовал не только
из положений, что она не имеет прав, а может только надеяться на
милость, будучи не в состоянии вести хозяйство, но и тем, что дочь
в семье была как бы чужая, всегда готовая уйти в другую семью, так
что выделение ей части имущества было бы потерей для остальных
членов семьи. Вместо наследства дочь получала содержание от брать­
ев, один из которых выступал для сестры в роли отца: кормил и одевал
ее, а при выходе замуж обеспечивал приданым. В пореформенный
382

Жизненный уклад замужних крестьянок

период стало меняться правосознание и нормы обычного права пе­
реставали быть единственным руководством при принятии реш е­
ний, в том числе и в вопросах наследования. Но к началу 1870-х гг.
правило отстранения дочерей от наследства не везде было всеобщим
и непременным. Имелись местности, где доля имущества, выделя­
емого незамужней сестре, не была точно определена и зависела от
многих обстоятельств. Если часть имущества выделялась крестьянски­
ми учреждениями, исходили из соображений, «чтобы не расстроить
хозяйства». Довольно часто незамужние дочери получали свою долю
при разделе, но меньшую, чем сыновья (Солигаличский уезд Костром­
ской губернии) (РКЖБН 1:332), (Зубцовский уезд Тверской губернии)
(Там же: 452), (Кадниковский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.2:
705). Она обычно входила в долю отца или брата, с которым девуш­
ка оставалась жить. Так, к примеру, в семье было два женатых брата
и две незамужние сестры, Анна и Прасковья. Прасковье была выде­
лена корова и часть хозяйственных вещей, Анне — келья. Остальное
имущество было разделено между братьями поровну (Кадниковский
уезд Вологодской губернии) (Там же: 601).
Несмотря на свою распространенность, правило отстранения
дочерей от наследства не являлось всеобщим и неукоснительным.
Так, в Елатомском уезде Тамбовской губернии уже в 1870-е гг. было
принято: «По смерти отца наследство делится поровну между сыно­
вьями; всем дочерям вместе выделяют 1/7 часть; прежде дочерям
ничего не давали» (Труды... 1: 124). По смерти отца наследство дели­
лось поровну между сыновьями, дочерям отводилась малая часть по
усмотрению братьев (Тамбовская, Ярославская, Самарская губернии)
(Там же: 160,174,175; 3:170; 6:15). В тех местностях, в которых было
принято участие дочерей в наследстве отца, их доля варьировалась
от 1/14 до равной с братьями. К примеру, в Козловском уезде Там­
бовской губернии при разборе в волостном суде дела о наследстве
пяти сыновьям было выделено по 17 руб. каждому, а дочери — 6 руб.
60 коп., т. е. около 1/14 части (Там же: 337). В Ростовском уезде Яро­
славской губернии дочерям выделялось не более 1/3 части (Труды... 3:
234). «Наследниками считаются сыновья, а дочери непристроенные
получают из движимого 1/4 часть, но из земли ничего не получают»
(Бронницкий уезд Московской губернии) (Труды... 2: 389); «Сестра
при братьях получает только 1/7 часть» (Сердобский уезд Саратов­
ской губернии) (Труды... 6: 492); «Дочери получают 1/7 часть» (Нов­
городский уезд Новгородской губернии) (Там же: 712). В некоторых
местностях дочери имели право на равную с сыновьями часть, как,
например, в Шацком уезде Тамбовской губернии: «По смерти отца
383

Глава III

наследство делится поровну между всеми детьми, причем дочери
получают столько же, сколько сыновья» (Труды... 1: 142). Или другой
пример из Ростовского уезда Ярославской губернии, когда дочь —ста­
рая дева за 30 лет — по местному обычаю имела право наследовать
после отца при сыновьях, причем получала равную долю с братьями.
Чаще всего она уходила жить к одному из братьев, который и рас­
поряжался ее долей (РКЖБН 2.2: 336). Еще пример. По решению во­
лостного суда Кулеватовской волости Моршанского уезда Тамбовской
губернии при разделе имущества на три части было присуждено двум
братьям и их сестре по 17 руб. 83 коп. (Труды... 1: 54). В других м е­
стах под влиянием писаного закона установился размер выделяемой
сестре части отцовского имущества: 1/14,1/8,1/7,1/4,1/3 часть (см.:
Бржеский 1902: 77, 78; Труды... 1: 204, 391,417,425,435; Мухин 1888:
141,152-153; РКЖБН 3:532; 4:119,133; 5.2: 285; 5.4:181; 7.2: 285,198,
550—551; 7.3: 285), не было различия в имущественных правах между
детьми мужского и женского пола (Медынский уезд Калужской губер­
нии) (РКЖБН 3:465). Тот из братьев, кого выбирала сестра и который
содержал ее и выдал замуж, обеспечив приданым, при наследовании
за это получал несколько большую долю (ему «накидывали»), чем его
братья (Труды... 1: 541,613,665,675, 751). Если сестра не шла замуж,
братья должны были содержать ее до самой смерти (Жиздринский
уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 67).
Следует отметить, что незамужние дочери при делении наслед­
ства имели преимущество перед своими замужними сестрами. По­
следние не получали ничего или же лишь малую часть (Козловский
уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 378), (Борисоглебский уезд
Тамбовской губернии) (Там же: 468), (Бронницкий уезд Москов­
ской губернии) (Труды... 2: 389). В Грязовецком уезде Вологодской
губернии по соглашению между братьями доля незамужних сестер
варьировалась от 1/7 до 1/3 от общего имущества. Причем несовер­
шеннолетние сестры получали 1/3 часть на содержание, обзаведение
одеждой, выдачу замуж и приданое. Совершеннолетним сестрам,
если у них имелась соответствующая одежда и приданое, выделялась
1/7 часть (РКЖБН 5.2: 284).
Если братья были разделены, то по смерти одного из них его иму­
щество могло перейти к сестрам (Труды... 1: 435). В некоторых мест­
ностях (например, в Коломенском уезде Московской губернии) сестре
выделялась часть наследства, независимо от желания или нежелания
братьев: «Наследниками считаются как сыновья, так и дочери, но
последние в меньшей степени против первых» (Труды 1: 185; Пахман 1879: 230). Законы о наследовании женщин вели свое происхо384

Жизненный уклад замужних крестьянок

ждение от поместной системы. Поместная система исчезла, а законы
о наследовании женщин продолжали существовать. Этот закон, при­
знававш ий ближайш ими наследниками после родителей сыновей
и предоставлявший дочерям, скажем, 1/14 из недвижимого и 1/8 из
движимого имущества, стал явным анахронизмом и не соответство­
вал ни официальному законодательству, ни положению, занимаемому
женщиной в семье (Внутреннее обозрение... 1899: 223).
Если по смерти отца дети оставались малолетними, то по окон­
чании опеки наличные деньги распределялись между братьями и се­
страми поровну (Труды... 1:15,21,36,38). В случае, когда у умершего
не было сыновей, а оставались одни дочери, к последним переходило
все имущество и делилось на всех поровну (Московская, Ярославская,
Костромская, Самарская, Саратовская губернии) (Труды... 2: 308,509;
3: 158,169,326,330; 6:178,441,522; РКЖБН 2.2: 336). При отсутствии
сыновей могло быть другое разрешение вопроса о наследстве, когда
сход решал выдать старшую дочь замуж и принять зятя, который брал
на себя обязанности брата, в случае ее отказа от замужества сестрам
доставалось все имущество. Они могли оставить себе и надельную
землю с условием платить все подати, которые приходились на долю
их отца. Поскольку вести полноценное хозяйство одним девушкам,
независимо от того, молодые или пожилые, обычно было не под силу,
то они, как правило, отказывались от земли и оставляли за собой
лишь огород (Жиздринский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:67).
Иногда наследование дочерью всего движимого и недвижимого
имущества обговаривалось условием, что она в этом случае будет пла­
тить все подати, освобождаясь только от натуральных повинностей
(Клинский уезд Московской губернии) (Труды... 2: 603). Имущество
могло делиться в равных частях между каждой из дочерей и матерью -вдовой (Сердобский уезд Саратовской губернии) (Труды... 6:
494). Коснемся вопроса настедования дочерьми имущества матери.
Мать могла оставить свое имущество кому пожелает. Причем опять
незамужние дочери обычно получали больше, чем замужние (Жи­
здринский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 67). Практически
везде в Европейской России дочери наследовали матери, даже если
они отстранялись от наследования отцовского имущества. Чаще всего
дочери получали после матери не все ее имущество, а в зависимости
от локальных традиций одежду, холсты и утварь, на что сыновья не
могли совершенно претендовать (Пахман 1879: 235—236; Труды...
1: 451, 456, 461, 465). В некоторых местностях матери наследовали
одни дочери, сыновья полностью исключались (Богородицкий уезд
Московской губернии) (Труды... 2: 135).
385

Глава III

Хотя в больш инстве м естностей д очери наследовали после смерти
м атери , но им ущ ество могло доставаться и сы новьям , полностью или
ч асти ч н о (Труды ... 1 :4 7 5 ,5 0 0 ,5 0 5 ). « Р азличия в п раве насл едован и я
д очерей после см ерти отца и после см ерти м атер и нет» (Грязовецкий
уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.2: 284). Часто дочери получали
л и ш ь ж енскую одеж ду, х о зя й ств ен н у ю у тв ар ь и т. д. (П ахм ан 1879:
235—257; Труды ... 2 :1 3 5 ,2 5 3 ; 3 :3 9 7 ; 6: 305). Хотя сестры п ри разделе
получали м еньш ую долю по с р ав н ен и ю с б р атья м и , но н ад о и м еть
в виду следую щ ее. К анц елярская во л о ки та при разд ел ах отпугивала
крестьян, и больш ое количество р азд ел о в соверш алось без у стан о в ­
л ен н ы х ф о р м ал ь н о стей . П оэтом у св ед ен и я о р азд ел ах , и м евш и еся
в вол остн ы х п р а в л е н и я х , д ав а л и искаж ен н у ю к ар т и н у о м асш таб е
я вл ен и я , а д и н а м и к а п о р еф о р м ен н о го п ер и о д а о казы вал а свое в л и ­
я н и е на и зм е н е н и я в в о п р о сах н а с л е д о в а н и я ж ен щ и н (П окровский
1903: 1 ,1 0 - 1 1 ) .
В п о р е ф о р м е н н ы й п е р и о д п о д а в л е н и е л и ч н о ст и в сем ье стало
н есколько о сл аб ев ать, м е н я л и с ь в згл яды на о тн о ш ен и я р о д и тел ей
и д етей , полож ен ие девуш ки. Выше уже говорилось о ж алобе д очери
на отца в волостной суд. Это не ед и н и ч н ы й п р и м ер , когда к р ест ья н ­
ские девуш ки искали в волостны х судах защ и ты своих прав. Вот п р и ­
м ер п р и м ен е н и я м естн ого обы чая в деле о наследстве. К рестьянская
д евуш ка Пл. О. Р. о б р ати л ась в суд с иско во й п росьб ой о вы д ач е ей
надлеж ащ ей доли из отцовского им ущ ества, находящ егося у ее брата
и п л ем я н н и к о в . При р азб и р ател ьств е вы ясн и лось, что она уже полу­
чила по наследству разн ого им ущ ества на 94 руб. Не будучи зам уж ем ,
она и м ел а трех д етей и в м о м е н т р азб и р ател ьства была б ер ем ен н а.
Суд реш и л: за дурное п о в ед ен и е п р о си тел ьн и ц е о тказать, но братья
Ф. А. и М. Р. д о лж н ы ей д ать 12 руб. на о тд ел ьн ы й п ри ю т или угол
в д о м е или вы стр о и ть келью ( Тенишев 1907: 173).
Вот п р и м ер , у казы ваю щ и й на ростки нового сам о со зн ан и я. П од­
ростки м л ад ш его в о зр аста сам и п о д ав ал и ж алобы в суд, о тстаи вая
свои п рава, и зачастую вы и гр ы вал и д ел а (Н иж егородская губерния)
(Пахман 1879: 382). В пор еф о р м ен н ы й период уже девочки -подростки
н ач и н ал и о со зн авать свои п рава. Вот несколько п р и м ер о в только по
Т ам бовской губернии. Восемь д ево ч ек (девуш ек) от 11 до 17 лет в о з ­
вращ ал и сь д о м о й . На них н ап ал и м олоды е р ебята и з их же д ер евн и ,
которы е ки д ал и в них ко м ья зем л и , сби вали с ног, таскал и по зем ле,
чем у и м ели сь свидетели. На суде от и м е н и всех вы ступ ала 14-летняя
П. П ровоторова. Волостной суд реш ил, ч то ввиду н есоверш ен н ол ети я
о тветч и к о в он не в п р а в е н а зн а ч и т ь им н а к а за н и е , но дел о долж ен
рассм атривать м и р о во й судья (М орш анский уезд) (Труды... 1: 67). Из386

Жизненный уклад замужних крестьянок

вестны случаи, когда волостные суды вступались за имущественные
права, честь и достоинство девушек. Малолетние солдатские дети,
Анна и Василиса, жаловались на своего отчима, солдата Б., что он не
отдает им имение матери. Суд вступился за права девочек и постано­
вил присудить им половину имущества их умершей матери (Сергачский уезд Нижегородской губернии) (Пахман 1879:382). Крестьянин Т.
обвинялся в ушибе лошадью девушки А. Андреевой. Стороны пришли
к мировому соглашению: Т. заплатит 3 руб. за лечение А. Андреевой
и наймет за свое счет подпаска к ее телячьему стаду до ее выздоров­
ления (Спасский уезд Тамбовской губернии) (Там же). В крестьянском
социуме весьма тяжелым проступком считалось нанесение бесче­
стья. Крестьянин И., 23 лет, вымазал дегтем ворота, двери и ставень
дома отца девушки-невесты Е. Г., за что И. был наказан 10 ударами
розог и, кроме того, постановили взыскать за бесчестье девушки де­
нежный штраф, в 4 раза превышавший сумму налога с одной души.
Крестьянин К. И. Евсеев, 22 лет, обозвал девушку Т. А. Сушкову б...ю.
Отец девушки, А. С. Сушков, согласился на мировую, Евсеев просил
у него прощения и за нанесение бесчестья Т. А. Сушковой обязался
уплатить 25 руб. (Козловский уезд Тамбовской губернии) (Там же:
322,328). Л. нанес побои девушке М , за что был подвергнут аресту на
6 суток, а за нанесение бесчестья с него было взыскано 3 руб. в пользу
обиженной М. Крестьянка Д. за оскорбление непристойными слова­
ми 17-летней дочери крестьянина С. была оштрафована на 10 руб.
в пользу девушки и еще за дерзость была подвергнута аресту на двое
суток (Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 498, 510).
Так же описаны подобные случаи в Спасском уезде (Там же: 256—257).
Д. Е. и А. облили сарафан девушки М. зловонным веществом, за что
с виновных взыскали стоимость сарафана (3 руб.) и наказали арестом
на двое суток. Крестьянина Милова судили за снятие платка с головы,
что считалось тяжким оскорблением, и скидывание тулупа с плеч
крестьянской девушки Абиной. Суд решил: «кр. Милова за нахаль­
ство в многолюдном собрании на улице и за обиду девицы Абиной
наказать розгами дачею 19 ударов, а за сваленный с головы ея платок,
который пропал, взыскать с Милова в пользу девицы Абиной 1 руб.
50 коп., взыскание произвести чрез Старосту» (Усманский уезд) (Там
же: 569). Заметим, что 20 ударов было максимальным количеством
при наказании розгами, сами крестьяне страшно боялись наказания
розгами, и дело было не в физической боли, а в позоре такого публич­
ного наказания (Тенишев 1907: 185, 189; ЦГИА. Ф. 190. Оп. 6. Д. 772.
Л. 3 об.). Согласно традиционным взглядам, дети не могли жаловаться
на родителей в личных обидах. Но в пореформенную эпоху суды,
387

Глава III

руководствуясь даже не законом, а чувством естественной справед­
ливости, стали принимать от детей жалобы на родителей, наказывать
их (Тютрюмов 18796: 295). Так, по жалобе снохи суд приговаривал
к наказанию свекра (Труды... 2:466; 5: 207).
Можно констатировать, что система обычного права являлась од­
ним из основных инструментов для поддержания и функционирова­
ния патриархальной системы. Нормы обычного права в значительной
степени определяли образ жизни крестьянского социума, установки
и систему ценностей, на которые должен был ориентироваться каж­
дый ее член. В первую очередь нормы обычного права выражали от­
ношения господства и подчинения, доминирования мужских членов
сообщества, жесткого разделения половозрастных ролей. Различие
половозрастных статусов получило яркое отражение в имущ ест­
венном праве. Нормы обычного права с некоторыми изменениями
продолжали действовать весь переходный период, но волны новых
общественных отношений размывали и подрывали устои традиции
и авторитета. Это проявлялось, в частности, в обретении новых иму­
щественных и — в меньшей степени — социальных прав женщиной.
Морально-правовые компоненты пространства крестьянской женщи­
ны наполнялись новым содержанием, обретали все большую разрешительность. Вектор гендерной динамики поворачивался в сторону
разнообразия и большей свободы как в социальном, так и в личном
плане, все больше закреплялись и развивались многообразные фор­
мы правово-девиантного поведения. Трансформация норм обычного
права имела значительную вариативность в зависимости от времени
(чем ближе к рубежу веков, тем в большей мере проявлялась) и от
многообразия локальных особенностей.

ГЛА В А IV. О С О Б Е Н Н О С Т И С О Ц И А Л Ь Н О Г О СТАТУСА
Н ЕЗА М У Ж Н И Х , РА ЗВ ЕД ЕН Н Ы Х
И П Р Е Д С Т А В И Т Е Л Ь Н И Ц И Н Ы Х Г РУ П П
НЕПО ЛНОПРАВНЫ Х К РЕСТЬЯН О К
4.1. С воеобразие п о ло ж ен и я стары х дев, ч ер н и ч ек , м о н аш ек
и в л и я н и е н а него м о д е р н и за ц и о н н ы х процессов
Старые девы. Данная социовозрастная группа — старые девы,
чернички, монашки, — с одной стороны, нарушала установивший­
ся традиционны й порядок жизни. Но вследствие разнообразия
и гибкости отношений и связей внутри крестьянского социума эта
маргинальная группа трансформировалась так, что она согласован­
ным образом интегрировалась в жизнь социума. Это происходило
многообразными путями: женщины из данной группы включались
в хозяйственную, ритуальную, религиозную деятельность, выполня­
ли воспитательные и образовательные фупкции. Социовозрастная
группа старых дев, черничек, монашек составляла органичную часть
крестьянского социума. Своим существованием эта группа не только
не расшатывала в значительной степени патриархальных устоев, но
своей задействованностью в жизни деревни способствовала функ­
ционированию традиционного общества (Мухина 2014: 110—111).
Эту группу не вышедших замуж женщин, условно называя ее
группой старых дев, можно разделить на три подгруппы: старые
девы как таковые, чернички и монашки. Старые девы («старая дев­

ка», «седая макушка», «вековушка», «домовуха», «браковка», «старая
ведьма», «непокрытая голова», «старка», «перестарка», «невеста
прокисла», «домовая девица», «однокосая») (РКЖБН 1: 467; 3: 310; 4:
229; 5.2: 317; Титов 1888: 29, 31) — девушки, которым по каким-то
причинам не удалось выйти замуж. Черничками (келейницами)
называли девушек, которые решили посвятить себя Богу, остава­
ясь в миру, не уходя в монастырь. Как ранее отмечалось, девушка
в 22—23 года считалась засидевшейся, и с этого возраста ее ш ан­
сы выйти замуж были невелики, она переставала ходить на бесе­
389

Глава IV

ды, наряжаться и «невеститься» (РКЖБН 1: 467; 3: 310; 4: 229; 6:
357, 368; Жбанков 1891: 77). Про таких говорили: «Ни Богу свеча,
ни черту кочерга» (Бондаренко 1890в: 5). Отмечены случаи, когда
20-летнюю девушку считали уже «вековухой», «перестаркой» (Ка­
лужская губерния) (РКЖБН 3:204,308). Брак считался богоугодным
делом, поэтому со старыми девами по крестьянским представлени­
ям ассоциировалась некоторая ущербность, безбрачность смыка­
лась с бездетностью и прерванной беременностью, с которыми это
состояние объединяли общие негативные оценки {Тура 2012: 35).
Маргинальное положение старых дев по традиции влекло за собой
изменения в статусе по сравнению со статусом замужних женщин
в социальном, правовом, ритуальном и других отношениях. Кате­
гория старых дев была довольно многочисленной. По материалам
переписи 1897 г., например, во Владимирской губернии на девушек
приходилось 20,2 % женской возрастной группы 20—29 лет и более
8 % группы 30—49 лет (Первая всеобщая... Владимирская губ. 1904:
VI), в Ярославской губернии эти группы составляли 36,5 % и более
16 % соответственно (Первая всеобщая... Ярославская губ. 1904: VIII),
в Орловской губернии — 16 % и более 8 % (Первая всеобщая... Ор­
ловская губ. 1904: IX). Для сравнения во Владимирской губернии на
холостых мужчин приходилось 28,1 % группы 20—29 лет и менее 4 %
группы 30—49 лет, в Ярославской губернии они составляли 46,5 %
и около 8 %, в Орловской — более 35 % и более 9 % соответствен­
но (Первая всеобщая... Владимирская губ. 1904: VI; Первая всеоб­
щ ая... Ярославская губ. 1904: VIII; Первая всеобщая... Орловская
губ. 1904: IX). Распространение безбрачия было неравномерным,
существенный отпечаток накладывали локальные особенности. Так,
по сообщению А. В. Балова, в ряде местностей Пошехонского уезда
Ярославской губернии безбрачие представляло довольно редкое
явление, особенно среди мужчин (РКЖБН 2.1: 506). Вот другое сви­
детельство: случаи безбрачия нередки и среди женщин гораздо
чаще, чем среди мужчин (Вельский уезд Вологодской губернии)
(РКЖБН 5.1: 105). В местностях с развитым отходничеством из-за
большого перевеса количества женщин много девушек не выходило
замуж. Одни нанимались в работницы во время сенокоса и страдной
поры поденно и сдельно, другие, соблазненные лучшим заработком
или необходимостью сокрытия «греха», отправлялись в столичные
города прислугой — кормилицами, кухарками, няньками (Жбанков
1891: 72). Если даже принять во внимание значительно участивши­
еся в пореформенный период случаи внебрачного сожительства,
категория старых дев все равно оказывается многочисленной.
390

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Причины безбрачия были самые разные. Среди них одной из са­
мых распространенных являлись физические недостатки: уродство,
болезненность, глухота, близорукость, хромота и т. д. (РКЖБН 2.1:506;
4:229; 5.1:106; 5.4: 219). Такое положение вполне понятно, поскольку
жену брали в дом не только для продолжения рода, но и как работ­
ницу. Чаще обрекали себя на безбрачие девушки физически слабые
и при этом из более или менее зажиточных семей, имевших средства
к жизни. Вот слова одной девушки, в которых отчетливо выразилось
ее самоощущение, когда перед ней встала дилемма: идти или не идти
замуж. К ней хоть и сватались женихи, но она решила не выходить
замуж из-за того, что плохо владела левой рукой: «Заставят меня ра­
ботать, а у меня сил нет, неприятности пойдут, житья мне не будет,
лучше уж старой девушкой останусь» (Ростовский уезд Ярославской
губернии) (РКЖБН 2.2: 383).
Достигшая брачного возраста и не вышедшая замуж девица начи­
нала дезинтегрироваться из сообщества девушек. 20-летнюю девушку
начинали «браковать»: если уж несколько лет «сидит в девках», то,
значит, имеются какие-то недостатки. Различные способы любовной
магии были направлены на вступление в брак старых дев. В качестве
атрибута часто служила борона. Например, забытую в поле борону
девушки прятали в овине, крапиве или ломали и бросали обломки
по всем дорогам, чтобы по ним приехали сваты (Череповецкий уезд
Новгородской губернии). Старые девы находили в болоте лягушку и,
приседая, старались попасть по ней голым задом, считая это средст­
вом, помогающим выйти замуж (Рыбинский уезд Ярославской губер­
нии) (Гура 2012: 36—37). Ритуал сватовства старых дев имел особую
форму. Их возили по деревням и предлагали желающим (Там же: 394).
Маргинальное положение отражалось в атрибутике социовозрастного
символизма. Внешне дезинтеграция выражалась изменениями в ма­
нерах поведения, внешнем облике и т. д. Менялся и вектор отноше­
ний, вместо участия в хороводах и гуляньях молодежи они старались
больше общаться с замужними женщинами (Санкт-Петербургская,
Владимирская губернии) (РКЖБН 6: 368; Быт... 1993: 267; Толстая
2004: 529). Пройдет еще несколько лет, тогда парню зазорно будет
жениться на «перестарке», стыдно показаться с ней. В этом случае
перед девушкой стояла невеселая альтернатива найти соответст­
вующего своему положению жениха — социально или физически
ущербного. Оставалась надежда выйти за парня, отвергнутого дру­
гими девушками — из-за плохого рода, из разорившихся семейств,
слабых здоровьем или крайне безнравственных, прослывших за «непутящих». Имелась еще одна возможность — выйти за вдовца, что
391

Глава IV

часто происходило, когда другого выбора уже не оставалось. Тут надо
принять во внимание следующее обстоятельство. Выйти замуж за
вдовца мешали предубеждения, суеверия. Если жена вдовца умерла
молодой, от невидимых причин, следовательно, тут что-то «нелад­
ное», «недоброе», действуют злые силы. Женщины в таком случае
непременно разнесут по всей деревне «достоверную» информацию
о «порче» покойной, о гнилости рода, о том, что ее домовой задушил.
Если у покойной оставались братья или сестры, можно было быть
уверенным, что ни одна сваха не заглянет в эту семью. Из боязни по­
минать лихом покойницу большинство начинало склоняться к мысли,
что корень зла в муже, он страдал падучей, бесновался с пеной у рта,
он привязывал жену к чему-нибудь в избе, запирал в подпол и т. п.
Таким образом, личность вдовца получала подозрительный оттенок,
и нет ничего удивительного, что девушки старались избегать таких
женихов (Звонков 18896: 32—33; Весин 1891а: 64; Жбанков 1891: 77).
Сильное влияние на замужество девушки с физическими недо­
статками оказывало деревенское «общественное мнение». Если за
такую девушку кто-то начинал свататься, соседские женщины счита­
ли своим непременным долгом разубедить жениха. Они собирались
у него в доме, и каждая женщина высказывала свое мнение. При
этом к действительно имеющемуся недостатку непременно добав­
лялись другие, несуществующие. К примеру, если жених хотел взять
хромую невесту, ему говорили, как ты станешь жить с ней, с безно­
гой? До сенокоса дойдет сама, а обратно придется нести. Считали
нужным внести свой вклад и дети, рассказав, что они воровали у не­
весты в огороде репу, она за это хотела их отстегать крапивой, но не
смогла перелезть через ограду. Вступала в разговор другая соседка
и, наоборот, вставала в защиту невесты. Жених не знал, на какую
сторону склониться, и нередко обращался за советом к священни­
ку, мнение которого было решающим (Усть-Подюжский Успенский
приход Вельского уезда Вологодской губернии) (РКЖБН 5.1: 106).
Препятствием к браку могли быть распространяемые вымыслы и слу­
хи. По этой причине в том же приходе расстроилась богатая свадьба.
Дело было почти решенное, но неодобрительные к жениху женщины
наговорили родителям невесты разного рода небылицы, что они вы­
дают свою дочь за подкидыша, за татарина некрещеного (основанием
явился проезд когда-то татар мимо села), за вора и пьяницу (Там же:
107). Значительным препятствием к браку являлись венерические
болезни, туберкулез, психические расстройства, слабоумие родителей
невесты. Если то же самое лишь подозревалось у невесты, это при­
водило к расстройству брака. И здесь самое активное участие опять
392

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

принимали соседки (Вельский и Вологодский уезды Вологодской
губернии) (РКЖБН 5.1: 106, 408). В число отрицательных факторов
могло входить сложившееся мнение о дурном поведении девушки,
нарушение невинности, разборчивость в женихах (Ярославская, Ка­
лужская, Вологодская, Санкт-Петербургская губернии) (РКЖБН 2.1:
506; 2.2: 583; 3: 310; 4: 229; 5.1:107; 6: 359).
Огромное значение при браках придавалось материальным соо­
бражениям, особенно в пореформенный период. Бедность невесты,
недостаток приданого служили значительным препятствием при
заключении брака (Пошехонский уезд Ярославской губернии, Вель­
ский и Тотемский уезды Вологодской губернии) (РКЖБН 2.1: 506; 5.1:
107; 5.4: 219).
Иногда девушки сами не желали выходить замуж (Васильсурский
уезд Нижегородской губернии) (РКЖБН 4: 229), боялись замужней
жизни и оставались в доме родителей или братьев (Ростовский уезд
Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2: 383), в ряде случаев — чтобы
поддержать вдового отца с малыми детьми (Грязовецкий уезд Во­
логодской губернии) (РКЖБН 5.2: 376). «Если мать девицы, которая
уже в возрасте, “натерпелась” в своей замужней жизни, то естествен­
но убеждает и дочь свою, из желания ей добра, не выходить замуж.
А то, говорит, выйдешь замуж за пьяницу, живи с Богом у нас, как
сыр в масле будешь кататься, всего тебе будет в достатке» (Вельский
уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.1: 107—108). «Дочь остается
в доме родителей и помогает им в работах по хозяйству, пользуясь
со стороны их вполне достаточным содержанием, — пишет А. А. Ти­
тов. —Точно так же и девица остается незамужней, пребывая в семье
родного брата по просьбе или совету последнего. Затруднительные
его обстоятельства в хозяйстве и недостаток в работниках принужда­
ют его просить взрослую сестру остаться в доме» (Титов 1888: 29).
Вхождение в группу старых дев сопровождалось обретением со­
ответствующего статуса, который, в отличие от групп девушек и за­
мужних женщин, не обладал в глазах крестьянского социума той же
степенью определенности и нормативности. Из сказанного вытекает,
что отношение в деревне к девушкам, не вышедшим замуж, должно
было быть различным, и здесь имеет место амбивалентность (Мухи­
на 201 Зд: 55). С одной стороны, существовала веками культивируемая
и поддерживаемая церковью традиция замужества, которое счита­
лось богоугодным делом, и только замужнюю женщину относили
к полноправным членам общества. Но если девушка оставалась вне
брака по собственному выбору, по обету или для поддержки вдового
отца с малыми детьми, это соответствовало религиозным и крестьян­
393

Глава IV

ским канонам и встречалось с одобрением (Вельский и Грязовецкий
уезды Вологодской губернии; Владимирская губерния) (РКЖБН 5.1:
108; 5.2: 376; Быт... 1993: 267). «Вообще про всех, оставшихся холо­
стыми на деревне, так или иначе отзываются неодобрительно. Уста­
ревших девушек чествуют очень низко, называя их “вековухами”,
“старыми девами”, “старыми ведьмами”, “непокрытой головой”, ког­
да девушка осталась незамужней из-за худой про них славы» (Калуж­
ский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 310), про таких говорили,
что они «смущают семью» (Ростовский уезд Ярославской губернии)
(Титов 1888:61). В других местностях отношение к не вышедшим за­
муж девушкам было вполне терпимое и даже одобрительное, их ува­
жали, считая «менее греховными, чем прочие, в смысле сохранения
ими девственности без вкушения плотского греха и греха, бываемого
в супружестве по случаю семейных ссор и дрязг» (Грязовецкий уезд
Вологодской губернии) (РКЖБН 5.2: 376); (Титов 1888: 29).
Не вышедшая замуж девушка (старая девка, вековуха) оставалась
жить в доме родителей или кого-либо из родственников, и ее се­
мейная роль не ограничивалась тем, что она являлась помощницей
и советчицей для своих родителей, а могла быть намного значитель­
нее. Старая дева иногда достигала высокого положения в семье, име­
ла преимущество перед невестками, становилась второю хозяйкой
после матери (Воронежская губерния) (АРГО. Р. 9. Д. 66. Л. 19—20).
Описаны случаи, когда старая дева становилась болыиухой, и не толь­
ко в семьях, где умерли родители, но и в полной семье (Зубцовский
уезд Тверской губернии; Пошехонский, Даниловский, Любимский,
Романо-Борисоглебский уезды Ярославской губернии) (РКЖБН 1:
446—447; 2.1: 341; 2.2: 98), остальные женщины находились у нее
в подчинении, когда «девушка, отцова сестра, всем делом правит»
(Череповецкий уезд Новгородской губернии; Санкт-Петербургская
губерния) (РКЖБН 7.2: 360; 6: 368). В д. Петрилово (Тотемский уезд
Вологодской губернии) в семье с большим количеством женщин большухой была девушка 30 лет, сестра большака. По словам одного из
крестьян, «все бабы в дому и слушают эту большуху. Ну, и девка, ух!»
(РКЖБН 5.4:423). Похожий пример приводит П. М. Богаевский (Сарапульский уезд Вятской губернии) (Богаевский 1889а: 9—10). Обратим­
ся еще к примеру такого дома. Из деревенских изб бросалась в глаза
одна, она была построена по тому же образцу, что и все остальные,
но из очень толстых бревен. Изба была срублена аккуратно и прочно,
забор был крепкий, прямой и ровный, сделан так, что не оставалось
ни одной щелочки, хозяин заботился, чтобы скотину во дворе не
продувало ветром и не заносило снегом. Двор был большой, простор394

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

ный, с теплыми омшаниками для овец и мелкой скотины, с кормовой
избой для коров и лошадей в сильные морозы. Из добротности всех
построек было видно, что хозяин бережет свою избу, следит, чтобы
она не гнила, и не пускает в нее зимой скотину. В избе и во дворе
везде был образцовый порядок, все на своем месте. Все было прибра­
но, все нужное под рукой, ничто не мешало и на дороге не валялось.
Все было сделано и велось по-мужицки, по стародавнему образцу,
без всяких отступлений от крестьянских привычек и обычаев. Жена
хозяина давно умерла, и домом заправляла его дочь —старая дева,
почти уже старуха. Она крепко держала в руках бразды правления,
пользуясь особой любовью и доверием отца. Старик даже позволял
ей принимать участие в своих торговых операциях, доверял ключи от
амбаров и чуланов, верил в ее расчетливость и бережливость. В стыч­
ках с невестками, а иногда и сыновьями, старик всегда принимал сто­
рону дочери: «Я знаю, мне на ее руках умереть, а не ваших, она мне
глаза закроет, а не вы. Ей некуда от меня уйти, а вы только и ждете
того, как бы отделиться» (Потехин 1880: 558—559).
Если старую деву в семье притесняли, ее обращение с жалобой
к сельскому сходу или в суд часто не давало никаких положительных
результатов. На все жалобы ответ был одни: если тебе в семье плохо,
отделись от нее (Смоленская губерния) (Добровольский 1893: 350—351).
Правовое положение крестьянской женщины является отдельным
большим вопросом и было рассмотрено выше. Здесь только укажем,
что при дележе наследства старая дева обычно получала лишь имуще­
ство матери, ее брал «на пропитание» кто-либо из братьев, к кому она
желала пойти. Никакой прибавки к наделу брата из-за нее не было.
При желании жить отдельно ей строили отдельное жилище (келью)
с небольшим участком земли. Иногда несколько старых дев состав­
ляли что-то вроде коммупы, жили вместе в одной келье. Они изби­
рали «главную», которая управляла хозяйством. Заработки и питание
у них были общими, они вместе молились, вместе приобретали все,
что требовалось для жизни (Ростовский уезд Ярославской губернии)
(Титов 1888: 61).
Имеются данные, что в некоторых местностях происходили не
совсем обычные для сельской России явления —дележ сестер. «Неко­
торые ловкие старые девы бывают при отце большухами в доме, а не
старшая сноха. Отец как болынухе и дает иногда чуть ли не равную
часть с братьями, когда не захочет жить с ними. Некоторые, отделив­
шись, так выходят замуж... Нужно заметить, что в описываемой мест­
ности старых дев порядочно. Поэтому дележ сестер явление почти за­
урядное» (Вологодский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.1: 361).
395

Глава IV

Старая дева, если не жила в семье родных, старалась, пока были
силы, скопить себе на старость и дожить свой век в своем уголке или
легко находила себе место в чужих людях: вековух обычно брали
в няни (Череповецкий уезд Новгородской губернии) (РКЖБН 7.2:
360). Народные представления требовали от старых дев оставаться
невинными, однако описаны случаи, когда старые девы рожали де­
тей, на что смотрели снисходительно. Детей они воспитывали у себя,
а парня вынуждали давать средства на воспитание, «выждав, когда
он задумает жениться; в этих случаях народ оправдывает девиц —по
пословице: “Любил кататься, люби и саночки возить”» (Санкт-Петер­
бургская губерния) (РКЖБН 6: 356); (Смоленская губерния) (Добро­
вольский 1893: 351).
Помимо традиционных крестьянских занятий отметим просвети­
тельскую роль старых дев. Они обучали грамоте. Заметим, что нередко
такое обучение было несколько односторонним, оно имело религи­
озную направленность, чтобы «по церквам, молельням исполнять
обязанности причетника, наставницы, читать по покойникам, м о­
литься за усопших» (Красноперов 1893: 270; Жбанков 1891: 97; Пругавин 1889:52—53). Старые девы читали и писали письма неграмотным
женщинам и т. п. (Жбанков 1891: 97). Приведем пример обыденной
ситуации, когда по указанному поводу произошло столкновение двух
крестьянок. Крестьянская девица М. М. принесла жалобу в волостной
суд на крестьянку А. К. за то, что она не уплатила ей 10 руб. за чтение
Псалтыри по своему умершему сыну. На суде ответчица А. К. заявила,
что она никогда не приглашала М. М. читать псалтырь по своему умер­
шему сыну. Между тем до заседания суда А. К. объясняла, что хотя она
приглашала М. М. для чтения, но та не читала. Но так как в подобных
случаях приглашенный читать всегда читает, суд обязал А. К. выпла­
тить М. М. 10 руб. (Лебедянский уезд Тамбовской губернии) (Труды...
1: 782). Среди других занятий старых дев отметим обычай обмывать
тела умерших женщин, шить им саван и укладывать в гроб. Видимо,
такие обязанности рассматривались как наказание: «Под сердитый
час мать погрозит купить ей (дочери — старой деве. — 3. М.) шайку,
мыло и мочалу “покойников мыть”» (Новоладожский уезд Санкт-Пе­
тербургской губернии) (РКЖБН 6: 368).
Отметим объединения старых дев, выходившие за рамки тра­
диционного крестьянского социума. Существовали некие общества
девственниц, носившие сектантский характер. Входившие в эти об­
щества отказывались от брака, обрезали себе косы, соблюдали по­
сты, носили темное платье (Новоржевский уезд Псковской губернии)
(РКЖБН 6: 247).
396

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Чернички, монашки, богомолки. В пореформенный период рас­
пространился институт черничества как социальное явление. Причина
видится в том, что по сравнению с дореформенным периодом община
утратила функцию регулирования браков своих членов (Тульцева 1970;
1978:45). К этому следует добавить, что такую фупкцию утратила не
только община, но и помещики, чье влияние в крепостное время на
крестьянские браки имело даже большее значение, чем община (Семевский 1880:4—7). К категории черничек относились девушки, кото­
рые отказывались от брака по внутренним побуждениям, из-за склон­
ности к уединению, к религии, из-за каких-либо обетов, данных ими
самими или их родителями. В некоторых местностях, как, например,
в селах Кирсановского уезда (Тамбовская губерния), их число было
весьма велико (Бондаренко 1890в: 15). Такие девушки оставались без­
брачными, проводили жизнь в молитвах, часто уходили на богомолья.
Замечательный пример такого безбрачия привел корреспондент
Этнографического бюро В. М. Максимов в с. Ильинском (Новоладож­
ский уезд Санкт-Петербургской губернии). В богатой благочестивой
семье были две сестры, Прасковья и Авдотья, обе очень красивые, к ним
много сватались. Отличаясь редкостной набожностью, душевной чутко­
стью, отзывчивостью, сестры отказались от замужества, посвятив себя
целиком помощи ближним, и родители всячески поощряли их в этом.
Во время эпидемии тифа, ухаживая за больными, обе девушки зарази­
лись и умерли. И через 20 лет после смерти, когда уже не было в живых
их родителей и не осталось никого из родственников, даже дальних, на
могилах обеих сестер постоянно были цветы (РКЖБН 6:376).
Родительский обет мог даваться, если девушка была серьезно
больна без каких-либо надежд на выздоровление. В случае ее выздо­
ровления родители обещали не выдавать дочь замуж, оставив ее при
себе. Бывало, что выздоровевшая становилась видной и красивой де­
вушкой, как считали в народе, на этих девушках лежала особая Божья
благодать. Такая девушка уже в зрелом возрасте теснее приобщалась
к религии и ходила по святым местам (Вельский уезд Вологодской
губернии) (РКЖБН 5.1:108). Желание посвятить себя служению Богу
редко вызывало сопротивление у родных. Родители считали, что их
дочь в этом случае молится за них перед Богом. Чернички получа­
ли полное содержание в семье. Все это могло вызывать неприязнь
братьев, так как по выходе сестры замуж они от жениха получали
выкуп, а тут приходилось о такой сестре всю жизнь заботиться, что
считалось нравственным долгом семьи. Все же сестра-черничка име­
ла некоторый вес в семье, к ее мнению могли прислушиваться, тогда
как остальные сестры практически не имели права голоса. Права
397

Глава IV

ч ер н и ч к и , как лю бой другой крестьян ской ж ен щ и ны , опред ел ял и сь
лиш ь степ енью ее р одства с главой сем ьи. К ни м могла переходить
часть им ущ ества по духовном у завещ ан и ю .
О тм етим резко отличны й от при нятого в среде крестьянских ж ен ­
щ ин образ ж и зни чер н и ч ек. Часто для них строилась отдельная келья
при д о м е или где-н ибудь поблизости, н ап р и м ер , у огорода. О ни ухо­
д и л и туда ч и тать м о л и твы , в то в р ем я как их сверстн и ц ы гуляли на
улице или ходили на посиделки. В заж иточны х семьях таки м д очерям
ещ е д ав ал и д ен ьги и скот, ч ер н и ч к и м огли о б заводи ться отдельны м
хозяй ство м . Ж и лье свое они о бы чно содерж али в чи стоте, оно было
ухожено и более приспособлено для ж изни, чем даж е ж илищ а богатых
крестьян. По утверж ден ию Л. А. Тульцевой, от ч ер н и ч ек н е требовали
в о б я за т е л ь н о м п о р я д к е у ч ас т и я в р або тах по хозяй ству, если они
вы ходили в поле, то работали по ж еланию или в виде тай н ой пом ощ и
нуж даю щ им ся. Н ап р и м ер , они м огли тай н о о казать пом ощ ь в ж атве
хлебов. Это бы ла одна из ф орм тай н о й м и л о сты н и , в о сп р и н и м ав ш а­
яся п росты м и верую щ им и как особен но у годн ая Богу. На ж и зн ь они
зараб аты вал и ш и тьем , в я за н и е м , п л етен и ем круж ев и п ол отен ец на
продаж у, соби рали тр авы и л ечи ли и м и ( Тульцева 1994: 22—24).
Все же работая н а семью , они с годам и п ри обретали больш ое у в а­
ж ение и н езави си м ость, зарабаты вали ещ е на стороне п о м и н ан и ям и .
М естное духовен ство о бы чно см о тр ел о н а это с н ео д о б р ен и ем , так
как эти ж ен щ и н ы о тн и м ал и у него часть д оходов; ч ер н и ч ки брали за
свои духовны е труды значительно м еньш ую плату. Народ ходил к ним
в кельи за советам и , особое зн ач ен и е, главны м об разом ж ен щ и н ам и ,
придавалось ви д ен н ы м чер н и ч кам и снам . Считали, что сны являю тся
п р ед зн а м е н о в а н и е м важ ны х собы тий. Г рам отны е ч ер н и ч к и о сн овы ­
вали ш колы в своих д о м ах или в «м онаш еских келиях», обы чно р ас­
полож енны х в у еди н ен н ы х м естах н а о кр аи н е д ер ев н и или за садом ,
где учили грам оте, ч тен и ю свящ ен ны х текстов м альчи ков и д евочек,
а такж е рукоделию д ево ч ек (.Гумп 1996: 305).
Ч ерни чки, как и стары е д евы , отличались по вн еш н ем у виду: они
бы ли скудно одеты «во все ч ер н о е, с ч ер н ы м и п л аткам и на головах,
п о вя зан н ы х н и зко “по стар ь ск и ”» (Д обры нкина 1876: 88).
У даление ж ен щ и н от м и р ско й суеты м огло бы ть н еп олн ы м . Ч ер­
нички, ж ивш ие в отдельной «келье» где-нибудь на краю деревн и и в е ­
д у щ и е аск ети ч еск у ю ж и зн ь , п о л ь зо в а л и с ь о г р о м н ы м у в аж ен и ем .
Их н ер ед к о п о сещ ал и ж ен щ и н ы и з о тд ал ен н ы х м естн о стей . Т аких
ж ен щ и н н а зы в а л и « сп асен н ая душ а», « сп асен и ц а» (Н оворж евск и й
у езд П сковской гу б ер н и и ) (РКЖ БН 6: 247—248), (М ещ овск и й у езд
Калужской губерн ии) (РКЖБН 3: 559), (Свет 1889: 100).
398

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Ж изнь девуш ки-чернички при определенных обстоятельствах
могла круто измениться. Если девушка, приняв обет и став чернич­
кой, через какое-то время выходила замуж, что не так редко случа­
лось, это в крестьянской среде воспринималось крайне отрицательно.
Брачная церемония коренным образом менялась. Семья отмеже­
вывалась от новобрачной, родственники в таких браках участия не
принимали, семья не давала приданого, они выходили за торговцев,
одиночек, за женихов, отошедших от крестьянской жизни (Свет 1889:
92—98; Всеволожская 1895: 33).
Другой группой девушек, отказавшихся от мирской жизни, были
монахини. Монахини теряли все свои права на наследство, их доля
переходила к родственникам, какими бы далекими они ни были.
Если же монашка оказывалась единственной наследницей не только
«в роду», но и в «природе» (не было даже дальних родственников),
она «своим уходом в монастырь показала наследству дорогу на Божий
путь», т. е. она получала наследство с обязательством вложить все
имущество на помин души своих близких (Тихонов 1891:133).
Причины ухода в монастырь были разные. Так, 15-летняя Марфа
Тарасова ушла в Холмогорский монастырь, поскольку не было никаких
надежд на замужество, отсутствовало приданое, домашние попрекали
куском хлеба. У другой девушки, Дарьи Свободиной, дома жизнь была
хорошая, но боязнь остаться одной, поскольку замуж выйти не удалось,
ее также побудила поступить в монастырь (Сольвычегодский уезд Во­
логодской губернии) (РКЖБН 5.3: 632). В монастырях часть крестья­
нок пыталась найти убежище от тяжелых жизненных обстоятельств.
Так, девушка жаловалась в суд, что отец бьет ее «не щадно» кулаками
и розгами, она желает получить паспорт и уйти в монастырь (Лудмер
1884а: 449). Другие становились монахинями под воздействием какихлибо трагических событий: смерти любимого брата (д. Заподюжья
Вельского уезда Вологдской губернии) (РКЖБН 5.1: 108—109), ограб­
ления, избиения и вследствие этого смерти жениха (д. Щелканово
Вельского уезда Вологодской губернии) (Там же: 110) и т. п.
Побуждением к уходу в монастырь часто была религиозная
склонность, шли «для спасения души», кроме того, в некоторых мо­
настырях было легче и спокойнее жить. Такой пример дает женский
монастырь, который был основан помещицей Белокопытовой (Жиздринский уезд Калужской губернии). Корреспондент Этнографи­
ческого бюро из этой местности сообщал, что многие крестьянские
девушки из д. Козловки, что находилась в двух верстах от м она­
стыря, поступили в монахини (РКЖБН 3: 169; см. также: Свет 1889:
9294). Какое-то влияние оказывали проезжие монахини, которые
399

Глава IV

соблазняли хорошей жизнью в монастыре, а также священники, со­
ветовавшие пожить вдали от мирской суеты и даже в иных случаях
снабжавшие деньгами (Новоладожский уезд Санкт-Петербургской
губернии) (РКЖБН 6: 376).
Но не всегда жизнь в монастыре была легкой и беззаботной. Есть
свидетельства, что девушки, уйдя в монастырь, иногда быстро воз­
вращались назад из-за каторжной там жизни и, если имелась воз­
можность, жили в построенных им кельях (Свет 1889: 100). После
возвращения в родительский дом девушек продолжают называть мо­
нашками. «Монашки дома должны работать наравне с остальными
членами семьи, —сообщает корреспондент Этнографического бюро. —
Гулять и выходить замуж ее не принуждают, а жить без дела не дадут»
(Череповецкий уезд Новгородской губернии) (РКЖБН 7.2: 360).
Отношение к монастырской жизни было двойственным. Корре­
спондент Этнографического бюро из Калининской волости (Тотемский уезд Вологодской губернии) сообщал: «В волости в настоящее
время нет ни одного лица, мужчины или женщины, живущих в мона­
стырях в качестве монахов или послушников. Вообще монастырская
жизнь считается “беззаботной и спокойной”, потому что “все гото­
вое”, но считается, что “в монастыре спастись трудно”. Такой взгляд,
вероятно, составился благодаря примеру местного монастыря, мо­
нахи которого народу не кажутся благочестивой жизни». Вследствие
отзывов о низкой нравственности монастырской жизни родители,
которые ранее обещали отправить в монастырь своих детей в случае
выздоровления при длительной болезни, быстро забирали их назад
(Тотемский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.4: 219—220).
Группа «монахини» не являлась совершенно замкнутой. Имеются
примеры, когда женщины-монахини снова возвращались к мирской
жизни. Так, Александра Выгузова прожила в монастыре несколько
лет, приехала на побывку домой и вышла замуж (Сольвычегодский
уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.3: 632; см. также: Вербицкая
2009: 65).
В христианском культе особое место отводилось аскезе, подвиж­
ничеству, вспомоществованию. Как пишет Л. А. Тульцева, проповедь
этих принципов на бытовом уровне отразилась в таких распростра­
ненных явлениях, как дать обет, отправиться на богомолье и другие,
и не всегда религиозное подвижничество было связано с семейно­
бытовыми нуждами. Нередко решение отправиться на богомолье
в монастырь вызывалось стремлением к индивидуальному подвигу
во имя Бога. В этих случаях подвижничество было освящено рели­
гиозным чувством и идеей приобщ ения к святости места культа,
400

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

способствовавшего, по убеждению верующих, очищению от грехов,
скверны, болезней (Тульцева 1978: 38). Все это могло происходить
следующим образом. Зашла в дом прохожая богомолка, что-то рас­
сказала про святые места, и жену потянуло на богомолье. Как насту­
пала весна, никакими силами богомолок невозможно было удержать.
С зимы были готовы палочки, котомки. Только в глухую осень, к снегу
возвращалась жена домой. Однажды привезли ее больную, промо­
чило под дождем, продуло. Всю зиму промаялась, ждала смерти, но
«все же отошла». К весне опять за старое: «Вот придет весна, уйду на
богомолье!» (Успенский 18856: 214—215).
Подводя итог, можно отметить, что крестьянские парни и де­
вушки, оказавшиеся вне брака, были ущемлены в экономическом,
социальном, правовом отношениях. Холостое состояние было сродни
безнравственному поведению. Женщина без мужа не имела само­
стоятельной ценности. Как ранее говорилось, крестьянка девичеству
предпочитала самую худую партию (Миронов 1976: 43). Все же, в от­
личие от мужчин, женщины, по разным причинам оказавшиеся вне
брака, гораздо в меньшей степени встречали неприятие крестьянско­
го общества, а в ряде случаев отношение к ним было положительным.
Категории старых дев, черничек, монашек составляли такую же ор­
ганичную и неразрывную часть крестьянского социума, как и другие
социовозрастные группы женщин.
4.2. В опрос о п р ав е и п р а к т и к а х р азв о д а в кр естьян ско й
сем ье. С оциальное п оло ж ен и е р а зв е д е н н ы х ж ен щ и н
Брак по российскому законодательству и взгляды на брак в кре­
стьянской среде. Официальные разводы. Брачные отношения —важ­
нейшая часть жизненного цикла женщины и мужчины. В супружеской
жизни не все бывает гладко, и не так уж редко трения и разногласия
приводят к разрыву. Обычно принято считать, что в крестьянской
среде разводы были очень редким явлением, и они практически не
оказывали влияния на жизнь деревни. По данным Б. Н. Миронова
(Миронов 2000а: 176), в 1867—1886 гг. на 1 тыс. чел. населения в целом
по России приходилось 0,014 разводов. Отметим, что в таком авто­
ритетном издании, как энциклопедия «Славянские древности» (Сла­
вянские древности... 2009), термин «развод» отсутствует в словнике.
До начала XVIII в. разводы не являлись редкостью, существовала
большая свобода в расторжении брака по сравнению с XIX в. До 1730 г.
для развода достаточно было подать заявление приходскому священ­
нику, который выдавал специальный документ — разводное пись­
401

Глава IV

мо, но можно было обойтись и без священника (Миронов 2000а: 174;
Шаткое 1879: 199—201). И в более позднее время, в конце XVIII в.,
священники своей властью могли расторгать крестьянские браки, на­
пример, если муж с женой жили несогласно (Семевский 18826: 77). Все
же заметим, что простота разводов была относительной. Так, брако­
разводное дело предка А. С. Пушкина А. Ганнибала длилось более двух
десятков лет (Набоков 1998: 733). К середине XVIII в. после длитель­
ной борьбы с язычеством в духовной жизни российского общества
стало доминировать христианство, и церковь стала контролировать
матримониальные и бракоразводные дела (Рыбаков 1988: 528, 597,
605—606; Миронов 2000а: 175; Кулишер 1896: 20). Когда А. С. Пушкин
писал в «Евгении Онегине» о Прасковье Лариной: «С супругом чуть
не развелась...», это следует воспринимать как гиперболу, реальных
возможностей для развода в XIX в. в России имелось немного.
В XIX в. бракоразводная процедура становится более сложной, что
приводит к уменьшению возможности разводов. Прежде всего это
затрагивало права на него женщин. В крестьянских семьях, где права
женщин были особенно ущемлены, расторжение брака становилось
почти невозможным.
Трудности в расторжении браков являлись одним из консерва­
тивных устоев патриархального уклада жизни. При этом апелли­
ровали к 50-й главе Кормчей книги, считавшейся незыблемой и не
подлежащей сомнению: «Брак есть установленное Христом Богом
таинство, в котором мущина и женщина вследствие выраженного
ими пред священником и церковью взаимного соглашения быть су­
пругами вступают в нерасторжимый союз любви и дружества, для
взаимной помощи, для избежания греха любодеяния и для рождения
и воспитания детей к славе божией» (Павлов 1887: 42). Расторжение
брака допускалось духовным судом по иску одного из супругов при
наличии строго оговоренных условий: 1) в случае доказанной н е­
верности (прелюбодеяния) или физической неспособности к браку
одного из супругов; 2) ссылке одного из супругов с лишением всех
прав состояния; 3) безвестном отсутствии одного из супругов (Ст. 45)
(Свод законов... 1857: 9), (Соколовский 1889: 15—16; Абрамов 1900а:
18—19; Загоровский 2012:429—442). Собственное признание о прелю­
бодеянии не принималось во внимание, если оно не сопровождалось
доказательствами и не согласовывалось с обстоятельствами (Ст. 47)
(Свод законов... 1857:9—10). Брак не мог расторгаться при открытом
насилии и даже при покушении на убийство. Так, доказанное поку­
шение на отравление одного из супругов не обязательно влекло за
собой лишения прав состояния, и тогда брак сохранялся. По правилам
402

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

духовных консисторий при разводе по причине супружеской невер­
ности виновный лишался права вступить в новый брак. Здесь, по
современным меркам, происходило весьма значительное ущемление
прав личности. Но не только само епархиальное судопроизводство
было весьма трудоемким и длительным.
При разводе в случае неспособности к брачной жизни одного из су­
пругов или супружеской неверности требовались такие доказательства,
которые одна сторона не могла предоставить без согласия и содейст­
вия другой стороны. Иск о разводе при физической неспособности
к браку можно было подавать только через три года после заключения
брака (Ст. 48), для чего необходимо было предоставить удостоверение
врачебной управы о факте неспособности. Если такая способность
проявлялась после вступления в брак, то она уже не могла служить
основанием для его расторжения (Ст. 49) (Свод законов... 1857: 10).
Для удостоверения супружеской неверности требовалось присут­
ствие свидетелей при самом совершении «греха», что было возможно
лишь в исключительных случаях, или же требовалось предоставить
метрические свидетельства о внебрачном рождении детей, о чем нуж­
но было объявить при крещении ребенка. Не допускалось самовольное
расторжение брака без духовного лица, лишь по одному взаимному
согласию супругов. Всем должностным лицам строго запрещалось
выдавать какие-либо официальные документы о расторжении брака
(Ст. 46) (Свод законов... 1857: 9), (РКЖБН 2.1: 464; Внутреннее обо­
зрение... 1889: 221—222). При этом принудительное медицинское
освидетельствование не разрешалось (Абрамов 1900а: 3,24—25).
Официально признаваемый факт, который мог привести к брако­
разводному процессу, — физическую неспособность одного из супру­
гов к браку —старались не предавать огласке. Если это был муж, жена
тайком сообщала об этом только своим родителям, заявить об этом
кому-либо из посторонних считалось позором (РКЖБН 2.2: 376).
Имеются свидетельства вопиющих случаев принуждения и насилия
над личностью, если исходить из современных представлений. К миро­
вому судье Я. Лудмеру пришла крестьянская девушка и просила всту­
питься за свою сестру Авдотью, которой «житья нет». Я. Лудмер выехал
в деревню и при разбирательстве выяснилось, что Авдотью муж бил
каждый день, приговаривая: «Изсушу тебя, буду сушить, пока в землю
не вколочу... из моей власти не выбьешься». Свекор со своей стороны
подзадоривал: «Бей ее до полусмерти». Обвиняемый (побывавший на
фабрике) оправдывал свое поведение тем, что жена его не слушает.
Оказалось, что муж заразился сифилисом, и жена отказывалась жить
с ним. Судье пришлось объяснять всю безысходность ее положения,
403

Глава IV

так как болезнь не могла быть причиной развода. Законодательство
Российской империи в этом отношении отстало даже от Кормчей кни­
ги, допускавшей развод в случае тяжелой болезни (проказа) одного из
супругов (Лудмер 1884а: 448—449). Причину такого положения надо
искать в том, что считалось приоритетным. По традиционным взгля­
дам таковым являлось самосохранение патриархального общества,
в этом отношении они совпадали с позицией церкви, не желавшей
поступиться хоть какой-либо частью своей власти и влияния. Позиция
государства, хотя оно и делало реальные шаги по модернизации и об­
новлению, далеко не всегда была последовательной.
Сама процедура развода была весьма длительной и трудной. При
супружеской неверности епархиальное начальство (консистория)
сначала старалось примирить супругов. Если это не удавалось, то
запускалось дело: вызов свидетелей, приведение их к присяге, до­
прос, выявление всех обстоятельств и т. п. Для расторжения брака при
безвестном отсутствии одного из супругов устанавливался срок —не
менее пяти лет (Ст. 54) (Свод законов... 1857: 11). Известен случай
возвращ ения мужа после семилетнего отсутствия, когда его жена
уже вторично вышла замуж (Кадниковский уезд Вологодской губер­
нии) (РКЖБН 5.2: 711). Если делу о разводе давали ход, то рассылали
повестки родителям и родственникам супругов, консистория могла
сноситься с губернскими правлениями, объявление о начале дела
печаталось в «Церковных ведомостях». Если еще через год не было
никаких известий о пропавшем супруге, можно было просить кон­
систорию продолжить дело и провести развод. Решения духовного
суда о расторжении брака подлежали утверждению Синода, но для
крестьян было сделано некоторое послабление: дело о разводе при
длительном отсутствии одного из супругов передавалось в введение
епархиального архиерея, от которого исходило разрешение на новый
брак (Абрамов 1900а: 19, 21, 23, 28—30). Неудивительно, что офици­
альные разводы были весьма редким явлением.
Несмотря на все препятствия, очень редко, но все же происходи­
ли официальные разводы. В пореформенный период неспособность
к супружеской жизни стала одним из факторов, который приводил
к фактическому разводу и обычно не осуждался крестьянским общест­
вом (РКЖБН 3:328,551; 4:155; 6:364). Приведем несколько примеров.
Крестьянин Ларютин, будучи совершенно неспособен к исполнению
супружеских обязанностей, женился по настоянию матери, поскольку
в хозяйстве нужна была работница. Ввиду полного отсутствия нор­
мальной супружеской жизни молодая жена пыталась найти какойнибудь выход, но ее всячески стали притеснять, изъяли ее одежду,
404

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

оставили без всяких средств к существованию. После неоднократных
обращений в Московскую духовную консисторию брак был расторг­
нут (д. Воскресенок Никольской волости Рузского уезда Московской
губернии, 1905—1906 гг.) (ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 412. Д. 18. Л. 5). Другой
пример. После брака Параскевы Петровой-Гришиной с Андреем Гри­
шиным оказалось, что муж неспособен к выполнению супружеских
обязанностей. После неоднократных обращений П. Петровой-Гри­
шиной в Московскую духовную консисторию и неоднократных меди­
цинских освидетельствований ее о сохранении девственности и мужа
о «неспособности к супружескому сожитию», брак был расторгнут.
Бракоразводный процесс по иску П. Петровой-Гришиной продолжал­
ся с 28.01.1900 г. по 22.02.1906 г. (Московская губерния) (Там же. Д. 1.
Л. 1—99). Крестьянка Агафья Лаврентьева добилась развода (с 1866 г.
по 1870 г.) после признания медицинской комиссией ее мужа «дура­
коватым», а ее —девственницей (РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 474. Л. 1—8;
Д. 500. Л. 1—4). Любовь Усова обвинялась своим мужем Иваном Усовым
в супружеской измене, который утверждал, что его жена публичная
женщина. Ни одна из сторон не шла на примирение, брак был рас­
торгнут. Любови Усовой было дано право вступить во второй брак
только после семилетней епитимьи (церковного наказания) (с. За­
озерье Заозерской волости Угличского уезда Ярославской губернии,
1914—1915 гг.) (Там же. Оп. 199,1ст., IV отд. Д. 1144. Л. 1—3).
По мнению исследователей русской семьи, «прелюбодейная
жизнь» одного из супругов была самой распространенной причиной
развода (Freeze 1990: 733—735). Об этом свидетельствуют и архивные
материалы (см.: РГИА. Ф. 796. Оп. 163,1 ст., IV отд. Д. 1849; Оп. 199,
2 ст., IV отд. Д. 124, 152, 156, 176, 277, 336, 420 1237; ЦИАМ. Ф. 203.
Оп. 412. Д. 13,16,21,23,25; ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 277. Л. 1 - 3 и др.). При
этом в подавляющем большинстве случаев инициаторами разводов
были мужчины. Однако прелюбодеяние в обычном праве, в отличие
от церковно-государственного права, не признавалось основанием
для развода. Хотя оно считалось «грехом», неверность одного из су­
пругов была довольно частым явлением (Крюкова 1992: 48). По кре­
стьянским представлениям неверная жена в данном случае должна
понести наказание. «Крестьянство в селах, — пишет М. М. Абрашкевич, — продолжает руководствоваться относительно прелюбодеяния
своими установившимися обычаями, чрезвычайно разнообразящи­
мися по различным местностям» (Абрашкевич 2004: 468). Здесь мы
сталкиваемся с двойным стандартом: супружеская неверность жены
встречала более сильное осуждение, чем мужа (Там же: 469—470;
Пушкарева 2005:461).
405

Глава IV

Ничтожное количество официальных разводов вовсе не являлось
показателем семейного благополучия крестьянского общества. Вла­
сти старались замалчивать имевшиеся в значительном количестве
супружеские несогласия. Огромное число лиц, нуждавшихся в ре­
шении их семейных проблем, было лишено этой возможности (Вну­
треннее обозрение... 1883: 355—356). Редкость официальных разводов
подтверждается материалами переписи 1897 г. Из более чем 1,5 млн
населения Владимирской губернии разведенных было 98 мужчин
и 172 женщины, что составляет меньше 0,02 % (Первая всеобщая...
Владимирская губ. 1904: VI). Примерно то же самое можно видеть
по другим губерниям (см.: Первая всеобщая... Ярославская губ. 1904:
VIII; Первая всеобщая... Орловская губ. 1904: IX; Первая всеобщая...
Воронежская губ. 1904: V). Вот пример крайне редкого случая, когда
развод совершился с разрешения духовной консистории. Причиной
развода явилось распутное поведение жены и ее открытое сожитель­
ство с другим мужчиной. Ребенок от законного мужа был взят отцом,
внебрачные дети, рожденные во время раздельной жизни, остались
при матери. Приданого у жены не было, кроме одежды, которую она
взяла с собой (д. Прудовка Жерноковской волости Грязовецкого уезда
Вологодской губернии) (РКЖБН 5.2: 374). Еще случаи, когда было
удовлетворено прошение о расторжении брака из-за развратной жиз­
ни жены с условием «оставить ее навсегда в безбрачии» (РГИА. Ф. 796.
Оп. 151. Д. 499. Л. 1 об.) или предать семилетней церковной епитимье
под наблюдением приходского священника (Там же. Оп. 199, 2 ст.,
4 отд. Д. 172. Л. 3 об.). При рассмотрении прошений о разводе супругов
в духовных консисториях чаще всего окончательным решением был
отказ и «увещевание к примирению» со стороны местных церковных
служителей (см., например: ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 412. Д. 23,34,36,63).
Ненормальность положений бракоразводного права давно была
ясна, предпринимались попытки его реформ, составлялись проекты,
даже один проект был принят в 1809 г. Государственным советом,
но не стал законом. Бракоразводное право пореформенного пери­
ода унаследовало законодательство старой Руси, в основе оставалась
Кормчая книга (Загоровский 2012: 359,383—393). Нельзя сказать, что
церковные власти остались полностью в стороне от какого-либо ре­
формирования в данной области, они также делали попытки лик­
видации недостатков существовавшей практики бракоразводных
процессов, но исходя из своих собственных интересов. Они, напри­
мер, предлагали передать следственную часть бракоразводного дела
светскому (гражданскому) суду, оставив за духовным судом на осно­
вании собранного материала лишь принятие решения по самому
406

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

делу. Ясно, что предлагаемые меры были половинчатыми, ибо давно
назрела настоятельная необходимость передать в ведение светского
суда также и принятие решения по бракоразводным делам (Вну­
треннее обозрение... 1901: 255—256). В апреле 1918 г. Священным
Собором Православной Российской Церкви были утверждены новые
положения о расторжении брака. При этом главный пупкт остался
прежним: «Брачный союз, освященный Церковью, может быть расторжен не иначе, как по решению церковного суда». Но появились
различные послабления: возможность расторжения брака при забо­
левании сифилисом, отпадения от православия, посягательства на
жизнь и здоровье супруга или детей и ряд других. По последнему
указанному пупкту было сделано примечание, что брак расторгает­
ся, если по убеждению церковного суда продолжение брачной жиз­
ни представляется невозможным для супруга, просящего о разводе
(Определение... 1918: 61—64). Новое положение о расторжении брака
появилось с явным запозданием. В декабре 1917 г. был принят декрет
об отделении церкви от государства.
У крестьян было развито убеждение в том, что разводы — дело
весьма дорогостоящее и хлопотное, доступное только богатым. Об
этом имеется много свидетельств самих крестьян (Труды... 3: 219,
233); «Брачных разводов в крестьянском быту не бывает» (РКЖБН 1:
477); к разводам «прибегают в весьма редких случаях» (РКЖБН 3: 327);
«про узаконенный брачный развод в местном крестьянском быту
совсем не слышно» (РКЖБН 2.2: 375); «неизвестно за последние 18 лет
ни одного случая полного формального развода» (РКЖБН 6:373). Ска­
занное подтверждается и материалами волостных судов, где среди
многих тысяч дел на разводы приходится не более десятка (Пахман
1879: 134—135; Племянников 1891: 1—16). Бедным развестись невоз­
можно или по крайней мере очень трудно, поэтому «в крестьянской
среде разводов не бывает вовсе» (РКЖБН 4: 153). По крестьянским
представлениям брак считался нерушимым таинством. По Божьему
повелению каждый должен был прожить в первом законе (у крестьян
«состоять в законе» означало брачный союз). Кто вступал во второй
или третий брак, тот много согрешил, и он должен будет держать от­
вет на Страшном суде (РКЖБН 2.2: 360). А. В. Гура утверждает, что по
обычному праву в исключительных случаях стороны могли разойтись,
предоставив друг другу полную свободу. Такой развод ритуально не
оформлялся и мог быть временным (Гура 2012:41—42).
По вопросу о разводе крестьянство могло быть даже более консер­
вативным, чем церковь. Как уже говорилось выше, при определенных
условиях физическую неспособность к браку церковь принимала
407

Глава IV

основанием для его расторжения. Но крестьяне полагали, что и в слу­
чае неспособности мужа к брачной жизни жене следует жить с ним:
«Судьба ее значит такая, такое уж ее счастье, и нарушать закон из-за
этого нельзя» (РКЖБН 2.2: 376).
Ничтожно малое количество официальных разводов (см.: Бечаснов 1893: 13—17) объяснялось не только нежеланием крестьян всту­
пать в судебную тяжбу вследствие ее трудности и длительности.
Авторитарность, полновластье мужа над женой особенно ярко про­
являлись в вопросах разводов, когда личность жены ничего не зна­
чила. Такая признаваемая законодательством причина развода, как
неверность жены, по крестьянским представлениям вполне могла
быть устранена «домашними средствами», совсем необязательно
прибегать к суду. Нередко за меньшие провинности женщина под­
вергалась жестоким побоям. От обращения в суд удерживала также
боязнь огласки, неверность жены была позором для мужа (РКЖБН 1:
217; 2.1:463; 3: 317; 4 :1 4 8 -1 4 9 ; 5.4: 229; 6: 245,373,419). В крестьян­
ской среде даже признавалось право мужа убить свою жену, если
он ее застал с посторонним мужчиной: «Ежели муж застанет жену
на месте прелюбодеяния и убьет ее, то это будет небольшой грех»
(РКЖБН 2.2: 375). Заметим, что данное положение находится в явном
противоречии с устоявшимися крестьянскими нормами обычного
права, муж мог «учить» жену, но не дозволялось ее калечить, а тем бо­
лее —лишать жизни. Так, по рассказам крестьян, в Ростовском уезде
Ярославской губернии муж, застав жену с любовником, убил их обоих.
За это его даже не отдали под суд, а только отослали в монастырь на
полгода замаливать этот «небольшой» грех (Там же).
Неудачные браки не были редкостью в крестьянской среде. Глав­
ной причиной, толкавшей к разводам, были семейные ссоры и раздо­
ры. Побои мужа, нещадная эксплуатация, конфликтные отношения
с родителями и родственниками мужа, гнетущая моральная атмо­
сфера являлись постоянными факторами, ведущими к разладам в се­
мье. «Если молодуха, приведенная в дом, не понравилась родителям
и родным мужа, если притом в семье есть несколько женатых братьев,
то жизнь молодой женщины становится положительно невыносимой.
Постоянные наветы и наговоры мужу со стороны свекрови и золовок
явление в данном случае обычное. Каждый шаг, каждое слово, каждая
невинная шутка молодой женщины передаются, извращаются, пере­
иначиваются и дело доходит до того, что муж, женившийся по любви,
решает поучить свою жену, то есть поколотить. Молодая женщина,
получив ничем не заслуженные побои, считает себя обиженной до
глубины души, и между супругами начинается разлад», — сообщает
408

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

корреспондент из Ярославской губернии (РКЖБН 2.1: 464). Золовки
и снохи почти всегда враги, редкая сноха похвалит золовку (РКЖБН 3:
549; Beam 18916: 45). Женщина стояла перед дилеммой: остаться
в семье, терпеть побои и упижения или уйти. Она с молоком мате­
ри впитала мысль о необходимости подчинения мужу. Самоволь­
ный уход жены от мужа к родителям воспринимался в крестьянском
обществе неодобрительно, при этом обычно обвиняли жену, а не
мужа: «Характерна, стало быть, очень, что не может ужиться с му­
жем» (РКЖБН 2.2: 365). При уходе жена брала с собой только одежду
или то, что она заранее тайком переносила, все остальное оставалось
у мужа. Возвращение в дом родителей считалось «посрамлением»
семьи мужа, и этого всячески старались избежать. Муж имел право
требовать ушедшую жену обратно, ее называли «беглой», это стано­
вилось постоянной инвективой (РКЖБН 5.4: 221, 229). Для возвра­
щения ушедшей жены мужья прибегали даже к насилию (РКЖБН 3:
326). Но времена менялись, ослабевал авторитаризм мужа и семьи.
Стали иметь место случаи совершенно другого характера: если жена
от нестерпимой жизни уходила от мужа, то к ней стали относиться
с сочувствием и одобрять родителей, приютивших несчастную дочь
(Там же: 318). Характер семейных отношений в конце XIX в. был похож
на мозаику, наряду с упомянутым патриархальный уклад в значи­
тельной степени продолжал удерживать свои позиции, и во многих
семьях женщины, как и ранее, продолжали сносить побои и упиже­
ния (РКЖБН 1: 471; 2.1: 458; 3: 316; 4: 148; 5.1: 359; 6: 245, 365,449).
Имеются свидетельства, что начало раздора могла положить открыв­
шаяся нецеломудренность невесты, это на долгое время становилось
причиной издевательств и упреков со стороны мужа (Быт... 1993: 261;
РКЖБН 5.4: 211; 6: 364,418). Но строгие нравы далеко не везде были
характерны для русской деревни, а в пореформенный период вне­
брачные связи получили еще большее распространение, к ним стали
относиться с большей терпимостью (Мухина 2010а: 61).
Раздельное проживание супругов в пореформенный период. При
существовавших подходах очень часто брак представлялся не союзом,
а безысходной и беспросветной жизнью. Развод был практически
невозможен, свобода передвижения для женщин являлась весьма
ограниченной, для этого требовалось иметь паспорт. Для получения
паспорта замужней женщиной было необходимо согласие мужа, для
незамужней — согласие родителей, все это могло быть делом весьма
непростым (Макарьевский уезд Костромской губернии, 1899 г.) (ГАРФ.
Ф. 586. On. 1. Д. 110. Л. 5); (с. Улома Череповецкого уезда Новгородской
губернии, 1897—1899 гг.) (Там же. Д. 113. Л. 66,89); (с. Лемже Инсарско409

Глава IV

го уезда Пензенской губернии, 1898 г.) (Там же. Д. 115. Л. 36—37); (Пронский уезд Рязанской губернии, 1899 г.). (Там же. Д. 109. Л. 42); (Алек­
сандровский уезд Владимирской губернии, 1898 г.) (Там же. Д. 106.
Л. 13); (Тверская губерния 1898—1899 гг.) (Там же. Д. 121. Л. 16). При
подаче просьб в волостные суды о разводе там их не принимали, по­
скольку дела о разводах не входили в их компетенцию (Пахман 1879:
133). Не имея права проведения официального развода, волостные
суды нередко стали исходить из необходимости разрешить сложившу­
юся ситуацию и совершали разводы фактически —выдачей супругам
отдельного вида на жительство (паспорта). Сначала крестьянский сход
и волостной суд призывали решивших разойтись супругов к примире­
нию. Если это не удавалось, суд мог выдать отдельный вид на житель­
ство. «Когда жена не хочет жить с мужем, суд делает увещевание, но
никаких других мер не принимает, да и принять не может: насильно
жить никого не заставишь» (РКЖБН 1: 217; Тихонов 1891: 139).
Если супруги расходились по взаимному согласию, жена получала
паспорт с разрешения мужа. Но суд мог его дать и без согласия мужа
при невозможности их примирить. Жена могла уйти и без паспорта,
так как он не требовался, если она устраивалась где-нибудь побли­
зости в своем уезде. Развод и последующие взаимные отношения
могли санкционироваться решением крестьянского схода, чаще по
соглашению супругов, но в ряде случаев и по требованию одного из
них (см.: Развод по обоюдному соглашению 1906: 214). Так, муж мог
освобождаться от обязанности содержать уходящую от него жену, но
иногда жена обязывалась помогать мужу. По приговору схода кре­
стьянка Мавра Степанова, которая получила от своего мужа Григория
Данилова свободу отдельного проживания, «в предупреждение всех
неприятностей друг к другу», была обязана ежегодно посылать мужу
5 руб. и три пары белья (Якушкин 1875: XXIII). Дети при этом по реше­
нию суда оставались с тем из родителей, кто мог лучше их воспитать,
но нередко детей забирала мать и растила их одна (РКЖБН 1: 477;
2.1: 499; 3: 318; 6: 372). По некоторым местным обычаям мальчики
оставались с матерью, девочек забирал отец, так как в этом случае
жена получала на сыновей земельный надел, что давало средства
к существованию, а оставшись с девочками, она лишалась возмож­
ности прокормить себя и дочерей (Васильсурский уезд Нижегород­
ской губернии) (РКЖБН 4:154). При уходе жены от мужа дети обычно
оставались с отцом, редко когда мать забирала детей и оставляла
у своих родителей. Никто не помнил случаев, когда детей бросали
одних на произвол судьбы (Мещовский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3:552). Неудивительно, что выдача женам вида на отдельное
410

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

жительство вопреки воле мужей по решению мировых судей и по
административному распоряжению происходила гораздо чаще, чем
случаи формального развода.
Давно практиковавшееся разлучение супругов являлось суррога­
том развода, и дело было за тем, чтобы узаконить существовавший
обычай (Внутреннее обозрение... 1889: 221; 1883: Ъ56;Харламов 1880:
76). Открытый «расход» супругов редко доходил до суда. Вот один из
примеров —дело о расторжении брака крестьянина Александра Да­
нилова Юдина с Серафимой Петровой (1914—1915 гг.), обвиненной
супругом в проституции. Ответчицу на основании 20-го правила
Анкирского собора было решено «подвергнуть семилетней епитимье,
по выполнению каковой... предоставить и ей право на вступление
в новый брак» (РГИА. Ф. 796. Оп. 199,1 ст., IV отд. Д. 961).
Уходу жены от мужа способствовало еще то, что ее личное иму­
щество являлось ее собственностью, на которое никто не имел права
претендовать (Костромская губерния) (Покровский 1896: 463). Хотя
в иных случаях эти права женщин нарушались, поскольку муж не
только отказывал в паспорте, оставляя ее без всяких средств суще­
ствования, но и не выдавал лично ей принадлежавшего имущества
(приданого) (ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 412. Д. 18. Л. 1 об.). Относительно
судьбы приданого при разводе следует заметить, что при редкости
формальных разводов и их замене «расходом», при взаимном на него
«согласии супругов: приданое берется женою, а в случае самоволь­
ного ухода и не безукоризненного поведения оставляется у мужа»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 134. Л. 99 об.—100). Процессы модернизации
стимулировали формирование нового самосознания в крестьянской
среде, в том числе и у женщин. Косвенным свидетельством этого ста­
ли участившиеся случаи их жалоб в волостные суды на оскорбления
и побои мужей (РКЖБН 5.2: 794-821; 6: 98-132).
В пореформенный период начали меняться взгляды на безнравст­
венное поведение жены. В противовес прежним взглядам, когда жена
должна была в обязательном порядке оставаться в семье мужа, теперь
муж имел право отказаться жить с ней и без всякого имущества от­
править «непутевую бабу» к родителям или родственникам. Иногда
это происходило без шума и скандалов (Титов 1888: 40; Бондаренко
1890в: 13). По свидетельству В. Н. Бондаренко, имеются примеры,
когда такие отношения стали некоторым образом получать легитим­
ность. Муж выдавал жене расписку: «Я, нижеподписавшийся, выдал
жене расписку, что даю ей полную волю: где хочет, там и живет, а ко
мне пусть не приходит, и касаться друг друга мы не должны». Распи­
ска подписывалась супругами, свидетелями и нередко еще старостой
411

Глава IV

с приложением казенной печати (Кирсановский уезд Тамбовской
губернии) (Бондаренко 1890в: 13). Хотя и очень медленно, но власти
реагировали на новые реалии. Менялось законодательство о выдаче
паспортов женщинам. Было принято Положение от 3 июня 1894 г.
«О видах на жительство» (Устав о паспортах), в которое была включена
ст. 19 о возможности выдачи волостным правлением отдельного вида
на жительство жене даже при возражении мужа (РКЖБН 3:616).
Либерализация отношения властей видна из следующих архив­
ных материалов: «Определениями Первого Общего Собрания Пра­
вительствующего Сената от 28 января/28 октября 1888 г. по делу
Наталии Ворожцовой и Второго Департамента от 10 окт. 1889 г. по
делу Агафьи Метелевой, от 8 февраля 1891 г. по делу Ефросиньи Оксенюковой, от 30 ноября 1899 г. по делу Марии Гордеевой, от 30 того
же ноября по делу Акулины Головатовой, а также другими — Прави­
тельствующий Сенат установил, что согласие мужа на выдачу жене
отдельного вида на жительство необходимо лишь в тех случаях, когда
последний живет вместе с женою и дает ей средства к существова­
нию, и что потому крестьянские учреждения обязаны дела по жало­
бам жен крестьян на невыдачу им паспортов без согласия их мужей
обсуждать по существу, и в случае, если бы заявления крестьянок
о жестоком с ними обращении мужей или об отказе в выдаче женам
содержания подтвердились, должны делать распоряжения о выдаче
таким крестьянкам паспортов и помимо согласия на то их мужей»
(ЦГИА. Ф. 254. On. 1. Д. 13078. Л. 14).
Далее, «ныне Правительствующий Сенат указом Министерства
Внутренних Дел, от 9 апреля с. г. (1912 г. — 3. М.) за № 4753, сооб­
щил, что Правительствующий Сенат имея в виду, что хотя перечи­
сленные определения Правительствующего Сената состоялись по
делам, касающимся исклю чительно крестьянской среды, тем не
менее преподанные в оных разъяснения исходят, между прочим, из
узаконений, имеющих характер общий (ст. 103 т. X. ч. 1 и ст. 11. По­
ложения о видах на жительство)...» могут быть применимы ко всем
сословиям (Там же. Л. 14 об.); «...жена, не жительствующая с мужем
по вине последнего, вне зависимости от сословия, к которому муж
принадлежит, им еет право на выдачу ей самостоятельного вида
на жительство без согласия мужа» (Там же. Л. 64 об.); «...о выдаче
отдельных видов на жительство женам крестьян без согласия их
мужей...» (Там же. Л. 87).
Несмотря на крайне незначительное число официальных раз­
водов, широкое распространение получили фактические разводы.
Реалии жизни привели к тому, что к концу XIX в. в общественном
412

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

сознании прочно утвердилось убеждение об анахронизме существо­
вавшего положения о разводах. Юристы и публицисты прямо ставили
вопрос о необходимости передачи бракоразводных дел в ведение
гражданских судов (см .-.Добровольский 1903: 205—210; Розанов 2004:
539—558). Власти опасались радикализации проводимых реформ,
резкого ухудшения экономической ситуации, поэтому их действия
были непоследовательными, что нашло свое отражение в стремле­
нии сохранить оплот прежнего уклада жизни — патриархальную се­
мью. В данном вопросе постоянным союзником властей выступала
церковь. Но жизнь рассудила по-своему, не дожидаясь решения об
упрощении бракоразводных процессов, когда супруги стали расхо­
диться фактически и начинали жить отдельно. Они расходились или
по взаимному согласию, или один из супругов бросал другого.
Если традиционно женщина как личность была растворена в се­
мье, то в пореформенный период с развитием индивидуализма ста­
ла намечаться тенденция доминирования личности над семьей. Не
только участились разделы, когда из большой патриархальной семьи
выделялись малые семьи, но и подрывалась сама семья — один из
главных институтов традиционного уклада жизни, вследствие чего
значительно ослаблялась такая ее фупкция, как организующий фак­
тор для всех ее членов. Старшее поколение сокрушалось, что семья
утрачивала патриархальную простоту, происходил упадок семейных
основ, начинали доминировать своеволие и разнузданность: «Ни
Бога не боятся, ни людей не стыдятся» (РКЖБН 6: 244). Крестьяне
говорили, что разлад поселяется от сатаны, нечистый дух радуется,
когда между близкими раздор идет (РКЖБН 3:471). Разлады в семье
встречали неоднозначное отношение в крестьянском сообществе
(Быт... 1993: 263; РКЖБН 6: 365). Даже в одной и той же деревне при
уходе жены к родителям или ее выезде с паспортом одни были на
стороне мужа, другие — сочувствовали жене (РКЖБН 1:472). При се­
рьезных разладах вызывали неодобрение обе стороны: и муж, и жена
(РКЖБН 2.1:465). Крестьяне говорили, что если муж и жена расходят­
ся поневоле (брань, драки и т. п.), то это еще простительно, но при
разводе по доброй воле, по взаимному согласию они нарушают Божий
закон и грешат вдвойне (РКЖБН 2.2: 375).
Начал меняться сам дух патриархальной семьи. Как свидетель­
ствуют источники, раньше иные старики любили похвастать: «Меня
жена боялась, как огня! Взгляду боялась; бывало, места не найдет,
как крикну». Старые женщины возводили в добродетель рабскую
покорность мужу, свекру и свекрови. Нередко можно было встре­
тить мужей «с тяжелой рукой, вогнавших в гроб свою жену». Теперь
413

Глава IV

свекор или свекровь, тронувшие сноху, рисковали быть побитыми
сыном или снохой, таких фактов имелось немало. И мужья стали
вести себя иначе, им приходилось иметь дело не с прежней забитой
и не смевшей идти наперекор мужу женщиной. Женщины говорили:
«Не те времена, чтобы нас бить! Ударят меня — и часу не стану жить
с разбойником, уйду: нынче везде жить можно» (РКЖБН 3: 550).
Препятствия, возводимые церковью и властями при официаль­
ной процедуре развода, не могли сдержать распады семей, резко
участившиеся в пореформенный период, однако этот процесс шел
очень медленно. Хотя считалось, что супруги продолжали официаль­
но находиться в браке, они жили раздельно, в фактическом разводе.
Попробуем оценить масштаб явления. По данным переписи 1897 г.,
в Санкт-Петербурге среди крестьянского населения число мужчин
почти на 139 тыс. превышало число женщин (Первая всеобщая... 1898:
13). Часть этих мужчин были женатыми, но, по данным С. Н. Проко­
повича, семейных было немного, поскольку при заработке меньше
400 руб. содержать семью было практически невозможно, а средний
заработок составлял около 300 руб. (Прокопович 1909: 7,39). Причем из
них около трети одиноких и более половины семейных мужчин утра­
тили всякую связь с деревней (не посылали деньги родным) (Там же:
35). В Москве среди крестьянского населения число мужчин превы­
шало число женщин почти на 150 тыс. (Первая всеобщая... 1898: 21).
Здесь не учтен тот фактор, что после фактического развода женщины
из губерний Центрального промышленного района (например, из
Калужской губернии) тоже отправлялись в Москву и устраивались ра­
ботницами на фабрики, кухарками, горничными и т. д., редко заводя
новую семью (РКЖБН 3:554). С учетом вышеприведенных данных эта
разность должна еще больше возрасти. Видимо, одиноких крестьян,
работавших в городе и утративших связи с деревней, и можно отне­
сти к фактически разведенным. По самым грубым оценкам, таких
было десятки тысяч (а то и более) по двум столичным городам, что
как минимум в десятки раз превосходило число официально разве­
денных. Полагаю, что это была только верхушка айсберга, реальные
масштабы явления были куда значительнее. Имеются свидетельства,
что во многих деревнях все здоровые мужчины уходили на заработ­
ки, так что оставшимся женщинам и изменить мужу было не с кем
(Ярославская губерния) (РКЖБН 2.1:462), многие из отходников уже
не возвращались в свои семьи.
В пореформенный период усугублялись прежние и расширял­
ся круг новых факторов, которые подвигали супругов к раздельной
жизни. Часто разлад в семье возникал из-за бедности, жена укоряла
414

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

мужа в лени, неумении вести дела, расстройстве хозяйства, расточи­
тельности. Жена называла мужа «нищим», что считалось особенно
обидным, а муж ее — «шлюхой», обвинял, что она вышла замуж, не
умея работать (РКЖБН 1: 470; 2.1: 464, 500; 2.2: 361, 374; 5.4: 229).
Принимавш иеся постановления о возврате жены мужу далеко не
всегда имели реальную силу (РКЖБН 1: 216—217,471; 5.4: 211). Если
мужья грозили собравшимся уйти женам: «А я тебя по этапу вытре­
бую», то в ответ слышали: «Требуй, только меня приведут, а я опять
уйду. Наскучит водить» (РКЖБН 5.2: 710).
К разладу в семье вели и некоторые качества самих женщин. Рост
женского самосознания способствовал тому, что среди части женщин
возникало желание самим главенствовать в семье (РКЖБН 1:470; 2.1:
464, 498). Иная молодая жена, придя после свадьбы в семью мужа,
не имела желания приспосабливаться к взглядам и порядкам новой
семьи, хотела поставить все по-своему. Известны случаи нанесе­
ния снохой побоев свекру и свекрови, что считалось очень обидным
(РКЖБН 5.2: 373, 710). «Бывало, что сноха не только “не поваж ает”
свекрови, но просто “на ножах” режется с нею, — сообщает корре­
спондент Этнографического бюро из Псковской губернии. — Нередко
причинами “неладов” бывает пьянство мужа, жестокое обращение
его с женой, побои, но иногда просто капризы, взбалмошность жен­
щ ины, не желающей уважать и слушаться мужа» (РКЖБН 6: 244).
«Больных, неспособных к супружеской жизни мужей бросают. “Какой
это муж! И на человека непохож; никогда не пожалеет” (под словом
жалеет подразумевалась половая страсть. — 3. М ). “Что ж с больным
лежать, — только себя мучить”, — говорят бабы; и уходят или живут
открыто с другим мужчиной» (РКЖБН 3: 552). Чертой пореф ормен­
ного времени стало расставание супругов, если помимо его или ее
воли родители выдали за нелюбимую (нелюбимого) (РКЖБН 3: 552;
5.2: 360; 6: 359).
Следует отметить, что главным фактором, ведущим к ослаблению
семейных связей и к раздельной жизни супругов, были отхожие про­
мыслы, которые достигли огромных масштабов в Санкт-Петербург­
ской губернии, в губерниях Центрального промышленного района
и примыкавших к ним. Нередко отходники бросали свои семьи и за­
водили в городах новые. Другие оставляли свои семьи без всякой под­
держки, нередко спивались, их хозяйство приходило в совершенный
упадок. Оставленная жена возвращалась к родителям или наним а­
лась в работницы (Быт... 1993:262; РКЖБН 1: 216,472; 2.2:362; 3: 317;
4: 151; 5.4: 230; 6: 69, 227, 373, 420). К ссорам и разладам приводила
и такая черта патриархального уклада, как обязательное требование
415

Глава IV

отдавать главе семьи все заработанное до копейки, из-за чего сынотходник совсем бросал семью и дом (Быт... 1993: 261).
О решениях волостных судов в случае жалоб жен имеются про­
тиворечивые свидетельства, особенно в первые после эмансипации
годы. Суды нередко становились на сторону мужей: «Ведь ты не за­
хворала, он тебя не изувечил. Так, стало быть, и терпи, муж имеет
полное право учить свою жену» (РКЖБН 2.2: 364); за уход жены от
мужа она была наказана 20 ударами розог (1863 г.); другая жена за ту
же провинность получила 7 суток ареста на хлебе и воде (1866 г.) (Пахман 1879: 388). Крестьянка М. Л-ва жаловалась на своего мужа А. П. за
причиняемые ей притеснения. А. П. заявил, что никаких притесне­
ний он жене не учиняет, а жена желает окончательно уйти из дома.
За обиду М. А. его жену наказали 15 ударами розог (1868). В решении
суда сказано, что если М. Л-ва приведет доказательства притеснений
со стороны мужа, она может просить развода у высшего начальства
(Раненбургский уезд Рязанской губернии) (Труды... 1: 819). Еще одна
семейная драма. Мировому судье была подана жалоба от крестьянки
Романовой на ее мужа, который истязал ее, раздевал ее в поле догола
и один раз рвал ей «причинное место», дома избивал вместе со све­
кровью, отбив жене печень. Романов оправдывался тем, что жена гру­
бит его матери. Свидетели подтвердили этот факт, но объяснили его
излишней придирчивостью свекрови. Один из свидетелей сообщил,
что мать Романова своей жестокостью «вогнала в могилу» свою пер­
вую невестку. Далее выяснилось, что обвиняемый завел любовницу,
от которой имел детей. Дело скорее было подсудно окружному суду,
и Романова спрашивала, дадут ли ей развод. Пришлось ей объяснить,
«что она, даже изувеченная, должна по существующим законам под­
держивать на домашнем очаге неугасимый огонь любви под властью
мужа-тирана». Судья ей предложил обратиться в волостной суд, но
Романова заявила, что она уже обращалась, судьи взяли с нее 3 руб. на
выпивку с обещанием вернуть, если дело не будет решено в ее пользу,
но ни денег, ни благоприятного решения она не дождалась. Мирить­
ся с мужем Романова категорически отказалась. Судья предложил
мужу отпустить жену, тем более, что детей у них не было. Муж готов
был согласиться, но жена была нужна ему для полевых работ. Если бы
жена оплатила ему наем работника, он бы отпустил ее «куда хочет».
Романова согласилась на такую «самобытную» сделку, ценой которой
купила себе свободу (Лудмер 1884а: 466—467). В то же время были сви­
детельства и другого рода: в 1860 — 1870-е гг. суды наказывали мужей
по жалобам жен (Труды... 1: 819; Пахман 1879: 389) или выносили
решения о наказании мужа и жены одновременно (Пахман 1879:390).
416

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Надо отметить, что имеются указания о том, что, когда дело доходило
до суда стариков, он относился к делу более беспристрастно, чем во­
лостной суд, нередко принимавший сторону мужей (Весин 18916:45).
Среди крестьянских женщин было распространено убеждение,
что волостной суд может дать развод, как только они этого захотят,
имея в виду упомянутую выше ст. 19 из Положения «О видах на жи­
тельство». Волостные суды не принимали просьб о разводе, поскольку
строго запрещались любые действия, которые вели к самовольному
разлучению супругов, они могли только выдать каждому из супру­
гов отдельный вид на жительство. Уже говорилось, что развод был
возможен только по решению духовной консистории. Вот редкий
пример из другого ряда из Екатеринославской губернии. В окруж­
ной суд был представлен договор о разводе по обоюдному согласию.
Мотив —болезнь жены. Этот документ за подписью волостного стар­
шины и писаря с приложением казенной печати был представлен
на утверждение окружного суда (Мелочи историко-литературные...
1906: 14). В компетенцию волостных судов не входили дела о разво­
дах, они только выдавали отдельный вид на жительство (паспорта).
Времена менялись, это был уже 1906 г. Сам факт публикации этого
сообщения в этнографическом журнале свидетельствует об экстраор­
динарности таких случаев. Подобное превышение власти волостными
судами, выносившими «решения о разводе супругов», было ранее
зафиксировано в Ярославской губернии. Однако С. В. Пахман считал
такие случаи сомнительными (Пахман 1879: 134). Волостные суды
нарушали указанную статью закона, чем предупреждали ужасные
несчастья. Жена крестьянина Ильи Гашева Маремьяна обратилась
к суду с жалобой на своего мужа за жестокие побои без всякой вины
с ее стороны. Муж уже полгода не имел с ней супружеских отношений,
видимо, заведя другую женщину. Она просила суд дать разрешение
хоть три месяца в году работать по найму без согласия мужа и жить
это время вместе с 8-месячной дочерью отдельно от него, а по воз­
вращении домой получать от мужа должное содержание. Муж обещал
жить с ней мирно, но на отлучку жены не соглашался, так как лишался
работницы, вследствие чего хозяйство понесет большой убыток. Изза опасения более жестоких побоев суд удовлетворил просьбу жены
(.Ефименко 2011:108—109).
Трудности в получении официального развода иногда приводили
к крайностям. Среди тяжких женских преступлений убийство мужа
шло на втором месте после детоубийства (Статистическое обозре­
ние... 1874: 316; Тарновская 1902). Конечно, мотивы убийства мужа
могли быть корыстные, но имеются свидетельства, что чаще женщи­
417

Глава IV

ны не видели другого средства для избавления от нелюбимого или
жестокого мужа (РКЖБН 3: 327, 554). Распространенным средством
убийства мужей было отравление мышьяком (РКЖБН 4:156; Тарновская 1902:190,194,195). Все эти случаи являлись тяжкими уголовны­
ми преступлениями, но не всегда крестьянское общество их резко
осуждало. Считалось, что у жены не было другого выхода (РКЖБН 3:
554, 327; 4:156; 5.3: 303-304).
Крестьянское общество никогда не отличалось пуританством,
а в пореформенный период нравы стали еще более свободными.
Супружеская неверность и разлады в семье находились между со­
бой в сложном взаимодействии, подпитывая и усиливая друг друга.
При раздельной ж изни обычно еще не старые супруги вступали
в новые связи, на что смотрели снисходительно, считая, что они
вызваны необходимостью (РКЖБН 2.1:477; 3: 326—330; 4: 235; 5.4:
230; 6: 365,420).
Изучение архивных документов синодальной консистории за
1890 и 1914 гг. по вопросу бракоразводных дел в крестьянских семьях
(Тамбовская, Саратовская, Самарская, Московская, Новгородская,
Воронежская, Курская, Тверская, Тульская, Ярославская губернии)
в связи с прелюбодеянием супругов показало, что прошения на раз­
вод подавали как жены из-за измены (распутства) супруга (см.: РГИА.
Ф. 796. Оп. 171, 1 ст., IV отд. Д. 1607, 1608, 1616, 1642, 1838; Оп. 199,
2 ст., IVотд. Д. 152,156,176,289,311,336,420 и др.), так и мужья (см.:
Там же. Оп. 171,1 с т .,^ о т д .Д . 1602,1649,1665,1683,1694,1776,1797
и др.). На прошения обеих сторон часто были отказы епархиального
начальства (см.: Там же. Оп. 199. Д. 591,914,923 и др.).
Крестьяне порывали отношения с законными женами, жили с лю­
бовницами и их детей рассматривали как своих собственных (Доб­
ровольский 1893: 368). В отношении внебрачных связей явно про­
ступала гендерная направленность. Если муж заводил любовницу,
не только находясь на заработках, но и дома, то к этому относились
более терпимо, чем когда то же самое позволяла себе жена или только
подозревалась в этом (РКЖБН 3: 325—326; 4: 236; 5.2: 710). В случае
неверности жены дело заканчивалось жестокими побоями или, нере­
дко, полным разрывом, жена изгонялась из дома, муж отказывал ей
в содержании, и суд не вступал в ее защиту (РКЖБН 1: 472,478; 2.2:
197; 3: 328, 551; 5.2: 710; 5.4: 212). У фактических разводов имелась
еще одна сторона. Супруги чаще всего расходились, будучи молодыми
или средних лет, когда каждый мог заработать себе на жизнь. С возра­
стом, когда силы начинали ослабевать, жены вынуждены были снова
возвращаться к своим мужьям (РКЖБН 3: 327—328).
418

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Из вышеописанного мы видим, что в пореформенный период
подверглись ревизии основные положения такого консервативного
института как брак. Вопреки положениям Кормчей книги, жизненной
реальностью стали отказ от декларируемой при заключении брака
взаимной любви, взаимопомощ и, избегание прелюбодеяния, что
освящялось церковью и многовековыми традициями. Затянувшееся
обновление проведения бракоразводных дел в рамках института
законного гражданского брака, которое находилось в явном противо­
речии с духом времени, так и не получило своего разрешения в цар­
ской России. Возможно, здесь, как и во многих других проблемах,
помешала начавшаяся Первая мировая война. Лишь после 1917 г. дела
о разводе полностью перешли в компетенцию гражданских судов.
Равноправие женщин с мужчинами во многом было просто деклара­
цией при новом строе. Однако, что касается разводов, это являлось
реально приобретенным правом женщин (.Калыгина 1925: 20).

4.3. Вдовы и солдатки
Вдовы. Вдовы представляли особую категорию женщин в кре­
стьянском мире. Согласно О. М. Вербицкой, которая использова­
ла материалы Первой всеобщей переписи населения 1897 г., среди
женского сельского населения вдовы составляли 7,8 %, тогда как на
замужних женщин приходилось 40,1 %, при этом мужчин-вдовцов
было 3,4 % (Вербицкая 2009: 65). Б. Н. Миронов приводит данные по
Европейской России, по которым на вдов в 1897 г. приходилось 8 %
сельского населения, доля мужчин-вдовцов была вдвое меньше —
4 % (Миронов 2000а: 178). Земский врач В. И. Никольский также отме­
чал, что число вдов приблизительно в два раза больше, чем вдовцов,
что характерно и для Западной Европы (Никольский 1885: 72). Эти
данные можно сравнить с результатами переписи по отдельным
губерниям. Для сравнения автором были взяты две губернии Цен­
трального промышленного района — Владимирская и Ярославская,
а также находящаяся в Черноземье Орловская губерния. Во Влади­
мирской губернии на вдов приходилось 10,7 % женского населения
(Первая всеобщая... Владимирская губ. 1904: V—VI); в Ярославской
губернии среди сельского населения вдовы составляли 12,3 % (Пер­
вая всеобщая... Ярославская губ. 1904: VII), в Орловской губернии —
9,7 % (Первая всеобщая... Орловская губ. 1904: VIII—IX). В двух селе­
ниях в Воронежской губернии из 850 женщин от 18 до 80 лет было
227 вдов, из 130 вдов 60 потеряли мужей, когда им было 17—40 лет.
Такое положение было характерно для многих местностей России
419

Глава IV

(Герценштейн 1887: 155). Вдовство п р ед став л ял о за м етн о е я вл ен и е
д ер евен ск о й ж и зн и , о к а зы в ав ш ее в л и я н и е н а все ее стороны .
Во всех славянских язы ках «вдова» (др.-русск. въдова, вьдова, русск.
вдова, вдовка, вдовина, п о л ьск . wdowa, ч еш ек, vdova, сл овац . vdova,
vdovica, сербск. удовица, болт, вдовица) о зн а ч а л а жену, п отерявш ую
м уж а ( Трубачев 2006: 101 — 102). И зм е н е н и е с е м ей н о го п о л о ж ен и я
ж ен щ и н ы после см ерти мужа — переход в состоян ие вд овы — влекло
за собой и з м е н е н и е ее статуса в п р а в о в о м , с о ц и ал ь н о м , р и т у а л ь ­
н о м о тн о ш ен и ях . Это за к о н о м е р н ы м о б р азо м следовало и з сам ого
устройства тр адиц ионн ого крестьянского социума, где д ом и нировали
ж естки е п р и ч и н н о -с л е д с т в е н н ы е св я зи : и з и з м е н е н и я п ол ож ен и я
в как о м -н и б у д ь од н о м асп екте н еи збеж н о следовало и зм е н ен и е во
всем остальн ом .
В т р а д и ц и о н н о м со зн ан и и особое зн а ч е н и е и м ела акту ал и зац и я
п о н яти я пар н о сти . Нечет, н еп ар н о сть наруш ала гарм он и ю м ира, что
находило и сим во л и ч еско е в ы р аж ен и е (н ап р и м ер , при счете обхва­
ч ен н ы х кольев в и зго р о д и : «В довец, м о л о д ец , в д о в ец , м о л о д ец ...»
(Гура, Кабакова 1995: 294). Н аруш ен ие о п п о зи ц и и «м уж ской—ж е н ­
ский» влекло за собой н ар у ш ен и е у стан овлен н ого м и р о п о р яд к а, п о ­
этом у вд о ва счи талась соци альн о ущ ербной .
П олож ение вдов являлось д во й ствен н ы м в ритуал ьн ом о тн о ш е­
нии. С одной стороны , «вдовство» находилось в том же сем антическом
ряду, что и «холостой», «старая дева», «безбрачие», «сирота» (Там же).
И з-за отсутствия пары вдо вы счи тались н е п о л н о ц ен н ы м и ч л ен ам и
общ ества, что п р о явл ял о сь в о гр ан и ч ен и и их р и туальны х ф упкций.
В то же в р ем я отсутствие половой ж и зн и сближ ало полож ен ие вдов
с пол ож ен и ем н ев и н н ы х д еву ш ек и пож илы х ж ен щ и н , у тр ати вш и х
способность к д ето р о ж ден и ю . П оэтом у с в д о в ам и ассоц и и ровалась
чистота, цел о м у д р ен н о сть, что вело к повы ш ен и ю их рел и ги озн ого
статуса. Т акая д вой ствен н ость находила м н о гочисленны е отраж ения
в разл и ч н ы х обрядах и сим волах. Зам уж ним ж ен щ и н ам запрещ алось
заплетать одну косу, поскольку у нее была пара — муж. В спомним вос­
ходящ ий к я зы ч еск и м в р ем ен ам об р яд о п ах и в ан и я , провод и вш и й ся
вд о вам и и д ев у ш к ам и (РКЖБН 1: 232; 3: 320—321; Быт... 1993: 269;
Малыхин 1853: 217—218; Ушаков 1896: 174—176; Всеволожская 1895:
28—29; Бондаренко 1890а: 116).
У вдовы им елось несколько альтер н ати в д альн ейш его устройства
своей ж и зн и (Ефименко 2011: 96). При этом больш ое зн ач ен и е им ело
н ал и ч и е у н ее д етей , ее возраст, и м ущ ество и другие ф акторы .
Б р а ч н о -с е м е й н ы е о т н о ш ен и я бы ли с и с т е м о о б р азу ю щ и м и д ля
всего крестьянского общ ества, ж ен щ и н а являлась его п о л н о ц ен н ы м
420

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

ч л ен о м только при н ал и ч и и у нее д етей . Д ан н ы й т ези с представлял
ф у н д а м е н т а л ь н о е п о л о ж ен и е к р есть я н ск о го м и р о п о н и м а н и я . П о­
этом у вд о ва, и м е в ш а я д етей , и б езд е т н а я вд о ва в глазах к р е с т ь я н ­
ского м и р а сущ ественно р азл и ч али сь. К онечно, этот ф актор не был
абсолю тно д о м и н и р у ю щ и м , на него н ак лад ы вал и сь другие ф акторы
и м естн ы е обы чаи, что дел ал о кар ти н у слож ной и расп л ы вчатой .
Когда вдова являлась старш ей ж енщ иной в семье, она становилась
или х озяйкой до м а, или же уходила ж ить отдельно, а сы новья вы д ел я­
ли ей содерж ание. В больш ой н ер азд ел ен н о й семье вдова могла оста­
ваться в д о м е свекра. В д о м е у м ерш его м уж а полож ение вдовы за в и ­
село от р азл и ч н ы х ф акторов, таких как состав сем ьи, ее особенности,
л и ч н ы е качества ее ч лен о в и т. д. Л ю бопы тны й случай: «В д. Ш еине
после см ер ти м олодого м уж ика остались отец и м ать, вдова и м а л ь ­
ч и к двух лет. К рестьянское хо зяй ство бы ло п олное; но одни стари ки
без м олодой и р аботящ ей снохи не м огли с ним уп рави ться, и оно бы
в д в а-т р и года сош ло на нет. Б аб а-вдо ва вполне отвечала за м уж ика:
она не только все м уж и цки е работы вроде п ах ан и я, п оч и н ки и зго р о ­
дей, м олоченья и др. делала не хуже заправского муж ика, а и являлась
на сельских сходах как п о л н о п р ав н ы й член его. Но вдова ч ер ез два
года родила ещ е сы на, а к кон цу ч етвер то го года появи лась и дочь»
(РКЖБН 7.2: 338). Когда стари ки за ее «ш алости» п ри грози л и вы гнать
ее из д о м а, она ответи ла и м : «если я не нуж на вам , то я и уйду». С та­
рики, п о н и м ая , что б ез вдовы , хотя и «непутевой», им нечего будет
д елать, п оп роси ли ее р ади д етей вести себя п о ск ром н ее (Ч ереп овец ­
кий у езд Н овгородской губерн ии) (Там же: 338—339).
Ж и зн ь вдовы м огла бы ть и н е за в и д н о й , особенно при м ал ы х д е ­
тях, а такж е в случае, если она бы ла б езд етн о й . Н еслучайно п о н ят и я
«вдова» и «сирота» находились в одном ряду; обидеть вдову и сироту
п о ч и тал о сь за тяж ки й грех; вдову и сироту н азы в ал и «горькою ку­
кушкою», ви д и м о , в п ам ять плача сестры о погибш их братьях (Снеги­
рев 18386:94). Ф актически она, не и м ея поддерж ки мужа, оказы валась
одна в чужой семье. Но вдову ни кто против ее ж елания не им ел права
удерж ивать в д о м е свекра. П р еп ятстви ем для ухода вдовы без согла­
сия свекра м огло бы ть н ал и ч и е у нее д етей (РКЖБН 3: 314). Б ер ем ен ­
н ая вд о ва м огла уй ти из д о м а свекра (К алужская губерн ия) (Там же:
314) или по собственн ой воле остаться в его до м е, так как ее ребен ок
в это м случае п р и о б р е т а л н е к о то р ы е п р а в а в сем ье ее п о к о й н о го
мужа. «О ставш ись бер ем ен н о й после муж а, вдова ни в коем случае не
вы й д ет и з д о м а, если ее даж е будут гнать, — зн ая, что суд п остои т за
нее: она д олж на род ить у себя в до м е. С ы на ли родит, или дочь, — все
р авн о , она п р и о б р етает п р ава на часть в д ом е» (Н оволадож ский уезд
421

Глава IV

Санкт-Петербургской губернии) (РКЖБН 6: 364). Большое значение
имел пол родившегося ребенка. При рождении мальчика, если даже
вдову вынуждали уйти из дома, ей обязаны были выдать прибли­
зительно такую же долю, на какую имел право ее покойный муж.
Если рождалась девочка, долю вдовы ограничивали до минимума
(Череповецкий уезд Новгородской губернии) (РКЖБН 7.2: 338). Были
случаи, когда вдова уходила, оставив у свекра детей: «Ушла, а ораву
свою бросила; что тут делать с такой полохвой?» (Мещовский уезд
Калужской губернии) (РКЖБН 3: 526).
Немаловажным был вопрос об опекунских правах русских кре­
стьянок в пореформенный период. Подробно данный аспект рас­
смотрен в работе М. П. Осиповой (Осипова 2010: 212—219). Однако
следует отметить, что причины и формы опекунства у вдов были
довольно разнообразны. Анализ архивных материалов (ГАРФ. Ф. 586.
Оп. 1.Д. 118. Л. 20, 38,49; Д. 112. Л. 12-1 4 ; Д. 107. Л. 90; Д. 108. Л. 33
и др.) показал, что мать не всегда могла быть опекуном своих детей.
Так, если вдова вторично выходила замуж, опека над сиротами пе­
редавалась отчиму, он становился и полным хозяином над сиротами
и имуществом (Там же. Д. 120. Л. 73).
Еще одна альтернатива, которая имелась у вдовы, — вернуться
в дом родителей. Здесь ее статус не был однозначно определенным.
Положение дочери-вдовы могло не отличаться от положения доче­
ри-девушки, на них в одинаковой степени распространялась власть
родителей, их могли отдать внаем и т. д. В других случаях эта власть
оставалась чисто формальной, в действительности дочь-вдова была
неподвластна ни отцу, ни матери, при ее неповиновении дело огра­
ничивалось руганью и угрозами. Сельское общество на жизнь вдовы
в семье родителей смотрело неодобрительно из-за отсутствия сдер­
живающей власти мужа и приобретенной относительной свободы
(РКЖБН 3: 445, 524; 4: 116, 121; Титов 1888: 53). Оставшись в доме
родителей, вдова должна была сама зарабатывать на содержание
себе и детям. Такое чаще всего случалось, если не было детей муж­
ского пола. В этом случае на нее нередко смотрели как на работницу,
а не как на родную дочь (Ярославская губерния) (РКЖБН 2.2: 325).
Описан случай, когда вдова с дочерью перешла жить к своему бра­
ту, ее жизнь со свекром и деверьями была невыносимо тяжелой, ей
некуда было деваться, и брат приютил ее (Вологодская губерния)
(РКЖБН 5.1:47).
Чаще всего вдова старалась выйти замуж, чтобы найти «кормиль­
ца» и «заступника» (Титов 1888: 41). В крепостное время вдовцов
женили, а вдов отдавали замуж по предписанию помещ ика. Хотя
422

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

имелись и исключения. По одному из приказов А. В. Суворова: «Вдову
Иванову, как она в замужество не желает, никому не дозволяю сва­
тать. Помочь ей миром в выстройке той избы, которая была срублена
еще ее умершим мужем» (Семевский 1880:8). К скорому выходу замуж
толкали, в первую очередь, экономические причины, бедность. Если
даже вдова получала в свое распоряжение дом и хозяйство, далеко
не всегда все это удавалось содержать в надлежащем состоянии, осо­
бенно при малых детях (Добровольский 1903: 379).
Неполноценность вдовы из-за отсутствия пары проявлялась в ее
оценке в крестьянской среде как воспитателя дочери. Имелось в виду,
что из дочери вдовы не получится такой жены, какой она должна
быть по крестьянским представлениям. Ко вторичному замужеству
подталкивали и физиологические потребности, а бывало, что свекор
или деверь начинали ухаживать за молодой вдовой (РКЖБН 2.2: 349;
3:4 9 ,5 1 ,2 1 1 ; 4: 160; 6: 364,418).
На возможность второго брака для вдов немалое влияние ока­
зывали укоренивш иеся в сознании крестьянского общества мифы
и поверья, восходящие еще к языческим временам. Брачные узы про­
должали сохраняться и в потустороннем мире, они не разрывались по
смерти супруга. Поэтому для женщины вхождение в рай допускалось
только вместе с ее первым мужем (Шашков 1879:46; Смирнов 1877: 79;
Якушкин 1891: 5). Актуализация парности получила также воплощ е­
ние в поверье об огненном змее. Рассказывались страшные истории
о том, как по ночам прилетают к молодым вдовам покойники — их
мужья — в облике огненного змея (Торэн 1996: 214). Насколько не­
однозначны были крестьянские представления о положении вдовы,
показывает утверждение С. В. Максимова: «Стоит и в наши дни, у нас
на Руси, поскучать молодой бабе по ушедшему на заработки мужу,
в особенности же вдове по умершему, как бесы и готовы уже на утеху
и на услужение... Входит бес во временную сделку с несчастной, под­
давшейся обману и соблазну, и всего чаще с женщиной, допустившей
себя до полного распутства» (Максимов 1903: 24—25). Другими слова­
ми, лучше вдове выйти замуж, чем вести такую жизнь.
Как указывал С. С. Шашков, церковь дозволяла иметь не более
трех жен, преследуя многоженство (весьма, например, распростра­
ненное в Сибири еще в XVII в.) во всех его формах. При этом тре­
тий брак не считался даже таинством, а священник, который вместо
простого чтения молитв над троеженцем проводил полный обряд
венчания, лишался сана. Третий брак дозволялся, если ни от первого,
ни от второго не было детей, но вступившие в него на пять лет от­
лучались от церкви. Четвертый брак рассматривался уже как явное
423

Глава IV

престуиление (Шашков 1879:120). В дальнейшем эти представления
претерпели эволюцию, во второй и третий брак стало дозволяться
вступать лишь вдовам и вдовцам. Согласно официальному законо­
дательству, «запрещается вступать в четвертый брак» (ст. 21) (Свод
законов... 1857:4).
Считали, что только в первом браке видится прямая воля Бога,
второй —Его «попущение» плотским людским желаниям, а в третьем
браке как бы отрицается присутствие святыни, этот брак уже от дья­
вола, он греховный или ни от Бога, ни от людей (РКЖБН 2.1: 455; 3:
314; 6:418; Звонков 18896:33). Ко второму браку крестьянское обще­
ство относилось неодобрительно. Порицание повторного брака имело
свои корни в религиозных установках. Крестьяне считали, что «если
кто встуиает во второй брак, тот, значит, неугоден Богу; ему наказа­
ние послано от Бога. По Божьему повелению требуется, чтобы каждый
всю жизнь прожил в первом законе, а ежели у тебя было два закона
или три, то ты, значит, много согрешил перед Богом, и на Страшном
суде за каждый лишний закон отвечать будешь» (РКЖБН 2.2: 360). По­
скольку в брак допускалось встуиать до трех раз, в народе говорили:
«первая жена опойчатая, другая стеклянная, третья хрустальная», т. е.
вторую жену надо беречь больше, чем первую, особенно надо беречь
третью, ибо четвертой взять нельзя (Смирнов 1877: 86). У этой пого­
ворки имелись локальные вариации, например, во Владимирской
и Тверской губерниях говорили, что вторая жена «хрустальная» (Быт...
1993: 260; РКЖБН 1:477). По утверждению С. Я. Дерунова, «четвертый
почитается не за брак, а за “кошачью свадьбу”» (Дерунов 1889). Лю­
бопытен рассказ о явлении крестьянину из с. Мышенка Епифанского
уезда Тульской губернии, пожелавшему встуиить в третий брак. Ему
виделось, что первая жена была в белом одеянии, у второй жены по­
ловина одежды была белой, а другая половина — черной, у третьей
жены вся одежда была черная как уголь (РКЖБН 6:418). Второй брак
вызывал понимание и сочувствие, если к нему побуждала хозяйствен­
ная необходимость, устройство детей. «Для вдовы обстоятельством,
заставляющим вступить во второй брак, являются большое хозяйство,
торговые дела, оставшиеся после первого дела, такие дела, ликвиди­
ровать которые нельзя, продолжить же их бабе не под силу» (РКЖБН
2.1:455). Но при отсутствии таких причин на повторные браки смо­
трели крайне отрицательно (РКЖБН 1:469; 5.2: 357).
Народный обычай также ограничивал браки с приемышами, так
как при этом нарушался установившийся семейный уклад. Так, напри­
мер, препятствовали замужеству вдовы —хозяйки дома —с молодым
приемышем, взятым в дом ее покойным мужем, поскольку в этом
424

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

случае новый муж стал бы хозяином, а его жена переш ла бы в его
подчинение. Вдова обладала вполне определенными правами хозяйки
дома, и крестьянским обществом принимались меры к их сохранению
(Самарская губерния) (Матвеев 1878: 38). Надо иметь в виду, что при
колонизации Самарского края туда отправлялись переселенцы из
различных великорусских губерний, принося с собой обычаи и черты
быта. Поэтому описанные особенности по ограничению прав вдов
имеют более широкую географию, чем Самарская губерния.
Насколько часто вдовы вторично выходили замуж? Согласно
Б. Н. Миронову, в повторный брак вступало около 23 % мужчин и лишь
4 % женщин (Миронов 2000а: 172). Одно из объяснений можно най­
ти в религиозных предубеждениях и в традиционных установках на
брак. Вдовец на том свете должен был жить со своей первой женой,
и его вторая жена оставалась без пары. Поэтому вдовы старались
выйти за вдовцов, браки последних с девуш ками воспринимались
неодобрительно. Для молодого парня жениться на вдове считалось
позором (РКЖБН 3: 432). В источниках имеются песни, где жениха
называю т «вдовцом», чем наносилась ему большая обида, так как
ему хотелось казаться молодым и бодрым (Добровольский 1893: 131).
«Лучше любить вольную солдатку, чем девушку, вдовушку или муж­
нюю жену», «Сын (в песне. — 3. М.) жалуется на отца, что заставил
жениться на вдове» (Добровольский 1903: 378). Вдовцы нередко жени­
лись на вдовах много моложе себя. Известны примеры, когда разница
достигала 20—40 лет (РКЖБН 3: 314—315; 7.2: 328). Вдовцы избегали
свататься к девушкам, ибо в этом стучае сомнительными выглядели
цели жениха, а социум недоверчиво и неодобрительно встречал такие
браки. Вдовец должен был искать в жене хорошую хозяйку и добрую
мать детям, поэтому следовало брать женщину опытную, разумную,
вкусившую семейной жизни. В таких отучаях вдовы считались самыми
подходящими невестами, и брак с ними был лучшим доказательством
«степенности» женихов. Если все же вдовец женился на девушке, это
часто были старые девы (Звонков 18896: 33—34; Весин 1891а: 64).
Показательный пример. Богатый крестьянин Матвей Миронов,
50 лет, занимавш ийся торговлей и полгода назад овдовевш ий, же­
нился на молодой девушке. Этот неравнй брак встретил всеобщее
осуждение: «Кабы он молодой был, ну так еще туда и сюда, и прости­
тельно, то ведь он старик, тридцать лет с женой жил, нужно бы ему
подольше помолиться об жене! Ведь ему не нужда была жениться, не
груда ребят у него!.. Не детки пеленичные (т. е. которые в пеленках
пищат)» (Любимский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2: 154).
Хотя в приведенном свидетельстве крестьянин-вдовец отошел от
425

Глава IV

тради ц и о н н ы х крестьянских зан яти й , зан и м ал ся торговлей, сельский
социум считал во зм о ж н ы м вм еш и ваться в его личную ж изнь. Во гла­
ву угла стави лись не п р ав а л и ч н о сти , и н д и в и д у ал ьн ы е склонн ости
и п р ед п о ч тен и я , а п р еж н и е ц ен н о сти , н а п р ав л е н н ы е н а сохранени е
целостности общ и ны , преж него уклада ж и зн и . К онечно, обхож дение
с в д о в ам и не в е зд е бы ло о д и н а к о в ы м . В и сто ч н и к ах м ож н о н ай ти
указан ия, что вдовы порой вы ж идали, чтобы посватался вдовец, у к о ­
то р о го и м ел о сь н е м н о го д етей и был заж и то ч н ы й д вор (РКЖБН 3:
85). При этом м ож н о бы ло в ы ж и д ать, ж и вя у свекра, ко то р ы й д о л ­
ж ен был ко р м и ть ее сам у и ее детей . Если это бы ла р азд ел ен н ая се­
м ья и после см ер ти мужа вд о ва оставалась п о л н ой хозяй к ой в дом е,
м ож но бы ло ч то -т о п р о д ать , что б ы п р о к о р м и ть м ал о л етн и х детей.
Иногда это бы ло п р ед п о ч ти тел ьн ее, ч ем вы ходить за бедного вдовца
и ухаж ивать за его д етьм и (Там же). Но такое полож ение скорее было
исклю чен ием , ч ем общ им пр ави ло м . Зн ач и тел ьн о ч ащ е было совсем
другое. О тносительно бы стро, если п р ед ставл ял ся случай, втори ч н о
вы ходили зам уж м о л о д ы е в д о вы без д ет е й или с о д н и м реб ен ко м .
В довам , и м е в ш и м д е т е й , г о р а зд о тр у д н ее б ы ло всту п ать в н о в ы й
брак, все стар ал и сь изб еж ать тако й «обузы». Вдова, у которой оста­
валось после п ер в о го м уж а м н о го д етей , и з ж алости к д ет я м редко
вы ходила зам уж (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 114. Л. 4 7 - 4 8 ; РКЖБН 7.2: 598),
так как полож ение ее д етей от первого брака в д ом е отчи м а было м а ­
л о п р и в л ек ател ьн ы м . П оэтом у вдова с д еть м и , если у н ее п оявлялась
возм ож ность вы йти зам уж , стояла п ер ед нелегкой д и л ем м ой : с одной
стороны , страх за будущую участь д етей , с другой — хо зя й ствен н ая
необходи м ость. «Не хочет вдова и дти зам уж за удалого м олодц а: не
зам ен и т ей п ервого мужа, а ее д етям отца» (Добровольский 1903: 379).
К ром е в о зр а с т а в д о в ы и н а л и ч и я д ет е й б ольш ое з н а ч е н и е и м ел о ,
какое наследство она получила от у м ерш его мужа. И мелось ещ е одно
преп ятствие для вторичного брака вдовы с детьм и. В пореф орм ен н ое
врем я вследствие м ассового отходн ичества в д ер евн ях С ан кт-П етер­
бургской губернии и губерний Ц ентрального п ром ы ш лен ного район а
или п р и м ы кав ш и х к ни м по яви л ся и зб ы то к д евуш ек (РКЖБН 1:216;
2.2: 360; 3: 315; 4: 117, 232; 5.2: 357; 5.4: 211, 228; 6: 364; Быт... 1993:
260). Так, во В ладим ирской губерн ии н а ж ен щ и н при ходи лось 55,5 %
населения, в Ярославской — 57 %, а в ч ер н о зем н ы х губерниях, н а п р и ­
м ер в В оронеж ской, ж ен щ и ны составляли 49,5 % от всей численности
н асел ен и я (П ервая всеобщ ая... 1897: 6, 7, 1 0 ,1 2 , 17), в О рловской гу­
бернии — 51,6 % (П ервая всеобщ ая... О рловская губ. 1904: VIII). Все это
ум еньш ало ш ансы зам уж ества, устройство своей ж и зни после см ерти
мужа оказы валось для вдовы очень неп росты м делом . Н ередко вдовы
426

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

выходили за первых попавшихся, даже за слепых (РКЖБН 3: 211).
Известен случай, когда вдова 28 лет вышла замуж за вдовца, который
оказался импотентом, но преотедовал жену беспричинной ревностью
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1:464). Корре­
спондентами Этнографического бюро описан случай, когда вдова
вышла замуж за еврея, который перешел в православие, и они жили
счастливо. К таким ситуациям народ относился просто: «Они такие
же люди, как мы, только веры другой; а принял нашу веру — значит,
стал русским» (РКЖБН 6: 360).
Как свидетельствуют источники, ко второй жене было лучшее
отношение, ее больше берегли и жалели, мужья часто им уступали,
выполняли за них наиболее трудные работы, старались лучше одеть,
а то и исполняли их капризы (РКЖБН 1: 477; 5.2: 358). Корреспон­
денты Этнографического бюро отмечают, что можно было слышать,
как в семейной паре, где оба состояли в браке в первый раз, жена
укоряла своего мужа: «Дура я, что не пошла за вдовца. Вдовцы то вон
как ухаживают за женами. Вот умру я, и меня пожалеешь: будешь за
второй-то женой как собачонка бегать» (РКЖБН 2.2: 361). Конечно,
нет оснований утверждать, что такие отношения были всеобщими,
но также ошибочным было бы считать, что жизнь вдов при втором
замужестве была повсюду одинаково серой и беспросветной. Одна­
ко все сказанное выше о вторичных браках входит в приведенные
Б. Н. Мироновым 4 % вдов, во второй раз вышедших замуж.
По православным канонам новый брак должен был заключать­
ся не раньш е, чем через 40 дней после смерти первого мужа (см.:
РКЖБН 4: 232; 5.2: 357; 5.4: 211, 228; 6: 364,418; 7.1: 209; Быт... 1993:
260). Но иногда считалось, что и полугода недостаточно (Ярослав­
ская губерния) (РКЖБН 2.2:154,360). Нередко все эти сроки наруша­
лись. Описаны случаи, когда в новый брак вступали через 8—12 дней
(РКЖБН 5.2: 357; 5.4: 211, 228; 7.2: 338). Отметим, что не всегда и не
везде придерживались обычая не покидать дома свекра до истечения
шести недель («сорочин») (РКЖБН 1: 469). Так, в Тульской губернии
это происходило не так уж редко (РКЖБН 6: 418). Вдовы, особенно
с детьми, имевш ие свое хозяйство, стремились как можно раньше
привести мужа в свой дом. С широким развитием отхожих промы­
слов для помощи по хозяйству вдовы нанимали работников-мужчин,
которые оставались в доме вдовы, и дело зачастую заканчивалось
браком (РКЖБН 1: 245; 2.2: 323; 3: 51, 447; 5.4: 187).
Браки вдовых и холостых мужчин с вдовами не сопровождались
свадебными обрядами (Шаповалова 2003а: 31), или свадебная церемо­
ния при повторном браке была уже значительно проще, чем при пер­
427

Глава IV

вом браке: «У вдовушки обычай не девичий» (Даль 1978:173; РКЖБН 3:
314; Титов 1888: 41). В этом сказывалось влияние церкви, видевшей
во втором и третьем браках «послабление немощи человеческой, что
выражается и в самом обряде церковного венчания» (Матвеев 1878:
38). Отсутствовал процесс длительного сближения между сторонами.
После кратковременного наведения справок о взаимном положении
друг друга, а иногда только у одной из сторон, посылали сватов, а за­
тем организовывалась свадьба, большей частью довольно скромная.
Не было девичника и других предсвадебных торжеств, свадебный
поезд часто состоял лишь из двух подвод, не столь разнообразными
были свадебные увеселения, песни пели только тогда, когда ехали изпод венца и во время обеда. На обеде, довольно скромном, который
продолжался недолго —час или два — присутствовали лишь близкие
родственники, дружка и сваха, меньше подавали водки (РКЖБН 1:
4 69-470 ; 2.2: 360; 3: 86, 210, 314,432; 5.4: 211; 6: 418; 7.2: 598). «При
помолвке вдовец с двумя-тремя близкими родными придет к невес­
те, принесет водки, а закуску невеста подает. Выпьют водки, закусят
и уговорятся в воскресенье или еще какой-нибудь праздник выйти
к литургии, а по окончании ее — повенчаться. <...> При бракосочета­
нии в храме второбрачные переживают тяжелое состояние, сознавая,
что они своим вторичным вступлением в брак грешат перед Богом:
“стоят в храме, как мертвые, их ведут из церкви, а ноги у них не двига­
ются”» (Епифанский уезд Тульской губернии) (РКЖБН 6:418). Отличие
от первого брака заключалось также в некоторых молитвах, читав­
шихся священником при венчании (Череповецкий уезд Новгородской
губернии) (РКЖБН 7.2: 340). Все это было весьма далеко от яркого
праздника крестьянской свадьбы, на которую нередко собиралась
вся деревня. Надо заметить, что, если вдовец женился на девушке,
свадебная церемония могла мало отличаться от той, когда он вступал
в брак в первый раз (РКЖБН 3: 86; Смирнов 1877: 86). Иногда свадеб­
ный поезд вообще отсутствовал, в церковь и обратно ехали на лошади,
а то и отправлялись пешком (РКЖБН 6: 418). В противоположность
сказанному в пореформенный период при вступлении в брак бога­
тых вдов и вдовцов обрядовая сторона свадьбы могла незначительно
отличаться от той, какой она была при первом браке, но некоторые
упрощ ения имелись и здесь (мало «плачей», отсутствие обрядовой
яичницы и др.) (Там же: 364). Здесь нет никакого противоречия. За­
метная имущ ественная и социальная диф ференциация оказывала
сильное влияние на элементы традиционной обрядности.
Иногда вдовы не желали терять полученную свободу, связывая
себя оформленным браком. Корреспондент Этнографического бюро
428

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

из Новгородской губернии сообщает: «В д. Катилове осталась м о­
лодая вдова с трем я девочкам и. Землю от ней, кроме усадебной,
отобрали, и живет она бобылкой. Эту вдову сватал вдовец из своей
дер(евни). Она не пошла, мотивируя свой отказ тем, что ее девочкам
будет жить хуже, да и ей не придется пользоваться такой свободой,
какую она теперь имеет. Она ходит к вдовцу каждый день чай пить,
а он ходит к ней ночевать» (РКЖБН 7.2: 340). Еще один случай: вдова
отдала своего сына на воспитание брату мужа, а сама жила на правах
жены с холостым крестьянином. Венчаться она не желала, так как
не хотела лиш иться свободы, которою могла располагать в любое
время (Там же).
Не следует считать, что крестьянское общество относилось совер­
шенно безучастно к положению неимущих. Например, в Архангель­
ской губернии вдов и сирот освобождали от натуральных повинно­
стей (Ефименко 2009: 201). Для полусирот при матери, «имеющих
маленькое имущество, делается поддержка в виде дров из общест­
венного леса, иногда уилачивают за них подати, а также и другими
способами, например, в настоящее время у нас есть вдова с четырьмя
малолетними детьми, которую избрали в сторожа в земской школе,
жалованья назначили 30 руб. в год, хотя это и немного, но при эко­
номном ведении хозяйства составляет заметное подспорье» (Пронский уезд Рязанской губернии, 1899) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 39).
При вступлении в брак вдовы оговаривались условия относитель­
но детей и имущества (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 114. Л. 130; Титов 1888:
37). Издавна среди русского крестьянства традиционной составляю­
щей деревенской жизни были помочи. Чаще всего они происходили
в августе, когда малосемейные и зажиточные крестьяне приглашали
соседей помочь убрать урожай. За это хозяева выставляли угощение:
бочки с пивом, столы с хлебом, калачами, пирогами и т. п. Помочи
сиротам и вдовам проводились безвозм ездно: не только пом ога­
ли убрать урожай, но снабжали всем необходимым для угощения и,
кроме того, заготавливали дрова и лучины на зиму (Снегирев 1837:
201). Традиция помочей продолжала действовать и в пореформенный
период. К примеру, в д. Конюши (Владимирский уезд Владимирской
губернии) всем миром в страдное время была сжата рожь у внезапно
заболевшей вдовы «без всякого угощения и хлопот со стороны за­
болевшей» (Щербина 1880: 21). В пореформенный период развитие
отходничества способствовало увеличению количества вдов. Значи­
тельное число отходников работало на вредном производстве (ма­
лярами, на металлургических заводах, химических фабриках и т. д.).
Среди таких отходников (при крайне низком тогда уровне охраны
429

Глава IV

труда) бы ла п о в ы ш е н н а я с м е р тн о с ть . По д а н н ы м Б. Э нгел, в двух
у езд ах К о стр о м ск о й гу б е р н и и с н а и б о л е е р а зв и т ы м о т х о д н и ч ест ­
вом — С оли гал и ч ско м и Ч ухлом ском — в 1897 г. среди ж ен щ и н до
30 л ет в д о вы со ставляли 14,3 %, от 30 до 50 л ет — 18,2 %, тогд а как
в средн ем по губернии — 9,8 % (Engel 1996: 52).
В о тн о ш ен и и своего п о в е д е н и я вдо вы п о л ьзо вал и сь н ек оторой
свободой, и эта т е н д е н ц и я зн ач и тел ьн о усилилась в п о р еф о р м ен н о е
в р е м я . Вся ж и зн ь к р е с т ь я н и н а п р о х о д и л а п о д в о зд е й с т в и е м двух
важ нейш их регуляторов общ ественного п овед ен и я: общ ины и семьи.
В п о р е ф о р м е н н о е в р е м я их в л и я н и е стало о сл абевать, хотя в ряде
м естн о с те й т р а д и ц и о н н ы е в згл яд ы на п о в е д е н и е вд ов оставал и сь
д о в о л ь н о стр о ги м и . Д ля в д о в «увеселен и я, как ого бы род а о н и ни
бы ли, вообщ е считаю тся н еп р и л и ч н ы м и и греховны м и» (Ростовский
уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2:255). Согласно н орм ам обы ч­
ного п р ав а, « зам у ж н яя ж ен щ и н а, баба — о т р е за н н ы й л ом оть», т. е.
над ж ен щ и н о й , вы ш едш ей зам уж , сем ья ее род и тел ей уже не и м еет
н и како й власти ( Тенишев 1907: 178). Если вдова после см ерти мужа
продолж ала ж ить в сем ье свекра, она долж на бы ла продолж ать п о в и ­
новаться старш им в сем ье, на ее п о вед ен и е наклад ы вал и сь довольн о
ж есткие о гр ан и ч ен и я. П олож ение сущ ественно м енялось, если вдова
ж и ла о тдельно, «своим д о м о м » , хотя зд есь и м ел и м есто л о кал ьн ы е
вар и ац и и . Вдова с д еть м и , ж и вущ ая с вд о в ц о м , м огла п од вергаться
сильном у осуж дению , такое н езак о н н о е сож итие считалось больш им
грехом и по сты дн ы м поступком (Калужская, В ологодская губернии)
(РКЖБН 3: 318; 5.2: 359). В других случаях крестьяне см отрели двояко
на вн еб р ачн ы е сож ительства. Если в д о м е им елась ж ен щ и на, н е за в и ­
си м о от того, бы ла это ж ен а х о зя и н а или его сы на, п р и н я ти е в д ом
посторонней ж енщ ины восприним алось край не отрицательно, такого
х о зя и н а срам и ли на каж дом шагу. Если же это был вд овец , то взгляд
на п о я в л ен и е п о сто р о н н ей ж ен щ и н ы м ог бы ть совсем ин ы м . Она не
считалась безнравствен ной ж енщ иной, иногда даж е ее п ри равнивали
к зам уж н ей . Это м огли бы ть п ар ы в п р е к л о н н о м во зрасте, от 50 до
60 лет. На тако е сож ительство см отрели как на необходи м ость в хо­
зяйстве. Но при этом го ворили: «Без бабы ни в какую ж исть н ельзя
обойтись, а если там что м еж ду н и м и тв о р и тся, про то Богу ответят».
Т акое в н е б р а ч н о е со ж и тел ьств о н е о б ста в л я л о сь н и к а к и м и ц е р е ­
м о н и я м и или ф о р м а л ь н ы м и у сл о в и я м и . «Ж иличка» п р и п ереход е
к вд о вц у и н о гд а п р и н о с и л а с собой н ем ал о и м ущ ества. Сою зы эти
редко освящ ались церковью и з-за дорогого в е н ч ан и я (20 руб.) (К ир­
сановский уезд Тамбовской губернии) (Бондаренко 1890в: 14—15). В то
же вр ем я таки е случаи (если бы ли п р еп ятств и я для вступ л ен и я в за430

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

конный брак) имели некоторое оправдание в глазах крестьянского
общества. Например, если одна из сторон уже состояла в трех браках
и по церковным правилам не могла вступить в четвертый. Такое со­
житие считалось допустимым, в особенности, когда вдова или вдовец
были еще людьми нестарыми (Нижегородская губерния) (РКЖБН 4:
152—153). Следует отметить, что торжественные языческие обряды
к XIX в. превратились в предания, сказки, забавы молодежи, сохраня­
лись лишь отголоски языческих представлений (Рыбаков 1981: 528).
А всего через несколько десятилетий под действием модернизационных процессов, как видно из предыдущего примера, нередко хри­
стианские каноны о браке были уже основательно подорваны.
«Вольности» в поведении вдовы, живущей отдельно, имели в гла­
зах крестьянского общества некоторое оправдание вследствие того,
что она ушла из родительского дома, поэтому она не могла наложить
на него позорного пятна. Она считалась «вольна в себе», являлась
хозяйкой своих поступков, никто не был вправе ее контролировать.
Неимение мужа, в особенности если вдова была молодой и здоровой
женщиной, также являлось оправдательным мотивом при несоблю­
дении ею полового воздержания. Кроме того, из-за «нескромного»
поведения вдовы не было «потерпевших», и очень часто на такого
рода нарушения нравственности смотрели сквозь пальцы (Ярослав­
ская, Нижегородская губернии) (РКЖБН 2.1: 500—504; 4: 160).
Вследствие отсутствия власти родителей и мужей в некоторых
местностях вдовы составляли главный контингент местных сельских
проституток, иные активно предавались разврату вплоть до второго
замужества (Нижегородская, Владимирская губернии) (РКЖБН 4:160;
Быт... 1993: 276; Шашков 1879: 333-334).
В традиционном крестьянском обществе вдовы занимали свою
нишу, со своими функциями, со своими связями с социумом, другими
категориями женщин. В пореформенное время эта установившаяся
традиция стала расш атываться и постепенно меняться. Развитие
отходничества, когда мужчины на целые годы оставляли семью и хо­
зяйство, а порой вообще не возвращались, сближало положение вдов
с положением замужних за отходниками женщин. Пореформенное
время внесло свои коррективы в рассматриваемые проблемы. Модернизационные процессы основательно ослабляли традиционные
узы брака и семьи. Не выш едш ие замуж вдовы (а они составляли
около 96 %), оставшись одни с детьми, бросив хозяйство, уходили
в работницы. Другие ходили побираться или посылали побираться
детей. Искали различные причины, чтобы зайти к соседке и что-ли­
бо поесть. М ногообразными способами проявлялась женская соли431

Глава IV

д ар н о сть. М ожно бы ло в п р а зд н и к н ап р о си ть ся поскобл и ть столы ,
п о м ы ть л а в к и , в бо льш и е п р а зд н и к и п о ч и сти ть стен ы , отскобли ть
полы . М ожно бы ло п о м о ч ь п о сти р ать, и сто п и ть баню , п ош и ть, поп рясть, п о ткать, у ж ен щ и н ы работы бы ло столько, что м ож но было
наб рать на каж ды й ден ь. Когда работы не бы ло, все равн о находился
повод п р и й ти : «Вот ты по д о м а м -т о ходиш ь, н е слы хала ли чего, не
порасскаж еш ь ли?» (М аксимов 1877: 115—116). На заработк и обы чно
уходили к заж и то ч н ы м крестьянам , к духовенству или на ближ айш ие
ф абри к и в н адеж де н а лучш ую ж и зн ь (К остром ская, Т верская, Я ро­
славская, К алужская, В лади м ирская, С анкт-П етербургская губернии)
(РКЖБН 1: 3 8 2 ,4 5 0 ,4 6 9 ; 2.1: 509; 3 :5 6 1 ; 6: 378; Быт... 1993: 206). Такие
н адеж ды редко когда о п р авд ы вали сь: на ф абр и ки , зем л едел ьч ески е
х о зя й ств а с н а е м н ы м тр у до м , д ля прислуги тр еб о вал ась м олодеж ь.
О чень зн ач и тел ь н ая часть вдов и их д етей п о п о лн яли ряды о б езд о ­
лен н ы х и бесприю тны х.
После см ерти х о зяи н а к вдове п ереходила больш ина, если же она
оказы валась неспособна к новой роли, главенство переходило к како­
му-нибудь другом у члену сем ьи в соответствии с у м ен и ем уп р авл ять­
ся с ролью главы и старш ин ством ( Титов 1888: 57). Вдова, которая не
вы ш ла зам уж или у которой но вы й муж уходил на заработки , с а м о ­
стоятельно вела х озяй ство, пл ати л а под ати , сп равл ял а п ови нности.
При этом она ещ е исп олн яла свои м атер и н ски е обязан н ости : к о р м и ­
ла, р асти л а и стави л а д ет е й на ноги. К п р и м ер у , вдова А ртам он и ха
ж ила с б р ато м своего поко й н о го муж а, он был холост, она бы ла ему
в м есто ж ен ы . Это б ы ли са м ы е м и р н ы е , т р е зв ы е л ю д и , н и ко гд а не
п и ли вод ки , ни с кем н е ссорились, не л ьсти л и сь на чуж ое, больш е
всех д ел ал и н а о б щ е с т в е н н ы х р аб о тах . Свое х о зя й с т в о сод ерж али
так, ч то все бы ло сдел ан о как м ож н о лучш е. У ни х бы ли отб о р н ы е
сем ен а , р о гаты й скот и з с п е ц и а л ь н о го м о л о чн ого х о зя й ст в а, куры
тож е особой п ород ы . У другой вд овы остались д ен ьги от покойного
муж а, о н а ж и ла в м есте с д о чер ью . Д ен ьги о н и не только не и с т р а ­
ти л и , а п р и у м н о ж и ли . В своем хо зяй стве р аботали одни, ни кого не
н ан и м ал и , а более того, сам и н ан и м ал и сь к ком у-н ибудь, как только
появлялась к том у возм ож н ость (В олоколам ский уезд М осковской гу­
бернии) (Семенов 1902а: 35—37). В зем ледельческих м естностях у вдов
и л и о д и н о к и х с м а л ы м и д е т ь м и зем л я о ч ен ь часто отб и р ал ась о б ­
щ иной , так как счи талось, что у тако й сем ьи н ет р аботн и ков. Н ап р и ­
м ер, по р еш ен и ю сельского схода под д ав л е н и е м старосты у вд овы
отн ял и зем ел ьн ы й надел, в волостн ом суде вдова н е наш ла защ иты :
« п росп ал а свой над ел » (П ош ехон ский у е зд Я рославской губерн и и ,
1897) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 123. Л. 27). Все же н ел ьзя счи тать таки е
432

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

д ей стви я п о всед н евн о й п р ак ти ко й . «М олодой крестьян и н л ет 28-м и
обратился к общ еству (сходу. — З .М .) с просьбой, ч тобы оно дало ему
в п о то м ств ен н о е в л аден и е надел зем л и , которы й при н адл еж ал б ез­
д етн о й вдове. У вдовы после см ер ти м уж а осталось 2 надела». Вдова
не соглаш алась устунить. «П риговор был подписан, но староста не р е­
ш ился при лож ить печать. С обственны е бабы сбили его угрозам и , что
зем ски й ош траф ует его за это» (В еневский уезд Тульской губерн ии,
1898—1899) (Там же. Д. 109. Л. 10—11). В м естн остях с и н тен си вн ы м
отходн ичеством вдовы бы ли сам и рабо тн и ц ы , при этом зем л я оста­
валась за н и м и . Здесь надо и м еть ещ е в виду, что в зем ледельч ески х
м естностях д ля крестьян зем л я была весьм а цен ной, служивш ей осно­
ван и ем д л я взглядов на ж енщ ину, согласно ко торы м «не сум еет она
вести м уж ское дело». Н аоборот, зем л я бы ла н ам н о го м ен ее ц ен н о й
в м ес тн о с тя х и н т е н с и в н о г о о тх о д н и ч е с т в а , все х о зя й с т в о л еж ал о
на ж ен щ и н е, зд есь н и кто и н е д у м ал о тб и р ать зем л ю у вд овы , она
оставал ась н ер ед ко п о л н о й х о зяй к о й даж е при взросл ы х сы новьях
(.Ж банков 1891: 37,69; ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 122. Л. 8).
В о зр о сш ая э к о н о м и ч е с к а я р оль с т и м у л и р о в а л а у т в е р ж д е н и е
л и ч н о с т и ж е н щ и н ы , р о ж д е н и е н о в о го с а м о с о зн а н и я . У в д о вы , не
вы ш ед ш ей зам уж , новы е кач еств а уси л и вал и сь вследствие о тн о си ­
тельн ой свободы , когда н а д ней н е тяготела власть мужа и свекра со
свекр о вью . К о свенны м с в и д е те л ь с тв о м в о зр о сш его с а м о с о зн а н и я
ж ен щ и н стали участивш иеся случаи их ж алоб в волостны е суды. П ри­
ведем н ек о то р ы е п р и м ер ы . Вдовы о бы чно судились и з-за н аследст­
ва с р о д с т в е н н и к а м и у м ер ш и х м уж ей. Вдова З ах ар ьи н а не ж елала
ж ить с сы ном и з-за п р и тесн ен и й с его стороны и стороны снохи. Суд
п о с т а н о в и л : « О п ред ел и ть м а т е р и и з и м у щ е с тв а п о к о й н о го м уж а:
ам б ар д ля изб ы , лесу д ля сен ей , баню д л я п р о ти вн и (чулан, к л а д о ­
вая. — 3. М.), корову и хлеба по одной четверти еж егодно по ее ж изнь»
(Ш ацкий уезд Т ам бовской губернии) (Труды ... 1: 172). Вдова вы ш ла
зам уж за в д о вц а Т., от двух браков бы ло ч етверо детей . После см ерти
Т. вдова п р етен д о в ал а на часть оставш егося от него им ущ ества. Суд
реш и л вы д ели ть ей из и м ен и я 1/7 часть. Вдова Л. согласилась вы йти
зам уж за Ш., ко то р ы й п о т р а т и л на п р е д с в а д е б н ы е расходы 47 руб.
Затем Л. от зам уж ества отказалась и н а суде заявила, что бы ло п о т р а­
ч ен о не 47 руб., а п р и д я к соглаш ению о браке, лиш ь вы п и ли ш тоф
водки. О сновы ваясь на м естн ы х обы чаях, суд взы скал с Л. в п ользу
Ш. 1 руб., п о тр ач ен н ы й на угощ ен ие, и п од верг Л. за об м ан с б раком
аресту на 3 суток (К озловский уезд Т ам бовской губерн ии) (Труды...
1: 315—316, 32 2 —323). О тдельно ж и в ш ая в д о ва-сн о х а Д арья Ф и ли ­
м о н о в а и ее д ет и п о д вергли сь п о б о ям со сто рон ы свекр о ви М арьи
433

Глава IV

Филимоновой и ее сына Андрея, последний, кроме того, не явился
в суд. Рассмотрев дело, суд решил: арестовать Марью Филимонову на
3 суток с содержанием на хлебе и воде, а ее сына Андрея оштрафовать
на 3 руб. в пользу обиженной Дарьи Филимоновой, а за неявку в суд
наказать его 15 ударами розог (Шацкий уезд Тамбовской губернии)
(Там же: 166—167). Иногда вмешательство суда имело жизненно важ­
ное для вдовы значение. Престарелая вдова Наумкина жаловалась
на своего сына Василия за постоянные побои, в последний раз он ее
избил так, что долгое время не могла встать с постели. Надежды, что
сын образумится, не было, и она вынуждена была обратиться в суд.
Она предполагала, что сын желает извести ее до смерти, чтобы не
содержать мать-вдову, которая еле видит и слышит и совершенно
не способна к труду. По закону за неуважение к матери, а тем более
нанесение побоев, Василия могли даже отправить на поселение. Такое
решение было бы нежелательным, поэтому судья склонил стороны
к миру. Наумкина прощала сыну прошлые обиды, но он должен был
ей ежегодно выдавать на пропитание 25 руб. Василий был поражен
громадностью суммы, но мать-старуха заявила, что при замене денег
выдачей припасов натурой и при недобросовестности Василия она
будет обречена на голод (Лудмер 1884а: 452—453).
Вдовы стали находить защиту не только по имущественным, но
и по своим правам как личности. Солдат Щ. ударил вдову С. два раза
палкой по спине и ногам, когда она сгоняла своих поросят с гумна Щ.
За такой противозаконный поступок с Щ. было взыскано 1 руб. 50 коп.
в пользу С. и, кроме того, он был подвергнут аресту на 6 суток, во
время которого должен был быть использован для закапывания ямы
около волостного правления и на других работах по усмотрению стар­
шины (Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 512).
У вдовы П. Н. были украдены вещи, которые она опознала на работ­
нице волостного писаря. Дознание показало, что подозрение в краже
падало на крестьянку Б. и крестьянина С., которые не признались, но
и ничего не предоставили в свое оправдание. Б. и С. были подверг­
нуты телесному наказанию по 20 ударов розгами и постановлено
взыскать по 1 руб. 50 коп. с каждого в пользу просительницы П. Н.
(Усманский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 601—602).
Часть вдов уходила на отхожие промыслы, но масштаб этого яв­
ления был значительно меньше по сравнению с мужскими промы­
слами. Они шли кухарками, горничными, прислугой. Хотя масштаб
женского отходничества был относительно невелик, его влияние на
расшатывание устоев патриархальных порядков было непропор­
ционально большим. В отсутствие мужчин женщины становились
434

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

кл ю чевы м и ф и гу р ам и , п р ои сходило их д уховное п ер ер о ж д ен и е, ак­
т и вн о е у твер ж ден и е своего нового полож ен ия в собственн ы х глазах
и в глазах всей о б щ и н ы .
С олдат ки. Следую щ ую н еп о лн о п р авн у ю груипу составляли сол­
д атк и . По Уставу о вои н ской п о ви н н о сти 1874 г. муж ское н аселение,
достигш ее 2 0-летн его возр аста, п р и влек ал о сь на военную службу на
15-летн ий срок, из которого 6 л ет «под зн ам ен ем » и 9 лет в запасе.
По зако н у от 14 и ю ня 1888 г. общ ий срок п овы ш ался до 18 лет, а «под
зн а м е н а м и » п о с т е п е н н о сн и ж ал ся и за к о н о м от 26 ап р ел я 1906 г.
был о п р ед ел ен д ля пехоты и «пеш ей» а р ти л л ер и и в 3 года, кон н ы х
ч астей — 4 года, д л я ф лота — 5 л ет (Дурденевский 1915: 51, 54; Свод
зак о н о в ... 1900: 10). Н есм о тр я на то ч то «в н о н еш н ее в р ем я отслу­
ж иш ь — собака с кош кой не забудут, а п р еж де со отужбы п ри деш ь —
ни роду, ни п л ем ен и » , п р и зы в ко го -л и б о из ч лен о в сем ьи в арм и ю
явл ял ся больш им несчастьем , тр агед и ей , «солдат и солдатская сем ья
лож ились в больш ин стве случаев тяж елы м б р ем ен ем на всю семью »,
на солдатскую ж ену и д етей крестьяне см отрели «с велики м н ер асп о ­
лож ением » (Белов 1886: 336). Ж ена солдата в ы п ад ала из п ри вы чного,
т р ад и ц и о н н о го уклада ж и зн и . Ж ен щ и н а-со л д атк а п р и о б р етал а н о ­
вы й со ц и ал ь н о -п р ав о в о й статус, скл ад ы вал ся особы й уклад ж и зн и ,
у нее ф орм ировался иной м ен тал и тет (Щербинин 20046: 58). Особенно
тяж ело п ер еж и вал и м ать и ж ена солдата. И м олодого солдата об уре­
вал и м р а ч н ы е м ы сли: все ли он н а й д е т д о м а по в о зв р а щ ен и и , как
остави л, или узнает, что м ать или сын ум ерли, а ж ена и зм ен и л а ему
и р о д и л а б ез него , ч то бо гаты й д о м п р е в р а т и л ся в н и щ и й от того,
ч то уш ел и з н его е д и н с т в е н н ы й х о р о ш и й р аб о тн и к ? Если м о л о д ая
ж ен а не успела вм есте с м уж ем устроить собственн ого хозяй ства, ей
п ри х о д и ло сь таск ать ся «по чуж им углам», п р е т е р п е в а т ь от других,
в том числе и р о д ствен н и ко в, обиды и оскорбления.
С олдатская м а ть без м уж а и сы н а бы ла в ы н у ж д ен а сам а вести
хозяй ство. Само снаряж ен и е солдата н алагало брем я на семью . Мать
или жена готовили для солдата одежду, часто отдавали последнее (Но­
виков 1904: 16). Не всегда п ер еж и в ан и я солдатки бы ли и ск р ен н и м и .
Если муж бы л п ь я н и ц а и сам одур, она обы чно п л акал а лиш ь о своей
судьбе. Про таки х говорили, что «для вида только плачет, для отвода
глаз», «иной раз загороди тся п л атко м да огляды вается: не пообедали
бы д о м а б ез нее». О на м огла у теш ить себя, над еясь свободно взд о х ­
нуть б ез м у ж а : «День был тем ен , ночь, Бог даст, будет светла». Ее уже
не могли испугать угрозы м уж а: «С мотри — если, Боже, сохрани и и збави, — что без м еня случится... тогда исповедуйся и причастись, — на
свете тебе больш е не жить!» (Успенский 1896: 247—248).
435

Глава IV

Солдатка была уже не та прежняя темная и покорная крестьянская
женщина. Происшедшие изменения характеризует, среди прочего,
появившаяся склонность к писанию любовных писем мужьям, кото­
рые получили широкое распространение и были общеизвестными,
отрывки из них вставлялись в разговоры как пословицы, вышивались
на платках и поясах, предназначенных в подарок. Добавим, что ска­
занное относится не только к стихам солдаток, но и девушек своим
возлюбленным (Костромская губерния) (Виноградов 1906: 39).
Однако одиночество солдаток, тяжелое материальное положение
толкали их на сожительство с новыми «мужьями». В архивных фондах
духовных консисторий много документов об обращении крестьяноксолдаток с просьбой расторжения брака в связи со вступлением во
второй брак при жизни первого мужа (Воронежская, Орловская, Ка­
занская и другие епархии, 1870 г.) (РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 534, 553,
554, 555,572, 573, 580). Однако следует иметь в виду, что по законам
Российской империи для вступления солдатки в новый брак ей от
Военного ведомства требовалось получить документ о гибели мужа
или о его пропаже без вести. При отсутствии таких документов раз­
решения на повторный брак не выдавали.
Сельское общество не всегда осуждало таких солдаток, особенно
тех из них, которые сами были не в состоянии прокормить детей.
Однако в случае возвращения первого законного супруга второй брак
солдатки признавался незаконным. На нее накладывалась семилетняя
епитимья под надзором местного духовного отца без права отлучки
с постоянного места жительства, при этом солдатку возвращали пер­
вому мужу (Щербинин 2005: 128). Отмечены случаи донесения о дво­
ебрачии и многобрачии солдаток (РГИА. Ф. 796. Оп. 151. Д. 575,579).
При распространенном крестьянском взгляде на женский труд как
на труд малоценный положение солдатки в доме свекра и свекрови
было незавидным. Все же они находились в несколько лучшем поло­
жении, чем остальные снохи (Успенский 1896: 247—248; Весин 18916:
53). Солдаткам (соломенным вдовам), как и вдовам, приходилось
осваивать мужские работы, вплоть до пахоты и строительных дел,
«мужчина не захочет копать огород, брать лен, жать...» (Бернштам
1988:129).
Солдатки, которые не могли прокормить себя и детей, уходили на
заработки. Например, в Солигаличском уезде в 1887 г. 15 % женщин,
взявших паспорта для заработков, приходилось на солдаток. Другие
солдатки уходили к мужьям, если те служили поблизости. Мужья-сол­
даты очень часто отказывались давать согласие на проживание жены
отдельно от его семьи (Щербинин 2004а: 121). В связи с этим, считает
436

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

П. П. Щ ербинин, м естн ы е власти не им ели п р ава вы д авать ж ен щ и не
паспорт с правом сам остоятельного вы бора м еста прож ивания, отчего
больш инство солдаток прож ивали в сем ьях мужа (Там же: 121,123).
Н елегкая ж и зн ь то л к а л а м н о ги х со л д ато к к п ья н ству (Ж банков
1891: 70—73). П олож ение солдаток пор о й бы ло т ак и м тяж елы м , что
они вы нуж дены бы ли поб и раться, и эта груипа см ы калась с н и щ е н ­
кам и . «Вон под окош ком зан ы л и зяблы е д етски е голоса. И стово и н а ­
стойчиво вы праш иваю т они п о д аян и е “Христа р а д и ”. — Чьи детки? —
С олдаткины . С олдатка у нас тут на зад ах ж ивет, Х ристовы м и м ен ем
бродит» (М а ка ш о в 1877: 107).
И н т е р е с н ы й п р и м е р . С о л датка с 5 д е т ь м и зе м л и не и м е л а , и з
хозяй ства им ел и сь только куры . Муж служил в М оскве, с ж ал ован ьем
6 руб. в м есяц . Ж ен а-со л д атка сначала р аботала в М оскве, была к о р ­
м и л и ц ей , н ян ь ко й , затем вернулась в д еревн ю . Х озяева и она были
д овольн ы друг другом , звали ее н азад , но главны м п р еп ятстви ем для
в о зв р а щ ен и я бы ли ее д ет и . С тары е х о зя е в а все же не заб ы вал и ее,
присы лали ко дню рож дения по нескольку рублей. Ж ила тем , что про­
д авал а я й ц а от своих кур, по 20 коп. за десяток, хорош им подспорьем
было в я зан и е чулок и п ер ч ато к (Д. Ж. 1884: 235—236).
Было бы н ев ер н ы м считать, что солдатки при н адл еж ал и к к ат е­
гории ж ен щ и н , полностью б рош ен н ы х н а п р о и звол судьбы. Иногда
крестьянски й м и р оказы вал по м о щ ь солдаткам содерж ать их детей.
О днако т а к а я п о м о щ ь бы ла н е о б я за те л ь н о й и эп и зо д и ч еск о й . Д ля
больш инства солдатских жен содерж ание д етей являлось собственной
заботой, а уровень ж и зн и таких сем ей был весьм а н и зки м и неустой­
ч и в ы м (Щ ербинин 2005: 83). При всех своих н ед о статках волостн ы е
суды я в л ял и сь тем и н сти ту то м , где ж ен щ и н ы м огли н ай ти защ и ту
своих и своих детей им ущ ественн ы х и личны х прав. М атериалы во­
л остн ы х судов со держ ат н е м а л о и н ф о р м а ц и и о с о ц и а л ь н о -э к о н о ­
м и ч еско м и пр аво во м полож ении солдаток. У дивительно, как бы ст­
ро могло м ен яться сам о со зн ан и е крестьянски х ж ен щ и н, из забиты х
и при н и ж ен н ы х сущ еств они превр ащ али сь в активн ы х и см елы х за ­
щ и тн и ц своих прав. Н есколько п о к азател ь н ы х п р и м ер о в . Солдатка
Ч ерникова обратилась с ж алобой в суд о вы деле ее м алолетн и м д етям
части им ущ ества от ее первого мужа. П оскольку стороны не при ш ли
к согласию, суд реш ил, «что дело их подлеж ит разбирательству высш их
П равительственны х мест». Солдатка М. Квасова взяла у своего д еверя
Е. Квасова его род н о го сы на П ар ам о н а в кач естве п р и ем н о го сы на
и во сп и ты вал а его 17 лет, одевал а и обувала. Когда П арам он вы рос,
он вернулся к своим р од ителям , и Квасова потребовала возн аграж д е­
ния. Суд счел эти п р и тя за н и я сп р авед ли вы м и и определил взы скать
437

Глава IV

с Е. Квасова 10 руб. в пользу М. Квасовой за ее труды. Солдатка Бобы­
лева жаловалась на своего деверя, что тот не выдает ей три четверти
зерновой ржи, положенной ей вследствие раздела. Суд постановил
взыскать в пользу Бобылевой указанное количество ржи (Моршанский
уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1:61,75,78). Солдатка Курбатова
подала жалобу на пастухов Пугина и Алябьева, которые избили ее ко­
рову, пробили голову, вследствие чего корова умерла. Руководствуясь
местными обычаями, суд постановил взыскать с пастухов полови­
ну стоимости коровы. Солдатки Соломина и Соколова повздорили
между собой, причем Соломина последнюю «трепала за грудки при
свидетелях». Суд постановил оштрафовать Соломину на 1 руб., из
которых 50 коп. отдать в пользу обиженной Соколовой, а остальные
50 коп. записать в мирскую сумму местной общины. Вдова, солдат­
ка Михайлова, подала жалобу на своего деверя Горячкина, который
претендовал на избу, доставшуюся Михайловой при дележе имуще­
ства. Горячкин утверждал, что изба досталась при дележе им обоим,
чего не подтвердили вызванные свидетели. Суд склонял тяжущиеся
строны к мировому соглашению, но они не сошлись. Поэтому суд
решил: на основе свидетельских показаний вернуть избу солдатке
Михайловой, а Горячкина оттуда выселить (Шацкий уезд Тамбовской
губернии) (Труды... 1:151,166,198). Солдатка Д. просила суд взыскать
со своих деверей П. и С. Р. долг 100 руб., и этот иск был удовлетворен
(Козловский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 366). Солдатка А. по­
дала жалобу на крестьянина В., что он не выполнил условия ремон­
та избы. Суд обязал ответчика компенсировать солдатке нарушение
условий договора (Спасский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 220).
За побои, нанесенные солдатке, виновный был подвергнут денежному
штрафу (Спасский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 220,236—237,
250—251). За оскорбление солдатки М. с виновного взыскали 5 руб.
за бесчестье и наказали 15 ударами розог. За нанесение побоев сол­
датке Ф. со стороны Н. и грубости сотскому суд постановил: за побои
солдатки Ф. наказать Н. 19 ударами розог, а за оскорбление сотского
15 ударами; солдатку Ф. за неприличное поведение в пьяном виде
взять под арест на 3 суток с выполнением «общественных низких ра­
бот» (обычно мытье полов в волостном правлении и т. д.) (Козловский
уезд Тамбовской губернии) (Там же: 348—349), подобный случай также
разбирался в Борисоглебском уезде той же губернии (Труды... 1:478—
479). Еще в одном деле о краже вещей солдаткой у другой солдатки,
где ни с одной стороны не имелось свидетелей, суд принял решение
о частичном возмещении ущерба со стороны обвиняемой (Усманский
уезд Тамбовской губернии) (Там же: 565). Солдатка Ф. К. подала жалобу
438

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

на крестьянина Н. Н. за то, что он бил ее кулаками, ругал и называл
распутницей, что было подтверждено тремя свидетельницами. Н. Н.
свидетелей в свое оправдание не представил. Суд определил: крестья­
нина Н. Н. за драку наказать 10 ударами розог, кроме того, взыскать
с него за бесчестье 1 руб. в пользу Ф. К. (Лебедянский уезд Тамбовской
губернии) (Там же: 760).
Ж енщ ины в м аргинальном полож ении — вдовы и солдатки —
сближались и по своему поведению, их положение накладывало от­
печаток на их интимную жизнь. В деревне вдовы, солдатки, молодые
келейницы , бобылки заним ались р азвратом , «подсобным п р о м ы ­
слом», «между делом», «при удобном стучае» (Ярославская губерния)
(Балов 1903а: 32). Здесь нередко снова проявлялись двойны е стан­
дарты. Если к подобному поведению мужчин общественное мнение
деревн и относилось снисходительно, то такое поведение женщ ин
вызывало осуждение. В указанном контексте само слово «солдатка»
имело негативный смысл. Солдатка Лиса, про которую ходила в дерев­
не не очень хорошая става, уговаривала молодую крестьянку Надежду,
чей муж находился в Петербурге на заработках, сойтись с кунцом. Лиса
убеждала: своего добра не видиш ь, он ведь не урод какой, избушку
новую поставите, одежду сошьете, долги уилатите, корову куиите,
«А то ребенок-то у тебя какой стал?! Ведь мне тебя жаль! Ведь, дума­
ешь, я не понимаю , понимаю, девка! Все понимаю: знаю, что дело-то
негоже, да ведь и то сказать: с голоду что ли помирать? И не узнает
никто, — верь мне. <...> По вечеру заходи ко мне: все улажу» (А В. Н.
1882: 32,37). Солдат, вернувшийся со службы, нередко поражал своим
презрением к остальным крестьянам. Обычай женить парней до во­
енной службы из желания приобрести работницу являлся источником
больших несчастий, было очень трудно уйти от опостылевшего мужа.
«Солдатских вдов венчать не иначе, как по сообщении священникам
удостоверений о смерти их мужей» (ст. 22) (Свод законов... 1857: 4).
Не было секрета в том, что в громадном большинстве стучаев солдат­
ки вели распутную жизнь. Когда со службы возвращ ался муж, жизнь
солдатки превращ алась в ад, постоянные побои, особенно если она
прижила детей. Муж по армейским привы чкам и сознававш ий свое
превосходство был грубее и более деспотичен, чащ е издевался над
женой, чем неслужившие крестьяне. Он всячески унижал жену, застав­
лял при всех кланяться в ноги, разувать себя. Два брата, побывавшие
на военной службе, жалея лош адей, заставляли своих жен таскать
на себе тележки с навозом в огород. По м нению их мужей, «баба та
же скотина; она должна слушаться мужа, а то палкой ее». Обе жены
вскоре умерли. Часто отслуживший солдат искал более легкого труда,
439

Глава IV

далеко не всегда это удавалось, он начинал гулять, оправдывая себя
тем, что послужил, получил право отдохнуть и погулять (Новиков 1899:
212-213).
Вольное поведение солдаток в интимных отношениях разбивало
семьи. По сообщению корреспондента Этнографического бюро из
Калужской губернии: «Довольно часты случаи ухода от жен-солдаток,
так как последние редко выдерживают 4—5-летнее отсутствие мужей,
поддаются соблазну и иногда без мужа рожают детей. Мне известны
случаи, что муж остался на вторительную службу потому, что не хо­
тел видеть жены, которая без него родила; один из таких парней не
пришел домой, а остался служить, хотя вытребовал к себе и жену»
(РКЖБН 3: 552).
Вернувшегося со стужбы солдата обычно старались примирить
с изменивш ей ему женой, считая, что жена не виновата, поскольку
муж отсутствовал несколько лет, а она человек молодой. Если такой
муж часто бил жену за измену, его уговаривали: «Что бить-то ее
постоянно за это, все равно, что было, того не вернешь, поучил раз
и довольно». Отношения налаживались, когда рождался свой ребе­
нок. Незаконных детей мужья тоже в конечном счете принимали.
Народ осуждал тех, кто таких детей преследовал: «Ребенок ничем не
виноват» (Жиздринский уезд Калужской губернии) (Там же: 92—93).
В крестьянском мировосприятии на военную службу часто смотре­
ли как на своего рода подвиг, который солдат совершал за всю семью,
к нему питали уважение не только в семье, но и во всем селении. Не­
редко солдату прощали все прежние прегрешения. Другой причиной
возникновения такого ореола вокруг военной службы являлась разного
рода «небывальщина», представление самых заурядных событий в пре­
увеличенном и приукрашенном виде. Обидеть и обделить солдата в се­
мье считалось великой несправедливостью, и такой поступок ложился
пятном на всю семью. В некоторой степени такое отношение к солдату
переносилось и на его жену. Во время службы мужа бездетная солдатка
иногда покидала семью свекра и возвращалась к отцу, который был рад
появлению работницы. В этом стучае она ничего не получала от семьи
свекра. Но чаще солдатка с детьми оставалась в доме свекра. Если она
по какой-то причине не уживалась в этом доме, ее отделяли, обеспечив
жильем и имуществом, чтобы она могла жить самостоятельно и содер­
жать своих детей. Относительно надела была оговорка, что он дан до
возвращения ее мужа со службы, и он сам должен будет решить, отде­
литься или остаться в доме отца. Также отделяли и бездетную солдатку,
если она уходила не к своему отцу и не по своей воле (Сарапульский
уезд Вятской губернии) (Тихонов 1891: 86—88).
440

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

С оциовозрастны е группы вдов и солдаток обладали целы м рядом
сходны х черт, особен но если эти ж ен щ и н ы бы ли и з разд ел ен н ы х се­
м ей. Вдовы и солдатки в тако й ситуации стан овились во главе д ом а
со всем и в ы тек аю щ и м и п р ав ам и и о б язан н о стям и . П олож ение вдов
и солдаток бы ло д в о й ств ен н ы м . С одной стороны , н ад н и м и не в и ­
села власть м уж а, п оэтом у они п о л ьзо вал и сь н ево зм о ж н о й в полной
сем ье свободой. С другой — ж ен ск и м и силам и редко удавалось пол ­
н о ц ен н о вести х о зяй ство , м а те р и а л ь н о е б лагосостоян ие во м н оги х
случаях бы ло о ч ен ь н и зк и м д аж е в п о л н о й сем ье, всл ед стви е чего
зн ач и те л ь н о е ч и сто вд о в и солдаток о к азы вал ось в рядах н и щ ен о к
и проституток.

4.4. Нищенки, старухи, знахарки, колдуньи, сироты
Н и щ е н к и . О т м ет и м , ч то н и щ е н к и и старухи м огли бы ть за м у ­
ж ем. П ричина их п о м ещ ен и я здесь в м есте с вы ш ер ассм о тр ен н ы м и
гр у п п а м и ж ен щ и н за к л ю ч а е т с я в т о м , что к р и т е р и е м я в л я е т с я их
н еп о лн о п р ав н о сть, н ек о то р ая «ущ ербность» в глазах крестьянского
социум а. Х арактерн ой особенностью кр естьян ской ж и зн и являлось
н и щ ен ство . К рестьяне с д етств а п р и в ы кл и чуть ли не каж ды й день
в и д еть ни щ и х . О браз п о п р о ш а й к и наш ел о тр аж ен и е даж е в к о л ы ­
бельны х п еснях ( Успенский 1895: 91). Н ищ енство в России п о р о й не
и м ело ко н ц а и м еры , д оходя до стран ны х, н ео ж и дан н ы х и кр ай н и х
пределов. Везде, где собирались толпы народа — торг, базар, я рм арка,
во все такие м еста ни щ и е и н и щ ен к и являли сь со своим н еи зм ен н ы м
и н есо к р у ш и м ы м п р ав о м , столь же д р ев н и м , какой бы ла сам а Русь
(М аксимов 1877: 400).
О пределить ч и слен н ость ни щ и х среди крестьянского н аселения
в целом по Е вропейской России сложно, но судить об этом явл ен и и
м ож но по и м ею щ и м ся д ан н ы м в отдельны х губерниях. Так, в 1878—
1879 гг. в В оронеж ской губерн и и общ ее число к р ест ья н -н и щ и х со­
ставляло 2743 из 3429 ни щ и х по всей губернии (Воскресенский 1886:
657—658), в К и р сан о вск о м у езд е Т ам бо вск о й губ ерн и и 272 ни щ и х
(Сб. стат. свед ен и й ... 1886: 137). Н. В. В оскресенский у к азы вает п р и ­
ч и н ы н и щ ен ств а: увечье, старость или д ряхлость, сиротство, слабо­
ум ие или совер ш ен н о е б езум и е, пьян ство и п р и вы ч к а к п р азд н о сти ,
пож ары , неурож ай хлебов и другие бедствия (Воскресенский 1886: 658).
И м елось несколько катего р и й н и щ и х с р а зл и ч н ы м и со ц и ал ьн о ­
пси хо ло ги чески м и устан о вкам и (М ухина 201 Зг: 8 —10).
В неу р о ж ай н ы е годы или и з-за пож ара, гр ад о б и ти я, пад еж а р а ­
бочего скота, п о тер и муж ской рабочей силы вследствие ф и зического
441

Глава IV

недостатка или увечья и других бедствий семья была вынуждена
побираться. Пьянство, постепенно отучая человека от работы, н е­
редко вело к нищенству. Присущее народу сострадание к бедным
и неимущим, не имеющим возможности добыть себе пропитание,
побуждало крестьян делиться с ними и последним куском хлеба
(РКЖБН 4: 169; 7.4: 283). Когда недоставало своего хлеба, обычно
отправляли побираться детей и стариков, это называлось «ходить
в кусочки» (Энгельгардт 2010: 21; Семенова-Тян-Шанская 2010: 150),
«А давай Бог, если своего нового хлеба хватит от Покрова до зимнего
Николы», т. е. с 1 октября до 6 декабря (Максимов 1877: 105). Самое
лучшее отношение было к погорельцам, их наделяли более щедро,
чем обыкновенных нищих. В помещичьих усадьбах и у крестьянторговцев они получали не только зерно, но и что-нибудь из одежды
и даже деньги. Некоторые после таких сборов устраивались лучше,
чем жили до пожара (Новгородская губерния) (РКЖБН 7.4: 283).
А. Энгельгардт выделял отличия «хождения в кусочки» от других
видов нищенства. Побиравшиеся «кусочками» обычно были мест­
ные жители. Если предлагали им работу, они тотчас брались за нее
и не ходили «по кусочкам». Ходить по миру считалось «последним
делом», к этому прибегали лишь в случае крайней нужды. Поэтому
побиравшиеся часто ходили без сумы, так как это было стыдно. Он
«приходит так, как будто без дела случайно зашел, как будто погреть­
ся, и хозяйка, щадя его стыдливость, подает ему незаметно, как будто
невзначай, или, если в обеденное время пришел, приглашает сесть за
стол; в этом отношении мужик удивительно деликатен, потому что
знает, — может, и самому придется идти в кусочки. От сумы да от
тюрьмы не отказывайся» (Энгельгардт 2010: 21). Здесь крестьянские
отношения предстают совсем с другой стороны, это деревенский
этикет, и как он далек от ставших общим местом грубости и бесцере­
монности крестьянских нравов. Такое нищенство было временным,
с исчезновением неблагоприятных обстоятельств оно прекращалось
(РКЖБН 2.1: 510; 5.3: 640). Крестьяне были далеко не филантропы,
они во всем преследовали выгоду. Но в то же время они не отказыва­
ли в ночлеге нищему и прохожему, кормили их, давали подводу для
больного, помогали погорельцам. На подачу милостыни народ смо­
трел как на богоугодное дело. И потом все понимали, что они сами
могут очутиться в нужде: «Все под Богом ходим» (Семенов 19026:65;
Титов 1888:108; Левкиевская 2004:408). Приведем, по всей видимо­
сти исключительный, но любопытный пример отношения к нищим:
«Раз случилось приехать мне к ней (к старушке Мосоловой, известной
своей добродетельностью. —3. М.) часу в первом дня; меня встретил
442

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

на крыльце человек и на вопрос мой — дома ли барыня, отвечал —
дома-с, и никого не принимают, но вас приказано просить. Вхожу
в зал, и что же вижу? — За покрытыми и уставленными серебряной
посудой и дорогим хрусталем столами сидело множество нищих,
калек, убогих, а сама хозяйка, одетая в богатое шелковое платье и за­
сучив рукава, прислуживала им. Кушанья были роскошные. “Вот, друг
мой, — сказала она мне, когда я с ней поздоровался, — и учись, как
угощать меньшую братию. Когда делаешь пир, не зови ни родных, ни
богатых, а зови убогих, слепых,хромых”» (Повалишин 1903:136—137).
Другой категорией нищенок были женщины, оставшиеся без
средств существования, —вдовы, сироты, жены, брошенные мужьями.
При впадении в нищету быстро охладевали родственные отношения.
Вдова в крестьянской среде часто первой переходила в разряд нищих.
Она ходила по дворам, чтобы сначала горе выплакать и получить
утешение, а затем, попривыкнув, жалобиться и побираться. Принад­
лежность к деревенскому женскому сообществу выражалась нефор­
мальным образом. В беде женщины проявляли солидарность, в их
отношениях выказывались доброта и милосердие: «Сегодня пироги
я пекла —заходи-ко отведать. Вот ты вся в избе-то своей воем воешь:
перестань-ко! Приходи <...> на досужий час посудачить. — Мужняято душенька теперь налетает в избу тосковать по своем: — одной-то
тебе, не страшно ли там? — Весельем нашим не нахвалимся, а тепла
у нас про тебя хватит. — Тяжело твое дело, по сказанному: Вели Бог
подать, не вели Бог просить. Как тебе теперь с этим придется ладить?
Таких ласковых слов довольно» (Максимов 1877: 114; см. также: Ти­
тов 1888: 22; Новиков 1899:192). Интересно сравнить с отношением
мужчин к данной ситуации: «У баб мягкое сердце — а вот мужики...
Мужики страшны: супротивное и сердитое слово у них спроста ска­
зывается. Мужиков надо обойти так, чтобы не казаться им лишним
гостем, объедалой да опивалой» (Максимов 1877:115). Тут и желание
помочь в беде, и женская хитрость, и умение приспособиться к об­
стоятельствам, обычная и нередкая ситуация деревенской жизни.
«В здешний край много приходит женщин с незаконнорожденными
детьми из других губерний на заработки: детей девка пустит “в ку­
ски”, а сама ходит в поденщину, — на перегрузку дров, полоть гряды
у огородников, на сенокос и другие выгодные работы» (Новоладож­
ский уезд Санкт-Петербургской губернии) (РКЖБН 6:378). Очень ча­
сто мать сама приобщала своих детей к попрошайничеству (Максимов
1877: 133—134). Крестьянка В. И-ва из д. Шульгино зарабатывала на
жизнь летом поденной работой, сбором грибов и ягод, а зимой соби­
рала милостыню. Своего единственного внебрачного сына обучала
443

Глава IV

в школе. Вдова А. И-a из д. Смильково осталась с 7 детьми на руках,
самой старш ей девочке было не более 12 лет. Дети зим ой иногда
ходили побираться. Крестьянка Н. A-а из той же деревни не имела
ни дома, ни родственников. Жила тем, что летом пасла скот, зимой
побиралась по окрестным деревням. Старуху Моржухину 60 лет из
д. Благодать единственный сын выгнал из дома, ее приютили соседи.
Жила исключительно на подаяние, которое собирала в окрестных
деревнях (Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1:
509). Такие явления были повсеместно распространены в России. Для
сбора подаяний, следовательно, для показа себя людям надевали все,
что было лучшего и нарядного, но убогость и рвань били в глаза. Эти
люди обычно стыдились своей бедности и неохотно рассказывали
о себе. Некоторых удавалось разговорить. У одной вдовы покойный
муж любил выпить, особенно в период перед смертью. Сиротское
детство, потом всю жизнь малый достаток. В лесу, когда рубил дерево,
оно упало на него и раздавило грудь. Жена, оставшаяся вдовой, не пе­
реставая целые сутки причитала на всю деревню, с ней переплакали
все женщины (Максимов 1877: 113—114).
Расш аты вание патриархальны х порядков вело к целому ряду
негативных последствий. Среди них разруш ение веками склады ­
вавшихся социальных гарантий для членов общины, оставшихся без
средств к существованию. Неоднократно описаны случаи, когда сы­
новья выгоняли из дома состарившихся родителей и заставляли их
побираться. «Вдове из наследства ничего не выделяется; но она м о­
жет остаться жить в доме; отучается, однако, что дети ее прогоняют;
тогда ей по миру ходить» (Труды... 1: 59). В с. Хабарово старуха-мать
одного из крестьян, обессилев от дряхлости, перестала работать. Сын
ее укорял, что она даром чужой хлеб ест, и отправил собирать мило­
стыню. Стыдясь просить милостыню поблизости, она отправилась
в торговое село верст за шесть. Был сильный мороз, обессиленная ста­
руха присела отдохнуть и замерзла (Даниловский уезд Ярославской
губернии) (РКЖБН 2.2:102). «Деревенское подоконное “Христа-ради”,
по домаш нему положению и взаим ному договору, бесхитростная,
прямодушная и грубо откровенная голь из самого ближнего сосед­
ства, “двор о двор” одной деревни и много “с поля на поле” соседней.
Голь, впрочем, настоящая: видом и голосом, с длинной черемуховой
палкой в руках и перекинутым через плечо к левому боку на бедро
холщовым мешком». Если даже у таких людей имелось небольшое
хозяйство, нищенство было для них хорошим подспорьем (Макси­
мов 1877:110; РКЖБН 7.4: 283). Описанная разновидность нищенства
являлась постоянно присущей чертой русской деревни.
444

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Сказанным разновидности нищенства не ограничивались, им е­
лась еще одна категория нищих, в том числе среди женщин, которые
сделали нищенство профессией. Тому имеется огромное количество
свидетельств. Одни становились нищими, придя в силу обстоятельств
в состояние крайней бедности, слепоты и при недостатке сил или
энергии стояли под чужими окнами и вымаливали себе подаяние.
Другие, их народ называл нищеброды, притворялись нуждающимися
и убогими. Так, например, в Семеновском уезде Нижегородской гу­
бернии нищ ие-степцы объединялись в артели, где весь сбор делили
между членами-мужчинами артели поровну, сравнительно меньшая
доля приходилась на женщин и еще меньш е на детей (НГВ. 1895.
№ 43). Не было в России не только города, но и какой-нибудь дере­
вушки, где ежедневно не было бы слышно одновременно в противо­
положных краях селения этих невеселых слов «Христа-ради» (Мак­
симов 1877: 109). Этому ремеслу приучали с самого детства. Особое
развитие профессиональное нищенство получило в пореформенный
период. Профессиональное нищенство было следствием нежелания
части крестьян заниматься тяжелым земледельческим трудом и со­
чувственного отношения к нищим со стороны крестьянского общест­
ва. Корреспондент Этнографического бюро А. А. Лебедев отмечал, что
неспособность к труду, болезнь, старость, экономическое расстрой­
ство в явлении нищенства не всегда занимали главное место. К н и ­
щенству вело и стремление жить без тяжелого труда, лень, привычка
побираться с раннего детства (Калужский уезд Калужской губернии)
(РКЖБН 3: 332). Такого же мнения придерживались и другие инфор­
маторы (см., наприм ер: РКЖБН 5.3: 637). «Живет нищ ий не хуже,
а пожалуй, еще лучше крестьянина. Всегда найдутся добрые люди,
которые накормят, напоят и ночевать пустят, а некоторые дадут чаю,
сахару или денег. Делается это частью для спасения души, но главным
образом из желания задобрить нищего, чтобы он чего не напроказил.
Ведь терять этому бездомному бродяге нечего, а следовательно, он
не побоится и красного петуха пустить и под замок слазить» (Тих­
винский уезд Новгородской губернии) (РКЖБН 7.4: 283). Издавна
имелся навык побираться в промысловых губерниях, и хорошо были
известны самые отдаленные места, где давали деньги и хорошо кор­
мили (Максимов 1877: 101). Появлялись целые корпорации и артели
нищих, главными орудиями ремесла которых были соответственно
поставленный голос и смиренный вид. Во главе стоял какой-нибудь
слепец-подрядчик, который делил своих подопечных по категориям:
с громким голосом и хорош ей памятью , слабый голос при малом
знании стихов, старики, старухи, убогие, калеки и т. д. Члены артели
445

Глава IV

пели бы ли ны и бож ествен ны е песни , часто к р ай н е б ессодерж атель­
ны е, п р о сто н аб о р слов б ез всяко й св я зи , или ч и т ал и и ск аж ен н ы е
м о л и тв ы . П осле о к о н ч а н и я « р абочего» д н я «слепы е» о к а зы в а л и с ь
зр я ч и м и , «хром ы е» и «безногие» о тп л ясы вал и в кабаках. Эти артели
были полны др язг и свар, ож есточенны х кровопролитий, разного рода
тем н ы х дел. О ни похи щ али детей , калечили их, п оп олн яя свои ряды .
Т акие д ер ев ен ск и е артел и ж или в посто ян н ы х переходах с м еста на
м есто, с б азар а на я р м ар к у (М аксимов 18696: 4 0 0 —401; Титов 1888:
108). А ртели м огли составлять с ем ей н ы е п ар ы или пары вн е брака,
какой бы ли стар и к и старуха, н а н и м а в ш и е д е т е й -н и щ и х д ля сбора
п о д аян и я. Т акая артель насч и ты вал а 5 —6 человек. Д ети на салазках
объезж али за д ен ь несколько д ер евен ь и собранное п ри вози л и своим
х о зяевам . С тарик и старуха ходили и сам и за п о д ая н и ем , но вп еред
пускали д етей . Сбор в зи м н е е в р е м я зак а н ч и в ал ся с н асту п л ен и ем
сумерек, летом — по окон чан ии полевы х работ. Н очевала артель чащ е
всего где-н ибудь в ц ер к о вн о й сторож ке (В ологодский у езд Вологод­
ской губерн ии) (РКЖБН 5.1: 270). «Работа к р естьян ская каж ется им
тяж елой, — говорят кр естьян е, — и вот они и зы ск и ваю т способы , как
бы п ол егче д о б ы ть им коп ейку» (Р остовски й у езд Я рославской гу­
берн и и ) (РКЖБН 2.2: 386). Про ни щ и х и н и щ ен о к говорили, что они
д н ем просят, ночью ворую т ( Терещенко 1848а: 403). Вечное м олен и е,
вечн ое в ы п р аш и в ан и е, вечное п о к л о н ен и е п р евращ али сь в п р и в ы ч ­
ку, м ен яя весь духовны й склад человека. Посте уборки урож ая и ухода
муж чин на отхожие пром ы сты д ля нищ ебродов наступала своего рода
страда (Прыжов 1862: 122; М аксимов 1877: 148). Трудно од н озн ач н о
у т в ер ж д а т ь , ч то б о льш е то л к а л о на н и щ е н с т в о — н ео б х о д и м о сть,
вы зван н ая тяж елы м и ж и зн ен н ы м и обстоятельствам и, или н ай ден н ая
в о зм о ж н о с ть ж и ть, не слиш ком о б р е м е н я я себя, — но п р о ф е с с и о ­
нальное ни щ енство было повсем естн о расп р о стран ен н ы м явл ен и ем .
Вот несколько п р и м ер о в . В К убенской волости бы ли две п р о ф есси ­
о н а л ь н ы е н и щ е н к и , у о б еи х и м ел ась зе м л я , обе п и л и ви н о . Одну,
из д. К опы лово, старую деву, зв ал и К атер и н а К оп ы л овская. К ром е
сбора м и л о сты н и она зан и м ал ась знах ар ство м — н аб и рал а кам еш ки,
вы д авая их за кам еш ки и з А ф она, опускала их в воду, н аш еп ты вала
и р ек о м ен д о в ал а эту воду больн ы м д етям . К атерина обладала м а т е ­
риальны м д остатком и не теряла надеж ды вы йти когда-нибудь зам уж
за к р ес т ь я н и н а -то р го в ц а или старосту усадьбы . Д ругая крестьян к а,
П алаш а Богом оловская, и з д. Б огом оловка, в в о зр асте около 40 лет,
об ы чн о п о б и р а л а с ь в так и х м естах , где бы ло больш е ребят. З и м о й
ходила на поси дел ки и заб авл ял а всех с каб р езн ы м и р ассказам и (Во­
логодский у езд Вологодской губерн ии) (РКЖБН 5.1: 269).
446

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

Н ередко нищ ие бы ли лю дьм и ф изически зд оровы м и и нестары м и
(40 — 50 лет), у м н оги х им елось хоть и небольш ое, но свое хозяйство,
бы ли и корова, и лош адь, ж или в собственны х д ом ах. О ни зап и рали
д ом , корову на в р ем я отдавали куму, а сам и со всей сем ьей о т п р ав ­
ляли сь по б и р аться в ур о ж ай н ы е губернии. О дин крестьян и н бросил
хозяйство и жену и уш ел к другой ж енщ ине в соседнее село, у которой
имелось свое небольш ое хозяйство. Оба они зани м али сь нищ енством .
В н екоторы х случаях даж е улучш ение м атер и ал ьн о го п олож ен ия не
могло удерж ать от этого пр о м ы сл а. Д ругая к р естьян к а в отсутствие
мужа до того п р и вы кл а к нищ енству, что и по его в о звр ащ ен и и п р о ­
долж ала это зан яти е. Даже зап р ет мужа не м ог на нее воздействовать,
он а т а й к о м уходила п о б и р а ть с я . «С кучно и то скл и во к ак -то , когда
не сходиш ь за м и лосты нькой », — го вори ла она (РКЖБН 2.2: 386; см.
такж е: Титов 1888: 108; Н овиков 1899: 194).
П о п р о ш а й н и ч а т ь е зд и л и д аж е б о гаты е к р е с т ь я н е на л о ш ад я х
(С о л ь в ы ч его д ск и й у е зд В ологодской гу б ер н и и ) (РКЖ БН 5.3: 637).
В д. Сосене ж или н и щ и е, которы е п р и ки д ы в ал и сь кал ек ам и , п о д ги ­
бая ноги и руки. Н ищ енствую щ ие вдовы п р и учали д ет ей п об и раться
с сам ы х р ан н и х лет. Д ва «степы х» бр ата, А ндрей и Агап, п р ек р асн о
видели, но закр ы в ал и глаза д л и н н ы м и волосам и. Д ень считался п л о ­
хи м , если тако й п р о ф есси н ал ьн ы й н и щ и й зар аб аты вал 30—40 коп .,
хорош ий зар або то к составлял 1—2 руб. (М ещ овский у езд Калужской
губернии) (РКЖБН 3: 561—562). Больш е всего п од авали хлебом , реже
я й ц а м и или см етан о й , ещ е реже д ен ьгам и (РКЖБН 2.1: 511; 3: 562).
Всем н и щ и м , к каком у бы р азр я д у о ни ни относились, крестьян е п о ­
давали одинаково, они считали это необходим ы м для спасения душ и,
«святы м » делом (Добрынкин 1875: 83). Я влялся ли п р осящ и й п о д ая ­
ни е д ей ств и тел ьн о нуж даю щ и м ся или был ту н ея д ц ем , — крестьян е
полагали, что это не их дело. «На н ем грех будет, если он об м ан ы вает
н арод п р ав о став н ы й , — говорят крестьяне, подав м илосты ню н и щ е­
му, по всем п р и зн а к а м тунеядц у-дарм оеду» (П ош ехонский уезд Яро­
славской губерн ии) (РКЖБН 2.1: 511). З а м е т и м , ч то о тн ош ен и е к н и ­
щ им не в езд е бы ло о д и н ак о вы м . По свидетельству Н. А. И ваницкого,
в Вологодской губернии им елись ж ен щ и ны , которы е ни щ ен ствовал и
и з страсти к бродяж ничеству. Их зн ал и в н ар о д е и «на возглас: “м и ­
лосты ньку р ади Х риста” ни щ и е иногда слы ш али в ответ: “Бог подаст,
рож а то лста!” Есть н и щ и е л ако м к и . Им подадут хлеба, а они п росят
пирож ка. “Не защ и п а н ы рож ка!” — о твечает х озяй к а, или “не по бо­
л естя м п р и х о т и ”, и л и “не ж и р н о ли будет, гл аза за п л ы в у т ”. — “ Бог
подаст, м ен ьш е крош иш ь”. — “С зади: Х ри ста-ради , а сперед и : на п о ­
горелое м есто !” Это говорят и м ен н о о п р и тво рн ы х ни щ и х, которы е,
447

Глава IV

прося милостыню под окнами, уверяют, например, что они пошли
по миру потому, что у них хлеб выбило градом, а у крыльца —что их
деревня сгорела» (Иваницкий 1890: 60).
Собранные на подаяния продукты (НГВ. 1895. № 43), в особенно­
сти хлеб, продавались самим же крестьянам, обычно по 1 коп. за фунт.
Именно сбор хлеба считался наиболее выгодным. Обычной формулой
при сборе милостыни были: «Милостинку Христа-ради поминаючи
родителей ваших о царствии небесном», «Слепому убогому сотворите
святую милостинку ради Христа», и все это варьировалось на множе­
ство ладов (Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1:
511); «Спасибо, батюшка, дай тебе Бог доброго здоровья, а родителям
твоим царствия небесного!» (Ростовский уезд Ярославской губернии)
(Титов 1888: 108).
В с. Семьянах нищенство в виде промысла существовало и з­
давна, и им занималось поголовно все население. После окончания
полевых работ все крестьяне вместе с семьями отправлялись на по­
возках в окрестные уезды или в соседние Казанскую и Симбирскую
губернии, когда там был хороший урожай. Сведения об этом соби­
рались заранее. Выдавали себя за погорельцев или пострадавших от
неурожая, градобития и т. д. У них нередко имелись удостоверения
о бедности, выданные местным сельским начальством с приложе­
нием казенной копченой печати, что превращало простую бумагу
в официальный документ. Так писались не только удостоверения
о бедности, но и аттестаты на крестьянских кляч с выдуманными го­
дами, свидетельства о пожарах, бывших в действительности несколь­
ко лет назад. Для таких документов имелась определенная такса (от
шкалика водки до 1—3 руб.), и при их выдаче староста почти ничем
не рисковал, и все это составляло серьезную статью дохода. В худшем
случае старосту могли оштрафовать, а в самом худшем — уволить.
А нищие таким образом не только прокармливались в течение всей
зимы, но, продавая собранный хлеб, привозили к Пасхе до 50 руб.
чистыми деньгами. Нищенскому промыслу семьянские крестьяне
были обязаны своей зажиточностью и благосостоянием (Васильсурский уезд Нижегородской губернии) (РКЖБН 4: 170), (Тамбов­
ская губерния) (Новиков 1899: 31,193). В приведенном описании мы
сталкиваемся с любопытным феноменом улучшения своего матери­
ального положения за счет эксплуатации присущего народу состра­
дания к бедным и убогим вместе с почти безграничным доверием
ко всякому официозу (в данном случае поддельные удостоверения
с казенной печатью). Укажем для сравнения, что годовой доход за­
житочной крестьянской семьи составлял около 160—200 руб., причем
448

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

часть этих денег присылал отходник, а все имущество семьи стоило
4 0 0 -8 0 0 руб. (РКЖБН 1: 344,461; 2.1: 388).
Присущая народу изобретательность в приспособлении к внеш­
ним обстоятельствам демонстрирует совершенно неожиданные
сюжеты. Существовали особые формы нищенства, как, например,
в Вельском уезде Вологодской губернии — собирание милостыни на
свадьбу. Туда для этого промысла целыми партиями на лошадях от­
правлялись крестьяне вместе с дочерьми-невестами или сыновьямиженихами из Шенкурского уезда соседней Архангельской губернии.
Преимущественно это происходило в Филипповский и Великий по­
сты, когда разными хитростями успешно выпрашивали подаяние:
«Сенца на прокормление лошадки, а нам хлебца». Собранный хлеб
тут же на месте сушили на сухари, а затем и сухари, и сено продавали.
Вырученные деньги, иногда немалые, шли на приданое и на расхо­
ды на свадьбу. Таким образом предприимчивые крестьяне, справляя
свадьбу, сохраняли свой хлеб и избегали разоряющих расходов на
свадьбу (Тихомиров 18956: 122). Расходы на свадьбу и на приданое
были узаконены традиционным укладом жизни. Отказаться от них
было вызовом сложившемуся миропорядку, но решение проблемы,
как видим, проводилось нетрадиционным способом. Другой пример —
с. Ковердяки (Козловский уезд Тамбовской губернии). Там нищенству
учили девочек, они просили милостыню, чем собирали себе приданое.
Обратим внимание, что не умевших притворяться и хорошо собирать
неохотно брали замуж. Видимо, прагматично полагали, что из такой
невесты не получится хорошей хозяйки (Новиков 1899:193).
Вот небезынтересная история старухи-нищенки. Деревенское
нищенство обычно обеспечивало уровень жизни, при котором не
угрожала голодная смерть, хотя время от времени приходилось не­
легко. Во избежание всяких случайностей убогие люди составляли
союзы, хотя бы вдвоем. Так жили двое нищих — старик и старуха по
имени Матрена. Старуху расспрашивали, что делает старик с день­
гами, когда возвращается с промысла. Обычно нищие были молча­
ливыми, забитыми людьми, а эта старуха оказалась очень бойкой, со
свободными манерами. Старуха рассказала, что как-то она сидела
в своем бабьем углу и задремала. Разбудил ее звук, как будто кто-то
чавкал. Когда Матрена открыла глаза, то увидела, что старик чтото спрятал и отказывался показать. Когда старик заснул, Матрена
все обыскала и нашла спрятанное. Оказывается, старик накупил на
базаре пряников и рожков и тайком их ел. Наутро Матрена стала его
ругать: «Какой богач завелся! Да сиротское ли наше дело! Да как не
облопался! И надо быть не в первый раз» (Максимов 1877:125—126).
449

Глава IV

Деньги, которые старик добывал своим промыслом, хранила Матре­
на. Она копила деньги, и чем становилась старей, тем больше охва­
тывала ее жадность. Началось с того, что в село приехал богатый
купец из Москвы помянуть своих родителей. На кладбище подвер­
нулась ему Матрена. Купец дал ей деньги, чтобы она молилась о его
родителях. Матрена отправилась к церковному старосте, показала
ему купюру и спросила, сколько купец ей дал. Купюра была в 10 руб.
Дома она стала приставать к старику с расспросами, сколько копеек
дадут за 10-рублевую бумажку. Стали считать — поссорились и п о­
ругались, но денег не сосчитали. С этих пор старуха словно одурела.
Раньше на собранные копейки ставила свечки Богу, теперь п ере­
стала. Главной заботой стало, чтобы собранной копейки из рук не
выпустить. Разговоры со стариком сводились к вопросу: если имеется
5 десятков копеек, сколько недостает до рубля? На все была наложена
жесткая экономия — на питание, на одежду, перестали топить печь.
Пробавлялась тем, что ела у чужих людей, при этом она старалась
еще кусочек припрятать. Старик говорил, что дома Матрена сама не
ела и ему не давала: «Совсем извелась баба; засел в нее черт; теперь
его не выгребешь: это дело такое. Нет греха хуже бедности» (Там же:
129—130). Корысть в Матрене разростась до чудовищных размеров,
ей стала угрожать опасность помешательства. Раньше была лишь одна
нужда — бедность, убогость, а теперь две: бедность и скупость. Такие
люди и на смертном одре не говорили, где спрятаны деньги. Нередко
бывало так, что бумажные деньги сгнивали в земле, а металлические
через несколько десятков лет, отрытые сохой на поле, становилось
достоянием либо еврейских финансистов, либо археологов. Ушед­
шее в прош лое крепостное право обладало способом извлечения
нищенских денег, когда требовалось выкупить из господских имений
дочерей или племянниц нищенок. Можно привести не один пример,
когда у нищенок оказывались сотни и тысячи рублей. На солидные
капиталы нищенок было построено немало церквей, основаны солид­
ные промышленные и торговые предприятия, что положило начало
ряду купеческих фамилий: Походяшиных, Побирухиных и т. п. (Там
же: 130—131). В деревенской глуши не умели и не привыкли считать
деньги, не знали им настоящую цену. Они лежали без всякого при­
менения в подызбицах, овинах, в лесу и других укромных местах.
У нищенок брали взаймы, не всегда возвращали, мотивируя тем, что
невелик грех приостановить стяжательство. Тем не менее нищие
деньги пускали в оборот под верный заклад и процент, значительно
превышавший то, что требовали еврейские ростовщики. Скряжни­
чество было более присуще нищенкам, чем нищим. Если оно захва450

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

тывало свою жертву, то уже не отпускало. Старухи-нищенки, давая
деньги под проценты, продолжали побираться, жадность всегда была
в соседстве с голодом, сами старухи нередко становились жертвой
преступления (Там же: 130—132).
Профессиональные нищие вели безбедную жизнь, играли в карты,
предавались пьянству и разврату. Жена крестьянина Петра Боляка
из д. Лопина, Александра, всегда любила разгульную жизнь, и ей на­
скучило жить в семье. Она уговорила мужа выдать ей паспорт, стала
ходить по богомольям, меняла любовников, сбывая внебрачных де­
тей в воспитательные дома. Александра сумела втереться в доверие
Иоанну Кронштадтскому и от его имени собирала деньги и вещи для
раздачи бедным. Каждые 1—2 месяца она привозила массу вещей,
в основном одежды и обуви, которые с большой для себя выгодой
продавала. Александра построила у себя в деревне избу, где жила ее
распутная дочь, а сама ушла в другую сторону, где ее меньше зна­
ли, и там еще построила отличный дом-келью (Новоладожский уезд
Санкт-Петербургской губернии) (РКЖБН 6: 378—379), (Новиков 1899:
193). В одной из деревень Щелкановской волости от слепого сбежала
жена к другому слепому и стала ходить с ним. Не раз видели их обо­
их около дороги в таких возмутительных положениях, что однажды
довольно добрый крестьянин не удержался и отстегал их кнутом
(Мещовский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3:562). «Крестьянская
девица В., лет сорока, вполне могущая работать, живет в незакон­
ной связи с плотником, от которого и имеет детей. Желая попол­
нить заработок своего сожителя, она отправляется с детьми сбирать
на пропитание детей, выдавая себя за вдову, недавно лишившуюся
мужа». Далее корреспондент Этнографического бюро указывает, что
внебрачные дети в среде нищих —вещь обычная (Пошехонский уезд
Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 511).
Органичная включенность нищих в жизнь русской деревни про­
являлась в выполнении ими не только ряда социальных, но и риту­
альных функций. По традиции нищие и нищенки были незаменимы
при некоторых обрядах. Спектр «услуг» имел значительное разноо­
бразие. Считалось, что они лучше всего помянут родителей на Раду­
нице (во вторник на Фоминой неделе) и на Дмитриеву субботу (осе­
нью), и молитва лучше дойдет до покойных родителей и самого Бога,
если будет препоручена заступникам и угодникам Божьим, Божьим
людям, которых видели в странниках. Нищим и странникам заказы­
вали молебны для облегчения родов, сохранения скотины, избавле­
ния семьи от разных бед. Для лучшего урожая суеверные женщины
пекли на весеннего Богослова (8 мая в память евангелиста Иоанна
451

Глава IV

Богослова) пироги и угощали ими нищих и странников, задабривая
их за молитву. Другой обряд приходился на лето, когда в качестве уго­
щения для нищих и нищенок варили кашу в день Акулины (13 июня),
который назывался «гречишником», так как это время приходилось
на сев гречихи, и «задери хвосты» (так как на скот в поле начинала
нападать мошка). Зимой нищих приглашали на Николыцину, когда
варили пиво и гостили друг у друга (Максимов 1877: 121; 18696: 398;
РКЖБН 7.4: 284). В ряде местностей нищенство связывалось со спо­
собностью врачевания. К помощи нищенок прибегали для лечения
слабых младенцев. Вместо милостыни из окна подавали младенца
в белой пеленке, которого нищенка затем несла к воротам дома. Туда
выходила мать младенца, брала его себе на руки и давала милостыню,
при этом нищенка приговаривала: «Дай Господи святому младенцу
(имя) доброго здравия» (Нижегородская губерния) (Кудрявцев 1877:
88). Со странников брали обещание не обходить на обратном пути
их избы окольной дорогой, не принеся освященных предметов из
святых мест (Максимов 18696: 398—399).
Среди нищих, нищенок, странников и странниц в большом ходу
были разного рода обманы и мошенничества. Они ходили с фальши­
выми удостоверениями от имени должностных лиц крестьянского
самоуправления, что данный просящий является погорельцем или
претерпевшим другое бедствие. В большом количестве появлялись
странники и странницы, которые уверяли, что путешествовали по свя­
тым местам —в Иерусалим, в Святую Землю, в Соловки, в Троице-Сергиеву лавру и другие известные монастыри. Они не только успешно
выпрашивали подаяние, но рассказывали о чудесах, святых угодниках
и т. д. Раздачей грошовых крестиков, образков, нескольких капель
деревянного масла, будто бы из святых мест, успешно выманивали
последние деньги, иногда несколько десятков рублей, не отказывались
от холстов, тканей и т. п. Часто жертвами становились легковерные
старые женщины (Васильсурский уезд Нижегородской губернии, Тих­
винский уезд Новгородской губернии) (РКЖБН 4:172; 7.4: 284).
Странники и странницы собирались в артели, обычно из корыст­
ных соображений. Им давали бесплатный приют, пропитание, деньги
и припасы на дальний путь-дорогу. Нищие, выдавая себя за странни­
ков, приходили в дома, когда там были одни женщины, и выманивали
деньги на «помин души», на «Сергия Преподобного», на «неугасимую
лампаду», иногда полностью обирая сердобольных женщин. Сколько
раз полиция ловила целые шайки бродяг с перламутровыми образами
и крестами, поддельными частицами мощей и обломков от Христова
креста, бродяг, переодетых в монашеское платье, якобы идущих из
452

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Иерусалима или Афонской горы. Один из бродяг (Мещовский уезд
Калужской губернии), называвший себя Василием Ланцовым, был
грозою женщин. Он угрожал их «обокрасть дочиста», если мало по­
дадут или пожалеют отрезать кусок холста (см.: РКЖБН 3: 562; Мак­
симов 18696: 399).
Старухи. Социовозрастное деление играет роль структурообра­
зующего принципа в организации социальных отношений. Что ка­
сается степени изученности данного вопроса, то не удалось найти ни
одной обобщающей работы по социовозрастной группе «старухи», за
исключением статьи А. Панченко (Панченко 2005). Несистематизи­
рованные сведения об этой категории женщин растворены в массе
этнографической литературы. Как и другие социовозрастные группы,
группа «старухи» рассматривается с позиций возрастного симво­
лизма, включающего нормативные критерии возраста; возрастные
стереотипы —черты и свойства, приписываемые традиционной куль­
турой лицам данного возраста и выступающие в них в качестве по­
дразумеваемой нормы; возрастные обряды; возрастная субкультура
(Кон 1981а: 99-100).
Старухи (бабки, бабушки) относились к социовозрастной группе
пожилых женщин, характеризовались специфической деятельно­
стью и своеобразием взаимодействия с другими социовозрастными
группами. Это была группа женщин, утратившая способность к де­
торождению и во многом переставшая выполнять фупкции хозяек.
В дореформенный период хорошие помещики заботились о призре­
нии стариков, старух и увечных людей. Например, во многих имениях
князей Голицыных были созданы богадельни. Князь Д. М. Голицын
в своих четырех имениях в Смоленской и Орловской губерниях при­
казал построить четыре каменные богадельни, в которых содержа­
лось 50 человек обоего пола. А. В. Суворов или сам помогал старикам
и старухам, или относил их содержание за счет крестьянского мира.
В. Орлов возложил на общину заботу о престарелых и нуждающих­
ся (Семевский 1903: 272—273). Относительная возрастная граница
старости отражена в поговорке «Сорок лет бабий век» (Даль 1978:
34), такое представление прочно утвердилось в крестьянском созна­
нии. В качестве возрастного стереотипа мог выступать образ старухи,
нередко воспринимавшийся в негативном контексте. Вот поверье
о еретицах — продавших свою душу черту, скитающихся по земле
и совращающих людей с истинной веры. Они представлялись в виде
безобразных старух, которые ночевали в провалившихся могилах
в гробах нечестивых грешников. Каждый провал считался верным
местом пребывания еретицы, а случайно увидеть ее кому-нибудь
453

Глава IV

означало для него не жить на белом свете. Такой человек начинал
сохнуть, и ни молебен, ни святая вода уже не помогали. Если еретицы
не попадали в могилу, они через трубу влезали в баню, плясали и ска­
кали там под свист нечисти. От одной из таких еретиц должен был
впоследствии родиться Антихрист (Звонков 1889а: 78). Или другой
пример, отражающий отношение к старухам. По деревенской улице
двигался воз, и за 30—40 шагов перед ним старуха пересекла дорогу.
Крестьяне к такому поступку отнеслись очень неодобрительно, счи­
талось, что старуха должна была подождать, пока проедут люди, даже
если бы это был целый обоз (Вологодская губерния) (Потанин 1899:
169). При негативном восприятии образа старухи даже простая бе­
режливость и заботы о семье могли выступать в контексте жадности.
В шутку говорили, что Петров пост выдумали попы вместе с деревен­
скими старухами. Первые —для сбора «петровщины» (поборы нату­
рой во время поста), а старухи с целью накопить масла (Вологодская
губерния) (Иваницкий 1890: 8).
Статус старух в семье и общине обладал широкой вариативно­
стью. Она могла быть большухой, т. е. старшей над всеми женщинами
в доме (Балов 1899а: 217). Если такая женщина становилась вдовой,
была достаточно энергична и обладала твердым характером, то она
являлась полной хозяйкой в доме и сосредоточивала в своих руках
и отцовскую власть. Она принимала участие в крестьянских сходах,
представляя на них свою семью. Такая женщ ина могла сохранить
свою власть даже тогда, когда ее сыновья вы растали и женились
(Тверская, Ярославская, Калужская, Нижегородская губернии) (см.:
РКЖБН 1: 446; 2.1: 25, 342; 2.2: 323, 337; 3: 286, 295; 4: 114; Селива­
нов 2011: 110). Роль такой женщины особенно усиливалась в семье
отходников, когда мужчины надолго оставляли дом и уходили на
заработки. «Грустное положение молодой бабы! Зато для свекрови это
сущее благополучие! Полелеяв и попокоив свою невестку первый го­
дочек, на второй год старуха взваливает на нее большую часть трудов
и забот домашнего хозяйства; свекровь радуется от души, что Господь
ей помог сынка женить и что она имеет возможность чаще прежнего
ничего не делать и, сколько душе угодно, лежать на горячей печи» (Се­
ливанов 2011: 110). Крестьянка Анна Тимофеева еще при жизни мужа
крепко держала в руках семью, так как муж часто был в запое. После
смерти мужа она осталась с тремя детьми от 5 до 12 лет. Положение
матери как полной хозяйки в доме дети усвоили с самого раннего
возраста и сохранили этот взгляд, даже став взрослыми. Ж енатый
сын без разреш ения не мог съездить зимой на базар. Все расходы
и покупки, распределение работ и т. д. производила Анна, и нико­
454

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

му не приходило в голову в это вмешиваться. Только состарившись,
Анна сама уступила большину своему женатому сыну (Даниловский
уезд Яроставской губернии) (РКЖБН 2.2:100). А. Энгельгардт оставил
описание другой бодрой и деятельной старухи. Ей было за 70, но она
сохранила здоровье и активность. Старуха пекла хлебы, готовила
пищу, смотрела за свиньями, утками и курами, ухаживала за больным
скотом, постоянно что-то делала, и казалось, что даже ночью не спала
(Энгельгардт 2010: 19—25). «Жалостлива она до крайности и любит
всякую скотину донельзя. Целый день она их кормит, поит, щупает.
Хотя все утки серые, но “старуха” знает каждую утку в лицо. <...> На
ее же попечении находится ребенок, родившийся у одной из подойщиц и помещающийся в люльке тут же в застольной, и с ребенком
“старуха” находит время возиться, но больше муштрует мать, чтобы
опрятно держала соску, почаще мыла ребенка, не слишком закачи­
вала и т. п. Знает “старуха”, что нужно каждой птице, каждой скотине
до тонкости. Лечит она превосходно. Заболеет скотина — сейчас же ее
к “старухе”. Смотришь, через неделю, две поправилась. Просто даже
удивительно» (Там же: 24).
Положение старых людей в семье определялось в первую очередь
экономическими соображениями. Старые люди ценились лишь до
тех пор, пока представляли рабочую силу. В страдное время старух
оставляли караулить дом (Мещовский уезд Калужской губернии) (Ко­
согоров 1906: 74). Когда во время летних работ все взрослые и старшие
подростки уходили в поле, то оставляли детей под надзор подросткам
или какой-нибудь дряхлой старухи, а фактически предоставив их
самим себе. Сколько при этом выгорало деревень! Было удивитель­
но, как при таком уходе было не столь много калек среди этих детей
(.И-ва 1884: 75; Жбанков 1891: 68). «Старуха смотрит за ребятами,
покачает люльку младенца, накрошит цыплятам, приглядит за печ­
кой» (Селиванов 2011: 12). Даже в возрасте 70 лет старухи могли до
позднего вечера жать в поле, хотя работать на сенокосе переставали
раньше: «Стыдно будет без работы. Сидишь дома, ничего не делаешь,
кажут большаки. Детей нянчить у нас в доме нет». Если имелись м а­
ленькие внучата, за которыми требовался надзор, это было счастьем
для старух, в этом случае их жизнь была сносной. Одевали старух их
дочери, мать пряла, дочь ткала. Если старуха становилась вдовой, вы­
дала замуж всех дочерей, ей приходилось обходиться старым льном,
старым холстом и платьем. Ни выданные замуж дочери, ни живущие
в одном доме снохи не одевали ее. Старухи копили лен и холст так же,
как и невеста к свадьбе. Описан отучай, как одна старуха похоронила
последнюю незамужнюю дочь и при этом совершенно не предава­
455

Глава IV

лась печали, так как, не умри дочь, пришлось бы ее выдавать замуж
и вместе с этим отдать половину холстов. В Тотемском уезде был рас­
пространен следующий обычай: когда в семье умирал женатый сын,
старуха принимала в дом приемыша и выдавала за него замуж вдову
покойного (Никольский и Тотемский уезды Вологодской губернии)
(Потанин 1899: 180,182). Многие из обращавшихся к врачам старух
страдали застарелыми хроническими болезнями, но у большинства
были просто слабость, истощение, надломленность. Им бы уйти на
покой и жить на всем готовом, но вместо этого за недостатком ра­
бочих рук приходилось выполнять не по возрасту трудную работу
(И-ва 1884: 58). При эпидемиях, когда заболевала и лежала половина,
а то и большинство населения деревни, летом, в страдную пору при
больном никогда не оставляли способного к работе человека, а лишь
неспособную к труду старуху (Попов 2010: 181). Дряхлых больных
стариков и старух обычно уже ничем не лечили, очень часто оставляя
безо всякого ухода (РКЖБН 4: 183).
Отношение к старухам зависело от атмосферы внутри семьи.
В одних семьях к родителям проявляли уважение, но очень часто на
них смотрели как на обузу, особенно когда они были уже неспособны
к работе. Если старик-большак крепко держал семью, тогда и ста­
руха была в почете. Забит старик — горе старухе. В бедных семьях,
где все в первую очередь были озабочены хлебом насущным, чаще
встречалось дурное отношение, и больше это проявлялось по отно­
шению к матери (см.: Всеволожская 1895:4; Новиков 1899:19—20; Тро­
шина 2009: 98). Их еще побаивались, если они проявляли твердость
характера и сохранили умственные способности, в этом случае они
могли быть советчицами в важных семейных делах. Если женщина
была робкая и слабохарактерная, не пользовалась авторитетом в доме
и при жизни мужа, то, оставшись вдовою при взрослых детях, она
не могла управлять домом. Так, вдова Марфа Григорьева осталась
с малолетними детьми и поставила их на ноги. Но хозяином в доме
был ее сын Афанасий, все шло по его воле и желанию. Сама Марфа
помогала невестке по дому, ухаживала за детьми. Афанасий относил­
ся к матери снисходительно и покровительственно, иногда позво­
лял себе посмеяться над ней, побранить ее, называя «старой дурой».
Марфа не имела права что-либо продать из продуктов хозяйства
без согласия сына, иногда она тайком продавала овес, яйца и т. п.,
чтобы получить несколько копеек себе или своей взрослой дочери
невесте Анне (Даниловский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.2:
100). Но при физической и умственной слабости к ним относились
с нескрываемым пренебрежением. На вопрос гостя (ради приличия):
456

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

«Что ваш и старики?» х о зяй к а о твечает с усм еш кой: «Что им! Только
и гуляти — с п еч и д а на п алати». И ли о тдел ьн о п ро бабку: «Ее уже
д авн о на т о м свете с ф о н ар я м и ищ ут» (И ваницкий 1890: 55). С тарики
и старухи н ер ед к о п о д в ер гал и сь н а с м е ш к а м , особен н о со сторон ы
м о л о д еж и (К алуж ски й у е зд К алуж ской гу б ер н и и ) (РКЖ БН 3: 289).
О писано нем ало случаев уни зительного и даж е ж естокого обращ ения
сы новей с р о д и тел ям и , стариков и старух заставляли нищ енствовать,
зан и м ат ь с я сбором м и л о сты н и (РКЖБН 2.2: 102). Н ем ало пож илы х
ж ен щ и н бесп о во р о тн о п о п ад ал о в среду ни щ и х (РКЖБН 3: 561—562;
5.1: 2 6 9 - 2 7 0 ; 5.3: 4 2 0 ,6 3 6 ; 6: 378).
Старик, о тец тр ех сы новей, уехал в Сибирь, там поселился и ж дал
п р и е зд а старухи с д ет ь м и . С тарш ий сы н в п ья н о м в и д е и сколотил
в кровь м ать, умную и добрую старуху, приш лось соседям отбивать ее.
Когда ее спросили , п о й д ет ли ж аловаться, она отвечала: «Нет, жаль!»
(Т ам бовская губерния) (Н овиков 1899: 20). Ч асто отсутствовал какой либо уход за б о льн ы м и стар и кам и и старухам и. О ни леж али без вся­
кого п р и см о тр а, в грязи, не и м ея д аж е во зм о ж н ости сам остоятельн о
н ап иться. На подобн ое о тн о ш ен и е см отрели равнодуш но, счи тая это
в п о р яд ке вещ ей . «Когда больн ой стар и к п ож елает ч то -л и б о съесть
послащ е, то почти всегда встреч ает насм еш ки» (Там же). Если старик
или старуха долго леж али в постели, они н ер ед ко ли ш али сь всякого
ухода и п о п е ч е н и я, н ер егу л яр н о п и тал и сь , и сп р аж н я л и сь под себя
и по целы м д н я м леж али в своих экскрем ентах. «Ж ивет! Что ем у сд е­
лается? С тарая карга три века ж ивет!» (Л ю бим ский уезд Я роставской
губернии) (РКЖБН 2.2: 101 —102). В м ассовом со зн ан и и повсем естн о
б ы ло р а с п р о с т р а н е н о м н е н и е , ч то д о л го ж и ву щ и е л ю д и «заедаю т
чуж ой век», т. е. о тн и м аю т часть ж и зн и у м олоды х (П рокопьева 2005:
636). В д. Ч ерем уш ке Н икольской волости бы ла ж ен щ и н а, б р о ш ен ­
н ая м уж ем , ослепш ая, с д вум я м ал о л етн и м и , неспособ н ы м и ещ е п о ­
би рать ся д ет ь м и , ко то р ая н ер ед ко леж ал а р а зд ет а я на куче н авоза.
М ежду тем н о р м ы п р ав а к атего р и ч еск и го во рят о то м , что общ и на
д о л ж н а за б о ти ть с я о т а к и х н есч астн ы х сво и х ч л ен ах (Т ам бовск ая
губерния) (Н овиков 1899: 55).
Со см ертью стары х лю дей сем ья не ощ ущ ала н и какого урона, а,
н ап р о ти в , освобож далась от обузы . Когда заб о л евал а старуха-м ать,
м ож но бы ло услы ш ать: «Ей только и д ела, что леж ать, а тут горб м о ­
кр ы й от работы , тож е не хуже бы ее съел получш е, д а нечего». Если
родной сын или дочь ещ е стеснялись вы сказы вать свои чувства встух,
невестки не скры вали чувства досады и злобы , когда старики и стару­
хи долго болели, и чувства радости, когда видели приближ ение конца.
Больную м ать-старуху сын п ер ен ес в сарай, так как ее стоны м еш али
457

Глава IV

спать. Освирепевший муж бил свою беспомощную, лишенную спо­
собности к труду жену, приговаривая: «Либо здоровей, либо околе­
вай, пропадущая!» Становится понятным, почему иногда в деревне
боялись не столько смерти, сколько длительной болезни (Попов 2010:
181—183, 185). Такое отношение, полностью лишенное гуманности
и милосердия, нельзя объяснить лишь врожденным жестокосердием.
Причину следует искать в бедности и беспросветной нужде, приту­
плявшей элементарные человеческие чувства.
Умерший крестьянин оставил своей жене-старухе несколько деся­
тин купленной им и являвшейся его собственностью земли. Община
решила отобрать эту землю и обратить в общинную собственность,
полагая, что старуха может содержаться за счет «мира». Старуха обра­
тилась с жалобой в волость, но там посчитали, что «мир» поступил
вполне справедливо, поскольку сама старуха-хозяйка уже не могла
трудиться на этой земле, и частная собственность перешла в общин­
ную собственность. То, что может выглядеть проявлением насилия
по отношению к беззащитной старухе, в глазах крестьянского соци­
ума не содержало ничего недозволенного, а находилось в полном
соответствии с крестьянским пониманием справедливости (Кадниковский уезд Вологодской губернии) (Щербина 1880: 15). Имеются
даже сообщения, что в давние времена старых людей, неспособных
к работе, убивали (Купянский уезд Харьковской губернии) (П.И. 1901:
145-146).
Положение старых людей усугублялось значительно участивши­
мися разделами, когда они попадали в самую тяжелую зависимость
от остальных членов семьи. При разделах имел место дележ престаре­
лых родителей: один из сыновей брал на содержание отца, другой —
мать. Власть отца или матери держалась в крестьянской семье до тех
пор, пока они были в состоянии работать. Случалось, что в родной
семье старики и старухи были вынуждены нищенствовать, хотя се­
мья далеко не бедствовала. В некоторых семьях за обедом старики
садились отдельно от остальных и ели тот кусок хлеба, который при­
обретали подаянием. Старухам приходилось оставлять свои семьи
и идти, пока имелись силы, в работницы и в няньки во время страд­
ной поры. Остальное время года они поддерживали свое существова­
ние пряжей ниток и сбором подаяния, живя из милости в какой-либо
крестьянской семье (Нижегородская губерния) (Кудрявцев 1877: 93).
Грубость и бессердечие к старым людям характеризует следующий
пример. В деревне появился бездомный умирающий старик. Все от
него старались отделаться из опасения, что он умрет и придется от­
вечать перед властями. Старика отвели за деревню и там бросили.
458

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

Мужики пировали, справляя сельский праздник, а старик в осеннее
ненастье застывал под дождем. Когда на другой день нашли его труп,
все выражали радость, что Бог отвел их от беды (Д. В. Григорович
«Бобыль») (Скабичевский 1899а: 13). Власти и пресса пытались скло­
нить общественное мнение к тому, что положение стариков и старух
в деревне вовсе не бедственное, приводя в качестве довода, как в ка­
кой-то деревне община прокормила старуху. В то же время в другой
деревне под Санкт-Петербургом больную старушку сожгли живьем
(Уманьский 19026:117—118).
Приведенное описание культурно-нормативных представлений
о старых людях в массовом сознании является неполным, и если огра­
ничиться только этим, картина предстает односторонней и в опре­
деленном смысле тенденциозной. Одним из основных положений
крестьянского мировоззрения являлась обязанность детей заботиться
о престарелых родителях, до самой смерти доставлять дряхлым и не­
мощным родителям пропитание и содержание (Ст. 194) (Свод зако­
нов... 1857: 38), (РКЖБН 2.1: 342). Чувства к матери так глубоко сидели
даже при всех грубых нравах крестьянства, что к матери относились
лучше, чем к отцу (Новиков 1899:19). В случае отказа детей содержать
престарелых родителей последние обращались в суд (РКЖБН 2.1:
341—342). Так, имеется свидетельство такого обращения из-за при­
теснений и побоев со стороны снохи (Бупский уезд Костромской гу­
бернии) (Покровский 1896:468). При церквах и волостных правлениях
создавали богадельни для стариков и старух, но они часто пустовали.
Возможно, причина заключалась в том, что пожилые люди пред­
почитали жить в нищете, чем в богадельне. «Старики же и старухи
в это время (масленичных гуляний. — 3. М.) ездят к своим близким
родным прощаться, а с теми вместе и попить бражки» (АИЭА РАН.
Ф. 22. Д. 45. Л. 9).
Пореформенный период с его развитием товарно-денежных от­
ношений и утверждением индивидуализма привел к существенным
коррективам традиционного мировосприятия всех слоев крестьян­
ства. Они коснулись и группы старух. Однако новации переплетались
с устоявшимися традиционными представлениями, давая разно­
образные и порой неожиданные комбинации. Обратимся к приме­
рам. Старуха-вдова торговала водкой. Принимала заклады, но при
этом ее часто обманывали: то не возвращ али долг, то приносили
золу вместо муки, то били стекла. Помимо торговли старуха еще за­
нималась тем, что брала на воспитание сирот из приюта, за что ей
полагалась определенная плата. Обычно уход за такими детьми был
очень плохой, особенно в летнюю пору. Для ухода за детьми, когда
459

Глава IV

взрослые уходили в поле, оставались няньки — 7—8 лет, которые еще
сами нередко нуждались в уходе. В семье этой старухи своих детейнянек не было, а посторонних не нанимали. На весь день младенец
оставался один с огромной соской во рту. Кричал до хрипоты. Соседи
слышали крики, но не могли войти в дом, он запирался. Вскоре ре­
бенок заболевал и умирал. Потом старуха брала второго, третьего,
убытков она не терпела (Волоколамский уезд Московской губернии)
(Семенов 1902а: 37). Иные богатые старухи не могли распорядиться
полученным состоянием и впадали в пьянство. Так, одна старуха в те­
чение 8 лет пропила в буквальном смысле этого слова 3 тысячи рублей,
доставшихся ей от мужа (Костромская губерния) (Жбанков 1891:66).
Отходники, жившие в городах вместе с женами и выросшими
детьми, пытались «сплавить мелочь» кому-либо из деревенских ба­
бушек или тетушек. Но в некоторых семьях в городе жили и бабуш­
ки (М. и О. 1902: 74, 78). Последнее было не столь распространено.
Старуха, все свои годы прожившая в деревне, никогда не бывавшая
в больших городах, несмотря на то что там у мужа имелась собствен­
ность, не могла и помышлять о городской жизни. Переезд старухи
в город означал ломку всего сложившегося жизненного уклада. Для
нее жизнь без полатей, русской печи, коровы и пр. была немысли­
ма. И в богатом городском доме она была бы обузой для всех. Такие
старухи не могли найти подходящего занятия, заболевали от скуки
и надоедали мужьям, чтобы те отправили их назад в деревню. В одной
деревне (Костромская губерния) старуха, почти слепая, не имевшая
в деревне родственников, кое-как управлялась по хозяйству с одной
работницей. Все уговоры дочери, державшей в столице два трактира,
переехать к ней были безуспешны, и старуха дала на это согласие,
только когда совсем ослепла (Жбанков 1891: 62). Когда старухи оста­
вались одни и некому им было помочь, происходили несчастные слу­
чаи. В одной деревне старуха, залезая в печь попариться, закрывала
заслонку. Однажды она почувствовала головокружение, пыталась
открыть заслонку, но это не удавалось, хваталась за горячие стен­
ки, затем потеряла сознание и умерла. Такие случаи были нередки.
В Ярославской губернии бани не были распространены, на севере их
не было почти совсем (Балов 1903а: 21).
Клубок жизненных проблем стариков и старух, а также то, как
возникшие противоречия порой пытались разрешить, ярко описан
в рассказе Г. И. Успенского «На минутку». Здесь три главных д ей ­
ствующих лица: деревенский парень Игнашка, его мачеха Авдотья
и ее любовник Егор. Авдотья и Егор находились уже в преклонном
возрасте. После смерти мужа Авдотьи и отца Игнашки остались дом
460

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

и зн ач и тел ьн о е им ущ ество, которы е долж ны бы ли п ер ей ти к И гнаш ке. Егор не м ог ж ениться н а А вдотье, поскольку в этом случае ребен ка
и все наследство отобрали бы к ак и е-н и б у д ь р од ствен н и ки . И гнаш ка
вы рос, стал вести беспутную ж и зн ь. О днаж ды он заяви л А вдотье, что
хочет ж ен иться: «Я с м о и м д о м о м такую ж ену возьм у, что ахти! Я вас
уволю из дому». К этом у же его склоняли и р од ители невесты . Ж и знь
стариков стала невы н о си м о й . И вот по д ер ев н е прош ло извести е, что
Егор отравил И гнаш ку (Успенский 1889а: 179—183).
Н ад о о т м е т и т ь ещ е о д н у с т о р о н у ж и з н и ст ар у х и . В сл едстви е
б о л ьш о го к о л и ч е с т в а р о д о в и н е п о с и л ь н о й р аб о ты к р е с т ь я н с к и е
ж ен щ и н ы бы стро стар ел и и в сем ьях с од р ях л евш ей свекровью н а ­
ч и н ал и с ь сексуальны е д о м о гател ь ств а б о л ь ш ак а-свек р а к м олодой
снохе. На старуху-ж ену он уже не об ращ ал в н и м ан и я . А если как ая
и м ел а д ер зо ст ь п е р е ч и т ь , ее м уж и м ел п о л н ое п р ав о «учить», при
этом м ог «учить» так, что даж е загонял в гроб (Весин 18916: 54; Ти­
тов 1888: 28). Д ругая ко л л и зи я: стар у х а-свек р овь обы чно бы ла м ало
р асп о л о ж е н а к н е в е с т к а м , ч то н е р е д к о вело к в е с ь м а н е г а т и в н ы м
п осл ед стви ям . Вот один из т и п и ч н ы х п р и м ер о в . С векрови , внуш ая
сы н о в ьям бы ть стр о ги м и с ж ен ам и , п р и б егал и к п ом ощ и зн ах ар ей ,
чтоб ы п о сеять с о м н е н и я в в ер н о сти ж ен ы . Для этого и сп ользовал и
тр ав у к ан у п ер (кан у ф ер ), обладавш ую у сы п л я ю щ и м и св о й ств ам и .
С в ек р о в ь н а х о д и л а у н е в е с т к и к а к о й -н и б у д ь недуг, то гд а в а р и л и
к ан у н е р и п о и л и заб олевш ую о т в а р о м . З а т е м п р о в ер я л и , п р о в о д я
заж ж ен н о й л у чи н о й по п я т к а м , уснула ли н евестк а. Муж п ри всем
этом долж ен был х р а н и ть м о л ч ан и е. С векровь н ач и н ал а н а ш е п т ы ­
вать невестке в ухо, р азн ы м и способам и вы веды вать, что было и чего
не было. Муж не долж ен был ничего слы ш ать. Посте этого ночью ш ли
к знах ар ю , и св екр о в ь в п р и су тств и и сы н а р ассказы вал а, что о т в е ­
ч ал а со н н ая н евестка. Зн ах ар ь, с ко то р ы м свекровь все об говори л а
зар ан е е , по зн а к а м н а воде сообщ ал п р и м еты обольстителя. П ервы й
ш аг к р а зл ад у в сем ье был сделан (Сахаров 18856: 121).
Еще один ш трих и з д ер евен ск о го бы та. С таруха М осевна лю била
л о ви ть чужих кур и саж ать в свой котух (небольш ой хлев для м елкой
скотины ). У кр естья н и н а Ф отеича им ел о сь три коровы , а такж е бы ло
бы д е с я т к а д в а кур, если бы п я т ь и з них не п о щ у п ал а и не ун есла
старуха М осевна. П равда, одну и з них бабка П расковья наш ла, когда
в ы т ащ и л а ее и з го р ш к а М осевны и у зн а л а : «Три п ер а в х во сте, д а
л еген ь к и й хохолок остались» (А. В. П. 1882: 10).
В сем ье старухи по о тн о ш ен и ю к с е р д е ч н ы м д ел а м м ол од еж и ,
в о тл и ч и е от р о д и т е л е й , ч ас т о за н и м а л и н е й т р а л ь н у ю п о зи ц и ю :
не п о т а к а л и и м , но и не м е ш а л и (В ологодская губерн и я) (И ва н и ц 461

Глава IV

кий 1890: 67). Из занятий старух отметим, что они исполняли роль
повитух. Причем, по сообщению одного из корреспондентов, их было
совсем немного — 1—2 на весь уезд (Нефедов 1877: 59). Вот другого
рода информация. На 600 человек населения в с. Ново-Животинном
приходилось 11 повитух, это ремесло было распространено среди
старых женщин (Воронежский уезд Воронежской губернии) (Шингарев 2010: 142).
Одной из символических форм выражения социовозрастной груп­
пы «старухи» являлась их ритуальная деятельность, относившаяся
к числу наиболее консервативных элементов крестьянской жизни. Ри­
туальная деятельность была ориентирована на интересы семьи-рода
и соотносилась с обрядами жизненного цикла. С возрастом женщин
эта их деятельность усиливалась, являлась возрастным стереотипом
(Адоньева 1998:26—27). В выполнении старухами обрядов и ритуалов
никто на их роль не посягал. Отсутствие половой жизни сближало
положение вдов, невинных девушек и старух, они вместе участвова­
ли в обряде опахивания, о чем говорилось ранее (РКЖБН 1: 232; 3:
320-321; Быт... 1993: 269; Мстыхин 1853: 217-218).
Старым женщинам отводилась одна из центральных ролей в ри­
туальных действиях, связанных со свадьбой и похоронами (РКЖБН 1:
102; 2.2: 214, 390; 3: 312-313; 4: 255-259; 5.4: 206-208; 6: 76). Ког­
да хотели женить сына, после того как была выбрана подходящая
невеста, посылали за какой-нибудь родственницей-старухой, чаще
всего за теткой жениха, и унрашивали ее быть свахой, при этом ее
потчевали и ублажали. Она обычно давала согласие и на следующий
день, принарядившись, отправлялась в дом невесты (Елатомский уезд
Тамбовской губернии) (Звонков 18896: 36).
В определенном смысле можно говорить о субкультуре старух.
Данная социовозрастная группа осознавала себя как отдельное сооб­
щество, отличное от других социовозрастных групп. Группа «старухи»
утверждала себя в качестве некоего надзирающего и контролирую­
щего субъекта крестьянского социума. Старухи принимали самое
деятельное участие в формировании деревенского «общественного»
мнения и распространении новостей. Приведем характерный при­
мер. Старуха Мосевна вмешалась в разговор женщин и посвятила
их во все тайны деревни. Она скоро убедила их, что Надежда «ско­
пытилась», что когда муж приедет, то «рыло он ей сколотит». «“На­
дежда! Чего напаратилась? Аль к кунцу в крали пошла?” —крикнула
Мосевна. — “В том худа нет, что добрые люди любят, а не костят, как
тебя, старую ведьму! Поди до заутрени, ровно домовой, всех кур выщунала”, — ответила хладнокровно Надежда. Бабий круг был ужасно
462

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

доволен этой травлей и хохотал. — “Надо правду сказать: Надежда
ноне скопытилась. Народ, вон бает, мне что: мне Господь с ней!” —по­
дожгла Мосевна. — М атвеевна (бабушка Надежды) не вытерпела: “Да
чего ты, чапельникты старый, брешешь, что брешешь! Ведь в землю
глядишь, а все людей позоришь! Скоро стащат, старую, на погост,
а она все брешет, — ровно пес цепной, прости Господи! Ну, пошто
бабенку загоняли? Чем она вам не угодила? — сама ты, кочерга без­
ногая!” — “Она те двойню принесет, в ту пору и миру в ножки покло­
нишься. Да не ровен час — опоздаешь!” —“Пускай двойню принесет!
К суседу не пойду: сама вырощу! Не поклонюсь! С сумой не пойду, не
поклонюсь!”» (А. В. П. 1882: 20—21, 24).
Как отмечает А. А. Панченко, «с некоторой долей условности мож­
но утверждать, что в крестьянской традиции старость воспринима­
лась, прежде всего, как период ожидания смерти и подготовки к ней»
(Панченко 2005: 2/8). В крестьянской среде смерть воспринималась
как неизбежное событие и к ней готовились заранее. Об этом сви­
детельствует, например, одежда, которую специально готовили для
похорон повсеместно (Маслова 1984: 85; Кремлева 2005: 520—521).
Исследователь писем русских крестьян О. Б. Йокояма пишет об од­
ной из представительниц этой социовозрастной грунпы из богатой
крестьянской семьи, что «она давно уже готовилась к смертному часу,
откладывая деньги, на которые были проведены похороны и заказан
сорокоуст (ежедневное молитвенное пом инание в течение сорока
дней), а оставшаяся сумма, по ее завещанию, была послана на Афон»
(Йокояма 2014:404). Обычай подготовки к смерти сохраняется среди
женщин старшего поколения и в настоящее время.
Консерватизм был характерной чертой крестьянских женщин.
У старых крестьянок он мог при н и м ать край ние ф орм ы . Когда
в 1899 г. для оказания помощи пострадавшим от неурожая губерни­
ям создавались ясли-приюты, наиболее враждебную позицию заняли
старухи: «Мы жили и детей носили, и жать ходили, да обходились без
нянек, а нынче что это? Одно баловство, баба только изленится». Все
же такое отношение было не у всех, часть старух отнеслась к ново­
му делу более благожелательно и, несмотря на свой консерватизм,
трудность пересмотреть веками сложившиеся понятия, они работали
в яслях нянями, в той или иной степени успешно справляясь с детьми
(Ганзен 1900а: 122,134-135).
Крестьянское общество естественным образом разделялось по
полу, а затем по социовозрастны м группам. Каждая группа была
в значительной степени однородной и во всех отношениях жестко
реглам ентированной. Допускалась лиш ь небольш ая подвижность
463

Глава IV

по отдельным направлениям. Женщины, которые в силу жизненных
обстоятельств выпадали из общего порядка (старухи, вдовы, сироты,
старые девы и др.), образовывали самостоятельные грунпы. Такие
грунпы по отдельным позициям были социально неполноценными.
Но эти грунпы входили в традиционное общество максимально со­
гласованным образом, устанавливались такие связи и отношения,
которые были призваны не нарушать, а сохранять и укреплять сло­
жившийся уклад жизни.
Знахарки и колдуньи. Очень своеобразным слоем русской д е­
ревни были знахарки и колдуньи, причем не всегда можно было
провести различительную черту между ними. В словаре В. И. Даля
к колдовству отнесена способность ворожить и гадать (Даль 1979:
135), а знахарка — лекарка, ворожея, колдунья, шептунья, кто пор­
тит и правит людей (Даль 1978: 689). Эти понятия часто означали
одно и то же, были синонимами, как, например, в Ростовском уезде
Ярославской губернии. В любом случае обе эти категории женщин
в народном сознании представлялись связанными с потусторонним
миром и нечистой силой, поэтому неудивительно, что колдовство
и знахарство вызывало страх и в то же время уважение и почитание.
Колдовством занимались мужчины и женщины, колдуны и колдуньи
пользовались сходными приемами (Титов 1888:113; АИЭА РАН. Ф. 22.
Оп. Д. 142. Л. 3). К этому ряду еще примыкают кликуши, эта грунпа
подробно рассмотрена в книге К. Уоробек (Worobec 2003), поэтому
кликуш не будем касаться. В колдовской и знахарской практике для
борьбы со злыми силами использовали разного рода травы и соот­
ветствующие средства, которым придавались сверхъестественные
свойства: заговоры, заклятия, привороты, отвороты и т. п. Все эти
порождения народной фантазии, не лишенные поэзии и сохранив­
шие остатки старинных преданий, пускались в ход против дьявола,
злого человека, разных болезней (Нефедов 1877:50). Главным образом
знахарством занимались женщины, мужчин-знахарей было гора­
здо меньше (И-ва 1884: 58). Знахари и знахарки являлись главными
лекарями деревни, они всегда были «под боком» и от них ожидали
помощи (Столяров 1989: 338). Сельских фельдшеров и врачей в де­
ревне нередко воспринимали иронически. Причина заключалась не
только в их действительных недостатках, а еще в распространенном
суеверии, что все фельдшеры и врачи слуги Антихриста. В крестьян­
ском мировосприятии болезни посылались от Бога, а раз так, только
Он один, если на то будет Его воля, может излечить их. Такое не дано
какому-нибудь лекарю, грешному, как и все люди. Иное дело знахари
и знахарки, связанные с потусторонним миром и наделенные неви464

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

димой силой. Поэтому их заговоры целебны от порчи, сглаза, всяких
болезней и напастей. А лекари —«разорители, куроеды и трупорезы»
(Казанская губерния) (Можаровский 1877: 114—115). В пореформен­
ный период, хотя медленно и с большим трудом, такие представления
стали уходить в прошлое. По сообщению некоторых информаторов,
настоящие знахарки к началу XX в. стали редкостью, вымирающим
элементом (Шингарев 2010:142). Приведенные утверждения следует
воспринимать лишь как тенденцию, без знахарок невозможно пред­
ставить жизнь русской деревни того времени, они были постоянно
присутствующим компонентом ее обыденной жизни. Так, знахарка
Аксинья лечила крестьян своей деревни и окрестных деревень. Если
больному становилось легче, получала плату натурой. На свои зара­
ботки содержала пьяницу-мужа и детей, еще побиралась по околотку.
Надо заметить, что в деревне, где жила Аксинья, нищенство было сво­
его рода промыслом (Богаевский 18896: 101). Знахарки при лечении
нередко использовали самые дикие с позиций медицины средства.
К примеру, голову золотушного ребенка могли обмазать раствором
зеленого кунороса в сметане. Вследствие невежественного лечения
даже вначале легко протекавшие болезни переходили в неизлечимые
(Нижегородская губерния) (Кудрявцев 1877:90; Гиляровский 1878:153).
Наиболее многочисленными пациентами знахарок были грудные
дети. Заговоры, умывания с уголька если и не приносили прямого
вреда, то оттягивали получение настоящей медицинской помощи
(Шингарев 2010: 142). В Елатомском уезде, одном из самых глухих
уголков Тамбовской губернии, при болезни обычно перепробовали
все суеверные средства, затем обращались к колдунам и знахарям
(обоего пола), после этого уже шли к попу — причащ ать больных
(Звонков 1889а: 64). Считалось, что знахарки водой, «наговоренной»
на горячих углях, лечат от разных болезней, наговоренной шерстяной
ниткой вправляют вывихи, владеют приворотными и отворотными
средствами (см .-.Балов 18976:70; Столяров 1989:338—339), могут ле­
чить особый вид порчи, который напускался на молодых, —неспособ­
ность мужа к супружеским обязанностям («нестоиха»). Неспособность
объяснялась колдовством: злой враг околдовал молодых, когда они
шли из церкви, стояли в дверях или находились на брачной постели.
Здесь прослеживается своя логика: иррациональные причины болез­
ни или несчастья соответственно требуют для их устранения средства
того же иррационального, магического ряда. Эту болезнь знахарки
лечили нашептыванием. При этом интересы знахарки оказывались
вполне рациональными, земными, лечение обходилось недешево,
знахарка брала за него 1—2 пуда муки (Костоловский 1901:131; Бон465

Глава IV

даренко 1890в: 10). Среди пациенток знахарок свое место занимали
женщины, не желавшие больше иметь детей, для этой цели пускались
в ход и магические средства. Вот пример такого действия, направ­
ленного на предохранение от новой беременности. После менстру­
ации женщина отдавала знахарке свою рубашку, та ее стирала, воду
с наговором сливала в бутылку, которую прятала в темное место. Те­
перь женщина, отдавшая знахарке рубашку, могла быть спокойна. Но
при необходимости ситуация была обратимой, если женщина хотела
опять рожать, бутылку извлекали и выливали воду (Сердобский уезд
Саратовской губернии) (Смирнова 1911: 252).
Магические методы в деятельности знахарок сочетались с раци­
ональными средствами, среди которых, и не только в крестьянской
среде, были самыми обычными и распространенными кровопускание
и приставление пиявок. Но другие средства, тоже казавшиеся раци­
ональными, не имели каких-либо практических или медицинских
оснований. При болезни глаз их смачивали мочой, такое лечение
иногда заканчивалось трагически. Так, 16-летняя девушка ослепла.
Для лечения страдающих нервными болезнями — одержимых па­
дучей, истеричек, сумасшедших, а также алкоголиков обращались
к юродивым и кликушам. По народным представлениям в указанные
категории больных вселялся нечистый дух, и помочь им могли только
Божьи люди — юродивые и кликуши. Вот характерны й прим ер —
Маша Мухановская —старая дева лет 45 из д. Муханово. Внешне Маша
выглядела ужасно: все части тела были в постоянных конвульси­
ях, изо рта текли слюни, глаза были закатаны под лоб. Пациентов
у Маши всегда было много. Сама она с больных ничего не брала, но
ее родственники без какого-либо принош ения никого к ней не до­
пускали. Единственным ее лекарством была вода. Маша брала чаш ­
ку воды, опускала туда крестик или просто уголек, читала молитву.
И вода была готова. Такую воду пили, ею умывались, прикладывали
на больное место и т. п., но главным было то, чтобы сама Маша умы­
ла своей водой больного. Говорили, что вода помогала. Здесь явно
видно психологическое воздействие на больного. Другой юродивой
была Аннушка, старая дева лет 30. Она не носила никакой одежды,
вся была черная от копоти, жила в избушке, привязанная к железной
цепи. Лекарств Аннушка не давала, а только ставила диагноз —узна­
вала болезнь. Она была, говоря крестьянским языком, «угад» (Данковский и Скопинский уезды Рязанской губернии) (Рудинский 1896:
192—194). При всей распространенности, обычности приведенных
выше действий знахарок необходимо отметить и следующее. На на­
родную медицину долгое врем я смотрели как на беспорядочный
466

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

н аб о р всяко го в зд о р а , о сн о в ан н о го гл авн ы м о б р азо м н а суевери и
и невеж естве. Т акое же н е д о в е р и е п и тал н ар о д к «господской» м е ­
д и ц и н е и к ее п р ед став и тел ям . Зем ски е в р ачи в п ервое вр ем я своей
д еятел ьн о сти оставались совсем б ез п ац и ен то в , н ар о д п ред п оч и тал
обращ аться за м ед и ц и н ск о й п о м о щ ью к своим л ек ар я м и зн ахарям .
При таки х условиях даж е стави лся воп р о с о борьбе со зн ахарством
п о л и ц е й с к и м и м е р а м и . Если не в п а д а ть в кр ай н о сти , о к азы вал ось,
ч то н а р о д н а я м е д и ц и н а состоит не и з о д них суевери й и н ар о д н ы е
врачеватели располагали массой весьм а ценны х и действенны х м ед и ­
ци нски х средств, долгое в р ем я остававш ихся н еи звестн ы м и научной
м ед и ц и н е (Бирю кович 1893: 68—69).
Колдуний, больш инство которы х — б езд етн ы е вдовы , созд авало
в нар о д е его невеж ество. У кр естьян к и у м и р ал муж, она оставалась
одна, р езко сокращ ался круг общ ени я, и п о являлось п ервое п о д о зр е­
ни е, что тут вм еш ал ась н еч и стая сила. Д альш е п о н ем н о гу н а к а п л и ­
вались ф акты , яв н о и н те р п р ети р у е м ы е соответствую щ им об разом .
Увидел какой-нибудь м альчиш ка, как ночью над ее дом ом рассы пался
в искрах о гн ен н ы й зм е й , скоро об этом у зн а в ал а н е только вся д е ­
ревн я, а эта новость тут же р асп р о стр ан ял ась по всей округе. У такой
крестьян ки п о явл ял ась реп у тац и я зн ах ар к и , ворож еи, что он а м ож ет
л ечи ть лю дей заго во р ам и и н а ш е п ты в а н и я м и , ворож и ть девуш кам .
В то же в р е м я м огло д о м и н и р о в а т ь н егати в н о е н ач ало, тогд а так ая
ж ен щ и н а, н аб р ав силу, стан о ви л ась злой колдуньей во вред лю дям
(Т ам бо вская гу берн и я) (Звонков 1889а: 46). Не бы ло со м н ен и й , ч то
колдуньи пр о д ал и свою д уш у ч ер ту и заклю чи ли с н и м договор. И со
см ертью кол д у н ьи злое н ач ал о не и сч езало , и м ел а м есто п р е е м с т ­
венность. П еред см ертью колдунья н ач и н ал а бегать по избе, кри чать,
петь, см еяться и т. п., всех своих ч ер тей о н а п ер ед ав ал а своей п р е ­
ем н и ц е — другой колдунье (Вологодская губерн ия) (И ваницкий 1890:
121). С читалось, ч то одни ж ен щ и н ы являю тся колдуньям и и в е д ь м а ­
м и «от при роды », д руги е этом у учились. Так, зятя у ч и л а кол д овать
тещ а. П ри м еч ательн о, что о б щ ен и е с ч ер тям и в д ан н о м случае п р о ­
исходило ч ер ез ж енщ ину. И м елось нем ал о рассказов о старухах-колдуньях. Х одил рассказ про одного поп а, которы й в своих проп оведях
гром ил и п он оси л колдунов и ведьм . С лучилось, что у п о п а проп ало
п ять коров, п ои ски ни чего не дали. П риш лось попу и дти к и звестн ой
старухе-колдунье с п росьб ой вер н у ть коров. Был заклю чен договор,
что поп в своих про п о ведях оставит в покое колдунов и ведьм , за это
ем у бы л о б ещ ан в о зв р а т ко р о в. В с а м о м д ел е, в ер н у в ш и сь д о м о й ,
п оп наш ел к о р о в у сво и х ворот. К ч и сл у д руги х п о л е зн ы х у м е н и й
ко л д у н и й о тн о си л и за г о в а р и в а н и е зубов, г а д ан и е н а к ар тах и т. п.
467

Глава IV

(Орловский и Трубачевский уезды Орловской губернии) (Иванов 1901:
94—97). Еще одна способность — напустить на мужа без его ведома
мучения вместо жены во время родов (кувада) (Редько 1899:56). Еще
больше был диапазон их злых и вредных для людей действий. Кол­
дуньи словом или действием могли подвергнуть человека разным
несчастьям и болезням, иссушить какую-либо девушку по какому-ни­
будь парню (и наоборот), испортить кого-либо, подвергнув влиянию
злых духов, и т. п. (Шингарев 2010: 24).
Сироты. Сироты относились к социально и ритуально непол­
ноправной, имеющей статус посредника между людьми и Богом
(наряду с нищими и вдовами) группе (Левкиевская 20096: 641—642;
Трофимов 1999: 25). «Сирота» ассоциировалась с понятиями «горь­
кий, горемычный, убогий, злосчастный человек». «Божье дитятко»
отражало сочувствие и участие народа к сиротам. Для крестьяни­
на не было более сильного выражения, чем «рос в сиротстве», что­
бы отразить всю горечь, испытанную в детстве (Тихонов 1891: 78).
Сироты принадлежали к категории обездоленных и беззащитных,
представление о положении сироты в крестьянском сознании можно
получить из следующего свадебного обряда: к венцу жениха должна
была обувать девочка-подросток, а невесту — мальчик; дети должны
были быть из зажиточных семей, ни в коем случае не сироты (Ко­
столевский 1901: 131). Считали, что сирот Бог брал под свое особое
покровительство, к Нему они могли обращаться за помощью, их
слово быстрее доходило до Бога.
Сирот отдавали в опеку —«на вырост», «на руки», «на воспитание»
(ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 120. Л. 2, 66; Д. 120а. Л. 14; РКЖБН 2.1: 64).
Обычно оставшихся без всякого имущества сирот брали ближай­
шие родственники, преимущественно бездетные, мальчиков брали
охотнее, чем девочек. Все имущество сирот передавалось опекуну
по описи, которая заносилась в книгу при волостном правлении.
Опекун обязан был сельскому сходу ежегодно предоставлять пись­
менный или словесный отчет о своих действиях (Рязанская, Туль­
ская, Орловская губернии) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 118. Л. 20, 39, 49;
Д. 122. Л. 11; Д. 108. Л. 32; Д. 112. Л. 4; Д. 114. Л. 48, 130). Однако не
везде осуществлялся контроль за деятельностью опекунов. Корре­
спонденты Этнографического бюро сообщали, что «злоупотребле­
ния со стороны опекунов встречаются весьма часто» (Ярославская
губерния) (РКЖБН 2.1: 64; Зарудный 1874:112). Если среди близких
родственников не было желающих взять к себе детей, то сельское
общество опекуном назначало кого-либо из более состоятельных
дальних родственников, при этом «освобождая его от каких-либо
468

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

общественных повинностей или отдавая ему в аренду надельную
землю малолетних в вознаграждение за призрение, а все повинности
по этой земле берет на себя» (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 122. Л. 11—14);
иногда опекуны пользовались землею и скотом сирот, постройки
сдавали в аренду или же с разрешения волостного старшины прода­
вали, а деньги клали в сберегательную кассу (Там же. Д. 120. Л. 45—
46). Но вознаграждение за опеку не всегда полагалось (Там же. Л. 3).
Опека сирот продолжалась в зависимости от региона до 18—21 года,
над мальчиками —до их женитьбы, а над девочками до выхода их за­
муж. По достижении этого возраста парни-мужчины могли начинать
хозяйничать самостоятельно (Там же. Л. 3,46,72; Д. 118. Л. 49; Д. 107.
Л. 88; Д. 114. Л. 130; РКЖБН 2.1: 64). Во время передачи имущества
сиротам собирали сход и сельский староста или кто-нибуь из грамот­
ных крестьян читал список вещей, а опекун выдавал их (ГАРФ. Ф. 586.
On. 1. Д. 120. Л. 3). Если же сирот никто не брал, то эту обязанность
принимал на себя «мир». В этом случае кормили детей поочередно:
неделю один хозяин, следующую —другой и т. д. Одевали их таким
же образом (Там же. Д. 122. Л. 11 —14).
К сиротам близко примыкают подкидыши — подкинутые дети,
обычно внебрачные, и их чаще подкидывали к зажиточным лю­
дям, «хорошим по нравственности семьям» (Бондаренко 18906: 78;
НГВ. 1880. № 40). Нередко к подкидышам в крстьянских семьях от­
носились хорошо и ничем не выделяли среди собственных детей
(Калужский, Медынский уезды Калужской губернии) (РКЖБН 3: 330,
432). Их положение, особенно в бездетной семье, было намного лучше
участи тех сирот, которые попадали к злой мачехе, так как добрая
мачеха было очень редким явлением в крестьянской среде (Всеволож­
ская 1895: 27). Вот пронзительная картина участи сироты. Женщины
никак не могли решить, к кому должен перейти только что родив­
шийся ребенок, мать которого умерла при родах. Бросили жребий,
выпавший скотнице Домне, у которой имелось полдюжины собст­
венных детей. На такой поворот судьбы Домна заявила, что жутко
будет проклятому ребенку, несправедливо навязавшемуся ей на шею.
Сироту назвали Акулей, и Домна «немилосердно тузила ее с утра до
вечера, не только за какие-либо провинности, а так, для будущности
пригодится, как выразилась она. Страсть к битью, подзатыльникам,
пинкам, нахлобучникам, затрещинам и вообще всяким таким спо­
собам проливания крови не последняя страсть в простом человеке.
Уж врожденная ли она или развивалась через круговую поруку, — Бог
ее ведает» (Скабичевский 1899а: 11). Акулина провела свое детство
в совершенном забвении. Затем, когда выросла, ее насильно выдали
469

Глава IV

замуж в большую семью, в которой совсем не были рады молодухе,
и попала она из огня да в полымя. В первый день после свадьбы ее
муж, по наущению родных, долго возил ее взад и вперед по избе,
схватив за косу. Вся ее жизнь потянулась в тяжелом подневольном
труде. Через четыре года нельзя было узнать в ней прежнюю краси­
вую девушку, она выглядела старше на десять лет. Акулина зачахла
и умерла. Никто не провожал ее на кладбище, кроме пьяного мужа,
который вез ее на кляче, да сзади бежала, утопая в сугробах снега
и коченея от холода, ее дочурка Дунька (Д. В. Григорович. «Деревня»)
(Скабичевский 1899а: 11—12). В реальности общинные порядки мог­
ли действовать таким образом, что старики и вдовы оставались без
попечения, на это могли смотреть с полным равнодушием, а сироты,
когда подростали, становились деревенскими злодеями, конокрада­
ми и поджигателями (Там же: 23).
С другой стороны, помощь сироте, как и вдове или нищему, явля­
лась богоугодным делом и должна была принести помогающему по­
сле смерти прощение грехов и достойное существование в загробном
мире, а при жизни —удачу в делах. Все селение могло помогать сиро­
там, «когда им не под силу скосить или сжать свой участок, причем
сиротский участок иногда мир обрабатывает в течение целого ряда
лет, пока дети не подрастут, не будут в состоянии делать это сами;
есть случаи, что община до совершеннолетия кормит сироту» (Мос­
ковская губерния) (РКЖБН 6: 63), (Симбирская губерния) (Щербина
1880: 21). Неимущие сироты воспитывались общиной без различия
пола. Дети отдавались тем, кто желал их взять.
Получила распространение помощь вдовам и сиротам, когда им
давали для работы свободных лошадей. В рабочую пору все лошади
бывали заняты, поэтому их давали в праздничные дни, причем такая
работа в праздничное время не считалась грехом для вдов и сирот,
в отличие от всех остальных, которые в этом случае должны были
платить штраф за нарушение установленного порядка (Московская
губерния) (РКЖБН 6: 63).
При бесплодии жены в дом принимали сироту «Бога ради» и как
подспорье в старости (Костромская губерния) (РКЖБН 1: 217). Если
крестьянин, принимая сироту, нарекал ее невестой своего сына, брак
впоследствии всегда совершался, хотя выполнение такого договора
не считалось обязательным (Кирсановский уезд Тамбовской губер­
нии) (Бондаренко 1890в: 5). Если невеста была круглой сиротой, то
устройство ее замужества вменялось в обязанность той семье, в ко­
торой она росла и воспитывалась, совершенно наравне с родными
детьми (Костромская губерния) (РКЖБН 1:184). «Безродные невесты
470

Особенности социального статуса неполноправных крестьянок

выдаются замуж благодетелями, которые помогают им в приданом,
благословляют вместо родителей и родственников. Вышедшие замуж
при таких условиях работают по уговору на своих благодетелей в лет­
нее время, когда особенно нужны рабочие руки, и вообще разными
способами выражают свою признательность (Калужская губерния)
(РКЖБН 3:431). Невесты-сироты сами должны были заботиться о на­
рядах и приданом. Если своего приданого не было, оно могло давать­
ся родителями жениха. Свадебные обряды оставались такими же,
как при обычных свадьбах (Вологодская губерния) (Иваницкий 1890:
108). Сирот-бесприданниц молодые женихи редко сватали, поэтому
часто у них не оставалось иного выбора, как стать невестами вдов­
цов. Такая сирота, привыкшая «по людям жить и горе мыкать», могла
стать хорошей хозяйкой в доме и примерной женой (РКЖБН 7.2: 337).
Вопрос о браке невесты-сироты иногда мог решаться крестьянским
сходом (Якушкин 1875: XXIII). К концу XIX в. насильственные браки
(без согласия девушек) в некоторых местах стали редкими. Такое
происходило в особых случаях, например, при выдаче замуж сироты,
находившейся под опекой родственников. Ее могли выдать за пер­
вого попавшегося жениха. Тогда только и оставалось девушке пойти
на могилу матери, выплакать там свое горе и просить благословения
(Елатомский уезд Тамбовской губернии) (Звонков 18896: 37). При
отсутствии родителей девушка просила благословения у родствен­
ников или у кого-нибудь из хорошо знакомых, «своих благодетелей»
(РКЖБН 1 :4 6 6 -4 6 7 ; 2.2: 257,349; 5.2: 318, 319; 7.1: 197, 285; 7.2: 583;
3:431; 4: 228).
Представление о том, какими иногда становились сироты, дает
следующий пример, приведенный Г. И. Успенским. Авдотья, моло­
дая девушка, сирота, из замарашки с босыми ногами, из худенькой
и оборванной девочки-нищенки превратилась в стройную, опрятную
девушку, выучилась читать и писать вместе с «господскими» детьми,
при этом продолжала выполнять самую черную работу. Было в ней
крестьянское, начиная с проворных босых ног, непрестанно рабо­
тающих рук и кончая веселым настроением духа во всякой тяжелой
работе. Было и некрестьянское, именно пробужденная мысль, же­
лание почитать книжку, узнать «чем кончится» читаемая история
(Успенский 18856:203). Об изменениях после эмансипации в сознании
крестьянских женщин, в том числе и сирот, свидетельствуют матери­
алы волостных судов. Крестьянка Щербакова просила суд вернуть ее
племяннице сироте А. Поповой имущество, оставшееся после смерти
ее отца солдата Попова, что было удовлетворено (Моршанский уезд
Тамбовской губернии) (Труды... 1:115). Сирота Ав. С. жила с 10-летне471

Глава IV

го возраста до 18 лет у своей сестры Ак. Ав. С. подала ж алобу в суд, что
ее сестра с мужем отказы ваю т ей в при даном . Суд п остановил: обязать
Ак. вы дать Ав. С. полож енное п р и д ан о е полностью и сверх того 6 руб.
нали ч н ы м и д ен ьгам и (Усманский уезд Там бовской губернии (Там же:
553—554). О пекун крестьянин X. О. обратился с ж алобой в суд об от­
казе к р е с ть я н и н а Б. в ы д ать и м ущ ество, п р и н ад л еж авш его си ротам
С., Д ., А. и М. С -вы м , которое он забрал к себе, когда ж ен ился н а их
м атери , вдове А. А. О тветчик Б. объяснил, что он не отдает им ущ ество
потому, что А. А вм есте с д еть м и отказы вается ж и ть с ним . Поскольку
им ущ ество принадлеж ало не ж ене Б., А. А., а сиротам , то суд обязал Б.
вернуть все им ущ ество полностью , согласно закону, их опекуну. Если
ч его -н и б у д ь будет н ед о став ать, Б. о б язан это в о зм ести ть и з своего
и м е н и я . Ч то касается ухода ж ен ы А. А. от Б. в с аед ст в и е ж естокого
об ращ ен и я, то по этом у вопросу Б. м ож ет обратиться в вы ш естоящ и е
и н стан ц и и (Л ип ецки й уезд Т ам бовской губернии) (Там же: 669).
Все эти сироты , о которы х ш ла речь, становились п ол ноп равны м и
ч л е н а м и к р е с т ь я н с к о го о б щ ества. О д н ако зн а ч и т е л ь н а я ч асть с и ­
рот о казы в ал ась соци альн о н еп о л н о ц ен н о й , для них об стоятельства
склад ы вали сь так, что они о казы в ал и сь в ы б р о ш ен н ы м и н а обочину
ж и зн и . Д ети, ли ш и вш и сь ро д и тел ей , с м алы х л ет н ач и н ал и п роси ть
м илосты ню . Л етом они ходили из д ер е в н и в д еревн ю , н е и м ея н и ­
где о п р ед ел ен н о го п р и стан и щ а, часто н а н и м а л и сь н а какую -н ибудь
работу (б орон овать, н я н ч и ть д ет е й и т. п.). Зи м о й ю тили сь у к акогонибудь знаком ого крестьянин а. О ттуда они уходили на ц елы е м есяцы
поб и раться и п р и н о си л и собран н ы й хлеб. В постедствии ни щ ен ство
становилось для них проф ессией (Вологодская губерния) (РКЖБН 5.1:
435; 5.3:122). Вот обы чная кар ти н а д еревен ской ж и зни. «Стук с улицы
в п од окон н и ц у, н а этот раз м о л чал и вы й , б ез п р и говоров. — М атренуш ка надо бы ть. — О на и есть! — отвечает х о зяй к а, п о д авая в во л о ­
ковое окно кусочек обглоданного хлебца. — Вдова суседская. На краю
ж и вет. После м уж а в си р о тах за н и щ а л а . У било его в л есу л еси н о й ,
так и не р азд ы ш ал ся: п ом ер. <...> У нас их всего тр о е (объяснил д ед
свои м х л а д н о к р о в н ы м , сп о к о й н ы м то н о м ). В соседн ей д ер е в н е их
пятеро: там тяж елее наш его. В богаты х селах десяткам и убогие вод ят­
ся» (М аксимов 1 877:107—108). Н еобязательно кр естьян ская бедность
явл ял ась главной п р и ч и н о й безы сходной ж и зн и сирот, порой и в б о ­
гатой общ и не сироты часто оставали сь ни с ч ем и бы ли вы нуж дены
п об и раться ( Уманьский 19026:112). Для вд овы и сироты , которы е з а ­
ш ли за п о д ая н и ем , сам ое м есто бы ло н а краю лавки , у сам ого косяка
входной д вер и . Из сердобольного ж енского левого угла при глаш али
сесть за стол. Но н и щ ен к а твер до зн ал а и остальн ы е п о н и м ал и , что
472

О собенности социального ст ат уса неполноправны х крест ьянок

не гости ть п ри ш ла. И ная х о зя й к а за больш ой стол н е при глаш ала, но
в куске н е о тказы вал а. М ожно бы ло п оесть р аз и два, зай ти в тр ети й
р аз — не всегда бы ло легко п р и ду м ать. Ж ен щ ин ы н и чего д урного не
говор и л и , а у м уж чин легко в ы р ы вал и сь сер ди ты е о ш в а (М аксимов
1 8 77:1 1 5 —116). На о п р ед елен ны й п ери од н и щ и м и были погорельцы ,
д ля них тр ебо вал о сь вр ем я, чтобы п р и й ти в себя, во р о вать и граби ть
такие не ш ли. Пожар, даж е небольш ой, я влялся огром ны м несчастьем
для вдов, солдаток, сирот. Часть из них селилась где-нибудь в бане, от
которой о тказал ся х о зяи н , прорубил и м ш ире окна, перед елал б ан ­
н ы й полок н а п о л ати , к а м е н к у н а белую печь. Всю свою ж и зн ь эти
несч астн ы е бродили п о и зб а м и стучали по о кн ам (Там же: 98—99).
О тм ети м следую щ ий ф акт в областях с и н те н си в н ы м о тходн и чест­
вом: «До во зн и кн о вен и я ф абрик все вдовы , сироты , сем ейства с боль­
ш им числом д етей корм и лись по д аян и ем , а теп ерь все говорят: “Куда
д ел и с ь н и щ и е, н и о д н о го н е в и д н о ”, а н и щ и е эти д ел и сь н а т е же
ф аб р и к и , т а м к о р м я т с я и к о р м я т свои с ем ей ства» (В л ад и м и р ск ая
гу б ер н и я) (С м ирнов 1901: 183). «П р и ю ти вш и еся в к о н ц е д ер е в е н ь ,
в м ал ен ьки х и зб ен к ах — кельях, б едны е, од и н ок и е ж ен щ и н ы , — п и ­
ш ет Н. Д обры н кин , — и звестн ы е за сирот, вдов и стары х д ев, сты вут
м еж ду кр естьян ам и за л екар о к ; к н и м недуж ны е лю ди об ращ аю тся
за в р ач еб н ы м и пособиям и» (Добрынкин 1875: 107).
Ж енщ ины из рассм отренн ы х м ар ги н ал ьн ы х групп в том или дру­
гом о тн о ш ен и и (сем ей н о м , со ц и ал ьн о м , эк о н о м и ч еско м ) явл ял и сь
н е п о л н о ц е н н ы м и ч л е н а м и к р е с т ь я н с к о г о с о ц и у м а, ч то н ах о д и л о
свое вы р аж ен и е в р яде асп екто в кр естьян ско й ж и зн и . Но т р а д и ц и ­
онн ое общ ество о казы валось д остаточн о гибки м , чтобы не отторгать
от себя у к а за н н ы е м а р г и н а л ь н ы е слои ж ен щ и н , а н а л а д и т ь н о вы е
св я зи и о т н о ш е н и я . Это д е л а л о с ь д л я то го , ч то б ы со гл асо в ан н ы м
о б разо м вклю чи ть их в ж и зн ь соци ум а и тем сам ы м у н роч и ть свою
стаб и л ьн о сть. В п о р е ф о р м е н н ы й п е р и о д с д е ф о р м а ц и ей т р а д и ц и ­
онн ого о бщ ества, р а зр ы в о м стары х св язей и устан о вл ен и ем новы х
м ар ги н ал ь н ы е грунпы ж ен щ и н о к азы в ал и сь наи бол ее б езза щ и тн ы ­
м и п е р е д у су гу б и в ш и м и ся ж и зн е н н ы м и тр у д н о ст я м и . В хож дение
в новы е о бщ ественны е отн о ш ен и я, устройство своей ж и зн и для этих
грунп ж ен щ и н происходило очен ь б о лезн ен н о и сложно.

ГЛА ВА V. И З М Е Н Е Н И Е С О Ц И О К У Л Ь Т У Р Н Ы Х
СТЕРЕОТИПОВ ВО СП РИ ЯТИ Я Ж ЕН Щ И Н Ы
В КРЕСТЬЯН СКО М СОЦИУМ Е

5.1. Внешний вид и одежда как маркеры возраста
и статуса крестьянки
Традиционный костюм. Вследствие господства традиций все
стороны хозяйственной деятельности, семейной жизни, быта были
ограничены определенными рамками, которые сами менялись чрез­
вычайно медленно, для этого должны были пройти многие десятиле­
тия или даже столетия. В полной мере это относилось и к внешнему
виду крестьянок. В одежде, укладке волос, украшениях отражался их
статус, эти элементы являлись своего рода знаками принадлежности
их обладательниц к определенной социовозрастной группе (ГагенТорн 1933: 77). Главными факторами, определявшими все стороны
жизни крестьянства, в том числе характер русской традиционной оде­
жды, являлись природно-географические условия России и низкий
уровень материального благосостояния (Милов 2001:31—32). Прису­
щее человеку стремление выделиться из общей среды в традицион­
ном обществе с его жесткой регламентацией имело очень ограничен­
ный характер. Покрой одежды, детали украшений и головных уборов
не были едиными на всей территории России. Обширность страны,
различие климатических, географических, исторических условий,
местные традиции обусловили в определенных рамках многообра­
зие женского костюма. В данном исследовании не ставилась задача
выявить локальные особенности традиционной женской одежды
русского населения Европейской России. Внимание уделяется соци­
альным и возрастным особенностям традиционной русской женской
одежды, ее изменениям в результате модернизационных процессов
в пореформенный период.
Костюм в широком смысле содержал не только собственно одеж­
ду, но также головной убор, обувь, украшения, прическу, различные
аксессуары —весь внешний облик является важной характеристикой
474

Изменение социокультурных стереотипов

жизни и быта человека, помогает глубже проникнуть в его образ жиз­
ни и духовный мир. Одежда служила маркером, указывавшим пол,
возраст, семейное, социальное, имущественное положение, являлась
одним из главных знаков национальной принадлежности и куль­
турного статуса. Одежда выполняла важные религиозные, символи­
ческие, ритуальные функции. В силу этого ей принадлежала значи­
тельная роль в семейных и общественных обрядах (Маслова 1984:
3—4). Костюм и внешность человека являются своеобразным языком
социального общения, отличающимся подвижностью и высокой ва­
риативностью (Лотман 20106: 77). По народной традиции переход
в каждую женскую социовозрастную грунпу маркировался соответ­
ствующим костюмом и внешним обликом (Толстая 2004: 523—525).
Этнографы разделяют будничную и праздничную традиционную
одежду, которые противопоставлены по признаку «богатство—бед­
ность (скромность)» (Морозов, Слепцова 2004: 63). Традиционный
праздничный костюм отличался от повседневно носимого по многим
параметрам: многосоставностью (т. е. использованием большего чи­
сла предметов одежды), многоцветностью, яркостью красок, большей
орнаментированностью, более сложным головным убором, обилием
украшений, т. е. «в полной мере соответствовал народным представ­
лениям о красоте и богатстве» (Там же).
Традиционная женская одежда на протяжении длительного вре­
мени сохраняла свою рациональность, самобытность, устойчивость
и многообразность на всей территории России. Свободная женская
одежда, сшитая из прочной ткани, хорошо была приспособлена
к выполнению полевых работ и дел по домашнему хозяйству, соот­
ветствовала укладу крестьянской жизни. Изучению традиционной
крестьянской одежды, в том числе и женской, посвящены работы
как дореволюционных (Миллер 1893; Зеленин 1991; Максимов 1903;
Богданов 1914), так и советских и современных авторов (см .: Лебедева
1929; Лебедева, Маслова 1967; Шмелева, Тазихина 1970; Крестьянская
одежда... 1971; Милов 2001; Соснина, Шангина 1998; Шмелева 2005;
Кутенков 2010; 2011 и др.).
Л. В. Милов отмечал, что в XVIII в. и в предшествующие столетия
праздничная и повседневная одежда являлась результатом труда
самой женщины, поскольку она сама и пряла, и ткала, и шила (Ми­
лов 2001: 352). Вследствие низкого благосостояния мужская одежда
была довольно скромной. Женская же одежда, несмотря на этот
неблагоприятный фактор, была несравненно разнообразней. Это
разнообразие и декоративность достигались усилиями самих жен­
щин, изготовлявших вышивки, украшения и т. п. «Между крестья475

Глава V

нами в обычае, дабы девки 16-ти летние одевались сами, не требуя
от отца <...> Женщины все сии наряды получают продажею холстов
своей работы» (Там же). По свидетельству Л. В. Милова, одежда —важ­
нейший признак богатства или бедности социума в целом — свиде­
тельствует о весьма скромных возможностях российского общества.
Суровые природно-климатические условия объективно требовали
больших расходов на одежду сельских жителей, чем в большинст­
ве регионов Западной Европы. В итоге весь деревенский народ, не­
смотря на суровую зиму и слякотную осень, ходил в лаптях и тол­
стенных онучах. Крестьянские шубы были в ходу и зимой, и летом.
Естественное стремление людей быть одетыми получше при общем
низком благосостоянии общества часто вызывало у соседей сарказм
и насмеш ливое отнош ение («Лбом красится, а затылок вши едят»,
«Одна нога в сапоге, другая в постоле»), Л. В. Милов отмечает гибкую
приспособленность русских людей. Лапти и онучи, вызывающие оше­
ломленное удивление иностранцев, в сложившихся психологических
стереотипах находили полное оправдание (зимой в двойных онучах
казалось теплее, чем в сапогах) (Там же: 354). С осени до марта жен­
щины чесали лен и пряли, выделывая в неделю два фунта. Из тонкой
пряжи получалось три аршина холста, из толстой —пять. С марта жен­
щины начинали ткать холсты и полотна. На изготовление 50 аршин за
три месяца крестьянка ежедневно должна была тратить 5,5 часа при
условии выполнения всех остальных домаш них работ. Л. В. Милов
подчеркивает, что нарядная женская одежда являлась результатом
каторжного труда русских крестьянок (Там же: 352—353).
Следует отметить, что для начала XX в. было характерным раз­
нообразие костюма русских крестьянок, одноврем енное сущест­
вование комплектов, сложившихся в разное время (Панкова 2011:
69). В частности, воронежский краевед Ф. И. Поликарпов писал, что
в одних местах носят «паневы» — черные клетчатые юбки, в других
«юпки» красных цветов, с широкой обшивкой у подола — из лент
и позумента, а девушки носят преимущ ественно сарафаны (Поли­
карпов 1904: 30).
Традиционная одежда русских крестьянок на протяжении дли­
тельного времени была представлена двумя основными комплек­
тами — северовеликорусским сарафанны м и южновеликорусским
поневным (.Кутенков 2010: 30). Костюм включал рубаху, сарафан или
поневу, головной убор, пояс и украшения. Однако не только в реги­
оне, но даже в каждой русской деревне женский костюм отличался
своеобразны ми особенностями в крое, вариантах декорирования
и цветовой гамме. Еще К. В. Чистов отмечал, что ни один комплект
476

Изменение социокультурных стереотипов

одежды обычно буквально не повторял другой, они соотносились не
как копии, а как варианты. Это была живая игра возможностей реали­
зации одного и того же стереотипа. Женщины в праздничной толпе
выглядели не так, как иной раз участники современных этнографи­
ческих ансамблей, одетые в одну сценическую униформу подобно
солдатам одного полка или пожарным одной пожарной команды
('Чистов 1983:15).
Цветовая гамма, украшения и орнамент на элементах костюмов
зависели от географического, сословного и имущественного поло­
жения семьи, местных региональных особенностей, а также от воз­
растного и семейного статуса женщины (девочка, девушка, молодая
замужняя женщина, вдова, старая дева и старуха) и, конечно, от ее
мастерства (Маслова 1978: 16—17; Емельянова 2008: 65). Цветовая
гамма крестьянской одежды была не слишком богатой, и только в отходнических районах была более яркой. Так, в Дмитровском уезде
Московской губернии зажиточные крестьяне носили одежду синего
цвета, в Московском уезде — из «тонких иностранных сукон» (Ми­
лов 2001:325).
Социально и ритуально значимой частью одежды для крестьянки
являлся головной убор. Он выполнял обрядовую, символическую
и знаковую функции, являлся маркером социального и возрастного
статуса. Большое символическое значение имели волосы. Считалось,
что они обладают магической охранительной силой (Гаген-Торн 1933:
83). Даже мужчины не стригли себе коротко волосы. Женщин стригли
только в наказание за уголовные преступления, быть остриженной
являлось позором (Столяров 1989: 348).
Непременной принадлежностью одежды (не только мужской, но
и женской) являлся пояс, игравший практическую роль для подпоясывания рубахи, поневы, сарафана, а также маркировавший возраст­
ной, половой и социальный статус человека (см.: АИЭА РАН. Ф. 22.
Д. 112. Л. 97 об.; Д. 20. Л. 1 - 2 ; Гринкова 1934: 7 3 -7 6 , 87; Маслова
1984:45—46; Андрусенко и др. 2004:289). Пояс наряду с крестом сим­
волизировал принадлежность человека к своему, «человеческому»
миру. В повседневной жизни ношение пояса было обязательным, это
был символ «одетости». Отсутствие пояса означало принадлежность
к «потустороннему» миру. Без пояса и креста в русской традиции
изображались 12 лихорадок, русалки и т. д. Отсутствие пояса выда­
вало этническую и конфессиональную чужеродность. Пояс служил
символической границей между верхней («чистой») и нижней («жи­
вотной») частями человеческого тела. Отсутствие пояса маркировало
человека в ситуации выключения из обычной жизни, как, например,
477

Глава V

род и л ьн и ц у (Левкиевская 2009а: 230; Байбурин 1 9 9 2 :5 —6). Н аходи ть­
ся ж е н щ и н е в о б щ е с т в е б ез п о я с а с ч и та л о с ь в ер х о м н е п р и л и ч и я
(отсю да «распоясаться» — у трати ть при ли чи е). Без пояса, креста и го ­
л овного у б о р а ж ен щ и н а т е р я л а связь с со ц и ал ьн ы м или культурны м
м и р о м и всту н ал а в св я зь с п о ту сто р о н н и м и си л ам и (Д обровольская
2010:12). Пояс вы полнял такж е ф упкцию оберега, м агического круга,
п о д ч ер к и в ал границ у, порог, о тдел явш и й от в о зд ей ств и я злы х сил.
С читалось, ч то н о ш ен и е п о яса способствует благополучию и удаче.
В п р о т и в н о м случае го в о р и л и : «Ходит к ак т а т а р и н , б ез креста, б ез
пояса» (РКЖБН 2.2: 124).
П ояса ткал и особы м о б р азо м и з н и то к д о м аш н его и зго то вл ен и я,
о краш ен н ы х в р а зл и ч н ы е цвета. На поясах часто вы ш и вал и р а зл и ч ­
ны е и зр е ч е н и я , м о л и т в ы и т. д. (см .: АНРМ СПК. О сн. ф он д . O n. 1.
Д. 2 ,4 , 76,116, 2 9 8 ,3 5 1 ,3 5 2 ,3 5 8 ,3 9 1 ,4 0 6 ). Для п о д п оясы ван и я поверх
ш убы унотребляли п о яса больш их р а зм е р о в — куш аки, они обы чно
уже были пр и во зн ы м и , а не дом аш него изготовления. Были свои п р а­
вила для п од п оясы ван и я таки м куш аком , кто их наруш ал, становился
объектом насм еш ек: «Не ум ел д урак каф тан а п о д вязать: н азад и узлы
завязы вал , н ап ер ед кон цы заки ды вал » (РКЖБН 2 .2 :1 2 3 —125).
Р ассм о тр и м о собен н ости тр а д и ц и о н н о го ко стю м а русских к р е ­
стьян о к р а зн ы х с о ц и о в о зр а ст н ы х грунп. Н ачн ем с т р а д и ц и о н н о г о
костю м а крестьянской д евочки . Как отм ечалось ран ее, п ер в о н ач ал ь­
ная одеж да д ля д евочек до 3—4 лет не отли чалась от одеж ды м ал ьч и ­
ков — д л и н н ая до п ят холщ овая рубаха с у зен ь к и м пояском . В теп лое
вр ем я года девочки (как и м альчики) ходили босиком и без головного
убора (Русские д е т и ... 2006: 236; РКЖБН 7.2: 357). Но п о сл ед н ее не
бы ло р а с п р о с т р а н е н о п о в с е м е с тн о . Если в н а ч ал е XIX в. гол овн ой
уб ор д е в о ч к и до 12 л е т со сто ял и з « п л етен о к » — это бы л ш н урок,
сп л ет ен н ы й и з ш ер стян ы х н и те й (ш лен ки ), п ар ч о во й п о в я зк и или
л ен то ч к и , то во в то р о й п о л о в и н е XIX в., по со о б щ ен и ям некоторы х
и н ф о р м а т о р о в , п о л о ж ен и е стало м е н я т ь с я , « д ево ч ке н ел ьзя бы ло
без п л атка, а то м ал ьч и ш к и засм ею т» (РКЖ БН 1: 487). О. С ем ен оваТ ян-Ш ан ская такж е о тм еч ает, ч то д ев о ч к и о ч ен ь «рано (лет с двух
уже) ст р ем я т с я к том у, ч то б ы “п о д в я за т ь с я п л а т к о м ”» (Б ернш т ам
1988: 57; С ем енова-Тян-Ш анская 2010: 50). Коса за п л е т а л а с ь одна,
числ о п р я д е й бы ло н е ч е тн ы м . Д ети с р а н н е й весн ы и до п о зд н е й
осени ходили б оси ком , за и ск лю чен и ем д ет е й из заж и точ н ы х сем ей
(РКЖБН 5.1: 511; 7.2:357).
Д ево чк и -п о д р о стк и п о всед н евн о н оси ли в зави си м ости от м ест­
н ой т р а д и ц и и си тц ев ы й сар аф ан или ш ерстяную юбку. При случае
они н ад евали такж е ш ерстяны е чулки и бахилы . Д евочки-подростки,
478

Изменение социокультурных стереотипов

как и мальчики, часто донашивали одежду своих сестер и братьев —
рубахи, порты, зипуны. Нередко им перешивали старую материн­
скую или отцовскую одежду. В зимнее время дети носили овечьи
полушубки или сшитое из обносков пальто, теплые платки, на ногах
валяные сапоги (РКЖБН 1:174; 2.1:403; 3: 319,435; 5.2:363; 5.4: 213;
7.1: 47; 7.2: 357; Семенова-Тян-Шанская 2010: 50). Многие дети не
имели зимней одежды, обуви. Как отмечал В. А. Федоров, «в одной
рубашонке —единственном детском костюме —без шапки, босиком,
они (деревенские дети) проводят дни своей жизни и в нестерпимую
жару, валяясь в пыли на дороге, и в осенний холод, под дождем бегая
по лужам, болотам и грязи, и в зимние морозы, выбегая посмотреть
на простор снегов» (Федоров 1994: 20). Только в зажиточных семьях
покупали сапожки или башмаки на холодное время. Девочка до само­
го совершеннолетия могла ходить в одной рубахе с поясом. От тра­
диционной взрослой одежды такая рубаха отличалась отсутствием
ярких цветов и богатых украшений (РКЖБН 7.2: Ъ57;Бернштам 1988:
57; Русские дети... 2006: 236; Мухина 2012г: 38—39).
Поскольку праздник являлся одним из главных событий народ­
ного календаря, «сакральным» временем, противопоставленным
повседневному времени будней, соответствующее значение прида­
валось разделению одежды на повседневную (будничную, «носную»)
и праздничную (РКЖБН 1: 295; 2.2: 255; 3: 74; 5.4: 52,191; 6: 229).
Праздничная одежда девочек отличалась в основном материалом
и цветом, а также местными традициями. Однако девочка-подросток
обычно ходила в чем придется, у нее часто не было своих башмаков,
собственного пальто, теплого головного платка, обноски служили
и будничной, и праздничной одеждой.
На рубеже XIX—XX вв. в зажиточных крестьянских семьях для
шитья детской одежды уже используются фабричные ткани. Атак как
одним из маркеров принадлежности к женскому полу были украше­
ния, праздничный костюм девочки-подростка «дополнялся украше­
ниями: металлическими сережками, недорогими бусами, роговыми
гребенками в волосах» (РКЖБН 1: 295,339; 2.2: 255; 3: 436,452,537;
7.4:168; Шангина 2005а: 146).
Первую взрослую женскую одежду девушка получала, достигнув
возраста, когда переходила в разряд будущих невест (Жиров 2000:
199; РКЖБН 1:464; 2.2: 367; 3: 319). Будничную одежду, с малым ко­
личеством украшений, нередко шили из нескольких старых вещей,
в этой одежде работали. Основой одежды девушки, как и других
возрастных групп женщин, была рубаха, низ которой был белый
холщовый, а верх — пришивной. На рубаху надевался синий сукон479

Глава V

ны й сараф ан или п он ева. «Красна д ев и ц а до гряд: в сараф ан е до пят»
(гряда — н а зв а н и е п е р е к л а д и н ы в в ер х н ей ч асти избы ) (АИЭА РАН.
Ф. 22. Д. 45. Л. 11; М илов 2001: 3 3 6 -3 3 8 ).
С араф ан в р яде м ест н азы вал и «шубкой». Н азвани е связано с тем ,
что когда-то в стари ну носи ли красн ы е шубы из ш тоф н ой тк ан и н а
лисьем меху, потом и з этой ткан и стали ш ить сараф ан ы , которы е так
же н азы в ал и сь ш убкам и (РКЖБН 6: 44). В ерхняя ч асть сар аф ан а, от
ворота до тали и , ш илась из ситца, а н и ж н яя — часто из ткан и д о м а ш ­
него и зго т о в л е н и я — «пестреди ». Так н а зы в а л и т к ан ь в полоску из
белых, красн ы х и син их л ьн ян ы х н и то к (РКЖБН 5.1: 134; 5.3: 109).
В т е ч е н и е д л и т е л ь н о го в р е м е н и п о к р о й р убахи и с а р а ф а н а н а
больш ей ч асти т е р р и т о р и и Е вропейской России оставался почти без
и з м е н е н и й . Ю бка (н и з с а р а ф а н а ) в с о о т в ет с т в и и с м о д н ы м и в е я ­
н и я м и м огла ш иться п о к о р о че или п о д л и н н е е , поуж е или п ош и ре,
гладкая или с р азл и ч н ы м и складкам и, об оркам и, б ан ти кам и (Тазихина 1955: 21—35; Ш мелева 2005: 337—339). В месте с тем Н. П. Гринкова
отм ечает, что по кр о й рубахи, п р и н ад л еж ащ ей д евуш к е-н евесте или
м олодой ж ен щ и н е, отличался от рубахи старухи или д евоч ки (Грин­
кова 1936: 49).
В XIX в. в н екоторы х р егионах России п о сто ян н ы м к о м п о н ен то м
одеж ды русских кр естьян о к бы ли п он евы (см .: АРГО. Р. 9. O n. 1. Д. 16.
Л. 4; Гринкова 1936: 38—40; 1934: 73—76; 19 4 9 :5 —42). По утверж дению
Л. В. М илова, «сам ая кард и н альн ая р азн и ц а в ж енской одеж де связана
с тем , что в р ай о н ах к югу от М осквы сар аф ан ы п о степ ен н о и сч еза­
ют и вм есто них ж ен щ и н ы и д евуш ки н осят особого рода ю бки <...>
П онька состояла из двух д ли н н ы х не сш иты х п олотнищ холста, п е р е ­
гнутых н а тали и н а ш нурке» (М илов 2001: 340). К орреспондент ОЛЕАЭ
д ает следую щ ее о п и сан и е одеж ды русской ж ен щ и н ы -кр естья н ки из
Тульской гу б ер н и и : «Бабы как зи м ою , та к и л е то м н о сят си н и е су­
кон н ы е, к л етчаты е, д овольн о редко соткан н ы е, п о н евы , вы ш и вая...
во всю д л и н у п о н е в ы , ш и р и н о ю с п о л а р ш и н а , и з си н ей х ол сти н ы
и ки тай ки прош ву, а подол обш иваю т красн ой или син ей тесьм ой ...»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 11). Н ам и бы ли изучены ком п лекты пон евной одеж ды русских кр естьян о к к о н ц а XIX — н ач ала XX в. в архивах
и к о л л е к ц и я х С тар о о ско л ьско го к р а е в е д ч е с к о г о м у зе я и Русского
м узея С тарооскольского педколледж а (МКУК СОКМ. Осн. ф онд. 8216,
8217, 12034, 12524; АНРМ СПК. Осн. ф онд. Оп. 1.Д . 117,360, 392 ,4 7 3 ;
Оп. 2. Д. 959). Э тнографы связы ваю т происхож дение «поневы» с об р я­
д ом соверш еннолетия девуш ки (Зеленин 1911:243), переходом девуш ­
ки в грунпу ж ен щ и н, готовы х к встунлению в брак, или возрастную
группу зам уж них ж енщ ин (Гринкова 1936: 27,37—40). Граница сараф а480

Изменение социокультурных стереотипов

нов и понев, по утверждению Л. В. Милова, «удивительным образом
совпадает, в первом приближении, с границей изменений к югу от
Москвы ряда чисто производственных приемов при уборке хлеба
(очень большие снопы, отсутствие овинов, практика сыромолота
и пр.)» (Милов 2001: 340—341). Н. П. Гринкова отмечает, что понева
еще в начале XX в. имела распространение среди русского населения
Смоленской, Калужской, Тульской, Орловской, Тамбовской, Воронеж­
ской и Курской губерний (Гринкова 1934: 88).
Праздничная одежда обычно разделялась на два разряда: одну
одежду надевали только на Пасху, двунадесятые праздники (12 важ­
нейших после Пасхи церковных праздников — Вознесение, Троица,
Преображение, Рождество и др.), в праздник святого, во имя которого
построена местная церковь. Другую одежду надевали в воскресные
и обычные праздничные дни, когда шли в гости, на посиделки, во­
дить хоровод, а также на некоторые виды работ. Корреспонденты
Этнографического бюро оставили яркие описания того, как девушки,
разряженные, словно в большой праздник, отправлялись на сено­
кос и полевые работы, особенно на жатву. Вот одно из них из Ка­
лужской губернии: «Женщины представляют из своих сарафанов...
такой цветник, что в глазах зарябит. А платки! Но о платках лучше
умолчать: их разнообразию и яркости нет числа» (РКЖБН 3: 482).
В праздник у девушек на голове была лента с бисерной сеткой (Все­
воложская 1895: 2).
Поверх будничной рубахи девушки надевали праздничную рубаху
из розовой или красной шерстяной ткани. Вообще самыми любимы­
ми цветами у девушек были самые яркие —красный, синий, зеленый,
белый с различными оттенками. Праздничный сарафан тоже шили из
шерстяной ткани малинового или синего цветов, внизу были оборки
в один или два ряда или кружева, спереди в один ряд нашивали пу­
говицы (АИЭА РАН. Ф. 22. On. 1. Д. 45. Л. 11; МКУК СОКМ. Осн. фонд.
9308; РКЖБН 7.1: 111; 7.2: 311). Иногда сарафан был черного цвета
с позументами (мишурная лента). Сверху надевался белый фартук,
отделанный кружевами или оборками (Берниипам 1988: 86). В косу
вплетали широкую ленту, голову повязывали шелковым платком
(Тульская губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22. On. 1. Д. 45. Л. 11). При этом во
всем костюме должна была быть определенная цветовая гармония.
Праздничная одежда украшалась выш ивками, орнамент которых
имел локальные особенности. На ноги девушки надевали коты —
черного цвета туфли на высокой подошве, закругленные спереди,
с широкими невысокими каблуками — или сапожки (полусапожки)
(РКЖБН 5.1: 134-136; 7.2: 311).
481

Глава V

Летом девушки ходили в лаптях, а чаще всего босиком. Ношение
лаптей подчеркивало низкий уровень благосостояния русского кре­
стьянства. Однако в регионах с развитыми промыслами положение
было другим, там носили кожаную обувь (Милов 2001: 331,348).
Основное различие в девичьей и женской одежде, как отмечает
Н. П. Гринкова, «последовательно выраженное и повсеместно отме­
ченное наблюдателями, заключается в дифференциации головного
убора, включая сюда не только самый убор, а также и прическу, убран­
ство волос» (Гринкова 1936: 24). Девушки до замужества носили во­
лосы, собранные в одну косу, спадающую на спину и украшенную на
конце шелковыми лентами (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 112. Л. 103 об.; Д. 114.
Л. 16; Д. 120. Л. 1 об.: РКЖБН 7.1: 378; 7.2: 311). В некоторых местах
существовала дифференциация украшения головы/волос в самой
девичьей группе: совершеннолетняя девушка носила в косе ленту,
а несовершеннолетняя —«гарус», или «косник» (Гринкова 1936: 31).
По достижении совершеннолетия девушка обязана была носить
девичий головной убор — венок, головное полотенце, ленту, сло­
женный платок, из-под которых была видна коса, это означало, что
девушку можно сватать (АРГО Р. 9. On. 1. Д. 16. Л. 4; Валенцова, Узенева
2009: 66; Панкова 2011: 72). Девушки носили одну и ту же прическу,
независимо от времени года.
В пореформенный период повсеместное распространение по­
лучают платки, косынки, которые были удобны и практичны (АРГО.
Р. 19. On. 1. Д. 10. Л. 4; МКУК СОКМ. Осн. Ф. 5944,8211,8213). Девушки
обычно носили яркие платки.
Употребление косметики являлось одним из маркеров вхождения
в группу девушек-невест, поэтому косметика занимала важное м е­
сто в девичьей жизни. Для чистоты лица умывались весенней водой
после первого грома из ручья или колодца. Белила и румяна, сурьма
для бровей были известны еще с Древней Руси. Использовали также
сухой корень ландыша, жир, уголь. Чтобы лицо было белее, натирали
его стеарином или умывались кислым молоком (Белозерский уезд
Новгородской губернии) (РКЖБН 7.1: 281). Вместо румян употребляли
свеклу, свежие ягоды, «колотик», «бадягу», корень травы «купелы»
и др. Щеки румянили также фуксином или цветными конфетны­
ми бумажками, лоскутками линючей материи, загар смывали лю­
тиком, повилицей и др. Каждый раз по пути в церковь можно было
встретить девушек, помогающих друг другу румяниться и краситься,
продолжали они это делать даже на паперти. Румяна и белила были
непременной принадлежностью девушек и молодых женщин, даже
маленькие девочки при всяком торжественном случае натирали себе
482

Изменение социокультурных стереотипов

щеки всякой «дрянью». Если даже без белил и румян девушка выгля­
дела лучше, она все равно сверх всякой меры обычно белилась свин­
цовыми белилами и румянилась сандальной настойкой домашнего
изготовления (Вологодская губерния) (Иваницкий 1890: 20; Ордин
1898: 72). В одной из песен есть слова:
Я на первый рубль белил,
На второй-то рубль мазил,
А на третий рубль сурмил;

Приду домой —набелюсь,
А мазилом намажусь,
Черны брови подведу...
(Иваницкий 1890: 20)

В пореформенное время наряду с различными подручными сред­
ствами стали применять и изделия профессиональных парфюме­
ров. В обиход входили туалетное мыло, пудра, помада, покупные
дешевые виды румян и белил, духи (см.: Балов 1893: 558; 18976: 69;
Иваницкий 1890: 20; РКЖБН 7.1: 111; 7.3: 474). Душились сверх вся­
кой меры, иногда в церкви от такого запаха духов теряли сознание.
При злоупотреблении косметикой говорили: «Ну,уж и нащекатурена
(штукатурена) была!» (Мамакин 1893:128).
Самыми распространенными украшениями девушек были раз­
ноцветные ленточки, бисерные монисты, стеклярусы, бусы, король­
ки, янтарные и стеклянные ожерелья, серебряные и медные серьги
и кольца, браслеты (см.: АРГО. Р. 9. On. 1. Д. 16. Л. 4; АИЭА РАН. Ф. 22.
Д. 114. Л. 16; Д. 120. Л. 2; Д. 119. Л. 21; МКУК СОКМ. Осн. фонд. 8221,
8223; РКЖБН 7.1: 192; 7.4:168; Панкова 2011: 77).
Одежда молодых замужних женщин до рождения первого ребен­
ка мало чем отличалась от костюма девушки (Гринкова 1936: 45), за
исключением головного убора. Головные уборы служили наиболее
резким определителем отличия женщины от девушки.
Женские головные уборы имели местные различия, но содержа­
ли ряд повторяющихся элементов, предназначенных для возможно
более полного укрытия волос женщины. Замужние женщины, в от­
личие от девушек, заплетали две косы и убирали их под платок (см.:
РКЖБН 3: 4 5 1-452; 6: 45; 7.1: 378; 7.3: 303; 7.4: 168, 277; АИЭА РАН.
Ф. 22. Д. 120. Л. 12 об.). У замужних женщин под платком был еще
головной убор (повойник, сорока, сборник, чепец, кичка) (АИЭА РАН.
Ф. 22. Д. 120. Л. 4,12 об.; МКУК СОКМ. Осн. фонд. 9309/1-3; РКЖБН 7.4:
168; Милов 2001:343; Андрусенко и др. 2004: 290—292). Чем была моло­
же женщина, тем ярче был цвет ее платка. Молодухи носили пестрые
и красные платки (Валенцова, Узенева 2009: 65).
Головной убор играл важную роль в свадебной, погребальной, ка­
лендарной обрядности, служил в качестве оберега от нечистой силы
483

Глава V

(Гаген-Торн 1933: 78—80; Дерунов 1898:82; РКЖБН 1:487). В крестьян­
ской среде считали, что головной убор, полностью закрывавший во­
лосы, содействует благополучию в хозяйстве. Замужние женщины
никогда не ходили с непокрытой платком головой — «это считается
большим неприличием и не меньшим грехом, даже в одной косынке
редко можно увидеть замужнюю крестьянку» (Череповецкий уезд,
Белозерский уезд, Новгородская губерния) (РКЖБН 7.1: 280; 7.3: 304;
см. также: Маслова 1984:58; Валенцова, Узенева 2009:65—68). Сорвать
с женщины платок —значит нанести ей и ее семье оскорбление (Мас­
лова 1984:58; Валенцова, Узенева 2009:65—68). За такой поступок мо­
гли завести дело и в волостном суде. Виновных в срывании платков
с женщин приговаривали к аресту, денежному штрафу (РКЖБН 2.1:
497; 5.2:801,820). Так, например, за снятие платка с крестьянки Столбушиной крестьянином Харюткиным наказали последнего 15 ударами
розог (Моршанский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1:106—107).
Замужние женщины осенью и весной в будние дни носили длин­
ные рубашки из белого холста, набойчатый холщовый или ситцевый
сарафан из синей пестряди, передники (см.: РКЖБН 5.1:510; 7.1: 280;
7.2: 561; 7.4:100; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 11; АНРМ СПК. Осн. фонд.
On. 1. Д. 5. Л. 1; Д. 109. Л. 1; Д. 115. Л. 1; Д. 452; Д. 534; Осн. фонд. Оп. 4.
Д. 2344; Иваницкий 1890: 17—18). По спине сарафан обшивали позу­
ментом, спереди были пуговицы (Всеволожская 1895: 2). Часть тра­
диционного женского костюма составлял передник (фартук, завеса,
завеска, запон). Он мог быть будничным и праздничным. Буднич­
ный передник, который надевали при выполнении черной работы
для предохранения одежды от загрязнений, шили из тканей темных
расцветок, чаще без украшений. Но существовали и праздничные
передники. У молодых женщин они были богато украшены лентами,
кружевом, бахромой, блестками, аппликацией. Передник надевали
поверх рубахи с сарафаном, поневой или юбкой (МКУК СОКМ. Осн.
фонд. 8214,9311,14346; РКЖБН 3:436,452,537; Тинякова 1995:34-37).
До настоящего времени сохранилась главная фупкция передника —
предохранение одежды от загрязнения при домашних работах.
В зимнее время будничная одежда замужних женщин и девушек
мало различалась между собой. Поверх зипупа или безрукавки жен­
щины надевали овчинный полушубок, а в сильные холода поверх
него армяк или нагольный, т. е. сшитый из дубленых овчин, тулуп,
практически не отличавшийся от мужского. Женщины, как и девуш­
ки, летом ходили босиком, а зимой в валенках (РКЖБН 3: 451—452;
5.1: 136; 7.2: 311; 7.4: 100; Милов 2001: 347; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45.
Л. 11 об.; Оп. 1.Д. 13. Л. 4 об.).
484

Изменение социокультурных стереотипов

Этнографические материалы свидетельствуют о дифференци­
ации в одежде женщин и старух (Гринкова 1936: 49). Старухи летом
носили глухую одежду типа сарафана без лямок, поневу, домотканые
платки, передники с рукавами или без рукавов — запан, весной и осе­
нью —свитку из серого сукна, а кто побогаче — из казинета, зимой —
дубленую шубу (МКУК СОКМ. Осн. фонд. 7742; РКЖБН 7.2: 311; 7.3:
303,473; Бернштам 1988:69). Старые женщины в некоторых регионах
носили поневы, которые варьировались по характеру расположения
клеток. Это имело определенную семантику и было связано с точной
регламентацией того, кто и когда может надевать поневу с тем или
иным узором. Так, тип поневы «посигушка» носился старухами в буд­
ни, а «старушечьи полосы» — в праздники (с. Роговато-Прогорелое
Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии) (Гринкова 1934: 89).
В одежде из домашнего холста преобладали темные тона —от синего
до черного, а в нательной одежде —белый цвет (см.: АИЭА РАН. Ф. 22.
Д. 120. Л. 21; Д. 112. Л. 57 об., 104; Д. 45. Л. 11; РКЖБН 7.1: 377; 7.3:
303,473). Дифференциация проявлялась и в типе головных уборов.
Старухи носили чороки, среди них консульник являлся будничным
головным убором. На голове поверх повойника носили темный (чер­
ный) платок (см.: Всеволожская 1895: 2; Валенцова, Узенева 2009: 65).
Старушечья одежда отличалась меньшим количеством украшений,
вышивок, нашивок (Бернштам 1988: 69; Гринкова 1936:49).
Ношение одежды определенного типа являлось строгим импе­
ративом, нарушение которого влекло негативную реакцию окружа­
ющих (Гринкова 1936: 49—50). Вместе с региональными особенно­
стями в одежде старых людей широкое распространение получила
тенденция ее упрощения и упификации. Верхняя одежда, как и оде­
жда маленьких детей, утрачивала признаки мужской или женской
(Прокопьева 2005:635—636). Последнее можно интерпретировать как
символическое выражение сближения социовозрастных групп детей
и стариков и старух. Обе группы обладали общностью: только первая
еще не стала полноправным членом крестьянского социума, а вторая
в определенном отношении уже теряла свои права.
Социально-экономические перемены пореформенного периода
нашли свое отражение и во внеш них сторонах жизни — женской
одежде, косметике и украшениях. Как выглядели крестьянки, как
влияла городская мода, какие были предпочтения в одежде — вы­
яснение этого дает возможность почувствовать атмосферу тех уже
ушедших времен.
Изменения в быте и во внешнем виде в пореформенный пери­
од. Мода. Для традиционного общества не была характерной мода,
485

Глава V

крестьянская одеж да м ало м енялась в течени е целы х столетий. Такое
полож ение им ело место не только у русских, но и у других славянских
народов России. В п о р еф о р м ен н ы й п ери од в этой области произош ел
сущ ественны й сдвиг (Савченков 1890:103— 114). В конце XIX — начале
XX в. в сельской м естности п остепенн о распространяется «городской
покрой одежды», что вы ходило за пределы вопроса собственно вн еш ­
него вида, а при обретало социальную значим ость (Якубенко 2002:61).
До XVIII в. Россия не зн ала м оды , представляю щ ей н еп род ол ж и ­
тельн ое, кр атко в р ем ен н о е господство о п ред елен ного вкуса в какой л и б о сф ер е ж и зн и , в д а н н о м случае в одеж де. М ода к н ам п ри ш л а
и з Ф ран ц и и и в о п л о ти л ась в д в о р я н с к о м бы те (Л от м ан 2010г: 77).
Н апротив, х ар актер н о й ч ертой крестьянской ж и зн и было господство
т р а д и ц и й , п ер ед ав ав ш и х ся от п о к о л ен и я к п околен и ю и со х р ан я в­
ш ихся в т е ч е н и е д л и те л ь н о го в р е м е н и . По сл о вам Ю. М. Л о тм ан а,
м ода яв л яется зр и м ы м в о п л о щ ен и ем н е м о т и в и р о в ан н о й н ови зн ы .
П опы тки в в ед ен и я м о ти в ац и й нравствен н о го , рел и ги озн ого, м е д и ­
цинского характер а несостоятельны , м о ти в ац и я при вн оси тся и звн е
p o st factum . С м ена м оды пред ставл яет п р и зн а к д и н ам и ч еской соц и ­
альной структуры, н екий м етр о н о м культурного р азви ти я, п од черк и ­
вает усиление роли личности. П оследнее было как раз характерно для
п ореф о р м ен н о й эпохи. Мода всегда по д р азу м евает наблю дателя, она
о д н овр ем ен н о и эли тарн а и м ассова в том см ы сле, что три ум ф м оды
связан с н еп он и м ан и ем , соединенны м с возм ущ ен ием (Лотман 20106:
74—75). «Вне ш оки р о ван н о й публики м ода тер яет свой смысл. П оэто­
м у психологический аспект м оды связан со страхом быть н еза м е ч ен ­
ны м и, следовательно, п и тается не сам оуверен ностью , а сом н ен и ем
в своей цен ности » (Там же). В свете сказан ного соверш ен но п он ятн о
нош ен и е м одн ой одеж ды кр естьян ски м и девуш кам и . Э кстравагант­
ность я вл яется н е о тъ ем л ем ы м кач ество м м оды . Нам, лю дям XXI в.,
трудно п о н ять чувства лю дей, ж ивш их более ста л ет н азад. В д еревн е
м одн ая одеж да порой п р о и зво ди ла культурны й шок. Н ельзя и гн о р и ­
ровать и м е в ш и е м есто ф акты глубокого о тчу ж ден и я и отторж ен и я
н арод ного уклада ж и зн и от п ом ещ и ч ьего, «господского». О п п ози ц и я
«свой — чужой» зан и м ал а зн ач и тел ьн о е м есто в крестьянском м и р о ­
во ззр ен и и . Свое кр ай н ее вы раж ени е такое отторж ение д ан о в образе
Ф еклы (А. П. Чехов. «М ужики»), у которой условия ж и зн и настолько
и зм ен и л и ее психологию , что п ри вели к п олном у н еп ри яти ю и в р а ­
ж дебности к эл ем ен тар н о й гигиене д ом аш н его бы та ( Чехов 1962).
Мода вм есте с кр естьян ски м к о н сер вати зм о м , традиц ионн остью ,
особен н о стям и крестьян ской психологии м огла п р и во д и ть к сам ы м
н ео ж и д ан н ы м со четан и ям .
486

Изменение социокультурных стереотипов

По сообщениям корреспондентов Этнографического бюро, кре­
стьянин более всего гордился нарядной одеждой и богатством. Туда,
где много народу, он шел в самой лучшей одежде. Если близко был
дом, он переодевался по нескольку раз. Надевал одну одежду, показы­
вался, чтобы все его видели, затем уходил домой. Там надевал другую
одежду и старался, чтобы все видели и ее. Муж старался одеть жену по
возможности лучше, отказывая себе (РКЖБН 2.2: 325; 3:231; 5.1: 296).
«То ли дело, как есть в чем показать себя народу! Деньги-то в кармане,
их не увидишь, в науку, в ученье тоже не вырядишься, а одежду-то
всякий увидит и всякий полюбуется» (РКЖБН 2.2: 278).
Вместе с веяниями модернизации, обновления всего уклада жиз­
ни возникали новые отношения, выражавшие сопричастность к иной
культуре, прогрессу, ставшие главной чертой пореформенного време­
ни. Происходило размывание основ традиционного быта. Несмотря
на сильный консерватизм крестьянства, приверженность веками
устоявшимся представлениям, в его жизнь ворвался новый мир со
своими ценностями, иным пониманием добра и зла, стремлением
к успеху, иными стандартами жизни. Все это сильнейшим образом
влияло на все стороны быта.
Совершенно неслучайно, что мода явилась одним из символов
пореформенного времени. Мода связана с подчеркиванием инди­
видуального поведения, с наличием определенной степени свобо­
ды. К тому же углубление товарно-денежных отношений привело
к сокращению домашнего производства одежды, с развитием ф а­
бричного производства с ним уже не могло конкурировать прими­
тивное производство в домашних условиях. Фабричные ткани были
дешевле и значительно разнообразнее (Русские 2005: 333—334), они
входили в обиход особенно в тех селах, где малоземелье приводило
к массовому отходничеству (Жегалова и др. 1955:169,172). Даже там,
где по-прежнему продолжали сеять лен, как, например, в Псковской
губернии, его продавали в необработанном виде, но тканей дома тка­
ли уже значительно меньше (РКЖБН 6: 73). Стало выгоднее продать
лен и купить ситец (Семенов 1902а: 33). Цветные холсты стали вытес­
няться ситцем (Всеволожская 1895: 2). Приведем описание большого
деревенского праздника: «Все шоссе запестрело группами баб и му­
жиков; на бабах пестрые ярко-цветные и шелковые платья, светлые,
на высоких каблуках и медных подковах, полусапожки, шерстяные
или шелковые платки на головах; на мужиках суконные поддевки,
драповые пиджаки, красные, шитые гарусом, кумачовые и шелковые
рубахи, глянцевитые сапоги и бархатные жилеты, с распущенными на
них часовыми цепочками. Где же вы, классический липовый лапоть
487

Глава V

и китайский сарафан? Увы! Их едва можно приметить, и то изредка,
в этой массе пестрых режущих глаз цветов. Этот лапоть не показы­
вается здесь, потому что засмеют его, со свету сживут насмешками»
(Златовратский 1987: 357).
Не только ткани, но и другие промышленные товары приобрета­
лись даже в бедных крестьянских семьях, стал меняться весь пред­
метный мир крестьянина, а вместе с ним — и облик деревни. Вместо
«черных» строили избы с трубами, вместо соломы крыши крыли ще­
пой. Изменилось жилище: появились слуховые окна, внутри избы пе­
регородки, на окнах занавески. Поначалу над занавесками смеялись:
«Это они, когда обедать, будут занавешиваться. Под Москвой все так:
как обедать —занавесятся, потому что на столе нет ничего, а как чай
пить, окна раскроют» (Семенов 1902а: 32).
В избе появилось множество вещей, присущих ранее главным
образом городскому быту: самовары, зеркала, спички, керосино­
вые лампы, железные ковши и ведра, чайная посуда, письменные
и канцелярские принадлежности, городская мебель и т. д. В некото­
рых местностях почти в каждом доме имелись часы, на стены ста­
ли вешать календари, картины и портреты, фотографии (РКЖБН 1:
445; 2.1: 303, 332; 5.2: 208, 764; 5.4: 176). Однако эти вещи часто не
приживались: самовар никогда не чистился, часы ходили неверно.
Хозяева не умели с этими вещами обращаться, обзаводились ими не
по прямой надобности, а из подражания зажиточным людям (Семенов
1902а: 21-22).
В большое употребление вошел чай. На самовары сначала напа­
дали, особенно старики. Его называли «шипящим медным змием»
и новым барином (потому что для покупки чая и сахара приходилось
обрабатывать лишнюю десятину). Почитатели чая говорили: «Пора­
ботаем и на нового барина, он все-таки милостивей: не бранит, не
порет, а чайком поит; а в рабочую пору как хорош, косточки-то им пораспарить, точно воз с себя снимешь» (Там же: 29—30). Чай в деревне
уже не был роскошью, а стал предметом первой необходимости, его
пили и богатые, и бедные, и по нескольку раз в день. Чай обычно был
низких сортов, заваривали его очень экономно. Из-за дороговизны
сахара чай пили вприкуску (Балов 1903а: 24).
В изменении быта проявлялось имущественное и социальное
расслоение. Это хорошо видно на примере успешных отходников.
Д. Н. Жбанков сделал любопытную зарисовку быта в Корцовской во­
лости (Солигаличский уезд Костромской губернии). Он отмечает, что
по сравнению с ней оседлая Костромская волость отстала на добрых
полсотни лет. Самовары имеются даже у бедной бобылки, в средних
488

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

д ом ах их по 2—3. Ч аепитие в б еднейш их д ом ах по больш им п р а зд н и ­
кам , в ср едн их — по всем п р а зд н и к а м , в богаты х — 1—2 р аза в д ен ь.
Б ольш ин ство р аб о тн и ко в и д ет с у словием ч а е п и т и я еж ед н евн о или
по п р а зд н и к а м . П р и о б р е та е тс я х о р о ш ая ч а й н а я посуд а, м е л ь х и о ­
р овы е и даж е сер еб р ян ы е ч ай н ы е лож ки. К чаю подаю т белы й хлеб
и б ар ан к и , н ер ед ко ко н ья к и р о м , у богаты х л и м о н и вар ен ье, у н а ­
стоящ их богачей п р ек р асн ая закуска и р азн о о б р азн ы е вин а. Р асп ро­
стран ен таб ак, ч ащ е «ци гарки» и п ап и р о сы . Н ередко м ож но в и д еть ,
особен но н а ж ен щ и н ах , хорош ую одеж ду, кож аную обувь, д ож д евы е
зо н ти к и . П очти у всех б ан и, часто м ою тся, у п отребляю т д о статочн о
м ы ла, отсю да н ам н о го м ен ьш е накож ны х б о лезн ей и ч есотки . Рост
б л аго с о с т о ян и я в и д е н по у п л а т е п о д а т е й : в 1880 г. в Ч ухлом ском
у езд е и м ел о сь н е д о и м о к около 1 коп. на каж дую душу, в соседн ем
С олигачском у езд е — 21 ко п ., в оседлом В етлуж ском у езд е — 6 руб.
50 коп. (Ж банков 1891: 67—68). К рестьянской сем ье стали требоваться
п р ед м е ты , кото р ы х не бы ло р а н е е в к р есть я н ск о м обиходе: сукно,
си тец , ш ерстяны е т к а н и , кож аная обувь, кероси н, сп и чки , чай , сахар
и т. д . (Балов 18 9 9 а: 216).
В и зм е н ен и и вн еш н его ви д а, городских заи м сто ван и я х мы стал ­
к и в а е м с я с п а р а д о к с а л ь н о й ч ер т о й ж ен ск о й п си х о л о ги и : с о д н о й
стороны , и склю чи тельн ая п р и вер ж ен н о сть к т р а д и ц и я м , с другой —
у д и ви тел ь н ая м о би л ьн о сть в у сво ен и и т р е б о в ан и й м оды . До каких
п р ед е л о в м о г д о й т и ж е н ск и й к о н с е р в а т и з м , п о к а зы в а е т п р и м е р ,
п р и в ед ен н ы й к о р р есп о н д ен то м Э тн ограф ического бю ро из Солигаличского у езда К остром ской губерн ии. Он брал м олоко у од ной к р е ­
стьянки, которое о казы валось н еп р и го д н ы м д л я уп отреблен и я и з-за
того, что м олоко п роц еж и валось ч ер е з пук солом ы , не м ен я вш и й ся
и не п р о м ы в ав ш и й ся по цел о м у м есяцу. К орреспон дент сп ец и альн о
купил м етал л и ч еско е ситечко и поп р о си л за м ен и т ь им солому. Н е­
дели ч е р е з д в е он оп ять у видел ту же картину, что п реж де: м олоко
п р о ц е ж и в а л о с ь ч е р е з солом у, с и т е ч к о не п о н р а в и л о с ь (РКЖ БН 1:
342). Все же н ел ьзя у твер ж дать, что новы е в ея н и я в бы ту крестьян за
короткое врем я стали полностью д о м и н и р о в ать. Это следует во сп ри ­
н и м ать лиш ь как тен ден ц и ю .
О деж да н е т о л ь к о служ ит д л я за щ и т ы от холода, н еп о го д ы , ее
н ал и ч и е я в л я е т с я в а ж н ей ш и м п р и зн а к о м ч ел о век а, м а р к е р о м его
вклю ченн ости в соц и ал ьн ы е отн о ш ен и я. М одная одеж да и м еет ещ е
д оп ол н и тел ьн о е зн ач ен и е. М ода м н о го п л ан о ва, м н о госторон н е м о ­
т и ви р о в ан а, зависи т от п о литически х, торговы х, культурны х связей
с р азл и ч н ы м и стр ан ам и , от новы х м атер и ало в, техники ш итья и т. д.,
она отли чается подвиж ностью и и зм ен чи во стью . М ода всегда обла489

Глава V

дает определенной направленностью: кто носит одежду, а кто на нее
смотрит. Женская одежда рассчитана на внешнего наблюдателя и свя­
зана с тем, какой носительница этой одежды хотела казаться этому
наблюдателю (Лотман 20106: 77, 82). Над модой можно смеяться, ее
можно ненавидеть, но ей во все времена неукоснительно повинова­
лись. Надо еще учесть, что из-за массового развития в пореформенное
время отхожих промыслов в деревне имелся избыток невест, и между
ними разгоралась нешуточная борьба за сердца и кошельки жени­
хов. Придерживаться моды старались девушки и молодые женщины
(РКЖБН 7.1:111). Д. Н. Жбанков отмечает, что на иных девушках были
со вкусом сшитые модные платья (Жбанков 1891:80).
Модная одежда играла двойственную роль. С одной стороны,
она была негласным условием вхождения в группу девушек-невест,
«быть не хуже других». В то же время модная одежда, внешность
являлись средством выделиться из среды невест, привлечь вн и ­
мание. Здесь, в отличие от традиционных взглядов, имелась опре­
деленная свобода индивидуального выбора, зависящ ая лишь от
толщины кошельков родителей невесты и ее вкуса. Таким образом,
несмотря на кажущуюся противоречивость роли модной одежды,
она была направлена на достижение четко указанной цели — быть
атрибутом привлекательности невесты. Как отмечает Л. В. Милов,
в женской одежде доля покупных материалов была гораздо боль­
ше, чем в мужской (Милов 2001: 350). Это было характерно и для
одежды. Крестьяне старались сохранить свою традиционную оде­
жду. Одежда для девушек была предметом особой заботы их самих
и матерей (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 112. Л. 2 об.) В ряде местностей, по
сообщениям корреспондентов Этнографического бюро, сохраня­
лась приверженность национальному костюму: «Женщины своего
костюма не изменяют. Следовать моде они считают грехом» (Тих­
винский уезд Новгородской губернии) (РКЖБН 7.4: 277). Женский
костюм почти не менялся, кое-какие изменения затронули голов­
ные уборы, пояса и украш ения (с. Халезское Старо-Георгиевское
Байдаровской волости Никольского уезда Вологодской губернии)
(РКЖБН 5.3: 108-110).
В некоторых местах городская мода проявлялась только в изме­
нении цветов одежды, не затрагивая ее фасоны (1877 г.). Так, в Горбатовском уезде Нижегородской губернии, где было слабо развито
земледелие и преобладали кустарные промыслы, в 1871 г. была мода
на сарафаны и фартуки из темного ситца, в 1872 г. мода изменилась,
стали носить белые сарафаны с такого же цвета рукавами рубашек
и фартуками (Кудрявцев 1877: 80—81).
490

И зм ен ен и е с о ц и о культ ур ны х ст ер ео т и п о в

Но уже в соседнем уезде изменения могли быть более разитель­
ными. Так, например, в Череповецком уезде той же губернии к 20 го­
дам девушке приобретался полный праздничный наряд: шерстяное,
шелковое и несколько ситцевых платьев, сшитые «по разным фа­
сонам», летняя кофта в талию, дипломат (жакетка, кофточка) ниже
колен, шерстяной или шелковый платок, шерстяная зимняя шаль,
летняя и зимняя шляпки с перьями, зимнее на вате пальто-«шубка»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 112. Л. 2 об.: РКЖБН 7.2: 561; 7.3: 473-474) и т. д.
От невесты среднего достатка требовалось: «несколько платьев сит­
цевых, два шерстяных, шерстяная шаль и полушалок (на голову),
дипломат на вате, зимний дипломат на барашковом меху, носильное
пальто, два полушубка —один новый, другой поношенный, две пары
валяных и две пары кожаных сапог —новые и поношенные, ботинки,
калоши резиновые, зонтик, ситцевые головные платки и передники.
Невесты побогаче выговаривают, кроме того, шелковые платья, шубку
на лисьем меху, шелковые косынки и головные платки. Некоторым
невестам родители также покупали часы с цепочкой и недорогой
браслет от 3 до 5 руб. (РКЖБН 1: 185). Праздничный наряд включал
ожерелье из янтаря или граната, добавим сюда золотые или серебря­
ные часы, браслеты, брошки. Девушки в уши вдевали «толстые дутые
серьги, а на пальцы множество колец серебряных под золото, просто
серебряных, медных и другого рода дешевых колец три на пальце
каждой руки. Одеваются кольца на указательный, большой и мизинец
обеих рук» (РКЖБН 5.1: 266). Гладкие серебряные кольца не считались
принадлежностью замужней женщины или невесты, а носились даже
девочками 14—15 лет. Девушка, не имевшая шляпки или зонтика,
считалась бедной. На игры и хороводы девушки из семей со средним
достатком надевали шелковые или хотя бы шерстяные платья, ни
в коем случае не ситцевые. А у девушек из богатых крестьянских се­
мей были «платья со вкусом сшитые и согласующиеся с современной
модой». У кого не было такого платья, наряды были «старомодные
и помятые», ни за что не решались встать в круг (Солигаличский уезд
Костромской губернии) (РКЖБН 1: 307). Корреспонденты с других
мест сообщали, что некоторые «девушки одеваются на свои трудовые
деньги, посему независимо от благосостояния семьи одежда даже
бедной девушки нисколько не уступает богатой» (АИЭА РАН. Ф. 22.
Д. 119.Л.З).
По свидетельству Д. Н. Жбанкова, «по костюму невест и женихов
можно было думать, что мы находимся на вечеринке у городских, до­
вольно зажиточных мещан: окружающая бедность как-то не вязалась
с шелком, золотыми и серебряными украшениями. Хотелось верить,
491

Глава V

что и в остальной обстановке здешняя крестьянская жизнь не уступает
этой показной роскоши. На всех девушках были платья с лентами,
тюниками, оборками; у двух были шелковые платья, а у остальных
шерстяные. Головы не были покрыты, в косах были ленты, а у двух
даже искусственные цветы. Всевозможные бусы в большом количестве
украшали шеи; у всех были золотые или серебряные украш ения —
кольца, серьги, брошки, браслеты и у трех — цепочки с медальонами
или часами» (Жбанков 1891: 77). Далее Жбанков подчеркивает, что
«различаются даже дни для нарядов: в одни невесты являются в ш ер­
стяных платьях, в другие — в шелковых. <...> Платья, шитые по-городскому со всякими причудами, сидят на невестах очень некрасиво и не
красят, а напротив, безобразят здешних красавиц. <...> У каждой д е­
вушки, даже самой бедной, есть одно шелковое или шерстяное платье,
и вообще приданое каждой невесты стоит, смотря по зажиточности
дома, от 50 до 1500 руб.» (Там же: 80).
В целом изм енения женской крестьянской одежды были р а з­
ительными, особенно это относится к Центральному промы ш лен­
ному району и к районам, примыкавш им к Санкт-Петербургу. На­
пример, в Балахнинском уезде Нижегородской губернии, где издавна
были ш ироко распространены кустарные промыслы и его сильно
затронуло промышленное развитие, влияние городской моды было
особенно заметно. В этом уезде мужчины носили сюртуки, а ж ен­
щины — платья, пальто и кринолины. Летом в праздничны й день
можно было нередко встретить крестьянок в шелковой, ш тофной
или парчовой юбке, с шелковыми платками, в шелковых или ш ер­
стяных платьях. Зимой женщины ходили в суконных или шерстяных
на заячьем меху шубках и пальто, иногда с беличьим, лисьим или
куньим воротником (Кудрявцев 1877: 80). Об этом сообщали корре­
спонденты и с других мест: «Сарафан вышел почти повсеместно из
употребления. Его носят только кое-где доживающие свой век стару­
хи» (Ярославская, Новгородская губернии) (РКЖБН 2.1: 377; 7.2: 311);
«Погоня за городской модой делает то, что костюм московской кре­
стьянки напоминает костюм московской кухарки; городское платье
вытеснило прежний сарафан» (Московская губерния) (РКЖБН 6: 73),
подражание городской одежде «доходит до смешного» (Тамбовская
губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 114. Л. 3). Даже будничной одеждой
девушек и молодых женщин стали платья (Там же. Д. 119. Л. 17; Д. 112.
Л. 58 об.; Д. 114. Л. 7 об., 10).
На главной улице села можно было видеть вывески «Модная м а­
стерская» или «Школа кройки», рядом работы местного фотографа
(«портретчика») (с. Дединово Зарайского уезда Рязанской губернии)
492

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

(.Мендельсон 1899: 386). П ортнихам и бы ли девуш ки, у которы х и м е ­
лась ш вей н ая м аш и н к а (РКЖБН 5 .1 :5 1 1 ; М ухина 2013в: 121). О бы чно
это б ы ли ж ен ы и д о ч е р и и з с ем ей д у х о в ен с тв а, п и с ар е й и д руги х
сельских ч ино вн и ко в. О ни ш или для д ер евен ск и х д евуш ек и ж енщ ин
как просты е наряды , так и м одную одеж ду по картин кам из ж урналов
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 3; РКЖБН 7.3: 521). Т акие п л атья стоили
от 40 до 50 руб., за к а за т ь их м огли д еву ш ки только и з заж и точ н ы х
сем ей. Зар аб о то к таки х м а с те р и ц достигал «до 200 руб. в год и более,
при весьм а ни зко й пош тучной плате» (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 123. Л. 3).
П рим еру богаты х стр ем и л и сь следовать и б ед н яки .
П р а зд н и ч н а я о д еж д а стала о ч ен ь р а з н о о б р а з н о й и н а р я д н о й .
Ш или я р к и х ц в е т о в с и т ц е в ы е и ш ер с т я н ы е п л ат ь я , у б о гаты х п о ­
я в и л и с ь ш ел к о вы е и б ар х атн ы е п л атья . Ш елковое п л атье бы ло з а ­
в е т н о й м е ч т о й к а ж д о й к р е с т ь я н с к о й д е в у ш к и . П ол у ч и ли ш и р о ­
кое р а с п р о с т р а н е н и е п о к р о и : гл а д к и й л и ф — н и ж н я я ч асть л и ф а
вп р ав л я л ась в ю бку и со ед и н ял ась с ней п р и ш и ты м куш аком , т ак и е
п л а т ь я п о я в и л и с ь в с а м о м к о н ц е XIX в. и с ч и т а л и с ь с а м ы м м о д ­
н ы м к о стю м о м ; «казак» — полы л и ф а леж али п оверх вер х н ей ч асти
ю бки, в со о тв етств и и с и з м е н е н и я м и м о д ы ш ились то д л и н н е е , то
к ороч е; «полонез» — тот же к а за к , но д л и н н ы й , по к р ай н ей м ер е до
колен, п е р е д н я я его часть от в о р о та д о сам ого подола застеги вал ась
п у го в и ц а м и ; « м атроска» — вош ла в м о ду в к о н ц е XIX в., это коф та,
сш и тая н ап о д о б и е м атр о сск о й б лузы ; блуза — коф та, сш и тая н а п о ­
д о б и е м уж ской рубахи, зас т еги в ал а с ь п у го в к ам и до п од ола, зат ем
подпо ясы вал ась куш аком или р е м н е м . П оверх п л атья н ад евал и д р а ­
повы е и л и тр и к о в ы е пальто, такж е сш и ты е по м оде. В зи м н ее в р ем я
вер х н я я п р а зд н и ч н а я одеж да вкл ю чал а ш ир окоп ол ую шубу, часто
с кун ьи м в о р о т н и к о м , серой или ч ер н о й ш алью (РКЖБН 1: 247; 2.1:
377; 2.2: 123; 5.1: 2 6 5 ,5 1 0 ; 5.4: 5 2 ,1 7 5 ; 7.1: 3 7 8 - 3 7 9 ; Семенов 1902а:
33). К о р р есп о н ден ты с м ест сообщ али, что все ж ен щ и н ы н осят ш ел ­
ковы е п о к у п н ы е п л атк и и ш ер стян ы е ш али (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 11.
Л. 104; Д. 119. Л. 20 об.). «Т еперь зд есь встр еч аю тся и м атр о ск и , так
ч то в с т р ет и т е с ь с х о р о ш ен ь к о й кр е с т ь я н к о й и вп о л н е м ож ете п о ­
д у м ать, ч то это го р о д ск ая б ар ы ш н я и л и , чего д о б рого, п о м ещ и ц а.
П о д р о стк и и д е т и то ж е с тар а ю тс я п р и н а р я д и т ь с я во все л учш ее»
(РКЖ БН 3 :4 8 2 ).
О дин из к о р р есп о н д ен то в сообщ ает, что в страсти «к щ егольству
п о в и н н ы ещ е не столько м уж чины , сколько ж ен щ и н ы . В н астоящ ее
в р ем я в сам ы х глухих м естах уезд а в стр ети ш ь н еред ко в п р а зд н и к
ж е н щ и н и д е в у ш е к , о д ет ы х в м о д н ы е ш е р с т я н ы е и л и ш ел к о в ы е
п л атья, в п ер ч атк ах и ин огда н осящ и х ш ляп ы . Более или м ен ее за ­
493

Глава V

ж и то ч н ая к р есть я н ск ая д еву ш ка стар ается всегда и м еть несколько
ш ер ст я н ы х п л а т ь е в , сш и ты х н е п р е м е н н о п о -м о д н о м у . З ав ет н о ю
м еч то ю к р е с т ь я н с к о й д ев у ш к и ср ед н его с о сто я н и я я в л я е т с я ш ел ­
к о в о е п л а т ь е , ф а е в а я ш уба и л и м о д н ы й “д и п л о м а т ”. В П о ш ех о н ­
ском и Р ы бинском у езд ах нам при ходи лось встречать н а поси делках
в курн ы х и зб ах д евуш ек, о д еты х в ш елковы е платья» (ГАРФ. Ф. 586.
Оп. 1.Д . 123. Л. 3).
На ж енские наряд ы ш ли почти целиком специ альны е ж енские з а ­
работки, в аж н ей ш и м из которы х я вл ял ась обработка льн а. Вся о б р а­
ботка льна леж ала исклю чительно почти на ж енщ инах, и вы ручен н ы ­
м и за нее ден ьгам и они ни за ч то не делились с м уж ьям и, если только
п ослед ние силою не о тби рали д ен ьги и н е п р о п и вал и или справляли
какой -н и бу д ь о б ещ ан н ы й п р а зд н и к (Там же: Л. 4). К аж дая девуш ка
в сем ье стар ал ась на эти д ен ь ги « н акупить себе п об ольш е н ар яд о в
и нап олн ить и м и заветны й короб с п ри даны м , которое бы вает иногда
реш и тел ьн о не по средствам д л я о б и тател ьн и ц ы д ер евн и . Точно так
же расходую тся ден ьги, вы ручен ны е за м асло, я й ц а и т. п.» (П ош ехон­
ский уезд Я рославской губернии) (Там же).
Там, где сохранили сь сар аф ан ы , как, н ап р и м ер , в Вельском уезд е
Вологодской губернии, их ш или из си тца вм есте с «жулеткой» (с ж и ­
л ето м ), п о в ер х н а д е в а л с я корсет, п л о тн о стяги ваю щ и й грудь и т а ­
лию (РКЖБН 5.1: 31). П р азд н и ч н ы е и вы ходны е п л атья ш или из си т­
ца, ш ер сти , ш ел к а (РКЖ БН 7.4: 277) по « го р о д ск и м ф асо н ам , хотя
б есп одо б н о го и скаж ен и я» (Ш иряихская волость Н ерехтского уезда
К остром ской губер н и и ) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 14). В п р а зд н и к
в церкви ж ен щ и ны были в турню рах (накладка, при пом ощ и которой
в соответстви и с м о до й 1870—1880-х гг. круто о тто п ы р и вал и сзади
ни ж е п о яса п л а ть е и л и ю бку) и ш ляп ках , «сплош ь и р я д о м м ож н о
было услы ш ать, как ж енщ ины , говоря про своих соседок, н азы вал и их
“д ам ы и б ар ы ш н и ”» (с. Д еди ново Зарайского уезд а Рязанской губер­
нии) (Мендельсон 1899: 386). О тм етим , ч то о чистоте белья соверш ен ­
но не заботи ли сь. Все в н и м ан и е бы ло н ап р авл ен о на верхнее платье,
о со б ен н о п о к а зн о е , п р а зд н и ч н о е , за ко то р ы м т щ а т е л ь н о сл ед и ли
(РКЖБН 3: 539).
К о р р есп о н д ен ты и з К остром ской гу б ер н и и о стави л и о п и сан и е
ж енской одеж ды кон ца XIX — н ачала XX в.: «В ерхняя одеж да ж енщ ин
состоит из ш убки, п альто, ватер -п р у в а, полупальто, коф ты и тальм ы .
Шубки ш ью тся и з сукна, тр и ко , М анчестера и други х т к а н е й на р а з ­
л и ч н ы х м ехах. Ш убки ш ью тся б ез вы тач ек . Т еплое пал ьто н а меху,
и л и “д и п л о м а т ” в с т р е ч а е т с я г о р а зд о реж е, ч ем ш убка. Д р ап о в ы е
п ал ьто и в а т е р -п р у в и и м ею тся у м н о ги х . П олупальто ш ью т п о ж и ­
494

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

лы е или м е н е е заж и то ч н ы е ж ен щ и н ы . О но ш ьется из сукна, три ко,
тв и н а , л ю стр и н а, м ел ьто н а и кубоваго си тц а, без вы тач ек на покрой
ш убки ; ш ьется б ольш ею ч астью на в а т е с н е д о р о г о й п о д к л ад к о й .
Кофта о тли чается от полупальто только тем , что короче его; покрой
тот же. Кофту н ек о то р ы е н азы в аю т “полу п ал ьто”. Т альм а есть вер х ­
н и й л етн и й костю м . Т альм ы ш ью тся больш ею частью и з к аш ем и р а
и отделы ваю тся круж евам и и стеклярусом. Т альма ш ьется с вы тачкой
в спине, а иногда и в боках; спереди застеги вается м ел ки м и пуговка­
м и ; от б оковы х с п и н н ы х ш вов идут кры лья, п р и кр ы вая узкие рукава,
и скр еп л яю тся вверху б ольш ой застеж кой . Ч асто м ож н о встр ети ть
пож илы х ж ен щ и н, а иногда и м олоды х в будни или на работе, одеты х
в каф таны и полуш убки... Ж ен щ ин ы н осят платье и полуплатье. М но­
гие м олоды е ж ен щ и н ы ш ью т п л атье по по сл ед н ей м оде. П олуплатье
ш ьется б ез в ы тач е к в спи не (но в талию ) и без р укавов; на п о л у п л а­
тье часто н а д ев ается о тдел ьн ая си тц ев ая коф та. П олуплатье ш ьется
больш ею частью из си тц а; п л атье же ш ью т и з си тц а и и з р азл и ч н ы х
м а т е р и й . П од п о л у п л а ть е и н о гд а н а д е в а е т с я со р о ч к а с к р а с н ы м и
п л и со в ы м и р у кав ам и , и этот костю м среди зам уж н и х ж ен щ и н сч и ­
тает с я н ар я д н ы м » (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 5—6). К орресп он д ен т
И. И ван о в и з О р л о в ско й гу б е р н и и со о бщ ает, ч т о « ж ен щ и н ы свои
краси вы е н а ц и о н ал ьн ы е костю м ы бросаю т и наряж аю тся во всякието платья, н ек р аси вы е и неудобны е д ля русской поселянки» (Там же.
Д. 135. Л. 22).
И зм ен ен и я пр ои зо ш л и и в свадебном костю м е девуш ек. О ни ста­
ли вен ч аться «в цветах и вуали. Ц веты покупаю т, кон ечн о, деш евы е
и аляп о ваты е» (с. Б ереж ников, К остром ская губерния) (Там же. Д. 17.
Л. 9 об.).
Как отм еч ал о сь р ан ее, не в е зд е и не все ж ен щ и н ы од и н аково о т­
носи ли сь к и зм е н е н и я м в одеж де, к м оде. П ож илые ж е н щ и н ы -к р е ­
стьян ки ч ащ е всего м оды не п р и зн а в а л и , продолж али ходить в т р а ­
д и ц и о н н о й одеж де (РКЖБН 7.3: 304).
Теперь об обуви крестьянок. На ногах у д евуш ек м ож н о было в и ­
д еть б о ти н ки , сапоги и з п р о ч н о й ткан и или легкой кож и, у богаты х
д аж е и з ш агр е н и , о п о й к и , б аш м а к и со ш н у р к а м и , л егк и е п о л у са­
пож ки, на которы е в грязь и зи м о й н ад ев ал и калош и (Н овгородская,
К остр о м ск ая, С м о л ен ская, В ологодская, В оронеж ская, Т ам б о вск ая
губерн ии) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 5 - 6 , 9 об.; Д. 41. Л. 21; Д. 119.
Л. 9; Д. 112. Л. 96 об.; РКЖБН 5.1: 511; 7.2: 562). «Чем богаче к р ест ья н ­
ка, тем больш е долж ны скр и п еть боти нки . С крип б аш м аков — у них
богатство» (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 41. Л. 15 об.), — сообщ ает у ч и т ел ь ­
н и ц а М. Л осевская и з С м о л ен ско й гу б ер н и и . З и м о й больш ая часть
495

Глава V

крестьян ски х ж ен щ и н н о си ла теп л ы е в ал ян ы е сапоги, катан и к и , но
н ек ото р ы е ж ен щ и ны носи ли «теплуш ки», или «пуш енки» — просты е
боти нки и з д р ап а, сверху опу ш ен н ы е ч ер н ы м котиком (РКЖБН 7.2:
562; АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 5 - 6 ) .
Коснемся головны х уборов, прически, косм етики и других атрибу­
тов внеш него вида. Девуш ки заплетали косу. Ч тобы волосы бы ли гуще
и н е вы п ад али , их р асчесы вали гр ебн ем , см о ч ен н ы м соком крап и вы
(Балов 1893: 558) — н ар о д н о е средство для у кр еп лен и я волос, п р и м е ­
н я ем о е и в насто ящ ее вр ем я. Волосы н а голове старались п ри чесать
гладко. С этой целью м олоды е д евуш ки н ам азы в ал и волосы п ом ад ой
или р азм о ч е н н ы м сахаром , отчего они отипались и так пл отн о п р и ­
легали к голове, ч то их с трудом м ож но бы ло р асчесать. В п р азд н и к и
и на гуляния зав и в ал и сп еред и кудри (пукли). Д ля п оддерж ки за в и ­
ты х волос и сп о льзо вал и ш п и л ьк и и гр еб ен ки (РКЖБН 2.2: 125; 5.1:
138,511; 7.4:100). Завивка п р о и зв о д и лась гво зд ем , сильно н агреты м
на огне, или ш пилькою (РКЖБН 5.1: 510—511). Н екоторы е девуш ки
«на м о д н ы х гу л ян и ях ... стр о ят п р и ч е с к и , п о д р аж ая м оде, но так и х
ещ е м ало. На в ечер и н ках , <...> д ев и ш н и к ах д евуш ки украш аю т себе
гол овы <...> б л е с тя щ и м и б у л ав к ам и , б усам и и т. п. у к р а ш е н и я м и »
(Ш и ряи хская в о л о сть Н ер ех тск о го у е зд а К о стром ск ой гу берн и и )»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 14 об.).
О днако м огло н аруш аться т р а д и ц и о н н о е у б ран ство головы . Во­
круг го л о вы н о с и л и н е ч то в р о д е п о в я зк и , з а в я з а н н о й на зат ы л к е
и оставляю щ ей верх головы о ткр ы ты м (Гринкова 1936: 25). Как сооб­
щ али и н ф о р м ато р ы , «в летн ее вр ем я д еви ц ы часто вы ходят на улицу
с н еп о кр ы то й п л атко м головой» (Ч ер еп о вец ки й уезд Н овгородской
губернии) (РКЖБН 7.3: 303—304); «Головные уборы в н аш ей м е с тн о ­
сти ж ен щ и н ы не носят. На улице и д о м а носят п латки, счи тая н е п р и ­
л и ч н ы м п о к азы в ать свои волосы . Больш ая часть зам уж них ж ен щ и н
для п р и к р ы ти я волос носят д о м а “о п о в о й н и к и ”. О п овой н и к ш ьется
из си тц а (ин огд а и з лоскутков р а зл и ч н ы х ц вето в)...» (К остром ская
губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 5 - 6 ) .
На рубеж е XIX—XX вв. о сн о вн ы м головны м убором ж ен щ и н ста­
н ови тся п л ато к (В аленцова, Узенева 2009). «Ж енщ ины как в зи м н ее,
так и в л етн ее в р ем я носят п л атки — си тц евы е, ш ерстяны е и ш ел к о­
вые» (К остромская губерния) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 17. Л. 9 об.). П латки
бы ли из каш ем ира, атласа или ш елка, только сам ы е бедны е ж ен щ и ны
н оси ли с и тц ев ы е п л атки . Р азн о в и д н о стью п л атко в бы ли п ол уш ал ­
ки — те же ш ерстяны е, к аш ем и р о вы е или ш елковы е пл атки с ки сточ ­
кам и по кр аям . О тп р авл яясь на и гр и щ а, девуш ки п ок ры вали голову
п ол ови н ко й — р о зо в ы м или алы м ш елковы м пл атком , р а зр е за н н ы м
496

Изменение социокультурных стереотипов

по диагонали. Как роскошь на голове девушек и женщин из зажиточ­
ных семей была наколка —шелковый колпачок, закрывавший волосы,
платок тогда был не нужен.
Появился еще один головной убор — шляпки (РКЖБН 5.2: 145;
Иваницкий 1890: 20), соломенные или поярковые с перьями и цвета­
ми, которые можно было видеть на головах крестьянских девушек
и зимой. Чем пестрее была шляпка, чем больше было цветов и алых
лент, тем элегантнее она считалась. Шляпку обычно покупали один
раз, ее получали в наследство, приобретали у аристократок и переде­
лывали согласно крестьянским вкусам. Можно было видеть шляпки,
мода на которые прошла 20 лет назад (см.: РКЖБН 1: 247,339; 3: 301,
452; 5.1: 266,509; 5.3: 610-612; 5.4: 52).
Одной из новаций пореформенного периода во внешности кре­
стьянских женщин было появление в их обиходе перчаток и зонтиков.
Во время традиционных гуляний на руках девушек были перчатки
(у бедных девушек —вязаные, у богатых —«настоящие») и непремен­
но зонтик (РКЖБН 7.1:459; 7.4:17). Можно было видеть, как в грязную
погоду или летом во время жары девушки шли босиком, чтобы не
запылить обувь, с загнутыми подолами сарафанов, неся на голове
узлы с драгоценным грузом — с ботинками и нарядными платьями.
Вблизи места, куда шли, они останавливались, переодевались и обу­
вались (РКЖБН 1: 365; 5.3:610; 5.4:100). Большинство из них считали
обязательным иметь зонтик (Гжатский уезд Смоленской губернии;
Череповецкий уезд Новгородской губернии) (АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 41.
Л. 32 об.; РКЖБН 7.1: 281,459; 7.2:561). Странное впечатление, должно
быть, производили девушки, выходившие в ясную солнечную погоду
в калошах и с большими зонтиками от дождя (РКЖБН 1: 247,491; 3:
436, 451, 452; 5.1: 204, 610; 5.4: 100). Корреспондент Этнографиче­
ского бюро из Череповецкого уезда Новгородской губернии пишет:
«Я из любопытства у некоторых девиц спрашивал, почему они не
раскрывают зонтика, чтобы защититься от солнца? Всегда один от­
вет: “На солнышке зонтик выгорит, жалко, а нам привышное дело
солнышко”. Так для чего же вы носите зонтики? “Для басоты” (для
красоты)» (РКЖБН 7.2: 561). «Резиновые калоши на ногах и дождевой
зонт в руках, хотя бы в самую жаркую и сухую пору лета — это верх
франтовства» (Вологодский уезд Вологодской губернии) (РКЖБН 5.1:
511; Иваницкий 1890: 21).
Изменения в женской одежде и во внешнем виде крестьянских
женщин могут выглядеть показателями возросшего благосостояния.
Известно, что в пореформенное время экономическое состояние
крестьянства ухудшилось. Малоземелье, чересполосица, увеличе497

Глава V

н и е н ео б р аб аты в аем ы х п о м ещ и ч ь и х зем ел ь зн ач и тел ьн о сократили
продукц ию сельского х озяй ства, полуголодное сущ ествование было
не такой уж редкостью в русской д ер евн е. И вм есте с тем такое н овое
для д ер ев н и я в л ен и е, к ак м о д а (РКЖБН 5 .1 :5 1 0 —511).
М одны е н о в о в в ед ен и я о зн ач ал и для крестьян ской сем ьи о гр о м ­
ны е долги. И нтересны е м ы сли по поводу ж енской одеж ды ещ е XVIII в.
вы сказы вает Л. В. М илов: «На наш взгляд, п р и ч и н а столь “н ер азу м н о ­
го” расхода средств — в том м олчаливом уваж ении мужской половины
кр естьян ств а к сво и м ж е н щ и н а м за их тяж ел ы й , н е п о м е р н ы й труд
в хозяй стве. <...> И м енно по это м у сельский уклад ж и зн и создал как
некую ком п енсацию обы чай, допускаю щ ий щ егольство, хотя и весьм а
скром н ое, русской ж ен щ и ны -труж ениц ы . И м енно п оэтом у крестьян ­
ская сем ья ш ла на некоторы е траты , “но не столько от необходимости,
сколько д ля щ егольства и у к р а ш е н и я ”» (М илов 2001: 351—352).
Д евуш ки уходили на посто р о н н и е заработки, все и м и зар аб о тан ­
ное ш ло на наряды . Их заработков бы ло явн о недостаточн о, и на д евуш ку-невесту нередко работала вся семья. Говорили «брюхо добра не
пом н ит», когда в сем ье больш ая часть доходов ш ла н е н а пищ у, а на
одежду. Ж енщ ины стали ходить в церковь в ш ерстяны х и ш елковы х
платьях, а п и таться лиш ь кар то ф елем и хлебом , пи ли чай , «на брю х е-то ш елк, а в б рю хе-то щ елк». Т акие сем ьи встреч ал и сь все чащ е
и чащ е. «П родай, тятен ька, ты серого бы ка, а купи м н е голубого козака» (РКЖБН 2.2: 149). О тец «корову продаст, д а д о ч ер и -н евесте всего
накупит, хотя сам без куска хлеба сидит». «М ания наряж аться доходит
до того, что отец сем ейства п р о д ает последню ю корову или лош адь
для того только, чтобы его д о чь-н евеста могла сш ить себе ш елковое
или бархатное платье или бархатную шубу. <...> Н ередко затраты на
платье 60—80 руб., на шубу 80—100 руб. и все это на вы ходе д еви ц ы
замуж продается за половину и м енее» (РКЖБН 2.1:41; 5.1:511). З ам е­
ти м , что у казан н ая ц ен а платья составляла зам етн ую часть годового
оборота даж е богатой крестьянской сем ьи (И ваницкий 1890: 20).
Вот п р и м ер одной из песен, которую сочи нили сам и н о си тел ьн и ­
цы ш елковы х платьев:
...девица идет,
Вроде как дворянка.
Платье длинно с кринолином,
Рукава косые;
Перелинка на плечах

498

И брезлетка на руках.
Ноне мода проявилась:
Стали сеточки носить,
Черный гарус, светлый ярус (стеклярус)
А на правой руке кись —
(кисть по правую сторону сетки).
(РКЖБН 5.1: 511)

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

А часто бы ло и та к , ч то к р е с т ь я н и н -н и щ и й соб и рал п о д а я н и я ,
п род ав ал все и н а эти д ен ь ги п окуп ал д о ч е р и н а р я д ы (РКЖБН 5.2:
145). Н еудивительно, что такая ж и знь не по средствам являлась одной
и з главны х п р и ч и н нед о и м о к.
М ногие и з н о в о м о д н ы х в ещ ей (часы , б о ти н ки , д о р о ги е п л атки ,
коф ты и т. п.) не бы ли нуж ны вообщ е. Эти ш елковы е платья и ш убки
н ад ев ал и сь 1—2 р а за в год. Во м н о ги х сем ьях, когда все д ен ьги и с­
т р ач е н ы , п е р е д о т ъ е зд о м м уж а и л и б р ата в П етербург или М оскву
богаты е н ар яд ы несли в закл ад или вообщ е п родавали за 1/2—1/3 н а ­
стоящ ей цены , чтобы добы ть нужную сум м у на паспорт или на дорогу
(.Ж банков 1891: 54).
С роскош ью и щ егольством п ы тали сь бороться ад м и н и с т р а ти в ­
н ы м и м ето д ам и . Один и з зем ски х н ач аль н и к о в П ош ехонского уезда
Я рославской губернии и зд ал пр и каз, ч то всякая крестьянская д евуш ­
ка, явивш аяся в церковь или на гулянье в ш ляпке, будет посаж ена под
арест. И сп о л н ен и е п р и к а за бы ло п о р у ч ен о в о л остн ы м стар ш и н ам ,
старостам , десятски м , но при этом происходила масса злоупотребле­
н и й. П осы пались со стороны п о тер п ев ш и х «ш ляпниц», м уж ей и о т­
цов ж алобы на о скорб ление д ей ств и ем , сам о уп равство и т. д. Те же
ж ал о б ы п о с ы п а л и сь и на с а м о го зе м с к о го н а ч а л ь н и к а , п р и ш л о сь
«ш ляпниц» остави ть в покое (РКЖБН 2.1: 28).
М одны е заи м ств о в ан и я, н ак лад ы ваясь на ж естко р егл ам ен ти р о ­
ван н ы е т р ад и ц и о н н ы е п ред ставлен и я, п ри чуд ливы м об разом т р ан с­
ф орм ировались. Как уже отм ечалось, источником д и н ам и к и являю тся
п ер есеч ен и я р азн ы х структурны х о р га н и за ц и й (Л от м ан 20106: 22).
В о п п о зи ц и и « тр ад и ц и о н н ая одеж да — м о д н ая одеж да» полю с «м од­
н ая одеж да» не я в л яется абсолю но п р ео б л адаю щ и м , а присутствую т
эл ем ен ты другого полю са — « тр ад и ц и о н н ая одеж да», т. е. в д ей ств и ­
тельности м ы и м еем дело с т р и н и тар н о й структурой, которая и я в л я ­
ется и сто чн и к о м д и н а м и к и , и зм е н е н и й (Баранцев 2005). В связи со
сказан ны м п он ятен порой гротескны й характер костю мов при стрем ­
л ен и и вы делиться в сочетании с крестьянски м тщ еславием . Вот один
и з п р и м ер о в . По сви д етельству к о р р есп о н д ен то в Э тн ограф ического
бю ро, «зависти в д ер ев н е столько, что хоть отбавляй», на м асл ен и ч ­
ны х к а та н и ях б огаты е к атал и сь с загн у ты м и н а за д ш убам и, чтобы
п о к а за ть д о р о го й м ех; б ед н ы е в ы став л я л и н а п о к а з кол ен к оровую
ниж ню ю юбку, даж е до ч ер н о ты грязную ; руки оставались б ез п е р ­
ч аток , что б ы бы ли ви д н ы кольца (РКЖБН 5.1: 257). Н. А. И ван и ц ки й
пи ш ет: «Н евозм ож но см о тр еть б ез см еха и со страд ан и я на пол оум ­
ны х невест и м ол о ди ц , когда они пр и езж аю т в город к ататься в б а­
реж евы х п л атьях и соло м ен н ы х ш ляп ах с р а зн о ц в е т н ы м и п ер ья м и
499

Глава V

и ф игурирую т в этом костю м е по городу в п р о д ол ж ен и е 3, 4 часов,
н есм о т р я н а вью гу и м о р о з» (И ваницкий 1890: 20). З и м н и е б азар ы
в го р о д ах и бо льш и х селах стал и а р е н о й д е м о н с т р а ц и и б о гатства
и д остатка. М олодые отходн ики катали сь на дороги х ры саках, в п о ­
серебренной сбруе, с р азр яж ен н ы м и ж енам и. Для этих же целей были
отведен ы особы е д н и на М асленице и после Пасхи (опять сила т р а ­
диц и и !) (Ж банков 1891: 63).
На рубеже XIX—XX вв. тр ад и ц и о н н ая одеж да в зн ач и тел ьн ой сте­
п ен и ещ е пр о д о л ж ал а у д ер ж и в ать свои п о зи ц и и , слож илась я в н ая
тен д ен ц и я того, что стало усиливаться зн ач ен и е внеш него вид а м о д ­
ной одеж ды как м ар кер а, указы ваю щ его м есто ее обладателя на со­
ц и альн о й л естн ице. П ричем в м одн ой одеж де крестьянски х девуш ек
и ж енщ ин и ее нош ении сохранялись отдельны е элем енты т р ад и ц и о н ­
ного происхож дения. Главная цель крестьянской девуш ки — стр ем л е­
ни е вы йти зам уж — обусловливала ам би вален тн ость м одн ой одежды.
С одной стороны , она являлась знаком п р и надлеж ности к группе д евуш ек-невест, с другой — м о д н ая одеж да служ ила одним и з средств
в ы д ел и ться и з о б щ его р яд а и п р и в л е ч ь в н и м а н и е п о т е н ц и а л ь н ы х
женихов. С трем ление если не «быть»,т. е. стоять на более высокой сту­
пени социальной лестницы , то хотя бы «казаться стоящ ей» порож дало
зн ач и тел ьн ы е эк о н о м и ч ески е трудности в крестьянском хозяйстве.

5.2. Особенности крестьянской женской субкультуры
(ритуальные функции, женские суеверия,
сплетни, пьянство)
Важность м еста, зан и м аем о го ж ен щ и ной в крестьянском общ ест­
ве, определялась не только ее х о зяй ствен н ы м и и сем ей н о-б ы товы м и
ролям и. Выше уже говорилось о зн ач ен и и ж ен щ и н ы как м атери , ее
роли в во сп и тан и и д етей , соблю дении нр авствен н ы х норм , в свадеб ­
ны х обрядах. Роль ж ен щ и ны всегда оставалась в семье знач и тельн ой ,
поскольку она была о сновны м организатором сем ейного уклада, уюта,
досуга и в о сп и тател ем д етей , х р а н и те л ь н и ц е й сем ей н ы х т р ад и ц и й
и п ред ан и й . На ж ен щ и не леж ала н р ав ств ен н ая обязан ность п о д д ер ­
ж ать мужа в трудную минуту. Скажем, неурож ай, рожь побило градом,
надо п л ати ть подати , обруш ились все беды. Ж ена долж на бы ла у сп о­
коить и ободрить мужа (Добровольский 1893: 342—343). Говорили, что
ж ена «делает мужу своем у ж и знь благую», ж ивет так, чтобы мужу не
надо бы ло п ечали ться о доле своей (Ш ангина 2005в: 203).
Ж енщ ина являлась создателем и носи телем собсвенной ав т о н о м ­
ной субкультуры. В процессе и н сти ту ц и ал и зац и и ж ен ская субкульту500

Изменение социокультурных стереотипов

ра сформировалась в систему, субъектом которой являлась социовозрастная женская группа. Эта группа представляла самостоятельный
социальный институт, выполнявший важные фупкции в крестьян­
ском сообществе: ритуальная деятельность, формирование общест­
венного мнения о соблюдении норм морали отдельными членами
общины, организация таких общественно значимых мероприятий,
как праздники, и т. д. У женского сообщества имелся специфический
набор признаков и ценностей, по которым женщ ины осознавали
и утверждали себя в качестве группового «мы», отличного от всех
остальных социовозрастных общностей. В женской субкультуре глу­
бокий эм оциональны й мир женской личности находил немногие
способы своего выражения.
Одним из видов социовозрастного символизма, имевш им ген­
дерный подтекст, являлось обыкновение для большинства мужчин
полагать неуместным пускаться в рассуждения перед женщинами.
Положение резко менялось, когда дело касалось одного из важнейших
событий в жизни крестьянской семьи — свадьбы. В ритуально-обря­
довой стороне, организации брачной церем онии, символических
аспектов действия, соблюдении всех установленных норм, которые
считались наполненными глубоким внутренним смыслом, женщина
становилась доминирующей фигурой и выступала на передний план.
По материалам Этнографического бюро: «При женитьбе сына, при
выдаче замуж дочери почти каждый отец советуется со своей женой»
(РКЖБН 2.2: 325). Власть женщин, в отличие от власти мужчин, была
неформальной. Муж беспрекословно подчинялся воле жены, когда
дело касалось соблюдения различных обычаев, даже если сами обы­
чаи были нелепы (РКЖБН 2.1: 460; 2.2: 325). Миф и ритуал лежали
в основе крестьянского миропонимания, в ритуале реализовывалась
специфическая форма социального общения, ритуальная деятель­
ность представляла собой самостоятельный социальный институт
и обладала высоким магическим статусом, она имела многосю йный
характер и сильную социальную окраску (Бернштам 1982: 44). Во­
влечение женщин в ритуальные действия являлось одним из видов
символизации социовозрастных процессов, их отражением и леги­
тимацией (Кон 1981а: 100). Возможно, выглядит парадоксальным, но
лежащая в основе крестьянской жизни жесткая регламентация всех
сторон жизни, иерархичность отношений, строжайшее и неукосни­
тельное соблюдение всех установленных обычаем предписаний во
многом держались на женщинах. Женщины были главной консерва­
тивной силой, способствовавшей сохранению старых обычаев, обря­
дов, верований (РКЖБН 2.1: 334; Тульцева 1989: 56—61). Объяснение,
501

Глава V

видимо, в том, что непонимание назначения совершаемого обряда
только укрепляет веру в его силу и пользу. Во всех религиях, которые
достигли определенного уровня развития, существует много обрядов,
непонятных для верующих, но обряды такого рода часто оказывают
на них более сильное воздействие, чем те, значение которых они
хорошо понимают. У ритуального акта в данном случае сохраняется
лишь его сакральность и магическая фупкция (Гура 2012: 380).
Несмотря на быстро менявшийся в пореформенный период уклад
жизни, имелось немало местностей, где многочистенные старинные
обычаи сохранялись во всем своеобразии (Балов 1894: 99). Отъехав
30—50 верст от Москвы, можно было встретиться с «вековой тиш и­
ной», которая не нарушалась ни приходом почты, ни получением
газет и книг (Капустин 1902: 2). Велика была роль женщины в орга­
низации праздников. П раздник считался сакральным временем,
противопоставленны м повседневному течению будней. П раздни­
ки имели значительное ритуальное содержание, и здесь женщины
заним али весьма видное место. Ритуальная сторона праздников
включала посещ ение церковной службы, кладбища, походы к свя­
тым местам, источникам, праздничную трапезу, трактовавшуюся как
жертвоприношение и причащ ение. Большинство праздников было
отмечено специальными ритуалами продуцирующего или защитного
характера (Толстая 2009: 237—238). Женщины осваивали магические
практики, основанные на мифе и ритуале, а сами магические знания
выступали своеобразными рычагами контроля и власти. Характерная
для крестьянской среды мифологичность сознания была направлена
на чудо. Ритуально-обрядовая деятельность являлась мощным сред­
ством социально-психологического воздействия. Предохранительные
меры от неурожая, засухи, пожара, эпидемий и других катаклизмов,
исцеление больных, изгнание нечистой силы, поиск украденного —
все это входило в повседневную рутинную магическую практику.
Женские и вообще крестьянские суеверия могут выглядеть абсурд­
ными, дикими, наивными, примитивными, если вырвать их из куль­
турного контекста. Сакральные персонажи и нечистая сила в глазах
крестьянина представляли привычные явления, входя неотторжи­
мой частью в мировоззрение. Трудно понять течение крестьянской
жизни, функционирование крестьянского мира, оставляя вне поля
рассмотрения суеверия. Суеверия — это целый мир, охватывающий
всю толщу крестьянской культуры, целый пласт жизни, во многом
определявший ее психологию, ее мироощущение. Фантастические
образы и понятия для крестьянской женщины для нее самой не были
таковы м и, создаваем ы й им и мир был для нее в высшей степени
502

Изменение социокультурных стереотипов

реальностью, она жила в этом мире. Суеверия являлись одним из
инвариантов ее духовной ориентации. Вся жизнь крестьянки была
пронизана религиозными представлениями, верой в потусторон­
нее, в силу магии. Информация о крестьянских суевериях обильно
рассыпана в источниках, им посвящена огромная литература (см.,
например: РКЖБН 1: 89, 230, 281,439, 515; 2.1: 197, 201, 226; 2.2: 65,
303,417; 3: 31,197,503; 4: 319, 321; 5.1: 215, 595; 5.2: 31, 230; 5.3: 21,
152; 5.4: 40, 97; 6: 25,65,182, 284; 7.1: 163,240; 7.2: 188,496; 7.3: 167,
451; 7.4: 87,222; Быт... 1993: 129-147; Максимов 1903; Власова 1998;
Русские 2005: 647—759 и др.). Поэтому ограничимся немногими ил­
люстрациями, характеризующими некоторые черты крестьянского
внутреннего мира.
Наряду с почитанием Бога повсеместно в крестьянской среде был
распространен культ злой силы, всегда враждебной и гибельной для
человека. «Бога люби, а черта не дразни», старались не раздражать не­
чистого, старались избегать слова «черт», заменяя его эвфемизмами:
враг, он, шишка и другими, остерегались плевать в левую сторону (Перетц 1894:6). К числу высших, не подвластных человеку сил относил­
ся огонь, который считался самой страшной, действенной и верной
силой. Загорелся хлеб — значит, великий и непростительный грех на
душе у хозяина. Задохнулась баба, парившаяся в печи, — это колду­
нья или ведьма, пришел конец ей на земле (Звонков 1889а: 68—71).
Женщины старались умилостивить эту силу, совершали обряд против
пожаров: обходили избы с образом «Неопалимой купины», который
для таких случаев имелся во всех деревнях (Владимирская губерния)
(Максимов 1877: 96). Егорьев день (23 апреля) считали временем на­
ступления весеннего тепла, именно в этот день происходил первый
выгон скота (В. X. 2002: 154; РКЖБН 1: 232; 3: 38). При этом на улицу
выходили все, стар и мал. Большуха выгоняла скотину веткой вербы,
приготовленной с Вербного воскресенья. При этом она тщательно
крестила себя и коров, приговаривая: «Дай, Бог, час! Ступай, матушка,
ступай, милая!» (Д. Ж. 1884: 230—231). Для увеличения удоя молока
женщины мыли подойники и кринки папоротником и окуривали
ладаном, а чтобы был толще слой сливок, подойник и кринку дава­
ли лизать черной кошке. Также старались найти ветку, на которой
сидела и кричала кукушка, и эту ветку погружали в каждую кринку.
Для приручения скотины возвращаться домой хозяйка снимала пояс
и скотина должна была перешагнуть через него. При этом хозяйка
говорила: «Как этот пояс держится меня, так бы и скотина держа­
лась моего дому, отныне и до веку, аминь!» (Вологодская губерния)
(Иваницкий 1890: 39—40). Все эти действия выглядят с современных
503

Глава V

позиций наивными и необоснованными, но в них воплощена глубо­
кая идея о причинно-следственной связи природных явлений и при­
сутствует вера, что с помощью определенных действий эти явления
можно направить в желательную сторону.
Коснемся подробнее ритуала опахивания деревни, в котором ярко
отразилась и отчетливо выделилась суеверная психология, суеверный
дух русской деревни. В эпоху перем ен происходили интенсивные
процессы трансформации обрядов, складывалась тенденция деф ор­
мации и даже разруш ения всей структуры веками создававшегося
обрядового земледельческого комплекса. Однако в экстремальных
ситуациях могли происходить их реминисценции. Сказанное напря­
мую относится к обряду опахивания, который широко применялся
при падеже скота и с разными локальными вариациями встречался
в различных местностях России (см.: АРГО. Р. 9. On. 1. Д. 63. Л. 19;
Д. 8. Л. 3; РКЖБН 1: 232; 2.1: 3 2 0 -3 2 1 ; Быт... 1993: 269; Малыхин
1853: 217—218; Максимов 1903: 260; Броневский 1897: 187—188; Городцов 18976:186—187). Этот обряд апеллировал к легко возбудимому
коллективному сознанию, являлся комплексом драматизированных
действий и мог принимать поражавшие воображение формы. В обря­
де опахивания предельно напряж енно проявлялся контраст двух
миров — земного и потустороннего. Женщины, девушки и мужчины
собирались за деревней с топорами, мотыгами и т. п. и брали с собой
соху. Одна вдова, назы вавш аяся «дочь», впрягалась в соху, другая
вдова — «мать» — плакала. Остальные шли следом за ними. На пе­
рекрестке все останавливались и одна из женщин спрашивала: «Кто
на ком пашет?» Ей отвечали: «Мать на дочери». Все оборачивались
назад и с криками: «Секи его, руби его!» — начинали рубить зем ­
лю. Это повторялось на всех перекрестках, пока не опахивали все
селение. П роведенная борозда являлась дем аркационной линией,
которую бедствие (в данном стучае эпизоотия) не могло пересечь.
Плохо приходилось тем, кто попадался навстречу неистовой толпе.
Потусторонние явления и отвлеченные понятия могли принимать
персонифицированную форму. При опахивании каждый попавшийся
на пути считался смертью, против которой совершался обряд, поэто­
му несчастную случайную жертву избивали без всякой жалости. Вот
другая разновидность изгнания злого духа, пославш его падеж на
скот. В назначенны й день вдовы и девушки в 12 часов ночи соби­
рались к концу селения с распущ енными волосами, в одних белых
рубахах. Распущ енные волосы символизировали потусторонность
обряда, обращение к потустороннему миру. В соху впрягались четы ­
ре старые вдовы. В селении должны были быть потушены все огни.
504

Изменение социокультурных стереотипов

Остальные с кольями, метлами, рогачами, кочергами шли вокруг сохи
и раздирающ ими душу голосами напевали молитву «Святой Боже»
(Юхновский и Вяземский уезды Смоленской губернии). В Вяземском
уезде пели духовные стихи в честь чтимой там Владимирской иконы
Божьей Матери. В Мещовском уезде Калужской губернии подобный
обряд был постоянным, приуроченным к 29 июня —дню святых апо­
столов Петра и Павла ( Ушаков 1896: 174—176; Всеволожская 1895:
28—29). Ести при обряде опахивания где-то не были потушены огни,
били стекла. Встречных спраш ивали: «Чей человек?», при ответе:
«Божий!» —пропускали. Если не было ответа, могли забить до смерти.
Опахивание заканчивалось добыванием «живого огня» путем трения
кусков дерева. Этим огнем зажигали куски можжевельника и окури­
вали скот, или пропускали его между двух костров, или участники
прыгали через огонь (Городцов 18976: 186—187). Девушки и вдовы
ходили по улицам с иконой, кадилом, ладаном, фонарем и сохой.
С ними не должно было быть замужней женщины. В каждом переулке
пахали борозды крестообразной формы, зарывали там часть курив­
шегося ладана и молились. Если замечали постороннего, тихо, без
шума кружком нападали на него, избивали и шествие продолжалось
(Тамбовская губерния) (Бондаренко 1890а: 116). Обратим внимание,
что фигурантами обрядового действия во всех случаях выступали
молодые невинные девушки, вдовы, старухи — с ними в разной сте­
пени ассоциировались понятия чистоты и невинности. «Неистовство
и исступление всех при опахивании находящихся налицо с растре­
панными волосами баб и девок таково, что мне знакомый один туль­
ский помещик, нечаянно наехавший на такую вакханалию, рассказы­
вал, что насилу мог ускакать от ярости сих женщин, которые совсем
не от пьянства в нее приходят, а фантазируются своими обрядами»
(Каллаш 1901: 138). Обряд опахивания мог проходить и относитель­
но спокойно. Гасили огонь в печах, затем огнем, добытым трением,
зажигали головешку и с ней обходили селение три раза, после чего
на воротах каждой избы делали надпись дегтем, заговор от падежа:
«Дома нет, приходи вчера» (Даль 1978: 276). Обратим внимание на
инверсию времени в приведенном заговоре. В ритуальных действиях,
которые связывали с другим миром, происходило нарушение есте­
ственного порядка вещей. Описанные суеверия иногда принимали
крайнюю форму, доходя до жестокого преступления. Считали, что для
прекращения повальной болезни нужно зарыть в землю живого чело­
века. По сообщению Е. И. Якушкина, в 1840-х гг. во время эпидемии
холеры в одном селении заживо зарыли старуху. Имеются и другие
примеры такой умилостивительной жертвы, когда бросали жребий
505

Глава V

и того, на кого он падал, зарывали вместе с петухом и черной кош­
кой. В другом случае крестьянин принес в жертву свою родственницу
(Якушкин 1875: XXXV). Подобные обряды проводили и в Купянском
уезде Харьковской губернии, там, где имелись русские селения, но
среди украинцев обряд опахивания не был известен (Иванов 1897:
187). Обряд опахивания имел региональные особенности. В Вологод­
ской губернии соху должна была вести невинная девушка (Иваниц­
кий 1890: 41); в Пензенской губернии, которая отличалась консер­
ватизмом в соблюдении архаичных обрядов и обычаев, опахивание
проводилось на Красную Горку — первое воскресенье после Пасхи,
причем обряд имел профилактический характер, действительной
угрозы вроде эпидемии или падежа скота могло не быть (Максимов
1903:422); в Воронежской губернии женщины и девушки с распущен­
ными волосами, в белых покрывалах обходили ночью село с криком
и шумом, с косами в руках, а мужчины в это время опахивали село
сохой (Шингарев 2010: 24). В других случаях причину падежа скота
видели в «дурном глазе» (Астырев 1886а: 53). Еще одна разновид­
ность обряда: не всегда опахивание проводили всем селением, оно
могло иметь локальный характер. В этом случае в обряде участвовала
одна семья, хозяин опахивал свой двор на жене, запряженной в соху
(Максимов 1903: 265).
В пореформенный период были основательно поколеблены устои
традиционного крестьянского миросозерцания, что коснулось и ри­
туально-обрядовой деятельности. К началу XX в. обряд опахивания
хотя и сохранился в ряде глухих мест, далеких от медицинских пупктов, но ему уже не придавали серьезного значения и рассматрива­
ли как отголосок прошлого (Иванов 1901: 113; Шустиков 1892: 121).
Заметим, что был отмечен случай в д. Полотской (Весьегонский уезд
Тверской губернии), когда местный исправник привлек к ответствен­
ности участниц обряда «за нарушение тишины и порядка» (в поле!)
(Смесь 1897:188-189).
На обряд опахивания была похожа мера для предохранения от
порчи, напускаемой ведьмой. Нужно было вокруг поля протянуть
нитку или запрячь трех набожных вдов в соху и опахать поле. Счита­
лось, что как через нитку, так и через борозду ведьма переступить не
может (Ушаков 1896:174).
Другим средством борьбы с эпидемиями считался специальный
обряд при погребении. На кладбище шли с зажженными восковы­
ми свечами, которые непременно должны были гореть во все время
процессии. Обряд имел гендерно обусловленный характер. Если по­
койником был мужчина, в гроб клали лапоть, кочедыг (инструмент
506

Изменение социокультурных стереотипов

для плетения лаптей) и колодку, если женщина — донце, гребень
и веретено. После того как гроб опускали в могилу, на его крышку
бросали 12 деревянных клиньев и все восковые свечи. Символизация
нарушения нормального хода вещей при таком обряде проявлялась
еще и в том, что покойника опускали в могилу головой вниз в про­
тиворечие с общепринятым обычаем. Такой обряд был совершен
в 1892 г. в с. Кузьминское, и, когда холера не прекратилась, общий
сход решил зарыть еще вместе с покойником живую кошку. Приго­
товление к шумной процессии вызвало вмешательство духовенства
и властей, для установления порядка были введены войска (Рязан­
ский уезд Рязанской губернии) (Городцов 1897а: 185). А в 1901 г. в «Ни­
жегородских губернских ведомостях» сообщалось, что крестьянкистарухи специализируются на «отчитывании» («Сын Богородицы»)
на случай сглаза (НГВ. 1901. № 13).
Подробная информация о ритуалах и роли женщины в их выпол­
нении дана в монографии А. К. Байбурина (Байбурин 1993).
По крестьянским представлениям, во всем окружении, в обыден­
ной действительности таились силы, которые надлежало почитать.
Для крестьян мир был населен лешими, водяными и другими фанта­
стическими существами, каждому из которых было отведено опреде­
ленное место, существовала своя сфера деятельности. В крестьянском
мире эти существа не являлись абстракциями, они олицетворяли про­
никновение в повседневную жизнь реальностей иного мира и име­
ли вполне зримый облик. Домовой в крестьянских представлениях
занимал особое место, считался охранителем благосостояния, мира
и согласия, покровителем скотины. Он наказывал за ссоры и брань,
насылая на провинившихся ломоту, горячку и разные болезни. Вслед­
ствие склонности крестьянского менталитета к м атериализации
сверхъестественных явлений они превращались в зримые сущест­
ва, на которые можно было распространить обычные, привычные
представления. Домовой появлялся в виде черного зверька вроде
кошки, поэтому считалось, что в каждом доме нужно для него иметь
кошку. При переходе в новый дом «зазывали домового». При этом
сноха брала кошку, выходила во двор и трижды зазывала: «Милый
дедушка, родимый, айда с нами на вековечную!» После благословения
брали образ, петуха, кошку, квашню и шли в новый дом (Самарский
уезд Самарской губернии) (.Всеволожская 1895: 4). Этим существам
приписывали чуть ли не всеведение. Если где-то в переднем углу слы­
шался стон, значит домовой хотел что-то предсказать, «к добру» или
«к худу» (Тамбовская губерния) (Бондаренко 1890а: 117). Любопыт­
ный штрих обыденной жизни появляется, когда к фантастическим
507

Глава V

п р ед ста в л е н и я м п р и м еш и в а л и с ь св о й ств а ц ен н о стн о го хар актер а.
При этом «аргум ентация» основы валась в не подлеж ащ ем сом нени ю
наличии зр и м о й телесной оболочки. Честь и слава была тем хозяевам ,
ч ей д о м о в о й был ж и рен , и наоборот, считалось п о зо р н ы м , если д о ­
м ового д ерж али в ч ер н о м теле. И з-за этого даж е происходили ссоры
м еж д у х о зя й к а м и . «Баба, ж елая уколоть другую , я зв и т е л ь н о з а м е ­
ч ает: “Твой — я вид ела — худ, как ш килет, а м о й -то д о м о во й ж ирен,
как ап ек у ш ”. Соседка зап ал ьч и во отвечает: “Врешь ты , д р ян ь этакая!
Т вой -то к ак ш килет, а м о й -то ж и р ен , д а и сила как ая: как хлестнет,
как хлестнет пугою (кнут, плеть. — 3. М ), — как из пистолета бьет. А ты
ещ е, дрян ь етакая, говориш ь, что м ой худ, а твой ж и р ен ”» (Доброволь­
ский 1901: 37). После п ер еб р ан ки нер ед ко н ач и н ал ась драка. Соседки
старались их п р и м и р и ть , и для в ы ясн ен и я истин ы все ш ли к я с н о в и ­
д ящ ей , к о то р ая с п о м о щ ью своих св ер х чу вствен н ы х способ н остей
могла «как н а л адон и» ви д еть, чей д о м о в о й ж и р н ее и толщ е (П оречский уезд С м оленской губернии) (Там же: 37—38). Д ля крестьянского
м и р о в и д е н и я бы ло со вер ш ен н о естествен н ы м , что ф ан тасти ч ески е
сущ ества бы ли н ад ел ен ы а н т р о п о м о р ф н ы м и к ач ествам и . Д ом овы м
п ри п и сы вал и р азн ы й х ар актер : злы е и д обры е, м р ач н ы е и веселы е,
спокой н ы е и ш утливы е и т. п. Д ом ового боялись разд р аж ать. М ного
р ассказы вал и о связи д о м о во го с м о л о ды м и со л даткам и и вд овам и
(Звонков 1889а: 76—77). Л еш ий не им ел о п р ед ел ен н о го о б р аза. П о­
х и щ е н н ы е и м д ев у ш к и с т а н о в и л и с ь его ж е н а м и , п о х и щ е н н ы е д о
к р ещ ен и я м л а д е н ц ы — его д етьм и . К иким ора бы ла духом , и м евш и м
ви д девуш ки, до святок ж ила на гум нах, затем куда-то исчезала. Счи­
т ал и , ч то в и д е ть ее случается о ч ен ь р ед к о (В ологодская губерн и я)
(.И ваницкий 1890: 123—125).
Еще о дним из о сновн ы х персон аж ей крестьян ски х суеверий был
зм е й , с ко то р ы м с в я зы в а л с я н е г а т и в н ы й п од текст. Он н ап уск ал ся
Богом за н е п р о с т и т е л ь н ы й грех — то ску п о м е р тв ы м . В дове зм е й
явл ял ся в о б р азе м уж а, девуш ке — ж ен иха (Звонков 18896:46). Сущ е­
ствовало поверье, что зм е й в виде огн ен н о й м ассы л етает к вд овам
и сол даткам , тоскую щ им по сво и м м уж ьям . Д олетев до изб ы , зм ей
р ассы п а л с я и п р е в р а щ а л с я в ч е л о в е к а , к о т о р о го ж д ал а ж е н щ и н а
( Ушаков 1896: 173). Вдовы и даж е зам у ж н и е ж ен щ и н ы со всем и п о д ­
р о б н о с тя м и и д е т а л я м и охотно р а с с к а зы в а л и д о в ер ч и в ы м сл уш а­
тел я м о своих п о х о ж д ен и ях со зм е е м . М ожно бы ло д аж е п олуч и ть
«точную » и н ф о р м а ц и ю о тех и зб ах , куда за л е тал и о гн ен н ы е зм еи ,
и ж ен щ и нах, с которы м и о н и бы ли в плотской связи (М аксимов 1903:
219). Н икаких со м н ен и й не в ы зы в ал и р ассказы о сам ом и звестн о м
п о м о щ н и к е сатан ы «Л ю бостае», ко то р ы й , к а к только ж ен щ и н а н а508

Изменение социокультурных стереотипов

чинала тосковать об умершем или отсутствовавшем муже, являлся
к ней в виде огненного змея, утешал ее и вступал в плотскую связь.
После 5—6 месяцев такой связи женщина чахла и умирала, перейдя
во власть сатаны (Тамбовская губерния) (Бондаренко 1890а: 118). Су­
ществовали способы борьбы с такими вредоносными существами, как
змей, но применявшиеся меры были под стать явлению, против кото­
рого они были направлены. Чтобы избавить женщин от обольщения
змеем, несчастную хватали в каком-либо уединенном месте и били
до тех пор, пока не покажется кровь (Муромский уезд Владимирской
губернии). В Симбирской губернии для избавления от змея втыкали
в порог траву мордвинник и читали заклятье:
Как мертвому из земли не встать,
Так и тебе ко мне не летать.

Утробы моей не распаляти,
А сердцу моему не тосковати.
(Обзор... 1874:78)

Из всех суеверий одним из наиболее сильных и распространен­
ных была вера в пятницы. Не вызывало сомнений, что Бог накажет за
работу в эти дни и в праздники. Наканупе праздника староста ходил
по дворам и извещ ал: «Завтра не работай», и никто не смел выхо­
дить на работу, а отправлялись в лес за ягодами, грибами, орехами
(Волоколамский уезд Московской губернии) (Семенов 1902а: 34—35).
Вот еще пример коллизии нового с архаическими способами м ы ­
слить и видеть мир. Некоторые дети и старые женщины ни за что не
хотели фотографироваться, считая это за грех. Поскольку их родители
никогда этого не делали, и они не будут (Ганзен 1900в: 29).
Женские суеверия особенно контрастируют с трезвым подходом
некоторых мужчин. Вот любопытный пример одного мельника, по
имени Аким, вышедшего из крестьян, прозорливого человека, имев­
шего репутацию знахаря, к которому следовало обращаться за сове­
том при всяком затруднительном положении, беде или нездоровье.
Этому способствовала его постоянная жизнь при воде, молва стала
приписывать мельнику сверхъестественную способность ведовства.
Считали, что мельник водится с «нечистью», может «испортить» лю­
бого человека, но может заговорить от зубной боли и других болез­
ней, остановить самое сильное кровотечение, пересадить «трясучку»
с одного человека на другого, разобрать по воде, куда увезли краденое
и будет ли успех затеянном у делу. Сам Аким давал очень простое
объяснение своим «способностям»: «Ну, а бабам это, грешный чело­
век, иной раз, что и скажешь, — пристанет этакая, или припугнешь
какую, чтобы отвязалась, а они и наплетут. Баба серая, крестьянская,
сами знаете, какая она! Одна глупость да робость. Ума и не ночевало.
509

Глава V

Случалось скажешь какой: “Тетка, ты наж имай, наж имай да огля­
дывайся, к примеру, ежели мне на нее жаловались, что больно люта
с невесткой, — не стоит ли кто за тобой?” Пригрозишь ей этак, — ну,
та, случается, и ослабеет, а иной раз ей и взаправду помстится, будто
кто за ней стоит. Атам никого и не бывало. Вот и все мое колдовство»
(Василии 1908: 134—135, 137).
Новые невиданные, но таинственные явления поддерживали веру
во всякого рода суеверия. Так, поезд, по убеждениям крестьян, дви­
гался посредством действий черта. С целью остановить поезд как-то
вынесли иконы, когда же поезд остановился на станции, все были
убеждены, что это иконы напугали черта (Иванов 1901: 70).
Особенность крестьянского сознания заключалась в доминиро­
вании чувств над разумом, в преобладающем восприятии на эмоци­
ональном уровне, проявлявшейся при этом полной индифф ерент­
ности к постижению смысла.
Быт и досуг зам уж них женщин. П овседневный быт, обы ден­
ность многообразным и непосредственным образом касались всех
членов семьи. В буднях, жизненной рутине выявлялись доминанты
сознания и формы поведения. Вот один из способов конструирования
конкретного стереотипа поведения женщин. С первых дней молодуха
заводила себе подружек из соседок-«молодиц» или старых дев. Им по­
верялись все тайны, горе и радость супружеской жизни. Часто подруги
выбирались из числа молодых женщин, которые были для самой
молодухи названными сестрами. В некоторых селах еще сохранялся
обычай посестрия, который с замужеством переходил в «подружие».
С такими подружками были полностью откровенны, они являлись
посредницами при семейных ссорах, следили за мужьями друг друга,
спешили информировать при любых появившихся слухах. У мужей
для подобных целей имелись свои информаторы, которые выбира­
лись из взрослых парней. Такой союз холостых с женатыми получил
большое развитие в связи с отхожими промыслами, особенно если
над женой ослабевал контроль свекрови, золовок или невесток (Елатомский уезд Тамбовской губернии) (Звонков 18896: 48—49).
Огромное количество инф орм ации о крестьянской жизни со­
держится в художественной литературе. В произведения русских
писателей о крестьянской ж изни попадали не случайные наблю­
дения, а то, что устоялось и выкристаллизовалось, они построены
на почве строгого реализм а, в них изображены запоминаю щ иеся
и впечатляющие жизненные сцены (Скабичевский 1899а: 22). Это уди­
вительный пласт крестьянской действительности с его динамизмом
и разнообразием. Яркие, сочные картины деревенского быта в этих
510

Изменение социокультурных стереотипов

произведениях дают дополнительные штрихи к жизни крестьян­
ки. В одном из эпизодов деревенской жизни уже лишь одна фраза
дает возможность прочувствовать атмосферу действия: у заезже­
го торговца серпы обычно покупали женщины и быстро доводили
его до состояния сильного желания поколотить их. Еще несколько
емких нюансов о картине жизни крестьянки. Женщины тайком от
мужчин сбывали всякого рода скупщикам, которых называли «орла­
ми», разное тряпье. За несколько медных грошей отдавали «орлу»
не только ненужную тряпку, а часто мужнину рубаху и собственную
поневу. Они даже выходили за пределы отведенных им прав, сбывая
и пеньку, поскольку продажа пеньки была делом мужчин. Поэто­
му мужья при малейшем подозрении, при одном лишь отдаленном
слухе о приближении «орла» быстро обращались к исправительным
и предохранительным мерам (Там же: 8—9). Приезжий торговец
в деревне продавал посуду, ложки, чашки, солонки и т. п. За разное
старье, тряпки давал семечки. Женщины окружали его, вытаскива­
ли и рассматривали товар, торговались, смеялись, острили, иногда
что-нибудь покупали. Женщины являли пример простодушия и до­
верчивости, редко какая из них просила о прибавке, в таких случаях
торговец никогда не отказывал, прибавлял чашку семечек. Женщины
носили молоко старосте, который давал за ведро 56 коп., а в Москве
продавал в молочные магазины за 80 коп. (Д. Ж. 1884: 228,243).
«Если стараться уговорить женщину, больную женской болезнью,
обратиться к акушерке —ни за что не пойдет, стыдно, смеяться будут,
что больна. Невежество гнало к знахарке, к заговаривателям. Лечение
знахарки считалось более полезным, чем у врача» (Новиков 1899:217).
Крестьянин просил врача: «Съездим ко мне, дочь моя больно пло­
ха». —«Разве она у тебя лежит, а не у мужа своего?» —«Нет, я ее к себе
взял. Работать уже не может, ведь с постели не встает, так кто же за
ней ходить там будет, у мужа-то? И попить-то не дадут» (И-ва 1884:
72). Нужда и заботы поглощали все внимание крестьянина, вытесняли
все остальные чувства, даже чувство семейной привязанности. Если
у крестьянина заболевала жена, он был сильно огорчен не тем, что
его жена больна, а тем, что слегла хозяйка и работница. Умри она, он
немедленно женится на другой, хотя был к ней искренне привязан,
и никто в таких случаях его не осуждал. Крестьянин должен был но­
сить воду, стряпать обед, ухаживать за женой, и это могло быть в са­
мый разгар рабочей поры. У него не было времени предаваться горю
и отчаянию, когда несколько заразившихся от матери детей стонали
и плакали, когда надо было убрать хлеб и выполнить домашние ра­
боты. То, что для нас может выглядеть черствостью и бессердечием,
511

Глава V

представляло лишь видимую грубость, все определялось реальностя­
ми деревенского быта (Там же: 72, 76—77).
Вот еще фрагмент крестьянской жизни. Роженица умерла при
родах, что не было редкостью в крестьянской среде. Не успела остыть
покойница, как женщины начали перебранку из-за того, как поде­
лить ее пожитки. Родившийся ребенок скоро отправился бы за мате­
рью, если бы кто-то не догадался сунуть ему случайно попавшийся
под руку рожок. Едва женщины угомонились после дележа, как снова
переругались из-за того, у кого должен остаться младенец. Споры
ни к чему не привели, тогда обратились к жребию — решающему
в деревне способу при всякого рода спорных ситуациях (Д. В. Гри­
горович «Деревня») (Скабичевский 1899а: 11). Крестьянин вызвал
врача к своей сестре, которую избил муж в пьяном виде. Женщинаврач с изумлением заметила, что просторная изба полна народу, все
шумно веселились, а с полатей доносились стоны больной. Хозяин
объяснил: «У нас сегодня праздник, и пришло много гостей, а так как
наша изба всех больше в деревне, то в гости и собрались к нам погу­
лять, а что больная есть, то это ничего не значит, снесет; не больно
мы на этот счет избалованы». Пострадавшая женщина рассказала,
что не в первый раз ее муж колотил, несколько раз дело доходило
до волостного суда, но суд ограничивался выговором мужу. Поводом
к последнему избиению послужила ревность, женщина беседовала
с одним парнем, который мужу не понравился. Женщина просила
дать медицинское свидетельство о нанесенных ей побоях, чтобы
подать жалобу мировому судье, и клялась, что ни за что не вернет­
ся к мужу. У родственников ее тоже не ожидало ничего хорошего,
братья и невестки не выказывали никакой охоты ухаживать за ней.
Врач предложила ей перейти в больницу, где ее ожидал лучший уход,
чем «в доме родных». Стоило большого труда уговорить брата от­
везти ее в больницу. Муж ее пришел на следующий день и повинил­
ся, «бросился мне в ноги, плакал и просил, чтоб я ему простила; да
и детей жалко бросать. Как они, бедные, без матери-то будут жить?»
(.И-ва 1884:61-63).
Если в деревне случалась какая-нибудь драка, то сразу просили
врача выдать медицинское свидетельство для обращения в суд, если
даже дело ограничивалось одними царапинами. Лечение здесь было
совершенно не важно. С наступлением страдной поры деревенские
больницы пустели. Каждый член семьи ценился как рабочая сила.
Если у заболевшего имелась возможность выполнять даже самую
незначительную работу, его ни за что не отпускали в больницу (Там
же: 63).
512

Изменение социокультурных стереотипов

Были люди, которым кланялись и в глаза выражали почтение
и благодарность, но за глаза нередко бранили и проклинали, назы­
вали и благодетелями, и кровопийцами, на которых смотрели как на
неизбежное, необходимое и почти законное зло, которых считали
скорее полезными, чем вредными для себя людьми. Это были богатые
деревенские обыватели — местные банкиры, ростовщики, торговцы,
те, кого привыкли называть мироедами. Одному из них, Николаю
Ивановичу Курощупову, шел уже девятый десяток. Прозвище свое он
получил еще в молодости за склонность к бережливости, внимание
и заботливость о каждой мелочи в хозяйстве. Николай Иванович был
такой неутомимый работник, такой труженик, что все удивлялись —
спал ли он когда-нибудь, без дела его видели только в праздничные
дни, да и то он копошился около дома, не выполнял только полевых
работ. В старости, на девятом десятке жизни, он уже сам не работал,
все предоставил сыновьям, а сам лишь присматривал за хозяйством.
Но этот присмотр стоил всякой работы: старик весь день был на ногах,
всюду поспевал, осматривал каждый закоулок своего хозяйства и знал
каждую минуту, что у него делается. Зажиточность и благосостояние
Николая Ивановича объясняли в деревне его скупостью, жадностью
и счастьем. В действительности же Николай Иванович был не столь­
ко скуп, сколько бережлив и расчетлив, а счастье его состояло в том,
что он был способен работать без устали и с молодости вел жизнь
трезвую и умеренную, водки не пил всю свою жизнь. Несколько раз
сыновья уговаривали его, что было бы выгодно открыть кабачок. Ни­
колай Иванович об этом и слышать не хотел, говоря им: «Никогда не
могите этого затевать. Это не дело, не торговля, а одно распутство. На
разоренье, на погибель людскую эта водка выдумана» (.Потехин 1880:
565, 570). Кулак Адольф Иванович, бывший содержатель публичного
дома, пользовался большим уважением не только потому, что давал
хлеб и работу, но и потому, что сам крестьянин, сумел выбиться в люди
(Г. И. Успенский «Из деревенского дневника») (Уманьский 19026:112).
Другой стороной крестьянской психологии являлось то, что кре­
стьяне были не очень обязательны в своевременной уплате податей,
и значительная роль здесь принадлежала женщинам. Староста Липат,
сколько ни старался, ничего не мог сделать со сбором податей. Один
говорил: «малость погодь», другой только ругался и обвинял самого
Липата, третья, как Проська, прямо говорила: «Ухватом тебя, разори­
теля, вот чем!» Липат жаловался: «С бабами никакого сладу нету: хуже
мужика! Во сто крат хуже! Почесть, совсем за горло взяли. Оброк, али
там что надо, и не выбьешь. Говори ей, хоть не говори — все одно не
слухает: галдят свое, да и на!» (А. В. П. 1882: 33).
513

Глава V

Но вот крестьянка предстает перед нами совсем с другой сторо­
ны. Женщина купила у горшечника подойник, но забыла отдать ему
деньги, а горшечник уже уехал: «Ах, батюшка, никак уж и уехал? Ишь
ты, грех какой!», увидав какого-то мальчишку, крикнула: «Ванюшка!
Добеги до горшечника, дай ему гривенник, скажи: которая баба взя­
ла подойник — деньги не отдавала». Женщина стояла, дожидалась,
пока тот добежит, сама с собой разговаривала: «Ишь, грех какой!»
(Д.Ж. 1884: 253).
У крестьян был страх перед начальством: приезд станового при­
става или даже урядника вызывал переполох. Тяжелее всего прихо­
дилось женщинам, которые боялись и за себя, и за мужчин, все были
убеждены, что быть беде, иначе зачем бы начальник приехал. Дети
забивались в темный угол и боялись пошевелиться. Каждый человек
в городской одежде, к тому же незнакомый, уже считался началь­
ником, а если еще в фуражке с кокардой, то большим начальником.
Никому не приходило в голову спросить у него, по какому праву он
отдает приказания (Кадниковский уезд Вологодской губернии) (Шу­
стиков 1892:109).
Сплетни и их значение в коммуникативном поведении крестья­
нок. Культурная изоляция женщины находила свое отражение в де­
ревенском женском сообществе, когда зимой женщины собирались
у кого-либо в избе или летом на завалинке, организуя своего рода
женские клубы, институт установления неформальных отношений,
где весьма значительное место занимали всякие сплетни и пересу­
ды (РКЖБН 3: 106, 230). Очень затруднительно реконструировать
мысли и чувства людей давно ушедшей эпохи, и данный аспект жиз­
ни крестьянки дает редкую возможность проникнуться ее умона­
строениями, зримо представить атмосферу, он отражает духовную
жизнь среды, доносит особый колорит эпохи. Женские сплетни едва
ли можно интерпретировать только в негативном смысле. Имела ме­
сто психологическая предрасположенность и насущная потребность
в такой специфической форме общения. Сплетни выполняли важную
социализирующую фупкцию, формировали дополнительные связи
с женским микромиром, с женским сообществом. Они помогали выр­
ваться из рутины повседневности, в них проявлялась широкая гамма
эмоций, они всегда вызывали напряженное внимание, представляли
культурный стереотип женского сообщества. Сплетни выступали в ка­
честве некоей формы социального института, в некоторой степени
определяющего повседневную жизнь, формирующего общественное
мнение о нормативности или ненормативное™ того или иного члена
крестьянского социума. Само действо изложения и распространения
514

Изменение социокультурных стереотипов

сплетен и слухов было значимым для женских умонастроений, это
был продуктивный источник женского самовыражения.
Как пример слежения «зорким женским оком» приведем надзор
за половым воздержанием во время поста, что считалось его необ­
ходимой принадлежностью. Как пишет С. В. Максимов, женщины до
тонкости разбирались в таких вещах и по рождению младенца могли
довольно точно высчитать, соблюдали ли супруги «закон» во время
поста. Особенно зорко следили женщины за соблюдением «закона»
деревенским причтом, считалось несмываемым срамом для всей
деревни, если в нарушении был изобличен пономарь, дьячок, дьякон,
а особенно священник. «У Глеба Успенского приводится случай, когда
мужики чуть ли не всем “обчеством” потребовали объяснения у ба­
тюшки, которого бабы изобличили в нарушении правил поста —“Что
же это ты, батя? —укоризненно покачивая головой, спрашивали му­
жики: все-то ты говоришь нам “абие, абие”, а у самого у тебя выходит
одно “бабие”» (Максимов 1903: 377).
При появлении какой-либо новости ей решительно не верили,
но новость вызывала жадный интерес, и через короткое время она
распространялась дальше с разными добавлениями и вскоре прио­
бретала вид изукрашенной различными подробностями пространной
истории. При распространении сплетен женщины были совершенно
лишены критического подхода, ко всему относясь с неослабным вни­
манием. Зайти к соседке с какой-либо потребностью означало, что
прежде чем о чем-нибудь попросить, сначала нужно непременно рас­
сказать все услышанные новости. Если сходились у колодца две-три
женщины, они перемывали косточки всем соседям. Или встречались
две женщины, одна шла к колодцу, другая обратно, с водой. Обе стави­
ли ведра на землю и начинали судачить. К ним присоединялась третья
женщина и т. д. Сплетни составляли главный предмет праздничных
разговоров (РКЖБН 2.1:156; 3: 81,106,382; 5.1: 299; 6:428).
Небезынтересны описания сплетен среди крестьянок, которые
дает Г. И. Успенский. Жена крестьянина Михайлы Авдотья упала с та­
буретки, стукнулась головой об печку и спиной об пол. Она отлежа­
лась, стала поправляться, и во время вынужденного безделья язык
делал свое: у Петра пропала курица, у Ивана овца чихает, у дьякона
жена сердита, на колокольне галчата вывелись. Поправившись, стала
навещать соседок, побывала у Марьи, принесла целый мешок ново­
стей, у Дарьи получила еще больше: «У Захаровых зеленый платок
купили, а Марья два аршина ситца подарила куме, староста избил
Пелагею, старшина завел любовницу, у Егора украли полушубок, Аку­
лина не любит мужа, Петра приревновала. Никита снохач, у Кузьмы
515

Глава V

ден ьги в погребе». На следую щ ем этапе А вдотья стала поодиночке п е­
реби рать Д арью д а М арью, затем переходить от М арьи к Д арье, посте
чего, наоборот, от Д арьи к М арье. Это п ри вело к тому, ч то при ходи ла
Марья вы яснять о тнош ения, возм ущ алась Д арья: «Ты какие такие про
м ен я слова говорила?» и т. п. М ихайло увещ евал ж ену: «Ну, чего ты
к М арье полезла? Чего тебе у П етра надо? Зачем тебе про лю бовни цу
старш ин ы зн ать? Ведь, это вот как и е лю ди — они тебя съедят». А А в­
дотья р а зн е с га с ю в а своего м уж а по д о м а м : «Мой М ихайло так и так
вас почитает! Ты, говорит, вор, а ты душегуб». Н ачали с ни м вы яснять
отн о ш ен и я : «Ты, что ж, М ихайло, про м е н я сказы ваеш ь? Да я тебя,
острожного м ош ен ника...» П ридет в лавку — «Н еттебе кредиту, пош ел
вон!» Ему еле-еле удалось судей вин ом задобрить, а то бы вы секли его
и из д ер е в н и вы гнали: «До чего глупы й бабий я зы к д овел, сколько я
д ен ег и звел и з-за бабьих сплетен , да сколько я п ок л он ов сделал н е ­
стоящ им лю дям » (Успенский 18856: 211—212). Еще один ж и вописн ы й
эп и зод : на волостн ом суде ж ен щ и н е п р и к азал и зам ол чать, что не то
и до нее очередь до й дет. Та н и к а к не у п и м ал ась: «Чаго м о л чать-то,
ай у м ен я я зы к а нет?» (Тениш ев 1907: 78).
Е. М аксим ов д ает следую щ ее о п и сан и е «ж енского клуба» в д е й ­
ствии. Ж ен щ ин ы д л и н н ы м и о сен н и м и и зи м н и м и веч ер ам и , чтобы
не заснуть за пряж ей , до ставал и с печи сухое б ер езовое полено и н а ­
щ и п ы в а л и л у чи н ы . Н ичего другого п р и д у м а ть бы ло н ел ьзя . Т аких
вечеров н аб и р ал ась целая сотня, с больш ой р адостью в о с п р и н и м а ­
лось, если представлялся случай провести хоть один вечер и н аче, чем
остальн ы е. О бы чны м способом для этого являлось об щ ени е с д р у ги ­
м и ж ен щ и н ам и , при этом без рассказов и пересудов здесь не обходи­
лось. «“Ушли, ж еланн ая м оя, солдаты -то. И сам а так я рада, что и ск а­
зать тебе не могу. Курочка-то у м ен я хохлушка была, знаеш ь ее, — ведь
один пострел п о й м ал и головку отвернул т ак о в о -то скоро. Я глазом
м игнуть не успела, а он ее и за пазуху сп р ятал. — А у ш аб р а-то (со­
сед. — 3. М ), ж ел ан н ая м оя, м олоко все вы п и ли : и свеж ее, и кислое.
И твор о г поели, — идут, д а то лько усы обтираю т. — С м у ж и к ам и -то
в каб аке водку пи ли . Из каб ака и в д орогу уш ли. И тот, что отставал
от них, — и тот убеж ал д о го н ять, и т ак-то он пер еб и рал н о гам и -т о по
д ороге. Н адо бы ть строго у них это. Б езсты ж ая-то д евк а за деревн ю
вы б егала, п р овож ала его. — По м а те р и , судары н я, по м атер и своей.
Сама ведь ты п о м н и ш ь п о к о й н и ц у -то . — Х орош им словом не п о м я ­
ну. Как со л д аты -то л е то м стояли , ви д ал ли ее кто за раб о то й — все
с н и м и . П ровож ать-то их куды ходила! П ять недель в д ер евн ю -то не
п ок азы валась, а п ри ш ла вся и зб и тая, в син яках, а л евы й глаз так ей
разво р о ти л и , что я как увид ал а, та к и ахнула. — Не похвалю я, м ать,
516

Изменение социокультурных стереотипов

соседушек наших —нечем. Поглядела я на них в то время. Да и все-то
наши бабыньки — не тем их помянут. —Да вот, желанная моя, взять
бы теперь к примеру эту...” и т. д. и т. п., делалось это не только из
любви к искусству, но иные считали прямой своей обязанностью. Они
знали решительно все, про всех и про каждого. Обсуждали, как попы
к святым ездили, дьякон опять крест обронил, его нашли проезжие
мужики и принесли ему; у поповны глаза завидущие, все бы взяла,
что видит, и всего ей мало!» (Максимов 1877:117—118).
Такие пересуды нравов не исправляли, а наоборот, «в понужде­
ниях к укрывательству греха и порока оказывают некоторую долю
участия. Деревенские драмы, супружеские измены, любовные связи
молодых пар без них не узнают, а с ними, искусившимися в наблю­
дениях и опытными при частых рассказах, охотливый садись, слушай
и составляй руководящие правила из того материала, что ласкают
суеверное воображение, и из другого, пригодного для житейского
руководства супругов и родителей. Для тех и других они неподкупные
блюстители и даровые приставники. —И парня-то, как через тын пе­
релезал, хоть и в спину, видела, а по кушаку, да по сапогам признала.
Ее-то, срамотницу, так в безстыжую-то рожу и разглядела, как в зер­
кальце: она мол самая, потаскушка экая! — Покупал, мать, твой-от на
базаре в городу морковь и снес сударушке-то своей: а как морковь-то
грызла, видела, и обглоданный-то хвостик под окном на завалинке ва­
лялся —видела. Меня не проведут. Мне вот к ней в деревню-то только
зайти, — обоих бы на чистую воду вывела» (Там же: 120).
Сплетни играли роль ходячих газет. Самые толковые из женщиннищенок знали даже курсы и биржевые цены на ближайшем базаре.
Об отнош ении мужчин к сплетням Е. Максимов пишет: «И какие
у вас, у чертей — у нищенок, языки длинные! — в удивлении с до­
садой скажет мужик. — С моей бабой вас на одну осину вешать. —
Кто бабьим сварам заводчик? — оне (подскажет другой недоволь­
ный)! —Скажи на милость: сидят бабы по избам шолковыя, как овцы
смирныя, — пиши ты их на икону: совсем святыя. А побывай одна
такая-то, —словно она в бабьё-то зелья какого насыпает; откуда у них
разговор возьмется: и повеселеют, и загудят, что рой пчелиный, и на
месте не посидят — всю избу выстудят! — У меня все переругались,
болыпуха которую-то сноху приколотила даже. А все нищенка чего-то
нашептала» (Там же: 119).
Существовали и смешанные «клубы», где собирались мужчины,
женщины, девушки. Играли в карты, рассказывали сказки и скабрез­
ные истории, все слушали с удовольствием (РКЖБН 3:478). Вторжение
мужчин в женское культурное пространство было недопустимым,
517

Глава V

«свой», женский мир был четко маркирован. Так, например, в зимнее
время в какой-либо избе собирались для общения мужчины. Туда при­
ходили с работой и женщины, располагаясь на «середи» (часть избы
с печью). Сесть какому-нибудь мужчине среди женщин на «середи»
означало нанести оскорбление целой деревне (РКЖБН 5.3: 28).
Ж енское пьянство и другие женские девиации в семье и вне ее.
Коснемся такой неотъемлемой части крестьянской обыденности, как
потребление алкоголя, которое оказывало самое гибельное влияние на
всю жизнь (см., например: Черневский 1911: 1—74; Бородин 1910а; Ко­
ровин 1916). Известен девиз русских дружинников еще со времен князя
Владимира: «Веселье Руси есть пити». Пьянство считалось пороком
лишь для женщин, и то не всегда и не везде, а для мужчин оно являлось
чем-то вроде потребности (Фомин 18996: 82). «Пьянство поголовно,
и смотрят на него сквозь пальцы» (Козельский уезд Калужской губер­
нии, 1899 гг.) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 26). «Высочайшее наслажде­
ние для крестьянина напиться пьяным; а высочайшее наслаждение
пьяного крестьянина — бить жену» (А. С. 3. 1857: 233). «К пьянству
крестьяне относятся снисходительно. В данной местности пьянство
развито очень сильно. <...> При неимении же денег нередко пропивают
имущество, скот и разные продукты и даже домашние вещи» (Пронский уезд Рязанской губернии, 1899 г.) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 109. Л. 17,
33). В народной традиции пьянство воспринималось, с одной стороны,
как источник веселья, с другой — получало негативную оценку как
источник асоциального поведения (Топорков 20096: 377).
Устоявшиеся застольные привычки и обычаи имели огромное
значение. Обрядовое потребление алкоголя было призвано увеличить
силу и значение обрядов (Невзоров 1916:49). Без водки не обходилось
ни одно дело, не говоря уже о семейных событиях: свадьба, рождение
ребенка, крестины, похороны, праздники, помочи, купля-продажа
ит. п. (Сухова 2008: 125—126). Не угостить водкой приехавших гостей
считалось верхом неприличия. Любопытно отметить, что крестьяне
совершенно точно помнили количество купленной и выпитой вод­
ки, в отличие от других продуктов — масла, керосина и пр. Порой
и сельские сходы заканчивались выпивкой. За ведро водки можно
было «поднять на подвиги целую деревню». Как отмечалось ранее,
нередко подростки приобщались к алкоголю с 12—15 лет, их могли
к этому приучать родители. Не существовало обычая умеренного по­
требления водки, пили «досыта» и до «падения» в буквальном и нрав­
ственном смысле (см.: ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 115. Л. 16; РКЖБН 2.1: 26;
3:49,175; 6: 244; Титов 1888: 108; Шингарев 2010: 106; Новиков 1899:
\Ъ\Демич 1904; Зотова и др. 1983: 74—75).
518

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

К п ь я н ст в у в ел а и нуж да. У си лен ие в п о р е ф о р м е н н ы й п е р и о д
м арги н ал ьн ы х слоев н аселения, у которы х д еф о р м и р о вал ся и т р а н с ­
ф о р м и р о в ал ся п р и вы чн ы й кр естьян ски й о б р аз ж и зн и , р азм ы в ан и е
п р е ж н и х о р и е н т и р о в и ц е н н о с т е й , п р и в о д и л о к п о и ск у сп асен и я
в ал к о го л ь н о м д у р м а н е . В ечной и е д и н с т в е н н о й заб о то й к р е с т ь я ­
н и н а бы ло как п р о к о р м и ть ся, как бы у п л ати ть п о д ати или хотя бы
старую недоим ку, как-то свести кон цы с кон ц ам и . Д алеко н е всем это
удавал о сь, очен ь м н о ги е зап у ты в ал и сь в долгах, м ахнули рукой на
будущ ее, не хотели даж е д у м ать о зав тр аш н ем дн е, поесть бы только,
а главное — вы п и ть сегодня. Тех, которы е д ум али о сбереж ениях, об
улучш ениях в хозяйстве и до м аш н ем обиходе, находилось очень н е м ­
ного, они бы ли н ап ер еч ет не только в д ер ев н е, но и в целой волости
(Потехин 1880: 553—554). Н икто в д ер е в н е не находился в столь бес­
п р осветн о тяж елом полож ен ии, как ж ена п ьян и ц ы . У мная, д ел ьн ая,
краси вая девуш ка, в ы й д я зам уж , с п ь я н и ц ей -м у ж ем бы стро в ы ц в е­
тал а, стар и л ась , в еселы е ст ан о в и л и с ь у гр ю м ы м и , д о б р о д у ш н ы е —
сварл и вы м и (Семенов 19026: 62).
В к р е п о с т н о е в р е м я сам и п о м е щ и к и служ или сд ер ж и ваю щ и м
ф акто р о м в потреблен и и алкоголя, п р ек р асн о п о н и м ая , какой ущ ерб
х о зя й ств у н ан о си т п ьян ство . П о м ещ и ки тр е б о в ал и , ч тоб ы в их в о ­
тчи н ах не бы ло т а й н о й продаж и вин а. А. В. С уворов зап рещ ал своим
кр есть я н а м д аж е в а р и т ь п и во. На старост и в ы б орн ы х во зл агалась
об язан н о сть см отреть, чтобы среди крестьян не было п р а зд н о ш а та ­
ю щ ихся и п ьян и ц , и таки х «с совета» или «с согласия» схода н а к а зы ­
вали, см отря по вине. В и н стр у кц и и п р и к азч и к у граф а П. Б. Ш ерем е­
тева 1764 г. бы ло велено закр ы вать каб аки с 8 ч. вечера до 8 ч. утра,
не п р и н и м а я ни чего в закл ад (Семевский 1903: 261—262). П риведем
небезы нтересн ую вы держ ку из «П равил о свадьбах» граф а А. А. А рак­
ч еев а , и зв естн о го своей п р и в ер ж ен н о стью к ч етк о у стан о вл ен н ы м
п о р яд кам : «...16-е) Не п о зво л яется ни где и м еть на свадьбе ви н а, за
что отвечаю т строго старш ин ы д ер ев ен ь и х о зяева тех д о м о в, в коих
ж ен и тся или вы д ается невеста, а в п р о ти в н о м случае н азн ач аю т за
оное ш траф ы . 17-е) Естьли окаж ется последствию , ч то ви н а к свадьбе
к у п л ен о бы ло б ез п о зв о л е н и я Г равского в д о м е ж ен и х а и бы ли во
в р ем я свадьбы п ь я н ы е лю ди, то с сего сем ей ства зап и сы в ается х о ­
зя и н д о м а и м олодой ж ен и вш и й ся в б ар щ ен и ки наступивш аго л ета,
к аж д ы й п о т р и д н я в н ед ел ю , а есть ли х о зя и н д о м а стар , то о н ы й
н ар я ж ается в о зн а ч е н н ы е д н и н а р аботу по си л ам в свойственную .
18-е) Естьли же ви н о бы ло в д о м е невесты и п ьян ство происходило,
то наряж ается хозяин дом а невесты и сам м олодой ж енивш ийся, дабы
ж ен и х и зн а я об о н о м п р о с и л и своих р о д н ы х н еп о к у п ат ь в и н а б ез
519

Глава V

позволения, ибо они за оное должны будут лето работать по три дня
в неделю. 19-е) За всякую свадьбу, где было куплено вино без позволе­
ния, взыскивается штрафу в сиротскую сумму с каждаго старшины по
10 рублей. 20-е) Естьли кто донесет и докажет о покупке вина и обывшем пьянстве на свадьбе, то оной получает из ш трафных состаршин
денег за каждую свадьбу по 5 рублей. 21-е) Естьли доказано будет,
что старш ина зная о покупке вина и о пьянстве не донес Голове, и не
отобрал купленное вино, и сам вместе с ними пил, то сверх денежнаго
штрафу записывается в барщ еники сам лично на лето на работу по
три дня в неделю» (Правила о свадьбах... 1865: 277—278).
Приведем описание того, как упимали пьяного. Его вели под руки,
жена брата с одной стороны, кум — с другой. Мать шла впереди, жена
сзади подталкивала мужа, при сильном ругательстве наклады вала
ему в загривок. Целью тащ ивш их являлось завести пьяницу в избу,
откуда жена его уже не выпустит до протрезвления, в избе история
считалась завершенной (Д. Ж. 1884: 263). Описаны сзучаи, когда жена
считала своей обязанностью учить «дурака-пьяницу» уму-разуму.
Считалось, что в традиционном обществе крестьянка могла обыч­
но себе позволить только по большим праздникам выпить 1—2 рю м ­
ки, что ж енщ ина-пьяница явление редкое, это полагалось предосу­
дительны м (см.: Жбанков 1891: 70; Титов 1888: 108). Пьянство «не
им еет общего характера в крестьянской ж изни и представляет из
себя исклю чительное явление только в некоторых местностях (как,
наприм ер, подгородные селения)» (Пошехонский уезд Ярославской
губернии, 1897 г.) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 123. Л. 5). «По народному
обычаю пьянство сильны й порок и особенно для ж енаты х и ж ен ­
щин» (Пронский уезд Рязанской губернии, 1899 г.) (Там же. Д. 109.
Л. 46). Д ействительность же была далеко не всегда такой, в ж изни
некоторых женщин водка могла заним ать значимое место. По сооб­
щению Н. А. Иваницкого, женщ ины обычно не пили вовсе или дела­
ли это тайком , но в деревнях Кадниковского и Никольского уездов
пили открыто и наравне с мужчинами (Вологодская губерния) (Ива­
ницкий 1890: 29). Если женщ ина на каком -либо торжестве немного
вы пивала, это считалось в порядке вещ ей и никем не осуждалось.
Одним из аспектов женской субкультуры были свои женские п разд ­
ники, как, наприм ер, на «жен-мироносиц», на который собирались
девушки и женщины до 40 лет. Каждая вносила 3—5 яиц и 5 коп. на
водку. Ж енщ ины пили водку не только в праздники, но и устраива­
ли по разны м поводам складчину (РКЖБН 2.2: 202—203). В зимний
праздник Николин день водку, вино, пиво, брагу пили все — начиная
с 16-летних девуш ек и кончая 70-летними старухами (Горбатовский
520

Изменение социокультурных стереотипов

уезд Нижегородской губернии) (Кудрявцев 1877: 85). Пьянство среди
женщин могло принимать значительные масштабы, чему имеются
многочисленные свидетельства (см., например: РКЖБН 1:71; 2.1:512;
2.2: 205; 3: 334; 5.4: 71). По архивным источникам: «Все деревенские
праздники, помочи, богомолья сопровождаются пьянством, в кото­
ром не меньше мужиков принимают участие и бабы» (Городецкий
уезд Вологодской губернии) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 107. Л. 11).
Корреспондент Этнографического бюро из Вологодской губернии
сообщает, что между женщинами пьянство очень распространено;
«замужние женщины пьют, не стесняясь, и часто напиваются до по­
ложения риз. <...> хозяйка дома во время пира, заблаговременно
спрятывает куда-нибудь пива, и вот, на третий день после пира, ког­
да мужья и вся семья уйдут на работу, а она останется обряжаться,
сзывает к себе своих соседок и с ними пьянствует почти весь день.
Перед вечером все расходятся по домам. А чтобы скрыть от мужа
свою попойку, жена притворяется больною, ложится на печь и тяжело
вздыхает. Муж приходит с работы и, видя жену больною, начинает
ухаживать за ней и исполняет ее работы» (РКЖБН 5.3:125—126).
Отсутствие социальных гарантий при старости, болезни, увечьях,
бедности, разного рода бедствиях социум в какой-то мере компенси­
ровал жизненные потребности с помощью общины. Сохранившимся
памятником старинных обычаев являлись помочи, это был куль­
турный стереотип крестьянской среды, они были распространены
на всей территории России и принимали разнообразные формы.
Они везде преследовали цели общинной помощи бедным, больным
и малолетним, вдовам, сиротам, помогали строиться друг другу после
пожаров, строить новую избу и усадьбу, а также служили для общест­
венных нужд, например, устройства школы, украшения церкви и т. п.
(Семевский 18826: 87). Н. Н. Златовратский привел классификацию
помочей: 1) содержание круглых сирот, увечных, стариков. Так, во
Владимирской и Рязанской губерниях содержание происходило «по
наряду», от соседа к соседу, устанавливалась очередность и каждый
двор прокармливал их в течение суток. Иногда, по возможности,
нуждающимся отводилось и помещение; 2) «вдовья помощь» —отво­
дилась земля под огород, сенокос, пашню, выдел продовольственного
пая с каждого двора, обеспечение топливом; 3) «тихая милостыня» —
особый вид вдовьей помочи религиозно-нравственного характера.
Так, вдова, оставшаяся с трехлетним сыном, вырастила его, не ходя
по миру. Каждое утро, без огласки, один приносил хлеба, другой мо­
лока, яиц и т.п .; 4) помочь социально-экономического характера при
разных работах —стройке, косьбе, жнитве, возке навоза, все происхо­
521

Глава V

дило без угощения; 5) такого же рода помочь соседей с угощением —
после пожаров, падеже лошади и т. п.; 6) была очень распространена
помочь соседей с угощением по необходимости («иначе не пойдут»);
7) помочь с подарками и угощением практиковалась кулаками, ка­
батчиками и т. п. Это были способы вымогательства чужого труда,
за день напряженного труда платили гроши (например, в качестве
подарка девушкам были платки из линючей ткани); 8) помочь как
вид найма с определенными условиями — практиковалась землев­
ладельцами, но от традиционных крестьянских помочей здесь оста­
лось одно название (Златовратский 1987:344—345). Здесь мы видим
переплетение старинных обычаев, религиозно-нравственных норм
помощи «сирым и убогим» с новыми отношениями, исповедующими
уже другие идеалы — выгоду и наживу. В пореформенный период
с развитием индивидуализма помочи становились все более редким
явлением. Разновидностью помочей была уборка сена «на пожнях»
разным хозяевам, наделы которых были расположены в одном месте,
тогда целые деревни выходили на работу с песнями, гармониками,
в праздничных одеждах (Щербина 1880: 20—22; Титов 1888: 93). На
помочах нередко главным стимулом являлась выпивка, причем пили
все: мужчины, женщины, девушки, подростки обоих полов.
Иногда пирш ество превращ алось в дикую оргию, женщины
так сквернословили, что иным мужчинам становилось не по себе
(РКЖБН 5.1: 180-181; 5.2: 711; 5.3: 176, 183). «Что касается баб, то
они пьют водку так “здорово”, что иные мужика “за пояс заткнут”.
Особенно бабы отличаются на помочах» (РКЖБН 5.3:647), —сообщает
корреспондент из Вологодской губернии. Застолья с потреблением
алкоголя были для женщин одним из немногих способов хотя бы
на время выйти из круга повседневных забот. Не случайна заметка
корреспондента Этнографического бюро о том, что во время засто­
лья женщины вспоминали девичье время — самую лучшую пору их
жизни (Там же: 176).
К новым явлениям следует отнести усиление пьянства среди жен­
щин, девушек и даже детей, что напрямую связывалось с ростом от­
хожих промыслов (см.: РКЖБН 2.2:202—203; Бородин 19106). Во Вла­
димирской губернии, по данным статистиков, на одного фабричного
рабочего потребление алкоголя в начале XX в. составило 5,5—6 чет­
вертей в год (1 четверть = 3,748 л), взрослый крестьянин фабричного
Шуйского уезда потреблял 3,3 четверти, крестьянин из нефабрич­
ных Суздальского и Ковровского уездов — 2 четверти. Крестьянин
Воронежской губернии (18—60 лет) — 1,6 четверти в год. В некоторых
местностях из-за крайней бедности (как, например, в селах Воронеж522

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

ского у езда В оронеж ской губернии) даж е п отреблен ие алкоголя было
в 3—4 раз ниж е, ч ем в ср едн ем по России. Вся Россия расходовала на
алкоголь где-то 3 руб. в год на каж дого ж ителя, 15—20 руб. на среднюю
сем ью , почти столько же, сколько все п од ати вм есте взяты е. Из этих
д ен ег 10—14 руб. ш ли в доход государства. Если бы н ар о д перестал
пить, эти д еньги с народа стали бы брать другим способом. В д ей стви ­
тельн о сти с учетом сказан н о го на водку п ри ходи лось около 1 руб. на
ж и теля и 5 —6 руб. н а сем ью . Но даж е п р и б л и зи тел ьн о не поддаю тся
уч ету п о т е р и от у п у щ ен и й в х о зя й с т в е и з -з а п ья н ства. П р осл еж и ­
в а е тс я за в и с и м о с т ь , ч то ч ем вы ш е б лаго со сто ян и е н асел ен и я , т ем
больш е п о тр ебл ен и е алкоголя и продовольстви я. В З ап ад н о й Европе
потребл ен и е алкоголя (вино) бы ло зн ач и тел ьн о вы ш е, чем в России,
но и м ен н о Россия являлась классической стран ой пьян ства. Все дело
заклю чалось в культуре потр ебл ен и я алкоголя. В д еревн ях главны м и
собы тиям и в у казан н ом отнош ении бы ли 3—4 больш их п разд н и ка, во
вр ем я которы х нап и вал о сь все муж ское население. Ф абричны е пили
ч ащ е крестьян (см .: Смирнов 1 9 0 1 :1 8 4 —185; Новиков 1 8 9 9 :1 8 0 —181;
Ш ингарев 2010: 106). П ьянство яви л о сь оборотн ой стороной ж енской
н езав и си м о сти . В отхож их волостях стало трудн о н ай ти непью щ ую
ж ен щ и н у . П р и ч и н ы б ы ли д о в о л ь н о р а зн о о б р а зн ы м и . У о д н и х это
было б езделье, отсутствие за н я т и й , у других, н аоборот, н еп о си л ьн ая
работа; почти п о сто ян н о е о д иночество, н еу д о вл етворен н ы е чувства
ж ены и м атер и . В х р ам о в ы е п р а зд н и к и , д ли вш и еся три д н я, д обрая
п олови н а водки п ри ходи лась на ж ен щ и н, неко торы е из них буянили
и б езо б р азн и ч ал и не хуже м уж чин. С остоятельны е ж ен щ и н ы п р о в о ­
ди л и в р ем я за ч аем и водкой (Ж банков 1891: 70).
П р и в ед ен н ы е св и д етел ь ств а даю т б езо тр ад н у ю к ар ти н у всео б ­
щ его пьян ства, в которое бы ли в о вл ечен ы м уж чины , ж ен щ и ны , м о ­
лодеж ь обоего п ола и д аж е д ети . Н ап р аш и в ается вы вод , ч то и н ач е
и быть не могло: векам и склады вавш аяся, переходящ ая из поколения
в п о к о л ен и е т р а д и ц и я , б е с п р о с в ет н а я д ей с тв и тел ь н о ст ь н е и зб е ж ­
но вели к алкоголю . О днако не все бы ло та к п росто, и п ьян ство не
явл ял о сь н е о т ъ е м л ем о й ч ер то й всего русского к р естья н ства. В о т­
вет н а край ню ю д о р о го в и зн у вод ки с к о н ц а 1850-х гг. стали в о зн и ­
кать общ ества тр езво сти . О дно и з пер вы х таких общ еств появилось
в С ердобском уезд е С аратовской губерн ии, затем в Зарай ск ом уезде
Р язанской губернии, в кон ц е XIX в. бы ли откр ы ты и в других губер­
ни ях, н а п р и м е р , в Н иж егородской (НГВ. 1892. № 10). О бщ ества т р е з ­
вости по и н и ц и а т и в е сам и х кр естьян бы стро р асп р о стр ан и л и сь по
всей Е вропейской России. О ткупщ ики и власти п ы тал и сь склони ть
к р ест ь я н , о т к а за в ш и х с я от ал ко го л я, п о к у п а ть водку. В С ерпухов523

Глава V

ском уезде Московской губернии откуищики задабривали народ,
платили недоимки, жертвовали на храмы и т. п., но своей цели не
достигали. Крестьяне не только отказывались пить, но и выступали
с требованиями не открывать питейных заведений, как, например,
в Санкт-Петербургской губернии (ЦГИА. Ф. 258. On. 1. Д. 67; Оп. 2.
Д. 1422; Оп. 3. Д. 724 (1891-1892 гг.); Оп. 19. Д. 693 (1912 г.); Оп. 22.
Д. 509 (1914 г.)), ходатайствововали о запрещении у них торговли
крепкими напитками в праздники и воскресные дни (д. Тур Тигодской волости Новоладожского уезда) (Там же. Оп. 5. Д. 753). Прави­
тельство начинало выступать за борьбу с алкоголизмом (Коровин
1895:15). Но действия властей не были последовательными. Субъекты
власти, озабоченные уменьшением доходов, поступавших в казну,
всячески препятствовали деятельности этих обществ и пропаганде
трезвого образа жизни. Общества трезвости как явление продолжали
существовать до принятия «сухого закона»в 1914 г. (см. .Прыжов 1914:
244—250; Воронов 1916; Миронов 2000а: 472—473; Афанасьев 2007).
Вследствие социальной изоляции крестьянок, жизнь которых
в большей степени сосредоточивалась в семье, важнейшее место
приобрела женская субкультура, в значительной степени замкну­
тая в женском сообществе. Женская субкультура выполняла сущест­
венную социализирующую роль и во многом была средством само­
выражения женской личности. В крестьянской женщине странным
и парадоксальным образом сочетались полярные противоположно­
сти: злобность и доброта, алчность и бескорыстие, жестокость и ми­
лосердие, высоконравственное и низменное, мрачное и комичное,
разные другие непривлекательные черты и в то же время любовь
к ближнему, честность, прощение и смирение. Под грубой, вздорной,
невежественной оболочкой мог скрываться богатый и разносторон­
ний духовный мир.

5.3. Восприятие книжности женщинами-крестьянками.
О б р азо ван и е и п р о св ещ ен и е
Вопросы образования крестьянского населения. Образование
и просвещение явились мощным фактором пореформенных измене­
ний в жизни крестьянства, в крестьянской среде резко усилилась тяга
к знаниям. Основным каналом проникновения новых представлений
были отхожие промыслы.
Сначала обратимся к образованию в деревне вообще, на этом
фоне отчетливее проявятся проблемы женского образования. Еще за
несколько десятилетий до эмансипации крестьянства вопрос об обра­
524

Изменение социокультурных стереотипов

зовании для «подлого» народа если и ставился, то оставался большей
частью на бумаге. «Грамотность народа считалась ненужной и даже
опасной», — отмечал К. Д. Кавелин (Кавелин 1882: 162). В 1858 г. при
проведении сбора сведений о помещ ичьих имениях губернскими
ком итетам и среди прочих вопросов запраш ивалась инф орм ация
о числе грамотных крестьян и способах распространения грамотно­
сти. Вот некоторые данные по Тульской губернии. Добрая половина
владельцев констатировала полное отсутствие грамотных в своих
имениях: «Грамотных крестьян нет», «Крестьяне грамоте не обучают­
ся», «Способов распространения грамотности не имеется». Помещики
считали грамотность крестьян делом, не входящим в их обязанности,
полагали грамотность для народа бесполезной или несовместимой
с его занятиями, а зачастую даже были убеждены в ее вреде. В свое
оправдание помещики приписывали неграмотность крестьян исклю­
чительно невежеству и нежеланию учиться, а обязанности просвеще­
ния сваливали на духовенство, в бездеятельности которого видели
причину невежества крестьян. Отношение к грамотности крепостных
у владельцев менялось тогда, когда это соответствовало их личным
интересам. Так, один из помещиков сообщал: «Один отдан в усовер­
шенствование по межевой части на пять лет за двадцать пять рублей
в год» (Успенский 1904: 19—23).
Приведем рассуждения одной орловской помещ ицы о ненуж­
ности образования: неграмотные крестьяне дельнее, расторопнее,
ж изненнее. «Не ясно ли, что школа очень мало удовлетворяет н а­
сущной потребности мужика, что она вносит какой-то разлад в его
жизнь, делает из детей совершенно чуждый элемент в семье, эле­
мент людей, близко подходящих к фабричному люду, бесшабашно­
му, кутящему и зачастую ленивому». Или при обращении с предста­
вителем власти: «Грамотный? — Грамотный! Слава Богу, маленько
маракуем. — А черт в том, что ты грамотный! Грубить только нау­
чился! Лучше бы уж оставался неграмотным! <...> Привыкли к д а­
ровому хлебу! Нажрешься, напьешься... — Нынче кабака нет, ваше
благородие. В киятру ходим. — Что? Разврат, разгул — театры раз­
ные» (Чириков 1901: 154,158).
Представление о том, что в дореформенный период крестьянство
было почти полностью лиш ено даже элементов образования, про­
свещения, медицинской помощи, было бы слишком односторонним.
Картина не столь однородна. Хорошие помещики из своих расчетов
проявляли заботу о своих подданных. Например, в поместьях А. В. Су­
ворова имелись и фельдшеры, и аптеки с простыми лекарствами, он
следил за излечением некоторых крестьян от сифилиса и платил вра525

Глава V

чу за лекарства. Он обращал внимание и на то, чтобы крестьянки как
следует заботились о своих детях, грозя в противном стучае высечь
нещадно их мужей, а те «с женами управятся сами». В имении графа
Б. П. Шереметева, селе Кускове, имелась больница, при которой со­
стоял врач-немец и при нем лекарский ученик. Д. М. Голицын следил,
чтобы в его вотчинах были люди, умевшие прививать оспу, и считал,
что лучше всего для этой роли подходят женщины (Семевский 1903:
271—272). При появлении эпидемий помещ ики иногда принимали
на себя врачебные обязанности (Повалишин 1903: 74).
Вопреки утверж дениям пом ещ иков, подобных приведенны м
выше, народ тянулся к знаниям. По свидетельству помещика Д. Кашерининова (Одоевский уезд Тульской губернии), крестьяне с каждым
годом проявляли все больше желания учиться, они отдавали своих
детей на обучение к грамотным, нанимая для этой цели солдата или
дьячка. Вот несколько положительных примеров из той же Тульской
губернии. По сообщению Д. Успенского: «Приходский священник уже
несколько лет в зимнее время обучает юношество и получает плату
из господской кассы». Помещица С. В. Одинцова (Тульский уезд) пи­
сала: «Грамотных двое. Способы распространения грамотности, ныне
существующие, только те, что желающим научиться грамоте способ­
ствуют дети мои, ученики тульской губернской гимназии, находясь
в вакационное время в имении». В имении графа А. Бобринского,
состоявшем из 19 селений, было устроено для обучения крестьян два
училища с 4 учителями, получавшими «приличное» жалованье. В этом
имении на 12 663 души мужского пола грамотных было 570 человек.
Но вот свидетельство, когда к грамоте уже приобщали девушек. У кня­
гини Долгорукой (Новосильский уезд) было грамотных «из молодых
крестьян с лишком тридцать человек и более этого числа девушек,
обученных Закону Божию, чтению и отчасти писанию под руководст­
вом священника на иждивении помещицы». Помещик Н. П. Барабин
(Чернский уезд) сообщал, что у него в имении обучается 26 мальчиков
и 15 девочек с 7—8 - до 13—15-летнего возраста. Совершенно особня­
ком стояло начинание помещика Е. Ададурова (Одоевский уезд), ко­
торый в 1854 г. создал в своем имении школу на 10 мальчиков, разра­
ботал программу, по которой учил местный священник. В программу
входили: русская грамота, чтение священной истории, изучение книг
Ветхого и Нового Заветов, четыре правила арифметики с выкладкой
на счетах, а также церковное право. Но из-за неумелого подхода учи­
теля школу через несколько лет пришлось закрыть (Успенский 1904:
27—29). В дореф орменный период в отдельных случаях, особенно
в оброчных деревнях, понимали важность образования и отдавали
526

Изменение социокультурных стереотипов

детей на выучку «народным» учителям. «Упражнение в промыслах
заставляет некоторых учить детей своих грамоте, но все учение их
ограничивается чтением и письмом, школ же приходских еще нет
вовсе» (Кологривский уезд Костромской губернии) (Семевский 1903:
287). Примеры устройства в помещ ичьих имениях школ, больниц,
богаделен в Рязанской губернии приводит А. Д. Повалишин (Повалишин 1903: 137). По сообщению Н. Гарина, в д. Князеве (видимо, в од­
ной из поволжских губерний) помещик устроил обучение и лечение
крестьян. Обязанности врача исполняла его жена, использовавшая
общеупотребительные средства, а ее обучила его сестра-врач. Жена
устроила школу, через два года в ней было уже 50 учеников. Крестьяне
с доверием отнеслись к школе, это был шанс избавления от тяжелого
крестьянского труда, позволявший стать писарем, приказчиком. Дру­
гие мечтали, что их дети будут читать им книги. Третьи, ничего не
формулируя, соглашались, что школа — «дело доброе». Противники
школы даже среди крестьян считались рутинерами. Помещик сам
учил в школе обработке земли, уходу за растениями. Дети полюбили
школу. На уроках, казалось бы, царил полный беспорядок. Но это было
чисто внешнее впечатление. Порядок был полный в том смысле, что
у всего класса интерес к уроку достигал высшей степени вследствие
неформального подхода учительницы. Это скорее был детский клуб,
чем школа в обычном поним ании. Еще одной чертой князевской
школы был мастер, учивший делать горшки. Это приносило неко­
торый доход, так как их продавали на ближнем базаре. Вырученные
деньги составляли предмет гордости учеников и их родителей. Ясно,
что прекратилась покупка горшков для дома, все были довольны:
«Бывало, разобьется горшок — бить бабу. А теперь бей сколько вле­
зет — свои горшки. Шабаш! И князевец весело потряхивал головой»
(.Гарин 1892а: 70—71). Все же эти положительные примеры являлись
единичными, их влияние на общую массу крестьянского населения
было незначительным.
В целом положение с грамотностью в крепостной России было
удручающим. Иногда во всем селении не находилось ни одного гра­
мотного человека. В этом случае подписи «на денежных и других
деловых актах делались буквальным “рукоприкладством”, то есть
обмакивался в чернила палец (или два) и прикладывался на бума­
ге, делая на ней чернильное пятно, наподобие следов мастодонта
или ихтиозавра, сохранившихся на первоначальных пластах земной
коры» (Миропольский 1880: 77).
Вопрос о всеобщем начальном образовании в России поднимался
неоднократно. Но его практическое введение вследствие укоренив­
527

Глава V

шихся традиций и предрассудков, по словам деятеля народного об­
разования В. В. Вахтерова, встретило бы сопротивление со стороны
самого населения (.Вахтеров 1894: 9). Между тем не столь уж и редко
в вопросах образования воспроизводились взгляды госпожи Простаковой. К примеру, вот выдержка из записки одного из представителей
властей: «Арифметике я считаю лишним обучать народ: лишь было
бы что считать, а научиться считать легко будет, чему имеем примеры
мальчиков при лавках: как ловко они считают и даже обсчитывают,
а арифметики и в глаза не видели» (Александров 1897: 2).
Холерные и чумные бунты, еврейские погромы, распространение
таких изуверских сект, как скопчество, тяжелое положение земледе­
лия, престуиления на почве невежества и суеверий —все это указы­
вало на безотлагательную необходимость принятия эффективных
мер в отношении просвещения (Вахтеров 1897:2). «Да они (жестокие
мужья. —3. М ), если хотите, и не изверги; они по-своему также любят
жен своих, а — “обычай не клетка — не переставишь”. Виноваты ли
они, что с самого нежного возраста видели перед собою подобные
примеры, привыкли к ним и привыкли думать, что так и быть должно,
что иначе не может, что на то муж, чтоб жену в руках держать, что
на то жена, чтоб бояться мужа и быть у него в полном безусловном
повиновении?» (А. С. 3. 1857: 235). «Всякий пройдоха, запасшийся
писаным листом, мог выдавать себя за чиновника и собирать обиль­
ную дань с доверчивых и забитых крестьян: писаный лист в глазах
безграмотного населения был непоколебимым авторитетом, и с по­
мощью его можно было безнаказанно творить в деревне все, что
хочешь» (Вл. Кр. 1895а: 45). Только с невежественными крестьянами
мог произойти случай, повторивший в другой обстановке историю
Хлестакова. Некий господин выдавал себя за правительственного то­
пографа и объехал в уезде все села государственных крестьян, забирая
лошадей и собирая дань. Приехав в село, он узнавал, кто из мужиков
побогаче, брал с собой веху и отправлялся к избе такого мужика. Он
приказывал мужику рыть яму и ставить веху, говоря, что избу и двор
нужно перевести на другое место. Отчаявшийся крестьянин встуиал
с «топографом» в переговоры и выплачивал ему отступные (Нижнедевицкий уезд Воронежской губернии). Предрассудки и суеверия
сопровождали весь жизненный путь невежественного крестьянина от
его рождения до смерти. Не только домовые, лешие, русалки, ведьмы
и оборотни беспрестанно держали в страхе и без того напуганного
всякими напастями мужика, целый ряд предрассудков и примет за­
полнял весь его домашний обиход. В нем была предусмотрена каждая
мелочь, каждая случайность неизбежно должна была вызывать те или
528

Изменение социокультурных стереотипов

иные роковые последствия. Оставалось ждать и трепетать в ожидании
неотвратимых событий, которые по всем приметам в большинстве
случаев неотвратимо сулили что-нибудь недоброе. В такие рамки
была зажата личная инициатива и энергия крестьянина (Там же). Для
страны настоятельной необходимостью являлось развитие «смяг­
чающего нравы образования. Школы, школы и школы для молодого
поколения!» (А С. 3. 1857: 237).
В 1853 г. в селениях государственных и удельных крестьян было
2986 школ с 146 797 учащимися (подсчитано по: Мамаева 2008: 47).
После реформы 1861 г. было принято «Положение о начальных народ­
ных училищах» (1864). В 1860—1870-е гг. некоторые земства, напри­
мер Царицынское, Обоянское и другие, ходатайствовали о введении
всеобщего начального обучения. Однако эти призывы ограничились
только дискуссиями. Одним из противников введения всеобщего
начального обучения был Л. Н. Толстой, выступивший за создание
свободных народных школ, подобных его яснополянской школе (Ве­
селовский 1911:165,168).
В 1865 г. земские учреждения, а позднее и ведомства Министер­
ства народного просвещения активно включились в работу по рас­
пространению начального образования по всей России. Наблюдается
значительный рост числа земских школ. Земские школы отличались
от церковно-приходских набором изучаемых предметов и формой
обучения. Земские школы видели свою задачу в том, чтобы вырабо­
тать у ученика навыки самостоятельных занятий посредством чте­
ния, чтобы привить привычку наблюдать и делать выводы, обобщать
и рассуждать (Вл. Кр. 1895). Благотворное влияние земских школ от­
мечали и сами крестьяне, по утверждению И. Я. Столярова, эти шко­
лы «стремились привить крестьянским детям любовь к серьезному
чтению, научить понимать явления природы и окружающую среду»
(Столяров 1986: 55).
Значительно было и количество церковно-приходских школ, ко­
торые имели поддержку со стороны российского правительства. Это
было связано с тем, что государство стремилось воспитать богобо­
язненных, законопослушных подданных при предельно дешевой
форме организации обучения в начальной школе (Веселовский 1909:
292). Программы церковно-приходских школ включали следующие
предметы: Закон Божий (изучение молитв, священной истории, крат­
кий катехизис), церковное пение, чтение религиозных и гражданских
книг, письмо и самые простые арифметические знания (Пругавин
1898: 25; Памятная книжка... 1888:131), т.е. основное внимание в та­
ких школах уделялось религиозно-нравственному воспитанию.
529

Глава V

Ко времени введения земских учреждений (1864 г.) в уездах рядом
с местностями, где школы практически отсутствовали, имелось немало
местностей, в которых число школ ненамного уступало их количеству
в пореформенный период. Но при более внимательном рассмотрении
оказывалось, что в дореформенных школах число учеников было не­
сопоставимо меньше. Так, если в дореформенный период в Орловской
губернии было 8034 учащихся, то в конце 1880-х гг. — 36 850, в Новго­
родской соответственно 11606 и 22 584, Пермской —9238 и 63 129 и т. д.
Если количество школ в дореформенный период в Пермской губернии
было 188, то в конце 1880-х гг. их стало 930, в Орловской соответст­
венно 162 и 520, в Новгородской — 484 и 584, в Самарской — 216
и 836. При этом надо иметь в виду, что большая часть дореформен­
ных школ, как и число учеников, существовали лишь номинально на
бумаге, для представления отчетов начальству (Абрамов 1889а: 15;
Пругавин 1887: 2). В 1876 г. в Европейской России было 25 077 земских
школ. Роль земства в развитии образования трудно переоценить.
Отметим, что при огромном многообразии функций и обязанностей
земского правительства (медицина, строительство, состояние дорог,
суд, почта, полиция, пожарная охрана и др.) народное образование
входило в необязательную, второстепенную деятельность, предо­
ставленную личному почину и усмотрению земства (.Мирополъский
1880: 75, 79).
Несмотря на успехи в деле народного образования, принимаемых
мер было недостаточно. Так, в 1879 г. в Корсунском уезде Симбирской
губернии в уездном городе было по одной мужской и женской школе,
а в сельской местности на 53 мужских приходилась лишь 1 женская
и 34 школы для обоего пола. Соответственно во всех школах училось
2687 мальчиков и 258 девочек (Б. Н. Н. 1880: 87). На волость приходи­
лось 5 школ, в каждой от 20 до 40 мальчиков. Кроме жалованья учи­
телям, школы содержали сами крестьяне. Учебный год продолжался
с сентября до мая (Лысогорская волость Тамбовского уезда Тамбов­
ской губернии) (Труды... Т. 1: 13). На 3 0 тыс. населения приходилось
всего 8 земских школ (Кадниковский уезд Вологодской губернии)
(.Шустиков 1892: 135).
В 1880 г. было проведено первое исследование состояния началь­
ного народного образования в 60 губерниях Европейской России. За
период с 1863 по 1880 г. было открыто 15 620, или 68,6 % всех суще­
ствовавших в 1880 г. школ. Причем из этого количества школ 9108
(40 %) было открыто земствами, 8674 (38 %) —сельскими обществами,
14 % —Министерством народного просвещения, 5 % —духовенством,
3 % — частными лицами (Еремеева 1915:549).
530

Изменение социокультурных стереотипов

Наряду с официальными школами в деревнях получали большое
распространение вольные крестьянские школы или «домашние школы
грамотности». Крестьяне нанимали учителей и предоставляли поо­
чередно помещение для занятий или снимали избу для такой шко­
лы. Учителями были чернички, дьячки, отставные солдаты, монахи,
дворовые мужчины и женщины, вековухи, любой грамотный человек
(АРГО. Р. 19. On. 1. Д. 14. Л. 5; Красноперов 1893: 270; Жбанков 1891:
97; Пругавин 1889: 52—53; Громыко 1988: 188). В Кадниковском уезде
Вологодской губернии их называли «золоторотцы», или «босяки» (Шу­
стиков 1892:137; Пругавин 1889:52—53). В распространении во многих
местностях России вольных передвижных школ, которые устраивались
крестьянами «сообща» для отдельных деревень и целых их групп и со­
держались «поочередно по домам», просматривались общинные на­
чала (Щербина 1880: 21). В небольших курских хуторах такой учитель
обычно имел 5—6 учеников. При этом месячная плата за каждого уче­
ника составляла 30—60 коп. Так, в с. Гамалеевка Николаевской волости
Путивльского уезда до 60 детей учила дочь местного свящ енника,
с платою по 30 коп. в месяц, сначала в своем доме, а затем «крестьяне
отвели для школы съезжую», а в с. Новая Слобода Новослободской
волости этого же уезда до 15 мальчиков обучал дьяк, с платою 50 коп.
в месяц, по церковным книгам (Сб. стат. сведений... 1884: 352—354).
Вольные школы встречали противодействие педагогов, полагавших,
что такие школы ничего, кроме вреда, принести не могут, они под­
вергались гонениям и преследованиям со стороны властей. Лишь по­
степенно пришло понимание, что вольные школы могут быть таким
же мощным фактором в образовании народа, как и земские школы.
Официальным выражением признания за вольными школами права
на существование явился циркуляр 1882 г. министра народного про­
свещения А. П. Николаи (Пругавин 1889: 33—35).
Распространение вольных школ происходило вследствие недо­
статочного развития земского образования. Несмотря на огромные
усилия, прикладываемые земскими правительствами, земских школ
явно не хватало, они были переполнены и, кроме того, нередко рас­
пределены очень неравномерно. Так, в Гжатском уезде Смоленской
губернии в 22 волостях имелось 28 школ, а 10 волостей не имели ни
одной школы. 74 % населения Дорогобужского уезда Смоленской гу­
бернии были лишены возможности пользоваться земскими школами
(Там же: 52—53). В Александровском уезде Владимирской губернии
имелись села из чиста самых богатых и значительных в уезде, в ко­
торых не было ни одной земской школы. Население этих сел, занятое
в промышленности, постоянно прибегало к помощи «вольных учи531

Глава V

телей». В Путивльском уезде Курской губернии, где крестьянские на­
делы были разбросаны по хуторам, например в Атыковской волости,
большая часть грамотных была также обучена «нахожими» учителями
(Сб. стат. сведений... 1884: 350). Обследование курскими статистами
форм обучения в таких школах показало довольно высокий уровень
грамотности крестьян по сравнению с другими школами уезда (Бе­
режная 2009: 212). Доля грамотных мужчин на хуторах достигала 15 %,
а вне их — 9,5 % (с колебанием от 4,3 до 17,7 %) (Кисляков 1888: 49).
Еще один интересный факт: «В с. Корени, Шалыгинской волости,
наряду с земской школой, учит ребят один отставной солдат, начав­
ший свою педагогическую деятельность еще задолго до ее открытия.
В продолжение двух первых лет существования школы солдат оста­
вался совсем без учеников, но потом, встедствие ли несовершенства
организации школы или каких-либо других причин, крестьяне к шко­
ле охладели и начали снова приводить детей “в науку” к солдату;
в первый год было 10 человек, теперь — 20; земская школа в нынеш ­
нем году закрывается, так как крестьяне платить на содержание от­
казались, а на одни земские средства школа существовать не может»
(Сб. стат. сведений... 1884: 353).
В дальнейш ем данны й опыт временных школ был распростра­
нен и на другие уезды. Вот типичный случай, описанный Н. Кисляковым. Законоучитель начальной школы священник Маляревский
предложил хуторским крестьянам Белгородского уезда «на осно­
ве опыта бродячих учителей» создать подвижные школы. Осенью
1884 г. такие школы — на 27—41 человека — были открыты в хуторах
Казачеве и Дубинине. В них учили чтению, письму, элементарному
счету и основным молитвам. Школа оставалась в одном хуторе до тех
пор, пока дети не осваивали намеченный курс, обычно 3—4 месяца.
Затем все переводилось в другой хутор. Любопытно, что учителями
в таких передвижных школах были недавние ученики — подростки
14—15 лет из местных крестьян, окончившие Томаровское училище
и дополнительно подготовленные к преподаванию Маляревским. Он
сам направлял их преподавательскую работу, приезжая по воскрес­
ным дням: проверял пройденный материал, давал советы на следую­
щую неделю. Занятия велись с раннего утра дотемна, с несколькими
перерывами для отдыха и обеда. Вызывает удивление длительность
ежедневных занятий, но поскольку школа была передвижной, опре­
деляющим фактором являлась задача ускоренного освоения грамоты
и счета. В соседнем Новооскольском уезде Курской губернии такие
же «подвижные» школы были открыты уже на средства земства, а не
крестьянских общин (Кисляков 1888: 48—50).
532

Изменение социокультурных стереотипов

Стоит упомянуть еще о некоторых зародышах дошкольного обра­
зования. Помимо собственно школ значительное положительное
влияние на развитие образования оказывали открывавшиеся летние
подготовительные школы, как, например, в Воронежском уезде Во­
ронежской губернии. Для подготовки к занятиям в начальной школе
туда в летнее время водили детей. В программу входили: предметные
беседы, рассказывание сказок, заучивание коротких стихов и песен,
счет до 10, письмо простейших элементов и др. Эти школы функцио­
нировали в десяти пунктах уезда. Продолжительность занятий со­
ставляла от 1/2 до 2/3 учебного года начальной школы, возраст детей
от 5 до 12 лет, это были мальчики и девочки. Прием в такую школу
начинался с медицинского осмотра. В школах было организовано
питание. В целом все эти начинания положительно восприним а­
лись крестьянами и самими детьми. Подготовительные школы имели
огромное воспитательное значение.
В литературе имеются многочисленные данные о росте количества
земских школ, количестве учащихся, на сколько жителей приходи­
лась одна школа и т. д. Приведем данные по Курской губернии. По
количеству школ всех ведомств (земские, министерские, церковно­
приходские и др.) и числу учащихся Курская губерния в конце XIX в.
занимала 6-е место по империи (Мамаева 2008:48,53). Однако следует
отметить, что Курская губерния была одной из самых густонаселенных
российских губерний; с учетом того, на сколько жителей приходилась
одна школа, Курская губерния оказывалась на 26-м месте (Там же: 53).
Обратим вним ание, что по некоторым показателям в образо­
вании ряд уездов, как, наприм ер, в Казанской губернии, обошел
Санкт-Петербург (Абрамов 18896: 143—145). К концу 1880-х гг. в 95 %
уездов земских губерний училась 1/10 часть детей школьного воз­
раста, в 61,3 % уездов — более 1/5 части, в 16,6 % — более 3/10, были
уезды, в которых более половины детей ходили в школу (Там же: 147).
В 1896 г. Ярославская губерния по уровню образования в начальных
школах (4,85 % населения) превосходила другие, например Москов­
скую (3,9 % населения), грамотных новобранцев из Ярославской гу­
бернии было 85,8 % , из Санкт-Петербургской губернии — 80,5 %, из
Московской — 62,9 % (Балов 1903а: 16).
На уровень грамотности оказывал значительное влияние харак­
тер занятий населения, и он заметно отличался в земледельческих
и промысловых районах. Так, в земледельческой Шебекинской воло­
сти Курской губернии уровень грамотности составлял 3,95 %, тогда
как в промысловой Томаровской волости — 9,2 % (Мухина 2012а: 262).
Такую корреляцию увеличения числа грамотных в районах с кустар­
533

Глава V

ными промыслами можно связать с большей самостоятельностью
крестьян и пониманием необходимости образования. Прогресс был
огромным, с учетом вольных школ и вольных учителей он был еще
более значительным. Но если сравнивать с массой невежественного
населения российской деревни, особенно среди старшего поколения,
которое в иных местностях было сплошь неграмотным, предстояло
сделать еще очень многое. Данные Первой всеобщей переписи насе­
ления 1897 г. показали, что грамотность в России еще крайне низка. По
результатам переписи 1897 г., грамотные составляли 17,4 % среди все­
го сельского населения России, среди всего населения —21,1 % (.Рашин
1951: 37). Следует отметить отличие начала обучения детей в городах
(7 лет) и в сельской местности (8—9 лет) (Скороходов: 2014:13).
В конце XIX в. всеобщее образование стало предметом постоян­
ных забот губернского земства, и количество земских школ продол­
жало расти. В 1907 г. в Думе был рассмотрен крупный законопроект
о введении всеобщего начального образования, в котором было ак­
центировано внимание на религиозном и нравственном воспитании,
развитии любви к родине, получении самых необходимых общих зна­
ний и содействии физическому развитию детей; продолжительность
курса следовало определять в соответствии с местными условиями
и применительно к местному быту (ЯГВ. 1909. № 53). Однако проект
Закона так и не был принят. Вместе с тем следует отметить, что с 1903
по 1909 г. число земских школ возросло на 33,8 % —с 18 714 до 25 047
(Каптерев 1915: 457), заметно увеличивалось число девочек, обуча­
ющихся в народных школах (Пиотровская 1908:13).
Показателем усилий, направленных на развитие образования,
является финансирование данной области. По 46 губерниям Евро­
пейской России в 1881 г. из 14 776 329 руб. земских расходов на на­
родное образование приходилось 896 503 руб., на здравоохранение —
375 536 руб. (Астырев 18866: 85). Если сравнивать с европейскими
странами, в конце XIX в. в Германии и Франции на образование рас­
ходовалось в среднем до 3 руб. на человека в год, а в России — не
более 20 коп. При таком подходе, по мнению известного русского
экономиста И. И. Иванюкова, если каждый год в стране открывалось
бы 3250 школ, население России стало бы грамотным лишь через
260 лет (Иванюков 1894: 191—192). В 1910 г. в России затраты на од­
ного учащегося возросли до 15 руб. в год, но по сравнению с евро­
пейскими странами и США эта сумма была намного меньше (см.:
Илюха 2007: 107).
Препятствием к развитию образования являлась острая нехватка
учителей. Контингент учителей формировался из: 1) окончивших
534

Изменение социокультурных стереотипов

курс семинарии, они чаще смотрели на свое положение как переход­
ное до приискания места свящ енника; 2) окончивших курс женской
гимназии и епархиальных училищ. Обычно это были хорош ие учи­
тельницы, но их было мало; 3) получивших свидетельства при разных
духовных и светских учебных заведениях. Эти свидетельства легко
выдавались чуть ли не кому попало, встречались случаи, когда такие
учителя едва были грамотны сами; 4) со специальной педагогической
подготовкой. Это были лучшие учителя, но их имелось крайне мало.
Они обладали хорош ей нравственной подготовкой, с детства лю би­
ли школу. В «гнусный век приданого» учительницы редко выходили
замуж. У чителей-мужчин удерж ивало главны м образом то, что их
не брали на военную службу. Русский земский деятель и публицист
А. И. Новиков отмечает, что в тех школах, где работали учительни­
цы, дети были добрее, мягче, сердечнее (Новиков 1899: 208; Сб. стат.
сведений... 1885:4; 210).Учителями в земских школах оставались вы­
пускницы прогим назий, гим назий, духовных училищ, а также лица,
получивш ие дом аш нее образование и сдавш ие экзам ен на звание
народного учителя. Заметим, что в дореволю ционной России к гра­
мотным относили всех, кого обучили азам чтения, письма и счета.
Помимо недостатка школ и учителей имела место одна трудность:
из-за насы щ енной трудовой деятельности крестьянской семьи дети
часто были вынуж дены пропускать занятия. По м атериалам Этно­
графического бюро, «как только растает снег и покажется молодая
травка, учеников в школе с каж ды м днем становится все меньш е:
родители оставляю т их дом а пасти овец, если нет в семье других
мальчиков, не учащихся» (Курская губерния) (РКЖБН 6: 28). В осо­
бенности это относилось к девочкам в силу крестьянского убеждения
о необязательности грам оты для них (Вл. Кр. 18956: 30; РКЖБН 1:
70; 2.1: 484). Нередко забирали детей из школ и народных училищ
м атери-солдатки, так как им нужны были пом ощ ники в работе на
участке и по дому, зам еняя по возможности ушедших на службу от­
цов. О принуждении и обязательности посещ ения школы не могло
быть и речи (Щербинин 2004а: 178).
Кроме того, сильное влияние оказывали материальные затрудне­
ния. Очень немногие семьи могли себе позволить шить девочкам те­
плые платья на зиму, это считалось роскошью. Так, например, данное
обстоятельство побудило свящ енника Василия Дроздова открыть на
собранные пожертвования в с. Россошь летнюю женскую школу, куда
сразу поступило 50 девочек. Для сравнения, земскую школу посещало
не более двух девочек (Нижнедевицкий уезд Воронежской губернии)
(Вл. Кр. 18956: 39). Хоть очень медленно, но количество девочек в шко­
535

Глава V

лах росло. Вот пример. В одной из школ Чудцовской волости за год
количество учащихся девочек увеличилось с 8—9 до 18 (мальчиков
училось 45). Примерно то же самое было и в других школах волости
(Солигаличский уезд Костромской губернии) (РКЖБН 1: 353).
Вышесказанным не исчерпываются препятствия для обучения.
Отметим материальные затруднения крестьянских семей, отдален­
ность школ. Так, в Курской губернии в селениях, где имелась ш ко­
ла, количество грамотных детей составляло 7,2 %, при отдаленности
школы более 4 верст это количество сокращалось до 2,4 %. Например,
в д. Лозовое Муромской волости, которое располагалось далеко от
школы, грамотные вообще отсутствовали. Другая причина, по сло­
вам крестьян, заключалась в том, что «народ у нас бедный (земли до
3,5 десятин на двор), учиться некогда» (Курский сборник 1902: 27).
В с. Ивановка Масловской волости на 54 двора имелось двое грамот­
ных. Здесь также школа находилась на расстоянии более 3 верст, кре­
стьяне опасались, что «зимой ребятенка снегом занесет» (Там же: 111).
Сказанное подтверждается прямой связью между уровнем гра­
мотности, количеством учащихся, достатком населения и близостью
школы. Так, например, в Курской губернии 40 % населения не м о­
гли учить своих детей из-за отдаленности школы (более 4 верст).
В Дмитриевском уезде, с большим достатком у крестьян, на 1 тыс.
жителей приходилось 62 грамотных, на 57 жителей обоего пола один
учащийся, в Курском уезде — 1 учащийся на 68 жителей (Григорьев
1884:66,67).
Трудности усугублялись отсутствием школьных помещений: при­
ходилось использовать крестьянские избы. Нередко учитель из мест­
ного духовенства использовал труд детей в своем хозяйстве, а сами
занятия перемещались на вечер. Из-за интенсивного отходничества
мальчики составляли не 80—90 % всех учеников, как в большинстве
школ сельской России, а только 50—60 % (Чухломской и Солигалич­
ский уезды Костромской губернии) (Жбанков 1891: 3).
Обратимся к вопросу о том, как поним али крестьяне необхо­
димость образования, прежде всего в практическом, утилитарном
значении. Вовлечение крестьянства в рыночные отнош ения, рас­
пространение отхожих промыслов способствовали тому, что сами
крестьяне начинали ценить грамотных людей, видя в этом пользу.
Как отмечает Н. А. Добротворский, «уходя каждое лето на заработки
и шляясь по чужой стороне, сталкиваясь со всевозможными людьми
и обстоятельствами, промышленник (отходник. — З.М.) прежде всего
привыкает высоко ценить “умственность” в людях, грамотность...
Поэтому первым долгом по приходе домой он считает отдать своего
536

Изменение социокультурных стереотипов

мальчугана в школу, если имеется к тому хоть какая-нибудь возмож­
ность» (Добротворский 1886:49). Особенно это было характерно для
сел с большим удельным весом отходников. Здесь доля грамотных
колебалась от 5,5 до 8 % (Бережная 2009: 211).
С углублением процессов модернизации, с все большим вовле­
чением деревни в новые отношения менялся и вектор ориентации
образования. Школы в глазах населения стали пользоваться полным
авторитетом (НГВ. 1900. № 24). В условиях модернизации развитие
образования выступало для крестьян важнейшим каналом проник­
новения новаций, формой адаптации к новым условиям жизни. Кре­
стьяне уже не ограничивались заявлениями общего характера, как,
например, «грамотный нигде не пропадет без куска хлеба», а вдава­
лись в частности и подробности. По утверждениям крестьян, рассу­
ждавших о неграмотных, «тебя же обманут и тебя же дураком назо­
вут», «неграмотного обсчитывают, хотя он и считает по пальцам»;
грамотного трудно обмануть фальшивой бумажкой, грамота нужна
«по хозяйственной части», она открывает целый ряд новых доходных
путей, можно стать учителем, писарем, рассыльным, конторщиком,
ключником, судьей (Корф 1881а: 7). Вот любопытный и показатель­
ный разговор бывшего учителя Вальдиватского училища (Корсунский
уезд Симбирской губернии) Архангельского с крестьянином Матвеем
Церковновым, которого он спросил, нужна ли грамотность в плотниц­
ком деле, являвшемся занятием большинства местного населения.
«Да, как же? На счет этого записать чего, али ино бывает планик этак
разобрать, он, ученый-то, все это может, не как другой прочий, кой
ничему не учился; али, например, письмецо написать случится, он
может; грамота не мешает нигде, грамотному везде ход». По мнению
крестьян, грамотный мальчик гораздо сосредоточеннее и каждое дело
начинает более обдуманно, в поступках своих он более осторожен,
чем неграмотный (Красев 18876: 117—118). В промышленности, где
значительную часть рабочей силы составляли крестьяне-отходники,
грамотным отдавали явное предпочтение. Например, в Московской
губернии среди фабричных и заводских рабочих, по данным 1888 г.,
насчитывалось более 40 % грамотных (Вл. Кр. 18956: 35).
Влияние образования не ограничивалось одной прагматической
стороной. Не меньшее, быть может, даже большее значение имело
воспитательное значение школы. Деятель культуры второй половины
XIX в. А. А. Титов отмечал, что развитие образования, земские школы
явились двигателями в улучшении семейных нравов (Титов 1888:43).
Обратимся к экзаменационным работам крестьянских детей. Они
писали: «Школа научила нас уважать друг друга и старших», «Если
537

Глава V

б я в школу не ходил, то я не знал бы, как честно себя вести», «Мы
научились в школе почитать отца и мать», «Я научился отца кор­
мить», «Если бы я не могла считать, — писала одна из девушек, —то
мне было бы очень совестно». Само звание «грамотный» возвышало
чувство собственного достоинства, какой-нибудь Грицько становил­
ся Григорием Андреевичем. Более того, учившаяся молодежь стала
осознавать, что ей в определенной степени предстоит перевоспиты­
вать взрослых (Корф 1881а: 10—11). Все же нельзя не отметить, что
нередки были случаи, когда дети бросали школу, не сдав экзамена. По
словам крестьян: «На что нам этот знамян-то? Ай, он хлебом будет
кормить малого? Ведь выучился читать, писать, рихметики немного
и довольно с него...» (КГВ. 1903. № 90).
В семьях, где имелись грамотные, смягчались нравы, слабели суе­
верия и предрассудки, облагораживалось семейное обращение, осо­
бенно по отношению к женщинам, грамотные парни чище одевались
и гордились грамотностью. По свидетельству одного из учителей:
«Хотя школа существует только 8 лет, но влияние ее на бывших пи­
томцев видно уже: их сразу можно отличить по внешнему смышле­
ному и вежливому виду. Смягчение же нравов у получивших школь­
ное образование поразительно: из них хотя немногие еще женаты,
но уже у этих немногих замечаю тся черты, составляющие резкое
отличие в их отнош ениях к женам, сравнительно с отнош ениями,
существующими вообще в крестьянском быту. Такие мужья прояв­
ляют ласковое внешнее обращение к женам, не стыдятся лечить их
от болезней и т. п.» (Воронежский уезд Воронежской губернии). Еще
одно характерное свидетельство: «Школа сильно влияет на развитие
религиозности среди крестьян, любви к чтению книг, более мягкого
обращ ения к другим семействам, на вежливое обращ ение со сто­
ронними лицам и, на ослабление суеверий, предрассудков и проч.
Грамотные нередко с большой неподкупностью и сознанием отно­
сятся к общественным делам, почему при выборах на те или другие
сельские должности и предпочитаются неграмотным. Бывали случаи,
когда группа грамотных крестьян оказывала решающее влияние на
изменение того или другого освященного веками порядка в общин­
но-экономической сфере» (Острогожский уезд Воронежской губер­
нии) (Абрамов 18896: 163—164). Книга отвлекала от кабака, «тогда
парень со скуки в кабак не побежит», женщины просили книги на
праздник (Краснинский уезд Смоленской губернии) (Пругавин 1887:
15; Абрамов 18896:165). Потребность в грамоте все росла, грамотному
легче было пробиться, в Москве ему скорее находилось место и в ар­
мии было легче (Семенов 1902а: 34; Шустиков 18956: 195).
538

Изменение социокультурных стереотипов

В стремлении к грамотности к факторам, обусловленным пра­
гматизмом, престижем, тщеславием и т. д., примешивались разноо­
бразные мотивы личного характера. Корреспондент из Костромской
губернии сообщал, что в школах Чудцовской волости Солигаличского
уезда в стремлении учиться проявлялась некоторая состязательность
и чувство зависти и стыда. Считалось обидным, если кто-то одну зиму
не ходил в школу. Отношение родителей к грамотности детей было
самым разны м. Иные из них предоставляли своим детям полную
свободу в посещении школы, другие посылали, чтобы избавиться от
шалостей ребенка дома. В то же время, если в семье имелся только
один ребенок, родители считали своей нравственной обязанностью
отдать его в школу и дать возможность окончить полный курс обу­
чения. Если ребенок рос хилым и болезненным, особенно девочка,
родители часто отдавали его в школу, считая такой поступок бого­
угодным делом. Далее корреспондент пишет, что в школу привели
девочку лет 12. На вопрос учителя, почему это сделали так поздно,
родители отвечали, что они не думали отдавать ее в школу, но девочка
больная, выйти ей замуж — шансов немного, пусть научится грамоте,
может, уйдет в монастырь. В действительности девочка была несколь­
ко малокровна и серьезна для своего возраста, последнее могло быть
следствием внушений со стороны родителей или соседей. Многие
сельские старосты сожалели о своей безграмотности, поскольку она
не давала возможности им исполнять надлежащим образом их слу­
жебные обязанности (РКЖБН 1: 351—354).
Надо отметить, что некоторые богатые отходники, став купцами,
занимались благотворительностью, строили на родине школы, бога­
дельни, больницы и пр. Так, куиец-миллионер построил каменный
дом в несколько этажей для богадельни и школы, на содержание кото­
рых высылал деньги (Костромская губерния) (Жбанков 1891: 64—65).
Сложилось мнение о том, что крестьяне в деревнях были в основ­
ном неграмотными и книг не читали. Здесь требуется сделать кор­
ректировку. Современные исследователи народного быта отмечают:
«Чтение литературы... было в крестьянской среде достаточно распро­
страненным явлением» (Громыко, Буганов 2007: 399). Есть многочи­
сленные данные о том, какие книги имелись в крестьянских семьях,
в ряде случаев они насчиты вали сотни наим енований (РКЖБН 1:
68, 9 6 -9 7 ; 2.1: 2 8 1 -2 8 5 ; 2.2: 8 6 -8 8 ; 3: 576, 581; 5.1: 183-191, 218—
220; 5.2: 8 6 -9 0 , 137-138, 2 4 7 -2 5 8 , 7 6 0 -7 6 6 ; 5.3: 3 8 6 -3 8 7 ; 5.4: 48,
167—172,398—406 и др.). Кроме печатных книг у крестьян в большом
количестве имелись в рукописях разного рода «лечебники», «трав­
ники», сказания, заговоры, молитвы и т. п. (РКЖБН 2.1: 286—295;
539

Глава V

5.1: 191—192; 5.3: 387; 5.4: 401—402). Взрослые читали меньше, но
с любовью относились к читающим детям: «Бог с ним! Пускай его
читает на здоровье!», «Какой грамотей растет: как засядет за книгу,
так его и не оттащить до полуночи» (Пошехонский уезд Ярославской
губернии) (РКЖБН 2.1: 280). Крестьяне порой с жадностью бросались
на духовную пищу. Священник из с. Бурнак предложил крестьянам
брать книги из своей библиотеки. Когда он вернулся из церкви, он
застал около своего дома человек 70, и все просили дать «почитать
что-либо». Сначала священник давал по 2—3 книжки, затем по од­
ной, скоро стало давать нечего (Борисоглебский уезд Тамбовской
губернии). Другой пример. Князь Ухтомский в своем имении открыл
народную читальню, которая сразу приобрела широкую известность.
Ее посещали и седые старики, и малые ребята, вечерами устраива­
лись общие чтения (Свияжский уезд Казанской губернии) (Иванюков
1894: 188). Распространение грамотности способствовало открытию
библиотек. В каждой из сельских школ имелась своя библиотека, ко­
личество которых увеличивалось ежегодно по уездам. Так, например,
в 1905 г. в селениях Курской губернии было открыто 50 библиотек. По
числу библиотек выделялись Суджанский, Старооскольский и Тимской уезды (Курский сборник 1907: 112).
В деревнях интерес к чтению нередко был огромный, устраивались
семейные чтения (РКЖБН 6:28,44), публичные чтения в школах (НГВ.
1899. № 6), нередко коллективная читка устраивалась на посиделках
(см.: Щепотьева 1889: 40; Мухина 20106: 121; Мелентьева 1999: 259).
«Книги для коллективного чтения брали из частных крестьянских
библиотек, библиотек при школах, церквах, у учителей и священни­
ков. После коллективного прослушивания возникало обсуждение, при
этом воспринятый сюжет произведения часто сопоставлялся с чисто
житейской ситуацией» (Ботова и др. 2000:72). Наибольший спрос был
на книги духовно-нравственного и беллетристического содержания.
Учительница из с. Шелковка Медвенской волости Курской губернии
Л. И. Соловьева сообщала в Этнографическое бюро: «Однажды я дала
своему ученику, сыну деревенского лавочника Тимофею Астанкову
для домашнего чтения хрестоматию, которая начинается народны­
ми сказками. На следующий день он приносит эту книгу обратно.
“Батюшка велел эту книжку отдать вам. Он сказал, што тут абы што
(чепуха) написано”, —заявил мальчуган. —“А батюшка твой разве про­
чел эту книжку?” —полюбопытствовала я. —“Да он посмотрел ее и там
сказки. Вот кабы (если бы) што-нибудь бажественное или про войну?”
В другой раз выдали книжку другому мальчугану — рассказ Толстого
“Поликушка”. Через некоторое время приносит мальчуган книжку
540

Изменение социокультурных стереотипов

и говорит: “Дайте мне лучше про войну што-нибудь, а то нехорошая
книжка, мужик тут повесился!”» (РКЖБН 6:30). Грамотные крестьяне
читали прежде всего религиозные, «душеполезные» книги — Библию,
Евангелие, жития святых угодников (см.: РКЖБН 1:68; 2.1:280; 3:576,
581; Благовещенский 1885: 26).
Крестьяне брали книги не только в деревенской школе, но и поку­
пали у коробейников. «Есть у меня знакомый мужичок из богатень­
ких, Никита Ешкин, — пишет та же учительница Л. И. Соловьева. —
У него своя мельница, толчея, чего же больше? Но нет, не покоен
мужичок. Все возится с книжками, которые покупает у коробейников»
(РКЖБН 6: 30).
Иногда можно было слышать утверждения, что польза от обуче­
ния не столь велика, поскольку через 1—2 года после окончания обу­
чения дети совершенно забывали, чему учились (Ветлужский уезд
Костромской губернии) (РКЖБН 1: 96). «Все зависит от неразвитости
грамотности в нашей местности, по случаю, что негде получить хо­
роших книг; как только кончит мальчик школу, так и забудет, что ему
преподавали, то и понятно, он в свободное время идет глазеть в ка­
бак» (Смирнов 1901: 185), — сообщает корреспондент из Юрьевского
уезда Владимирской губернии. Такое, конечно, имело место, но в то
же время есть немало сведений противоположного характера. Так,
на поверочное испытание в Корсунском уезде Симбирской губернии
в 1885 г. явились те, кто окончил курс обучения в предыдущее деся­
тилетие начиная с 1875 г. Количество испытуемых составило 28 %
от числа обучавшихся, и они почти полностью сохранили навыки
чтения и арифметических действий с числами (Красев 1887а: 56,65).
Видный деятель в области народного образования Н. А. Корф писал,
что разговорный язык массы крестьянского населения центральных
губерний России усилиями великих русских писателей превратился
из диалекта в литературный язык. И крестьяне таких губерний, как
Московская и Владимирская, воспринимали его в качестве родного
языка. В проведенных испытаниях знаний крестьян Московской,
Владимирской и Смоленской губерний, учившихся ранее в школе,
все испытуемые (60 человек) оказались в состоянии вполне удовлет­
ворительно написать экзаменационное сочинение, 68 % экзамено­
вавшихся справились с довольно трудной арифметической задачей
(Корф 18816:6,10-12).
Г. И. Успенский отмечал, что благотворное влияние школы прояв­
лялось и в том, что розга была совершенно изгнана из школы, с деть­
ми стали обращаться внимательно и чутко, старались развивать в них
чувство человеческого достоинства, чтобы детство крестьянского
541

Глава V

ребенка было преисполнено вниманием к личности и самыми гуман­
ными влияниями. Этому способствовало чтение сказок, рассказов,
басен и т. д. Но по мере того, как ребенок рос, он начинал расставать­
ся с чувством человеческого достоинства, суровые реальности кре­
стьянского быта брали свое. На передний план выступали недоимки,
неурожаи, падеж скота, дети, грубые нравы патриархальной семьи
(Успенский 1885а: 134). Обычно дети ходили в школу с радостью. Про­
тивоположных случаев описано немного, но они все же имели место,
в частности в церковно-приходских школах, количество которых
в России в 1881—1894 гг. увеличилось с 4 тыс. до 32 тыс. (Джуринский 2000: 285). С учащимися в школах нередко обращались самым
ужасным образом: порка, удары линейкой, палкой были обычным
явлением. Дети одной из школ долгое время с ужасом вспоминали
о жестокости учителя-дьякона, который оторвал у ученика ухо (Обоянскийуезд Курской губернии) (РКЖБН 6: 27).
Все же была доля правды в том, что не в полной мере удавалось
использовать плоды образования. Благотворное влияние образова­
ния, все доброе, полученное в школе, в значительной степени парализовывалось крестьянским домашним бытом. «Обрядовое исполнение
религии, грубость нравов, существующие в обществе пороки, ненор­
мальное отношение к старшим и родителям и, наоборот, к младшим
и детям, женщинам и прочее дурное, присущее крестьянству, скоро
прививается к ученикам, бросившим по выходе из школы все, что
нужно к дальнейшему самообразованию» (Красев 1887а: 56).
Ж енское образование. Положение с образованием усугублялось
тем, что в этих вопросах явно прослеживалась гендерная ориента­
ция. В ментальность крестьянства глубоко вошло убеждение, что для
женщин грамотность если и не приносит вреда, то во всяком случае
требуется в намного меньшей степени, чем для мужчин. «На что деве
грамота? — обыкновенно говорят православные крестьяне. —Это сов­
сем не бабье дело, ее дело —хозяйство; вот обучить мальчонку — это
иная статья: ему и в солдатах легче будет, да и по мужичеству нынче
без грамоты плохо: нужда бывает в городе по делам, или на заработ­
ки, а то еще выберут в податные и старосты — мужику приходится
всякие обороты делать, а бабе сидеть дома» (Пругавин 1889:50). Здесь
налицо избирательный поворот в крестьянском сознании не только
относительно пользы, но и необходимости грамотности. Это косну­
лось только мужчин, в отнош ении женской грамотности остались
прежние домостроевские представления. Если бы крестьяне в своей
массе были грамотны, они могли бы читать расписки и проверять
счета, а читальня при сельской школе хоть сколько-нибудь отвлекала
542

Изменение социокультурных стереотипов

от кабака (Внутреннее обозрение... 1891: 151). Девочек не считали
нужным учить: «Ну, куда ей грамоте учиться, не за лавочника, чай,
замуж-то пойдет. Пеленки-то без записки не растеряет» (Волоколам­
ский уезд Московской губернии) (Семенов 1902а: 34). «Поступление
в школу и длительность учебы были привязаны к сохранению “па­
триархата” ; соответственно, и обучение девочек было привязано
к сохранению традиционных линий подчинения по материнской
линии. Даже если и мужик склонялся к тому, чтобы послать свою
дочь в школу, окончательное решение принадлежало главе семьи по
материнской линии» (Гумп 1996: 316). На V Всероссийском съезде по
образованию женщин, организованном Российской Лигой равно­
правия женщин в г. Петрограде, в своем выступлении Ю. С. Еремеева
отметила, что только «при грамотности женщин станет необходимою
принадлежностью книга и обусловленное ею разумное развлечение
в крестьянских домах. И от скольких болезней и страданий, связан­
ных с ужасающей детской смертностью, будет избавлена русская
крестьянка, если дойдет до нее просвещение и избавится она от той
темноты, суеверия и невежества, в которых живет теперь» (Ереме­
ева 1915:561).
В среднем по России к началу 1990-х гг. на одну сельскую школу
приходилось только 12 девочек, что было в 3,5 раза меньше учащихсямальчиков. В Вязниковском уезде Владимирской губернии одна учаща­
яся девочка приходилась на 490 человек женского пола. В Воронежской
губернии на 24 801 учащегося мальчика приходилось 2410 девочек,
примерно 1/10 часть, такое же соотношение было в Тульской губер­
нии, в Орловской губернии оно было еще ниже (Миропольский 1880:
114—115). В Чудцовской волости (Солигаличский уезд Костромской
губернии) имелось 4 школы, где обучалось около 250 мальчиков и де­
вочек. В одной школе училось 45 мальчиков и 18 девочек, примерно
такое же соотношение было и в остальных школах (РКЖБН 1: 351,
353). В Пошехонском уезде Ярославской губернии число девочек со­
ставляло 1/4 — 1/3 от всех учеников (РКЖБН 2.1: 484). Значительно
отличался уровень женской грамотности в городе и в деревне. Так,
в Воронеже в 1883 г. из общего числа учащихся на девочек приходи­
лось 38 %, а в остальной части Воронежской губернии — лишь 11 %
(Григорьев 1886:4). С течением времени, хотя и очень медленно, поло­
жение стало несколько меняться к лучшему. Так, если в 1880 г. в зем­
ских школах число учеников превосходило число учениц в 4,9 раза,
то в 1885 г. — уже только в 4,1 раза (Вахтеров 1894: 9). Сказанное
о женском образовании следует воспринимать лишь как тенденцию.
Женское образование в целом находилось на втором плане.
543

Глава V

Распределение количества учащихся девочек было крайне н е­
равномерным по губерниям. Наибольшее количество грамотных
среди сельского женского населения было в Ярославской (21,6 %)
и Московской губерниях (14,4 %), а наименьшее — в губерниях Во­
ронежской (4,4 %), Курской (4,3 %), Орловской (3, 9%), Пензенской
(4,3 %) (Рашин 1951: 37). Количество грамотных девочек было различ­
ным и в уездах губерний. Так, в уездах Воронежской губернии оно
колебалось от 5 % (Землянский уезд) до 18 % (Острогожский уезд)
(Григорьев 1886: 4). В с. Ново-Животинном в 1900/01 учебном году
училось 14 мальчиков и 6 девочек, что для мальчиков составляло
41,2 % из числа их школьного возраста (7—13 лет), а для девочек —
17,1 %. В с. Моховатке обучались только 3 мальчика и ни одной де­
вочки (Воронежская губерния) (Шингарев 2010:26) Имелись не только
села, но и целые волости, где не было ни одной грамотной девочки.
В докладе земскому собранию за 1877 г. по Яранскому уезду Вятской
губернии сообщалось, что учащиеся мальчики были из 630 селений,
а девочки — из 155, в остальных 1259 селениях уезда не имелось ни
одного учащегося мальчика, а в 1744 селениях — ни одной девочки
(Миропольский 1880: 114—115).
Специально указывалось, чтобы при составлении статистических
данных по губерниям и земствам отдельно выделялось, сколько де­
вочек окончили курс обучения (Миропольский 1880: 87). Если обра­
титься к гендерному аспекту в отношении грамотности среди взро­
слого населения, картина станет еще более удручающей. Например,
в Новооскольском уезде Курской губернии на 1000 человек населения
мужского пола приходилось 135 грамотных, а на 1000 женщин —
10 грамотных. В Богородском уезде на 1000 мужчин приходилось
103 грамотных, а на 1000 женщин —только 5 (Пругавин 1889: 50). По
статистическим материалам Обоянского уездного земства в 1882 г.
обучалось 992 мальчика и (!) 91 девочка (Сб. стат. сведений... 1884:
137), по Путивльскому уезду — 2066 мальчиков и 47 девочек (Там
же: 339).
В 1897 г. среди всего сельского населения России грамотных на­
считывалось лишь 9,8 %, а среди мужчин — 25,2 %, т. е. женщин мень­
ше в 2,5 раза (Рашин 1951:37). А. Г. Рашин, используя материалы Пер­
вой всеобщей переписи населения Российской империи, указывал,
что в 1897 г. из 15 473,9 тыс. девочек-крестьянок (до 10 лет) в среднем
по России были грамотными только 2 %, в то время как в такой же
возрастной группе из 15 407,1 тыс. мальчиков грамотными были
3,9 %; в возрастной категории с 10 до 19 лет у крестьянских юношей
процент грамотных достигал 41,4 %, у девушек — 17,1 % (Там же).
544

Изменение социокультурных стереотипов

Следует отметить, что количество девочек, желающих обучаться,
постепенно возрастало. Так, например, учительница из д. Саломыкова Обоянского уезда сообщала, что «в первый год моего учитель­
ства обучалось 45 учащихся, в том числе восемь девочек, во второй
год —48, девочек четырнадцать, желавших поступить в школу было
больше, но им пришлось отказать за недостатком места» (Курская
губерния) (РКЖБН 6: 27).
Причины таких очевидных разрывов в уровне грамотности между
девочками и мальчиками были разные, прежде всего — экономиче­
ские: девочки-крестьянки нужны были в домаш нем хозяйстве для
выполнения работ по дому или в поле, многие девочки помогали так­
же матерям в уходе за младш ими детьми, часть девочек отдавалась
на работу по найму. Значительную роль играло и существовавшее
предубеждение против необходимости обучения девочек грамоте.
В значительной степени необязательность грамотности для девочек
можно объяснить тем, что она с прагматических позиций была не
столь сильно мотивирована, как грамотность мальчиков (окончив­
шие двуклассное училище получали льготы при отбывании воинской
повинности: по закону 1874 г. срок отужбы для них сокращался с 6
до 4 лет (гл. VI, ч. IV) (Устав о воинской повинности 1874)). Поэтому
именно по росту грамотности среди девочек можно более основа­
тельно судить об изменившихся представлениях крестьян о необхо­
димости образования для детей.
Картина мало изменилась и через 10—15 лет. Вот некоторые сооб­
щения корреспондентов Этнографического бюро, относящиеся к кон­
цу последнего десятилетия XIX в.: в с. Анастасове грамотных женщин
не было совсем (Одоевский уезд Тульской губернии) (РКЖБН 6:452);
в с. Лапшанге не имелось грамотных женщин и девочек (Варнавинский уезд Костромской губернии) (РКЖБН 1: 68); в Вышнем Волочке
большинство мужчин были грамотны, но грамотных женщин почти
не встречалось (Вышневолоцкий уезд Тверской губернии) (Там же:
412). По Курскому уезду, который был в отношении грамотности дале­
ко не последним в Европейской России, в 1882 г. на 1000 жителей при­
ходилось 57 грамотных, но среди женщин грамотность не достигала
и 1 %. В Льговском уезде на 400 женщин едва одна была грамотной
(Курская губерния) (Григорьев 1884: 63). В с. Наремы (Кадниковский
уезд Вологодской губернии) из 1500 человек на грамотных мужчин
приходилось 1/3 из этого числа, на грамотных женщин — 1/8 часть
(РКЖБН 5.2: 760); из 205 человек в д. Фетиньево (Вологодский уезд
Вологодской губернии) было 69 грамотных, среди них 5 женщ ин
и 5 девочек (РКЖБН 5.1: 183).
545

Г лава V

По материалам обследований 110 уездов 18 губерний в 80-х гг.
XIX в. уровень грамотности мужчин и женщин по уездам был пред­
ставлен следующим образом:
Грамотных мужчин

Грамотных женщин

от 3,9 до 10 %
от 10,1 до 20%
от 20,1 до 30%
свыше 30 %
от 0,1 до 1 %
от 1,1 до 5 %
от 5,1 до 10 %
свыше 10 %

— 24 уезда;
—48 уездов;
— 21 уезд;
— 17 уездов.
— 58 уездов;
— 33 уезда;
— 11 уездов;
— 8 уездов
(Богданов 1964: 25).

Процент сельских девочек-учащихся, как и мальчиков, был выше
в столичных губерниях — Московской и Петербургской, где многие
селения являлись, по сути, пригородами, а также в Тверской, Сара­
товской и Пермской губерниях (Там же).
Автор очерков о судьбах крестьян в пореф орм енной России
Я. В. Абрамов писал, что очень трудно и медленно проникала в на­
родное сознание необходимость женского образования. Образование
для девочек, будущих матерей и воспитательниц своих детей, имело
бы даже более важное значение, так как в этом случае сделалось бы
грамотным все их потомство. Отстранение девочек от образования
не только означало, что грамотность не затрагивала целую половину
населения, но закрывалась возможность проникновения луча света
просвещения в семью. Увеличению количества учащихся девочек
в первую очередь способствовали сами матери, до этого учившиеся
в школе. Такие матери старались обучить грамоте своих детей, раз­
учивали с ними стихи и басни (Абрамов 18896: 164). Исследователи
народной жизни отмечали, что грамотные девочки чище одевались,
приличнее держались и были вежливее в обращении (см.: Там же;
Красев 18876:125-126).
Необыкновенно глубоко и емко выразил свои взгляды на женское
образование священник из с. Лавы Петр Сурминский (Корсупский
уезд Симбирской губернии): «Было бы несправедливостью с моей
стороны и погрешностью против полноты сведений, если бы я не
упомянул о бывших ученицах, также являвшихся для поверочного
экзамена. Девочек было немного, потому что польза посещения шко­
лы девочками выяснилась в сознании крестьян только за последние
годы; но тем не менее они были все (из пяти девочек, окончивших
курс, явились 4, а одна была на стороне). При испытании девочек
546

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

в зн а н и и н ек о гда вы учен н ого и сл ы ш анн ого и м и в ш коле о казал и сь
отли чн ы е р езультаты . Не д ум аю , ч тобы это бы ло только потом у, что
он и н ед ав н о ко н ч и ли курс уч ен и я (в 1883 и в 1884 годах); но при даю
в этом случае зн а ч е н и е как особом у взгл яду к р естья н о к н а грам оту,
как н а д р аго ц е н н о е средство к спасени ю душ и, так и особом у п о л о ­
ж ен ию д ев о ч е к в кр естья н ско м быту». Он о тм еч ает, что д ев о ч к а —
д о м о с е д к а , п о с т о я н н а я п о м о щ н и ц а с в о е й м а т е р и , б л и ж ай ш ая ее
п еч а л ь н и ц а и у т е ш и т е л ь н и ц а в ее часты х скорбях. А. К расев с р а в ­
н и в ает ее полож ен ие с б р ато м : «О на, хотя тож е не б ез дел а каж ды й
д ен ь, как и ее гр а м о тн ы й брат, но больш е б р ата и м е е т во зм о ж н о сти
в зя ть ся за кн и ж ку и п о ч и тать ее сво ей м а те р и и свои м сестрам ; он а
п очащ е б р ата б ер ется и за п ер о для н а п и с а н и я п о м я н н и к а , п и сьм а,
сп и ско в с р а зн ы х м о л и тв и р е л и ги о зн о го со д ер ж ан и я стихов, р а с ­
п е в а е м ы х к р е с т ь я н к а м и -г р а м о т н и ц а м и . О на не т а к бы стро, с р а в ­
н и тел ьн о с б р ато м , со о б р ази т счет денег, п о то м у что у н ей в руках
поч ти н и когда не б ы вает д ен ег; но о н а не уступит гр ам о тн о м у брату
свести т е о р е т и ч е с к и й счет, у п р а ж н я я с ь в о н о м п о с р е д с тв о м т а б ­
л и ц ы у м н о ж ен и я , п р и счете н и то к , р а зв е р с т ы в а я их в ч е т ь -м е н к и
и пасм а». Д алее он д ел ает в ы во д о т о м , что в ж и тей ск ом о тн о ш ен и и
гр а м о тн а я д ев о ч к а сто и т н е с р а в н е н н о вы ш е н е г р а м о т н о й и н а х о ­
д и тся в больш ем п о ч ете у ж ен щ и н , «что в и д н о и з того, гр ам отн ы х
д ево ч ек н азы в аю т: Л и за т а к а я -то , М аш а т а к а я -т о , а н е п о л у п м ен ем ,
как б езгр ам о тн ы х : Л и зка т а к а я -т о , М аш ка т а к а я -т о . И н сти н кти вн о
чувствуя свое полож ение более вы годны м , гр ам отн ая д евочка р е в н и ­
во д о р о ж и т им и старается не у рони ть себя в добром м н ен и и других.
Грам отную д ево ч ку , к а к и гр а м о тн о го м а л ь ч и к а , м о ж н о о тл и ч и ть
д аж е н а у л и ц е, во в р е м я д ет с к и х и гр: о н а н е с р а в н е н н о в еж л и вее,
с к р о м н ее и п о ч т и т е л ь н е е п р е д кем следует; он а н и к о гд а н е у к л о ­
ни тся от о твета н а п р ед л о ж ен н ы й ей вопрос, а п остарается серьезн о
и вн и м ател ьн о д ать см ы ш л ен ы й ответ, ничуть н е закр ы вая п р и этом
р т а своего р у кав о м , как д и к а р к а н е гр а м о т н а я , и не см еясь, к ак та,
у р о д л и в о -б ессм ы сл ен н о . Если вы в н и м ат е л ь н о , с пси хологи ческой
точки зр ен и я, вн и кн и те в душ евное состояние грам отн ой д евочки, то
без особого труда за м е ти те , ч то в н ей больш е м я гкосердеч и я и го р а ­
здо м ен ьш е зла, ч ем у н егр ам о тн о й . По к р а й н е й м ере, это зло не так
б есп о щ ад н о грубо в ы р аж ается, го р азд о ско р отечн ее, более похож е
н а б л аго р о д н у ю в с п ы ш к у н е г о д о в а н и я п р о т и в н е с п р а в е д л и в о с т и
и, во в с я к о м случае, н е и м е е т то го б е з за в е т н о г о , н е п р и м и р и м о г о
и м сти тельн ого х арактера, которы й вы раж ается в крестьянском быту
у н егр а м о т н ы х ж ен щ и н о т р а в л е н и е м , с а м о о тр ав л ен и ем , п о д ж и га­
н и ем и проч. По м о ем у зам еч ан и ю , х р и сти ан ск и е и сти н ы и п р ави л а
547

Г лава V

нравственности, преподанные в школе, прививаются к сердцу дево­
чек скорее и прилагаются ими в самой жизни проще, сравнительно
даже с грамотными мальчиками. Вообще говоря, есть несомненная
надежда, что грамотная девочка со временем принесет крестьянской
семье более пользы и счастья, чем грамотный мальчик, направля­
ющий пользу грамоты более в житейскую, практическую сторону»
(.Красев 18876: 125-126).
Именно образование и культура должны были стать смягчающим
средством сглаживания и улучшения различных сторон семейных
и общественных отношений. В традиционном смысле слова «учить»
девушку мог только отец, а женщину — муж или свекор. Совершенно
новым явлением были «девки, родившиеся до воли, которые, вы ­
ходя замуж за грамотного парня, сами подписывают в церкви свой
брачный “обыск”, а старые родители их, глядя на это диво, или ожи­
дают кончины мира, или плачут от наивного умиления» (Миропольский 1880: 78). Любопытный факт: на проводившиеся испытания
знаний бывших учеников начальных школ приходили учащиеся
разных поколений, учившиеся в одной и той же школе, например,
отец с сыном или отец с дочерью (Нижнедевицкий уезд Воронежской
губернии) (Вл. Кр. 1895а: 55).
В местах с развитыми отхожими промыслами грамотность в це­
лом была значительно выше. А. В. Третьяков отмечает, что тяга
крестьянства к образованию диктовалась «не столько его экономи­
ческими возможностями, сколько социальной перспективой, кото­
рую оно могло дать следующим поколениям» (Третьяков 1997: 72).
В Костромской губернии грамотными были 1/4 всех мужчин (в Чух­
ломском уезде более 1/3), из них в фабричной зоне — 1/6, в лес­
ной — 1/10. Однако и грамотность женщин была намного ниже, чем
у мужчин, в несколько раз. Но уже из девушек, вступивших в брак
в 1873—1875 гг., было грамотных в отхожей полосе 8,6 %, в четыре
раза больше, чем в фабричной, и в восемь раз больше, чем в лесной
полосе. В Чухломском уезде грамотные девушки составляли 1/6 всех
вышедших замуж. В некоторых солигаличских школах девочки со­
ставляли 1/4—1/3 всех учеников, в неотхожей Чудцовской волости
на 40—60 учеников приходилось 1—3 девочки. Большинство детей
в Чухломском и Солигаличском уездах обучались не в школах, а дома
грамотными родителями, питерщиками, деревенскими грамотеями
из солдат или причетников. О гендерном неравноправии свидетель­
ствует такой факт, что за обучение мальчиков «деревенским грамоте­
ям» платили, а девочки учились у отцов, братьев, старых дев и вдов,
т. е. на обучение девочек не тратились (Жбанков 1891:93—97).
548

Изменение социокультурных стереотипов

Относительно высокая грамотность нужна была не только для
мужчин, но и для женщин, в частности для переписки с отсутствующи­
ми мужьями (Герценштейн 1887:152—154). Так, например, Карцевская
почтовая станция служила для крестьян почти 5 волостей, в среднем
на каждого жителя приходилось в 1883 г. более одного почтового от­
правления (Костромская губерния) (Жбанков 1891: 93—99). В тяжелое
летнее время почта была единственной отрадой и утешением для
жен отходников, они ждали и материальной помощи, и нравственных
утешений. Как много значила почта для отхожего края, показывает тот
факт, что каждый праздник всякая почтовая контора была осаждаема
толпами народа, преимущественно женщинами (Там же: 74).
Ситуацию с образованием и грамотностью в разных российских
губерниях показы вает исследование, проведенное в начале XX в.
в Санкт-Петербурге. В обследованной группе рабочих трех участков
Нарвской части, где преобладали выходцы из крестьян Псковской,
Смоленской, Рязанской, Тверской, Ярославской, Новгородской губер­
ний, был низким уровень образования, в соответствии с чем и ни з­
кая квалиф икация. Среди мужчин неграмотных было 62 %, среди
женщин — 70 %. Поголовной неграмотностью особенно выделялись
выходцы из Псковской губернии. Из них никто не посещал воскрес­
ных школ, вечерних занятий, народных чтений. В этом ряду встре­
чались единичные факты жажды знаний: пожилая женщина, мать
четверых детей, посещ ала воскресную школу, мотивируя тем, что
«очень охота грамоту узнать» (М. и 0 . 1902: 72,75,76). Вот данные по
другой группе петербургских рабочих Калинкинского и Путиловского
заводов, где преобладал квалифицированный труд. Грамотные муж­
чины составляли 63, 3%, грамотные женщины — 24,5 %, грамотные
подростки — 74 %. Привлекает вним ание, что процент грамотных
среди мужчин был значительно выше, чем у женщин, а у подростков
выше, чем среди мужчин. Обратимся к такому показателю, как чтение
газет. Из грамотных мужчин читали газеты не менее 4 раз в месяц
55 %, а из грамотных женщин — 50,5 %. Таким образом, запросы на
чтение у мужчин и женщин не сильно отличались, но неграмотность
большинства женщин препятствовала удовлетворению этой потреб­
ности: у мужчин один читающий приходился на 2 нечитающих, тогда
как у женщин одна читающая приходилась на 9 нечитающих (Там
же: 83—85).
Несмотря на все препятствия, рос процент учащ ихся-девочек,
особенно в земских школах. На рост количества обучающихся оказы­
вал влияние, например, такой фактор, как пол учителя. Если в школе
работали женщины-учительницы, отчего было более мягкое обра­
549

Г лава V

щение, то крестьяне туда охотнее отдавали детей. Отношение числа
девочек к мальчикам, обучающимся у учителей и учительниц, можно
проследить по следующей таблице:
Таблица 5. Отношение числа девочек к мальчикам,
обучающимся у учителей и учительниц*
Годы

Учителя

Учительницы

1873-1876

14,7

23,6

1876-1879

19,5

21,0

1879-1882

20,4

25,1

* Составлена п о : Скалой 1883: 100—101.
На 1000 мальчиков приходилось девочек, родители которых за­
нимаются земледелием — 228, промыслами — 229, торговлей — 569,
личными услугами —381, фабричной работой — 308. Наиболее благо­
приятное отношение к обучению девочек у крестьян, занимающихся
торговлей, что совершенно естественно, так как в этой отрасли гра­
мотная женщина была более нужна, чем в других (Там же).
Любопытен следующий штрих: там, где няньками были девочкиподростки, получившие не домашнее образование, а школьное, они
пели малышам колыбельную лермонтовскую песню «Спи, младенец
мой прекрасный» (Московская губерния) (Степанов 1906: 232). Бла­
годаря распространению грамотности изменилось содержание на­
родных песен, в них стали проникать произведения русских поэтов —
А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. В. Кольцова, Н. А. Некрасова и др.
Эти стихи приносились домой не только из школы, где крестьянские
дети заучивали их наизусть, но и возвращающимися с промыслов
отходниками и солдатами со службы, местной интеллигенцией в лице
сельских учителей, фельдшеров, волостных писарей, детей духовен­
ства. Молодежь из интеллигенции присутствовала на деревенских
посиделках не только в качестве зрителей, но и участников. Часть
крестьянской молодежи приходила на увеселения, которые устраи­
вались у дочери священника, волостного старшины и т. д. На таких
вечерах пели такие песни, как «Зимний вечер», «Сквозь волнистые
туманы», «Узник» Пушкина, «Воздушный корабль», «Колыбельная»
Лермонтова, «Хуторок», «Не шуми ты рожь» Кольцова, «Коробейники»
Некрасова (Балов 18996:166—172).
Развитие образования вело к трансформации традиционной
культуры, что вызывало негативную реакцию среди части не только
крестьянского общества, но и городской интеллигенции. По свиде550

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

тельству Е. Всеволожской, о б р азо ван и е р азви вал о в новом поколен ии
ины е п о н яти я и взгляды , и счезали м ногие обы чаи и п ри м еты , другие
тер ял и с каж ды м годом своих п р и вер ж ен ц ев. И счезала н ар о д н ая са­
м о б ы тн ая п о эзи я , за м е н я я с ь го р о дск и м и п ес н я м и и и ск о в ер к ан н ы ­
м и р о м а н с а м и (Всеволожская 1895: 34). И звестн ы й у ч ен ы й -ф и л ол ог
Д. Н. Ушаков видел в р азв и ти и о б р азо ван и я двойствен ность: влияни е
города — это нравственная порча, но взам ен более трезвое м и р о п о н и ­
м ан и е. О б р азо ван и е влияло н а п р ед став л ен и я о небесны х светилах,
ф орм е зем л и , я в л ен и я х при р о ды . Но все это п ри чуд л и вы м об разом
н ак л ад ы в ал о сь н а т р а д и ц и о н н ы е в о ззр е н и я . О н отм еч ает, ч то м о ­
л о д о м у п о к о л ен и ю уже бы ло и зв естн о , ч то зв езд ы го р азд о д ал ьш е
от З ем л и , ч ем Л упа и С олнце, но п ад аю щ ая зв езд а, по в о ззр е н и я м
н арода, о зн а ч а е т см ер ть человека. С олнечное зат м ен и е прои сходит
от закр ы ти я Луной солнечного диска, но в то же врем я затм ен и е о зн а ­
ч ает гнев Бож ий за лю дские грехи. Зем ля является ш аром , но плавает
н а воде, и т . п. (Ушаков 1896: 192—193).
П росвещ ение. Рухнуло кр еп о стн о е п р аво , и зм ен и л ся тягостн ы й
характер воин ской п ови нности, более о ткры ты м и стали суды, п о я в и ­
лась зем ская м ед и ц и н а, в п ер вы е гром ко и ясно бы ли н азв ан ы нуж ­
ды д е р е в н и (Капуст ин 1902: 3). К рестьян и н а столети я д ер ж ал и под
страхом розги, ссы лки, п родаж и ж ены , отдачи в солдаты . К рестьянин
получил ч ел о в еч еск и е п р ав а, вы ш ел и з страха, но вы ш ел н е в о с п и ­
т а н н ы й , не п р и го т о в л е н н ы й к б о р ьбе со зл о м . Т о рж ествовало зло
н евеж ества (Новиков 1899: 93). Часто среди судей волостного суда не
было н и одного грам отн ого (А гаповская волость Там бовского уезд а
Т ам бовской губерн ии) (Труды ... 1: 11).
П росвещ ен ие н ар о д а оставалось для стран ы зл об о д н евн о й п р о ­
блем о й . И зд есь о гр о м н у ю ро л ь и гр а л и зе м с к и е вр ач и . Врач и п и ­
сател ь Г. М. Г е р ц е н ш те й н о т м еч а л о тсу тств и е у к р е с т ь я н и н а хоть
к ак о й -л и б о ск л о н н о сти к сам о с то я т е л ь н о с ти всл едстви е к р ай н его
невеж ества и убеж дения, что все реш ается не по неп релож ном у за к о ­
ну, а по п рои зволу н ач аль н и к а — старосты , старш ины , зем ского и т. д.
Он счи тал, что сер ьезн ая , п о в сем естн ая о б язател ьн ая ш кола м огла
восп и тать н о во е п околен и е, способное к сам о деятельн ости , а такж е
веру в закон , п о н и м а н и е того, что н ач ал ь н и к только блю ститель за ­
кон а, п р о св ещ ен и е — е д и н с т в е н н о е п л о д о тв о р н о е во сп и тател ь н о е
средство . О б р а зо в а н и е и п р о с в е щ е н и е , го р о дск ое в л и я н и е, по его
м н ен и ю , в н ед р яли более высокую культуру, хотя бы во внеш них п р о ­
явлениях. Так, несм отря н а занесени е в д ер ев н и сиф илиса, отходники
ран ее и старательн ее лечились, п р и н и м а л и м еры п редосторож ности.
У них другое о тн о ш ен и е к м ед и ц и н ск о й п о м о щ и , более устроен быт,
551

Г лава V

просторнее, лучше и гораздо чище жилище, белые избы, скот в них
содержится в исключительных случаях (Герценштейн 1887:152—154).
Приведем сообщение корреспондента из Тульской губернии: «Наканупе каждого праздника ходят в баню, а за неимением у себя бани,
греют воду и моют себе голову. На праздник же любимым препро­
вождением времени считается искаться в голове» (АИЭА РАН. Ф. 22.
Д. 45. Л. 2). Деятельность земских врачей являлась лучшей школой
для популяризации гигиенических знаний, оказывая постоянное
влияние на вековые предрассудки о болезнях, их причинах и лече­
нии. В некоторых губерниях из-за отсутствия спроса практически
исчезли знахари и знахарки, рудометы (кровопускатели), костоправы
и прочие лекари. Заговоры, ладанки и прочие талисманы на больных
там встречались в виде исключений. Резиновая соска, надетая на
аптечную склянку, вытесняла классический коровий рожок с соском,
отрезанным от вымени. Приглашение врача на трудные роды уже не
встречалось с суеверным страхом (Капустин 1902:12).
Оспопрививание становилось обязательным для крестьянских
детей (РКЖБН 2.1: 468—469; 2.2: 390,435). Хотя еще совсем недавно
считали, что «прививать младенцам оспу считается за грех, и это, по
мнению здешних старух, значит наложить печать антихриста; кто же
умрет от этой болезни, тот будет на том свете ходить в золотых ризах»
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 45. Л. 6 об.). Для прививок против оспы иногда
приходилось прибегать к помощи полиции. Благодаря деятельности
земства крестьяне с доверием стали относиться к этой мере, даже вез­
ли на прививку детей верст за 15. Иначе стали крестьяне относиться
к дезинфекции при некоторых болезнях, как, например, дифтерии
(РКЖБН 6:177). Доверие окрепло настолько, что «не особенно жалеют
своей скудной одежды и белья, которое портится при дезинфекции»
(Абрамов 18886:18). Так, в Карагайском приходе Пермской губернии,
где детская смертность в первый год жизни достигала чудовищных
даже для России размеров — 2/3 всех родившихся (1880—1882 гг.),
после открытия медицинского участка она упала до 54 % (1883—1885
гг.), и это с учетом того, что в те годы свирепствовали эпидемии оспы
и скарлатины (Там же: 21).
Несмотря на то что расходы на здравоохранение занимали первое
место в земских бюджетах, положение в этой области было очень
тяжелым (Там же: 24). Земских врачей было крайне недостаточно.
Так, если в Ярославской губернии в Пошехонском уезде один врач
приходился на 27 718 человек жителей (РКЖБН: 2.1: 513), то в Ро­
стовском уезде — на 60 113 (РКЖБН: 2.2: 240). Вот усредненные дан­
ные. Если в городе на одного врача приходилось 1700 жителей, то
552

Изменение социокультурных стереотипов

в деревне — 36 ООО, разбросанных на огромной площади. Во всей
России имелось 12 482 врача, из них в уездах и округах работали 3060.
Исходя из предположения профессора-медика М. Я. Капустина, что
в среднем каждый житель обращается к врачу один раз в год, в горо­
де врачу приходилось ежедневно обслуживать 4 больных, тогда как
в деревне — 98. По его мнению, для поднятия уровня медицинского
обслуживания в деревне до уровня города нужно было еще 62 тыс.
сельских врачей (1900 г.) (Капустин 1902:4).
Корреспонденты Этнографического бюро писали, что крестьяне
«последнее время охотно идут к врачам и фельдшерам», начинают
относиться к врачу «с большим доверием», «больше всего крестьяне
во враче ценят сердечность и простоту обращения, особенно когда
они соединяются со знанием дела и опытностью», но к «женщинамврачам они относятся скептически: “Не за свое дело берутся”, — го­
ворили они про них» (РКЖБН: 1:481; 2.1: 60; 3: 174,175). Крестьяне
охотно шли к тому врачу или фельдшеру, который, по их мнению,
«не брезглив и лучше смотрит» (Васильсурский уезд Нижегород­
ская губерния) (РКЖБН: 4: 176). Крестьяне стали обращаться к вра­
чам особенно для лечения от сифилиса, которое было бесплатным
(РКЖБН: 2.2: 213). Однако следует иметь в виду, что сифилис можно
было лечить только в земской больнице, а для абсолютного боль­
шинства крестьянских семей это было невозможно, «если заболела
вся семья» (РКЖБН: 3: 176).
Несмотря на просвещение и предписания медиков, гигиена и ди­
ета среди крестьян прививались с большими трудностями (Псковская,
Нижегородская губернии) (РКЖБН: 4:175; 6: 250), часто обращались
за помощью к врачу тогда, «когда больной бывал уже при смерти»
(Зубцовский уезд Тверской губернии) (РКЖБН: 1: 416). Меры пре­
досторожности принимались только против сифилиса (РКЖБН: 2.2:
211-212; 3:174).
Акушерская помощь являлась одной из наиболее слабых мест
земской медицины. Акушерки еще не приобрели того доверия, ко­
торым пользовались земские врачи. К акушерке-женщине обраща­
лись только при тяжелых родах (РКЖБН: 1: 481; 3: 96; 6: 177; Евменьев 1894:463). Практика акушерок была ничтожной — 2—3 десятка
принятых младенцев в год, акушерки работали и фельдшерами. Кро­
ме того, их количество было значительно меньше, чем требовалось
в действительности. На уезд приходилось 2—4 акушерки, и это там,
где в год происходило 10 тыс. и более рождений (Абрамов 18886:
28). В. Ф. Демич пишет: «Мало зная научную медицину и все еще
относясь недоверчиво к медику, как к “нем цу”-чиновнику, народ
553

Г ла ва V

с настойчивостью, твердою верою и любовью держится за свое ве­
ками установившееся самоврачевание» (Демич 1889: 21).
Специальное женское образование. После эмансипации крестьян­
ства земствами, в частности в Московской губернии, предполагалось
в каждой деревне иметь образованную повивальную бабку, которая
постоянно должна была жить на участке, быть известной крестьян­
ству и в течение двух лет обучать действиям при родах женщину,
выбранную из селений, находящихся в этом участке. По истечении
двух лет она должна была вернуться в свое селение, а ее место зани­
мала следующая выборная женщина из другого селения. Это было
призвано способствовать тому, чтобы через несколько лет в каждом
селении была своя повивальная бабка с практическими навыками
(Лебедева 1934: 100). Но вопрос об акушерской помощи земств сель­
ским жителям не был решен.
Следующим шагом была организация в крупных уездных городах
при больницах повивальных институтов и школ (курсов). Те, кого мы
называем акушерками, по российскому законодательству XIX в. по­
дразделялись натри группы: повивальные бабки, сельские повивальные
бабки и повитухи. Первые проходили полное обучение в городских
повивальных институтах. Сельские повивальные бабки имели право
практиковать в городах только после сдачи специального экзамена.
Повитухи тоже должны были сдать квалификационный экзамен, но
это обычно не выполнялось (Ramer 1976: 219). Школы были пред­
назначены главным образом для подготовки сельских повивальных
бабок. Срок обучения составлял 1—2 года. Так, с 1880 по 1915 г. в Мо­
скве существовало Московское императорское родовспомогатель­
ное заведение с повивальным институтом при Московском им пера­
торском воспитательном доме, где с 1887 г. начала работать школа
сельских повивальных бабок 2-го разряда (ЦИАМ. Ф. 112. Оп. 2Д);
в 1885 в Пензе была открыта земская повивальная школа 2-го раз­
ряда, просущ ествовавш ая до 1916 г. (Паршина 2008: 128). К концу
1870-х гг. в провинциальных городах имелось более 20 таких школ,
их число продолжало расти и к 1905 г. превысило 50, в них проходили
подготовку около 4 тыс. учащихся (Ramer 1976: 220).
В школу сельских повивальных бабок принимали женщин в сред­
нем в возрасте 24—30 лет (ЦИАМ. Ф. 112. On. 1. Д. 67. Л. 319 об.), им е­
ющих «надлежащую понятливость», умеющих читать и писать, здо­
рового телосложения, без физических недостатков. При поступлении
в школу кроме прошения или отношения учреждения, присылающего
ученицу, требовались следующие документы: свидетельство о ро­
ждении и крещении за подписью священника и с приложением цер­
554

Изменение социокультурных стереотипов

ковной печати; о поведении от губернского начальства; о здоровье
и привитии оспы; о «бьггии на исповеди», а от несовершеннолетних —
разрешение родителей или опекупов; от вдов и замужних — свиде­
тельство о браке и согласие мужа (Там же. Оп. 2. Д. 8. Л. 18; On. 1. Д. 37.
Л. 3—3 об.) (см.: Приложение 9).
В школу направлялись женщины, преимущественно из земских
управ (см.: ЦИАМ. Ф. 112. Оп. 1.Д. 40. 55 л.;Д . 12.220 л.; Д. 37.8 л.;
Д. 67.386 л.; Оп. 2. Д. 2535.77 л.). Так, в 1908 г. среди 130 вольнослуша­
тельниц, окончивших Московский повивальный институт, 110 были
иногородними (Там же. Д. 67. Л. 327 об.). По семейному положению
вольнослушательницы повивального института распределялись сле­
дующим образом: девиц — 102, замужних — 25, вдов — 3 (Там же.
Л. 322). Анализ материалов фондов ЦИАМ по разным учебным годам
в Московском повивальном институте и школе сельских повивальных
бабок показал, что численность учащихся из числа крестьянок была
незначительной. Так, в 1890/91 учебном году из 297 обучавшихся
в старшем и младшем классах повивального института только 11
были крестьянки; в школе сельских повивальных бабок из 9 учениц —
только 2 крестьянки (Там же. Д. 12. Л. 4—17 об.); в 1898/99 учебном
году из 388 обучавшихся в старшем и младшем классах повивального
института 44 были крестьянки (Там же. Д. 40. Л. 7—23 об.); в 1901 г.
в школе сельских повивальных бабок обучалось 19 вольнослуша­
тельниц (Там же. Д. 47. Л. 26); в 1904 г. — 18 чел. (Там же. Д. 51. Л. 1);
в 1908 г. из 46 обучавшихся повивальному искусству 18 были кре­
стьянки (Там же. Д. 67. Л. 319 об.).
Каждая школа имела свою программу обучения, но в целом,
по набору основных дисциплин, они были похожи. Так, например,
в школе для образования сельских повивальных бабок Московского
родовспомогательного заведения в 1902/03 учебном году в расписа­
нии (см.: Приложение 10) были следующие предметы: повивальное
искусство, практические занятия и репетиция, анатомия и физио­
логия, гигиена и уход за больными, женские и детские болезни (Там
же. Д. 47. Л. 215). Программу обучения в повивальной школе г. Пензы
составляли такие предметы, как Закон Божий, русский язык (чтение
и письмо), основы акушерства, уход за беременными, практические
занятия по родовспоможению (Паршина 2008:128).
Прием в школу осуществлялся один раз в год. Плата за полное
содержание и обучение учениц составляла 100 руб. в год (для воль­
нослушательниц — 35 руб. в год). Ученицы, «оказавшиеся в первые
3 месяца неспособными к обучению, или, по дурному поведению»,
отсылались назад «за счет тех мест и лиц, от коих поступили». Уче­
555

Г лава V

ницы младших классов повивального института допускались к де­
журству в родильное отделение, а лучшие из них под наблюдением
и руководством дежурной повивальной бабки —к приему младенцев
(ЦИАМ. Ф. 112. On. 1. Д. 8. Л. 122). В период обучения выпускницы из
школы сельских повитух принимали роды обычно от 25 до 42 роже­
ниц (в свидетельстве каждой выпускницы указывалось количество
принятых родов) (Там же. Д. 12. Л. 25 об.). Обучение в школе сельских
повивальных бабок осуществлялось в течение одного года (Там же.
Д. 13. Л. 11). Желающих обучаться было много, однако количество
мест было ограничено (Там же. Д. 45. Л. 198).
По окончании обучения ученицам после сдачи экзаменов выда­
вали свидетельства на звание сельской повивальной бабки (см.: При­
ложения 11—12), по которым им разрешалось заниматься практикой
повитушества во «всех местечках, слободах, селах и деревнях» (ЦИАМ.
Ф. 112. Оп. 2. Д. 8. Л. 18; On. 1. Д. 37. Л. 3—3 об.). Ученицы, окончившие
курс учения в школе сельских повивальных бабок и проявившие осо­
бое усердие при уходе за родильницами и младенцами, награждались
Похвальными листами (см.: Приложение 13). По окончании школы
выпускницы принимали «Присягу» (текст см.: Приложение 14) (Там
же. Оп. 1.Д. 45. Л. 229).
Несмотря на принимаемые меры, лишь около 2 % родов в сель­
ской местности принимали квалифицированные акушерки. Одной из
причин такого положения являлось то, что после окончания школы
сельских повивальных бабок выпускницы —деревенские женщины —
в надежде лучшего устройства своей жизни всеми силами стремились
на работу в города. Одним из путей решения этой проблемы стало
расширение даваемого медицинского образования и получаемых
навыков, чтобы совместить в одном лице акушерку и фельдшера
(фельдшер-акушерка). Среди учащихся теперь были и городские
женщины, которые отправлялись на работу в деревню (Ramer 1976:
220, 223-225,233).
Улучшению удручающего санитарного состояния в деревне, по
мнению А. В. Балова, могли способствовать рост образования и куль­
турного уровня крестьянства (Балов 19036: 31). Он считал, что в зем­
ских школах должны преподаваться элементарное естествознание
в связи с гигиеной, чтения по гигиене, нужно проводить пропаганду
понятий санитарии и гигиены путем распространения брошюр, лист­
ков и т. п. (Балов 1903в: 142—143). И такие меры принимались. «Для
борьбы с сифилисом в Романово-Борисоглебском у. был принят ряд
санитарно-медицинских мер, а для ознакомления населения с сифи­
лисом разослана для распространения между населением уезда состав­
556

Изменение социокультурных стереотипов

ленная романово-борисоглебским уездным врачом К. Доводчиковым
популярная брошюра “О сифилисе и путях его распространения”»
(РКЖБН 2.2:212), —сообщает корреспондент из Ярославской губернии.
Однако санитарные нормы, проводимые через местный врачебный
персонал, почти никогда крестьянами не исполнялись, не соблюдали
они и правил гигиены и диеты (Псковская, Нижегородская, Калужская,
Ярославская губернии) (см.: РКЖБН 2.2:212,389; 3:96; 4:178; 6: 250).
Одним из источников культуры и просвещения сельского населе­
ния явились детские ясли-приюты, за которыми наблюдали местные
врачи (Поповская 1914: 67, 69). Организация яслей способствовала
воспитанию «родителей и более старших детей — девочек, приучая
наглядно к более или менее правильному уходу за детьми и особенно
к правильному питанию...» (Соколов, Гребенщиков 1901: 71).
Каким был контраст между миропониманием традиционного па­
триархального общества и новыми веяниями пореформенного пери­
ода, показывает одно из самых вопиющих дел, рассматривавшихся
в мировом суде, — о жестоком обращении крестьянина Ферапонтова
со своей женой. Ферапонтова была крестьянкой только по рождению,
она прожила несколько лет у местного помещика и воспитывалась
почти наравне с его дочерьми. Ее выдали замуж за заурядного мужика,
с которым у нее не было ничего общего. Ферапонтова была одарена
чуткой душой, являлась не только грамотной, но и развитой, была
в состоянии критически относиться к крестьянскому миросозерцанию
и быту. Она не избежала обычной участи многих крестьянских жен­
щин и подвергалась постоянным истязаниям. Она —почитательница
Некрасова и Кольцова, с развитым вкусом, а ее муж —кабацкий завсег­
датай. Ферапонтова добивалась развода. Сына подстрекала свекровь:
«Не уступай, Ванька, требуй жену, она нужна нам работать». Решение
волостного суда: «Иди к мужу», ибо «муж да прилепится к своей жене,
а жена да пребывает к нему в неограниченном послушании»; судебная
палата в действиях Ферапонтова признаков истязания (и это после
многократных обращений его жены в суды) не признала, а усмотрела
в них лишь насилие. На просьбу Ферапонтовой дать копию решения
волостного суда был дан ответ, что «много вас у нас бывает, и всем да­
вать копии, ступай к мужу и живи, вот тебе копия»; когда она, пытаясь
отстаивать свои права, сказала, что за такое им придется отвечать, ста­
роста в ответ сказал: «Вот за всякую сволочь мы будем отвечать, бери,
Иван, веревку, вяжи ей руки и тащи домой» (Лудмер 18846: 669—671).
Рост просвещения среди крестьянских женщин находил свое про­
явление в отстаивании ими своих прав. Женщины далеко не всег­
да находили заступничество в ближайших сельских судебно-адми­
557

Г лава V

нистративных инстанциях — сельском сходе и волостном суде. Но
там, где власть в лице мирового суда сумела к себе внушить дове­
рие и симпатию, обращались к нему за защитой. Барскому (это был
синоним «образованному») суду крестьяне отдавали предпочтение
перед мужицким. С жалобами, подлежащими волостной юрисдик­
ции, обращались к мировым судьям, желая судиться в учреждении,
импонирующем своей беспристрастностью, внимательным отноше­
нием ко всякому делу, как бы незначительно оно ни было. В качестве
примера приведем дело крестьянки-вдовы Зеленцовой. Ее покойный
муж Дмитрий перешел в дом своего дяди Михаила с разного рода
имуществом. После смерти Дмитрия Михаил промотал имущество
племянника, стал притеснять вдову, и в конечном счете выгнал ее
с малолетними детьми, им пришлось жить чуть ли не под откры­
тым небом. Прежде чем подать жалобу в суд, Зеленцова обратилась
к сельскому сходу. Дело было совершенно ясное, но сход ничего не
сделал, чтобы защитить женщину от самодурства ее родственника
или примирить стороны. При рассмотрении жалобы мировой судья
с умыслом вызвал как можно больше свидетелей. Ответчик на разби­
рательство не явился. Свидетели показали, что покойный Дмитрий
Зеленцов свои заработки отдавал Михаилу. После смерти Дмитрия он
выгнал вдову из дома, который принадлежал и ей тоже, так как был
построен на общие средства Дмитрия и Михаила. Дело было решено
в пользу Зеленцовой и постановлено взыскать с ответчика убытки,
вызванные необходимостью вдовы проживать вне ее собственного
дома. Ответственность за водворение Зеленцовой в ее дом была воз­
ложена на общину, и староста получил постановление. Это была не
раз испытанная мера, почти всегда дававшая хорошие результаты,
хотя и не была прямо разрешена законом. Тут возбуждался корпора­
тивный дух общины и напоминал ей о ее обязанности препятствовать
угнетению ее слабых членов. Подобное разбирательство было нагляд­
ной демонстрацией преимущества суда образованного, воспитывая
уважение к нему (Лудмер 1885: 528—530).
Помимо общей грамотности, просвещения в области гигиены
и медицины в результате модернизационных процессов встала про­
блема образования, имеющего для сельских жителей непосредст­
венную практическую направленность, в первую очередь сельско­
хозяйственного, ветеринарного и ремесленного образования.
При общинном землепользовании крестьянские поля были обре­
чены на вечное бесплодие. Выход виделся в улучшении культуры зем­
лепользования среди землевладельцев, купцов, крестьян, а для этого
необходимо было развивать сельскохозяйственное образование (.Но­
558

Изменение социокультурных стереотипов

виков 1899: 25; Внутреннее обозрение... 1893: 166—168), в частности
в начальных школах. Возможность распространения сельскохозяйст­
венных знаний посредством школ нередко воспринималась скепти­
чески. Но примеры Московской и Псковской губерний демонстриро­
вали обратное. Например, в Верейском уезде (Московская губерния)
в большинстве земских школ были созданы огороды и устроены пи­
томники плодовых деревьев. Здесь работы велись в свободное от
занятий время, от сбыта продуктов ученики получали овощи, деревца
и часть доходов. В Псковском уезде (Псковская губерния) в 13 школах
были устроены сады и велось преподавание садоводства. Коротоякское земство (Воронежская губерния) также ввело в школах элементы
сельскохозяйственного образования. Этот положительный опыт не
только способствовал освоению рационального садоводства и ого­
родничества, но и приводил к распространению улучшенных семян
и культурных сортов плодовых деревьев (Абрамов 18896: 170—171;
Александров 1890). Но такое начинание столкнулось с неподготовлен­
ностью учителей к подобной деятельности, поэтому была поставлена
задача создания сельскохозяйственных учительских семинарий по
опыту Вятского земства {Миропольский 1880: 112—113). В квалифи­
цированных специалистах настоятельно нуждалось и сельское ско­
товодство, четырех ветеринарных институтов на всю Россию было
слишком мало. Покупка лошади, например, для крестьянина была
равносильна выигрышу в лотерее (Капустин 1902: 24).
Заботой земства было распространение сельскохозяйственных
знаний. В конце XIX — начале XX в. стало уделяться внимание сель­
скохозяйственному образованию и просвещению широких масс кре­
стьянства (ЯГВ. 1909. № 6), в том числе и женщин. Следует отметить,
что для просвещ ения сельских женщин издавались специальные
брошюры редакцией «Деревенской газеты», например, «Женщина
в крестьянском быту. Свиноводство. Овцеводство. О рогатом ско­
те», в которых давались советы, как ухаживать и воспитывать детей,
проводить досуг, как уберечься от заразных болезней в результате
смерти близких, как ухаживать за птицей, скотом, собирать грибы,
хранить продукты питания и др. (Женщина в крестьянском быту...
1907: 1-3 0 ).
В распространении сельскохозяйственных знаний важная роль
отводилась сельскохозяйственным школам (Внутреннее обозрение...
1893: 172; Третьяков 1997: 93). Были открыты разнообразные типы
сельскохозяйственных учебных заведений, среди которых самыми
распространенными стали практические школы, школы I и II разря­
дов и низшие училища (Третьяков 1997,2002; Книга 2012: 158—164).
559

Г лава V

В низшие сельскохозяйственные училища принималась молодежь
с образованием в объеме двух классов сельских или церковно-при­
ходских школ. Если в 1886 г. было открыто всего 6 сельскохозяйст­
венных школ, то в 1916 г. их число достигло 40 827. Подобные школы
стали доступны и для крестьян (Книга 2012: 158—164). Однако, как
отмечает М. Д. Книга, «во всех сельскохозяйственных школах остро
стояла проблема профориентации, поскольку свежеиспеченные спе­
циалисты не торопились возвращаться в свои деревни» (Там же: 162).
В России издаются журналы, книги по сельскому хозяйству, при­
ложения к ним в виде «Карманной энциклопедии» (1000 практи­
ческих советов и рецептов, все что необходимо знать хозяину по
всем отраслям хозяйства), художественно исполненные альбомы,
например, «Размножение растений прививкой», календари и пр.
(ЯГВ. 1909. № 83).
Важное значение имело ремесленное образование, в частности
для девочек. Для этого создавались специальные женские школы.
Предполагалось в них вести обучение рукодельному, портняжному,
швейному, вышивочному, вязальному ремеслам. Ремесленное об­
учение существовало в двух формах: в виде дополнительных классов
при школах или особых ремесленных училищ. Так, дополнительные
классы были созданы: в Вельском земстве (Вологодская губерния),
Вятском (Вятская губерния), Мещовском (Калужская губерния), Фатежском (Курская губерния), Московском (Московская губерния) и др.
Ремесленные училища были созданы в земствах Вятской, Псковской,
Московской и Тверской губерний. Некоторые земства устраивали
ремесленные приюты для мальчиков и девочек (Вятская, Смоленская,
Воронежская и другие губернии), а иные назначали пособие при об­
учении детей у мастеров. Несмотря на понимание важности развития
профессионального образования, оно прививалось очень медленно
и с большими трудностями.
Низкий уровень образования и просвещения населения России,
особенно сельского, являлся одной из главных причин и в то же время
следствием острейших социально-экономических проблем страны.
Особенностью отношения к грамотности в деревне было его явно
выраженный гендерный характер. Напряженность этого вопроса
в пореформенный период ослаблением изолированности деревен­
ской жизни уменьшалась, получало развитие женское образование.
Для исправления положения много усилий предпринимали как цен­
тральные, так и местные власти. Плоды этих усилий сказались не
сразу. Вместе с целенаправленной культурной политикой властей
после 1917 г. предпринятые ранее шаги позволили в целом решить
560

Изменение социокультурных стереотипов

проблему образования и просвещ ения для широких масс народа.
«Культурная революция», при всех ее издержках, явилась несомнен­
ным прогрессивным достижением.

5.4. Социокультурные стереотипы восприятия женского
м и р а в ф о л ькл о р е и н о в а ц и и п о р еф о р м е н н о го в р ем е н и
Восприятие женщины-креопьянки с позиций мужчин и позиций
женщин в т радиционном контексте. В фольклорных материалах
получили отражение крестьянское миропонимание, менталитет, си­
стема ценностей, этические и религиозные нормы и т. д. Эти матери­
алы являются ценным дополнением по отношению к другим источ­
никам в воссоздании повседневной жизни женщины-крестьянки.
В данной части работы рассмотрим, как различные аспекты повсед­
невной жизни женщины выражались в фольклоре с позиций мужчин,
а затем — как это видели сами женщины. Последнее имеет особое
значение, поскольку мы почти не располагаем письменными сви­
детельствами самих крестьянок (письма, дневники, мемуары). Вме­
сте с записанными этнографами рассказами крестьянских женщин
о своей жизни и произведениями русских писателей фольклорные
материалы являются одним из немногих источников, позволяющих
заглянуть в женский внутренний мир. Виднейшее место здесь зани­
мают пословицы, поговорки, песни.
Пословицы и поговорки не только составляли неразрывную
часть повседневной речи. Они входили в приговоры мирских судов,
в положения народных юридических обычаев. В них отражались все
стороны семейной и общественной жизни. Часть пословиц и пого­
ворок, присутствовавших в устной и письменной речи, происходила
из религиозной литературы, из произведений русских писателей
(И. А. Крылова, А. С. Грибоедова и др.), другая была заимствована
из древних сборников фраз (таких как «Пчела»). Но большая часть
их была рождена устным народным творчеством, и этот материал
является необозримым. В известном словаре В. П. Жукова, появив­
шемся в 1966 г. и с тех пор выдержавшим несколько изданий (Жуков
2000), а также в целом ряде других сборников прослеживается влия­
ние цензурных соображений. Между тем П. К. Симони в своем обра­
щении к читателям журнала «Этнографическое обозрение» по сбору
пословиц, поговорок, загадок, заклятий и т. п. просил «не стесняться
сообщением фраз и слов, хотя бы и несовместимых с общепринятыми
у образованных классов понятиями о приличии и неприличии, так
как у народа на этот счет свои понятия» (Симони 1898: 206). Взять хотя
561

Г лава V

бы, к примеру, посиделки деревенской молодежи. Увидев эту грубую
картину сельской жизни, посторонний легко мог прийти к искажен­
ному представлению о крестьянской нравственности. «Невежест­
во повлияло здесь на одну форму, не касаясь содержания», — писал
А. П. Звонков (Звонков 18896: 25). Как из песни слова не выкинешь,
изъятие из народной речи неудобных для печати слов и фраз приво­
дит к потере специфической характерности народной речи. Это не­
обязательно нецензурная ненормативная лексика, а сюда относятся
просто грубые выражения, которые не принято приводить в печат­
ном виде. В крестьянском обиходе присутствовала масса «подобных
данных и ум человеческий синтезирует этот материал и закрепляет
в памяти тонким и метким выражением, подчас крайне неприлич­
ным» (Яковлев 1905: 142).
Область фольклора необъятна, но даже небольшой шаг в нам е­
ченном направлении позволит бросить беглый взгляд изнутри на
миросозерцание, понятия и воззрения людей уже ушедшей эпохи.
Используемые фольклорные источники можно разделить на две
группы. К одной отнесем материалы, в которых по поводу той или
иной жизненной ситуации выражена мужская позиция или позиция
всего социума без разделения на мужское и женское. К другой группе —
материалы, порожденные в женской среде, в которых отражены жен­
ские взгляды на самих себя и на различные стороны жизни женщин.
Сначала обратимся к материалам первой группы, где через при­
зму мужского восприятия транслировалась система ценностей, ми­
ропонимание, менталитет, традиции, восприятие фактов обыденной
жизни. В крестьянской традиции Божья благодать посылалась в виде
детей, богатства и изобилия, все это находилось в одном ряду. Беспло­
дие рассматривали как наказание за грехи родителей или их отцов.
На бездетных смотрели с сожалением (РКЖБН 5.1: 530; 5.2: 363; 6,
365; Быт... 1993: 363). Про первого ребенка говорили: «Послал Бог
утешение на старость» (РКЖБН 2.2: 366), «Вырастут — будут кормить
и покоить в старости» (РКЖБН 4: 116); «Дай Бог детей, да как у лю­
дей» (Попов 1903: 197); «У кого детей много, тот не забыт от Бога»
(Иллюстров 1904: 163).
Бедность являлась постоянным фактором в жизни подавляющего
большинства крестьянских семей. В пореформенный период в связи
с малоземельем и аграрной перенаселенностью экономическое по­
ложение крестьянства еще более ухудшилось. Если в обеспеченных
и малодетных семьях рождение детей встречали с радостью, то в бед­
ных воспринимали уже как неизбежное зло: «Бог дал, своя кровь, не
щенок, не выкинешь за порог» (РКЖБН 5.3: 36). Младенец был обу562

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

зой, л и ш н и м р то м , р о д и тел и тяго ти л и сь и м : «Д ети, д ет и , куда м н е
вас дети!», «Детки в радость, д етки же и горе» {Даль 1978: 437—438),
«Без них (детей. — 3. М.) горе, а с н и м и вдвое», «Без д етей тоскливо,
а с детьм и б о д л и в о (вередливо)» Д а л ь 1984а: 298). С рож дением детей
в сем ье появлялось н ем ал о забот: «Дай, Бог, вспои ть, вскорм и ть, на
коня посадить (а если дочь, за прялиц у посадить)», «Дай, Бог, ком у д е ­
тей родить, том у их и вскорм ить», «Не тот отец м ать, кто родил, а тот,
кто вспоил, вскорм ил да добру научил» Д а л ь 1984а: 295, 297; 19846:
167). «Детки м аленьки, съесть не дадут, вы растут побольш е — износить
не дадут» — п р и больш ой сем ье ро д и тел ям часто при ходи лось о т к а­
зы вать себе в куске хлеба, чтобы д ети бы ли сы ты , а подросш им детям
переш ивать свою одежду, которую сам и родители не успели износить;
«Семеро ватаж ки вертят короваш ки», — когда было много детей, хлеба
всегда не хватало (И ваницкий 1890: 55). О тнош ен ие к м ногодетн ости
получило о траж ение в н арод ны х пословицах: «П ервые д етки — соколятк и , последние воронятки », «У кого д етки , у того бедки», «Хороши
ягоды с п р о б о р ц ем , а д ети с п ром орц ем » Д а л ь 1984а: 295—302).
А м би вал ен тн о сть о тн о ш ен и я к ребенку, которы й, с одной сторо­
ны, был д ар Бож ий, ц ен н о сть и богатство, с другой — обуза и тяж елая
н о ш а, н аш л а о т р а ж е н и е и на м е н т а л ь н о м у р о в н е, как, н а п р и м е р ,
в колы бельны х песнях. В одних п есн ях р еб ен о к встречал п р и ятн ы х
д л я н его п ер с о н а ж е й — б е зо б и д н о го д р ем у , л аскового серого кота
с белы м хвостиком и т. п.; в других вм есто неж ной и л ю бящ ей м атери
п р ед с та е т грубая, н е н а в и д я щ а я своего р е б е н к а ж ен щ и н а, ко то р ая
с уд и в и тел ь н ы м б ессерд ечи ем н а п ев а е т о ж ел ательн ой его см ерти :
Б аю ш ки -баю !

Б аю ш ки -баю !

К олотуш ек н адаю .

Н е л о ж и с я на краю ,

Бай да лю ли!

Заутро м о р о з,

Хоть н ы н е ум р и .

А тебя на погост!

У нас гречиха на току,

Д едуш ка п ридет,

Я бли н ов напеку,

Гробов п р и н есет;

А тебя, д и тятку,

Бабуш ка п ридет,

На погост поволоку.

Х олостинки п р и н е с е т;

Завтра м о р о з,

М атуш ка п ридет,

А тебя на погост.

Голосочек п р и в е д е т;

Я солом ы нанесу.

Б атю ш ка п ридет,

Я бли н ов напеку.

На погост отнесет.

П ойду д и т я тк у п о м и н а т ь ,

Б аю ш ки -баю !

П опу брю хо н аби вать.

К олотуш ек надаю !
('У спенский 1895: 92)
563

Г лава V

Считалось, что нужно иметь трех сыновей: «Один сын не сын, два
сына —пол сына, а три сына —целый сын», «Первый сын Богу, второй
царю, третий себе на пропитание», «Один сын — не сын, два — не
кормильцы» (см.: Попов 1903:190; Даль 1984а: 298).
Рождению дочерей радовались меньше: если на мальчика смотре­
ли как на будущего кормильца, то на девочку как на разорительницу
(наряды, приданое, выход замуж и, вообще, лишние заботы): «Сын
дом держит, а дочь за дверь смотрит» (РКЖБН 3:434), «Сына корми —
себе пригодится; дочь корми —людям снадобится», «Дочь — чужое
сокровище. Холь да корми, учи да стереги, да в люди отдай» (Даль
1984а: 299), «Дочь —чужая работница» (Иллюстров 1904:185), «Сына
кормлю, в долг даю, отца кормлю, долг отдаю, дочь кормлю —за окно
бросаю» (РКЖБН 3: 56). Когда много девочек, это было очень тяжело
для семьи, всех надо пристраивать, копить приданое: «Девка — не
щенок, не выкинешь за порог» (РКЖБН 5.3: 37), «Дочка — горючая
слезка», «Коли семь девок —не нажива, а сжива» (Добровольский 1894:
120). «Мальчик родится на подмогу, а девочка на потеху», «С сыном
дом наживешь, а с дочкой остатки проживешь», «Сын в кармане при­
тащит, а дочь в подоле принесет», «Сын хоть не хлебом, а плюха­
ми, а все накормит, а дочь последний кусок упесет», «Дочка —чужая
скотинка» (РКЖБН 7.1:47; 7.2: 355; Новиков 1899:10,14), «Дочерьми
красуются, сыновьями в почете живут» (Яковлев 1906:168). Если жена
рожала одних девочек, то над отцом люди подтрупивали, говоря:
«Хорош молодец —только девичий отец».
Половая дифференциация родившихся детей проявлялась в обря­
де с детским местом: у мальчиков его зарывали в конюшне под ясля­
ми, а у девочки —в хлеву. Это символизировало род будущих занятий
и нашло отражение в поговорках: «Дитятко рости и лошадка рости»,
«Мужику с лошадью, а бабе с коровой» (РКЖБН 5.3: 36), «Щекоти­
ха, будиха, вот тебе лучок (или прялица): играй, а младенца не буди
(от детского крика кладут ребенку под голову — мальчику лучок со
стрелой, девочке прялицу)» (Даль 1984а: 297).
Беременность и роды, как важнейшие события в жизни крестьян­
ской семьи, нашли отражение в многочисленных пословицах и по­
говорках. Среди них родильная обрядность. Обряд крестин ребенка
отражен в пословицах: «Позолотить, посеребрить зубок», «Калач на
сосок, да мыла кусок» (Там же: 296—297).
Половая дифференциация детей младшего возраста относитель­
но слабо отражена в пословицах и поговорках. Это находится в со­
ответствии с отношением к младенчески-детскому возрасту (даже
10—12 лет) как к безвременному. В языке преобладали собирательные
564

Изменение социокультурных стереотипов

названия —дитя, ребетня, мелочь (Бернштам 1988: 25) и т. п. Однако
сами мальчики и девочки ясно осознавали свое половое различие.
Это проявлялось в обидной кличке «девушника» для мальчика, иг­
равшего с девочками, или в детской «дразнилке»:
Вася женишок — убрался в мешок,
Сашенька невеста — съела горшок теста.
(РКЖБН 2.1: 68)

Семья и община являлись двумя главными институтами кре­
стьянского социума. Брак рассматривался как условие порядочности
человека, определял его положение в обществе. Не вступали в брак
лишь физические и нравственные уроды, «забубенные головы». Без­
брачие шло вразрез со всем укладом крестьянской жизни, подрывая
сами принципы организации сельской общины. Для крестьянской
девушки выход замуж являлся жизненной доминантой, имевшей
глубокие религиозные, нравственные, экономические корни (см.:
Мухина 20106: 119—120; Звонков 18896: 30—31; Кузнецов 1910).
Где-то с 14 лет девочка начинала «невеститься», и это сопро­
вождалось рядом культурно оформленных признаков. Про нее
говорили: «Невеста без места» (РКЖБН 2.1: 252). Ей приобретали
приличную одежду, что получило отражение в многочисленных по­
словицах, например: «Жни пшеничку зазелена, отдавай девку замалада» (Добровольский 1894: 8), «Девку рядить, все равно, что воду
гатить» (РКЖБН 5.2: 45), «Девушка растет — новинки клади, выра­
стет совсем — денежки неси», «Курицу не накормить, девицу не на­
рядить» (Иваницкий 1890: 63; РКЖБН 5.2: 448), «Растить дочку, что
воду лить в дырявую бочку» (Антипов 1906: 70), «На брюхе-то шелк,
а в брюхе-то щелк» (РКЖБН 2.2:149), «В наряде и пенек хорош» (Ива­
ницкий 1890: 54), «Хороша Наташа, да платье дировато (т. е. бедна)»
(РКЖБН 5.4: 390).
Однако сами браки по крестьянской традиции устраивались
родителями. Когда девушка «в соку», лучше скорее замуж выдать:
«Дело молодое — нерассудливое» (Успенский 1898: 83). Выбору же­
ниха и невесты придавалось самое серьезное значение. В первую
очередь руководствовались тем, из какой он (или она) семьи: «От хо­
рошей яблони хорошие должны быть и плоды, а от дурной —дурные»,
«От сосны яблочек не родится» (АИЭАРАН. Ф. 22. Д. 143. Л. 26—26 об.;
РКЖБН 2.2: 256; 7.2: 326), «И кошку по роду выбирают» (РКЖБН 2.2:
256), «Девушку по родам — коровушку по рогам» (Антипов 1906: 72;
Герасимов 18986: 122; Новгородский сборник 1865а: 297), «Какова
матка, таковы и детки» (Попов 1903:195), «Когда собираются женить­
565

Г лава V

ся, смотри батьку и матку, и тада дитятку» (Добровольский 1894: 63).
Жених о красоте невесты: «Дородна и баска (красива) и в плечах не
узка» (РКЖБН 5.3: 220). Внешность невесты не имела определяюще­
го значения: «С рожи не воду пить и с рябою можно жить» (Там же),
«С басы (красоты) не воду и пить» (РКЖБН 6: 367), другой вариант:
«С лица воду не пить — умела бы пироги печь» (Смирнов 1877: 129),
«Красота приглядится, а щи не прихлебаются», «Где бабы гладки, там
воды нет в кадке» (Желобовский 1892: 6). Если невеста не вышла ли­
цом, но уважительна, имеет приданое, умеет работать, тогда ее мож­
но посватать: «Невестиных грехов не считай — считай грехи бабьи»
(РКЖБН 6: 357), «Стерпится — слюбится» (РКЖБН 4: 228).
Тяжелым грузом повисала на душе девушки перспектива быть
выданной в чужую деревню, «в дальнюю сторонку», к «чужому родуплемени», вдали от близких, подруг, родных мест: «Не вздыхай тяже­
ло, не отдадут далеко, хоть за лыску, да близко, хоть за курочку, да на
свою улочку, хоть за воронку, да на свою сторонку, хоть за батожок, да
на свой бережок» (лыска — кличка собаки с лысиной, белым пятном
на лбу) (см.: Даль 1979: 277; Иваницкий 1890: 63; Смирнов 1877: 129).
С другой стороны, для родителей отдать дочь в другую деревню оз­
начало не только реже с ней видеться, но и меньше ссориться с новой
родней: «С ближней кумой скорей поругаешься, дойдешь до греха», так
как считалось, что с кумой ругаться грешно Добровольский 1894: 65).
Но картина в одних только мрачных тонах представляется неверной.
Была и настоящая любовь, и нежные чувства: «Не бери приданое —
бери милу девицу», «Не с богатством жить, а с человеком», «Не бери
жену богатую, бери непочатую» (Смирнов 1877:129), «Корявых-то Бог
писал, а гладких-то черт лизал» (Новгородский сборник 18656:9), «Не
ищи красоты, а ищи доброты», «На что корова, была бы жена здорова»,
«Жениным богатством века не проживешь» (Желобовский 1892:6,13),
«Где любовь, там и Бог» (Балов 18976: 58). Невеста должна была быть
ровней жениху: «Дерево по себе руби», «Не по себе дерево срубил»
(РКЖБН 4: 226). Предостерегали жениться на девушке старше года­
ми: «Она успела перебеситься, а он еще не начинал» (РКЖБН 6: 358).
Сначала старались выдать замуж старшую дочь, а затем остальных:
«Через сноп не молотят» (Быт... 1993: 145).
При выборе невесты «надо смотреть, чтобы девка была смир­
ная, не рогатка какая-нибудь. Тут лучше всего брать не с ветру или
понаслышке (потому что «мирская молва, что морская волна, кто не
кинет, все несет»). «Зарынь (заранее. — 3. М.) ничего не угадаешь,
хоть в оба смотри, ничего не увидишь», «Не дай Бог непокладливой,
неладистой невестки в дом» (Успенский 1898: 83). «Ховра, чему ты
566

Изменение социокультурных стереотипов

плачешь? Замуж отдают. Наплачется и тот, кто Ховру замуж возьмет»
(Добровольский 1903:61). Жена могла взять верх в семье: «Жена мужа
не бьет, а под свой нрав ведет», «Бог волен, да жена, коли волю взяла»
(Желобовский 1892:13—14).
В отечественной историографии сложился определенный сте­
реотип о внебрачных связях и об отношении к девичьей чести. Эти
процессы значительно усилились в пореформенный период (Мухи­
на 2010а: 62—63). Главная вина в утрате невинности, в добрачных
связях, появлении незаконнорожденных детей ложилась на девушку,
что нашло отражение в пословицах и поговорках: «Сука не захочет —
кобель не наскочит», «За худыми делами пошла» — о соблазненной
девушке; «Нажитое таким путем добро впрок не пойдет», «Такое до­
бро, как скоро пришло, так скоро и уйдет», «Чьи бы быки не были,
а телята твои», «Грех да беда с кем не бывает» — о внебрачных детях
(РКЖБН 2.2: 198; 4: 226), «Умела блудить, умей и родить, да сумей
и выходить» (РКЖБН 3:555,559), «Конь о четырех ногах, да спотыка­
ется» (РКБЖН 6: 356), «Девка на поре, не удержишь на дворе», «Дело
молодое, один Бог без греха» (РКЖБН 3:555—556), «Игнат не виноват,
Аугиння невинна, а виновата хата, что пустила Игната» (Доброволь­
ский 1894:12), «Знать, этот товар с изъяном вышел, что раньше с рук
сбывают» (РКЖБН 3:430) —дошедшую до греха младшую дочь выда­
ют замуж раньше старшей; «Любил кататься, люби и саночки возить»
(РКЖБН 6: 356) — если парень надумал жениться на соблазненной
им девушке.
Свадьба, наверное, была самым ярким событием в жизни кре­
стьянской девушки. Свадебные торжества отражены в многочислен­
ных фольклорных источниках. Рассмотрение крестьянской свадьбы
приведет к непомерному увеличению объема работы, и данного во­
проса касаться не будем.
Как только дочь была выдана замуж, у родителей становилось
одной заботой меньше: «Дело сделано: дура замуж выдана», «Думай,
не думай, гадай, не гадай, а вырастет девка — замуж отдай» (Иваниц­
кий 1890: 63), «Не смейся, братец, чужой сестрице: своя в девицах»
(Даль 1978: 508).
Выйдя замуж, девушка вступала в общество замужних женщин
в семье мужа, где ее жизнь в статусе «молодухи» обычно была не­
сладкой. По крайней мере в первые годы она становилась объек­
том нещадной эксплуатации. Нередко все это дополнялось гнету­
щей моральной атмосферой: «Невестка такая же родня, что навоз»
(РКЖБН 3:64), «Недаром царь-то Соломон баб с грязью весил» (Нов­
городский сборник 18656: 9), «Кукушка — не птушка, невестка —
567

Г лава V

не дочуш ка» (Добровольский 1894: 121), «У свекра д ен ьги на кресте,
а у снохи гр язь на хвосте» (Всеволожская 1895: 7).
Н ельзя утверж дать, что грубы е, а порой и ж естокие н равы в к р е ­
стьян ски х сем ьях и м ел и м есто в е зд е и всюду. М ожно н ай ти с в и д е ­
т ел ь ст в а о со всем д р у ги х о т н о ш е н и я х (РКЖ БН 3: 5 5 —56). Но гру­
бость, п о сто ян н ы е ссоры бы ли н ео тъ ем л ем о й частью ж и зн и сем ьи,
и в ф о л ь к л о р н ы х м а т е р и а л а х м а л о о тр аж ен ы у в аж ен и е и лю б овь
невестки и д ев ер я, свекра, свекр о ви , золовок. В то же врем я и м е е т ­
ся огр о м н о е коли чество посл о ви ц , по го во р о к, песен, п р и тч с о т р и ­
ц ател ьн ы м по д тексто м : «Баба п о к ам ест с л ав ки лети т, так сем ь р аз
мужа обманет» (РКЖБН 2.2: 364), «У бабы волос долог, д а ум короток»,
«Баба в изб у — м ухи вон», «Где ч ер т не см ож ет, туда бабу пош ли»,
«Семь то п о р о в да вм есте леж ат, а две п рялки да и те врозь», «У семи
баб одна душ а», «Курица не п ти ц а — баба не человек», «Соврала, как
см азала», «П оверь бабе, завсегда ду р ак о м будеш ь», «Наша невестка
все т р е с к а е т и б ез соли т а к ж рет», «С б аб о й не сп о р ь, а о т о й д и да
взвой» (РКЖБН 5.2: 447—450), «Бабы да ко м ар ы ц ер то м (чертом . —
3. М.) созданы » (РКЖБН 5.4: 390), «Бог сотворил два зла: бабу и козла»,
«От ч ер та б о р о н и ться Х ристом , Богом , м о л и твою ; от бабы и д у б и ­
ной не борониться» (Добровольский 1894:1), «Баба пока борщ варила,
сем ь раз м уж и ка обм ан ула» (Яковлев 1905: 167), «М уж енек, укр ад и
ты , Х риста ради , п ш ен и ч н о й м уки! — Д ура-баба, да ведь узнаю т, что
м ы еди м п ш ен и ч н ы й пирог. — Не узнаю т! Я сделаю п ш ен и ч н о е тесто
хуже ржаного!» (РКЖБН 6: 340), «Бабьи л ады — до п ервого попрека»
(Там ж е: 372). Вот п р и м е р б ал аган н о го н о м е р а , п р е д н а зн а ч е н н о го
главны м о б р азо м д ля отходников: «У м е н я ж ена красави ц а. Под н о ­
сом р у м ян ец , во всю щ еку сопля... Ж ена м о я солидна, за три версты
ви д н о. С тройная, вы сокая, с неделю ростом и д ва д н я загнувш и. Уж
п р и зн а т ь с я сказать, как, бы вал о , в кр асн ы й сар аф ан н ар я д и т ся , да
на Н евский п р о сп ек т по каж ется — д аж е и зв о щ и к и ругаю тся, очень
л о ш ад и пугаю тся. Как п о к л о н и т с я , т а к тр и ф упта гр я зи слом ится»
(Кельсиев 1889: 114).
Культурная и зо л яц и я ж ен щ и ны п р оявлялась в д еревен ск ом сель­
ском сообщ естве, когда ж ен щ и н ы сходились у колод ца, соби рались
на завал и н к е или у к ого-либо в изб е, забегали соседки — своего рода
ж ен ск и е клуб ы , где в е с ь м а з н а ч и т е л ь н о е м е с то за н и м а л и в ся к и е
сп л етн и и пересуды . С плетни составляли и главны й п р ед м ет п р а з д ­
н и чн ы х р азго в о р о в (см .: РКЖБН 2.1: 156; 3: 8 1 ,1 0 6 , 382; 5.1: 299; 6,
428). «Про это А рин а н а б азар е говорила» (Яковлев 1905: 147), «Две
бабы р ы н о к , а тр и — я р м а н к а » (П опов 1903: 197), «Когда три бабы ,
ч ет в е р т ы й ж ид, да ц ы ган — так я р м а р к а » (Добровольский 1903: 1),
568

Изменение социокультурных стереотипов

«Муж от жены на плетень, а жена от мужа на весь день» (Новгород­
ский сборник 18656: 9), «Не уносится баба со сплетней, ни курица
с яйцом» (Даль 19806: 292).
Утверждение об угнетенности, забитости, приниженности кре­
стьянки стало общим местом. Ж енщина являлась неотъемлемой
частью крестьянского социума, заним ая соответствующую ячейку
с жесткими, допускавшими минимальную подвижность канонами. Ей
изначально отводилось более низкое место в социальной иерархии,
чем мужчине. Побои являлись символом власти мужа. Главенство
мужа, его власть над женой отражены в многочисленных фольклор­
ных материалах: «Муж голова, жена хвост»», «На то и муж, чтобы жену
учить» (РКЖБН 3: 89,434), «Его жена и воля в ней его», «Его колокол,
хоть об угол», «Жена у мужа всегда виновата» (РКЖБН 4: 234, 236),
«Худо мужу тому, у которого жена большая в дому» (Желобовский 1892:
14), «Жене спускать, добра не видать» (РКЖБН 5.2:449), «Люби жену,
а воли не давай, а то споткнется» (РКЖБН 5.4: 390), «Бабу не бить —
толку не быть», «Люби жену, как душу, а тряси, как грушу», «Печью не
бил, а о печь бил», «Бей бабу обухом, припади да послушай: дышит, —
лукавит, еще надо прибавить» (РКЖБН 6: 219, 223, 339), «Развелось,
как галок, ныне баб нахалок, так и рвутся в мужики, видно это им
с руки» (Иллюстров 1904: 143). Этот список нетрудно продолжить.
Группа пословиц и поговорок о власти мужа над женой, о ее второ­
сортное™ является одной из наиболее многочисленных, что легко
объяснимо, поскольку в этом отражены приоритеты, основы тради­
ционного уклада жизни: «У семи баб одна душа», «У бабы не душа,
а пар», «Бабьи умы разоряют домы» (Кабакова 1999д: 207—208).
В основе крестьянской экономики лежала семейная форма хо­
зяйства, которая строилась на гендерном разделении труда и могла
существовать при наличии как мужских, так и женских рабочих рук.
Брачно-семейны е отнош ения являлись системообразую щими для
всего крестьянского общества: «Без мужа, что без головы; без жены,
что без ума», «Без мужа голова не покрыта; без жены дом не крыт»
(Даль 1984а: 289), «Муж и жена — одно тело, един дух» (РКЖБН 2.2:
200), «Какова жена, таково и семейство» (РКЖБН 5.4: 390), «Добрая
жена дом сбережет, а худая рукавом растеряет», «Добрая жена —ло­
пата, а худая жена — метла: одна в дом, а другая из дому загребает»
(Иллюстров 1904: 153—154).
Ссоры и раздоры разрушали семью, особенно пагубное воздей­
ствие оказывало пьянство, в народе говорили: «Курица, и та пьет»
(РКЖБН 6: 357), «Без блинов не масленица, без вина не праздник»
(Быт... 1993:280), «Муж запьет — полдома пропьет, жена запьет —весь
569

Г лава V

дом пропьет» (Иваницкий 1890: 53), «Пьян —так богат, проспишься —
так нищий» (Иваницкий 1898:74), «Шкалички да косушечки доведут до
плетюшечки» (Герасимов 18986:122), «Пьяная баба —чужая баба» (Ан­
типов 1906:71), «Пьяная баба —чужая корысть» (Добровольский 1894:
45), «Хвать муж за рюмку, а жена за стакан» (Архангельский 1854: 73).
Супружеская неверность была нередким явлением, это подтвер­
ждается многочисленными этнографическими материалами и от­
ражением в фольклоре: «Честный муж только одну жену обманыва­
ет» (Шашков 1879:150), «Один хлеб приестся, одна жена опротивеет»
(РКЖБН 3:552), «Ночью добывает более, чем днем» (РКЖБН 2.2: 379),
«С мужем не жила, а без мужа не спала» (РКЖБН 6: 365), «С девками
возиться — черту поклониться», «Зачем жениться, когда чужая ло­
жится», «Знай сметку, люби жену и соседку» (Яковлев 1905: 161,163),
«Чужая жена лебедушка, а своя полынь горькая» (Яковлев 1906: 103).
«Была жена да корова сожрала, если б не клок сена, самого бы съела» —
про жену, ушедшую к любовнику; «Не верь ты ни чужим речам, ни
своим глазам: поверь ты моей совести» — мужья о женах, когда они
оправдываются в неверности (Иллюстров 1904: 342).
В крестьянской традиции официальные разводы были весьма
редким явлением, и они контролировались церковью. В пореформен­
ный период широкое распространение получили фактические раз­
воды, когда супруги стали жить отдельно. Но эта сторона мало отра­
жена в пословицах и поговорках, поскольку для их формирования
и закрепления в народной памяти требовалось определенное время,
а между тем динамика исторических событий была очень интенсив­
ной. Практическое отсутствие права на развод нашло свое отражение
в пословицах и поговорках, которые говорят лишь о нерушимости
брака: «Жена не рукавица, с руки не сбросишь», «Муж с женой, что
мука с водой (сболтать сболтаешь, а разболтать не разболтаешь)»
(Даль 1984а: 287, 290), «Повенчался — навек повязался», «Подружки
плетут косу на часок, а сваха — на век», «Худой поп свенчает, хоро­
шему не развенчать» (Иллюстров 1904: 160—161).
Старые девы относились к маргинальным группам женщин. Их
положение могло быть терпимым, но в целом было незавидным:
«Кривохвостка, непетоволосье — старая дева» (РКЖБН 5.1:43), «Ста­
рая девка — семейная язва», «Поповой собаки, отставного солдата да
старой девки злее нет», «Вместо семи кобелей держи старую девку —
облает злей» (Иваницкий 1890: 54).
Еще одна сторона супружеской жизни —муж и жена могли на всю
жизнь оставаться чужими: «Жили, не бранились и пошли не про­
стились» (РКЖБН 5.2: 451), «Жену муж жалеет только два раза: как
570

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

от вен ц а ведут, да н а стол кладут» (П от анин 1899: 232), «И жил — не
лю била, и ум ер — не туж ила» (Яковлев 1906:97). Но т ак и е отн ош ен и я
не бы ли п р ео б л ад аю щ и м и . П отерять ж ену или мужа бы ло в е л и ч ай ­
ш и м н е с ч а с т ь е м : «В довье д ел о го р ько е» , «Л учш е сем ь р аз го р еть,
ч ем о д и н р а з о вд о веть» (Д а ль 1978: 173; РКЖБН 2.2: 360), «Вдовье
си ротское дело», «С м уж ем нуж а; б ез м уж а и того хуже; а вд овой да
си р о то й — хоть в о л ко м вой» (Д а ль 1978: 173). К р естьян ски е п р е д ­
ставлени я о гар м о н и и м и р а тр ебо вал и сохранени я о п п о зи ц и и «муж­
с к о й —ж енский» не то лько в н аш ем , но и в п о ту сто р о н н ем м и р е, что
влекло за собой актуализаци ю п о н яти я парн ости. Это наш ло р еф лек­
сию и в пословицах, в которы х в л акон и чн ой ф орм е ск о н ц ен три рова­
лось наро д н о е м и р о п о н и м ан и е: «Холостой — полчеловека», «О динок
да холост, горю ет в одну голову». С ледует и м еть в виду, что в XIX в.
п о н я т и е «холостой» о тн о си л о сь только к м уж ч и н е, но в более р а н ­
нее в р е м я так го во р и л и и о ж ен щ и н ах (Д а ль 19806: 559). С читалось,
что б ез т в е р д о й м уж ской руки в д о в а не м ож ет р асти ть д аж е своих
д ет е й в п о л н о м со о т в ет с т в и и с т р а д и ц и о н н ы м и к а н о н а м и в о с п и ­
т ан и я : «Не купи у п о п а л о ш ад и , не бери у вд о вы дочери», «Не поку­
пай у я м щ и к а л о ш ад и , а у вдовы не бери д о чери : у я м щ и к а лош адь
и зл о м а н а , у в д о в ы дочь и зб ал о в ан а» ( См ирнов 1877: 129), в а р и а н т
той же п о сл о ви ц ы : «Не бери от бобы ля д о ч ер и , а от п о п а лош ади»,
«В ы бирай корову по рож кам , а д евку по р од кам » (РКЖБН 2.2: 349; 6:
357; см. такж е: Д а ль 1978: 173). Вдове одной трудн о бы ло содерж ать
д ом и вести хозяй ство : «У вдовы п аш н я не п ах ан а; вдова п ри гон в ы ­
гоняла — м осты м о сти т из кал и н о вы х д осточек, п р и б и вает д осточки
ел овы м и ш иш кам и» (кал и н а — ку стар н и к или н еб ольш ое д ер ево , из
котор о го н ел ь зя и зго то в и ть д о ск и д л я м оста) (Добровольский 1903:
379), «Бабьи хо р о м ы нигде не стоят» (Бы т... 1993: 262). В к р е с т ь я н ­
ской среде к вдове отн о си л и сь с ж алостью и счи тали, что пом ощ ь ей
будет в о зн а гр а ж д е н а Богом : «На в д о в и й д в о р кто щ еп очку бросит,
в ц ар ство н еб есн о е поп адет» (РКЖБН 5.1: 45).
П е р е ж и в а н и я в д о в ы за судьбу д ет е й п р и о т ч и м е в о п л о т и л и сь
в пословицах: «Не хочет вдова и дти зам уж за удалого м олодца: не за ­
м ен и т он ей первого мужа, а ее д етям отца» (Добровольский 1903: 379),
«Когда м и л а вто р ая ж ена, не м илы п ер вы е дети» (Добровольский 1894:
11). В пословицах отразилась и другая сторона ж и зн и вдовы : «Девуш ­
ка н а п о во д ку ходит, а вд о ва р а зн у зд а н а гуляет»; п ро вдову, вы х о ­
дящ ую зам уж : «О статки сладки» (А нт ипов 1906: 72—73), «П риданое
бы тебе славное было, кабы тебе белую еп анчу да сорочинску ш апку»
(Н овгородский сборн ик 1865а: 182). Согласно н арод н ом у в оззрен и ю ,
ж ен и ть ся м ож н о бы ло до трех р аз: «П ервы й б рак... — от Бога, вто571

Г лава V

рой — от людей, а третий — от дьявола» (РКЖБН 2.1: 455). «Первая
жена — опойчатая (т. е. как из шкуры молодого теленка, можно бить,
ничего страшного не случится. — 3. М.), другая — стеклянная, тре­
тья — хрустальная» (Смирнов 1877: 86) — вторую жену надо беречь
больше, чем первую, особенно надо беречь третью, ибо четвертой
взять нельзя.
Но брак в преклонных годах воспринимался неодобрительно, в на­
роде говорили: «До старой собаки дожил и то надо жениться», «До
старой собаки дожила и то надо выходить замуж» (РКЖБН 4:226—227).
К состарившимся нередко отношение было самое пренебрежитель­
ное: «“На старух смотреть, так и не жить”, —говорит молодежь. —“Сед,
сед! Пора бы на тот свет!”, — кричат ребятишки проходящему мимо
старику», «Старую бабу ни в соху, ни в барана запречь», «Без пользы
старых кормить, а малых одевать» (Добровольский 1894:1,33); «Старой
бабе и на печи ухабы» (Новгородский сборник 18656: 9).
Было бы неверным считать, что в крестьянской среде царили
только грубость и бесправие. Сердечные отношения между мужем
и женой могли сохраняться всю жизнь. Вот характерная песня о таких
отношениях:
Уж как по мосту, мосту
Не с кем мне думу думати,
Шел старик со старухой.
Не с кем слова промолвити,
Не с кем по миру ходити,
Мостовина подломилась,
Кошеля волочити».
И старуха провалилась.
Старик плачет, воет,
Тут старуха услыхала,
Крепко взрадовалась,
В слезах причитает:
«Уж ты свет моя старуха,
На резвы ноги вставала,
Моя крепкая дума,
Старика целовала.
Размыш лений твой разум!
(Вологодская губерния) (И ваницкий 1890: 58)

Отражение в фольклоре влияния новаций на жизнь крестьян­
ки. Новая атмосфера пореформенного времени нашла отражение
и в фольклорных материалах. Фольклорные материалы, касающиеся
крестьянской повседневности, неоднородны по структуре. В посло­
вицах и поговорках в большей степени прослеживается мужская или
нейтральная позиция. Отношение женщин и девушек к различным
сторонам жизни больше отражено в песнях и в частушках.
Пословиц и поговорок новации коснулись в меньшей степени.
Рискнем предположить, что причиной этого является больший пе­
риод их «вызревания», после чего пословицы и поговорки устойчиво
входят в язык. Иначе обстояло дело с короткими (обычно 4-строчны572

Изменение социокультурных стереотипов

ми) песнями-частушками (коротенькие припевки, вертушки, набирушки (Балов 1897а: 93)). Процитируем Д. К. Зеленина: «Старая поэзия,
с отражением в ней старинного, отжившего или отживающего свой
век миросозерцания и уклада жизни, становится чуждою и непонят­
ною для народа; она не стала больше затрагивать тончайших струп
народной души. (В скобках заметим, что многие старинные песни
непонятны теперь народу даже по самому своему языку.) Неудиви­
тельно, что эта старая поэзия стала вымирать... .Между тем без всякой
поэзии народ существовать не может» (Зеленин 1994: 29).
В данной работе совершенно не ставится задача изучения вре­
мени и места возникновения частушек, их генезиса, рассмотрения
собственно этого жанра. Но появился новый культурный слой. Ме­
сто частушки в народном творчестве настолько велико, что без жан­
ра частушек невозможно представить себе жизнь русской деревни,
женскую долю и ее изменения в конце XIX —начале XX в. По словам
А. Балова: «Можно без преувеличения сказать, что “частушка” заво­
евала симпатии всего русского народа “от хладных финских скал до
пламенной Колхиды”» (цит. п о : Лазутин 1960: 28).
Частушки генетически восходят к традиционным песням и, ви­
димо, были известны еще в старину. Но именно в последней трети
XIX в. они оформились в самостоятельный жанр, в определенной
степени вытесняя традиционную песню. Частушка стала деревенской,
причем сразу изменилась к лучшему, хотя изначально представляла
собой не самые удачные образцы «фабричной и трактирной поэзии»
(Зеленин 1994: 37). Она распространялась по всей России, особенно
в центральных губерниях (см.: Симаков 1913: IX—XI; Лазутин 1960:
30; Зеленин 19916:37).
Частушки могли сочиняться с ходу и по любому поводу. Как это
происходит, наглядно показал в своем фильме «Поддубенские ча­
стушки» (1957) Г. М. Раппопорт. В частушках сочетались лаконичность
формы, емкость содержания, импровизация, значительно большая,
чем в традиционной песне, индивидуализация мыслей, чувств и на­
строений, злободневность, моментальный отклик на самые разные
явления современной жизни (Лазутин 1960: 33). Их пели на поси­
делках, в поле за бороной, в огороде, копаясь в грядках. В частуш­
ках изливали и горе, и радость, и обиду, и восторг, все обуревавшие
душу чувства. Столь же быстро частушки могли исчезать, нередко
им была уготована короткая жизнь, в них выражалась, по словам
П. А. Флоренского, «лирика мгновения» (Флоренский 1989: 8). Наря­
ду с частушками, представлявшими бессмысленный рифмованный
набор слов, встречались в большом количестве частушки, в высшей
573

Г лава V

степени верно и метко изображавшие народную жизнь. Они являлись
бытовой песней и давали яркую картину повседневной жизни. Пере­
ходный период был временем пробуждения личных интересов, что
нашло отражение в создании частушек, представлявших больше ин­
дивидуальное творчество (см.: Степанов 1903:69; Кузьминский 1902:
92,94,103).
Несмотря на то что в результате военных реформ значительно
сократился срок службы, призыв крестьянского парня в армию тяже­
ло воспринимался и его семейством, и его возлюбленной. Это нашло
отражение в частушках:
В поле сосенка кужлява,
В осени сулят шинель,

Не тужите, девки, бабы,
Я нигде не пропаду,

Шинель да ружье,
Прощай, милая моя.
(Дилакт орский 1899: 339)
Я читать, писать умею,
В офицеры попаду.
(Степанов 1903:84)

Чувства парня, которого забирали на службу или он отправлялся
на отхожие промыслы:
На машинушку садился,
Точно голубь взвился;

Я с мамашенькой простился
И слезами залился.
(Там же: 91)

Всякое явление жизни, выходящее за пределы обыденного, даже
преступление, становилось предметом народного песнотворчества,
причем в подробностях:
Как в селе Городце,
Как у Спаса на конце,
Семка мать свою убил,

Не святым он духом,
Топором обухом.
(Нефедов 1877:51,54)

О рождении детей говорится в пословицах: «Деток родить — не
ветки ломать», «Кто в море не тонул да детей не рожал, тот от сердца
Богу не маливался» (Ивановская 1908: 116). Имеется немало фоль­
клорных материалов, где проявляется характер отношений с роди­
телями и вопросы воспитания детей. Среди крестьянских женщин
существовало убеждение, что в период кормления грудью не может
наступить новая беременность —«На сырое молоко живо не приста­
ет» (см.: Зеленин 1991: 329; РКЖБН 5.1: 531; 5.2: 363, 567; 5.4: 213).
Матери запрещали все, что только можно было запретить. Но ее чув­
574

Изменение социокультурных стереотипов

ства никому не были подвластны. Испытываемое горе, безрадостная
жизнь женщины-страдалицы нашли отражение в многочисленных
бытовых песнях (см., наприм ер, сборники (Шейн 1898; 1900)). Не­
случайно говорилось: «Сказка складна, а песня — быль». Только один
пример. Молодая жена просит мужа отпустить ее погулять, на что он
отвечает:
Хоть и отпущу гулять,
Прежде шкуру дай содрать.
(Будде 1 8 8 3 :7 -8 ,2 8 )

Чувства доведенной до отчаяния молодой крестьянки выразились
в песне:
Кабы лес, кабы лес, —
Перевесилась бы;
Кабы полая вода, —
Утопилась бы, млада;
Кабы рюмочка в и н ц а ,—
Захлебнулась бы, млада;
Кабы кус калача, —
Подавилась бы, млада;
Кабы острый нож, —
Перерезалась...
(B eam 1 8 9 1 6 :5 1 -5 2 )

При всей незавидности жизни крестьянской женщины без мужа
ее положение было еще более тяжелым. «Муж — дому строитель, ни­
щеты отгонитель» (Иллюстров 1904: 153—154). Муж для жены — за­
щита и опора: «Муженек, хоть с кулачок, да за мужниной головой не
сижу сиротой» (Даль 1979: 356), «За мужнюю спину сохранюсь, самой
смерти не боюсь» (Иллюстров 1904: 148), «Одна голова не бедна, а и
бедна, так одна» (Попов 1903: 192), «Худа с худым мужем, а без мужа
хужей жужа», «Жить без мужа —поганая лужа» (Добровольский 1894: 7),
«Я не дура —у меня муж есть. Я не дура —замуж не пошла» (Иваницкий
1890: 54), «С мужем нужа; а без мужа и того хуже; а вдовой да сиро­
той —хоть волком вой» (Даль 1978: 173).
Н. А. Иваницкий пишет, что в массе пословиц и поговорок, обра­
щающихся в Вологодской губернии, нет ни одной, характеризую ­
щей подчиненное положение мужа (Иваницкий 1890: 53). Это ут­
верждение не следует воспринимать слишком буквально, а скорее
как тенденцию в традиционном укладе жизни. Эта тенденция на­
рушалась, что особенно стало зам етно в пореф орменны й период
575

Глава V

(см.: РКЖБН 2 .1 :4 9 9 ; 2.2: 364; 5.4: 211). «Где голова м о ч ал о ,т ам хвост
начало» (РКЖБН 2.2: 100), «Чего ж ен а не лю бит, того муж у не едать»
(РКЖБН 5.1: 44), «Волен Бог д а ж ен а, коли волю взяла», «П ословица
го в о р и т с я: ж ен а м уж а не боится» (А н т и п о в 1906: 74). Л ю боп ы тн ы
д ве ф о р м ы одной и той же п о сл о ви ц ы . «С таринную пословицу, что
“Ж ена муж а долж на п о ч и тать, как н а ц ер к в и главу”, н ы н е уже и з м е ­
няю т так: “Муж ж ену п о ч и тать долж ен, как на ц ер к ви главу, а ж ена
муж а, как н а бан е трубу”» (Балов 18976: 75—76). А вот другая ф орм а:
«Ж ена м уж а п о ч и тай , как крест на главе; м уж жену береги, как трубу
на бане» (И ллю ст ров 1904: 148). Зд есь н ад о и м ет ь в виду, ч то б а н ­
ную трубу д ел ал и и з д ер ев а, и она м огла заго р еться от од ной искры
и сжечь всю баню .
В крестьянски х п р ед став л ен и ях огр о м н о е зн ач ен и е при давал ось
судьбе, и м ен н о она опред ел ял а, с кем девуш ка долж на соеди ниться
б р ач н ы м и у за м и . Судьбу счи тал и у д елом , ж р е б и ем , п о сл ан н ы м от
Бога (РКЖБН 3 :2 0 4 ). «Суженый урод будет у ворот» (РКЖБН 5.3:198),
«Суженого к о н ем не объедеш ь» (РКЖБН 5.4: 198). Н ам трудн о п р о ­
чувство вать страх, таи н ств ен н о сть , когда тр ебо вал ось: «В Васильев
вечер л и ть олово, св и н ец , воск», «Ч ерез кольц о лью т в воду олово,
воск, я и ч н ы й белок» (Д а л ь 19846: 223) и л и слуш ать ч е р е з печную
трубу, с как о й сто р о н ы д о н о с и т с я ц е р к о в н ы й зв о н — в ту сторон у
и вы йдет зам уж (считалось, что п ечная труба связы вает с потусторон­
н и м м и р о м ) (РКЖБН 2.1: 211). При отходе ко сну на н овой постели
девуш ка говорила: «Ложусь на новом м есте, при снись ж ених невесте»
(Там же). При га д а н и и д ев у ш к и о п у ск али в ч аш ку с вод ой кол ьц а,
п ер с т н и , ж е н щ и н ы — сер ьги , н а к р ы в а л и все это п о л о т е н ц е м . Под
подблю дную песню одна из деву ш ек в ы таск и вал а и з воды вещ ь, не
сн и м ая поло тен ц а:
Х одит куриц а по за в а л и н к е ,
Выры ла курица сто рублей.
Кому в ы н ется, то м у сбуд ется... (к богатству. — 3. М .)
Я по городу хожу, п о л о тен ц е стелю ;
Еще похожу, ещ е постелю .
Кому вы н ется... (к п о ко й н и к у );
М ышь пищ и т, коробе тащ ит.
Кому вы н ется... (к зам уж еству);
В лесу дуги н ам еч ен ы ,
Да не о тм еч ен ы
Кому вы н ется... (к зам уж еству).
(М осальский у езд Калужской губерн ии ) (РКЖ БН 3: 568)
576

И зм ен ен и е с о ц и о культ ур ны х ст ер ео т и п о в

Одной из категорий женщин в маргинальном положении были
солдатки: «Ни вдова, ни замужняя жена». Горе солдатки усугублялось,
если она оставалась с малолетними детьми, когда ей приходилось
переживать чувства беспомощности уже не одной, а с более слабым,
чем она сама, существом:
Всем как будто не родной, —
Сделаешься ты в ней
Как будто чужой!
Будешь ты холодный и голодный,
Все будут говорить на тебя:
обжорный!

Останешься ты, молодая жена,
Непристроенной, беззащитной:
Уходит твой защитник,
Уходит твоя надежа!
(Успенский 1896: 242, 244)

Или следующее обрядовое причитание жены-солдатки, остаю­
щейся с детьми:
Собираешься, душа милый друг,
Ты во дальнюю путь-дороженьку, —
Оставляешь меня, горе горьку,
Со своими детьми сердечными:
Малым-то они да малешеньки,
Глупым-то они да глупешеньки;
Не в полном они уме-разуме, —
Не дорослая в поле травонька,
Не дозрелые в кусте ягодки...
Я иду к тебе, душа милый друг,
Я не с златом, да и не серебром,
Не со скатным перебранным жемчугом...
Иду с горькою да обидушкой, —
Я несу-веду милых дитяток.
Ты возьми-ко их на белы руки.
Приложи к ретивому сердечушку,
Ты к печальному блеклому личику...
Как сегодняшним Божьим денечком
У меня-то, у молодешеньки,
Разум-ум в голове да мешается,
Белый свет со очей да теряется...
С кем мне думушку теперь думати,
С кем мне мысли да теперь мыслити.
('Ульянов 1915:237)

В причитаниях солдатки встают те же картины горя, скорби при
утрате кормильца и заступника, что и в похоронных причитаниях.
577

Глава V

В то же время в пословицах представлена и другая ситуация, отража­
ющая вольное поведение солдаток, измены мужу и рождение неза­
конных детей: «Солдатка —вольный человек, что хочет, то и делает»
(РКЖБН 3: 204; Даль 19806: 265), «Солдаткиным ребяткам вся деревня
отец» (Иллюстров 1904: 342).
Беззащитное положение солдатки в семье мужа отражено в сол­
датской песне:
Что вольная солдатка самовольная
И што ленива она да не станливая
И светам-братцам богоданным непокорная.
(Белов 1886:337)

Частушки являлись главным образом творчеством молодых
и исполнялись на разного рода собраниях молодежи. В них самое
видное место занимала любовная тематика, а также то, что с ней
соприкасалось. Еще П. А. Флоренский отмечал в частушках рафи­
нированность любовного чувства и многообразие его проявлений
(Флоренский 1989: 10).
Ой, тошно, тошно, тошно —
Письмо от милова пришло,

Не пилось, не елось:
Прочитать хотелось.
(Дилакторский 1899: 341)

Не пиши, засуха, писем,
Не теряй напрасно слов;

Я давно тебе сказала,
Что прикончена любовь
(Степанов 1903: 72)

В частушках проявлялось и чувство девичьей ревности к люби­
мому:
Выйду, выйду на крылечко,
Посмотрю на улочку,

Не идет ли мой миленок
С другой на прогулочку.
(Князев 1913: 58)

Найди-ка, туча градовая,
Убей у шурочки коня,

Чтоб не ездил по беседам,
Не омманывал меня.
(Там же)

Частушка имела двойственный характер, в ней было шутливое
в глубоком и глубокое в шутливом. В дразнящей и задорной прелести
можно было разглядеть и слезы, и боль разбитого сердца (Флорен­
ский 1989: 8).
В деревенских частушках отражались все реалии повседневной
жизни, все ее радости, тревоги, мелочи бытия. С изменением усло578

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

вий жизни менялось и содержание частушек. Так, в пореформенный
период значительное место в жизни деревенских девушек стали за­
нимать мода, наряды, косметика:
По улице мостовой
И со русою косой,
Шла девица за водой,
Очень модная собой.
Шла девица за водой.
Очень модна, благородна.
(Галичский уезд Костромской губернии) (РКЖБН 1: 177)

Нередко ко всему этому народ относился иронически:
Слободские-то девчонки
Ровно мелконькой горох:
Щечки клюквенкой намажут,

Брови углем подведут
Брови углем подведут —
За хороших почтут.
(Балов 18976:69)

Купи, мама, глицерину:
Больно я заветрела;

Миленький другую любит
Я то давно заметила.
(Симаков 1913: 240)

Нам не белыя белилы,
На красныя румяны.
Мы набелимся нарумянимся.

Добрым молодцам
Лучше поприглянемся.
(Кузьминский 1902: 97)

Как на Груне сарофан
Полтораста рублей дан.
Как на Грунюшке перо
Шестьдесят рублей дано

А второе-то перо
Из Парижа везено
Везено,дарено
И пожаловано.
(Там же)

Здесь обращает на себя внимание расширение кругозора дере­
венских девушек. Они знают, что модные вещи —это не просто втор­
жение в деревенскую жизнь городской культуры, а им известно про
Париж —законодателя мод.
Модный наряд давал девушке возможность полноправным образом
интегрироваться в сообщество девушек-невест, «быть не хуже других»:
Нынче кофточки не в моде,
Казака не заводи,
Дипломат рублей в пятнадцать,
Шантрапа, не подходи,
Худую славу не клади.
(Ярославская губерния) (РКЖБН 2.1: 127)
579

Глава V

В следующей частушке выразилось переплетение старых поряд­
ков и новых реалий:
Я у тятеньки просила
Шубу черного сукна,
Посулил кормилец-батюшка
Ременного кнута.
(.Елеонская 1914: 173)
Купи-ка, тятенька, на платье,
Хоть на белое одно
Не смеялась бы Онуфрева,
Паршивое г...о.
(Степанов 1903: 96)

В следующих частушках выражен женский взгляд на потенци­
ального жениха:
Как на Ванюшке, на Степаныче,
Сюртук бархатный,
Жилет розовый,
Галстук шелковый,
Плат в руке батистовый...
Ваня в зеркало гляделся,
Сам собою засмотрелся:
Какой я хороший,
Какой я пригожий!
Рубашка французска,
Жилетка с цветами,
Шляпа с перами,
Голова с кудрями.
(.Кузьминский 1902: 96)
Мимо окон, мимо стекол
На нем бархатный картуз —
Пробежал Ванюшка сокол,
Здешним девушкам конфуз.
(Ярославская губерния) (РКЖБН 2.1: 127)

Как известно, после смерти отца на брата ложилась обязанность
выдать сестру замуж. Девушка, гуляя и проходя мимо своего дома,
благодарит брата:
Спасибо брату моему:
Одежду ладят по уму —

580

По уму и разуму:
гулять хожу нарядна!
('Степанов 1903: 76)

И зм ен ен и е со ц и о культ ур ны х ст ер ео т и п о в

Модная одежда на парнях, часы с цепочкой и т. п. нередко явля­
лись не признаком материального достатка, а лишь средством интег­
рироваться в сообщество женихов. Девушки были не столь наивны,
чтобы не разглядеть за всем этим одну лишь видимость:
Как у Новинских ребят
По тальяночки в руках;

Углы позолочены —
Оброки не плочены.
(Там же: 95)

Родители старались, чтобы дочь до свадьбы не опозорила семью,
сохранила «девичью честь»:
Меня маменька ласкала,
На беседу не пускала,

Доченька, сбалуешься,
С ребятам поцелуешься.
(Елеонская 1914: 76)

Печаль и тоска звучат в песнях девушки при разлуке с люби­
мым, который уходит на заработки или его забирают на военную
службу:
Я платочек вышивала,
Слезы капали на грудь —

Милый в городе гуляет,
Веселит кого-нибудь.
(Степанов 1903: 82)

Не пойду на тот колодец,
Где холодная вода;

Отдадут дружка в солдаты,
Я остануся одна.
(Там же: 86)

Мой миленький в Питере,
Его ребята видели:

Сидел за круглым столом,
Две сударушки при нем.
(Там же: 90)

Возрастные циклы женщины отразились в песне:
Я со вечера девушка,
С полуночи — молодушка,

Ко белу свету — хозяюшка,
Через сорок годков — матушка.
(АИЭА РАН. Ф. 22. Д. 43. Л. 54)

Замужество являлось доминантой девичьей жизни:
Кабы замуж, кабы замуж,
Кабы в середу домой;

Кабы милой мой, хорошенькой,
Приехал бы за мной.
(.Князев 1913: 100)

Сами девушки прекрасно понимали, какова женская доля, какое
им уготовано будущее: «Ах, если бы знали они (родители, родствен­
581

Г лава V

ники. —3. М.) да ведали, что в это время делается в девичьем сердечушке. Не свадьба тут, а похороны! Пропащая, худая это жизнь, “кали
живо только тело, а душа убита!”» (Успенский 1898: 82).
Вечор свахонька приходила,
Велит косоньку расплести, —
Весть не радошну приносила,
Косу надвое разделяти!
Не радошную, слезяную:
(Варнавинский уезд Костромской губернии) (РКЖБН 1: 59)
Не ходите, девки, замуж,
Не хвалите бабью жизнь;

Худой муж навяжется,
Долгий век покажется.
('Степанов 1903: 92)

Песни пой, пока поётцы,
Будёт горе да беда,
Выйдешь замуж, не придетцы.
Забудешь все припевы. Д а!
(Череповецкий уезд Новгородской губернии) (Балов 1897а: 107)
Не ходите, девки, замуж:
Замужем вы будете,

Так девочьего житья
Во веки не забудете.
(Елеонская 1914: 22)

Кабы меня, девушку,
К милому в семеюшку,

Где нету свекровушки,
Смутьяницы золовушки!
(Симаков 1913: 315)

Я бывало распевала,
Что в поле соловей,

А теперя упоймали,
Нету волюшки моей.
('Степанов 1903: 83)

Девушки считали особенно незавидной свою участь, если против
их воли родители выдавали замуж за нелюбимого:
Не ходите, девки, замуж
Не за милого дружка;

Лучше с камнем утопиться
С крутого бережка.
(Там же: 92)

Но даже если девушка вышла за того, кто был ей люб, в семейной
жизни могли сложиться совсем другие отношения, особенно со све­
кровью и золовками:
Ты не смейся, победитель
Горькой участи моей;

582

Ты допрежде был засухой,
А теперича злодей.
(Там же: 91)

Изменение социокультурных стереотипов
Не ходите, девки, замуж:
Заболит головушка;

Лучше деверя четыре,
Чем одна золовушка.
(Елеонская 1914: 23)

Не выбирай, подруженька,
Ни —дому, ни — коровушек,

А выбирай, подруженька, —
Семейки без золовушек.
(.Князев 1913:117)

Подобные мотивы, как видели выше, звучат и в фольклорных
материалах, относящихся к парням с соответствующей инверсией,
там фигурирует худая, незавидная жена. Но эти мотивы выражены
намного слабее, что отражает несопоставимость будущих несчастий
в глазах девушки и в глазах парня. Про неумелую стряпуху крестьяне
говорили: «“Мучка-то Богова, да ручки-то чертовы” <...>.
“Все окошечки занавешивала (т. е. окно для того, чтобы другие не
стали смеяться над тем, что она не умеет стряпать).
Саломатушку замешивала.
Саломата... раскипелася —
(саломата, завара — нечто вроде киселя. —3. М.)
Моя мила разревелася”», так как не знала как поступить (Поше­
хонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 380).
На молодую женщину старались взвалить как можно больше ра­
боты, особенно свекровь, отсюда поговорки: «Богородица Покров,
дай мне смирную свекровь» (Антипов 1906: 69), «Худая свекровь, что
чирей на ж...е, ни ходить, ни стоять, ни сидеть, ни лежать не дает»
(РКЖБН 6: 357), «Слава Богу, что свекровь померла: буду веретенцы
прясть и свекровушку поминать» (Добровольский 1894:65); родствен­
ники мужа: «Что медведь с медведихой — богоданный-то батюш­
ка с богоданною матушкой; шипицы колючая — богоданны милы
братцы; крапива жгучая — богоданные сестрицы» (Шашков 1879: 39),
«Нет нужды невестке, что деверь не ел: хоть ешь, хоть сохни, хоть так
издохни» (Даль 1984а: 306).
В патриархальной семье женщина рассматривалась лишь как до­
полнение к личности мужа. В свете этих представлений сама любовь
приобретала противоестественную инвертированную форму — «Не
бьет — значит, не любит» (РКЖБН 3:433).
Для крестьянской семьи весьм а актуальной была проблема
пьянства, это получило отражение в самых разнообразных м ате­
риалах:
— На свечку денег нет, а на вино все найдутся.
— «Горе, горе, где живешь?»
— «В кабаке за бочкой!»
583

Глава V

— «Горе, горе, что жуешь?»
—«Сухари с примочкой!»
(.Антипов 1906: 72, 74)
Дорогой мой ягодника
Любит пиво и вино.

Через пиво и вино
Пропадает навсегда.
(Степанов 1903:81)

Я на силу вересину
В огороде завела.

Я на силу шуру пьянства
До дому довела.
(.Князев 1913: 23)

В пореформенную эпоху с ее духом обновления складывались
новые отношения и взгляды на права, жизненные ориентации, по­
ведение женщин:
Пусть я тебя не стою,
Но смеяться не дозволю!

Пусть хоть ты и питеряк,
Но скажу, что ты дурак.
(Симаков 1913:169)

Нынче замуж бы пошла —
Жениха по мысли нету:

Кой-то беден, кой богат,
Который на осень солдат.
(Балов 1897а: 101)

Я пошла бы за него,
Да не люба семейка.

Не люба семейка —
Матка лиходейка.
(Там же: 109)

В частушках наглядным образом отразилась реакция против ста­
рого семейного деспотизма, который был особенно тяжел в вопросах
брака. Тон старых песен был проникнут безотрадной грустью, покор­
ности неумолимой судьбе, боязни мрачного будущего с постылым
мужем, грозным свекром, сердитой свекровью, злорадными невест­
ками (Зеленин 1994: 32). В частушках уже преобладают другие настро­
ения, здесь мы видим стремление к свободному выбору, осознание
своей силы, раскованность, своеволие, стремление утвердить свои
права на личный выбор, на личные предпочтения, не всегда браки
устраивались по указу родителей:
Ты, мамаша, золотая,
Не брани за молодца.
Не дашь мне, мама, воли,
Улечу как птичка в поле;

584

Если будешь ты бранить, —
Буду крадучи любить.
Не увидишь от крыльца,
Как приеду от венца.
(.Кузьминский 1902:97)

И зм ен ен и е со ц и о культ ур ны х ст ер ео т и п о в

Меня, девушку, ругают —
Я из дому убегу.

Все равно свидание будет —
На реке, на берегу.
(Симаков 1913: 262)

О «самокрутках» пели:
В пятницу сосватали,
В субботу запили,
В воскресенье к венцу, —

Не сказалась мать-отцу.
Приехали от венца,
Взяли пива и винца.
(.Весин 18916: 39)

Основное занятие «женских клубов» — сплетни, пересуды, слу­
хи —получили отражение в частушках:
Крепитесь, девушки, крепитесь,
Как в реке осенний лед;

Ваше позднее гуляньице
До добра не доведет!
(Князев 1913: 34)

Какой нынче народ —
Не столько правды, сколько врет:

Гуляла с милыим недолго,
А сказали — целый год.
(Симаков 1913: 188)

В пореформенный период патриархальные отношения стали
основательно колебаться, но еще были живучи и старались сохра­
нить свои позиции. Сложившаяся ситуация отразилась в частушках,
главным образом касаясь брачной тематики:
Вы, родители-губители,
Губительница мать!

За кого желаю замуж,
Не сумели дочь отдать.
(Симаков 1913: 261; Князев 1913: 111)

Кого любила и жалела,
За того дома бранят;

Ково в душе я ненавижу,
Обручаться с ним велят.
(Там же)

Уж ты, маменька родима,
Что ж ты раньше думала

Отдавала (ты) в чужи люди —
Точно в омут сунула!
(Елеонская 1914: 172)

Вот не дай же Бог любить,
За вдовца замуж идтить,

Он ничем так не доймет,
Как — старой бабой попрекать.
(Князев 1913: 102)

Частушки не обходили и интимные отношения. Парни в своем
кругу пели песни с ненормативной лексикой (РКЖБН 2.1: 142—145).
585

Глава V

В пореформенный период сама половая мораль уже отличалась от
традиционных представлений: «Поспала —ничего не украла», «Свой
чемодан, кому хочу, тому и дам», «Венцом все прикроется», «Не по­
золота — не слиняешь, что похватали», «От этого не полиняешь»
(РКЖБН 3: 555—556). Про нарушение невинности: «Не мыло — не
смылится», «Чего хочется —николи не грех», «Все равно червяки съе­
дят», «Не лужа —достанется и мужу» (Ярославская губерния), «Стыд
не дым —глаз не выест» (Балов 1897а: 57,101). Вот образцы девичьих
частушек:
Я давала Фединьке
Свое сердечко тешила,
За одну конфетину,
Я давала скрипачу,
Я давала фершалу,
А уж больше не хочу.
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (РКЖБН 2.1: 143)
Я на горке была,
Митошкедала.
Не подумайте, ребята,

Что худое, что дала —
Я конфетку дала.
(Там же: 145)

Голова моя кружится —
Пойду к доктору лечиться.

Доктор спросит: чем больна?
— Семерых люблю одна.
(.Елеонская 1914: 274)

Наказание неверной возлюбленной —это уже мужская позиция:
Как на печке на краю,
Драли милую мою.
Ее драли в три кнута —

Не люби ты рекрута.
Хоть дерите в пять кнутов,
Не отстать от рекрутов.
(РКЖБН 2.1: 144)

Супружеская неверность была в крестьянской среде пореформен­
ного периода обычным явлением, что нашло отражение в песнях:
Добры молодцы распутничали, Под полою цвет на платье уносила,
Со чужой женой хозяйничали.
Я под белою березой умывалась,
Я у старого уходом ходила —
Под кудрявою рябиной одевалась.
(Пошехонский уезд Ярославской губернии) (Там же: 599)

Злободневная проблема снохачества, сохранявшаяся в крестьян­
ской среде и в исследуемый нами период, нашла отражение в фоль­
клорных материалах. «Сделал грех с матерью, сестрой и кумой, —
и будешь богат»; «Свекор-батюшко хорош, ручку в пазушко положь»;
«Что ни бай, сноха свекру дай, —и в дому большая будешь», «Потеряй
586

И зм ен ен и е со ц и о культ ур ны х ст ер ео т и п о в

стыд — будешь сыт» (РКЖБН 2.2: 380—381; 6: 340), такая сноха фак­
тически главенствовала над всеми женщинами в доме.
Другие стороны жизни, помимо любовной тематики, в меньшей
степени затрагивались в песнях девушек. Среди них горькая сирот­
ская доля:
Не завидуйте вы, девушки,
Сиротскому житью.

Что на улице ни сделатся,
Свалят на сироту.
(Елеонская 1914:21)

Я от маменьки осталась
Семь годочков маленька,

По чужим людям скиталась
Девочка удаленька.
(Степанов 1903:80)

Нравственная поддержка родителей для детей всегда имела огром­
ное значение. Вот пример плача невесты —круглой сироты:
Я иду толи горе горькое, горемычное
По полечку, по дубовому,
Ищу то ли родимую мамоньку;
Дошло то ли горе горькое, горемычное

До мамоньки, до родимыя,
Ты дайко мне благословеньице
Твое-то благословеньице изо
Дна моря вынесет.
(Богаевский 1889а: 18)

В. И. Степанов сообщал, что в конце 1880-х гг. у девушки заболела
мать. Ее страх за свое будущее выразился в песне, которую она, негра­
мотная крестьянская девушка, сочинила сама и, придя на посиделку,
хвасталась перед подругами, что «выдумала» песню:
Ты, родимая мамашенька,
В могилу не ложись, —

Ты сама про это знаешь:
Сиротам, какая жизнь!
(Степанов 1903: 74—75)

Происходившие в действительности события становились те­
мой песен. Девушка не уважила парня, не хотела петь песен, да еще
обозвала его путляем (путаником). Парень стал хлестать ее курткой.
Девушка пожаловалась старосте, их повели в волостное правление
(в с. Жары) и обоих посадили в холодную. С тех пор девушку прозвали
«подсудной» и никто не хотел брать ее замуж, не сватал. Ей в описы­
ваемое время было уже 25 лет, и она стала «путаться»:
Как по Крюковой деревне
У Жарковского суда
Телеграмму провели:
Анютка плачет без стыда;
Трехкопеечну Анютку
Она плачет и ревет:
Ее в волость повели.
Никто замуж не берет.
(Покровский уезд Владимирской губернии) (Балов 1897а: 118)
587

Глава V

В обряде опахивания деревни для защиты от эпидемии к вдове
с боков подпрягались девушки, взявшись за веревки, протянутые от
сохи к бороне. Вдова, трогаясь с места, затягивала мрачным и то же
время пронзительным голосом песню:
Мы идем, мы везем,
И тебе, холере, бороду своротим!
И соху, и борону;
Сеем мы в рожную землю
Мы и пашем, и скородим,
И не родим семена.
(Калужский уезд Калужской губернии) (РКЖБН 3: 320—321)

На сенокосе, прогуляв всю ночь, молодежь поднималась утром
с большим трудом. Девушки пели:
Пойдем, девушки, домой, Зорька занимается,
Зорька занимается!
Мамаша заругается!
(Мещовский уезд Калужской губернии) (Там же: 482)

Еще один аспект пореформенного периода получил отражение
в частушках —это изменение социокультурной среды, вещного мира:
Купи, тятенька, машинку,
На машинке буду шить;

Не отдавай далеко замуж,
Все равно не буду жить.
(Елеонская 1914: 387)

Кроме общеизвестных четырехстрочных частушек существовали
и двустрочные, как, например, такая частушка из Курской губернии:
Я без милава не буду,
Хоть касова любить буду.
(Там же: 345)

Жизнь и повседневный быт крестьянских женщин отразились
в двух пластах народного творчества: в старом, традиционном и в дру­
гом, новом, явившемся порождением пореформенного периода. Пер­
вый пласт состоит из пословиц, поговорок, песен, плачей, причита­
ний. Часть из них являлась нейтральной, отражала в равной степени
позицию и мужчин, и женщин. Это выражалось в отношении к детям,
родителям и т. д., но что касалось таких аспектов, как место женщины
в семье и социуме, ее права и обязанности, женщина как личность —
здесь мужские и женские позиции во многом прямо противоположны
и взгляды становятся антагонистическими. Причем мужское миро­
понимание в этих вопросах большей частью выражалось в послови­
цах и поговорках, тогда как у женщин центр тяжести переносился на
песни. Другим пластом народного творчества, ставшим приметой
пореформенного времени, начавшегося обновления всех сторон жиз588

Изменение социокультурных стереотипов

ни, явились деревенские частушки. Совершенно закономерно, что
частушки стали творчеством молодых, ибо молодежь, как наиболее
мобильная и восприимчивая к инновациям группа, была провозвест­
ником новых отношений. В частушках также прослеживается мужская
и женская позиции, но они сблизились, прежний антагонизм сильно
сгладился. В большей степени проявляются не отличия в позициях
парней и девушек, а можно говорить о глубоких противоречиях между
поколениями «отцов и детей». И в последующие десятилетия частуш­
ки оставались неотъемлемой чертой русской деревни.

5.5. Женская крестьянская преступность
Представления о преступлениях по обычному праву и по офици­
альному законодательству. Структура и факторы преступности.
Целью настоящей части исследования не является изучение женской
крестьянской преступности в пореформенной России как явления.
Здесь поставлены более скромные задачи: рассмотреть преступность
как средство, оттеняющее, выделяющее некоторые стороны жизни
женщины, ее положения в семье и крестьянском социуме на фоне ме­
няющейся пореформенной деревни. Уровень преступности является
важнейшим показателем морального состояния общества. В данном
исследовании женская преступность интересна в том отношении, что
в этом явлении происходит своеобразное преломление традиционных
отношений в крестьянской семье и социуме, атрибутов возрастного
символизма и новаций пореформенного периода (Mukhina 2016). Надо
учесть, что преступление как нарушение установленной законности,
влекущее за собой наказание в уголовном или административном
порядке, для крестьянской среды не являлось однозначно определен­
ным понятием вследствие существования в пореформенной России
двух систем правовых отношений —обычного права и официального
законодательства. При этом следует иметь в виду, что общее понятие
преступления является сравнительно новым, поскольку признаки
преступления вошли в уголовные кодексы европейских стран не ранее
конца XVIII в. (Курс уголовного права 2002:118—119).
Понятие преступления как переход за какую-то черту, как некий
предел в указанных двух системах права различалось по целому ряду
позиций. Среди них отношение к собственности. В крестьянском
правосознании земля, лес, и пр., т. е. все, что только создано самой
природой, обычно не признавалось за чью-либо собственность, по­
этому к посягательствам на природные ресурсы в крестьянской среде
относились весьма снисходительно (Белогриц-Котляревский 1890:29;
589

Глава V

РКЖБН 2.1:45,48; 2.2: 268; 3:36,349; Быт... 1993:59); «Лес Бог растил»
(РКЖБН 3: 29); «Что за грех или за преступление вырубить дерево,
другое в чужом лесу? Мало ли, что ему достался участок земли, на
котором выросло дерево. Ведь он их не сажал и не поливал, так не
грешно их у него и срубить» (Там же: 219).
В крестьянской среде понятие преступления и греха, уголовного
и гражданского дела могли быть трудно различимы (РКЖБН 1: 420;
2.1:46,48,561; 2.2: 268; 3:219,349; Быт... 1993:58; Титов 1888:93-94).
Народ не всегда отличал преступления от «греха», в одном ряду могли
стоять супружеская неверность и работа в праздники. Если преступ­
ление совершалось не по вине людей или вследствие своей оплош­
ности, а по неведомой причине, употреблялось выражение «Божья
воля» (Титов 1888: 93—94). Не считались преступными действиями
обмеры, обвесы и другие обманы в торговле, к ним относились как
к особому счастью, проявлению ума и находчивости в соответствии
с известной поговоркой: «На то и щука в море, чтобы карась не дре­
мал» (РКЖБН 2.1: 45; 2.2: 270; 3: 349; Быт... 1993: 59). Побуждением
к преступлениям народ считал данную свыше судьбу, которая стояла
над несчастьем, она была неодолима, ее нельзя было обойти и объ­
ехать. Говорили, что «грех попутал» (РКЖБН 3: 99); «Человек и не рад
был, а сделал» (Там же: 349). Отсюда формировался соответствующий
психологический склад личности — безнадежность, неуверенность
в собственных силах, человек не есть разумное и независимое су­
щество, а является игрушкой в руках внешних обстоятельств. Такие
преступления настолько укоренились в народном сознании, что пре­
ступник во многих случаях рассматривался не как антиобщественная
личность, а как жертва злой судьбы. Эти взгляды отражены в извест­
ной поговорке: «Оттюрьмы да сумы не отказывайся» (Максимов 1869а:
1). Преступник являлся просто несчастным, которого черт связал, от
беды и от греха не уйдешь, на коне не объедешь. В действительности
то, что относили к злой судьбе, представляло собой политические
и экономические реалии российской жизни (Там же: 2). По обычному
праву важнейшее значение имело, направлено ли данное преступле­
ние против кого-либо из того же селения, является ли он того же веро­
исповедания, принадлежит ли к великороссам, или он чужой (Харузин
1887: 73). Другими словами, оценка преступления в глазах социума
зависела от того, насколько обвиняемый соотносился с групповым
«мы», хотя бы в расширительном смысле.
В народе различали преступников, находящихся на свободе
и имеющих возможность наносить ущерб, и тех, кто был лишен такой
возможности. На последних смотрели как на несчастных, на жертву
590

Изменение социокультурных стереотипов

обстоятельств, их преступления в некоторых местностях называли
бедой. Преступления не наказывались, если потерпевшая сторона
прощала преступника, мирилась с ним. Мировая сделка по уголовным
делам могла быть заключена и после объявления судебного решения
(Якушкин 1875: XXVIII).
Очень непростым является вопрос об уровне преступности. Как
справедливо замечает Б. Н. Миронов, уровень преступности — ско­
рее теоретическое понятие, поскольку общее число совершенных
преступлений никогда точно не известно (Миронов 1998: 25). По­
ложение в этом отношении усугублялось существованием для кре­
стьянства двух систем права и особенностями крестьянской жизни
и быта, непосредственно влиявшими на правосознание. Среди них
расплывчатость в понимании допустимого уровня бытового наси­
лия над женщинами. «Учение» жены, ревность порой доходили до
крайней степени, но это, по крестьянским представлениям, могло
квалифицироваться просто как небольшой грех. Поэтому данные
уголовной статистики, которые принципиально могут быть лишь
приближенными, допускают еще и дополнительный люфт по отно­
шению к крестьянской преступности. Но представление об общей
картине в контексте положения женщины-крестьянки из этих дан­
ных можно получить.
Далее Б. Н. Миронов продолжает: согласно криминальной ста­
тистике, число зафиксированных преступлений за период с 1803—
1808 гг. по 1911—1913 гг. возросло почти в 12 раз, тогда как население
страны выросло лишь в 2,9 раза. Нужно иметь в виду, что здесь в не­
сколько раз занижен уровень мелкой преступности, главным образом
за счет недоучета правонаруш ений крестьян (Там же: 27, 30). Как
видим, рост преступности значительно превышал рост населения.
В 1900 г. общее число уголовных дел по сравнению с 1884 г. увели­
чилось на 48 %, тогда как рост населения в целом по стране составил
24—25 %. По отдельным районам России рост преступности составил:
в Московском промышленном районе —на 23 %, в Черноземном цен­
тре —на 22 %, в Петербургском районе —на 17 %, в Волжско-Камском
районе —на 14 %. Во всех этих районах рост преступности также опе­
режал рост населения (Гернет 1974а: 43). После эмансипации уровень
преступности получил дальнейшую тенденцию к росту. Деформация
патриархального строя вела к ослаблению устоявшихся традицион­
ных связей и отношений. Девиантное поведение парадоксальным
образом формировалось в сочетании с прежними нормами, установ­
ками и суевериями. Пробуждение чувства личного достоинства, жела­
ние освободиться от контроля глав семей и мужей (для женщин) вело
591

Глава V

к росту мелкой преступности, в том числе среди молодежи и женщин.
Имела место девиантность специфически возрастной деятельности,
когда усиливалось влияние новых норм и новых ценностей. Другим
фактором роста противоправных действий в пореформенный период
явилось освобождение огромного числа людей от крепостного рабст­
ва. Появились более широкие возможности для проявления частной
инициативы и предприимчивости, что расширяло рамки дозволен­
ного и способствовало развитию девиантного поведения, в том числе
и в криминальной форме. И наконец, наиболее важным фактором
роста преступности среди крестьянства в конце XIX — начале XX в.
явилась деформация крестьянской общины, что вело к распаду об­
щинных связей, к ослаблению контроля над ее членами. Появилось
больше места для безнаказанных и бесконтрольных проступков, м е­
нее стали сдерживаться виды девиантного поведения, среди которых
имелись и действия криминального характера. Увеличение вероятно­
сти остаться безнаказанным провоцировало прежде сдерживаемые
импульсы к нарушению общепринятого, традиционного общест­
венного порядка (Миронов 1998: 27, 30, 38; 20006: 96). Переходный
характер пореформенной деревни привел к нарушению стабильности
установленного порядка вещей, ослабление устоев патриархального
строя обусловило рост преступности (Библиография 1889: 143—144;
Ратов 1899).
Данные уголовной статистики дают возможность обрисовать
главные черты социального портрета женщины-преступницы, для
чего используем материалы «Итогов русской уголовной статистики за
20 лет (1874—1894)». Относительное количество осужденных женщин
в последние десятилетия XIX в. росло. В 1874—1878 гг. на 100 осу­
жденных обоего пола приходилось 8,7 женщин, а в 1889—1893 гг. оно
возросло до 12. Это относится к большей части Европейской России,
особенно к западным и северным губерниям. Такое положение мож­
но объяснить большей независимостью женщин в этих губерниях,
их вовлеченностью в неземледельческие занятия (Итоги... 1899:136,
141). Одним из факторов, влиявших на уровень женской преступ­
ности, являлось семейное положение женщин. Уровень преступно­
сти был ниже для девушек и замужних женщин: из общего числа
осужденных в окружных судах на девушек приходилось 7,90 %, на
замужних женщин —8,01 %, в мировых судах 10,38 и 9,35 % соответст­
венно. Для вдов эти показатели увеличивались с 8,01 и 9,35 % до 31,20
и 40,50 %, примерно такой же рост имел место для разведенных —
28,94 и 41,93 %. Вдовство и развод повышали относительную женскую
преступность, главным образом мелкие корыстные преступления,
592

Изменение социокультурных стереотипов

кражи, мошенничество, присвоение вверенного имущества. Если
взять категории девушек и замужних женщин, то здесь одно жен­
ское преступление приходилось на 13 преступлений, совершенных
женатыми и неженатыми мужчинами. Иная картина получается для
категорий вдов и вдовцов, тут соотношение один к трем. Этот перевес
в корыстных преступлениях можно объяснить тем, что вдовы и раз­
веденные вместе с мужем часто теряли и источник существования
(Фойницкий 18936:114—116; Гериет 1974а: 146).
В структуре женской преступности на уровне выше среднего нахо­
дилась преступность прислуги (состоящей в значительной степени из
крестьянок), поденщиц и женщин-маргиналов (нищенки и др.), затем
женщин, занимавшихся торговлей, а ниже всего была преступность
среди женщин-крестьянок, занятых в земледелии и женщин-отходниц на фабриках.
За 1838—1847 гг. за убийство было сослано в Сибирь 4952 муж­
чины и 1451 женщина, т. е. всего 6403 чел. Значительная часть из
сосланных была из губерний, где проживало много нерусского на­
селения (Оренбургская, Пермская, Казанская, Вятская, Симбирская,
Кавказская и другие губернии). Вот данные по некоторым велико­
русским губерниям за 20 лет (1827—1846 гг.): из Курской губернии
было сослано — 540 чел., Пензенской — 339 чел., в каждой из этих
губерний проживало по 1,9 млн человек; Санкт-Петербургской —
396 чел., Костромской —254 чел. (Максимов 1869а: 47—49). Примерно
такие же данные имеются по середине XVIII в., т. е. в количественном
отношении преступность представляла устойчивое явление.
«На 100 женщин, осужденных за умышленное или предумыш­
ленное убийство, 45,45 состояли в брачной или внебрачной связи
с потерпевш ими, а 19,83 — в родстве и свойстве с ними, и только
17,36 совершили то же преступление против лиц посторонних. “Если
в семье происходят несогласия, —замечается в «Своде», —то относи­
тельная вероятность драматического заключения их убийством для
женщины-семьянинки в 3 и даже в 4 раза больше, чем для мужчинысемьянина. Телесные повреждения в родственных (а не брачных)
отношениях женщина совершает охотнее в 2,5 раза, чем мужчина.
Потребность мести и отсутствие физической силы, вызывающие
в своей совокупности поджоги, склоняют на них даже женщину,
состоящую в брачной и внебрачной связи с потерпевш им”, то есть
собственно говоря, побуждают ее иногда зажечь собственное ж и­
лище; на 100 осужденных женщин 7,27 подожгли имущество своих
супругов или незаконных сожителей. ...Какова должна быть судьба
русской женщины, если из ста женщин, осужденных за убийство,
593

Глава V

большая половина были виновны в убийстве или покушении на
убийство мужа или незаконного сожителя!» (Внутреннее обозре­
ние... 1876: 399-400).
За кражу и мошенничество за девять лет (1838—1846 гг.) было со­
слано в Сибирь 13 180 мужчин и 2186 женщин. Данные по некоторым
губерниям: Пермской — 1427 мужчин и 193 женщины, Казанской —
соответственно 1218 и 137, Симбирской — 1261 и 78, Саратовской —
1137 и 111, Московской — 1170 и 93, Санкт-Петербургской —866 и 170
(.Максимов 1869в: 86—87). Ж енщины-воровки чаще всего встреча­
лись среди дворовых в помещичьих усадьбах и солдаток (Там же: 91).
В 1908—1909 гг. за 10,5 месяцев было совершено 369 половых насилий,
425 убийств, ранений супругов и возлюбленных, 387 самоубийств.
Д. Н. Жбанков отмечает, что все это представляло лишь небольшую
часть того, что было в действительности (Жбанков 1909: 55—57).
Имеются интересные данные о структуре преступности среди
крестьянок и солдаток (см.: Фойницкий 18936: 133). По отдельным
видам преступлений, совершенных женщинами из всех сословий,
приходилось на:

крестьянок
Отравление
Поджог
Сокрытие трупа
Детоубийство
Убийство супругов и
родственников
Умышленное убийство
Непредумышленное
убийство

%
75,7
74,4
73,5
71,0
70,9
70,8
70,0

солдаток
Отцеубийство
Прелюбодеяние
Разбой и грабеж
Кража смягченная
Другие кражи
Кровосмешение
Кража домашняя
Убийство супругов и
родственников
Умышленное убийство

%
22,2
20,0
19,5
19,3
18,2
18,7
17,8
16,6
16,2

Как видим, на крестьянок приходилось почти 3/4 всех отравлений,
убийств, поджогов и других тяжких преступлений, совершенных жен­
щинами всех сословий. Солдатка, казалось бы, находилась в подоб­
ных же условиях, но это была женщина в маргинальном положении
и виды преступлений у ней другие. Здесь высок уровень и семей­
ных преступлений, и имущественных преступлений, причем она не
останавливалась и перед прямым насилием. Среди преступлений
солдаток был высок также уровень разбоя, грабежа, краж со взломом
(Фойницкий 18936: 132—133).
Весьма информ ативны м и являются данные о структуре п ре­
ступности в зависимости от возраста. Если сравнить с мужчинами,
594

Изменение социокультурных стереотипов

у женщин в возрасте 14—21 года преступность имела более быстрый
рост, затем в возрасте 21—40 лет мужская преступность преоблада­
ла, но после 40 лет до глубокой старости перевес в преступлениях
переходил к женщинам. Вызывает удивление высокий уровень под­
жогов среди девочек до 14 лет (8,1 % от всех женщин-преступниц),
тогда как на мальчиков того же возраста приходилось 4,1 % от всех
мужчин-преступников. Еще больше различалась вовлеченность де­
вочек и мальчиков в мошенничество (соответственно — 1,3 и 0,1 %)
(Там же: 135).
В возрасте от 14 до 21 года спектр преступных действий значи­
тельно расширялся, но соотношение между женской и мужской пре­
ступностью менялось в зависимости от вида преступления. Мужчины
преобладали над женщинами в убийствах родителей —соответствен­
но 32,2 % и 22,2 %. Очень низкой была причастность женщин указан­
ного возраста к мошенничеству (4,1 %), оскорблению власти (4,6 %),
прелюбодеянию (6,5 %). В других преступлениях участие мужчин
и женщин было сопоставимо: приготовление к убийству (женщи­
ны — 35,5 %, мужчины — 31,3 %), поджог и истребление имущества
(женщины — 18,5 %, мужчины — 15,5 %), кражи (женщины — 15,7 %,
мужчины — 11,5 %). Перевес в некоторых преступлениях мог быть
за женщинами: преступления против нравственности (женщины —
35,8 %, мужчины — 10,8 %), убийства супругов и родственников (жен­
щины — 25,3 %, мужчины — 14,1 %), отравления (женщины — 19,3 %,
мужчины — 13,7 %), кровосмешение (женщины — 16,7%, мужчины —
3,7 %). Много женских преступлений приходилось на домашние кра­
жи (29,9 %), детоубийства и оставление новорожденных без помощи
(25,2 %). Динамика преступности менялась с возрастом. У женщин
21—25 лет максимального уровня достигали преступления против
нравственности, детоубийства, убийства супругов и родственников,
а такие преступления, как истребление плода, отравления и другие
случаи умышленного убийства находились на том же уровне, что
и у женщин возраста 25—30 лет. На последний возрастной интервал
приходился максимум еще других преступных действий: телесных
повреждений, прелюбодеяния, непредумышленных убийств, под­
жогов, краж со взломом. В зрелом возрасте женская преступность
начинала постепенно ослабевать, но все еще высоким был уровень
разного вида убийств, телесных повреждений, прелюбодеяния, кро­
восмешения. Максимум приходился на кражи и оскорбления власти,
но заметно уменьшаются детоубийства и преступления против об­
щественной нравственности. В возрасте 35—40 лет максимум при­
ходился на мелкие кражи и мош енничество при высоком уровне
595

Глава V

убийств, телесных повреждений, прелюбодеяния, поджогов. В воз­
расте 40—45 лет остается высоким уровень убийств, отравлений, те­
лесных повреждений, поджогов, оскорблений власти, максимум же
приходится на религиозные преступления, истребление плода, кражи
и поджоги. Значительно реже происходили детоубийства, прелюбо­
деяния и кровосмешение, тогда как последнее у мужчин достигало
максимума и держалось до самой старости. После 45 лет у женщин ни
один вид преступлений не имел максимума, но до самого преклон­
ного возраста (до 80 лет и более) у женщин в большей степени, чем
у мужчин, преобладали преступления на почве порыва, эмоциональ­
ного всплеска —оскорбления власти, убийства, отравления, телесные
повреждения, поджоги, религиозные преступления. Сохранение вы­
сокого уровня корыстных преступлений, видимо, можно объяснить
большим количеством вдов (Там же: 135—136). Уровень преступности
сначала рос, а затем снижался, и эти процессы у женщин протекали
менее интенсивно, чем у мужчин. До достижения совершеннолетия
чаще всего совершались кражи — 48,26 % совершенных на 100 осу­
жденных, из 100 осужденных несовершеннолетних на кражи при­
ходилось 64,86 %. В возрасте от 17 до 20 лет происходило особенно
много преступлений, направленных против жизни — 8,24 %. Так,
например, из 22 женщин, осужденных в 1878 г. за детоубийства, ше­
стеро не достигли совершеннолетия, а семерым женщинам было от
21 до 25 лет (Внутреннее обозрение... 1883: 358).
Приведем данные об убийствах супругов.
Таблица 6. Убийства мужей и жен по годам (1838—1843 гг.)*
Категории убийств 1838 г. 1839 г. 1840 г. 1841 г. 1842 г. 1843 г. Всего
Убийства мужей

30

28

23

16

27

19

143

Убийства жен

26

20

9

11

21

36

123

* Составлено по: Максимов 1869а: 56.
Мужеубийц осуждали больше, чем женоубийц. Примерно такое
же соотношение было и в XVIII в. (см .-.Муравьева 2012:99). П. Н. Тарновская, врач и писательница, приводит следующую классифика­
цию женщин-убийц: А. 1) убийцы из корысти; 2) на почве материн­
ской любви; 3) на почве половой любви; 4) из ревности; 5) из мести;
6) вследствие накопленных обид; 7) по ненависти и жестокости.
Б. 1) убийцы с притуплением нравственного чувства; 2) на почве
половых отклонений; 3) нервно- и душевнобольные; 4) случайные
убийцы (Тарновская 1902: 98—99).
596

Изменение социокультурных стереотипов

При весьма сложных семейных и любовных отношениях нередко
в крестьянскую жизнь вторгались насилие и преступления, отравле­
ния и др. (Добровольский 1893: 368). По данным уголовной статистики
за 1877 г., убийство одного из супругов другим встречалось гораздо
чаще, чем убийство родственников; случаев убийства мужа женой
больше, чем случаев убийства жены мужем, хотя убийц-женщин было
несравненно меньше, чем убийц-мужчин; наоборот, случаев нанесе­
ния мужем жене телесных повреждений встречалось гораздо больше,
чем нанесение повреждений женою мужу. Все это подтверждается
и статистическими материалами за 1878 г. За убийство одного супруга
другим было осуждено 82 человека, за убийство родственников —
только 51. По отношению к общему числу осужденных за убийство
убийцы супруга составили более 12 96. За убийство жены муж был
осужден в 37 случаях, жена за убийство мужа — в 45 случаях. Между
убийцами этой категории женщины составляли почти 55 %, тогда как
между убийцами вообще только 16,5 %. Телесные повреждения, на­
несенные мужем жене, были предметом обвинительного приговора
в 26 случаях, женою мужу —только в 5. Случаев осуждения за жесто­
кое обращение с женой было 13, за жестокое обращение с мужем —
1. Сюда следует добавить, что в 7 случаях мужья были осуждены за
неумышленное убийство жены (в драке, по неосторожности и т. д.),
в 3 случаях —за доведение до самоубийства, а жен, осужденных за эти
и другие преступления, не было вовсе. Отсюда видно, до чего дово­
дила приниженность жены, деспотизм мужа при недоступности или
крайней затруднительности законного расторжения уз, невыносимых
для одной или обеих сторон (Внутреннее обозрение... 1883: 357).
Причины убийства были самыми многообразными, главными
являлись семейные несогласия и бедность. Свояк удавил свояка по
просьбе жены последнего и вместе с ней вывез труп за селение; сестра
зарезала ночью сестру за то, что та доносила матери о ее распутной
жизни, и созналась в том, что сначала хотела зарубить ее топором,
потом хотела стукнуть пестом; муж задушил беременную жену за
то, что она не дала ему на свадьбу рубахи, обозвала варнаком, для
сокрытия преступления, по совету бабки, пытался выдать ее гибель за
смерть при родах, отпер дома все замки, просил священника открыть
царские ворота в церкви (Максимов 1869а: 50—51).
Способы убийства были самые обычные: удар кулаком в висок,
удар топором, удушение. В других случаях убийства заранее гото­
вились, пускались в ход яды (Там же). Так, крестьянин Александр
Клементьев зарезал свою жену Ольгу, затем отправился к сельско­
му старосте и хладнокровно рассказал о случившемся. Он объяснил
597

Глава V

свой поступок тем, что его кто-то испортил, так как к нему явились
два человека в белых одеждах и закричали: «Александр, возьми нож
и зарежь жену, а потом и себя!» (Ратов 1899:16—17).
Женская неволя и бесправие являлись питательной почвой пре­
ступлений в крестьянской среде, жены, доведенные до отчаяния, уби­
вали или покушались на жизнь своих супругов (Beam 18916:51). Убий­
ства и ограбления в деревне обычно происходили на бытовой почве
или в результате семейной драмы (Капустин 1902:11). «На подобное
преступление решается только такая женщина, которой уже положи­
тельно нет выхода из своего невыносимого положения» (РКЖБН 7.2:
349), — сообщает корреспондент из Череповецкого уезда Новгород­
ской губернии. Известны и другие случаи убийства и отравления му­
жей женами из ненависти и мести. Часто также были убийства мужей
любовниками жены по ее наущению (с. Никола-Перевоз Сулотской
волости Ростовского уезда, Ярославская губерния) (Титов 1888:47).
Условия жизни накладывали свой отпечаток и на совершение пре­
ступлений: убийства, совершавшиеся крестьянками, отличались от
убийств, совершавшихся жительницами города, в той мере, насколько
жизнь крестьянской женщины отличалась от жизни крестьянки (горо­
жанки), уже вкусившей жизнь города. Приведем некоторые примеры.
Женщина-мать иногда шла на преступление, чтобы избавиться от разорителя-мужа. Так, крестьянка Настасья Федорова созналась в убий­
стве своего мужа, Никифора Агафонова. Оказалось, что Никифор не
только ничего не зарабатывал, но даже тащил из дома. Избавиться от
мужа Настасью подбили служивший у лесничего поляк Карницкий
и его любовница Александра Воронкова, которые обещали так спря­
тать труп Никифора, что никто его не найдет. Долго не решалась На­
стасья, даже любившая своего легкомысленного мужа, но еще больше
любившая детей, которых ее муж вел к разорению. В конце концов
Настасья не выдержала и обратилась к своим советчикам, которые
взяли с нее 3 руб. и кусок пестряди. Заманив Никифора в глухую часть
леса, Карницкий убил его топором. Вскоре убийство было раскрыто,
«Настасья же Федорова не могла передать словами картины смерти
любимого человека; нервы ее приходили в полное расстройство при
одном лишь воспоминании». Все трое пошли на каторгу, а детей На­
стасий Федоровой община взяла под опеку (Бобров 1885: 321).
К убийству мужей нередко вело то, что девушек выдавали замуж
в очень юном возрасте, нередко до первой менструации, родители
никак не хотели считаться с сердечными склонностями своих д е­
тей (Тарновская 1902: 1—3, 94, 95). Так, например, Екатерина Кр-ва,
19 лет, за убийство мужа была осуждена на 8 лет каторги. В 13 лет
598

Изменение социокультурных стереотипов

она вступила в связь с парнем, которая продолжалась три года. Отец
выдал Екатерину замуж против ее воли. С мужем прожила 7 месяцев,
затем вместе с прежним сожителем задушила его ночью во время
сна. В своем поступке Екатерина совершенно не раскаялась, тогда
ей не исполнилось и 17 лет, никто бы и не узнал об этом преступле­
нии, и она продолжала бы жить со своим возлюбленным, если бы
не донесла ее тетка (Там же: 190—191). Василису Иванову (22 года)
выдали замуж против ее воли за зажиточного крестьянина, а она
любила другого — Данилу. За отравление мужа была приговорена
к каторжным работам на 6 лет. «Продолжая любить Данилу, Василиса
мучилась разлукою с ним и решилась отравить мужа. Данила достал
ей мышьяку, который она истолкла и, размешав со сметаною, покор­
мила ею мужа. Данилу и ее арестовали. На суде она всю вину взяла на
себя, старательно выгородив Данилу, который и был оправдан судом
присяжных» (Там же: 194).
Исследователь женской преступности конца XIX — начала XX в.
К. В. Давыдов пишет, что присоединяется к заключению, сделанному
П. Н. Тарновской, о том, что «количество мужеубийств в крестьянской
среде уменьшится при облегчении разводов и допущении девушек
ко вступлению в брак лишь по достижении ими половой зрелости»,
уравнении прав жены и мужа в брачном союзе, в результате подня­
тия значения «супруги» и «матери» в семье, отмены всяких запретов
свободы передвижения, выдачи необходимого для выезда из родного
села паспорта жене без разрешения на то со стороны мужа, просве­
тительской работы среди женщин-кресгьянок (Давыдов 1906: 35).
Конечно, имели место и убийства из корыстных побуждений, но
они были второстепенными, и там женщина чаще выступала лишь
как пособник. Например, Татьяна Михайлова, 30 лет, неграмотная,
рано вступила в интимные связи, была замужем, но супружеская
жизнь не удалась. Татьяна была ленива, любила выпить и погулять,
часто пропадала по ночам, муж ее бросил. Убила она его из-за де­
нег. За покушение на предумышленный разбой была приговорена
к лишению всех прав состояния и к ссылке на поселение в самые
отдаленные места Сибири (Тарновская 1902: 119). Акулина Ефимо­
ва Б. —43 года, неграмотная, за убийство крестьянки Бровкиной была
приговорена к каторжным работам на 15 лет. Акулина вышла замуж
в 19 лет, за год до первой менструации. Муж в первый год ее замуже­
ства был убит в драке. Сама Акулина любила выпить, вела разгульную
жизнь, в последние годы жила в качестве работницы у зажиточной
вдовы Бровкиной, державшей коров и торговавшей маслом. Потом
ушла от нее, снова вернулась, Бровкина назад ее не взяла, но пред599

Глава V

дожила пожить у нее, пока не найдет места. У Бровкиной Акулина
прожила около двух месяцев, затем убила Бровкину ударом топора
сзади, забрав деньги и наиболее ценные вещи, остановилась у знако­
мой повитухи Б. в с. Т., отдав ей вещи на хранение. Однако повитуха
присвоила украденные вещи. Акулину тянуло к месту убийства, и она
отправилась туда, где ее и взяли. Мучаясь раскаянием и страхом за
содеянное, она ходила на богомолье (Там же: 106—108).
Преступления женщин против нравственности в три раза превы­
шали подобные преступления среди мужчин (Фойницкий 18936:135).
Были убийства, совершаемые женщинами с притуплением нравст­
венного чувства. Женщины убивали больного мужа, чтобы не забо­
титься о нем и не кормить лишний рот (Тарновская 1902: 98). Мень­
шая по сравнению с мужчинами физическая сила, сам образ жизни
женщины — на ней лежало все домашнее хозяйство, приготовление
пищи —предопределяли и средства совершения убийства. Женщины
больше работали головой, чем применяли грубую физическую силу.
Преступление заранее вынашивалось, часто женщина обращалась
к яду, обычно это были мышьяк, сулема или черемица (Гернет 19746:
255, 286; Тарновская 1902: 194; КГБ. 1895. № 1). К судье привели мо­
лоденькую миловидную женщину с узелком с провизией. На вопрос
судьи про узелок она с самым невинным тоном ответила, что его
«захватила с собою, потому что меня посадят в острог, —я отравила
мужа!». Анна Дмитриева, дочь зажиточного крестьянина, была выда­
на замуж за молодого крестьянина Ефима Лаврентьева из небогатой
семьи. Не полюбился Анне муж, находящийся под влиянием старших,
видевших в молодой женщине лишь рабочую силу. Стала Анна жало­
ваться на свою судьбу подругам — молодой вдове Марфе Павловой
и незамужней девушке Акулине Семеновой. Подруги некоторое вре­
мя жили в Москве, видели столичный лоск, обхождение с женщи­
нами. Они подбили Анну угостить мужа лепеш ками с мышьяком.
Надо заметить, мышьяк в то время крестьянам был легко доступен.
Напекли с ядом сдобных лепешек, и Анна принесла лакомство, якобы
от своих родителей, мужу. Ефим их с удовольствием поел и угостил
своего дядю, Михаила Андреева. У него в это время находилась для
приискания себе места его родственница — вышеназванная Марфа
Павлова, которая хладнокровно смотрела, как ее благодетель со сво­
им четырехлетним сынишкой с аппетитом ели приготовленные ею
лепешки. Судья пишет, что «мужчину-преступника, подобного Марфе
Павловой, мне не привелось встретить». Поевшие лепешки остались
живы, благодаря немедленной помощи священника, но все они долго
страдали. Все три виновные женщины были сосланы на каторгу (Бо­
600

Изменение социокультурных стереотипов

бров 1885:320—321). Приведем пример крайнего ожесточения, редко­
го случая среди женщин-убийц. Крестьянина Александра Петрова его
жена Александра дважды угощала клюквенным пирогом, после кото­
рого его стало рвать. Она приобрела за один рубль мышьяк у соседки
Анны Васильевой. Передавая ей яд, Анна сказала, что этим она отра­
вила своего первого мужа. Один из отравленных пирогов пекла Анна.
Анна в пособничестве в отравлении не призналась, крайне злобно и с
презрением относилась к Александре за ее признание (Тарновская
1902:136). «Если жена, выведенная из терпения дурным обращени­
ем мужа, решилась на преступление, то она обыкновенно прибегает
к мышьяку. В одной дер(евне) Мороцкой вол. жена хотела отравить
мужа и напекла ему лепешек с мышьяком. Муж поел и почувствовал
себя дурно. К счастью, недалеко был фельдшерский участок, и его
удалось спасти. Дело было замято и до суда не дошло. Замечатель­
но, что муж после этого случая совсем переменился в обращении
с женою. В другом случае жена задумала отравить мужа мышьяком
и подсыпала его в пироги, которыми и хотела покормить его. Она
куда-то вышла, а за пирог было принялись дети. Но мать скоро хва­
тилась, и дети остались живы» (РКЖБН 7.2: 349). Приведем еще один
пример. Мария Семенова, неграмотная, на 22-м году вышла замуж,
родила двоих детей, которые скоро умерли. Через пять лет у Марии
неожиданно умер муж, на нее пало подозрение в отравлении, но дело
не сумели раскрыть, и она была оправдана. Мария вторично вышла
замуж за Семена С. Младший брат Семена Наум женился на красивой
девушке Анастасии Логиновой. Обе семьи продолжали вести общее
хозяйство, не приступая к разделу. Внезапно, через шесть недель
после свадьбы, Наум умер. Его труп вынесли в нежилую избу, которая
на следующий день до приезда следователя загорелась. Огонь удалось
потушить, труп только обуглился. Проведенное вскрытие показало,
что Наум был отравлен мышьяком, затем его труп облили керосином
и подожгли. Преступление совершили обе невестки — Мария дала
яд, Настасья напоила мужа квасом с мышьяком. Настасья во всем
призналась, мотивируя преступление тем, что хотела избавиться от
ненавистного мужа. Всем делом руководила Мария, она ни в чем не
призналась, презирала Настасью за признание. Надел и все имуще­
ство Наума после его смерти должны были перейти к Семену, так
как прошло лишь шесть недель после свадьбы и детей у него быть не
могло. По уговору между невестками Настасья должна была вернуться
в соседнюю деревню к своей матери. Энергичная Мария рассчиты­
вала сделаться хозяйкой имущества обоих братьев. Частично план
удался, Семен действительно наследовал имущество Наума (Тарное601

Глава V

ская 1902: 138—139). Многочисленные подобные примеры отравле­
ния женами мужей из крестьянской среды имелись в судебных делах
Министерства юстиции (РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Д. 5678,8460 и др.).
Иногда средством убийства нелюбимых мужей являлось запари­
вание. Когда муж залезал в печь, жена закрывала в печи трубу, под­
пирала чем-нибудь заслонку, отправлялась к соседке. Возвращалась
домой, открывала печь и поднимала вой на всю деревню: муж запа­
рился сам, пока она ходила к соседке. Доказать такое преступление
было крайне трудно (Балов 1903а: 21).
Доминирующее положение в жизни женщины занимали лю ­
бовные влечения с различными производными: альтруистически­
ми — материнская любовь, сострадание, самопожертвование и эго­
истическими — половая любовь, ревность и месть. При стечении
обстоятельств материнская любовь могла привести к преступлению.
Если развод был крайне затруднен, тещи покушались на жизнь зятьев,
чтобы освободить дочерей от тяжелого положения, вызванного не­
удачным браком. Чадолюбивая мать становилась не только пособни­
цей дочери, но нередко являлась инициатором устранения мучителя
насильственным путем. Так, например, Анастасия Валериановна X.,
64 года, была приговорена к ссылке с лишением прав состояния за
покушение на жизнь зятя. Анастасия была живая, очень моложавая,
вспыльчивая и крайне впечатлительная. В 22 года вышла замуж, брак
оказался неудачным. Потом вышла замуж вторично, жила с мужем
в достатке, имела 4 детей, все были живы. Анастасия была особен­
но привязана к старшей дочери, которая неудачно вышла замуж.
Постоянно возникали ссоры между зятем и тещей, между самими
супругами, муж много денег тратил на стороне. Родились внуки, но
отношения только обострились. У дочери не хватало характера бро­
сить мужа. После того как он проигрался в карты, произошла бурная
сцена. А. В. притаилась с ножом у калитки, нанесла зятю несколько
ударов в спину, но он выздоровел. На следствии А. В. вспомнила,
как он бил жену, всегда был сварлив, «слова в лад не скажет» (Тарновская 1902: 180—182). Мария Дмитриева К., 30 лет — приговорена
к каторжным работам на 13 лет за убийство Варвары Кор-ой. С 16 лет
Мария вступила в интимные связи, родился ребенок, который вскоре
умер. Мария вышла замуж, родился еще ребенок, он тоже умер. Не­
сколько лет назад Мария овдовела. Жила случайными заработками,
пристрастилась к алкоголю, стала вести беспорядочную разгульную
жизнь, занялась воровством, дважды была судима за кражу. Зажи­
точная вдова Варвара Кор. постоянно помогала ей, давала работу,
когда не было других заработков, предоставила приют. Видимо, пре­
602

Изменение социокультурных стереотипов

ступление долго вынашивалось Марией, и наконец она решилась.
Однажды в четыре часа утра Мария ударила спящую Варвару заранее
приготовленным топором, но только оглушила ее, затем стала душить
одеялом и прикончила топором. После убийства стала искать деньги
и золотые вещи, но с перепугу не могла найти, ограничилась шелко­
выми платками и одеждой. Была арестована на третий день. «Зачем
убили Варвару Кор., которая, кроме добра, Вам ничего не сделала?»
Она со слезами отвечала: «Думала много денег найти и перестать по
людям мыкаться, да видно Господь Бог не допустил —денег-то я и не
нашла!» (Там же: 110—111).
Жертвами преступлений со стороны женщин становились дру­
гие члены семьи (РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Д. 5678, 8460). Прасковья
Данилова была замужем за Тимофеем, имела несколько женатых
сыновей, но главой семьи была она, обладавшая очень властным
и твердым характером. Прасковья невзлюбила невестку Марию Ва­
сильеву, жену младшего сына Антона, за то, что та была из бедной
семьи (а эта семья была богатой), демонстрировала строптивость,
была красива и нравилась Тимофею. Через полгода после свадьбы
отношения между Прасковьей и Марией крайне обострились, на­
чались постоянные ссоры, побои. Мария, не вынеся такой жизни,
ушла к матери в деревню за 15 верст и прожила там две недели. За
ней приехал муж, мать уговорила Марию вернуться в семью мужа, та
долго плакала и говорила, что идет на верную смерть. В день смерти
Мария, вернувшись со свадьбы от соседей, была совершенно здорова,
заболела после того, как съела половину бублика, предложенного ей
мужем Антоном. У нее начался понос, рвота, жжение в желудке. Через
три дня Мария скончалась. В тот день и в день смерти в доме была
Авдотья. Старшая невестка Прасковьи ночью видела, как за столом
угощались водкой Авдотья, Прасковья, Тимофей и Антон. Авдотья
посылала Антона в пристройку посмотреть, как там Мария. Тот со­
общил: «Лежит хорошо, говорит, еще будет жива». Прасковья: «Надо
снести Марии водки и уговорить ее непременно выпить этой водки»,
пошли за перегородку, но вернулись назад. Авдотья сказала: «Хитрая
змея, не взялась пить, а силой ей не вольешь». Утром Мария умерла.
Выяснилось, что Прасковья морила Марию голодом, запирала, била
ее, даже запрещала Антону делить с ней брачное ложе, чтобы «не
привыкал к ней». Мария была убита по уговору родителями, Антоном
и знахаркой Авдотьей. Последней подарили шубу Марии, отвезли
«за то» три четверти овса, полчетверти ржи, сало, гречневой крупы
и пр. Отец приказал всем скрывать, что ночью в доме находилась
Авдотья. Домашние дали показания не только из нежелания скрыть
603

Глава V

убийство, но чтобы наказание понесли не одни родители и Антон, но
и знахарка Авдотья. Эти показания подтвердил священник, которого
Тимофей просил похоронить Марию в тот же день, но он отказался,
потом приходила и Прасковья с целью подкупить свидетеля (Тарков­
ская 1902:140-142).
Побуждением к преступлению могли быть поддерживаемые
в крестьянской среде взгляды о святости и нерасторжимости брач­
ного союза. Примером такого преступления являлось дело, рассма­
тривавшееся в феврале 1873 г. Крестьянская девица Вера Храброва
покушалась убить Авдотью Шмакову. Авдотья заразилась сифилисом,
и ее муж сошелся с Верой. Шмаков прислушался к советам, в особен­
ности священника, оставил Веру и вернулся к своей жене. Вера, не
в силах вынести разлуку с любимым, решилась на убийство и проло­
мила камнем сопернице голову. Но Авдотья выздоровела, а Вера была
оправдана судом (Бобров 1885: 321—322).
Но и мужья убивали любовников своих жен, причем нельзя было
осуждать и наказы вать мужа, «который поколотит того, который
льнет к жене его: у бабы ум короток, ее слушать недолго, а кто л е­
зет к чужой жене, тот виноват и перед Богом, и перед людьми, его
поучить и не грех... Если муж и ненароком убьет любовника жены
своей, желая поучить его, то хоть и грех, но судить строго нельзя, по­
тому как тут и жена, и любовник клятву венчальную нарушают, они
больше всего и виноваты» (Пошехонский уезд Ярославской губернии,
1897 г.) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1. Д. 123. Л. 43). Имеется случай, когда брат
одной девушки убил парня за то, что тот «бросил любить его сестру»
и «пропустил худую славу» (Городецкий уезд Вологодской губернии,
1897-1899 гг.) (Там же. Д. 107. Л. 65).
Жертвами преступлений со стороны женщин становились и дети.
Описаны случаи убийств женщ инами детей (девочек, падчериц)
из ненависти. Так, Мария П., 24 года, неграмотная, за истязания
и смерть падчерицы осуждена на каторгу на 4 года. Мария в 20 лет
вышла замуж за вдовца, имевшего двухлетнюю дочь. Сама Мария
детей не имела, хотя два раза была беременна. Она не любила пад­
черицу, ежедневно била и истязала ее. Однажды в припадке злобы
и ненависти забила 4-летнюю падчерицу до смерти. Она не сожа­
лела о случившемся, не сознавала свою жестокость: «Наказывала
ее потому, что она была дурная девочка, и как же детей не учить?
А почему она умерла —я не знаю, мало ли от чего дети мрут?» (Тарновская 1902:262—263). Крестьянка Иванова утопила своего ребенка
в колодце (Труды... 1: 113). П. Н. Тарновская пишет, что убийства
совершают молодые женщины с цветущим здоровьем, материаль­
604

Изменение социокультурных стереотипов

но обеспеченны е, сам остоятельны е, живущ ие в условиях, ничем
не оправдывающих ненависти и злобы к несчастным детям; такие
женщины глухи к словам «жалость, милосердие, сострадание, любовь
к детям»; здесь отсутствуют элем ентарны е этические понятия (!)
(Тарновская 1902: 318).
Ж ертвами преступлений становились и сами женщины (РГИА.
Ф. 1405. Оп. 108. Д. 2653,3338,4172,6417,8525). Половые преступления
издавна являлись постоянным явлением в жизни русской деревни,
в том числе и половые насилия над ж енщ иной-крестьянкой (Там
же. Д. 7986,8459,8887 и др.; Гернет 19166: 37), насилие над дочерью
(НГВ. 1880. № 37; РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Д. 7984. Л. 1-1 1 ). Еще в кре­
постное время происходили убийства помещ иков крестьянами за
сексуальные домогательства. Так, в Тульской губернии помещ ика
Юматова, прекрасного хозяина, но очень охочего до крестьянских
жен и дочерей, убили ночью, нанеся ему до ста ран (Гарин 1892а:
60). Две крепостные девушки отказались повиноваться сексуальным
домогательствам помещика, в результате одна утопилась, другую по­
мещик так избил палкой, что она умерла через две недели (Семевский
1880: 10—11). В начале XX в. значительно увеличилось количество
судебных дел об изнасилованиях девушек. Д. Н. Жбанков считал, что
причину следует искать в общем росте преступности, а также из-за
большего числа жалоб в суды вследствие возросшего самосознания
(.Жбанков 1909: 56).
Половые преступления можно разделить на три группы: 1) пре­
ступления против нравственности (публичные бесстыдные действия,
сводничество и др.); 2) против женской чести (растление, изнасило­
вания, обольщение); 3) против брачного союза (прелюбодеяние, же­
стокое обращение, кровосмешение). За четыре года (1900,1901,1902,
1904) число дел сократилось с 18 245 (1901) до 12 504 (1904). Уменьше­
ние связано с тем, что в 1902 г. была отменена статья 994 о незакон­
ном сожительстве Уложения о наказаниях, на которую приходилось
больш инство дел I группы. Боязнь огласки и отсюда препятствия
к замужеству заставляли многих девушек скрывать свое несчастье.
Возможно, еще больше скрывалось случаев растления и насилия над
родственниками (Там же: 55—57).
Если из общего числа осужденных за 1901 —1904 гг. на долю муж­
чин приходилось 87,7 %, женщин — 12,3 %, женская преступность
была меньш е мужской в 7 раз, то на половые преступления у муж­
чин приходилось лиш ь 3,6 %, у женщин — 17,5 % (Там же: 57). Но
нельзя это сводить к безнравственности и развращенности женщин,
причины следует искать в социально-экономических условиях и во
605

Глава V

всем узком укладе семейной жизни женщин. Среди осужденных за
четыре года мужчин (6574) больше всего приходилось на преступ­
ления против нравственности (4199), изнасилования и похищения
(1019), растление (373), прелюбодеяние (310), жестокое обращение
с супругой (269), кровосмешение (249); из 4505 женщин были осу­
ждены за преступления против нравственности (3938), прелюбодея­
ние (359), жестокое обращение с супругом (54), кровосмешение (143)
(Там же: 58). Данные статистического свода Министерства юстиции
за 1900 и 1901 гг. почти тождественны приведенным выше данным
(см.: Давыдов 1906: 43). Обращает на себя внимание, что при мень­
шем общем числе осужденных женщин их было осуждено больше
за прелюбодеяние, сопоставимое число с мужчинами за кровосме­
шение и неожиданно большое за жестокое обращение с мужьями,
лишь в пять раз меньше, чем осужденных за это мужчин. Тезис «жена
раба мужа» к началу XX в. требовал определенной корректировки!
Далее по общей преступности на возраст до 30 лет осужденных муж­
чин приходилось менее половины, а женщин немного более поло­
вины; по половым преступлениям у мужчин около 3/4, а женщин
почти 9/10 всех осужденных. То, что неудовлетворенность в интим­
ных отношениях толкала на половые преступления, подтверждается
следующим фактом: женатые в 2,5 раза и замужние в 8 раз меньше
принимали участие в половых преступлениях по сравнению с общей
преступностью (Жбанков 1909: 58—59).
Общая преступность преобладала среди неграмотных: из осужден­
ных мужчин 48 % было грамотных и 52 % неграмотных, из осужден­
ных женщин —соответственно 86 и 14 %. Образование и грамотность
уменьшали уровень общей преступности, но обратным образом вли­
яли на половую преступность: среди осужденных за такие преступле­
ния было мужчин неграмотных —41 % и грамотных — 59 %, женщин
неграмотных — 84 % и грамотных — 16 %. В отношении как общей
преступности, так и половых преступлений горожане превосходили
сельских жителей: на 100 тыс. населения за все преступления было
осуждено в городах 257 человек, в уездах — 78; за половые преступ­
ления в городах — 16,5, в уездах — 6,2. Однако, если посмотреть на
совершенные преступления по сословиям, то за общие преступления
на крестьян приходилось 75 % общего числа, за половые преступле­
ния — 77,8 %. В половых преступлениях по роду деятельности рез­
ко выделялась прислуга: из осужденных за такие преступления на
мужчин приходилось 8,3 %, на женщин — 26 %. Это вполне понятно
вследствие особого положения прислуги и охоты за нею со стороны
хозяев и хозяйских сынков (Там же: 60—61).
606

Изменение социокультурных стереотипов

За растление и изнасилование на 100 тыс. населения по судебным
округам приходилось осужденных: в Одесском — 0,54, Казанском —
0,47, Московском —0,32, Петербургском —0,26, Саратовском — 0,25;
в среднем по России — 0,3 (Там же: 61). При этом власти нередко
становились на сторону сильных и богатых. Титулованный насильник
был оправдан сенатом, несмотря на доказанность возмутительного
преступления. В другом случае рязанская палата под влиянием губер­
натора приговорила к домашнему аресту исправника Л-а, который
так неслыханно надругался над крестьянской девушкой, что подроб­
ности процесса не осмелились огласить в печати (Джаншиев 1893:80).
Над девушками, женщинами и старухами совершались насилия и по­
кушения на насилия. Вот несколько примеров. Уфимский окружной
суд оправдал 18-летнюю крестьянку Т., застрелившую своего жениха
Н. Этот Н., гуляя с ней вечером, изнасиловал ее, несмотря на ее слезы
и мольбы, затем он отказался жениться на ней. Т. четырьмя выстре­
лами из револьвера убила его (очень показателен сам факт наличия
револьвера у крестьянки!). В с. Лох (Саратовская губерния) был аре­
стован крестьянин М., известный «соблазнитель», изнасиловавший
двух девушек. В с. Веретес (Воронежская губерния) парень забрался
ночью к вдове К. и пытался ее изнасиловать. К. зарубила его топором.
17- летняя девушка М. из с. Черкизово (Московская губерния) заявила
полиции, что год тому назад она была изнасилована своим отцом,
который угрозами и побоями заставлял ее поддерживать преступную
связь. В Курской губернии 13-летняя крестьянская девочка М. была
больна сифилисом. При расспросе она рассказала, что вот уже три
года находилась в связи с братом, работавшим на шахте. Брат растлил
ее во время покоса в лесу и велел молчать: «иначе ее никто замуж не
возьмет». Девочка молчала. В последний раз он вернулся больным
и заразил ее. Далее выяснилось, что брат изнасиловал и ее старшую
18- летнюю сестру, но она в тот же год вышла замуж и «прикрыла
грех». В с. Леонове (Московская губерния) крестьянка X. с согласия
мужа продала свою дочь одиннадцати лет соседу А. С. за 5 руб., ко­
торый увел девочку к себе в избу. На крики девочки сбежались сосе­
ди, вырвали жертву из рук насильника и отправили ее в больницу.
В женском монастыре в Самаре какие-то мужчины изнасиловали
двух девочек-сирот (Жбанков 1909: 70—73).
В с. Кубенском Кубенской волости обе стороны пошли на м и­
ровую, «за изнасилование девицы молодым женатым мужчиною,
последним уплачено без суда 300 руб. и та бросила дело» (Городец­
кий уезд Вологодской губернии, 1897—1899) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1.
Д. 107. Л. 24).
607

Глава V

Возраст жертв половых насилий охватывал огромный диапазон:
от 8 месяцев до 103 лет. Из пострадавших почти половина приходи­
лась на младенческий и детский возрасты — от 8 месяцев до 13 лет.
Детьми было легче овладеть, насильники надеялись на безнаказан­
ность. Надо полагать, огромное число насилий над детьми осталось
нераскрытым. Такое замалчивание особенно происходило в среде
родственников, где отцами и братьями насиловались малолетние
дочери, сестры, падчерицы и др. Угрозы насильника — главы семьи
и боязнь огласки и позора заставляли остальных членов семьи тщ а­
тельно скрывать происходившее. Известны случаи даже насилия над
старухами. Если насилие получало огласку, деревенский мир обыч­
но старался не доводить такие случаи до суда и чтобы оно не стало
достоянием печати, особенно покушение на насилие над снохами
и детьми. Больше всего насилий за указанный период (1900—1904 гг.)
было зафиксировано в Московской и Саратовской губерниях. В д е­
ревне насилия совершались большей частью в лесу, поле, на дорогах,
улицах, садах и дворах, шахте (Жбанков 1909: 81—83, 85—86).
Крестьянка А. А. из с. Тележинки подала жалобу на крестьянина
А. С., что, когда она возвращалась с ярмарки, А. С. близ их села пы ­
тался ее изнасиловать, причем оборвал ее покромку и растряс ее
покупку, нанеся убыток на 1 руб. 50 коп. А. С. объяснил, что брал А. А.
за плечи и нечаянно с ней упал, но покупку у нее не брал и ничего
не рвал. Суд, принимая во внимание неявку по семикратному вызо­
ву А. С. в суд, что А. С. брал А. А. за плечи и с ней упал, определил:
взыскать с А. С. в удовлетворение А-вой 5 руб. (Лебедянский уезд
Тамбовской губернии) (Труды... 1: 755).
К кровавы м драм ам иногда приводило снохачество. В одном
окружном суде в 1886 г. разбиралось дело 60-летней старухи, обви­
нявш ейся в убийстве мужа (65 лет), уличенного ею в снохачестве
(Beam 18916:56). В одной семье, состоявшей из главы семьи, его жены
и их сына с женой, сын давно подозревал отца в снохачестве. На ве­
черинке в соседней деревне над сыном стали смеяться по этому по­
воду. Задетый за живое, сын ушел с вечеринки и всю ночь пробродил
около избы. Утром, когда отец вышел во двор, между отцом и сыном
возникла ссора. Когда отец отвернулся, сын схватил топор и раскроил
ему череп. Сбежался народ и стал укорять убийцу, на что он с озло­
блением ответил: «Собаке собачья смерть» (Там же: 55—56). Л. Весин
пишет: «Во многих губерниях нас уверяли, что большая часть уголов­
ных дел между крестьянами за прелюбодеяние имеет основанием
подобные проступки (снохачество. — 3. М.)» (Там же: 53). В августе
1873 г. явился с повинной крестьянин Никифор Поляков, убивший
608

И зм енение социокульт урны х ст ереот ипов

своего одн о сел ьчан и н а Герасим а Д авы до ва по н аущ ению его ж ен ы
А кулины А ндреевой, которая бы ла л ю б о вн и ц ей П олякова. А ндреева
бы ла гл авной д ви ж у щ ей силой в этом деле, и оба бы ли сосланы на
каторгу (Бобров 1885: 322). Но все эти дела не п ок азы ваю т ещ е всей
кар ти н ы : они во зн и каю т только по ж алоб ам , п о р о ж д аем ы м р е в н о ­
стью» (Весин 18916: 53).
Ж ертвам и преступлений часто становились старухи-нищ енки, н а­
кап ли вавш и е порой нем ал ы е ден ьги. В одной м естности в Поволжье
отставной солдат Таврило К ириллов к а к и м -т о об разом расп озн авал
денеж ны х ни щ енок, давал им прию т в своем дом и ке, затем изводил
их и в ко н еч н о м счете в ы стр о и л в С им бирске д ва больш их к а м е н ­
ны х д ом а, занялся торговлей и уже сам давал под залог в долг деньги
(М а к а ш о в 1877: 132). Ф еодосья А., заж и то ч н ая о д и н ок ая 8 0-л етн яя
старуха, д олгое в р е м я служ ила кл ю ч н и ц ей у своих х озяев, н а к о п и ­
ла целы е супдуки всякого им ущ ества, им ела и ден ьги. О тличаясь н е ­
обы кновенной скупостью, избу не топила, не готовила пищу, п италась
тем , ч то д о став л я л и ей п л е м я н н и к и , п р и сы л авш и е к ней н о ч евать
служанку и вообщ е тщ ательно охранявш ие богатую тетку. Агафья Серг.
находилась в услужении у ее родственников, часто ночевала у старуш ­
ки, сильно со блазн илась ее б огатством , «которое только в супдуках
леж ал о , и н и к о м у в п р о к не ш ло». А гаф ья вош ла в сговор со свои м
л ю б о вн и ко м П. И., и они стали ж дать удобного случая. В сочельник
Ф едосья А. отпустила служанку, говоря, что ничего не боится в п р а зд ­
ничную ночь. А гафья не уш ла, а с вечера спр яталась в сарай ч и ке при
избе, и когда старуха крепко заснула, вдвоем с лю бовником задуш или
ее. Забрали ден ьги и что наш ли п о ц ен н ее, упеся сколько м огли. При
дележ е добы чи А гафье д осталось 220 руб., среди них и м елось м ного
серебряны х м о н ет старого чекана. Эти м онеты она старалась поскорее
об м ен ять на ассигнаци и, расп л ачи валась за покупки, что возбудило
п од о зр ен и я лаво чн и ка, и дело бы ло раскры то (Тарновская 1902: 116).
К тяж ел ы м п р есту п л ен и я м м огли п р и в ести суевери я. Не сч и та­
лось грехом убить колдуна, поскольку ни кто не был защ и щ ен от его
тай н ы х д ей ств и й . Уже го во р и л о сь, ч то при о п ах и в ан и и сел ен и я от
п о вал ь н о й б о л езн и в сяки й п о п ав ш и й ся на пути счи тал ся см ертью ,
и ж ен щ и н ы без всякой ж алости и зб и в ал и его ч ем п оп ало. По н а р о д ­
ном у поверью , эп и дем и я прекращ алась, если ж ивого человека зары ть
в могилу. О писан случай, когда во в р ем я эп и д ем и и холеры с этой ц е ­
лью столкнули в п ри готовленн ую м огилу старуху и заж и во засы п ал и
зем л ей . Т акое п о гр еб ен и е и м ел о зн ач ен и е у м и л о сти ви тел ьн о й ж ер ­
твы . При о п ах и в ан и и м огли б росать ж ребий, и на кого он падал, того
зар ы в ал и ж и вы м с петухом и ч ер н о й кош кой (Якушкин 1875: XXXV).
609

Глава V

Не так часто, но среди женских преступлений встречались грабеж
и разбой (Максимов 1869в: 102). В народной пам яти сохранились
имена неуловимых и ни во что не ставивших человеческую жизнь
жестоких разбойниц Таньки Ростокинской и Авдотьи, орудовавшей
в Казанском Поволжье. Но гораздо чаще женщины были пособницами
при этих преступлениях, «Без “соприкосновенности в преступлении”
женский разбой не бывает; без ее “сопричастности злодеяниям” мало
найдется даже официальных хроник и следственных дел по грабежам
и разбоям». Нередко женщины, особенно вдовы и солдатки, прятали
и хранили награбленное (Там же: 105).
Тяжелая беспросветная жизнь толкала женщин покончить счеты
с жизнью. Различные примеры такого рода приводит мировой судья
Я. А. Лудмер в своих известных работах «Бабьи стоны» (Лудмер 1884а;
18846) и «Бабьи дела на мировом суде» (Лудмер 1885).
Крестьянка И ванова ж аловалась м ировом у судье на мужа за
истязания. Оказалось, что у семьи нет ни лошади, ни коровы, изба
скоро развалится, недоимок много (мужа за них дважды высекли),
сколько точно — неизвестно. Муж произвел тайком порубку в лесах
помещ ицы , так как лес не был отведен, а купить не на что. Мужа
оштрафовали, продали лошадь, а корову он потом пропил. Пьянство
продолжалось уже два года. Судья предложил Ивановой передать
дело в окружной суд, но и он был не вправе дать ей развод. После
переговоров супруги решили пом ириться, муж обещал «жить хо­
рошо». Но через неделю Иванову вынули из петли, в которую она
добровольно влезла, не вынеся новых издевательств (Лудмер 1884а:
452). Д. Н. Жбанков пишет, что нередко ревность мужей, всевозмож­
ные подозрения делали жизнь крестьянки невыносимой. Один такой
муж до того довел молодую жену ревнивыми письмами, что она не
выдержала такой жизни и повесилась (Жбанков 1891: 91—93).
Женщины в качестве мести часто прибегали к поджогам (см., на­
пример: НГВ. 1880. № 40; 1892. № 19. С. 5; ЯГВ. 1880. № 38). Этим они
изливали накопившуюся на сердце злобу, мстили за жестокое обраще­
ние мужа, за неверность любовника. Поджигали дом соперницы, мужа,
невеста у жениха, изменивш его данному слову, обманутая невеста
у счастливой суженой. До военной реформы на первом месте были
солдатки, но затем среди них это явление исчезло (Максимов 1869в:
115-117).
С. Максимов отмечает, что, в отличие от женщин, мужчины как
бы гнушались таким преступлением, и не будь здесь мальчиков (со­
ставлявших большую часть сосланных за поджоги мужчин), этот вид
преступлений можно было бы назвать почти исключительно женским
610

Изменение социокультурных стереотипов

(Там же: 115). В архивах имеется достаточно много судебных дел
по данному виду преступлений, совершенных крестьянками (РГИА.
Ф. 1405. Оп. 108. Д. 3161, 7236, 7572, 7976, 10141 и др.; ГАКО. Ф. 32.
On. 1. Д. 150,308,310,2054,2382 и др.), также имеется дело о поджоге,
совершенном малолетней девочкой (РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Д. 7825).
К примеру, за девять лет (1838—1847) наибольшее число сосланных
женщин за поджоги было из следующих губерний: Пензенской — 23,
Тульской —9, Симбирской — 18, в основном в возрасте 15—20 лет, ког­
да, видимо, легче пускались на мщения, подбрасывая огонь в удобное
время в закрытое место.
Одним из распространенных видов преступлений среди крестья­
нок были кражи (см.: НГВ. 1892. № 4; РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Д. 2516,
4657,8612,11423,11588 и др.). Говоря о кражах в крестьянской среде
в целом, следует иметь в виду, что ни в чем до такой степени не
были разнообразны (и, видимо, даже противоречивы) народные
понятия, как по отношению к собственности. Все добытое трудом,
убереженное уходом, выработанное личным умением становилось
неприкосновенным. Там, где не приложено сил, не выказывалось
прилежание, слабо было право собственности. Так, с недоверчи­
востью и подозрением воспринималась собственность помещика
и попа. Народ не сомневался в своем праве на землю. Рубка чужого
леса вовсе не признавалась за преступление. Но в том же лесу в не­
прикосновенной целости стояли бортки для пчел, силки для зверей,
в реках рыба, пойманная сетями (Максимов 1869в: 82—83). Приведем
несколько примеров из материалов волостных судов. Так, Т. Никола­
ева вытащила у крестьянина С. Д. Бетина кошелек, в котором было
33 руб., на другой день она вернула 5 руб., остальное оставила себе.
Суд постановил: взыскать с ответчицы 28 руб. и за утайку денег Ни­
колаеву подвергнуть аресту на 4 суток (Труды... 1: 22). Широко была
распространена кража крестьянкой имущества. Несмотря на то что
украденные вещи часто не представляли большой ценности, в на­
родном понимании они составляли имущественный ценз крестья­
нина, который мог быть представлен куском холста, мотками пряжи,
предметами из хозяйственной утвари или одежды и пр. Например,
крестьянка украла снопы с поля другой крестьянки. Суд постановил:
снопы вернуть, виновную за кражу подвергнуть аресту на трое су­
ток (Шацкий уезд Тамбовской губернии) (Там же: 181—182); кража
крестьянкой К. холста у крестьянки С. (1866 г.) (Спасский уезд Там­
бовской губернии) (Там же: 258); крестьянка А. К. Ш. украла наряды
у крестьянки X. Г. К. (1865 г.). (Козловский уезд Тамбовской губернии)
(Там же: 385) и др.
611

Глава V

Суды защищали имущественные права женщин. Например, за по­
хищение гуся у крестьянки Илясовой другой крестьянкой Дудиной
суд обязал последнюю отдать взамен другого гуся (Моршанский уезд
Тамбовской губернии) (Там же: 69). Суд постановил имущество осу­
жденной к тюремному заключению крестьянки Ивановой, утопившей
своего ребенка, забрать из семьи мужа и передать матери, чтобы по
возвращении из заключения это имущество мать могла сохранить
и передать дочери (Моршанский уезд Тамбовской губернии) (Там же:
113). За кражу женского имущества суд постановил возместить ущерб
деньгами и виновных подвергнуть аресту (Спасский уезд Тамбовской
губернии) (Там же: 231). Была кража у крестьянки Т. С. Белоусовой под­
девки и шубейки четырьмя парнями от 19 до 22 лет. Суд постановил
взыскать с виновных 30 руб. в стоимость украденного и наказать каж­
дого десятью ударами розог (Козловский уезд Тамбовской губернии).
Кража полушубка у женщины, виновный наказан 20 ударами розог
и взыскана стоимость полушубка (8 руб.) (Козловский уезд Тамбовской
губернии) (Там же: 328—329, 336). Крестьянка 3. украла у крестьян­
ки Ч. разные вещи, за что суд постановил взыскать с 3. в пользу Ч.
10 руб. и использовать ее на общественных работы, а именно пода­
вать каменщикам кирпичи при кладке церкви в течение пяти дней
(Борисоглебский уезд Тамбовской губернии). Крестьянка К. обвинила
крестьянку Р. в снятии со спицы двух холстов в 40 аршин и отказе вер­
нуть их. Суд решил: если Р. не вернет добровольно украденные холсты,
то взыскать 4 руб. с ее мужа Д. и свекра Д. Р., также участвовавших
в деле; ответчицу Р. подвергнуть аресту на трое суток с содержани­
ем на хлебе и воде и предупредить семейство, что при повторении
подобного проступка они понесут более строгое наказание (Борисо­
глебский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 449,481). Крестьянка К.
украла во время свадьбы у крестьянки П. из супдука 7 руб., вернула
2 руб., а остальные 5 не отдавала: взыскать с К. 5 руб. в пользу П. и за
совершенный проступок использовать К. на общественных работах по
метению и очистке улиц и других работах по усмотрению старшины
(Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 513—514).
Совершались и коллективные кражи. Например, трое парней и де­
сять девиц, все от 15 до 27 лет, были отданы под суд за то, что парни
зарезали двух гусей на речке, а девушки приняли заведомо краденое.
Судом было проявлено снисхождение: «виновных подвергнуть стро­
гому заключению под арест на хлеб и воду, равняющемуся телесному
наказанию —мужчин на двое суток, а девиц —на одни». За гусей было
взыскано с мужчин 1 руб. 50 коп. и передано просителю (Шацкий уезд
Тамбовской губернии) (Там же: 193).
612

Изменение социокультурных стереотипов

Суды принимали решения и в защиту чести и достоинства жен­
щин (см., наприм ер: ЯГВ. 1880. № 39). Об этом свидетельствует
также следующий пример. Крестьянская девушка М. шла по улице
со своими подругами, где они встретили крестьянина А., который
заявил, что, когда они будут возвращ аться назад, им живыми не
быть. Девушки испугались и побежали. А. нагнал М., повалил ее
и зажал рот, чтобы не кричала. Девушки отбили М. и хотели задер­
жать А., но он ударил кулаком М., вырвался и ушел. Суд постановил:
за причинение бесчестья крестьянской девушке М. взыскать с А.
3 руб. (Кирсановский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 528).
«Женщины приговариваются нередко за оскорбления к мытью Во­
лостного Правления в течении нескольких месяцев, или к аресту при
Правлении, причем родственники каждый день могут приходить
к арестованным и приносить им пищу» (1898) (ГАРФ. Ф. 586. On. 1.
Д. 120. Л. 43). Крестьянка Дьякова обвинила свою тетку Тимофее­
ву в краже ее денег и нанесении побоев. Суд постановил взыскать
с Тимофеевой 1 руб. за побои, а дело о краже передать на рассмотре­
ние становому приставу (Моршанский уезд Тамбовской губернии)
(Труды... 1: 55—56).
Любопытным родом кражи являлся отголосок древнего обычая
«умыкания». У крестьянина С. Ерофеева была совершена кража цен­
ных бумаг, денег и вещей на сумму свыше 3 тысяч руб., и вместе с тем
пропала и дочь. Дочь и все украденное нашлись в соседней деревне
у крестьянина С. Гурылева. Он в краже денег не сознался, утвер­
ждал, что принял от дочери Ерофеева только имущество в качестве
приданого, поскольку дочь желала выйти за него замуж. Ерофеев
возбудил против дочери и всей семьи Гурылева уголовное пресле­
дование, так как никакого сватовства не было, хотя его дочь и гуляла
с С. Гурылевым. Здесь мы имеем дело со случаем «кражи невесты».
Вот как это происходило. Парень и девушка сговаривались о браке,
сообщали об этом только матери невесты. Она собирала приданое
дочери, и в удобный момент жених все это увозил вместе с невес­
той. Начинались поиски невесты, после ее обнаружения родители
еще несколько недель сердились. Затем все же посылали кого-либо
из родственников, чтобы дочь с женихом ехали просить прощения,
после чего было уже венчание. Случалось, что дочь вместе с прида­
ным прихватывала у родителей еще что-нибудь (Семеновский уезд
Нижегородской губернии) (Остатки умыкания 1905: 555).
Нередки были случаи обращ ения осужденных за кражи кре­
стьянок в Министерство юстиции о помиловании: прошение кр-ки
Е. В. Сушковой, осужденной за кражу, о помиловании (РГИА. Ф. 1405.
613

Глава V

On. 108.Ч. 1.Д.4658. Юл.); прошение кр-ки П. Соловьевой, осужден­
ной за кражу, о помиловании (Там же. Ч. 2. Д. 8612.7 л.) и др.
П римеры более редких преступлений крестьянок: крестьян­
ка Л. Жигулина была осуждена за сбыт фальшивых денег (Там же:
Д. 7665.8 л.); подлог (Там же. Д. 5381; ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 432. Л. 1—2);
торговля спиртными напитками (РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Ч. 1.Д. 10232).
К мелким преступлениям или даже просто грехам по обычному праву
относили изм енение меток на скоте, работу в праздники, резание
птицы женщиной (Харузин 1887: 74).
Противозаконным деянием считался уход на заработки без паспор­
та. Таких отходников возвращ али домой по этапу. Они составляли,
например, в 1882 г. в Солигаличском уезде Костромской губернии
1,6 % всех ушедших на заработки, среди них были в основном муж­
чины, женщин было в десятки раз меньше. Более важным, чем ко­
личество возвращ енных по этапу, был сам факт этого явления, его
влияние на атмосферу деревни. Возвращ ение по этапу считалось
позором, к таким людям сельское общество относилось как к винов­
ным, с предосудительным поведением. Волостные суды наказывали
их поркой (мужчин) или приговаривали к аресту. Все это, по мнению
Д. Н. Жбанкова, на молодых отходников действовало деморализую­
щим образом (Жбанков 1891: 55).
Преступлением по законодательству империи считалось бродяж­
ничество, «признавая за бродяг только тех беспаспортных людей,
кои от лености по распутному поведению, избегая повиновения по­
становленным властям и уклоняясь от исправления повинностей,
удаляются от жительств своих для праздношатательства и, не желая
иметь постоянного местопребывания, вдаются в разные распутства,
нередко вовлекающие их в весьма важные преступления» (Максимов
18696: 367—368). По Сенатскому указу 1827 г. было запрещено ссылать
в Сибирь престарелых, глухих, немых, слепых, но женщин, не попав­
ших в эту категорию, продолжали ссылать (Там же: 368). Вот пример
количественных данных: за 9 лет (1838—1846) за бродяжничество
было сослано из Калужской губернии 242 мужчины и 101 женщина,
из Орловской — 202 мужчины и 94 женщины, из Курской губернии —
410 мужчин и женщин (Там же: 377,396).
Бродяги были людьми, не имевш ими ни жилья, ни средств к су­
ществованию, не занятые ни ремеслом, ни промыслом. В бродяжни­
чество вовлекались и дети, лишившиеся родителей или брошенные
ими. Бродяжничество соседствовало с нищ енством, воровством,
пьянством. Все добытое бродяги тратили с необузданной расточи­
тельностью и поразительной простотой. Многие бродяги обоего пола
614

Изменение социокультурных стереотипов

были из крестьян. Еще одной чертой этого явления было распро­
странение бродягами разного рода слухов. Так было в 1825 г. с по­
мещ ичьими крестьянами 20 губерний (Пензенской, Симбирской,
Саратовской и др.), когда значительные массы населения отправи­
лись искать благодатную реку — Дарью. Возмущали и поднимали
население и другие подобные слухи, как, например, это произошло
в Псковской, Новгородской, Воронежской, Курской и других губер­
ниях (Максимов 18696: 389).
Дознание и наказания женщин. Правовые понятия и действия,
все правосознание были неразрывно связаны с крестьянским м и­
ропониманием. Не лишены интереса суеверные способы раскры­
тия преступлений. Наиболее распространенным способом являлась
вера во вмешательство Бога как при судебных разбирательствах, так
и в обыденной жизни, поэтому Его призывали в свидетели истины
посредством божбы. Кроме обыкновенной божбы была в употребле­
нии более действенная и более страшная божба женой, детьми, самим
собой. Иное значение имела присяга, как призывание Бога в свидете­
ли истины, даваемая в особо торжественной форме. Присяга являлась
не просто символическим действием, в ней отражались и выражались
глубинные черты крестьянского миропонимания. К присяге прибега­
ли уже в крайнем случае, когда все остальные средства были испро­
бованы и не привели к положительным результатам. Крестьяне были
убеждены, что при присяге сам Бог раскрывает перед людьми истину,
присягнувший будет действительно говорить правду под страхом не­
минуемой и жестокой Божьей кары. Даже ложная присяга не теряла
своей безусловной доказательной силы, все равно ей верили, даже
если вся совокупность других аргументов, в том числе и докумен­
тов, утверждала противное. Юридическая ответственность за ложную
присягу отсутствовала. Считали, что ложно присягнувший совершал
страшный грех, за который в этой или будущей жизни ему неотвра­
тимо придется жестоко поплатиться (Астров 1889: 50—51). Счита­
лось, что доказательную силу имела и присяга, принесенная лицом,
лишь косвенно связанным с преступлением. В с. Поляковский Майдан
двое мужчин украли у пьяного последние деньги. Две женщины были
свидетелями кражи. Одной из них, у которой после кражи были эти
мужчины, было хорошо известно о преступлении, но она принесла
присягу, чем освободила обвиняемых от преследования. Все жители
села были убеждены в ложности присяги, но она имела полную до­
казательную силу. Иногда присяга приводила к окончанию дела, не
доводя его до суда. В том же селе у одной женщины была совершена
кража. Подозрение падало на сноху, но сноха и свекровь договорились
615

Глава V

уладить дело между собой, не доводя до суда. Сноха в церкви при свя­
щеннике приняла присягу и была освобождена от всяких подозрений.
Насколько глубоко укоренились в сознание религиозно-мистические
представления о мире, проявляемые в присяге, свидетельствует тот
факт, что присяга имела больше доказательной силы, чем свидетель­
ские показания (Елатомский уезд, Тамбовская губернии) (Там же:
52). Отметим, что к рубежу веков в большинстве мест вера в присягу
исчезала, и она перестала влиять на исход дела.
Как средство для опознания вора могли также использоваться
гадания (Виноградова 1995: 483; Крюкова 2012: 143), обряд «вмазы­
вание в чело». Если при совершении кражи обыски, допросы и т. п.
не приводили к успеху, прибегали к такому средству, как процедура
«вмазывание в чело», используя религиозно-мистические представ­
ления подозреваемого и воздействие на его психику. Для соверше­
ния этой процедуры приглашали знахаря или колдупью. При краже,
например, шубы в устье печи вмазывали небольшой кусок овчины.
При топке печи лоскут начинал коробиться, затем сгорал. Считалось,
что вора так же будет коробить, сводить судорогами, он будет хиреть
и чахнуть. Если был украден халат, вмазывали кусок полотна, унесли
хлеб в зерне —вмазывали горсть зерен и т. д. Обряд проводился тор­
жественно, с нашептываниями и наговорами: «Пусть нечистая сила
корчит и морщит вора, как тлеет и пепелеет этот халат или овчина».
При этом принимали меры, чтобы используемая процедура получи­
ла максимально широкую огласку, чтобы как можно больше людей
знали о «вмазывании в чело», особенное внимание уделяя самому
подозреваемому. На некоторых впечатлительных и суеверных лю­
дей этот способ оказывал действие. Так, произошла крупная кража:
у зажиточного крестьянина упесли 500 руб., скопленных его дедом
и отцом. Сильное подозрение падало на соседа потерпевшего, но
прямых улик не было. Тогда потерпевший решил вмазать подозрева­
емого в чело. Вмазали рублевую купюру, подозреваемый знал об этом
и проявлял сильное беспокойство. С того времени он начал чахнуть
и стал неспособен ни к каким крестьянским работам (Череповецкий
уезд Новгородской губернии) (Антипов 1905: 552).
Приведем еще примеры использования обряда «вмазывания
в чело» для раскрытия преступления. В д. П. Уломской волости у вдо­
вы из амбара было украдено два мешка ржи и спрятанные во ржи
деньги. Вором был парень-сосед, все об этом знали, но никто не
показывал на него из-за боязни мести. Тогда вдова стала пугать вора
старинным суеверным обрядом «вмазывание в чело». Через несколь­
ко дней женщину нашли убитой. Скоро преступника открыли, на
616

Изменение социокультурных стереотипов

первом же допросе он сознался, что пошел на убийство и предпочел
каторгу вместо последствий суеверного обряда. «По крайности я здо­
ров буду», —спокойно заявил он на суде (Череповецкий уезд Новго­
родской губернии) (Там же: 553). Женщина украла несколько кусков
холста. Потерпевшая знала воровку и потребовала вернуть украден­
ное, пригрозив суеверным обрядом — вмазыванием. На другой день
у воровки начались судороги, она покаялась и вернула украденные
полотна, после чего болезнь прекратилась (Там же).
Суеверным средством раскрытия убийств являлось целование
пятки у жертвы, к чему принуждали подозреваемого. Верили, что,
если целовал невиновный, труп при этом должен лежать спокойно,
а при поцелуе виновного у трупа начинают дрожать руки и ноги, он
мог душить убийцу. Был убит бездомный крестьянин-горбун. Под
подозрение попал старый, тихий и зажиточный крестьянин, живший
со своей снохой, тоже скромной и тихой женщиной. Обвиняемые
упорно запирались, поэтому было решено на следующий день при­
менить процедуру целования пятки. Обвиняемые так испугались
предстоящего испытания, что в четыре часа утра явились к священ­
нику на исповедь, который посоветовал им признаться. Оказывает­
ся, в утро убийства сноха пекла блины, когда пришел горбуп и стал
просить блинов. Сноха блинов не дала, обругала его, за что горбуп
толкнул беременную женщину в живот. Та в всплеске эмоций схва­
тила топор и ударила горбупа по голове. Свекор, которому сноха во
всем призналась, увез убитого из деревни. Сознаться преступников
заставили не угрызения совести и боязнь ответственности перед
судом, а страх перед убитым, что он вскочит женщине на плечи и не
отстанет от нее. Судом обвиняемые были оправданы (Череповецкий
уезд Новгородской губернии) (Там же: 553—555).
В народном сознании польза знахарства не ограничивалась ле­
чением болезней и разрушением напастей, насланных злыми си­
лами. Область применимости знахарских методов и навыков была
значительно шире. Считали, что знахарки посредством гадания над
водой обладали способностью найти вора и указать место нахожде­
ния краденого. Дело доходило до очень неприятных последствий,
если, к примеру, было указано на мужчину с русыми волосами и го­
лубыми глазами, и находился совершенно невиновный, но подхо­
дящ ий по приметам, его вся община обвиняла в воровстве и ему
даже наносили побои. Такие указания не подвергались сомнению,
и знахарка просто по злобе могла любому опорочить его доброе
имя —любопытный пример неформальной власти женщин (Вятская,
Новгородская, Вологодская губернии) (Тенишев 1907: 152). Как ука617

Глава V

зы вает В. В. Т ениш ев, в ер н ы м ср едством д ля о ты ск ан и я к рад ен ого
счи тал о сь следую щ ее п о в е р ь е : «Если п о к р а д е н н а я в ещ ь о стан ется
н е р а зы с к а н н о й и во р н е о б н а р у ж е н н ы м по сл ед ам , то н ек о то р ы е
и з п о т е р п е в ш и х о б р ащ аю тся к зн ах ар ю и л и к зн ах ар к е, п р и в о зя т
их н а м есто о став л ен н о го в о р о м следа, зн а х а р и вы н и м аю т и з-п о д
левой п яты следа зем лю , забиваю т на это м есто осин овы й кол, после
чего го во р ят п о тер п евш ем у , что вор скоро о б наруж ится, так как он
д олж ен в одну и з 12 н о ч ей п р и й т и и в ы т ащ и т ь и з зем л и этот о си ­
н овы й кол, п о ч ем у его и караулят 12 но ч ей , а если вор этого кола не
вы тащ и т из зем л и , то зах в о р ает и ум рет» (К ром ский уезд О рловской
губерн ии) (Там ж е: 156).
Считалось, ч то м агические м етод ы ш ли ещ е дальш е и, прои зводя
н ек о то р ы е д ей с тв и я, м ож н о на голову вора п р и зв а т ь см ерть. Одна
к р естья н к а р а сск азал а стед ую щ ее: «У н ас у кр ал и л о ш ад ь. Я пош ла
к ворож ее. Ведун сказал, что украл вор не простой, а “знаю щ ий, украл
с загово р о м , п о это м у он откры ть его не м о ж ет”. А вот, буде Бог, го во ­
рит, укаж ет, сделай как велю . И велел он м н е в зя ть ш ерсти из хомута,
как ая остал ась — на н ем от гр и вы у к р а д е н н о й л о ш ад и , да в самую
полночь сам ой р азд еться д онага, сн ять с ш еи крест и полож ить под
пяту л евой ноги и за м а за т ь ту ш ерсть в чело так, ч тобы часть ея была
зам аза н а , а другая оставалась бы на воле. При этом он научил м ен я
говорить слова м удрены я такия, я уж их позабы ла. На другой день, как
только я зато п и л а печку, н ачало “кореж ить” вора, как у м ен я ш ерсть
в челе, а ч ер ез д ен ь он пом ер». Тут старуха зап л акал а: вором о к а за л ­
ся ее ро д н о й брат, ж и вш и й отдельно от сестры . Ж ен щ ин а сочла себя
у б и й ц ей брата и к о р ен н ы м об р азо м и зм е н и л а свою ж и зн ь, п о сел и ­
лась в избуш ке в лесу, в тр ех верстах от ц ер к ви , стала до край н ости
набож ной , не проп ускала ни о дной ц ер к о вн о й службы и д о м а п о сто ­
ян н о м олилась. Она всем р ассказы вала о своем «неотм олящ ем » грехе
и п ред о стер егал а других от подобн ы х д ей ств и й (Ч ереп овец ки й уезд
Н овгородской губернии) (Там ж е: 157).
К рестьян е б езо го в о р о ч н о в е р и л и в в о зм о ж н о с ть п о и м к и во р а
«по го р я ч и м следам ». Если бы л н а й д е н п о д о зр и т е л ь н ы й след, его
тщ ател ь н о и ц ел и к о м , т. е. во всю ступню , д о лж н а бы ла сн я ть о б я ­
зательн о зам у ж н яя ж ен щ и н а, п р ед в ар и тел ьн о распустив одну косу.
След вы резался нож ом и н еп р ем ен н о спинкой, а не лезви ем , на место
следа клались горящ и е угли. После этого ж ен щ и на несла вы резан н ы й
след зн ах ар к е, ко то р ая сы пала его в го р ш о к с только что заб о л т ан ­
н ы м к в асо м , к л а л а ту да ещ е т р и о с и н о в ы х угля, с т ав и л а н а п еч ку
и м олилась, прося Бога у казать и н ак азать вора. Когда см есь в горш ке
н ач и н ал а п ы хтеть, зн ах ар к а сн и м ал а с п еч и горш ок, стави ла возл е
618

Изменение социокультурных стереотипов

порога и заставляла женщину трижды перешагнуть через него. Потом
знахарка рыла около ворот яму, выливала в нее содержимое горшка
и закапывала. Три осиновых угля и яма символизировали, что через
три года вор, если не лишится ноги, то обязательно умрет и его заро­
ют в могилу. Средство считалось настолько эффективным, что воры,
узнав, что их следы не успели остыть и над ними производят описан­
ные действия, приходили с повинной (Волховский уезд Орловской
губернии) (Там же: 159).
Среди народа существовали убеждения в наказании «за гробом»,
что «преступники» и «грешники» претерпевали одинаковые муки.
Кроме того, считали, что Бог является мстителем оставшихся безна­
казанными преступников (Титов 1888: 98—99).
В пореформенный период в отношении к ворам сохранялся са­
мосуд односельчан, характерной чертой которого были моральнонравственные наказания. Одним из таких наказаний являлись по­
зорящие наказания, сопровождавшиеся обрядовыми действиями,
целью которых было посрамление виновного с помощью различных
изменений во внешнем облике «преступника» и использованием
шумовых эффектов (Крюкова 2012: 142). При наказании женщин за
воровство ее обнажали или приподнимали подол и прикрепляли на
нее украденную вещь: обматывали холстом, если был украден холст,
надевали на шею нанизанный на веревку картофель, если она украла
картофель. Такие наказания применялись довольно часто. Так, на­
пример, в 1874 г. крестьянка с. Ермакова Катерина Евдокимова была
сходом сочтена виновной в похищении полотна. Ее приговорили
раздеть донага, обвернуть полотном и водить по улице. По донесе­
нию ермаковского волостного старшины, Евдокимова не дала себя
полностью раздеть, но ее обнажили до пояса, обвернули полотном,
привязали ее руки к колу и в сопровождении толпы народа водили
по улице, звоня в колокольчики и ударяя в заслонки (Пошехонский
уезд Ярославской губернии) (Якушкин 1875: XXXIX). Воровку часто
водили по улице, привязав на спину украденную ею вещь, стуча
в заслонку (Смоленская губерния; Городецкий уезд Вологодской
губернии; Ростовский уезд Ярославской губернии; с. Улома Черепо­
вецкого уезда Новгородской губернии; с. Лемже Инсарского уезда
Пензенской губернии) (ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1.Д. 120. Л. 14; Д. 107. Л. 45;
Д. 123.Л.46;Д. 120. Л. 14; Д. 113.Л. 37; Д. 115. Л. 23). «Подмена холстов
бабами не наказывается по закону, но по народным обычаям, для
чего виновную выводили к церкви и здесь она, обмотанная холстом,
подвергалась насмешкам» (с. Анастасово Одоевского уезда Тульской
губернии) (Там же. Д. 109. Л. 18). Крестьянка А. К. Ш. украла наряды
619

Глава V

у крестьянки X. Г. К. (1865 г.). Виновную обязали вернуть украденные
вещи, подвергли штрафу в 3 руб. и предупредили ее, что в случае по­
вторения кражи она будет с позором проведена по селу с крадеными
вещами (Козловский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 385).
В качестве наказания могло использоваться срывание платка
с несознавшейся упрямой женщины-воровки (Максимов 1869в: 81),
что, как отмечалось ранее, являлось для женщины позором.
Позорящие наказания, вызывавшие веселье и смех у окружавшей
преступника публики, имели совсем нешуточные последствия. В кре­
стьянской среде такие меры публичного осмеяния были настолько
велики, что это порой имело трагический исход, самоубийство жен­
щины-преступницы (Крюкова 2012: 143).
Для наказания виновных применялись и физические методы.
Телесные наказания для женщин сначала ограничивались, а в 1893 г.
были отменены. До этого волостные суды продолжали применять
сечение розгами. Так, К., замеченная в краже не первый раз, по ре­
шению волостного суда была наказана двадцатью ударами розог
(1866 г.) (Спасский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 258). Такие
нарушения законодательства волостными судами были и в конце
1880-х гг. (Ивашевская волость Ростовского уезда Ярославской губер­
нии) (Титов 1888: 97).
Долгое время сохранялись народные представления в отношении
нарушения святости брака. Жены считали себя вправе на саморасправу, например, с любовницами мужей: выбивали стекла в домах
соперниц, вцеплялись за косу и т. п. При крайних жестокостях жен­
ских расправ женщин осуждали, а мужчин более ревнивые и черствые
одобряли: «Вперед лучше не будет так делать!» (Там же: 101).
Крестьянские суды порой руководствовались исключительно
обычным правом, и даже решения судов держались на обычаях, имев­
ших самую тесную связь с общинным началом. При дознании иногда
применяли варварские методы. Такие варварские методы наказания
женщин были известны еще в период средневековья. Так, по Уложе­
нию царя Алексея Михайловича за убийство мужа женщин закапы­
вали в землю, оставляя снаружи только голову, и в таком положении
они находились до смерти. Только монастырь мог спасти такую жен­
щину. В 1677 г. крестьянка Жукова была закопана во Владимире за то,
что отсекла косой голову своему мужу. Сутки пробыла она в земле,
пока владимирское духовенство не подало царю челобитную, чтобы
преступницу вытащить из земли и постричь, отправив в монастырь,
что было исполнено (Костомаров 1887: 151; Щапов 1906:111,123).
620

Изменение социокультурных стереотипов

Использование методов физического воздействия в судебной
практике было строго запрещено российским законодательством.
Однако подобные случаи имели место и в пореформенный период.
Например, Д. находилась в связи с одним мужиком, родила ребенка,
которого он в ту же ночь утопил. Урядник приказал посадить винов­
ную в нетопленую арестантскую и отобрать у нее всю одежду, чтобы
вынудить ее к признанию. Виновная сильно простудилась и умерла.
Еще одну женщину подозревали в воровстве. Старшина приказал раз­
деть ее и оставить в сенях в лютый мороз, пока не сознается (Орлов­
ский уезд Орловской губернии). Крестьянка Прасковья Богданова
подозревалась в краже денег. Допрос, который целый день проводил
волостной старшина, не дал результатов. Тогда, по его словам, «под
вечерок сошел в арестантскую и с криком: “сказывай, а то зашибу” дал
ей две добрых ленты по рылу (местный говор, курсив мой. — 3. М.).
Струсила баба, созналась: “грешна, моя вина, говорит”. Сказывай, где
деньги. Баба замялась. Я ей еще ленту. “В сестриной новой избе, под
матицей лежат, в чулок завернуты”» (Череповецкий уезд Новгород­
ской губернии) (см.: Тенишев 1907: 124).
Использовалось в судебной практике по отношению к крестья­
нам и давление на их религиозные чувства. Так, волостные суды
иногда приговаривали женщин, заспавших младенцев, к церков­
ному покаянию, например, в виде стояния. Священник приводил
женщину в церковь, очерчивал вокруг нее круг и приказывал, не
оглядываясь назад, молиться Богу. Затем он оставлял ее одну на
три ночи и запирал церковь. Можно себе представить, в каком по­
ложении оказывалась суеверная крестьянка. Кто такое выдержи­
вал, тому было потом что рассказать своим соседкам (Муромский
уезд Владимирской губернии) (Якушкин 1875: XLV; Обзор... 1874:
80). В первую ночь Богородица показывала матери ребенка, находя­
щегося в крови. В следующую ночь крови на ребенке было меньше.
Таким образом, молитва продолжалась до тех пор, пока ребенок не
становился совсем чистым, и тогда мать успокаивалась (Тамбовская
губерния) (Бондаренко 1890а: 119). Несмотря на предохранительную
черту, дьявол устраивал разные шутки. Был случай, как отмечал на­
род, когда в первую ночь дьявол поджег церковь, во вторую опроки­
нул ее и прогрыз стенку, в третью — перевернул ее. Вместо стояния
в церкви в некоторых местах женщина вместе с мужем, взяв икону
и свечи, ночью трижды обходили вокруг селения. Дьявол и тут не
оставлял их в покое и возводил различные препятствия (Вологодская
губерния) (Иваницкий 1890:112).
621

Глава V

В 1879 г. в д. Грачевке по приговору сельского схода крестьянка
Групька была заперта в своей избе и сожжена как колдупья (Тихвин­
ский уезд Новгородской губернии) (Щербина 1880:23—24). «Здесь мы
имеем дело не просто с жестокостью, —отмечает Ф. А. Щербина. —За­
коны ведь могут быть святы, да исполнители —лихие супостаты» (Там
же: 28). По народным понятиям, некоторые лица могли приносить
вред всему обществу, миру, вред действительный или предполагае­
мый, а общественный интерес ставился выше частного.
После отбытия наказания в арестантских ротах женщин отдавали
под надзор общины. Принимали их охотнее, чем мужчин, так как
меньше опасались, что они снова возьмутся за старое (Титов 1888:
98-99).
Эмансипация привела к изменению ценностных ориентаций
в крестьянской среде. Вся атмосфера жизни пореформенного периода
была насыщена идеями обогащения, достижения материального бла­
гополучия. Уровень преступности был напрямую связан с экономиче­
ским положением крестьянства, в частности с голодом и бедностью.
Годы подъема цен 1881—1893,1907, так же как и падения цен — 1883,
1888,1894,1895,1900—1901 сопровождались соответствующими и з­
менениями в кривой преступности. Высшего развития преступность
достигла в голодные 1891 и 1892 гг. В Московской губернии совпадали
годы неурожаев, более высокой смертности и повышенной преступ­
ности. В Нижегородской губернии имело место прямое соответствие
между хлебными ценами и преступностью против собственности.
Кражи в 33 губерниях Европейской России находились в прямой за­
висимости от хлебных цен (Гернет 19746: 274—275).
Идеологией пореформенного периода считалось стремление не
просто разбогатеть, а разбогатеть быстро и тем самым сразу выйти
из нищеты и прозябания. Для этого использовали все средства, в том
числе и криминальные. Вместе с таким постоянным фактором кре­
стьянской жизни как бедность, с социальными потрясениями, лави­
ной культурных изменений маргинальное состояние значительной
части женщ ин-крестьянок вело и к росту женской преступности.
Крестьянка предстает в ином, может быть, несколько неожиданном
ракурсе. Она — не только бесправное, забитое, униженное, неразви­
тое существо. Крестьянка могла иметь другой лик — быть жестокой
преступницей, хищницей, мошенницей, проявлять недюжинный ум
и изобретательность при планировании, совершении и сокрытии
преступлений. Женщина-крестьянка могла вдохновлять и толкать на
преступления мужчин, порой сама оставаясь в стороне, могла вкла­
622

Изменение социокультурных стереотипов

дывать всю страсть своей души в совершение преступных деяний.
Она могла, когда с рыданиями и болью в сердце, а когда обдуманно
и хладнокровно, лишить жизни ребенка.

5.6. Стереотипы восприятия женщины
в крестьянском социуме
Вынесенный в заголовок вопрос охватывает крайние случаи, два
полярных положения, ни одно из которых не соответствует в полной
мере реальности. Хотя по народным представлениям брак являлся
союзом, посредством которого мужчина приобретал себе рабу в виде
жены (РКЖБН 1: 24), данное утверждение не следует понимать слиш­
ком буквально. Раб означал не только обращение в собственность, на­
хождение в полной власти своего господина, который волен в жизни
и смерти. Значение этого слова многозначно: с ним ассоциировались
безусловная покорность, преданность, подчинение, повиновение,
униженность (Даль 19806:5), что коррелировало с положением офици­
ального законодательства (ст. 107) (Свод законов... 1857:22). Женщи­
на не была полностью исключена из общественной жизни, обладала
определенной правоспособностью по отношению к собственности,
наследованию имущества, выполнению семейных и общественных
ролей, ее муж и дети имели перед ней закрепленные законами и обы­
чаями обязательства. При отстаивании своих прав женщина могла
найти защиту у властных структур: в крестьянском сходе, в волостном
суде, у мирового судьи. Любопытное свидетельство приводит корре­
спондент Этнографического бюро из Череповецкого уезда Новгород­
ской губернии: кроме мужа, никто из домашних не имел права побить
жену. «Не только деверь, а даже свекор и свекровь пальцем не могут
тронуть свою сноху: это будет такая обида и для жены, и для мужа, за
которую другой и отцу родному не постесняется ответить тем же. Если
и бывают изредка случаи, что отец или брат мужа даст “плюшенку”
его жене, то это, во-первых, бывает очень редко, а во-вторых, случа­
ется тогда, когда мужа дома нет, например, в солдатах, на заработках
и проч.» (РКЖБН 7.2:345). Жена действительно была в определенной
мере собственностью, это осознавала и сама женщина и, как видим,
мирилась с этим. Но эта собственность обладала определенной сте­
пенью автономности и избирательности, имела свои права, нарушать
которые не позволялось никому, включая главу дома.
Утверждение об угнетенности, забитости, приниженности кре­
стьянской женщины стало общим местом. Это безусловно так, осо­
623

Глава V

бенно с позиций современного либерального общества. В России
были закрепощены все сословия: дворянство, духовенство, посад­
ские, крестьянство. Раскрепощение началось в XVIII в. с дворянства
и завершилось в 1860-е гг. освобождением помещичьих крестьян
(Миронов 2000а: 360—422). Говоря о непривлекательных, порой же­
стоких крестьянских нравах, не надо забывать об упиженном поло­
жении в российском обществе самого главного производителя мате­
риальных благ —крестьянстве. Так, например, для дворянских детей
было страшным и унизительным наказанием, позором переодевание
их в крестьянскую одежду и отправка работать на кухню (Аксаков
1955: 349). У крестьянина «выражения на лице его, обыкновенно, нет
никакого, если не считать испуга, постоянно рисующегося на нем,
словно оно ожидает с минуты на минуту окрика или затрещины»
(Н. Е. Петропавловский «Мешок в три пуда») (Скабичевский 18996:
108). Попавшегося на глаза хозяйке пьяного дворового человека, са­
мого вышедшего из крестьян, в качестве наказания отдавали в солда­
ты, а если не годился, то тускали в крестьяне. Провинившуюся дворо­
вую девку выдавали замуж за крестьянина (Аксаков 1955: 478—479).
Дочь говорила, ласкаясь к отцу-помещику, только что отстегавшему
за что-то мужиков по щекам: «Ах, папочка, как мне тебя жаль! Ведь
этак больно ты бьешь этих скотов —можешь и ручку свою ушибить...
Ты бы велел лопаточки такие деревянные сделать, чтобы бить по
щекам этих мерзавцев!» (Романо-Борисоглебский уезд Ярославской
губернии) (РКЖБН 2.2: 32). В действительности подобные приспо­
собления были созданы. Школьная учительница А. В. получила в на­
следство после смерти своих родных щекобитку — деревянное орудие
для битья по щекам женщин и девушек, чтобы не марать во время
экзекуции дворянские руки (Рязанский уезд Рязанской губернии) (Повалишин 1903: 104). Еще совсем недавно, несколько десятилетий на­
зад до эмансипации, крестьянское население имело намного меньше
прав, во многом находилось в положении скота. В качестве одного из
многочисленных примеров приведем документально зафиксирован­
ные два объявления о торгах: «Будет продаваться с публичного торга,
12 октября сего 1853 года, с узаконенною через три дня переторжкою,
крестьянская девка из дворян казачьей жены Пелагии Пименовой,
Прасковья Игнатова, примет следующих: росту 2 ар. 2 вер., лицо чи­
сто, глаза серые, нос продолговатый, 49 лет, —оцененная в 41 руб. се­
ребром, за неплатеж казачьей жене Марье Леоновой денег. Желающие
купить приглашаются в Начальство, где по явке могут рассматривать
бумаги, до продажи относящиеся... Будет продаваться с публичного
торга 27 октября 1853 года, с узаконенною переторжкою, пара волов
624

Изменение социокультурных стереотипов

и конь, принадлежащие Багаевской станицы уряднику Василью Ел­
кину, оцененных в 60 руб. сереб. Желающие купить должны явиться
в Начальство, к назначенному сроку» (А. 3. 1871: 594—595). «Во всех
случаях жена свое родовое прозвище теряет и принимает фамилию
своего мужа, поэтому даже не бывает и этого, что к прежней фамилии
жены прибавляется фамилия мужа со словами “по мужу”, — сообщает
корреспондент из Медынского уезда Калужской губернии. — Среди
местного населения встречается, что жен соседи зовут по имени их
мужей, особенно, когда баб, имеющих одно и то же имя, на селе бы­
вает несколько» (РКЖБН 3:316).
Патриархальная семья представляла собой структурное единство,
где женщина занимала отведенное ей место. Заведенный порядок
был обусловлен характером функционирования крестьянского хо­
зяйства, устройством крестьянского социума, был освящен нормами
обычного права и христианским вероучением. Женщина в полной
мере воспринималась как рабочая сила, как мать, но женщина как
личность находилась далеко на заднем плане. В крестьянском со­
знании глубоко укоренилось представление, что мужчина выш е
женщины, это была общ епринятая норма видения мира. В глазах
мужчин женщины служили чем-то вроде дополнения к ним и никак
не могли обладать равными с мужчинами правами (Звонков 18896:
34). «Домострой» устанавливал для женщин деятельность исключи­
тельно по домаш нему хозяйству, да и то под контролем мужа, под
страхом плетки или особого ремня, называвш егося «дураком» (Ща­
пов 1906: 112). Женщина настолько привыкла к рабству, что не имела
понятия о возможности другой жизни, побои считались признаком
любви. «Не верь коню в поле, а жене на воле», неволя считалась для
женщин совершенно естественным состоянием (Костомаров 1887:
149—150). Дело было не в том, что мужчины, однажды взяв верх
в семье и общине, не желали делиться с женщ инами властью, по­
ложением, влиянием. В самом устройстве крестьянского общества
женщине изначально отводилось более низкое место в социальной
иерархии, чем мужчинам. Побои жен (см.: ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 147,
458,787 и др.) являлись символом власти мужа. Примеров избиения
жен достаточно много на страницах «Губернских ведомостей» (см.:
КГБ. 1870. № 6, 7, 26,41,45; 1882. № 63). Некоторые мужья постоян­
но избивали жен, которые умирали от побоев, били их «кулаками,
ногами, обутыми в сапоги, и рем енны м поясом с пряжкой» (НГВ.
1900. № 9). Подчинение жены мужу представляло важнейшую со­
ставляющую процесса социализации женщин. Главенство мужчины
въелось в плоть и кровь крестьянского социума, находилось в суще625

Глава V

стве вещей. Жестко установленный порядок вещей в крестьянском
миропонимании согласовывался с глубоко внедренной в сознание
верой в судьбу, что так предписано, так заведено (РКЖБН 3: 42). Во
всем царила жесткая реглам ентация и иерархичность. Считалось,
что, выйдя замуж, женщина «принимала закон», и любые наруш е­
ния и отклонения воспринимались как покушения на весь традици­
онный образ жизни и поэтому строго осуждались и карались. Муж
считался господином своей жены. Он мог приказывать ей все, что
только желал или был в силах придумать. Он мог сделать ей выговор,
бранить сколько угодно и как угодно. В качестве наказания практи­
ковалось, что муж брал жену с собой в город, но при этом лиш ал
подарков (Титов 1888:41—42). В архивах имеется достаточное коли­
чество дел об убийствах мужем жен (РГИА. Ф. 1405. Оп. 108. Д. 3216,
3241, 3271, 3972,4624, 8521 и др.). На страже устоявшихся порядков
стоял и властно-духовный институт церкви, в частности всячески
препятствовавш ий такой, казалось бы, сущ ествовавш ей возм ож ­
ности в отстаивании женщинами своих прав, как разводы. К числу
важнейших женских добродетелей относились смирение и полное
подчинение мужу, старшим, другим мужчинам в семье. «Жить терпя,
любить страдая» — вот в чем состоял высший ж изненны й подвиг
женщины, и не только крестьянки (Протопопов 1891: 102); «Ты вся
воплощенный испуг» (Джаншиев 1893:89). По мнению Льва Толстого:
«Права женщин — удивительная глупость. Права женщин сводят­
ся к естественному и исклю чительному праву ея — рожать детей,
рожать сколько хочется и сколько можется; обязанности женщин
заключаются в кормлении и в воспитании своих детей» (цит. по:
Протопопов 1891: 104). Отношение к женщине как «второсортному»
существу находит подтверждение в многочисленных этнографиче­
ских материалах.
Взгляды крестьян на женщин имели глубокие корни в русском
обществе. Большая часть славянских легенд, следуя за Библией, утвер­
ждает, что женщина сотворена после мужа. По другой легенде Ева
произош ла из хвоста черта или собаки. О бъяснение заклю чается
в краже собакой (чертом) ребра Адама, и из отрезанного у нее хвоста
Бог создал женщину. Отсюда женская болтливость подобная вилянью
собачьего хвоста. Эта «вторичность» происхождения женщины ч а­
сто служит в качестве аргумента подчиненного положения женщины
в традиционном обществе. Еще по одной легенде женщина, ссылаясь
на занятость, отказалась показать дорогу Богу, за что она стала ежед­
невно расплачиваться: у нее всегда больше работы, чем у мужчин.
Легенда могла варьироваться: равноправное разделение мужского
626

Изменение социокультурных стереотипов

и женского труда было записано на бумаге, но ее съела собака, и по­
этому никакого равноправия быть не может (Кабакова 1999д: 205—
208). Одной из наиболее заметных черт культурной идеологии русско­
го общества, не только крестьянского, но крестьянского в особенности,
являлось соотнесение мужчин с обществом, а женщин — с природой.
Такое символическое противопоставление мужчин и женщин вело
к представлениям о мужчинах как существах более «окультуренных»,
а о женщинах —как более близких к природе. Это отождествление по­
родило ряд бинарных оппозиций: жизнь женщины мотивирована би­
ологически, а мужчин — социально; женщины руководствуются стра­
стями и инстинктами, мужчин направляет рассудок; место женщины
дом, семья, воспитание детей, сфера мужчины — общество. Такие
гендерные стереотипы культивировали представления о «врожден­
ной» женской неполноценности, психологической приниженности,
«естественности», «природности», «изначальности» второстепенного
положения в обществе (Рис 1994:45—47,49).
Издавна были известны сочинения о злой и доброй жене (см.:
Лещенко 2004: 95—102; Пушкарева 1997: 94—95; Белякова и др. 2011:
121 —127). При описании злых жен на разны е лады трактовались
женская глупость, злобность, склонность к преступлению и развра­
ту (Тишкин 1993: 24). О ппозицией жене злой являлся образ жены
доброй: богобоязненной, покорной, верной, красивой внутренней
красотою (Пушкарева 1997: 95). По-видимому, это представление
о доброй жене как образно-символической конструкции определен­
ных идей сказалось и на взаимоотношениях мужа и жены. Главные
заботы жены должны были быть направлены на мужа, «жена должна
мужу служить: везде весь мужской пол первенствует — например,
душа мужская ревизской считается, а женская нет» (Редько 1899:131).
Мужа обычно жена звала «хозяином», иногда по имени. Считалось,
что мужчина обладал сверхнормативными, полубожескими свойст­
вами мужчины-отца, а женщина — «сосуд скверны» и «сосуд, любез­
ный дьяволу», источник опасности для всех. «На что может и могла
женщина рассчитывать, являясь источником всеобщей опасности
и даже гибели? С этой точки зрения женский вопрос, несомненно,
коренной вопрос человеческой культуры» (Там же). Страх перед жен­
щиной, представление о ней как о дьявольской соблазнительнице
и губительнице людей, о ее вредоносности, симбиозе разнообразных
колдовских форм веками культивировались и передавались из поко­
ления в поколение. Такие представления о женщинах являлись той
осью, на которую легко нанизывались все другие инвективы в отри­
цательном контексте: сосуд зла, отсутствие какой-либо меры в сво­
627

Глава V

ей распущенности, тщеславие, хитрость, сварливость и т. п. «Жены
пронырливы, льстивы, лукавы, крадливы, злоязычны, обаянницы,
еретицы, медведицы, львицы, змии, скорпии, василиски и аспиды.
Злая жена — орудие дьявола, меч сатанин и оболгательница святым.
Злая жена свирепее и безстуднее всех полевых зверей: невозможно
убежать лютости ея» (Щапов 1906: 109). Такие взгляды имеют м но­
гочисленные отражения в народной культуре (Ильинский 1896: 240;
Терновская, Толстой 1995: 122). Ж енщина выступала как воплощ е­
ние нечистого начала. Вот один из примеров поверий о изначально
присущей женщине греховности. Если кто, идя к заутрене на Пасху,
позволял овладеть собой греховным плотским мыслям, того черт
в облике красивой женщины непременно заводил в реку или в болото
(Орловский уезд Орловской губернии) (Иванов 1901: 71).
Противопоставление мужского и женского являлось одним из
основных сюжетов в народной культуре и получило отражение также
в символике и обрядах. Существовала такая различительная черта
мужского и женского: мальчика можно было ставить на стол, а д е­
вочку нельзя, поскольку девочка считалась нечистой (Курская губер­
ния) (РКЖБН 6:45). Этот символический акт преисполнен глубокого
смысла. Стол рассматривался как престол Божий, к столу относились
как к святой вещи, встать на него взрослому означало осквернить
святыню (Калужская губерния) (РКЖБН 3: 38). А вот Солнце пред­
ставлялось в виде мужчины (Вологодская губерния) (РКЖБН 5.2: 68).
Смешивать мужское и женское считалось опасным. Противопостав­
ление мужской—женский соотносилось с признакам и хорош ий—
плохой: мужское, как правило, ассоциировалось с добром, удачей,
счастьем, а женское — с несчастьем. Первым посетителем на Рожде­
ство и некоторые другие праздники ожидали только мужчину (или
мальчика), ибо женщина приносила несчастье. При оценке времени
суток «женской» считалась темная часть, от наступления сумерек
до восхода солнца, тогда как «мужскому» отводилась светлая часть
суток (Валенцова 2004: 311, 313—314). Существовала примета, что
если охотнику попадалась навстречу ж енщ ина — удачи не будет
(Псковская губерния) (РКЖБН 6: 285). Гендерные различия прояв­
лялись везде и во всем. Курица кричит петухом — к несчастью. По
легенде, к острову прибило волной труп женщ ины-блудницы. Из
ее желудка выросла трава — греховное зелье, табак, который стали
курить и нюхать (Иванов 1901: 117—118). Половая нравственность
формулировалась следующим образом: «К мужчинам шашни не при­
липают» (Богаевский 1889а: 17). Девушке подносили вино в дырявой
посуде, или проводили в дверь, над которой висел хомут, или на нее
628

Изменение социокультурных стереотипов

надевали хомут, служивший символом наказания. За несохранение
девственности до замужества новобрачной вколачивали над дверью
гвоздь, вешали на него хомут и проводили под ним молодую и ее мать
(Олонецкая губерния). Во многих местах в подобном случае на мать
надевали хомут. Такое же символическое значение, видимо, имело
вымазывание дегтем ворот. Имел место целый ряд позорящих на­
казаний для женщин (см.: Якушкин 1875: XL—IXLII; Пушкарева 2009:
120—134). «На том свете» для грешниц предусматривались отдельные
мучения: девушек и старух сковывали цепями и они лежали на пло­
щади или рядом с ней. Такое наказание для девушек было за участие
в деревенских хороводах с песнями и плясками, а для старух за то, что
они смотрели на это (Нефедов 1877: 69). Представления о женщине
как носительнице недоброго начала нашли отражение и в фольклоре,
песнях, пословицах, сказках, как, например, в сказках «О женском
ехидстве» (Ильинский 1896: 240), «Глупая баба», «Беззаботная жена»
и многих других. А вот одобрительных отзывов о женщинах, добром
отношении к ним имелось совсем немного (Иваницкий 1890:54,203).
В сочетании с различными эпитетами слово «баба» использовалось
в обозначении женских демонов, например баба-Яга, и для всего зло­
го и неприглядного, в названиях болезней, таких как оспа-бабушка
(Терновская, Толстой 1995: 122). С женщинами нередко ассоцииро­
вались зло, бедствия и болезни. По народным поверьям, лихорадка
приходила в виде молодой нарядной девушки, лихорадки разных
видов представлялись в образах 12 сестер (Костромская, Калужская
губернии) (РКЖБН 1: 47—48; 3: 136). Считалось, что 12 сестер Ирода
насылают на людей разные болезни. Лихорадка персонифицирова­
лась в образе женщин-болезней, их число колебалось от 1 до 99, это
были Иродовы дочери, сестры (сестры-лихорадки, сестры Кривота,
Лихота и Ломота), змеиные дочери, старухи-горячки, их число соот­
ветствовало числу симптомов болезни. Другие образы лихорадок —
девушки и женщины в длинных белых рубахах (как одевали мертве­
цов) с распущенными волосами или красивые девушки и женщины.
На связь лихорадки с нечистой силой указы вали названия лихий,
лихоманка, лиходейка (от лихорадить, т. е. действовать во вред комулибо, заботиться о ком-либо с лихостью ради лиха, со злым намере­
нием) (Усачева 2004а: 117—119). Холера также изображалась в виде
женщин, «большей частью старых, которые ходят по деревням, душат
и отравливают народ» (Калужская губерния) (РКЖБН 3: 136). Счита­
лось, что привидения женского рода всегда стараются вредить людям
(Калужская губерния) (Там же: 123). Существовало много поверий об
интимных связях чертей с женщинами, от чего рождались дети-уро­
629

Глава V

ды, покрытые шерстью, или в виде сов, летучей мыши (Калужская,
Вологодская губернии) (Там же: 251,396,460; 5.2:533). Любая напасть,
несчастье выступали в женском обличии. Во Владимирской губернии
в обычае величания жениха проявлялся отголосок того, что девушка
выходила замуж по принуждению за чуждого ей человека, а не по
собственному выбору. В бане невесту, лежавшую на полке, подружки
били вениками, мочалками, жгутами, приговаривая: «Величай же­
ниха!» Несмотря на то что ее били, невеста отказывалась называть
жениха по имени и отчеству, и лишь спустя некоторое время уступала
(Обзор... 1874: 77, 79). Кровное родство служило препятствием для
брака. Но тут принималось во внимание, по какой это было линии:
мужской или женской. Родство по мужской линии считалось гораздо
ближе. Поэтому допускалось родным сестрам выходить замуж за
двоюродных братьев, но не наоборот (Звонков 18896: 35).
С завидной изобретательностью создавались способы нравст­
венного истязания и глумления над человеческим достоинством
женщины. Не было ничтожного, последнего мужичка, который бы
не считал женщину ниже себя, да и не всегда женщины признава­
лись за людей (Фомин 1899а: 129; 18996: 82). Вот распространенный
древний обычай разувания мужей, упомянутый еще в «Повести вре­
менных лет» (Повесть временных лет 1950: 54) как знак покорности
молодой жены (Зорин 1981: 115). Рабская зависимость жены от мужа
в брачных церемониях выражалась и в более грубых формах. В конце
свадебного обеда подавалась жареная почка. Дружка брал в одну руку
кусок почки, в другую стакан водки и приказывал своей жене пока­
зать пример покорности. Жена падала в ноги и лежала, пока ее муж,
не спеша, с разными рассказами не выпивал водку и не съедал почку.
То же самое повторяли сам новобрачный и все гости. Многие из муж­
чин при этом доходили до изощренных издевательств, заставляя жен
показывать «как плавает рыба», «как ходят медвежата». Тогда жена
ложилась животом на пол, заложив руки за спину, — это рыба, или
ползала на четвереньках — это медвежонок и т. д. (Рыбинский уезд
Ярославской губернии) (Весин 1891а: 87—88). Отношения между су­
пругами характеризует старинный братчинный обычай, когда жена
стояла перед мужем на коленях и кланялась (Костромская губерния)
(РКЖБН 1: 127). Среди унизительных свадебных обычаев был следу­
ющий: муж становился на лавку, а жена, стоя на полу, должна была
поцеловать его. Жена его уговаривала, чтобы он наклонился, но муж
оставался непреклонен. Жена напрасно пыталась прыжками достиг­
нуть цели, гости хохотали, муж потешался над женой, говорил колко­
сти, двусмысленные прибаутки. Наконец упиженная жена садилась
630

Изменение социокультурных стереотипов

на свое место (с. Никола-Перевоз Сулостской волости Ростовского
уезда Ярославской губернии). Существовал и такой обычай: после
венчания в церкви к молодым подходил тысяцкий и спрашивал:
«Кто кем покорен?» Новобрачная падала в ноги мужу и тем пока­
зывала свою покорность (с. Воскресенское-Волково Андреевской
волости Романо-Борисоглебского уезда Ярославской губернии) (Ти­
тов 1888: 36). Каким было отношение к человеческому достоинству
женщины, можно видеть на следующем примере. В одном селе был
найден мертворожденный ребенок. Чтобы выяснить, кто была ма­
терью ребенка, староста с несколькими бабками, писарем и сотским
обошел все село и лично или через бабок осматривал груди всех де­
вушек, солдаток и молодух, нет ли у кого грудного молока. Осмотр
он проводил на улице или в избах в присутствии свидетелей, и лишь
в одном-единственном случае отец запротестовал против позорного
осмотра (Жбанков 1909: 82). Существовал полный и неограниченный
произвол в отношении личности женщины. Имели место продажа
жены («сдача в аренду»), обмен женами, выдача ей «вольной» («рас­
писка») только по желанию мужа (Бондаренко 1890в: 13—14). Яркой
характеристикой такого положения является случай на ярмарке
в Ростовском уезде Ярославской губернии, когда один крестьянин
обменял жену на лошадь (РКЖБН 2.2: 238). М. И. Покровская отме­
чала, что сопоставление сурового наказания женщин за аборт (ли­
шение всех прав, тюремное заключение) и полной безнаказанности
мужчин за пользование услугами проституток наглядно показывает
справедливость законодательства, составленного мужчинами. С од­
ной стороны, ликвидация зародыша, когда ребенок еще не родился,
с другой — фактическое убийство личности женщины, разрушение
ее физического и духовного здоровья (Покровская 1914: 104). Взгляд
крестьянина на женщину был большей частью пренебрежитель­
ный и иронический, само слово «баба» относилось к числу бранных
и упичижительных слов. Мужчины считали женщину ниже себя не
только по силе, но и по уму, смотрели на нее свысока (РКЖБН 3:
53). Мужчины считали неуместным пускаться в какие-либо рассу­
ждения перед женщинами, нередко за весь день не было никаких
разговоров мужа с женой, только обращения: «Засвети огонь, сделай
то-то» (Ярославская губерния) (РКЖБН 2.2: 324—325). Советоваться
с женщиной, если это была не мать, считалось позорным и вызывало
насмешки, муж считал за оскорбление, если жена осмеливалась ему
что-либо советовать. Можно было услышать со стороны женщин
жалобу: «Суседи больше знают, что делает муж, чем я», поскольку
муж предпочитал обсуждать свои дела с соседями-мужиками, чем
631

Глава V

со сво ей ж е н о й . П р и зн а в а я , с о д н о й с то р о н ы , о г р о м н о е з н а ч е н и е
х озяй ки в д о м е и м атер и в сем ье, в то же в р ем я н а ж ен щ и н см отрели
как на н и зш и х сущ еств: «Баба только и м ож ет за д о м о м глядеть, да
и чего скаж ут — сделать, а р асп о р я д о к вести — не ея ум а дело». Весь­
м а п о к а за те л ь н о , ч то ж ен е не всегда бы ло м есто за столом , за к о т о ­
ры м муж и даж е д ети м уж ского пола угощ али п о ч етн ого гостя, к ней
об ращ ались «баба», а ч ащ е — «стряпуха». Муж — «голова», он реш ает
в сем ье, ж ен а — «стряпуха» — и сп о л н ял а его п р и к а за н и я , у нее роль
«хвоста» — «куда голова, туда и хвост». Бы ло р а сп р о стр ан ен о н е д о ­
верие к х о зяй ствен н ы м способностям ж ен щ и ны : «Баба п ри надлеж ит
дому, а у п р ав л я ть п о л евы м х о зя й ств о м не ея у м а дело — тут н е п р е ­
м е н н о н уж ен м уж и к» ( Тит ов 1888: 45; Тихонов 1891: 6 4 —65, 135).
Т акие о тн о ш ен и я бы ли п р и сущ и не только крестьянству, но вплоть
до сер ед и н ы XIX в. я в л ял и сь х а р а к т е р н ы м и д л я среды куп ц ов, м е ­
щ ан , р ем есл ен н и к о в и кр естьян , п р о ж и вавш и х в городах п остоян н о
(М иронов 2000а: 254). С л едо вател ьн о , и на рубеж е веков сем ей н ы е
отн ош ен и я всех указан н ы х сословий бы ли сходны ми. Загруж енность
ж е н щ и н м н о г о ч и с л е н н ы м и о б я за н н о с т я м и п о д о м у и х о зя й ству ,
в о с п и та н и ю д е т е й , ку л ь ту р н ая и зо л я ц и я о б у сл ови ли их н е р а з в и ­
тость и о гр ан и ч ен н о сть. М ужчины и м ели больш е во зм ож н остей для
досуга, ч те н и я книг, п о в ы ш ен и я своего и н тел л ектуал ьн ого уровн я.
О братим ся к тако й стороне крестьянской ж и зн и , как у м ен и е считать
и м ер и ть . «В п р ед ел е сотни м уж и ки вообщ е счи тать не затр у д н яю т­
ся. <...> Бабы считаю т ужасно м едленн о, осторож но и часто путаю тся,
а за п о в ер к о й всегда о бращ аю тся к м уж икам ». Редко кто и з ж ен щ и н
м ог разл и ч и ть м о н еты в 15 и 20 коп. (О лонецкая губерния) (РКЖБН 6:
143). Д ля ж ен щ и н число 100 являлось п р ед ел ьн ы м , д ал ьш е него они
считать не м огли (Вологодская губерния) (РКЖБН 5.3:195). М ужчины
бы ли н ед о во л ьн ы , ч то в ш колах рабо тал и не только м у ж ч и н ы -у ч и ­
теля, но и ж ен щ и н ы -у ч и тел ьн и ц ы . От последних н е ж дали ни какого
толку, п о то м у что она «баба» и у н ей «волос долог» (Семенов 1902а:
34). К орреспон денты Э тн ограф ического бю ро отм ечали, что ж ен щ и ­
ны и м ели м еньш ую склонн ость к ч тен и ю (РКЖБН 5.1: 194). При всей
д исперсности оц ен о к сам и м и ж ен щ и н ам и своего полож ения и м еста
главны й вы вод о стается п р еж н и м : м уж чина стоит вы ш е ж ен щ и ны .
Заб и то сть к р е с ть я н к и х а р а к т е р и зу е т следую щ и й п р и м ер . Когда
в д ер е в н ю п р и е х ал зе м с к и й н а ч а л ь н и к и п о к а он т а м н ах о д и л ся ,
м естн ая ж ен щ и н а сп р яталась на ч ер д аке и н е п о к азы вал ась все в р е ­
м я. Д ругая ж е н щ и н а , р а н е е сл у ж и вш ая у н е го , н ао б о р о т, п о см ел а
о б р ат и т ь с я к н а ч а л ь н и к у с во п р о со м , и все у д и вл яли сь ее см елости
(К остро м ская гу б ер н и я) (РКЖ БН 1: 312). Р а с п р о с т р а н е н н ы е п р ед 632

Изменение социокультурных стереотипов

ставления о женском уме иногда спасали женщин от наказания при
неповиновении начальству, их не привлекали к ответственности,
считая, что «баба глупа, и не понимает, что делает» (Ярославская
губерния) (РКЖБН 2.2: 18). Для мужчины не было худшего укора,
как сказать ему: «Ну, затрещ ал, как баба» (О лонецкая губерния)
(РКЖБН 6: 163).
Убеждение, что женщины ниже умом, чем мужчины, нашло отра­
жение и в литературе: «Мужчину умного я находил одного в тысячах
людей, а женщины ни одной во всем мире» (Щапов 1906: 111). При­
знавалось, что у женщин такая же душа, как и у мужчины, «только
у женщин коренных ребер всего одно, которое взято Богом от мужчи­
ны при сотворении, остальные ребра у женщин лишь прихлестушки
(т. е. что-то прикрепленное (Даль 1980а: 456)), данны е ей только
для связи тела» (Ярославская губерния) (РКЖБН 2.2: 310). Женщина
интеллектуально и эм оционально неполноценна, «недочеловек»
(надо понимать «недомужчина»). Женщина была противопоставлена
мужчине как левое (женское начало) правому (мужское начало), как
отрицательное положительному, встреча с женщиной толковалась
как дурное предзнам енование. В церкви, в пути место женщины
всегда было слева от мужчины (Кабакова 1999д: 207—208). Побои,
наносимые женщинам, рассматривались как имеющие «педагогиче­
ское значение» —исправить взбалмошную, не желающую слушаться
мужа жену, «направить ее на путь» (см.: РКЖБН 6: 245; РГИА. Ф. 796.
Оп. 163, 1 ст„ IV отд. Д. 1839. Л. 1 - 7 ; Оп. 151, 2 ст„ IV отд. Д. 414.
Л. 1—6; ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 279. Л. 46). Причем такого рода «наука»
считалась внутренним семейным делом, в которое не следует вме­
ш иваться. При этом общ ественное м нение даже поощ ряло такую
«педагогику» (Дерунов 1889; Зотова и др. 1983: 142—144). Вот случаи,
по современным понятиям представляющие крайнюю степень же­
стокости, но с точки зрения крестьян того времени таковыми отнюдь
не считавш иеся: «В деревне Малое Кропотово, Зубцовского уезда,
Тверской губ., молодой крестьянин Иванов, по наговору своей м а­
тери, часто “учил” побоями свою 18-летнюю жену. 6 августа, напив­
шись пьян, он поссорился с женой и принялся ее бить. Сначала бил
кулаками, а потом, вытащив на двор, стал бить поленом по голове.
Когда жена свалилась и была, вероятно, уже мертвой, Иванов схватил
нож, распорол им жене бок, изрезал ягодицы и тем же ножом надру­
гался над половыми органами самым варварским образом» (Жбанков
1901: 28); «В д. Гутове (Иссадской волости) (Санкт-Петербургской
губернии. — 3. М.) крестьянин Федор Сорока за разные провинки
жену свою запряг в борону и боронил на ней вместо лош ади; р а­
633

Глава V

ботавшие рядом соседи только посмеивались, а никто не решился
отговорить мужа от такой проделки. Стегал он свою бабу кнутом,
словно ленивую клячу, пока она, выбившись из сил, не упала в об­
морок» (РКЖБН 6: 365). Или еще пример из дела Курского окружного
суда. Крестьянин Федор Горохов истязал беременную жену, привязал
ее за косы к гвоздю, вбитому в стену, и наносил ей тяжкие побои,
вследствие чего жена родила мертвого ребенка (ГАКО. Ф. 32. On. 1.
Д. 147. Л. 2 - 2 об.).
Описанные случаи относятся к крайностям, их нельзя считать
типичными, они встречались редко. Но сами случаи весьма пока­
зательны. Они демонстрируют, как низко могла опускаться планка,
позволявшая судить о положении женщины. Даже без таких край­
ностей в укладе жизни крестьянского социума во всем, что касалось
женщины, подчеркивалось, выделялось надлежащее ей незавидное
место. Причем каждое поколение все это впитывало с самого раннего
возраста. Об этом можно судить по следующим ситуациям, описан­
ным корреспондентами Этнографического бюро. Перед свадьбой и на
свадьбе девушек, включая и близких родственниц жениха и невесты,
считали недостойными сидеть за общим столом. В то время их бра­
тья, если им было даже по 10 лет, сидели наравне со взрослыми за
общим столом (Костромская губерния) (РКЖБН 1: 196). «За стол са­
дятся только мужики и дети, бабы-женщины едят стоя и вместе с тем
прислуживают сидящим за столом» (Тульская губерния) (АИЭА РАН.
Ф. 22. Д. 45. Л. 1 об.).
При отсутствии домохозяина в семье распоряжался его сын, даже
несовершеннолетний, заставляя и мать исполнять его приказания
(Костромская губерния) (РКЖБН 1:68). Во взаимодействии мужского
и женского пространств важнейшее место занимало то, как пони­
малась крестьянами честь. Владелица имения при д. Высокой Жиздринского уезда Калужской губернии Е. И. Мансурова, урожденная
Вадбольская, подарила своим бывшим крестьянам 120 десятин земли
с тем, чтобы земля была поделена поровну между всеми без различия
пола и возраста. Тогда на каждого приходилось по 4 десятины. Это
вызвало оживленные толки между крестьянами: «Баба во всем видна,
вот и княжна (их бывшая госпожа) доброе дело задумала, наградила
общество землей, кто другой это сделает? А мужиков страсть обидела,
с бабами сравняла: ведь исстари ведется, что у мужика душа, а у бабы
нет ничего, а она бабу к мужику приравняла. Ну, да она сама баба,
сама хочет с мужиком сравняться». Мужики даже поговаривали, что
не стоит брать землю на таких условиях, но, хорошенько обдумав,
отказались от этой идеи (РКЖБН 3:114).
634

Изменение социокультурных стереотипов

На проблему тяжелого положения крестьянки обращали внима­
ние многие периодические издания. Приведем отрывок из стихо­
творения «Крестьянка»:
Руки твои ослабели в работе,
Сердце изъедено вечной тоской...
Всеми забитая, в страхе, в заботе
Робко идешь ты тернистой тропой.
Нет в тебе смелости, гордости, воли,
Горечь обиды в тебе не кипит,
Тяжкой своей покоряясь доле,
Молча душа твоя бедная спит.
Молча ты сносишь позор, униженья,
В рабских оковах проводишь свой век...
(М.Я. 1907:2)

Сложившийся порядок вещей по отношению к женщинам под­
держивался и властями. Юрист В. М. Хвостов в своем труде «Женщина
и человеческое достоинство» писал, что даже такой повод, как же­
стокое обращение с женщинами, отсутствует в наших законах (Хво­
стов 1914: 233). Непочтение к мужу и уход от него волостные суды
квалифицировали как оскорбление мужа. Шаловский волостной суд
(Богородский уезд) приговорил крестьянку к двум суткам ареста за
то, что она дралась с мужем, хотя все обстояло совсем наоборот, муж
бил ее. В Зюзинском волостном суде (Московский уезд) подвергли
крестьянку аресту, так как она грозила наложить на себя руки из-за
мужа-пьяницы (Московская губерния) (Кандинский 1889: 16).
Вместе с тем в конце XIX в. волостные суды рассматривают обра­
щения крестьянок и выносят наказания за их избиения и даже оскор­
бления (см.: ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 458, 2686, 3328, 7308, 8265; Труды...
1: 6 4 -6 5 , 9 9 -1 0 0 , 127, 207, 276-277, 324, 385, 469). Так, крестьянка
А. Д. Макарова принесла жалобу на крестьян Бетина и Выжанова, что
они избили и оскорбили ее. Видимых следов побоев не было обнару­
жено, но за обиду и оскорбления суд постановил взыскать в пользу
А. Д. Макаровой с ответчиков 10 руб. и подвергнуть их аресту на трое
суток (Тамбовский уезд Тамбовской губернии) (Труды... 1: 23). Кре­
стьянка Д. Бетина принесла жалобу в волостной суд на своего мужа
С. А. Бетина, что он ее сильно избил, изорвал на ней рубаху и юбку,
вырвал много волос, а на следующий день свекор, деверь и муж с по­
зором водили ее по селу. Суд постановил: С. Бетина за побои и дурное
обращ ение с женой подвергнуть аресту на семь дней, а его брата
Никиту — на три дня, и при этом объявить ответчикам больше ни635

Глава V

когда ее не обижать (Там же: 32). За оскорбление словами крестьян­
ки М. Коноваловой отставным солдатом Н. Алексеевым и его женой
А. Петровой суд постановил: просить обидчикам прощения у Коно­
валовой, и дело было решено миром (Моршанский уезд Тамбовской
губернии) (Там же: 69—70). Крестьянин П., 18 лет, вымазал ночью
дегтем ворота вдовы Б. Так как Б. дала обидчику прощение с полу­
чением за нанесенное ей бесчестье 20 руб. серебром, суд закрыл дело
(Борисоглебский уезд Тамбовской губернии) (Там же: 406). Еще один
пример. Крестьянина с. Семеновка Н. Н. обвиняли в том, что он давал
крестьянке А. Д-вой один рубль за то, чтобы она приводила в его дом
родную дочь Прасковью крестьянина К-ва, 11 лет. Н. Н. угрожал ей,
что поймает ее в лесу, убьет или платком рот заткнет. Свидетельницы
показали, что Н. Н. уговаривал другую девочку дразнить Прасковью
«его б...ю». Н. Н. все отрицал. Суд нашел Н. Н-ва виновным в оскор­
блении словами дочери К-ва Прасковьи и определил подвергнуть
Н. Н-ва наказанию розгами в 20 ударов (Липецкий уезд Тамбовской
губернии) (Там же: 712—713).
Мужчины протестовали против нового наметившегося направле­
ния деятельности волостных судов, ставших относиться к женщинам
более гуманно и признававших за ними больше прав: «все неурядицы
из-за бабы, теперь нельзя уже и поучить их» (Смоленская губерния)
(Добровольский 1893: 354). В некоторых местностях женщинам и де­
вушкам считалось крайне неприличным выстунать свидетельницами
в суде (Орловский уезд Орловской губернии) (Тенишев 1907: 138).
При назначении опеки лучшей опекупшей для своих детей была бы
природная опекунша-мать, но в ряде местностей были убеждены,
что женщина, хотя бы и мать, опекупшей быть не может (Спасский
уезд Тамбовской губернии) (Новиков 1899: 52). С крестьянки Рябикиной суд постановил взыскать в пользу крестьянина Попова 30 руб. за
предсвадебные издержки, проволочки и бесчестье жениха, поскольку
Рябикина отказалась выдать замуж за сына Попова свою дочь, ко­
торая уже была за него просватана (Моршанский уезд Тамбовской
губернии) (Труды... 1: 88). При рассмотрении в волостном суде дела
о возмещении убытков из-за расстройства брака по причине, что
жених не понравился невесте, ее отцу присудили выплатить 3 руб.
предсвадебных издержек и еще 3 руб. за нанесенное «бесчестье»
(1887). В решении суда имела место явная асимметрия по отноше­
нию к мужчине и по отношению к женщине: женщину поставили
ниже, отказ девушки от брака только по ее личным мотивам сочли как
тяжкое оскорбление жениху. Но, отметим, положение в этом отноше­
нии стало меняться. Так, в 1893 и 1894 гг. было подано три подобных
636

Изменение социокультурных стереотипов

иска, и не только суд, но и сами истцы уже не решались упоминать
о бесчестье, нанесенном отказом просватанной невесты, а касались
исключительно убытков из-за свадебных приготовлений (Бупский
уезд Костромской губернии) (Покровский 1896: 460).
Женщина считала своим долгом поклониться каждому незнако­
мому мужчине (РКЖБН 1: 130). По крестьянским представлениям,
всякое проявление внимания мужа к жене может только испортить
ее, оно воспринималось как угроза подрыва устоев (Там же: 333).
Мужчины обращались друг к другу по имени, а женщины к мужчи­
нам —обязательно с прибавлением отчества, «потому бабе далеко до
мужика плясать» (Тульская губерния) (РКЖБН 6:443).
Хранителем сложившегося уклада являлась не только семья, но
и община, которая следила за установленным авторитарным поряд­
ком и наказывала при его нарушении. На сходе муж пожаловался на
жену, что она его ненавидит. Сход решил, что это недопустимо, жена
должна почитать мужа, и приговорил выпороть ее среди деревни,
что было сразу же исполнено (Жиздринский уезд Калужской губер­
нии) (РКЖБН 3:91—92). Заметим, что это сообщение корреспондента
Этнографического бюро В. И. Зориной относится к 1899—1900 гг.,
т. е. описанный случай произошел в д. Химах лет 15 назад. К тому
времени по официальному законодательству уже два десятилетия
как телесные наказания для женщин были отменены.
О жизни крестьянки можно привести слова корреспондента Этно­
графического бюро из Костромской губернии: женщины «очень не­
далеко ушли вперед от женщин времен седой старины, да, пожалуй,
и ушли ли? Разве мало общих примет, поверий и обрядов у нашей
бабы, бабы конца XIX столетия, с женщиной глубокой старины? Если
мы спросим нашу простую крестьянку о ее воззрениях на природу,
о ее верованиях, ее самых элементарных знаниях из этих областей,
мы услышим почти то же, что слыхали наши предки от своих со­
временниц, и услышали бы мы, если бы жили в те давно минувшие
века» (РКЖБН 1: 223). Время как будто остановилось. Приведенные
утверждения являются все же слишком категоричными. Деформа­
ция и разрушение прежнего уклада жизни явным образом влияли
и на изменение положения крестьянской женщины. В оппозиции
«иерархичность — взаимодополнительность» происходило ослабле­
ние полюса «иерархичность», женщина приобретала права и свободы,
в большей степени ощущала себя как личность. Но мужской мента­
литет был весьма консервативен, мужские стереотипы восприятия
места и роли женщины менялись очень медленно и трудно.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Женщина входила в крестьянское общество как ее неотъемле­
мая, органичная часть и занимала в нем соответствующую ячейку.
Невозможно переоценить значение женщины в семье, ее организу­
ющую роли, от ее умения руководить хозяйством и бытом, а также
всей женской частью семьи во многом зависело нормальное функ­
ционирование крестьянского хозяйства. Ж енщина была основным
организатором семейного уклада, уюта, досуга, воспитателем детей,
хранительницей семейных традиций и преданий. На женщине л е­
жала организация всех праздников, вся ритуальная жизнь. Матери,
бабушке, сестре-няньке принадлежала главная роль в воспитании,
им отводились главные социализирующие функции, через них на­
чиналась реализация подготовки ребенка к усвоению установленной
жизненной стратегии. На женщине держалось не только все домаш ­
нее хозяйство, но в значительной степени хозяйство в целом, она
вместе с мужчинами выполняла и многие полевые работы. К числу
важнейших стереотипов крестьянского общества относилось пони­
мание места и значения матери в семье. За матерью признавалась
большая, чем за отцом, власть над детьми. Женщина-мать представ­
ляла одну из ценностей крестьянского миропонимания, покушения
на это воспринимались как нарушение установленных норм. При от­
стаивании своих прав женщины-матери могли найти защиту у соци­
ума и у властных структур. Но не следует привносить в крестьянское
понимание современные представления о роли и месте женщины
в семье и обществе.
Во всем укладе жизни царила жесткая регламентация и иерар­
хичность. Патриархальная семья представляла собой структурное
единство, где женщина занимала отведенное ей место. Заведенный
порядок был обусловлен характером функционирования крестьян­
ского хозяйства, устройством крестьянского социума, был освящен
нормами обычного права и христианским вероучением. Женщина
в полной мере воспринималась как рабочая сила, как мать, но ж ен­
щина как личность находилась далеко на заднем плане. Ж енщинам
638

Заклю чение

и зн ач а л ь н о о тводи лось более н и зк о е м есто в со ц и ал ьн о й и ер ар х и и ,
ч ем м у ж ч и н а м . Б ы то в о е н а с и л и е , п о б о и ж ен я в л я л и сь си м в о л о м
власти мужа.
В м есте с т е м л еж ащ ая в о сн о в е к р е с т ь я н ск о го у к л ад а ж естк ая
р егл ам ен тац и я всех сторон ж и зн и , и ер ар х и ч н ость о тн ош ен и й , стро­
ж ай ш ее и н еукоснительное соблю дение всех устан овлен ны х норм во
м н ого м д ерж алось на ж ен щ и нах. Ж ен щ и н ы бы ли главной к о н сер ва­
т и вн о й силой, способствовавш ей сохранению стары х обы чаев, норм
и предрассудков.
С другой стороны , и в этом п р о ти во р еч и вость и слож ность ж ен ­
ской натуры , ж енщ ина с ее повы ш енной эм оциональностью оказы ва­
лась у д и ви тел ьн о м о б и л ьн о й и во сп р и и м ч и в о й к и зм е н ен и я м , к н о ­
вы м веяниям , которы е так х ар актерн ы д ля п ореф орм ен н ого периода.
Э коном ические невзгоды п о р еф орм енного в р ем ен и значительно п о ­
вы сили и н тен си вность отхожих пром ы слов, что вы звало расш и рение
д и ап азо н а вариативности сем ейны х структур. С оциальная база отхо­
жих пром ы слов ещ е более расш ирилась с вовлечени ем в них ж енщ ин.
О тходничество, способствуя улучш ению экон ом и ч еского полож ения
к р ест ь я н с к о й сем ьи , в м е с те с т е м п о д р ы в а л о гл ав н ы й о б щ и н н ы й
п р и н ц и п — коллективн ость труда и р асп р ед ел ен и я. С р азв и т и ем и н ­
д и в и д у а л и зм а , п е р е с т р о й к о й и н д и в и д у а л ь н о го с о зн а н и я и сам и х
о тход н и ко в, и их ж ен и д ет е й , р о д и т ел е й со вер ш ал и сь и зм е н е н и я
в ж ен ск о й си стем е ц е н н о с те й . П роисходила с т р у к ту р н о -ф у п к ц и о нальная перестройка сем ьи, усиливалась х озяйственная и социальная
роль ж ен щ и н. В м естн остях с и н тен си в н ы м отходн ичеством ж ен щ и ­
нам приходилось брать на себя ф ункции, тр ад и ц и о н н о п ри н адл еж ав­
ш ие м уж чинам , вести сам остоятельно хозяйство, вы полнять тяж елые
сел ьскохозяйственны е работы , п л ати ть п о д ати , на них бы ли все п о ­
купки и п родаж и, н аем рабо тн и ко в, они п р ед ставл ял и крестьян ски й
д вор на сельских сходах, стан о ви л и сь п р ед стави тел я м и власти.
М ощ ны м ф а к т о р о м п о р е ф о р м е н н ы х и з м е н е н и й в ж и зн и ж ен щ и н -к р естьян о к и крестьянства в целом явилось о б р азо ван и е и п р о ­
свещ ен и е. Н есм отря на глубоко у ко р ен и вш ееся в м ен тал ьн о сти рус­
ского кр естьян ства убеж ден ие о н ео б язател ьн ости грам отн ости д ля
ж ен щ и н, м ед л ен н о и трудно, лиш ь к н ачалу XX в. н ам ети л и сь сдвиги
к сокращ ению р азры ва м еж ду количеством м альчиков и количеством
д ево ч ек в ш колах. Ж ен щ и н ы п р и о б р е та л и больш е п р ав в воп росах
н асл е д о в а н и я , у си л и вал ась т е н д е н ц и я п р о в е д е н и я зем ел ьн о й р а з ­
верстк и с уч ето м л и ц ж енского пола. П роисходил рост ж енского са­
м о со зн ан и я , о тстаи ван и е своих прав в суде, стан о вл ен и е ж ен щ и н ы
как л ичности.
639

Заключение

В пореформенны й период происходила переоценка ценностей
в интимно-сексуальной сфере и репродуктивном поведении крестья­
нок. Значительно усилились добрачные и внебрачные связи. Появи­
лось немало нового в отношении к браку и месту в нем женщины.
Росла избирательность брака, ослабление внеш него социального
контроля давало большую свободу личного выбора. Участились бра­
ки без согласия родителей, менялись представления об идеальной
невесте, упрощались традиционные ритуалы.
Изменения традиционного уклада сопровождались целым рядом
негативных явлений. Отхожие промыслы нарушали сложившееся
равновесие между количеством мужчин и количеством женщин в де­
ревнях, что оказывало сильное влияние на демографическую ситуа­
цию. Значительно возросла группа женщин, оставшихся без средств
к существованию, в крестьянской среде появилась новая социальная
группа —сельские проститутки. Деформация традиционного уклада
вела к ослаблению установившихся родственных и общинных связей
и отношений, уменьшению контроля над отдельной личностью. Раз­
витие товарно-денежных отношений, свободы частной инициативы
имело не только положительные следствия, но и вело к расширению
диапазона девиаций, в том числе и в криминальной форме. Значи­
тельно возросла как общая, так и женская преступность.
Что же в итоге? Какой предстает русская крестьянка на сломе эпох
нам, живущим в XXI в.?
Новые социально-экономические и политические процессы поре­
форменного периода имели в целом для женщин положительное зна­
чение. Крестьянки осваивали новое пространство в семейной и соци­
альной жизни. Новые тенденции в укладе жизни русских крестьянок
были важным маркером перемен в пореформенной жизни деревни
в целом, имели перспективу продолжения и развития в следующие
десятилетия XX в. Но картина не столь однозначна. При глубоких из­
менениях в сознании, в экономической и социальной жизни еще не
отошли в прошлое консервативные старые взгляды, живучие патри­
архальные представления. До подлинного равноправия, до обретения
женщинами достойного места в семье и обществе было еще далеко.
Старые представления менялись медленно и трудно.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АИЭА РАН — Архив Института этнологии и антропологии им.
Н. Н. Миклухо-Маклая Российской Академии наук
АМКУК СОКМ —Архив Муниципального казенного учреждения
культуры «Старооскольский краеведческий музей»
АНРМ СПК —Архив народного Русского музея Старооскольского
педагогического колледжа
АН СССР —Академия наук СССР
АРГО —Архив Русского географического общества
БГЦНТ — Белгородский государственный центр народного твор­
чества
ВИ —Вопросы истории
ГАКО — Государственный архив Курской области
ГАРФ —Государственный архив Российской Федерации
Д. - Дело
ЖС —Живая старина
ИАЭ СО РАН — Институт археологии и этнографии Сибирского
отделения Российской Академии наук
ИОЛЕАЭ —Императорское Общество любителей естествознания,
археологии и этнографии при Московском университете
ИЭА РАН —Институт этнологии и антропологии Российской Ака­
демии наук
КГБ —Курские губернские ведомости
ЛГУ —Ленинградский государственный университет
МАЭ АН —Музей антропологии и этнографии Академии наук
МВД —Министерство внутренних дел
МКУК СОКМ — Муниципальное казенное учреждение культуры
«Старооскольский краеведческий музей»
МНП —Министерство народного просвещения
МЮ —Министерство юстиции
НГВ —Нижегородские губернские ведомости
Р. —Разряд
641

РАИЖИ —Российская ассоциация исследователей женской истории
РАН — Российская Академия наук
РГИА — Российский государственный исторический архив
РГО —Русское географическое общество
РГГУ —Российский государственный гуманитарный университет
РГПУ —Российской государственный педагогический университет
РКЖБН — Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы.
РОССПЭН — Российская политическая энциклопедия
РЭМ — Российский этнографический музей
СЗРИ — Свод законов Российской империи.
СОКМ —Старооскольский краеведческий музей
СО РАН — Сибирское отделение Российской Академии наук
Социс — социологические исследования
СЭ — Советская этнография
Ф. — Фонд
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив
ЦИАМ — Центральный исторический архив Москвы
ЭО — Этнографическое обозрение
ЯГВ — Ярославские губернские ведомости
ЯЕВ — Ярославские епархиальные ведомости

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Архивные материалы
Российский государственный исторический архив
(г. Санкт-Петербург)
Ф. 796 (Канцелярия Синода).
Ф. 1263. (Комитет Министров — 1802—1906).
Ф. 1405 (Министерство юстиции).
Ф. 1412 (Канцелярия Е.И.В. по принятию прошений на «Высочай­
шее» имя приносимых).

Центральный государственный исторический архив
(г. Санкт-Петербург)
Ф. 190 (Петербургское губернское по крестьянским делам при­
сутствие).
Ф. 254 (Санкт-Петербургское губернское правление).
Ф. 258 (Петроградское губернское присутствие).

Государственный архив Российской Федерации (г. Москва)
Ф. 586 (Плеве Вячеслав Константинович).

Центральный исторический архив Москвы (г. Москва)
Ф. 112 (Московское императорское родовспомогательное заведе­
ние с повивальным институтом и школой повивальных бабок Мос­
ковского императорского воспитательного дома, 1877—1917).
Ф. 203 (Московская духовная дикастерия, г. Москва).

Архив Русского географического общества при РАН
(г. Санкт-Петербург)
Р. 9 (Воронежская губерния).
Р. 19 (Курская губерния).
643

Список источников и лит ерат уры

Архив Института этнологии и антропологии
им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН (г. Москва)
Ф. 22 (Фонд-коллекция Этнографического отдела ОЛЕАЭ).

Государственный архив Курской области (г. Курск)
Ф. 32 (Курский окружной суд).
Ф. 68 (Курское губернское по крестьянским делам присутствие).
Ф. 153 (Курская палата государственных имуществ).

Архив Муниципального казенного учреждения культуры
«Старооскольский краеведческий музей (г. Старый Оскол)
Ф. 1 (Основной фонд).

Архив народного Русского музея Старооскольского
педагогического колледжа (г. Старый Оскол)
Основной фонд.

Законодательные и нормативно-правовые документы
Законы о женщинах... 1899 — Законы о женщинах (Сборник всех
постановлений действующего законодательства, относящихся до лиц
женского пола) / сост. Я. А. Канторович. СПб., 1899.272 с.
Свод законов... 1857 — Свод законов Российской империи : в 15 т.
Т. X. Ч. I : Законы гражданские. СПб., 1857.491+9+104 с.
Свод законов... 1900 — Свод законов Российской империи. Все
16 томов со всеми относящимися к ним продолжениями в одной
книге. 3-е изд. / под ред. Ф. Волкова и Ю. Д. Филиппова. СПб.: Изд.
Т-ва «Общественная польза», 1900.2830 с.
Уложение о наказаниях... 1892 —Уложение о наказаниях уголов­
ных и исправительных 1885 года. 7-е изд., пересмотр, и доп. СПб.:
Изд. Н. С. Таганцева, 1892. 795 с.
Уложение о наказаниях... 1908 —Уложение о наказаниях уголов­
ных и исправительных 1885 года / сост. Н. С. Таганцев. СПб., 1908.
959 с.
Устав о воинской повинности 1874 —Устав о воинской повинно­
сти // Сборник правительственных распоряжений по введению общей
воинской повинности. СПб., 1874.128 с.

644

Список источников и литературы

Опубликованные источники
Быт... 1993 —Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание
материалов Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. (На примере
Владимирской губернии). СПб.: Изд-во Европейского дома, 1993.472 с.
Воспоминания русских крестьян 2006 — Воспоминания русских
крестьян XVIII — первой половины XIX века. М .: Новое лит. обозре­
ние, 2006.1076 с.
Глотов 1997 — [Глотов И. Г.] На разломе жизни. Дневник Ивана
Глотова, пежемского крестьянина Вельского района Архангельской
области. 1915—1931 годы. М , 1997.324 с.
Дневник... 1995 — Дневник тотемского крестьянина А. А. Замараева. 1906—1922 годы/подгот. В. В. Морозов, Н. И. Решетников. М .:
ИЭА РАН ,1995. 256 с.
РКЖБН 1 — Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы (далее —
РКЖБН). Т. 1 : Костромская и Тверская губернии. СПб.: Деловая по­
лиграфия, 2004.568 с.
РКЖБН 2.1 —РКЖБН. Т. 2 : Ярославская губерния. Ч. 1 : Пошехон­
ский уезд. СПб.: ООО «Навигатор», 2006.608 с.
РКЖБН 2.2 —РКЖБН. Т. 2 : Ярославская губерния. Ч. 2 : Данилов­
ский, Любимский, Романово-Борисоглебский, Ростовский и Ярослав­
ский уезды. СПб.: ООО «Навигатор», 2006.552 с.
РКЖБН 3 —РКЖБН. Т. 3 : Калужская губерния. СПб.: Деловая по­
лиграфия, 2005.648 с.
РКЖБН 4 - РКЖБН. Т. 4 : Нижегородская губерния. СПб.: ООО «На­
вигатор», 2006.412 с.
РКЖБН 5.1 —РКЖБН. Т. 5 : Вологодская губерния. Ч. 1 : Вельский
и Вологодский уезды. СПб.: ООО «Навигатор», 2007. 624 с.
РКЖБН 5.2 — РКЖБН. Т. 5 : Вологодская губерния. Ч. 2 : Грязовецкий и Кадниковский уезды. СПб.: ООО «Деловая полиграфия»,
2007.840 с.
РКЖБН 5.3 — РКЖБН. Т. 5 : Вологодская губерния. Ч. 3 : Николь­
ский и Сольвычегодский уезды. СПб.: ООО «Деловая полиграфия»,
2007.684 с.
РКЖБН 5.4 —РКЖБН. Т. 5 : Вологодская губерния. Ч. 4 : Тотемский
уезд. СПб.: ООО «Деловая полиграфия», 2007.808 с.
РКЖБН 6 —РКЖБН. Т. 6 : Курская, Московская, Олонецкая, Псков­
ская, Санкт-Петербургская и Тульская губернии. СПб.: ООО «Деловая
полиграфия», 2008.600 с.
РКЖБН 7.1 - РКЖБН. Т. 7 : Новгородская губерния. Ч. 1 : Белозер­
ский, Боровичский, Демянский, Кирилловский и Новгородский уезды.
СПб.: ООО «Навигатор», 2011.504 с.
645

Список источников и литературы

РКЖБН 7.2 - РКЖБН. Т. 7 : Новгородская губерния. Ч. 2 : Черепо­
вецкий уезд. СПб.: ООО «Навигатор», 2009.624 с.
РКЖБН 7.3 - РКЖБН. Т. 7 : Новгородская губерния. Ч. 3 : Черепо­
вецкий уезд. СПб.: ООО «Навигатор», 2009.592 с.
РКЖБН 7.4 —РКЖБН. Т. 7 : Новгородская губерния. Ч. 4 : Тихвин­
ский уезд. СПб.: ООО «Навигатор», 2011.512 с.
Труды... 1 —Труды комиссии по преобразованию волостных судов:
Словесные опросы крестьян, письменные отзывы различных мест
и лиц и решения: волостных судов, съездов мировых посредников
и губернских по крестьянским делам присутствий. Т. 1 : Тамбовская
губерния и Раненбургский уезд Рязанской губернии. СПб., 1873.851 с.
Труды... 2 — Труды комиссии по преобразованию волостных су­
дов. Т. 2 : Владимирская и Московская губернии. СПб., 1873.670 с.
Труды... 3 — Труды комиссии по преобразованию волостных су­
дов. Т. 3 : Ярославская, Костромская губернии и Семеновский уезд
Нижегородской губернии. СПб., 1873.458 с.
Труды... 6 — Труды комиссии по преобразованию волостных су­
дов. Т. 6 : Самарская, Саратовская, Вологодская и Новгородская гу­
бернии. СПб., 1874. 754 с.
Труды 1-го Всероссийского женского... 1909 —Труды 1-го Всерос­
сийского женского съезда при русском женском обществе в С.-Петер­
бурге, 10—16 декабря 1908 г. СПб., 1909.927 с.
Энгельгардт 2010 — Энгельгардт А. Письма из деревни. М .: Алго­
ритм, 2010.560 с.
Ярмонкин 1896—Ярмонкин В. Письма из деревни. СПб., 1896.60 с.

Статистико-справочные издания
Аборты... 1927а - Аборты в СССР в 1925 г. М .: ЦСУ СССР, 1927.81 с.
Аборты... 19276 - Аборты в СССР в 1926 г. М .: ЦСУ СССР, 1927.
Вып. 2.
Итоги... 1899 — Итоги русской уголовной статистики за 20 лет
(1874-1894). СПб., 1899. 2, IV, VI, 407 с.
Курская губерния. Итоги... 1887 —Курская губерния. Итоги стати­
стического исследования. Курск, 1887.467 с.
Общий свод... 1905 —Общий свод по Империи результатов разра­
ботки данных Первой всеобщей переписи населения, произведенной
28 января 1897 г . : в 2 т. СПб., 1905. Т. 1. LX + 417 с.
Первая всеобщая... 1897 —Первая всеобщая перепись населения
Российской империи. Население империи по переписи 28-го янва646

Список источников и литературы

ря 1897 года по уездам / под ред. Н. А. Тройницкого. СПб., 1897.
Вып. 1. 30 с.
Первая всеобщая... 1898 —Первая всеобщая перепись населения
Российской империи. 1897 г. Население Санкт-Петербурга, Москвы,
Варшавы и Одессы. Вып. 3. СПб.: Изд. Центрального статистического
комитета Министерства внутренних дел, 1898.28 с.
Первая всеобщая... Курская губ. 1904 —Первая всеобщая перепись
населения Российской империи 1897 г. Вып. XX : Курская губерния/
под ред. Н. А. Тройницкого. СПб.: Изд. Центрального статистического
комитета Министерства внутренних дел, 1904. XVIII + 291 с.
Первая всеобщая... Владимирская губ. 1904 — Первая всеобщая
перепись населения Российской империи 1897 г. Вып. V I: Владимир­
ская губерния. Тетрадь И. СПб.: Изд. Центрального статистического
комитета Министерства внутренних дел, 1904. XIV + 232 с.
Первая всеобщая... Воронежская губ. 1904 — Первая всеобщая
перепись населения Российской империи. 1897 г. Вып. IX : Воронеж­
ская губерния. Тетрадь. СПб.: Изд. Центрального статистического
комитета Министерства внутренних дел, 1904.255 с.
Первая всеобщая... Орловская губ. 1904 —Первая всеобщая пере­
пись населения Российской империи 1897 г. Вып. XXIX : Орловская
губерния. СПб.: Изд. Центрального статистического комитета Мини­
стерства внутренних дел, 1904. XVI + 259 с.
Первая всеобщая... Ярославская губ. 1904 —Первая всеобщая пе­
репись населения Российской империи 1897 г. Вып. L : Ярославская
губерния. СПб.: Изд. Центрального статистического комитета Мини­
стерства внутренних дел, 1904. XII + 233 с.
Сб. стат. сведений... 1884 — Сборник статистических сведений
по Курской губернии. Отдел хозяйственной статистики. Курск, 1884.
Вып. VII. 599 с.
Сб. стат. сведений... 1885 — Сборник статистических сведений
по Курской губернии. Отдел хозяйственной статистики. Курск, 1885.
Вып. X. 418 с.
Сб. стат. сведений... 1890 —Сборник статистических сведений по
Рязанской губернии. Т. VIII, вып. I I : Спасский уезд. Рязань, 1890.523 с.
Сб. стат. сведений... 1886 —Сборник статистических сведений по
Тамбовской губернии. Т. X : Кирсановский уезд. Тамбов, 1886.183 с.
Статистика 1890 — Статистика Российской империи / под ред.
А. Дубровского. СПб., 1890. Т. XIII : Проституция по обследованию
1 августа 1889.160 с.
Статистическое обозрение... 1874 — Статистическое обозрение
Российской империи. СПб.: Изд-во А. Ильин, 1874.419 с.
647

Список источников и лит ерат уры

Материалы периодических изданий
Вестник воспитания. 1908.
Вестник Европы. 1876,1880,1882,1883,1892.
Вестник права. 1914,1916.
Вестник финансов, промышленности и торговли. 1885.
Врач. 1893.
Дело. 1868,1887.
Друг женщин. 1883.
Женский вестник. 1914.
Живая старина. 1890,1893,1894,1895,1896,1897,1898,1899,1903,
1905.1906.1911.1915.
Земледельческая газета. 1857.
Известия ОЛЕАЭ. 1874,1877.
Курские губернские ведомости. 1870,1882,1895.
Нижегородские губернские ведомости. 1880, 1892, 1895, 1897,
1900,1901.
Отечественные записки. 1869.
Русская мысль. 1880,1881,1884,1885,1886,1887,1889,1891,1892,
1893,1894,1895,1896,1897,1899,1900,1901,1902,1903,1904.
Русская старина. 1871,1872.
Русский врач. 1904.
Русское богатство. 1880,1898.
Северный вестник. 1888,1893.
Современный мир. 1909,1913,1914.
Союз женщин. 1906,1907,1909.
Трудовая помощь. 1899,1901.
Устои. 1882.
Этнографическое обозрение. 1889, 1890, 1891,1895, 1896, 1897,
1898.1899.1900.1901.1903.1904.1906.1907.1911.1914.1915.
Юридический вестник. 1863,1883,1885,1886.
Ярославские губернские ведомости. 1861,1880,1889,1909.
Ярославские епархиальные ведомости. 1865.

Фольклорные тексты
Антипов 1906 —Антипов В. Пословицы и поговорки (Новгород­
ская губ. Череповецкий уезд) // ЖС. 1906. Вып. I. С. 69—74.
Виноградов 1906 — Виноградов Н. Народные любовные письма //
ЖС. 1906. Вып. 2. С. 3 7 -3 9 .
648

Список источников и литературы

Даль 1978,1979, 1980а, 19806 —Даль В. И. Толковый словарь жи­
вого великорусского языка : в 4 т. М .: Русский язык. 1978. Т. 1.700 с.;
1979. Т. II. 780 с.; 1980. Т. III. 555 с.; Т. IV. 683 с.
Даль 1984а, 19846—Даль В. И. Пословицы русского народа : сбор­
ник : в 2 т. М .: Худож. лит. 1984а. Т. 1. 383 с.; 19846. Т. 2. 399 с.
Елеонская 1914 — Елеонская Е. Н. Сборник великорусских частушек.
М., 1914.540 с.
Иллюстров 1904 —Иллюстров И. И. Сборник российских поотовиц
и поговорок. Киев, 1904.495 с.
Симаков 1913 — Симаков В. Н. Сборник деревенских частушек
Архангельской, Вологодской, Вятской, Олонецкой, Пермской, Ко­
стромской, Ярославской, Тверской, Псковской, Новгородской, Петер­
бургской губерний. Ярославль, 1913.671 с.
Снегирев 1848 — Снегирев И. М. Русские народные пословицы
и притчи, изданные И. Снегиревым. С предисловием и дополнения­
ми. М .: Унив. тип., 1848. XLV + 503 с.
Соболевский 1895—1902 — Соболевский А. И. Великорусские на­
родные песни. СПб., 1895-1902. Т. I—VII. 653 с.
Яковлев 1905,1906 — Яковлев Г. Пословицы, поговорки, крылатые
слова, приметы и поверья, собранные в слободе Сагунах, Острогож­
ского уезда//Ж С . 1905. Вып. I. С. 141-180; 1906. Вып. И. С. 89-104.

Литература
На русском языке
Абрамов 1906 —Абрамов И. С. Обряд повивания в Курской губер­
нии // ЖС. 1906. Вып. 1. Отд. V. С. 1—2.
Абрамов 1888а, 18886, 1889а, 18896 — Абрамов Я. Очерки совре­
менного земства / / Русская мысль. 1888а. № 4. С. 1—32; 18886. № 6.
С. 1 -3 2 ; 1889а. № 2. С. 14-2 8 ; 18896. № 3. С. 142-172.
Абрамов 1900а —Абрамов Я. В. Развод. СПб., 1900.51 с.
Абрамов 19006 — Абрамов Я. В. Брак и семья. СПб., 1900. 72 с.
Абрамян 1991 — Абрамян Л. А. Мир мужчин и мир женщин: рас­
хождение и встреча // Этнические стереотипы мужского и женского
поведения. СПб.: Наука, 1991. С. 109—132.
Абрашкевич 2004 —Абрашкевич М. М. О прелюбодеянии по русско­
му п р ав у // «А се грехи злые, смертные...» : Русская семейная сексу­
альная культура глазами историков, этнографов, литераторов, фольк­
лористов, правоведов и богословов XIX —начала XX века : в 3 кн. М .:
Ладомир, 2004. Кн. 3. С. 383—504.
649

Список источников и литературы

Авдеев 1989 —Авдеев А. А. Аборты и рождаемость // Социс. 1989.
№ 3. С. 54-63.
А. В. Я. 1882 —А. В. Я Ожидание. Из деревенской жизни // Вестник
Европы. 1882. Т. 4. С. 5—40.
Агаева 2009 —АгаеваИ. В. Традиционные куклы-невесты России//
Мир традиций. Вып. 3 : Обрядовая культура Белгородчины. Белгород :
КОНСТАНТА, 2009. С. 29-33.
Агапкина 2004 —Агапкина Т. А. Месячные // Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т./ отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 241—245.
Адоньева 1998 — Адоньева С. Б. О ритуальной функции женщины
в русской традиции//Ж С. 1998. № 1 (17). С. 26—28.
Адоньева 2009 —Адоньева С. Дух народа и другие духи. СПб.: Ам­
фора, 2009. 287 с.
А. 3. 1871 —А. 3. Цена на людей в 1853 году// Русская старина.
1871. Ноябрь. С. 594-595.
Азаревич 1883 —Азаревич Д. И. Семейные и имущественные от­
ношения по русскому праву // Журнал гражданского и уголовного
права. 1883. № 4. С. 33-46.
Аксаков 1955 —Аксаков С. Т. Семейная хроника. Детские годы
Багрова внука// Собр. с оч.: в 4 т. М .: Худож. лит., 1955. Т. 1.638 с.
Александров 1897 —Александров А. Очерки народного образова­
ния в Белозерском уезде за тридцатилетний период деятельности
земства // Русская мысль. 1897. № 8. С. 1—40.
Александров 1863 —Александров В. А. Вологодская свадьба. СПб.,
1863.88 с.
Александров 1864 —Александров В. А. Деревенское веселье в Воло­
годском уезде// Современник. 1864. № 7. С. 179—193.
Александров 1890 —Александров В. А. Об устройстве школьных са­
дов при сельских начальных народных училищах. СПб.: Тип. братьев
Пантелеевых, 1890.50 с.
Александров 1979 —Александров В. А. Семейно-имущественные
отношения по обычному праву в русской крепостной деревне XVIII —
начала XIX вв. // История СССР. 1979. № 6. С. 37-54.
Александров 1981 —Александров В. А. Типология русской крестьян­
ской семьи в эпоху феодализма// История СССР. 1981. № 3. С. 78—96.
Александров 1984 — Александров В. А. Обычное право крепостной
деревни России XVIII —начало XIX в. М .: Наука, 1984.255 с.
Александров 2005 —Александров В. А. Семейно-имущественные
отношения до начала XX века // Русские / отв. ред. В. А. Александров,
И. В. Власова, Н. С. Полищук. М .: Наука, 2005. С. 432—435.
650

Список источников и литературы

Александров 1898 —Александров П. Причина курения табаку и его
происхождение// ЭО. 1898. № 1. С. 158.
Алферова 2006 —Алферова Е. Л. Народный костюм Курской губер­
нии. Курск : ОДНТ, 2006.68 с.
Анашкина 2001 —Анашкина Г. П. Традиции и новации в этниче­
ской культуре (на примере родинной обрядности русского населения
Ульяновской области) / / Родины, дети, повитухи в традициях народ­
ной культуры / сост. Е. А. Белоусова ; отв. ред. С. Ю. Неклюдов. М .:
РГГУ, 2001. С. 202-216.
Андрусенко и др. 2004 —Андрусенко Е. А., Мухина 3. 3., Пивоваро­
ва Л. Н. Праздничная женская одежда на территории Белгородской
области во второй половине XIX —нач. XX веков // Народный костюм
и обрядность на Русском Севере : материалы VIII Каргопольской науч.
конф. Каргополь : Вельти, 2004. С. 284—292.
Анохина и др. 1969 —Анохина Л. А., Крутнская В. Ю., Шмелева М. Н.
Русское крестьянство в освещении американских этнографов / / СЭ.
1969. № 1.С. 164-172.
Анохина, Шмелева 1964 — Анохина Л. А., Шмелева М. Н. Культура
и быт колхозников Калининской области. М .: Наука, 1964. 354 с.
Анти-мир... 1996 —Анти-мир русской культуры : Язык. Фольклор.
Литература / сост. Н. Богомолов. М .: Ладомир, 1996.549 с.
Антипов 1905 —АнтиповВ. Суеверные средства,унотребляемые
крестьянами для открытия преступлений и преступников// ЖС. 1905.
Вып. 3 - 4 . С. 552-555.
Антипов 1906 —Антипов В. Пословицы и поговорки (Новгород­
ская губ. Череповецкий уезд)//Ж С . 1906. Вып. I. С. 69—74.
Антипов 1885 — Антипов М. Ткацкий промысел в Курской губер­
нии // Вестник финансов, промышленности и торговли. 1885. № 8.
С. 294-308.
Антонова 1995 —Антонова Т. Р. Крестьянская семья вчера и се­
годня / / Искусство семейного воспитания. Белгород : Белгород, гос.
пед. ун-т, 1995. С. 38—50.
Анучин 1889 — Анучин Д. О задачах русской этнографии / / ЭО.
1889. № 1.С. 1 -3 5 .
Анфимов 1962 —Анфимов А. М. Российская деревня в годы первой
мировой войны. М .: Изд-во соц.-эконом. лит., 1962.383 с.
Анфимов 1980 —Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство Европей­
ской России. 1861—1904. М .: Наука, 1980. 238 с.
Анфимов, Зырянов 1980—Анфимов А. М., Зырянов П. Н. Некоторые
черты эволюции русской крестьянской общины в пореформенный
период (1861-1914 гг.)// История СССР. 1980. № 4. С. 26 -4 1 .
651

Список источников и литературы

Арнольды 1899—Арнольды А. Опыт устройства деревенских яслей //
Трудовая помощь. 1899. № 2. С. 174—176.
Артемьев 1897 — Артемьев А. Еще несколько слов к вопросу об
упорядочении дела родовспоможения в России. СПб., 1897.10 с.
Артемьева 2000 — Артемьева О. Я. Традиционные представле­
ния, связанные с ногами у русских Среднего Прииртышья (конец
XIX — первая половина XX вв.) / / Русские старожилы : материалы
III Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной
Сибири». Тобольск ; Омск, 2000. С. 138—139.
Артемьева 2002 —Артемьева О. Я. Расти коса до пят... (Символика
человеческого тела в обрядах жизненного цикла русских Среднего
Прииртышья в конце XIX —первой половине XX веков/ // Культуроло­
гия традиционных сообществ : материалы Всерос. науч. конф. молодых
ученых / отв. ред. М. Л. Бережнова. Омск : ОмГПУ, 2002. С. 119—124.
Арутюнов 1982 — Арутюнов С. А. Процессы и закономерности
вхождения инноваций в культуру этноса / / СЭ. 1982. № 1. С. 8—21.
Архангельский 1854 — Архангельский А. Село Давшино, Ярослав­
ской губ. Пошехонского уезда / / Этнографический сборник ИРГО.
СПб., 1854. Вып.П.С. 1 -8 0 .
Арышнов 1889 — Арышнов В. Я. О народном лечении в Казанском
у езд е// Изв. ИОЛЕАЭ. М„ 1889. Т. LXI. Кн. IX. Вып. I. С. 10-12.
А. С. 3.1857 — А. С. 3. Нравы и обычаи поселян/ / Земледельческая
газета. 1857. № 50. С. 233-237.
Астров 1889 —Астров П. И. Об участии сверхъестественной силы
в народном судопроизводстве крестьян Елатомского уезда Тамбов­
ской губернии // Труды этногр. отдела ИОЛЕАЭ. Сб. сведений для и з­
учения быта крестьянского населения России (обычное право, обря­
ды, верования и пр.). М., 1889. Вып. I. С. 49—57.
Астырев 1886а — Астырев Я. Слепые и зрячие (Из деревенской
хроники) / / Русская мысль. 1886. № 6. С. 36—53.
Астырев 18866 — Астырев Я. Мирские расходы по Европейской
России//Русская мысль. 1886. № 12. С. 73—100.
Афанасьев 2007 —Афанасьев А. Л. Трезвенное движение в России
в период мирного развития: опыт оздоровления общества. Томск :
ТУСУР, 2007.196 с.
Афанасьев 1997 —Афанасьев А. Я. Народные русские сказки не для
печати. М .: Ладомир, 1997.736 с.
Афанасьев 1994 —Афанасьев А. Я. Поэтические воззрения славян
на природу : Опыт сравнительного изучения славянских преданий
и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных
народов. М .: Индрик, 1994 (репринт издания 1865—1869 гг.). 804 с.
652

Список источников и литературы

Афиногенов 1903 —Афиногенов А. О. Жизнь женского населения
Рязанского уезда в период детородной деятельности женщины и по­
ложение дела акушерской помощи этому населению : медико-стат.
исслед. СПб., 1903.140 с.
Бабашкин — Бабашкин В. В. Крестьянский менталитет: наследие
России царской и России коммунистической / / Общественные науки
и современность. 1995. № 3. С. 99—110.
Бабиков 2012 — Бабиков К. И. Продажные женщины : Проститу­
ция и разврат в античном мире, в Средние века и в настоящее время
(XIX в.). Репринт, изд. М .: Изд-во URSS, 2012.176 с.
Бабиков 2004 — Бабиков К. И. Проституция в России // «А се грехи
злые, смертные...» : Русская семейная сексуальная культура глаза­
ми историков, этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов
и богословов XIX — начала XX века : в 3 кн. М .: Ладомир, 2004. Ки. 3.
С. 507-541.
Бадринский 1898 — Бадринский С. Сказка о том, как солдат на том
свете добыл табаку и во д ки // ЭО. 1898. № 1. С. 158—159.
Байбурин 1991 —Байбурин А. К. Обрядовые формы половой иденти­
фикации детей // Этнические стереотипы мужского и женского поведе­
ния / отв. ред. А. К. Байбурин, И. С. Кон. СПб.: Наука, 1991. С. 257—265.
Байбурин 1992 — Байбурин А. К. Пояс (к семиотике вещей) / / Из
культурного наследия народов Восточной Европы : сб. ст. / отв. ред.
Т. В. Станюкович. СПб.: Наука, 1992. С. 5—13. (Сб. Музея антрополо­
гии и этнографии / РАН НИИ «Музей антропологии и этнографии им.
Петра Великого (Кунсткамера)» ; т. 45).
Байбурин 1993 —Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре :
Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов.
СПб.: Наука, 1993.241 с.
Байбурин 2005 — Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представле­
ниях восточных славян. М .: Языки ставянской культуры, 2005.224 с.
Бакшт 1936 — Бакшт Г. А. К вопросу о запрещ ении абортов //
Советский врач. 1936. № 12. С. 881—885.
Балашев 1966 —Балашев Л. Л. Иван Александрович Стебут (1833—
1923). М., 1966.167 с.
Балов 1890 — Балов А. Рождение и воспитание детей в Пошехон­
ском уезде, Ярославской губ. // ЭО. 1890. Кн. VI, вып. 3. С. 90—114.
Балов 1893 — Балов А. Ответ на вопрос, предложенный г. Собо­
левским в IV отд. «Живой Старины» II вып. 1893 Г.//ЖС. 1893. Вып. 4.
С .558.
Балов 1894 — Балов А. О свадебных обычаях в селе Корбанке, Кадниковского уезда Вологодской губернии//Ж С. 1894. Вып. 1. С. 98—99.
653

Список источников и литературы

Балов 1896 — Балов А. Свечи и ладан в народных поверьях // ЖС.
1896. Вып. 2. С. 262-264.
Балов 1897а —Балов А. Экскурсы в область народной песни // ЭО.
1897. Кн. XXXIII, № 2. С. 93-118.
Балов 18976,1898,1899а —Балов А. Очерки Пошехонья//ЭО. 1897.
№ 4. С. 5 7 -7 6 ; 1898. № 4. С. 6 9 -8 1 ; 1899. № 1 -2 . С. 193-224.
Балов 18996 — Балов А. В. Произведения русских поэтов в народ­
ной п есн е// ЭО. 1899. № 3. С. 166-172.
Балов 1903а, 19036, 1903в — Балов А. В. Санитарные недочеты
нашей д еревн и// Русская мысль. 1903. № 1. С. 16—33; № 3. С. 23—36;
№ 4. С. 140-146.
Балов 1906 —Балов А. В. Проституция в деревне // Вестник обще­
ственной гигиены, судебной и практической медицины. 1906. № 12.
С. 1864-1868.
Баня и печь... 2004 — Баня и печь в русской народной традиции /
РАН. Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая ;
отв. ред. В. А. Липинская. М .: Intrada, 2004.288 с.
Баранов 1998 — Баранов Д. А. «Незнакомые» дети (к характери­
стике образа новорожденного в русской традиционной культуре) //
ЭО. 1998. № 4 . С. 110-122.
Баранов 2001 —Баранов Д. А. Родинный обряд: время, простран­
ство, движение / / Родины, дети, повитухи в традициях народной
культуры / сост. Е. А. Белоусова ; отв. ред. С. Ю. Неклюдов. М., 2001.
С. 9 -3 0 .
Баранов 2005а — Баранов Д. Двойни / / Мужики и бабы : Мужское
и женское в русской традиционной культуре : иллюстр. энцикл./ авт.
Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ,
2005. С. 138-139.
Баранов 20056 — Баранов Д Родинный обряд // Мужики и бабы :
Мужское и женское в русской традиционной культуре : иллюстр. эн­
цикл. / авт. Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2005. С. 525-527.
Баранов 2006 —Баранов Д. А. Объяснение происхождения детей //
Русские дети : Основы народной педагогики : иллюстр. энцикл. / авт.
Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ,
2006. С. 234-236.
Баранова 2006 — Баранова О. Детская болезнь / / Русские дети :
Основы народной педагогики : иллюстр. энцикл. / авт. Д. А. Баранов,
О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2006. С. 64—71.
Баранцев 2005 —Баранцев Р. Г. Становление тринитарного мыш­
ления. М .: РХД, 2005.124 с.
654

Список источников и литературы

Барсов 1877 —Барсов Е. В. Обзор этнографических данных, поме­
щенных в разных губернских ведомостях за 1873 го д // Изв. ИОЛЕАЭ.
1874. Т. XIII, вып. 1. Труды этнографического отдела. Кн. 3, вып. 1.
С. 77-83.
Барсов 1878 —Барсов Е. В. Обряды при рождении и крещении де­
тей на р. Орели // Изв. ИОЛЕАЭ.1878. Т. 28, кн. IV. Приложения к про­
токолам. С. 76.
Башлачев 2011 — Баишачев В. А. Русское крестьянство в зеркале
демографии. М .: Традиция (ИП Бурина А. В.), 2011.328 с.
Безгин 2004 —Безгин В. Б. Крестьянская повседневность (Традиции
конца XIX — начала XX века). М .; Тамбов, 2004.304 с.
Безгин 2010а — Безгин В. Б. Бабья доля (жизненный удел русской
крестьянки) // Проблемы российской истории в исследованиях там­
бовских ученых : сб. ст. междунар. науч. конф. Тамбов : Изд-во Тамб.
ГТУ, 2010. С. 7 -2 2 .
Безгин 20106 — Безгин В. Б. Детоубийство и плодоизгнание в рус­
ской деревне (1880—1920-е гг.)//Право и политика. 2010. № 5. С.972—
977.
Безгин 2010в —Безгин В. Б. Прелюбодеяние и блуд в жизни русско­
го села (вторая половина XIX — начало XX вв.) / / Проблемы россий­
ской истории в исследованиях тамбовских ученых : сб. ст. междунар.
науч. конф. Тамбов : Изд-во Тамб. ГТУ, 2010. С. 35—43.
Безгин 2011 — Безгин В. Б. Девиантность в интимной жизни рус­
ских крестьян (вторая половина XIX —начало XX века) // Белые пятна
российской и мировой истории. 2011. № 1. С. 32—47.
Безгин 2012 — Безгин В. Б. Жизненные роли русской крестьянки
(вторая половина XIX —начало XX в.)// История в подробностях. 2012.
№ 11 (29). С. 12-21.
Безгин 2015 —Безгин В. Б. «На миру» и в семье: русская крестьянка
конца XIX — начала XX века. Тамбов : РГНФ : ФГБОУ ВПО «ТГТУ»,
2015.192 с.
Безгин 2017 — Безгин В. Б. Повседневный мир русской крестьянки
периода поздней империи. М .: Ломоносовъ, 2017.248 с.
Белов 2000 — Белов В. И. Повседневная жизнь русского Севера.
Очерки о быте и народном искусстве крестьян Вологодской, Архан­
гельской и Кировской областей. М .: Молодая гвардия, 2000.391 с.
Белов 1886 — Белов И. Д. Наш солдат в песнях, сказаниях, пого­
ворках// Исторический вестник. 1886. Т. XXV. Июль, август, сентябрь.
С. 315-349.
Белова 2003 — Белова А. В. Повседневность русской провинци­
альной дворянки конца XVIII — первой половины XIX в. (к поста655

Список источников и литературы

новке проблемы) / / Социальная история : ежегодник. 2003. Женская
гендерная история / под ред. Н. Л. Пушкаревой. М .: РОССПЭН, 2003.
С. 269-284.
Белова 2006 — Белова А. В. Женская повседневность как предмет
истории повседневности // ЭО. 2006. № 4. С. 85—95.
Белова 1975 —Белова В. С. Решение женского вопроса в СССР. М .:
Знание, 1975.56 с.
Белогриц-Котляревский 1890 —Белогриц-Котляревский А. С. Твор­
ческая сила обычая в уголовном праве. Ярославль, 1890.33 с.
Белоусова 2001 —Белоусова Е. А. Социокультурные функции им я­
наречения// Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры.
М .: Изд-во РГГУ, 2001. С. 275-302.
Белякова и др. 2011 — Белякова Е. В., Белякова Н. А., Емченко Е. Б.
Женщина в православии: церковное право и российская практика.
М .: Кучково поле, 2011.704 с.
Бердинских 2001 — Бердинских В. А. Крестьянская цивилизация
в России. М .: АГРАФ, 2001.432 с.
Бердинских 2011 —Бердинских В. Речи немых : Повседневная жизнь
русского крестьянства в XX веке. М .: Ломоносовъ, 2011.328 с.
Бережная 2009 —Бережная С. В. Эволюция образовательного уров­
ня сельского населения Курской губернии в конце XVIII—XIX веках //
Юг России и Украина в прошлом и настоящем: история, экономика,
культура : сб. науч. тр. V Междунар. науч. конф. / отв. ред. И. Т. Шатохин (г. Белгород, 23—24 января 2009 г.). Белгород, 2009. С. 210—215.
Бернштам 1978 — Бернштам Т. А. Девушка-невеста и предбрач­
ная обрядность в Поморье в XIX —начале XX в. / / Русский свадебный
обряд : исследования и материалы. Л., 1978. С. 48—71.
Бернштам 1982 — Бернштам Т. А. Обряд «расставания с красо­
той» (К семантике некоторых элементов материальной культуры
в восточнославянском свадебном обряде) / / Памятники культуры
народов Европы и европейской части СССР. Л .: Наука, 1982. С. 43—66.
(Сборник МАЭ ; т. 38).
Бернштам 1985 —Бернштам Т. А. Будни и праздники: поведение
взрослых в русской крестьянской среде (XIX —начале XX в.) / / Этни­
ческие стереотипы поведения / отв. ред. А. К. Байбурин. Л .: Наука,
1985. С. 120-153.
Бернштам 1986 — Бернштам Т. А. К реконструкции некоторых
переходных обрядов совершеннолетия// СЭ. 1986. № 6. С. 24—35.
Бернштам 1988 — Бернштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни
русской общины XIX — начала XX в . : Половозрастной аспект тради­
ционной культуры. Л .: Наука, 1988.274 с.
656

Список источников и литературы

Бернштам 1991 — Бернштам Т. А. Совершеннолетние девушки
в метафорах игрового фольклора (традиционный аспект русской
культуры) / / Этнические стереотипы мужского и женского поведения.
СПб.: Наука, 1991. С. 234-257.
Бернштам 1995 — Бернштам Т. А. «Молодая» и «старая» игра
в аспекте половозрастных космосоциальных процессов//Ж С. 1995.
№ 2. С. 17-20.
Бернштам 1999 — Бернштам Т. А. «Хитро-мудро рукодельице»
(вышивание-шитье в символизме девичьего совершеннолетия у вос­
точных славян) // Женщина и вещественный мир культуры у наро­
дов Европы и России. С П б.: Петербургское востоковедение, 1999.
С. 191-249.
Бернштам 2000а — Бернштам Т. А. Молодость в символизме пе­
реходных обрядов восточных славян : Учение и опыт церкви в народ­
ном христианстве. СПб.: Петербургское востоковедение, 2000.400 с.
Бернштам 20006 —Бернштам Т. А. Сказка в быту и культуре рус­
ского крестьянства (с украинско-белорусскими параллелями) // Тра­
диционная культура. 2000. № 1. С. 26—33.
Бернштам 2005 —Бернштам Т. А. Приходская жизнь русской де­
ревни : очерки по церковной этнографии. СПб.: Петербургское вос­
токоведение, 2005.415 с.
Бернштам 2009 — Бернштам Т. А. Народная культура Поморья.
М .: ОГИ, 2009.432 с.
Бернштейн 1908 — Бернштейн А. Н. Вопросы половой жизни //
Русская мысль. 1908. № 3. С. 51—71.
Бехтерев 1912 — Бехтерев В. М. Алкогольная политика или ал­
когольное оздоровление/ / Вестник Европы. 1912. № 10. С. 290—298.
Бечаснов 1893 — Бечаснов П. Статистические данные о разводах
и недействительных браках за 1867—1886 гг. (по епархиям Европей­
ской России). СПб., 1893.33 с.
Библиография 1889 — Библиография //ЭО . 1889. № 1.С. 136—171.
Билъшай 1956 —Бильшай В. Л. Решение женского вопроса в СССР.
М .: Госполитиздат, 1956.247 с.
Бирюкович 1893 — Бирюкович В. Народная медицина // Русская
мысль. 1893. № 4. С. 6 7 -8 2 .
Благовещенский 1885 — Благовещенский Н. А. Крестьянская гра­
мотность и образование Центрального района Курской губернии //
Промыслы и грамотность Центрального района Курской губернии.
Курск, 1885. С. 1-178.
Блюменау 1930 —Блюменау Ф. Б. Аборт и меры его предупрежде­
ния. М .; Л .: Госмедиздат, 1930.117 с.
657

Список источников и литературы

Б. Н. Н. 1880 —Б. Н. Н. Одно из земств Приволжского края // Рус­
ская мысль. 1880. № 4. С. 84—98.
Бобров 1885 — Бобров Д. По поводу бабьих стонов// Юридический
вестник. 1885. № 10. С. 318-522.
Богаевский 1889а —Богаевский П. М. Заметки о юридическом быте
крестьян Сарапульского уезда Вятской губернии: Решения волостных
судов Сарапульского уезда Вятской губернии. Б. м . : Губ. тип., 1889.
33 с. [Электронный ресурс]. URL: http://elibrary.unatlib.org.ru/ (дата
обращения: 19.10.2016).
Богаевский 18896 —Богаевский П. Заметки о народной медицине//
ЭО. 1889. № 1. С. 101-105.
Богданов 1914 — Богданов В. Из истории женского южновелико­
русского костюма//ЭО. 1914. № 1—2. С. 127—155.
Богданов 1964 —Богданов И. М. Грамотность и образование в до­
революционной России и в СССР (Историко-статистические очерки).
М .: Изд-во «Статистика», 1964.194 с.
Богданов 1889 —Богданов П. К статистике и казуистике болезней
половых органов у крестьянок Кирсановского уезда. Тамбов : Губ. тип.,
1889.36 с.
Богословский 1865 — Богословский Н. Общий очерк образа жизни
и характера жителей Новгородской губернии // Новгородский сбор­
ник. 1865. Вып. 1. С. 1—17.
Бондаренко 1890а —Бондаренко В. Поверья крестьян Тамбовской
губернии//ЖС. 1890. Вып. 1. С. 115-121.
Бондаренко 18906,1890в — Бондаренко В. Н. Очерки Кирсановско­
го уезда Тамбовской губ./ / ЭО. 1890. Вып. 3. С. 62—89; Вып. 4. С. 1—24.
Борисов 2002 —Борисов С. Б. Мир русского девичества: 70—90-е го­
ды XX века. М .: Ладомир, 2002.342 с.
Бородаевский 1898 —Бородаевский С. Незаконнорожденные в кре­
стьянской среде// Русское богатство. 1898. № 10. С. 233—251.
Бородин 1909 — Бородин Д. Н. Всероссийский съезд деятелей по
борьбе с пьянством. СПб., 1909.37 с.
Бородин 1910а — Бородин Д. Н. Алкоголизм и проституция. СПб.,
1910.119 с.
Бородин 19106 — Бородин Д. Н. Пьянство среди детей. СПб., 1910.
120 с.
Боряковский 1893 —Боряковский А. Г. О вреде средств, препятст­
вующих зачатию // Врач. 1893. № 32. С. 886—887.
Ботова и др. 2000 —Ботова С. К , Приставкина Т. А., Рябчиков А. В.
Рукотворная краса земли Белгородской. Белгород : БГЦНТ, 2000. Ч. 1.
248 с.
658

Список источников и литературы

Браиловский 1886 —Браиловский С. Н. К вопросу о положении рус­
ской женщины по бытовым песням. Воронеж, 1886. 24 с.
Бранденбургский 1926 — Бранденбургский Я. И. Брак и семья. М .:
Юрид. изд-во НКЮ РСФСР, 1926.31 с.
Брачность... 1977 — Брачность, рождаемость, смертность в Рос­
сии и СССР : сб ст./ под ред. А. Г. Вишневского. М .: Статистика, 1977.
247 с.
Бржеский 1902 —Бржеский Н. К. Очерки юридического быта кре­
стьян. СПб., 1902.185 с.
Бродель 1986 — Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономи­
ка и капитализм. XV—XVIII в в .: в 3 т. Т. I : Структуры повседневно­
сти : Возможное и невозможное. М .: Прогресс, 1986.624 с.
Броневский 1897 — Броневский Г. П. Этнографические заметки //
ЭО. 1897. № 3 . С. 187-188.
Буганов 2013 —Буганов А. В. Личности и события истории в массо­
вом сознании русских крестьян XIX — начала XX в в .: ист.-этногр.
исслед. М .: Принципиум, 2013.296 с.
Будде 1883 — Будде Е. Положение русской женщины по бытовым
песням. Воронеж, 1883. 30 с.
Булгаков 1925 —Булгаков Г. И. Схематический обзор Курского края
в этнографическом отношении // Курский край : сб. по природе, исто­
рии, культуре и экономике Курской губернии / под ред. С. В. Иванова,
Е. К. Введенского и др. Курск : Книгоизд-во, 1925.111 с.
Буромская 1916 — Буромская Е. Д. Свадебные песни и обычаи
в Рыльском и Льговском уездах Курской губернии. Харьков, 1916.
20 с.
Бусыгин и др. 1973 —Бусыгин Е. П., Зорин Н. В., Михайличенко Е. В.
Общественный и семейный быт русского сельского населения Сред­
него Поволжья : ист.-этногр. исслед. (середина XIX — начало XX вв.).
Казань : Изд-во Казан, ун-та, 1973.166 с.
Бусыгин и др. 1986 — Бусыгин Е. П., Зорин Н. В., Мухина 3.3. Сель­
ская женщина в семейной и общественной жизни. Казань : Изд-во
Казан, ун-та, 1986.144 с.
Бюджет времени... 1979 — Бюджет времени сельского населения.
М .: Наука, 1979.271 с.
Валенцова 2004 —Валенцова М. М. Мужской-женский // Славянские
древности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Тол­
стой. М .: Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 311—317.
Валенцова 2009 —Валенцова М. М. Прялка / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 331—334.
659

Список источников и литературы

Валенцова, Узенева 2009 —ВаленцоваМ. М., УзеневаЕ. С. Платок//
Славянские древности : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв.
ред. Н. И. Толстой. М .: Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 65—69.
Василии 1908 —Василии Н. Из воспоминаний помещика-охотник а // Русская мысль. 1908. № 12. С. 127—142.
Васильев 1906 —Васильев А. Женщина-крестьянка и закон 9 ноя­
б р я // Союз женщин. 1906. № 11. С. 3.
Вахтеров 1894 — Вахтеров В. Всеобщее начальное обучение //
Русская мысль. 1894. № 7. С. 1—18.
Вахтеров 1897 — Вахтеров В. Всеобщее обучение в малонаселен­
ных местностях и школьная сеть// Русская мысль. 1897. № 1. С. 1—28.
Вербицкая 2009 — Вербицкая О. М. Российская сельская семья
в 1897—1959 гг. (историко-демографический аспект). М .; Тула : Гриф
и К, 2009. 296 с.
Веретенников 1898 — Веретенников И. В. Брачность, рож дае­
мость и смертность среди крестьянского населения. По данным для
Землянского и Задонского уездов Воронежской губернии. Тифлис,
1898.52 с.
Верещагин 1885 — Верещагин А. О бабьих стонах// Юридический
вестник. 1885. № 4. С. 750-761.
Веселовский 1909, 1911— Веселовский Б. Б. История земства за
40 лет : в 4 т. СПб., 1909. Т. 1.596 с.; СПб., 1911. Т. 3. 734 с.
Весин 1887 — Весин Л. П. Значение отхожих промыслов в жизни
русского крестьянства/ / Дело. 1887 № 2. С. 127—155.
Весин 1891а, 18916 —Весин Л. Современный великорус в его сва­
дебных обычаях и семейной жизни // Русская мысль. 1891. № 9. С. 59—
88; № 10. С. 37-65.
Вигдориик 1914 — Вигдориик Н. А. Детская смертность среди пе­
тербургских рабочих// Общественный врач. 1914. № 2. С. 212—225.
Виноградов 2009 —Виноградов Г. С. Этнография детства и русская
народная культура в Сибири. М .: Воет, лит., 2009.896 с.
Виноградов 1906 — Виноградов Н. Народные любовные письма //
ЖС. 1906. Вып. 2. С. 3 7 -3 9 .
Виноградова 1995 —Виноградова Л. Н. Гадания //Славянские древ­
ности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой.
М .: Междунар. отношения, 1995. Т. 1. С. 482—486.
Владимирский-Буданов 1900 —Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор
истории русского права. Киев ; СПб., 1900.668 с.
Власкина 2001 — Власкина Т. Ю. Мифологический текст родин //
Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры / сост.
Е. А. Белоусова ; отв. ред. С. Ю. Неклюдов. М .: РГГУ, 2001. С. 61—78.
660

Список источников и литературы

Власова 1987 —Власова И. В. С ем ья// Этнография восточных сла­
вян : Очерки традиционной культуры / отв. ред. К. В. Чистов. М .:
Наука, 1987. С. 361-371.
Власова 1989 —Власова И. В. Община и обычное право у русских
крестьян Северного Приуралья (XVII—XIX вв.) / / Русские: семейный
и общественный быт. М .: Наука, 1989. С. 24—44.
Власова 1990 —Власова И. В. Русские. Сельская семья / / Семейный
быт народов СССР. М., 1990. С. 22—45.
Власова 1998 — Власова М. Русские суеверия : энциклопедический
словарь. СПб.: Азбука, 1998.672 с.
Вл. Кр. 1895а, 18956 —Вл. Кр. Из итогов земского школьного д ел а//
Русская мысль. 1895. № 10. С. 4 3 -6 1 ; № 11. С. 2 0 -4 0 .
Внуков 1929 — Внуков Р. Я. Противоречия старой крестьянской
семьи. Орел, 1929. 30 с.
Внутреннее обозрение... 1876 —Внутреннее обозрение.Уголовная
статистика и д р .// Вестник Европы. 1876. Т. 3. С. 388—408.
Внутреннее обозрение... 1883 —Внутреннее обозрение. О семей­
ных несогласиях// Вестник Европы. 1883. Т. 6. С. 343—362.
Внутреннее обозрение... 1889 —Внутреннее обозрение/ / Русская
мысль. 1889. № 4. С. 217-223.
Внутреннее обозрение... 1891 —Внутреннее обозрение. Тридцати­
летие освобождения крестьян/ / Русская мысль. 1891. № 3. С. 147—156.
Внутреннее обозрение... 1893 —Внутреннее обозрение/ / Русская
мысль. 1893. № 6. С. 166-183.
Внутреннее обозрение... 1899 — Внутреннее обозрение. Хода­
тайство костромского дворянства об уравнении дочерей / / Русская
мысль. 1899. № 10. С. 222-223.
Внутреннее обозрение... 1901 —Внутреннее обозрение. Бракораз­
водный процесс// Русская мысль. 1901. № 9. С. 255—256.
Волъфсон 1929 —Волъфсон С. Я. Социология брака и семьи. Минск,
1929.472 с.
Воронина 1995 —Воронина Т. А. Пост в жизни русских// Правосла­
вие и народная культура. М .: Наука, 1995. Кн. 5. С. 5—89.
Воронина 2001 —Воронина Т. А. Особенности соблюдения постов
в народной среде в XIX веке / / Православная жизнь русских крестьян
XIX—XX веков : Итоги этнографических исследований. М .: Наука,
2001. С. 5 3 -7 1 .
Воронина 2012 —Воронина Т. А. Использование естественных ра­
стительных ресурсов в традиционном питании жителей Русского
Севера (XIX — начало XX в.) / / Традиционная культура. 2012. № 2
(46). С. 8 4 -9 4 .
661

Список источников и литературы

Воронов 1913 —Воронов Д. Н. Алкоголизм в городе и деревне в свя­
зи с бытом населения. Обследование потребления вина в Пензенской
губернии в 1912 году. Пенза, 1913.55 с.
Воронов 1916 — Воронов Д. Н. Ж изнь деревни в дни трезвости
(по данным земских и других анкет). Пг., 1916. 70 с.
Воскресенский 1886 —Воскресенский Н. В. О нищенстве в Воронеж­
ской губернии и мерах, какие принимаются для призрения неимущих
(по сведениям, собранным в 1878 и 1879 гг.) / / Воронежский бюлле­
тень. Воронеж, 1886. № 1—2. С. 657—688.
Воспоминания русских крестьян... 2006 —Воспоминания русских
крестьян XVIII — первой половины XIX века. М .: Новое лит. обозре­
ние, 2006. 784 с.
Вострышев 2004 —Вострышев М. И. Живая история : Повседнев­
ная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860—
1920-е гг. М .: Молодая гвардия, 2004. 316 с.
Всеволожская 1895 —Всеволожская Е. Очерки крестьянского быта
Самарского у е зд а// ЭО. 1895. № 1. С. 1—34.
Всероссийская этнографическая... 1867 — Всероссийская этно­
графическая выставка и славянский съезд в мае 1867 года. М .: Унив.
тип., 1867.473 с.
Второв 1861 — Второв Н. И. О заселении Воронежской губернии//
Воронежская беседа на 1861 год. СПб., 1861. С. 246—272.
Второв 1886 — Второв Н. И. Исторический очерк постепенного
заселения Воронежского края / / Воронежский юбилейный сборник
в честь трехсотлетия г. Воронежа. Воронеж, 1886. Т. 2. С. 260—266.
В. X. 2002 — В. X. Егорьев день / / Русский праздник : Праздники
и обряды народного земледельческого календаря : иллюстр. энцикл./
авт. О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. С П б.: Искусство-СПБ, 2002.
С. 151-160.
Гаген-Торн 1933 — Гаген-Торн Н. И. Магическое значение волос
и головного убора в свадебных обрядах Восточной Европы//СЭ. 1933.
№ 5 - 6 . С. 7 6 -8 8 .
Гальперина 1912 — Гальперина В. И. Проституция детей // Детипреступники. М .: Книгоизд-во «В. И. Знаменский», 1912. С. 367—380.
Гальперина-Гинзбург 1916 — Гальперина-Гинзбург Е. А. Женщинакрестьянка в нынешней войне и реформа волостного самоуправле­
ния : Доклад, читанный на совещании делегаток женских организаций
в г. Москве 23—24 апреля 1916 г. М .: МО Лиги равноправия женщин,
1916.16 с.
Ганзен 1900а, 19006, 1900в — Ганзен П. Опьгг оздоровления дерев­
ни // Русская мысль. 1900. № 3. С. 111-153; № 4. С. 57-90; № 5. С. 29-48.
662

Список источников и литературы

Ганцкая 1984 —Ганцкая О. А. Семья: структура, фупкции, типы //
СЭ. 1984. № 6 . С. 16-28.
Гарин 1892а, 18926 —Гарин Н. Несколько лет в деревне / / Русская
мысль. 1892. № 3. С. 5 9 -9 0 ; № 4. С. 18-39.
Гендерные исследования... 2002 —Гендерные исследования и ген­
дерное образование в высшей школе : материалы междупар. науч.
конф. Иваново, 25—26 июня 2002 г. Иваново, 2002.198 с.
Гендерные проблемы... 1998 — Гендерные проблемы в этногра­
фии / отв. ред. А. Н. Седловская, И. М. Семашко. М., 1998.174 с.
Гендерные отношения... 1999 — Гендерные отношения в России:
история, современное состояние, перспективы : материалы междунар. науч. конф. Иваново, 27—28 мая 1999 г. Иваново, 1999. 310 с.
Гендерные проблемы... 2001 —Гендерные проблемы в обществен­
ных науках / отв. ред. И. М. Семашко. М .: Ин-т этнологии и антропо­
логии, 2001.262 с.
Гене 1926 — Гене А. Б. Аборт в деревне. М .: Охрана материнства
и младенчества, 1926.48 с.
Гене 1929 —Гене А. Б. Проблемы аборта в СССР. М .: Госмедиздат,
1929.90 с.
Георги 1799 —Георги К Г. Описание всех обитающих в Российском
государстве народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежд,
жилищ, украшений, забав, вероисповеданий и др. достопамятностей :
в 4 ч. СПб.: Изд-во И. Глазупова, 1799.
Герасимов 1895 —Герасимов М. К. Некоторые обычаи и верования
крестьян Череповецкого уезда Новгородской губ. / / ЭО. 1895. № 4.
С. 122-125.
Герасимов 1898а — Герасимов М. К. Народная медицина и аку­
шерство в Череповецком уезде Новгородской губернии / / ЖС. 1898.
Вып.2.С. 158-183.
Герасимов 18986 —Герасимов М. К. Из Череповецкого уезда, Нов­
городской губернии : Пословицы и поговорки. Приметы. Обычаи //
ЖС. 1898. Вып. I. С. 1 2 2 - 123.
Гернет 1910 —Гернет М. Н. Детоубийство / / Энцикл. словарь Т-ва
братьев А. и Н. Гранат и К0.7-е изд. М., 1910. Т. 19. С. 303—313.
Гернет 1911 — Гернет М. Н. Детоубийство : социологическое
и сравнительно-юридическое исследование. М .: Тип. Имп. Моек,
уп-та, 1911. 318 с.
Гернет 1914 — Гернет М. Н. Истребление плода с уголовно-социо­
логической точки зрения//В естник права. М., 1914. № 3. С. 233—238.
Гернет 1916а —Гернет М. Н. К вопросу о наказуемости плодоиз­
гнания: ответ моим критикам//Вестник права. 1916. № 16. С. 489—492.
663

Список источников и литературы

Гернет 19166 —Гернет М. Н. Женское равноправие и уголовный
закон / / Современный мир. 1916. № 5—6. С. 36—48.
Гернет 1974а —Гернет М. Н. Общественные причины преступно­
сти //Гернет М. Н. Избр. произведения. М .: Юрид. лит., 1974. С. 38—201.
Гернет 19746 —Гернет М. Н. Преступление и борьба с ним в связи
с эволюцией общества //Гернет М. Н. Избр. произведения. М .: Юрид.
лит., 1974. С. 202-357.
Гернет 2004 —Гернет М. Н. Детоубийство в русском праве / / «А се
грехи злые, смертные...» : Русская семейная сексуальная культура
глазами историков, этнографов, литераторов, фольклористов, право­
ведов и богословов XIX — начала XX века : в 3 кн. М .: Ладомир, 2004.
Кн. 1. С. 731-744.
Герцен 1956 — Герцен А. И. Былое и думы / / Соч. М .: Худож. лит.,
1956. Т. 4.492 с.
Герценштейн 1887 — Герценштейн Г. К вопросу об отхожих про­
мыслах/ / Русская мысль. 1887. № 9. С. 147—165.
Гильденштедт 1809 — [Гильденштедт И. А.] Географическое и ста­
тистическое описание Грузии и Кавказа из путешествия академика
Гильденштедта через Россию и по Кавказским горам в 1770,1771,1772
и 1773 гг. СПб., 1809. 384 с.
Гильденштедт 1892 —[ГЪльденштедт И. А.] Путешествие академика
Гильденштедта по Слободско-Украинской губернии. Харьков, 1891.237 с.
Гиляровский 1866 —Гиляровский В. Ф. Исследование о рождении
и смертности детей в Новгородской губернии / / Серия: Записки ИРГО
по Отд-ию статистики. СПб.: Тип. К. Вульфа, 1866. Т. LXXVII. 664 с.
Гиляровский 1878 — Гиляровский Ф. О так называемой в народе
порче браков / / Записки ИРГО по Отд-нию статистики. СПб., 1878.
T.V.C. 129-156.
Глаголь 1912 — Сергий Глаголь. Русская народная игрушка в XIX ве­
ке//И груш ка: ее история и значение. М., 1912. С. 65—84.
Глебов 1938 —Глебов Д. А. О вреде аборта. Л., 1938.28 с.
Глотова 2009 — Глотова В. В. Трудовое воспитание детей в кре­
стьянской семье в пореформенный период (на примере Курской гу­
бернии) / / Юг России и Украина в прошлом и настоящем: история,
экономика, культура : сб. науч. тр. V Междупар. науч. конф. / отв. ред.
И. Т. Шатохин (г. Белгород, 23—24 января 2009 г.). Белгород : Изд-во
БелГУ, 2009. С. 218-222.
Гоголь 2005 — Гоголь Н. В. Похождения Чичикова, или Мертвые
души. М .: Белый Город, 2005.608 с.
Городцов 1897а — Городцов В. А. Обычаи при погребении во время
эпидемий //Э О . 1897. № 2. С. 185-186.
664

Список источников и литературы

Городцов 18976 — Городцов В. А. Опахивание деревни во время
эпидемий / / ЭО. 1897. № 3. С. 186-188.
Горчаков 1880 —Горчаков М. И. О тайне супружества: Происхожде­
ние, историко-юридическое значение и каноническое достоинство
50-й (по спискам патриархов Иосифа и Никона 51-й) главы Печатной
Кормчей книги : Исследование по истории русского церковного пра­
ва. СПб.: Тип. В. С. Балашева, 1880. IV + 384 + 55 с.
Грегори 1908 —Грегори А. В. Материалы по вопросу о детоубий­
стве и плодоизгнании (по данным Варшавского окружного суда за
20лет, 1885—1904): дис. на степень д-ра медицины. Варшава, 1908.
391 с.
Григорьев 1884 —Григорьев В. Земско-статистические исследова­
ния по Курской губернии / / Русская мысль. 1884. № 12. С. 57—73.
Григорьев 1885 —Григорьев В. Земско-статистические исследова­
ния по Воронежской губернии/ / Русская мысль. 1885. № 10. С. 1—10.
Григорьев 1886 — Григорьев В. Начальные училища Воронежской
губернии / / Русская мысль. 1886. № 1. С. 1—20.
Гринкова 1934 —Гринкова Н. П. Очерки по истории развития рус­
ской одежды (поясные украшения) / / СЭ. 1934. № 1—2. С. 66—94.
Гринкова 1936 — Гринкова Н. П. Родовые пережитки, связанные
с разделением по полу и возрасту (по материалам русской одежды) / /
СЭ. 1936. № 2 . С. 2 1 -5 4 .
Гринкова 1949 —Гринкова Н. П. Русская понева юго-западных рай­
онов РСФСР / / Сб. МАЭ АН. Л., 1949. Т. XII. С. 5 -4 2 .
Громыко 1975 — Громыко М. М. Трудовые традиции русских кре­
стьян Сибири (XVIII —первая половина XIX в.). Новосибирск : Наука,
Сиб. отд-ние, 1975.351 с.
Громыко 1984 —Громыко М. М. Место сельской (территориальной,
соседской) общины в социальном механизме формирования, хране­
ния и изменения традиции / / СЭ. 1984. № 5. С. 70—80.
Громыко 1986 —Громыко М. М. Традиционные нормы поведения
и формы общения русских крестьян XIX в. М .: Наука, 1986.274 с.
Громыко 1988 —Громыко М. М. Духовная культура русского, укра­
инского и белорусского крестьянства XVIII—XIX вв.: предмет и про­
блемы исследования / / История, культура, этнография и фольклор
славянских народов : X Междупар. съезд славистов : докл. советской
делегации. М .: Наука, 1988. С. 180—196.
Громыко 1989 — Громыко М. М. Семья и община в традиционной
духовной культуре русских крестьян в XVIII—XIX вв. / / Русские: се­
мейный и общественный быт / отв. ред. М. М. Громыко, Т. А. Листова.
М .: Наука, 1989. С. 7 -2 4 .
665

Список источников и литературы

Громыко 1991 —Громыко М. М. Мир русской деревни. М .: Молодая
гвардия, 1991.445 с.
Громыко, Буганов 2007 —Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях
русского народа. 2-е изд. М .: Паломник, 2007.527 с.
Грязнов 1880 —Грязнов П. Опыт сравнительного изучения гигие­
нических условий крестьянского быта и медико-топография Черепо­
вецкого уезда (с 12-ю диаграммами и картой ): дис. на степень д-ра
медицины. СПб., 1880.216 с.
Гумп 1996 — Гумп Э. М. Образование и грамотность в глубине
России. Воронежская губерния. 1885—1897 / / Менталитет и аграр­
ное развитие России (XIX—XX в в .): материалы междунар. конф. М .:
РОССПЭН, 1996. С. 305-319.
Гура 1995а — ГураА. В. Безбрачие//Славянские древности : этно­
лингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой. М .: Между­
нар. отношения, 1995. Т. 1. С. 147—148.
Гура 19956 — Гура А. В. Брак / / Славянские древности : этнолин­
гвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой. М .: Междупар.
отношения, 1995. Т. 1. С. 244—250.
Гура 2012 —ГураА. В. Брак и свадьба в славянской народной куль­
туре : Семантика и символика. М .: Индрик, 2012. 936 с.
Гура, Кабакова 1995 — Гура А. В., Кабакова Г. И. Вдовство / / Сла­
вянские древности : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред.
Н. И. Толстой. М .: Междупар. отношения, 1995. Т. 1. С. 293—297.
Гуревич 1907 — Гуревич Л. Вопрос о равноправии женщин в кре­
стьянской среде//С ою з женщин. 1907. № 1.
Давыдов 1906 —Давыдов К. В. Женщина перед уголовным судом.
М„ 1906.51 с.
Давыдова 1880—Давыдова С. Кружевной промысел в Подольском
и Серпуховском уездах, Московской губернии / / Труды комиссии
по исследованию кустарной промышленности в России. СПб., 1880.
Вып.У. С. 413-454.
Давыдова 1892 — Давыдова С. А. Русское кружево и русские кру­
жевницы. СПб.: тип. А. С. Суворина, 1892. IV + 166 с.
Дайн, Дайн 2008 —Дайн Г. Л., Дайн М. Б. Русская тряпичная ку­
кла. Культура, традиции, технология. М .: Культура и традиции, 2008.
120 с.
Да на нашей сторонушке... 2004 —«Да на нашей сторонушке при­
вольно довольно». Традиционная культура Яковлевского района / /
Сб. ст. и фольклорных материалов / ред.-сост. И. И. Веретенников,
Н. В. Солодовникова. Белгород : Изд-во БГЦНТ, 2004. Ч. 1. 123 с.
666

Список источников и литературы

Данилов 1977 — Данилов В. П. Советская доколхозная деревня:
население, землепользование, хозяйство. М., 1977.317 с.
Данилов 1983 —Данилов В. П. К изучению культуры и быта совет­
ской доколхозной деревни / / Советская культура: история и совре­
менность : сб. науч. ст. М., 1983. С. 376—389.
Демин 1889 — Демич В. Ф. Очерки русской народной медицины.
СПб., 1889.23 с.
Демич 1904—Демич В. Ф. Русские народно-врачебные средства от
пьянства/ / Русский врач. 1904. № 4. С. 132—135.
Денский 1881 —Денский В. Е. К вопросу о преобразовании волост­
ных судов// Русская мысль. 1881. № 4. С. 58—98; № 5. С. 12—57.
Дерунов 1889 —Дерунов С. Я. Село Козмодемьянское, Щетинской
волости, Пошехонского уезда//ЯГВ. Часть неофиц. 1889. № 84.5 сент.
Дерунов 1898 —Дерунов С. Я. Обрядность обыденной жизни // ЭО.
1898. № 4. С. 81-84.
Д. Ж. 1884 —Д. Ж. Из дневника деревенского жителя // Русская
мысль. 1884. № 9. С. 227-269.
Джаншиев 1893 —Джаншиев Г. Закон и справедливость на «новом
суде» и у земских начальников/ / Русская мысль. 1893. № 5. С. 79—100.
Джуринский 2000 —Джуринский А. Н. История педагогики : учеб,
пособие для студ. педвузов. М .: ВЛАДОС, 2000.432 с.
Дилакторский 1898 — Дилакторский Пр. Святочные шалости
в Пельшемской волости, Кадниковского уезда// ЭО. 1898. № 4. С. 133—
135.
Дилакторский 1899 —Дилакторский П. Частушки, или тарантушки,
записанные в Двиницкой волости Кадниковского уезда Вологодской
губернии // ЭО. 1899. № 1 -2 . С. 339-343.
Добровольская 2001 — Добровольская В. Е. Институт повивальных
бабок и родильно-крестильная обрядность//Родины, дети, повиту­
хи в традициях народной культуры / сост. Е. А. Белоусова ; отв. ред.
С. Ю. Неклюдов. М., 2001. С. 92-106.
Добровольская 2010—Добровольская В. Е. Запреты и предписания,
связанные с обнажением человеческого тела / / Традиционная куль­
тура. 2010. № 1.С. 11-17.
Добровольский 1901 —Добровольский В. Значение народного празд­
ника «Свечи»//ЭО. 1901. № 4. С. 35-51.
Добровольский 1891,1893,1894,1903 — [ДобровольскийВ. К ] Смо­
ленский этнографический сборник : Ч. 1—4 / сост. В. Н. Доброволь­
ский. СПб., 1891.Ч. 1.743 с.; 1893. Ч. 2.443 с.; 1894. Ч. 3. Ill + 1 + 137 с.;
1903.4.4.736 с.
667

Список источников и литературы

Добротворский 1884—Добротворский Н. Поземельная община в Ор­
ловском уезде Вятской губернии// Русская мысль. 1884. № 9. С. 26—60.
Добротворский 1886 —Добротворский Н. А. Кустарные промыслы
Курской губернии. Курск : Курск, губ. зем. стат. бюро, 1886.255 с.
Добрынкин 1868 — Добрынкин Н. Вязниковский уезд Владимир­
ской губернии //Труды Влад. стат. комитета. Владимир, 1868. Вып. VII.
№ 27. Часть неофиц. С. 1 -2 ; № 28. С. 1 - 3 ; № 29. С. 3; № 30. С. 1 -3 ;
№ 31. С. 1 -4 .
Добрынкин 1875 —Добрынкин Н. Жизнь, нравы и обычаи крестьян
в Меленковском уезде / / Ежегодник Влад. губ. стат. комитета. Влади­
мир, 1875. Т. I, вып. I. С. 69—118.
Добрынкина 1875 — Добрынкина Е. Бытовая жизнь крестьянки
в Муромском уезде / / Ежегодник Влад. губ. стат. комитета. Владимир,
1875. Т. I, вып. I. С. 119-130.
Добрынкина 1876 — Добрынкина Е. Старые девы в Муромском
уезде / / Ежегодник Влад. губ. стат. комитета. Владимир, 1876. Т. I,
вып. II. С. 87-92.
Дорошевич 1907 —Дорошевич В. М. Детоубийство/ / Собр. соч. Т. 9 :
Судебные очерки. М., 1907. С. 37—49.
Дубакин 1880 —ДубакинД. Н. Влияние христианства на семейный
быт русского общества в период до времени появления «Домостроя».
СПб.: Тип. Р. Г. Елеонского, 1880.190 с.
Дурденевский 1915 — Дурденевский В. Воинская повинность и ее
правовая эволюция/ / Русская мысль. 1915. Кн. IX. С. 25—55.
Е-ий 1899 —Е-ий В. Описание сельской свадьбы в Сенгилеевском
уезде, Симбирской губернии/ / ЭО. 1899. № 3. С. 108—144.
Евменьев 1894 —Евменьев В. А. Значение механического ручного
способа лечения женских болезней в крестьянской земско-врачеб­
ной практике / / Труды V Съезда Общества русских врачей в память
Н. И. Пирогова, изданные правлением V Съезда в С.-Петербурге. СПб.,
1894. Т. 1. С. 463-480.
Евреинова 1883 —Евреинова А. М. О значении и пределах обычного
права при разработке отдельных институтов Гражданского уложения.
СПб., 1883.42 с.
Егорова 2008 —Егорова О. В. Обычаи и обряды, связанные с рода­
ми, уходом за новорожденными и лечением детских болезней в среде
саратовско-пензенских чувашей / / Вестник Саратовского гос. соц.эконом. ун-та. 2008. № 4 (23). С. 162—165.
Егорова 2009а — Егорова О. В. Этнография детства чувашей по
данным автобиографий / / Изв. РГПУ им. А. И. Герцена. 2009. № 93.
С. 2 1-28 .
668

Список источников и литературы

Егорова 20096 —Егорова О. В. Дети-сироты и формы их устройст­
ва в чувашской общине // Вестник Томского гос. уп-та. 2009. № 324.
С. 180-185.
Емельянова 2008 —Емельянова М. И. Эволюция русской народной
одежды Оскольского края (2-я половина XIX —начало XX века). Ста­
рый Оскол : изд-во кпц «Роса», 2008.240 с.
Еремеева 1915 —Еремеева Ю. С. Образование женщин крестья­
нок / / Труды 5-го Всерос. съезда по образованию женщин, организов. Рос. Лигой равноправия женщин в г. Петрограде. Пг., 1915.
С. 548-562.
Еремина 1991 —Еремина В. И. Ритуал и фольклор. Л .: Наука, 1991.
207 с.
Естественные и производительные силы 1912 — Естественные
и производительные силы Курской губернии и экономическая дея­
тельность населения. Курск, 1912. 224 с.
Ефименко А. 1873 —Ефименко А. Я. Крестьянская женщина //Дело.
1873. № 2. С. 173-206.
Ефименко 1874 —Ефименко А. Я. Народные юридические воззре­
ния на брак// Знание. 1874. № 1 (январь). Разд. IV. С. 1—45.
Ефименко 1884 —Ефименко А. Я. Исследования народной жизни.
Обычное право. М., 1884.383 с.
Ефименко 1905 —Ефименко А. Я. Южнорусские братства : Общи­
ны парубков и дивчин / / Ефименко А. Я. Южная Русь. СПб., 1905. Т. 1.
С. 206-297.
Ефименко 2011 —Ефименко А. Я. Исследования народной жизни :
Обычное право. 2-е изд. М .: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.400 с.
Ефименко 1872 — Ефименко П. С. Приданое по обычному праву
крестьян Архангельской губернии. СПб., 1872.114 с.
Ефименко П. 1873 —Ефименко П. С. Народные юридические обы­
чаи крестьян Архангельской губернии // Записки ИРГО по Отд-нию
этнографии. 1873. Т. III. С. 3—114.
Ефименко 1883 —Ефименко П. С. К истории семейных разделов //
Киевская старина. 1883. Т. 14, № 3. Март. С. 593—598.
Ефименко 1887 —Ефименко П. С. Материалы по этнографии рус­
ского населения Архангельской губ.// Изв. ИОЛЕАЭ. М., 1887. Кн. V :
Труды этногр. отдела. С. VII + 132 с.
Ефименко 2009 —Ефименко Я. С. Народные юридические обычаи
крестьян Архангельской губернии. М .: ОГИ, 2009.272 с.
Ефремов 1927 —Ефремов А. П. Свадьба крестьян хутора Танеева
(Обоянской волости Курского уезда) / / Изв. Курского губ. о-ва крае­
ведения. Курск, 1927. № 1—2. С. 24—27.
669

Список источников и литературы

Жбанков 1883 — Жбанков Д. Я. Село Большое Пронского уезда, Ря­
занской губернии. Опыт санитарного исследования. СПб., 1883.55 с.
Жбанков 1887 — Жбанков Д. Я Влияние отхожих промыслов на
движение народонаселения Костромской губернии по данным 1866—
1883 гг. Кострома, 1887.158 с.
Жбанков 1891 — Жбанков Д. Я Бабья сторона : статистическоэтнографический очерк / / Материалы для статистики Костромской
губернии. Кострома, 1891. Вып. VIII. С. 1—136.
Жбанков 1896а — Жбанков Д. Я Материалы о распространении
сифилиса и венерических заболеваний в Смоленской губернии. (По
данным 1893—1895 гг.). Изд. Смоленского губ. земства. Смоленск :
Губ. тип., 1896. LXXXVII. + 58 с.
Жбанков 18966 —Жбанков Д. Я Отхожие промыслы в Смоленской
губернии в 1892—1895 гг. (Приложение к материалам о распростране­
нии сифилиса и венерических заболеваний в Смоленской губернии).
Смоленск : Губ. тип., 1896.70 с.
Жбанков 1901 — Жбанков Д. Я Хроника телесных наказаний в Рос­
сии в XX веке. Оттиск из газеты «Врач». 1901. № 38.55 с.
Жбанков 1909 —Жбанков Д Половая преступность//Современный
мир. 1909. № 7. С. 5 4 -9 1 .
Жбанков, Яковенко 1899 —Жбанков Д. Я , Яковенко В. И. Телесные
наказания в России в настоящее время. М., 1899.212 с.
Жегалова и др. 1955 — Жегалова С. К., Шмакова В. Т., Попова И. А.
Курская историко-бытовая экспедиция 1952 г. Разложение крестьянст­
ва в Курской губернии// Историко-бытовые экспедиции 1951—1953 го­
дов. Курск : Госкультпросвет, 1955. С. 159—176.
Желобовский 1892 —Желобовский А. И. Семья по воззрениям рус­
ского народа, выраженным в пословицах и других произведениях
народно-поэтического творчества : историко-лит. очерк. Воронеж,
1892.63 с.
Женщина в крестьянском быту... 1907 —Женщина в крестьянском
быту. Свиноводство. Овцеводство. О рогатом скоте/составлено и из­
дано редакцией «Деревенской газеты» в С.-Петербурге. СП б.: Тип.
«Деревенской газеты», 1907.30 с.
Жигулева 2000 —Жигулева В. М. Женский траурный костюм в Пен­
зенской и Тамбовской губерниях//Ж С. 2000. № 1. С. 21—24.
Жиров 2000 — Жиров М. С. Народная художественная культура
Белгородчины. Белгород : БелГИК, 2000. 266 с.
Жиров, Жирова 2002 —Жиров М. С., Жирова О. Я. Традиционные
народные праздники и обряды Белгородчины. Белгород : БелГИК,
2002.164 с.
670

Список источников и литературы

Жиров и др. 2005 —Жиров М. С, Жирова О. Я., Митрягина Т. А. Тра­
диционный народный костюм Белгородчины: история и современ­
ность. Белгород : ИПЦ «ПОЛИТЕРРА», 2005.376 с.
Жуков 2000 — Жуков В. П. Словарь русских пословиц и поговорок.
М .: Русский язык, 2000.544 с.
Забелин 1876,1879 —Забелин И. Е. История русской жизни с древ­
нейших времен : в 2 ч. М., 1876. Ч. 1.656 с.; 1879. Ч. 2.523 с.
Заблудовский 1956 — Заблудовский П. Е. Медицина в России в пе­
риод капитализма. Развитие гигиены. Вопросы общественной меди­
цины. М .: Медгиз, 1956.150 с.
Завойко 1914 —ЗавойкоГ. К. Верования, обряды и обычаи велико­
россов Владимирской губернии/ / ЭО. 1914. № 3—4. С. 81—179.
Завойко 1915а —Завойко Г. К. Гаданья у крестьян Владимирской
губернии//ЭО. 1915. Вып. 1 -2 . С. 113-118.
Завойко 19156 —Завойко Г. К. Колыбельные песни и детские игры
у крестьян Владимирской губ.//ЭО. 1915. Вып. 1—2. С. 119—133.
Загоровский 1897 —Загоровский А. Личные и имущественные от­
ношения между супругами // Русская мысль. 1897. № 1. С. 29—47.
Загоровский 2012 —Загоровский А. И. О разводе по русскому праву:
Исследования бракоразводного права в России (от эпохи древних
славян до второй половины XIX века). 2-е изд. М .: Книжный дом
«ЛИБРОКОМ», 2012.496 с .
Зарудный 1874 —Зарудный М. И. Законы и жизнь. Итоги исследо­
вания крестьянских судов. СПб., 1874.224 с.
Зверев 1981 —Зверев В. А. Внутрисемейные отношения у русских
крестьян Сибири конца XIX — начала XX в. // Крестьянство Сибири
периода разложения феодализма и развития капитализма : сб. науч.
трудов. Новосибирск : Новосиб. гос. пед. ин-т, 1981. С. 82—108.
Зверев 1985а —Зверев В. А. Брачный возраст и количество детей
у русских крестьян Сибири во второй половине XIX —начале XX в. //
Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII —начало XX в.
Новосибирск : Наука, Сиб. отд-ние, 1985. С. 73—88.
Зверев 19856 —Зверев В. А. Роль семьи в закреплении и передаче
опыта хозяйственной деятельности русских крестьян Сибири (конец
XIX — начало XX в.) / / Земледельческое освоение Сибири в конце
XVII —начале XX в. (трудовые традиции крестьянства). Новосибирск :
Наука, Сиб. отд-ние, 1985. С. 112—128.
Зверев 1991 —Зверев В. А. Семейное крестьянское домохозяйство
в Сибири эпохи капитализма (историко-демографический анализ):
учеб, пособие. Новосибирск : Изд-во Новосиб. гос. пед. ин-та, 1991.
148 с.
671

Список источников и литературы

Звонков 1889а —Звонков А. Очерк верований крестьян Елатомского уезда, Тамбовской губернии / / ЭО. 1889. № 2. С. 63—79.
Звонков 18896 —Звонков А П. Современные браки и свадьба среди
крестьян Тамбовской губернии Елатомского уезда//Труды этногр.
отдела ИОЛЕАЭ. Сб. сведений для изучения быта крестьянского на­
селения России (обычное право, обряды, верования и пр.). М., 1889.
Вып. I. С. 24-49.
Зеленого 1857 — Зеленого А. С. О жестоком обращении крестьян
с их женами / / Земледельческая газета. 1857. № 30. С. 237—239.
Зеленин 1991 —Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М .:
Наука, 1991.511 с.
Зеленин 1994 —Зеленин Д К. Избранные труды. Статьи по духов­
ной культуре. 1901—1913 гг. М., 1994.397 с.
Зеленин 1906 —Зеленин Д. К. Котельнический праздник «все свя­
тые» и выставка невест. Вятка, 1906.
Зеленин 1911 —Зеленин Д К. Обрядовое празднество совершен­
нолетия девицы у русских//ЖС. 1911. Вып 2. С. 233—246.
Зимина 2006а —Зимина Т. А. Игра в свадьбу// Русские дети : Основы
народной педагогики : иллюстр. энцикл./авт. Д. А. Баранов, О. Г. Бара­
нова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2006. С. 134—136.
Зимина 20066 —Зимина Т. А. Игры девочек// Русские дети : Основы
народной педагогики : иллюстр. энцикл./ авт. Д. А. Баранов, О. Г. Бара­
нова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2006. С. 136—141.
Зимина 2006в — Зимина Т. А. Игры мальчиков / / Русские дети :
Основы народной педагогики : иллюстр. энцикл. / авт. Д. А. Бара­
нов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2006.
С. 141-147.
Златоверховников 1901 —Златоверховников Н. И. Кустарные и дру­
гие промыслы населения Курской губернии за 1899 г. и краткий обзор
их за предшествующее время / / Курский сборник / под ред. Н. И. Златоверховникова. Курск, 1901. Вып. 1. С. 203—213.
Златовратский 1987 — Златовратский Н. Н. Деревенские будни
(очерки крестьянской общины) / / Письма из деревни : Очерки о кре­
стьянстве в России второй половины XIX века. М., 1987. С. 236—380.
Зорин 1981 — Зорин Н. В. Русская свадьба в Среднем Поволжье.
Казань : Изд-во Казан, уп-та, 1981.200 с.
Зорин 2001 — Зорин Н. В. Русский свадебный ритуал. М .: Наука,
2001.248 с.
Зотова и др. 1983 — Зотова О. К , Новиков В. В., Шорохова Е. В.
Особенности психологии крестьянства (прошлое и настоящее). М .:
Наука, 1983.168 с.
672

Список источников и литературы

И-ва 1884 —И -ваД. Из записок земского в р а ч а // Русская мысль.
1884. № 12. С. 4 8 -8 2 .
Иваницкий 1890 — Иваницкий Н. А. Материалы по этнографии
Вологодской губернии / / Труды этногр. отдела ИОЛЕАЭ. Сб. сведений
для изучения быта крестьянского населения России (обычное право,
обряды, верования и пр.). М., 1890. Вып. 2. С. 1—234.
Иваницкий 1898 —Иваницкий Н. Сольвычегодский крестьянин, его
обстановка, жизнь и деятельность//Ж С. 1898. Вып. I. С. 3—74.
Иванов 1901 —Иванов А. И. Верования крестьян Орловской губер­
нии / / ЭО. 1901. Кн. 47. № 4. С. 68-118.
Иванов 1897 — Иванов П. В. Смесь. Этнографические заметки //
ЭО. 1897. № 3. С. 187.
Ивановская 1908 —Ивановская Т. Дети в пословицах и поговорках
русского народа/ / Вестник воспитания. 1908. № 2. С. 112—162.
Иванюков 1894 —Иванюков И. Очерки провинциальной жизни //
Русская мысль. 1894. № 3. С. 184—203.
Из Государственной медицинской коллегии... 1789 — Из Госу­
дарственной медицинской коллегии в град Святаго Петра. Сентября
9 дня 1789 года. [Электронный ресурс]. URL: mirwomne.ru>rody/articles/
vchera-i-segodnya (дата обращения: 30.06.2014).
Ильинский 1893 —Ильинский Ф. М. Русская свадьба в Белгородском
уезде. Кременец, 1893. 36 с.
Ильинский 1896 — Ильинский Я. Из народных суеверий Ярослав­
ской губернии//Ж С. 1896. Вып. 2. С. 239—241.
Илюха 2007 —Илюха О. П. Школа и детство в карельской деревне
в конце XIX — начале XX в. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. 304 с.
Исаев 1883 — Исаев А. Значение семейных разделов крестьян //
Вестник Европы. 1883. Т. 4. С. 333—349.
Йокояма 2011 —Йокояма (Yokoyama) Ольга. Гендер в письмах рус­
ских крестьян XIX века / / Конструкты национальной идентичности
в русской культуре: вторая половина XIX столетия — Серебряный
век : материалы конф., июнь 2009 г. Тюмень / Тобольск / под ред.
Р. Нохейль, Ф. Карл, Э. Шоре. М .: РГГУ, 2011. С. 141-152.
Йокояма 2014 — Йокояма О. Б. Письма русских крестьян: тексты
и контексты : в 2 т. М .: Языки славянской культуры, 2014. Т. 2.504 с.
К 1907 — К. О снохе и свекрови (Смесь)//Ж С. 1907. Вып. 2. С. 15.
Кабакова 1994 —Кабакова Г. И. О поскребышах, мизинцах и про­
чих маменькиных сынках//Ж С. 1994. № 4. С. 34—36.
Кабакова 1999а—Кабакова Г. И. Девочка// Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междупар. отношения, 1999. Т. 2. С. 33—36.
673

Список источников и литературы

Кабакова 19996 — Кабакова Г. И. Девушка / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т./отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междупар. отношения, 1999. Т. 2. С. 36—39.
Кабакова 1999в —Кабакова Г. И. Крестины / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т./отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междупар. отношения, 1999. Т. 2. С. 658—660.
Кабакова 1999г —Кабакова Г. И. Крестные родители // Славянские
древности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Тол­
стой. М .: Междупар. отношения, 1999. Т. 2. С. 660—663.
Кабакова 1999д —Кабакова Г. И. Женщина / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т./отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междупар. отношения, 1999. Т. 2. С. 205—208.
Кабакова 2001а — Кабакова Г. И. Антропология женского тела
в славянской традиции. М .: Ладомир, 2001.335 с.
Кабакова 20016 — Кабакова Г. И. Отец и повитуха в родильной
обрядности Полесья// Родины, дети, повитухи в традициях народной
культуры / сост. Е. А. Белоусова ; отв. ред. С. Ю. Неклюдов. М .: РГГУ,
2001. С. 107-129.
Кабакова 2004 — Кабакова Г. И. Мать / / Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М. :
Междупар. отношения, 2004. Т. 3. С. 203—208.
Кабакова 2009а — Кабакова Г. И. Ребенок первый, ребенок п о ­
следний / / Славянские древности : этнолингвистический словарь :
в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .: Междупар. отношения, 2009. Т. 4.
С. 415-416.
Кабакова 20096 —Кабакова Г. И. Роженица / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т./отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междупар. отношения, 2009. Т. 4. С. 461—463.
Кабакова, Седакова 2004 —Кабакова Г. К , Седакова И. А. Младенец//
Славянские древности : этнолингвистический словарь : в 5 т./отв. ред.
Н. И. Толстой. М .: Междупар. отношения, 2004. Т. 3. С. 257—264.
Кабакова, Толстая 1999 —Кабакова Г. К , Толстая С. М. Зачатие //
Славянские древности : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв.
ред. Н. И. Толстой. М .: Междупар. отношения, 1999. Т. 2. С. 282—284.
Кавелин 1859 — Кавелин К Д. Быт русского народа. Соч. А. Тере­
щенко // Соч. М„ 1859. Ч. 4. С. 3 -2 0 1 .
Кавелин 1879 —Кавелин К. Д. Права и обязанности по имуществам
и обязательствам в применении к русскому законодательству : Опыт
сист. обозрения. СПб., 1879.410 с.
Кавелин 1882 — Кавелин К. Д. Крестьянский вопрос. СПб., 1882.
216с.
674

Список источников и литературы

Кавелин 1900а — Кавелин К. Д. Очерк юридических отношений,
возникающих из юридического союза//Собр. соч. Этнография и пра­
воведение. Исследования, очерки и заметки. СПб., 1900. Т. 4. С. 1006—
1181.
Кавелин 19006 — Кавелин К. Д. Что есть гражданское право и где
его пределы? / / Собр. соч. Этнография и правоведение. Исследования,
очерки и заметки. СПб., 1900. Т. 4. С. 760—861.
Кавелин 2011 —Кавелин К. Д. Быт русского народа. М .: Книжный
дом «ЛИБРОКОМ», 2011.104 с.
Калачов 1877 — Калачов Н. В. Об отношении юридических обычаев
к законодательству. СПб., 1877.11 с.
Калашников 1836 — Калашников И. Жизнь крестьянки / / Библио­
тека для чтения. 1836. № 23. С. 23—43.
Калашникова, Плужникова 1990 — Калашникова Н. М , Плужникова Г. А. Одежда народов СССР. М .: Планета, 1990.230 с.
Каллаш 1901 — Каллаш Вл. К истории народного обряда и пове­
рья//Э О . 1901. № 4 . С. 138-140.
Калыгина 1925 — Калыгина А. С. Крестьянка в браке и семье. М .:
Долой неграмотность, 1925.25 с.
Калыгина 1926 —Калыгина А. Права крестьянки и советский суд.
М .; Л .: Гос. изд-во, 1926.16 с.
Калыгина 1928 —Калыгина А. Советский суд и крестьянка. М .; Л .:
Гос. изд-во, 1928.20 с.
Каменский 2006 —Каменский А. Б. Повседневность русских город­
ских обывателей : Исторические анекдоты из провинциальной жизни
XVIII века. М .: РГГУ, 2006.408 с.
Кандинский 1889 —Кандинский В. О наказаниях по решениям во­
лостных судов Московской губернии / / Труды этногр. отдела ОЛЕАЭ.
Сб. сведений для изучения быта крестьянского населения России. М.,
1889. Вып. 1.С. 13-19.
Канищев 1999 —Канищев В. В. Соотношение когортного и сплош­
ного анализа демографического поведения российского крестьянства
XIX — начала XX в. / / Социально-демографическая история России
XIX—XX в. Современные методы исследования : материалы науч.
конф. Тамбов, 1999. С. 60—71.
Канторович 1895 —Канторович Я. А. Женщина в праве. СПб., 1895.
VI + 317 с.
Каптерев 1915 — Каптерев П. Ф. История русской педагогики.
2-е изд., пересмотр, и доп. Пг., 1915.746 с.
Капустин 1902 —Капустин М. Я. Задачи гигиены в сельской Рос­
сии / / Русская мысль. 1902. № 5. С. 1—27.
675

Список источников и литературы

Кауфман 2011 —Кауфман А. А. Русская община в процессе ее заро­
ждения и роста. 2-е. изд. М .: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.472 с.
Качоровский 1906а — Качоровский К. Народное право. М., 1906.
256 с.
Качоровский 19066 — Качоровский К. Р. Русская община. М., 1906.
263 с.
Кельсиев 1889 —Кельсиев В. И. Петербургские балаганные приба­
утки //Труды этногр. отдела ОЛЕАЭ. М., 1889. Кн. IX. С. 113—118.
Керцман 1927 —Керцман Д. Абортная политика на селе // Вестник
современной медицины. 1927. № 13. С. 7.
Кисляков 1888 —Кисляков Н. Странствующие учителя и подвижные
школы в Курской губернии/ / Северный вестник. 1888. № 3. С. 48—50.
Кистяковский 1878 —Кистяковский А. Ф. К вопросу о цензуре нра­
вов у народа. СПб., 1878.33 с.
Кичигин 2000 —Кичигин В. П. Народная культура Юга России: Бел­
городская область. Опыт систематизации этнофольклорного матери­
ала. Белгород, 2000.407 с.
Книга 2012 — Книга М. Д. Сельскохозяйственное образование
и просвещение: новые веяния на рубеже XIX — XX вв. / / Научные
ведомости БелГУ. Серия: История. Политология. Экономика. Инфор­
матика. 2012. № 1 (120). Вып. 21. С. 158-164.
Князев 1913 — Князев В. Жизнь молодой деревни. Частушки-коротушки С.-Петербургской губернии. СПб.: Изд-во М. Г. Корнфельдо,
1913.133 с. + I—VII.
Кознова 2002 —Кознова И. Крестьянская память в России XX в. //
History of the Russian Peasantry in the 20th Century. Tokyo, 2002. Vol. 1.
P. 7—32. URL: http://wvm e.u-tokyo.ac.jp/cirje/research/03dp/2002/list.
htm (дата обращения: 12.08.2014).
Колганова 2012 —Колганова Е. В. Общественная полемика об орга­
низации яслей в России в конце XIX — начале XX в. / / Вестник Моек,
уп-та. Серия 8. История. 2012. № 6. С. 60—73.
Колесников 1889 —Колесников В. А. Последствия крестьянских се­
мейных разделов. Ярославль, 1889.43 с.
Колесников 1898 —Колесников В. А. Причины крестьянских разде­
лов. Ярославль, 1898.58 с.
Колесницкая, Телегина 1977 — Колесницкая И. М., Телегина Л. М.
Коса и красота в свадебном фольклоре восточных славян // Фольклор
и этнография : Связи фольклора с древними представлениями и об­
рядами. Л. : Наука, 1977. С. 113—122.
Коллонтай 1909 —Коллонтай А. М. Социальные основы женского
вопроса. СПб.: Знание, 1909.431 с.
676

Список источников и литературы

Коллонтай 1913 —Коллонтай А. М. Новая ж ен щ и на// Современ­
ный мир. 1913. № 9. С. 1 6 2 - 63.
Коллонтай 1914 — Коллонтай А. М. Крест материнства / / Совре­
менный мир. 1914. № 11. С. 42—54.
Колобов 1915 — Колобов И. В. Русская свадьба Олонецкой губ.,
Пудожского уезда, Корбозерской волости //Ж С . 1915. Вып. 1—2.
С. 21 -9 0 .
Коляскина 2008а —Коляскина Е. А. Деторождение в традиционных
представлениях русского населения А лтая//Ж енщ ина в российском
обществе. 2008. № 1 (46). С. 35-47.
Коляскина 20086 —Коляскина Е. А. Традиционные представления
о женском теле русских А лтая// Изв. Алтайского гос. уп-та. История,
Политология. 2008. № 3—4 (60). С. 79—81.
Коляскина 2011 —Коляскина Е. А. Трансформация традиционных
представлений русских крестьян Алтая о деторождении во второй
четверти XX в. / / Частное и общественное: гендерный аспект : м а­
териалы Четвертой междупар. науч. конф. РАИЖИ и ИЭА РАН, 20—
22 октября 2011 года, Ярославль. М., 2011. Т. 2. С. 211—214.
Комарова 2010 —Комарова Г. А. Этнография детства: междисци­
плинарные исследования. М .: ИЭА РАН, 2010.134 с.
Комаровских 1895 —Комаровских Г. Женщина в патриархальной
семье (на основании игрищенских песен Орловского уезда). Вятка,
1895.40 с.
Кон 1978 — Кон И. С. Возрастные категории в науках о человеке
и общ естве// Социологические исследования. 1978. № 3. С. 76—88.
Кон 1981а — Кон И. С. К проблеме возрастного символизма // СЭ.
1981. № 6. С. 98-106.
Кон 19816 —Кон И. С. На стыке н ау к // Вопросы философии. 1981.
№ 10. С. 4 7 -5 5 .
Кон 1981 в — Кон И. С. Психология половых различий / / Вопросы
психологии. 1981. № 2. С. 4 —57.
Кон 1981 г — Кон И. С. Этнография детства (проблемы методологии)//С Э. 1981. № 5. С. 3—14.
Кон 1982 —Кон И. С. О социологической интерпретации сексуаль­
ного поведения/ / Социс. 1982. № 2. С. 113—122.
Кон 1983 — Кон И. С. Этнография и проблемы пола / / СЭ. 1983.
№ 3. С. 2 5 -3 4 .
Кон 1991 —Кон И. С. Предисловие / / Этнические стереотипы муж­
ского и женского поведения. СПб.: Наука, 1991. С. 3—5.
Кон 1993 —Кон И. С. Несвоевременные размышления на актуаль­
ные т е м ы // ЭО. 1993. № 1. С. 3 - 8 .
677

Список источников и литературы

Кон 1997 —Кон И. С. Вкус запретного плода: сексология для всех.
М., 1997.464 с.
Кон 2010 —Кон К С. Клубничка на березке : Сексуальная культура
в России. М .: Время, 2010.608 с.
Кон 2011 —Кон И. С. Телесное наказание детей в России: прошлое
и настоящее / / Историческая психология и социология истории. 2011.
№ 1. С. 74-101.
Коринфский 1995 —Коринфский А. А. Народная Русь: круглый год
сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Смоленск :
Титул, 1995. 387 с.
Коробкин 1876 — Коровкин В. О плодоизгнании в судебно-меди­
цинском отношении : дис. на степень д-ра медицины. М., 1876.103 с.
Коровин 1895 —Коровин А. М. Общественная борьба с пьянством.
М., 1895.16 с.
Коровин 1916 —Коровин А. М. Самоубийства и потребление водки
в Европейской России с 1903 по 1912 гг. М., 1916.17 с.
Корф 1881а, 18816 — КорфН. Образовательный уровень взрослых
грамотных крестьян / / Русская мысль. 1881. № 10. С. 1—33; № 12.
С. 1-16.
Косвен 1963 —Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М .:
Изд-во АН СССР, 1963. 219 с.
Косогоров 1906 —Косогоров А. Русское народное воспитание//ЖС.
1906. Вып. 4. С. 7 3 -7 5 .
Косорецкая 2007 — Косорецкая Е. Н. Мотивационный комплекс
женских преступлений во второй половине XIX — начале XX вв. (по
материалам Орловской губернии) / / Управление общественными
и экономическими системами. Орел, 2007. № 1. С. 1—13.
Костоловский 1901 —Костоловский И. В. Некоторые обряды, при­
меты и поверья крестьян Еремейцевской волости Рыбинского уезда,
Ярославской губернии/ / ЭО. 1901. № 3. С. 129—134.
Костомаров 1887 — Костомаров Н. И. Очерк домаш ней жизни
и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях и старинные
земские соборы. СПб., 1887.429 с.
Котовщиков 1880 —Котовщиков А. И. О смертности рожениц и ро­
дильниц. Сравнительная разработка данных западноевропейских го­
сударств и некоторых губерний России. СПб.: Тип. Имп. АН, 1880.94 с.
Красев 1887а, 18876 —Красев А. Что дает крестьянину начальная
народная школа / / Русская мысль. 1887. № 1. С. 49—72; № 2. С. 106—
129.
Красноперов 1893 — Красноперов И. М. Крестьянские женщины
перед волостным судом / / Сборник правоведения и общественных
678

Список источников и литературы

знаний. Труды Юридического общества, состоящего при имп. Моек,
уп-те. СПб.: Тип. М. М. Сасюлевича, 1893. Т. 1. С. 268—289.
Кремлева 2001 —Кремлева И. А. Похоронно-поминальные обряды
у русских: связь живых и умерших // Православная жизнь русских кре­
стьян XIX—XX веков : итоги этногр. исслед. М .: Наука, 2001. С. 72—87.
Кремлева 2005 —Кремлева И. А. Похоронно-помнальные обычаи
и обряды//Русские. М .: Наука, 2005. С. 517—532.
Крестьянская одежда... 1971 — Крестьянская одежда населения
Европейской России (XIX—XX в в .): определитель. М., 1971.364 с.
Крюкова 1992 —Крюкова С. С. Брачные традиции крестьян южнорусских губерний во II пол. XIX в .// ЭО. 1992. № 4. С. 41—50.
Крюкова 1994 —Крюкова С. С. Русская крестьянская семья во вто­
рой половине XIX в. М .: Изд-во РАН, 1994. 214 с.
Крюкова 2001 —Крюкова С. С. Женщина и имущественное право
в советской деревне 20-х гг. XX в.: от «темной», бедной крестьянки»
к «новой породе женщин»// Семья в ракурсе социального знания : сб.
науч. ст. Барнаул : изд-во НП «Азбука», 2001. С. 213—217.
Крюкова 2012 — Крюкова С. С. Русский крестьянин и веществен­
ный мир его правосудия (вторая половина XIX в.) / / ЭО. 2012. № 3.
С. 129-146.
К-тин 1881 — К-тин С. Наше крестьянство и общинное землев­
ладение / / Русская мысль. 1881. № 6. С. 1—35.
Кудрявцев 1877 —Кудрявцев В. Ф. Обзор этнографических данных,
помещенных в «Нижегородском сборнике» / / Труды этногр. отдела
ИОЛЕАЭ. М„ 1877. Т. XXVIII, кн. 4. С. 7 7-96.
Кудрявцев 1900 — Кудрявцев П. Ф. Деревенские ясли-прию ты
в Симбирской губернии летом 1899 года. Опыт санитарно-стати­
стического исследования о влиянии яслей-прию тов на здоровье
и благосостояние деревенских детей вообще и в смысле понижения
детской (и общей для всех возрастов) смертности населения в част­
ности. Сызрань : Типолитогр. Е. М. Синявского, 1900. 183 с. + диагр.
Кузнецов 1871 — Кузнецов М. Проституция и сифилис в России :
историко-стат. исслед. С П б.: Тип. В. С. Балашева, 1871. 268 + 75 с.
Прилож.
Кузнецов 1996 —Кузнецов С. В. Вера и обрядность в хозяйственной
деятельности русского крестьянства// Менталитет и аграрное разви­
тие России (XIX—XX в в .): материалы междунар. конф. М .: РОССПЭН,
1996. С. 284-292.
Кузнецов 1995 — Кузнецов С. В. Хозяйственные традиции огород­
ничества// Русские народные традиции и современность. М .: Наука,
1995. С. 3 -1 2 .
679

Список источников и литературы

Кузнецов 1998 —Кузнецов С. В. Культура русской деревни / / Очер­
ки русской культуры XIX века. Общественно-культурная среда. М.,
1998.
Кузнецов 1999 —Кузнецов С. В. Обычное право в русской деревне
и государственное законодательство во второй половине XIX в. / / ЭО.
1999. № 5 . С. 97-109.
Кузнецов 2001 — Кузнецов С. В. Нравственность и религиозность
в хозяйственной деятельности русского крестьянства // Православная
жизнь русских крестьян XIX—XX веков : итоги этногр. исслед. М .:
Наука, 2001. С. 168-182.
Кузнецов 2005 —Кузнецов С. В. Религиозно-этические взгляды кре­
стьян на землю и тр у д // Русские. М .: Наука, 2005. С. 189—197.
Кузнецов 2008 —Кузнецов С. В. Хозяйственные, религиозные и пра­
вовые традиции русских (XIX —начало XX в.). М .: ИЭА РАН, 2008.362 с.
Кузнецов 1904 — Кузнецов Я. О. Положение членов крестьянской
семьи по пословицам и поговоркам. СПб.: Сенатская тип., 1904.47 с.
Кузнецов 1910 —Кузнецов Я. О. Семейное и наследственное право
в народных пословицах и поговорках. СПб., 1910.84 с.
Кузьминский 1902 — Кузьминский К. С. О современной народной
песне//Э О . 1902. № 4. С. 9 2-105.
Кулишер 1916 — Кулишер Е. М. Наказуемость аборта / / Отчет
X Общего собрания Русской группы Международного союза крими­
налистов 13—16 февраля 1914 г. СПб.—Пг., 1916. С. 245—255.
Кулишер 1896 — Кулишер М. И. Развод и положение женщины.
СПб.: Типолитогр. Б. М. Вольфа, 1896. XV + 288 с.
Кульпина 2011 — Кулышна Ю. Э. Генезис пьянства и хулиганства
в России. 2-е изд. М .: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.160 с.
Курс уголовного права 2002 — Курс уголовного права / под ред.
Н. Ф. Кузнецовой, И. М. Тяжковой. М .: Зерцало, 2002. Т. 1.624 с.
Курская губерния 1904 — Курская губерния. СПб., 1904.145 с.
Курский сборник 1902 — Курский сборник : материалы по этно­
графии Курской губернии / под ред. Н. И. Златоверховникова. Курск :
Тип. губ. правления, 1902. Вып. III. 123 с.
Курский сборник 1907 — Курский сборник / под ред. Н. И. Злато­
верховникова. Курск : Тип. губ. правления, 1907. Вып. V. 213 с.
Кустарная промышленность 1913 — Кустарная промышленность
России. Женские промыслы: очерки С. А. Давыдовой, Е. Н. Половце­
вой, К. И. Беренс и Е. О. Свидерской. СПб., 1913. IV + 440 с.
Кустарные промыслы... 1904 —Кустарные промыслы Староосколь­
ского уезда Курской губернии / сост. Ф. И. Заикин. Курск : Тип. Кур­
ского губ. земства, 1904.58 с.
680

Список источников и литературы

Кутенков 2003 —Кутенков П. К Великорусская народная женская
сряда (одежда) Пензенской и Тамбовской губерний, середина XIX —
середина XX столетий : Материалы и исследования двух древнейших
великорусских культур междуречья Выши и Вада. Пенза ; СПб.: Бо­
стон-спектр, 2003.51 с.
Кутенков 2010 — Кутенков П. И. Великорусская женская сряда
(одежда). Кн. 1.4. 1 : Сядемская и вяземская крестьянские родовые
культуры (середина 19 — начало 20-го в.). СПб. : Фак. филологии
и искусств СПГУ, 2010.288 с.
Кутенков 2011 — Кутенков П. И. Южнорусская народная одежда.
СПб.: Русское географическое общество, 2011.512 с.
Кушкова 2003 —Кушкова А. Н. Ссора в традиционной крестьянской
культуре: структурно-типологический анализ : автореф. дис.... канд.
ист. наук. СПб., 2003.25 с.
Кушкова 2007 — Кушкова А. Н. Мужское крестьянское отходниче­
ство конца XIX —начала XX вв. как опыт экстремального / / Мужской
сборник. Вып. 3 : Мужчина в экстремальной ситуации : Психофизи­
ология экстремальности. Грани экстремального. Культурно и этни­
чески маркированные категории «экстремального». Экстремальное:
жизнь и текст. Территории экстремального / сост. И. А. Морозов ; отв.
ред. Н. Л. Пушкарева. М .: Индрик, 2007. С. 223—232.
Лазовский 1883 — Лазовский В. С. Личные отношения супругов
по русскому обычному п раву// Юридический вестник. 1883. № 6—7.
С. 358-414.
Лазутин 1960—Лазутин С. Г. Русская частушка. Воронеж : Изд-во
Воронежского ун-та, 1960.262 с.
Лаухина 2012 —Лаухина Г. В. Женский труд в крестьянском хозяй­
стве Центрального Черноземья (60-е XIX — начало XX в в .): д и с ....
канд. ист. наук. Липецк, 2012. 264 с.
Лебедев 1996 —Лебедев В. «Подлинная» история/ / Вопросы фило­
софии. 1996. № 11. С. 137-142.
Лебедев 1853 —Лебедев Н. Быт крестьян Тверской губернии Твер­
ского уезда / / Этнографический сборник ИРГО. СПб., 1853. Вып. 1.
С. 174-202.
Лебедева 1934 — Лебедева В. Родовспоможение / / Большая Ме­
дицинская Энциклопедия / гл. ред. Н. А. Семашко. М .: ОГИЗ РСФСР,
1934. Т. 29. С. 99-109.
Лебедева 2009 —Лебедева Л. В. Повседневная жизнь пензенской
деревни 1920-е годы: традиции и перемены. М .: РОССПЭН, 2009.183 с.
Лебедева 1929 — Лебедева Н. И. Материалы по одежде южных
уездов Рязанской губернии. Рязань : Рязгостиполитогр., 1929.31 с.
681

Список источников и литературы

Лебедева, Маслова 1967 — Лебедева Н. И., Маслова Г. С. Русская
крестьянская одежда XIX — начала XX века / / Русские : историко­
этнографический атлас. М .: Наука, 1967. С. 193—268.
Левина 1999 — Левина Н. Б. Повседневная жизнь советского го­
рода : Нормы и аномалии 1920-х -1 9 3 0 -х годов. СПб.: Издательскоторговый дом «Летний Сад», 1999.320 с.
Леви 1937 —Леви М. Ф. Аборт и борьба с ним. 2-е изд., испр. М. ;
Л., 1937.59 с.
Левкиевская 2004 —Левкиевская Е. Е. Нищий / / Славянские древ­
ности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой.
М .: Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 408—411.
Левкиевская 2009а —Левкиевская Е. Е. Пояс / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 230—233.
Левкиевская 20096 —Левкиевская Е. Е. Сирота / / Славянские древ­
ности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой.
М .: Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 641—642.
Лежнев-Финьковский 1925 —Лежнев-Финьковский П. Я. Крестьянка
в сельском хозяйстве. М .: Долой неграмотность, 1925.48 с.
Ленин 1967 — Ленин В. И. Рабочий класс и неомальтузианство / /
Поли. собр. соч. М .: Политиздат, 1973. Т. 23. С. 255—257.
Леонтьев 1895 — Леонтьев А. А. Волостной суд и юридические
обычаи крестьян. СПб., 1895.140 с.
Леонтьев 1908 —Леонтьев А. Крестьянское право, его содержание
и объем. СПб., 1908. 30 с.
Леонтьев 1909 —Леонтьев А. А. Крестьянское право. Систематиче­
ское изложение особенностей законодательства о крестьянах. СПб.:
Законоведение, 1909.401 с.
Лепехин 1771, 1772, 1780, 1805 — Лепехин И. И. Дневные записки
путешествия по разным провинциям Российского государства, 1768
и 1769 году. СПб., 1771. Ч. I. 528 с. + 23 табл, с ил.; 1772. Ч. II. 538 с.;
1780. Ч. III. 376 + 28 + 30 с.; 1805. Ч. IV. 438 с.
Лепукалн 1926 —Лепукалн А. К вопросу о плодовитости крестьян­
ской женщины и смертности ее детей / / Врачебная газета. 1926. № 29.
С. 989-992.
Лесков 1956 —Лесков Н. С. Некуда / / С оч.: в 11 т. М .: Гос. изд-во
худож. лит., 1956. Т. 2. 758 с.
Лещенко 1999—Лещенко В. Ю. Семья и Русское Православие (XI—
XX вв.). СПб.: Изд-во Т. В. Фроловой, 1999.394 с.
Лещенко 2004 —Лещенко В. Ю. Русская семья (XI—XX вв.). СПб.:
СПГУТД, 2004. 607 с.
682

Список источников и литературы

Линденберг 1910 — Линденберг В. Материалы к вопросу дето­
убийств и плодоизгнании в Витебской губернии (по данным Витеб­
ского Окружного Суда за десять лет, 1897—1906 : дис. на степень д-ра
медицины. Юрьев : Тип. К. Маттисева, 1910.84 с.
Липинская 1995 —Липинская В. А. Брачные связи у русского на­
селения Алтая // Meeting of Cultures Conflicts of Cultures. B udapest;
Bekescsaba, 1995. P . 272-278.
Липинская 2005 —Липинская В. А. Пища (XII—XX века) / / Русские /
отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, Н. С. Полищук. М .: Наука,
2005. С. 354-397.
Лисовский 2007 —Лисовский Н. М. Библиография русской перио­
дической печати, 1703—1900 г г .: Материалы для истории русской
журналистики : в 2 кн. Репринтное издание 1915. С П б.: Алфарет,
2007.1080 с.
Листова 1986 —Листова Т. А. Обряды и обычаи, связанные с ро­
ждением ребенка у русских западных областей РСФСР / / Полевые
исследования Института этнографии. М., 1986. С. 60—68.
Листова 1995 —Листова Т. А. Ребенок в русской семье. Рождение.
Крещение. 2-я половина XIX—XX в .// Обряды и обычаи, связанные
с рождением ребенка. М., 1995. С. 8—59.
Листова 1996 — Листова Т. А. «Нечистота» женщины (родильная
и месячная) в обычаях и представлениях русского народа. / / Секс
и эротика в русской традиционной культуре. М., 1996. С. 15—171.
Листова 2001а — Листова Т. А. Народный православный обряд
создания семьи / / Православная жизнь русских крестьян XIX—XX ве­
ков : итоги этногр. исслед. М .: Наука, 2001. С. 7—35.
Листова 20016 — Листова Т. А. Религиозно-нравственное отно­
шение к деторождению в русской семье / / Православная жизнь рус­
ских крестьян XIX—XX веков : итоги этногр. исслед. М .: Наука, 2001.
С. 3 6 -5 2 .
Листова 2001в —Листова Т. А. Трудовое воспитание в крестьян­
ской среде / / Православная жизнь русских крестьян XIX—XX веков :
итоги этногр. исслед. М., 2001. С. 182—201.
Листова 2002 — Листова Т. А. Народные представления о душе,
связанные с деторождением//Православная вера и традиции благо­
честия у русских в XVIII—XX веках. М .: Наука, 2002. С. 101—127.
Листова 2005а—Листова Т.А. Народная религиозная концепция
зарождения и начала жизни / / Русские. М .: Наука, 2005. С. 685—701.
Листова 20056 —Листова Т. А. Обряды и обычаи, связанные с ро­
ждением ребенка// Русские/отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова,
Н. С. Полищук. М .: Наука. 2005. С. 500—516.
683

Список источников и литературы

Лихачев 1979 —Лихачев Д. С. Экология культуры / / Москва. 1979.
№ 7. С. 103-179.
Лопатина 2012 — Лопатина Я. Л. Представление о дореволюци­
онной россиянке в свидетельствах современников / / История в под­
робностях. 2012. № 11 (29). С. 3 4 -3 9 .
Лотман 2010а — Лотман Ю. М. Люди и знаки / / Лотман Ю. М.
Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2010. С. 5—10.
Лотман 20106 —Лотман Ю. М. Культура и в зр ы в //Лотман Ю. М.
Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2010. С. 11 —148.
Лотман 2010в —Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров //Л о т ­
ман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2010. С. 149—390.
Лотман 20Юг—Лотман Ю. М. Непредсказуемые механизмы куль­
туры. Таллин : TLU Press, 2010. 232 с.
Лудмер 1884а, 18846 —Лудмер Я. А. Бабьи стоны / / Юридический
вестник. 1884. № 11. С. 4 46-467; № 12. С. 658-679.
Лудмер 1885 —Лудмер Я. А. Бабьи дела на мировом суде / / Юри­
дический вестник. 1885. № 11. С. 522—531.
Лукашенкова 1932 —Лукашенкова Э. В. Роль женского труда в кол­
хозном производстве / / Социалистическая реконструкция сельского
хозяйства. 1932. № 1 1-12. С. 2 3 -2 9 .
Любавский 1863 —Любавский А. О детоубийстве / / Юридический
вестник. СПб., 1863. Вып. 37. № 7. С. 1 -2 9 .
Любимова 2004—Любимова Г. В. Возрастной символизм в культуре
календарного праздника русского населения Сибири XIX — начала
XX века. Новосибирск : Изд-во ИАЭ СО РАН, 2004. 240 с.
Мадлевская 2006а —Мадлевская Е. Девочка / / Русские дети : Осно­
вы народной педагогики : иллюстр. энцикл. С П б.: Искусство-СПБ,
2006. С. 4 9 -5 3 .
Мазалова 2000 — Мазалова Я. Е. Детские игры в животных у вос­
точных славян / / Народные игры и игрушки : сб. С П б.: МАЭ РАН,
2000. С. 7 9 -9 3 .
Майсурян 1956 —Майсурян Я. А. Жизнь и труды Ивана Александ­
ровича Стебута / / Стебут И. А. Избранные сочинения : в 2 т. М .: Гос.
изд-во сельскохозяйственной литературы, 1956. Т. 1. С. 7—34.
Макаренко 1897а — Макаренко А. Ответ / / ЖС. 1897. Вып. 1.
С. 124-125.
Макаренко 18976 — Макаренко А. Детские болезни. Женские бо­
лезни //Ж С . 1897. Вып. 2. С. 230-246.
Максимов 1900 —Максимов А. Несколько слов о куваде//ЭО. 1900.
№ 1. С. 90-105.
Максимов 1877 — Максимов С. Бродячая Русь Христа-ради. СПб.,
1877.465 с.
684

Список источников и литературы

Максимов 1869а, 18696,1869в —Максимов С. Народные преступ­
ления и несчастья//Отечественные записки. 1869. № 1. С. 1—62; № 2.
С. 365-403; № 3. С. 79-118.
Максимов 1903 —Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная
сила. СПб., 1903.529 с.
Малыхин 1853 —Малыхин П. Быт крестьян Воронежской губернии
Нижнедевицкого уезда// Этнографический сборник, издаваемый Рус­
ским Географическим обществом. СПб., 1853. Вып. 1. С. 203—234.
Мамаева 2008 —Мамаева Т. П. Курское губернское земство и на­
родное образование в губернии во второй половине XIX — начале
XX века. Старый Оскол : ООО «ТНТ», 2008. 240 с.
Мамакин 1893 — Мамакин И. Ответ на вопрос, предложенный
г. Соболевским в IV отд. «Живой Старины». II вып. 1892 Г.//ЖС. 1893.
Вып. 1. С. 128.
Мамакин 1894 —Мамакин И. Наброски из мира народной педаго­
гики // ЖС. 1894. Вып. 2. С. 294-298.
Мартынов 1900 — Мартынов В. Выкидыши при фосфорных от­
равлениях// Вестник общей гигиены и проч. 1900. Май. С. 673—675.
Маслова 1978 —Маслова, Г. С. Орнамент русской народной вышив­
ки как историко-этнографический источник. М .: Наука, 1978.207 с.
Маслова 1984 — Маслова Г. С. Народная одежда в восточносла­
вянских традиционных обычаях и обрядах XIX — начала XX вв. М .:
Наука, 1984.216 с.
Матвеев 1878 —Матвеев П. А. Очерки народного юридического
быта Самарской губернии // Записки императорского Русского гео­
графического общества по отд-нию этнографии / под ред. А. Матве­
ева. СПб., 1878. Т. VIII. Отд. 1. С. 13-46.
Маркина 1958 — Маркина Р. Ю. История развития медицины
и здравоохранения в России : обзор документальных материалов.
М .; Л., 1958.99 с.
Машкин 1862 — Машкин А. С. Быт крестьян Курской губернии,
Обоянского уезда / / Этнографический сборник. СПб.: Тип. В. Безоб­
разова, 1862. Вып. V. С. 1—119.
Мелентьева 1999 —Мелентъева Ю. П. Социологические исследо­
вания чтения российского крестьянства (XIX—XX вв.) / / Крестьяноведение : Теория. История. Современность / под ред. В. Данилова,
Т. Шанина. М .: Аспект Пресс, 1999. С. 254—272.
Мелочи историко-литературные... 1906 — Мелочи историко-ли­
тературные и этнографические//Ж С. 1906. № 1. С. 14.
Мельников 1999 —Мельников Г. П. Игрушка / / Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 1999. Т. 2. С. 378—380.
685

Список источников и литературы

Мельницкий 1894 —Мельницкий А. Рекрутчина //Ж С. 1894. Вып. 2.
С. 215-221.
Мендельсон 1899 — Мендельсон Н. Из наблюдений в Зарайском
уезде Рязанской губернии / / ЭО. 1899. № 1—2. С. 385—391.
Миллер 1893 —Миллер В. Ф. Систематическое описание коллекций
Дашковского этнографического музея. М., 1893. Вып. 3.224 с.
Милов 2001 — Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности
российского исторического процесса. М .: РОССПЭН, 2001.574 с.
Милоголова 1987 —Милоголова И. Н. Семейные разделы в русской
пореформенной деревне (на материалах центральных губерний) / /
Вестник Моек, ун-та. Серия 8. История. 1987. № 6. С. 37—46.
Милоголова 1991 — Милоголова И. Н. Распределение хозяйствен­
ных функций в пореформенной русской крестьянской семье (На ма­
териалах центральных губерний) / / СЭ. 1991. № 2. С. 93—100.
Милоголова 1994 —Милоголова И. Н. Семья и семейные отношения
русских крестьян в пореформенный период (на материале центр,
губерний России) / МГУ им. Ломоносова. М., 1994. 243 с. Библиогр.
в кон. глав. Рук. деп. в ИНИОН РАН. № 49274 от 24.05.94.
Милоголова 1995 —Милоголова И. Н. О праве собственности в по­
реформенной крестьянской семье. 1861 —1900 г г .// Вестник Моек,
ун-та. Серия 8. История. 1995. № 1. С. 22—31.
Милоголова 1998 — Милоголова И. Н. Крестьянка в русской поре­
форменной деревне / / Вестник Моек, ун-та. Серия 8. История. 1998.
№ 2. С. 6 1 -7 6 .
Миненко 1978 —Миненко Н. А. Взаимоотношения сунругов в рус­
ских крестьянских семьях Западной Сибири XVIII —первой половины
XIX В.//СЭ. 1978. № 2. С. 7 2-82.
Миненко 1979 —Миненко Н. А. Русская крестьянская семья в Запад­
ной Сибири (XVIII — первой половины XIX в.). Новосибирск : Наука,
Сиб. отд-ние, 1979.350 с.
Министерство внутренних дел... 1903 — Министерство внутрен­
них дел. Труды редакционной комиссии по пересмотру законополо­
жений о крестьянах. СПб.: Тип. МВД, 1903. Т. 5.559 с.
Минх 1890 — Минх А. Н. Народные обычаи, обряды, суеверия
и предрассудки крестьян Саратовской губернии / / Записки импера­
торского Русского географического общества по отд-нию этнографии.
СПб, 1890. Т. XIX, вып. II. 152 с.
М и О. 1902 —М и О. Цифры и факты из переписи С.-Петербурга
в 1900 году// Русская мысль. 1902. № 2. С. 72—92.
Миронов 1976 — Миронов Б. Н. Вокруг свадьбы. Представления
русского крестьянина о семье, браке, детях// Знание сила. 1976. № 10.
С. 4 2 -4 5 .
686

Список источников и литературы

Миронов 1977 — Миронов Б. Я. Традиционное демографическое
поведение крестьян в XIX —начале XX в .// Брачность, рождаемость,
смертность в России и СССР. М .: Статистика, 1977. С. 82—104.
Миронов 1998 —Миронов Б. Я. Преступность в России в XIX — на­
чале XX в е к а // Отечественная история. 1998. № 1. С. 24—42.
Миронов 2000а, 20006 —Миронов Б. Я. Социальная история России :
в 2 т. 2-е изд., испр. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Т. 1.548 с; Т. 2.568 с.
Мироново 1988 — Миронова Т. Я. Политическое сознание совет­
ского доколхозного крестьянства в общественной литературе 70—
80-х гг. / / Проблемы историографии и истории культуры народов
СССР. М .: Изд-во Моек, ун-та, 1988. С. 115-127.
Мирополъский 1880 —Миропольский С. Наше земство и народная
ш кола//Русская мысль. 1880. № 3. С. 75—127.
Михаленко 1880 — Михаленко А. М. Заозерская община (Новго­
родской губернии) / / Сборник материалов для изучения сельской
поземельной общины. СПб., 1880. Т. I. С. 257—299.
Михель Д , Михель И. 2011—Михель Д. В., Михель И. В. Российское
образованное общество и проблема детоубийства в контексте исто­
рии (вторая половина XIX — начало XX вв.) / / Социальная история :
ежегодник. 2010 / отв. ред. Н. Л. Пушкарева. С П б.: Алетейя, 2011.
С. 191-222.
Михель Д., Михель И. 2012 —Михель Д , Михель И. Инфантицид гла­
зами образованного российского общества второй половины XIX —
начала XX в. / / Бытовое насилие в истории российской повседневно­
сти (XI—XXI в в .): коллект. монография. СПб.: Изд-во Европейского
ун-та в Санкт-Петербурге, 2012. С. 105—141.
М. Я. 1907 —М. Я. Крестьянка / / Союз женщин. 1907. № 11. С. 2.
Можаровский 1877 —Можаровский А. Ф. Очерки жизни крестьян­
ских детей Казанской губернии в их потехах, остротах, стишках и пес­
н я х // Известия ИОЛЕАЭ. Т. XXVIII. Труды этногр. отдела. 1877. Кн. 4.
С. 102-139.
Можаровский 1882 — Можаровский А. Ф. Из жизни крестьянских
детей. Казань, 1882.56 с.
Морозов 1995 —Морозов И. А. Игровые формы свадьбы в системе
традиционных «переходных» обрядов //Ж С. 1995. № 2. С. 21—26.
Морозов 1998 — Морозов И. А. Женитьба добра молодца : Про­
исхождение и типология традиционных молодежных развлечений
с символикой «свадьбы». М .: Гос. Республ. Центр русского фольклора :
Лабиринт, 1998.352 с.
Морозов 1999а—Морозов И. А. Игры народные // Славянские древ­
ности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Толстой.
М .: Междунар. отношения, 1999. Т. 2. С. 380—386.
687

Список источников и литературы

Морозов 2011 — Морозов И. А. Феномен куклы в традиционной
и современной культуре (Кросс-культурное исследование идеологии
антропоформизма). М .: Индрик, 2011. 352 с.
Морозов, Слепцова 2004 —Морозов И. А., Слепцова И. С. Круг игры.
Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX—XX вв.).
М .: Индрик, 2004.920 с.
Морозов, Слепцова 2006 —Морозов К А., Слепцова И. С. Социорегулятивные функции игры в севернорусской крестьянской общине
(XIX—XX вв.) / / Мировоззрение и культура севернорусского населе­
ния / отв. ред. И. В. Власова ; Ин-т этнологии и антропологии РАН.
М .: Наука, 2006. С. 244-290.
Морозов 19996 —Морозов С. Д. Брачность и рождаемость крестьян
Европейской России (конец XIX —начало XX в.) / / Крестьяноведение :
Теория. История. Современность / под ред. В. Данилова, Т. Шанина.
М .: Аспект Пресс, 1999. Вып. 3. С. 95—114.
Морозов 2001 — Морозов С. Д. Крестьянская семья Центральной
России в 1897—1917 гг.: социально-демогр. развитие // Семья в ра­
курсе социального знания : сб. науч. ст. Барнаул, 2001. С. 159—173.
Мужики и бабы... 2005 — Мужики и бабы : Мужское и женское
в русской традиционной культуре : иллюстр. энцикл. / авт. Д. А. Бара­
нов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2005.688 с.
Муллов 1879 — Муллов П. А. Извлечения из решений волостных су­
дов Сергачского и Балахнинского уездов Нижегородской губернии //
Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. СПб., 1879. Т. II.
Приложение. С. 373—400.
Муравьева 2012 —Муравьева М. Повседневные практики насилия:
сунружеское насилие в русских семьях XVIII в. / / Бытовое насилие
в истории российской повседневности (XI—XXI вв.) / общ. ред. и сост.
М. Г. Муравьевой, Н. Л. Пушкаревой. СПб.: Изд-во Европейского ун-та
в Санкт-Петербурге, 2012. С. 52—104.
Мурин 1926 —Мурин В. А. Быт и нравы деревенской молодежи. М .:
Новая Москва, 1926.158 с.
Мухин 1888 — Мухин В. Ф. Обычный порядок наследования у кре­
стьян. СПб.: Ред. комиссия по составлению Гражд. Уложения, 1888.332 с.
Мухина 2010а —Мухина 3.3. «Девка на поре, не удержишь на дво­
ре...»//Ж енщ ина в российском обществе. Российский научный жур­
нал. 2010. № 3 (56). С. 5 8 -6 8 .
Мухина 20106 —Мухина 3.3. Обретение социокультурного опыта
как структурообразующего фактора повседневной жизни девуш ­
ки-крестьянки Европейской России (вторая половина XIX — начало
XX в.) / / Научные ведомости БелГУ. Серия История. Политология.
Экономика. Информатика. 2010. № 19 (90). Вып. 16. С. 118—127.
688

Список источников и литературы

Мухина 2011 —Мухина 3.3. Новое в повседневности девушки-кре­
стьянки центра России (конец XIX —начало XX века // Вестник ТвГУ:
науч. журнал. Сер. История. 2011. Вып. 4. № 31. С. 83—90.
Мухина 2012а —Мухина 3.3. Семейный быт и повседневность кре­
стьян Курской губернии: традиции и динамика перемен в порефор­
менной России. М .: ИЭА РАН, 2012. 299 с.
Мухина 20126 — Мухина 3. 3. Плодоизгнание и контрацепция
в традиционной крестьянской культуре Европейской России (вторая
половина XIX - 30-е гг. XX в.) / / ЭО. 2012. № 3. С. 147-160.
Мухина 2012в —Мухина 3.3. Особенности процесса социализации
русской крестьянки во второй половине XIX — начале XX в. в Евро­
пейской России / / Вестник Пермского ун-та. Серия: История. 2012.
Вып. 1 (18). С. 252-261.
Мухина 2012г —Мухина 3.3. Процессы социализации русской кре­
стьянской девочки в пореформенной Европейской России // Вестник
Тверского гос. ун-та. Серия: История. 2012. № 14. Вып. 2 / отв. за вы­
пуск А. В. Белова. С. 36—51.
Мухина 2012д —Мухина 3.3. Вдова в русской крестьянской среде:
традиции и новации (вторая половина XIX — начало XX в.) / / Жен­
щина в российском обществе. 2012. № 4. С. 62—71.
Мухина 2013а — Мухина 3. 3. Разводы в русской крестьянской се­
мье в пореформенной России: гендерный аспект//Вестник Рос. ун-та
дружбы народов. Серия: История России. 2013. Вып. 1. С. 49—63.
Мухина 20136 —Мухина 3.3. Правовое положение вдовы в русской
крестьянской среде: традиции и новации (вторая половина XIX —на­
чало XX в .)// Политика и общество. 2013. № 3 (99). С. 322—329.
Мухина 2013в — Мухина 3. 3. «А одежду-то всякий увидит...» //
Родина. 2013. № 4. С. 120-122.
Мухина 2013г —Мухина 3.3. Нищенство и нищенки в русской кре­
стьянской среде Европейской России (вторая половина XIX — нача­
ло XX века) // Вестник Пермского ун-та. Серия: История. 2013. № 3.
С. 7 -1 5 .
Мухина 2013д —Мухина 3.3. Старые девы в русской крестьянской
среде (вторая половина XIX —начало XX в.) // Женщина в российском
обществе. 2013. № 4. С. 50—57.
Мухина 2013е — Мухина 3. 3. Повседневность русской девушкикрестьянки в пореформенной России / / Российская повседневность
в зеркале гендерных отношений : сб. ст. М .: Новое лит. обозрение,
2013. С. 155-176.
Мухина 201 Зж—Мухина 3.3. О модели вхождения новаций в кре­
стьянское пространство в пореформенной России / / Историческая
психология и социология истории. 2013. Т. 6, № 1. С. 181—191.
689

Список источников и литературы

Мухина 2014 — Мухина 3. 3. Социальные и возрастные грунпы
в традиционном русском крестьянском социуме пореформенного
времени: гендерный аспект// ЭО. 2014. № 2. С. 99—115.
Мухина, Пивоварова 2016 —Мухина 3.3., Пивоварова Л. Н. Курские
крестьяне в пореформенной России (вторая половина XIX — начало
XX века). Старый Оскол : Изд-во РОСА, 2016.280 с.
Мухина, Пушкарева 2012а —Мухина 3.3., Пушкарева Н. Л. Женщина
и женское в традиционной русской сексуальной культуре (до и после
великих реформ XIX века) // Вестник Пермского ун-та. Серия: Исто­
рия. 2012. Вып. 3 (20). С. 4 3 -5 5 .
Мухина, Пушкарева 20126 — Мухина 3. 3., Пушкарева Н. Л. Доро­
довой период и роды в жизни крестьянки пореформенной России
(преимущественно центральных губерний) / / Научные ведомости
БелГУ. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2012.
№ 7 (126). Вып. 22. С. 160-167.
Набоков 1998 —Набоков В. В. Комментарий к роману А. С. Пушки­
на «Евгений Онегин». СПб.: Искусство-СПБ, 1998.928 с.
Надеждин 1847 —Надеждин Н И. Об этнографическом изучении
народности русской // Записки РГО. СПб., 1847. Кн. 2. С. 61—115.
Народный быт... 1927 — Народный быт : Материалы и исследо­
вания по этнографии Воронежского края. Воронеж : Изд. Воронеж,
губмузея, 1927.48 с.
Невзоров 1916 — Невзоров В. Ф. Происхождение обрядового алко­
голизма. Пенза, 1916.56 с.
Нефедов 1877 — Нефедов Ф. О. Этнографические наблюдения на
пути по Волге и ее притокам / / Труды этногр. отдела ИОЛЕАЭ при
Моек, ун-те. 1877. Кн. IV, т. XXVIII. С. 40-6 9 .
Нижник 2006 —Нижник Н С. Правовое регулирование семейно­
брачных отношений в русской истории. С П б.: Изд-во Р. Асланова
«Юридический центр Пресс», 2006.272 с.
Никишина 2008 —Никишина Н. Н. О роли и значении куклы в кре­
стьянской семье / / Феномен семьи в ракурсе видения социальных
и гуманитарных наук : материалы междунар. научн. конф., посвящ.
завершению Года семьи в Российской Федерации. 18—19 декабря
2008 г. (г. Старый Оскол). Старый Оскол : РОСА, 2008. Ч. I. С. 168—180.
Никольский 1885 —Никольский В. И. Тамбовский уезд. Статистика
населения и болезненности. М., 1885.384 с.
Новгородский сборник 1865а, 18656 — Новгородский сборник/
под ред. Н. Богословского. Новгород, 1865. Вып. 1.298 с.; Вып. 4.290 с.
Новиков 1899 —Новиков А. Записки земского начальника. СПб.,
1899.240 с.
690

Список источников и литературы

Новиков 1904 —Новиков А. И. Солдатка//Сборник рассказов. СПб.,
1904. С. 1 -3 4 .
Новиков 1907 —Новиков А. Женщина —товарищ мужчины. Ростов
н/Д : К свету, 1907.40 с.
О кустарных промыслах... 1885 —О кустарных промыслах Курской
губернии. Курск, 1885.244 с.
О народной поэзии... 1881 —0 народной поэзии и песне// Русская
мысль. 1881. № 11. С. 114-145.
Обзор... 1874 — Обзор этнографических данных, помещенных
в разных губернских ведомостях за 1873 г о д // Изв. ИОЛЕАЭ. Т. XIII,
вып. 1. Труды этногр. отдела. 1874. Кн. 3. С. 77—104.
Обзор Курской губернии... 1896 — Обзор Курской губернии за
1895 год. Курск, 1896.82 с. + Прилож. 96 с.
Определение... 1918 — Определение Священного Собора Право­
славной Российской Церкви о поводах к расторжению брачного союза,
освященного Церковью / / Священный Собор Православной Россий­
ской Церкви. Собрание Определений и Постановлений : в 4 вып. М.,
1918. Вып. 3. С. 6 1 -6 4 .
Ордин 1898 — Ордин Н. Г. Свадьба в подгорных волостях Сольвычегодского уезда//Ж С . 1898. Вып. 1. С. 51—121.
Оршанский 1875 — Оршанский И. Народный суд и народное пра­
во //Ж урнал гражданского и уголовного права. СПб.: Тип. М. М. Ста­
сюлевича, 1875. Кн. 5. С. 1—71.
Оршанский 1879 — Оршанский И. Г. Исследования по русскому
праву, обычному и брачному. СПб., 1879.453 с.
Осипова 2010 — Осипова М. П. Опекунские права великорусской
крестьянки в конце XIX — начале XX в. (по материалам Тамбовской
губернии)/ / Женская история и современные гендерные роли: пере­
осмысливая прошлое, задумываясь о будущем : материалы третьей
междунар. науч. конф. РАИЖИ, 1—3 ноября 2010. Череповец ; М .:
ИЭА РАН, 2010. Т. 1. С. 212-219.
Остатки умыкания 1905 —Остатки умыкания//ЖС. 1905. Вып. 3—4.
С. 555.
Островский 1890 — Островский А. Н Праздничный сон до обеда
(Женитьба Бальзаминова)/ / Соч. 9-е изд. М., 1890. Т. 2. С. 252—294.
Остроумов 1960 — Остроумов С. С. Преступность и ее причины
в дореволюционной России. М .: Изд-во МГУ, 1960.339 с.
Очерки... 1968 — Очерки общей этнографии. Европейская часть
СССР. М .: Наука, 1968.479 с.
Павлов 1887 —Павлов А. 50-я глава Кормчей книги как историче­
ский и практический источник русского брачного права. М., 1887.452 с.
691

Список источников и литературы

Памятная книжка... 1891 — Памятная книжка Курской губернии
на 1891 год / сосг. Т. И. Вержбицкий. Курск, 1891. 225 с.
Памятная книжка... 1892 — Памятная книжка Курской губернии
на 1892 год / сосг. Т. И. Вержбицкий. Курск, 1892.516 с.
Памятная книжка... 1888 —Памятная книжка Орловской губернии
на 1888 год. Орел, 1888.196 с.
Панкова 2011 —Панкова Т. М. «По обычаю дедову» : Путеводитель
по экспозиции Певческого корпуса Рязанского кремля. 2-е изд. М .:
Северный паломник, 2011.112 с.
Панченко 2005 — Панченко А. А. Образ старости в русской кре­
стьянской культуре// Отечественные записки. 2005. № 3. URL: http://
www.strana-oz.ru/2005/3/obraz-starosti-v-russkoy-krestyanskoy-kulture
(дата обращения: 20.12.2015).
Паппе 1889 — Паппе А. О доказательствах на волостном суде //
Труды этногр. отдела ИОЛЕАЭ. Сб. сведений для изучения быта кре­
стьянского населения России. М., 1889. Вып. 1. С. 19—24.
Паршина 2008 —Паршина В. Н. Профессиональные женские учеб­
ные заведения в России во второй половине XIX —начале XX века (по
материалам Пензенской губернии)// Изв. ПГПУ им. В. Г. Белинского.
Гуманитарные науки. 2008. № 09 (13). С. 124—129.
Пахман 1877, 1879 — Пахман С. В. Обычное гражданское право
в России : юридические очерки : в 2 т. СПб., 1877. Т. I. XVI, 447 с.; 1879.
Т. 2. VII, 400 с.
Пахман 1900 —Пахман С. В. Сборник юридических обычаев. Т. 2 //
Записки Имп. Русского географического общества. СПб., 1900. Т. 18.
440 с.
Первуишн 1909 —Первушин С. А. Влияние урожаев в связи с други­
ми экономическими факторами на потребление спиртных напитков
в России. М., 1909. 219 с.
Перетц 1894 — Перетц В. Н. Деревня Будогоща и ее предания //
ЖС. 1894. Вып. 1. С. 3 -1 8 .
Я. Я. 1901 — Я. Я. Выбрасывание стариков и старух// ЭО. 1901.
№ 4 . С. 145-146.
Пиотровская 1908 — Пиотровская А. Женское крестьянское дви­
жение / / Союз женщин. 1908. № 2. С. 13.
Племянников 1891 —Племянников В. Я. Указатель к решениям во­
лостных судов, помещенным в «Трудах комиссии по преобразованию
волостных судов» / / Сб. сведений для изучения быта крестьянского
населения России. М., 1891. Вып III. С. 1—16.
Плотникова 1995 — Плотникова А. А. Бесплодие / / Славянские
древности : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Тол­
стой. М .: Междунар. отношения, 1995. Т. 1. С. 166—168.
692

Список источников и литературы

Повалишин 1903 — Повалиишн А. Рязанские помещики и их кре­
постные. Рязань, 1903. 386 + XXXVIII с.
Повесть временных лет 1950 — Повесть временных лет / подгот.
текста Д. С. Лихачева. М .; Л .: Изд-во АН СССР, 1950.404 с.
Покровская 1914 — Покровская М. И. К вопросу об аборте // Жен­
ский вестник. 1914. № 4. С. 102—105.
Покровский 1887 — Покровский Е. А. Детские подвижные игры,
преимущественно русские (в связи с историей, этнографией, педа­
гогикой и гигиеной). М , 1887. VI + 368 с.
Покровский 1997 — Покровский Е. А. Детские игры : Преимуще­
ственно русские. Репринт, изд. М .: ТЕРРА : Книжная Лавка — РТР,
1997.416 с.
Покровский 1869 — Покровский И. Описание села Красного Арза­
масского уезда / / Нижегородский сборник. 1869. Т. II. С. 349—367.
Покровский 1896 — Покровский Ф. О семейном положении кре­
стьянской женщины в одной из местностей Костромской губернии
по данным волостного суда (из отчета о командировке от импера­
торского Русского Географического общества в 1896 году)//ЖС. 1896.
Вып. 3 - 4 . Отд. 1. С. 457-476.
Покровский 1902 — Покровский Ф. Розга в деятельности одного
волостного суда (1862—1895 гг.)//Ж С. 1902. Вып. 2. С. 139—146.
Покровский 1903 — Покровский Ф. Семейные разделы в Чухлом­
ском уезде //Ж С . 1903. Вып. 1 -2 . С. 1 -5 1 .
Пол. Гендер. Культура 1999, 2000, 2003 — Пол. Гендер. Культура.
Немецкие и русские исследования / под ред. Э. Шоре и К. Хайдер. М .:
Издат. центр РГГУ, 1999. 215 с.; 2000.257 с.; 2003.214 с.
Поликарпов 1904 — Поликарпов Ф. Женская крестьянская одежда
в селе Истобном Нижнедевицкого уезда. Воронеж, 1904. 38 с.
Пономарев 1994 — Пономарев И Д. Народный костюм Воронеж­
ской губернии. Воронеж : Центрально-Черноземное книж. изд-во,
1994.36 с.
Попов 2010 — Попов Г. И. Русская народно-бытовая медицина.
Рязань : Александрия, 2010.472 с.
Попов 1903 —Попов Н. Народные предания жителей Вологодской
губернии Кадниковского уезда//Ж С . 1903. Вып. I—И. С. 188—224.
Поповская 1914 — Поповская А. Летние ясли-приюты в деревнях
Рязанской губернии / / Вестник Рязанского губ. земства. 1914. № 4.
С. 6 6 -6 9 .
Потанин 1876 — Потанин Г. Н. Никольский уезд и его жители //
Древняя и новая Россия. СПб., 1876. Т. 3. С. 136—169.
Потанин 1899 —Потанин Г. Н. Этнографические заметки от г. Никольска до г. Тотьмы//Ж С. 1899. Вып. 2. С. 167—235.
693

Список источников и литературы

Потехин 1880 —Потехин А. Деревенские мироеды // Вестник Евро­
пы. 1880. Т. 2. С. 553-574.
Правила о свадьбах... 1865 —Правила о свадьбах /составлены гра­
фом Аракчеевым // Новгородский сборник. 1865. Вып. IV. С. 275—279.
Привалова 1998 —Привалова Т. В. Питание российского крестьян­
ства на рубеже веков // Крестьяноведение : Теория. История. Совре­
менность : ежегодник. 1997. М .: Аспект Пресс, 1998. С. 128—146.
Привалова 2000 — Привалова Т. В. Быт русской деревни. 60-е гг.
XIX —20-е гг. XX в. (медико-санитарное состояние деревни Европей­
ской России). М .: Русское слово, 2000.199 с.
Программа... 1878 —Программа для собирания народных юриди­
ческих обычаев // Записки ИРГО по Отд-нию этнографии. 1878. Т. 8.
С. 1-76.
Программа... 1887 — Программа для собирания этногр. сведе­
ний // Изв. ИОЛЕАЭ. 1887. Т. XLVIII, вып. 2. Труды этнографического
отдела. Кн. 8. С. 1—38.
Программа... 1890 — Программа для собирания сведений по эт­
нографии //Ж С. 1890. Вып. I. С. XLVII - LII.
Программа... 1900 — Программа для собирания народных юри­
дических обычаев // Сборник народных юридических обычаев / под
ред. С. В. Пахмана. СПб., 1900. Т. II. С. 339-429.
Прокопович 1905 —Прокопович С. Крестьянское хозяйство (по дан­
ным бюджетных исследований и динамических переписей). Ростов
н/Д : Донская речь, 1905.34 с.
Прокопович 1909 —Прокопович С. Н. Бюджеты петербургских ра­
бочих (по данным анкеты, произведенной 12-м (содействия труду)
отделом ИРТО). СПб., 1909.62 с.
Прокопьева 2002 —Прокопьева Н. Н. Большак и большуха в русской
деревне: статус и его передача// Материалы по этнографии. СПб.,
2002. Т. 1.С. 154-174.
Прокопьева 2005 —Прокопьева Н. Н. Старуха / / Мужики и бабы :
Мужское и женское в русской традиционной культуре : иллюстр. энцикл. / авт. Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.:
Искусство-СПБ, 2005. С. 635-639.
Промыоты... 1885 — Промыслы и внеземледельческие занятия
крестьян Центрального района. Курск : Тип. губ. земства, 1885.226 с.
Пропп 2009 —Пропп В. Я. Русские аграрные праздники : Опыт
историко-этнографического исследования. М .: Лабиринт, 2009.176 с.
Протопопов 1891 —Протопопов М. Женское творчество/ / Русская
мысль. 1891. № 1. С. 98—112.
Пругавин 1887 —Пругавин А. К вопросу о том, что и как читает
народ// Русская мысль. 1887. № 11. С. 1—31.
694

Список источников и литературы

Пругавин 1889 —Пругавин А. Вольные крестьянские школы / / Рус­
ская мысль. 1889. № 1. С. 33—57.
Пругавин 1898 —Пругавин А. С. Законы и справочные сведения по
начальному народному образованию. СПб., 1898.806 с.
Прыжов 1914 — Прыжов И. Г. История кабаков в России. Казань,
1914. 282 с.
Прыжов 1862 —Прыжов Н. Нищие на святой Руси. М , 1862.139 с.
Пулькин 2012а — Пулькин М. В. Алкоголь и традиционная культу­
ра в XVIII — начале XX в. / / Традиционная культура. 2012. № 2 (46).
С. 112-121.
Пулькин 20126 — Пулькин М. В. Северная крестьянка: основные
вехи судьбы (XIX — начало XX в.) // История в подробностях. 2012.
№ 11 (29). С. 2 6 -3 3 .
Пупарев 1872 — Пупарев А. Г. Лев Измайлов / / Русская старина.
1872. Декабрь. Т. VI. С. 649-664.
Пушкарева 1989 — Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. М .:
Мысль, 1989.286 с.
Пушкарева 1994 —Пушкарева Н. Л. Русская женщина в семье и об­
ществе X—XX вв.: этапы истории // ЭО. 1994. № 5. С. 3—15.
Пушкарева 1995 —Пушкарева Я. Л. Женщина, семья, сексуальная
этика в православии и католицизме: перспективы сравнительного
подхода / / ЭО. 1995. № 3. С. 5 5 -7 0 .
Пуитарева 1996 —Пушкарева Н. Л. Женщины России и Европы на
пороге Нового времени. М .: Изд-во РАН, 1996. 301 с.
Пушкарева 1997 — Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской жен­
щины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX в.). М .: Ладомир,
1997.381 с.
Пушкарева 1998а —Пушкарева Н. Л. Интимная жизнь русских жен­
щин в XVIII В.//ЭО. 1998. № 1.С. 93-103.
Пушкарева 19986 —Пушкарева Н. Л. Материнство и материнское
воспитание в российских семьях XVIII — начала XIX вв. // Расы и на­
роды. М .: Наука, 1998. Вып. 25. С. 104—124.
Пушкарева 1998в — Пушкарева Н. Л. История женщин и гендер­
ный подход к анализу прошлого в контексте проблем социальной
истории/ / Социальная история : ежегодник. 1997. М., 1998. С. 69—95.
Пушкарева 2001 — Пушкарева Я. Л. Отечественные исследования
по социологии, истории и этнологии материнства / / ЭО. 2001. № 5.
С. 91-101.
Пушкарева 2002 — Пушкарева Я. Л. Русская женщина: история
и современность : История изучения «женской темы» русской и за­
рубежной наукой. 1800—2000 : материалы к библиографии. М .: Ла­
домир, 2002.526 с.
695

Список источников и литературы

Пушкарева 2003а —Пушкарева Н. Л. Женская история, гендерная
история: сходства, отличия, перспективы / / Социальная история :
ежегодник. 2003. Женская и гендерная история / под ред. Н. Л. Пуш­
каревой. М .: РОССПЭН, 2003. С. 9 -4 4 .
Пушкарева 20036—Пушкарева Н. Л. Гендерная асимметрия социа­
лизации ребенка в традиционной русской сем ье// Гендерные стерео­
типы в прошлом и настоящем. М .: ИЭА РАН, 2003. С. 4—27.
Пушкарева 2004 — Пушкарева Н. Л. Предмет и методы изучения
«истории повседневности»// ЭО. 2004. № 5. С. 3—19.
Пушкарева 2005 —Пушкарева Н. Л. Женщина в русской семье (X—
XX века) / / Русские / отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, Н. С. По­
лищук. М .: Наука, 2005. С. 456—465.
Пушкарева 2007 —Пушкарева Н. Л. Гендерная теория и историче­
ское знание. СПб.: Алетейя, 2007.495 с.
Пушкарева 2008а —Пушкарева Н. Л. Сексуальность в частной жиз­
ни русской женщины (X—XX вв.): влияние православного и этакратического гендерных порядков / / Женщина в российском обществе.
2008. № 2 (47). С. 3 -1 7 .
Пушкарева 20086 — Пушкарева Н. Л. История повседневности:
предмет и методы / / Социальная история : ежегодник. 2007 / ред.:
И. Ю. Новиченко, А. К. Соколов, К. М. Андерсон (отв. ред.) и др. М .:
РОССПЭН, 2008. С. 9 -5 4 .
Пушкарева 2009 —Пушкарева Н. Л. Позорящие наказания для жен­
щин в России XIX - начала XX в .// ЭО. 2009. № 5. С. 120-134.
Пушкарева 2012 —Пушкарева Н. Л. Позорящие наказания для жен­
щин: истоки и последствия гендерной асимметрии в русском тради­
ционном и писаном праве // Бытовое насилие в истории российской
повседневности (XI—XXI в в .) : коллект. монография. СП б.: Изд-во
Европейского ун-та в Санкт-Петербурге, 2012. С. 11-51.
Пушкарева 2013 —Пушкарева Н. Л. Женская и гендерная история:
прошлое и будущее научного направления в России / / Как мы пи­
шем историю? / отв. ред. Г. Гаррета, Г. Дюфо, Л. Пименова ; [пер. с фр.
Е. И. Балаховской, Е. В. Дворниченко, Л. А. Пименовой]. М .: РОССПЭН,
2013. С. 300-335.
Пушкин Гл. III. Строфа XVIII —Пушкин А. С. Евгений Онегин. Любое
издание.
Пыпин 1882а, 18826,1883 — Пыпин А. Н. Новейшие исследования
русской народности / / Вестник Европы. 1882. Кн.4. С. 132—171; Кн. 6.
С. 151-194; 1883. Кн. 6. С. 595-640.
Рабинович 2000 —Рабинович Е. Г. Риторика повседневности : фи­
лологические очерки. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2000.199 с.
696

Список источников и литературы

Работнова 1964 —Работнова И. П. Русская народная одежда. М .:
Легкая индустрия, 1964.76 с.
Развод по обоюдному соглашению 1906 — Развод по обоюдному
соглашению//Ж С. 1906. Вып. 1. Смесь. С. 14.
Ратов 1899 —Ратов М. Женщина перед судом присяжных (мысли
и факты). М .: Т-во тип. А. И. Мамонтова, 1899.66 с.
Рашин 1951 — Рашин А. Г. Грамотность и народное образование
в России в XIX и начале XX в .// Исторические записки АН СССР. 1951.
№ 37. С. 2 8 -8 0 .
Рашин 1956 — Рашин А. Г. Население России за сто лет (1811—
1913): статистические очерки. М., 1956. 352 с.
Редько 1899 —Редъко А. Нечистая сила в судьбах женщины-мате­
ри //ЭО . 1899. № 1 - 2 (кн. 4 0 -4 1 ). С. 54-131.
Резанова 1901 — Резанова Е. И. Материалы по этнографии Кур­
ской губернии : Детские игры. Поверья // Курский сборник / под ред.
Н. И. Златоверховникова. Курск, 1901. Вып. I. С. 177—184.
Репина 2001 — Репина Л. Пол, власть и концепция «разделенных
сфер»: от истории женщин к гендерной истории / / Гендерная исто­
рия. Теория и исследования : учеб, пособие, материалы к курсу «От
женской истории к гендерной истории. Смена познавательных ори­
ентаций». Калуга : ИД «Эйдюс», 2001. С. 114—133.
Рис 1994 —РисН. Гендерные стереотипы в российском обществе:
взгляд американского этнографа / / ЭО. 1994. № 5. С. 44—50.
Риттих 1903 — РиттихА. А. Крестьянское землепользование.
Свод трудов местных комитетов по 49 губерниям Европейской Рос­
сии. СПб., 1903.126 с.
Рождение ребенка... 1997 —Рождение ребенка в обычаях и обря­
дах. Страны Зарубежной Европы/под ред. Н. Н. Грацианской, А. Н. Кожановского. М .: Наука, 1997.518 с.
Розанов 2004 —Розанов В. В. Соб. соч. Семейный вопрос в России /
под общ. ред. А. Н. Николюкина. М .: Республика, 2004.829 с.
Росницкий 1926 —Росницкий Н. Лицо деревни (по материалам об­
следования 28 волостей и 32 730 крестьянских хозяйств Пензенской
губернии). М .; Л .: Госиздат, 1926.126 с.
Российская повседневность... 1995 —Российская повседневность.
1921—1941 г г .: Новые подходы : сб. ст. СПб.: СПб. изд-во УЭИФ, 1995.
286 с.
Рубакин 1912 —Рубакин Н. А. Россия в цифрах. СПб.: Вестник зна­
ния, 1912.216 с.
Рудинский 1896 — Рудинский Н. Знахарство в Скопинском и Данковском уездах Рязанской губернии //Ж С. 1896. Вып. 2. С. 169—201.
697

Список источников и литературы

Руднев 1854 —Руднев А. Село Голун и Новомихайловское, Тульской
губернии Новосильского уезда / / Этнографический сборник. 1854.
Вып. II. С. 98-110.
Русин 1933 — Русин Я. И. Аборт искусственный и самопроизволь­
ный. Воронеж : Книгоизд-во «Коммуна», 1933.116 с.
Русские... 1967 — Русские : историко-этнографический атлас.
Земледелие. Крестьянское жилище. Крестьянская одежда / отв. ред.
П. И. Кушнер. М .: Наука, 1967.360 с.
Русские 2005 — Русские / отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова,
Н. С. Полищук. М .: Наука, 2005.828 с.
Русские... 1970 — Русские : историко-этнографический атлас. Из
истории русского народного жилища и костюма (Середина XIX —на­
чало XX в.) / отв. ред. П. И. Кушнер. М .: Наука, 1970.206 с.
Русские... 1989 —Русские: семейный и общественный быт : сб. ст./
отв. ред. М. М. Громыко, Т. А. Листова. М .: Наука, 1989. 336 с.
Русские... 2008 — Русские: история и этнограф ия / под ред.
И. В. Власовой и В. А. Тишкова. М., 2008. 751 с.
Русские дети... 2006 —Русские дети : Основы народной педагоги­
ки : иллюстр. энцикл. / авт. Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина
и др. СПб.: Искусство-СПБ, 2006.566 с.
Русский народный... 1978 —Русский народный свадебный обряд :
исследования и материалы / под ред. К. В. Чистова, Т. А. Бернштам.
Л., 1978.280 с.
Русский народный костюм... 1989 — Русский народный костюм:
Государственный исторический музей. М .: Сов. Россия, 1989.310 с.
Русский праздник... 2002 — Русский праздник : Праздники и об­
ряды народного земледельческого календаря : иллюстр. энцикл. /
авт. О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. С П б.: Искусство-СПБ, 2002.
672 с.
Русский Север... 2004 — Русский Север: этническая история и на­
родная культура XII—XX вв. М .: Наука, 2004.848 с.
Русский эротический... 1995 — Русский эротический фольклор :
Песни. Обряды и обрядовый фольклор. Народный театр. Заговоры.
Загадки. Частушки / сост. А. Л. Топорков. М .: Ладомир, 1995.640 с.
Рыбаков 1981 — Рыбаков Б. Н. Язычество древних славян. М .: На­
ука, 1981. 608 с.
Рыбаков 1988 —Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М .: Наука,
1988. 784 с.
Рычков 1770—Рычков Н. П. Журнал или дневные записки путешест­
вия по разным провинциям Российского государства, 1769 и 1770 году.
В СПб. при Имп. Академии наук, 1770. Ч. 1 .190 с.; Ч. II. 132 с.
698

Список источников и литературы

Савельев 1881 — Савельев А. А. Юридические отношения между
сунрутами по законам и обычаям великорусского народа. Нижний
Новгород, 1881.94 с.
Савченков 1890 — Савченков И. Старое и новое в народном убран­
стве и одежде//Ж С. 1890. Вып. 1. С. 103—114.
Садохин, Грушевицкая 2000 — СадохинА. Я , Грушевицкая Т. Г. Этно­
логия. М .: Высшая школа, 2000. 304 с.
Самойлова 1921 — Самойлова К. Н. Крестьянка и советская власть.
М., 1921.30 с.
Самоквасов 1878 — Самоквасов Д. Я. Семейная община в Кур­
ском уезде / / Сб. народных юридических обычаев. СПб., 1878. Т. I.
С. 1 1-1 5 .
Сафьянова 1969 — Сафьянова А. В. Положение русской женщины
в алтайской деревне до революции и ее роль в общественной и куль­
турной жизни в годы Советской власти / / Этнография русского насе­
ления Сибири и Средней Азии. М., 1969. С. 77—103.
Сахаров 1885а — Сахаров И. П. Сказания русского народа. Русское
народное чернокнижье. Русские народные игры, загадки, присловья
и притчи. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1885. Ч. I. VIII + 298 с.
Сахаров 18856 — Сахаров И. Я. Сказания русского народа. Народ­
ный дневник : Праздники и обычаи. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1885.
Ч. II. 240 с.
Сборник 1878,1900 —Сборник народных юридических обычаев.
Т. 1—2 / / Записки ИРГО по Отд-нию этнографии / под ред. П. А. Мат­
веева, С. В. Пахмана. СПб., 1878,1900. Т. 18.1070 с.
Сведения об отхожих промыслах... 1901 — Сведения об отхожих
промыслах в Курской губернии за 1899 год / / Курский сборник / под
ред. Н. И. Златоверховникова. Курск : Тип. губ. правления, 1901. Вып. 1.
С. 215.
Свет 1889 - Свет В. О черничках// ЭО. 1889. № 1. С. 92-101.
Севастьянова 2005 — Севастьянова А. А. Демографические и исто­
рико-культурные характеристики крестьянских семей XIX — начала
XX века по материалам Рязанской и Вятской губерний (к постанов­
ке проблемы) / / Провинциальное культурное гнездо (1778—1920-е
годы ): сб. ст. и материалов/ отв. ред. А. А. Севастьянова. Рязань, 2005.
С. 135-145.
Седакова 2004 — Седакова И. А. Купание младенца / / Славянские
древности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Тол­
стой. М .: Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 51—54.
Секс и эротика... 1996 — Секс и эротика в русской традиционной
культуре : сб. ст. / сост. А. Л. Топорков. М .: Ладомир, 1996.535 с.
699

Список источников и литературы

Селиванов 2011 — Селиванов В. В. Год русского земледельца : За­
рисовки из крестьянского быта. Зарайский уезд Рязанской губернии.
4-е изд. М .: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.152 с.
Село Вирятино... 1958 —Село Вирятино в прошлом и настоящем :
Опыт этнографического изучения русской колхозной деревни. М .:
Изд-во АН СССР, 1958. 280 с.
Семевский 1880 — Семевский В. И. Очерки из истории крепостного
права в Великороссии во второй половине XVIII в.//Русская мысль.
1880. № 10. С. 1 -3 3 .
Семевский 1882а, 18826 — Семевский В. И. Домашний быт и нравы
крестьян во второй половине XVIII века //Устои. 1882. № 1. С. 90—132;
№ 2. С. 63-107.
Семевский 1884 — Семевский В. И. Крестьянский вопрос в царство­
вание императора Н иколая// Русская мысль. 1884. № 6. С. 173—210.
Семевский 1896а, 18966 — Семевский В. И. Необходимость отмены
телесных наказаний//Русская мысль. 1896. № 2. С. 1—27; № 3. С. 33—66.
Семевский 1903 —Семевский В. И. Крестьяне в царствование импе­
ратрицы Екатерины II. СПб., 1903. Т. 1.642 с.
Семевский 1857 —Семевский М. Историко-этнографические замет­
ки о Великих Луках и Великолуцком уезде. СПб., 1857.212 с.
Семенов 1927 — Семенов Н. Крестьянский двор по материалам
пробного обследования быта и правовых отношений крестьянского
двора, произведенного Секцией права и государства Комакадемии
в январе — марте 1926 г./ / Революция права. 1927. № 1. С. 184—203.
Семенов 1902а, 19026 — Семенов С. Из истории одной деревни.
Записки волоколамского крестьянина / / Русская мысль. 1902. №1.
С. 2 0 -3 7 ; № 3 . С. 5 4 -6 8 .
Семенов 1996 — Семенов Ю. И. Пережитки первобытных форм
отношений полов в обычаях русских крестьян XIX — начала XX в. //
ЭО. 1996. № 1. С. 3 2 -4 8 .
Семенов 2010 — Семенов Ю. И. Происхождение брака и семьи.
2-е изд., доп. М .: КРАСАНД, 2010.312 с.
Семенова-Тян-Шанская 2010 — Семенова-Тян-Шанская О. Жизнь
«Ивана» : Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний.
М .: Ломоносовъ, 2010.192 с.
Симони 1898 — Симони П. К. Собирание пословиц, загадок, заго­
воров и п р .// ЭО. 1898. № 3. С. 206—207.
Синкевич 1926 —Синкевич Г. П. Бытовой алкоголизм Вологодской
губ. Опыт исследования двух селений / / Социальная гигиена. 1926.
№ 7. С. 2 0 -2 4 .
Синкевич 1929 — Синкевич Г. П. Вологодская крестьянка и ее ребе­
нок. М., 1929.93 с.
700

Список источников и литературы

Синозерский 1896 — Синозерский М. О выборе невест в Новгород­
ской губернии//Ж С. 1896. Вып. 3—4. С. 535—536.
Скабичевский 1899а, 18996 — Скабичевский А. Мужик в русской
беллетристике //Русская мысль. 1899. № 4. С. 1—26; № 5. С. 103—131.
Скалон 1883 — Скалой В. Народная школа//Вестник Европы. 1883.
Т. 1. С. 6 5-122.
Скворцов 1881 — Скворцов Л. Бережнослободская волость Тотемского у е зд а// Вологодский сборник. 1881. Т. 2. С. 22—44.
Скороходов 2014 — Скороходов М. В. Материалы к научной биогра­
фии С. А. Есенина: из истории земского образования в России// Есе­
нинский вестник / Гос. музей-заповедник С. А. Есенина. 2014. Вып. 5
(10). С. 9 -1 9 .
Славянская мифология 1995 —Славянская мифология. М .: Эллис
Лак, 1995.416 с.
Славянские древности... 1995—2012 — Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 1995. Т. 1. 583 с.; 1999. Т. 2. 697 с.; 2004. Т. 3.
693 с.; 2009. Т. 4.648 с.; 2012. Т. 5.736 с.
Слепцова 1995 — Слепцова И. С. Народные игры и использование
их в воспитании // Русские народные традиции и современность. М .:
Наука, 1995. С. 5 4 -7 1 .
Смертность младенцев... 1889 — Смертность младенцев в Евро­
пейской России в 1867—1881 гг. в возрастах от рождения до пяти лет.
СПб., 1889.17 с.
Смертность младенцев... 1914 — Смертность младенцев в воз­
расте от рождения до одного года в 1909—1911 гг./ / Статистический
временник Российской империи. СПб., 1914. Т. 82. С. Ill—IV.
Смесь 1897 — Смесь. Этнографические зам етки//Э О . 1897. № 3.
С. 188-189.
Смирнов 1877 — Смирнов А. Очерки семейных отнош ений по
обычному праву русского народа. М., 1877.264 с.
Смирнов 1901 —Смирнов А. Земледелие и земледелец центральной,
промышленной губернии / / Русская мысль. 1901. Кн. VII. С. 173—186.
Смирнова 1971 — Смирнова В. Н. Женский вопрос на демократи­
ческом и социалистическом этапах революции : автореф. дис.... д-ра
ист. наук. Воронеж, 1971.48 с.
Смирнова 1911 — Смирнова М. Родильные и крестильные обряды
крестьян села Голицына, Курганской волости, Сердобского уезда, Са­
ратовской губернии/ / ЭО. 1911. Вып. 1—2. С. 252—256.
Смурова 2003 — Смурова О. В. Неземледельческий отход крестьян
в столицы и его влияние на трансформацию культурной традиции
в 1861—1914 гг. (по материалам Санкт-Петербурга и Москвы, Ко701

Список источников и литературы

стромской, Тверской и Ярославской губерний). Кострома : Изд-во
Костромского гос. техн. ун-та, 2003.172 с.
Смурова 2012 — Смурова О. В. Частная жизнь ярославского крестьянина-отходника И. Г. Андреева по материалам его «Дневника
происшествий и приключений и разных заметок о погоде и т. п.» //
Повседневная жизнь и общественное сознание в России XIX—XX в в .:
материалы междунар. науч. конф. 14—16 марта 2012 г. / под общ.
ред. проф. В. Н. Скворцова ; отв. ред. В. А. Веременко. СПб.: ЛГУ им.
А. С. Пушкина, 2012. С. 286—289.
Снегирев 1837,1838а, 18386, 1839 — Снегирев И. М. Русские про­
стонародные праздники и суеверные обряды : в 4 вып. М .: Унив.тип.
1837. Вып. 1. 264 с.; 1838. Вып. 2. 142 с.; Вып. 3. 214 с.; 1839. Вып. 4.
200 с.
Снегирев 1844 — Снегирев И. М. О лубочных картинках русского
народа. М., 1844.24 с.
Соболев 1903 — Соболев А. Крестьянские дети. Их жизнь, нравы,
воспитание и образование по произведениям Д. В. Григоровича
(1822—1899). (Педагогические картинки). СПб.: Типолитогр. К. Фельд­
ман, 1903.131 с.
Соболев 1912 — Соболев А. Н. Обряды и обычаи при рождении
младенца и колыбельные песни Владимирской губернии / / Труды
Владимирского общества любителей естествознания. Владимир, 1912.
Прилож. к т. 3. Вып. 2. С. 42—51.
Соболев 1915 — Соболев А. Н. Детские игры и песни. Владимир :
Тип. губ. правления, 1915.48 с.
Советская повседневность... 2003 — Советская повседневность
и массовое сознание. 1939—1945/сост.А. Я.Лившин,И.Б. Орлов. М .:
РОССПЭН, 2003.472 с.
Соколов, Гребенщиков 1901 — Соколов Д. А., Гребенщиков В. И.
Смертность в России и борьба с нею. Доклад в соединенном собрании
Общества русских врачей, Общества детских врачей в С.-Петербурге
и Статистического отделения Высочайше утвержденного Русского
общества охранения народного здравия, 22-го марта 1901 г. в зале
музея И. Н. Пирогова. СПб., 1901.77 с.
Соколовский 1889 — Соколовский А. 3. О брачном союзе, о растор­
жении брака (развод), о власти родителей, о правах законных, усы­
новленных и незаконных детей, учреждение опек и попечительств
(права опекунов и попечителей). СПб., 1889.239 с.
Соловьев 1900 — Соловьев Е. Т. Преступления и наказания по по­
нятиям крестьян Поволжья / / Сб. народных юридических обычаев /
под ред. С. В. Пахмана. СПб., 1900. Т. 2. С. 275—300.
702

Список источников и литературы

Соловьев 1888 —Соловьев Е. Т. Гражданское право: Очерки народно­
го юридического быта. Казань: Тип. губ. правления, 1888. Вып. 1.166 с.
Соловьев 1878 — Соловьев Е. Т. Очерк семейственного права рус­
ских крестьян Мамадышского уезда. Казань, 1878.19 с.
Соловьев 1908 — Соловьев 3. Я Ясли-приюты в Саратовской губер­
нии за пятилетие 1903—1907 гг. Саратов, 1908. 72 с.
Соловьева 1907 — Соловьева Л. И. Свадьба (быт) / / Курский сбор­
н и к / под ред. Н. И. Златоверховникова. Курск, 1907. Вып. 7. С. 31—43.
Солодовникова 2004 — Солодовникова Я В. Народные календарные
праздники и обряды / / Прекрасна ты, моя сторонка... : Народные
традиции села Подольхи Прохоровского района : сб. ст. и матери­
алов / ред.-сост. А. В. Кулабухов, Н. В. Солодовникова, И. П. Зотова,
Н. В. Кривчикова, В. А. Котеля. Белгород, 2004. С. 7—23.
Соснина, Шангина 1998 — Соснина Я. Я., Шангина И. И. Русский
традиционны й костюм : иллюстр. энцикл. С П б.: Искусство-СПБ,
1998.400 с.
Социально-правовой статус женщины... 1997 —Социально-право­
вой статус женщины в исторической ретроспективе : материалы междунар. науч. конф. Иваново, 24—25 апреля 1997 г. Иваново, 1997.247 с.
Справочный листок... 1913 — Справочный листок XII съезда Об­
щества русских врачей в память Н. И. Пирогова. СПб., 1913.104 с.
Степанов 1903 — Степанов В. И. Деревенские посиделки и совре­
менные народные песни-частушки / / ЭО. 1903. № 4. С. 69—98.
Степанов 1906 —Степанов В. И. Сведения о родильных и крестин­
ных обрядах в Клинском у. Московской губернии / / ЭО. 1906. № 3—4.
С. 221-234.
Степанов 1907 — Степанов В. Современные народные собра­
ния, игры, танцы и песни (частушки и другие) в деревне / / ЭО. 1907.
№ 1 -2 . С. 181-200.
Степанов 1939 — Степанов Г. В. О вреде аборта. Ростов н/Д., 1939.
40 с.
Столяров 1986 — Столяров И. Я. Записки русского крестьянина.
Париж, 1986.395 с.
Столяров 1989 —Столяров И. Я. Записки русского крестьянина//
Записки очевидца : воспоминания, дневники, письма / сост. М. Вострышев. М .: Современник, 1989. С. 323—484.
Струмилин 1924 — Струмилин С. Бюджет времени русского ра­
бочего и крестьянина в 1922—1923 гг. М .; Л .: Вопросы труда, 1924.
155 с.
Суворов 2004 — Суворов Я. С. Разбор сочинения г-на А. И. Загоровского «О разводе по русскому праву» / / «А се грехи злые, смерт703

Список источников и литературы

ные...» : Русская семейная сексуальная культура глазами историков,
этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов и богословов
XIX — начала XX века : в 3 кн. М .: Ладомир, 2004. Кн. 3. С. 331—382.
Сулейманова 2014 — Сулейманова Р. Н. Женщины в общественнополитической жизни Башкирии в XX в. Уфа, 2014.435 с.
Сумцов 1880 — Сумцов Н. Ф. О славянских народных воззрениях
на новорожденного ребенка// Журнал Министерства народного про­
свещения. СПб., 1880. Т. ССХ. С. 72—78.
Сумцов 1881 — Сумцов Н. Ф. О свадебных обрядах, преимущест­
венно русских. Харьков, 1881.218 с.
Сумцов 1996 — Сумцов Н. Ф. Символика славянских обрядов : и з­
бранные труды. М .: Воет. лит. РАН, 1996.296 с.
Сурин 1900 — Сурин П. Ф. Московский съезд по сельскохозяйст­
венному образованию. Секция по женскому сельскохозяйственному
образованию. СПб., 1900.
Сурин 1902 — Сурин П. Ф. Краткий очерк развития и состояния
женского сельскохозяйственного образования к 1 марта 1902 г. СПб.,
1902.
Сурин 1905 — Сурин П. Ф. Женское сельскохозяйственное образо­
вание в России// Сб. ст. по вопросам женского сельскохозяйственного
образования. СПб., 1905. Отд. 1. С. 3—8.
Сухова 2008 —Сухова О. А. Десять мифов крестьянского сознания:
Очерки истории социальной психологии и м енталитета русского
крестьянства (конец XIX — начало XX в.) по материалам Среднего
Поволжья. М .: РОССПЭН, 2008.679 с.
Таганцев 1868 — ТаганцевН. О детоубийстве : Опыт комментария
2 ч. 1451 и 1 ч. 1460 ст. Уложения о наказаниях/ / Журнал Министер­
ства юстиции. СПб., 1868. Т. 36.300 с.
Таганцев 1904 — Таганцев Н. С. Уголовное уложение 22 марта
1903 г. СПб., 1904.1125 с.
Тазихина 1955 — Тазихина Л. В. Русский сарафан (По коллек­
ции Государственного музея этнографии народов СССР) // Краткие
сообщения Института этнографии. М .: ИЭА РАН, 1955. Вып. XXII.
С. 2 1 -3 5 .
Талько-Грынцевич 2004 — Талько-Грынцевич Ю. Д. Народное аку­
шерство в Южной Руси / / «А се грехи злые, смертные...» : Русская
семейная сексуальная культура глазами историков, этнографов, ли­
тераторов, фольклористов, правоведов и богословов XIX — начала
XX века : в 3 кн. М .: Ладомир, 2004. Кн. 2. С. 320—352.
Тарадин 1926а — Тарадин И. Воронежская деревня. Воронеж, 1926.
Вып. 1. С. 7 1 -8 4 .
704

Список источников и литературы

Тарадин 19266 — Тарадин И. «ДосвНки» и их влияние на половую
жизнь крестьянской молодежи// Профилактическая медицина. 1926.
№ 7 -8 . С. 96-103.
Тарадин 1928 — Тарадин И. Золотое дно. Экономика, история,
культура и быт волости Центрально-Черноземной области. Воронеж,
1928.228 с.
Тарновская 1902 — Тарновская П. Н. Женщины-убийцы. СПб.: Т-во
Художественной печати, 1902.512 с.
Тарновский 1899а — Тарновский Е. Н. Итоги русской уголовной
статистики за 20 лет (1874—1894 гг.) / сост. Е. Н. Тарновский. СПб.:
Тип. Правительствующего Сената, 1899.407с.
Тарновский 18996 — Тарновский Е. Н. Преступность малолетних
и несовершеннолетних в России. СПб.: Тип. Правительствующего
Сената, 1899.44 с.
Твердова-Свавицкая 1916 — Твердова-Свавицкая Е. М. Очерки ку­
старной промышленности Елецкого уезда. М., 1916.104 с.
Тенишев 1907 —Тенишев В. В. Правосудие в русском крестьянском
быту. СПб., 1907.196 с.
Теодор 1936 — Теодор Л. Б. Аборты (выкидыши), их опасности
и осложнения. Ростов н/Д., 1936.32 с.
Терещенко 1848а, 18486,1848в — Терещенко А. В. Быт русского на­
рода. СПб., 1848. Ч. 1.507 с.; Ч. III. 131 с.; Ч. IV. 335 с.
Терновская, Толстой 1995 — Терновская О. А., Толстой Н. И.
Баба / / Славянские древности : этнолингвистический словарь :
в 5 т ./о тв . ред. Н. И. Толстой. М .: Междунар. отношения, 1995. Т. 1.
С. 122-123.
Т-ий 1885 — Т-ий. Музей кустарных изделий в М оскве// Русская
мысль. 1885. № 10. С. 33-47.
Тинякова 1995 — Тинякова Е. А. Курский вариант народного ко­
стюма / / Культура Курского края (лингвоэтнографические очерки).
Курск, 1995. С. 23-57.
Титов 1888 — Титов А. А. Юридические обычаи села Никола-Перевоз Сулотской волости, Ростовского уезда. Ярославль, 1888.113 с.
Тихомиров 1895а — Тихомиров Н. А. Легенда о предсказании пре­
подобного Геннадия//ЖС. 1895. Вып. 1. С. 121.
Тихомиров 18956 — Тихомиров Н. А. Особая форма нищенства //
ЖС. 1895. Вып. 1.С. 122.
Тихонов 1889 —Тихонов В. Описание детских игрушек и игр в селе
Мазунине Сарапульского уезда Вятской губ. // Труды этногр. отдела
ИОЛЕАЭ. Сб. сведений для изучения быта крестьянского населения
России. М., 1889. Вып. 1. С. 1—9.
705

Список источников и литературы

Тихонов 1891 — Тихонов В. П. Материалы для изучения обычного
права среди крестьян Сарапульского уезда Вятской губернии // Труды
этногр. отдела ИОЛЕАЭ. Сб. сведений для изучения быта крестьян­
ского населения России (обычное право, обряды, верования и пр.).
М., 1891. Вып.З. С. 2 -1 4 6 .
Тишкин 1981 — Тишкин Г. А. К вопросу о роли крестьянок в обще­
ственном движении и культуре Русского Севера (XIX в.) / / Аграрные
отношения и история крестьянства Европейского Севера России :
межвуз. сб. науч. трудов. Сыктывкар, 1981. С. 116—120.
Тишкин 1993 — Тишкин Г. А. Женщина в русской крестьянской
сем ье// Роль историко-литературных знаний в подготовке студентов
Института культуры : сб. науч. трудов. СПб., 1993. С. 21—27.
Тишков 1992 — Тишков В. А. Советская этнография: преодоление
кризиса//Э О . 1992. № 1. С. 5 -1 9 .
Ткачев 1925 — Ткачев Т. Я. Народная медицина в Воронежской
губ ерн и и // Воронежский краеведческий сборник. Воронеж, 1925.
Вып. 3. С. 3—11.
Ткачев 1928 — Ткачев Т. Я. Воронежская деревня в социально-ги­
гиеническом отношении. Воронеж, 1928. 74 с.
Ткаченко 1975 — Ткаченко В. М. Опыт решения женского вопроса
в СССР. Минск, 1975.
Токарев 1971 — Токарев С. А. Ранние этапы развития советской
этнографии / / Очерки истории русской этнографии, фольклористики
и антропологии. М., 1971. С. 111—120.
Толстая 1995 — Толстая С. М. Беременность, беременная жен­
щ ина / / Славянские древности : этнолингвистический словарь :
в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .: Междунар. отношения, 1995. Т. 1.
С. 160-164.
Толстая 2004 — Толстая С. М. Одежда / / Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 523—533.
Толстая 2009 — Толстая С.М. Праздник//Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 237—240.
Толстой 1981 — Толстой Л. Н. Война и мир // Собр. соч.: в 22 т. М .:
Худож. лит., 1981. Т. VII. 431 с.
Тольц 1977 — Тольц М. С. Брачность населения России в конце
XIX — начале XX в. / / Брачность, рождаемость, смертность в России
и СССР. М .: Статистика, 1977. С. 138—153.
Топорков 1995 — Топорков А. Л. Эротика в русском фольклоре / /
Русский эротический фольклор : Песни. Обряды и обрядовый фольк706

Список источников и литературы

лор. Народный театр. Заговоры. Загадки. Частушки / сост. А. Л. Топор­
ков. М., 1995. С. 5 -1 8 .
Топорков 2008 —Топорков А. Л. Любовь, тоска и магия // Крестьян­
ка. 2008. № 11. С. 107-109.
Топорков 2009а — Топорков А. Л. Печь / / Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 39—44.
Топорков 20096 — Топорков А. Л. Пьянство // Славянские древно­
сти : этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 377—382.
Топорков, Агапкина 1991 — Топорков А. Л., Агапкина Т.А. Малоиз­
вестные источники по славянской этносексологии (конец XIX —нача­
ло XX века) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения.
СПб., 1991. С. 307-318.
Торэн 1996 — Торэн М. Д. Русская народная медицина и психоте­
рапия. СПб.: АОЗТ Изд-во «Литера», 1996.496 с.
Традиционные Белгородские игры... 2003 —Традиционные Бел­
городские игры и забавы. Белгород : Белгородский колледж культуры
и искусства, 2003.88 с.
Третьяков 1997 — Третьяков А. В. Низшая сельскохозяйственная
школа в России. Курск, 1997.129 с.
Третьяков 2002 — Третьяков А. В. Марьинская низшая сельскохо­
зяйственная школа 1-го разряда в с. Шебекино Белгородского уезда//
Сб. материалов научно-практ. конф., посвящ. 275-летию образования
Белгородской губернии. Белгород : Изд-во БелГУ, 2002. С. 77—81.
Троицкий 1854 — Троицкий П. Село Липицы и его окрестности,
Тульской губернии Каширского уезда // Этнографический сборник,
издаваемый Имп. РГО. 1854. Вып. 2. С. 81—97.
Трофимов 1999 — Трофимов А. А. Убогий сирота// ЖС. 1999. № 1.
С. 25-26.
Трошина 2009 —Трошина Т. И. От Петра I до Сталина: Социальная
история Русского Севера (XVIII — первая четверть XX в .) : в 2 ч. Ар­
хангельск : Поморский ун-т, 2009. Ч. 1.289 с.
Трубачев 2006 —Трубачев О. Н. История славянских терминов род­
ства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М .:
КомКнига, 2006.242 с.
Тульцева 1970 —ТульцеваЛ. А. Чернички // Наука и религия. 1970.
№ 11. С. 8 0-82
Тульцева 1978 — Тульцева Л. А. Религиозные верования и обряды
русских крестьян на рубеже XIX и XX веков (по материалам средне­
русской полосы) / / СЭ. 1978. № 3. С. 31—46.
707

Список источников и литературы

Тульцева 1984 — ТулъцеваЛ. А. Обсуждение статьи М. М. Громыко
«Место сельской (территориальной, соседской) общины в социальном
механизме формирования, хранения и изменения традиций» / / СЭ.
1984. № 6 . С. 6 0 -6 1 .
Тульцева 1989 — Тульцева Л. А. Община и аграрная обрядность
рязанских крестьян на рубеже XIX—XX в .// Русские: семейный и об­
щественный быт : сб. ст. / отв. ред. М. М. Громыко, Т. А. Листова. М .:
Наука, 1989. С. 4 5 -6 2 .
Тульцева 1994— Тульцева Л. А. Тайная милостыня//Родина. 1994.
№ 9. С. 2 2 -2 4 .
Тульцева 1999 — Тульцева Л. А. К этнопсихологической характе­
ристике одного типа русских женщин: христовы невесты (чернич­
ки) / / Мужчина и женщина в современном мире: меняющиеся роли
и образы / отв. ред. И. М. Семашко, А. Н. Седловская. М., 1999. Т. 2.
С. 287-292.
Тульцева 2005 — Тульцева Л. А. Календарные праздники и обря­
ды // Русские / отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, Н. С. Полищук.
М .: Наука, 2005. С. 616-646.
Тютрюмов 1879а, 18796 — Тютрюмов И. Крестьянская семья
(очерк обычного п рава)// Русская речь. СПб., 1879. Кн. 4. С. 270—294;
Кн. 10. С. 289-318.
Тютчев 1912— Тютчев А. П. Семейные разделы у крестьян : Пра­
вила и порядок производства семейн. разделов... с добавлением со­
ответствующих статей Свода законов, указов... СПб., 1912.94 с.
Узенева 2009 — Узенева Е. С. Посиделки / / Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М. :
Междунар. отношения, 2009. Т. 4. С. 196—200.
Ульянов 1915 — Ульянов И. И. Воин и русская женщина в обрядо­
вых причитаниях наших северных губерний //Ж С. 1915. Вып. Ill—IV.
С. 233-270.
Уманьский 1902а, 19026 — Уманьский А. Бытописатель переходного
времени. О литературной деятельности Г. И. Успенского // Русская
мысль. 1902. № 2. С. 140-160; № 3. С. 110-134.
Усачева 1999 — Усачева В. В. Коса// Славянские древности : этно­
лингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .: Между­
нар. отношения, 1999. Т. 2. С. 615—618.
Усачева 2004а — Усачева В. В. Лихорадка// Славянские древности :
этнолингвистический словарь : в 5 т. / отв. ред. Н. И. Толстой. М .:
Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 117—123.
Усачева 20046 — Усачева В. В. Медицина народная // Славянские
древности : этнолингвистический словарь : в 5 т ./ отв. ред. Н. И. Тол­
стой. М .: Междунар. отношения, 2004. Т. 3. С. 215—220.
708

Список источников и литературы

Успенский 1885а — Успенский Г. И. Через пень колоду// Русская
мысль. 1885. № 5. С. 129-165.
Успенский 18856 — Успенский Г. И. «Перестала!» (Из деревенских
зам еток)// Русская мысль. 1885. № 12. С. 200—220.
Успенский 1889а — Успенский Г. И. «На минутку» / / Русская мысль.
1889. № 1. С. 175-192.
Успенский 18896 — Успенский Г. И. Грехи тяжкие / / Русская мысль.
1889. № 4 . С. 146-166.
Успенский 1890 — Успенский Г. И. Крестьянские женщины (Из теку­
щей народной жизни) / / Русская мысль. 1890. № 4. С. 137—154.
Успенский 1957 — Успенский Г. И. Крестьянские ж енщ ины // Собр.
со ч .: в 9 т. М .: Худож. лит., 1957. Т. 8. С. 509—529.
Успенский 1985а — Успенский Г. И. Крестьянин и крестьянский
т р у д //С о ч .: в 2 т. М .: Совет. Россия, 1985. Т. 1. С. 84—120.
Успенский 19856 — Успенский Г. И. Власть земли / / С оч.: в 2 т. М .:
Совет. Россия, 1985. Т. 1. С. 121-218.
Успенский 1988 — Успенский Г. И. Из деревенского дневника //
С оч.: в 2 т. М .: Худож. лит., 1988. Т. 1. С. 443—524.
Успенский 1895 — Успенский Д. И. Родины и крестины, уход за ро­
дильницей и новорожденным. (По материалам, собранным в Туль­
ском, Веневском и Каширском у. Тульской губ.) / / ЭО. 1895. № 4 (кн.
27). С. 7 1 -9 5 .
Успенский 1896 — Успенский Д. Рекрутские причитания // ЖС. 1896.
Вып. 2. С. 242-248.
Успенский 1904 — Успенский Д. Помещики о грамотности кре­
стьян / / Русская мысль. 1904. № 3. С. 19—30.
Успенский 1898 — Успенский М. М арипчельская крестьянская
свадьба//Ж С. 1898. Вып. I. С. 80-104.
Успенский 1899 — Успенский М. И. Обычай славить детей накануне
Нового го д а// ЭО. 1899. № 4. С. 108-110.
Ушаков 1896 — Ушаков Д. Материалы по народным верованиям
великорусов//ЭО. 1896. № 2—3. С. 146—204.
Ушаков 1904 — Ушаков Д. Сведения о некоторых поверьях и обы­
чаях в Ростовском уезде Ярославской губ., извлеченные из «Словаря
ростовского говора» В. Волоцкого// ЭО. 1904. Кн. LXI. С. 161—166.
Фальк 1824,1825 — Фальк И. Г. Полное собрание ученых путеше­
ствий по России, издаваемое Императорскою Академией наук, по
предложению ее президента : в 7 т. СПб.: Имп. Академия наук, 1824.
Т. 6.446 с.; 1825. Т. 7.224 с.
Федоров 1994 — Федоров В. А. Мать и дитя в русской деревне (ко­
нец XIX —начало XX в.) / / Вестник МГУ. Серия 8. История. 1994. № 4.
С. 3 -2 1 .
709

Список источников и литературы

Феминология... 1996 —Феминология: Методология исследования
и методика преподавания : тез. докл. Всерос. научно-практ. конф.,
Иваново, 26—27 апреля 1996 г. Иваново : Ивановский гос. ун-т, 1996.
111 с.
Филиппов 1880 —Филиппов А. Женщина в русской семье / / Русское
богатство. 1880. № 3—4. С. 59—107.
Филиппов 1883а — Филиппов А. Судьба русской девушки / / Друг
женщин. 1883. № 2. С. 17—26.
Филиппов 18836,1883в —Филиппов А. В. Женщина в крестьянской
сем ье//Д руг женщин. 1883. № 4. С. 120-133; № 5. С. 5 6-77.
Филиппов 1886 —Филиппов А. Очерки по обычному праву южносла­
вянскому и русскому// Юридический вестник. 1886. № 8. С. 469—495.
Финк 1988 —Финк Э. Основные феномены человеческого бы тия//
Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 357—404.
Фирсов 1988а — Фирсов Б. М. Теоретические взгляды В. Н. Тенишева // СЭ. 1988а. № 3. С. 15-27.
Фирсов 19886 — Фирсов Б. М. «Крестьянская программа» В. Н. Тенишева. Некоторые итоги реализации // СЭ. 1988. № 4. С. 38—49.
Фирсов, Киселева 1992 — Фирсов Б. М., Киселева И. Г. Структуры
повседневной жизни русских крестьян конца XIX в е к а// Социологи­
ческие исследования. 1992. № 4. С. 3—14.
Флоренский 1989 —Флоренский П. А. Собрание частушек Костром­
ской губернии Нерехтского уезда. М .: Совет. Россия, 1989.112 с.
Фойницкий 1893а, 18936 — Фойницкий И. Я. Женщина-престунница // Северный вестник : журнал литературно-научный и политиче­
ский. 1893. № 2 . С. 123-144; № 3 . С. 111-140.
Фольклорные традиции... 1998 — Фольклорные традиции села
Мощеное Яковлевского района : сб. ст. Белгород : БГЦНТ, 1998.88 с.
Фомин 1899а, 18996,1899в —Фомин А. Положение русской женщи­
ны в семье и обществе по произведениям А. Н. Островского // Русская
мысль. 1899. № 1. С. 120-134; № 2. С. 7 2 -9 2 ; № 4. С. 27-57.
Фортунатов 1886 — Фортунатов А. Научный обзор. Санитар­
ные условия сельской работы в России / / Русская мысль. 1886. № 11.
С. 84-104.
Харламов 1880 —Харламов И. Женщина в русской семье / / Русское
богатство. 1880. № 3. Март. С. 59—107.
Харузин 1887 —ХарузинМ.Н. Программа для собирания сведений
об юридических обычаях. М., 1887. VIII + 92 с.
Харузина 1904 —Харузина В. Н. Программа для собирания сведе­
ний о родильных и крестильных обрядах у русских крестьян и ино­
род ц ев// ЭО. 1904. № 4. С. 120-156.
710

Список источников и литературы

Харузина 1906 —Харузина В. Н. Несколько слов о родильных, кре­
стинных обрядах и об уходе за детьми в Пудожском уезде Олонецкой
губернии // ЭО. 1906. Вып. 1—2 (кн. 68/69). С. 88—95.
Харузина 1911 —Харузина В. Н. Об участии детей в религиозно­
обрядовой жизни // ЭО. 1911. Кн. 88—89. № 1—2. С. 1—78.
Хвостов 1914 —Хвостов В. М. Женщина и человеческое достоин­
ство. Исторические судьбы женщины. Природа женщины. Женский
вопрос. М .: Изд. Г. А. Лемана и Б. Д. Плетнева, 1914.510 с.
Хейзинга 1997 — Хейзинга Й. Homo Ludens : статьи по истории
культуры. М., 1997.416 с.
Холодная 2004 — Холодная В. Г. Отцовское наказание в воспита­
нии мальчика-подростка у восточных славян в конце XIX — начале
XX в в .// Мужской сборник. Вып. 2 : «Мужское» в традиционном и сов­
ременном обществе : Константы маскулинности. Диалектика пола.
Инкарнации «мужского». Мужской фольклор / сост. И. А. Морозов,
Н. Л. Пушкарева. М .: Лабиринт, 2004. С. 170—177.
Цимбаева 1999 —Цимбаева Е. И. Современное состояние гендер­
ных исследований по материалам международных конференций.
Информационно-аналитический обзор // Теоретические проблемы
исторических исследований. М., 1999. Вып. 2. С. 151 —163.
Чагин 1991 — Чагин Г. Н. Культура и быт русских крестьян Среднего
Урала в середине 19 — начале 20 века (этнические традиции матери­
альной жизни). Пермь : Изд-во Томского ун-та, Пермское отд-ние,
1991.112 с.
Чагин 1993 — Чагин Г. Н. Мировоззрение и традиционная обряд­
ность русских крестьян Среднего Урала в середине XIX — начале
XX века : учеб, пособие по спецкурсу. Пермь : Изд-во Перм. ун-та,
1993.184 с.
Чагин 1999 — Чагин Г. Н. История в памяти русских крестьян
Среднего Урала в середине XIX — начале XX века. Пермь : ПГУ,
1999.164 с.
Черневский 1911 — Черневский В. А. К вопросу о пьянстве во Влади­
мирской губернии и способах борьбы с ним (По официальным данным
и отзывам корреспондентов текущей статистики). Владимир, 1911.74 с.
Чехов 1960 — Чехов А. П. Трифон / / Собр. со ч .: в 12 т. М .: Худож.
лит., 1960. Т. 2. С. 215-219.
Чехов 1962 — Чехов А. П. Мужики / / Собр. со ч .: в 12 т. М .: Худож.
лит., 1962. Т. 8. С. 198-229.
Чижикова 1977 — Чижикова Л. Н. Свадебный обряд сельского на­
селения русско-украинского пограничья в начале XX в ек а// Полевые
исследования Института этнографии. М .: Наука, 1977. С. 97—128.
711

Список источников и литературы

Чижикова 1979 — Чижикова Л. Н. Традиционная женская одежда
русских в Белгородской области / / Полевые исследования Института
этнографии. 1977 г. М .: Наука, 1979. С. 9—19.
Чижикова 1988 — Чижикова Л. Н. Русско-украинское пограничье.
История и судьба традиционно-бытовой культуры (XIX—XX вв.). М .:
Наука, 1988.256 с.
Чириков 1901 — Чириков Е. Из провинциальной летописи// Русская
мысль. 1901. № 12. С. 150-161.
Чирков 1973 — Чирков П. М. Решение женского вопроса в СССР
(1917-1937). М .: Мысль, 1973.255 с.
Чистов 1983 — Чистов К. В. Традиция и вариативность// СЭ. 1983.
№ 2. С. 1 4-22.
Чунихин 1894 — Чунихин П. Н. К статистике выкидышей и прежде­
временных родов среди народонаселения России / / Труды V Съезда
Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова. СПб., 1894. Т. 1.
С. 526-540.
Чупров 2010 — Чупров А. Уничтожение сельской общины в Рос­
с и и // Вопросы экономики. 2010. № 10. С. 135—146.
Шавырина 1941 —Шавырина Н. А. Аборт и борьба с ним. М., 1941.
24 с.
Шангина 2000 — Шангина И. И. Русские дети и их игры. С П б.:
Искусство СПБ, 2000.296 с.
Шангина 2003а —Шангина И. К Русский традиционный быт : эн­
циклопедический словарь. СПб.: Азбука-классика, 2003.688 с.
Шангина 20036 —Шангина И. И. Русский народ. Будни и праздни­
ки : энциклопедия. СПб.: Азбука-классика, 2003. 560 с.
Шангина 2005а —Шангина И. И. Девичий н ар яд // Мужики и бабы :
Мужское и женское в русской традиционной культуре : иллюстр.
энцикл. / авт. Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.:
Искусство-СПБ, 2005. С. 144-147.
Шангина 20056 —Шангина И. И. Молодуха / / Мужики и бабы : Муж­
ское и женское в русской традиционной культуре : иллюстр. энцикл./
авт. Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: ИскусствоСПБ, 2005. С. 360-363.
Шангина 2005в —Шангина И. И. Ж ена// Мужики и бабы : Мужское
и женское в русской традиционной культуре : иллюстр. энцикл. / авт.
Д. А. Баранов, О. Г. Баранова, Т. А. Зимина и др. СПб.: Искусство-СПБ,
2005. С. 202-206.
Шангина 2006 —Шангина И. И. «У кого детей много, тот не забыт
у Бога» / / Русские дети : Основы народной педагогики : иллюстр.
энцикл. СПб.: Искусство-СПБ, 2006. С. 5—12.
712

Список источников и литературы

Шангина 2008а — Шангина И. И. Русские девушки. СПб.: Азбукаклассика, 2008.352 с.
Шангина 20086 —Шангина К И. Русские традиционные праздни­
ки. СП б.: Азбука-классика, 2008.336 с.
Шаповалова 2003а —Шаповалова С. Я. Крестьянская свадьба в Кур­
ской губернии пореформенного периода// Белгородский краеведче­
ский вестник. Белгород, 2003. Вып. 3. С. 24—33.
Шаповалова 20036 — Шаповалова С. Я. Религиозно-нравственное
отношение к рождению девочки в крестьянской семье пореформен­
ного пери ода// Белогорье. Белгород, 2003. № 4. С. 108—110.
Шаповалова 2006а —Шаповалова С. Я. Досуг крестьянской жен­
щины Курской губернии в пореформенный период / / Белогорье :
краеведчески й альм анах. Белгород : И зд-во БелГУ, 2006. № 5.
С. 6 4 -6 8 .
Шаповалова 20066 —Шаповалова С. Я. Развод в судьбе крестьян­
ской женщины Курской губернии в конце XIX — начале XX вв. / / Ма­
териалы междунар. научно-практ. конф. «Юг России в прошлом и на­
стоящем: история, экономика, культура». Белгород : Изд-во БелГУ,
2006. С. 164-171.
Шаповалова 2007 — Шаповалова С. Я. Судьба русской женщины
Центрального Черноземья в пореформенный период в ходе реали­
зации великих реформ 60-х—90-х гг. XIX в. / / Общество. Личность.
Культура. СПб.: Изд-во СПбГИЭУ, 2007. Вып. 5. С. 118-125.
Шашков 1868 — Шашков С. С. Детоубийство / / Дело. 1868. № 5.
С. 1 -4 0 .
Шашков 1872 — Шашков С. С. Исторические судьбы женщины,
детоубийство и проституция. С П б.: Тип. Ф. С. Сущинского, 1872.
590 с.
Шашков 1879 — Шашков С. С. История русской женщины. СПб.,
1879.368 с.
Шейн 1895 — [Шейн Я. В.] Письмо П. В. Шейна к редактору «Живой
старины»//Ж С. 1895. Вып. 1. С. 122-123.
Шейн 1898—1900 — Шейн Я. В. Великорусе в своих песнях, обря­
дах, обычаях, верованиях, сказках и легендах и т. п. СПб.: Тип. Имп.
Академии наук, 1898—1900. Т. 1, вып. 1—2. LVIII + 833 с.
Шелегина 2005 —Шелегина О. Я. Адаптационные процессы в куль­
туре жизнеобеспечения русского населения Сибири XVIII — начала
XX века : (К постановке проблемы). Новосибирск : Изд-во Сибирская
научная книга, 2005.192 с.
Шингарев 1889 — Шингарев А. И. Положение женщин в крестьян­
ской среде / / Медицинская беседа. 1889. № 19. С. 280—284.
713

Список источников и литературы

Шингарев 1909 —Шингарев А. И. О правовом положении женщи­
ны в земельных законопроектах Правительства и проектах реформ
местного самоуправления / / Труды 1-го Всероссийского женского
съезда при русском женском обществе в С.-Петербурге, 10—16 дека­
бря 1908 года. СПб., 1909. С. 744-749.
Шингарев 2010 —Шингарев А. И. Вымирающая деревня. Опыт са­
нитарно-экономического исследования двух селений Воронежского
уезда : Статистико-социологические исследования в дореволюцион­
ной России. 3-е изд. М .: Изд-во ЛКИ, 2010.232 с.
Шкурина 2014 —Шкурина Т. Г. Роль возрастной инициации в про­
цессе социализации ребен ка// ЭО. 2014. № 1. С. 77—90.
Шмелева 2005 — Шмелева М. Н. Социальная диф ференциация
одежды в XVIII—XIX веках / / Русские / отв. ред. В. А. Александров,
И. В. Власова, Н. С. Полищук. М .: Наука, 2005. С. 328—352.
Шмелева, Тазихина 1970 —Шмелева М. К , ТазихинаЛ. В. Украше­
ния русской крестьянской одежды / / Русские : историко-этнографи­
ческий атлас. М .: Наука, 1970. С. 83—123.
Шмидт 1886 —Шмидт О. Ю. К вопросу о крестьянских семейных
разделах//Русская мысль. 1886. Кн. 1. С. 22—33.
Шпилев 1908 —Шпилев С. А. Опыт исследования экономического
быта крестьян среднечерноземной полосы России. Радом, 1908.51с.
Шумов, Черных 1996 — Шумов К. Э., Черных А. В. Беременность
и роды в традиционной культуре русского населения Прикамья // Секс
и эротика в русской традиционной культуре : сб. ст./ гост. А. Л. Топор­
ков. М„ 1996. С. 175-191.
Шустиков 1892 — Шустиков А. Троичина, Кадниковского уезда :
бытовой очерк//Ж С . 1892. Вып. III. С. 106—138.
Шустиков 1895а —Шустиков А. Народные игры в Кадниковском
уезде//Ж С . 1895. Вып. I. С. 86-100.
Шустиков 18956 — Шустиков А. Тавреньга / / ЖС. 1895. Вып. 2.
С. 182-198.
Щапов 1906 — Щапов А. П. Положение женщины в России по до­
петровскому воззрению / / С оч.: в 3 т. СП б.: Изд. М. В. Пирожкова,
1906. Т. 2. С. 105-153.
Щепанская 1996 — Щепанская Т. Б. Сокровенное м атеринство//
Секс и эротика в русской традиционной культуре / сост. А. Л. Топор­
ков. М„ 1996. С. 395-443.
Щепанская 1999а — Щепанская Т. Б. Миф материнства и техники
унравления (женские символы и техники власти в русской этнической
традиции) / / Астарта. Вып. 2 : Женщина в структурах власти архаиче­
ских и традиционных обществ. СПб., 1999. С. 126—158.
714

Список источников и литературы

Щепанская 19996 — Щепанская Т. Б. Пронимальная символика//
Женщина и вещественный мир культуры у народов России и Европы.
СПб.: Петербургское востоковедение, 1999. С. 149—190.
Щепанская 1999в — Щепанская Т. Б. Мифология социальных ин­
ститутов: родовспоможение / / Мифология и повседневность. СПб.,
1999. Вып. 3. С. 389-423.
Щепкина 1909 —Щепкина Е. Д. Труд и здоровье крестьянки // Союз
женщин. 1909. № 1. С. 12-15.
Щепкина 1914 — Щепкина Е. Д. Из истории женской личности
в России. СПб., 1914.30 с.
Щепотьева 1889 —Щепотьева Е. Умственные запросы народа и их
удовлетворение// Русская мысль. 1889. № 4. С. 22—61.
Щербина 1880 —Щербина Ф. Русская земельная общ ина// Русская
мысль. 1880. № 5 . С. 1 -3 2 .
Щербина 1900 —Щербина Ф. А. Крестьянские бюджеты. Воронеж,
1900.477 с.
Щербинин 2003 — Щербинин Я. Плод страсти роковой. Солдатки
и их незаконнорожденные дети в XIX —начале XX в. // Родина. 2003.
№ 8. С. 4 7 -5 1 .
Щербинин 2004а —Щербинин П. П. Военный фактор в повседнев­
ной жизни русской женщины в XVIII — начале XX вв. Тамбов : Юлис,
2004.508 с.
Щербинин 20046 — Щербинин П. П. Повседневная жизнь русской
солдатки по документам Госархива Тамбовской области. XIX —начало
XX в. / / Отечественные архивы. 2004. № 6. С. 56—66.
Щербинин 2005 —Щербинин П. П. О чем плакала солдатка? (Повсед­
невная жизнь солдатских жен в России в XVIII — начале XX в.) / / Со­
циальная история : ежегодник. 2004. М .: РОССПЭН, 2005. С. 113—140.
Энгел 1996 — Энгел Б. Л. Бабья сторона / / Менталитет и аграрное
развитие России : материалы междунар. конф. (XIX—XX вв.) /отв. ред.
В. П. Данилов, Л. В. Милов. М., 1996. С. 75—91.
Энгельштейн 1996 —Энгельштейн Л. Ключи счастья : Секс и поиски
путей обновления России на рубеже XIX—XX веков. М .: Терра, 1996.
571с.
Эрос и порнография... 1999 — Эрос и порнограф ия в русской
культуре / под ред. М. Левитта и А. Топоркова. М .: Ладомир, 1999.
700 с.
Яковлев 1923 — Яковлев Я. А. Деревня, как она есть : очерки Ни­
кольской волости. М .: Красная новь, 1923.132 с.
Яковлев 1924 —Яковлев Я. А. Наша деревня : Новое в старом и ста­
рое в новом. М .: Красная новь, 1924.176 с.
715

Список источников и литературы

Якубенко 2002 —Якубенко Л. В. Женская рубаха Белгородского
региона // Белгородский краеведческий вестник. Белгород : Изд-во
БелГУ. 2002. Вып. 2. С. 59-61.
Якушкин 1875, 1896, 1908, 1909 —Якушкин Е. И. Обычное право.
Материалы для библиографии обычного права : в 4 вып. Ярославль :
Тип. губ. правления, 1875. Вып. 1.XXXXVI + 249 с.; 1896. Вып. 2.587 с.;
1908. Вып. 3. IV + 546 с.; 1909. Вып. 4.440 с.
Якушкин 1880 —Якушкин Е. И. Старухинская община (Тульской
губ.) // Сборник материалов для изучения сельской поземельной об­
щины. СПб.: Типолитогр. А. М. Вольфа, 1880. Т. I. С. 193—203.
Якушкин 1891 —Якушкин Е. И. Заметки о влиянии религиозных
верований и предрассудков на народные юридические обычаи и по­
нятия// ЭО. 1891. Вып. 2. С. 1-19.
Янсон 1878 —Янсон Ю. Э. Сравнительная статистика России и за­
падноевропейских государств. Т. I : Территория и население. СПб.,
1878.390 с.
Ярмонкин 1896—Ярмонкин В. В. Письма из деревни. СПб., 1896.60 с.
На английском и немецком языках
Atkinson 1978 —Atkinson D. Society and the Sexes in the Russian
Past//W omen in Russia. The Harvester Press, 1978. P. 3—38.
Atkinson 1983 —Atkinson D. The End of the Russian Land Commune:
1905-1930. Stanford : Stanford Univ. Press, 1983.456 p.
Benet 1970—BenetS. The Village ofViriatino. New York : Anchor Books,
1970.300 p.
Bohac 1991 —BohacR. Widows and the Russian Serf Community//
Russian’s Women: Accomadation, Resistence, Transformation. Berkeley,
1991. P.95-112.
Chales 1924 — Chales B. La famille paysanne russe // Rev. des etudes
slaves. 1924. No 3/4.
Czap 1967 — Czap P. Peasant-Class Courts and Peasant Customary
Justice in Russia, 1861—1912/ / J. of Social History. 1967.Nr l.P. 149-179.
Czap 1976 —Czap P. Mariage and the Peasant Joint Family in the Era
of Serfdom // The Family in Imperial Russia/ ed. by D. L. Ransel. Urbana ;
Chicago ; London : Univ. of Illinois Press, 1976. P. 103—123.
Czap 1982 —CzapP. The Perennial Multiple Family Household, Mishino, Russia 1782-1858//J. of Family History. 1982. Nr 7. P.5-26.
Czap 1983 —Czap P. A large family: the peasant’s greatest wealth. Serf
households in Mishino, Russia, 1814—1858//Family in Historic Europe/
R. Wall, ed. Cambridge. 1983. P. 105-151.
716

Список источников и литературы

Dicks 1960 —Dicks Н. V. Some Notes on the Russian National Cha­
racter // The Transformation of Russian Society: Aspects of Social Change
since 1861. Cambridge, MA : Harvard Univ. Press, 1960. P. 636—651.
Dunn 1976 —Dunn S. P The Family as Reflected in Russian Folklore //
The Family in Imperial Russia / ed. by D. L. Ransel. Urbana ; Chicago ;
London : Univ. of Illinois Press, 1976. P. 153—170.
Dunn 1978 —Dunn S. P. Russian Rural Women // Women in Russia.
The Harvester Press, 1978. P. 167—187.
Eklof 19SS —EklofB. Ways of Seeing: Recent Anglo-American Studies of
the Russian Peasant (1861—1914)//Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas.
1988. V. 36. S. 57-79.
Eklof 1990 —EklofB. Russian peasant schools. Officialdom, village
culture and popular pedagogy, 1861—1914. University of California Press,
1990.651c.
Elnet 1926 —Elnet E. Historic Origins and Social Development of Fam­
ily Life in Russia. New York, 1926.322 p.
Engel 1986 —Engel B. A. The Women’s Side: Male Out-Migration and
the Family Economy in Kostroma Province // Slavic Rev. 1986. V. 45, nr 2.
P.257-271.
Engel 1990 —Engel B. A. Peasant Morality and Pre-Marital Relations
in Late Nineteenth Century Russia// J. of Social History. 1990. V. 23, nr 4.
P.695-714.
Engel 1992 —Engel B. A. Engendering Russia’s History: Women in
Post-Emancipation Russia and the Soviet Union// Slavic Rev. 1992. V. 51,
nr 2. P.309-321.
Engel 1996 —Engel B. A. Between the Fields and the City. Women, Work
and Family in Russia, 1861—1914. Cambridge : Cambridge Univ. Press,
1996.254 p.
Farnsworth 1986 —Farnsworth B. The Litigious Daughter-in-Law:
Family Relations in Rural Russia in the Second Half of the Nineteenth
Century// Slavic Rev. 1986. V. 45, nr 1. P. 49—64.
Farnsworth 1992 —Farnsworth B. The Litigious Daughter-in-Law:
Family Relations in Rural Russia in the Second Half of the Nineteenth
Century// Russian Peasant Women/ ed. by B. Farnsworth, L. Viola. New
York ; Oxford : Oxford Univ. Press, 1992. P. 89—106.
Frank 1992 —Frank S. Simple Folk, Savage Customs: Youth, Sociability
and the Dynamics of Culture in Rural Russia// J. of Social History. 1992.
V. 25, nr 4. P.711-736.
Freeze 1990 —Freeze G. L. Bringing Order to the Russian Family: Mar­
riage and Divorce in Imperial Russia// The Journal of Modern History.
1990. Vol. 62, nr 4. P. 733-735.
717

Список источников и литературы

Frieden 1976—Frieden N. М. Child Care: Medical Reform in a Tradition­
alist Culture//The Family in Imperial Russia/ ed. by D. L. Ransel. Urbana ;
Chicago ; London : Univ. of Illinois Press, 1976. P. 236—259.
Frierson 1985 — Frierson C. From Narod to Kulak: Peasant Images in
Russia, 1870—1885 : PhD. Thes. Harvard Univ., 1985.409 p.
Frierson 1987 —Frierson C. Razdel: The Peasant Family Divided//
Russian Rev. 1987. V. 46, nr 1. P. 35—52.
Frierson 1992 —Frierson C. Razdel: The Peasant Family Divided//Rus­
sian Peasant Women / ed. by B.Farnsworth, L.Viola. New York ; Oxford :
Oxford Univ. Press, 1992. P. 73—88.
Frierson 1993 —Frierson C. Peasant Icons: Representation of Rural
People in Late Nineteenth Century Russia. New York ; Oxford : Oxford
Univ. Press, 1993. 248 p.
Gaudin 1998 —Gaudin C. «No Place to Lay My Head»: Marginalization
and the Right to land during the Stolypin Reforms // Slavic Rev. 1998. V. 57,
nr 4. P. 747-773.
Glickman 1990 — Glickman R. Women and the Peasant Commune //
Land Commune and Peasant Community in Russia: Communal Forms in
Imperial and Early Soviet Society / R. Bartlett, ed. New York : St. Martin’s
Press, 1990. P.321-338.
Glickman 1991 —Glickman R. The Peasant Women as Healer// Russian’s
Women: Accomadation, Resistence, Transformation/В. Clements, B. Engel,
C. Worobec, eds. Berkely : Univ. of California Press, 1991. P. 163—185.
Glickman 1992 —Glickman R. Peasant Women and Their Work//Rus­
sian Peasant Women / ed. by B. Farnsworth, L. Viola. New York ; Oxford :
Oxford Univ. Press, 1992. P. 54-72.
Hoch 1986 —Hoch St. L. Serfdom and Social Control in Russia. Chi­
cago : Univ. of Chcago Press, 1986.197 p.
Kon 1995 —Коп I. S. The Sexual Revolution in Russia From the Age of
the Czars to Today. New York, 1995.337 p.
Matossian 1968 —Matossian M. The Peasant Way of Life I I The Peasant
in Nineteenth Century Russia / S. Vucinich, ed. Stanford, Calif.: Stanford
Univ. Press, 1968. P. 1—40.
Matossian 1992 —Matossian M. The Peasant Way of Life I I Russian
Peasant Women / ed. by B. Farnsworth, L. Viola. New York; Oxford: Oxford
Univ. Press, 1992. P. 11-40.
Mukhina 2012 —Mukhina Z. Z. Fetus Expulsion and Contraception
Peasant Culture of the European Part of Russia (Second Half of the Nine­
teenth Centure through the 1930s) // Anthropology & Archeology of Eura­
sia. Vol. 51, nr 3. Winter 2012-13. P. 8 -3 2 .
718

Список источников и литературы

Mukhina 2016 —Mukhina Z. Z. Peasant Women Crime in Russia (the
Second Half of the XIX —First Half of the XX Century) // Codrul cosminului. Nev Series. 2016. Vol. XXII, nr 1. Julu. P. 57-70.
Plakans 1976 — Plakans A. Paretless Childern in the Soul Revisions:
A Study of Methodology and Social Fact I I The Family in Imperial Russia /
ed. by D. L. Ransel. Urbana ; Chicago ; London : Univ. of Illinois Press,
1976. P.77-102.
Ramer 1976 — Ramer S. C. Childbirth and Culture: Midwifery in the
Nineteenth-Century Russian Countryside // The Family in Imperial Russia
/ ed. by D. L. Ransel. Urbana ; Chicago ; London : Univ. of Illinois Press,
1976. P.218-235.
Ramer 1992 — Ramer S. C. Childbirth and Culture: Midwifery in the
Nineteenth-Century Russian Countryside / / Russian Peasant Women /
ed. B. Farnsworth, L. Viola. New York ; Oxford : Oxford Univ. Press, 1992.
P. 108-112.
Ransel 1978 —Ransel D. L. Abandonment and Fosterage of Unwanted
Childern: The Women of the Foudling System // The Family in Imperial
Russia / ed. by D. L. Ransel. Urbana ; Chicago ; London : Univ. of Illinois
Press, 1978. P. 189-217.
Ransel 2000 —Ransel D. L. Village Mothers. Three generations in Rus­
sia and Tataria. Bloomington, Indianapolis : Indiana Univ. Press, 2000.
315 p.
Russian Peasant Women 1992 — Russian Peasant Women / ed. by
B. Farnsworth, L. Viola. New York ; Oxford : Oxford Univ. Press, 1992.
304 p.
Scott 1976 —Scott /. Moral Economy of the Peasant: Rebellion and
Subsistence in Southern Asia. New Heaven : Yale Univ. Press, 1976.246 p.
Shanin 1972a — Shanin T. Peasants and Peasant Societes. Penguin
Books, 1972.448 p.
Shanin 1972b —Shanin T. The Awkward Class. Oxford: Oxford Univ.
Press, 1972.272 p.
The Family... 1976 —The Family in Imperial Russia/ ed. by D. L. Ran­
sel. Urbana ; Chicago ; London : Univ. of Illinois Press, 1976.342 p.
Women in Russia 1978 —Women in Russia. The Harvester Press, 1978.
410 p.
Worobec 1984a — Worobec C. D. Family, Community and Land in
Peasant Russia, 1860—1905 : PhD. Thes. Univ. of Toronto, 1984.430 p.
Worobec 1984b —Worobec C. D. Customary Law and Property Deviation
among Russian Peasants in the 1870s // Canadian Slavonic Papers. 1984.
V. 26. P. 220-234.
719

Список источников и литературы

Worobec 1990 — Worobec С. D. Temtress or Virgin? : The Precarious
Sexual Position of Women in Post Emancipation Ukranian Peasant
Society//Slavic Rev. 1990. V. 49, nr 2. P. 227-238.
Worobec 199 la — Worobec C. D. Peasant Russia: Family and Community
in Post Emancipation Period. Princeton : Princeton Univ. Press, 1991.257 p.
Worobec 1991b — Worobec C. D. Victims or Actors? Russian Peasant
Women // Peasant Economy? : Culture and Politics of European Russia:
1800—1921 / ed. by E. Kingston-Mann, T. Mixter. Princeton : Princeton
Univ. Press, 1991. P. 177-206.
Worobec 2003 —Worobec C. D. Possessed women, witches and demons
in Imperial Russia. Dekalb : Nothern Illinois Univ. Press, 2003.288 p.
Yokoyama 2008 — Yokoyama О. T. Russian peasant letters: texts and
contexts. Wiesbaden harrassowitz verlag, 2008. Pt. 1.487 p.; Pt. 2.486 p.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

/ / / . Формл
L Б^роишойГОлии:
2.

$t<tторта.

П;юм» p o 4 i ил*

s o a p t c iv

а. Рода» ПАПД11Я:
4. C o c r o r i r t . T i r lr .t» со *

сголдъ lisi е*ъ

&,ЙЛХ0ДА7СД при Л<‘М«
ПрО.ИЛСНТеДЬ . . . .
ссгэ
$. Оптипнмио £Ь ОТ^Ю- i
О’*»
BHUJhi JOUllCXOS ПОООИ- J,
(lfM €t OMltttntfQ U ф л ч и . й л )
мости:
*
УЛОТА*
»% рлэUt.se серо »* я
7» П о д п и с и
ссметНя Pocclftctoft (Ыиор.н orb mask#»
писдыэдго числа ид три м1слцд, т, <з.
При
S^rpn,U0TtHiC7tt
по
год*.
BfHsneevmir
Д*нъ, ст» дридожоикнь астатя,
iajoicx ora лркиьти:
года
дня.
^осгь:
Подпаек л ш и, гвдодядго ийспяргь*
Почать утрдедечия, к ъъ коего пас*
Цкт. i ь во.ю сь:
партм «UAauv
(Но<5ин iijicm b~.ro:

MVtO Л я ЛЦ1Й’1'М!|л //T.-p.i'JKK

Mfe&TV ttftfcicfllll идрКД,

по сему «испорчу.

Форма трехмесячного паспорта (Свод законов... 1900 (Т. 14): 48)

Приложение 2

Jf. V'f'/k'Vrt иШГг}%л.Ч1ЪХАЧП01О

1. BtpCHCiMbtaaHii*:
2.

B ? l ! £ i l p i l^ A V ll in И Д Я

нопрагть:

3. Родь aiiQircJd:
1 С о е т о т ъ ли иди е<н

стоял* ли ы f'-piub:
S Находят си иpic пень:

Пргдгкантсди

8. Om oaotita гь от*и* у.
» 1М»1 к» ооиискоП новик-Г, губ^
■ос; к:
л I

Пргс

H^rfaNornac'ivT

пролънЫаггли

efc&iiv

чаются. ого ыряиЬти:
Рс-сгь:
l ^ f t n tOftOeV

* сего
y ta j* ,

0*НЧ#СМ*ЛЭ и

уаб.теи

7. Поднос*:

*

вь резине го год • if

С4Л«<Мг4 Poccrlicittft 1Ып.ор(и on. ни .то»
илс*&ц»го пледа ад шесть ч *с я 1я *ъ ,
Т- Р. п о

год*.

Даиь, сь 1гииь**я 1«»ъ u tw m .
Гола
д н я.
Поопись лмиц лидпгтаго пасаортъ.

Исчлгь учреждена, пть ко**го one*
оорг* аидьа*р

Особи я П рипяти:

М;сто ддч оашчец** отератки
иО С*М/ OJC lluuiy*

Мfeeгс ш лейки мау-кя*

Форма шестимесячного паспорта (Свод законов... 1900 (Т. 14): 48)

Приложение

I.

0*МЬ* П»*ППртО#ЪiQ&otaia n<\w ffnn

1. Ofef **<ло4*1Ын<;:
2. Hp~u* fvKA*flm rt.l*

S. Год*
4 Cfretawr* ли пяш с*»
«глад ь дя ал. брЯ1 L&,|{»j*l4T^a гря и(.Л'
flp&ivniitr'jb
.
■ гея*
в. Orwoaiaeic И. «т^и £ Г /4,
У1*14*
M t r i f c я и а я ’. в з й Ltfttia- ^
Я«*Тн'.
[гм<а, <iwJ4*vrr4o ы фллих»ш)
у B O J I '»

7. ПоДДиеК

Я*

ГО рада ■

t<tд«л1» P*c<i4C«bl 1Ыо*;»|к e r a U * x t~
0U C* 4J1 M JV

ПрЯ

мгр**9*<1бегн

вр«л>я'»гт**д л ^ ц .* .
Ж*юТ** ar* CipUtflTtr.

Ч«С*1>

№

а д О Д»4 4 ГО Д Д ,

Д М 1 , « 4 n p n .ib a u - ih c v a и ^ и т а ,

года
P<KTW*

ДГШ*

H f t .n u i r w m m , » м 1 п * * / 1 г а м я ' п о ^ » .
J]o * ia T t

ЦяЫЪ Ягдоск

г . *.

Г»1».

o n

ьосХы

вас*

Petr» «илаиъ.

<?C<5Ua Зрми4Т1С

MfcdO 2.1Я ОЭИ419Г1» •ттцонж
ао сеЯ) u a ii^ ix :

МЬгте яяжяаПп! я.чукп.

Форма годового паспорта (Свод законов... 1900 (Т. 14): 48)

3

Приложение 4

ПАСПОРТНАЯ КНИЖКА.
/г г
|

I

j *_ Иидач

I

фучнил tyb!+</■**<4-гг/г&/ f- кД *

у
Cjfc f. *vvj jl
4 ^
if €«' *fM: \
I
?&.•?*■* А6+А\6S-t* ->,*■— tuv* Z
\\
<r*Ssrf. iuw. ■/£ ЛШ1 55
/// '
/ / / А'/йУ/< 4 ///Л 'гЛ '1'у>о . •.*
*
j

<’*р™ “*"/

~"

i/<S(Л^.гг.и. c-i/<• С&> f r~it , с,/
■
a
<S
<< -

Паспорт крестьянина Мацнева Николая Яковлевича, 1875 года
рождения. Сл. Троицкая Старооскольского уезда Курской губернии.
1908 г. (М КУК СОКМ. КП. № 10766)

Приложение 5

Устав П о в и в а л ь н ы м Б аб кам
1. Всякая повивальная Бабка должна быть в звании своем испы­
танна, удостоена и присягою обязана; притом благонравна, доброго
поведения, скромна и трезва, дабы во всякое время в состоянии была
дело свое исполнять.
2. Повивальная Бабка должна во всякое время, днем или ночью,
от кого бы призываема ни была, не взирая на лица, тотчас идти и по
прибытии к родильнице поступать ласково и расторопно, наблюдая
всегда молчаливость, особливо в таких случаях, кои не терпят раз­
глашения.
3. Когда Бабка будет позвана к какой роженице убогой, или ни з­
кого состояния, которая или только еще собирается родить, или уже
точно мучится, то она не должна, ежели в то же время потребуется
к какой богатой, почетной, или знакомой своей, ни под каким видом,
оставя первую, отлучаться, разве, по согласию родящей, другую при­
сяжную и искусную Бабку вместо себя при ней оставить
4. Так же повивальная Бабка не должна оставлять роженицу пре­
жде, нежели роды совершенно кончатся, и мать и дитя приведены
в надлежащее спокойствие.
5. Когда Бабка приметит, что роды предстоят тяжелые, то должна
или другую искусную Бабку, или повивальной науки Профессора, или
подчиненного ему Акушера призвать в совет немедленно, дабы чрез
долговременное тщетное ожидание оттоде не терялось время, а чрез
то и опасность не увеличилась.
6. Долг бабки есть объяснить Акушеру или Врачу все происхо­
дившее и настоящее состояние родящей, и что он по своему благоус­
мотрению прикажет, то бабка повинна во всей точности исполнять.
7. Когда родится странный, и не обыкновенный урод, то бабка об
оном немедленно и обстоятельно рапортовать должна по удобности
места, или Медицинской Коллегии, или оной Коллегии Канторе.
8. Когда Родильница, не разреш ась от бремени, скончалась не
задолго до прибытия бабки, в таком случае должна сия немедленно
об оном дать знать Акушеру, либо в близ находящемуся Доктору или
Лекарю дабы чрез искусное вскрытие утробы, вынув младенца, со­
хранить его жизнь, буде возможно.
9. П овивальные Бабки должны им еть при себе Помощ ниц, но
оных без себя к родам не допущать, пока не получат о своем искусстве
свидетельства.
725

Приложения

10. Дабы Помощницы вящшее прилагали к повивальному делу
рачение, должна бабка в подаваемом Профессору повивальной науки,
или Акушеру, по прошествии каждаго месяца рапорт, показывать их
имена, поведение и прилежность.
11. Бабка в ежемесячных рапортах обязана по присяжной долж­
ности показывать, при коликих числом родах была сама, или ее по­
мощница, сколько, и какого полу родившияся, были ли из оных мер­
твые, и были ли трудные роды, требовавшие помощь Акушера.
12. Каждая ученица повивальнаго искусства должна знать Грамо­
ту; не быть моложе осмьнадцати, ниже старше тридцати лет.
13. Как скоро ученица по отменной способности в повивальной
науке довольно успеет, и знание свое на испытаниях, и при действи­
тельных родах покажет, то, не взирая на кратковременность обуче­
ния, будет повивальною бабкою удостоена.
14. Бабкам позволяется в сходных данных им при обучении, вы­
писывать для роженицы и новорожденному самые легкие лекарства,
как то розмарин, ромашку, миндальное масло, манну, ревенный си­
роп, коричную воду, также потребное на припарки и для промыва­
тельных.
15. В трудных родах не должна бабка отваживаться приступать
к операции, а повинна немедленно от определенного на то Акушера,
или в отлучке его по законным причинам, от Профессора Повиваль­
ной науки потребовать помощи.
16. Бабкам наистрожайше запрещ ается вступать в лечение от
других болезней.
17. Каждая бабка не должна ни по чьей просьбе, приступать к поспешествованию преждевременнаго от беременности разрешения,
и повинна о таковом беззаконном намерении доносить куда следует.
18. Каждая Бабка, усердно и верно звание свое исполняющая,
имеет ожидать от Государственной Медицинской Коллегии надлежащаго покровительства; с нерадивою же и предписания, в сем Уста­
ве изображенные, престутившею, поступлено будет по строгости
законов.
Из Государственной Медицинской Коллегии в Град Святаго Петра.
Сентября 9 дня 1789 года. URL: mirwomne.ru>rody/articles/vchera-isegodnya/ (дата обращения: 30.06.2014)

Приложение 6

'sY '< 4 A
*Ы;1

X

IfhSuayoilO ki, слушание /<%«£. W \
Наст. №§ (5 "

н я / i'.

Архива. Js«

m

j

\

"

КУРСКАГО ОКРУЖНАГО СУДА
i

Wo

jО

Q

^TOIVOBW. ОТЦ+оЛЧНиО

—Ic-A^-ViA/Lo_*p
<Q &

*C\p tA^L-O у>-.ь &Aj
& Q<X

*-S"C- VvL« */ <4, 1 4 6 О C^U. ^^Л-©

•t>:

<Sb^ .

v<-o О .S o
Число свид’Ьтол.
; ООшиштел.
Иашитипк. <'■
Г*3? b * V
Вещ. доказ. 1Ал ww.

94
ПОрядк.

Столъ

l U i S года.

Т
#
t

Лу 1 й ч ш « Л 1 о Н ) | / г п д п .

- «

описи С-1.ЛЧП въ Ai’Num. лЛ w.

км

I

Обложка уголовного дела крестьянки М. Г. Овсянниковой,
Обоянский уезд Курской губ. (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 10495)

Приложение 7

(h
* ь

О Б В И Н И Т Е Л Ь HUl I

° к р . а а р ф * Г риго р ье в о м

IVCtAJ

А К Т Ъ

О В С Я Н Н И К О В О Й

К р е с т ь я н к а с е л а ВерхспЪиья .О ооядск аго уЬ зд а, Ир-/на Иатохик а за м е ти л а ,ч т о

зашедшая къ ней въ е у о о г т у на Пасхальной н е ^ л Л

/ т . е . 1 о а п р е л я / 1916 г . к р е с т ь я н к а т о г е же с е л а шарфа Овсяннико­
в а б е р е м е н н а .К о г д а же во вторник ъ н а с л К гуюцеи н е д Ь л ! oxia ее
в с т р е т и л а . т о у в и д а л а , ч т о та уже р о д и л а ,п р и чеыъ у нея на с а я н !
вамЪтны Оыли с льды к р о в и . Т огда Шатох.^на,за. о ^ о з р л в ъ Овсяннико­
в у въ сскрьтЗ-И р е б е н к а ,п о с л а л а Варвару Овсянникову и Устинью
Щетинину п е сы стрЪ ть . н ! т ъ ли зъ пун*Ь шарфы Овсянниковой г д ! л;;—
оо св-Ьж е-вскопаннои зем л и. Щетинина и Овсянникова пошли въ озна­
ченную пуню и тамъ п о е л ! розы сковъ подъ сун,,уко мъ о она ру «ил и
who то с о с в ! ж е - в з р ы т о й зе м л е й . Когда о н ! раскоп ал и въ этсм ъ мгс т ! з е м л ю ,т о обнаружили тамъ т р у п ъ р е б е н к а ,о чемъ и согоцнли
Ш ат о х и н о и ,а т а въ свою о ч ер е д ь л ол иц1и . / л . д . 9 - 1 0 / ,
Проиэведеннымъ су .еоно-м ед ици нски аъ есистром ъ и в с кгы П е м ъ
т р у п а р е о е к к а в ы я с н и л о с ь ,ч т о онъ ж енскаго пола»наружньхъ с л ! д о в ъ н а с и л и я н а т Ъ л ! не и м е е т с я ,н о пуповина о т о р в а н а ; л е г к 1 я и
ч а с т и е г о опу^енныя въ воду плаваютъ на п ов ерхн ости е л ; при над а в л и Е а н 1 и выд^ляютъ пузырьки в о з д у х а ; о к о л о - с е р д е ч н а я

сумка

п у с т а , с е р д ц е р о а о в а т а г о ц в Ь та и въ п с л с о т я х ъ е г о содержится н е ­
много к р о в и . / л , д . 7 - б / .
По заключению э к с п е р т а р еоен ок ъ родился живымъ,вполне д о н о ш екн ы м ъ ,см ерть е г о п о с л е д о в а л а от ъ о с т а в л е н ! * е г о въ ое зп о к о ^
номъ СОСТОЯН1 И при ни зкой т е м п е р а т у р ь . / л . д . 8 о и . /
iJ3 а п р е л я 1916 г .О всянни кова была о с в и д е т е л ь с т в о в а н а Оиоян
ски м ъ у Ь э д н и и г в р а ч е м ъ ,к о то р ы й у е т а н с в и л ъ .ч т о она родила ьрнелк
з к т е л ь н о недглю тому н а з а д ъ . / л . д . 1 3 / .
П ривлечен ная къ сл1>дств1л въ к а ч е с т в ! обвиняемой п.арц*а
С в с я и н и к о ь а .н е п р и з н а в а я с е б я в и н о в н о й .о б ъ я с н и л а , что родила

Обвинительный акт Курского окружного суда по делу
М. Г. Овсянниковой (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 10495. Л. 3)

Приложение 8

реоенка въ ночь съ суоооты на воскресенье на Пасхальной нед1 .лг
/ т . а . о ъ 16 Hci 17 а преля/,но оезъ псысци не оставляла и трупа
его не скрывала; родивъ реоенка,она "потеряла память",а когда
очнулась,то увидала,что реоеыокъ неживой;дуиая,что такихъ можно
и самой зарыть въ землю,она закопала его около сундука. Репенка
прижила она не отъ мука,который находится на воинъ. / л . д . 1 4 оо./
На основан1и изл ож еннойкрестьян ка села ВерхспЪкья,СухоV
Солотинскои вол . ,0ооянскаго уЪзда.Курской ryo.,iuap*a Григорьева
Овсянникова,36 лЪтъ.оаалыяется яъ томъ,что въ ночь на 17 апреля
1916 г . , в ъ названномъ сел-Ь ВерхопЪньЪ.разрЪшивыксь отъ оремени
внЪорачньшъ реоенксмъ^умершимъ тотчасъ поолЪ рожденifl , волнуемая
стыдоыъ и страхому скрыла труп* его.закопавъ его въ землю,вмЪсто
того,чтооы ооъявить г томъ,кдА1 ^ ^ л ,Ь довал^1т . е . въ преступлен1и,
предусмотрЪннсмъ Z 4.1460 ст.У л.о Нак..
ВслЪмств1е сего и на основан1и

ст.Уст.Уг.Суд..названная

jiap^a Овсянникова подлежитъ суду Курскаго Окружнаго Оуда оезъ
у ч а с т !я присяжныхъ заседателей.
Составленъ

Мая 1916 г . , в ъ гор.Курска.

Обвинительный акт Курского окружного суда по делу
М. Г. Овсянниковой (продолжение) (ГАКО. Ф. 32. On. 1. Д. 10495. Л. 3)

Приложение 9

П равила д ля поступления в Школу для образован ия сель­
ских п о ви вальн ы х бабок, состоящ ую пр и М осковском родов­
спом огательном заведен ии
1. В число учениц Школы принимаются лица всякого звания,
преимущественно присылаемые из земских управ, равно и других
правительственных и общественных учреждений.
2. Ученицы должны быть не моложе 20 и не старше 40 лет
и иметь надлежащую понятливость. Преимущественно принимают­
ся умеющие читать и писать. Прием бывает один раз в год, во второй
половине августа месяца.
3. Ученицы должны быть здорового телосложения и не иметь
физических недостатков.
4. Плата за полное содержание и обучение учениц полагается
100 руб. в год.
5. Ученицы, отдаваемые разными местами и лицами, оказав­
шиеся в первые 3 месяца неспособными к обучению или, по дурному
поведению, не могущие быть терпимыми в заведении, отсылаются
обратно на счет тех мест и лиц, от коих поступили.
6. При поступлении кроме прошения или отношения учрежде­
ния присылаемого учениц, требуется представление метрического
свидетельства о рождении и крещении за подписью священника и с
приложением церковной печати, а от замужних и вдов, сверх того,
метрическое свидетельство о браке.
7. По окончании срока учения ученицы снабжаются установ­
ленными свидетельствами на звание сельской повивальной бабки, по
которым дозволяется им заниматься практикою во всех местечках,
слободах, селах и деревнях.
Подпись директора
Утверждено 5 февраля 1891 г. Почетным опекуном В. Арсеньевым.
(ЦИАМ.Ф. 112.0п. 1.Д. 8.272 л. Дело Московского родовспомога­
тельного заведения о разной переписке по Повивальному институту
за 1891 г. Декабрь 1890 —декабрь 1891. Л. 18)

Приложение 10

Расписание учебны х зан яти й Ш колы для образован ия
Сельских П овивальны х Бабок н а 1902-19 03 учебны й год
Понедельник
ция
Вторник
ция
Среда
тия
Четверг
ция
Пятница
ция
Суббота

9 - 1 0 ч.
1 1 -1 2 ч .

1. Повивальное искусств
2. Практические занятия и репети-

9 - 1 0 ч.
1 1 -1 2 ч .

1. Анатомия, физиология
2. Практические занятия и репети-

9 -1 0 ч
1 1 -1 2 ч .

1. Гигиена и уход за больными
2. Репетиция и практические заня-

9 - 1 0 ч.
1 1 -1 2 ч .

1. Женские и детские болезни
2. Практические занятия и репети-

9 - 1 0 ч.
1 1 -1 2 ч .

1. Повивальное искусство
2. Практические занятия и репети-

9 - 1 0 ч.
11-12ч.

1. Повивальное искусство
2. Практические занятия и репети-

ция
(ЦИАМ. Ф. 112. Оп. 1.Д. 47. Л. 215)

Приложение 11

м

ю

м

м

ш

СУП)
11редъл вителы ш на сего

обучилась теоретически и практически повивальному искусству
во. С.-Петербургском'!, Родовспомогательном!. Знведенш, Мдометва
УчрождотЛ ИМПЕРАТРИЦЫ МАРШ, состоящем!, ноль непосред­
ственным!, ИХ Ь ИМПЕРАТОРСКИХ'!, НКЛИЧКСТНЪ нокршштель-

04

(УГИОМЪ II, ОКОНЧИВ!. ПОЛНЫЙ

(2 -х ь годичный) курсь ученья, n p io fi-

рЪла ц о зн а т я и падлежанпй ннвыкь в ь подпитии пособия роже­
ницам!) и уходЬ за беременными, родильницами и новорожденными

CM

младениамн и выдержала окончательное испытшпе: а потому н
дано означенной
eie свидЬгельство на зваш е Повивальной бабки,

перваго разряда,

за надлежащим ь ноднисашсмь е ь нриложешемч. казенной печати.
U.-Иетербургт.

дня 190

г,

4'®

I Г И Зархи С П Б Смчмшоаен

Щ§ШШШ5§
Свидетельство на звание Повивальной бабки, первого разряда
(ЦИАМ. Ф. 112. Он. 2. Д. 1196. Л. 158)

Приложение 12

обучалась теоретически н практически п ови вальн ом у

искусству

in , С .- П е т е р б у р г с к о м ь Р о д о в с п о м о г а т е л ь н о м ь З а в с д о ш н В е д о м с т в а
У чреж дений И М П Е Р А Т Р И Ц Ы М А Р Ш , с о с т о я щ е м ь и о д ы ш п о е р е д ствен н ы м ь И Х Ъ Н М И Е РА Т О РС К И Х Ь В Е Л И Ч Е С Т В Ъ покровительством ъ,
приняла

младен це в ъ и u p io fip to

п о з п а н 1я и п а д л с ж а щ Ы н а в ы к ъ в ъ п о д а в ш и м п о с о б ш р о ж е н и ц а м и
и у х о д 'Ь н а б е р е м е н н ы м и , р о д и л ь н и ц а м и и н о в о р о ж д е н н ы м и м л а ­
д е н ц а м и , а п о т о м у ц д а н о о :ш и ч е н н о й
c ic е ш ц Ь т е л ь е т в о н а а н а ш е П о в и в а л ь н о й б а б к и , второго разряд а, д а
надлеж ащ им и н одпиепш ем ь с ь
С .- И е т е р б у р г ъ

£

н ри лож еш ом ь каленной печати.
дня 190

/

го д а.

л

Свидетельство на звание Повивальной бабки, второго разряда
(ЦИАМ.Ф. 1 1 2 . 0 П . 2 . Д . 1 1 9 6 . Л. 1 6 0 )

Приложение 13

«Список учениц, окончивших курс учения в Школе Сельских По­
вивальных Бабок в сем 1904 году и удостоенных звания Повивальной
Бабки второго разряда, кои за особое усердие при уходе за родильни­
цами и младенцами награждаются похвальными листами:
1. Бахтиарова Лариса Ивановна
2. Богороцкая Анна Ивановна
3. Быстрова Павла Васильевна
4. Грейер Наталья Александровна
5. Кузнецова Олимпиада Аполлоновна
6. Куприянова Александра Алексеевна
7. Мезенцева Лидия Марковна
8. Сперанская Александра Павловна
9. Шаранина Надежда Семеновна
10. Ширшнева Мария Степановна
Подпись директора»
(ЦИАМ. Ф. 112. Опись 2. Д. 2536. Л. 2)

Приложение 14
J& f
W

11РИСИГА П0В1ГОАЛЪНЫМЪ БАБКАМЪ
О

Д О Л Ж

Н О С Т И !

и

х ъ

Я , нижепоименованная, общ аю сь п клянусь Всемогутимъ Богомь/предь Святымъ Его
Евавкше»гь)въ томъ, что я должность мою,къ которой я по Указу ЕГО ИМПЕГЛТОГСКАГО
ВЕЛИЧЕСТВА определена, со всякою ровпост1ю и иеправвоотио протипъ предииснвнаго »щЬ
порядка и дайной Ивструкши исправлять; къ рожанипамъ богатыиъ и убогимъ, какого-бъ чина
и достоинства пи били, когда востребована буду, днемъ и почыо. немедленно ходить, вся­
кую возможную прилежность и усердна имъ оказывать, и ни которую злоумышленнымь образомъ пропускать, ниже п|>евебрегать; ежели родины продолжи тол ьныя булуть, къ муке надраено пе склонять и нс принуждать, а буду съ терпел ивоетш ожидать настоящаго нремепв,
притоиъ же браиливыхъ словъ, клятвъ, пьянства, непристойных ь шутокъ, ноучтивыхъ p tчей и прочаго, совершенно удерживаться: къ выкидывают младеппа дачею проносныхъ и
изгонитсльяыхъ лЪкпрствъ, или какнмъ либо другамъ образоиъ но съ к1шъ и никогда соглапшться не буду, и къ тому себя употреблять ни за что не дамь, ежели же случится про­
тивной и опасной случай у какой-либо рожаницы, то не только заблаговременно бол-Ье I’pa.rtскихъ Повивальныхъ бабокъ, но по требованпо нужды Доктора и Акушера просить и къ тому
неотмЪиво востребовать пмЪю. Когда же въ рявпом!рнихъ случаяхъ и къ другимъ рожани­
цам», призвана буду, то в!рно и прилежно къ лучшему советовать буду, и иичв!ч>, что по­
лезно, ycntuiuo и способно къ рождешю быть можетъ, ни отъ какой-либо злости, зависти,
ненависти, ниже другихъ причинъ ради скрывать не ставу; когда же я употреблена буду къ
такой рожаниц!;, о которой или по м!сту, гд ! находится, или но другимъ обстоятсльствамъ,
никому в*Ьдать не надлежать, и о такой рожаниц! не разглашагь мн! и никому но сказывать.
Ежели ириключится странной и необыкновенной какой уродъ, то того-жъ часа Модвцинскому
начальству о томъ доносить буду, нежели у которой либо рожапицы им-Ьогся какое ув!чье, или
какая иная скорбь, того всего никому объявлять не буду, а содержать буду въ совершенной
тайности, разв! однимъ нользующимь ту особу Доктору или Лекарю, в то съ осторожно­
с т и объявлять буду. Сверхъ же ссго надъ опрсд!леинымц при мн! ученицами прилежно
смотреть буду, чтобы были поведешя тихаго, трезваго, честпаго и благооравнаго жиля; притомъ же на крепко того наблюдать стану.чтобы оныя ученицы къ учсв1ю прилежно ходили,
и отъ себя со всякою ревностно и рад!шемъ обучать и къ тому побуждать буду, а о неприлежаюшпхъ Медицинскому начальству предстаилягь истину должна. По прошествш каждаго м'Ьеяца во Врачебную уираву веотм!пно должна рапортовать письменно и безъ утайки
имена и достоинство рожаницъ, коимъ въ томъ м-ксяц! служила, и освободились, или умерли.
Л ежели гд! увЬдаю, что не освидетельствованная п пе опробованная оть Медициискаго
уиравлешя женщина бабечье д!ло управляет»*, то тогчасъ о томъ съ точнымъ доказательетвомъ доносить оепромпную своему начальству. Бъ заключен1еж е сей моей клятвы аще все
выгиеписанное ненарушимо сохраню, Господь Богъ да поможетъ мн! въ семг и будущемъ

Присяга повивальным бабкам о должности их
(ЦИАМ. Ф. 112. Он. 2. Д. 2536. Л. 1)

Научное издание

Мухина Зинара Зиевна
РУССКАЯ КРЕСТЬЯНКА В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД
(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX - НАЧАЛО XX ВЕКА)

Редактор Е. А . Г ольдин
Компьютерная верстка Н . Н . Р е м и з о во й
Художественное оформление А . П. Б а к л а н о в о й
Согласно Федеральному закону
от 29.12.2010 № 436-ФЗ «О защите детей от информации,
причиняющей вред их здоровью и развитию»
книга предназначена «для детей старше 16 лет»
Общероссийский классификатор продукции
по видам экономической деятельности
ОК 034-2014 (КПЕС 2008);
58.11.1 — Книги печатные

Подписано в печать 11.05.2018
Формат 60 х 90/16. Бумага офсетная.
Уч.-изд. л. 45,8. Печ. л. 46. Уел. печ. л. 46.
Тираж 300 экз. Заказ 27495

Отпечатано:
ИП Варваркин А. И.
199155, г. Санкт-Петербург, ул. Уральская, 17, корп. 3

ООО «ДМИТРИЙ БУЛАНИН»
197110, С.-Петербург, ул. Петрозаводская, 9, лит. А, пом. 1Н
Телефон/факс: (812) 230-97-87
sales@dbulanin.ru (отдел реализации)
postbook@dbulanin.ru (книга-почтой)
redaktor@dbulanin.ru (издательский отдел)
http://www.dbulanin.ru