Author: Кожокин Е.М.
Tags: всемирная история история революционное движение история франции государство и народ
ISBN: 5-02-008952-4
Year: 1989
Text
Е. М. Кожокин
Вели ксзд^ранцузс кой
6-
«Наука» •; , .
Книга посвящена истории французской гд^
сударственности. Ав юр условно note тих*
своих героев на люден государстве» и людей
вне государства — иД /творцов системы вла-
сти и тех, кто против <*fw власти бунтовал ..?
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Серия «История и современность»
Е. М. Кожокин
ГОСУДАРСТВО
И НАРОД
От Фронды
до Великой французской
революции
Ответственный редактор
доктор исторических паук
П. П. ЧЕРКАСОВ
в
МОСКВА «НАУКА»
1989
ББК 63.3(0)
К58
Рецензент
кандидат исторических наук
Н. Е. КОЛОСОВ
Кожокин Е. М.
К58 Государство и народ: От Фронды до Великой
французской революции.— М.: Наука, 1989. 176 с.
с ил,— Серия «История и современность».
ISBN 5-02-008952-4
Люди в их отношениях с государством — такова тема
книги. Служение государству одних, бунт против пего других
прослеживаются автором от эпохи Мазарини и Людовика
XIV до времени Дантона и Робеспьера. Что может совершить
министр-реформатор и в чем он бессилен? Может ли на-
род подчинить своей воле государство? Свободен ли бюрократ
в своих политических деяниях? Эти вопросы занимают ав-
тора.
Для широкого круга читателей.
0504000000-297
К052(02)-89----89нп ББК 63-3(°)
ISBN 5-02-008952-4 © Издательство «Наука», 1989
Фронда:
кризис французского государства
в середине XVII века
«Между Римской империей, туманной федерацией горо-
дов, и современным территориальным государством, в ос-
новании которого покоятся единство денежной системы и
чиновничество, различие столь велико, что даже сравнивать
их бессмысленно» ‘. Это обескураживающее своей катего-
ричностью утверждение французского историка П. Шоню
все же интересно тем, что в доведенной до крайности
форме обращается внимание па изменчивость государства
в европейской истории.
Институт отчужденной от общества власти существо-
вал и в Древнем Риме, и во франкском королевстве Меро-
вингов, и в более поздние времена — это не вызывает пи у
кого сомнения, и соответственно не возникает вопроса о
существовании государства как такового па протяжении
по крайней мере двух с половиной тысячелетий в истории
Западноевропейского региона. Но какие стадии прошло в
своем развитии государство в различных странах Европы?
Какие представления о государстве были у людей различ-
ных эпох? В какой степени история королевской власти
совпадает с историей государства? На эти вопросы исто-
рик вновь и вновь должен давать ответы. В середине
XVII в. территориальное становление французского госу-
дарства было еще далеко не завершено. Существовал на-
циональный центр, к которому в большей или меньшей
степени тяготели различные провинции и исторические
области, при этом часть из них находилась под суверени-
тетом германского императора или испанского короля.
Понятие «государственная граница» еще не сложилось.
Франция сплачивалась воедино благодаря институту
королевской власти, французскому языку и существовав-
шей на его основе национальной культуре. Не было тако-
го человека во Франции, который яе зпал бы имени и не
представлял бы облика короля. Его профиль был отчека-
нен на монетах, его имя произносили во время церковных
3
месс. Люди, приобщенные к письменной культуре, видели
во Франции духовное единство, главой которого выступал
король.
Французский язык, сформировавшийся на базе фран-
сийского диалекта исторической области Иль-де-Франс в
XIII в., получил повсеместное распространение среди
грамотных людей. Королевским ордонансом еще в 1539 г.
он был объявлен обязательным для употребления во всех
официальных актах. Повсеместно на нем велось судопро-
изводство, составлялись финансовые документы, гугеноты
сделали его и языком религии, тем самым способствуя
проникновению его в народную среду на юге Франции.
Король, страна, нация — в одно целое эти три реалии
объединялись государством. Что же представляло собой
французское государство середины XVII в.?
Королевская власть, эманацией которой, как и в сред-
ние века, во многом являлось государство, в сознании
людей покоилась на трех основах: религиозной, феодаль-
ной и римско-правовой. Так как за редчайшим исключени-
ем все подданные французского короля были верующими,
богоизбранность монарха, сакраментальный характер его
личности обеспечивали ему огромный духовный автори-
тет. Феодальные по своему происхождению представле-
ния о личной верности сюзерену привязывали множество
дворян к монарху. Хотя к XVII в. вассальные отношения
в значительной степени трансформировались в отношения
клиентельные, генетическую связь первых и вторых вряд
ли кто будет отрицать. В повышении значимости королев-
ской власти сыграло свою роль и римское право: еще в
XIII в. королевские легисты ввели формулу: «Король яв-
ляется императором в своем королевстве». Тем самым
подчеркивалась полная независимость французского коро-
ля от императора Священной Римской империи.
Королевская власть во Франции XVII в. не поддается
социологическому исследованию, ибо в самой ее природе
было много мистического, ускользающего от современного
рационального осмысления. Мистика присутствовала в
самом официальном титуле государя — «король Фран-
ции», под словом «Франция» подразумевалась не полити-
ческая или географическая реальность, а некая духовная
сверхреальность. Мистика, политика, религия, экономика
сливались в одно целое. Рациональное расчленение сфер
общественной жизни еще только-только намечалось. По-
следовательно логическое осмысление политических отно-
шений вызывало протест.
4
Обладая правом законотворчества, высшей судебной
юрисдикции, являясь верховным главнокомандующим
наемной королевской армии и дворянского ополчения,
французский король, казалось бы, представлял собой ни-
чем не ограниченного самодержца. Но именно самодерж-
цем в российском значении этого слова король никогда
не был. Его власть имела институциональные и правовые
ограничения. Наряду с королевской публичной властью
продолжала существовать частная власть массы сеньоров-
землевладельцев. Поземельные, личные, имущественные
отношения на севере Франции регулировались обычным
правом, или кутюмами, на юге (за исключением Ангуле-
ма, Клермона и Ле-Пюи) действовало римское право.
Отменять кутюмы и даже решительно их изменять король
не мог. К тому же он должен был соблюдать естественные
права подданных: лишить личность свободы или имущест-
ва он мог только в случае чрезвычайной государственной
необходимости.
Хотя государство всегда находилось в центре общест-
венного интереса, всегда думали о его судьбах, всегда пы-
тались повлиять па ход и характер его развития, его вос-
приятие современниками отнюдь пе было тождественно
его внутренней сути. Историки, живущие в конце XX в.,
могут понять в механизме государства XVII в. нечто та-
кое, что людям XVII в. было недоступно. Последние исто-
риографические достижения в этой области мы принима-
ем за истину, за то, каким в действительности было фран-
цузское государство середины XVII в.2
В самом общем виде его можно охарактеризовать как
дворянское государство эпохи раннего развития капита-
лизма. Подавляющее большинство чиновников централь-
ного аппарата и значительная часть местного относились
к числу «благородных», лишь среди самых низших слу-
жащих преобладали люди третьего сословия.
Вся полнота государственной власти принадлежала
королю, все государственные институты действовали от
имени короля, они как бы не являлись носителями власти
сами по себе, а лишь исполнителями монаршей воли.
Единство государства, согласованность и равновесие его
органов достигались благодаря сосредоточению власти
в руках монарха. Верховный законодатель, оп в то же
время, согласно неписаной конституции, должен был ува-
жать основные законы королевства* (прежде всего прави-
ла престолонаследия). Главное же, хотя король и считал-
ся абсолютно суверенным государем, он не мог без край-
5
ней необходимости нарушать веками складывавшуюся
систему привилегий, обычаев и свобод. Именно это тради-
ционное правовое ограничение власти служило важной
предпосылкой для развития буржуазных общественных
отношений. Не де-юре, но вполне де-факто королевская
власть была абсолютна в пределах, предписанных ей пра-
вом. С этой точки зрения она уже несла в себе потенциал
будущей буржуазной государственности.
Государственный аппарат французской монархии был
чрезвычайно разнороден. Основную часть чиновников
составляли владельцы должностей. Должность можно
было купить и передать по наследству, с 1604 г. это право
гарантировалось уплатой в казну небольшого ежегодного
взноса (полетты). Правда, король мог выкупить любую
должность и тем самым сместить любого чиновника, по
хроническая нехватка денег в казне делала подобные
операции чрезвычайно затруднительными. Происходило
негласное отчуждение власти в пользу завоевывавшего
все большую независимость аппарата. Неизменно полити-
чески лояльное чиновничество могло, исходя из своих
личных и корпоративных интересов, саботировать государ-
ственную политику.
Именно па такого рода оппозицию и натолкнулось
королевское правительство в период участия Франции в
Тридцатилетней войне. Финансовые чиновники, отвечав-
шие за сбор и раскладку налогов,— казначеи Франции и
элю — в большей степени зависели от местного окруже-
ния, чем от центральной власти. Слишком укоренившиеся
в «своих» провинциях, они не подходили для проведения
новых жестких налоговых мер.
Если казначеи Франции и элю втихую противодейство-
вали налоговой политике, то судебно-административные
органы, прежде всего парламенты, а также сохранившие-
ся в ряде провинций сословно-представительные ассамб-
леи, провинциальные штаты, противились усилению на-
логового гнета гласно, опираясь па букву закона. Этот
внутригосударственный кризис начался еще при Ришелье
и Людовике ХШ, в период регентства он усилился,
в 1648 г. принял форму открытой политической конфрон-
тации.
Вызванная войной экстраординарная финансовая по-
литика проводилась монархом при прямом содействии
центрального органа государственного управления — ко-
ролевского совета (с 1643 г. этот орган стал называться
Верховным советом). В него входили канцлер, первый
6
министр, сюриггтендапт финансов, статс-секретари войны
и иностранных дел; при Анне Австрийской его членами
являлись также генеральный наместник королевства,
дядя короля герцог Гастон Орлеанский и первый принц
крови де Конде/ Хотя формально совет имел лишь кон-
сультативные функции, подготовка всех важнейших об-
щеполитических решений осуществлялась именно в сове-
те, совет следил и за их претворением в жизнь. Наиболее
последовательными проводниками государственного инте-
реса, помимо самого короля, а во время его малолетства
регента, являлись члены Верховного совета из числа чи-
новников: канцлер, первый министр, сюриптендант фи-
нансов, статс-секретари. Верховный совет, в первую оче-
редь в лице первого министра и сюриптендапта финансов,
боролся против оппозиционной деятельности и бездея-
тельности традиционного чиновничества. Сложились два
связанных друг с другом метода борьбы. Во-первых, с се-
редины 30-х годов расширилась практика посылки в про-
винции чрезвычайных комиссаров, подчинявшихся непо-
средственно королевскому совету. Эти комиссары, «ин-
тенданты юстиции, полиции и финансов», как их стали
называть с конца 30-х годов, хотя и являлись чаще всего
владельцами должностей докладчиков королевского сове-
та, в провинциях выступали в качестве чиновников, имев-
ших очень широкие, по временные полномочия 3. В любой
момент интендант мог быть отозван. Подобное сочетание
временности и большой личной ответственности способст-
вовало повышению административного рвения интендан-
тов.
Они контролировали деятельность местного чиновни-
чества, на правах королевских делегатов участвовали в
заседаниях провинциальных штатов, а с августа 1642 г.
вместо казначеев стали исполнять важнейшую финансо-
вую функцию — облагая «неблагородных» подданных ко-
роля прямым налогом — тальей *. Интенданты обеспечива-
ли регулярное поступление налогов в казну. Второй спо-
соб борьбы заключался в финансировании государства
путем постоянных крупномасштабных займов у частных
финансистов. Займы заключались сюриитендаптом фи-
нансов в обход традиционных форм утверждения пра-
вительственных актов: опи не регистрировались ни одним
из высших судов. Благодаря займам правительство полу-
чало двойной выигрыш: в его распоряжении оказывались
столь необходимые в период войны крупные суммы денег,
которые поступали к тому же в предельно сжатые сроки,
7
и оно освобождалось от слишком настойчивой опеки тра-
диционного чиновничества.
Проблема свободы государства конституировалась од-
новременно с проблемой свободы личности, по, как это
часто бывает^ проблемы уже существовали, понимание же
их запаздывало. Современное представление о государстве
как о бюрократической машине, отчужденной от общества
и во многих отношениях противостоящей обществу,
в XVII в. было еще пеизвестно. Вообразить себе конфликт
с государством еще никто не мог. И дело не в отсутствии
смелости, а в том, что политическая структура общества
одновременно являлась политической структурой госу-
дарства.
По своим лозунгам, программам, осознанным целям во
Франции середины XVII в. ни одно социальное движение
не имело антимонархического, антигосударственного ха-
рактера. И в то же время в стране очень часто происходи-
ли выступления, объективно наносившие ущерб власти
короля и объективно направленные на изменение самой
системы государства и механизма его функционирования.
Бунт в рамках закона или, во всяком случае, бунт, стре-
мившийся остаться в этих рамках,— такова была Фронда.
* ♦ ♦
«...Хотя болезнь, овладевшая нами и продолжающаяся по
сей день, не дает повода отчаиваться в выздоровлении,
всякое может случиться... поэтому мы посчитали себя
обязанными привести в надлежащий порядок все то, что
необходимо для сохранения мира и покоя в нашем коро-
левстве па тот случай, если Бог призовет нас... У нас есть
все основания верить в добродетель, благочестие и муд-
рое поведение нашей дорогой и горячо любимой супруги,
мы можем ожидать, что ее управление будет счастливым
и прибыльным для государства. Но груз регентства очень
тяжел: судьба государства, его спасение и сохранение за-
висят целиком от того, па кого возложен этот груз, и, так
как невероятно, чтобы королева-мать обладала всеми
необходимыми познаниями для выполнения столь слож-
ной миссии, невозможно, чтобы у нее имелось все то со-
вершеннейшее понимание государственных дел, которое
приобретается в результате долгой практики, то мы рассу-
дили необходимым создать при ней регентский совет.
Во власти и компетенции этого совета — изучать важней-
шие государственные дела и большинством голосов при-
8
пимать по ним решения. Чтобы этот совет состоял из лиц,
достойных столь высокого предназначения, мы решили,
что не можем сделать лучшего выбора, чем назначить в
него наших дорогих и горячо любимых кузенов принца
де Конде и кардинала Мазарини, нашего дорогого и горя-
чо любимого господина Сегье, канцлера Франции и храни-
теля печати, наших дорогих и горячо любимых господ
Бутийе, сюринтенданта наших финансов и великого каз-
начея, и Шавиньи, государственного секретаря. Мы жела-
ем и приказываем, чтобы наш дорогой и горячо любимый
брат герцог Орлеанский, а в его отсутствие паши дорогие
и горячо любимые кузены де Конде и кардинал Мазарини
возглавляли этот совет...» 5 Так писал в завещании король
Людовик XIII. Не доверяя своей жене Анне Австрийской,
он хотел ограничить ее власть регентским советом...
14 мая 1643 г. король скончался. Его предсмертная
воля недолго сохраняла свою силу. 18 мая Парижский
парламент, созванный Анной Австрийской, кассировал
королевское завещание. Во время заседания выступили
генеральный адвокат Омер Талон и президент одной из
палат парламента Барийон. Речь Талона встретила всеоб-
щее одобрение, речь Барийопа — замешательство и него-
дование. Генеральный адвокат говорил о неделимости мо-
нархии и монаршей власти, о том, что и в период регент-
ства высшая власть не может быть доверена совету®.
Полная независимость суверена являлась для магист-
ратов священным кредо7. Но они же считали, что парла-
мент вправе корректировать принятые королем решения.
Ущемления королевской воли они в этом не видели. Вот
это общепринятое положение Барийон логически развил
применительно к конкретному случаю. Он предложил
удалить из регистров парламента «неконституционное»
завещание Людовика XIII, а только что принятый вер-
дикт о передаче полноты власти королеве объявить «соот-
ветствующим воле почившего короля». Барийон предложил
также на специальном заседании парламента обсудить
вопрос о делах прошлого и средствах помощи государству
в настоящем8. Столь энергично выраженные тайные по-
мыслы магистратов шокировали их самих. Предложения
Барийона были отклонены. Любые политические помыс-
лы должны подчиняться букве закона — таков был один
из основополагающих принципов деятельности парла-
мента. в
Парижский парламент представлял собой специфиче-
ский судебно-административный орган, в его юрисдикции
9
I
находилась почти треть территории страны, важнейшие
судебные дела рассматривались в его степах. Магистраты
осуществляли контроль над издательской деятельностью,
отправляли функции полиции нравов, наблюдали за теат-
ральными представлениями, имели право вмешиваться в
дела Парижского университета, а в некоторых случаях
даже в дела церкви. Совместно с другими суверенными
судами и муниципалитетом парламент нес ответственность
за поддержание порядка в городе, а также за регуляр-
ность выплаты так называемой муниципальной ренты “.
Но главное, парламент регистрировал и тем самым как
бы объявлял законными королевские эдикты и ордо-
нансы.
Предварительно они обсуждались, и нередко пар-
ламент выступал с ремонстрациями, т. е. требовал в пись-
менной и устной форме, чтобы в предлагаемые законы
были внесены изменения в соответствии с духом и буквой
прежних законов королевства.
Парижский парламент нередко препятствовал прове-
дению централизаторской политики Людовика XIII и его
первого министра кардинала Ришелье. Стремясь сломить
оппозицию магистратов, Людовик XIII запретил ремон-
страции и предварительное обсуждение в парламенте ко-
ролевских указов без специального на то разрешения10.
Теперь, обратившись к парламенту по столь важному во-
просу, как кассация королевского завещания, Анна верну-
ла магистратам политический вес и значение.
Прошло лишь четыре дня после смерти Людовика XIII,
а страна уже будто вступила в новые времена. Следом за
парижскими воспрянули магистраты провинциальных
парламентов, члены высших суверенных судов — Счетной
палаты, Палаты косвенных сборов и Большого совета.
Все изгнанники получили разрешение вернуться, вель-
мож — участников антиправительственных заговоров, ос-
вобождали из тюрем, всем потерявшим должности при Ри-
шелье эти должности возвращали “. Все рассчитывали на
благожелательность и понимание королевы, ведь она сама
конспирировала против кардинала Ришелье и сама от
него много страдала, да и с почившим королем у нее были
сложные отношения.
Просьбы о пожалованиях, дарениях, пенсиях так и по-
сыпались на регентшу. Она старалась не отказывать.
Первое время при дворе только и слышались восхваления
в ее адрес. Впрочем, па ухо рассказывались анекдоты о ее
полной некомпетентности. Но финансовое положение ко-
10
ролевства было критическим. Про щедрость следовало
забыть.
Продолжалась многолетняя изнурительная война.
8 лет Франция вела борьбу против испанских и австрий-
ских Габсбургов. В союзе с протестантами Германии и
Швеции ей удалось сдержать экспансию наднациональной
католической державы. Были одержаны важные победы,
но торжество оружия мало способствовало преодолению
финансового кризиса. Казне хронически не хватало
средств. Военные расходы достигали 41 млн ливров в
год12. Многократно увеличенные за время войны налоги
привели к обнищанию крестьянства. Военные действия,
постои войск, грабежи опустошили целые местности в
приграничных провинциях. Даже из Лионнэ, одной из са-
мых богатых провинций, в Париж поступали неутеши-
тельные сведения. Весной 1643 г. местные финансовые
чиновники писали канцлеру Сегье: «...В течение не-
скольких лет провинцию опустошает чума, царящая еще
и сейчас; пребывание и прохождение солдат, идущих в
Италию и Каталонию и возвращающихся оттуда; этапная
повинность; ...пропитание более года испанских пленных,
взятых в битве при Рокруа; недостаток хлеба, который
велик и, как всем известно, был таковым па протяжении
всего года,— все это, монсеньер, вместо с большими сумма-
ми платежей, наложенных для тальи, тальопа, надбавок,
сюбзистапса... вполне способно, как легко судить, заста-
вить это генеральство пасть под тяжестью своего бремени,
если не будет разгрузки...» 13
В Нижней Нормандии в элоксьонах Кош, Домфрон,
Фалэз крестьяне оказывали сопротивление сборщикам на-
логов, во многих приходах талью не платили уже два го-
да, в районе Сосе крестьяне разоружили посланных про-
тив них солдат. В элексьоне Монтивилье между Гавром и
Феканом действовали крестьянские отряды, и агенты фис-
ка наведывались на этот участок побережья с большим
риском для жизни 14.
От налогового гнета страдали не только крестьяне.
Дворяне роптали из-за эдиктов 1634 п 1640 гг., косвенно
ущемлявших их интересы. Еще в 1600 г. был издап эдикт,
согласно которому в налоговые списки полагалось вклю-
чать всех фермеров независимо от сословного положения
землевладельца, у которого фермер арендовал землю.
Соответственно сумма ренты, причитавшаяся землевла-
дельцу, неизбежно сокращалась. Правда, эдикт 1600 г.
удавалось саботировать. Но война заставила о нем вспом-
11
пить. Регламенты 1634 и 1640 гг. развили и уточнили по-
ложения эдикта 1600 г., и за их исполнением следили жест-
че, чем когда бы то ни было15.
Королевская администрация, отвечавшая за обложение
налогами и их сбор, вызывала нескрываемую ненависть
у населения. Особенно ненавидели интендантов, самых
усердных исполнителей воли Парижа. Нередко канцлер
Сегье и другие члены Государственного совета получали
письма, в которых сообщалось о жестокостях интендантов,
их угрозах и насилии 1в. Они выбивали налоги из населе-
ния с невиданным доселе упорством. Отзыва интендантов
из провинций упорно добивался Парижский парламент.
Крестьянские восстания, глухое недовольство дворян,
не забывшая искусство плетения заговоров высшая зпать,
противоборство внутри самого государственного аппара-
та... Лишь единая воля, облеченная абсолютной властью,
могла обеспечить стране стабильность, проведение после-
довательной внешней и внутренней политики, преодоление
кризисных ситуаций. Отстранив регентский совет, Anna
Австрийская приняла на себя всю ответственность за судь-
бу французского королевства, за сохранение его в целост-
ности до совершеннолетия сына. Но ее почивший муж был
прав: она действительпо не могла одна справиться с тяже-
лейшей миссией главы государства. Трудно сказать, пони-
мала ли это сама королева. Она не была человеком холод-
ного разума, политических калькуляций и продуманных
решений. Страсти всегда брали в пой верх пад разумом.
Но теперь ее главная, всеподчипяющая страсть — страсть
материнского чувства — совпала с государственным инте-
ресом. Но одной — одной вырастить сыпа и сохранить ко-
ролевство! Советчиков вокруг много, но кому можно дове-
риться? Инстинкт матери и женщипы помог ей сделать
выбор. Первым министром, другом и... кто знает, кем еще...
стал Джулио Мазарини. Этот бывший папский легат был
привлечен на французскую службу Ришелье; благодаря
Ришелье, не будучи священником, он получил шапку кар-
динала, в декабре 1642 г. Людовик XIII ввел его в коро-
левский совет 17. Но умер Ришелье, умер Людовик XIII.
Теперь, думали при дворе, королева избавится от этого
итальянского выскочки... положение Мазарини было очень
сложным. Он вынужден был лавировать, давать обеща-
ния, которые не мог выполнить, афишировать дружеские
чувства к тем, кого ненавидел. Уходить от открытого про-
тивоборства пе всегда удавалось. В борьбе за влияние па
королеву Мазарини столкнулся с группировкой вельмож,
12
участвовавших совместно с Анной Австрийской в загово-
рах против кардинала Ришелье. Теперь эти люди надея-
лись на полную поддержку королевой любых их требова-
ний.
Герцоги Вандомского дома Бофор и Меркер, принц
де Марсийак (будущий автор знаменитых «Максимов» и
будущий герцог Ларошфуко), бывший хранитель печати
Шатонеф, герцогиня де Шеврез — все они считали, что
пришел их час. Королева была очень милостива к своим
старым друзьям, но их влияние на решение важных госу-
дарственных вопросов очень скоро стало минимальным.
Смелости герцогу де Бофору или герцогине де Шеврез
было пе занимать...
Королеве была подброшена записка: «Мадам, если Вы
не избавитесь от нового кардинала, Вас от него избавят» 18.
В Париже заговорили о готовящемся заговоре. Только Ма-
зарини не стал дожидаться его развязки. Знаменитый фат,
кумир рыночных торговок герцог де Бофор был арестован
и заключен в Венсеннский замок. То была несерьезная ис-
тория, но решительность действий Мазарини многих на-
сторожила. К тому же Бофор был как-никак внуком ко-
роля Генриха IV, пусть и незаконным.
Мазарини умел устранять конкурентов. С «подачи»
кардинала в 1644 г. королева приказала государственному
секретарю по иностранным делам г-пу Шавиньи продать
его должность некомпетентному, по зато послушному ука-
заниям Мазарини графу де Бриеппу. Правда, пекоторос
время спустя Шавиньи пришлось вернуть. Сторинтендантом
финансов стал президент де Байель, а генеральным конт-
ролером при нем — человек кардинала М. Партиселли
д’Эмери. Три года спустя в 1647 г. д’Эмери стал сюринтен-
дантом финансов, должность статс-секретаря по военным
делам получил другой верный человек Мазарини —
М. Ле Телье.
Но, чем больше королева проникалась доверием к Ма-
зарини, чем больше возрастало его влияние в государстве,
тем более в публике — в среде высшей аристократии, в су-
веренных судах — росла к нему неприязнь. На первого
министра стали переносить негодование за новые админи-
стративные методы управления, за богатство и злоупот-
ребления финансистов и откупщиков. Те, кто желал пре-
кращения войны, стали поговаривать о том, что Мазарини
ее специально затягивает. Успехи французского оружия
приписывались исключительно доблести генералов, пора-
жения объясняли бездарным общим руководством 1в.
13
Время регентства во Франции всегда период смут и де-
стабилизации политических порядков. Хотя в стране ие
происходило принципиального идеологического размеже-
вания (во всяком случае, концепция абсолютной власти
короля не оспаривалась никем), важнейшие вопросы о
формах управления страной решались отнюдь не одно-
значно. Образовались два лагеря. Первый возглавил Па-
рижский парламент, к которому в большей или мепыпеп
степени тяготели столь разнородные силы, как буржуа и
мелкий люд (ремесленники, подмастерья, разнорабочие,
прочая беднота) Парижа, другие высшие суверенные
суды столицы — Большой совет, Счетная палата, Палата
косвенных сборов; провинциальное чиновничество финан-
сового ведомства — элю, казначеи. Второй лагерь состав-
ляли Верховный совет, интенданты и финансисты (лица,
бравшие на откуп государственные налоги и обеспечивав-
шие казне срочные займы под высокие, незаконные с точки
зрения финансового права того времени проценты). Ин-
тенданты, финансисты, сам Верховный совет были провод-
никами и приверженцами политики чрезвычайных мер.
Олицетворением этого лагеря все в большей степени стано-
вился первый министр.
Мазарини исходил из того, что идет война, победа в
которой зависит не в меньшей степени от финансовых уси-
лий, чем от военных. Он отстаивал полномочия интендан-
тов, понимая, что только они могут обеспечить регулярное
поступление налогов. Поддерживал он и д’Эмери, покрови-
теля финансистов и соучастника их махинаций. Казна в
ту пору не располагала солидным запасом ликвидных
средств, любые непредвиденные расходы грозили ката-
строфой, поэтому предотвратить финансовое банкротство
государства могли лишь займы у частных лиц.
Парламент исходил совсем из иных посылок. Барий-
он, уже в мае 1643 г. призывавший обсудить меры по спа-
сению государства, намекал на то, что финансовое положе-
ние можно улучшить, заставив раскошелиться финансис-
тов, по его мнению незаконно наживших огромные сос-
тояния. И Барийон лишь немного забежал вперед...
Вопрос о том, кто будет платить за войну, год от года
приобретал все большую остроту.
Королевская администрация традиционно старалась не
обременять налогами население Парижа. Соображения
собственной безопасности вынуждали ее неукоснительно
соблюдать все свободы и привилегии столицы. Летом
1644 г. тяжелейший финансовый кризис вынудил Верхов-
14
ный совет нарушить благоразумный обычай. По предло-
жению генерального контролера финансов д’Эмери был
извлечен па свет давно забытый ордонанс XVI в., который
предписывал обложение налогом всех владельцев домов
в пригородах Парижа. Эта мера мгновенно нанесла бы
удар не только по домовладельцам, по и по всем, кто сни-
мал у них жилье. Когда по приказу генерального контроле-
ра в предместьях начался обмер домов, жители воспроти-
вились. Полицейские чиновники Шатле (так назывался
замок в Париже, где заседал суд по уголовным делам),
особо не церемонясь с беднотой, принялись наводить по-
рядок. В парламент посыпались жалобы. 4 июля па ули-
цах Парижа стали собираться возмущенные толпы парода.
Д’Эмери отказался от своей затеи20,
В августе 1644 г. генеральный контролер финансов
выдвинул новое предложение — обложить налогом наибо-
лее богатых и уважаемых горожан. Так как речь шла о
нововведении, требовалась санкция парламента. В ходе
обсуждения магистраты внесли в текст закона целый ряд
изменений. Согласно их редакции, дополнительному обло-
жению подвергались лишь финансисты.
В ответ наиболее могущественные денежные вороти-
лы Парижа собрались на следующий день в королевском
дворце. Во время полученной ими аудиенции у Анны Ав-
стрийской один из финансистов, Ля Ральер, заявил, что,
если правительство отступится от них, они, в свою очередь,
остановят выплату ренты и прекратят финансовые опера-
ции; далее Ля Ральер дошел в своей смелости до того, что
призвал задуматься о примере Англии... а
Столь решительный демарш, казалось бы, возымел
действие: под нажимом Верховного совета парламент стал
пересматривать закон... но магистраты не намерены были
признавать свое поражение, к тому же на них оказывали
давление парижские торговцы. В конце концов закон уда-
лось утопить в юридической казуистике.
Спустя год д’Эмери вновь предложил обложить налогом
домовладельцев пригородов Парижа, и вновь протесты на-
селения и парламента заставили отложить этот проект.
Но члены палат расследования22 решили не довольство-
ваться простым неформальным отказом от налога (так на-
зываемого туаз), они потребовали соблюдения всех юриди-
ческих условностей с тем, чтобы исключить всякую воз-
можность когда-либо вернуться к дбсуждению вопроса об
уплате туаз. Барийоп, выступая в парламенте, даже пред-
ложил добиться от регентши торжественного обещания,
15
что впредь ии один налог не будет вводиться без предва-
рительного одобрения парламента23. Самые молодые и ра-
дикально настроенные советники палат расследований
потребовали открыть совместные заседания всех палат
Парижского парламента. Первый президент парламента
Матье Моле им отказал. Тогда члены палат расследований
во главе с президентами Барийопом и Гэйяном собрались
самовольно в палате Святого Людовика — зале для прове-
дения наиболее ответственных и торжественных заседа-
ний; они приступили к выработке общей линии поведения.
Но легалистский бу пт вскоре был подавлен: Гэйяна и двух
других членов палаты расследований регентша отправила
в ссылку, а Барийона — в тюрьму, где он вскоре умер24.
Эдикт о налогооблажении домов в пригородах Парижа
все же был зарегистрирован парламентом.
Барийон не исповедовал каких-либо исключительно
радикальных политических взглядов. От большинства чле-
нов парламента он отличался лишь большей честностью
и решительностью характера. Он, как и его коллеги, был
уверен, что верой и правдой служит королю и француз-
скому государству, неотъемлемой частью которого являет-
ся парламент.
Магистраты выступали подчас против Верховного со-
вета, отстаивая, как им казалось, истинные интересы коро-
ля. В благосостоянии народа король, представлялось им,
кровно заинтересован, и соответственно чрезмерный нало-
говый гнет вредит королевским интересам. Большинство
магистратов искренне верили в эти идеологические по-
строения, по альтруистические мифы скрывали реальность
интересов иного порядка — корпоративных и гораздо бо-
лее важных для каждого члена парламента. В конечном
счете борьба именно за эти интересы определяла деятель-
ность парламента, его тактику лавирования: он то поддер-
живал протесты парижских буржуа и простонародья, то
послушно выполнял пожелания министров. Эта двойствен-
ность приводила к тому, что парламент оказывался посре-
дующим звеном между Верховным советом и населением
Парижа и вызывал недовольство то одной, то другой сто-
роны.
Но лавирование становилось все более затруднитель-
ным. В сентябре 1647 г. парижские торговцы устроили
шумные демонстрации во Дворце правосудия. Они оскорб-
ляли магистратов, при этом особенным нападкам подверг-
лись сын д’Эмери — президент третьей палаты расследо-
ваний де Партиселли, его тесть — президент Ле Кване и
16
генеральный прокурор парламента 25. В первой половине
января 1648 г. Дворец правосудия вповь заполнили воз-
мущенные парижане: они требовали прекращения пре-
следований за неуплату налога26.
Тогда же зимой 1647/48 г. значительно ухудшилась во-
епно-политическая ситуация. Союзник Франции Голланд-
ская республика заключила сепаратный мир с Испанией,
переговоры Франции с испанскими и австрийскими Габс-
бургами в очередной раз зашли в тупик. Требовалось
вповь увеличить расходы на войну 27, и это в обстановке,
когда Парижский парламент и другие верховные суды
блокировали финансовую политику Верховного совета,
а финансисты теряли доверие к казне: все неохотнее пре-
доставляли займы, все выше поднимали ссудный про-
цент. Стремясь укрепить доверие государственных креди-
торов, д’Эмери без ведома Мазарини устроил для них
аудиенцию у королевы, вызвав тем самым к себе недове-
рие первого министра.
В то время как внутригосударственные конфликты
приводили к усилению корпоративной солидарности ма-
гистратов Парижского парламента, в Верховном совете
парастали трения.
Верховному совету и лично сюриптепдапту финансов
необходимо было сломить сопротивление парламента.
Д’Эмери решил воспользоваться тем фактом, что в конце
1647 г. истек срок договора па аренду должностей магист-
ратов суверенных судов Парижа (в том числе парламен-
та). Обычно договор возобновлялся почти автоматически:
уплачивалась полетта, которая подтверждала права с
юридической точки зрения своеобразных арендаторов,
а фактически владельцев должностей. Сюринтендант,
в данном случае в полном согласии с Мазарини, хотел
непродление договора использовать как средство давления
па магистратов. Одновременно было решено провести ко-
ролевское заседание и па нем утвердить шесть эдиктов,
призванных обеспечить для казны поступление дополни-
тельных средств: облагались налогом имущества, представ-
лявшие собой отчужденный королевский домен; продава-
лись новые должности в ведомстве канцлера; вводился
повышенный тариф на ввоз продовольствия в Париж,
правда, тариф маскировали под учреждение новых поли-
цейских должностей; пускались в продажу новые поли-
цейские должности и в провинции; создавались 12 допол-
нительных должностей докладчиков государственного со-
вета 28.
17
15 января 1648 г. состоялось королевское заседание.
Формально выраженной монаршей воле магистраты не
смели противиться. Но во время заседания была высказа-
на резкая критика всей правительственной политики.
«Мы должны признаться Вашему Величеству,—говорил,
обращаясь к десятилетнему Людовику XIV, генеральный
адвокат Омер Талон,—что одержанные в войне победы
ничуть не уменьшают нищеты ваших подданных, что име-
ются целые провинции, в которых людям нечего есть,
кроме хлеба из овса и отрубей... Все провинции обеднели
и истощились, и только ради того, чтобы Париж, а точнее,
горстка избранных купалась в роскоши. Обложили нало-
гами все, что можно себе представить. Сир, вашим под-
данным остались только их души, но и души, если бы они
продавались, давно уже были бы пущены с молотка...
Подобное деспотическое управление подошло бы скифам,
варварам, тем пародам, у которых и человеческого-то раз-
ве что лица, по только не Франции, которая всегда была
самой цивилизованной страной в мире, а ее жители всег-
да считались свободными людьми» 29. Текст речи Талона
был издан и стал распространяться по всей Франции
«с целью возмущения умов», как с негодованием сообщил
Талону кардинал Мазарини 30.
Отношения между Верховным советом и парламентом
продолжали ухудшаться. В нарушение установленного
порядка магистраты вновь стали рассматривать уже
утвержденные во время королевского заседания эдикты.
Они оправдывали это тем, что тексты эдиктов не были им
зачитаны полностью, доказывали, что и после королев-
ского заседания они имеют право обсуждать форму реали-
зации эдиктов... При дворе заговорили о нанесении ущер-
ба могуществу и власти короля. На что магистраты отве-
чали декларациями о верности королю, и декларации
были совершенно искренними. Более того, на прямо по-
ставленный, к тому же в письменной форме, вопрос коро-
левы о праве парламента противиться королевской воле,
они отказались отвечать31. Магистраты никогда не забы-
вали, что парламент — инструмент и порождение королев-
ской власти. Особа короля, как и его власть, для них были
священны, члены парламента могли с поразительной до-
тошностью профессиональных юристов обсуждать преро-
гативы любого государственного института, но абсолют-
ный характер власти короля они никогда не подвергали
сомнению. Обсуждать подобного рода вопрос казалось им
святотатством.
18
И тем ие менее конфликт развивался.
В качестве сурового предупреждения парламенту и в
то же время его косвенного подкупа д’Эмери выдвинул
хитроумный проект. Было объявлено, что полетта будет
сохранена в том случае, если магистраты высших судов
Парижа — Большого совета, Счетной палаты и Палаты
косвенных сборов — согласятся на прекращение выплаты
им жалованья в течение четырех ближайших лет. Для
членов парламента полетта сохранялась без всяких усло-
вий 32. Попытка преодолеть давно длившийся латентный
кризис привела к его обострению и выявлению. Прави-
тельство, совершив тактическую ошибку, само способство-
вало сплочению магистратов. Обычно покорно исполняв-
ший монаршую волю Большой совет присоединился к
Счетной палате и Палате косвенных сборов, совместно
они обратились к Парижскому парламенту с призывом об
общем протесте. 13 мая 1648 г. члены Парижского парла-
мента приняли «акт единства», в котором они призывали
все суверенные суды Парижа направить делегации для
проведения совместных заседаний в палате Святого Людо-
вика во Дворце правосудия. Предлагалось обсудить меры,
необходимые для спасения государства.
Фронда началась.
Канцлер Сегье немедленно выступил с протестом,
он заявил, что создание суверенного органа без согласия
на то законной власти может представить собой опасность
и носить предосудительный характер в отношении обще-
ственного порядка и управления33. Увещевания и запуги-
вания не подействовали, тогда правительство перешло к
репрессиям. 18 мая полетта была отменена для всех вер-
ховных судов. Несколько человек были арестованы34. Же-
лаемого эффекта это не произвело.
Если в 1643—1647 гг. происходило усиление корпора-
тивной солидарности членов парламента и этот процесс
способствовал росту авторитета этого органа, укреплению
его позиций в системе государственных учреждений, то в
первой половине 1648 г. явно наметились интегративные
тенденции в целом в среде традиционного чиновничества:
их сплачивала общая борьба против министров, интендан-
тов, финансистов. Десять дней спустя после припятия
«акта единства» синдикат казначеев опубликовал откры-
тое письмо к Парижскому парламенту, в котором предла-
гал добиться конфискации у откупщиков незаконно полу-
ченных ими доходов (называлась даже сумма 5 млн лив-
ров) ; эти деньги могли, по мпепию казначеев, пойти на
19
выплату жалованья магистратам. Тогда же столичные
казначеи разослали циркуляры ко всем провинциальным
бюро казначеев, они призывали коллег объединиться с
другими чиновниками их местности и посылать в Париж
любые документы, которые помогут разоблачить преступ-
ное поведение интендантов и финансистов 35. Тем временем
финансовые операции были полностью прекращены. Ни-
кто не решался предоставлять государству займы. Обста-
новка в Париже накалялась. Все более смелела чернь.
На улицах частенько можно было услышать, как, ругая
заупрямившуюся лошадь, возчики называли ее «мазари-
ни»...3®.
Герцог Орлеанский предложил восстановить полетту
для всех высших судов, добиться освобождения арестован-
ных и возвращения сосланных ценой отказа от «акта
единства». Но парламент не согласился па простое восста-
новление status quo. 10 июня король в своем совете касси-
ровал «акт единства» 37. Тогда парламент провел его пов-
торное утверждение, за «акт» проголосовали 97 присут-
ствовавших магистратов, против — 6638. На следующий
день правительство капитулировало. Магистраты получи-
ли официальное разрешение на проведение совместных
заседаний делегаций от суверенных судов Парижа. Через
две педели начались заседания палаты Святого Людовика.
Была выработана декларация из 27 пунктов, ее реализа-
ция замедлила бы развитие государственного аппарата
буржуазного типа, были бы замедлены и процессы акку-
муляции национального богатства через систему государ-
ственного фиска. В декларации палаты Святого Людовика
провозглашалась неприкосновенность личности и имуще-
ства; заключение без следствия ограничивалось 24 часа-
ми; выдвигались требования отзыва из провинций всех
интендантов, отмены системы откупа налогов, предлага-
лось на четверть уменьшить самый тяжелый налог —
талью, освободить всех заключенных в тюрьму за неупла-
ту долгов, создать палату правосудия для расследования
незаконной деятельности финансистов, запрещалось без
согласия парламента учреждать новые должности и вво-
дить новые налоги.
31 июля королевской декларацией были утверждены
все предложения палаты Святого Людовика, за исключе-
нием пункта о запрете «lettres de cachet», т. и. запеча-
танных писем — чрезвычайных указов короля (в том
числе об аресте того или иного лица), которые не подле-
жали обычной процедуре регистрации. Королевская дек-
20
ларация в качестве условия выполнения всех пунктов
программы требовала роспуска палаты Святого Людовика
и возвращения парламента к отправлению его судебных
функций39. 1 августа парламент приступил к обсуждению
королевской декларации. Силы закона декларация еще не
имела, и станет ли опа законом — никто не мог сказать.
В конце августа пришло известие о крупной победе
королевской армии под командованием принца Конде над
испанцами. В Нотр-Даме должна была состояться торже-
ственная месса. И именно в тот день Anna Австрийская
решила разделаться с самыми зловредными и опасными
(по ее мнению) членами парламента. Был отдан тайный
приказ об аресте президентов парламента Бланмениля и
Шартона и советника Большой палаты 73-летнего Брус-
селя.
Торжественная служба шла своим ходом... Вдруг чле-
ны парламента заметили, что Комменж, лейтенант охра-
ны королевы, не последовал за пей в храм, а остался на
паперти. Они заподозрили неладное. Кое-кто поспешил
скрыться. Так избежал ареста Шартоп. Был схвачен толь-
ко Бланмениль. Бруссель пе участвовал в торжествах,
и его пришлось арестовывать па дому. Это было непросто.
Старый советник пользовался большой популярностью у
парижского мелкого люда. Симпатию вызывали пе только
его острые выступления против финансистов и админи-
страции Мазарини, по и скромный образ жизни: Бруссель
жил с большой семьей па небольшую ренту на улице Сен-
Ландри, нередко покровительствовал несправедливо оби-
женным простолюдинам40.
Коммепжу пе удалось незаметно арестовать Брус селя;
старая служанка советника и лакей подняли крик. На ко-
локольне ближайшей церкви неизвестные лица ударили в
набат41. На улице Сен-Ландри начались волнения. Брус-
сель командовал отрядом городской милиции квартала,
да и соседская солидарность горожан в ту эпоху была
очень сильной42, так что защитников у Брусселя оказа-
лось много.
Поднялись лодочники Сите, крючники п все те, «кто
зарабатывал на жизнь трудом па воде». К ним присоеди-
нились подмастерья, грузчики-посыльные (так называе-
мые гань-денье), мелкие лавочники, ремесленники, ни-
щие, бродяги...43 Стали строить баррикады. С огромным
тРУДом Комменжу удалось вывезти Брусселя из Парижа.
Муниципалитет предписал начальникам городской мили-
ции призвать буржуа к оружию и препятствовать образо-
21
ванию сборищ44. Милиция, род отрядов городской само-
обороны, состоявшая из добропорядочных людей, не прояв-
ляла рвения: она вяло разгоняла народ или вовсе не обра-
щала внимания на места скопления восставших.
На следующий день с раннего утра продолжилось
строительство баррикад. В одних местах бочки, заполнен-
ные песком и заваленные булыжником, в других — цепи
перекрыли узкие улицы города. Магазины и лавки оста-
лись закрытыми.
Канцлер Сегье, отправляясь во Дворец правосудия,
чтобы огласить указ об отмене всех постановлений парла-
мента, принятых после 31 июля, вынужден был сменить
свою карету па портшез. В карете невозможно было про-
биться через толпу. Но добраться до парламента канцле-
ру не удалось. Оскорбления, ругательства, наконец, пря-
мая угроза расправы заставили его искать спасения в доме
зятя на набережной Августинцев. Преследуя Сегье,
толпа ворвалась в дом. Канцлер успел спрятаться в чула-
не, и тогда разгневанные бунтовщики решили поджечь
здание. Их намерению помешал маршал де ля Мейере,
прибывший на место с четырьмя ротами гвардейцев.
Ля Мейере увез канцлера в своей карете. Вдогонку им ле-
тели булыжники, стреляли из мушкетов. Несколько швей-
царцев из отряда маршала были убиты.
В жалком виде канцлер вернулся в Пале-Руаяль.
Восстание разрасталось. Теперь баррикады возводили
уже повсеместно. К середине дня их насчитывалось 1260 45.
Вооруженные бунтовщики проникли на галерею Дворца
правосудия, где с раннего утра заседал парламент. Они
требовали немедленного освобождения Брусселя. Невзи-
рая па крики и шум, невозмутимый Моле проводил об-
суждение вопроса об аресте Комменжа и всех тех, «кто
арестовал господ членов парламента или вступил в их
дома для наложения ареста» 4в. Как только ремонстрация
была составлена, к королеве направили представительную
делегацию. Под восторженные возгласы восставшего на-
рода магистраты торжественно прошествовали через весь
город к королевскому дворцу.
Аудиенция у королевы была краткой. Речь о восста-
нии в Париже она не дослушала:
— Я знаю, что в городе шум, и вы мне за это ответите.
Вы, господа члены парламента, ваши жены и ваши дети,—
сказала Анна Австрийская и, удаляясь, хлопнула дверью 47.
Мазарини поспешил несколько сгладить резкость короле-
вы. Он предложил освободить Брусселя и его коллег в
22
обмен на обязательство парламента прекратить его «ас-
самблеи». Президент Моле ответил, что необходимо обсу-
дить это предложение в спокойной обстановке, и пригла-
сил членов делегации вернуться во Дворец правосудия.
На площади перед Пале-Руаялем тысячи людей ожи-
дали, что скажут магистраты. Моле и его коллеги молчали.
Процессия людей в красных мантиях медленно проходила
сквозь толпу. У баррикады вблизи заставы Сержантов
раздался ропот. Тогда Моле твердым голосом объявил,
что королева обещала выполнить все пожелания парла-
мента. Ропот стих. У следующей баррикады история по-
вторилась... В районе Круа де Трауар бунтовщики вновь
остановили магистратов. Подручный торговца мясом при-
ставил алебарду к животу первого президента парламента
и сказал старику: «Возвращайся, предатель! Если не хо-
чешь, чтоб с тобой разделались, возврати Брусселя или
отдай нам в заложники Мазарини и канцлера» 48. Чья-то
рука схватила Моле за шиворот... магистраты бросились
врассыпную. Лишь первый президент, несмотря на оскорб-
ления и унижения, пытался сохранить достоинство.
Его отпустили, и с остатками своей свиты оп вернулся в
Пале-Руаяль. М. Моле теперь уже без труда убедил Ма-
зарини и герцога Орлеанского, что Брусселя надо освобо-
дить немедленно. Общими усилиями удалось сломить и
упрямство королевы.
О принятом решении Моле оповестил народ, но восста-
ние не прекращалось до следующего утра. Лишь при из-
вестии, что Бруссель вновь занял свое место на скамье
парламента, в городе начали разбирать баррикады.
Но вечером прошел слух, будто из Арсенала в Пале-
Руаяль перевезли огромный запас пороха — не иначе как
королева готовилась примерно наказать парижан за вос-
стание. Вмиг были приведены в боевую готовность барри-
кады, и вооруженная толпа окружила Пале-Руаяль.
С большим трудом посланным королевой офицерам
удалось убедить народ в ошибочности его опасений. Во-
оруженное восстание прекратилось, но бунтовщические
настроения отнюдь не рассеялись4®. Именно после «дня
баррикад» в Париже начали печатать и распространять
оскорбительные для королевского достоинства листовки.
Народ стал распевать скабрезные песенки про любовь
Дамы Анпы к кавалеру Мазарини. Первого министра об-
винили во всех смертных грехах: оц-де покровительствует
ненавистным финансистам, нарушает старинные свободы
и привилегии, транжирит казенные деньги...
23
Нельзя сказать, что Мазарини был совершенно равно-
душен к тому, что писали парижские памфлетисты,
к тому, что говорили на Новом мосту или возле фонтана
Круа де Трауар — в традиционных местах сбора простого
люда столицы. Из государственной казны регулярно выда-
вались субсидии Теофрасту Ренодо, выпускавшему офици-
озную «Gazette», библиотекарь Мазарини, ученый муж
Г. Ноде, получил задание написать опровержение на ан-
типравительственные «пасквили...» >€. Но главными свои-
ми врагами первый министр считал отнюдь не простона-
родье или буржуа, поэтому все же его не очень заботило,
что думали и говорили эти люди. Что бы ни происходило,
он всегда выискивал тайные козни вельмож и государст-
венных сановников. События 26—27 августа показались
ему делом рук государственного секретаря Шавиньи п
бывшего хранителя печати Шатонефа. Мазарини вспом-
нил, как Шавиньи убеждал членов Верховного совета в
необходимости жестких мер, как он с помощью герцога
Орлеанского наводил королеву на мысль о необходимости
ареста наиболее решительных оппозиционеров из числа
магистратов.
У кардинала была записная книжка, о существовании
которой пикто пе знал, в нее он заносил самое сокровен-
ное: набрасывал планы, характеризовал людей. В послед-
ние дни августа 1648 г. оп записал: «Необходимо, чего бы
это ни стоило, вернуть власть и вознести ее выше, чем она
была... в противном случае остается только ожидать пол-
ного краха, смириться с тем, что мы станем столь же смеш-
ными и презренными, сколь до сих пор были уважаемыми
и внушавшими страх»51. Чтобы добиться желаемого,
следовало прежде всего усмирить бунт Парижского пар-
ламента, для чего его надо было лишить народной под-
держки. Эта задача не представлялась Мазарини сложной,
«так как, по его мнению, breves populi amores — нет ниче-
го более ненадежного и быстро преходящего, чем привя-
занность этого многоголового зверя» 52. Народ защищал
Брусселя и парламент, уповая на то, что магистраты до-
бьются снижения налогов, рассуждал Мазарини, но как
только простой люд узнает, что король собирается его на-
казать за поддержку парламента, он отвернется от преж-
них кумиров... Отъезд короля из Парижа — таков может
быть первый удар по парламенту53.
Решительность же парламентской оппозиции Мазари-
ни объяснял страхом, который испытывали магистраты
при мысли, что слишком далеко зашли в своей конфроп-
24
тации с регентшей и что прощения им по будет. Единст-
венный выход они видели в смене правительства... так, что-
бы первым министром стал Шавиньи или Шатопеф54.
Круг замыкался.
Записи Мазарини не представляли собой следы досу-
жих размышлений. 20 сентября Липа Австрийская пере-
ехала из Парижа в Рюэй. Несколькими днями раньше туда
отправились Мазарини и малолетний король. Едва об-
основавшись в бывшей резиденции Ришелье, королева
приступила к решительным действиям. ПТатопеф был от-
правлен в изгнание, Шавиньи заключен в Венсеннский за-
мок.
Известие об отъезде королевской семьи вызвало в сто-
лице некоторую растерянность. Заговорили о том, что ко-
ролева собирается переехать в Тур, куда будут вызваны
члены суверенных судов, что Париж будет осажден “.
Но вскоре пошли слухи иного рода: будто кто-то из при-
ближенных к королеве людей собрал отряд дворян, по те,
узнав, что им предстоит запяться поимкой бежавшего из
заключения герцога Бофора, разъехались по домам.
В парламенте впервые раздались открытые выступле-
ния против Мазарини. Вспомнили о постановлении 1617 г.,
запрещавшем иностранцам занимать во Франции пост
министра. Но резкие слова так и остались словами. При-
нятая парламентом ремонстрация носила умеренный ха-
рактер: выражалась покорнейшая просьба к регентше вер-
нуть короля в Париж и тем самым продемонстрировать
пароду свое благорасположение и высказывалось пожела-
ние, чтобы герцог Орлеанский, принцы Конде и Конти
приняли участие в заседаниях парламента5в. Постанов-
ление парламента было кассировано королем. Анна Авст-
рийская желала покончить с кризисом как можно скорее.
Вернувшемуся с театра военных действий принцу Конде
она предложила, использовав четырехтысячную армию,
имевшуюся в ее распоряжении в тот момент, захватить
Париж. С военной точки зрения это было нереальное пред-
ложение. Конде, как и большинство других членов Вер-
ховного совета, предпочел переговоры.
В конце сентября в Сеп-Жермепе принцы, представи-
тели королевской администрации и делегаты парламента
приступили к обсуждению декларации палаты Святого
Людовика.
Фактическое запрещение превентивных арестов, огра-
ничение 24 часами заключения без суда вызвали наиболь-
шие возражения королевы. Анне Австрийской казалось,
25
что, если опа согласится па такие требования, государст-
венная власть будет низведена до того, что ее сын превра-
тится просто в карточного короля.
Но делегация парламента отличалась непреклонно-
стью. Впрочем, их твердость во многом поддерживалась
воспоминаниями о тех толпах народа, что весь сентябрь со-
бирались у здания парламента во время его заседаний.
Дело шло к срыву переговоров, но истинный дипломат Ма-
зарини обескураживающим цинизмом своих доводов убе-
дил королеву. Его мысль была проста: если королева ре-
шила пи в коем случае не соблюдать условий декларации
палаты Святого Людовика, то большого вреда пе будет от
ее формального одобрения.
В конце октября Шавиньи был отпущен на свободу,
Шатопеф вернулся из изгнания, а королева торжественно
въехала в Париж. Все пункты декларации палаты Свято-
го Людовика обрели силу закона. В ходе сен-жерменских
переговоров были внесены лишь два существенных изме-
нения, по именно они свидетельство непрочности коали-
ции оппозиционных сил. Пункт о «lettres de cachet», о зап-
рете произвольных арестов на основе запечатанных писем,
первоначально касался всех подданных французского ко-
роля, в редакции, принятой в декларации 22 октября, го-
ворилось уже только о чиновниках. Было допущено от-
ступление и в вопросе о выплате жалованья различным
категориям чиновничества: определялось, что пока длится
война, члены суверенных судов будут получать три чет-
верти своего обычного жалованья, все остальные чиновни-
ки — половину, подобного неравенства в требованиях па-
латы Святого Людовика не было.
Итак, программа традиционного чиновничества офи-
циально утверждена, оставалось самое сложное — добиться
ее реализации. Палата Святого Людовика, единственный
организационный центр общий для всех суверенных судов
Парижа, была распущена еще в конце лета. Парижский
парламент пользовался лишь моральным авторитетом во
всей стране, национальным институтом оп по являлся, ис-
полнительной властью обладал лини, в своем округе,
и власти этой было явно недостаточно для реализации по-
добной программы. Декларация 22 октября оказывалась
абсурдным документом, претворять ее в жизнь должны
были регентша и Верховный совет, а именно они макси-
мально противодействовали ее утверждению. Правда, ма-
гистраты добились победы пе сами по себе, а опираясь па
широкое социальное движение буржуа и простонародья.
26
Но о руководстве этим движением ник-Го из членов парла-
мента не смел и помышлять. Их сила была в короле, а не
в народе, во всяком случае, так думали сами магистраты.
Победа завела парламентскую Фронду в тупик, в высшем
взлете активности парламента уже начала проглядывать
историческая обреченность этого института.
В историческом процессе гораздо больше парадоксов,
чем логически безупречного развития. Противоборство
двух сил часто заканчивается их совместной гибелью и
рождением нового феномена, чуждого и одновременно род-
ственного обеим. Так, правовые и административные фор-
мы буржуазного государства вырабатывались во Франции
во многом в ходе долголетней борьбы парламентов и Вер-
ховного совета. Ни магистраты, пи министры не ратовали
за капитализм, в XVII в. о самом феномене во француз-
ском королевстве просто никто не имел ясного представ-
ления, не говоря уже о понятии, которое возникло лишь в
XIX в.
Ни одну из противоборствующих сторон нельзя на-
звать пи прогрессивной, ни консервативной: Мазарини за-
щищал институт интендантов и в их лице прообраз чинов-
ничества современного типа; суверенные суды, отстаивая
контролируемость государственного бюджета, подготавли-
вали почву для идей разделения властей и подотчетности
исполнительной власти, их требование ограничения 24 ча-
сами несанкционированного судом ареста подводило к од-
ной из аксиом буржуазного права...
Но это уже взгляд из будущего. Современники же ду-
мали и говорили о «величайшей победе» Парижского пар-
ламента. Одни из старейших магистратов, Андре Лефевр
д’Ормессон, следующим образом охарактеризовал Сен-
Жерменскую декларацию: «Королевскую власть она при-
водит к должному состоянию, ограничивая ее. Все здра-
вомыслящие люди считают эту декларацию творением не
простых смертных, а делом рук нашего господа бога.
Верховному совету пе хватало благоразумия, и парламент
совершил то, что первоначально не собирался совершать—
благодаря народной поддержке в день баррикад он возвы-
сился над Верховным советом и принял власть на время
малолетства короля. В ходе своих заседаний парламент
отобрал у Верховного совета все, что он посчитал нуж-
ным, и г-н Матье Моле возвысился над г-ном канцлером
Сегье, который пе посмел сопротивляться, видя, что весь
парод и все парламенты готовы защищать парламент Па-
рижа, который приводит в движение все королевство и
27
который облегчил положение народа и установил лучший
порядок в управлении государством» ”.
Тем временем Мазарини спокойно обделывал свои
дела и дела государства. Одним из параграфов декларации
22 октября предусматривалось регулярное и обязательное
выделение из бюджета средств па выплату жалованья ар-
мии. Мазарини вскоре нарушил это условие и использовал
солдатские деньги для выплаты процентов своему банки-
ру и банкиру Конде. Лишенные средств к существованию,
наемники стали заниматься грабежами и вымогательст-
вом в пригородах Парижа. 16 декабря парламент реши-
тельно осудил нарушение финансовой дисциплины и вы-
званные этим беспорядки. Но на этот раз его инвективы
задевали не только Мазарини, по косвенно и Конде. Вели-
кий военачальник и так с трудом выносил высокомерие
«людей мантии», а уж терпеть поучения, как и сколько
платить войску, он вообще не мог. Произошло резкое объ-
яснение. Ухудшив отношения с одной партией, Конде
автоматически сблизился с другой. Такова будет позиция
Конде и других принцев па протяжении всего периода
Фронды. Борьба клик будет затушевывать борьбу партий,
превращать трагедию в фарс, революцию в сплетение
заговоров и мятежей.
Парламент и королевская администрация готовились
к решительному столкновению. Анне Австрийской не тер-
пелось прекратить диктат парламента. В ее окружении
говорили о необходимости отправить магистратов в ссыл-
ку: парламент —в Моптаржи, Счетную палату — в Орле-
ан, Палату косвенных сборов — в Реймс, Большой совет —
в Мант. Маршал ля Мейере и Конде предлагали королев-
ской семье укрыться в Арсенале, в ту пору настоящей
крепости, и арестовать мятежных членов парламента58.
Но и первый и второй план осуществить было чрезвычай-
но сложно. У парламента появились новые союзники.
В январе 1649 г. к партии фрондеров присоединились
принц Конти, родной брат Кондо, безмерно завидовавший
его успехам, и когорта «старых» заговорщиков, конспири-
ровавших еще против Ришелье: герцог де Буйоп, Бофор,
Ларошфуко, Моптрезор, Люип. Скреплял эту разношерст-
ную коалицию своей неутомимой энергией и безмерным
властолюбием коадъютор, помощник и заместитель париж-
ского архиепископа Поль де Гонди.
Чтобы понять участников событий 1648—1654 гг.,
следует обратиться не только к их воспоминаниям, пам-
флетам и письмам, но и к литературе XVI — начала
28
XVII в., к литературе, которая формировала их умы.
Аристократия в ту пору зачитывалась Монтенем и рас-
суждениями «О мудрости» Пьера Шаррона, поклонялась
гению П. Корнеля и ценила труды Гюэ де Бальзака.
Скептический индивидуализм Монтеня и Шаррона, культ
чести Корнеля и превознесение интеллектуального пре-
восходства избранных Гюэ де Бальзака составляли пест-
рый духовный мир фрондеров. В то же время, подобно
Ришелье и Монтеню, они не знали специфически общест-
венных интересов, далее представления о различии государ-
ственного и частного они пе шли. Был и старый счет: не
справившись с одним министром-кардиналом, аристократы
мечтали расправиться с его преемником. Мазарини уна-
следовал не только пост, но и ненависть. Тень Ришелье
нависала над ним.
Королева более не желала вести дискуссии с фронде-
рами. По ее приказу Конде отозвал армию из Фландрии и
сосредоточил ее вблизи Парижа, Тюренн из Германии под-
тянул армию к берегам Рейна. В ночь с 5 на 6 января
1649 г. королева вновь покинула Париж.
Пустые комнаты дворца Сен-Жермен, тюфяки, наби-
тые соломой, вместо постелей. Придворным приходилось
вкушать прелести бивуачной жизни. На неудобства не об-
ращала внимания лишь королева. Анна радовалась вновь
обретенной свободе.
В совсем ином настроении встретил утро Матье Моле.
В шесть часов его поднял тайный посланник от Мазарини,
чтобы сообщить о бегстве королевской семьи. «Трудно
подыскать соответствующее наказание для людей, под-
сказавших это решение»,— сказал старик посланнику для
передачи его господину. Отдавший столько сил примире-
нию партий, Моле этим утром понял, что его политика
провалилась.
Вскоре из Сеп-Жермена пришло королевское указа-
ние: парламенту переехать в маленький провинциальный
город Монтаржи. Стремление магистратов избежать вой-
ны не доходило до согласия на капитуляцию. Они отказа-
лись покинуть Париж. Тогда администрация решила вы-
бить почву из-под пог парламента иным способом. Анна
Австрийская запретила торговцам Пасси продавать скот
парижанам, а жителям окрестных деревень — доставлять
в Париж какие бы то ни было продукты. Голод должен
был лишить парламент народной поддержки.
Во исполнение этих приказов Конде выставил на доро-
гах заградительные заслоны.
29
В ответ парламент объявил Мазарини «виновником
всех беспорядков, возмутителем общественного спокойст-
вия, врагом короля и государства». В недельный срок ему
предписывалось покинуть границы королевства, в случае
неповиновения все подданные призывались к расправе
над ним. Состоялось совместное собрание парламента,
Палаты косвенных сборов, Счетной палаты и Большого
совета, па котором присутствовали также губернатор Па-
рижа герцог де Монбазоп, прево торговцев и представите-
ли шести самых могущественных цехов; постановили —
набрать войско из 4 тыс. всадников и 10 тыс. пехотинцев
для оказания отпора королевским войскам. Чтобы по-
крыть расходы, парламент ввел новый налог, прибегнув в
том числе к самообложению. Правда, половину суммы
самообложения должны были выплачивать советники,
в свое время назначенные Ришелье против воли парла-
мента.
Были изъяты средства из королевской казны, благо не
все деньги Анне Австрийской и Мазарини удалось вывез-
ти. По указу парламента было произведено произвольное
обложение всех заподозренных в симпатиях к Мазарини,
у некоторых даже конфисковали имущество. Скрыться из
Парижа и спасти собственность было сложно. Простой
люд пресекал попытки бегства. Фрейлина королевы ма-
дам де Мотвиль вспоминала впоследствии, что никогда
в жизни опа не испытывала большего страха, чем в тот
день, когда попыталась добраться до Сен-Жермепа, но
была остановлена на улице толпой. Угрозы и оскорбления
разгневанных простолюдинов обрушились па придворную
даму, лишь хитроумная ложь помогла ей выпутаться из
щекотливого положения.
В ночь с 8 па 9 января 1649 г. к городским воротам
Сент-Опоре подъехала группа всадников: Арман де Бур-
бон принц де Копти и герцог де Лонгевиль прибыли, пи-
тая надежду встать во главе фрондеров. Их давно ожидал
Поль де Гопди, но вовсе не ждал бедный люд Парижа.
Народ испытывал вполне справедливое недоверие к род-
ному брату Конде, своими отрядами перекрывшему дос-
туп продовольствия в город. Но упорство и красноречие
коадъютора сделали свое дело. На рассвете ворота перед
принцем раскрылись. Одновременно с Копти или чуть
раньше, чуть позже приехали предложить свои услуги
парламенту бежавший из заточения герцог де Бофор,
герцог де Буйон, Ларошфуко, Люин, Ля Мот.
Во главе армии, состоявшей из буржуа, встали генера-
30
лы-аристократы. Главнокомандующим был назначен
принц де Конти.
В городе все ощутимее чувствовалась нехватка про-
дуктов питания. Походы за продовольствием генералов
фронды не могли обеспечить стабильного снабжения.
Окрестные крестьяне пробирались в Париж, но в уплату
за риск они устанавливали невероятные цены. Таксация
не помогала, развивался черный рынок. У булочных и
мясных лавок были выставлены пикеты солдат. Опасались
продовольственных волнений. Булочников принудили со-
хранять хлеб до вечера, иначе подмастерья и прочий тру-
довой люд оставался бы без хлеба. За день его раскупали,
и к вечеру, когда рабочий день закапчивался, покупать
уже было нечего. Ко всем прочим бедам в феврале вышла
из берегов Сена. Снесла мосты, затопила нижние этажи
домов. По улицам плавали в лодках.
Не лучше было положение в деревнях близ Парижа.
Наемники принца Конде вели себя как в завоеванной
стране. Священники Парижа в послании королеве с ужа-
сом описывали бесчинства солдатпи: разоряют церкви,
насилуют девочек девяти-десяти лет, жгут, рушат дома,
убивают и ранят мужчин и женщин, воруют, унося все,
что им нравится, и портят все, что по могут унести. Абба-
тиса Пор-Рояля де Шам мать Анжелика писала аббати-
се Пор-Рояля в Париже: «Ужасную картину представляет
собой эта бедная страна, все разорено, солдаты врывают-
ся на фермы, заставляют обмолачивать зерно и забирают
его, не оставляя бедным труженикам даже крох, которые
они просят как подаяния. Землю больше не обрабатывают,
пет лошадей, все растащено... Нет никакой возможности
пи послать вам хлеба, пи достать его для самих себя. Кре-
стьяне вынуждены скрываться в лесах, счастливы, если
хоть там они сумеют избегнуть смерти...» 50
Торговые связи внутри страны были нарушены. Реме-
сленное производство в Париже замерло, процветали
лишь оружейники да типографы. Мятеж охватывал все
новые и новые области. В Гиепи и Провансе в жестокую
конфронтацию вступили губернаторы провинций и мест-
ные парламенты. Борьба усиливалась, и исхода ее никто
предвидеть не мог. Как вдруг перспектива обозначилась
с поразительной ясностью.
30 января 1649 г. по приговору палаты общин в Лон-
доне был обезглавлен английский король Карл I.
Английский опыт испугал не т^тько королеву, по и
многих ее противников. Обе стороны начали искать пути
31
примирения. На заседании Парижского парламента 11 фев-
раля советник Брийак призвал коллег подумать о мире —
буржуа более не в состоянии обеспечивать снабжение
войск, рано или поздно именно парламенту придется за
все расплачиваться, а при дворе, как ему известно, отне-
сутся благосклонно к предложениям о мире. Речь Брийа-
ка вызвала бурное обсуждение, принятие решения было
отложено до следующего утра.
Но утреннее заседание оказалось прерванным неожи-
данным событием. Один из начальников охраны города
доложил о прибытии королевского герольда, облаченного
по всей форме и в сопровождении двух трубачей. Герольд
просил дозволения войти в город, с тем чтобы передать ко-
ролевские послания парламенту, принцу де Копти и пре-
во парижских торговцев. Лишь путем чрезвычайно хитро-
умного маневра Гонди удалось убедить членов парламен-
та не принимать королевского гопца. Но стремление к
миру магистратов было слишком велико, чтобы им могли
помешать даже изощренные мастера интриги. Поль де
Гонди, самый проницательный из фрондеров, чувствовал,
что проигрывает игру, по пе в его правилах было сдавать-
ся, не использовав все возможные ходы, даже самые рис-
кованные. Впрочем, одного поворота событий опасался
даже бесстрашный парижский коадъютор. Восстание го-
родской бедноты, вот о чем он даже слушать не хотел,
хотя кое-кто из горячих голов, его единомышленников,
иногда помышлял и о таком способе решения вопросов.
Гонди предпочел бы скомпрометировать парламент, обма-
ном заставив его вступить в переговоры с испанцами, за-
ключить с ними союз... И тогда лишенный свободы манев-
ра парламент, испанцы и генералы Фронды добились бы
победы.
Коадъютор неожиданно получил тайное известие, что
командующий французской армией, воевавшей в Герма-
нии, генерал Тюренп готов перейти на сторону Фронды.
Его армия подходила к Рейну, и генерал не спешил объ-
являть о своем решении лишь вследствие того, что пред-
варительно хотел заручиться полной поддержкой всех
командиров частей.
Тем временем испанская афера лишь частично удалась
Гонди. Парламент вступил в переговоры с испанским
посланцем, но только для того, чтобы передать его предло-
жение о мире королеве. С этой целью президенты пар-
ламента Моле и де Мем отправились в Сеп-Жермеп.
Королева приняла их, однако не с тем, чтобы обсуж-
32
I дать испанские предложения, а чтобы договориться об ус-
I ловиях примирения с парламентом. Не раз переговоры
оказывались на грани срыва. Парламент даже потребовал
их прекращения... И все-таки мир был заключен.
Армия Тюренна не последовала за своим генералом,
он вынужден был бежать в лапдграфство Гессен-Кассель.
Испанцы отказались от союза с фрондерами, без конца
менявшими свою позицию.
Мир был заключен, ио в результате из «политиков»
выиграл лишь один человек — принц Конде. Ни королева,
ни парламент, ни группировка фрондеров во главе с Гон-
ди не были удовлетворены его условиями.
Конде быстро пришел к согласию со своими бывшими
противниками, генералами Фронды: ведь никакие прин-
ципиальные разногласия их не разделяли. Клан Конде
воссоединился: вновь принц Конде, его брат принц Конти
и их сестра герцогиня Анна-Женевьева де Лонгевиль вы-
ступали заодно. Чтобы скрепить семейный союз, Конде до-
бился от королевы назначения Конти губернатором Шам-
пани и передачи под командование любовника Анны-Же-
невьевы Ларошфуко крепости Данжевилье. В тот период
могуществу Конде, казалось, не было пределов. Принимая
любое важное решение, королева должна была учитывать
его мнение. Конечно, такое положение ни королева, ни ее
первый министр Мазарини не намерены были долго выно-
сить. Следовало лишить Конде той исключительной влас-
ти, которой он добился в королевстве. Началась медлен-
ная и осторожная подготовка борьбы против «спасителя
монархии». Спешить было нельзя — королева и Мазарини
все еще нуждались в его поддержке.
Согласно заключенному соглашению, в течение вось-
ми месяцев Парижский парламент пе имел права соби-
раться на совместные заседания всех своих палат. Груп-
пировка Гонди, не имея реальной военной силы и лишив-
шись поддержки парламента, занимала выжидательную
позицию. Но сам Париж, его бедный трудящийся люд,
еще не был усмирен. Голодные дни осады усилили нена-
висть к Мазарини, не способствовали они и улучшению от-
ношения к королеве или Конде. В городе по-прежнему в
огромном количестве распространялись мазаринады, едкие
памфлеты, в которых доставалось не только премьер-
министру, но и другим знатным людям королевства. Не ща-
дили даже саму королеву.
Одного парижского типографа, отпечатавшего пам-
флет, название которого «Полог кровати королевы, кото-
2 Заказ № 1721
33
рый рассказал все...» говорило само за себя, приговорили
к смертной казни через повешение. На Гревской пло-
щади, традиционном месте казней, типограф стал взывать
о помощи, объяснять, что его хотят повесить за стихи про-
тив Мазарини. Толпа вырвала его из рук палача, и приго-
воренный к смерти вновь обрел свободу.
На другой день на улице были избиты королевские
слуги. Париж продолжал волноваться, и королева под
различными предлогами оттягивала возвращение в столи-
цу. Лишь в середине августа опа покинула резиденцию в
Компьепе, и 18-го числа состоялся торжественный въезд
королевской семьи в Париж.
Въезд оказался триумфальным. Все перипетии Фрон-
ды лишь очень незначительно поколебали монархизм
народных масс. Многие возлагали надежды на юного
короля, король-мальчик являлся предметом любви и по-
клонения. Простолюдины громкими криками приветство-
вали Людовика XIV. Торговки больших рынков плакали
в голос, глядя на него. Но личная привязанность к королю
вовсе пе свидетельствовала о готовности беспрекословно
подчиняться его администрации.
В Гиени и Провансе войска губернаторов и наскоро
набранные из крестьян и городских бедняков армии пар-
ламентов уже несколько раз вступали в кровопролитные
схватки.
В конце концов депутация от парламента Бордо яви-
лась в Париж, чтобы урегулировать возникшие проблемы
непосредственно с королевой. На заседании королевского
совета принц Конде заступился за жителей Бордо, коро-
лева и Мазарини приняли сторону губернатора. Конфликт
разрастался. В то же время в среде парижских магистра-
тов все громче раздавались голоса о необходимости про-
ведения совместного заседания всех палат парламента.
22 сентября в Париже вновь начались волнения.
В XVII в. французское государство не имело единого
бюджета. Налоги отдавались на откуп компаниям финан-
систов, которые, в свою очередь, их не только собирали,
но также из полученных сумм покрывали определенные
долги государства. Так, откупщики соляного налога (табе-
ли) традиционно рассчитывались с парижскими держа-
телями того вида государственной ренты, которая назы-
валась тогда рентой парижского муниципалитета. Выпла-
та ренты многократно откладывалась. Наконец, согласно
королевскому указу, было объявлено, что выплата ренты
возобновится с 19 сентября. Но к тому времени все сум-
34
мы полученные в счет соляного налога, оказались потра-
ченными: у государства имелись более неотложные ста-
тьи расхода. Откупщики габели заявили о своем банк-
ротстве.
22 сентября толпа буржуа, держателей ренты, собра-
лась в муниципалитете. Их возмущению не было границ.
Они чуть не убили парижского прево. Лишь обещания
посадить в тюрьму откупщиков габели и держать их там
до тех пор, пока не начнется выплата ренты, внесли не-
которое успокоение.
Из своей среды раптье выбрали 12 синдиков, которые
должны были представлять их интересы. Рантье прово-
дили регулярные собрания, заручились поддержкой Гон-
ди и Бофора и с их помощью добивались проведения сов-
местного заседания всех палат Парижского парламента.
Пламя Фронды вповь разгоралось. Но нетерпеливые сто-
ронники Гонди решили ускорить ход событий. Они под-
готовили провокацию против одного из синдиков. Гонди
отговаривал их от этой авантюрной затеи, но без успеха.
«Те, кто думает, что вождь партии является ее господи-
ном, не понимают, что такое партия», — писал впоследст-
вии Гонди80. Провокация, как он и предвидел, провали-
лась. Вслед за ней последовало неудавшееся покушение
на Конде. Вдохновителем его, по всей вероятности, был
Мазарини, но все подозрения пали на Гонди и Бофора.
Им пришлось предстать перед Парижским парламентом
в качестве обвиняемых. Материалы следствия были грубо
сфабрикованы, в основе их лежали показания подкуплен-
ных свидетелей. Один из советников парламента сообщил
об этом Гонди, тот блестяще сумел оправдаться. Конде
попал в нелепую ситуацию, и виновники ее были очевид-
ны: принц обратил свой гнев на Мазарини и королеву.
Конфликт между ними зашел так далеко, что Анна Ав-
стрийская и Мазарини решили вступить в союз со своим
злейшим врагом парижским коадъютором, чтобы изба-
виться от принца Конде и его клана.
* * *
18 января 1650 г. принц Конде прибыл в Пале-Руаяль на
заседание государственного совета. Королеве в тот день
нездоровилось, и она не вставала с постели. У нее сидела
мать принца де Конде. Сам принц тоже зашел к королеве,
чтобы осведомиться о ее самочувствии. Затем оп присо-
единился к своему брату принцу Конти и зятю герцогу
Де Лонгевилю. Ларошфуко их как-то просил нигде не по-
2*
35
гвляться втроем, но они не следовали его совету. Тем вре-
менем Мазарини передал королеве, что все готово и она
может пожаловать в совет. Это был условный сигнал.
Через несколько секунд в комнату совета вошел Гито,
сапитан личной охраны королевы, и тихим голосом объ-
[вил об аресте принцев Конде, Конти и герцога де Лон-
?евиля.
Изумленные принцы крови и герцог не стали оказы-
вать сопротивление.
Спустя некоторое время от королевского дворца отъ-
!хала карета в сопровождении усилеппой охраны и по
глице Ришелье направилась в сторону Монмартра. Лишь
: ночи, обогнув пол-Парижа, карета добралась до Вен-
;енпского замка. В замке не оказалось постелей, и пер-
;ую ночь принцы провели за игрой в карты. Конде, де-
[онстрируя отличное настроение, беседовал с офицером
»храны об астрологии.
В тот же день должны были арестовать герцогиню де
[онгевиль, маркиза Ларошфуко, Тюренна, Буйона и дру-
их сторонников и членов клана Конде. Большинству из
их удалось скрыться.
Дальнейшее развитие событий в значительной степени
ависело от прочности клиентельных отношений в клане
Сонде. Удастся ли оставшимся на свободе членам семьи
собилизовать для сопротивления королевской власти всех
ависимых от Конде людей или в критический момент
ыявится эфемерность клановых связей? Выявится, что
абогают они лишь в мирное время, а в периоды кризиса
ажнее не сохранить верность дому Конде, а подтвердить
вою лояльность короне. Именно перед таким выбором
казались многие дворяне Нормандии, Бургундии, Берри,
ровинций, где была особенно значительной клиентела
юнде.
Тайно покинув Париж, герцогиня де Лонгевиль от-
равилась именно в Нормандию, надеясь взбунтовать про-
1нцию, губератором которой был ее арестованный муж.
опытка Анны-Женевьевы не увенчалась успехом. И в
)угих местах клиентельная привязанность уступила силе
фноподданнического чувства. Ларошфуко, Тюренн, ма-
1м де Конде и очаровательная авантюристка Анна-Же-
)вьева де Лонгевиль оказались в столь затруднительном
хложепии, что были вынуждены просить помощи у ис-
шцев.
Впрочем, кое-кто поддержал их все-таки и внутри
раны. У части дворян все еще сохранялся феодальный
кодекс чести, который включал в себя и соблюдение вер-
ности вассала своему непосредственному сеньору. Дохо-
дило до парадоксов. Во время осады крепости Бельгард-
Сер в Бургундии позиции королевских войск прибыл ос-
мотреть сам малолетний король. Мятежники, сторонники
принцев, приветствовали его с высоты крепостных стен
и тотчас начали стрелять. В двух шагах от короля был
убит офицер его свиты.
Самым крупным достижением мятежников стал союз
с Бордо. Конфликт парламента и жителей города с гу-
бернатором разросся до такой степени, что именно в Бор-
до принцесса де Конде, Ларошфуко и Буйон нашли убе-
жище и поддержку. Без помощи Бордо все дело приняло
бы оборот заурядного предательства группы аристокра-
тов, перешедших на сторону испанцев в разгар войны с
ними.
Пока войска короля теснили мятежников на юге
Франции, па севере разворачивалось наступление испан-
цев и Тюренна. Непосредственная угроза нависла над
Парижем. В городе вновь начались волнения. Каждое но-
вое бедствие вызывало прилив антимазаринистских на-
строений. В парламенте также усилились нападки на кар-
динала и его политику. Магистраты поддержали предло-
жения своих коллег из Бордо о замене губернатора Гиепи
и полной амнистии для всех участников последних событий
в этом городе, раздались даже голоса о необходимости
освобождения принцев и изгнания Мазарини из Франции.
Заседание палат парламента, на котором обсуждался
вопрос о Бордо, проходило при огромном стечении парода.
Толпа вплотную придвинулась к Дворцу правосудия.
И когда из залы Большой палаты вышли генеральный
наместник (наместник регентши в Париже на время ее
отсутствия) королевства герцог Орлеанский, Поль де Гон-
ди и Бофор, путь им был закрыт. Раздавались крики:
«Долой Мазарини! Да здравствуют принцы!» Среди про-
стонародья мелькали лица переодетых офицеров полков,
которыми командовал Конде. Многие пришли на площадь
вооруженными. Охрана герцога Орлеанского взвела курки
на мушкетах, предупредила, что будет стрелять. В ответ
прозвучал призыв: «К оружию!» Наместник королевства
поспешил спрятаться во Дворце правосудия. Но его спут-
ников смутить было пе так просто. Хотя Гонди в схватке
проткнули кинжалом стихарь, он не обратился в бегство.
Этот священнослужитель отличался исключительным при-
сутствием духа. Впоследствии в мемуарах он напишет о
37
событиях того дня одну фразу: «В мелкой потасовке уби-
ли двух людей из охраны Месье (так в то время офици-
ально называли герцога Орлеанского)»01. Бофор с помо-
щью своих людей и охраны герцога Орлеанского отогнал
манифестантов.
Если это выступление не произвело какого-либо впе-
чатления на коадъютора, то генеральный наместник спеш-
но отправил личного посланца к Мазарини с просьбой,
как можно скорее заключить мир с Бордо и возвращаться
в Париж.
События разворачивались с бешеной скоростью, в то
же время к лучшему в стране ничего не менялось. Поли-
тические страсти кипели, народ бросался поддерживать
то одну партию, то другую, по во всех битвах и бунтах
тех лет вряд ли можно было набраться политической
мудрости. Колесо истории крутилось вхолостую. Гонди
обретал и терял популярность, вновь обретал, чтобы сно-
ва ее потерять... Так же было с Бофором, принцем Конде
и другими вождями Фронды. Лишь разочарование и ус-
талость накапливались год от года. Деревни разорялись.
Народ нищал. Приходила в упадок торговля. Страна от-
катывалась в своем экономическом и социальном разви-
тии назад. Люди теряли интерес к политическим событи-
ям. Хотелось тишины и мира. Любой ценой. Беспорядки
лишь подготавливали почву для торжества авторитар-
ности. И пожалуй, самый топкий из политиков того вре-
мени кардинал Джулио Мазарини это ощущал. Год спус-
тя, находясь в изгнании, он четко сформулирует мысль,
верную не только для времен Фронды: «Беспорядки, ко-
гда они доходят до крайности, неизбежно ведут к утверж-
дению абсолютной власти» 02.
Сам кардинал любил власть, умел ею пользоваться,
по его властолюбие никогда не доходило до мании. Власть
всегда служила ему, а не он ей.
Чтобы прекратить Фронду, надо было сосредоточить
власть в одних руках. Мазарини прекрасно понимал это,
как понимал и то, что заключение мира с бордоскими бун-
товщиками на условиях, ими продиктованных, будет
означать лишь временную передышку. Но положение в
Париже принуждало к уступчивости. Со дня на день мож-
но было ждать известия о том, что Парижский парламент
под давлением очередного бунта в городе потребовал
освобождения принцев. Лучше полупобеда-полупораже-
пие, чем полная катастрофа.
38
Мазарини удовлетворил все основные пожелания пар-
ламента Бордо, мир был заключен.
* ♦ ♦
За время очередной передышки произошла и очередная
перегруппировка сил. Опасаясь усиления коадъютора и
его сторонников, Мазарини нарушил обещания, данные
Гонди при заключении союза. Более того, первый министр
заявил, что Гонди никогда пе получит столь желанного
кардинальского звания. Этим откровенным объявлением
войны Мазарини не оставил противнику выбора. Тот стал
искать сближения с принцами и исподволь готовить поч-
ву для их освобождения. Он вступил в переговоры с Ан-
ной де Гонзаг, принцессой палатинской, без устали ин-
триговавшей в пользу клана Конде. Политические аван-
тюры в те годы вошли в моду пе только среди мужчин,
но и среди женщин. Женщины и девицы из самых знат-
ных семей Франции не только очертя голову плели нити
заговоров, но порой пытались даже командовать войсками.
Пальму первенства в этой армии авантюристок удержи-
вали Анна-Женевьева де Лопгевиль и принцесса пала-
тинская. Осенью 1650 г. Анне де Гонзаг, пожалуй, даже
удалось затмить свою соперницу на поприще интриг.
Она пообещала Полю де Гонди, что тот получит желан-
ную шапку кардинала с помощью ее сестры, королевы
Польши. Ранее польский вариант получения кардиналь-
ского сана должен был разыгрываться в пользу принца
де Конти. Теперь по освобождении принц должен был
жениться на мадемуазель де Шеврез, любовнице Поля
де Гонди. Таким образом, коадъютор должен был совер-
шить странную сделку: обменять любовницу на шапку
кардинала и освободить принца, заключению которого
ранее сам же столь сильно способствовал. По поводу осво-
бождения принцев развернулась крупная торговля, их
бывшие противники наперебой предлагали свои услуги.
Складывалась пестрая и пеленая коалиция, коалиция на
час. Парижский парламент, пе имевший силы для прове-
дения собственной политики, подчинялся прямому и кос-
венному давлению коалиции, во главе которой на этот раз
вместе с Полем де Гонди оказался наместник королевства
герцог Орлеанский.
Королева получала все более грозные ремонстрации
парламента с требованиями освобождения принцев и
изгнания Мазарипи. И это пе было простым повторением
39
1648 г. Генеральный наместник королевства Гастон Ор-
леанский распорядился, чтобы все командующие воински-
ми частями подчинялись только его приказам. Распоря-
жение было зарегистрировано парламентом. Мазарини ока-
зался лишенным важнейшей прерогативы исполнительной
власти.
Не имея поддержки среди дворянства, которое на
своих тайных ассамблеях осудило его политику, ненави-
димый парижанами до такой степени, что ему было опас-
но показываться на улицах, преследуемый фрондерами,
первый министр королевства понял, что проиграл битву.
В ночь на 6 февраля 1651 г. в сопровождении небольшого
эскорта он покинул Париж.
Через несколько дпей к бегству из Парижа приготови-
лась и королева. Но вместо верного Сегье хранителем
печати в то время был навязанный ей фрондерами Шато-
неф. Он пе преминул предупредить Мерье о готовившемся
побеге. Неспособный к энергичным действиям принц
призвал коадъютора. Тот пе стал терять времени даром.
Барабанным боем в городе была поднята тревога. Были
отряжены конные патрули объезжать улицы, под ружье
подняты отряды городской милиции.
По шуму в городе догадавшись, что ее замыслы рас-
крыты, королева поспешила уложить сыпа, уже готового
к отъезду, в постель и сама как бы приготовилась ко сну.
Ее поспешные действия оказались не напрасными. Весть
о готовящемся не то бегстве, не то похищении королевы
с сыном облетела пе только дома аристократов и буржуа.
Многие простолюдины направились к Пале-Руаялю.
Перед дворцом собралась толпа. Напряжение нарас-
тало... И тут Апна приказала открыть двери дворца и
впустить народ. Опа сама повела людей в комнату сына.
Успокоенные и даже сконфуженные при виде спящего
мальчика (двепадцатилетпий король умело притворялся)
люди покинули дворец. Двоих, как ей показалось вожа-
ков, королева попросила остаться. В беседе с ними она
провела всю ночь у кровати сына.
Так началось заключение королевы в столице ее
королевства. С этой ночи ворота Парижа строжайшим
образом охранялись. Всех выезжавших из города тща-
тельно осматривали.
Тем временем Мазарини добрался до Гавра, чтобы
объявить принцам об их освобождении. Он надеялся
вновь заключить союз с Конде. Находясь в тюрьме, принц
был прекрасно осведомлен о происходившем в стране.
40
Он не видел смысла в союзе с противником, потерпевшим
сокрушительное поражение.
Мазарини отправился в изгнание. Конде вскоре с
триумфом въехал в Париж.
Дом Конде достиг пика своего могущества. Со всех
сторон раздавались советы заключить Анну в монастырь,
принцу Конде объявить себя регентом... Сам принц желал
быть полновластным первым министром, посягать же на
права королевы не входило в его планы. Существовали
определенные законы аристократической этики, наруше-
ние которых он, принц крови, считал для себя невозмож-
ным. А времени для раздумий на этические темы не было.
Ситуация все время менялась.
Издавна тихо враждовали дворяне шпаги и дворяне
мантии. Теперь в годы кризиса столкнулись их политиче-
ские амбиции. Первые хотели диктовать свою волю в ко-
ролевстве, используя Генеральные штаты, вторые стре-
мились утвердить как можно прочнее позиции суверен-
ных судов в системе государственной власти. Сейчас
дворянство шпаги, собиравшееся па нелегальные ассам-
блеи, с особой силой требовало созыва Генеральных
штатов63. Духовенство поддержало это требование. В от-
вет парламент постановил прекратить проведение дворян-
ских ассамблей. Конфликт грозил вылиться в вооружен-
ное столкновение. И лишь вмешательство герцога Орлеан-
ского предотвратило его. Идея созыва Генеральных шта-
тов провалилась. Королева, умело использовавшая раздо-
ры среди ее противников, обещала созвать Генеральные
штаты 8 сентября 1651 г., т. е. вскоре после достижения
Людовиком XIV совершеннолетия (французские короли
в то время считались совершеннолетними с 13 лет), когда
он мог любое обещание регентши объявить недействи-
тельным.
Действиями королевы по-прежнему руководил Маза-
рини. Изгнанный министр был в курсе всех политических
событий во Франции. Все большее число влиятельных
лиц находило необходимым вступить с ним в тайную
переписку. Коалиция, добившаяся освобождения принцев,
распадалась. Рассорившись с Конде или в очередной раз
разочаровавшись в нем, фрондеры спешили вступить в
контакт с Мазарини. Торговали своим содействием его
возвращению.
Один из важнейших нервных центров французского
государства находился теперь в живописном замке Брюль
в рейнской Германии. Там кардинал вновь обретал силу
41
й власть. Это давалось напряженным усилием ума, всех
духовных и физических возможностей. В его письмах к
королеве иногда прорывались ноты усталости. «Мне круп-
но повезет,—писал Мазарини,—если среди всех этих
интриг, докладов, предательств я не сойду с ума... Я те-
ряюсь среди бесконечного числа лиц, ведущих перегово-
ры» ®4. Но выхода пе было. Отказаться от борьбы он не мог.
Вне политики, вне наслаждения властью и наслаждения
борьбой за власть его ждала пустота доживания отпущен-
ного ему срока.
С властью возвращалось богатство. Уже к концу
1651 г. финансовое положение Мазарини заметно улуч-
шилось. Этим он был во многом обязан стараниям своего
молодого интенданта Жана-Батиста Кольбера. Тот про-
явил чудеса ловкости и трудолюбия, собирая по крупицам,
казалось бы, безнадежно погибшее состояние своего гос-
подина. Кольбер оспаривал сомнительные претензии
заимодавцев, выкупал ценные вещи, отданные в залог,
вел утомительнейшие переговоры с враждебно настроен-
ными магистратами. В ноябре 1651 г. в частном письме
Мазарини писал о своем управляющем: «Я уверен в том,
что Кольбер — за меня, в том, что он утопит любого чело-
века из тех, кого он любит, ради моих интересов. Это для
него дело чести, и к тому же я ему плачу. Кольбер исхо-
дит из того, что, продвигая мои дела, тем самым он делает
свои» ®5. Чаша политических весов вновь колебалась в
пользу Мазарини, и усилия Кольбера оказывались не
напрасными.
Мазарини и королеве предстояло провести еще не одну
битву, чтобы покончить с Фрондой, по с 7 сентября 1651 г.
политическая ситуация существеннейшим образом изме-
нилась. Период регентства закончился. 5 сентября 1651 г.
Людовику XIV исполнилось тринадцать лет, а 7 сентября
состоялась официальная церемония, возвещавшая о нача-
ле его номинально самостоятельного правления. Париж
и все крупнейшие города Франции совершенно по-особен-
ному прожили этот день. В столице огромная толпа наро-
да заполнила с рассвета все улицы, по которым должен
был проехать королевский кортеж. Воздвигли трибуны
до высоты второго этажа, в некоторых домах проделали
новые окна. Только бы увидеть событие.
В 9 часов утра королевский кортеж из Пале-Руаяля
направился к Дворцу правосудия. Процессию открывали
два трубача. Затем церемониальным маршем шествовали
отряд королевской охраны, рота легкой кавалерии, 800
42
дворян, прево парижских торговцев с отрядом городской
милиции, отряды швейцарцев. В сиянии расшитой золо-
том одежды шли придворные, коменданты крепостей, ге-
неральные лейтенанты провинций. Грива лошади под од-
ним из них была так искусно завита и украшена лентами,
что в толпе решили: не иначе как лучший дамский парик-
махер приложил к ней руку. Вновь трубачи. За ними гу-
бернаторы провинций, маршалы Франции. Обер-шталмей-
стер нес шпагу короля в пожпах из голубого бархата, усе-
янного голубыми же лилиями. За ним шли королевские
пажи, телохранители, привратники. Наконец в окружении
оруженосцев появился сам король. Ликованию толпы не
было предела.
Согласно ритуалу, король-мальчик прослушал в тот день
торжественную мессу в Сен-Шапели. Затем в Большой
палате Парижского парламента он объявил, что, согласно
закону его государства, он берет на себя управление стра-
ной и надеется, что милостью божьей его правление будет
ознаменовано благочестием и справедливостью. После ог-
лашения королевской декларации, большую часть которой
от имени короля зачитал канцлер, принцы крови, герцо-
ги, пэры, маршалы и священнослужители высшего ранга
подходили к королю, целовали ему руку и клялись в
верности.
Весь Париж ликовал. Не умолкая звонили церковные
колокола. Салютовали пушки Бастилии, городских стен
и маленького форта Пале-Руаяля. Фонтаны били вином.
Повсюду раздавались крики: «Да здравствует король!»
Люди танцевали на площадях и улицах. Ночью город
сверкал праздничными огнями, в небе полыхал фейер-
верк.
Для одних этот праздник был поводом для больших
иллюзий, для других — ритуальным действием, пе сулив-
шим ничего хорошего, для третьих — предвестием победы.
Уже на следующий день парижане услышали о пе-
ременах. Новым хранителем печати был назначен первый
президент парламента Матье Моле, Шатонеф заменил
Шавиньи на посту первого министра, сгоринтендантом
финансов стал маркиз Ля Вьевиль. Мазаринисты и фрон-
деры образовали хрупкий альянс, который скрепляла
лишь общая вражда к Конде.
Принц Конде не участвовал в церемонии, посвящен-
ной совершеннолетию короля. Правда, он послал королеве
письмо, в котором поздравлял ее с этим событием и во
вполне куртуазных фразах объяснял мотивы своего от-
43
сутствия. Анна Австрийская отнеслась к отсутствию Кон-
де как к демаршу и фактическому объявлению войны,
а в письме усмотрела личное оскорбление. Она отдала
приказ маршалу д’Омону распустить сосредоточенные в
Шампани войска принца, что привело к вооруженному
столкновению.
Междоусобная война вступила в новую фазу. Сторон-
ники принца укрепились в Монроне, Бурже, Ля-Рошели.
Оставив Каталонию испанцам, к нему на помощь дви-
нулся генерал Марсен. Конде мог всецело рассчитывать
на помощь Бордо. Договор о военном союзе обеспечивал
ему поддержку Испании. Силы мятежников были значи-
тельны. Но отнюдь не беззащитной была и королева. Ма-
зарини удалось переманить на ее сторону Тюренна,
одного из лучших военачальников Франции и Европы,
а также его брата герцога Буйона. Стал мазаринистом
уставший от бесплодного бунта и вечных измен жены гер-
цог де Лонгевиль, подвластная ему Нормандия сохранила
спокойствие. Бретапь, Прованс также остались в сфере
влияния правительства.
Для буржуа южных городов так же, как Парижа, Кон-
де был лишь силой, опираясь на которую можно было от-
стаивать свои вольности и привилегии. Полной победы
Конде никто, кроме его ближайших сподвижников, не
хотел. Города, даже вставшие на сторону принца, при
подходе королевских войск не оказывали им сопротивле-
ния. Особенно негативную реакцию вызывал союз принца
с испанцами. Общеполитическая слабость мятежников
усиливалась вследствие военных неудач. К зиме в их ру-
ках оставалась только провинция Гиень, и все еще не
сдавалась осажденная крепость Монрон.
Казалось, война подходила к концу, кризис себя ис-
черпал. К тому же на посту первого министра Шато неф
показал себя очень ловким человеком. Он все больше
завоевывал доверие королевы. Ситуация могла стабили-
зироваться до такой степени, что во Франции не нашлось
бы места для одного человека — для Мазарини.
И вот 25 декабря Мазарини пересек границу Франции
и отужинал в Седане. Он не умел проигрывать. В Париж-
ском парламенте разбушевались страсти, было принято
постановление: мэрам и эшевенам городов воспрещалось
давать проезд кардиналу, Мазарини и его сторонники об-
винялись в оскорблении королевского достоинства, нако-
нец была обещана награда —150 тыс. ливров любому, кто
доставит Мазарини, живым или мертвым, в Париж. Но
44
его никто пе доставил, и вскоре он был вновь при дворе
Анны Австрийской, в очередной раз покинувшей столицу
королевства.
В январе 1652 г. герцог Орлеанский и принц Конде
заключили союз. Из Флапдрии герцог де Немур привел
испанские войска, Бофор встал во главе войск герцога
Орлеанского. Путем головокружительного переезда через
провинции, занятые врагом, принц Конде с горсткой вер-
ных ему людей достиг расположения частей Немура и
Бофора и возглавил эту армию. Ему противостояла коро-
левская армия под командованием Тюренна. Вплоть до
июля ни одной из сторон не удавалось достичь существен-
ного перевеса. Но не только от перипетий военных собы-
тий зависела судьба государства.
Теряя поддержку среди высших слоев общества, Кон-
де и его близкие вынуждены были все чаще обращаться
к простонародью. В Бордо герцогиня де Лонгевиль попы-
талась завоевать симпатии Ормэ — органа власти, создан-
ного неименитыми буржуа и ремесленным людом. В Па-
риже сам принц через своих агентов стремился управлять
действиями наиболее обездоленных жителей столицы.
Подобную же политику проводил герцог Орлеанский.
Когда страдавший от дороговизны народ разгромил тамо-
женную заставу у Сент-Антуанских ворот, он ограничил-
ся замечанием, которое тотчас стало известно всему Па-
рижу:
— Я очень рассержен, но это неплохо, что народ про-
сыпается время от времени. В конце концов никто нс
убит, остальное неважно.
Спустя несколько дней разразился хлебный бунт. Что-
бы разобраться в случившемся, Месье вызвал к себе в
Люксембургский дворец прево и эшевенов города. У двор-
ца их встретила толпа простонародья. Членов муниципа-
литета освистали, обозвали мазаринистами. Их преследо-
вали оскорблениями вплоть до кабинета герцога. Тот вы-
шел на крики и произнес совершенно двусмысленную
фразу о том, что пе хочет совершения насилия в степах
его дома.
На магистратов напали, как только они покинули
территорию дворца. Их закидали камнями, тяжело ранив
одного из эшевенов, на куски разнесли карету. Все это
происходило на глазах людей принца и герцога.
10 мая толпа набросилась на эшевенов прямо в зале
Дворца правосудия. Охрану из *стрелков разоружили.
Членам парламента кричали в лицо: «Долой Мазарини!
45
Даешь войну!» Но еще громче раздавались голоса, тре-
бовавшие «мира и хлеба».
Большинство магистратов стремились к прекращению
войны, хотели возвращения короля в Париж. Но сущест-
вовал определенный предел их миролюбию — они не же-
лали возвращения Мазарини. Оно означало бы полное по-
ражение парламента, всей его политики начиная с 1648 г.
Возвращение Мазарини почти автоматически привело бы
к отмене декларации палаты Святого Людовика. В то же
время война становилась все более невыносимой.
В апреле 1652 г. войска расположились на расстоянии
20—30 лье от Парижа. Как в 1649 г., начались перебои
с поставками хлеба. Солдаты обеих армий рыскали по
деревням. К тому же в мае по призыву одновременно и
герцога Орлеанского и Анны Австрийской на территорию
Франции вступили войска герцога Лотарингского Карла
IV. Этот герцог без герцогства, беспринципный и безжа-
лостный кондотьер, привел 8 тыс. наемников, за кото-
рыми тянулись их слуги, проститутки, маркитанты.
Каждый день приносил известия о разорении приго-
родных домов и усадеб парижских буржуа и магистратов.
Солдаты полностью обобрали загородный дом докладчика
парламента Куланжа, утащили все — от водосточных
труб до кровли. Не в лучшем состоянии после посещения
солдат Тюренна остался замок советника парламента Ку-
лона: сожгли конюшни, овчарни, поломали мебель, об-
рушили крышу, вырубили липовые аллеи. Окрестные
крестьяне, спасая жизнь и убогий скарб, вместе со своим
скотом искали убежища за городскими стенами”.
Магистраты колебались, народ страдал от голода и
искал виновников... Собственные разочарования, искус-
ная пропаганда принцев сделали свое дело: господа пар-
ламента и муниципалитета стали объектом народной не-
нависти.
11 мая какой-то сапожник, угрожая алебардой, при-
нудил остановиться карету, в которой ехали президенты
парламента де Мем и де Новьон, и обрушил на них худ-
шие из ругательств. 14 мая герцог Орлеанский в ответ на
жалобы магистратов, что толпа более не соблюдает долж-
ного почтения, предложил, что он возьмет на себя всю
ответственность за соблюдение порядка в городе. Пора-
женные члены парламента ответили молчанием на столь
откровенное предложение установить диктатуру. Когда
на следующий день па улицах-стали распространять афи-
шу. извещавшую, что парламент предоставил герцогу
46
Орлеанскому полную власть над городом, магистраты
приняли постановление, запрещавшее продавать и пере-
печатывать эту афишу,
В предместье Сен-Жермен 20 мая толпа напала па
господина де Септ-Круа, сына первого президента пар-
ламента М. Моле. Тот вынужден был вместе с несколь-
кими людьми из своей охраны забаррикадироваться в
одном из домов. Оттуда он был вызволен отрядом город-
ской милиции. Но на этом злоключения Септ-Круа не за-
кончились. Толпа преследовала его вплоть до Люксем-
бургского дворца, и, когда он скрылся в покоях герцога,
его попытались преследовать и там. Произошло столкно-
вение между швейцарцами герцога и народом.
В июне беспорядки на улицах Парижа усилились и
участились: напали на советника парламента Вассана,
президента Торе, президента де Лонгея. Пришлось нес-
колько раз откладывать заседания парламента. Наконец
25 июня палаты собрались на совместное заседание. Внут-
ри Дворца правосудия несли охрану стрелки и полицей-
ские чиновники Шатле, снаружи — отряды городской ми-
лиции. Предстояло обсудить семь предварительных усло-
вий, которые выдвинул король в ответ на настоятельное
требование парламента изгнать Мазарини. Согласно этим
условиям, герцог Орлеанский и принц Конде должны бы-
ли: 1) отказаться от союза с иностранными державами;
2) более не предъявлять никаких требований королю;
3) находиться при королевском дворе; 4) вывести с тер-
ритории Франции всех иностранных солдат; 5) распус-
тить свои войска; 6) прекратить противозаконные дей-
ствия своих сторонников в Гиепи; 7) демонтировать все
крепости Конде. Парламент склонялся к принятию этих
условий, для принцев они означали полную капитуляцию.
Но откровенно заявить, что он не принимает условий
короля, Конде не решился. Он проиграл «спор» во Дворце
правосудия, ио улица осталась за ним. Магистраты вскоре
это ощутили как никогда остро.
Конде, герцог Орлеанский и их сторонники вышли
сразу после окончания прений. Основная же часть чле-
нов парламента несколько задержалась. Выйдя, они ока-
зались лицом к лицу с разъяренной толпой. В магист-
ратов полетели булыжники и поленья. Раздались выстре-
лы из пистолетов и аркебуз. Несколько человек из охраны
были убиты. Президент Ле Кване, скинув мантию, про-
бивался со шпагой в руке. Его коллеги Ле Байель, де Но-
вьоп и де Мем уцелели лишь чудом. Беспорядки разра-
47
зились пе только у Дворца правосудия. Отряды городской
милиции, в составе которой были не только буржуа, но
также слуги и приказчики из лавочек, обрушились на
стрелков, тем пришлось укрыться в городском замке
Шатле.
О настроении измученных голодом, изверившихся
людей говорит распространявшийся в те дни памфлет:
«Отпустим смело узду! Устроим резню, не щадя ни ве-
ликих, ни малых, пи молодых, пи старых, ни мужчин, пи
женщин. Выберемся из наших нор и берлог, оставим на-
ши очаги и поднимем паши старые знамена! Ударим в
барабаны! Поднимем все кварталы, протянем цепи! Во-
зобновим баррикады! Наши шпаги вперед, убьем, разо-
рим, сломаем, предадим пашей справедливой мести вся-
кого, кто не выступит крестоносцем истинной партии
Короля и свободы» 67.
Летом 1652 г. никаких ограничений типографской де-
ятельности в Париже фактически не было. Публикова-
лись политические памфлеты самой разной направ-
ленности: критиковали принцев, выступали даже против
власти короля. Но прежде всего памфлетисты обрушива-
лись на парламент: магистратов обвиняли в том, что они
думают только о своих интересах, что именно они выз-
вали междоусобную войну, что из-за них король покинул
столицу...
Парламент пытался принимать ответные меры. Он
открыл следствие по делу о беспорядках 25 июня, запре-
тил под страхом смертной казни печатать и распростра-
нять возмутительные афиши и памфлеты. Но памфлеты
печатались, беспорядки продолжались, и у парламента
не было сил их прекратить. Свобода достигла апогея —
и выродилась в анархию. Покончить с ней можно было
только насильственными мерами. В состоянии анархии
общество не может существовать долго. Освобожденное
от государственных пут, оно и само начинает разрушать-
ся. Умение пользоваться свободой, к сожалению, воспи-
тывается у народа не годами, а десятилетиями и даже
веками. Но каждый порыв к свободе всегда исторически
оправдан. Свобода никогда не бывает преждевременной.
Обычно, мечтая о порядке, люди забывают, как часто,
прикрываясь лозунгом порядка, им навязывают деспо-
тизм. Вопрос о том, что ждет Францию в ближайшем бу-
дущем — деспотизм или анархия, решался не в Париже.
При всей важности политических событий, разворачивав-
шихся в столице, важнейшее событие последнего года
Фронды произошло в одном из парижских пригородов.
Путем переговоров и умелых военных маневров Тю-
ренн принудил герцога Лотарингского покинуть пределы
Франции. Столь желанный для Конде союзник его предал.
Успех дипломатии обеспечил военный перевес: армия
Конде насчитывала всего 5 тыс. воинов, у Тюренна —
12 тыс. и гораздо больше артиллерии. Избежать битвы
принцу не удалось. Последнее сражение Фронды разра-
зилось в Сент-Антуанском предместье у самых стен Бас-
тилии. Нанеся большой урон противнику, Конде отразил
две атаки колонн Тюренна. Но численное превосходство
королевской артиллерии в конечном счете оказалось ре-
шающим.
Войска Конде были бы просто расстреляны у подно-
жия Бастилии, если бы парижане не открыли Сент-Анту-
апские ворота и не впустили обескровленную армию в
город. Пушки Бастилии прикрыли ее отход.
Измученные, покрытые пылью и кровью, солдаты вы-
зывали жалость у жителей. Их угощали вином, раненым
предлагали помощь.
Конде был спасен от полного разгрома. Но что делать
дальше? Вступать в переговоры с королем в данной си-
туации означало просить милости. Продолжать борьбу,
мобилизовав для этого все силы Парижа? Унижаться Ве-
ликий Конде не мог. Он выбрал борьбу. Только надо бы-
ло полностью подчинить своей воле Париж.
4 июля в Ратуше должна была состояться Ассамблея
нотаблей города. Решение о ее проведении было принято
еще до битвы в Сент-Антуанском предместье. В час дня
4 июля наиболее именитые люди Парижа собрались в Ра-
туше: губернатор, члены муниципалитета, прево, делега-
ты от капитула Нотр-Дам, кюре и викарии 39 парижских
приходов, делегаты от парламента и крупнейших цехов,
представители всех кварталов.
Ждали прибытия герцога Орлеанского и принца Кон-
де. Те задерживались. Ожидание стало тягостным. Под
окнами Ратуши шумела враждебно настроенная к нотаб-
лям вооруженная толпа.
Не дождавшись прихода принцев, нотабли начали об-
суждать вопрос о посылке делегации к королю. Когда Кон-
де вместе с герцогом Орлеанским и герцогом Бофором
прибыл в Ратушу, вопрос был уже фактически решен. Не
дожидаясь принятия окончательного решения, принцы
покинули залу. Конде решил преподать урок не только
49
магистратам, но и всей верхушке города. И апеллировал оп
на этот раз не столько к простому люду, сколько к своим
солдатам, заранее подготовленным и переодетым в граж-
данское платье. Как только карета принцев отъехала,
раздался залп. Начался штурм Ратуши.
Сотни людей погибли в тот день: солдаты, буржуа,
простые работники, стрелки из охраны. Губернатор Пари-
жа маршал Л’Опиталь бежал из города, прево Ле Февр
объявил об отставке.
Конде стал господином города, но то была пиррова
победа. Террором достигнув полного подчинения, он в то
же время оттолкнул от себя население. Состоятельные
люди стремились покинуть Париж. Войска Конде занима-
лись грабежами, насилием и... дезертировали. Народ го-
лодал. «В Париже ощущается такая нехватка муки, что
хлеб, даже совершенно черный, стоит 10 солей один ливр...
Даже если удается достать зерно, его невозможно смолоть:
солдаты обворовывают все мельницы»,— писала аббатиса
мать Анжелика88.
Конде не удавалось навести порядок в войсках. Его
авторитет падал. С разрешения короля в Пале-Руаяле
собрались представители парижских буржуа. Их заседа-
ния проходили под охраной городской милиции, обсуж-
дался отказ принца Конде дать разрешение делегатам
шести крупнейших цехов отправиться к королю, чтобы
засвидетельствовать ему свое почтение. В день заседаний
в квартале, прилегающем к Пале-Руаялю, толпилось мно-
жество людей, украсивших свои шляпы листком белой
бумаги. Впервые белый цвет — символ верности королю —
вытеснил желтую символику мятежа69. Конде даже не
попытался предпринять что-либо против этой роялистской
демонстрации.
Королевский совет обнародовал указ об амнистии:
всем участникам мятежа (за исключением руководителей)
гарантировалось прощение в случае их возвращения в
трехдневный срок под власть короля. По получении в Па-
риже этого известия буржуа совсем осмелели, они угро-
жали Конде, что отправятся к королю просить помощи
для изгнания войск принца из города. Терпеть бесчинст-
ва сил больше пе было.
Вечером 5 сентября в городе жгли фейерверк и по-
тешные огни. Парижане праздновали день рождения ко-
роля. 12 сентября Людовик ловким маневром лишил
Конде последнего козыря в политической игре, объявив,
что он отпускает «своего верного слугу»: Мазарини снова
50
отправился в изгнание. В том, что он скоро вернется, в
высшем свете и даже в парламенте никто не сомневался.
То был маневр для простонародья.
Конде еще раз попытался привлечь на свою сторону
герцога Лотарингского, но и на этот раз герцог предал
его в решающий момент.
21 октября Людовик XIV въехал в Париж. На следую-
щий день на королевском заседании парламента была
оглашена декларация о запрещении магистратам впредь
заниматься государственными делами и вопросами фи-
нансовой политики... Декларация была зарегистрирована
парламентом без возражений. Фронда закончилась.
Через год в Париж вернулся Мазарини.
Жизнь и государство
Людовика XIV
I
И Мазарини, и парламенты, и дворяне, столь неоднознач-
но проявившие себя в годы Фронды, в своей политиче-
ской деятельности исходили из неписаной конституции
Франции. Все они были консерваторами, все апеллиро-
вали к традиции. Но традиция отнюдь не была единой,
сам факт законодательной преемственности обусловливал
возможность различного понимания сущности взаимоот-
ношений основных институтов государства. В пределах
всеобщего органического консерватизма имелись отличия
в представлениях о нормальном государственном устрой-
стве Франции.
Никто не говорил о необходимости ликвидации какого-
либо из старых государственных учреждений. Если вы-
двигалось требование ликвидации, то только какого-нибудь
нововведения типа института интендантов. Споры большей
частью шли лишь об объеме компетенций и полномочий
различных государственных органов. Даже вопрос о созы-
ве Генеральных штатов решался не в принципе, т. е. не
об их необходимости как таковых, а переводился в план
текущей политики: обсуждалось, когда их лучше созвать.
Особенностью государственного развития периода Ста-
рого порядка выступало то, что государственные учрежде-
ния, не соответствовавшие духу времени, не ликвидиро-
вались или реорганизовывались, а незаметным образом
оттеснялись на второй план, не исчезая вообще, а как бы
постепенно утрачивая статус государственности. Общество
не создавало структуры, которые посредничали бы между
множеством свободных граждан и государством; посредни-
ческую роль выполняли архаичные, отчужденные от эпи-
центра власти органы.
Государство на службе общества или общество на служ-
бе государства? Все частные вопросы в конечном счете
сливались в этом кардинальном и принципиальном вопро-
се. Сословия упорно пытались преодолеть все усиливав-
шееся отстранение их от государственной власти,
52
Дворяне желали прежде всего сохранения в полной
неприкосновенности своих прав и привилегий, которые
государство вынуждено было ущемлять исходя из потреб-
ностей текущей политики. Страдали политические и эко-
номические интересы дворянства. Вводились новые кос-
венные налоги, которые распространялись и на дворян.
Разорение крестьян ряда районов во время длительной
войны привело к падению доходой и многих дворян, зави-
севших от уровня крестьянского достатка. Падало значе-
ние сословных представительных учреждений, в которых
чаще всего совместно с духовенством доминировало дво-
рянство. Оттеснялись на второй план губернаторы, обыч-
но прочно связанные с дворянством своих провинций.
Дворяне предпочитали, чтобы все постановления ко-
ролевского совета должным образом регистрировались и
проверялись парламентами на предмет их законности. Дво-
ряне тех провинций, где не имелось провинциальных шта-
тов, желали избирать должностных лиц сословия, кото-
рые представляли бы их интересы перед государем.
Борьба по всем этим проблемам была особенно острой
в период Фронды, но не закончилась она и в последую-
щие годы.
...В январе 1649 г., спешно покидая Париж, Мазарини
решил созвать Генеральные штаты и противопоставить их
непокорному Парижскому парламенту. Письма за под-
писью короля были разосланы по всей Франции: сословия
призывались избирать представителей и составлять для
них посословные наказы. По бальяжам и сенешальствам
стали проводиться избирательные собрания, но они про-
шли далеко не везде — помешали бурные события в Гие-
ни, Провансе, Нормандии и война с испанцами.
Когда наступило 15 марта, день открытия Генеральных
штатов, представители сословий не собрались. Королев-
ское правительство не проявило настойчивости в том, что-
бы его указ о созыве штатов был выполнен. 29 марта ко-
ролевским письмом подданные были оповещены, что со-
зыв штатов откладывается до 1 октября. Вновь в некото-
рых местах прошли собрания — и вновь отсрочка. 18 сен-
тября бальи и сенешалам был передан приказ не прово-
дить собрания до получения новых указаний *.
Провинциальное дворянство начало возмущаться этими
постоянными отсрочками. В 1650 г. начались его собрания,
проводившиеся уже самочинно, на которых упорно выдви-
галось требование немедленного созыва Генеральных шта-
тов. Продолжались эти дворянские ассамблеи в Париже и
53
провинции и в 1651 г. Когда требование дворян поддержа-
ло духовенство, регентша вновь вынуждена была подтвер-
дить уже многократно данное обещание. И вновь сословия
оказались обманутыми. Тем не менее с июля по сентябрь
1651 г. проводились собрания, избирались делегаты, со-
ставлялись наказы: с одной стороны, пределы вероломст-
ва правительства труднопостижимы для сознания его под-
данных, а с другой — дворяне видели смысл во всей этой
деятельности, надеясь таким образом принудить прави-
тельство выслушать их требования и пожелания.
Борьба за созыв Генеральных штатов не закончилась
ни в 1652 г., ни в последующие годы. С прекращением
Фронды она несколько утратила свой накал, но сам вопрос
продолжал будоражить умы многих и подчас грозил
серьезными осложнениями для правительства. Провинци-
альные штаты Прованса прекратили свою деятельность
еще в 1639 г., правда, их функции частично перешли к
так называемым генеральным ассамблеям. Но в генераль-
ных ассамблеях были представлены только главы муни-
ципалитетов основных городов провинции; дворянство
имело в них лишь двух депутатов, духовенство тоже двух,
кроме того, постоянным председателем этого сословного
органа являлся архиепископ Экса. В 1658 г. Генеральная
ассамблея Прованса отказалась назначить нового предста-
вителя от духовенства, мотивируя это тем, что данная
прерогатива принадлежит исключительно штатам Прован-
са, таким рбразом в хитроумной форме было выдвинуто
требование их созыва... Чтобы сломить сопротивление ас-
самблеи, пришлось дважды вмешиваться королевскому
совету ®.
Более серьезный оборот приняли события в провинциях
Анжу, Пуату и особенно в Нормандии, где провинциаль-
ные штаты были ликвидированы в 1655 г. Правда, Людо-
вик XIV дал словесное обещание в подходящий момент их
созвать, но ему мало кто поверил. Возмущенные дворяне
продолжали собираться на свои ассамблеи. В августе
1658 г. постановлением королевского совета дворянам
Нормандии под страхом смертной казни было запрещено
проводить ассамблеи без специального разрешения коро-
ля. Новый сильный человек королевства, личный интен-
дант Мазарини Жан-Батист Кольбер добивался беспощад-
ной расправы с непокорными. В июле 1658 г. он писал
патрону: «Вы, Ваше преосвященство, совершенно спра-
ведливо отметили, что следует употребить сильнодействую-
щее лекарство, чтобы предотвратить болезненный зуд
устраивать собрания, который охватил сейчас дворянст-
во во всех провинциях... Точно известно о том дурном
расположении духа, в котором находятся провинции Нор-
мандия, Пуату, Анжу, необходимо прибегнуть к показа-
тельным наказаниям, чтобы сознание долга восторжество-
вало в этих провинциях» 3.
Тайные собрания дворян продолжались и в следующем
году, и тогда последовали наказания. Руководители мя-
тежных дворян во главе с их лидером по имени Бонпесоп
были преданы и схвачены. Суд над ними доверили Боль-
шому совету, Парижский парламент показался слишком
ненадежным. Длившийся несколько месяцев процесс за-
вершился приговором Боннесона и тех из его ближайших
сподвижников, кто сумел скрыться, к смертной казни.
Замки и дома осужденных сровняли с землей, их леса вы-
рубили. 13 января 1658 г. Боннесона казнили. До послед-
него момента он оставался уверенным в правоте своего
дела, сохранял гордую осанку и не просил пощады.
...Боннесона казнили, и память о нем быстро стерлась.
Социальная группа, во имя будущего которой он боролся,
предала его и соответственно свое дело. Казнь Боннесона
ознаменовала окончание одного из последних этапов дво-
рянского сопротивления усилению бюрократического го-
сударства.
Дальнейшей борьбе за власть дворяне предпочли эфе-
мерное приближение к ее эпицентру. Конечно, они усту-
пили силе, но уступили ей во многом потому, что сами
уже были бессильными.
Сословная организация дворянства задолго до Фронды
и дела Боннесона была деформирована и утратила все-
общность. Политические требования дворянства не бази-
ровались на сколь-либо разработанной политической
теории. Во внутренних делах в XVII в. еще не был осу-
ществлен переход даже господствующих социальных групп
от местной и корпоративной политики к политике обще-
национальной. Слишком замкнутые на самих собе, па
своих узкосословпых интересах, дворяне уповали па пони-
мание короля; они готовы были служить государю, но не
государству. Характерная для эпохи абсолютизма тож-
дественность государя и государства ими не улавливалась.
Предрассудки и определенное различие интересов от-
талкивали их от взаимодействия с членами парламентов и
прочим «старым» чиновничеством. Хотя существовал це-
лый комплекс вопросов, по которым дворянство шпаги и
дворянство мантии могли выступать совместно.
55
И тех и других беспокоило восстановление института
интендантов. По требованию Парижского парламента ин-
ститут интендантов был ликвидирован в июле 1648 г. (вез-
де, за исключением шести пограничных провинций). Но
уже в конце того же года, «забыв» про собственные обеща-
ния и постановления парламента, Мазарини начал вновь
посылать рекетмейстеров в провинции под предлогом не-
обходимости наведения порядка в сборе налогов. Под дав-
лением синдиката казначеев Франции эти чрезвычайные
комиссары были отозваны. И лишь в 1653 г. правительству
удалось восстановить практику их посылки в провинции4.
Но синдикат продолжал борьбу, поэтому комиссаров не
называли интендантами, они не жили постоянно в под-
контрольных им генеральствах, обязанности каждого из
них были различными, к тому же некоторые отвечали не
за одно, а за два или даже три генеральства. Администра-
тивная система абсолютизма была частично разрушена
Фрондой, правительству предстояло ее восстанавливать,
преодолевая сопротивление парламентов и прочего «старо-
го» чиновничества.
Веспой 1655 г. несколько эдиктов, подряд предложен-
ных правительством для регистрации Парижскому парла-
менту, вызвали резкую критику и противодействие гордых
и упрямых магистратов. Дело не сдвинулось с места даже
после личного демарша короля. Вместе со своей буйной и
почти столь же юной, как и он сам, свитой Людовик явил-
ся в парламент. На нем были красный охотничий'камзол и
серая шляпа, его спутники были одеты подобным же обра-
зом. Королевское заседание продлилось всего несколько
минут. Раздраженным тоном шестнадцатилетний король
объявил, что запрещает проводить совместные заседания
всех палат парламента, и тут же покинул Дворец правосу-
дия5. Оскорбленные магистраты решили не подчиняться.
Лишь дипломатическое искусство Мазарини, утопившего
конфликт в долгих, запутанных переговорах, спасло поло-
жение. Но за спиной мудрого и осторожного кардинала
все более вырастала фигура Кольбера, с большой настойчи-
востью добивавшегося жестких мер. Через несколько дней
после «охотничьей» выходки короля, Кольбер убеждал
Мазарини: «Все добропорядочно настроенные люди в ужа-
се от зловредных умыслов членов парламента, слышатся
справедливые жалобы, что Ваше преосвященство не жела-
ет преодолеть свою доброту и действовать так, чтобы в
сознании магистратов отпечатался страх, в то время как
это единственный путь к тому, чтобы удерживать их в рам-
56
ках должного. Существует мнение, что следует в ближай-
шее воскресенье вызвать старейшин палат парламента, со
всей строгостью сказать им о неудовольствии короля дея-
тельностью парламента и в выражениях твердых и энер-
гичных объяснить им, что у них нет никакой надежды на
проведение совместных заседаний» 6.
Мазарини со вниманием относился к советам своего
энергичного интенданта, но продолжал поступать в соот-
ветствии с давно выработавшейся у него тактикой поведе-
ния. Мазарини ощущал: в нем сохраняется необходимость,
пока длятся конфликтные ситуации. Преодолевать их си-
ловыми методами, раз и навсегда, для него не имело
смысла.
Магистраты продолжали настаивать на проведении
«большого» заседания всех палат парламента. К тому же
в августе 1656 г. парламентом был поднят вопрос о чрез-
мерно участившейся практике изъятия дел из ведения
суда, в юрисдикции которого они находились, критикова-
лась практика передачи этих дел в государственный совет.
Согласно постановлению парламента, вводилась подотчет-
ность ему рекетмейстеров, докладчиков государственного
совета.
Постановление вызвало бурное негодование членов го-
сударственного совета. Кольбер предложил Мазарини со-
ставить мемуар о незаконности претензий парламента7.
В свою очередь, докладчики государственного совета от-
правили к королю делегацию, от лица которой государст-
венный советник, дуайен докладчиков Ж. Томен заявил,
что Франция до тех пор не обретет спокойствия, пока все
гранды не будут лишены власти, пока у всех гугенотов пе
будут отобраны занимаемые ими места и пока парламен-
ты не принудят к молчанию8. Новое государственное чи-
новничество выражало простые максимы политики абсо-
лютизма, Кольбер был не одипок в требовании жесткого
курса.
* * *
Государственный деятель даже к своей смерти должен от-
носиться как к политическому акту, для него вовремя
умереть — это тоже политическая удача.
Мазарипи умер вовремя.
Наступала пора бюрократов, дипломат Мазарини дол-
жен был уйти, и он ушел.
57
В 1659 г. был .заключен Пиренейский мир. Многолетняя
война с Испанией закончилась полным триумфом Фран-
ции. Были присоединены провинции Артуа и Руссильон.
Мирный договор был закреплен женитьбой Людовика XIV
на испанской инфанте Марии Терезии, дочери испанского
короля Филиппа IV. Принц Конде, согласно параграфам
Пиренейского мира, получил полное прощение и возвраще-
ние всех своих званий, имений и должностей. Внутри и
вне страны установился мир. Мир, но не порядок. Мира
желали все, о порядке мечтали бюрократы. Эта новая со-
циальная группа начала явственно конституироваться еще
в предыдущем столетии. Юристы по профессиональной
подготовке, в большинстве своем на том или ином этапе
своей карьеры они были связаны с высшими судами коро-
левства: парламентами, Большим советом, Палатами кос-
венных сборов. Что касается их сословной принадлежно-
сти, бюрократы принадлежали к дворянству, но дворянство
их было недавним. Чаще всего их отцы приобрели долж-
ность, дававшую дворянство, деды же их обеспечили не-
обходимый капитал, занимаясь торговлей. Бюрократия яв-
лялась порождением высшей власти, беспрекословное под-
чинение воле короля — закон ее существования. Растворяя
собственную личность в высшей государственной воле, они
обретали общественное значение. Но бюрократия не тож-
дественна государству. Существуя внутри государства, она
может способствовать его величию и его гибели.
Людовик XIV, объявивший в день смерти Мазарини,
что он сам будет своим первым министром, интуитивно
стремился к наведению порядка и оздоровлению общества
и государства. Он собирался опираться па бюрократию,
но ощущал, что та бюрократия, которая досталась ему в
наследство от Мазарини, имеет существенные недостатки.
Вот уже несколько лет как молодой король жаждал пере-
мен в своем королевстве, но у пего были связаны руки.
С одной стороны, Людовик не хотел ничего предприни-
мать против Мазарини, по, с другой стороны, методы
управления первого министра королю казались невер-
ными.
Впоследствии король следующим образом отозвался о
состоянии страны после смерти Мазарини: «Хаос царил
повсюду... Все имевшие высокое рождение или высокий
пост привыкли к бесконечным переговорам с министром
(Мазарини.— /?. /Г), который сам по себе отнюдь пе ис-
5$
пытывал отвращения к такого рода прениям, более того,
они ему были необходимы; многие вообразили, что у них
есть право на нечто, что якобы должно соответствовать
их достоинству; не было такого губернатора, который не
испытывал бы отвращения к занятию текущими делами,
любую просьбу сопровождали или упреками в прошлом,
или намеком на будущее недовольство, о котором заранее
предупреждали или которым даже угрожали. Милости
скорее требовали и вырывали силой, чем ожидали... ми-
лости не подразумевали более обязательств. Финансы,
обеспечивающие деятельность всего огромного тела монар-
хии, были полностью исчерпаны и до такой степени, что
едва ли можно было представить себе источник их попол-
нения» 9. И спустя десять лот, когда были написаны сек-
ретарями Людовика XIV, а им отредактированы и завизи-
рованы эти строки, король посредственно разбирался в
финансовых вопросах. В 1661 же году он только-только
начинал знакомиться с этой сферой государственного уп-
равления. Источники пополнения финансов трудно было
представить себе в большей степени из-за некомпетентно-
сти короля, чем из-за их отсутствия. Всегда легче искать
виновников экономических неурядиц, чем реформировать
экономику.
Против сюриптенданта финансов Николя Фуке давно
уже велась интрига. Нашлись вполне компетентные люди,
представившие королю сведения о состоянии финансов в
нужном для них свете. Маршал Тюренп как-то обмолвился
по поводу Фуке: «Я думаю, что Кольбер больше всего хо-
чет, чтобы он был повешен, а Ле Телье больше всего бо-
ится, как бы его казнь пе сорвалась» 10.
* * *
Любой бюрократ, любой даже самый маленький агент го-
сударственной власти должен нутром чуять все виражи
корабля, безликой частью которого он является. Чинов-
ник может не понимать всех топкостей высшей политики;
главное, что от него требуется, — послушание. Но государ-
ству служат отнюдь пе бескорыстно. «Великий» принцип
do ut des — «даю тебе, чтобы ты дал мне» лежит в основе
чиновничьей верности. Вот здесь-то и начинаются сложно-
сти. Даю то, что требуют, — это более или менее ясно, но
вот что можно взять в качестве платы? Помимо законной
оплаты, бюрократ всегда пользуется полузаконными, чет-
вертьзаконными и совсем незаконными услугами, благами,
привилегиями. Отличить все эти виды вознаграждения
59
чрезвычайно сложно: услуги, оказываемые им государст-
ву, представляются столь значительными, что любая пла-
та за них мала.
В XVII в. процесс становления французской бюрокра-
тии только начинался. Еще не устоялись различия в
службе государству и в службе лицу. Высшие чиновники
еще нередко очень походили на наемных кондотьеров на
государственной службе. К тому же при Мазарини, кото-
рый был по натуре дипломатом, а не бюрократом, в выс-
ших сферах прочно обосновались несколько аферистов,
умело обделывавших дела кардинала, но не забывавших
и себя. Ловкость, беспринципность, бесстрашие — вот что
отличало эту гвардию Мазарини: Франсуа-Мари де
Брольо граф де Ревель начинал свою карьеру пажом при
дворе Мориса Савойского; в 1641 г. Мазарини переманил
его на французскую службу, где граф быстро сделал во-
енную карьеру, одновременно выполняя сотни тайных
поручений кардинала, но в 1654 г. ему не повезло: его
убили во время осады Валенсии; другой «друг» и агент
Мазарини, Барте, был человеком совершенно темного
происхождения, он выдвинулся, обеспечивая доставку
секретной корреспонденции кардинала и королевы, полу-
чил должность секретаря кабинета королевы11; самым
активным и самым доверенным лицом кардинала являлся
Джузеппе Дзонго Ондедеи, про которого говорили, что он
был всеобщим шпионом, продавал всех и вся 12. Из окру-
жения кардинала вышли и два антипода, как бы олице-
творявших собой прошлое и будущее французской бюро-
кратии: сюринтендант финансов Николя Фуке и получив-
ший в 1661 г. звание интенданта финансов Жан-Батист
Кольбер.
Сын близкого человека кардинала Ришелье, Фуке
сделал головокружительную карьеру: в 20 лет он стал
докладчиком государственного совета, затем интендантом
армии, не достигнув 30 лет, получил должность интен-
данта юстиции, полиции и финансов в Гренобле. Правда,
тут у него случилась заминка. В 1644 г. он не сумел спра-
виться с волнениями во вверенной ему провинции 13 и был
отозван в Париж. Но Мазарини, ценивший ловкость и
изворотливость Фуке, вновь пристроил его интендантом
армии, а в 1650 г. Фуке приобрел высокую должность
генерального прокурора Парижского парламента. А ког-
да несколько лет спустя ключевую во многих отиошени
ях должность генерального контролера финансов разде-
лили: один чиновник отвечал за доходы, другой — за
60
расходы, на Фуке возложили ответственность за поступ-
ления в казну. Этот кондотьер финансового ведомства
настолько успешно справлялся с обязанностями, что пос-
ле смерти коллеги должность сюринтенданта финансов он
получил целиком. Жуир и бонвиван, Фуке лавировал,
ловко проворачивал дела, вполне довольный собой и окру-
жающим миром. Бюрократ по исполняемым обязанностям,
но отнюдь не по психологии, не по кодексу своего пове-
дения.
На заре возникновения повой социальной группы всег-
да требуются титаны и фанатики. Именно они отличаются
упорством и беспощадностью к себе и другим — качества-
ми, столь необходимыми для утверждения нового. В пол-
ной мере этими качествами обладал Жан-Батист Коль-
бер. Он жаждал власти и богатства не только ради них
самих, у него были идеи, и он жаждал их воплощения.
Молодой король даже для большинства царедворцев
оставался таинственным незнакомцем. Строили догадки,
как он поведет себя после смерти Мазарини. Большинст-
во склонялось к мнению, что король предпочтет охоту,
балы, любовные развлечения государственным делам. Его
заявление спустя несколько часов после смерти кардина-
ла, что отныне он будет править сам и не будет назначать
первого министра, не приняли всерьез. В высший адми-
нистративный орган государства — Верховный совет вош-
ли Фуке, госсекретарь по военным делам Мишель
Ле Телье и отвечавший за иностранные дела де Лионн.
А Кольбер негласно собирал компрометирующую
Фуке информацию. В последние годы жизни Мазарини
он собирал эту информацию для него. Теперь она посту-
пала королю. Но час устранения Фуке все никак не
наступал. Нужны были деньги, много денег. Хитроумней-
шими способами Николя Фуке их доставал.
Приходилось терпеть, выжидать, притворяться. Впро-
чем, искусством притворства молодой король овладел уже
до такой степени, что ему не составляло большого труда
скрывать свои истинные чувства и мысли. И все-таки это
для него был еще труд.
17 августа 1661 г. Фуке давал праздник в своем новом
поместье Во-ле-Виконт. Король обещал приехать.
* * *
И вот 17 августа наступило. Тысячи карет, украшенных
гербами, направлялись из Парижа в поместье Фуке. Ожи-
дались самые именитые люди Франции и Европы. Сюрин-
61
тендант финансов был в зените славы и могущества.
Ходили слухи, что Людовик собирается назначить его
первым министром.
Во-ле-Виконт представляло собой шедевр барочного
искусства. Постройки знаменитого уже тогда Ле Во, жи-
вопись кисти Лебрена, сады, разбитые под руководством
Лепотра.
По прибытии короля сюринтепдант повел его осма-
тривать дворец. Все поражало воображение... И везде
взор наталкивался на герб Фуке: внизу девиз «Что не
превзойдет?», наверху белка, преследующая ужа. Гости
усматривали в этом намек па Кольбера, в гербе которого
помещался уж. О догадках шептали на ухо, вслух произ-
носили лишь комплименты. Только король молчал. Герб
с вызывающим девизом, аллегорический портрет маде-
муазель де ля Вальер, в которую был пылко влюблен
двадцатидвухлетний король, безумная роскошь, затмевав-
шая роскошь королевских дворцов, нарочитость, безгра-
ничная самоуверенность, провалы такта и чувства меры.
У короля родилось желание немедленно прямо среди
праздника арестовать Фуке. Королеве-матери с трудом
удалось уговорить Людовика не предпринимать столь ре-
шительного шага.
Своим чередом последовали лотерея с богатейшими
выигрышами, славословия в честь короля, премьера но-
вой комедии Мольера. Праздник 17 августа 1661 г. за-
кончился для Фуке благополучно. Король сдержал свой
порыв.
Ощущение опасности иногда приходило к Фуке, но
о размерах ее он не подозревал. Ему не в чем было себя
упрекнуть. Он действительно умело присваивал часть
государственных доходов, которые проходили через его
руки. Но делал это он вполне в соответствии с законами
той системы, которой в целом служил вполне преданно.
К тому же нередко, наоборот, долги государства и даже
личные долги Людовика он оплачивал из собственного
кармана. Фуке был не более порочен, чем вся экономиче-
ская система французского королевства. Почему же нача-
ла заходить звезда Николя Фуке?
В плетении интриг он был не менее опытен, чем Коль-
бер, но его подвела интуиция государственного человека
и царедворца. Он не сумел рассмотреть в любителе балов
и женщин, заядлом картежнике и охотнике великого
короля. Он не понял, что отныне транжирить деньги от-
крыто и беззастенчиво имеет право лишь один человек.
62
Роскошь других допускается, по она должна быть в тени
великолепия и блеска короля. И было еще одно сущест-
венное обстоятельство: Людовик желал устранения или
умаления всех должностей и институтов, которые обеспе-
чивали концентрацию власти. По мнению молодого мо-
нарха, власть должна была находиться только в одних
руках. В его!
После смерти Мазарини Людовик ликвидировал саму
должность первого министра королевства. Теперь насту-
пила очередь сюринтенданта финансов. Но, так как при-
рода не приходила на помощь, предстояло, прежде чем
ликвидировать должность, устранить человека. Тому было
много препятствий. Одно из самых серьезных то, что Фуке
являлся владельцем должности генерального прокурора
Парижского парламента. Владелец этой должности подле-
жал суду исключительно самого парламента. А никакой
уверенности не могло быть в том, что магистраты утвердят
нужный приговор. Выход придумал Кольбер. Сюринтен-
данту передали, что король желает пожаловать ему почет-
ное звание, даруемое только самым родовитым дворянам,
согласно традиции магистратов в это звание пе возводили.
Одновременно сам Людовик заявил Фуке о необходимости
срочно создать резервный фонд в миллион ливров
Тщеславие и желание угодить королю сделали свое
дело. Фуке продал должность генерального прокурора за
1400 тыс. ливров. Теперь королю предстояло справиться
только со своими страхами, ибо реальных препятствий
больше не осталось. Безусловно, Фуке располагал значи-
тельной клиентелой, ему принадлежало несколько укреп-
ленных замков с расквартированными там воинскими час-
тями, верными лично ему. Но мог ли Фуке или кто-либо
из его близких решиться на мятеж? Впрочем, пожалуй, в
таких делах перестраховка никогда не может быть лишней.
Детальную подготовку ареста осуществил Кольбер.
В принципе он же подал идею о ликвидации поста сюрин-
тенданта. Кольбер умел улавливать тайные желания сво-
его властелина и находить для них соответствующую фор-
му выражения. К тому же так не закрадывалось сомнение
по поводу бескорыстности его подсиживания сюринтен-
данта. Сам Кольбер прекрасно понимал, что власть изме-
ряется отнюдь не только высотой занимаемого поста;
главное — иметь возможность навязывать людям свою во-
лю.
5 сентября 1661 г. Николя*Фукё был арестован. Король
в письме к матери описал эту простую операцию: «Этим
63
утром, как обычно, сюринтендант пришел работать со
мной, я вынужден был его задерживать то под одним
предлогом, то под другим, притворялся, что ищу нужные
бумаги, наконец, из окна кабинета я увидел во дворе зам-
ка (капитана королевских мушкетеров.— Е. Я.) д’Арта-
ньяна, тогда я отпустил сюринтенданта... Д’Артаньян ос-
тановил его на площади перед церковью и арестовал» 1#.
В тот же день король объявил, что он пе будет назначать
нового сюринтенданта, а займется финансами сам.
Людовик считал Фуке гораздо более опасным, чем он
был на самом деле, поэтому на суде король добивался вы-
несения бывшему сюринтенданту смертельного пригово-
ра. Но из 22 судей только 9 приняли мнение короля,
остальные высказались за ссылку. Тогда монаршей волей
Фуке был отправлен на вечное заключение в крепость Пи-
нероль.
Николя Фуке был слишком независимым человеком.
Служа королю, он считал необходимым сохранять для себя
значительную свободу маневра. А для достижения свобо-
ды пользовался обманом. Теперь на протяжении долгих лет
ему предстояло расплачиваться за свою независимость,
свои пороки, а отчасти и за свои достоинства.
Невеликих умственных способностей, но исключитель-
ной силы воли и самомнения, молодой король, даже не за-
даваясь этой целью, с первого же дня своего единоличного
правления начал навязывать стране новый стиль. Принцы
крови, министры, дворяне, магистраты подстраивались под
короля. Одним это подстраивание ничего не стоило. Коль-
бер и многие люди окружения обрели в Людовике идеаль-
ного главу новой формировавшейся бюрократии. Другим
пришлось забыть о прежних амбициях и довольствоваться
или придворным блеском, как Бофору, или верной солдат-
ской службой, как Конде, или литературным злословием,
как Ларошфуко. Третьи оказались в немилости, степень
которой различалась от крепости для Фуке до прозябания
в провинции для Ондедеи и Барте.
Возросло значение Верховного совета, в который ни-
кто отныне не входил по праву рождения, даже королева-
мать была выведена из совета. Наиболее значимыми людь-
ми в государстве стали Ле Телье, Кольбер и де Лионн. Все
трое умели держаться в тени, не выказывая ни своей влас-
ти, ни своего богатства. Ле Телье служил еще Людови-
ку ХШ и давно уже держал в своих руках многие важней-
шие нити государственного управления. Регентша и Маза-
рини рму полностью доверяли, недаром в их шифрованной
94
Людовик XIV
VjS* Зак. 172!
Сюр интендант финансов
Николя фуке
sw1'*’ win
Генеральный контролер финансов
Жан-Батист Кольбер
Один из президентов Парижского парламента
Эдуар Моле
переписке он проходил под именем Верный. Ле Телье блес-
тяще разбирался в юридической казуистике и во всех воп-
росах, связанных с организацией военного дела. Король его
уважал и единственного из министров называл месье.
Жан-Батист Кольбер начинал свою карьеру в ведом-
стве Ле Телье, которому приходился дальним родственни-
ком. Исключительная работоспособность и исключительная
преданность патрону быстро сделали его заметным челове-
ком. Его заметил Мазарини, и свою исключительную пре-
данность Кольбер перенес на кардинала. В годы Фронды
Кольбер стал доверенным лицом не только кардинала, но и
самой королевы. На протяжении 50-х годов быстро увели-
чивались политический вес Кольбера в государстве и его
личное состояние. Используя свое влияние на Мазарини,
Кольбер умело продвигал на различные посты в провин-
циальной и центральной администрации своих людей ,в.
Чаще всего он черпал преданных ему лично клиентов из
числа своих родственников, только родных братьев и сес-
тер у него было 9 человек. Сколачивал он вокруг себя и
группировку финансистов, которые были призваны обеспе-
чивать финансовую поддержку его административной дея-
тельности и его частным делам. Будущий министр имел
широкие связи и в литературной среде. Известный в ту
пору поэт Шаплен был его близким другом17. Когда, уми-
рая, Мазарини «завещал» Кольбера Людовику XIV, Жан-
Батист был человеком 42 лет, имевшим солидное состоя-
ние и обширную клиентелу, а главное — никто не мог
сравниться с ним по знанию административной кухни
французского королевства.
Будучи практиком до мозга костей, Кольбер испытывал
предубеждение к теоретическому мышлению. Он пе удо-
суживался даже для самого себя четко сформулировать
программу деятельности. В своем практицизме оп доходил
до абсурда. И все же программа у пего была, хотя вследст-
вие пеотрефлексироваппости опа представляла собой смесь
мыслей, предубеждений и иллюзий. Воедино сплавлялась
эта программа нерассуждающей уверенностью в собствен-
ной правоте.
В принципе Кольбер поклонялся одному идолу — госу-
дарству. Служению государству он подчинял даже свою,
казалось бы неудержимую, страсть к накопительству.
При всем различии в возрасте политические воззрения
Кольбера и Людовика XIV сформировались в значительной
степени под влиянием одного и того же события — Фрон-
ды. Страхи Фронды жили в обоих и много лет спустя пос-
Э Заказ № 1721
65
ле ее окончания. Оба не могли забыть ни действий пар-
ламентов, ни поведения грандов, ни выступлений дворян-
ства. Простой люд казался им несамостоятельным в своих
поступках.
Что касается магистратов, то Кольбер понимал их зна-
чение и необходимость в государственном управлении.
Он им отводил строго определенное место. Но бюрократи-
ческую натуру Кольбера возмущала независимость членов
парламента. Самостоятельности в истолковании законов,
вынесении важных судебных решений Кольбер хотел их
лишить. Дворянство же он считал необходимым приучить
к уважению законов. Политическая оппозиционность дво-
рянства к 1661 г. была сломлена, по в провинциях дворян-
ская вольница продолжала широко выплескиваться в уго-
ловных деяниях.
Властелин и идеальный исполнитель его воли нашли
друг друга. Два человека, одержимые одинаковыми идеями
и обладающие огромной властью. Наведение порядка на-
чалось незамедлительно. Первыми пострадали давние про-
тивники усиления административной централизации — каз-
начеи Франции: постановлением государственного совета
их синдикат был распущен 18. В свою очередь, Парижскому
парламенту пришлось признать, что декреты государствен-
ного совета обладают пе меньшей обязательностью, чем
королевские эдикты и ордонансы *9. Быстро регуляризиро-
валась практика посылки интендантов. К 1665—1666 гг.
уже почти каждое генеральство имело закрепленного за
ним интенданта, их функции и полномочия унифицирова-
лись. В вопросе об интендантах была сделана единствен-
ная уступка требованиям парламентов. В отличие от пер-
вой половины XVII в., когда на эту должность назначали
любых верных людей, имевших судебный и администра-
тивный опыт, теперь интенданты выбирались исключи-
тельно из числа докладчиков прошений государственного
совета. В политической ловкости Кольберу и Людовику в
молодые годы трудно отказать. Уступки в мелочах и после-
довательное проведение своей линии во всех принципиаль-
ных вопросах. Такова была тактика небольшого, по чрез-
вычайно эффективного государственного аппарата.
Интенданты проводили пересмотр налогообложения,
повсюду выискивая незаконные уклонения от уплаты на-
логов, боролись с преступностью, в том числе с беззако-
ниями провинциальных дворян, опутывали подчиненные
им генеральства сетью осведомителей и клевретов. Их дея-
гельность находила полное понимание и сочувствие у ко-
66
роля. Поощряя их рвение, он обращался иногда к ним с
личными посланиями. «Я чрезвычайно удовлетворен энер-
гией, с которой вы выполняете мои приказы, аресто-
вав Сент-Этьена (знаменитого разбойника-дворянина.—
Е. К.),— писал Людовик XIV интенданту Оверни Помре.—
Я также доволен тем, что вы настойчиво добиваетесь
суда над ним, обещая мне, что этот суд послужит благо-
творным примером для всей провинции. Не следует опа-
саться, что в деле подобного рода я буду склонен даровать
помилование. Я слишком хорошо знаю, что милость мо-
жет привести к новым беспорядкам и насилиям, в то вре-
мя как я всем сердцем желаю, чтобы ни одно насильствен-
ное действие не оставалось безнаказанным в моем королев-
стве» 20. Но для наведения порядка ординарных средств
оказывалось недостаточно. И в середине 60-х годов интен-
данты наталкиваются на противодействие и оппозицию.
В феврале 1664 г. правительственный комиссар из Меца
докладывал, что члены местного парламента грозились
выбросить его в окно... состоятельные люди, не исключая
высших должностных лиц, запугивали жителей деревень,
обещая пустить их по миру, если они посмеют обратить-
ся за помощью к интенданту21. В Оверни и во многих
других провинциях юга Франции интендантам пе удава-
лось справиться с дворянской вольницей.
Приходилось прибегать к чрезвычайным мерам.
В 1667 г. было ограничено право парламентов на ремон-
страции. Еще ранее в ряде южных провинций Людо-
вик XIV использовал выездные сессии специально создан-
ного чрезвычайного суда.
* * *
История с Фуке вскоре забылась. У короля и Кольбера
хватало непобежденных врагов... К тому же Людовик,
и это было одной из его особенностей, постоянно сам на-
живал себе врагов. Он умел раздувать незначительные
дипломатические конфликты и создавать шумиху, обожал
слать грозные депеши. Еще не совершив ничего великого,
он уже считал себя великим королем. И был так безмер-
но уверен в этом, что постепенно его вера стала переда-
ваться другим.
Еще летом 1661 г. Людовик предпринял несколько
дипломатических демаршей, которые несли на себе отпе-
чаток уроков Мазарини, вздорности характера молодого
короля и его религиозных устремлений. Путем небольшо-
3*
67
го шантажа, а главное — беззастенчивым предложением
субсидий он пытался расширить зависимое от Франции
объединение германских государств, Рейнскую лигу. По-
добно своему крестному отцу и воспитателю кардиналу
Мазарини, Людовик полагал, что купить можно кого угод-
но. Но на первых порах своей государственной деятель-
ности этот тезис он понимал уж слишком прямолинейно.
Иначе б у него не рождались столь химерические проек-
ты, как возведение на польский престол герцога Энгиен-
ского путем, говоря современным языком, взятки поль-
ской королеве22. Все тем же летом 1661 г. Людовик про-
являл заботу о католиках свободного города Гамбурга:
он обратился к муниципалитету города с просьбой не чи-
нить препятствий в отправлении католического культа23.
На следующий год он вступил в дипломатическую
дискуссию с англичанами по вопросу, чьи корабли долж-
ны первыми в британских водах отдавать салют. В депе-
шах, полных воинственной риторики, Людовик доказывал,
что он пе допустит ущемления его королевского достоин-
ства и английские корабли будут первыми приветствовать
французов. Шума было много, а в конце концов сошлись
на том, что салютовать будут одновременно. Не успел
утихнуть этот конфликт, как в Риме разгорелся новый.
Трое полупьяных французов повздорили с корсиканцами
из охраны папы римского. Во время стычки корсиканцы
дали залп по дворцу французского посла, а затем напали
на карету жены посла и убили пажа. Так, это дело, начав-
шееся с пустяка, приняло серьезный оборот: был убит
французский подданный. Король не ограничился угро-
зами, па некоторое время были аннексированы папские
владения Авиньон и графство Венессеп... А через пять лет
Людовик развязал свою первую войну.
Внешняя политика — вот поле деятельности, достойное
королей. Своя страна должна служить лишь постаментом
памятнику королевского величия. И постамент должен
быть надежным. Война и дипломатия требуют денег.
Деньги ради славы и величия короля, династии, Фран-
ции предстояло изыскивать Кольберу.
Еще когда Фуке являлся сюринтендантом финансов,
Кольбер посоветовал королю ввести четкий учет доходов
и расходов, а также составлять проект финансового года
и ежемесячные ведомости. Кольбер умело использовал
предубеждения короля против финансовых воротил, брав-
ших налоги на откуп. Была создана специальная палата
правосудия, которая занялась расследованием всех случа-
ев незаконного присвоения государственных средств и их
растрат начиная с 1635 г. За непродолжительный срок
палата выявила десятки миллионов ливров, «потерянных>>
казной.
Огромные усилия были приложены к тому, чтобы со-
кратить государственный долг. Кольбер ликвидировал часть
рент, которые выплачивало государство (часто используя
посредничество парижского муниципалитета), другие рен-
ты он сократил па четверть или даже наполовину. Рантье,
в большинстве своем парижане, предприняли попытку со-
ставить заговор, повозмущались, затем, видя свое полное
бессилие, смирились. Начиная с 1630 г. в целях пополне-
ния казны было создано и продано много бессмысленных
должностей. Кольбер приступил к их планомерному при-
нудительному выкупу. Протесты, мольбы, предложения де-
нег не спасали чиновников. Государство освобождалось от
излишних слуг и необходимости выплачивать им жало-
ванье.
Все эти меры позволили за 10 лет сократить еже-
годные выплаты государства с 52 млн до 24 млн ливров24.
То был очень крупный успех финансовой политики Коль-
бера. Благодаря этой экономии он уменьшил сумму сбора
личной тальи — одного из самых тяжелых налогов в ста-
рых французских провинциях. Одновременно он добился
более справедливого налогообложения благодаря тому,
что выявил множество лиц, незаконно пользовавшихся
привилегией освобождения от того или иного налога.
Земли, леса, мельницы, дорожные и мостовые пошли-
ны, таможенные сборы, некоторые косвенные налоги, при-
надлежавшие когда-то лично королю и составлявшие его
домен, были расхищены, распроданы, отданы на откуп.
В 1661 г. домен не приносил почти никакого дохода, и ви-
ной тому был не Фуке и даже не Тридцатилетняя война.
Еще сюринтендант Генриха IV Сюлли в начале XVII в.
боролся за выкуп заложенного королевского домена. Со-
бытия гражданской войны вынудили правительство пре-
кратить выкупные операции. Пытался восстановить домен
кардинал Ришелье25. Но только Кольберу удалось добить-
ся значительных успехов в этом плане. В 1671 г. благодаря
стараниям Кольбера он принес 5 млн ливров дохода2в.
Восстановление домена имело тем большее значение, что
и в конце XVII в. многие французы продолжали считать,
что государство должно обходиться исключительно дохо-
дами с домепа. Налоги же взимать только в исключитель-
ных случаях, прежде всего во время войны27. В то же
69
время, чем древнее налог, тем с большей терпимостью к
нему относились.
Кольбер не являлся оригинальным мыслителем. Что
его действительно отличало, так это невероятная на-
стойчивость в достижении поставленных целей. Кольбер
следовал путями, проложенными его кумиром кардиналом
Ришелье. Будучи прежде всего администратором, к эко-
номике он подходил преимущественно с административ-
ной точки зрения. Его меркантилизм был простым и даже
немного наивным. Кольбер знал, за славу и величие коро-
ля надо платить, следовательно, налоговая система госу-
дарства должна обеспечить необходимые средства. Нало-
ги взимаются с подданных. Чтобы баранов можно было
стричь, бараны должны иметь шерсть, а подданные —
деньги. Ценные металлы во Франции не добывались, по-
ступление их в страну обеспечивали крупные негоцианты
и финансовые воротилы (итальянские, швейцарские бан-
киры, собственные, особенно из числа гугенотов), по день-
ги пе должны концентрироваться исключительно в руках
этих дельцов. Кольбер понимал необходимость циркуля-
ции денежных потоков во всем обществе. Промышленная
деятельность одних, продажа излишков сельскохозяйст-
венной продукции другими должны были обеспечить на-
копление определенной денежной массы у всех налогопла-
тельщиков. Далее этих простых положений Кольбер не
углублялся. К тому же инстинктивно, как всякий бюро-
крат, он испытывал недоверие и тайную неприязнь к сти-
хии свободной экономической деятельности миллионов без-
вестных тружеников. Контролю стихия не поддавалась.
Принимать же ее как данность, используя лишь ее эко-
номический потенциал, этому противились бюрократиче-
ское сознание Кольбера, страсть все знать, все регламен-
тировать, все проверять. Свобода и бюрократия плохо ужи-
ваются друг с другом.
С гораздо большей симпатией Кольбер относился к
формам крупного промышленного производства. Военная
мощь, престижность, фискально-финансовые соображе-
ния — вот чем руководствовался Кольбер, поощряя созда-
ние той или иной мануфактуры. Хотелось производить
столь же прекрасное стекло, как венецианское, такую же
саржу, как флорентийская, хотелось выделывать железо не
хуже, чем в Швеции или Германии, и строить суда лучше,
чем голландские... Средства подсказывала давно укоренив-
шаяся административная практика. Кольбер создавал про-
мышленность бюрократическими методами, такими же ме-
70
тодами он пытался ею руководить. Инструкции, рекомен-
дации, постановления... Кольбер пе задумывался, может ли
поток’ бумаг произвести чудо. Иного стиля руководства
он не знал.
Впрочем, плоды его неутомимой деятельности, и пло-
ды ощутимые, вскоре обнаружились. С 1661 по 1671 г.
доходы короля удвоились, с 1662 г. поступления в казну
превосходили ее расходы, только во время кратковремен-
ной войны с Испанией в 1667—1668 гг. образовался не-
большой дефицит.
В 1664 г. создана ковровая мануфактура в Бове, тогда
же основаны торговые компании Восточной и Западной
Индии. В 1665 г. реорганизуется Совет коммерции, ведет-
ся успешная борьба с берберскими пиратами: улучшаются
условия торгового мореплавания на Средиземноморье.
Одновременно все более упрочивается положение самого
Кольбера. Посты закрепляют и расширяют его реальную
власть. В 1664 г. в его руки переходит сюринтендантство
строительных работ, в 1665 г. функции трех важнейших
должностей финансового ведомства объединили и Кольбер
стал единовластным контролером финансов. В 1669 г. он
получает должность государственного секретаря королев-
ского дома, флота и колоний.
Людовик дал себе слово, что будет знать все — и боль-
шие и малые — дела, но он тонет в море черной канце-
лярской работы. Может быть, его и нарочно топят в этой
черной луже, чтобы тем вернее влиять на него в важных
делах. Ле Телье говорил, что обязательно в одном случае
из двадцати король не соглашается с любым из своих ми-
нистров и решает дело самостоятельно 28. Начались под-
готовительные работы по прорытию канала от Средизем-
номорского побережья Франции к Атлантическому. Те же
планы, те же проекты, что и у Ришелье: строительство во-
енного и торгового флота, создание монопольных торговых
компаний, прорытие каналов. Те же методы и средства,
только применяются они с гораздо большим размахом.
1666 г.— изданы первые мануфактурные регламенты;
1о67 г.— новый таможенный тариф, ультрапротекциопист-
ский и антиголландский; мануфактура Гобеленов превра-
щена в королевскую; 1669 г.—создается Северная компа-
ния по торговле с балтийскими странами; 1670 г.—Леван-
тинская компания, призванная способствовать торговле
Французов с Оттоманской империей.
Это был рывок к мировому господству. Апогей мирной
экспансии французского абсолютизма. Усилия были за-
71
трачены огромные. А результаты пе удовлетворяли никого.
Не только на внешних рынках, но даже и на внутреннем
существенно потеснить основных конкурентов — голланд-
цев не удавалось. Торговые монопольные компании (за
исключением компании Восточной Индии) распались, су-
довладельцы и негоцианты, объединенные помимо их воли,
стремились освободиться от назойливой опеки, а бюро-
кратический персонал, имея рвение, отличался некомпе-
тентностью 29. Требовались иные средства, иные методы...
Франция прямым путем шла к длинной череде войн.
II
Начинался XVIII век. Чужой век для Людовика. Ему
было уже за шестьдесят. Кольбер, Ле Телье, Тюренп
умерли. Пришедшие им па смену люди не отличались их
достоинствами. Но более способных взять было неоткуда.
Людовик XIV умел подбирать царедворцев. Государствен-
ных же деятелей не подбирают, ими становятся. Абсолю-
тистская система исключала свободу политической дея-
тельности. В недрах государственной машины Людови-
ка XIV формировались исполнители, которые, даже выйдя
на первые роли, не обретали качеств, необходимых для
первых людей королевства.
Король-солнце, стремившийся навязать свою волю всей
Европе, постепенно терял свободу действий в собственном
государстве. Он еще не догадывался, что власть человека
может иметь ограничения в его физических возможно-
стях. Сил было еще много. Приближалось важнейшее,
с точки зрения Людовика, событие: король Испании
Карл II готовился отойти в лучший мир. Прямых наслед-
ников у него не было, и европейские государи уже вовсю
делили необъятные владения испанской короны.
Лондонский договор марта 1700 г. путем хитроумного
раздела, казалось, наконец привел Францию, Англию и
Голландию к шаткому согласию. Испанскую корону дол-
жен был получить эрцгерцог Карл, второй сын герман-
ского императора. Но все испанские владения в Италии
переходили по договору во владение наследника француз-
ского престола. Людовик XIV рассматривал лондонский до-
говор как крупный успех своей дипломатии. Только раз-
делу не суждено было осуществиться. Испанский король
Карл II завещал все свое королевство внуку Людовика
герцогу Анжуйскому.
Три дня Людовик думал, принять или не принять
72
предсмертный дар испанского короля. Политические и эко-
номические выгоды восшествия на испанский престол вну-
ка были очевидны. Но не менее очевидной была и перспек-
тива войны с могущественной коалицией. Всего три года
мира, три года залечивания ран - - и вновь война. Финансы,
состояние торговли, благосостояние народа свидетельство-
вали в пользу отказа от испанской короны. Но то были зем-
ные и даже приземленные соображения. Соображения
высшего порядка пе позволяли отказаться...
Мираж мирового господства вновь замаячил перед гла-
зами короля. Этот мираж ослеплял его, заставлял терять
рассудок и чувство реальности. Посылая внука в Испанию,
Людовик не лишил его прав на французскую корону.
Тем самым он нарушил одно из важнейших условий заве-
щания Карла II. В города испанских Нидерландов были
посланы французские гарнизоны. И уж совсем абсурд-
ным было признание прав Стюартов на английский пре-
стол. Будто все уроки войны с Аугсбургской лигой были
забыты или просто-напросто не извлечены. Невероятные
претензии Людовика немало способствовали объединению
его противников. Империя и морские державы — Англия
и Голландия — вступили в союз. Союзники Франции —
Бавария, Португалия и Савойя — были слабы и нена-
дежны.
Военные действия начались в 1702 г.
* * *
Прошло шесть лет тяжкой изнурительной войны. Франция
терпела поражения. Король отпраздновал свое семидеся-
тилетие, он достиг того возраста, при котором злоупотреб-
ление властью становится почти неизбежным, а расста-
вание с ней кажется расставанием с самой жизнью. Все
деградировало в короле, все, за исключением аппетита.
Его окружал двор, развращенный и циничный, но при-
творявшийся набожным и почтительным. Придворные ин-
триговали, составляли группировки, добивались располо-
жения наследника престола.
С поразительным спокойствием старый король отно-
сился к известиям о катастрофах, которые следовали одна
за другой. Виновникам несчастий он даже не бросал упре-
ков. Что означали его спокойствие и молчание? Старческое
презрение к молодому поколению? Нежелание признать,
что ошибся, назначив неспособных людей на высшие пос-
ты? Усталость и разочарование? Или то была форма ве-
личественного страдания? Кто мог проникнуть в мысли,
73
а тем более чувства этого скрытного человека. Одно можно
сказать с уверенностью: король не погрузился в равноду-
шие. Сообщения о малейшем успехе, и особенно об успехе
его внука, короля Испании, внушали ему радость, хотя и
ее он пытался скрыть. Но она прорывалась в виде вспышек
его фантастического упрямства: секретные переговоры тут
же затормаживались.
Он давно уже вел негласные переговоры. И 2ютов был
очень далеко зайти в своих уступках...
В стране все взывали о мире, о мире любой ценой.
Не удавалось собирать налоги, они поступали с большим
опозданием и не в полном объеме. Пришлось отказаться от
сдачи важнейших налогов па откуп: пе находилось откуп-
щиков. Государство оказалось вынужденным перейти к
прямому сбору налогов 30.
В середине июля пришло известие о катастрофе при
Одепарде. Командующие двух французских армий — стар-
ший впук короля, герцог Бургупдский, и маршал Вандом —
не смогли договориться о том, кто кому должен подчинять-
ся. Объединенные силы империи и англичан под командо-
ванием принца Евгения Савойского и Мальборо разгроми-
ли Вандома, герцог Бургундский так и не выступил ему
на помощь. 22 октября 1708 г. войска коалиции добились
капитуляции Лилля.
Подчас бедствия начинают обрушиваться па страну или
человека одно за другим. Разум застывает парализован-
ный потоком несчастий. Рациональные объяснения начи-
нают казаться пустыми и бессмысленными. Разум умол-
кает, и из глубин сознания приходят магические слова:
судьба, грех, вера, искупление. Требуется невероятное
интеллектуальное мужество, чтобы не поддаться духовной
панике и с помощью холодных абстракций расчленить
«фатальную» цепь трагедий.
Небывало холодная зима, казалось, предвещала конец
света. На дорогах часто находили умерших от холода бро-
дяг. Посевы вымерзли, погибли сады и виноградники.
На следующий год хлеб был только в тех местностях, где
имелась возможность посеять яровые, особенно рожь.
В самых плодородных, самых хлебных областях — Бри и
Бос цены на хлеб подскочили в 10, 12, 13 раз по сравне-
нию с предыдущим годом. Мелкому люду жить было не на
что и есть нечего. Оставалось надеяться только па благо-
творительность. Даже падаль пошла в пищу. В первую
очередь умирали дети, старики, беременные женщины...
Из Реймса сообщали, что из 30 тыс. населения 12 тыс.
74
живут исключительно подаянием. Лионский интендант
Трюден, человек не склонный к сентиментальности, пи-
сал весной 1709 г.: «Нищета дошла до крайних пределов.
Каждый день толпы крестьян из различных приходов
требуют у меня хлеба. Сжимается сердце, когда их ви-
дишь и их слушаешь, и все то, что опи говорят,— правда.
Они собираются толпами в разных местах и осаждают
дома, прося хлеба. Полиция вся в деревнях. Ее не хватает
для поддержания порядка. Положение становится очень
трудным и очень серьезным. Если пе оказать населению
достаточной помощи, то можно потерять все» 31.
По улицам Версаля и даже около дворцов бродили го-
лодные. Когда наследник престола, очень любивший па-
рижский театр, возвращался со спектакля в Версаль, его
окружила громадная толпа, люди кричали: «Хлеба! Хле-
ба!»32. Эти возгласы сопровождали иногда и короля во
время его прогулок по садам и окрестностям Версаля.
В Париже распространялись брошюры и листовки,
в которых не щадили никого. Проклятья звучали и в адрес
старого короля.
Внешне Людовик не изменил своих привычек. В его
дворец в Марли съезжались, как обычно, толпы придвор-
ных. Счета дворцовых поставщиков оплачивались. Но в
главном король сдался.
В мае 1709 г. в Гааге министр Торси от имени Людо-
вика XIV признал отпрыска дома Габсбургов королем Ис-
пании. Он также обещал изгнать из Франции претендента
на английский престол Якова III, согласился разрушить
Дюнкерк, оставить Страсбург... Все эти уступки дали
Франции два месяца перемирия. По их истечении Людо-
вик XIV должен был повернуть оружие против своего
внука. Но на это унижение король не пошел. Понимая
безвыходность положения, Людовик XIV снизошел даже
до обращения к народу своей страны. Он объяснял причи-
ны продолжения войны. 12 июля 1709 г. его обращение
было оглашено во всех церквах и соборах страны.
Приходилось противостоять почти общеевропейской
коалиции. Войска ее уже подходили к Сомме. Для веде-
ния войны вновь и вновь нужны были люди и деньги.
Войска удалось пополнить. Молодые простолюдины пред-
почитали смерть на войне смерти от голода. Пополнить
финансы было труднее. Приходилось идти па невозмож-
ное и немыслимое. Создавались тр распродавались новые
государственные должности, продавались изъятия от на-
логообложения, предлагались ренты, обращались к креди-
75
ту под любые проценты... Государственному бюджету
обеспечивался дефицит на многие годы вперед.
Приходилось портить монету: чеканить луидоры с
меньшим содержанием золота, но обозначать на них ту
же номинальную стоимость. В конце концов луидор приш-
лось девальвировать.
Государственный кредит падал катастрофически. Обес-
ценивались государственные кредитные билеты. В янва-
ре 1706 г. за билет в 100 ливров давали 94 серебряных
ливра, в июле — 72, в октябре — меньше 50, в начале
1707 г. за 100-ливровый билет давали уже только 37 сере-
бреников 33.
Казалось, от неминуемого банкротства в 1709 г. госу-
дарство было спасено эскадрой Шабера, доставившей в
Ля-Рошель 30 млн пиастров из испанской Америки. Пу-
тем невероятного напряжения сил наступление противни-
ка удалось остановить. 11 сентября в битве у Мальплаке
армия коалиции понесла тяжелые потери, но это еще не
была победа.
В 1711 г. умер сын короля — великий дофин, на сле-
дующий год корь унесла внука, герцога Бургундского.
Известия о смерти близких король встречал с таким же
величественным спокойствием, как и сообщения о военных
поражениях... Возобновились мирные переговоры. И вновь
Людовик XIV соглашался на территориальные потери,
па сдачу крепостей, политические уступки, но не согла-
шался на кровное унижение. Воевать против внука он
отказывался.
Тем временем изменилась международная обстановка.
Маршалу Вандому в Испании удалось нанести поражение
англо-голландским войскам при Виллавичьозе. Умер им-
ператор Священной Римской империи Иосиф I, корона
германского императора перешла к эрцгерцогу Карлу,
претенденту на испанское наследство. В Англии решитель-
но не желали воссоздания мировой империи Габсбургов.
В английском парламенте верх взяла партия противников
войны. В 1712 г. в Утрехте между Англией и Францией
начались переговоры. Их ход был облегчен торжествен-
ным отречением внука Людовика испанского короля Фи-
липпа V от права на французскую корону и разрывом са-
мого старого короля с претендентом на английский пре-
стол Яковом III Стюартом.
В 1713 г. почти все участники коалиции подписали с
Францией мир, войпа продолжалась только с императо-
ром.
76
* * *
Из наследников великого короля остался лишь его пра-
внук, маленький герцог Анжуйский. Регентом при нем
должен был стать Филипп Орлеанский, племянник и зять
Людовика. Права первого принца крови были священны
для Людовика, и он не желал отстранять герцога Орлеан-
ского от регентства, как бы этого ни добивалась моргана-
тическая супруга короля мадам де Ментенон. Но и его соб-
ственные предубеждения против герцога были сильны, и
по примеру своего отца Людовик оговорит в завещании
многочисленные ограничения власти регента.
Регент и государственный совет, принцип кровного
родства и принцип бюрократической преемственности —
казалось бы, все подталкивало Людовика XIV отказать
племяннику в исполнении высоких обязанностей регента.
И все же король не отказал. Перед смертью он не решил-
ся нанести еще один удар самому принципу монархизма.
Еще в молодости, отстранив всех членов королевской
семьи от управления государственными делами, Людо-
вик XIV неведомо для самого себя сузил сферу действия
принципа крови. Он укрепил власть монарха, но монар-
хизм от этого пострадал. Ведь каждый новый глава госу-
дарства получал корону и высшую власть в конечном сче-
те по праву родства. Если родство столь мало значимо при
занятии высших должностей в государстве, то, может
быть... Впрочем, в XVII в. и в начале XVIII в. подобного
рода мысли во Франции еще никто не развивал. Хотя сам
факт падения влияния принцев крови отнюдь не остался
незамеченным. «Что касается знатных господ и принцев
крови, то... их вес до такой степени снизился, что на них
нельзя ипаче смотреть, как лишь на именитых рабов дво-
ра; никакого влияния на правительство они не оказывают,
никаких полномочий в провинциях они не имеют. Только
путем раболепства могут они добиваться отличий...» — пи-
сал анонимный автор брошюры «Salut de ГЕигоре еп
1694» и ему вторил священник из глухой деревни Этре-
пиньи Жан Мелье34.
Завещание явится одним из последних государствен-
ных актов Людовика XIV. Кое-кто из его ближайшего ок-
ружения поговаривал о том, что следует созвать Генераль-
ные штаты, и это собрание представителей всех сословий
изберет регента. Такое решфтие было неприемлемо для
короля. Он предпочитал продиктовать свою последнюю
волю, даже понимая, что она может быть нарушена.
77
Утром 27 августа 1713 г. он призвал в свой кабинет
первого президента Парижского парламента де Мема и
генерального прокурора Жоли де Флери. Оставшись с ни-
ми наедине, король передал им толстый пакет, скреплен-
ный семью печатями. «Господа, — сказал он, — вот мое за-
вещание, я один знаю, о чем оно. Я вам его вручаю для
сохранения его в стенах парламента, я не мог бы предста-
вить большего свидетельства моего уважения и моего до-
верия к парламенту, чем передать на хранение мое заве-
щание. Я не нахожусь в неведении о той судьбе, которая
может постичь его, мне известно, что случилось с завеща-
нием моего отца и других королей, моих предшественни-
ков. Но от меня постоянно добивались его составления, ме-
ня этим терзали, не давали мне покоя, чтобы я ни говорил.
Что ж, я купил себе покой. Вот оно, заберите его! Пусть
будет как будет; по крайней мере теперь я спокоен и я
не хочу более об этом говорить» 35.
Людовик испытывал отвращение при одной мысли, что
его воля не будет исполнена. Но он не строил иллюзий.
Поэтому чуть ли не впервые за 52 года единовластного пра-
вления он говорил о том, что его принудили к определен-
ному решению. Мысль о неповиновении ему, Людови-
ку XIV, королю-солнцу, была невыносимой.
В 1714 г. король взялся приводить в порядок свой лич-
ный архив. Некоторые из документов он хотел уничто-
жить. Странными и нелепыми выглядели теперь когда-то
составленные по его приказу «наставления дофину». Про-
листав их, Людовик решил предать наставления огню:
цофин умер, не дождавшись престола. Впрочем, разве де-
то в дофине? В наставлениях было столько мыслей, надежд,
стремлений самого короля. Людовик передал рукопись
маршалу де Ноаю3®.
Король худел, черты лица заострялись. Но его образ
кизни почти не изменился. По-прежпему он предавался
тревоугодию, по-прежнему охотился, по-прежпему много
эаботал. Еще в феврале 1714 г. мадам де Ментенон писала:
(Здоровье короля невообразимо; это чудо, совершающееся
каждый день. Вчера на охоте он сделал тридцать четыре
пестрела и принес тридцать двух фазанов. Сила, зрение,
говкость — ничто не изменяет ему» 37. Ей так хотелось,
ттобы все оставалось по-прежнему, чтобы время останови-
тесь.
В ту пору уже часто тайком заключали пари о дате его
смерти.
27 июля 1715 г. Людовик XIV делал смотр полка своей
8
охраны. Он стоял среди придворных со своим обычным
видом величия и превосходства над всеми. Вскоре после
смотра король отправился в Марли. Там он почувствовал
себя дурно.
В августе на ногах у него появились черные пятна. На-
чалась гангрена. Двор продолжал жить своей жизнью. Ви-
зиты, концерты, приемы. Король замкнулся в кругу тех
немногих близких, что сохранила ему смерть: мадам де
Ментенон и два его внебрачных сына. Иногда он пригла-
шал к себе Граммона и Виллеруа, своих ровесников, они
ему рассказывали о прошлом. Изредка для пего разыгры-
вали пьесы Мольера, они будили воспоминания о временах
«Очарованного острова»: 1664 г.— праздник в честь ма-
демуазель де ля Вальер... Воспоминания затягивали, прош-
лое влекло больше, чем будущее, в котором его, короля
Франции Людовика XIV, уже не будет. Но Людовик не от-
давал себя всего прошлому... Его продолжала терзать боль
за государство. Ради государства ему хотелось хоть в чем-
то обмануть, преодолеть смерть.
Игрушки тщеславия — медали в свою честь, портреты,
скульптуры — давно оставлены. Смерть слишком прибли-
зилась, и своим приближением она сметала преграды из
мишуры. Теряли смысл «увековечивающие» тебя амулеты.
Оставалась мука за государство и близких. Отбросив
традицию, король издает указ, кощунственный с точки зре-
ния всей аристократии страны: его незаконные дети полу-
чают права на престолонаследие. Но как воздействовать
на будущего короля? На этого маленького неизвестного.
Как передать ему свои мысли, свои желания? И тем же
указом Людовик XIV назначает старшего из своих вне-
брачных детей герцога Мэна воспитателем трехлетнего
Людовика XV.
Превозмогая болезнь, король продолжал работать.
24 августа 1715 г. оп председательствует па заседании Вер-
ховного совета лежа в постели... Все понимали, что он уми-
рает.
Герцог и члены парламентов готовились уничтожить
систему, на создание которой король потратил многие го-
ды. Оппозиция была придавлена, но не уничтожена. Ко-
роль проиграл... Даже политика меценатства не удалась,
руководить умами оказалось еще сложнее, чем армиями.
Версаль превратился в центр мертвой роскоши. Художни-
ки, литераторы, философы предпочитали свободный воздух
Парижа. Английский опыт занимал лучшие умы. Если о
казни Карла I старались пе вспоминать, то все, что было
79
связано со «славной революцией», постоянно подвергалось
осмыслению и обсуждению.
Напуганный Фрондой король желал привести страну
к полному упорядочиванию. С помощью неутомимого
Кольбера и других послушных министров он возводил сис-
тему всеобщей бюрократической опеки, система была соз-
дана, но опекаемые сохранили в себе способность к сопро-
тивлению. Не были уничтожены институты, препятствовав-
шие перерождению абсолютистской монархии в деспотию,
не подверглась уничтожению или даже существенному из-
менению политическая культура общества.
Общество оказалось сильнее великого короля и его го-
сударства.
Люди вне государства
Теоретики, политические деятели, простые люди из на-
рода. У всех у них не только различается угол зрения
па государство. Само видение общественных реалий
у них различно. У первых жизненная позиция, личные
впечатления, книжное знание сливаются и служат мате-
риалом для логически выверенных конструкций. Их стра-
сти воплощаются в холоде понятий. Для вторых государ-
ство аксиологично, они служат ему, как служат богу, как
служат любимой женщине. Государство для них живая
каждодневная реальность: о нем думают, для него жерт-
вуют собой и близкими, его предают и обманывают. Для
короля и высших бюрократов государство — это ценность
совершенно особого порядка, это живые люди, которые им
подчиняются, и, наконец, это они сами.
Присутствует ли государство в жизни простых людей?
Как они его ощущают и понимают? Они существуют вне
государства, по очень во многом для него.
Что можно понять в жизни народа, проследив биогра-
фии трех случайных людей? Не будем отвечать на вопрос,
пусть па него ответят биографии наших героев: ткача из
Лилля Пьера Шавата; пастушонка в детстве, а в зрелые
годы придворного библиотекаря и хранителя древностей
Жамере-Дюваля и знаменитого контрабандиста Луи Манд-
ретта.
Жизнь простого человека не богата событиями. Во вся-
ком случае, так было в XVII в. События скорее приходят
извне, чем провоцируются волей и фантазией бедняка.
Жизнь Пьера Игнаса Шавата пе богата исключениями из
этого правила.
Он родился в 1633 г. во Фландрии, в городе Лилле. Отец
его, как и дед, занимались ткачеством. Шерстяная ткань
называлась сет, а ткачи, ее ткавшие, звались сеетерами.
Мать Пьера Игнаса Барб Гарин была повитухой. Достаток
у семьи был небольшой, но в 30-е годы более менее ста-
бильный, так что деду Шавата даже удалось приобрести
звание буржуа: заплатив 15 ливров, он стал полноправным
81
гражданином города Лилля. У отца в 1638 г. была мастер-
ская с двумя ткацкими станками. Но стать буржуа ему
не удалось.
С середины XVII в. шерстоткачество в северной Флан-
дрии вступило в полосу длительного кризиса. Хозяева ма-
стерских разорялись. Стал простым рабочим и Этьен Ша-
ват, отец Пьера Игнаса. Подкосила его также одна неле-
пая история, приключившаяся с ним в июне 1650 г. Дело
происходило в таверне Прет, что в предместье Фив. Этьен
Шават заплатил за выпивку и собирался уже уйти, как его
остановил Жан Било по кличке Болтун, темная личность,
с которым опасались связываться. Он ухватил папашу Эть-
ена за одежду и потребовал, чтобы тот заплатил за него
недостающую мелочь. Этьен стал вырываться, его плащ
разлетелся надвое, завязалась драка. Посетители таверны
их разняли. Этьен пересел в дальний угол, по Било заме-
тил его и там и бросился па него с ножом. Тогда старший
Шават тоже вытащил нож. На этот раз Жану Било не по-
везло. Он умер на следующий день, успев перед смертью
сказать, что оп прощает Шавата и ничего против него не
имеет. Почти год тянулось следствие. В конце концов Эть-
ен Шават получил помилование от короля *. Фландрия в
ту пору принадлежала испанской короне, и семейство Ша-
ватов надолго сохранило благодарность испанскому ко-
ролю.
Отец и мать Пьера Игнаса читать и писать не умели.
Как овладел грамотой сам Пьер Игпас, неизвестно. В го-
роде в годы его детства были две школы для бедных. Мо-
жет быть, он посещал одну из них. Обучившись ремеслу
ткача и пройдя положенный срок ученичества, Шават по-
лучил возможность работать самостоятельно.
Мастерская, церковь, таверна — вот три места, где про-
ходила его жизнь. Приобрести собственное заведение и ста-
нок Шавату не удалось и, хотя он имел звание мастера и
создал свой «шедевр», работать приходилось по найму про-
стым рабочим.
В мае 1667 г. Людовик отправил в Мадрид меморандум,
в котором выдвигались юридические обоснования претен-
зий Франции на ряд территорий, принадлежавших испан-
ской короне. Меморандум был равносилен объявлению
войны.
Мнением жителей, под властью какого короля они хо-
тят жить, государи не интересовались. Как могло прийти
в голову Людовику XIV поинтересоваться, какое поддан-
ство предпочитает какой-нибудь Пьер Игпас Шават, ткач
82
из Лилля. Подобный люд должен был справно платить на-
логи и поставлять рекрутов — это все, что от него требова-
лось.
Людовик XIV ввел войска на территорию Фландрии и
стал отвоевывать город за городом. Лилль готовился к оса-
де. Губернатор дон Амбруаз Спинола приказал разрушить
дома вблизи крепостных стен. Возводились земляные ук-
репления, вместе с простым людом и буржуа трудились
даже монахи.
Уже во время осады на самой высокой башне города
был поднят флаг с бургундским крестом посередине. Мест-
ный хроникер писал, что таким образом жители Лилля
демонстрировали врагам свою верность Испании и испан-
скому королю2. В обороне участвовали не только солдаты
регулярных войск, но и мирные горожане. Много лет спус-
тя Шават вспоминал, как рядом с ним бомба попала в че-
ловека, выжгла ему глаза, размозжила подбородок, так
что оголились рот и гортань.
Как и другим обитателям бедного квартала Сен-Совер,
Шавату пришлось подвергаться риску не только на кре-
постных стенах. Французская армия под командованием
Людовика XIV и Тюренна вела штурм со стороны Фивских
ворот как раз напротив квартала Сен-Совер. Бомбардиров-
ка была столь интенсивной, что жители покидали свои
дома и перебирались в другие части города. Бедняки Лил-
ля безропотно сносили лишения осады и были поражены,
когда услышали, что муниципалитет 27 августа, на сем-
надцатый день осады, подписал акт о капитуляции. При-
несенные жертвы теряли смысл. Шавата переполняло не-
годование. Но что он мог сделать? Соседи, друзья ругали
магистратов, обвиняли буржуа в трусости и этим ограничи-
вались. Но сохранялась слабая надежда, что при заключе-
нии мира между Францией и Испанией город останется
испанским. Вскоре и эта надежда исчезла: под командова-
нием энергичного офицера по имени Вобан французы нача-
ли возводить в городе новую крепость.
Осенью беды и проблемы, связанные с захватом Лилля
Людовиком XIV, отступили на задний план. Уже на про-
тяжении нескольких лет чума сеяла смерть на северо-за-
паде Европы.
В октябре 1667 г. чума пришла в Лилль. За месяц
умерли 386 человек. Ужас охватывал при взгляде на бе-
лые кресты: ими обозначал^ дома на карантине. Боль-
ным и их близким запрещалось выходить на улицу. Лишь
подаяния поддерживали жизнь в домах с белыми креста-
83
ми. По распоряжению муниципалитета убивали собак, ко-
шек, голубей, в них видели распространителей заразы.
Жители прихода Сен-Совер воздвигли два алтаря Свято-
му Року, именно на его посредничество особенно надея-
лись, вымаливая у бога прекращения бедствия. Молебны,
карантин да избиение кошек — вот и все, что можно было
противопоставить болезни. Людовик XIV послал в город
отца Леона. О нем говорили, как слышал Шават, что он
прибыл, чтобы изгнать чуму. Кроме молитв святого отца,
Людовик тоже ничем не мог помочь своим подданным.
Эпидемия свирепствовала всю осень, зиму, продолжалась
она и в 1668 г. Шават, занятый в мастерской, мог почти не
показываться в городе, но очень часто приходилось выхо-
дить его матери. Она была опытной повитухой, а дети
продолжали рождаться и в это страшное время. Хотелось
уклониться, не идти. Ведь больных чумой нередко
скрывали.
1 июня 1668 г. пришли известия о заключении мира:
Лилль перешел во владение французской короны. Фран-
ция, помимо Лилля, присоединила еще И городов и крепо-
стей во Фландрии. И все это ценой минимальных финан-
совых затрат и минимальных человеческих потерь. Но во
время войны конституировалась враждебная Франции
тройственная коалиция: Голландия, Англия и Швеция.
Душой коалиции была Голландия. Трудно передать, ка-
кую ненависть вызывала опа у короля и его приближен-
ных. Нация республиканцев, кальвинистов, «торговцев
сыром»... Людовик XIV вновь готовился к войне. С новы-
ми подданными приходилось обращаться осторожно: му-
ниципалитет Лилля получил право регулярно посылать
депутацию к королю и его министрам, депутаты могли
представлять ремонстрации по любым касавшимся города
вопросам. Государственный секретарь по военным делам,
сын Ле Телье Лувуа в полном согласии с королем предо-
стерегал интенданта от прямого вмешательства в управле-
ние Лиллем. Когда генеральный инспектор мануфактур
Беррье, посланный лично Кольбером, заявил, что необхо-
димо изменить систему городской власти, Лувуа вмешался
и дезавуировал его. Высший представитель французского
короля в Лилле интендант Ле Пелетье без разрешения
самого Людовика не решался даже дозволить муниципа-
литету взять на себя некоторые заботы по уходу за его
личным садом. Приходилось избегать малейших поводов
для недовольства. Казалось, что в любой момент может
начаться восстание. Однажды утром в 1668 г. француз-
ские войска заняли центральные улицы города, и все
только потому, что обычай оповещать о выпечке празднич-
ных хлебцев звуками рожка был принят за сигнал к мя-
тежу.
Магистраты Лилля пе давали поводов к столь повы-
шенной настороженности, зато простой люд держал новые
власти все время в напряжении. Столкновения между
местными жителями и французскими солдатами вспыхива-
ли по самым незначительным поводам. Особенно часто
происходили драки в кабаках. В июле 1668 г. в предместье
Фив солдат отхлестал по щекам владелицу таверны за от-
каз дать ему пива. Муж и завсегдатаи таверны бросились
па солдата, к тому пришли па помощь его товарищи. За-
вязалась драка.
Через пару дней в бильярдной офицер тяжело избил
кием владельца зала. Из тюрьмы, куда его поместил ин-
тепдапт, бравый капитан бежал. Чтобы как-то успокоить
жителей города, возмущенных безнаказанностью буяна,
Лувуа приказал непременно изловить его, а пока осудить
заочно.
Шават больше других негодовал по поводу выходок
французских солдат, как-то раз пострадал от них сам.
Однажды вечером неизвестные ему люди сорвали с пего
шляпу и утащили ее. Шават нс сомневался, что это сдела-
ли французские солдаты: ведь именно в тот вечер они до-
гола раздели человека. Ткач полагал, что он еще легко
отделался.
Несмотря на старания Лувуа и его интенданта, Шава-
ту, как и многим другим жителям Лилля, казалось, что
власти тайно всегда держат сторону французов.
В общество старого порядка положение личности в
среде народных низов кардинальным образом отличалось
от положения личности в среде высших классов. Своеоб-
разия индивидуальности не прощали ни окружающие,
ни власть имущие. Яркому человеку приходилось осознан-
но или интуитивно выискивать средства самозащиты.
Одни стремились не отличаться от массы, так что в конце
концов сливались с пей. Другие отгораживались от мира,
избирая путь отшельничества. Те же, кого их собственная
сила и смелость обрекали на бунт, спешили навстречу
смерти.
Ткач Пьер Игпас всю взрослую жизнь вел записи.
Что хотел сказать своей хроникой непритязательный, ти-
хий Шават? Невольный подданный французского короля,
так никогда и пе согласившийся, не принявший это под-
85
данство... В своем бессилии что-либо изменить, он тешил
себя изредка легендами о счастливом испанском королев-
стве.
Человек исключительно сильного характера, кресть-
янский сын Жамере-Дюваль ушел из деревни, стал скита-
льцем, добровольным изгнанником, изгоем и анахоретом.
Личность слишком сильная, чтобы раствориться в рутине
быта и полужидотного труда. В конце концов его «при-
ютила» наука.
Государство для людей из простого народа выступало
в различных образах насилия.
Валентен Жамере не любил уступать. Он был упрям и
горд. Унижению предпочитал побои. Вопрос, пресмыкать-
ся или голодать,— для него не стоял. Конечно, голодать!
И все же, все же не всегда ему удавалось отстоять свое
достоинство. Когда в 38 лет он сел писать воспоминания,
то не собирался запечатлевать себя в памяти потомков.
Иногда в узком кругу он рассказывал о своих детских ски-
таниях.
Замысла как бы и не было. Что приходило в голову,
то и записывал. Только когда рука уже водила пером и
вставали полузабытые образы, страсти вновь просыпались.
Неотомщенные обиды, надругательства над беззащит-
ными, несправедливые оскорбления. Нетеоретик, Жамере
не искал источника зла, но зло он различал всегда зорко.
Валентен Жамере, сын тележника, родился в деревне
Артонне податного округа Тоннер Парижского генераль-
ства. 24 апреля 1696 г. его окрестили в приходской церк-
ви, а через четыре года умер его отец3. Матери было пе-
чем кормить детей. Пришлось даже продать черепицу с
крыши, заменить ее убогой соломой, едва спасавшей
жилье от непогоды. Лет в 8—9 (точно своего возраста
Жамере не знал) он первый раз в жизни увидел и попро-
бовал белый хлеб, его угостил сельский священник. Кюре
проходил с деревенскими ребятишками катехизис и учил
их молитвам, поэтому Валентен время от времени бывал
у него дома. Там же Валентен услышал правильный
французский язык, он даже стал стыдиться своего грубо-
го говора, как и все крестьяне их деревни, он изъяснялся
на патуа, т. е. на местном диалекте.
Мать совсем не занималась Валептеном, она во второй
раз вышла замуж и будто предала его, предпочла чужому
злому мужику.
Страдая от голода, мальчик как-то раз забрался в со-
седний сад, набрал яблок и так испугался своего воровст-
ва что не посмел вернуться домой. Он слишком хорошо
мог предвидеть, какие побои его ожидают, если, не дай
бог, его преступление раскроется. Валентен бежал из де-
ревни и бежал стремглав. Он так несся, что угодил в вол-
чью яму, откуда лишь на следующие сутки его вызволил
проходивший мимо мельник. Боясь, что тот отведет его к
отчиму, Валентен назвал себя Дювалем, скрыв свою на-
стоящую фамилию.
Так началась вторая жизнь маленького крестьянина.
Уроки кюре и рассказы сверстников снабдили новоявлен-
ного Дюваля обрывками знаний о том мире, в котором он
теперь был полностью предоставлен самому себе. Он слы-
шал о боге, церкви и главе ее — папе, знал наизусть на
латыни и плохом французском пару молитв, их смысл,
впрочем, оставался для него темным.
Бога редко поминали в деревне, гораздо чаще говорили
о короле. Валентен считал его тоже своего рода божест-
вом. Король представлялся ему огромным человеком с
громовым голосом. Взрослые говорили, что король вершил
правосудие, а так как сельский судья был высокого роста
и обладал мощным басом, король, стало быть, думал Ва-
лентен, походил па него, вот только роста был, видимо,
еще большего и говорил еще громче. Еще Валентен точно
знал о существовании двух населенных пунктов: своей де-
ревни и Парижа. Сверстники рассказывали, что в Париже
есть домов 20 высотой, как их приходская церковь, а раз-
мерами он в три раза больше, чем их деревня, и все дороги
вымощены камнем. На эти чудеса Валентен давно хотел
посмотреть. Так как в деревне остался ненавистный от-
чим, пути туда не было. И Валентен Дюваль отправился
в Париж.
Изредка случайные попутчики делились с ним пищей.
Но такой способ пропитания был слишком ненадежным.
Приходилось время от времени наниматься на работу к
фермерам. Валентен пас ягнят, охранял индюков от ли-
сиц. Как-то раз, когда он пас важных индюков у большой
дороги, его воображение поразила колонна людей. От шеи
к руке у них тянулась железная цепь. Колонна шла под
охраной, казалось, будто демоны сопровождают в ад тол-
пу проклятых.
На ферме Валентену объяснили, что то вели преступ-
ников, осужденных на галеры. А в качестве примера со-
деянного злодеяния вспомнили, как у них в деревне один
крестьянин убил двух господских голубей из стаи, нале-
тевшей на его поле. За тех голубей он и отправился на га-
87
леры. Потрясенный увиденным и услышанным, мальчик
поинтересовался, если б голуби принадлежали не сень-
ору, а человеку простого звания... Хозяин фермы задумал-
ся и сказал, что лишь перед божьим судом все равны.
Валентен не стал больше расспрашивать, а про себя ре-
шил: ужасно то правосудие, что осуждает человека па га-
леры за двух голубей, а сеньор, добивавшийся такого на-
казания не иначе как злодей.
Несколько дней спустя Валентен зашел в соседний
дом — глава семейства тяжело болел, и Валентен собрал-
ся уходить, как вдруг пожаловали четверо суровых муж-
чин. От имени короля они потребовали немедленно упла-
тить налог, но у хозяйки не было денег. Тогда реквизиро-
вали последнюю мебель и белье с постели больного. Ни
плач детей, пи мольбы несчастной женщины пе останови-
ли сборщиков налога. Дюваль пытался понять, чем это
бедное семейство навлекло па себя гнев короля, ведь чет-
веро незнакомцев уверяли, что их послал король.
Фермер, хозяин Дюваля, на все его вопросы лишь по-
вторял, что надо было уплатить талью. Семейство хозяи-
на с изумлением взирало па пастуха. А Валентен пе мог
успокоиться, он хотел понять теперь, почему люди пе бе-
гут из страны, где их так притесняют... Коза пасется там,
где ее привязали,— делились с ним крестьянской мудро-
стью. Но Валентен возражал: глупо брать пример с козы,
ведь люди пе животные. В конце концов он пришел к вы-
воду, что семейные узы пе позволяют людям искать сво-
боду и бежать от гнета.
Дюваль прекрасно ладил с фермерами, к которым он
нанимался на работу, но пи за что пе хотел выполнять
приказания их жен. Женщины вызывали в нем протест.
В свою очередь, хозяйки недолго терпели его непослуша-
ние: пара скандалов — и очередной фермер, чуть смущаясь,
рассчитывал трудолюбивого, по странноватого пастушон-
ка. После одного, особенно ожесточенного столкновения с
женой фермера Дюваль поклялся никогда не подчиняться
ни одной женщине. За год он сменил 16 хозяев. Дороги,
люди, деревни проходили перед его глазами, бедная кре-
стьянская Франция последних лет царствования Людови-
ка XIV...
В ту пору все говорили о войне. Приходили известия о
проигранных сражениях, о захваченных городах. Страх
взрослых передавался и маленькому пастуху. Раньше ему
казалось, что Франция занимает необъятную территорию
и где-то совсем на краю земли живут другие пароды. Те-
ва
перь у него было ощущение, что англичане, голландцы,
немцы надвинулись на пего и на Францию со всех сторон.
Самый жуткий страх у крестьян вызывал английский во-
еначальник Мальборо. Говорили, что он продал душу
дьяволу, иначе он пе смог бы одержать столько побед над
французами. Его именем обзывали собак, пугали непо-
слушных детей. Как-то раз прошел слух, что коварный
Мальборо решил навести порчу па всех мужчин деревни,
для этого он заколдовал их постели — и ночью в назначен-
ный час всем мужчинам придется худо. Женщины броси-
лись перетряхивать тюфяки и матрасы, видимо надеясь
вместе с пылью выколотить и колдовство. А мужчины,
крестясь и проклиная вездесущего Мальборо, отправились
спать на сеновалы и чердаки 4.
Поражения влекли за собой появление все новых и
новых налогов. Вконец обнищавшие крестьяне бросали
дома и уходили куда глаза глядят. Дюваль не слышал
разговоров о крестьянских бунтах или слышал, но впо-
следствии не захотел о них писать в своих мемуарах.
А именно в те годы крестьяне восстали во многих местно-
стях5. Но Валентен не мог забыть, как молодежь, спаса-
ясь от набора в армию, калечила себя, как пряталась в ле-
сах и как дворянские отряды охотились за молодыми кре-
стьянами, продавая их в рекруты.
В 1709 г. Дюваль чуть пе умер от оспы. Поправившись,
он двинулся па восток. Он спасался от голода, лишений...
Осенью Дюваль добрался до Лотарингии, в ту пору поми-
нально независимого от Франции герцогства. Двухэтаж-
ные дома в деревнях, крыши крытые черепицей, а не трост-
ником или соломой... В Клезантене (округ Эппналь) Дю-
валь нанялся пасти скот, а через пару месяцев стал даже
старшим пастухом. Ему было уже лет 15, по он пе умел
ни читать, ни писать. Его подручные знали грамоту и
обучили его.
В октябре 1710 г. по делам хозяина Дюваль отправил-
ся в Вогезы, остановился переночевать у монахов-эрмитов
и не вернулся в Клезаптепу. До этого он читал лишь де-
шевые книжки, те, что можно было купить у коробейни-
ков, монахи дали ему богословские книги, научили пи-
сать. На монахов он работал так же, как раньше работал
на фермера, его привлекала лишь близость монастыря к
городу, куда он изредка наведывался, чтобы покупать ат-
ласы и книги по истории, географии, астрономии. Увлечен-
ность Дюваля наукой была’ столь велика, что монахи
заподозрили его в колдовстве, но он сумел оправдаться от
89
столь тяжкого обвинения, даже у нотариуса заключил со
своими нанимателями договор, по которому ему разреша-
лось каждый день 2 часа уделять своим ученым заня-
тиям.
А в мае 1717 г. в лесу Витремон произошла встреча,
резко переменившая всю жизнь Дюваля. С ним случайно
заговорил гувернер одного из сыновей герцога Лотаринг-
ского барон Пфютцкнер. Пораженный познаниями пасту-
ха, барон пригласил его в герцогский замок в Люпевиле и
занялся его дальнейшим образованием. Валентен расска-
зал покровителю историю своих странствий и назвал свою
настоящую фамилию. С помощью барона Валентен полу-
чил из Артонне все необходимые документы, теперь он
стал называться Жамере-Дювалем. Он будто рождался
третий раз в жизни. Бывший пастух изучал латынь, со-
провождал герцогскую чету в Париж и Версаль, встречал-
ся со знаменитыми географами. Благодаря ходатайствам
и поддержке все того же Пфютцкнера прошел курс обуче-
ния в знаменитом университете ордена иезуитов в Понт-
а-Муссоне и получил степень бакалавра философии. Затем
возвращение в Люневиль, должность хранителя библио-
теки герцога, преподавание истории в местной академии,
в которую из всех стран Западной Европы съезжались
молодые дворяне. В 1733 г. Жамере-Дюваль начал писать
мемуары, он был еще далеко не стар, но жизнь уже при-
обрела завершенность. Он уже ни к чему не стремился,
лишь отстаивал сколько мог свою независимость.
Лотарингия окончательно утратила самостоятельность,
Франциск III стал герцогом Тосканским, а свою вотчину
передал несостоявшемуся королю Польши Станиславу
Лещинскому, после смерти которого герцогство Лотаринг-
ское должно было войти в состав Франции. Жамере-Дю-
валь пе хотел быть подданным французского короля. Вме-
сте с библиотекой герцогского замка он переехал во Фло-
ренцию. Политический эмигрант, никогда не занимавший-
ся политикой, ученый-оригинал, живший при дворе и не
желавший стать придворным. Из Флоренции Валентен
проследовал в Вену ко двору супруги герцога Франциска
императрицы Марии Терезии. Та ему предложила при-
нять участие в воспитании и обучении эрцгерцога Иосифа,
но Жамере-Дюваль, сославшись на то, что он пе достоин
столь высокой чести, отказался. Последним аккордом его
жизни была неожиданно вспыхнувшая привязанность к
Анастасии Соколовой, русской девушке, с которой он по-
знакомился в венском придворном театре. На склоне лет
90
сын французского тележника нашел родную душу в гор-
ничной российской императрицы Екатерины II.
Пьера Шавата знали родственники и соседи по квар-
талу, Жамере-Дюваль был известен при венском дворе, его
помнили ученики из люневильской академии, им горди-
лись соотечественники из Артонне. Луи Мандрена знала
вся Франция, но Франция знала легенду о Луи Мандрепе.
Он немного прожил: в 1724 г. родился в Сент-Этьен-де-
Сен-Жуар, а 26 мая 1755 г. его четвертовали в Балансе.
Отец Луи Мандрена был крепким крестьянином, держал
лавочку на площади их селения и подторговывал скотом.
В 1742 г. он умер, оставив восьмерых детей. Луи было
18 лет, старший в семье, он взял в руки дела отца.
Шла война за австрийское наследство. Через Альпы в
Пьемонт перегоняли стада для снабжения армии. Нажи-
вали неплохие деньги. Вот только война вдруг и совсем
некстати для Мандрена закончилась. Он пригнал скот,
а надобность в пом уже отпала. Непрочный крестьянский
достаток такого удара пе выдержал. Младший брат Пьер
пе захотел больше мирно крестьянствовать. Подался к
фальшивомонетчикам, был схвачен и казнен. Про отца
Мандрена, впрочем, тоже говорили, что он знал искусство
изготовления монет и якобы не умер, а был убит в пере-
стрелке с королевскими стрелками. Когда сам Луи Манд-
реп приобщился к этому рискованному, по прибыльному
занятию — трудно сказать. Вне закона он оказался по дру-
гой причине. С приятелями он вступился за дезертира, ко-
торому угрожали деревенские парни, и в драке взял верх.
К несчастью, двое из их противников умерли от ножевых
ран, Мандрена приговорили к смертной казни, но он не
стал дожидаться ареста, присоединился к шайке фальши-
вомонетчиков и несколько лет жил по закону, который
сам устанавливал для себя. Необычайной силы и отчаян-
ной храбрости, он легко подчинял своей воле сообщников
и товарищей. Не терпел сопротивления своим желаниям и
в гневе мог пойти на все что угодно6.
Длинен ли счет его преступлениям? Современники
представляли Мандрена и кровожадным чудовищем и
благородным заступником за бедных, применявшим наси-
лие только по необходимости. Вольтер писал о нем с вос-
торгом: «У Мандрена крылья, он несется со скоростью
света. Все сборщики налогов с королевского домена укры-
ли свои деньги в Страсбурге. Мандрен заставил трепетать
всех пособников фиска. Это,лоток, это град, который опу-
стошает золотой урожай откупа» 7. А ученый аббат Регле,
91
автор многократно переиздававшейся книжки о контра-
бандисте, с подробностями описывал, как Мандрен убивал
ни в чем не повинных людей8. Ясно одно - Мандрен не
был заурядным преступником. Даже его враги, тот же аб-
бат Регле, вынуждены были признавать его выдающиеся
качества.
От изготовления фальшивых монет Мандрен довольно
быстро перешел к контрабанде. Но он не уклонялся от
столкновений со служащими откупов, а преследовал их во
всех провинциях восточной Франции. Под угрозой смерти
он заставлял агентов-откупщиков покупать у пего контра-
бандный товар. Его отряд входил в города и принуждал
местную администрацию и муниципальные власти упла-
чивать Мандрену контрибуцию. Базой для своих опера-
ций Маттдреп избрал замок в Савойе, входившей тогда в
состав Сардинского королевства. Он хранил часть своих
капиталов у савойских дворян и рассчитывал на их по-
кровительство9. Его экспедиции представляли собой и ком-
мерческое предприятие, и хорошо организованное пре-
ступление, и народный бупт против налоговой системы
абсолютистского государства.
Мандрена хитростью захватили в его замке па терри-
тории Савойи. Все, кто описывал его казнь, пе скупились
на слова восхищения его мужеством и выдержкой перед
лицом смерти.
Во все времена выделялись люди, отличающиеся силой
своего интеллектуального и физического притяжения.
Они создавали вокруг себя зоны влияния, своего рода си-
ловые поля. У крестьян и работного люда всегда были
свои Александры Македонские, только самореализоваться
им было труднее, чем сыну македонского царя. Они чаще
сгорали в самом начале своего взлета. Изнуряющий труд,
неграмотность, гнет семьи и общины, рутина вековых тра-
диций — попробуй преодолей все это, попробуй выделить-
ся в среде, где выделяться не принято. Яркую личность
во всех слоях общества переносят с трудом, но внизу со-
циальной лестницы личностью быть особенно трудно.
Выламываясь из обыденности, из норм привычных пред-
ставлений, человек оказывался очень часто просто изгоем.
О жизни большинства простых людей Франции эпохи
старого порядка история сохранила ничтожно мало сведе^
ний. Чаще всего три записи в приходских книгах: родил-
ся... женился... умер. Активное участие в многочисленных
в XVII в. бунтах могло обеспечить кратковременную из-
вестность. Каждый раз по-новому исковерканное имя
92
мелькнет на страницах административной переписки ин-
тенданта с канцлером или генеральным контролером фи-
нансов. Точка в биографии поставлена сообщением о казне
или отправке на галеры. Но бунт — это момент удачи для
непокорного человека, момент преодоления душевного
одиночества. Не каждому бунтарю так крупно повезло в
жизни.
История народа как сообщества свободных индивиду-
альностей в середине XVIII в. только начиналась. Не слу-
чайно именно в то время Ж.-Ж. Руссо написал свои зна-
менитые строки: «Общественный договор сводится к сле-
дующим положениям: каждый из пас передает в общее
достояние и ставит под высшее руководство общей воли
свою личность и все свои силы, и в результате для нас
всех вместе каждый член превращается в нераздельную
часть целого... Это лицо юридическое, образующееся, сле-
довательно, в результате объединения всех других, неког-
да именовалось Гражданской общиной, ныне же именует-
ся Республикой или политическим организмом: его члены
называют этот политический организм Государством, ког-
да он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою —
при сопоставлении его с ему подобными. Что до членов
ассоциации, то они в совокупности получают имя народа,
а в отдельности называются гражданами как участвующие
в верховной власти и подданными как подчиняющиеся
законам Государства...— и там же в трактате «Об общест-
венном договоре или принципах политического права»
Руссо заключал: «Нет и не может быть никакого основно-
го закона, обязательного для народа в целом, для него не
обязателен даже общественный договор» 10.
Только обретая свободу народ становился самим собой.
Либерал в роли бюрократа
Эпоха меркантилизма подходила к концу. Был разрешен
в страну ввоз ситца, в 1769 г. ликвидирована монополия
Компании двух Индий на торговлю с Вест- и Ост-Индией.
Еще ранее, в 1764 г., была предпринята попытка разре-
шить свободную торговлю зерном.
Королевский указ 1762 г. легализовал сельскую кустар-
ную промышленность. Рассеянная мануфактура получила
дополнительный стимул развития. Регламентация техниче-
ских условий производства во многих сферах становилась
более гибкой.
Благодаря физиократам, теоретикам экономического ли-
берализма, начал распространяться взгляд на внутреннюю
торговлю как на средство сбалансирования потребностей
и ресурсов общества. Попытки утверждения свободы тор-
говли внутри страны означали не просто разрыв с теорией
и практикой меркантилизма. Традиция жесткой регламен-
тации внутренней торговли была гораздо более древней,
чем меркантилизм. Еще в 1565 г. Парижский парламент
декларировал, что дороговизна хлеба объясняется не недо-
родом, а злым умыслом торгашей и перекупщиков Регла-
ментация являлась необходимым средством распределения
продуктов питания, которых хронически не хватало для
пропитания населения Франции.
В XVIII в., как и в XVII в., хлеб был главным продук-
том питания миллионов французов, условия их существо-
вания и сама жизнь, особенно беднейших слоев, зависели
от урожая, правда, в XVIII в. в не меньшей степени и от
уровня цен на рынке. В ту пору не только горожане, но и
очень многие обитатели деревень являлись уже постоян-
ными покупателями хлеба. Плохой год означал взвинчен-
ные цены на хлеб, голод и, как следствие, бунты и эпиде-
мии. Государство не имело возможностей предотвратить
эту цепь бедствий. Голодные годы повторялись приблизи-
тельно раз в 10 лет: 1630—1631 гг.— голод и эпидемия в
парижском районе, на всем юго-западе, в Бурбонпе, Бре-
тани; 1639—1640 гг.— голод в Париже и на севере Фрап-
94
ции; 1643 г.— вновь голод; страшный голод был в период
Фронды; 1660—1662, 1671 гг.—голод в Перигоре, 1675 г.—
на юго-западе, 1679 г.— в Нормандии, катастрофа 1693—
1694 гг.; 1699 г.—голод в Париже; в 1709 г.—бедствие
охватило всю страну, но оно было последним, носившим
всеобщий характер. Последующие голодные годы затра-
гивали уже только какую-либо часть Франции.
В 20—40-х годах XVIII в. в сельском хозяйстве наме-
тился определенный перелом. Средняя урожайность пше-
ницы все чаще становилась сам-пять, а в благоприятные
годы сам-шесть и сам-семь. Ранее фактически государство
и сеньоры вынуждали крестьян значительную часть уро-
жая продавать на рынке (все налоги государству и боль-
шая часть сеньориальных повинностей оплачивались в де-
нежной форме). Часто происходило вынужденное отчуж-
дение необходимого продукта. Теперь крестьянин имел
излишки, которые ему самому было выгодно продать.
Аграрный рынок и крестьянское хозяйство теряли свой
феодальный характер. Шло развитие мелкотоварного укла-
да. Что послужило базой для этих изменений? На юго-за-
паде получило широкое распространение выращивание ку-
курузы, на севере занялись улучшением лугов. Скот стал
получать более обильные, чем ранее, корма. Появились не-
которые новые виды кормов. Стали использоваться мине-
ральные удобрения. Расширялось травосеяние. Заброшен-
ные в конце XVII — начале XVIII в.— в катастрофический
для Франции период — земли вновь распахали. Возрожден-
ные залежные земли давали хорошие урожаи. Немаловаж-
но и то, что волей случая погода благоприятствовала зем-
ледельцу начиная с 1730 г. Появление у крестьян де-
нежной наличности позволяло приобретать улучшенный
инвентарь.
Прогресс в сельском хозяйстве опирался не только па
крестьянскую практику, но и на развитие агрономической
науки, па экспериментаторство части крупных землевла-
дельцев и арендаторов. Усилия сторонников «новой агро-
номии» поощрялись основанным в 1737 г. Французским
сельскохозяйственным обществом. Сельскохозяйственные
предприниматели и ученые совершали путешествия в
Англию для ознакомления с новыми методами земледелия
и животноводства.
Глубинные процессы, происходившие в жизни обще-
ства, в той или иной мере были известны философам и
экономистам, страстно размышлявшим о судьбах своей
страны, и чиновникам государственного аппарата, людям
95
информированным по долгу службы. Человек же, вставший
во главе государства в 1774 г., имел о стране самое смут-
ное представление. Людовику XVI 22 года. Ни психологи-
чески, ни интеллектуально он не был готов к исполнению
обязанностей полновластного монарха. Но выбора пе было.
Приходилось совершать поступки, принимать самостоя-
тельные решения.
Склонный прислушиваться не к чужим мнениям, а к
слухам и пересудам, едва взойдя на престол, король решил
сменить министерство. В последние годы царствования
Людовика XV важнейшие вопросы экономики и политики
решались при обязательном участии «триумвирата»: гер-
цог д’Эгийон занимал одновременно посты государствен-
ного секретаря по иностранным и военным делам, аббат
Террэ являлся генеральным контролером финансов; Мопу
был канцлером, хранителем печати. С бюрократической
точки зрения их управление отличалось стабильностью и
эффективностью, но бюрократическую точку зрения мало
кто разделяет, кроме самих бюрократов. В «хорошем об-
ществе» и в народе «триумвиры» были исключительно
непопулярны. Король это знал и решил избавиться от них.
К тому же против д’Эгийона и Мопу у него были собствен-
ные предубеждения.
Перемены в королевском совете Людовик XVI начал
осуществлять с помощью 74-летнего старца господина
Морепа. Когда-то прославившийся тем, что стал государ-
ственным секретарем в возрасте 14 лет, Морепа с 1740 г.
находился не у дел. Остроумие и хитрость — вот и все его
достоинства, если можно это назвать достоинствами госу-
дарственного человека. К власти ему помогли вернуться
интриги, завязанные помимо его усилий, и стечение обстоя-
тельств. Людовику XVI Морепа сумел поправиться,
а дальше он начал разыгрывать маленькие комбинации,
конечной целью которых было умереть в высоком кресле.
Расставаться с властью Морепа более пе собирался.
Получив пост государственного министра, он стал
подыскивать кандидатуры па замещение «триумвиров» и
их людей. Останавливая выбор на том или ином человеке,
Морепа исходил из простых соображений: не представ-
ляет ли этот человек угрозу для него самого. В итоге на
министерские посты попадали люди незначительные, зави-
симые лично от Морепа: например, его дальний родствен-
ник и почти нахлебник Миромениль и сохраненный от
прежнего министерства шурин Лаврийер или люди умные
и компетентные, но не имевшие связей и серьезной под-
держки. Таким был назначенный на пост государственного
секретаря по иностранным делам Верженн. К последней
категории Морепа отнес и Тюрго. Политический вес Тюр-
го был, безусловно, значительнее, чем Верженна. И все же
расчет, а скорее, даже интуиция старика оказалась верной.
Анн Робер Жак Тюрго происходил из древнего рода
дворян мантии. Как младшему сыну ему была уготована
духовная карьера. Тюрго обучался в семинарии, затем на
теологическом факультете Сорбонны, но священником не
стал. Он приобрел должность рекетмейстера (докладчика
по прошениям), младшего судейского чиновника в Париж-
ском парламенте.
Еще в молодости Тюрго сблизился со многими деятеля-
ми Просвещения: с Монтескье, Д’Аламбером, Гельвецием,
Гольбахом, Рейпалем, Морреле. Писал статьи для Энцик-
лопедии. Росла его известность как экономиста. Что же
касается административной карьеры, то она развивалась
пе без сложностей. В 1753 г. разразился конфликт коро-
левской власти с Парижским парламентом. Высшие ма-
гистры были отправлены в ссылку. Чтобы процесс судо-
производства не нарушался, канцлер создал палату, наде-
ленную полномочиями парламента, в нее вошли государ-
ственные советники и рекетмейстеры, в том числе Тюрго.
Но конфликт завершился, Тюрго захотел приобрести
должность президента парламента. Он мог претендовать
на эту должность с тем большим основанием, что появи-
лась вакансия: умер его старший брат, ею владевший.
Но члены парламента блокировали устремления молодого
чиновника, посмевшего, хотя и временно, хотя и по при-
казу свыше, отправлять их функции.
Не сумев продвинуться в магистратуре, Тюрго доби-
вается возвышения в королевском бюрократическом аппа-
рате. В 1761 г. его назначили интендантом в Лимож —
центр провинции Лимузен. Тюрго всегда тяжко и много
работал. Его угпетала собственная медлительность. Он
знал, что в его роду мужчины живут лет до пятидесяти,
не больше. А кем он был? Всего лишь интендантом, госу-
дарственным чиновником, на котором лежала большая
ответственность, по который сам не мог предпринять почти
ничего. Теоретические труды не давали удовлетворения.
И так тяжело было загонять мысли в пеподдающиеся сло-
ва. Но Тюрго продолжал писать. В 1765 г. наконец был
завершен и опубликован труд «Размышления о создании
и распределении богатств», с которым он связывал столько
надежд. Увы, глубокие мысли не приближают к власти.
4 Заказ № 1721
97
А без власти даже самую правильную теорию реализовать
не удается.
Тюрго продолжал отправлять функции интенданта в
захудалой провинции. Силы, знания, понимание того, как
вывести страну из тупика. Все было... А время шло. Адми-
нистративная деятельность в Лиможе становилась все бо-
лее обременительной. Прибыв в Париж в январе 1774 г.,
Тюрго, как никогда, остро почувствовал, как не хочется
возвращаться. Он писал: «При расставании с Парижем
меня охватила грусть и не отпускает до сих пор, но это
не печаль неудовлетворенных амбиций... Когда мне при-
ходится оставлять друзей, то я так же печален, как и
отправленный в изгнание министр» 2.
Приходили мысли уйти со службы и полностью посвя-
тить себя научным трудам. Болела печень. Сорок семь лет
еще далеко пе старость, но каждому свой срок... Искал
забвение от тяжелых дум, слушая музыку Глюка и сочи-
няя гекзаметры. Весть о назначении на пост государ-
ственного секретаря по морским делам не ошеломила Тюр-
го. Он принял ее как должное. «По крайней мере я рас-
станусь с Лиможем»,—меланхолически отметил он3.
Тюрго был слишком умен, чтобы испытывать радость
честолюбца, вдруг вознесенного на высокий пост. Такому
посту надо сильно не соответствовать, чтобы ликовать по
поводу его получения.
Предшественником Тюрго па посту морского министра
был Буржуа де Буан, человек д’Эгийона. Инертный и ма-
локомпетентный в делах своего ведомства, по приходу к
власти Людовика XVI он быстро оказался в числе канди-
датов на замещение. Первоначально Морепа рекомендовал
на его место интенданта морского ведомства в портах и
колониях де Клюпьи. Де Клюпьи обладал тем плюсом, что
советовался с Морепа в период его длительного пребыва-
ния не у дел. Но против де Клюньи нашлись возражения
у короля. Тогда и родилась идея привлечь Тюрго. За спи-
ной Тюрго не было ни клики, пи влиятельных родственни-
ков. Его связь с энциклопедистами была, конечно, подозри-
тельной, но энциклопедисты, с точки зрения Морепа, не
представляли собой политической силы. Опасения короля,
также не испытывавшего больших симпатий к философам,
старику удалось преодолеть, а при встрече застенчивый
и нескладный интендант из Лиможа понравился Людови-
ку, столь же нескладному и застенчивому. Слухи о том,
что Тюрго избегает женщин, еще более укрепили симпатию
короля: он сам, находясь уже несколько лет в законном
98
браке, еще не приступил к исполнению некоторых простых
супружеских обязанностей.
Тюрго недолго руководил морским ведомством. При-
близительно через месяц после его назначения, 24 августа,
в день Св. Варфоломея, канцлер Мопу и аббат Террэ по-
лучили отставку.
Весть была встречена в Париже с ликованием. Толпа
носила по улицам два соломенных чучела: одно в канцлер-
ском одеянии, другое в сутане. Люди веселились, зубоска-
лили над бывшими министрами, отпускали в их адрес
крепкие ругательства. В конце концов чучело генерально-
го контролера сожгли, а чучело канцлера повесили у по-
зорного столба, который стоял в то время около церкви
Св. Женевьевы. Подобные представления продолжались
несколько дней. Отставку Мопу и Террэ люди восприняли
не только как устранение ненавистных министров, но и
как симптом грядущих перемен. И в среде простого наро-
да и в «хорошем обществе» заговорили о возвращении
старого парламента и отмене реформы Мопу.
Зимой 1770/71 г. Мопу при полной поддержке других
членов «триумвирата» разработал проект ликвидации Па-
рижского парламента. Согласно королевскому указу, члены
парламента были изгнаны из столицы без суда и следствия,
их должности конфискованы, просьбы об отставке удовлет-
ворены.
Важнейшие судебные прерогативы парламента, а так-
же право регистрации были переданы реорганизован-
ному Большому совету, который стали называть новым
парламентом. Его члены уже пе являлись владельцами
своих должностей, вступление в должность было возмож-
но только по достижении 25 лет. Новый парламент имел
гораздо более ограниченную юрисдикцию. Главное, он от-
личался полной покорностью монаршей воле 4.
Насколько пользовался уважением и популярностью
среди парижан старый парламент, настолько же был не-
популярен парламент Мопу. 27 августа, казнив очередное
чучело смещенного канцлера, толпа направилась к Двор-
цу правосудия выразить свое отношение к членам нового
парламента. Смехом и свистом приветствовали первого пре-
зидента парламента г-на де Николаи, вышедшего из двор-
ца; остальным магистратам пожелали поскорее освободить
занимаемые ими места. Ночью у Дворца правосудия был
устроен фейерверк, а беспорядки достигли уже такого
накала, что нескольких человек ранили, а одного, бывше-
го полицейского чиновника, убили. Спокойствие не воца-
4*
99
рилось и на следующий день. Первому президенту парла-
мента пришлось выдержать осаду в собственном доме 5.
В такой обстановке Тюрго стал генеральным контроле-
ром финансов.
Прежде чем принять этот пост, он заручился торже-
ственным обещанием короля поддерживать все его начи-
нания. Мечта сбылась: Анн Робер Жак Тюрго достиг тако-
го положения, что мог приступить к реализации своей
экономической доктрины.
Один из самых проницательных государственных деяте-
лей времен Людовика XV, маркиз д’Аржансон, рассматри-
вая эволюцию французского государства в конце XVII —
первой половине XVIII в., отмечал: «Бесспорно, более
всего усилилось ведомство финансов. Оно совокупило под
своим началом вопросы общего управления, торговли, де-
нежного обращения и всего, что связано с банковскими
делами и состоянием частных лиц. Таким образом,
во Франции история развития монархии со времени Коль-
бера находится в прямой зависимости от истории ми-
нистров финансов» °.
Действительно, во всяком случае поминально, Тюрго
обладал теперь значительной властью. Но ее надо было
расширять и укреплять. Собственно говоря, высокий пост
не дает автоматически человеку большой власти, скорее,
он предоставляет законные основания для ее приобрете-
ния. Остальное уже зависит от личности. Можно сказать,
что в случае с Тюрго обретение поста и законно причи-
тавшейся генеральному контролеру власти почти совпало
по времени. Но проблема в том, что совершенно различный
объем власти требуется для осуществления реформ и для
обычного рутинного управления делами.
Рутина — это первая опасность, с которой приходится
столкнуться реформатору. Текучка дел затягивает, на ме-
лочи уходят силы и время. Будней государственного управ-
ления не избежал и Тюрго. Некоторые текущие проблемы
он решал легко и быстро. Достаточно безболезненно и
оперативно он осуществил частичное обновление аппара-
та генерального контроля: привлек единомышленников из
числа людей науки — Кондорсе, Дюпон де Немура, Морел-
ли, а также опытных и честных администраторов, которых
он знал по опыту службы интендантом.
Тюрго воспротивился вступлению в силу арендного
договора о передаче домениальных земель откупщикам.
Систему откупа королевского домена, приводившую к мно-
гочисленным злоупотреблениям, он заменил системой пря-
100
мого обложения и сбора налогов, осуществляемого спе-
циальным государственным управлением. Тогда же,
в первые месяцы своего пребывания в должности
генерального контролера финансов, он ограничил произ-
вол «королевских селитроваров», отменил круговую по-
руку при сборе налогов и провел еще некоторые либе-
ральные нововведения. Главное же, чего добился Тюрго
осенью 1774 г.,— это принятие эдикта об отмене рыноч-
ных ограничений па торговлю зерном по всей территории
страны, за исключением Парижа. Циркулярные письма с
текстом эдикта были разосланы генеральным прокурорам
и интендантам 19 сентября, 20 сентября эдикт был опубли-
кован. Он открывался длинной преамбулой, напоминавшей
ученый трактат, написанный простым, по очень скучным
языком. Парижская газета «Журпаль историк» откликну-
лась па эдикт суровым замечанием: «Целая куча ученых
рассуждений, все эти писания просто предел педантизма...
адепт, который из кожи лезет вон, чтобы навязать другим
свою доктрину». Единомышленник Тюрго из числа эконо-
мистов, аббат Бодо саркастически отметил: «Два противо-
положных слоя парода ничего в этом не поняли: придвор-
ная знать и высший слой городского населения, а равно
и чернь. Уже давно я заметил, что между этими двумя
крайностями существует полное совпадение склонностей
и мнений». Были, впрочем, и восторженные отзывы7.
Тюрго решил пойти на резкое сокращение государ-
ственного вмешательства в хлебную торговлю в очень не-
благоприятный для этого год. Со всех концов страны посту-
пали сообщения о неурожае. Но страсть доктринера оказа-
лась сильнее практического разума политика. Генеральный
контролер финансов пе стал откладывать проведение
реформы. Предвидя возможность беспорядков, он лишь
рекомендовал интендантам поощрять купцов пользоваться
новыми условиями торговли и бдительно следить за теми,
кто подстрекает народ и пытается его взбунтовать. Уже в
самом начале своей деятельности Тюрго вынужден был
заняться бедствием, наносившим ущерб и обществу и го-
сударству. Еще в 1771 г. на юго-западе Франции были
вспышки эпизоотии. Три года спустя болезнь крупного
рогатого скота вновь стала распространяться. Вакцинация
в ту эпоху была неизвестна. Болезни можно было проти-
вопоставить только забой пораженных животных и жест-
кую изоляцию охваченных бедствием районов. Приходи-
лось заставлять крестьян забивать быков и коров, вы-
плачивая им за это лишь частичную компенсацию.
101
За нарушение предписанных администрацией мер прихо-
дилось карать самым безжалостным образом. Борьбу с
эпизоотией Тюрго взвалил на свои плечи: быки, коровы,
телята, карантин, использование войск, противодействие
государственного секретаря по военным делам де Мюи...
Все это продолжалось и в 1774 и 1775 гг. Отвлекало,
вызывало раздражение, а тут еще приступ подагры...
Не хватало времени па обдумывание больших политиче-
ских вопросов.
Самым неотложным из них был вопрос о восстановле-
нии старого парламента. «Без парламента нет монархии»,—
говорил Морепа 8, его старческий консерватизм подсказы-
вал необходимость восстановления древнего института.
Молодой, неопытный, подверженный чужим влияниям
король мог отважиться па проведение рискованных ре-
форм, пе стал бы им препятствовать, а если и оказал бы
сопротивление, то минимальное. Другое дело хранитель
вековых традиций — старый парламент. К тому же его
восстановление привело бы к увеличению популярности
короля и самого Морепа. А к славе старик был очень
чувствителен.
Он повел свое наступление исподволь и не спеша. Ус-
транение Мопу было одним из важнейших маневров в
этом наступлении. Возня в секретном комитете — следую-
щий маневр. Цель комитета одна — убедить короля. Людо-
вик XVI не видел особой надобности в восстановлении
прежнего парламента. Он помнил предубеждения своего
отца, дофина, против гордых магистратов. Но стремление
к популярности заставляло его все внимательнее прислу-
шиваться к ненавязчивым советам Морепа.
Тюрго мог бы противодействовать внушениям Морепа,
по позволил себя усыпить. Парламент восстанавливался
не совсем в прежнем виде. Предусматривались специаль-
ные меры для наказания строптивых магистратов, а в слу-
чае необходимости — и фактическое возвращение к сис-
теме Мопу. Но то были пустые юридические увертки.
Парламент был восстановлен, а Тюрго, не подозревая об
этом, проиграл первое политическое сражение на посту
генерального контролера финансов.
Экономист и администратор в гораздо большей степе-
ни, чем политик, Тюрго мало занимался расчетами, какую
оппозицию может вызвать та или иная предлагаемая им
реформа. К тому же он слишком уповал па возможности
убеждения. Ему казалось, что всех можно убедить и все
можно объяснить. Лишь бы то, что ты доказываешь, было
102
разумным и истинным. В просветительных иллюзиях за-
ключались сила и слабость Тюрго и многих других энцик-
лопедистов. Просвещение может глубоко преобразовать
страну, но чаще всего плоды просвещения пожинаются
после смерти самих просветителей. Замысленные генераль-
ным контролером реформы казались ему самому столь ра-
зумными, столь полезными для общества, а многие из чле-
нов парламента были очень просвещенными людьми...
Дело было сделано.
12 ноября состоялось торжественное заседание парла-
мента. Король держал речь, Морепа переживал минуту
триумфа, скромно поместившись в ложе Большой палаты
Дворца правосудия. В опере его теперь неизменно встре-
чали аплодисментами.
Вскоре магистраты показали, что они ни в чем пе изме-
нились. 8 января 1775 г. король получил представления
(так теперь назывались ремонстрации) парламента: в са-
мой изысканно вежливой форме в них отвергались все
новшества, угрожавшие независимости парламента. Пар-
ламент восставал против того, что может быть созван
пленарный суд, чтобы его судить; протестовал против
того, что Большой совет может его заменить, наконец,
он просил, чтобы его представления рассматривались до
регистрации. Король отклонил все эти протесты. Тюрго же
претензии людей маптии просто не интересовали. Оп вое-
вал с эпизоотией.
В первые месяцы 1775 г. сообщения о болезни скота
все чаще перемежались с другими, гораздо более тревож-
ными. 21 марта на рынке в Мо произошли столкновения,
покупатели напали на торговцев, продававших с надбав-
кой в цепе купленный ими тут же хлеб. Сверх того, было'
расклеено странное объявление: «Предупреждение госпо-
дам судейским города Мо. Ежели не будет никакой скид-
ки на хлеб, добра не ждите!» 8
Из Мери-сюр-Сеп пришло донесение от местного байи
о скоплении и волнении женщин, которые воспрепятство-
вали погрузке двух обозов ржи. В первых числах апреля
прошел слух о бунте в Реймсе. 12 апреля во время беспо-
рядков на рынке в Дижоне один торговец получил увечья,
а 18 апреля в Дижоне разразился бунт. Толпа, состоявшая
в основном из бедных женщин, набросилась на мельника
по имени Карре. Его подозревали в том, что оп подмеши-
вает что-то в муку. Уж больно она у пего была белой. Спа-
сая жизнь, Карре спрятался в доме местного прокурора,
но. не чувствуя себя и там в безопасности, бежал от разъ-
103
яренной толпы по крышам. Бунтовщики разгромили дом
прокурора, а затем мельницу Карре. Уцелели одни лишь
жернова. В тот же день толпа ворвалась в дом советника
парламента Фисжана де Сент-Коломба — ему пришлось
спрятаться в куче навоза. Перед лицом мятежа власти
провинции продемонстрировали свою глупость и нерас-
порядительность. Генерал-лейтенант провинции Латур дю
Пеп вообразил, что оп легко разгонит взбунтовавшееся
«быдло». Потрясая тростью, оп напутствовал бунтовщи-
ков: «Друзья мои, уже показалась травка, ступайте-ка щи-
пать ее» 10, но вскоре дю Пей вынужден был забаррикади-
роваться в собственном доме. Лишь ночью конная жандар-
мерия произвела аресты, на следующий день бунт не
возобновился.
События в Дижоне пе явились для Тюрго неожидан-
ностью. Кольцо враждебности сжималось вокруг него, ми-
нистр решил, что беспорядки были спровоцированы.
В спонтанные действия простолюдинов он не верил. По-
следовательный, логически жесткий ум Тюрго с матема-
тической точностью выявлял рациональные мотивации
поступков, иррациональное оставалось вне пределов его
кругозора. Интуиция же политика в Тюрго спала и никог-
да не просыпалась.
Тревожное ожидание... грозная неизвестность... опасе-
ния новшеств министра-реформатора. Подобного рода на-
строения ни в коем случае пе должны долго терзать душу
парода. А Тюрго тянул, отшлифовывал преамбулы эдик-
тов, боролся с подагрой и эпизоотией. Ожидание станови-
лось невыносимым, тем более что урожай 1774 г. был
плохим, цены на хлеб росли, а министр писал в своих
непонятных писаниях, что цепы и должны расти, мол,
свобода торговли в этом и заключается.
В Париже в день первого повышения цен па хлеб па
рынках во весь голос возмущались: «Какой г... сидит на
троне!» С лета до начала марта 1775 г. буханка в 4 фунта
стабильно стоила 11 су. За месяц она подорожала па 1,5 су,
затем за три дня, с 12 ио 15 апреля, еще на су, а 26 апреля
цена подскочила до 13,5 су. Человек, зарабатывавший 20 су
в день, прокормить семью уже не мог. На рынках, у бу-
лочных все чаще раздавались проклятья и ругательства.
Гнев выплескивался по малейшему поводу. Некий дво-
рецкий купил литр горошка за 72 ливра, кто-то из толпы,
выхватив у него покупку, швырнул ее ему в лицо со сло-
вами: «Если твой стервец-барин может выложить три
луидора за литр горошка, ему ничего не стоит дать нам
104
хлеба». Слуга почел за благо скрыться, не произнеся пи
слова в ответ 11.
Чтобы сбить цены, Тюрго пошел на введение премий
за импорт зерна, но в разумном, экономически обоснован-
ном постановлении государственного совета вновь звучали
слишком умные слова: «Возможно, ценам еще придется
претерпеть некоторое повышение...— на оговорку уже мало
кто обращал внимание,— если его не остановит конкурен-
ция заграничного зерна».
27 апреля начались события, которые впоследствии
получили название «мучная война». В Бомоне, маленьком
городке к северу от Парижа, толпа потребовала от тор-
говцев снизить цены за хлеб. Одного из торговцев для пу-
щей убедительности дважды окунули в городской фонтан.
Нотариус, исполнявший обязанности лейтенанта полиции,
с пониманием отнесся к требованиям бунтовщиков и пе
отправился на базарную площадь. Торговцы разбежались,
а их зерно было распродано по твердой цене грузчиками.
Пример народной таксации был подай. На следующий день
беспорядки последовали в городе Понтузе, расположенном
вниз по течению Уазы. Хлебные запасы нескольких ла-
базников были разграблены, в остальном — то же, что в
Бомоне: таксация цен, нерешительность местных властей.
Движение началось и в окрестных деревнях. Толпы бедных
крестьян, поденщиков, батраков приходили к богатым
фермерам и требовали выдать им зерно. Чаще всего, даже
не пытаясь оказать сопротивление, фермеры выполняли
требование, за зерно им платили «но справедливости». Бун-
товщики и их жертвы знали друг друга в лицо и не испы-
тывали взаимной ненависти. Это было странное движение:
его участники чаще демонстрировали добродушие, чем
озлобленность, стремились заручиться поддержкой мест-
ных властей, за отобранные зерно и муку платили, а иног-
да зерно уничтожали. Начались выступления вблизи усадь-
бы принца де Конти, старого смутьяна, вдохновителя
многих антиправительственных демаршей Парижского
парламента.
Ареал «мучной войны» все расширялся. 1 мая бунты
произошли в Сен-Жермене, Нантерре, Сен-Дени. 2 мая
толпы возбужденных людей появились на улицах Версаля.
Опасаясь, что беспорядки начнутся в Париже, Тюрго
срочно выехал в столицу. В тот же день в 11 часов утра
король ему писал: «Версаль атакован, и это те же люди
из Сен-Жермена; я посоветуюсь с маршалом де Мюи,
чтобы решить, что мы предпримем; Вы можете рассчи-
105
тывать на мою твердость. Я только что приказал гвардии
направиться к рынку...» В 2 часа дня король снова писал
Тюрго: «Мы совершенно спокойны. Мятеж начался весьма
бурно; войска, находившиеся на месте, его усмирили».
Далее он сообщал, что бунтовщики собрались более чем
из двадцати селений и все жаловались на недостаток хле-
ба. Затем, прерывая спокойное изложение, передавал Тюр-
го только что полученную новость: «Г-н де Бово (капитан
гвардии.— Е. Я.) меня прервал, чтобы сообщить о глупом
шаге, который совершили, предоставив им хлеб по 2 су.
Он убежден, что среднего пути нет: либо оставить хлеб
по 2 су, либо заставить их штыками покупать хлеб по су-
ществующей цене»12. Прямые инструкции Тюрго были
нарушены: власти пошли на принудительное понижение
цепы. Тем самым движение получило как бы официаль-
ную санкцию.
3 мая 1775 г. приходилось на среду, базарный день в
Париже. Цена па хлеб в очередной раз повысилась с 13,5
до 14 су за 4 фунта. Ночью в город вошли толпы крестьян,
к ним присоединилась парижская беднота: грузчики, по-
денщики, чернорабочие, водоносы, подмастерья 13. Хотя о
возможности беспорядков писали даже в газетах, подго-
товились к ним плохо. Хорошо охранялся лишь крытый
хлебный рынок. Другие рынки, склады, мельницы и, глав-
ное, булочные оставались без охраны. Кое-кто из булоч-
ников успел спрятать хлеб, один хитроумный торговец
вывесил даже объявление: «Лавка сдается внаем». Но
большинство не избежало грабежа и погрома. Двери за-
пертых лавок взламывали, найденный хлеб раздавали.
У булочника Лароша с улицы л’Арбрсек хлеб унесли, не
заплатив, у вдовы Сюир взяли 200 хлебов, заплатив лишь
за малую часть — из расчета 8 су за 4 фунта. В предме-
стьях Сен-Мартен и Сен-Лоран, где действовал в основ-
ном местный ремесленный люд, проводили таксацию исхо-
дя из цены, установленной в Версале, булочные громили
на Монмартре и в Сент-Антуанском предместье. Контроль
над городом в значительной степени был потерян. Самого
Тюрго прямо напротив его резиденции встретила вопя-
щая толпа, к нему тянулись руки, сжимавшие заплесне-
велые куски хлеба....
Лишь во второй половине дня генеральному контроле-
ру удалось активизировать действия полиции и войск.
Конные мушкетеры принялись разгонять толпу. Человек
сорок были арестованы. Тюрго добился от короля немед-
ленной отставки генерал-лейтенанта парижской полиции
106
Ленуара, заменив его своим человеком. Этим оправдан-
ным и необходимым актом Тюрго окончательно испортил
отношения с морским министром Сартином, который на
протяжении многих лет руководил парижской полицией,
создал невероятную по тем временам агентурную сеть,
у него были агенты даже в Индии и Америке, и продол-
жал считать парижскую полицию своей вотчиной. Лену-
ар был его ставленником и пользовался его покровитель-
ством 14.
На следующий день бунт в Париже не возобновился.
Аресты продолжались. У булочных стояли часовые, войска
были расставлены по рынкам и па площадях, отряды
мушкетеров и конной гвардии день и ночь разъезжали
по всем кварталам. Атмосфера оставалась напряженной.
В тюрьму один за другим поступали простолюдины за
оскорбление патрулей. Со стен приходилось соскабливать
афиши с угрозами и проклятиями в адрес правительства
и короля. «Людовик XVI будет помазан на царство И
июня и казнен 12-го»,— возвещала одна. «Если цена на
хлеб не понизится, мы уничтожим короля и всю кровь
Бурбонов»,—предупреждала другая. Говорили, что к
самим дверям королевского кабинета в Версале была
прибита листовка: «Если цепа на хлеб не понизится и
министерство не будет сменено, мы подожжем дворец со
всех четырех сторон» 13.
Мирные обыватели, преданные королю всей душой,
были в отчаянии от этих беспорядков. Люди пабожпые
умоляли господа простереть свою всемогущую руку, ох-
раняющую государство от гибели. «Если я пе ошибаюсь,
подобные возмущения всегда предшествовали революци-
ям»,— писал в те дпи экономист Мирабо, дядя будущего
трибуна.
Не остался пассивным созерцателем событий Париж-
ский парламент. Хотя король по настоянию Тюрго пред-
принял энергичные шаги с целью нейтрализовать парла-
мент, 4 мая магистраты приняли постановление о проведе-
нии расследования. Обладая не только судебными, но и
полицейскими функциями, формально парламент имел
на это право. Правда, именно его расследование и было
нежелательно. Поэтому накануне поздно вечером был
принят королевский ордонанс о создании чрезвычайной
судебной инстанции.
Помимо постановления о проведении расследования,
магистраты приняли специальное обращение к королю,
умоляя его понизить цены на зерно и хлеб до ставки,
107
соответствующей нуждам народа. Обращение не предназ-
началось для разглашения, но каким-то образом попало
в типографию, было отпечатано, и несколько афиш с этим
текстом были расклеены по городу. Благодаря «техниче-
ской» ошибке парламент публично высказал свое сочув-
ствие бунтовщикам.
Когда пришло известие о создании специального пре-
воталыюго суда, парламент отклонил это решение. Тюрго
пришлось срочно принимать меры и против нового против-
ника. Распространение парламентской афиши было оста-
новлено, набор рассыпай, уже наклеенные афиши закле-
ены ордонансом короля. 5 мая было проведено королевское
заседание парламента. Людовик XVI заставил парламент
зарегистрировать декларацию о создании превотального
суда для рассмотрения дел о «мучной войне».
В конечном счете Тюрго вышел победителем. К сере-
дине мая беспорядки прекратились и в провинции. Двое
из бунтовщиков в назидание остальным были повешены
на Гревской площади: 28-летний парикмахер Депорт и
16-летний подмастерье-газовщик Л’Эгийе.
Можно было возвращаться к политике реформ. Основ-
ной политический капитал Тюрго — доверие короля — в
результате бунтов простонародья почти пе пострадал.
Лишь слабые сомнения стали закрадываться в мнитель-
ную Душу молодого монарха. Гораздо значительнее упал
авторитет министра в обществе. Свобода торговли вызва-
ла голод, породила бунты — так думали многие. Буржуа,
бедняки и даже придворные пели куплеты о генеральном
контролере1в. Восхищение его нравственными достоин-
ствами заметно поубавилось.
Торжества коронации ненадолго восстановили бла-
годушные настроения. Людовика и Марию Антуанетту
бурно приветствовали жители Реймса, города, где тради-
ционно проводилась коронация французских королей.
Энтузиазм подданных передался королевской чете. Даже
Мария Антуанетта преисполнилась желания трудиться
ради счастья народа. Но желание было мимолетным. Что
значит трудиться ради счастья народа, 19-летняя королева
и представить толком не могла. Ее разумение не прости-
ралось далее развлечений и интриг.
Предстояло заменить престарелого, глуховатого ми-
нистра королевского двора. Тюрго добивался назначения
на этот пост друга энциклопедистов, просвещенного и
либерального Мальзерба. Мария Антуанетта с чужой
подсказки находила, что для нее более выгодно иметь на
108
этом посту Сартина. Тюрго, на этот раз пользуясь под-
держкой Морена, хранителя печати Миромениля и ми-
нистра иностранных дел Верженна, убедил короля в
правильности своего выбора. Еще одна победа Тюрго
обернулась затем поражением. Теперь ему предстояло
постоянно преодолевать враждебность королевы, которая
тем временем все более сближалась с Морепа, ревниво
относившимся к влиянию Тюрго на молодого монарха.
Летом 1775 г. генеральный контролер создает государ-
ственное управление почтово-пассажирских перевозок.
Внутренние сообщения во Франции убыстрились и стали
гораздо более удобными. Тогда же Тюрго присоединяет к
генеральному контролю сюринтендаптство почт, этой ме-
рой он надеялся добиться прекращения перлюстрации пи-
сем. Наивная надежда! Сам король любил заглядывать в
чужие письма. Честный Тюрго в очередной раз поступил в
соответствии со своими убеждениями, игнорируя полити-
ческую конъюнктуру. Мимоходом он вновь задел Марию
Антуанетту, которая желала передать пост сюринтендан-
та своему фавориту.
...Постоянная текучка, масса мелких неотложных дел.
Крупные реформы откладываются, хотя о подготовке их
постоянно говорят, а их противники заранее выступают с
возражениями.
О необходимости создания представительных форм в
виде муниципальных собраний Тюрго не решается и
заговаривать с королем. Он сосредоточивает все свои силы
на подготовке экономических реформ. Кто будет прово-
дить эти реформы, он не задумывался, возможно, потому
что был слишком монархистом. Слишком верил во все-
могущество короля. Администратор, экономист, философ,
по неполитик, Тюрго не обладал качествами лидера и
главным из них — тем неисповедимым магнетизмом, ко-
торый притягивает людей и позволяет вести их за собой
через победы и поражения. Вся политическая стратегия
генерального контролера прямодушна до наивности. Ра-
зумно — значит правильно, а неправильная жизпь все бо-
лее выталкивала, изолировала, обессиливала его.
Мальзерб пе стал для пего опорой: умный, тонкий, но
слабый, он избегал конфронтаций и только ждал удобного
случая, чтобы уйти с поста министра. Осенью 1775 г.
военным министром по рекомендации Тюрго стал граф
де Сен-Жермен. И вповь ошибка. Неврастеничный чест-
ный вояка слишком долго пребывал не у дел, впрочем,
и в свои лучшие годы он вряд ли подходил на роль мн-
109
иистра-реформатора. Отношения же его с Тюрго очень
быстро сложились наихудшим образом.
Оставался король. Благодаря его слабеющей поддерж-
ке Парижский парламент 12 марта 1776 г. зарегистриро-
вал шесть эдиктов, подготовленных Тюрго. Три из них
возглашали проведение глубоких экономических реформ:
ликвидацию цеховой системы; замену дорожной трудовой
повинности денежным взносом; прекращение регламен-
тации хлебпой торговли в Париже... Только кто их мог
претворить в жизнь?
В мае 1776 г. министру было предоставлено время за-
няться переводами столь любимого им Вергилия...
Вечером в день объявления отставки генерального
контролера друзья Тюрго собрались в салоне мадам Блоп-
дель. Мальзерб всех потешал разбором ошибок великого
реформатора. «Думаете, у Вас любовь к общественному
благу,— говорил он, обращаясь к Тюрго, ради которого
все и собрались.— Да у Вас помешательство на этой почве,
только безумный мог надеяться осуществить все, что Вы
задумали, и принуждать к тому же короля, Морепа, двор,
парламенты...» 17 Все смеялись. Светские люди должны
проигрывать с улыбкой и в этом обретать силу.
Событие свершилось. Последний акт драмы был разыг-
ран. Оставалось произнести реплики у «театрального подъ-
езда».
Мария Антуанетта спешила умыть руки. 15 мая она
писала матери, австрийской императрице Марии Терезии:
«Позавчера г-н Мальзерб покинул министерство, тотчас
же он был заменен г-ном Амело. В тот же день был от-
странен от должности г-н Тюрго, его заменит г-н Клюни.
Признаюсь, дорогая мамап, что я пе огорчена этими от-
ставками, но я к ним не имею никакого отношения».
16 мая полномочный посол Австрии во Франции Мерси-
Аржанто сообщал в конфиденциальном письме той же
Марии Терезии: «Генеральный контролер знал о той не-
нависти, которую питает к нему королева, и в значитель-
ной степени поэтому решил подать в отставку. Королева
хотела от короля не только отставки г-на Тюрго, но и его
заключения в Бастилию в тот день, когда граф де Гин
будет объявлен герцогом; потребовались самые сильные
и настойчивые демонстрации для предотвращения по-
следствий гнева королевы, причина которого в том, что
Тюрго настаивал на отзыве графа де Гина из Лондона.
Генеральный контролер пользуется репутацией исключи-
тельной честности и любим народом, было бы крайне не-
110
желательно, чтобы его отставку связали с действиями ко-
ролевы» 18.
Мадам дю Деффан, пристрастно наблюдавшая за все-
ми перипетиями министерской деятельности Тюрго и не
устававшая злословить по его поводу, писала своему анг-
лийскому другу, писателю X. Уолполу: «Позвольте Вам
высказать то, что я думаю о наших отставленных минист-
рах. Мальзерб просто глуп, Тюрго, безусловно, не таков.
Сейчас он уверяет, что опечален не своей опалой, а тем,
что более не в его власти сделать Францию счастливой,
такой, какой опа стала бы, если б его прекрасные прожек-
ты осуществились; в действительности он просто все бы
поставил на голову. Его первый подвиг в области хлебной
торговли привел к нехватке хлеба в Париже и вызвал
здесь мятеж; затем он обрушился па все виды собствен-
ности и чуть не погубил торговлю, особенно города Лио-
на. Факт, что за время его правления дороговизна возрос-
ла. Ни одна из его затей не вела к успеху; у него были
самые прекрасные планы в мире, но он и понятия не имел
о средствах их осуществления... За исключением эконо-
мистов и энциклопедистов, весь свет считал его безумцем,
которого трудно превзойти в сумасбродности и самона-
деянности.
Большое счастье, что мы от него избавились. Кто зай-
мет его место? Я пе знаю, по хуже человека, лишенного
здравого смысла, не будет; по мне, лучше иметь в прави-
тельстве ловкого человека, меньшей честности, т. е.
с меньшим числом благих намерений, чем деятеля, кото-
рый не видит дальше своего носа, а считает, что он все
видит, все понимает... Подобный персонаж чрезвычайно
опасен у кормила власти такого государства, как наше...
Ну и достаточно об этом вздорном животном!» 1в. Судя по
последней фразе мадам дю Деффан, придворным врагам
Тюрго светскость иногда изменяла.
Осенью 1776 г. все крупные реформы Тюрго были ан-
нулированы. Паралич государственной власти становился
все более очевидным.
Опыт революционной демократии
Официально признанная и освященная многолетней тра-
дицией концепция абсолютистского государства во всех
своих принципиальных моментах оставалась неизменной со
времен Людовика XIV. В то же время и сам монарх и его
монархия становились все менее абсолютными. Хотя во
всех официальных документах и па всех официальных це-
ремониях звучали те же формулы, что и 50, и 100 лет тому
назад, их значение подверглось сильной эрозии в умах
даже тех людей, что произносили и слушали эти формулы.
Абсолютизм подразумевает определенное единомыслие
всех подданных короля, Франция же конца старого поряд-
ка представляла собой общество раздробленное, идейно ра-
зобщенное; эта разобщенность многими ощущалась, но так
как она не была политически, т. е. зримо, оформлена, то
о ней особо не задумывались. Абсолютизм превратился в
фикцию, жизненность которой поддерживалась тем, что
продолжал функционировать мощный бюрократический
аппарат. Конечно, аппарат может некоторое время держать
в узде усталое, апатичное общество, по, во-первых, фран-
цузское общество конца XVIII в. было динамичным, пол-
ным энергии и сил, во-вторых, само государство разруша-
лось изнутри, и дело даже не столько в том, что многие
интенданты, члены высших суверенных судов, министры
исповедовали различные политические взгляды, а в том,
что противоречия раздирали сознание каждого из них.
Тюрго был одним из немногих отличавшихся цельностью
мировоззрения, и его фиаско усугубило духовную сумя-
тицу в головах бюрократов.
Никто из интендантов, членов государственного сове-
та, магистратов пе собирался упускать власть из своих
рук, опа уходила как бы сама собой. Когда рушатся ду-
ховные, психологические основы власти, в арсенале го-
сударства остается лишь насилие. Но насилие должно
быть целенаправленным. Для того чтобы к нему при-
бегнуть, требуются жертвы, силы порядка и лидер, способ-
ный принять на себя груз тяжкой ответственности. Ли-
112
Дера не было. Людовик XVI постоянно колебался в боль-
ших делах и малых. Он поочередно поддерживал и пре-
давал то одного министра-реформатора, то другого. Будучи
слабым человеком, король интуитивно хотел опереться на
кого-либо сильнее себя, но ощущение чужой силы вы-
зывало в нем протест. Уязвленное самолюбие оказывалось
хорошим союзником для интриганов, постоянно действо-
вавших при дворе.
Нарушая традицию и законы, король назначил мэром
в Нанте угодного ему человека, но, натолкнувшись на со-
противление муниципалитета, отменил собственный при-
каз...1 Ликвидированная с согласия короля реформа
Тюрго о замене натуральной дорожной повинности денеж-
ными выплатами явочным порядком была все-таки осуще-
ствлена интендантами большинства провинций2. Людо-
вик XVI жаждал популярности, по добивался ее лишь ус-
тупками, а нет ничего опаснее подобной политики
дискредитации собственной власти. Бюрократия, армия,
полиция готовы были подчиняться монаршей воле, по
именно воли у короля не было. Один из придворных с го-
речью писал в дневнике зимой 1787 г.: «В Версале поли-
тические системы и идеи меняются каждый день. Никаких
руководящих правил, никаких принципов. Солнце не ос-
вещает три дня подряд в Версале одних и тех же мнений.
Полная неизвестность, вытекающая из слабости и неспо-
собности» 3. Приходилось самим самоопределяться — ре-
шать, по какому пути вести страну и государство.
Армию лихорадило. Помимо того, что ее никак не укре-
пили реформы Сен-Жермена, военного министра в 1775—
1777 гг., упразднившего привилегированные королевские
войска — черных и серых мушкетеров, сократившего лич-
ную охрану короля и швейцарскую гвардию, отменившего
смертную казнь за дезертирство, в армию проникли новей-
шие веяния. В некоторых полках образовались даже ма-
сонские ложи.
Недовольство в стране приобретало всеобщий характер.
«Опасные» идеи расцветали в аристократических салонах,
дружеских кружках, литературных академиях, их стали
высказывать открыто в публичных местах.
Полицейские информаторы сбивались с ног. Крамола
чудилась повсюду, соответственно шпионить надо было
тоже повсюду. Остряки уверяли, что особый шпион при-
ставлен даже к парижскому полицмейстеру, державшему в
руках самую мощную в стране сеть осведомителей. Свои
шпионы были у каждого министра. Их набирали без раз-
113
бору из всех слоев общества: среди писателей, адвокатов,
врачей, слуг, проституток...4 «Источники» сообщали, но
большого смысла в сообщениях уже не было. Государство
вступило в иную полосу развития. Кризис, длившийся де-
сятилетия, приближался к своему исходу. Мощная бюрок-
ратическая машина французского королевства оказалась
неспособной к самореформированию. Накопилось слишком
много социальных, экономических, политических проблем;
и глубоко заблуждался Жозеф Фуше, министр полиции
при Наполеоне, самонадеянно уверяя: «В 1789 г. корона
погибла вследствие ничтожества своей политической поли-
ции, те, кто ее возглавлял в ту пору, не сумели раскрыть
заговоры, которые угрожали королевскому дому» 5. «За-
говор» общества против государства не могла ни рас-
крыть, пи подавить никакая полиция в мире...
Самонадеянному молодому адвокату старшие коллеги
устроили импровизированный экзамен, предложив произ-
нести па латыни речь о моральном и политическом состо-
янии страны... Новичок не растерялся. На хорошей латы-
пи он поведал о том, что как гражданин своей страны и
член корпорации, призванной защищать частные и обще-
ственные интересы, оп желает, чтобы правительство по-
чувствовало серьезность ситуации и изыскало бы простые
и естественные средства для ее преодоления. Он говорил,
что настала пора жертв: дворянство и духовенство, вла-
деющие основными богатствами Франции, должны по-
казать пример. Он обвинил парламент в том, что тот ни-
чего пе делает для народа, в то время как горизонт за-
стилают зловещие тучи, и он чувствует, что надвигается
гигантская революция... Прервать неожиданную импро-
визацию не удалось. Молодые адвокаты желали дослу-
шать оратора до конца, у старых не хватило сил навести
порядок в. Но летом 1787 г., когда молодой Дантон дер-
жал речь перед своими коллегами-адвокатами, мощь го-
сударства казалась еще не поколебленной. Каждый чело-
век, открыто проповедовавший крамольные мысли, пони-
мал, чем и как он рискует. Еще сравнительно далеко было
до той поры, когда отмалчивавшиеся и отсиживавшиеся
рисковали в той же степени, что и люди на авансцене
политических событий.
Полностью сохранялось политическое бесправие людей
из парода. Ползучая либерализация режима в 1786—
1787 гг. еще не зашла так далеко, чтоб стать ощутимой и
для простонародья. Многие из облеченных властью могли
в салонах рассуждать о народном суверенитете, а при слу-
И4
чае добиваться расправы над непокорной чернью. Желали
свободы для себя и для тех, кого считали себе равными,
от обездоленных, бедных и необразованных требовали по-
корности и усердия. И в этом бюрократы, дворяне и пред-
приниматели мало отличались друг от друга. Так орлеан-
ские мануфактуристы с возмущением писали властям о сво-
их работниках: «Подавляющее большинство этих рабочих
не умеет ни читать, ни писать. Многие столь бедны, что му-
ниципалитет не облагает их даже налогом. Живут за счет
благотворительности и раздач хлеба в их приходе. И эти
люди претендуют на участие в жизни общества!» 7 Автор
мемуара о лионских мануфактурах доказывал, что как
только нужда перестанет заставлять рабочего брать рабо-
ту по любой предлагаемой ему цене, как только его дохо-
ды превысят его потребности и он сумеет некоторое вре-
мя существовать, не продавая свои руки, то рабочий упо-
требит это время для организации заговора®. Мемуар был
составлен по свежим следам многодневных волнений в
Лионе, которые закончились казнью троих рабочих, сре-
ди них вожака подмастерьев-шляпников Пьера Соважа.
Не все выступления простого люда приводили к столь
трагическому исходу, да и нельзя сказать, что репрессии
надолго парализовали волю к дальнейшей борьбе. П. Со-
важ был повешен 12 августа 1786 г., а в сентябре поли-
ция вновь арестовала двух лионских шляпников: одного
за то, что являлся «секретарем своих товарищей», друго-
го за то, что он распространял листовки с призывом до-
биваться повышения платы за труд®. Но борьба с государ-
ственными институтами простым людом не осознавалась
как политическая. Хотя в то же время идеи о народном
суверенитете не оставались достоянием только аристокра-
тических салонов и библиотек состоятельных людей. Име-
на Руссо, Вольтера, Рейналя, Дидро были популярны сре-
ди городских бедняков, их бюсты выставлялись на ярмар-
ках, их книги продавали лотошники. Священник прихода
Святого Тимофея в Реймсе жаловался властям, что сотни
рабочих взяли за обыкновение собираться в трапезной од-
ного из монастырей, монахи ввиду мирного характера соб-
раний не возражали, а работники, сетовал кюре, предают-
ся обсуждению политических вопросов, самый грамотный
из них ткач Жан-Батист Армонвиль зачитывал и коммен-
тировал сочинения Руссо, Мабли, других философов ‘°.
Люди смелели и начинали говорить то, что они действи-
тельно думают. Самые решительные становились лидера-
ми в среде своих коллег, соседей, знакомых. Не знатность,
<15
а смелость и внутренняя свобода способствовали теперь
возвышению.
Все же вплоть до 1789 г. ход политических событий
лишь в небольшой степени зависел от подспудных про-
цессов, происходивших в толще народных масс. Многие
из отчаянных оппозиционеров тех лет были так смелы
именно вследствие того, что сохранялась иллюзия полной
политической пассивности простонародья.
Необходимость глубокой реформы государственных ин-
ститутов, кардинального изменения самого механизма уп-
равления осознавалась не только философами, экономис-
тами, радикальными фразерами из аристократических са-
лонов и публицистами, знакомыми с народной жизнью.
Об этой необходимости говорили и писали высшие бюро-
краты, люди компетентные и осторожные. Генеральный
контролер финансов Калонн в августовском мемуа-
ре 1786 г. следующим образом излагал свое критическое
суждение: «Я хочу показать, что несогласованность, раз-
нородность, противоречивость различных частей государ-
ственного механизма исходят из единого принципа кон-
ституционной порочности, конституционные пороки изма-
тывают силы государства, приводят в расстройство всю
его организацию, и нельзя уничтожить ни один из этих
пороков, не выступив против всего принципа в целом,—
принципа, который их породил и который их увековечи-
вает... Королевство, состоящее из провинций, подчиняю-
щихся провинциальным штатам, из провинций, подчи-
няющихся центральному управлению, из провинций с осо-
бой провинциальной администрацией, из провинций со
смешанной администрацией, королевство, в котором об-
ласти чужды друг другу, в котором внутренние таможен-
ные барьеры отделяют подданных друг от друга, коро-
левство, в котором одни провинции почти полностью осво-
бождены от налогов, в то время как другие несут всю их
тяжесть, в котором наиболее богатый класс платит мини-
мальные налоги,— в этом королевстве невозможно иметь
стабильный порядок, невозможно иметь общую волю; не-
избежно это королевство очень несовершенно, изобилует
злоупотреблениями, им невозможно хорошо управлять» и.
Проведение реформы, как и осуществление революции,
требует изменения давно сложившегося баланса сил. Тре-
буется особая концентрация власти.
На изменение структуры власти королевское прави-
тельство не могло отважиться. Реформаторская смелость
бюрократов так далеко пе простиралась, решили искать
116
ресурсы в самой системе. Опыт прошлых неудач (Тюрго,
Неккера) доказывал — реформировать общество силами
исключительно государственного аппарата невозможно.
Обращаться к самому обществу страшно. Ограничились
паллиативом, созвали нотаблей. В феврале 1787 г. по лич-
ным приглашениям короля в Версале собрались принцы,
герцоги, маршалы, высшие магистраты, епископы, мэры
крупнейших городов, делегаты провинциальных штатов.
Всего 144 человека.
22 февраля король открыл заседания. Речь его была
короткой и невнятной, его почти не слышали. Затем вы-
ступил генеральный контролер финансов Калонп, он го-
ворил час с четвертью. Нотаблям предлагалось утвердить
широкую программу реформ: ввести налог на доходы, от-
менить поземельную двадцатину и вместо нее учредить
налог под названием «территориальная субсидия», кото-
рый планировалось распространить на всех землевладель-
цев, включая духовенство. Распределением налога должен
был заняться новый выборный орган — провинциальные
ассамблеи. Калонн предлагал также унифицировать внут-
реннюю таможенную службу, упростить систему косвен-
ных налогов, сократить размеры самого непопулярного из
них, налога на соль.
Нотабли пе оспаривали необходимости реформ, по,
вместо того чтобы утвердить программу Калонна, они по-
требовали от правительства отчета о его финансовой дея-
тельности, раскритиковали систему пенсий, раздававших-
ся двором, наконец, выдвинули идею созыва Генеральных
штатов. Прения продолжались, страсти кипели, пи к ка-
кому решению прийти не удавалось. Король отправил в
отставку Калонна. Возглавивший финансовое ведомство,
ранее яростно критиковавший Калонна Ломепи де Бри-
енн также попытался осуществить фискальную реформу,
распространив поземельный налог на все сословия.
6 августа 1787 г. предложенная Бриенном реформа
была законодательно оформлена королевским указом. Лич-
ное участие короля в заседапии Парижского парламента
позволило преодолеть оппозицию магистратов, не желав-
ших регистрировать закон, частично уничтожавший фис-
кальные привилегии дворянства. Но на следующий день
парламент объявил указ незаконным. «Бунтовщики» были
наказаны ссылкой в Труа. Но парижских магистратов
поддержала судебная аристократия провинций. Ломени
де Бриепп капитулировал. Возвращение магистратов в Па-
риж приветствовали толпы народа.
117
Невозможность разрешения кризиса между королев-
ской властью и высшими слоями дворянства, представ-
ленными в парламентах, провинциальных штатах и в соб-
рании нотаблей 1787 г., ни путем компромисса, ни путем
возобладания одной из сторон привела к необходимости
апелляции к голосу нации — к созыву Генеральных шта-
тов. Затянувшийся институционный конфликт, в основе
которого лежал вопрос о путях и средствах преобразова-
ния страны, создал ситуацию, контроль над которой с ка-
тастрофической быстротой ускользал из рук власть пре-
держащих. Король, его администрация и традиционная,
можно сказать, квазиконституционная оппозиция вступа-
ли в область непредсказуемого. Никто не мог предвидеть,
чем явятся созываемые Генеральные штаты, но каждая
из сторон надеялась приобрести в их лице союзника.
Министры, члены парламентов, знатные дворяне, епис-
копы боролись с упорством, но соблюдая все правила хо-
рошего тона. Когда мятежное бретонское дворянство на-
правило ко двору двенадцать своих делегатов (они долж-
ны были представить королю рескрипт с гневным обвине-
нием министров), глава Королевского совета финансов
Ломени де Бриенн их арестовал и отправил в Бастилию,
но при этом приказал наилучшим образом меблировать
специально приготовленные для бретонцев помещения,
разрешил им свидания с родными и свободную перепис-
ку12. Масса состоятельных людей третьего сословия лишь
со стороны наблюдала развертывавшиеся в 1787 — первой
половине 1788 г. события. Для участия в политике того
времени приглашали. Незваным гостям не было места ни
в парламентах, пи па ассамблеях нотаблей. Положение па-
чало меняться после событий в Дофине.
В борьбе с королевской администрацией аристократи-
ческая оппозиция пыталась адресоваться к низам, пе ос-
танавливалась и перед прямым разжиганием народпых
волнений. В Бретани ей удалось вызвать бунты в городах.
В Дофине и Беарне мятежные настроения охватили и
крестьянство. 7 июня 1788 г. в Гренобле в защиту пар-
ламента, члены которого получили приказ о высылке, вос-
стали городские ремесленики, носильщики, рыночные тор-
говки; к ним присоединились крестьяне окрестных дере-
вень. Хотя па улицы было выведено 2 пехотных полка,
восстание победило. 14 июня в ратуше Гренобля состоя-
лось собрание представителей всех трех сословий, кото-
рое потребовало созыва провинциальных штатов, в коих
число представителей третьего сословия было бы равно
118
числу представителей духовенства и дворянства, вместе
взятых, и депутаты назначались бы путем свободных вы-
боров. Вскоре новые по сути революционные штаты До-
фине собрались на свои заседания.
Непосредственным стимулом для пробуждения актив-
ности широких буржуазных кругов третьего сословия по-
служил призыв Людовика XVI присылать правительству
меморандумы, предложения, записки о принципах созы-
ва и порядке проведения Генеральных штатов. 5 июля
1788 г., день обнародования постановления о созыве Ге-
неральных штатов, — рубеж, с которого началась неви-
данная ранее пропагандистская кампания. Свобода печа-
ти знаменовала собой первый шаг на пути к получению
гражданских прав образованными членами третьего сосло-
вия. Отныне любое политическое событие порождало са-
мые разноречивые отклики в тысячах брошюр, листовок,
памфлетов. Люди объединялись для того, чтобы сформу-
лировать коллективное мнение по тому или иному вопро-
су. Гражданское общество быстро революционизировалось.
Пристальное внимание в Париже и провинции вызва-
ло королевское решение о проведении в декабре 1788 г.
второй ассамблеи нотаблей, на которой они должны были
высказать свои соображения о механизме выборов в Ге-
неральные штаты. Озабоченные тем, что их интересы не-
кому будет отстаивать в Генеральных штатах, деловые
люди в прошениях на высочайшее имя в верноподданиче-
ской форме, по настойчиво просили о включении предста-
вителей торговых палат и консульских присутствий (вы-
борных арбитражных судов по торговым и промышлен-
ным вопросам) в число депутатов. Торговцы и промышлен-
ники Монтобана выражали беспокойство, что на ассамб-
леях нотаблей третье сословие представляли только мэры
крупных городов: мэры, чаще всего бывшие магистраты
или военные, «вряд ли смогут удовлетворительно судить
о проблемах торговли и политической экономии своих про-
винций», — писали они 13.
В конце февраля 1789 г. начались собрания по выбо-
рам депутатов в Генеральные штаты и по составлению на-
казов. Согласно королевскому регламенту, правом голоса
обладал всякий француз, достигший 25 лет и внесенный
в податные списки, так что подавляющее большинство
мужского населения страны имело возможность принять
участие в выборах.
Весть о созыве Генеральных штатов дошла до самых
глухих деревушек Франции. Во всех селениях были рас-
119
клеены афиши с указом Людовика, объявлявшего, что он
нуледается в содействии своих подданных для выяснения
истинного положения вещей в королевстве, для устране-
ния злоупотреблений и финансовых трудностей. Воззва-
ние короля к народу читалось священниками во всех
церквах.
За исключением бездомных и бесхозных бедняков, все
крестьяне допускались на первичные собрания по выборам
делегатов и составлению наказов. Правда, для третьего
сословия были установлены многоступенчатые выборы со
сложной системой отбора делегатов в Генеральные шта-
ты. У дворян выборы были прямыми, у духовенства —
для одной части прямыми, для другой двухступенчаты-
ми. Администрация па местах, не имея прямых указаний
сверху, руководила выборами на свой страх и риск. Более
или менее единодушно отсекали городских бедняков: ра-
бочих, подмастерьев, поденщиков. Особенно жестко эта
политика проводилась в Париже. Регламент, устанавли-
вавший порядок выборов в столице, гласил, что из членов
третьего сословия к участию в первичных собраниях до-
пускались полноправные члены ремесленных цехов и тор-
говых гильдий, лица, занимавшие государственную долж-
ность либо имевшие университетскую степень, а также
все уплачивавшие подушную подать в размере не менее
6 ливров в год. Лишь в Марселе, Труа, Реймсе подмас-
терья нескольких профессий провели собрания, составили
наказы и избрали делегатов на ассамблеи второй ступени.
Не обошлось и без эксцессов. В Реймсе получили пра-
во собраться лишь плотники и кровельщики; ткачи, ра-
бочие самой массовой в городе профессии, были лишены
такой возможности. 11 и 12 марта в Реймсе произошел
бунт. Толпа рабочих разгромила хлебный склад, несколь-
ко пивоварен, бакалейных лавок и харчевен, затем вор-
валась в зал, где заседали выборщики. Бунтовщики воз-
мущались, что рабочие не будут представлены в Генераль-
ных штатах 14. В Руане, как сообщала анонимная брошюра,
в дни заседаний выборщиков у городских ворот соб-
ралась толпа, которая одобрила список требований и по-
желаний, выброшенных из официального сводного наказа
третьего сословия Руана и округи 15.
В Париже устранение наемных работников из поли-
тической жизни страны породило лишь скромный отклик
в нескольких брошюрах. Автор одной из них шевалье
де Море считал недопустимым тот факт, что самый мно-
гочисленный, самый полезный и самый драгоценный для
120
государства класс столичного населения лишен предста-
вительства в Генеральных штатах; авторы остальных бро-
шюр ограничивались тем, что указывали па лишения ра-
бочего люда и призывали короля, Неккера и Генеральные
штаты их облегчить. Сказывалось то, что подавляющее
большинство людей из парода и не помышляло о каких-
либо политических средствах воздействия па государство.
Как отмечал знаток народного быта, писатель Луи-
Себастьян Мерсье, простой народ производил впечатление
обособленной единицы, отдаленной от остальных сосло-
вий 16.
Для многих и из числа допущенных к выборам —Ге-
неральные штаты, депутаты — сами выборы являлись тай-
ной за семью печатями. Видимо, учитывая этот факт, со-
ставители королевских рескриптов не приглашали, а обя-
зывали людей третьего сословия принимать участие в ре-
дактировании наказов и назначении депутатов. Тем не
менее столь новое и неожиданное дело далеко не у всех
вызывало энтузиазм: случалось, что на собрание деревни
в 230 дворов приходили 8 человек, деревни в 260 дво-
ров — 16 человек 17
Происходило трудное усвоение новых реалий общест-
венного, т. е. собственного бытия. Весной 1789 г. многие
французы как бы заново открывали свою страну, обрета-
ли новых духовных вождей. С каждым днем усиливалось
противостояние государства и гражданского общества.
5 мая это всеобщее и уже поэтому абстрактное противо-
стояние обрело политическую плоть — па первое заседание
собрались Генеральные штаты. 17 июня собрание пред-
ставителей третьего сословия объявило себя Национальным
собранием. Развитие гражданского общества достигло свое-
го пика — родилась новая государственная форма. Двой-
ственность государственной власти грозила взрывом. И он
последовал...
* * *
Нервное возбуждение жителей столицы летом 1789 г. не-
прерывно возрастало. Город казался наэлектризованным.
Неимущим и особенно женщинам из простонародья каж-
дый день приходилось часами простаивать в очередях за
хлебом. Можно сказать, что революционная толпа, кото-
рая на протяжении всей революции будет наводить страх
на богачей и правительство, формировалась в 1789 г.
У дверей булочных. Там же, в очередях, не только накап-
121
ливалась ненависть к виновникам голода — к скупщикам,
мироедам, как говорили тогда, но и осуществлялось пер-
вичное политическое образование многих людей, первый
раз в жизни обратившихся к «большим вопросам». У на-
рода не было ни клубов, ни салонов, политические ново-
сти узнавали в очередях, на работе, нередко у хозяина
или в дешевых кабачках и тавернах.
Работников и их семьи пе менее, чем угроза голода,
волновали слухи о сосредоточивающихся вокруг Парижа
войсках. Наемные полки немцев и швейцарцев располо-
жились в Сен-Дени, Сен-Клу, Севре и даже па Марсовом
поле. Цель концентрации войск мало у кого вызывала сом-
нения. О настроениях в Париже в начале июля бедный
февдист и будущий руководитель «заговора равных»
Гракх Бабеф писал жене: «Когда я сюда прибыл, только
и было разговоров, что о заговоре, возглавленном г-пом
графом д’Артуа и другими припцами. Они собирались ни
более ни менее как уничтожить большую часть парижско-
го населения, а затем обратить в рабство всех, кто во всей
Франции избежит истребления, отдав себя покорно в рас-
поряжение дворян и безропотно протянув руки к уже при-
готовленным тиранами оковам» 18.
11 июля Неккер получил отставку. В Париже об этом
узнали только на следующий день — в воскресенье 12 июля.
Множество парижан собралось у Пале-Руаяля, чтобы
погулять, насладиться хорошей погодой, послушать, что
говорят люди. В ту пору сад Пале-Руаяля, дворца герцо-
га Орлеанского, служил политическим центром Парижа.
Туда быстрее всего приходили новости из Версаля, там
выступали наиболее популярные среди парижан ораторы,
там открыто обсуждали планы противодействия аристо-
кратам. Как только пришла весть об отставке Неккера,
настроение людей в миг переменилось. Группы благодуш-
но прогуливавшихся исчезли, на их месте шумела гроз-
ная толпа 19. Отчаянный журналист Камилл Демулен под-
нялся на неизвестно откуда взявшийся стул и с этой
импровизированной трибуны произнес речь, точно выразив-
шую мысли большинства людей, сгрудившихся у решет-
ки Пале-Руаяля: «Граждане, нация требовала, чтобы Нек-
кер оставался у нее на службе. Его прогнали! Можно ли
оскорбить вас более паглым образом? После этого шага
они могут решиться на все... и сегодня ночью, возможно,
уже обдумывалась, уже подготавливалась варфоломеевская
резня патриотов!.. Так к оружию же, граждане! К ору-
жию!» 20
122
Мирные манифестации быстро перерастали в столкно-
вения с войсками. Совместно с парижанами против наем-
ников-немцев и швейцарцев выступили французские гвар-
дейцы. В ночь с 12-го на 13-е народный гнев обрушился
на давно ненавидимые таможенные заставы, 40 из 54 были
сожжены и разрушены: контроль над въездом в Париж
был ликвидирован. Люди и оружие могли поступать в сто-
лицу свободно. Продовольствие и вино не облагались бо-
лее высокими ввозными пошлинами.
Утром 14 июля с часу па час, с минуты на минуту па-
рижане ожидали движения королевских войск па город.
Предваряя действительно вскоре начавшиеся планомерные,
как на войне, перемещения войск, простолюдины броси-
лись к Дому инвалидов... В его подвалах хранились боль-
шие запасы оружия. Охрана не сопротивлялась, и народ
захватил около 30 тыс. мушкетов, 5 пушек и множество
сабель, пик, палашей. Но порох и пули были обнаруже-
ны в очень незначительном количестве. Боеприпасы сле-
довало искать в Арсенале и Бастилии.
Находившиеся вблизи Дома инвалидов войска не вы-
ступили против революционной толпы: офицеры не были
уверены в своих подчиненных. Город переходил в руки
восставших.
Толпы народа устремились к Арсеналу и Бастилии,
куда, как вскоре стало известно, из Арсенала были переве-
зены пушки и большой запас пороха. Впрочем, у Бастилии
еще с утра было многолюдно, а накануне с ее охраной
даже завязалась небольшая перестрелка. К Бастилии
стягивались люди не только в поисках оружия. Па-
рижане инстинктивно ненавидели тюрьмы — Бисерт, Вен-
сеннский замок, Бастилию. И дело было не в числе заклю-
ченных... Мрачный серый массив крепости, вздымавший-
ся посреди города, постоянно служил напоминанием о
бесправии и бессилии личности перед огромной мощью го-
сударства. Порыв к свободе, что охватил французов, не-
возможно было совместить с каждодневным созерцанием
этого символа деспотизма. Бастилия была взята штурмом,
и этот акт сразу же обрел величайшее политическое зна-
чение. Разрушение символов подчас стоит уничтожения
вражеской армии.
Всю ночь 14 июля в Париже раздавался звук набата.
Вооруженные патрули обходили город. Раздавались залпы
артиллерии, славившие победу парижан и возвещавшие
их готовность к дальнейшей борьбе.
123
Борьбы не последовало. По всей стране прокатилась
победоносная «муниципальная революция». 17 июля в
Париж прибыл король, утвердивший новые городские
власти. Мэром Парижа стал член Учредительного собра-
ния Байи, командующим только что созданной Нацио-
нальной гвардии — маркиз Лафайет. Огромная толпа
встречала Людовика XVI. Во время церемонии вручения
королю ключей от города раздавались крики: «Да здрав-
ствует нация! Да здравствует король! Да здравствуют
господа Байи, Лафайет, депутаты, выборщики!» 21 Крики
ликования сливались со звуками музыки и праздничного
салюта.
Психологическое состояние парижского люда в бли-
жайшие дни после взятия Бастилии очень точно охарак-
теризовал П. Л. Кропоткин: «Мы видим парод с его пыл-
ким энтузиазмом, с его великодушием, с его готовностью
погибнуть за торжество свободы, но вместе с тем — народ,
ищущий руководителей, готовый подчиниться новым гос-
подам, водворяющимся в городской ратуше» 22.
Впрочем, ликование длилось недолго. Уже 21 июля на
улицах и площадях Парижа вновь стали появляться скоп-
ления негодующего народа. Раздавались требования умень-
шить цены на предметы первой необходимости. Перед
членами недавно конституировавшегося муниципалитета
предстала многолюдная делегация от Сент-Антуанского и
Сен-Марсельского предместий. В наиболее бедственном
положении находились безработные. Часть из них была
занята в благотворительных мастерских, сосредоточенных
в основном в районе Монмартра. Там их насчитывалось
порядка 16 тыс. человек. Платили им 20 су в день,
с семьей на эти деньги прожить было невозможно. Рабо-
чие разбредались по окрестностям Парижа и воровали
плоды и овощи в ближайших огородах и садах. 15—16 ав-
густа на Монмартре начались беспорядки в связи с тем,
что в субботу и воскресенье работы были прекращены и
рабочие соответственно не получили оплаты. Раздавались
угрозы поджечь ратушу. Но когда к месту волнений с не-
большим отрядом прибыл Лафайет, «бунтовщики» выш-
ли с цветами приветствовать генерала.
Начавшаяся эмиграция аристократов привела к сокра-
щению производства предметов роскоши, дорогих туале-
тов, париков. Рабочие ранее процветавших отраслей стали
страдать от недостатка заказов и безработицы. 18 августа
на Елисейских полях собрались подмастерья тупейных
мастеров (так в XVIII в. называли ремесленников, изго-
124
тавливавших парики). Они требовали, чтобы должност-
ные лица цеха прекратили обременять их различными по-
борами.
Подоспевший отряд Национальной гвардии после не-
большой стычки разогнал толпу возмущенных подмастерь-
ев, но их делегация все же прорвалась в ратушу. Вско-
ре затем состоялось совместное собрание мастеров и под-
мастерьев, и между ними было достигнуто соглашение о
прекращении незаконных и чрезмерных платежей. Конф-
ликт в цехе изготовителей париков был улажен, но вос-
поминание о потасовке с национальными гвардейцами
вряд ли быстро изгладилось из памяти работников.
Помимо безработных и тупейных подмастерьев, в ав-
густе волновались парижские портные, башмачники, слу-
ги. Они требовали повышения заработной платы, улучше-
ния снабжения столицы хлебом. Хотя цена па хлеб не-
сколько понизилась, у булочных по-прежнему стояли
огромные очереди.
2 августа разъяренной толпой был убит помощник мэра
маленького городка Сен-Депи близ Парижа. Он имел не-
осторожность сказать при людях: «Этим канальям пе сле-
довало бы продавать хлеб по два соля за ливр». Его за-
гнали па колокольню приходской церкви, там закололи и
у мертвого отрубили голову. В парижских очередях стали
поругивать новые городские власти, иногда доставалось и
«герою двух полушарий» маркизу Лафайету. На улице
Ферронри арестовали кровельщика, который громогласно
обвинял его в подготовке заговора с целью повышения
цеп на хлеб: «Это предатель, он готовит себе виселицу,
и он ее получит» 23. Стояние в очередях выводило людей
из себя. И все же в ту пору гнев рабочих, розничных тор-
говцев, ремесленников, мелких служащих был в большей
степени обращен пе против новых властей, а против дво-
рянства, духовенства, придворной партии. Характерную в
этом отношении петицию направили Учредительному соб-
ранию (которое они по старинке называли Генеральны-
ми штатами) рыночные торговки Парижа. Под их диктов-
ку писарь Жосс писал: «Книготорговцы Пале-Руаяля и
прочие люди, торгующие мыслями, что поставляют нам
бумагу для упаковки масла, прислали нам... телегу книг,
писаных по белому или вроде того... Везде говорится о
Генеральных штатах и всяких других подобных же шту-
ках. Нам хотелось было разобраться во всем, что поют
эти тарабарские писания, и /ем самым быть в курсе сно-
са. Но у нас пет времени, чтобы копаться во всех этих
125
бумаженциях... и мы послали за г-ном Жоссом... Это ум-
ный парень: читает, как букварь, а счета наши ведет —
сам король лучше бы не смог... В общем этот достойный
человек, разобравшись во всем бумажном муравейнике,
нам объяснил, что судейские крючкотворы, финансисты,
попы и краспопятые аристократы упорно хотят вывести
из себя бедняков, которых они в насмешку зовут третьим
сословием, и поставить их, как бывало, пинком под зад
па место, они хотят обойти и обмануть тех, кто их кор-
мит и одевает с головы до ног. Мы узнали также, что они
дошли до того, что тысячами дьявольских уловок прину-
дили короля сделать ложный шаг, и в том черном деле
были поддержаны придворной блудницей, боппой детей
королевы... Кто эта львица растрат, худшая во всем ко-
ролевстве? Конечно же, мадам Полиньяк...» 24
Чтобы спасти короля от зловредного влияния «авст-
рийской партии» и всей придворной клики и одновремен-
но заявить протест против хронической нехватки хлеба,
5 октября колонны парижан отправились в Версаль.
Измученные голодом, трудом, нищенским бытом, стра-
хом перед местью аристократов в случае их победы, ра-
бочие, ремесленники, мелкие торговцы и, пожалуй, в еще
большей степени их жены не могли больше терпеть. Вос-
стание 14 июля в их повседневной жизни ничего не пере-
менило.
Изменение политической ситуации не повлияло и не
могло повлиять в столь короткий срок па экономиче-
скую жизнь страны. Но были заложены важные предпо-
сылки для продолжения борьбы, отстаивания экономиче-
ских интересов в рамках нового буржуазного порядка, для
которого свободное противоборство различных экономиче-
ских и политических сил является одним из основопола-
гающих принципов. К дальнейшей борьбе звали и новые
вожди из патриотов. Марат, Демулен, Дантон, редактор
популярной газеты «Парижские революции» Лустало про-
пагандировали идею похода на Версаль. Король должен
быть в Париже — на разные лады повторяла демократи-
ческая пресса в начале осени 1789 г.
Последний сигнал к выступлению дала сама контрре-
волюция. 1 и 3 октября в Версале были устроены празд-
нества в честь роялистски настроенных офицеров Фландр-
ского полка. Во время банкета в порыве верноподданни-
ческих чувств офицеры срывали трехцветпые националь-
ные кокарды и прикрепляли белые королевские. Особую
враждебность к революции продемонстрировал отряд ко-
126
ролевских телохранителей. Слухи о банкете взбудоражи-
ли парижский люд.
Ранним утром 5 октября неизвестные лица ударили в
набат25. Приблизительно в то же время на одном из па-
рижских рынков собралась большая толпа женщин вокруг
маленькой девочки, которая громко стучала в барабан,
висевший у нее на шее, и пронзительным детским голо-
сом жаловалась на нехватку хлеба. Скопление народа и
особенно женщин наблюдалось и в Сент-Антуанском пред-
местье. Эти толпы объединились и двинулись к ратуше.
Чины городской администрации оказались захваченными
врасплох. Женщины с парижских рынков и из предместий
ворвались в ратушу. Они требовали оружия и боеприпа-
сов. Не получив желаемого, опи отправились па Гревскуто
площадь. Там к ним присоединился Ст. Майар, один из
героев штурма Бастилии, с отрядом «волонтеров Басти-
лии». И уже в этом составе пестрая колонна — рыночные
торговки, жены работников и даже «женщины из общест-
ва» — двинулась в Версаль.
К вечеру, запыленные и усталые, они добрались до
Версаля. Изумленным депутатам Национального собра-
ния пришлось выслушать резкую петицию, зачитанную
Майаром. Смысл ее сводился к двум требованиям: обеспе-
чить снабжение столицы хлебом и наказать королевских
телохранителей за оскорбление национальной кокарды.
Депутаты один за другим уверяли проникших в зал бун-
товщиков в том, что их требования будут выполнены.
Тем временем в Париже, на Гревской площади, собра-
лись отряды Нациопальпой гвардии. Лафайет, выгадывая
время, произпосил длинные речи; в конце концов под дав-
лением собственных подчиненных оп отдал приказ отправ-
ляться в Версаль.
Прибыв па место, национальные гвардейцы прекрати-
ли столкновения между дворцовой охраной и парижским
людом. Но ситуация оставалась взрывоопасной. Нацио-
нальные гвардейцы, хотя и стремились избежать крово-
пролития, были настроены решительно: потеряв целый
день, они пе хотели возвращаться в Париж без короля.
Работники же откровенно заявляли, что если король не по-
едет в Париж, а все его телохранители пе будут перебиты,
то голову Лафайета придется вздернуть на пику.
Чтобы утихомирить страсти, король и королева в со-
провождении Лафайета вышли на дворцовый балкон. Тол-
па восторженно приветствовала мопарха, и в то же время
пз тысячи глоток единым дыханием вырвался крик:
«В Париж!»
127
Спустя некоторое время по дороге из Версаля в Па-
риж двигались королевские экипажи с эскортом из На-
циональной гвардии и торжествующих успех парижанок.
* * *
Революция шла полным ходом. Структуры государства и
гражданского общества стремительно обретали буржуаз-
ный характер. Классовость законодательной деятельности
Национального собрания была совершенно однозначной.
Контраст с двойственной, постоянно колеблющейся поли-
тикой абсолютной монархии получался разительный.
В ходе революционных преобразований радикальнейшим
образом решался конфликт между государственной
властью и гражданским обществом: механизм противо-
борства заменялся механизмом четкого взаимодействия,
а в структурном плане — органического взаимопроникно-
вения.
В рамках старого порядка буржуазия вынуждена была
искать формы объединения в неполитических организа-
циях: академиях, масонских ложах, различного рода куль-
турных и научных обществах. Воздействие па принятие
политических решений осуществлялось опосредованно —
через парламент, легальную и подпольную печать, путем
целенаправленного коррумпирования государственного ап-
парата. Все это каналы воздействия ненадежные и мало-
эффективные, окончательное принятие решения в любом
случае ускользало от контроля буржуазии.
Часть буржуазных элементов продолжала входить в
корпорации, другая часть относилась к дворянскому со-
словию, соответственно и первые и вторые использовали
специфические, традиционные формы диалога с королев-
ской и местной властью. Общность интересов буржуа
впервые совершенно отчетливо проявилась в ходе состав-
ления наказов и выборов депутатов в Генеральные шта-
ты. До этого сам характер политической системы старого
порядка предопределял выпячивание па первый план про-
тивоположных частных интересов различных региональ-
ных, профессиональных, сословных, конфессиональных
группировок буржуазии.
Захват государственной власти в 1789 г. способствовал
консолидации буржуазии как класса. Внутренние проти-
воречия буржуазии не исчезли, но они были теперь све-
дены в систему, которая как единое целое противостояла
двум бывшим первым сословиям и королевской власти.
Первичные собрания избирателей, муниципалитеты,
128
Контр абандис т
Луи Ыандрен
j5* Зак. 1721
12 июля 1789 года. Камилл Дему леи призывает народ к оружию
Заседание революционного комитета. II год Республики
фкод на B' pc.i.ib S с^срйорп 17М»
дистрикты, департаментские власти, Национальное собра-
ние — взаимосвязанные органы, составлявшие государст-
во и его гражданскую основу, все они находились с
1789 г. под контролем буржуазии, более того, буржуазия
составляла их плоть и мозг.
Дворянство с формально-юридической точки зрения
также служило социальным наполнителем этой системы.
По своему имущественному положению подавляющее
большинство дворян обладали избирательными правами,
могли входить (и входили) в муниципалитеты, законода-
тельный корпус и другие органы новой власти. Казалось
бы, овладев правилами новой политической игры, исполь-
зуя свое еще немалое экономическое могущество и пре-
обладающее влияние в таких государственных институтах,
как армия, полиция, большинство министерств, дворянст-
во могло вполне успешно отстаивать свои интересы. Но как
в рамках старого порядка формирующийся класс буржуа-
зии, играя по правилам, неизбежно проигрывал дворян-
скому сословию, так и в новых условиях распадающееся
дворянское сословие должно было с неменьшей неизбеж-
ностью проигрывать классу буржуазии. В итоге дворян-
ство сделало ставку не на интеграцию в буржуазную по-
литическую систему, а на реставрацию прежней дворян-
ско-абсолютистской. Главным инструментом реставрации,
ее основной движущей силой должна была послужить
королевская власть. Из потрясений первого года револю-
ции королевская власть по сравнению с другими полити-
ческими институтами старого порядка вышла с наимень-
шими потерями. Полномочия короля оставались чрезвы-
чайно широкими: право приостанавливающего вето на срок
двух легислатур, неограниченное право назначения ми-
нистров, наконец, 25-миллионный цивильный лист. Глава
обновленной французской монархии обладал властью,
серьезно урезанной с точки зрения самодержца абсолю-
тистского государства XVIII в., и властью, почти безгра-
ничной с точки зрения конституционного монарха XIX в.
Перед лицом столь мощной исполнительной власти,
к тому же постоянно подталкиваемой дворянством к госу-
дарственному перевороту, лидеры буржуазии не могли не
чувствовать хрупкость создаваемой ими политической си-
стемы. Складывалась противоречивая ситуация: с одной
стороны, нормальное буржуазное хозяйствование требова-
ло на раннем этапе развитцр капитализма устранения с
политической арены народных масс, с другой — поддерж-
ка крестьянства и плебейских элементов города была со-
5 Заказ М 1721
129
вершенно необходима буржуа. Эта объективная двойст-
венность политических кадров буржуазии в отношении к
«мелкому люду» обусловила и колебания, и непоследова-
тельность в деятельности Учредительного, Законодатель-
ного собраний и других новых органов власти.
Благодаря походу на Версаль, повлекшему за собой
переезд королевской семьи и Учредительного собрания в
Париж, перевес сил в пользу буржуазии обозначился до-
вольно явно. Тут же значение поддержки парижского мел-
кого люда стало падать в глазах либералов-конституцио-
налистов, ведущей политической силы в Учредительном
собрании и в стране. Среди буржуа-патриотов высказы-
валось даже мнение, что общественную активность про-
столюдинов следует уже не направлять в нужное русло,
а полностью прекратить. Следуя этой логике, уже к кон-
цу 1789 г. рабочих и массу мелких собственников вновь
вытеснили из сферы национальной политики. Под пред-
логом их неучастия в уплате налогов декретами октября —
ноября 1789 г. их отстранили от участия в выборах во все
местные и центральные органы власти.
В то же время, исключив бедняков из «pays legal», по-
литические деятели буржуазии отнюдь не решили предо-
ставить массу неимущих самим себе. По мысли не только
демократов, но и либералов-конституционалистов, просве-
щение и политическое воспитание должны были в пер-
спективе из союзника спонтанного, малоуправляемого и
потому опасного сделать дисциплинированную наемную
армию буржуазии, беспрекословно исполняющую ее волю
как при решении хозяйственных, так и политических
проблем. Но подход к политическому воспитанию масс у
либералов и демократов существенно различался. Первые
представляли его как постепенный, очень длительный про-
цесс, в котором себе либералы отводили роль пастырей-
культуртрегеров, а «темным» массам —роль пассивных
слушателей. Демократы больше полагались на обучение
на практике, практика же, по их мысли, должна была не
только обеспечить просвещение масс, но привести самих
демократов к власти. Для них политическая активность
народа являлась одним из важнейших условий их собст-
венного политического триумфа.
* * *
После событий 5—6 октября обстановка в Париже несколь-
ко разрядилась. С ноября улучшилось снабжение города
хлебом. В то же время укрепившиеся новые власти бес-
130
пощадно пресекали всякие попытки волнений. С одной
стороны, репрессии, закон о военном положении вселили
страх и неуверенность в недовольных, с другой — многие
были уверены, что Учредительное собрание сделает все
необходимое для всеобщего благоденствия.
Париж будто вновь обрел свой прежний, дореволю-
ционный вид. Аристократы устраивали балы и приемы.
По вечерам светились огнями театры. В квартале Сент-
Оноре число роскошных экипажей если и убавилось, то не
очень заметно. Парижские магазины поражали воображе-
ние обилием и разнообразием товаров. Приехавший в де-
кабре 1789 г. из Бордо студент писал родителям: «Какая
роскошь! Богатство, выставленное напоказ в бесчислен-
ных лавках, ослепляет глаза, уставшие от созерцания все-
го этого великолепия!»
К весне 1790 г. социальная структура высших классов
почти не изменилась: эмиграция была еще незначитель-
ной. Правда, теперь в официальных бумагах дворяне на-
зывались «буржуа», но, потеряв титулы, они сохранили
имущество, а нередко и посты в администрации. Впослед-
ствии, анализируя ход революции, не лишенная проница-
тельности светская дама писала: «...после великих бурь
наступали периоды спокойствия, и это более всего вводи-
ло нас в заблуждение. Если бы ужасные события разви-
вались непрерывно, люди (имеются в виду дворяне-контр-
революционеры. — Е. К.) собрались бы с силами и, воз-
можно, в конце концов даже победили бы, но так как,
преодолев первые препятствия, поток замедлял свое те-
чение, мы расслаблялись, питая надежду, что все закон-
чилось, и... забывали принять необходимые меры предос-
торожности» 26.
Власти, юридические порядки были новые, для рабо-
чего же человека мало что изменилось. Оттесненные в
духовное гетто сугубо материальных интересов, рабочие,
даже подавая робкие протесты против своего полного по-
литического бесправия, подчеркивали свою абсолютную
лояльность по отношению к Учредительному собранию и
новым вождям нации. Рабочие Сент-Антуанского пред-
местья в петиции от 13 февраля 1790 г. униженно проси-
ли даровать неимущим гражданам право голоса и одно-
временно обложить их прямым налогом в 35 ливров в год
(уничтожив при этом косвенные налоги). Обращались
они к законодателям не как равные к равным: «Ваши за-
коны для нас — оракулы £амой мудрости» или «Если
ваша мудрость сочтет нужным благоприятно отнестись к
5*
131
нашей просьбе, мы будем счастливы... Если произойдет
обратное, законодатели, наше непоколебимое усердие бу-
дет лишь более активным и более гражданственным;
вы всегда увидите в нас своих усерднейших защитников».
В другой петиции от 9 сентября 1790 г. рабочие Сент-
Антуанского предместья заявляли о своей преданности
«собранию, королю, всем гражданским и военным началь-
никам, и особенно генералу Лафайету» 27.
II тем не менее с конца осени 1789 до лета 1791 г.
революционный процесс хотя и замедлил свой ход, но не
остановился.
В некоторых провинциальных городах рабочих допуска-
ли в Национальную гвардию: вначале многие из них устрем-
лялись в ее ряды по той простой причине, что время, за-
траченное на патрулирование города, оплачивалось им как
рабочее. А ходить с ружьем по улицам менее утомитель-
но, чем стоять у станка или верстака. Но не только сугубо
экономические мотивы привели работников в Националь-
ную гвардию: многим казалось, что революция дала им
шанс вырваться наконец из рутины повседневности, дала
шанс шагнуть в иную жизнь, и тогда вступление в На-
циональную гвардию обретало уже политический, миро-
воззренческий смысл; тогда становится понятным, почему
рабочие будут не только нести патрульную службу, но и с
готовностью отправятся впоследствии в опасные походы
в Вандею и Бретань на подавление мятежей28. Среди не-
имущих постепенно выкристаллизовывалось политически
активное меньшинство. Многие же простолюдины предпо-
читали не лезть в политику без особой надобности. В ту
же Национальную гвардию далеко не все стремились за-
писаться.
18 июня 1790 г. Учредительное собрание приняло за-
кон, который исключал пассивных граждан из состава
Национальной гвардии, наоборот, все активные объявля-
лись обязанными нести в ней службу, если желали сохра-
нить свои гражданские права. Вскоре выяснилось, что для
многих гражданские права не такая уж большая цен-
ность. В Боже более 85% активных граждан из числа зем-
ледельцев не записались в Национальную гвардию, у ре-
месленников и торговцев таких оказалось 33%, у состоя-
тельных буржуа —27%. В Сомюре земледельцы были не
столь индифферентны — лишь 25% добровольно расста-
лись с гражданскими правами, среди ремесленников и ла-
вочников 27% не записались в гвардию, среди буржуа —
21%, среди наемных рабочих — 52% 2Э. Даже в эпоху ре-
132
волюции народ надо было приобщать к политике, объяс-
нять ее смысл и значение.
В Париже особую роль в политическом просвещении
плебейских масс играл Клуб прав человека и гражданина,
более известный под названием Клуба кордельеров. Чтобы
стать его членом, достаточно было платить 2 су в ме-
сяц, но на заседания допускались и вовсе неимущие, ко-
торые не могли заплатить даже эту скромную сумму.
В хартии кордельеров, принятой 27 апреля 1790 г., го-
ворилось, что главная цель клуба — выявлять злоупотреб-
ления властей, вскрывать различные нарушения прав че-
ловека и подвергать их суду общественного мнения30.
Весной 1790 г. в Париже возникло первое братское
общество — объединение, еще более демократическое по
составу, чем Клуб кордельеров. Его основал безвестный
учитель пансиона Клод Дансар; он собирал в библиоте-
ке монастыря якобитов (там же, где заседал и Яко-
бинский клуб), ремесленников и разносчиков фруктов
и овощей своего квартала с их женами и детьми, чтобы
читать и объяснять декреты Национального собраниям.
Лишь на десятый месяц существования братского обще-
ства одна из парижских газет поместила о нем заметку.
К тому времени были созданы еще два объединения подоб-
ного же рода: Общество друзей секции Библиотеки и Об-
щество победителей Бастилии. К лету 1791 г. такпх об-
ществ в Париже насчитывалось уже более десяти, получи-
ли они распространение и в провинции. В городах Фран-
ции к 1792 г. от 2 до 8% мужского населения было охваче-
но сетью этих демократических организаций32.
В Париже в большинстве своем они следовали по-
литической линии Клуба кордельеров. А именно на засе-
даниях этого клуба подвергались критике кумиры, нис-
провержения которых требовал дальнейший ход развития
революции. Когда Лафайет подал в отставку с поста
главнокомандующего Национальной гвардией, многие сек-
ции обратились к нему с петициями, умоляя остаться.
Кордельеры осудили сервильный дух этих петиции, не-
разумное превознесение достоинств честолюбивого гене-
рала. Они не простили Барнаву его выступления в защиту
сохранения рабства в колониях. Они поддержали суровые
филиппики Марата против Мирабо, обвинившего знамени-
того трибуна в продажности и предательстве 33. Благодаря
Демократической прессе и брауским обществам сказанное
на заседаниях Клуба кордельеров расходилось по всему Па-
рижу. Закрадывавшиеся в умы простолюдинов сомнения
133
находили подтверждение и поддержку. Незыблемые еще
недавно авторитеты подвергались эрозии. Путь оказывал-
ся свободным для дальнейшей радикализации сознания,
для поиска новых лидеров.
Братские общества и клубы являлись не только цен-
трами пропагандистской деятельности, постепенно они
все более обретали значение организующего начала народ-
ного движения. Те члены или даже лидеры общества,
которые хотели ограничиться политико-просветительской
работой, оказывались вне их рядов. Так, К. Дансар в
марте 1791 г. был вынужден покинуть общество, им самим
созданное. Избавлялись демократические организации и
от людей, в том числе неимущих, которые за деньги,
в силу прочно укоренившихся иллюзий или просто мечтая
о возвращении любой ценой общественного спокойствия,
поддерживали Лафайета и других «умеренных». Проводя
большую чистку своих рядов в декабре 1790 г., Общество
победителей Бастилии прямо объявило, что чистка на-
правлена против тайных агентов Лафайета.
В мае 1791 г. под председательством редактора га-
зеты «Меркюр насьопаль» республиканца Франсуа Ро-
бера был создан Центральный комитет народных обществ.
В середине июня ЦК обратился к Национальному собра-
нию с адресом, в котором выразил требование отменить
деление граждан на «активных» и «пассивных»; адрес
подписали председатели 13 братских обществ.
Два принципа лежали в основе объединения людей в
народных обществах: территориальный и политический.
В каждое общество входили преимущественно граждане
одного квартала. Все их члены придерживались прибли-
зительно одних и тех же политических взглядов.
В ту пору политическими кумирами парижского про-
стонародья, в том числе объединенного в братских обще-
ствах, были Мирабо, Робеспьер и Марат. Характеризуя
этот политический синкретизм народных масс, Ж. Жорес
писал: «В своем революционном сознании, более широком,
чем все партии со всей их ненавистью, народ примирял
все силы Революции: Мирабо, Робеспьера, Марата. Народ-
ные общества ставили бюст „неподкупного** Робеспьера
рядом с бюстом Мирабо, обвиненного в продажности...» 34
После событий 5—6 октября 1789 г. вплоть до февраля
1791 г. Париж не знал вспышек массового негодования.
Изменение политического сознания плебейских эле-
ментов происходило без эксцессов, мирно и «разумно».
И казалось, процесс этот затрагивал лишь сравнительно
134
небольшую часть граждан. Так, молодой Н. М. Карамзин,
путешествовавший в 1790 г. по Франции, писал: «Не ду-
майте однако ж, чтобы вся нация участвовала в трагедии,
которая играется ныне во Франции. Едва ли сотая часть
действует, все другие смотрят, судят, спорят, плачут или
смеются, бьют в ладоши или освистывают, как в теат-
ре» 35. Казалось, быт и сознание широких масс очень мало
изменились в начальный период революции. Монархиче-
ские чувства французов оставались внешне неизменными,
более того, Людовик XVI был даже популярен. С этим
вынужден был считаться даже столь отважный человек,
как Марат, не боявшийся выступать против самых различ-
ных «святых» и широко распространенных политических
предрассудков. В феврале 1791 г., склоняя голову перед
народным мнением, он писал о Людовике XVI: «По боль-
шому счету это именно тот король, что нам нужен. Мы
должны благодарить небо за то, что оно нам его даро-
вало» 3S.
Борьба с королевской властью в 1790 —первой полови-
не 1791 г. часто принимала завуалированные формы. Не-
редко политический расчет, тонкий политический ход
очень трудно отличить от искренних мнений и поступков
людей. Вплоть до весны 1791 г. демократы редко осмели-
вались открыто выступать против института королевской
власти и против Людовика XVI лично; их борьба при-
няла форму своеобразной заботы о короле. К стремлению
максимально ограничить, в том числе путем народной
«заботы», свободу действий короля примешивалось ис-
креннее беспокойство демократов, что король может быть
похищен аристократами и его имя и он сам будут исполь-
зованы в контрреволюционных целях. Зимой 1790/91 г.
эти опасения уже широко разделялись парижским насе-
лением.
В феврале 1791 г. распространился слух, что главная
башня Венсеннского замка соединена с Тюильри подзем-
ным ходом, который будет использован для похищения
или побега (возникло уже и такое подозрение) короля.
Рабочий люд Сент-Антуанского предместья стал упорно
поговаривать о необходимости разрушить эту проклятую
башню. Патриотов возмущало, что Венсеннский донжон
вновь, как и в старые времена, стали использовать в ка-
честве тюрьмы.
28 февраля более тысячи рабочих под командованием
офицера Национальной гвардии пивовара Сантера отпра-
вились в Венсенн. Но Лафайет с отрядом в 1200 человек
135
воспрепятствовал разрушению донжона, он подверг Сви-
тера дисциплинарному наказанию, а 64 участника похода
на Венсенн были арестованы37.
Весной 1791 г. стали меньше говорить об угрозе по-
хищения короля и все больше — о его планах бегства.
18 апреля народ и национальные гвардейцы не выпусти-
ли из Парижа королевское семейство, отправившееся на
пасхальную мессу в Сен-Клу. Не помогли уговоры Ла-
файета, на них отвечали бранью и клялись, что не дадут
королю уехать.
Помимо постоянно просачивавшихся новых сведений
о действительно готовившемся побеге королевского семей-
ства, плебейство Парижа весной и в начале лета 1791 г.
волновали нехватка звонкой монеты и развивавшаяся на
этой почве спекуляция. Так, утром 3 июня 1791 г. несколь-
ко женщин и около 150 рабочих столпились на тротуаре
улицы Вивьен, почти напротив пассажа Радзивил, где по
вечерам большие деньги спускались в бириби, модную в
то время азартную игру. Рабочие возмущались: их труд
оплачивался ассигнатами *, которые невозможно было
реализовать по номинальной стоимости. Потери состав-
ляли до четверти зарплаты. Проходимцы же из пассажа
Радзивил загребали звонкую монету, а потом ее продавали
несчастным, живущим честным трудом. Услышав эти
жалобы, человек в серой с красным куртке и помятой
шляпе предложил: «Так как муниципалитет и Националь-
ная гвардия ни черта не делают, надо самим навести по-
рядок — разнести воровскую лавочку,— с этими словами
он поднял над головой трость.— И если за мной последу-
ют, я готов встать во главе, выгнать всех мерзавцев и
вздернуть их, если они вздумают сопротивляться». Какой-
то кожевник возразил энергичному незнакомцу, что это
неподходящий способ добиваться справедливости, лучше
обратиться к законным властям и донести им на мошен-
ников. Большая часть рабочих с ним согласилась38.
О финансовых аферах и спекуляции на ассигнатах
постоянно говорили в Пале-Руаяле, продолжавшем и в
1791 г. играть роль общественного центра Парижа. Но
более всего парижан беспокоил все-таки готовящийся
побег короля, именно по этому поводу разгорались осо-
бенно жаркие споры. Иной раз дело доходило почти до
потасовок. Одни утверждали, что все это чепуха, ложные
* Бумажные деньги, обеспеченные национальными имуществами.
С 6 мая 1791 г. казначейство начало выпускать мелкие купюры
по 5 ливров.
136
слухи, никуда король не собирается бежать, другие им
тут же отвечали, что так могут говорить только люди,
купленные Лафайетом 39.
Хотя современники с достаточным основанием го-
ворили про Людовика XVI, что он «обладал храбростью
женщины в момент, когда она рожает», и сколько-либо
серьезное решение королю было принять всегда чрезвы-
чайно трудно, 20 июня 1791 г. Людовик XVI все-таки
отважился на отчаянный поступок: он попытался тайно
покинуть столицу своего королевства. Немного в истории
найдется государственных деятелей, которые совершили
бы шаг столь же катастрофический для своего дела и
собственной судьбы.
Утром 21 июня три артиллерийских выстрела оповес-
тили парижан о бегстве короля. Улицы заполнили возбуж-
денные толпы, в местах наибольшего скопления людей
появились отряды Национальной гвардии; демократиче-
ские клубы, общества, секции заседали почти непрерыв-
но. В некоторых секциях начали раздавать оружие рабо-
чим и зачислять их в Национальную гвардию. Пассивные
граждане пытались и самовольно захватывать оружие.
Те же парижские рабочие, которые совсем недавно в
марте 1791 г. выражали искреннее беспокойство по по-
воду здоровья приболевшего тогда короля, теперь отпу-
скали в его адрес выражения не из самых цензурных. От
былой популярности вмиг не осталось и следа. Вполне в
унисон с настроением парижского плебейства 22 июня
Марат писал в своей газете: «С двух точек зрения Людо-
вик XVI недостоин вновь вступить на трон: он либо
опасный идиот, который должен быть низложен, либо
опасное чудовище, которое надо задушить, если только
хотят обеспечить общественную свободу и благо наро-
да» 40.
Клуб кордельеров 22 июня принял составленный
Ф. Робером адрес к Учредительному собранию, в котором
требовал «либо провозгласить немедленно, что Франция
больше уже не монархия, что опа республика, либо по
крайней мере подождать, чтобы все департаменты, все
первичные собрания высказались по этому важному во-
просу, прежде чем во второй раз ввергнуть прекрасней-
шее государство в мире в оковы и цепи монархизма» 41.
Создавшаяся обстановка впервые за время революции
позволила Роберу и его единомышленникам перейти от
абстрактной пропаганды па* тему желательности и теоре-
тической возможности республиканского строя во Фрап-
137
ции к формулированию политической республиканской
программы.
И все же, несмотря на недоверие патриотически на-
строенных простолюдинов к Людовику XVI, летом 1791 г.
республиканцам не удалось добиться преобладающего
влияния среди парижских рабочих и мелких собственни-
ков, этой мобильной массы великих дней революции. Де-
монстрация на Марсовом поле (17 июля 1791 г.) закончи-
лась трагически во многом потому, что сила была на сто-
роне муниципальных властей. Лафайету, Байи, Нацио-
нальной гвардии противостояло хотя и значительное,
но все еще меньшинство активных участников рево-
люции (даже если принимать в расчет исключительно на-
селение Парижа).
Петиция, составленная Клубом кордельеров и возло-
женная 17 июля на алтарь отечества на Марсовом поле
для сбора подписей, содержала основные пункты респуб-
ликанской программы. До того как прибыла Националь-
ная гвардия, расправившаяся с республиканской демонст-
рацией, около 6 тыс. человек подписали петицию. Значи-
тельная часть подписей принадлежала малограмотным
людям, а множество крестов на ней оставили и вовсе не-
грамотные 42. После кое-кому пз арестованных демонстра-
ция на Марсовом поле виделась как выступление рабочих.
Один чистильщик обуви, описывая сопротивление, оказан-
ное вооруженной силе, говорил исключительно о рабочих.
Арестованный портной обвинял Национальную гвардию,
что она стреляла в рабочих, как по птицам43.
События па Марсовом поле еще долго служили пред-
метом споров и столкновений. Даже в приличных кафе
говорили, что во всем произошедшем виноваты муниципа-
литет и командующий Национальной гвардией 44. Просто-
народье вообще пе стеснялось в выражениях, высказы-
ваясь о предательских «синих мундирах». В начале авгус-
та в предместье Сент-Антуан арестовали владельца
кабачка за рассуждения на тему, какие скоты националь-
ные гвардейцы, раз они слепо повинуются своим началь-
никам. Три месяца спустя в тюрьму посадили грузчика-
посыльного приблизительно за такого же рода высказы-
вания 45.
Расстрел на Марсовом поле, с одной стороны, обна-
ружил, что перевес сил все еще сохранялся за либераль-
ными монархистами, с другой — он ускорил их крах как
политической партии. Лафайет и другие фейяны уже дав-
но не вызывали особых симпатий у парижских рабочих
138
и мелких собственников, теперь же, после расстрела безо-
ружных демонстрантов, ненависть к ним не скрывали.
Бывшее третье сословие раскололось не только по соци-
ально-экономическому, но н по политическому признаку.
Недовольство установленными властями с логической
последовательностью подталкивало людей с большим вни-
манием отнестись к политическим оппонентам Лафайета,
Байи и их единомышленников. > величивалось число
республиканцев, п их пропаганда находила все более
сочувственный отклик. Наряду с голосами известных сто-
ронников республиканского строя — Робера, Демулена,
Кондорсе — теперь раздавались голоса десятков их недавно
обращенных последователей и сторонников.
В первые годы революции у французов, и особенно
парижан, быстро сложилась привычка высказывать вслух
свое мнение по любому политическому вопросу. И вот
летом и осенью 1791 г. на улицах Парижа, в садах Пале-
Руаяля и Тюильри, в кафе все чаще стали звучать респуб-
ликанские речи. Власти были бессильны бороться с этой
спонтанной и даже непреднамеренной агитацией. Хрони-
кер повседневной политической жизни, газета «Бабийяр»
то и дело сообщала о случаях подобной агитации.
В Септ-Антуапском предместье расклеивались афиши,
в которых неизвестный автор призывал народ повесить
короля, королеву и все их семейство. Полиции удалось
арестовать расклейщика, им оказался юный ученик са-
пожника, которому хозяин поручил это дело46. В одном
из кафе республиканские идеи попробовал пропагандиро-
вать депутат колониального собрания острова Гаити, по
завсегдатаи на него зашикали, и он вынужден был рети-
роваться 47. По-иному развивались дискуссии па улице,
где нередко в них вмешивались рабочие, обеспечивая
перевес одной пз сторон не только своими логическими
построениями, по и другими способами. Осенью 1791 г.
обозначился переход значительной части парижских ра-
бочих на позиции республиканизма. В этом отношении
характерна сцепка, описанная газетой «Бабийяр». Собы-
тия развернулись перед афишей «Крик петуха», имевшей
либерально-монархическое содержание. Кто-то из добро-
порядочных граждан отметил, что «петух» может уже не
столь усердствовать, защищая монархию, республиканцы
более не смеют высовываться. На что другой гражданин
в круглой шляпе ему тут же возразил: «Республиканизм в
сердцах всех патриотов, "штыки принудили его скрыть-
ся, но это ненадолго». (В это время к говорившим при-
139
близилась большая группа рабочих.) «Я отлично пони-
маю,—продолжал человек в шляпе,—почему активные
граждане любят «петуха» и короля. Монархия защищает
состояния и предохраняет от народных выступлений. Но
что за дело неимущим до правительства, которое заботит-
ся лишь о сохранении собственности, для них его деятель-
ность бесполезна, а часто и опасна. Большинство людей
отнюдь не являются собственниками, по суверенитет осу-
ществляет именно большинство. Мы хотим правительства,
которое поделило бы богатства между всеми людьми и на
всех жителей страны в равной степени возложило бы об-
щественные обязанности. Подобное может дать только Рес-
публика. Те, кто отстаивает монархию,—враги народа и
равенства». Воодушевленный этими словами ребенок про-
тянул руку, чтобы сорвать афишу, но ему помешали, а на
оратора даже кто-то замахнулся тростью, но республикан-
ца загородили рабочие. Оказавшийся вблизи патруль На-
циональной гвардии предотвратил столкновение48.
На споры и раздумья о государственном устройстве
Франции, об ее экономическом положении, отношении к
королю осенью 1791 г. все больший отпечаток стало на-
кладывать ощущение неизбежности войны. Либералы-
конституционалисты обвиняли демократов в том, что
именно их бунтовщические взгляды вызывают опасения
европейских дворов и принуждают монархов начать пре-
вентивную войну, пока «революционная зараза» не пере-
кинулась па их страны. Простой люд ожидал войну со
смешанным чувством гнева и страха.
Осень и первая половина зимы 1791/92 г. прошли спо-
койно. В народе по-прежнему жаловались па нехватку
серебряной монеты, поругивали Национальную гвардию...
Изменилось разве что отношение к войне. Воинственную
декларацию Бриссо, произнесенную 20 октября в Законо-
дательном собрании, многие восприняли с энтузиазмом.
Спекуляция на чувстве национальной гордости нередко
приносит большие политические дивиденды, но в то же
время это один из самых опасных видов спекуляции, ибо
он прямым путем ведет к войне.
Осенью 1791 г. воинственные настроения охватили
большую часть населения, особенно в городах. Угар веры
в спасительную роль насилия начал распространяться по
стране. Сильные личности из правящих классов помыш-
ляли об экономических выгодах, территориальных при-
обретениях, удовлетворенных амбициях; простые люди
Франции думали о свободе своей родины, защите очага,
140
помощи таким же, как они, бедным п обездоленным в
борьбе против тиранов. Ни те ни другие не догадывались,
что от войны потеряют все. Среди политиков-демократов
Робеспьер чуть ли не единственный считал, что интересы
революции требуют не разжигания войны, а, наоборот,
максимума усилий, чтобы ее избежать4’.
Впрочем, вспышка энтузиазма осенью 1791 г. дли-
лась недолго. Повседневные заботы даже самых воинст-
венных бедняков вынуждали их забывать о героическом
ради удовлетворения простых человеческих нужд.
Экономические неурядицы могут долго действовать
людям па психику, вызывать возмущенные разговоры,
пересуды... год, два, десять, но в один прекрасный момент
наступает предел терпению. И от слов народ переходит
к делу. Французы редко бывали склонны терпеть эконо-
мический маразм годами. Продолжавшееся в течение
1791 г. падение стоимости ассигнатов привело к серьез-
ному обесцениванию зарплаты многочисленных категорий
наемных работников. Возраставшая эмиграция дворян
и духовенства вызвала хронический кризис в ряде ремес-
ленных профессий. Непосредственным толчком к народ-
ным выступлениям в январе 1792 г. послужили перебои
в снабжении столицы сахаром и кофе и резкий рост цеп
на сахар, кофе и другие продукты питания.
В предместьях Сент-Антуан, Сен-Марсо, Сен-Дени,
в секциях Гравилье и Бобур женщины из простонародья
врывались в магазины, заставляли торговцев продавать
товары по прежним низким ценам. Лишь отряды полиции
и Национальной гвардии сумели защитить буржуа от «на-
родной таксации».
20 апреля 1792 г. Франция объявила войну королю
Богемии и Венгрии (такой формулой подчеркивалось,
что Франция собирается воевать с королевским домом
Габсбургов, а не со Священной Римской империей). Фран-
цузские войска вступили на территорию Бельгии. Патрио-
ты ожидали побед французского оружия и восстания
бельгийцев, но бельгийцы не восстали, а французская ар-
мия вскоре начала отступление. Можно было не читать
газету Марата и не слушать речей Робеспьера, мысли об
измене приходили в голову даже людям, неискушенным
в политике. Давно утвердившееся в общественном созна-
нии мнение, что королева Франции — глава ненавистной
«австрийской партии», не требовало дополнительных до-
казательств. Но теперь и Л1одовикХУ1 не внушал дове-
рия. Королевская власть становилась невыносимой, нель-
141
8я было вести войну имея во главе государства изменника.
Неудачи французской армии поставили страну перед
угрозой иностранной интервенции. Требовались срочные
меры по укреплению государственной безопасности. За-
конодательное собрание мод влиянием широкого общест-
венного негодования приняло в конце мая — начале нюня
три декрета: о высылке неприсягнувших священников,
роспуске королевской гвардии и создании под Парижем
20-тысячпого лагеря федератов. Король, уверенный в
близкой победе интервентов, согласился только на рос-
пуск своей гвардии, а два других декрета утвердить отка-
зался. 13 июня он уволил в отставку министров-патрио-
тов. пользовавшихся народной поддержкой, и призвал к
власти фейянов.
Зрелость гражданского сознания патриотически на-
строенных парижан в годы революции пе раз проявлялась
в том, с какой мужественной легкостью они переходили
от разговоров к делу. Негодование поведением двора за-
кончилось 20 июня массовой демонстрацией и подачей пе-
тиции Законодательному собранию и королю.
20 июня батальоны Национальной гвардии Сен-Мар-
сельского п Сент-Антуапского предместий, подмастерья с
пиками, лавочники, мужчины, женщины, дети продефи-
лировали по улицам Парижа, передали свою петицию де-
путатам Собрания. А вечером, возможно, в немалой сте-
пени неожиданно для самих себя демонстранты оказались
в королевских апартаментах. Королю пришлось выслу-
шать достаточно энергично выраженные требования на-
циональных гвардейцев и простолюдинов. Раздавались
возгласы: «Долой право вето! Вернуть министров-патрио-
тов!» Коронованную особу запросто называли «толстым
Луп», время от времени демонстранты выкрикивали:
«Дрожите тираны, вот санкюлоты!» 50
Прямых последствий события 20 июня не имели,
если пе считать неслыханного до того в истории Франции
унижения королевской власти; последние остатки сак-
ральпостп, во всяком случае в глазах парижского мелко-
го люда, этот институт утратил. Многие еще чисто по-
человечески снисходительно относились к королю, зная
о его тяжких прегрешениях против нации, ему их не то
чтобы прощали, а как бы отпускали. Приходила на ум
мысль из былых времен: какой-пикакой, а все-таки ко-
роль. Но личностью высшего порядка его пе признавал
уже никто. Политически же активные простолюдины, те,
которых летом 1792 г. уже повсеместно стали называть
142
санкюлотами, считали Людовика XVI тираном, клятво-
преступником, человеком, виновным во многих бедствиях
и поражениях Франции. И судьба короля все в большей
степени начинала зависеть именно от воли санкюлотов,
ибо па их стороне теперь была сила.
10 августа явилось конкретной реализацией этой силы,
воплощением ее в победоносном “восстании и установле-
нии нового органа власти — повстанческой Коммуны Па-
рижа. Коммуна 10 августа представляла собой первый
институт власти, пе только непосредственно порожденный
народным движением, но и сохранивший с ним органи-
ческие связи после победы.
* * *
С 1789 до лета 1792 г. народное движение проделало ог-
ромный путь. Вместе со всей страной оно совершило ска-
чок из полуфеодального мира старого порядка в мир четко
сформулированных норм буржуазной политики. Просто-
людины. штурмовавшие Бастилию, боролись под лозун-
гами «Да здравствует король! Да здравствует третье сос-
ловие!», вместе с бюстом Неккера несли по улицам Пари-
жа бюст принца Филиппа Орлеанского. Представление о
расстановке политических сил было столь же смутно,
сколь и сама расстановка. Аморфной аристократической
партии противостояло не менее аморфное, правда гораздо
более действенное, третье сословие; королевский двор
еще не успел опомниться от долгой борьбы с аристократа-
ми и лишь начинал осознавать, что аристократы — его
единственная реальная опора в стране. В хитросплетениях
политики 1789 г. народ разбирался как бы на ощупь,
почти инстинктивно. Сама сфера политики, эта специфи-
ческая сфера борьбы за власть, претерпевала кардиналь-
ное преобразование: на смену борьбе клик приходила от-
крытая борьба классов и представлявших их партий.
В 1792 г. третье сословие было уже глубочайшим об-
разом расколото. Облик основных буржуазных политиче-
ских партий достаточно прояснился. Народное движение
республикаппзпровалось, и уже один этот факт знамено-
вал собой гигантский скачок в его политическом развитии.
Устранение фигуры короля делало политическую сцену
гораздо более ясной и попятной. Простолюдины поддержи-
вали ту партию, которая в наибольшей степени выражала
готовность идти навстречу их требованиям. Социальное,
народное движение превращалось в непосредственно по-
литическое движение санкюлотов.
143
Само определение «политический» указывает на то,
что данная форма социальной активности направлена на
изменение или полное устранение существующей власти в
обществе. Наиболее политически активные элементы па-
рижского плебейства стали ставить перед собой подобного
рода цели лишь после Вареннского кризиса. Республикан-
ская демонстрация на Марсовом поле явилась первым по-
литическим актом нарождавшегося санкюлотского дви-
жения. Характерно, что сам термин «санкюлот» (и произ-
водные от него) получил широкое распространение лишь
с лета 1791 г.51 Но в то время это слово имело ругательное
значение, использовали его преимущественно сторонники
аристократов и либералов-конституционалистов.
Сдвиг в семантике слова санкюлот произошел, по-впди-
мому, лишь во второй половине 1791 — первой половине
1792 г. Пежоратпвное значение было потеснено, а затем
и вытеснено значением почти сакральным. Революция
ведь тоже имела свои святыни, неуважительное высказы-
вание о нации, Конвенте или тех же санкюлотах могло
дорого стоить человеку. С весны 1792 г. о санкюлотах с ог-
ромным пиететом стала писать демократическая пресса.
Именно с той поры устами папаши Дюшена Эбер начал
призывать: «За пики, отважные санкюлоты! Наточите их
получше и выпустите дух из аристократов» 52.
Народное движение обрело имя, был совершен один из
первых шагов на пути к политической самоидентифика-
ции, осознанию сущности нового исторического феномена.
Но события слишком опережали процесс познания. Если
обозначение новых явлений происходило почти синхронно
с их рождением, то процесс их теоретического осмысления
явно запаздывал. Образовывался разрыв. Ряд — слово,
термин, понятие — не имел завершения. Звена «понятие»
недоставало. Слово не успевало обрести соответствующее
ему понятие, как теоретическое осмысление обозначаемо-
го данным словом явления теряло смысл, ибо само явление
исчезало.
Так было и с явлением санкюлотпзма. В 1792—1794 гг.
что значит слово «санкюлот», знали все, теоретически же
истолковать этот феномен не мог никто, а к концу 1795 г.
его уже можно было не истолковывать: движение санкю-
лотов стало историей.
Существовал разрыв между практической деятель-
ностью людей и ее осмыслением, их практическим и теоре-
тическим разумом.
Специфика санкюлотизма как одного из важнейших
144
элементов революционного процесса состоит в том, что он
представлял собой массовое политическое движение, а со-
временники, даже из числа политиков того времени, об-
ращали внимание прежде всего на его социальную сущ-
ность.
Санкюлотами часто называли просто бедных людей
как бы вне зависимости от характера их политических
убеждений. На заседании Якобинского клуба 29 вапдемь-
ера II года Республики член Конвента Лапланш рассказы-
вал о своей миссии в Жер: «Священники пользовались
всеми удобствами в местах своего заключения, санкюлоты
же спали в тюрьмах па соломе. Первые снабдили меня
тюфяками для последних»53. По существу идентичны
представлениям Лапланша о санкюлотах представления
видного жирондиста, мэра Парижа в 1791—1792 гг.
Ж. Петиопа, который утверждал: «Когда говорят о сан-
кюлотах, то имеют в виду пе всех граждан, исключая
дворян и аристократов, а лишь тех, кто ничего не имеет в
отличие от всей массы собственников» 54. Человек совер-
шенно иной ориентации, будущий глава «заговора рав-
ных», Г. Бабеф также считал санкюлотами бедных, не-
имущих людей55.
Встречались и более определенные социальные харак-
теристики: среди городского плебейства цветом санкюлот-
ства Эбер считал рабочих5в.
Социально-экономические отличия санкюлотов виде-
лись современникам гораздо более ясно, чем их политиче-
ское своеобразие. Конечно, Лапланш, Эбер, Бабеф не мог-
ли не видеть политическую сторону санкюлотизма: пат-
риотизм санкюлотов подразумевался всегда как нечто
само собой разумеющееся, казалось, что человек из наро-
да не может пе быть патриотом, сторонником революции.
Но совершалась невольная передержка — патриотизм
отождествлялся с сапкюлотизмом. Получалось, что санкю-
лоты — это просто последовательные республиканцы из
простонародья и каких-либо идей, отличных от идей яко-
бинцев, они по имеют. Более того, союзники из числа бур-
жуазных политиков воспринимали в 1792 — первой поло-
вине 1793 г. специфические установки формировавшейся
санкюлотской идеологии как установки, чуждые духу на-
рода, духу санкюлотизма. Якобинцам-робеспьеристам, как
никакой другой политической группировке времен Вели-
кой революции, была свойственна иллюзия, что истинные
нужды и стремления народа лучше всего (в том числе
лучше самого парода) понимают именно опи, якобинцы.
6 Заказ № 1721
145
Санкюлоты признавались в качестве особой социальной
группы, по пе особого политического и идеологического
течения. Единой и неделимой республике должна была
соответствовать единая и неделимая нация.
Но, как часто бывает, идеологические мифы навязыва-
ли одно видение мира, а реальность прорывалась сквозь
них совсем в ином обличье. Часть людей из народа оста-
лась в стороне от революционных событий, часть поддер-
жала контрреволюцию. Пассивный консерватизм 1789—
1791 гг. в 1792—1793 гг. превратился в пожар граждан-
ской войны в Вандее, в мятежи в Лионе, Тулоне, Марселе
и многих других местах. Крестьяне, ремесленники, лавоч-
ники, рабочие оказывались па стороне не только федера-
листов-республиканцев, по и роялистов.
Якобинцы были с народом, но со своим, санкюлотским,
народом. Газета «Парижские революции», близкая по духу
установкам Робеспьера, весной 1793 г. вводила определен-
ное разграничение между пародом и санкюлотами и даже
более того: опа выдвигала обвинения против «ложных
санкюлотов». В одном из мартовских номеров 1793 г. па ее
страницах говорилось о бедствиях Франции: «Кажется,
все силы объединились, чтобы заставить народ отдаться
первому же авантюристу, который захочет им овладеть.
О дьявольское наваждение! Что? Неужели у нас будет...
нет сил закончить фразу, написать это кощунственное,
мерзкое, богопротивное слово! Нет! Этого не будет... Не так
ли, отважные санкюлоты?.. Вы совершили революцию, вы
ее защитите и завершите, несмотря на все происки королей,
министров, дворян, священников, богатых эгоистов, вся-
ких ничтожных и нейтральных людишек, ложных санкю-
лотов, которые пытаются затесаться в ваши ряды, подража-
ют вашим манерам, вашей одежде и все ради того, чтобы
лучше вас обмануть» 57 Верно подметив явление, журна-
лист (возможно, это был Сильвен Марешаль, редактиро-
вавший в 1793 г. газету) дал ему неверное толкование:
для него «ложные санкюлоты» — это имущие элементы,
подделывающиеся под санкюлотов. Преодоления идеоло-
гического мифа не произошло, представление о том, что
санкюлоты — это истинный парод, это парод, поддержива-
ющий якобинцев, лишь обрело дополнительное подтверж-
дение и разъяснение. Конечно, мифологизм сознания
якобинцев был особого рода. Удержаться у власти и бла-
гополучно прожить многие годы, не расставаясь с излюб-
ленными мифами, удается лишь бюрократам времен народ-
ной спячки. Якобинцы обладали счастливой способностью
146
обретать свои мифы и забывать о них в зависимости
от ситуации. Бесстрашные практики революции, они не
продержались бы у власти и дня, если бы в практических
делах не оставляли в стороне даже самые дорогие их серд-
цу и уму мифы. Безжалостно подавляя роялистские и фе-
дералистские мятежи, они уничтожали врагов, не изнуряя
себя метафизическими изысканиями: кто из противников
на самом деле санкюлот, но сбитый с пути истинного свя-
щенниками и аристократами, и кто враг, неумолимый и
прирожденный. Точно так же к побежденному врагу они
подходили трезво и реалистически. Неустрашимый спод-
вижник Робеспьера Кутон говорил о плененных вандей-
цах: «Я думаю, что пи к каким пагубным последствиям
не приведет, если мы избавим от смертной казни женщин,
детей, стариков и всех тех из землепашцев и рабочих, ко-
торые среди разбойников пе занимали никакого граждан-
ского или военного поста» 58.
Сохранились данные о политических кадрах париж-
ских секций II года Республики. Среди деятелей секций
периода наивысшего подъема революции различались три
категории. Первая — это комиссары гражданских комите-
тов, вторая — члены революционных комитетов, третья —
санкюлоты-активисты, группировавшиеся с осени 1793 г.
преимущественно в секционных обществах.
Гражданские комитеты секций были созданы в соот-
ветствии с муниципальным законом 21 мая — 27 июня
1790 г., занимались они в основном административными
вопросами. Во II году сфера их деятельности — это прежде
всего контроль за распределением продовольствия и> ока-
зание вспомоществования, они осуществляли также функ-
ции наблюдения, следили за исполнением ордонансов и
постановлений муниципалитета. За свою работу комисса-
ры гражданских комитетов долгое время не получали
никакого вознаграждения, лишь 6 флореаля II года Кон-
вент постановил выплачивать им 3 ливра в день5#. До это-
го декрета должность гражданского комиссара могли от-
правлять только люди, имевшие досуг и определенный до-
статок.
Из 343 комиссаров, числившихся по спискам II года,—
91 человек (26,2%) жил на доходы от своей собственно-
сти (это рантье, отошедшие от дел лавочники, ремеслен-
ники, лица свободных профессий), 252 человека (73,8%)
часть своего времени отдавали административным обязан-
ностям, часть — основной профессии (среди них ремеслен-
ников было 120 человек, далее шли лавочники, мелкие
6*
147
торговцы —81, лиц свободных профессий — 42, предприни-
мателей — 8 человек). Созданные по инициативе санкю-
лотов революционные комитеты (законы от 21 марта и
17 сентября 1793 г. лишь фиксировали уже сложившееся
положение вещей) занимались выдачей свидетельств о
гражданской благонадежности, проверкой документов во-
енных, имели право подвергать последних аресту, если их
документы оказывались не в порядке, следили за ино-
странцами, арестовывали граждан, не носивших нацио-
нальные кокарды. Революционные комитеты имели более
демократический состав, чем комитеты гражданские.
Из 454 комиссаров II года Республики 206 (45,3%) —
ремесленники, 84 (18,5%)—лавочники и торгов-
цы, 55 (12,1%) — подмастерья, слуги, разнорабочие,
52 (10,5%)—лица свободных профессий, 22 (4,8%) —
служащие, 20 (4,6% ) — рантье, люди, живущие на доходы
от собственности, 13 (2,8%)—предприниматели 60. Среди
наиболее многочисленной социальной категории комисса-
ров, обозначенной в документах словом «ремесленпик»,
встречались люди с определенным достатком, но чаще это
были бедняки, зарабатывавшие на хлеб насущный исклю-
чительно своим трудом. О члене революционного комитета
в одной из секций Сент-Антуанского предместья сапожни-
ке Эмбле говорили: «Работящий человек... кормит семью
трудом своих рук» 61; известно, что он проживал с женой
и двумя маленькими детьми в небольшой комнатушке на
шестом этаже дома на улице Дюваль. Другой комиссар,
горшечник Шарль Дени Депель, имея пять человек детей,
снимал комнату всего за 60 ливров в год. Цена красноре-
чиво говорит о качестве этого жилья. Члены революцион-
ных комитетов были не только беднее, но и моложе граж-
данских комиссаров. Из 23 революционных комиссаров
Сент-Антуанского предместья три четверти не достигли
возраста 45 лет. Были среди них и совсем молодые люди.
Сапожнику Эмбле, пользовавшемуся большим авторитетом
в секции Кенз-Веп, в 1793 г. исполнилось только 22 года,
чуть постарше были комиссары Буайе, Анрие, Ваконе 02.
Из политических кадров движения санкюлотов самым
демократическим элементом, безусловно, являлись секци-
онные активисты. Имеются данные о социальном статусе
514 санкюлотов-активистов. Ремесленники преобладают и
в этой категории: их 214 (41,6%), торговцы составляют
15,7% (81 человек), 64 активиста (12,4%) — рабочие, 40
(7,7%) — слуги, приказчики, посыльные, 45 (8,7%) — слу-
жащие, 35 (6,8%) — лица свободных профессий, разпо-
148
го рода рантье всего 10 (1,9%), предпринимателей
4 (0,7%) 63
Но, определяя социальный облик участников движения
санкюлотов, нельзя ограничиваться характеристикой его
политических кадров, его организаторов. Движение име-
ло не только своих офицеров и сержантов, но и массу ря-
довых. Комиссары и активисты секций отличались реши-
тельностью, энергией, развитым для того времени полити-
ческим сознанием, по их было немного, серьезную силу
они представляли благодаря тому, что за ними стояли сот-
ни и тысячи простых людей. Эта мобильная, к сожалению,
безымянная для истории масса состояла в значительной
степени из рабочих.
Согласно различного рода подсчетам, в Париже конца
XVIII в. проживало порядка 524—640 тыс. человек64, ра-
бочее население составляло приблизительно половину:
250 972 (считая детей и жен рабочих) в5. Именно из этой
среды вышли большинство участников великих револю-
ционных дней: 14 июля и 5—6 октября 1789 г., 17 июля
1791 г., 20 июня и 10 августа 1792 г. В моменты наивыс-
шего подъема движения санкюлотов — 31 мая — 2 июня и
4—5 сентября 1793 г., 12 жерминаля и 1—4 прериаля III
года (1 апреля и 20—23 мая 1795 г.) — те же плебеи — рабо-
чие и мелкие собственники — будут вновь составлять ре-
волюционные колонны.
31 мая и 2 июня 1793 г. в отрядах Национальной гвар-
дии и революционной милиции, окруживших Конвент,
были люди, для которых потеря одного рабочего дня была
очень ощутимой; и секции, чтобы возместить ущерб, поне-
сенный этими бедными участниками восстания, обратились
к Парнишкой коммуне с просьбой оказать санкюлотам оп-
ределенное вспомоществование. Особенно много нуждав-
шихся в такого рода помощи оказалось в секциях Сент-Аи-
туапского предместья, а также в секциях Круа-Руж, Гра-
вилье, Монмартр.
Секция Моптрей представила список 2946 нуждавших-
ся, секция Кенз-Вен — 2039, Круа-Руж — 1458, Гравилье —
1458, Монмартр — 1438, Бон-Копсей — 1400, Инвалидов —
1358, Попенкур — 97066. Эти цифры пе безлики, они позво-
ляют представить, какая сила принудила Конвент ради-
кализироваться, исключив из своих рядов 29 депутатов-
жиропдистов 67.
Социальный характер движения 4—5 сентября 1793 г.
определен достаточно четко. Газеты единодушно отмечали,
что среди манифестантов в то дпи преобладали рабочие.
149
4—5 сентября движение санкюлотов достигло пика своего
влияния в Париже и во Франции. Конвент не только одоб-
рил политические меры, принятия которых добивались
санкюлоты, по и в принципе согласился па введение всеоб-
щего максимума68. Очень точно охарактеризовал сентябрь-
ские события, их внутренний механизм А. Собуль. Он
писал: «Движение зародилось в самой гуще парода... во-
жаки секций и клубов придали ему направление и возгла-
вили его... Это именно они, сильные поддержкой народ-
ных масс, увлекли за собой Коммуну, Якобинский клуб,
Конвепт и, наконец, Комитет общественного спасения» в9.
Переворот 9 термидора нанес тяжелый удар санкюлот-
скому движению. Была отстранена от власти политичес-
кая группировка, опиравшаяся на это движение, и, хотя
формально переворот не был направлен против организа-
ций санкюлотов, не случайно вскоре после гибели ро-
беспьеристов последовали репрессии и против активистов
секций
Ослабленное, отчасти дезориентированное движение
санкюлотов тем не менее не сошло с политической сцепы
в 1794 г. Несмотря на преследования властей, организации
санкюлотов продолжали действовать. Собирались народ-
ные секционные общества, проводили агитацию демокра-
тические клубы. Особой популярностью пользовались Об-
щество республиканской добродетели в секции Обсерва-
тории и клуб на улице Вер-Буа, о котором говорили, что
его посещают в основном «рабочие и другие малообразо-
ванные люди, которых легко увлечь на опасный путь» п.
Весной, когда экономическое положение народных масс
стало совершенно невыносимым, санкюлоты попытались
перейти в контрнаступление. Одно за другим последова-
ли восстания 12 жерминаля и 1—4 прериаля.
В требованиях, выдвинутых инсургентами в жермина-
ле и прериале, явно прослеживается преемственность с
лозунгами санкюлотов II года Республики. Когда 12 жер-
миналя восставшие ворвались в зал заседаний Конвента, на
тульях шляп у многих из них были написаны слова: «Хле-
ба и конституцию 1793 г.».
Движение санкюлотов обладало автономностью по от-
ношению к якобинцам, политической партии в наиболь-
шей степени опиравшейся именно на санкюлотов. Даже
народные восстания 10 августа 1792 г. и 31 мая — 2 июня
1793 г., обеспечившие переход власти: первое — в руки
жирондистов в блоке с якобинцами, второе — непосредст-
венно в руки якобинцев, подготавливались и осуществля-
150
лись с согласия яйобипцев, по вне их реального практиче-
ского руководства72. Выступления же 4—5 сентября
1793 г. имели целью оказать давление на власть, т. е. на
Коммуну, Конвент и комитеты — органы, находившиеся
под контролем якобинцев. Наконец, в жерминале и прери-
але, в период нисходящего развития революции, инсурген-
ты-санкюлоты действовали уже исключительно на свой
страх и риск.
Тезис об автономности движения санкюлотов по отно-
шению к якобинцам предполагает и определенную само-
стоятельность санкюлотской идеологии. Родившаяся в
эпоху кризиса религиозного сознания, оказавшегося не-
способным аргументировать необходимость установления
политического государства буржуазии, идеология как фор-
ма отражения действительности охватывает прежде всего
сферу политико-правовых отношений. Смысл ее существо-
вания и смысл ее специфики — оправдание претензий (реа-
лизуемых или уже реализованных) той или иной социаль-
ной группы на власть. Идеология отнюдь не относится к
элитарным, скрытым формам общественного сознания,
в ней всегда заложена неистребимая страсть завоевания
новых адептов. Интерпретация ее редко является делом
свободного творчества, гораздо чаще за правильностью ин-
терпретации следит специальный аппарат, представляю-
щий собой одну из важнейших составных частей полити-
ческого движения, партии или государства.
При изучении духовных предпосылок становления сан-
кюлотской идеологии следует обратиться к дореволюци-
онным временам. Например, к «мучной войне» 1775 г.,
когда отцы участников революции, а частично и сами бу-
дущие санкюлоты требовали установления твердых цен —
максимума на хлеб и муку. Идеи жесткого регулирования
экономики, государственного или муниципального конт-
роля над колебанием цен пронизывали многие выступле-
ния городского плебейства конца XVIII в. От этих идей
рабочие, мелкие ремесленники, лавочники пе отказались
даже в период наибольшего упоения словом «свобода» в
1789—1791 гг. А в 1792 г. движения «таксаторов» развер-
нулись уже в полную силу. Бедняки в таксации цен виде-
ли единственное средство сделать доступными для них
простейшие предметы потребления.
Одновременно опп пытались доказать органичность
таксации новому революционному порядку. «Гнусные
скупщики и подлые капиталисты нам заявляют, что кон-
ституция утвердила принцип свободы торговли. Так ли
151
это?.. Не говорится ли в четвертом параграфе Декларации
прав человека: «Свобода допускает совершение любых
деяний, кроме тех, что наносят ущерб другому человеку»,—
и не гласит ли параграф шесть: «Закон не в праве защи-
щать действия, направленные во зло другому человеку...»
А теперь мы вас спрашиваем, законодатели, наши пред-
ставители, разве не причиняется зло теми, кто скупает
продукты затем, чтобы потом перепродать их как можно
дороже?» — обращались к законодателям в январе 1792 г.
члены парижской секции Гобеленов 73. Ссылками на Дек-
ларацию прав человека и гражданина будущие санкюло-
ты обосновывали свои экономические требования, из кото-
рых постепенно вырастала целая экономическая програм-
ма, которая явится составной частью их идеологии.
Хорошо известно, что экономические устремления
мелкого люда даже наиболее демократично настроенные
якобинцы74 вплоть до весны 1793 г. считали ложными и
незаконными. Только в конце апреля — начале мая 1793 г.
якобинцы поддержали требования плебейства об изъятии
из обращения звонкой монеты и введения максимума
цен75. А еще в феврале находившаяся под их влиянием
Коммуна подавила попытку самочинного установления
максимума. Экономические воззрения якобинцев меня-
лись под воздействием санкюлотского насилия. Правда,
якобинцы в отличие от жирондистов (которые ввели пер-
вый максимум, но не добивались его осуществления)
действительно сумели осознать необходимость регулиру-
емой экономики в условиях острейшего кризиса. Жирон-
дисты, уступив на миг силе, остались в душе непоколеби-
мыми сторонниками свободной торговли.
Отличия между идеологией якобинизма и идеологией
санкюлотов имелись и в области политико-правовых
представлений. Одно из важнейших отличий — отстаива-
емая концепция демократии: якобинцы являлись последо-
вательными приверженцами норм парламентской демо-
кратии (лишь изредка и с опаской признавая нормы пря-
мой) , санкюлоты — сторонниками прямого народоправства.
Что касается идей и практики прямой демократии
времен революции, то их истоки следует искать не в ан-
тичной древности и даже не в трудах Ж.-Ж. Руссо. Па-
рижские простолюдины, толпами стекавшиеся в Пале-
Руаяль летом 1789 г., вряд ли задумывались о том, как го-
лосовали в Афинах или Спарте; немногие из них и слы-
шали-то эти названия. Практика прямой демократии рож-
далась в крике, шуме, порой в потасовках. Обрушившийся
152
па людей режим свободы слова позволял экспериментиро-
вать всласть. И люди творили, пе задумываясь о формах,
в которых воплощалось их политическое творчество. Был
Пале-Руаяль: его сады, галереи, беседки. Накричавшись
до хрипа, отсюда отправлялись простолюдины к Бастилии
и в Национальное собрание, в Якобинский клуб и к Арсе-
налу за оружием... Шли добиваться осуществления при-
нятых ими решений, прямая демократия подразумевала и
прямое действие... Такую же роль, как Пале-Руаяль, спора-
дически играли рынки и просто очереди у магазинов.
К идее, что народ должен сам решать свою судьбу,
французские простолюдины пришли стихийно. 14 июля
1789 г., 5—6 октября того же года, а также в ходе других
бесчисленных выступлений в городах и деревнях они кар-
динальным образом меняли социальный и экономический
облик своей страны. В теориях Руссо рабочий люд плохо
или вообще не разбирался. Но сама действительность на-
талкивала теперь простых людей на мысли, которые ранее
были впервые во Франции провозглашены великим фило-
софом. Действие во многом предшествовало теории. Такое
часто случается в бурные периоды революции. Идеологию
создавали массы, точнее, их безвестные таланты, авторы
петиций, прошений, эфемерных брошюр; профессиональ-
ные идеологи шли впереди их на полшага, а подчас и
тащились у них в хвосте. Действия совершались под вли-
янием чувств страха, голода, ненависти. Лишь впоследст-
вии революционно настроенные мастера и подмастерья,
лавочники и рабочие поняли, что так и должно быть, что
именно они и должны определять: каким образом должна
развиваться Франция, какой политический строй ей более
всего подходит.
Часто получалось так, что массы уже ощущали тот
или иной новый революционный принцип, уже являлись
его сторонниками... оставалось кому-нибудь только произ-
нести слово, и здание новой идеологии надстраивалось
еще на один этаж. Уже в 1789 г. мелкий люд па практике
осуществлял принцип народного суверенитета. А в 1792 г.
санкюлоты будут его выдвигать осознанно и с присущей
им категоричностью. Секция Сите 3 ноября 1792 г. заяв-
ляла, что «любого человека, который сочтет себя облечен-
ным народным суверенитетом, будет рассматривать как
тирана, узурпатора общественной свободы, достойного
смерти» 7в.
Принцип народного суверенитета признавали и отстаи-
вали и якобинцы, по они его интерпретировали в духе
153
парламентаризма; по их мнению, народ передавал сувере-
нитет своим избранникам, которые и выступали в качест-
ве наиболее истинных и достойных выразителей народных
чаяний. Разговоры о неотчуждаемости народного сувере-
нитета они воспринимали как замаскированную контрре-
волюцию.
Прямая демократия — вот механизм политической вла-
сти, казавшийся санкюлотам идеальным. В полной мере
она осуществлялась в их организациях: секциях, народ-
ных и секционных обществах. Но, возможно, именно пря-
мая демократия обусловила тот факт, что движение сан-
кюлотов пе обладало стабильной организационной струк-
турой. А политические действия их всегда отличались
определенной незавершенностью. За короткий срок сущест-
вования несколько раз менялись политические кадры:
рядовые движения санкюлотов оставались томи ate, а офи-
церы и унтер-офицеры, поднявшись на волне того или ино-
го народного выступления, завоевав известность, спешили
интегрироваться в более «респектабельные» политические
структуры.
Санкюлоты понимали народный суверенитет буквально
и однозначно: народом они считали самих себя и потому
в любой момент могли возложить па себя обязанность за-
конодательствовать, управлять и судить. Вот принципы
прямой демократии, доведенные до абсолюта. О санкюло-
тах нельзя сказать, что они были наделены чувством соб-
ственного достоинства, они были наделены гораздо боль-
шим — чувством исторического достоинства. Они не произ-
носили слово «история», в ту пору оно не было в ходу, но
ощущение, что история осуществляется здесь в Париже
и они ее главные творцы, их не покидало.
Максимализм политического мышления — источник
силы и слабости одновременно. А подчас источник пре-
ступлений. Когда 31 июля 1792 г. общее собрание одной
из парижских секций объявило, что оно возвращает себе
свои права и пе признает более Людовика XVI королем
французов,— то был величайший порыв революционной
энергии, увлекший за собой тысячи людей, и ни противо-
действие Законодательного собрания, ни сопротивление
швейцарской гвардии не смогли предотвратить взрыв:
10 августа 1792 г. монархия во Франции была ликвиди-
рована. И те же сапкюлоты в составе «революционной
армии» казнили виновных и невинных в Лионе, их руками
представитель в миссии, член Конвента Каррье в Нанте
топил баржи с заключенными, с их помощью Тальеп, Бар-
154
рас и Фрерон в Бордо и Провансе устраивали массовые
казни. В сентябре 1792 г. народный суверенитет получил
свое санкюлотское воплощение в расправе пад содержав-
шимися в парижских тюрьмах. Конечно, в самих убийст-
вах 2—4 сентября 1792 г. участвовало незначительное ко-
личество санкюлотов, по-видимому, не более 300 человек,
по каждую тюрьму в те дни окружали огромные толпы
народа, одобрявшего эти избиения и готового выступить
против любого, попытавшегося бы их остановить.
Демократическое сознание на ранних стадиях своего
развития пронизано авторитарностью, тем более неизбеж-
ной, что демократы на первых порах всегда выступают в
качестве меньшинства, питающего иллюзии, что оно яв-
ляется большинством.
* * *
Сводим ли демократический опыт французской рево-
люции к истории народного движения? Вряд ли. Актив-
ность народных масс — это условие существования демо-
кратии, но не сама демократия. Скорее ее можно охаракте-
ризовать как динамическую систему власти, базирующую-
ся на трех видах политических гарантий: первая — гаран-
тия свободного развития политического инакомыслия в его
идеологических и организационных формах; вторая —
гарантия свободного избрания на все государственные
посты, занятие которых обеспечивает возвышение над об-
ществом; третья гарантия заключается в легализации всех
форм протеста против проявления любого государственно-
го произвола. Демократия это не государственная форма,
не социальное движение, а тип политического механизма,
тип функционирования власти в минимальной степени от-
чужденной от населения. Да, именно одновременно и тип,
и система власти. Демократия очень сложна по своему
внутреннему устройству и в этом одна из причин ее хруп-
кости.
Демократия имеет свою метафизику, постулаты, в ко-
торые любой демократ верит,— иначе больше верить по во
что. Есть Геркулесовы столбы, необходимость которых вы-
нужден признать любой человек действия,— беспредель-
ный скепсис в гуманитарной науке и политике обрекает на
бессилие или безнравственность. Демократия же зиждется
на балансе сил и признает значимость нравственности.
С этой точки зрения вряд ли можно оспорить суждение
Дж. Дьюи: «Основа демократии — это вера в способности
человеческой природы, вера в интеллект человека и в силу
накопленного совместного опыта людей. Это вера не в то,
155
что все это имеется в наличии в окончательном виде, но
в то, что, если способствовать, это может расти и быть в
состоянии генерировать все в большей степени развитие
знаний и мудрости, необходимых для направления коллек-
тивного действия» 77.
Путь Франции к демократии начался не в один из ве-
ликих революционных дней (14 июля 1789 г., 10 августа
1792 или 31 мая — 2 июня 1793 г.). Становление правового
государства — одна из важнейших предпосылок демокра-
тии. Это становление осуществлялось на протяжении ве-
ков, и следует признать, что абсолютистское государство
не было первой ступенью в его развитии, его история вос-
ходит к сословной монархии и далее — к правовой регуля-
ции отношений сюзерена и вассалов в рамках классиче-
ского феодализма.
Есть еще одна грань проблемы. Экономической основой
современной (т. е. от эпохи Великой французской револю-
ции до наших дней) демократии является рынок, рынок и
демократия составляют как бы симбиоз, но если рынок
определенное время может развиваться и в условиях по-
литического авторитаризма, то демократия вне рыночной
экономики просто невозможна, во всяком случае это дока-
зывает весь предшествующий исторический опыт.
Наконец, создание демократического механизма невоз-
можно и в том случае, если в стране не выработана своя
национальная теория демократии, отвечающая традициям
и духу национальной политической культуры. Импортиро-
ванные идеи, лишь пройдя очистительное горнило интел-
лектуальных мук и длительных размышлений местных
патриотов, могут увлечь массы на исторические деяния.
Без Монтескье и Жап-Жака Руссо прорыв Франции к де-
мократии не мог бы последовать. Демократический меха-
низм начинает работать только тогда, когда народ прони-
кается чувством кровной необходимости демократии для
своего повседневного существования.
Демократия — феномен синкретический, опа рожда-
лась не только благодаря усилиям Маратов, Робеспьеров и
бунтарей из парода, по и благодаря деятельности фейянов
и жирондистов. Не без доли условности и упрощения дви-
жение революции в 1789—1792 гг. характеризуется как
переход от авторитарности к олигархии и далее к демокра-
тии. Воздействие структур, действовавших в соответствии
с принципами олигархии, было существенным и во време-
на кажущегося господства автократии Старого порядка.
Провал реформ, подготавливавшихся просвещенными бю-
рократами,— лучшее тому доказательство. В своей борьбе
с оппозиционным дворянством государство в 1789 г. попы-
талось использовать механизм наивной, противоречивой и
непоследовательной демократии, породившей Генеральные
штаты. Но Генеральные штаты но стали инструментом
проведения политики абсолютистского государства. Пала-
та общин (собрание представителей третьего сословия)
самоконституировалась в автономный орган власти.
В июне — июле 1789 г. произошло превращение совеща-
тельного органа сословного представительства в нацио-
нальный представительный институт с чрезвычайными
полномочиями. Началось становление государственности
нового типа. Вехи этого превращения известны: 10 июня
1789 г. собрание третьего сословия приступило к провер-
ке полномочий депутатов всех трех сословий; 17 июня
собрание третьего сословия совместно с несколькими при-
соединившимися к нему депутатами от духовенства про-
возгласило себя Национальным собранием: 20 июня депу-
таты поклялись не расходиться до тех пор, пока не будет
выработана конституция; 9 июля 1789 г. Национальное
собрание провозгласило себя Учредительным. Наконец,
26 августа 1789 г. Учредительное собрание приняло Декла-
рацию прав человека и гражданина — гордый и прекрас-
ный документ, написанный истинно свободными людьми,
уверенными в своей силе и правоте. Декларация была и
остается по сей день манифестом утопического либерализ-
ма. «Люди рождаются и остаются свободными и равными
в правах... Цель каждого государственного союза состав-
ляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав че-
ловека. Таковы свобода, собственность, безопасность и со-
противление угнетению. Источник суверенитета — по су-
ществу сама нация. Никакая корпорация, ни один индивид
пе могут располагать властью, которая не исходит явно из
этого источника... Свобода состоит в возможности делать
все, что не приносит вреда другому...» 7в — простые, ясные
принципы, будто действительно воплотившие в себе непре-
рекаемые начала политического рационализма. То, о чем
авторы декларации пе могли говорить раскованно и смело,
они не говорили. Лишь в параграфы о свободе слова были
введены ограничения, оставлявшие лазейки для произвола
и цензуры. О некоторых свободах — собраний, ассоциаций,
торговли и промышленности, преподавания — в деклара-
ции вообще по говорилось (прагматизм законодателей был
заглушеп волной энтузиазма^ но вовсе не покинул их).
Против неопределенных ограничений свободы прессы
157
протестовал Робеспьер, столь значимые умолчания прошли
незамеченными.
Учредительное собрание, гарантируя политические сво-
боды и обеспечивая своей властью их реальность (этим
уже закладывались основы демократии), в то же время
хотело придать режиму свободы стабильность и потому
позаботилось об исключении неимущих слоев населения
из политической жизни. Свобода для тех, кто ею умеет
пользоваться! В итоге к числу полноправных «активных»
граждан было отнесено порядка 4,5 млн французов, боль-
шая часть взрослых мужчин и все женщины были лишены
избирательных прав. Еще меньшее число граждан полу-
чили возможность становиться выборщиками. Согласно
Конституции 1791 г., выборщик должен был удовлетво-
рять следующим требованиям: в городах с населением свы-
ше 6 тыс.— владеть имуществом, приносящим доход, рав-
ный стоимости 200 рабочих дней по местным условиям,
или нанимать помещение, приносящее доход не менее
стоимости 100 рабочих дней; в городах с населением менее
6 тыс.— владеть имуществом, приносящим доход равный
стоимости 150 рабочих дней, или арендовать имущество,
ценность которого по налоговым спискам равна стоимости
400 рабочих дней; для тех же, кто одновременно является
собственником и арендатором, средства по всем этим раз-
личным титулам объединяются и так определяется предел,
необходимый для признания прав выборщика.
Но Конституция вырабатывалась и принималась на
протяжении двух с лишним лет с 1789 по сентябрь 1791 г.
К тому времени, когда она была принята, она уже устаре-
ла. Народные массы уже были включены в политический
процесс, сама новая система не могла существовать без их
поддержки, и попытка превратить их в сугубо вспомога-
тельную, пассивную силу (до тех пор, пока сами массы
не устанут от политики и не разочаруются в ней) подго-
тавливала лишь дополнительный горючий материал. Раз-
витие революции шло от кризиса к кризису, для их пре-
одоления требовались государственные структуры и меха-
низмы политической деятельности совершенно особого
свойства, созданные не на «века», а только на время ис-
ключительных обстоятельств.
Революция порождала современное, т. е. демократиче-
ское государство, но в ходе своего развития все более мно-
жила примеры несовпадения реальной практики с теорией
прав человека. Политика подчиняла гражданскую жизнь,
хотя именно ради автономного, беспрепятственного разви-
158
тпя гражданского общества во многом и осуществлялась
революция. 13 то же время это временное господство поли-
тики над гражданской жизнью составляло один пз харак-
терных моментов революционного освобождения.
Порыв к демократии сопровождался отказом от неко-
торых ее основ, утвержденных в рамках олигархического
режима, т. е. движение к демократии изначально выступа-
ло и как движение к диктатуре.
* * *
Понимание неизбежности войны с европейскими мо-
нархиями, борьба за популярность, неодолимое желание
дорваться до власти, смутные реминисценции образован-
ных честолюбцев па темы римской республики (пе вообра-
жали ли себя жирондисты Бриссо или Верньо римскими
сенаторами па парижской политической сцене?) — при
всех этих комплексах и страстях как пе стремиться к вой-
не, которая могла все дать, утолить самые безумные жела-
ния? Только глубочайший кризис делал невозможное воз-
можным. И жирондисты всеми силами вовлекали страну
в такой кризис.
Бриссо ожидал, что война повлечет за собой «великие
измены». Они вскоре последовали...
Один из параграфов Конституции 1791 г. гласил: «Если
король станет во главе армии и направит войска против
народа или если он путем формального акта не воспроти-
вится подобному предприятию, выполняемому его именем,
то следует считать, что оп отрекся от королевской
власти» 79. Эмигранты, пруссаки и австрийцы действовали
от имени Людовика XVI... Возникли легальные основания
для отречения короля. Конституционный монарх по своей
воле становился антиконституционным. Лицемерно при-
крываясь Конституцией, Людовик XVI путем поражения
и краха страны и государства надеялся восстановить собст-
венное полновластие.
3 июля 1792 г. один из лучших ораторов Жиронды,
Верньо, обнажил несовершенство Конституции, которая
предоставляла королю законные средства вести антигосу-
дарственную деятельность. Но признание несовершенства
Конституции логически должно было повлечь за собой
призыв к ее пересмотру.
10 августа страна вновь вступила в полосу политиче-
ской неизвестности. Олигархический режим конституцион-
ной монархии оказался непригодным ни для ведения вой-
ны, пи для руководства народными массами. В день вос-
стания — 10 августа — был принят декрет о созыве Нацио-
159
нального конвента, нового экстраординарного органа.
Конвент должен был стать как бы вторым Учредительным
собранием, сосредоточивая в своих руках не только зако-
нодательную, но также отчасти исполнительную власть.
Шла война и победить армии авторитарных европейских
монархий можно было только с помощью революционной
авторитарности.
При всем отвращении к любым формам автократии
именно жирондисты заложили институциональные основы
диктатуры. 10 марта 1793 г. Национальный конвент при-
нял декрет о создании Чрезвычайного уголовного трибу-
нала. Судьи этого трибунала избирались не рядовыми
гражданами, а членами Конвента относительным боль-
шинством голосов, т. е. фактически назначались, назнача-
лись и входившие в его состав присяжные заседатели. Ре-
шения трибунала принимались к исполнению без права
кассации. Одна из статей декрета предусматривала наказа-
ние граждан за преступления и проступки, не обозначен-
ные как таковые в уголовном кодексе и других юридиче-
ских актах Республики. Революционное правосознание тем
самым признавалось законной основой для вынесения
приговора. Революция, возвещавшая миру, что «никто не
может быть наказан иначе, как в силу закона, надлежаще
примененного, изданного и обнародованного до соверше-
ния преступления» 80, начала отрицать самое себя. В декре-
те от 4 мая 1793 г. по продовольственному вопросу поощ-
рялись доносители. 5 апреля были расширены полномочия
общественного обвинителя Чрезвычайного трибунала: он
мог теперь арестовывать и предавать суду без принятия
Конвентом специального постановления о возбуждении
дела. 25 марта 1793 г. был принят декрет об образовании
Комитетов общественного спасения и общей безопасности.
Конвент, в котором доминировали жирондисты, шел
навстречу требованиям санкюлотов. Принимались соот-
ветствующие декреты, но осуществлять па практике их
положения власти пе спешили.
Жирондисты не имели силы, чтобы подавить народное
движение (этот противник оставался во многом основой
их собственной власти), пе смогли они и подчинить народ-
ное движение своему влиянию.
Что послужило причиной политической слабости жи-
рондистов? Их большая, чем у якобинцев привязанность к
имущественным интересам буржуазии? Меньшая гибкость
политического мышления? Слишком устойчивая привер-
женность принципам либерализма? В чем-то Робеспьер
160
оказался более глубоким и умелым политиком, чем лидеры
Жиронды? Поражение не всегда признак слабости. Жирон-
дисты сошли с политической арены еще и потому, что попы-
тались воспротивиться объективному ходу вещей, который
устремлял страну к диктатуре.
* * *
Как совместить всепожирающее честолюбие и стремле-
ние к общественному благу? Макиавелли писал: «Люди
всегда дурны, пока их пе принудит к добру необходи-
мость» 81. Неужели он прав? И один из величайших рево-
люционеров Неподкупный Максимилиан Робеспьер под-
тверждает своей жизнью мысль Макиавелли. Осторожный
политик, противник войн, народолюбец превратился в ти-
рана, уничтожающего в борьбе за власть даже тех людей,
политическое бытие которых служило гарантией сущест-
вования политической тирании и самого тирана. Достигнув
апогея могущества, Робеспьер ослеп. Он стал уничтожать
противников, не представлявших реальной угрозы для его
власти. Он, являвший собой на протяжении всех лет рево-
люции воплощение бесстрастного разума, превратился в
жертву подсознательных импульсов. Декрет от 10 июня
1794 г., ради принятия которого Робеспьер использовал
всю силу своего авторитета, с точки зрения государствен-
ной необходимости абсурден. Он за пределами добра и зла.
Уже гильотинированы Эбер, Шометт, Дантон, Демулен,
уже армии Республики одерживают победы на всех фрон-
тах, уже подчинено контролю Комитета общественного
спасения движение санкюлотов. И тут принимается декрет
о реорганизации Революционного трибунала, определяет-
ся, что он учрежден для того, чтобы наказывать врагов
народа. А врагом народа, согласно декрету демократа Ро-
беспьера, может быть признан любой без исключения
гражданин Республики — ибо: «Врагами народа объявля-
ются те, кто силой или хитростью стремятся уничтожить
общественную свободу... Врагами парода объявляются все,
кто пытается помешать снабжению Парижа продовольст-
вием или же вызвать голод в Республике... Врагами наро-
да объявляются лица, виновные в том, что ввели в заблуж-
дение народ и народных представителей с целью склонить
их к поступкам, идущим вразрез с интересами свободы.
Врагами народа объявляются лица, пытавшиеся вызвать
упадок духа, для того чтобы способствовать замыслам ти-
ранов, составивших союз против Республики. Врагами
народа объявляются лица, распространявшие ложные слу-
хи с целью посеять в народе раздор и смуту. Врагами на-
161
рода объявляются лица, старавшиеся ввести в заблужде-
ние общественное мнение и препятствовать народному
просвещению, а равно и те, кто старался развратить об-
щественные нравы и общественную совесть, ослабить
энергию и чистоту или остановить развитие революцион-
ных и республиканских принципов, будь то путем контр-
революционных и злостных сочинений или же путем вся-
ких других махинаций...» 82. Наказанием за все преступ-
ления, подлежавшие ведению Революционного трибунала,
являлась смертная казнь.
Робеспьер добился принятия чудовищного декрета и
почти перестал вмешиваться в дела управления: он пе по-
являлся ни в Конвенте, ни па заседаниях Комитета об-
щественного спасения. Тем временем усиливались проти-
воречия как внутри Комитета общественного спасения, так
и между ним и Комитетом общей безопасности. Почти
двадцатидневное отсутствие в политической жизни Ро-
беспьер прервал в связи с попыткой примирения двух пра-
вительственных комитетов. И именно этому примирению
воспрепятствовал. 8 термидора Робеспьер обрушился в
Конвенте на ярых террористов. Но, отказавшись назвать
имена обвиненных им депутатов, он испугал всех, кто мог
себя в чем-то упрекнуть. Ночью был составлен заговор.
Переворот 9 термидора явился своего рода коллектив-
ным политическим самоубийством. Слабые победили силь-
ных. Болото превзошло Гору.
Добродетель Робеспьера оказалась сильнее его често-
любия. Он отказался от борьбы за власть, когда власть в
его руках уже не могла служить добродетели. «Государст-
венная власть, которая знает, что она есть, должна иметь
мужество в каждом необходимом случае, где компромети-
руется существование целого, действовать совершенно ти-
ранически»,— писал Гегель, анализируя природу якобин-
ской диктатуры83. Робеспьер действовал тиранически, от-
стаивая целое, и он его отстоял, но летом 1794 г. целое
распалось. Террористы-взяточники Фрерон, Тальен, Бар-
рас84, бастовавшие рабочие, торговцы, неизменно нару-
шавшие максимум,— это было целое? Власть ради власти
привлекает людей низменных, к их числу Робеспьер не
относился.
Вместо заключения
Народ во Франции XVII в.—раздробленная, разрозненная
масса: разноликое крестьянство и немногочисленные бед-
ные горожане — подмастерья, слуги, поденщики, бродяги,
нищие, контрабандисты. С формально-юридической точки
зрения все эти бедняки входили в третье сословие и со-
ставляли единое целое с «неблагородными» собственни-
ками: торговцами, буржуа, богатыми ремесленниками,
банкирами, низшими служащими государственного аппа-
рата. В действительности единство было совершенно эфе-
мерным. В первый год Фронды в Париже, Бордо и некото-
рых других городах сложилась пестрая коалиция, в кото-
рую вошли магистраты, состоятельные элементы третьего
сословия и беднота, но то не был союз третьего сословия.
Народ в годы Фронды бунтовал, оставаясь вне политики.
Фрондеры, мятежные принцы, мазаринисты использовали
массу как орудие своих целей, они не видели в народе ни
граждан, ни личностей.
Людовик XIV своими победами и поражениями спо-
собствовал национальному сплочению французов. Он при-
учал дворян быть простыми подданными и тем самым
сближал их с третьим сословием, вводя политическое
бесправие как порму государственной жизни. Но нивели-
рование политическое не влекло и не могло повлечь за
собой нивелирование социальное.
С эпохи Людовика XIV французское государство нача-
ло отрываться от дворянства и состоятельной прослойки
третьего сословия, но оно не обретало опоры и в народе.
Шават, Жамере-Дюваль, Мандреп, несмотря па всю их ори-
гинальность как личностей (особенно двух последних),
типичны в своем впегосударственном существовании.
Абсолютистское государство в XVIII в. было сильно
традициями, а не идеями, обращенными в будущее. Тюр-
го попытался вдохнуть новую жизнь в старую бюрократи-
ческую машину, но не сумел преодолеть консервативную
инерцию отторжения... Абсолютистское государство ока-
залось неспособным руководить развитием общества,
163
становление гражданского общества превратилось в про-
цесс сугубо автономный и во многом враждебный государ-
ственным структурам. Чем далее откладывалось рефор-
мирование государства, тем более радикализировалось
общество. Идеи богатых и образованных о свободе и ра-
венстве проникали и в народную толщу.
Революция сняла конфликт государства и гражданско-
го общества, привела к стремительной децентрализации
власти. Правда, либеральные рациональные схемы — раз-
деления властей (гармонии законодательной, исполни-
тельной и судебной власти), равновесия между столицей
и периферией — не были рассчитаны на алогичные усло-
вия гигантского кризиса. Либеральные структуры уже в
1792 г. были потеснены структурами демократическими.
Жирондистская попытка осуществить синтез и создать
либеральную демократию провалилась. Народ создал свои
политические организации, свои ячейки власти. Санкюло-
ты отрицали либерализм во всех его обличьях. На смену
либеральной представительной демократии пришла рево-
люционная демократия. По сути своей Конвент после вос-
стания 31 мая — 2 июня 1793 г. уже не был полноценным
и полноправным представительным институтом. Принци-
пы прямой демократии потеснили принципы демократии
представительной. Народ в лице движения санкюлотов
привел к власти политическую группировку, в наиболь-
шей степени отличавшуюся вниманием к его нуждам,
якобинцы-робеспьеристы были последовательными демо-
кратами, но волей обстоятельств именно они создали дик-
татуру. Ради утверждения демократии в будущем они на-
чали искоренять демократию в настоящем. Несовмести-
мость революционной демократии и революционной дик-
татуры породила духовный кризис как Робеспьера, так и
якобинской республики. В 1794 г. революционное мень-
шинство — якобинцы и санкюлоты — потеряло способность
руководить страной и государством. Величайший экспери-
мент XVIII в. слияния государства и народа завершился..
Примечания
Фронда: кризис французского государства
в середине XVII века
1 Histoire economique et sociale de la France. P., 1977. T. 1: De
1450 a 1660, vol. 1: L’Etat et la Ville. P. 15.
2 См.: Копосов H. E. Абсолютная монархия во Франции XVI—
XVIII веков: (Государственный строй). Л., 1984. Ч. 1, 2; Люб-
линская А. Д. Франция в начале XVII века. Л., 1959; Она же.
Французский абсолютизм в первой трети XVII века. Л., 1965;
Она же. Франция при Ришелье. Л., 1982; Малов В. Н. Француз-
ские государственные секретари в XVI—XVII вв. // Средние века.
М., 1966. Вып. 29.
3 Mousnier R. La plume, la faucille et le marteau. P., 1970. P. ISO-
186.
4 Возмущенные казначеи образовали особую организацию — син-
дикат с представительством в Париже и специальной кассой,
старое, прочно укорененное на местах чиновничество не желало
уступать своих позиций. См.: Esmonin Е. Etudes sur la France
des XVII et XVIII siecles. P., 1964. P. 16, 25-29.
5 Recueil general des anciennes lois frangaises depuis Гап 420
jusqu’a la Revolution de 1789/Par mm. Joudon, Decrusy, Isambert.
P., 1826. T. 17. P. 204.
8 Talon O., Talon D. Oeuvres. P., 1821. T. 1.
7 Парламент в XIII в. был выделен из королевской курии в каче-
стве самостоятельного института, долгое время оп являлся вер-
ным орудием укрепления королевской власти. В начале XVI в.
Н. Макиавелли писал о Парижском парламенте: «В наши дни
хорошо устроенным и хорошо управляемым государством явля-
ется Франция. В ней имеется множество полезных учреждений,
обеспечивающих свободу и безопасность короля, из которых
первейшее — парламент с его полномочиями. Устроитель этой
монархии, зная властолюбие и наглость знати, считал, что ее
необходимо держать в узде... зная ненависть народа к знати, ос-
нованную на страхе, желал оградить знать. Однако он не стал
вменять это в обязанность королю, чтобы знать не могла его
обвинить в потворстве народу, а народ — в покровительстве
знати, и создал третейское учреждение, которое, не вмешивая
короля, обуздывает сильных и поощряет слабых» (Макиавел-
ли Н. Избр. соч. М., 1982. С. 355).
8 Rossmann F. Н. La Fronde. Leiden, 1954. Р. 33.
9 Moote A. Z. The revolt of Judges: The Parlament of Paris and the
Fronde, 1643—1652. Princeton (N. J.), 1971. P. 28-29.
10 Recueil general des anciennes lois franchises... T. 16. P. 533.
11 Cardinal de Retz. Oeuvres. P., 1984. P. 177.
12 Bonney R. J. La Fronde des officiers; mouvement reformisle ou re-
bellion corporatiste? // XVIIе siecle. 1984. N 4, P, 333.
165
13
14
15
1в
17
18
19
20
21
22
23
24
25
28
27
28
20
30
31
32
S3
34
35
38
37
38
39
40
41
42
43
44
45
48
47
48
49
Цит. по: Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед
Фрондой (1623-1648). М.; Л., 1948. С. 81—82.
Logie Р. La Fronde en Normandie. Amien, 1951. T. 1. P. 97—98.
Deyon P. Rapports entre la noblesse fran^aise et la monarchie
absolue//Revue historique. 1964. T. 231. Avr.-juin. P. 342.
См.: Поршнев Б. Ф. Указ. соч. С. 83.
Grand-Mesnil М. N. Mazarin, la Fronde et la presse, 1647—1649.
P., 1967. P. 5-6.
Journal d’Olivier Lefevre d’Ormesson et extraits des memoires
d’Andre Lefevre d’Ormesson. P. 1860. T. 1. P. 101.
Memoires de m-me de Motteville sur Anne d’Au triche et sa cour.
P., 1891. T. 1. P. 357.
Kossmann E. H. Op. cit. P. 36—37.
Ibid. P. 34, 37.
В середине XVII в. Парижский парламент состоял из большой
палаты, пяти палат расследований и двух палат прошений,
всего около 200 человек.
Moote A. L. Op. cit. Р. 101.
Kos smart Е. Н. Op. cit. Р. 37.
Memoires d’Omer Talon. Р., 1827. Т. 2. Р. 106.
Ibid. Р. 109-110; Memoires de m. Joly, conseiller du Roi au Cha-
telet de Paris. Rotterdam, 1718. T. 1. P. 3; Journal d’Olivier Le-
fevre d’Ormesson... T. 1. P. 414—416.
Bonney R. J. The French Civil War, 1649-53//European Studies
Review. 1978. Vol. 8, N 1. P. 72.
Moote A. L. Op. cit. P. 108.
Memoires d’Omer Talon. P. 117.
Ibid. P. 143.
Journal d’Olivier Lefevre d’Ormesson... T. 1. P. 447.
Cardinal de Retz. Op. cit. P. 1166.
Moote A. L. Op. cit. P. 127.
Memoires de m. Joly... T. 1. P. 7.
Moote A. L. Op. cit. P. 130.
Memoires de m. Joly... T. 1. P. 31.
Memoires d’Omer Talon. T. 2. P. 190.
Grand-Mesnil M. N. Op. cit. P. 73—74.
Cardinal de Retz. Op. cit. P. 1166; Memoires de m-me de Motte-
ville... T. 2. P. 118.
Lorris P. G. La Fronde. P., 1960. P. 51.
Registres de 1’Hotel de Ville de Paris pendant la Fronde. P.,
1846. T. 1. P. 16.
Descimon R., Johaud Ch. La Fronde en mouvement: le d6veloppe-
ment de la crise politique entre 1648 et 1652//XVIIе siecle. 1984.
N 145. P. 311—312.
Mousnler R. Quelques raisons de la Fronde: Les causes des jour-
nees revolutionnaires parisiennes de 1648 // Ibid. 1949. N 2/3. P. 45.
Registres de 1’Hotel de Ville... T. 1. P. 19.
Lorris P. G. Op. cit. P. 55.
Ibid. P. 56.
Cardinal de Retz. Op. cit. P. 232.
Ibid. P. 233.
Эти настроения охватили не только часть простонародья, но и
буржуа, полноправных горожан Парижа, имевших определен-
ный достаток. О недоверии и враждебном отношении буржуа к
королевским министрам и самой регентше писал королевский
советник Шатле Ги Жоли (см.: Memoires de m. Joly... T. 1.
166
Р. 30), Об этом же свидетельствуют факты столкновений капи-
танов городской милиции с их подчиненными, долго пе желав-
шими разоружаться и разбирать баррикады. См.: Registres de
1’Hotel de Ville... T. 1. P. 29, 30.
50 Carrier 11. La victoire de Pallas el le triomphe des muses? Espuisse
d’un bilan de la Fronde dans le domaine litteraire // XVIIе siecle.
1984. N 145. P. 364.
Le carnets de Mazarin pendant la Fronde (sept.-oct. 1648) // Revue
historique. 1877. T. 4. Mai-aoQt. P. 108,
52 Ibid. P. 126.
53 Ibid. P. 126—127.
54 Ibid. P. 115.
55 Journal d’Olivier Lefevre d’Ormesson... T. 1. P. 574.
58 Ibid. P. 576.
57 Ibid. P. 583.
58 Rossmann E. H. Op. cit. P. 79, 83.
59 Цит. no: Lorris P. G. Op. cit. P. 84.
80 Цит. no: Ibid. P. 197.
81 Cardinal de Retz. Op. cit. P. 987.
82 Цит. no: Cabrini A.-M. Mazarin: Aventure et politique. P., 1962.
P. 196.
63 Picot G. Histoire des Etats Generaux. P., 1888. T. 5. P. 274—285.
64 Цит. no: Cabrini A.-M. Op. cit. P. 189.
85 Lettres de Cardinal Mazarin a la reine, a la princesse Palatine
etc. P., 1836. P. 365.
68 Jacquart J. La Fronde des Princes dans la region parisienne et ses
consequences materielles // Revue d’histoire moderne et contempo-
raine. 1960. Vol. 7. Oct.-dec.
67 Цит. no: Courteault H. La Fronde a Paris. P., 1930. P. 102—103.
88 Feillet A. La misere au temps de la Fronde et Saint Vincent de
Paul. P., 1862.
89 Barante de. Le Parlement et la Fronde: La vie de Mathieu Mole.
P., 1859. P. 369.
Жизнь и государство
Людовика XIV
1 Mousnier R., Labatut J. P., Durand J. Deux cahiers de noblesse
pour les Etats Generaux de 1649—1651. P., 1965. P. 53, 105.
2 Villeneuve de. Statistique du departement des Bouches-du-Rhone.
Marseille, 1824. T. 2. P. 515-516.
3 Цит. no: Clement P. Histoire de Colbert et de son administration.
P., 1892. P. 83.
4 Esmonin E. Etudes sur la France des XVII et XVIII siecles. P.,
1964. P. 27.
5 Lettres, instructions et memoires de Colbert/Publ. par. P. Clement.
P„ 1861. T. 1. P. CXXII.
8 Clement P. Op. cit. P. 64.
7 Depping G. B. Correspondence administrative sous le regne de Louis
XIV. P., 1851. T. 2. P. 1—8.
8 Clement P. Op. cit. P. 66.
9 Louis XIV. Memoires. P., 1978. P. 34—35.
10 Цит. no: Lettres, instructions et mdmoires de Colbert. T. 1
P. XXVII.
11 Clement P. Op. cit. P. 49.
12 Meyer J. Colbert. P., 1981. P. 61.
167
13
15
18
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
38
37
1
2
3
4
5
8
8
9
10
См.: Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед
Фрондой (1623—1648). М.: Л„ 1948. С. 108-109, 690—691.
Mongredien G'. L’Affaire Fouquet. Р., 1956; Dessert D. L’argent et
le poivoir: 1’affaire Fouquet//Historic. 1981. N 32.
Oeuvres de Louis XIV. P., 1806. T. 5. P. 51.
Clement P. Op. cit. P. 58.
Meyer J. Op. cit. P. 65, 71.
Esmonin E. Op. cit. P. 27.
Shennan H. H. The Parlement of Paris. P., 1968. P. 278.
Цит. no: Flechier E. Memoires de Flechier sur les Grands-Jours
d’Auvergne en 1665. P., 1856. P. 310.
О. H. У. Голодовки во Франции при Людовике XIV. СПб.,
1892. С. 13.
Goubert Р. L’Avenement du Roi Soleil, 1661. P., 1967. P. 146.
Ibid. P. 170.
Goubert P. Louis XIV et vingt millions de franfais. P., 1966. P. 90.
См.: Люблинская А. Д. Франция при Ришелье: Французский
абсолютизм в 1630—1642 гг. Л., 1982. С. 40.
Goubert Р. Louis XIV et vingt... Р. 91-92.
Mousnier R. Les institutions de la France sous la monarchie abso-
lue. P., 1974. T. 1. P. 565.
См.: Савин А. И. Век Людовика XIV. M., 1930. С. 85—87.
Corvisier A. La France de 1492 a 1789. P., 1972. P. 189.
Goubert P. Louis XIV et vingt... P. 160.
Цит. по: Савин А. Л. Указ. соч. С. 233. Данные о смертности во
Франции в 1709 г. см.: Chamoux A. Reims au XVIIIе siecle: une
population urbaine//La Ville au XVIIIе siecle. Aix-en-Provence,
1975.
Савин А. И. Указ. соч. С. 233.
Goubert P. Louis XIV et vingt... P. 196.
Мелье Ж. Завещание. M., 1954. Т. 2. С. 250.
Bailly A. Le regne de Louis XIV. P., 1946. P. 488.
Thireau J. L. Les idees politiques de Louis XIV. P., 1973. P. 12.
Bailly A. Op. cit. P. 490—491.
Люди вне государства
Lotlin A. Chavatle, ouvrier lillois: Un contemporain de Louis XIV.
P., 1979. P. 27.
Abrege de tout ce quil sest passe de plus remarquable en siege de
la Ville de Lille, 1’an 1667, 10 aodt//Annales de 1’Est et du Nord.
1907. ann. 3. P. 398.
Jamerey-Duval V. Memoires. P., 1981. P. 22.
Ibid. P. 134.
См.: Коробочка А. И. Из истории социальных движений во Фран-
ции в первой половине XVIII в. // Французский ежегодник,
1965. М., 1966.
Histories curieuses et veritables de Cartouche et de Mandrin. P.,
1984; Esmonin E. La veritable figure de Mandrin ou: comment
nait une legende? //Esmonin E. Etudes sur la France des XVII et
XVIII siecles. P., 1964.
Цит по: Коробочко А. И. Указ. соч. С. 45.
[Regley}. Historic de Louis Mandrin depuis sa naissance jusqu’a
sa mort. Amsterdam, 1755.
Comby L. Historic des Savoyards. P., 1977. P. 79.
Руссо Ж.-Ж. Трактаты. M., 1969. С. 161—163.
168
1
2
3
4
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
18
17
18
19
1
2
3
4
5
8
7
8
Либерал в роли бюрократа
Lougier L. Turgot ou le mythe des reformes. P., 1979. P. 21.
Oeuvres de Turgot et documents le concernant/Avec biographie et
notes par G. Schelle. P., 1922. T. 4. P. 5.
Ibid.
Lougier L. Op. cit. P. 156.
Фор Э. Опала Тюрго 12 мая 1776 г. М., 1979. С. 151-152.
Цит. по: Ардашев П. Провинциальная администрация во Фран-
ции в последнюю пору старого порядка, 1774—1789. СПб., 1900.
Т. 1. С. 231.
Фор Э. Указ. соя. С. 227.
Цит. по: Bluche F. Les magistrals du parlemenl de Paris an
XVIII siecle (1715—1771). Besan^on, 1960. P. 275.
Фор Э. Указ. соя. С. 250.
Там же. С. 254.
Подробнее о «муяпой войне» см.: Bonis R. A propos de la guerre
des Farines // Annales historiques de la Revolution frangaise. 1958.
Oct.-dec.; Bouton C. A. Les victimes de la violence populaire pen-
dant la Guerre des farines (1775) // Mouvements populaires et con-
science sociale XVI—XVIII siecles (Actes de Colloque de Paris).
P., 1985; Rude G. La Taxation populaire de mai 1775 a Paris et
dans la region parisienne // Annales historiques de la Revolution
fran^aise. 1956. T. 28.
Фор Э. Указ. соя. С. 271-272.
Анализ списка арестованных лиц см.: Люблинский В. С. Новые
данные о майских волнениях 1775 г. в Париже // Вопр. истории.
1955 № И. С. 114—115.
Chassaigne М. La lieutenance generale de police de Paris. P., 1906.
P. 71-73.
Рокэи Ф. Движение общественной мысли во Франции в XVIII ве-
ке, 1715—1789. СПб., 1902. С. 355.
Oeuvres de Turgot... Р., 1923. Т. 5. Р. 134-135, 474—475.
Ibid. Р. 460.
Ibid. Р. 459.
Ibid. Р. 463—464.
Опыт революционной демократии
Pitre-Chevalier. La Bretagne moderne depuis sa reunion a la Fran-
ce jusqu’a nos jours. P., 1860. P. 149.
Ардашев П. Провинциальная администрация во франции в пос-
леднюю пору старого порядка, 1774-1789. СПб., 1900. С. 263.
Цит. по: Олар А. Политияеская история Французской революции.
М., 1938. С. 49.
Chassaigne М. La lieutenance generale de police de Paris. P., 1906.
P. 239-241.
Цит. no: Buisson H. La police: Son histoire. P., 1958. P. 9.
Discours de Danton. P., 1910. P. 1.
Mousnier R. Les Institutions de la France sous la monarchic abso-
lue. P., 1974. T. I. P. 209.
Mayet. Memoire sur les manufactures de Lyon. P., 1786. P. 60;
Лотте С. А. «Республиканское сословие»: (Из истории француз-
ского предпролетариата ХУПГвека) //Французский ежегодник,
I960. М., 1961. С. 55.
169
9
10
И
12
13
11
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
Jacquc J. Vie et mort des corporations: Greves et lottos sociales
sous 1’ancien regime. P., 1948. P. 137—138.
Laurent G. Jean-Baptiste Armonville, conventionnel ouvrier // An-
nales hisloriques de la Revolution frangaisc. 1924. N 3. P. 226.
Цит. no: Gaxotte P., Tulard J. La Revolution frangaise. P., 1975.
P. 79.
Ibid. P. 87.
Ton]as R. Le Tiers Etat montalbanais et la seconde assemblee
des notables (6 novembre —12 decembre 1788) // Actes du soixan-
te-seizieme congres des societes savantes. P., 1951. P. 201.
Laurent G. Op. cit. P. 228.
Bouloiseau M. La rnort du tiers etat (Rouen, 29 Avril 1789) //An-
nales de Normandie. 1961. N 4. P. 309, 323.
Мерсье Л.-С. Картины Парижа. M.; Л., 1935. Т. I. С. 52.
Адо А. В. Крестьяне и Великая французская революция: Кре-
стьянское движение в 1789—1794. М., 1987.
Вабеф Г. Соя.: В 4 т. М., 1975. Т. 1. С. 231-232.
Lefebvre G. Etudes sur la Revolution frangaise. P., 1963. P. 373.
Цит. no: Codechot J. La prise de la Bastille. P., 1965. P. 235.
Цит. no: Ibid. P. 417.
Кропоткин П. А. Великая французская революция, 1789-1793.
M., 1979. С. 71.
Rude G. The crowd in the French revolution. L.; N. Y., 1967.
P. 67—68.
Gahiers des plaintes et dolcances des dames de la Halle et des
marches de Paris. P., 1789. P. 4-5.
Fournier I’Heriticr Cl. Memoires secrets de Fournier 1’Americain.
P., 1890. P. 27.
Цит. no: Gaxotte P., Tulard J. Op. cit. P. 130.
Тарле E. В. Соч. T. 2. C. 154—155, 159.
Hampson N. Les ouvriers des arsenaux de la marine au cours de
la Revolution fran^aise (1789—1794)//Revue d’histoire economi-
que et sociale. 1961. N 3. P. 304.
Dupuy R. Les paysans et la politique, 1750—1850//Annales de Bre-
tagne et des pays de 1’Ouest. 1982. T. 83, N 2. P. 175.
Mathiez A. Le club des cordeliers pendant la crise de Varennes et
le massacre du Champ de Mars. P., 1910. P. 6.
См.: Рееуненкое В. Г. Парижские санкюлоты эпохи Великой
буржуазной революции. Л., 1971. С. 16.
Vovelle М. La chute de la monarchic, 1787—1792. P., 1792. P. 199.
Mathiez A. Le club des cordeliers... P. 26.
Жорес Ж. Социалистическая история французской революции.
М., 1977. Т. 1, ки. 2. С. 299.
Карамзин Н. М. Соч. М., 1820. Т. 3. Ч. 3. С. 126—127.
Ami du pcuple. 1791. N 374. P. 8.
Rude G. Op. cit. P. 81.
Babillard. 1791. 3 juin. N 1.
Ibid. 5 juin. N 3.
Марат Ж. П. Избр. произведения. М., 1956. Ч. 3. С. 14.
Цит. по: Рееуненкое В. Г. Очерки по истории Великой фран-
цузской революции: Падепие монархии, 1789—1792. Л., 1982.
С. 128.
Histoire parlamentaire de la Revolution fran^aise on Journal des
assemblies nationalcs depnis 1789 jusqu’en 1815. P 1834. T. 2.
P. 113.
Rude G. Op. cit. P. 90—91.
170
45
46
47
48
49
50
51
5 2
5 3
55
58
57
58
59
80
61
62
63
64
85
66
87
68
69
Babillard. 1791. 6 aofit. N 54. P. 61.
Monnier R. Lc Faubourg Saint-Antoine (1789-1815). P. 1981.
P. 125.
Babillard. 1791. 2 aofit. N 50. P. 14.
Ibid. P. 11—12.
Ibid. 7 aofit. N 55. P. 74—75.
См.: Робеспьер M. Избр. произведения. M., 1965. Ч. 1. С. 182.
Godechot J. Fragments des memoires de Charles-Alexis Alexandre
sur les journees revolutionnaires de 1791 et 1792 // Annales histo-
riques de la Revolution framjaise. 1952. N 126. P 176.
Gejfroy A. Sans-cullot(s) (novembre 1790—juin 1792)//Diction-
naire des usages socio-politiques (1770—1815). P., 1985.
Vovelle M. Op. cit. P. 249.
Цит. по: Тэн И. История французской революции. Харьков,
1912. Ч. 5. С. 114.
Цит. по: Tonneson К. D. La defaite des sans-culottes: Mouvement
populaire et reaction bourgeoise de Гап III. Oslo; P., 1959.
P. XVIII.
В письме от 7 мая 1793 г. к Анаксагору Шометту, прокурору
Парижской коммуны, Бабеф, характеризуя депутатов Конвента,
через ряд отрицаний косвенно определяет свое представление
об истинных санкюлотах: «Депутаты! Нет среди вас настоящих
санкюлотов!.. Почти ни один из вас нс происходит из подлинно-
го третьего сословия!.. Третье сословие пе представлено в арео-
паге. Нет, почти ни один из вас, ото видно, никогда не испытал
раздирающей боли нужды...» {Бабеф Г. Соч. М., 1976. Т. 2.
С. 378).
Эбер писал в своей газете «Реге Duchesne»: «Хотите увидеть
цвет сапкюлотства, отправляйтесь на чердаки, где ютятся ра-
бочие» (цит. по: Собу ль А. Парижские санкюлоты во время яко-
бинской диктатуры: Народное движение и революционное пра-
вительство 2 июня 1793 года—9 термидора II года. М., 1966.
С. 233).
Revolutions de Paris. 1793. 23—30 mars. N 194. P. 5.
Цит. no: Morineau M. Mort d’un terroriste...//Annales historiques
de la Revolution framjaise. 1984. N 252. P. 332.
Собулъ А. Указ. соч. С. 298-300.
Там же. С. 239—241.
Monnier R. Le Faubourg Saint-Antoine (1789—1815). P. 134.
Ibid.
Собулъ А. Указ. соч. С. 241—242.
По переписи 1789 г., проведенной в связи с созывом Генераль-
ных штатов, население Парижа насчитывало 524 186 человек;
по данным парижских секций за II—III год Республики, в го-
роде было 640 504 жителя; продовольственная же администра-
ция также в III год Республики исходила из числа 636 772 едо-
ка. См.: Собуль А. Указ. соч. С. 234.
Braesch F. Essai de statistique de la population ouvriere de Paris
vers 1791 // La Revolution framjaise. 1912. T. 63. P. 288.
Rude G. Op. cit. P. 123.
О восстании 31 мая-2 июня см.: Гордон А. В. Падение жирон-
дистов: Народное восстание 31 мая — 2 июня 1793 г. М., 1988.
См.: Тонкова-Яковкина Р. М. Движение народных масс Парижа
в сентябре 1793 г. // Из историй общественных движений и меж-
дународных отношений. М„ 1957.
Собулъ А. Указ. соч. С. 119.
171
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
Cobb R. Note sur la repression contre le personnel sans-culotle de
1795 a 1801//Annales historiques de la Revolution fran^aise. 1954,
N 134.
Rude G. Op. cit. P. 146—147.
Существовало как бы негласное разделение функций: идеоло-
гическое обоснование необходимости реорганизации власти бра-
ли на себя якобинцы, они же (в первом случае совместно с жи-
рондистами) после того, как в Париже и стране выявилась но-
вая расстановка сил, добивались ее законодательного утвержде-
ния. Санкюлоты и их неизвестные или малоизвестные вожаки
готовили восстания и добивались их победы, чтобы затем усту-
пить власть более умелой и последовательной политической
группировке.
Цит. по: Mathiez A. La vie chore et ie mouvement social sous la
terreur. P., 1927. P. 42.
Одна из сложностей анализа политических процессов времен
Великой революции заключается в том, что политические груп-
пировки за предельно короткий срок меняли свой состав и свою
программу, сохраняя одно и то же название. Так, говоря о яко-
бинцах 1789—1791 гг., 1791—1792 и 1793—1794 гг., мы по су-
ществу имеем в виду различные политические силы. Подчас
стремясь упорядочить в своих сочинениях слишком сложную
и противоречивую действительность революции, историки сво-
дят феномен якобинизма к фигуре Робеспьера и двух-трех его
единомышленников из Комитета общественного спасения 1793—
1794 гг.
См.: Гордон А. В. Указ. соч.
Собуль А. Указ. соч. С. 268.
Dewey J. The Public and Its Problems. N.Y., 1927. P. 211; цит. no:
Мигранян A. M. Политическое участие в буржуазных теориях
демократии//Рабочий класс и совр. мир. 1988. № 1. С. 146.
Конституции и законодательные акты буржуазных государств
XVII-XIX вв. М„ 1957. С. 250.
Там же. С. 261.
Декларация прав человека и гражданина//Там же. С. 251.
Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982. С. 371.
Конституции... С. 371.
Гегель. Работы разных лет. М., 1970. Т. 1. С. 359.
О коррумпированности этих членов Конвента см.: Ман-
фред А. 3. Три портрета эпохи Великой французской револю-
ции. М., 1978. С. 387.
Документы и сочинения
XVII-XVIII вв.
Конституции и законодательные акты буря?уазных госу-
дарств XVII—XIX вв. М., 1957.
Марат Ж. П. Избр. произведения. М., 1956. Ч. 1-3.
Мелье Ж. Завещание. М., 1954. Т. 1—2.
Мерсье Л.-С. Картины Парижа. М.; Л., 1935. Т. 1-2.
Робеспьер М. Избр. произведения. М., 1965. Ч. 1-2.
Руссо Ж-Ж. Трактаты. М., 1969.
Французская революция в провинции и па фронте: (Доне-
сения комиссаров Конвента). М.; Л., 1924.
Историография
Адо А. В. Крестьяне и Великая французская революция: кре-
стьянское движение в 1789-1794 гг. М., 1987.
Ардашев П. Провинциальная администрация во Франции в
последнюю пору старого порядка, 1774-1789. СПб., 1900.
Вовель М. К истории общественного сознания эпохи Вели-
кой французской революции // Французский ежегодник,
1983. М., 1985.
Гордон А. В. Падение жирондистов: народное восстание
31 мая — 2 июня 1793 года. М., 1988.
Захер Я. М. Движение «бешеных». М., 1961.
Жорес Ж. Социалистическая история Французской револю-
ции. М., 1976-1983. Т. 1-6.
Копосов Н. Е. Французский абсолютизм и финансисты в
свете новейших исследований // Французский ежегод-
ник, 1985. М., 1987.
Кожокин Е. М. Французские рабочие: от Великой буржуаз-
ной революции до революции 1848 года. М., 1985.
Кропоткин П. А. Великая французская революция 1789—
, 1793. М., 1979.
! Люблинская А. Д. Франция при Ришелье: французский аб-
| солютизм в 1630-1647 гг. Л., 1982.
i Манфред А. 3. Три портрета эпохи Великой французской ре-
волюции. М., 1978.
Малов В. Н. Фронда//Вопр. истории. 1986. № 7.
Матьез А. Борьба с дороговизной и социальное движение в
эпоху террора. М.; Л., 1928.
Олар А. Политическая история: Французской революции.
Происхождение и развитие демократии и республики,
1789-1804. М., 1938.
От старого порядка к революции. Л., 1988.
173
Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрон-
дой (1623-1648). М.; Л., 1948.
Ревуненков В. Г. Очерки по истории Великой французской
революции: падение монархии, 1789-1792. Л., 1982.
Ревуненков В. Г. Парижские санкюлоты эпохи Великой бур-
жуазной революции. Л., 1971.
Ревуненков В. Г. Парижская коммуна 1792-1794. Л., 1976.
Рокэн Ф. Движение общественной мысли во Франции в
XVIII веке, 1715-1789. СПб., 1902.
Собуль А. Парижские санкюлоты во время якобинской дик-
татуры: Народное движение и революционное прави-
тельство 2 июня 1793 года - 9 термидора II года. М.,
1966.
Собуль А. Первая республика 1792-1804. М., 1974.
Токвиль А. Старый порядок и революция. М., 1905.
Фор Э. Опала Тюрго. 12 мая 1776 года. М., 1979.
Содержание
Фронда: кризис французского государства
в середине XVII века 3
Жизнь и государство Людовика XIV 52
Люди вне государства 81
Либерал в роли бюрократа 94
Опыт революционной демократии . 112
Вместо заключения 163
Примечания 165
Документы и сочинения XVII-XVIII вв. 173
Историография 173