Центральная Азия. Новые памятники письменности и искусства - Пиотровский Б.Б.

Author: Пиотровский Б.Б.

Tags: археология средняя азия археологические памятники

Year: 1987

Similar

История Центральной Азии и памятники рунического письма

Башня Зенона. Археологические памятники Крыма

Вади Аллаки. Египетские надписи

Древние памятники на территории Восточной Европы

Text

ЦЕНТРАЛ ИНАЯ
АЗИЯ

новые памятники
письменности
и искусства
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Ордена Трудового Красного Знамени
Институт востоковедения
ЦЕНТРАЛЬНАЯ
АЗИЯ
--------эз-------
новые памятники
письменности
и искусства
Сборник статей
ИЗДАТЕЛЬСТВО "НАУКА"
Главная редакция восточной литературы
Москва 1987
Ц 37
Ответственные редакторы
академик Б.Б.ПИОТРОВСКИЙ
и член-корреспондент АН СССР Г.М.БОНГАРД-ЛЕВИН
Статьи сборника вводят в научный оборот материалы
новейших археологических открытий, сделанных советски-
ми учеными в Средней Азии, Туве, Афганистане, Монго-
лии. Найдены имеющие большую научную ценность памят-
ники письменности, произведения искусства. Исследова-
ние их позволяет по-новому осветить многие страницы
древней истории Центральной Азии, оценить вклад ее
народов в развитие мировой цивилизации.
0507000000-014
Ц 013(02)-87------ КБ-9-45-86
(Q)Главная редакция восточной литературы
издательства ’’Наука", 1987.
ОТ РЕДАКТОРОВ
Настоящий сборник формально завершает публикацию трех книг,
решение об издании которых было принято в связи с проектом ЮНЕСКО
по изучению цивилизаций Центральной Азии1. Однако вряд ли вызывает
какие-либо сомнения тот факт, что эта исключительно важная в науч-
ном отношении и политически очень актуальная тематика заслуживает
дальнейшей разработки; будут, конечно, подготовлены и новые труды,
продолжены комплексные изыскания специалистов разных гуманитарных
дисциплин, необходима кооперация усилий ученых разных стран,и преж-
де всего Востока. Само понятие "Центральная Азия" в данном сборни-
ке (как, впрочем, и в других публикациях, связанных с указанным
проектом ЮНЕСКО) весьма условно. В 1966 г., когда в программу
ЮНЕСКО был включен центральноазиатский проект, специально оговари-
валось, что исследования будут касаться географического региона,
включающего Афганистан, Иран, Индию, Пакистан, советские республи-
ки Средней Азии; несколько позднее к проекту присоединились ученые
Монголии и КНР. Однако этими географическими рамками не следует ог-
раничивать территорию, история и культура народов которой заслужи-
вает комплексного изучения: в центральноазиатский регион несомнен-
но следует включать Туву, Бурятию, Алтай.
В специальной литературе (в том числе и в отечественной науке
XIX-XX вв.) под "центральноазиатскими исследованиями" понималось
(часто это делается и сейчас) изучение истории и культуры (и преж-
де всего памятников письменности и искусства) Восточного Туркеста-
на и Тибета. Однако эта традиция, несмотря на ее популярность в
научной востоковедной литературе, в свете материалов (археологии,
эпиграфики, искусства и т.д.) и при комплексном изучении всего кру-
га проблем должна быть не только уточнена, но и пересмотрена —рас-
ширение общепринятых рамок понятия "Центральная Азия" оправдано
прежде всего с общих историко-культурных позиций; именно такой, а
не чисто географический подход объясняет многие аспекты истории и
культуры, характер взаимодействия различных этнокультурных феноме-
нов, пути контактов, особенности культурного наследия.
В нашей стране существует прочная и славная школа центрально-
азиатских исследований, связанная с именами В.В.Бартольда,
С.Ф.Ольденбурга, Б.Я.Зладимирцова, Ф.И.Щербатского, Ю.Н.Рериха. За
последние годы советские ученые добились новых и весьма крупных
успехов в разработке проблем истории и культуры стран центрально-
' I
Древняя Индия. Историко-культурные связи. М., 1982; История
и культура Центральной Азии. М., 1983. Публикуемый сборник, так же
как и предыдущие, подготовлен к печати сектором культуры и идеоло-
гии древнего Востока Института востоковедения АН СССР.
1-2 441
3
азиатского региона: открыты и исследованы многие новые памятники
письменности и искусства, мировое признание получили работы совет-
ских археологов, в том числе и в зарубежных странах — Афганистане,
Монголии, Йемене, Ираке и т.д. Понятно, что данный сборник, несмот-
ря на его название, лишь в ограниченной мере включает тот круг
проблем, которые возникают в связи с открытием новых памятников
письменности и искусства; учет и анализ всех материалов, поступив-
ших в распоряжение ученых (особенно в последние два десятилетия),
должен составить тематику специального обобщающего труда.
Когда сборник был уже отредактирован и готовился к печати, при-
шло печальное известие о кончине одного из авторов этой книги, оба-
ятельного и яркого человека, известного востоковеда, талантливого
исследователя культуры древнего Востока (прежде всего Ирана), док-
тора исторических наук Владимира Григорьевича Луконина. В течение
многих лет Владимир Григорьевич возглавлял отдел Востока Государ-
ственного Эрмитажа, был одним из зачинателей исследований по про-
екту ЮНЕСКО по Центральной Азии, участвовал во многих международ-
ных конгрессах в различных странах мира, талантливые книги В.Г.Лу-
конина снискали ему широкую известность в научном мире и глубокое
уважение у его коллег, многочисленных учеников и последователей.
Владимир Григорьевич, несмотря на недолгую жизнь, оставил боль-
шое научное наследие, изучение которого должно составить тему спе-
циальной книги. Хочется надеяться, что такая книга будет подготов-
лена и издана. Участники настоящего сборника считают своим долгом
посвятить статьи светлой памяти Владимира Григорьевича Луконина.
Многие из авторов этого издания не только знали Владимира Григорье-
вича, вместе работали, но и дружили с ним, любили его.
памятники
письменности
Г.М. Бонгард-Левинл
М.И. Воробъева-Десягповская
НОВЫЕ САНСКРИТСКИЕ ТЕКСТЫ ИЗ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
В последние годы продолжалось интенсивное изучение
санскритских текстов из центральноазиатского фонда
ЛО ИВ АН СССР1. Был идентифицирован ряд новых фрагментов,
подготовлен к печати 1-й выпуск серии ’’Памятники индий-
ской письменности из Центральной Азии”2. В результате
проведенной работы возникла также возможность введения
в научный оборот ряда новых текстов, издание которых по-
зволит расширить существующие представления о составе
фонда санскритских сочинений, уточнить некоторые тексто-
логические и палеографические проблемы и, главное, — бо-
лее объемно представить роль индобуддийской культуры в
Центральной Азии в I тысячелетии н.э.
I. ФРАГМЕНТ "ШАРДУЛАКАРНА-АВАДАНЫ”
Кг IV
В коллекции Н.Н.Кроткова под шифром Sl-yg-jj— хранит-
ся 1 лист рукописи (recto и verso), который является
текстом из Sardulakarnavadana, составляющей, как извест-
но, часть ’’Собрания божественных авадан” (Divyavadana).
р
Кроме того, в коллекции Н.Ф.Петровского (шифр SI -pg~)
имеется 22 листа (recto и verso) ’’Шардулакарна-аваданы”,
которые были привезены из Центральной Азии, очевидно из
Хотана (сейчас они подготовлены к изданию М.И.Воробье-
вой-Десятовской).
Публикуемый нами фрагмент имеет пагинацию 69 и соот-
ветствует листам 27А - 27В рукописи из коллекции Н .Ф.Пет-
ровского. Текст нанесен на бумагу светло-коричневого
цвета, размером 55,5x8,5 см; на листе 4строки, письмо —
наклонный центральноазиатский брахми; судя по палеогра-
фии, фрагмент датируется VI—VIII вв. н.э. По содержанию
он близок к тексту рукописи из коллекции Н.Ф.Петровского.
но не идентичен ему, что свидетельствует о существовании
в Центральной Азии различных списков указанной аваданы
(в рукописи из коллекции Н.Ф.Петровского по 8-10 строк
на листе, письмо вертикальный брахми). Идентификация лис-
тов рукописи из коллекции Н.Ф.Петровского принадлежит
6
С,Ф.Ольденбургу, который в рецензии на стаТью Р.Хёрнле
отметил, что текст, названный ’’неизвестный астрономичес-
кий”, является частью ’’Шардулакарна-аваданы” и что хра-
нящиеся в Рукописном фонде Азиатского музея 22 листа от-
носятся к той же рукописи3.
Примечания
1 Подробнее см.: Bongard-Levzn G.M., Vorobyova-Desyatov-
екдуа M.I. Indian Texts from Central Asia. Moscow, 1983.
2 Памятники индийской письменности из Центральной Азии. Выл,. 1 .
Издание текстов, исследование и комментарий Г.М.Бонгард-Левина и
М.И.Воробьевой-Десятовской. М., 1985.
3 См.: ЗВОРАО. 1894, т.8, с.66-67, 152-153, 349-351.
ТРАНСЛИТЕРАЦИЯ
Recto
1. ti dvayam1 hastascatra2 ekasadharanam trtiyam manda-
la/m/ svati3vi£akha anuradha etat* s’arv’asobh’anam* ’ca-
turthamandalamaiji || jy^^hamuia asadhativayam Sravan’i: at-
ra sa-
2. rvani mahabhayani bhavaipti pamcamam mandalamam ||
dhanisthasatabhisa:5 ubhe bhad’rapad’e re’v’ati6* asvini
bharanf etat sadliaranam §a§tamandalam || etesu
3. grahesu yad yam nak^atramandalamam pi’dayati tasya tasya
janapadasya satvasya va piddtirr destavyah || dvadasa-
muhurta divase dhruvani. dvadasaratrau. sanmu-
4. hurta: saipcarina^8 kat’ama ti padam tair i’ta* candrana:
sava. bhagadeva: raudra. vicari. line samcarina padam ||
sravane mase /pu/гпе a§|adasamuhurte divase.*
suryodaye
Verso
1. caturajo nama muhurto bhavati: suryavatare
samyamo nama muhurto bhavati: dvadasamuhurtayaip
ratrau. avatirne surye... nama mu/hurto/ bhavati:
atapagni na-
2. ma muhurto ratyavasane1 bhavati || bhadrapade mase
purnasaptada^amuhiirte divase: suryodaye
caturajo /eva/2 nama muhurto /bha/vati: madhyah te abhi-
3. jato n3ma muhurto bhavati. suryavatare raudro nama
muhurto bhavati. trayoda^amuhurtayam ratro
avatirne suryeva: cari nama muhurto’bhavati.
ardha-*
4. ratrau hi paryo nama muhurto bhavati: ratryavasane
atapagnir_evam muhurto bhavati || a^vayuje mase
§odasamuhurte’divase suryodaye caturajo eva nama
muhurto
1-4 441 7
ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ
Recto
1 В тексте dvayamam.
2 Должно быть citra.
3 Обычно svati.
* Может быть и a^adha (asadha)» m.
5 Или satabhisaj.
6 Обычно revati» f.
7 Форма необычна; pida в Acc.sg. в буддийском санскрите см.:
Edgerton F. Buddhist Hybrid Sanskrit. Vol.1. New Haven» 1953»
c.62-63 (далее — Edg.).
8 Очевидно» должно быть N.pl. °ah.
Verso
1 В рукописи лишнее r (°avasaner).
2 Восстановлено по аналогии с текстом на стк.4.
II. БУДДХАНАМА-СУТРА
ИЗ ВОСТОЧНОГО ТУРКЕСТАНА
В составе коллекции русского консула в Кашгаре Н .Ф.Пет-
ровского в конце XIX в. в Петербург были доставлены че-
р
тыре листа рукописи (хранятся под шифром SI-^у-)» пере-
писанной в I тысячелетии н.э. на территории Восточного
Туркестана письмом индийского происхождения» получившим
в науке название ’’вертикальное центральноазиатское брах-
ми”. Еще один лист из этой же рукописи был прислан в Пе-
тербург в 1907 г. секретарем консульства в Кашгаре
М.И.Лавровым (шифр хранения SI . По палеографическим
данным» рукопись может быть датирована VII—VIII вв.» в
ней представлен тип брахми» который В.Клавитер и Л.Хольц-
ман называют ’’VII. Южнотуркестанское брахми”1.
Текст написан на коричневатой грунтованной бумаге
центральноазиатского происхождения черной тушью» на двух
сторонах листа» по 5 строк на каждой. Размер целого лис-
та — 27»7х6»5 см. Слева поля шириной 1 см» на них — паги-
нация цифрами брахми. Она имеется на трех листах: 1) л. 14
(SI-j-); 2) л.21 и 5) л.29» которые сохранились целиком.
Два других листа повреждены и не имеют пагинации: 3) 23х
6»5см» левый край оборван; 4) 12х6»5см» оборвана правая
половина. На расстоянии 7 см от левого края на всех лис-
тах — отверстие для шнурка» вокруг которого проведена
окружность диаметром 1»7см.
Рукопись содержит санскритский текст дхарани с пере-
числением имен татхагат» к которым с этими дхарани сле-
8
дует обращаться. Название сочинения в тексте не сохрани-
лось. Хотя текст на л.21 начинается формулой Siddham па-
mah, это — начало не всего произведения, а,’ очевидно,
какого-то его раздела, поскольку перед ним, на л.14 —
то же сочинение. Третий лист не имеет пагинации и по-
врежден, но по содержанию текста можно установить, что
он следовал за л.21 — л./257. Четвертый лист поврежден
более всего (практически это половина листа), однако
дхарани на нем частично пронумерованы: дхарани №73 (сто-
рона а* стк.З) и №80 (сторона бл стк.5). Первые дхарани
на л.29а имеют порядковый №81, следовательно, предыдущий
лист должен иметь пагинацию /28/. Последние из сохранив-
шихся дхарани имеют порядковый №86 (л.296, стк.5). Под-
счет показывает, что на каждом листе рукописи было за-
писано по 9-11 дхарани. Рукопись могла содержать и сбор-
ник дхарани, выписанных из различных сочинений, и одно
сочинение, состоящее из нескольких разделов. Санскрит-
ский текст дхарани, представленных в рукописи, до сих
пор не был известен в науке.
В 1897 г. Р.Хёрнле опубликовал два листа рукописи,.по-
ступившей к нему от капитана С.Годфрая из Кучи. Листы
имеют пагинацию: №9 (у Р.Хёрнле — ошибочно 19) и №11.
Текст первого листа частично совпадает с текстом л./25/
нашей рукописи. Текст второго листа, судя по количеству
обозначенных в нем имен будд, — 90 и далее — должен сле-
довать за текстом л.29 нашей рукописи. Р.Хёрнле опубли-
ковал текст этих листов без отождествления как неопре-
деленные дхарани2. В настоящее время рукопись хранится
в Британской библиотеке в Лондоне.
Санскритское название сочинения сохранилось в тибет-
ской транслитерации в Канджуре: "Buddhanamasahasrapan-
casatacaturtripancada^a-sutra" — "Сутра о 5453 именах
будд". Тибетское название — "SaAs-rgyas-kyi mtshan-lna
ston b£i brgya-lna-bcu rtsa-gsum-pa" (см. Канджур изда-
ния Дэргэ, раздел mdo-sde "сутры", №262, т.’а,лл.
16(1) — 896(7); Пекинский Канджур, раздел mdo, №928,
т. zu, лл.1б(1) — 100а(7). Имя переводчика не сохрани-
лось) . Китайское название сутры отличается от санскрит-
ского и тибетского: "У цянь у бай фо мин шэнь чжоу чжу
чжан ми цуй цзин" — "Уничтожение преград и грехов с
помощью 5500 имен будд и дхарани" ("Трипитака Тайсё",
№443, t.XIV, с.318—354 , 8 цзюаней, переводчик Джняна-
гупта, VI в.н.э.).
Имеющийся в нашем распоряжении текст, очевидно, на-
ходился в обращении на территории Восточного Туркеста-
на в V-VIII вв.
Исследования центральноазиатских рукописей письмом
брахми из Восточного Туркестана показывают, что в этот
период здесь были распространены дхарани трех видов:
1) Заклинания, обращенные к местным божествам, — са-
мый старый пласт дхарани, восходящий к добуддийским куль-
там Центральной Азии. В первые века н.э. эти божества
были включены в состав буддийского пантеона. К числу та-
9
ких дхарани прежде всего относятся ’’Дхарани пяти защит” —
"Paftca-rak^i", обращенные к пяти богиням, главной среди
которых названа Махамайури, Великая Пава, царица закли-
наний3 .
2) Заклинания ваджраянского толка, обращенные к Вадж-
рапани и другим тантрийским божествам из разряда ’’держа-
щих ваджру” (va j radhara)4.
3) Махаянские заклинания, обращенные к буддам и бод-
хисаттвам. До сих пор из этих дхарани были известны
"Sarvatathagatosnisasitatpatra-nama-aparaj ita-mahapraty-
angira-vidyS-rtjni"®, "Sarvadharma-anantanayamukha-dha-
rani"6 и ряд дхарани без названия. Очевидно, в число ма-
хаянских дхарани можно включить и еще одно сочинение —
"Buddhanamasahasrapancasatacaturtripancadasa-sutra”.
Санскритский текст перечисленных выше дхарани Махаяны
в самой Индии не сохранился. Возможно, что в Централь-
ной Азии в течение многих веков функционировал более
ранний текст дхарани, возникший в Индии в период ста-
новления Махаяны. Впоследствии он подвергся обработке
и редактуре, и именно этот отредактированный вариант
и лег в основу китайского и тибетского переводов, сде-
ланных позднее. В Восточном Туркестане продолжал рас-
пространяться более старый текст.
Среди ЗЗ7 имен татхагат, сохранившихся в дхарани в
полном виде, многие в других буддийских текстах не заре-
гистрированы (за источник информации здесь нами принят
"Buddhist Hybrid Sanskrit Dictionary" Ф.Эджертона), воз-
можно, что это кальки имен местных, центральноазиатских
божеств, которые позднее были включены в число имен будд.
По этимологии они больше напоминают развернутые эпитеты,
чем имена собственные. Приведем список имен и эпитетов
татхагат, которые отсутствуют в словаре Ф.Эджертона:
1) Samantagandhottama
2) Uttaptaviryaprabharaja
3) Ajitotararaja
4) AngottamarSja
5) Suryottamaprabhasa^ritejonirbhasa
6) Bahuvividhatejorajasrinirbhasa
7) Asamkhyeyakalpakautisamudanitabuddhi
8) §arvadharmanayatikurvitatejonirbhasa
9) Subhakanakagagananirnadavyuhatejaunirbhasa
10) Asambhavavyuha
11) Garj itadharmasagaranirghosa
12) Nirmitamegha
13) Susvarasri
14) Sambhavaruta
Некоторые из перечисленных выше имен, возможно, имели
варианты. Так, татхагата по имени Garjitadharmasagara-
nirgho^a (л.29a, стк.1-2), очевидно, идентичен татхага-
те Dharmasagaranigarjitaghosa, букв. ’’Ревущий шум океана
дхармы’’, упомянутому в "Гандавьюха-сутре" (422 , 10), а
татхагата по имени Samamtadiktejas, букв. "Блеск всех
10
стран света” (л.296, стк.1), в той же ’Тандавьюха-сутре”
вероятно, выступает под именем Samantadi^atejas (259,
17).
С другой стороны, ни одно из этих имен не встречается
среди имен якш, садагов (тиб. sa-bdag) и других местных
божеств, засвидетельствованных в дхарани ’’Пяти защит”8.
Не исключена возможность, что мы имеем дело с апокрифи-
ческим текстом, созданным по образцу канонических маха-
янских на территории Восточного Туркестана в I тысячеле-
тии н.э. Дальнейшие исследования текстов из этого регио-
на внесут уточнения в наши предположения.
Ниже приводятся транслитерация и факсимиле всех пяти
листов рукописи.
Примечания
1 Ctawiter Hotzrnann L. Sanskrithandschriften aus den Tur-
fanfunden. T.1. Wiesbaden, 1965, Taf.36, №531.
2 Hoernte R, Collections of Central Asian-Manuscripts. — JASB.
Vol.66, c.231-233.
3 Впервые санскритский текст дхарани ’’Пяти защит”, обнаружен-
ный в Восточном Туркестане, был опубликован акад. С.Ф.Ольденбургом:
см. 3BOPAO. 1899, т.11, с.207-214, 215-218.
4 См.’’Vajrapani-dharanT”, опубликованные акад. С.Ф.Ольденбургом:
ЗВОРАО. 1894, т.8, с.58. См. также: Bongard-Levin Vorobyova-
Desyatovskaya Tyomkin E.tf. A Fragment of the Sumukha-dharani.
Indo-Iranian Journal. 1967, vol.10, №1-3, c.150—159; Бонгард-Ле-
еин Г.М., Воробъееа-Десятоеская М.И., Тёмкин Э.Н. Об исследовании
памятников индийской письменности из Центральной Азии. — Материалы
по истории и филологии Центральной Азии. Вып.З. Улан-Удэ, 1968,
с.110-113.
5 См.: Ctawiter W., Hotzrnann L. Sanskrithandschriften aus den
Turfanfunden, №631.
6 Там же, № 62 .
7 Имя татхагаты Амитабхи повторено дважды, со сходными, но не
с идентичными дхарани: -л.14а, стк.1-2 и 5.
8 См.: Levi S. Le Catalogue geographique des yaksa darts la Ma-
hamayuri. — JA. Ser.11. 1915, t.5, c.19—138.
ТРАНСЛИТЕРАЦИЯ
л.14a
1. namo aksobhya/ya/ tathagataya tadyatha.. . male jyoti
svaha. namo ami-
2. tabhSya tathagataya. tadyatha a...Zmyu/todbhate.
amyuta sambhave. a-
3. mita gagana kirthkare svaha. namo samantagandhotamaya
tathagataya
4. tadyatha dharma-dhatu mate, pratityasamutpada mukha
prave^e sarva dharma mukha
11
5. pravese svaha. namo amitabhaya tathagataya. tadyatha
amyute phu a1-
л.146
1. amyute phu. amyuta visodhane phu. svaha. namo.../u/tta-
ptaviryaprabharajaya ta-
2. thagataya. tadyatha uttapta phu uttapte phu [ J ut-
tapta visodhane phu svaha.
3. namo ajitotararajaya tathagataya. tadyatha ajite phu
aj i phu
4. ajita visodhane phu svaha. namo angotta2/mar3/jaya
tathagataya. tadya-
5. tha adge_ange sarvahga visodhani svaha. ...kutaya
tathagataya.
л.21a
1. Siddham nama. suryauttamaprabhasasritejonirbhasaya
tathagataya tadya-
2. tha surye surye jnana-surye svaha. namau bahuvividha-
tejorajasrinirbhasaya tathaga-
3. tayah tadyatha ^iri siri tejasiri svaha. namau asam-
khyeyakalpakautisamuda-
4. nitabuddhaye tathagatayah tadyatha samudaye. jnana
samudaye svaha. namau sa-
5. rvadharmanayati-kurvitatejonirbhasaya tathagataya.
tadyatha garbhe garbhe jfla-
л.216
1. na-garbhe svaha. namo ^ubhakanakagagananirnadavyuha-
tejaunirbhasaya tathagata-
2. ya. tadyatha gagane gagane gagana-vi^uddhe svaha. na-
mau ratnamerave tathagataya.
3. tadyatha meru meru ratna-meru svaha. namau guna-samu-
draya tathagataya. ta-
4. dyatha gune gune guna-samudre svaha. namau dharma-
dhatusvaraketave tathagataya
5. tadyatha ketu-k|e|t|u|* jnana-ketu svaha. namau dha-
rmasamudragarjanaya tathaga-
л. | 25[a
1. [taya[ namau dharmasa [muJMravegasirirajaya tathaga-
taya tadyatha sama-sama
Описка, лишнее а, см. л.146(1).
2 После -tta- над строкой — косой крестик, который обычно в ру-
кописях обозначает пропуск акшары по ошибке. Пропущенная акшара,
очевидно, была вставлена под строкой.
э В рукописи -kata, описка?
Описка, акшара ши пропущена.
12
2. ... [svaHha namau dharmemdrarajSya tathagataya tadya-
tha rama-rama ratikare sva-
3. [ha namau|...meghaya tathagataya. tadyatha ghume ghu-
me ghuma-ghume svaha z z
4. ...[ta|thagataya. tadyatha siri siri. siraya svahah
namo deva-
в. ...[tatha|gataya. tadyatha makute maku^e. dharma-ma-
kute svaha. namau
л. | 25 16
1. ...tathagatayah tadyatha jaye jaye jayamati svaha.
namo ddhi-
2. ...|tathagata|ya tadyatha druma-druma drume svaha.
namau gaganaghau|sa|ъуа ta-
3. ...|ta|dyatha gagane gagane gagana-same svaha namau
samamtta-sambhavapra-
4. |dipaya tatlia | gataya. tadyatha sambhava-buddha-saty-
ena svaha. namau urnasriprabha-
5. |samataye tatha|gatiya. tadyatha ume ume umavati sva-
ha. namau santanirghau§3-
л. | 28 [a
1. ...sayena prabhrajaya [ ] [ ]
2. ...Г ] [ ] [ ] rane svaha. namau megha
3. ...[ jte svaha. 73 namah stiryateja- z
4. [se tathagataya]... [svSjha. namau dharmapradipasri-
5. [merave tathagataya]...dipe svaha. namah arcisi-
л. | 28 |6
1. |raye tathagataya|...|na|mau davasrigarbhaya tathaga-
2. ...vinardiraidyutprabhaya
3. ...I sal me svaha. namah samalj. sa-
4. ...I me|ru-meru-buddha-meru svaha. namau gagana-
5. |cittaya|... 80 namah asaipbhavavyuhS-
л .29a
1. ya tathagataya. tadyatha sambhave phu saipbhave phu
saijibhava-vyuhe phu svaha. *81 namau garji-
2. tadharmasagaranirghosaya tathagatayah tadyatha garja-
garja-garjate svaha namau dharma
3. dhatusvaraghausaya tathagatayal} tadyatha dhara-dhara-
nivandhe svahah namau nirmi-
5 л — —
Очевидно, описка: акшара уа вместо sa.
13
4. tameghaya tathagataya!} tadyatha nirmi-nirmi-jft3na
nirmi svaha. 84 namah susva-_
5. ra^riye tathagataya. tadyatha svare svare. buddha-
svare svaha. 85 namah samam-
л.296
1. tadiktejase tathagataya tadyatha tara-tara buddhadhi-
sthite svaha namau dharmasa-
2. mudraya tathagataya tadyatha samudre samudre dharma-
dhatu-samudre svaha. nama
3. saipbhavarutaya tathagataya tadyatha sambhave sambhave
sambhavamtu buddhadhistha-
4. nena svaha. namau gunasagaraya tathagataya tadyatha
gune guije buddha-sambha-
5. va-gune svaha 86. namah sripradipaya tathagataya ta-
dyatha ^iri siri pra|dipa|
III. ДВА НОВЫХ ЛИСТА
ИЗ "САДДХАРМАПУНДАРИКА-СУТРЫ"
р
В коллекции Н .Ф.Петровского под шифром SI '2~0'(4) хРа“
нятся два неполных листа рукописи из Восточного Туркес-
тана (точное место находки неизвестно) , которые относят-
ся к редакции "Саддхармапундарика-сутры”, известной по
гильгитско-непальским рукописям. Размеры листов — 26*
х11 см и 27x11см, у первого листа оборван правый край, у
второго — левый. Пагинация не сохранилась. Бумага — се-
рая, с темными пятнами плесени. Сохранность листов — по-
средственная, тушь местами сильно стерлась. Текст напи-
сан на обеих сторонах листов, на каждой стороне — по
8 строчек. Письмо — вертикальное центральноазиатское
брахми. По палеографическим данным, рукопись датируется
V—VII вв. (В.Клавитер и Л.Хольцман определяют этот тип
письма как ’’туркестанское гупта”1).
Оба листа относятся к главе III ’’Саддхармапундарики”
("Aupamya-parivartah”) и представляют различные ее час-
ти. Текст первого листа — ближе к началу главы, текст
второго — из второй половины главы. Сопоставление с из-
вестными по гильгитским и по непальским рукописям текста-
ми сутры показало, что наш текст ближе всего к гильгит-
скому, однако некоторые разночтения с ним все же имеют-
ся. Ряд этих разночтений засвидетельствован в более позд-
них непальских рукописях, положенных в основу ’’Саддхар-
мапундарики”, изданной в серии ’’Bibliotheca Buddhica”.
С текстом кашгарской рукописи, представляющей централь-
ноазиатскую редакцию, в нашей рукописи — значительные
разночтения. Явно, что это совершенно другая редакция.
Обнаружение в Восточном Туркестане рукописей так на-
зываемой гильгитско-непальской редакции ’’Саддхармапунда-
рики” свидетельствует о том, что в первых веках н.э. оба
14
варианта сутры — и представленный в кашгарской рукописи
Н.Ф.Петровского, и до сих пор засвидетельствованный толь-
ко за пределами Восточного Туркестана в гильгитско-не-
пальских рукописях — бытовали на всей территории Цент-
ральной Азии.
Ниже публикуется транслитерация текста двух новых
листов в сопоставлении с текстами гильгитских и непаль-
ских рукописей. Наш текст соответствует: 1) первый лист —
тексту л.216-226 из ’’Саддхармапундарики’’ гильгитской ру-
кописи ’’группы В”, опубликованной Шоко Ватанабе (с. 206 ,
стк.11 — с.207, стк.19, далее — GM)1, и тексту "Biblio-
theca Buddhica", с.66(4) — 68(5) (далее — ВВ)3 ; 2) вто-
рой лист — тексту л.Зба-Збб гильгитской рукописи "группы
А" (по изданию Шоко Ватанабе — с.40, стк.2 — с.41, стк.ЗО)
и тексту ВВ, с.90(3) — 92(10).
Анализ разночтений показывает, что в нашей рукописи
представлена орфография, засвидетельствованная и в дру-
гих рукописях из Восточного Туркестана. Так, окончание
Зл.мн.ч. парасмайпада повсюду пишется.-mti вместо -nti
(например, bhavisyamti); -m часто появляется перед ш-
(-1ШП-) — как в середине слова, так и в окончаниях; ви-
сарга иногда опускается, но чаще, наоборот, появляется
там, где она не может стоять по правилам сандхи: в таких
случаях она выполняет функцию разделительного знака.
Правила сандхи во многих случаях нарушаются.
Наиболее значительным разночтением нашего списка сле-
дует считать изменения в разбивке гат на строки во вто-
ром отрывке (см. список разночтений, №22). В этом отрыв-
ке засвидетельствованы номера гат 47-59, остальные номе-
ра оборваны, хотя сохранился текст еще шести гат. Во всех
гатах разбивка текста сдвинута на одну строку: та стро-
ка, которая в рукописи завершает гату, в GM и ВВ высту-
пает как начинающая следующую гату.
Разночтения, представленные в нашем списке, важны для
воссоздания критического текста той редакции сутры, ко-
торая до сих пор рассматривалась как гильгитско-непаль-
ская. Эта задача после издания ряда гильгитских рукопи-
сей ’’Саддхармапундарики" встала теперь перед учеными
всего мира. Восточнотуркестанская рукопись "гильгитско-
непальской" редакции — важная веха в истории создания и
бытования одной из самых распространенных в Индии, Цент-
ральной Азии и на Дальнем Востоке сутры.
Примечания
1 Clauriter W., Hotzmann Sanskrithandschrif ten aus den Tur-
fanfunden, с.XXXIII, Taf.14.
2 Saddharmapundarika Manuscripts found in Gilgit. Ed. Shoko Wa-
tanabe. Pt 2. Tokyo, The Reiyukai, 1975.
3 Saddharmapundarika. Ed.H.Kern, Bunyiu Nanjio. St.-Pbg., 1912
(’’Bibliotheca Buddliica", X) .
15
ТРАНСЛИТЕРАЦИЯ
Лист первый
а
1. ...kramtS1 anyatra tathagata-gananaya tena karanena
sa kalpo mahSratnapratima...
2. ...tasmin-buddha-ksetre yad-bhuyasS ratnapadma-vikra-
mino bhavisyamti. anSdikarmikasca t|e|
3. .. \arsa-sahasra2-c111rna-brahmacaryah tathagata-pa-
risamstuta. baddha-jiianabhiyukta.. .
4. lah mardava. smrtimantah bhuyisthena sariputraivaip3-
rupanSm bodhisattvanam...
5. | pu | nali £ariputra padmaprabhasya tathagatasyarhatah
samyaksambuddhasya* dvSdasa...
6. kumara-bhutatva|m| tesam ca satvanamm5-astavantara-
kalpah6 ayuspram3n3m Bhavisyati. sa\. |samya|-
7 . ksaipbuddhah* dvadas3n3m-antarakalpam8 -atyayena dhrti-
paripurnaip nama bodhisatvam mahasatvam...
8. ty-ayam khalu9 bhiksavo dhytipurno10 bodhisatvo mahS-
satvah11 mamanantaram-anuttaram samyaksam...
6
1. ma tathagato ’ rham12 samyaksambuddho loke bhavisyati
vidyacarana-sa|mIpannah sugatb lokavid ...
2. nam ca buidho bliagavan * tasyapi sariputra padmavrsa-
fiha-fvikraminas-tathagatasyaivam ru|pa|13... |sa|-*
3. riputra padmaprabhasya tathSgatasya parinirvrtasya
dvatrimsad14-amntarakalpah15 saddharma s | th | Ssya | ti | ..
4. sthasyatiti16 . *atha khalu’bhagavas-tasya17-velayam-ima
gatha bhasati sma18 ... |ji|"
5. nas-tathagatah padmaprabho nama samantacaksur-vine-
syasiprana19-sahasra ko|ty|...
6. [upa |_r | j f ayitva utpadayitva ca daso balani sprsisya-
sitva pravaragrabodhim20 2 ...
7. |ta|da kalpa21 bhesyati. viraja ca namna tada loka-
dhatuh ksetram visuddham dvipadottamasya 3...
8. •••£* ca* ratn|a|mayair-v|r|ksa-satair-upeta sudar-
saniyaih phala-puspa-manditai|h| 4 smrti...
Лист второй
a
1. ...aham-eva tesam 47“ na caiva me te sruni satva23
bai5 yatha’pi kamaihi24 vilagnabuddhayah
2. ...trini pravadami tesSm25 50 jnatva ca*traidhatuki
dosa ’nekam nirdhapanSrtham pravadamy26-upa |yam|
3. . . traividya-mahanubhava 5l pratyekabuddha^ca bhavaip-
ti ye ’tra avivartika ye c’iha27 bodhisatv |ah|. . .
16
4. ...ta |5[2 vadami. eka|m| hi ma28 buddhaySnam parigp-
hnaltha sa... * .
5. . .\ |vi Hsta-|ra|pam ciha sarvaloke 15|3 buddhana
jnanajm dvapadottamfa|nam uda|ral...
6. ...|sama|dhinam ko^i-Sata hyaneke29 |5 |4 ayaip ratho
idrsako varisto ramaipti yena ...
7. ./.Jv|tavo jfilialga30 55 saipvatsaran-antarakalpam eva
ca ksampanti ca’1 kalpa-saha | sraj ...
8. ...1fiodh|imande I 5|6 vikridamana bahu-bodhisattva ye
ca Srnonti su|ga|tasya sraJvakah|...
6
1. .. .cit 57 diso dasa sarvva32 gavesayitva sthapayitvu-
payam33 puruso...
2. ...sita yuya* duhkham34 |5 |8 paridahyamana bahu kalpa-
kotyastraidhatufcato bhaya...
3. . ..ta yiiya tathaiva cadya 59 samsslra dulikhaddiha
yuya35 mukta baudham33 tu yanam ca ga...
4. ...nvantu sarve mama dharma|netrim] upaya-kauSalyam-
idam j inasya yena vinita37 bahu-bo’dhisattVan
5. ... I d] a bhontimi agra satvalj38 duhkham tada bhasati
lokanayako ananyathavadiha bii39
6. ...mulam na paSyanti ha bala-buddhayah margam ca te-
§aipm-anudarsayami samudagamas-trsna du
7. ... 111 a-nirodha-satyam trtiyaiji idam me. ananyatha
yena40 ca mucyate nard margaip hi bhavetva41 vi
8. .. .ta-grahata-vimukti42 bhonti. na ca tava ta parva-
ta43 mukta mukta* bhonti anirvrtam-stan-prava45
Разночтения
XGM, BB — ®kranta.
2 GM — varsa-^ata-sahasra-; BB — buddha-sata-sahasra. В нашей
рукописи, очевидно, описка, слово -sata- пропущено.
3 GM — Saradvatiputra evam и далее вм. Sariputra везде Saradva-
tiputra. ВВ — так же, как в нашей рукописи.
4 earhatah samyaksambuddhasya в GM и ВВ опущено.
5 GM, ВВ — satvanam-.
6 GM, ВВ — нет висарги.
7 GM, ВВ — samyaksambuddhab отсутствует.
8 GM, ВВ-antarakalpanam.
9 GM, ВВ — khalu нет.
30 Описка, вм. dhrtiparipurijo, ср. стк.7.
11 GM — mahasatvah нет, в ВВ — mahasatvo.
32 GM, ВВ — arhan*
13 Далее в GM — предложение, отсутствующее в нашей рукописи и в
ВВ: tad-yathapi nama tasya bhagavatah Padmaprabhasya tathagatasya
sarvakara-varopeto buddhaksetra-guna-vyuhah.
GM — dvatrm^ad, BB — так же, как в нашей рукописи.
GM---antarakalpah, ВВ-----antarakalpan-.
2 441
17
16 GM, BB — sthasyati.
17 GM, BB — bhagavams tasyam.
M GM, BB — abhasata.
B BB — praiji-, GM — так же, как в нашей рукописи.
20 GM, BB — sprsisyase uttamam agrabodhim.
21 GM — kalpu, BB — kalpa и kalpu.
22 GM, BB — aham eva caisam, конец 1-й строки гаты, порядкового
номера нет. Из последующего текста видно, что в GM — порядкового
номера гат вообще нет, в ВВ — общая нумерация гат, от начала сутры.
В нашей рукописи — поглавная нумерация, данная строка в гате — вто-
рая, заключительная, и вся гата имеет порядковый номер 47. В ВВ —
это первая строка гаты №88. Таким образом, разбивка гат на строки
в нашей рукописи не совпадает с GM и ВВ.
23 GM, ВВ — sarvi.-
24 GM, ВВ — kamesu. В нашей рукописи засвидетельствовано пракри-
тизованное окончание I.pl. ----aihi, -ehi, см.: Edgerton F> Buddhist
Hybrid Sanskrit. Vol.1. Grammar. New Haven, 1953, c.58.
25 GM, BB — caisam.
26 GM — dosaneke nirdhavanarthaya vadamy-, BB — nekadosannir-
dhavanarthaya vadamy-.
27 GM — avaivartika ye ’pi ca, но в BB — так же, как в нашей
рукописи.
28 GM, ВВ — ekam imu.
29 ВВ — caneka, GM — так же, как в нашей рукописи.
30 GM, ВВ — rtavo ’tha masan.
31 GM — eva lesipenti ca; BB — eva ca ksapenti.
32 GM — sarvi, BB — так же, как в нашей рукописи.
GM — sthapetva yanaip; ВВ — sthapetvupayaip, почти так же, как
в нашей рукописи.
* GM, ВВ - duhkhat.
GM — yuyam, ВВ — так же, как в нашей рукописи.
GM — bauddha, ВВ — так же, как в нашей рукописи.
GM — vineti yena; ВВ — yeno vineti.
38 GM — bhontime atra sattvah; BB — bhontimi yatra sattvah.
39 GM, BB — ananyathavadir-iharyasatyam.
GM — yam na; BB — так же, как в нашей рукописи.
1 ВВ — bhSvitva, GM — так же, как в нашей рукописи.
42 GM---grahatu vimuktu; ВВ-----grShatu vimukta.
GM, BB — sarvata; в нашей рукописи, очевидно, описка.
GM, ВВ — mukta — 1 раз; очевидно, в нашей рукописи — описка.
GM — anirv^tams tam vadatiha; ВВ — anirvrtamstan-vadatiha; в
нашей рукописи, очевидно, было -prava|datiha|.
С Л\К/1яшорняй
НАДПИСЬ УЙГУРСКОГО БЁГЮ-КАГАНА
В СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ МОНГОЛИИ
Начало изучению Северо-Западной Монголии было положе-
но русскими путешественниками в 70-х годах XIX в. После
поездки З.Л.Матусовского (1370 г.) огромную по объему
географическую и этнографическую работу выполнил здесь
Г.Н.Потанин (1876-1877, 1879-1880 гг.). Важный в архео-
логическом отношении маршрут проложил в северной части
области Д.А.Клеменц (1891 г.). В 1903 г. обширные и раз-
нообразные работы осуществила в Северо-Западной Монголии
экспедиция Г.Е.Грумм-Гржимайло. Однако начало эпиграфи-
ческих исследований в этом регионе связано с именем
Б. Я.Владимирцова.
В 1915 г. Б.Я.Владимирцов во время поездки по Северо-
Западной Монголии посетил долину р.Тэс. Здесь им была
обнаружена и скопирована небольшая наскальная руническая
надпись, готовившееся издание которой так и не было тог-
да осуществлено.
В 1969 и в 1975 гг. мне удалось повторно обследовать,
а затем и опубликовать эту надпись1. Имя автора и героя
надписи Тюпек (Тюпеш?) Алп Шул сопровождалось двумя там-
гами, одна из которых, основная, совпала по начертанию
с одной из тамг навершия Селенгинского камня (стела из
Шине Усу), т.е. с родовым знаком уйгурского Элетмиш
Бильге-кагана (74 7—759) 2 . Это обстоятельство как будто
указывает на принадлежность Алп Шула к уйгурскому правя-
щему роду Яглакар и, во всяком случае, с еще большей до-
лей вероятности, датирует эту наскальную надпись второй
половиной VIII — началом IX в.
Одновременно в 1974-1975 гг. мною было завершено про-
чтение Терхинской надписи, которая является самым ранним
из сохранившихся камнеписных памятников уйгурской эпохи,
воздвигнутых по повелению Элетмиш Бильге-кагана3. В на-
чальных строках Терхинской надписи говорится об учрежде-
нии летней ханской ставки в верховьях реки Тез, т.е. в
верхнем течении Тзсийн-гола (Тес-хема). ”(!)••• Тогда я
повелел поставить (свою) ставку на западной границе Отю-
кена, в верховьях (реки) Тез. Там, в год барса (750) и
в год змеи (753), (2) я провел два лета"**. Обе большие
надписи Элетмиш Бильге-кагана, Терхинская стела и Селен-
гинский камень, упоминают о сооружении в ханских ставках
2-2 441
19
камнеписных памятников с надписями и знаками (тамгами).
Поэтому фиксация в долине Тэсийн-гола уйгурской ханской
тамги и сообщение о сооружении в ’’верховьях Тез” летней
ставки Элетмиш Бильге-кагана делали весьма перспективным
поиск рунических надписей середины VIII в. в верхнем те-
чении этой реки.
Летом 1976 г. в соответствии с планом полевых работ
Советско-Монгольской историко-культурной экспедиции вмес-
те с двумя сотрудниками Института истории АН МНР С.Хар-
жаубаем и А.Очиром я начал целенаправленное изучение
района верхнего течения Тзсийн-гола (Хубсугульский аймак
МНР). Поиск велся от истоков Тэсийн-гола близ оз.Сангин
Далай-нур (абсолютная высота 2250 м) до выхода реки из
обширной тектонической котловины севернее оз.Джугдий-
нур; зона поиска имела протяженность 170-180 км с восто-
ка на запад и 40-50 км с юга на север. Здесь, в Западном
Хангае, между лесистыми отрогами хребта Булнай и гранит-
ным нагорьем Сангилен, расположена широкая и влажная до-
лина верхнего Тэса. Не очень широкая река, делая причуд-
ливые зигзаги и зачастую разбиваясь на многочисленные
протоки, обводняет значительную территорию горной степи
с многочисленными мелкими озерами и гранитными сопками.
Богатые пастбища и обилие воды позволяют содержать здесь
большие стада. Многочисленные погребальные памятники
древних и средневековых кочевников свидетельствуют о дав-
нем использовании здешних пастбищ скотоводами Северной
Монголии.
В ходе поисков были обнаружены два крупных могильника
тюркской эпохи (VI—VIII вв.), один из которых, в 10км к
северо-западу от центра Цэцэрлэг-сомона, насчитывает
тридцать каменных курганов и поминальных оградок с це-
почками балбалов; найдены обломки двух каменных извая-
ний. В другом таком же могильнике, в местности Худжирт-
нурийн-ам (территория Цаган-уул-сомона), кроме курганов
и оградок с цепочками балбалов обнаружен погребальный
комплекс с ’’саркофагом”, установленным на земляной плат-
форме (6x6 м) , окруженной рвом. Именно здесь, в местнос-
ти Худжирт, местный житель Л.Цздзв сообщил нам, что близ
холма Ногон-толгой, на левом берегу р.Тэс, лежит оско-
лок камня, покрытый знаками.
Камень — блок красноватого гранита, прямоугольный в
сечении, с обломанным штырем на одном конце и со следа-
ми старого излома на другом — оказался частью стелы с
древнетюркской рунической надписью по четырем.сторонам.
Камень лежал на открытой равнине, полууглубленный в зем-
лю5 . Никаких других частей стелы или ее основания (ка-
менной черепахи?), несмотря на тщательные поиски в 1976-
1977 и в 1980—1982 гг., обнаружено не было.
В 1976 г. стела была передана нами в Хубсугульский
аймачный музей. В том же году она была перевезена в Улан-
Батор и ныне хранится в Институте истории АН МНР.
* * *
20
Со слов некоторых местных жителей, утверждения кото-
рых, впрочем, были весьма противоречивы, можно было пред-
положить, что памятник еще в недавнем прошлом лежал на
холме Ногон-толгой, где в 1981-1982 гг. нами были прове-
дены раскопки. Холм оказался насыпным искусственным соо-
ружением полусферической формы. Его размеры по оси С-Ю
37 м, по оси 3-В 46м. высота около 1,5 м. В западной час-
ти холма имеется пологий пандус (8-9 м). После снятия
почвенного покрова было обнаружено, что холм и пандус
покрыты двойным слоем из пахсовых блоков. Первоначально
сооружение имело вид усеченной пирамиды с пологим подъе-
мом на нее с западной стороны. Под пахсовым слоем, на
глубине 0,75-0,8 м, было обнаружено кострище диаметром
0,8-1 м, в нижнем слое которого сохранились шесть лежа-
щих параллельно друг другу обугленных бревнышек диамет-
ром 5—8 см; верхний слой кострища состоял из мелких уг-
лей. Костер горел интенсивно, но недолго, так как боль-
шая часть дерева не рассыпалась; очевидно, огонь был за-
сыпан. Под кострищем обнаружено несколько конских и ба-
раньих костей и обломок грубой керамики, от сосуда ручной
лепки. Скорее всего после сооружения холма и до покрытия
его двойным пахсовым слоем здесь было совершено ритуаль-
ное сожжение жертвенного мяса.
Поскольку на холме не обнаружено основание стелы,
предположение, что здесь и был воздвигнут памятник, оста-
ется недоказанным. Вместе с тем сходство Ногон-толгой с
таким же сооружением, на котором была установлена Тер-
хинская стела, делает весьма вероятной гипотезу о том,
что насыпная усеченная пирамида с пандусом, укрепленная
пахсовым покрытием, и каменная стела с рунической над-
писью были частями единого сооружения, другие элементы
которого, в том числе и основание стелы, были впослед-
ствии утрачены.
В 3 км к юго-западу от Ногон-толгой находится подобный
по форме земляной холм Хух-толгой, вдвое меньших разме-
ров и высотой в 1 м. С западной стороны холма также выс-
тупает короткий ’’язык” — пандус. Небольшой шурф, зало-
женный в 1981 г., показал, что и этот холм искусственно-
го происхождения.
Обнаруженная нижняя часть Тэсинской стёлы — гранитный
прямоугольный в сечении блок, длиной 0,86м, с шириной
граней 0,32 и 0,22 м, разлинованный по поверхности, как и
Терхинская надпись, продольными строчными бороздками.
Между бороздками нанесена надпись руническим письмом —
по широким граням в шесть строк, а по узким — в пять строк
по каждой грани. Общая длина сохранившегося поля письма
(длина сохранившихся частей строк) — 0,76 м. Высота зна-
ков 3,5—4 см. Знаки врезаны в камень в той же профессио-
нальной манере, которая характерна для Терхинской и Се-
ленгинской надписей, их палеография практически совершен-
но однородна (табл.1). В нижней части стелы на одну из
Узких граней нанесена тамга, близкая, хотя и не идентич-
ная, по типу тамгам, имеющимся в нижних частях Терхин-
2-3 441
21
ТЕРКИН МОГОН lilUHE ЫСУ 13£2, СУРЭЙ ШАБААГАСУН •Пг Рины НА БУМАГЕ и
а е I If/ Г I г/ г -г
1 У r г г г гг г ь г
U 0 > Ш > > > >> > > »>
ц о r н г г нгг кг У к я
Ь' J 6 э д д д 4
Ь* ft ft 2$ А *
Ьй5 «X
С 1 A A A Y А А * t
«Г J »л л % Я
d‘ X X X X Ж X
2 ш ее е е
Y ),( ),( 7 7 А( V »
Г D D D D D D D V
J' 9 S ? 9 9 J> 9 1
к 9 ri ri rl НИ и И *
к } n ? t) У У Г * <• 1
(u)k (o)k X X 1 ll-l i
ЙЖ юк в 8 В h В 1
ty)k <3 0 <0 0
V J J J J J J 4
1* Y Y Г Y Г Y
It П П M П И
m X? * »
n1 ) ) ) ) ) Э
n’ I J f гГ * *
P 1 / i 1 Y f > 1
n } •
nt © о о 0 • О
nd ). ) ) J ) >
P 1 1 1 1 <
r* 4 ч ч Ч ч ч ч
r1 T т г т Т *
s1 Y Y Y V Y тгг YY У г
s* I I I г 1 i
5 r Y i г
♦« A A 'ч А А Aon О Й А А
t* h h h h h л Jt
z ** • % *
Табл.1. Палеография рунических памятников уйгурской эпохи
С Ф
Табл.2. Тамги: а) нижняя тамга Тэсинского памят-
ника; б) тамга на тулове каменной чере-
пахи Терхинского памятника; в) нижняя
тамга памятника из Могон Шине Усу
22
ского памятника (на тулове черепахи) и стелы из Шине Усу
(табл.2). Можно предположить, что все три тамги являются
знаками создателей памятников.
По аналогии с расположением строк на Терхинской стеле,
функционально однозначной Тэсинской и достаточно близкой
ей по времени (их разделяет 6—8 лет), можно, с достаточ-
ной долей условности, обозначить широкие стороны Терхин-
ской стелы как восточную и западную, а узкие — как север-
ную и южную. С учетом расположения авторской тамги воз-
можно принять, что сторона с тамгой Тэсинской стелы, как
в случае с памятником из Шине Усу и Терхинским памятни-
ком, — южная, а инициальные строки, как и на Терхинском
памятнике, нанесены на западную грань. Тогда тамга соз-
дателя памятника служит на Тэсинской стеле дополнитель-
ным обозначением конца надписи.
К сожалению, именно на западной стороне утрачена ниж-
няя (начальная) строка. Еще одна строка, по верхней
кромке южной стороны, т.е. конечная строка надписи, так-
же полностью разрушена. Таким образом, сохранившаяся
часть стелы содержит концевые части двадцати из первогна-
чальных двадцати двух строк. Учитывая, что каждая сохра-
нившаяся строка является лишь половиной или менее того
от полной строки, а также принимая во внимание плохую
сохранность значительного числа знаков, можно заключить,
что доступная чтению часть надписи вряд ли составляет
более одной трети или даже одной четверти от первоначаль-
ного текста памятника. Это существенное обстоятельство
накладывает жесткие ограничения на возможности интерпре-
тации описываемых в надписи событий.
* * *
Тэсинская надпись стала объектом изучения моих мон-
гольских коллег — покойного М.Шинзху и С.Харжаубая. Оба
они без каких-либо комментариев и оценок, а также без
точных воспроизведений рунического текста опубликовали
свое прочтение и перевод надписи на монгольский язык6.
С.Харжаубай предложил также и русский перевод. О методи-
ке своей работы С.Харжаубай замечает: ’’Для того чтобы
перевод был наиболее полным и ясным, нами была предпри-
нята попытка сопоставления каждого слова текста с одно-
коренными словами классического монгольского письма и
казахским языком, являющимся одним из живых диалектов
древнетюркского языка”7. В соответствии с лексикой и
грамматикой монгольского языка интерпретирует памятники
и М.Шинэху.
Я уже имел случай заметить, что коренное различие в
исходных позициях относительно языка рунических памятни-
ков и возможностей их интерпретации не позволяет мне об-
суждать предложенные моими коллегами методики и достиг-
нутые ими результаты8. Отмечу лишь, что мною по возмож-
ности исправлены ошибки, допущенные при атрибуции руни-
ческих знаков. Несходство предложенной здесь интерпрета-
2*4 441
23
ции с двумя предыдущими вполне очевидно и не требует по-
яснений.
* * *
Насколько можно судить по сохранившимся фрагментам
текста, структура Тэсинской надписи вполне подобна той,
что была использована при создании Терхинской стелы. Пер-
вая часть Тэсинской надписи, наполовину разрушенная даже
в сохранившейся части стелы, содержит тем не менее дос-
таточно указаний на основной сюжет памятника — воцарение
наследника Элетмиш Бильге-кагана. В преамбуле надписи
(стк.1—6) Элетмиш Бильге-каган упомянут дважды: в стк.5,
где он назван “мой Элетмиш-хан“, сказано о его кончине,
а в стк.4 он именуется "мой уйгурский хан" и о его пра-
влении говорится как о событии недавно минувшего време-
ни. Далее сообщается о восшествии на престол его сына-
наследника, который назван “мой ябгу". Еще раньше, в
стк.3-4, описана сама процедура интронизации — новый ка-
ган “был поднят (на войлоке)". По канону изложения, пол-
ностью сохраненному Терхинской надписью и в достаточной
степени надписью из Шине Усу, первые две строки должны
были и в Тэсинской надписи содержать полное тронное имя
кагана и его супруги—катун, дату их восшествия на прес-
тол (стк.2 — "в год..."), указания о месте каганской
ставки или месте интронизации .кагана. Возможно, были
упомянуты события из жизни нового кагана до его восшест-
вия на престол. Сохранилась дата одного из таких собы-
тий — "год курицы", т.е. 757 г.
"Год курицы" был весьма знаменателен для истории но-
вого Уйгурского государства. Именно тогда могущественная
Танская империя на многие годы попала в зависимость от
военной помощи уйгурских каганов. В 755 г. китайский
пограничный военачальник, выходец из знатного тюрко-сог-
дийского рода Ань Лушань поднял восстание в Фаньяне9.
Его армия, состоявшая главным образом из конницы тюрк-
ских федератов империи, одерживала над императорскими
войсками победу за победой. Император бежал на юг, а обе
столицы, Лоян иЧайъань, перешли в руки восставших. В этот
критический момент танский двор обратился за помощью к
Элетмиш Бильге-кагану. Уйгурская конница, прибывшая в
Китай в июле 757 г., нанесла поражение восставшим. Ань
Лушань погиб10. Восстание не было полностью подавлено,
но императорская власть восстановила свой престиж в зна-
чительной части страны. В декабре 757 г., получив обе-
щанное вознаграждение, уйгурский экспедиционный корпус
вернулся обратно, чтобы принять участие в походе на кыр-
гызов (758 г.).
Уйгурским войском во время похода в Китай командовал
старший сын Элетмиш Бильге-кагана. Китайские историки
называют его Йеху, т.е. ябгу11. Его собственное имя не
упомянуто. В Терхинской надписи он назван Кутлуг Бильге-
ябгу (стк.12). Вскоре после победоносного похода он был
24
обвинен в попытке мятежа и казнен по приказу отца. Титул
ябгу и престолонаследие перешли второму сыну Элетмиша.
Он и был поднят на войлоке после смерти отца в мае 759 г.32.
Упоминание ’’года курицы” в этом контексте может означать
скорее всего, что второй сын Элетмиша также участвовал
в первом китайском походе, а в Тэсинской надписи, посвя-
щенной его интронизации, он прославлен в противовес сво-
ему старшему брату, чье место занял.
Более подробно изложены события, связанные с походом
в Китай, в надписи из Шине Усу (западная сторона, стк.З—
5). К сожалению, эта часть надписи очень пострадала от
эрозии. Сохранилось упоминание о каком-то контакте ка-
гана с ’’китайским ханом”, о посылке ’’тысячного отряда”,
о возвращении кагана ”в свою юрту”. Затем следуют слова:
taqyyu jylqa oylymyn... (стк.4) ”...в год курицы, моего
сына (или: моих сыновей)...”13. В стк.6 цитируются чьи-
то обязательства и клятвы, которые были нарушены14. Может
быть, здесь шла речь о самовольных действиях (мятеже)
старшего сына кагана.
После успешного похода на кыргызов, Элетмиш получил
согласие на свою просьбу о браке с дочерью императора.
Сразу же, в августе 758 г., в Китай было послано новое
вспомогательное войско, которым командовал Гучжо-дале,
т.е. Кут/луг/-чор-тегин, один из близких родичей кага-
на15. Уйгурское войско потерпело поражение в битве с мя-
тежниками и бежало с поля боя. Нигде не упоминается об
участии сыновей кагана в неудачном походе.
Принца, ставшего наследником Элетмиша, китайские ис-
точники именуют Идигянь, а Терхинская надпись, автором
которой он был, называет его Бильге-таркан (стк.12) и
Кутлуг таркан-сенгун (стк.14). Вероятно, имя Идигянь
(тюрк. *idi ken£? букв, ’’господин мальчик”) было детским
именем принца, а его полное мужское имя (er aty) — Кут-
луг Бильге-таркан-сенгун16. В 758 г. он стал ябгу. В Тер-
хинской надписи упомянуто, что Кутлуг таркан-сенгун ”со
славой” победил ’’многие народы” (стк.14). Согласно тан-
ским династийным хроникам, по восшествии на престол
принц получил имя Мэуюй-кэхань, т.е. Бёгю-каган CbCgti
qayan ’’мудрый каган”). Этим же именем он назван в сог-
дийской версии Карабалгасунской надписи (821 г.)17. Ки-
тайские источники содержат и другие варианты его тронно-
го имени: Тенгри-каган, Тенгри Эльтутмыш Алп Кюлюг Биль-
ге-каган и самый полный вариант в китайской версии Кара-
балгасунского памятника — Тенгриде Кутболмыш Эльтутмыш
Алп Кюлюг Бильге-каган18. После еще одного похода в Китай
(762-763), где уйгуры сыграли решающую роль в разгроме
мятежных армий наследников Ань Лушаня, Бёгю-каган полу-
чил почетный титул ин-и цзянь-гун ’’мужественный, справед-
ливый, доблестный”19. В тюркской версии Сэврэйской надпи-
си (763 г.) этот титул сокращен и передан как личное имя:
Инги20.
В походе 762 г. Бёгю-кагана сопровождала его старшая
жена; в Тан шу упомянута часть ее тюркского титула: Биль-
25
ге-катун21. Она была дочерью виднейшего танского воена-
чальника, героя войн с Ань Лушанем — Хуай-эня, выходца
из княжеского дома племени, бугу, принадлежавшего, как и
уйгуры, к племенному союзу токуз-огузов. В 768 г. она
умерла, после чего каган женился на ее младшей сестре22.
В 763 г. Бёгю-каган сделал манихейство государствен-
ной религией Уйгурского каганата. В укреплении и распро-
странении новой веры ему оказали помощь согдийские про-
поведники, вывезенные из Лояна и Чанъани, и тюркские ма-
нихейские общины Восточного Туркестана. Среди древнеуй-
гурских манихейских текстов, обнаруженных в Турфанском
оазисе, сохранились два рукописных фрагмента, упоминаю-
щих Бёгю-кагана. Один из них (T.II.D.135) содержит наи-
более полный и пышный вариант титула кагана, свидетель-
ство его высочайшего престижа в манихейской среде Цент-
ральной и Средней Азии: uluy ilig te^ride qut bolmy?
erdenin il tutmys alp qutluy ktiltig bilge ujyur xayan
zahag-i mani23. Паследние два слова — среднеперсидские
и означают ’’эманация Мани” (так у Ф.Мюллера) или ’’пото-
мок Мани” (консультация В.А.Лившица). Второй текст
(ТТ.276а) содержит описание манихейским клириком встре-
чи и беседы Тенгрикен Бёгю-кагана (так он именуется в
документе) с динтарами, аристократией манихейской общи-
ны, а также самого акта провозглашения манихейства го-
сударственной религией в каганате24.
В 765-766 гг. состоялся четвертый поход в Китай. Уй-
гурами командовал младший брат Бёгю-кагана — Алп Улуг-
тутук Яглакар25. В Терхинской надписи он именуется Алп
Ышбара-сенгун Яглакар (стк.17). Согласно степному обы-
чаю, именно он унаследовал отцовский очаг и главенство
в роду Яглакар, поэтому родовое имя сохранено и в китай-
ской, и в тюркской записи его изменившегося за девять-
десять лет титула. Уйгурское войско пришло в Китай для
помощи поднявшему мятеж Бугу Хуай-эню, тестю Бёгю-кага-
на. Однако в ходе кампании, после смерти Хуай-эня, уй-
гуры повернули фронт и оказали решающую поддержку тан-
ским войскам в битве с другими союзниками Хуай-зня — ти-
бетцами.
В течение последующих двенадцати лет танский двор
безропотно нес немалые материальные тяготы и терпел по-
литический ущерб для сохранения мирных отношений с уй-
гурами. Лишь в 778 г. уйгуро-китайские отношения обост-
рились. В следующем году Бёгю-каган стал жертвой мятежа
в своей ставке. Мятеж возглавил самый влиятельный его
сановник — Тон бага-таркан. В Терхинской надписи он име-
нуется ’’глава внутренних буюруков-Инанчу бага-таркан”
(стк.6). Тон бага-таркан возглавлял антиманихейскую оп-
позицию при уйгурском дворе и пользовался поддержкой
Китая28. В числе убитых во время мятежа вместе с Бё1гю
были два его сына, ближайшие советники и много согдий-
цев, вероятно манихейских священнослужителей из окруже-
ния кагана. Сам Тон Бильге-таркан был провозглашен Алп
Кутлуг Бильге-каганом (780—789). Так завершилась жизнь
26
третьего уйгурского кагана из рода Яглакар, первым ма-
нифестом которого была Тэсинская надпись.
По аналогии с инициальными строками обоих памятников
Элетмиш Бильге-кагана начало первой строки Тэсинской
надписи можно реконструировать следующим образом: /leg-
ride qut bolmys el tutmys alp qutluy ktlliig bilge (btfgp?)
qayan...........bilge qatun qayan atay qatun atay ata-
nyp•••/• Если разрушенная дата в стк.12 обозначала год
возведения Бёгю-кагана на престол, то ее возможная ре-
конструкция /toguz/ jyl/qa/ ..."в год свиньи” (759г.).
По-видимому, этими двумя гипотетическими реконструкция-
ми исчерпываются нынешние возможности восстановления
разрушенной части преамбулы-Тэсинского памятника.
Центральная часть надписи, небольшая по объему
(стк.7—18), посвящена историческому прошлому уйгурского
эля, а вернее, царствовавшим в прошлом уйгурским кага-
нам, от ’’сотворения мира” до предшественника Бёгю — Элет-
миш Бильге-кагана. В Тэсинской надписи нет упоминания
или по крайней мере развернутого изложения событий пос-
ледней войны с тюрками, что составляло основную часть
повествования обеих надписей Элетмиш Бильге-кагана. Од-
нако скрытая полемика с камнеписными декларациями тюрк-
ских каганов об историческом праве на господство в степи
совершенно очевидна. В противоположность утверждению
тюркского Бильге-кагана (памятники в честь Кюль-тегина,
большая надпись, стк.1—3, и Бильге-кагана, большая над-
пись, стк.З—5) об изначальном господстве над ’’сынами
человеческими” ’’мудрых и мужественных” тюркских каганов
в Тэсинской надписи утверждается изначальное господство
(от сотворения мира?) ’’мудрых и великих уйгурских кага-
нов” (стк.7). Реальная глубина исторической памяти уй-
гурского историографа опирается на традицию по крайней
мере двухсотпятидесятилетней давности.
По периодизации автора Тэсинской надписи, первое
царство, которым правили уйгурские каганы, просущество-
вало триста лет, после чего погибло. Его сменило второе
уйгурское царство, просуществовавшее восемьдесят лет
(десять и еще семьдесят, стк.11). Оно также погибло.
Образование нового уйгурского царства связано с именем
Кюль-бег-бильге-кагана (стк.18) и Элетмиш Бильге-кагана
(стк.12).
Надпись из Шине Усу (стк.2) также сообщает о втором
Уйгурском царстве: dttiken eli tegresi eli ekinti olurmys
suby selege ermi? anta eli... ermiS barmys ”в Отюкенском
эле, в окружающих его элях второй (раз) на царство сели.
Их (уйгуров) водой была Селенга. Потом их эль... погиб”27.
В очень кратком и очень разрушенном ’’историографичес-
ком” разделе Терхинской надписи, повествующем о древней
истории уйгурских царств (Терхин, стк.16-19), упоминают-
ся три кагана, которые ’’двести лет на царстве сидели”
(Терхин, стк.16). Имена двоих сохранились — Йолыг-каган
и Буман-каган (первым каганом тюрков также был, судя по
°Рхонским памятникам, Бумын). Потом древнее уйгурское
27
царство погибло. Через какое-то время его сменило второе
уйгурское царство, во главе с каганами, которых Элетмиш
называет ’’мои предки” (Терхин, стк.18). Оно просущество-
вало восемьдесят лет. Третье уйгурское царство возникло,
согласно Терхинской надписи, благодаря подвигам Элетмиш
Бильге-кагана.
Надпись из Шине Усу (северная сторона, стк.2—4) сох-
ранила в ’’исторической” преамбуле упоминание о двух эпо-
хах господства над уйгурами иноплеменников; первая эпо-
ха длилась сто лет, а вторая — пятьдесят лет: (3) sub
...nda qalmysy bodun on ujyur toquz oyuz uz& juz jyl olu-
rup (olurmys?)... ’’над народом, что остался при (?) ре-
ке, над он-уйгурами и токуз-огузами они сто лет царство-
вали”; (4) ttirk /qy/bcaq(?) elig jyl olurmys ’’тюрки и
/кы/пчаки (?) пятьдесят лет господствовали”28. К сожале-
нию, стк.3-4 в этой надписи особенно пострадали от раз-
рушения. Сомнительна интерпретация текста в стк.З
Дж.Гамильтоном29, согласно которой он-уйгуры сто лет
господствовали над токуз-огузами. Слова tize... olurup от-
носятся ко всей предшествующей части фразы, и поэтому
более оправданно предположение Г.Рамстедта, согласно ко-
торому здесь были упомянуты какой-то народ или династия,
царствовавшая в прошлом над уйгурами и огузами сто лет30.
Возникновение последнего уйгурского царства надпись из
Шине Усу связывает с деяниями Кюль-бильге-кагана (Тэ-
синская надпись, стк.5: Кюль-бег-бильге-каган) и его
сына Элетмиш Бильге-кагана, чьей эпитафией и была над-
пись Селенгинского камня.
Сопоставление всех трех повествований позволяет сле-
дующим образом обрисовать общую концепцию древнейших
уйгурских историографов: первое уйгурское царство, воз-
никнув вскоре после сотворения мира (?) , просуществова-
ло двести (триста?) лет; центром его были Отюкенские го-
ры (Хангай) и долина Селенги (или долина трех рек — Се-
ленги, Толы и Орхона). После крушения царства наступил
столетний период упадка и иноплеменного господства. За-
тем благодаря подвигам каганов из рода Яглакар, в осо-
бенности того (тех?), что правил первые десять лет,
уйгурский эль был возрожден. Эль просуществовал восемь-
десят лет и погиб из-за внутренних распрей и смут, из-
за ’’ничтожного Кюля” (имя кагана?), из-за предательства
вождей бузуков, в особенности ’’двух именитых” — Беди
Берсила и Кадыр Касара. Центром второго царства также
был Отюкен. Упадок эля и господство над ним иноплемен-
ников (тюрков и кыпчаков) длились пятьдесят лет. Нако-
нец, Кюль-бег-бильге-каган и его сын Турьян, принявший
тронное имя Элетмиш Бильге-каган, в третий раз возроди-
ли уйгурское царство в Отюкенских горах, в долинах Се-
ленги, Орхона и Толы.
Таким образом, до образования последнего по времени
уйгурского эля (743-744) авторы надписей сохраняли па-
мять о двух уйгурских царствах, просуществовавших 280
(380?) лет, двух периодах упадка и господства иноплемен-
28
ников, длившихся 150 лет. Нельзя исключить того, конеч-
но, что, как отметил уже Л.Базэн по поводу надписи из
Шине Усу, приводимые в надписях сроки существования и
упадка уйгурских царств весьма округлены31.
Сопоставление собственных представлений уйгуров
VIII в. об их древней истории с иными историческими сви-
детельствами должно стать предметом особого исследова-
ния. Здесь возможно лишь обозначить вехи истории тех
племенных объединений, в которые входили уйгуры и внут-
ри которых они играли главенствующую роль.
Уйгуры являются одним из древнейших тюркоязычных пле-
менных союзов Центральной Азии, генетически связанным с
позднёгуннскими государствами32. В III—IV вв. уйгуры вхо-
дили в племенное объединение, которое в китайских динас-
тийных хрониках носило название ’’гаогюй” (букв, ’’высокие
телеги”)33. Они успешно противодействовали попыткам им-
ператоров из династии Тоба Вэй и каганов жужан подчинить
их племена. В конце V в., воспользовавшись ослаблением
жужан, гаогюйский правитель Афучжило и его брат Цюнци
приняли титулы ’’Сын великого неба” и ’’наследный государь”
т.е. присвоили себе каганскую титулатуру34 . Они утверди-
ли господство гаогюйских племен над Северной Монголией
и успешно соперничали с жужанами за власть над оазисами
Таримского бассейна (Восточный Туркестан). В начале VI в.
потомкам основателей династии пришлось выдержать не всег-
да успешную борьбу с эфталитами, жужанами и табгачами
(Тоба Вэй). В VI в. их племенной союз стал именоваться
в китайских источниках теле (<тюрк. *тегрег ’’телега, по-
возка”)35. Быть может, название ’’тележники”, очевидно
очень древнее, не было их самоназванием и пришло в ки-
тайские хроники из языка соседних с теле племен. Значи-
тельная группа племен теле мигрировала на запад в степи
Юго-Восточной Европы и на Северный Кавказ, но большая
часть осталась в Центральной Азии. После возникновения
Тюркского каганата племена теле вошли в его состав, но
примерно с 600 года и до падения первого Тюркского кага-
ната (630 г.) теле находились в состоянии почти непре-
рывного мятежа против тюркских каганов36. В 605 г., после
предательского избиения западнотюркским Чурын-каганом
нескольких сот вождей теле, часть их племен утвердилась
на Алтае и в Восточном Туркестане, выдвинула своего вож-
дя, принявшего титул ’’бага кагана”. Другие племена во
главе с вождем уйгуров ушли в Северную Монголию, где соз-
дали обособленную племенную конфедерацию, получившую в
китайских источниках название ’’девять племен”37. В руни-
ческих надписях они известны как токуз-огузы. С этого
времени, в особенности после 630 г., токуз-огузы фигури-
руют в китайских источниках как заметная политическая и
военная сила. Между 630—646 гг. вожди уйгуров и вожди
племени сеяньто соперничали за власть в Северной Монго-
лии. В 646 г. сеяньто были разгромлены и уйгуры во главе
с Родом Яглакар стали правящим племенем токуз-огузов.
Ставки их вождей, принявших титул каганов, были на Толе
и Селенге.
29
ЗАПАДНАЯ СТОРОНА
ШГ:^'Гп^>М1ГКЬ)>,иР1^Чб:Г4)/>Го1Д?\ 6
m>J)>i<rl^>)l<3P.-rj),9.T)U>1fhrrP^I^-'\ 5
.kd П»7 ?: Шо>о *
УТУ 3
JID 2
<______________________________________J 1
СЕВЕРНАЯ СТОРОНА
ытт)№1^шо ЧТг1:Ч% г-1.1 YI TW* ю
W W>7 MXW>J.'\» fl 9
if йУ,Г)М|:^а>3!ТЦГР^Г9АГтЗ: I УШ)/ в
^^\Ч\Ч>^1УЧХ>:у7кЧ\ФХВН°ДШТ-|гУ 7
ВОСТОЧНАЯ СТОРОНА
Z
„
otoi w.%bwmWwj «
rF6>6waww / is
ГхЩПМЩоУбГ у.о)^/7 / К
roW#U<W5> )7d^T / «
J У r^jyjJxT^^J 1Z
ЮЖНАЯ СТОРОНА
з
Z2
0А'УЧ),( РМУ ХЧР>дУ)1с.:Ч - er 21
2о
га rwxy ч>шы
!— y^me^w______________*
4
Табл,3. Прорисовка текста Тэсинской надписи
30
Об одном из уйгурских вождей этого времени (около
647 г.) китайская хроника сообщает: ’’Тумиду все же само-
вольно именовал себя каганом, учредил должности чиновни-
ков, одинаковые с тюркскими (должностями)”38. Танское
правительство не признало государство токуз-огузов. Бо-
лее того, в 660—663 гг. между токуз-огузами и Танской
империей шла война, в которой китайские войска не смог-
ли одержать победу. Конфликт был урегулирован мирными
средствами39.
В 688 или 689 г. войско возродившегося Тюркского ка-
ганата нанесло в битве на Толе решающее поражение токуз-
огузам*0. Их вождь Баз-каган был убит, а его балбал ук-
расил в 692 г. погребальный комплекс тюркского Ильтериш-
кагана. Второе государство уйгуров (токуз-огузов), про-
существовавшее в Северной Монголии около 80 лет, было
разгромлено, токуз-огузы стали вассалами тюркских кага-
нов •
Лишь часть токуз-огузских племен, не желавшая прими-
риться с господством тюрок, ушла в низовья Эцзин-гола и,
признав танский протекторат, поселилась в Ганьчжоу и
Ланчжоу (Ганьсу)*1. Именно эти племена во главе с Ягла-
карами выдвинули в начале 40-х годов VIII в., через пол-
века после падения государства Баз-кагана, вождей нового
уйгурского эля, о которых повествуется в стк.12—18 Тэ-
синского памятника.
Заключительная часть Тэсинской надписи (стк.19-20),
как бы продолжая после стк.6 повествов-ание об интрониза-
ции и первых деяниях Бёгю-кагана, сообщает об учрежде-
нии им ставок в Касар Коруге (Касар Кордан надписи из
Шине Усу?) и Эльсере. Далее упоминается сам акт интро-
низации, в котором принимают участие ’’девять буюруков”,
"мои уйгуры” и именитые (аналогичные формулы сохранились
в Терхинской надписи, стк.28—30). Упоминается, что в за-
падной ставке ко времени создания Тэсинской надписи ка-
ган провел ’’(одно) лето”. Никакие другие действия Бёгю-
кагана в надписи сколько-нибудь заметного отражения не
получили. Поэтому с достаточной долей уверенности памят-
ник можно датировать началом времени правления Бёгю-ка-
гана, скорее всего 761-762 гг.
Повествование в сохранившейся части Тэсинской надпи-
си всюду ведется только от лица автора, очевидно близко-
го родственника Элетмиш Бильге-кагана. Однако не исклю-
чено, что в иных частях надписи повествование велось от
имени царствующего кагана.
ТРАНСКРИПЦИЯ*
Западная сторона
(1)... (строка полностью разрушена)
(2)... jyl/q’a/ ... (разрушены 42-43 знака)...
*
См. табл.З.
31
(3) ... myJ ау/ynturty/ ... (разрушены 40—42 знака)...
(4) ... ayynturty ujyur qanym tuttuqda ... (разрушены
7-8 знаков) ... /taqy/yu jyl/qa/ ... (разрушены
5-6 знаков) ...
(5) ... /el/ etmis qanym jasy tegip ucdy oyly jabyum
qayan bolty v
(6) ... /о/lur^y oyly tardus jabyu tdlis cad olurty qanym
el tutmys
Северная сторона
(7) .. ./б/дге qylyntuqda ujyur qayan olurmys btikti uluy
qa/yan/ /ermis/
(8) ... u olurmyJ byg eli tiS jiiz jyl el tutmys antyp bo-
duny b/ardy/
(9) . .. mys buzuq basyn qyza ucuz kill eki atlyyyn tiike
bar/mys/
(10) ... /Ь/edi bepsil qadyr qasar anta barmys el bodunym
keg keriJdi
(11) ... /d^/re tabyacqa qyza^synmys ujyur qayan on jyl
olurmys jetmis jyl er/mis/
Восточная сторона
(12) ... dategride bolmys el etmis ujyur qayan olur/myJ/
(13) ... ermis qayan ... (разрушены 3-4 знака)... eki(?)
ermis antadan 6d kenc qayan ermi/s/
(14) ... (iciin otuz ... (разрушено 2—5 знаков) ...el
tut/dy/ ancyp jasy tegdi
(15) ... tegride bolmys el etmi/s/... qayanym olurty el
tutdy
(16) ... al qayanym belgiisin ilciin dgre kilntoysuqdaqy bo-
dun/qa/
(17) .../b/ol qyy aja basy olurtmys ... (разрушено 18—
20 знаков).
Южная сторона
(18) ... (разрушено 18—20 знаков) ... kill beg bilge qayan
(19) ... zig qasar qoruy qonty <*yt tikdi drgin jaratdy
jajlad/y/
(20) ... elser ilgeril qonty belgilsin bitigin bu urty bu
jaratd/y/
(21) ... lig.^.ar /t/oquz bujuruq ... (разрушено 4-5 зна-
ков)... /у/uq ujyurym taj
(22) ... (строка полностью разрушена)...
ПЕРЕВОД
(1) (строка полностью разрушена).
(2) ... в год...
(3) .ч. был поднят (на войлоке, т.е. возведен на трон) ...
32
(4) ... был поднят (на войлоке). Когда мой уйгурский хан
правил (элем) ... в год курицы ...
(5) ... Мой Элетмиш-хан умер, (душа его) улетела. Его сын
мой ябгу, каганом стал.
(6) ... на царство сел. Сыновья его стали (один) — ябгу
тардушей, а (другой) — шадом тёлисов. Мой хан элем
правил (или: Мой хан Эльтутмыш).
(7) ... Когда в прежние времена были сотворены (или воз-
никли) ... уйгурские каганы на царство сели, (они
были) мудрые и великие каганы.
(8) ... они на царстве сидели. Триста лет множеством
(букв, тысячью) своих элей они правили. Потом их
народ погиб.
(9) ... Став мятежным из-за (наущений) вождей бузуков (их
народ?), погиб из-за (подстрекательства) ничтожного
Кюля и двух именитых (их народ?) погиб.
(10) ... Веди Берсил и Кадыр Касар тогда погибли. Тот
мой народ затевал многие (междоусобные) распри и
ссоры.
(11) ... В прежние времена, восстав на табгачей, они были
разбиты. Уйгурские каганы десять лет (тогда) цар-
ствовали. (Потом) еще прошло семьдесят лет.
(12) ... Неборожденный Элетмиш уйгурским каганом на цар-
стве сидел.
(13) ... был. Каган... двое (?) были. После этого Од
кенч каганом стал.
(14) ... из-за... тридцать (лет) элем правил. Потом он
умер.
(15) ... Мой неборожденный Элетмиш-каган на царстве си-
дел , элем правил.
(16) ... Ради (прославления! своего герба (знака) мой ка-
ган на народы, что живут впереди, в стороне сол-
нечного восхода, (пошел походом?).
(17) ..._вдднося хвалу^ его посадили главою (эля)...
(18) ... Кюль^бог~бйльге-каган...
(19) ... он поселился в Касар Коруге, поставил чыт, возд-
виг ставку. (Там) он провел лето.
(20) ... На востоке, в Эльсере (?) он поселился. Свои
знаки и свои письмена так повелел выбить, так соо-
рудить.
(21) ... девять буюруков... мои уйгуры, Тай...
(22) (строка полностью разрушена).
КОММЕНТАРИЙ К ПЕРЕВОДУ
Стк.З: о выражении ’’поднять ханом” и об обряде интро-
низации у древних тюрков по степному обычаю (поднятие
бегами хана на белой кошме) см.: Кононов А.Н, Родословная
туркмен. Сочинение Абу-л-Гази хана Хивинского. М.-Л.,
1958 , с.95, примеч.115. Глагол ayyndyr- ’’заставить под-
няться”, ’’вознести”, см.: Gr/nbech К. Komanisches Wdrter-
buch. K0benhavn, 1942, с.29.
3 441
33
Стк.4: год курицы — 757 г.
Стк.5: iasy teg- ’’умирать”; ср. ДТС, с.244 , s.v. jas.
Стк.6: cad ”шад”, ср.:Терхинская надпись, стк.13.
Стк.9: a) buzuq basy "вожди бузуков”. Деление огузов
(токуз-огузов) на бузуков и учуков до сих пор зафиксиро-
вано только в древнетюркской (уйгурской) "Легенде об
Огузе” и зависимых от нее текстах, ср.: Бартольд В.В. Очерк
истории туркменского народа. — Сочинения. Т.2. 4.1. М.,
1963 , с.577-578 ; Кононов А.Н. Родословная туркмен, с.90-
91; о бузуках и учуках у мусульманских авторов см.: Агад-
жанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии
IX—XIII вв. Аш., 1969 , с.103; б) qyz- "краснеть”, "баг-
роветь", "разъяряться"; в контексте Терхинской и Тэсин-
ской надписей этот глагол, очевидно, следует переводить
"становиться буйным, мятежным" и рассматривать как тер-
мин политического состояния.
Стк.10: а) кед в значении "вражда", "ненависть",
"злоба". См.: Кононов А.Н. Грамматика языка тюркских руни-
ческих памятников VII—IX вв. Л., 1980, с.182, §325;
б) Веди Берсил и Кадыр Касар ср.: Терхинская надпись,
стк.17. Имена Веди Берсила и Кадыр Касара в Терхинской
надписи расположены в ином порядке: Кадыр Касар и Беди
Берсил. Наличие в Тэсинской надписи парной инверсии еще
раз подтверждает установленную нами сочетаемость имен
(Клтиторний С.Г. Терхинская надпись, с.93). Имя собственное
bidi в неясном контексте упомянуто в древнеуйгурской
Уланкомской надписи (Северо-Западная Монголия), см.:
Щербак А.М. Надпись на древнеуйгурском языке из Монголии.—
ЭВ. 1961, т.14, с.24.
Стк.12: здесь полный титул Элетмиш Бильге-кагана нес-
колько отличен от его титула в первых строках Терхинской
и Селенгинской надписей: вместо bilge этническое имя
ujyur.
Стк.13: имя кагана 6d kenc не отождествляется по иным
источникам. Сопоставление с idi ken? (Идигянь, дотрон-
ное имя Бёгю-кагана, см. выше) указывает лишь на общ-
ность ономастической модели. По консультации С.Е.Яхонто-
ва, имя dd kenc могло быть прообразом китайской транск-
рипции имени первого кагана второго уйгурского царства
Тэгянь-сыгина (у Н.Я.Бичурина ошибочно Шыгянь-Сыгинь,
ср.: Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших
в Средней Азии в древние времена. Т.1. М.-Л., 1950,
с.302: "народ еще Шы-гянь-Сыгина объявил своим госуда-
рем"). В этом случае в транскрипции опущены начальный
гласный и последний слог: /ti/dgSn/?/. Ср. позднюю (Хв.)
китайскую транскрипцию слова ken?: Hamilton J.R. Les Oui-
ghours, c.152.
Ctk.18: kill beg bilge qayan — имя первого кагана
третьего Уйгурского эля, правил в 744—747 гг.; подробнее
об его именах и титулах см.: Hamilton J.R. Les Ouighours,
с.138.
Стк/19: qasar qoruy — название западной ставки Бёгю-
кагана; по всей вероятности, соответствует названию qa-
34
sar qordan в надписи из Шине Усу, см.: Нляшторный С.Г. Тер-
хинская надпись, с.87 , 90 , 94. Очевидно, эта ставка, ос-,
нованная еще Элетмиш Бильге-каганом, тождественна горо-
дищу Пор-Бажын на оз.Тере-холь (Тувинская АССР); как по-
казали раскопки С.И.Вайнштейна, Пор-Бажын является раз-
рушенной дворцовой постройкой уйгурского времени; ис-
следователь правильно предположил, что дворец мог при-
надлежать Баян-чору (Элетмиш Бильге-кагану), см.: Вайн-
штейн С.И. Древний Пор-Бажын. — СЭ. 1964 , №6, с.113-114‘.
Слово qoruy в нарицательном значении ’’охраняемое”, "за-
поведное место”, см.: Doefer G. Tiirkische und mongolische
Elemente im Neupersischen. Bd.3. Wiesbaden, 1967,
c.451-452.
Ctk.20: elser (?) — название восточной ставки Бёгю-
кагана, в других памятниках не упомянуто.
Стк.21: toquz bujuruq ’’девять буюруков”. Ср.: Терхин-
ская надпись, стк.6: ’’великих буюруков девять было"; по
свидетельству Тан шу, уйгурский хан имел "шесть внешних
министров и трех внутренних" (Бичурин Н.Я, Собрание све-
дений . Т.1, с . 305).
* * *
Настоящая, публикация содержит лишь самые краткие по-
яснения к прочтению и переводу Тэсинской надписи. Совер-
шенно очевидны трудности интерпретации фрагментарного
текста и возможности неоднозначного понимания некоторых
его частей. Автор надеется, что в ходе последующего об-
суждения многие спорные вопросы получат удовлетворитель-
ное решение.
Примечания
1 Кляшпорний С.Г. Наскальные рунические надписи Монголии. —
Тюркологический сборник. 1975. М., 1978, с.152—155.
2 Rametedt G.J. Zwei uigurische Runeninschriften in der Nord
Mongolei. Helsinki, 1913 (таблица, северная сторона стелы, знак с
центральным кругом). Стела из Шине Усу (Могон Шине Усу) в издании
С.Е.Малова именуется ’’памятник Моюн-чуру” (Малов С.Е. Памятники
древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.-Л., 1959, с.30—
44); это дотронное имя героя надписи Элетмиш Бильге-кагана встре-
чается только в китайских источниках (Моянь-чжо <тюрк. *Баян-чор?),
в рунических надписях его нет, см.: Hamilton J.R. Les Ouighours а
I’epoque des Cinq dynasties. P., 1955, с.139. Надпись названа ее
первооткрывателем ’’Надписью из Шине Усу” и ’’Селенгинским камнем";
см.: Rametedt G.J. Zwei uigurische Runeninschriften, с.10; Рам-
стедт Г.И. Как был найден Селенгинский камень. — Труды Троицко-Кях-
тинского Отделения Приамурского отдела Имп.Русского Географического
общества. 1912. Т.4. Вып.1, с.34—49.
3 Каяшторний С.Г. Терхинская надпись (Предварительная публика-
ция) . — СТ. 1980, №3, с.82-85; Klyaehtomy S.G. The Terkhin inscrip-
tion. — AOH. 1982, t.26 (1-3), c.335—366. Публикация Терхинской
надписи вызвала многочисленные отклики. Отметим здесь: Czegl£dy К.
3-2 441 35
A Terhin-i ujgur rovasir^sos felirat torok es magyar torteneti es
nyelveszeti vonatkozasai.x— Magyar nyelv. 1981, t.77, c.461-462;
Rona-Tas A. A kazAr nepnevrol. — NyelvtudomAnyi kozlemenye. 1982,
t.84, No 2, c. 366—368; Bazin L. Notes de toponymie turque ancien-
ne. — AOH. 1982, t.26 (1—3), c.57—60; Bazin L. Pour une nouvelle
hypotese sur I’origine des Khazar. — Materialia Turcica. Bochum,
1983, Bd.7-8, c.51—71; Tekin T. The Terkhin inscription. — AOH.
1983, t.27 (1—3), c.43—68; Tekin T. Kuzey Mogolistanda yeni bir
Uygur anitis Taryat (Terhin) kitabesi. — Turk Tarih Kurumu Belle-
ten. 1983, c.XLVI, No 184, c.795—838. Т.Текин, нигде не оговаривая,
следует, по большей части, предложенному мною чтению и переводу
надписи. Вместе с тем он предлагает ряд поправок и уточнений, лишь
некоторые из которых могут быть приняты.
4 Кпяшторный С.Г. Терхинская надпись, с.92.
5 0 находке памятника, его атрибуции и датировке 60—70-ми года-
ми VIII в. см.: Нляшторний С.Г, Эпиграфические работы в Монголии. —
Археологические открытия. 1976. М., 1977, с.588-589.
6 Харжаубай С. Тэсийн гэрэлт хошоо. — Хэл зохиол судлал. Улаан-
баатар, 1979,.т.13, д.15, с. 117—124; Шинэхуу М, Орхон — Сэлэнгийн
руни бичгийн шинэ дусгал. — Археологийн судлал. Улаанбаатар, 1980,
т.8, д.1, с.36—41.
7 Харжаубай С,л с. 124.
8 Кляиторний С .Г. Терхинская надпись, с.83.
9 О происхождении и имени Ань Лушаня см.: РиТЛеуЪЪапк E.G. The
Background of the rebellion of An Lu-chan. L., 1955 (London Orien-
tal Series, vol.4), c.7—23.
18 0 действиях уйгурского отряда см.: Mackerras С. The Uighur
empire according to the T’ang dynastic histories. Canberra, 1972
(Asian Publications Series, №2), c.14—21. К.Маккерас перевел с ки-
тайского и опубликовал в этой книге разделы об уйгурах из Цзю Тан
шу и Синь Тан шу (744—840), снабдив переводы необходимыми коммента-
риями и введением. Во всех неоговоренных случаях здесь использованы
его переводы обеих танских династийных хроник.
u Mackerras С. The Uighur empire, с.130, примеч.24.
12 Там же, с.6, 69. Л.Базэн, исходя из чтения Тэсинской надписи
С.Харжаубаем, предположил, что этот памятник сооружен Элетмиш Биль-
ге-каганом около 750 г. (Bazin L. Pour une nouvelle hypotese sur
I’origine des Khazar, с.55). Поскольку в надписи недвусмысленно со-
общается (стк.5) о кончине Элетмиш Бильге-кагана и воцарении его
сына, памятник не может быть датирован ранее 759 г.
3 Romstedt G.J. Zwei uigurische Runeninschriften, c.34-35. В
слове oylymyn Рамстедт определил лишь первый знак. Визуальное изу-
чение памятника в 1975 г. позволило мне установить чтение еще четы-
рех знаков.
14 Там же.
15 Mackerras С. The Uighur empire, с.62, 66, 67.
16 Там же, с.192; Hamilton J.R» Les Ouighours, с.139. Предлагае-
мая здесь реконструкция имени Идигянь как *idi kenS (ср. 6d ken£,
стк.13) основана на консультации С.Е.Яхонтова. Как показывают уй-
гурские документы из Восточного Туркестана, слово kenc входило в
состав имен и титулов вполне взрослых людей (ср.: ДТС, с.298).
Кляшпсрный С.Г,Л Ливгииц В,А. Открытие и изучение древнетюрк-
ских и согдийских эпиграфических памятников Центральной Азии. — Ар-
хеология и этнография Монголии. Новосибирск, 1978, с.51.
36
M Hamilton J.R,. Les Ouighours, c.133.
19 Васильев В,П. Китайские надписи на орхонских памятниках в Ко-
шо-Цайдаме и Карабалгасуне. СПб., 1897, с.30 (Сборник трудов Орхон-
ской экспедиции, т.З).
20 Кляшорный С.Г., Лившиц В .А. Сэврэйский камень. — СТ. 1971,
№3, с.107.
21 Маскеггав С. The Uighur empire, с.77.
22 Там же, с.85, 148.
23 Muller F.W.K. Der Hofstaat eines Uiguren-Konigs. — Fest-
schrift V. Thomsen. Lpz., 1912, c.208-209.
24 Bang J7. und Gabain A.von. Tiirkische Turfan-Texte. II. B., 1929,
c.414—416; Автиввеп Jee P. Xuastvanift. Studies in Manichaeism. Co-
penhagen, 1965, c.147-148.
^Маскеггав C. The Uighur empire, c.79-81, 147.
26 Там же, с.152-153 (co ссылкой на работу К.Тасака)•
27 Чтение /е/kinti установлено нами в ходе ревизии надписи в
1974-1975 гг.; у Г.Рамстедта: kintu (Rametedt Zwei uigurische
Runeninschriften, c.12-13).
28 Там же.
29 Hamilton J. Toquz-Oguz et On-Uigur. — JA. 1962, t.250, c.'39.
^Rametedt G.J. Zwei uigurische Runeninschriften, c.44.
31 Bazin L. Les calendriers turcs anciens et medieveux. Lille,
1974. c.277.
32 0 позднегуннских государствах см.: Кляшторний С.Г. Древне-
тюркские рунические памятники *:ак источник по истории Средней Азии.
М., 1964, с.104-108.
33 Hamilton J. Toquz-Oguz et On-Uigur, с.25-26.
Позднеев Д, Исторический очерк уйгуров. СПб., 1899, с.24—27.
35 Boodberg Р.А. Selected works. Berkeley, 1979, с.356; Hamil-
ton Toquz-Oguz et On-U.igur. c.25—29.
36 Gabain A.von. Die Friihgeschichte der Uiguren: 607—745.—Na-
chrichten des Gesellschaft fur Natur- und Volkerkunde Ostasiens.
Hamburg, 1952, №72, c.18-32.
37 Hamilton J. Toquz-Oguz et On-Uigur, c.27.
38 Малявкин А.Г. Тактика Танского государства в борьбе за геге-
монию в восточной части Центральной Азии. — Дальний Восток и сосед-
ние территории в средние века. Новосибирск, 1980, с. 113.
39 Там же, с. 117—120.
и 0 дате сражения см.: Кляшпорний С,Г» Древнетюркские руничес-
кие памятники, с.34.
Pulleyblank Е. Some Remarks on the Toquz-oghuz Problem. —
UAJ. 1956, Bd.28, H.1-2, c.38-39.
3-3 441
Е.И.Нычаное
ЗАКОНЫ, РЕГУЛИРОВАВШИЕ
ВЕДЕНИЕ СКОТОВОДЧЕСКОГО ХОЗЯЙСТВА
В ТАНГУТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ СИ СЯ
(XII - XIII вв.)
Законы о скоте, возможно, наиболее интересная часть
тангутского права, поскольку она находит меньше всего
аналогий в рецептированном тангутами китайском праве.
Тангуты (исторически в прошлом дансяны и цяны) являлись
древним скотоводческим народом Центральной Азии, хотя
вопреки нашим первым впечатлениям1 в XII в. основной от-
раслью хозяйства тангутского государства Си Ся (982 —
1227) было уже не скотоводство, а земледелие. Однако бес-
спорно, что до этого многие сотни лет скотоводство было
основной отраслью хозяйства тангутов, само понятие ’’иму-
щество” в тангутском языке выражалось биномом ’’скот +
имущество”.
Как любой объект собственности в тангутском государ-
стве, скот делился на скот, принадлежавший частным лицам
и скот, принадлежавший государю2. Тангуты делили весь
скот на четыре вида: 1) верблюды; 2) лошади; 3) коровы,
быки, волы; 4) овцы и козы. Кроме того, существовало под-
разделение скота на крупный, в число которого включались
животные, используемые для военных нужд, транспортных
нужд и получения мяса и молока, а именно лошади, верблю-
ды, ослы, быки, мулы, волы и коровы, и мелкий, дающий
шерсть, молоко и мясо, к которому относились овцы, козы,
свиньи. Особняком в тангутском кодексе рассматриваются
яки, разводившиеся в горных районах Ся. Судя по имеющим-
ся упоминаниям, соотношение ценности основных четырех
видов скота было следующим: верблюд и лошадь рассматри-
вались примерно как равноценные животные, а одному верб-
люду или одной лошади по ценности были равны пять коров
или быков и двадцать овец или коя3. В кодексе есть не-
значительные сведения о содержании скота. Были стада, в
которых самцы и самки содержались вместе, были стада,
где они содержались раздельно**. В одном стаде с самками
паслись старые животные, выхолощенные жеребцы и ново-
рожденные и годовалые ягнята и телята. Молодые самцы
часто выделялись в отдельные стада5. В отдельные стада
также выделялись старые и больные животные6. Закон за-
прещал пасти вместе жеребят и жеребцов, молодые жеребята
паслись вместе с кобылицами7.
38
На каждом животном было клеймо, знак собственника.
Клеймили скот ’’огненными клеймами”, т.е. раскаленным
железом. ’’Приплод от четырех видов домашнего скота —
верблюжата, жеребята, телята и ягнята, — все, сколько их
появилось с первого дня четвертого месяца (май) идо пер-
вого дня десятого месяца (ноябрь), должны быть заклейме-
ны на глазах /учетчиков/, причем клейма ставятся: верб-
люжатам, жеребятам и телятам на ушную раковину, а ягня-
там — на щеку. ...Что касается порядка клеймения /мо-
лодняка/, то по прибытии в первый день д пятого месяца
учетчиков они лично должны осмотреть /молодняк/, и на
самцах и самках одинаково в соответствии с узаконенным
порядком должны быть поставлены огненные клейма”8.
Клеймился как государев j(казенный) скот, так и скот,
принадлежавший частным лицам. ’’Новые законы”, дополнения
к ’’Измененному и заново утвержденному кодексу", сделан-
ные в первой четверти XIII в., предписывали в случае на-
ходки животного установить его клеймо и вместе с описа-
нием внешних примет животного вывесить изображение клей-
ма на рынке9. Клеймо было символом правомочий собствен-
ника. Поэтому если казенный скот отдавался кому-то в
собственность, ставилось второе клеймо в дополнение к
стандартному клейму государя (казны), так называемое
’’клеймо о пожертвовании”, знак отказа от прав собствен-
ности на данное животное. Овцам клеймо о пожертвовании
ставилось на правой щеке10.
Судя по материалам кодекса, тангутский скотовод мог
вести рентабельное, жизнеспособное хозяйство, позволяю-
щее благополучно переживать мелкие бедствия со скотом,
если у него было 15—20 голов крупного скота — верблюдов,
лошадей, коров и быков — и 70 овец и коз11. Скотовод, ко-
торый имел 200 овец и 20 коров, был уже обязан являться
на военную службу в полном собственном снаряжении и с
конем, с доспехами для себя и своего коня. Собственник
100 овец и 10 коров обеспечивал себя конем и одним из ви-
дов доспехов — или для себя, или для своего коня. Тот,
у кого было 50 овец, и 5 коров, являлся на военную службу
только с конем, без доспехов. Это была граница обеспе-
ченности и платежеспособности при призыве на военную
службу“. Прочих уже брала на обеспечение казна.
Скот принадлежал хозяевам, семье. По-видимому, при
правах собственности на скот особенно сильны были пози-
ции общесемейной собственности. Член семьи не имел пра-
ва по своему произволу, без общего согласия выделить для
себя какое-то количество скота. Скот, очевидно, пасли
группами семей, возможно, родо-племенными коллективами.
Тексты статей, которые так или иначе упоминают об этом,
недостаточно четки. В одной из них сказано: "Всем чинов-
никам, взрослым мужчинам и женщинам, всем людям, кото-
рые не имеют права числиться хозяевами, запрещается
брать и выделять для себя коров, овец, топливо, сено,
траву и другое имущество”13. Эта статья связана с текстом
предыдущей, где сказано: ’’Если какой-то человек в целях
3-4 441
39
обмана и пользуясь своим положением заявит, что он лич-
но владеет большим количеством скота и имущества, и пос-
ле этого его старшие пастухи и отроки захватят у какого-
либо человека места ночлега у колодцев и будут там по-
ить и пасти скот,или же, участвуя в охране, выделит при-
надлежащий лично ему скот, имущество и, выделив людей,
заставит их стеречь /свой скот отдельно/, то допускать
такой произвол над хозяевами запрещается”14. Таким обра-
зом, вероятно, хозяева пасли скот и охраняли его сов-
местно. Социального равенства среди скотоводов не было.
Те, кто имел много скота, стремились, пользуясь своим
богатством и связанным с ним социальным положением, вы-
делиться, пасти свой скот отдельно, не участвовать в
общей охране скота. Возможно, само по себе такое выделе-
ние не было делом противозаконным, если оно не соединя-
лось с побочными действиями. Во-первых, хозяин, долж-
ностное лицо, чиновник, выделяясь, использовал служебное
положение и обирал своих сородичей или соседей. Поэтому
такое выделение в кодексе наказывалось как взятка. Во-
вторых, он захватывал удобные колодцы, места ночлега у
них и близлежащие пастбища, чем ставил свой скот и своих
пастухов в лучшие условия. При этом колодцы и места
ночлега не были общинными, ибо их захватывали у "какого-
либо человека". Колодцы, видимо, были источником дохода
того, кто их выкопал. Пастухи были обязаны следить за
колодцами и ремонтировать их. Очевидно, на своей земле
каждый был волен вырыть колодец. Но и на государственной
земле, пастбищах это можно было сделать, если это не
вредило государеву скоту и если против рытья колодца не
возражали государевы пастухи. "Пастухи обязаны ремонти-
ровать колодцы. Если колодец придет в запустение, то
/виновному/ тринадцать палок. Кроме того, если в преде-
лах государевых земель обнаружится увлажненное место
(водяной глаз) и найдется какой-то человек, который мог
бы выкопать колодец, то там, где это не повредит госу-
дареву скоту, колодец должен быть выкопан. Если же ко-
лодец будет выкопан там, где он вредит /государеву ско-
ту/, или же если пастухи воспротивятся тому, чтобы вы-
рыть колодец там, где он не вредит государеву скоту, то
одинаково с /виновных/, имеющих ранг, штраф одна лошадь,
простому человеку тринадцать палок"15.
Скот подлежал учету. Составлялись списки скота, как
государева, так и частного. В эти списки входила и опись
тех пастбищ, на которых этот скот пасся16. Государевы и
частные пастбища были разграничены. "Хозяевам... там,
где пасется государев скот, запрещается пользоваться во-
дой и травой и пахать землю"17. Закон указывал, что в
скотоводческих районах "государевы и частные- земли долж-
ны быть разграничены"16.
Со скота требовался натуральный налог продуктами ско-
товодства и трудповинности. К сожалению, статьи, содер-
жащие указание на нормы отработок по трудповинности ско-
товодов, не сохранились. Из оглавления-указателя к ко-
40
дексу ясно только, что в число работ по трудповинности
скотоводов входили поставки веников, метелок и древков
для стрел. Налог натурой исчислялся по спискам скота,
которые хранились в управлении скотоводством, и взимал-
ся молочными продуктами и шерстью. Каждый скотовод был
обозначен в налоговых списках поименно с точным указа-
нием количества причитающихся с него продуктов в лдие
(цзинь) и ливу (лан)19. На каждого обязанного платить на-
лог ’’должен заводиться отдельный документ, который зара-
нее следует передать /чиновнику/ управления столицы, фи-
нансово-налогового управления, управления загородными
дворцами или же другому чиновнику. Управляющие пастбища-
ми и пастухами производят расчет по имеющимся у них сво-
им спискам и вносят дополнения. /По поставкам молочных
продуктов и шерсти/ в каждом своем гвоне из числа имею-
щихся там старших и младших управляющих пастбищами наз-
начается старший. /Старшие/ в соответствии с официальны-
ми документами и донесениями и должны присылать столько
/молочных продуктов и шерсти/, сколько.их имеется в на-
личии. Запрещается допускать упущения по службе и недо-
слать хотя бы один лдие (цзинь) или один ливу (лан).
...Те шерсть и молочные продукты, которые следует пос-
тавлять, должны быть через управление скотоводством пе-
реданы должностным лицам финансово-налогового управления
(саньсы), которые, в свою очередь, должны выдать /на
принятые продукты/ квитанции. Пастухи, /получив квитан-
ции/, разъезжаются на места по своим гвонам. Когда же
прибудет большая ревизия, то все квитанции следует соб-
рать вместе и проверить в соответствии с законом”20 .
Поставок шерсти и молочных продуктов не требовалось с
лошадей и вьючных верблюдов.
Сохранились некоторые сведения о нормах выплаты шер-
стью. Верблюжья шерсть стриглась с передних ног и шеи
животного. Со взрослых верблюдов-самцов, не ходящих под
вьюками, требовалось восемь ливу (300 г) шерсти, с мо-
лочных верблюдиц — три ливу (112 г), со старых верблюдов
и верблюдиц — по два ливу (75 г) шерсти. С овцы или козы
требовалось платить шерсти весенней стрижки около 260 г,
шерсти осенней стрижки — по 150 г. С ягнят шерсти весен-
ней стрижки — 75 г, шерсти осенней стрижки — 150г. Со
взрослых яков шерсти весенней стрижки — 375 г, с годова-
лых телят яков — примерно 185 г. Молочных продуктов тре-
бовалось: с верблюдицы 1 кг 200г, с овцы и козы пример-
но по 110 г с каждой21. Неясно, что входило в понятие
’’молочные продукты”, судя по требуемым нормам обложения,
видимо, речь могла идти о сыре и масле.
В государственных хозяйствах среди пастухов распреде-
лялись дойные коровы, овцы и козы, молоко которых и при-
готовляемые из этого молока сливки, масло, сыр шли не-
посредственно к столу государя. Нормы поставок с этих
животных не указаны; по-видимому, все молоко, получае-
мое от них, шло к столу государя (точнее, двору). С дой-
ных овцематок и коз не требовалось поставок шерсти. Дой-
41
ные коровы, овцы и козы всегда находились в обозе госу-
даря во время его поездок по стране.
По-видимому, если не все, то по крайней мере часть
пастухов ухаживала за молочными стадами государя в по-
рядке отбывания трудовой повинности22.
Помимо сбора налога казна скупала у скотоводов излиш-
ки молочных продуктов и шерсти "за деньги в соответствии
с законом по реально существующим на данный момент про-
дажным ценам"23.
Законодательно были установлены нормы сохранения при-
плода от скота. Можно предположить, что они распростра-
нялись только на казенные стада и вряд ли касались част-
ных хозяев. Но они интересны тем, что в любом слу-
чае фиксировали средние нормы сохранения молодняка. Ко-
декс зафиксировал, что ежегодно от каждых ста верблюдиц
требовалось сохранить тридцать верблюжат, от ста кобы-
лиц — пятьдесят жеребят, от ста дойных коров — шестьде-
сят телят и от ста овец или коз — шестьдесят ягнят. Пять
ячат должны были быть сохранены от каждых десяти ячих24.
Естественно, что при оценке приплода с любого стада во
внимание не принимались яловые верблюдицы, кобылы и ко-
ровы и несуягные овцы и козы25.
Государев скот был закреплен за государевыми пастуха-
ми, лично за каждым конкретное животное, и пастух отве-
чал за их сохранность, был в нашем современном понима-
нии материально ответственным лицом. Мы не знаем точно,
сколько голов скота было на попечении одного пастуха в
тангутском государстве. Укажем лишь для сравнения, что
в скотоводческих хозяйствах танского Китая (VII—X вв.)
на десять коней полагался один коновод-погонщик, на де-
сять коров — один пастух. Один пастух отвечал за шесть
верблюдов, шесть ослов или мулов, один пастух ухаживал
за стадом в 70 овец26.
В государственных скотоводческих хозяйствах (гвонах)
пастух имел право на часть приплода от казенного скота
в качестве вознаграждения за службу. Такой скот клеймил-
ся особым "клеймом-пожертвованием". Пастух отвечал за
гибель государева скота по его вине своим личным скотом.
Эти факты свидетельствуют о том, что так называемые
"государевы пастухи", т.е. те, которые работали не по
трудповинности, а постоянно в казенных хозяйствах или
даже были людьми лично несвободными, имели свой, лично
им принадлежавший скот. Пастух мог взять себе мясо каж-
дого из десяти погибших животных своего стада (мясо
павших животных шло в пищу), если гибель скота произош-
ла не по его вине и он не отвечал за падеж скота своим
имуществом27.
Мы не знаем, сколько в каждом казенном скотоводчес-
ком хозяйстве было скота. Это могло, естеств-енно, зави-
сеть как от породы скота, так и от величины хозяйства.
В танском Китае "конные дворы имели на своем попечении
примерно пять тысяч коней каждый. Средний размер конско-
го табуна был определен в 120 голов, стада верблюдов —
,42
в 70 голов”28. Китайский опыт был, весьма вероятно, со-
риентирован на опыт кочевников пограничных районов севе-
ро-запада, и эти цифры могут быть с должной степенью ве-
роятности приняты и для рассмотрения вопроса о количест-
ве скота в одном стаде или табуне в тангутских ското-
водческих гвонах.
Много статей кодекса отведено пресечению возможных
злоупотреблений при уходе за государевым скотом и пра-
вилам возмещения убытков казне. Имелись списки скота, в
том числе в управлении скотоводством находились доку-
менты ”с достоверным описанием внешнего вида животных”,
дубликаты которых также имелись в управлении ревизии и
контроля. Подробное описание животных содержали и доку-
менты о выдачах скота. Они подписывались начальниками
управлений, а по истечении года сброшюровывались в еди-
ную тетрадь. Управление ревизии и контроля использовало
хранящиеся в нем документы при ежегодных проверках сос-
тояния казенных стад.
Отправляясь на ревизию казенного скота, ревизоры по-
лучали от казны бумагу для составления списков скота,
медную печать для заверки документов с надписью ’’финан-
сово-налоговое управление”, клеймо для клеймения скота
и XIX главу кодекса законов, посвященную правилам веде-
ния скотоводческого хозяйства, текстом которой они долж-
ны были руководствоваться в своих действиях. Скот реви-
зовали на месте, ’’там, где он находится”. Пастухи были
обязаны предъявить ревизорам и учетчикам наличный скот
без всяких ухищрений и обмана. Нельзя было предъявлять
одно и то же животное в разных местах дважды, брать скот
У другого пастуха или соседа и предъявлять его вместо
своего. Такая подмена в случае, если было подменено бо-
лее двадцати верблюдов или коней, каралась смертной
казнью29. При обнаружении недостачи скота убытки вначале
взыскивали с пастухов, затем, если те были платить не в
состоянии, со старших и младших управляющих пастбищами
и пастухами, а если и эти лица оказывались неспособными
возместить потери, к ответу привлекали и низовую мест-
ную администрацию, ’’направляющих” и ’’замыкающих”, веда-
ющих скотоводством в данном районе. В случае если и эти
лица оказывались несостоятельными, то виновные за ущерб,
причиненный казне, ’’должны были поплатиться жизнью”.
Смертной казни подлежали пастухи, не возместившие казне
потерю двадцати пяти коней или-верблюдов, тридцати пяти
коров, пятидесяти овец или коз30. Нельзя было в возмеще-
ние ущерба сдавать в казну яловых маток и тем самым ли-
шать ее будущего приплода и дохода с этого скота31.
Учетчикам и ревизорам, взыскивающим убытки, запреща-
лось ’’вступать в личный контакт с человеком, обязанным
выплачивать компенсацию, брать у него взятку и позво-
лять благополучно здравствовать тому лицу, которое от-
носится к числу не заплативших за причиненные убытки”.
Если учетчики и ревизоры незаконно списывали с пастухов
скот, они несли наказание как за кражу на сумму, равную
стоимости незаконно списанного скота32.
43
Допустившие подмену упитанного и породистого казен-
ного скота отощавшим или худопородным скотом, принадле-
жавшим частным лицам, также наказывались как лица, обо-
кравшие казну на сумму разницы в рыночной стоимости под-
мененных животных”.
Имеющиеся материалы дают возможность составить пред-
ставление об административном аппарате, ведавшем казен-
ным скотом. Рабочей силой, низовой ячейкой его были па-
стухи, о которых, к сожалению, известно не так уж мно-
го. Это были или люди, работавшие по трудповинности на
казну в порядке уплаты налога государству натурой и фи-
зическим трудом с тех земли и скота, которыми они вла-
дели, или лично несвободные государевы люди из числа
’’государевых пастухов и земледельцев”, в том числе и ка-
торжане, осужденные за уголовные преступления, и, нако-
нец, что не исключено, люди, просто работавшие на казну
по найму. Каждым хозяйством или группой хозяйств управ-
ляли старшие и младшие управляющие пастбищами и пастуха-
ми. Над ними начальствовали представители местной низо-
вой администрации, так называемые ’’направляющие” и’’за-
мыкающие” данного региона. Одновременно ’’направляющие”
и ’’замыкающие” могли назначаться и управляющими пастби-
щами и пастухами. В делах, связанных с государевым ско-
том, они непосредственно подчинялись управлению ското-
водством. Управление скотоводством, центральная органи-
зация с функциями своеобразного ’’министерства животно-
?одства”, ведало не только казенным (государевым) ско-
том, но и сбором налогов с частного скота, передавая
затем налоговые поступления финансово-налоговому управ-
лению (саньсы). Управление скотоводством вместе с уп-
равлением ревизии и контроля ведало также учетом и ре-
визией казенных стад. Чиновники управления скотоводством
должны были на местах размещать свои канцелярии побли-
зости от пастбищ. На их содержание выделяли из казенных
стад слабый и выбракованный скот.
Управление скотоводством не вмешивалось в проверку
стад, принадлежавших частным лицам. Учетом скота частных
лиц ведало управление ревизии и контроля.
Помимо управления скотоводством, частью скота, пред-
назначенного непосредственно обеспечивать нужды двора в
летнее время, ведали управления загородными дворцами го-
сударя. Некоторые хозяйства, обслуживающие нужды армии,
были в ведении военных комиссариатов (цзинлюе).
Любое потребление казенного скота оформлялось доку-
ментами. Основанием для выдачи скота мог быть приказ
государя, управления скотоводством и иногда, видимо,
разрешение низовой администрации. Во всех случаях пасту-
хи, выдавшие на какие-то нужды казенных животных, полу-
чали квитанции, свидетельствующие о законном уменьшении
стада.
Мы имеем возможность указать на некоторые каналы рас-
ходования казенного скота помимо прямого потребления
мясо-молочных продуктов на нужды двора и в качестве
средства уплаты жалованья чиновникам.
44
Никто, кроме казны, не имел права продавать скот за
границу. ’’Если кому-то из врагов (чужеземцев) будут про-
даны верблюд, корова или лошадь, безразлично, взрослое
животное или маленькое... то, если виновен простой че-
ловек, зачинщик подлежит смертной казни путем обезглав-
ливания, а пособники наказываются пожизненными каторж-
ными работами. ...Имеющим ранг мера наказания определя-
ется в соответствии со степенью ранга”. Продажа мелкого
скота (овцы, козы, свиньи) наказывалась как ограбление
без использования оружия34. Существенную часть скота
составляли боевые кони для армии. Не все военнообязан-
ные были в состоянии явиться на службу с конем. Те, у
кого своего коня не было, получали государева коня из
казенных табунов. Те же, кто мог явиться с конем или рас-
плачивался конем за причиненный казне убыток, должны бы-
ли для армии ’’клеймить лошадь доброкачественную от копыт
и до зубов. Запрещается клеймить ожиревшую или исхудав-
шую /лошадь/, а также лошадь с неровной спиной, или не
имеющую всех зубов, или слишком старую лошадь”55.
Государевы кони, переданные военнообязанным, закреп-
лялись за ними лично. ’’Что касается государева коня, ко-
торый находится в пользовании военнослужащего, то... за-
прещается использовать /его/ для верховой езды и охоты.
Когда же закон будет нарушен, то должно быть высчитано
количество дней использования /государева коня/ для охо-
ты и верховой езды и стоимость произведенной /им/ рабо-
ты из расчета семьдесят /монет/ в день, и приговор ви-
новному должен быть вынесен по закону о наказаниях за
’’взятку с нарушением закона”36.
Верблюды и ряд других животных использовались для пе-
ревозок грузов. Государевы караваны верблюдов составля-
лись из верблюдов, принадлежащих казне, находившихся в
ведении управления скотоводством и управлений загород-
ными дворцами, в основном из верблюдов-самцов. Если сам-
цов не хватало, то использовали и верблюдиц, но уже не
требуя с них поставок шерсти и приплода3'. Над вьючными
верблюдами назначались старшие начальники, а во время
работы к верблюдам были приставлены погонщики.
Эти лица отвечали за сохранность верблюда, и ’’если
у верблюда оказывались поврежденными глаз , спина или нос”
то виновных наказывали палками38.
Верблюды, предназначенные на продажу за рубеж, пере-
ходили в ведение управления столицей. Если верблюд по-
гибал от болезни, его шкура и мясо должны были быть
представлены должностному лицу, после чего животное под-
лежало списанию. Во всех случаях гибели любых животных
от болезни закон требовал доказательств того, что они
погибли от болезни и что принимались меры к их лечению.
Ветеринар или шаман, взявшиеся вылечить больное живот-
ное, но не сумевшие сделать это, не получали вознаграж-
дения за свой труд39. Кстати, врачи ветеринары в Си Ся,
видимо, имели даже узкую специализацию. Так, закон тре-
бует, чтобы больных лошадей лечил только ’’специалист по
45
коневодству”. Погибшее от болезни животное списывали, с
трупа снимали шкуру, а мясо шло в пищу или на продажу.
Есть даже упоминание о ценах на мясо павших животных.
Конина, в зависимости от возраста коня, стоила пятьсот-
тысячу монет, стоимость туши мяса верблюда, коровы, бы-
ка была пятьсот монет, верблюжонка, жеребенка, теленка,
взрослой овцы, козы — сто монет, ягнят — пятьдесят мо-
но
нет .
С эпидемиями государство вело борьбу. В случае воз-
никновения эпидемий закон предписывал немедленно выявить
количество заболевших животных и доложить об эпидемии
по инстанции. Пастухи были обязаны в данном случае при-
водить мясо павших животных в негодность, а шкуры и уши
их сохранять до прибытия властей для отчета. Специальные
комиссии выясняли причину эпидемии, ’’обследовали колод-
цы, заросли трав, больных той же болезнью /животных/ у
окрестных государевых и частных хозяев, проверяли, что
приобретали люди, соседние чиновники, старшие и младшие
управляющие пастбищами того же самого и других гвонов”**1.
Члены комиссии освидетельствовали шкуры и уши погибших
животных. С ушей срезали клейма и уши сжигали. Шкура
павших животных шла в дело и уничтожению не подлежала1*2.
Употребление мяса погибших животных в пищу и сохра-
нение шкур павших во время эпидемии животных и выделка
из них кож не могли не способствовать распространению
болезней.
Тангуты приносили в жертву ’’три вида священных живот-
ных” — жеребцов, быков и дойных коров. Ежегодно ’’награ-
ни зимы и лета” в третий день четвертого месяца (в мае)
в старом императорском дворце их приносили в жертву ду-
хам Неба. При принесении в жертву коней производили воз-
лияние чая и вина. На теле приносимого в жертву животно-
го писали священные знаки. Выделялся скот для принесе-
ния жертв и устройства пиров в честь духов-хранителей,
к которым обращались с просьбами даровать силу и успех
в делах и избавить от бедствий. Если предназначенное для
принесения в жертву животное внезапно умирало, то его
погребением по особому обряду занимался шаман. На землю
сыпали зерно, сооружали погребальный костер, и труп жи-
вотного сжигался. Кремация сопровождалась возлияниями в
костер ароматов и масла1*3.
Поощряя и регламентируя законом приношение в жертву
животных,в тех случаях, когда это были признанные госу-
дарством жертвоприношения, государство одновременно за-
прещало частным лицам приносить в жертву домашних живот-
ных, в особенности убивать их для сопогребения. ’’Всяко-
му, за кем лично закреплен государев конь, запрещается
приносить его в жертву в память умерших”1***. ’’Что касает-
ся /животного/, предназначенного быть связанным и загуб-
ленным при захоронении кого-либо из умерших' людей, то
оно должно быть отпущено на свободу”1*5.
Любопытная черта тангутских законов о скоте — запрет
собственникам скота забоя на мясо принадлежавших им жи-
46
вотных. ’’Когда какой-либо человек зарежет на мясо при-
надлежащих ему лично корову, верблюда или лошадь, то за
молодое или взрослое /животное/ безразлично, за одно —
четыре года, за двух — пять лет, за трех и более — оди-
наково шесть лет каторжных работ”1*6. Если животное было
украдено и зарезано на мясо, наказание возрастало до де-
сяти лет каторжных работ1*7. Забивший на мясо государева
коня наказывался как за его кражу**8.
Запрет резать на мясо верблюдов, лошадей, быков и ко-
ров распространялся также на ослов и мулов, но со значи-
тельно меньшими сроками наказания**9. Совершенно ясно,
что эти законы были направлены на обеспечение сохраннос-
ти стад тягловых и молочных животных в стране. Специаль-
но на мясо разводили только овец, коз и свиней. В XIII в.
в некоторых ситуациях была запрещена охота и рыбная лов-
ля. ”В /нашем/ государстве запрещается чиновникам и на-
роду резать на мясо коров, верблюдов, лошадей, мулов и
ослов, а для уплаты налогов и при выполнении трудовой'
повинности стрелять диких животных, ловить рыбу и ста-
вить силки на птиц”58. Очевидно, государство не допуска-
ло уплаты налога натурой мясом диких животных (тексты не
сохранились, но думается, что поставки мяса в уплату на-
лога со скота должны были существовать, хотя бы с кочев-
ников), прокормления людей, собранных для работы по
трудповинности, за счет охоты и рыбной ловли и охраняло
казенные охотничьи угодья и рыбные водоемы.
О забое коров, быков, верблюдов, лошадей на мясо сле-
довало доносить властям. За донос давали награду, а влас-
ти были обязаны расследовать дело и наказать преступни-
ка. Наказуемо было сознательное участие в съедении мяса
незаконно забитого животного, будь оно краденое или не-
краденое — безразлично51. Не освобождало от наказания и
добровольное признание в совершенном преступлении.
Если какой-то человек из мести, пользуясь оружием,
губил скот другого, то он наказывался на одну степень
больше, чем если бы он зарезал на мясо такое лично при-
надлежащее ему животное. Туша убитого животного отдава-
лась преступнику, а хозяину загубленного скота он воз-
мещал его стоимость. Если животное было только ранено
или покалечено, преступник получал его в свою собствен-
ность за полную стоимость здорового животного. ’’Если
раненое животное окажется хорощей породы и можно будет
добиться того, чтобы оно поправилось, и владелец не сог-
ласен отдать его, то это животное следует оценить дваж-
ды: определить его стоимость до того, как оно было ра-
нено, и из первой стоимости /его/ тогда, когда оно еще
не было ранено, следует вычесть то, сколько оно стоит в
данный момент, /будучи раненым/, а само животное отдать
/его/ хозяину”52. Убивший мелкое домашнее животное опла-
чивал его стоимость, а мясо забирал себе. ’’Если какой-
либо человек заколет, подстрелит или зарубит овцу, козу,
собаку или свинью, то с имеющего ранг штраф пять связок
монет, простому человеку десять палок. Убитые овца, ко-
47
за, собака, свинья должны быть оплачены, а труп живот-
ного отдан тому, кто оплатил /их/ стоимость”53.
Если кто-то губил чужое животное нечаянно, ”не уви-
дав находившегося за изгородью чужого скота, нечаянно
бросив туда что-то, или срикошетившей от препятствия
стрелой, или поднимаясь на крутизну с тяжелым грузом и
сорвавшись” оттуда, то виновный возмещал половину стои-
мости загубленного животного, труп которого делился-по-
ровну между владельцем животного и нечаянно загубившим
его человеком. Нечаянное причинение ранения скоту кара-
лось для имеющего ранг штрафом в пять связок монет, а
для не имеющего ранга — десятью ударами палкой54. Такие
же наказания были предусмотрены для хозяев поля или ого-
рода, если они, выгоняя со своих посевов или посадок
скот, при этом убивали или калечили его, с той только
разницей, что таковой оплачивал полную стоимость живот-
ного, ибо в его действиях был элемент преднамеренности,
умысла. Труп животного получал тот, кто животное загу-
бил55.
Скот мог потравить посевы или причинить травмы чело-
веку. Эти случаи также подробно оговорены в кодексе.
Различалась предумышленная и нечаянная потрава. При пре-
думышленной потраве, ’’когда какой-то человек сам по сво-
ей воле при выпасе скота пустит скот на посевы другого”,
виновный наказывался как за кражу на сумму причиненного
его скотом ущерба. Виновный, однако, не мог наказывать-
ся смертной казнью. Помимо наказания с него взыскивали
стоимость причиненных его скотом убытков. При незначи-
тельной потраве, если стоимость причиненного ущерба пре-
дусматривала наказание каторжными работами всего на срок
до шести месяцев, мера наказания была единой и более
строгой — год каторжных работ56. При нечаянной потраве
полагалось возместить стоимость потравленных хлебов, а
пастух за недосмотр наказывался восемью палками57.
Скот, в особенности с дурным характером, мог быть опа-
сен и для людей. Злые собаки и домашние животные свире-
пого нрава (быки, например) должны были иметь на себе
знаки, оповещающие о том, что они опасны, и содержаться
на привязи. Взбесившееся животное срочно изолировалось.
За несоблюдение этих правил, даже если животное никому
не причинило вреда, с имеющего ранг предусматривался
штраф в пять связок монет, простому человеку полагалось
десять палок. ’’Если же животное искусает, затопчет или
забодает человека и человек умрет, то владелец /животно-
го/ наказывается шестью месяцами каторжных работ. Домаш-
нее животное, независимо от того, принадлежало ли оно
государю или частному лицу, одинаково должно быть отда-
но хозяину покойного”. Преднамеренное натравливание со-
баки или другого животного на человека, в случае причи-
нения ранения последнему или его гибели, наказывалось на
одну степень меньше, чем за причинение ранения или убий-
ство человека в драке. Если же человек, не имея на то
права, влез туда, где находилось опасное животное, драз-
48
нил его или бил, то в случае несчастья владелец животно-
го к ответственности не привлекался, а животное не кон-
фисковалось в пользу пострадавшего58.
Если одно животное убивало другое, то компенсация за
погибшее животное не выплачивалась59.
Пастух, пасший как государев, так и частный скот, не
имел права одалживать его для верховой езды, вспашки
земли или прочих хозяйственных нужд. Одолжение чужому
человеку верблюда или коня на срок от одного до десяти
дней наказывалось десятью палками, а на срок свыше ста
дней — восемью годами каторжных работ. За одолжение ко-
ровы или осла на срок свыше ста дней полагалось два года
каторжных работ. Пастух, одолживший кому-то двадцать
шесть и свыше хозяйских коров, подлежал смертной казни.
Соответственно пастухи не имели права и брать взаймы чу-
жой скот, особенно если они хотели представить его во
время проверки взамен потерянного или погибшего. За одол-
жение свыше двадцати одного верблюда или коня пастух-
заемщик подлежал смертной казни60.
Наконец, кодекс уделяет внимание такой части житей-
ской ситуации, как находка чужого отбившегося от стада
скота и задержание его в целях использования для своих
нужд. Потеря частного скота его владельцем, естественно,
была ненаказуема. При потере государева коня, верблюда,
коровы и т.п. с пастуха снимался допрос, на основании
которого составлялся официальный документ со сведениями
о пропавшем животном. Пастух, потерявший животное, полу-
чал за небрежность тринадцать палок, а если оно не было
найдено, возмещал казне его стоимость61. Нашедший живот-
ное в пустынной дикой местности — здоровое, больное или
даже погибшее (безразлично) —должен былизвестить о на-
ходке ближайшее управление или местные власти. Если та-
ковой зарезал его на мясо, то в наказание имеющий ранг
платил штраф в размере одной лошади, простой человек по-
лучал тринадцать палок. Если кто-то намеренно загонял
животное в пустынную дикую местность, он отвечал за свой
поступок так же, как если бы он зарезал чужое животное
на мясо62.
Нашедшему чужое животное для заявления властям уста-
навливался месячный срок. Все время розыска владельца
частного скота (срок один месяц) животное находилось у
лица, нашедшего его. По истечении этого срока и при не-
обнаружении владельца животного на найденное животное
составлялись документы, и оно' отходило в казну. Необъ-
явление о найденном скоте наказывалось как кража. Влас-
ти, получив заявку о находке, высылали человека для оп-
ределения возраста, упитанности и клейма животного. За-
кон предписывал чиновникам в первую очередь определять
принадлежность лошадей. Если найденная лошадь не имела
клейма собственника, ее клеймили государевым клеймом и
отдавали от имени казны солдатам, не имевшим коней63.
Нашедший животное во время розысков хозяина был обязан
кормить его и не загружать чрезмерно тяжелой работой.
4 441
49
Если животное погибало у нашедшего его от истощения или
тяжелой работы, нашедшйй платил стоимость этого живот-
ного обнаруженному собственнику или казне. В случае бо-
лезни найденного животного нашедший его срочно должен
был доложить о заболевании животного чиновнику, в случае
неизвещения властей, если животное погибало, нашедший
его платил за гибель животного компенсацию.
В XIII в. процедура оповещения о найденных животных
подверглась некоторым изменениям. Нашедший чужое живот-
ное должен был не только в месячный срок доложить влас-
тям о его находке, но, кроме того, в трехмесячный срок
установить клеймо, сам описать найденное животное и на
основании этих данных вывесить на ближайших рынках объ-
явление о своей находке. Если (в неоговоренный срок)
хозяин не был найден, власти изымали животное у нашед-
шего его лица и передавали во временное пользование в
ближайшее государево скотоводческое хозяйство64 .
Предумышленное задержание чужого животного наказыва-
лось штрафом — лошадью для чиновника, имеющего ранг, и
тринадцатью палками для простолюдина. Если задержавший
чужое животное в пятидневный срок не оповещал о содеян-
ном хозяина или кого-то из других людей, его проступок
квалифицировался как кража66.
Кодекс — специфический источник, и приведенные выше
сведения не удовлетворяют нашего интереса к проблемам
организации и ведения скотоводческого хозяйства в такой
стране, как Си Ся, значительная часть населения которой
в догосударственный период (X в.н.э.) вела кочевое ско-
товодческое хозяйство. Очень мало мы узнаем о частных
лицах, собственниках скота, поскольку их обычная хозяй-
ственная деятельность, стоящая за пределами их взаимо-
отношений с государством и третьими лицами, не регулиро-
валась законом, во всяком случае кодексом. Особенно ин-
тересным является факт запрещения собственникам скота
убоя на мясо животных, полезных для хозяйственной дея-
тельности страны и армии. Данный факт бесспорно являлся
известным ограничением со стороны государства правомо-
чий собственника, ограничением, введенным в интересах го-
сударства. Подобные ограничения были и в соседнем с тан-
гутским чжурчжэньском государстве. В Цзинь в какой-то
период до 1168 г. было запрещено резать на мясо волов
как основную тягловую силу при пахоте земли. В 1168 г.
цзиньский император Ши-цзун в беседе с сановниками ска-
зал: ’’Законом запрещается забивать волов. Почему не вос-
прещается забивать лошадей? Лошади необходимы для вой-
ска, так же как волы необходимы для возделывания земли.
Он повелел прекратить забой коней”66. Данный отрывок из
’’Цзинь ши” очень хорошо объясняет мотивы, которыми руко-
водствовалось государство, вводя такие запреты.
Тангутские законы о скоте имеют некоторые аналогии в
более позднем монгольском праве. По монголо-ойратскому
уставу.1640 г. нашедший животное обязан был объявить о
находке, а за пользование найденным животным платил хо-
50
зяину. Умышленное убийство чужого скота рассматривалось
как его кража. Туша павшего животного принадлежала всег-
да хозяину, ибо ’’падаль... идет в пищу и присвоение ее
наказывается штрафом”67 . Хозяин отвечал за причинение
его скотом ранений или смерти какому-то лицу, особенно
если это было сделано животным, находящимся под присмот-
ром68. Позднее по ’’Халха-Джиром” (XVIII в.) смерть от
скота ’’возмещалась человеком”69, т.е. выдачей лично . не-
свободного, а то и отдачей члена семьи в неволю. По за-
конам хоринских бурят всякий обязан был доложить о забо-
левании скота начальству, иначе он отвечал за урон, при-
чиненный чужому скоту70. Наконец, по ’’Уложению Палаты
внешних сношений” (1789 г.) для Монголии ’’монголы обяза-
ны были кочевать в пределах отведенных им земель, не за-
ходя на кочевья соседей”. У простых монголов, ’’как винов-
ных в нарушении чужих кочевий, так и знающих про то, но
не донесших, отбирался весь скот в пользу владельца зем-
ли”71 .
Конечно, эти близкие по духу (необязательно букве за-
кона) совладения отнюдь не являются заимствованиями, а
отражают схожие регламентации реальных нужд скотоводчес-
кого хозяйства и сопутствующих ему обстоятельств.
Примечания
1 Кычанов Е.И. Очерк истории тангутского государства. М., 1969,
с.104.
2 Измененный и заново утвержденный кодекс девиза царствования
Небесное процветание (1149—1169), гл.III, с.36а; гл.XIX, с.206-21а.
В дальнейшем — Кодекс.
3 Кодекс, гл.XIX, с.23а-23б.
4 Там же, с.10а.
5 Там же.
6 Там же, с.106-11а.
7 Там же, с.126-136.
8 Там же, с.47а-48а.
9 Новые законы, гл.III, с.38.
10 Кодекс, гл.XIX, с.106.
11 Там же, с.49б-50а.
12 Там же, rn.V, с.206-21а.
13 Там же, гл.VII, с.29а.
14 Там же, с.28б-29а.
35 Там же, гл.XIX, с.49а.
16 Там же, с.48а-48б.
17 Там же, с.48б-49а.
18 Там же, с.48а-48б.
19 Лдие — цзинь = 596,82 г, ливу (лан) Vie цзинь.
20 Кодекс, гл.XIX, с.14а-16б.
21 Там же.
22 Там же, с.166-186.
23 Там же, с.14а-16б.
24 Там же, с• 136.
25 Там же.
4-2 441 51
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
Ш
Ц2
ЦЗ
44
45
46
47
ме
48
50
51
52
53
9»
55
56
57
5В
59
60
61
62
63
64
65
66
67
Тан лю дянь, гл.22, л.30а.
Кодекс, гл.XIX, с.10а.
Тан хуй яо, гл.72, с.1305; Тан лю дянь, гл.17, л.24б-25а.
Кодекс, гл.XIX, с.25б-28а.
Там же, с.34б-35а.
Там же, с.356.
Там же, с.43а-44б.
Там же, с.24а.
Там же, гл.VII, с.22а-27а.
Там же, rn.V, с.21а-21б.
Там же, гл VI, с.11 б.
Там же, гл.XIX, с.186.
Там же, с.11а-116.
Там же, гл.VII, с.32а-32б.
Там же, гл XIX, с.236.
Там же.
Там же.
Там же, гл.XIX, с.21б-22а.
Там же, гл VI, с.106.
Там же, гл.II, с.286.
Там же, с.266.
Там же, с.26б-27а.
Там же, гл.VI, с.106.
Там же, гл.II, с.28а.
Новые законы, гл.II, без пагинации.
Кодекс, гл.II, с.27а-29а; гл.III, с.19б-20а.
Там же, гл.XI, с.14б-15а.
Там же, с•156.
Там же, с.15а-15б.
Там же, с.156-16а.
Там же.
Там же, с•166.
Там же, гл.VIII, с.9а-9б.
Там же.
Там же, гл.XIX, с.20б-21а, 26а-28а.
Там же, с.24а.
Там же, гл.II, с.27а-28а.
Там же, гл.III, с.34а-36а.
Новые законы, гл.III, с.37.
Кодекс, гл.III, с.17а.
Воробьев М. В. Чжурчжэни и государство Цзинь. М., 1975, с.225
Рязановский В .А. Монгольское право (преимущественно обычное)
Харбин, 1931, с.48.
60 Там же, с.59.
ю Там же, с.74.
70 Там же, с. 158
71 Там же, с.87.
В. А .Лившиц
СОГДИЙСКИЙ ДОКУМЕНТ ИЗ ДРЕВНЕГО САМАРКАНДА
Полевой сезон 1975 г. на Афрасиабе, городище домон-
гольского Самарканда, где ведет раскопки экспедиция Ин-
ститута археологии АН Узбекской ССР, обогатил немного-
численное пока собрание письменных памятников из древней
столицы Согда. К открытым в предшествующие годы согдий-
ским настенным надписям1, фрагментам остракон^* и надпи-
сям на терракотовых статуэтках3 прибавился документ' на
дереве.
В июне 1975 г. Г.В.Шишкина, руководившая раскопками
объекта 8-д, обнаружила палку с согдийским курсивным
текстом (рис.1-3). Об обстоятельствах находки Г.В.Шишки-
на сообщила в письме следующее: ’’Палка найдена во внут-
реннем коридоре стены, возведенной около III в. до н.э.
В период, когда палка попала в коридор, стена уже была силь-
но разрушена, так что почти весь коридор оказался запол-
ненным завалами. Исключение составлял лишь отрезок дли-
ной около 4 м. На этом отрезке сохранились две обожженные
доски от выстилки пола, покрытые толстым слоем пыли.
Здесь, присыпанные более поздним завалом, лежали остатки
веток, щепки, тонкая обструганная палочка и палка с сог-
дийским текстом. Рядом, в полуразрушенной и подтесанной
снаружи стене, пробит проем арочной формы, перекрытый
со стороны городища позднейшей пахсовой пристройкой.. К
востоку от пробоя обнаружены следы костра, обгоревшие
поверхности стен и нарушенного пола. На месте костра
деревянный настил выломан и, видимо, сожжен. Около кост-
ра найден полуобгоревший деревянный гребень; неподалеку,
на упоминавшихся уже остатках двух досок, лежал кинжал •
(следов рукоятки нет). Пространство между пробоем, кост-
ром и сохранившейся частью деревянного пола нарушено
очень поздним погребением. Керамики, по которой можно
было бы датировать документ, не обнаружено”.
Благодаря любезности Г.В.Шишкиной я имел возможность
ознакомиться с документом в оригинале. Палка (разрезан-
ная по диаметру ветвь) имеет длину 16 см, ширина 2,5см.
Текст содержал 5 строк, написанных на выпуклой поверх-
ности палки; на плоской поверхности следов букв не вид-
но. Правая часть палки обломана; на уровне строк 1-4 по-
врежден также участок поверхности около облома. Рядом с
обломом находится маленькое отверстие, сделанное, веро-
4-3 441
53
ятно, для полоски кожи, посредством которой палка могла
прикрепляться к поясу.
В результате облома начальные части строк утрачены.
Исключение составляет, возможно, лишь 5-я строка — здесь
поверхность палки не повреждена и следов букв у края об-
лома не видно. Эта строка короче остальных; возможно,
что она начиналась значительно дальше от правого края
палки.
Дерево в Согде, как и в Восточном Туркестане, широко
применялось в качестве материала для письма, заменяя до-
рогие кожу и бумагу. Согдийские документы на палках из-
вестны по находкам в крепости на горе Муг (около 120 км
к востоку от Самарканда), где было обнаружено 23 таких
документа начала VIII в. . Как можно судить по мугскому
собранию, документы на палках составлялись в Пенджикенте
и в селениях по Верхнему Зеравшану, причем ясно, что пи-
сали профессиональные писцы и что эти тексты отнюдь не
служили черновиками: хозяйственные записи на палках хра-
нились в канцеляриях Пенджикента так же тщательно, как
и аналогичные по содержанию документы на коже и бумаге.
Афрасиабский документ, судя по почерку, также написан
скорее всего профессиональным писцом и внешне очень бли-
зок к мугским палкам, но по палеографическим и орфогра-
фическим признакам этот документ старше мугских — его
можно отнести к VI в. Хотя сохранилась только часть тек-
ста, можно попытаться установить содержание документа.
Это, вероятно, расписка, составленная от первого лица и
удостоверяющая, что из суммы, которую автор расписки по-
лучил в качестве кредита(?), у него осталось 150статеров
золота, т.е. около 2,4кг5.
В сохранившейся части текста дважды встречается сло-
во sryw- ’’лев”, поэтому можно предположить, что в доку-
менте говорилось о покупке льва. Возможно, что 150 ста-
теров составляли не часть, а всю сумму, предназначавшую-
ся для этой операции. В любом случае такая сумма кажет-
ся очень внушительной. Следует учитывать, что все из-
вестные до сих пор упоминания статера (styr, st*yr,
styrk, аббревиатура s) как единицы веса драгоценных ме-
таллов6 в согдийских документах и надписях на торевтике
связаны с серебром, а не с золотом7. Только в переводных
согдийско-буддийских текстах при описаниях сказочных
богатств фигурирует статер золота (VJ 339, 1342, 1347,
1402; Р 2,991). Можно также вспомнить, что, по данным
мугских документов, в Согде в конце VII — начале VIII в.
корова стоила 11 драхм серебра, конь — 200 драхм8; из са-
маркандского договора 712 г. известно, что в 200 драхм
оценивался также молодой раб9. Если принять отношение
цены золота к серебру в Согде равным 1:10 (обычное соот-
ношение цен этих металлов в средние века), то можно сос-
тавить некоторое представление о реальной величине сум-
мы, указанной в афрасиабском документе: за 150 статеров
золота можно было купить 30 коней или 545 коров.
В сохранившейся части документа я не нашел указаний
54
на место, где должна была быть совершена покупка льва.
В древности львы водились на территории Согда. В охот-
ничьем заповеднике в Басисте, неподалеку от Самарканда,
охотился на львов Александр Македонский (Квинт Кур-
цийУШ, 1). О львах в горах к югу от Самарканда упоми-
нается для IV-VIbb. в ’’Истории Северных дворов”10. Из-
вестно также об отправке львов из Согда (Самарканда и
Маймарга) в Китай; сохранились стихи китайских поэтов,
восторженно описывающие царя зверей, привезенного в 635 г.
из Самарканда11, а одно из названий льва в китайском язы-
ке заимствовано, возможно, из согдийского12. Не исклю-
чено, однако, что в документе говорилось о покупке льва
за пределами Согда. Ближе всего к Согду находился ареал
распространения персидского льва (Felis leo persicus)13.
ТЕКСТ14
(1) KZJ(N)H ZY >w6 wm’t ’rtmyw sp’ndt y’mk’
(2) 7(S)yr”Yt wrtc zyrny cw Syvm*6 wywtw pr’w’frjtw
(3) 7(’)i Y(yr?) kw pr’wt >zw ptspry *prtk wm’tym
(4) 7’(WZ?)Y srywy ’XRZYmy c’wnyd KSP srywy sk’tr
(5)?7 L* 60rtw ’st zyrny 100 20 20 10 s
(1) [ там были Артмив, Спандат, Йамк,
(2) [ 7 Ширагд. Кредитная сумма (?) золота, о
которой в письме так было сказано*
(3)”f /позднее (?) я был обязан поместить у Фравата (?)
(4) [ ] или(?) льва”. И мною из этой наличной
суммы (на покупку) льва еще
(5) ?/ * не отдано 150 с(татеров) золота.
КОММЕНТАРИЙ
В стк.1 представлена формула *w6 wm’t ’’там был(и)”,
после которой следуют имена свидетелей. Такая фор-
мула имеется во всех мугских контрактах (документы No-
va 3, Nova 4, В-8, -В-4), причем в большинстве случаев в
этих контрактах приводится по три имени свидете-
лей15. В отличие от афрасиабского документа во всех муг-
ских контрактах для каждого свидетеля указано имя его
отца. Но главное различие заключается в том, что форму-
ла ’’там был (и)” и имена свидетелей в мугских контрактах
помещаются в конце документа, после изложения условий
сделки. Следует заметить, что афрасиабский документ от-
личается также от расписок, известных по мугскому собра-
нию, поскольку в них вообще нет имен свидетелей.
Если правильно восстановление /KZ/(N)HZY, то в обло-
манной части стк.1 могла помещаться дата16.
Имя ’rtmyw=Artmiw восходит к др.-ир. *£ta-miva- ’’об-
ладающий праведным делом”, ср. осет.-диг. miwS ’’дело,
занятие”, др.-инд. mivati ’’двигает”, авест. ava-miva-
’’отодвигать”17 . Для др.-ир. *miva- в антропонимах ср.
4-4 441
55
сарматские и.с. Меиахос# Хоцеиос18. — Sp *n6t = Span65t.
Это имя, продолжающее авест. Spant66ata-, уже было из-
вестно в согдийском по ’’Старым письмам” (’sp’n6’t,
’spnd’t). — Написание Y’mk’ соответствует либо Yamk19,
либо Yamk, для последнего закономерно сопоставление с
др.-ир. *Yama-, авест. Yima- (ср. древнеиранские имена
*Yama-, *Yamaka- в эламской передаче)20.
Стк.2. — (S)yr’ ’yt = Sirayd, букв, ’’хорошо, благопо-
лучно доставленный”. Менее вероятным представляется ви-
деть в этом слове апеллятив-определение к последующему
wrtc (’’благополучно доставленный кредит”?) и соответ-
ственно считать, что имя автора документа в дошедшем до
нас тексте отсутствует, — wrtc ’’кредит, кредитная сум-
ма”, ср. w’t в ’’Старых письмах” (11,26) , согласно толко-
ванию Я.Харматты — "Gesch^ftskredit”21. Этимологически
w’t (но не wrtc!) можно связать с корнем vat ’’доверять,
полагаться”, ср. авест. aipi-vat-, fra-vat-, др.-инд.
apivatati, а также парф.-ман. hmwd- Сверить, доверять”,
арм. hauat ’’вера, убеждение”, согд.-христ. ’wt ”вера”а.
— zyrny ’’золото”, примечательно написание с -у, засвиде-
тельствованное впервые и подтверждающее правильность ре-
конструкции развития др.-ир.(авест.) zaranya- >раннесогд.
*zarnya- > zirni > zirn23. Поскольку уже в ’’Старых письмах”
(IV,3) засвидетельствовано zyrn, написание zyrny в афра-
сиабском документе следует считать историческим.
— wywtw,c-w-, какв ’’Старых письмах” (VI,4, ср. wyt- в
1,10; 11,12; V,24,26,28, а также в других согдийских
текстах). — pr ’w’ (г) tw = frawartu ’’письмо” (Асе.)? Если
принять такое толкование, то это слово родственно ср.-
перс. frawardag, арм. hrovartak ’’письмо”, но не связано
этимологически с согд. prw’rt (parwart) ’’свиток”, в
согд.-будд. — ’’глава, раздел”, из *pari-varta-, ср. гла-
гол prw(’)rt- (parwart-) ’’поворачиваться (ся) , возвра-
щать (ся); становиться”2*1 . Префикс fr(a)- в согдийском
чаще всего пишется (Зг—, однако известны и орфографичес-
кие варианты с рг- (ср., например, 3ry’w = frayaw ’’сокро-
вище” в VJ 66 , 111 , но pry ’w в VJ 84, 107, 135 и др.),
—pr’wt — и.с. FrSwat? Контекст позволяет видеть в этом
слове и топоним, этимологически связанный с др.-инд.
pravat — ’’горная цепь, вершина”, ср. также др.-перс,
fravata, ср.-перс. fr5d "вниз(у)”.
Стк.4-5. — c’wny6, сложение c’wn ”из” и местоименной
основы уб, впервые засвидетельствовано в этом докумен-
те25. --my 6|3rtw ’st — архаичная конструкция 3 л. ед.ч.
пассивного перфекта.
Из палеографических особенностей документа, указываю-
щих на его относительно раннюю дату, следует отметить
прежде всего различия в формах букв у и х, причем у в
отличие от х?не соединяется с последующей буквой, ср.:
**y-t, wy-w-tw, sry-wy, но ’XRZY. Хотя х в сохранившей-
ся части текста представлен только один раз, это разли-
чие можно отнести к датирующим признакам. В согдийской
письменности у (по происхождению арамейский gimel) и х
56
(арамейский hgth) различались по форме только в ранних
памятниках, бтличия в их начертаниях четко прослеживав
ются в наиболее старых согдийских наскальных надписях,
которые открыл в 1979 г. в Северном Пакистане К.Йеттмара,
а также в надписях на ранних геммах и в ’’Старых письмах”.
Уже в ’’письме сутр” — каллиграфическом курсиве, который
сформировался, очевидно, к началу VI в.2 и известен
главным образом по согдийским буддийским рукописям из
Восточного Туркестана, у и х в начале и в середине сло-
ва почти всегда совпадают, четкие различия между ними
обнаруживаются лишь в конечной позиции28. Такое же поло-
жение можно заметить и в надписи на стеле из Бугута
(МНР), относящейся к последней трети VI в. В мугских до-
кументах у и х и в конце слава могут совпадать по начер-
таниям, а в других позициях они практически неразличимы.
Показательны также архаичные ’’открытые” формы букв
w и t, чередующиеся в афрасиабском документе, как и в
’’Старых письмах”, с более поздними ’’закрытыми”. Однако
по другим палеографическим признакам документ заметно
отличается от ’’Старых писем”, сближаясь с более поздни-
ми памятниками: s (srywy, ptspry) имеет форму, сходную
с ’’письмом сутр”; в начальной позиции ’ - в нескольких
случаях имеет закругленную верхнюю часть (например, в
’zw, *prtk) — такая форма, хотя она и встречается в до-
кументе наряду с более старой (два ’’зубца” в верхней
части — это написание характерно как для ’’Старых писем”,
так и для большинства рукописей ’’письмом сутр”) , указы-
вает на переход к развитому деловому курсиву. Цифра 20
в документе (стк.5) имеет форму, сходную с ’’письмом
сутр” (и мугскими текстами), отличаясь от более ранних
начертаний этой цифры в ’’Старых письмах”.
Совокупность этих признаков позволяет отнести афра-
сиабский документ скорее всего к началу VI в. О сравни-
тельно ранней его дате свидетельствует и употребление
идеограмм *XRZY ”и”, KSP ’’(наличная) сумма”. Первая из
них встречается в ’’Старых письмах”, в Бугутской надписи
и в некоторых буддийских рукописях, переписанных в VIII—
IX вв., но воспроизводящих более ранние списки; в муг-
ских текстах ’XRZY отсутствует. Идеограмма KSP до сих
пор была известна только в ’’Старых письмах” и Бугутской
надписи. Как отмечалось, к архаичным чертам орфографии
документа следует отнести написания zyrny и wywtw.
В связи с проблемой датировки издаваемого документа
полезно привлечь также ранние согдийские надписи на ке-
рамике, обнаруженные на Афрасиабе и на близлежащих го-
родищах. Таких надписей мне известно три. Первую из них
нашел Г.В.Григорьев в 1937 г. на городище Тали-Барзу
(около 6 км к юго-востоку от Самарканда). В этой надпи-
си, вырезанной на глиняной чаше, сохранилось шесть букв:
r’m’nftZ*. Надпись следует датировать V или VI в. (слой
Тали-Барзу 4 ) 29.
К V или VI в. можно отнести фрагмент острака с согдий-
ским текстом на обеих сторонах, который был обнаружен в
57
1961 г. в шурфе, заложенном в восточной части Афрасиаба.
М.Н.Федоров, руководивший раскопками, датировал слой, в
котором найден острак, этим периодом. Поскольку в слое
были обнаружены керамические шлаки и фрагменты бракован-
ной керамики, М.Н.Федоров предположил, что острак ’’пред-
ставлял собой какой-то хозяйственный документ, принадле-
жавший хозяину гончарной мастерской”36.
На обеих сторонах острака уцелели лишь средние части
строк, остальное отбито; некоторые буквы, особенно на
внутренней (вогнутой) стороне, выцвели, однако сохранив-
шийся текст показывает, что острак содержал хозяйствен-
ную запись. Это перечень расходов, связанных с покупкой
одежды (nywdn), других предметов домашнего обихода
(nynt, nwstr’y) , а также продовольствия (rwyn ’’масло”).
Текст. Внешняя сторона (рис.4):
CD J(x)r’yt туб ’wy31 20 III II С
’’...куплено также 25...”
(2) 7(111?) pr (n)wnc32 nynt33 рг II (s) [
”... за...мешок; за 2 с(татера)...”
(3) 7nyw6n s III nwstry [
”... /за ...штук/ одежды — 3 с(татера); покрывал3** /куп-
лено .. .J”
(4) 7(II?)I pr III nwstr’y (.) [
”...3; за 3 покрывала...”
(5) 7pr nwnc nynt (.) [
”за ...мешок ...”
Внутренняя сторона (рис. 5)
(1) 7(-)у(-)Г 7(’И 7
(2) 7рг II nwnc n/ynt/
”... за 2... мешка...”
(3) Jxr ’ (yt) rwyn (у)/"
’’куплено масла...”
(4) 7(x)r(’yt) XMR35 (. 20 ) myf
’’...куплено вина 20(мер), так/же/.. .”
(5) 7(.)y(.xr)>yt(...) [
”...куплено...”
(6-7) 7 (Слабые следы выцветших букв) [
На раннюю дату острака указывают прежде всего формы
Y и х, неполностью закрытый w, а также начертание цифры
20, имеющее ближайшую аналогию в ’’Старых письмах”. В не-
которых словах заметно отсутствие лигатур (например, в
шуб, в предлоге рг); буква у вообще не соединяется с со-
седними буквами, a w соединяется далеко не всегда (ср.
’wy — внешн. 1; nyw6n — внешн. 3). В пользу ранней даты
может свидетельствовать употребление прошедшей основы
xr’yt (xrit) в качестве эквивалента перфекта переходных
глаголов — такое употребление широко представлено в
’’Старых письмах”, но позднее оно сохраняется лишь как
реликт36.
Еще более ранней является согдийская надпись на фраг-
менте терракотовой статуэтки из Афрасиаба; фрагмент най-
ден на поверхности городища и хранится ныне в Самарканд-
58
ском музее истории культуры и искусства Узбекской ССР.
Эта терракота (инв. № А—19—93) издана и подробно описана
в каталоге В.А.Мешкерис37 , однако о надписи там упомина-
ний нет38. Особенность надписи в том, что она — зеркаль-
ная (рис.6-7); очевидно, писец, вырезавший ее на штампе,
не был предупрежден мастером о том, что надпись следует
вырезать зеркально. На фрагменте сохранилось пять букв,
расположенных на правом краю туловища, начало отломано:
Jswr’k/r (или Jtwr’k/r). Сопоставление с аналогичными
статуэтками показывает, что отломанная часть туловища
имела длину около 3-3,5 см30, так что в отломе могло со-
держаться не более двух букв.
Археологи и искусствоведы считают, что терракоты дан-
ного типа, известные по многим находкам на Афрасиабе и
Тали-Барзу, относятся к кушанской эпохе и изображают жен-
ское божество плодородия, которое соответствует Ардвису-
ре-Анахите или какой-то другой зороастрийской богине**0 .
Если полагать, что в надписи, сделанной при изготовлении
штампа (формы) и предназначенной, таким образом, для
большого тиража терракот, содержалось имя изображаемого
божества (а это кажется весьма вероятным), то придется
признать, что при любом возможном восстановлении надписи
в ней не удается распознать ни одно из известных имен
женских божеств Авесты**1.
Гораздо более важно значение этой надписи для истории
согдийской письменности. Архаичность начертаний всех сох-
ранившихся букв очевидна при сопоставлении с другими па-
мятниками. Формы букв указывают на очень раннюю дату —
не позднее I-Нвв.н.э.; близость к арамейским прототи-
пам еще очень заметна.
Таким образом, несмотря на немногочисленность памят-
ников согдийской эпиграфики, открытых до сих пор на Аф-
расиабе, они в совокупности дают важные ориентиры для
изучения истории согдийской письменности и для датиров-
ки отдельных ее периодов.
Примечания
1 Чтение и перевод большой настенной надписи: Лившиц В.А. Над-
писи на фресках из Афрасиаба. — Тезисы докладов сессии, посвященной
истории живописи стран Азии. Л., 1965, с.5—7; Frye R.N. The Signi-
ficance of Greek and Kushan Archeology in the History of Central
Asia. — Journal of Asian History. 1967, vol.1, pt 1, c.191-192;
Алъбаум Л.И. Живопись Афрасиаба. Таш., 1975, с.52—56.
2 Федоров М.Н. Стратиграфический шурф в восточной части городи-
ща Афрасиаб. — Афрасиаб. Вып.1. Таш., 1969, с.250-251, рис.З. О
чтении этого остракона см. ниже, с.58.
3 Ахраров И. Глиняная головка с согдийской надписью с Афрасиа-
ба. — СА. 1967, №4, с.293-294 (надпись VII — нач. VIII в.).
** Тексты на палках с горы Муг содержат реестры доставок и выдач
продовольствия, кож, предметов вооружения и др., а также деловые
письма. См.: Согдийские документы с горы Муг. Вып.1: Фрейман А,А.
59
Описание, публикации и исследование документов с горы Муг. М.,
1962; Вып.Н: Лившиц В.А. Юридические документы и письма. М., 1962;
Вып.Ш: Боголюбов М.Н. и Смирнова О.И. Хозяйственные документы.
М., 1963; Документы с горы Муг. Фотоальбом. — Корпус ираноязычных
надписей (Corpus inscriptionum iranicarum) . 4.II. Т. III. М., 1963.
5 Согдийский статер, как можно судить по надписям на серебряных
сосудах, составлял около 16 г, см.: Лившиц В.А., Луконин В .Г. Сред-
неперсидские и согдийские надписи на серебряных сосудах. — ВДИ.
1964. №3, с.176.
• Статер применялся и при исчислении веса некоторых особо доро-
гих товаров — пряностей, парфюмерии, лекарственных веществ (ср.,
например, в тексте Р 19, 6), причем в этих случаях для обозначения
статера употреблялась также форма styrch (’’Старые письма’’, II, 42) .
См.: Reichett Н. Die soghdischen Handschriftenreste des Britischen
Museums. II. Heidelberg, 1931, c.16, 17; Harmatta J. Eine neue Quel-
le zur Geschichte der Seidenstrasse. — Jahrbuch fur Wissenschafts-
geschichte. Bd 2. B., 1971, c.139, 141.
rНапример: 100 styr n’krtk, 7x100 s n’krtk *100, 700 статеров
серебра” ("Старые письма", V, 10, 26 и др.); ’yw knpy ’YKZY 20 s
n’krtk "19 статеров серебра" (надпись на чаше из Чилека, см.: Лив-
шиц В.А.Л Луконин В .Г. Среднеперсидские и согдийские надписи,
с.174, рис.З).
0Лившиц В.А. Юридические документы, с. 182.
9 Смирнова О.И. Очерки по истории Согда. М., 1970, с.154.
10 Бичурин Н.Я, Собрание сведений о народах, обитавших в Средней
Азии в древние времена. II. М.-Л.,, 1950, с.260.
11 Schafer Е.Н. The Golden Peaches of Samarkand. Berkeley- Los
Angeles, 1963, c,84-85.
32 Henning W.B. A Grain of Mustard. — Istituto Orientale di Na-
poli. Annali. Sezione linguistica. VI. 1965, c.46.
13 Сводку исторических данных о распространении львов в Средней
Азии и Иране см.: Массон М.Е. Львы в составе былой фауны Южного
Туркменистана и областей к северу от Амударьи. — Известия АН Турк-
менской ССР. Серия общественных наук. 1972, №2.
3,1 В транслитерации квадратные скобки обозначают полное восста-
новление буквы, круглые — частичное восстановление.
35 Лившиц В.А. Юридические документы, с.22-23, 47, 56-57.
" В мугских расписках даты стоят либо в начале текста, либо в
самом конце его (Лившиц В.А. Юридические документы, с.61, 71—74;
Боголюбов М.Н. и Смирнова О.И. Хозяйственные документы, с.57—64),
тогда как в мугских контрактах даты всегда начинают документ, при-
чем после даты следует KZNH или KZNH ZY "так, итак", вводящее со-
держание сделки.
Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского язы-
ка. Т.2. Л., 1973, с.112-113; Benveniste Е. Etudes sur la langue
ossete. P., 1959, c.89.
* Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. 1. М.-Л., 1949, с. 171.
39 Относительно написания -к’ для передачи суффикса -к см.:
Gerechevztch I. A Grammar of Manichean Sogdian. Oxf., 1954 (далее —
GMS), §976.
20 Mayrhofer M. Onomastica Persepolitana. Wien, 1973, §8. 1792—
1793.
21 Harmatta J. Eine neue Quelle, c. 140-141.
60
22 Bailey H.W. Indagatio Indo-Iranica. — Transactions of the
philological Society. L., I960» c.70-75; он же. Dictionary of Kho-
tan Saka. Cambridge» 1979» c.498.
23 GMS, §164» 183.
24 Henning W,B. The Sogdian Texts of Paris. — BSOAS. 19^6»
vol.11, c. 721.
® Cp.: GMS, §876.
® См. предварительные сообщения об этом открытии, содержащие' и
фотографии нескольких надписей: Jettmar К, Reiche Beute am Karako-
rum Highway. — Unispiegel. 1980» №2» с.6-7; он же, Das Gastebuch
der chinesischen Seidenstrafle. — Forschung. 1980» №2» c.6-9.
27 Henning W,B. Mitteliranisch. — Handbuch der Orientalistik.
Abt.1. Bd.4. Abschn.1. Leiden-Koln, 1958, c.55.
28 Sime-Williame N. Notes on Sogdian paleography. — BSOAS. 1975,
vol.38, c.132—134; MacKenzie D,N. The Buddhist Sogdian Texts of
the British Library (Acta Iranica, 10). Teheran-Liege, 1976, c.11-
12.
29 Фрейман Л.Л. Древнейшая согдийская надпись. — ВДИ. 1939,
№3, с.135-136, где предлагалось чтение r’m’nt "всегда, постоянно".
А.А.Фрейман вслед за Г.В.Григорьевым ошибочно - относил надпись к
1в. до н.э. (о датировке слоев Тали-Барзу см.: Тереножкин А,И, Согд
и Чач. — КСИИМК. 1950, т.22, с.153, 161; Стаеиский Б.Я. 0 датиров-
ке ранних слоев Тали-Барзу. — СА. 1967, №2). Правильное чтение
r’m’nflf6bino указано В .Б .Хеннингом, см.: Henning W,B, Mittelira-
nisch, с.54. Можно предположить по аналогии с другими надписями,
вырезанными по сырой глине сразу после изготовления сосуда, что
надпись содержала имя его владельца (заказчика)• В таком случае в
первой части слова скорее всего можно видеть теоним Ram — божество
покоя и радости (среди возможных восстановлений имени кажутся ве-
роятными r’m’nB/stJ, букв, "связанный с божеством Рам", и r’m’nB/yt?
"наделенный божеством Рам")•
30 Федоров М.Н, Стратиграфический шурф, с.250. Автор пишет о на-
ходке двух остраков, однако в действительности речь должна идти о
двух сторонах черепка (ср. там же, с.251, где опубликована фотогра-
фия внешней стороны).
31 ’wy здесь может быть понято как артикль Nom.-Acc. Pl. (awe
или we из др.-ир. avai), известный до сих пор только в гетерографи-
ческом написании ZKy, засвидетельствованном в "Старых письмах"
(Henning W,B, Mitteliranisch, с.33).
32 Или nwn*, zwnc, nwzc? Различия между начертаниями п и z, а
также -* и -с установить не удается.
33 Ср. пашто yunday "мешок"?
34 Ср. nwstr’y в стк.4 — "покрывало" или "ковер", из *anu-stara-
ka-, с -s-вместо ожидаемого -£- по аналогии с производными от *ира-
star- и др.? Ср. согд.-будд, prstr- "расстилать", prstrn "ковер"
(VJ847, 1128, 1367), от *pari-stara-, а также авест. stairis "под-
стилка, постель", перс, bistar "постель, покрывало", арм. pastar
"покрывало, ковер".
35 В мугских документах для "вина" засвидетельствована идеограм-
ма X’MRh — деформация из XMR, в парфянской и хорезмийской письменнос-
тях — HMR.
36 См.: Кауфман К.В, Некоторые вопросы истории согдийского язы-
ка. — Труды Института языкознания АН СССР. М., 1956, т.4, с.492—
61
494. Исхакое М.М. Глагол в согдийском языке (документы с горы Муг).
Таш., 1977, с.33-34, 143.
& Мешкерис В,А, Терракоты Самаркандского Музея. Л., 1962,
табл.IV,40 (на фотографии надпись не видна); с.62, №40. Из приво-
димого описания следует, что терракота, от которой сохранилась ниж-
няя часть фигуры (длина фрагмента 7 см), изображала богиню в длин-
ном складчатом платье и накидке; правая рука опущена вниз и держит
плод граната. Как и другие терракоты этого типа, статуэтка изготов-
лена техникой оттиска в открытой форме.
38 На эту надпись обратил мое внимание М.М.Исхаков, несколько
позднее о ней сообщил мне в письме проф.Л.И.Ремпель, который, оче-
видно, первым обнаружил ее при детальном осмотре терракоты.
39 Ср., например, терракоту А-19-182 (Мешкерис В.А. Терракоты,
с.62, №37), которая совершенно аналогична рассматриваемой, но сох-
ранила полную длину туловища (10 см). Не исключено, что при новых
тщательных осмотрах афрасиабских терракот, хранящихся в Самарканд-
ском музее и в Гос.Эрмитаже, могут быть обнаружены надписи на ста-
туэтках, происходящих из той же формы, что и А-19-93.
* Пугаченкова Г.А. Маргианская богиня. — СА. 1959, XXIX—XXX,
с. 138, 140; Манделъитам, А.М. К вопросу о хронологической классифи-
кации древних терракот Согда. — Искусство таджикского народа (Тру-
ды АН ТаджССР, T.XXIX). Сталинабад, 1960, с.147—149; Мешкерис В.А,
Терракоты, с.22 и сл.
417swr’k в надписи вряд ли может быть понято как передача
авестийского sura- ’’сильная”, а восстановления *Z’’r6wy/swr’к
(авест. Arddvi sura- "сильная Ардви") или даже *Z*’r6w7swr’к невоз-
можны по месту, которое занимала надпись. В Согде Ардвисура-Анахита
была, по-видимому, отождествлена с Нанай — богиней, пришедшей из
Передней Азии. Согдийские личные имена с ’n'xt (Анахита) известны
лишь по наскальным надписям из Северного Пакистана (долина верхне-
го Инда), изданным ныне Х.Хумбахом, см.: Hwribach Н, Die sogdischen
Inschriftenfunde vom oberen Indus (Pakistan). — Allgemeine und
vergleichende Archaologie-Beitrage. Bonn, 1980, Bd.2, c.203, 209,
216, 219.
памятники
искусства
и материальной
культуры
Е. В. Антонова
ДИКИЕ ЖИВОТНЫЕ
В ИСКУССТВЕ ДРЕВНИХ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЕВ ВОСТОКА
(к семантике представлений о пространстве)
В богатом изобразительном искусстве первобытных зем-
ледельцев Востока, как и в искусстве древнейших госу-
дарств — Шумера и Египта, обращает на себя внимание од-
на особенность, на первый взгляд странная. Люди, уже
давно перешедшие к производящим формам хозяйства, выра-
щиванию растений и разведению домашних животных, предпо-
читали на своих бытовых и ритуальных вещах изображать
диких зверей, реже птиц, насекомых, рыб. Широко извест-
но, какую большую роль образы животных, в частности ди-
ких, играли в древнеегипетской религии. Отсутствие или
бедность письменных источников, способных помочь интер-
претации изображений животных даже в такой цивилизации,
как шумерская, создает большие сложности. Тем.не менее
большое количество материальных источников открывает не-
которые возможности для исследования их значения.
Носители культур энеолита и бронзового века, населяв-
шие северо-западную часть Индостана, украшали свои сосу-
ды изображениями животных. На керамике культуры амри —
это дикие козлы, быки, собаки или волки*. Население Кул-
ли, Нала и Нундары имело склонность к передаче еще бо-
лее широкого круга существ: козлов, птиц и рыб, быков,
каких-то хищников, скорпионов2. Особенностью керамичес-
кого декора Кулли было совмещение на одном сосуде изоб-
ражений разных существ, расположенных в строгом порядке
(козлы, над ними быки, над быками птицы)3. На сосудах
зхобских поселений рисовали рыб, козлов, быков, птиц;
близкий набор существовал в орнаментике поселений доли-
ны Кветты хараппского времени**.
Не менее показателен круг животных, изображавшихся
на печатях протоиндийской (хараппской) цивилизации. Пре-
обладали травоядные, среди них — представители семейства
Bovinae: дикий тур, буйвол, горбатый зебу и т.д.5. Мел-
кие копытные (козы, антилопы, олени), как отмечает
Ю.В.Кнорозов, на печатях в отличие от керамики относи-
тельно редки. Известны изображения тигра, носорога, сло-
на, крокодила, есть птицы, обезьяны, змеи, скорпионы.
Довольно распространены изображения фантастических су-
ществ’, сочетающих в одном образе части тел разных живот-
ных, хищных и травоядных, а также антропоморфные черты®.
64
Столь же многочисленны изображения животных в кера-
мической орнаментике энеолитических культур Ирана. В
Сиалке это птицы, козлы, олени, барсы, змеи, быки, ослы
или лошади, черепахи, скорпионы7. В Гисаре и Гияне V —
козлы, барсы и птицы . Подобный же набор обнаружен вДжо-
ви и Бендебале. В Сузах А — козлы, птицы, олени, бараны,
лошади или ослы, скорпионы9. Весьма разнообразны живот-
ные на сосудах Тали Бакуна10.
В орнаментике самаррской культуры Двуречья существо-
вали изображения козлов, птиц, скорпионов, в халафской
помимо них — еще быков, ланей, барсов11. Животные продол-
жают встречаться и на сосудах убейдской культуры, но
особенно многочисленны они на печатях Двуречья, сначала
штампах, а потом и цилиндрических12. Среди них дикие, а
потом и домашние козлы, бараны, быки, львы и леопарды,
олени и антилопы, скорпионы, змеи и разнообразные фан-
тастические существа.
Известно, что изобразительное творчество древних бо-
лее или менее точно отображало знакомую людям действитель-
ность, из чего иногда делается вывод, что следует ожи-
дать от них изображения тех животных, которые непосред-
ственно окружали их в жизни, т.е. от земледельцев —изоб-
ражения домашних животных13. На этом основании остаются
неразъясненными причины предпочтения диких зверей. Ве-
роятно, у древних, как и у людей всех времен, реальность
подвергалась интерпретации сознания, трансформировалась и
только после этого воплощалась в художественных образах.
Принимая во внимание безусловную связь искусства древ-
них с их идеологией, В.М.Массон интерпретировал и изоб-
ражения зверей: ’’...следует считать, что изображения
животных на расписной керамике ранних 'земледельцев отра-
жают идеологические представления более раннего этапа,
чем развитое земледельческо-скотоводческое хозяйство.
Их объяснение легко можно найти, если обратиться к тоте-
мизму, широко распространенному у охотничьих племен и
обычно сохраняющемуся у ранних земледельцев”14. Вряд ли
можно полагать, что тотемистические представления, если
они и существовали у древних земледельцев, были единст-
венными. Они должны были составлять часть целой системы
различных верований, в которых было и почитание предков,,
стихий, сил плодородия. Тотемизм не мог быть простым пе-
режитком, он стал частью новой системы представлений. В
дифференцированных обществах нового времени пережитки
могут существовать, потому что развитие общества идет
сложными путями и в нем сохраняются социальные группы и
силы, продолжающие следовать в целом ушедшей традиции.
Вероятно, в первобытном обществе с его равенством и от-
носительной простотой протекавших в нем процессов такого
быть не могло. Здесь должна была существовать единая
целостная система представлений, органичную (хотя в оп-
ределенных ситуациях — периферийную) часть которой мог-
ли составлять элементы, унаследованные от прошлого, пре-
терпевшие определенные изменения15.
5 441
65
Думается, преждевременно интерпретировать образы жи-
вотных как связанные с одной определенной формой религи-
озных представлений. Более правомерно видеть в них эле-
менты систем своеобразных примитивных классификаций.
Проблема предпочтения древними земледельцами диких жи-
вотных может быть до некоторой степени и в самой общей
форме прояснена в связи с учетом понимания ими одной из
основных мировоззренческих категорий — пространства. В
условиях неотделенности или только слабой отделенности
искусства от иных форм деятельности и мировосприятия в
целом пространство изобразительного искусства, вероятно,
не могло пониматься как существенно отличное от объек-
тивируемого. Поэтому изучение памятников древнего искус-
ства может раскрыть существенные стороны мировосприятия
их создателей.
Г.Фрэнкфорт, глубокий исследователь и знаток древне-
восточного искусства, писал, что художник мог решить
проблему размещения тела в пространстве лишь в том слу-
чае, если положение его собственного тела четко им осо-
знавалось16. Изобразительное или архитектурно оформлен-
ное пространство древних земледельцев и их преемников
упорядочено, а порядок "в природе можно обнаружить толь-
ко тогда, когда способность нашего разума схватывать по-
рядок достигает определенного уровня...”17. Пространство
палеолитических пещерных росписей воспринимается как ха-
отическое по сравнению с рассчитанным и измеренным
пространством поверхности сосуда, покрытого столь харак-
терным для древнеземледельческого искусства орнаментом.
С установлением оседлости, с утверждением производя-
щего хозяйства, с прогрессом познавательной деятельности
человека в неолитическое время меняются представления о
характере пространства. Взамен прежнему ’’эмпирическому”
формируется образ организованного пространства с центром
и периферией. Центр — место наибольшей сакральности,
отождествляемое во многих традициях с космогоническим
центром, ’’пупом” земли. Сакральное значение имеют и ос-
новные направления, почитание которых так характерно для
индийских ритуалов10.
Пространство изображений древних земледельцев, орна-
ментальных или ’’фигуративных”, строго построено, подчи-
нено абстрактной геометрической схеме19. Пространство в
каждой своей части наполнено своим, присущим лишь ей со-
держанием: определенные персонажи могут изображаться в
центре или по краям композиций, вверху или внизу. Как и
в мифе, ’’каждый атрибут, прикрепленный к определенному
фрагменту пространства или времени, превращается в дан-
ное в этом фрагменте содержание, и, наоборот, особеннос-
ти содержания придают специфический характер соответ-
ствующей точке в пространстве и во времени”20 .
Каким же было пространство, передаваемое интересую-
щими нас изображениями? Имело ли оно какие-либо явные
качественные характеристики? Детали пейзажа не встреча-
ются в первобытных древнеземледельческих памятниках и
66
относительно редки в более поздних, поры существования
государств. Тем не менее некоторые намеки на пейзаж все
же можно обнаружить. Так, на протоиндийских печатях изоб-
ражали одиночные деревья, около которых стоят животные,
божества или адоранты21, а в некоторых случаях изобража-
ются несколько растений, что трактуется Ю.В.Кнорозовым
как лес22. Известно условное изображение, толкуемое как
23
знак горьг .
Аналогичная картина прослеживается в глиптике Дву-
речья: на доаккадских печатях редко изображали горы, ре-
ку или канал. На горе возвышалось дерево, по берегам во-
доемов — влаголюбивые растения вроде тростника2**. С го-
рами сочетаются изображения диких животных — козлов,
львов, быков, вообще многочисленных в глиптике; подобные
мотивы обнаруживаются и в памятниках Элама25 .
Обращение к шумерским и аккадским письменным материа-
лам показывает, что горы, растения и вода — не случайные
детали пейзажа, но места, связанные с происходящими в
мифах и эпических произведениях событиями. Они служат
местом действий мифологических и эпических персонажей.
В одном из текстов, именуемом ’’Энмеркар и правитель Арат-
ты”, повествуется о далекой от Урука горной стране, бо-
гатой металлами и камнем, обитатели которой вынуждаются
правителем Урука Энмеркаром строить храмы в его городе26.
В горы, поросшие кедрами, устремляется Гильгамеш, чтобы
убить стража кедров Хумбабу и обрести вечную славу27. Го-
ры наделяются признаками, характерными для ’’иного” мира,
каким он предстает, в частности, в фольклоре, в волшеб-
ных сказках28: в них есть то, чего нет у шумеров и аккад-
цев, обитателей равнин. В горах с героями происходят чу-
десные вещи29, и именно туда они все стремятся.
Об особом значении гор свидетельствует и то обстоя-
тельство, что с ними сравниваются, вернее, отождествляют-
ся храмы, обладающие устрашающей мощью30. ’’Великой Го-
рой” именуются и некоторые божества, в частности, один
из главных— Энлиль а. Согласно вавилонской космогонии,
боги обитают на севере, на горе, поднимающейся из преис-
подней. Наверху ее сидит небесный бог Ану, в средней
части обитают люди, служащие богам, в нижней лежит мир
мертвых32. Гора была тем .’’верхом”, на котором в начале
времен шумерский Ан зачал богов33, а в Diu-ku на священ-
ном холме, который, по мнению Т.Якобсена, шумеры помеща-
ли на востоке, в стороне солнечного восхода, родились
некоторые божества3**.
Если в Двуречье горы считались местопребыванием богов,
то в Египте такую роль играли тростниковые болота — ха-
рактерный для египетского искусства ландшафт35. Но и у
шумеров тростниковые заросли наделяются особым значени-
ем. В мифах здесь проявлялись плодоносные силы природы,
здесь действовал бог пресных вод Энки36. В тростниковых
зарослях на берегу реки Энки сочетается с богинями, что
приводит к появлению на свет некоторых растений. Трост-
никовые заросли были символом плодородия37.
67
5-2 441
Горы и болота были не только местами, обладающими по-
ложительными характеристиками: они же — сфера печали и
скорби. Река и болото наравне с равниной - места плача
гибнущего бога Думузи38 • Отрицательные черты имели и го-
ры. В одном из заклинаний, обращенных к богу солнца Ша-
машу, он описывается как восходящий над ’’Великой Горой”,
которая называется и Горою Смерти39.
Для земледельцев, в течение столетий и тысячелетий
обитавших на одних и тех же местах, нуждавшихся для сво-
их полей в свободной от растительности и более или менее
равнинной земле, представление о своем мире неизбежно
должно было складываться под влиянием этих конкретных
условий. Для обитателей лесистых равнин ’’иным" миром бы-
ли лес**0, река или море*1. В славянских (и других) вол-
шебных сказках в лесу находится вход в подземное царство.
Попадание героя сказки в лес вызывало изменение его сущ-
ности : этот мотив В.Я.Пропп возводил к обрядам инициа-
ций*2. Лес— обиталище таких сверхъестественных существ,
как Баба Яга, леший — его хранитель и т.д. Весьма веро-
ятно, что для создателей протоиндийской цивилизации,
обитателей Синда и Пенджаба, лес был особым, "иным" ми-
ром. Полагают, что во время прихода туда первых земле-
дельцев эти области были лесисты и населены дикими зве-
рями*3 .
Деревья на протоиндийских печатях довольно разнооб-
разны** . Некоторые из них имеют признаки "мирового” де-
рева — космического символа. На дереве изображалось бо-
жество*5. Ветвь дерева входила в головной убор божеств*6.
Культовое значение деревьев на печатях не вызывает сом-
нений. Они интерпретируются как воплощение божества или
его местопребывание*7. В лесу или по крайней мере около
дерева происходит поклонение тигру и имеют место какие-
то мифологические события*0. Вообще поклонение животным
и божествам часто изображается рядом с деревом.
Почитание деревьев характерно для всех религий, су-
ществовавших и продолжающих существовать в Индии*9. Де-
рево с платформой, вероятно, одна из древнейших форм
святилищ, существует в Южной Индии не только в деревнях,
но и в городах50. Симптоматично, что с деревьями связыва-
ются культы женских божеств, сохранивших много архаич-
ных черт. У дравидоязычных народов, как полагают, гене-
тически связанных с протоиндийцами51, лес считался вмес-
тилищем особых сил, благих и вредоносных (примечательно,
что двойственное отношение было и к ашваттхе52; ср. отно-
шение к горам и болотам у шумеров и аккадцев, у славян
и других народов — к лесу). У племен Центральной Индии
лесные охотники пользуются репутацией колдунов53. Лесные
обитатели наделяются сверхъестественными силами: лесные
звери приносят изобилие5*, обезьяны приносят урожай и бо-
гатство , тигры, впряженные в соху, могут принести вмес-
то урожая золото и серебро56.
Во всех индийских религиозных традициях лес почитался
местом отшельничества, противостоящим миру людей.
68
У малых народов Бихара распространена вера в духов»
населяющих воды, горы и леса. В деревнях у них существу-
ют священные рощи, в которых обитают духи — покровители
общины5'. Частица "чужого" мира вносится в данном случае
в "свой". Примеры подобного отношения к лесу и его оби-
тателям крайне многочисленны.
Как и божества, лесные существа и животные считаются
обладателями особых свойств, в частности способности
приносить плодородие. Это свойство — быть носителями
плодородия — присуще архаичным божествам; вероятно, об-
ладали им и боги протоиндийцев. О диких зверях как фер-
тильных существах можно судить по нескольким сценам на
печатях. Изображение бракосочетания богини с быкоподоб-
ным существом и гавиалом58, вероятно, связано с представ-
лением о благой силе брака богини в антропоморфном обра-
зе и бога (?) в образе животного или чудовища.
Отсутствие в произведениях древнего изобразительного
искусства явных указаний на место того или иного дей-
ствия, фрагментарность материалов препятствуют выясне-
нию того, что может быть выявлено для средневековых сло-
весных и изобразительных текстов: корреляции внешнего
облика существ с их окружением, изменения их внешности
с изменением среды59. Тем не менее и здесь, привлекая
более широкий, чем для средневековья, культурный контекст
удается проследить соответствия формальных (и содержа-
тельных) характеристик персонажей с пространственно-вре-
менными60 , что характерно для мифологического и эпичес-
кого творчества61.
В мире, разделенном на зону "своего" и "чужого", пер-
вая была населена людьми, т.е. соплеменниками, вторая —
сверхъестественными существами, духами, богами, как бла-
гожелательными, так и вредоносными. Первобытные земле-
дельческие общины и тем более раннегосударственные об-
щества все более отделяли себя от природы. Вероятно, для
палеолитических охотников противопоставление природы
"культуре" не было актуальным: человек еще слабо отде-
лял себя от природного окружения. Человеческое поэтому
не могло противопоставляться животному, облик существ
был изменчив, а внутренняя сущность их — одна. Мир зем-
ледельцев более дифференцирован, более сложны и детали-
зированы представления о людях, их возможностях и о не-
человеческом и сверхчеловеческом. Антропоморфные сущест-
ву могли символически связываться с животными, превра-
щаться в них, но этой процедуре сближения должно было
предшествовать мысленное разделение, осознание разности
людей и животных.
Ю.М.Лотман правомерно полагает, что представление о
внешности богов зависело от принятого в той или иной
культуре типа членения пространства62. Боги, находящиеся
в пространстве людей ("своем" для них), должны обладать
присущей этому пространству внешностью, боги "чужого"
пространства приобретают свойственные существам этого
локуса характеристики63. Перемещение из "чужого" мира в
5-3 441
69
’’наш”, человеческий, влечет перемену облика бога или ино-
го мифологического (эпического) персонажа. Друг Гильга-
меша Энкиду первоначально живет среди животных, и его
облик звероподобен64. Придя в мир людей, он очеловечива-
ется, и звери, прежде не боявшиеся его, видят происшед-
шую с ним перемену и оставляют его65.
Божества древних египтян, шумеров и вавилонян, греков
и других народов древности имели символы зооморфного об-
лика или могли принимать вид зверей. Вероятно, такой
способностью обладали и божества протоиндийцев. На печа-
тях изображаются по преимуществу крупные травоядные или
хищники — могучие существа, вызывающие страх. Их сближе-
ние с божествами на этом основании вполне вероятно (что
не исключает других мотивов избрания именно этих зверей) .
Не случайно на печатях — предметах культовых — предпочи-
таются крупные травоядные в отличие от мелких, наносив-
шихся на поверхность керамических сосудов.
Даже изображаемые антропоморфными божества должны бы-
ли наделяться особыми знаками, отличающими их от людей,
и характерно, что это — черты зверей. Головные уборы
богов протоиндийской цивилизации, как и Шумера, включа-
ют рога быков или буйволов. Сочетание в едином чудовищ-
ном образе элементов существ, принадлежащих разным сфе-
рам, — свидетельство их возможности перемещаться из од-
ной сферы в другую66. В то же время это и указание на
владение ими теми особыми качествами, которые присущи
существам этих областей.
Таким образом, не только сохранение, но и увеличение
состава и усложнение ’’бестиария” (появление разнообраз-
ных фантастических существ) древних земледельцев и их
преемников является свидетельством не архаизма их миро-
восприятия, а его дальнейшего развития. Дикие животные —
это существа, знаки, символы ’’иного” мира. У хеттов су-
ществовало выражение ”&iunas guitar” — ’’животный мир бо-
гов”. У индоевропейских народов, как установлено В.В.Ива-
новым, в древних и фольклорных текстах дикие животные
считались ’’животными богов”67. Дикие животные не принад-
лежат миру людей, они свободны. В Вавилоне для обозначе-
ния планеты (bibbu) использовалась идеограмма, имеющая
значение ’’дикий баран”, а неподвижные звезды (lu-bad)
именовались как домашние овцы (считалось, что они подчи-
нены пастуху — созвездию Ориона)68.
В то же время наряду с образами диких животных в куль-
те и религиозных представлениях древних фигурируют и до-
машние животные. Особенно часто домашние животные при-
меняются в жертвенной практике69. Использование домашних
животных на символическом уровне является следствием
дальнейшего членения пространства, на сей раз ’’нашего”.
Пространство внутри ограниченных локусов может членить-
ся по универсальному дихотомическому принципу70. В шуме-
ро-аккадских текстах городская улица противопоставляет-
ся дому, а степь уподобляется улице71. Оппозиция ’’наш
мир” — ’’чужой мир” при вторичном членении ’’нашего” мира
70
проявляется, в частности, в противопоставлении человека
его домашним животным, которые, относясь к ’’чужому” ми-
ру, автоматически приобретают сакральные черты. С разви-
тием общества, совершенствованием форм хозяйства, услож-
нением религиозной и культурной жизни домашние животные
начинают все более вытеснять диких из сферы религиозных
представлений, как когда-то вытеснили их из хозяйствен-
ной жизни древних земледельцев.
Древнее искусство было каноническим. Значение того,
что изображалось, было значительно шире собственно того,
что находило непосредственное воплощение в изобразитель-
ных или словесных формах произведения. Сами же произве-
дения служат лишь знаками, указателями на тексты (в се-
миотическом смысле) определенного рода, с которыми сле-
довало их соотносить воспринимающей аудитории72. Сами
произведения могли поэтому обладать незначительным чис-
лом элементов, которые к тому же имели тенденцию схема-
тизироваться. В малодифференцированной среде культурные
тексты в силу целостности общества известны адресатам
произведений, которые во многих случаях (танцы, песни,
обрядовые действия) являются исполнителями. Одним из
следствий дифференциации культуры было появление более
полных с точки зрения заключающегося в них содержания
изобразительных памятников, поскольку становились все
более необходимы дополнительные уточнения, указывающие
на круг культурных текстов, с которыми эти произведения
соотносились (разумеется, это не единственная причина
развития повествовательности в изобразительном искус-
стве ) .
К числу изобразительных элементов, ’’вынесенных” за
пределы изображений, относятся и те, которые указывают
на характер передаваемого пространства, элементы пейза-
жа. Подобно мифологическому и сказочному миру это прост-
ранство не характеризуется подробно, оно ’’...почти не
описывается, но конструируется при помощи называния сос-
тавляющих его элементов (лес, поле, море, река, избушка,
дворец и т.д.). Они располагаются в пространстве тоже
словно бы без согласованности с возможным зрительным эк-
вивалентом и логически достоверной моделью” 3. Такими
элементами, указывающими на характер пространства, были
деревья или дерево протоиндийских печатей, горы, вода и
растительность шумеро-аккадских печатей. Надо отметить,
что в архаических представлениях явление не отделено
полностью от его персонификации. Поэтому богиня дерева
в образе женщины может изображаться вместе со своим де-
ревом, а божества, обладающие функциональной близостью
с мировым деревом, носят головные уборы с его ветвями71*.
Подобно этому растительные божества шумеров и аккадцев
изображались в виде антропоморфных фигур, из корпусов
которых появляются растения. Божество вод окружалось по-
токами воды, а из плеч солнечного божества исходили лу-
чи75 .
Хотя указания на место действия-, как правило, отсут-
5-4 441
71
ствуют, но сами персонажи, как мы пытались показать,
жестко связаны с определенными локусами. Они были едины-
ми с ними, и эта качественная связь делала указания на
конкретный ландшафт излишними. Это еще раз показывает,
что специфические особенности древнего искусства были
следствием не неумения мастеров, но находились в соот-
ветствии с теми задачами, которые стояли перед изобрази-
тельным искусством того времени. Дикие животные и су-
щества ’’иного” мира — божества, демоны, фантастические
существа сами являются указателями на место действия.
Наблюдения над составом изображавшихся древними земле-
дельцами персонажей позволяют предположить, что в них
находили воплощение не сцены повседневной жизни, а мир
сакральный, мифологический. Люди, если и становились
объектами изображения, были, по-видимому, тоже не сов-
ременниками тех, для кого эти произведения предназнача-
лись, а их мифологическими предками, близкими богам,
времени начала мира. Все это не исключает внешнего подо-
бия персонажей сакральной сферы людям и животным реаль-
ного мира. Восприятие было наивным и по форме натуралис-
тичным: даже самые фантастические существа создавались
по образу и подобию реальных существ, части которых при-
чудливо комбинировались.
Примечания
1 Массон В.М. Средняя Азия и Древний Восток. Мя-Л., 1964,
с.265, 381.
2 Там же.
3 Там же, с.291 , 381.
4 Там же, с.288, 380.
* Кнорозов Ю.В. Формальное описание протоиндийских изображе-
ний. — Сообщения об исследовании протоиндийских текстов. Protoin-
dica. 1972. М., 1972, с.185.
6 Там же, с.196.
7Ghirshman В. Fouilles de Sialk. Vol.1. P., 1938.
ъ Массон В.М. Средняя Азия, с.370.
9 Там же, с.377, 379.
30 Langsdorff А., McCown D. Tall-i-Bakun A. Season of 1932. Chi-
cago. 1942.
Массон В.М. Средняя Азия, с.365-366.
12Amiet Р. La glyptique mesopotamienne archaique. P., 1961.
Ср. заключение А.Я.Щетенко: ’’...так как слон часто изображал-
ся на стеатитовых печатях, то можно допустить, что он был одомаш-
нен. То же самое можно сказать и о безгорбом быке” ЦЦетенко А.Я.
Первобытный Индостан. Л., 1979, с.132).
Массон В.М. Средняя Азия, с.358.
Еще в 30-е годы Б.А.Латынин писал о том, что некоторые иссле-
дователи называют вырождающимся элементом или отмирающим рудиментом
в культуре: ’’По существу... все они являются лишь разными формами
(в той или иной мере подчиненными или противоречащими доминантам
данной системы) одних и тех же процессов, и с этой точки зрения,
72
хотя это звучит и парадоксально, пережитка, как особого, принципи-
ально и генетически отличного явления, не существует. Поскольку ар-
хаические явления наличии в данной системе — они закономерны, входя
в число ее компонентов, и в зависимости от количества и качествен-
ной сохранности не могут быть не учитываемыми". (Латынин Б.А. Миро-
вое дерево. Дерево жизни в орнаментике и фольклоре Восточной Евро-
пы. К вопросу о пережитках. — Известия Гос.Академии истории матери-
альной культуры. Л., 1933, вып.69, с.7).
36 Frankfort G. Art and Architecture of the Ancient Orient. Bal-
timore, 1954, c.51.
v Арнхейм P. Искусство и визуальное восприятие. М., 1974, с.144.
38 Литература, посвященная этим вопросам, огромна. Упомянем лишь
работы, где они трактуются в связи с интерпретацией печатей прото-
индийской цивилизации: Волчок Б.Я. Протоиндийские божества. — Сооб-
щения об исследовании протоиндийских текстов. М., 1972; КнорозовЮ.В.
Формальное описание протоиндийских изображений.
39 Frankfort G. Art and Architecture, c.51.
20 Мелетинекий E.M. Поэтика мифа. М., 1976, с.50.
21 Кнорозов Ю.В. Формальное описание, с.220, 224—226, 228.
22 Там же, с. 219.
23 Там же, с. 193.
24 Amiet Р. La glyptique, tab. 10, 192.
25 Там же, tab.32, 508; tab.34, 537; tab.35, 542.
& Крамер С, История начинается в Шумере. М., 1965, с.32.
'Эпос о Гильгамеше ("О все видавшем"). Пер. с аккадского
И.М.Дьяконова. М.-Л., 1961.
28 Пропп В .Я. Морфология сказки. М., 1969, с.48.
29 Крамер С. История начинается в Шумере, с.240—242.
30 Там же, с.37-38.
31 Там же, с.99.
32 Тураев Б.А. История Древнего Востока. Т.1. Л., 1935, с.135.
33 Крамер С. История начинается в Шумере, с. 196.
* Jacobsen Th. Toward the Image of Tammuz and Other Essays on
Mesopotamian History and Culture. Cambridge, 1970, c.131.
^Frankfort G. Art and Architecture, c.112;
36 Ancient Near Eastern Texts Relating to the Old Testament.
Ed. J;B;Pritchard. Princeton, 1955, c.3.
37 Jacobsen Th. The Treasure of Darkness. A History of Mesopo-
tamian Religion. New Haven — London, 1976, c.45-46.
38 Поэзия и проза Древнего Востока. М., 1973, с. 156.
39 Там же, с.222.
40 Иванов В.В., Топоров В.Н, Славянские языковые моделирующие
семиотические системы. М., 1965, с.173.
Лотман Ю.М. О метаязыке типологических описаний культуры. —
Труды по знаковым системам. IV. Тарту, 1969 (Уч.записки Тартуского
гос.университета, вып.236), с.470.
Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 1946,
с.47.
* Массон В.М. Средняя Азия, с.270; Щетенко А.Я. Первобытный
Индостан, с.131.
* * Кнорозов Ю. В, Формальное описание, с. 178—184.
45 Там же, с. 179.
46 Там же, с.206-208, 210, 216.
7 Волчок Б.Я. Протоиндийские божества, с.250.
73
ад Кнорозов Ю.В. Формальное описание, с. 219—221.
49 Волчок Б.Я. Протоиндийские божества, с.250—255.
80 Там же, с.251.
51 Бонгард-Левин Г.М. К проблеме генезиса древнеиндийской циви-
лизации (индоарии и местные субстраты). — ВДИ. 1979, №3.
9 Волчок Б.Я. Протоиндийские божества, с.254.
9 Сказки Центральной Индии. Пер. с англ, и сантальского. М.,
1971. с.22.
* Там же, с.57—59.
55 Там же, с. 138-152.
96 Там же, с.49.
57 Седловская А.Н. Религиозные верования малых народов Бихара.—
Мифология и верования народов Восточной и Южной Азии. М., 1973,
с.23.
9 Кнорозов Ю.В. Формальное описание, с.224-225.
9 Шукуров Ш.М. 0 некоторых аспектах изображения человека в до-
монгольском искусстве Ирана. — Советское искусствознание. М., 1977,
№2, с.150, 155.
60 Groenewegen-Frankfort Н. Arrest and Movement. An Essay on
Space and Time in the Representational Art of the Ancient Near
East. L., 1951, с.XXIII.
61 Мелетинский E.M. Поэтика мифа, с.50.
& Лотман Ю.М. О метаязыке, с.469.
63 Субститутами обитателей ’’иного” мира в фольклоре выступают
дикие животные и фантастические существа: такова Баба Яга и другие
подобные ей (Пропп В.Я. Исторические корни, с.57).
64 ’’Шерстью покрыто все его тело, Подобно женщине, волосы но-
сит... Ни людей, ни мира не ведал... Вместе с газелями ест он тра-
вы, Вместе со зверьми к водопою теснится...” (Эпос о Гильгамеше,
табл.1).
65 ’’Увидев Энкиду, убежали газели, Степное зверье избегало его
тела. Вскочил Энкиду — ослабели мышцы, Остановились ноги, и ушли
его звери” (там же).
66 Шумерский бог Энки — божество пресных вод, земли и плодоро-
дия. Его символ — козлорыба — указывает на принадлежность его двум
сферам — воде и земле.
& Иванов В. В. О последовательности животных в обрядовых фоль-
клорных текстах. — Проблемы славянской этнографии (К 100-летию со
дня рождения чл.-кор. АН СССР Д.К.Зеленина). Л., 1979, с.152—154.
68 Dhorme Е. Les religions de Babylonie et d’Assyrie. P., 1949,
c.80.
69 л
О замене тура протоиндийской традиции лошадью в позднейшей
индийской пишет Б.Я.Волчок (Протоиндийские божества, с.255).
70 Лотман Ю.М. О метаязыке.
71 Поэзия и проза Древнего Востока, с. 141.
72 В каноническом искусстве ’’информация будет не содержаться
в тексте и из него соответственно извлекаться получателем, а нахо-
диться вне текста, с одной стороны, но требовать наличия определен-
ного текста — с другой, как непременного условия своего проявления”
(Лотман Ю.М. Каноническое искусство как информационный парадокс. —
Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки.
М., 1973, с.18).
73 Неклюдов С.Ю. Особенности изобразительной системы в долите-
74
ратурном повествовательном искусстве. — Ранние формы искусства.
М.» 1972, с.201.
* Кнорозов Ю.В. Формальное описание, с.303—306.
75 Amiet Р. La glyptique, tab. 107, 1420; tab.1 11, 1470;
tab.112, 1487-88; tab.113, 1504-1506.
Н. М. Виноградова
НОВЫЕ ПАМЯТНИКИ ЭПОХИ БРОНЗЫ
НА ТЕРРИТОРИИ ЮЖНОГО ТАДЖИКИСТАНА
Открытие в последнее десятилетие поселений и могиль-
ников конца II тысячелетия — начала I тысячелетия до н.э.
позволяет предполагать существование крупных земледель-
ческих оазисов на юге Таджикистана. Сейчас можно выде-
лить два больших оазиса: первый — в Гиссарской долине,
второй — в верховьях Вахшской долины и на Дангаринском
плато в среднем течении р.Таирсу. Предположительно наме-
чается третий оазис в Кулябской долине вдоль рек Кызыл-
су и Яхсу.
В Гиссарской долине в настоящее время известно три
древнеземледельческих могильника, датируемых временем
НамазгаУ!1. Древний грунтовой некрополь Тандырйул от-
крыт в 1974 г. Южно-Таджикистанской археологической эк-
спедицией под руководством Б.А.Литвинского2. Могильник
находится на второй надпойменной террасе левого берега
р.Каратаг у кишлака Негмат-Бача II3. Примерные границы
могильника 300x500 м. Захоронения на поверхности не за-
метны, они погребены под ирригационными наносами. Моги-
лы отмечены сверху каменными кладками, которые находятся
непосредственно над могильной ямой или несколько в сто-
роне от нее. Всего раскопано 34 погребения, из них по-
давляющая часть древних захоронений оказалась в сильно
поврежденном состоянии1*. Приводим характеристики наибо-
лее интересных захоронений.
Погребение 15. Скелет лежал в скорченном положении,
на левом боку, головой на юго-восток, руки сложены перед
грудью. Инвентарь представлен 8 сосудами (4 горшковид-
ных и 1 ваза — перед лицом, 3 чашеобразных — у темени).
Вся керамика — круговая. У рук костяка найдены 2 лазу-
ритовые топоровидные подвески, у ног — две такие же под-
вески из зеленовато-серого камня (рис.3/12-15). В вазе
и у черепа лежали два бронзовых предмета — узкие и плос-
кие полоски с закругленными концами (рис.3/20). В облас-
ти таза найдено 9 бронзовых цилиндрических бусинок, воз-
можно украшавших пояс. У темени лежало биконическое
пряслице из необожженной глины.
Погребение 2. Надмогильная выкладка, округлой формы,
состоит из 7 камней6. Размеры камней от 14 до 34 см в
длину и от 10 до 22 см в ширину. Под камнями расчищена
76
могильная яма овальной формы без подбоя (1,5x1,1 м),
глубиной 0,4м, ориентирована по линии ССВ-ЮЮЗ. На дне
ямы стояло 9 сосудов (рис.1/1-9) очень хорошего качества,
среди них один кухонный горшок (рис.1/2). В одной из ваз
обнаружена бронзовая пронизка и несколько мелких костей
какого-то животного. В юго-западном углу ямы найдено
несколько бронзовых пластинок плохой сохранности. У юго-
восточной стенки расчищена антропоморфная фигурка из не-
обожженной глины, лежащая на правом боку. Она представ-
ляет собой сидящую мужскую фигурку с поднятой рукой, вы-
сотой 37,5 см (рис.2) ; костяк отсутствовал, возможно, для
него предназначалось пустующее место у северо-восточной
стенки могильной ямы.
Погребение 4. Обнаружено под двумя небольшими камня-
ми. Под ними расчищена ступенчатая могильная яма оваль-
ных очертаний, глубиной 0,7м, ориентированная по линии
СЗ-ЮВ. Погребение буквально забито разбитой посудой и
большими скульптурными фрагментами из необожженной глины
(66x22, 56x44, 42x28 см). Из расчищенных скульптур-
ных фрагментов безусловный интерес представляет объемная
фигура, условно названная ’’сфинксом”, с реалистически
переданными чертами лица, прямоугольным туловищем и столб-
чатыми ножками7. В восточной части ямы найдена часть че-
репной коробки человека.
Погребение 7. Разграбленная могильная яма овальной
формы, 1 ,1 хО,8 м, глубиной 1м, вытянута с СВ на ЮЗ. В юго-
западной стенке — подбой в виде полусвода, 1,5x0,8 м,
высотой 0,4 м. На краю могильной ямы рядом с надмогиль-
ным камнем расчищен большой объемный скульптурный фраг-
мент из необожженной глины (40x35 см, высота 22 см)8. Ря-
дом с ним найдены еще несколько скульптурных кусочков.
Особый интерес представляет фрагмент, инкрустированный
сверху керамикой черного цвета с белыми вкраплениями; по
внешнему облику он очень напоминает лапу с 5 пальцами.
На дне ямы под слоем угольков найдены разбитые человечес-
кие кости и череп молодой женщины9, бронзовое лезвие,
пронизка и бусинка из пасты.
Погребение 9. Сохранилась только часть могильной ямы.
Погребение молодой женщины, скорченное, головой ориенти-
ровано на СВ. Костяк лежал на правом боку, голова после
истления связок скатилась и лежит перед грудной клеткой,
лицом к скелету. В головах стояли чаша и кувшин. Возле
лба найдена пастовая бусина.
Погребение 20. Каменная выкладка овальной формы,
1x0,4 м, высотой 1м. Рядом найден небольшой горшковид-
ный сосудик. Могильная яма (2,5x1 ,3 м , глубиной 0,3м)
вытянута с 3 на В. На дне расчищен детский скорченный
скелет, 20 бронзовых пронизок, топоровидная пастовая под-
веска .
Погребение 25. Каменная выкладка состоит из 17 боль-
ших камней. Могильная яма несколько смещена к С-3 по от-
ношению к камням; она овальной формы, 0,8x0,45 м, глуби-
ной 0,75м, ориентирована с СВ на ЮЗ. В северо-восточной
77
стенке находился подбой в виде полусвода (0,7x0,7 м, вы-
сотой 0,5 м). На дне подбоя лежали в беспорядке разроз-
ненные кости женского костяка 50-60 лет, уцелела крышка
сильно деформированной черепной коробки со следами крас-
ной охры и кости руки, на локтевом сгибе которой сохра-
нилось ожерелье из бронзовых пронизок. Около черепа сто-
ял лепной плоскодонный горшок с рельефными поясками на
горле (рис.1/13). Здесь же обнаружена типично андропов-
ская бронзовая серьга с раструбом (рис.3/1) и подвеска
округло-вытянутой формы с отогнутыми наружу концами
(рис.3/2). Рядом с фрагментами тазовых костей найдена
лазуритовая бусина. Расчищены многочисленные обломки
двух- и трехсоставных пастовых бус (рис.3/4).
Погребение 27. Каменная выкладка овальной формы %
(2,5x1,6м). Контуры могильной ямы проследить не удалось.
Скелет очень плохой сохранности, скорченный, лежал на
левом боку. Некоторые кости обожжены — грудина и кости
предплечья возле кистей. Перед лицом найдена алебастро-
вая бусина.
Приведенное выше описание исследованных погребений
свидетельствует об определенном единообразии внешнего
облика, структуры и размеров обнаруженных захоронений.
Могильная яма овальной или округлой формы, неглубокая
(около 1 м) , часто с небольшим подбоем в южной или юго-
восточной части; вдоль одной из стенок иногда располага-
ются одна или несколько ступенек. Ямы в большинстве слу-
чаев ориентированы с СЗ на ЮВ. Скелеты — скорченные, на
левом или правом боку, устойчивой ориентировки не наблю-
дается. Антропологически погребенные принадлежат, по оп-
ределению Т.П.Кияткиной, к европеоидному восточносреди-
земноморскому типу.
Бесспорно, наиболее интересными находками Тандырйула
следует считать фигурки из необожженной глины, открытые
в погребениях. Скульптурное изображение человека из по-
гребения 2 (рис.2) сделано из темно-красной глины с боль-
шой примесью песка. Отбита верхняя правая часть головы.
Фигура сидячая, вылеплена объемно, высота 37,5 см. Голова
несколько деформирована упавшим на нее сосудом. Лицо
овальных очертаний с крупным удлиненным носом, глаза ще-
левидные, углубленные. Подбородок плоский, лопатообраз-
ной формы, на нем заметны тонкие вертикальные линии, ви-
димо изображающие бороду. Затылок округлый, верхняя часть
головы уплощена. Туловище прямое с тщательно прорабо-
танными плечевыми мышцами и ягодицами. Левая (единствен-
ная изображенная) рука протянута вперед и вверх до уров-
ня груди. Рядом с отогнутой кистью левой руки расположе-
на горизонтально кисть неизображенной правой руки. На
первой лежит предмет прямоугольной формы с боковым отвер-
стием. Вытянутая вперед левая нога, как и рука, единст-
венная изображенная. Стопы, однако, показаны две. Неглу-
бокими черточками изображены пальцы ног. Голова лепилась
отдельно и укреплялась специальным деревянным штырем.
Второе изображение принадлежит ’’сфинксу” (погр.4).
78
Фигура объемная, вылеплена из темно-коричневой необож-
женной глины с большой примесью песка и белых известня-
ковистых камешков. Высота 27,5см. Сохранилась фрагмен-
тарно. Голова приподнята и заканчивается небольшим плос-
ким поперечным гребнем. Лицо вылеплено реалистично: боль-
шие миндалевидные глаза с выделенными зрачками, узкий
длинный нос, треугольный, несколько выступающий подборо-
док и маленький рот. Шею окаймляет прямоугольный ’’ворот-
ничок”. Тулово прямоугольное (наибольшая ширина — 8 см)
со столбчатой ножкой почти кубической формы.
Антропоморфная скульптура бронзового века исследова-
на еще далеко не достаточно. Так, она известна в большом
количестве на поселениях анауской культуры эпохи Намаз-
га V, но установлено, что в следующем периоде ее почти
совершенно прекращают изготовлять. В Сапалли-тепе найде-
на лишь одна очень схематичная глиняная фигурка10 . В пос-
леднее время фигурки из необожженной глины найдены на
могильнике Джаркутан в Южном Узбекистане. Совершенно не-
известна пластика бронзового века Таджикистана. Находки
в Афганистане, где обнаружено достаточно много материа-
лов бронзового века, показывают, что отсутствие антро-
поморфных изображений для северо-востока земледельческой
ойкумены скорее правило, чем исключение. Тем примечатель-
нее факт обнаружения столь замечательных образцов скуль-
птуры из необожженной глины в Тандырйуле.
Керамика делится на круговую и лепную, последняя
встречается в небольшом количестве. Круговые сосуды сде-
ланы из теста хорошего качества, иногда с примесью шамо-
та, обжиг ровный, цвет от беловато-зеленого и розового
до кирпично-красного. Ангоб беловато-зеленый или желто-
белый. Имеются следы горизонтального и вертикального ло-
щения. На плоских донцах сосудов часто заметны спирале-
видные завихрения. Выделяются следующие формы сосудов:
1) Вазы на полой ножке с коническим резервуаром. Пе-
реход от резервуара к ножке иногда обозначается уступом
(рис.1/1,3). Ножка, как правило, изготовлялась отдельно
от тулова и затем прикреплялась.
2) Горшковидные сосуды с биконическим или бомбовидным
туловом (рис.1/4,8).
3) Кувшины с высокой горловиной, иногда под горлом
обозначены узкие врезанные линии (рис.1/6,7); некоторые
сосуды имеют скошенную придонную часть.
4) Глубокие чаши с широким устьем и конической ниж-
ней частью — тагора (рис.1/5,9-11).
Среди лепных сосудов выделяются два очень тщательно
изготовленных горшка из серой глины с примесью известня-
ковых включений (погр.2 — рис.1/2; погр.25 — рис.1/13).
На плечиках, под горлом, имеются рельефные пояски. Леп-
ная керамика по глине, ангобу и лощению повторяет во мно-
гом гончарную. Среди других форм встречаются круглодон-
ные горшковидные сосуды с шаровидным туловом и кругло-
донные лепные чаши конической формы.
Из глиняных предметов в погребениях были найдены ве-
79
щи, внешне очень похожие на пряслица, но без сквозного
отверстия (рис.3/6 -11) —навершия.
В некоторых погребениях встречаются предметы из брон-
зы11 . Особого внимания заслуживает серьга с раструбом из
погребения 25. Она сделана из тонкого листа (кованая),
свернутого в полую трубочку. Один конец заострен и вхо-
дит в трубчатый замок (рис.3/1). Подобная серьга являет-
ся классическим андроповским украшением и имеет широкий
круг аналогий на андроповских памятниках Северного и
Центрального Казахстана, Сибири и Средней Азии12.
Значительно число найденных в погребениях бронзовых
пронизок — 64 шт. Форма цилиндрическая (рис.3/16) . Встре-
чаются небольшие ножички, пластины с линзовидным сечени-
ем, крючок. Металлом для изготовления всех предметов
служила металлургическая медь с добавками олова, свинца,
мышьяка. Обращает на себя внимание большой процент оло-
ва — от 5 до 14%. Такой процент олова не характерен
для памятников Южного Узбекистана, Туркмении и Афганис-
тана.
В нескольких погребениях были найдены амулеты топо-
ровидной формы из лазурита, пасты и черно-зеленой яшмы.
Отверстия выполнены двусторонним сверлением (рис.3/12-
15). Подобные бусы найдены в могильнике Джаркутан в Юж-
ном Узбекистане13.
Из случайных находок (скорее всего из разрушенного
погребения) происходит колонка из сероватого мраморовид-
ного камня с плавным прогибом в средней части. Верхнее
и нижнее основания плоские, с неглубокими широкими желоб-
ками. Высота — 29,6 см, диаметры оснований — 12 и 15см,
в средней части — 1’0 см. Назначение этого предмета, как
и подобных ему, найденных на поселениях Ирана14, Афганис-
тана15 и Южной Туркмении, неясно; на Алтын-депе он обнару-
жен в культовом комплексе16.
С могильника Тандырйул происходит также каменная из-
вестняковая гиря ладьевидной формы с ручкой. Высота
20,5см, длина 31см, ширина 17,3см, отверстие 13x6см.
Похожие гири, но дисковидной формы с ручкой обнаружены
в Туркмении и Афганистане17.
Материал, обнаруженный на могильнике Тандырйул, ха-
рактерен для эпохи поздней бронзы и, несмотря на некото-
рые отличия в формах сосудов (отсутствуют так называемые
чайники), имеет много аналогий с известными комплексами
мулалинского этапа сапаллинской культуры в Южном Узбе-
кистане18, мургабскими памятниками НамазгаУ! в Южной
Туркмении19 и Дашлы в Афганистане® . Вместе с тем опреде-
ленные связи наблюдаются с памятниками андроповской
культуры (серьга с раструбом).
Известны еще два могильника в Гиссарской долине. В
3—4 км от Тандырйула на той же террасе открыт древний нек-
рополь этого же времени — Зар-Камар. В одном из оврагов
обнаружено погребение, сохранилась верхняя часть костя-
ка. Ориентирован головой на восток. Около кистей найде-
ны 2 лепных круглодонных горшка (рис.1/12). В овраге по-
добраны еще два сосуда (рис.1/14).
80
При строительстве новой шоссейной дороги Душанбе—Гис-
сар около кишлака Кара Пичок Гиссарского района разрушен
могильник эпохи бронзы. Одно из погребений сопровожда-
лось многочисленными глиняными сосудами и круглым брон-
зовым зеркалом с ручкой (рис.4/3).
В верховьях Вахшской долины и на Дангаринском плато
в настоящее время известны два поселения и несколько мо-
гильников времени НамазгаУ1а.
Поселение Кангурттут находится около заброшенного
кишлака Кангурттут на территории колхоза ’’Коммунизм”
Дангаринского района. Открытие этого памятника имело ис-
ключительно важное значение, поскольку до этого времени
на территории Таджикистана были известны только могиль-
ники земледельческих племен Намазга VI.
Поселение Кангурттут22 располагается на высоком мысу
(800x60-100 м) , который образован двумя саями с ручьями
Кангурттут и Дуго Боз, оба сая сливаются в более мощный
Курусай, впадающий в Таирсу (рис.5). По сведениям мест-
ных жителей, площадь мыса обводнялась в прошлом арыком,
отведенным от ручья Кангурттут, текущего из узкого
ущелья. Водозабор ныне не действующего арыка прослежи-
вается на расстоянии 800 м. Местность очень удобна для
поселения — вся округа в осенние месяцы богата травосто-
ем, много грибов. Имеется разнообразная дичь, в ручьях
водится рыба. На незначительном удалении от памятника
открыты источники красной и зеленовато-желтой глины. С
западной стороны мыс по ущелью длиной около 5-6 км свя-
зан с верховьями Вахшской долины, где открыты памятники
поздней Намазга VI (нурекские могильники и поселение Те-
гузак).
Для определения площади поселения и стратиграфии па-
мятника заложено пять раскопов и 15 шурфов. Культурные
слои (мощность от 0,5 до 2м) залегают в лессовых поро-
дах с карбонатными стяжениями. Культурный слой обычно
также представляет собой лессовую породу, но более тем-
ную по цвету, при этом следует отметить тот факт, что
лессовые полы в помещениях имеют повышенное уплотнение —
сцементированность. Это связывается, по определению
С .А.Несмеянова, с так называемым ’’утаптыванием” обживае-
мой территории. При этом нарушается естественная слоис-
тость лесса и увеличивается его уплотненность23. В рас-
копах I и III непосредственно под слоем бронзового века
залегает культурный слой, относящийся к эпохе гиссарско-
го неолита.
Раскоп I (11x7 м) заложен в восточной части на краю
мыса. В слое бронзового века прослеживается два строи-
тельных горизонта, перекрывающих друг друга. К первому
строительному горизонту (до глубины 0,9м от дневной по-
верхности) относится помещение №1. Сохранились 2 камен-
ные стены, образующие между собой прямой угол; длина стен
3,95 м и 3,35м, ориентированы ЮВ-СЗ и СВ-ЮЗ. Камни в
стене сложены в один ряд, плотно. Все сооружение носит
характер временной хозяйственной загородки. С северной
6 441
81
стороны от каменной загородки расчищены 2 очага типа
сандали. Они круглой формы, без дна, стенки из обожжен-
ной глины, в тесте — примесь мелкого галечника. Размеры
первого очага: диаметр верхней части — 51 см, диаметр
дна — 40 см, высота — 20 см, толщина стенок — 3 см. Второй
очаг заглублен в землю, на стенках видны следы более
поздней подмазки. Диаметр верхней и нижней частей — 60 см,
высота — 20 см.
К нижнему строительному горизонту (от 0,9 до 1,8м)
относится каменная стена длиной 1,2м, шириной 0,5м и
высотой 0,4 м. Стена перекрывалась очагами верхнего строи-
тельного горизонта. Она сложена скорее всего на глиняном
растворе из трех вертикальных камней, наиболее крупные
имеют следующие размеры — 44x28x20; 45x32x18 см. Стена
лежит на слое гиссарского неолита, ив основании стены
встречаются галечные отщепы. В юго-западной части на рас-
стоянии 0,5 м расчищена жилая ’’площадка” полуземляночно-
го типа, слегка заглубленная в темно-коричневом слое гис-
сарского неолита. Она полностью перекрывалась хозяйствен-
ной загородкой верхнего строительного горизонта. Точные
размеры и форму жилой площадки выяснить не удалось, час-
тично она уходит в обрыв мыса. Примерные размеры 4x5 м,
глубина 0,3-0,4 м. На полу ’’площадки” в восточной части
расчищены два очажных пятна (44x52; 40x60 см) и в центре
большое очажное пятно (80x40 см) из обожженной глины.
Центральный очаг разрушен более поздним безинвентарным
погребением, впущенным сверху. В северо-западной части
жилой ’’площадки” вскрыта яма овальной формы 0,9x1,6 м,
глубиной 0,3м. На дне ямы в ряд сложены небольшие камни;
один камень — с небольшим отверстием в середине, внешне
очень напоминает подпятник для двери. В заполнении ямы
встречается керамика, кости, кремневые отщепы и колотая
галька. Рядом с ямой на дне ’’площадки” найден бронзовый
сррп.
Основные работы развернулись в северной части мыса на
раскопе II (17x10 м). Открыта часть большого строительно-
го комплекса с двором и хозяйственными ямами, назначение
комплекса пока трудно определить. Поскольку сооружение
было построено на склоне, где перепад высот составляет
1 м на 10м длины, то древним мастерам пришлось применить
террасирование, и таким образом самые мощные дальние от
сая стены стали одновременно подпорными стенами террасы
(рис.6). Примеры террасных домов имеют место в горной
местности Таджикистана2**. ”На склоне создавалась выемка
с ровными стенами и основанием, соответствующим размерам
будущего помещения. Задняя и боковые стены помещения не-
значительно выступали над уровнем прилегающей к помеще-
нию земли, иногда же задняя стена не выступала вообще,
что способствовало термоизоляции строения”25.
Открытая часть дома ориентирована по линии СЗ-ЮВ,
размеры 12x7 м. Наиболее мощная юго-западная стена дома
шириной около 80см расчищена в длину на расстоянии 9м.
В ширину стена сложена в два горизонтальных ряда из не-
82
обработанных плоских камней, плотно пригнанных и поса-
женных на глиняный раствор. Высота стены около 50 см,
сложена в два или три вертикальных ряда кайней (рис.6).
Около стены в юго-восточной части здания открыта суфа,
выложенная из плоских камней и подмазанная сверху глиной
(размеры 2x0,5 м). Противоположная северо-восточная стена
здания сложена из камней в один ряд, длина — 4 м. Соору-
жение оконтуривается юго-восточной стеной, сложенной так-
же в один ряд, длина стены около 7 м. Между северо-вос-
точной и юго-восточной стеной имеется проход шириной в
1 м. Другой проход, ведущий в сооружение, расчищен со
стороны двора (рис.6). Вход оформлен порогом, двумя сту-
пенями (1 ,4x0,3x0,2 м) и каменным подпятником для двери.
В трех открытых углах дома (третий угол существует пред-
положительно) расчищены каменные ’’базы” для деревянных
подпорных столбов. ’’Базы” сложены из нескольких камней,
плотно пригнанных вокруг центрального камня. Позднее со-
оружение было разделено параллельно юго-восточной стене
перегородкой, сохранившейся в длину около 3 м, и застрое-
но хозяйственными загородками. Загородки сложены из кам-
ней, фрагментов керамики и зернотерок, бывших в употреб-
лении. Около загородки расчищены следы кострища. Полы в
помещении — лессовые, сильно ’’утоптанные”. На полу встре-
чаются развалы керамики, около каменной перегородки рас-
чищен целиком сохранившийся сосуд, заглубленный в пол.
Во дворе открытого строительного комплекса расчищена
подпорная каменная стена высотой 1,7м, длиной — 3,8м.
Она несколько наклонена и опирается на вертикальную под-
резку в материке. Внутри двора на полу частично сохрани-
лась каменная вымостка из плоских камней большого разме-
ра. На вымостке найден бронзовый нож-серп очень хоро-
шей сохранности (рис.4/1). Имеются две хозяйственные
ямы.
Раскоп III (10x8 м) заложен в нескольких метрах от
раскопа I, на склоне. Почти с поверхности оконтуриваются
каменные стены, относящиеся к разным жилым комплексам.
Судя по различным уровням полов, дома располагались на
террасах. В западной части раскопа не полностью откры-
то помещение №1, сохранилась стена длиной 4,2 и шири-
ной 0,8м, сложена в 2 вертикальных ряда камней (высота
0,4м). Ориентирована с 3 на В. Другая стена, перпенди-
кулярная первой, сохранилась частично. На полу расчище-
ны раздавленные кухонные сосуды, фрагменты хума и ваз,
’’степная” керамика с гребенчатым штампом. В западной
части раскопа открыта стена длиной 5 м, шириной 0,6м и
высотой 0,25 м, относящаяся к другому жилому комплексу.
Под полом помещения №1 идет плотный темно-коричневый
слой гиссарского неолита. Для выяснения мощности более
древнего слоя на раскопе заложена траншея (1x4 м). Тол-
щина культурного слоя — 60см, встречаются кости, уголь-
ки, колотая галька, кремневые пластины и микропластины.
Раскоп IV (8хЮ м) находится в 100м к западу от рас-
копа II. В центральной части раскопа открыты две камен-
6-2 441
83
ные выкладки. Верхние камни первой выкладки расчищены
на глубине 0,2 м от дневной поверхности, ориентировка в
направлении СВ-ЮЗ, длиной 2,4 м, шириной 0,9м, высотой
0,4 м. Камни лежат в два горизонтальных ряда. Камень —
известняк, необработанный. К востоку от первой каменной
выкладки на глубине 0,8 м от дневной поверхности открыта
вторая выкладка (1,4x0,6 м). После снятия первой выклад-
ки на глубине 0,8м от современной поверхности расчищен
фрагмент черепной коробки человека. К западу от каменной
выкладки №1 на глубине 1 м от дневной поверхности откры-
то скорченное детское погребение, головой на СВ. Из соп-
ровождающего инвентаря найдено только шиферное пряслице.
Могильной ямы проследить не удалось. В отдельных местах
раскопа зафиксированы разбросанные кости человека. Среди
материалов, открытых на раскопе IV, интерес представляют
два фрагмента кухонных сосудов с носиками и фрагмент хо-
рошо заполированного ножа из темно-зеленого камня. Ис-
следования на раскопе IV были прекращены из-за перекопан-
ности слоя в наше время и перенесены на раскоп V.
Раскоп V (5x7 м) разбит кЮ-3 от раскопа IV. На глубине
0,5 м от дневной поверхности открыт развал керамики
(1,5x1 м) , преобладает столовая керамика, типичная для
поздней HaMasraVI. Непосредственно в керамическом раз-
вале найдена разбитая на три части литейная форма
(рйс.7/1); изготовлена из песчаника красноватого цвета
местного происхождения. В стороне от керамического раз-
вала на глубине 0,6-0,7 м от дневной поверхности обнару-
жены компактно лежащие кучки камней. При расчистке одно-
го из скоплений камней найдена сильно заизвесткованная
головка глиняной лошадки (рис.7а/9).
Суммируя результаты работ на поселении, можно сказать
что строительная техника (каменные фундаменты скорее
всего с глинобитными стенами) не характерна для класси-
ческих памятников HaMasraVI. Сходная архитектура откры-
та итальянскими археологами на поселении Алиграма в до-
лине Свата26. Керамический материал со всех раскопов
Кангурттута однороден. Следует отметить тот факт, что
почти вся ’’степная” керамика была найдена в восточной
части поселения на раскопах I, III.
Керамический комплекс Кангурттута подразделяется на
так называемую столовую посуду (более 90%) и лепную (8-
9%). Менее 1% составляет нетипичная для памятников зем-
ледельческого круга ’’степная” керамика с гладким или
гребенчатым орнаментом. Гончарная керамика изготовлена
из глины с примесью шамота и песка, покрыта белым и очень
редко красным ангобом. Иногда на сосудах сохраняется
вертикальное или горизонтальное лощение. На стенках не-
которых сосудов имеются знаки, напоминающие греческую
букву ”фи”. Выделяются следующие формы:
1) Вазы на невысокой ножке с резервуаром полусфери-
ческой формы, с загнутым внутрь венчиком (рис.8/1,2).
Ножка в некоторых случаях сложнопрофилированна.
2) Глубокие кратеровидные чаши с широким устьем и ко-
84
нической, слегка скошенной нижней частью (рис.8/4). Раз-
личаются многочисленные формы венчиков, особенно инте-
ресны ’’клювовидные” венчики. Иногда на тулове имеется
ребро.
3) Кувшины с высоким горлом и широкой горловиной. Под
горлом — узкие врезные линии (рис.8/6).
4) Хумовидные сосуды, иногда очень больших размеров,
со скошенной нижней частью (рис.8/9).
5) Горшковидные сосуды с отогнутым наружу венчиком,
шаровидным туловом и скошенной нижней частью (рис.8/3,7).
6) Миски с коническим туловом и различной формы вен-
чиком.
7) Сосуд с носиком представлен единственным экземпля-
ром (рис.8/5).
8) Сосуд баночной формы (единственный), экземпляр,
типичный для памятников бешкентской и вахшской культу-
ры27 . Иногда сосуды украшены волнистыми или прямыми уг-
лубленными линиями.
Лепные сосуды имеют серый цвет глины с минеральными
примесями, различаются большие хумовидные сосуды с на-
лепами по венчику (рис.8/8), сосуды с носиками, котлы с
ручками-уступами, миски круглодонные с неравномерным
обжигом, горшки*. .
Лепная ’’степная” керамика серого или кирпично-красно-
го цвета глины имеет в тесте примесь шамота, органичес-
кие примеси и иногда слюду. Почти все сосуды с очень вы-
соким горлом и слегка отогнутым наружу венчиком. Орна-
мент углубленный, иногда употребляется гладкий или гре-
бенчатый штамп (рис.9). Часто треугольный штамп сочета-
ется с гребенчатым. Сосуды украшаются горизонтальными
или вертикальными рядами зигзагов. Встречается орнамент
вытянутых косоугольных треугольников. По формам и орна-
ментальным мотивам наиболее близкие аналогии ’’степной”
керамике Кангурттута имеются на стоянке близ совхоза
им.Кирова28, памятниках в низовьях Зеравшана29 и в мень-
шей степени на поселениях и могильниках тазабагьябской
культуры30 .
Из бронзовых предметов на поселении найден очень хо-
рошей сохранности нож-серп, относящийся к типу так на-
зываемых хвостатых ножей. Он имеет прямое лезвие с тре-
угольным сечением и рукоять, несколько суживающуюся на
конце. Конец лезвия сильно оттянут назад (рис.4/1). Нож
отличается повышенным содержанием олова (5%). Он очень
напоминает по форме нож, найденный в Преображанском кла-
де на берегу оз .Иссык-Куль31. Е.Е.Кузьмина, сближая ти?-
пологически иссык-кульский нож с иранскими (Гиян I, II)
и карасукскими ножами, приходит к выводу, что эта форма
*
Хумовидные сосуды с налепами, ’’чайники” с широкими носиками,
котлы с ручками-уступами найдены в верхнем слое раскопа IV и имеют
аналогии на памятниках типа Яз I (см. примеч.40). Возможно приблизить
верхнюю границу периферийного памятника Намазга VI Кангурттута к са-
мому концу II — началу I тысячелетия до н.э.
6-3 441
85
среднеазиатского ножа могла возникнуть под влиянием
иранского прототипа и затем распространиться далее на
север и восток. Из других лредметов можно отметить ост-
рие лезвия кинжальчика с ребром посередине (найден в од-
ном из шурфов) и слегка изогнутый серп.
Большое значение имеет находка литейной формы для от-
ливки кинжальчика и шила. Она представляет овальную в
плане плоскую плитку из песчаника (рис.7/1). Боковые гра-
ни, тыльная и лицевая поверхности обработаны очень тща-
тельно. На лицевой поверхности сохранились следы шлифов-
ки, здесь вырезаны два углубления в виде кинжальчика и
шила. Специального канала для вливания металла нет, ско-
рее всего его вливали через черешковое углубление кин-
жальчика. Кинжал двулезвийный с уширением в месте пере-
хода к рукояти. Он вытянутой формы, посреди лезвия идет
ребро. В коллекции Назарова из Ташкентского музея хра-
нится очень похожий кинжальчик32. Последний отличается
фигурным сечением.сложнопрофилированного черешка. Анало-
гичные предметы, в которых исследователи видят то копья,
то кинжалы с упором, широко распространены на территории
евразийской степи33. Они характерны как для андроповской,
так и для срубной культуры. Похожая литейная форма с вы-
емками у основания, но без намечающегося перекрестия,
была найдена в Восточном Казахстане в Мынчункуре34 .
Андроповские формы других бронзовых вещей земледель-
ческих памятников поздней Намазга VI в Южном Таджикиста-
не, повышенное содержание олова, не характерное для брон-
зы этого времени в Туркмении, Узбекистане и Афганистане,
появление ’’степной” бронзы со штампом на земледельческих
памятниках Южного Таджикистана свидетельствуют о тесных
контактах последних со степными культурами Казахстана и
Сибири. С.С.Черников выделяет в Восточном Казахстане
крупный металлургический центр, где известны не только
месторождения меди, но и олова55. При этом, по мнению
С.С.Черникова, добытый касситерит непосредственно смеши-
вали с медной рудой и выплавляли готовую бронзу36. Такие
уже готовые слитки или сами бронзовые изделия могли по-
ставляться земледельческим племенам Южного Таджикистана.
Другая интересная находка с поселения Кангурттут —
терракотовая головка лошади, найденная на раскопе V. Фи-
гурка вылеплена от руки, у лошадки сильно вытянутая мор-
да, продолговатые прижатые уши, рот прорезан палочкой
(рис. 7а/9). В большом количестве на поселении найдены
биконические пряслица и глиняные навершия (рис.7а/2-4),
каменные зернотерки, терочники, последние иногда из са-
мородного железа.
Остеологический материал, как и ’’степная” керамика,
почти полностью происходит с восточной части поселения
из раскопов I, III. Встречается бык домашний — 12 особей,
коза и овца — 23, лошадь — 7, осел — 4, собака — 137.
Археологические материалы Кангурттута позволяют сбли-
жать их, с одной стороны, с финальными поселениями и мо-
гильниками Намазга VI (поздний Джаркутан, Мулали), могиль-
86
никами бешкентской и вахшской культуры, а с другой сто-
роны, с памятниками степной бронзы южных районов Средней
Азии.
Третий оазис земледельческих поселений эпохи поздней
бронзы намечается в Кулябской долине на реках Кызылсу и
Яксу. Здесь открыт памятник начала I тысячелетия до н.э. —
Карим-Берды38 . Памятник находится в 1-1,5 км к северу от
кишлака Карим-Берды, средний, Воссейского района, на ес-
тественном холме Пелозпая39. Холм окружен с трех сторон
глубокими саями, по которым текут ручьи, впадающие в
р.Шурак, приток Кызылсу. При вспашке холма под бахчу
(площадь холма 500x300 м) на поверхности была найдена в
большом количестве керамика, зернотерки и бронзовый кельт
очень хорошей сохранности (^ис.4/2).
В самой высокой части холма заложен небольшой шурф
(7x1 м) со следующей стратиграфией. До глубины 30см от
дневной поверхности идет пахотный слой с многочисленными
фрагментами керамики. В южной части шурфа культурный слой
выклинивается и начинается чистый лесс без всяких нахо-
док. В северной части под пахотным слоем на одном уровне
открыты мощный зольник с сохранившимися кусками жженого
дерева и яма. В заполнении ямы найден целый лепной гор-
шочек, пирамидальная пастовая бусина и керамические фраг-
менты. На глубине 1,3 м от дневной поверхности культурный
слой подстилается чистым лессом, материком.
Весь материал, собранный на поверхности и в шурфе,
идентичен и хронологически не различается. По технологи-
ческим признакам вся керамика делится на две группы: из-
готовленную на гончарном круге и лепную. Черепок сосу-
дов первой группы красновато-коричневого цвета с при-
месью шамота и иногда известняка. Снаружи сосуды покры-
ты беловато-желтоватым ангобом. Среди форм встречаются
глубокие миски с цилиндроконическим венчиком (рис.10/8),
хумчи с венчиком, оформленным в виде валика (рис. 10/11),
или крюкообразным венчиком (рис. 10/5). Керамика с роспи-
сью представлена всего одним фрагментом горшковидного
сосуда (рис.10/10), рисунок исполняется темно-красной
краской по беловато-желтоватому ангобу — орнамент ’’не-
замкнутых” треугольников, перевернутых вершинами.
Для керамики второй группы характерны кубки горшко-
видной формы (рис. 10/2), глубокие миски типа тагары
(рис.10/3), сосуды с носиками (рис.10/4), плоские крыш-
ки с петлеобразной ручкой. Глина этих сосудов не отлича-
ется от посуды первой группы. Они часто покрыты белым
ангобом. Выделяются сосуды хозяйственного назначения,
цвет черепка серый, в тесте — примеси крупнотолченого
известняка. Встречается форма горшковидного сосуда со
слабопрофилированным, практически круглым дном (рис.10/2).
Ближайшие аналоги керамический материал Карим-Берды
находит на памятниках поздней бронзы типа Яз-депе I , в
Мургабском оазисе, Кучук-тепе -1, Миршади** и Джаркутан
(верхний горизонт)из в Южном Узбекистане, Тилля-тепе в
Северном Афганистане** , чустской культуре Ферганы**6 и Са-
6-4 441
87
разм в Северном Таджикистане1*6. На Карим-Берды в отличие
от вышеупомянутых памятников очень редко встречается ке-
рамика с росписью, отсутствуют сосуды с ручками и так
называемая чернополированная посуда, типичная для посе-
лений Афганистана. Дальнейшие стационарные раскопки на
Карим-Берды позволят более точно определить, имеют ли
эти отличия хронологический или локальный характер.
Кельт-тесло (рис.4/2), найденный на поселении, имеет
удлиненно-прямоугольную форму с плавно изогнутыми и ло-
мающимися в плечиках узкими гранями. Лезвие слегка изог-
нуто, на рабочей части заметны следы ударов. По краям
овальной втулки кельта идут литые бортики. Длина кельта
13 см, ширина вместе с втулкой Зсм. Кельт отлит в дву-
составной литейной форме, на задней стороне лопасти,
вверху, выдавлен литой орнамен^ треугольника. Кельт из
Карим-Берды относится к типу так называемых ’’пещерных”
кельтов со сквозной втулкой. Типологически это орудия
были выделены М.П.Грязновым как ’’карасукские” кельты
(группа VI)47. Подобные кельты встречаются в карасукском
погребении на р.Бее1*8, на Енисее (больше 25), на Алтае и
Восточном Казахстане (13) 49. В кладе у Палацы в Восточном
Казахстане вместе с двумя кельтами рассматриваемого типа
были найдены молоток, браслет со спиральными рожками и
карасукского типа кинжал с шипом. В Южном Таджикистане
интересная находка очень сходного кельта была сделана
на Кулин-тепе около Регара в погребении мужчины50 , захо-
ронение датируется Г.В.Парфеновым эпохой бронзы.
Таким образом, керамический комплекс и бронзовые вещи
(кельт) позволяют уверенно датировать поселение Карим-
Берды временем поздней бронзы, началом I тысячелетия до
н.э. Открытие новых памятников типа Карим-Берды в Южном
Таджикистане позволит в дальнейшем внести некоторую яс-
ность в проблему происхождения и развития культур с рас-
писной керамикой.
Исследования последних лет на территории Южного Тад-
жикистана убедительно свидетельствуют о существовании
здесь уже в эпоху поздней бронзы земледельческих центров.
Земледельцы Южного Таджикистана переселяются сюда из юж-
ных областей Узбекистана и ассимилируют местное населе-
ние (гиссарская культура?). Тесные контакты поддержива-
лись местным земледельческим населением с андроповскими
племенами Восточного Казахстана (находки ’’степной” кера-
мики, бронзовых изделий и литейной формы в Кангурттуте,
андроповская серьга в одном из погребений Тандырйула),
а впоследствии с карасукским населением (’’карасукская”
форма кельта в Карим-Берды)51. Основой этих контактов
могла служить бронза с высоким содержанием олова, импор-
тируемая земледельцами Южного Таджикистана и'з районов
Восточного Казахстана. Пока эти выводы во многом гипоте-
тичны, и решающее значение будут иметь дальнейшие изыска-
ния памятников поздней бронзы и раннего железа Северной
Бактрии и соседних территорий.
88
Примечания
1 Поселения до сих пор не найдены, что объясняется большими ир-
ригационными работами в Гиссарской долине.
2 Литвин ский Б.А.л Антонова Е.В.л Виноградова Н.М. Раскопки мо-
гильника Тандырйул. - АО-1975. М., 1976, с.567; Виноградова Н.М.л
Пьянкова Л.Т. Работы в Гиссарской долине. — АО-1977. М., 1978,
с.554; Антонова Е.В.Л Виноградова Н.М. О летних и осенних разведках
в Регарском районе в 1974 г. — APT. Вып.14 (1974), 1979, с.93 и сл.;
Виноградова Н.М. Отчет о раскопках могильника Тандырйул в 1975 г. —
Там же. Вып.15 (1975), 1980, с.63 и сл.
3 Большая часть могильника снесена при нивелировке поля под
хлопок.
4 Погребения, вероятнее всего, были разграблены в древности.
5 Обнаружено в срезе дороги, погребальную яму проследить не
удалось.
6 Для каменных выкладок использовался известняк.
7 Хранится в реставрационной лаборатории Института истории
АН ТаджССР.
0 Большая часть скульптуры утрачена из-за неосторожности рас-
копщика.
9 Все антропологические исследования сделаны Т.П.Кияткиной, при-
носим ей благодарность.
10 Аскаров А. Сапаллитепа. Таш., 1973, с.114.
11 Спектральный анализ всех бронзовых вещей произведен в кабине-
те спектрального анализа ИА АН СССР.
12 Аванесова Н.А. Серьги и височные подвески андроновской куль-
туры. — Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с.67 и сл.
13 Аскаров А. Древнеземледельческая культура эпохи бронзы юга
Узбекистана. Таш., 1977, табл.67, 16, 17.
14 Schmidt Е.Е. Tepe Hissar. Excavation, 1931. Philadelphia,
1937, pl.86A.
& Dales A. Prehistoric Research in Southern Afghans Seistan. —
Afghanistan. 1971, vol.24, 1, c.30.
26 Массон B.M. Раскопки погребального комплекса на Алтындепе. —
СА. 197$, №4, с.8.
v Dales A. Prehistoric Research, с.30.
26 Аскаров А. Древнеземледельческая культура, с.84 и сл.
19 Массон В.М. Древнеземледельческая культура Маргианы. М.-Л.,
1959 (МИА, №73).
20 Сарианиди В.И. Древние земледельцы Афганистана. М., 1977,
с.22 и сл.
21 Пьянкова Л. Т. Отчет о работе Нурекского археологического от-
ряда. — APT. Вып.14 (1974), 1979, с.78 и сл.; она хе. Раскопки по-
селения Тегузак. - АО-1980. 1981 , с.477.
22 ’
Исследования проводила Южно-Таджикистанская археологическая
экспедиция в 1978 и 1980 гг. См.: Виноградова Н.М. Отчет о работе
отряда по изучению памятников эпохи бронзы в 1978 г. — APT.
Вып.18 (1978), 1984; Виноградова Н.М. Раскопки поселения эпохи брон-
зы Кангурттут на юге Таджикистана в 1980 г. — APT за 1980 г. (в пе-
чати) .
23 Несмеянов С.А. Палеогеография палеолитических стоянок в гор-
ных областях Средней Азии. Палеоэкология древнего человека. М.,
1977, с.220.
89
* Андреев М.С. Таджики долины Хуф. Выл.2. Сталинабад, 1958,
с.420 и ел.
25 Материальная культура таджиков Верхнего Зера^шана. Душ.,
1973. с.13.
26 Stacul G., Тива S. Report in the Excavations at Aligrama
(Swat, Pakistan), 1966, 1972. — EW. Rome, 1975, vol.25, c.291—321;
они же. Report in the Excavations at Aligrama (Swat, Pakistan),
1974. - EW. 1977, vol.27, c.151-205.
27 Мандельштам, A.M. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане.
М., 1968, табл.XV,3,4; XVI,4 (МИА, №145); Пьянкова Л.Т. Могильник
эпохи бронзы Тигровая Балка. — СА. 1974, №3, рис.10, 16.
28 Литвинский Б.А.* Соловьев В.С. Стоянка степной бронзы в Южном
Таджикистане. — Успехи среднеазиатской археологии. Вып.1. Л., 1972,
с.41—46.
29 Гулямов Я.Г.Л Исламов А.у Аскаров А. Первобытная культура и
возникновение орошаемого земледелия в низовьях Зеравшана. Таш.,
1966.
30 Итина М.А. История степных племен Южного Приаралья. М., 1977.
31 Кузьмина Е.Е. Металлические изделия энеолита и бронзового ве-
ка в Средней Азии. М., 1966, табл.Х, 21 (САИ. Вып.В4-9).
32 Там же, табл.ХШ, 14.
33 Там же, с.43.
34 Черников С.С. Восточный Казахстан в эпоху бронзы. — МИА.
1966, №88, табл.66, 2.
35 Там же, с.67.
36 Там же, с. 129.
37 Исследование проводилось в Институте археологии УССР О.П.Жу-
равлевым и А.А.Мельниковой.
38 Виноградова Н.М.У Пьянкова Л.Т. Работы отряда по изучению па-
мятников эпохи бронзы ЮТАЭ весной 1979 г. — APT. Вып. 19 (1979),
1986.
39 Памятник открыт рабочим экспедиции Гулемом Еровым.
^Массон В.М. Древнеземледельческая культура, табл.XXI-XXIV.
41 Аскаров А. А. л Альбаум Л.И. Поселение Кучуктепе. Таш., 1979.
* Пугаченкова Г.А. Новый памятник древнебактрийской культуры. —
Успехи среднеазиатской археологии. Вып.1. Л., 1972, с.47—49.
^Аскаров А. Расписная керамика Джаркутана. — Бактрийские древ-
ности. Л., 1976, с. 17—19.
* Сарианиди В.И. Раскопки Тилля-тепа в Северном Афганистане. —
Материалы к археологической карте в Северном Афганистане. Вып.1.
М., 1972.
45 Заднепровский Ю.А. Древнеземледельческая культура Ферганы.
М.-Л., 1962 (МИА, 118).
* Исаков А.И. Раскопки в Саразме. — АО-1978. М., 1979, с.578.
47 Грязнов М.П. Древняя бронза Минусинских степей. Бронзовые
кельты. — Труды Отдела первобытной культуры Гос. Эрмитажа. 1. Л.,
1941, табл.IV.
Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. 2-е изд. М., 1951,
с. 118, табл.Х!, 13.
49 Черников С.С. Восточный Казахстан в эпоху бронзы, с.84,
табл. 10, 3, 4, 64, 8.
50 Литвинский Б.А.Л Окладников А.П.Л Ранов В.А. Древности Кай-
рак-Кумов (Древнейшая история Северного Таджикистана). Душ., 1962
90
<Тр. АН ТаджССР, т.XXVIII), с.217; Кузьмина Е.Е. Металлические из-
делия энеолита, табл.IV, 7.
51 Спектральный анализ показал, что кельт изготовлен из оловян-
ной бронзы с довольно высоким содержанием олова — 10%, остальные
примеси составляют десятые и сотые доли процента. См.: Равич ИЛ\
Технология изготовления кельта из Карим-Берды. — APT за 1979 г. (в
печати).
В.Е.Войтое
КАМЕННЫЕ ИЗВАЯНИЯ ИЗ УНГЕТУ
Каменные антропоморфные изваяния Центральной Азии
эпохи раннего средневековья служат давним предметом изу-
чения. Они распространены на сопредельных территориях
СССР, МНР и КНР и представляют собой яркие образцы самог
бытной культуры древних тюркояэычных племен. К настояще-
му времени в научный оборот введены сотни памятников,
дающих материал для воссоздания экономической, полити-
ческой и этнической истории, этапов развития социальных
отношений и духовных представлений кочевников. Почти
ежегодные находки новых статуй как в малоисследованных,
так и в давно ’’обжитых” археологами районах постоянно
увеличивают число этих ценных исторических источников,
без изучения которых невозможно правильное понимание
сложных процессов древнетюркской истории и культуры.
Важнейшая роль в осуществлении этой задачи принадле-
жит, пожалуй, Монголии, обширные пространства которой
вобрали множество памятников древнетюркского времени.
Количественно они превосходят все соседние регионы, од-
нако именно здесь они изучены еще довольно слабо. Широ-
кую известность среди них получили лишь немногие, да и
те в основном благодаря усилиям лингвистов-тюркологов.
Поминальные сооружения в честь Бильге-кагана, Кюль-теги-
на, Тоньюкука и некоторых других политических и военных
деятелей вошли в ’’золотой фонд” тюркологии вследствие
сохранившихся на них памятных стел с надписями. Сведе-
ний же о многочисленных рядовых (да и не только рядовых!)
памятниках в литературе очень мало.
Настоящая статья ставит своей целью публикацию полу-
забытой археологами серии каменных изваяний из Централь-
ной Монголии. В 1976, 1978 и 1979 гг. Каракорумский от-
ряд Советско-Монгольской историко-культурной экспеди-
ции, руководимый Н.Сэр-Оджавом, производил раскопки
большого поминального комплекса на р.Толе, известного
под названием ’’Унгету”1. Этот памятник давно известен
археологам, но унгетуским изваяниям до сих пор не уделе-
но должного внимания, хотя большая их часть представля-
ет собой особую группу каменной антропоморфной скульп-
туры. Иконография их отличается от распространенного ти-
па древнетюркских ’’каменных баб”, давно заслуживших пра-
во называться ’’классическими”.
92
Последние, как известно, изображают воинов-мужчин ”в
головных уборах или с прической, иногда с серьгами в
ушах. К поясам, украшенным наборными бляхами самых раз-
нообразных форм, бывают подвешены мечи или сабли, ножи,
мешочки, кинжалы и пр. В руках изваяний в большинстве
случаев изображен какой-нибудь сосуд”2. Следует добавить
что на их лицах часто изображены различной формы усы,
бороды и ’’крылатые” брови, плотно сведенные у переноси-
цы. На ряде статуй сохранились также изображения длин-
нополых халатов с широкими лацканами на груди и манжета-
ми у запястий.
Отличительными признаками унгетуских изваяний явля-
ются своеобразное положение скрещенных на груди рук с
растопыренными пальцами и почти полное отсутствие изоб-
ражений усов, бород и каких-либо предметов. Прямые ана-
логии им в Центральной Азии неизвестны3. К сожалению,
ни один из исследователей, посетивших Унгету в конце
XIX — начале XX в., не обратил внимания на особый харак-
тер иконографии здешних статуй, что обесценило их как
надежный источник для последующего изучения средневеко-
вой кочевнической скульптуры.
Первооткрыватель ’’памятника на Онгыте”1* Н.М.Ядринцев
(1891 г.) в ’’Предварительном отчете” о своих работах в
Монголии писал: ”В нескольких шагах от гробницы (квад-
ратного ящика из четырех гранитных плит. — В.В.) стояли
каменные бабы и изваяния; одна из них, обращенная к гроб-
нице лицом, была 2 м 2 7 см, другие каменные бабы были
позади, некоторые в лежачем положении: всех этих статуй
около могильника насчитывалось до 17” .
Вскоре В.В.Радлов поместил в 1 выпуске своего ’’Атла-
са” рисунок ’’тукюэской могилы на Онгите’’, сделанный ”по
моментальной фотографии Н.М.Ядринцева” участником Орхон-
ской экспедиции 1891 г. натуралистом С.М.Дудиным. На
рисунке видна полуразвалившаяся ’’гробница” и позади нее
две стоящие статуи6.
Проезжавший по долине р.Толы в 1894 г. Д.А.Клеменц
встретил ’’между долинами Шанаган-ама и Джиргаланту-ама7
...большую могилу с целой аллеей камней и обставленную
с юго-восточной стороны каменными бабами; всех камней
со следами обделки оказалось 10 штук”8.
В 1901 г. был опубликован более подробный отчет
Н.М.Ядринцева о его работах 1891 г. в Монголии, в кото-
ром дано красочное описание поразившего его воображение
комплекса Унгету, но не упомянуто, как ни странно* в
этот раз его название. В отчете содержатся важные све-
дения о расположении статуй, приводятся размеры 7 антро-
поморфных и 2 фрагментов зооморфных изваяний и повторя-
ется вновь, что, ’’судя по головам и обломкам каменных
баб... их было около 16-17 фигур”9.
Наконец, Г.И.Боровка при описании впервые произведен-
ных им в Унгету археологических раскопок (1925 г.) от-
метил, что ’’здесь было вырыто из земли довольно большое
количество каменных баб, полузасыпанных землею”. При
93
этом наибольший интерес вызвала у него лишь одна, для
изготовления которой был использован "оленный камень”,
относящийся ”к более древней эпохе, чем турецкий период
в Монголии”10. К описанию приложены небольшие, весьма
нечеткие фотографии 14 статуй и схематический план па-
мятника, где обозначено местоположение 24 изваяний11.
Как видно, отсутствие описаний внешнего вида унгетус-
ких изваяний людей в цитированных работах, а также не-
достаточно хороший иллюстративный материал явились при-
чиной их длительного забвения. Статуи из Унгету так и не
нашли своего места ни в одной из существующих классифи-
каций, причем Я.А.Шером было высказано предположение,
что даже ’’вероятность обнаружения совершенно новых ико-
нографических типов древнетюркской скульптуры чрезвычай-
но мала”12.
За три полевых сезона работ в Унгету Каракорумский
отряд обнаружил на поверхности земли и при раскопках
34 антропоморфных и 2 зооморфных изваяния13. Почти все
они изготовлены из* гранита. Цвет камня серый, иногда с
черными вкраплениями, или коричневато-желтый. Плотность
породы довольно высокая, особенно у оленного камня. У
статуй из крупнозернистого гранита сохранность изображе-
ний намного хуже, чем у изготовленных из мелкозернистой
породы. Одно из изваяний (см. ниже №27) было изготовле-
но из зеленоватого метаморфического сланца. Эта порода
хрупка и малопригодна для скульптурной обработки, но тем
не менее в древнетюркское время ее употребляли для этой
цели часто14.
Все унгетуские изваяния людей являются стело^идными
и имеют одностороннюю обработку, т.е. различные изобра-
жения помещены на одной из плоскостей каменного столба
или плиты. Поверхности статуй шероховатые, и только у
переиспользованного оленного камня грани были отполиро-
ваны еще в древности. Скульптурная обработка производи-,
лась двумя способами: I — в технике барельефа (18 экз.)
и II — в плоскостной технике, при которой изображения
даны врезными контурными линиями (9 экз.).
В приводимом ниже перечне описания материала и техни-
ки изготовления статуй в большинстве случаев опускаются.
В него не включены также 7 обломков нижних частей извая-
ний, не сохранивших каких-либо изображений. Вслед за по-
рядковым номером изваяния в скобках даются один или два
полевых номера. Для стоящих фигур отмечаются две высоты:
первая — от поверхности земли, вторая (в скобках) — об-
щая. При указании ширины и толщины камня первые цифры
обозначают размеры в плечах, вторые — у основания.
ОПИСАНИЕ ИЗВАЯНИЙ
№1 (1). Рис.1/1.
Стоит в 3,5 м к юго-востоку от гранитного ящика. Лицом
ориентировано в сторону последнего, т.е. на северо-запад.
94
Камень в сечении овальный. Голова яйцевидная, слегка
вытянута кверху. Лицо широкое, плоское, скошено сверху
вниз, при этом подбородок чуть выдается вперед, а заты-
лок немного запрокинут назад. Сохранность изображений
плохая. Руки согнуты в локтях и сложены на груди. Расто-
пыренные пальцы правой кисти закрывают левую. Под шеей
выпуклые валики образуют ’’свисающий треугольник”, обоз-
начающий, видимо, лацканы верхней одежды. Посредине
столба едва заметен поясок в виде узкого желобка15. Выс,—
2,32 (2,90); выс.головы — 0,54; шир. — 0 ,44-0,48 ; толщ.—
0,29-0,32 м.
№2 (2). Рис. 1/2.
Стоит в 6 м к юго-востоку от первого, но не в створе
с ним, а несколько смещен к югу. Лицом обращено на
северо-запад. Камень в сечении овальный. Голова яйцевид-
ная, вытянута кверху. Сохранность изображений плохая.
Шея слегка намечена. Плечи покатые. Сложенные на груди
руки едва различимы16. Выс, — 1 ,20 ( 1 ,78); выс.головы —
0,45£ шир. — 0,38-0,28 ; толщ. — 0,18-0,26 м.
№3 (4) Рис. 2/1.
Камень сигарообразной формы, круглый в сечении. Отби-
тая голова яйцевидная, передняя и задняя стороны упло-
щены. Изображения лица четкие. Овальные глаза образова-
ны закруглением желобка, очерчивающего контур носа. Рот
маленький, прямой. Подбородок острый. Шея слегка намече-
на. Руки не изображены. Основание приострено крупными
сколами. Выс. — 1,60; выс.головы — 0,45; шир. — 0,33-
0,22; толщ. — 0,18 м.
№4 (5). Рис.1/3.
Обломок в форме подтреугольного в сечении столба.
Верхняя часть утрачена. Сохранились лишь рельефные лок-
ти рук, в первоначальном виде сложенных или скрещенных
на груди. Выс. — 1,32; шир. — 0,35-0,41; толщ. — 0,16 м.
№5 (6 и 34). Рис.1/4.
Два обломка прямоугольной в сечении плиты. Голова и
основание утрачены. На верхнем обломке сохранились изоб-
ражения сложенных на груди рук, видимые только при бо-
ковом освещении. Правая кисть без пальцев перекрывает
левую. Выс. — 1,15; шир. — 0 ,42-0,40 ; толщ. — 0,20м.
№6 (7 и 23). Рис.1/5.
Разбитая на две части статуя с прямоугольной в сече-
нии верхней половиной и овальной нижней. Голова яйцевид-
ная, вытянута кверху. Глаза большие, овальные, со зрач-
ками. Нос длинный, внизу широкий. Рот небольшой. Подбо-
родок массивный. Плечи округлены. Руки сложены вместе
на груди17. Выс. — 1,82; выс.головы — 0,44; шир. — 0,32-
0,40; толщ. — 0,13-0,20 м.
№7 (9). Рис. 1/6.
Камень подквадратный в сечении. Верх головы отбит от
левого виска до правой щеки. Черты лица сохранились пло-
хо. Подбородок в виде тупого угла. Шея слегка намечена.
95
Сложенные на груди руки почти неразличимы. Выс. — 1,32;
выс.головы — до 0,36; шир. — 0,36-0 ,40; толщ. — 0,20 м.
№8 (10) . Рис. 2/2.
Верхний обломок прямоугольной в сечении плиты. Голо-
ва яйцевидная, маленькая. Лицо плоское. Глаза образова-
ны закруглениями желобка, очерчивающего нос. Рот в виде
опущенной уголками книзу скобочки. Подбородок приострен.
Шея не выделена. Плечи покатые. Руки не изображены18.
Выс. — 1,13; выс.головы — 0,39; шир. — 0,30-0,33;
толщ. — 0,10-0,18 м.
№9 (11). Рис.3/1.
Камень с уплощенной лицевой и округлой задней сторо-
нами. Основание приострено. Верх головы сбит, с правой
стороны старый скол. Поверхность камня сильно выветри-
лась. Глаза почти не видны. Нос узкий, длинный. Рот в ви-
де прямой линии. Подбородок острый, очерчен глубоким же-
лобком. Шея не выделена. Сложенные на груди руки едва
заметны (Боровка Г.И., табл.VI,3, второе слева). Выс. —
1,32; выс.головы — 0,32; шир. — 0,49-0,30; толщ. —0,20—
0,30 м.
№10 (13). Рис.2/3,
Камень в сечении округлый, но левая сторона уплощена.
Основание отбито19. Сохранность изображений крайне пло-
хая. Голова большая, массивная. Лоб, сохраняя естествен-
ную форму камня, нависает над лицом. Нос длинный, сбит в
средней части. Глазницы глубокие. Рот в виде прямой ли-
нии. Подбородок приострен. Рук нет. До того как статую
сломали, она лицом была обращена на юго-запад. Выс. —
1,80; выс.головы — 0 ,62 ; шир. - 0,30-0,20 ; толщ.—0,32-
0,18 м.
№11 (14). Рис,3/2*
Камень в сечении овальный, основание утрачено, верх
головы сбит. Черты лица почти не видны. Руки согнуты в
локтях и сложены на животе (Боровка Г.И., табл.VI,3,
четвертое слева). Выс. — 1,15; выс.головы — 0,39; шир,—
0,48; толщ. — до 0,16 м.
№12 (15). Рис.2/4.
Камень в сечении подтреугольный, основание утрачено.
Черты лица видны только при боковом освещении. Рук нет
(Боровка Г.И., табл.VI,3, третье слева). Выс. — 1,50;
выс.головы — 0,55; шир. — 0,35-0,32; толщ. — 0,20 м.
№13 (16) , Рис.3/3.
Камень сигарообразной формы, круглый в сечении. Яйце-
видная голова сильно вытянута кверху. Глаза округлые,
нос длинный, рот почти неразличим. Подбородок округлый,
узкий, в профиль чуть выдается вперед. Шея высокая,
круглая. Плечи покатые. Руки согнуты в локтях и прижаты
к груди, причем правая кисть изгибается над левой. На
животе статуи двумя желобками изображен гладкий поясок
шириной 5 см (Боровка Г.И., табл.VI,3, второе справа).
96
Выс. — 1,80; выс.головы — 0,54; шир. — 0,38-1,15; толщ.—
0,36-0,20м.
№14 (17). Рис.2/5.
Камень саблевидной формы, подтреугольный в сечении.
Голова вытянута кверху. Длинный нос и рот-ямка высечены
на остром ребре камня. Овальные большие глаза изображе-
ны на боковых гранях. Глазницы глубокие, надбровья вы-
пуклые. Подбородок узкий, острый. Рук нет (Боровка Г.И.,
табл.VI,3, первое слева). Выс. — 1,45. выс.головьГ— 0,44;
шир. и толщ. — до 0,32 м.
№15 (20) . Рис.2/6.
Квадратный в сечении оленный камень. Основание отби-
то и утрачено. Рисунки ’’летящих” по диагонали вверх и
вниз оленей, топорика и пояса читаются плохо даже при
сильном боковом освещении. Более поздняя человеческая
личина в верхней части оленного камня прочерчена широ-
ким и глубоким желобком. На лбу сохранились старые изоб-
ражения оленьих рогов. Лицо овальное, широкое. Длинный,
расширенный книзу нос и почти круглые глаза описаны од-
ной линией. Рот небольшой, овальный. Подбородок округ-
лый. Шея не выделена20. Выс, — 1,50; выс.головы — 0,43;
шир. — 0,28; толщ. — 0,26 м.
№16 (21 и 37). Рис.3/4.
Камень в сечении подтреугольный, основание приостре-
но. Спиной статуи служит широкая, слегка вогнутая плос-
кость камня, а лицо и руки высечены на угловой его час-
ти. Голова отбита21. Она яйцевидной формы, верхняя часть
высокая, коническая. Глаза большие, овальные. Тяжелые
насупленные брови и длинный нос образуют Т-образную фи-
гуру. Уши выступают в стороны. Верхняя и нижняя губа
выпуклые. Подбородок массивный, округлый. Шея короткая,
поэтому голова кажется вдавленной в широкие, слегка при-
поднятые плечи. Руки скрещены на груди. Левая кисть в
виде большой округлой выпуклости с намеченными пальцами
перекрывает чуть меньшую по размерам выпуклость правой
кисти. Бицепсы широкие, плоские. На спине статуи грубо
изображена тамга в виде фигурки козла (рис.5/1). Выс. —
1,72; выс.головы — 0,57; шир. — 0,45-0,32; толщ. -0,15-
0,30 м.
№17 (22) , Рис.3/5.
Голова статуи овальная в сечении. Черты лица полу-
стерты. Глаза круглые, надбровья выпуклые. Нос длинный,
кончик отбит. Рот небольшой. Выпуклые уши почти полностью
сбиты. Подбородок овальный, узкий. Сохранилась часть
шеи справа (Боровка Г.И., табл.VI,2, второе слева).
Выс.обломка — 0,55; шир.лица — 0,27; толщ.камня — 0,30 м.
№18 (25). Рис.3/6.
Средняя часть статуи в форме подпрямоугольной в сече-
нии плиты. Голова и основание утрачены. Мускулистые ру-
ки сложены на груди так, что растопыренные пальцы правой
кисти закрывают левую кисть. В нижней части обломка
7 441
97
изображен фаллос (Боровка Г.И., табл.VI,2, второе спра-
ва и примеч.1 на с.78). Выс. — 0,83; шир. — 0,38-0 ,40 ;
толщ. —0,16м.
№19 (26). Рис.3/7.
Сломанная пополам статуя в форме прямоугольной в се-
чении плиты. Основание утрачено. Овальная голова вытяну-
та кверху, лицевая плоскость скошена сверху вниз. Изоб-
ражения лица и рук видны только при боковом освещении.
Глаза небольшие, овальные. Нос короткий, расширен книзу.*
Рот едва различим. Подбородок приострен и в профиль вы-
ступает вперед. Шея не выделена. Плечи широкие, покатые.
Руки скрещены на груди, левая лежит поверх правой. Паль-
цы обеих рук тщательно проработаны (Боровка Г.И.,
табл.VI,2, отдельное изваяние во втором ряду). Выс. —
1,52; выс.головы — 0,50; шир. — 0,45; толщ. — 0,22 м.
№20 (27) . Рис.4/1.
Средняя часть статуи в форме подпрямоугольной в сече-
нии плиты. Голова й основание утрачены. На правом плече
большой скол. Лицевая поверхность повреждена, поэтому
изображения почти не сохранились. Видны только слабые
контуры левой руки от плеча до кисти и неясные следы
правой. Выс. — 1,23; шир. - 0,40-0,48 ; толщ. — 0,15-0,20 м.
№21 (28). Рис. 4/2.
Обломок верхней части статуи — голова и часть груди.
Голова яйцевидная, верх вытянут и приострен. Лицо широ-
кое, плоское. Черты лица полустерты. Глаза в виде оваль-
ных углублений. Нос короткий, широкий. Рот почти нераз-
личим. Подбородок округлый. Шея слегка намечена'(Боров-
ка Г.И., табл.VI,2, первое справа). Выс. — 0,65; шир. —
0,31; толщ. — 0,22 м.
№22 (30). Рис. 4/4.
Фрагмент головы статуи. Лицевая поверхность покрыта
известковой коркой. Верх головы от бровей и подбородок
отбиты, на уровне рта слева большой скол. Глаза круглые,
маленькие. Нос длинный. Скулы выпуклые22. Выс. — 0,27;
шир. — 0,25; толщ. — 0,14 м.
№23 (31). Рис.4/3.
Обломок средней части статуи (?) в форме подпрямо-
угольной плиты. Изображения очень нечеткие, поэтому не
совсем понятны. Возможно, это часть груди человека со
стилизованными контурами сложенных рук23. Выс. — 0,56;
шир. — 0,36-0,45; толщ. — 0,10-0,12 м.
№24 (32). Рис.4/6.
Камень в сечении овальный, основание утрачено (?).
Голова яйцевидная, верх вытянут и приострен. Нос длинный,
расширен книзу. Надбровья мощные. Глаза большие, оваль-
ные. Маленький рот-ямка отделен от носа выпуклой губой.
Шея короткая. Голова как бы вдавлена в широкие округлые
плечи. Преувеличенно броско очерчены плечевые мускулы и
бицепсы. Руки сложены на груди так, что растопыренные
98
пальцы правой ладони перекрывают левую2*. Выс. — 1,80;
выс.головы — 0,56; шир. — 0,56-0 ,48 ; толщ. — 0,22 м.
№25 (33). Рис.4/5.
Средняя часть статуи в форме подпрямоугольной в сече-
нии плиты. Голова и основание утрачены. Руки сложены на
груди так, что левая кисть закрывает правую, пальцы ’ не
прорисованы. Отходящие от плеч выпуклые валики смыкаются
под шеей, образуя ’’свисающий треугольник”. Выс. — 1,16;
шир. — 0,40; толщ. — 0,17 м.
№26 (36) , Рис.4/7.
Верхняя часть статуи, овальная р ~ечении. Голова боль-
шая, верх округлен. Уши выпуклые. Мощные длинные брови
образуют с носом Т-образную фигуру. Глаза овальные, боль-
шие, выпуклые. Усы прямые. Рот колечком, верхняя губа
сливается с усами. На подбородке небольшая борода-‘*эс-
паньолка”. Плечи широкие, несимметричные. Руки сложены
на груди. Правая кисть с едва намеченными пальцами узкой
ладони закрывает левую. Локти отбиты25. Выс, — 1 м; выс.
головы — 0,60; шир. — 0,44-0,36; толщ. — 0,13 м.
№27 (35).
Фигура из зеленоватого сланца с беловато-желтыми про-
жилками кварца. Камень сигарообразной формы, трапеци-
евидный в сечении, разбит на две части. Обработан в ви-
де силуэта человека; черты лица и руки не изображены.
Голова овальная. На широкой лицевой плоскости глубоким
желобком обозначен острый подбородок. На противоположной
усеченной части камня имеется подтес в виде овальной вы-
пуклости. Выс. — 1,60; выс.головы — 0,48; шир. — 0,40-
0,34; толщ. — 0,18-0,20 м.
Статуя барана. Рис.6.
Изготовлена из темно-серого мелкозернистого гранита.
Животное изображено лежащим на прямоугольной подставке,
ноги поджаты под брюхо. Детально обработана только голо-
ва. Тщательно выполнены круто изогнутые рога, внутри ко-
торых видны длинные острые уши. Верхняя часть обоих ро-
гов и значительная часть правого уха отбиты. Рот узкий,
длинный. Ноздри маленькие, в виде овальных ямок. Глаза
небольшие, слегка выпуклые. Остальная часть фигуры не
закончена. Шерсть изображена короткими извилистыми бо-
роздками, идущими в различных направлениях. Согнутые пе-
редние колени переданы двумя выступающими вперед кубиками.
Черта, которая должна была отделить подставку от тулови-
ща, прочерчена только с правой стороны. На левом бедре
статуи глубоко врезана в камень большая тамга (рис.5/2)а.
Общая высота статуи — 0,97 м; размеры подставки — 0,75х
х0,28x0,10 м.
Статуя льва. Рис.7.
Изготовлена из темно-серого мелкозернистого гранита.
Лев изображен сидящим на прямоугольной подставке, перед-
ние лапы выпрямлены. Морда тупо срезана, зубы оскалены.
7-2 441
99
Глаза большие, круглые, выпуклые. Уши отбиты. Острая
грудь выдается вперед. Тонкий гибкий хвост с кисточкой
на конце пропущен под задней лапой слева. Грива переда-
на косыми извилистыми бороздками, а шерсть — мелкими че-
шуйчатыми сколами27. Общая высота статуи — 0,96 м; разме-
ры подставки — 0,77x0,37x0,10 м.
* * *
Изучение внешнего вида унгетуских изваяний людей по-
казывает, что в изображениях их лиц прослеживается соче-
тание европеоидных и монголоидных черт с явным преобла-
данием первого компонента. Глаза, как правило, имеют вид
больших овальных или округлых выпуклостей, а у изваяния
№6 отмечены зрачки28. Носы длинные, с широкими ноздрями.
Рты маленькие в виде овальных ямок или прямых желобков
(у №8 - в виде ’’скобочки”) . Подбородки округлые или при-
остренные, у отдельных фигур в профиль слегка выступают
вперед. Шеи чаще всего едва намечены. Плечи широкие, при-
поднятые кверху или покатые. Руки согнуты в локтях и сло-
жены на груди. При этом левая кисть лежит поверх правой
в трех случаях (№16, 19, 25), правая поверх левой в шес-
ти случаях (№1 , 5 , 13 , 18 , 24 , 26), обе сложены вместе в
двух случаях (№6, 11), неопределенных— шесть случаев
(№2,4,7,9,20,23). У пяти изваяний прорисованы пальцы
одной руки (№1 , 16, 18 , 24 , 26), а у №19 — обеих рук.
На детали одежды указывают отдельные, притом весьма
неясные, признаки. У №1 и 13 узкими желобками отмечены
слегка приспущенные спереди пояса, ’’свисающие треуголь-
ники” на груди статуй №1, 23 и 25 обозначают, видимо,
лацканы верхней одежды, а вытянутая кверху форма голов
у большей части фигур дает возможность предположить на-
личие высоких головных уборов в виде конических шапок.
Никаких других изображений, кроме усов и бороды у №26,
фаллоса у №18 и тамги у №16, на статуях людей нет.
Стилистически унгетуские изваяния людей делятся на
три группы: I — ’’поясные”, изображающие голову и руки
человека,— 17 экземпляров (сюда включены также статуи с
утраченными головами, но сохранившие очертания рук);
II — ’’плечевые”, на которых изображена только голова с
проработанными чертами лица, — 8 экземпляров; III — ’’ан-
тропоморфные балбалы”, у которых в массиве камня намече-
ны очертания головы, но какие-либо изображения отсут-
ствуют, — 1 экземпляр29.
Несмотря на малое количество изобразительных элемен-
тов, с*гатуи людей из Унгету находят параллели в памятни-
ках монументальной скульптуры раннесредневековых кочев-
ников. Стилизация в изображениях высоких головных убо-
ров, поясов и лацканов халатов, своеобразная трактовка
бровей и носа в виде Т-образной фигуры (№16, 24 и 26),
изображение усов и бороды (№26) широко практиковались
тюрк^язычными ваятелями в VI—XIII вв. Аналогичные ста-
туям II группы безбородые и безусые личины обнаруже-
100
ны в различных районах Центральной Азии и в половецких
степях юга России30.
Плечевые статуи датируются Я.А.Шером VI—VIII вв.,
С.А.Плетневой — X-XI вв., А.А.Чариковым — XI-XIII вв.а.
В эти же рамки времени укладываются перечисленные сти-
листические признаки статуй I группы. Однако столь боль-
шой хронологический диапазон, свидетельствуя о длитель-
ности бытования подобных изобразительных приемов, не мо-
жет служить критерием для определения достаточно точно-
го времени создания каменных изваяний из Унгету. С этой
целью следует рассмотреть иные элементы изображений, в
первую очередь положение рук у статуй I группы.
Держащие обеими руками сосуды или другие предметы
изваяния, стоящие одиноко или вблизи каменных оградок и
курганов, найдены в Туве, Семиречье, Восточном Казахста-
не, на ’’княжеских” жертвенно-поминальных комплексах Мон-
голии, они же составляют основную массу половецкой
скульптуры. Несмотря на значительные внешние отличия,
главным из которых является отсутствие каких-либо пред-
метов в руках унгетуских фигур, все эти памятники объе-
диняет один из важнейших признаков — согнутые в локтях
и сложенные вместе обе руки.
Во многих классификациях подобные изваяния выделены
в особый иконографический тип. Расходясь иногда в вопро-
сах атрибуции отдельных изображений, авторы классифика-
ций единодушны в одном — стилистический прием, при кото-
ром обе руки ’’прижимаются” к груди или животу, появля-
ется в каменной скульптуре тюркоязычных кочевников позд-
но. Первая попытка выделения более поздней группы среди
изваяний VI-IX вв. была предпринята Л. А.Евтюховой32 .
Вскоре Л.Р.Кызласов описал характерные признаки извая-
ний с согнутыми в локтях обеими руками, наметил их аре-
ал и датировал их VIII-Хвв.33. Согласно А.Д.Грачу, ’’эти
памятники относятся к VIII-IX вв. и3+. По Я .А.Шеру, такого
рода изваяния в Семиречье существовали в период VIII-
IX вв. или даже несколько дольше35. ’’Изваяния с сосудом
в обеих руках у пояса” из Восточного Казахстана А.А.Ча-
риков датирует IX-XII вв.36. Большие поминальные комплек-
сы Монголии, к числу которых принадлежит Унгету, в ряде
случаев датируются надписями 20—30-ми годами VIII в.37.
Именно здесь можно встретить наибольшее число примеров
для сравнения с материалами из Унгету. Статуи людей с
прижатыми к груди обеими руками зафиксированы на памят-
никах Кюль-тегина, Тоньюкука, Онгинском и ряде других,
причем в подавляющем большинстве случаев в руках у них
отсутствуют сосуды. Таким образом, есть основания счи-
тать, что фигуры со сложенными на груди руками появляют-
ся в Центральной Азии не ранее VIII в.
Что же касается фаллической статуи №18, то это един-
ственное изваяние такого рода не только в унгетуской се-
рии, но и во всей массе опубликованной раннесредневеко-
вой скульптуры. Отчетливо выраженные половые признаки
имеют лишь некоторые статуи из Дариганги (Юго-Восточная
7-3 441
101
Монголия), но В.А.Казакевич, автор первой публика-
ции о них, признавая сходство отдельных изображенных
здесь элементов с иконографическими особенностями тюрк-
ской скульптуры, справедливо отмечал, что нет ’’никаких
доказательств, чтобы орхонские тюрки или племена, состав-
лявшие их союз, кочевали некогда в Дариганге”38. Безус-
ловно, эти памятники были созданы в послетюркское время.
Изваяния львов и баранов найдены на поминальных ком-
плексах начала VIII в. в Монголии (в Хушо-Цайдаме на
р.Кокшин-Орхон, Мухарском или Улхубулунском на р,Толе,
Батцэнгэл-II нар.Хойт-Тамир, Шивет-Улан при слиянии рек
Хануй и Хуни-гол, Их-Хушот у оз.Давс-нур и др.). За пре-
делами Монголии каменные статуи львов обнаружены в Туве
и Хакасии. В 1947 г. две сильно поврежденные фигуры бы-
ли найдены Саяно-Алтайской экспедицией в Туве близ
пос.Сарыг-Булун (Эрзин)39. Раскапывавший Сарыг-Булунский
поминальный комплекс Л.Р.Кызласов (1955 г.) датировал
его VII-VIII вв. * . ”В Минусинской котловине, — пишет
А.А.Формозов, — есть заведомо поздние каменные статуи
животных — голова лошади с упряжью, найденная на р.Таше-
бе, близ улуса Тугужекова, фигура льва из Листвягова
Краснотуранского района”41 .Вполне возможно, последняя
имеет отношение к древнетюркскому поминальному комплексу.
Тамга, высеченная на левом бедре статуи барана из Ун-
гету (рис.5/2), встречается очень редко. Некоторое сход-
ство с ней прослеживается в значке, изображенном на кру-
пе лошади с Сулекской писаницы в Хакасии, датируемой
IX-Xbb.**, и на камне с рисунками десятков тамг из Ар-
шан-хада в Хэнтэйском аймаке МНР43 , научная обработка
которых еще не производилась.
Тамга в виде фигурки горного козла, помещенная на
спине статуи №16 из Унгету (рис.5/1), является отличи-
тельным знаком правящего рода тюрок-тугю. Она многократ-
но повторяется на различного рода памятниках Монголии,
Алтая, Тувы, Казахстана и Памира. По замечанию А.Д.Гра-
ча , ’’это как бы сигнальные вехи, отражавшие ареал и зо-
ну передвижения племен, входивших в состав каганатов ор-
хоно-алтайских тюрков”44. Чаще всего козловидные тамги
встречаются среди петроглифов, ими же отмечен ряд памят-
ных стел, каменных изваяний и балбалов, установленных
на ’’княжеских” комплексах Монголии. Так, например, там-
ги-козлы изображены на груди одного из изваяний с памят-
ника Кюль-тегина, на антропоморфном балбале и статуе с
поминального комплекса Хушо-Цайдам III, на стелах Бильге-
кагана, Кюль-тегина, Онгинской и др.45. В целом же тамги
в виде козлов датируются VI-VIII вв.
Антропоморфные балбалы III стилистической группы из
Унгету также находят аналогии в датированных поминальных
комплексах высшей древнетюркской знати в Монголии. Ста-
туи в виде стилизованных человеческих фигур без изобра-
жений черт лица и атрибутов найдены в Хушо-Цайдаме, на
Онгин-голе и памятнике Батцэнгэл-II. Как и унгетуское из-
ваяние №27, они начинают здесь длинные ряды каменных
102
столбиков-балбалов. Возможно, именно они помогут наконец
разрешить давний спор о том, чем собственно являются ка-
менные изваяния древнетюркского времени — изображениями
побежденных наиболее могущественных врагов тюрок (Н.И.Ве-
селовский, А.Д.Грач и др.) или же это портретные изобра-
жения самих умерших тюрок (Л.Р.Кызласов, Я.А.Шер и др.).
Антропоморфные балбалы, стоящие впереди рядов необрабо-
танных камней, дают возможность именно в них видеть
изображения побежденных врагов, подтверждением чему слу-
жат такие камни с надписями на памятниках Бильге-кагана
и Онгинском46.
Таким образом, изучение изобразительных элементов ун-
гетуских изваяний показывает ряд общих черт с уже извест-
ными образцами скульптуры центральноазиатских кочевни-
ков. Вместе с тем они составляют особую в иконографичес-
ком отношении группу. Датировка методом сравнительного
анализа, казалось бы, позволяет отнести их ко времени не
ранее VIII в. Однако в 1979 г. вышла в свет статья участ-
ника раскопок в Унгету, сотрудника Института истории АН МНР
Д.Баяра, в которой была предложена совершенно иная дати-
ровка унгетуских статуй. "Их стиль выполнения, — пишет
он, — очень примитивен и отличается архаичностью, а в
их выполнении отсутствует твердо установленная традиция
изображения человека, присущая тюркам... В результате
проведенного анализа можно сделать вывод, что эти извая-
ния относятся не к времени возвышения Тюркского кагана-
та, а к более раннему, возможно и к предшествовавшему
тюркам, жужаньскому времени"47.
Предположение о жужаньском происхождении изваяний из
Унгету, основанное лишь на весьма спорном признании их
"примитивности" и "архаичности", не было подкреплено ни-
какими дополнительными аргументами, поскольку археологи-
ческие памятники этого времени в Монголии еще не обнару-
жены. Тем не менее в новейшем издании "Истории МНР" ун-
гетуский поминальный комплекс был включен в разряд па-
мятников Жужаньского каганата40. В итоге попытка опреде-
ления датировки и этнического происхождения статуй из
Унгету методом визуального анализа стилистических прие-
мов их изготовления дала полярные результаты.
Проблема эволюции стиля каменной антропоморфной скульп-
туры кочевников Центральной Азии в период VI-XII вв. ус-
пешно разрабатывается советскими и монгольскими учеными,
однако время и место становления ее "классической" формы
в данном регионе все еще остаются загадкой. Осторожная
попытка Д.Баяра присоединить новое, более раннее звено
к этой эволюционной цепи, к сожалению, не находит под-
держки в имеющихся источниках. Отсутствие каких-либо
сведений о похоронных обрядах жужаней делает невозможным
соотнесение с ними комплекса Унгету с каменными изваяни-
ями, тогда как тесная его связь с идентичными по назна-
чению и планировке датированными памятниками высшей дре-
внетюркской знати в Монголии очевидна и не вызывает сом-
нений в их одновременности.
7-4 441
103
Как показали раскопки, комплекс Унгету является двух-
слойным. Это единственный из известных ныне памятников,
переживший два периода строительства49. Сооружение на пер-
вом этапе глубокого рва, вала, мощного глиняного пола,
постройка кирпичного храма под черепичной кровлей, изго-
товление и установка десятков изваяний и свыше 550 бал-
балов свидетельствуют, что данный комплекс строился в
честь предводителя одного из крупных племен, входивших
в состав тюркской державы. Наряду с тюрками-тугю в нее
входили различные телеские племена: Уйгуры, ’’Юаньгэ,
Сеяньто, Кибиюй, Дубо, Гулигань, Доланьгэ, Пугу, Баегу,
Тунло, Хунь, Сыге, Хусе, Хинь, Аде, Байси, всего 15 по-
колений... Они считались подданными дулгаского (тюркско-
го. — В.В.) Дома. Дулгасцы их силами геройствовали в пус-
тынях севера”®.
Вопрос о территориальной локализации племен Тюркского
каганата является одним из наиболее трудноразрешимых,
хотя письменные источники сохранили отдельные сведения
об их месторасположении, в частности в районе р.Толы.
Так, например, в 628 г. ’’поставил свою ставку при реке
Дуло (Толе. — В.В.)” уйгурский принц Пуса51. ”Мы видим
племя бокли, — пишет Ю.А.Зуев, — в трех местах: в бас-
сейне р.Хилок, в бассейне Толы и в Увэе; сыгир — в про-
винции Шаньси, на юге пустыни Алагань и в районе совре-
менного Улан-Батора”52, т.е. становится очевидным, что в
бассейне Толы в VII в. проживали различные племена, в том
числе и переселившиеся сюда с запада сеяньто.
Китайские источники сообщают о сеяньто, что ’’между
телэскими поколениями это было самое сильное”53. В 628 г.
сеяньтоский князь Инань отложился от своего патрона,
тюркского Хели-кагана. В 629 г. он объявил себя ханом,
но лишь в 631 г. танский император Тайцзун, ’’восставший
против Хели”, повелел своему посланнику вручить Инаню
’’грамоту, литавру и знамя”, чем подтверждал его право
на каганский престол. Получив верховную власть, Инань
расширил границы своих владений от Западного Алтая до
Хингана и от пустыни Гоби до Енисея и Байкала. После
стабилизации внутреннего положения в стране ’’Инань со
своим поколением подался несколько к востоку и осел у
гор Дуйюгянь, на северном берегу р.Дуло”54. Собранная
Инанем коалиция племен была последним всплеском степной
независимости. В 650 г. страна была разделена на округа
и уезды по китайскому административному образцу, после
чего ’’тридцать лет в северных странах не слыхали военно-
го шума”55.
Согласно тем же источникам, сеяньтоские ’’обычаи боль-
шей частью сходны с дулгаскими”56. Это важное замечание
может служить отправным пунктом при определении времени
и принадлежности памятника Унгету. Инань-каган, как из-
вестно, умер осенью 645 г., но и несколько лет спустя
’’телэские поколения повиновались сеяньто”57. Одним из ви-
дов повинности могло быть участие телесов и остатков тю-
рок-тугю в сооружении в конце 40-х годов VII в. памятни-
104
ка в честь Инаня в Унгету. Постройка большого поминаль-
ного комплекса, сходного по основным планировочным при-
знакам с самым ранним из датированных тюркских памятни-
ков — Бугутским (сооружен в честь Махан-тегина в 582 г.)®,
вполне согласуется с летописным свидетельством о сходстве
обычаев тюрок-тугю и сеяньто. При этом телесы неизбежно
должны были внести в оформление памятника новые, не харак-
терные для тугю элементы, что было продиктовано и некото-
рыми этническими особенностями их культуры (например, сво-
еобразная иконография антропоморфных изваяний), и особой
ситуацией в стране (к этому времени подавляющее болыпин-
ство тюркских и многие телеские племена были расселены в
Ордосе и Приордосье, а оставшиеся в северных степях оскол-
ки этих племен были вынуждены сплотиться вокруг Инаня).
После смерти Инаня его поминальный комплекс украсило
несколько десятков каменных статуй и свыше полутысячи
столбиков-балбалов, чего не было на ’’княжеских” памятни-
ках ни Первого (555—630), ни Второго (680—745) тюркских
каганатов. Такое количество балбалов в Унгету бесспорно
опровергает известную фразу из ”Тан-шу” о всех балбалах
как знаках воинской доблести умершего59. Столько личных
’’подвигов” один человек вряд ли мог совершить; скорее
всего балбалы на крупных поминальных комплексах — это
символы вассальной подчиненности или личной привязаннос-
ти к умершему отдельных племен или родов.
Сложившаяся после смерти Инаня обстановка вынуждала
строить памятник Унгету в довольно короткие сроки, поэто-
му не все обязательные для такого рода комплексов элемен-
ты были выполнены. Здесь, например, мы не видим стелы с
надписью, стоящей на спине каменной черепахи, и большой
каменной насыпи в западной части священной площадки, ко-
торые имеются на Бугутском памятнике. Спешкой можно так-
же объяснить незавершенность скульптурной обработки из-
ваяния барана и некоторых изваяний людей. Особенностью
только этого памятника является и попытка его охраны с
помощью сотен железных остроконечников-”чех:ноков”60 .
Второй этап строительства на памятнике Унгету отно-
сится уже ко времени укрепления Второго тюркского кага-
ната, т.е. к первой половине VIII в. В это время земли
на средней Толе были заселены, очевидно, различными тюрк-
скими владетелями, оставившими после себя несколько по-
минальных памятников61. Местность Унгету, с прилегающими
к ней участками правобережной степи и поймы р.Толы пло-
щадью не менее 200-300 кв .км®, находилась в пользовании
одного из таких малых степных князьков. Ему-то и был
посвящен новый поминальник, устроенный на месте прежне-
го комплекса.
При перепланировке его центральная площадка была очи-
щена от обломков храма и части изваяний (№16, 23,24, 26,
лев и баран) , сброшенных во рвы. В западной части пло-
щадки установлен гранитный ящик-”саркофаг”, окруженный
14 деревянными колоннами63. Некоторые изваяния были ус-
тановлены перед ящиком (до наших дней в этом положении
105
сохранились только два — №1 и 2), но им была придана не-
характерная для тюрок ориентировка — лицами на северо-
запад > т.е. в сторону ’’саркофага”. Этим, видимо, подчер-
кивалось пренебрежительное отношение к статуям, изготов-
ленным недавними недругами тюрок — телесами.
Орнамент на плитах ящика из Унгету в виде резной ром-
бической сетки находит множество параллелей в памятниках
Второго каганата. Он встречается на памятниках Мухар,
Хонит-уул и Улан-Худжир по средней Толе®*, Цаган-Обо II
и III на верхней Толе65, Эрдэнэмандал-IV на р.Хануй66, Угей-
нор, Асхете, Шатар-Чулу и др. Следовательно, датировка
второго периода строительства на памятнике Унгету полу-
чает ряд веских оснований.
В результате проведенного исследования автор приходит
к выводу, что поминальный комплекс с каменными изваяними
новой иконографической группы в Унгету был сооружен во
второй половине 40-х годов VII в. телесами в честь се-
яньтоского правителя Инань-кагана. Особая иконография
унгетуских статуй — явление несомненно уникальное, но в
ней уже прослеживается характернейшая черта — прижатые
к груди обе руки, нашедшая свое дальнейшее развитие в
монументальной скульптуре тюркоязычных кочевников Цент-
ральной Азии, Казахстана и южнорусских степей периода
IX-XIII вв.
Примечания
Войтов В.Е.Л Волков В.В.* Кореневский С.Н.* Новгородова Э.А.
Археологические исследования в Монголии. — АО-1976. М., 1977,
с.587-588; Волков В.В.Л Новгородова Э.А., Войтов В.Е. Работы на
Чулууте и Хара-Хорине. - АО-1978. М., 1979, с.596-597.
2 Евтюхова Л.А. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии. —
МИА. М., 1952, №24, с.72.
3 ’’Каменные бабы” с похожей иконографией найдены в Северном
Причерноморье (Формозов А.А. Очерки по первобытному искусству. М.,
1969, рис.62,7 и 63,3), в Азербайджане (Ваидов Р.М.Л Геюшев Р.Б.Л
Гулиев Н.М. Новые находки каменных баб в Азербайджане. — АО-1973,
рис. на с.446) и на Тернопольщине (Тур А.С.Л Малеев Ю.Н. Мышковский
идол. - АО-1976, рис. на с.383), однако проводить какие-либо хро-
нологические или этнические параллели между ними и изваяниями из
Унгету нет никаких оснований.
4 Разночтения ’’Онгыт” и ’’Унгету” у Н.М.Ядринцева и Г.И.Боровки
по-разному передают монгольское название памятника ”0нгетийн-х©ш®вт”
(’’Цветной памятник"). Автор придерживается названия, данного ему
Г.И.Воровкой.
5 Лдринцев Н.М. Предварительный отчет об исследованиях по реке
Толе, Орхону и в Южном Хангае. — СТОЭ. Вып.1. СПб., 1892, с.29.
Ь Радлов В.В. Атлас древностей Монголии. Вып.1. СПб., 1892,
табл.У,1.
7 Это названия ложбин в горном хребте Баян-Эрхэт-ула, располо-
женных в 5 км к северо-западу от памятника.
106
8 Клеменц Д.А. Краткий отчет о путешествии по Монголии за
1894 г. — ИИАН. СПб., 1895, т.Ш, №3, с.262.
3 Ядринцев Н.М. Отчет и дневник о путешествии по Орхону и в
Южный Хангай в 1891 г. — СТОЭ. Вып.5. СПб., 1901, с.9.
38 Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения
р.Тола. — Северная Монголия. Вып.2. Л., 1927, с.78-79 ' (далее — Бо-
ровка Г.И.) .
11 Там же, табл.VI, 2-5 и рис.9. Интересно, что за год до выхо-
да в свет этой статьи в печати появилась небольшая по объему и по-
луфантастическая по содержанию заметка, автор которой живописно
смешивает сведения о раскопках Г.И.Боровки на р.Толе и П.К.Козлова
в Ноин-Уле. К заметке приложена фотография, где изображены ’’чело-
век со скорбным лицом (оленный камень с человеческой личиной. —
В.В.) и лев”. Шпицер С, Новые находки в Монголии. — Хочу все знать
(журн.). 1926, №2, с.67.
Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья. М.-Л., 1966, с.29.
13 Согласно полевой документации, здесь было зафиксировано це-
лыми и в обломках 37 антропоморфных статуй. Но после того как в
1979 г. были собраны вместе все разбросанные на большой площади
изваяния, из 6 обломков, ранее получивших свои порядковые номера*
удалось составить три фигуры.
14 Евткхсова Л.А. Каменные изваяния, изв.3,6,8,11,20,23; Грач А.Д.
Древнетюркские изваяния Тувы. М., 1961, изв.1,2,3,8,12-16 и пр.;
Сорокин С.С, Древние каменные изваяния Южного Алтая. — СА. 1968,
№2, изв.2—5; Арсланова Ф.Х., Чариков А.А. Каменные изваяния Верхне-
го Прииртышья. — СА. 1973, №3, изв.11-12; Чариков А,А. Раннесредне-
вековые скульптуры из Восточного Казахстана. — СА. 1976, №4, с.153.
35 Радлов В.В. Атлас, табл.7,1, первое стоящее; Ядринцев Н.М.
Отчет и дневник (см. описание изв. №1 на с.9); Боровка Г.И. Архео-
логическое обследование, рис.9,1. В 1976 г. на изваяние была наде-
та сильно выцветшая голубая майка, в вокруг шеи обвязана лента с
подвешенными к ней лоскутками ткани, металлическими вещицами и пуч-
ками конских волос. Площадка вокруг статуи вытоптана, и на ней на-
бросаны мелкие камешки и современные монеты.
16 Радлов В.В. Атлас, табл.7,1, второе стоящее; Боровка Г.И.*
рис.9,10. На шее изваяния были повязаны шелковая лента и волосяная
косичка, к которым подвешены матерчатые лоскутки. У подножия также
лежали мелкие камешки и современные монеты.
17 Верхний обломок (№23) опубликован Г.И.Боровкой (Археологичес-
кое обследование, табл.VI,2, первый слева).
18 Там же, табл.VI,3, крайнее слева.
Основание найдено при раскопках в 1979 г. Высота обломка
0,70 м.
20 Ядринцев Н.М. Отчет и дневник,, с.9, изв.2; Боровка Г.И.Л
табл.VI,4 и описание на с.78-79. В декабре 1982 г. изваяние было
перевезено в музей-заповедник Манджушри-хийд близ г.Дзун-Мод.
21 Голова статуи (№21) опубликована Г.И.Боровкой (табл.VI,2,
третье слева). Нижняя часть (№37) была найдена при раскопках в
1978 г. на глубине 0,50-0,70 м (АО-1978, с.596).
22 Найден при раскопках внутри гранитного ящика в 1976 г. Лежал
на глубине 0,35 м, лицом вниз.
Найден при раскопках в 1976 г. Лежал на глубине 0,20 м, лице-
вой поверхностью вниз.
107
24 Статуя найдена при раскопках юго-восточного участка рва в
1976 г. Лежала лицевой поверхностью вверх на глубине 0,90-1,20 м.
25 Найдена во рву в 1978 г.. Лежала лицевой поверхностью вниз на
глубине 0,60 м. В декабре 1982 г. перевезена в музей-заповедник
Манджушри-хийд близ г.Дзун-Мод.
26 Найдена вблизи изваяния №26 в 1978 г. Статуя стояла, слегка
наклонившись влево, на глубине ок.0,80 м, головой была ориентирова-
на на юго-запад. В декабре 1982 г. перевезена в музей-заповедник
Манджушри-хийд.
27 Статуя была найдена Г.И.Воровкой при раскопках юго-восточной
части памятника (Археологическое обследование, с.78), извлечена из
раскопа и сфотографирована (там же, табл.VI,5), а затем вновь по-
ставлена в раскоп и засыпана. В 1976 г. она была обнаружена стоящей
в глубокой заросшей крапивой яме, головой ориентирована на северо-
восток. В 1982 г. статуя была перевезена в музей-заповедник Манд-
жушри-хийд. Еще два обломка голов львиных статуй видел и измерил в
1891 г. Н.М.Ядринцев (Отчет и дневник, с.9).
28 ’’Зрячие” статуи опубликованы Л .А.Евтюховой (Каменные изваяния
изв.42—44) и А.Д.Грачом (Древнетюркские изваяния, изв.1 и 33), при-
чем последний отмечает, что это "очень редкое явление в искусстве
древнетюркских ваятелей” (там же, с.38).
29 К этой группе относится изваяние №27, стоящее первым в ряду
необработанных камней-бал б ал ов, протянувшемся на 2,5 км, и не вошед*
шие в описание гранитные балбалы №15 и №81 из этого ряда.
30 Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. — САИ. Вып.Е4-2.
М., 1974, табл.81, изв.1297.
Шер Я.А. Каменные изваяния, с.44; Плетнева С.А. Половецкие
каменные изваяния, с.61,69; Чариков А.А. О локальных особенностях
каменных изваяний Прииртышья. — СА. 1979, №2, с. 181.
32 Евтюхова Л.А. Каменные изваяния, с. 102—113.
33 Кызласов Л.Р. Тува в составе уйгурского каганата (VIII-IX вв) ,
Уч.зап. ТНИИЯЛИ. Вып.8. Кызыл, 1960, с.193.
3,1 Грач А.Д. Древнетюркские изваяния, с.67.
95Шер Я.А. Каменные изваяния, с.46.
36 Чариков А.А. Каменные изваяния, с. 181.
37 Кляшторный С. Г. Древнетюркские рунические памятники как источ
ник по истории Средней Азии. М., 1964, с.57—68.
33 Казакевич В.А. Намогильные статуи в Дариганге. — Материалы
МОНК. Вып.5. Л., 1930, с.35 (см. описание изваяний №1,9, 10 и 14).
39 Киселев С.В.Л Евтюхова Л.А. Саяно-Алтайская экспедиция. —
КСИИМК. Вып.26, 1949, с.121; Евтюхова Л.А. Каменные изваяния,
рис.29.
* Кызласов Л.Р. Тува в период тюркского каганата (VI-VIII вв.) .
ВМГУ. Сер.9. Исторические науки. 1960, №1, с.64—68; он же. Древняя
Тува (от палеолита до IX в.). М., 1979, с. 129—131 и рис.90,4.
41 Формозов А.А. Очерки по первобытному искусству, с.201.
**Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969, рис.41.
43Новгородова Э.А. В стране петроглифов и эдельвейсов. М.,
1982, рис.9, нижний ряд.
Грач А.Д. Вопросы датировки и семантики древнетюркских там-
г©образных изображений горного козла. — ТС-1972. М., 1973.
* Раддов В.В. Атлас, табл.XI,9; XII,1; XV,3; XVII; XXVI,1.
108
* * Кизласов Л.Р. О значении термина балбал древнетюркских над-
писей. — ТС. М., 1966, с.206—208.
47 Бояр Д. Туулын хондий дэхь турэгийн емнах уеийн хун чулууны
тухай. — SA. Улаанбаатар, 1979, т.7, fasc.10—18, с.15-16.
48 История Монгольской Народной Республики. 3-е изд. М., 1983,
с.107.
49 Зафиксированные Л.Йислом следы ремонтов на памятнике Кюль-те-
гина — явление иного порядка. Они не касались архитектурно-планиро-
вочного переустройства памятника в целом, как это произошло в Ун-
гету.
® Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших
в Средней Азии в древние времена. T.I. 4.1. СПб., 1850, с.373-374.
51 Там же, с.375.
52 Зуев Ю.А. Тамги лошадей из вдссальных княжеств. — Тр. ИИАЭ
АН КазССР. Т.8. А.-А., 1960, с.130.
53 Бичурин Н.Я. Собрание сведений, с.427.
л Н.Я.Бичурин полагает, что ставка Инаня располагалась ”в Урге
или близ сего урочища, ибо здесь находились обширные паствы" (там
же, с.427, примеч.2).
55 Бичурин Н.Я. Собрание сведений, с.320.
56 Там же, с.427.
57 Там же, с.432.
® Кляшторний С.Г. Новые эпиграфические работы в Монголии (1969—
1976 гг.). — История и культура Центральной Азии. М., 1983, с. 115.
59 Бичурин Н.Я. Собрание сведений, с.270.
60 За три сезона раскопок в Унгету было найдено свыше 100 "чес-
ноков". Основная масса их располагалась во рву на юго-восточном
участке памятника на глубине от одного до трех метров.
61 Боровка Г.И. Археологическое обследование.
62 От русла реки до хребта Баян-Эрхэт-ула, по линии, проходящей
через памятник Унгету с запада на восток, — около 10 км; до ближай-
шего памятника Тарэйтын-гол (по Г.И.Боровке) на север — 20-25 км, а
до памятника Хонит-уул ("Хониту" Н.М.Ядринцева) на юг — также око-
ло 20 км. При этом не учитываются горные склоны и долины, пригодные
для летнего выпаса скота.
63 Войтов В.Е.Л Вааков В.В., Кореневский С.Н.Л Новгородова Э.А.
Археологические исследования.
& Ядринцев Н.М. Отчет и дневник, с.12,10; Боровка Г .И. Археоло-
гическое обследование, рис.8.
Обследованы автором летом 1983 г.
Обследован автором летом 1981 г.
М. В. Горелик
САКСКИЙ ДОСПЕХ
Защитное вооружение скотоводческих племен Средней и
Центральной Азии, большинство которых объединяется в нау-
ке обобщенным термином ’’саки", в последнее время привле-
кает пристальное внимание исследователей. Вместе с тем
число этих исследователей, как и число работ, написанных
ими по данной тематике, остается пока весьма ограничен-
ным. Однако и в этих немногих работах достигнуты значи-
тельные результаты. Основная заслуга здесь принадлежит
Б.А.Литвинскому, скрупулезно проанализировавшему большой
круг письменных источников, античных и восточных, связав
их с рядом доступных археологических памятников1.
Большой материал введен С.П.Толстовым, ряд вопросов
разрабатывался Г.А.Пугаченковой, Е.Е.Кузьминой, И.В.Пьян-
ковым и др.2. Значительную роль сыграло старое исследо-
вание Б.Лауфера3, послужившее, в той или иной мере, ба-
зой для позднейших построений. Следует отметить, что все
работы по нашей теме имеют одну точку схождения — при-
знание Средней Азии местом, где защитное вооружение —
панцири, шлемы и т.д. — получило развитие еще в первой
половине I тысячелетия до н.э. Некоторые ученые видели в
Средней Азии центральный пункт формирования комплекса
оборонительного вооружения, откуда он распространялся
на север, юго-запад и восток. Спорят лишь о том, какая
из областей Средней Азии является этим центром.
Основной трудностью в изучении сакского доспеха явля-
ется крайняя скудость вещественного материала. Очень ма-
ло и изобразительных источников. Что касается античных
письменных источников, то из них можно почерпнуть зна-
чительную информацию, что и было сделано в работе
Б.А.Литвинского и И.В.Пьянкова4. Отмеченные источники в
подавляющем большинстве фиксируют бытование развитого
металлического доспеха не ранее IV в. до н.э. Чтобы обос-
новать более раннюю дату появления и развития комплекса
металлического доспеха в Средней Азии, обращаются к ма-
териалам Авесты5. Действительно, там мы встречаем упоми-
нания и описание различных элементов оборонительного
вооружения, их деталей, материала и т.п. На этом и осно-
вывается положение о Средней Азии как древнейшем центре,
где возник и откуда распространился комплекс оборонитель-
ного вооружения значительной части Азии в древности. Од-
110
нако все, что касается Авесты, до сих пор является спор-
ным: это касается и пространственной, и вре$ленн<$й лока-
лизации тех или иных ее частей. Некоторые же конкретные
детали, например островерхие металлические шлемы с бар-
мицей, указывают, если принять раннюю дату текста, на
Ближний Восток, а если мы отнесем текст к Средней Азии,
то дата будет много позднее — не ранее последних веков
до н.э.
Таким образом, в наличии имеются лишь весьма скудные
материалы, которые не только не дают права относить тер-
риторию Средней Азии и территорию расселения среднеази-
атских саков к древнейшему развитому центру формирования
и распространения оригинального и продуктивного комплек-
са оборонительного металлического вооружения, но и не
содержат достаточно цельной картины самого доспеха, осо-
бенно такой его существенной категории, как панцирь. Од-
нако дело здесь обстоит не столь безнадежно: в последнее
время в нашем распоряжении оказались пусть немногочислен-
ные, но ценнейшие изобразительные источники, совершенно
верно истолкованные в публикациях, но не нашедшие отраг-
жения в оружиеведч^ских работах. Кроме того, ряд новых
материалов позволяет найти аналогии во времени и прост-
ранстве, точнее, представить и сам сакский доспех, и ту
роль, которую он сыграл в истории развития оборонитель-
ного вооружения.
Панцирь. Первые достоверные сведения о сакских панци-
рях восходят к эпохе походов Александра Македонского. В
"Анабасисе Александра" Арриан отмечает "тщательно защи-
щенного броней" засырдарьинского сака6. Упоминание Геро-
дотом конских защитных нагрудников из бронзы (1,125)
весьма туманно в смысле идентификации с каким-либо ре-
альным предметом. Никаких данных нет и о панцирях боль-
шинства других народов Средней Азии до IV в. до н.э. Ха-
рактерно, что на всем обширном пространстве к западу от
Средней Азии до границ Европейской Скифии зафиксировано
пока лишь ничтожное количество оборонительных доспехов
(около 15 остатков панцирей7). В то же время в Скифии,
близкой и современной сакам по культуре, языку и т.п.,
металлическое защитное вооружение, особенно панцири,
представлено в« сотнях экземпляров . Металлические панци-
ри практически отсутствуют и на территории Центральной
Азии, где проживали саки. Отнесение к сакам и бактрийцам
описанной К.Курцием Руфом брони из железных пластинок
(IV,9.3), как это было сделано Б.А.Литвинским и И.В.Пьян-
ковым5 , является плодом недоразумения. В тексте речь
идет о наделении Дарием III новобранцев оружием из цар-
ских арсеналов. Перечисляются виды вооружения, в том чис-
ле и панцири для людей и коней. После этого и стоит упо-
минание о сакских и бактрийских всадниках. Таким образом,
речь идет о персидских доспехах, не имеющих отношения к
сакам и бактрийцам, но последние могли использовать эти
доспехи в качестве воинов персидского царя.
Развитая и давняя традиция оборонительного доспеха
111
из твердых материалов существовала на территориях к юго-
западу и юго-востоку от Средней Азии — в Иране1® и Китае11 ,
Таким образом, как бы подтверждается тезис о том, что
защитное вооружение, в особенности панцири, были рас-
пространены в основном в оседло-земледельческих обществах
где только и имелась материально-техническая база для
их массового изготовления12. Однако вся история развития
оборонительного вооружения опровергает это положение.
Широкое распространение тяжелого доспеха засвидетель-
ствовано у кочевников на всем протяжении истории. В то
же время далеко не у всех оседлых народов панцири имели
достаточно широкое распространение (в рассматриваемое
время их не было, по крайней мере до IV в. до н.э., у
оседлых согдийцев, хорезмийцев и, по-видимому, у бак-
трийцев). В то же дремя следует учитывать, что кочевые
народы, особенно на ранних этапах и в такой географичес-
ки разнородной среде, какой являлась Средняя и Централь-
ная Азия, не были поголовно кочевниками, а включали в
себя значительные группы полуоседлого и оседлого населе-
ния, теснейшим образом связанного с чисто кочевыми груп-
пами этнически, политически и экономически. На наш взгляд
наличие или отсутствие какого-либо вида оружия связано
в основном только с состоянием и потребностями военного
дела в данном месте и у данного населения. Очевидно, состоя-
ние военного дела большинства народов Средней и Центральной
Азии до IV в. до н.э. не вызывало необходимости в сколь-
ко-нибудь массовом применении тяжелого оборонительного
вооружения, вследствие чего оно если и применялось, то
спорадически.
Сказанное выше не относится к панцирям из мягких ма-
териалов — кожи, войлока, ткани и т.п. Но и тут дело в
истории сакского доспеха обстоит не лучше. Отсутствие
мягких панцирей в археологических памятниках естествен-
но: органические вещества весьма редко сохраняются (хо-
тя в мерзлотных курганах Алтая и от них могло бы что-то
остаться). Но их трудно усмотреть и в иконографии. Имею-
щиеся изображения передают обычно облик воина в жестком
доспехе (см. ниже). Если предположить, что мягкий доспех
имел форму, совпадающую с обычной одеждой, как то пола-
гают некоторые исследователи13, то у саков мы их никогда
не вычленим. Но мягкий доспех почти никогда не имитиру-
ет обычную одежду покроем и внешним видом. Попробуем все
же обнаружить наличие и следы мягкого панциря в сакском
вооружении. Среди находок в I Туэктинском кургане на Ал-
тае (VI в. до н.э.), сильно разграбленном14, найден обломок
бронзовой пекторали с чеканными изображениями сайгаков
(рис.1/1). Эта тонкая пластинка, несомненно, имела бо-
лее солидную основу, скорее всего из дерева. Вряд ли пек-
тораль нашивалась на костюм, так как в верхней сакской
мужской одежде ей нет места, поскольку она была распаш-
ной. Нашить ее мож.о было только на нижнюю рубаху, что
весьма сомнительно. В качестве украшения она могла под-
вешиваться на шее, как то имело место с небольшими пек-
112
торалями-украшениями на Ближнем Востоке15, в Центральной
и Западной Европе, Фракии, Скифии36. С.И.Вуденко и счита-
ет ее украшением-нагрудником, подобным кожаным, богато
украшенным нагрудникам из Алтайских курганов17. Действи-
тельно, она близка последним по форме, хотя много мень-
ше по размерам, что, правда, можно объяснить различием
в материале. Но дело в том, что все кожаные нагрудники
являются принадлежностью женского костюма36.
Исключение составляет нагрудник из более позднего Ка-
тандинского кургана, но там он явно является культовой
одеждой, да и неизвестно, к женскому или мужскому костю-
му он относился19. Весь же комплекс I Туэктинского курга-
на связан с мужским погребением. Поэтому можно полагать,
что пектораль несла и защитную функцию. Ей имеется неко-
торое число аналогий — пекторалей, являющихся частью
панциря или самостоятельным доспехом. Они известны в се-
редине I тысячелетия дон.э. в Скифии и Фракии. Во Фракии
железные боевые пекторали, цельнокованые, богато укра.*
шенные20 или собранные из полос (рис. 1/3), всегда были
самостоятельным доспехом. В скифском же вооружении *мы
встречаем пекторали из бронзы (рис.1/2) в качестве дета-
ли кожаного панциря, усиленного кроме пекторали бронзо-
выми чешуйками, бляхами и т.п.21. Представляется вероят-
ным, что и туэктинская пектораль скорее всего была на-
шивной, что сигнализирует о наличии кожаного или войлоч-
ного панциря у саков с VI в. до н.э. То, что из всего
окорпуса воина здесь надежно защищена только шея и верх-
няя часть груди, не говорит о какой-то ущербности данно-
го доспеха: судя по находкам из этого же кургана, грудь
воина была прикрыта щитом (рис.2/4,5), а ноги — поножа-
ми (рис.2/3).
В I Туэктинском кургане найдена одна деревянная поно-
жа, состоящая из двух частей (рис.2/3): более широкой и
короткой — для набедренной части, более узкой и длинной —
для голени22. Ремешками, продетыми сквозь отверстия, час-
ти соединялись между собой, а вся поножа крепилась к но-
ге у лодыЛки и под коленом, верхняя часть крепилась к
поясу. Поножа украшена полукруглыми фестонами по краям
и резным чешуйчатым орнаментом. Происхождение этого до-
спеха можно считать местным, так как к VI в. до н.э. ни
у одного из окружающих Алтай, да и всю Среднюю и Цент-
ральную Азию народов ничего подобного не встречается.
Вместе с тем можно предположить и некий, весьма отдален-
ный импульс к созданию подобной защиты ног, исходящий от
античного мира. Как раз в VI в. до н.э. в Греции— балкан-
ской и италийской (’’Великой Греции”) — получила широкое
распространение двухчастная защита ног, состоящая из на-
голенника — кнемиды и набедренника — парамеридии23 . Но
если подобный импульс и имел место, то сакская поножа по
форме и декору ничем не напоминает бронзовые античные
доспехи, натуралистично передающие мускулатуру ноги.
Наиболее ранние материальные свидетельства о сакских
металлических панцирях происходят из восточных областей
8 441
113
Средней Азии — Таласской долины и Ферганы. Это гравиро-
ванное изображение на роговой пластинке из Ак-тамского
могильника в Фергане, относящейся к V-IVbb. до н.э.
(рис.2/1), и бронзовая фигурка воина — деталь ритуально-
го светильника IV-IIIbb. до н.э. из Таласа (рис.2/2).
Их публикаторы и исследователи Н.Г.Горбунова и Т.Н.Сени-
гова совершенно верно определили их как изображения вои-
нов в доспехах24. К Н.Г.Горбуновой присоединилась и Г.А.Пу-
гаченкова25. В качестве аналогии Т.Н.Сенигова приводит
реконструкцию, сделанную С.П.Толстовым по материалам ос-
татков панциря из Чирик-Рабата26. Основанием же для ре-
конструкции С.П.Толстова послужили изображения кушанских
императоров на их монетах. Отмечая здесь верность идеи
сравнения ферганской и таласской находок с кушанскими
изображениями, следует сказать, что сама по себе рекон-
струкция С.П.Толстова неверна по ряду причин, о чем бу-
дет сказано ниже при анализе панциря из Чирик-Рабата.
Но что же дают нам весьма сходные и дополняющие друг
друга изображения из Ак-Тама и Таласа? По ним видно, что
защита корпуса состояла из двух частей: пригнанной к те-
лу нагрудно-наспинной части и расширяющейся книзу набед-
ренной "юбки". Судя по ак-тамской пластине, верхняя часть
панциря покрыта довольно крупными прямоугольными пласти-
нами, нижняя, вероятно, — более мелкими. На таласской
фигурке пластины на груди не выделены, а юбка состоит
как бы из полос. Можно предположить, что здесь изображен
кожаный или войлочный, с металлическим подбоем доспех,
аналогичный ак-тамскому, в котором металлическая броня
нашита снаружи мягкой основы. Вместе с тем особенности
таласского панциря можно объяснить и художественно-тех-
ническими качествами фигурки — ее малыми размерами при
сложности передачи тонких деталей в технике литья, сте-
пенью обобщенности образа воина. На обоих изображениях
панцирь имеет высокий стоячий воротник, из вертикальных
узких пластин — у ак-тамского, сплошной — у таласского
доспеха. Изображение "лесенки" под фигуркой воина на ак-
тамской пластинке можно трактовать как изображение нару-
ча или поножи из соединенных между собой браслетов.
К тому же времени, что и таласская статуэтка, или к
несколько более позднему — IV-III вв. до н.э. — относит-
ся изображение вереницы всадников на золотом навершии из
Сибирской коллекции Петра! в Гос.Эрмитаже27 (рис.2/4).
Здесь мы также видим панцири с облегающим верхом, покры-
тым крупными прямоугольными пластинами, и "юбкой" из та-
ких же пластин или полос. Видны и характерные стоячие
воротники. Наручи и некоторые поножи сделаны из "браслет-
ного" набора. На одной из фигурок поножи-наголенники
из цельной пластины, дополненные прикрытием ступни из
набегающих узких горизонтальных пластин. Такая поножа —
продолжение развития ножного доспеха из I Туэктинского
кургана (рис.2/3). Более сложной представляется поножа
другой фигурки: набедренная часть ее архаична —из цель-
ной пллстины, наголенная же состоит из "браслетного" на-
114
бора. На изображении выделена коленная часть; не исклю-
чено, что здесь изображен специальный наколенник, соеди-
няющий посредством ремешков набедренную и наголенную
части поножи. Из Хумбуз-тепе происходит обломок террако-
товой фляги с тисненым изображением всадника (сохрани-
лась лишь нижняя половина изображения) (рис.2/5). На
всаднике длинный панцирь, покрытый крупными прямоуголь-
ными пластинами, и поножи ’’браслетного” набора. Автор
публикации хумбуз-тепинского изображения датирует его
IV-III вв. до н.э. по аналогии с тиснеными флягами из Кой-
Крылган-калы28. На наш взгляд, более точная дата этого
изображения, как и другого памятника приаральских саков,
панциря из Чирик-Рабата, — вторая половина — конец IVв.
до н.э. Изображение подобногЪ же доспеха мы видим на мо-
нете индо-сакского владетеля Азеса I (30—10-е годы до н.э.)
(рис.2/6). Столь длинный доспех имел скорее всего иной
покрой, чем короткий. Последний мог иметь разрезы и за-
вязки по бокам и вдоль одного плеча либо один осевой
разрез спереди, длинный же панцирь всегда имел сплошной
разрез спереди, а также сзади — от крестца до подола —
для удобства при верховой езде.
В кушанское время известно множество изображений опи-
сываемого доспеха29. На кушанских памятниках мы видим
панцирь с прилегающей верхней частью и расширяющейся ко-
роткой ’’юбкой”, реже — длинный доспех со сплошным разре-
зом спереди. Панцири покрыты крупными прямоугольными
пластинами из железа и бронзы, снабжены рукавами ”брас-
летного” набора и высоким стоячим воротом, обшитым узки-
ми вертикальными металлическими пластинами. Поножи ло-
пастевидные, с мягкой основой, обшитой крупной металли-
ческой чешуей, или ’’браслетного” набора. Таким образом,
прослеживается существование единого типа панциря, с
небольшими вариациями бытовавшего более 700 лет.
С какими же районами связано появление и основные
этапы развития рассматриваемого доспеха? Судя по наход-
кам, таких районов на сакской территории два — горные
долины от Алтая до Ферганы на востоке и степи Южного
Приаралья на западе. Как видим, появление и развитие
панцирей у саков связано с их пограничными территориями.
Близость панцирей Приаралья и Алтайско-Тяныпаньского
региона может быть связана, кроме внешних военно-исто-
рических факторов, с какими-то миграциями сакских племен
с востока именно в Приаралье, на что указывает наличие
значительного количества черепов с монголоидными признака-
ми в Приаралье, близких сакским черепам Востока*. При
этом учтем, что, вероятно, наиболее раннее свидетельство
существования металлического доспеха у саков связано с
востоком — Ферганой. Военно-исторические факторы мы раз-
берем ниже.
Теперь попробуем установить, с какими линиями разви-
тия доспеха на Востоке был связан металлический сакский
панцирь. Рассмотрим эту проблему по основным характер-
ным признакам сакского панцирд.
8-2 441
115
Начнем с высокого стоячего воротника. В сакском дос-
пехе он защищает шею с боков и частично спереди, где края
его не сходятся (у кушанского панциря воротник сплошной).
В высоту он достигал ушей. Наличие воротника зафиксиро-
вано на панцирях многих стран и народов. В античном ми-
ре его имели и бронзовые кирасы, и мягкие панцири с оп-
лечьями-клапанами. Но круговые воротники кирас были очень
невысокими — 2-3 см, а несколько более высокие воротники
мягких панцирей прикрывали лишь затылок31. На древнем
Востоке известны очень высокие воротники у чешуйчатых и
пластинчатых панцирей Египта и Сирии середины — второй
половины II тысячелетия до н.э.32.
12 очень высокими воротниками изображены мягкие панци-
ри на ахеменидских печатях VI-IVbb. до н.э.33. Древне-
восточные панцирные воротники прикрывали шею не 'только
сзади, как античные, но и с боков. Очень высокие ворот-
ники, доходящие до носа и даже до глаз, у металлических
панцирей описаны Ксенофонтом в конце V — начале IV в.
до н.э?. Причем первое из упоминаний относится к пер-
сидским колесничим, а второе — к описанию идеального
панциря для конника. Последнее описание нельзя идентифи-
цировать ни с одним из известных типов античного доспе-
ха, в связи с чем нами было сделано предположение, что
здесь Ксенофонт описал персидский панцирь35 (рис.3/1).
Недавно в греческой Македонии в гробнице второй полови-
ны IV в. до н.э. был найден отдельный панцирный воротник,
очень высокий и длинный, кожаный, обшитый золоченой
бронзовой чешуей36. Поскольку, как уже отмечалось, ни к
одному из типов античных панцирей такой воротник отнести
нельзя, находка является скорее всего частью трофейного
персидского панциря, служившей не только защитой, но и
благодаря позолоте украшением доспеха. Это подтверждает
слова Ксенофонта о том, что высокий воротник идеального
панциря служил также и украшением37. На воротнике из Ма-
кедонии пластинки-чешуйки персидско-скифского типа — ма-
ленькие, с закругленным нижним краем, с тремя отверстия-
ми для пришивания вдоль верхнего края. О золоченых пер-
сидских панцирях неоднократно упоминаемся у античных ав-
торов38 .
Имели стоячий воротник иногда и скифские чешуйчатые
панцири, как это явствует из археологических находок
(рис.3/3) и скифского изображения на золотой пластинке
из Геремесова кургана39. Скифские воротники прикрывали
шею со всех сторон, но были невысокими — около 2-3 см.
Если обратиться к юго-востоку от Средней Азии, тотам
мы увидим полные аналогии сакским воротникам.
Здесь прежде всего отметим статуэтку воина конца эпо-
хи Чжаньго (IV-ГИвв. до н.э.) из Северного Китая, во
всех почти деталях идентичную таласской фигурке (рис.3/6).
Воротник на ней также прикрывает шею с трех сторон;
горло спереди прикрыто, может быть, дополнительной сек-
цией воротника, но скорее всего мы видим здесь мягкие
наушники шлема или подшлемного головного убора, соеди-
116
ненные на подбородке, подобно наушникам персидских го-
ловных уборов**. Надо сказать, что рассматриваемая ста-
туэтка — не изолированное явление в китайском материале.
Подобные пргребальные фигурки, черноглиняные, лощеные,
во множестве находят в погребениях северных и централь-
ных областей Китая эпохи Чжаньго1*1. Среди них встречаются
изображения как мужчин, так и женщин, всегда пляшущих,
причем мужчины, как правило, представлены одетыми в
длиннополые кафтаны с прямым сплошным осевым разрезом
спереди и в башлыки из плотного войлока или толстой ко-
жи с загнутыми наверх назатыльниками. Резкое отличие их
облачения от современного им китайского костюма застав-
ляет думать, что они изображают "варваров", судя по мес-
там находок и характеру костюма — северо-западных.
Среди деревянных погребальных статуэток, найденных в
Чанша, близ столицы южнокитайского царства Чу, и также
относящихся к IV-IIIbb. до н.э., встречаются изображе-
ния воинов в панцирях с высокими стоячими воротниками',
закрывающими шею с трех сторон1*. Один из типов циньрких
панцирей, панцирь колесничего, изображенный на одной из
сотен керамических статуй воинов, недавно найденных в
Линьтуне, в ритуальном помещении при кургане императора
Циныпихуана (ум. в 210г. до н.э.), имеет сплошной стоя-
чий воротник, аналогичный сакскому (рис.3/7). Недавно в
дяньском могильнике Лицзяшань в Юньнани найдены остатки
бронзового доспеха из небольших прямоугольных пластинок
с цельнокованым стоячим воротником (рис.4/3), датируе-
мого III в. до н.э.1*3.
Из городища Эршицзяцзу около г.Хух-хото во Внутренней
Монголии происходит целый железный панцирь II-I вв. до н .э.
(рис.3/8). Ханьский он или хуннский —трудно сказать,
так как городище расположено на спорной территории, не-
однократно переходившей из рук в руки. Этот панцирь, по
нашей реконструкции, имеет "сакский" воротник из узких
вертикальных пластин, причем пластины, расположенные над
плечами, загнуты внизу наружу под прямым углом, так что
воротник стоял прямо, не сгибаясь, опираясь на плечи.
Наконец, стоячий воротник в И-1вв. до н.э. обычен
на юго-западе Китая — им снабжены панцири царства Дянь
(рис.3/9; 4/3).
В Средней Азии рассматриваемая деталь панциря сохра-
нялась еще долго: стоячий сплошной воротник изображен в
хорезмийской скульптуре III в. н.э. из Топрак-калы **.
Следующий признак сакског'о панциря — рукава "браслет-
ного" набора. Прообраз их мы встречаем в скифских доспе-
хах V-IV вв. до н.э. на памятниках изобразительного ис-
кусства в археологических материалах**5 (рис . 3/2 ,4). Скиф-
ский рукав имел кожаную основу, на которую нашивались
узкие горизонтальные металлические изогнутые полоски.
Они располагались по двум четвертям диаметра рукава,
т.е. броней защищалась лишь внешняя часть руки. Стыки
двух вертикальных рядов пластинок перекрывались рядом
небольших прямоугольных пластинок. Видимо, более совер-
8-3 441
117
шенный набор рукава описан Ксенофонтом в идеальном пан-
цире конника16, персидское происхождение которого мы по-
пытались показать. Подобный наручь — ’’хайра”, который
применялся для левой руки (всаднику, по Ксенофонту, не
нужен щит), описан вытягивающимся, изгибающимся, покры-
вающим всю руку от плеча до пальцев. Все описанные свой-
ства, а особенно растягиваемость, были присущи только
одному виду набора рукава в древности — ’’браслетному”
(рис.3/1).
Рукав набирался из браслетов, сделанных из металла
или твердой кожи и соединенных в трубку при помощи не-
скольких вертикальных ремней или шнуров, к которым брас-
леты приклепывались или привязывались, набегая друг на
друга сверху вниз. Изготовление такого набора было делом
сложным, так как нужен был точный расчет размеров и про-
порций браслетов — ведь они должны были быть сделанными
на конус, чтобы вставляться частично друг в друга, и од-
на из сторон браслета должна быть шире, чтобы при сгиба-
нии руки не образовалось просвета.
Близко этой системе панцирное прикрытие руки у цинь-
ского панциря колесничего воина (рис.3/7), близко, ноне
аналогично. Здесь мы имеем набор изогнутых пластин, свя-
занных между собой. Циньский набор весьма напоминает
скифский, причем скифский на 200 лет старше. Видимо, об-
разцом послужил скифам персидский ’’браслетный” рукав. Но
скифы не захотели или не смогли точно воспроизвести пер-
сидский оригинал, значительно упростив себе задачу и вряд
ли существенно снизив боевые защитные свойства .панцирно-
го рукава. Вместе с тем можно предполагать у саков в V—
III вв. до н.э. именно упрощенный вариант, близкий скиф-
скому. Но позднее, с I в. до н.э. во всяком случае, у са-
ков были настоящего ’’браслетного” набора наручи. Один
такой почти целиком сохранившийся железный экземпляр най-
ден в Таксиле**7.
В результате подробного исследования сакского желез-
ного панциря из Чирик-Рабата* выясняется еще одна разно-
видность прикрытия рук и плеч. Среди многочисленных ос-
татков доспеха имеется широкая толстая горизонтальная
полоса, сильно изогнутая вдоль длинной оси. Верхний край
полосы слегка отогнут, а к нижнему прикипел блок из уз-
ких длинных горизонтальных лент, изогнутых по той же
крутой дуге, что и полоса, и набегающих друг на друга
снизу вверх, причем нижние ленты длиннее верхних*6.
С.П.Толстов реконструирует эту деталь как боковую часть
корпуса доспеха*6. На самом же деле диаметр изгиба плас-
тин слишком мал для того, чтобы облекать бок. Широкая
полоса с отогнутым краем является частью цельнокованого
стоячего воротника, блок узких пластин — оплечьем, пере-
ходящим в прикрытие верхней части руки, до локтя (рис.4/4).
*
'Подробная публикация Чирик-Рабатского панциря подготовляется
к печати автором данной статьи и С.Каляковым. Здесь приводятся лишь
некоторые выводы.
118
Трапециевидный покрой оплечья-нарукавья известен почти
у всех панцирей, кроме античных, от Фракии и Переднего
Востока до Китая в середине I тысячелетия до н.э. Однако
обычно его бронирование было чешуйчатым (рис.3/1,3) или
ламеллярным (рис.3/8). В сакском же доспехе и здесь вы-
держан принцип бронирования сплошными металлическими по-
лосами. Аналогию, более упрощенную, мы встречаем позд-
нее — в дяньском (рис.3/9) и римском имперском доспехе®.
Рассмотрим систему бронирования корпуса саксксго пан-
циря. Как отмечалось, почти во всех случаях на изображе-
ниях сакский панцирь имеет металлическое покрытие из
крупных прямоугольных пластин. Подобными же пластинами
обшиты и кушанские, особенно ранние, панцири (рис.2/7;
5/4). Парфянские панцири также снабжены покрытием из
крупных прямоугольных пластин, близких к квадрату, по-
добно сакским и кушанским, а также узких вертикальных,
что видно из археологических находок (рис.5/2,3) и изоб-
разительных источников51.
Крупные пластины, как и высокий воротник, входят в
состав сарматских панцирей I в. до н.э. — 1в. н.э.
(рис.3/5; 5/6), что позволяет видеть здесь сакское влия-
ние на сарматский доспех.
Среди самого сакского археологического материала мы
встречаем именно большие железные прямоугольные, подквад-
ратные, пластины — как в самых ранних памятниках, в Чи-
рик-Рабате (рис.5/1), так и в поздних, каковым является
Таксила (рис.5/5). Пластины панцирей, подобные средне-
азиатским, были широко распространены в Китае в V—IV вв.
до н.э. В конце III в. до н.э. крупные подквадратные плас-
тины имели циньские панцири (рис.5/7). В состав же хань-
ско-хуннского панциря из Эршицзяцзу II—I вв. до н.э. вхо-
дили узкие вертикальные пластины (рис.5/8,9).
Как видим, в описанной группе доспехов бронирование
крупными подквадратными металлическими пластинами у на-
родов, живших западнее Тянь-Шаня, раньше всех встречает-
ся у саков — с рубежа V—IV вв . до н.э. Правда, они имелись в
панцирях Греции, судя по вазописи®, но их бытование там
ограничено, по всей видимости, Ув. до н.э. Встречаются
похожие пластины в Ассирии, нов IX—VIIIвв. дон.э.3, так что
временной и пространственный разрыв слишком велик. Если
говорить о влиянии со стороны, то саки, познакомившись
с идеей чешуйчатого панциря у персов, форму и размер че-
шуй-пластин могли заимствовать у греков во время греко-
персидских войн. Однако последнее, по-видимому, исключа-
ется. Скорее, могло иметь место влияние Китая.
Как мы видели, тяжелый металлический сакский доспех
ранее всего появляется у ираноязычных скотоводов восто-
ка Средней Азии и запада Центральной Азии, которые были
совершенно независимы от державы Ахеменидов, и очень
сомнительно, чтобы они принимали какое-либо участие в
греко-персидских войнах или имели общение с греческими
контингентами ахеменидского войска.
Что касается узких вертикальных пластин, то они
8-4 441
119
широко бытовали еще до I тысячелетия до н.э. от
Ближнего до Дальнего Востока, но вот очень крупные
их размеры у парфян и хуннов в последние века до
н.э. — первые века н.э. связаны с сакской ’’модой”.
Отметим и разницу между способами бронирования сакских
панцирей, с одной стороны, и центрально- и восточноази-
атских доспехов — с другой. У сакских панцирей, насколь-
ко позволяют судить источники, металлические пластины
всегда прикреплялись к мягкой основе и лишь дополнитель-
но соединялись между собой. Центрально- и восточноазиат-
ские металлические, костяные и из лакированной кожи плас-
тины соединялись только непосредственно между собой, что
значительно уменьшало вес доспеха, ненамного снижая его
защитные свойства. Это отличие весьма характерно. Если
на Ближнем Востоке издавна применялись оба способа бро-
нирования, то на Дальнем Востоке абсолютно преобладал
’’ламеллярный”, или ’’шнурованный”, доспех. Здесь сакский
доспех оказался ближе к ближневосточной традиции.
Попробуем сделать некоторые выводы из вышеизложенного.
Тяжелый металлический панцирь появляется и формируется у
сако-юэчжийских племен востока Средней Азии и западной
части Центральной Азии в V-III вв. до н.э. Его можно бы-
ло бы счесть сформировавшимся на ближне- и средневосточ-
ной основе с сильной местной струей, если бы не одна из
последних сенсационных археологических находок в Китае.
Дело в том, что в местечке Лэйгудун уезда Суйсянь про-
винции Хубэй в погребении И-хоу (правителя) княжества
Цзэн царства Чу среди огромного количества прекрасно
сохранившихся вещей (бронзовых, лаковых, деревянных
предметов вооружения, утвари, музыкальных инструментов)
были обнаружены доспехи из лакированной кожи — 12 панци-
рей, 5 шлемов и 2 конских доспеха9*, причем панцири и шле-
мы прекрасно восстанавливаются (рис.4/1). Благодаря этой
находке выяснилось, что к этому же типу панцирей отно-
сятся остатки доспехов из лакированной кожи, найденные
ранее в других чуских погребениях (рис.4/2), но сохра-
нившиеся хуже9*®. Перед нами, без сомнения, практически
стопроцентный ’’сакский доспех” — со стоячим воротником,
браслетными рукавами, прямоугольными пластинами брони
(на юбке). Отличия — чисто китайского свойства, т.е. ис-
пользована твердая лакированная кожа, и все детали соеди-
нены кожаной тесьмой непосредственно между собой, без
подкладки. Дата погребения в Лэйгудуне — 433 г. до н.э.
или чуть позднее. Того же времени, и даже старше, доспех
из погребения №1 в Лючэнцяо, другие относятся к 30-м го-
дам IV в. до н.э., остальные более поздние.
Таким образом, получается, что доспех рассматриваемо-
го типа сложился в Китае если не раньше, то никак не
позже, чем в сакских землях. Конвергентность в данном
случае более чем сомнительна. Вместе с тем пока в Китае
неизвестны какие-либо прототипы чуских доспехов или их
деталей. Так что вопрос о месте генезиса панциря ”сак-
ского типа” все еше остается открытым. Тем не менее сле-
120
дует сказать, что элементы ближне- и средневосточной
традиции пока остаются единственно просматриваемыми ис-
точниками генезиса данного типа панциря и для саков, и
для Китая. Вопрос в том, куда и каким путем они проник-
ли раньше (или одновременно?), были ли саки и чусцы са-
мостоятельны в выработке на общей исходной основе близ-
кого по типу панциря, либо сторона, раньше воспринявшая
исходную традицию и выкристаллизовавшая новый тип доспе-
ха, повлияла на другую. Логика как будто говорит за Фер-
гану, гораздо ближе стоящую к Ирану и Сиро-Месопотамско-
му региону, но никакие факты пока не могут это подтвер-
дить .
В III—I вв. до н.э. саки и юэчжи, продвигаясь на за-
пад и юг, распространяют свою традицию оборонительного
доспеха среди остальных народов Средней Азии — парфян,
бактрийцев и др. Особенное развитие сако-юэчжийский пан-
цирь получил в Кушанской империи и в позднесакских госу-
дарственных образованиях к югу от Средней Азии. Сако-
юэчжийский панцирь оказал огромное влияние на последую-
щее развитие защитного вооружения в первой половине I ты-
сячелетия на Востоке, распространившееся и на Запад в
связи с Великим переселением народов.
Что же касается причины появления металлического пан-
циря в предполагаемом нами регионе, окруженном с севера,
запада и юга народами, почти не использовавшими панцири,
то она может крыться в том, что восточные сако-юэчжий-
ские племена уже к середине I тысячелетия до н.э. были
втянуты в напряженную военно-политическую борьбу в
Центральной и Восточной Азии, о чем говорят и археоло-
гические, и китайские письменные источники®. Особенно
хорошо зафиксировано обратное движение этих племен с
конца III в. до н.э. под натиском хуннов. Центральные же
и западные сакские племена после персидских вторжений,
завоеваний и т.п. в конце VI в. до н.э. пребывали, види-
мо, в относительном покое; во всяком случае, их междо-
усобицы, видимо, не требовали столь дорогостоящего осна-
щения. Восточным же племенам приходилось бороться в сре-
де, где издавна широко использовалось защитное вооруже-
ние, а также исключительно эффективное пехотное оружие
дальнего и ближнего боя — арбалеты и алебардообразное
оружие. Что касается другого раннего центра сакского ме-
таллического панциря, Приаралья, то для местных сакских
племен похожая ситуация складывается, видимо, в IV в.
до н.э. Неминуемые военные эксцессы, сопровождавшие про-
цесс распада державы Ахеменидов, нашествие Александра
Македонского — все это происходило на фоне усиливающего-
ся утяжеления персидского защитного вооружения в конце
V—первой половине IV в. В этот процесс во второй полови-
не IV в. до н.э. начали втягиваться и саки запада и цент-
ра Средней Азии, чему свидетельства — упоминание Арриа-
ном сакского засырдарьинского броненосного всадника и
остатки доспеха из Чирик-Рабата.
Шлемы. В отличие от панцирей форму и устройство сак-
121
ских шлемов не приходится реконструировать. На сакской
территории найдено 2 целых шлема — в верховьях Иртыша,
в Алтайском крае (рис.6/1), и на городище Космычи, в Та-
ласской долине (рис.6/2). Близкий первым двум шлем най-
ден в Согдиане — в Самарканде (рис.6/3). Этим бронзовым
шлемам посвящена довольно значительная литература. Дело
в том, что они являются прямыми аналогами значительной
группе шлемов, найденных в Прикубанье (рис.6/4-6). Все
кубанские шлемы датируются началом VI в. до н.э. и найде-
ны (шлемы из комплексов) в раннескифских богатых погре-
бениях. К этой же группе примыкает шлем с савроматской
территории — из с.Старый Печеур в Нижнем Поволжье
(рис.6/7).
В настоящее время большинство исследователей призна-
ет Прикубанье местом возникновения и основного производ-
ства этих шлемов, в литературе за ними утвердилось наз-
вание ’’кубанского” типа95. Основными признаками шлемов
’’кубанского” типа являются: округлая, котловидная форма,
надбровные дуговидные вырезы спереди, окантованные вали-
ком и образующие треугольный мыс над переносьем, и от-
верстия по бокам и на затылке для крепления бармицы. К
очень частым, хотя и необязательным и варьирующимся при-
знакам относятся: подпрямоугольный вырез на краю заты-
лочной части, так что боковины образуют короткие наушни-
ки; рельефные усиливающие полосы над ушами и, гораздо
реже, над затылочным вырезом; рельефный шов, идущий от
темени к переносью; петли и маленькие острия на темени.
Сакские и согдийский шлемы демонстрируют почти все эти
признаки. Основываясь на идее о кубанской прародине это-
го типа шлемов, среднеазиатские образцы обычно определя-
ют как дериваты кубанских оригиналов, с которыми саки
познакомились через савроматское посредство. Однако ис-
следователи, работающие на средне- и центральноазиатском
материале, все же пытаются обосновать местное происхож-
дение найденных здесь шлемов. Обычно при этом форма шле-
ма сравнивается с сакским башлыком^. Однако на изображе-
ниях сакские головные уборы обычно весьма далеки от ’’ку-
банского” шлема. Лишь на Алтае, в Пазырыке, найдена целая
шапка, похожая по форме на шлем®. Но, на наш взгляд, не
она является прообразом формы шлема (чему, кстати, меша-
ет и более поздняя дата шапки по сравнению со шлемами
’’кубанского” типа), а, наоборот, она сама представляет
собой подшлемник, точнее — парадное воспроизведение под-
шлемника, так как наличие на ее макушке ’’короны” мешает
такому ее функциональному применению. Вместе с тем на фи-
гурке одного из сакских ’’светильников” из Таласской до-
лины изображена именно такая шапка, но без ’’короны”®.
Можно предположить, что подшлемник в силу своей престиж-
ности (носители шлема, несомненно, имели высокий соци-
альный статус) со временем мог вытеснить в некоторых
восточносакских областях другие, обычные формы башлыка,
тем более что он отличался от обычного остроконечного
убора именно и только отсутствием острого завершения.
122
Наиболее интересные доводы в пользу местного происхож-
дения сакских шлемов приведены в работе Е.Е.Кузьминой®.
Она отметила, что гребень самаркандского шлема несет де-
коративные элементы, характерные для сакского искусства.
Кроме того, ею были приведены аналогии из находок во Внут-
ренней Монголии, правда практически депаспортизованные ине
поддающиеся точной датировке, что, несмотря на их перво-
степенное значение, снизило ценность этих шлемов для ги-
потезы Е.Е.Кузьминой и не привлекло к ним должного вни-
мания со стороны других исследователей.
К настоящему времени появилось значительное количест-
во материалов, позволяющих по-новому осветить проблему
шлемов ’’кубанского” типа, в том числе и их сакского ва-
рианта. Прежде всего, судя по уже приводимым сакским
изобразительным источникам, шлемы ’’кубанского” типа бы-
ли, видимо, единственным и обычным боевым оголовьем сак-
ского панцирного воина на протяжении долгого времени.
Со всеми подробностями — надбровными вырезами, петлей на
темени и кожаными наушами — такой шлем изображен на фи-
гурке воина из Таласской долины (рис.2/2). Не исключено,
что на навершии из ’’Сибирской коллекции” часть воинов
показана в ’’кубанских” шлемах, а часть в подшлемниках
(рис.2/4). На монете сакского владетеля Азеса I также,
вероятно, изображен такой шлем (рис.2/6). Таким образом,
изображения шлема ’’кубанского” типа у саков, единствен-
ного типа шлема, использовавшегося ими в I тысячелетии
до н.э., прослеживаются на протяжении не менее 400 лет —
с IV по I в. до н.э., т.е. со значительно более позднего
времени, чем у скифов. Так не от скифов ли к сакам пе-
решел этот тип шлема? Но у скифов время бытования ’’ку-
банских” шлемов ограничено второй половиной VII —началом
VI в. до н.э. (Правда, в V-IIIbb. до н.э. импортные гре-
ческие шлемы у скифов зачастую переделывались таким об-
разом, что имитировали старую, ’’кубанскую” форму61. В по-
следнее время такой переделанный шлем найден и в савро-
матском погребении Vb. до н.э. у с.Никольское в Нижнем
Поволжье®.) Точной даты реальных шлемов из сакских зе-
мель пока нет.
Достаточно хорошо происхождение шлемов ’’кубанского”
типа прослеживается на Ближнем и Среднем Востоке. За ис-
ходную форму можно принять некоторые шумерские шлемы се-
редины III тысячелетия до н.э.63. В начале I тысячелетия
до.н.э. формы, уже очень близкие ’’кубанским”, широко
представлены на территории от Северной Месопотамии (Ас-
сирия)6** до Закавказья (Урарту) и Северо-Западного Ирана.
Шлемы урартов, изображенные на Балаватских воротах,
IX в. до н.э., и шлем из Хасанлу, IX в. до н.э., имеют
котловидную форму, вырез надо лбом, гребни из одного со
шлемом куска65 (правда, шлем из Хасанлу не имеет лобного
выреза, но на этом месте у него изображены глаза, кант —
рельефный валик повторяет форму выреза, так что оформле-
ние передней части изображает шлем ’’протокубанского” ти-
па, надетый на голову).
123
Особенно же близок ’’кубанским” шлем начала I тысячеле-
тия до н.э. из р-на р.Сефидруд, в Северо-Западном Иране,
бронзовый, богато украшенный золочеными изображениями
антропоморфных божеств надо лбом и птицы на темени
(рис.6/8). У него налицо уже все признаки ’’кубанских”
шлемов, только не так ярко выраженные. Шлемы описываемо-
го типа бытовали и в ахеменидском Иране, судя по ряду
изображений воинов на печатях (рис.6/9). Таким образом,
получается, что саки заимствовали тип своего шлема с За-
пада или, что вероятнее, с Юго-Запада? Но этой точке
зрения могут противоречить находки на Востоке. На уже
упоминавшейся статуэтке воина из погребения в Северном
Китае кроме сакского панциря изображен и шлем ’’кубанско-
го” типа (рис.3/6). Но предположим, что здесь изображен
сак, да и дата фигурки — IV-IIIbb. до н.э., а также чус-
кие кожаные шлемы из Лэйгудуна (рис.4/1) того же типа,
датируемые 30-ми годами Vb. до н.э., говорят как будто
о привнесении саками формы своих шлемов к северо-запад-
ным границам Китая. Даже дата упомянутых Е.Е.Кузьминой
шлемов из Внутренней Монголии — после 500 г. до н.э.66 —
может говорить лишь о сакском влиянии на племена, распо-
лагавшиеся к северу от ’’Великой стены”. Однако ситуация
усложняется тем, что в последнее время на территории Ки-
тая найдено еще по меньшей мере 5 шлемов, очень близких
шлемам ’’кубанского” типа, практически их вариантов. Шлем
из музея в Торонто из раскопок в Синьцуне датируется XI-
VII вв. до н.э. (рис.6/11J67, остальные 4 шлема60 (рис.6/12,
13) найдены в Северо-Восточном Китае — в р-не Пекина, в
Южной Маньчжурии, и достаточно надежно датируются по
комплексам сопровождающих их находок IX-VII вв. до н.э.
Интересно подчеркнуть, что эти шлемы происходят не с
хуаских территорий, а с ’’варварских” земель. Комплексы,
в которых они найдены, содержат большое количество ве-
щей типа степных бронз ’’карасукоидного” облика. Проис-
хождение данных южноманьчжурских шлемов необязательно свя-
зывать с очень отдаленными территориями на Западе. Его
можно связать с гораздо более близким регионом — с госу-
дарством Инь XIII —XI вв. до н.э. Причем отличаются тол-
стые литые южноманьчжурские шлемы начала I тысячелетия
до н.э. от очень близких им по форме иньских — тонких,
тщательно прокованных после литья, часто богато украшен-
ных рельефами, изображающими маску чудовища ”тао-тье” на-
до лбом69, — тем же, чем отличаются настоящие "кубанские”
шлемы от их древних ближне- и средневосточных прототипов,
а именно техникой изготовления, стадиальностью.
Ранние шлемы и на западе, и на востоке Азии отлива-
лись методом ’’потерянного воска” и были уникальными, тог-
да как поздние, к которым принадлежат интересующие нас
шлемы, изготовлялись в разъемной форме и являлись серий-
ной продукцией.
Таким образом, на противоположных концах Азии мы ви-
дим в начале I тысячелетия почти идентичные формы шлемов,
причем и здесь, и там их происхождение можно считать
124
местным, точнее — связанным с первичными или вторичными
центрами цивилизации этих регионов. Этому явлению можно
найти несколько объяснений.
1/ Типологическое сходство прототипов и путей их раз-
вития .
2/ Первоначальное проникновение шлемов с Ближнего и
Среднего Востока в иньский Китай, где они в дальнейшем
развивались тем же путем, что и на прародине.
3/ Систематические контакты запада и востока Азии,
когда шлемы на каждом этапе своего развития на западе
Азии попадали на восток Азии.
Вероятнее всего, все три причины могут быть равноцен-
ными и действовать одновременно. В двух последних случа-
ях роль средне- и центральноазиатских кочевников рубежа
II-I тысячелетий дон.э. как носителей и передатчиков
описываемого типа шлемов становится особенно интересной.
Как мы видим, реальные образцы ранних сакских шлемов
’’кубанского” типа (в свете изложенного этот термин явно
нуждается в пересмотре) можно датировать VI-Vbb. дон.э.
Поздняя история сакских шлемов дает большое количество
разновидностей. Не исключено, что на основе его формы
саки могли разработать мягкий шлем из металлической че-
шуи на кожаной основе, как это сделали скифы в V в. до н.э.70
и мастера царства Янь в III в. до н.э. (рис.6/10).
В первые века н.э. сакские шлемы ’’кубанского” типа
послужили прототипом некоторых парфянских шлемов*. Этот
же тип шлема, видимо, бытовал у хуннов, судя по подшлем-
нику из меха последних веков до н.э., найденному в Ог-
лахтах в Хакасии. Еще большее развитие и распространение
этот тип шлема, но уже выполненный в железе и с рядом
модификаций, получил в Центральной и Восточной Азии в
I тысячелетии н.э.
Сакские шлемы конца I тысячелетия до н.э. — начала
I тысячелетия н.э. более разнообразны. В Таксиле найден
котловидный шлем I в. н.э., не имеющий налобного выреза,
но снабженный полукруглыми наушами*. Рельеф из Матхуры
дает изображение сакского воина в наборном, заостренном
наверху шлеме, макушка которого выкована из одной плас-
тины, а тулья набрана из узких вертикальных пластин73.
Позднесакское происхождение могут иметь и шлемы из Ис-
тяцкого клада*, причем один из них имеет выполненные в
эллинистических традициях надбровные вырезы и наносник.
Аналогичен описанным коническим шлемам и шлем парфянско-
го катафрактария на граффити III в. н.э. из Дура-Евро-
пос . Только для этого, очень позднего типа шлемов мог
быть прообразом сакский остроконечный башлык.
Щиты. Довольно большая коллекция сакских щитов дошла
до нас из археологических раскопок. Датируются они VI-
IV вв. до н.э. Случайно это или нет, но места их нахож-
дения — восточные районы Средней Азии (Восточный Памир)
и Алтай.
Для их изготовления использовались дерево и кожа. По
материалам и способам изготовления они весьма близки,
125
но не вовсе однотипны, и их можно подразделить на нес-
колько разновидностей.
К I типу относятся щиты из курганов Алтая VI-V вв.
до н.э Л (рис.7/1-5). Почти все они составлены из верти-
кальных палочек, соединенных сверху и снизу двумя гори-
зонтальными рейками. До того как эти рейки были прикреп-
лены к щиту, палочки были продеты в отверстия в куске
кожи, который также служил их соединению; расположение
отверстий в коже позволило создать прекрасный декоратив-
ный эффект: участки кожи и раскрашенных в разные цвета
палочек образуют геометрический узор из рядов зубчатых
полос, ромбов и т.д. Большинство щитов имеет прямоуголь-
ную форму (рис.7/2-5), лишь щит из Пазырыкского кургана
имеет округлый верхний край (рис.7/1). Один из щитов,
найденный в I Туэктинском кургане (рис.7/5) , сделан из
цельного куска дерева, но его отделка имитирует щиты из
палочек и кожи. Размеры алтайских щитов варьируются: от
самых малых — 37x28 см, до самого большого, достигающего
70x52 см. Как видим, все они небольшие, многие даже ма-
ленькие, что позволяет их использовать как пешему, так
и конному воину.
Щиты, найденные на Восточном Памире, близки алтайским
по материалу и технике. Они составлены из палочек
(рис.7/6) или сплетены из прутьев (рис.7/7) и обтянуты
снаружи кожей по каркасу. Размер щита из могильника Ак-
беит близок размерам крупных алтайских щитов. Различие
имеется в форме — он овальный, так что его можно отнес-
ти ко II типу. Прямоугольный щит из могильника Памир-
ская I резко выделяется пропорциями и размером — 140x50 см
что позволяет отнести его к III типу. Может быть, в по-
следнем случае перед нами тот самый большой щит ’’сакос”,
который, как показали Б.А.Литвинский и И.В.Пьянков77, от-
мечен античными авторами у саков. Надо полагать, что по-
добный щит предназначен для использования пешим воином.
Все сакские щиты имеют одну вертикальную кожаную корот-
кую ручку в центре.
Сакские щиты, найденные в ходе раскопок, не являются
чем-то уникальным. Прямоугольная их форма была распрост-
ранена во всем Старом Свете. Более близкие аналогии мы
находим на Ближнем и Среднем Востоке78. Уже у шумеров
встречаются большие, почти в рост человека, щиты, сос-
тавленные из вертикальных тростинок, соединенных внизу
и наверху плетенкой или кожей с прорезями79. Крупные и
средние прямоугольные щиты из вертикальных палочек, час-
то соединенных куском кожи с прорезями, образующими зуб-
чатый узор, мы находим на ассирийских изображениях IX-
VII вв. до н.э.®.На западе Ирана в это же время бытуют
аналогичные средние щиты, где узор составляют участки
дерева и кожи, расположенные в шахматном порядке, как на
сирийских щитах XII в. до н.э.®. Не исключено, что здесь
мы имеем изображение щита, сплетенного из полос лыка.
Щиты, похожие на ассирийские и иранские, известны и на
Кавказе в начале I тысячелетия до н.э.®. Наконец, ахеме-
126
нидская пехота использовала такие щиты крупных размеров
очень широко®. Интересно, что щит, найденный в Дура-Ев-
ропос, в подземной осадной галерее в руках персидского
воина III в. н.эЛ, совершенно аналогичен алтайским сак-
ским щитам по технике исполнения, а размеры его совпада-
ют с размерами щита из могильника Памирская I, по всем
признакам он является прямым потомком ахеменидских пе-
хотных щитов.
Как показали исследования М.А.Дэвлет и Э.А.Новгородо-
вой®, племена Центральной Азии в первой трети I ты-
сячелетия до н.э. использовали щиты, напоминающие сак-
ские. На ’’оленных камнях” в основном изображены щиты с
треугольным верхом. Они также составлены из кусков дере-
ва, но по другому принципу, чем сакские. Здесь мы видим,
как к центральной оси, видимо рейке, наискось вверх при-
креплены дощечки, образующие плоскость щита. Вероятно,
они имели соединительный обод по краю и кожаную подклад-
ку. На некоторых из них.заметен круглый умбон, характер-
ный для древнейших китайских щитов88. Конструкция, а так-
же , видимо, размеры и форма центральноазиатских щитов
скорее напоминают центрально- и западноевропейские, в
основном кельтские, щиты87. Видимо, и те и другие были
общим индоевропейским наследием, распространившимся да-
леко на Запад и на Восток.
Надо отметить, что сакские щиты оказали влияние на
развитие щитов и позднее на более широкой территории и
в более широкой этнической среде. Так, позднеханьское —
раннециньское изображение хуннов (м.б. среднеазиатских?)
конца III—начала IV в. н.э.88 дает крупные узкие прямо-
угольные сакские щиты с характерным геометрическим узо-
ром. Индийские памятники искусства с кушанского времени
до эпохи Гуптов (V в. н.э.)89 свидетельствуют о занесении
туда саками и кушанами своего типа щитов, причем подчас
в китаизированном варианте.
Пояса. Боевые (здесь мы не имеем в виду магической
защитной функции, которая придавалась поясам у всех на-
родов Старого Света с глубочайшей древности до самого
позднего времени) или, как их принято называть, портупей-
ные, пояса из кожи, усиленной металлическими оковками,
также бытовали у саков, 0 сакских поясах, украшенных зо-
лотом, упоминает еще Геродот (I, 215).
Из археологических памятников сакской территории про-
исходит немного портупейных поясов. Наиболее ранние из
них происходят из Центрального Казахстана (рис.8/1,2),
из Восточного Памира (рис.8/4) и Алтая (Туэкта)90. Пояса
довольно узкие, шириной около 3-4 см. Сохранившийся ко-
жаный ремень из Памира показывает, что он был двойной
толщины, т.е. полоса кожи загибалась вдоль всей длины
сверху и снизу, так что на оборотной стороне образовы-
вался стык. Бронзовый набор представлял собой простые
прямоугольные обоймы, литые, насаженные на ремень на не-
котором расстоянии друг от друга. Казахстанские экзем-
пляры украшены рядами выпуклых точек (рис.8/1) либо снаб-
127
жены — каждая вторая обойма — дополнительными петелька-
ми с внутренней стороны, куда продевался узкий ремешок,
концы которого и служили, завязками пояса (рис.8/2). Ря-
довые обоймы дополнялись обоймами с отверстиями, служив-
шими для подвески снаряжения. К поясному же набору отно-
сятся петли со шпеньками, служившие тем же целям. Пояса
V-IV, V-IIIbb. до н.э. из Казахстана (рис. 8/3,5) , в об-
щем, продолжают старую традицию в конструкции. Несколько
видоизменяется лишь оформление: обоймы становятся фигур-
ными — бипирамидальными, прорезными, иногда с кружком в
центре или с вырезанными ступеньками краями. Их также
дополняют обоймы с отверстиями и петли со шпеньками —
для подвески. На Вавиловском поясе (рис.8/5) имеется под-
треугольная концевая обойма.
К сожалению, на изображениях ранних саков не видно
боевых поясов. Лишь на более позднем индийском изображе-
нии сака (?) из Матхуры изображен пояс, похожий на пор-
тупейный*. Он довольно широкий и покрыт узкими вертикаль-
ными насечками. Наличие каймы-валика у этого пояса гово-
рит о том, что здесь не обойменное, а пластинчатое бро-
нирование .
Приходится сразу же отметить резкое отличие сакских
портупейных поясов от скифских. Последние покрывались
сплошной пластинчатой броней из вертикальных узких плас-
тинок, набегающих друг на друга и, как правило, изогну-
тых, что придавало поясу дополнительную прочность*. Кро-
ме того, скифские пояса более широкие и встречаются в
погребениях и на изображениях несравненно чаще сакских.
Нет аналогий раннесакским поясам и у соседних народов на
Юге и Востоке. Только в ананьинской культуре Прикамья мы
находим пояса с обоймами93. Пояса ананьинцев покрывались и
бляшками восьмеркообразной формы. Если же мы обратим-
ся к предсакскому — киммерийско-карасукскому перио-
ду (из которого, как мы помним, в сакский период перешли
шлемы "кубанского” типа и щиты из палочек и кожи), то
увидим, что пояса с бронзовыми прорезными обоймами, осо-
бенно с подтреугольными концевыми, имели широчайшее рас-
пространение в Евразии. Их изображения есть на каменных
стелах94, их детали найдены в Волго-Камье (Ахмылово), на
Украине (Суворове), в Болгарии (Софониева, Моравица, Со-
зополь), Румынии (Фериджиле) и Венгрии (Угра)95. В это
же время от Монголии до Подунавья распространяются и
восьмеркообразные бляшки. В скифо-сакскую эпоху они из-
редка встречаются у скифов и ананьинцев96. Не исключено,
что бипирамидальный силуэт сакских обойм происходит от
восьмеркообразного силуэта киммерийско-карасукских бля-
шек.
Как мы видим, раннесакские портупейные пояса имеют
весьма древнее происхождение и сохраняют старую традицию.
Тем не менее старые формы приобретают у них вполне ори-
гинальный и самостоятельный облик.
Рассмотрев элементы сакского оборонительного вооруже-
ния, можно сделать некоторые выводы. На ранних этапах —
в VI-V вв. до н.э. — саки применяют щиты, редко — шлемы,
128
портупейные пояса, еще реже — усиленные панцири из мяг-
ких материалов и деревянные поножи. Из этих доспехов лишь
деревянные поножи были, видимо, локально сакским изобре-
тением. Щиты саков имели общеиндоевропейское происхожде-
ние, осложненное у саков северомесопотамским влиянием.
Пояса — прямое наследие предыдущего периода. Шлемы также
продолжают традицию предшествующей эпохи. Видимо, воен-
ная ситуация и оружие нападения (с пресэладанием в нем
легких стрел и коротких акинаков) делали пока ненужной
более солидную защиту корпуса. Только головы избранных
воинов были защищены шлемами. Но и они не всегда спасали
от самого страшного оружия Средней и Центральной Азии —
чекана. Применение же копейного конного боя также не
столь настоятельно требует панциря — здесь в первую оче-
редь надо прикрывать боевого коня, что могло и вызвать
довольно раннее появление у саков конского доспеха, о
чем, видимо, говорит сообщение Геродота (I, 215) и изо-
бражение на фрагменте фляги из Хумбуз-тепе (рис.2/5).
Острая военная ситуация у восточных саков, довольно рано
столкнувшихся с противником, прекрасно вооруженным ц за-
щищенным, стимулировала развитие у них панцирного доспе-
ха. К IV в. до н.э. под влиянием военно-политических со-
бытий в Ахеменидской державе и на ее восточных окраинах,
а также, видимо, и под влиянием восточных саков у запад-
ных саков распространяется панцирь из металла. Он приоб-
рел характерную форму и конструкцию, хотя и был выработан
на основе элементов ближне- и средневосточного (и, веро-
ятно, китайского) доспеха. Еще более доспех усложнился в
последние века до н.э. под эллинистическим и китайским
влиянием. Но основу свою сакский доспех сохранил и рас-
пространился в первой половине I тысячелетия н.э. на ог-
ромных пространствах от Японии до Восточной Европы.
Примечания
1 Литвинский В.А. Древние кочевники ’’Крыши мира”. М., 1972.
2 Кузьмина Е.Е. Бронзовый шлем из Самарканда. — СА. 1958, №4;
Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962; Пугачен-
кова Г.А, 0 панцирном вооружении парфянского и бактрийского воин-
ства. — ВДИ. 1966, №2; Литвинский Б.А.Л Пьянков И.А. Военное дело
у народов Средней Азии в VI-IV веках до н.э. — ВДИ. 1966, №3.
3 Laufer В. Chinese Clay Figures. Pt I. Prolegomena on the His-
tory of Defensive Armor. Chicago,. 1914 (Field Museum of Natural
History. Publ.201. Antropological Ser., vol.13, №2).
4 Литвинский Б.А.Л Пьянков И.В. Военное дело.
5 Там же, с.43; Литвинский Б.А. Древние кочевники, с.127.
* Арриан. Поход Александра. Пер. М.Е.Сергеенко. М.-Л., 1962,
III, 13, 4.
7 Черненко Е.В. Скифский доспех. Киев, 1968, с. 164.
8 Там же, с.170-178.
9Литвинский Б.А., Пьянков И.В. Военное дело, с.43.
18 Gamber 0. Waffe und Rustung Euroasiens. Friihzeit und Antike.
Braunschweig, 1978, c.202—204.
9 441 129
11 Хаяси Минао. Китайское оружие эпох Инь и Чжоу. Киото, 1972
(на яп.яз.)•
12 Пугаченкова Г.А. О панцирном вооружении, с.43.
12 Мелюкова А.И. Вооружение скифов. — САИ-Д1-4. М., 1964, с.69.
л Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское
время. М,^Л., 1960, с. 119, табл.ЬУШ, рис.70.
15 Матье М.Э.Л Афанасьев В.К.Л Дьяконов И.М.Л Луконин В.Г. Ис-
кусство древнего Востока. "Памятники мирового искусства". Вып.2.
И., 1968, ил.236а, 265а, 2666, 279а,
36 Артамонов М.И. Сокровища скифских курганов. Прага — Ленинград.
1966, табл.295; Ганина О.Д. Киевский музей исторических драгоцен-
ностей. Киев, 1974, табл.37; Венедиков И.л Герасимов Т. Тракийско-
то изкуство. София, 1973, ил.213, 215—217, 219; Gamber 0. Waffe und
Riistung, Abb.171, 342.
37 Руденко C Ji. Культура населения Центрального Алтая, с. 119.
38 Руденко С.И. Горноалтайские находки и скифы. М.-Л., 1952,
с.100-101.
23 Киселев С,В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, с.340—
342.
20 Дремсизова-Нелчинова Ц. Тракийски могилни погребения край
с.Къолмен, Шуменский окръг. — Известия на археологический институт.
1970, 32, с.213, обр.8, табл.11,1; Венедиков И., Герасимов Т. Тра-
кийското изкуство, ил..230.
21 Черненко Е.В. Скифский доспех, с. 16, 46—48, рис.З, 26, 27.
22 Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая, с.123,
124.
23 Gamber О. Waffe und Riistung, Abb.290.
A Горбунова Н.Г. Роговая пластинка из Ак-тамского могильника. —
КСИИМК. 1960, 80; Сенигова Т.Н. Осветительные приборы Тараза и их
связь с культом огня. — СА. 1968, №1.
25 Пугаченкова Г.А.Л Ремпель Л.И. История искусства Узбекистана.
М., 1965, с.23.
26 Сенигова Т.Н. Осветительные приборы, с.210; Толстов С.П. По
древним дельтам, с .149.
Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая, с.298,
рис.153.
а Мамбетуллаев М. Рельефное изображение всадника на керамичес-
кой фляге из Хумбуз-Тепе. — СА. 1977, №3, с.279-280.
ъ Горелик М.В. Кубанский доспех. — Древняя Индия. Историко-
культурные связи. М., 1982, табл.1-2.
30 Гинзбург В.В.9 Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии.
М., 1972, с.118.
31 Snodgraee A.M. Arms and armour of the Greeks. L., 1962, pl. 17,
21 , 36, 45.
32 Черненко E.B. Скифский доспех, рис.67, 68.
33 Schmidt E.F. The Treasury of Persepolis and the Discoveries
of the Homeland of the Achaemenians. Chicago, 1939, fig.24.
^Ксенофонт. Киропедия. Пер. В.Г.Борузовича и Э.Д.Фролова. М.,
1976, VI, I, 29; Ксенофонт. О коннице, XII, 2, 3 (уточненный пере-
вод XII главы трактата "О коннице" был выполнен Ю.Г.Виноградовым,
за что автор выражает ему глубокую признательность)•
35 Горелик М.В. Защитное вооружение персов и мидян ахеменидско-
го времени. — ВДИ. 1982, №3, с.95.
130
s Treasures of Ancient Macedonia. Athens, 1978, c.68, pl.30.
P Ксенофонт. О коннице, XII, 2.
38Горелик M.В. Защитное вооружение, с.94.
39 Горелик М.В. Опыт реконструкции скифских доспехов по памят-
нику скифского изобразительного искусства — золотой пластинке из
Геремесова кургана. — СА. 1971, №3, рис.1, 3.
См., например: Зеймаль Е.В. Амударьинский клад. Каталог выс-
тавки. Л., 1979, №7, 49, 48, 2, 2а, 76, 50, 52, 53.
41 Хаяси Минао. Китайское оружие, рис.478, 479; A Pictorial En-
cyclopedia of the Oriental Arts. China. Vol.1. New York — Tokyo.
1969. pl. b/w 62, 63.
Хаяси Минао. Китайское оружие, рис.477.
43 Раскопки древнего могильника около Лиц'лшань уезда Цянчуань
провинции Юннань. — Каогу сюзбао> 1975, №2 (на кит.яз.).
* Толстов С.П. По древним дельтам, рис.122; Rerazik Е.Е., Rapo-
port J.A. Die Festung Toprak-Kala in Chiresmien. — Das Altertum.
1978. Bd.24, H.2, Abb.4 (на хорезмийские памятники нам было указа-
но Ю.А.Рапопортом, за что автор выражает ему глубокую признатель-
ность) .
16 Горелик М.В. Реконструкция скифского доспеха по каменным из-
ваяниям. — Скифские древности. Киев, 1973, рис.1, 2.
* Ксенофонт. О коннице, XII, 5.
47 Marshall J. Taxila. Vol.3. Cambridge, 1951, pl.170; №91a, b.
48 Толстов С.П. По древним дельтам, с. 148, рис.82а, б.
49 Там же, рис.82г.
® Robinson H.R. The Armour of Imperial Rome. L., 1975, pl.489-
490, fig.178.
51 Пугаченкова Г.А. О панцирном вооружении, рис.2, 4,6.
® Snodgrass A.M. Arms and armour of the Greeks, pl.44.
53 Mallowan M.E.L. Nimrud ind its Remains. Vol.2. L., 1966,
pl.336b, c.
91 Краткий отчет о раскопках могилы цзэнского хоу И в уезде
Суйсянь провинции Хубэй. — Вэньу. 1979, №7; Реставрация кожаных
шлемов и панцирей из гробницы №1 в Лэйгудуне уезда Суйсянь провин-
ции Хубэй. — Каогу. 1979, №6 (на кит.яз.).
э* а>7н Хун. Сборник статей о древнем оружии Китая (Чжунго гу
бинци луньцунь). Пекин, 1980, с.3—8 (на кит.яз.).
® Крюков М.В.Л Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китай-
цы: Проблема этногенеза. М., 1978, с. 183, 184.
Черненко Е.В. Скифский доспех, с.76.
57 Кузьмина Е.Е. Бронзовый шлем.
98 Руденко С.И. Культура населения горного Алтая в скифское
время. М.-Л., 1953, табл.ХСУТ, 2.
99 Мартынов Г.С. Иссыкская находка. — КСИИМК. Вып.59, 1955,
рис.66.
80 Кузьмина Е.Е. Бронзовый шлем.
61 Черненко Е.В. Скифский доспех, рис.49, 50.
62 Засецкая И.П. Савроматские и сарматские погребения Николь-
ского могильника в Нижнем Поволжье. — ТГЭ. Т.20, 1979, рис.7,8.
63 Borchhardt J. Homerische Helme. Mainz am Rhein, 1972, Taf.19
№1, 4, 5; Taf.20, №1.
64 Там же, Taf.32, №3.
65 Там же, Taf.38, №5; Taf.40, №2.
9-2 441
131
86 Кузьмина Е.Е. Бронзовый шлем, с. 122.
67 Borchhardt J. Homerische Helme, Taf.22, i.
68 Обследование погребений восточного Чжоу в местечке Уцзиньтан
уезда Цзиньси провинции Ляонин. — Каогу. 1960, №5, с.7, рис.2; Рас-
копки погребения в каменной камере около Наньшаньгеня в уезде Нин-
чэн. — Каогу сюэбао. 1973. №2, табл.5, 1; Западночжоуские погре-
бения в деревянных срубах около Байфу в Чанпине, Пекин. — Каогу.
1976, №4, рис.10.
°9 Непскеп Н. The Earliest European Helmets: Bronze Age and
Early Iron Age. Cambridge, Mass.,1971, fig.141.
70 Шапошникова О.Г. Погребение скифского воина на р.Ингул. —
СА. 1970, №3, рис.1, 4.
71 Пугаченкова Г.А. О панцирном вооружении, рис.6.
72 Marshall J. Taxila. Vol.3, pl.170r, №92.
73 Rosenfield J.M. The Dynastic Arts of the Kushans. Berkeley —
Los Angeles, 1967, pl.40b.
74 По следам древних культур. От Волги до Тихого Океана. М.,
1954, табл, между с.176 и 177, с.183.
Пугаченкова Г.А. О панцирном вооружении, рис.6.
711 Руденко С.И. Культура населения горного Алтая, с.262—264,
рис.155, табл.LXXXVII; он же. Культура населения Центрального Ал-
тая, с.122, 123, рис.73* 74, табл.ЬХ!, CXXVII, 4.
77 Литвинский В.А.л Пьянков И.В. Военное дело.
78 Borchhardt В. Fruhe griechische Schildformen. — Kriegswesen.
T.I. Gottingen, 1977 (Archaeologia Homerica. Bd.I. Кар. E), Abb.8.
79 Gonen R. Weapons of the Ancient World, London. L., 1975, c.52.
80 Borchhardt H. Fruhe griechische Schildformen, Abb.8.
81 Ghirshman R. Iran. Protoiranier, Meder, Achameniden. Munchen,
1964 Abb.334.
Мартиросян А.А. Поселения и могильники эпохи поздней брон-
зы. — Археологические памятники Армении. 2. Ер., 1969, табл.XXVIII.
83 Горелик М.В. Защитное вооружение персов и мидян.
84 Excavation at Dura-Europos. Preliminary Report of Second
Season of Works (1928-1929). New Haven, 1931, pl.XXVI.
85 Дэвлет M.A. О загадочных изображениях на оленных камнях. —
СА. 1976, №2, с.232—235; Новгородова Э.А. К вопросу о древнем
центральноазиатском защитном вооружении (середина I тыс. до н.э.). —
Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных тер-
риторий. Новосибирск, 1975, с.224—227.
86 Хияси Мйнао. Китайское оружие, ил.466-470.
87 Соппоly Р. Hannibal and Enemies of Rome. L., 1978, c.66, 67.
88 Hsio-Yen Shih. I-nan and Related Tombs. — Artibus Asiae. As-
cona, 1959, vol.22, 4, fig.5.
89 Gupte R.S., Mahajan B.D. Ajanta, Ellora and Aurangabad Caves.
Bombay, 1962, pl. K; Churye G.S. Indian Costume. New York — Bombay,
1967, pl.259.
Киселев C.B. Древняя история, с.294, табл.XXVIII, 12, 13.
91 Rosenfield J.M. The Dynastic Arts of the Kushans, pl.40b.
92 Черненко Е.В. Скифский доспех, с.59.
93 Збруева А.В. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху.—
МИА. 1952, №30, табл.Ту, з.
94 Тереножкин А.И. Киммерийцы. Киев, 1976, рис.73, 1.
* Венедиков И.л Герасимов Т. Тракийското изкуство, рис.10, 11,
132
ил.17—20; Венедиков И» Фракийское искусство и культура болгарских
земель. Каталог выставки. М., 1973, с.69, 70; Тереножкин А.И. Ким-
мерийцы, рис.32,1; 95, 2.
96 Черненко Е.В. Скифский доспех, рис.35, 6; Халиков А.Х. Волго-
Камье в начале эпохи раннего железа (VIII-VI вв. до н.э.). М.,
1977, рис.7,2;8,7;10,2;14,9;19,4а,5б;23, В2-В4.
9-3 441
Н. Л. Грач, 1А.Д.Грач]
ЗОЛОТАЯ КОМПОЗИЦИЯ СКИФСКОГО ВРЕМЕНИ
ИЗ ТУВЫ
Во время полевого сезона 1978 г. отечественное собра-
ние скифо-сакского золота пополнилось новой находкой ~
возле поселка Балгазын, в Тандинском районе Тувы, была
найдена золотая объемная композиция скифского времени.
Вещь была замечена прямо на поверхности почвы инженером-
топографом В.А.Богдановым во время производства инстру-
ментальной съемки на территории распаханного могильника
Тээрге II, расположенного в зоне работ Балгазынской эк-
спедиции1 Тувинского научно-исследовательского институ-
та языка, литературы и истории при Совете Министров Ту-
винской АССР (работы здесь проводились в зоне сооруже-
ния крупной оросительной системы, которая расположена
вдоль северных склонов хребта Танну-Ола)2ч
Скульптурная композиция (рис.1,2) из 'золота и полу-
драгоценных камней (сердолика и бирюзы) изображает охо-
ту на кабана и включает три фигуры: человек мечом-аки-
наком поражает под сердце дикого кабана; сопротивляющий-
ся кабан вонзил правый клык в левую ногу охотника; сза-
ди в кабана вцепилась охотничья собака. Охотник одет в
короткий кафтан (край кафтана и оплечный орнамент об-
рамлены сердоликовыми вставками); показан обшлаг рука-
ва; на правом боку охотника лук и колчан. Очень харак-
терно лицо человека — это ярко выраженный европеоид, с
подчеркнуто длинным носом и большими, загнутыми вверх
усами. В ушах кабана и собаки — сердоликовые вставки,
бирюзовые вставки — в глазах человека и обоих животных,
сердоликовые и бирюзовые вставки обрамляют подножие ком-
позиции .
На внутренней поверхности отчетливо видны отпечатки
ткани, здесь же имеется перемычка.
Размеры: высота 3,4см, ширина по подножию 4,4см.
По целому ряду важных деталей (подробнее на их харак-
теристике мы остановися ниже) композиция из Балгазына
относится к кругу произведений, представленных в знаме-
нитой золотой коллекции Петра!— коллекции, которая на-
ходится в поле зрения исследователей уже в течение двух
с половиной веков.
Начало составлению коллекции было положено в 1715 г.,
когда крупный промышленный магнат своего времени, та-
134
гильский властитель А.И.Демидов в связи с рождением ца-
ревича Петра Петровича преподнес царице Екатерине
’’богатые золотые бугровые (курганные. — Н.Г.Л А.Г.) ве-
щи и сто тысяч рублей денег”3. Находки эти привлекли к
себе внимание царя Петра, и можно полагать, что предме-
ты эти послужили одним из основных побудительных импуль-
сов для издания известных указов Петра I о собирании .и
изучении древностей и других редкостных экспонатов. В
1716г. сибирский губернатор князь М.П.Гагарин переслал
царю Петру новые партии золотых вещей скифского времени.
Все вместе эти предметы и составили коллекцию золотых
вещей скифского времени, с 1726 г. хранившуюся в Кунстка-
мере1*, а в 1859 г. поступившую в Эрмитаж, где она нахо-
дится и ныне в Особой кладовой5 (с XVIII в. коллекция
практически не пополнялась, а балгазынская находка попа-
ла для изучения в стены Кунсткамеры спустя 252 года пос-
ле того, как здесь оказались золотые шедевры петровской
коллекции).
Гагаринские документы о скифо-сибирском золоте были
опубликованы и прокомментированы А.А.Спицыным6, а затем
С.И.Руденко7 и М.П.Завитухиной8.
Направленное Петру М.П.Гагариным скифо-сибирское зо-
лото в своей ’’второй” жизни вновь попало в пучину чело-
веческих страстей, а также и крупной политической игры.
Князь Матвей Петрович Гагарин был одним из близких сот-
рудников Петра в 1701—1707 гг., первым губернатором си-
бирским стал в 1 708 г. На этом посту он ’’прославился”
как великий лихоимец, запускавший руку в таможенные,
ясачные и кабацкие сборы. К 1715 г. терпение правитель-
ства лопнуло и М.П.Гагарин был привлечен к ответу за хи-
щение, однако в должности оставался до 1719 г. (в 1721 г.
князь Гагарин был осужден и повешен перед окнами юстиц-
коллегии в присутствии царя; сюда же были приведены все
родственники виновного губернатора)9.
Если сопоставить даты поступления демидовской и гага-
ринской частей коллекции, то выходит, что уральский маг-
нат сумел опередить губернатора Сибири, ухитрившись сде-
лать свой подарок ”на зубок” на год раньше М.П.Гагарина,
заинтересовать находками царя Петра, который тут же и
дал губернатору Сибири изустный приказ о розыске и до-
ставке древних раритетов. Таким образом, получилось так,
что присылка скифо-сибирского золота не исправила репу-
тации губернатора-стяжателя. Присылка золота ознаменова-
ла не долгожданное его бескорыстие, а всего-навсего без-
условное исполнение только что полученного царского рас-
поряжения — ни о чем другом эта акция в пользу князя
Гагарина не свидетельствовала. К тому же не могла не об-
ратить на себя внимание ’’быстрота” обнаружения курган-
ного золота10.
Одна из главных трудностей в исследовании предметов
Петровской коллекции состоит в том, что неизвестны точ-
ки находок — в документах нет ни слова о территории, где
они были найдены, ни слова о том, где была ’’земля древ-
9-4 441
135
них поклаж”. М.П.Завитухина, вновь исследовавшая недав-
но эти документы, справедливо констатировала: ’’...по-
скольку название "сибирское” историческое, оно должно
остаться, пока не будет известна загадочная "земля древ-
них поклаж”. Хотя отсюда отнюдь не следует, что все ве-
щи, входящие в состав коллекции, были найдены на терри-
тории Сибири именно в ее современных границах”11.
Неясность локализации произведений коллекции Петра I
породила даже представление о фракийском их происхожде-
нии®. Представлено в литературе и суждение о происхожде-
нии вещей Сибирской коллекции только из района Приир-
тышья и Приишымья13.
Значение балгазынской находки и в том, что это вещь
круга сибирской коллекции, имеющая точную территориаль-
ную привязку. Находка из Тувы с несомненностью сигнали-
зирует о том, что к числу ’’земель древних поклаж” круга
коллекции Петра I относились не только земли сибирские,
но и территории Центральной Азии.
Технико-стилистические особенности балгазынской ком-
позиции, как уже указывалось, не оставляют сомнения в
принадлежности произведения именно к кругу Петровской
коллекции.
Золотое литье было произведено в форме, с применением
ткани, которая использовалась для снятия излишков воска.
Для чеканки золотая пластина была слишком толста1**. После
извлечения из формы производилась доработка композиции —
напайка деталей, таких, как инкрустированные части одеж-
ды, уши животных, элементы копыт у кабана. Затем была
произведена тщательная проработка поверхности композиции
резцом — прочерчены контуры всех фигур, резцом же отме-
чены части тела (изгибы, выпуклости, когти собаки, паль-
цы человека), напаян эфес меча, резцом отработана пасть
кабана, его клыки и зубы, очертания лука, черты лица че-
ловека и морды животных.
Так же1как и на многих предметах Петровской коллекции,
для инкрустации использованы сердолик и бирюза. Глаза
человека, собаки и кабана инкрустированы бирюзовыми бу-
синами, для которых специально прорезаны сверху отвер-
стия по контуру очерченного резцом глаза; с обратной сто-
роны, чтобы бусина туда йе выпала, напаяны пластины. Та-
ким же образом отделано треугольное по форме ухо собаки,
инкрустированное сердоликом, который поддерживается бор-
тиком из напаянных пластинок, с обратной стороны сердо-
ликовая вставка тоже поддерживается напаянной пластиной.
Напаянные бортики поддерживают инкрустацию на рукавах и
оторочке кафтана человека.
Подставка отлита во внутренней части вместе со специ-
альными ячейками прямоугольной формы для инкрустации, а
сверху напаяна пластина с четырехугольными ячейками —
эти ячейки инкрустированы чередующимися бирюзой и сердо-
ликом (явно имитируется техника перегородчатой эмали).
Четырехугольный в сечении штырь отлит отдельно и на-
паян в сечении внутренней полости, соединяя фигуру соба-
136
ки с мордой кабана. В средней части штыря — остатки зо-
лотой пайки.
Итак, техника создания композиции во всех основных
чертах действительно совпадает с техникой создания пред-
метов Петровской коллекции15.
Композиционные особенности — монтаж в полусферу, куда
вписаны все три фигуры — человека, кабана и собаки, сце-
на построена плотно, взаимосвязанно. Интересно, что в
развертке композиция напоминает бляху Петровской коллек-
ции, - так же как и для блях сибирской коллекции, разг
вертке характерно деление по центру.
Главные приметы стилистического родства композиции из
Балгазына с произведениями, входящими в состав коллекции
Петра I, следующие :
1. Сходны пропорции фигур — они вытянутые, конечности
расположены "на почве".
2. Показ передних конечностей животного (собаки) в
полный профиль ("трилапость").
3. Сходство формы и характера орнаментики — инкруста-
ции самоцветами — особенно разительно. Форма ушей у жи-
вотных в петровском золоте листовидная й треугольная
(уши кошачьих хищников были полукруглой формы). Точно
такие же инкрустированные напайки и в нашем случае. Пря-
моугольные напайки с инкрустацией в основании композиции
технически совершенно схожи с инкрустацией на парных бля-
хах "Конная охота на кабана", однако в этом случае напай-
ки использованы для инкрустированной орнаментации одеж-
ды охотников.
Нам представляется наиболее вероятным предположить,
что балгазынская композиция была навершием какого-то жез-
ла — массивность предмета исключает возможность объяс-
нения его как атрибута одежды или головного убора16 .
Для установления датировки и историко-этнографических
подробностей необходимо рассмотреть реалии — одежду,
оружие, а также охотничьи приемы.
Одежда золотого охотника сходна с той, которая показа-
на на парных инкрустированных бирюзой золотых бляхах из
Сибирской коллекции'Петра I (на этих бляхах демонстриру-
ется идентичная сцена — среди скал и зарослей происходит
захватывающая охота на дикого кабана; лошадь одного из
двух охотников отброшена рассвирепевшим зверем в сторо-
ну, сам всадник оказался на дереве, однако второй охот-
ник — это центральная фигура композиции — на полном ска-
ку натягивает лук, и стрела долх/ia поразить кабана; в
стороне изображен скрывающийся от охотников горный ко-
зел)17. Рассмотрение одежды центрального охотника,изобра-
женной весьма подробно, показывает ее аналогичность одеж-
де балгазынского охотника — это тоже короткий кафтан,
который украшен оторочкой, орнаментированной по нижней
поле (орнамент также разделен на сегменты), оплечным
круговым орнаментом, рукава имеют манжеты.
Может быть составлено суждение об обуви золотого охот-
ника. Вполне уверенно можно судить о том, что он одет в
137
высокие (выше колен), плотно облегающие сапоги с мягкой
подошвой. Выдающийся археолог и этнограф С.И.Руденко,
основываясь на анализе алтайских и других находок, сде-
лал в свое время исключительно важный вывод — это была
обувь всадников, а не пеших, и потому "со временем
обувь такого типа с длинными голенищами и без подметок
получила весьма широкое распространение среди скотовод-
ческих племен Центральной и Средней Азии, в частности
киргизов и казахов"18. По изображенному в балгазынской
композиции трудно понять, где сопряжение сапог и штанов,
однако четко видно, что нога охотника обтянута. Между
тем обувь и штаны в обтяжку были в ходу у древних пазы-
рыкцев (судя по находке мужской обуви во Втором Баша-
дарском кургане), об этом же свидетельствуют изображе-
ния всадников на парадном войлоке из Пятого Пазырыкского
кургана, об этом же свидетельствуют изображения на зо-
лотой бляхе из Сибирской коллекции Петра I (сцена под
деревом) — все эти примеры были учтены С .И.Руденко19.
Высокие сапоги и штаны в обтяжку, украшенные золоты-
ми бляшками, были надеты и на погребенном в кургане Ис-
сыка. ।
В правой руке золотого охотника меч, поражающий каба-
на, — именно меч, а не кинжал. Бронзовые кинжалы-акина-
ки во множестве обнаружены при раскопках усыпальниц
салгынской культуры V-III вв. до н.э. в Туве21—форма их
другая, и, самое главное, они несоизмеримо уступают по
относительной величине оружию на золотой композиции.
Столь же уступают по размерам и отличаются по форме кин-
жалы из погребений алды-бельской культуры VIII-VI вв.
до н.э. (Куйлуг-Хем I22, Аржан23).
Меч в руке охотника массивный, широкий, двулезвийный,
с четко обозначенной нервюрой, перекрестье массивное,
широкое, с чуть опущенными крыльями.
Меч на золотой композиции из Тувы находит себе ана-
логии среди реальных мечей, относимых К.Ф.Смирновым к
начальному этапу прохоровской культуры савроматов (IV в.
до н.э.): это мечи из с.Буруктал, пос.Нижне-Красинский*.
По форме перекрестия очень близок мечу золотого охотни-
ка массивный железный кинжал, случайно найденный в до-
лине Ачик в Горном Алтае25 (на кинжале этом к тому же
наличествуют изображения, имеющие прямое отношение к
нашей композиции,— о них речь пойдет ниже в связи с воп-
росом о семантике балгазынской находки).
Лук на правом боку охотника, как бы надетый сверху
на колчан, относится к типу сложных. Вряд ли может воз-
никнуть сомнение в том, что этот лук, известный в лите-
ратуре как скифский, именно тот лук, родиной которого
явились степи Евразии, откуда он был заимствован в Пе-
редней Азии26. Плечи лука, принадлежащего золотому вои-
ну, как это и характерно для скифских луков, сильно вы-
гнуты.
Именно такие луки изображены на куль-обской электро-
вой вазочке — ими снабжены почти все персонажи, изобра-
женные на повествовательном фризе27. Из таких же луков
138
стреляют воины, изображенные на нашивных бляшках из Куль-
Обы28. Четкие изображения такого лука можно видеть на
сосуде из Частых курганов под Воронежем29 и на сосуде из
Таймановой могилы30 . Такие же луки (помещенные в гориты)
изображены на знаменитой пекторали, принадлежавшей ца-
рице из кургана Толстая Могила31. Из территориально бли-
жайших аналогий публикуемой нами находке следует упомя-
нуть лук на боку повторяющейся фигуры всадника, пред-
стоящего перед женским божеством на пазырыкском войло-
ке32. Наконец, такой же лук представлен среди изображе-
ний на золотой бляхе из Сибирской коллекции Петра I (сце-
на под деревом)33.
По А.И.Мелюковой, скифские луки.в размахе достигали
размеров от немногим более 0,6 м и до 0,75-0,8 м, в неко-
торых случаях до 1м3*, размер савроматского лука, по
К.Ф.Смирнову, достигал 0,8 м35. Как видим, взгляды иссле-
дователей по поводу небольшого размера скифского лука в
общем совпадают. Лук именно такого размера мы и видим
на боку золотого охотника.
Луки более позднего — гунно-сарматского времени в це-
лом походили на скифские, однако концы их не были так
изогнуты, как у скифо-сакских, а размеры их значительно
превосходили размеры скифских луков (1,2—1,6 м). Нам до-
велось в свое время найти сохранившиеся in situ остатки
подобного лука в кургане гунно-сарматского времени в
Северо-Западной Туве — в Кара-Холе (могильник Карасуглуг-
Шоль-Аксы, курган KX-58-IV) .
Мечи ни разу не были найдены при раскопках курганов
скифского времени в Туве, в том числе и при раскопках
многочисленных неограбленных курганов. Это, разумеется,
не означает, что мечи не были в употреблении и что кон-
ные воины сражались только короткими кинжалами. Так же
как и мечи, отсутствуют в усыпальницах и луки, хотя кол-
чаны со стрелами разнообразных типов представлены в оби-
лии. Отсутствие мечей, так же как и отсутствие луков, в
погребениях следует объяснить соблюдением ритуальной ог-
раничительности сопроводительного инвентаря — по опре-
деленным соображениям некоторые категории бытовавших в
реальной жизни вещей никогда не помещались в могилы вмес-
те с усопшими.
Указанные обстоятельства делают изображения меча и
лука на золотой композиции еще более ценным источником
для характеристики вооружения центральноазиатского вои-
на скифского времени.
Колчан на правом боку золотого охотника (это именно
.колчан, а не горит) довольно большой, имеет круглое
устье с окантовкой и с плоской крышкой (крышка из бирю-
зы) , тело колчана в поперечном сечении овальное, дно
плоское.
А.И.Мелюкова отмечает, что скифские колчаны, так же
как и отделения для стрел в горитах, закрывались сверху
крышкой37 — в этой детали колчан золотого охотника как
будто аналогичен колчанам европейской Скифии. В обиходе
139
скифов бытовали большие деревянные колчаны (зафиксиро-
ванные размеры: Витова могила — длина 0,53 м, ширина —
0,26 м, курган 8 этой группы — длина 0,61м, ширина —
0,24 м, Бобрицкий могильник, курган 31 — длина 0,7м, ши-
рина — 0,17 м)38. В скифских курганах находят и неболь-
шие кожаные мешочки. А.И.Мелюкова приводит остроумное
предположение Е.А.Зноско-Боровского — большие деревян-
ные колчаны были магазинами, а маленькие кожаные — рас-
ходными колчанами39. Деревянные колчаны ни разу не най-
дены в курганах скифского времени Тувы, в том числе и в
промерзших неограбленных усыпальницах. Зато большие ко-
жаные колчаны-мешочки найдены при раскопках могильников
Саглы-Бажи II.
Этнографические материалы**0 , которыми мы располагаем
и которые дают информацию о приемах охоты современных
тувинцев на дикого кабана (тувинский термин — чер хава-
ны) , позволяют -выделить три основных приема, к которым
прибегают тувинцы-охотники в том случае, когда кабан
бросается на человека.
1. При схватке с применением холодного оружия охотник
оберегая живот от смертоносных кабаньих клыков, завали-
вается кабану на спину, делая головой своего рода ’’про-
тивовес”, а правой рукой нанося удар в область сердца.
2. Если рядом есть дерево, а разъяренный кабан несет-
ся на охотника, тот подпрыгивает и подтягивается на су-
ке, подогнув ноги.
3. И третий прием — если рядом есть пень, то рекомен-
дуется вскочить на него — с пня кабан охотнйка никогда
не достанет.
Сопоставив эти этнографические данные с сюжетами зо-
лотой торевтики скифского времени, убеждаемся в том, что
первый описанный нами прием доподлинно продемонстриро-
ван на золотой композйции из Балгазына — около двух с
половиной тысячелетий этот богатырский прием спасает
жизнь охотникам Центральной Азии.
Этнографические данные позволяют внести новые штрихи
в исследование парных пластин из кунсткамерной коллек-
ции Петра I "Охота на кабана”, многократно привлекавших
внимание ученых, — убедительно расшифровывается положе-
ние второго охотника, в отношении которого исследователи
отмечали без всяких комментариев, что он находится на
дереве. В свете этнографической информации можно с уве-
ренностью утверждать, что в композиции на знаменитой
бляхе показан защитный прием — охотник, лошадь которого
отброшена разъяренным вепрем в сторону, прыгнул на дере-
во, спасаясь от кабана.
Золотая композиция из Балгазына представляет собою
материальное подтверждение слов М.И.Ростовцева: ’’Носите-
ли звериного стиля были охотниками и кочевниками, но не
крестьянами и земледельцами’’**1.
Изображения человека, особенно такие, чтобы можно бы-
ло составить суждение об антропологическом типе, до не-
давнего времени были вовсе не известны в искусстве древ-
140
них кочевников Центральной Азии. Одной из первых нахо-
док такого рода был маленький роговой медальон с изобра-
жением человеческого лица, найденный в кенотафе (могиль-
ник Дужерлиг-Ховузу II, курган 2), — несмотря на прими-
тивизм, можно было все же составить суждение о том, что
изображен субъект с удлиненным лицом, длинным носом и
чуть раскосыми глазами (’’европеоид с монголоидной при-
месью”) 42 .
Человек на балгазынской композиции изображен антро-
пологически совершенно достоверно — это несомненный ев-
ропеоид. Золотой человек из Балгазына — первый столь
достоверный портрет центральноазиатского европеоида
скифского времени из Тувы — значение этого факта трудно
переоценить.
Вопрос о древних европеоидах в Антральной Азии по-
ставлен уже давно — из старых исследователей наиболее
обстоятельно им занимался Г.Е.Грумм-Гржимайло. Этими ев-
ропеоидами, по Г.Е.Грумм-Гржимайло, были ’’рыжеволосые
ди". Правильно отметив наличие европеоидного компонента,
сохранившегося доныне в антропологическом типе ряда сов-
ременных народов Центральной Азии (тангутов, тувинцев)
и Сибири (тунгусы), Г.Е.Грумм-Гржимайло приписал древ-
ним европеоидам некую совершенно особую культуртрегер-
скую роль43.
Необходимо со всей ясностью подчеркнуть, что не сле-
дует смешивать действительную научную истину и гипертро-
фированное понимание этой истины — европеоидный компо-
нент в Центральной Азии — установленная реальность, и
эта реальность нуждается в анализе и объяснении.
Антропологические аспекты вопроса о древних централь-
ноазиатских и южносибирских европеоидах получили отраже-
ние в трудах Г.Ф.Дебела1* . К проблеме этой неоднократно
обращался В.П.Алексеев, который пришел к весьма важным
заключениям. В свете данных антропологии можно утверж-
дать, что древние тюрки, погребения которых были иссле-
дованы одним из авторов этой статьи и другими исследова-
телями на территории Тувы, имели заметную европеоидную
примесь. Этот факт В.П.Алексеев обоснованно связывает с
европеоидностью более древнего населения, оставившего
памятники монгун-тайгинского типа (в свете исследований
последних полутора десятилетий ряд вариантов курганов
этого типа с несомненностью относится к эпохе бронзы),
а также с европеоидным компонентом людей скифского вре-
мени45 .
Действительно, люди эпохи бронзы и скифского времени
Центральной Азии не исчезли бесследно — какая-то часть
их и после событий III в. до н.э., связанных с хуннской
экспансией и крушением скифского мира в целом, продолжа-
ла участвовать в этнических процессах на этих же терри-
ториях, и потомки древних людей скифского времени вошли
в состав ряда тюркоязычных народов, например в состав
тувинцев. Специальные исследования по этой проблеме,
проведенные В.И.Богдановой в различных районах Тувы, по-
141
казали, что в юго-западной и южной частях республики
современное население антропологически характеризуется
ослабленной выраженностью монголоидных особенностей.
Этот вывод был подтвержден данными дерматоглифики, се-
рологии и одонтологии**6. В .И.Богданова пришла к несом-
ненно важному выводу: ’’...основу расообразовательного
процесса на территории Тувы составляло смешение двух
больших расовых стволов — европеоидного и монголоидного”,
а наличие в Монгун-Тайге и Овюре особого, отличного от
других групп антропологического варианта объясняется
именно участием древних европеоидов данного региона в
процессе формирования расовых особенностей тувинцев**7.
Очень важным представляется сходство золотого охотни-
ка из Балгазына с всадником в повторяющейся сцене на
войлоке из Пятого Пазырыкского кургана**8 — в этой куль-
товой сцене человек предстоит перед Великой богиней все-
го сущего (великое женское божество древнеиранского ми-
ра переходит в древнетюркское время под именем богини
Умай, и под этим именем образ доживает у народов Саяно-
Алтая до этнографической современности)**9. Очень сходны
короткие кафтаны с оторочкой и оплечным орнаментом,
обувь, форма луков. Главное же — и тут и там изображен
усатый европеоид с подчеркнуто длинным носом.
Разительные черты сходства объединяют золотого охот-
ника не только с персонажем, предстоящим перед Великой
богиней, но и с пазырыкским сфинксом — получеловеком-
полульвом, изображенным в повторяющейся сцене борьбы с
хищной фантастической птицей50, — все это показано тоже
на войлоке, подшитом к основному полю с уже упомянутой
сценой предстояния. Сходны лицо охотника и лицо сфинкса
(оба усатые, длинноносые), сходна прическа — у того и
другого чуб, причесанный одинаково и весьма специфично,
сзади у золотого охотника показана коса или ухо, коса и
звериное ухо показаны на фигуре сфинкса из Пазырыка.
С.И.Руденко убедительно показал переднеазиатское про-
исхождение фантастических изображений, подобных пазырык-
скому "получеловеку-полульву”. Такого рода изображения
фантастических существ встречены среди произведений ис-
кусства хеттов (XIV в. до н.э.), на ассирийских и урарт-
ских печатях. Изображения подобного рода фантастических
существ встречены на барельефах дворца Нимруда. Крыла-
тый лев с поднятой лапой изображен на одежде Ашшурнасир-
пала. Поскольку среди памятников монументального искус-
ства ахеменидской Персии подобные изображения отсутству-
ют (если не считать крайне редких изображений на ахеме-
нидских печатях), С.И.Руденко делает вполне закономер-
ный вывод — сюжет этот появился на Алтае в результате
более ранних, доахеменидских связей с Передней Азией,
однако был на Алтае творчески переработан51.
Итак, результаты сопоставления золотого охотника из
Тувы с персонажами пазырыкского войлочного ковра пока-
зывают, что золотой охотник несомненно объединяет в се-
бе черты двух персонажей, представленных на войлоке, —
142
человека, участвующего в ритуальной сцене предстояния
Великой богине всего сущего, и ’’сфинкса” — получелове-
ка-полульва.
Анализ реалий, присутствующих в балгазынской компози-
ции, так же как и сопоставление с другими памятниками
по сюжетным линиям, позволяет в качестве наиболее пред-
почтительной выдвинуть датировку композиции V-IVbb.
до н.э. — она относится ко времени бытования в Туве и
на сопредельных территориях Центральной Азии саглынской
культуры скифского времени.
Особое значение имеет вопрос о семантике композиции.
Основание поиску в сюжетах скифо-сибирских компози-
ций эпизодов иранского героического эпоса положил
М.И.Ростовцев5 . "Эпическую” концепцию разделили Б.Н.Гра-
ков53, М.П.Грязнов9*, М.И.Артамонов55 и другие исследовате-
ли. Сложное культовое содержание в сюжетах античной то-
ревтики на скифские темы видят Д.А.Мачинский56 и Е.Е.Кузь-
мина57 .
Первая отечественная монография, посвященная скифской
мифологии, принадлежит перу Д.С.Раевского — это исследо-
вание включает опыт расшифровки произведений торевтики,
включающих сцены скифской ’’тематики”58.
Правильное заключение об удельном весе мифологическо-
го в искусстве семиреченских саков сделал молодой казах-
ский исследователь А.К.Акишев: ’’Искусство ’’звериного
стиля” саков Семиречья использовало мифологические обра-
зы, обслуживавшие как официально-теистические культы,
так и массовые анимистические обряды, ритуалы и пред-
ставления. Конечно, оно не ограничивалось только ирра-
циональной семантикой, его стороны были многообразны”59.
Исходя из эпической теории расшифровки произведений
скифской торевтики, болгарский исследователь И.Маразов,
справедливо выделяя собственно социальный момент — стрем-
ление царей подчеркнуть свое происхождение от мифических
героев, пишет: ’’Поединок между героем и зверем или чудо-
вищем, часто встречающийся в искусстве скифов, — необхо-
димый сюжет легендарной биографии царя, одно из доказа-
тельств, что. он достоин царской власти”60.
Нам представляется очевидным, что, несмотря на четко
определяемую "этнографичность” ситуации, изображенной в
балгазынской композиции (охотничьи приемы и зафиксиро-
ванные композицией реалии), сцена несет более глубокую
семантическую нагрузку, чем только показ обычной охоты
на дикого кабана (при анализе композиции термины ’’охота"
и "охотник” употребляются нами условно). В композиции
нашел отображение какой-то неизвестный нам миф древних
кочевников. О культово-мифологическом характере изобра-
женного сигнализируют уже отмеченные выше моменты совпа-
дений с показанным в сценах на войлоке из Пазырыка.
Сцена схватки человека с кабаном при участии в этой
сцене собаки представлена среди памятников пояса степей
Евразии и древнего Ирана весьма широко — этот сюжет был
рассмотрен Д.С.Раевским. Итак, сюжет этот представлен
143
среди известных росписей на западной стене склепа №9
Неаполя Скифского (всадник с копьем, две собаки пресле-
дуют кабана)61, этот же сюжет представлен на ахеменидских
цилиндрических печатях®.
Территориально наиболее близкая аналогия сюжету бал-
газынской композиции — изображения на уже упомянутом
кинжале из долины Ачик на Алтае63. На навершии этого кин-
жала, на одной из сторон, изображен человек в коротком
кафтане, с кинжалом и мечом в одной руке, а другой хва-
тающий кабана за загривок; сзади охотника, возможно, со-
бака (изображения тронуты коррозией)64.
Д.С.Раевский делает уверенный вывод — сюжет этот име-
ет общеиранский характер, а объяснение его находится в
Ригведе, где Трита поражает копьем демона, принявшего
образ дикого кабана. Устанавливается и близость образов
скифского Таргитая — иранского Траетаоны-Феридуна — ин-
дийского Триты; индоиранская общность этого образа ус-
танавливается вполне надежно65.
Исходя из того что племена скифского времени Тувы —
носители алды-бельской и саглынской культур — принадле-
жали к древнеиранской ойкумене, мы полагаем возможным
предположить расшифровку образа человека на золотой ком-
позиции как образа Таргитая-Траетаоны — первочеловека,
обожествленного мифического героя. Всю сцену в целом,
по-видимому, следует рассматривать как весьма близкую к
изложенному в Ригведе (X, 99,6).
Примечания
1 Начальник экспедиции — А.Д.Грач (Институт этнографии
им.Н.Н.Миклухо-Маклая АН СССР), начальники отрядов — В.Т.Монгуш
(ТНИИЯЛИ), А.В.Виноградов (Ленинградский дворец пионеров).
2 После доставки золотой композиции из Тувы в Ленинград для
изучения (место временного хранения — Музей антропологии и этногра-
фии имени Петра Великого АН СССР) с ней ознакомились специалисты
из Государственного Эрмитажа, Института этнографии им. Н.Н.Миклухо-
Маклая АН СССР, институтов археологии АН СССР и АН УССР, Института
востоковедения АН СССР, институтов союзных и автономных республик.
Находка получила многочисленные отклики средств массовой информа-
ции, например: Козлова С. Ценнее скифского золота. — Тувинская прав-
да. 07.07.1978; Лазарева Т. Эпос в золоте. — Вечерний Ленинград.
21.10.1978; Чесанова Т. Шедевр из Тувы. — Неделя. 19-25.02.1979,
№8 (988); она хе. Тайны курганов. — Ленинградская правда. 04.02.1979;
Золотая находка. — Труд 13.02.1979; Скиф алт дахин олдов. — Октяб-
рийн туяа. 1979. №7, с.25; Вопросы истории. 1979, №6, с. 148. Наход-
ка демонстрировалась по Центральному телевидению.
3 Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя
России, собранные из достоверных источников и расположенные по го-
дам. 4.9. М., 1789, с.443.
4 Станюкович Т.В. Кунсткамера Петербургской академии наук. М.-
Л., 1953, с. 12, рис.4.
5 Галанина Л., Грач Н.л Торнеус М. Ювелирные изделия в Эрмита-
же (Особая кладовая). Л., 1967.
144
6 Спицын А. А. Сибирская коллекция Кунсткамерй. — Записки Отде-
ления русской и славянской археологии Русского археологического об-
щества. 1906» т.8» вып.1.
7 Руденко С.И» Сибирская коллекция Петра I. М.-Л.» 1962 (Архе-
ология СССР. Свод археологических источников).
8 Заеитухина М.П. Об одном архивном документе по истории Сибир-
ской коллекции Петра I. — СГЭ. 1974» вып.39» с.34—96; она же. К
вопросу о времени и месте формирования Сибирской коллекции Петра!.—
Культура и искусство Петровского времени (публикации и исследова-
ния) . Л.» 1977» с.63-69; она осе. Собрание М.П.Гагарина 1716 г. в
Сибирской коллекции Петра I. — АСГЭ. 1977» вып.18» с.41—51.
9 История Сибири. Т.2. Сибирь в составе феодальной России. Л.»
1968» с.40» 125» 136» 137» 171» 311, 312; Брикнер А.Г. История Пет-
ра Великого. СПб.» 1882» с.601» 661.
18 О том значении» которое придавалось получению вещей из Сиби-
ри» свидетельствует» впрочем» то» что гофинтендант П.И.Мошков уже
18 января 1717 г. направляет за границу кабинет-секретарю А.В.Мака-
рову (Петр I в это время находился в заграничной поездке) письмо о
прибытии золота от Гагарина и перечень доставленного (см.: Завишу-
хина М.П. Собрание М.П.Гагарина 1716 года в Сибирской коллекции
Петра I» с.43).
11 Заеитухина М.П. Собрание М.П.Гагарина 1716 г. в Сибирской кол-
лекции Петра I» с. 44.
Манцевич А.П. До питания про ’’Сибхрську” колекцхю Петра I.—
Археологхя. 1973» №8» с.9—27; она осе. Находка в Запорожском курга-
не (к вопросу о сибирской коллекции Петра I). — Скифо-сибирский
звериный стиль в искусстве народов Евразии. М.» 1976» с. 164—193.
Клейн Л. С. Сарматский тарандр и вопрос о происхождении сар-
матов. — Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евра-
зии» с.228—234. Ср.: Мелюкова А.И. л Мошкова'М.Г. Предисловие. —
Там же» с.7-8.
1йЛ.Йисл реконструировал процесс отливки золотых предметов
сибирской коллекции: оригинал вырезался из дерева или золота (при
повторной отливке)» затем делался отпечаток на глиняной матрице» а
после высыхания или обожжения матрицы внутренняя ее поверхность
покрывалась грубой тканью» поверх которой накладывался глиняный
слой. Затем ткань снималась и производился обжиг» и изделие после
этого отливалось в двойной форме (см.: JisZ L. К technice zlatych
Sibirskych plaket. — Pamatky archeologicke. Praha. 1961» 52, I,
c.296—505. Ср.: Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I, с.25—27,
рис.25-26).
15 О технике изготовления вещей Петровской коллекции см.: Руден-
ко С.И. Сибирская коллекция Петра I, с.24—27, фото отпечатков тка-
ни на внутренних поверхностях — рис.26.
36 В.И.Сарианиди любезно переслал нам фото с неопубликованных
золотых предметов из раскопок царских захоронений кушанского вре-
мени в Афганистане (Тилля-тепе), соответственно гораздо более позд-
них, чем балгаэынская коллекция. У кушан подобные предметы также
имели центровую перемычку» были они не такими массивными и украша-
ли» по сообщению В.И.Сарианиди» портупейные ремни, функционально
отличаясь, таким образом, от балгазынской находки.
& Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра I, с.15, табл.Г, 5;
IV, 5; XXIV, 4; Артамонов М.И. Композиции с ландшафтом в скифо-си-
10 441 145
бирском искусстве. — СА. 1971, №1, с.82—92; он же. Сокровища саков
(Аму-Дарьинский клад, алтайские курганы, минусинские бронзы, сибир-
ское золото). М., 1973, с.143, 146. Бляхи поступили в Кунсткамеру
22 декабря 1727 г. — в перечне под №2 значатся две бляхи ("иа
обеих ловцы стреляют кабана”). Где найдены бляхи — не сказано (см.:
Завитухина М.П. Собрание М.П.Гагарина 1716 г. в Сибирской коллек-
ции Петра I, с.41-42).
18 Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское
время. М.-Л., 1960, с.206.
19 Там же, с.204-205.
Акишев К.А. Курган Иссык (Искусство саков Казахстана). М.,
1978. с.52, рис.67, 69.
21 Вайнштейн С.И. Памятники скифского времени в Западной Туве
(по материалам археологических исследований в 1954г.).— УЗТНИИЯЛИ.
Вып.З. Кызыл, 1955, рис.4, 4, 6; 8, 3; он же. Археологические иссле-
дования в Туве в 1955 г. — Там же. Был.4. Кызыл, 1956, рис.4, 6;
он же. Памятники казыпганской культуры. — ТТКЭАН. Т.2. М.-Л., 1966,
табл.VII, 3; Маннай-оол М.Х. Тува в скифское время (уюкская куль-
тура). М., 1970, рис.6, 7,1; Грач А.Д. Могильник Саглы-Бажи II и
вопросы археологии Тувы скифского времени. — СА. 1967, №3, с.227,
рис.7.
22 Раскопки I отряда Саяно-Тувинской экспедиции Института архео-
логии АН СССР (А.Д.Грач, полевой сезон 1966 г.).
23 Грязнов М.П.Л Маннай-оол М.Х. Курган Аржан — могила ’’царя"
раннескифского времени. — УЗТНИИЯЛИ. Вып.16. Кызыл, 1973, рис.4.
24 Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов. — МИА. №101. М., 1961,
рис.7, 6, 10. Ср.: он же. Савроматы (ранняя история и культура сав-
роматов). М., 1964, рис.48; ср.: Мошкова М.Г. Происхождение ранне-
савроматской (прохоровской) культуры. М., 1977, с.23—25, рис.5.
25 Суразаков А.С. Железный кинжал из долины Ачик Горно-Алтайской
автономной области. — СА. 1979, №3, с.265—269, рис.1-2.
26 Мелюкова А.И. Вооружение скифов. М., 1964 (Археология СССР.
Свод археологических источников), с.14-15.
& Артамонов М.И. Сокровища скифских курганов. Прага — Ленинград.
1966, табл.232-233; Or des Scythes (Tresors des musees sovietiques).
P., 1975, рис.91 (на с.86—89).
28 Or des Scythes, рис.98 (на с.97); Артамонов М.И. Сокровища
скифских курганов, табл.224.
29 Ростовцев М.И. Воронежский серебряный сосуд. — МАР. 1914,
№34, табл.1, III.
30 Or des Scythes, рис.74 (на с.84-85).
31 Там же, рис.70 (на с.74-75), детально на с.78; Мозолевсъкий Б.М.
Товста Могила. Кихв, 1979, рис.68, 70.
42 Руденко С.И. Древнейшие в мире художественные ковры и ткани
(из оледенелых курганов Горного Алтая). М., 1968, рис.46, 50а, б.
33 Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра!, табл. VII, 1,7.
* Мелюкова А.И. Вооружение скифов, с. 14-15.
35 Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов, с.32.
Грач А.Д. Археологические раскопки в Кара-Холе и в Монгун-
Тайге (полевой сезон 1958 г.) .— ТТКЭАН. Т.1. М.-Л., 1960, с.93,
рис.32.
& Мелюкова А.И. Вооружение скифов, с.32.
146
38 Там же, с.33.
39 Там же.
40 Эта информация была проработана со знатоком охоты в Туве
М.М.Мунзуком. О древней охоте на кабана см.: Ермолов Л.Б. Охота на
кабана в скифское время. — Тезисы докладов Всесоюзной археологичес-
кой конференции "Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического
единства". Кемерово, 1979, с.64-65.
Rostovtzeff М. The Animal Style in South Russia and China.
Princeton — New York, 1929, c.66-67.
Грач А.Д. Новые исследования в Саглынской долине. — АО-19 75.
М., 1976, рис. на с.229.
43Гру^Ч~*ржимайЛО Г.Е. Описание путешествия в Западный Китай.
Т.2. Поперек Бэй-шаня и Нань-шаня в долину Желтой реки. СПб., 1899,
с.236—289; он хе. Почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми? (К
вопросу о народах белокурой расы в Средней Азии). СПб., 1899. Эти
взгляды Г.Е.Грумм-Гржимайло издавна подвергались критике (см., на-
пример: Ксенофонтов Г.В. Пастушеский быт и мифологические воззре-
ния классического Востока. Иркутск, 1929, с.31—36).
*Дебец Г.Ф. Еще раз о белокурой расе в Центральной Азии. —
Советская Азия. 1931, №5-6; он же. Палеоантропология СССР. М.-Л.,
1948, с.143—182.
Алексеев В.П. Основные этапы антропологических типов Тувы. —
СЭ. 1962, №3, с.49—58; он же. Европеоидная раса в Южной Сибири и
Центральной Азии, ее участие в происхождении современных народов.—
Происхождение аборигенов Сибири и их языков (материалы межвузовской
конференции). Томск, 1969, с.196—198; он же. Антропологические дан-
ные и происхождение народов СССР. — Расы и народы (современные эт-
нические и расовые проблемы). Вып.З. М., 1973, с.57—59.
* См. работы В.И.Богдановой: Некоторые итоги антропологического
изучения современных тувинцев. — Краткое содержание докладов годич-
ной научной сессии Института этнографии АН СССР 1974—1976 гг. Л.,
1977, с.95—97; Антропологическое изучение современных тувинцев в
1972—1976 гг. — Полевые исследования Института этнографии АН СССР
1976 г. М., 1978, с.187—198; Некоторые вопросы формирования антро-
пологического состава современных тувинцев. — СЭ. 1978, №6, с.46—
60; Антропологический состав и вопросы происхождения современных
тувинцев. Автореф.канд.дис. М., 1979.
47 Богданова В.И. Антропологический состав и вопросы происхожде-
ния современных тувинцев, с.18.
46 Руденко С.И. Древнейшие в мире художественные ковры и ткани,
с.64—66, рис.46-50а, б.
гт. ’
Грач А.Д. Культ Великой богини в Центральной Азии. — Краткое
содержание докладов среднеазиатско-кавказских чтений. Л., 1979.
Руденко С.И. Древнейшие в мире художественные ковры и ткани,
с.66-67, рис.51; Грязнов М.П. Войлок с изображением борьбы мифичес-
ких чудовищ из Пятого Пазырыкского кургана на Алтае. — СГЭ. Вып.9.
Л., 1956, с.40-42.
а Руденко С.И. Древнейшие в мире художественные ковры и ткани,
с.68-69; ср.: ОН же. Искусство Алтая и Передней Азии. М., 1961,
с.58-59.
® Rostovtzeff M.J. The Creat Hero Hunter of Middle Asia and his
Exploits. — Artibus Asiae. 1930—1932, IV, 2-3.
53Граков Б.Н. Скифы. M., 1971, с.80-81.
10-2 441
147
^Грязнов М.П» Древнейшие памятники героического эпоса народов
Южной Сибири. — АСГЭ. Вып.З. Л., 1961, с.7—31.
®Артамонов М.И. Композиции с ландшафтом в скифо-сибирском ис-
кусстве, с.91-92.
х Мачинский Д.А. О смысле изображений на некоторых произведени-
ях греко-скифской торевтики и о значении их для понимания истории
скифов IV-IIIbb. до н.э. — Краткие тезисы докладов конференции ’’Ан-
тичные города Северного Причерноморья и варварский мир”. Л., 1973,
с.26—28; он же. О смысле изображений на чертомлыцкой амфоре. —
Проблемы археологии. II (сборник статей в честь профессора М.И.Ар-
тамонова) . Л., 1978, с.232—240; он же. Пектораль из Толстой могилы
и великие женские божества Скифии. — Культура Востока (древность и
раннее средневековье). Л., 1978, с.131—150.
57Кузьмина Е.Е. О семантике изображений на чертомлыцкой вазе.—
СА. 1976, №3, с.68-75.
56 Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен (Опыт
реконструкции скифской мифологии). М., 1977.
& Акишев А.К. Семантика и функции ’’звериного стиля” саков Се-
миречья. — Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана (Краткие те-
зисы докладов на конференции, ноябрь 1975 г.). Л., 1975, с.59-60.
Морозов Иван. Золотой олень. — Дружба. 1980, №1, с. 160.
Шульц П.Н. Раскопки Неаполя Скифского. — КСИИМК. Вып.21,
1947. рис.7-а.
82 Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен, с.83.
Рассматриваемый нами сюжет — схватка человека и собаки с вепрем —
выходит и за пределы индоиранской ойкумены. Т.Д.Златковская обрати-
ла наше внимание на западные параллели этому сюжету: подобные сцены
имеются на фракийских рельефах (заметим при этом, что западные па-
мятники имеют существенное отличие от нашей композиции — как прави-
ло, там изображен всадник, а не пеший богатырь; впрочем, и на пар-
ных бляхах из коллекции Петра I тоже изображена конная охота). Мо-
тив борьбы героя с грозным вепрем присутствует и в античной мифоло-
гии: четвертый подвиг Геракла — борьба с эриманфским вепрем, опус-
тошавшим окрестности города Псофиды и поимка вепря живым (см.:
Тренчени-Вальдапфель И. Мифология. М., 1959, с.278-279).
63 Суразаков А.С. Железный кинжал из долины Ачик, рис. 1-2.
64 На этой же стороне кинжала, на рукояти, — сцена терзания хищ-
никами копытных животных, на эфесе — лежащая оседланная лошадь и,
возможно, лежащий герой. На другой стороне прослеживается изобра-
жение человека, управляющего движущейся колесницей, в которую впря-
жена лошадь.
* Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен, с.81—86;
Ригведа (избранные гимны). Пер., коммент, и вступит.статья Т.Я.Ели-
заренковой. М., 1972, с.387.
Е.В.Зеймаль
К ПЕРИОДИЗАЦИИ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ
СРЕДНЕЙ АЗИИ
(середина I тысячелетия до н.э. —
середина I тысячелетия н э.)
Существующая периодизация древней истории Средней Азии
была создана в 30—40-х годах XX в.1, когда широко раз-
вернувшиеся археологические исследования Согда, Хорезма
и других областей Среднеазиатского Междуречья дали ог-
ромное количество новых данных: открывались развалины
древних городов и сельских поселений, могильники кочев-
ников и сложные ирригационные системы, появлялись из зем-
ли письменные документы и первые образцы скульптуры и
живописи. Этот поток археологических свидетельств было
необходимо не только датировать и привести в некую сис-
тему, но и осмыслить исторически, т.е. не только увязать
их с разрозненными фактами политической истории, из-
вестными по письменным источникам, но и представить
древнее среднеазиатское общество, его устройство в целом
и отдельные институты в развитии на протяжении тысячеле-
тия.
В основу предложенной периодизации легла концепция
’’среднеазиатской античности”, выдвинутая С.П.Толстовым2.
Ее вещественной опорой стали материалы ’’Среднеазиатского
Египта” — Хорезма, а сделанные выводы были затем экстра-
полированы на- Среднюю Азию в целом. Весь период с сере-
дины I тысячелетия до н.э. до середины I тысячелетия н.э.
был обозначен как ’’античный Хорезм”3; на середину I ты-
сячелетия до н.э. приходилось не только ’’вхождение Хорез-
ма в систему империи Ахеменидов” (об этом сообщают пись-
менные источники) и ’’постройка больших каналов” (по ар-
хеологическим данным), но и ’’зарождение государства”,
предполагающее сложение классового общества: ’’огромные
размеры ирригационных сооружений, построенных в дофео-
дальную эпоху”, требовали, по С.П.Толстову, большого ко-
личества ’’вложенного в их создание труда, который не мог
быть ни свободным, ни крепостным трудом”* и, следова-
тельно, был рабским.
Слова Ф.Энгельса ’’без рабства не было бы греческого
государства, греческого искусства и науки; без рабства
не было бы и Рима” были перефразированы — ’’если бы не
было рабства, богатая ирригационная культура Востока не
10-3 441
149
могла бы возникнуть”5 — и стали как бы декоративным фа-
садом концепции ’’среднеазиатской античности”, скрывающим
то, на чем держалось ее ’’здание”. Такой же характер име-
ла, по существу, и попытка синхронизации этапов развития
древнего Хорезма с общепринятой периодизацией истории
собственно античного мира: ’’кангюйская культура” (IV в.
до н.э. — I в.н.э.) — ’’эллинистическое время”; ’’кушан-
ская культура” (II-III вв.н.э.) — ’’римское время”; ”ку-
шано-афригидская культура” (III-V вв . н. э.) — ’’упадок ан-
тичной культуры”6. Но при этом в ’’кангюйской культуре”
и памятниках, которыми она представлена, нет ничего эл-
линистического, как нельзя отыскать ни малейших следов
римского влияния в ’’кушанской культуре” Хорезма. Данные
о сокращении ирригационной сети, о запустении ’’поселе-
ний городского типа” и о широком распространении рассе-
ления ’’разбросанными укрепленными большесемейными усадь-
бами- ’’курганчами”’.’ в соответствии с концепцией демон-
стрировали ’’упадок античной культуры Хорезма” и послужи-
ли основанием для вывода, что на III-Vbb. в Средней
Азии, как и в Европе, приходится ’’кризис рабовладельчес-
кой формации”7.
Быстро утратив оттенки гипотетичности, концепция
’’среднеазиатской античности” была распространена на всю
Среднюю Азию. ’’Появилась формула ’’раз была ирригация —
было рабовладение”, позволявшая любые остатки земледель-
ческого поселения рассматривать (раз земледелие невоз-
можно без ирригации !) как свидетельство рабовладельчес-
ких отношений, как доказательство классового характера
общества”8.
Созданная и принятая как схема, рассчитанная на на-
полнение и подкрепление новыми фактами, эта концепция,
казалось, полностью соответствовала общим методологичес-
ким установкам, только что утвердившимся в советской ис-
торической науке, что также имело не меньшее значение
для ее широкого признания.
К середине 50-х годов стали все определеннее выяв-
ляться наиболее слабые места и гипотезы С.П.Толстова, и
основанной на ней периодизации древней Средней Азии: но-
вые факты начали приходить в противоречие с ней. Уже в
1954 г. Н .А.Кисляков, еще не ’’посягая” на концепцию в
целом, справедливо отмечал, что ’’недостаток фактическо-
го материала не дает еще возможности судить о размерах
рабовладения в Средней Азии и наметить основные этайы
или периоды внутри данной формации”9, а В.А.Шишкин вы-
ражал ’’большое сомнение в правомерности термина ”антич-
ный”, который употребляется в настоящее время многими
авторами по отношению к древней истории Средней Азии”:
”Мы не можем себе представить ясно, как и когда проис-
ходило разложение первобытнообщинного строя и формиро-
вание классового общества. Не больше, по существу, зна-
ем мы и о внутренней истории рабовладельческого периода,
об удельном весе рабского труда, о соотношении рабовла-
дельческого производства с общинным земледелием, о фор-
150
мах собственности и т.д. Без решения этих основных воп-
росов нельзя определить ту стадию развития, какой достиг-
ло рабовладельческое общество в конкретных исторических
условиях на современной территории Узбекистана”10. Наи-
более определенно об отсутствии фактов, подтверждающих
концепцию ’’среднеазиатской античности”, заявил тогда же
А.М.Беленицкий, показав, что для рытья каналов труд со-
тен тысяч рабов применялся и в эпоху феодализма, и отме-
тив явную недооценку места общины и общинников в соци-
альной жизни древней Средней Азии и отсутствие реальных
археологических материалов для правильной оценки роли
’’античного” города в древней Средней Азии11. В связи с
проблемой периодизации древней Средней Азии был осужден
как методологически несостоятельный и ’’схематизм,
стремление втиснуть всемирно-исторический процесс в про-
крустово ложе заранее заданных синхронных таблиц, попыт-
ки наклеить ярлычки, обобщающие исторический процесс по
образу и подобию исторического пути так называемых куль-
турных народов или народов, прошедших полный цикл смены
социально-экономических формаций (первобытнообщинный
строй, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм).
Народы, которые не прошли этого полного цикла (которые,
скажем, миновали рабовладельческую формацию), искусст-
венно подгонялись под ’’генеральную” схему”12. Но содер-
жащегося в этих словах Е.М.Жукова безусловного теорети-
ческого осуждения оказалось недостаточно для того, что-
бы отказаться и от самой концепции ’’среднеазиатской ан-
тичности”, и от созданной на ее основе периодизации, хо-
тя попытки защитить концепцию, предпринятые тогда же13,
не кажутся (во всяком случае, сегодня) убедительными.
Позднее С.П.Толстов сам, по существу, признал ее бездо-
казательность даже для Хорезма: ’’Прямых свидетельств о
наличии в Хорезме в ту эпоху, которую мы называем антич-
ной, значительно развитых рабовладельческих отношений
мы пока еще не имеем. Нет их у нас и для Средней Азии в
целом”, но ’’если общественный строй, восторжествовавший
в Средней Азии во второй половине I тысячелетия н. э. , яв-
ляется бесспорно феодальным, то предшествующий ему может
быть только рабовладельческим”14.
Ни "огромные размеры ирригационных сооружений” в Хо-
резме середины I тысячелетия до н.э.35, ни сам факт су-
ществования и в древнем Хорезме, и в Средней Азии в це-
лом института рабства16 не могут служить сегодня даже косвен-
ными аргументами в пользу концепции ’’среднеазиатской антич-
ности" , равно как и общие методологические представления
о формационных процессах вообще17 и о рабовладельческой фор-
мации на Востоке в частности®.
Модель "многоукладного общества” в том виде, как она
выдвигалась применительно к древней Средней Азии19, также
целиком умозрительна, легкоуязвима для критики20 и слиш-
ком аморфна и "безразмерна”, чтобы стать основой для но-
вой периодизации. Возникнув как "убежище” для противни-
ков гипотезы С.П.Толстова, эта модель, пповозглашенная
10-4 441
151
в весьма абстрактной форме21, видимо, потеряет свое зна-
чение, когда окончательно ’’канет” в историографию концеп-
ция ’’среднеазиатской античности”.
Новая периодизация древней истории Средней Азии долж-
на, видимо, не только в полной мере учитывать накоплен-
ные археологические, нумизматические и прочие материалы,
но и максимально освободиться от схематизма и ’’универ-
сальности” концепции ’’среднеазиатской античности”, совер-
шенно не принимавшей во внимание ни разнообразия ес-
тественно-географических условий в пределах Среднеази-
атского Междуречья, ни этнической и культурной пестроты
и чересполосицы, ни, наконец, тесного сосуществования и
взаимодействия (в разных формах) двух основных видов хо-
зяйственной деятельности — земледелия и кочевого ското-
водства, неизбежно отражавшихся и в социально-историчес-
ких особенностях развития разных племен и народов22.
Исторической основой новой периодизации, более гибкой,
чем прежняя схема, и учитывающей неравномерность исто-
рического развития внутри среднеазиатского региона, мог-
ла бы стать модель ’’варварской периферии”, уже выдвигав-
шаяся как альтернатива по отношению к концепции ’’средне-
азиатской античности”23. Разработка и принятие такой пе-
риодизации, видимо, потребуют коллективных усилий (в
форме совещания, обсуждения в печати и т.п.), а в рамках
данной статьи целесообразно затронуть лишь некоторые уз-
ловые вопросы, назревшие давно24 и имеющие принципиаль-
ное значение.
1. Археологические материалы, известные в настоящее
время, не позволяют возводить среднеазиатскую цивилиза-
цию, возникающую в I тысячелетии до н.э., непосредствен-
но к культурам бронзового века на этой же территории, в
Среднеазиатском Междуречье. Широкое распространение ци-
линдроконических сосудов — или результат технического
заимствования (что менее вероятно) , или следствие массо-
вого земледельческого освоения новых оазисов в Правобе-
режье Амударьи, в долине Зеравшана и в Хорезме вновь
появившимися здесь этническими группами (скорее всего
восточноиранскими). Сравнительно небольшие оазисы (на
магистральных каналах протяженностью 10-15 км) могли
создаваться обществом с родо-племенной структурой и не
обязательно должны быть связаны с более сложными форма-
ми социального устройства. Даже для последней четверти
IV в. дон.э. в описаниях Средней Азии у историков похо-
дов Александра трудно найти бесспорные признаки сущест-
вования в Среднеазиатском Междуречье классов и государ-
ства: социальное устройство среднеазиатских народов с
уже выделившейся знатью скорее соответствует поздней
стадии первобытнообщинного строя. Еще более рпределенно
об этом можно говорить для Давани-Ферганы конца II-I в.
до н.э., как ее описывает китайская династийная хрони-
ка 2^
2. Пока мы не располагаем убедительными данными о су-
ществовании в Среднеазиатском Междуречье в середине I ты-
сячелетия до н.э. городов — важного типологического при-
152
знака классового общества, хотя слои этого времени (как
правило, на сравнительно небольшой площади) зафиксирова-
ны и исследованы на целом ряде памятников (чаще всего —
многослойных, с заведомо более поздним кроющим слоем).
Ни хорезмийские "городища с жилыми стенами", ни поселе-
ния с жилищами-землянками и полуземлянками (городище
Нуртепа в Северном Таджикистане26 и др.), как бы ни ве-
лика была их площадь, даже если они имеют оборонительную
стену и иные укрепления, еще нельзя назвать городами
в социально-экономическом значении этого термина27. С
наибольшим правом на то, чтобы называться городом, пре-
тендует городище Афрасиаб (древние Мараканды28), несмот*
ря на малоубедительные попытки отрицать наличие на его
территории признаков города раньше IV в. н.э.29. Мощные
оборонительные сооружения защищали здесь огромную пло-
щадь — 219 га®, несомненные следы застройки выявлены в
северо-западной и южной частях городища. Но, видимо, по-
ка нельзя окончательно отказаться от предположения, что
первоначально городище Афрасиаб существовало как крепость
для защиты населения всего оазиса (или даже непосред-
ственной округи), вроде "городков"-рефугиумов у европей-
ских "варваров", например. Города как место, где сосре-
доточены административные, индустриальные и обменные
функции общества, фиксируются, по археологическим дан-
ным, в Среднеазиатском Междуречье с уверенностью лишь в
первых веках н.э. (хотя не исключено, что они возникают
несколько раньше), а от того, что не обладавшие такими
функциями большие населенные пункты иногда называют "про-
тогорода", суть дела не меняется.
С возникновением городов непосредственно связан идру-
гой важный (хотя, может быть, косвенный) типологический
признак классового общества — появление памятников мону-
ментального искусства, который также не фиксируется ар-
хеологически для середины I тысячелетия до н.э., равно
как не знает среднеазиатское общество этого времени сво-
ей письменности (если не принимать во внимание умозри-
тельно постулируемой грамотности в среднеазиатских "кан-
целяриях" ахеменидской администрации) и денежного обра-
щения31.
3. Контакты обитателей древней Средней Азии с народа-
ми, находившимися на заведомо более высокой ступени со-
циально-экономического развития, требуют, видимо, более
строгой и более обоснованной интерпретации, чем это бы-
ло у сторонников концепции "среднеазиатской античности".
Так, нет оснований преувеличивать "цивилизующую" роль
ахеменидской администрации в среднеазиатских сатрапиях,
главной заботой которой было "выкачивание" податей и по-
давление недовольства, и уж тем более связывать с ахеме-
нидским завоеванием "привнесение" государственности, хо-
тя, возможно, оно убыстрило процесс расслоения общества
и выделения в нем знати. Разрушениями и истреблением на-
селения сопровождалось и греко-македонское завоевание,
а благотворное воздействие эллинистической культуры (в
153
самом широком значении этого понятия) ощущается лишь
значительно позднее походов Александра и связано уже не
с ними, а с существующими на этой далекой восточной ок-
раине эллинской ойкумены городами греческого образца32.
Достоверных археологических или каких-то иных свиде-
тельств греческого (в широком смысле) присутствия к се-
веру от Амударьи в селевкидское время (для первой поло-
вины III в. дон.э.) и в греко-бактрийское (вторая поло-
вина III — первая половина II в. дон.э.) у нас нет, не-
смотря на находки в Среднеазиатском Междуречье греко-
бактрийских монет33 или на распространение здесь некото-
рых керамических форм, явно восходящих к эллинистическим
образцам. Только для сравнительно узкой полосы в право-
бережье Амударьи (район Термеза, храм Окса на городище
Тахти Сангин, городище Саксанохур близ Пархара и т.п.)
можно предполагать подчинение греко-бактрийским царям.
4. Постоянные контакты оседло-земледельческого насе-
ления Средней Азии с кочевым не только находили, видимо,
отражение в хозяйственной сфере (обмен товарами, разру-
шения во время набегов и т.п.), но и сказывались на со-
циальном устройстве. В частности, тохаро-юечжийское за-
воевание в третьей четверти Ив. дон.э. могло затормо-
зить (точнее, замедлить) естественный процесс соци-
34
аль но го развития среднеазиатских народов , хотя кон-
кретные проявления такого замедления, вызванного родо-
племенной социальной структурой кочевников-завоевателей,
конкретные формы привнесенного ими социального и адми-
нистративного устройства можно реконструировать лишь
умозрительно, используя — с большим или меньшим успехом —
исторические аналогии. Видимо, такие ’’замедления” (как
и кочевнические завоевания) происходили на протяжении
всей древней истории Средней Азии неоднократно.
5. В наиболее развитых областях Средней Азии возник-
новение городов, сооружение больших магистральных кана-
лов (протяженностью в несколько десятков километров и
более), возникновение собственной монетной чеканки и де-
нежного обращения происходит не ранее последних двух
веков до н.э. — начала н.э. Если считать эти явления, в
соответствии с высказанными выше соображениями, призна-
ками завершения первобытнообщинной эпохи и сложения
классового общества и государственности, можно констати-
ровать вступление в это время среднеазиатских народов в
стадию ранней древности, как она охарактеризо-
вана в уже упоминавшемся выше трехтомнике ’’История древ-
него мира”. В разных областях Средней Азии можно, види-
мо, наметить свои хронологические ’’вешки” этого процес-
са, исходя из накопленных археологических данных, свои
темпы и формы. Неравномерность исторического развития
областей (в рамках Среднеазиатского Междуречья), по-ви-
димому, не ’’выровнялась”, не снивелировалась и kVI-VIIbb.,
когда на смену убыстренно пройденной стадии ранней
древности пришла раннефеодальная стадия, на протя-
жении которой (во всяком случае, в некоторых областях)
154
еще сохраняются черты, иногда только внешцие, восходящие
к самым поздним стадиям социального устройства первобыт-
ности.
Периодизация, основанная на концепции ’’среднеазиат-
ской античности”, — яркая страница в историографии древ-
ней Средней Азии, но страницу эту пора перевернуть и
открыть новую, которая, хочется надеяться, будет не ме-
нее интересной.
Примечания
1 Толстов С.П. Основные вопросы древней истории Средней Азии.—
ВДИ. 1938, №1(2), с.176—203; он же. Периодизация древней истории
Средней Азии. - КСИИМК. Вып.28. М.-Л , 1949, с.18-29; Гафуров Б.Г.
История таджикского народа в кратком изложении. T.I. М., 1949; Тре-
вер К.В.Л Якубовский А.Ю.Л Воронец М.Э. История народов Узбекиста-
на. T.I. С древнейших времен до начала XVII века. Таш., 1950,и др.
2 Толстов С.П. Древний Хорезм. Опыт историко-археологического
исследования. М., 1948.
Там же, с.32-33.
ц Там же, с.273.
5 Там же.
6 Там же, с.32-33, 46, 50.
7 Там же, с.342-343; Толстов С.П. Периодизация, с.265—288 др.
*Зеймаль Т.Н. Древние и средневековые каналы Вахшской долины.—
Страны и народы Востока. Вып.10. Средняя и Центральная Азия: Геог-
рафия, этнография, история. М., 1971, с.37.
9 МОНС, с.529.
10 Там же, с.494.
11 Там же, с.507-508.
12 Там же, с. 512.
13 Там же, с.500-501 , 524-525, а также с.481-482 и др.
14 Толстов С.П. Работы Хорезмской археолого-этнографической эк-
спедиции АН СССР в 1949-1953 гг. - ТХАЭЭ. Т.2. М., 1958, с.104.
15 Суммарная протяженность магистральных каналов составляет
120—150 км (протяженность отдельного канала — от 5 до 15 км). За-
траты труда на проведение и содержание этих каналов исчислялись по
объему вынутого грунта (сечение канала х протяженность)• Однако
значительная ширина и очень небольшая глубина ’’архаических” кана-
лов Хорезма и их расположение по отношению к реке (они как бы пов-
торяют конфигурацию естественной дельты Амударьи, следуя направле-
нию крупных протоков) показывают, что древние ирригаторы Хорезма,
умело используя природные условия дельты, превращали в каналы (пол-
ностью или частично) протоки естественного происхождения. Поэтому
профиль канала не всегда дает правильное представление об объеме
грунта, вынутого при его сооружении. Не учитывалось при подсчете
затрат труда и то, что ’’крупные каналы могли строиться и на протя-
жении ряда лет (в некоторых случаях десятилетий), а ирригационная
сеть в целом должна была создаваться на протяжении столетий” (Га-
фуров Б.Г. Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история.
М., 1972, с.180). Сравнительно небольшая протяженность каждого из
каналов середины I тысячелетия до н.э. в отдельности,как в Хорез-
155
ме, так и в других областях Средней Азии, где ее удалось зафикси-
ровать (Дьяконов М.М. Археологические работы в нижнем течении реки
Кафирнигана (Кобадиан) (1950-1951 гг.). — Труды ТАЭ. Т.2. 1948—
1950 гг. М.-Л., 1953 (МИА, №37), с.258; Зеймалъ Т.Н. Древние кана-
лы, с.52—55), позволяет утверждать, что для организации работ тако-
го масштаба не было необходимости в некоей ’’особой силе, отчужден-
ной от общества” и стоящей над ним: для этого было вполне достаточ-
но тех форм социальной организации, которые уже существовали на
поздних этапах первобытного общества.
36 Об упоминании рабов в документах из хорезмийской Тоттрак-калы
(в ’’списках домов”) см.: Топрак-кала. Дворец. М., 1984 (ТХАЭЭ,
т.14), с.265—288 (глава, написанная В.А.Лившицем).
^Наиболее полное и строгое изложение сегодняшнего состояния
этой проблемы применительно к древности см.: История древнего мира.
Под ред. И.М.Дьяконова, В.Д.Нероновой, И.С.Свенцицкой, /Кн.1-3?.
М., 1982 (и, в частности, /Кн.1?. Ранняя древность, с.6—16).
м Детальное исследование института рабства в Вавилонии VII-IV вв
до н.э., основанное на глубоком анализе более 10 000 документов, по-
казало, насколько реальная картина и богаче, и сложнее любых гото-
вых схем. См.: Дандамаев М.А. Рабство в Вавилонии VII-IV вв. до н.э.
(626—331 гг.). М., 1974 (в частности, с.388—390).
19 Многоукладным является практически любое общество, но услож-
ненные (а иногда и казуистические) формулировки сторонников этой
модели оставались словами, не опиравшимися на исторические факты:
"Несмотря на интенсивное развитие рабовладения в Средней Азии как
ведущего и определяющего уклада общества, преобладающую роль сохра-
няла сельская община с мелким крестьянским хозяйством внутри нее”
(МОНС, с.419).
20 Ср.: Толстов С.П. Работы Хорезмской экспедиции, с.104—106.
21 Вряд ли можно представить социальное устройство древней Сред-
ней Азии, если "общество, которое мы называем рабовладельческим,
на самом деле было многоукладным” и при этом "ведущую роль в произ-
водстве в течение всей эпохи древности сохраняют общинники” (Гафу-
ров Б.Г. Таджики, с. 184, 188).
22 В частности, в первоначальном варианте концепции "среднеази-
атской античности” не оказалось, по существу, места для кочевых
народов. Позднее С.П.Толстов предложил считать, что кочевники древ-
ней Средней Азии прошли стадию рабовладельческой формации, оказав-
шись — благодаря своим тесным связям с земледельческим населением—
в той или иной мере "втянутыми в социально-экономические отношения
рабовладельческого мира" (МОНС, с.555).
23 Зеймалъ Е.В. "Варварские подражания" как исторический источ-
ник. — СГЭ. Вып.40, 1975, с.72-73; он хе. Политическая история
древней Трансоксианы по нумизматическим данным. — Культура Востока.
Древность и раннее средневековье. Л., 1978, с. 192—214; Давидович Е.А.
Зеймалъ Е.В. Денежное хозяйство Средней Азии в переходный период
от древности к средневековью (к типологии феодализма). — Ближний и
Средний Восток. Товарно-денежные отношения при феодализме. М.,
1980. с.78-79.
ж В этой статье частично использованы основные положения про-
читанного 4 марта 1970г. на заседании Отдела Востока Государствен-
ного. Эрмитажа коллективного доклада Н.Г.Горбуновой, Т.И.Зеймаль,
Б.И.Маршака и автора данной статьи "Сложение классов и государства
в Средней Азии по археологическим данным".
156
25 Зеймаль Е.В. Политическая история, с. 198.
* Негмшюв Н.Н.* Беляева Т.В., Мирбабаев А.К. К открытию горо-
да эпохи поздней бронзы и раннего железа — Нуртепа. — Культура пер-
вобытной эпохи Таджикистана (от мезолита до бронзы). Душ., 1982,
с.89-111.
27 Как убедительно показал в своих работах И.В.Пьянков, у антич-
ных авторов, когда они упоминают о городах Согда и других областей
Средней Азии в связи с походами Александра, речь идет не о ’’поли-
сах”, а о крупных населенных пунктах. Ср.: Ксшеленко Г .А. Греческий
полис на эллинистическом Востоке. М., 1979.
29 Пьянков И.В. Мараканды. — ВДИ. 1970, №1, с.32—48; он же. Древ-
ний Самарканд (Мараканды) в известиях античных авторов. Душ., 1972.
29 Пачос М.К. Оборонительные сооружения Афрасиаба. Автореф.
канд.дис. Таш., 1966; он же. К изучению стен городища Афрасиаб. —
СА. 1967, №1.
30 Шишкина Г.В. О местонахождении Мараканды. — СА. 1969, №1,
с.70; К исторической топографии древнего и средневекового Самаркан-
да. Таш., 1981, с.141-142 и др. Ср. теперь также: Древнейшие госу-
дарства Кавказа и Средней Азии. М., 1985 (в серии "Археология
СССР”), с.273—277, где высказано предположение, что "город возник
в результате своеобразного "синойкизма”, когда сознательно в еди-
ное место были сселены жители ряда поселений” (с.277). Предположе-
ние о том, что все 219 га были заселены и обжиты в середине I ты-
сячелетия до н.э., пока не подкреплено археологическими материала-
ми.
31 Зеймаль Е.В, Начальный этап денежного обращения древней Транс-
оксианы. — Средняя Азия, Кавказ и зарубежный Восток в древности.
М., 1983, с.61-80.
32 Как показали исследования городища Айханум в Северном Афга-
нистане, часть местного населения, жившая в таких городах, в пол-
ной мере "приобщилась” к эллинистической культуре, но, видимо, су-
ществовал очень большой "перепад” между городами и сельской окру-
гой даже в Бактрии. Что же касается территории к северу от Амударьи
(на которую иногда без достаточных оснований переносят все, что
известно о собственно Бактрии), то там таких городов пока мы не
знаем,и "перепад” должен быть еще более значительным.
33 Кратко об этом см.: Зеймаль Е.В.Л Вафаев Г. Тетрадрахма Де-
метрия из долины Зеравшана. — ОНУ. 1982, £5, с.38—42; см. также:
Зеймаль Е.В. Древние монеты Таджикистана. Душ., 1983, с.47.
Художественная культура в докапиталистических формациях.
Структурно-типологическое исследование. Л., 1984, с.128.
Е.Е.Кузьмина
ДИОНИС У УСУНЕЙ
(О семантике каргалинской диадемы)
Идеологические представления древнего населения Семи-
речья около рубежа нашей эры исследованы очень слабо,
поскольку история этого периода почти не освещена пись-
менными источниками. Поэтому каждый памятник изобрази-
тельного искусства, позволяющий реконструировать древ-
ние верования, представляет первостепенный интерес. Уни-
кальное значение в этом отношении имеет каргалинская
диадема1. Она входит в состав погребального комплекса,
случайно обнаруженного в 1939 г. в Южном Казахстане, в
Алма-атинской обл. в ущелье Каргала на высоте 2300 м над
уровнем моря. Здесь было открыто совершенное в рассели-
не скалы погребение, в котором найдено свыше 400 украше-
ний, в том числе два перстня с изображением лежащего
двугорбого верблюда, десять бляшек с изображениями гор-
ных козлов — таутеке, бляшки фигурные крестовидные и в
виде птицы, серьга, шаровидные бубенчики, листовидные
пластинки и, наконец, диадема. Последняя представляет
состоящую из двух кусков ажурную золотую полосу длиной
35см, шириной 4,7см, с отверстиями для нашивания, с бо-
гатым растительным орнаментом, в который вплетается мно-
гофигурная композиция, украшенная вставками цветных кам-
ней (бирюзы, сердолика, альмандина)2 (рис.1). Две части
диадемы не сходятся, поэтому композиция восстанавливает-
ся не полностью.
В центре находятся два повернутых друг к другу крыла-
тых коня, стоящих каждый на постаменте на вершине горы.
За конями симметрично расположены процессии: слева —
женский персонаж, скачущий на крылатой пантере (по
А.Н.Бернштаму — на тигре), за ним — идущие оленуха и
олень, справа — такой же женский персонаж на горном коз-
ле, за ним медведь, дальше — женский персонаж на горном
баране. В центре между конями мчится четвертая женская
фигура, сидящая на крылатом грифоне или драконе с льви-
ным туловом, вытянутой зубастой пастью и рогом на голо-
ве. Над сценой летят четыре водоплавающих птицы (гуси-
лебеди) .
А.Н.Бернштам отнес диадему к числу памятников искус-
ства усуней, которых он считал тюркоязычными, и датиро-
вал ее I в. до н.э. — Ив. н.э., скорее — I - I I вв. н. э. ,
158
на основании некоторого стилистического сходства с хань-
скими изделиями3.
Однако полихромный стиль» в котором выполнена диаде-
ма, и особенно сочетание фито- и зооморфных мотивов в
декоре позволяют сопоставить ее с ажурными пластинами,
найденными в Центральной Азии4, а также входящими в Си-
бирскую коллекцию Эрмитажа, составлявшуюся, как доказа-
но М.П.Завитухиной, не только и не столько в Сибири,
сколько в Казахстане5. Эти изделия датируются, во-пер-
вых, на основании стилистического и иконографического
сходства с сарматскими памятниками6, во-вторых, по на-
ходкам в центральноазиатских гуннских комплексах, отно-
сящихся ко Ив. до н.э. — 1в. н.э.7. Некоторые анало-
гии могут быть прослежены и с золотыми украшениями из
царского некрополя Бактрии Тилля-тепе, где восточноэл-
линистические традиции переплетаются со степными8. Там
и тут широко применяется ажурная техника, композиция
вплетается в растительный орнамент (более строгий и ан-
тикизированный в Бактрии), применяются инкрустация бирю-
зой, сердоликовые вставки в глаза, трактовка шерсти жи-
вотного мелкими насечками, рогов барана волнистыми ли-
ниями9. Тилля-тепе по римской и парфянским монетам дати-
руется I в. до н.э. — 1в. н.э. Этот круг аналогий, ве-
роятно, позволяет несколько удревнить каргалинскую диа-
дему, отнеся ее ко Ив. до н.э. — 1в. н.э.
Фантастический облик крылатых животных не оставляет
сомнений в культовом характере диадемы, и уже А.Н.Берн-
штам связал изображения ”с символикой шаманского культа”
и ’’весь комплекс находок” с ’’циклом шаманских представ-
лений”10, а само погребение интерпретировал как шаман-
ское, исходя из его специфической топографии в расщели-
не скалы на высокогорье11. А.Н.Бернштам, считая, что
каргалинский комплекс сформировался под влиянием хань-
ского Китая, привел некоторые данные об интерпретации в
китайской традиции образа дерева с козлом как символа
счастья, пьедесталов коней — как гриба — символа долго-
летия12 .
Однако эти материалы, как бы они ни были интересны
сами по себе, вряд ли дают возможность вскрыть то содер-
жание композиции диадемы, которое видели ее создатели в
Семиречье. Современная этнопсихология не допускает при
изучении семантики механического переноса идеологии од-
ного народа на другой. Методика прочтения текста, пере-
данного композицией произведения изобразительного ис-
кусства, предполагает последовательное выявление несколь
ких уровней: 1. общечеловеческих представлений; 2. пред-
ставлений, характерных для большой общности (индоевро-
пейской, тюрко-монгольской, китайской и т.д.); 3. нако-
нец, тех специфических особенностей представлений того
конкретного народа, которым данное произведение создано
или в сфере которого оно функционирует, подвергаясь ре-
интерпретации в соответствии с требованиями местной
идеологии, которую оно призвано выражать13.
159
В данном случае такой методический подход тем более
необходим, поскольку, по мнению большинства исследовате-
лей, круг зооморфных образов в ханьском Китае появился
в результате заимствования у кочевых народов азиатских
степей14. Этот вывод надежно подтверждается данными си-
нологии: название фантастического крылатого коня цин ли-
на, лошадиного грифона, льва в китайском языке, сюжеты
о крылатых конях и двугорбых верблюдах в китайской ми-
фологии восходят к тохарским или иранским истокам15 .
Столь же спорным представляется и обращение А.Н.Берн-
штама к шаманистским верованиям тюрок, на основании ко-
торых он интерпретировал изображения на диадеме как ’’эм-
блемы счастья и благополучия”, ’’символы стихий неба и
земли”, божеств тенгри тюрок-кочевников16.
В настоящее время подавляющее большинство исследова-
телей признают усуней ираноязычными, генетически связан-
ными с саками17.
Это заставляет обратиться к иранской мифологии в по-
исках тех идеологических представлений, которые опреде-
лили выбор сюжетов каргалинской диадемы.
По-видимому, каргалинская диадема составляла часть
парадного головного убора, в который входили также лис-
точки и, может быть, бляшки в форме птицы. В пользу это-
го предположения свидетельствует то, что на широкой тер-
ритории расселения ираноязычных племен парадный голов-
ной убор включал изображение дерева или семантически
тождественные изображения листьев, побегов и-цветов с
птицами. Таковы корона из царского погребения Тилля-те-
пе18 в Бактрии 1в. до н.э. — I в. н.э., диадема из сар-
матского погребения 1в. н.з. в кургане Хохлачм и более
древние, но генетически связанные с ними парадные уборы
сака из кургана IV в. до н.э. Иссык, саков Горного Алтая
из могильников Уландрык и Юстид20 и скифов из многих цар-
ских погребений V и особенно IV в. до н.э.
В Скифии известно два типа уборов: женский скифский
калаф с плоским верхом и кокошником спереди21, украшен-
ным диадемой и нашивными бляшками, и женский и мужской
островерхий колпак, также украшенный диадемой, бляшками
или прикрепленными фигурками12 . Второй тип убора близок
сакскому островерхому колпаку, расшитому бляхами и фи-
гурками животных.
Несмотря на существенные стилистические различия, в
которых выполнены украшения головных уборов бактрийцев,
сармат, саков и скифов, несмотря на разный характер
изображений (в Скифии — диадема боспорской работы с бо-
гатым растительным орнаментом, в который включены птицы,
в Азии и у сармат — реалистически исполненная модель де-
ревца с листьями и птицами), смысловое значение этого
главного сюжета одинаково. Это древо жизни — символ пло-
дородия и возрождения жизни, символ женского божества
плодородия, неразрывно связанного в космогонических
представлениях ираноязычных народов с главным образом
основного космогонического мифа — мировым деревом23 , рас-
160
тущим на вершине горы в центре мира и связующим четыре
стороны света и три сферы мироздания: подземную, куда
уходят корни, земную — место жизни людей и животных, и
небесную — обитель богов и птиц.
Поскольку каргалинский комплекс найден случайно и
расположение предметов в нем неизвестно, реконструиро-
вать характер головного убора шаманки невозможно. Но в
свете приведенных данных весьма вероятно, что найденные
в погребении золотые листья принадлежали головному убору,
дополняя диадему изображением дерева, и, во всяком слу-
чае, несомненно, что главная идея изображения на самой
диадеме та же, что на других уборах, — модель вселенной
с птицами наверху и деревом жизни, охватывающим все зем-
ное пространство, что передано на диадеме сплошным пле-
тением растительного орнамента с бесчисленными листьями,
цветами и бутонами и дополнительно подчеркнуто тем, что
три антропоморфных персонажа держатся рукой за цветок.
Не случайно включение в композицию с древом жизни .гу-
сей-лебедей. Образ водоплавающей птицы в мифологии ира-
ноязычных народов восходит к эпохе индоевропейских -кон-
тактов. Круг связанных с ними мифологических представле-
ний был очень сложен24. Как и мировое дерево, водоплаваю-
щая птица была медиатором, посредником, осуществляющим
связь различных частей мироздания — неба, земли и воды.
В мифологии греков и индийцев лебедь и гусь ханза соот-
носились с богом солнца. В Греции лебеди семь раз обле-
тели место, где Латона рождала Аполлона, и затем впряг-
лись в колесницу бога. Греческая традиция упорно подчер-
кивает связь солнечного бога с севером Евразии — со стра-
ной гипербореев, отождествляемой со Скифией25. По Ал-
кею, Аполлон сразу после рождения на .колеснице, запря-
женной лебедями, отправляется к гипербореям. Еще интерес-
нее переданный Элианом (0 животных, XI, 1) рассказ Гека-
тея Абдерского, что у гипербореев Бореады-лебеди приле-
тают с Рипейских гор и облетают святилище Аполлона перед
жертвоприношением: ведь Рипейские горы — это Урал — центр
расселения ираноязычных кочевников.
Та же связь гусей-лебедей с солярным богом прослежи-
вается и в Индии. В Атхарваведе (X, 8, 17, 18) солнце на-
звано тройным золотистым лебедем, летящим в небе с прос-
тертыми крыльями26.
Эта важнейшая индоевропейская мифологема имеет севе-
роевразийское происхождение и связана с тем, что на се-
вере Евразии прилет лебедей знаменовал начало весны,
возвращение солнца.
Но наряду с солярным аспектом, водоплавающие птицы
имели и аспект плодородный. Плодовитость гусей общеиз-
вестна. Еще важнее то, что во многих традициях вселенная
считается вылупившейся из яйца. Это представление обус-
ловливает слияние образа водоплавающей птицы и богини-
матери27 . Эта мифологема также восходит к эпохе индоев-
ропейских контактов и засвидетельствована у разных индо-
европейских народов.
11 441
161
В Риме те самые гуси» которые спасли город, содержа-
лись в храме богини плодородия Юноны Капитолийской — по-
кровительницы матрон. В Греции гуси и утки связывались
с плодородным эротическим началом, гусь был посвящен бо-
гу плодородия Приапу, его приносили в жертву богине люб-
ви Афродите, уток дарили на свадьбе, помещали на уборе
невесты, особенно на серьгах, рассматривали как символ
супружеской любви28, и не случайно идеальная жена Одис-
сея носит имя Пенелопа - "утка": по новейшим изыскани-
ям, Пенелопа — персонаж древний, в истоках своих соотне-
сенный с богиней земного плодородия29.
Тот же круг представлений связан с парой водоплаваю-
щих птиц в другом конце индоевропейского ареала — в Ин-
дии. С глубокой древности и вплоть до современности па-
ра водоплавающих птиц — символ женского начала, супружес-
кой любви и верности, что нашло яркое отражение в Рамая-
не30. В ведической литературе пара птиц ассоциируется с
мировым деревом иди его эквивалентом — столбом31. Иран-
ские письменные источники донесли столь же отчетливые
воспоминания о связи дерева жизни с птицами. О целебном
дереве птицы Саена упоминается в Рашн-яште (XII, 17). В
зороастрийском тексте (Менок-и Храд, гл.ЬХИ, 14, 28—42)
говорится о сидящих на целебном дереве двух волшебных
птицах — Сенмурве и Хаумрош, которые с помощью коня
Тиштрии распространяют по свету семена всех растений.
В Бактрии мировое дерево с двумя птицами помещали на
диадеме или царской короне и в ахеменидскую, и в предку-
шанскую эпохи32. В сасанидскую эпоху в сценах зороастрий-
ского рая пара птиц изображалась по сторонам мирового
дерева, растущего на вершине мировой горы33, удостоверяя
живучесть древней индоиранской традиции.
Таким образом, представленные на каргалинской диаде-
ме водоплавающие птицы и богатый растительный орнамент
могут быть интерпретированы как изображение космогони-
ческой модели — неба и земли, древа жизни с птицами над
ним. Достоверность такого прочтения подтверждается дан-
ными мифологии на нескольких уровнях: иранском, индо-
иранском, индоевропейском, сам же образ мирового дерева
универсален.
Легко поддаются интерпретации и составляющие центр
композиции изображения крылатых лошадей. Значение этих
образов выясняется как на основании легенды о небесных
лошадях даваньцев34— жителей соседней с усунями Ферганы,
так и бактрийских сказок о крылатых конях39 и более древ-
ними свидетельствами о почитании коня у массагетов (Ге-
родот, 1,2167. Весь обширный круг представлений о крыла-
тых небесных конях восходит к эпохе индоиранской древ-
ности. В связи с тем что культ коня у ираноязычных наро-
дов Средней Азии многократно был предметом специального
исследования36, на этом вопросе можно не останавливаться
подробно. Важно только подчеркнуть, что в хозяйстве и
военном деле усуней около рубежа н.э. коневодство игра-
ло не меньшую роль, чем у соседних даваньцев: по сообще-
162
нию китайских хроник, знатные усуни владели табунами по
4-5 тысяч голов, а в войске правителя была 30-тысячная
конница37. Это обусловливало и место коня в мифологии.
В представлениях древних индоиранцев роль коня во мно-
гом близка роли гуся: крылатый конь выступает медиато-
ром, связывая земную и небесную сферы; вместе с тем об-
раз крылатого коня соотносится с солнцем, которое назы-
вается быстроконным и мыслится мчащимся на колеснице,
запряженной четверкой коней; наконец, два крылатых коня
соотнесены с богиней-матерью: это тесно связанные с иде-
ей земного плодородия два близнеца, спутники богини-ма-
тери, выступающие рядом с ней то в антропоморфной, то в
изначальной зооморфной форме38. Весь этпт круг представ-
лений конного культа равно характерен для разных групп
индоевропейцев, следовательно, восходит к эпохе контак-
тов индоевропейских народов и специфичен для индоевро-
пейской мифологии, составляя главное ее отличие от пе-
реднеазиатских мифологических систем, которым культ ко-
ня чужд. Древнеиндийские тексты донесли еще более глубо-
кое трактование образа коня как первоосновы всего суще-
го: в Брихадараньяка упанишаде (I, 1, 1) говорится, что
из частей принесенного в жертву первородного коня про-
изошли элементы вселенной3’.
В Греции коню приписываются сверхъестественные спо-
собности: с ним соотнесены два важных понятия мировоз-
зрения греков — энтузиазм и майя, т.е. особая божествен-
ная одушевленность, проявляющаяся в военной, сексуаль-
ной и поэтической сферах40 , с чем связано представление
о коне как о прорицателе и провидце, засвидетельствован-
ное и у других индоевропейских народов. Благодаря этой
способности конь играет большую роль в гаданиях (в част-
ности, и при избрании на царство), выступая вестником во-
ли богов41.
Место коня в космогонической системе индоиранских на-
родов объясняет помещение коней в центре диадемы на двух
возвышениях. А.Н.Бернштам считал последние изображением
китайского гриба. Такое толкование вряд ли приемлемо.
Скорее всего это изображение горы. В виде нескольких
соединенных треугольников или полукружий гора трактова-
лась начиная с шумеров и ассирийцев, от которых изобра-
жение было воспринято в Иране и Средней Азии. В сасанид-
ском искусстве этот образ сочетался с изображением дере-
ва, означая мировую гору Хара Березайти с мировым дере-
вом с птицами на нем42 .
В зороастрийских источниках (Яшт8,32; Видевдат XIX,
23-30; Менок-и Храд LXII, 14,28—42, Ривайят) говорится
о горе Хара Березайти ("Высокая хара") 43 , золотая верши-
на которой находится в царстве бесконечного света, в оби-
тели песнопения Гаро-Нмана. В связи с анализируемым
изображением на диадеме интересно, что Хара Березайти
иногда мыслится как гора с двумя вершинами. Есть и пред-
ставление о двух горах: Хукайре и Харе, с которой течет
великая река Ардви (Амударья); у подножия гор простира-
11-2 441
163
ется море Ваурукаша, у впадения в него Ардвисуры растет
древо жизни — белый хаома и рядом с ним — целебное дере-
во птицы Сайна с семенами всех растений44. Хара Березайти
Авесты сопоставляется исследователями с ведической миро-
вой горой Меру и скифской горой Рипа45. В разнородных ис-
точниках (греческих, иранских и индийских) одинаково го-
ворится о том, что над горой восходит солнце и вращает-
ся вокруг нее, что на горе обитают птицы (над Рипой —
лебеди Аполлона).
Древнеиранское представление о священной горе, несом-
ненно, сохранялось в мифологии саков и усуней, о чем
свидетельствуют лингвистические данные: название священ-
ной горы представлено в хотано-сакском языке и восходит
к авестийскому (саки появились в Восточном Туркестане и
Индии во 11-1вв. др н.э.)*.
В упомянутых среднеазиатских легендах волшебные крыла-
тые кони живут на вершине горы. Таким образом, анализ
образов коней на вершине горы подкрепляет трактовку ком-
позиции каргалинской диадемы как изображения модели все-
ленной. Этому выводу не противоречат и изображения оле-
ня и оленухи, которые, как и козлы или бараны, очень час-
то помещались рядом с деревом жизни, служа символом вто-
рой сферы мироздания. Олени и козлы, например, представ-
лены рядом с древом жизни на новочеркасской диадеме. Важ-
но отметить, что на анализируемом предмете изображены
самец и самка. В искусстве как евразийской степи, так и
Передней Азии изображение самца и самки обычно трактует-
ся как символ весеннего возрождения, причем олень явля-
ется главным носителем плодородия, что, возможно, связа-
но с известным издревле физиологическим воздействием по-
лучаемого из рогов оленя пантокрина.
Если рассмотренные до сих пор образы, представленные
на диадеме, семантически прозрачны и легко поддаются ин-
терпретации на основании данных о мифологии ираноязычных
народов, то персонажи на фантастических животных требу-
ют более пристального анализа. На сопоставлявшихся скар-
галинской диадемой парадных головных уборах азиатских
степей им нет аналогий.
Однако обращение к скифским калафам, быть может, да-
ет ключ к интерпретации этих образов.
Калафы скифских цариц IV в. до н.э., захороненных в
Деевом кургане, Рыжановке, Таймановой и Денисовой моги-
лах и Куль обе*7, кроме традиционной диадемы с раститель-
ным орнаментом украшены бляшками, представляющими тан-
цующих менад — спутниц Диониса. Подобные бляхи в виде
танцующих менад входили и в убор женщин, захороненных в
склепах в Большой Близнице на Тамани. Изображения на па-
радных уборах и аксессуары, связанные с культом Деметры
и Диониса, позволили еще Л.Стефани признать захоронен-
ных в Большой Близнице жрицами богини Деметры48.
Культ бога умирающей и воскрешающей природы Диониса
тесно переплетался с культом его женских аналогов: боги-
ни плодородия Деметры, ее дочери Коры — богини умираю-
164
щей и воскресающей природы — и слившейся с ними древней
богини растительности Ариадны, ставшей в античной мифо-
логии супругой Диониса в силу тождества функций обоих
персонажей.
Дионис — древнее божество умирающей и воскресающей
природы, родственное другим земледельческим божествам
этого круга — египетскому Осирису, фригийскому Аттису,
сиро-финикийскому Адонису, фракийскому Сабасию, и, как
и они, тесно связанное с характерным для мифологическо-
го мышления слитным представлением о смерти и возрожде-
нии49 . Наблюдение земледельца над тем, что спрятанное в
землю зерно весной вновь прорастает, привело к идее о
возрождении через уничтожение, поэтому в образе Диониса,
как и его аналогов, сочетались хтонические и плодород-
ные аспекты. Поскольку главное божество плодородия —
мать-земля, бог возрождающейся природы был соотнесен с
богиней земли, выступая в разных мифологических систе-
мах то как муж, то как сын богини.
По заключению исследователя античной литературы
А.Ф.Лосева, образ Диониса претерпел существенные транс-
формации в греческой религии. Культ этого бога восходит
к микенской эпохе (его имя прочтено на табличке из Пило-
са середины II тыс. до н.э.); в аристократической религии
героического века, отраженной в Гомеровских гимнах, культ
земледельческого бога не играет никакой роли; он возрож-
дается лишь в VII в. до н.э., когда Дионис становится
панэллинским божеством и вбирает в себя образы многих
древних локальных божеств плодородия. Первоначально Дио-
нис — сын верховного небесного бога Зевса и смертной
женщины Семены. Позже, в учении орфиков и неоплатоников,
главный акцент делается на идею возрождения Диониса: он
становится под именем Загрея или Иакха сыном богини зем-
ли Персефоны (этимология имени — "мать-земля"), растерзан-
ным титанами и вновь рожденным Семелой (имя восходит к
фригийскому "земля")50. В элевсинских мистериях культ Пер-
сефоны тесно переплетается с культом Диониса. Именно эта
трактовка Диониса господствует в эллинистическую эпоху,
осложняясь мистическими учениями о душе и перевоплощении.
Как божество возрождающейся природы Дионис был тесно
связан с богом солнца Аполлоном, по мифу восстановившим
Диониса из семи частей, и главные торжества в его честь —
Большие Дионисии — были приурочены к весеннему равноден-
ствию. На этом празднике, сохранявшем черты очень арха-
ичных ритуалов, связанных с представлениями о териоморф-
ных перевоплощениях оцепеневающего и пробуждающегося бо-
жества, представлялись страсти Диониса; из этих пред-
ставлений родился греческий театр.
Другой важнейший праздник земледельческого культа был
посвящен Деметре. Это был праздник урожая, приуроченный
к дню осеннего равноденствия. В Элевсине, а затем и в
других центрах почитания Деметры, устраивались мистерии,
на которых изображались странствия и страдания Деметры
и связанных с ней Коры и Диониса. Как и Анфестерии и Ди-
11-3 441
165
онисии в честь Диониса, праздник Деметры сопровождался
шествием, жертвоприношениями и носил оргиастический ха-
рактер. Культ Деметры был распространен в греческих го-
родах Северного Причерноморья, о чем свидетельствуют
письменные источники (Геродот, IV, 53), монеты с изобра-
жением Деметры, захоронения жриц богини в Большой Близ-
нице51.Не меньшую роль, судя по посвящениям, граффити и
культовым изделиям, играл в религии Причерноморья и Дио-
нис 52 .
В элевсинских мистериях оба культа переплетались.
Именно поэтому на уборе жрицы Деметры из Большой Близни-
цы представлены пляшущие менады — спутницы бога расти-
тельности .
Есть основание предполагать, что в Скифии получили
распространение элементы элевсинского культа, и великая
богиня-мать скифского пантеона была сопоставлена с гре-
ческой богиней природы и, как и та, соотнесена в ритуа-
ле с Дионисом. Подтверждением этой гипотезы служит, во-
первых, то, что в парадный убор скифских цариц, украшен-
ный символами богини-матери, иногда включены образы ме-
над; во-вторых, то, что известны изображения скифской
богини-матери, держащей голову сатира — спутника Диони-
сЗм 4
Однако какая связь между изображениями на диадеме
азиатских усуней около рубежа н.э. и на калафах причер-
номорских скифов IV в. дон.э.? Мне кажется, что связь
здесь прямая: изображения женщин, скачущих на фантасти-
ческих существах на диадеме, о^ень близко напоминают об-
разы причерноморских менад.
А.Н.Бернштам считал, что каргалинские фигуры носят
короткие юбки, на голове у них — островерхий башлык, а
за спиной — крылья. Последнее предположение принято
Г.А.Федоровым-Давыдовым и А.К.Акишевым54 .
У персонажа на грифоне в виде крыльев трактованы ру-
ки. Эти фигуры напоминают божеств сян в ханьском искус-
стве. Их обычно представляли в виде антропоморфных су-
ществ с крыльями и с сосудом или цветком, дарующими бес-
смертие. То, что они всегда представлены во фригийском
(сакском) колпаке, возможно, указывает на евразийское
степное происхождение иконографии этих образов. О тесных
связях с Китаем в усуньское время, осуществлявшихся по
шелковому пути, свидетельствуют находки китайских зеркал
и шелков55. У других персонажей можно видеть развевающие-
ся одежды, в которых обычно изображали менад в античном
искусстве.
У менад на кульобской бляхе одежда сзади развевается,
подобно крыльям, менады из первого склепа в Большой
Близнице представлены в разлетающихся очень широких и
коротких юбочках, менады из Деева кургана и Рыжановки
носят на голове колпак с откинутым назад верхом — все
это роднит причерноморских спутниц Диониса с каргалин-
скими персонажами.
Первый убор жрицы из склепа №2 в Большой Близнице сос-
166
тоит из диадемы и нашитых блях, представляющих летящую
Нику, пляшущих сатиров и менад56. Особый интерес для нас
представляют бляшки в виде менады, скачущей на пантере,
и менады, скачущей на львином грифоне57. Эти образы не-
посредственно перекликаются с персонажами на пантере и
грифоне-драконе, представленными на каргалинской диаде-
ме .
Тигр и пантера — спутники Диониса. Автор Ув.н.э.
Нонн, оставивший большую поэму "Песни о Дионисе", рас-
сказывает, что юный бог, на которого напали титаны, сра-
жается с ними, перевоплощаясь58:
175 “Разнообразно меняя свой вид, становился другим он...
182 То он подобился льву, воспылавшему гневом ужасным...
187 Вдруг он свой облик менял: вместо львиного лика казался неукротимом
конем, издающим звонкое ржанье...
191 То превращался в дракона с рогами, с чешуйчатым телом,
Пастью огромной своей издавая шипящие свисты...
196 После, покинув всегда подвижное змеиное тело,
Тигром он стал, запятнав свою пеструю шкуру....”
Каргалинская диадема кажется прямо иллюстрацией к это-
му описанию. В другом мифе повествуется о том, что, ког-
да дочери царя Орхомены Миния не пришли на праздник Дио-
ниса, в их дом явился сам разгневанный бог в сопровож-
дении менад с факелами, львов, пантер, рысей и медведей.
На корабле же напавших на него тирренских разбойников
Дионис превратился в льва и медведицу.
Эти животные рассматривались как атрибуты Диониса, а
их изображения в античном искусстве служили символами
- 59
дионисииского культа .
Диониса изображали едущим на пантере, реже — на тиг-
ре или на колеснице, запряженной грифонами; грифона по-
мещали на реверсе монет Абдер, на аверсе которых — мена-
да, пантера была атрибутом спутника и воспитателя Диони-
са Силена60 , а лев и барс посвящались богине земли Рее,
которую отождествляли с Деметрой. Главные же животные
дионисийского культа — олень и козел. Спутники Диониса —
козлоногие сатиры; театральная маска сатира, в которой
он выступал на представлении на празднике Больших Дио-
нисий, — это козлиная шкура с конским хвостом61. Диониса
представляют на колеснице, запряженной парой оленей, его
спутники — сатир и менады — носят оленьи шкуры — небри-
ды, менады держат в руках маленькую лань, предназначен-
ную для жертвоприношения, или голову, или ногу жертвен-
ного козла62. Это "козел отпущения" — жертвенное животное
роль которого в.дионисийском культе и связь с архаичес-
кими ритуалами подробно исследована 0.М.Фрейденберг68,
показавшей, что значение жертвы — это приобщение к бо-
жеству.
На дионисийских торжествах, носивших оргиастический
характер, в жертву приносились козел или олень, мясо ко-
торых съедалось менадами. Другой жертвой было молодое
вино, служившее в обряде заменой крови самого божества.
11-4 441
167
Богу растительности Дионису-Дендриту в архаическую эпо-
ху поклонялись в образе дерева, на которое лишь позже
стали вешать антропоморфную маску с рожками, а участни-
цы процессии, менады, несли сосновые ветви, увитые плю-
щом и виноградом, — тирсы — символы древа жизни64. Таким
образом, дерево, пантера, тигр, лев, грифон или дра-
кон, медведь, конь, олень, козел (и баран), скачущие ме-
нады — все персонажи каргалинской диадемы — оказываются
связанными с культом бога умирающей и воскресающей при-
роды Диониса.
После походов Александра Македонского культ этого бо-
жества распространился необычайно широко по всему элли-
нистическому миру: от Британских островов и Египта вплоть
до Закавказья, Афганистана и Индии65 , что доказывается
находками на всей этой огромной территории предметов с
изображениями божества и его атрибутов66. По выражению
античных писателей, "отец Либер совершил победное шест-
вие в Азии". Этому, несомненно, способствовало то, что
образ Диониса был близкородствен образам богов умирающей
и воскресающей природы, почитавшихся в других религиях.
Именно это определило распространение культа Диониса,
слияние его с местными божествами в эллинистическую эпо-
ху, для которой столь характерен религиозный синкретизм67
Античные авторы сами неоднократно подчеркивали слияние
Диониса с местными божествами. В составленной А.Ф.Лосе-
вцм сводке этих свидетельств религиозного синкретизма68
особый интерес для нас представляют слова Марциана Ка-
пеллы (48, 25—31):
"В Мемфисе имя Озирис тебе, и Серапис по Нилу;
Мифра одним, у других ты Плутон, иль Тифон беспощадный;
Ты ж и над плугом склоненный возлюбленный отрок, и Аттис.
В Библосе нежный Адонис^ Аммон в раскаленной пустыне",
из чего следует, что с Дионисом соотносился главный бог
ираноязычных народов — Митра69. Древний индоиранский бог
договора, бог солнца Митра в позднем митраизме приобрел
черты мессии, с которым связали идею искупительной жерт-
вы70,— трактовка, родственная толкованию Диониса у ор-
фиков и неоплатоников. Отождествлению с Митрой могло
способствовать и то, что культ Диониса был тесно связан
с культом Аполлона71, соотнесенного с Митрой еще в ахеме-
нидскую эпоху72 .
Распространению дионисизма в восточноиранских облас-
тях особенно содействовало почитание здесь божества уми-
рающей и воскресающей природы Сиявуша73 , изофункциональ-
ного Дионису. Восходящий, видимо, к поре греко-индо-
иранских контактов культ греческого аналога Сиявуша —
Меланиппа (Черного жеребца)74 в античную эпоху слился в
Элладе с культом Диониса75. Немаловажно и то, что в мифо-
логии восточноиранских народов нашел близкое соответствие
образ жены Диониса — Ариадны, отождествленной, как было
показано Ю.А.Рапопортом, с главной богиней среднеазиат-
ского пантеона Анахитой-Миной76. На весеннем празднике
пробуждения природы в роли Мины выступала жена царя.
168
В античных источниках есть прямые указания на распро-
странение культа Диониса на дальних восточных окраинах
ойкумены: Еврипид в ’’Вакханках”(13) , описывая путь Дио-
ниса из Нисы, упоминает стены Бактрии; Арриан (Анабасис,
V, 1,2)и Квинт Курций Руф (История Александра, VIII, X,
7, 13) согласно повествуют о том, что на границах Бактрии
и Индии в городе Нисе у горы Меру Александр увидел ста-
тую Диониса в облике индийского юноши (видимо, Шивы).
Это дает повод думать, что элементы дионисизма проникли
в Бактрию еще в доэллинистическую эпоху77.
Однако особенное развитие этот культ в восточноиран-
ских областях, как и во всей Азии, получил в эллинисти-
ческое время.
В античных источниках есть глухие указания на распро-
странение дионисизма и где-то на севере, в евразийских
степях: уже упоминавшийся Нонн (X, 285—291) говорит, что
Астерий (божество дионисова круга) поселился в Скифии
около ’’медведей”78. Если принять гипотезу, по которой мед-
ведями назывались одно из сарматских племен Урала (аор-
сы-аланорсы=”арийские медведи”) и жители соседней с усу-
нями Усрушаны79 , то это свидетельство Нонна приобрело бы
особое значение для нашей темы.
Как бы то ни было, почитание Диониса в Средней Азии
и сопредельных областях в эллинистическую эпоху докумен-
тируется многочисленными находками монет и других пред-
метов с изображениями бога, его спутников и атрибутов.
Эти свидетельства уже неоднократно приводились исследо-
вателями80 , что избавляет от необходимости возвращаться
к этому вопросу. Интересно только отметить, что новые
доказательства широкого распространения этого культа
получены В.И.Сарианиди в Бактрии — в царском некрополе
Тилля-тепе, откуда происходит корона, уже сопоставляв-
шаяся с каргалинской диадемой, в составе убора царицы
в погребении №6 есть также золотые застежки с изображе-
нием священного брака81: на фантастическом львиноголовом
грифоне или драконе, отдаленно напоминающем каргалинско-
го, восседают обнявшись мужчина и женщина, которых сза-
ди венчает крылатая Ника с пальмовой ветвью, а спереди
им протягивает ритон Силен. И дракон, и особенно Силен
не оставляют сомнения в том, что перед нами брак Диони-
са и Ариадны. Представленные на бактрийской застежке в
одной композиции Ника и Силен позволяют вновь вспомнить
убор из Большой Близницы и другие скифские калафы, на
которых вместе с менадами изображены те же персонажи,
что дает основания и композицию на скифском калафе трак-
товать как символическую картину священного брака. Это
предположение подтверждается также введением в компози-
цию блях с изображением верховной скифской богини с ри-
тоном, а иногда — и с предстоящим скифом, которому боги-
ня протягивает ритон.
Мнение Ю.А.Рапопорта о том, что в Хорезме в роли суп-
руги Диониса вместо Ариадны выступала отождествлявшаяся
с ней верховная богиня восточных иранцев Анахита-Мина,
подтверждается бактрийскими материалами: в Тилля-тепе
169
при царице в погребении №6 кроме короны и застежек со
священным браком есть золотые подвески с изображением
богини Анахиты, что удостоверяется канонической позой и
атрибутом Анахиты — плодом в руке; вверху подвесок по-
мещены птички, внизу — рыбы, а по сторонам богини два
рогатых дракона, рисующие бактрийскую-Анахиту как влады-
чицу трех сфер мироздания, верховную богиню-мать82.
Итак, на протяжении почти тысячелетия — с V-IV вв.
до н.э. и до III в. н.э. — на обширной территории от Ски-
фии до Хорезма и Бактрии у различных ираноязычных наро-
дов было распространено представление о священном браке
великой богини-матери; культ верховного женского божест-
ва был соотнесен с культом бога умирающей и воскресаю-
щей природы Диониса; главные торжества в честь этих бо-
жеств справлялись весной во время весеннего равноден-
ствия; в роли супруги Диониса на весеннем празднике вы-
ступала царица.
Культ Диониса наряду с культом Митры распространился
и на северо-западе Индостана, о чем свидетельствуют изо-
бражения Диониса и его спутников на предметах торевтики
и коропластики83. Судя по находкам в Таксиле (в Сиркапе) ,
эти изделия датируются концом греко-бактрийского перио-
да (II в. до н.э.) , индо-скифским и индо-парфянским пери-
одами (I в. до н.э.-Ib. н.э.), предшествующими кушан-
ской эпохе. Особенно интересны глиняные плакетки с изоб-
ражением брака Диониса и Ариадны, менад, сатира, иногда
представленных в варварском ’’скифском” костюме: брюках
и колпаке.
По мнению индологов, эти инновации в индийском ис-
кусстве и идеологии вызваны приходом с севера племен са-
ков (скифов). Эта миграция происходила в эпоху бурных
исторических пертурбаций и была вызвана нападением явив-
шихся из глубин Центральной Азии гуннов, потеснивших
ираноязычные длемена Казахстана и Средней Азии84. Племе-
на разделились: усуни осели в горах и предгорьях Южно-
го Казахстана и Киргизии,' саки (сэ китайских источников)
ушли в Индию, создав там так называемые индо-скифские
(сакские) княжества; третья же часть племен переселилась
в Бактрию, где на месте разрушенного греко-бактрийского
царства появилось множество мелких княжеств, подобных ем-
ши-тепинскому, владетели которого захоронены в Тилля-те-
пе.
Но коль скоро сходные религиозные представления, культ
богини-матери и бога плодородия Диониса, документально
засвидетельствованы в Бактрии и Индии у соседних и род-
ственных усуням народов (а истоки этого культа отмечают-
ся в предшествующую эпоху в Скифии), есть основания пред-
полагать, что подобные же верования были популярны и у
племен усуней в Южном Казахстане.
Нет нужды представлять себе, что дионисийские элемен-
ты в культе женского божества были восприняты восточно-
иранскими народами Средней Азии и Казахстана от скифов —
для такого предположения нет данных. Скорее независимое
170
знакомство с греческой мифологией скифов в Причерноморье
в V-IVbb. до н.э., восточных иранцев в Бактрии и других
эллинизированных областях, особенно после похода Алек-
сандра, привело к сходным формам религиозного синкретиз-
ма, что было обусловлено общностью древнейших идеологи-
ческих представлений иранцев. Распространению этих эл-
линизированных синкретических образов в идеологии и ис-
кусстве ираноязычных народов степей севера Средней Азии
и Казахстана способствовали укрепившиеся культурные свя-
зи и прямые контакты, осуществлявшиеся по великому шел-
ковому пути, проходившему от Бактрии на север через тер-
риторию усуней. В свете этих данных гипотеза о связи
каргалинской диадемы с дионисийским культом получает до-
статочно веские основания.
Остается остановиться на вопросе о том, кому принад-
лежала каргалинская диадема со сценой дионисийского куль-
та. А.Н.Бернштам считал владелицу диадемы шаманкой. Как
кажется, есть все основания присоединиться к этому пред-
положению. Господствовавшая долгое время гипотеза Карь-
ялайнена, согласно которой шаманизм у народов северной
Евразии считался явлением очень поздним, в последние го-
ды подверглась существенному пересмотру.
Было установлено, что характерные для шаманизма орги-
астические действия, приведение прорицателя в состояние
транса при помощи экстатических и галлюциногенных
средств, представление о полете и посещении других миров
отнюдь не являются достижением сибирских шаманистов, а
восходят к поре индоиранских контактов. Роль галлюцино-
генных напитков в Авесте и Ригведе общеизвестна. Практи-
ка скифских энареев, использовавших при гаданиях можже-
вельник и впадавших в транс, напоминает методы совре-
менных прорицателей у дардов и других народов Северо-За-
падного Индостана, из чего следует, что подобный круг
представлений и действий восходит к поре индоиранских
контактов85. К тому же выводу приводит исследователей и.
изучение другой группы источников: легенда о вознесении
на небо Кей-Хосрова в ”Шах-наме” перекликается с леген-
дой, донесенной Махабхаратой, о полете Юдхиштхиры, что
доказывает общий индоиранский генезис обеих86. И обе они
близки рассказам греческих писателей о полете Аристея
Проконесского, долгое врёмя странствовавшего в Скифии87.
Все три легенды повествуют об избранничестве и достиже-
нии небесной обители богов.
Пережитки древнейшего прашаманского комплекса индо-
иранских народов отчетливо проявляются в радениях (зик-
рах) среднеазиатских и иранских дервишей, сохраняющих
некоторые очень архаические черты ритуала88, включающего
рецитацию стихов, иногда опьянение, приведение в состоя-
ние транса, использование зооморфных духов-помощников,
применение бубна и шеста (символа дерева).
Эти черты присутствуют и в практике шаманов Средней
Азии, которая, как показано Г.П.Снесаревым и О.А.Сухаре-
вой, отнюдь не отражает заимствований у сибирских наро-
171
дов, а тесно связана с древними местными верованиями и
обрядами89.
Наконёц, лингвистический анализ названий шамана, куль-
товых атрибутов, религиозных терминов, имен богов в тюр-
ко-монгольских и особенно в финно-угорских языках позво-
ляет выявить большой пласт заимствований из иранских и
даже из индийских языков90. Эти заключения, независимо
полученные при анализе разнородных групп источников, при-
водят к непротиворечивому выводу о том, что истоки шама-
низма и техника гаданий восходят к поре индоиранского
единства, от ираноязычных же народов некоторые элементы
этого шаманского комплекса восприняты их северными и вос-
точными соседями.
Греческие дионисийские элементы легко включились в
этот древний индоиранский комплекс в силу общности мно-
гих представлений и обрядовых действий иранских жрецов
и участников дионисийского фиаса. Можно привести несколь-
ко примеров подобных соответствий, часть которых, быть
может, восходит к поре индоевропейского единства.
. Важнейший праздник индоиранских народов, справляющий-
ся в день весеннего равноденствия Ноуруз — Новый год, соот-
носится с греческими Весенними Дионисиями. На индоиран-
ских новогодних торжествах большую роль играли гадания.
Сам текст некоторых ведических гимнов, видимо исполняв-
шихся в новогоднем ритуале, был построен в форме диало-
гов или загадок на космогонические темы91. Но, как пока-
зала О.М.Фрейденберг, таков же характер древнейшего дио-
нисийского словесного агона, построенного в форме вопро-
сов и ответов или загадок92. По представлениям греков,
учитель и спутник Диониса Силен обладал сокровенным зна-
нием и был способен прорицать будущее.
На элевсинских и дионисийских мистериях, в которых
большую роль играли гадания, участники таинств приходили
в экстаз и в этом состоянии сливались с божеством, обре-
тая высшее знание. Как уже говорилось, приведение прори-
цателя в состояние экстаза характерно для индоиранцев.
Важное место в дионисизме отводилось зеркалу: в Элев-
сине мистам при помощи системы зеркал демонстрировали
хтонические сцены; в мифе о Дионисе-Загрее титаны, желая
погубить юного бога, показали ему его отражение в зерка-
ле 9 .
Зеркало играло очень большую роль и у ираноязычных
народов в свадебном и погребальном обряде, в предсказа-
ниях будущего, о чем свидетельствуют как захоронения с
зеркалом сарматских жриц и скифских цариц, так и изобра-
жение богини с зеркалом на скифских бляхах и на средне-
азиатских терракотах. Круг представлений, связанных с
зеркалом у ираноязычных народов, уже многократно был
предметом исследования94, поэтому на нем можно не оста-
навливаться подробно. Следует только подчеркнуть, что
то же значение придавалось зеркалу урало-сибирскими ша-
манами и от них было унаследовано азиатскими народами
вплоть до Кореи95.
172
По представлениям сибирских народов, зеркало упало с
радуги первой шаманке96, чем удостоверяется божественное
происхождение этого атрибута, призванного, как и кам —
священный конь — олень шамана, как и мировое дерево или
заменяющие его в культовой практике шаманов столб или
ветвь (равнозначные тирсу вакханок), служить посредни-
ком, медиатором шамана при его восхождении на небо. На-
ряду с деревом одним из средств восхождения шамана на
небо была лестница. Интересно, что лестница — это и ат-
рибут Диониса — символ восходящей и нисходящей любви, с
которым бог иногда предстает на произведениях изобрази-
тельного искусства97.
Важнейший атрибут шамана при камлании — это его го-
ловной убор — корона или шапка с изображением древа жиз-
ни с птицами98, прямо перекликающаяся с парадным голов-
ным убором сака из кургана Иссык", с калафами скифских
царей и цариц и бактрийской короной с тем же изображени-
ем100. У скифов и саков эти атрибуты были царскими инсиг-
ниями, поскольку в индоиранской традиции царь рассматри-
вался как главный посредник между земной и небесной сфе-
рами, медиатор между миром богов и людей, божий избран-
ник и провозвестник божьей воли. Соответственно царь
частично исполнял жреческие функции, что было отражено
и в костюме царя, носившего двуцветную одежду — белую
(цвет жрецов) с красной каймой (цвет воинов), и в его
инсигниях. Представления о сакральной роли царя и в осо-
бенности царицы, выступавшей в роли Деметры или Мины на
торжествах плодородия, дожили у некоторых ираноязычных
народов до античной эпохи, как о том свидетельствуют ба-
рельефы Топрак-Калы и корона Тилля-тепе. Это значение
царя и царицы и их инсигний было воспринято от средне-
азиатских народов в ханьскую эпоху иноэтничными племена-
ми. Как удалось показать, короны и гуннских правителей
евразийских степей, и южнокорейских монархов, видимо,
восходят к бактрийскому прототипу®1. Сходство это не слу-
чайно и не синстадиально, а обусловлено тем глубоким
воздействием, которое оказывали на своих северных и вос-
точных соседей более развитые кочевые ираноязычные пле-
мена, долгие годы находившиеся в тесном взаимодействии
со своими сородичами — земледельцами и с другими народа-
ми, прежде всего греками. Воздействие ираноязычных наро-
дов было очень глубоким и захватывало не только сферу
материального производства, но и духовную, что особенно
отчетливо проявилось в шаманизме.
К сожалению, мы не располагаем конкретными данными о
шаманистском комплексе в религиозной системе усуней. Ин-
тересна, однако, топография каргалинского погребения,
уже привлекавшая внимание А.Н.Бернштама.
Каргалинская женщина, судя по ее атрибуту — диадеме,
считалась наделенной сверхъестественными способностями
и знаниями и исполняла в обществе роль посредницы между
земной и небесной сферой, роль божественной вестницы.
Однако тот факт, что она в отличие от Тилля-тепинской
173
Царицы захоронена не на царском некрополе, а в одино-
честве, в исключительном, труднодоступном месте, в рас-
селине скалы высоко в горах, не оставляет сомнения в том,
что это не наделенная жреческими функциями царица, а
жрица особого, может быть тайного, эзотерического куль-
та, которую не только почитали, но и боялись и захороне-
ние которой совершалось по особому погребальному ритуа-
лу и не на общем родовом кладбище. Такой обряд обычно
подобает шаманам. Шамана или шаманку хоронят далеко в
горах, в пещере, заваленной камнями, прячут зеркало, бу-
бен, кафтан с конским хвостом, как у сатиров, и головной
убор с изображением модели мира, украшенный подвесками,
символизирующими лук со стрелами, луну, дерево, птиц,
змей, и бубенцами — голосами небесных дев. Атрибуты ша-
мана, в которых воплощалась его сила, должен был найти
молодой шаман, чтобы пройти обряд посвящения102.
Каргалинское захоронение — древнейшее известное нам
погребение шаманки в Средней Азии и Казахстане. Оно по-
зволяет отодвигать время оформления шаманистского ком-
плекса у ираноязычных народов к рубежу нашей эры, хотя
развитые элементы этого комплекса представлены уже в
IV в. до н.э. в Иссыке, а истоки его восходят к индоиран-
ской эпохе.
Примечания
1 Бернитам А.Н, Золотая диадема из шаманского погребения на
р.Карагапинка. — КСИИМК. Вып.У, 1940, с.23; он хе. Историко-архео-
логические очерки Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алая. — М.-Л.,
1952 (МИА. №26), с.130-131, рис.65,1; Археологическая карта Казах-
стана. Т.1. А.-А., 1960, с.321, №4441. Хранится в Центральном му-
зе-' Казахстана в г.Алма-Ате; Федоров -Давыдов Г, А, Искусство кочев-
ников и Золотой Орды. М., 1976, с.42, рис.28, 29; Кузьмина Е.Е. Не-
которые идеологические представления усуней Семиречья. — Культура
и искусство Киргизии, Л., 1983, с.49, 50.
2 Берниопам А.Н, Золотая диадема, с.23, 25.
3 Там же, с.31; он же. Историко-археологические очерки, с.131.
Г.А.Федоров-Давыдов (Искусство кочевников, с.42) отнес диадему ко
II в. н.э.
* БатоЪгп W,9 Drew S, Eurasian Animal Style Plaques. — Monumenta
Serica. 1965, vol.24, pl.V, В, С; VI, A-C.
5Руденко С.И, Сибирская коллекция Петра I. М.-П., 1962 (САИ.
Вып.ДЗ-9), табл.IV, 5; IX, 6-8; Завитухина М.П, К вопросу о времени
и месте формирования Сибирской коллекции Петра I. — Культура и ис-
кусство петровского времени. Л., 1977, с.63—69.
*Манцевич А,П, Находка в Запорожском кургане. — Скифо-сибир-
ский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., -1976, с.164—
191 (мнение исследовательницы о дунайских истоках этого стиля пред-
ставляется спорным); Засецкая И.П, Изображение пантеры в сарматском
искусстве. — СА. 1980, №1, с.46—55.
Дэвлет М.А. Сибирские поясные ажурные пластины Ив. до н.э.—
1в. н.з. М., 1980 (САИ. Вып. Д4-7), с.14-17.
174
8 Sarianidi V. Die Schatze der Kuschanen Konige. — Afghanistan
Journal. 1979, Jg.6, H.4, c.121—132; он же. The Treasure of the
Golden Mound. — Archaeology. 1980, vol.33, №3, c.31—41.
9 Однако трактовка крыла различна, а это важнейший диагности-
ческий признак.
18 Бернштам А.Н. Историко-археологические очерки, с. 131.
11 Беришам А.Н. Золотая диадема, с.29.
12 Там же, с. 26.
13 Кузьмина Е.Е. Скифское искусство как отражение мировоззрения
одной из групп индоиранцев. — Скифо-сибирский звериный стиль в ис-
кусстве народов Евразии. М., 1976, с.52-53; она же. О прочтении
текста изобразительных памятников скифского искусства. — ВДИ. 1983,
№1, 1984, №1; Раевский Д. С. Об интерпретации памятников скифского
искусства. — НАА. 1979, №1, с.72-73.
14 Ростовцев М.И. Средняя Азия, Россия, Китай и звериный стиль.
Прага, 1929, с.9, 22; Васильев Л.С. Культурные и торговые связи
ханьского Китая с народами Центральной и Средней Азии. — ВИМК.
1958, №5; Rostovtzeff М. The Animal Style in South Russia and Chi-
na. 1929 (Princeton Monographs in Art and Archaeology, XIV); Sower-
by C. Animals in Chinese Art. — Journal of the North China Branch
of the Royal Asiatic Society. 1937, t.68; Salmony A. Sino-Siberian
Art. P., 1933, c.49.
25 Izuehi J. Temba Ko (The Horse of the Sun in Chinese Tradition
and Western Horses of the Han Period). — Toyo gakuho. Tokyo. 1930,
vol.18, c.346—387; Dewall M. Von. Pferd und Wagen im Fruhen China.
Bonn, 1964, c.121 f.; Pulleyblank E. Chinese and Indo-Europeans. —
JRAS. 1966, pt 1-2, c.31—36; Schafer E. The Camel in China down to
the Mongol Dynasty. — Sinologica. 1950, vol.II, 4, c.269—275; Hen-
ning H. A Grain of Mustard. — Annali sezione linguistica. 1965,
VI, c.46.
18 Бернштам A.H. Золотая диадема, с.28-29.
Акишев К.А., Кушаев Г.А. Древняя культура саков и усуней до-
лины р.Или. А.-А., 1963, с.275—277; Гафуров Б.Г. Таджики. М.,
1972, с.131, 138-139; История Казахской ССР. А.-А., 1977, с.288;
История Киргизской ССР. Т.1. Фрунзе, 1984, с.160—164; 411-412.
10 Sarianidi V. The Treasure, с.34, рис. на с.36 (вверху); Кузь-
мина Е.Е.л Сарианиди В.И. Два парадных головных убора из погребе-
ний Тилля-тепе и их семантика. — КСИА. Вып.170, 1982, с.19—27;
Kuzmina Е.Е., Sarianidi V.J. Two Crowns Found at Tillya-tepe in
Afghanistan and Their Significance. — Cultura Antiqua. Kyoto,
1984^ vol.36, №8, August (наяп.яз).
Толстой И., Кондаков Н. Русские древности в памятниках ис-
кусства. СПб., 1890, вып.З, с.132-136, рис.152-153,
20 Акишев К.А. Курган Иссык. М., -1978, с.43—46, ил.62-63; Аки-
шев А.К. Идеология саков Семиречья. — КСИА. Вып.154, 1978, с. 39—
47, рис.1; Акишев К.А. и Акишев А.К. Происхождение и семантика ис-
сыкского головного убора. — Археологические исследования в Казах-
стане. А.-А., 1979; Кубарев В.Д. Древние изваяния Алтая. Новоси-
бирск, 1979, с.78, рис.25, 3.
21 Кузьмина Е.Е. Роль царицы в обществе скифов. — VIII Всесоюз-
ная авторско-читательская конференция ВДИ. Тезисы. М., 1981.
22 Ростовцев М.И.Л Степанов П.К. Эллино-скифский головной убор. —
ИАК. Вып.63. Пг., 1917, с.69—95, Ta6n.VI-IX; Боровка Г.И. Женские
175
головные уборы Чертомпыцкого кургана. — ИРДИМК. T.I. Пг., 1921,
с.169—192, табл.XVII; Мозолевеький Б.М. Товста могила. Кихв, 1979,
с. 198—204, рис. 133, 134; Мирошина Т.В. Скифские кал .фы. — СА. 1980,
№1, с.30—45, табл. Изображения древа жизни помещают на уборе тад-
жичек и осетинок (Калоев В.А. Осетины. М., 1971, рис. на с. 183).
23 Кузьмина Е.Е. О семантике изображений на Чертомлыцкой вазе.—
СА. 1976, №3, с.71; она хе. Золотая пластина с птицами из Амударь-
инского клада. — КСИА. Вып.159, 1979, с.16—19; она же. Роль цари-
цы; Кузьмина Е.Е.Л Сарианиди В.И. Два парадных головных убора.
24 Раевский Д.С. О семантике одного из образов скифского искус-
ства. — Новое в археологии. М., 1972, с.63—69; Рапопорт Ю.А. Космо-
гонический сюжет на хорезмийских сосудах. — Средняя Азия в древ-
ности и средневековье. М., 1977, с.58—69; Кузьмина Е.Е. Золотая
пластина, с. 19; Schroeder Е. An Aquamanil and Some Implications. —
Ars Islamica. 1938, vol.5, pt I; Gode P. Hamsavahana and Mayrava-
hana Sarasvati. — Journal of Indian Society of Oriental Art. Cal-
cutta, 1941, vol.9; Vogel J. The Goos in Indian Literature and Art.
Leiden, 1962; Swain A. Concept of Hamsa in the Upanisadic Litera-
ture. — Journal of Oriental Institute of Baroda. 1970, vol.19,
pt 3.
25 OAK за 1863 г. СПб., 1864, с.17—33; Лосев А.Ф. Античная ми-
фология в ее историческом развитии. М., 1957, с.402—422; Бонгард-
Левин Г.М.Л Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М., 1974, с.64-65;
2-е изд. М., 1983, с.87-90.
26 Елизаренкова Т.Н. Гимны Скамбхе в Атхарваведе. — НАА. 1981,
№5, с.121-136.
27 Топоров В.Н. К реконструкции мифа о мировом яйце. — ТЗС. Т.З.
Тарту, 1967; Рапопорт Ю.А. Космогонический сюжет; Bailey Н. Zoro-
astrian Problems in the Ninth-century Books. Oxf., 1943. В некото-
рых традициях все сущее создано богиней-матерью из глины, прине-
сенной птицей со дна моря.
28 ОАК за 1863 г. СПб., 1864, с. 17—25; Радциг С.И. Античная ми-
фология. М.-Л., 1939, с.67.
29 Germain G. Essai sur les origines de certains themes odysseen
et genese de I’Odyssee. P., 1954, с.468 и сл.
30 Гринцер П.А. Древнеиндийский эпос. М., 1974, с.333 и сл.
31 Иванов Вяч.В. Опыт истолкования древнеиндийских ритуальных и
мифологических терминов, образованных от asva — "конь”. — Проблемы
языков, истории и культуры народов Индии. М., 1974, с.75—138; То-
поров В.Н. О брахмане. К истокам концепции. — Там же, с.20—74; Vo-
gel J. The Goos; Viennot 0. Le culte de I’arbre dans I’Inde ancien-
ne. P., 1954, с.26 и сл.; Przylueki J. La grande deesse. P., 1950,
c.188 и сл•
32 Кузьмина Е.Е. Золотая пластина, с. 16—19; Кузьмина Е.Е.Л Са-
рианиди В.И. Два парадных головных убора.
33 Azarpay G. The Allegory of Den in Persian Art. — Artibus
Asiae. 1976, vol.38, I, с.40 и сл.
w Берншам A.H. Араванские наскальные изображения и даваньская
(ферганская) столица Эрши. — СЭ. 1948, №4; Waley A. The Heavenly
Horses of Ferghana. — History Today. 1955, vol.5, №2; Izuehi J.
Temba Ko (The Horse of the Sun in Chinese Tradition).
Беленицкий A.M. Хуттальская лошадь в легенде и историческом
предании. — СЭ. 1948, №4.
176
36 Тревер К,В, Памятники греко-бактрийского искусства. М.-Л.,
1940; Литвинский В.А. Древние кочевники ’’Крыши мирА". М., 1972,
с.142-143, 148; он же. Орудия труда и утварь из могильников Запад-
ной Ферганы. М., 1978, с. 111—126; Беленъсцкий А.М. Конь в культах и
идеологических представлениях народов Средней Азии и евразийских
степей в древности и раннем средневековье. — КСИА. Был.154, 1978;
Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культа коня у ирано-
язычных племен Средней Азии и других народов Старого Света. — Сред-
няя Азия в древности и средневековье. М., 1977; она же. Конь в ре-
лигии и искусстве саков и скифов. — Скифы и сарматы. Киев, 1977;
она же. Сюжет противоборства двух животных в искусстве азиатских
степей. -КСИА. Был.154, 1978.
37 История Казахской СССР, с.293-294.
38 Иванов В.В.* Топоров В.Н. Исследование в области славянских
древностей. М., 1974, с.47-48; 81—85; Иванов В.В. Опыт истолкова-
ния; он же. Отражение индоевропейской терминологии близнечного куль-
та в балтийских языках. — Балто-славянский сборник. М., 1972,
с.202 и сл.; Кузьмина Е.Е. Навершие со всадниками из Дагестана. —.
СА. 1973, №2; WordD. The Divine Twins: An Indo-European Myth in
Germanic Traditions. — Folklore Studies of University of Califor-
nia. 1968, № 19; Ackerman Ph. The Gemini are Born. — Archaeology.
1955, vol.8; Wzkander S. Nakula et Sahadeva. — Orientalia Suecana.
1957, vol.6; Chapoutier F. Les Dioscures au service d’une deesse.—
Bibliotheque des ecoles francaise d*Athenes et de Rome. Vol.137.
P., 1935; SchelSl/tng R. Les Castores romains a la lumiere de tradi-
tion indo-europeennes• — Hommages a G.Dumezil. P., 1960; Przylus-
ki J. Les Asvins et la grande Deesse. — Harvard Journal of Asiatic
Studies. I. 1936; Коррегв W. Pferdeopfer und Pferdekult der Indo-
germanen. — Die Indogermanen- und Germanenfrage. Bd 4. Lpz., 1936.
39 0 роли коня как символа вселенной см.: Deussen Р. Die Philo-
sophic der Upanishad’s. Lpz., 1919, c.21, 110..
40 OAK за 1864 г., с.23—46; Радциг С.И. Античная мифология,
с.82-83.
41 Кузьмина Е.Е. Конь в религии, с. 109—113.
Azarpay G. The Allegory, с.40-41; Mackenzie D.N. Zoroastrian
Astrology in the Bundahisn. — BSOAS. 1964, vol.27, pt 3, c.517.
43 В словосочетании "высокая хара" прилагательное "высокая" —
общеиндоиранское (Соколов С.Н. Язык Авесты. Л., 1964, с.228, 255;
Герценберг Л.Г. Морфологическая структура слова в древних индоиран-
ских языках. Л., 1972, с.184, 189).
* Брагинский И.С. Из истории таджикской народной поэзии. М.,
1956, с.101.
Бонгард-Левин Г.М.Л Грантовский Э.А. От Скифии до Индии,
с.62—65. О Соме — мировом дереве нА горах см.: Топоров В.Н. Семан-
тика мифологических представлений о грибах. — Balcanica. М., 1979,
с.289.
46Герценберг Л.Г. Хотано-сакский язык. М., 1965, с. 12; Bailey Н.
Languages of the Saka. — Handbuch der Orientalistik. Iranistik-Lin-
guistik. Leiden, 1958, c.134.
47 Ростовцев М.И. Средняя Азия, с.69—101, табл .VI, VII, IX; Спи-
цин А.А. Серогозские курганы. — ИАК. 1906, №19, с.168; Бобрин-
ский А.А. Курганы и случайные археологические находки близ местеч-
ка Смела. Т.2. СПб., 1894, с.138; Бгдзгля В. Дослхдження Гаймановох
12 441
177
Могили. — Археологin. 1971, № 1, с.48; Рябова В.А. Женское погребе-
ние из кургана Денисова могила. — Памятники древних культур Север-
ного Причерноморья. Киев, 1979, с.47—51, рис.1; Артамонов М.И. Сок-
ровища скифских курганов. Прага-Ленинград, 1966, с.65, табл.234.
ОАК за 1865 г. СПб., 1866, с.6 и сл; Артамонов М.И. Сокрови-
ща, с.70-71, табл.266-267; 289-290, 310-311.
49 Новосадский Н.И. Елевсинские мистерии. СПб.г 1877; Латышев В.В.
Очерк греческих древностей. 4.2. СПб., 1899; Иванов Вяч. Дионис и
прадиояисейство. Баку, 1923; Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жан-
ра. Л., 1936, с.77-81; Тройский И. М. История античной литературы.
Л., 1946; Лосев А.Ф. Античная мифология, ч.1, гл.IV; Foucart Р. Les
mysteres d’Eleusis. Р., 1914; Metzger* Н. Dionysos Chthonien. — Bul-
letin de correspondence hellenique, 1944-45, №68-69. P., 1946;
Jeanmazre H. Dionysos (Histoire de culte de Bacchus). P., 1951;
КЪввоп M. The Dionysiac Mysteries of the Hellenistic and Roman
Age. Lund, 1957; Deubner L. Attische Feste. B., 1966.
® Топоров B.H. Семантика мифологических представлений, с.267.
51 OAK за 1865 г. СПб., 1866, с.19-20; Зограф А.Н. Античные мо-
неты. М.-Л., 1951 (монеты Тиры, Ольвии, Боспора) (МИА. № 16); Ру-
сяева А. С. Культ Кори-Персефони в ОльвИ. — Археолог!я. 1971, №4.
® Фармаковский В.В. Мраморная головка Диониса из Ольвии. —
СГАИМК. 1926, вып.1; Шелов Б.Д. К вопросу о взаимодействии гречес-
ких и местных культов в Северном Причерноморье. — КСИИМК. Вып.39,
1950; Зограф А.Н, Античные монеты (монеты Боспора, Тиры, Херсоне-
са); Иванова А,П, Скульптурные изображения Диониса из Херсонеса. —
СА. 1964, №2; Русяева А.С, РельефHi зображення Д!он!са та Ар1адни
на посуд! з Ольв!! .’’Археолог !я. 1976, №20; онаже. Орфизм и культ
Диониса в Ольвии. — ВДИ. 1978, № 1.
53Шелов Б.Д. К вопросу о взаимодействии, с.65.
54 Бернштам А. Н. Золотая диадема, с.25, 27; Федоров -Давидов Г. А.
Искусство кочевников, с.42; Акишев А.Н. Идеология, с.46. Важно, что
трактовка крыльев у животных на диадеме типично среднеазиатская,
восходящая к прототипам ахеменидской эпохи, и она не имеет ничего
общего с "крыльями" персонажей.
9 В могильнике Кара-Булак найдены шелковые китайские ткани пер-
вых веков н.э., на одной из них представлены стоящие фигуры в кол-
паках, трактованные совершенно иначе, чем каргалинские, в которых
Е.И.Лубо-Лесниченко (Тканые узоры, По следам памятников истории и
культуры Киргизстана. Фрунзе, 1982, с.50, рис.33) видит сян даос-
кого пантеона. Более близки, но отнодь не идентичны каргалинским,
некоторые антропоморфные персонажи в коропластике и на терракото-
вых рельефах (Handbook of the Cleveland Museum of Art. Cleveland,
1966, рис. на с.248).
* Артамонов М. И. Сокровища, с.71, табл .287, 289, 290.
57 Там же, табл.286, 288. В эллинистическом искусстве менады и
нимфы часто изображались верхом на пантере, тигре или козле МЛ-
ввоп М. The Dionysiac Mysteries, с.112, 115).
* Лосев А. Ф. Античная мифология, с.175.
® Радциг С.И. Античная мифология, с.83; Тройский И.М. История
античной литературы, с. 107—109; Лосев А.Ф. Античная мифология,
с.42: Jeanmazre Н. Dionysos, с.224.
® ОАК за 1864 г., с.50, 57; ОАК за 1865 г., с.34, 49; Трой-
ский И.М. История античной литературы, с. 107; Jeanmaire Н. Diony-
sos, с.224.
178-
61 Тройский И.М. История античной литературы, с. 107, 109.
62 ОАК за 1863 г., с.214-216.
63 Фрейденберг О.М. Поэтика, с.59—62, 68; она же. Миф и литера-
тура древности. М., 1978, с.90—94.
64 Зелинский О.Ф. Древнегреческая религия. Пг., 1918, с.36; Рад-
циг С.И. Античная мифология, с.59, рис.34; Jeanmazre Н. Dionysos,
с.11-16, 21.
Каждан А.П. Религия и атеизм в древнем мире. М., 1957,
с.226-228.
** Мачабели К.Г. Позднеантичная торевтика Грузии. Тб., 1976,
с.64; Dohrn Т. Spatantike Silber aus Britannien. — Mitteilungen
des Deutschen Archaologischen Institute. Bd.11, 1946; Pedrizet P.
Bronzes grecs d’^gypte de la Collection Fouquet. P., 1911.
*7 Каждан А.П. Религия, с.226; Тройский И.М. История античной
литературы, с.196-197.
68Лосев А.Ф. Античная мифология, с. 174.
69 Синкретизм культов Диониса и Митры хорошо известен в Персии
в сасанидскую эпоху (Луконин В.Г. Культура сасанидского Ирана. М.,
1969. с.92—94, 97).
70 Cumont F. Textes et monuments relatifs aux mysteres de Mithra
Vol.1-2. Bruxelles, 1899; Wikander S. Etudes .sur les mysteres de
Mithra. Lund, 1951.
71 Лосев А.Ф. Античная мифология, с.373, 377-378.
72 Надпись у террасы в Персеполе и трилингва из Ксанфа (Лив-
шиц В.А. Трилингва из 'Ксанфа и надписи Артаксия. — VIII Всесоюзная
конференция по Древнему Востоку. М., 1978, с.54-55; Дандамаев М.А.,
Луконин В.Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980, с.263,
288; Кузьмина Е.Е. Греческий курос в Бактрии. — КСИА. Вып.147,
1976, с.30, 31).
73Дьяконов М.М. Образ Сиявуша в среднеазиатской мифологии. —
КСИИМК. Вып.40, 1951; Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов
Согда (по материалам пянджикентских храмов)• — Живопись древнего
Пянджикента. М., 1954, с.78—81; Рапопорт Ю.А. Хорезмийские астода-
ны. — СЭ. 1962, №4; он же. Из истории религии древнего Хорезма.
М., 1971, с.83-86; Даркевич В.П. Художественный металл Востока. М.,
1976. с.110-113.
* Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства, с.39-40.
75 Фрейденберг О.М. Поэтика, с.160-161 , 173.
76 Рапопорт Ю.А. К вопросу о дионисийском культе в священном
дворце Топрак-калы. — Античность и античные традиции в культуре и
искусстве народов Советского Востока. М., 1978, с.275—283.
77 Кузьмина Е.Е. Греческий курос, с.31.
78 Лосев А. Ф. Античная мифология, с. 135.
Герценберг Л.Г. Морфологическая структура, с.45-46; Kurnbach Н.
Die historische Bedeutsamkeit der alanischen Namen. — Festschrift
Pagliaro. Roma, 1969, vol.Ill, c.31-52.
Тревер K.B. Памятники греко-бактрийского искусства, с.23,
131—133; она же. Бактрийский фалар с изображением Диониса. — ТГЭ.
Т.5. Л., 1961, с.98—108; Пугаченкова Г.А. Скульптура Халчаяна. М.,
1971, с.38—41 , 89, 107; она же. О культах Бактрии в свете археоло-
гии. — ВДИ. 1974, №3, с.132; онаже. Дионисийская тема в античном
искусстве Средней Азии. — Acta antiqua Academiae sclentiarum Hunga-
ricae. T.15, fasc.1—4. Budapest, 1967, c.423—428; Массон М.Е.Л Пу-
гаченкова Г. A. Парфянские ритоны Нисы. М., 1959 (ТЮТАКЭ, T.IV).
12-2 441 179
культ Диониса был популярен в Афганистане вплоть до римской
эпохи, что документируется чашами из Бадахшана и многочисленными
находками в Беграме (DaZton О. The Treasure of the Oxus. L., 1961,
pl.XXVII, №196; Пугаченкова Г.А. Искусство Афганистана. M., 1963,
с.33—35; Kurz G. Begram et I’Occident greco-romain. — MDAFA. XI,
P., 1954, c.110—140). Пережитки культа Диониса в Средней Азии и
иранских областях сохраняются в сасанидскую эпоху вплоть до средне-
вековья (Даркевич В.П. Художественный металл Востока, с.21, 74-75,
110; Ettinghausen 7?. A Persian Treasure. — Arts in Virginia. The
Virginia Museum. Vol.VIII, pt 1-2, 1967-68).
81 Sarzan'td'i 7. The Treasure, c.37-38, рис. на с.37; Кузьми-
на Е.Е.Л Сарианиди В.И. Парадные головные уборы.
82 Sarran'td'i 7. The Treasure, с.37-38, рис. на с.37 (вверху).
83 MarshaZZ J. Taxila. Vol.2, 3. Cambridge, 1951, passim; Car-
ter MkL. Dionysiac Aspects of Kushan Art. — Ars Orientalis. Vol.7,
1968; SchefteZovitz Z. Die Mithrareligion der Indoskythen. — Acta
Orientalia. 1935, XI, c.293—333; Francfort H.-P. Les palettes du
Gandhara. P., 1979, №3-5; 10, 13, 14, 19,25, c.85-86, 89-90, 97. В
связи с разбираемым нами сюжетом интересна плакетка (Francfort Н.-Р.
Les palettes, с.68-69, pl.XLV, №91), на которой представлены кры-
латый персонаж в островерхом колпаке, сидящий верхом на крылатом
олене, и стоящие перед ним горный баран и вздыбившийся крылатый
лев — репертуар образов, перекликающихся с каргалинской диадемой.
Колпак персонажа, фигура архара, трактовка гривы льва и крыльев
характерны для среднеазиатского искусства.
84 История Казахской ССР, с.284—288; История таджикского народа.
T.I. М., 1963, с.341—344; Бонгард-Левин Г.М. Древняя Индия. М.,
1969. с.476—478.
85 HaZfdan Suger. Shamanistic Ecstasy and Supernatural Being: A
Study based on Field-work among the Kalash Kafirs of Chitral. —
Studies in Shamanism. Stokholm, 1967, с.79 и сл.; Fussman G. Pour
une problematique nouvelle des religions indiennes anciennes. — JA.
1977, c.21—70; Jettmar K. Die Religionen des Hindukusch. Stuttgart,
1975.
* Бонгард-Левин Г.М.л Грантовский Э.А. От Скифии до Индии,
с.51-52; 2-е изд., с.56—61; Wikander S. Sur le fonds commun indo-
iranien des epopees de la Perse et de I’Inde. — La nouvelle Clio.
1950, №7.
87Лосев А.Ф. Античная мифология.
** Аристова Т.Ф. Очерк культуры и быта курдских крестьян Ира-
на. — Переднеазиатский этнографический сборник. T.I. М., 1958,
с.251 и сл.; Сухарева О.А. О некоторых элементах суфизма, генети-
чески связанных с шаманством. — Материалы второго совещания архео-
логов и этнографов Средней Азии. М.-Л., 1959, с.128—193; Васи-
лов В.Н. О происхождении туркмен-ата (простонародные формы средне-
азиатского суфизма). — Домусульманские верования и обряды в Сред-
ней Азии. М., 1975, с.157-162.
w Снесарев Г.П. Реликты домусульманских верований у узбеков
Хорезма. М., 1969, с.43 и сл.; Сухарева О.А. Пережитки демонологии
и шаманства у равнинных таджиков. — Домусульманские верования,
с.56-71, 76—85.
90 Герценберг Л. Шаманизм у иранцев и угро-финнов. — Финно-угор-
ские народы и Восток. Тарту, 1975, с.20—23; Елизаренкова Т.Н. Гим-
180
ны Скамбхе; Топоров В.Н. К иранскому влиянию в финно-угорской ми-
фологии (I. Обские угры). — Там же, с.72—76; Бонг ард-Левин Г.М.л
Грантовский Э.А. От Скифии до Индии, с.73—87; Кузьмина Е.Е. В стра-
не Кавата и Афрасиаба. М., 1977, с.91—93; Жуковская Н.Л. Бурятская
мифология и ее монгольские параллели. — Символика культов и ритуа-
лов народов зарубежной Азии. М., 1980, с.101, 102; Ионова Ю.В. Ша-
манство в Корее. — Там же, с. 14, 15, 27, 32; Pelliot Р. Les influen-
ces iraniennes en Asie Centrale et en Extreme Orient. — Revue
d’histoire et de litterature religieuses. N.Y., 1912, vol.3, c.91—
119; Meuli K. Scythica. — Hermes. 1935; Eliade M. Schamanism. Ar-
chaic Technique of Ecstasy. N.Y., 1964; Ancient Cultures of the
Uralian Peoples. Budapest, 1976, c.215, 223—228.
91 Елизаренкова Т.Н. Древнейший памятник индийской культуры Риг-
веда. М., 1972, с.40, 41; Топоров В.Н. 0.структуре некоторых архаи-
ческих текстов, соотносимых с концепцией мирового дерева. — ТЗС. 5.
Тарту, 1971, с.218, 219, 225—227, 243; Kuiper F.B. The Ancient Aryan
Verbal Contest. — Indo-Iranian Journal. 1960, №4.
® Фрейденберг О.М. Поэтика, c.138, 139.
* Нонн. Песни о Дионисе. VI, 173, 174; Лосев А.Ф. Античная мифо-
логия, C.14Z, 157, 172.
94Латвийский Б.А. Зеркало в верованиях древних ферганцев. — СЭ.
1964, №3; Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М.,
1977, с.95-99.
95Ионова Ю.В. Шаманство в Корее, с. 10.
96 Дьяконова В.П. Об одной категории социальной иерархии шама-
нов. — Уч. зап. Тув. НИИЯЛИ. Вып.16. Кызыл, 1973, с.222.
97 ОАК за 1863 г., с.215, табл.У.
98Анучин В.И. Очерк шаманства у енисейских остяков. СПб., 1914
(СМАЭ, т.2,2), с.36-37; Ancient Cultures, с.101, 102, 238.
* Кузьмина Е.Е. В стране Кавата и Афрасиаба, с.91-92.
**Кузьмина Е.Е. Роль царицы.
^Кузьмина Е.Е., Сарианиди В.И. Два парадных головных убора.
302Алексеенко Е.А. Шаманство у кетов. — Проблемы истории обще-
ственного сознания аборигенов Сибири. Л., 1981, с.90—128; Дьяконо-
ва В.П. Тувинские шаманы и их социальная роль в обществе. — Там же,
с.140-145.
12-3 441
Б.А. Литвинский
ДРЕВНЕЕ И РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЕ
АРХИТЕКТУРНО-СТРОИТЕЛЬНОЕ ДЕЛО
В ВОСТОЧНОМ ТУРКЕСТАНЕ
(в свете археологических открытий
в Средней Азии)
Многочисленные, экспедиции, работавшие в Восточном Тур-
кестане1, выявили значительное число памятников древней
и раннесредневековой архитектуры, на некоторых из них
были произведены раскопки. Пещерной архитектуре мы по-
святили специальное исследование2, в данной статье речь
идет о наземной архитектуре. Автор поставил перед собой
задачу собрать и проанализировать разбросанные по архео-
логическим публикациям сведения о строительной технике,
деталях, конструкциях, элементах построек и попытаться
рассмотреть их в свете археологических исследований в
Средней Азии, Индии и Китае.
Работавшие в Восточном Туркестане исследователи в сво-
их публикациях3 привели описания, чертежи и фотографии
многих комплексов и отдельных сооружений. Особая заслуга
в этом принадлежит А.Грюнведелю, который дал наиболее де-
тальные описания. Постройки осматривались в том виде,
как они дошли до нас, в некоторых случаях культурный
слой и обвалившиеся части расчищались. Как нам уже при-
ходилось отмечать4, это не были археологические раскопки
в подлинном смысле слова; задачей такого рода работ яв-
лялось удаление мусора и рухнувших участков. При этом
собирались находки, особое внимание уделялось памятникам
письменности и искусства. Культурный слой не изучался,
стратиграфических наблюдений не делалось, графическая
фиксация не велась. Более всего исследователи занимались
описанием настенной живописи, сохранившихся in situ па-
мятников скульптуры. Графическая фиксация самих сооруже-
ний предельно схематична — это не обмеры, а эскизные на*
броски. Арки, своды, купола, тромпы и другие детали спе-
циально не фиксировались. Описания дают самое общее,
точнее поверхностное, представление. Многие важнейшие
вопросы, связанные со строительно-архитектурной характе-
ристикой, в опубликованных материалах никак не освещены.
Все это не может не ограничивать возможности исследо-
вателя.
С еще большей сложностью мы сталкиваемся, пытаясь рас-
182
смотреть эту архитектуру в динамике. Отсутствие собствен-
но археологических свидетельств, что связано с низким
уровнем ведения раскопок и фиксацией, и является одной
из важнейших причин того, что сколько-нибудь уверенное
соотнесение находок и памятников искусства с историей
самих сооружений невозможно.
Настенная живопись и пристенные скульптуры, в той ме-
ре как они датируются, дают terminus ante quem, но при
этом всегда остается возможность того, что живопись бы-
ла нанесена на стены в процессе ремонта или подновления
здания, сооруженного значительно раньше. Тем не менее
именно анализ настенной живописи может дать некоторые
отправные точки, а совокупность находок — суммарное пред-
ставление о времени функционирования. Однако и находки
во многих случаях совершенно не изданы. Учитывая все
это, в статье датировки памятников не рассматриваются
(это будет сделано в другой работе).
Автор приносит благодарность Е.А.Белову за помощь в
использовании китайских исследований. '
а) Конструкции стен. Стеновые материалы сырцовых построек
В Шикшине излюбленным приемом было возведение зданий
на террасах-платформах. Неровности площадки закладыва-
лись кирпичом. С этой целью использовались и естествен-
ные возвышенности. Иногда такие террасы-платформы дела-
лись из слоев пахсы и из кирпича. Все постройки, за не-
многими исключениями, пишет С.М.Дудин, возведены без
фундамента5.
По своей структуре стены делятся на однородные (сплош-
ные пахсовые или такие же кирпичные, редко — из округлых
комьев глины — гуваляков) , комбинированные (пахсово-кир-
пичная кладка) и смешанные (в основном пахсовые, ввер-
ху — кирпичные). Смешанные кладки применялись, по-види-
мому, чаще.
Использовалось несколько видов пахсы: ленточная, слое-
ная, блочная.
Кирпичи делались из глины, часто-с примесью самана.
Размеры кирпича могут быть сведены в таблицу.
На кирпичах форта Ак-Сипил в Хоране, размером 50,8 х
х38х10см- знаки из прочерченных линий, некоторые знаки
напоминают знаки письменности кхароштхи, особенно ка и
да. А.Стейн замечает, что ’’знаки такого рода могли ос-
таваться в употреблении долгое время, после того как
письменность перестала употребляться, и поэтому едва ли
возможно делать определенные хронологические заключения
из факта их наличия”6.
В Яр-хото обводная стена большой вихары — монастыря
состоит из уложенной слоями пахсы (высота слоя, судя по
фото, 0,6-0,7 м) с беспорядочной трещиноватостью по всей
поверхности*. В ’’малом монастыре” Яр-хото наружные сте-
ны, судя по фотографии, — пахсовые. Слои пахсы высокие,
без надрезки, поэтому беспорядочно покрыты трещинами8.
12-4 441
183
Размер сырцового кирпича в памятниках Восточного Туркестана
п/п Название Тип памятника Размер кирпича Источник ' Примечание
1 2 3 4 5 6
1 Ак-Синил Крепость (парапет Stein М,А., 1907, I,
и стена) 50x38x10 с.175
2 Ар ка-кудук-тим Руина на пахсовом Stein М.А., 1907, I, с.471 Встречаются и
основании 48x33x10 более мелкие
3 Баш-Куюмал Ступа 43x23x10 Stein А*, 1928, I, с.166 -
4 Баш-Куюмал Форт, стена 43x23x10 Stein А., 1928, I, с.166 —
5 Безеклик 32x22x16 Le Coq А., 1979, с.6, Аши. 2 -
6 Идикутшари Храм 46x23x14 Grunwedel А., 1905, с.8, Обыкновенный
Апш. 1 размер кирпича
7 Идикутшари 30x20x15 Le Coq А., 1979, с.6, Апш. 2 Обычный размер кирпича
8 Идикутшари Городские стены 46x23x14 Grunwedel А., 1905, с,7—11 Согласно Стейну (1928, II, с.589- 90) и Дудину (Арх.пам., с.60- 61), кирпич свя-
зан с поздним ремонтом
<J8l
1 2 3 4 5 6
9 Конче-дарья Ступа 33x30,5x7,7 Stein A., 1928, II, c.750 —
10 Конче-дарья, башня Башня и ограда 38x17,8x7,6 Stein A., 1928, II, c.768-770 —
11 Конче-дарья Маленькие ступы 33x30,5x7,6 Stein A., 1928, II, c.752 —
12 Курган-тим Ступа 45,7x45,7x12,7 Stein M.A. , 1907, I, c.76-77 —
13 Курутка Руины — большое здание 39x20x11 Ольденбург с.37 С.Ф. Дневники, 1, —
14 Куча "Башня" 40,6x20,3x8,9 Stein A., 1928, II, 0.806-^807 —
15 Лоу-Лань Разрушенное свя- тилище (?) 48,3x28x7,6-10 Stein A., 1921, I, c.391 Напоминает M.II. в Миране
16 Лоу-Лань 45,7x30,5x10 Stein A., 1921, I, c.390-391 —
17 Лоу-Лань Ступа 45,7x30,5x10 Stein A., 1921, I, c.389 Размер, обычный для Лоу-Лани
18 Мазар-таг Форт 38,1x20,3x8,9 Stein A., 1921, III, c.1286 —
19 Маури-тим Ступа 40,6-43,2х х40,6-‘43,2x9 Stein M.A. , 1907, I, c.81-82 -
20 Мир ан Святилище M.III. 40,6x25,4x12,7 Stein A., 1921, I, c.494 —
21 Мир ан Святилище M.V. 40,6x23x12,7 Stein A., 1921, I, c.512-513 Основная живо- пись , надпись — , "живописец Тита"
22 Мир ан Башня M.XII 45,7x25,4x11,4 Stein A., 1928, I, c.173 —
23 Мир ан Башня M.XIII 45,7-48x22,8- -25,4хЮ Stein A., 1921, I, c.537 —
Продолжение табл.
О' №№ п/п Название Тип памятника Размер кирпича Источник Примечание
1 2 3 4 5 6
24 Мир ан Форт, стены 40,6x20,9-22,8x10; 38x25,4x10 Stein А., 1921, I, с.458 —
25 Мир ан Сооружение ба- шенного типа М.Х. 40,6x20,3x11,4 Stein А., 1921, I, с.235
26 Нийа Жилое помещение XXXVIII 43,2x30,5x7,6 Stein А., 1921, I, с.239 -
27 Нийа Ступа 56x43x10 Stein М.А., 1907, I, с.339 —
28 Равак Ступа 50,8x35,6x8,9-10 Stein М.А., 1907, I, с.484-485
29 Равак, в 8 км к югу от него Ступа 38x48x7,6 Stein А., 1921, I, с.128-129 -
30 Сенгим-Агыз 32x22x16 Le Coq А., 1979, с.6, Ann.2 —
31 "Тим” Ступа 48-50,8x35,6-38x10 Stein А., 1921, I, с.304 —
32 Тонгуз-Баши Укрепление, стены башни 38x20x9 Stein А., 1928, II, с.808-810 -
33 Топа-Тим, или Каракируим Ступа 40,6x40,6x9-10 Stein М.А., 1907, I, с.116 -
34 Туюк Ступа 35,6x22,8x10 Stein А., 1928, II, с.613-614 —
35 Туюк Сторожевая башня 33x20,3x10 Stein А., 1928, II, с.612 -
36 ; Тюге-там - к.VIII Форт, стены 30,5x15,2x7,6 Stein А., 1928, II, с.800 -
1 2 I 3 4 5 6
37'. Шикшин 135x18x7,5 Дудин С.М., 1916, с.9 Кирпич не впол- гне стандартен, ,это — преобла- дающий формат
38 Шикшин 30,5x15x7,5-10 Stein А., 1921, I, с.276, 279, 281, 283-284 Пр ео бл ад акций размер
39I Эндере Постройки E.VI и E.VII 48,3-50,8x33- 35,6x8,8-10 Stein А., 1921, III, с.1185 По Стейну — наиболее ранний
40 Эндере Парапет стены 43,2x43,2x12,7 Stein А., 1921, I, 276-278 Более поздний, чем в постройках E.VI и E.VII,-по Стейну датируется VIII в.
41 Эндере Сторожевая башня 48,3-50,8x33- 35,6x8,9-10 Stein А., 1921, I, 283
42 Эндере Жилой комплекс ЕЛИ 43x43x12,7; 30,4x30,4x7,6 SteinM.A., 1907, I, с.431-432 —
43 Эндере Ступа 46x46x12,7 Stein М.А., 1907, I, с.437 —
44 Яр-хото Святилище 33x17,8x11 Stein А., 1928, II, с.716 —
При устройстве пахсовых стен глину месили в канавах, вы-
рытых с двух сторон вдоль стены9 (как это делается в
Средней Азии и сейчас, в наше время). Судя по отпечаткам
досок на стенах, вдоль стен делались дощатые формы,
внутрь которых набивалась пахса. В результате образовы-
вались слои высотой 0,7-0,8 мм.
Интересны в этой связи некоторые данные письменных
источников. В уйгурской версии одной буддийской сутры,
переведенной с китайского, но с добавлением и изменения-
ми, есть такое место: topraq qaza, tarn toqiyu, titik
yoyuri — ’’вынимая землю, воздвигая стену, утрамбовывая
глину”. Это совершенно ясное и четкое описание возведе-
ния стены из пахсы. В исходном же китайском оригинале
говорится: ’’Строят стену и передвигают землю”, причем
’’стена” обозначена иероглифом, в состав которого входят
знаки ’’бамбук” и ’’дерево”,, т.е. говорится о деревянной
или каркасной постройке. Таким образом, переводчик отра-
зил хорошо известную ему действительность. Строителя
глинобитных построек уйгуры» называли titikci11.
В Идикутшари, судя по фотографии комплекса К, приме-
нялась сплошная кладка стен из сырцового кирпича, ряды
кладки ложком чередуются с рядами кладки тычком. Это обес-
печивало перевязку швов12.
В Яр-хото в кладке наряду с пахсой и сырцовым кирпи-
чом применялись также и гуваляки (’’комки глины непра-
вильной яйцевидной формы”)13. Святилище F.XII на хотан-
ском поселении Фархадбек-яйлаки с целлой размером 2,45х
хЗ,05м имеет стены толщиной 1,37м, сложенные из гуваля-
ков ("lumps of clay")14.
В одном из святилищ Яр-хото стены целлы выстроены на
высоту 1,5 м из больших блоков пахсы, выше — тонкие слои
пахсы (общая высота — 2,15м), еще выше — кирпичная клад-
ка из кирпича 33x17,8x11 см. Такая система возведения
стен вообще распространена в Яр-хото35.
На дороге из Лоба в Хотан, в местности Хангуйа-тати
имеется бесформенная руина Арка-кудук-тим. Основание,
покоящееся на грунте, состоит из пахсовых блоков, его
высота ок. 1м. Выше — кирпичная кладка 48,3x33x10 см, но
встречаются и более мелкие кирпичи16.
Основания стен в Шикшине были пахсовые, верхняя часть
кирпичная, в два, три и более кирпичей. Ряды шли, чере-
дуясь ложком и тычком, с вертикальной перевязкой швов.
При переходе от пахсы к кирпичной кладке делался на-
стил из кирпича, залитого жидкой глиной. С.М.Дудин пишет,
что такая прокладка устраивалась и "ниже кирпичного по-
ла”. В стенах некоторых (особенно крупных) зданий через
каждые 5-6 рядов укладывалась прокладка из камыша. Иног-
да она имела вид узких бердан с продольными жгутами вдоль
краев (такие прокладки делались также в основаниях тер-
рас и больших платформ). Иногда для связки вставлялись
бревна17 1
Судя по фотографиям, в целлах святилищ Шикшина все
стены яз сырцового кирпича, уложенного следующим образом:
188 \
один ряд ложком, другой тычком с вертикальной перевязкой.
Преобладающие размеры сырцового кирпича 30*1 5*7 ,5-1 0 см10.
В Миране, в сооружении М.Х, стены выстроены из сырцо-
вого кирпича, 40,6*20,3*1 1 ,4 см; ряд кладки ложком чере-
дуется с рядом кладки тычком. Толщина горизонтальных швов
15 см13, по существу, это комбинированная пахсово-кирпич-
ная кладка.
По словам С.Ф.Ольденбурга, в Субаши кладка своеобраз-
на: ”... прослойки глины и гравия (сверху надписано —
’’гальки”. — Б.Л.) настолько толсты, что кирпичи кажутся
вкраплением в правильных промежутках в галечную массу”20.
Это уже настоящая комбинированная пахсово-кирпичная
кладка.
В Шикшине (и в других центрах) стены часто вверху бы-
ли тоньше, чем в основании, что достигалось за счет со-
кращения швов. Наклон наружной стороны стен всегда боль-
ше, чем внутренней21, что давало большую статическую ус-
тойчивость.
Стены зданий Шикшина покрыты одним или двумя слоями
глиняной (с саманом) штукатурки. На нее наносилась об-
мазка ’’серой глиной” (ганчем?). Внутри зданий стены по-
крыты, поверх глиняной, еще и алебастровой штукатуркой22.
В храме F-4 имеются следы двойной штукатурки23. Побывав-
ший в начале 80-х годов X в. в Хочо (Идикутшари) китай-
ский посол Ван Янь-дэ упоминает, что здания Хочо были
покрыты белой штукатуркой2**. ИзМингоя у Кизыла происхо-
дит хранящийся в Турфанской коллекции в Западном Берли-
не деревянный инструмент для выравнивания плоскости шту-
катурки. Это овальная деревянная дощечка, гладкая и ров-
ная с одной стороны и с выступом, гребнем (ручкой), вдоль
длинной оси обратной стороны. Высота 6,2см. Датировка-
конец VI1в. (?) . Инструмент длительное время был в упо-
треблении25 . Подобные инструменты были найдены также в
южной части Карашарского оазиса26.
С.М.Дудин указывает, что в постройках Шикшина карни-
зы были двух типов. Карниз мог быть конструктивным, тог-
да он образовывался нависанием одного или двух рядов кир-
пича. По его наблюдениям, такие карнизы характерны для
нижних частей стен. В верхних же более часто применялись
декоративные налепные карнизы, оформлявшиеся иногда в
виде ряда лотосовидных лепестков. С помощью вбиваемых в
стену кольев крепились перевитые бечевкой и смоченные в
глиняном растворе жгуты из соломы и камыша. Они обмазы-
вались слоем глины, моделировался профиль карниза. Иног-
да к нему крепилась отштампованная лепнина27. Конструк-
тивные карнизы в других центрах нередко помещались в
верхней части стен, отделяя ее от сводчатого (купольно-
го) перекрытия.
”В некоторых зданиях кирпичи нижней части стен стано-
вились вертикально или под легким углом на длинную сто-
рону”20 . Это краткое и не вполне ясное сообщение С.М.Ду-
дина можно понять и в том смысле, что в ремонтных целях
кирпичи становились плашмя (на ребро). Этот прием был
189
хорошо известен в Средней Азии, где таким образом осу-
ществлялся ремонт нижних частей стен внутри помещений, а
также снаружи. Он отмечен уже на античном Тахти-Сангине,
применялся и в средневековье, например, на Аджина-тепа29 .
К этому ремонту прибегали тогда, когда нижние части клад-
ки из-за подпочвенных вод и засоления выкрашивались. Зда-
ния иногда были не одно-, а двухэтажными3 .
В целом структура стен и их конструкция, как и строи-
тельные материалы, почти во всех отношениях аналогичны
или даже идентичны среднеазиатским. Совпадают методы из-
готовления пахсы, характер кирпичной кладки, в том чис-
ле комбинированной, утонение стен вверх с большим укло-
ном снаружи, чем внутри, и т.д. Особенностью восточно-
туркестанской архитектуры было частое введение в кладку
камышовых прослоек. Этот прием (’’камышовые пояса”) из-
вестен в среднеазиатском строительстве31, но применялся
реже.
6) Наркасное строительство
Собственно каркасное строительство было распростране-
но в Хотане и на прилегающих территориях (Нийа, Лоу-Лань)
Применялось по крайней мере четыре способа каркасно-
го устройства стен жилых и культовых построек.
1. Массивные прямоугольные бревна белого тополя обра-
зуют основание. Их длина достигает 12,2м, толщина же
15-25 см— размеры варьируют в зависимости от величины и
важности стен, которые поддерживает каркас. На бревнах
закреплены деревянные прямоугольные стойки (10x15 см),
которые несут прогоны и создают основу стен. Промежуточ-
ные стойки расположены с интервалом около 30,5см. Стой-
ки сверху соединяются массивным прогоном. К этому карка-
су, обычно снаружи тонких промежуточных стоек, крепились
плетенки из переплетенных диагонально тонких ветвей та-
мариска. Все это покрывалось (с двух сторон) слоем твер-
дого белого раствора, так что общая толщина стены варьи-
ровала от 10 до 25 см. Согласно А.Стейну, такая тамарис-
ковая плетенка служила более прочным ядром стен, чем слои
камыша при способе 2. Очень яркие примеры таких сооруже-
ний известны в комплексе I в Нийе32.
2. Собственно каркас состоял из основания — массивных
горизонтальных балок, утопленных в грунт, — они служили
и фундаментом, и основанием каркаса. В них были закреп-
лены стойки (10x10 см) — на расстоянии около 0,9 м друг
от друга. В них на определенной высоте (0,91-1,22 м) бы-
ли вставлены горизонтальные балочки, над ними еще один
горизонтальный ряд (выше не сохранились). Между стойка-
ми были вертикально поставлены спаренные шесты (три или
четыре^ в интервале между стойками), пропущенные в отвер-
стия в горизонтальных балочках. Между спаренными шеста-
ми были всунуты горизонтальные связки камыша. Затем из-
нутри и снаружи каркас обмазывался слоем раствора толщи-
ной около 16-17 см (толщина обмазки иногда достигала
25,4см). Обмазка состояла из глины с примесью рубленой
190
соломы и травы, затем накладывался слой такой же, но бо-
лее тонкого состава, с примесью растительных волокон.
Эта техника применялась в оформлении культовых зданий
Дандан-Уйлика (делла размером 2,9x2,9м) и в других по-
стройках Дандан-Уйлика, по надписям датирующихся VII-
VIII вв .3 . ВНийе примеры применения такого каркаса из-
вестны в комплексах III, IV, V3**. Пространство между стой-
ками (их высота в тех случаях, когда они полностью сох-
ранились, достигала 2,44м) было заполнено горизонтальны-
ми или вертикальными связками камыша35. ВЛоу-Лани кон-
струкция очень близкая. В пазы бревен основания были
вставлены ряды квадратных стоек. Толстые стойки-бревна
поддерживали перекрытие, тонкие разделяли пространство
между ними на равные интервалы. Пространство между стой-
ками заполнено связками тростника36.
3. Каркас отличается от №1 и 2 прежде всего отсутстви-
ем плетенки или заполнения камышом. Он состоит из мас-
сивных вертикальных стоек-бревен, часто поставленных*и
усиленных наклонными балками-откосами. Стойки сохрани-
лись на высоту до 2,7 м, но первоначальная высота, долж-
но быть, была большей. Деревянный каркас поддерживает и
усиливает алебастровую стену толщиной 25,4 см37. Такой
каркас применен в святилище буддийского форта в Эндере.
4. Применялся преимущественно для сооружения хлевов,
конюшен и других хозяйственных построек. В Нийе они со-
оружались следующим образом: по углам — деревянные стой-
ки, поддерживающие перекрытие; в промежутках — стволы
молодых деревьев, между которыми поставлены грубо обруб-
ленные ветки, а стены образованы камышом и обмазаны
раствором30.
В районе Домоко расположено древнее поселение Бала-
васте (2,4 км к северу от Хадалика). Размеры поселения-
238 м в диаметре. В середине — постройка 18,3x21,3 м, сте-
ны которой состоят из вертикальных вязанок камыша, об-
мазанных глиной. На поселении есть и другие постройки,
выполненные в такой же технике39.
В каркасных домах Нийи в прямоугольных помещениях пе-
рекрытие часто поддерживалось двумя-тремя деревянными
колоннами, расположенными по центральной оси. Сами колон-
ны и подбалки в некоторых случаях сохранились**0 (о них
см. ниже, с. 194). В Нийе же, судя по находкам в № Бары-
ши были покрыты соломой и плетенками41.
Суфы и очаги в таких каркасных постройках (например,
на поселении Фархад-бег-яйлаки)42 делались из пахсы.
Наряду с чисто каркасными сооружениями существовали
комплексы, например, L.A.IV, где часть построек была кар-
касной, часть — из пахсы**3.
Кроме того, элементы каркасной техники применялись
при возведении фортификационных сооружений, а иногда при
постройке сырцово-пахсовых зданий.
Каркасно-столбовая конструкция, на которой покоится
кровля (независимо от материала заполнения стен, не вы-
полняющих несущих функций) , свойственна наземным построй-
191
кам многих народов Центральной, Юго-Восточной и Южной
Азии1***. Таково, например, вьетское жилище**5, корейское
сельское жилище**6 , традиционный японский сельский дом**7
и др.
По очевидным причинам наибольшее значение для анализа
восточнотуркестанских построек имеют маньчжуро-китайский
каркасно-столбовой дом и каркасно-столбовое жилище наро-
дов Северной Индии.
Для китайского жилища начиная с эпохи Хань характерна
однокамерная каркасно-столбовая постройка (м ац зя нв а)
с двускатной кровлей. В углах находились опорные столбы
чжу. На них покоились балки — продольные (дун) и попе-
речные (лян). На углах торцов устанавливались стропиль-
ные балки, которые опирались на стойки чжужу, уста-
новленные в центре поперечных балок. На стропила клалась
продольная коньковая балка,. Внутри помещения ее подпира-
ли один или два столба ин. На продольных балках и конь-
ковой балке крепились слеги шуай. Двускатная кровля с
черепицей в то время была наиболее типичной. Дверной и
оконные проемы располагались на продольной (обычно юж-
ной) стороне. Хотя древнекитайское жилище воздвигалось
прямо на грунте, уже в ханьское время дома состоятельно-
го населения часто сооружались на прямоугольном стилоба-
те-платформе**8. Судя по ранним дуньхуанским фрескам, в
III-Vbb. дома ставились на кирпичных основаниях**.
Такая практика существовала и в более позднее время.
Так, например, модель дома из гробницы 594 г. в Аньяне
(Хонань) показывает крытый черепицей однокамерный дом
на кирпичной платформе50. То же самое мы видим на изоб-
ражениях китайских домов в настенных росписях Восточно-
го Туркестана.
В жилище северных китайцев ’’промежутки между столба-
ми заполняют наиболее доступным местным материалом: длин-
ными жгутами травы, вымоченной в жидкой глине, саманом,
реже — обожженным, а порой и сырцовым кирпичом. Некир-
пичные стены по возможности гладко промазывают глиной с
обеих сторон”51. Покрытие бесстропильное, часто двускат-
ное. На верхнюю балку поперечных сторон ставились два
или три коротких столба, соединявшихся более короткой
балкой, на которую в центре ставился короткий столбик.
На столбиках противолежащих сторон крепилась подконько-
вая продольная балка. Продольные балки крепились также
по основанию и в среднем ярусе. Скат крыши образовывали
положенные на эти балки наклонные слеги52.
В восточнотуркестанском каркасном жилище не выявляет-
ся ряд характерных признаков китайского жилища: отсут-
ствует кирпичное основание; нет специфических деревянных
деталей кровельной конструкции; не обнаружена кровельная
черепица, которая уже в III-VIbb. получила в Китае широ-
кое распространение53. Вместе с тем в Китае нет обычной
для Восточного Туркестана горизонтальной деревянной ра-
мы — основания деревянной столбовой конструкции (в Китае
столбы ставились в ямы с камнем на дне)5**. Все вышеизло-
192
женное позволяет предположить, что принципы восточнотур-
кестанского каркасного строительства были в основе не
китайскими, хотя значительное влияние китайского стро-
ительного дела можно допустить. Можно думать и о влиянии
строительного искусства Северной Индии55.
в) Колонны. Пилястры
Колонны и опорные столбы играли важную роль в архи-
тектуре Восточного Туркестана. Применялись и пилястры.
К числу наиболее ранних относятся пилястры из Мирана.
Они из штука. Профиль пилястра, снизу вверх, можно опи-
сать следующим образом: торовидное или шаровидно-сегмен-
тированное основание пилястра, затем шейка, скоция, вал,
скоция, более узкий вал, снова скоция и совсем узкий ва-
лик, над которым скоция и резко сужающийся вверх ствол.
Выше идет колоколовидное основание капители с волютами
в центре. База и сечение ствола — полукруглые56 (рис.4/1,
3). Известны также деревянные пилястры.
Деревянный пилястр (или конец деревянной панели) лро-
исходит из Лоу-Лани (L.B.IV.V. 0030). Капитель имеет вид
трех рельефных и все более нависающих плинтов, из кото-
рых верхний — наиболее массивный. На гладкой поверхнос-
ти ствола — вертикально, друг над другом, расположены
овальные венки, связанные друг с другом обмоткой. Сохра-
нилось 4 таких венка и обмотка с нижележащим пятым, ниж-
няя часть ствола отколота. Высота фрагмента 41,3 см57.
В пом. L.B.IV.IV. (Лоу-Лань) найдены части деревян-
ных панелей, в том числе с пилястрами.
В Миране, в храме M.V, найдены небольшие фрагменты
капители и ствола, вероятно — части деревянного пиляст-
ра M.V.001, со следами раскраски. На капители (высота
11,2, ширина 13см) поверхность декорирована резьбой.
Вдоль боковых границ капители — рельефная полоса, завер-
шающаяся вверху завитком — рудиментарная волюта. Каждую
из четырех плоскостей капители посредине украшает вер-
тикальный стебель, увенчанный цветком, по сторонам —
закругляющиеся в противоположные стороны листья аканта58.
Из Тумшука происходит боковая часть обрамления ароч-
ной ниши или двери в виде пилястра с начинающейся арка-
турой. На блоковидном постаменте — элемент в виде цвет-
ка, выше грушевидное ’’яблоко”, с отсеченной горизонталь-
ным желобом верхней частью. Капитель трехчастна: внизу —
сегментированное полушарие, над ним поясок, вверху —
блок с подкосами в основании.' Высота 1,23 м. Судя по ши-
пу, арка была составной59.
Опорные столбы и колонны были, как правило, деревян-
ные60. Приведем описания нескольких образцов.
Тщательно обработанный круглый столб поддерживал пе-
рекрытие в помещении L.B.IV.IV (Лоу-Лань). Его высота
3,5м. Ствол посажен на отдельно изготовленную базу с
прямоугольным (квадратным?) плинтом и круглым торовидным
валом. Вверху ствол завершается посаженным в центре ши-
пом — для крепления подбалки61.
13 441
193
Очевидно, применялись и подпоры в виде кариатид. Во
всяком случае, в Хочо (Идцкутшари) найдены две миниатюр-
ные деревянные стоечки в виде кариатид (IX в.). Одна из
них высотой 18,5 см имеет вид грубо вырезанной мужской
фигуры с поднятыми вверх и касающимися головы руками.
Одеяние — перевязанный в талии плащ со складками. Под-
черкнут выступающий живот. Другая, также мужская фигура,
высотой 16,4 см, более приземиста, но аналогична в своей
схеме. Она тщательно обработана и раскрашена. Вероятно,
это ножки мебели (столика и т.д.)62 (рис.6/1-2).
В Нийе, в зале III комплекса XXVI - деревянная колонна
в виде полигонального (видимо, восьмигранного) ствола
высотой 1,73м и диаметром 0,30м. На толстом и длинном
шипе — прямоугольная подбалка длиной 2,46 м, толщиной 0,22
и высотой 37 м. На боковых плоскостях— кувшин, от кото-
рого в обе стороны — виноградная лоза с гроздьями; с
обеих сторон к кувшину скачет крылатое чудовище с пастью
крокодила. У краев нижней половины — геометрический ор-
намент и крупные розетки. В центре — глубокое круглое,
диаметром 10 см, гнездо для шипа63.
В одном из помещений комплекса XXXVIII — шестнадцати-
гранный центральный столб (или ствол колонны) с длинным
шипом. Размер ствола: высота 1,52 м, максимальный диа-
метр 22,5см. Вверху виден неглубокий орнамент в виде
обращенных вниз крупных листьев. В другом помещении то-
го же комплекса найден грубо сделанный центральный столб
и гладкая консольная подбалка'2,44 м длиной и 0,19м ши-
риной. В центре прямой, поднимающийся к краям нижней
плоскости,кубический выступ (шире, чем основная часть)
с гнездом. На верхней плоскости в центре и по бокам —
прямые площадки, в центре — вырезы, сверху на трех (сред-
ней и боковых) плоских площадках — по гнезду61* .
В пом. №111 Нийи были найдены части деревянных колонн.
Одна такая часть высотой 71 см состояла из квадратного
плинта-абаки, эсхина и двух круглых в сечении элементов
бочонковидной формы с шейками. А.Стейн полагал, что это
верхняя часть колонны (а не ее основание, как можно бы-
ло бы думать, судя по фото). Кроме того, к этой же ко-
лонне, йо его словам, относился квадратный блок с шипами
сверху/ с резной розеткой на одной из сторон65.
На поселении Лоу-Лань в комплексе L.B.IV.4 — круглый
ствол колонны (или столба) высотой 3,5 м. Ствол покоился
на отдельно изготовленной округлой плоской базе с плин-
том. На стволе — шип, капитель была отдельная, блоковид-
ная (со скосами вниз). Она входила в вырез в гладкой
прямоугольной подбалке со скошенными нижними поверхнос-
тями и выступами по краям верхней плоскости66.
В Хадалике, в святилище IX, обнаружена нижняя часть
деревянной колонны (ок. 1,5м высоты). Насколько можно
судить по фото (в тексте она лишь упоминается), колонна
имела круглую в плане, низкоцилиндрическую базу с пояс-
ком на верхнем уровне. Такой шейкой она отделена от’’яб-
лока” в основании ствола. Двумя желобками яблоко отделе-
194
но от собственно ствола. Суживающийся вверху ствол раз-
делен глубокими горизонтальными желобками на несколько
секций. Конечно, эти желобки значительно ослабляли колон-
ну67 (рис.5/5).
В Эндере, в пом. E-III, найдена крупная колонна68. У
нее — квадратный блоковидный постамент. Шейка начинается
пояском и в середине рассечена пояском. Шейка плавно пе-
реходит в основание ствола — ’’яблоко”. Шейка вместе с
яблоком имеет вид вазона. Над яблоком несколько горизон-
тальных желобков и гладких поясков. Вся эта часть не
только примыкает к яблоку, но и входит в его состав. Вы-
ше над глубоким желобком — основная граненая часть ство-
ла. Внизу ее подчеркивает гладкий поясок. Сечение вось-
мигранное, резко суживается вверх, где завершается полу-
сферической ’’шапочкой”, над которой — уширение (рис.5/4).
Колонна, по мнению А.Стейна, была изготовлена на пово-
ротном стане. Ее высота 1,93 м, диаметр 0,33м.
Там же другая колонна, несколько ниже и значительно
тоньше. Она круглая в сечении. Основание — цилиндричес-
кая база, затем — шейка и яблоко, основание ствола — все
такое же, как на предыдущей; точно так же оформлена и
примыкающая часть (желобки, гладкие пояски), но резьба
глубже, и вся эта часть имеет вид изящного вазона.
Собственно круглый в сечении ствол состоит из трех
секций, каждая гладкая, суживающаяся вверх, с энтазисом,
сверху и снизу ограничена глубокими желобками. Каждая
секция ниже предыдущей. На вершине ствола — полусфери-
ческая ’’шапочка”. Эти колонны происходят из помещений,
которые были сооружены между 64 5 и 619 гг., скорее ближе
к первой дате69 (рис.5/3).
Миниатюрная колонна из Муртука имеет граненую базу,
на углах верхней поверхности которой — выступы. В цент-
ре же — усеченно-пирамидальный выступ, на котором отде-
ленное желобком яблоко. Выше, вслед за верхним желоб-
ком, — ствол, верхний торец которого переходит в крупный
штырь. Общая высота 18,7 см. На поверхности колонны на-
рисован коленопреклоненный буддийский персонаж70 (рис.5/2)
Известны находки различных частей деревянных колонн,
которые дополняют наши представления о типах восточнотур-
кестанских колонн.
Из Хочо (Идикутшари) происходят несколько миниатюрных
и крупных баз. Одна из них имеет вид утолщенного куба,
на верхней плоскости которого — низкое усеченно-коничес-
кое возвышение, вписанное в эту плоскость. Верхняя же
плоскость повышенной части — в виде широкого и неглубо-
кого круглого гнезда, по краю окруженного бортиком, —
для установки ствола колонны. Высота 21, размеры по ос-
нованию 38,5x36 см71.
Крупная база из Хочо (Идикутшари) оформлена как квад-
ратный плинт. В центре его — усеченно-коническое возвы-
шение. Углы верхней плоскости заполнены повышениями; за
исключением верхней плоскости центрального вздутия с
круглым гнездом для штыря ствола колонны, вся верхняя
13-2 441
195
поверхность покрыта резным орнаментом. Нижняя часть базы
(в значительной мере отсутствующая) была профилирована
горизонтальным желобком и пояском с кружковым орнамен-
том. Высота базы 25, размеры по верхней плоскости 52,5*
*52,5 см*. Тут же встречена совершенно аналогичная, мень-
шая по размеру база, но без гнезда и не орнаментирован-
ная73 .
В Хочо (Идикутшари) применялись и усеченно-четырех-
гранно -пирамидальные базы, обращенные широкой плоскостью
вверх, с гнездом для штифта ствола колонны. Размер ввер-
ху 21,1x24, высота 7,3 см*.
Судя по миниатюрным базам, в строительстве применялись
и кубовидные базы, со скошенной верхней половиной75, с
низким плинтом и более высокой пирамидальной частью, гра-
ни которой в виде выкружки76, и др. Некоторые модели име-
ют на основании выступы — ножки77 (рис.6/4-6).
В Дулдур-Ахуре обнаружена деревянная база, имеющая
двухчастный ступенчатый плинт (нижняя часть обломана). Ос-
нование его квадратное, над ним, очевидно, следовал чет-
вертьвал. Верхняя, меньшая по размерам, ступень была по-
средине рассечена скоцией или горизонтальным вырезом.
На углах верхней плоскости постамента — округлые высту-
пы (лепестки?). Выше следует ’’яблоко” в форме вазы: воз-
вышающаяся над постаментом ножка-основание, желобок,
грушевидный ’’корпус” и манжетовидное ’’горло”78 (рис . 5/13) .
Не исключено, что эта база относится к тому же типу
’’баз-цветков”, что и база из Муртука. Эта миниатюрная
база из Муртука имела в основании плинт (не сохранился),
над которым возвышался элемент в виде цветка с четырьмя
(по углам) отведенными лепестками. ’’Яблоко” имело шаро-
видные очертания и было отделено желобками от основания
и ствола. На колонне были изображения (живописные) аске-
та Васу или локапалы79. Вероятно, является базой этого
типа еще одно изделие из Дулдур-Ахура80 и обломок мини-
атюрной базы из Кизыла81 (рис.5/11). Встречены и базы
других типов82.
Количество отдельно найденных капителей не очень ве-
лико, к тому же некоторые отнесены к числу капителей ус-
ловно. Несколько капителей происходят из Нийи.
1. Из руин №11 — в виде, грубо говоря, квадратного
блока, с половины высоты сужающегося в виде усеченной
пирамиды. Имеется отверстие для шипа. Общая высота 11,4см.
Встречаются подобные миниатюрные объекты.
2. Из руин №XXVI — пара деревянных капителей (?) —
грубоцилиндрические, резко суживающиеся, а затем разду-
вающиеся в шар* На верхней и нижней поверхности — по ши-
пу. Длина (без шипов) 24 см, диаметр концов и середины
17,8 см®.
В Лоу-Лани найдена одна миниатюрная деревянная капи-
тель. Она имеет прямоугольный абак с горизонтальной уг-
лубленной линией в нижней части и сквозную дырочку в
центре, у верхней плоскости (другая, у одного из концов,
не закончена). Капитель снабжена боковыми завитками-во-
196
лютами, в центре каждого у них имеется просверленная ды-
рочка. На нижней плоскости — незаконченное, квадратное
гнездо. Сохранились следы красной раскраски. Ф.Бергман
полагает, что эта капитель могла быть частью мебели или
же изготовлена как модель для плотника. Ширина капители
12,8, высота 4,5, толщина 2,6 см®*.
Деревянная капитель Mi XX.002 из Мингоя близ Карашах-
ра (рис.7/3) покоится на круглом стволе, над которым
возвышается квадратная в сечении капитель. Вверху абак
в виде невысокого квадратного гладкого пояска, под ним
в середине каждой стороны — вертикальный стебель, от ко-
торого отходят в стороны две рельефные волюты в обрамле-
нии листьев аканта. Сквозной широкий паз. А.Стейн назы-
вает эту капитель индо-коринфской. Ее размер 11,4x11,4
при высоте 12,7 см®, т.е. она миниатюрная.
Деревянная капитель Т.А.01 из Тограк-Акына (район
Кучи) подквадратная в плане. Абак состоит из 5 полочек.
Под ними — блоковидная часть, нижний край которой на
каждой стороне имеет форму сложной кривой в виде полу-
овалов по краям и ’’мыса” между ними. Вдоль края пущен
поясок с перлами. Еще ниже — уплощенное ’’яблоко”, с мин-
далевидными выпуклостями, рассеченными вертикальными реб-
рами (листья?) (рис.7/7).
А.Стейн видел в растительном орнаменте этой капители
нечто, напоминающее коринфскую капитель. Размеры 34,Зх
33 см при высоте 25,4см86. Капитель напоминает ’’базу в
виде цветка”. Поэтому некоторые исследователи определя-
ют эту деталь как ’’капитель или база”87.
Другая, часто встречающаяся деталь — это подбалки де-
ревянных колонн. Среди них можно выделить несколько ва-
риантов: 1. с крыльями, завершающимися волютами; 2. с
крыльями, завершающимися зооморфными изображениями; 3. с
простыми консольными крыльями. Все три типа бывают глад-
кие или же с разнообразным орнаментом (особенно вари-
ант 3)88. Различаются подбалки и по методу соединения с
капителью. В центре подбалки имеется: а) сквозное отвер-
стие; б) паз; в) выступающая втулка с пазом.
Подбалки ярко выраженного варианта 1 происходят из Лоу-
Лани •
L.К.1.03 — верхняя часть гладкая, под ней полоска раз-
бита на отделы, между ними кружки. Боковые края основной
части подбалки прямые, вертикальные. От них отходят во-
лютообразные завитки. В центре каждого завитка — глазок.
Центральная часть блока гладкая, но несколько выступает
над плоскостью крыльев. Длина 84,1, высота 26,7, толщи-
на 18 ,4 см89 (рис .7/5). L.МЛ.III.01 — верхняя часть —
абак — состоит из трех рядов прерывистых горизонтальных
рельефных ребер. Боковые края основной части круглые.
Боковые плоскости в виде кружков, на поверхности кото-
рых — рельефное кольцо, внутри его — рельефный кружок
(имитация волюты). На центральной части — рельефный ромб.
В центре верхней поверхности — отверстие для шипа. Дли-
на 101,6, высота 30,5, толщина 20,3см® (рис.7/6).
13-3 441
197
Подбалки этого типа известны и в области Кучи. Так, в
Дулдур-Ахуре и Субаши встречены близкие по схеме подбал-
ки, но завиток волют значительно меньше по размерам. При
этом его контур повторен с помощью желобка и на боковой
плоскости, причем желобок следует параллельно краю. Иног-
да нижняя плоскость подбалки рассечена продольными жело-
бами и ребрами91.
В Мингое близ Шорчука (Шикшин) найден фрагмент подбал-
ки, у которой центральная часть гладкая, боковые — про-
филированы. На сохранившейся боковой части вверху и в се-
редине — гладкие полосы, между ними — округлая полоса,
Заглубленная нижняя часть завершается волютообразным за-
витком. Сохранились следы раскраски. Размеры: ширина 8,9,
Глубина 10 см, сохранившаяся длина 21,6см (рис.7/4).
Два целых экземпляра находятся в Турфанской коллекции
в Западном Берлине. Одна из них, из Кизыла, имеет длину
61,2 см, другая, из Лангара, — 8 2,3см92.
Конечным этапом типологического развития подбалок с
волютами по краям являются подбалки из Дулдур-Ахура, где
остался фундамент волюты в виде небольшого кружка на ниж-
них внешних углах подбалки (этот кружок — торец попереч-
ного валика). Абак в виде двух валиков (нижний более мас-
сивный) . Внешний край основной части капители скошенный,
вдоль него — рельефная кайма, внизу в виде завитка, об-
рамляющего упомянутый кружок. На боковой поверхности под-
балки — крупный завиток, завершающийся не волютой, а лис-
товидной пальметтой, вторая половинка которой на нижней
плоскости подбалки, где также рельефный завиток, сливаю-
щийся, на самом углу плоскостей, с первым. Таким образом,
листовидные пальметты украшали и боковые, и нижнюю по-
верхности подбалки93.
Подбалки вариантов 2 иЗ более многочисленны (рис.8-
10,12). Так, в Нийе, в пом.№111 — деревянная подбалка
104x22,9см, толщиной 7,6см. Втулка в центре нижней сто-
роны резко выступает. На нижней поверхности боковых крыль-
ев — розетки. Кроме того, в одном из помещений — еще две
такие же подбалки меньшего размера9** .
Там же, в пом.№111, — две другие подбалки, по форме и
размерам совершенно одинаковые. Верхняя часть архитра-
ва — 55,9x4,8 см (ширины). Под ним — орнаментальный рез-
ной поясок, в центре которого — гладкая полоска, ниже —
плоская часть с крыльями. На нижней поверхности в цен-
тре — паз, а нижняя поверхность крыльев — с растительным
узором; на второй подбалке, на одном из крыльев, — схе-
матизированно — условное изображение фигуры птицы (?).
Размер второй подбалки: длина 61 см, ширина 14,6см, вы-
сота 14 см .
Фрагмент подбалки из Мингоя близ Шорчука (Шикшин)
оканчивается по сторонам головой монстра с открытой
пастью и подчеркнутым глазом. Высота подбалки 6,35, глу-
бина — 5, сохранившаяся длина — 19 см®(рис.12/3) .
Подбалка из пом.XII Нийи прямоугольная в плане, в фа-
саде же- — трехчастная, вверху — прямоугольная полоса с
198
вырезами по торцам, с насечками и с розеткой в центре,
ниже — слабовыпуклая с двух сторон криволинейная часть,
в центре — прямоугольный абак (в плане он квадратный).
Длина 150, ширина 27, высота (в центре) 18, диаметр гнез-
да 15,2 см 97. Аналогичная по форме капитель из пом.XXIV
отличается орнаментацией и размерами. На фасадных сторо-
нах сверху гладкая полоса, по ней — полоса с орнаментом
в виде углов, по нижней плоскости по обе стороны от аба-
ка — розетки. Длина 0,57 м, высота (в центре) 11,4 см, ши-
рина 22,2 см98. На некоторых гладких подбалках была рос-
пись99 .
Из области Хотана (Хадалик?) происходит подбалка, на
боковых поверхностях которой растительный узор: в центре
крупная восьмилистковая роаетка, от которой к сторонам
отходят изогнутые стебли, на концах превращающиеся в
пальметты. Верхняя поверхность плоская и гладкая, ниж-
няя — сложнопрофилированная, трехчастная. В центре —
сквозное отверстие. Размеры подбалки: длина 34, ширина
9,5, высота 7,5см. Издатель этой Детали Г.Гропп предпо-
ложительно датировал ее VI в.180 (рис.8/1).
В Средней Азии, как указывает В.Л.Воронина, главными
частями деревянного ордера являются колонна и антабле-
мент. Между колонной и антаблементом вводится подбалка —
непременная часть ордера. ’’Подбалка более необходима,
чем капитель и база, которые могут иногда отсутствовать,
поэтому подбалку следует рассматривать как неизбежное
завершение колонны”181.
Антаблемент же состоит из архитрава и карниза, причем
у последнего бывают фестончатые консоли1®. Все эти эле-
менты имеет и колонна вюсточнотуркестанской архитектуры,
включая и фестончатые консоли1®.
Крупный размер некоторых восточнотуркестанских подба-
лок вытекает из охарактеризованного выше их конструктив-
ного назначения1®.
В заключение следует остановиться на некоторых общих
вопросах генезиса и специфики восточнотуркестанской ко-
лонны.
В.Л.Воронина пишет, что к раннему средневековью в Сред-
ней Азии уже выработался тип постамента и ’’установи-
лась форма кузаги. Последняя, определяя в значительной
мере путь развития среднеазиатского деревянного ордера
в целом, представляет в то же время ярко выраженный мест-
ный тип . . . ’,1в5.
Последнее заключение маститого исследователя средне-
азиатской архитектуры явно ошибочно. Параллельно и в оди-
наковых формах ’’яблоко” — кузаги вырабатывается и в Вос-
точном Туркестане (см. приведенный выше материал). Не
менее существенно — и это осталось полностью незамечен-
ным историками среднеазиатской архитектуры — то, что в
Индии форма колонны с ’’яблоком” — кузаги на нижнем кон-
це ствола вполне сложилась и применялась уже в кушанское
время.
Уже на матхурских рельефах высечены колонны, где на
13-4 441
199
трехступенчатом постаменте — шар-кузаги, верхняя полови-
на которого каннелирована. Выше кузаги отсечен желобком,
над которым — собственно круглый ствол (в основании,
прямо над желобком, — орнаментальный поясок). На другой
стороне этого же рельефа — база в виде тора на односту-
пенчатом постаменте, выше — такой же тор, желобок, но
ствол граненый3®.
Судя по другой находке в Матхуре (ствол колонны с от-
битой капителью, высота фрагмента 1 ,06 м) , такие стволы
вместе с ’’яблоком” изготовлялись отдельно, а затем во-
дружались на базу. Здесь ’’яблоко” имеет грушевидное или
кувшинообразное очертание — внизу имеется маленький поя-
сок. В верхней половине — горизонтальный ряд рельефных
листьев и рифление. Глубоким желобком яблоко отделено
от собственного ствола, который начинается пояском с
107
кружками.
Однако в части применения таких колонн между Средней
Азией, где они в раннее средневековье господствовали, и
древней Индией, где это был лишь один из многих типов
колонны, имелась существенная разница.
В Средней Азии деревянные опоры должны были появиться
очень рано. В эпоху Греко-Бактрийского царства распро-
страняется античная колонна, в том числе деревянная308. О
последнем свидетельствует находка на Ай-Ханум деревянной
ионической капители3®. Имелись и каменные ионические ка-
пители — прекрасный образец их был найден при раскопках
Тахти-Сангина (см. также Новую Нису).
Ионические колонны, каменные и, вероятно, деревянные,
были распространены и в других частях Греко-Бактрийско-
го царства, в том числе Северной Индии. Наряду с иони-
ческой распространяется и становится ведущей коринфская
колонна и коринфский ордер.
Греческая колонна — в ее каменном и деревянном вари-
антах, — как уже неоднократно отмечалось 330 , оказала зна-
чительное влияние на дальнейшее развитие местной дере-
вянной колонны. Ее важнейшая отличительная часть — ’’яб-
локо” — кузаги — могла возникнуть или окончательно
оформиться под воздействием баз эллинистических колонн.
Форма встречается в Восточном Туркестане в памятниках
раннего средневековья, а в Средней Азии — на протяжении
всего средневековья, вплоть до нового времени. Подбалки
с волютами — безусловная реминисценция ионических капи-
телей. Но в последнем случае заимствованная форма устой-
чиво сохранилась и даже получила самостоятельное разви-
тие как элемент ордера, который не являлся собственно
капителью, а был водружен на нее. Восточнотуркестанский
материал ясно показывает, что первоначально, в первые
века н.э., элементы ионической и коринфской капителей
еще воспроизводились и на местных деревянных капителях331,
хотя в сильно переработанном виде. Реминисценции этого
сохранились в Восточном Туркестане и Средней Азии и в
раннем средневековье. Этот процесс формотворчества, при
котором переплелись местное начало и подражание эллин-
200
ским прототипам, должен был начаться и идти параллельно
в Средней Азии и Северной Индии в последние векадон.э.ш;
позже, уже в первые века н.э., на базе достигнутого в
вышеназванных областях он протекал и в Восточном Туркес-
тане. В свою очередь, Восточный Туркестан явился источ-
ником эллинистических веяний в области создания форм ко-
лонн сначала для Дуньхуана03, а затем— собственно Китая,
где грубая имитация колонн трех ордеров запечатлена, в
частности, в Юнкане, и опосредованно через Китай — в Япо-
нии, где для стиля ’’шести династий” характерны колонны,
весьма напоминающие дорические, что, по мнению исследо-
вателей японского зодчества, не является случайным, а
обязано западным влияниям1*.
Возвращаясь к Восточному Туркестану, Индии и Средней
Азии, отметим, что процесс творчества в области созда-
ния колонн шел не изолированно, архитектура каждой из
этих трех областей была тесно связана с соседними и вли-
яла на нее.
В Средней Азии к эпохе раннего средневековья деревян-
ная колонна получила вьгоаботанные формы и существовала
в нескольких вариантах . Сопоставление восточнотуркес-
танских и среднеазиатских колонн и их элементов показы-
вает наличие обширного поля совпадений или близости в
общих принципах построения и орнаментации колонн116, хотя
каждый из регионов обладал в этом отношении определенной
спецификой. Большая определенность в суждениях пока ед-
ва ли целесообразна — имеющийся материал по деревянной
среднеазиатской колонне во много раз скуднее, чем по вос-
точнотуркестанской .
Было бы ошибочно, однако, не учитывать, что в Восточ-
ном Туркестане в отличие от Средней Азии индийское влия-
ние на развитие местных типов колонны было значительным,
что явилось одной из причин своеобразия восточнотуркес-
танской колонны. Так, например, колонны с граненым ство-
лом должны рассматриваться в контексте аналогичных индий-
ских117. Граненая колонка из Эндере, увенчанная полусфери-
ческой шапочкой, находит аналогии в Аджанте (пещера 11),
Карнери (пещера 3) и, особенно близкие, в Эллоре (пеще-
ра 32J116. В Восточном Туркестане происходило, разумеется,
и взаимодействие с китайской архитектурой. Так, напри-
мер, колонны с граненым стволом и капителью в виде двух-
уступчатого плинта (верхний — шире) известны в ханьских
сооружениях09. Еще более важна в этом отношении происхо-
дящая из Субаши деревянная подбалка, в которой слились
местная и китайская традиции. Нижняя часть — это обычная
восточнотуркестанская подбалка с рудиментами ионических
волют. Параллельно ей, но выше, — более длинная подбал-
ка. Они были соединены тремя короткими фигурными деревян-
ными стойками. Аналогичная подбалка была найдена и в Дул-
дур-Ахуре, на верхней плоскости которой возвышаются две
такие стойки120. Несомненно, идея точечной (с помощью сто-
ек) поддержки подбалки или прогона — прямое заимствова-
ние из китайской архитектуры, где верхняя поверхность не
201
плоская, как на вышеназванных подбалках, а с дугообразны-
ми вырезами (или вырезом), переходящими в в^ступы-стой-
ки321.
Подбалки, в их каменном варианте, имели в Индии столь
же большое распространение, как их деревянные двойники —
в Средней Азии и Восточном Туркестане, отличаясь лишь
значительно большей орнаментальной насыщенностью. Размер
же выноса консольных крыльев, форма, помещение на концы
консолей изображений животных — все это, как и другие
детали, позволяет сближать подбалки индийской архитекту-
ры со среднеазиатскими и особенно с восточнотуркестански-
ми. Параллельное рассмотрение генезиса и эволюции колонн
и их частей из этих трех регионов — увлекательная иссле-
довательская задача.
Выше упоминались и такие специфические формы, как ка-
риатиды из Хочо (Идикутшари). Кариатиды применялись и в
среднеазиатской раннесредневековой архитектуре322. В Пен-
джикенте и в шахристанском дворце — это крупные объемные
деревянные фигуры высотой 0,9-2 м; найдены и головки зна-
чительно более мелких кариатид (Чиль-Худжра, Балалык-те-
пе)323. Несомненна связь кариатид с эллинистической архи-
тектурой
г) Плоские перекрытия. Деревянный ордер
Плоские перекрытия были характерны для всей группы
каркасных построек, как жилых, так и культовых325 . Иногда
при небольших пролетах плоское перекрытие опиралось лишь
на стены, без опорных столбов. В одном из помещений
’’Храма а” Идикутшари перекрытие было образовано положен-
ным на стену толстым слоем длинных стеблей тростника.
Сначала он был оштукатурен толстым слоем глины, сверху
на глиняном растворе был положен один слой сырцового
кирпича, сверху обмазанный глиной. Это перекрытие частич-
но сохранилось326.
В Яр-хото прогоны также опирались-лишь на стены. Про-
гоны располагались на расстоянии 0,3-0,5 м друг от дру-
га
Наряду с теми случаями, когда плоское перекрытие опи-
ралось лишь на стены, часто применялась другая система —
с промежуточными опорными столбами и колоннами (см. раз-
дел ’’Каркасное строительство”) . Столбы и колонны находи-
ли применение также в сырцовом строительстве, где служи-
ли для поддержания кровли помещений и айванов (см. раз-
дел ’’Колонны. Пилястры”) . Судя по имеющимся материалам,
можно с полным основанием утверждать, что в зодчестве
Восточного Туркестана, как и в народной архитектуре Сред-
ней Азии 328, деревянная колонна была одним из важнейших
элементов, выполняя конструктивные, декоративные и орга-
низующие функции.
На одной небольшой деревянной (4,1x2см) пластинке
(Мингой в Кизыле) изображен колонный портик или айван.
На белом фоне красной краской (с последующей позолотой)
показаны одной горизонтальной полоской внизу и двумя
202
вверху основание и навершие сооружения, ме^ду ними четы-
ре вертикальных полоски — столбы или колонны .
В Турфанской коллекции сохранилось значительное коли-
чество балок, обычно прямоугольного сечения. Длина их
колеблется от 93 до 160 см, сечение — от 15x9 до 17x11 см.
Большинство из них монолитны, реже они составные (на
брус положена и соединена шпунтами планка). Концы у не-
которых имеют уступчатый вырез — такие балки соединялись
накладыванием по длине. В одном случае при таком соеди-
нении образовывался прогон длиной свыше 300 см, при сече-
нии 15x11-12 см. С трех сторон (одной широкой и двух уз-
ких) балки расписаны (растительные мотивы), одна грань
(очевидно, верхняя) не расписывалась. На этой грани, а
иногда и на нижней — гнезда от деревянных заклепок330.
В росписи пещеры 19 (’’пещеры с Майей”) имеется плохо
сохранившаяся живописная сцена: группа монахов в каком-
то зале (сцена первого собора). Отчетливо видна конст-
рукция этого колонного зала. Колонны имели капитель в
виде двух колоколовидных фигур, составленных узкими час-
тями. В средней части колонны есть вздутия, на которые
опирались два подкоса, державшие (вместе с колоннами)
стропильную конструкцию. Она имеет вид деревянной фермы
из двух брусьев, связанных строенными (одна вертикаль-
ная, два откоса расходятся вверху) распорками. Такие
связи распорок — над колоннами и по одной — в промежут-
ке между колоннами. В промежутках между колоннами ферма
поддерживается подкосами, причем подкосы смежных колонн
упираются не непосредственно в нижний брус фермы, а в
подбалку, длина которой меньше интерколумния. Кружки, с,
равными интервалами вписанные в верхний брус, почти не-
сомненно передают перпендикулярные ферме круглые в се-
чении прогоны .
Как известно, "стропила в европейском понимании этой
конструкции, т.е. состоящие из наклонных строительных
ног, подкосов и т.д., в китайских постройках не применя-
лись. Конструкция крыш состояла из горизонтальных и вер-
тикальных элементов”332.
Отдельные элементы стропильной конструкции иногда
встречаются в раннесредневековых японских памятниках,
отражены в рельефах и живописи Китая и Кореи338, но в це-
лом такая система, в частности с откосами-кронштейнами,
крепящимися к колоннам, чужда конструктивному строю ки-
тайской и японской архитектуры. Стропильные конструкции
были мало распространены и в древней Индии, хотя они за-
печатлены в живописи Аджанты33*.
Однако они хорошо известны в античной архитектуре335 .
Плоские перекрытия применялись в небольших и в круп-
ных помещениях сырцово-кирпичной кладки. При устройстве
перекрытия использовались часто расположенные прогоны
из бревен; поверх них шел настил, затем берданы и глино-
пахсовая смазка . Таким образом, например, были перекры-
ты в Шикшине (Шорчуке) святилища второго типа. Одно из
них сохранило часть карниза и перекрытия. ’’Судя по этим
203
остаткам, потолок рядами перекрещивающихся жердей делил-
ся на квадраты. Возможно, что для избежания прогиба жер-
ди настилались не со стены на стену непосредственно, а
через балки, делившие потолок на большие участки”137.
Имеется и другая категория балок — меньшего сечения.
Их длина 90-115 см, сечение от 6x5,5 до 10x6см. Ступен-
чатый вырез расположен иногда следующим образом: на од-
ном торце — у верхней грани, на другом — у нижней. Та-
кой выступ у одного торца может сочетаться с врезкой
близ другого. Иногда уступчатые концы срезаны не перпен-
дикулярно, а по диагонали и т.д. На поверхности, кроме
того, имеются шипы и гнезда для шипов138. Такое сочлене-
ние балок характерно для ранней японской храмовой буд-
дийской архитектуры138. Не возник ли этот прием в Китае,
а затем распространился в Японию и в Восточный Туркес-
тан? С другой стороны, он мог развиться и в любой стра-
не спонтанно, в процессе эволюции деревянных конструк-
ций .
В этой связи следует указать, что в среднеазиатском
деревянном зодчестве архитравы (прогоны) составляются
из отдельных брусьев, стык их производится над колонна-
ми в полдерева или простым смыканием1*10. Такое устройство
перекрытия находит прямые аналоги в древней, средневе-
ковой и современной народной архитектуре Средней Азии.
Остановимся на этом подробнее.
Балочно-стоечное перекрытие возникло в Средней Азии
в незапамятные времена. Развернутыми свидетельствами мы
располагаем для эпохи древности. Так, например, в Даль-
верзине, в кушанских зданиях, обнаружены многочисленные
детали деревянного перекрытия, которые позволили пред-
ложить его реконструкцию. В зале дома Дт-5 перекрытие
реконструируется следующим образом: ”... на стенах по-
коилась обвязка из балок и на ней — главные прогоны пря-
моугольного сечения (около 15 см в стороне). На них ле-
жали закрепленные врубками балочки — прямые вверху и по-
лукруглые в нижней своей половине, которые оформляла
резьба в виде набегавших лавровых листьев. Между этими
балочками были закреплены доски или плашки толщиной
3-4 см. ...Перекрытие в зале домаДт-5 представляло кас-
сетный (или ’’лантерновый”) потолок, разделенный прого-
нами и поперечными к ним балками на квадратные клетки,
в которые диагонально вписывались один-два сокращающих-
ся квадрата”1*11.
Различные типы плоских перекрытий — с опорой на ко-
лонны или же с опорой исключительно на стены — применя-
лись позже, в эпоху раннего средневековья. Многочислен-
ные остатки таких перекрытий встречены в Пенджикенте1^,
Калаи-Кафирнигане*3и других памятниках.
Эта традиция продолжала в Средней Азии развиваться
до этнографической современности. В таджикской и узбек-
ской народной архитектуре представлены самые разнооб-
разные способы балочного перекрытия помещений1*14, в том
числе и те, которые применялись в Восточном Туркестане.
204
’’Можно без преувеличения сказать, — пишет В.Л.Ворони-
на, — что деревянный ордер играет в народной архитекту-
ре Средней Азии решающую роль. Климатические особеннос-
ти вызвали в массовой застройке городов и сел обилие
необходимых в течение большей части года помещений от-
крытого и полуоткрытого типа — портиков, лоджий, наве-
сов, известных под названием ’’айванов”. Айваны с дере-
вянными стойками и колоннами — обязательная принадлеж-
ность жилища, мечети, чайханы. Отсюда вытекает сущест-
венная роль ордера, колоннады как архитектурного и кон-
структивного элемента фасада и общей композиции. В по-
мещениях, более или менее значительных по площади, при-
нятая система балочного покрытия требовала введения про-
межуточных опор, — следовательно, и в интерьере значе-
ние ордера было немалым”1**6.
Материал, который удалось собрать, ясно показывает,
что и в Восточном Туркестане значение и роль деревянно-
го ордера были совершенно аналогичными, а его конструк-
тивные и формообразующие элементы по многим позициям —
близкими среднеазиатским. Следует подчеркнуть, что часть
восточнотуркестанских зданий должна была иметь кассет-
ные потолки (о них см. выше) — декоративные, ког-
да кассетная разделка занимает квадраты, на которые
разделен потолок, или же конструктивные типа памирских
”рузан”.
д) Купола
Купольное перекрытие квадратных и подквадратных сыр-
цовых помещений являлось почти повсеместным.
В Шикшине (Шорчуке), по наблюдениям С.М.Дудина, купо-
ла применялись для небольших помещений. Для их выкладки
использовался обычный сырцовый кирпич, кладка велась на
глиняном растворе, развод рядов достигался за счет швов,
иногда в них вставлялись куски камней. Кроме того, при-
менялись трапециевидные кирпичи. В маленьких купольных
помещениях через углы стен были положены балки, на кото-
рых покоились свисающие части основания купола. В других
случаях, когда пролеты были большие, купола покоились
”на парусных сводах”1*6, т.е. тромпах.
Купольное перекрытие небольших помещений известно и
в других центрах. Так, в Миране, в сооружении М.Х, пред-
ставляющем башенную конструкцию, квадратная камера 2,13*
*2,13 мперекрыта полусферическим куполом. Над четвериком
здания, через углы, перекинуты перспективно-уменьшающие-
ся тромпы, над образовавшимся восьмериком — купол. При
этом стены из сырцового кирпича 40,6x20,3x11,4см, тромпы
и купол — из жженого 40,6x20,3x8 ,9 см1**7.
Нередко встречаются ’’средние” по размерам купола с
пролетом свыше 3-4 м. Так, ступа в Сенгимаузе имеет внут-
ри камеру. Это квадратное помещение 4,9x4,9м, высотой
1 ,2 м. На западной стене — широкий вход. На углах — ’’ра-
ковинообразные” тромпы — так немецкие исследователи на-
зывают тромпы из перспективно-уменьшающихся арок. Диа-
205
метр купола на 0,5 м больше пролета помещения, так что в
серединах сторон основание купола на 0,25м заходит в
глубь стены, образуя сегментные полочки. Купол очень вы-
сокий. Стена и купол расписаны148.
В Идикутшари (Хочо) много купольных помещений, в том
числе крупных и очень крупных. Тромпы часто в виде впи-
санных друг в друга перспективно-уменьшающихся арок11*9,
хотя есть и простые арочные тромпы.
В ступе 0 Идикутшари переход к куполу от четверика
стен, судя по эскизному рисунку (очень суммарному), ор-
ганизован с помощью тромпов из перспективно-уменьшающих-
ся арок. Купол же диаметром 7,6 м и высотой ок. 6м — са-
мый большой (из сохранившихся) в Идикутшари3®.
В Идикутшари, в монастыре К, купольные помещения, су-
дя по фотографии, имели по верху стен карниз из одного
нависающего ряда кирпичей. На углах — арочные тромпы из
кирпичей, обводящих архивольт как будто ложком351.
В монастыре — два помещения (I и J) размером 15,65*
*15,65 м и с ’’могучими толстыми стенами”, перекрытыми ку-
полами на угловых нишевидных тромпах. Планы и разрезы
этих помещений отсутствуют. Насколько можно судить по
эскизным зарисовкам А.Грюнведеля, над стеной был узкий
карниз. Переброшенные через углы тромпы имели арки поч-
ти полукруглого очертания. Основание купола на середине
сторон входило внутрь стены, образуя сегментную полоч-
ку . К сожалению, у нас нет более подробных данных об
этом, в значительной мере обрушившемся куполе-гиганте.
При раскопках круглого святилища М.15 в Миране наряду
с обычным стеновым кирпичом в завале были встречены и
более длинные (до 61 см), очень твердые сырцовые плитки,
некоторые с приподнятыми краями. А.Стейн высказал пред-
положение, что они применялись в перекрытии, которое бы-
ло сооружено по принципу ложного купола. Он ссылался на
случаи применения ложного купола в Индии353. Этот довод
можно подкрепить ссылкой на наличие ложного купола или
купола, сочетающего элементы ложного и истинного, в ран-
несредневековой Средней Азии35*. Однако и это не решает
проблемы — вопрос о применении ложного купола в Восточ-
ном Туркестане остается открытым.
Вообще же купольные конструкции восточнотуркестанско-
го зодчества совершенно аналогичны среднеазиатским, где
также были распространены и перспективно-арочные тромпы.
Устройство куполов с диаметром, превышающим размер поме-
щений, так что в середине стен купол заходил на стену,—
прием, часто применявшийся в Средней Азии (Ак-тепе у
Ташкента, Кафыр-кала, Калаи-Кафирниган и др.)3®. Таким
образом, совпадение в целом и деталях.
е) Своди
Сводчатые перекрытия использовались повсеместно, они
являются одной из характерных примет восточнотуркестан-
ской архитектуры. Для кладки сводов применялся как обыч-
ный стеновой кирпич3®, так и трапецеидальный. Обычно при-
206
менялась техника наклонных отрезков (судя по графичес-
ким материалам и фотографиям).
Разнообразные своды известны в Идикутшари (Хочо)
(рис.1-2). Судя по фотографиям С.М.Дудина, в Идикутшари
своды пролетом до 3,6 м выкладывались наклонными отрез-
ками в один обкат тычком к архивольту357. В Идикутшари из-
вестны и очень крупные своды. Так, своды в храме В пере-
крывают длинные помещения порядка 18-19 м и шириной 5-
6,4м со стенами толщиной около 1,5м. Своды выложены на-
клонными отрезками из сырцового кирпича специальной фор-
мы: трапецеидального в плане, дугообразного на стороне,
обращенной к архивольту. Детали техники кладки не описа-
ны3®. В храме Т зал размером 20,4*8,2 м был перекрыт сво-
дом. Толщина опорных стен 3,35м3®— намного больше обыч-
ной, что, вероятно, связано с необходимостью сделать
стены более массивными из-за большого пролета свода и
необходимостью противостоять его распору3®.
А.Грюнведель писал, что такие своды "в изобилии
встречаются среди этих руин. Они выложены не из прямо^-
угольного, а трапецеидального кирпича. Эти своды исклю-
чительно крепкие и хорошо сделаны. Хотя их материал,
так же как и всех других построек, — сырцовый кирпич
(но превосходно изготовленный), они противостоят ужасным
бурям и нередким землетрясениям в этих районах”3®.
Нередко соседние помещения покрывались сводами — в
результате образовывались параллельные своды с соприка-
сающимися или очень близкими пятами. В других случаях
смежные помещения перекрывались куполами. В храме 0 в
Идикутшари известно перекрытие одной части помещения сво-
дом, а другой, отделенной от первой перегородкой, — ку-
полом. Во всех этих случаях необходимо было решить воп-
рос о заполнении образующейся пазухи. По примеру средне-
азиатского зодчества можно предположить, что она или за-
полнялась пахсой или же устраивались пазушно-разгрузоч-
ные своды3®.
Техника кладки сводов совершенно аналогична той, что
известна для среднеазиатского строительства VI-VIII вв Л3.
ж) Арки. Аркатуры
Арки, насколько позволяют судить имеющиеся описания
и изобразительные конструкции, применялись очень широко.
Арочными были проемы в помещениях, ниши, тромпы и т.д.
Как правило, для арок использозался сырцовый кирпич, при-
чем тот самый, что шел на кладку стен. В этих случаях
развод кирпичей достигался за счет швов, заполненных гли-
няным раствором, иногда в швы вставлялись куски камней30*.
Есть данные и о выкладке арок из лекального кирпича.
Арка сводчатого проема в одном из помещений комплек-
са К в Идикутшари (Хочо), насколько можно видеть по опуб-
ликованной фотографии, радиальной кладки. Над устоем на-
чинается незначительный, а затем больший наклон, кото-
рый осуществляется раскреповкой швов. Архивольт арки об-
веден снаружи плашмя положенными кирпичами (в один об-
вод)1®.
207
В храме у в Идикутшари одна арка с пролетом 2,44 м
выложена из runden Ziegeln (т.е. лекального трапецеидаль-
ного кирпича с дугообразным краем). При этом, как отме-
чает А.Грюнведель, эти сырцовые кирпичи ’’отформованы та-
ким образом, что, положенные (друг на друга) узким кра-
ем, они образуют кривую заданной формы”3®.
Обмерными чертежами этих арок мы не располагаем; су-
дя по фотографиям, среди них были двух- и трехцентровые.
Есть указание, что в коридорах буддийского храма в Лап-
чук’е применялись арки стрельчатых очертаний367.
Применялись и лепные декоративные арки, которые об-
рамляли архивольт конструктивной арки. Так, в сводчатых
кельях северо-восточного угла монастыря Сенгим-Агыза
имеются сводчатые ниши (камины?), над которыми — рельеф-
ная лепная арка. Внутренняя (нижняя) кривая — гладкая,
трехчастная; наружная (верхняя) кривая — фигурно-фестон-
чатая; в центре — килевидный отрезок368.
Находили применение и деревянные арки, и аркатуры
(рис.13). Они нашли отражение в деревянных пилястрах с
арками из Тумшука369 , миниатюрных колонно-арочных релье-
фах из Кизыла и Тумшука, высотой от 15 до 60 см. Для них
характерно наличие колонн (или пилястр) , на которые опи-
раются основания арок. Сами арки подковообразной формы,
замки не сохранились, нижняя часть вогнута внутрь, а ос-
нование завитком отвернуто наружу. Архивольт часто мно-
гожильный. Резьба сочетается с раскраской370 (рис . 5/1) .
На деревянном блоке из Хочо (Идикутшари) (храм) — резное
изображение арки, в которой находятся Панчика с Харити.
По сторонам арки — пилястры с блоковидным основанием и
такой же (более низкой) капителью. По оси ствола — жело-
бок, внутри которого пунктирные выступы. Арка уплощенная,
нижние концы ее загнуты и завитком отогнуты наружу. Ар-
хивольт состоит из 2-Зполос. Высота 14, ширина 7,7 см371.
Упомянем также, что на поселении Мингой, к северу от Шор-
чука (Шикшин), при раскопках А.Стейна была найдена часть
миниатюрной арки Mi.V.003. Ее архивольт украшен резным
рельефом. На поверхности, в центре, окруженная пламенем
драгоценность на лотосе, по сторонам ее — два чудовища
в виде драконов. Размер фрагмента по основанию — 16,5 см1*.
В Мингое у Шорчука найдена часть еще одной арки —
М.XV.0029. Лицевая сторона ее покрыта богатой резьбой.
Вдоль выпуклой и вогнутой составляющих арки — по гладкой
полосе. Поле между этими полосами заполнено фигурами си-
дящих будд, а пространство между их мандорлами — языка-
ми пламени. Поверхность была позолочена. Размер хорды
арки 61 см 373. Это, по-видимому, третья (или пятая?) часть
составной арки, пролет которой составлял примерно 1,5-
1,6 м. Части арки соединялись деревянными шипами.
Необычайно эффектна передняя стенка какого-то дере-
вянного резного сооружения (высота — 121 см) из Кизыла.
Это портальная арочная часть. Поверхность устоя и архи-
вольта покрыта рядами цветов лотоса. В основание устоя
врезана маленькая арка. Устои плавно переходят в архи-
208
вольт почти полуциркульного очертания. Можно согласить-
ся, что это, вероятно, — ’’реплика святилища и должно
рассматриваться как домашнее святилище”17*.
5 Таким образом, в ритуальных сооружениях применялись
арки трех типов: полуциркульные (или близкие им), подко-
вообразные с отвернутыми основаниями и стрельчатые.
Первые находят многочисленные аналогии в Средней Азии
Среди орнаментальных среднеазиатских арочек встречаются
и подковообразных очертаний, с архивольтом, заполненным
четырехлепестковыми цветками (Таллисортепе, резное дере-
во)175. Подковообразные арки широко распространились на
Переднем и Среднем Востоке в IV-V bb. (первый пример —
наиболее ранний христианский памятник Месопотамии бап-
тистерий Мар Якуба в Нисибине, 359 г. н.э.)1*. Гораздо
раньше они появляются в Индии. Они применялись, судя по
Бхадже и Гантхашале (GanthaiSla), уже в I в. н.э. Широко
они представлены в рельефах Амаравати (II-III вв. н.э.)177,
причем с такой характерной деталью, как отвернутое нару-
жу (в виде прямоугольного крючка) основание. Подковооб-
разные арки с отвернутым основанием получили развитие в
раннесредневековой и средневековой архитектуре Индии178.
Очень рано, в частности, в матхурских рельефах, появля-
ется отгиб основания арки наружу в виде крючка . Все это
убеждает, что подковообразные арки восточнотуркестанской
архитектуры связаны с индийской традицией — прямо и опо-
средованно (через Среднюю Азию).
з) Разные элементы построек
Деревянные панели. Стены некоторых помещений
украшали деревянные расписные панели с орнаментальным
узором, сидящими бодисатвами, буддами и т.д. Они дошли
в большинстве случаев в виде обломков толщиной 1,5-
3,5 см1®. Здесь же были деревянные панели с резными изо-
бражениями и другие резные деревянные детали, в том чис-
ле подбалки (?) с рудиментарными волютами181.
Так, например, на деревянной панели из Хотана (Дан-
дан-Уйлик?) на лицевой стороне — изображение сидящего
на лотосе, в дхармачакрамудре, Будды, над плечами кото-
рого — два языка пламени. Изображение окружает мандорла.
Краски хорошо сохранились. Высота панели 42, ширина —19,
толщина — 3,3 см.
Известны также деревянные панели с резными изображе-
ниями1®.
Полы. Дорожки. Полы часто из слоя сырцового кир-
пича или же в виде слоя пахсы с саманом толщиной 6-7 см,
он обмазывался известковой штукатуркой (может быть,
ганч?). Иногда настилались квадратные жженые кирпичи,
часто со штампованным орнаментом. Эти данные, относящие-
ся к Шикшину183, можно распространить на большинство пост-
роек Восточного Туркестана.
В наиболее парадных помещениях полы порой устраива-
лись иначе. Так, в Идикутшари (Хочо) в главных помещени-
ях манихейского монастыря (храма) полы были покрыты на-
14 441
209
стоящими фресками, выполненными по сырой штукатурке (бы-
ла избрана эта техника, ибо она обеспечивала наибольшую
прочность росписи). Роспись изображает большой пруд с
драконами, змеями, мальчиком, скачущим на козе, мужчи-
ной на лотосе и др. Между этими фигурами на волнах —
цветы1*.
Здесь же для устройства дорожек во дворе применены
глазурованные квадратные кирпичи 32,5x32,5 см165; в дру-
гих случаях дорожки устраивались из обожженных плиток.
Входные проемы. Двери. В Шикшине (Шорчуке) ,
как, впрочем, и в других центрах, в сырцовых постройках
входные проемы были прямоугольные и арочные (последних —
большинство). Щековые части чаще не вертикальные, а на-
клонные. В прямоугольных проемах над проемом устраивал-
ся настил из балок, по которому шла кирпичная штукатур-
ка186 .
Дверные рамы известны во многих памятниках.
Дверная рама в Нийе, в пом.XII, судя по фотографии, со-
стояла из двух вертикальных брусьев-косяков, на которые
была положена притолока. Концы стоек и притолоки среза-
ны под углом 45°и абсолютно точно подогнаны друг к дру-
гу, так что совпадают даже орнаментальные полосы. На
стойках и притолоках идентичный орнамент. Внутренняя по-
лоса — гладкая, затем идет полоса со спаренными перпен-
дикулярными насечками, нанесенными через определенный
интервал. Внешняя орнаментальная полоса заключена между
двумя гладкими каймами. Между ними по диагонали — полос-
ки, заполненные зигзагообразной линией или косыми насеч-
ками. По-видимому, все три полосы на разной плоскости:
наиболее заглублена внутренняя, наиболее выпуклой явля-
ется внешняя, возможно, она и округлая. Жгутообразный
орнамент создает впечатление о фланкирующих колоннах.
Согласно А.Стейну, резьба напоминает гандхарскую и со-
временную индийскую187.
Очень похожие (различается лишь рисунок орнамента)
косяки были найдены экспедицией Свена Хединав Лоу-Лани.
Внешняя полоса орнамента состоит из волнистого побега,
от которого в обе стороны отходят трилистники. Соедине-
ние косяков с притолокой — в полдерева, на основаниях
косяков имеются шипы. Внутренний размер рамы (по рекон-
струкции) — 1,4x2,15 м. Резной орнамент имеет прямые
гандхарские прототипы1® (рис.13/6).
Вертикальные брусья-косяки имеются и среди находок в
Дулдур-Ахуре. Один такой косяк на фронтальной поверхнос-
ти украшен двумя вертикальными полосами орнамента, за-
ключенными между плоскими каймами. Нижняя часть косяка
гладкая, неорнаментированная1®. Найденная там же часть
притолоки также украшена двумя полосами орнамента, но
другого рисунка1®.
Притолока из Хотана (Хадалик?) имеет более короткую
нижнюю часть и более длинную верхнюю, так что образуют-
ся с обеих сторон выступы-крылья, которые, очевидно, на-
кладывались на брусья косяков или, возможно, впускались
210
в стены. Лицевая поверхность украшена тремя горизонталь-
ными полосами орнамента331. Размеры: длина 107, высота
18,5, толщина 4 см.
Богато орнаментированные резьбой обрамления дверного
проема характерны и для Средней Азии эпохи раннего сред-
невековья (см., например, Пенджикент)3®.
Согласно наблюдениям С.М.Дудина, двери устраивались
лишь в ведущих наружу проемах, причем в одном проеме де-
лалось по две двери — снаружи и внутри. В проем стави-
лись деревянные ’’наличники” (рамы?). Шипы дверей враща-
лись в подпятниках, аналогичных раннесредневековым (и
современным) среднеазиатским1®. На стене одного из поме-
щений Идикутшари (Хочо) глиной моделировано изображение
глухого окна или двери. Оно имеет вид трех стоек, на ко-
торых покоится антаблемент в виде трех уширяющихся сни-
зу вверх горизонтальных балок. Как отмечает А.Грюнведель,
это изображение "имитирует стиль деревянных сооружений’’33*.
Освещение. Окна. О Шикшине (Шорчук) С. М. Дудин
писал: "Окна применялись лишь в ограниченном числе слу-
чаев. То же, что можно принять за окна в других зданиях,
похоже скорее на слуховые оконца — они узки, малы, полу-
арочных очертаний и расположены как бы без всякого по-
рядка — то высоко над полом, то почти в соседстве с ним.
В больших храмах окон нет вовсе и не было. И нужды в них
не представлялось, т.к. при значительной величине входов
для целей храма было вполне достаточно того света, кото-
рый попадал в них отсюда"3®. В помещениях обычно царил
полумрак. В "Кудатгу-билиг" есть такой пассаж: "Внутри
этого куполообразного здания, которое сделано из глины,
темно, сила Всемогущего осветила его /солнечныму светом"
(QBK 218 g).
В Идикутшари, в комплексе Z, на третьем этаже средне-
го выступа каждой стороны были маленькие окна, вверху
очерченные арками стрельчатого очертания3®. Там же, но в
комплексе Р, в некоторых сооружениях внешние стены были
рассечены прямоугольными нишами — окнами3®. В Идикутшари
помещения связывались между собой квадратными или прямо-
угольными оконными проемами, суживающимися внутрь поме-
щения1®. На Аджина-тепа, в пом.XIII, было точно такое же
окно. Окна порой закрывались деревянными решетками, ко-
торые были богато орнаментированы и снабжены узкими све-
товыми прорезями339 . Такие деревянные решетки из Лоу-Ла-
ни показывают разнообразные образцы ажурной резьбы: рас-
положенные в шахматном порядке ряды ромбов, круги и по-
лукружия, сочетающиеся с пересекающей их квадратной сет-
кой, и др.200. Эти решетки удивительно напоминают харак-
терные для Средней Азии решетки-панджара.
В Яр-хото, в одном полуподземном комплексе, два поме-
щения освещались через отверстия, пробитые в перекрытии2®.
В.помещениях с плоским перекрытием можно предположить
наличие в центре светового люка — подобно тому, как это
было в Пенджикенте.
В целом же оконное освещение не получило широкого
14-2 441
211
распространения. В этом отношении восточнотуркестанская
архитектура абсолютно аналогична раннесредневековой
среднеазиатской.
Суфы. Постаменты. Суфы составляли важный эле-
мент внутреннего устройства помещений, особенно жилых.
Расположение суф в жилищах Нийи представлено тремя вари-
антами :
1. Суфа вдоль узкой торцовой стены (компл.XXVI —
пом.VI; компл.XXXV — пом.II; компл.XXXVII — пом.1идр.).
Во всех случаях суфа занимает всю длину стены, но в од-
ном из помещений комплекса XXIV — среднюю часть.
2. Суфа Г-образная, вдоль торцовой и длинной стены
до дверного проема — компл.XXXVI, иногда дверной проем
на длинной стороне рассекает суфу — компл.XX, пом.III.
3. Суфа П-образная, вдоль торцовой и двух длинных
сторон, не доходящая до их концов, — компл.XII,
компл.XXVI - пом.III и IX; компл.XXXV и др.2®.
В некоторых случаях глинобитные суфы облицовывались
сырцовым кирпичом, в пом.XXXVIII — размером 43x30,4*
х7,6 см 203 .
Эти варианты характерны и для других помещений.
В культовых постройках особое значение имели поста-
менты, располагавшиеся как внутри, так и снаружи здания.
Постаменты можно разделить (по характеру их расположе-
ния) на свободно стоящие, предназначенные для кругового
осмотра, и пристенные. Те и другие могли быть поставле-
ны прямо на пол или же на платформу или суфу. По форме
различаются следующие виды постаментов: прямоугольно-
(квадратно-) блоковидные; прямоугольно- (квадратно-)
блоковидные ступенчатые; многоугольные; многоугольно-
ступенчатые; лотосовидные и некоторые единичные формы.
Отопление. В жилых помещениях очень часто нахо-
дят очаги. Иногда устраивались крупные пристенные ками-
ны. В Нийе и Эндере они прямоугольные в плане и постав-
лены на постаменте. Вверху они увенчаны карнизом — в
Нийе в виде плоской плиты с выпуклым бортом; в Эндере —
в виде усеченной пирамиды, с поверхностью, рассеченной
тремя горизонтальными желобками. В обоих случаях близ
угла помещения в устой карниза и в угол вделана неболь-
шая горизонтальная деревянная доска (скамья)204. Камин
упоминается в одном храме, расположенном к северу от
Турфана, где он был врезан в стены и имел нишевидную
форму2®.
В Тумшуке (Токуз-сарай) был открыт зал с камином206 .
Это крупный и глубокий пристенный камин на постаменте.
Портальные стенки камина внизу имеют двухступенчатые
выступы. Судя по фото, камин был сводчатым. Имелись та-
кие камины и в Субаши .
Кроме того, камины известны в Хадалике, Дандан-Уйли-
ке, Кара-Донге и на других поселениях208 .
Лестницы.
Так как в Шикшине (Шорчук) здания располагались на
платформах, лестницы играли значительную роль. Они, как
212
правило, были узкими, со ступенями шириной 25 см, высо-
той 12,5-14,5 см. Короткие лестницы делились из постав-
ленных на ребро сырцовых кирпичей. Лестницы были одно-
маршевые, в других же случаях—'двухмаршевые с промежуточ-
ной площадкой. Некоторые лестницы были очень длинными209 .
Экспедиция С.Ф.Ольденбурга раскопала в Шикшине лест-
ницу, ведущую к храму F-4. Она трехполосная, средняя по-
лоса более узкая, чем боковые. На фото хорошо видны стен-
ки — барьерчики, разделяющие полосы и ограничивающие
лестницу с внешних сторон. Внешний барьер у основания
лестницы заметно над ней возвышается210. Кроме того, были
найдены ”... точеные балясины, которые не могли иметь
иного назначения, как поддержку поручней, а на самой
лестнице найдены остатки разделяющих ее вдоль балок"211.
А.Лекок при своих раскопках в Идикутшари (Хочо) обна-
ружил наружную лестницу в комплексе а. Здесь расчищено
17 плохо сохранившихся ступеней сужающейся снизу вверх
лестницы. Ширина нижней ступени 1 ,5 м, верхней — 1м,- вы-
сота ступени — около 0,3 м.
В этом же комплексе, внутри одного квадратного Помеще-
ния имеется лестница, начинающаяся вдоль одной стены
(две ступени), затем поворачивающая под 90° и идущая
вдоль другой стены. По-видимому, она вела на второй
этаж212. Связывались лестницами этажи двухэтажных построек
в Нийе.
Деревянные лестницы известны по живописи213. Судя по
одному изображению, лестницы суживались кверху, на вер-
шине боковые стойки были перехвачены изогнутой перекла-
диной, так как она шире лестницы, ее боковины выступают
за линию перекладин211.
* * *
А.Лекок свыше полустолетия тому назад писал: "Все без
исключения (буддийские. — Б.Л.) храмы во всех поселениях
Восточного Туркестана, вне зависимости от того, к како-
му времени они относятся и в какой местности находятся,
сооружены по иранским или индийским прототипам; повсюду
отсутствует в их архитектуре даже малейший след китай-
ского влияния"215. Эти слова крупного исследователя древ-
ней культуры Восточного Туркестана в целом подтвердились,
но вместе с тем дальнейшее развитие науки требует внести
существенные коррективы. В свете новейших открытий сло-
во "иранский" следует заменить на "среднеазиатский".
Бесспорно наличие определенного китайского влияния. Сле-
дует также подчеркнуть наличие местной традиции, что ве-
ло к определенной специфике215. Сложный сплав всех этих
традиций и влияний и привел к созданию феномена восточ-
яотуркестанской архитектуры.
Примечания
1 Литвинский В.А. Изучение древней истории и культуры Восточно-
го Туркестана в отечественной и зарубежной науке. — НАА. 1982, № 1.
Литвинский В.А.Л Пичикян И.Р, Пещерно-наземная культовая буд-
14-3 441 213
дийская архитектура Восточного Туркестана. — Восточный Туркестан и
Средняя Азия (в печати)•
3 Нам были также доступны дневники экспедиций С.Ф.Ольденбурга.
4Литвинский Б.А.Л Пичикян И.Р. Пещерно-наземная культовая буд-
дийская архитектура.
ъ Дудин С.М. Архитектурные памятники Китайского Туркестана (из
путевых заметок)k Пг., 1916 (отдельный оттиск из журнала "Архитек-
турно-художественный ежегодник", 1916, №6, 10, 12, 19, 22, 28, 31),
с.9.
6 Stein М.А. Ancient Khotan. Oxf., 1907, vol.I, c.476; vol.II,
p 1.XVIII (далее — SteinM.A., 1907, I, II). См. также: Dutreil de
Rhine J.L. Mission scientifique dans la Haute Asie, 1890—1895.
Pt.3. P., 1898, с.141 (рисунок). Как писал С.Ф.Ольденбург, "судя по
не совсем, впрочем, ясному рисунку французского путешественника, —
буквы алфавита карошти", что, по его мнению, должно указывать на
древность постройки. Кроме того, он сопоставлял эти знаки с метками
индийских каменотесов (Ольденбург С.Ф. Исследование памятников ста-
ринных культур Китайского Туркестана. I. Южная часть Китайского
Туркестана. - ЖМНП. 4.353. СПб., 1903-1904, июнь, с.387-388).
7 Stein А. Serindia. Oxf., 1921, III, с.1167, fig.278.
8 Ольденбург С.Ф* Русская Туркестанская экспедиция 1909-1910 го-
да. Краткий предварительный отчет. СПб., 1914, табл.XXIII.
8 Stein A. Innermost Asia. Vol.II. Oxf., 1928, с.715 (далее —
Stein А., 1928, II).
10Гуань Минь. Разведка древнего города Цзяохо. — Каогу. 1959,
»5, с.238.
u Gabain A. Das Leben im uigurischen Konigreich von Qo?o (850—
1250). Textband. Wiesbaden, 1973 (Vdroffentlichungen der Societas
Uralo-Altaica, Bd.6), c.77-78; Tafelband. Wiesbaden, 1973 (Verof-
f ent 1 ichungen, Bd. 6); Bang W*, Gabain A., Rahmeti G*R* Tiirkische
Turfantexte VI. — Sprachwissenschaftliche Ergebnisse der Deutschen
Turfan-Forschung. Bd.2. Lpz., 1972, c.113 (Text), 114 (перевод).
12Le Coq A. Chotscho. Graz, 1979 (Nachdruck), Taf.69/c.
nДудин С.М. Архитектурные памятники, с.50.
14 Stein A., 1921, III, c.1251.
* Stein A., 1928, II, c.716.
16 Stein M.A., 1907, I, c.471.
17Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.9-10.
м Stein А., 1921, III, с.1185, fig.282-290.
м Stein А., 1921, I, с.535.
20 Ольденбург С.Ф. Дневники Первой Русской туркестанской экспе-
диции. II. Копия (Рукопись Гос.Эрмитажа. Отдел Востока), л.54.
21 Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.10. Специально о соору-
жении A-I см.: Ольденбург С.Ф. Дневники, л.2.
Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.13. Иногда примесь са-
мана в штукатурке была очень значительна (например, в сооружении
А-4 в Шикшине — Ольденбург С.Ф. Дневники. I, с.2—4).
Дудин С.М. /Первая Русская Туркестанская экспедиция/. Поле-
вой дневник. Копия (Рукопись Гос.Эрмитажа. Отдел Востока), л.259.
Малявкин А.Г. Материалы по истории уйгуров в 1Х-Х11вв. Ново-
сибирск, 1974 (История и культура востока Азии, т.2), с.89 (бук-
вальный перевод: "постройки покрывают белой глиной")•
25 Bhattacharya Ch. Art of Central Asia (with Special Reference
214
to Wooden Objects from the Northern Silk Route). Delhi, 1-977, c.17,
114, fig.317.
26 Stein A., 1928, II, с.785 (эти предметы есть в коллекциях
Британского музея и Национального музея в Дели)•
27 Дудин С.М. Архитектурные памятники, с. 14; он же. Полевой днев-
ник, л.299.
28 Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.9.
29 Литвинский Б.А.Л Зеймалъ Т.Н. Аджина-тепа. Архитектура. Живо-
пись. Скульптура. М., 1971, с.21. См. также: Нильсен В.А. Становле-
ние архитектурылСредней Азии (VtVIII вв.). Таш., 1966, с.230.
38 Douldour-Aqour et Soubachi, IV. Texte M.Hallade, S.Gaulier
avec la participation L.Courtois. P., 1982 (Mission P.Pelliot),
c.52.
31 Бачинский Н.М. Антисейсмика в архитектурных памятниках Сред-
ней Азии. М.-Л., 1949, с.24—30.
32 Stein М.А., 1907, I, с.317. Китайские исследователи говорят,
что плетенки крепились снаружи и внутри, внутренние были тростнико-
вые, внешние — ивовые (Шй Шуцин. О стоянке Ния в уезде Миньфэн
(Синьцзян). — Вэнь у. 1962, №7-8, с.26).
33 Stein М.А., 1907, I, с.246-256, fig.29; II, pl.III.
* Stein М.А., 1907, I, c.317.
* Stein A., 1921, I, c.215-216, 223, fig.47, 60; III, plan 12.
38 Stein A.t 1921, I, c.371.
37 Stein M.A., 1907, I, c.422.
38 Там же, c.317.
39Stein A., 1921, I, c.197.
41 Stein A., 1921, I, c.239, fig.69; IV, pl.XVIII.
Stein A., 1907, I, c.342-343. См. также: Uh Шуцин. 0 стоянке
Ния, с.27.
Stein А., 1921, III, с.1247, plan 57.
w Stein A., 1921, I, c.386.
* Типы традиционного сельского жилища Юго-Восточной, Восточной
и Центральной Азии. М., 1979, с.8, 254.
115 Там же, с.22-30.
* Там же, с.218—226; Melchers В. Entwicklungslinie im Hausbau
Ostasiens. — Koreanica. Festschrift Dr. Andre Eckardt zum 75. Ge-
burtstag. Baden-Baden, 1960, c.102, Taf.VII-VIII.
47 Типы жилищ, 1979, с.231—244; Melchers В. Entwicklungslinie,
с.109-115. Taf.IX-XIV.
48 Типы жилищ, 1979, с.134; Крюков М.В.Л Переломов Л.С., Софро-
нов М.В.Л Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы в эпоху централизованных
империй. М., 1983, с.212—215, рис.41—43; Retting R. Das chinesische
Wohnhaus. Tokyo, 1935 (Mitteilungen der Deutschen Gesellschaft fur
Natur- und Volkerkunde Ostasiens, Supplementband XIII), c.91—95;
Metchers B. Entwicklungslinie, c.96; Pirazzoti-t'Sergstevens M. The
Han Civilization of China. Oxf., 1982, pl.111 (cp.110, 113-114—без
платформы)•
49 Сяо Mo. Дуньхуан могаоку б эй чао бихуа чжун ды цзяньчжу (По-
стройки эпохи Северных династий на фресках в пещерных храмах Jorao
в Дуньхуане)• — Каогу. 1976, №2, с.117, рис.18; Типы жилищ, 1979,
с. 132, 134. Эта особенность китайского дома возникла уже в иньское
время. См.: Крюков М.В., Софронов М.В.У Чебоксаров Н.Н. Древние ки-
тийцы. Проблемы этногенеза. М., 1978, с.159. Сейчас высота таких
платформ 30см и более (Retting R. Das chinesische Wohnhaus, с.24).
14-4 441 215
50 Fins terbus ch K. Zur Archaologie der Pei-Ch’i- (550—577) und
Sui-Zeit (581—618). Wiesbaden, 1976 (Miinchener Ostasiatische Stu-
dies), c.85, Taf.46/19.
51 Типы жилищ, 1979, с.137. Подробнее: Стариков В.С, Материаль-
ная культура китайцев северо-восточных провинций КНР. М., 1967,
с.30-34.
32 Типы жилищ, 1979, с. 134-135; Стариков В.С. Материальная куль-
тура, с.24—26, рис.5.
53 Крюков М.В.Л Малявин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос на
пороге средних веков. М., 1979, с.123-124.
91 Стариков В.С. Материальная культура.
55 Ghose В. Primitive Indian Architecture. — Journal of the In-
dian Society of Oriental Art. Calcutta, 1949, vol.17; Типы тради-
ционного сельского жилища народов Юго-Западной и Южной Азии. М.,
1981, с.190-195, 215-217.
56 Stein А., 1921, I, с.486-487, fig.120. Воспроизведение пиля-
стров из Мирана см. также: Douldour-Aqour et Soubachi. IV. Planches.
P., 1982 (Mission P.Pelliot, IV), c.271.
51 Stein A., 1921, I, с.448; IV, pl.XXXIV/L. B.IV, V. 0030.
58 Stein A., 1921, I, c.403, 447-448; IV, pl.XXXIV/M. V.001.
59 Bhattacharya Ch. Art of Central Asia, c.129, fig.429; Douldour-
Aqour et Soubachi. IV, 1982, c.242, pl.M/4. Ср. также миниатюрную
колонку на барельефе из Кизыла (Douldour-Aqour et Soubachi, IV,
с.242, pl.М/3) и второй фрагмент из Тумшука (Bhattacharya Ch. Art
of Central Asia, c.129, fig.430).
60 0 широком применении дерева в древнем восточнотуркестанском
зодчестве см.: Andrews F.H. Descriptive Catalogue of Antiquities
Recovered by Sir A.Stein During his Explorations in Central Asia,
Kansu and Eastern Iran. Delhi, 1935, c.9.
Stein A., 1921, I, c.402, fig.107.
62 Le Coq A. Chotscho, c.56, Taf.56 g, h; Bhattacharya Ch. Art
of Central Asia, c.132, fig.449-450.
63 Stein A., 1921, I, c.235, 264, fig.63-64; IV, pl.XVIII.
* Stein A., 1921, I, c.239, fig.69.
№ Stein M.A., 1907, I, с.ЗЗЗ; II, pl.VIII (внизу).
“Stein A., 1921, I, c.402, fig.107; IV, plan 28.
* Stein A., 1921, I, c.162, fig.42.
88 Там же, с.279, fig.70 (справа).
89 Там же, с.492.
78 Bhattacharya Ch. Art of Central Asia, c.84, fig.93.
71 Le Coq A. Chotscho, c.62, Taf.62/k.
“Там же, с.61, Taf.6l/a^.
73 Там же, с.62, Taf.62/h.
71* Там же, с.62, Taf.62/a.
75 Bhattacharya Ch. Art of Central Asia, c.132, fig.446. (Лан-
гар, основание 20, высота 15см.)
Там же, с.132, fig.448. (Лангар, основание 30,7x21,2, высо-
та 5,6 см.)
77 Там же, с.141, fig.501-502.
73 Douldour-Aqour et Soubachi. Ill, 1967, fig.14; Douldour-Aqour
et Soubachi. IV, 1982, pl.M/I. Прорисовка во второй из названных
книг не вполне соответствует фотографии в первой, поэтому мы вос-
производим ее с уточнениями.
216
79 Douldour-Aqour et Soubachi. IV, 1982, c.242, pl.M/5.
00 Douldour-Aqour et Soubachi. Ill, 1967, fig.15.
01 Douldour-Aqour et Soubachi. IV, 1982, c.242, pl .M/6.
02 См. деревянную базу (?) из Нийи: Ши Шуцин. О стоянке Ния,
рис.6 (фото).
83 Stein А., 1928, I, с.151.
04 Bergman F. Lou-Ian Wood-carving and Small Finds Discovered
by Sven Hedin. — BMFEA. Stockholm, 1935, №7, c.92-93, 129, pl.VII/I.
05 Stein A., 1928, I, c.152.
* Stein A.,J921, III, c.1198, 1221, pl.CXXVIII.
07 Douldour-Aqour et Soubachi. IV, 1982, c.242, pl.M/15.
08 Это деление типологическое, а не хронологическое. В рельефах
Хадды — гладкие консоли [Barthoux J. Les fouilles de Hadda. Stupas
et sites. P., 1933 (MDAFA, t.IV), c.357.
to Stein A.9 1928, I, c.192; III, pl.XV.
90 Stein A.,J928, I, c.203, pl.XV.
91 Douldour-Aqour et Soubachi. Ill, 1967, fig.16, 21 , 23, 25,
164.
*SteinA.> 1921, III, с.702; IV, pl.CXXVIII/M. I. IX. 002;
Bhattaoharya Ch. Art of Central Asia, c.131-132, fig.444 (Кизыл),
445 (Кумтура). См. также фрагменты подбалок (Бхаттачарья называет
их консолями) — там же, с.140-141, fig.497—500.
93 Douldour-Aqour et Soubachi. Ill, 1967, fig.24; Douldour-Aqour
et Soubachi. IV. 1982, с.243. См. также: Bhattaoharya Ch. Art of
Central Asia, c.134, fig.462 (Кизыл), fig.463 (Кумтура).
* Stein M.A.t 1907, I, с.377; II, pl.VIII (вверху).
Stein M.A., 1907, I, c.378, 413; II, pl.LXIX.
tosteinA., 1921, III, c.1221-1222; IV, pl.CXXVIII/M. I. XXIII.
009.
97 Stein A., 1921, I, c.247-248; IV, pl.XVIII.
98 Stein A., 1921, I, c.25, pl.XVIII.
to Bhattaoharya Ch. Art of Central Asia, c.131, fig.440-441
(Идикутшари).
^Gropp G. Archaologische Funde aus Khotan Chinesisch Osttur-
kestan. Die Trinkler-Sammlung in Ubersee-Museum Bremen. Bremen,
1974, c.64-65, Abb.22.
^Воронина В.Л. Формы и детали деревянного ордера Средней Азии. —
Вопросы теории архитектурной композиции. Вып.2. М., 1958, с.85.
жТам же, с.85, 91.
103Они есть в составе Турфанской западноберлинской коллекции,
но остались там нераспознанными (’’архитектурный фрагмент”). См.:
BTzattac/zari/a Ch. Art of Central Asia, c.140, fig.492—494.
ЖВ народной среднеазиатской архитектуре вынос подбалок зависит
от помещения и пролета. В мечетях — это 80-100 см (от центра колон-
ны) , в жилых домах — меньше (Воронина В.Л. Формы и детали, с.89).
жТам же, с.95-96.
^Bachhofer L. Die friihindische Plastik. Munchen, 1929, II,
Taf.91.
жТам же, Taf.106.
Воронина В,Л, Формы и детали, с.95-96. О роли деревянной ко-
лонны в греческой архитектуре см.: Martin R. Manuel d’architecture
greccjue. I. Materiaux et techniques. P., 1965.
Bernard P. Quatrieme campagne de fouilles a Ai Khanoum (Bac-
triane). — CRAIBL. 1969, fig.25-26.
217
^Нильсен В.А. Становление архитектуры, с.270—272.
ШВ народной архитектуре горных областей Северной Индии, так же
как и в Средней Азии, применялись подбалки с волютообразными окон-
чаниями. См.: Schmitt Е. Omamente in der Candharakunst und rezen-
ten Volkskunst im Hindukush und Karakorum. Heidelberg, 1969 (Dis-
sertationsreihe des Siidasien-Institute der Universitat Heidelberg,
Nr. 10), Taf.XV. 0 характере этого процесса в Северной Индии см. так-
же: Jettmar К. Schnitzwerke aus den Talern Tangir und Darel. —
Archiv fur Volkerkunde. Bd.14. Wien, 1960.
222При этом в каменную архитектуру, на рельефы, проникали формы,
исконно присущие местной деревянной архитектуре. Ж.Барту отметил,
что среди капителей в Хадде встречаются уступчато-ступенчатые капи-
тели, обычные в деревянной архитектуре бадахшанских таджиков, оче-
видно имеющие глубочайшую древность» Он полагает, что появление та-
ких капителей на рельефах сооружений Хадды — результат воздействия
местных форм (Barthoux J. Les fouilles de Hadda, c.31-32, fig.12).
123Сяо Mo. могаоку, c. 117, рис.12.
^Sickman L., Soper A. The Art and Architecture of China. 2nd
ed.J960, c.232.
^Воронина В.Л. Конструкции и художественный образ в архитекту-
ре Востока. М., 1977, с.8—12 (см. также ссыпки на?другие публикации
этого автора); Litvinekij В.А. Kalai-Kafirnigan. Problems in the
Religion and Art of Early Medieval Tokharistan. — EW. New Series.
1981, vol.31, №1—4, c.46-47; Литвинский Б.А., Соловьев В.С. Пробле-
мы истории и культуры средневекового Тохаристана (в свете раскопок
в Вахшской долине). М., 1985.
^Помимо указанных см. и другие работы В.Л.Ворониной: Архитек-
тура древнего Пенджикента (результаты раскопок 1954—1959 гг.). —
МИА. 1964, №124; Ордер в народной архитектуре Таджикистана. — Архи-
тектурное наследство. Вып.19. М., 1972.
Stem Ph. Colonnes indiennes d’Ajanta et d’Ellora. Evolution
et repercussions. Styles Gupta et post-gupta. P., 1972 (Publications
du Musee Guimet. Recherches et documents d’art et d’archeologie,
t.XI), fig.5-6, 11, 16—19 (Аджанта), fig.8 (Карнери), fig.105 (Элло-
pa).
128 Там же, fig. 5 (Аджанта), fig. 8 (Карнери), fig. 148 (Эллора) .
229 Pirazzoll-t 'Sergetevens M. The Han Civilization, pl. 104.
220 Douldour-Aqour et Soubachi. Ill, 1967, fig. 16, 133.
221 Сяо Mo. Дуньхуан могаоку, рис. 15.
222 Stem Ph. Colonnes indiennes, fig.33, 35-36, 43-44, 47, 50,
63, 67 (Аджанта), fig.83 (Эллора).
223 Борисов Б.Я. К истолкованию изображений на биянайманских
оссуариях. — ТОВЭ. Т.2. Л., 1940, с.46-47.
Воронина В.Л. в архитектуре Средней Азии. — Тр.
XXV Международного конгресса востоковедов. Т.З. М., 1963; она же.
Конструкции и художественный образ, с.9.
Нильсен В.А. Становление архитектуры, с.272.
226 Grunwedel A. Bericht uber archaologische Arbeiten in Idi-
kutschari und Umgebung im Winter 1902-1903. — Abhandlungen der
K.Bayerische Akademie der Wissenschaften. KI. I. Bd.XXIV, Abt. I.
Munchen, 1905, c.60.
227 Гуань Минь. Разведка древнего города Цзяохо, с.237.
с. 183 Пронина В.Л. Ордер в народной архитектуре Таджикистана,
218
329 Bhattacharya Ch. Art of Central Asia, c.139, fig.489.
330 Там же, с. 133—135, fig.465—469. К сожалению, обмерные зари-
совки отсутствуют.
331 Описание по прорисовке А.Грюнведеля см.: Grunwedel A. Alt-
buddhistische Kultstatten in Chinesisch Turkistan. B., 1912,
c.168, fig.385.
Всеобщая история архитектуры. Т.9. Под ред. А. М. Прибытковой
и др. М.-Л., 1971, с.349.
333 Sickman L., Soper A. The Art and Architecture, с.232—235,
fig.13-15, pl.160.
331 Gornbaz G. L’lnde et 1’Orient classique. Planches. P., 1937
(Documents d'art et d'archeologie, t.I), pl.35.
335 Hodge A.T. The Woodwork of Greek Roofs. Cambridge, 1960,
c.35-42.
336 Дудин С.М. Архитектурные памятники, с. 10-11.
337 Там же, с.30.
333 Bhattacharya Ch. Art of Central Asia, c. 137-138, fig.473—
483.
330 Suzuki K. Early Buddhist Architecture in Japan. Tokyo—New
York—San Francisco, 1980, c.34, fig.19.
1Ч) Воронина В.Л. Формы и детали.
141 Пугаченкова Г.А.* Ртвеладзе Э.В. и др. Дапьверзинтепа. Ку-
шанский город на юге Узбекистана. Таш., 1978, с. 195, рис.127—129.
м Воронина В.Л. Архитектура древнего Пенджикента, с.80-85,
рис.25-27.
м Litvinskij В.A. Kalai-Kafimigan, с.47-48, fig.5—7.
м Воронина В.Л. Народные традиции архитектуры Узбекистана. М.,
1951, с.98—110; она же. Народная архитектура Северного Таджикиста-
на. М., 1959, с.40-41; Писарчик А.К. Строительные материалы и кон-
структивные приемы народных мастеров Ферганской долины в XIX — на-
чале XX в. — Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Нов.серия. Т.21. М.,
1954, с.267—277; она же. Народная архитектура Самарканда Х1Х-ХХвв.
(по материалам 1938—1941 гг.). Душ., 1974, с.72—82.
3,16 Воронина В.Л. Формы и детали, с.83. Кстати, в буддийско-
согдийских текстах встречается термин ptsknp, по мнению лингвистов,
имеющий, вероятно, значение "портик", "крытая галерея", см.: Лив-
шиц В.А.л Шкода В.Г. Согдийские надписи из храма! в Пенджикенте.—
НАА. 1982, №5, с.133, примеч.11.
м Дудин С.М. Архитектурные памятники, с. 10, 31-32.
147 Stein А., 1921, I, с.535.
lle Grunwedel A. Bericht, с. 144-145.
149 Первая Русская Туркестанская экспедиция. Фото. Подлинники в
Отделе Востока Гос.Эрмитажа, инв.1968/376.
330 Grunwedel A. Bericht, с.29—31, Fig.22.
351 Le Coq A. Chotscho, Taf. 60/c.
a Grunwedel A. Bericht, c.85, Fig.74—76.
333 Stein A., 1928, I, c.175.
331 Нильсен B.A. Становление архитектуры, с.257; Литвинский Б.А.л
Соловьев В.С. Проблемы истории и культуры средневекового Тохариста-
на.
356 Литвинский Б.А.л Зеймаль Т.П. Аджина-тепа, с.22, 38; Литвин-
ский Б.А.л Соловьев В.С. Проблемы истории и культуры.
35 Дудин С.М. Архитектурные памятники, с. 10.
219
Первая Русская Туркестанская экспедиция. Фото. Подлинники в
Отделе Востока Гос.Эрмитажа, инв. 1968/373; ТЭ-407.
388 Grunwedel A. Bericht, с.75, Fig.61.
139 Там же, с. 38 .
380 Ее Coq A. A Short Account of the Origin, Journey and Results
of the First Royal Prussian (Second German) Expedition to the Tur-
fan in Chinese Turkestan. — JRAS for 1909. L., 1909, c.313.
ж Grunwedel A. Bericht, c.84, Fig.72.
382 Подробно об этом см.: Литвинский Б.А.Л Зеймаль Т.Н. Аджина-
тепа. с.38-39, 43-44.
Воронина В.Л. Архитектурные памятники древнего Пенджикента.—
МИА. 1953, №37, с. 120—123; Нильсен В.А. Становление архитектуры,
с.240—256; Литвинский Б.А., Зеймаль Т.И. Аджина-тепа, с.34—38; Лит-
винский Б.А.Л Соловьев В.С. Проблемы истории и культуры.
Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.10.
385 Le Coq A. Chotscho, Taf. 69/с.
388 Grunwedel A. Bericht, с.96.
357 Ее Coq A. A Short Account, с.313.
168 Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспедиция, табл.XXXVI.
388 Douldour-Aqour et Soubachi. IV, 1982, pl.M/3.
138 Bhattaoharya Ch. Art of Central Asia, c. 129-130, fig.431—
435.
171 Там же, с.82, fig.90a.
132 Stein A., 1921, III, с.1201; IV, pl.CXXVIII/Mi. V.003.
133 Stein A., 1921, III, c.1219-1220; IV, pl .CXXXVIII/M.XV.0029.
Л Bhattaoharya Ch. Art of Central Asia, c.143, fig.517.
335 Кочнев Б.Д.* Русанов В.Д. Раннесредневековое резное дерево
из Талисортепа. — ОНУ. 1973, №4, с.59-60. Цветки заполняют и архи-
вольт арки первого типа на фризе Джумалак-тепе (Нильсен В.А. Станов-
ление архитектуры, рис.110). В Индии цветочное заполнение архиволь-
та известно уже в Удайагири — памятнике, вероятно, 1в. н.э. (Bach-
hofer Е. Die friihindische Plastik, II, Taf. 134, 136, 137 и др.). См.
также арки на беграмской резной кости: Haokin J. Nouvelles recher-
ches archeologiques a Begram (ancienne Kapici (1939-1940). Plan-
ches. P., 1954 (MDAFA, t.Xl), fig.12.
л Creswell K.A.C. Early Muslim Architecture. Umayyads. A.D.
622-750. 2nd ed. Vol.I. Pt I. Oxf., 1969, c.198-201.
337 Stem Ph., Bdnisti M. Evolution du style Indien d’Amaravati.
P., 1961 (Publication du Musee Guimet. Recherches et documents
d’art et d’archeologie, t.VII), c.46-48, fig.63-66, pl.XIII, XIV,
XXV; Auboyer J.9 Enault J.—F. La vie publique et privee dans 1’lnde
ancienne (II siecle av. J.-C. —VIII siecle environ). Fasc. I
(Premiere partie). L’architecture civile et religieuse. P., 1969
(Publications du Musee Guimet. Recherches et documents d’art et
d’archeologie, t.VI), pl.VI, XIV.
Auboyer J. Introduction a 1’etude de 1’art de 1’Inde. Roma
1965 (Serie Orientale. Roma, t.XXXI), fig.3.
Bachhdfer E. Die friihindische Plastik, Taf.91.
Stein A., 1921, I, c.165, 185, 190-191; IV, pl.XIV.
Gropp G. Archaologische Funde, c.70.
382 Stein A., 1921, I, c.166, 191, pl.XVII.
Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.9-10, 13, 28; Ольден-
бург С.Ф. Дневники, л.1.
220
ж Grunwedel A. Bericht, с.57-60.
Там же, с.61. Квадратные изразцы, размером от 32x32 до 40х
40, с рельефной розеткой в центре и четвертьрозетками по углам,
найдены в Хочо-Идикутшари (Le Coq A. Chotscho, Taf.61/g-i), в Бей-
тине (Синьцзянская экспедиция Института археологии Академии об-
щественных наук КНР. — Каогу. 1982, с.173-174). На одной из роспи-
сей в Безеклике изображен прямоугольный пруд, борта и стенки (?)
которого выложены цветными изразцами, и др. (подробнее см.: Esin Е9
Antecedents and Development of Buddhist and Manichean Turkish art
in Eastern Turkestan and Kansu. Istanbul, 1967, c.21—23). Это, оче-
видно, китайские изразцы /об истории изразцов в Китае см.: Juli-
ano A.L. Teng-hsien: an Important Six Dynasties Tomb. Ascona, 1980,
c. 15—21 (с подробной библиографией)?. Вероятно, производство таких
изразцов и их местных вариантов было освоено местными мастерами.
338 Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.12.
387 Stein А., 1921, I, с.234, fig.56. Аналогичной была конструк-
ция дверной рамы в Кирише (публикация фрагмента: Bhattaoharya Ch.
Art of Central Asia, c.130, fig.437). Рама собиралась на шипах.
388 Bergman F.~ Lou-Ian, c.79—81, 125-126, pl.I and fig.I.
388 Douldour-Aqour et Soubachi. Ill, 1967, fig.26.
130 Там же, fig.27; Douldour-Aqour et Soubachi. IV, 1982,
fig.N/3.
131 Gropp G. Archaologische Funde, c.68, llbb.25.
332 Воронина В.Л. Архитектура древнего Пенджикента, с. 122—124.
130 Дудин С.М. Археологические памятники, с. 12. О подпятниках
см. также: Ольденбург С.Ф. Дневники, л.5.
ж Grunwedel A. Bericht, с.113.
135 Дудин С.М. Археологические памятники, с. 12-13, 18.
135 Grunwedel A. Bericht, с.55, Fig.54.
Le Coq A. Chotscho, Taf.69/h.
138 Grunwedel A. Bericht, c.74, 75, Fig.61; Дудин С.М. Археоло-
гические памятники.
138 Gropp G. Archaologische Funde, c.69, Fig.26-27. См. окна,
изображенные в живописи: Grunwedel A. Altbuddhistische Kultstatten,
Fig.543.
280 Bergman F. Lou-Ian, c.85, 126-127, pl.III/5—8. См. также:
Stein A., 1928, pl.XXXII, L.B. V.009. Cp.: Le Coq A. Bilderatlas
zur Kunst und Kulturgeschichte Mittelasien. Graz, 1977 (Nachdruck)/,
c.33. Fig.250/1.
Дудин С.М. Архитектурные памятники, с.50—52.
“ Stein А., 1921, III, plans 8-17.
® Stein Л., 1921, I, с.239.
** Там же, с.235, fig.71 (Нийа) ; с.279-280, fig.72 (Эндере).
Для Нийи см. также: Ши Шуцин. О стоянке Ния, рис.7 (фото).
206 Grunwedel A. Bericht, с. 171, Fig. 164.
208 Toumchouq. I. Planches. P., 1961 (Mission P.Pelliot, I),
fig.20; Toumchouq. II. Par M.Paul-David, M.Hallade et L.Hambis. P.,
1964 (Mission P.Pelliot, II), c.127.
207 Douldour-Aqour et Soubachi. IV, 1982, c.52, 54.
Подробный обзор и попытку классификации см.: Toumchouq. II,
1964&9С’127“131,
Дудин С.М. Археологические памятники, с. 14—16.
Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспедиция, с.8,
рис.7 (фото).
221
211 Дудин С.М. Археологические памятники, с. 15.
232 Le Coq A. Chotscho, с.6. На Аджина-тепа именно такова плани-
ровка одного пандуса монастырской половины.
233 Grunwedel A. Altbuddhistische Kultstatten, Fig. 180.
214 Там же, с.303, fig.616.
235 Le Coq A. Die buddhistische Spatantike. III. Graz, 1974
(Nachdruck), c.10.
216 Литвинский Б.А. Древняя этнокультурная общность Восточного
Туркестана и Средней Азии. — НАА. 1983, №6, с.68.
Примечание: ценный труд М.Maillard. Grottes et monuments d’Asie
Centrale. P., 1983 был получен уже после сдачи в печать нашей статьи
и поэтому ее материалы и выводы никак не могли быть использованы.
I В.Г.Луконин!
ЗОЛОТОЙ СОСУД С ’’ИСТОРИЕЙ КОЗЫ” ИЗ МАРЛИКА
Расселение иранских племен на территории современно!о
Ирана, согласно одной из наиболее аргументированных тео-
рий, относится к XI в. до н.э.1. И хотя продолжаются споры
о путях проникновения иранцев на плато и о методах внед-
рения их в пестрое автохтонное население, многое прояс-
нили исследования памятников материальной культуры пери-
одов ’’Железный век I” (приблизительно 1300-1000 гг.
до н.э.), ’’Железный век II” ( 1000-800 гг.) и ’’Железный
век III” (800-550 гг.) в разных областях Ирана (особенно
в западных)2. Сложнее проследить на этих ранних этапах
процесс формирования культуры и идеологии иранцев. Один
из ключей к постановке такой задачи — найденные при рас-
копках памятники искусства, хотя их датировки (а иногда,
к сожалению, и сами археологические комплексы) не всегда
надежны. Одному из таких памятников, золотому кубку с
’’историей козы” (см. рис.), и посвящена эта статья.
Этот сосуд, происходящий из могильника на холме Мар-
лик (Гилян, в 14 км к востоку от г.Рудбар; погребение в
квадрате VI В3), выполнен техникой чекана с оборота с по-
следующей гравировкой. Изображения на наружной поверх-
ности этого высокого кубка без ножки разделены на пять
регистров. Е.Негахбан, производивший раскопки, так опи-
сывает то, что изображено на сосуде: "В нижнем ряду /А/
маленькая козочка сосет молоко матери. Во втором ряду/В/
молодая коза, у которой только что отросли рога, обгла-
дывает листья ’’древа жизни”. В третьем ряду /С/ изобра-
жен дикий кабан (вероятно, тот, что задрал козу). Вчет-
вертом ряду /D/ простерто тело-козы, уже старой, о чем
свидетельствуют ее длинные загнутые рога; ее внутреннос-
ти клюют две громадные хищные птицы. В пятом ряду /Е/
небольшое по размерам существо — эмбрион или, может быть,
обезьяна — изображено сидящим перед небольшим предметом.
Если это эмбрион, он должен обозначать новое рождение,
если же обезьяна, то, вероятно, она рассказывает всю эту
историю. Для древних иранских сказок характерно, что
именно животные, чаще всего обезьяна, рассказывают их”1*.
Это описание требует Некоторых уточнений: "коза-мать”
в нижнем ряду — не коза, а лань; "подросшая коза” с ост-
рыми прямыми рогами во втором ряду — обычный козел; в
четвертом ряду — горная коза с длинными изогнутыми рога-
223
ми, а предмет перед ’’эмбрионом или обезьяной” — один из
дериватов ’’древа жизни”. Таким образом, строго говоря,
на сосуде помещены изображения животных разных пород,
Золотой сосуд с ’’историей козы” из Марлика (прорисовка)
точнее, пять различных композиций, запечатленных на од-
ном сосуде. Объединяются ли они в ’’повествование”, кото-
рое прочел на этом кубке Е.Негахбан? Прежде чем ответить
на этот вопрос, необходимо рассмотреть иконографические
истоки этих композиций.
Изображение маленькой лани, которая сосет молоко ма-
224
Владимир Григорьевич Луконин
(1932—1984)
тери, повернувшей к ней голову (в нижнем регистре, по-
вторено пять раз), встречается на памятниках искусства
древнего Востока, главным образом на печатях, нередко
(наиболее ранние из тех, что удалось найти, — приблизи-
тельно XVII в. до н.э.), но точная аналогия сцены с изо-
бражением лани есть только на плакетках из резной кости,
хранящихся в Аббег-музее и относимых к знаменитому кладу
из Зивие. Даже в том случае, если эти плакетки и не бы-
ли найдены именно в Зивие, они ничем не отличаются по
стилю и технике от многочисленных таких же плакеток, бес-
спорно принадлежащих к этому кладу и опубликованных как
в первой работе А.Годара, посвященной Зивие, так и в
последней работе Р.Гиршмана5.
Плакеток с газелью и детенышем всего три6, это обрам-
ленные рельефной рамкой узкие полосы (12,1*2 ,8 см) . Две
из них изображают двух пасущихся горных коз (вправо) и
одну газель, повернувшую голову к детенышу, сосущему
молоко. На третьей плакетке7 та же сцена, но повернутая
в другую сторону, детеныш газели опустился на согнутые
передние ноги8.
К изображению в нижнем регистре марликского кубка
чрезвычайно близки не только сама композиция, но и сти-
листические детали (выделенная передняя лопатка, ребра,
изображение шерсти по краю туловища). Все они не только
присутствуют на плакетках резной кости (условно эта
группа названа ’’местной” в отличие от костяных плакеток
в типичном позднеассирийском стиле, также найденных в
Зивие), но и характерны для изображений реальных и фан-
тастических животных на предметах из золота, происходя-
щих из Зивие. В частности, именно этими стилистическими
признаками отличаются, например, изображения львов в
сцене борьбы царя со львом на деталях золотой обивки
колчана (?), хотя и выполненного в ассирийском духе и по
позднеассирийской иконографической схеме, но отличного
от собственно ассирийских композиций9, как, впрочем, и
от изображений животных на резной кости, происходящей
из раскопок Арслан-Таша38 и Нимруда31.
Даты этих плакеток, разумеется, зависят от даты всего
комплекса Зивие, но тот неоспоримый факт, что в резной
кости Зивие имеются определенные отличия по стилю от
резной кости Хасанлу IV, обнаруженной в бесспорном архе-
ологическом контексте и датируемой IX в. до н.э.32, равно
как и близость плакеток из Зивие аналогичным изделиям
из Нимруда, позволяют помещать их где-то в пределах вто-
рой половины VIII в. дон.э.33.
Композиция во втором регистре (два козла с прямыми
рогами у ’’древа жизни”, повторена три раза) сама по се-
бе также имеет немало аналогий, прежде всего в древне-
месопотамской глиптике. Два козла (преимущественно гор-
ные) по сторонам ’’древа жизни” и в IX-VIIIbb. остаются
широко распространенным сюжетом как на уже упоминавших-
ся изделиях из кости, так и на других памятниках1**. И са-
мо ’’древо жизни", и поза козлов на кубке близки изобра-
жениям на нижнем фризе луристанского бронзового колчана
15 441 225
из Метрополитен-музея , датируемого VI11 — началом VII в.15.
Однако иконографически наиболее близкий тип козлов в
той же позе представлен на фаянсовом цилиндре средне-
эламского периода (около XIII в. до н.э.), найденном
Р.Гиршманом в Чога Занбиле36. Та же иконография козлов,
но в иной композиции (крылатый лев и пара козлов) пред-
ставлена и на золотой чаше "из Амлаша", экспонировавшей-
ся в 1961 г. в Париже17; сосуд датирован Р.Гиршманом IX-
VIII вв. (эту дату Р.Гиршман предложил для всех сосудов
из Амлаша)38, хотя зависимость изображений козлов на нем
от чогазанбилского цилиндра очевидна33. Дата амлашского
кубка тем не менее может быть и более ранней, если учи-
тывать, например, очень своеобразную "геометрическую"
штриховку на туловищах козлов и оленей (в нижнем регист-
ре амлашского кубка) — двойными линиями с полукружьями
(такую же, как и на баранах, изображенных на дне вазы
из Хасанлу20), и рельефные розетки в том же нижнем ре-
гистре, похожие на розетки серебряной обкладки, найден-
ной где-то в Иране и отнесенной Э.Порада ко времени,
близкому к дате вазы из Хасанлу21.
Что же касается "древа жизни", листья которого объ-
едают козлы на марликском кубке, то оно бесспорно асси-
рийское — VIII в. до н.э. Разделка туловища и ног козлов,
прием изображения шерсти — такие же, как в нижнем ре-
гистре. Таким образом, если иконографические аналогии
изображениям нижнего регистра (плакетки "местного стиля"
из Зивие) дают дату не ранее второй половины VIII в.
до н.э., то для второго регистра даты получаются более
широкие — от XIII до IX в. (цилиндрические печати, широко
распространенные в Северо-Западном Иране и Прикаспии, а
возможно, и золотые сосуды Амлаша) , но стиль исполнения —
тот же, что в нижнем регистре.
В четвертом регистре трижды повторена композиция,
изображающая двух грифов, клюющих мертвого горного коз-
ла (с большими загнутыми рогами). Ближайшие иконографи-
ческие аналогии этой сцене — от касситских цилиндричес-
ких печатей (XIV-XIII вв.) через хеттские рельефы Кара-
тепе, вплоть до ранних чернофигурных кратеров из Вари
(около Афин) — проследила Э.Порада в уже упоминавшейся
статье, посвященной раннеиранской иконографии. Э.Порада
считает, что этот мотив появляется (на второстепенном
плане) в касситский период, и полагает, что и позже, на
хеттских рельефах, да и на серебряных обкладках с тер-
ритории Ирана (XII-XI вв.), мотив двух хищных птиц и их
жертвы — горной козы, или газели (на обкладках) , или
козла (в рельефах Каратепе) — это мотив, связанный с
символикой выигранного сражения, "удачи во время боя",
и потому он всегда сопутствует изображениям воинов22. Та-
ким образом, сюжетно-иконографические аналогии четверто-
му регистру марликского кубка — от XIII до IX в., а сти-
листические особенности (изображение самой горной козы) —
такие же, как в нижнем регистре. Использованная масте-
ром композиция могла быть заимствована или непосред-
226
ственно с цилиндрических печатей касситского времени,
или скорее с более поздних воспроизведений этой сцены
на каких-то иных памятниках, вроде серебряных пластин-
обкладок из Северо-Западного Ирана23.
Приведенные сопоставления показывают, что мастер, из-
готовивший марликский кубок с ’’историей козы”, использо-
вал готовые образы, существовавшие в нескольких разных
изобразительных языках, но все они были для него в рав-
ной мере чужими, а сам кубок нельзя отнести ни к одному
из тех культурных миров, изобразительные традиции и при-
емы которых нашли в нем отражение.
К сожалению, археологический ’’контекст” кубка с ’’ис-
торией козы” также не дает ясного ответа на вопрос, кем
и когда он был изготовлен. По форме и по орнаментации
краев и дна этот кубок входит в обширную группу золотых,
серебряных и бронзовых сосудов, найденных на территории
Южного Азербайджана и Прикаспия как археологами, так и
при неконтролируемых раскопках (золотая ваза из ’’Сгорев-
шего здания I” в слое Хасанлу IV3*; другие сосуды из мар-
ликского могильника, из которых опубликовано девять зо-
лотых сосудов25 и пять серебряных26; два золотых и несколь-
ко серебряных и бронзовых сосудов из района Калураза в
Гиляне27; золотой'сосуд с изображениями львов, найденный
в 1934 г. вместе с золотым и бронзовым кинжалами и боль-
шим количеством керамики при строительстве бассейна во
дворце Реза-шаха в Калардаште в Мазандеране26; и, наконец,
более двух десятков сосудов того же стиля, попавших че-
рез антикварный рынок в различные музеи и частные собра-
ния29). Даже наиболее надежный из перечисленных археоло-
гический комплекс — ’’Здание I” слоя Хасанлу IV — датиру-
ется достаточно широко, если говорить о слое в целом, —
Х-1Хвв., а гибель здания относят примерно к 800 г.
до н.э.30.
Раскопки в самом Марлике (в долине р.Гоухарруд, у
дороги из Тегерана в Казвин, близ сел.Несфи) начались в
конце 1961 г. и заняли два сезона. Всего было раскопано
53 погребения (автор раскопок выделяет четыре типа)31.
Открытие этого могильника вызвало большой интерес, но
оценки научного качества раскопок колебались от самых
восторженных32 до самых критических33. Вызывает серьезные
сомнения датировка могильника ХИ-Хвв. (период ’’Желез-
ный век I”), так как там присутствуют предметы, относя-
щиеся и к более позднему времени — вплоть до VII в.
до н.э.3*. Значительный разрыв в датах вещей, происходя-
щих, судя по предварительным публикациям, из одной моги-
лы (три-четыре века и более) , и явно длительное сущест-
вование самого могильника в целом, разновременность по-
гребений в нем, не позволяют сколько-нибудь уверенно
опираться на суммарные датировки, а детальным описанием
археологических обстоятельств, при которых был найден
кубок с ’’историей козы”, мы не располагаем.
Таким образом, наиболее поздняя иконографическая ана-
логия (для нижнего регистра кубка) — не ранее второй по-
15-2 441 227
ловины VIII в. до н.э. — определяет и дату сосуда в целом,
а археологические материалы не противоречат такой дати-
ровке, но не более.
Воспроизведенные на кубке композиции — ’’цитаты” из
различных изобразительных ’’текстов”, потерявшие и свой
первоначальный смысл, и символику. И для мастера-торев-
та, изготовившего сосуд, эти ’’тексты” были явно чужими.
Создатель марликского кубка, конечно, не ’’антиквар”, вы-
искивавший определенные древние образы на древних памят-
никах. Наоборот, он пользовался, видимо, тем, что нахо-
дилось у него под рукой — компактными произведениями,
широко распространенными в Северо-Западном Иране в VIII
или даже VII в. до н.э.: цилиндрические печати — митаний-
ские, эламские, касситские, ассирийские — обнаружены в
нескольких могильниках периодов’’Железный век I—III”, рас-
копанных на этой территории (в том числе в Сиалке В, в
могильниках Нуристана35, да и в самом Марлике36) . Предполо-
жение, что этот мастер был иранцем, а сделанный им ку-
бок — одно из наиболее ранних произведений иранского ис-
кусства, дошедшее до нас, не только вполне объясняет со-
четание в одном произведении нескольких (и весьма дале-
ких друг от друга) художественных традиций, но и хорошо
согласуется и с общеисторической ситуацией в Иране во
второй половине VIII-VII в., и с археологическим ’’кон-
текстом” самого Марлика и расположенных в этом же районе
памятников, и, наконец, с дальнейшими путями формирова-
ния иранского искусства на раннем этапе, его закономер-
ностями и принципами.
Марликский кубок в этом отношении существенно отлича-
ется от целого ряда близких ему по времени памятников
торевтики. У нас нет, например, ни необходимости, ни ос-
нований искать иранскую интерпретацию для изображений на
знаменитой чаше из Хасанлу (боги, герои, звери и чудови-
ща в сценах заклания овец, борьбы героя с человеко-драко-
ном, ритуального убийства ребенка, полета девушки на ор-
ле) 37 — это скорее всего иллюстрации к местным хурритским
мифам, сохраненным в хеттской передаче (’’Божественное
царство”, ’’Песни Улликумы”), которые выполнены в единой
и внутренне не противоречивой изобразительной традиции.
Мы не знаем иранского мифа, запечатленного на кубке,
но гораздо важнее другое: можно проследить, как это по-
вествование составлялось из совсем других историй — позд-
неассирийской лани с детенышем, эламского или амлашского
козла у ассирийского ’’древа жизни”, касситской горной ко-
зы и грифов, с помощью которых мастер марликского кубка
все же рассказал свою историю. Регистр с дикими кабана-
ми (или волками?) — по-видимому, теми самыми, которые
задрали козу (третий регистр, ’’шествие” из шести зве-
рей), —мастер, возможно, скомпоновал самостоятельно.
Вероятно, среди памятников Северо-Западного Ирана со вре-
менем можно будет найти похожую процессию зверей, но со-
четания ее с грифами (над ними) не встречается, кроме
этого кубка, нигде больше. Обезьяноподобное существо в
самом верхнем регистре между грифами (повторено трижды,
228
над каждой парой грифов), там, где в оригинальной кас-
ситской композиции должна была находиться муха, также
не встречается нигде, кроме марликского сосуда. Это су-
щество с человеческой (?) головой, покрытым шерстью те-
лом, странными лапами и маленьким хвостиком. Одной из
лап оно трогает цветок позднеассирийского ’’древа жизни”,
орнаментированного, однако, так же, как и сперение на
шеях грифов.
Это создание —'опять творчество мастера кубка, что-то
вроде "фонетического комплемента к иноязычной идеограм-
ме”, опять связь всех разнородных цитат в одно целое —
некий сказочный персонаж, связывающий все, что изображе-
но на кубке, в единое повествование. У мастера кубка
для этого персонажа не было никакой модели, никакой по-
хожей композиции, он — целиком порождение творческой
фантазии мастера, он и определяет границы этой фантазии.
Рассказ на кубке — это рассказ о жизни и смерти, про-
стой, бесхитростный, лишенный начисто той сложной симро-
лики и смысла, которые имели отдельные фразы, из кото-
рых он составлен, в своих родных языках. Кто этот мас-
тер? Иранец, мидиец? Во всяком случае, он не ассириец,
не хуррит, не эламитянин. Мне уже приходилось писать о
том, что именно по такой модели создавались памятники
раннеиранского искусства — мидийского, раннеперсидского
и искусства скифов на стадии Келермесса38.
Примечания
1 Грантповский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии.
М., 1970.
2 Краткий обзор см.: Дандамхев М.А.Л Луконин В.Г. Культура и
экономика древнего Ирана. И., 1980, с.43—71, где указана и основная
литература. /Теперь см. также: Медведская И.Н. Иран последней чет-
верти II тысячелетия до н.э. по археологическим материалам. К ран-
ней истории иранских племен. Автореф.канд.дис. Л., 1978; Medved-
вкауа I.N. Iran. Iron Age I. — British Archaeological Reports. L.,
1982, №1267.
Negahban E. A Preliminary Report on Marlik Excavation. Tehe-
ran, 1964 (далее — Negahban E. Marlik), fig. 113, pl.IV, c.54-55.
** Там же, с.54-55.
5 В обострившихся в последнее время спорах вокруг комплекса Зи-
вие дебатируется уже не только вопрос о датах вещей, не только воп-
рос о том, было ли Зивие погребением или кладом, но и, главное, все
ли предметы ”из Зивие”, хранящиеся во многих музеях мира, принадле-
жат к этому комплексу. Крайней точки зрения придерживается О.Маска-
релла (MuecareZZa 0. "Ziwiye” and Ziwiye. The Forgery of a Proveni-
ence. — Journal of the Field Archaeology. 1977, vol.4, c.197—219;
он же. The Treasure that Just Grew and Grew. — The Sunday Times.
1978, May 7, с.17), утверждающий, что среди вещей, приписываемых
сокровищу Зивие”, часть — современные подделки, часть — вещи, най-
денные во время коммерческих неконтролируемых раскопок на северо-
западе Ирана, и лишь небольшая часть, преимущественно изданная А.Гот
15-3 441
229
даром {Godard A. Le Tresor de Ziwiye (Kurdistan). Haarleui, 1950),
возможно, связана с этим кладом. В ответ на это Р.Гиршман опублико-
вал книгу "Tombe princiere de Ziwiye et le debut de 1’art animalier
Scythe". P., 1979 (вышла посмертно), где дал детальное описание ис-
тории находки, раскопок и ряд новых фотографий предметов из Зивие
в коллекциях музеев Тегерана и Лувра. По мнению Р.Гиршмана, все эти
вещи происходят из кургана вождя скифов Мадия, сына Партатуа, по-
хороненного в Зивие около 624 г. до н.з.
6 Wilkineon Ch.К. Ivories from Ziwiye. Bern, 1975, c.29-30,
fig. 10, a, b.
7 В коллекции Метрополитен-музея; первая публикация — в 1952 г.,
почти сразу же после первой публикации "клада из Зивие" {Wilkin-
son Ch.К. Some New Contacts with Nimrud and Assyriya. — Bulletin
of the Metropolitan Museum of Art. 1952, vol.10, №8, c.233).
0 Часть такой же плакетки опубликована и у А.Годара (Le Tresor
de Ziwiye, с.80, fig.69).
9 См., например, Wilkinson Ch. Ivories, с.74-75, но близкая сти-
лизация ребер и лопаток характерна и для ассирийских рельефов кон-
ца VIII — начала VII в. (например, см.: Barnett R. Assyrische Ра-
lastreliefs. Prague, 1956). Такая стилизация появляется, во всяком
случае, после Тиглат-Паласара III (ср.: Barnett /?., Falkner М. The
Sculptures of Tiglat-Palasar III (745—727 B.C.) at Nimrud. L.,
1962).
30 Thureau-Dangin A. Arslan Tash. P., 1931, pl.XXXVII-XLI.
11 Barnett R. The Nimrud Ivories in the British Museum. L.,
1957.
32 Muscarella 0. Hasanlu 1964. — Bulletin of the Metropolitan
Museum of Art. 1966, №3, c. 121—135.
13 Ч.Вилкинсон датирует резную кость из Зивие временем после
Тиглат-Паласара III (745—727): Wilkinson Ch. Ivories, с.16. Связи
по мелким стилистическим признакам некоторых сосудов Марлика с па-
мятниками Зивие уже отмечались (см.: Forada Е. The Art of Ancient
Iran. N.Y., 1965, c.133-134). Золотая голова льва из могилы в квад-
рате XVII Е {Negahban Е. Marlik, №85), возможно, принадлежала золо-
тому браслету, похожему на браслет из Зивие (см.: Forada Е. The
Art of Ancient Iran, pl.39).
Например, на глазурованном кирпиче (egyptian blue) из Хасан-
лу IV. См.: Forada Е. The Art of Ancient Iran.
35 Издавался неоднократно (например, Ghirshman R. Perse. Proto-
Iraniens. P., 1962, fig.91), аналогичный — в музее Иран-и Бастан.
Стиль этого колчана очень близок к стилю некоторых сосудов из Амла-
ша (в частности, см.: 7000 Years of Iranian Art. N.Y., 1964, № 67 В,
pl.XII; ср.: Hakemi A. Excavations in Kaluraz, Gilan. — Bulletin
of the Asia Institute. Shiraz, 1973, vol.3, c.7, fig.3, 5) и, соот-
ветственно, некоторых закавказских бронзовых поясов. Сосуд, близкий
к этому стилю, опубликован и Е.Негахбаном (Marlik, fig.107,
fig.17 В).
36 Forada Е. The Art of Ancient Iran, fig.30.
37 Из коллекции Долорес Селиковиц (Нью-Йорк). См.: 7000 Years,
№67 А , pl.VI; Ghirehman R. Perse. Proto-Iraniens, fig.36.
30 Cm.: 7000 Years, c.14-15. Дата вполне согласуется с археоло-
гическими материалами из Ампаша, изданными А.Хакеми.
19 Erlenmeyer М.-Ь.9 Erlenmeyer Н. Fruhiranische Stempelsie-
gel II. — Iranica Antiqua. Leiden» 1965, vol.5, fasc.1, c.10, n.3.
230
20 Brent,jее В. Die orientalische Welt. B., 1970, Taf .XXV.
21 Porada E. The Problems of Iranian Iconography. — The Memorial
Volume of the Vth International Congress of Iranian Art and Archae-
ology. Vol.1. Tehran, 1972, c.163—177, fig.2. Дата, предлагаемая
ею для этого объекта — XII-XI вв., — прямо зависит от ее датировки
вазы из Хасанлу, но последнюю можно датировать и более поздним вре-
менем — IX в. до н.э.
22 Porada Е. The Problems of Iconography, с.174—176. Иконографи-
ческую параллель этой сцене в хеттских рельефах из "загородного
дворца" Каратепе см.: Lloyd S. The Art of Ancient Near East. L.,
1971. fig.184.
23 Пластинки принадлежали А.М.Саклеру и сейчас хранятся в Музее
Колумбийского университета (Нью-Йорк). Одна из них опубликована
А.Фракас (Animal Style Art from East to West. N.Y., 1970, c.33,
№6). Те же самые источники, тот же мир образов в целом и та же сце-
на — в нижнем регистре луристанского бронзового колчана из коллек-
ции Барьбе. Общая дата таких колчанов — VIII-VII вв. Мастер колчана
использует для изображений в пяти регистрах преимущественно мита-
нийские и среднеассирийские печати, как и мастер марликского кубка.
Некоторые из образов этого колчана связываются и с сосудами "мар-
ликского стиля". См.: Moorey P.R.S. Some Elaborately Decorated
Bronze Quiver Plaques made in Luristan, c.750—650 B.C. — Iran,
1975. vol.13, c.24, fig.5.
Dyeon R. Digging in Iran; Hasanlu 1958. — Expedition. Vol.1.
Philadelphia, 1959, c.4—17; он же. Notes on Weapons and Chronology
in Northern Iran around 1000 B.C. — Dark Ages and Nomads c. 1000
B.C. Istanbul, 1964, с.42. Вазе из Хасанлу посвящена обширная лите-
ратура, насчитывающая более сотни названий.
25 Negahban Е. Marlik, fig. 107, 109, 1 1 1-114, pl.VIII А,В. Девя-
тый сосуд — с изображением крылатых льво-сфинксов с бородатыми че-
ловеческими головами — опубликован Е.Негахбаном в газетной заметке
(Illustrated London News. April 28, 1962).
26 Negahban E. Marlik, fig. 103—105, 108 (последний — серебряный
"чайник" с золотыми аппликациями). Пятый серебряный сосуд — с изо-
бражением оленей — опубликован в Illustrated London News, May,
1962. Очень близкий сосуд фигурировал на выставке "7000 лет искус-
ства Ирана", организованной Р.Гиршманом в январе 1961 г. в Париже
(Sept mille ans d’art en Iran. Paris, octobre 1961 — janvier 1962,
№71, pl.VIII). См. также рисунок этого же сосуда: Culican W. The
Medes and Persians. N.Y., 1965, fig.102.
Краткое описание: Хакеми А. Предметы из металла, найденные в
районе Калураза (на перс, языке). — The Memorial Volume of the Vth
International Congress of Iranian Art and Archaeology. I. Tehran,
1972, с.8-9. Воспроизведения: Hakenri A. Excavations in Kaluraz,
c.7.
28 Публиковался неоднократно. Описание обстоятельств находки и
некоторые найденные с сосудом материалы (в том числе горло и ножка
от еще одного золотого сосуда) см.: Samadi Н. Les decouvertes for-
tuites. —Arts asiatique. P., 1959, t.6, c.175—183, fig.2—16.
29 Наиболее интересные фигурировали на выставке "7000 лет искус-
ства Ирана" в Париже (Каталог, № 64—67, 71—80), в том числе и элек-
тровый сосуд, приобретенный Лувром (Parrot A. Acquisitions inedites
du Musee du Louvre. — Syria. 1968, vol.35, pl.XV). Бронзовые cocy-
15-4 441 231
ды того же стиля см.: MuecaveZZa 0. A Bronze Vase from Iran and
Its Greek Connections. — Metropolitan Museum Journal. N.Y., 1972,
vol.5, c.25-50.
30 /Теперь предложено связывать гибель здания с походом Саргона
714г. до н.э. — Медведская И.Н. Хасанлу IV и некоторые вопросы ис-
тории Урарту IX-VIIIbb. до н.э. (доклад в июле 1984 г. на XXXIМеж-
дународном ассириологическом симпозиуме — Rencontre assyriologique
internationale ) .J
31 Общее описание в советской археологической литературе см.:
Погребова М.Н. Иран и Закавказье в раннем железном веке. М., 1977,
с.154-156.
32 Литературу до 1976 г. см. в цитированной работе М.Н.Погребо-
вой. Некоторыми исследователями Марлик рассматривался как один из
эталонных памятников для периода ЖВ I, а его материалы часто при-
влекали для датировки памятников соответствующего периода в Закав-
казье.
33 Так, в письме ко мне от 3 января 1978 г. Р.М.Гиршман писал:
’’Девять десятых вещей, фигурирующих в отчете Е.Негахбана, не проис-
ходили из раскопок. Большинство вещей было реквизировано полицией
у местного населения в ряде деревень Амлаша и Марлика”.
34 Подробнее об этом см.: Дандамаев М.А.Л Луконин В.Г. Культура
и экономика древнего Ирана. М., 1980, с.59—64.
35 Vanden Berghe L. Excavations in Luristan.Kalleh Hissar. *-
Bulletin of the Asia Institute. Shiraz, 1973, c.25-26, fig.8—11. 0
распространении древневосточных цилиндров в Северо-Западном Иране
и Закавказье см.: Пиотровский Б.Б. Урартские надписи из раскопок
Кармир-блура. — Дьяконов И.М. Урартские письма и документы. М.-Л.,
1963, с.10—13 (там же основная литература).
* Negahban Е. The Seals of Marlik-Tepe. — The Journal of Near
Eastern Studies. Chicago, 1977, vol.36, №2.
37 См. примеч.24.
xЛуконин В.Г. Искусство древнего Ирана. М., 1977, с.8—36 /*та
статья В.Г.Луконина была написана в 1978 г. Небольшие дополнения,
сделанные при подготовке ее к печати, даны в квадратных скобках^.
Б. И\ Маршах
ИСКУССТВО СОГДА
Искусство Согда было открыто за последние десятилетия
благодаря археологическим раскопкам в Средней Азии. Ес-
ли полвека тому назад знали только терракотовые статуэт-
ки и оссуарии, то теперь можно судить об архитектуре и
монументальной живописи, о торевтике и о резьбе по дере-
ву, о штуке и о художественной керамике.
Много интересных и важных памятников обнаружили в до-
лине Кашкадарьи, в Бухарском оазисе, в землях по средне-
му течению Зеравшана и в столице Согда — Самарканде. Од-
нако цельное представление о согдийском искусстве, объ-
единяющее добытые в разных местах пусть очень яркие, но
разрозненные факты, возникает только в результате мно-
голетних работ в Пенджикенте, где' с 1948 г. ежегодно об-
наруживаются все новые и новые произведения.
В этой статье невозможно изложить историю изучения
искусства Согда в целом и даже историю изучения искус-
ства Пенджикента, насчитывающую полвека.
Остановлюсь только на важнейших моментах, определив-
ших основные направления исследований. Первые итоги изу-
чения согдийского искусства были подведены тридцать лет
назад в известном сборнике ’’Живопись древнего Пенджикен-
та”1. Каждая из четырех статей этого сборника за такой
срок не могла не устареть, поскольку у авторов было еще
слишком мало данных для осмысления того нового, что вош-
ло в науку с пенджикентскими росписями. Однако именно
тогда были намечены пути, по которым идет и долго еще
будет идти изучение искусства Согда. В статье А.Ю.Яку-
бовского впервые был поставлен вопрос о социальных функ-
циях этого искусства, обусловленности его основных черт
исторической ситуацией2. М.М.Дьяконов поставил вопросы
о месте Согда во всемирной истории искусств и о связях
между изобразительным искусством и эпической поэзией3.
А.М.Беленицкий тогда же показал, что культовую иконогра-
фию Согда можно понять только исходя из истории идеоло-
гии всего Востока, ставшего в I тысячелетии н.э. ареной
соперничества мировых религий4.
За прошедшие тридцать лет трудами прежде всего А.М.Бе-
леницкого5, а также Н.В.Дьяконовой6, Г.Азарпай7 и других
исследователей были решены многие конкретные вопросы.
Поэтому сейчас настало время снова вернуться к общим
233
проблемам и попытаться охарактеризовать искусство Согда
как некое целое, обладающее собственной неповторимой
ценностью, причем сейчас ясно, что неповторимая ценность
этого искусства не в том, что его темы и мотивы были чуж-
ды остальному миру и всегда зарождались на местной поч-
ве — это было бы заведомо ложным утверждением, а в том,
что оригинальное художественное осмысление всех этих тем
и мотивов обусловлено неповторимостью исторической си-
туации во времена созревания и расцвета согдийского ис-
кусства .
Однако в наших знаниях об исторической ситуации и о
развитии самого искусства есть большие пробелы, из ко-
торых наиболее затрудняют исследователя два. Во-первых,
только в раннем средневековье, причем в основном благо-
даря Пенджикенту, можно говорить о согдийском искусстве
в контексте жизни согдийского общества, тогда как более
ранний период остается не изученным ни в историческом,
ни в художественном отношении. Памятники есть, но они
разрознены и неравноценны по своему значению, а главное,
у них слишком неопределенные даты, чтобы судить об эво-
люции. Поэтому древние памятники мы можем рассматривать
не сами по себе, а только в связи с вопросом о том, с
чего началось раннесредневековое искусство.
Второй пробел относится уже непосредственно к эпохе
раннего средневековья — V-VIII вв. Памятников этого пе-
риода много, они достаточно точно датируются, мы можем
изучать их в связи с теми историческими и историко-куль-
турными данными, которые дают археология и письменные
источники. Однако трудности связаны с весьма односторон-
ним характером письменных источников0. Мы почти совсем
не знаем иной литературы согдийцев, кроме переводной, и
поэтому должны судить обо всей идейной жизни по изобра-
зительному искусству. Если обычно искусствовед может
привлечь широкий общекультурный фон, цитируя современных
авторов и изучая по совокупности источников идейную
жизнь общества, то в случае с Согдом мы вынуждены непо-
средственно сопоставлять произведения искусства, замеща-
ющие для нас всю совокупность духовной культуры, с данны-
ми по социальной и политической истории, с памятниками
материальной культуры. Только такое сопоставление помо-
гает внести в исследование историзм, поэтому оно совер-
шенно необходимо, но, прибегая к нему, нельзя забывать,
что оно приводит к огрубляющим действительность упроще-
ниям. К сожалению, такие упрощения пока неизбежны, если
только не будут найдены новые согдийские литературные
тексты и новые письменные свидетельства о местной рели-
гии .
Итак, задача обобщающей статьи о согдийском искусстве
может быть сформулирована следующим образом: надо пока-
зать связь согдийского искусства раннего средневековья
с историческими судьбами согдийцев, показать через па-
мятники искусства существенные особенности согдийской
культуры и ее место в культуре континента Евразии. Я,
234
естественно, не могу сейчас подробно обосновать каждое
положение, речь может идти только о том, чтобы дать об-
щую картину, увидеть, каким представляется явление в це-
лом, и тем самым наметить программу работ по проверке и
уточнению этой картины. К такой постановке вопроса меня
подвели беседы с В.Г.Лукониным. Он в течение многих лет
участвовал в пенджикентских раскопках и всегда интересо-
вался культурой Согда. Цельная и увлекательная луконин-
ская концепция искусства древнего (в том числе и саса-
нидского) Ирана9 стала образцом, с которым необходимо
на том же уровне обобщенности сопоставить искусство со-
седних стран.
Надо учесть, однако, что Согд и всю Среднюю Азию мы
знаем хуже, чем Иран. До сих пор было принято считать,
что после расцвета античной культуры в этом регионе на-
чался долгий разрушительный кризис рабовладельческой
формации. Сейчас очевидно, что каждая из среднеазиатских
стран неоднократно и несинхронно с другими переживала
более или менее глубокие кризисы, вызванные конкретными
событиями ее истории. Специфика Согда в том, что, не-
смотря на неоднократные нашествия, его не смогли интег-
рировать соседние страны, а в нем самом так и не сложи-
лось сильное государство, долго сохранялись общинные
традиции. При этом, однако, Согд развивался: он от сто-
летия к столетию становился богаче, а его культура в
конце концов достигла весьма высокого уровня. История
Согда, пожалуй, дает столь же яркий пример ’’неимперско-
го пути” эволюции на Среднем Востоке, как Иран можно
назвать классическим примером имперского варианта эволю-
ции в этом регионе.
Сейчас очень немногое можно сказать об истоках согдий-
ского искусства. Малое искусство первых веков н.э. в от-
личие от терракот и керамики более позднего периода не
позволяет судить о большом монументальном искусстве, па-
мятников же этого монументального искусства мы совсем
не знаем, хотя такие памятники открыты в соседних Хорез-
ме и Бактрии — Тохаристане. Штампованные согдийские тер-
ракоты этого времени довольно примитивны в художествен-
ном отношении, формы керамических сосудов просты, декор
их скуден. Время максимального упрощения — Шв. В IV в.
происходит вторжение в Согд кочевников, засвидетельство-
ванных под именем сюнну в китайских источниках, что, ви-
димо, соответствовало согдийскому хун30. К искусству этих
кочевников можно отнести замечательные батальные сцены
на роговых пластинах из Курган-тепе в Центральном Сог-
Де11.
В целом, относить ли пластины к I в. до н.э., как это
делает Г .А.Пугаченкова / или к III-IVbb. н.э., как это
представляется мне, они, во всяком случае, отражают не
местную, а центральноазиатскую кочевническую художествен-
ную традицию. Об этой традиции свидетельствуют не толь-
ко реалии (их могли знать оседлые соседи кочевников) , но
и манера. Так, кони показаны неестественно поджарыми,
235
что характерно для искусства кочевников еще со времен
Пазырыка (вспомним, например, всадника войлочного ков-
ра)32.
После этих хунов, которых без достаточных основании
отождествляют с хионитами, в Согде наблюдается быстрый
рост поселений и городов на протяжении IV-VII вв. , кото-
рый хорошо прослежен археологами, растет и заселенность
территории огромного древнего городища Афрасиаб13.
По мере этого роста появляется все больше свидетельств
успехов согдийских мастеров и, наконец, в VII —начале
VIII в. наблюдается расцвет всех отраслей хозяйства и ис-
кусства этой страны.
В Тали-Барзу, в слое III, найдена художественная ке-
рамика настолько эллинистического облика, что не только
нашедший ее Г.В.Григорьев, но и античный сектор Эрмитажа
на специальном заседании отнесли ее к периоду эллинизма.
Особенно характерны в этом отношении прекрасно моделиро-
ванные терракотовые головки под ручками сосудов. Керами-
ка датируется бесспорно IV в. н.э.*, именно в это позднее
время ярко проявляются в искусстве Согда элементы элли-
нистического происхождения. Теперь мы знаем по Тахти
Сангину, что в Бактрии — Тохаристане в храмах образцы
греческого искусства хранились вплоть до кушанского вре-
мени, когда часть их пришла в негодность и была положена
в специальные хранилища вышедших из употребления предме-
тов35. Во время смут позднекушанского времени такие вещи
могли попасть в Согд и послужить образцом для местных
подражателей.
В беседе с автором статьи такой знаток эллинизма, как
П.Бернар, сказал, что греческие элементы в Согде даже в
VI в. н.э., например на глиняном фризе из Пенджикента®,
переданы с бблыпим пониманием реалистического духа гре-
ческого искусства, чем греческие элементы в искусстве ку-
шанской Бактрии, гораздо более ориентализированные.
Стремление активно овладеть плодами развития мирового
искусства предшествующих веков согдийцы IV-Vbb. проявили
и в архитектуре. Если их оборонительное зодчество (его
специально изучает Г.Л.Семенов) связано с древневосточ-
ной традицией37, с которой оно продолжало контактировать
и в эпоху эллинизма (отмечу сходство стен Самарканда
III в. до н.э. и мидийских крепостей)15, то, строя храмы,
они проявляли также знание парфянской и греко-бактрийской
архитектуры. Возведенный в IV в. н.э . храм Еркургана толь-
ко на третьем строительном этапе приобрел трехчастную
целлу, похожую на греко-бактрийские39. Архитектор Ув.н.э.
не просто следовал по стопам своего непосредственного
учителя, он мог обратиться к древним отдаленным образцам,
чтобы решить вставшие перед ним задачи.
При этом, как и в дальнейшем, можно говорить не о пас-
сивном заимствовании, а именно об осознанном овладении
достижениями своих далеких предшественников или других
народов. Ни на одном из среднеазиатских городищ нет хра-
мов, скопированных с храмов другого центра.
236
К древневосточной и обновленной эллинистической тради-
циям, существовавшим рядом, но пока без заметного взаи-
модействия с кочевнической центральноазиатской традицией,
в Vb. прибавляется еще один компонент— воздействие пост-
кушанского Тохаристана. На этом моменте я сейчас не буду
останавливаться подробно, поскольку ему был посвящен спе-
циальный доклад на сессии по Бактрии—Тохаристану, тезисы
которого опубликованы20.
Замечу только, что во II храме Пенджикента с V-VI вв.,
а затем с VI в. в жилых домах Пенджикента и Афрасиаба
появляются росписи со сценами поклонения божеству и ины-
ми ритуальными сюжетами, в которых изображения богов и
особенно донаторов близки к тохаристанским. В Тохариста-
не такая тематика, по-видимому, преобладала, во всяком
случае, никакой иной живописи там не найдено. То же са-
мое можно сказать и о памятниках Южного Согда. В Согде
тоже встречаются залы VI в. с только культовыми изобра-
жениями, но в том же, VI в. появляются наряду с ними и
иллюстрации к мифам в обоих храмах Пенджикента.
В V-VI вз. согдийцы разрабатывают свою культовую ико-
нографию. И снова они быстро решают задачу, смело исполь-г
зуя различные традиции, видоизменяя их и, как это проис-
ходило несколько ранее в архитектуре, комбинируя элемен-
ты различного происхождения.
У согдийцев, как и у других иранских народов, долго
не было отчетливых представлений о том, как могут выгля-
деть боги, и соответственно не было устойчивой культовой
иконографии. Но в Согд через многочисленных купцов и ко-
лонистов , не терявших связи с метрополией (в начале
IV в. жившая в Самарканде мать переписывалась с дочерью,
поселившейся в Дуньхуане на западе Китая21), хлынули чу-
жеземные верования в виде мировых религий буддизма, ма-
нихейства, христианства. Недаром именно к этим религиям
относится почти вся литература согдийцев диаспоры. Все
три религии обладали развитым культовым искусством —мощ-
ным оружием миссионеров. В колониях многие согдийцы охот-
но прислушивались к миссионерам, там перемена веры сули-
ла сближение с партнёрами другого происхождения. При
этом, однако, переходя в буддизм или манихейство, они
могли не отказываться от культов собственных богов, за-
нявших очень скромное место в новой для них системе идей,
но сохранивших свою социально важную роль покровителей
отдельных семей, оазисов, селений. Однако теперь при-
шлось этих богов вводить в чуждую для них религию и ри-
совать их, следуя правилам ее иконографии.
Иноземные религии проникали и в согдийскую метрополию,
в том числе и в Пенджикент, где, судя по эпиграфике, жи-
ли буддисты и христиане, но в метрополии местная религия,
тесно связанная с исконными традициями общин и кровно-
родственных групп, никогда не исчезала и в конце концов
победила. В 630 г. буддисты в Самарканде были ничтожным
угнетенным меньшинством, а в 3-й четверти VII в. согдий-
ский царь принимал от иностранных послов заверения в их
237
осведомленности о богах и письменности Самарканда, что
означало, как считает В.А.Лившиц 22, какую-то форму между-
народного признания местной веры. При этом согдийцы не
отказались от зримого облика своих богов, который они
создали, контактируя с чужими религиями. Самобытность и
стойкость собственной культурной традиции сказалась не
в сплошном отрицании чужого, а в способности освоить чу-
жие формы, обогатив ими свою культуру, сохраняя верность
предкам в том, что имело решающее значение.
О конкретных путях сложения культовой иконографии уже
приходилось докладывать и писать23, поэтому не буду оста-
навливаться на деталях.
В целом согдийские боги не повторяют иконографию бо-
гов кушанского Тохаристана, хотя в Согде Нана также едет
на льве, а подобный Шиве трехликий Вешпаркар похож на Ши-
ву монет Васудевы, имя которого в монетной легенде обо-
значено Виш. Однако Нана стала четверорукой, Вешпаркар
держит в одной из рук рог, и в их облике, как и в облике
других богов, прежде всего подчеркивается их царствен-
ность .
С конца IV в. сасанидская мода в одежде и в манере ее
изображать, признаки сасанидской царской иконографии в
культовых композициях широко распространяются на восто-
ке, доходя уже в 420-х годах до Китая (Дуньхуан). Толч-
ком для этого послужили восточные завоевания Ирана и со-
здание кушано-сасанидского наместничества3*. При этом ес-
ли у кушан индийские боги одеты по-индийски, греческие
по-гречески, а местные — в греческие или тохаристанские
одеяния, то с V в. начинается смешение признаков разного
происхождения. В Тохаристане в Дильберджине есть роспись
V-VI вв. с богиней, уподобленной одновременно греческой
Афине и... сасанидскому государю25. Эта богиня есть и на
терракотовых образках VI в., найденных в Самарканде и
Пенджикенте, в самом центре Согда26.
В Согде чисто индийский или чисто греческий иконогра-
фический тип сохраняется только как редкое исключение.
Напротив, здесь произошло полное смешение разнородных
признаков: бог с кифарой Аполлона сидит как сасанидский
царь на троне с головами слонов, Вешпаркар одет по-сог-
дийски, длиннобородый Азрва (Зрван) с^дит в индийской
пс^зе и т.д.27. Индийские и тем более греческие элементы
иконографии в Согде уже не означали ’’национальность” бо-
гов, а просто были отличительными признаками небожителей
демонов, сказочных персонажей.
В VI в. новая иконография перестает быть достоянием
храмов. Путем штамповки из глины с последующим обжигом,
а иногда и раскраской, т.е. самым простым способом, из-
готовляли множество образков с изображениями богов в
храмовых нишах28. Каждый горожанин мог иметь у себя такую
дешевую репродукцию почитаемой статуи. На образках есть
персонажи и композиции, известные по росписям, тоже вос-
производящим ниши со скульптурой29. В VI в. в’домах более
зажиточных пенджикентцев и самаркандцев появилось много
238
таких ниш: и реальных с росписью внутри, и нарисованных
на поверхности стены зала. Все это показывает перемену
форм семейного культа: у частных граждан появляется ка-
кое-то подобие того, что ранее было только в храмах. В
VII-VIII вв. образки исчезают, хотя по настенным росписям
домов видно, что никто не отменял культов соответствую-
щих богов. Эволюция домовой архитектуры показывает, что
благосостояние рядовых горожан в это время не уменьшилось
а увеличилось. Можно думать, что простые люди города не
отказались от икон, а перешли на более дорогие, чем
штампованные образки, живописные иконы на дереве или
ткани, подобные восточнотуркестанским иконам того време-
ни .
На протяжении VII в. все виды художественного твор-
чества, ранее довольно разобщенные, начинают тесно вза-
имодействовать, причем видно, как они один за другим
выходят из относительной изоляции. Серебряная посуда
Согда VI в. несравненно примитивнее, чем торевтика Тоха-
ристана, она повторяет простейшие образцы парфянского
серебра первых веков н.э. А в VII в. согдийские торевТы
делают уже подлинные шедевры, связанные не только с
местной, но и с сасанидской, тюркской, китайской тради-
циями30. В керамике в конце VII в. распространяется со-
вершенно новый стиль, связанный с подражанием серебряной
посуде богачей. Дома частных граждан с их сложными дере-
вянными перекрытиями, богато украшенными резьбой, и не
менее сложными и изощренными сводчатыми перекрытиями
превращаются в это столетие в маленькие дворцы.
Рядовые жители города и, во всяком случае, вся зажи-
точная часть городского населения, составляющая в Пен-
джикенте более чем треть домовладельцев, не стремились
противопоставить свою, говоря современным языком, "контр-
культуру" культуре царей и храмов, напротив, они хотели
по мере своих сил освоить достижения этой культуры. Та-
кая тенденция характерна для верхов города и землевла-
дельцев, а не массы крестьянства, и все же при всей сво-
ей исторической ограниченности она весьма примечательна.
В Согде, где не было сильной царской власти, не было,
как справедливо подчеркивает А.М.Беленицкий, и государ-
ственной религии, способной подавить инакомыслящих и
унифицировать сознание своих адептов31. Общинные традиции,
наличие какой-то формы городской автономии давали граж-
данам сознание своей значимости32.
Говоря о культуре царей и храмов, я имею в виду не
столько сам Согд, где не было принципиальной разницы
между царьками и их знатными подданными и где храмы бы-
ли храмами городской общины, сколько соседние монархии,
и прежде всего грандиозный сасанидский Иран с его офици-
альной религией и официальным искусством, так блестяще
исследованным В. Г. Лукониным33.
Согдийцы были связаны почти со всем цивилизованным
миром благодаря своей важной роли в международной тор-
говле шелком и в политической жизни тюркских степных го-
239
сударств VI-VIII вв. Их искусство показывает, что они
знали достижения разных стран и охотно перенимали те или
иные темы, мотивы, орнаменты и т.д.
Но своеобразие согдийского общества, своеобразие за-
дач согдийского искусства создавало из местных и заим-
ствованных элементов нечто цельное и глубоко оригиналь-
ное по общему замыслу. Справедливость этого тезиса под-
тверждает каждый парадный зал VII-VIII вв. Таких залов
открыто много, и ни один из них не повторяет другой. Вы-
бирая сюжеты, каждый заказчик стремился выразить свои
идеалы, показать свое место в мире. Заказчик и художни-
ки вырабатывали сложную программу росписей и резьбы по
дереву, исходили из конкретных индивидуализированных за-
дач, обычно соблюдая при этом некоторые общие принципы.
Почти всегда в деревянной резьбе перекрытий появляет-
ся целый набор изображений богов, в том числе божеств
светил3*. Работы последних лет показали, что согдийцы вы-
полняли из дерева даже купола35, у многих народов симво-
лизировавшие полусферу неба. Но основное место божества
в зале — это реальная или нарисованная арочная ниша на-
против входа. Этой нишей — выходом из человеческого мира
в мир богов — завершался извилистый путь через сводчатые
помещения с низкими проходами. Как правило, фигуры богов
в нише были огромны. Их масштаб еще более подчеркивал
маленькие фигуры реальных людей, молящихся богам. Иногда
архитекторы прибегали даже к специальным приемам, осно-
ванным на перспективных эффектах, чтобы подчеркнуть гран
диоэность защищающих дом богов.
Каждая семья имела своих богов-покровителей, причем
у горожан и у династий княжеств нередко оказывались од-
ни и те же патроны. Так, бухарские государи, каки неко-
торые домовладельцы Пенджикента и Самарканда, почитали
бога, атрибутом которого был верблюд.
В сценах поклонения божество всегда гораздо больше,
чем молящиеся, от которых оно глубоко отлично, однако,
судя по китайским источникам, некоторые среднеазиатские
государи сидели на зооморфных тронах, подобных нарисо-
ванным тронам богов, и уподоблялись своим божественным
покровителям. Аналогичное явление засвидетельствовано в
Иране: сасанидская царица Шапурдухтак, как показал
В.Г.Луконин, изображалась в роли покровительницы рода
Сасанидов Анахиты, но, конечно, никто не претендовал на
то, чтобы происходить от этой непорочной богини. Поэто-
му нет никаких оснований заключать, что известный по рос-
писям Пенджикента и Шахристана персонаж, показанный, в
частности, в нарисованной арочной нише парадного зала
шахристанского дворца, — это “обожествленный предок”
уструшанских афшинов36. Культ предков засвидетельствован
в Средней Азии, но неясно, почему его надо связывать с
подобными изображениями. Неужели многочисленные пенджи-
кентские горожане тоже были потомками богов? Надо разо-
брать еще один аргумент: если владелец зала сидел напро-
тив входа на суфе, то он оказывался сидящим спиной к бо-
240
жеству. Поэтому Н.Н.Негматов полагает,,что в Шахристане
показан ’’обожествленный предок”, который прощал своему
потомку такую позицию. Надо сказать, что в нескольких
пенджикентских домах в подобном случае за спиной сидяще-
го оказалось бы изображение четверорукой богини. Итак,
или на выступе суфы не сидели, или это не считалось ос-
корбительным для божества. Вообще росписи дворцов Согда
и Уструшаны принципиально не отличались от росписей бо-
гатых домов города, а локальная специфика Уструшаны, по-
моему, в основном стилистическая. В начале средних веков
дело шло не к обособлению, а к культурному единству
складывающейся таджикской народности. Когда один и тот
же персонаж есть в росписях Согда и Уструшаны, нет необ-
ходимости выискивать для него сугубо местное объяснение.
С изображениями богов связана еще одна проблема: бы-
ли ли согдийцы эороастрийцами? Изображения многочислен-
ных богов, к тому же часто с индийскими атрибутами, по
мнению А.М.Беленицкого, свидетельствуют против зоро-
астризма,37. Однако одно дело — сложная религиозно-фило-
софская доктрина магов, в которой старым унаследованным
от язычества богам отведена очень скромная роль, и дру-
гое дело — практика отдельных семей и отдельных общин,
которые, отнюдь не стремясь противоречить доктрине, в
своей жизни прежде всего заботились о получении поддерж-
ки от собственного божественного патрона. Таким путем
мне кажется можно примирить нынешние сомнения А.М.Беле-
ницкого с высказанной им в 1954 г. глубокой мыслью о
том, что религия Пенджикента — одна из так называемых
мировых религий, поскольку ”с первых веков н.э. и до
арабского завоевания Средняя Азия была ареной /их/ весь-
ма усиленной борьбы”30. При этом особое значение частных
культов связано со слабостью государства и отсутствием
государственной религии, подобной зороастризму времен
Сасанидов, с точки зрения которого согдийцев могли счесть
еретиками.
Если рассматривать росписи зала не только как живо-
писную, но и как этическую программу, то росписи этого
первого жанра — свидетельство благочестия владельцев и
их преданности семейному культу. Человек всегда мал по
сравнению со своим богом. В Согде не было изображений
богоравного царя сасанидских инвеститурных рельефов и
монетных реверсов.
Другие идеи вложены в росписи второго ранга, распола-
гавшиеся на менее почетных местах по сторонам от реаль-
ной или нарисованной ниши напротив входа. Это иллюстра-
ции к героическим повествованиям, что особенно характер-
но для Согда, или героизированные сцены пиров и конной
охоты, т.е. благородного образа жизни. Иногда к этомуже
второму рангу относили второстепенные культовые компози-
ции и сцены с событиями недавней истории. Жесткого пра-
вила здесь не было, и все определялось предпочтениями
владельца дома и, отчасти, художника. Масштаб этих рос-
писей несколько меньше, чем у росписей первого ранга.
16 441
241
Их основная этическая идея — самоотверженная доблесть и
благородство. С высокой степенью совершенства передава-
ли согдийские художники самый ритм эпического повество-
вания с его нарочитыми замедлениями и напряженной дина-
микой роковых схваток. Энергично проведенные контуры вы-
деляли фигуры. Участки фона давали простор движению. В
эпических фризах, переходящих со стены на стену, зритель
должен был, переводя взгляд от эпизода к эпизоду, вос-
принимать образы всех действующих персонажей, быстро и
уверенно опознавая каждого из них, с волнением следуя
за главным героем.по его полному опасностей пути. Для
этих росписей характерны контрасты, проявляющиеся и в
соседстве бурных и спокойных сцен, и в сопоставлении мо-
щи и уверенности в себе вступающих в бой с мучением и
бессилием поверженных. Контрасты видны и в построении
отдельных фигур, и в цветовом решении. В образе героя не
было ничего инертного, он изображался с тонкой осиной
талией, с особо мощными плечами, гибкими подвижными ру-
ками, горделивой посадкой головы. Такой подчеркнуто ге-
роизированной трактовки нет вне Согда VII-VIII вв. Даже
в соседней Уструшане при большей занимательности отдель-
ных эпизодов и большем разнообразии действий персонажей
ослабляется героическая напряженность согдийского ис-
кусства. Соответственно и цветовые решения были в обоих
центрах принципиально различны. Для Афрасиаба, Варахши,
Пенджикента характерны контрастные соотношения красных
и желтых охр с ультрамариновыми фонами39. В сочетаниях
цветов нет сложных, трудно поддающихся гармонизации соот-
ношений зеленого с синим и зеленого с желтым. Зато в позд-
них росписях Шахристана мало красного цвета и нет наро-
читого избегания зеленого. Мне кажется, что шахристан-
ская живопись нередко более виртуозна, чем пенджикентская,
но в ней меньше героического пафоса*40. После первых откры-
тий в Пенджикенте западные ученые считали живопись Сог-
да локальным вариантом сасанидского искусства. Действи-
тельно, в цветовых построениях, в некоторых особенностях
композиции и в реалиях есть определенное сходство, но
дух искусства этих стран принципиально разный. В искус-
стве сасанидской империи герой — это прежде всего цар-
ствующий государь, которому как бы заранее уготована по-
беда. Достаточно сравнить изображение стройного всадника
на мугском щите, изящным движением пальцев управляющего
непокорным напряженным конем, с такибостанским всадни-
ком, похожим на ’’гору, сидящую на горе” (я употребляю
здесь несколько более поздний поэтический термин), чтобы
увидеть все различие не только художественных, ноижиз-
ненных идеалов.
Длинные фризовые ленты с разработанными приемами пе-
редачи героических повествований неизвестны нам до нача-
ла VIII в., но появляются они, как Афина из головы Зев-
са, сразу во всеоружии отработанных приемов передачи по-
добных сюжетов. Вероятно, они возникли гораздо раньше,
но тогда Согд был беднее и настенные росписи не были
242
столь популярны. В более скромных масштабах такие сюже-
ты могли появиться в книжной миниатюре, известна близкая
по времени манихейская миниатюра, но для миниатюры не
характерны столь развитые фризовые композиции. Возможно,
что эпическим росписям предшествовали свитки или распи-
санные деревянные планки, которые показывали слушателям
сказители. В тесно связанной с Согдом Центральной Азии
известны и такие планки (в таштыкской культуре Ш-Увв.У*,
и такой свиток (из находок в Восточном Туркестане). На
хранящемся в Индийском музее Западного Берлина свитке
сначала идут фигуры божеств, к которым взывал сказитель
в начале исполнения, а затем целая серия эпизодов одной
легенды42.
Росписи третьего ранга известны пока только в Пенджи-
кенте. Это мелкомасштабные фризы и прямоугольные панно,
которые в нескольких залах первой полови 1ы VIII в. заме-
щают обычные орнаментальные бордюры. Сюда относятся ил-
люстрации к сказкам и притчам, лирические сценки, фризы
с бегущими друг за другом животными, изображения музы-
кантов и танцоров. Никакого оттенка героики в росписях
этого ранга обычно нет. Развлекательные и лирические мо-
тивы здесь присутствуют, но отнюдь не преобладают. Основ-
ная этическая тема росписей — практическая мораль, кото-
рую иллюстрируют притчи.
Вся программа росписей показывает иерархию этических
норм.
Росписи первого ранга учат ритуалу, который делает
человека угодным божеству, росписи второго ранга показы-
вают примеры мужества и благородства, росписи третьего
ранга учат, как преуспеть в повседневной жизни, и раз-
влекают .
Общий дидактический характер согдийского искусства
определил, вероятно, характерную для него сдержанность
при передаче эротической тематики, редко встречаются и
при этом очень скромно трактованы столь характерные для
средневековья рассказы о женском коварстве43.
Согдийское искусство воспитывало членов общества, от-
личавшегося высоким развитием хозяйства и культуры, без
централизации и при слабом развитии государственного ап-
парата. Это искусство отражало вкусы и интересы*активно-
го гражданина, а не подданного типичной восточной монар-
хии.
В росписях третьего ранга нет той идеализации, кото-
рая характерна для других рангов, в них нет никаких де-
талей, кроме самых необходимых для передачи содержания,
но при этом много живых наблюдений. Если эпические про-
изведения, за исключением Рустамиады и, видимо, Махабха-
раты, были местного согдийского происхождения (что ес-
тественно для эпоса, отражающего историю народа) и поэ-
тому не находят параллелей в сохранившихся текстах, то
сказки и притчи, по большей части, хорошо известны по
мировому фольклору, по греческому сборнику Эзопа и по
индийской Панчатантре, которая в арабском варианте при-
16-2 441
243
обрела название ’’Калила и Димна’’**. Рукописи Эзопа ил-
люстрировались еще в древности, а рукопись ’’Калилы и
Димны” с иллюстрациями упоминается в предисловии Ибн ал-
Мукаффы (VIII в.)вд, так что одним из предшественников
настенных росписей этого ранга могла быть книжная мини-
атюра .
В эпоху расцвета согдийские художники никогда не по-
вторяли буквально не только композиций, но и отдельных
фигур. В этом проявился их весьма высокий профессиона-
лизм, отличающий художников Согда от их современников в
Тохаристане и Хорезме, где прекрасные по выполнению про-
изведения одновременны с довольно примитивными. Согдий-
ские художники создавали свои разнообразные произведе-
ния с тонким учетом содержательных моментов; чтобы убе-
диться в этом, достаточно сравнить Рустама в двух эпизо-
дах, перед началом подвигов и после победы*6, но при этом
они опирались на выучку, позволявшую им комбинировать
заученные в юности детали. Эта выучка, без которой не-
возможно создать сложные композиции, была замечена
М.М.Дьяконовым в его статье о пенджикентской живописи**7.
Традиция помогала творчеству. Сочетание традиционности
деталей и приемов с обязательной индивидуализацией реше-
ния каждой сцены характерно для индивидуального авторско-
го творчества в средневековой поэзии.
Такое яркое явление, как искусство Согда, не могло
не оставить след в истории мирового искусства. Для севе-
ро-востока Средней Азии можно говорить о прямом переносе
согдийских традиций колонистами. Согдийские серебряные
сосуды вызывали подражания в тюркских и хазарских степях,
они повлияли на искусство кочевых венгров. Даже в торев-
тике Китая с его изощренным мастерством появились согдий-
ские формы и орнаменты. Прослеживается согдийское воз-
действие и в искусстве Хорасана VIII-IX вв.
Коснусь вопроса о преемственности между Согдом VIII в.
и Саманидским государством 1Х-Хвв., времени окончатель-
ного формирования средневековой таджикской народности.
Вопросы преемственности в области искусства были рассмот-
рены в диссертации Д.Абдуллоева, которому удалось просле-
дить дальнейшее развитие многих элементов согдийской ху-
дожественной традиции*6. Есть один хороший пример, на ко-
тором можно увидеть, что принимали и что отвергали в сог-
дийском наследии мастера X в. Это шелковая завеса, веро-
ятно принадлежавшая военачальнику Бухтегину, казненному
в 964 г. А.М.Беленицкий показал, что и цветовая гамма, и
сочетание слонов и грифонов, и характерные особенности
самих грифонов восходят к доисламскому искусству Бухары,
основного центра государства Саманидов, напоминая роспи-
си Красного зала Варахши50. Но на завесе видно глубокое
орнаментальное перерождение фигур животных, которые за-
стывают в полной неподвижности. Исчезли изображения бо-
жества и погонщика слона. Если начать читать арабскую
надпись, то слоны окажутся вверх ногами. В эпоху ислама,
с его враждой к идолопоклонству, элементы старых компоэи-
244
ций были лишь патриотическим напоминанием о сл.' вном прош-
лом, но они не должны были возвращать к жизни безвоз-
вратно ушедшую идеологию.
Однако в области светской идеологии преемственность,
по-видимому, сохранилась. Основоположник таджикской поэ-
зии Рудаки, когда он писал в стихах ’’Калилу и Димну”,
следовал этой арабской версии Панчатантры, но его инте-
рес к ней, вероятно, был связан с теми рассказами из
этого сборника, которые поэт слышал от своих согдийских
земляков. Народный героический идеал живет в поэме Фир-
доуси, подвиги главного героя которой Рустама когда-то
появились на стенах пенджикентского "Синего зала". Ка-
кую-то героическую поэму, к сожалению не сохранившуюся,
написал Рудаки51. Согдийская культура не исчезла бесслед-
но, вместе с культурой Тохаристана и Хорасана она вли-
лась в русло культуры таджиков и персов зрелого средне-
вековья .
Примечания
1 Живопись древнего Пенджикента. М., 1954.
2Якубовский А.Ю. Вопросы изучения пенджикентской живописи. —
Живопись древнего Пенджикента. М., 1954.
3Дьяконов М.М. Росписи Пенджикента и живопись Средней Азии. —
Живопись древнего Пенджикента. М., 1954.
4Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов Согда (По мате-
риалам пенджикентских храмов). — Живопись древнего Пенджикента.
М., 1954.
5Беленицкий А.М. Новые.памятники искусства древнего Пенджикен-
та. Опыт иконографического истолкования. — Скульптура и живопись
древнего Пенджикента. М., 1959; он же. Монументальное искусство
Пенджикента. Живопись. Скульптура. М., 1973; Беленицкий А.М., Мар-
иак Б.И. Черты мировоззрения согдийцев VII-VIIIbb. в искусстве Пен-
джикента. — История и культура народов Средней Азии (древность и
средние века). М., 1976; BeZenizki А.М. Kunst der Sogden. Lpz.,
1980; Belenitskii А.М. and Marshak B.I. The Paintings of Sogdiana.—
Azarpay G. Sogdian Painting. Berkeley — Los Angeles-London, 1981.
6 Дьяконова H.B. Материалы по культовой иконографии Центральной
Азии домусульманского периода. — ТГЭ. Т.5. Л., 1961, с.265—271;
Дьяконова Н.В.Л Смирнова О.И. К вопросу об истолковании пенджикент-
ской росписи. — Исследования по истории культуры народов Востока.
Сборник в честь академика И.А.Орбели. М.-Л., 1960; Дьяконова Н.В.,
Смирнова О.И. К вопросу о культе Наны (Анахиты) в Согде. — СА.
1967, №1.
7 См. работы Г.Азарпай (Azarpay G.): Sogdian Painting. Berke-
ley — Los Angeles — London, 1981; Some Iranian Iconographic Formu-
lae in Sogdian Painting. — Iranica Antiqua. XI (1976); Iranian Di-
vinities in Sogdian Painting. — Acta Iranica. Monumentum H.S.Ny-
berg. I. Leiden, 1975; Nana, the Sumero-Akkadian Goddess of Tran-
soxiana. - JAOS. 1976, vol.96, 4.
Лившиц В.А. Согдийский язык. Введение. — Основы иранского
языкознания. Среднеиранские языки. М., 1981, с.350-368.
16-3 441
245
9 Луконин В.Г. Иран в эпоху первых Сасанидов: Очерки по исто-
рии культуры. Л., 1961; он же. Культура сасанидского Ирана. Иран в
III-Vbb. Очерки по истории культуры» М., 1969; он же. Иран в III ве-
ке. Новые материалы и опыт исторической реконструкции. М., 1979;
он же. Искусство древнего Ирана. М., 1977; Дандамаев М.А.л Луко-
нин В.Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980, с.86—103,
259-264.
20 Enoki К. On the Nationality of the Ephthalites. — MDTB. To-
kyo, 1959, №18, c.25; Henning W.B. The Date of the Sogdian Ancient
Letters. — BSOAS. 1948, vol. 12, №3-4; Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собра-
ние сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена.
М.-Л., Т.2, 1950, с.260-261.
11 Пугаченкова Г.А. Работы Мианкальской группы. - АО-1982. М.,
1984, с.480—482; она же. Курган-тепе (Согдийско-Кангюйский симби-
оз). — Всесоюзная конференция ’’Советская археология в XI пятилетке”
(Тезисы пленарных докладов). М., 1983; Бельская Г. Монологи с ар-
хеологической конференции. — Знание — сила. 1983, №11, с.16-17.
& Артамонов М.И. Сокровища саков: Аму-Дарьинский клад. Алтай-
ские курганы. Минусинские бронзы. Сибирское золото. М., 1973, с.63,
рис.78.
13 К исторической топографии древнего и средневекового Самаркан-
да. Таш., 1981, с.142.
^Григорьев Г.В. Городище Тали-Барзу. Краткий очерк. — ТОВЭ.
Т.2. Л., 1940, с.92—96, 101 , табл.III, 1, 2, рис.66, в; он же. Посе-
ления древнего Согда. — КСИИМК. Выл.6, 1940, с.25, 30, рис.4г, д;
Тереножкин А.И. Согд и Чач. - КСИИМК. Вып.ЗЗ, 1950, с.153, 154, 160,
рис.69; Ставиский Б.Я. О датировке ранних слоев Тали-Барзу. — СА.
1967, №2, с.22—28. Ср.: Мандельштам А.М. О некоторых вопросах сло-
жения таджикской народности в Среднеазиатском междуречье. — СА.
1954, т.20, с.91; Литвинский Б.А.Л Седов А.В. Культы и ритуалы ку-
шанской Бактрии. Погребальный о^ряд. М., 1984, с.82—84.
35 Латвийский Б.А.* Пичикян И.Р. Тахти-Сангин — Каменное городи-
ще (раскопки 1976—1978 гг.). — Культура и искусство древнего Хорез-
ма. М., 1981; они же. Археологические открытия на юге Таджикиста-
на. — ВАН. 1980, №7; они же. The Temple of the Oxus. — JRAS. 1981,
№2; Зеймаль Е.В. Древние монеты Таджикистана. Душ., 1983, с.32, 44,
47, 149, 176, 177, 184, 186, 197, 211 , 226, 294, 295.
16 Скульптура и живопись древнего Пенджикента. М., 1959,
табл. XXVIII-XXXII.
37 Беленицкий А.М., Маршак Б.И.Л Распопова В.И. Раскопки древне-
го Пенджикента в 1974 г. — APT. Вып.14 (1974 г.), 1979, с.258—265;
Семенов Г.Л. Согдийская фортификация и греческая полиоркетика. —
Древние культуры Евразии и античная цивилизация. Краткие тезисы до-
кладов научной конференции. Гос.Эрмитаж. Л., 1983.
Chichkina G. Les remparts de Samarcande a I’epoque hellenis-
tique. — La fortification et sa place dans I’histoire politique,
sociale et culturelle du Monde Grec. Centre de recherches archeolo-
giques du CNRS (t.3, Communications presentes); Roaf M. 9 Stro-
nach D. Nush-i Jan, 1970. Second Interim Report. — Iran. 1973,
vol.11, c.130, 138, fig.1.
19 Исамиддинов M.X.^ Сулейманов P.X. Еркурган (стратиграфия и
периодизация). Таш., 1984, с.18-19.
Маршак Б.И. Монументальная живопись Согда и Тохаристана в
246
раннем средневековье. — Бактрия-Тохаристан на древнем и средневеко-
вом Востоке. Тезисы докладов. М., 1983.
21 Rezchett Н. Die soghdischen Handschriftenreste des Britischen
Museums. II. Heidelberg, 1931, c.1—56; Henning W.B. The Date; Лив-
шиц В.А. Иранские языки народов Средней Азии. — Народы Средней Азии
и Казахстана. Т.1. М., 1962.
22Альбаум Л.И. Живопись Афрасиаба. Таш., 1975, с.54—56 (перевод
и комментарии В.А.Лившица).
23 Маршак Б.И. Индийский компонент в культовой иконографии Сог-
да. — Культурные взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окру-
жающим миром в древности и средневековье. Тезисы докладов. М., 1981
Belenitskzz А.М. and Marshak В.I. The Paintings of Sogdiana, c.28—
35.
* Луконин В.Г. Кушано-сасанидские монеты. — ЭВ. Вып.18. Л.,
1967; он же. Завоевания Сасанидов на Востоке и проблема кушанской
абсолютной хронологии. — ВДИ. 1969, №2; он же. Культура сасанидско-
го Ирана, с.124—151.
2 5Кругликова И.Т. Настенные росписи. Дильберджина. — Древняя
Бактрия. Материалы Советско-Афганской экспедиции 1969—1973 гг. М.,
1976, с.96-101, рис.56-59.
26 Маршак Б.И. Отчет о работах на объекте XII за 1955—1960 гг.—
МИА. 1964, №124, рис.25, 7, 8; Григорьев Г.В. Поселения, рис.З, г.
27 Беленицкий А.М. Искусство античных и средневековых городов
Средней Азии. — Произведения искусства в новых находках советских
археологов. М., 1977, рис.46, 47; Борисов А.Я. К истолкованию изо-
бражений на бия-найманских оссуариях. — ТОВЭ. Т.2, 1940, с.31,43—
45, табл.II; Стпавиский Б.Я. Оссуарии из Бия-наймана. — ТГЭ. Т.5.
Л., 1961, с.167, табл.II; Беленицкий А.М. > Маршак Б.И. Черты миро-
воззрения , рис.11.
Маршак Б.И. Отчет, с.237—240, рис.26.
29 Беленицкий А.М.Л Маршак Б.И. Черты мировоззрения, с.76—82.
30 Маршак Б.И. Согдийское серебро. Очерки по восточной торевти-
ке. М., 1971.
31 Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов, с.52.
32 Беленицкий А.М.Л Маршак Б.И.Л Распопова В.И. Социальная
структура населения древнего Пенджикента. — Товарно-денежные отно-
шения на Ближнем и Среднем Востоке в эпоху средневековья. М., 1979,
с.19-24.
33 Луконин В.Г. Иран в эпоху первых Сасанидов; он же. Культура
сасанидского Ирана; он же. Искусство древнего Ирана, с.140—221; он
же. Иран в III веке.
* Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов, с.76—81; он же.
Монументальное искусство, с.42—44, рис.43.
35 Маршак Б.И. Восточные аналогии зданиям типа вписанного крес-
та. Пенджикент и Бамиан. V-VIII вв. — Probleme der Architektur des
Orients. Halle (Saale), 1983.
Негматов Н.Н. Божественный и демонический пантеоны Уструшаны
и их индоиранские параллели. — Древние культуры Средней Азии и Ин-
дии. Л., 1984, с.147—155, рис.1, 2; Шкода В.Г. К вопросу о культо-
вых сценах в согдийской живописи. — СГЭ. Вып.45. Л., 1980.
Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов, с.57—62. Надо
отметить, что археологические аргументы о незороастрийском характе-
ре религии Согда могут быть отнесены и к Хорезму, где тоже был ос-
16-4 441
247
суарный обряд, сцены оплакивания, коленопреклоненная поза молящего-
ся, образ четверорукой богини и т.д. Однако в зороастризме хорез-
мийцев (конечно, неидентичном сасанидскому) не приходится сомневать-
ся. Для Бируни вера хорезмских магов и вообще доисламских хорезмий-
цев одна и та же. Он отмечает, что зороастрийские шесть гаханбаров
в отличие от праздников, распределяемых по дням месяцев, считались
"нужными в делах их веры", и приводит авестийские названия пяти га-
ханбаров в передаче хорезмийских жрецов. См.: Абу Рейхан Вируни.
Избранные произведения. Т.1. Таш., 1957, с.258; Taqizadeh S.H. The
Old Iranian Calendars again. — BSOAS. 1952, c. 14. Недавно был выявлен
зороастрийский согдийский текст с отрывком авестийской молитвы, за-
писанной согдийскими буквами: Лившиц В.А. Согдийский язык. Введение,
с.353-354; Бгте-НгТЛгатв N. The Sogdian Fragments of the British
Library. — IIJ. 1976, vol.18 (with Appendix by I.Gershevitch),
c.46—48.
38 Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов, с.36, 64.
& Алъбаум Л.И. Живопись Афрасиаба, табл.У-L; Шишкин В.А. Варах-
ша. М., 1963, табл.Х17-Х7Ш; Беленицкий А.М. Монументальное искус-
ство, табл. 5—16, 23—32, 35—39.
Негматое Н.Н. О живописи дворца афшинов Уструшаны (Предвари-
тельное сообщение), — СА. 1973, №3; Воронина В.Л.Л Негмхтое Н.Н.
Открытие Уструшаны. — Наука и человечество. 1975. М., 1974, с.65—67.
41 Грязнов М.П. Таштыкская культура. — Комплекс археологических
памятников у горы Тепсей на Енисее. Новосибирск, 1979, с.97, 104—
105, рис.59—61.
42 Along the Ancient Silk Routes. Central Asian Art from the
West Berlin State Museums. An Exhibition Lent by the Museum fur In-
dische Kunst. Staatliche Museen Preussischer Kulturbesitz. Berlin.
The Metropolitan Museum of Art. New York. 1982, c.214-215, №152.
Ср.: Соломоник И.Н. Традиционный театр кукол Востока. Основные ви-
ды театра плоских изображений. М., 1983, гл.1.
43 Живопись и скульптура Таджикистана. Древность и средние века.
Каталог выставки. Л., 1984, с.35—37.
* Belenitsk'i/i А.М. and Marshak В.I. The Paintings of Sogdiana,
c.27&28, 60, 68;Живопись и скульптура Таджикистана, с.22, 35—38.
Калила и Димна. Перевод с арабского И.Ю.Крачковского и
И.П.Кузьмина. Под ред. И.Ю.Крачковского. М., 1957, с.72.
Беленицкий А.М. Монументальное искусство, табл.7, 9, 13.
Дьяконов М.М. Росписи Пенджикента, с. 143—147.
^Маршак Б.И. Согдийское серебро, гл.2, 3.
Абдуллоев Д. Пенджикент периода арабского завоевания Средней
Азии и вопрос о согдийском культурном наследии. Автореф.канд.дис.
Л., 1980, с.12-17.
50 Беленицкий А.М.Л Бентович И.Б. Из истории среднеазиатского
шелкоткачества (К идентификации ткани "занданечи").— СА. 1961, №2,
с.74—76, рис.7, 8.
аМирзоев А.М. Рудаки. Жизнь и творчество. М., 1968, с. 151—156.
Э.А.Новгородова
НОВЫЕ ДАННЫЕ
О КУЛЬТЕ МАТЕРИ-ПРАРОДИТЕЛЬНИЦЫ
В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
Культ матери как источника жизни — один из древнейших
и ведущих. Неудивительно, что он многократно привлекал
к себе внимание исследователей. Начиная с эпохи палеоли-
та люди увековечивали свое особенное отношение к главным
вопросам: жизни и смерти, порой соединяя их в единую
проблему — проблему женщины-роженицы. Со времени верхне-
го палеолита сохранилась большая серия гравюр и рисунков
краской на стенах пещер, а также статуэток, изображающих
будущих матерей. Культ этот сохранился и в эпоху неоли-
та, обретя особое звучание в земледельческом обществе.
Существовал он и в среде неземледельческой, хотя там он
прослеживается много труднее. Тем ценнее и интереснее
выявить элементы древнего культа в недрах древних культур
ранних кочевников.
Не утратило своего значения поклонение матери, дающей
жизнь, как символу плодородия и синониму земли плодоно-
сящей и в последующие эпохи. В изобразительных системах
III — начала II тысячелетия до н.э., в эпоху энеолита и
бронзового века, культ матери-прародительницы был пред-
ставлен на широком регионе. Он прослеживается многими
авторами на археологических материалах, среди наскальных
рисунков, среди мифологических и фольклорных данных.
Нас, в частности, -интересуют новые данные, собранные
разными авторами за последние годы на территории Сибири,
Центральной Азии, Казахстана, Дальнего Востока и Китая,
а также собранные нами в Монголии. Новые открытия вынуж-
дают вернуться к этой теме еще раз. Мы акцентируем свое
внимание на наиболее древних петроглифах Центральной
Азии, постоянно обращаясь к аналогам из соседних терри-
торий .
До недавнего времени памятники эпохи энеолита не были
известны на обширном пространстве Монголии. К настоящему
времени мы располагаем большой серией древних рисунков,
несколькими погребениями, причем значительная их часть
носит сугубо культовый характер. Что касается эпохи брон-
зы, то и здесь материалы были крайне ограниченны. За по-
следнее десятилетие открыто несколько памятников, десят-
ки изображений колесниц, сцен боевых сражений, культовых
сюжетов.
249
Наиболее интересны древнейшие рисунки, так как они
помогают, как нам кажется, расшифровать и более поздние,
ранее непонятые. Центральное место среди них занимают
изображения копытных и антропоморфные фигуры. Нам уже
доводилось писать об изображениях рожениц эпохи энеоли-
та1, поэтому ограничимся кратким экскурсом. Один сюжет
передает ’’хоровод” беременных или рожающих женщин, кото-
рые, очевидно, представляют разные роды, судя по различ-
ным головным уборам. Другой рисунок представляет собой
многоступенчатую ’’пирамиду”, которая расшифровывается
как диахронное изображение нескольких поколений рожающих
женщин. Оба рисунка изображены на одном камне, оба дати-
руются одним временем. У них одинаково широко расставле-
ны руки и ноги, одинаково переданы двумя точками груди.
Повторены также формы головных уборов.
Следующим этапом развития этого же образа следует
считать схематические антропоморфные фигуры, в которых
не легко и не сразу угадываются их прообразы — многосту-
пенчатые изображения рожениц. Группу таких антропоморф-
ных фигур мы обнаружили на севере Монголии на р.Чулуут
(позднее подобные рисунки были открыты на юге Монголии
и на Алтае). Женщины показаны весьма схематично с возде-
тыми к небу трехпалыми руками и широко расставленными
трехпалыми ногами, точками грудей и в островерхих шляпах.
Неоднократно повторенными горизонтальными линиями пере-
дана, как нам кажется, идея многоступенчатости — преем-
ственности поколений рожениц. Кстати, такая же многосту-
пенчатость отличает китайские пиктограммы, обозначающие
долголетие. На некоторых фигурах, так же как и на голове
одной роженицы, показаны оленьи рога. Рядом с женскими
антропоморфными изображениями часто показаны мужские, но
в отличие от первых они всегда показаны в профиль. Нам
кажется, что столь часто подчеркнутая трехпалость антро-
поморфных фигур позволяет видеть в них связь с неземным
миром — миром птиц, куда отлетают души, миром духов. Мож-
но предположить, что все вышеописанные изображения были
связаны с предками. Сюжеты с матерями-прародительницами
и фигуры рожениц в настоящее время известны на обширной
территории Казахстана, Киргизии, Средней Азии, Алтая,
Южной Сибири. В эпоху бронзы чаще всего изображены рожаю-
щие женщины с широко расставленными ногами и воздетыми к
небу руками. Эти культовые сцены, на наш взгляд, могут
быть лишь по ошибке названы эротическими2.
Естественно предположить, что далеко не всегда сход-
ство сюжетов должно объясняться генетическим родством.
Это могло быть и стадиальным явлением, возникшим повсюду
конвергентно. Комплексный подход в данном случае важен
для того, чтобы путем сравнения разнообразных сюжетов,
известных в несходных обществах (как в мире земледельцев,
так и в мире скотоводов), по возможности ближе подойти к
расшифровке тех или иных символов и пиктограмм.
Мы сравнили изображение матери-прародительницы на ска-
лах Монголии с рисунком на сосуде яншаоского времени из
250
Китая. На одном из них нарисована многоступенчатая фигу-
ра. В другом случае, на фрагменте сосуда из шанского по-
селения в Аньяне (сев.Хунань), весьма условно изображена
женщина в широкополой шляпе. Груди переданы двумя точка-
ми3. Также схематично передан ребенок между широко рас-
ставленными ногами. В керамике того же времени мы нахо-
дим трактовку многоступенчатого дерева жизни через не-
сложную пирамиду, состоящую из пяти треугольников1* (об-
щеизвестно, что треугольник выступает как символ женско-
го начала). Большая серия пиктограмм, изображенных на
бронзовых жертвенных сосудах, изданных Чжан Чаншоу, на
наш взгляд, также может быть объяснена как посвящение
жертвоприношений матери-прародительнице5. Сходство пик-
тограмм с рисунками Монголии и Алтая6 прослеживается и
в положении рук и ног, в трех- и двупалости конечностей,
в многоступенчатости фигур, в передаче грудей через две
точки и т.д. В Южной Сибири в погребениях женщин кара-
сукской культуры были неоднократно найдены так называе-
мые лапчатые привески. В свое время мы сравнили их с
аналогами из Монголии и Тибета7. Затем М.Д.Хлобыстина
вернулась к этим формам украшений и сделала вывод, что
они обозначали мужские антропоморфные изображения — сим-
волы плодородия — и свидетельствовали об усилении патри-
архальных отношений в карасукском обществе8. Она сравни-
ла с этими находками изображения на петроглифах, приняв
их за мужские фигуры. Единственной труднообъяснимой де-
талью, по мнению автора, остается многочисленность пар-
ных боковых отростков, которую далее она называет много-
рукостью. М.Д.Хлобыстина не одинока в подобной трактовке
сибирских человеческих изображений. Так, А.П.Окладников
весьма часто называл фигуры рожающих женщин с плодом меж-
ду ног мужскими, а нерожденного ребенка принимал за под-
черкнутый признак мужского пола. Однако после того как
нами обнаружены точно такие же изображения, но еще и с
двумя точками женских грудей, дискуссионность этого воп-
роса исчезла. Мы можем не только объяснить преувеличен-
ность размеров живота у женских фигур, но и проанализи-
ровать все стадии родов, а кроме того, разные виды родов.
Рисунки на берегах реки Чулуут помогают также объяснить
многорукость-многоногость карасукских лапчатых привесок
Южной Сибири. Становится очевидным, что карасукские жен-
щины вплетали в косы не мужские изображения, а женские
символы матери-прародительницы, что третья черта между
нфг — это ребенок, а не признак пола. А следовательно,
весьма серьезный вывод М.Д.Хлобыстиной о преобладании
патриархальных норм в карасукском обществе утрачивает
свой главный аргумент. Находки же раковин каури — симво-
ла женского начала — в карасукских погребениях еще раз
подтверждают долгое сохранение в Южной Сибири и в Монго-
лии в карасукскую эпоху культа матери.
И эта идея еще более подтверждается удивительной ус-
тойчивостью и живучестью этого культа, проникновением
его в весьма поздние эпохи. Изображение матери-предка
251
сохранилось в Центральной Азии в эпоху ранних кочевников
в виде многоступенчатых фигур на оленных камнях Архан-
гайского аймака. В хуннуское время были широко распро-
странены металлические бляхи. М.А.Дэвлет, посвятившая им
специальную статью, вслед за своими предшественниками
не поняв их семантики, назвала их бляхами с геометричес-
ким орнаментом9. В действительности же, как нам кажется,
на них повторена та же идея, что и на древних петрогли-
фах: образ матери-роженицы, повторенный многократно.
Схема такова: голова — руки — ноги, которые в следующей
ступеньке являются в то же время руками, и т.д. Послед-
няя роженица иногда показана с ребенком между ног. Соб-
ственно, ничего нового по сравнению с многоступенчатой фи-
гурой древности здесь нет: та же идея матери-прароди-
тельницы, идея мирового дерева, где многолетняя родос-
ловная рода пр-ослеживается только по материнской линии.
Символ матери-роженицы сохранился в центре идеологии
племен Монголии и в древнетюркское время, но, что самое
интересное, он не был утрачен и вплоть до современности10.
Так, в наряде, головных уборах монгольских женщин, в ук-
рашении юрты и конской сбруи можно часто обнаружить сим-
волы, обозначающие многолетие и культ роженицы, возможно
в отдельных аймаках утративший свое первоначальное зву-
чание. Однако это уже тема другого исследования.
Примечания
1 Noogorodova Е. Les petroglyphes de la riviere Culuut. — Etu-
des Mongoles. P., 1979, cahier 10.
2Шер Я.А. Петроглифы Средней и Центральной Азии. М., 1980,
с.270.
3 Kwang chin Chang. The Archaeology of Ancient China. New Haven
and London, 1977.
4 Rydh Hanna. Symbolism in Mortuary Ceramics. — BMFEA. 1929,
»1 .
5Kaory. 1983, №3.
6E.А.Окладникова, представляя эти рисунки на выставке алтайско-
го искусства в Москве, ошибочно, без каких-либо аргументов, назва-
ла эти женские изображения домиками, ибо не знала их монгольских
аналогов, опубликованных нами ранее.
1 Нов городова Э.А. Центральная Азия и карасукская проблема. М.,
1970.
8Хлобистина М.Д. К семантике карасукских лапчатых привесок. —
СА. 1970, №3.
9 Нов г ородова Э.А. ’’Орнамент” на ордосских и центральноазиатских
поясных бляхах хуннуского времени и его интерпретация. — Четырнад-
цатая научная конференция ’’Общество и государство в Китае". 4.2.
М., 1983.
30 Нов г ородова Э.А. Мир петроглифов Монголии. М., 1984.
Г .А.Пугаченкова
ЕЩЕ О ХАЛЧАЯНСКОЙ СКУЛЬПТУРЕ
Настенная скульптура Халчаяна — крупного городища, ос-
татки которого сохранились отдельными всхолмлениями сре-
ди полей, садов и усадеб бывшего колхоза им.Калинина (ны-
не колхоз им.Жданова) Денауского района УзбССР, уже до-
статочно широко освещена автором этих строк в научных и
научно-популярных публикациях1. Она располагалась на сте-
нах небольшого дворцового здания и была выполнена из гли-
ны с окраской поверхности. Сброшенная уже в древности
землетрясением со стен, скульптура разбилась на сотни
кусков, доставка которых за тысячу километров в Ташкент
стала возможной благодаря методу изъятия фрагментов в ар-
мированной гипсовой оболочке целыми блоками.
Последующие закрепление и реставрация скульптур в ла-
боратории научно-художественной реставрации Института ис-
кусствознания им.Хамзы потребовали долгих лет. В процес-
се извлечения из блоков многие казавшиеся совершенно
бесформенными фрагменты находили затем свое место при
восстановлении отдельных фигур и целых композиций. И бо-
лее того, скульптором-реставратором В.А.Луневым при этом
были сделаны, так сказать, ’’лабораторные открытия" ряда
нераспознанных при полевых расчистках деталей голов и
торсов, восполняющих общий типологический состав пласти-
ческих композиций.
Отметим важное наблюдение, полученное при очистке
скульптур, осуществлявшейся как механическим путем, так
и смывкой химическими средствами. На многих из них обна-
ружено поновление окраски, когда поверх первоначальной,
пришедшей ли по каким-то причинам в ветхость или утра-
тившей яркость, наносился тонкий слой белого пигмента и
новая окраска.
В данной статье мы хотим ввести в научный обиход не-
которые из наиболее интересных реставрированных объектов,
ранее публиковавшихся лишь во фрагментах или не публико-
вавшихся вообще.
Голова Гераича (из квадрата 0-9/10)2. Публикова-
лась лишь частично до реставрации3. Внутри значительная
полость былого каркаса. Лицо в левой половине сохранилось
чуть ниже губ, справа же — лишь часть лба и волос. Силь-
ное, волевое лицо мужчины средних лет. Некоторая вдав-
ленность у середины лба, переходящего с нависанием кпря-
253
мому носу, обрамляющие губу усы, удлиненная бакенбарда.
Волосы, остриженные в кружок ниже ушей, приподняты надо
лбом, забраны за уши и подхвачены ремешком. Глаза умерен-
ного размера, с легким прищуром. Окраска лица розовым и
красным, волосы черные, ремешок белый. Размеры: 19*16*
*15 см.
Голова принадлежала одному из всадников-лучников ле-
вой композиции зала. Рядом был небольшой, но принципи-
ально интересный фрагмент (12*12*8 см): красное копыто
коня на панцире из небольших пластин, под которым — крас-
ное одеяние. Очевидно, конь лучника надвинулся на скаку
на воина-катафрактария.
Мы начали описание с этой собранной из множества фраг-
ментов головы, поскольку она принадлежит к главному кон-
тингенту скульптур из зофора, этнический тип которых
идентичен кушанцу Гераю на его монетах и которые поиме-
нованы нами ’’Гераичами”. Термин несколько условен, но,
хотя среди нумизматов нет единого мнения по поводу того,
что в надписи ’’Санаб Герай” на этих монетах является ти-
тулом, а что именем, в том и другом случае он отвечает
нормам русского языка (ср. ’’княжич” или ’’Рюрикович”). Им
присущи определенные этнические приметы, которые условим-
ся именовать ’’гераевыми признаками". А именно: вдавлен-
ный посредине, нависающий над переносицей лоб и плоский
затылок — результат применения в младенчестве искусствен-
ной деформации черепа посредством тугой повязки; большие
рысьи глаза; правильный нос; особая подстрижка усов,
очерчивающих наподобие лука губу; бакенбарды; приподня-
тые наверх и перетянутые белым ремешком и остриженные в
кружок волосы.
Примечательно, что при общности типа лица всех Гераи-
чей глубоко индивидуальны, ни одно из них — в том числе
и публикуемый экземпляр — не повторяет другого. Все это
портреты, в которых преобладает личностный элемент, а
не обобщение и типизация образов, как полагает А.И.Во-
щинина4.
Правитель на троне (шифр 0-19/IX и Н -19 , 20/Х).
Статуя из центральной композиции зала. Ранее публикова-
лась лишь во фрагментах5. Ныне восстановлена, хотя неко-
торые части тела отсутствуют. Асимметричное смещение и
примятость верхней левой части лица позволяли предпола-
гать, что оно было повернуто к восседавшей по левую сто-
рону от него (вправо по отношению к зрителю) супруге.
В.А.Лунев установил, что это не поворот, а деформация
головы от падения и последующего многовекового давления
массы земли.
Правитель, как подобает по этикету, представлен во
фронтальной позе и с прямосмотрящим лицом. Красочный слой
на голове облетел, но пластическая лепка сохранилась хо-
рошо , передавая бесстрастный лик с правильными чертами.
Лоб несколько вдавлен посредине и нависает над переноси-
цей, нос крупный, прямой, глаза прямого разреза, но с
оттяжкой к вискам, в тяжелых веках, форма усов очерчива-
254
ет верхнюю губу, вдоль ушей бакенбарды. На голове невы-
сокая конусовидная шапка с приостренным средним швом.
Одет правитель в запахнутый справа налево й перетянутый
широким поясом поколенный кафтан из плотной ткани, обра-
зующей эластичные складки на рукавах и груди, и в сво-
бодно драпирующиеся , широкие сверху и суженные книзу ша-
ровары. При раскопках среди фрагментов этой статуи попа-
дались опавшие налепные круглые бляшки — по-видимому,
они некогда украшали кафтан и шаровары, имитируя нашив-
ные драгоценные камни. Сохранился носок левой ноги в мяг-
кой, облегающей обуви, с небольшими складками на подъе-
ме. Ступня покоится на скамеечке с широким верхним брус-
ком, слева переходящим к выгибу ножки (правая не сохра-
нилась) . От трона дошли лишь фрагменты: по две трубча-
тые стойки по краям, между которыми плоскость спинки с
вертикальными по ней членениями.
Голова статуи и коленная часть ноги выполнены в пол-
ном объеме, торс — в половинном. Лепка осуществлена гли-
ной в несколько слоев, руки, ноги, голова сохранили па--
зы от стрежней былого каркаса. По белому грунту осущест-
влена окраска, розовым — кисть руки, красным — кафтан и
обувь; шаровары и пояс были оставлены белыми, стойки и
спинка трона — с чередованием красных и белых полос. Во
время поновления статуи на ней появился слой новой окрас-
ки, повторившей прежнюю, но кафтан поверх красного был
окрашен уже в темно-зеленый цвет с желтыми и белыми раз-
водами. При очистке фрагментов моющими растворами эта ок-
раска оказалась почти полностью смытой.
Размеры: 136x45 (с троном — 70)х18-10 см.
Лицу правителя присущи ’’гераевы признаки”, но в отли-
чие от прочих Гераичей халчаянского цикла, головы кото-
рых непокрыты, он в головном уборе типа клобука, перво-
начально, вероятно, орнаментированного поверх облетевше-
го красочного слоя. Варианты царских и великокняжеских
тиаровидных и конусовидных шапок, покрытых различными
украшениями, известны в кушанской нумизматике6, они пред-
стают в скульптуре Гандхары7, Матхуры, Сурх-Котала8,
Дальверзин-тепе9, на терракотовой эмблемате из Халчая-
нах. Ношение их было, очевидно, привилегией царей и прин-
цев, причем у каждого этот головной убор отличался фор-
мой или по крайней мере характером украшений.
То же можно сказать и об одеянии халчаянского прави-
теля. На нем среднеазиатский костюм, который, с некото-
рыми вариантами покроя кафтана и украшений, присущ оде-
яниям кушанских государей в скульптуре Кушанского царства
от Северной Бактрии вплоть до Гандхары и Матхуры.
Голова мужчины (из центральной композиции, квад-
раты ОН-20,21) . Собрана из отдельных кусков. Черты лица
частью сбиты, частью деформированы — уплощены. Выполнена
в трехчетвертном объеме, лицо во фронтальном расположе-
нии. Густые волосы, остриженные под кружок, в рельефных,
параллельных прядках. Невысокий лоб, некрупный прямого
разреза глаз, густые усы и борода. Лепка в несколько сло-
255
ев. С тыльной стороны вверху — полость былого каркаса.
Плотная красная окраска по белому грунту; по ней следы
черного на волосах и зрачке глаза.
Размеры: 26x17x8 см.
Судя по местонахождению, этот персонаж располагался
близ сидящей царственной четы. Поскольку по правую руку
правителя стоял парфянский принц, то он, по-видимому,
входил в состав той пары, что находилась возле царицы.
Находка фрагментов кафтана и шаровар дали основание изо-
бразить его в нашей графической реконструкции в правом
углу композиции с головой ’’гераева типа”. Однако мы от-
мечали, что он мог принадлежать как к юэчжийской, так и
бактрийской родовой среде11. Ныне мы вправе внести соот-
ветствующее уточнение: выявленная реставратором голова
принадлежит к бактрийской этнической группе, которую от-
личает от "Гераичей" пышная шапка волос, густые усы и
борода и которую в скульптуре Халчаяна представляют еще
три участника из зофора и два из фриза12. Присутствие дан-
ного персонажа в паре со своей супругой рядом с царской
четой получает особое значение. Если рядом с правителем
на троне скульптор размещает парфянина и бактрийца (оба
они, очевидно, царских кровей), то, значит, таким было
высочайшее указание скульптору: зримо подчеркнуть альянс
восходящей на арене среднеазиатской истории юэчжийской
династии рода Кушан с Аршакидами и с теми потомками гре-
ко-бактрийских басилевсов, которые еще пребывали на зем-
лях Бактрии. Одна такая знатная восседающая бактрийская
чета располагалась в левом углу центральной группы. Оба
персонажа — парфянин и бактриец, по-видимому, зятья цар-
ской четы, почему они и удостоены стоять со своими женами
у царского трона.
Богиня в колеснице (шифр 68, ПО-24,25/IX) .
Скульптура входила в правую композицию интерьера,
располагаясь в ней с левой стороны13. Сохранились верхняя
левая часть женского торса, выполненная в трехчетвертном
рельефе, часть колеса и стенки колесницы, брус основания
всей композиции. Фигура женщины фронтальна. Одета она в
тунику с квадратным отороченным вырезом, перехваченную
поясом, откуда ткань опускается густыми вертикальными
складками. На левое плечо наброшена мантия в косых склад-
ках, облегающая руку, кисть которой, судя по положению
и складу пальцев, придерживала что-то (скорее всего по-
вод); на плече волнистая прядь волос. Окраска отлетела,
лишь местами сохранился белый пигмент. Колесница была
двухколесной. Стенка ее прямоугольная, в рельефной крас-
ной рамке, на основной плоскости — следы орнамента (кру-
ги в обрамлении мотива волны); цвета — красный, белый,
серо-синий. Колесо было о восьми спицах, сохранилось
лишь четыре; в просветах между ними — следы орнамента
(красным и черным по белому фону). По низу всей компози-
ции тянулся прямоугольный белый брус.
Размеры: 100x33x6 см.
Расположение фигуры в колеснице рядом с группой муж-
256
чин из клана Герая позволяет видеть в ндй богиню — по-
кровительницу Гераева дома. Но кто она — мы не знаем.
Это не Афина и не Ника, что уже обосновывалось нами ра-
нее 14 . Одеяние ее довольно типично для изображений бакт-
рийских богинь, известных в произведениях местной скульп-
туры и особенно коропластики, но богиня в колеснице сре-
ди них пока не встречалась. В этой связи чрезвычайно ин-
тересна крупная эмблемата II в. до н.э. (серебро с позо-
лотой) из Ай-Ханум35, где представлена колесница, влеко-
мая львами и управляемая Никой, а в ней — фронтальная
фигура стоящей Кибелы, с которой своей позой и одеянием
очень сходен халчаянский фрагмент.
Не исключено, что в Халчаяне представлена Аши Ванухи,
которая описана в гимнах Авесты, как "сияющая, великая,
статная, добрая богиня на грохочущей колеснице"16. На гре-
ко-бактрийской же почве ее иконография могла слиться с
образом Кибелы — отсюда общность халча,янской скульптуры
с изображением на диске из Ай-Ханум.
Фигура и часть головы мужчины (кв. Н-7).
Сохранилась правая половина головы ниже темени, торс вы-
ше колен, фрагменты кистей рук. Лицо крайне деформирова-
но, черты его сбиты, за исключением очень выпуклых глаз
и клочковатой бородки; у виска — остатки не то рельефных
прядей волос, не то рубчатой шапки. Торс — с небольшим
оборотом вправо, на нем рубаха с треугольным воротом, с
мягкими складками, особенно на рукавах, и просторные дра-
пирующиеся шаровары. Правая рука была вытянута вдоль ту-
ловища, левая отведена; судя по положению пальцев у по-
лусбитых кистей рук, они что-то придерживали. Окраска
розовым и красным по белому пигменту; на лице, рубахе,
руках она нанесена была дважды; шаровары белые. Лепка
многослойная, голова была исполнена в круглом объеме,
фигура в трехчетвертном; с тыльной стороны и в сколах
рук — полости былого каркаса.
Размеры: 54x26x11-7 см.
Первоначальная высота фигуры достигала около метра —
таким образом, отпадает предположение В.А.Лунева о вхож-
дении ее в композицию венчающего фриза, без ног, в ка-
честве гирляндоносца. Во-первых, сколы показывают, что
ноги у него были и ниже колен, а во-вторых, общие масш-
табы фигуры значительно больше, чем у всех иных носите-
лей гирлянд. Этот персонаж простонародного облика скорее
всего изображает служку высокородных участников больших
композиций, а потому размерами он меньше их. В подобной
же одежде предстает фигура коленопреклоненного мужчины
и часть торса из правой торцовой композиции зала17. Близ-
ки они и размерами.
Голова мужчины (0,Н-9). Выполненная в горелье-
фе, она выступает на гладком фоне. Все лицо крайне де-
формировано, черты смяты, левая часть его сбита. У это-
го персонажа усы, густая борода, лысый череп, на кото-
ром, возможно, была закреплена облетевшая при падении
шевелюра или головной убор, поскольку окраска по черепу
17 441
257
не доведена до плоскости фона. Окраска лица и черепа
густо-красным, лицевой растительности — черным. Фон гряз-
но-белый, со следами светлю-зеленой окраски.
Размер всего фрагмента: 30x28x4 см, головы — 19x14,5х
х7 см.
Судя по размерам, голова принадлежала одному из тех
бюстов, которые выступали из свесов гирлянд на венчающем
фризе, передавая образы актеров, музыкантш, скоморохов.
Две описанные скульптуры дополняют типологию ранее опуб-
ликованных народных образов и принадлежат двум разным
этническим группам. Деформированная голова, судя по фор-
ме густой бороды и усов, может быть отнесена к бактрий-
скому типу. Восстановленный же почти полностью персонаж
с его азиатским одеянием в виде перепоясанной рубахи и
драпирующихся штанов, с его всклокоченными бакенбардами
и усами ближе к юэчжийской группе, но не аристократичес-
кого, как Гераичи, а простонародного облика. Это актар
из ’’сатировой группы”, голова которого близка к двум уже
известным нам ранее38.
Публикуемые объекты восполняют общий состав халчаян-
ской скульптуры из оформления главного зала. Все они на-
ходят свое место в тех графических реконструкциях основ-
ных изобразительных сцен, которые были предложены нами
ранее на основе анализа расположения фрагментов, упавших
во время древнего землетрясения со стен.
Остановимся на вопросах датировки и назначения самого
халчаянского здания. Особенности его архитектуры, содер-
жание скульптурных композиций,' состав археологических
находок привели нас к заключению, что это был небольшой
дворец в резиденции тех ранних Кушан, которые были свя-
заны с родом юэчжей, возглавлявшимся кушанским ябгу (пле-
менной князь) Санаб Гераем, чьи имя, титул и внешность
известны благодаря чекану серебряных монет. Дворец, по
нашему мнению, был возведен в период, близкий его правле-
нию, поскольку богатый скульптурный цикл здесь прослав-
ляет представителей гераевой этнической группы, но ни од-
ного из послегераевых Кушан в нем нет.
Исходя из датировки монет Герая, обоснованной в свое
время столь авторитетным нумизматом, как А.Н.Зограф39,
создание дворца и его скульптур мы относили ко второй
половине 1в. до н.э.а. Позднее, учитывая обоснованный
Е.А.Давидович возможный сдвиг этих монет ближе к началу
н.э., мы сочли более правильным относить создание дворца
и его скульптурного цикла ближе к рубежу н.э.21. Здание
просуществовало около двух столетий, по крайней мере
вплоть до правления Васудевы!, чья монета оказалась на
верхнем полу последнего ремонта дворца. Поскольку здесь
по-прежнему бережно сохранялись скульптурные композиции,
прославляющие основоположников могущества кушанской ди-
настии, он мог приобрести уже в отдалении времени сак-
ральные функции зала обожествленных предков.
Указанной датировке халчаянской скульптуры отвечает
иконография не только Гераичей, но и некоторых ’’негерае-
258
вых” персонажей. Таков» например» парфянский принц22. В
парфянской нумизматике аналогичная разработка волос»
плоской волной ниспадающих на плечи» и форма бороды в
мелких букольках характерны для аршакидских правителей
I в. до н.э.— I в. н.э.» общий же облик его более всего
сходен с Фраатом IV (38/37 — 3/2 гг. до н.э.)23.
Поскольку создание халчаянского дворца связано с про-
славлением гераевой группы Кушан» существенное значение
приобретает уточнение Е.А.Давидович времени чекана Ге-
рая2*. Помимо анализа самих монет она по-новому подошла
к пониманию известий о юэчжах и кушанах у Чжань Цяня
(между 135—130 гг. до н.э.)» в "Хань шу" (до 25г. н.э.)
и "Хоу Хань шу" (ок.125 г. н.э.)» показав» что их кажуща-
яся противоречивость лишь отражает три этапа эволюции
политической истории юэчжийских племен. При этом время
Герая и его чекана приходится на средний этап» стоящий
не позднее 25 г. н.э. Этому времени в полной мере отвеча-
ет датировка халчаянского здания и его скульптурного
цикла.
В связи с возникшей в научной среде дискуссией по по-
воду датировок и общей интерпретации халчаянского дворца
и его скульптуры мы считаем необходимым встать на защи-
ту своих позиций.
Американский ученый Б.Роуланд считал, что реалистичес-
кий портрет в формах гипсовой скульптуры проник в первых
веках н.э. из Александрии в Трансоксиану, Афганистан и
Северо-Западный Пакистан и что этим объясняется "столь
много портретов хаддского типа в бактрийской скульптуре
Халчаяна"25. Далее он утверждает» что Гераев тип» извест-
ный по монетам, находит в пластике Хадды множество соот-
ветствий, а отсюда датировку халчаянской скульптуры от-
носит к I—началу II в. и еще точнее — близко ко времени
кушанского святилища в Сурх-Котале26.
Но, во-первых, даты хаддской скульптуры до сих пор не
имеют строгих критериев, и сам Б.Роуланд называет их
"проблематичными", Ссылка его на собранные почти полто-
ра столетия тому назад Ч.Массоном при посещении Хадды
монеты от конца I до IV в. не дают, разумеется, основа-
ний к датировке хаддских скульптур27. Исходная же концеп-
ция Б.Роуланда, отраженная во многих его публикациях,
зиждется на утверждении об определяющей роли восточно-
римских влияний на сложение скульптурной школы Гандхары
и даже прямого участия здесь римских мастеров. Со време-
нем Б.Роуланд распространил эту концепцию на весь регион
от Гандхары до Бактрии. Здесь не место углубляться в
гандхарскую проблему, следует лишь подчеркнуть» что ри-
мо-центристскую позицию Б.Роуланда не разделяет широкий
круг исследователей (в числе их автор этих строк)20, ко-
торые усматривают главное не в римских воздействиях» а
в эллинистическом и локальном синтезе, породившем на поч-
ве Бактрии, Нагарахары, Гандхары выдающиеся школы мест-
ного пластического искусства.
Что касается якобы множества образов гераева типа в
17-2 441
259
скульптуре Хадды, то это заблуждение. В огромных коллек-
циях хаддской скульптуры» хранящихся в Кабульском музее
и музее Гиме, которые нам довелось просмотреть (они лишь
частично опубликованы в трудах Французской археологичес-
кой миссии в Афганистане29) , встречаются лишь отдаленные
аналогии некоторым халчаянским образам» голов же с ”ге-
раевыми признаками” (если не считать подстрижки усов)
там нет вообще. Стилистически же к скульптуре Хадды близ-
ки в Северной Бактрии скульптуры не Халчаяна, а более
поздние (второй половины 1в.н.э.) статуи из буддийского
святилища на Дальверзин-тепе30.
С точки зрения Б.Я.Ставиского, ’’халчаянская постройка
могла быть сооружена не в годы правления Герая и не сра-
зу после его смерти, а лишь одно-два поколения спустя...
Великолепная скульптура Халчаяна — яркий памятник худо-
жественной культуры кушанской верхушки Бактрии накануне
воцарения Канишки”31. В другой публикации он пишет: ’’Вре-
менем его сооружения вполне мог быть период Куджулы, Ви-
мы или даже Канишки”32.
Обходя молчанием опубликованные нами данные как архе-
ологических наблюдений, так и стилистического анализа,
Б.Я.Ставиский опирается, по существу, лишь на два сле-
дующих довода. Один из них гласит: ’’Само существование
глиняной скульптуры в течение двухсот или трехсот лет
кажется невозможным”33. Но, собственно» почему невозмож-
ным? Глина — долговечный, прочный пластический материал,
если она изолирована от влаги и почвенных солей. Напом-
ним глиняную скульптуру в покинутых буддийских монасты-
рях Восточного Туркестана, созданную в VI-VII вв.» кото-
рая в тех случаях, когда она была защищена от прямого
действия осадков, ветра или людского варварства, дошла
в отличном виде до XX столетия3’*. На длительность сущест-
вования халчаянской скульптуры указывают также следы ее
поновления.
Второй аргумент в пользу отнесения халчаянской скульп-
туры ко времени, близкому к воцарению Канишки, Б.Я.Ста-
виский основывает на упомянутом высказывании А.И.Вощини-
ной, усматривая здесь не портреты современников, а ’’обоб-
щенно-условный типаж”35. Ту же позицию разделяет А.В.Се-
дов, по которому ’’крайне сомнителен тезис Г.А.Пугаченко-
вой о портретах конкретных лиц, сделанных... с натуры”.
И продолжает; ’’Мало того, ряд исследователей считает,
что вообще одной из самых характерных черт архаического
и средневекового художественного творчества является от-
сутствие индивидуальных портретных черт изображаемого
персонажа” (ссылка не на ’’ряд исследователей”, а на од-
ного Ш.М.Шукурова)35.
Однако, во-первых, А.И.Вощинина говорит лишь об обоб-
щении и типизации как чертах стиля, но не об условности
халчаянских образов. Во-вторых» мнение ее ничем не под-
креплено применительно к искусству центральноазиатского
круга (термин ’’Центральная Азия” берем в его расширитель-
ном понимании, принятом Международной ассоциацией по изу-
260
чению культуры Центральной Азии при ЮНЕСКО) первых веков
до и после начала н.э. Между тем образы ряда конкретных
донаторов и почитателей буддизма в скульптуре Гандхары и
Хадды, равно как и светских персонажей в пластике Южной
и Северной Бактрии, столь реалистичны и индивидуальны,
что явно были взяты скульптором с натуры, а не ”из голо-
вы”. Ссылка же на Ш.М.Шукурова вообще вызывает недоуме-
ние: ведь тот говорит — и вполне справедливо — об ’’арха-
ическом и средневековом творчестве”. Скульптура же антич-
ной Бактрии лежит в русле не архаического или средневеково-
го, а эллинизированного искусства, которому был присущ
живой интерес к индивидуальному в человеке, воплощением
чего было, в частности, создание портретных образов кон-
кретных людей.
Отметим еще один существенный момент. Сцены с участи-
ем царственных и знатных особ в искусстве Среднего Вос-
тока передавались в соответствии с художественными нор-
мами времени их исполнения. Кушанская же династическая
пластика периода Канишки и позднее все более отходит от
экспрессивного реализма II в. до н.э. — начала 1в. й.э.
к идеализированному, а затем и отвлеченно-репрезентатив-
ному стилю. Эти стилевые изменения явственно предстают
при сравнении образов Кушан из Халчаяна, Дальверзин-те-
пе, Сурх-Котала и Мата37. Неправомерно было бы не прини-
мать во внимание данный фактор эволюции стиля при изуче-
нии произведений искусства, которые отражают определен-
ные изменения социальных воззрений на его цели и методы.
Эта эволюция заметна и при сопоставлении, скажем, про-
фильных изображений Герая и Вимы Кадфиза на их монетах.
И еще: ’’гераевы признаки” в скульптуре Великих Кушан
встречаются крайне редко. Вне Бактрии с ними пока из-
вестны лишь две гандхарские скульптурные головы (обе без
уточненного места находки и дат) — в коллекции Гей в Пе-
шаваре и из музея Гиме38. Очевидно, власть Гераева клана
была локализована в территориальных рамках Бактрии. Впо-
ру же Великих Кушан, уже именовавших себя не ябгу, а ца-
рями (басилеос, шах), восторжествовала другая кушанская
ветвь, связанная с Куджулой Кадфизом, облик которого на
монетах отличен от Герая. При Кадфизах и Канишке не смог-
ли бы воскресить реальный облик отошедших в область ис-
тории предшественников, а если бы их и передавали, то
уже в абстрактно-типизированных образах. Между тем в хал-
чаянском пластическом комплексе все Гераичи, при их под-
черкнутой этнической общности, столь индивидуальны, что
нет сомнений в их портретной достоверности и выполнении
подавляющего большинства с натуры.
Отмеченная нами антропологическая общность ряда скульп-
турных голов из халчаянского дворца с профилем Герая на
монетах данного правителя вполне очевидна. Между тем,
по утверждению А.В.Седова, ’’Правитель в "скифском” кло-
буке, т.е. главный персонаж центральной сцены зофора,
имеет очень мало общего с монетным "Гераем””. По поводу
же реконструкции лица главного персонажа северной груп-
17-3 441
261
пы, выполненной Х.Хуснутдинходжаевым, он пишет: ’’Почему
это именно лицо гераева типа» в то время как среди скульп-
турных изображений имеются и персонажи иного этническо-
го облика? Таким образом» „Гераичами” остаются лишь не-
сколько второстепенных персонажей”39.
Утверждения эти никак не соответствуют действитель-
ности. Среди дошедших до нас пятнадцати голов мужских
персонажей из зофора десять принадлежат Гераичам» четы-
ре — бородатым мужчинам» которые» судя по некоторым
сравнительным данным, являются бактрийцами, и одна голо-
ва — парфянина. Уже количественное соотношение достаточ-
но красноречиво. Гераеву роду принадлежат и оба главных
персонажа в средней и северной композициях. Хотя у одно-
го из них сбита нижняя половина и основные черты лица —
глаза» нос» рот (они-то и были реставрированы), сохрани-
лись типичные для всех Гераичей закатанный лоб, причес-
ка, перехваченная ремнем, часть бакенбарды на остатке
щеки. И у восседающего в центральной композиции — также
типичные ’’гераевы признаки”: он безбород, с характерной
подстрижкой усов, нависающим над переносицей лбом, рель-
ефными бакенбардами. Отличие лишь в заостренном головном
уборе, закрывающем прическу, но это не что иное, как
царская шапка. Итак» два главных участника этих сцен,
восседающие — один на троне, другой на невысоком сиденье,
в окружении сородичей и приближенных» — это также пред-
ставители Гераева клана.
Сказанное оставляет в силе трактовку больших скульп-
турных композиций халчаянского’ дворца как прославления
Гераева рода, члены которого являются их участниками.
В связи с датировкой халчаянской скульптуры уместно
привлечь костяные пластины из храма Окшо в Тахти-Санги-
не. На них выгравирована сцена охоты, где всадники»
стреляющие из луков, и их кони живо напоминают халчаян-
ских конных лучников из южной композиции зофора. Дати-
ровку их Б.А.Литвинский и И.Р.Пичикян ставят на рубеже
~ 1W)
новой эры .
А.В.Седов принимает по отношению к раскапывавшемуся
им наосу на городище Тепаи-шах, где была найдена монета
Герая, датировки чекана по А.Н.Зографу — Е.А.Давидович.
А вот применительно к халчаянскому дворцу полагает, что
’’хронология монет „Герая” вряд ли может быть использова-
на даже с известными, причем весьма существенными, ого-
ворками”4*1. А собственно почему, и что это за ’’существен-
ные оговорки”? Коль скоро именно прославлению Гераева
рода посвящена халчаянская скульптура и члены его явля-
ются главными участниками основных сцен, то это могло
иметь место лишь в пору, когда роль данного рода была
весьма велика в зоне Чаганиана (если и не всей Бактрии).
Таким образом, создание дворца и его пластического офор-
мления близко времени выпуска монет ’’Санаба Герая” или
даже синхронно ему.
Не может не вызвать удивление то, что в одной и той
же книге ”Тепаи-шах” два основных автора опираются на
262
обоснованную названными выше нумизматами датировку этих
монет, автор же нумизматического реестра Е.В.Зеймаль рас-
сматривает Герая ’’как одного из подчиненных кушанским
царям (в период до воцарения Канишки I) владетелей’ , ссы-
лаясь также на ’’умозрительные попытки” отнесения даты
некоторыми исследователями к I в. н.э.*. По этому поводу
уместно процитировать Е.А.Давидович, которая отмечала,
что ”в работах ряда авторов появилась тенденция к
„омоложению” этих монет. Однако это именно тенденция,
так как метод и выводы Зографа не опровергнуты, новые
методы и факты не предложены, новые даты появляются, как
правило, в виде „приложений” к концепциям”43.
Возвращаясь к халчаянскому дворцу, подчеркнем, что
его возведение во времена чекана Герая дает все основа-
ния к хронологическому определению стратиграфии слоев,
залегающих ниже самого дворца и в его заполнении над
первым и вторым полом. Однако ее полностью отвергает
А.В.Седов, поскольку сам он строит датировки тепаишах-
ских материалов (керамика, терракоты и пр.) на страти-
графии шурфа, заложенного более пятнадцати лет тому на-
зад на Яванском городище. Разбор во многом весьма субъ-
ективных построений А.В.Седова потребовал бы особой дис-
куссии. Здесь отметим лишь, что стратиграфия Явана —
увы! — до сих пор не опубликована, если не считать крат-
кого (и далеко не бесспорного) доклада 1968 г. Т.И.Зей-
маль на кушановедческой конференции ЮНЕСКО в Душанбе.
Рекомендация же А.В.Седова ознакомиться de visu с мате-
риалами яванского шурфа (хранятся в Институте истории
им.А.Дониша АН ТаджССР)44 не усиливает его позиций, не го-
воря о том, что иногородним для этого потребуется поезд-
ка в Душанбе (почему при внешнем ознакомлении с этими
материалами следует принимать на веру их хронологию?).
В интерпретации А.В.Седова мы видим именно тот случай,
когда ’’новые даты появляются в виде приложения к концеп-
ции” .
В заключение остановимся на позиции Б.Я.Ставиского,
который оспаривает дворцовое предназначение халчаянского
здания и, не выдвигая, по существу, никакой аргументации
настаивает на том, что уже изначально это был храм ди-
настийного культа46.
В пользу дворцовой функции говорит прежде всего его
открытый характер. Архитектура храмов требовала изоляции
замкнутой планировки, и бактрийское зодчество дает тому
ряд примеров. Так, греко-бактрийский храм в Ай-Ханум
(Ив. дон.э.) стоит в глубине перистильного двора, при-
поднят на ступенчатом стилобате, единственная дверь ве-
дет в пронаос, за которым расположено святилище*. Храм в
Дильберджине периода его перестройки в кушанское время
включает глубокий айван с единственным входом в пронаос,
за которым расположен наос с алтарем, и все это обведе-
но коридорами47. Храм А в Сурх-Котале стоит на высокой
платформе с обводным колонным айваном, откуда через
единственную дверь можно попасть в святилище, охваченное
17-4 441
263
коридором, а храм В — это изолированное квадратное свя-
тилище в обводе коридора1*®.
Между тем халчаянское здание не имеет высокой платфор-
мы; из айвана три просторных входа ведут в украшенный
скульптурой главный зал, за которым расположена также
широко открытая двухколонная комната. По обе стороны
этой парадной группы — подсобные помещения, причем в чис-
ле их кордегардия, на полу и на суфах которой найдено
до восьмидесяти наконечников стрел.
Вместе с тем обращает внимание отсутствие в халчаян-
ском здании каких-либо ритуальных предметов (единствен-
ный объект этого рода — фрагмент курильницы, оформленной
лепными мужскими фигурками в остроконечных шапках, но и
он найден под полом, в слое, предшествующем возведению
здания)49. Между тем даже в маленьком храме, открытом на-
шей экспедицией в квартале керамистов на Дальверзин-тепе
(объект Дт-9), оказалось несколько курильниц, каменный
алтарь, особого вида ритуальные сосуды®.
Уместно отметить, что в халчаянском зале есть боковая
нишка с остатками росписи и следами закопченности, над
которой, очевидно, располагалась найденная рядом маска
усопшего (?) старца с прикрытыми глазами, в лучистом ним-
бе за головой®. Ниша могла служить для вознесения молит-
вы до или после пиршества, но занимала она очень скром-
ное место, неся назначение, подобное иконостасу в “крас-
ном углу” русской горницы. В храме культовая ниша была
бы большой и ей было бы отведено почетное положение.
Кстати, особые домашние молельни с нишами для возжигания
священного огня выявлены в богатых домах соседнего с Хал-
чаяном Дальверзин-тепе®.
Сошлемся также на одну аналогию. На Дальверзин-тепе
наша экспедиция проводила в последние годы раскопки мно-
гокомнатного жилого дома (объект Дт-18), назначение ко-
торого сомнений не вызывает, поскольку в нем изобилуют
бытовые находки — хумы, тагара, зернотерки, очаги и пр.
Парадная часть этого дома, обращенная во дворик, повто-
ряет халчаянскую планировку — колонный айван, из которо-
го три входа ведут в параллельный ему продолговатый зал,
причем и в айване, и в зале найдены небольшие фрагменты
некогда украшавшей их живописи.
И наконец, о функции халчаянского здания говорят его
скульптурные композиции. Если в них и есть изображения
божеств, то роль их второстепенная — это божества-покро-
вители (Геракл, Афина, Ника, богиня в колеснице). Основ-
ной же скульптурный цикл посвящен прославлению царской
фамилии в сценах торжественного представительства, воен-
ных побед и пиршественных развлечений с участием музы-
кантов, комедиантов и ряженых.
Таким образом, все данные говорят в пользу светского,
а не культового назначения здания: то был дворец, а не
храм! Другое дело, что, как уже отмечено выше, на заклю-
чительном этапе его существования древние статуи пред-
ков могли обрести в глазах представителей династии Вели-
264
ких Кушан черты святости и зал дворца принял функции мес-
та почитания обожествленных предков. Тогда-то» для боль-
шей изоляции в нем закладывают два из трех внешних вхо-
дов и осуществляют поновление скульптур с нанесением на
них новой окраски.
Примечания
1 См. работы Пугаченковой Г.А.: Халчаян. К проблеме художествен-
ной культуры Северной Бактрии. Таш.» 1966; Скульптура Халчаяна.
М., 1971 (в примеч.12 приведен перечень ряда статей» опубликованных
с 1960 по 1966г.» которые мы здесь не перечисляем); Античная скульп-
тура Узбекистана. — Творчество. 1968» №12; Города Гераева рода. —
Вокруг света. 1968» №8; Изучение культуры бактрийских городов в Юж-
ном Узбекистане. — Вестник АН СССР. 1973» №3; L’art antique de la
Bactriane (IV siecle avant notre ere-IV siecle d’apres notre ere)
d’apres les fouilles dans la Republique Sovietique de 1’Uzbekistan.—
CRAIBL. 1976; Искусство Бактрии эпохи Кушан. М., 1979.
2 Здесь и далее приведены цифры квадратов на плане расположения
скульптурных фрагментов (см.: Халчаян, рис.89; Скульптура Халчаяна»
с.20).
3См.: Скульптура Халчаяна» с.76.
4 Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т.2. М.» 1975» с.384.
5Халчаян» с.186-187» табл.XIX; Скульптура Халчаяна, с.48-49»
ил.55.
* Ro Benfield J. The Dynastic Arts of the Kushans. Berkley —
Los Angeles, 1967, fig.6.
7 Например, скульптура из Таксилы (Marshall J. Taxila. T.3.
Cambridge, 1951, pl. 139); в коллекции Лахорского музея (Ingholt Н.
Gandharan Art in Pakistan. N.Y., 1957, №287).
* Ro sen field J., fig.4, 14-16, 22, 29, 37, 38.
9 Пугаченкоеа Г .А. Кушанская скульптура из Дальверэин-тепе. —
Искусство. 1970, №2, с.64; она хе. Antiochus Commagenes et le prin-
ce Kushan: le probleme de la forme dans la sculpture de 1*Orient
hellenistique. — Annales archeologiques arabes Syriennes. Vol.21.
Damas, 1971, с.113 и сл.; она же. Искусство Бактрии, с.121 и сл.»
рис.124.
20 Пугаченкоеа Г.А. Образ чаганианского правителя на терракото-
вом медальоне из Халчаяна. — ВДИ. 1962, №2.
u Скульптура Халчаяна, с.54.
22 Там же, с.50, 60, рис.76, 77, 80.
13 Ранее публиковались неотреставрированные фрагменты (см.:
Скульптура Халчаяна, с.56-57).
14 Скульптура Халчаяна, с.60-61.
15 Bernard Р. Quatrifcme campagne de fouilles & Ai-Khanoum
(Bactriane). — CRAIBL. 1969, с.338 и сл.
16 Darmstetter J. Le Zend-Avesta. Vol.2. Р.» 1892» с.600 и сл.
27 Скульптура Халчаяна, с.60.
28 Там же, с.34, ил.43, 44.
23 Зограф А.Н, Монеты "Герая". Таш., 1937.
20 Халчаян, с.247; Скульптура Халчаяна, с.32.
21 Пугаченкоеа Г.А. В поисках памятников древнего искусства Сред-
265
ней Азии. — Наука и человечество: 1971-1972. М., 1972; с.85; она же.
К архитектурной типологии в зодчестве Бактрии и Восточной Парфии. —
ВДИ. 1973, №1, с.125; она же. Искусство Бактрии, с.54.
22 Скульптура Халчаяна, с.50, 55, ил.59.
23 Morgan J.de. Manuel de numismatique Orientale. P., 1923—1936,
fig.164; Ghirshman R. Iran. Parthes et Sassanides. P., 1962,
fig.141.
2 ,1 Давидович E.A. Первый клад тетрадрахм кушанца "Герая”. —
ВДИ. 1976, №4, с.56 и сл.; она же. Клады древних и средневековых
монет Таджикистана. М., 1979, с.17 и сл.
25 Rowland В. Zentralasien. Baden-Baden, 1970, с.27-28.
26 Там же, с.41-42.
27 Там же, с.28.
20 Пугаченкова Г.А. Искусство Гандхары. М., 1982, с. 159 и сл.
29 Barthoux J. Les fouilles de Hadda. Figures et figurines, al-
bum photographique. — MDAFA. T.7, 1930.
30 Искусство Бактрии эпохи Кушан, ил.204—209.
31 Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия. М., 1977, с.206, 227.
32 Ставиский Б.Я. К югу от Железных ворот. М., 1977, с. 134.
33 Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия, с.206.
34 См., например: Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспеди-
ция. СПб., 1914, табл.Ш-VII (статуи), XV, XVII.
35 Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия, с.227.
36 Седов А.В. — Литвинский Б.А.л Седов А.В. Тепаи-шах: Культура
и связи кушанской Бактрии. М., 1983, с.32-33.
37 См. об этом: Искусство Бактрии эпохи Кушан, с.200 и сл.
38 Franz H.G. Buddhistische Kunst Indiens. Lpz., 1965, fig.190-
191; Tzssot F. Remarques iconographiques a propos d’une tete de rois
barbare du Gandhara. — Ars Asiatique. 1976, t.33, с.76 и сл.,
fig. 1—5; Пугаченкова Г.А. Бактрийско-индийские связи в памятниках
искусства. — Древняя Индия: Историко-культурные связи. М., 1982,
с.259 и сл., рис.6.
39 Седов А.В.3 с.32.
** Литвинский Б.А.л Пичикян К.Р. Археологические открытия на юге
Таджикистана. — Вестник АН СССР. 1980, №7, с.128; L'LtV'Lnsk'tj В.А.,
Pitchzkjan I.R. Decouvertes dans un sanctuaire de dieu Oxus de la
Bactriane Septentrionale. — RA. 1981, №2, c.210—212, fig.15, 16.
** Седов A.B., c.33.
Зеймаль Е.В. Монетные находки 1972 г. из Шаартузского райо-
на. — Тепаи-шах. М., 1983, с.161-162.
Давидович Е.А. Первый клад тетрадрахм кушанца "Герая”, с.72.
* Седов А.В.л с.36, 174, примеч.47.
116 Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия, с.206; он же. К югу от Же-
лезных ворот, с.132.
* Bernard Р. Quatrieme campagne, с.327 и сл.; он же. Campagne
de fouilles 1969 a Ai-Khanoum en Afghanistan. — CRAIBL. 1970,
с.317 и сл.
Krouglikova I. Les fouilles de la Mission Archeologique So-
vieto-Afghan sur le cite Greco-Koushan de Dilberjin en Bactriane
(Afghanistan). -CRAIBL. 1977, c.412, fig.5-6.
40 Schlumberger D. Le temple de Surkh Kotal en Bactriane. — JA.
1952, t.240, с.433 и сл.; 1954, t.242, с.161 и сл.; 1955, t.243,
с.269 и сл.; 1964, t.252, с.303 и сл.
266
‘"Халчаян, с.231, рис. 107.
® Пугаченкова Г.А. Квартал керамистов (Дт-9). — Дальверзин-те-
пе, кушанский город на юге Узбекистана. Таш., 1978, с. 133 и сл.
аХалчаян, с.213 и сл., табл.XXIX; Скульптура Хапчаяна, с.68,
75, ил.85.
32 Беляева Т.В. Жилой дом богатого горожанина (Дт-5) . — Даль-
верзин-тепе, с.33, 45; Тургунов Б.А. Дом богатого домовладельца.—
Там же, с.55, 60.
В.И.Сарианиди
ТИЛЛЯ-ТЕПЕ
И ЮВЕЛИРНОЕ ИСКУССТВО РАННИХ КУШАН
Раскопки 1978-1979 гг. холма Тилля-тепе, расположенно-
го около г.Шибергана, в Северном Афганистане, привели к
обнаружению некрополя с княжескими, если не царскими по-
гребениями1. Не исключено, что это был династийный не-
крополь раннекушанских правителей, резиденция которых
находилась на рядом расположенном античном городище Ем-
ши-тепе2.
В результате раскопок шести могил было обнаружено
около 20 000 золотых изделий, большинство которых состав-
ляют мелкие золотые бляшки, некогда нашитые на погребаль-
ные одеяния. Наряду с такими ’’массовыми” находками встре-
чены художественные ювелирные изделия, являющие собой сво-
еобразное собрание древнебактрийской торевтики рубежа
нашей эры.
Настоящая статья представляет собой первый опыт ис-
торико-культурного анализа этого ювелирного собрания,
причем наш обзор будет построен по сходным типам изде-
лий и по возможности в том порядке, как они располага-
лись в могилах, начиная от головы и вплоть до ног по-
койников (рис.1).
Предваряя рассмотрение самих находок, отметим, что
почти все погребенные были облачены в одежды, богато
расшитые золотым шитьем с нанизанными на золотые нити
жемчугами. Дополнительными украшениями одеяний служили
сотни и тысячи золотых нашивных бляшек разных форм и
размеров, нередко инкрустированных вставками из бирюзы,
лазурита, сердолика. В одном случае удалось восстановить
общий вид манжет на рукавах, состоявших из нескольких
рядов разнотипных бляшек, в том числе в виде миниатюрных
голов баранов, рога и уши которых инкрустированы бирю-
зовыми, а глаза — сердоликовыми вставками (рис.2). На ос-
новании расположения однотипных нашивных золотых бляшек
на скелетах удалось восстановить общие орнаментальные
узоры и представить варианты погребальных одеяний, как,
например, для умершего в погребении №4 (рис.З).
После этих предварительных замечаний перейдем к лич-
ным украшениям и погребальным приношениям некрополя Тил-
ля-тепе. Головы почти всех умерших покоились в серебря-
ных или золотых чашах, причем в одном случае это была
268
типично греческая фиала с греческой же надписью, к верх-
нему бортику которой были прикреплены золотая модель де-
ревца и откатившаяся к моменту раскопок в сторону стату-
этка горного козла — архара. Деревце имеет прямой ствол,
от которого отходят извивающиеся ветви, унизанные жем-
чужинами, видимо имитирующими плоды. Ствол внизу закан-
чивается крестовиной с отверстиями для крепления на мес-
те. Аналогичное изделие имеется в Сибирской коллекции
Эрмитажа3.
Но бесспорным шедевром ювелирного искусства является
небольшая пустотелая статуэтка горного козла, изображаю-
щая это гордое животное стоящим в спокойной позе. Чуть
горбоносая морда с тонкими прожилками и бугорчатыми мус-
кулами щек увенчана сверху мощными заброшенными назад
сильно закрученными рогами; тбнкие лепестки-уши лишь под-
черкивают почти царственную постановку головы животного.
Сильно изогнутая шея украшена спереди косматой бородой,
откормленное тело с короткой шерстью опирается на тонкие
ноги с как бы просвечивающимися под атласной кожей сухо-
жилиями (рис.4).
Натурализм исполнения и тонкая моделировка обнаружи-
вают великолепное знание тела и пластики этого животно-
го, общий статуарный образ которого стоит на одном уров-
не с изделиями мирового эллинистического искусства. Ос-
талось добавить, что статуэтка архара бесспорно являлась
частью более сложной композиции, свидетельством чего
служат кольца, на которые опираются его копытца, а так-
же полая трубочка, помещенная между рогами. Не исключе-
но, что вместе с расположенным рядом миниатюрным золотым
деревцем они образовывали какую-то общую композицию,
возможно от одной короны, напоминая до определенной сте-
пени украшения высокого головного убора сакского прави-
теля из кургана Иссык1* и в еще большей степени известную
золотую диадему из ’’новочеркасского клада”5, относящуюся
к сарматскому времени.
Помимо корон в погребениях Тилля-тепе имелись и высо-
кие головные уборы типа тиары, как это удалось устано-
вить по захоронению в могиле №2. Хотя сам головной убор
не сохранился, некогда нашитые на него золотые бляшки к
моменту раскопок образовывали высокий конус за черепом,
отмечающий общую форму тиары. Голову одного покойника
венчала золотая корона, причем, что весьма характерно,
составная. Корона, удивительно тонкой работы, состав-
лена из пяти резных пальметок, укрепленных в основании
на широкой ленте. Каждая из пальметок вырезана в виде
стилизованного дерева, на ветвях которого уютно примо-
стились птички. Все вместе (и пальметки и лента) укра-
шены золотыми цветочками, богато орнаментированными
жемчугом и бирюзовыми вставками (рис.5). Уже сам факт
обнаружения золотой короны представлял большой научный
интерес, так как лишь у кочевников женщины занимали од-
ну из самых высоких ступенек иерархической лестницы,
вплоть до царской. В данном случае преимущественно ко-
чевническая принадлежность умершей подчеркивается еще и
269
тем, что корона оказалась не цельной, а составной. При
помощи простейших штырей пальметки крепились к основа-
нию — ленте и при необходимости быстро разбирались и ук-
ладывались в походную кладь. Это наблюдение может указы-
вать на живучесть кочевых традиций погребенных на Тилля-
тепе, а если учесть, что корона принадлежала женщине, —
на далекие отзвуки того высокого положения, которое за-
нимали они у кочевников, и в частности сарматов.
Вместе с тем сам орнамент короны — деревья с сидящи-
ми на их ветвях птичками — вызывает в памяти композицию
одного бактрийского амулета с близким, если не идентич-
ным изображением, но относящегося к II тыс. до н.э.6.
Налицо тысячелетняя местная традиция, корни которой
уходят в еще более древнюю восточноиранскую мифологию,
связанную с представлениями о ’’священном дереве” и пти-
цах, собирающих семена, что как будто находит свое кос-
венное отражение в Авесте. И, возможно, не случайно фи-
гурки птичек также украшают головной убор умершего в кур-
гане Иссык, где был погребен сакский правитель, что лиш-
ний раз подчеркивает общеиранскую семантическую подос-
нову этой конкретной культовой символики.
Почти обязательной деталью погребальных украшений яв-
ляются головные булавки, всегда располагающиеся по обе
стороны от черепа. Они имеют длинные (до 8-10 см) медные
железные или серебряные стержни с великолепными золоты-
ми навершиями, нередко украшенными бирюзой и жемчугом.
Так, в погребении №2 навершия головных булавок изготов-
лены в виде многогранных конусов, посаженных на плоские
круглые основания, по краю которых вертикально вверх
поднимаются золотые проволочки с нанизанным на них жем-
чугом. С этих наверший спускаются массивные полумесяцы,
на концах которых свободно вращаются золотые диски.
В погребении №3 навершие головной булавки отлито в
виде 12-лепестковой розетки; на концах лепестков имеют-
ся петельки, к которым, видимо, на проволочке крепились
золотые диски или все те же полумесяцы. В погребении №6
навершия головных булавок представляют золотой пятиле-
пестковый цветок, от которого вниз свободно спускаются
диски и полумесяцы, концы которых, в свою очередь, ук-
рашены подвесными дисками, свободно вращающимися на про-
волочках с нанизанным на них жемчугом. За пределами
Бактрии подобные головные булавки нам пока неизвестны,
что может указывать на их чисто местное изобретение, ес-
ли только будущие раскопки не обнаружат подобные укра-
шения в соседнем Иране, но более раннего, предшествую-
щего времени.
Уши умерших украшали золотые клипсы то в виде ’’ладьи”
то колечка, украшенного бирюзовым ’’сердечком”. Особое
место занимают клипсы, отлитые в виде крылатых амуров
(рис.6). Пухлые жизнерадостно улыбающиеся фигурки близ-
ко напоминают греко-римские прототипы, исключая одну де-
таль — на лбу у них вырезаны полумесяцы. Хотя лунарные
символы известны были в искусстве ряда стран Старого
270
Света, в том числе Греции, наиболее популярны они были
на Востоке, как об этом, например, можно.судить по месо-
потамским печатям-цилиндрам раннединастического периода7.
Более того, в Хафадже имелся специальный храм Сина, по-
священный лунному божеству8, а лунный полумесяц являлся
символом богини Нанны. Но для нашей темы особое значение
имеет изображение полумесяца на голове божества, как это
документируется одной печатью, происходящей из разграб-
ленных могильников Бактрии эпохи бронзы. Добавим наход-
ку золотой головки быка с бирюзовой вставкой полумесяца
на лбу из Южного Туркменистана эпохи бронзы9, чтобы ста-
ли очевидными глубокие восточноиранские традиции этого
характерного астрального символа. Налицо соединение при-
шлых греческих и местных бактрийскйх традиций, воплотив-
шихся в рассматриваемых клипсах.
Лишь в одном погребении был встречен головной гребень
из слоновой кости с тонкими гравированными изображения-
ми (в том числе человека), близко напоминающий знамени-
тую резную кость из Беграма, а теперь и Дальверзина (Уз-
бекистан), имеющий скорее всего индийское происхождение.
С головных уборов и, возможно, корон спускались мас-
сивные золотые подвески, крепившиеся к ним при помощи
специальных кружков, располагающихся в верхней части под-
весок. Сравнительно более простая из них отлита в виде
двух протом лошадей, обращенных мордами в противополож-
ные стороны. Гривы и уши животных богато инкрустированы
бирюзовыми вставками; от подвески вниз спускаются золо-
тые цепочки, заканчивающиеся дисками или резными листоч-
ками .
Но, пожалуй, наиболее эффектным является пара золотых
подвесок из погребения №2. Двусторонние, отлитые в слож-
ной технике, они сохранили одинаковые изображения: го-
сударь, борющийся со стоящими по его бокам драконами.
Перед нами бесстрастные широкоскулые с косыми, по рысьи
поставленными глазами и с прямыми носами персонажи.
Властные, суровые лица передают образ правителя, особое
положение которого недвусмысленно подчеркивает высокая
ступенчатая корона, надетая на его голову, и пятнышко,
тика, в середине лба — бесспорное влияние Индии, где этот
знак служил показателем высокого социального положения
в обществе. Из-под короны на плечи легкими косыми прядя-
ми спускаются длинные, пышные волосы, шею охватывает,
по-видимому, гривна. Торс облачен в короткий, свободно
запахнутый кафтан, перетянутый'по тонкой талии кушаком,
из-под которого широко расходятся полы кафтана. Расстав-
ленные в стороны руки упираются в рогатых и крылатых
драконов, лошадиноподобные морды которых сохранили широ-
ко раскрытые пасти. Их длинные тела, с неестественно вы-
вернутыми назад ногами, украшены бирюзовыми, сердолико-
выми и лазуритовыми вставками. Вниз от этой композиции,
причудливо переплетаясь, спускаются витые цепочки, обра-
зующие сетку, украшенную фигурными бляшками, инкрусти-
рованными кроваво-красными гранатами, голубыми бирюзин-
ками и синими лазуритами.
271
Образ государя-драконоборца, достаточно популярный в
греко-римском античном мире, получил на бактрийской поч-
ве свою местную переработку, что нашло свое отражение и
в индийском влиянии, и в общей иконографической позе
драконов с вывернутыми назад ногами, что в первую оче-
редь связано с искусством ’’сибирского звериного стиля”.
Еще одни подвески, также располагавшиеся у висков че-
репа, найдены в женском погребении. На обеих подвесках
изображена одна и та же сцена: в центре стоящая почти
обнаженная женская фигура анфас, левая рука с плодом
граната — на груди, правая отставлена в сторону. С бедер
мягкими складками спускаются одежды, оставляющие откры-
тым треугольник внизу живота, покрытый мелкими насечка-
ми; под складчатой тканью легко угадываются ноги, из ко-
торых левая чуть выдвинута вперед. По обе стороны от
женской фигуры вниз головой расположены хищники, видимо
волки, с раскрытыми пастями; задние части их заканчива-
ются рыбьими хвостами. Основание подвески богато инкру-
стировано бирюзовыми вставками и заканчивается двумя
рыбьими головами; в верхней части по углам подвесок рас-
полагаются птицы. Перед нами владычица животного и рас-
тительного мира, предположительно богиня плодородия, со
всеми атрибутами ее власти, персонифицированными в обра-
зах животного, растительного и пернатого мира (рис.7).
Вместе с тем это типично иранское божество претерпело
существенные стилистические изменения, когда вместо це-
ломудренно закутанной в глухие одежды богини мы видим
едва прикрытый ниспадающими одеяниями женский образ,
изображенный в полном согласии с канонами греческих
скульпторов и модельеров. Все это с бесспорностью сви-
детельствует о грецизированной переработке древнейшего
восточноиранского божества, указывая на глубинные изме-
нения, которые претерпел местный бактрийский пантеон в
предшествующий эллинистический период.
Шеи умерших украшали то простые золотые цепочки, то
ожерелья, составленные из крупных пустотелых золотых бу-
син, покрытых мелкой зернью или украшенных многолепест-
ковыми розетками, инкрустированными бирюзовыми вставка-
ми. Известно золотое ожерелье, составленное из подвесок,
богато орнаментированных зернью с чередующимися бирюзо-
выми и гранатовыми вставками, образующими вместе чрез-
вычайно эффектное нагрудное украшение, нашитое спереди
на вырез платья.
Никакого художественного интереса не представляет
массивная гладкая золотая гривна, обручем охватывавшая
шею умершего в погребении №3. Зато в другом захоронении
шею знатного воина украшала витая золотая пектораль, в
центре которой помещена камея с погрудным профильным
мужским изображением. Высокомерное лицо с прямым носом,
широко раскрытыми глазами и капризно изогнутыми губами
удивительно близко перекликается с портретными изображе-
ниями греко-бактрийских царей, в особенности на их моне-
тах. В этом отношении особенно показателен завиток на
272
шлеме, точно копирующий эту деталь на монетах греко-бакт-
рийского царя Евкратида. Не исключено, что эта камея
действительно была изготовлена греко-бактрийскими резчи-
ками и лишь позднее вторично была использована для на-
грудного украшения.
Одежды типа халатов или плащей застегивались на гру-
ди золотыми застежками. Самые простые из них представле-
ны либо двойными массивными дисками, либо инкрустирован-
ными бирюзой миндалевидной формы застежками; одна из по-
ловинок имеет крючок, вторая — петлю для вдевания крюч-
ка. Три золотые застежки в погребении №3, располагавшие-
ся под шеей, свидетельствуют по крайней мере о трех сло-
ях погребальных одежд. Самая нижняя застежка, видимо от
рубахи, представляет собой две одинаковые золотые поло-
винки, отлитые в виде обнаженных амуров, сидящих верхом
на рыбах, которым приданы дельфиньи черты. На головах у
рыб сохранились пышные султаны, инкрустированные круп-
ными выпуклыми бирюзовыми вставками; бирюза и лазурит
использовались для передачи рыбьей чешуи, плавников ц
хвостов. Во рту у одной рыбы зажат крючок, у другой —
петля, при помощи которых обе половинки застегивали ру-
баху у горла.
Сидящие верхом на рыбах амуры одной рукой держатся
за рыбьи султаны, вторая рука поднята вверх. Жирные лица
их с обвислыми щеками и чувственно припухлыми губами да-
леки от античных образов резвящихся среди морских волн
эротов, этих признанных символов любви греческого искус-
ства. Надо думать, местные мастера уже смутно представ-
ляли себе реальное содержание этих некогда хорошо из-
вестных их греческим учителям животных и в своей работе
они теперь лишь копировали общий образ дельфинов, пере-
осмыслив их в хорошо знакомых им рыб. Вместе с тем в дру-
гом погребении такие же амуры, сидящие на дельфинах,
имеют за спинами крылья, свидетельствуя о разной степе-
ни адаптации этого образа в местной бактрийской среде.
Много более художественно выполненные застежки состо-
ят из двух золотых прямоугольных пластин, отлитых в
сложной прорезной технике, в высоком рельефе. На обеих
половинках помещены однотипные изображения воинов в пол-
ном боевом облачении, от всей позы которых веет суровой
солдатской простотой и истинно царским величием. Голова
эллина дана в легком, почти профильном повороте, с пря-
мым носом, четко очерченными глазами под разлетающимися
бровями, с припухлым капризным ртом и волевым подбород-
ком, увенчана сверху шлемом с закрученным султаном и
двумя торчащими вверх рожками. Из-под шлема на плечи
длинными прядями ниспадают слегка вьющиеся волосы. На
плечи накинут плащ, который мягкими складками опускает-
ся до самой земли. В одной руке воина зажато длинное
копье, в другой — круглый щит, сбоку к портупее подве-
шен меч с рукоятью в виде орлиной головы. Из-под корот-
кой, но широко расходящейся юбки выступают раздвинутые
ноги в высоких сандалиях, перетянутых под коленками рем-
нями. Фигуры заключены в рамки из стилизованных расте-
18 441 273
ний, причем в верхних углах расположены птицы, возможно
орлы, держащие в клювах развевающиеся ленты, в то время
как в нижних углах — миниатюрные крылатые драконы со зло
оскаленными мордами. Скорее всего на застежках изображен
бог войны Арес или его местный двойник Веретрагна. Но
при всех возможных вариантах предположений нет сомнений,
что застежки были изготовлены в Бактрии, о чем красноре-
чиво свидетельствуют изображения драконов, неизвестных
в греко-римском искусстве, о чем подробнее будет сказано
ниже.
Наконец, в погребении №6 встречены застежки, состоя-
щие из двух половинок с одинаковыми изображениями, каж-
дое из которых представляет собой фантастическое живот-
ное с львоподобной мордой и оскаленной зубастой пастью,
с высунутым языком. Глаза смотрят грозно; из-под подбо-
родка, закручиваясь вверх, топорщится косматая борода;
изогнутая шея увенчана сверху зубчатым гребнем (рис.8).
На спину наброшена попона со свисающими по углам кистя-
ми, на которой восседает обнимающаяся пара — мужчина с
женщиной в объятиях. Сзади изображена как бы благослов-
ляющая их любовь парящая в воздухе крылатая богиня Ника
с венком и пальмовой ветвью в руках. Перед фантастичес-
ким зверем полулежит на земле бородатый Силен в цвечьей
шкуре с посохом в руке, протягивающий вверх ритон, ук-
рашенный протомой рогатого козла, и как бы приглашающий
сидящую пару принять участие в возлиянии (рис.9). Судя
по всему, это сцена так называемого ’’священного брака”,
греческие дионисийские мистерии которого были широко
распространены в античном мире. На первый взгляд вызыва-
ет удивление женское платье, в которое облачен мужчина
на представленной сцене, однако именно на эллинистичес-
ком Востоке в женских одеждах нередко выступает Дионис,
главный персонаж культовых обрядов, связанных с тайнами
’’священного брака”, в непременном сопровождении Силена.
Почти все погребенные имели на руках и ногах массив-
ные, ничем не украшенные золотые браслеты с несомкнуты-
ми, расширенными концами, близко перекликающиеся с таки-
ми же из клада в Дальверзине. В то же время в погребени-
ях №2 и 6 на запястья рук надеты были браслеты со скульп-
турными фигурками на концах. На одном из погребенных брас-
леты отлиты в виде фигур антилоп. Мастер-ювелир показал
животных в момент стремительного бега: смело выброшен-
ные передние ноги, легко изогнутое тело, закинутые назад
ноги с хвостиком — все передает образ животного в ’’летя-
щем галопе”. Губастая, мягко моделированная голова с
преувеличенно большими глазами и изогнутыми рогами допол-
няет общий образ этих гордых животных. Тела антилоп бо-
гато инкрустированы бирюзовыми вставками, но особенное
восхищение вызывает инкрустация глаз, в уголки которых
вставлены почти микроскопические бирюзовые кусочки, пе-
редающие белки, в то время как зрачки сделаны в виде
желтых сердоликовых бусинок. Следы стертости на поверх-
ности браслетов не оставляют сомнений в их использовании
при жизни умершего. Судя по некоторым деталям, это изо-
274
бражения не джейранов, широко распространенных в Бакт-
рии до настоящего времени, а сайгаков — типичных обита-
телей степных просторов более восточных областей от Ка-
захстана вплоть до Алтая и Монголии.
Другая пара золотых браслетов оказалась украшена
скульптурными протомами львоподобных существ с оскален-
ными зубастыми пастями и короткими, изогнутыми рожками
между прижатыми ушами, близко напоминая в первую очередь
браслеты амударьинского клада, так же как и браслеты
ахеменидских царей и скифских курганов вплоть до матери-
ковой Греции. •
Пальцы умерших были унизаны золотыми перстнями с
вставками, на одном из которых изображена богиня Афина
с греческой надписью ’’Афина”, но выполненной в обратном,
зеркальном изображении, что характерно только лишь для
печаток, которыми делались личные оттиски. Возможно, эта
же богиня выгравирована была на бирюзовой вставке друго-
го перстня, где она изображена сидящей на кресле со щитом
в руке.
Другая богиня греческого пантеона, Ника, в одном слу-
чае изображена в полном согласии с греческими канонами,
с венком в руке, в то время как на вставке золотого перст-
ня она показана не парящей в воздухе, а, наоборот, тяже-
ло бредущей с посохом в руке. Подобный иконографический
образ неизвестен в искусстве греко-римского мира и, воз-
можно, отражает местную бактрийскую переработку. Афина,
стоящая в горделивой позе, опираясь на копье, выгравиро-
вана на каменной вставке золотого перстня, а на массив-
ной золотой нашивке она опять показана в воинственной
позе, с боевым шлемом, богато разукрашенным щитом, в длин-
ных одеяниях. Через левую вытянутую вперед руку перебро-
шен плащ, в свободном поле греческая надпись ’’Афина”,
опять-таки в зеркальном изображении.
Три воина в типично греческом боевом облачении уста-
навливают победные трофеи на стеклянной вставке в золо-
той оправе, возможно иллюстрируя известный миф о героях,
тянущих жребий из сосуда (рис.10). В то же время на дру-
гом перстне на вставке голубого камня выгравирован, ве-
роятно, жрец с тирсом в руках, стоящий между двумя алта-
рями (рис.11). В одном случае стеклянная вставка сохра-
нила, возможно, портретное изображение мужчины с длинны-
ми локонами. Отметим также халцедоновую печатку, сохра-
нившую гравированное изображение орлеголового грифона.
Сильное львиное тело с выброшенными вперед мускулистыми
когтистыми ногами украшено длинными крыльями и заканчи-
вается толстым, загнутым на конце хвостом. Плавно изогну-
тая шея украшена сверху зубчатой гривой с орлиной голо-
вой и хищно загнутым клювом. Близкие, если не сказать
идентичные, изображения подобных грифонов широко извест-
ны на многочисленных художественных изделиях, в первую
очередь на золотых горитах юга России, где они определя-
ются как греко-персидские.
На погребальные одежды помимо многочисленных обычных
18-2 441
275
декоративных золотых бляшек были нашиты и единичные ин-
дивидуальные, как, например, пустотелые золотые фигурки
сидящих музыкантов со скрещенными по-восточному ногами и
струнными инструментами типа арфы на груди. Обращают на
себя внимание широкоскулые узкоглазые лица, передающие
определенный, возможно монголизированный, этнический тип.
Наряду с такими встречены однотипные прямоугольные золо-
тые пластины, оттиснутые в специальных формах в виде
рельефной человеческой фигуры, стоящей на коленях и дер-
жащей на шее дельфина, а в руке кормовое весло; округлое
лицо с миндалевидными глазами’ и легкой улыбкой украшено
сверху короткой прической.
Возможно, на плащ были нашиты четыре круглых золотых
медальона с однотипными погрудными человеческими фигура-
ми. В высоком рельефе изображены головки, увенчанные
сверху простой прической, от которой на плечи спускают-
ся длинные вьющиеся локоны. Округлые лица с торжествую-
ще-самодовольной улыбкой скорее всего передают образ од-
ного из божеств местного пантеона. С медальонов вниз
спускаются золотые проволочки, заканчивающиеся дисками
и резными листочками (рис.15).
Соединение греческих и восточных культурных традиций
документирует золотая статуэтка крылатой богини с широ-
коскулым лицом, передающим этнический тип, напоминающий
общий облик вышеупомянутого государя на подвесках и му-
зыкантов. На голове сохранился сложной формы головной
убор в виде тюрбана, из-под которого длинными прядями
спускаются волосы. Торс перетянут перекрещивающимися
ремнями, между которыми выступают небольшие груди; боль-
шой округлый живот сохранил в центре вдавленный пупок.
Обе руки опущены вниз, причем в левой зажат плод, по-ви-
димому гранат. Нижняя часть тела задрапирована ниспадаю-
щими одеждами, перехваченными по линии бедер толстым ви-
тым жгутом. У левого плеча помещена миниатюрная фигурка
крылатого амура, с луком в руке, причем еле намеченное
широкое лицо его во многом сходно с лицом богини. Фигур-
ка амура не оставляет сомнения, что перед нами образ гре-
ческой богини любви — Афродиты, вернее, ее кушанский ва-
риант, что нашло свое отражение и в несоразмерно корот-
кой, приземистой фигуре, и в грубых широкоскулых чертах
лица.
Совершенно иной стилистический образ женского божест-
ва демонстрирует другая золотая статуэтка. Спокойное,
задумчивое лицо с прямым носом, широко раскрытыми глаза-
ми и красивым рисунком губ полно отрешенного очарования
неземного божества. Волосы на голове разделены на прос-
той пробор и забраны наверх под венок или диадему. Вос-
точный тип лица подчеркивает точка-тика в середине лба —
бесспорное влияние культурного наследия Индии (рис.13).
На шее, возможно, изображено украшение типа гривны или
ожерелья. Торс с небольшими грудями и выделенными соска-
ми переходит в узкую талию; округлые бедра задрапированы
в рдеяния, ниспадающие мягкими складками. Плечи и за-
пястья рук украшены браслетами, причем правая рука упи-
276
рается в слегка отставленное бедро, в то время как левая
свободно опирается на колонку. Из-за плеч, закручиваясь
вверх, вырастают крылья. В целом от всей фигуры веет по-
коем уверенной в своей красоте богини, скорее всего бо-
гини любви Афродиты, но опять-таки в ее восточном, бакт-
рийском варианте.
В погребении №4 талия государя-воина оказалась туго
перетянутой золотым плетеным поясом, украшенным девятью,
золотыми круглыми бляшками, отлитыми в высоком, почти
круглом рельефе. На каждой пряжке изображен один и тот
же композиционный сюжет — женщина, сидящая верхом на
льве, с жестким, если не сказать злым, лицом; одна ее
рука властно, по-хозяйски опирается на голову льва, во
второй она держит двуручный сосуд. Из-под короткой юбоч-
ки выступают широко расставленные ноги, обутые
в высокие ременные сандалии. Налицо общая идея, заклю-
ченная в этих сюжетных композициях: перед нами хозяйка
животного мира, владычица животных типа богини Кибелы,
но претерпевшая стилистические изменения в угоду эллин-
ским вкусам, что наглядно документируется надетыми на нее
не восточными, а типично греческими одеяниями (рис.12).
Длинные кочевнические штаны покойников, впрарленные в
короткие сапожки, крепились золотыми пряжками. Особенно
выделяются две, отлитые в сложной прорезной технике, сох-
ранившие однотипные изображения в виде золотого кружка,
декорированного выпуклыми бирюзовыми вставками, в центре
кружка изображена колесница, над которой на двух высоких
бамбуковых шестах как бы колышется грибовидной формы бал-
дахин. Внутри колесницы восседает человек с сильно запро-
кинутой головой и плетеной косичкой на затылке. Скуластое
узкоглазое лицо с коротким, но широким носом, с выделен-
ными ноздрями и резко очерченными губами передает монго-
лоидный образ. На колесничем надет свободно запахнутый
складчатый халат со стоячим воротником и широкими рука-
вами, йз которых высовываются руки с зажатыми в них по-
водьями. В колесницу впряжена пара львоподобных крылатых
грифонов, изображенных в геральдической позе: с одной
лапой, поднятой вверх. Тело их опоясано постромками, на-
быченные морды со свирепыми глазами и прижатыми ушами
выражают злое нетерпение готовящихся рвануться вперед
животных (рис. 14).
Рядом с каждой пряжкой располагалось по одной длинной
золотой пластине, представляющей собой скорее всего на-
конечники от ремней обуви. На одной из них выгравирована
фигура мягко крадущейся пантеры с оскаленной мордой,
плотно прижатыми ушами и ногами, вывернутыми в обратную
сторону, как это принято было изображать согласно клас-
сическим канонам ’’сибирского звериного стиля”. На второй
пластине тонкими линиями выгравирован дракон с устрашаю-
ще разинутой пастью, небольшими закрученными рожками и
по-змеиному изогнутым телом, опирающимся на ноги с выпу-
щенными когтями.
Две золотые бляхи арочной формы представляют особый
18-3 441
277
интерес. На одной из них в высоком рельефе изображена ле-
жащая на земле антилопа с поникшей головой, на которую
сверху, изогнувшись по-кошачьи, взгромоздилась пантера,
вонзившая свои хищные зубы в круп поверженного животного.
На другой золотой пластинке показана лежащая лошадь с
косматой гривой и обреченно повернутой назад в паничес-
ком ужасе головой. На нее сверху стремительно бросаются
два разъяренных крылатых дракона; морды их с вытаращен-
ными глазами и кровожадно оскаленными зубастыми пастями
вцепились в шею и круп поверженной лошади. Обе эти явно
сюжетные сцены полны внутреннего драматизма, общий устра-
шающий смысл которых призван был возвеличить славу, мощь
и непобедимость их владельца.
С правого бока умершего из того же погребения №4 на-
ходился железный кинжал, вставленный в золотые ножны,
украшенные сценой терзания реальных и фантастических жи-
вотных, богато инкрустированных бирюзой. В длинную це-
почку вытянулись крылатые грифоны, зубастые драконы,
хищники кошачьей породы, каждый из которых вонзил клювы или
зубы в круп впереди идущего персонажа. Эта же устрашаю-
щая сцена переходит на золотую ручку кинжала и заканчи-
вается на округлом навершии, где неожиданно изображен
медведь, мирно сосущий виноградную лозу. На этом приме-
ре, как в фокусе, сконцентрирован глубокий юмор бактрий-
цев, сумевших завершить мрачную, даже трагедийную сцену
взаимно терзающих друг друга существ образом миролюбиво-
го медвежонка, добродушно взирающего на свет маленькими
сонными глазками, как бы утверждая оптимизм всего бытия
в целом.
Наконец, у левого бока находились еще одни золотые
ножны, центральная часть которых украшена горельефной
сценой в виде двух крылатых грифонов, один из которых
вцепился зубастой пастью в ногу второго. Это изделие —
бесспорный шедевр античного искусства: тонкая моделиров-
ка рогатой, оскаленной морды, мощная лепка тела и в осо-
бенности судорожно напряженные когтистые ноги с перека-
тывающимися мускулами под натянутой кожей живо напомина-
ют традиции иранского, если не ассирийского искусства.
Вместе с тем головы муфлонов с огромными рогами снова
возвращают нас в Бактрию, где эти гордые животные до сих
пор оживляют горный пейзаж скалистых предгорий Гиндуку-
ша. Дракон с волчьей головой, увенчанной оленьими рога-
ми, детализированная моделировка тела в типично перед-
неазиатском стиле — вот признаки, характеризующие новое
направление раннекушанского искусства.
Видимо, украшениям уздечки принадлежат золотые полу-
шарные бляхи-фалары с рельефными изображениями положив-
шего голову себе на спину спокойно отдыхающего грифона
или, наоборот, диких зверей, свернувшихся клубком и злоб-
но кусающих то свою собственную лапу, то хвост. Анало-
гичные уздечные украшения широко представлены многочис-
ленными находками на Алтае, в Минусинской котловине и в
Сибирской коллекции10.
278
Помимо перечисленных предметов среди коллекции юве-
лирных изделий имеются золотые косметический сосуды, мел-
кие настовые, стеклянные и ’’янтарные” украшения, вплоть
до мелких камешков, оправленных в золотые обоймочки.
Судя по монетным данным, некрополь Тилля-тепе относит-
ся к рубежу нашей эры и скорее всего принадлежит правя-
щему слою кочевников-юэчжей, так что рассмотренная кол-
лекция с полным основанием может быть отнесена к издели-
ям так называемого династийного искусства. Не доказано,
но в высшей степени вероятно, что если не все, то реши-
тельное большинство ювелирных изделий было изготовлено
на месте бактрийскими мастерами, скорее всего по заказу
вчерашних кочевников-юэчжей. На это указывает общий
’’варваризированный” облик божеств греческого пантеона
(Афина, Ника) и персонажей типично средиземноморских ми-
фов , как, например, на застежках (амуры на дельфинах) и
др. Налицо явное вырождение былых живых традиций греко-
бактрийского искусства, на смену которому теперь прихо-
дят трафаретные, статичные изображения, удовлетворявшие
невзыскательные вкусы только еще нарождающейся династии
будущей империи Великих Кушан. Исключение составляют
лишь единичные изделия, как, например, полная жизни ста-
туэтка архара или портретное изображение человека на ка-
мее, но можно почти не сомневаться, что они были изго-
товлены в греко-бактрийский период, когда местные ювели-
ры творили по строгим канонам классических традиций эл-
линистического искусства.
Наконец, имеется еще одно, но весьма существенное об-
стоятельство, свидетельствующее о преимущественно мест-
ном происхождении рассматриваемой коллекции. Так, наря-
ду с чисто греческими мотивами и образами налицо смешан-
ные, отражающие влияние чисто местных бактрийских тради-
ций, восходящих еще к эпохе бронзы. Так, вышеупомянутые
крылатые богини, бесспорно изображающие Афродиту, вос-
ходят к крылатым божествам Бактрии11. Точно так же боги-
ня, сидящая на льве, на вышеупомянутом золотом поясе,
находит свои убедительные прототипы как в глиптике Вос-
точного Ирана*, так и Бактрии13. Точно так же женское бо-
жество (предположительно Анахита) в сопровождении рыб,
птиц и зверей находит убедительные прототипы на бактрий-
ских печатях эпохи бронзы, где фигурируют женские бо-
жества в окружении все тех же птиц и зверей1'*. Наконец,
отдельные персонажи, и в первую очередь фантастические
образы, также могут быть с полным правом сопоставлены
с гравированными рисунками на каменных печатях—амулетах
Бактрии и Маргианы. Так, крылатые львы золотых ножен
прямо перекликаются с аналогичными изображениями Бакт-
рии15, а грифы с тех же ножен едва ли не являются репли-
кой более древних прототипов16. Пара драконов золотых но-
жен, из которых один схватил за лапу другого, тематичес-
ки близко соответствует сюжету взаимно пожирающих друг
друга драконов бактрийско-маргианской глиптики17. Наконец,
сцены терзания животных при всей их бесспорной переклич-
279
ке с сибирским звериным стилем имеют одно, но весьма
важное отличие: на бактрийских золотых ножнах изображе-
на не парная сцена, а процессия из таких существ, напо-
миная художественные приемы как ахеменидских рельефов
Персеполя, так и процессии на культовых сосудах бактрий-
ско-маргианского центра38.
Словом, нельзя сомневаться в бесспорности преемствен-
ности художественной традиции Бактрии эпохи бронзы и
позднего эллинизма, лишь слабая изученность прикладного
искусства промежуточного ахеменидского периода препят-
ствует более определенным заключениям.
Итак, можно не только считать доказанным местное про-
изводство решительного большинства ювелирных изделий не-
крополя Тилля-тепе, но и утверждать наличие глубоко
местных художественных традиций, восходящих в перерабо-
танном виде в конечном счете к бактрийским, в более ши-
роком смысле — к восточноиранским истокам. Приведенные
факты дают право предполагать, что, подобно тому как зо-
лотые изделия скифских курганов, изготовленные гречески-
ми ювелирами, широко расходились по скифскому кочевому
миру, точно так же теперь уже в сарматское время кочевая
знать могла заказывать ювелирные украшения бактрийским
торевтам. И в том и в другом случае мастера должны бы-
ли учитывать запросы заказчиков и, в частности, исполь-
зовать в своем творчестве образы и мотивы кочевнической
мифологии. Соответствующие доказательства для скифского
искусства общеизвестны. В применении к собранию ювелир-
ных изделий Тилля-тепе кочевнические традиции менее оп-
ределенны, однако даже в опосредованной форме они тя-
нутся далеко на северо-восток вплоть до Алтая. Помимо
чисто археологических наблюдений39 имеются и некоторые
другие, достаточно показательные художественные соот-
ветствия, как, например, изображения фантастических жи-
вотных, примостившихся у ног воинов на вышеприведенных
застежках. Подобные чудища неизвестны в искусстве Перед-
ней и Средней Азии, но зато весьма популярны были в ис-
кусстве Алтая, как это можно судить по данным Пазырык-
ских курганов . Если добавить к этому ’’монголизированный”
тип правителя на подвесках ’’государь и драконы”, стату-
этки ’’Афродита с амуром”, фигурок музыкантов, то есть
веские основания заменить аморфное определение ’’кочевни-
ческие”, или’’сарматские” , более конкретным —’’юэчжийские”
традиции. К сожалению, из-за отсутствия синхронных ма-
териалов из этого региона по необходимости приходится
обращаться к более древним материалам Пазырыкских курга-
нов, но и в таком случае они указывают на перспектив-
ность поисков в этом направлении.
Наконец, индийские художественные влияния носят ми-
нимальный характер (точка-тика, гребни слоновой кости)
и не идут ни в какое сравнение с греческими, сибирско-
алтайскими и собственно бактрийскими художественными тра-
дициями .
Создается впечатление, что широкая веротерпимость
ранних кушан способствовала сложению нового синкретично-
280
го художественного направления, где причудливо смешались
стили разных культурных традиций. Основу этого вновь
народившегося раннекушанского искусства составляет тот
местный субстрат, который своими корнями в конечном сче-
те уходит в культурное наследие Бактрии эпохи бронзы.
Примечания
1 Сарианиди В.И. Царский некрополь в Северном Афганистане. —
ВАН. 1979, №7, с.76-88; Sarzanzdz V. The Treasure of the Golden
Mound. — Archaeology. 1980, vol.33, №3, c,31—41; Sarzanzdz V. Die
Schatze der Kuschanen-Konige. — Afghanistan Journal. 1979, №4.
2 Krouglzkova «Г., Sarzanzdz V. La Bactriane ancienne dans I’op-
tique de nouvelles recherches archeologique. — Kushan Culture and
History. Kabul, 1972.
3 Завитухина МЛПЛ К вопросу о времени и месте формирования Си-
бирской коллекции Петра!. — Культура и искусство петровского време-
ни. Л., 1977, с.63-69.
4 Акишев К.А. Курган Иссык. М., 1978, рис.62-63.
5 Русские древности в памятниках искусства. Вып.З, СПб., 1890.
6 Сарианиди В.И. Печати-амулеты мургабского стиля. — СА. 1976,
№1, рис.17.
7 Porada Е. The Collection of the Pierpont Morgan Library.
Wash.» 1948, vol.1, c.11; vol.2, №62 и др.
* Delugaz P.> Lloyd S. Pre Sargonid Temples in the Diala Regi-
on. — OIP. Chicago, 1941, vol.58.
3 Массон B.M. Раскопки погребального комплекса на Алтын-депе. —
СА. 1974, №4.
10 Руденко С.И. Сибирская коллекция Петра!. М.-Л., 1962 (САИ.
Вып. ДЗ-9), с.23-24, табл.XXII.
11 Сарианиди В.И. Древние земледельцы Афганистана. М., 1977,
рис.47, №4,7.
и Amzet Р. Antiquites du desert de Lut. — Revue d’assyriologie
et d’archeologie orientale. 1974, vol.58, №2, fig.5; Amzet P. An-
tiquites de Bactriane. — La Revue du Louvre. 1978, vol.28, fig.34.
13 Неопубликованные материалы.
14 Неопубликованные материалы.
15 Сарианиди В.И. Исследование памятников Дашлинского оазиса. —
Древняя Бактрия. М., 1976, рис.28; он же. Древние земледельцы,
табл. 1, № 5.
16 Sarzanzdz V. New Finds in Baktria and Indo-Iranian Connec-
tions. — South Asian Archaeology. Naples, 1979, fig.5, №10.
17 Sarianzdz V. Bactrian Centre of Ancient Art. — Mesopotamia.
Torino, 1977, vol.12, fig.59, №17; Сарианиди В.И. Печати-амулеты
мургабского стиля, рис.7.
м Сарианиди В.И. Культовый сосуд из Маргианы. — СА. 1980, №2.
19 Сарианиди В.И. Тилля-тепе: Захоронение знатного воина (в пе-
чати) .
20 Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское
время. М.-Л., 1960, табл.ХСУИ, №4.
Б.Я.Ставиский
КАРА-ТЕПЕ —
БУДДИЙСКИЙ КУЛЬТОВЫЙ ЦЕНТР
КУШАНСКОГО ТЕРМЕЗА
КАК ПАМЯТНИК ДРЕВНИХ
СРЕДНЕАЗИАТСКО-ИНДИЙСКИХ СВЯЗЕЙ
•
Неподалеку от современного города Термеза, областного
центра Южного Узбекистана, на правом берегу Амударьи ле-
жит огромное городище Старого Термеза, разрушенного в
1220 г. отрядами Чингис-хана.
Древнейшие культурные слои городища изучены еще сла-
бо. Однако находки монет и керамики позволяют утверж-
дать, что Термез существовал уже во второй половине Hi-
ll в. дон.э., в период господства в Бактрии и Индии гре-
ческих царей. Расцвет же этого северобактрийского горо-
да в древности приходился на первые века н.э., когда
значительная часть земель современных Средней Азии, Аф-
ганистана, Пакистана, Северной Индии и, вероятно, Вос-
точного Туркестана входила в состав могущественного Ку-
шанского государства.
По археологическим данным, Термез при кушанах был
крупным городом, внешняя стена которого охватывала пло-
щадь примерно в 350 га. Помимо цитадели, заселенной еще
в греко-бактрийский период, в кушанское время сплошной
городской застройкой были заняты уже участки вдоль бере-
га Амударьи, к востоку и западу от цитадели и к северу
от нее. На остальной площади нынешнего городища тогда
раскинулись отдельные постройки с приусадебными садами,
полями и огородами, а в северо-западном углу на высоком
трехглавом бугре, известном сейчас под названием Кара-
тепе, разместился крупный буддийский культовый центр.
Кроме него археологами выявлены еще три загородных буд-
дийских комплекса кушанского времени, охватывавшие по
дуге, с северо-запада на юго-восток, древний город (рис.1).
Один из них, Фаяз-тепе, располагавшийся в 1 ,0-1 ,5 км
к северу от Кара-тепе, представлял обособленный загород-
ный монастырь с четкой планировкой (раскопан Л.И.Альбау-
мом). Это была прямоугольная в плане постройка, расчле-
ненная на три части — культовую (в центре), жилую (на
северо-западе) и хозяйственно-трапезную (на юго-восто-
ке), — с внутренним двором в каждой. К северо-востоку
от центральной части, вне постройки, высилась ступа,
282
внутрь которой была замурована (а потому и хорошо сохра-
нилась) более ранняя небольшая ступа (рис.2). Второй за-
городный буддийский комплекс, от которого сохранилось
лишь одно подвальное помещение (раскопки Л.И.Альбаума),
находился в 2-3 км к востоку от Фаяз-тепе, а еще в 3-4 км
юго-восточнее размещался третий загородный ансамбль, сос-
тавной частью которого была большая (высотой более 15 м)
ступа, известная теперь как ’’башня Зурмала” (обследова-
на Г.А.Пугаченковой и 3.X.Хакимовым)х.
Открытие Кара-тепе, Фаяз-тепе и других буддийских па-
мятников Термеза и определение, что они функционировали
в первые века н.э.2, подтвердили сведения буддийской
традиции о распространении именно в этот период буддизма
из его родины — Индостана на север от Гиндукуша, в Сред-
нюю Азию, и далее — в Центральную Азию и на Дальний Вос-
ток. О том, как конкретно осуществлялось это распростра-
нение в кушанский период в Среднюю Азию великого религи-
озного учения древней Индии, позволяют судить материалы
из раскопок Кара-тепе.
Буддийские памятники этого холма привлекли к себе
внимание еще первой крупной археологической экспедиции
советских ученых в Среднюю Азию — экспедиции московского
Музея восточных культур 1926—1928 гг. под руководством
проф.Б.П.Денике: участник экспедиции А.С.Стрелков, обна-
ружив здесь три засыпанные пещеры, высказал предположе-
ние , что это — небольшие буддийские пещерные храмы дому-
сульманского времени. Позднее расчистку этих пещер вели
тогдашний директор Термезского музея Г.В.Парфенов (1934—
1936) и группа участников Термезской археологической
комплексной экспедиции (ТАКЭ), руководимой проф.М.Е.Мас-
соном, — Б.Б.Пиотровский, В.Н.Кесаев и А.С.Стрелков
(1936г.). В 1937г. другая группа сотрудников ТАКЭ во
главе с Е.Г.Пчелиной приступила к раскопкам Кара-тепе,
которые, однако, удалось продолжить лишь в 1961 г.; с
тех пор вот уже 23 года подряд систематические работы
здесь ведет совместная экспедиция учреждений Министерства
культуры СССР, Института востоковедения АН СССР, Инсти-
тута археологии АН УзбССР и других учреждений3.
Раскопки ведутся пока лишь на внешней дуге южной,
подковообразной в плане, вершины трехглавого Кара-тепе.
Здесь обнаружено более десяти пещерных храмов и иных
пещер, скорее всего культового назначения, которые вмес-
те с расположенными на склонах холма большими дворами,
наземными храмами, святилищами и другими помещениями со-
ставляли отдельные буддийские комплексы (рис.5). Судя по
Уже исследованным участкам и по микрорельефу Кара-тепе
вообще, таких комплексов было несколько десятков.
Каждый буддийский комплекс Кара-тепе отличается от ос-
тальных, однако для большинства известных сейчас харак-
терно сочетание пещерного храма, включавшего центральную
Целлу и четыре обходных коридора вокруг нее, с восточно-
эллинистическим двором (по Витрувию — родосского типа),
т.е. двором, по периметру которого тянутся портики с ко-
лоннами (такие крытые террасы в Средней Азии называются
283
айванами) . Около каждого из пещерных (и наземных) храмов
находилась одиночная келья монаха-служителя — небольшая
комната или одна-две пещерные каморки. В двух случаях
(комплексы Б и Г) над пещерным храмом располагались еще
наземные постройки, насчитывающие от трех до шести-семи
комнат; одна из них в комплексе Б была жилой, а другая
скорее всего использовалась как учебная аудитория или
место для бесед и диспутов. В комплексе Б был еще один
двор — со ступой в центре. Ступа во дворе, равно как и
вотивная ступа в наземном святилище между комплексами
А и Б, была сооружена из сырцового кирпича и сбитой гли-
ны (пахса) и лишь снаружи облицована блоками белого мест-
ного известняка. Обе эти ступы были квадратными в плане
и скорее всего двух- или трехступенчатыми, т.е. такими,
какими изображены ступы в рисунках-граффити на стенах
так называемой ’’пещеры №2” (рис.З)1*.
К другому типу .относится небольшая ступа, открытая во
дворе комплекса В (рис.4). Тулово этой ступы имело фор-
му цилиндра, основание которого обрамляли рельефные изо-
бражения лепестков лотоса (ступа такого же типа обнару-
жена Л.И.Альбаумом на Фаяз-тепе внутри более поздней сту-
пы с прямоугольным основанием).
Оба типа ступ, представленные на Кара-тепе, восходят
к древнеиндийским образцам.
Храмы, святилища, храмовые дворы и, возможно, отдель-
ные ступы Кара-тепе были украшены каменной, ганчевой
(гипсовой) и глиняной скульптурой с полихромной раскрас-
кой и позолотой и росписями орнаментального и сюжетного
характера. Дошедшие до нас фрагментированные скульптуры
показывают, что буддийские статуи и рельефы Кара-тепе
следовали гандхарским образцам. Сохранившиеся же фрагмен-
ты полихромной монументальной живописи из двора комп-
лекса Б представляют собой остатки двухъярусной, вероят-
но, композиции: в верхнем ярусе размещались сцены с Буд-
дой среди монахов под сенью деревьев (’’священная роща”)
(рис.6),’ в нижнем — изображение донаторов, мужчин и жен-
щин, представителей местной кушанской знати, стоящих ше-
ренгой, лишь слегка заслоняя друг друга. При этом сцены
с Буддой в основном также следуют гандхарской художест-
венной традиции, в то время как строго фронтальные*за-
стывшие фигуры донаторов выполнены в манере династийного
искусства (точнее — художественного течения) кушан5. Очень
интересна монохромная роспись из коридора пещерного хра-
ма П-V в комплексе Г, содержащая, вероятно, сцены из джа-
так или каких-то местных сказаний, а также изображение
сидящего Будды в обрамлении стилизованных языков пламени
(рис.7). О том, что местные жители воспринимали это изо-
бражение как синкретическое, свидетельствует надпись-
граффити кушанским письмом, содержащая термин ’’Будда-
Мазда”6 .
Почетное место среди находок на Кара-тепе занимают
разноязычные и разновременные надписи. Эти разнообразные
надписи четко делятся на две группы. Первые, относящиеся
284
ко времени функционирования буддийских комплексов, пред-
ставляли собой,тексты дарственного и прокламативного ха-
рактера, нанесенные черной тушью на стенки керамических
сосудов. Вторые — надписи-граффити, оставленные посети-
телями на стенах уже покинутых былых буддийских пещер.
Надписи на керамике из Кара-тепе изучались советскими
востоковедами — индологами Т.В.Грек (Эрмитаж) и В.В.Вер-
тоградовой (Институт востоковедения АН СССР), иранистом
В.А.Лившицем (Ленинградское отделение Института востоко-
ведения АН СССР) , венгерским лингвистом проф.Я.Харматтой
и проф.Х.Хумбахом из ФРГ7. Почти все эти надписи (а их
найдено уже многим более 100) дошли до нас во фрагмен-
тах. Однако в ряде случаев удалось определить не только
их письмо и язык, но и содержание. Больше всего оказалось
индийских надписей письмом кхароштхи и брахми. Часть
надписей выполнена кушанским письмом, основанным на ис-
пользовании греческого алфавита (язык таких надписей
принято обозначать как бактрийский). Встречены и двуязыч-
ные тексты — брахми и кушанским письмом. И наконец,
В.В.Вертоградовой удалось выявить надпись так называемым
’’неизвестным письмом”, которое его первооткрыватель
Ж.Фюссман называет также ’’камбоджийским”8.
Значительная часть надписей на керамике из Кара-тепе —
дарственного характера9. В них упоминаются имена дарите-
лей (например, ’’Буддашира-дхармакатхика”, в бактрийском
варианте — ’’Будда, проповедующий благое дело или благое
учение”)30, школа Махасангхика31 и название буддийского
культового центра на Кара-тепе — ’’Кхадевака (царская)
вихара”, связанное с титулом кушанского императора —
’’хвадев”32. Имелись здесь и тексты прокламативного харак-
тера — надписи-изречения33.
В отличие от надписей на керамике большинство надпи-
сей-граффити на Кара-тепе, если не считать поздних — му-
сульманских надписей X-XII вв.*, — бактрийские; их откры-
то около двух десятков. Они, как и две среднеперсидские15
и одна двуязычная (бактрийско-среднеперсидская)38, содер-
жат в основном имена посетителей, а в ряде случаев, ви-
димо, даты посещений.
Из других находок на Кара-тепе отметим буддийскую тер-
ракоту — фигурку сидящего Будды или бодхисаттвы, а также
керамические и каменные диски (возможно — крышки рели-
квариев) с рельефным изображением на верхней стороне
распустившегося цветка лотоса.
Е.Г.Пчелина в результате первых разведывательных рас-
копок Кара-тепе в 1937 г. отнесла его буддийские памятни-
ки к кушанской эпохе. Исследования 1961—1983 гг. подтвер-
дили эту общую датировку. Кушанские монеты, керамика,
надписи на глиняной посуде, художественные памятники —
все эти находки нашей экспедиции, связанные с функциони-
рованием на Кара-тепе буддийских комплексов, в целом, не-
сомненно, свидетельствуют, что возникновение и существо-
вание ’’царской вихары” приходится на кушанский период,
причем скорее всего на время Канишки и его преемников
19 441
285
вплоть до Васудевы. Вполне вероятно, что именно Канишка
был и основателем вихары, которая, однако, стала имено-
ваться не по его имени, а по титулу ’’хвадев”.
Прекращение функционирования буддийских комплексов на
Кара-тепе было бы заманчиво связывать с захватом Термеза
сасанидской армией. О появлении здесь сасанидских войск
свидетельствуют, в частности, находки на Кара-тепе сред-
неперсидских надписей-граффити, в том числе одной из них,
составленной дабиром, т.е. писцом или секретарем канце-
лярии сасанидского правителя или военачальника17, а также
кушано-сасанидских монет, выпускавшихся сасанидскими на-
местниками на былых кушанских землях. Однако следует от-
метить, что все наблюдаемые археологически следы кушано-
сасанидского периода на Кара-тепе относятся ко времени
после разгрома или запустения буддийских комплексов
(правда, сколько времени прошло между таким разгромом
или запустением и появлением на Кара-тепе сасанидских
воинов — несколько дней или лет, — мы не знаем).
Как бы то ни было, помещения ’’царской вихары” некото-
рое время стояли пустыми, а затем в конце IV в. (и, види-
мо, позднее) использовались как склепы для групповых за-
хоронений, связанных, возможно, с эпидемиями, после чего
эти помещения замуровывались и в течение нескольких ве-
ков были изолированы от внешнего мира. И лишь с 1Х-Хвв.
через .провалы или пробоины в потолках пещер в них стали
проникать мусульманские отшельники и просто любознатель-
ные жители (и гости) Термеза. Более ранние же посетители
этих пещер, оставившие на их стенах бактрийские, индий-
ские и среднеперсидские граффити, побывали здесь в про-
межутке между запустением Кара-тепе и замуровкой его по-
мещений, т.е., по-видимому, в конце III-Vb.
Как в период его возникновения и расцвета, так и во
время запустения Кара-тепе выступает перед нами в качест-
ве ценного источника для изучения древних среднеазиатско-
индийских связей.
Выше уже отмечалось, что возникновение крупного буд-
дийского культового центра в пригороде кушанского Терме-
за (как и загородных буддийских комплексов вокруг этого
города) подтверждает свидетельства буддийской традиции
о распространении буддизма в Средней Азии при кушанах,
Добавим, что дешифровка В.В.Вертоградовой названия буд-
дийского культового центра на Кара-тепе как ’’кхадевака-
вихара” — ’’царская вихара” показала, тоже в соответствии
с буддийской традицией, важную роль в распространении
буддизма высшей кушанской власти.
В свете раскопок Кара-тепе теперь можно видеть, что
распространение буддизма в Среднюю Азию в кушанский пе-
риод сопровождалось появлением здесь ряда элементов
древнеиндийской культуры. Так, из Индостана пришли обы-
чаи возводить ступы (и сама форма этих мемориальных куль-
товых построек), использовать для культовых целей пещер-
ные помещения, создавать скульптуры и стенные росписи с
изображениями Будды в образе человека с характерными,
286
выработанными в древней Индии.особенностями и позами.
Оттуда же заимствованы и такие мотивы, как цветок лото-
са, отдельные растительные и архитектурные орнаменталь-
ные элементы. Находки надписей на керамике ярко проде-
монстрировали, что с распространением буддизма было свя-
зано и знакомство с индийской грамотностью — знание ин-
дийских письменностей и языков.
Материалы из раскопок Кара-тепе в то же время показы-
вают, что распространение буддизма в Средней Азии при
кушанах сопровождалось не слепым восприятием веяний
древнеиндийской культуры, а их усвоением и сочетанием с
элементами местных культурных традиций. Показательно,
например, что буддийские храмы Кара-тепе, в том числе и
пещерные, по их планировке восходят не к древнеиндийским
постройкам, а к ближневосточно-среднеазиатской культовой
архитектуре, где были широко распространены храмы с цент-
ральным святилищем, окруженным обводом из четырех кори-
доров, и то, что эти храмы, как и помещения со ступами,
непосредственно соседствуют с дворами.восточноэллинисти-
ческого облика.
Следует отметить, что даже изображение Будды в поли-
хромной стенной росписи в комплексе Б Кара-тепе имеет
свои особенности: Будда здесь помимо трех своих основных
отличительных признаков — пятна на лбу (урна), выпуклос-
ти на темени (ушниша) и удлиненных мочек ушей — наделен
еще нимбом и ореолом вокруг тела. Еще А.Грюнведель1® и
А.Фуше® отмечали, что и нимб, и особенно ореол в буддий-
ской скульптуре Индии встречаются крайне редко и что
они, видимо, являются имитацией живописных изображений.
Не исключена, вероятно, возможность того, что эта иконо-
графическая особенность в передаче образа Будды обязана
своим происхождением не Индии, а кушанской Бактрии.
В кушанской Бактрии родился скорее всего образ Будды
в обрамлении пояса стилизованных языков пламени; наибо-
лее ранний образец этого синкретического образа, отра-
зившего как индийские —буддийские, так и местные —мазде-
истские представления, засвидетельствован в монохромных
росписях комплекса Г Кара-тепе (до открытия этих роспи-
сей древнейшими образцами изображений Будды с ’’огненным
ореолом” считались скульптуры Vb. из Западного Китая)20.
И храмы, по планировке сходные с каратепинскими, и
изображения Будды с нимбом и ореолом вокруг тела, а так-
же в обрамлении языков пламени, не характерные для Индо-
стана кушанской эпохи, широко представлены в буддийских
памятниках Восточного Туркестана и Дальнего Востока, что
отражает, вероятно, изменения, внесенные в буддийскую
архитектуру и искусство в Средней Азии.
Хорошо известно, что дальнейшее распространение буд-
дизма в Центральную Азию и на Дальний Восток многим обя*
зано буддийским монахам, выходцам из Средней Азии. Эти
монахи основывали новые монастыри и лично переписывали
’’священные тексты”, переводили их на местные языки, ком-
ментировали их. Среди таких ученых монахов упоминается
19-2 441
287
и Дхармамитра из города Тармита (Термез) на берегу реки
Паксу (Вахш—Амударья г1. Это единичное сообщение теперь
подкреплено находками на Кара-тепе двуязычных — индий-
ско-бактрийских — текстов, позволяющих полагать, что
среднеазиатские монахи занимались переводами и, вероят-
но, толкованием буддийских текстов не только в монасты-
рях Дальнего Востока, но и в Средней Азии.
Открытые на Кара-тепе стенные росписи с изображением
донаторов, выполненным в рамках династийного художествен-
ного течения в кушанском искусстве, находят себе много
аналогий в художественных памятниках Индостана, что, ве-
роятно, свидетельствует о среднеазиатском воздействии в
кушанское время не только на политические институты, но
и на искусство Индии.
И наконец, индийские надписи-граффити на Кара-тепе
показывают, что и после III в. индийцы (или люди, знающие
индийские языки и письменность) продолжали посещать Сред-
нюю Азию, через которую к святыням Индии, как известно,
совершали паломничество и дальневосточные буддийские мо-
нахи.
Примечания
1 Последнюю сводку сведений о Старом Термезе с указанием пред-
шествующей литературы см.: Стаеиский Б.Я. Кушанская Бактрия: Проб-
лемы истории и культуры. М., 1977, с.47—50, 89-90, 253-254.
краткую информацию о буддийских памятниках Термеза см.: Ста-
виский Б.Я. Кушанская Бактрия, с.183—190, 253-254.
3 См. основные публикации — Материалы совместной археологичес-
кой экспедиции на Кара-тепе: /I/ Кара-тепе — буддийский пещерный
монастырь в Старом Термезе. М., 1964; /II/ Буддийские пещеры Кара-
тепе в Старом Термезе. М., 1969; /III/ Буддийский культовый центр
Кара-тепе в Старом Термезе. М., 1972; /IV/ Новые находки на Кара-
тепе в Старом Термезе. М., 1975; /V/ Буддийские памятники Кара-тепе
в Старом Термезе. М., 1982 (далее обозначены соответственно — Кара-
тепе, I; Кара-тепе, II; Кара-тепе, III; Кара-тепе, IV; Кар а-тепе, V) .
Массон М.Е. Городища Старого Термеза и их изучение. — Труды
Узбекского филиала АН СССР. Серия!. История, археология. Был.2.
Термезская археологическая комплексная экспедиция 1936г. Таш.,
1941, с.77-78, рис.82-83.
О династийном искусстве кушан см.: Rosenfield J. The Dynastic
Arts of the Kushans. Berkley, 1967. Кратко об этом ’’искусстве” (точ-
нее, видимо, художественном течении) см.: Стаеиский Б .Я. Кушанская
Бактрия, с.222—229.
6 Stavzsky В. ’’Buddha-Mazda” from Kara-tepe in Old Termez (Uz-
bekistan): A Preliminary Communication. — Journal of the Interna-
tional Association of Buddhist Studies. Madison, 1980, vol.3, №2,
c.89-94.
7 См.: Кара-тепе, I, c.62—81; Кара-тепе, II, c.32—39, 47—76; Ka-
ра-тепе, III, c. 114-117, 118-121, 122-И23; Кара-тепе, IV, c.47-52,
62—69, 70—81; Кара-тепе, V, c. 134—159. См. также: Vertogradova 7.7.
Indian Inscriptions and Inscriptions in Unknown Letterings from Ka-
ra-tepe in Old Termez. Moscow, 1983.
288
8 См.: Кара-тепе, V, с. 160—167; Vertogradova V.V. Indian Inscrip-
tions, с.49—51. Ср.: Fueeman G. Documents epigraphiques Koushan. —
BEFEO. 1974, t.61, c.22—34; Fueeman G., Le Berre M. Monuments boud-
dhiques de la Region de Kaboul (MDAFA, t.XXIl). P., 1976, c.94.
9 См., например: Харматта Я. К интерпретации надписей на кера-
мике из Кара-тепе. — Кара-тепе, II, с.34-35.
10 См.: Грек Т.В.* Лившиц В.А. Двуязычная надпись из Кара-тепе.—
Кара-тепе, III, с. 118—120; Грек Т.В. Новые индийские надписи из рас-
копок Кара-тепе. — Там же, с. 114—116.
^Харматта Я. К интерпретации надписей на керамике из Кара-те-
пе, с.34; Вертоградова В.В. Об одной индийской надписи на сосуде
из Кара-тепе. — Кара-тепе, IV, с.81; она же. Новые индийские надпи-
си из Кара-тепе. — Кара-тепе, V, с. 155—158.
12 Вертоградова В.В. Новые индийские надписи из Кара-тепе,
с.134—154. См. также: Вертоградова В.В. 0 наименовании буддийского
пещерного монастыря на Кара-тепе в Старом Термезе. — Санскрит и
древнеиндийская культура. 1. М., 1979, с.83—96.
33 Вертоградова В.В. Об одной индийской надписи на сосуде из'
Кара-тепе, с.70—81; она же• Новые индийские надписи из Кара-тепе,
с.144-147, 157-158.
14 См.: Певзнер С.Б. Арабские надписи-граффити из Кара-тепе. —
Кара-тепе, IV, с.82—87.
35 Луконин В.Г. Среднеперсидские надписи из Кара-тепе. — Кара-
тепе, II, с.40—46.
36 См.: Кара-тепе, IV, с.8 и ил. 10.
37 См.: Луконин В.Г. Среднеперсидские надписи из Кара-тепе,
с.41, 43-44.
" Grunwedel A. Buddhistische Kunst in Indien. В.-Lpz., 1920,
с.83.
39 Foucher Д. L’art greco-bouddhique. T.2, 1. P., 1917, c.370.
20 Cm.: The Image of the Buddha. Ed. by"David L. Snellgrove.
London — Tokyo, 1978, fig.155 (437 г. н.э.), fig.157 (477 г. н.э.).
21 См.: Bailey A. Indo-Iranica. Ill, 5. Tar-mi-ta. — BSOAS.
1950, vol.13, №2, c.400—403; РерихЮ.Н. Тохарская проблема. — HAA.
1963, №6, с.122; он же. Память о тохарах в Тибете. — КСИНА. 1964,
*65, с.141.
19-3 441
С.А.Узянов
О СЕРЕБРЯНОЙ СТАТУЭТКЕ,
НАЙДЕННОЙ НА ТАХТИ-САНГИНЕ
На юге Таджикской ССР, в Шаартузском районе, непода-
леку от слияния Вахша с Пянджем, на правом берегу Аму-
дарьи расположено городище Тахти-Сангин1.
Впервые археологические раскопки были проведены на
городище в 1928 г. директором Музея восточных культур
Б.П.Денике, а продолжены только в 1956г. А.М.Мандель-
штамом. К сожалению, данные, полученные в результате ис-
следований, до сих пор не опубликованы2. В 1950 г.
М.М.Дьяконов посетил городище и составил его описание3.
Планомерное изучение городища начал вести с 1976 г. Тах-
тикубатский отряд И.Р.Пичикяна, входящий в состав Южно-
Таджикской Археологической экспедиции, возглавляемой
академиком АН ТаджССР Б.А.Литвинским.
Высказанное ранее предположение о возможном.местона-
хождении здесь храмового комплекса было окончательно
подтверждено результатами раскопок полевого сезона
1979 г.**. К настоящему времени храм полностью раскопан5.
В северном закладе западного коридора №2 на глубине
0,1м над уровнем материка был обнаружен культовый зак-
лад 1Р4. В нем найдены предметы, ценные не только своей
уникальностью, но и высокохудожественным исполнением.
Среди обломков ганчевой и алебастровой скульптуры был об-
наружен вотивный каменный алтарь с процарапанной посвя-
тительной надписью на греческом языке ”По обету Атросок
посвятил Оксу”. Алтарь венчала изящная бронзовая стату-
этка Силена Марсия, играющего на двустворчатой флейте.
Среди найденных алебастровых и ганчевых скульптур за-
клада М обнаружен мужской торс с поясом, датирующий
время погребения заклада №4 первой половиной I в. до н.э.
В том же культовом закладе были найдены ножны ахеменид-
ского акинака прекрасной сохранности, выполненные из
слоновой кости. Великолепная резьба, украшающая ножны,
и изображение ’’сцены терзаний” позволяют датировать их
не позднее V в. до н.э. .К находкам, извлеченным из то-
го же культового заклада, относятся также фрагмент руки
статуи и изображение богини, изготовленные из серебра.
Остатки волокон дерева, сохранившиеся внутри фрагмента
руки (предположительно) статуи и статуэтки богини, по-
зволяют приблизительно представить последовательный про-
290
цесс их создания. Сначала изготовлялась деревянная ста-
туэтка, на которую накладывался тонкий лист низкопробно-
го серебра толщиной до 1 мм, после чего изображение вы-
давливалось; проработка деталей осуществлялась чеканом
и резцом. Для получения рельефного изображения произво-
дилось несколько "оттисков", стыки которых заковывались.
Образованный в конечном счете рельефный "оттиск" при**
креплялся небольшими серебряными гвоздиками длиной до
4 мм к деревянной основе.
Размеры статуэтки невелики. Высота от верхнего края
прически до сохранившейся части торса составляет 7,6 мм.
Ширина от локтя согнутой правой руки до объеденной кор-
розией левой руки равна 4,6 мм. Толщина в наиболее широ-
кой части 16 мм.
Изображение богини, несмотря на почти "музейные" ус-
ловия залегания всего комплекса, сохранилось не пол-
ностью, причиной тому послужили низкопробность и тонкость
металла.
От калафа, венчающего головку богини, остался лишь
небольшой фрагмент в левой затылочной части головки ста-
туэтки. Левая рука и нижняя часть торса разъедены кор-
розией .
Лицо протомы округлое, глаза миндалевидной формы, ши-
роко расставлены. Нос прямой. Рот небольшой, проработан
нажимом штихеля. Подбородок массивный, закругленный. На
шее можно различить следы, появление которых вызвано
натяжением металла при обработке. Уши скрыты прической.
Волосы валиком обрамляют голову и уложены в крупные ло-
коны, открывающие выпуклый лоб.
Богиня одета в хитон и гиматий, закрепленный пряжкой
на левом плече. Одежда спокойными складками облегает
пышные груди, правая рука согнута в локте, ладонь лежит
под грудью, сжимая какой-то предмет, очевидно плод гра-
ната. Левая рука вытянута вдоль туловища и, возможно,
покоилась на бедре. На оборотной стороне видны серебря-
ные гвоздики, необходимые для крепления статуэтки. Го-
ловку крепило по два гвоздика с правой и левой стороны.
Правая рука закреплялась четырьмя гвоздиками, на левой
сохранился только один. Не исключена вероятность того,
что существовала вторая половина статуэтки, придававшая
изображению объемность.
Жест "Венеры стыдливой", запечатленный данной стату-
эткой, характерен для многочисленных изображений, рас-
пространенных на территории от Передней Азии до Индии.
О том, что статуэтка носит культовый, а не жанровый ха-
рактер, говорят предметы, найденные наряду с ней в за-
кладе №4 и перечисленные выше.
Культ Великой матери, или Матери богов, является как
бы олицетворением идеи плодородия и материнства, выра-
зившейся не только в мифологии7, но и в антропоморфных
изображениях.
Одними из древнейших изображений, связанных с почита-
нием Великой матери, по-видимому, являются женские тер-
19-4 441
291
ракотовые статуэтки, найденные в Анатолии, на городище
Чатал-Хююка8.
Примечательно, что эти статуэтки, найденные в храмах,
просуществовавших более 600 лет, отразили изменения в
идеологии раннеземледельческой культуры. Е.В.Антонова,
реконструируя религиозные представления чаталхююкцев,
отмечала сложность космогонических воззрений, отразив-
шихся в убранстве святилищ Чатал-Хююка, а также связи
культовых реалий, найденных в Чатал-Хююке, с культом жен-
ского божества или божеств9. Дж.Мелларт, исследовавший
памятник, предполагает, что образ богини непосредственно
предшествует божествам плодородия и богиням-прародитель-
ницам, таким, как Ма, Анаитис, Иштар, Кибела, Артемида,
Деметра и Персефона10.
Великая богиня-прародительница, запечатленная на тер-
ракотах эпохи бронзы на территории Средней Азии, иконо-
графически близка шумерской Инане и вавилонской Иштар11.
Переднеазиатские образцы терракот, повлиявшие на раз-
витие канона изображений Великой матери в Средней Азии,
выявляют три типа, окончательно установившиеся со второй
половины I тысячелетия до н.э. Доминантным признаком, раз-
личающим типы терракот, является положение рук. Первый
тип: руки поддерживают груди. Второй: вместо рук неболь-
шие отростки (этот тип наиболее ранний и устойчивый).
Третий тип: одна рука покоится на груди, другая на лоне
или прижата к бедру12 (тот же жест, что и у тахтисангин-
ской статуэтки). Эти типы терракот как бы подчеркивают
исходную концепцию женского и материнского начала, во-
площением которого являются эти примитивные в художест-
венном отношении статуэтки.
К третьему типу относятся терракоты нагой богини, най-
денные в Сузах13, а также костяная подвеска из Халчаяна,
изображающая локальный вариант Великой богини и датиро-
ванная IV в. до н.э.ь.
К четвертому типу, имеющему ближневосточные паралле-
ли, можно отнести изображения нагих богинь с прижатыми
к бедрам руками. Четвертый тип терракот нагой богини-ма-
тери. имеющий ближневосточные параллели, найден в Барат-
тепе15, Халчаяне16, Зар-тепе17 и датируется Ш-Ивв. до н.э.
Следствием усиления греческого влияния на культуру Сред-
ней Азии во II-I вв. до н.э. является переход от тради-
ционного изображения нагими богинь плодородия к драпи-
ровке их в одежды по греческому образцу.
Греческое влияние на изобразительное искусство Бакт-
рии , очевидно, началось еще при Ахеменидах, когда Бакт-
рия представляла собой одну из областей, входящих в сос-
тав Ахеменидской державы. Влияние греков на Бактрию осу-
ществлялось через выходцев из Малой Азии19. Страбон сооб-
щает, что Ксерксом в Согде была организована колония ми-
летян-бранхидов20. О влиянии античных религиозных пред-
ставлений говорит и культ Диониса, почитаемого на грани-
цах Бактрии с Индией21. Во многих предметах знаменитого
Амударьинского клада ощущается влияние малоазийских юве-
лиров22.
292
В III-IIbb. дон.э. в Средней Азии широко распростра-
няются эллинистические терракотовые изображения, излюб-
ленными персонажами становятся Геракл, Афина, Афродита,
Ника и богиня, задрапированная в хитон и гиматий23. Со
Ив. дон.э. эллинистические традиции в Согде и Бактрии
творчески перерабатываются не только в стилистике изо-
бражения, но и в канонизации поз и атрибутов.
В эллинистическо-римский период, во время реставрации
архаики, в пору господства религиозного синкретизма, про-
исходит обновление мифологии и культов, связанных с Ве-
ликой матерью богов. Наиболее ярко культ Великой матери
засвидетельствован у римских авторов. Лукиан написал зна-
менитый трактат ”0 сирийской богине”; Лукреций отразил
смешение религиозных культов в понятии Матери богов; Ови-
дий описал ее появление в Риме2*.
В Средней Азии эпохи эллинизма волну религиозного
синкретизма, нашедшего свое воплощение в культовых тер-
ракотах, можно разделить на два периода. Первый период —
Греко-Бактрийский, во время которого синтез культов осу-
ществляется в основном через эллинское и иранское вли-
яние, творчески осмысливающееся с учетом индивидуаль-
ных особенностей местной культуры.
Второй период — Кушанский, который ознаменовался рас-
ширением сферы влияний различных культур. С укреплени-
ем государственной власти начинает вырабатываться ’’им-
перский” стиль.
Как нам кажется, рассматриваемая выше серебряная ста-
туэтка богини, найденная в храме Окса на Амударье, при-
надлежит к Греко-Бактрийскому периоду. Строгая фронталь-
ность изображения, соотношение 1:4 головы к телу статуэт-
ки характерны для среднеазиатских терракот II-I вв.дон.э
Сходство с местными бактрийскими терракотами подчеркива-
ют валикообразная прическа, миндалевидные глаза, прямой
нос, тяжесть подбородка и округлость лица. Типы этих тер-
ракот представлены на городищах Балха, Зар-тепе, Халча-
яна и Дальверзин-тепе25.
Статуэтка, найденная в храме Окса, лишена внешних ук-
рашений, она резко контрастирует с терракотами богинь
более позднего, кушано-бактрийского времени, декориро-
ванными ожерельями, браслетами и бляшками.
Из-за фрагментарности остатков головного убора сереб-
ряной статуэтки трудно судить о его форме. Вероятнее
всего, это изображение калафа, в античных терракотах
венчающего головки богинь.
В более поздний кушанский период калаф, венчающий го-
ловки статуэток, превращается в ’’корону”, испещренную
разнообразными украшениями часто в виде бляшек круглой
и квадратной формы. О близости серебряной статуэтки,
найденной на Тахти-Сангине, к более поздним кушанским
терракотам говорит и плод, зажатый в правой руке у груди.
Изображение с прижатой к груди рукой с плодом или расте-
нием характерно для богинь, связанных с плодородием и в
эпоху эллинизма объединенных в понятие Великой матери.
293
Подобные изображения характерны как для Востока, так и
для античного мира (например, изображение Деметры ). На
Востоке Ардвисура Анахита часто изображалась с плодами
земледелия или чашей в руках, что подчеркивало ее харак-
тер божества плодородия и вод27. Культ Анахиты был необы-
чайно популярен в иранской традиции. Возможно, что
кушанские терракоты, изображающие богиню с плодами зем-
леделия в руках и в короне, подразумевают именно Анахиту.
Греческое влияние, отразившееся на статуэтке из храма
Окса, определяется наличием хитона и гиматия, а также
калафа, венчающего головку статуэтки.
Тахтисангинской серебряной статуэтке иконографически
близки две согдийские эллинистические терракоты. Фигурки
терракот задрапированы в хитон и гиматий, головки, к со-
жалению, не сохранились; правая рука покоится под грудью,
левая прижата к бедру®. В греческой скульптуре образ Аф-
родиты Медицейской, возможно послуживший прототипом этой
серии терракот, известен с IV в. до н.э.29.
Серебряная статуэтка из храма Окса иконографически
близка также малоазийским терракотам Афродиты. О распро-
странении малоазийского культа Афродиты Урании в элли-
нистическом мире можно судить по находкам терракот в Се-
верном Причерноморье30.
Как уже говорилось выше, образ Афродиты Урании вошел
в синкретический культ Великой богини. Согласно Геродоту,
культ Афродиты Урании возникает в сирийском городе Аска-
лоне, он же отождествляет Афродиту с иранской Анахи-
той 31.
Афродита наряду с Деметрой, как богиня, способствующая
плодородию, почиталась земледельцами. О древности ее
культа говорит ее кровавое рождение от Урана и Океана32.
Возможно, что в эпоху религиозного синкретизма образ Ве-
ликой матери в Бактрии предстает в виде Афродиты и Ана-
хиты .
Тахтисангинскую серебряную статуэтку, найденную в хра-
ме Окса, можно датировать не позднее II в. до н.э. Судя
по стилистике изображения, статуэтка изготовлена мест-
ным мастером. Примечательно, что одним из прототипов ста-
туэтки послужил образ местной богини плодородия, воспри-
ятие которой органически вписалось в синкретическое по-
нятие Великой матери богов, бытующее в идеологии местно-
го населения в эллинистический период. Статуэтка вобрала
в себя иконографические особенности античной Деметры,
малоазийской Афродиты Урании, иранской Анахиты и местной
богини плодородия. Статуэтка послужила прототипом более
поздних изображений богинь плодородия, популярных в ку-
шанское время.
Она является образцом проявления религиозного синкре-
тизма, охватившего Бактрию в эллинистическое' время. На
это указывают иконографические особенности статуэтки.
Подобные культовые статуэтки, находящиеся в храмах, на-
ряду со скульптурой послужили более поздней канонизации
скульптуры малых форм.
294
Примечания
1 В данной статье учитываются материалы, изданные до 1979 г.
Автор выражает признательность за предоставление рукописи статьи
авторами Б.А.Литвинским, И.Р.Пичикяном: "Тахти-Сангин — Каменное
городище”, в сб. ’’Археологические работы в Таджикистане 1979 года”.
г Пичикян И.Р., Войтов В.Е.* Бердников А.Ф.Л Дубровин А.Ф., Са-
рабьянов В.Д.Л Колпаков А.А. Краткий отчет о работе сотрудников
ГМИНВ в археологических экспедициях 1976 года. — Научные сообщения
Государственного музея искусства народов Востока. Вып.12. М., 1979,
с.113-128.
3Дьяконов М.М. Работы Кафирниганского отряда. — МИА. 1950,
№15, с.183; он хе. Археологические работы в нижнем течении реки
Кафирниган (Кобадиан), в 1950-1951 гг. — МИА. 1953, №37, с.265.
** Пичикян И.Р. Каменное городище. — Археологические открытия
1979 года. М., 1980.
3 Пичикян И.Р. Культовый комплекс на Каменном городище (обосно-
вание, характеристика). — Всесоюзное научное совещание "Античная
культура Средней Азии и Казахстана" (Тезисы докладов). Таш., 1979,
с.88—90.
в Доклад И.Р.Пичикяна "Каменное городище”, прочитанный 25 фев-
раля 1979 года в Институте востоковедения.
7 Лосев А.Ф. Античная мифология в ее историческом развитии. М.,
1957, с.64-65.
3 Mellart J. Qatal Huyuk a Neolithic Town in Anatolia. L.,
1967, c.53.
9 Антонова Е.В. О характере религиозных представлений неолити-
ческих обитателей Анатолии. — Культура и искусство народов Средней
Азии в древности и средневековье. М., 1972, с.31—33. Более подроб-
ную библиографию см.: Антонова Е.В. Антропоморфная скульптура древ-
них земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1977, с.138—144.
10 MeZZart J. Deities and Shrine of Neolithic Anatolia. Exca-
vations at £atal Hiiyuk, 1962. — Archaeology. 1963, vol. 16, 1,
c.95.
n Массон B.M.* Сарианиди В.И. Среднеазиатская терракота эпохи
бронзы. М., 1973, с.122.
32 Мешкерис В.А. Коропластика Согда. Душ., 1972, с. 10—15, рис.1
(1-3); табл.XXV, 12-14.
33 Ghirehman R. Village Perso-Achemenide. — Memo ires de la Mis-
sion Archeologique en Iran. T.36. P., 1954, c.29—31, pl.XVI, XLII.
Пугаченкова Г.А. Материалы по коропластике Бактрии-Тохариста-
на. — Эллинистический Ближний Восток, Византия и Иран. М., 1967,
с.178.
35 Узбекистанская искусствоведческая энциклопедия. Таш., 1969.-
36 Пугаченкова Г.А. Халчаян. Таш., 1965, с.218.
27 Алъбаум Л.И. Балалык-тепа. Таш., 1960, с.29.
39 Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи кушан. М., 1979,
с.157.
39 Кузьмина Е.Е. Бактрия и эллинистический мир в эпоху до Алек-
сандра. — Античность и античные традиции в культуре и искусстве на-
родов Советского Востока. М., 1978, с.191—199.
20 Страбон, XI, 11,11; XIV, 1, 5; XVIII, 1, 3.
295
21 Квинт Курций Руф. История Александра Македонского, X, 7, 13;
Арриан. Анабасис, V, 1, 2.
п Кузьмина Е.Е. Золотая Пластина с птицами из Амударьинского
клада. — Античный мир и его периферия. М., 1979, с.16—19.
23 Вязьмитина М.И. Керамика Айртама времени кушанов. — Труды
АН УзбССР. Серия I (история, археология). Т.2. Таш., 1945, с.46-47.
24 Лосев А.Ф. Античная мифология, с.64-65.
25 Пугаченкова Г.А. Искусство Бактрии эпохи кушан, с. 158, ил. 181.
26 Кобылина М.М. Изображения восточных божеств в Северном При-
черноморье в первые века н.э. М., 1978, с.26, 54, 55; она же. Терра-
коты Фаногории местного производства. — ВДИ. 1949, №2, с. 107.
27 Ringbom L.J. Zur Ikonographie der Gottin Ardvi sura Anahita.—
Acta Academiae Aboensis Humaniora. 1957, t.23, 2, 6, 11, 13•
26 Мешкерис В.А. Коропластика Согда, с. 16, табл.XXV, 24, 25.
29 Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948, с. 199.
30 Кобылина М.М. Терракотовые статуэтки Пантикапея и Фаногории.
М., 1961, с.72-110.
31 Геродот. I, 105; I, 131.
ж Рабинович Е.Г. Афродита Урания и Афродита Пандемос. — Антич-
ность и Византия. М., 1975, с.306—318.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АО APT АСГЭ ВАН ВДИ ВИМК ВМГУ - Археологические открытия. М. - Археологические работы в Таджикистане. Душ. - Археологический сборник Государственного Эрмитажа. - Вестник Академии наук СССР. М. - Вестник древней истории. М. - Вестник истории мировой культуры. - Вестник Московского Государственного университета, м
ДТС жмнп ЗВОРАО п • - Древнетюркский словарь. Л., 1969. - Журнал Министерства народного просвещения. СПб. - Записки Восточного отделения (Имп.) Русского архе- ологического общества. СПб., Пг.
ИА АН СССР ИАН ТаджССР ИИАН КСИА - Институт археологии Академии наук СССР. - Известия Академии наук Таджикской ССР. - Известия Императорской Академии наук. СПб. - Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.-Л.
КСИИМК - Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР. М.-Л., М.
КСИНА - Краткие сообщения Института народов Азии АН СССР, м
Курц. - Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. Сохранившиеся книги. Пер. под ред. В.С.Соколова. М., 1956.
ЛО ИВАН - Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР.
МАР - Материалы по археологии России.
Материалы МОНК - Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и
Танну-Тувинской народных республик и Бурят-Монголь- ской АССР.
МИД МОНС - Материалы и исследования по археологии СССР. М.-Л. - Материалы объединенной научной сессии, посвященной истории Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский
нс гминв период. Таш., 1955. - Научные сообщения Государственного музея искусств
ОАК ону СА САИ СГАИМК народов Востока. М. - Отчеты археологической комиссии. СПб. - Общественные науки в Узбекистане. Таш. - Советская археология. М. - Свод археологических источников. М. - Сообщения Государственной Академии истории матери- альной культуры. М.-Л.
297
сгэ СМАЭ - Сообщения Государственного Эрмитажа. Л. - Сборник Музея антропологии и этнографии им.Петра Великого при АН СССР. Л.
смвк ст стоэ СЭ ТАЭ тгэ тзс тниияли - Сообщения Музея восточных культур. М. - Советская тюркология. Баку. - Сборник трудов Орхонской экспедиции. - Советская этнография. М.-Л., М. - Таджикская археологическая экспедиция. - Труды Государственного Эрмитажа. Л. - Труды по знаковым системам. Тарту. - Тувинский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории. Кызыл.
товэ - Труды Отдела истории культуры и искусства Востока Государственного Эрмитажа. Л.
ТРЗИ ТрТГУ - Труды зоологического института АН СССР. - Труды Ташкентского государственного универ- ситета.
ТрИИАЭ АН КазССР - Труды Института истории, археологии и этно-
ТС ТТКЭАН графии Академии наук Казахской ССР. - Тюркологический сборник. - Труды Тувинской комплексной археолого-этно- графической экспедиции Института этнографии АН СССР.
ТХАЭЭ - Труды Хорезмской археолого-этнографической
ТЮТАКЭ экспедиции. М. - Труды Южно-Туркменистанской археологической
УЗ ТНИИЯЛИ Уч. зап. Тув. комплексной экспедиции. Аш. - Ученые записки ТНИИЯЛИ. НИИЯЛИ - Ученые записки Тувинского научно-исследова-
ЭВ АА AIBL AM тельского института языка, литературы и ис- тории. Кызыл. - Эпиграфика Востока. М.-Л. - Archaologische Anzeiger. - Academie des Inscriptions et Belles-lettres. P. - Mitteilungen des Deutschen archaologischen Instituts, Athenische Abteilung.
AMI АОЕН - Archaologische Mitteilungen aus Iran. B. - Archaeologica Orientalia in memoriam Ernst Herzfeld.
AOH вен BEFEO - Acta Orientalia Hungarica. Budapest. - Bulletin de correspondans hellenique. P. - Bulletin de 1’Ecole frangaise d’Extreme Orient. Hanoi (Patis-Seigon).
BMFEA - Bulletin of the Museum of Far Eastern An-
BSFN tiquities. Stockhlom. - Bulletin de la societe Frangaise de Numisma-
BSOAS tique. P. - Bulletin of the School of Oriental Studies,
CANES London Institution. - Corpes of ancient Near Eastern seals in North American collections. The Bollingen series. Wash.
CRAIBL - Comptes rendus des seances de I’Akademie des Inscriptions et Belles-lettres. P.
298
EPR - Etudes prdliminaires aux religions orientales dans 1’Empire
Roman. Leiden.
EW - East and West. New Series. Roma.
IIJ - Indo-Iranian Journal. The Hague-Dodrecht/Boston.
IsMEO - Istituto Italiano per il Medio ed Estremo Oriente.
JA - Journal asiatique. P.
JASB - Journal of the Asiatic Society of Bengal. Calcutta.
JAOS - Journal of the American Oriental Society. New Haven.
JDAI - Jahrbuch des Deutschen Archaologischen Institute.
JEA - Journal of Egyptian Archaeology.
JHA - Journal of the History of Astronomy. L.
JHS - Journal of Hellenistic Studies.
JNES - Journal of Near Eastern Studies. Chicago.
JRAS - Journal of the Royal Asiatic Society. L.
MDAFA - M6moires de la Delegation archeologique francaise en Afgha-
nistan. P.
MDP - Memoires D£l£gation en Perse. P.
MDTB - Memoirs of the Department of Toyo Bunko. Tokyo.
MIOD - Mitteilungen des Institute fur Orientforschung der Deutechen
Akademie der Wiesenechaften zu Berlin.
ML - W.N.Roecher. Ausfiihrlisches Lexicon der griechiechen und
romischen Mythologie.
OIP - Oriental Inetitut Publication. Chicago.
PPS - Proceedinge of the Prehistoric Society.
PW - Pauly’s Real-Encyclopadie der Classischen Alterturnswiseen-
schaft, neue Bearbeitung, begonnen von G.Wissowa, hrsg.
von W.Kroll.
RA - Revue archeologique. P.
SA - Studia archeologica.
SPA - A Survey of Persian Art. L.-N.Y.
UAJ - Ural-Altaische Jahrbucher. Wiesbaden.
WZ - Wissenschaftliche Zeitschrift der Martin-Luther-Universitat
Halle-Wittenberg. Geschichte-Sprachwissenschaft.
20 Зак. (169
ИЛЛЮСТРАЦИИ
**«$-**ИЙЧ *«е*^1л? ^«* .K<
Л "'<; "%. * %< >
• ,л&.
К статье Г. M. Бонгард-Левина и Л1. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. /.сШардудакарпавадаиа;;, д. 69а
^fW4¥. :-«^ ^„.
««у^г'мЯ» г Т -»4»4 *1* «• ^l«»eaf| <|«f » it Э e<^l
»
Л статье I. M. Боигар()-^1евина и M, //. Воробьевой-Дссятовской. Рис. 2. «Шардулакарнавадапа», л. 6J6
*

1 *^****1*1?
i1 W^H iflkWM^'«^>.’W*<| is^sat *«|| W
ё
Д' статье Г. M. Бонгард-Левина и М. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 3. Дхарани, л. 14а
К статье Г. Л[. БонгарР-Левина и 41, И. ВоробьевоРе-Десятовский. Рис. 1. Дхарани, л. 146
К статье Г. М. Бонгард-Л евина и Л[. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 5. Дхаранп, л. 21а
-«>*r W’ £1 ^W.
К статье Г. M. Бонгард-Левина и М. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 6. Дхарани, л. 216
................... .. • , '' ' ......... xKWi/Wxrf: х-:-» -;х \

К статье Г. Al. Бонга/х)-Левина и М. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 7. Дхаранп, л. [22]а

*>»* WWF W ;
я?
w- ¥v<
£r «'тг 4«Н i-&
; Д". *
I',’
К статье Г. М. Бонгар()-Левина и М. II. Воробьевой-Десятовск'.,:1. Рис. 8. Дхаранп, л. [22]б
•->*> •< -5^ 4j жЯ/’Й' ЙГ *
« ж « ^«6
^•» жф (^ж
К статье Г. М. Бонгард-Левина и М. И. Воробьсвой-Деся-
товской. Рис. 9. Дхарани, л. [28]а

Ж ц
а ж • 3gF «5| s ”e^
'•vw^|*^«r^W‘ >fr
К статье Г. M. Бонгард-Левина и М. И. Воробьевой-Деся-
товской. Рис. И). Дхарани, л. [28]б
& ^"s&fitcrr & ’«ЙГ & w &»w: jif^? T~ и^*0^гь^п j,
A ~ч ~ *j.L^,?w«?5 4»^
К статье Г. M. Бонгард-Левина и М. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 11. Дхарани, л. 29а
> ^ы жф*ъ«с> йг я 3^ W <?г^
2чЖ^ Жн»^^*з4 ^4 4К.*г * *
^jb .4>4Z<^4«teMAM>«Z
К статье Г. Л/. Бонгарб-Левина и ЛГ. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 12. Дхарани, л. 296
g
X статье Г. М, Бонгард-Левина и М, И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 13. Саддхармапундарика-сутра,
л. первый а

К статье Г. М. Бонгард-Левина и М. И. Воробьевой-Десятовской. Рис. 14. Саддхармапундарика-сутра,
л. первый б
О
Д’ статье Г, М. Бонгард-Левина и М. И.
Воробьевой-Десятовской. Рис. 15. Саддхармапундарика-сутра,
л. второй а
К статье Г. М. Бонгард-Левина и М. И. Воробьевои-Десятовской. Рис. 16. Саддхармапупдарпка-сутра,
л. второй б
00
ю
К статье В. А. Лившица. Рис. 1. Общий вид документа
К статье В. А. Лившица. Рис. 2. Правая часть
К статье В. А. Лившица. Рис. 3. Левая часть
К статье В. А. Лившица. Рис. 4. Острак, внешняя сторона
К статье В. А. Лившица. Рис. 5. Острак, внутренняя сторона
314
/\ статье В. А. Лившица. Рис. 6. Фрагмент надписи на терракоте
К статье В. А. Лившица. Рис. 7. Тот же фрагмент надписи (см. рис. 6),
зеркальный снимок
315
К статье Н. Л1. Виноградовой. Рис. 1. Керамика Намазга VI
из могильников Тандырйул (/—11, 13) и Зар-Камара (12, 14)
316
1\ статье H. М. Виноградовой. Рис. 2.
Антропоморфная глиняная фигурка из могильника Тандырйул
21 Зак. 1169
317
2 5 11
6 Z 8 9 10 £
Й В
6 7 8 9 10 0
---- — - 15
12 15 /4
@® © 0 © 0 ©о
16 О 2см
©0 ©О ©‘^ 1—1—1
/\ статье Н. Д/. Виноградовой. Рис. 3. Керамические, каменные
и бронзовые изделия из могильника Тандырйхл
318
К статье Н. ЛГ Виноградовой. Рис. 4.
1 — бионзовыи нож-серп с поселения Капгурттут; 2 — бронзовый кельг с
!<арим-Берды; 3 — бронзовое зеркало из могильника Кара Низок
319
320
/\ статье II. АГ. Виноградовой. Рис. 5. План поселения Кангурттут
К статье Н. М. Виноградовой. Рис, 6, Раскоп II поселения Капгурттут
К статье Н. AL Виноградовой. Рис. 7.
Литейная форма с поселения Кангурттут
322
К статье И. М. Виноградовой. Рис. 7а.
Мелкие изделия с поселения Кангурттут
323
z
К статье Н. Л1. Виноградовой. Рис. 8.
Керамика с поселении Кангурттут
К статье Н. М. Виноградовой. Рис. 9.
Поселение Кангурттут. Керамика «степной» бронзы
З2.с
1\ статье H. Л/. Виноградовой. Рис. 10.
Керамика с поселения Карим-Берды
326
: 1
/
о 50 см
1 1 U .и
4
I\ статье В. В. Войтова. Рис. 1. Каменные изваяния из Унгету
(1—2 — изваяния № 1—2; 6 — изваяния № 4—7)
327
А О 30 см
I___i > i
К статье В. В. Войтова. Рис. 2. Каменные изваяния из Унгету
(/— изваяние ЛЬ 3; - изваяние № Ь: » - и паяние № 10; 4 изваяние .V-
5 - - извияипе № I г. 6’— и синило .\? 151
328
К статье В. Е. Войтова. Рис. 3. Каменные изваяния из Уигету
/ — изваяние № 9; 2 — изваяние № 11: 3—изваяние АЬ 13; 1--7 — изваяния
№ 16—19)
329
б О 50 CM
I____I___I___»
К статье В. Е. Войтова. Рис. 4. Каменные изваяния из Унгету
(1—2—изваяния № 20, 21; 3— изваяние № 23; 4 — извзяние № 22; 5 - из-
ваяние № 25; 6—изваяние Л? 21; 7 — .изва нас № 26)
330
К статье В. Е. Войтова. Рис. 5.
1 — тамга па изваянии № 1G; 2— тамга па изваянии барана
К статье В. Е. Войтова. Рис. 6.
Изваяние барана
К статье В. Е. Войтова. Рис. 7.
Изваяние льва
331
К статье Н. Л. Грач и А. Д. Грача. Рис. 1.
Золотая композиция (а—0 — фото с разных точек;
выполнено В. С. Теребениным)

К статье И. Л Грач и А. Д. Грача. Рис. 16. То же
К статье Н. Л. Грач и А.Д. Грача. Рис. 1в. То жг
К статье //. Л. Грач и Л. Д. Грача. Рис. 1г. То ж?
К статье Н. Л. Грач и А. Д. Грача. Рис, Id. То же
К статье И. Л. Грач и А. Д. Грача. Рис. 2. Прорнссски золотой композиции
с разных точек и развертка (рисунки выполнены худ. Н. ГТ. Шепелевой)
334
К статье Киз'мичоа. Рас. I. Каргзлипгк-Н! дихг'мч
К статье Б. А. Латвийского. Рис. 1. Кирпичные своды
(1—3 — Идикутшари, монастыре 3)
336
К статье Б. Л. Латвийского. Рис. 2. Конструкции перекрытий
(1—3 — Идикутшари, храм л; 7 — Идикутшари, храм И)
337
33S
К статье Б. А. Латвийского. Рис. 3. Арки
(/—.7 — Сепгнм-огыз. фрески з ипжнсн пещере —
пещере № 2 ио Кле.менцу; •/— Идпкуппарп, разва-
лины р, с деревянного панно)
К статье. Б. А. Латвийского. Рис. 4.
Колонны и подбалки
(/, <? —Мирап, святилище М. II; 2—Лоу-Лань
L. В. ПЛ’: 4 — riiiiia, дом № XXXVIII)*
К статье Б А. Латвийского. Рис. 5 Деревянные колонны и их детали
</ — Тумшук; 2, 12 — Муртук; 3—4 — Эндере, ганский форт; 5 — Хадалык, Kha IX;
6, 10—Нийа, дом № III; 7 — Нийа, развалины № XXXVIII; 8—9 — Хадалык; И —
Кизыл; 13 — ДулдурАхур)
339
К статье Б. Д. Латвийского. Рис. 6. Деревянные базы и кариатиды
(1, 2, 4 — Хочо; 3 — Хадалык; 5—6 — Лангар)
340
341
1
I
4
К статье Б. A. Латвийского. Рис. 8. дгрззкниыэ подбалкп
(у —Хоган; 2— Iliiiia, дом Д’? XXIX'* 3- Пипа, дам № XII; /— Пина. дом XXXI)
342
/\ статье Б. А. Латвийского. Рис. 9. Деревянные подбалки н решетки
(/—2 — Хадалык); 3, 5 — Лапгар; 4 — Кизыл; 6—9 - Хочо)
343
I
К статье Б. А. Латвийского. Рис. 10.
Деревянная подбалка (Нийа, жилище № VIII)
1
К статье Б. А. Латвийского. Рис. 11.
Деревянные подбалки
(/ — Дулдур-Лхур; 2 - Субаши)
344
1
A
К статье Б. А. Латвийского. Рис. 12. Деревянные подбалки
/-Лоу-Дань. руины L. В. IV; 2-Хадалык; .7 - ПЮрчук; 1-6 - Фар.хчдбекянлаги)
345
К статье Б. >1. Латвийского. Рис. 13. Деревянные арки и аркатуры
(/ — Хочо; 2 — Кнзыл (?); 3-7 — Кизил; 5 — Дулдур- \ <} р; 6 — Доу-Д;:нь?
34G
К Пагъе Г„ А. Писа’чеиковйй. Рис. 1и. Правше.н, на ipu'ie
MM
А' статье Г. /1. Пугаченковой. Рис. 16. Правитель па троне
318
6911 мер ££
К статье Г. А. Пугаченковой. Рис. 2.
Голова мужчины из Гераева рода
К статье Г. Л. Пугаченковой. Рис. 3.
Голова мужчины
К статье Г. Л. Пугаченковой. Рис. 4. Богиня в колеснице
350
К статье Г. Л. Пугаченковой. Рис. 5.
Мужской тор?
1\ статье Г. Л. Пугаченковой. Рис. 6.
Голова муж чин и
К статье В. И. Сарианиди, Рис. 1. Погребение № 2. Общий вид
352
К статье 13. И. Сарианиди. Рис. 2. Погребгиие ЛЬ 2.
Нашившие бляшки манжетов рукавов
353
/\ статье В. И, Сарианиди. Рис. 3. Погребение № 4.
Реконструкция погребальных одеяний
354
К статье В. И. Сариан ид и. Рис. 1.
Погребение № 4. Золотая статуэтка архара
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 4а. Погребение № 4.
Статуэтка архара. Вид сверху. Между рогами видна трубочка
355
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 5.
Погребение № 6.
Золотая корона, в момент расчнс.'кп
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 6. Погребение №> 6.
Золотые клипсы в виде эротов
356
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 7. Погребение № 6.
Головные подвески предположительно с изображением Анахиты
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 8. Погребение № 6.
Золотые застежки с изображением дионисийских культов
/\ статье Л. //. Сарааниди. Рас. 9. То же. Леталь.
К статье В. И. Сариан ид и. Рис. 10.
Погребение № 4.
Ннталья с изображением воинов,
уста на вливающих победные трофеи
358
К статье В. 11. Сарианиди. Рис. 11.
Погребение № 3.
Инталья с изображением человека у алтаря
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 12. Погребение № 4.
Деталь золотого пояса: богиня, сидящая на льве
359
К статье В. И. Сарианиди. Рис. 13.
Погребение № 2.
Золотая фигурка крылатой Афродиты
/\ статье В. И. Сарианиди. Рис. 14. Погребение № 4.
Золотые обувные пряжки
360
8?
ьо
се
К статье В. И. Сарианиди. Рис, 15. Погребение № 3. Золотые медальоны с погрудным изображением
К статье Б. Я. Ставиского. Рис. 1.
Схематический план городища Старый Термез
К статье Б. Я. Ставиского. Рис. 2. Фаяз-тепе.
Реконструкция архитектора Л. Асаиова
362
К статье Б. Я. С азиского.
Рис. 3.
Изображение ступы.
Рисунок граффити
в «пещере № 2» Кара-тепе
К статье Б. Я. Ставиского. Рис. 4. Кара-тепе.
Остатки ступы во дворе комплекса В
24* 363
364
К статье
Б. Я. Ставиского.
Рис. 5.
Кара-тепе.
План раскопок
К статье Б. Я. Ставиского. Рис. 6. Будда с монахами.
Часть стенной росписи из двора комплекса Б на Карат-тепе
Прорисовка
К статье Б. Я. Ставиского. Рис. 7.
Будда с «огненным ореолом».
Часть степной росписи из пещерного коридора
храма FI-V в комплексе Г па Кара-тепе.
Прорисовка
К статье С. Д. Узянова. Рис. 1.
Серебряная статуэтка до реставрации
о
5 см
К статье С. /1. А'зл’л'Оо’и'. Рис. 2.
Прорисовка статуэтки, выполненная худ. О. Васиной
К статье М. В. Горелика. Рис. 1.
1 — сакская бронзовая пектораль, I Туэктипскии курган. VI ч. до и. 2 - скиф-
ская бронзовая пектораль, Ильинцы, кург. № 493, 2-я пол. IV в. до н. j.: > Фра-
кийская железная пектораль, с. Колмен, Шумспского окр., Болгария, погреб. IV,
2-я пол. IV — нач. III в. до п. э.
367
К статье Л1. В. Го ре.гика. Рис. 2.
/ — изображение на пластинке из Лк-тамского мог., Фериша, V- IV вв. до г<
2 — бронзовая фигурка, деталь ритуального светильника, Таласская долина, IV И! вв.
до и. э.; 3— деревянная двухчастная ноножь, I Туэкгияский курган, VI в. до н.
4 — изображение на золотом навершии из Сибирской коллекции Петрз I, ГЭ, IV 111 вв.
до и. 5 — изображение на фрагменте терракотовой фляги из Хумбузтепе: IV нач.
III в. до н. э.; 6—монета индэ-сакского владетеля Лзеса I (30—10 гг. до и. а.);
7 •— фрагмент глиняной скульптуры из Хатчаяиа, ок. рубежа н. э.
368
К статье М. В. Горелика. Рис. 3.
1 — персидский доспех для всадника, кон. V в. до и. э., реконегрукция М. В. Горе
лика по описаниям Ксенофонта; 2—деталь скифской стелы из Краснодарскою музея.
V в. до и. э.; 3 — скифский панцирь из. .кургана Солоха, ko i. V' - нам. IV7 в. до и.
/ — деталь рукава скифского панциря, кург. у с. Старое, IV III вв. до н. э.. 5- деталь
стелы Афония, Пантикапей, кон. I в. в. э.; о— глиняная статуэтка воина «варвара».
Китай, IV—III вв. до н. э.; 7 — цииьский панцирь, с терракотовой статуи воина из
склепа в Линьтуне, пров. Шэньси,, до 210 г. до н. э.; 3 — хунискип (или ханьский?)
железный панцирь, городище Эршицзяцзу, ок. Хух-хото, Внутренняя Монголия, II-
I вв. до и. э. Реконструкция М. В. Горелика; 9 — дя.чьский (диенский) панцирь, брон-
зовая скульптура, деталь барабана из мог. 13 могильника Г1ичжайшань, проз. Юпчань.
II—I вв. до н. э.
369
К статье М. В. Горе.шка. Рис. 4.
1 — доспех цзэнского хоу И, Лэйгудун, ок. 433 г, до я. э.; 2 — пласгищ! от «юбки»
и половина секции набора рукава — детали чуских панцирей V—IV вв. до н. •>..
кожа, лак; 3 — воротник и пластинка набора — детали дяньского панциря, III в.
до и. э., бронза;''4 — воротник с оплечьем-руказом — деталь сакского панциря из
Чнрик-Рабата, современное состояние и частичная реконструкция, IV в. до и. э..
же л изо
К статье Л1. В. Горелика. Рис. 5.
П а н ц и р н ы е плас г и н ы.
1 —сакско-хорсзмийские, железо, мавзолеи го-
родища Чирнк-Рабаг, кон. IV--на i. Ill в. до
и. 2, 3 — парфянские, железо, из «квадрат-
ного дома» в Писе, II—I вв. до и. э.—нач.
и. э.; 4 — кушанская, железо, городище Хаки
Сафед, Кулябская обл., I в. до н. э.— I в. и. э.;
5 — индо-сакскач, железо, Так-сила, I в. до н. э.:
6 — сарматская, железо, Калиновский могильник,
кург. 55, погр. II, I в. н. i.: 7 — циньская, с
терракотовой статуи воина из склепа в Лнньту-
нс, нров. Шэньси, до 210 г. до и. э.; 8,9 — хуи-
нскис (или ханьские>). железо, из городища Эр-
шпцзяцзу, ок. Хух-хою, Внутренняя Монголия,
II—I вв. до и. э.
370
К статье М. В. Горелика. Рис. 6. Шлемы.
/ верховья Иртыша, Алтайский край; 2—городище Космычп, Таласская долин).
Д,к ампул века я обл.; 3—Самарканд; 4—5 — Кслсрмес, кург. 2, раскопки Веселовского;
h - Воронцовский курган, станица Крымская; 7 — Старый Печеур, бывш. Саратовская
губ.. Хвалыпский уезд; 8—р-н р. Ссфидруд, С.-З. Иран, кон. II —нач. I тыс. до
п. Метрополитен Музеум; 9 — ахеменндская печать, VI—IV вв. до п. э.. Парпжск.
Il in, библ.; 10 — яньский железный чешуйчатый шлем, погр. М 44 у дер. Уянтай. уез.т
Исянь. пров. Хэбэй, III в. до н. э.; 11— VIII—VII вв. до н. э., Королевский музей Он
(врио. Торонто; 12 — из Байфу, уезд Чанпин, р-н Пекина, IX—VIII вв. до н. э.;
13 - погр. у дер. Наньшаньгэнь, уезд Пинчэи, проз. Ляони н, VII в. до п. э.
371
6
К статье М. В. Горелика. Рис. 7. Щиты.
/ - - Пазырык, Алтай, кург. 3, кон. V в до н. 2 --Пазырык. кург. I (-ше-шния п
внутренняя сторона;, 2-я пол. V в. до н. э.; ?—Пазырык, кург. f (внутр, с-орова);.
V Гуэкга, Алтай, кург. 1 (внешняя сторона, 4а хегаль* внутренней столоны).
VI в. до н. э.; 5 — Туэкта. кург. 1 (внутренняя сторона); 6 Лкбеиг Вое. Памир
(внутренняя сторона), V—IV вв. до я. э. Реконструкция М. В. Горслаха; 7 Па
мирская 1. Вост. Памир, кург. 9 (внутренняя столона), V -IV вв. до и Р<. кон
струкцня М. В. Горелика
J72
1
К статье М. В. Горелика. Рис. 8. Пояса.
/ — бронза, могильник Нурманбет IV, кург. 3, Центр. Казахстан, VII—VI вв. до
н. э.; 2 — бронза, Нурманбет IV, кург. 1, VII—VI вв. до л. э.; 3— могильник Тас-
мола II, кург. 1, Центр. Казахстан, V—III вв. до н. э.; 4 — бронза, могильник Мо-
жуташ II. кург. 4. Вост. Памир, VII в. до н. э.; 5 — бронза, курган у с. Вавилов»,
ок. Семипалатинска, V—IV вв. до н. э.
373
СОДЕРЖАНИЕ
От авторов ........................................................ 3
ПАМЯТНИКИ ПИСЬМЕННОСТИ
Г. М. Бонгард-Левин, М. И. Воробьева-Десятовская. Новые санскрит-
ские тексты из Центральной Азии................................. 6
С. Г. Кляшторный. Надпись уйгурского Бёгю-кагана в Северо-Запад-
ной Монголии....................................................19
Е. И. Кычанов. Законы, регулирующие ведение скотоводческого .хо-
зяйства в тангутском государстве Си Ся (XII—XIII вв.) . 38
В. А. Лившиц. Согдийский документ из древнего Самарканда . 53
ПАМЯТНИКИ ИСКУССТВА И МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
Е. В. Антонова. Дикие животные в искусстве древних земледельцев
Востока (к семантике представлений о пространстве) ... 64
Н. М. Виноградова. Новые памятники эпохи бронзы на территории
Южного Таджикистана.............................................76
В. Е. Войтов. Каменные изваяния из Унгету...........................92
М. В. Горелик. Сакский доспех.................................,. 110
Н. Л. Грач, |Л. Д. Грачу Золотая композиция скифского времени из
Тувы............................................................134
Е. В. Зеймаль. К периодизации древней истории Средней Азии . . 149
Е. Е. Кузьмина. Дионис у усуней (о семантике каргалинской диадемы) 158
Б. А. Литвинский. Древнее и раннесредневековое архитектурно-строи-
тельное дело в Восточном Туркестане (в свете археологических
открытий в Средней Азии)........................................182
|в. Г. Луконин|. Золотой сосуд с «историей козы» из Марлика 223
Б. И. Маршак. Искусство Согда...................................233
Э. А. Новгородова. Новые данные о культе матери-прародительницы
в Центральной Азии.........................................249
Г. А. Пугаченкова. Еще о халчаянской скульптуре.................253
В. И. Сарианиди. Тилля-тепе и ювелирное искусство ранних кушан . 268
Б. Я. Стаеиский. Кара-тепе — буддийский культовый центр кушанско-
го Термеза как памятник древних среднеазиатско-индийских свя-
зей ..............................................................282
С. А. Узянов. О серебряной статуэтке, найденной на Тахти-Сангине . 290
Список сокращений.....................................................297
Иллюстрации...........................................................301
CONTENTS
MONUMENTS OF WRITING
G. M. Bongard-Levin, M. I. Vorobyova-Desyatovskaya. New Sanskrit
Texts from Central Asia............................................ 6
S. G. Klyashtorny. Inscription by Uighur Bogu-Qaghan in North-Wes-
tern Mongolia......................................................19
Ye I. Kychanov. Laws Regulating Cattle Management in Hsi-Hsia (Tan-
gut) State (12th-13th Centuries).................................. 38
V. A. Livshits. Sogdian Document from Ancient Samarkand 53
ART AND MATERIAL CULTURE MONUMENTS
Ye. V. Antonova. Wild Animals in Art of Ancient Oriental Tillers (To-
wards Semantics of Space Notions)..................................64
N. M. Vinogradova. New Bronze Age Monuments in Southern Tajikistan 76
V. Ye. Voitov. Stone Sculptures from Ungetu . . . . 92
M. V. Gorelik. Saka Accoutrement...................................... HO
A'. L. Grach, {A. D. Grach\. Gold Composition of Scythian Times from
Tuva . — : ..........................................134
Ye. V. Zeimal. Towards Periodisation of Central Asia’s Ancient His-
tory .................................................................149
Ye. Ye. Kuzmina. The Dionysus of the Usuns (On Semantics of Karga-
la Diadem)............................................................158
B. A. Litvinsky. Ancient and Early-Mediaeval Architecture and Const-
ruction in Eastern Turkestan (Based on Archaeological Discoveries
in Central Asia) .... ...........................182
|К G. Lukonin\. Gold Vessel from Marlik Featuring the „Story of a
Goat“................................. . . . . 223
В. I. Marshak. Sogdian Art...........................................233
E. A. Kovgorodova. New Data On Cult of Mother Ancestor in Central
Asia ......................................................249
G. A. Pugachenkova. Additional Observations on Khalchayan Sculpture 253
V. I. Sarianidi. Tilla-Tcpc and Jeweller’s Art of Ealry Kushans . . 238
B. Ya. Stavisky. Kara-Tepe, a Buddhist Centre of Kushan Termez, as
Monument of Ancient Tics Between Central Asia and India 282
S. A. Uzyanov. Silver Statuette Found in Takht-i Sangin 290
List of Abbreviations . . . 297
Illustrations 301
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ
НОВЫЕ ПАМЯТНИКИ ПИСЬМЕННОСТИ
И ИСКУССТВА
Сборник статей
Утверждено к печати
Ин статутом востоковедения
Академии наук СССР
Редактор В. В. Волгина
Младшие редакторы И. И. Исаева
и И. Л. Петрова
Художник И. П. Ларский
Художественный редактор Э. Л. Эрман
Технические редакторы В. И. Стуковнина,
Е. А. Пронина
Корректор Л. Н. Дегтярева
И Б № 15205
Сдано в набор 18.04.85. Подписано к печати
10.12.86. Формат 60Х'90'/1б. Бумага офсетная № 1.
Печать офсетная. Иллюстрации отпечатаны по
высокой печати на мелованной бумаге + 0,0625 п. л.
вкл. Усл. п. л. 23,5. Усл. кр.-отт. 23,5625. Уч.-изд.
л. 28,44. Тираж 2000 экз. Изд. № 5898. Зак. №441.
Цена 4 р. 60 к.
Ордена Трудового Кртсиогэ Знамени
издательство «Наука»
Главная редакция восточной литературы
103031, Москва К-31, ул. Жданова, 12/1
3-я типография издательства «Наука»
Офсетное производство типографии № 3
103031, Москва К-31, ул. Жданова, 12/1