ЬесСЛ^г
Г
А с t 0 Гх
J 4 k &
^ cicvcivov^-
t • b &l Л Ov</< Y (Ss'i


г
® ДНЕВНИК,
дктажруя:
* А. • /'//У-,. . 4
/////Л/;- {Щи.
jMe-


Иллюстрации Эжена Делакруа


трывки словаря и т. д. Маленькие, очень короткие статьи Вез даты о знаменитых художниках, вкратце, или касаясь лишь основного в них, или какого-либо одного их качества.
Красота предполагает соединение многих качеств: одна сила сама по себе, лишенная грации, не является красотой, ит. д.; словом, наиболее общим ее выражением была бы гармония.
Повсеместное и всеобщее лицемерие. Все идет очень плохо: 1 января• сама добродетель так слаба и неустойчива, а талант так мимолетен, так легко приходит в упадок и в бездействие, что люди легко привыкают довольствоваться во всем лишь видимостью таланта и добродетели,— видимостью таланта, подобием добродетели: никто ни на что не негодует. Вы мне даете, я принимаю; я не требую слишком много из боязни, что придется дорого расплачиваться. Щедры все они только на внешнюю любезность, ибо она ничего не стоит.
Вы адвокат, вы ведете защиту, и вы выигрываете дело клиента per fas et nefas (не мытьем, так катаньем),— и не приходится возражать, это ваш долг — выигрывать во что бы то ни стало.
Защищать клиента со всем возможным талантом и добросовест-
3


ностью, но безрезультатно,— это неприятное событие, которое надо искупить заново, при помощи успеха, достигнутого, если понадобится, в еще более сомнительном случае, имея дело с предубежденными судьями, опираясь на всё рассчитанные и случайные обстоятельства, какие обычно дают успех. Другой случай. Вы — архиепископ Кавенъяка, вы его креатура; его рука вывела вас из ничтожества. Вы делаетесь архиепископом Наполеона, даете ему благословение, как избраннику великого народа: митра обязывает. Вы уже архиепископ не Кавеньяка, а архиепископ Парижа. Вы спокойно провозглашаете Salvum fac imperatorem! (Да будет благословен император!) Вы с подобающим величием курите фимиам. Вы не выходите из пределов своего долга, каким его понимает и требует публика.
Не найдется ни одного голоса, который предупредил бы вас, что вы подаете повод к насмешкам,— ни одного голоса, и всего меньше голоса вашей совести, который тайно предостерегал бы вас. Кто же, если не вы сами, может дать себе это милосердное предупреждение? Я говорю «милосердное» в интересах вашей печальной чести, а не вашего положения, необходимости прилично жить, казаться чем-то. Кто иной даст его вам, это предостережение, которое мы все не получили в качестве естественного чувства, при отправлении обязанностей в министерстве или при размышлениях о положении, приближающем вас к источнику всякой добродетели? Как ожидать его вам от тех, кого вы именуете своими друзьями, если вы не ощутили его в самом себе, в тишине святилища? Как! Вы приближаетесь к святая святых, вы живете в общении с избранными? Вы с благочестивой скромностью поднимаетесь на кафедру и, опустив глаза, словно для того, чтобы вопросить глубину своего сердца, или, наоборот, воздев.руки и возведя взор горе, как бы призывая источник всех святых вдохновений, вы раскрываете перед этими жалкими смертными все раны своей души и даете притронуться к ним руками? Вы даете обещания, способные обнадежить их, поддержать в них стремление к добру; вы иногда даже разражаетесь громом, являетесь голосом самого господа бога? Но вы же прекрасно знаете, каков этот инструмент и что представляет собой то орудие, каким он пользуется для того, чтобы слово его дошло до его обделенных созданий. Да, этот голос божий, исходящий из ваших уст, не говорю — из вашего сердца, чтобы тронуть эти подавленные сердца, чтобы устрашить даже праведных, — этот голос, говорю я, пробуждает в вас самих, даже помимо вашей воли, тягостное чувство. Вы не мо*
4


жете до такой степени подавить в себе чувство справедливости, чтобы не испытать волнения, которое будет смущать и нарушать то спокойствие, какое вы, видя мир таким, каков он есть, привыкли принимать за душевное умиротворение. Среди этих льстецов и развратников, столь старательно скрывающих от вас свой собственный разврат и делающих вид, будто они не замечают вашего, вы ходите со скорбным видом, с озабоченностью, которую вы стараетесь скрыть под видом спокойствия, блюдя честь того одеяния, которое вы носите, дабы спокойствие вашего лица настолько же возвышало вас над всеми людьми, насколько возвышают вас над ними священные знаки вашего сана.
Вечер в Тюильри. Вернулся с него еще более расстроенный, ^ чем с похорон бедного Висконти. Физиономии всех этих бездельников и бездельниц, все эти лакейские души под шитыми мундирами вызывают во мне тошноту.
«Итак, при всех наших решениях, надо исследовать, какое о из них представит для нас наименьшие затруднения, и придерживаться его как наилучшего, так как мы никогда не сможем найти ничего совершенно чистого, лишенного примеси или свободного от опасности» (Макиавелли).
Литераторы делают вид, что верят тому, что ухо и глаз п испытывают в музыке и в живописи то же наслаждение, как наше нёбо при ощущении еды и питья.
Сегодня, на вечере у княгини Марселины, Созэ, говоря ^ со мной о Моцарте, сказал, что после него осталась маленькая записная книжка, куда он заносил все, что писал; были целые дни, недели и месяцы, в продолжение которых он ничего не делал; но когда он вновь брался за труд, то делал чудеса. Чем иногда может стать работа одного дня!
Армида, прибывающая в лагерь Годефруа... Ее свита, одушевление рыцарей.
Иссечение воды из скалы для министерства.
Ринальдо в очарованном лесу. Нимфы под деревьями.
Восхитительная симфония, которую я зыбыл. Припомнить 29 в предпоследнем отрывке приоткрывшиеся двери ада в продолжение одного или двух тактов.
января
января
января
января
января
5


Утром, под страшным дождем и по грязи, пришел Ризенер сообщить мне, что плафон мой потерпел фиаско вчера вечером... Доброе сердце! Любезный родственник!.. Видя, что я весьма холодно принимаю его замечания, между тем как он ждал от меня признательности за то, что он очень добр ко мне, он ушел, не достигнув цели. Тогда им овладело беспокойство по поводу моей чрезмерной кротости; его вытянувшееся и побледневшее лицо выражало страх, что у меня отнимут все заказы на картины и плафоны.
6 марта Начали показывать Салон Мира в ратуше, до 13-го включительно.
9 марта Встретил у министра г. Изабэ, который попросил раздобыть билеты на ближайший бал для него самого, жены и дочери. То же самое достать для Ризенера и его жены.
11 марта Большой перерыв в моих бедных ежедневных записях. Очень огорчен. Мне кажется, что эти наспех написанные клочки — все, что остается у меня от моей жизни, по мере того как она проходит. Плохая память делает их для меня совершенно необходимыми. С начала года упорная работа над окончанием росписи в ратуше слишком отвлекала меня; вот уже прошел месяц с тех пор, как я ее закончил, а мои глаза все еще в очень плохом состоянии, и я боюсь читать и писать.
Замечательная статья Блаза о Кенигсмарке в Ревю де-де- Монд (15 октября 1852—15 мая 1853).
Пойти на следующей неделе к Виардо *, а также к Тьеру.
А. Дешан, навестивший меня на этих днях, рассказал, что Феликс Боден, которого мы оба знали, который умер сравнительно молодым и всегда был худым, говорил ему, что человек его темперамента неминуемо погибнет, если находится в постоянной связи с толстой и крепкой женщиной: подобные натуры все берут себе, вместо того чтобы давать, в противоположность мнению медиков древности, которые заставляли старцев спать с молодыми девушками, думая тем самым передать им немного пыла и живости молодой крови.
14 марта Обедал у Вийо с Надо, Араго, Биксио.
15 марта Обедал у Ипполита Родригес с Галеви, Буалэ, Миресом 2;
последний очень оригинален, находчив, остроумен; он может служить доказательством того, что ум — главное в человеке.
6


Говоря о том, что народ в настоящее время считает, что у него есть право на благосостояние, независимо от того, затрачивает ли он для этого свой ум и свое умение, одним словом — говоря о неукротимой жажде равенства в счастье, какой одержимы все эти люди,— он сказал мне, что это очередной двигатель, для которого настала пора, наподобие всех других, дававших толчок человечеству на более или менее долгое время.
Он говорил, что какую бы добросовестность ни проявлять в делах, надо всегда иметь соучастника, второе «я», который бы разъяснял, а порой и .просто указывал пальцем на ошибку в расчетах, на которых покоились ваши надежды.
Был потом у княгини, куда пришел уже в двенадцатом часу. Она каялась мне в неустойчивости и непостоянстве своего характера, что заставляет ее всегда слушаться того, кто говорил с ней последним.
Мирес говорил, что артист — это разновидность сумасшедшего. Но служитель искусства и не должен, как люди других профессий, обладать тем здравым смыслом, той твердостью решений, без которых ни генерал, ни администратор, ни финансист не смогли бы сделать ничего хорошего.
На следующий день я подумал, что, может быть, преимуществом Луи-Наполеона является именно то, что в нем нет ничего артистического.
Похороны бедной г-жи Делаборд. Множество людей, с ко- 20 торыми я уже давно не встречался. Очень изменившийся Вилле- мен; неузнаваем Удето. Чудная погода; набухшие почки, зеленеющие под этим весенним солнцем, рядом с этой смертью и одряхлением.
Возвращался из церкви пешком через мост Иены, где смотрел статую Прео 3, которую желал бы видеть более удачной; оттуда — к Ризенеру, вдоль левого берега.
У Комона, покупая журнал Артист, видел молодую особу; оттуда к Мерсэ, который передал мне заказ на картину для Выставки.
Обедал у г-жи Форже с Лети и г-жой Керель, очень простой и милой.
У Девинка. Музыка: отрывок из Баха в аранжировке Гуно. Скрипач Эрмани, слишком жеманный.
Работал весь день над Антеем для Дюма и над компози- 21 циями Охоты на львов и т. д.
марта
марта
7


Около четырех часов у министра; возвращался пешком; встретил невыносимого Даньяна 4 и милого Дебэ, который все надеется, что я решусь пересечь лес Сенар и приду навестить его в Монжерон.
Вечером у г. Лефевр-Демье; встретил там Ивона, наговорившего мне комплиментов.
22 марта О пейзаже. О модах в искусстве. О подражании древним —
все им подражали. О композиции: критика различных композиций великих мастеров. Въезд Александра в Вавилон Лебрена 5. Ложная оживленность, берущая верх над сдержанностью, как у Лебрена, или пустая плоская композиция, как в тициановском Положении во гроб то же и в его Терновом венце 6. У Паоло Веронезе вся обстановочность гораздо сильнее, но драматический интерес ничтожен; имеет ли он дело с Христом или с какими- нибудь венецианскими буржуа, это всегда одни и те же богатые одежды, те же голубые фоны и маленькие негры с собачками на руках, хотя все это, правда, приведено в соответствие гармонией цвета и линий.
23 марта Бал в Тюильри: то же ощущение скуки как в себе, так и во
всех окружающих. Это раззолоченное подличанье — самое жалкое из всех.
О скульптуре. Искусство прошлого. Нынешние скульпторы занимаются только подражательством.
Литература. Это искусство для всех: ему выучиваются, даже того не подозревая.
Комиссии. На последнем заседании я был поражен, насколько необходимо всегда считаться с мнением специалистов. Составить записку по этому поводу; все, что делается комиссиями, незаконченно и, в особенности, бестолково. На этом заседании все художники голосовали сообща, и они были правы. Все остальные слишком смутно отдавали себе отчет в том, что делалось; у них нет точных понятий.
Это не значит, что если бы я был правительством, то отдавал бы все вопросы искусства на рассмотрение комиссий, состоящих из художников. Комиссии были бы чисто консультативными, а достойный доверия человек, который председательствовал бы в них, должен был бы, выслушав все соображения, действовать согласно своему разумению. Когда собираются представители одного ремесла, каждый становится на свою узкую точку зрения, но когда им противопоставляют людей, вовсе не сведущих,
8


общие и несомненные истины становятся им ясны, и они с успехом защищают их.
Это говорит не в пользу республик. Обычно в виде возражения указывают на те из них, которые прославили себя; источник этого я вижу в духе традиции, который несмотря ни на что уцелел в этих республиках, в тех или иных органах управления.
Национальное чувство пробуждается в народе лишь тогда, когда оно резко сталкивается с интересами других наций.
Это то же, что в комиссиях, где художники голосуют все заодно против фабрикантов. Пошлите на какой-нибудь европейский конгресс несколько английских плебеев,— я имею в виду тех, которые у себя дома составляют оппозицию и стоят за реформы, за прогресс,— и они, став лицом к лицу с немцами или французами, прежде всего будут англичанами и т. д., они будут отстаивать до последней буквы английские привилегии, которые составляют мощь Англии и инстинктивно ощущаются ими в качестве основы этой мощи.
Работал над наброском Охоты на львов для Вейля. 24 марта
В половине третьего — заседание в комиссии Индустрии. Обсуждение проекта выставки всех произведений, начиная с первых лет этого века. При поддержке Мериме я удачно возражал против этого предложения, которое было отклонено.
Энгр был жалок; у него в голове все шиворот-навыворот: он всегда смотрит в одну точку. Это то же, что и в его живописи: ни малейшей логики и никакого воображения,— Стратоника,
Анжелика, Обет Людовика XIII и его последний плафон с его Францией и его Чудовищем.
Концерт в Сен-Сесиль. Прослушал со вниманием только 26 марта Героическую симфонию. На мой взгляд, первая часть великолепна. Анданте, может быть, самое трагическое и высокое из всего, созданного Бетховеном, но только в первой половине. Удовольствие доставил и Марш на коронование Керубини; что же касается Причудницы 7, то духота ли, которая царила там, или пирожное, которое я съел, но моя бессмертная душа была парализована, и я почти все время дремал.
Слушая первый отрывок, я размышлял, какими способами музыканты стремятся установить единство в своих работах. Повторения основных мотивов кажутся им чаще всего наиболее действенным средством; они также наиболее доступны для
9


посредственностей. Такие повторения в известных случаях доставляют удовлетворение нашему уму и слуху, но, если слишком часто прибегать к ним, они начинают казаться приемом второстепенного значения, а главное, чисто искусственным. Разве память так мимолетна, что нельзя установить связи между отдельными частями какого-нибудь музыкального произведения, не вбивая в нас до одурения, если Можно так выразиться, основную идею при помощи этих постоянных повторений? Письмо, отрывок прозы или поэзии представляют собой дедукцию, некое целое, возникающее из развития идей, а не из повторения одной фразы, будь она, если хотите, даже осью всей композиции. В этом смысле музыканты напоминают проповедников, надоедливо повторяющих и всюду всовывающих фразу, служащую темой их проповеди.
Мне припоминаются в эту минуту многие арии Моцарта, где логика и последовательность поразительны и где нет повторений основного мотива. Ария Qui l’odio non facunda, хор священников в Волшебной флейте, трио У окна из Дон-Жуана, квинтет оттуда же и т. д. Эти последние вещи — произведения «долгого дыхания», что еще увеличивает их достоинство. Но в симфониях он иногда до пресыщения повторяет основной мотив; может быть, в этом он следует установившимся обычаям. Мне представляется, что искусство музыки, более чем все другие, подчинено педантичным навыкам ремесла, доставляющим удовлетворение чистым музыкантам, но всегда утомляющим слушателей, мало разбирающихся в тонкостях ремесла, во всех этих фигурах, искусных повторениях и т. д.
Эти повторения мотива кажутся мне иногда, как я уже говорил, источником наслаждения, если ими пользуются в меру, но они не столько дают нам ощущение единства, сколько утомляют нас, если это единство не возникает естественно, при помощи подлинных средств, тайна которых принадлежит гению. Наш разум так несовершенен и так неустойчив, что человек, даже особенно восприимчивый к искусствам, всегда испытывает перед прекрасным произведением нечто вроде тревоги, препятствующей полному наслаждению им; рассеять это нельзя внешними средствами, наподобие реприза в музыке или сосредоточения эффектов в живописи, — теми мелкими и внешними ухищрениями, которыми большинство художников овладевает с такой же легкостью, с какой применяет их. Картина, которая должна была бы как будто с наибольшей легкостью и полнотой от'


вечать этой потребности единства, ибо при взгляде на нее будет казаться, что охватываешь ее всю целиком,— не сможет дать этого впечатления, если композиция недостаточно хороша; при этом прибавлю, что если даже она представляет собой высшую степень * единства в смысле внешнего эффекта, все же душа от одного только этого не будет чувствовать себя вполне удовлетворенной. Надо, чтобы душа могла погрузиться в воспоминание даже тогда, когда картины, пробудившей чувства, нет перед глазами; именно тогда перед ней возникает впечатление единства, если только это качество действительно было присуще произведению; именно тогда разум охватывает всю композицию в целом или же отдает себе отчет в несообразностях и пробелах. Эти замечания, сделанные по поводу музыки, дали мне почувствовать с особенной ясностью, насколько художники являются плохими знатоками того искусства, которым они занимаются, если у них с практической работой не соединяется известное умственное превосходство и тонкость чувств, которых не может им дать привычка играть на каком-нибудь инструменте или умение владеть кистью. В искусстве им знакомы только та колея, по которой они тащатся, и те образцы, которые пользуются признанием и почетом в школах. Их никогда не поражает нечто оригинальное; наоборот, они всегда скорее склонны осуждать его; одним словом, интеллектуальная сторона, способность чувствовать ее, совершенно ускользает от них, а так как, к несчастью, они являются самыми многочисленными судьями, то они могут надолго сбить с толку вкусы общества, а также задержать возникновение правильной оценки, какая должна сложиться в отношении прекрасных произведений. Отсюда, несомненно, и проистекают уступки больших талантов этому ограниченному и мелочному вкусу, который является, как общее правило, вкусом консерваторий и мастерских. Отсюда же эта постоянная оглядка на так называемые испытанные приемы, не отвечающие никаким душевным запросам и только обезображивающие иные шедевры повторением этих условных банальностей, быстро накладывающих на них печать дряхлости.
Прекрасные произведения никогда не стареют, если их источником является неподдельное чувство. Язык страстей, движения сердца всегда остаются теми же; наоборот, печать одряхления, иногда приводящая к тому, что стираются величайшие красоты, является итогом погони за общедоступными эффектами, которые поражали в момент возникновения произведения; это те побоч-
11


ные украшения идеи, которые освящены модой и создают обычно* успех большинству работ. Художники, которые по какому-то чуду обошлись без этих аксессуаров, были поняты позднее с большим трудом, или же новыми поколениями, равнодушными к очарованию этих условностей.
Существует освященный шаблон, по которому должны отливаться все идеи, хорошие и плохие; самые крупные и оригинальные таланты невольно сохраняют печать этого. Какая 4 музыка сможет избежать, по прошествии известного числа лет, налета ветхости, который сообщают ей каденции и фиоритуры, часто решавшие ее успех при первом появлении. Когда нынешняя итальянская школа ввела украшения, казавшиеся проявлением нового вкуса по сравнению с теми, к которым приучила нас музыка наших отцов, то нововведения казались верхом изысканности; но это впечатление держалось еще менее долго, нежели мода в одеждах и постройках. У нее хватило сил только на то, чтобы на время сделать для нас утомительными произведения старой школы, придав им устарелость. Однако если что и в самом деле обветшало до поразительности, так это как раз те украшения, тот нескромный наряд, которым порой не брезгал великолепный гений, облекая в него свои счастливые замыслы, и из которого толпа подражателей сделала самую сущность своих творений, лишенных вдохновения.
Здесь уместно высказать сожаление о печальной участи некоторых достижений, вызывающих наш восторг в творчестве оригинальных талантов. Побрякушки, украшения, добавленные рукой гения к своим глубоким и захватывающим идеям, являются почти необходимостью, которой он, естественно, уступает. Это как бы интервалы, почти необходимая пауза, когда ум отдыхает, дабы потом опять устремиться к новым идеям.
О новых звучностях и сочетаниях у Бетховена: они уже стали наследием, или, вернее, добычей самых ничтожных дебютантов.
27 марта Первый акт Весталки 8 слушал в ложе г-жи Барбье.
Несмотря на всю устарелость оперы, я почувствовал в ней оригинальную струю, которая должна была выступать гораздо сильнее при ее появлении. Не знаю, является ли Керубини более крупным музыкантом, но он не вызывает во мне этого ощущения. Он представляется мне копиистом тех форм, какие он застал уже установившимися: так, Реквием Моцарта является образцом, за пределы которого он не выходил.
12


Под конец просмотрел два акта Улисса 9, который показался мне еще более слабым, чем прежде. Эта скудная музыка совершенно не подходит к героическому сюжету. Диалог сам по себе крайне пуст, но когда он прерывается музыкальными номерами, чувствуешь себя в положении путешественника, идущего по неровной дороге, но решившего не останавливаться до конца. Словом, это какая-то незаконная помесь, неудачная в поэтическом отношении, ибо является глупым подражанием чуждым нам нравам, и неудачная также в музыкальном смысле, так как в опереточной музыке, исполняемой свинопасами, нет ровно ничего античного. Лучше было бы применить песенные лады, если уж дело шло о подражании старине.
О различии, существующем между литературой и живописью, в отношении того впечатления, какое может производить набросок мысли; одним словом, о невозможности в литературе делать набросок так, чтобы дать известное представление о чем- нибудь нашему уму; и наоборот, о силе, с какой может быть передан замысел в первоначальном эскизе или наброске картины. Думаю, что для музыки верно то же, что и для литературы, и мне кажется, что различие между изобразительным искусством и другими состоит в том, что эти последние развивают идею лишь в порядке последовательности. И наоборот, достаточно четырех штрихов, чтобы вкратце передать впечатление какой-нибудь живописной композиции.
Даже когда музыкальный или литературный отрывок закончен в своей основной композиции, которая как будто должна уже производить на наш ум впечатление, все же недоделанность деталей будет более неблагоприятно отзываться, чем в мраморе или картине; одним словом, все приблизительное в литературе и музыке совершенно нетерпимо, или, вернее, все то, что в живописи выражается словами намечать, набросать, там невозможно, тогда как в живописи едва намеченный контур или набросок, проникнутый подлинным чувством, может стоять по своей выразительности на одном уровне с наиболее завершенными произведениями.
Концерт у княгини. Я сидел рядом с мадемуазель Гавар 7 и ее братом; стояла невыносимая духота, чувствовался какой-то запах дохлой крысы. Тянулось это очень долго. Начали с самого хорошего, и, хотя это затмило все остальное, мы по крайней мере послушали с наслаждением от начала до конца прекрасную
апреля
апреля
13


$ апреля
симфонию Моцарта в до миноре; мой бедный Шопен в сравнении с ним грешит многими слабостями. Милая княгиня упорствует в желании исполнять его большие вещи; ее поддерживают в этом музыканты, недостаточно знакомые с его творчеством, хотя они и знатоки своего дела. В этих вещах все же не чувствуется настоящего подъема. Надо признаться, что слаженность, изобретательность, совершенство — все это есть у Моцарта. Бар- беро говорил мне у Буассара, после великолепного квартета, о котором я скажу ниже, что Моцарт в еще большей степени, чем Гайдн, обладает простотой и ясностью идей; его оцениваешь еще лучше в воспоминании. Он очень многое относит насчет его знаний, но не умаляет его вдохновения; он утверждает, что только познания дают возможность использовать в полной мере идеи.
Шенавар говорил мне тогда же, что, с его точки зрения, Гайдн обладал стилем комедии; он редко возвышается до патетического. «Моцарт,— говорил мне С.,— так же, как и Гайдн, не внес в симфонию страсти». Особенно этот последний, отводивший ей такое большое место в своем театре, ищет в симфонии только отдохновения для уха, отдохновения разумного, разумеется, но лишенного тех темных и бурных порывов, из которых состоит весь Бетховен, ни разу не сумевший создать театральное произведение.
Счастливый человек тот, кто завоевал свое счастье или мгновение счастья, которое на всю жизнь остается с ним. Знаменитый прогресс стремится упразднить усилие, лежащее между желанием и его осуществлением: тем самым он должен сделать человека еще более несчастным. Человек свыкнется с этой перспективой легко достижимого счастья; тут — упразднение дистанции, упразднение всякого труда.
После того как будет упразднено расстояние и станут общедоступны всяческие утехи, служащие роскоши и наслаждению расслабленного поколения, останется только принудить землю рассыпать более щедрой рукой свои исконные дары, являющиеся источником нашей жизни. Но изменить смену времен года труднее, чем прорыть горы и вытянуть на далекие пространства железные рельсы, пути передвижения, связывающие отдаленные места и сберегающие время. Филантропы могут воображать, что наступит день, когда техника осилит капризы ветра и недостатки почвы, чтобы щедро снабдить человечество той пищей, которую оно с потом вырывает у земли с тех пор, как оно было
14


брошено на ее поверхность и отказалось при помощи лука и стрел добывать себе жалкое пропитание за счет других жалких творений, в свою очередь добывающих свою пищу хотя и не с таким напряжением, но все же с немалым трудом...
Отвратительный концерт в Сен-Сесиль: знаменитый финал Мендельсона под руководством Созэ показался мне какой-то бестолочью, лишенной смысла. Турецкий марш Бетховена и хор Д... посредственны, напыщенны. Почему не исполняются прекрасные концерты, с которыми меня познакомил Шопен?
Бедная княгиня также преподнесла нам скучные вещи в том же духе; она заставила Марио спеть арию Шопена и затем еще Майскую песнь, которую не следует смешивать с песнью 1815 года... претенциозное и смутное создание Мейербера.
Оттуда отправился к г-же Дельсер, по ее приглашению.
Обедал у г-жи Форже с г-жой Керель; несмотря на ее страсть к беседам на религиозные темы, я с удовольствием все же вижусь с ней. Мы много говорили о столоверчении. Священники усматривают в этом влияние злых духов.
Все утро я укладывался, около двух был у Буассара. Божественный квартет Моцарта.
Шенавар рассказывал нам о Россини. Его уже с 1828 года называли париком. Его раздирает зависть даже к успехам самых маленьких музыкантов. Наш философ процитировал старое изречение Буало, сказанное им Расину. Он признавался, что никогда не мог слышать похвалы даже последнему сапожнику, не чувствуя при этом укола в сердце. Он говорил, что соревнование необходимо.
Выехал в Шамрозе. Дождь начался в тот самый момент, когда мы покидали Париж. Необычайная засуха, продолжавшаяся шесть недель, очень беспокоит деревенских жителей.
Вечером прогулка с Женни по дороге в Дравейль, при чудном лунном свете. Погода снова установилась.
Привез с собой конец статьи Сильвестра, где говорится обо мне 10. Я очень доволен ею. Бедные художники! Они погибают, если о них не говорят. Он относит меня к разряду тех, кто предпочел суд потомства оценке своего времени.
Перед обедом мы с Женни ходили к фонтану. Байве обрубил ветви прекрасных ив и тополей, которыми я любовался
9 апреля
10 апреля
11 апреля
Шамрозе, 12 апреля
15


в прошлом году и которые были украшением всей этой равнины.
IS апреля Самое прекрасное утро, какое только можно себе представить, и самое очаровательное ощущение, охватывающее меня, когда я раскрываю окно. Чувство свободы и покоя, которыми я наслаждаюсь здесь, полно невыразимой сладости. Поэтому я отпускаю себе бороду и хожу почти в сабо. Работал все утро над Купальщицами, прерывая время от времени работу, дабы пройтись по саду или по полям.
Около трех часов короткая прогулка по лесу, по аллее Приерского дуба, затем по большой аллее, пересекающей дорогу в Эрмитаж, и обратный путь по этой последней, в теневой стороне, позади изгороди. Мало мыслей, но какое-то чувство счастья, довольства собой и своей работой.
Нашел два красивых пера хищной птицы.
Вечером, после обеда, сон и прогулка по саду при луне, до одиннадцати часов.
14 апреля Довольно плохое настроение целое утро. Работал над Охот¬
никами, выслеживающими льва 11.
Выходил перед обедом с /Кенни, она больна и расстроена; Жюли уезжает вечером к себе на родину.
Днем время от времени прогулка по саду.
Написал Сильвестру и Моро.
15 апреля Вновь принялся за Клоринду. По просьбе Дюма набросал
композицию Гамлета, совершившего убийство Полония.
Около трех часов, при чудном солнечном свете, спустился к реке взглянуть, насколько она обмелела от засухи. Прошелся по всему берегу с большим удовольствием, спустившись по маленькой уличке к долине; глядя на эти островки на реке, я почувствовал, как со всех сторон меня обступили воспоминания, полные сладости и сожалений.
Вечером прогулка с Женни по пыльной дороге.
Написал г-же Форже:
«Пишу вам при великолепной погоде, приводящей в отчаяние всех, начиная с самой земли. Я не помню, чтобы мне приходилось видеть что-нибудь подобное в это время года; хорошие земледельцы доведены до крайности; трава в лесу суха, как во время самой сильной жары в августе. Все опасаются за урожай; разве только вино сможет заменить нам недостаток всего дру-
16


того. Что касается лично меня, я извлекаю пока только удовольствие из того, что является причиной этой тревоги; но я охотно пожертвовал бы им для общего блага, чтобы избегнуть последствий засухи.
Но даже имея в виду удовольствие, следует принять во внимание, что листья не распускаются; это портит пейзаж и лишает нас тени, о которой приходится пожалеть ввиду непривычного зноя. Я занят живописью, литература в настоящую минуту не вдохновляет меня.
Должен довести до вашего сведения, что перед моим отъездом я получил диплом академика из Амстердама, украшенный гербом Нидерландов и с соответствующими подписями; одно только плохо: я не умею разобрать ни одного слова подлинника.
Придется как-нибудь съездить в Голландию, дабы мне его там прочли. В ожидании этого я совершаю пока прогулки, довольный собой, уверенный, наконец, что я не совсем попусту провел время в этом мире, так как добрые голландцы все же оценили меня по достоинству.
Осмеливаюсь пожелать вам побольше развлечений, подобных тем, какие я нахожу в этом уединении в сельском местечке. Удовольствие раскрывать свое окно по утрам, любоваться самым очаровательным видом, освеженным ночной росой, и вдыхать при этом воздух, столь отличный от того полного грязи и вони воздуха, каким мы дышим в Париже,— все это заставляет вновь оживать и восстанавливает душу и тело. Не стану настаивать, что ради этого надо все покинуть и броситься в объятия чистой природы. Но пользоваться этим понемногу, а главное, испытывать время от времени такие перемены,— вот что действительно обновляет душу».
В этот день, в день пасхи, солнце показалось с раннего утра, 16 апреля но много раз скрывалось. Ветер как будто переменился, и небо затягивается облаками. Кончится ли, наконец, эта погода, способная довести до отчаяния? Пишу это в восемь часов утра, вознося молитвы о том, чтобы лишь слегка намокнуть под дождем.
Не забыть уплатить Сегерсу за билет на св. Пятницу, присланный в Шамрозе,— привести в оправдание мое законное отсутствие.
Утром, когда я работал, пришло приглашение на вечер п апреля в Елисейские поля. Выехал около четырех часов.
2 Заказ 736
17


апреля
апреля
По железной дороге со мной ехала целая семья—мать, сын и дочь с великолепными волосами. Запомнить действительно чрезвычайно красивые эффекты волос, очень темных у молодого человека и почти уже каштановых у девочки, у которой они вились необычайно капризными и изящными завитками.
По приезде домой — усталость и страшная скука от отбывания повинности, из которой я вынес обычное чувство горечи и презрения к себе из-за встреч со всеми этими негодяями. Сад был освещен фонарями цвета бенгальских огней для большего эффекта. Вот что восхищает этих людей! Апрельское утро оставляет их холодными.
Уехал на следующий день, не повидавшись ни с кем. Заходил на час в зоологический сад посмотреть на животных; но они были очень ленивы и не представляли ничего интересного, для этюдов; кроме того, стояла невыносимая жара.
Возвращался счастливый, все с тем же чувством внутреннего экстаза: радость рождается во мне из чувства свободы, которым я упиваюсь при виде простых предметов, столь знакомых моему глазу, и готов сказать, моему сердцу и в то же время столь новых каждый раз, как я вижу их, вырываясь из зараженной пропасти, которой мы отдаем лучшее время нашей жизни.
В середине дня дождь пошел ио-настоящему и, по-видимому, будет долго идти; кажется, что листья вздрагивают от наслаждения.
Мало событий за все эти дни. Немного работы, но по-прежнему много тишины и счастья.
Сегодня написал письмо к Араго, который прислал мне из Парижа кофе, затем Планшу, чья статья показалась мне очень любезной, а также Бюлозу и г-же Вийо, которой принес свои извинения, наконец,— г-же Форже и Шабрие, за присланное мне приглашение.
Работал над Купальщицами и сильно продвинул работу, главным образом трудясь над отделкой той женщины, которая вся погружена в воду.
Очень мало или почти не гулял. Выйдя около трех часов купить сигар, встретил в лавочке бедного Кантине; я смутился за него при этой встрече. Бедняга, по-видимому, приехал отдохнуть от своих неприятностей в эти места, хотя они скорее могли напомнить ему о них. Говорят, он привез с собой какую-то


особу, дабы с ее помощью заглушить свои воспоминания. Вчера он заходил сюда купить булавок.
Все утро плохое самочувствие, вызванное плохой сигарой. 22 апреля Отсюда и плохая работа; заканчивал, или, скорее, портил,
Клоринду 12; именно на ней это и сказалось; придется сделать героическое усилие, чтобы вновь сдвинуть ее с мели.
Вышел погулять с моей доброй Женни около половины третьего. Мы прошли до самого конца Эрмитажной аллеи, где нам повстречалось стадо овец. Какую симпатию чувствую я к животным! Как трогают меня эти невинные твари! Какое разнообразие внесла природа в их инстинкты, в их формы, которые я не устаю изучать, и как могла она допустить, чтобы человек стал тираном всего этого царства одушевленных существ, живущих той же физической жизнью, что и он сам? В то время как эти бедные животные паслись, припав головами к земле, какой-то шумливый парень довольно небрежно стерег их в ожидании того, что мясник заберет их у него и уведет. Молодая собака на привязи сидела возле пастуха и следила глазами за другой собакой, своим более опытным собратом, бегавшим на свободе и подгонявшим стадо. Она получала, таким образом, воспитание, которое также пойдет на пользу человеку и его нуждам.
В конце аллеи крестьянин грубейшим образом тянул на поводу двух худых лошадей, тащивших борону по совершенно сухой и изрытой земле; эти бедные животные, казалось, гораздо старательнее исполняли свою обязанность, чем этот одетый в балахон зверь, который приберег им в награду только удары кнута.
Вечером пошел к фонтану и встретил Женни на дороге.
Мы вместе дошли до дома Вандейля, у въезда в Суази.
Подвинул вперед Арапчонка, сидящего возле лошади; кажется, 23 апреля достиг совершенно неожиданного эффекта, приближающего картину к первоначальному замыслу, который мало-помалу ускользнул было от меня. К несчастью, очень часто бывает, что техника, или трудности, или даже второстепенные соображения совершенно изменяют начальный замысел. Первая мысль, набросок, являющийся как бы яйцом или зародышем идеи, обычно очень неполон; в нем, если угодно, уже содержится все, но надо развернуть это все, представляющее собой не что иное, как сочетание разных частей. То, что делает этот набросок выражением самого существа замысла, заключается не в отсутствии деталей,
19
2*


а в их полном подчинении основным линиям, которые должны выступить прежде всего. Самая большая трудность, таким образом, заключается в том, чтобы при выполнении картины вновь жертвовать деталями, которые в то же время образуют самую композицию, ткань картины.
Не знаю, может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что даже крупнейшим мастерам приходилось усиленно преодолевать эту трудность, наиболее серьезную из всех. Здесь яснее, чем где-нибудь, обнаруживаются невыгодные стороны стремления, порожденного кокетством или погоней за изяществом, придавать деталям слишком большое значение; впоследствии горько сожалеешь, когда приходится принести их в жертву ансамблю, которому они вредят. Всех мастеров легкой и искусной манеры, всех этих виртуозов торсов и выразительных голов именно здесь подстерегает неудача в триумфе. Картина, состоящая из ряда отдельных составных частей, старательно отделанных и размещенных рядком, кажется шедевром и верхом искусства до тех пор, пока она не закончена, то есть пока не покрыто все полотно, ибо для этих художников, выписывающих всякую деталь, помещенную на полотне, заканчивать — значит полностью покрыть все полотно живописью. Глядя на такую работу, идущую без всяких задержек, на эти составные части, вызывающие тем больший интерес, что только они одни пока доступны обозрению, мы испытываем невольное изумление; но когда положен последний штрих, когда архитектор всего этого нагромождения раздельных частей выведет кровлю своего несвязного здания и скажет последнее слово, тогда повсюду обнаруживаются пробелы и излишества, равно как и отсутствие какого- либо единства. Интерес, вызываемый отдельными предметами, потонет в этой путанице; то, что казалось простой точностью письма, покажется сухостью, вызванной полным нежеланием чем-нибудь пожертвовать. Сможете ли вы тогда в этом почти случайном соединении разрозненных частей, лишенных необходимой связи, получить то мгновенно охватывающее вас впечатление, тот первоначальный набросок идеального замысла, которые художник проводит и схватывает в первый момент вдохновения? Для больших мастеров этот набросок — не сновидение, не смутная греза; он есть нечто другое, чем сплетение едва-едва ощутимых линий; одни только великие художники обладают прочной исходной точкой, и вот к этому-то наиболее чистому выражению идеи они и возвращаются с таким трудом, после дол-


того или быстрого завершения работы. Посредственный же художник, погруженный только в свое ремесло, разве может достигнуть того же с помощью всех этих трюков с деталями, заслоняющими идею, а не делающими ее яснее? Невероятно, до чего смутны первые элементы композиции у большинства художников! Откуда при окончании картины может у них возникнуть забота о возвращении к начальной ее идее, когда этой идеи у них вовсе и не было?
Прежде всего признаюсь в моем пристрастии к коротким 24 сочинениям, утомляющим читателя не больше самого автора и т. д.
Мороз, которого опасались, ударил сегодня ночью, на несчастье всей округи. Слесарь говорил мне сегодня утром, что этот район, включающий Менвилль, Дравейль и Шамрозе, часто продавал на восемьдесят тысяч одних только вишен.
Никакого подъема. Плохое настроение в течение почти всего 26 дня моего рождения. Сегодня утром мне исполнилось пятьдесят шесть лет.
Вышел рано; теперь мне это удается, и я легко работаю 27 в середине дня, после того как пройдусь утром, что прежде было для меня невозможно.
Я пошел по Эрмитажной аллее и на перекрестке двух дорог свернул на маленькую, когда-то тенистую, а теперь заросшую молодняком четырех-пяти лет тропинку, по которой часто в прежнее время гулял с Вийо. Видел много дубовых побегов, побитых морозом, точно виноград. Эта тропинка выходит на большую, поросшую травой дорогу, огибающую весь лес. Взяв влево, почти тотчас вышел на прямую дорогу из Мен- вилля в Шамрозе, мимо антенского дуба. Это был самый прямой путь назад.
Я внимательно изучал листву деревьев на обратном пути; тут очень много тополей, и они распустились раньше, чем дубы; принцип строения легче проследить на этого рода листьях.
Обратный путь был приятен. Изучение листьев помогло мне снова приняться за картину Охотник на львов, которую вчера, в плохом настроении, я сильно испортил, хотя накануне она подвигалась очень хорошо. Меня охватила вдохновенная ярость, как в тот день, когда я перерабатывал Клоринду,— не потому, что в ней надо было что-нибудь менять, а так как картина вдруг
апреля
апреля
апреля
21


апреля
впала в то вялое и мертвенное состояние, которое говорит только о недостатке подъема в работе. Я жалею людей, работающих холодно и спокойно. Мне кажется, что все создаваемое ими может быть только холодным и спокойным и будет приводить зрителя в еще более холодное и спокойное состояние. Среди них есть такие, которые ставят себе в заслугу это хладнокровие и это отсутствие взволнованности; они воображают, что господствуют над своим воображением.
Разразился ливень; вечером невозможно было выйти из дому — ия провел время, гуляя по комнатам и строя различные планы. У меня в мыслях возникают две картины львов; обдумываю также аллегорию Гения, достигающего славы.
Лег очень поздно и испытал восхитительное ощущение вечерней свежести, вливавшейся в раскрытые окна, вместе с алмазными трелями соловья. Если бы можно было передать его пение при помощи зрительных впечатлений, я сравнил бы его с блеском звезд между ветвями деревьев в прекрасную ночь; эти звуки, легкие или звонкие, порой напоминающие флейту, порой преисполненные силы, непостижимой для этого маленького горла, кажутся мне похожими на эти светила, то блестящие, то затуманенные, неравномерно рассыпанные по глубокому своду ночного неба, подобно бессмертным алмазам. Сочетание двух этих чувств — чувства одиночества и окружающей свежести,— чаще всего связанное с этим временем года, в соединении с запахом трав и деревьев, особенно усиливающимся к вечеру, дает душе одно из тех празднеств, участником которых этот несовершенный мир редко делает нас.
При моем пробуждении мысли обратились к тем приятным и дорогим для сердца и памяти минутам, которые я провел с милой моей тетей в деревне.
Я думал о ней, об Анри, об этом несчастном Леоне Ризенере, которого женитьба лишила всех чувств, с нею связанных, если только он вообще когда-нибудь испытывал их, ибо из художника он превратился в поденщика. Я называю его так для того, чтобы сказать, что он отдался целиком материальной стороне жизни, и притом самым печальным образом; он действительно тащит на себе самую тяжелую ношу, какую только можно нести,— семью и дом, который следует поддерживать, и в нем не осталось ни малейшей искры стремления к духовным интересам или к своей профессии. Впрочем, мысль о его нынешнем положении отрывает меня от собственных утренних размышлений.


Я говорил себе, что уже десять лет прошло с тех пор, как я в последний раз был во Фрепильоне. Приблизительно в конце мая 1844 года, после моего последнего пребывания там (обычно это бывало весной и осенью), я поехал повидать г-жу Гис, жившую в Арсенале, и встретил там свою тетку, приехавшую лечиться. Я сам приехал в эти места, чтобы кончить картину для церкви Сен-Луи. Женни сопровождала меня. С тех пор я во Фрепильон не возвращался. В августе тетка решила лечь в больницу предместья Сент-Антуан, и я едва-едва убедил ее выбраться оттуда. ,
Размышляя о свежести воспоминаний, о волшебных красках, какими они одевают для нас давно прошедшие дни, я восхищался этой бессознательной работой души, которая, восстанавливая былые отрадные мгновения, отстраняет и отбрасывает в ту минуту, когда вновь переживаешь их, все, что уменьшает их очанование. Я сравнивал этот род идеализации (так как, несомненно, именно с ней имеем мы здесь дело) с впечатлением от наиболее прекрасных созданий воображения. Великий художник концентрирует впечатление, отбрасывая ненужные, отталкивающие или глупые детали; его мощная рука размещает и устанавливает, добавляет одно, отбрасывает другое и, таким образом, использует нужные ему предметы. Он движется в своем собственном владении и дает вам пир на свой собственный лад. У посредственного же художника в работе чувствуется, что он ни над чем не хозяин; он не оказывает никакого воздействия на все это нагромождение заимствованных материалов. Какой порядок может он внести в произведение, где все господствует над ним самим? Он робок на выдумки
23


и рабски подражателен; таким образом, вместо того чтобы идти путем воображения, отбрасывающего то, что вызывает отвращение, он предоставляет последнему равное место, а иногда и преобладающее, ибо он одержим рабской покорностью, когда копирует. Поэтому все в его работе кажется нелепым и смутным. Если в ней и появляется какая-то крупица значительности и даже очарования, в уровень с той степенью личного вдохновения, какую ему дано внести в свою компиляцию, то и в этом случае всегда напрашивается сравнение с жизнью, какова она есть, с этой смесью проблесков привлекательного и отталкивающего, из которых она состоит. Как в нескладной композиции моего полу художника, где плохое заглушает хорошее, так и мы сами в потоке жизни едва ощущаем эти мимолетные мгновения счастья, настолько они бывают испорчены неприятностями, связанными с каждым отдельным ее моментом.
Может ли человек сказать, что он был счастлив в такое-то мгновение своей жизни, кажущееся в воспоминании восхитительным? Несомненно, что именно благодаря этому воспоминанию он отдает себе отчет в счастье, которое он должен был испытать. Но в действительности в самую минуту этого предполагаемого счастья чувствовал ли он себя счастливым? Он был подобен человеку, у которого в саду зарыто сокровище, а он о нем не знает. Можно ли назвать такого человека богатым? Не больше чем того, кто счастлив, не подозревая об этом или не зная, до какой степени он счастлив.
Чистые радости, которыми я наслаждаюсь здесь, не говоря уже о том, как мало привлекают меня удовольствия сильных мира сего, освобождают меня от обязанности продолжать это рассуждение.
29 	апреля Снова взялся за Купальщиц.
С тех пор как я нахожусь здесь, я стал лучше понимать принцип строения деревьев, хотя растительность еще не вполне распустилась. Их надо моделировать при помощи цветовых рефлексов, как тело; тот же принцип представляется мне здесь еще более применимым. Вовсе не следует, чтобы это было полностью рефлексом. Когда заканчиваешь, можно наложить отражение тени там, где это необходимо, а когда сверху кладутся светлые или серые тона, то переход получается менее резкий. Я замечаю, что всегда надо моделировать вращающимися массами, как это имело бы место с предметами, не состоящими из бесконечного числа мелких частиц, например с листвой, но
24


так как они отличаются необычайной прозрачностью, то и рефлекторный тон играет в природе очень большую роль.
Итак, отметить:
1. Общий тон, который не является ни в полной мере рефлексом, ни тенью, ни светом, но должен почти повсюду просвечивать.
2. Края более холодны и более темны, когда обозначают переход этого рефлекса к светлому, который должен быть отмечен уже в эскизе.
3. Листья, целиком находящиеся в тени, отбрасываемой выше расположенными листьями,— у них нет ни рефлексов, ни светлых мест, и их лучше намечать позднее.
4. Матовый свет следует накладывать последним.
Вести наблюдение всегда следует именно таким образом, главное же, надо отдавать себе отчет в том, откуда падает свет.
Если источник света находится позади дерева, оно будет почти целиком в рефлексах. Оно будет представлять собой массу, полную рефлексов, в которой с трудом можно будет найти несколько мазков матового тона. Если, наоборот, свет находится позади зрителя, то есть против дерева, тогда ветки, расположенные по ту сторону ствола, будут не в рефлексах, а представят собой массы однообразно теневого и совершенно ровного тона.
В результате, чем ровнее будут наложены различные тона, тем больше выиграет дерево в легкости.
Чем больше я размышляю о цвете, тем больше убеждаюсь, что окрашенный рефлексом полутон есть тот принцип, который должен доминировать, потому что именно он дает верный тон — тот тон, который образует валеры, столь важные в предмете и придающие ему подлинную живость. Свет, которому в наших школах учат придавать такое же значение и который мы переносим на полотно одновременно с полутоном и тенью, на самом деле есть не что иное, как чисто случайное обстоятельство; цвет в настоящем смысле слова находится в окрашенном рефлексом полутоне; я имею в виду подлинный цвет, дающий ощущение плотности и того коренного различия, какое существует между одним предметом и другим.
Я ПИШу Г-Же Форже: 30 апреля
«Я все еще в деревне; никак не могу оторваться — не скажу, от тени лесов, ибо за последнее время больше дождя, чем солнца; но именно это и было нам нужно. Что действительно грустно, так это то, что мороз побил виноградники нашего бедного ме-
25


стечка и грозит погубить урожай фруктов. Кто бы мог поверить, что одна эта округа дает Парижу на восемьдесят тысяч франков одних только вишен?
Останусь здесь еще на неделю. У меня вид Робинзона, и я так же одинок, как он. Набросал проект нескольких статей; к сожалению, здесь нет необходимых материалов, чтобы работать над ними более основательно. Заканчиваю заказанные мне картины; главное, наслаждаюсь счастьем, заключающимся в том, что меня никто не тревожит... Вам, изнеженным людям, когда вы просыпаетесь утром и чувствуете, что воздух посвежел, даже и в голову не приходит, что там и сям по всей местности, где вы живете, рассеяны несчастные, которых этот холод приводит в отчаяние; вы просто велите развести огонь. Может быть, этот небольшой мороз так же сильно удорожит жизнь, как это было в прошлом году. Что скажет на это светское общество и какие выводы сделает из этого Бушеро?
Читали ль вы о смехотворном процессе, который ведет вдова Бальзака против Дюма, желающего непременно поставить надгробный памятник ее мужу по своему вкусу, но, разумеется, на средства, собранные по подписке? Она была бы права, если бы сама уже воздвигала этот памятник, но если этого придется еще ждать около четырех лет, то прав Дюма, желая отдать собрату, которого он при жизни ненавидел, небольшую дань почитания, не требующую к тому же от него никаких затрат.
Вот и бедный Ламартин взялся за перо, чтобы издать для детей том своих сильно подчищенных произведений. Предисловие, которое он помещает в начале этого сборника избранных произведений, в свою очередь сильно нуждается в чистке, а главное, в сокращении. В нем встречаются такие фразы: «Чем плодовитее писатель, тем больше тины оставляет он на своем пути. Мысль человека рождается не из первой волны и не из волн вообще: ясная, быстрая, непогрешимая, достойная храниться в урнах вечности, чтобы питать род человеческий, мысль человека, даже наиболее наделенного небесными дарами, есть поток, который низвергается с большей или меньшей высоты, пролагая себе более или менее глубокое ложе в памяти людей ит. д., но этот поток покрыт пеной и увлекает за собой тину и песок, и надо очень остерегаться, чтобы черпая из небесной влаги, не зачерпнуть также и этот осадок». Увидим, какова эта влага небес, которую извлекает Ламартин в свои хорошие дни. Если стиль выбранных им вещей соответствует духу того, что мы сейчас прочли, то легко согласиться, что сборник.
26


как сам он признается, будет слишком объемистым. Не странно ли видеть, что автор раскрывает и наглядно показывает всем, что он полон той самой тины и песка, о которых он говорит и которые свидетельствуют как о поспешности его работы, так и о презрении к публике, для которой он пишет. Так-то, желая выставить свой товар под другим названием, он сам становится критиком своих книг, берет на себя труд показать нам все, что есть в них плохого; он доходит до того, что переделывает целые обороты, выкидывает строфы, подчищает образы, исправляет слова. Вероятно, это последняя книга, которую он думает опубликовать, ибо кто же теперь захочет покупать остальные? Совершенно ясно, что каждые десять лет он их будет переделывать, разумеется, сильно подчищая.
Сегодня выехал из Шамрозе в семь часов утра.
Меня тревожило письмо Барбье относительно заседания призывной комиссии; затем я получил письмо Альберта де Во, в котором подтверждалось получение им извещения о превосходной посылке, которую я боялся надолго доверить моим привратникам; наконец, говоря правду, настало время уехать. Оставаясь дольше, я бы все время упрекал себя за это, помня, что мне надо быть в Париже.
Только что приехал в Париж и прилег отдохнуть, как пришли мои кузены Делакруа и Жакоб. Очень рад был их видеть.
Оба кузена пообедали со мной; мы засиделись за столом до одиннадцати часов. Я обожаю рассказы военных, а его я вообще люблю; это тип настоящего военного.
Утром с истинным жаром вновь взялся за эскиз Схватка львов. Может быть, из этого и удастся что-нибудь сделать.
Во Франции, да и в других местах, нет больше места среднему положению: или иезуиты, или «сентябристы»; надо мириться либо с одним, либо с другим режимом. Это открытое и поощряемое государством внедрение духовенства в систему воспитания есть тенденция, которую нельзя остановить иначе, как неизбежно впадая в противоположную крайность.
Обедал у Барбье. Даньян рассказал мне историю Кабарюса, директора банка Карла III, отправленного во Францию с тремя миллионами золота, чтобы устроить побег Людовика XVI во
Париж, 2 мая
3 мая
о мая
7 мая
27


время суда над ним. Его любовница, герцогиня Санта-Круц, вырывает у него эту тайну; с королем было условлено, что Ка- барюс поедет во Францию один, что лошадей будут давать только ему, что он будет получать нужные указания, но необходимо, чтобы он ехал один. Однако он согласился взять с собой герцогиню, одетую слугой. Его задерживают в дороге, не пропускают. Он протестует, упрямится. Словом, его отправляют в Мадрид. Пока он теряет время, процесс идет своим чередом, и он попадает в Париж, чтобы увидеть казнь короля.
Катон в конце своей жизни говорил, что раскаивается только в двух вещах: в том, что однажды сообщил некую тайну своей жене, и в том, что совершил морем то путешествие, которое мог совершить по суше. Это припомнили в связи с кораблекрушением Эрколано.
8 мая Письмо г-жи Д... по поводу коллежа Станислава; письмо
г-жи Ф..., переданное через кузена, также относительно этого проекта.
Одна считает правильным, что столица расходует массу средств и вводит духовенство в свои дела и т. д. и т. д., лишь бы ее внук, который уже пять лет учится в этом коллеже, не отвык от своих дорогих учителей и смог спокойно закончить образование. Другая также желает передачи школы духовенству, но по менее уважительным,, я уверен, причинам: у директора, видимо, есть какой-то племянник, чья физиономия ему приглянулась.
Был на втором понедельничном обеде, а кончил тем, что пошел гулять, вместо того чтобы пойти в оперу и слушать Вильгельма Телля, как собирался; чтобы утешиться, мысленно пропел себе всю партитуру.
9 мая Обедал у Пирона, а вечером смотрел Нину, сочинение Коп¬
пола 13. Нельзя себе представить ничего более нелепого.
Я очень люблю Пирона, это единственный друг, который у меня остался, насколько вообще могут быть друзья в нашем возрасте. На обратном пути он мне рассказывал историю Лионского дилижанса.
10 	мая Нелепое утро и плохое расположение духа. В ратуше. Дискуссия в Комитете насчет коллежа Станислава.
Уходя, зашел посмотреть зал Энгра 14. Пропорции его плафона совершенно невозможны, он не рассчитал тех ракурсов,
28


которые получаются в фигурах, в зависимости от наклона потолка. Пустота всей нижней части картины невыносима, а вся эта однообразно голая лазурь, в которой плавают его лошади, тоже голые, с этим голым императором и колесницей, влекомой по воздуху, производит на душу и на глаз зрителя впечатление полной дисгармонии. Фигуры в кессонах — самое слабое из всего, что он когда-нибудь делал; неуклюжесть берет верх над всеми качествами этого человека. Претензия и неуклюжесть в соединении с известной тонкостью деталей, в которых есть свое очарование,— вот, кажется, все, что останется от него для наших потомков.
Зашел посмотреть мой Салон; я не испытал в нем ни одного из моих прежних впечатлений; все мне показалось крайне бледным.
Вечером, у княгини, у меня сильно пошла носом кровь; к счастью, на это не обратили внимания. Прекрасное трио Моцарта. Возвращался один Елисейскими полями, в прекрасную погоду.
Родаковский порадовал меня, восторгаясь моей Резней, которую он ставит выше всего остального.
Я застал на площади Ла-Конкорд полное смятение; толкуют о снятии обелиска. Перрье уверял сегодня утром, что обелиск «скрывает площадь»! Говорят о распродаже Елисейских полей спекулянтам. После дворца Индустрии они вошли во вкус. Когда мы станем еще больше похожи на американцев, мы продадим также и Тюильри, как пустой и ни на что не нужный участок!
Доза приходил днем, чтобы расчертить мне моего Фоскари. 13 Оставался слишком долго,— у меня от этого утомилось горло, а неосторожность, которую я сделал, пойдя к Шабрие вечером, совсем прикончила меня. Хрипота, насморк и т. д. и т. д.
Выехал в Ожервилль с Беррье, Батта 15 и Геннекеном. 10 Уехал в тоске; как в молодости, я начинаю грустить по всякому поводу. Состояние здоровья также в этом сказывается. Сначала я был в восторге от путешествия, особенно когда миновали Этан; мы уселись в экипаж и проехали эти семь-восемь лье, как в старину, рысцой по проселку, правда, немного пыльному, но среди настоящей деревни, какой не отыщешь поблизости от Парижа; это напомнило мне счастливые минуты молодых лет; таковы Берри и Турень.
мая
мая
29


Приезд также был приятен: дом Беррье, устроенный ими самими, полон старинных вещей, которые я так люблю. Ничто не производит на меня такого приятного впечатления, как старый сельский дом; в городах уже не ощущаешь прежних нравов; старые портреты, старая резьба по дереву, башенки, острые крыши — все здесь тешит и воображение и сердце, вплоть до запаха, свойственного этим старым жилищам. Здесь сложены, как хлам, картинки, которыми мы забавлялись в детстве и которые были тогда новинкой. Здесь есть комната, в которой уцелела еще роспись, сделанная клеевой краской; в этой комнате останавливался великий Конде. Роспись сохранила удивительную свежесть; лепная позолота также не пострадала.
Беррье — сама простота и легкость; он водил нас повсюду. У него в парке есть садок для рыб; везде много воды; великолепный скотный двор с изумительным быком. Надо уехать далеко от Парижа, чтобы увидеть все это; у нас в Шамрозе ничего подобного нет.
Вечером мы все четверо уселись у камина. Беррье рассказывал нам, что на первом представлении Весталки он был в высоких сапогах с отворотами, ценой в 72 франка, тогда это было последним криком моды. Эти несчастные сапоги были так узки, что он совсем не мог слушать музыку и, наконец, не выдержав, попросил у соседа перочинный нож, чтобы разрезать их и немного облегчить боль. Дезожье, сидевший сзади него, сказал ему: «Месье, вы должны быть довольны вашим сапожником: он занимается вами, можно сказать, еплотную\ь
21 мая В середине дня приехал архиепископ Орлеанский, делающий объезды в связи с конфирмацией. Очень представительный, достойный и умный человек.
Утром моя первая одинокая прогулка, при чудном солнце. Я направился к каменному мосту; пока дошел — сильно разгорячился. Я все еще очень тепло одеваюсь из-за моей последней болезни горла. С этого каменного моста смотрел на мальчиков, стоявших в воде и занятых ловлей, по ту сторону моста, где вода течет по красивым камешкам.
Беррье и все эти господа были у обедни; когда они вернулись, я был слегка сконфужен, что не отправился с ними. Берегом реки прошел почти до того места, где она выходит за границы владений. Издали среди деревьев увидал что-то вроде замка. Возвратясь, сделал набросок с одного из углов и со стороны двора.
30


Днем всем обществом ходили охотиться на кроликов с хорьком. Видел скалы и итальянские пинии.
Архиепископ приехал между четырьмя и пятью. Обед — с духовенством и с соседом Беррье, неким г. Рошплат или Рош- вилль. Я очень люблю этого епископа. Моя натура напоминает воск: я легко таю от всякого зрелища, возбуждающего мой ум, или от присутствия интересного, обаятельного человека. Я рассуждал о первородном грехе так, что это должно было дать всем этим господам самое выгодное мнение о моих убеждениях.
Таким образом, вечер прошел вполне благополучно.
Прежде чем ехать в церковь, на церемонию конфирмации, 22 мая Беррье утром в кабинете, примыкающем к его комнате, читал мне отрывки из записок своего отца 16, где тот рассказывает об услуге, оказанной ему моим отцом. Отец мой при Тюрго занимал положение, делавшее его всемогущим; его приемная была полна звездоносцами в голубых лентах, знатными дамами и просителями всех слоев общества. Это положение вызывало массу нападок на него, по причине, как говорит Беррье, его неподкупной честности. В начале своей карьеры он был адвокатом и сожалел, что оставил эту профессию; совершенно понятно, что он дал и Беррье совет стать адвокатом, вместо того чтобы хоронить себя в конторах.
Позднее, при Конвенте, Беррье-отец, сильно скомпрометированный, был спасен моим отцом.
Видел библиотеку в самом верхнем этаже дома.
Около десяти часов за епископом пришла целая процессия.
Эта церемония очень тронула меня.
Отец и жена Беррье похоронены в церкви. Мне пришла мысль написать для нее апостола Петра; это покровитель прихода, и он же был патроном отца Беррье. Может быть, этот проект улетучится вместе с моими католическими чувствами текущей минуты.
После церемонии и проповеди епископа мы присутствовали при благословении могил на кладбище. Это очень красиво. Епископ, с обнаженной головой, в облачении, с посохом в одной руке и с кропилом в другой, идет большими шагами, окропляя святой водой все эти бедные могилы... Утешения и советы, которые этот прелат давал в церкви своей сельской пастве, этим простым людям, загорелым от полевых работ и прикованным к тяжелому труду, были здесь совершенно уместны. На обратном пути он благословлял детей и женщин.
31


В половине первого был подан завтрак, очень вовремя для этих бедных священников, да и для нас самих. Около часу с половиной приехали наши дамы, но без княгини! Я был этим очень огорчен.
С этой минуты бедному епископу пришлось несколько стушеваться из-за дам; впрочем, он как будто и боялся оставаться дольше. Он уехал почти инкогнито. Его царствованию пришел конец.
23
Прогулка по парку с Батта и Геннекеном.
Разверзлись хляби небесные! На сегодня нам была обещана княгиня, но из-за этого ужасного ливня мы уже потеряли всякую надежду. И все же она приехала. Она выдержала все: ни следа усталости или недовольства. Дамы и все мы сделали большую прогулку. Милой княгине, может быть, слегка наскучил обход владения. Она очень любезно взяла меня под руку, и я ни минуты не скучал. У нее характер, как у меня. Она всегда хочет нравиться. Она сохранила бы очарование и с простым пастухом; она отнюдь не насилует себя, следуя своей естественной потребности. Насколько все это искренне, известно только одному небу, а не мне, и даже не ей самой... Но я и сам таков; каждый из нас остается тем, что он есть.
На днях, когда мы гуляли (это было в понедельник), Беррье, сидя в конце аллеи из тополей, где он устроил беседку, и дожидаясь дам, говорил мне, что он советовал Виллемену быть более снисходительным в суждении о людях и страстях там, где он пишет о современниках: точка зрения всегда зависит от страстей и предрассудков минуты. Мартиньяк 17, самый кроткий из людей, хотел после 1815 года повесить и самого Беррье и его отца после знаменитого процесса, в котором они оба выступали с защитой лиц, внесенных в проскрипционные списки.
В тот же день, то есть в понедельник, вместо того чтобы идти на прогулку вместе со всеми, я оказался около трех часов вдвоем с Беррье в лодке; затем он отправился переодеваться, а я вернулся, чтобы привязать лодку, и застал его уже совершенно одетым, поджидающим гостей (кажется, я ошибаюсь: по-видимому, это было в воскресенье, когда ждали епископа).
Сегодня, во вторник вечером, чудная музыка. Играли княгиня и Батта. Я начинаю испытывать настоящую страсть к этому последнему.
Я был доволен, видя, что княгиня, как мне показалось, была поражена его манерой игры. Франшом


1. Взятие Константинополя крестоносцами. Фрагмент. 1840. Лувр, Париж


•. Кораблекрушение Дон-Жуана. 1839. Музей Виктории и Альберта, Лондон


в сравнении с ним кажется холодным и безразличным. Княгиня много рассказывала мне о Гуно и клубе моцартистов; она хочет оказать мне честь и сделать меня членом этого клуба. Собрания происходят каждую первую пятницу месяца. К сожалению, она уезжает в Вену.
Несколько беспорядочный день; почти не гулял; до завтрака 24 мая пошел в сторону каменного моста, но не добрался до него.
Неустойчивая погода. Пока дамы на террасе занялись какой- то пустяковой игрой в бильярд, я улегся на диване, где попеременно то читал, то дремал. Я читал Капитанскую дочку Пушкина в переводе бедняги Виардо; должен сказать, что это не'из тех переводов, которые мне нравятся; все русские романы похожи один на другой; это все те же истории маленьких гарнизонов, заброшенных на границы Азии. Эти области имели большое значение в истории России, и внимание этой нации беспрестанно обращалось к ним 18.
Прогулка в лодке с дамами и с Беррье. Бравый г. де X.— тип современного молодого мужа; он один катается в лодке, не выпускает сигары изо рта и не обменивается ни словом; ни со своей женой и ни с кем из присутствующих; если же он и нарушает молчание, то только для того, чтобы обрывать робкие замечания отдельных лиц. Он поправлял и меня неоднократно с небрежной снисходительностью, когда речь заходила о Востоке и Марокко, где он бывал. Возможно, что он знает Восток, но он не знает женщин. Его жена, дочь г-жи де В..., очень пикантна и так же холодна, как и он сам; но она заставит его изведать пути, которые остались ему неизвестны, несмотря на все его путешествия. В то время как княгиня и Батта играли нам, он был занят тем, что нарезал бумагу, и не прерывал этою занятия ни на минуту.
Соната Бетховена, прослушанная вчера, а в особенности другая, в которой партия фортепиано была мне уже знакома.
Очень большое и очень редкое наслаждение.
В минуту, когда собирались сесть за стол, Беррье рассказал нам о страсти к похвалам Шатобриана и вообще всех литераторов. Когда Шатобриан был однажды у Мишо 19, пришел д’Арленкур 20, одно из известных произведений которого только что появилось. Он очень хотел, чтобы Мишо в печати высказался о нем, дабы публика уразумела, сколько глубины и тонкости заложено в этом творении.
Заказ 730


«Дайте мне кое-какие заметки на эту тему»,— ответил ему Мишо. Д’Арленкур поспешил это сделать и привез ему целую апологию, превозносившую до небес и автора, и его произведение и восхвалявшую с необычайным жаром высокие качества произведения. Журналист просто-напросто целиком перепечатал все, написанное д’Арленкуром. Несколько дней спустя Беррье, все еще гостивший у Мишо, снова видит д’Арленкура, приехавшего поблагодарить своего друга за любезную статью, напечатанную им, уверяя его, что он крайне обязан ему за высокую оценку работы.
Беррье признался мне, что он был одним из трех авторов песни о Фуальдесе; его сотрудниками были Дезожье и Каталан, или Кастелан 21.
25 мая в этот день вышел довольно рано и сделал маленький набросок замка со стороны рва и огорода; немного прошелся перед завтраком с Геннекеном; после завтрака был у обедни по случаю праздника Вознесения.
Возвращаясь от обедни, я сказал княгине, что по внутреннему влечению мог бы быть проповедником; Беррье говорил о своем призвании. Геннекен перед завтраком рассказал мне о манере его выступлений в суде; судя по тому, что он передавал, мне кажется, что Беррье произвел бы на меня более сильное впечатление, чем другие. Днем прогулка в лодке с несколькими из наших дам. На обратном пути греб; возвращались через сад и огород. До обеда читал Капитанскую дочку.
Днем, у пианино, разговор с княгиней о системе Дельсарта. Поделился с ней моими мыслями по этим вопросам. Она ставит своего Франшома выше Батта. Я ей ответил, что последний производит на меня большее впечатление. То, что ей кажется широтой, твердостью и четкостью в игре Франшома, мне представляется иногда сухостью и холодностью. У Батта я меньше замечаю стук по клавишам; в нем не так чувствуется артист. Франтом до известной степени напоминает тех художников, которые говорят вам: «Полюбуйтесь, как я близок к античности, как эта рука точно воспроизводит руку, бывшую у меня перед глазами». Я провел для нее сравнение между копией Жерара, висевшей в гостиной, и картинами великих мастеров; я указал, что и у этих тоже имеются детали, но они не отвлекают внимания от общего впечатления.
Вечером повторение моей любимой сонаты Бетховена,— насколько помню, № 1.
34


Просмотрел два номера английского журнала Пенч. Надо достать его в Париже.
Поднялся к себе и лег спать раньше всего остального общества, продолжавшего играть в карты до полуночи.
Они думают, что будут ближе к правде, борясь за буквальную верность натуре; но получается противоположное: чем точнее это подражание, тем оно более плоско, тем сильнее оно доказывает, что никакое соперничество здесь невозможно. Можно надеяться достигнуть нужного только при помощи эквивалентов. Надо создавать не самую вещь, а лишь видимость вещи; а затем это впечатление должно быть доведено до нашего сознания, а не только до глаза.
Утром, во дворе фермы, где присутствовали наши дамы, 26 осматривавшие сыроварню, Беррье рассказал мне, что у него была собака, которая была подарена ему соседом, но тотчас сбежала к своему первому хозяину. Сторож этого соседа открыл Беррье, пришедшему за собакой, средство привязать ее к себе, а именно: помочиться в приготовленное для нее молоко — влияние самца на самку, хотя бы и другой породы.
Он рассказал мне, что в комитете, где обсуждались различные цвета военных мундиров, Ламорисьер, Бедо и другие генералы говорили, что носкость одежды как по виду, так и по сохранности зависит от того, насколько цвета нашивок, отворотов и т. д. гармонируют с цветом самой одежды. Резкие и кричащие цвета быстро загрязняются и становятся негодными.
Сегодня в скалах сделал много зарисовок итальянских пиний.
Возвращаясь вдоль большой решетки, зарисовал белые голландские тополя, которые очень эффектно выступают среди других деревьев в конце этой аллеи со стороны скал.
Днем спал и закончил чтение Капитанской дочки. Страшный ливень во время завтрака и приезд г. де ла Ферроне.
Перед обедом прогулка с этим последним и с нашими дамами и возращение через огород.
Вечером, как всегда: соната № 1. Лег поздно и спал на диване.
Долго любовался во время моей вечерней прогулки блеском звезд, очертаниями деревьев на небе и отражениями огней замка во рвах.
Отъезд княгини в девять часов. 27
Прогуливались по террасе с оставшимися дамами.
мая
мая
35
3*


Перед завтраком рисовал молодых лошадей и делал наброски с фантастических очертаний в скалах. Занимаясь этим, вспоминал слова Бейля: «Не пренебрегайте ничем, что может сделать вас великим».
Попытался приготовить кресс на манер шпината.
Приятное фланирование — после завтрака и отъезда Сю- зане и г. де ла Ферроне — по террасе с дамами; партия английского бильярда. Они должны были остаться на вечер, но неожиданно изменили решение. Мы обедали в четверть шестого, а затем они уехали.
Очаровательная прогулка с Беррье и Геннекеном вдоль реки, по левому берегу, мимо огорода; в это время дня все кажется прекраснее, чем когда-либо. Не мог налюбоваться спокойным отражением деревьев и неба в зеркале воды. Вот что мы теряем из-за злосчастного обеда.
Поднялся в верхнюю часть парка и сделал круг вдоль стен до неизвестного мне места; это целые залы зелени, с уходящими во все стороны аллеями.
Беррье очень интересно говорил о музыке в древности, о ее священном, иератическом значении: китайский император ежегодно объезжал известные храмы, где ударял по вазам из особого металла, издававшим звук определенного тона. Это было как бы диапазоном всей Империи.
Когда Беррье, начиная беседу, не удовлетворен своими интонациями, у него появляется неясность в изложении идей, и речь его становится странной.
Я утверждаю, что мы ничего не знаем о древних. Мы искажаем представление о них, приписывая им наши жалкие манеры и современные чувства. Они же мгновенно схватывали наиболее существенное; чувство — лучший руководитель на первых порах не только в искусстве, но даже в науке. Гиппократ сразу указал все положительное в медицине. Впрочем, я ошибаюсь: он посетил Египет, может быть, также и другие области, хранившие древние познания, и вывез эти принципы оттуда. Вспомнить то, что говорит по этому поводу Паризе 22.
Я утверждаю также, что возвращение к простоте и природе во времена упадка для нас большая заслуга, чем для древних, которые открыли эти принципы, когда все еще было ново.
Глубокое очарование дороги вдоль канала. Я заметил отсутствие женщин; их присутствие оживляет такие пустынные места. Как бы хорошо ни было кругом, невольно вспоминаешь те места, где был вместе с ними. Беррье говорил мне о г-же де ла Г.,
36


уверяя, что дружба с хорошей женщиной стоит гораздо выше чувства, построенного на других отношениях. Во время прогулки он довольно пренебрежительно отзывался о Сент-Беве, заявляя, что он льстит властям, дабы составить себе состояние и уйти от дел, когда у него будет все, что ему нужно. Закончили вечер у камина.
...Красивый тон смуглого тела, очень полнокровного: густой желтый хром и фиолетовый тон из коричневой камеди с белилами.
Выехали из Ожервилля в полдень. Укладка чемодана заняла 28 у меня целое утро, так же как и обедня, куда я сопровождал доброго кузена. Великолепный день. Деревня вызывает у меня в памяти наиболее счастливые минуты. В Этане солнце, тепло, виды — все напоминало мне ощущения, испытанные мной в Испании.
Церковь Сен-Базиль, с романскими деталями на фасаде. Церковь Нотр-Дам — главная; вся в зубцах; план странный и необъяснимый.
Прогулка за старыми валами; красивые деревья. Нам надо было убить как-нибудь этот час. Приехали в Париж в половине шестого. Проводили до дому г. Геннекена.
Прилег отдохнуть сразу после обеда; это мне испортило весь следующий день.
Плохой день. Едва мог работать. Одинокая прогулка вече- 29 ром. Немного писал Хождение по водам: впечатление величия и света.
Снова взялся за картину для Вейля. Тигр, нападающий на 30 человека и лошадь. Вечером — г-жа Форже.
Днем заходил Прео; оставался слишком долго; я очень люб- 31 лю его и хотел бы быть ему полезным.
Обедал у княгини. Первый из вечеров «первой пятницы», 2 Гуно и др. Он спел с удивительным искусством ряд отрывков из Моцарта, аккомпанируя сам себе и исполняя различные партии.
Возвратясь очень поздно, под страшным дождем, нашел свою мастерскую совершенно затопленной и возился почти два часа, переставляя картины и т. д.
мая
мая
мая
мая
июня
37


Понедельник, 5 июня
7 июня
Вечером — у г-жи Форже. Молодой Идевилль говорил мне, что мои картины очень хорошо продаются: маленький Геор- гий-Победоносец, которого он называет Персеем и которого я продал Тома за четыреста франков, был продан за тысячу двести франков на публичной распродаже; Бенье просил с него ту же сумму за маленького Христа, которого он сам купил за пятьсот франков.
Последнее заседание в комисии по призыву. С удовольствием смотрел на хорошо сложенные фигуры так называемых «заместителей». В них старались отыскать всяческие недостатки. Про других можно сказать обратное.
Снова принялся за маленький эскиз Битвы со львом.
Вечером — на Весталке; несмотря на слишком долгие антракты, я был очень заинтересован.
У Крювелли есть что-то античное в жестах, особенно в сцене с треножником. Она не чувствует себя связанной в этих одеждах, как большинство обыкновенных актрис в греческих или римских костюмах. Музыка тоже отличается своеобразием. Я вспоминаю, что Франшом улыбался, когда я ставил это выше Керубини: он, может быть, был прав в отношении фактуры; но я думаю, что та же опера в обработке знаменитого знатока контрапункта не сохранила бы таких порывов страсти и одновременно такой простоты. Берлиоз, которому я сказал об этом, выразился о Спонтини, что это был человек с проблесками гениальности.
Днем в комиссии Индустрии. Нас созвали, чтобы спросить, кто из нас хочет ехать в Лондон на открытие Кристаль-Палас 23. Несмотря на присутствие самого лорда Ковлея и на его настойчивые приглашения, только двое из членов выразили желание ехать. Каждый из нас, подвергнутый допросу, отклонил предложение. Эти англичане воздвигли там одно из тех чудес, которые они создают с поражающей нас легкостью, ибо могут тратить сколько угодно денег и располагают тем коммерческим хладнокровием, которому мы стремимся подражать. Они празднуют свое превосходство над нами, которое кончится только тогда, когда переменится наш характер. Наша выставка, наши сооружения жалки; но еще раз надо сказать себе, что наш ум никогда не будет стремиться к этого рода вещам, в которых американцы уже начинают превосходить самих англичан, так как они наделены тем же спокойствием и той же практической сметкой.
38


Получил сегодня утром почти одновременно извещение 8 о смерти Пьерре и Рессона. Сегодня будут хоронить Рессона. Анри пришел позвать меня проститься с отцом. Грустное зрелище! Грустное расставание! Он умер вчера вечером, возвратясь от дочери, из Бельвилля.
В четыре часа — на похоронах Рессона. Я некоторое время прогуливался в ожидании, затем вошел в церковь: нищенское убранство. Несчастный Рессон оставил всего двадцать франков, из которых пятнадцать надо было отдать аптекарю. А зарабатывал он до пятнадцати тысяч франков. Когда ему удавалось сразу получить известную сумму, он отправлялся путешествовать для своего удовольствия или устраивал пикники: так мне сказал один из его друзей.
Мой бедный Пьерре, смерть которого явилась еще более глубоким для меня ударом,— хотя мне также очень жаль и старого Рессона,— оставил семью в тяжелом положении; это последствия тщеславия его жены, желавшей изображать из себя даму, вместо того чтобы заняться каким-нибудь ремеслом и обучить ему своих дочерей.
Похороны бедного Пьерре. Ю
Обычный понедельничный обед. 1%
Деларош показался мне довольно добродушным. Все, кроме Доза, были против меня, говоря, что инстинкт есть только у животных, а человек не обладает им. Хотя грозный Шэ д’Этаж также был в лагере противников, я отстаивал свое мнение с должным жаром; позднее мне пришла в голову сотня аргументов, один лучше другого, которых я тогда не сумел привести.
Рассчитывал попасть затем на Весталку, которую давали вместе с балетом; к несчастью, балет шел вторым номером.
Я зашел узнать, вернулась ли г-жа Пьерре, чтобы начать устраиваться, в Париж. Но она все еще в Бельвилле и начинает свою вдовью жизнь с достаточной пышностью, тогда как все призывает ее сюда — и хлопоты, и дела сына и т. д.
В мое отсутствие заходил ко мне добрейший Пирон после нежного письма, полученного мною от него днем; в письме он очень просит меня поехать с ним в Экс, где ему предстоит пользоваться водами. Я очень тронут его дружбой. Я знал его еще до того, как познакомился с Пьерре, и никогда ни одно облако не омрачило нашей привязанности.
июня
июня
июня
39


июня
июня
июня
июня
июня
Обедал у Мансо. Милая г-жа Гонтье божественно спела Вестника Надо. Это красивая вещь. Был там один слепой он очень музыкален и поет; и слеп он от рождения. Какие странные представления должны у него быть о разных вещах! Наслаждался на обратном пути прогулкой по набережным — никак не мог оторваться.
Приходили Доза и Гренье. Последний показывал мне хорошие рисунки Рима.
Обедал у Пуансо. Оцарапал себе палец о стекло экипажа и должен был сделать настоящую перевязку перед обедом.
Анекдот о Жераре, который сумел проникнуть к Марии- Луизе под тем предлогом, что надо переделать ее портрет. Наполеон, по возвращении, спросил у него, кто он такой и чем занимается, и повернулся к нему спиной. Придя домой (это было в одну из его приемных «сред»), Жерар сказал: «Император повернулся ко мне спиной — он, видимо, принял меня за казака».
Сегодня Андрие начал работать в Сен-Сюльпис.
Дал Гаро (для паркетирования) картон маленькой Андромеды. Был в Совете, после того как пропустил несколько заседаний. Оттен, которого я застал у себя по возвращении, рассказал мне, что Симар, сделав фигуру Давида, пригласил к себе в мастерскую Энгра, а тот заставил его уничтожить работу из-за сюжета. Допустимы только греческие сюжеты; сделать Давида— это-де чудовищно! Что сказал бы он о бедном Прео с его Офелиями и другими английскими и романтическими эксцентричностями?
Обедал у г-жи Форже с маленьким Идевиллем. Играл с ним на бильярде.
О 	недолговечности живописи, особенно современной.
Обедал у Шабрие с Пуансо, адмиралом Казн, Одиффре, Бошеном и др. Пуансо рассказал мне за обедом об одной вещи, свидетелем которой он был, а именно: о намерении Наполеона устроить в церкви Мадлен поминовение предков Людовика XVI по случаю 21 января; Наполеон твердил, что он велит сделать это и заставит этих людей (он имел в виду Камбасереса, Фуше и т. д.) проглотить эту церемонию, как молочный суп.
Одиффре рассказал мне, что Ламартин, желая произнести речь о конверсии ренты, решил посоветоваться с ним. Он даже


не знал, что такое котировка ренты по номиналу, то есть не знал азбуки элементарнейших операций, что не помешало ему произнести блестящую речь, вызвавшую отклик во всей Европе.
Он говорил мне также о невежестве Ледрю-Роллена24, получившего в 1848 году министерство внутренниих дел и не разбиравшегося даже в элементарных вопросах административного управления, на которое он нападал, будучи в оппозиции: он воображал, что министру стоит только приказать,— и деньги будут в его распоряжении.
В восемь часов у Дюрье. Почти до пяти часов мы только 18 июня и делали, что позировали. Тевелен сделал столько же набросков, сколько Дюрье снимков: одна минута или, самое большее, полторы для каждого.
Гюе 25 увел меня к себе; тут я заметил, что забыл свои очки, и вернулся за ними, усталый, бегом на седьмой этаж, к Дюрье. У этого бедного Гюе ничего не осталось от его прежнего таланта: эта старческая живопись, в ней нет и тени колорита.
Там же был Фердинанд Дени. Говорили об одном человеке, который претендует, что он открыл средство делать золото, и уверяет, что металлы суть не что иное, как соединение элементов. Жители Калифорнии часто говорили ему, упоминая о разных кантонах, что там золото еще не образовалось. Дени рассказал мне историю папы Льва X, пославшего в подарок одному такому делателю золота пустой кошелек.
Ризенер восемь дней спустя уверял меня, что вместе с другими пейзажистами наблюдал в Трувилле, как постепенно образуются камни.
Маленькие сюжеты: Две дерущиеся лошади, Лошадь, кото- 19 июня рую показывают арабам, Цирюльник в Мекнезе, Стража,
Всадник.
Обедал у Морни с Галеви, Обером, Гозланом, с которым 20 июня имел удовольствие вновь встретиться. Он сказал мне, что во время нашего смешного соперничества я считался фаворитом и мне завидовали. Там я видел также Ожье, против которого, не знаю почему, у меня было предубеждение. Он очень любезен; я доволен, что встретился с ним. Был там еще высокий молодой человек, сын г-жи Легон, которого я видел две недели тому
41


назад в комиссии по призыву, где он доказывал свою глухоту, дабы не покупать себе заместителя,— и все это в натуральном виде, то есть будучи совершенно голым, в присутствии советников префектуры и других членов комиссии.
22 июня Кончил картины — Араба, подстерегающего льва, к Женщин
у фонтана. Надо, чтобы прошло по крайней мере десять дней, для того чтобы можно было прокрыть лаком.
23 июня В Булонском лесу с г-жой Форже. Видели новые улучшения,
которые очень хороши; я находил бесконечное очарование в этом вечере, насыщенном приятнейшим запахом листвы.
24 июня Вечером у Шабрие. Пуансо пригласил меня на четверг.
Днем пошел повидать Гиймарде у Пьерре. Написал ему, не застав там.
Наконец, зашел к Мерсэ, дабы показать ему мой эскиз. Его замечания обдали меня холодком; однако некоторые из них, надо сознаться, справедливы.
25 июня у дЮрЬе# Фотографии и рисунки с Цыгана.
В перерыве пошел в Сен-Сюльпис посмотреть, что успел там подготовить Андрие. Все прекрасно размещается, и я думаю, что получится очень хорошо; начало великолепно.
Я люблю время от времени эти прогулки,которые заставляют меня уходить из дома. Это развлекает и освежает меня. К слову сказать, вот уже два воскресенья я провожу у Дюрье и оба раза позавтракал у него, тогда как дома, в своей мастерской, обычно не могу проглотить ни одного куска. То же, к моему удивлению, заметил я во время своего пребывания у Беррье. Развлечения, беседа, ум, отдыхающий от привычной колеи,— все это действует на наше тело.
26 июня За весь день никакого подъема. Был Доза с г. Бонне из
Бордо.
В статье Сент-Бева о Сен-Мартене26, представляющей собой резюме размышлений этого последнего о душе, нахожу следующее: «Он утверждает, что человеческая душа, какой бы падшей и кровожадной она ни была, все же является наиболее веским и неопровержимым доказательством бытия божия; она свиде* тельствует о нем совершенно иначе, нежели физическая природа, и подлинным атеистом (если такие действительно существу-
42


ют) является тот, кто не сознает ее величия и оспаривает ее духовное бессмертие. Сущностью человеческой души, поскольку она сумела сохранить царственные следы своей первоначальной высоты, является потребность пребывать в состоянии восхищения; и эта потребность говорит о том, что существует неисчерпаемый источник этого восхищения, стоящий выше нас н совершенно необходимый для нашего духовного питания».
Сен-Мартен, таким образом, питает надежду, что это вечное доказательство бытия божия, человеческая душа, много выиграет от испытаний революции и т. д.
Обедал у Ризенера с Виейаром. Днем почти закончил Араб- 27 июня ского всадника и Тигра для Вейля, Днем приходил также Арну.
Он говорил о проекте Деламарра насчет выставок. Он сказал что моя Резня в Хиосе ничего не выиграла от того, что смыли лак; я думаю, что он прав, хотя еще не видел ее сам. Картина потеряла прозрачность теней, как они это сделали и с Веронезе и как это вообще почти всегда происходит в таких случаях.
Гаро говорит, что он снимал лак, смывая его, а не стирая пальцами. Если бы он действовал так, можно было бы избежать больших трудностей. Пока что он испортил мне два детских портрета моих братьев работы моего дяди Ризенера.
Утром работал над Арабом и ребенком на лошади. Был 28 июня Буассар. Затем Вийо — я был рад повидать его. Они оба были поражены тем, что я успеваю делать. Я ответил им, что вместо того, чтобы попусту шататься, как делает большинство художников, я провожу время у себя в мастерской.
Не забыть взять у Ризенера мой этюд деревьев на бумаге.
У него же взять его наброски и этюды пейзажей, сделанных в Фрепильоне, а также другие,— из-за свежести тона,— равно как его этюд, сделанный в Вальмоне для сюжета моих Двух Всадников и Нимф и Иерусалима.
Обедал у Пуансо. 29 июня
О 	хрупкости живописи и всего того, что создано искусствами. О картинах: холсты, краски, лаки,— в нынешнюю пору, когда химики восторгаются прогрессом... Литографии Шарле, наилучшие из сделанных двадцать лет назад, обращаются в пыль. Прогресс улучшил, как принято думать, бумагу, а между тем ни одна из наших книг, из наших рукописей или актов, регулирующих деловые отношения, не проживет и пятидесяти лет...
43


Надо стараться украсить и сделать более веселым наше краткое пребывание на этой земле и предоставить тем, кто придет вслед за нами, устраиваться,, как они хотят. То, что называлось словом семья, стало теперь пустым звуком. Исчезновение из наших нравов всякого почтения и даже страха перед, отцом, в силу панибратства, вошедшего в обычай, послужило главной причиной разложения. Наследование имущества в равных долях завершает распадение связей, объединявших всех членов одной семьи. Место рождения, отчий дом, естественно упраздняется со смертью отца.
У Буассара в два часа слушал музыку. Они еще не вполне овладели Бетховеном последнего периода.
Я спросил Барберо, вполне ли ему понятны последние квартеты Бетховена; он ответил, что ему еще нужна лупа, чтобы как следует всмотреться в эти произведения, и что, может быть, такая лупа всегда будет необходима. Скрипач, играющий первую скрипку, говорил мне, что это изумительно, однако же имеются неясные места. Я ему запальчиво возразил, что раз кое-что остается неясным для всех и особенно для скрипок, значит, то же, несомненно, было и для самого автора. Все же воздержимся пока от приговора: надо всегда быть на стороне гения.
SO июня Окончательное постановление о коллеже Станислава в Совете.
Днем был у Вийо, в его кабинете. Портрет воина XVI века. Его собственный портрет, написанный Родаковским. Он грешит слишком широкой манерой письма. Кроме того, он изобразил этого беднягу Вийо худым, что не совсем верно.
Оттуда в Сен-Сюльпис, где дело идет на лад. У меня сильнее начинает биться сердце, когда я вижу большие стены, которые должны покрыться живописью.
Возвратился в четырехколесном кабриолете и, вероятно г утонул бы в нем, если бы не захватил с собой зонта: разразилась страшная гроза, с градом и громовыми раскатами, продолжавшаяся до самого вечера.
Обедал у г-жи Форже, куда пришел около пяти часов, чтобы посмотреть на ее «дессудепорты», которые не подошли по размеру и которые она заменила портьерами. Там я закончил вечер.
1 	июля День беспрерывной работы. Огромное и восхитительное чувство одиночества и спокойствия — того глубокого счастья,
44


какое они дают. Нет человека более общительного, чем я. Когда я нахожусь среди нравящихся мне людей, даже если они перемешаны с первыми встречными и если только какой-нибудь злосчастный повод не вызывает во мне отвращения к ним, мной овладевает приятное чувство общения с окружающими: я всех принимаю за друзей, иду навстречу всякой приветливости, хочу нравиться и быть любимым. Это странное поведение должно было породить совершенно ложное представление о моем характере. Это желание дружить с людьми—естественная склонность моей натуры—в ней нет ни лести, ни предвзятости.
Я приписываю моей нервной и раздражительной организации странную страсть к одиночеству, которая с первого взгляда стоит в таком резком противоречии с благожелательностью, доходящей почти до смешного. Я хочу нравиться рабочему, переносящему мне мебель; мне хочется, чтобы человек, с которым я случайно столкнулся, будь это крестьянин или вельможа, ушел от меня довольным; наряду с желанием быть приятным людям и жить с ними по- хорошему во мне сидит некая глупая гордость, почти всегда заставляющая меня избегать людей, которые могут быть мне полезны, из страха показаться им льстивым. Страх, что мне помешают, когда я остаюсь один, обычно нападает на меня, когда я бываю дома; это зависит от того, что я занят в это время своим делом, то есть живописью, а для меня нет ничего важнее!
Этот страх, преследующий меня и тогда, когда я гуляю в одиночку, есть следствие того же желания быть как можно любезнее со всеми, когда я нахожусь в обществе себе подобных.
Мой нервный темперамент заставляет меня предчувствовать усталость, которую вызовет во мне какая-нибудь приятная встреча.
Я напоминаю того гасконца, который говаривал, отправляясь в бой: «Я дрожу перед опасностью, в которую ввергнет меня моя отвага».
Повидаться в пятницу с Жизором и Демье; переговорить 2 июля с ними об аббате Кокане, чтобы получить разрешение работать но воскресеньям. Повидать г-жу Лагранж, Беррье, Пуансо.
Лошадей, нарисованных мной на лугу у Беррье, изобразить рядом с фигурой греческого священника и молодой девушки или с какой-нибудь другой.
45


3 июля
4 июля
5 июля
Сделать для выставки Деламарра Гяура, повергающего пашу к ногам своего коня.
Копия, сделанная Андрие с моего Христа, принадлежащего Гржимайло, для Б... Моя добрая Женни говорила мне среди хаоса моих наваленных, разбросанных, рассыпанных рисунков, что надо уделять вещам то время, какое они требуют.
О фотографии для Монитера.
Приходил Бенье для разборки рисунков и литографий. Я отдал ему восемнадцать пастелей и пятнадцать литографий.
Для выставки 1855 года дать Юстиниана. Встал около пяти часов. Мне пришло в голову несколько мыслей для статьи «О прекрасном»27; снова лег до восьми: немного нездоровилось. Проработал до самого обеда, почти не отрываясь, если не считать нескольких минут, когда задремал. Надо было сделать героическое усилие, чтобы привести статью в такое состояние, которое дало бы возможность закончить ее в два-три ближайших дня. Экое проклятое ремесло!
После обеда написал, может быть, вопреки обыкновению, лучшую часть статьи, делая обзор всего в целом; в нем несколько страниц, написанных не без известного остроумия. Пишу это в среду утром, еще не перечитав того, что написал. Мне любопытно проверить, действительно ли состояние ума после обеда, как мне это кажется, предрасполагает к лучшей продукции? В ту минуту, когда я встаю, действительно усталый от чрезмерной работы вчерашнего дня, у меня нет ни одной мысли в голове: и тело и ум просят только отдыха.
Все эти дни по вечерам гулял один.
Плохой день. Пробовал писать, но ничего не вышло.
Вышел в три часа с Женни посмотреть квартиру на улице 20 июля. Затем— в церковь св. Евстафия посмотреть росписи Глеза.
Возвратясь, случайно бросил взгляд на мою маленькую копию с Лота Рубенса. Был поражен холодностью этой композиции и тем, насколько мало интереса она представляет, если не считать искусства, с каким написаны фигуры. В сущности, только Рембрандт положил начало тому соответствию аксессуаров и главной темы, которое я считаю одним из важнейших, если не самым главным, достоинством композиции.
Можно было бы провести сравнение одних великих мастеров, с другими именно с этой точки зрения.
46


Написать статью об античности. О ложных прикрасах: кар- 6 тины Рубенса из жизни Ахилла, отрывки Гомера и греческих трагиков, в которых слышен голос самой природы. Вулкан в кузнице в Илиаде. Сравнение с Давидом.
Сегодня утром видел Дюрье, который говорил мне о семье Пьерре. Он уверял меня, что мое обращение к императрице могло бы помочь им.
Возвращаясь из Совета по пути в Сен-Сюльпис, зашел в ма- 1 стерскую Гро, которая сдается в наем.
Вечером в Булонском лесу с г-жой Форже.
Переписал часть статьи «О прекрасном» и закончил ее. 8 Днем был г. Трела, утром — г. Виньерон.
Тон лошади на первом плане в Охоте на львов. Для гривы: 15 жженая камедь, сиенна натуральная, сиенна жженая. Для туловища — мумия, камедь резедовая, темный хром. Все эти тона придают игру живописи. Копыта: кассельская земля, персиковая черная, желтая неаполитанская.
Андрие уверяет меня, что погода, которая хороша для 19 винограда, не годится для ржи,— для нее нужны свежие и ясные дни; для винограда же нужна душная погода, мистраль, сирокко. Внести это в мои размышления о необходимых несчастьях.
Мы не только постоянно наблюдаем эти видимые противоречия в природе, как бы дающей удовлетворение одним за счет других, но и сами мы полны таких же противоречий, колебаний, противоположных тяготений, делающих приятным или невыносимым положение, в котором мы находимся и которое не меняется, тогда как мы меняемся. Мы жаждем какого-то счастливого состояния, которое перестает быть им, как только мы его достигаем. Это столь желанное положение, к которому мы так стремимся, часто оказывается в действительности гораздо хуже того, в котором мы находимся.
Человек так причудлив, что в самом несчастье он находит повод для утешения, почти для удовольствия, например, когда чувствует себя гонимым и сохраняет сознание достоинства, с которым не согласуется его положение в настоящий момент; но гораздо чаще он начинает скучать среди довольства и даже чувствовать себя очень несчастным. Пастух из басни Лафонтена,
июля
июля
июля
июля
июля
47


сделавшийся первым министром, окруженный в этой высокой должности завистью и интригами, достоин жалости и действительно заслуживает ее. Он должен был испытать минуту искреннего счастья, когда снова надел грубую одежду пастуха и сделал это как бы на глазах у всех, дабы вернуться в те места и к той жизни, где он вкушал в этой одежде счастье — счастье, по существу в большей мере удовлетворяющее человека,— то есть простое существование, посвященное труду.
Человек почти никогда не видит своего счастья в реальных благах; он .почти всегда видит его в тщеславии, в глупом желании привлекать к себе взгляды и, следовательно, зависть; но на этом ложном пути он не успокаивается: в ту минуту, когда он достигает желанного и видит себя на сцене, привлекающим все взгляды, он смотрит уже выше; его желания растут по мере того, как он поднимается, и чем сильнее завидуют ему, тем сильнее он сам испытывает зависть; в отношении же подлинных благ он уходит от них все дальше: спокойствие ума, независимость, основанная на скромных и легко исполнимых желаниях, недоступны ему. Его время принадлежит всем, он тратит жизнь на глупые занятия. Только бы чувствовать себя одетым в муар и горностаи, только бы веяние милостей подталкивало и поддерживало его; он согласен за это переносить неприятности, зарыться в бумаги и без сожаления отдать всю свою жизнь делам и свету. Министерство, президентство — скользкое положение, не только не дающее спокойствия, но часто компрометирующее репутацию человека, подвергающее тяжелым испытаниям его характер, если он обладает недостаточно стойкой совестью, и неминуемо приводящее к гибели среди окружающих его подводных камней.
Большинство людей состоит из несчастных, лишенных самого необходимого для жизни. Главным для них удовлетворением является возможность добыть себе все, чего им не хватает; верхом счастья было бы для них достижение той степени довольства и изобилия, которое доставляют физические и моральные наслаждения.
21 	июля Обедал сегодня у г-жи Форже, уезжающей завтра в Эмс.
Г-жа Лавалетт говорила, что теперь сезоны там уже не так блестящи, как прежде.
Нижесказанное надо присоединить к записанным в среду размышлениям о необходимых несчастьях. Я говорил в этих размышлениях, что все, окружающее человека, должно менять-
48


3, Смерть Сенеки. Эскиз росписи. 1842—1843


4. Воспитание Ахилла. Эскиз росписи• 1842—1843. Лувр, Париж


ся и переживать революции, но что его разум также меняется и видит предметы совершенно иными. По мере того как под влиянием возраста и испытаний меняется его тело, он и сам начинает ' чувствовать иначе. Угрюмость стариков есть следствие начинающегося разрушения человеческой машины; они ни в чем более не находят ни вкуса, ни интереса. Им кажется, что сама природа дряхлеет и все ее элементы распадаются, потому что они уже ничего не видят, ничего не чувствуют, и все то, что раньше радовало их, теперь только раздражает.
Происшествия, которые в одних странах рассматриваются как ужасные несчастья, в других не производят ни малейшего впечатления. Общественное мнение одно превозносит, другое порочит самым прихотливым образом. Для араба непереносима мысль, что чужестранец хотя бы случайно увидит лицо его жены. Арабская женщина полагает свое главное достоинство в том, чтобы заботливо закутывать лицо; она охотнее поднимет платье и обнажит все тело, чем откроет голову.
То же относится и к различным счастливым и несчастным приметам. Во Франции и, я думаю, у всех европейских народов считается одной из самых плохих примет для всадника, и особенно для кавалериста, если у его лошади на всех четырех ногах имеются белые отметины. Знаменитый генерал Лассаль, глубоко веривший в этот предрассудок, никогда не соглашался сесть на такую лошадь. В день смерти, помимо целого ряда плохих предзнаменований, какие имели место утром,— разбитого зеркала, сломанной трубки, портрета жены, разбившегося в тот момент, когда он в последний раз хотел взглянуть на него,— он сел на чужую лошадь, не обратив внимания на ее ноги. Но у лошади были роковые отметины, и вот через мгновение его настиг выстрел, от которого он несколько часов спустя умер. Выстрел в него сделан был в то время, как бой уже прекратился, каким-то кроатом, если не ошибаюсь, находившимся в числе пленных, захваченных при Ваграме. Эти же четыре белые отметины у восточных народов пользуются почетом и считаются благоприятной приметой, упоминающейся даже в генеалогии лошадей; я сам видел доказательство этому в подлинном документе, подписанном старшинами округа, приложенном к подарку Абд-Эль-Кадера, поднесенному императору и состоявшему из нескольких кровных лошадей. Умалчиваю о тысяче подобных же примеров.
Сколько людей призывают смерть, мечтая о ней, как об убежище и благе, ту самую смерть, которая является предметом
49
4 Закав 7?6


всеобщего страха и действительно единственным непоправимым несчастьем, если считать ее несчастьем и делать из нее предмет постоянного огорчения среди обычного течения жизни! Не лучше ли приложить все усилия к тому, чтобы свыкнуться с этой необходимой развязкой, с этим освобождением от других мук, на которые мы жалуемся и которые действительно являются муками, поскольку мы их ощущаем, тогда как со смертью, иными словами — с наступлением конца, исчезает и чувство и сознание? Мы сами живем только благодаря этому бесконечному множеству мертвых, которых мы нагромождаем вокруг себя. Наше благосостояние, или, другими словами, наше счастье, зиждется на останках живой природы, которую мы приносим в жертву не только ради наших потребностей, но часто ради мимолетного удовольствия — такова, например, охота, являющаяся для большинства людей простым развлечением.
22 июля ...Доза был днем; он говорил со мной о проекте изменений
в разряде изящных искусств.
Затем приходил Арну. Он сообщил, что Коро очень восхищался моим плафоном. Он перечислил мне еще несколько подобных же высоких оценок.
23 июля Король Рене у тела Карла Смелого’, обстановка, вооружение,
факелы, духовенство, кресты и т. д. Найти подобный же сюжет, но с участием женщины. Ромео и Джульетта — родители в комнате. Джульетту считают мертвой.
24 июля Чем были бы Рафаэль и Микеланджело в наше время?
28 	июля Думаю о романах Вольтера, о трагедиях Расина и о тысячах
и тысячах других шедевров. Как! Неужели все это было создано только для того, чтобы люди спустя каждую четверть века спрашивали, нет ли чего-нибудь среди творений человеческого ума, что могло бы их развлечь? Это невероятное потребление шедевров, созданных целым сонмом людей, наиболее блестящих по уму и стоящих на вершине гениальности,— не устрашает ли оно наиболее избранных представителей печального человечества? Неужели ненасытная жажда новизны не сможет никому внушить желания проверить, не окажутся ли случайно эти шедевры более новыми, более молодыми, чем измышления, которыми мы тешим свою праздность и которая в свою очередь предпочитает их? Неужели эти чудеса изобретательности, ума,
50


здравого смысла, веселья или грусти, стоившие своим великим создателям пота и бессонных ночей и столь скупо, увы, вознагражденные банальной похвалой современников, видевших их рождение, должны после короткого расцвета, сопровождаемого редкими хвалами, покрыться пылью библиотек и снискать себе бесплодное и почти оскорбительное уважение антикваров и тех, кто носит кличку ученых? Неужели эти педанты из коллежей будут нас дергать за рукав, поясняя нам, что Расин по крайней мере прост, что Лафонтен чувствовал природу не меньше, чем Ламартин, что Лесаж изображал людей такими, как они есть, между тем как корифеи цивилизации, люди, которых из простых педантов делают министрами и пастырями народов лишь потому, что у них был момент вдохновения, поднявшего их до уровня современного просвещения, становятся теми, кто будет делать литературу, создавать нечто новое? Хороша новизна!..
О портрете. О роли пейзажа в сюжетной живописи. О 29 июля пренебрежении современных художников к этому средству привлекать внимание к картине. О неумении почти всех больших мастеров придать пейзажу то значение, какое он может иметь.
Рубенс, например, очень хорошо писавший пейзажи, нисколько не заботился о том, чтобы привести их в такое соотношение с фигурами, которое бы еще сильнее подчеркивало их значимость,— я говорю о воздействии на наше сознание, так как для глаза его фоны в большинстве случаев рассчитаны на то, чтобы при помощи контраста подчеркнуть колорит его фигур. Пейзажи же Тициана, Рембрандта и Пуссена, в общем, находятся в гармонии с их фигурами. У Рембрандта — ив этом именно и заключается его совершенство — фон и фигуры даже образуют единое целое: тут все одинаково вызывает интерес; вы ничего не выделяете, как при созерцании прекрасного вида природы, где все в равной мере вызывает восхищение. У Ватто деревья сделаны по трафарету — это всегда одни и те же деревья, больше напоминающие театральную декорацию, чем деревья в лесу. Картина Ватто рядом с картиной Рейсдаля или Остаде очень много теряет. Искусственность бросается в глаза.
Нас быстро утомляют ее условности и, наоборот, мы не можем оторваться от фламандцев.
Большинство мастеров усвоило привычку, которой по-рабски подражали школы их последователей,— чрезмерно сгущать
51
4*


темноту фонов в портретах: таким путем они рассчитывали придать больше интереса самим головам. Но подобная чернота фонов наряду с ярко освещенными лицами, какие мы видим у них, лишает эти портреты той простоты, которая должна быть их главным достоинством. Она ставит предметы, которые желательно выделить, в совершенно необычные условия. И действительно, разве естественно, что освещенное лицо выделяется на очень темном, то есть неосвещенном, фоне? Разве, логически рассуждая, свет, падающий на лицо, не должен падать также и на стену или на обои, на которых оно выделяется? Если даже предположить, что лицо случайно выделяется на какой-нибудь очень темной драпировке (что бывает весьма редко); или же, что лицо находится перед входом в какую-нибудь пещеру или погреб, совершенно лишенный света (случай еще более редкий),— то и тогда подобный прием представляется искусственным.
Что составляет самое сильное очарование портрета? Его простота. Я не отношу к числу портретов те из них, где стараются идеализировать черты какого-нибудь знаменитого человека, которого художник никогда и не видывал и поэтому воспроизвел их с сохранившихся изображений; в подобных случаях художник имеет право добавлять и изобретать. Подлинные же портреты — это те, которые пишутся с современников: их приятно видеть на полотне такими, какими мы их встречаем в жизни, даже если это знаменитости. Именно по отношению к последним совершенная правдивость портрета представляется еще более привлекательной. Когда они далеко от нас, их образ разрастается в воображении в соответствии с достоинствами; когда этот образ запечатлен и находится у нас перед глазами, мы находим бесконечное очарование в сравнении действительности с тем, что рисовало нам воображение. Мы любим находить в герое человека или даже увидеть человека вместо героя.
Чрезмерная темнота фона хорошо, если хотите, выделяет ярко освещенное лицо; но это яркое освещение часто становится крайне грубым, одним словом,— перед нами скорее необычный эффект, чем предмет в его естественном состоянии. Подобные лица, так резко выделяющиеся, скорее напоминают видения или призраки, чем живых людей. Это впечатление зависит еще и от того, что сами по себе краски темнеют от времени. Темные краски становятся еще темнее по отношению к светлым, которые лучше сохраняются, особенно если картины часто промывались и снова покрывались лаком. Лак пристает к темным местам и не легко отхо-


дит, отчего потемнение еще усиливается; таким образом, фон, который в свеженаписанной работе был умеренно темным, делается со временем совершенно темным. Копируя Тицианов и Рембрандтов, мы думаем, что передаем свет и тени в том соотношении, в каком они были выдержаны самим мастером; на самом же деле мы с благоговением воспроизводим работу, или, лучше сказать, разрушения, причиненные временем. Эти великие люди были бы сильно огорчены и изумлены, видя подобные закопченные корки вместо того, что было ими написано. Фон в Снятии со креста Рубенса, который должен был изображать действительно очень темное небо, но такое, каким его представлял себе художник, сделался до такой степени черным, что на нем невозможно различить ни единой детали.
Иногда удивляются, что ничего не осталось от античной живописи; надо еще удивляться, что уцелели кое-какие ее следы в виде третьесортной мазни, покрывающей стены Геркуланума; эта роспись все же была в лучших условиях в смысле сохранности, поскольку она была написана на стенах и не подвергалась случайностям, каким подвергаются картины, писанные на холсте или на доске и в силу этой своей, если можно так выразиться, подвижности подверженные множеству случайностей. Мы меньше бы удивлялись исчезновению античной живописи, если бы подумали о том, что большинство картин, написанных в эпоху Ренессанса, то есть сравнительно недавно, стало неузнаваемым и что большое число их уже погибло от тысячи различных причин.
Эти причины все множатся из-за роста жульничества всех видов, фальсифицирующего вещества, входящие в состав красок, масла и лака, из-за развития промышленности, заменяющей в холсте хлопок пенькой, выдержанное дерево, которое употреблялось ранее для живописи, скверной доской и т. д. Неумелые реставрации довершают это дело разрушения. Иные воображают, что очень много сделали для картин тем, что реставрировали их; они думают, что живопись все равно что дом, который после ремонта всегда остается домом, как и все, что относится к нашему обиходу и что разрушается временем, еще поддерживается нашей изобретательностью на некоторое время при помощи штопок и поправок всякими способами. Женщина в крайнем случае может при помощи туалета скрыть несколько морщин, чтобы вызвать иллюзию и показаться несколько моло¬
53


30 июля
1 августа
же. Но с картинами дело обстоит иначе; каждая мнимая реставрация в тысячу раз страшнее любого ущерба, нанесенного временем. Вы получаете обратно не реставрированную картину, а совершенно другую картину, работу несчастного пачкуна, который подменил собой автора подлинной картины, исчезнувшей под его мазней.
Реставрации в скульптуре не встречают таких трудностей. О новой готике.
Взять у Дюрье фотографии, чтобы захватить их с собой в Дьепп, равно как наброски с Ландона и Тевелена. Портретные фотографии. Животные и анатомия.
Мне кажется, можно избегнуть фотографий, если набросать сюжет клеевой краской, после того как он перенесен на клетки. Чтобы сделать перерисовку по такому грубому подмалевку, надо прокрыть его легким слоем клея, только не животного. Следовало бы попробовать сок чеснока, который дает блеск и должен содержать клейковину, так как он очень крепко склеивает некоторые предметы. Можно было бы также незаметно делать ретушь клеевой краской. Можно было бы даже делать подмалевок на плотном холсте масляной краской, как это делается в панно, но это было бы дольше и труднее.
Утром в комиссии, в префектуре полиции, относительно меблировки помещения для префекта. Снова увидел комнаты верхнего этажа, где жила г-жа Дельсер.
В Сен-Сюльпис. Встретил Шенавара в кабриолете, когда выходил от Галеви; отвез его к себе. Он был в возбужденном состоянии хорошо позавтракавшего человека, о чем сообщил мне сам; но это и так можно было заметить и по его виду и по винному запаху. Его чувства были так же возбуждены, как и воображение, и он проявил по отношению ко мне много нежности, которая мне доставила не меньше удовольствия, чем его размышления о возникновении и конце света. Он развивал мне очень интересные идеи на эту тему и обещал дать ко всему этому пояснительную таблицу. Я подарил ему первый набросок моего Тигра, нападающего на лошадь, которого писал для г-на Вейля! Обещал ему подарить еще несколько набросков. Они будут в хороших руках. Он рассказал мне, что видел у Ризенера целые вороха моих набросков. Я, правда, знал, что они у него имеются, но не думал, что в таком количестве.
54


Вчера и третьего дня два первых сеанса работы над Охотой на львов. Думаю, что эта вещь будет быстро подвигаться.
Плохой день: это третий сеанс работы над большой картиной. Несмотря на это, я настойчиво продолжал работу и двинул ее вперед. Писал правый угол: лошадь, человека и львицу.
Утром свидание с аббатом Кокан, чтобы испросить разрешения работать (в Сен-Сюльпис) по воскресеньям. Препятствие за препятствием. Император, императрица, архиепископ — все вступают в заговор против меня, бедного художника, чтобы не допустить меня совершать кощунство и давать в воскресенье, как в обычные дни, выход мыслям, теснящимся в моем мозгу и направленным к прославлению бога. Я сам предпочитаю писать в церквах как раз по воскресеньям: церковная музыка вдохновляет меня.
Я много сделал таким образом, работая в церкви Сен-Дени- дю-Сан-Сакреман.
После Совета — в министерстве просвещения по делу г. Ферре; завтракал на площади у ратуши; прочел в Эндепандан статью о переводе дантовского Ада, сделанном неким господином Ратисбонном. Впервые один из наших современников осмеливается высказать свой взгляд на этого прославленного варвара. Он утверджает, что эта поэма, в сущности, не является поэмой, так как она не представляет собой того, что Аристотель определял как единство, то есть не имеет начала, середины и конца; что она с одинаковым основанием могла бы состоять из десяти, двадцати или тридцати стихов; что она является рядом эпизодов, едва связанных между собой, порой поражающих нас дикими описаниями мучений, часто скорее причудливыми, чем устрашающими, без того, чтобы ужас, вызванный в нас этими эпизодами, различался по степеням и все разнообразие этих бесконечных мук и наказаний соответствовало бы грехам осужденных. Но статья ни слова не говорит о том, что переводчик неестественностью своего языка еще больше портит то, что уже казалось странным в этих взлетах фантазии. Статья, правда, критикует некоторую утрировку выражений, но полностью, однако, одобряет эту, если можно так выразиться, систему дословного перевода, ни на шаг не отступающего от автора и точно передающего терцину за терциной и стих за стихом.
августа
августа
августа


о августа
Понятно, что при этой глупой претензии автор превращается в нечто донельзя нелепое! Как можно перевести на наш язык, по своему духу и по оборотам отмеченный печатью современности, автора прошлого, не вполне доступного и для его соотечественников, с устарелым темным слогом, не всегда понятным даже ему самому. Считаю, что если его переводят, и не вполне его понимая, как это делает большая часть его переводчиков, но сохраняют при этом человеческое наречие и язык, понятный людям, к которым он обращен, то уже и это задача нелегкая; но стремиться проникнуть в дух чужого языка, излагая при этом идеи совершенно отличной от нас эпохи,— это почти не выполнимое дело, за которое, по-моему, не имеет смысла браться. Г-н Ратисбонн уродует французский язык и дерет нам ухо, но при этом не передает ни ума, ни гармонии, а следовательно, и истинного духа своего поэта. Это также относится к Виардо и ко всем тем, кто, переводя Сервантеса, делает французский язык испанским, а при переводе Шекспира — английским.
О том, что каждый оригинальный талант проходит в своем развитии те же фазы, что и искусство в различные моменты его эволюции, то есть робость и сухость вначале и широту и небрежность по отношению к деталям в конце. Граф Палациано в сравнении с моей нынешней живописью.
Странный закон! То, что происходит здесь, наблюдается повсюду. Я готов прийти к выводу, что каждый предмет представляет собой целый мир. Недаром человека называют маленькой вселенной, микрокосмосом. В своем единстве, он не только представляет собой замкнутое целое, управляемое системой законов, соответствующих законам большого целого, но даже и часть какого-либо предмета представляет собой известную форму полного единства; так, ветвь, оторванная от дерева, имеет все особенности целого дерева. Подобно этому дарование отдельного человека проходит на пути своего развития различные ступени, встречающиеся в истории того искусства, в котором он работает (это может также входить в теорию Шенавара о детстве и старости вселенной).
Мы сажаем ветку тополя, которая скоро становится тополем. Где-то я читал, что есть животные, и это вполне вероятно, которые, будучи разрезаны на части, образуют такое же количество отдельных существ, то есть столько же самостоятельных существований, сколько имеется кусков. Я нашел
56


у себя следующую заметку в тетради для рисунков, написанную в Шамрозе, в лесу, 16 сентября 1849 года: природа поразительно верна себе во всем; в Трувилле, на берегу моря, я рисовал обломки скал, их случайные изломы имели такие пропорции, что на бумаге получилось изображение огромного утеса; не хватало только специального прибора, чтобы установить размеры. В настоящую минуту я пишу, сидя у корней деревьев возле большого муравейника, представляющего собой частью случайное скопление земли, частью результат терпеливой работы муравьев. Это пологие скалы, откосы, образующие ущелья, по которым взад и вперед спешат обитатели с озабоченным видом, во всем похожие на маленький народец, который в одно мгновение может вырасти в нашем воображении. Простая кротовая нора представляется мне, по моему желанию, обширной пропастью, с нависшими над ней зубчатыми скалами, узкими переходами, принимая во внимание малые размеры ее обитателей. Осколок угля, кремня или какого-нибудь другого камня сохраняет в уменьшенном виде пропорции огромных скал.
То же я замечаю и в Дьеппе на скалах, стоящих у самой воды, которая затопляет их при каждом приливе; при этом я мог наблюдать, как на них образовывались заливы, узкие проливы, острые вершины, долины, разделяющие своими извилинами целую область, словом — видеть все те явления, которые окружают нас. Все это может быть отнесено также и к морским волнам, состоящим, в свою очередь, из маленьких волн, дробящихся далее и дающих в каждом отдельном случае те же эффекты света и тот же рисунок. Большие волны некоторых морей, например моря у Нордкапа, которые, говорят, бывают иногда шириною в пол-лье, состоят из множества волн, большая часть которых так же мала, как волны, которые пробегают по нашему садовому бассейну. Я часто замечал, рисуя деревья, что какая-нибудь отдельная ветка сама по себе представляет целое дерево: достаточно для этого, чтобы между листьями была соблюдена должная пропорция.
Избегать злых людей, если даже они приятны, занимательны и обольстительны.
Странная вещь! Склонность столь же, как слепой случай, часто влечет нас к коварной натуре. Надо побеждать это чувство, так как избежать случайных встреч невозможно!


В той же тетрадке, дальше, записаны наблюдения над некоторыми явлениями, повторяющимися в самых разнообразных предметах, например в рисунках, оставляемых морем на песке и напоминающих следы когтей тигра...
9 августа Прочел в Реею статью Сен-Марка Жирардена по поводу Письма о зрелищах Руссо28. Он долго рассуждает о том, что зрелища вредны; я также держусь этого взгляда, но считаю, что они вредны не более, чем все другие развлечения. Все, что мы изобретаем, дабы отвлечься от нашего убогого существования и однообразных забот, которыми оно полно, обращает наши мысли к тому, что является более или менее запретным с точки зрения строгой морали.
Только изображение страстей, равно как волнений, связанных с ними, вызывает интерес; это едва ли может служить хорошим средством проповедовать самоотречение и добродетель. Наши искусства — не что иное, как поощрения страстей. Все эти обнаженные женщины на картинах, все эти влюбленные героини романов и пьес, все эти обманутые мужья или опекуны являются не чем иным, как подстрекательством против целомудрия и семейной жизни. Руссо был бы во сто раз более возмущен современным театром и романом. За очень немногими исключениями, и в театре и в романе старого времени изображались страсти, победа или неудачи которых в известной мере были направлены к укреплению морали. Театр неохотно изображал адюльтер (Федра, Виновная мать). Любовь изображалась как страсть осуждаемая, но с концом, узаконенным нашими нравами. Сотня верст отдаляла это от романтических эксцентричностей, служащих обычно темой современных драм и пищей для расслабленных умов. Какие семена добродетели, или по крайней мере приличия, могут заронить в души все эти Антони или Лелии и множество им подобных, выбирать между которыми так трудно из-за преувеличений одних и цинизма других?
11 августа Принес от Бенье восемь своих пастелей; раньше он вернул
две: Шток-розы и т. д.; у него осталось еще восемь.
12 августа Взвесить преимущества жизни человека, занятого размыш¬
лениями, и человека, ими не занятого; например, жизнь помещика, родившегося среди сельского приволья своих полей и усадьбы, заполняющего время охотой и встречами с соседями,
58


сравнить с жизнью человека, преданного развлечениям, близкого к современности, читающего, творящего, живущего честолюбием. Можно ли сравнивать его редкие радости, вызванные созерцанием прекрасных произведений, с радостями того, первого?
Помещик, у которого нет ничего другого, предается грубым развлечениям, напивается, живет сплетнями и не ценит благородные- и подлинно счастливые стороны своего существования.
Сопоставить это с противоречиями в суждениях людей насчет того, что такое несчастье: это будет глава о необходимых несчастьях.
Настоящим несчастьем для сельского жителя, который, вернувшись с охоты, спасается от скуки тем, что, подобно своим собакам, тут же ложится спать, являются физические страдания или болезнь; но, заболевая, и тот и другой чувствуют себя несчастными вне зависимости от образа жизни. Страдают ли они при этом только от скуки или от настоящих болезней, оба испытывают страх перед смертью, то есть перед тем, что положит конец этим страданиям.
Привычка размягчает все чувства: ежедневные семейные дрязги и пр. Г-жа Санд должна была бы быть счастливой, а я знаю, что она не чувствует себя счастливой.
Счастлив тот, кто довольствуется внешней стороной вещей!
Я смотрю с восхищением и завистью на людей, вроде Беррье, которые ни во что не углубляются: «Мне дают, я беру»; ни к чему не относятся серьезно, всегда внимательны к желаниям света, к тому, что на поверхности, и этим удовлетворяются.
Сколько раз мне хотелось заглянуть в сердца единственно для того, чтобы посмотреть, насколько они действительно счастливы, эти люди с довольными лицами. Как могут все эти сыны Адама, получившие в наследие те же заботы, какие угнетают и меня, все эти Галеви и Готье, эти люди, опутанные долгами, семейными обязательствами и требованиями тщеславия, сохранять спокойный и улыбающийся вид среди всех забот? Они могут чувствовать себя счастливыми, лишь околпачивая себя и закрывая глаза на подводные камни, среди которых они ведут свою ладью, часто уже ни на что не надеясь и порой погибая вместе с ней.
Сегодня в Монитере статья Готье о картинах Корнелиуса29. № августа Описание мифологических сюжетов, из которых можно кое что заимствовать.
59


13 августа
После полудня отнес свою картину Купальщицы к Берже. Видел у него картину Кейзера30, имеющую большой успех у любителей. Моя, которую я невысоко ставлю, так как она писалась в не подходящих для меня условиях, показалась мне по сравнению с ней шедевром.
Был в ратуше по делу Бимона. Перрье просил меня, со всей деликатностью, какая возможна в неловком положении, подарить ему рисунок. Какой-нибудь пустяк,— твердил он,— чтобы иметь что-нибудь на память о вас, одну из тех вещей, которые вы делаете шутя, думая совсем о другом.
Мое самочувствие лучше и бодрее все эти дни, хотя легкое недомогание и ломота еще дают себя знать после инфлюэнцы. Сегодня вечером, гуляя, наслаждался ощущением, что силы мои восстанавливаются. Счастлив покинуть Париж, тороплюсь сделать это как можно скорее, чтобы вырвать мою бедную Женни из этого зараженного воздуха.
Манекены у Лефрана стоят 350 франков; улица Фон-Сен- Жермен, 23; узнать, дает ли он их напрокат и по какой цене. Поручить Андрие навести справки.
Академия моральных и политических наук выставила темой для конкурса 1847 года следующий вопрос: Исследовать, какое влияние оказывает прогресс и стремление к материальному благополучию на нравственность народа. Я прочел это в моей записной книжке 1847 года. Было бы любопытно познакомиться с выводами автора, удостоившегося награды почтенной Академии... Награда, без сомнения, имела в виду прославление прогресса и того стремления к материальному благополучию, которое является, по-моему, совершенно естественным и отнюдь не нуждается в том, чтобы его насаждали в сердцах, откуда гораздо труднее было бы его изгнать. Изумительное открытие — додуматься до того, что человек на всех ступенях своего развития хочет быть лучше, нежели он есть. Это открытие еще могло бы на что-нибудь пригодиться, если бы одновременно с ним было найдено средство сделать человека довольным даже тогда, когда он на одну или на несколько ступеней приблизился к пределу своих честолюбивых желаний.
Это честолюбие, к сожалению, ненасытно, и часто случается, что тот, кто в бедности сохранял душевную стойкость, перенося и несчастья и затруднения, теряет чувство долга, как только его положение улучшается, и ему хочется улучшать его без конца.
60


Когда вернусь, взять у Фердинанда Дени, Западная улица, 14 августа 56, книжку Базена о Мольере.
Выехали в Дьепп в девять утра. Масса хлопот при посадке П августа и счастливое сознание, что наконец поехали.
Рядом со мной сидит здоровый малый, по виду фламандец, но в безукоризненном дорожном костюме: шляпа из английского фетра, застегнутые перчатки, великолепная трость. Он небрежно просматривает газету, изредка обмениваясь несколькими словами с человеком, сидящим напротив, также одетым прилично, но без особенного шика, имеющим довольно серьезный вид и занятым, в свою очередь, газетой; этот мне показался вполне порядочным человеком. Мой элегантный толстяк начинает расспрашивать у «порядочного» человека, что нового в том месте, где он собирается жить. «Это дыра,— говорит тот,— вы умрете от скуки». Я вывел заключение, что это человек, которого трудно развлечь,— новое подтверждение его превосходства.
После того как они оба закончили чтение, несомненно мешавшее им бросить хотя бы один взгляд на виды природы, которые проносились мимо нас, наполняя меня счастьем, мои соседи принялись болтать. Человек в черном спрашивает у человека в манжетах и с тростью, что поделывает такой-то и давно ли он его видел. Этот такой-то оказывается мясником; тут начинаются анекдоты об этом мяснике, рассказанные на особом жаргоне. Тут мне становится ясно, что мнимый порядочный человек, с виду ученый или профессор, содержит в одном из предместий лавочку готового белья, галантерейных новинок и т. д. Его супруга содержит такую же лавочку, но поменьше, на улице Сент-Оноре. Разговор оживляется, когда дело доходит до коленкора, шалей, кретонов и т. д. Мои мысли, в свою очередь, вдруг проясняются, и я сразу распознаю в чертах и повадке моего разбогатевшего мясника, одетого по последней моде, того молодца из мясной, который хладнокровно режет теленка и разделывает тушу. Шуточки его собеседника и неприятное выражение его глаз, совершенно исчезающих при глупой усмешке, вполне гармонируют с его жестами приказчика, привыкшего мерить материи. Я уже не удивляюсь тому, что они уделяют так мало внимания окружающей природе. Они оба выходят, не доезжая до Руана.
Вторая половина пути совершается с необычайной медлительностью: это мелкое мошенничество господ администраторов, обещавших нам прямое сообщение, но задерживающих нас, что
61


ни шаг, на участке между Руаном и Дьеппом. В довершение всех зол начинается дождь. Когда мы прибываем на место, это уже целый потоп. Один из наших спутников, наиболее мне симпатичный, говорит, что найти помещение почти невозможно, так как каждый день приезжает до восьмисот человек.
Долгое ожидание на платформе, откуда, наконец, дядюшка Мерсье везет нас в отель «Гигант», где мы устраиваемся; очень хороший обед; перед ним — короткая прогулка по набережной.
Я с удовольствием вижу вновь все эти знакомые места. Застигнутый дождем, я прячусь в будку берегового сторожа, старого матроса.
18 августа Немножко бездельничал, дремал на диване, несмотря на солнечный день; но все же сделал небольшую прогулку; заходил даже в церковь Сен-Жак.
Если вид новых вещей имеет для нашего бедного разума, столь жадного до всевозможных перемен, особое очарование, отрицать которое невозможно, то надо признаться, что точно так же очень приятно увидать давно знакомые места. Вспоминаешь радости, когда-то пережитые здесь, прелесть которых в нашем воображении еще возрастает на расстоянии.
Мне всегда трудно преодолеть некоторую скуку и пустоту, которую я ощущаю на новом месте, пока не войду в привычную колею. Единственное удовольствие, которое я испытываю здесь в эти первые дни, состоит только в том, что я вновь вижу любимые места, где был счастлив когда-то. Но мне кажется, что тогда мое счастье было полнее, чем теперь. Причиной этого является отсутствие каких-либо занятий, способных заинтересовать меня, кроме созерцания окружающих меня и занимательных для меня предметов.
Я теперь впервые заметил раньше не замеченную мной правдивость передачи чувств в Положении во гроб в церкви Сен-Жак. Не помню, где я записал на днях о том, что это явилось для меня подтверждением мысли Шенавара, что христианство ищет выразительности. Живопись лучше, чем скульптура, соответствует торжественным обрядам и теснее связана с христианскими чувствами.
Сегодня последний раз пообедали в отеле «Гигант». Нашли квартиру у самого порта. Вид, открывающийся из окна, приводит меня в восторг, и я думаю, что заключил очень выгодную сделку, сняв ее за 120 франков в месяц.
62


Устраиваемся в новой квартире, где, оказывается, много 19 августа неудобств; мы решили, что она ужасна и совершенно неприемлема, а кончили тем, что стали привыкать к ней. В самых мелких событиях моей жизни, как и в наиболее важных, всегда имеют место те же состояния и те же случайности. Всякий проект представляется в соблазнительном свете; но едва успеешь его осуществить, возникает тысяча препятствий, которые всему мешают и все делают противным. Усилие воли или случай приводит к тому, что трудности устраняются и положение становится более или менее сносным, а иногда даже и прекрасным.
Неужели действительно судьба каждого человека заранее предначертана и предопределена так же, как раз навсегда ему дана его внешность и его характер? Что касается меня, то должен признать, что до последнего времени это оправдывалось. Вообще говоря, я счастливый человек, но всегда приходилось добиваться каждого преимущества ценой борьбы. Так я завоевал кое-какие дары судьбы, отмеренные, правда, довольно скупо, но зато ставшие чем-то более или менее надежным. Это напоминает мне деревья, выросшие на скудной почве, где они поднимаются медленно и с большим трудом; ветви их узловаты и искривлены из-за этих трудностей роста; но зато древесина, добываемая из них, считается более твердой, чем у красивых деревьев, быстро выросших на плодородной земле, у которых прямые и гладкие стволы поднялись словно без всякого усилия.
Судьба моей бедной Женни проявляет такое же постоянство (она всегда оставалась себе верна), но не находится ни в какой гармонии с тем, чего она действительно заслуживает по своим достоинствам. Я думаю, что никогда еще столь благородная и стойкая натура не подвергалась таким жестоким испытаниям. О, если бы небо теперь по крайней мере послало ей несколько счастливых дней и облегчило бы ее тяжелые страдания в награду за достойную бедность, которую она несла с высоко поднятой головой и во имя столь благородных побуждений!
Разве законы нравственного мира не могут притязать на незыблемость, как законы, относящиеся к области мира физического?
Кажется, именно в это утро, когда вместе с Женни, которой 23 августа эти прогулки очень полезны, мы проходили под утесами со стороны купален, я заметил скалы у самой воды и с большим удовольствием наблюдал, как море во время прилива заливает их.
Около четырех часов прогулка с Женни в сторону Полле.
Мы зашли в новую церковь. Она сделана целиком по итальян-
63


августа
ским образцам, которыми в настоящее время увлекаются архитекторы. Она производит впечатление чего-то совершенно оголенного. Эти люди принимают за суровость простоты то, что у создателей этого типа архитектуры являлось еще остатком варварства. Эта простота подошла бы, быть может, протестантам, с их отвращением к пышности римской церкви, но огромные, совершенно нагие стены с узкими окнами, едва пропускающими свет, в этом краю, где три четверти года пасмурно, совершенно не подходят к католическому культу. Я не нахожу слов, чтобы в достаточной степени изобразить глупость архитекторов, и не делаю в этом смысле исключения ни для кого. Любой каприз, освященный модой, в свою очередь становится священным для них в следующем столетии. Как будто только одни предшественники располагали правом свободно изобретать все, что им было угодно, для украшения своих жилищ. Наши же архитекторы запрещают себе изобретать что-либо, помимо того, что они берут готовым со стороны и что уже получило одобрение в книгах. Скорее бобры изобретут новый способ строить себе жилища, нежели архитектор решится ввести новый метод и стиль в свое искусство, являющееся, говоря в скобках, наиболее условным из всех и, следовательно, вполне допускающим и капризы и перемены вкуса.
Сегодня, наконец, достал роман Дюма, чтобы рассеяться от скуки, в которую погрузило меня отсутствие занятий. Все предыдущие дни совершал прогулки и делал рисунки с фотографий Дюрье.
Сегодня, перед обедом, возвращаясь из Полле, наткнулся на старую лошадь, упавшую на землю. Я счел было ее мертвой. Она, действительно, умирала, и я принялся корить какого-то мужлана, который стал ее дубасить, чтобы поставить на ноги. К величайшему моему изумлению, поднятое с великим трудом на ноги животное сделало несколько шагов. На завтра, в пятницу, я нашел его, в тот же час, держащимся на ногах, причем его раны и глаза были покрыты мухами, высасывавшими из него остатки крови. Я храбро занял место посредине пути и сделал несколько зарисовок. Это происходило на самой проезжей дороге, идущей вдоль реки Арк, к великому изумлению элегантных прохожих и другого люда, задававшего себе вопрос, какой интерес могла возбудить к себе бедная кляча, которой я занят. Затем я зарисовал общие контуры корабельного носа. Освеженный работой ум дает всему существу ощущение счастья.


Вечером пошел было к г-же Шеппар, с которой я встретился 25 августа пять-шесть дней назад; она отправлялась вместе с дочерью послушать песенки Левассора, называя его выступление концертом. Я отказался сопровождать ее и отправился в темноте гулять по берегу в том костюме, который сделал себе, против обыкновения, здесь по ее совету.
Во время прогулки сегодня утром долго изучал море. Солнце находилось позади меня, и сторона волн, обращенная ко мне, была желтой, а та, которая была обращена назад, отражала небо. Тени облаков бежали поверх всего этого и давали необычайные эффекты. В глубине, там, где море было сине-зеленым, тени казались лиловыми; фиолетовый и золотистый тон распространялся также и на более близкие ко мне части, когда тени набегали на них. Волны казались агатовыми. В этих затененных местах наблюдалось то же соотношение желтых волн, обращенных в сторону солнца, и голубых и металлических там, где отражалось небо.
Письмо к г-же Форже, которое переписываю и которое имеет отношение к тому, что я только что записал:
«Я запоздал с моим письмом, ибо переезжал с квартиры на квартиру, прежде чем окончательно устроился. Теперь, наконец, я сижу на набережной Дюкен, выходящей прямо в открытое море; вижу порт и холмы, окружающие Арк: это прелестный вид и его разнообразие доставляет мне постоянное развлечение, даже если я не выхожу из дома. Я здесь, по обыкновению, живу, никого не видя, избегая появляться там, где могу встретить скучных людей. Я встретился с двумя-тремя такими по дороге; мы обещали и даже поклялись друг другу встречаться каждый день, но так как я никогда не бываю там, где собирается все общество, то много шансов, что я их вообще не увижу. Я прибег к своему обычному средству, чтобы разогнать скуку,— достал себе роман Дюма, благодаря которому порой даже забываю пойти полюбоваться морем. Со вчерашнего дня оно изумительно; ветер усиливается, и у нас будут великолепные волны.
Я очень сожалею, что ваша поездка уже закончилась, тогда как моя только что начинается. Но Париж нравится вам больше, чем мне. А я вне Парижа больше чувствую себя человеком; в Париже я всего лишь господин такой-то. Там встречаешься только с господами и дамами; иначе говоря — с куклами; здесь я вижу матросов, земледельцев, солдат, продавцов рыбы...
Туалеты этих дам, одетых по последней моде, образуют резкий контраст с грубыми сапогами рыбаков из Полле и корот-
5 Заказ 736
65


ними платьями нормандских женщин,, не лишенных известного очарования, несмотря на головные уборы, напоминающие вязаные колпаки.
Я сделался великолепным поваром. В моей квартире я обнаружил очаг, вроде вашего, и со страстью отношусь ко всему, что готовится на нем. Что касается рыбы и устриц, пирожков и омаров — они несравненны. У вас в Париже—отбросы по сравнению со всем этим. Итак, как видите, я погряз в материальности; что же касается сидра, то я далеко не в восторге от него. Порой я зеваю оттого, что не делаю ничего определенного. Маленькие рисунки, которыми я здесь занят, не могут заполнить мой ум; тогда я вновь берусь за роман или иду на пристань смотреть на приходящие и отплывающие суда.
Вот жизнь, которую мне предстоит вести еще в продолжение некоторого времени; я сделаю, конечно, несколько экскурсий в окрестности; но моим главным местопребыванием останется набережная Дюкен. Надо заклинать, как умеешь, призраки этой дьявольской жизни, дарованной нам и столь легко переполняющей нас горечью, если мы не умеем противопоставить скуке и огорчениям стойкость стали. Надо все время приводить в действие тело и дух, которые взаимно пожирают друг друга в позорном застое и бездействии. Совершенно необходимо переходить от отдыха к работе и обратно; тогда и то и другое становится одинаково здоровым и приятным. Несчастный, обремененный тяжелым трудом и вынужденный работать без отдыха, конечно, безмерно несчастлив, но тот, кто обязан все время веселиться, тоже не находит уже в этих развлечениях счастья или даже успокоения. Он чувствует, что сражается с тоской, хватающей его за горло; призрак появляется вместе с каждым развлечением и выглядывает из-за его плеча. Не думайте, дорогой друг, что поскольку все мои часы заполнены работой, я избавлен от нападок этого страшного врага; я убежден, что при известном складе ума надо обладать необъятной энергией, чтобы не скучать и уметь силой воли преодолевать то бессилие, в которое мы ежеминутно впадаем. Удовольствие, какое я испытываю сейчас, рассуждая с вами на эту тему, является доказательством того, что я жадно ловлю, когда на это хватает сил, всякую возможность занять свой ум хотя бы тем, что говорю о той самой скуке, которую хочу заклясть. Всю жизнь мне
66


казалось, что время тянется слишком долго. Именно этому чувству я в значительной степени приписываю удовольствие, которое почти всегда нахожу в самой работе. Удовольствия, сменявшие ее, настоящие или мнимые, может быть, не составляли поэтому такого резкого контраста с моей усталостью, как это бывает у большинства людей, которые очень тяжело ощущают усталость. Я очень ясно представляю себе наслаждение, какое находит в отдыхе все это множество людей, обремененных неприятной работой. При этом я имею в виду не только бедных людей, работающих из-за хлеба насущного, но также адвокатов, конторщиков, зарывшихся в бумаги и постоянно погруженных в скучные дела, не имеющие к ним самим никакого отношения. Правда и то, что большинство этих людей лишено воображения; в своих механических занятиях они видят средство, способное помочь им заполнить время. Чем они глупее, тем менее чувствуют себя несчастными.
Заканчиваю, находя утешение в следующей аксиоме: именно ввиду того, что у меня есть разум, я и скучаю— разумеется, не в настоящую минуту, когда пишу вам. Наоборот, я с удовольствием провел эти полчаса, беседуя с вами, дорогой друг, и высказывая вам свое мнение по этому интересующему всех вопросу. Эти мысли, в свою очередь, быть может, развлекут вас в течение тех пяти минут, пока вы будете читать, особенно, если вы вспомните при этом о моей искренней преданности вам».
Каждое утро во время отлива я хожу на пляж или к скалам 26 августа у самой воды. Как-то на этих днях я очень устал, дойдя до песка, где бедные женщины собирали с помощью какого-то подобия трезубца мелкую рыбу.
Днем получил письмо от кузена Делакруа.
Затем письмо от моего милого Риве, приглашающее меня провести несколькодней с его семьей на берегу моря и дающее мне необходимые указания. В этом же письме он высказал много тронувших меня и польстивших мне вещей.
Вечером, гуляя по пляжу, встретил Шенавара, которого никак не ожидал видеть здесь. Мне приятно было повидать его, и разговор с ним меня оживил. Он проводил меня до г-жи Шеппар, у которой я вынужден был провести вечер и где страшно соскучился. Выйдя оттуда около половины одиннадцатого, я прошелся по набережной до таможни,
5*


чтобы стряхнуть с себя всю эту глупость. Там я увидал английские пароходы—форма их некрасива. Почувствовал сильное негодование против всех этих народов, стремящихся только к тому, чтобы как можно скорее двигаться. Так пусть же как можно скорее они отправятся к черту со всеми своими машинами и усовершенствованиями, превращающими, в свою очередь, человека в машину!
27 августа В полдень должны были спустить большое судно, так называемый клипер. Еще одно американское изобретение, имеющее целью увеличить быстроходность!
Когда люди достигнут наконец того, что пассажиры, удобно разместившись в жерле пушки, будут затем вылетать из нее со скоростью пули по всевозможным направлениям, тогда будет признано, что цивилизация далеко шагнула вперед. Мы приближаемся к этому счастливому времени, которое упразднит пространство, но не сможет упразднить скуку, так как необходимость заполнять время будет все возрастать, в связи с тем, что различные передвижения и переезды уже не будут занимать так много времени.
Я должен был зайти за Шенаваром, чтобы вместе с ним присутствовать при спуске судна; это зрелище действительно было красиво и доставило мне большое удовольствие. Своего спутника я встретил уже позднее. Мы прошлись с ним, посидели на траве на берегу моря, много и интересно говорили о политике и живописи. Наконец, я почувствовал усталость и вернулся домой довольно поздно.
После обеда скука снова охватила меня. Пошел в сторону последней пристани, где стоял знаменитый клипер, который должны были окончательно оснастить. Там, под тентом, был устроен банкет. Пришлось выпить за здоровье американцев и быстроходности, изображение которой следовало бы в виде статуи прибить на носу судна.
На другом корабле встретил юнгу-бретонца, говорившего на своем родном диалекте. Я подумал о Женни и о том, как ей было бы приятно встретить земляка. Затем был на ярмарке, расположившейся тут же на берегу; но моя скука только усилилась от этого.
Возвращаясь той же дорогой, вновь увидал моих пирующих моряков. Они в это время дошли до кофе и, попивая его и покуривая, высказывали, без сомнения, массу прекрасных мыслей о прогрессе.
68


Повидал Шенавара на пляже в час дня, чтобы затащить его к себе посмотреть мои наброски. Он по-прежнему недостаточно отдает должное таланту больших мастеров, особенно в плане сравнения их с тем упадком, среди которого им приходится работать. Следовало бы думать и говорить как раз обратное. Может быть, до известной степени верно, что среди всеобщего равнодушия талант не приносит всех своих плодов; несомненно, что для того, чтобы создать то немногое, что мне удалось сделать, надо было проявить в тысячу раз больше энергии, чем всем Рафаэлям и Рубенсам, которым стоило только появиться перед пораженным и готовым к восхищению миром, чтобы заслужить всеобщее одобрение и поощрение.
Мы выходим вместе. Он повел меня по зеленеющим тропинкам по ту сторону скал, к замку. Я прощаюсь с ним у Соленого колодца и иду обедать.
Вечером при отливе изумительный вид с другой стороны, к Полле. Я долго сидел в конце набережной. На обратном пути меня поймал молодой Гасси, сообщивший, что г-жа Мансо находится в Дьеппе. Он обещал не выдавать меня и не сообщать ей моего адреса. Оказалось, что у него самого комната как раз надо мной, а мы в течение десяти дней ни разу не встретились.
Утром встретил Шенавара, который посоветовал мне отправиться к Герену.
Утром, во время прогулки с Женни по пляжу, встретил Шенавара, с которым говорил о ее болезни. Утром довольно долго оставался на пляже под солнцем, рассматривая купающихся.
Вернулся и стал работать. Сделал рисунок с Тевелена и два- три наброска, наполовину на память, того, что видел утром.
В два часа с Женни у Герена. Я остался им очень доволен; кажется, он надеется облегчить ее положение.
На обратном пути посетили с ней замок, который меня очень заинтересовал. Вид моря, гладкого, как зеркало, необозримого и могучего, обращавшего в ничто и пляж и весь городок Дьепп, доставил мне величайшее удовольствие.
Я хотел вечером повидать Шенавара, чтобы поблагодарить его; однако я даром пробродил по пляжу среди довольно нездорового тумана, испытывая.при этом скуку, еще более вредную для меня.
Чудное утро. Пока бедная Женни выполняла предписание Герена, я вышел один и поднялся на холм позади замка. Рас-
Понеделъник, 2& августа
Вторнику 29-го
30 августа
69


положился среди сжатого поля, чтобы запечатлеть вид замка и всей окружающей местности, не потому, что она очень интересна, а для того, чтобы сохранить воспоминание об этой очаровательной минуте. Запах полей и сжатого хлеба, пение птиц, чистота воздуха привели меня в одно из тех настроений, которое напомнило мне мои молодые годы, когда душа столь жадно ловит все эти живительные впечатления, что, кажется, я и по сей час счастлив, вспоминая о своем прошлом счастье, пережитом в подобной же обстановке.
Спускаясь с холма, сделал второй набросок больших деревьев возле фермы, у дороги, в том месте, где мы делали привал с Шенаваром.
(Кажется, что именно в этот день я долго оставался вечером с Шенаваром. О Микеланджело и пр. Он рассказал мне о знакомстве с одним старым членом Конвента...)
31 августа Я хотел возобновить мои вчерашние ощущения, но, сделав прогулку в другую сторону, непременно захотел посмотреть, что представляет собой деревня, лежащая против моих окон, за Полле. Я отважно двинулся по большой дороге, ведущей в Ё, но солнце заставило меня капитулировать; я взял влево, увидал кладбище и спустился вниз, почти изжарившись.
Вечером бесконечный разговор с Шенаваром на пляже и во время прогулки по улицам. Он говорил мне о том, что Микеланджело часто испытывал трудности в работе и приводил мне следующие его слова. Бенедетто Варки31 сказал ему: Синьор Вуанарротти,у вас мозг Зевса, на что тот якобы ответил: Скорее молот Вулкана, которым можно что-то сделать. Однажды он сжег большое количество этюдов и набросков, дабы не оставлять доказательств того, с каким трудом давались ему произведения, которые он переделывал на тысячу ладов, подобно человеку, пишущему стихи. Он часто лепил с рисунков, и в его скульптуре чувствуется этот прием. Он говорил, что хорошая скульптура — та, которая не походит наживопись, и, наоборот, хорошей живописью можно назвать ту, которая напоминает скульптуру.
Сегодня Шенавар развивал мне свою знаменитую теорию упадка. Слишком уж просто он решает все. Точно так же слишком низко оценивает он все достойные уважения качества. Сколько бы он ни твердил, что люди, жившие двести лет назад, не могут равняться с людьми, жившими триста лет назад, а современные люди никуда не годны в сравнении с теми, кто
70


жил на сто и на пятьдесят лет раньше, я все же думаю, что Гро,
Давид, Прюдон, Жерико и Шарле столь же достойны восхищения, как Тицианы и Рафаэли; думаю также, что мне удалось написать кое-какие фрагменты, которые не вызвали бы презрительного отношения этих господ, и что я сделал ряд открытий, о которых они и не подозревали.
Утром, как и вчера, встал очень рано и был с Женни 1 сентября на берегу.
Днем работал. Рисовал из своего окна лодки.
Вечером уклонился от встречи с Шенаваром. Меня утомила его вчерашняя придирчивая критика; сознательно или бессознательно, он нервирует умы, подобно тому, как хирург делает разрез или кровопускание. Что прекрасно, то остается прекрасным, независимо от того, для кого и когда оно было создано. Если мы вдвоем любуемся Шарле или Жерико, это прежде всего доказывает, что они достойны восхищения, а затем, что у них всегда найдутся почитатели. Я умру, продолжая преклоняться перед тем, что заслуживает этого преклонения, и, если бы я был последним в своем роде, я сказал бы себе, что вслед за ночью, которая воцарится в земной атмосфере, день снова загорится где-нибудь в другом месте, и, если человек будет вновь обладать сердцем и умом, он снова и всегда будет жить и наслаждаться этими двумя сторонами своего духа.
Вечером снова гулял позади замка. Я пошел по тропинке, идущей влево; передо мной открылся великолепный вид на город и замок. Было уже темно. Я дал себе обещание вернуться и сделать здесь несколько рисунков.
Возвращался при чудном лунном свете, огибая порт. Долго рассматривал оснастку судов.
Ученые занимаются, в конце концов, только тем, что откры- 2 сентября вают в природе то, что в ней уже есть. Личность ученого отсутствует в его сочинениях. Совсем иное у художников. Именно тот отпечаток, который они накладывают на свою работу, делает ее произведением художника, иначе говоря,— творца.
Ученый, если хотите, открывает элементы вещей, а художник, беря отдельные, ничего не значащие элементы, всюду, где можно, сочетает их, создает из них нечто целое, словом,— творит.
Он действует на воображение людей своими произведениями совершенно особым образом.
Большинству людей, недостаточно ясно чувствующих и
.71


3 сентября
видящих природу, он помогает уяснить те ощущения, какие вызывают в нас окружающие предметы.
С раннего утра смотрел на молу, как отплывают суда. Возвращаясь по привычной дороге, чтобы вновь полюбоваться видом позади замка, встретил возле ванн Шенавара и остался с ним на солнце в течение трех-четырех часов.
Затем встретил Вельпо и Дюма-сына.
Вечером прогулка по набережной, которая мне вновь стала нравиться. Мне хотелось быть одному, и я старался не встретиться с Шенаваром.
Перед обедом очаровательная часовая прогулка по направлению к Бурбон. Маленький ручеек справа, со своими тростниками и травами, великолепный вид на долины и поля и большие деревья с их вечно трепещущей листвой — все это глубоко освежает и чарует меня.
Утром на молу. Видел, как снаряжали в плавание два корабля. Это меня очень заинтересовало с точки зрения изучения оснастки. Я прохожу полный курс, разбираясь во всех этих реях, шкивах и пр., дабы усвоить, как все это прилаживается; по всей вероятности, мне никогда это не пригодится, но мне всегда хотелось понять всю эту механику, а кроме того, я нахожу это крайне занимательным. Наблюдения, хотя и поверхностные, привели меня к мысли о том, насколько еще грубы все эти приспособления, как тяжела и неудобна вся система парусов. Вплоть до изобретения парового двигателя, изменившего все, это искусство за двести лет не подвинулось вперед ни на шаг. Два бедных судна, выйдя из порта с помощью всякого рода канатов, не смогли двигаться далее. Так я их и зарисовал, с повисшими парусами, как бы ослабевшими от напрасных усилий, все в том же положении.
В книжной лавке продавец заявил мне, что у него не хватает двух последних томов Бражелонна 32. Это прерывает мое чтение на самом интересном месте. Но он обещает мне выписать их из Парижа. Это одна из приятных сторон Дьеппа, с которой я уже столкнулся два года назад, читая Балъзамо. Я взял с собой Бальзака Провинциал в Париже,— нечто тошнотворное; вся вещь состоит из описания мелких подробностей жизни фатов 1840—1847 годов; детали закулисной жизни; о том, что называлось на их жаргоне крысой; история шали Селима, проданной англичанке. В широковещательном предисловии издатель ставит Бальзака рядом с Мольером, говоря, что если бы Бальзак
72


жил в то время, он написал бы Ученых женщин и Мизантропа, а Мольер, живи он в наши дни, создал бы Человеческую комедию.
Он считает, что Бальзак стоит особняком среди современных писателей, ибо, в противоположность им, на его вещах лежит печать долголетия. Он утверждает это в предисловии к произведению, где только и видишь погоню за словечками современного жаргона и где выведено множество жалких личностей, наскоро переряженных в модные костюмы одного сезона, о которых в истории не останется ни малейшего воспоминания.
Вторая прогулка к ручью Бурбон перед обедом. Перешел мост и дошел до подножия голых холмов возле Полле. Любовался природой и снова изучал в порту паруса кораблей.
Вечером на молу, спустился при лунном свете к морю и сидел на камешках возле самой воды.
С утра покинул мол и поднялся влево, в гору, позади замка; 6 сентября дошел до кладбища; около него нашел очаровательное местечко возле рва, через который я как-то переходил: маленькая тропинка, бегущая вверх под тенью больших буков. Зашел на кладбище; оно не такое отталкивающее, как ужасное кладбище Пер-Лашез в Париже, ибо оно менее пошло, аккуратно и буржуазно. Забытые могилы поросли травой, целые заросли роз и клематитов наполняют благоуханием этот сад смерти, а полное уединение, царящее в нем, вполне соответствует назначению этого места и последнему уделу всех, нашедших здесь успокоение, то есть молчанию и забвению.
Пересек большую дорогу и вышел на другую, вымощенную, как в Нормандии, и ведущую, по-видимому, к Лувелю. Эта дорога оказалась восхитительной: я любовался дворами ферм с земляными заборами, поверх которых высится мощная и темная листва деревьев, цветами, овощами, скотом, пасущимся возле этих уютных жилищ,—словом, всем тем, что радует нас в природе и в трудах человека.
Обратный путь по большой пыльной дороге был менее приятен.
После завтрака пришел Шенавар. Я повел его смотреть, как снаряжают судно Мариани. Он уверял меня, и не без основания, что талантливые люди нового времени (а он начинает это лето- исчисление с Иисуса Христа) неизбежно должны быть пошляками, как Деларош, или чудаками и ненормальными. Микеланджело лишь на одно мгновение достиг вершины, затем он только повторял себя. Хотя у него было мало идей, но он обла-
73


7 сентября
дал силой, с которой никто не может равняться. Он создал ряд образов, таких, как его Бог Саваоф, Дьяволы и Моисей; и в то же время он не мог сделать ни одной головы; он их просто бросал; это главный грех всех мастеров нового времени, Пюже и всех других. У древних мы видим как раз обратное: какое разнообразие типов: Юпитер, Дионис, Геракл и т. д.!
Возвращался по страшной жаре, вдоль набережной, крайне утомленный этой второй прогулкой. Совершенно изнемог.
Говоря о Мейсонье, он сказал, что наиболее характерной чертой для мастера является, по его мнению, способность схватить в картине все самое существенное; именно этого и следует добиваться в первую очередь. Заурядный талант думает только о деталях: Энгр, Давид и т. д.
Вышел рано вместе с Женни, которая шла купаться. Море не показалось мне особенно привлекательным, и я пошел по дороге к Бурбон, которую нахожу столь же восхитительной и в утренние часы.
Возвращаясь мимо церкви Сен-Жак, увидел афишу, объявляющую, что мессу будет исполнять хор горных поселян. Зашел и как раз попал на эту службу, к большому моему удовольствию.
Все это — крестьяне из Пиренеев, с великолепными голосами; они поют без нот и даже без регента; но, по-видимому, один из них, человек с седыми волосами, сидящий в середине, управляет ими. Они поют без аккомпанемента. По выходе из церкви пошел за ними и высказал одному из них похвалу их пению. Почти у всех них лица очень серьезны. Особенно тронули меня дети. Голоса мальчиков совершенно иначе действуют, чем голоса женщин, которые я всегда находил крикливыми и маловыразительными. В этих маленьких артистах восьми-десяти лет есть нечто почти святое; эти чистые голоса, исходящие из тела, которое едва может быть названо телом, и из ничем еще не запятнанной души, должны прямо достигать ступени божьего престола и взывать к его бесконечной благости, прощающей наши слабости и печальные страсти.
Для простого человека, вроде меня, это зрелище бедно одетых молодых людей и детей, столпившихся в кружок и поющих без нот, было очень трогательно. Минутами я сожалел об отсутствии аккомпанемента. Отчасти в этом виновата была музыка, впрочем, очень красивая, с отпечатком итальянского излишества, но не свободная от длиннот и местами слишком сложная для этого пения без аккомпанемента и для этих простых исполни-
74


телей, певших как бы по вдохновению. В общем, очень сильное впечатление, с необычайной живостью напомнившее мне певцов на барельефах Лука делла Роббиа, вплоть до одежды, которая у всех состояла из голубой блузы, стянутой поясом. Эти бедные люди пели и в курзале, участвуя в настоящих концертах. Но мне было бы грустно увидеть их там, одетыми в праздничное платье и поющими модные песенки в духе той проклятой современной музыки, до которой так жадна здешняя модная публика.
Вернулся после мессы домой в плохом настроении, вызванном скверной сигарой; занялся маленькой неоконченной акварелью, изображающей порт с очень зеленым морем. На этой воде — резкий контраст черных судов, красных флагов и т. д.
Прочел грустную Эжени Гранде. Произведения этого рода не выдерживают испытания временем. Неразбериха, неопытность, являющаяся не чем иным, как неисправимым пороком таланта автора, обратит все это в отбросы эпохи. Ни меры, ни единства, ни пропорции.
После обеда опять пошел по дороге в Бурбон, которой я не могу в достаточной мере насладиться: вид, открывающийся в конце, особенно если продолжать прогулку до подножия горы, великолепен. Я послал Женни и Жюли на спектакль. На дамбе невозможно было оставаться из-за ветра, а море не представляло для меня особенного интереса, если не считать неожиданных пропорций, которые придает берегу и пляжу уходящее при отливе море.
Я зашел за Шенаваром; мы ушли с пляжа из-за ветра и гуляли по улицам и по набережной последнего залива, где и оставались при лунном свете до одиннадцати часов.
Он проявил по отношению ко мне чуткость и уважение. Он несчастлив; он чувствует, что попусту растратил свои способности. Философия — довольно постное блюдо; несмотря на пресловутое знание людей, на которое он притязает, она не научила его безропотно сносить неизбежные несчастья, равно как и недостатки и противоречия, заложенные в природе человека. Мне всегда казалось, что звание философа наряду с привычкой внимательно вдумываться в жизнь и людей обязывает также уметь принимать вещи такими, каковы они есть, и прилагать все усилия к тому, чтобы направлять к добру, насколько это осуществимо, и нашу жизнь, и наши страсти. Но происходит как раз обратное! Все эти мечтатели увлекаются, как и другие люди; можно подумать, что изучение человеческого разума,
75


более достойного сожаления, чем восхищения, лишает их спокойствия, которым очень часто обладают люди, занятые более практическим и, с моей точки зрения, более достойным затраты сил делом. Я спросил у этого заслуживающего всяческого уважения несчастного, зачем он приехал в Дьепп, зачем он по нескольку раз ездил в Италию и Германию, от чего он бежал и чего он искал в этих скитаниях? Ум, склонный к сомнению, начинает еще сильнее сомневаться во всем после того, как все видел.
Он называет меня счастливым, и он прав, я чувствую себя еще более счастливым с тех пор, как понял, насколько несчастен он сам. Его безотрадная доктрина о неизбежности упадка искусств, может быть, и верна, но надо запретить себе даже думать об этом.
Надо поступать, как Роланд, бросающий в море, чтобы навеки скрыть в его недрах, огнестрельное оружие, роковое изобретение коварного герцога голландского. Надо скрывать от людей сомнительные истины, которые способны только сделать их более несчастными или еще сильнее расшатать их тяготение к добру. Каждый человек живет в своем веке и правильно поступает, говоря с современниками на понятном им и способном их тронуть языке. Но, поступая так, он лишь в самом себе находит источник своеобразного очарования, привлекающего к нему умы. Его работы привлекают к себе внимание отнюдь не полным совпадением с идеями современников; этим достоинством (если можно считать достоинством) отличаются все посредственности, которыми кишит каждая эпоха, все те, кто жадно добивается успеха, низко льстя вкусам момента. Настоящий же художник, пользуясь языком своих современников, должен поучать их тому, что не нашло еще себе выражения на этом языке, и ежели его репутация заслуживает быть сохраненной, то это значит, что он был живым примером хорошего вкуса в эпоху, когда хороший вкус не признавался.
Я говорил Шенавару, в тот день, когда мы беседовали на опушке леса, что вкус определяет разряд таланта. Лафонтен, Мольер, Расин, Ариосто превосходят Корнелей, Шекспиров, Микеланджело именно вкусом. Остается только установить, я не хочу этого отрицать, способны ли исключительная по своим размерам сила и оригинальность вызвать, вопреки всему остальному, наше восхищение. Нг>


тут снова можно возражать и говорить о разных склонностях.
Я преклоняюсь перед Рубенсом, Микеланджело и т. д., и я говорил Кузену, что недостатком Расина является именно его полное совершенство; его не находят достаточно прекрасным именно потому, что он вполне прекрасен. Вполне прекрасный предмет необходимо предполагает простоту, не вызывающую в нас в первый момент тех чувств, какие мы испытываем при виде гигантских вещей, где самая диспропорция становится элементом красоты. Являются ли этого рода предметы как в природе, так и в искусстве действительно наиболее красивыми? Конечно, нет, но они будут производить более сильное впечатление. Кто сможет утверждать, что Корнель прекраснее, чем другие, потому что его вещи полны напыщенных и праздных разглагольствований; что Рубенс прекраснее многих*, потому что он часто груб и небрежен? Надо сознаться, что у людей этого рода их сильные стороны заставляют забывать их недостатки и ум привыкает мириться с ними; но нельзя говорить, что Расин или Моцарт кажутся более плоскими оттого, что эти красоты мы видим у них повсюду, так что они являются движущим началом и как бы живой тканью произведения. Я уже раньше говорил, что люди, отличающиеся всевозможными эксцентричностями, могут быть уподоблены тем шалопаям, которые сводят с ума женщин: они являются не чем иным, как блудными сыновьями, способными порой, несмотря на свое беспутство, на какой-нибудь благородный порыв. Что же сказать об Ариосто, который представляет собой совершенство во всех отношениях и в равной мере владеет всеми образами и оттенками — трагическими и веселыми, светскими и нежными?
Однако кончаю...
Совершенное произведение, говорил мне Мериме, не должно 8 сентября нуждаться в примечаниях. Мне хочется сказать, что какое-либо произведение пера, если оно действительно как следует изложено и, в особенности, продумано, не допускает даже подчеркиваний. Если ход мысли последователен, если стиль связан, он не допускает остановок до того мгновения, пока мысль, лежащая в основе изложения, не получит полного развития. Мон- тень является прославленным примером необходимости обладания гением в этом частном случае.
Начал этот день очень хорошо, то есть поднялся с желанием что-то сделать; писал в этой тетради до одиннадцати часов. Чувствовал себя усталым от вчерашней ходьбы и от разговоров
77


с Шенаваром. Ощущал сильную потребность отдохнуть, и эта работа ума послужила мне хорошим отдыхом.
После завтрака принялся с необыкновенным жаром рисовать проезжавших мимо в очень нарядной упряжи лошадей, запряженных в тележки четверней. Затем сделал большой рисунок носа корабля, стоящего перед моими окнами. Ум, освеженный работой, наполняет все ваше существо чувством счастья.
В таком настроении отправился на мол, откуда вернулся берегом моря, посетив на пути ручей Бурбон. Встретился с Шенаваром, чтобы пообедать вместе. Я думал, что обед будет- хорош и нам будет весело. Но обед был отвратительный, и мрачные разглагольствования моего собеседника отнюдь не способствовали его оживлению.
Я думаю, что судьба, которую он видит во всем, накладывает свою руку и на наши с ним отношения. Бывают дни, когда меня влечет к нему, а в следующий раз меня отталкивают его неприятные стороны. Он говорил мне о домашних неурядицах у этого несчастного полоумного Буассара. Затем он сообщил мне, что Лейбниц не вставал из-за своего рабочего стола и часто ел и даже спал в своем кресле. Наконец, в противовес общепринятому мнению, он утверждал, что Фенелон писал с необычайной легкостью, и Телемак был закончен в три месяца33. Он сравнивает Руссо с Рембрандтом —сравнение, по-моему, совершенно не обоснованное.
Я простился с ним в десять часов у Соленого источника и прошелся до мола, чтобы стряхнуть с себя немного весь этот дурман. Там я видел, как входил в порт красивый бриг; светила луна, и море было довольно бурным. Это было прекрасное зрелище. Я любовался им на обратном пути: луна была прямо против меня и давала изумительные световые эффекты на воде, выделяя корпус судна и его мачты.
Выйдя из ресторана, я вновь любовался деревьями и ущельями гор при лунном свете.
Мой чортов приятель способен восхищаться лишь тем, что лежит за пределами досягаемости. Кант, Платон...— это действительно люди с его точки зрения! Это почти боги! Если я называю какого-нибудь современника, которого мы знаем, он тут же разоблачает его, заставляет меня прикасаться к его ранам и не оставляет ни одного живого места. Он не из породы преклоняющихся, говорит он,— это и видно. Он интересен, но в нем есть что-то отталкивающее. Может ли подлинная добродетель или подлинное убеждение быть отталкивающим? Может
78


ли утонченная душа обитать в гнусной оболочке? Разглядывая какой-нибудь рисунок, он мнет его и вертит без всякой бережности, кладет руку на бумагу, как будто имеет дело с какой-нибудь первой попавшейся вещью.
Мне кажется, что в этом презрительном отношении ко всему, что требует бережного обращения, есть некоторая доля аффектации; гордая и мятущаяся душа этого циника, помимо его воли, обнаруживается в этом видимом презрении к тому, к чему принято относиться с деликатностью. Эта душа чем-то глубоко ранена; может быть, не умея примириться с собственным бессилием, она невольно ищет утешения в том, чтобы видеть это бессилие повсюду? У него множество различных талантов, но все это умерло в нем; он и композитор, и рисовальщик; ему холодно отдают справедливость, и это все, чего он может добиться. Беседуя с ним, поражаешься тому, что он знает и что вносит в идеи других. Шенавар не любит живописи и сам сознается в этом. Чего только он не пишет, чего только не выправляет.
Он считает, что способен к этому, и ему это иногда удавалось, по его словам; но он признает, что ему стоит огромного труда выражать свои мысли. Эта оговорка выдает его слабость. Почему он не следует примеру своего любимца Руссо? Этому, действительно, было что сказать, и он прекрасно сумел это сделать, несмотря на трудности, с которыми ему приходилось бороться и которыми он почти гордился.
Не написал ли я всего этого, находясь под впечатлением, еще более неприятным, нежели обычно? Отнюдь, ибо он мне нравится! Я почти люблю его, и мне хотелось бы, чтобы он был более привлекательным; но поневоле я всегда возвращаюсь к тем мыслям, которые высказал выше.
Плохой день; сказался вчерашний обед. Я все утро боролся 9 сентября против этого скверного состояния, рисуя и делая заметки в тетради.
В середине дня вышел посмотреть, как снаряжались в плавание два судна, одно из которых долгое время грузилось у меня перед окнами известкой; вернулся совсем больной.
Лег в постель около трех-четырех часов и пролежал до одиннадцати следующего дня.
Надо ощущать удовольствие от того, что делаешь.
Испанское судно, захваченное американскими пиратами,
79


10 сентября
11 сентября
12 сентября
На молу встретил Изабэ с женой и дочерью.
Читаю у Дюма в отрывках: «Последние годы жизни Макиавелли протекали в уединении и горе. Удалившись в деревушку Сан-Кашиано, большую часть своего времени он проводил в разговоре с дровосеками или играл в триктрак со своим хозяином. Наконец, 22 июня 1527 года, он печально угас, и вместе с ним умерла независимость Италии».
Мало интересный день. Просматриваю книжку Дюма под заглавием Вилла Пальмьери; в ней вплоть до второго тома ни слова не говорится об этой вилле, а преподносится анекдотическое и историческое рагу о Флоренции.
Вечером прошелся один до последнего залива; любовался задним фасадом замка, более простым и внушительным в этот вечерний час, после заката солнца. Его силуэт великолепен.
Утром на молу; в море отлив, и оно мало интересно. Заметил прекрасный сюжет для картины: лодку, перевозящую рыбу с маленького судна, стоящего вдалеке. Одни из мужчин, стоя в воде, переносили на плечах других, а также корзины с рыбой; на берегу они передавали их женщинам. Затем лодку вытащили на берег — туда забралось двое-трое ребятишек; весла, поднятые вверх; на всем утреннее солнце.
Шенавар заходил ко мне около одиннадцати; он сказал, что Мысли Паскаля были написаны с большим трудом и все были в помарках.
Около четырех часов купил русскую вазу. Оказалось, что она дает течь; около четырех пошел переменить ее и пройтись. Жара заставила меня вернуться.
Вечером вышел поздно. Мы пообедали только в шесть часов из-за порчи нашего знаменитого очага. Прошелся по главной улице, рассматривая витрины с таким удовольствием, с каким никогда не рассматриваю их в Париже. Все меня забавляло.
У церкви Сен-Реми; видя открытую дверь, я вошел и был поражен внушительным видом этой высокой и темной церкви, освещенной лишь полдюжиной дымных светильников, разбросанных тут и там. Я бы осмелился спросить противников всего неясного, как думают они достигнуть с помощью четкости линий впечатления, которое могло бы сравниться с этим. Если классифицировать впечатления по признаку благородства, как это делает Шенавар, то пришлось бы выбирать между архитектурным рисунком и рисунком Рембрандта.
80


5. Портрет монахини. 1843


6. Скачущий всадник. Тушь


Вышел оттуда, совершенно очарованный и огорченный невозможностью передать, если не копировать с натуры, не общее настроение, а всю эту сложность перспективы, пересекающихся линий, отбрасываемых теней и т. д.,— всего, что составляло такую изумительную картину.
Пошел вдоль купален, по пляжу. Далекое эхо пошлой музыки из водолечебного заведения; с противоположной стороны поднималась луна. Я оставался на пляже почти целый час, наслаждаясь мирным вечером и спокойствием, какое он навеял на меня.
Около десяти часов пошел встретить Женни на молу...
Ходил во второй раз вечером в Сен-Реми.
Упорствую в своем желании гулять по утрам и вследствие этого плохо себя чувствую.
Видел на молу Изабэ. Он говорил со мной о дороговизне путешествий на пароходе и объяснил устройство раковин улиток. Он дошел со мной до пляжа, где я думал встретить Шенавара. Дождь заставил меня вернуться домой, где я читал и спал до половины третьего.
На молу; море было очень красиво, но страшный ливень.
После обеда пошел в церковь Сен-Жак, где была служба. Священник в облачении читал отдельные отрывки Страстей с пояснениями; через определенные промежутки чтение прерывалось пением хора, к которому присоединялись все присутствующие. Священник с причтом опускался при этом на колени и молился. Под конец все подходили прикладываться к кресту. Этот момент мог бы служить хорошим сюжетом для картины, если писать со стороны алтаря.
В том, что говорил своим тягучим голосом этот священник без всякого жара, как бы повторяя заученный урок, было много такого, что могло бы принести пользу каждому. Между прочим, он говорил, что никогда не поздно бросить дурные пути, и т. д.
В этой полуосвещенной церкви замечательные эффекты, но я предпочитаю Сен-Реми, куда я вернулся на минуту, когда затих ужасный дождь, шедший, не переставая, пока я был в церкви.
О пользе, которую можно извлечь из своих друзей,— таково, если не ошибаюсь, заглавие одного из сочинений Плутарха. Придворный или вообще светский человек, стремящийся выдвинуться и сделать карьеру, едва ли когда-нибудь осведомлялся
81
6 Заказ 736
13 сентября
14 сентября


о том, что добрый Плутарх хотел сообщить в своем трактате- Для людей этого рода существует лишь один способ извлекать выгоду из своих друзей: прежде всего выбирать их среди людей могущественных и затем заставлять их интриговать для себя или послушно следовать за ними и их удачей. Что для них уважение, которым они могли бы пользоваться помимо этого? Или то чувство уважения к самому себе, какое порождает в нас любовь и дружба людей высокой добродетели и характера? А в сущности, именно этой пользы мы должны всеми силами искать во всякого рода связях. Общение с порядочными людьми не только укрепляет в нас прямоту чувств, но и учит ценить лишь те блага, которые достигаются при соблюдении строжайших правил порядочности. Только таким образом выучиваешься не пренебрегать самыми основными обязанностями человека.
15 сентября Давид ответил человеку, страшно надоевшему ему разгово¬
ром о приемах, манере и т. д.: «Все это я знал, когда еще ничего не знал».
Шенавар зашел ко мне в то время, когда я рисовал суда, и почти тотчас вслед за ним пришел Изабэ... Странное сочетание этих двух людей! Я продолжал рисовать, чтобы не очень утруждать себя разговором с ними.
Выйдя с первым из них, в то время как он излагал мне свою идею Парижа как морского порта, я увидал солдат, упражнявшихся в стрельбе. Я покинул на минуту спутника и пошел взглянуть на этих несчастных...
Странная вещь — живопись; она нравится нам в силу того, что передает подобия предметов, которые в жизни нам не нравятся 34.
16 сентября В полдень выехал в Арк, при солнечной погоде со свежим,
приятным ветром. Красота полей и долин, раскинувшихся справа, с деревьями и селеньями. По прибытии на место — сильная жара.
Сделал зарисовку церкви, о которой у меня осталось приятное воспоминание. Я не вполне хорошо себя чувствовал, и развалины замка не произвели на меня особого впечатления.
Возвращение было наиболее приятной минутой: дорога казалась еще красивее при заходящем солнце. Непередаваемо чувство наслаждения этим солнцем, этой зеленью, этими лугами с пасущимися на них стадами. Мы вернулись в половине седьмого.
82


Шенавар пришел около одиннадцати. Он говорил мне, П сентября с полным, думается, доверием, о противоречии между общим мнением о нем и теми достоинствами, какими он, как ему кажется, обладает и которые я за ним искренне признаю. Он знает, что его не любят; ему ставят в упрек его чрезмерную строгость к другим, замечая при этом, что сам он проявляет весьма мало деятельности и таланта. Эта неуверенность в себе, этот упадок духа, который он обнаруживает, представляется мне, как и ему самому, причиной его неудач: он сам губит свое дело. Разве может он вызывать такой же интерес, как те люди, у которых ум столь же способен к полету мысли и вместе с тем наделен энергией, которую они черпают в уверенности и в желании быть в первых рядах? Он отрицает, что Жерико является мастером: он находит в нем какую-то связанность. По его словам, это весьма блестящий молодой человек, и он не верит, что Жерико мог бы стать чем-нибудь большим. Ко всему этому он приводит ряд доказательств незначительности его картин, преобладания в них позы, деталей, пусть и очень сильных самих по себе.
(Я перечитываю то, что здесь относится к Жерико, шесть месяцев спустя, то есть 24 марта 1855 года, во время крайнего упадка сил перед выставкой; вчера я смотрел литографии Жерико — лошадей, льва и т. д. Все это очень холодно, несмотря на мастерски сделанные детали; но ни в чем и нигде нет цельности; нет ни одной лошади, у которой бы не было какого- нибудь искалеченного места; отдельные части или несоответственно малы или плохо прилажены; ни одного фона, который бы соответствовал сюжету.)
Перед обедом встретил госцожу Мансо, которая предлагает завтра показать мне Аркский лес.
Обед был довольно печален. Зато закат солнца, которым я любовался на пляже, вознаградил меня. Оно заходило среди целой гряды облаков, окрашенных в золотистые и мрачно-красные тона, отражавшиеся в море, очень темном, за исключением тех мест, куда достигали их отсветы. Почти полчаса простоял я совершенно неподвижно на песке, у самых волн, безустали глядя на их ярость, на их возвраты, на эту пену и камни, которые они несли с собой.
Затем отправился на мол, где был дьявольский ветер, побродил после чая по улицам и лег в десять часов.
Провел часть ночи без сна, но в этом бодрствовании не было 18 сентября ничего неприятного. Ум работал ночью с необычайной силой.
83
6:


19 сентября
20 сентября
Я думал о вчерашнем разговоре относительно духа и материи. Бог ввел в мироздание дух,как одну из необходимых сил, действующих в нем; дух не является всем, как это утверждают прославленные идеалисты и платоники; но он существует, подобно электричеству и ряду других невесомых сил, воздействующих на материю.
Я создан из материи и духа: эти два элемента не могут погаснуть.
Вышел в очень веселом настроении. На молу любовался красивыми волнами. Кажется, там встретил Изабэ.
В час у госпожи Мансо. Мы доехали с ней в ее экипаже до Арк и затем лесом дошли до церкви Сен-Мартен. Очень хорошая погода, но свежая; обязанность поддерживать разговор в конце концов утомила меня. Поэтому я не вполне наслаждался всем, что видел. Великолепная долина, вроде той, какая в Вальмоне, но более обширная у опушки леса. Самый лес весьма своеобразен; по большей части он состоит из буков, образующих целые колоннады на темном фоне. Очень жаль, что все это слишком далеко от нас.
Вечером, в семь часов, встретился с Шенаваром. Он повел меня к себе, чтобы вернуть фотографии, которые я ему давал. Опять рассуждал о превосходстве литературы над другими искусствами, на чем он упорно настаивает. Затем о медицине. Он уверял меня, что я из той же породы, что и Наполеон, то есть из тех, кто ценит только людей дела, а всех остальных считает пустыми теоретиками.
Разговор о стиле. Он полагает, что стиль есть не что иное, как сжатое выражение общепринятой манеры. Он находит, что я не беспристрастен.
На пляже он рассказывал мне анекдоты о Вольтере, о его бегстве из Берлина и т. д. Он простился со мной вечером, рассчитывая завтра уехать.
Шенавар, по-видимому, уехал сегодня, так как днем я не видал его. Он не совсем доволен своим здоровьем.
В общем, довольно хороший день, подробностей которого я не помню.
Мы были в Ё. Ничто не может сравниться с наслаждением, какое я испытывал в течение двух часов пути; я восхищался малейшими мелочами окружающей природы, как в первой молодости.
84


Записывая на листках все, что видел. Местечко Ё не произвело на меня особенно приятного впечатления, если не считать чувства довольства и свободы, какое охватило меня, перед тем как мы пошли осматривать церковь. Могилы графов д’Ё. Посетили замок. Невозможно передать отвращение, которое вызывает во мне этот дурной вкус: живопись, архитектура, убранство,— все, вплоть до каменных столбов двора, одинаково отвратительно; жалкий сад не лучше всего остального. Вид из замка на вновь реставрированную церковь, донельзя холодную и голую. Узкий въезд между церковью и местами общественного пользования, сделанный вопреки приличиям и здравому смыслу. Да простит бог бедному королю, в общем прекрасному человеку, его вкусы в области искусств! Все здесь дышит Фонтеном, Институтом искусств, Пико и т. д.
Трепор показался мне довольно печальным; он стал более кокетливым и проиграл от этого. Большая грубая казарма, форты, возведенные на берегу, где нечего защищать, нагота и скука на всем. Какую жалкую жизнь должны влачить здесь все эти купающиеся, все эти солидные люди, вынужденные карабкаться к церкви и снова спускаться вниз или любоваться местными модницами, одетыми по обычаю Трепора в ярко-малиновые кофты. Этим и ограничиваются все местные достопримечательности. На пляже возвели несколько зданий, кричащая новизна которых лишь подчеркивает бедность самого городка: тут есть и застекленные галереи, и газоны, и т. д.
Пообедал на набережной, в заведении какого-то Летретра, вполне заслуживающего эту кличку35, так как он накормил меня прескверным обедом, за который очень дорого взял. После обеда поднимался на колокольню; с церкви открывается прекрасный вид.
Перед отъездом поссорился с извозчиком, который, как он уверял, забыл, за какую цену сговорился ехать. Возвращение в темноте, под дождем, не без некоторых неприятностей. Возвратился в Дьепп, как на родину.
Заметил на изображениях в склепах, что головной убор одной из графинь д’Ё точно такой же, какой носят женщины в Трепоре, исключая жемчуга и вуали. Это некоторое подобие колпака, но очень изящного. Костюм женщин из Трепора очень мил: простой корсаж, двойная юбка, нижняя слегка длиннее верхней, и рубашка с широкими до локтя рукавами.


2 сентября
Довольно долго оставался дома, рисуя из окна входящие в гавань и уходящие суда.
Во время прогулки около часу рисовал судно, которое причалило по ту сторону -моста, и гулял с живейшим удовольствием. Кажется, всю жизнь можно было бы провести в этой нежащей праздности.
Перед обедом рисовал в церкви Сен-Жак часть со стороны алтаря.
После обеда пошел вдоль залива к замку, вид которого с задней стороны, казавшийся мне таким замечательным, на этот раз ничего не дал. Правда, небо было совсем иное. Прогуливался по пляжу в ожидании времени, когда можно будет отправиться к госпоже Мансо; она уехала в театр. От нее в церкви Сен-Реми и Сен-Жак.
Мир создан был не для человека.
Человек господствует над природой, но и подчинен ей. Он один не только сопротивляется ей, но и преодолевает ее законы, подчиняет ее себе силой своей воли и энергии. Но был ли мир сотворен для него, это еще далеко не решенный вопрос. Все, что он создает, недолговечно, как и он сам; время разрушает здания, затягивает илом каналы, уничтожает науки и наименования целых наций. Где Карфаген? Где Ниневия? Мне могут возразить, что новые поколения воспринимают наследие предыдущих и что вследствие этого совершенство, или, вернее, совершенствование, не имеет предела. Надо много, однако, условий, чтобы человек получил нетронутым багаж знаний, которые накопили века. Если он сам совершенствует одни изобретения, то в других он отстает. Многие из ранее сделанных открытий затеряны. То, что человек выигрывает в одном отношении, он теряет в другом. Мне не надо пояснять, сколько вреда так называемые усовершенствования принесли нравственности и даже благосостоянию. Одни изобретения, делая ненужным или уменьшая количество труда и усилий, уменьшают тем самым и меру терпения, необходимого для перенесения трудностей, и энергию, дарованную для того, чтобы преодолевать их. Другие изобретения, способствуя роскоши и внешнему удобству, оказывают губительное действие на здоровье последующих поколений, на их физическую ценность и также влекут за собой нравственный упадок. Человек заимствует у природы яды, как, например, табак или опиум, чтобы сделать из них орудия своих грубых наслаждений. Он бывает за это наказан упадком энергии и отупением. Целые нации превратились в подобие илотов
86


вследствие неумеренного употребления этих возбуждающих средств и спиртных напитков.
Достигнув известной степени цивилизации, отдельные нации проявляют признаки упадка, особенно в отношении добродетелей и устоев. Общая распущенность, по всей вероятности являющаяся следствием большой доступности наслаждений, влечет за собой быстрое вырождение и забвение всего того, что было здорового в традициях и что составляло для нации вопрос чести. Находясь в таком состоянии, трудно противостоять врагу. Всегда найдется какой-нибудь народ, в свою очередь жаждущий наслаждений, или почти еще варварский, или сохранивший некоторые устои и дух предприимчивости, чтобы воспользоваться этими останками вырождающихся народов. Такая катастрофа, которую легко предвидеть, иногда становится источником возрождения для побежденного народа. Это гроза, очищающая воздух после того, как наполнила его испарениями.
Кажется, что ураган бросает новые семена в истощенную почву, и возможно, что на ней возникнет новая цивилизация; но нужны века, чтобы смогли вновь расцвести мирные искусства, призванные смягчать нравы и затем вновь развращать их, чтобы вновь и вновь вызывать эти вечные смены величия и падения, в которых в равной мере проявляется как слабость человека, так и изумительная мощь его гения.
Рисовал с мола возвращающиеся суда... Море было очень 22 сентября красиво, и я наблюдал, как отплывали и причаливали различные барки, английская яхта, парусная лодка и т. д.
Вернулся поздно и после завтрака спал. Сделал маленькую акварель с английского брига и с нескольких барок, причаливших возле Полле, против моего окна. После обеда, во время -отлива, гулял по молу. Почти все время был там совсем один.
Затем был у Мансо. Глупые сплетни; безумное желание уйти. Восхитительная ария из Тайны Солие, исполненная хозяйкой дома. Эту арию в опере исполнял Мартен.
Ночью у меня все время вертелось в голове: Я мыслю — следовательно, я существую Декарта.
О молчании и о молчаливых искусствах. Молчание всегда 23 сентября внушительно — даже глупцы часто обязаны ему известного рода внушительностью. В делах, во всякого рода отношениях люди, достаточно умные, чтобы во-время соблюдать молчание, обязаны ему очень многим. Нет ничего труднее этой сдержан¬
87


ности для людей с живым воображением, для утонченных умов, видящих вещи со многих сторон, которым трудно удержаться, чтобы не выразить всего, что в них происходит; неосторожно высказанные предположения, обещания, данные без всякого размышления, острое словцо, направленное против более или менее опасных или подозрительных людей, излияния, выпадающие на долю первого встречного...— было бы слишком долго перечислять неудоб- ства и опасности, вытекающие из несдержанности.
И наоборот, слушая другого, вы всегда выигрываете. То, что вы собираетесь высказать вашему собеседнику, вам уже известно, вы полны этим; то, что он собирается вам сказать, вам, конечно, неизвестно: он либо сообщит вам нечто новое, либо же напомнит вам что-нибудь, о чем вы забыли. Но как устоять перед искушением дать почувствовать все преимущества вашего ума человеку, который слушает вас с видимым удивлением и восхищением?
Глупцы гораздо легче дают себя увлечь этой пустой забавой и, говоря с другими, слушают только самих себя. Неспособные извлечь хоть что-нибудь из поучительного или содержательного разговора, они не столько думают о том, чтобы убедить своего собеседника, сколько о том, чтобы блеснуть перед ним; они уходят, вполне довольные разговором, который благодаря этой скуке, какую они нагнали, приносит им лишь презрение всех разумных людей. Молчаливость дурака может служить признаком известной доли ума.
Признаюсь в моем пристрастии к молчаливым искусствам, к немым вещам — Пуссен говорил, что это его особенность! Слово нескромно; оно спешит настигнуть нас, завладевает воспоминаниями и вместе с тем вызывает споры. Живопись и скульптура носят в себе нечто более серьезное — надо самому подойти к ним. Книга, наоборот, навязчива: она следует за нами, мы видим ее повсюду. Надо перевертывать страницы, следить за ходом мысли автора и дойти до конца произведения, чтобы судить о нем. Как часто приходится жалеть о внимании, потраченном на посредственную книжку и на те рассеянные кое- где идейки, которые приходится перебирать. Чтение книги, если она не абсолютно легкого содержания, всегда есть известный труд; по крайней мере оно вызывает некоторую усталость. Человек, который пишет, как будто вступает в тяжбу с критикой. Он вступает в спор, и его можно оспаривать.
88


Произведения художника и скульптора отличаются цельностью, как творения природы. Автор не присутствует в них и не находится с вами в непосредственном общении, как писатель или оратор. Он создает как бы осязаемую реальность, полную в то же время тайны. Ваше внимание не может быть введено в заблуждение; в первую же минуту лучшие части произведения бросаются вам в глаза; если низкое качество вещи невыносимо, вы быстро отводите глаза, тогда как подлинный шедевр невольно притягивает вас и погружает в созерцание, к которому вас влечет непреодолимое очарование. Это немое очарование действует все время с равной силой и, кажется, еще возрастает каждый раз, как вы снова обращаете на него взгляд.
С книгой дело обстоит несколько иначе. Ее отдельные красоты не настолько независимы, чтобы вызывать постоянно то же восхищение. Они слишком тесно связаны со всеми ее частями, которые ввиду необходимой связности изложения и неизбежных переходов не могут всюду представлять равного интереса.
Если чтение хорошей книги будит наши мысли, а это одно из первых условий подобного чтения,— мы невольно смешиваем их с идеями автора. Но его образы не могут быть настолько четкими, чтобы мы не рисовали себе бок о бок с картиной, данной автором, другую, созданную нами самими на свой лад. Это доказывается лучше всего тем, как мало влечет нас к произведениям большого масштаба. Ода или басня обладают свойством картины, которую охватываешь одним взглядом. А где та трагедия, которая не утомляла бы нас? А тем более такие произведения, как Эмиль или Дух законов36.
Все утро был в плохом состоянии. Купил картины и безделушки из слоновой кости. Вернулся домой и улегся в постель
Вернулся в церковь Сен-Реми, где рисовал, хотя и забыл дома очки.
Обедал в шесть часов; в это время уже наступает темнота.
Вечером гулял и бродил.
Отъезд из Дьеппа. Утром ходил на мол прощаться с морем: 26 сентября сделал набросок пляжа и замка. Погода была чудесная, море лазурное и спокойное.
На вокзале встретил Шенавара, который все это время оставался в Дьеппе, больной или чем-то занятый; он думал, что я уже уехал.
89


27 сентября
28 сентября
30 сентября 1 октября
2 октября
Приехал в пять часов. Париж по-прежнему внушает мне антипатию.
Провел день за разборкой рисунков и гравюр.
Рассматривал сегодня утром маленького Св. Себастьяна, сделанного пастелью на бумаге, сравнивая его с густо наложенными пастелями, сделанными на темной бумаге, и был поражен огромной разницей между ними по свету и легкости. Сопоставляя фламандскую живопись с живописью венецианцев, легко оценить ее мягкость.
При случае попросить г. Леду дать мне разрешение на поездку в Альфор, чтобы сделать этюды лошадей.
Статья в Монитере о моей Охоте на львов. Это — вторая. Отыскать первую.
Сегодня, 1 октября, я был у Дюрье по поводу ходатайства семьи Пьерре.
Там я встретил Шартона-отца, который советует мне по пути из Милана в Венецию остановиться на один день в Вероне, а также в Виченце и Падуе и только после этого ехать в Венецию. В Генуе он советует мне взять нечто вроде почтовой кареты, чтобы посетить Пизу, Сиену и т. д. Он с восторгом описывал мне итальянские пейзажи.
Барбо говорил мне, что виноградники можно оплодотворять при помощи пчел, которых выпускают после того, как дождь смочит пыльцу. Он говорил также, что в Лиме почти не бывает дождей, чем и объясняется бесплодие этих мест.
Шенавар сказал мне по поводу моих идей относительно живописи, что я одновременно устанавливаю заповеди и сам служу им примером, делая и то и другое превосходно. Он очень восхищается некоторыми из моих вещей, находящимися в Люксембурге, считая, что они обличают пошлость других работ. «Я иногда спрашиваю себя,— прибавил он: понимает ли он сам вполне все то, что вкладывает в свои произведения?»
С раннего утра в Сен-Сюльпис. Работал, переделывая Поверженного Иллиодора.
Дошел пешком до префекта полиции, чтобы занести ему благодарственное письмо, затем прошелся вдоль канала и вернулся домой.
90


В половине шестого встретился с Варколье в кафе Ротонд и пообедал с ним у Вери. Вино было еще хуже, чем в Дьеппе.
Довольно долго пробыли вместе в кафе Ротонд, прогуливаясь по саду, ит. д.; затем он проводил меня к оптику.
Варколье очень мил со мной, и я тронут этим вниманием.
К несчастью, то, что я именовал дружбой, является увлечением, которого я не испытываю в той же мере, а главное, уже слишком поздно, чтобы оно могло возродиться. За исключением одного единственного существа, которое заставляет биться мое сердце, все остальное очень быстро утомляет меня и не оставляет по себе ни малейших следов.
Вечером на Семирамиде с г-жой Форже. Сегодня утром пере- 3 октября дал граверу по дереву, Поте, мой рисунок с Положения во гроб из Сен-Дени дю Сен-Сакреман.
Я очень рано понял, что для человека в моем положении 4 октября совершенно необходима известная обеспеченность. Было бы одинаково плохо для меня располагать слишком большим состоянием или не иметь его вовсе. Достоинство, уважение к самому себе возможны лишь при известном уровне благосостояния.
Вот что я ценю и что гораздо более необходимо, чем маленькие удобства, доставляемые богатством.
Сейчас же вслед за этой независимостью наступает душевное спокойствие, заключающееся в том, что вы свободны от тревог и постоянных забот, неизбежно связанных с денежными затруднениями. Надо быть очень осторожным, чтобы достигнуть этого необходимого уровня и удержаться на нем. Надо постоянно иметь перед глазами необходимость этого покоя, этого отсутствия материальных забот, позволяющего вам всецело отдаться возвышенным стремлениям, не допускающим деградации ума и души.
На эти размышления навел меня сегодня вечером разговор с Ризенером, посетившим меня после обеда, равно как и то, что он сообщил мне о положении семьи Пьерре. Да и его собственное положение не только в будущем, но и в настоящее время кажется мне немногим лучше. Он всю свою жизнь был безрассудным; в его уме есть какая-то здоровая основа, но она совершенно отсутствует в его поведении.
Этот столь редко встречающийся здравый смысл дает мне повод сказать о визите, который я сегодня сделал Шенавару.
Он тоже может служить примером человека, который кажется
91


необычайно здравомыслящим, когда он говорит, доказывает,, сравнивает и делает выводы. Но его собственные композиции, с одной стороны, и его вкусы — с другой, ставят под подозрение его мудрость. Он любит Микеланджело и Руссо: эти таланты наряду с еще несколькими принадлежат к числу тех, кого больше всего любят юноши. Люди, подобные Вольтеру и Расину, вызывают восхищение у более зрелых умов, оно все воз- растает со временем.
Это различие в оценке, зависящее от возраста, я могу приписать только известному недостатку разумности, которое у этих бурных авторов наблюдается наряду с их исключительными качествами. В Руссо есть что-то неестественное, напряженное, что обличает в нем постоянную борьбу правды с ложью. Я утверждаю, что в подлинно великом человеке нет места лжи; ложь, дурной вкус, отсутствие настоящей логики — все это, в сущности, одно и то же.
Шенавар, в подтверждение своих теорий и дабы дать мне понятие о задуманной им композиции Потопа, показал мне. огромную папку с гравюрами с работ Микеланджело, которые ему удалось собрать. Но он только подкрепил этим мое мнение, нисколько не разубедив меня. Я ему сказал, что Страшный суд, например, мне совершенно ничего не говорит. Я вижу в нем только поражающие детали, поражающие, как внезапный удар кулаком; но в целом тут нет ни единства, ни связи, ни интереса. Его Распятый Христос не вызывает во мне ни одной из тех мыслей, которые должен был пробуждать подобный сюжет; то же относится и к его библейским сюжетам.
Тициан — вот человек, которого вполне могут оценить лишь достигшие старости люди; я сознаюсь, что совершенно не ценил его в те времена, когда восхищался Микеланджело и Байроном. Тициан, думается мне, привлекает нас не глубиной передачи, не исключительным пониманием сюжета, но простотой и отсутствием аффектации. Он в высшей степени обладает всеми достоинствами живописца; то, что он делает, он делает в совершенстве; глаза его портретов смотрят и оживлены огнем жизни. Жизнь и разум у него везде налицо.
У Рубенса все иначе, у него совершенно иной полет воображения; но он также пишет подлинных людей. Они оба теряют чувство меры лишь тогда, когда подражают Микеланджело и хотят придать себе нечто грандиозное, но это приводит к напыщенности, в которой большей частью тонут их действительные достоинства.
92


Преклонение Шенавара перед любимым им Микеланджело основывается на том, что тот якобы прежде всего изображает человека; я же говорю, что он изображает не человека, а лишь ого мускулы и позы, но даже и здесь, в противовес общепринятому мнению, он не блещет исключительными познаниями. Последний из античных мастеров знал бесконечно больше того, что можно найти во всем творчестве Микеланджело. Он не постигал ни чувств, ни страстей человека. Кажется, что, изображая какую-нибудь руку или ногу, он думает только об этой руке или ноге и меньше всего о соотношении этих частей — не говорю уже об общем впечатлении от картины в целом, но даже о впечатлении от того персонажа, частью которого они являются.
Надо признать, что отдельные фрагменты в такой трактовке, написанные с этим исключительным предпочтением, сами по себе достойны того, чтобы вызывать наш восторг. В этом его большая заслуга: он вкладывает величие и ужас даже в изображение отдельного члена. Пюже, совершенно отличный от него по характеру, в этом отношении похож на него. Вы можете в течение целого дня созерцать какую-нибудь руку статуи Пюже, хотя вся она в целом не представляет собой ничего особенного. В чем кроется тайная причина этого рода восхищения? Вот что мне хочется объяснить.
Мы говорили о правилах композиции. Я сказал, что абсолютная правдивость может производить впечатление неправдоподобия или по крайней мере противоречить тому условному правдоподобию, с которым должно считаться каждое искусство. И действительно, если хорошенько вдуматься, художник, подчеркивая и заставляя выделяться важнейшие части, поступает вполне логично; надо направлять ум в определенную сторону. По поводу сюжета Мирабо, выступающий с протестом в Версале, я ему сказал, что Мирабо и Национальное собрание должны быть расположены на одной стороне, а посол короля, совершенно один,— на другой. Рисунок Шенавара, изображающий группы взволнованно беседующих людей в самых разнообразных позах, вполне вероятных и естественных в данных обстоятельствах, очень приятен для глаз и вполне отвечает элементарным правилам композиции; но внутреннее чувство отказывается усмотреть в нем Национальное собрание, протестующее против предложения маркиза де Врезе. Это волнение, охватившее все собрание, как охватило бы одного человека, должно быть во что бы то ни стало передано. Логика требует, чтобы Мирабо был во главе, а все остальные, взволнованные происходящим, тол-
93


о октября
пились позади него: чувства всех действующих лиц, как и чувства зрителя, поглощены совершающимися событиями. Само- собой разумеется, что когда все это происходило в действительности, Мирабо не находился посередине, как это показано в картине; очень возможно также, что прибытие Брезе не было заранее оповещено, и потому Ассамблея не могла собраться, сплотиться в одну группу для встречи и оказания ему отпора. Но живопись не может иначе передать самую идею сопротивления: необходимо, чтобы фигура Брезе была изолированной* Нет сомнения, что он прибыл в сопровождении свиты и лакеев, но он должен выступить вперед, оставив их позади себя. Шена- вар допустил непоправимую ошибку, заставив спутников Брезе входить с одной стороны, а его самого — с другой, так что он оказывается в одной группе со своими противниками. В этой столь характерной сцене, где на одной стороне перед нами королевский трон, а на другой — народ, он случайно помещает Мирабо с той стороны, где изображен трон, на который (еще несообразность) карабкаются рабочие, чтобы снять с него балдахин. Необходимо было изобразить трон совершенно изолированным, покинутым, как он морально был покинут народом и общественным мнением; и особенно важно было дать почувствовать, что Собрание стояло к нему лицом к лицу.
Взять у Ризенера гравюру Клелия, которую я дал ему несколько лет назад.
Провел весь день дома, выходил только после того, как поспал после обеда.
Чувствовать себя зарывшимся во все эти говорящие клочки бумаги, я хочу сказать — в рисунки, наброски и в воспоминания, прочесть два акта Британпика, каждый раз все более поражаясь его совершенством; надеяться, не решаюсь сказать — быть уверенным в том, что тебе никто не помешает; немного или много работать, но, главное, чувствовать прелесть одиночества — вот счастье, которое часто кажется мне лучше всякого другого. В такие минуты вполне располагаешь собой; ничто не тревожит и не влечет за пределы этого замкнутого круга, где удовлетворяемый немногим — я говорю о немногом с точки зрения толпы,— в сущности, отдаешься тому, что есть наиболее великого и во внутреннем созерцании и в созерцании шедевров всех времен. Я не чувствую тогда ни тяжести часов, ни их неукротимого бега. Это сладострастие духа, упоительное смешение покоя и пыла, которого не могут дать никакие страсти.
94


(Присоединить это к тому, что я говорил в Эмсе о необходимости прежде всего располагать самим собой.)
Не помню, говорил ли я о том, что был с г-жой Форже у Итальянцев на Семирамиде. Все эти фиоритуры и украшения только вредят изумительному богатству воображения, которое Россини проявляет повсюду. Это напоминает замечательные декорации, написанные на бумаге: ткань обнаруживает пустоты, заполненные чем попало и ослабляющие впечатление.
Выехал в Шамрозе в одиннадцать часов.
Госпожа Барбье пригласила меня обедать, я отправился туда только вечером и встретил там Вийо и Даньяна, которых повидал с большим удовольствием. Почти тотчас же они уехали. Возвращение в Шамрозе, всегда восхитительное, особенно при чудной погоде.
Дождь. Обедал у Барбье с Родаковским. В ту минуту как мы вставали из-за стола, пришли пешком совершенно забрызганные грязью Биксио и Вийо. Скучнейший обед; вся эта компания, вместе с г-жой Биксио и ее дочерью, уехала час спустя.
Вечером у г-жи Барбье, где было очень весело, как бы в награду за вчерашнюю скуку. Днем работал и писал по памяти большой вьющийся кустарник (ломонос) из Суази и вид Фро- мона.
Много работал, поэтому мало записываю сюда.
Вечером не выходил. Спал после обеда и прогуливался по дому.
Работал весь день, до трех с лишком часов, с яростью. Не мог оторваться от работы. Я сильно продвинул гризайль Марокканца верхом, Битву льва с тигром, маленькую Алжирскую женщину с борзой собакой и начал покрывать красками Гамлета с поверженным Полонием.
Прогулка после такой работы кажется поистине восхитительной. Погода по-прежнему очень хороша. Но надо, чтобы я по утрам любовался природой только из своего окна; самая короткая прогулка рассеивает меня и приводит в тоскливое настроение на целый день, так как мне крайне трудно после нее работать с увлечением.
7 октября
Шамрозе, 8 октября
9 октября
10 октября
11 октября
12 октября
95


Спустился к реке, чтобы взглянуть на вид Труссо, который я набросал на картоне; он получился совсем непохожим. Пейзаж, который мне нужен, не должен быть абсолютно правдивым. Да и есть ли эта абсолютная правда в произведениях пейзажистов, которые стремились к правдивой передаче, но остались в разряде великих мастеров? По-видимому, ничто не может сравниться с правдивостью фламандцев; но как много в творениях этой школы привнесено от человека! Художники, которые переносят к себе в картины простые воспроизведения своих этюдов, никогда не смогут передать зрителю живого чувства природы. Зритель бывает растроган тогда, когда, глядя на картину, он вместе с тем видит природу в собственном воспоминании. Поэтому необходимо, чтобы картина была идеализирована и несколько приукрашена, дабы не казаться ниже того идеального образа, который, плохо ли, хорошо ли, сохраняется в нашей памяти об окружающих вещах в качестве верного отображения природы.
Сегодня — знаменитый жареный каплун, который мог бы обратить в бегство целый взвод английских гренадер.
Вечером прогулка с Женни. Звезды, блистающие сквозь ветви деревьев, внушили мне мысль написать картину, которая передала бы это впечатление, очень поэтическое, но трудно воспроизводимое в живописи из-за окружающей темноты: Бегство в Египет. Св. Иосиф, ведущий осла и освещающий тропинку фонарем; этого слабого света будет вполне достаточно, чтобы создать контраст. Или, может быть, Пастухи, направляющиеся поклониться Христу в хлеву, который должен быть настежь открыт и виден издалека. Или, наконец, Прибытие каравана с тремя волхвами.
Разговор с Женни по поводу утверждения Шенавара, что в периоды упадка отдельные таланты также теряют ценность. Во времена Рафаэля я был бы тем же, чем являюсь теперь. То, что Шенавар представляет собой теперь, то есть человека, ослепленного гигантским размахом творчества Микеланджело, — тем же он несомненно был бы и в то время. Рубенс остался Рубенсом, хотя и пришел на сто лет позднее бессмертных итальянцев; и если кто-нибудь в наши дни является Рубенсом и т. п., то он является им еще в большей мере. Он один служит украшением своего века, вместо того чтобы только способствовать его блеску наряду с другими талантами. Что касается успеха у современников, он может быть и сомнительным; что касается числа почитателей, он может быть ограниченным; но кое-кто из этих
96


7. Портрет г-жи Каве. Рисунок. 1846


8. Цветы. Музей искусств, Цюрих


почитателей, затерянных в толпе, может оказаться столь же глубоко восхищенным, как и почитатели Рафаэля и Микеланджело. То, что создано для людей, всегда обретет людей, способных оценить созданное.
Я прекрасно знаю, что Шенавар, упрямо держащийся за свое понятие стиля, не допускает возможности осуществлять великое во всех видах искусства. Прекрасное, соответствующее своей эпохе, представляется ему чем-то стоящим на низшей ступени по сравнению с прошлым. Но даже оставляя в стороне это утверждение, неужели он не допускает мысли, что действительно выдающийся человек, в какой бы области искусства он ни работал, не сможет внести в нее достаточно силы и новизны, чтобы возвысить любой из видов искусств, подобно тому как сам он возвышается над уровнем всего окружающего?
Обедал у Барбье с Даньяном и приехавшими из Марселя Пастре, Паскалем, Женти де Бюсси и т. д. Вийо также был там.
Даньян рассказал нам историю дуэли маршала Мезона, относящуюся к тому времени, когда тот был приказчиком у обойщика, и положившую начало его военной карьере.
Все эти дни работал по утрам.
Я почти закончил три картины, которые задумал в Париже, привезя сюда для них свежий холст. Это Христос, спящий во время бури, Битва льва с тигром и Марокканец верхом; кроме того, подвинул Полония с Гамлетом (на картоне) и Одалиску, набросок которой, сделанный по дагерротипу, я привез с собой.
Ставлю себе задачу, и мне удастся это, не оставлять начатого до тех пор, пока не будет найден общий эффект и тон вещи, все время отыскивая его, перерисовывая и внося поправки в соответствии с моим ощущением данной минуты. И действительно, разве не безумие поступать иначе? Разве мое вчерашнее ощущение может быть моим руководителем на сегодня? Я не знаю, как работают другие, но это как раз то, что мне нужно. Когда работа строится таким образом, то заканчивать ее очень легко, особенно если знаешь тона, которые соответствуют заранее найденным. Без этого исполнение теряет свою непосредственность и можно легко испортить свежесть письма.
Прежде чем прописывать, надо снять краску в густо покрытых местах.
Тон моря в Христе, спящем во время бури, умбра натуральная, прусская синяя и немного светлого хрома. Прусская синяя
15 октября
17 октября
I Заказ 736
97


19 оптября
21 октября
и сиена натуральная, очень темная, наряду с камедью и белилами дает в смеси насыщенный лиловый. Сиена натуральная и темный хром.
Чтобы сохранить виноград, надо собрать его в сухую погоду и не помять, сложить в корзины, поместить в комнате, выходящей на юг, и там осторожно разложить отдельными кистями на подстилке из соломы; раз положив, уже не следует его трогать. Окна должны быть закрыты соломенными шторами, но не ставнями; держать их спущенными, чтобы в комнате был полусвет; окон не открывать.
В пьесах Расина почти все роли представляют собой совершенство. Он предусматривает все, и у него почти нет пустых мест. Бурр может считаться первоклассной ролью; Нарцисс также; далее Британник — наивный, пылкий, неосторожный Бри- танник; Юния — любящая и нежная, осторожная даже в своей нежности, но осторожная только по отношению к своему возлюбленному; обхожу молчанием Нерона и Агриппину, потому что двух таких ролей или даже одной из них, если она сыграна сносным актером, достаточно, чтобы уйти из театра удовлетворенным; нельзя считать, что видел Расина, если он пропущен сквозь игру плохих актеров, не передающих всех его оттенков, которые являются самой его сущностью.
Есть пьесы, в которых главное действующее лицо, являющееся стержнем вещи, принесено в жертву и подчинено второстепенным лицам. Можно ли сравнить какую-нибудь роль с ролью Агамемнона?37 Честолюбие, нежность, его отношения с женой, даже его вечные вспышки — все это нельзя объяснить слабостью чувства, ибо это его лишило бы уважения зрителя; тут нарочитые испытания, предназначенные для сильного характера. Я не говорю, что роль Ахилла, которую обычно отдают премьеру театра, ниже роли Агамемнона; он является тем, чем должен быть, но не на нем сосредоточен главный интерес пьесы. Клитемнестра, Ахилл, Ифигения — все это лица, поражающие нас своей страстью, сложными ситуациями в пьесе, но все они в известной степени служат лишь инструментами воздействия на Агамемнона, толкающими и увлекающими его в разные стороны.
Много ли найдется людей, способных задуматься над всем этим, присутствуя на спектакле?.. А у тех, кто способен размышлять, я решился бы спросить, действительно ли игра актеров
98


позволила им разобраться во всех этих разнообразных впечатлениях.
Немного, но без особого увлечения, работал над Одалиской, 22 октября сделанной по дагерротипу.
Вечером у Барбье. Там был Вийо. Мы не обменялись с ним ни одним словом.
Выехал без четверти семь. Дождь. До Вильнева ехал в омни- Ожервилъ, бусе, сидя против священника с изумительно красивым лицом, 22 октября немного в духе Коттро. Дожидался поезда.
Приехал в Фонтенбло под дождем, нашел извозчика с пролеткой. Дорога через лес могла бы быть много приятнее, не будь холода, от которого я не мог спастись, несмотря на все старания.
Около часу приехал в Ожервиль. Никого не застал дома; нашел Беррье и его дам в парке. У него мало гостей; это менее весело. Княгини нет, нет также и г-жи Лагранж и г-жи Сюзане.
Это в значительной степени лишает общество привлекательности. Друг Беррье, г. Ришом, довольно забавен.
Вечером чувствовал большую усталость и тотчас после музыки поднялся к себе. Несколько вещиц Батта, его собственного сочинения, очень изящны.
Беррье за обедом описывал свой визит к знаменитому амьенскому кондитеру Дюга, которому он заказал пирог. Он застал его в кабинете, одетым в халат с разводами и с приличествующей важностью вынимавшим из ящиков стола приправы для своих пирогов, он раздавал это своим пекарям и сыновьям, также занятым стряпней, и распределял дозы в зависимости от размеров пирога или от того, для кого он предназначался.
Он осведомлялся также, в котором часу пирог будет подан на стол.
Это было за обедом. Мы много рассуждали о стряпне, и я говорил, что это искусство приходит в упадок. Беррье цитировал по этому поводу предисловие Карема, призывающего в свидетели этого упадка, который он горько оплакивал, тень бессмертного повара Лавуапьера, своего учителя. Мюрат, став императором Неаполитанским, увез этого прославленного мастера кулинарии с собой. Великий Лавуапьер пришел в ужас от варварства этой страны и воскликнул: «Мне дают две кастрюли, великий боже! Две кастрюли, чтобы состряпать обед для короля!»
99
7*


24 октября
21 октября
Я забыл упомянуть, что знаменитый Дюга, амьенский кондитер, унес с собой в могилу секрет своих дозировок. Тем самым он лишил сыновей наследства; это характерно для артиста, для человека, действующего по вдохновению. Великий Дюга, вероятно, не остановился бы перет; тем, чтобы убить своих невежественных учеников из страха, как бы они не скомпрометировали репутацию изделий, прославленных под его именем.
Он рассказал нам историю плотника, приходившего работать к X., прекрасному скрипачу. Этот парень был в восторге от его игры и выражал сильное желание научиться играть на скрипке. Скрипач разрешил ему приходить по воскресеньям в свободные часы и упражняться в игре. Через некоторое время плотник, решив, что обучение затягивается, говорит ему: «Сударь, я бедный человек и не могу отдавать этому столько времени, сколько вы. Будьте добры, научите меня сразу самому концу».
Обошел весь парк при чудной погоде. Вышел благополучно один, как только встал и оделся. Прошел вдоль канала и изгороди до самых скал; отрадное воспоминание о кратких мгновениях, проведенных там. Я почувствовал себя совсем молодым и был удивлен и почти огорчен своим волнением. Зарисовал несколько фантастических обломков скал.
За завтраком Беррье рассказал нам о Беньо. Как-то раз он сказал ему, в связи с каким-то делом, что у него не хватило в данном случае характера. «Характера,— ответил Беньо,— но у меня его никогда не было; я совершенно бесхарактерный человек. Если бы у меня его было столько, сколько во мне, по общему мнению, есть ума, я бы двигал горами».
Прогулка с дамами в обществе Батта и Ришома. За завтраком этот последний очень смешил нас вместе с доктором Обле из Мальзерба.
Беррье припомнил словцо Пискатори, сказавшего, что ему надоели его оранжереи и что ему хочется приобрести вкус к картинам.
Я пишу г-же Форже. Всегда приятное общество, какое находишь тут, все -же не так многочисленно, как в последний раз, когда я был здесь. Нет г. Батта, бывшего его украшением, нет и княгини. Это лишает нас превосходной музыки. Батта находился здесь, когда я приехал, но он вынужден был покинуть нас:
100


что касается княгини, которая находилась в Австрии и должна была вернуться сюда в эту пору, то ее задержали болезни и смерти в семье. Г-н Беррье возмещает все это преизбытком любезностей. В течение вечеров, занятых музыкой, которую он очень любит, мы все были поглощены этим единственным развлечением. Теперь же, когда мы и этого лишены, он стал неистощим по части драгоценных воспоминаний, рассказанных занимательнейшим образом, и мне думается, что я лишь в выигрыше от такой замены. Если погода установится, то мне нечего желать иного, как только, чтобы такая жизнь продлилась. Но надо примириться, когда приходится отказаться от всего, даже самого приятного. Прогулка за пределы парка с доктором Обле, Ришомом и г-жой Каен.
Мельница, тенистая дорожка в горы и возвращение через живописное местечко, поросшее лесом и усеянное скалами.
Г-жа Беррье, невестка, желает поститься, несмотря на разрешение епископа Орлеанского не соблюдать поста во всем епископате. Она напоминает того крестьянина, который во время проповеди, вызвавшей общие слезы, оставался совершенно спокойным и на вопрос людей, почему он остался так холоден, ответил, что он не из этого прихода.
В связи с этим я сказал, что, отвлекаясь от всякого личного чувства, я нахожу, что протестантизм — нелепость. Беррье мне сообщил, что Тьер сказал буквально то же самое герцогу Вюртембергскому. «Вы идете против традиций всего человечества, против того, что резюмирует всю философию, что содержит в себе»... и т. д.
Вечером Беррье читал нам вслух пословицы.
Прогулка в Мальзерб с этими дамами. Маленький замок 29 октября Рувиль — владение некого г. д’Аббовиль. Очень красивая приморская сосна в скалах.
Беррье рассказывает нам историю Генриха IV, заблудившегося в скалах этой местности на обратном пути от своей любовницы Генриетты д’Антраг, для свидания с которой он приезжал из Фонтенбло. Он был один и, зайдя в какой-то кабачок, сел у столика и попросил привести ему какого-нибудь шутника из местных, чтобы поболтать с ним. Ему приводят парня по прозванию Молодец, которого король усаживает за стол против себя и спрашивает: «Чем отличается распутник от молодца?» —
«По-моему, только тем,— ответил тот,— что сидит по другую сторону этого стола».
101


90 октября
Некоему человеку, потерявшему в одной из битв, где он сражался рядом с ним, глаз, Генрих IV пишет следующую записку: «Кривой, мы деремся послезавтра; будь со всеми своими на таком-то месте, и горе всем слепым!»
Анекдот о Наполеоне, отправившемся на свадьбу Маре в Сен-Клу или в Версаль. С ним в карете ехал Талейран38, которому он сказал, что его молодость кончилась в сражении при Сен-Жан д’Акр. Он хотел этим сказать, по-видимому, что он там потерял веру в свою счастливую звезду. Англичане, продолжал Наполеон, «задержали меня в ту минуту, когда я готовился отправиться в Константинополь». В конце концов,— прибавил он,—то, что мне помешали сделать с юга, может быть, когда-нибудь я постараюсь делать с севера». Талейран, совершенно пораженный, писал несколько дней спустя одной очень известной аристократической даме: «Я сомневаюсь, не сходит ли этот человек с ума (это происходило в начале консульства); вот что он сказал на днях».
Письмо попало позднее в руки Поццо39; это было во время кампании 1812 года. Поццо, который стремился объединить всех врагов Наполеона, обратился к турецкому правительству. Так как Турция находилась в состоянии войны с Россией, то он воспользовался моментом наступления русской армии и показал это письмо туркам, чем достиг заключения мирного трактата между воюющими сторонами, и это позволило России бросить все свои силы против Франции.
Возвращался сегодня очень красивыми местами; между прочим проходил мимо колодца причудливой формы; очень жалел, что не зарисовал его.
Скалы на переднем плане и т. д.; одна из них, поросшая деревьями, привела мне на память Норму.
В продолжение трех дней великолепная погода. Днем прогулка с дамами, Беррье и молодым г. Керю, доставившая мне большое удовольствие. Чудный свет луны после обеда; я наслаждался им только наполовину, по вине Ришома, в котором нет ничего романтического, но который мне нравится таким, как он есть. Вечером с нами был также г. Лорансо, приехавший с женой к обеду.
Г-жа Каен была за обедом очень эффектна; в ее присутствий я держу свое сердце обеими руками, но лишь когда она бывает в вечернем туалете и обнажает плечи и руки; я становлюсь очень рассудителен днем, когда на ней обычное, платье. Она
102


пришла сегодня утром ко мне в комнату взглянуть на картины и без стеснения повела меня смотреть картины к себе, пройдя через свою уборную. Что делало меня рассудительным — это воспоминание о том, что комната и уборная в прежнее время видели в своих стенах пикантную Марселину, у которой, как я подозреваю, не было ни таких плеч, ни таких рук, но которая нравилась мне чем-то необъяснимым, может быть, умом или своими лукавыми глазами, словом, всем тем, что заставляет о ней вспоминать.
Бабка Одрена де Кердрель говорила ему, когда он был избран депутатом в 1848 году и должен был поселиться в Париже:
«Сын, мой, вы избраны в Штаты. Старайтесь отстаивать интересы Бретани».
А бабка или мать г. Корбьер, которого поздравляли с тем, что его сын стал министром, воскликнула: «Боже мой, так, значит, революция все еще не кончилась, раз Пьерро стал министром!»
Лебеди, прилетающие, к своим птенцам.
Партитура Одетты.
Партитура Свадьбы.
Все это очень мило.
После обеда Беррье рассказывал нам историю своего внучат- 31 октября ного дяди Варокье.
Вместе с младшим братом он был послан отцом готовиться к званию прокурора или к чему-то в этом роде и однажды, когда они находились в Кур-Ла-Рен, его увидела герцогиня Беррий- ская. Его красивая наружность привлекла ее внимание; она тут же посылает за ним слугу под предлогом, что ей необходимо поговорить с ним. Он садится в карету и исчезает на сорок восемь часов, после чего появляется, уже получив прекрасное назначение по финансовому ведомству в провинции. Оба брата ведут рассеянную жизнь и сидят на своих местах до последовавшей вскоре смерти герцогини.
Молодые люди остались не у дел, но, вместо того, чтобы вернуться на родину, они, уже привыкнув к широкому образу жизни и отличаясь опрометчивостью молодости, распродают обстановку и все, что имеют, и уезжают в Рим или Неаполь, где продолжают вести приблизительно тот же образ жизни. Когда у них вышли все деньги, они состряпали самим себе врачебные дипломы и на обратном пути занялись торговлей какими-то пилюлями, которые сами изготовляли.
103


1 ноября
Поневоле им пришлось возвратиться в родительское лоно, где их приняли как распутников и потерянных людей. Но постепенно отец успокоился; оба как-то устроились в том местечке, где жили. Однажды отец стал их расспрапшвать относительно карнавала в Венеции, думая, что каждый, посетивший Италию, непременно побывал на нем. Наши два путешественника признаются, что они не видали его, так как они не были в Венеции, что крайне удивило отца. Но эта мысль вновь воспламенила их, и, устав от буржуазной жизни и получив немного денег от какой-то тетки, они снова пустились в путь и вернулись в Италию, где младший умер, уже не помню, по какой причи7 не. Всю эту историю дядя сам рассказал Беррье, когда тот уезжал, в свою очередь, в Париж.
Погода чудная. Почти весь день я провожу на воздухе. Я задремал на скамье, пока г. Лорансо развивал мне и Ришому свои идеи относительно революции 1848 года и делал характеристики деятелей этого времени.
Прогулка по парку и плодовому саду с м-ль Вофрелан и г-жой Каен.
Приятный вечер. Беррье читал нам вслух Школу буржуа.
До завтрака, утром, прошелся по парку. Завтрак был раньше обыкновенного, так как все собирались к обедне. Я встретил в парке г-жу Каен — не знаю, зачем ей понадобилось выйти.
Среди дня прогулка в лодке. Дни проходят приятно, но слишком уж пусто; такое безделье усыпляет воображение. Боже мой, чем же является жизнь этих людей, если они постоянно ведут такое существование, которое я разрешил себе на короткое время! Все эти щеголи, все эти дамочки только и делают, что время от времени прогуливаются, ничего не делая и ничем не занимаясь.
В конце дня прогулка с Ришомом, во время всенощной, от которой нас освободили; затем к нам присоединился Кадильян. Вечером бильярд, игра в пресловутое «мистигри» и т. д. Я не доволен собой.
Г-н Кадильян пространно излагал мне дело, в котором Беррье должен выступить в качестве защитника слуг, которым хозяин оставил свое состояние. Этот молодой человек, постоянный помощник Беррье, подготавливающий ему дела, дает мне о нем еще более высокое понятие, чем у меня было до сих пор. Он говорит о его бескорыстии, о его презрении к тому, что ниже его достоинства. Он не хочет ехать в Орлеан и выступать в поль-
104


зу какого-то перчаточника г. Жувена, что займет у него всего несколько минут и за что ему предлагают десять тысяч франков.
Я был поражен заупокойной обедней и тем, как много она дает воображению и в то же время как внятно она говорит самым интимным чувствам человека.
Дождь. К вечеру погода стала лучше. После завтрака прогулка под соснами с Ришомом и Лорансо. Беррье присоединился к нам перед обедом.
Перед обедом прогулка с м-ль Вофрелан, Беррье, Ришомом; сосновые аллеи на холме и т. д.
Игра в «мистигри» заняла часть вечера. Мне крайне трудно сосредоточить внимание на подобных пустяках; я имею вид совершенного дурака.
Ария из Графа Ори40 беспрестанно звучит у меня в голове; я разучивал ее на фортепиано и теперь никак не могу от нее отделаться.
Вставая, я думал, о полной невозможности создать малейший пустяк в том положении, в каком я нахожусь. Одно одиночество и спокойствие, связанное с ним, дают воможность задумать и выполнить задуманное.
Уехал из Ожервиля в половине десятого. Перед этим был в Этампе с тремя дамами. Из Этампа проехал в Жювизи с г-жой Каен.
Приехал в Шамрозе около трех часов. Моя добрая Женни ждала меня на станции. Я был огорчен ее плохим видом. Она чувствует себя лучше, чем я думал; она очень беспокоилась, не получая так долго писем.
Вечером нанес визит дамам; г-жа Барбье больна, и я провел вечер, дружески беседуя с г-жой Вийо.
Оживление, вызванное во мне всеми этими развлечениями, носит не совсем тот характер, какой бы мне хотелось. Для затворника, который хочет и впредь оставаться им, ко всему этому примешивается, кроме того, элемент известной опасности. Молодость может расточать себя во всякого рода волнениях; с возрастом это уменьшается, муза становится требовательной любовницей, она вас покидает при малейшей неверности.
Устал от моего маленького путешествия и от вчерашних волнений. Плохо чувствовал себя весь день: плохое состояние
2 ноября
3 ноября
4 ноября
Шамрозе, 7 ноября
8 ноября
105


9 ноября
17 ноября
Париж, 21 ноября
25 ноября
духа и тела. Возбуждение или вялость— неужели это два неизбежных состояния? Нет, я вспоминаю многие минуты моей жизни за последние годы, когда мне удавалось вырваться из вихря. В тысяче случаев я чувствовал себя счастливым, испытывая чувство свободы и полного самообладания, этого единственного блага, к которому я должен стремиться.
Я немного задержался здесь, у кузена, любезность которого остается неизменной. В этом очаровательном местечке я был окружен очень милым обществом, которое избавляло меня от скуки. Но я чувствую, что эта приятная праздность опасна для человека, решившего удалиться от света. Когда надо возвратиться к труду и спокойствию, не чувствуешь себя прежним и не с прежней легкостью входишь в обычную колею!
Жженую сиену надо рассматривать как примитивный оранжевый цвет. Смешивая ее с прусской синей и белилами, получаешь серый очень тонкого оттенка. Только желтая камедь в соединении с жженой сиеной лишает жженую сиену ее природной резкости и сообщает ей несравненный блеск. Великолепный способ оживить слишком серые тела.
Обедал у княгини, которую видел впервые после ее путешествия; прелестная женщина и чудная музыка!
День-два назад вновь взялся за Охоту на львов. Мне кажется, я поставил ее на правильный путь.
Избегать черного; получать темные тона посредством чистых и прозрачных тонов: камеди, кобальта или желтой камеди или сиены жженой или натуральной. В лошади гнедой масти я нашел то, что нужно, после того как написал ее слишком светлой, когда проложил тени определенными зелеными тонами. Помнить об этом случае.
Мои дни проходят в труде, я счастлив зарыться в работу. Счастливые, счастливые часы! Нежное успокоение, какого не могут принести никакие страсти. Я забросил, к сожалению, все свои дела — не могу написать ни одного письма и не делаю ни одного визита.
Я еще не был у дам из Ожервиля, а время уходит.
Перед обедом был у г-жи Лагранж; это очень милая женщина, искренне желающая быть доброй и приятной. Затем обедал у Шабрие; мне было невесело. Убийственно яркий свет ламп и повсюду свечи.
106


Вечером из Сен-Клу приехал X., с тем чтобы снова вернуться туда. Эти пять-шесть месяцев сильно изменили моего друга.
Он много утратил в среде, где чувствует себя потерянным, в силу своих крайних взглядов, которыми он всегда так щеголял.
Г-жа Шабрие рассказывала мне о жизни, которую ведет Пуансо. Возвращаясь домой к двенадцати, так как выезжает почти каждый день, он раздевается и почти до трех часов отдыхает и размышляет, не ложасьс пать; затем он закусывает и немедленно засыпает. Слуге, подающему завтрак, он звонит не ранее десяти-одиннадцати часов и остается у себя до двух; затем отправляется по делам. Обедает между семью и восемью часами, если остается дома,— затем едет в гости. Виейар уверяет, что он никогда не утруждает себя работой.
Обедал с Шенаваром и Буассаром. Шенавар по-прежнему 27 ноября одновременно и привлекает и отталкивает меня. Этот добряк Буассар говорил мне, что знал его еще гораздо раньше, чем я, и что он всегда был таким.
Днем был у Ле-Вееля41, скульптора, на улице Варенн.
Я замерзал по пути туда и обратно и ждал его возвращения в мастерской наедине с какой-то болтушкой, которая показывала мне его произведения. Бедный скульптор! Бедный Наполеон! Бедный Карл Великий и все те, кто выходит из-под резца этого нормандца с длинной бородой, не уступающей бороде Моисея Микеланджело!
Анекдоты Шенавара о людях эпохи Людовика XIV.
После Совета был у Галеви. Вечером вновь был у него. Его 1 декабря жене лучше. Они, по-видимому, очень счастливы.
Долгий разговор о живописи с г-жой Ду42. Она хочет прийти в среду посмотреть мою мастерскую и в особенности палитру.
Обедал у г-жи Лагранж с Беррье и княгиней. Г-жа Каен 19 декабря приехала вечером в черном платье с зелеными лентами, которые были ей очень к лицу. Долгий разговор на самые деликатные темы с Марселиной. Странное положение, в конце концов, очень забавное, годное на то, чтобы скоротать время.


иг
JhLo
• он из прусской синей и светло-белой в соединении с желтой камедью дает очень красивый капустно-зеленый оттенок, 2 января похожий на зелено-малахитовый, но более приглушенный. Думаю, что он будет очень подходящим для тела.
Друг возле друга — сиена жженая, светлая, умбра натуральная, смесь красной вандейковой и прусской синей: их соединение дает полновесный тон.
Карл Пятый, прощающийся с придворными у входа в монастырь св. Юстиниана: женщины целуют ему руки, стража бросает алебарды и т. д., монахи встречают его.
Для сюжета Марокканская армия в походе есть у меня хороший набросок, очень пригодный для главной фигуры, в большой папке с хорошими набросками.
Там же: лежащая женщина, видимая со спины, та самая, какую я сделал офортом, не пригодившаяся для нимф в Убаль- де и Дапце.
3 января Насчет присылки вина Бордо: заказать выслать вина по адресу: Эжену Делакруа, станция Рис, линия Корбейль; потребовать, чтобы на бочонке были четко обозначены имя и адрес.
108


Метаморфозы Овидия. Сент-Анж, 4 тома, формат in 8°,
120 гравюр, Париж, 1809, 15 франков вместо 100, у Эдма Пикара, книгопродавца, площадь Сент-Андре-дез-Ар. Рекомендовано кузеном Делакруа.
Бодлер, улица Сены, 27.
Обедал у г-жи Блоквиль с Кузеном. Странный дом. Париж,
Кузен, выходя вместе со мной, уверял меня, что, по всем 8 янваРя данным, она вполне порядочная женщина, лишь разрешающая себе слегка развлекаться в отсутствие мужа, с которым она плохо живет и который появляется только изредка.
Я пошел с ним, чтобы зайти к Тьеру, но ни Тьера, ни его жены не застал дома. Г-жа Дон пригласила меня на пятницу следующей недели.
Наконец, обедал у княгини, после того как два раза отказы- 9 января вался из-за плохого самочувствия после гриппа. Запомнить сонату Моцарта, которую она играла одна. Был там также Беррье, равно как и г-жа де Вофрелан. Беррье увлек меня к г-же Лагранж, которой я давно должен был отдать визит, еще со времени того обеда у нее, когда я долго говорил с княгиней.
Великолепный сюжет: Ной с семейством, совершающий жертвоприношение после потопа; животные разбегаются по земле, птицы разлетаются в воздухе; чудовища, обреченные божественным провидением на гибель, пресмыкаются в иле; ветви деревьев, стряхивая влагу, тянутся к небу.
(Страница вырвана.)
У Виардо. Арии Глюка, изумительно исполненные его женой.
Философ Шенавар не решался более утверждать, что музыка — последнее из искусств. Я говорил ему, что слова этих опер также очень хороши. Тут нужны ясно проведенные разделы, и эти стихи, переложенные на пение по Расину и потому переиначенные, в соединении с музыкой производят глубокое впечатление.
На следующий день, в воскресенье,— у Татте43. Мамбре пел отрывки из своих произведений; отрывок из Студентов очень плох, и его не спасла бы никакая музыка. Это маленькая опера без речитативов; иначе говоря, рассказ и пение слиты
11—12—17— 1S января
20 января
109


в ней воедино; это утомительно для внимания, так как оно не может остановиться ни на том, ни на другом, каждую минуту устремляясь то в одну, то в другую сторону. Тут новое доказательство того, что не следует преступать законов, заложенных в искусствах при самом их возникновении. В речитативах вы можете рассказывать все, что угодно, но ария должна передавать только страсть теми словами, которые душа предугадывает еще до того, как они произнесены.
Не следует раздваивать внимание: прекрасные стихи хороши в трагедии, в опере же меня должна занять только музыка.
Шенавар без моих настояний признал, что эмоции, вызываемые музыкой, не могут сравниться ни с чем; она передает несравненные оттенки. Боги, для которых земная пища слишком груба, несомненно, питаются музыкой. В честь музыки следовало бы придать обратный смысл словечку Фигаро: «Чего нельзя спеть, то говорят». Но француз должен был сказать то, что сказано у Бомарше. Музыку выше других искусств ставит то (надо сделать оговорку в отношении живописи — в силу ее большого сходства с музыкой), что она вполне условна и однако же это — совершенный язык. Достаточно лишь войти в ее область.
21 	января Обедал у Тьера: там были Кузен, г-жа Ремюза, с которой я с удовольствием повидался, и др. Затем у Татте, где слушал Мамбре.
24 января На балу у Морни, вечером. Мериме указал мне на некоего
Лакруа, у которого можно купить хорошую бумагу.
Я еще раз отметил поразительное совершенство фламандцев в сопоставлении с кем угодно: там висел прекрасный Ватто, который казался невыносимо искусственным, как я отмечал уже раньше.
25 января Обедал у Пайена, затем у г-жи Барбье.
28 января Вечером у Тьера, он говорил мне об изумительной силе,
какую Наполеон черпал из своего гения и неутомимого дерзновения во время памятной кампании 1814 года.
29 января Обедал у г-жи Блоквиль с Тьером, Кузеном, герцогиней
Истрийской, некой г-жой Леото и неким г. Бомоном44, членом
110


выставочного жюри. Он оказался очень приличным и любезным человеком и хорошим знатоком многих вещей.
Оттуда — к Фульду. Бал. Образцы разного рода мошенников.
За обедом Кузен рассказал следующий анекдот. Раз Людовик XIV созвал на закрытое совещание Лувуа, Тюренна, Конде в связи с планом одной кампании, который держался в строжайшем секрете; неделю спустя ему сообщают, что этот план стал известен. Он вызвал Тюренна и, зная его вражду с Лувуа, сказал ему. «Тут виновен не кто другой, как этот негодяй Лувуа!» Тюренн отвечал: «Нет, государь, это я!» На это король сказал: «Так, значит, вы все еще его любите!»
У г-жи Лагранж. К несчастью, я пришел слишком рано, SO января то есть в десять часов. Подумать только, что это все еще слишком ранний час для Парижа. Там я застал старого Рамбю- то45, совсем ослепшего, который, узнав, кто я, сказал, что он был очень сердит на то, что у г-жи Блоквиль ему не сообщили о моем присутствии, когда я там обедал в первый раз, так как он тогда же выразил бы мне, как он всегда восхищался моими произведениями. Этот старый плут в те времена, когда был префектом, удостаивал меня разговорами только для того, чтобы просить меня не испортить церковь Сен-Дени-Сан-Сак- реман. Эта роспись в тринадцать футов высоты была заказана Роберу-Флери за шесть тысяч франков, но тот, не чувствуя влечения к этой работе, предложил ее мне, разумеется, с согласия администрации. Варколье, мало знакомый в то время и со мной и с моей живописью, снисходительно согласился на такую замену; что же касается префекта, он уступил еще неохотнее, испытывая, по-видимому, глубокое недоверие к моим слабым силам.
Несчастье возвращает людям все те добродетели, которых их лишает благополучие.
Это мне напомнило, что когда я вновь увидал Тьера после его недолгого изгнания, он сетовал, что так ничтожны заказы, которые мне поручались; по его словам выходило, что мне следовало отдавать все лучшее и щедро вознаграждать меня.
Фортуль, затем Дюма. 31 января
Я остался дома, у камелька, из-за оттепели. Затем, около десяти часов, внезапно набравшись храбрости, вышел пройтись.
111


2 февраля
3 февраля 5 февраля
6 февраля
Обед с г-жой Форже. Затем у г-жи Серфбеер. Я одолел и то и другое.
Много говорил с Эженом46, которого очень люблю.
Затем был у Серфбеера, где была страшная теснота. Беседовал с Понтекуланом и его женой. Он говорил мне довольно уверенно, что взятие Севастополя помешало бы немедленному заключению мира; что император в 1812 году восстанавливал Польшу потому, что не хотел безвозвратно отрезать путь к миру, убежденный, что Россия никогда не расстанется со своими притязаниями на Польшу и всегда будет считать это вопросом самолюбия, как это имеет место и по отношению к Крыму, подлинному талисману, открывающему ей путь к господству над Востоком.
Выйдя оттуда, я с наслаждением прогуливался по бульвару; я вдыхал вечернюю свежесть, как будто это была величайшая редкость. Не без основания задавал я себе вопрос, зачем люди толпятся в душных комнатах, вместо того чтобы двигаться на свежем воздухе, который им ровно ничего не стоит. Они болтают о пустяках, которые ничего им не дадут и ни от чего не излечивают; они прилежно играют в карты или одиноко зевают среди общей толкотни, если им не удается заполучить кого-нибудь, на кого они, в свою очередь, нагоняют скуку.
У Виардо. Делангль.
Вечером у Тьера. Пробыл там очень долго. Он вцепился в меня, и мы поспорили о войне; он вдребезги разбил мою систему.
Выйдя от него очень поздно, отправился к Галеви; удушающая жара калориферов. Его бедная жена наполняет дом старым фарфором и мебелью; эта новая мания доведет его до больницы. Он очень изменился и постарел; у него вид человека, которого тащат против воли. Как он может серьезно работать среди этой толкотни? Новая должность в Академии должна у него отнимать много времени и все больше удалять его от спокойствия и тишины, необходимой для работы.
Вырвался как можно скорее из этой пропасти. Воздух улицы показался мне упоительным.
Обедал у княгини. Она мне все еще нравится; на ней было платье, с которым она никак не могла справиться. Материя была так великолепна, что напоминала блеском и тяжестью
112


кирасу; благодаря этой смешной пышности все эти похожие друг на друга женщины уподобляются бочкам.
После обеда заходил на минуту к Фульду и снова вернулся, чтобы послушать княгиню с Франшомом; но все удовольствие вечера свелось к двум-трем отрывкам Шопена, которые она мне сыграла перед тем, как я отправился к министру. Гржимайло за обедом уверял, что г-жа Санд взяла с Мейербера деньги за хвалебные статьи, которые она о нем написала. Не могу этому поверить. Я протестовал. Бедная женщина — ей действительно очень нужны деньги; но спуститься до роли продажного фельетониста!— этому я никогда не поверю.
Беррье также был у княгини.
Обедал у знаменитой графини де Найва. Эта чрезмерная 7 февраля роскошь мне не нравится: от подобных вечеров не остается ни малейшего воспоминания; на другой день ощущаешь какую-то тяжесть — вот и все.
Менее чем за две недели я сделал невероятно много, сейчас я занят моими Фоскари. Перед этим я придал Львам тот вид, который, наконец,, удовлетворяет меня, и теперь мне остается только закончить их, внося как можно меньше изменений.
Обед у Борно. 11 февраля
Обедал у Лефюэля с Араго, Франсэ и др. 15 февраля.
Беррье прислал мне записку сегодня вечером, спрашивая, 19 февраля. смогу ли я сам достать билет на будущий четверг — день его избрания. Я отвечал ему:
«Мой дорогой кузен, спешу вам сказать, что могу надеяться только на вас для получения места на это столь интересное для меня заседание. Во дворце Мазарини у меня нет никого, кроме врагов. Они всеми способами стараются выставить меня за дверь; дайте же мне возможность быть там по крайней мере в этот столь дорогой для меня во многих отношениях день. Бесконечно вам благодарный и преданный».
В ответ на это письмо Беррье смог мне прислать только билет на место в амфитеатре Института, на самом верху. Добравшись туда в половине первого по снегу и холоду, я увидал, что очередь тянется от самой входной двери, заполняя все лестницы и проходы, ведущие к этому переполненному уже амфитеатру. Таким образом, все эти милые люди, среди которых были такие,
8 Заказ 736
113


2 и 3 марта 4 марта б марта
13 марта
которые находили, что здесь все в порядке, дожидались обморока какой-нибудь дамы или неизвестно какого чуда, чтобы проскользнуть внутрь, а их было там до двухсот!
Я немного обижен на Беррье. Я бы хотел его самого поставить на мое место. Уверен, что все его друзья из Фросдорфа и другие были хорошо устроены и развесили уши, чтобы послушать его. Впрочем, ошибаюсь, они были для того, чтобы потом рассказывать, что там были.
Вернул г. Стевенсу, по его просьбе, турецкий костюм, с распродажи Декана, данный мне на время, около двух месяцев назад.
(Страница вырвана.)
В два часа симфония Гуно.
Концерт милейшей княгини. Концерт Шопена не произвел особенного впечатления. Они упорствуют в своем желании играть его, вместо того чтобы исполнять его изумительные маленькие вещи. Бедная княгиня и ее фортепиано терялись в этом театре. Когда начала петь Виардо, исполняя мазурки Шопена, аранжированные для голоса, сразу все почувствовали большую артистку. Это же сказал и Деларош, оказавшийся рядом со мной, когда я пересел, уступив мое место дамам Вофрелан. Короткие отрывки симфонии Гайдна, прослушанные вчера, восхитили меня в той же мере, в какой возмутило все остальное. Отныне я соглашаюсь посвящать свое внимание и слух только вполне совершенным вещам.
О неумеренном преклонении перед старыми мастерами. Указать на холодность некоторых вещей Тициана — Положение во гроб и т. д. и т. п.
«Oculos habent et non vident» (смотрят, но не видят) — имеется в виду редкость хороших судей в живописи.
О стиле... не смешивать этого понятия с модой.
Обедал у княгини вопреки желанию. Я так часто отказывался, что необходимо было побывать у нее. Прекрасная вещь Моцарта, исполненная ею под аккомпанемет баса, скрипки и виолончели; перед этим вещь Мендельсона, в исполнении княгини Шиме, скучная со всех точек зрения. Я сбежал после Моцарта, спасаясь от полонеза Шопена, которым нам угрожали.
114


Оторвался на один час от моей яростной работы над Льва- 14 марта ми, чтобы пойти взглянуть, каков зал на выставке.
На обратном пути зашел к Ризенеру.
За последнее время здоровье мое плохо: желудок страшно капризен, а между тем от него зависит и все остальное. Теперь слабость охватывает меня уже среди дня, но иногда мне удается поработать еще вечером. Встаю я очень рано.
Обедал у Бертена: этот чудак Дельсарт уверял меня, 15 марта что Моцарт бессовестно обобрал Галуппи, по-видимому, так же как Мольер, который хватал повсюду, где только мог. Я ему ответил на это, что то, что было у Моцарта, не было взято ни у Галуппи, ни вообще у кого бы то ни было. Он ставит Люлли превыше всех, даже выше Глюка, которого он, однако, очень ценит.
Он спел несколько старинных очаровательных песенок, исполнив их с присущим ему вкусом. Я заметил, что если бы он так же тщательно исполнял вещи великих музыкантов, которых он не любит, они производили бы не меньшее, а может быть, и большее впечатление. Он спел прекрасную арию из Теласко, всегда полную для меня неотразимого очарования.
Некоторым артистам приходится прощать их странности, не теряя при этом уважения к их таланту. Дельсарта, судя по его поведению, можно считать чем-то вроде помешанного.
Его проекты осчастливить человечество, его упорное желание сделаться врачом-гомеопатом и, наконец, бесповоротное и исключительное предпочтение, какое он оказывает старинной музыке, являющееся как бы дополнением к его странной манере держаться, ставят его в один ряд с Энгром, про которого говорят, что он ведет себя, как ребенок, и что его увлечения и антипатии одинаково вздорны.
Этим людям чего-то не хватает. Ни Моцарт, ни Мольер, ни Расин не должны были, как мне кажется, подчиняться глу пым симпатиям и антипатиям; их разум был на уровне их гения, или, вернее, он-то и был их гением.
Глупая публика покидает теперь Россини для Глюка, так же как она раньше покидала Глюка для Россини; песенку времен 1500 года ставят выше всего, созданного Чимарозой. Пусть бы дело шло об этом глупом стаде, которому во что бы то ни стало надо менять увлечения в силу того, что, в сущности, у него ни в чем нет ни вкуса, ни понимания! Но профессионалы, артисты или близко к ним стоящие круги, все те, кого принято
115
8*


считать людьми высшего порядка,— непонятно, отчего они трус- ливо отступают перед всеми этими глупостями...
16 	марта Как раз с этого дня я заболел и вынужден был оставить всякую работу на довольно продолжительный срок.
22 марта Г-н Жанмо, побывавший у меня сегодня утром, передал
мне в связи с хорошими этюдами, что Энгр говорит: «Кончают только по конченному».
23 марта Сегодня утром, рассматривая наброски, сделанные мной
с фигур галереи Аполлона (со скульптур на карнизах) и скопированные с книги гравюр, которую одолжил мне Дюбан, я заметил непоправимую холодность этих вещей. Я могу приписать ее, несмотря на широту исполнения, только крайней робости, не позволяющей художнику отклониться от точного воспроизведения модели даже в этих согнутых фигурах на карнизах, где фантазия более чем допустима. Эти фигуры несовершенны вследствие чрезмерной любви к совершенству.
Какой-то отпечаток этой чрезмерной точности лежит на всей школе, берущей начало от Пуссена и Карраччи. Благоразумие — несомненное достоинство, но оно не прибавляет обаяния. Я сравниваю грацию фигур какого-нибудь Корреджо, Рафаэля, Микеланджело, Бонасоне, Приматиччо с обаянием обворожительной женщины, которая очаровывает вас, хотя вы и не отдаете себе отчета в причине этого. Наоборот, холодную выдержанность фигур французского стиля я сравниваю с крупными, хорошо сложенными, но лишенными всякого обаяния женщинами.
Вот происшествие: огромный железный мост в Бристоле от столкновения с пароходом рухнул в одно мгновенье вместе с лошадьми, людьми, экипажами и т. д. В той же газете (Мони- me р от 23 марта) я прочел подробности кораблекрушения Семилъянты. Она попала в шторм. Никогда еще не видывали такой бури. Говорят, что это случается в отдаленных океанах; но кто бы мог бы подумать, что, отправляясь из Марселя в Лиссабон или в Женеву, можно, плывя на военном судне, на фрегате, представляющем собой важное достижение флота, в одно мгновение пойти ко дну в нескольких милях от наших берегов? Уже найдено сто семьдесят трупов — ожидают еще сорок. Все эти тела найдены в ужасном состоянии и большей частью голыми. Только капитан Жюган сохранился, и его можно было
116


Суббота 24 марта
узнать. Он был в форменном пальто. Этот несчастный капитан вел себя до конца так, как подобает начальнику: он мужественно боролся за других, не думая о себе.
Удовольствие, какое я испытываю, перечитывая мои давние размышления в этих тетрадях или даже простые упоминания о том, что я делал в такой-то день, что видел, где был, должно было бы излечить меня от лени и побудить меня писать чаще. Неужели я буду и впредь пребывать в таком состоянии дремоты, несмотря на то, что вижу, как уходит время, остающееся у меня для окончания моих картин? Хоть мне и очень грустно оттого, что я встречаю на этой выставке так мало приязни у людей, которые могли бы мне быть полезны, я все же испытываю удовольствие от сознания, что сам я, несмотря ни на что, приношу пользу. Не получая ни радости, ни привета со стороны, я питаюсь воспоминаниями о собственных своих чувствах, чувствую себя очень одиноким, и это положение еще более тревожит меня, когда я думаю о будущем. Отчего происходит со мной это несчастье? От невозможности перенести иногда малейшую неприятность; я люблю очень многих и вижу их с удовольствием, но надо, чтобы они появлялись в подходящее время, а нет такого волшебника, который мог бы как следует установить время встреч, и большей частью они происходят не весьма удачно.
Вчера, несмотря на усталость, только собрался пойти поговорить с Меррюо в ратуше насчет картины Апостол Павел а св. Петр, как пришел меня повидать Шенавар. Его визит был мне неприятен. Ведь я же, рекомендовав его вниманию г. Жанмо, писал ему, что болен. Отдав дань похвалы моим двум картинам, он перешел к критике, и у него проскользнул оттенок недоброжелательности. Он-де хотел бы более четких эффектов: он хотел бы видеть то, что есть на старинных картинах с их черными тенями. Тут он не кривит душой. Появление молодого Армстронга заставило его уйти. Последний рассказал мне о Тернере47, который завещал сто тысяч фунтов стерлингов на основание убежища для бедных или больных художников. Он жил скдредно, со старой служанкой. Вспоминаю, что как-то раз я принимал его у себя, когда жил на набережной Вольтера. Он произвел на меня незначительное впечатление: у него был вид английского фермера — на нем был черный костюм из довольно грубой шерсти, грубые башмаки, а лицо суровое и холодное.
118


Вчера, в субботу, все то же недомогание, но все же несколь- 25 марта ко лучше. Продолжаю читать роман Дюма Напои де Лартиг, а в промежутках сплю. Вначале этот роман довольно мил; затем, по обыкновению, следуют очень скучные части, плохо переваренные или выспренние. В этой вещи пока еще не вполне проступают те притязающие на драматизм и страстность сцены, которые Дюма непременно вводит во все свои романы, даже наиболее комические.
Эта смесь комического с патетическим, несомненно, очень безвкусна. Необходимо, чтобы ум отдавал себе отчет, где он находится и даже куда его ведут. Мы, французы, издавна привыкшие именно так воспринимать искусство, могли бы с большим трудом, и разве в силу только очень большой привычки ко всему английскому, понять совершенно противоположные эффекты шекспировских пьесч Мы не можем себе представить в устах великого жреца Аталии грубой шутки или даже малейшего поползновения на фамильярность. Комедия очень часто изображает серьезные страсти действующего лица, но их назначение — вызывать в зрителях смех, а не трагическое волнение.
Я думаю, что Шаль бы прав, сказав мне в разговоре о Шекспире, о котором я уже писал в этой тетради: «По существу говоря, он не комик и не трагик; его искусство принадлежит только ему — оно в той же мере психологично, как и поэтично. Он не рисует честолюбца, ревнивца, негодяя вообще, а такого-то ревнйвца, такого-то тщеславца, являющегося не столько типом, сколько живым человеком со всеми его особенностями и оттенками». Макбет, Отелло, Яго все же не что иное, как типы; особенности, или, скорее, странности, этих характеров могут сделать их похожими на определенные личности, но не дают полного представления о каждой из их страстей.
Шекспир владеет такой мощной реальностью изображения, что заставляет нас воспринимать свои персонажи как портреты знакомых людей. Фамильярность, которую он допускает в разговорах своих действующих лиц, нас неприятно поражает не более, чем если бы мы столкнулись с ней в разговорах окружающих нас людей, которых не на сцене, а в жизни мы видим то грустными, то восторженными, то поставленными в смешное положение в силу стечения обстоятельств, какое всегда может иметь место в действительности. Вот почему то, что казалось бы недопустимым в нашем театре, не поражает у Шекспира.
Гамлет, поглощенный своим горем и обдумывающий свою
119


месть, позволяет себе ряд шутовских выходок по отношению к Полонию и студентам, он забавляется, подучивая представленных ему актеров разыграть злостную трагедию. Кроме того, во всей пьесе чувствуется мощное дыхание жизни, а также нарастание и развитие страстей и событий, может быть, не вполне правильное с привычной точки зрения, но производящее впечатление единства, которое в воспоминании закрепляется и за всей пьесой. Не будь этого основного качества рядом с недостатками, о которых мы уже говорили, эти пьесы не были бы окружены таким поклонением на протяжении целых веков. Есть скрытая логика, невидимый распорядок в этой нагроможденности деталей, которые, на первый взгляд, кажутся бесформенными грудами, а на самом деле обнаруживают раздельность частей, рассчитанность пауз и всегда определенную связь и последовательность.
Мой бедный Дюма, которого я очень люблю и который мнит себя, конечно, Шекспиром, не способен дать ни столь живых деталей, ни целого, которое в воспоминании носило бы характер такого же ярко выраженного единства. Отдельные части у него совершенно не уравновешены: комические элементы, являющиеся его сильной стороной, кажутся искусственными вставками, сделанными в заранее определенных местах работы; потом вдруг он вводит нас в сентиментальную драму, и те самые лица, которые вызывали смех, становятся плаксивыми декламаторами. Кто узнал бы этих веселых мушкетеров, которых мы видели в начале романа, в тех персонажах из мелодрамы, которые в конце этой истории оказываются связанными с некой миледи, которую они судят и казнят по всем правилам, в полночь и в страшную бурю? Такой же обычный недостаток г-жи Санд. Когда мы заканчиваем чтение ее романа, наши мысли о действующих лицах окончательно запутываются. Те из них, которые развлекали нас своими выходками, могут в конце только заставить проливать слезы из-за их добродетели, их самопожертвования ради близких, причем они изъясняются языком вдохновенного кудесника. Я мог бы указать сотни примеров подобного разочарования читателя.
марта Мне лучше: я снова принялся за работу. Княгиня приезжала около четырех часов смотреть мои картины; она приглашает меня в понедельник послушать Гуно. Она была в зеленой шали, которая ей совсем не к лицу; все же она сохранила свое обаяние. Ум много значит в любви; можно было бы влюбиться
120


в эту женщину, хотя она уже не молода, совсем некрасива и давно потеряла свежесть. Что это за странное чувство! В основе всего этого, конечно, лежит обаяние — но в чем, если женщина некрасива? В обладании телом, в котором нет ничего привлекательного? Потому что, если влюбляешься в ум, им можно наслаждаться и не обладая этим непривлекательным телом; тысяча хорошеньких женщин к вашим услугам, но они не представляют для вас ни малейшего интереса. Желание найти все в одном увлекающем нас человеке, любопытство, являющееся мощным двигателем в любви, наконец, может быть, иллюзия того, что глубже проникаешь в эту душу и в этот ум,— все эти чувства сливаются в одно целое. И кто сможет отрицать, что в то время, как нашим глазам кажется, что они видят лишь внешнюю, лишенную привлекательности оболочку, какие-то силы симпатии увлекают нас, помимо нашей воли? Одного выражения глаз бывает достаточно, чтобы очаровать.
(Страницы вырваны.)
Обедал у Легуве с Губо, Патеном и т. д.
(Страница вырвана.)
(Страница вырвана.)
Сегодня вечером был у этого несносного Пайва! Какие разговоры! Молодые люди с бородами и безбородые; первые любовники сорокапятилетнего возраста, немецкие бароны и князья, журналисты и при этом каждый раз новые лица.
Амори-Дюваль также был там. Только после его появления я впервые раскрыл рот и поговорил с ним; я был просто подавлен этаким количеством глупости и пустоты. Милейший Дюма думает, что здесь он попадает в большой свет. Так как здесь его слово — закон и он каждую неделю прекрасно обедает в этом доме, приводя туда с собой и свою подругу, дает там советы даже относительно повара, решает, нужно ли его оставлять или нет,— он чувствует себя как Мондор в салонах эпохи старого режима. Он зевает, он дремлет, пока с ним беседуют. Но в общем это добрый малый.
Вырвавшись из этой усыпляющей, чумной атмосферы и вдыхая воздух улицы, я почувствовал себя на вершине блаженства. Я гулял еще целый час, один, недовольный собой, мрачный,
1-11—17-18
апреля
21 апреля 23—26 апреля 1—2 мая 3 мая
121


мысленно возвращаясь к тысяче неприятных вещей и постоянно пытаясь разрешить дилеммы, какие ставит перед нами жизнь, как она есть. Главная из них, несомненно, следующая, она является основой всех возможных в данном случае размышлений: одиночество вызывает скуку и косность, общество со связями и без связей дает постоянное возбуждение и снова вызывает стремление к одиночеству. Заключение: оставаться в одиночестве, не подвергая себя никаким другим испытаниям, потому что величайшим благом является покой, даже если этот покой есть некоторое подобие небытия.
4 	мая у Ньюверкерке вечером. Левассор сыграл нам сцену из Англичанина в Инкермане.
8 	мая у меня обедали Варколье, Готье и несколько приятных людей, сочувственно отнесшихся ко всему, что я выставил в Салоне. Хороший вечер. Доза также присутствовал.
15 	мая Седьмой визит доктора. Открытие выставки во дворце Индустрии. После этого я неосторожно отправился на выставку картин с Доза и вместе с ним возвращался к себе. Я там очень прозяб. Видел выставку Энгра. В этом торжественном показе преобладает смешное — это вполне достаточное доказательство недостатка ума; усилие и претензия чувствуются во всем, нет ни проблеска естественности. На обратном пути Доза рассказывал мне о работах Шенавара; надо, чтобы потомство знало, как республиканцы...
17—20 мая (Страницы вырваны.)
21 мая (Зачеркнуто.)
22 	мая Дюма с утра прислал узнать, буду ли я дома. Я ответил, что буду около двух часов. Он расспрашивал меня о вещах, которые публике совершенно бесполезно знать: как я приступаю к работе, каковы мои мысли относительно цвета и т. д. Чтобы продолжить разговор, он попросил у меня разрешения пообедать со мной. Я согласился, надеясь провести несколько приятных минут. Он куда-то отправился и возвратился после семи часов, когда я уже собирался обедать один* так как умирал с голоду.
122


После обеда мы берем фиакр, заезжаем за какой-то девицей, которой он покровительствует, после чего едем смотреть итальянскую трагедию и комедию. Только одно может заставить вытерпеть подобный спектакль — это желание укрепить свои знания итальянского языка. Нельзя себе представить ничего более скучного.
Дюма рассказал мне, что он ведет процесс, который должен обеспечить его будущее. Он должен получить для начала что-то около восьмисот тысяч франков, не считая того, что последует.
Бедняге наконец надоело писать дни и ночи и сидеть без копейки. «С меня довольно,— сказал он мне,— я оставляю два незаконченных романа... Я уеду, буду путешествовать, а когда вернусь, посмотрю, найдется ли какой-нибудь Алкид, который сможет завершить эти два незаконченных начинания». Он уверен, что, как Улисс, он оставляет лук, которого никто не сможет согнуть; вообще же он вовсе не чувствует себя состарившимся и ведет себя во многих отношениях, как молодой человек. У него есть любовницы, и он доводит их до изнеможения; малютка, за которой мы заезжали, чтобы ехать в театр, просила пощады — он довел ее своим образом жизни до того, что она буквально умирает и страдает какой-то грудной болезнью.
Добрый Дюма по-отцовски навещает ее каждый день, заботится о наиболее существенном в хорошем браке и совершенно не беспокоится об отдыхе своей протеже. Счастливый человек! Счастливая беспечность! Он заслуживает того, чтобы умереть, подобно героям, на поле битвы, не испытывая ужаса конца, непоправимой бедности и заброшенности.
Он говорил мне, что хотя у него и двое детей, он совершенно одинок. Они оба уходят по своим делам, оставляя его утешаться своей Изабеллой. С другой стороны, г-жа Каве говорила мне накануне, что дочь его жаловалась на отца, которого никогда не бывает дома... Странные люди!
(Две страницы вырваны.) 23—24 мая
В Совете. До того я с Женни ходил смотреть ведра для замо- 25 мая раживания шампанского.
Коллеги, а также посторонние отмечают выставленные мной вещи в Салоне и стараются, как кто умеет, делать мне комплименты.
После работы просматривал газеты; чудный солнечный день.
Зашел к Жерве поблагодарить его за краски, которые он
123


занес мне вчера. Я хотел еще перед обедом зайти повидать милую Альберту, но отложил этот визит до другого раза.
26 	мал (Начало вычеркнуто.) Обедал у г-жи Вийо; там встретил г-жу Эрблен, Родаковского, Феррье и Ньюверкерке. Я снова возражал против цветов, загромождавших весь стол и т. и.
Вечером, в девять часов, Ньюверкерке ведет меня к принцу Наполеону, на первый из его вечеров. Какая толпа! Какие лица! Республиканец Бари, республиканец Руссо, республиканец Франсэ, роялист такой-то, орлеанист такой-то — все это теснится, толкается. Было несколько хорошеньких женщин. Г-жа Барбье выделялась среди других и была очень эффектна. Я поздно возвращался домой и зашел съесть мороженого в кафе Фуа — у принца оно было отвратительно.
Первую половину ночи провел очень плохо. Встал на рассвете и немного походил; это меня облегчило. Я воспользовался этим торжественным часом, когда природа набирается сил и когда и республиканцы и роялисты спят общим сном.
29 мая Сегодня у меня к обеду были Мериме, Ньюверкерке, Буалэ, Галеви, Вийо, Вьель-Кастель, Араго, Пелетье и Лефюэль; по-видимому, им было весело, и они чувствовали себя непринужденно. Я боялся этой повинности, но она обратилась в удовольствие— я хотел бы иметь помещение, которое позволяло бы мне устраивать такие сборища почаще.
31 мая Обедал у Моро с Франсэ, Муйероном, двумя Руссо48, Мартине и т. д.
1 	июня Совет все в том же зале Кариатид; шел вопрос о билетах на бал. Я выступил против предложения распространять их среди узкого круга людей.
Крайне забавно наблюдать, как все эти булочники и торговцы бумагой воображают, что обладают хорошим тоном и принадлежат к более высокому кругу, чем те сапожники и булочники, которые как бы по недосмотру попали на этот бал и с которыми они боятся прийти в соприкосновение. Я им сказал, что французское общество наших дней все сплошь состоит из такого рода сапожников и булочников и поэтому не следует придавать этому большого значения.
Затем отправился на выставку. Вещи Энгра показались мне иными, нежели в первый раз; я готов признать за ними
124


целый ряд достоинств. Там я встретил г-жу Вийо с одной из ее подруг.
Вечером я посетил милую Альберту, которая всячески старается выразить мне свою дружбу. В течение долгого времени все забавлялись большой собакой, расположившейся среди комнаты и вызывавшей всеобщие восторги. Я не выношу, когда долго занимаются такими вещами, как собака или дети, которые, в сущности, интересны только для своих владельцев и родителей.
Укладываю багаж.
Вечером у принца Наполеона. Там встретил Соланж и ее кузину Августину, которую не сразу узнал.
Днем за мной зашел Моро, чтобы отправиться к литографу Сируи, делающему литографию с маленького Вступления крестоносцев.
В половине второго выехал в Шамрозе. Как и всегда, дождь; к вечеру погода прояснилась. По дороге встречаю Канда, который приветствовал меня небескорыстно, как мне кажется, далее — Кантине, затем мэра и Ипполита Родригес с сыном, которые, проехав мимо верхом, сообщили мне, что Галеви поселился во Фромоне.
Встав, немедленно распаковал холсты и палитру. Много работал в этот первый день, проведенный здесь.
Перед обедом прогулка вдоль ограды Бацве; я нахожу еще следы надписей, сделанных углем на стене. Каждый год я слежу с горестным интересом за постепенным исчезновением жалоб этого бедного влюбленного. Эти хрупкие начертания, по всей вероятности, намного пережили чувство, которое продиктовало их. Тот, кто писал это, вероятно, тоже уже давно исчез, как и вдохновлявшая его Селестина.
Спускаюсь к дороге. Маленький лес Байве срублен. Поднимаюсь по аллее дам, дохожу до Приерского дуба, поворачиваю влево, еще раз влево до Эрмитажной аллеи, на перекрестке которой стоит еще один большой дуб, и в счастливом расположении духа возвращаюсь обедать.
Утром, против обыкновения, выпил чашку чая. Прогулка по саду увлекает меня далее, в поля; я дохожу до Суази; я просто таю среди этой мирной природы.
2 июня
Шамроа', 3 июня
4 и юня
5 июня
125


6 июня
Париж, 7 июня
К несчастью, утренний кутеж портит мне весь остальной день. Пытаюсь, но безуспешно, работать над Клориндой; не могу справиться с дремотой, которую стряхиваю только к обеду, после чего в отвратительном настроении шагаю взад и вперед по дорожкам сада в течение почти двух часов, не будучи в силах разогнать мрачность, которая не покидает меня вплоть до самой ночи и заставляет меня ссориться с моей бедной Женни.
Вернувшись с прогулки в лесу, нахожу статью в Прессу весьма благосклонную ко мне. Я выписываю здесь приведенные в ней цитаты из Марка Аврелия: «С жизнью надо расставаться подобно тому, как падает спелая олива, благословляя землю, вскормившую ее, и дерево, породившее ее. Не все ли равно, прожить три года или все три возраста человеческой жизни, раз поле деятельности ограничено? И не все ли равно, как его пройти?
Смерть — это также один из подвигов жизни: смерти, как и рождению, отведено свое место в системе мироздания. Может быть, смерть есть не что иное, как перемена места? О человек, ты был гражданином великого города! Покинь же его с умиротворенным сердцем. Тот, кто отпускает тебя, не испытывает гнева».
Утром сделал восхитительную прогулку. К сожалению, я встаю немного поздно. Вернулся по аллее, идущей вдоль Эрмитажа от Приерского дуба до большой дороги, пересекающей весь лес.
Был в Париже в ратуше на банкете, данном в честь лорд- мэра.
Я не был предупрежден и не присутствовал на утренней церемонии, которая, как говорят, была очень внушительна. Она заключалась в том, что лорд-мэр Лондона передавал адрес лондонских корпораций муниципалитету Парижа. Костюмы лорд-мэра и ольдерменов стоили того, чтобы их посмотреть.
Выехал в одиннадцать часов с лионским омнибусом в сопровождении Жюли. Приехал в Париж в страшную жару и отправился в зоологический сад. Там есть два великолепных льва, молодые львята и т. д. Чуть не умер от жары, разглядывая их. Я заметил, что вообще светлый тон, который наблюдается у них под брюхом, под лопатками и т. д., более мягко переходит в общий тон шкуры, чем это обычно у меня получалось: я зло¬
126


употреблял белилами. Тон ушей коричневый, но только с наружной стороны.
Оттуда к Сируи, литографу, посмотреть, как он начал делать доску с Крестоносцев, принадлежащих Моро. Наконец, домой, где сразу почувствовал себя очень усталым и отяжелевшим. У меня странная натура: эти передвижения с утра вызывают во мне крайнюю нервную усталость. Но иногда достаточно пустяка, чтобы я совершенно встрепенулся.
Солнце мне всегда вредно; я вспоминаю одного человека из Эпиналя, который говорил мне, что если он посидит после завтрака на солнце, он становится совершенно больным.
Стоило мне переодеться, как я почувствовал себя помолодевшим и освеженным, но вечер показался мне очень скучным. Банкет, данный в парадном зале, был великолепен; люстры создавали изумительный эффект. Я сидел рядом с каким-то злосчастным англичанином, который ни слова не говорил по- французски. Я же почти забыл мой английский язык и старался лишь вспомнить кое-какие слова. Мы оба делали вид, что каждый понимает то, что говорит другой, но сказать друг другу нам ничего не удалось. Фуше довел меня до дому.
Вернулся в Шамрозе около часу по Лионской дороге.
После обеда зашел к Галеви. Я застал там Буалэ с женой и каких-то неизвестных особ. Обещал быть к обеду в четверг. Меня просят быть также в ближайшее воскресенье.
Я в Париже, как и в прошлый раз, для того чтобы быть на балу в ратуше. В вагоне встретил Кантине.
С вокзала отправляюсь в ратушу, чтобы переговорить относительно протеже Биксио, оттуда — к Гаро и, наконец, домой. После короткого отдыха, как всегда необходимого мне, еду к г-же Форже, где остаюсь до шести часов.
Я отказался от обеда у Шампо со всеми этими господами, бывающими там по понедельникам, ибо хотел пораньше попасть в ратушу.
Очень красивый праздник. Двор, отделанный заново, весьма эффектен вечером, но днем эта затея будет весьма неудачна: она лишает света и воздуха часть всего здания.
Вернулся в половине двенадцатого, попав под дождь. Ехал в открытом экипаже; какое-то подобие кожаного фартука спасло мои прекрасные белые панталоны.
Шамрове, 8 июня
10 июня
Париж, 11 июня
127


Ill амроае, 14 и юн я
15 тоня
Встретил Блонделя. При каждой встрече мы даем друг другу обещание повидаться, но на деле очень подолгу не встречаемся. По-видимому, ни в одном из нас уже не сохранилось ни одной крупицы Эжена и Леона времен 1810 года. Мельком видел г-жу Барбье, г-жу Вийо и т. д.
Ангажированный сегодня на обед к Родригесу и Галеви, отправился во Фромон, сделав по дороге визит г-же Паршап. Приехав, я застал одну добрейшую г-жу Родригес. Эти господа уехали в Париж и якобы мне об этом туда написали.
Но я ведь здесь уже более двух суток.
Меня задержали, и я остался обедать с г-жой Родригес и с ее детьми; все сошло лучше, чем думал. После обеда большая прогулка по парку с молодым Родригес, неофитом живописи, питающимся молоком Пико49 и слегка утомившим меня своими наивными разговорами. Но благодаря его настойчивости я подышал свежим воздухом под прекраснейшими в мире деревьями. Вид на Сену с нижней площадки очень хорош и даже величествен.
Во время обеда снова прошел сильный ливень, и мы гуляли по сырости.
Проливной дождь. Страшный ветер, который не затихал ни на минуту.
Я читаю в Пресс отрывки из Истории моей жизни Жорж Санд. На этот раз она рассказывает о своей дружбе с Бальзаком; бедная женщина, она принуждена расточать дань восхищения всем. В этом отрывке, относящемся к ее современникам, она говорит о нем в восторженных выражениях. Она вынуждена щедро раздавать похвалы всем знаменитостям своего времени, так как она еще жива и ей могут бросить упрек в зависти к ним. Это одна из тысяч трудностей в ее затее. Она много говорит об отеческих чувствах, проявленных по отношению к ней Лату- шем, о своей братской дружбе с Араго. Как она решилась взяться за это дело, и особенно в ее положении, когда необходимость говорить о живых современниках не допускала той полной откровенности, которая одна могла бы придать интерес ее труду, если не по отношению к ней самой, то по крайней мере относительно тех оригиналов, портреты которых она хотела оставить потомству. У нее слабость говорить о своей теории романа, об этой жажде идеала — это ее любимое выражение, под которым понимается то, что людей надо изображать такими, какими
128


они должны были бы быть. Бальзак, наклона уверяет, поддерживал ее в этом стремлении, хотя сам пытался изображать людей такими, какие они есть,— намерение, которое он считал выполненным даже с избытком.
В конце дня, после того как я посидел прямо на земле 16 июня у себя в саду, чтобы погреться на солнце, которое так редко показывается в эти дни, я почувствовал, что мое недомогание совершенно прошло, и я принялся за своего Гамлета и Полония, чувствуя себя превосходно.
Обедал у Паршап. Страшная скука, ни малейшего оживления, и под конец — лото в компании старых дам и каких-то юнцов. Надо сознаться, что в конце концов, я заинтересовался, так как стал выигрывать. Странное животное — человек!
Я больше получаса прогуливался по грязи перед домом; мне хотелось подышать свежим воздухом. Было около полуночи, когда я закончил эту увеселительную прогулку.
Поднимаясь с постели утром, после воскресенья, размышлял 17 июня об особенном очаровании, присущем английской школе живописи. То немногое, что я видел, оставило по себе стойкое воспоминание. У них есть подлинная тонкость, господствующая над всеми попытками подделок, которые появляются то тут, то там, как и в нашей печальной школе. Тонкость — это то, что встречается у нас всего реже: все кажется сработанным при помощи грубых инструментов или, что еще хуже, является измышлением вульгарных и тупых голов. Если откинуть Мейсонье, Декана, еще одного-двух да несколько картин раннего Энгра, все остальное банально, безразлично, без замысла, без внутреннего жара. Достаточно раз взглянуть на глупый и пошлый журнал Иллюстрассион, который фабрикуется у нас мастерами всякого хлама, и сравнить его с подобным же английским журналом, чтобы получить ясное представление о посредственности, слабости, бездарности, которая характеризует большинство наших изданий. Наша пресловутая родина рисунка на самом деле не может дать в этом отношении почти ничего, и не более того дают самые замысловатые картины. В маленьких английских рисунках почти всякий предмет трактован с тем интересом, которого он заслуживает: пейзажи, виды моря, костюмы, военные сцены — все это очаровательно, очень верно взято и, главное, нарисовано. Я не вижу у нас ничего, что могло бы идти в сравнение с Лесли50, Грантомб1, со всеми теми живописцами этой школы, которые продолжают линию Уилки,
9 Заказ 736
129


Хогарта, с примесью той гибкости и легкости, которая введена была лет сорок назад Лоуренсом и его группой, блиставшей легкостью и элегантностью.
Если взять другую их фазу, недавно возникшую, ту, что принято называть «сухой школой», исходящей от фламандских примитивов, то под этой видимостью подражания и жесткостью приемов мы открываем чувство подлинной реальности совершенно местного характера. Какая искренность даже в этом мнимом подражании старым картинам! Достаточно сравнить, например, Приказ об освобождении Хента или Миллеса52— не помню точно, кого именно,— с нашими примитивистами, с нашими византийцами, упорствующими в стилизации, которые, устремив взоры на образы совершенно иного времени, заимствуют у них одну застывшую схему, не прибавляя к ней каких-либо собственных достоинств.
Это сборище жалких бездарностей огромно, у них нет ни проблеска правды, той правды, которая идет от чистого сердца, ничего подобного вот этому изображению ребенка, уснувшего на руках матери, в котором все: и его шелковистые волосики, и так правдиво переданный сон — все в нем, вплоть до красноватых пяток на ножках, поражает необычайной наблюдательностью и, главное, правдивостью чувства. Эти Делароши, этиЖанмо53, эти Фландрены — вот кого у нас считают представителями высокого стиля. Что в картинах этих людей от настоящего человека, которого они написали? Сколько долей Джулио Романо54 содержится в этой картине, сколько Перуджино или Энгра — в той? И повсюду эта претензия на серьезность, поза «великого человека» — внешность «серьезного искусства», как выражается Деларош.
«Фламандец» Лейс тоже представляется мне очень интересным; но у него наряду с независимостью передачи нет — настоящего английского добродушия; я ощу-
щаю в нем какую-то нарочитость, известную манерность, что-то такое, что заставляет меня сомневаться в искренности художника; остальные же стоят, безусловно, ниже его.
Готье написал ряд статей об английской школе: с этого он начал. Арну, который его ненавидит, говорил мне у Деламарра, что с его стороны это была лесть по отношению к Моии- теру, в котором он сотрудничает. Что касается меня, я готов поставить ему в заслугу


и приписать его хорошему вкусу то заметное пред- ; почтение, которое он оказывает иностранцам; тем ! не менее его замечания ни в коей мере не совпа- < дают с чувствами, которые я здесь выражаю. Следовало бы исходить из сравнения английских
картин с теми нашими, в которых мы ценим ана- логичные качества, и иметь мужество показывать их превосходство; Готье этого не сделал. Он берет картину, описывает ее на свой лад, создает сам картину, которая очаровательна, но по существу он не производит настоящего критического разбора. Ему бы лишь добиться переливов и игры причудливыми выражениями, которые он отыскивает с таким удовольствием, что порой заражает и нас,— или сослаться на Испанию и Турцию, Альгамбру и Атмейдан в Константинополе, и он доволен! Он достиг своей цели в качестве писателя — любителя всяких причуд; я думаю, что дальше этого он ничего и не видит. Когда же очередь доходит до французов, он для каждого из них делает то же самое, что для англичан. В подобной критике нет никакой философии и ничего поучительного.
Именно так проделал он анализ интересных картин Жанмо- в этом году; он не дал мне ни малейшего представления об этой действительно занимательной индивидуальности, которая тонет в вульгарности, в шике, господствующем у нас надо всем. А ведь, для более или менее тонкой критики как интересно было бы> сравнить эти картины, при всем несовершенстве их выполнения^ с английскими произведениями, столь же наивными и, однако, такими различными по настроению! Этот Жанмо глядел на* Рафаэля, Перуджино и т. д. так же, как англичане глядели* на Ван-Эйка, Уилки, Хогарта и др. Однако они остаются, вполне оригинальными и после этого изучения. У Жайме* сильно чувствуется влияние Данте. Глядя на него, я думаю* об ангелах Чистилища прославленного флорентинца. Я люблю* эти одеяния, зеленые, как трава на майских лугах, вдохновенные или мечтательные головы, которые кажутся отблеском другого* мира. Но этому наивному художнику не будет воздано по справедливости, как он этого заслуживает. Варварская техника' ставит его в разряд, который не может быть ни вторым, ни третьим, ни последним; он говорит на языке, который не может* стать чьим-либо языком; это даже не язык, и все же сквозь путаницу и наивное варварство его средств чувствуются идеи. Это талант совершенно особый для нас и для нашего времени. Пример его учителя Энгра, приемы которого так легко усваи¬
131
9:


вались, в смысле простого и чистого подражания, долой толпой его последователей, лишенных собственных идей, был бессилен передать настоящее мастерство этому совершенно непосредственному дарованию. Он не может освободиться от пеленок и всю жизнь будет напоминать птиц, которые еще носят на себе часть родной скорлупы и покрыты слизью, из которой возникли.
Обедал у Галеви с г-жой Ристори55, Жаненом, Лоран- Жаном, Фуше, сыном Байве, очень красивым мальчиком (я упоминаю об этом ввиду безобразия матери и отца), и неким господином Комартеном, знаменитым каким-то жестоким приключением, как мне говорили.
Ристори — крупная женщина с холодным выражением лица; никогда не скажешь, что она талантлива. Ее крошка-муж кажется ее старшим сыном. Он римский маркиз или князь.
Лоран-Жан был, по обыкновению, довольно невыносим, со своей привычной манерой острить утверждая то, что противоречит здравому смыслу. Его остроумие неисчерпаемо, когда он в ударе. Жанен безмолвствовал, о чем я очень жалел, так как ценю ум его склада; Галеви тоже — и все же, несмотря на мою склонность к этим светским обязательствам и к этому шуму голосов, который делает меня молчаливым и почти грустным, я испытывал известное удовольствие, находясь там. В моем возрасте нет большего удовольствия, как быть в обществе умных людей, понимающих все с полуслова. Лоран- Жан говорил маленькому белокурому римскому князю, сидевшему рядом с ним, что тот Париж, который создает репутацию людей, состоит всего-навсего из пятисот умных людей, думающих и рассуждающих за все это стадо двуногих скотов, населяющих Париж и носящих кличку парижан.
Приятно встретиться с одним из этих рассуждающих и самостоятельно мыслящих людей, даже если и приходится поссориться с ним на четверть часа или даже на целый день. Когда я сравниваю это общество со вчерашним у Паршап, то легко прощаю Лоран-Жану его эксцентричность и начинаю ценить все неожиданное и артистическое в его личности, что делает его столь редким и оригинальным. Люди, называющие себя в полном смысле светскими, не подозревают, до какой степени они лишены настоящего общества, то есть удовольствия общения с людьми. Отнимите у них тему о погоде, болтовню о друзьях и соседях, и у них останется только вист, способный занимать их в течение тех долгих часов, которые они проводят, сидя друг против друга; но они страдают от этого меньше, чем
132


кажется, так как у них нет даже представления о том удовольствии, о каком я сейчас говорил. Умные люди редки, и если они встречаются порой в этом якобы избранном обществе, то кончают тем, что из тщеславия терпят эту скуку или сами тупеют, как все, кто их окружает. Что сказать, например, о таком человека, как Беррье, который не находит ничего лучшего, как отдыхать после своего утомительного труда в этом обществе светских людей, где один скучнее другого! Этого странного человека трудно разгадать, особенно при первой встрече с ним!
В основе адвокат господствует в нем над всем остальным; человек в нем исчез; в свете он чувствует себя точно в собственном кабинете или на трибуне; он терпит скуку так же, как носит свою мантию адвоката, неизбежную при выступлениях. Иногда приходится встречать светских людей, способных развлекаться на манер артистов,— употребляю это слово, ибо оно выражает мою мысль, то есть не желающих больших расходов для привлечения артистов и находящих искреннее удовольствие в беседе с ними.
Такова наша милейшая княгиня, которая между приемами своих светских знакомых и визитами к ним любит в известные дни собирать у себя музыкантов и художников. Многие из этих дам заводят любовников в самых разнообразных слоях общества, для того чтобы оценить все жанры по достоинству.
Вечером, за обедом, получил письмо от Эжена Форже, 19 июн* извещавшее меня о смерти г-жи Лавалетт.
Выехал в половине седьмого. Отправился к г-же Форже, Париж,. не зная, в котором часу будут похороны. Она очень огорчена. 20 июн,» Я говорю ей, что отпевание в такой маленькой церкви, являющейся, в сущности, чем-то вроде пристройки, совершенно не подходит для данного случая. Ни Эжен, с которым я говорил, ни она совершенно не понимают, что необходимо было, наоборот, придать как можно больше блеска этой церемонии, дабы сделать ее данью общественного уважения. Все было так скромно, что мне стало совестно за общее равнодушие и холодное поведение присутствующих.
Так как служба должна была начаться в полдень, я отправился к себе, где и оставался до назначенного часа. В середине службы, или, вернее, в конце ее, приехал г. Монтебелло, адъютант императора, но не в придворном экипаже и не в парадной форме. Все это было так неловко, что он счел долгом извиниться
133


перед Эженом за опоздание, ссылаясь на различные предлоги; по-видимому, император вовсе не был официально уведомлен; кажется, это должны были сделать ее дочь или внук, но неизвестно, выполнили ли .они это. Словом, на кладбище было еще меньше народу, и ни одного из старых друзей г-жи Лавалетт. Я проклинал и до сих пор проклинаю мою застенчивость, помешавшую мне сказать то, что должна была чувствовать каждая отзывчивая душа; с другой стороны, говорить перед этой замороженной и глубоко равнодушной аудиторией было почти немыслимо; разве только адвокат мог бы справиться с этим.
Память людей коротка: воспоминание о событиях исчезает так же быстро, как и память о людях, принимавших в них участие. Из всех людей, которым я за эти дни рассказывал, что был на похоронах г-жи Лавалетт, ни один не спросил меня, о какой г-же Лавалетт идет речь. А сколько можно было бы сказать обЪтой покойнице, умершей уже, в сущности, сорок лет назад, об этом величавом призраке, который нам привелось видеть в таком унижении. Я навестил мои бедные могилы, которые нашел в полном порядке, но, в безумной надежде, что смогу уехать сегодня же и вернуться пораньше в мое тихое убежище, я не пошел на могилу тетки и моего дорогого Шопена.
Отправившись прямо к себе, чтобы как можно скорее уехать, я нашел дома письмо Гиймарде, извещавшего меня, что завтра он хоронит свою мать. С этой минуты я успокоился и уже не мечтал о Шамрозе.
Я умирал от усталости. Этого рода передряги утомительны, но вместе с тем и полезны для меня; они поддерживают жизнь и энергию. Я заснул и проспал глубоким сном почти до семи часов. Проснулся от голода и пошел пообедать в английский ресторан на улице Гранж-Бетельер. Затем зашел в кафе на углу улицы Монмартр выпить кофе и покурить. Там я лениво созерцал с каким-то подобием философского удовольствия всю неприглядную обстановку этого угла, с его игроками в домино, со всей его грубожитейской прозой, со всеми этими автоматами- курилыциками, посетителями, пьющими пиво, и гарсонами кафе. Я даже начал постигать наслаждение, какое могут испытывать люди, опускаясь до этого рода развлечений. Вернулся все с тем же спокойствием, стараясь не слишком предаваться размышлениям, как бы притворив дверь между волнениями этого утра и тем, что ожидало меня завтра утром. Был невероятный холод. Сделав два конца по бульвару, отправился спать.
134


Встал, когда еще не было шести часов. Так как я никого не взял сюда с собой и мне пришлось все делать самому, то я развил деятельность, которая очень утомила меня.
Приехал в Пасси около девяти часов, застал там бедную Каролину и нежно обнял ее. Печальная церемония имела там более трогательный характер, чем она обычно имеет в Париже. Воздух последнего смертелен для всякого истинного чувства; обстановка похорон, священники, совершающие обряд, мало чем отличающиеся от всех других. В Пасси, на расстоянии
получаса езды от зачумленного Парижа, эта процессия, эта служба, лица всех присутствующих — все меняется, все становится серьезным, пристойным, вплоть до людей, выглядывающих из окон.
Я пришел в ризницу с моим дорогим другом и лучшим из сыновей, чтобы подписать там акт о смерти. Когда он написал внизу свое имя, он прибавил: ее сын, я подписался в свою очередь, и мне показалось, что я, в сущности, имел право приписать то же, что он. В его благородном сердце та же мысль, и, обратясь ко мне, он сказал с душераздирающим выражением лица: «Видишь ли, мой дорогой мальчик, здесь ты — тоже Феликс». Это были его буквальные слова.
Он уговорил меня поехать по железной дороге с одним из друзей; утром я решил сделать все необходимые дела и собирался еще пойти посмотреть знаменитую Мирру56 для очистки совести; однако я переоценил свои силы и оказался более чувствительным, чем думал; я был совсем разбит этими волнениями.
Я возвратился с железной дороги пешком и после более чем легкого завтрака, совершенно истомленный, лег спать с твердым намерением вернуться в Шамрозе к обеду, что и выполнил, несмотря на страшный дождь.
В Дравейле я купил несколько котлет у мясника, не зная, на какой обед я могу рассчитывать, ибо меня не ждали.
(Семь страниц вырвано, в том числе начало записи 28-го.)
По дороге в английское кафе встречаю Борно с женой, которых считал уехавшими, затем Доза и, наконец, в самом кафе Жюстена Уврие57, пившего там кофе.
Отелло. Благородное и полное наслаждение; трагическая сила, связанность действия и нарастание интереса вызывают во мне восхищение, которое будет плодотворным для меня.
Шамрозе, 21 июня
22—28 июня
135


Шамроае, SO июня
1 июля
Вновь увидел Уэллака, которого тридцать лет назад почти изо дня в день видел в Лондоне в роли Фауста. Эта пьеса, очень хорошо поставленная, хотя много исказившая в Фаусте, навела меня на мысль сделать ряд литографий на эту тему... Терри, игравший Мефистофеля, был великолепен.
На Отелло я встретил Мареста, который просмотрел только два акта, и Гржимайло.
С десяти часов утра в жюри. Встретился там со старыми знакомыми, Кокрелем68 и Тайлором59; оставался почти до полудня, рассматривая картины англичан, которых очень люблю; я прямо в восторге от Овец Хента.
Позавтракал, как настоящий буржуа, в какой-то беседке из зелени, в маленьком кафе, только что открытом в ожидании публики. Последняя еще очень мало посещает эту леденящую выставку, успех которой совершенно погублен из-за непомерно дорогой и совершенно непривычной для нас цены в один франк и даже в пять франков за билет.
Вопреки своим привычкам, очень хорошо позавтракал куском свинины, запив его кружкой баварского пива. Чувствовал себя совершенно счастливым, совершенно свободным и непринужденным в этом вульгарном кабачке, на открытом воздухе, наблюдая немногочисленных зевак, направляющихся на выставку.
Оттуда, несмотря на жару, с удовольствием пошел пешком домой, зайдя по дороге к Моро, которому сообщил, что мне удалось сделать для него у Морни.
Вернувшись около двух часов, уложил багаж и поспешил на Лионскую железную дорогу. В Шамрозе, как всегда, я вернулся с восторгом, да еще в придачу с великолепным аппетитом.
Все эти перерывы очень вредно отзываются на моей повседневной работе: я не могу даже дать себе отчета, на что уходит время. Стараюсь восстановить мое впечатление от спектакля «Отелло»; раскрашиваю наброски, которые сделал с него. Безобразно и излишне много сплю.
В шесть часов пошел под палящим солнцем к Галеви. Там нашел Гуно, Циммермана, Фуше, и Буалэ, которого очень люблю. После обеда — прогулка к реке.
После отъезда этих господ ускользаю в свой черед, чтобы сделать визит г-же Паршап, которая приглашала меня на обед; у нее я застаю г-жу Барбье и г-жу Вийо.
136


Утром не мог удержаться от желания пройтись по лесу; это не помешало мне днем работать над Гамлетом, Львами и т. д.
В шесть часов отправился к г-же Барбье. Прогулка по саду с дамами перед обедом; после обеда болтовня в парке, словом — веселюсь. Общество женщин, несмотря на мое затворничество, всегда имеет для меня неотразимую прелесть. Когда мы возвратились в дом, я оказался среди шести женщин, усевшихся вокруг меня.
Приехала еще г-жа Фрамелли, которая поджидала нас и пригласила меня на среду. Перед тем как вернуться домой, погулял еще при чудном лунном свете.
Прирожденные дарования, лишенные культуры, подобны цветам той прелестной, но не имеющей аромата жимолости, кусты которой я вижу в лесу.
Обед у Барбье с Даниканом и другими. Утром разыгралась неприятная сцена с братом Барбье, который всех их осыпал бранью на улице.
Дни у меня проходят однообразно, но они оживлены наслаждениями, какими дарит меня деревня. Стоит невыносимая жара, делающая для меня лес почти недоступным.
(Две страницы вырваны.)
Выехал в половине третьего часа в Корбейль. Встретил там этого ужасного Гарпье, который нахально сказал мне, что моя Молодая девушка на кладбище60 находится у него; я ответил ему, что она была у меня украдена, и посмотрел на него так, что заставил его покраснеть.
От Корбейля до Мальзерба ехал с одной светской дамой, и разговор с ней был очень приятен. В Куране она бросается в объятия старой крестьянки и осыпает ее поцелуями; оказалось, что это няня, которая ее выходила; я был очень тронут. Добрая старуха сделала ей подарок, который она мне показала: то были детские, совсем крошечные башмачки, в которых, по ее словам, учился ходить ее старший брат, которому теперь шестьдесят четыре года.
Я увидел Гатине, всю эту старую Францию, с ее плоскими, простыми равнинами и старинными дилижансами. Если мне было и не так удобно, как на железной дороге, зато я чувство
2 июля
о июля 8 июля
10—11 июля
Ожервильг 12 июля
137


вал, что путешествую, наблюдаю, остаюсь человеком, не обращаясь в бездушный пакет или ящик.
В Мальзербе я расстался с моей дамой, жалея, что не узнал ее имени; встретил там Пэнсона в его открытом экипаже, в котором мы быстро добрались до места.
У Беррье застал г-жу Жобер — хорошая встреча для деревни—и г-жу Каен, вызвавшую во мне кое-какую настороженность.
13 	июля Вышел утром на прогулку при чудной солнечной погоде.
Сделал набросок с очень красивой группы деревьев на первом плане, возле каменного моста, с видом на реку, уходящую вдаль. Гулял, чувствуя себя счастливым, и дошел до скал, где меня, вопреки моей воле, как назло стало преследовать воспоминание о М...
В этих скалах, напоминающих своими формами людей и животных, я заметил новые образы, более "или менее ясно обозначенные; я даже зарисовал некоторое подобие кабана и слона, затем ряд тел, контуров, голову быка и т. д. Здесь можно найти великолепные типы фантастических животных; эти странные формы приобретают тут какое-то правдоподобие. Странное совпадение! Какая игра природы породила эту скалу, единственную по своеобразию во всей этой местности!
Днем прогулка в лодке; Беррье упорствует в своем желании непременно проехать на обратном пути под каменным мостом. Это доставило нам хороший повод потрудиться и попотеть перед обедом. Вернулись, когда стол был уже накрыт. У нас едва хватило времени переменить рубашки.
После обеда, вечером, бродя со мной вокруг замка, Кадиль- ян рассказывал мне о Беррье, о его манере работать и т. д.
14 	июля Беррье уехал в шесть часов утра, чтобы выступить на суде в Париже. Он надеялся вернуться к обеду, в худшем случае в девять вечера. К нашему величайшему удивлению, он возвратился в семь с небольшим, как раз когда мы были за столом, и закончил обед вместе с нами; я предложил дамам подольше остаться за столом.
Это поразительный трюк: приехав в Париж, в судебную палату, в половине двенадцатого, он немедленно выступил с речью, длившейся около двух с половиной часов; затем уехал, оставив второго защитника выслушивать ответное слово противника и сделать, если это потребуется, свои замечания; тут же в палате он переоделся и без задержки вернулся назад.
138


Отправляясь, он захватил с собой в кармане кусок хлеба и немного мармелада, но, встретив на железной дороге людей, с которыми ему необходимо было поговорить, он не мог при них есть и закусил только по дороге с вокзала в Палату. После обеда мы по-семейному уселись перед домом и пили кофе на террасе.
Я видел, насколько он счастлив тем, что вернулся к себе и после такого трудного дня снова оказался среди цветов и деревьев, большей частью посаженных им самим.
Вечером музыка: г-жа Жобер играла Дон-Жуана, в то время как неутомимый Беррье занимался корреспонденцией.
Днем грозовая палящая жара. Прогулка в маленькой лодке. Мы сходим на берег около каменного моста. Сидя над маленьким лабиринтом, г-жа Жобер беседует со мной о Шенаваре.
Утренняя прогулка к скалам: я снова любуюсь образами 16 июли людей и животных и делаю новые, поразительные открытия.
В одной из верхних аллей увидел злосчастного жука скарабея, защищавшегося от муравьев, напавших на него. Я долго наблюдал, как он сражался со своими врагами, таща их за собой, так как на каждую из его лап насело по два, по три безжалостных муравья. Наконец, когда они вцепились в его усики и взобрались на него, он пал. Оставив его на несколько минут, я затем застал его уже неподвижным и совершенно сраженным; он сделал еще несколько движений, а затем наступила смерть. Муравьи теперь, как мне показалось, стремились утащить его в муравейник, которого я не мог открыть поблизости.
На минуту оторвавшись от этой трагедии, я уселся в маленьком павильоне, украшенном медным шаром, и немного задремал.
Когда приблизительно через полчаса я вернулся к муравьям, то, к моему величайшему удивлению, не нашел уже ни их, ни жука.
Беррье сказал мне за завтраком, что обыкновенно муравьи раздирают такого рода добычу на части и уносят ее в муравейник по кускам. В данном случае мне осталось непонятным, каким образом все это могло совершиться в такое короткое время.
За завтраком мы долго философствовали по поводу муравьев. Г-жа Жобер указала на книгу Гюбера как наиболее полную по данному вопросу.
139


Прогулка в Мальзерб. Я обожаю старые жилища, подобные' этому запущенному замку, эти большие залы с изображениями предков; здесь портреты всех представителей рода Ламуаньоя и их жен—вделаны в деревянные панели. Великолепна шпалера. XVI века. Я зарисовал образцы уздечек лошадей.
Я присоединился вновь к обществу в прелестной аллее- Очарований. Посещение разрушенной и заброшенной часовни. Великолепная статуя Бальзака д’Антрег; она из камня. Статуя1 одного из Ламуаньонов как будто из мрамора; он изображен коленопреклоненным, в боевом снаряжении. Статуя помещается в темном месте. Разница стилей двух эпох: первая статуя относится приблизительно ко времени Генриха II, вторая — к периоду от Генриха IV до Людовика XIII.
Прогулка с моими дамами вдоль берега реки Мальзерб.
16 	июля Утром прогулка; забавляюсь тем, что, сидя на скамье, зарисовываю по памяти статую сеньора д’Антрег, виденную вчера.
Прогулка в лодке, мало приятная; мы постарались по возможности ее сократить. Шел дождь, и было холодно. Мы оставили лодку на полпути и возвратились по аллее, которую Беррье только что провел в верхней части парка, до самого дома.
Вечером Беррье рассказывал нам о настоятеле траппистов, отце Антуане. Женщины, за исключением принцесс крови, не допускаются в монастырь. Однажды друзья Беррье отправились в монастырь; среди них была дама, решившаяся одеться в мужской костюм, чтобы их сопровождать. Отец Антуан, видя это безбородое лицо и догадавшись о переодевании, вынимает, ничего не говоря, из кармана садовый нож, срезает розу и подносит ее нескромному андрогину01. Посетителям оставалось только повернуть обратно.
Другой анекдот о том же отце Антуане. Он обратился с ходатайством к господину Виллель по поводу лесов, окружающих монастырь и являющихся собственностью государства, но предназначенных для продажи частным лицам, что создало бы большие неудобства для монастыря. Он твердил в своем ходатайстве на все лады, что такой великий министр, или такой превыше всех стоящий министр, и т. д. и т. п., конечно, найдет способ как-нибудь согласовать закон с данным случаем. Беррье посмеивался слегка над этими гиперболическими эпитетами, расточаемыми по адресу господина Виллель. «Ничего не поделаешь,— сказал ему отец Антуан,— у нас, бедных монахов, не всегда бывает компас в глазу».
140


Мы разбираем музыку Сороки-воровки. Я весь еще был полон впечатлений от Дон-Жуана и не мог вполне восхищаться шедевром Россини. Лишний раз убедился, что никогда не следует слушать хорошие вещи в отрывках и, того менее, сравнивать их между собой. В воспоминании все небрежности Россини нисколько не вредят общему впечатлению: этот отец, эта дочь, эта сцена суда — все это сама жизнь. А горе-музыканты из кружка графини так же мало понимают в Моцарте, как и в Россини: та сила жизни, та скрытая мощь, которая роднит Россини с Шекспиром, не существует для них; им прежде всего требуется контрапункт и александрийский стих, и в Моцарте они преклоняются главным образом перед его точностью.
Приятные прогулки в одиночестве и с нашими дамами. Во время большой прогулки вокруг парка я занозил себе палец, срывая для госпожи Каен ветку можжевельника.
Выехал в шесть часов в Корбейль. Беррье в халате вышел проводить меня. Я уезжаю, унося в сердце воспоминание как о нем самом, так и о приятном пребывании у него.
Пока мы вдвоем с возницей ехали по аллее из тополей, среди прудов, заросших белыми кувшинками, я много раз оборачивался, чтобы еще раз увидать его и часть его дома Некоторое время я ждал кареты в Мальзербе; на площади попытался перочинным ножом вынуть из пальца колючку можжевельника.
Ехал в отвратительной карете и в ужасающей компании. В конце концов, я задремал и проспал до самого Корбейля. Около полудня приехал в Рис и возвратился в Шамрозе.
Вечером отправился к Барбье.
Укладываюсь днем и уезжаю в три часа. Приезжаем в Париж к обеду. Без особого неудовольствия вновь вижу свою мастерскую и все, что мне предстоит сделать.
Обедал на бульваре с кузеном Делакруа.
Смотрели Мирру вместе с кузеном. Ристори действительно очень талантлива; но как скучны все эти пьесы!
Сильно страдал от жары и от скуки. Усталость от последних дней, проведенных в церкви, также отчасти явилась причиной недомогания сегодняшнего вечера. Я все заставил там счистить и сам кладу штукатурку при помощи лопатки, заполняя не только углубления, но и все места для фигур, у которых тела
17 июля
Шамрозе, 18 июля
Париж,
19 июля
20 июля 26 июля


2U июля
30 июля
1 июля
1 августа
3 августа
или одежды будут находиться на освещенных местах. Роспись от этого выиграет; но у меня чуть было не сделалась судорога в руке.
Бестолковый день, хотя я с утра и пытался кое-что сделать. Пообедал с кузеном в Пале-Рояле, в том самом салоне, где когда-то обедал с Риве, Бонингтоном и всей их компанией. Тогда мы много говорили о Д...
Мой кузен рассказал мне историю семьи Вореаль; отцом того, которого я знаю, был некто граф Вореаль; он был разночинцем по происхождению, горбатым и довольно невидным, но способным на искреннее чувство, так как влюбился в Менар, знаменитую танцовщицу,— насколько я помню, фаворитку герцога д’Артуа. Вореаль был плохо принят красавицей, но герцог посоветовал ей сжалиться над ним. Тогда она заявила своему поклоннику, что будет ему принадлежать только в том случае, если станет графиней Вореаль. Свадьба состоялась, но в тот же вечер новобрачная исчезла. Она вновь появилась лишь после смерти графа де Вореаль, чтобы заявить свои права на наследство. У графа был сын, который кое-как уладил свои дела с мачехой. Она его женила на дочери некоего полковника Бонневаль, но с запрещением жить со своей женой, которая получила в свое полное распоряжение мужа лишь после смерти Менар. Мой дед, по прозванию Большой Клод, был управляющим у отца или деда Вореаля. Их имения были обширны. Насколько я помню, они раньше принадлежали архиепископу Реймскому.
В пять часов иду к кузену. Вслед за мной появляются г-жа Дюфе и г-жа Каве. Вечером, делая прогулку, я вижу ее еще раз. у церкви Мадлен, сидящей вместе с маленькой девочкой, которую она взяла к себе и воспитанием которой занимается.
Обедал у Пасторе с Мерсэ, Виолле-ле-Дюком62, Дама- Гинаром и т. д. и т. д. Красивая картинная галерея. Возвращался вместе с Гитторфом63.
Выдержка из Воспоминаний врача Шале, напечатанных в Мушкетере.
В Совете; заседание происходило в зале, выходящем на набережную и обитом оранжевым штофом с живописью Кура.
142


Затем отправился во дворец Индустрии; мое внимание привлек фонтан, бьющий среди огромных искусственных цветов.
Вид всех этих машин глубоко огорчает меня. Я не люблю предметов, у которых такой вид, точно они совершенно самостоятельно, предоставленные самим себе, делают вещи, достойные удивления!
Выходя, я зашел взглянуть на выставку Курбе; плату за вход он снизил до шести су. Я оставался там один в продолжение целого часа и открыл, что картина, которая не была принята в Салон, представляет собой шедевр: я не мог оторваться от нее. Он сделал гигантские успехи, а ведь он заставил когда- то меня восхищаться своим Погребением. В этом шедевре отдельные фигуры нагромождены одна на другую, композиция неясно раскрыта; но в ней есть великолепные куски: священники, дети из хора, чаша со святой водой, заплаканные женщины и т. д. В последней же работе, Мастерская, планы хорошо переданы, есть воздух и есть части, прекрасно написанные: бедра и нога обнаженной модели, ее грудь; женщина с шалью на переднем плане. Единственный недочет состоит в том, что холст, перед которым он изобразил себя за работой, образует как бы прорыв: получается вид настоящего неба среди картины. Отказавшись принять эту вещь, отвергли одно из самых своеобразных произведений нашего времени. Но этакого молодца такими пустяками не проймешь!
Обедал во дворце Индустрии с Мерсэ и Мериме; первый сходится со мной во взглядах на Курбе; второй не любит Микеланджело!
Отвратительная современная музыка в исполнении столь модных сейчас хоров.
(Начало утрачено, так как верх страницы оторван.) £ 0 августа
Принимал у себя вчера или позавчера милую Альберту, привезшую мне билет в Итальянскую оперу. В тот же день встретил ее с новыми итальянцами, из коих один — врач. Это по меньшей мере уже тридцатый итальянец, которого я встречаю у нее. Предыдущий был некий Фресканте, который, кажется, адвокатствует в милом маленьком Люцерне.


9 	и 11 (Две страницы вырваны).
августа
11 августа В Монтрейле, на свадьбе старшей дочери Риве. Этот старый
друг, казалось, был очень рад повидаться со мной; я также с удовольствием повидал его и его мать, гостеприимную и любезную на старинный лад. С Пьером Риве, моим бывшим учеником, мы рассуждали о красках. Он очень хвалил мне капустно-желтый тон.
Встретил у них Колена, а домой возвращался с Ризенером.
Обедал у Шабрие. Там были Виейар и Пуансо, который был очень мил. Этот день утомил меня: Слишком много суеты и ходьбы для моего слабого сложения.
Пуансо рассказал нам, что физик Шарль, подвергшийся гонениям во время революции, мог расходовать на свое пропитание не больше пяти-шести су в день и целый месяц питался одним хлебом с водой; но, заметив к концу месяца, что силы у него заметно падают, он стал добавлять немного сыра, и силы его восстановились.
Не забыть найти палитру, которую можно было бы держать в воде.
12 августа Мой дорогой Гиймарде пришел отобедать со мной. Беско¬
нечные разговоры за столом и позднее, во время прогулки по бульварам, почти до одиннадцати вечера.
13 	и 14 (Две страницы вырваны.)
августа
J5 августа Утром завтрак в ратуше, затем торжественная служба Те Deum. Довольно сильное впечатление от этой толпы, разодетой в шитые мундиры и платья всевозможных цветов; музыка, архиепископ — все это создано для того, чтобы вызывать волнение. Церковь, как и всегда, показалась мне одним из наиболее верных средств поражать людей и вызывать в них подъем.
Прием у императора. Вернулся усталый; вечером одинокая прогулка, доставившая большое удовольствие. Любовался иллюминацией. Кажется, в первый раз в жизни я не чувствовал неприязни к толпе.
Написал г-же Форже следующее письмо:
«Благодарю вас за сообщение о себе и, как мне ни жаль, что вы лишены привычного общества, где вы могли бы коротать досуги, все же я рад, что вы находитесь в прекрасном месте и в гостях у человека, который, конечно, сделает все возмож-
144


Двое Фоскари, 1845. Шантилъи, Музей Конде


10. Маргарита в церкви. Литография. 1846


ное, чтобы быть вам приятным. Неужели вы уедете оттуда, не побывав в красивых уголках Пиренеев? Вам представляется превосходный случай совершить такую поездку. Путь до самых отдаленных частей не так уж велик, а вспоминать об этом будет интересно. Что касается меня, то я видел только 0-Бонн64, ибо в бытность мою там очень торопился, как это бывает со мной всегда. Мне очень жаль, что я не видел Баньер-де-Люшон65, Баварии66 и пр.,— мне рассказывали о них много хорошего.
Вы спрашиваете, где счастье на этом свете. После разного рода опытов я пришел к выводу, что оно заключается в том, чтобы быть довольным самим собой. Страсти не могут дать этого удовлетворения. Мы всегда желаем невозможного; то, что мы получаем, нас не удовлетворяет. Мне представляется, что люди, обладающие настоящей добродетелью, должны в значительной мере испытывать это довольство, которое я считаю условием счастья: так как сам я недостаточно добродетелен, чтобы нравиться себе самому с этой стороны, я отыгрываюсь тем несомненным удовлетворением, какое дает работа. Только она дарит нам полноту жизни и независимость, делая нас равнодушными к тому, что именуют развлечениями, и чем вынуждены довольствоваться светские люди. Вот, дорогой мой друг, моя маленькая философия, и она дает надежные результаты, особенно когда я чувствую себя в добром здравии. Это не должно мешать кое-каким развлечениям, которые могут подвернуться время от времени; при случае, сердечное дело, или вид прекрасной местности, или вообще путешествия могут оставить в памяти очаровательные следы. Все эти впечатления возникают в памяти, когда уже прошло много времени или когда уже нельзя испытать вновь нечто подобное,— таким образом, это своего рода небольшой запас счастья, заготовленный для будущего, каково бы оно ни было.
Итак, я занят работой, если не считать перерывы, которые вызваны сейчас празднествами, уже состоявшимися или имеющими быть. Но даже эти помехи не слишком сердят меня. Они дают отдых моему уму, хотя и утомляют в другом отношении. Это усталость иного рода, нежели от живописи.
Я слушаю Те Deum в парадном костюме; я присутствую на банкетах и забавляюсь там глупцами в той же мере, как
Ю заказ 736
145


умниками,— в этой толпе все люди походят друг на друга: их одушевляет одно и то же чувство — желание толкаться и теснить своего соседа. Это зрелище, исполненное интереса для философа, еще не вполне отрешившегося от суеты. На этом кончаю; пишу вам под впечатлением оригинальных визитов, которые я делал вчера. Мы ждем английскую королеву, которая даст мне другие предметы для размышления. Кстати, я заказал себе парадные придворные штаны: это величайшее событие текущей недели. До свидания, дорогой друг, и т. д.»
18 августа Прибытие английской королевы. Я вышел из церкви около трех часов и хотел вернуться домой. Ни одного извозчика! Париж сошел с ума в этот день; повсюду процессии ремесленников, рыночных торговок, девушек, одетых в белое; все со знаменами и все невероятно толкаются, желая устроить торжественную встречу.
В конце концов, никто ничего не видел, так как королева приехала ночью. Мне было грустно за всех этих добрых людей, которые старались от всего сердца. Я был приглашен к Пасторе, чтобы смотреть на кортеж из его окон; встретил там Фелье и Бошена, который представил мне своего сына — стипендиата Сен-Сирской школы.
Возвратился домой среди невероятной давки.
19—20 (Две страницы вырваны.) августа
23 	августа Бал в честь английской королевы в ратуше. Страшная духота.
Встречаю там Альберту с дочерью; пришлось два-три раза обойти все залы, чтобы добыть себе стакан пунша! Я так сильно вспотел, что даже продрог. Как бессмысленны такие сборища!
25 августа Вечером — в Версале. Иллюминация перед дворцом и т. д.
Смотрел на Битву при Абукире67 не с таким восхищением, как прежде; краски чрезмерно резки, а нагромождение людей и лошадей просто непростительно.
Возвращался один при чудном лунном свете. Шел той дорогой в Сен-Клу, которая напомнила мне счастливые минуты моей жизни от 1826 до 1830 года,— Э..., А..., Ж... и др.
26 августа Княгиня Витгенштейн с дочерью нанесла мне визит. Она
была крайне любезна. Именно для ее дочери Лист просил у меня
146


один из моих рисунков; я должен снова встретиться с ней и отобедать у нее во вторник.
Плохо себя чувствую. Вернулся в церковь после недолгого 27 августа перерыва; работаю там с большим трудом; невыносимая жара продолжается.
Вечером пошел на выставку школы рисования Лекена-сына.
Встретил там Вея с сыновьями. Он обещал мне дать рисунок Феделя, сделанный с меня сорок лет назад, довольно удачный.
Вей уверял меня, что это единственный удачный портрет из всех, сделанных с меня.
Обедал у любезной княгини Витгенштейн; у нее был некий 28 августа граф Ури или д’Ури и какой-то довольно скучный и ворчливый немец.
Сулье писал мне, что приедет в течение сентября или в 30 августа конце августа. Я пригласил его сегодня на обед и послал приглашение также Вийо, который извинился, что по болезни быть не может, а равно Ризенеру и Швитеру. Обед вышел очень веселый, чем я остался весьма доволен.
Утром много работал в церкви, вдохновляемый музыкой и церковными песнопениями. В восемь часов была торжественная служба; эта музыка приводит меня в состояние экзальтации, благотворной для живописи.
Вышел около трех часов, чтобы посмотреть помещение на 31 августа улице Амстердам, Пигалль и т. д.
Был у Швитера. Когда я глядел на его собственную живопись, а также на портрет Веста работы Лоуренса и на гравюры с Рейнольдса, меня поразило вредное влияние всякой манеры. Эти англичане, и прежде всего Лоуренс, слепо копировали своего дедушку Рейнольдса, не отдавая себе отчета в тех искажениях, которым он подвергал действительность; эти вольности, придававшие его живописи известную оригинальность, далека не всегда могут быть оправданы; преувеличения во имя эффекта и даже совершенно ложные эффекты, являющиеся их следствием, определили стиль всех его последователей, что и придало всей этой школе искусственность, которая не искупается другими ее качествами. Так, голова Веста, написанная в самом ярком освещении, окружена аксессуарами (одежда, занавеси и т. д.), совершенно лишенными этого освещения; одним словом,
147
ю*


1 сентября
2 сентября 7 сентября
в ней никакого смысла; из этого следует, что она фальшива, а весь ансамбль невыносимо манерен. Если рядом повесить голову Ван-Дейка или Рубенса, она немедленно отодвинет такого рода произведение на совершенно второстепенное место. {Сопоставить это с тем, что я писал несколько дней спустя в Дьеппе, о наивном подражании и влиянии школ.)
Подлинное превосходство, как я где-то сказал в этих заметках, не допускает ничего эксцентричного. Рубенс, вдохновленный своим гением, отдается преувеличениям, но они выдержаны в духе его замыслов и всегда берут свое начало в природе.
Пресловутые гениальные люди, которых мы видим теперь, смешны и полны аффектации. Дурной вкус соперничает у них с притязательностью. Их идеи крайне туманны, и они даже в своем поведении проявляют причудливость, которую считают за признак таланта, а на самом деле это лишь призраки писателей, художников и музыкантов. Ни Расин, ни Моцарт, ни Микеланджело, ни Рубенс не могли быть до такой степени смехотворны. Величайший гений есть существо в высочайшей мере разумное. Англичане школы Рейнольдса думали, что юни подражают великим фламандским и итальянским живописцам; создавая закопченные картины, они полагали, что создают мощные произведения; они имитировали потемнение красок, которое образуется в картине от времени, и особенно прибегали к искусственному блеску, происходящему от последовательной лакировки, отчего картина местами темнеет, а в других частях начинает блестеть, что вовсе не входило в первоначальные намерения старых мастеров. Эти злосчастные изменения заставили их считать — как в портрете Веста,— что голова может быть очень яркой рядом с одеждами, совершенно лишенными всякого освещения, и что позади освещенных предметов может быть темный фон. Это совершенная бессмыслица.
(Вымаранная страница.)
(Вырванная страница.)
Утром у Дюпре. Видел его дом. Совершенно очарован этой прелестной местностью.
Обедал у г-жи Форже с г-жой Дюфай и встретил там г. Жуо, с которым не виделся с 1830 года. Он провел много лет в России. Это уже не тот красивый молодой человек, каким я его знал. Он мне сказал, что главная перемена, которую он
148


во мне отметил, состоит в том, что я говорю не так быстро, как прежде, и что мой голос также изменился.
(Вырванная страница.) 8 сентября
Выехал в восемь часов с экспрессом в Кроз. Очень быстро Ю сентября доехал скорым поездом до Аржантона, затем начались всяческие несчастья. В течение часа, под дождем, среди грязи, дожидался своего багажа; после этого совершил поистине непереносимое путешествие в ужасающе тесной карете, между ребенком, который мочился, и тремя женщинами, которых тошнило.
Остановился в Лиможе, едва устояв перед искушением послать извинение и вернуться.
Приехал в Лимож около одиннадцати часов, устроился на 11 сентября день в отеле Гран-Перигор; позавтракал, что было совершенно необходимо после этого ужасного путешествия. Осмотрел город, музей, церковь Сен-Пьер, собор, церковь Сен-Мишель.
Собор не закончен, не хватает нефа. Во всех церквах этого края— мрачная темнота. В соборе я подремал. В Сен-Мишель, около музея, куда я пришел под конец, сделал то же самое. Этот маленький отдых подкрепил меня. Побрился у цирюльника и около половины пятого пошел обедать. Великолепнейшие шампиньоны, о каких мы и не слыхали в Париже.
В шесть часов выехал в Брив. Еду в карете вдвоем с жандармским бригадиром, вполне приличным; великолепная голова. Около девяти часов он покинул меня. Я спокойно провел ночь, то засыпая, то глядя при свете фонарей кареты на своеобразную местность, которую пересекал. Узерк и т. д. Жаль, что не вижу всего этого днем.
Глядя на непривычные предметы, я размышлял о том маленьком мире, который человек носит в самом себе. Люди, утверждающие, что человек всему выучивается посредством воспитания,— просто глупцы, в том числе и великие писатели, защищавшие это положение. Какими бы странными и неожиданными ни были зрелища, открывающиеся нашему глазу, они не могут поразить нас вполне; в нас есть эхо, отвечающее на все впечатления: то ли мы все это уже раньше видели, то ли все мыслимые сочетания предметов уже заложены в нашем мозгу. Находя их вновь в этом преходящем мире, мы только приоткрываем какой-то тайник нашего мозга или нашей души. В противном случае, как объяснить невероятную силу"
14а


воображения и, прежде всего, неизмеримую мощь этой способности, присущую особенно детскому возрасту? В детстве и юности я не только обладал именно такой силой воображения, но и все окружающие предметы, поражая меня не сильнее, чем теперь, вызывали более глубокие впечатления и ни с чем не сравнимые восторги. Где же я раньше мог познать все эти впечатления?
12 сентября Приехал в Брив в десять часов. Франсуа приезжал было встретить меня, но уехал.
Прошелся по городу, который очень красив; романская церковь; ее кессоны и каннелюры68 раскрашены; коллеж, или семинария — красивое здание эпохи Возрождения.
В половине первого выехал; прибыл в Кроз в три часа; по пути напрасно боролся с непреодолимой сонливостью. Был поражен видом Тюренна и его руин. По приезде сильно волновался.
Прогулка с Франсуа по заросшим аллеям фруктовых и фиговых деревьев; природа этих мест нравится мне и пробуждает отрадные воспоминания. Добрая г-жа Вернинак была обрадована моим приездом; она говорит мне по-прежнему «ты». Жена Франсуа — очень приятная особа.
13, 14 и 15 Все эти дни, до моего отъезда, вел приблизительно тот же сентября 05раз жизни: следуя своим привычкам, до завтрака я оставался один. В предпоследний день, 15-го, часть дня рисовал горы, видимые из моего окна. После завтрака, несмотря на жару, зарисовал маленькую долину, которую Франсуа засадил тополями; я в восторге от этого местечка. Я пошел туда под солнцем, которое жгло меня и на весь день оставило чувство усталости. С наслаждением сорвал несколько персиков, несколько фиг; разумеется, я горько обвиняю себя в . покраже.
Как описать, что именно нравится мне здесь?.. Это какая-то смесь множества приятных переживаний, ласкающих как сердце, так и воображение. Вспоминаю места, которыми я любовался в безмятежные годы моей молодости, вспоминаю своих дорогих друзей, моего милого брата, моего дорогого Шарля, мою милую сестру! Теперь, когда я совершенно одинок, я как будто вновь обретаю в этих местах, в этом южном краю, эти самые дорогие мне существа, в Турени, в Шаренте, во всех этих местах, навсегда прекрасных для меня, прекрасных для моего сердца.
150


Заброшенность, которая чувствуется в этом бедном Крозе, раздражавшая меня вначале, в конце концов стала мне нравиться: ничто здесь не напоминает наших современных жилищ. Трава растет, где хочет, дом сохраняется как-то сам собой.
Прогулка в Тюренн в один из этих дней. Первый раз она •ознаменовалась тем, что убежали две лошади, за которыми пришлось долго гнаться. Во второй раз, когда мы туда отправились, шел проливной дождь; все же я остался доволен поездкой; этот замок, высящийся на скале, как на пьедестале, представляет собой необычайное зрелище.
Мы совершаем эти поездки с молодым Дюссолем, очень славным малым, который почти каждый день обедает у нас.
Церковь в Тюренне имеет величественный вид; ее простота и даже ее заброшенность не нарушают этого величия.
Выехали в семь часов в Брив с Франсуа и Дюссолем. Ветре- 16 сентября тили по дороге доктора Массера, затем прислугу Франсуа с красивой сестрой, которую я видел в лохмотьях и босиком возле лошадей в день нашей поездки в Тюренн. На этот раз она была кокетливо одета и шла в Брив за покупками к своей свадьбе, которая должна состояться через неделю; этот балбес, ее муж, испытает несколько счастливых моментов. Она из наиболее пикантной и тонкой породы женщин: эта блондинка наделена своеобразным и ни с чем не сравнимым очарованием. Я понял это с первого взгляда.
Заказав место в дилижансе на Ангулем и Перигё на час дня, мы осматриваем город; заходим в здание семинарии, где я делаю зарисовки; затем отправляемся завтракать.
Этот завтрак в непривычное время сделал меня совершенно равнодушным к красоте тех мест, которыми мы проезжали.
К тому же стояла страшная жара; купе в дилижансе было ужасно, ни одно стекло не держалось на месте; меня то припекало солнце, то обдавало холодом, и я не мог спастить от сквозняка, тянувшего из двух дверей.
В первую половину пути я подстерегал минуту, когда увижу усадьбу г. Риве, но мне ее так и не удалось увидать.
В одном отделении со мной сидел здоровый и свежий молодой человек, который с необычайным самодовольством


сообщил мне, что едет из Лиможа, где делал покупки и выбирал подарки для молодой особы, на которой он женится через неделю; так среди моих мучений судьба сталкивала меня со счастливыми, или, вернее, готовыми ^ стать счастливыми, людьми. Он мне дал понять, беспрестанно покручивая свои маленькие белокурые усики, что его положение не давало ему права рассчитывать на эту партию и что этой удачей он обязан своей внешности, за что возносит хвалу Купидону. Мой спутник, более влюбленный в самого себя, чем в свою невесту, типичный провинциал из Перигё, расстался со мной на полдороге, не забыв показать мне издали свое будущее поместье и самый красивый, по его словам, дом во всей округе, словом — все те надежные блага, которые любовь бросила к его ногам, не считая самой девицы. Он забыл только сказать мне, была ли она сама красива и очаровательна; но не это его интересовало!
В Перигё я приехал в сумерки; на последней остановке перед городом судьба послала мне в виде сотоварища по заключению в этой узкой, неудобной коробке молодую пышнотелую женщину. Мы проезжаем красивый городок, весь разукрашенный по случаю счастливых вестей из Севастополя.
Справляюсь о местах. Приходится изменить путь. Решаю добраться до Риберака в почтовой карете, доставляющей депеши, затем проехать в Монморо, а оттуда по железной дороге; пока же остаюсь обедать в отель де-Франс, против почтовой станции. Довольно скромный обед, поданный весьма пикантной, хотя уже зрелой девушкой, показался мне очень вкусным; его даже не слишком испортило соседство коммивояжеров, жаргон которых, по-видимому, повсюду остается тем же, представляя собой смесь глупости и нахальства; мне уже пришлось один раз завтракать в подобной компании, когда я приехал из Лиможа в Брив и дожидался дилижанса в Кроз.
В Перигё, после обеда, вручая хозяйке мои 3 франка 50 сантимов за обед, я любуюсь пышностью ее модного платья и тем, как она прогуливается в этом нарядном туалете между кухней и столовой. Я выхожу, очень довольный всем, что видел, в особенности красотой местных женщин, которых нахожу очень привлекательными. Довольно долго гуляю вдоль аллеи, где среди музыкантов, акробатов, лотерей и ярмарочных лотков толпится самая разнообразная публика. Я вижу даже несколько настоящих красавиц, у которых привлекательность соеди-
152


няется с грацией и сдержанностью, что почти не встречается на севере и чего никогда не увидишь в Париже.
Наконец, около девяти часов я отбываю. Условия поездки сперва кажутся невыносимыми, но постепенно я кое-как устраиваюсь. Большой плащ сослужил мне верную службу: закутавшись в него до самых глаз, стиснутый и запертый, я в конце концов задремал и в два часа ночи добрался наконец до Рибе- рака.
Приехал в этот маленький городок, когда там еще кое-где в окнах догорали свечи, зажженные по случаю празднества; но на улицах было уже полное безлюдье. Въехали во двор гостиницы, где я взял комнату и, не раздеваясь, проспал глубоким сном до пяти часов утра.
17 	сентября
Очень веселый выехал в Монморо. Проснулся утром в Рибераке и уселся в карету с молодым военным из Перигё, который стал рассказывать мне о местных винах. Все, что я вижу, восхищает меня; восходящее солнце придает этой плодородной и живописной местности неотразимое очарование. Сходство этих мест с моим дорогим лесом пробуждает во мне отрадные воспоминания. Пересекая лесной участок, я воображаю, что вновь нахожусь вместе с Шарлем и милым Альбертом: так выходили мы когда-то на охоту по утренней росе, через виноградники и лес. Не хватает слов для этих сладких воспоминаний! Сама сила этих чувств в итоге притупляет их и вызывает во мне усталость, или, вернее, безразличие.
По пути из Риберака в Монморо замечаю виноградные лозы, обвивающие деревья или шесты на итальянский лад; это очень красиво и живописно и могло бы стать благодарным мотивом для живописи. Мой сосед, красивый молодой военный, без всякого энтузиазма говорящий о Крыме, где он отморозил ноги, замечает, что эта система далеко не лучшая, и не только для самого винограда, но и для рассады, из-за тени, которая падает при ее применении. Мой охотник из Венсенн уверяет меня, что англичане — солдатики для парадов, не выдерживающие до конца даже самого парада, несмотря на их хваленую стойкость. Может быть, мы в качестве хороших союзников делаем для них в отношении храбрости то же, что делают со скупыми, которых приходится уверять в их щедрости, чтобы что-нибудь вытянуть из них.


Л8 сентября
Страсбург, 19 сентября
20 сентября
Приезжаю в Монморо; меня подвозят к самой станции железной дороги, и я вхожу в вагон около половины двенадцатого.
В Ангулеме встреча с г-жой Дюрье и с ее дочерью, а затем и с внуком. Помогаю им сесть в вагон. Эта встреча, предопределенная самой судьбой, ибо я как раз собирался ехать на свидание с ними в Гюртебиз, пробудила во мне хорошие чувства и воспоминания; но я был уже утомлен всеми передвижениями за предыдущие дни. Отдых во время этого переезда был мне необходим; с большим удовольствием, сосредоточась в самом себе, я проехал бы эти любимые места — места, полные грустных и отрадных воспоминаний. Вместо этого невыносимая жара, разговор, тянущийся до самого вечера, словом, множество причин, вызвавших усталость, которую я ощущал и потом.
Невообразимый обед в Орлеане; страшная давка в зале, где пассажиры рвут друг у друга стулья, тарелки и куски.
Приехал в Париж около десяти часов.
Льстил себя надеждой, что с утра смогу уехать в Страсбург. Но так устал, что остался в постели, или, вернее, на постели. Вышел из дому только затем, чтобы пообедать в Фламандской таверне на улице Прованс. Возвращаюсь, запираю свои чемоданы и в восемь часов вечера уезжаю. В вагоне не мог спать. Со мной ехало милое семейство, с грудным ребенком, его кормилицей — эльзаской и другим ребенком восьми-десяти лет, который всю дорогу толкал меня ногами.
На рассвете, в конце пути, я был поражен видом лесистых гор возле Саверна и обилием красной глины в этой местности.
Приехал около восьми часов и отправляюсь пешком к милым кузенам. Иду вдоль каналов за человеком, несущим мой багаж. Застаю кузенов за завтраком. Они искренне рады видеть меня, и я так же счастлив обнять их. Чувствую усталость и засыпаю в гостиной на диване. Вслед за тем слишком ранний обед еще усугубляет беспорядок предыдущих дней.
После обеда кузен ведет меня в казино и вносит в список членов. Я мало чем воспользовался из оказанной мне чести; он заставил меня присутствовать на собрании членов бюро Рейнского общества друзей искусств; мало занимательное заседание, которое, к счастью, продолжалось недолго.
После слишком раннего завтрака с моими кузенами приходит гравер Шюлер69, который встречался со мной еще у Гере-
154


на, когда я уже почти перестал посещать его мастерскую. Он узнал о моем приезде от одного из членов вчерашнего общества и пришел предложить мне свои услуги по осмотру города. Мы идем с ним к г. Симонису смотреть великолепного Корреджо — Венера, обезоруживающая Амура70; я не сразу оценил эту вещь в полной мере.
Очень жалею, что пишу это спустя три недели после того, как видел ее: знание, грация, ритм линий, очарование колорита, свободная смелость — все соединилось в этом восхитительном произведении. Меня испугала жесткость некоторых контуров, но затем я убедился, что она была вызвана необходимостью резко выделить известные части картины. Там же были и другие прекрасные холсты, но в воспоминании они сливаются; достаточно сказать, что это были фламандцы. Прекрасная голова Ван- Дейка: человек в латах.
Были в музее, в мэрии; там видел довольно хорошую копию моего Данте, сделанную Брионом, молодым художником, у которого есть удачные вещи на сюжеты эльзасского быта. Там же видел довольно любопытную вещь: обнаженную мужскую фигуру работы Гейма 71. Этот человек чувствовал как итальянские мастера. Картина его очень испорчена. Кроме того, там была еще его последняя большая работа, выставленная два года назад; с тех пор она лежала, свернутая в углу, в том виде, как ее доставили. Вот как обращаются с картинами наши провинциальные музеи!
По пути в собор, куда Шюлер повел меня смотреть заново отделанные башенные часы, мы встретили Клотца, архитектора, брата г-жи Петити; он был любезен, взял на себя труд показать мне соборный музей и разрешил мне сделать зарисовки.
Вечером мы с милой кузиной были у Эрве. Радость этого дорогого и добрейшего человека при виде меня: мы не видались сорок пять или сорок восемь лет!
На другой день я был совсем болен; часть дня пролежал в постели; с трудом избег лекарств милейшей кузины. Эрве пришел повидаться со мной, когда я лежал. Так прошел день.
Отправил г-же Форже письмо, где жалуюсь на неприятности, связанные с путешествием:
«Очень давно не писал вам, потому что совершил самое неприятное,^не решаюсь сказать — самое несчастное, путешествие. Я пережил, правда, несколько радостных мгновений при
21 сентября
23 сентября
155


Баден, 25 сентября
свидании с любимыми мной людьми; но все остальное совершалось вопреки моим расчетам и привычкам.
Я проехал через Париж по дороге из Перигора в Страсбург, откуда и пишу вам, больной, мало пригодный на то, чтобы завершить все, что мне еще осталось сделать, разбитый всеми этими передрягами и переменами режима и условий. У своего зятя я встретил людей, которых не видал со времен самой ранней юности. Это очень трогательно и грустно; но ко всему примешивается много отрадных чувств. Средства передвижения в тех местностях, где не прошла еще железная дорога, невыносимы: вас бросают в ужасающую колымагу, в одну кучу со всевозможной публикой. Все эти злоключения надломили мои силы, и, хотя сейчас предстоит поездка в Баден на несколько дней, я с ужасом думаю о всяком новом передвижении.
Я много раз завидовал вашему философскому спокойствию и вашему саду, находящемуся всегда так близко от вас, что вам никуда не надо стремиться, претерпевая всякого рода неприятности. Оставайтесь же в нем и не двигайтесь с места! Я пробуду здесь лишь до конца месяца. Уезжаю скорее утомленный, чем отдохнувший за эти дни отпуска. Может быть, поскольку заседания жюри по живописи отложены до 15 октября, я поеду на эти свободные две недели отдохнуть на берегу моря совсем один.
Буду писать вам о моих впечатлениях из Бадена, куда здесь все меня посылают. По всей вероятности, отбуду в эту долину завтра или послезавтра.
Не смею просить вас ответить мне, так как это надо сделать очень быстро, как вы сами это видите».
После обеда мы с кузиной поехали к Шюлеру, которого застаем за работой над пейзажем; он должен был пойти с нами для осмотра гробницы маршала Саксонского72. Может быть, это было вчера, сегодня же вечером мы с кузиной были у него.
Видели мумии и могилы; я говорю об этом в моих воспоминаниях о Бадене.
В один из этих дней утром был у Фердинанда Ламэ; видел его сад и т. д. и т. п.
Выехал из Страсбурга в восемь часов; проехал крепость; красивая дорога, напомнившая мне Антверпен и Бельгию. Переехал Рейн, приехал в Баден около четырех часов. Красивые горы, сливающиеся вдали с горизонтом; переменчивая погода после того, как я устроился в Олене. Как всегда, в первые
156


минуты после приезда, все мне кажется печальным, и я уверен, что буду здесь скучать.
Сделал акварель с гор из моего окна. Выйдя, встретил Се- шана73, немного спустя г-жу Калержи. Сешан повел меня смотреть свои работы, действительно замечательные с точки зрения быстроты, с какой он сумел доставить все необходимое из Парижа и все закончить. С ним вместе встретил Дантона, который, живя в Бадене, совершенно очарован городом. Все здесь приводит его в восторг: женщины одна лучше другой; здесь можно позавтракать, там пообедать, а на другой день пойти на охоту.
Беназе пригласил меня на эту охоту, но я отказался, несмотря на его любезность.
Вечером, после обеда, одинокая прогулка, во время которой, надо сознаться, я в отличие от Дантона несколько соскучился. Забрел в Конверсасион, где шла игра. Меня стали мучить колебания: надо ли совершать экскурсии по приглашению Сешана, которому мне неудобно отказать, или же уступить желанию спокойно оставаться на месте, что больше соответствует моей натуре.
Вчера в Страсбурге мы с доброй кузиной осматривали в церкви Сен-Тома гробницу маршала Саксонского; это лучшее доказательство несоответствия, о котором я уже много раз писал: выполнение фигур великолепно, но они почти вызывают в нас страх, настолько похожи они на живую модель. В Геркулесе чувствуется школа и манера Пюже, лишенная подъема и смелости, и я бы сказал, тех частичных дефектов, которые повсюду встречаются в работах этого скульптора; пропорции Геркулеса очень верны, каждая отдельная часть дает точные планы и говорит о большом чувстве тела, но поза его нелепа. Это какой-то загрустивший парень из Савойи, а никак не сын Алкмены; он как будто случайно помещен здесь и мог бы с равным успехом находиться в каком-нибудь другом месте. Статуя Опечаленной Франции, заклинающей Смерть с выражением истинной грусти, представляет собой не что иное, как портрет некой парижанки. Фигура Смерти, фигура наиболее отвлеченная, изображена в виде костлявого скелета, какой можно видеть во всех мастерских; на плечи этого скелета художник набросил большое покрывало, заботливо скопированное с натуры, чтобы дать почувствовать под этими складками или там, где они расходятся, все суставы, выступы, впадины. Наши предки,
Баден. по приезде, 25 сентября
157


при всем их варварстве, совершенно иначе изображали символические фигуры в тех наивных аллегориях, которыми полна готика.
Вспоминаю также маленькую фигуру Смерти, отбивающей удары на часах одной из церквей Страсбурга, которую я видел среди рухляди вместе со всеми остальными фигурами, имевшимися там,— стариком, юношей и т. д. Она вызывает ужас, но не отвращение. Когда они делают фигуры дьявола или ангелаг наше воображение угадывает то, что им хотелось изобразить,, несмотря на их неуклюжесть и полное незнание пропорций.
Я не говорю о памятнике маршалу Саксонскому с точки зрения единства впечатления и стиля, — этого он лишен начисто. Глаз не знает, на чем остановиться среди всех этих разбросанных фигур, разорванных знамен и поверженных животных. А между тем, какой изумительный сюжег для воображения истинного художника, если исходить только из описания: вооруженный герой, сходящий в могилу со своим маршальским жезлом в руках; бросающаяся между ним и готовым его схватить неумолимым чудовищем фигура Франции, верным слугой которой он был; трофеи его славы, отныне бесполезные украшения его гробницы; эмблемы побежденных им врагов, этот орел, этот лев и леопард!
Отмечаю здесь же, в Бадене, сего 25 сентября, из своего окна, огромное сходство, какое есть у Шекспира с формами природы, теми, например, которые сейчас у меня перед глазами,— имею в виду, с одной стороны, нагромождение деталей, а с другой — впечатление единства целого. Горы, вдоль которых я ехал по пути сюда, образуют простейшие и величественные линии, а когда на них смотришь вблизи, это вовсе не горы, а куски скал, луговины, деревья то группами, то в одиночку, творения человеческие — дома, дороги, привлекающие по очереди наше внимание. Это единство, которое гений Шекспира сохраняет несмотря на все свои неправильности, является еще одним свойством, присущим только ему.
2j сентября С утра почувствовал себя, как и всегда, вполне освеженным.
Рано вышел из дому. Начал осмотр с готической церкви, реставрированной полтораста лет назад, а затем уже, в начале нашего века, разукрашенной росписью в духе Ванлоо, как и церковь в Бриве, а также каннелюрами и кессонами в греческом вкусе. В алтаре — две великолепные гробницы: первая изображает лежащего архиепископа и смерть, находящуюся
158


под плитой, на которой он лежит; вторая — с фигурой стоящего во весь рост вооруженного маркграфа, прислоненного к стене, с маршальским жезлом в руках, со шлемом, лежащим у его ног. В целом эта гробница сделана в духе Возрождения самого высокого стиля. Отметил в моей записной книжке различия между стилем этой гробницы и другой, наиболее значительной из всех произведений этого рода и сделанной в духе Ванлоо. Несмотря на неясность и дурной вкус, плоские аллегории и пестроту, она все же стоит выше всех остальных произведений нашей печальной эпохи, где царит холодность, пустота и мелочность, лишающая их всякого интереса.
Поднялся по весьма крутым ступеням к герцогскому дворцу, который больше напоминает ферму или монастырь. Затем пошел по солнечной аллее и свернул в сосновый лес, вызвавший во мне восхищение. После каждого подъема, который мне казался последним, я вышел к старому дворцу. Руины, подчищенные на немецкий лад, чтобы сделать из них виды для альбомов; вокруг битые бутылки, остатки еды; закусочная, устроенная в рыцарском зале. Замечаю гранитные скалы, напоминающие скалы в Коррезе; но здесь они имеют более красноватый оттенок, как вообще все — здешняя почва и камни.
Несколько раз делаю заметки в записной книжке. Спускаясь, любуюсь широкой перспективой холмов, поросших соснами. Отмечаю черный, как уголь, цвет деревьев и глубины леса. По страшной жаре и сильно проголодавшийся совершаю спуск. Сойдя с лестницы, попадаю не на ту дорогу и испытываю беспокойство, чувствуя, что запаздываю к завтраку. Наконец, возвращаюсь, весь запыленный и запыхавшийся. Сажусь за стол. Такого рода злоключения, каких, разумеется, со мной не может быть в Париже, приводят к тому, что я не могу завтракать с аппетитом.
После этого я сплю почти весь день. Всякий другой счел бы своим долгом пойти взглянуть на водопады. В шесть часов был[у г-жи Калержи, которая приглашала меня. Видел там князя Вяземского74 с женой; он — совершенный калмык по наружности, она — очаровательная и грациозная русская женщина, которая мне показалась еще лучше на следующий день, в утреннем туалете. Там была еще одна дама, русская или немка, из Берлина, сентиментальная особа, с которой я на следующий день предпринял поездку в Эберштейн вместе с г-жой Калержи.
159


Последняя все время говорит мне о Вагнере75; она сходит по нем с ума, как дурочка, так же как она сходила с ума по республике. Этот Вагнер хочет все обновить; он убежден в своей правоте; он отбрасывает множество музыкальных условностей, думая, что эти условности не связаны с основными задачами. Он демократ; пишет также книги о счастье человечества, полные нелепостей, по словам самой же г-жи Калержи.
Вышел из дому довольно рано; несмотря на то что мороз щиплет, я сделал большую прогулку по аллее, которая ведет к Лихтенталю — очаровательное местечко! Возвращаясь, встретил Винтергальтера76; симпатичный малый, но донельзя скучен. Он желал непременно зайти выпить пива, и я пошел вместе с ним. Он дал мне адрес одного торговца элем и портером в Париже,— Гаррис, бульвар де-ла-Мадлэн, 17, а также адрес торговца копчеными окороками в Майнце,— улица Ришер, кажется, 10.
27 	сентября С раннего утра, не захватив с собой пальто, отправился в Лихтентальский монастырь. Прелестная утренняя прогулка; в монастырской церкви, когда я собирался уходить, судьба подарила мне божественное наслаждение — пение хора монахинь; ничего подобного не услышишь во Франции за целое столетие. Я сказал г-же Калержи, большой поклоннице немцев, что у них музыка, если можно так выразиться, растет на свободе, в то время как у нас это тепличное растение.
Большое деревянное изображение Христа, грубо раскрашенное и устрашающее, повешено на стене, прямо перед глазами монахинь, поющих на хорах.
Как выразительны эти чистые и звонкие голоса! Какое пение и какая гармония! Голоса, выражавшие скорее физический темперамент, чем душу, казалось, говорили о подавленных желаниях. Вернулся к себе в полном восторге.
Зашел на маленький базар, расположенный на открытом воздухе, чтобы купить кое-какие вещи. Возвратился к завтраку и пошел к г-же Калержи; от нее — к ее князю, который показывает мне принадлежащее ему произведение Огюста Делакруа11 , которое ему продали за работу Эжена Делакруа.
Прогулка под палящим солнцем до Эберштейна; разговоры о чувствах, политике и т. д. и т. д. Замок, как все немецкие резиденции: псевдоготическое здание, его внутреннее убранство — смесь всевозможных стилей, как всегда безвкусная и неуклюжая. Неуклюжесть — это муза, которая чаще всего
160


11. Артистка Рашель в роли Федры. Бистр, черная тушь, карандаш


12. Хижина около Вальмон. Акварель


направляет руку их художников. Полунеуклюжесть — это высшая степень грации у их женщин.
Вернулся усталый, простился с дамами и пошел поспать часок. Затем обед.
Новая прогулка в рощах, расположенных по берегу реки, и всегда приятная прогулка под дубами Лихтенталя. Ужасная музыка в исполнении Баденского оркестра. В первый день оркестр австрийцев звучал гораздо лучше, но они, при всей своей талантливости, играют только вещи, доступные для широкой публики.
Утром гулял; плохое настроение, это последняя прогулка, 28 сентября надо сделать еще кое-какие покупки. Поднялся по тропинке, лежащей против моих окон. Но солнечный зной скоро прогнал меня оттуда. Замечаю, что с каждым днем становлюсь все чувствительнее к жаре; кончу тем, что буду в этом отношении, как и во всех остальных, разделять чувства моей бедной Женни.
Немного, и без особого удовольствия, погулял в роще, вправо от дороги, ведущей в Лихтенталь, и прошелся по немецкой аллее.
Затем уложил чемоданы и в два часа уехал.
Едем быстро; виды гор; смена лошадей. Вечером, еще до наступления ночи, приехал в Страсбург. С удовольствием снова вернулся к моим добрым Ламэ.
Часть дня провел в соборном музее. (Жалею, что записываю Страсбург, мои впечатления только здесь, в Дьеппе, десять или двенадцать 29 сентября дней спустя; я был поражен тем, что видел там. Мне хотелось все зарисовать.)
В первый день меня привлекли произведения XV века и раннего Ренессанса. Несколько грубоватые, готические статуи предшествующей эпохи не понравились мне. Я отдал им дань справедливости в следующие два дня, так как с жаром делал там зарисовки в течение целых трех дней, несмотря на холодные сквозняки, неудобство помещения, недостаточное освещение и отсутствие удобного стула. Рисую, сидя под пресловутой статуей Эрвина78, так как Эрвин встречается здесь повсюду, как Рубенс в Антверпене или Цезарь во всех тех местностях, где имеется земляной вал, напоминающий лагерь. Голова и руки великолепны, но одежда уже несколько смята и сделана по шаблону. То же можно сказать и о стоящей напротив статуе человека в плаще: он закрывает рукой глаза, его голова поднята вверх. Более наивны фигура коленопреклоненного человека
161
и Заказ 736


30 сентября
в одеянии и шапочке, равно как фигура сидящего старого судьи, в вестибюле, а также фигуры солдат в военном вооружении, к сожалению, искалеченные, тоже помещенные в вестибюле, но относящиеся к более ранней эпохе.
Сегодня, после обеда, прогулка в маленьком садике с добрейшей кузиной; бедная женщина предчувствует одиночество последних лет своей жизни.
Несмотря на воскресенье, снова идем в соборный музей. Перед этим мы куда-то — не помню куда именно — ходили с милой кузиной; она не хотела расставаться со мной до тех пор, пока я не войду внутрь. Я прежде всего набрасываюсь на фигуры ангелов XIII и XIV веков: безумные девы, барельефы, совершенно еще примитивные по своим пропорциям, но полные грации и силы.
Я был поражен в них силой чувства, для которого знание почти всегда становится чем-то фатальным. Достаточно более искусной руки, большего знания анатомии или пропорций, чтобы тотчас же привести художника к чрезмерной свободе; он уже передает образ не с прежней тщательностью: возможность написать его с большей легкостью или с большей быстротой вводит в соблазн и влечет к известной манерности. В сущности, школы только этому и могут научить. Какой учитель может сообщить ученикам свое личное чувство? От мастера можно взять только его рецепты; склонность ученика как можно скорее усвоить эту легкость техники, которая у талантливого человека является результатом опыта, ведет к искажению произведения и сводится как бы к прививке одного дерева к другому, совершенно иного вида. Есть мощные художественные темпераменты, поглощающие все и из всего извлекающие пользу. Даже будучи воспитаны в чуждой им по природе манере, они выбираются на свой путь; попирая все правила и противоречащие их взглядам примеры, и берут то, что хорошо. Хотя они и сохраняют некоторый отпечаток школы, однако становятся Рубенсами, Тицианами, Рафаэлями и т. д.
Абсолютно необходимо, чтобы в какой-то момент своего развития они дошли, не скажу — до презрения ко всему, что не отвечает их существу, но до совершенного освобождения от того почти всегда слепого фанатизма, который всех нас толкает к подражанию старым мастерам, именем которых мы готовы клясться. Надо сказать себе: это хорошо для Рубенса, это для Рафаэля, для Тициана или Микеланджело, но то, что было
162


ими сделано, касается только их самих, меня же ничто не приковывает к тому или к другому.
Надо уметь довольствоваться собственными открытиями.
Минута непосредственного вдохновения лучше всего остального. Мольер, говорят, захлопнув однажды книги Платона и Теренция и сказал друзьям: «Достаточно с меня этих образцов; теперь я смотрю в себя и вокруг себя».
Я, моя кузина и кузен — все мы идем навестить старого 1 октября Шюлера; приношу ему благодарность за гравюры. Мы зашли главным образом, чтобы посмотреть маленький портрет моего кузена, который он хочет поместить на первом листе своего труда; я расстаюсь с ними, чтобы отправиться в соборный музей.
Все больше и больше пленяюсь этими наивными мастерами. Некоторые головы, как, например, голова старика с длинной бородой и в длинном одеянии или головы двух непомерно больших статуй аббата и короля, стоящих во дворце, говорят о том, насколько скульптору были знакомы приемы античной скульптуры. Я делаю зарисовки по образцу наших медалей, сделанных в подражание античным путем передачи одних планов. Мне кажется, что изучение этих образцов, за которые взялся я первым, относящимся к эпохе, называемой варварской, —но вопреки этому мнению, полной всем, что отличает подлинно прекрасные произведения, — укрепляет меня во мнении, что прекрасное есть везде и что каждый человек не только видит его, но и непременно должен передавать его по-своему.
Куда девались эллинские типы, эта правильность, с которой мы привыкли связывать неподвижный тип красоты? Наивные головы этих мужчин и женщин изображают тех, кого скульптор видел и знал сам. Разве можно утверждать, что влечение, какое мы испытываем к нравящейся нам женщине заставляющее нас любить ее, ни в какой мере не входит в то* чувство, которое заставляет нас любоваться прекрасным в искусстве? Если мы созданы так, что способны находить в живом создании очарование, пленяющее нас, то как же объяснить тогда, что те же самые черты, та же своеобразная грация будут* оставлять нас холодными, если мы их встретим запечатленными, в картинах или статуях? На это, может быть, возразят, что мы не в силах не любить вообще, что мы любим то, что нам встречается и что далеко не является совершенным, но что, за неиме-
163 Н


2 оК'пяиря
3 октября
пием лучшего, мы миримся и с этим. Отсюда как будто следует, что наша страсть должна возрастать в зависимости от сходства нашей любовницы с Ниобеей или Венерой; однако, хотя иногда мы и встречаем таких, они все же не внушают нам ни малейшей любви.
Женщины пленяют не только правильностью черт; существует много таких, у которых нет этого качества и оно ничего не говорит нам; обаяние, заставляющее нас полюбить их, коренится в тысяче других вещей. Слово «обаяние» выражает все.
Вечером этого же дня мы прощались с прелестями Страсбурга, то есть сделали прогулку к Контадам. Бесконечно жалею, что не познакомился с этим маршрутом раньше, жалею также, что не сделал два-три наброска с этого места.
Отметил эффект немецких гор — совершенно единого и сильного тона, с золотистой зеленью деревьев и лугов вокруг укреплений.
Уезжаю из Страсбурга в половине первого дня. Нежное расставание, сожаления и прощание.
Со мной в вагоне едет молодая мать, крайне внимательная к своему ребенку, который не оставляет ее ни на минуту в покое: маленькая хрупкая женщина, тусклая блондинка, по-видимому интеллигентная; нежность ее была поистине трогательна.
Пересекаю Эльзас, Лотарингию, Шампань. Все это мне ничего не говорит.
По приезде испытал разочарование, получив вместо своего чемодана чужой; это испортило мне удовольствие, которое я предвкушал. В час ночи приехал домой, подвезя в своем экипаже молодую даму с ребенком, ехавшую со мной в вагоне, так как иначе она не добралась бы.
Я уже было примирился с потерей моего чемодана; жалел только о зарисовках, сделанных мной в Страсбурге, особенно об этой маленькой книжке, в которой я пишу; мне мерещилось, что я вижу все это в руках какого-нибудь немца! Однако чемодан нашелся, и в час дня я сел в поезд. Встречаю Ньюверкер- ке, который тоже садится в мой вагон. С нами едет странная супружеская пара: жена — бельгийка, сильно кокетничает с Ньюверкерке; ее горничную, с удивительно красивыми чер~ тами лица, я принимаю за ее подругу или родственницу. К счастью, эта ошибка не обнаружилась, и я не совершил непростительного греха, состоящего в том, чтобы сказать ка¬
164


кую-нибудь любезность бедному созданию, прекрасному, как ангел, и подавленному презрением своей хозяйки, чей курносый нос и маленькое, незначительное личико заставляют отнести ее самое к разряду субреток.
После Руана, где остается моя соблазнительница, продолжаю путь с англичанином и его женой; я беседую с ними и завязываю знакомство. На другой день утром встречаю их на пляже; они приглашают меня зайти к ним, я обещаю, но до сих пор еще не выполнил этого обещания.
Ни минуты скуки: гляжу в окно, прохаживаюсь по комнате. Подплывают и отплывают лодки; полная свобода, отсутствие наскучивших или неприятных лиц; у меня восстанавливается зрение, как это было в прошлом году; я не читаю ни строчки.
Утром иду на пляж и снова встречаю там англичанина и его жену.
Еще страдаю от последствий беспорядочного образа жизни в последние дни; по вечерам, после обеда, не могу никуда идти и лежу на диване. С удовольствием перечитываю маленькую книжечку выдержек из сочинений и переписки Вольтера. Он говорит, что лентяи всегда посредственные люди. Меня же пожирает страсть все больше узнавать, но узнавать не совершенно бесполезные вещи, интересующие глупцов. Есть люди, которые никогда не станут музыкантами, а между тем углубляются в тонкости контрапункта. Другие изучают древнееврейский или халдейский язык, пытаются расшифровать иероглифы или прочесть клинопись на дворце Семирамиды. Бедняга Вийо, неспособный ничего извлечь из своих бесплодных недр, переполнен самыми разнообразными познаниями: этим путем он может утешаться, ибо всякую минуту способен ощущать свое превосходство над редким и даже исключительным человеком, который, однако, проявляет себя лишь в одной области. Я же давным-давно уже отбросил все эти радости педантства. Когда я только что вышел из коллежа, мне тоже хотелось знать все; я слушал лекции; мне казалось, что я становлюсь философом вместе с Кузеном,— вот еще пример поэта, пытавшегося сделаться ученым. Я комментировал Марка Аврелия с покойным Тю- ро79 в Коллеж-де-Франс, но сейчас мне кажется, что я и так уже слишком много знаю, чтобы еще учиться чему-нибудь вне круга моих интересов. Я ненасытен лишь в области тех познаний, которые могут помочь мне стать великим. Я вспоминаю (и внутренне, по собственному побуждению, совершенно согла¬
Дъепп,
4 октября
165


сен с этим) то, что писал мне Бейль: «Не пренебрегайте ничем, что может вас сделать великим».
о октября
в октября
7 октября
8 октября
Среди дня пошел один взглянуть на скалы возле купален. Вечером гулял по молу вместе с Женни.
Провожу целые часы без чтения, без газет. Пересматриваю рисунки, которые привез с собой. Со страстью и без малейшей усталости разглядываю фотографии обнаженных людей, эту изумительную поэму человеческого тела, по которому учусь читать и которое дает гораздо больше, чем все измышления писак.
Днем хорошая прогулка с Женни по той же дороге, что и вчера. Мы зашли довольно далеко по песку. Я снял со скал несколько обнаженных отхлынувшим морем улиток и попробовал их. Возвращались по главной улице, где купил шаль. Вечером на молу.
Вчера и сегодня делал наброски с фотографий Тевелена.
Все эти дни по утрам писал письма Виейару и Шабрие, которого прошу поддерживать ходатайство Франсуа, а также Клеману де Ри, Моро и др. Сделал новые наброски с фотографий Тевелена.
Погода становится все Хуже, но мы все же взобрались на скалу Полле. Затем спустились на пляж, у ее подножья. Вечером оставались дома: после обеда меня одолевает дремота.
На днях прочел в Ревю, что Шарль Бонне ослеп вследствие неукротимого желания открыть тайну размножения интересной породы блох; между прочим, однажды он тридцать четыре дня подряд не отходил от микроскопа, наблюдая роды блохи-андро- гина, являющегося самкой и самцом одновременно, мужем и женой, соединенными в одной особи, подобно тому как это наблюдается у некоторых растений. Неужели этот вопрос настолько уж важен для счастья или просто для удовольствия человечества? Этот ученый сделал бы из своего времени более разумное употребление, если бы открыл способ пресечь подобную плодовитость, уничтожив все виды блох. Это может составить целую главу в трактате о бесполезности ученых, а также и блох.
Кончилось тем, что у меня сделался насморк от холода в комнате; в конце концов, я окоченел оттого, что часто присаживаюсь к окну полуодетым.
166


Чувствуя вялость от этого насморка, я вышел около полудня или в час ночи. Пошел к морю, плоскому и мелкому; пристань, заменившая каменный мол, укрощает волны и делает прибой менее живописным. Одно парусное судно непременно хочет причалить, несмотря на отлив; оно подходит и бросает якорь, чтобы не быть отнесенным от пристани. Я наблюдаю терпение и усилие этих бедняг; прохожие приходят им на помощь, и они причаливают.
Я захожу за Женни, рисую немного; надо было зайти в некоторые магазины, но не хватает решимости; мы доходим до последнего залива и подымаемся на скалу позади замка. Возвращаюсь еще более простуженным.
Скромный обед, как всегда приятный, хотя несколько более молчаливый по моей вине. Вечером выхожу в довольно дурном настроении из дому, гуляю один вдоль главной улицы, ложусь в девять часов. Я со дня на день откладываю визиты и к бельгийке и к англичанам, с которыми встретился на железной дороге. По-видимому, не пойду к ним вовсе.
Не могу передать, с каким удовольствием вновь увидал мою Женни! Бедная, дорогая! Я снова вижу ее исхудавшее лицо, но глаза у нее блестят от радости, что у нее есть с кем поговорить. Возвращаюсь пешком, несмотря на плохую погоду. Все эти дни и, вероятно, в продолжение всего моего пребывания в Дьеппе я буду под властью этой привязанности к единственному существу, сердце которого принадлежит мне безраздельно.
Встаю довольно поздно, не бреюсь и никуда не выхожу. 9 октября Велю развести огонь, пытаюсь пресечь мой насморк в самом начале. Мне кажется забавным приехать в Дьепп и сидеть дома; к счастью, воображение не влечет меня к путешествиям; я перехожу от своих гравюр к этой маленькой книжке. Но разве не путешествуешь, наблюдая из окна самые оживленные сцены?
Здесь я могу удовлетворить тяготение к телесному покою, к тому, чтобы, если можно так выразиться, находиться в столбняке. Серенький денек и дождь еще увеличивают мое удовольствие; они служат оправданием моему нежеланию двигаться.
Около четырех часов передо мной развертывается зрелище очень красивой радуги, отличающейся одной особенностью, о которой я никогда не слыхал: радуга, отчетливо выступая на небе, спускалась одним концом до самых домов, окружающих порт, а другим — до деревьев, у подножья маленькой горы справа, возле соленых болот, куда впадает Арн; таким образом,
167


это явление происходило на столь близком расстоянии, что его, так сказать, можно было ощупать рукой. Дома находятся в ста шагах от меня. По-видимому, пар, невидимый для глаза, был достаточно густ, чтобы окраситься в цвета призмы. Можно было бы точно вычислить место, где возникла радуга. Над ней была вторая, более слабая, как это всегда бывает. Я не мог ее наблюдать, как первую, ибо видел лишь ту часть, которая была высоко на небе.
Я в восторге от моего камина, устроенного на английский или фламандский лад. Женин подала мне мысль устроить такой же в Париже, если у меня там будет собственный дом. Такой камин надо лишь растопить, а затем он горит сам. Это было бы замечательно для мастерской,— например, для мастерской Гро, если с другой стороны камина устроить печь. Несомненно, это будет более экономно, даст большее количество тепла и вызовет меньше хлопот.
10 октярн
Красивое морс; западный ветер гонит к нам чудные волны. Часть дня я провел на молу, остальную — не помню как.
Эти прекрасные досуги в конце концов нагонят на меня страшную скуку, а вместе с ней появится желание снова вернуться к кистям и холстам, о которых я часто вспоминаю. Мне не хватает их здесь.
Гораздо чаще, чем в прошлом году, мне приходит на ум. когда я наблюдаю морские сцены, суда и интересные типы моряков, что из этого до сих пор не сумели извлечь всего того значительного, что в нем заложено. Самое судно играет второстепенную роль у всех маринистов; я же сделал бы главными действующими лицами как раз суда. Я обожаю их, они вызывают во мне образы силы, грации, красоты; чем больше они пострадали от бури, тем красивее кажутся они мне. Маринисты пишут их по старинке: раз установленные пропорции соблюдены, размещение мачт произведено соответственно принципам навигации, то тем самым они считают, что их дело сделано. Все остальное они пишут, закрыв глаза, подобно тому как архитекторы наносят на свой чертеж колонны и их главнейшие орнаменты. Я же требую иной точности, точности воображения. В их картинах снасти — это прямые линии, проведенные по трафарету; они сделаны по памяти н не кажутся на что-нибудь годными. Между тем их цвет и форма должны способствовать впечатлению, которого я хотел бы добиться; моя


точность состояла бы, наоборот, в том, чтобы подчеркнуть лишь главнейшие предметы, приведя их в необходимое соответствие с действующими лицами сцены. Словом то, чего я требую здесь от маринистов, я требую и от всякого другого сюжета. Аксессуары трактуются с крайним безразличием даже у самых крупных мастеров. Если вы тщательно выписываете фигуры, пренебрегая всем окружающим, то тем самым вы наталкиваете мой ум на вопросы ремесла, вызываете мысль о неумелости руки или о том внешнем проворстве, которое способно только приблизительно наметить все, что должно способствовать правдивости фигур, то есть оружие, ткани, задние планы, почву...
С утра на молу. Море очень красиво, много судов и барок П октября уже причалило. Вижу, как подходят новые суда. Находился там два-три часа под дождем и ветром.
Остальную часть дня ощущал усталость, которая заставила меня остаться дома, предаваясь не лишенной очарования лени. Серая и дождливая погода способствует этому ленивому настроению.
Поспав немного, пошел к вечеру на мол встретиться с Жен- ни. Море бушует; я едва держусь на ногах; мимо меня проносятся по морю стрелой две рыбачьи лодки. Первая заставила меня вздрогнуть от неожиданности. На борту лодок горели фонари. Эти ночные эффекты смогут мне пригодиться.
Запомнить большие тучи, скопившиеся над Полле, а в просветах яркие частые звезды.
Получил письмо от г-жи Форже. Она ездила на юг одна и 12 октября не могла мне написать в Страсбург из-за краткости срока, который я ей давал.
Море красивее, чем когда бы то ни было; очень правильные, с широкими промежутками, валы. На молу встречаю Джона Лемуана, которого не сразу узнал в дорожной шляпе, надвинутой на глаза, и костюме туриста. Он сказал мне, что бомбардировка Одессы принесет англичанам не меньше ущерба, чем русским, но что мы тем самым понемногу приучаем их безропотно переносить последствия войны.
Я долго остаюсь на молу, потом иду в порт, где просто сажусь на какую-то лесенку, глядя на рыбаков и на лодки. Меня вновь разбирает охота изучить их: не могу оторвать от них глаз.


13 октября
Намереваясь вернуться на мол и не желая возвращаться домой, захожу в Швейцарское кафе, на углу главной улицы, и просматриваю газету Журналъ-де-Деба. Там как раз была статья Лемуана по поводу сообщений в английских газетах.
Затем направляюсь к ваннам справиться о докторе Герене. Он обыкновенно приезжает по пятницам вечером. Женни ходила со мной.
Вернулся с ней вместе, сделав по дороге разные покупки, и затем оставался дома, ничего не делая и беседуя с ней. Перед обедом немного поспал. В конце концов, неплохая жизнь; вид порта служит мне все время приятным развлечением. Вечером, после того как снова поспал, пошел на мол.
Невыносимая погода. Наслаждаешься только ревом моря, так как не видно ничего, кроме белой пены на черной воде. Напрасно дожидаемся парохода. Накануне он вернулся с аварией и внушал кое-какие опасения. Что заставляет этих дурней пускаться в плаванье именно ночью, по бурному морю, подвергаясь двойной опасности — не попасть в порт и нести все вытекающие отсюда последствия? Чтобы предаваться подобному методическому сумасшествию, надо быть англичанами; к несчастью, и мы начинаем им в этом подражать, и все это для того, чтобы не потерять лишнего часа, то есть того часа, когда можно поесть, подышать и пожить в свое удовольствие. С их точки зрения, время, которое они отдают веселью или спокойному досугу, есть потерянное время. Проходя через порт, наблюдаю, как подымаются и опускаются на волнах лодки.
Пишу г-же Форже:
«Я тоже с удовольствием побывал на юге, правда, не в Лангедоке и Провансе, но в Перигоре и Лангумо — в местности, дорогой мне по воспоминаниям детства и ранней молодости и во многом похожей на юг. Я снова испытал там ощущения того счастливого времени, оживившие во мне воспоминания о любимых мной и уже исчезнувших существах. Я пришел там к грустному выводу, что эта местность уже не годна для меня по крайней мере в одном отношении: жара и солнце меня утомляют и вредны мне; я страдал от этого в такое время года, когда зной обычно не так уже силен. Зато Нормандия как раз по мне. Дьепп сейчас восхитителен, здесь не встретишь ни одного человека, а море день ото дня становится все лучше; в ту минуту, когда я вам пишу, оно может промочить насквозь кого угодно,— это должно еще увеличить счастье человека, боящегося солнца.
170


Будем рассказывать друг другу наши дорожные приключения. Я уже описал вам некоторые из них в письме о первой половине путешествия. Кто хочет путешествовать, тот должен заранее согласиться переносить множество всяческих неудобств; минутами переживаешь даже приступы смешной ярости, о которых вспоминаешь позднее без горечи, но которые в свое время доводили до отчаяния. Я скоро вернусь к парижской жизни, имеющей также свои неприятные стороны. Не знаю, к добру или к худу, я философски покончил со многими из них, благодаря той большой доле независимости или дикости, которая (достоинство это или недостаток?) стала основной чертой моего характера».
Около часа иду повидать Герена. Мы долго беседуем; он много говорит со мной о Шопене, которого знал, о г-же Санд, с которой хотел бы познакомиться; о Руссо и о Ламартине, которого он любит, несмотря на то что его история Цезаря написана, как он думает, с целью развенчать Цезаря, так же как он уже сделал это с ненавистным ему Наполеоном. Герен находит смешной эту желчную критику таких колоссов, как Цезарь или Наполеон, и, мне кажется, он прав.
Прощаюсь с ним, чтобы отправиться в церковь Сен-Жак и поправить набросок, сделанный мной в прошлом году. На минуту захожу в церковь Сен-Реми, которую люблю по-прежнему. Еще снаружи слышу пение. Там весь причт, в одеяниях, вместе с кюре; все они служат обедню в присутствии одного единственного слушателя — мальчика пятнадцати лет. Ту же картину я застал и в церкви Сен-Жак.
Вечером поленился выйти: плохая погода.
Выехал в Париж в полдень. Утром был на молу, пока дома укладывались. В Дьепп приехал с восторгом, но и уезжаю с удовольствием. Странное явление: с той минуты, как я установил день отъезда, я почти стал торопиться в Париж. У меня сильное желание приняться за работу. Эти передвижения, эта перемена мест и впечатлений оживляют все чувства. Когда в жизнь вносится разнообразие, легче противостоять мертвящему застою скуки.
От Дьеппа до Руана ехал с тремя молодыми англичанами, и так как это было в первом классе, то можно было предполагать, что они состоятельные люди. Они были крайне неряшливы, особенно один из них, который был просто грязен и чуть ли не в рваной одежде. Не могу себе объяснить этого контраста
Париж.
14 октября
171


15 октября
22 октября
27 октября
5 ноября
с привычками англичан прежнего времени. Я заметил эту особенность еще во время моей поездки в Баден из Страсбурга; в один из последующих дней, когда я рассматривал картины, я встретил нашего вице-президента лорда Элькоэ в почти грязном костюме. Однажды, когда милейший Кокрель провожал меня как-то до площади Людовика XV, я заметил, что его галстук был крайне вульгарного цвета; англичане стали совершенно другими; а мы, наоборот, очень многое заимствовали из их прежних привычек.
Первое заседание жюри. Восстание столпов Института против обилия медалей.
В этот день или в следующий приехал кузен Делакруа; вечером он пришел к обеду с Жакобом и с зятем кузины Жакоба, руанским адвокатом Лесюером. Присутствие этого последнего испортило мне приятный вечер: очень милый малый, но до такой степени болтливый, что, стараясь перекричать всех, парализует оживление остальных.
Кузен приходил на другой день утром, чтобы узнать результат голосования основного жюри, и вскоре ушел.
Прочел в статье Готье о Робер-Флери: «Несомненно, г. Робер-Флери имеет право на титул мастера — он дал ряд прекрасных работ, которые сохранятся надолго... Господин Робер-Флери почти никогда не вглядывался в живую природу на воздухе» и т. д.
Написал сегодня утром Беррье, что, по всей вероятности, не приеду в Ожервиль; у меня страшный насморк; я получил его, посещая заседания жюри.
Сегодня вечером был у Серфбеера; я обедал у него неделю назад; он очень любезно меня пригласил в связи с присуждением большой медали, и особенно ввиду раньше циркулировавших слухов, что получу ее я и что у меня явное преимущество перед лицом, которое в конечном итоге и вышло победителем, отодвинув меня в списке на пятое место. Я ему сказал, что мне оставалось только воздать хвалу богам за то, что отечество нашло четырех граждан более доблестных, чем я.
Орас80 рассказал мне о дипломатическом демарше, который ему пришлось сделать по отношению к Энгру, написавшему заявление с отказом от медали, настолько он был оскорблен
172


тем, что его поставили ниже Ораса Верне. По слухам, исходящим от разных лиц, стоящих вне всякого подозрения, он был еще более возмущен дерзостью специального жюри по живописи, которое поставило его в предварительном списке в один ряд со мной.
Утром приехал г-н Роше. Думаю, что его приезд помешает 6 ноября моей поездке в Ожервиль; впрочем, я ему не слишком нужен, у него есть свои дела.
Он остался завтракать со мной и возвратился к обеду; я уплачу ему сумму, израсходованную им на приведение в порядок могилы моего брата в Бордо.
Выехал в Ожервиль. Согласно указанию Беррье, прибыл Ожервиль на вокзал в половине девятого вместо половины десятого. Про- 7 ноября вел этот час без скуки, наблюдая отъезжающих. Я научился теперь лучше ждать, чем прежде. Прекрасно уживаюсь с самим собой; я выработал привычку меньше искать развлечения в посторонних вещах, как, например, в чтении, которым обычно заполняют время в подобных ^случаях. Но даже и прежде я не понимал людей, читающих во время путешествий. В какие же минуты остаются они наедине с собой? Какое употребление делают они из своего ума, к которому никогда не прибегают?
Эта поездка, в которую я пустился с некоторым опасением из-за холода, особенно неприятного мне вследствие насморка, прошла очень хорошо и даже весело. Я люблю иногда эту перемену обстановки. Не найдя у Брюне, возле станции, свободной кареты, я велел себя везти в Фонтенбло, где сговорился с г. Бернаром, на улице Франс.
Позавтракал я в каком-то полутемном кафе, осмотрел церковь и затем весело уселся в экипаж. Прежде мне нужен был какой- нибудь повод для радости или для внутренней работы, дабы не испытывать грусти; правда, что и счастье мое было велико, когда у воображения было достаточно пищи. Теперь я стал спокойнее, хотя и не стал холоднее.
Очень густой туман. Меня не ждали, и мой приезд всех обрадовал. Люди, собравшиеся там, не принадлежат к числу тех, кто мог бы нарушить мое мирное, но довольно вялое настроение. Но я люблю это местечко и его хозяина; глубокий ум его нравится мне, он весьма поучителен для меня в смысле знания жизни, хотя сам он очень далек от желания поучать кого бы то ни было; но достаточно его собственного примера.
173


11 ноября
11 аримс, 14 ноября
Что я делал в продолжение целого месяца? Был занят в жюри; просмотрел достаточное количество пошлых вещей и порой испытывал сожаление к некоторым беднягам. Вспомнить крайнее волнение Франсэ, когда голосовали за его кандидатуру на первую медаль, и его неожиданное возмущение по поводу того, что забыли Коро, когда для того уже не оставалось места; Доза и я, случайно вспомнив о Коро, голосовали за него, но это были два единственных голоса.
Г-н де ла Ферроне сказал мне по поводу несчастных случаев на железных дорогах, что администрация часто советовала ему лучше всего путешествовать днем.
Видел некоего г. Жувене, приехавшего вечером; он рассказал мне, что имение маршала Бюже, приносившее раньше 7 тысяч ливров ренты, теперь приносит, после внесенных улучшений, 45 тысяч. Его имя стало непопулярным из-за клеветнических нападок газет во время царствования Луи-Филиппа; то же продолжалось и после его смерти. Когда вдова захотела отслужить панихиду, священник решил, что лучше это сделать на могиле, боясь, что.в церкви будет слишком тесно; но собралось* весьма мало народу — сам г. Жувене был лишь двадцать восьмым.
Дни проходят у меня очень тихо, надо сознаться, без особых развлечений. Мне не хватает того, что могло бы занять мой ум и сердце, оживить меня и придать вкус той жизни, которую я здесь веду. Эти дьявольские обеды превращают нас в какую-то машину для переваривания пищи; времени остается только на то, чтобы немного пройтись в промежутки между едой; приходится проститься и с мыслями и с самыми простыми чувствами.
Выехал из Ожервиля вместе с Беррье в девять часов. Вместе доехали до Парижа через Этамп; его беседа, как всегда, была очень занимательна.
Когда жизнь раздражает нас множеством всяких неприятностей, которые мы принимаем за огорчения, мы не в силах представить себе, чем являются для нас настоящие и непоправимые потери, поражающие наши чувства. Действительно, есть какие-то каменные сердца, которые оправляются скорее, чем другие.
Беррье рассказал мне на обратном пути, что одно из достижений Соединенных Штатов состоит в том, что страхуют отца семьи, если он отправляется в одно из тех путешествий, где
174


каждую минуту можно ждать, что тебя разорвут на куски,— на пароходе или на железной дороге. Раз есть уверенность, что в случае несчастья ваш отец будет вам возвращен в виде банковых билетов, семья может быть совершенно спокойна; отец может отправляться хоть на луну и оставаться там, если ему это нравится. Я не сомневаюсь, что и мы достигнем этой степени совершенства.
Предложение, внесенное Деламарром на рассмотрение, когда Верже был префектом, и заключавшееся в том, чтобы предавать сожжению тела наших родных и знакомых и затем удобрять ими бесплодные равнины Солони, было именно в этом духе. Вот неожиданный способ утилизировать своих близких, когда за смертью они ни на что уже более не пригодны.
День раздачи наград. Я сижу среди членов комиссии. Очень 1о ноября красивое и внушительное зрелище. Мерсэ имел наглость внушить мне тревогу по поводу того, что должно было произойти, но все сошло прекрасно.
Возвращаюсь пешком; на Елисейских полях выпиваю чашку скверного кофе, от которого я проболел весь следующий день.
После обеда остался дома, чтобы это плохо не кончилось.
Мой дорогой Гиймарде заходил обнять меня. Вийо пришел 16 ноября в то время, как он был у меня; Гиймарде объясняет на свой лад, что произошло при присуждении Мейсонье почетной медали.
Я не мог не прервать его филиппику против тех, кого он честит подлецами, и т. д. Гюе и Ивон также зашли ко мне, затем Гебер81, Карье и милейший Тедеско.
Плохое самочувствие. Иду обедать к кузине с Лети и молодым Идевиллем. Ничего не ем и возвращаюсь в довольно сносном состоянии. Лети уехал в тот же вечер.
Вернулся прямо домой, не совершив прогулки.
Я пишу Беррье: «Теперь, когда я покончил со всеми торже- JS ноября ствами, хочу сказать вам, как я был счастлив в течение этих нескольких дней, проведенных возле вас. Я вспоминаю о вашей доброте, которая в соединении с вашим блестящим, отзывчивым умом составляет особенное обаяние, присущее только вам...»
Иду на Трубадура82 — билет прислан мне Альбертой. Там 20 ноября мучаюсь, скучаю и сноца схватываю насморк. Ничто не может
175


сравниться с пустотой этой музыки сплошь состоящей из шума, из-за которого не слышно ни одной мелодии.
24 ноября Очень небрежно веду мои бедные записи; в Париже слишком
многое отвлекает меня, не могу писать даже кое-как. Решил засесть дома на четыре-пять дней, чтобы покончить, если возможно, с насморком; это будет хорошим предлогом для меня самого и для других не беспокоить меня.
Г-жа Пьерре заходила днем просить меня взять билеты на лотерею, которую устраивает несчастный Фильдинг.
25 ноября Ничто не может преодолеть раз укоренившихся предрассуд¬
ков. Когда посылали учеников Академии в Рим, то со времен Лебрена и до эпохи Давида им рекомендовали изучать одного только Гвидо. Теперь открывают прекрасное, копируя старые фрески, но, делая это, изучают лишь академическую манеру. Два эти метода, по-видимому, столь противоположные, упираются в одну и ту же точку, которая всегда будет лозунгом всех школ: «Подражайте технике той или другой школы». Черпать из своего воображения средства передачи природы и ее эффектов и изображать их, следуя собственному темпераменту,— это-де пустые бредни, напрасные усилия, которые не приведут ни к римской премии, ни к Институту; надо в зависимости от моды копировать технику Гвидо или Рафаэля.
20 ноября (Страница вырвана.)
2 	декабря Обед у г-жи Вофрелан: Беррье, княгиня и др.
5 	декабря Обед у г-жи Лагранж с Беррье; вечером шарады. Время
для меня тянулось медленно.
7 	декабря Обедал у Серфбеера с Виейаром, Лефевром и его женой.
Был также Бошен. Пуансо был очень красноречив; говорили о красотах Корнеля и т. д.
Меня очень сердят ужасные апартаменты.
// декабря Смотрел литографии Жерико; поражен отсутствием в них устойчивого единства. Это отсутствие ощущается и в композиции, и в каждой фигуре, и в каждой лошади. Никогда его лошади не моделированы в целом. Одна подробность добавляется к другой и образует несвязное сочетание. Это как раз проти-
176


воположно тому, что я замечаю в моей картине Положение во гроб, из собрания графа Гелоэс, которая сейчас стоит передо мной. Детали в общем довольно посредственны и как-то ускользают от внимания, зато целое вызывает волнение, которое удивило меня самого. Нельзя оторвать взгляда, и ни одна деталь не напрашивается на то, чтобы вызвать восхищение или рассеять внимание. Это совершенство в пределах того рода искусства, которое основано на одновременности впечатления. Если бы живопись вызывала эффекты, следуя приемам литературы, которая является не чем иным, как рядом последовательно сменяющихся картин, то детали имели бы некоторое право выделяться рельефнее.
Перечитываю это в декабре 1856 года. Вспоминаю слова Шенавара, сказанные мне года два назад в Дьеппе, что он не считает Жерико подлинным мастером, потому что тот не владеет ансамблем; таков критерий качества, необходимый, по его мнению, для звания мастера. Шенавар отказывается назвать мастером также и Мейсонье.
Обедал у княгини с г-жой Виардо. 12 декабря
Обедал у г-жи Пьерре с Дюрье и Фейе. 14 декабря
Обедал у Шабрие с генералом Александром, Пуансо, Гар- 15 декабря маном, которого я очень люблю, Жоли де Флери и одним скульптором из Сицилии, которому покровительствует Шабрие.
Гарман мне сказал по поводу виноградников Жиронды, что большие убытки там являются следствием того, что старые лозы, достигающие часто пятидесяти лет, не могут противостоять болезням; они дают очень мало гроздьев, но зато только высшего качества. Поэтому нужны долгие годы, чтобы новые лозы могли давать виноград такого же качества.
Написал Шатруссу. 16 декабря
12 Заказ 736


w
ftml -ж а Форже, улица Наполеона, 20. Сен-Жермен Монфор, 1 января улица Гельдер, 18. Дюмулен-дядя, улица Ришелье, 106. Баронесса де Рюбампре, улица Пуасси, 85. Г-н Айвазовский, русский живописец-маринист. Г-н Анри, рисовальщик, Маре дю Тампль, 69.
8 января Обедал сегодня у Герена, среди нескольких врачей. Рико
был очень весел и остроумен, хотя и циничен, как это весьма свойственно данному кругу. Легкость, с которой они относятся ко всем нашим недомоганиям, большим или малым, и т. д.
Шенавар и Пейс. Возвращался поздно с Шенаваром, который шел домой весьма озабоченный тем, что найдет он в статье Сильвестра, говорящей о нем.
Я прямо-таки восхищен квартирой Герена. Думаю, что немедленно снял бы ее, будь она свободна.
9 января Зайти к княгине. Также к Буалэ, ул. Лафит, 12.
Эвридика. Фигуры, беседующие под тенистой листвой и т. п. (Весна). Мелеагр, предлагающий кабанью голову Атланте. (Осень.) Юнона и Эол. Корабли Улисса. (Зима.) Земля-Гея просит Юпитера прекратить ее боли и т. д. Фаэтощ вдали
178


реки и нимфы и т. д. Церера, ищущая свою дочь. Нимфа Аретуза рассказывает ей о своем похищении. Вдали — жнецы. (Лето.)
Вакх, находящий Ариадну. (Осень.) Купающаяся Диана. Ак- теон. Собаки, входящие в воду и т. д. Борей, похищающий Орисию. Ее безутешная семья; поток, ее отец или нечто подобное.
Побывать у Россини. Вечер у Сегала. То же будет у него Ю января через две недели. Вечер у г-жи Виардо. Побывать у Биссона 83.
Послать ему картину или рисунок.
Был у Россини, затем у Сегала, где префект проявил по отношению ко мне привычную любезность84. Он рассыпался в рассказах, выставлявших на вид все, что показывало его с хорошей стороны: его твердость, его отвага в различных критических положениях служили темой разговора, в котором мне оставалось только сочувственно поддакивать.
До этого был у Россини. С большим удовольствием созерцаю этого исключительного человека: я мысленно окружаю его неким ореолом; люблю на него смотреть. Это уже не тот насмешник Россини, какого мы знали когда-то.
Встретил там милую Альберту, ее дочь и Мареста. Меня ввел туда Буассар.
Зайти перед Советом к Перпиньяну, а также к Филиппу 11 января Руссо, если успею, ул. Бланш, 44, и к Муйерону, если будет возможно. Остался дома.
Обед у префекта. Вместо того чтобы пообедать у префекта, 12 января поехал с г-жой Санд смотреть в цирке ее пьесу Фавилла. Прекрасный замысел, который она, бедная, не сумела, однако, осуществить. Думаю, что, несмотря на сильные стороны своего таланта, она никогде не сможет написать настоящей пьесы.
Ситуации гибнут в ее руках, она не умеет завязать узел интриги. Узел интриги — в этом заключается все; она же запутывает его подробностями и тем совершенно стирает впечатление, которое должно получиться от знания характеров. Эта ситуация некоего любезного сумасшедшего, вообразившего себя владельцем замка, где его только терпят, могла бы стать прекрасным поводом для ряда комических и патетических моментов. Но сама она совершенно не понимает, чего ей не хватает. Упрямство, с каким она продолжает добиваться успеха'в той области, где она лишена таланта (если судить по стольким неудачным
179 12


попыткам), заставляет меня отнести ее поневоле к более низкому разряду писателей. Очень редко случается, чтобы большой талант не ощущал почти непреодолимого тяготения к тому, что является его подлинной сферой, особенно если он достиг известной опытности. Заблуждаться относительно своего призвания может в течение некоторого времени молодежь, но не зрелые и проявившие себя в определенной области дарования.
13 	января Обедал у Бароша. Затем — у г-жи де Вофрелан. Выполнил сзою программу.
За обедом Мериме говорил о Дюма с глубочайшим уважением. Он ставит его выше Вальтер-Скотта. Может быть, старея, он становится добрее? Может быть, он хвалит его так усердно потому, что боится нажить врагов среди его поклонников?
Постарался уйти как можно раньше. Затем был у г-жи де Вофрелан; превосходные люди.
Шел Елисейскими полями, среди тучи пыли, поднятой ужасающим и совершенно ледяным ветром.
Когда я пришел, Беррье уезжал.
14 января Второй «понедельничный обед». Труссо очень хорошо сказал,
что доктора — тоже артисты своего рода, что в их ремесле, как у поэтов и художников, есть известная доля знания, но оно может давать докторов и художников лишь среднего уровня. Только вдохновение и гениальная одаренность в каждой области создают великих людей.
Затем, после довольно длинной прогулки с Доза, зашел на минуту к Деланглю, а от него — к Галеви. У него, как всегда, целая толпа гостей, много играли. Настоящее жилище Сократа, слишком тесное, чтобы вместить всех друзей.
На днях, может быть, вышепомеченным числом, у меня был Теодор Фрер85, который сказал мне, что, как и все другие, он отметил постоянное повышение качества выставляемых мной картин, так что последняя из них, по его мнению, является наиболее сильной, простой и стоящей выше других по колориту, ибо в ней нет черноты и т. д.
15 января Великолепный концерт г-жи Виардо: ария Армиды. Скри¬
пач Эрнст мне очень понравился. Телефсен у княгини уверял меня, что он очень слаб. Сознаюсь в своей неспособности разобраться в тонкостях исполнения, когда оно достигло извест-
180


ного уровня. Когда я стал передавать ему мои воспоминания о Паганини, он сказал, что это был, конечно, исключительный человек. Трудности и необычайные трюки, которыми полны его произведения, до сих пор недостижимы даже для наиболее искусных скрипачей.
Вот это изобретатель! Я подумал о множестве художников в разных областях искусства, в живописи, в архитектуре, во всем, и представляющих полную противоположность ему.
День Буалэ. Визит к Биссону и к княгине. Оставался там 16 января очень поздно.
Г-жа Виардо, Бертен, Моро. У г-жи Виардо; она снова пела 17 января арию из Армиды: Спасите меня от любви.
Берлиоз совершенно невыносим; он все время возмущается тем, что называет варварством и самой невозможной безвкусицей, то есть трелями и другими украшениями, свойственными итальянской музыке; он не прощает их даже старым мастерам, как например, Генделю; он обрушивался на фиоритуры в большой арии донны Анны.
Заходил до Совета к Гиймарде. После Совета к Герену, 18 января Менару, Филиппу Руссо; занес визитную карточку к Барошу и Гроклоду. В пятницу вечером — у Биссона; до него — у Альберты. Зайти в ратушу относительно доплаты за зал Мира.
Серфбеер.
Был в ратуше, затем просто фланировал; я люблю иногда бродить целый день по старому Парижу. Две недели тому назад я попал в Маре86, где мне надо было на Королевской площади разыскать генерала С.; возвращался оттуда по бульварам. Сегодня был у Герена, которого не застал дома, и потому зашел в Нотр-Дам.
К Барошу; написать ему.
Вечером, после обеда, спал, несмотря на множество всяких проектов.
Днем должен был пойти к Менару, в Сенат. По пути встретил Равессона, которому обещал послать два рисунка Шенавара, площадь Палэ-Бурбон, 6.
Утром был у моего дорогого Гиймарде. Он возвратил мне целую связку моих писем, ндписанных когда-то к Феликсу. Перечитывая их, легко заметить, что необходимы долгие годы для того, чтобы


ум достиг полного развития. Он говорит, что уже в них виден тот человек, каким я стал теперь. На самом деле в них больше дурного вкуса и самонадеянности, чем ума; но так и должно быть. Эта странная дисгармония между зрелостью ума, приходящей с годами, и слабостью тела, которое также является результатом возраста, всегда поражает меня и представляется мне противоречием в законах природы. Значит ли это, что надо уходить в духовную область, когда наше тело и наши чувства начинают нам изменять? По крайней мере неоспоримо, что это является своего рода возмещением. Но как надо следить за собой, чтобы не дать воли этим обманчивым возвратам молодости, которые заставляют верить, что мы еще можем быть молоды, или поступать, как поступали в юности. Вот западня, где можно легко погибнуть.
19 января Обедал у Дусе. Возвращался с Дюма, который рассказывал
мне о своей любви к одной вдове, оставшейся девственницей после первого мужа и жившей нормальной брачной жизнью со вторым.
Пока у Дусе играли в баккара, Ожье, которого я очень люблю, говорил мне, что достоинство художника требует, чтобы он не гнался за большими заработками и не бросал денег на глупые утехи тщеславия. Он считает, что у художника должен быть скромный жизненный уклад. Г-жа Дусе мне говорила, что обеды, на которые людьми скромного достатка затрачивалось триста-четыреста франков, лишали их возможности видеть часто у себя за столом трех-четырех друзей, чтобы за пятьдесят франков угощать их, чем бог послал. Сама же она живет на улице Бак, в низеньких антресолях, но меблированы они со всей современной роскошью и блеском; тут и позолота, и парча, и совершенно бесполезная мебель — словом, все что теперь полагается.
20 января Повидать Теодора Фрера, бульвар Сен-Мартен, 27. Повидать
Гроклода. Ответил человеку из Туркуана. Вечером у Фортуль. Встретил там Барбье с женой, Равессона и др.
21 января Делангль, де Руайе, Перрье87, княгиня Камерата. Светлые
места на зеленой одежде человека из Клоринды — цинк зеленый, оранжевый, желтый цинк. Приемный день у Галеви. У Перрье в ближайший понедельник и т. д. Ответил Пансерону. Быть у Девинка в один из трех понедельников.
182


Вечером у княгини Камерата; следуя своей привычке, она не обмолвилась со мной ни словом. В... уверял меня, что виной всему ее застенчивость. Затем отправились к Перрье. Там встретил г-жу Понтекулан. Г-жа Родригес напомнила мне, что по вторникам у нее всегда музицируют.
Обед у г-жи Эрблен. Послал Равессону две головы Корреджо, взятые у Шенавара.
Вечером — глупая ошибка: я отправляюсь на бал к префекту — оказывается, он состоится лишь на следующей неделе. Возвратился пешком по набережной. Встретил Муйерона, который обещал мне достать несколько оттисков с моей Маргариты, по себестоимости. Напомнить ему об этом. Шилъонский узник.
Встретил Сегала на одном вечере. Зайти к Каролине и ее племяннице в Пасси, когда поеду к г-же Дельсер. Вечером у г-жи Виардо.
У Буассара. До Совета — у Перпиньяна. Затем у Герена. Менар. Гроклод.
Написать г. Лебук по поводу билетов на концерт, обещанных г. Ризенеру.
Обедал у г-жи Виардо с Берлиозом. Затем у Девинка. Ответить Телефсену, пригласившему меня послушать музыку.
Концерт у г-жи Виардо: ария из Ифигении. Милая г-жа Санд сидела передо мной, княгиня рядом со мной, муж ее также был там; затем Беррье и г-жа Лагранж. На сей раз я получил от музыки меньше удовольствия, чем две недели назад.
Днем приходил милейший Рувьер. Я одолжил ему свою картину Грек верхом на лошади.
Обед у Бенуа Шампи. Первого числа у Варена, ул. Бурданье. Для Демидова Странствующие арабы.
Г. Ароза с супругой, площадь Бреда, 5. У Доза, 14, ул. Оливье, билеты на бал в ратуше. Оттиски Гамлета, г. Сируи.
22 января
23 января
24 января
Пятница,
25 января
27 января
28 января
29 января
1 февраля
2 февраля
183


3 февраля
4 февраля
5 февраля
8 февраля
10 февраля 12 февраля
14 февраля
15 февраля
16 февраля
18 февраля
19 февраля 21 февраля
Обед у Буассара.
Снова у Девинка. Обед у княгини. Компресс по методу доктора Ковалевского: стакан воды на четверть стакана поваренной соли. Когда соль растворится, влить ложку уксуса и ложку одеколона. Смочить тряпку и на ночь положить на лоб. От приливов крови к голове и переутомления глаз.
Быть у Альберты, если окажется возможным. Легуве. Эрбл.ен или Эрнест Андре. Визитную карточку Равессону. День, когда упала моя бедная Женни.
В Совете; шел вопрос о церкви Сен-Дени-дю-Сан-Сакреман.
Зашел в церкви Сен-Рош, Сен-Эсташ и Сен-Дени с Меррюо и Пасторе.
Возвратился пешком из Маре.
По возвращении из Совета получил ужасное письмо бедного Ламэ, извещающее меня о смерти моей кузины.
Переговорить с Лефюэлем об Отенской мозаике.
Концерт Виардо. После полудня быть у Дусе, у Менгра. Г-жа Ансло. Эйно. Г-жа Бюлоз. Визитную карточку Равессону. Лефюэль. Был у Эйно в связи с завещанием г-жи Ламэ. Вечером у Герена.
Обед у Пуансо.
Быть у Перпиньяна до Совета. Визитную карточку Леплс. Менар. Г-жа Ансло. Бюлоз. Жанен. Визитную карточку Дюрье.
Обед у г-жи Мансо.
Вечером у Тейера или же в один из следующих понедельников ул. Курсель, 30.
Обед у г-жи Эрблен с Розой Бонер.
Сегодня или завтра зайдет г. Фурнье. Обед у г-жи де Невиль, ул. Берлина, 9. Обед у принца Наполеона.
О шедевре. Без шедевра нет великого художника; но те, кому удавалось создать шедевр лишь раз в жизни, не могут
184


все же считаться великими мастерами. Обычно шедевры этого рода являются юношескими произведениями: какая-то ранняя сила, известный пыл, заложенный столько же в крови, как и в душе, озаряли порой особым блеском подобные произведения. Но для того чтобы создать себе положение, надо оправдать доверие, внушенное первыми работами, пополняя их произведениями зрелого возраста, исполненного силы, как это обычно бывает, когда талант представляет собой подлинную силу.
Особенно блестящие люди никогда не создавали шедевров.
Обычно они были авторами произведений, сходивших за шедевры при их появлении в силу моды или удачного стечения обстоятельств, тогда как подлинные шедевры, отличавшиеся тонкостью или глубиной, проходили не замеченными толпой или подвергались жестокой критике за свою кажущуюся странность и несоответствие идеям данной минуты. Но в полном своем блеске они снова появлялись на свет позже, чтобы получить должную оценку, когда забывались условности, принесшие славу эфемерным произведениям, столь превознесенным сначала. Очень редко, чтобы великие произведения человеческого духа во всех областях не получили рано или поздно этой справедливой оценки.
Лефюэль. Министр. Верне. Мерсэ. Фурнье. Бенуа Шампи. 22 февраля Турнемин. Совет в половине второго. Вопрос о Луврской площади. Затем у Лефюэля и у Фурнье. Повидать г-жу Невиль.
Г-жа Лагранж. Повидать в два часа Лефюэля. Повидать г-жу Франкетти. Г-жа Невиль. Г-жа Бенуа. Г-жа Лагранж. Визитную карточку принцу Наполеону. Тибодо. Беррье. В пятницу — Биксио. Люксембург, тогда же. Мансо. Кост.
Превосходный фельетон Готье на смерть Гейне в сегодняш- 25 феврсля нем номере Монитера.
Я пишу ему: «Мой дорогой Готье, ваша надгробная речь о Гейне — настоящий шедевр, и я не могу не высказать вам своего восхищения. Впечатление от нее преследует меня — она войдет в мою коллекцию excerptae celebres. И все же —
185


26 февраля
27 февраля
28 февраля
3 марта
4 марта
5 марта
ваше искусство, располагающее столькими ресурсами, недоступными искусству нашему, тоже становится в известных условиях еще более недолговечным, чем хрупкая живопись. Что станет с четырьмя столбцами блестяще написанного фельетона, затерявшимися между перечислением добродетелей двадцати четырех департаментов и изложением позавчерашнего водевиля? Почему не были извещены люди, по-настоящему сочувствующие подлинным и крупным талантам? Я даже не знал о смерти бедного Гейне; я хотел бы почувствовать перед этим гробом, скрывавшем столько ума и огня, то, что вы почувствовали так сильно. Посылаю вам эту маленькую дань моего восхищения в благодарность не столько за то, чем я вам давно обязан, сколько за то печальное и нежное чувство с каким я вас прочел. Тысяча искренних приветов».
У Делангля, который был очень любезен со мной. Встретил там Беранже; мы припомнили наше.знакомство при печальных обстоятельствах, когда смерть унесла бедного Вильсона.
Затем был у Тейера. Живет он в одном из домов, расположенных на большом, засаженном деревьями участке. Моро, который также был там, попал на какой-то бал к совершенно незнакомым людям, думая, что пришел к Тейеру. Модная роскошь, мебель, позолота, масса челяди и т. д. Мелкота судачит о тузах; там был устроен буфет, как в Тюильри, где слуги, одетые в черное, подают чай, мороженое и т. д.
Концерт Виардо. Во вторник у Герена. В три часа в Комитете.
Призывная комиссия в восемь часов утра; отложена на вторник 4 марта.
Надо быть у Бертена.
«Известное неравенство в званиях, поддерживающее порядок и повиновение, есть божье творенье или предполагает божественный закон; слишком большая несоразмерность, наблюдаемая среди людей, есть творение или закон наиболее сильных» (Лабрюйер).
Повидать г-жу Франкетти.
В призывной комиссии вместо Булатинье.
Обед у Фортуля.
186


Обед у Бертена. Сделал набросок для князя Демидова, а также для Бенуа Фульда88.
У Лефюэля на набережной Малакэ, в полдень, с Кавелье. Говорили о работах в Лувре.
Вечер у Фульда.
Вечер у Фортуля и у Бароша.
Обед у г-жи Невиль.
День, проведенный до часа ночи в ратуше, в ожидании родов императрицы.
Обед у Татте.
Андрие начал работать в церкви.
Буланже первый раз пришел работать в церковь. Я был там утром. Разочарование. В прошлом году я заупрямился и слишком долго работал там. Слишком много сделал, исходя из неверного расчета.
Вечером у Биксио и у Бертена.
Буланже, во второй раз.
Буланже, в третий раз. У Дюма, улица Гренель, 42.
Воскресенье, пасха. Зайти за Моро, чтобы отправиться к Бенуа Фульду. У г-жи Барбье вечером. Отложить визит к Моро до следующего воскресенья.
Вечером у Пелуза. До этого у Отрана.
Буланже, в четвертый раз.
Захватить в деревню картины для Бенье, эскиз для Дютилье: Раненого араба, слезающего с лошади, маленькую Битву, акварель, сделанную в Дьеппе.
Взять с собой Эдгара По, Четыре времени года, маленького Христа для г. Роше, Скорбящую богоматерь для церкви, Бесноватых, Овидия и Хирона для Моро.
6 марта 9 марта
11 марта
12 марта
13 марта
15 марта
16 марта
17 марта
20 марта
21 марта
22 марта
23 марта
марта 25 марта 27 марта
187


Закончить до отъезда Львов для Детримона, Ладью для Мор- ни, Грека верхом на лошади для Тедеско и Гамлета для Гарог
Вернуть Ромео г-же Дельсер.
28 марта Кажется, у Г-ЖИ ВиЙО.
Прусская синяя-, белила с блестящей желтой цинковощ красивая капустно-зеленая, может быть, немного черной.
2 апреля Даны Гаро:
Этюд деревьев у озера Вальмон, на картоне; старый плохо обрезанный картон — проклеить.
Этюд на холсте, сделанный в Шамрозе с фонтана Байве при закате солнца,— дублировать.
Несение креста, на картоне,— паркетировать. Взять у него обратно Сидящего араба и этюды Кошек, сделанные битумом.
4 	апреля Заказать у Гаро плоские и заостренные кисти. У Бенуа Шампи.
6 	апреля Обед у Фульда. С большим интересом читаю в продолжение нескольких дней Эдгара По в переводе Бодлера. Есть в этих поистине необычайных, или, скорее, сверхчеловеческих, концепциях некая фантастическая привлекательность, свойственная, по общему мнению, северным или каким-то там иным натурам, но совершенно чуждая нашей французской природе. Эти люди нравятся друг другу только тем, что в них есть сверхъестественного или неестественного. Мы же, французы, не умеем до такой степени терять равновесие, разум должен быть на страже всех наших блужданий. Лишь в крайнем случае я допускаю такого рода своеобразную манеру, но у него все рассказы написаны в том же духе. Уверен, что нет ни одного немца, который бы среди всего этого не чувствовал себя как дома. Хотя в этих произведениях очевиден исключительный талант, все же думаю, что это — дарование низшего порядка в сравнении с талантом, изображающим правду; я согласен, что чтение Жиль Блаза или Ариосто не дает ощущений этого рода... И если бы данные рассказы были лишь средством разнообразить наши наслаждения, то этот вид литературы имеет свои достоинства, заставляя бодрствовать воображение; однако его нельзя принимать большими дозами; это постоянное стремление к ужасному или невозможному в качестве вероятного кажется нам извращением ума. Не следует думать, что у подобных писателей больше вооб-
188


ражения, чем у тех, кто довольствуется изображением вещей такими, какие они есть; несомненно, гораздо легче выдумывать потрясающие ситуации на этот лад, нежели идти путем, проложенным лучшими умами всех веков.
Обед у княгини; она на днях уезжает,
У г-жи Оссонвиль.
Вчера по дороге в церковь Сен-Сюльпис я думал о том, что следовало бы написать о неизбежном развитии, которому следуют все искусства, приобретая с течением времени все большую тонкость. Эта идея возникла у меня, когда я слушал вчера у княгини отрывки Моцарта в переделке Гуно; это впечатление получило подтверждение, когда я слушал у г-жи Оссонвиль арию из Свадьбы в исполнении Виардо. Бертен говорил мне, что эта музыка чрезмерно утонченна и что выразительность се доведена до такого предела, что публике трудно воспринимать се. Следовало бы сказать иначе; в такие эпохи, как наша, у публики возникает любовь к деталям; к этому приучают ее произведения, стремящиеся прежде всего к утонченности вкуса. И наоборот, в наше время публика не принимает произведений, сделанных в обобщенной манере: это доступно теперь только для совершенно исключительных умов, которые возвышаются над общим уровнем и способны еще воспринимать красоту великих эпох, иными словами — для тех, кто любит прекрасное, или, что то же самое, простоту.
Таким образом, требуются картины, сделанные в обобщенной манере; в первобытные времена произведения искусства были именно таковы: в основе моей идеи лежит необходимость идти ^ ногу со своим временем. Вольтер в Гуроне говорит: Трагедии греков хороши для греков. И он совершенно прав; отсюда ясно, что смешно идти против течения и вдаваться в архаизм. Уже Расин кажется рафинированным по сравнению с Корнелем, но со времен Расина рафинированность пошла еще дальше! Вальтер Скотт, а до него Руссо углубили область неопределенных и меланхолических чувствований, о которой древние едва подозревали; нынешние же писатели изображают не только чувства — они описывают внешность, они анализируют все, что только возможно.
В музыке усовершенствование отдельных инструментов или изобретение новых внушает желание идти все дальше по пути различных имитаций. Кончится, это тем, что станут точно
апреля
апреля
189


воспроизводить шум ветра, моря или водопада. Г-жа Ристори в прошлом году в драме Пиа89 очень верно, но крайне отталкивающе изображала агонию. Этого рода вещи, о которых Буа- ло говорит, что их надо предлагать слуху, но скрывать от глаз, — в настоящее время считаются достоянием искусства. Что действительно необходимо — это усовершенствовать театральные декорации и костюмы. Совершенно очевидно, что это никак нельзя считать дурным вкусом. Надо все делать изысканнее, надо удовлетворять все чувства. Со временем при исполнении симфонии будут одновременно развертываться перед глазами зрителей великолепные картины ради полноты впечатления -
Рассказывают, что Зевксис или какой-то другой знаменитый живописец древности, выставив картину, изображавшую воина и все ужасы войны, велел играть позади картины на военной трубе, чтобы вызвать еще больший подъем в своих зрителях. Скоро невозможно будет изображать битву, не сжигая где-нибудь поблизости некоторого количества пороха, чтобы в полной мере вызвать нужную эмоцию, или, лучше сказать, ее пробудить.
Чтобы быть вполне правдивым, надо признать, что уже двадцать лет назад в Опере стали делать вполне реалистические декорации, как, например, в Жидовке или в Гюставе90. В первой из них на сцене стояли настоящие статуи и всякого рода аксессуары, которые обычно передавались живописью в декорациях.
В Гюставе скалы были сделаны из деревянных чурбанов. Таким образом, любовь к иллюзии привела к тому, что совсем покончили с ней. Всякому понятно, что статуи или колонны, находясь на сцене в тех же условиях, как декорации, и освещенные со всех сторон, не производят ни малейшего впечатления. В эту же эпоху на сцене появилось настоящее вооружение и т. д.; в погоне за всеми этими усовершенствованиями возвращались ко временам детства искусства. Дети в своих играх, желая изобразить театральный спектакль, втыкают вместо деревьев настоящие ветки; вероятно, так же поступали и во времена возникновения театра. Мы знаем, что пьесы Шекспира исполнялись чуть ли не в сараях. Обстановка была более чем
неприхотлива. Постоянные смены декораций, служащие признаком скорее изощренного, чем высокого искусства, тргда заменялись вывеской и надписью: это — лес, это — тюрьма и т. д. В та-


кой условной обстановке воображение зрителя следовало за действующими лицами и за игрой их страстей, взятых из самой жизни,— этого было достаточно. Нехватка изобретательности охотно прикрывается этими пресловутыми нововведениями. Описания, от которых пухнут все современные романы, есть не что иное, как признак бесплодия: несравненно легче описать внешнюю сторону вещей, чем тонко проследить развитие характеров и дать изображение душевной жизни.
Поль Доминик Филиппото в Лицее Наполеона — десятиле- Ю ток. У самого Филиппото за время с 1848 года был один-един- ственный заказ. У него четверо детей. Экзамены сданы хорошо. Ходатайство г. Виньома, городского архитектора, поддержанное Троншоном.
Утром у Перпиньяна. Получил от Перпиньяна 288 франков Н за три года в кассу приказчиков и ремесленников. За последний год —100 франков. Условились, что в течение трех месяцев Перпиньян проверит, не должен ли он мне всего лишь за два года.
Обед у Отрана. 12
Обедал у Легуве. Затем у Бенуа Фульда. Получил от 13 г. Тедеско 1600 франков за полотно в 25 сантиметров Грек и турок, которое я ему сдал 25-го сего месяца.
Вечер у префекта. К г-же Виардо, обязательно до обеда, 14 и к г-же Невиль, возвращаясь из Сен-Сюльпис. К г-же Блок- виль, если окажется возможным, и к г-же Потоцкой.
Продано за ноябрь месяц:
Реплика Грека верхом на лошади 1200 фр
Клоринда 2000 фр
Греческий и турецкий всадник Тедеско . . . 1600 фр
Львы (в маленьком размере) . . • 2000 фр
Маленький марокканец на лошади (Бари) . . 300 фр
Гамлет и Полоний . 1000 фр
Месяц назад продал Марино Фальеро за . 12000 фв
Остается сделать:
Овидия для г. Фульда 600 фр
Картину для г. Демидова 3000 фр
Мароканского императора 2500 фр
Эрминию . . • 2000 фр
апреля
апреля
апреля
апреля
апреля
апреля
191


16 	апреля Бенье хочет иметь ее в маленьком виде. Детримон — также.
Надо вновь побывать у г-жи Оссонвиль.
О неизбежной утонченности времен упадка (то, о чем я уже писал 9 апреля). Величайшие умы не могут избегнуть этого требования времени; теперь считают, что открыли новый вид искусства, подчеркивая детали там, где древние вовсе их не обозначали. Англичане и немцы издавна толкали нас на этот путь. Шекспир очень утончен. Изображая с величайшей глубиной чувства, которыми пренебрегали и о которых даже не подозревали древние, он открыл целый мир страстей, свойственных людям всех времен и находящихся в смутном состоянии, в котором, казалось, они осуждены были пребывать, не выходя на свет и не подвергаясь анализу до тех пор, пока своеобразно одаренный гений не осветил все скрытые уголки нашей души. Часто кажется, что писатель должен располагать исключительными познаниями; однако известно, как легко мы ошибаемся на этот счет и что в действительности кроется под видимостью таких всеобъемлющих знаний.
17 апреля Обед у Моро. Затем, если возможно, к г-же Невиль или
к Бертену.
18 апреля В девять часов, в казначейство. К г-же Блоквиль. Верне.
Вечером повидаться с Шампи.
19 апреля На «Медею».
20 апреля Сделать картину: Свадебные подарки, процессия в Танжере. Обед у Паршапа.
22 апреля Видел Альберту. В церкви, вид снизу. Обед у г-жи Форже.
Вечером у Отрана. Лег в девять часов. Днем заходил Россини.
23 апреля В половине десятого у Россини. Музыка. Вивье, Боттези-
ни и какая-то дама, игравшая вещи Рамо на фортепиано.
24 апреля Обед у Бертена. Письмо от Филиппото, ул. Карно, 5, для
передачи его сыну. Написать ему.
Ж.-Б. Алекси Роше, архитектор в Бордо, проспект Альже, 75. Наполеон Пьер, дорожный смотритель V района, умерший после двадцатипятилетней службы; на означенной службе
192


13. Лев. Фрагмент картины «Тигр и лев» 1850 Национальная галерея, Прага
-


14. Тигр и лев, 1850, Национальная галерея, Прага


с семнадцати лет. Вдова ходатайствует о выдаче годового жалованья.
Вечер у Бенуа Шампи.
Обед у Альберты.
Повидать Отрана и Паршапа. Виделся с Фульдом и Парша- пом.
Зайти к Шору и Блоквилю.
У Фульда, министр.
У Бертена, чтобы послушать Вивье. Газета со статьей Жанена от 25 апреля.
Побывать у Бенуа, если будет возможно. Припомнить историю Золотого Руна, как она происходила в действительности, то есть добывание золота тем способом, какой и до сих пор применяется на берегах Пактола и в тех местах, где, по преданию, странствовал Язон: шкуры черных баранов привязывают к шестам и тащат их по дну реки, которая очень глубока.
Вечером побывал у Шабрие. Он был в постели.
Обед у Борно.
Обедал у Делангля. Затем был у г-жи Блоквиль; там же была г-жа Оссонвиль.
Утром работал над Христом для г. Роше. В половине четвертого в церкви Сен-Сюльпис. Рисуем картон для плафона.
Возвращаюсь к обеду; сплю весь вечер, несмотря на намерение пойти повидаться с Отраном; около двенадцати ложусь окончательно.
Вечером прочел Женни несколько сцен из Аталии91.
Обед у г-жи Вийо.
Обед у г-жи Форже. Все эти обеды сведут меня в могилу.
193
13 Заказ 736
25 апреля
26 апреля
27 апреля
28 апреля
29 апреля
1 мая
2 мая
3 мая
4 мая
5 мая
6 мая
7 мая
8 мая


Прекрасный полутон для фона, с изображением земли, скал и т. д. В скале, позади Ариадны, тон из умбры натуральной и белил в соединении с желтой камедью.
Горячий локальный тон для тел рядом с камедью и киноварью: желтый цинковый, зеленый цинковый, кадмий, немного умбры и киновари. Зеленый того же рода: светлый хром, желтая охра, зеленый изумрудный. Светлый хром несомненно лучше всего- этого, но он не надежен; беря его, приходится отбрасывать все цинковые вообще.
Прекрасный оттенок, если соединить с этим тоном тон из- белил и камеди.
Прусская синяя, охра-рю, зеленый нейтральный, который хорош для тел.
Камедь желтая, охра желтая, киноварь.
Сиена натуральная, кассель.
Эти зеленоватые тона дают великолепный локальный тон в соединении с красным Ван-Дейком или с индийским и белилами, со смешанным серым, тоже глухим.
Умбра, белый кобальт. Красивый серый.
Этот тон в соединении с киноварной камедью дает прекрасный полутон для молодых тел.
В соединении с киноварной итальянской землей получается более горячий локальный тон.
9 мал у Бенуа. Днем в церкви Сен-Сюльпис, затем к Уильду92
и к Альберте.
10 мая Живописный эскиз для друга Дютилье. Рисунок для Вея.
11 мая Щ Заказать Гаро картон для оборота картин. В три часа у ба¬
рона Мишеля. Он мне сказал, что все средства его друзей-меди- ков лишь обострили его болезнь; неизвестно отчего у него сделался катар мочевого пузыря. Только диета радикально излечила его. Он больше не пьет вина.
12 мая Был Рикур.
Всегда кажется, что мы недостаточно образованны. Рисунок Энгра. Бутыль жирного масла и белого масла от Декана. Отсутствие всякой фальши в искренних людях. Неотступно учитесь вначале, а выйдя на арену, делайте ошибки, если это неизбежно,— но творите свободно!
194


Вечером, не надолго, к г-же Форже.
15 мая
Выехал в Шамрозе в четверть двенадцатого по Лионской железной дороге. Проливной дождь в Вилльнев-Сен-Жорж, как и в прошлом году и как почти каждый год.
День полного бездействия. Завтра должны оклеивать обоями комнату. Я сплю почти весь день, не решаясь выйти. Читаю Опыт о правах и в полном восторге от него.
Набрасываю композицию все утро, пока оклеивают комнату.
О судьбе души после смерти. Читаю об этом в статье О естественной религии г. Жюля Симона в Пресс: «Для всех, кто не подчинил свой разум какому-нибудь авторитету, считающемуся непогрешимым, остается совершенно неведомым, каково будет наше существование после смерти...» и т. д.
«Можно думать, что после смерти мы станем новыми существами, условия бытия коих не будут иметь какого-либо подобия с теми, в каких мы пребываем ныне...»
Г-н Симон пробыл несколько месяцев в материнском лоне: какое представление у него об этом своем существовании? А так как это существование, составляющее частицу его нынешнего состояния, ему неведомо, то откуда, говоря здраво, ему знать, что с ним будет, когда смерть бросит его в иное состояние?
Декарт, хоть и был верующим, писал принцессе Елизавете: «Что касается нашего состояния после ухода из жизни, то, оставляя в стороне то, чему учит нас религия, признаюсь, что если следовать одному лишь природному разуму, то мы можем сделать много выигрышных для себя предположений и обольщаться чудесными надеждами, но чего-либо достоверного у нас нет».
Я начинаю работать.
Г-жа Вийо приехала в Шамрозе со своей маленькой Стеллой. Они пообедали со мной и вечером вновь уехали.
Достать желтой неаполитанской у Эдуарда. Сигары из Манил лы. Портативный небольшой альбом для набросков.
Сделать приготовления, пока я в Париже, чтобы можно было скопировать Медею, пока буду жить в Шамрозе.
Шамрозе,
17 мая
18 мая
19 мая
20 мая
22 мая 26 мая
195
13*


Двинул работу над картиной для г. Бурюэ и Овидия. Импрессарио, музыка Моцарта. «Буфф-Паризьен».
Купить номер Пресс от воскресенья 25 мая со статьей Сен- Виктора о Сиде93. Мавританские этюды для картины г. Те- деско. Мятные лепешки.
Пойти навестить г-жу Ламэ.
Я много работал в Шамрозе. Набросал на холсте сюжет, который начал уже много лет назад, но так и не кончил: Сын, уносящий тело отца с поля битвы, там же набросал Тамплиера, похищающего Ревекку из замка Франтебеф во время разграбления и пожара.
Сделал также набросок Лошадей, дерущихся в конюшне {Марокко) и небольшую вещь — Лошадь на свободе: хозяин собирается ее седлать, пока она играет с собакой.
Продвинул эскизы для г. Гартмана Уголино, Положение €о гроб и др.
Сегодня утром получил письмо от Бушеро, извещающего меня о своем приезде.
Выехал вечером с последним поездом.
Париж, Бушеро приехал и разбудил меня в середине дня; я был
27 мая рад повидаться с ним. Он будет обедать у меня в четверг.
29 мая Обедал дома с Бушеро.
30 мая «...что касается красоты лица, то ни одна женщина не
могла сравниться с ней... Между тем ее черты не отличались правильностью того шаблона, который нас ложно приучили чтить в классических произведениях языческого искусства. Не существует совершенной красоты,— говорит лорд Верулам- ский, разбирая различные виды красоты, — без известной неправильности пропорций» (Эдгар По).
Днем я ходил пригласить Ф. Л еру а прийти в понедельник отобедать ко мне с Бушеро; было очень приятно повидаться с ним.
Возвратясь домой, продолжал чтение Эдгара По; это чтение пробуждает во мне то чувство таинственного, которое некогда сильно увлекало меня в моей живописи и которое постепенно исчезло под влиянием моих работ с натуры, аллегорических сюжетов и т. д. Бодлер в своем предисловии говорит, что моя живопись вызывает чувство неведомого идеала, влекущего к ужасному. Он прав; но то непонятное и бессвязное, что
196


примешивается к измышлениям Эдгара По, совсем не в моем духе. Его метафизика и его исследования природы души и будущей жизни необычайно своеобразны и наводят на долгие размышления. Ван Кирк, говорящий о душе во время магнетического сна,— это глубокий и странный отрывок, погружающий нас в мечту. Есть известная монотонность в фабуле всех его историй; по правде говоря, только фантасмагорический свету каким он озаряет свои неясные, но устрашающие образы, составляет очарование этого странного и оригинального поэта и философа.
Вчера, выйдя из ратуши, я отправился на знаменитую сельскохозяйственную выставку. Все потеряли голову; все в восторге от этих замечательных выдумок: от сельскохозяйственных машин, от скота, приведенного на это братское соревнование всех народов; нет такого мелкого буржуа, который, выходя оттуда, не почувствовал бы себя гордым оттого, что родился в такой замечательный век.
Что касается меня, то я испытывал глубочайшую грусть среди всего этого несуразного зрелища; бедные животные не понимают, чего от них хочет эта глупая толпа; они не знают своих случайных сторожей; что же касается крестьян, сопровождающих дорогих им питомцев, они лежат возле них, бросая на праздных посетителей внимательные и беспокойные взгляды, готовясь ответить на ругательства или злые выходки, которых им приходится опасаться.
Простого здравого смысла было бы достаточно, чтобы убедиться в бесполезности этого предприятия еще до его осуществления. Самый вид этих животных, столь отличающихся видом и происхождением, достаточно доказывает, насколько бессмысленно было перевозить их сюда, отрывать их от родного климата и от тех условий, в каких они росли. Природа хотела, чтобы корова была маленькой в Бретани и крупной в Швейцарии. Неужели необходимо было издалека привозить сюда и собирать вместе всех этих животных?
Войдя на эту выставку машин, изобретенных для того, чтобы пахать, сеять и жать, я почувствовал себя как бы в арсенале, среди военных приспособлений. Такими представились мне все. эти баллисты, катапульты, грубые орудия с железными остриями, все эти колесницы, вооруженные косами и острыми лезвиями; все это кажется орудиями Марса, а никак не белокурой Цереры.
июня
197


Сложность этих устрашающих инструментов странно противоречит их невинному назначению. Как! эта ужасная машина, снабженная остриями и крюками, ощетинившаяся острыми лезвиями, должна добывать для человека его хлеб насущный? Плуг, вызывавший во мне всегда удивление тем, что он не нашел себе места в числе созвездий подобно лире или колеснице, станет просто заброшенной вещью. Лошадь тоже отжила свой век.
Паровые машины с кранами, рычагами и пламенной пастью— это кони будущего божества. Грохот их колес наводит страх и ужас, и, будь жив Дон-Кихот, он направил бы на них свое копье... и т. д.
Оставьте Венгрии ее волов, отягощенных огромными рогами, с которыми они не знают что делать!.. К чему нам в наших равнинах эти коровы, спустившиеся сюда с альпийских высот Швейцарии? Эти безрогие или рогатые быки, столь различные по своему складу и требующие совершенно разного ухода и корма, в зависимости от климата?
Что же касается овощей, выращенных в искусственной влажности и тепле, они играют для всех этих зевак из Аржан- тейля роль картонных образцов репы или спаржи, скорее пригодных изумлять взгляд, нежели вызывать аппетит. Все эти маленькие лужайки, окаймленные газонами, специально здесь устроенные, напоминают мне садики, которые при играх устраивают дети, втыкая веточки в землю.
Ведные, обманутые народы, вы не найдете счастья в освобождении от труда! Взгляните на этих праздношатающихся, вынужденных влачить бремя своих дней и не знающих, что делать со своим временем, которого станет еще больше с помощью этих машин. Когда-то путешествие служило им развлечением. Стряхнуть с себя застой будней, увидать другие места, другие нравы — все это помогало в борьбе со скукой, которая преследует и одолевает их. Теперь же их перевозят с места на место со скоростью, которая не дает возможности что-либо видеть; они отсчитывают этапы по станциям железных дорог, похожим донельзя одна на другую. Они могут объехать всю Европу, н, однако, им будет казаться, что они не выходили из этих пошлых вокзалов, которые словно нарочно преследовали их повсюду, так же как праздность и неспособность


наслаждаться чем-нибудь; различие костюмов и обычаев, в поисках которых они отправились на край света, вскоре станет им казаться весьма однообразным.
Даже турки, прогуливавшиеся в туфлях и в халате под своим благословенным небом,— и те облачились в пакостные костюмы так называемых цивилизованных народов. Они надели узкую одежду, рассчитанную на те страны, где свежий воздух является врагом, от которого следует защищаться; они облюбовали монотонные цвета, свойственные северным народам, живущим в грязи и холоде. Вместо того чтобы спокойно любоваться видом Босфора, сияющего под солнцем, они запираются в тесные залы, где смотрят на представления французских водевилей. Все эти водевили, журналы, весь этот шум из ничего вы встретите во всех частях света, так же как и вокзалы с их фонарями и дикими свистками.
Нельзя будет сделать и трех лье без этого варварского аккомпанемента: скоро все поля и горы будут перерезаны рельсами; люди будут встречаться, как птицы, в воздухе... Видеть что-либо потеряет смысл. Надо будет приезжать лишь для того, чтобы скорее уехать. Будут ездить с Парижской биржи на Петербургскую, все будут заняты только делами, так как не надо будет уже собирать жатву собственными руками или сохранять и улучшать поле неусыпными заботами. Эта жажда наживы, которая приносит так мало счастья, обратит всех в дельцов. Говорят, что эта лихорадка, в той же мере необходима для жизни общества, как настоящая лихорадка, по словам медиков, необходима при известных болезнях для организма человека. Что же это за болезнь, бывшая неизвестной всем ныне исчезнувшим народам, которые тем не менее сумели поразить мир неоспоримо великими и полезными начинаниями и завоеваниями в области великих идей, обширными затратами, которые были сделаны, дабы усилить блеск государства и тем самым возвысить граждан в их собственных глазах? Почему не направить эту неукротимую деятельность на прорытие обширных каналов, призванных бороться с ужасными наводнениями, которые порой разоряют нас, или на сооружение плотин, способных противостоять им? Именно это сделал Египет, сумевший обуздать воды Нила и воздвигнуть пирамиды, защищающие его от песков пустыни; это сделали римляне, покрывшие весь древний мир сетью своих дорог, мостов, как и своими триумфальными арками.
199


Но кто сможет воздвигнуть плотину против дурных наклонностей? Чья рука сможет ввести в русло дурные страсти? Где тот народ, который построит преграду против алчности, низкой зависти, клеветы, загрязняющей честных людей, при молчании или бессилии закона? Когда, наконец, другая, безжалостная машина — печать — будет дисциплинирована? Когда честь и репутация честного или выдающегося человека, окруженного завистью, не будет служить прицелом для отравленной клеветы первого встречного?
(Присоединить все это к размышлениям от мая месяца 1853 года, по поводу идей Жирардена о механической обработке земли во Франции.)
8 июня Обед у княгини, уезжающей послезавтра и просившей менят
через Гржимайло, пожертвовать для нее одним днем.
9 июня Обед очередного понедельника. Вечером у Отран.
10 	июня Должны приехать г-жа Пелуз и Маргерит. Обедал у Маргерит.
Снова увидел Маленького Христа; он доставил мне удовольствие. Особенно меня поразила скорбящая Богоматерь на заднем плане. Несомненно, среди великих мастерок есть гении порывистые, недисциплинированные, которым кажется, что они следуют законам искусства, тогда как они послушны лишь своему чутью, вводящему их порой в заблуждение. Микеланджело, Шекспир, Пюже — вот люди, которые не руководят своим гением, но сами руководимы им. Корнель является в этом смысле наиболее разительным примером: спускаясь с небес, он падает в грязь. Но зато именно эти люди являются инициаторами и пастырями стада. Это памятники, часто необработанные, но вечные, возвышающиеся как будто среди пустыне среди наиболее утонченных цивилизаций, для которых они одновременно являются и точкой опоры и постоянным мерилом в силу бессмертной выразительности личных своих качеств.
Но существуют также, несомненно, благодатные гении, следующие своим природным склонностям, но умеющие владеть ими. Вергилий или Расин всегда далеки от чрезмерностей: они продолжили путь, уже проложенный до них гигантами; они оставили позади себя эти необработанные скалы, излишне дерзновенные посягательства; они завоевывают сердца неоспоримыми достижениями.
200


Когда люди первой породы пытаются переделать себя и начать действовать методически, они впадают в холодность и становятся недостойными самих себя, или, вернее, перестают быть собой. Люди второго образца, умея обуздывать свое воображение, могут управлять собой и переделывать себя по своей воле, не впадая в противоречия или в грубые ошибки.
Локальный тон для старшего ребенка во второй Медее: И июня коричневый, красный и белый. Резкость смягчилась от горячих тонов теней, слегка оранжевых, когда светлые места приглушались зеленым, розовым, желтым и белым.
Светлые места Медеи — ее щека, грудь, торс и т. д. Взяты тона из умбры белой и желтой камеди и камеди с белилами.
Кадмий с красными тонами; однако надо еще немного тонов из красно-коричнево-белого с желтой камедью, умброй и белилами. (Эта последняя смесь превосходна для ряда коричневатых тонов.)
Тон зеленовато-розовый, горячий для щек смуглой и свежей женщины дадут кадмий с белилами, светло-желтый цинк с изумрудно-зеленым, белила с камедью или киноварь с камедью, смотря по нужному эффекту. Белила с изумрудно-зеленым, относящимся к холодно-зеленым, прекрасно гармонируют с первым тоном.
Заменяя кадмий охрой-рю с белилами, получаешь локальный тон для более смуглых тел: киноварь в соединении с белилами — также уместна здесь вместе с желтым цинком и зеленым.
Смесь всех этих тонов образует замечательный локальный тон для тел.
Обедаю, сидя рядом с Обером в ратуше. Он говорит мне, 14 июня что, несмотря на свою счастливую жизнь, он не хотел бы начать жить снова из-за тысячи различных огорчений, какими усеяна жизнь. Это стоит отметить тем более, что Обер — тип чистого сладострастника; в том возрасте, в каком он находится, он еще наслаждается связью с женщиной. Величайшим из благ является, по-видимому, спокойствие; почему же в таком случае не начинать заранее с того, чтобы выше всего ставить спокойствие? Если человек неизбежно должен прийти в один прекрасный день к признанию, что спокойствие есть высшее благо, то почему не устроить себе жизнь так, чтобы она давала нам этот заранее установленный покой, смягченный некоторыми
201


радостями, далекими от ужасного смятения страстей? Однако до какой степени надо следить за собой, дабы уберечь себя от них, когда они уже вплотную надвигаются на нас...
21 июня Обед мэров. Я долго обсуждаю с Женни одно важное дело.
24 июня Вечером у Тьера. Сделал ему комплимент по поводу его
совета!
Деларош также был там; он строит из себя вертопраха, маркиза.
25 июня Одолжил Андрие двадцать три гравюры из издания Admi-
randae romanae antiquitates.
Полутон густой или светлый для тела, примешиваемый к кадмию или к киновари или камеди: итальянская земля натуральнаяI, черная краска и желтая камедь, зеленый цинковый или светло-изумрудный. Этот тон заготовляется как темный, но, введя в него больше белил, получаешь натуральный светло- зеленый тон, гармонирующий с любым другим.
28 	июня Выехал в Шамрозе в пять часов: по дороге встречаю Бека. Дьявольская жара.
На железной дороге встречаюсь с Шевалье, который непременно хочет, чтобы я пришел к нему пообедать или позавтракать. Намечаем для этого понедельник.
.29 июня Написать Гиймарде. Поговорить с Гаро относительно Леру из Пасси.
Нашел в Пресс, в статье Пелльтана о пресловутом прогрессе, следующую цитату, извлеченную из последних трудов великого государственного человека, которому мы обязаны столькими опытами этого бесконечного прогресса; эта цитата вызывает глубокую печаль в его ученике, который отвечает на его поучения, едва сдерживая рыдания.
«Бесконечный и непрерывный прогресс есть не что иное, как Химера, много раз опровергнутая историей и природой; но относительное совершенствование, местное, временное, может быть сочтено истиной и т. д. Человечество непрестанно поднимается и вновь спускается, следуя своим путем, однако оно спускается и поднимается не до бесконечности».
Обедал сегодня с Вийо и его женой. Весь вечер проговорили о живописи; это привело меня в хорошее настроение.
202


Приехав вчера, я был недоволен тем, что оставляю здесь Эрмииию и Буагилъбера, похищающего Ревекку, эскизы для Гартмана и т. д.
Мишель Шевалье зашел за мной в три часа; я боялся та- 30 кого завершения дня, но все сошло довольно хорошо. Он познакомил меня со всей своей родней. Он подарил мне колос риса, привезенный им из Египта. Возвращался вечером пешком, довольно усталый. Думал, что встречу по дороге мою бедную Женни.
Вечером пошел к Паршапу. Вялость мысли. Заходил за 1 г-жой Вийо, чтобы вместе пойти к Паршапу. Мы с ней прошлись по ее саду. Она в восторге от Дюма-сына.
Вечером у Родригес я застал только его мать и молодежь. 2 Он появился тогда, когда я уже уходил.
Г-жа Вийо заходила ко мне вместе с Дюма, который при- з ехал к ней на целый день. Я был у нее к обеду вместе с Доза, г-жой Эрблен, Биксио и г-жой Барбье, которая появилась, пережив по пути целую одиссею, закончившуюся тем, что она‘ добралась до Жювизи в тележке мясника.
Кажется, именно в этот день я получил письма из Парижа. Мой кузен собирается приехать на следующей неделе, я же уезжаю в понедельник.
Провожу весь день дома. За день переписал Эрмипию, 4 к своему большому удовлетворению. Накануне была очередь Уголино, который также сильно нуждался в подновлении.
После обеда клонило ко сну, и я улегся спать, не сделав прогулки.
Работал над Арабом, седлающим лошадь. Около двух часов б прогулка в поисках Женни, которую так и не нашел. Я дошел почти до Суази. Поднимаюсь к Приерскому дубу, но, не доходя до него, сворачиваю по аллее Фужер и дохожу до Байве. Ходил взад и вперед, разыскивая Женни, затем, пройдя по аллее Дравена и вдоль стен парка, поднялся к антенскому дубу той же дорогой, по которой мы шли однажды вдоль ограды Канда. Уселся против этого гиганта; вокруг него теперь
июня
июля
июля
июля
июля
июля
203


все вырублено. Почти вздремнул там на минуту; вернулся по извилистой аллее, идущей из Менвилля в Шамрозе.
Возвратясь домой, еще поработал, довольно успешно, над наброском головы лошади и немножко подремал до пяти часов.
Затем у Барбье. Очень веселый обед и вечер. Приехала г-жа Франкети и оживила общество. Г-жа Барбье не в такой мере, как г-жа Вийо, восторгается умом Дюма-сына. Сам Барбье справедливо заметил, что нет ничего утомительнее его постоянной игры слов и его острот по всякому поводу.
8 июля Начал для Тедеско Пейзаж в Танжере на берегу моря. На¬
чать писать Мавританский фонтан. Отплытие корабля, Процессия в Танжере, Приношение подарков, Базар в Мекнезе— в маленьком альбоме для набросков.
Мой милейший кузен приезжает в половине двенадцатого.
9 июля Сказать Гаро о литографии Леру с картины, которую я ему
дал.
10 июля Гиймарде и племянник Ламэ обедают у нас.
11 июля Отправляюсь в Совет. Повидать Бюлоза, в связи с работой
Ламэ.
12 июля Куда я девал маленький пейзаж маслом, написанный с на¬
туры? Мне кажется, что я отдал его дублировать.
Мы с кузеном едем смотреть Ученых женщин и Амфитриона 94.
18 июля У меня обедал Гиймарде.
21 июля Я с кузеном на обеде у Гиймарде.
22 июля Отъезд кузена. Провожаю его в чудное солнечное утроу
умирая от желания уехать вместе с ним.
24 июля Работал над Медеей.
С момента отъезда кузена никуда не выхожу. Я закрыл мои двери для всех и погрузился в полное одиночество.
28 июля Вновь принялся за работу в церкви вместе с Андрие. Он работал до 17-го, чтобы дотянуть до месяца, я же уехал в Шамрозе 2-го или 3-го.
204


Сегодня я не попал в церковь Сен-Сюльпис, так как должен •был поехать в первый раз в Валь. Там встретил Шэ и Далабера, <с которыми вернулся вечером назад. Несколько сожалею, что -обещал г-же Фульд снова приехать в субботу.
Наиболее прекрасные произведения искусства — те, которые выражают чистую фантазию автора. Отсюда — низкий уровень французской школы в скульптуре и в живописи, ибо на первое место здесь ставится изучение модели, а не выражение чувства, владеющего художником или скульптором. •Французы во все времена из-за своего увлечения стилями или из-за пристрастия к школам становились на этот путь, считая •его единственно правильным, между тем как он является самым ложным из всех. Их рассудочность приводила к тому, что...
После утренней работы в церкви отправился в пять часов в Сен-Жермен чтобы попасть в Валь. Ехал вместе с г. Ромильи и его физическими приборами. Г-жа Фульд выехала раньше •с Пасторе. По обычаю этого дома, в десять часов я удалился к себе в комнату. Лег только в полночь; бродил по комнате и по маленькой гостиной, любуясь всем этим роскошным убранством, но нисколько ему не завидовал.
Провел день в Валь. Беседовал с г. Фульдом в библиотеке. Г-жа Фульд рассказывает мне о своей болезни.
Прогулка с ней и Ромильи по лесу и затем в карете. Стоит 'Страшная жара уже более пятнадцати дней.
К обеду приехал Ланье. Он никак не может примириться о тем, что стареет. Молодой Ахилл Фульд тоже приехал к обеду и уехал назад вместе с нами.
Ждал Луи Фульда, но он не пришел. Работал над Берегом моря в Танжере, ибо был не в силах идти в церковь. Ускользнул также от вчерашнего Те Deum и банкета в муниципалитете.
Работал в церкви, изрядно устал, — уже две недели успешной работы. Обедал с Швитером на улице Монторгейль. Бедный малый, у него кружится голова от блестящих знакомств; ^боюсь, что ему придется здесь пережить разочарование. Я его очень люблю.
Обещал г. Роберу из Севра написать картину для одного из его друзей, приблизительно к январю.
7 августа
8 августе
9 августа
10 августа
15 августа
16 августа
18 августа
205


25 августа
26 августа
27 августа
7 сентября
25 сентября
29 сентября
Получил письмо, в котором меня просят поделиться моими воспоминаниями и перепиской. Мне было грустно от этого преждевременного напоминания о последнем «прости».
Сегодня снова начал писать Иакова в церкви Сен-Сюльпис. Много сделал за день, прошелся по всей группе в целом и т. д. Подмалевок был очень хорош.
Веду жизнь отшельника, и все мои дни похожи один на другой. Целыми днями, за исключением воскресений, работаю* в церкви Сен-Сюльпис и не вижусь ни с кем...
Из моего окна я вижу обнаженного рабочего, настилающего* паркет в галерее. Сравнивая цвет его тела с известью наружной стены, замечаю, насколько сильно окрашены полутона тела в сравнении с неодушевленными предметами. То же самое наблюдал я третьего дня на площади Сен-Сюльпис, где какой-то шалун вскарабкался на статуи вокруг фонаря, освещенные солнцем: матовый оранжевый цвет в освещенных местах, очень яркий фиолетовый — в местах перехода в тени, и золотистые рефлексы — в тенях, выделяющихся на земле. Оранжевый и фиолетовый попеременно преобладали или смешивались. Золотистый тон имел зеленый оттенок. Тело получает свою настоящую окраску только на открытом воздухе и, главным образом, на солнце; стоит человеку высунуть голову в окно, и он уже становится совсем другим, чем был, сидя в комнате; отсюда нелепость этюдов, сделанных в ателье и лишь передающих фальшивый цвет.
Сегодня утром видел под окном, против дома, уличного певца; это и навело меня на мысль записать все это.
Отослал в Пасси все, о чем меня просили.
Написал также кузену по поводу письма Сен-Рене Тайандье.
Последний день моей работы в церкви Сен-Сюльпис. Работал, как и два предыдущих дня, над Детьми.
Сегодня вечером, гуляя, встретил Годда95. Он рассказал мне, что из писем Латура видно, что у него от природы была до- крайности неуклюжая рука и что только неустанным трудом он достиг своей виртуозности. Он привел мне еще один пример.
206


В семь часов выехал в Ант. Разочарование на железной дороге: поезд не останавливается в Шалоне. Г-н Блез из Вогезов, которого я весьма кстати встретил, уговаривает меня все же ехать. В половине одиннадцатого в Шалоне. Осмотр города. Собор, надгробные плиты, Нотр-Дам — переход от романского стиля к готике.
До двух с лишком часов ждал экипажа. В начале этого пути в Сент-Менегульд я почувствовал, насколько путешествие в экипаже усиливает мечтательность, в противоположность железной дороге; но вскоре все это исчезло от неудобства езды по тряской и однообразной дороге.
Приезжаю в Сент-Менегульд около шести часов. Там меня ждет мой кузен, с которым мы добираемся до Ант, где весело ужинаем.
Проливной дождь почти до двух часов. Единственно, что мне остается,— это прогулка по цветнику.
Вечером поднялись к скалам; собака выгнала кролика.
В этот день, кажется, мы ходили удить рыбу. Кузен Делакруа предпочел охотиться.
На обратном пути к нам присоединился добрейший мировой судья. Затем веселый обед.
Великолепное утро! После завтрака на скамейке занимаемся чтением басен Лафонтена и наслаждаемся прекраснейшим солнцем.
Состояние здоровья мало удовлетворительно. Весь день мучился желудком.
Утром рисовал дом в отдалении: очень красивый эффект. Ответил Беррье, от которого вчера получил письмо.
Утром рисовал баранов; мы поднимались вверх вслед за стадом. Чувство удовольствия, вызванное хорошей погодой.
О трудности переводов. Возвратившись, читал перевод Данте и других. Я заметил, как неприспособлен наш прозаический язык для перевода поэтов, столь непосредственных, как Данте. Необходимость подыскания рифмы или желание устранить в ульгарность какого-нибудь слова заставляет прибегать к уверткам, вызывающим раздражение, а ведь еще накануне мы читали Лафонтена, также очень непосредственного, хотя и более замысловатого, но умеющего все сказать без ненужных прикрас и уверток.
Ант у
1 октября
2 октября
3 октбяря
4 октябр я
5 октября
207


*в октября
7 октября
£ октября
Надо говорить только то, что нужно сказать,— вот качество, которое должно соединяться с элегантностью. Братьям Дешан и еще некоторым современным поэтам, которые почувствовали, подобно мне, насколько безвкусна наша поэзия, имеющая для всего готовые формулы и живущая все еще XVIII веком, удалось в некоторых местах передать силу чувства подлинника. Но все же это остается варварским наречием, каким-то иностранным языком,— словом, все это звучит не по-французски и лишено всякого изящества. Гораций, которого мы читали после Данте, обладает изяществом и не меньшей силой. Подлинный поэт немыслим без этих двух свойств.
Вечером за столом. Обедаем очень поздно. Налетела целая стая двоюродных братьев, к великому и вполне законному неудовольствию моего кузена. Мы мирно заканчивали в это время обед; пришлось разогреть кушанья, потесниться и, не упуская своей доли и держа вилки наготове, наблюдать, как вся эта орава набросилась на еду.
Гулял при свете ярко сверкавших звезд.
Утром, когда все вновь прибывшие садились за стол, я скрылся.
Поднялся на вершину холма, чтобы оттуда взглянуть на дом кузена.
Разговоры, прогулка под ореховыми деревьями и т. д. В час—обед. Остаток дня сложился неудачно из-за раннего обеда. С утра рисовал широко раскинувшийся вправо пейзаж, который с пометкой 6 октября я набросал в альбом. Это и заставило меня запоздать к завтраку.
После завтрака избег первой части прогулки и присоединился к остальным на полдороге, пройдя через сад.
Как утром, так и сейчас природа пробудила во мне самые отрадные чувства.
Вечером мы скрылись в бильярдную, освещенную несколькими свечами: крюшон и партия в бильярд помогли нам скоротать время до одиннадцати часов.
Рано утром прошел через сад к холмам и дальше в лесок; рисовал подсолнечники.
В семь часов мы выехали в Живри. Чудное солнце. Я сделал последний набросок крутого склона из окна, выходящего на север...
208


15, Пейзаж блиа Шамроае. 1853


1дч Пейзаж


Видел Невиль-о-Буа, родину Лавалетт. Видел и чуть было не сказал — вновь увидел Живри! Это место, которое я знал только по рассказам других лиц, пробудило во мне воспоминание о них и сладкое волнение. Я увидел дом, где родился мой отец; мне кажется, он остался почти таким, каким был тогда; каменная плита, под которой похоронена моя бабушка, еще уцелела в углу кладбища, которое будет отчуждено, как это теперь делается со всем. Этому праху придется переехать на новое место, как торговцам, которым приказано поставить ларек на другой улице.
Там я видел одного из старых Делакруа, бывшего офицера, одетого в блузу, который, узнав, кто я, жал мне руки почти со слезами на глазах.
Я не совсем здоров и присутствую на завтраке доброго судьи, не притрагиваясь почти ни к чему.
Пруд в Живри и т. д.
Мы уезжаем около половины одиннадцатого вместе с мировым судьей. Пересекаем часть леса.
Видел Ле-Шателье, откуда родом Беррье; там жили и Во- реали. Слушаю рассказ об их истории.
Приехали в Ревиньи; оттуда выехал около двух часов и большую часть дороги совершил один. Наслаждался этим путешествием при чудной погоде.
В первый раз ночевал в моей новой квартире в третьем этаже.
Набросал масляными красками по памяти два вида. Be- Париж, чером узнал от Буассара о смерти бедняги Шассерио96. 9 октября
Похороны бедняги Шассерио. Встретил там Доза, Диаса 10 октября и молодого Моро 97, живописца. Он довольно приятен. Возвращался из церкви с Эмилем Лассалем.
В семь часов выехал в Фонтенбло и около часу, в хорошую Ожервилъ, погоду, прибыл в Ожервиль. Первая часть путешествия, когда Н октября едешь лесом, очень приятна.
В Ожервиле меня встретили Батта, Кадильян, Ришом и невестка Беррье; сам он на два дня уехал в Париж.
Чтобы наслаждение было полным, необходимо, чтобы оно 12 октября дополнялось воспоминанием; однако, к несчастью, невозможно одновременно наслаждаться и вспоминать о наслаждении,— это идеал в соединении с реальностью. Память, очищая счастли-
14 Заказ 736
209


вые мгновения от всякой примеси, создает тем самым необходимую иллюзию.
13 октября
15 октября
17 октября
18 октября
19 октября
Вид этого леса и пение дрозда вызывают во мне воспоминание о подобных же минутах, память о них мне приятнее, нежели то, что я испытываю сейчас.
Удовлетворение самим собой — это величайшее удовлетворение, однако и это не так нелепо, как может показаться,— мы также дорожим и мнением других о нас. Разница в том, что одни ищут этого удовлетворения в добродетели, другие — во внешних преимуществах, возбуждающих зависть.
Любуюсь множеством паутинок, которые стали заметны, так как утренний туман покрыл их капельками. Какое количество мух или насекомых должно попасть в эти сети, чтобы прокормить тех, кто их ткет, и какое множество этих последних станет добычей птиц и т. д.
Нашел улитку, пятна которой в точности воспроизводят пятна пантеры: широкие кольца на боках и спине, переходящие в пятна и точки на голове и на животе, таком же светлом, как у четвероногих.
Читаю в книге Абу о Греции: «Можно сказать, что греческий народ не имеет ни малейшей склонности к разврату и соблюдает во всех наслаждениях воздержанность. Его можно назвать бесстрастным, и я думаю, что он всегда был таким, так как чудовищные привычки, в которых его обвиняют историки...» и т. д.
Он утверждает также, что греки не способны к земледелию; боюсь, что он прав. «Земледелие требует большего терпения, большего упорства и большей последовательности, чем это было у эллинов!» и т. д.
Прогулка перед обедом с Ришомом и Батта по маленькой лесистой дороге у подножия скал, которые я рисовал два года назад; возвращались мимо мельницы Бодон. Прелестные пейзажи при вечернем освещении.
Прогулка с Беррье и Кадильяном по равнине. Вид сверху. Наружная стена парка. Эта совершенно плоская равнина без песчаных дорог произвела на меня чарующее впечатление.
210


Ajfc
Л i/Ш
Милейший Кадильян испытывал то же чувство; нам казалось, что здесь дышится как-то вольнее.
Беррье передал мне вечером слова Пари- зе, что каждое более или менее значительное открытие в медицине уясняло ему или делало понятным какое-нибудь из неясных положений Гиппократа.
Каждый вечер, пока все эти господа заняты своей бесконечной партией бильярда, я прогуливаюсь перед замком. В начале недели любовался чудным лунным светом. Затем у нас было почти полное затмение, окрасившее луну в тот кровавый цвет, о котором упоминается у поэтов. Беррье уверял меня, что не помнит этого сравнения: по-видимому, у него с поэтами получается то же, что у Паризе с Гиппократом. Великие люди замечают то, чего не замечают обыкновенные; именно поэтому они и становятся великими; однако часто то, что они открыли и о чем оповещают во весь голос, остается непонятным и с пренебрежением отбрасывается теми, к кому они обращаются. Время, но чаще другой человек того же порядка, снова открывает то же явление, что и они, и, в конце концов, разъясняет толпе его истинный смысл.
Мне хотелось бы припомнить, есть ли у Вергилия, в его изображении бури, образ неба, вращающегося над головами матросов. Мне пришлось наблюдать нечто подобное по дороге в Танжер при порывистом ветре, когда ночное небо оставалось безоблачным и из-за качки судна казалось, что луна и звезды находятся в непрерывном и быстром движении.
^ д
Выехал из Ожервиля с Беррье и Кадильяном. Чудная погода. Шамроае,
Я все еще сохраняю тот вкус к природе, ту свежесть впечат- 21 октября лений, которая обычно бывает уделом молодости. Думаю, что большинству людей это вообще неведомо. Они говорят: сегодня хорошая погода, или: вот большие деревья, но все это не наполняет их тем чувством своеобразного, восхитительного упоения, которое является не чем иным, как живой поэзией.
От Этампа до Жювизи совершаю путь вместе с моими спутниками. В одном вагоне с нами едет очень красивая женщина — ее своеобразная красота кажется созданной для живописи. Она поразила даже моих друзей, один из которых, являясь во многом исключительным человеком, остается французом в отношении тех чувств, о которых я упоминал выше. На следующий день я по памяти сделал набросок этой красивой особы.
211
14*


22 октября
23 октября
2£ октября
1 ноября
Приехал в Шамрозе около двух часов. Женни не получила письма, в котором я предупреждал ее о приезде.
Генерал пригласил меня завтра на обед с Пелиссье. Сегодня я отказался от приглашения к г-же Барбье.
Обед, которым меня накормили, и то, что я легкомысленно лег тотчас после него, сделали меня больным на два дня.
Пребываю в плохом настроении, чувствую себя днем больным, но тащусь к Паршапу и присутствую на его обеде, где Пелиссье так и не появился и где я едва мог съесть кусок жаркого.
Весь день нездоровилось, но все же работал над Арабом, седлающим лошадь.
Около трех часов прогулка по лесу с моей бедной Женни, которая от этого прямо-таки счастлива.
По возвращении почувствовал себя совсем плохо, разболелась голова. Лег спать не пообедав.
У Барбье обедал Мериме. Я не смог прийти, хотя мне надобно было расспросить его об этикете приемов в Фонтенбло.
Чувствую себя лучше. Слегка завтракаю. Маленькая прогулка в туфлях к фонтану Байве и легкий обед, с которым я справляюсь.
Кофе по-афински из книги Лбу: «Поджаривать зерна, не мешая их; затем мелко истолочь в ступке или пропустить через частую мельницу. Поставить воду на огонь и довести ее до кипения; затем снять и положить в нее столько ложек кофе и сахару, сколько чашек кофе хочешь иметь». Приготовленный таким образом кофе можно пить по десять раз в день, без всякого вреда для себя. Но невозможно безнаказанно выпивать ежедневно пять чашек французского кофе. Это зависит от того, что турецкий и греческий кофе являются разведенными, а наш концентрированным.
Сегодня утром приезжал Гаро навестить меня здесь, в Шамрозе. Он позавтракал со мной; мы много беседовали.
Обедал у Барбье. Родаковский сообщил мне о возвращении княгини.
Днем длинная прогулка с Женни. Мы обошли места старых прогулок. Дошли до Монвилля. То, что было когда-то мелкой порослью, стало густым лесом. Удивительно хорошая
212


погода, которая установилась за последнее время, сообщает всему окружающему особую прелесть.
Вернулся из Шамрозе. На вокзале встретил г. Талабо, воз- 3 ноября вращавшегося вместе с женой и Родаковским от Мериме. Поехал к Деларошу, не заезжая домой.
Рекомендовал племянника Монфора за половинную плату 4 ноября на вакантную должность в Шаптале.
Похороны бедного Делароша. Я стоял целый час у дверей 6 ноября церкви, но холод был так силен, что мне пришлось уйти, не дождавшись конца, так как я промерз.
Утром также печальные похороны — я говорю о Татте!
Снова увидел этот салон, где мы провели столько веселых часов с добрейшей Марлиани.
Дюма-сын и Пенгильи говорили со мной о влиянии пищеварения на человека. Некто Руже, атлет по ремеслу, никогда ничего не ел перед борьбой и только тогда был вполне в форме.
Пенгильи говорил, что войска в походе лучше всего совершают переходы утром, ибо утром во время походов солдаты выступают натощак. После завтрака переход совершается гораздо труднее.
Обед в очередной понедельник. Пансерон рассказал нам, как 10 ноября после одиннадцати месяцев усиленной работы он попросил у Обера отпуск, основываясь на своем усердии в течение всего этого времени. Обер ответил ему: «Милостивый государь, когда усиленно работаешь одиннадцать месяцев, надо заканчивать и двенадцатый, чтобы не распуститься и быть в форме».
Вечером у г-жи Каве видел Абу.
Обедал у Перрье с Галеви, Обером, Клаписсоном, крайне 15 ноября любезным и предупредительным.
На Цирюльнике, с билетом Альберты. Испытал живейшее 20 ноября удовольствие, какого даже не ожидал.
Был у Россини, где встретил Дантона и Тьерри. Утром 21 ноября в Совете. Днем у Шабрие; он болен. Затем у Сен-Рене Тайандье и у Беррье, которого не застал.
213


22 ноября
23 ноября
24 ноября
25 ноября 1 декабря
в декабря 7 декабря
Тьер зашел за мной в обеденный час, чтобы поговорить об Институте98.
Отправляюсь в Сен-Жермен на обед к добрейшей Альберте; встретил у нее Сен-Жермена. Надо будет позвать его ко мне вместе с ней и Марестом. Возвратившись, застал у себя Ге- дуэна.
Я смогу послать в Салон Пейзаж с фигурами греков, Христа, принадлежащего Тройону, и Пейзаже, который я подарил Пирону, а также Овидия, принадлежавшего Фульду.
Был на открытии Генерального совета. Оттуда возвратился домой, чтобы дождаться Борно, который заехал за мной, чтобы отвезти меня на свадьбу своих дочерей.
Вечером, гуляя, я подумал, что мне следовало бы вновь приняться за мои статьи о прекрасном; там надо еще разработать много разделов.
Свадьба дочерей Борно. За обедом я сидел возле г. Барта, который посоветовал мне посмотреть в библиотеке великолепный молитвенник Анны Бретонской.
Буланже, заходивший утром, дал мне рецепт, как закрепить клеевую краску, чтобы можно было полней проходить сверху маслом, сохраняя тем самым светлый тон подмалевка: при писании клеевой краской прибавить в нее разведенного клея — на шесть долей воды одну долю клея, прокрыть сверху хорошо промасленным и ровноЧюложенным крахмалом и затем разглаживать его широкой кистью. Чтобы проходить клеевой краской по картине, написанной маслом, а также чтобы делать ею поправки на такой картине, надо примешивать к клеевой краске пива, прокипятив его, чтобы оно стало гуще.
Для лакировки живописи, сделанной клеевой краской, очень хорош лак Зёне.
Переписываю сюда письмо, отправленное мной Сулье.
Запомнить великолепный сюжет, о котором я говорил выше,— Ной со своей семьей, приносящий жертвоприношение после потопа...
Сегодня в течение часа позировал для г-жи Эрблен, там была также и г-жа Вийо. Оттуда направился в Люксембург,
214


чтобы повидать г. Менара. Он сказал мне, что то усилие мозга и глаза, с каким мы воспринимаем цвет, может служить объяснением усталости, которую в нас порождает живопись.
В самом деле, чтобы работать над живописью, мне надо быть совершенно здоровым; а для того чтобы работать пером, это не в такой степени необходимо: идеи у меня появляются даже когда я болен, лишь бы я был в силах держать перо. Перед мольбертом же, с кистью в руке, я должен быть вполне здоровым.
Обед в ратуше по случаю закрытия Генерального совета. 8 декабря Возвращался поневоле с Б., который никак не хотел отстать от меня, и т. д.
Плохое настроение, но тем не менее довольно удачно пора- 9 декабря ботал над Иоанном Крестителем, которого я предназначаю для г. Робера из Севра.
Сделал длинную прогулку от 4 до 6 часов. Париж очаровал меня. От площади Людовика XV я прошел через Тюильри и вернулся улицей де-Ла-Пэ; этот чудный сад совсем заброшен.
Сколько воспоминаний молодости он вызывает во мне!
Вечером у Тьера, где, кроме меня, был только Роже. Видел портрет работы Делароша, слабая по выполнению, лишенная характерности вещь. Можно высказывать правильные, разумные и даже интересные вещи, но все же не стать писателем; то же относится и к живописи. Фламандский портрет человека в черном, во весь рост, который он показал мне, великолепен и будет всегда нравиться именно тем, как он выполнен.
Обедал у г-жи Аннибо. Были Жизор, Галеви, Перрье, Фре- 12 декабря ми и т. д., и т. д.
Вечером в «Опера Комик», смотрел Адвоката Пателена".
Беседовал с Руланом, он очень прост и добродушен.
Моцарт пишет в одном из своих писем, что музыка может выражать все страсти, все печали и страдания людей. «Тем не менее,— говорит он,— какими бы бурными ни были страсти, выраженные в музыке, они не должны вызывать в нас отвращения, и музыка даже в самые ужасные моменты должна не оскорблять наш слух, но ласкать и очаровывать его, иначе говоря, всегда оставаться музыкой».
У Билло. Видел там м-ль Жерар, художницу, ученицу и декабря Делароша, которая изобразила мне своего учителя в довольно
215


непривлекательном свете, что вполне совпало с мнением, которое я всегда имел о нем. Там были также супруги Борно. Днем ко мне заходил Виейар.
16 декабря У Фреми: Жизор, Галеви, почти все те же, что и у Аннибо; был еще Булатинье.
Днем глупейшим образом схватил насморк.
В большой карете потащился к г-же Форже, чтобы взглянуть на ее плафон; от нее к Андрие, затем к Галимару. Он поразил меня и вызвал во мне отвращение рассказом о куче мелких интриг, которые пущены в ход, чтобы помешать моему избранию.
22 декабря Франциск I и мадемуазель де Сеп-Валлъе. Ромео и Джульетта: сцена с музыкантами; отец и лежащая на кровати дочь, которую считают умершей.
Самсон и Далила.
Ной и его домочадцы, совершающие жертвоприношение после потопа.
29 	декабря Вольтер, рассказывающий в кругу друзей, по их просьбе, историю о ворах, говорит: «Господа, жил однажды генеральный откупщик... Честное слово, остальное забыл».
В сущности, он обладал запасом настоящей философии и независимости, и не за это его следует осуждать.
31 	декабря Для статьи о Шарле. Есть таланты, которые родятся на свет вполне зрелыми и вооруженными всем необходимым. Он с самого начала должен был находить в работе то наслаждение, какое ощущают наиболее опытные люди, и обладать тем чувством безошибочности и уверенности руки, которая сочетается с четкостью концепции. Бонингтон тоже обладал этим свойством: рука у него была так искусна, что опережала мысль; его переделки были следствием этой чрезмерной легкости, ибо все, что он набрасывал на полотно, было полно очарования. Но часто он не мог связать между собой отдельные подробности, и попытки снова найти целое заставляли его иногда оставлять работу незаконченной. Надо также отметить, что в своих своеобразных импровизациях он обладал еще одним свойством, отсутствующим у Шарле, а именно: пониманием цвета.


уссен определяет прекрасное как наслаждение. Рассмотрев все современные педантические определения, как, например, что прекрасное есть сияние добра, или что прекрасное есть соразмерность, или, наконец, что оно есть то, что ближе всего напоминает Рафаэля или античность, я сам без особого труда нашел его определение у Вольтера, в его статьях: Аристотель, Поэтика, в Философском словаре, где он приводит глупое размышление Паскаля, заявляющего, что не принято говорить красота геометрическая или красота медицинская, и потому столь же ошибочно употреблять выражение красота поэтическая, потому что в двух первых случаях нам известен по крайней мере предмет геометрии и медицины, в то время как совершенно неизвестно, какому образцу природы мы должны подражать, чтобы получить прекрасное, составляющее сущность поэзии. Вольтер отвечает на это: «Совершенно очевидно, насколько жалок этот отрывок Паскаля. Всем превосходно известно, что ни в медицине, ни в свойствах треугольника нет ничего прекрасного и что мы называем прекрасным лишь то, что наполняет наши чувства и нашу душу наслаждением и восторгом».
января
217


О Тициане. Похвала Тициану. Часто восхваляют какого- либо современника, место которого далеко еще не определилось, и часто объектом похвалы бывают те, кто меньше всего ее заслуживает. Но похвала Тициану... Мне скажут, что я похож на того набожного адвоката, который составил Меморандум в пользу бога.
Он сможет обойтись и без моих похвал... Его великая
тень...
Действительно, эти люди XVI века оставили после себя очень немногое из того, что остается доделать: они первыми проложили пути и, кажется, достигли предела во всех видах искусства. И однако же во всех областях объявлялись таланты, сумевшие дать нечто новое. Этим талантам, появлявшимся в эпохи, все менее и менее благоприятные для великих начинаний, для отваги, для новизны, для непосредственности, выпадали на долю, если хотите, отдельные удачи, которые позволяли им нравиться своему веку, менее склонному к искусствам, но столь же жадному до наслаждении.
В этой гептархии, или владычестве семерых, скипетр или руководство распределяется довольно равномерно, за исключением одного Тициана, который хоть и входит в это число, на деле является как бы вице-королем в этом правительстве, возглавляющем прекрасное царство живописи.
Его можно рассматривать как создателя пейзажа. Он ввёл в него то широкое письмо, которое он внес также в передачу фигур и драпировок.
Сила, плодовитость, универсальность этих людей XVI столетия подавляет нас. Жалки наши маленькие картинки, написанные для наших жалких жилищ!.. Исчезли меценаты, дворцы которых в продолжение целых поколений служили убежищем для лучших произведений, являвшихся в их семьях как бы патентами на знатность. Эти корпорации купцов заказывали работы, которые испугали бы непосильностью современных государей и первейших художников.
Меньше чем сто лет спустя Пуссен уже пишет лишь небольшие картины.
Надо раз навсегда отказаться от попыток представить себе, чем были картины Тициана во всей своей свежести и новизне. Мы видим эти изумительные произведения спустя триста лет, после множества лакировок, порч и подновлений, которые хуже любых несчастий...


До какой степени цивилизация, какой мы ее понимаем, 3 января притупляет естественность чувств! Гектор говорит Аяксу (Илиада, песнь VII), прекращая битву: «Уже спускается ночь, и всем нам должно повиноваться ночи, кладущей конец людским трудам».
Циклопы, убирающие покои Психеи (контрасты, тут же 4 января Венера или Психея и т. д.).
Нельзя отрицать, что у Рафаэля изящество не берет верх над естественностью и что крайне редко это изящество переходит в манерность. Я прекрасно чувствую его очарование и то неуловимое, что кроется в нем. (Совсем как Россини. Он выразителен, но прежде всего грациозен.)
Если бы люди жили до ста двадцати лет, они предпочитали бы Тициана всем другим мастерам. Это не художник для юношей. Он менее всех раб какой-либо манеры, и, следовательно, самый разнообразный среди художников. Таланты, подчиненные одной манере, следуют по одной колее, повинуются одной привычке; они скорее послушны импульсу своей руки, чем сами управляют ею. Талант, наиболее свободный от манеры, должен быть наиболее разнообразным: в каждую данную минуту он послушен правдивой эмоции; ему необходимо ее выразить; пустое щегольство ловкостью и легкостью его не занимает. Наоборот, он презирает все, что не приводит его к более живому выражению мысли; именно такой художник старается сделать технику незаметной, и кажется, что он меньше всего обращает на нее внимания.
О Тициане, Рафаэле и Корреджо. Просмотреть Менгса100.
Надо бы написать об этом.
Есть люди, наделенные вкусом от природы, но с годами он становится у них чище и значительнее. Юноша всегда на стороне необычайного, подчеркнутого, преувеличенного. Не называйте холодностью то, что я называю вкусом. Я понимаю под этим словом ту ясность ума, которая мгновенно различает достойное восхищения от того, что является лишь фальшивым бриллиантом. Одним словом, это не что иное, как зрелость ума.
С Тициана начинается та широта письма, которая порывает с сухостью его предшественников и является совершенством живописи. Когда художники пытаются подражать сухости примитивов, совершенно естественной в школах, испытывающих свои силы и исходящих из полуварварских истоков, они
219


напоминают взрослых людей, которые стали бы подражать детским жестам и говору. Это широкое письма Тициана, являющееся вершиной живописи, так же далеко отстоит от сухости примитивов, как и от чудовищной перегруженности мазка и жалкой манерности художников времен упадка. Такова и античность.
У меня сейчас перед глазами выражение восхищения некоторых его современников. Их похвалы превосходят все возможное; что же должны были представлять собой эти изумительные произведения, в которых нигде нельзя было найти ни малейших упущений, но, наоборот, повсюду во всей своей свежести выступали и тонкость прикосновения кисти, плавность, жизненность, невероятный блеск красочного покрова, у которого еще ничего не отняло время и неизбежные случайности! Аретино, в диалоге о живописцах своего времени, подробно и с восторгом описав ряд картин Тициана, заканчивает следующим образом: «Я умолкаю и скромно обрываю похвалы, потому что я являюсь его соотечественником, а также и потому, что надо быть совершенно слепым, чтобы не заметить солнца».
Он говорит в конце, а я бы с этого начал: «Итак, наш Тициан— божествен и не имеет себе равных в живописи» и т. д. Он добавляет: «Согласимся, что хотя было и раньше много превосходных художников, но только трое из них по заслугам находятся в первом ряду: Микеланджело, Рафаэль и Тициан».
...Я прекрасно знаю, что этот дар колориста является скорее отрицательным, чем положительным качеством в глазах современных школ, которые ценят только совершенство рисунка, принося ему в жертву все остальное. Можно подумать, что колорист занят более низменной и, так сказать, более земной стороной живописи. Как будто прекрасный рисунок станет еще лучше, если связанный с ним колорит будет неприятен, а краски годны только на то, чтобы отвлекать наше внимание от высоких качеств рисунка, который легко обходится без их участия. Это можно было бы назвать абстрактной стороной живописи, для которой основным элементом является контур. Эта точка зрения отодвигает на второй план не только краску, но и целый ряд других необходимых свойств живописи: выражение, правильное распределение эффектов и даже самую композицию.
Школа, пытающаяся в масляной живописи подражать фрескам старых мастеров, впадает в странное заблуждение. Все, что
220


является неблагодарной стороной фрески в смысле колорита и технических трудностей, какие она предъявляет робкому таланту, требует от настоящего^мас- тера таких качеств, как уверенность, легкость и т. д.
Наоборот, живопись маслом требует тщательной отделки, являющейся противоположностью широкой манере письма во фреске; но взамен этого фреска предполагает полную гармонию частей, таинственную красоту фона и т. д.
Это своего рода рисунок, более всего предназначенный для того, чтобы сливаться с широкими линиями архитектурной декорации, а не для того, чтобы передавать тщательно выписанные особенности отдельных предметов.
Поэтому Тициан, хотя техника его стояла на должной высоте, мало занимался фреской, несмотря на присущую ему свободную трактовку деталей. Даже Паоло Веронезе, стоящий, казалось бы, по еще более свободной манере письма и по характеру любимых им сюжетов ближе к фресковой живописи, выполнил сравнительно немного фресок.
Надо также отметить, что в эпоху расцвета фрески, то есть в начале Ренессанса, живопись еще не овладела всеми средствами, которыми она располагала впоследствии. С того момента, как живопись маслом создала чудеса иллюзии в смысле колорита и эффектов, фреской занимались мало, и она была почти заброшена.
Я не решусь утверждать, что большой стиль, так называемый эпический стиль, в живописи стал отныне клониться к упадку; но все же гении, подобные Рафаэлю и Микеланджело, были редким явлением. Фресковая живопись, образцы которой они дали, воплотив в них величайшие из своих замыслов, неизбежно должна была погибнуть в менее искусных руках. Помимо этого, не надо забывать, что гений с одинаковым успехом применяет самые разнообразные приемы. Живопись маслом под кистью Рубенса по смелости и размаху достигала уровня наиболее прославленных фресок, хотя он и применял другие средства. Если даже не выходить за пределы венецианской школы, светочем которой является Тициан, то большие полотна этого восхитительного мастера, так же как полотна Веронезе и даже Тинторетто, могут служить примером пыла и мощи, нисколько не уступающим наиболее знаменитым фрескам; лишь они открывают другой лик живописи; совер-
221


шенствуясь в отношении чисто материальных средств, живопись утрачивала, быть может, часть своей былой простоты и выразительности, но взамен того открывала новые источники разнообразия, богатства эффектов и пр.
Эти изменения являются неизбежным следствием времени и новых открытий: бессмысленно идти назад и пытаться подражать примитивам. Те, кто вступает на этот путь, считают, по-видимому, что скудость художественных средств является признаком особой сдержанности и т. д.
Фреска в нашем климате подвергается большим опасностям. Даже на юге крайне трудно сохранять ее. Она выцветает и отстает от стены.
Письмо к Пейсу, примечательное,— о прекрасном, передаваемом только линиями.
Большинство книг по искусству написано не художниками; отсюда все это множество ложных сведений и суждений, обязанных своим возникновением капризу или условности моды. Я твердо убежден, что всякий достаточно образованный человек может дельно судить о книге, но никак не о произведении живописи или скульптуры.
7 января Вы делаете всего только сепии. Картина Давида такова же.
8 января Казанова передает слова Малипьера: «Если хочешь заста¬
вить плакать, плачь сам. Если хочешь заставить смеяться, оставайся невозмутимым».
Ю января Длинноты в книге — капитальный порок. (Вальтер Скотт, все нынешние и т. д.). Что сказали бы вы о картине, у которой размеры и количество фигур больше, нежели надо?
Вольтер говорит в предисловии к «Храму вкуса»: «Я нахожу все книги чересчур длинными».
Сравнение исполнения у живописца и у актера. Г-жа Паста, г-жа Малибран.
О значении краски; о том, что она составляет долю привлекательности у Лесюера.
Слабая сторона Пуссена...
Достоинства крупного зодчего....
Могло бы идти вместе с абзацем относительно малой значимости человека в сравнении с целями, поставленными себе природой,— другим хорошим абзацем в моих заметках от 1 мая!
222


1850 года. О разуме человека, точно так же в противоречии с теми же целями.
Опыт Словаря изобразительных искусств. Малый философский словарь изобразительных искусств. Краткий словарь изобразительных искусств.
Извлечение из Словаря изобразительных искусств. Живопись и скульптура.
Фреска. Обычно мастерам фресковой живописи ставят в заслугу смелость, с которой они в один прием пишут на стене. В действительности же почти все фрески переписаны клеевой краской.
Французский — французский стиль в дурном смысле слова.
Скульптура французской школы. См. мои заметки от 6 октября 1849 года, то, что я говорю о гробнице де Врезе. См. заметки от 25 сентября 1855 года.
Выполнение.
Модель. Модель позирующая. Применение модели.
Эффект. Светотень.
Композиция.
Аксессуары. Детали, драпировки, палитра.
Живопись маслом.
Грация.
Контур. Контур должен появляться в самом конце, в противовес общепринятому приему. Только очень опытный человек может его сделать верным.
Кисть. Хорошая кисть. Рейнольдс говорил, что живописец должен наносить рисунок кистью.
Цвета. Колорит, его значение.
Краски (в материальном смысле), употребляемые в живописи.
Рисунок — пятном или контуром.
Прекрасное. Определение Пуссена и Вольтера. Что говорит Вольтер о Паскале. См. мои заметки от 1 октября 1855 года. О страсбургских фигурах.
Простота. Образцы простоты — последний предел искусства, античность и т. д.
Антики. Парфенон (его мраморы), Фидий; современное увлечение этим стилем в ущерб другим, эпохам античности; римская античность.
Школы.
Академии. То, что говорит о них Вольтер; они не создали великих людей.
Воскресенье, 11 января
223


Тени. В сущности говоря, нет теней вообще, есть только рефлексы. О необходимости разграничивать тени. Они всегда слишком густы. Чем моложе модель, тем легче тени.
Полутона. Их легче получить клеевой краской.
Локальный тон (его важность).
Перспектива или рисунок.
Скульптура. Современная скульптура. Трудности в ней после древних.
Скульптура французская.
Манера.
Мастер. Мастер — в смысле учителя.
Мастер — в смысле высшего мастерства (maestria).
Вкус — понятие, применяемое ко всем искусствам.
Фламандцы (голландцы).
Альбрехт Дюрер, Тициан, Рафаэль и т. д.
Школа Давида.
Школы итальянская, фламандская, немецкая, испанская, французская; их сравнение.
Экспрессия.
Картоны. Подготовительные этюды картин.
Эскиз.
Копия.
Метод обучения. (Существует ли он в рисовании, в живописи и т. д.?)
Традиция. (Проследить до Давида).
Мастера. Старые мастера. Чрезмерное уважение, оказываемое тем, кого почтили этим именем.
Ученики. Различие между современными и старыми нравами у учеников.
Техника. Технике можно научиться лишь с палитрой в руках. Ничтожное количество сведений, имеющихся по этому предмету в книгах. Преклонение перед ложной техникой в плохих школах. Важность подлинной техники для повышения качества работ. Наиболее совершенные образцы этой подлинной техники даны у великих мастеров: Рубенса, Тициана, Веронезе, у голландцев. Их особые приемы; смешанные краски, подмалевки, подсушивание различных слоев краски (см. Панно). Эта традиция совершенно утрачена новым временем. Плохие материалы, небрежность заготовок: холсты,кисти, масло — все отвратительно. Малая озабоченность этим у художников. Давид ввел эту небрежность, щеголяя своим презрением к технической стороне искусства. Давид очень техничен
224


в ином отношении: его уважение к модели, к манекену и т. п. таково же, как у Ванлоо.
Лаки. Тяжелые последствия их применения; очень осторожное употребление их в старых картинах. Следовало бы, чтобы лак являлся чем-то вроде брони для картины и вместе с тем он должен был бы помогать тому, чтобы она выделялась наиболее выгодным образом.
Буше и Ванлоо. Их школа: манерность и отказ от всякой наблюдательности и от всякой естественности. Достойные внимания технические приемы. Остатки традиции.
Ватто. Презираемый во времена Давида и снова вошедший в честь. Изумительная техника. Но его фантазия не выдерживает сопоставления с фламандцами. Он более чем театрален в сравнении с Остаде, ван де Вельде и др. Он умеет придать картине единство.
Я написал Дютилье по поводу моего избрания.
Г-жа Барбье посылает мне следующие стихи Даньяна 13 января на мое избрание в Академию101:
Избрав Делакруа в члены Института,
Академия, наконец, выплатила свой долг Блестящему главе школы и гениальному мастеру,
Которого она так долго не признавала,
Хотя Апеллес и Зевкис с первых его шагов Признали бы его своим собратом,
Но для Академии его ум, вкус и цели Так же непонятны, как греческий язык.
Дагерротип.
Фотография.
Иллюзия, иллюзорность. Этот термин, который обычно применяют только к живописи, мог бы применяться также и к известного рода литературе.
Ракурсы. Ракурсы есть везде, даже в совершенно прямой фигуре с опущенными руками. Искусство ракурсов, или перспективы, и искусство рисунка — это одно и то же. Школы избегали их, будучи серьезно уверены, что их нечего изображать, раз они не слишком отчетливы. В профильном изображении головы — глаз, лоб и т. д. — все будет в ракурсе; это верно и относительно всего остального.
Рама, багет. Они могут влиять в хорошую или дурную сторону на впечатление от картины. Излишество позолоты в наши дни. Форма рам по отношению к характеру картины.
15 Заказ 736
225


Свет, светлая точка или блик.
Почему настоящий тон предмета всегда выступает рядом со светлой точкой? Оттого, что эта точка выступает лишь на частях предмета, освещенных полным светом и не ускользающих от освещения. На округлых частях предметов, на овальной поверхности, например, все совершенно иначе, все ускользает от света. Чем предмет глаже или больше блестит, тем меньше видна его собственная окраска: он в самом деле становится зеркалом, отражающим окраску соседних предметов.
О неясном. У меня, в голубых тетрадках, что-то выписано из Обермана относительно неясного. Церковь Сен-Жак в Дьеппе вечером. Живопись — более неясное искусство, нежели поэзия, несмотря на то, что ее формы окончательно закреплены перед нашими глазами. Это одно из ее величайших очарований.
Связь. Это воздух, это рефлексы, которые сливают в одно целое наиболее различные по цвету предметы.
Набросок. О свободе, которую он представляет воображению. Начатые здания и т. д.
Декорация театральная.
Декорация памятников.
Вдохновение.
Талант. Талант и гений; можно обладать талантом и не быть гением. Относительно таланта.
Рефлекс. Во всяком рефлексе непременно имеется зеленый цвет; во всяком крае тени непременно есть лиловый цвет.
Критика. Несостоятельность большей части критиков. Малая польза, приносимая критикой. Она следует за творениями духа, как тень бежит за телом. Надо просмотреть в Энциклопедии статьи, имеющие к этому отношение.
Пропорции. Парфенон совершенен; церковь Мадлен никуда не годится. Гретри говорил, что ария лучше усваивается, если придать ей ритм, более подходящий к драматической ситуации; так же изменяется и характер памятника и т. д. Слишком совершенная пропорция вредит впечатлению Величия.
' Архитектор.
Фон. Искусство писать фон.
Искусство театральное.
Небо.
Воздух. Воздушная перспектива; воздух, окружающий предмет.
Костюм. Точность костюма.
226


Стиль. Об искусстве писать. Великие люди хорошо пишут. «Когда говоришь то, что надо, это никогда не бывает длинным».
Предисловие к маленькому Словарю изящных искусств. Отдельный человек, как бы он ни был талантлив, не может охватить всего искусства; он может говорить лишь о том, что ему известно, и т. д. Ничего абсолютного; слова Пуссена о Рафаэле.
Набросок. Лучший из них тот, который дает художнику больше всего уверенности в разрешении картины.
Расстояние. Чтобы отдалить предметы, делают их обычно более серыми: тут дело и в мазке и т. п. То же—в тусклых тонах.
Пейзаж.
Лошадь, животные. В их изображение не следует вносить точности натуралистического рисунка, особенно в живопись и скульптуру большого размера. Жерико слишком много знает; Рубенс и Гро превосходны; Бари мелочен в своих львах. Античность и здесь, как в остальном, остается образцом.
Молодые модели. Я где-то сказал, что тени на них гораздо светлее. Я нахожу в моих заметках от 9 октября 1852 года то, что я говорил Андрие, когда он писал Венеру в ратуше. В них есть нечто трепетное, неясное, напоминающее пар, подымающийся от земли в знойный летний день. Рубенс, со своей чисто формальной манерой, всегда старит своих женщин и детей.
Серые и землистые краски. Серое — враг всякой живописи. Живопись и так почти всегда будет казаться более серой, чем она есть, из-за наклонного положения картины по отношению к свету. Надо изгонять все землистые краски.
Пропорции. В таких искусствах, как литература или музыка, необходимо устанавливать величайшую пропорциональность частей, составляющих произведение. Вещи Бетховена чрезмерно длинны; он утомляет, слишком долго задерживаясь на одной идее.
Альбрехт Дюрер. Настоящим художником является тот, который одинаково хорошо знает все виды природы. Фигуры людей, животные, пейзажи изображаются им с одинаковым совершенством. Рубенс принадлежит к тому же разряду художников.
Аксессуары. Если вы небрежно трактуете аксессуары, вещи ваши будут напоминать неряшливо сработанные рукоделия и т. д.
Искусство драмы. Пример Шекспира заставляет нас совершенно ошибочно думать,
15*


что комическое и трагическое могут соединяться в одном и том же произведении. У Шекспира ему лишь одному присущая художественная манера.
Во многих современных французских романах эта смесь комического с трагическим невыносима. См. слова лорда Байрона о Шекспире, что он может нравиться только немцам или англичанам...
Связь. Искусство связывать между собой отдельные части картины в отношении эффекта, цвета, линии, рефлексов и т. д.
Линии. Композиционные линии. Их надо связывать или делать контрастными, избегая в то же время нарочитости.
Мазок. Многие мастера избегали делать его осязательным, несомненно желая тем самым приблизиться к природе, в которой действительно его не имеется. Мазок — такое же средство передачи мысли в картине, как и все другое. Конечно, живопись, и не выявляя мазка, может быть прекрасной, но думать, что этим путем приближаешься к эффектам природы — ребячество. С таким же правом можно было бы лепить на картинах настоящие раскрашенные рельефы под тем предлогом, что тела выпуклы!
Во всяком искусстве есть принятые и условные средства передачи, и, если мы не умеем разбираться в этих обозначениях мысли, это говорит лишь о недостаточном знании; доказательством служит то, что невежда всегда предпочитает самые гладкие картины, на которых совсем незаметен мазок, и предпочитает их именно в силу этого. В конечном счете в произведении подлинного мастера все зависит от расстояния, с которого будешь смотреть на картину. На известном расстоянии мазок растворяется в общем впечатлении, но он придает живописи тот акцент, которого ей не может дать слитность красок. И наоборот, разглядывая вблизи самую законченную работу, мы все же откроем следы мазка, акцентов и т. д. Отсюда должно бы вытекать, что хорошо написанный эскиз, где мазок ощущается, не может доставлять удовольствия в той мере, как вполне законченная картина (я бы должен сказать — картина, где мазок не чувствуется), потому что существует большое число картин, где мазок совершенно себя не проявляет, но которые очень далеки от того, чтобы быть законченными; см. слово Законченность.
Мазок, примененный как следует, помогает яснее обозначать различные планы. Сильно подчеркнутый мазок выдвигает предметы вперед; в обратном случае отодвигает их вглубь.
228


Даже в маленьких картинах мазок не кажется отталкивающим. Можно Тенирса102 предпочитать Мирису103 или ван дер Мееру104.
Что же сказать о художниках, сухо обозначающих контуры и отказывающихся от мазка? Совершенно так же, как в природе не существует мазков, в ней отсутствуют и контуры. Всегда и неизбежно приходится возвращаться к условным средствам каждого искусства, являющимся языком этого искусства. Что представляет собой рисунок, сделанный приемом «черного и белого», как не чистую условность, к которой зритель привык настолько, что она не мешает его воображению видеть в этом обозначении природы полное соответствие ей?
То же справедливо и относительно гравюры. Не надо обладать особенно зорким глазом, чтобы увидеть все множество отдельных штрихов, скрещивание которых дает то впечатление, какое хочет произвести гравер. Тут те же мазки, более или менее остроумно расположенные, которые то раздвинуты, чтобы дать проступать бумаге и сообщать большую прозрачность гравюре, то сближены, чтобы сгущать окраску и придавать ей видимость чего-то сплошного. Действуя, таким образом, чисто условными средствами, открытыми и признанными нашими чувствами, не прибегая к магии красок, они воплощают все богатства природы не только для нашего чисто физического чувства зрения, но и для нашего духовного зрения или нашей души: блещущую свежесть и кожу молодой девушки, морщину старика, мягкость тканей, прозрачность вод, даль небес и гор. Если восхищаются отсутствием мазков в некоторых картинах великих мастеров, то не следует забывать, что время убивает мазок.
Многие из художников, с большим старанием избегающие в своих картинах явности мазка, под предлогом, что в природе его не существует, подчеркивают контур, который также отсутствует в природе. Они думают достигнуть этим той четкости, которая кажется реальной только малоопытному глазу полу- невежд. Они освобождают себя даже от заботы придать изображению необходимую рельефность в силу этого грубого приема, врага всякой иллюзии, потому что такой везде одинаково подчеркнутый и слишком резкий контур уничтожает выпуклость, выдвигая вперед те части предмета, которые в действительности являются наиболее удаленными от глаза, а таковы именно контуры (см. Контур или Ракурс).
Чрезмерное преклонение перед старыми фресками у многих художников способствовало этому стремлению усиливать кон-
229


тур. Этого рода живопись ставит художника перед необходимостью четко обозначать контуры (см. Фрески), а эта необходимость вытекает из условий техники. Прежде всего во фреске, как и в живописи по стеклу, где средства являются более условными, чем в живописи маслом, необходима широкая манера письма; художник не столько стремится прельщать блеском красок, сколько воздействовать расположением линий и их соответствием с линиями архитектуры.
Скульптура имеет свою условность, так же как живопись и гравюра. Нас не отталкивает холодность, которая, казалось бы, неизбежно должна ощущаться в силу однообразия окраски применяемых в ней материалов, будь то мрамор, дерево, камень, слоновая кость и т. д. Бесцветность глаз и волос и пр. не нарушает того впечатления, какое производит это искусство. Полная обособленность фигур круглой скульптуры, безотносительных к любому фону, и не менее условная техника барельефа также не вредят впечатлению.
Даже в скульптуре, в сущности, наличествует мазок; подчеркивание известных углублений или их расположение усиливает эффект, как, например, те борозды, которые проводятся при помощи бурава в волосах или в других аксессуарах. Заменяя слишком определенно проведенную линию, они смягчают на расстоянии то, что в ней было слишком жестко, придавая ей большую гибкость и легкость, особенно в волосах, волнистость которых нельзя проследить совершенно точно.
В той обработке орнаментов, которая применяется в архитектуре, мы находим иллюзорность и легкость, подобную той, какую способен дать мазок. В современной же манере эти орнаменты прорабатываются совершенно однообразно, так что при рассмотрении вблизи они кажутся безукоризненно правильными; на известном расстоянии они становятся холодными и не производят ни малейшего впечатления. В античном же искусстве, наоборот, поражает смелость и в то же время полная уместность этих искусных украшений, то подчеркивающих форму и ее эффекты, то смягчающих жесткость контура, дабы связать воедино отдельные части.
Школы. Чем они прежде всего заняты? — подражанием господствующей технике.
Упадок. В искусстве, начиная с XVI века, ничто не совершенствуется,— все представляет собой картину непрерывного упадка. Изменения, происшедшие в умах и нравах, определяют его в большей мере, чем редкое появление больших мастеров,
230


потому что как в XVII, так и в XVIII и XIX веках такие мастера существовали. Отсутствие общего вкуса, богатство, постепенно переходящее к средним классам, все возрастающий авторитет бесполезной критики, сущность которой состоит в том, чтобы поощрять посредственности и обескураживать большие таланты, движение умов, направленное в сторону позитивных наук, рост познаний, разрушающих образы, создаваемые воображением,— вся совокупность этих причин фатально обрекает искусство на то, чтобы становиться все более зависимым от моды и терять свой возвышенный облик.
Во всей истории цивилизации был только один краткий период, когда человеческому духу дано было проявиться во всей своей мощи: кажется, что в течение этих недолгих мгновений, подобных молнии, блеснувшей среди темного неба, почти нет перерывов между восходом этого блистательного сияния и последним его мерцанием. Ночь, которая наступает вслед за ним, более или менее темна, но возврат к свету невозможен. Для того чтобы произошло возрождение искусств, необходимо возрождение нравов. Этот краткий период находится между двумя видами варварства: одно из них имеет своей причиной невежество, другое, еще более неизбежное, является следствием излишка знаний и злоупотребления ими.
Талант напрасно старается побороть преграду, воздвигнутую перед ним общим равнодушием.
Английская школа. О Рейнольдсе, о Лоуренсе.
Английская школа на выставке 1855 года.
Преувеличения. Всякое преувеличение должно соответствовать духу природы и идеи.
Вольности.
Море, марины. См. то, что я говорю в заметке 1855 года, в Дьеппе, о том, как обычно изображают суда. Маринисты, вообще говоря, плохо передают море. Им можно сделать тот же упрек, что и пейзажистам. Они хотят показать слишком много знания и пишут портреты волн, так же как пейзажисты делают портреты деревьев, полян, гор и т. д. Они недостаточно стремятся воздействовать на воображение, которое из-за множества мелочных подробностей, даже когда они и верны, отвлекается от главного в изображении, от той необъятности или глубины, о которых искусство может дать известное понятие.
Интерес. Умение направить его на необходимое. Не надо показывать всего. Кажется, что это трудно осуществить в
231


живописи, где ум не может охватить ничего, кроме того, что воспринимает глаз. Поэт без труда жертвует второстепенными моментами или обходит их молчанием. Искусство художника заключается в том, чтобы направить внимание только на то, что является необходимым...
Жертвы. О том, как надо себя ограничивать,— великое умение, недоступное для начинающих; они хотят показать все.
Классический. К каким работам наиболее естественно прилагать это слово? Совершенно очевидно, к тем, которые кажутся предназначенными служить образцами, правилами во всем. Я охотно назвал бы классическими все уравновешенные произведения — те, которые удовлетворяют наш ум не только четкостью, или грандиозностью, или остротой изображения чувств и обликов, но и логической стройностью, единством, словом, всеми качествами, которые усиливают впечатление, приводя к простоте.
С этой точки зрения Шекспир не является классиком, поскольку не пригоден для подражания ни в приемах ни в системе. Превосходные стороны его творений не могут спасти и сделать приемлемыми его длинноты, постоянную игру слов и не идущие к делу описания. Вообще же его искусство носит особый, лишь ему одному присущий характер.
Расин был романтиком для людей своего времени. Для всех же времен он останется классиком, то есть, иными словами, совершенством.
Уважение к традиции есть не что иное, как соблюдение законов вкуса, без которых ни'одна традиция не может быть устойчивой.
Школа Давида совершенно неправильно именовала себя школой классической, хотя она и вышла из подражания древним: именно это подражание, часто мало продуманное и ограниченное, лишает эту школу основного признака классических школ — долговечности. Вместо того чтобы проникнуть в дух античности и соединить ее изучение с изучением природы, Давид явно стал отзвуком эпохи, для которой античность была фантазией.
Несмотря на то, что слово классический предполагает достоинства очень высокого порядка, можно также утверждать, что существует множество прекрасных произведений, к которым это обозначение совершенно не приложимо. Для многих людей понятие классического неразрывно связано с представлением об известной холодности. И действительно, большое


число художников, считали себя классиками потому только, что были холодны. По той же логике многие считают себя пылкими на том основании, что их называют романтиками. Подлинный же пыл заключается в том, чтобы суметь привести в волнение зрителя.
Сюжет. Важность сюжета. Сюжеты мифологические, всегда сохраняющие новизну; сюжеты современные, трудность их трактовки из-за отсутствия наготы и бедности костюма. Оригинальность художника придает новизну сюжету. Живопись не всегда нуждается в сюжете. Живопись Жерико при изображении рук и ног.
Знания. О необходимости для художника быть образованным. Каким образом могут приобретаться эти познания вне обычной практики.
Говорят много о том, что художнику необходимо быть универсальным. Нас уверяют, что он должен знать историю, поэзию, даже географию; все это если не совсем бесполезно, то нужно ему не более, чем всякому человеку, желающему придать своему уму известную утонченность.
Художнику достаточно дела и в овладении своей собственной наукой, и каким бы искусным и неутомимым он ни был, он никогда не сможет овладеть ею полностью. Зоркость глаза, уверенность руки, искусство довести картину от наброска до степени законченного творения и столько еще различных задач первостепенной важности требуют ежеминутного напряжения и труда целой жизни. Мало найдется художников,— я говорю здесь только о тех, кто действительно заслуживает это звание,— которые бы в середине или на склоне своей деятельности не убедились, что им не хватает времени научиться тому, чего они еще не знают, или вновь переучиваться, так как их знания были ложными или неполными.
Рубенс, в возрасте свыше пятидесяти лет, находясь в посольстве, отправленном к королю Испании, в свободное от занятий время копировал в Мадриде замечательные итальянские оригиналы, которые можно там видеть и теперь. В молодости он сделал невероятное количество копий. Это упражнение в копировании, совершенно устраненное из современных школ, было в свое время источником обширных знаний (см. Альбрехт Дюрер).
Тело. Его исключительное значение для колористов; оно приобретает еще больше значения в современных сюжетах, так как в них почти отсутствует нагота.


Копия, копировать. На этом воспитывались почти все ве- ликие мастера. Сперва заучивали манеру учителя, подобно тому как ученик слесаря учится делать нож, не думая проявить свою оригинальность, затем принимались копировать все, что попадалось под руку из старых или современных мастеров. Живопись вначале была простым ремеслом. Иконописцами становились так же, как стекольщиками или столярами. Художники расписывали щиты, седла, знамена. Эти художники были в большей мере рабочими, чем мы: они превосходно изучали ремесло, раньше чем начать мечтать о самостоятельной деятельности. Теперь все как раз наоборот.
Предисловие. Алфавитный порядок, принятый автором, заставил его дать этому ряду заметок название Словаря. В действительности это название подошло бы к гораздо более полной книге, описывающей в подробностях все приемы и средства искусства. Возможно ли, чтобы один человек обладал познаниями, необходимыми для подобного труда? Конечно, нет. Здесь даются всего лишь замечания, занесенные на бумагу в той форме, какая представлялась автору наиболее удобной, йсходя из распределения его времени, часть которого занята была другими работами. Может быть также, что он уступил непреодолимой лени, не решаясь погрузиться в сочинение подобной книги. Словарь не есть книга, это инструмент или орудие, помогающее писать книги или все другое. В статьях, таким образом разделенных, предмет рассуждения может расширяться или сжиматься в соответствии с настроением автора, иногда также в зависимости от его лени. Этим путем он опускает промежуточные рассуждения, необходимую связь между частями, нарушает порядок, в каком они должны быть расположены.
Хотя автор питает глубокое уважение к книге в настоящем смысле этого слова, он все же часто испытывал, как и довольно большая часть читателей, известного рода трудность, когда приходилось с особым вниманием следить за всеми выводами и всей цепью рассуждений в какой-нибудь даже и хорошо написанной книге. Картину мы видим сразу, окидывая ее одним взглядом, по крайней мере в ее совокупности и в главных частях; художнику, привыкшему к этому впечатлению, способствующему пониманию произведения, книга представляется зданием, фасад которого часто представляет собой вывеску, где, раз войдя внутрь, он должен уделять равное внимание всем залам здания, не забывая уже пройденных и не стараясь
234


(предугадать по тому, что ему уже известно, каково окажется впечатление в конце обхода.
Кем-то было сказано, что реки — это движущиеся дороги. Можно было бы сказать, что книги являются кусками движущихся картин, непрерывно сменяющих друг друга, так что невозможно одновременно охватить все в целом; чтобы уловить связь, соединяющую их, читатель должен обладать почти таким же умом, как и сам автор. Если это произведение фантазии, обращающееся лишь к нашему воображению, то такое внимание может перейти в чувство удовольствия. Хорошо изложенный исторический рассказ производит на наш ум такое же впечатление: необходимая последовательность событий и вытекающие из них следствия образуют естественную цепь фактов, за которыми ум следит без труда. Но в дидактическом сочинении дело обстоит иначе. Так как достоинство подобного произведения заключается в приносимой им пользе, читатель прилагает все усилия, чтобы всесторонне понять и осмыслить -его. Чем легче ему будет проследить основную мысль книги, тем плодотворнее будет ее чтение. Раз так, существует ли более простое и действенное средство против всякой риторики, чем то подразделение материала, которое совершенно ■естественно получается в словаре?
Хотя сам автор — тоже художник и знает о своем ремесле все, чему может научить долголетняя практика, сопровождавшаяся многими специальными размышлениями, он не предполагал долго задерживаться, как это можно было бы думать, на данном разделе искусства, который в глазах многих посредственных художников представляет собой все искусство в целом, однако без которого не было бы и самого искусства. Он решается все же в области эстетики вторгнуться во владения критиков, считающих, без всякого сомнения, что практика вовсе не обязательна для того, чтобы подняться до отвлеченных рас- суждений об искусстве.
Он будет больше говорить о философской стороне предмета, чем о технической. Это может показаться странным в устах художника, пишущего об искусстве; множество полученных писали о философии искусства. Можно подумать, что глубокое невежество, каким они отличаются в вопросах техники, представлялось им чем-то почтенным, ибо они были уверены, что изучение этой органической части всякого искусства становится для профессиональных художников препятствием для эстетических умозаключений.
235


Пятница, 23 января
Порой кажется, что они считали свое глубокое невежество- в отношении техники лишним плюсом, помогающим подняться на высоту чисто метафизических рассуждений,— одним словом, что пристальное изучение ремесла делает профессиональных художников мало приспособленными к тому, чтобы подняться на недоступные профанам высоты эстетики и чистых абстракций.
В каком ином искусстве выполнение также тесно связано с замыслом? В живописи, в поэзии форма сливается с замыслом и т. д. Среди читателей одни читают ради того, чтобы мыслить, другие,—чтобы наслаждаться.
См. мои заметки от 7 мая 1850 года: «Монтень пишет, как попало. Это наиболее интересные произведения. После работы, произведенной автором... очередь поработать наступает для читателя, который, открыв книгу для того, чтобы отдохнуть,, считает почти долгом чести последовать» и т. д.
Если бы за составление словаря взялись гениальные люди, они бы никогда не столковались между собой; и, наоборот, если бы каждый из них составил сборник своих собственных заметок, какой словарь можно было бы сделать при помощи таких материалов?
Эта форма должна приводить к повторениям и т. д.? Тем лучше! То же самое, но сказанное на иной лад.
Романтизм. См. мои заметки от 17 мая 1853 года.
Заметки для Словаря изобразительных искусств.
Книги об искусстве.
Критика. Ее полезность.
Цвет тела. Тело получает свой настоящий цвет только на открытом воздухе: припомнить эффекты света на шалунах, взобравшихся на статуи фонтана площади Сен-Сюльпис, а также на столяре в галерее, которого я видел из окна; насколько^ в этом последнем примере полутона тела были окрашены ярче,, чем окружающие неодушевленные предметы. Прозрачность, полутонов.
Легкие таланты. Есть таланты, появляющиеся на свет вполне готовыми и во всеоружии всех свойств: Шарле, Бонингтон и др.
Экспрессия. Не надо доводить ее до того, чтобы она внушала отвращение.
Что говорит по этому поводу Моцарт?
Исполнение. См. мои заметки от 9 декабря 1856 года.
236


Слишком большая зависимость от модели у французов; гробница маршала Саксонского (в Страсбурге). Кариатиды в галерее Аполлона.
В Энциклопедических материалах Вольтера, в статье История, нахожу то, что могло бы служить эпиграфом для Словаря изобразительных искусств: «История искусств едва ли не полезнее всех других, когда она соединяет со знанием открытий и прогресса в искусствах еще и описание их техник» (Шамрозе,
1857,3 июня). В этот день прочел статью Счастливец, в том же томе. Превосходно от начала до конца.
Литография, офорт, медальерное искусство, красочное тесто 25 января протирки, лессировка.
Гравюра. Гравюра — гибнущее искусство, однако ее упадок объясняется не одними механическими приемами, которыми ее заменяют, а равно и не появлением фотографии или литографии, которая не сможет ее заменить, хотя их выполнение легче и дешевле.
Самые старые гравюры являются, может быть, наиболее выразительными. Лука Лейденский, Альбрехт Дюрер, Маркан- тонио — это подлинные граверы, в том смысле, что они прежде всего стремятся передать дух того художника, чью вещь они воспроизводят. Многие из этих гениальных людей, воспроизводя собственные замыслы естественно отдавались лишь своему чувству, ибо не заботились о передаче чужой мысли; другие, стремясь передать замыслы другого художника, заботливо избегали излишнего блеска своей техники, ибо это было способно лишь отвлечь от главного впечатления.
Усовершенствование орудий, иначе говоря — материальных средств передачи, уже началось.
Гравюра есть в действительности не что иное, как перевод (см. Перевод), то есть искусство переносить идею, выраженную в одном искусстве в другое, подобно тому как переводчик делает это с книгой, которая написана на чужом языке и которую он переводит на свой. Своеобразие языка гравера — и здесь именно проявляется его гениальность—состоит не только в том, чтобы подражать при помощи средств своего искусства эффектам живописи, являющейся как бы чужим языком: он обладает, если можно так выразиться, своим собственным языком, который кладет особый отпечаток на его работы и позволяет в точной передаче вещи, которой он подражает, обнаружиться его собственному чувству.
237


Расцветка гравюр. Каковы пределы этого?
Фреска. Было бы ошибочно думать, что этот род живописи труднее, чем живопись маслом, в силу того, что он должен быть выполнен в один прием.
Художник, пишущий фреску, сам предъявляет к себе меньше требований, в смысле технической обработки. Он знает также, что зритель не требует от него тех тонкостей, которые в других областях живописи постигаются лишь в результате сложной работы. Он принимает меры к тому, чтобы при помощи подготовительных работ сократить окончательную отделку. Разве мог бы художник внести малейшее единство в такое произведение, которое он делает наподобие мозаики и даже еще хуже того, так как каждый отдельный кусок в тот момент, как он его пишет, отличается по тону от другого, то есть он должен сочетать совершенно разнородные частицы, причем у него нет возможности согласовать то, что написано сегодня, с тем, что* написано было вчера, если только он заранее не отдал себе отчета в общем впечатлении от всей картины в целом. Это и есть назначение картонов или рисунков, в которых художник заранее изучает линии, эффекты и все остальное, вплоть до красок, которые он хочет передать.
Не следует также принимать в буквальном смысле то, что- говорится о чудесной легкости, с какой все эти создатели фресок преодолевали препятствия. Не найдется почти ни одного куска фрески, который настолько удовлетворил бы своего- автора, что не потребовал бы затем поправок; их очень много в наиболее прославленных работах. В конце концов, разве так уж важно, что такое-то произведение было легко выполнено? Важно, чтобы оно производило именно то впечатление, какого мы вправе от него ожидать. К тому же надо сказать не в пользу фрески, что эти переписанные места, сделанные иногда чем-то вроде клеевой краски, иногда масляной, могут со временем резко выступить среди всего остального, а также что они не способствуют общей прочности.
Фреска постепенно все больше тускнеет и выцветает с течением времени. Сто-двести лет спустя трудно судить о том, что представляла она собой и какие изменения внесло в нее время. Изменения, происходящие в ней, противоположны тому, что происходит с масляной живописью. Чернота и потемнение получаются в этой последней от обугливания масла и еще более от загрязнения лака. Фреска, основой которой является известь, претерпевает значительное выцветание красок, из-за
238


сырости стен, на которых она написана, илы из-за общей влажности атмосферы. Всякий, кто писал фрески, замечал, что на поверхности красок, сохраняющихся в отдельных сосудах, на следующий же день появляется нечто вроде белесоватой пленки, напоминающей светло-серую вуаль. Этот налет, еще яснее выступая на болыпах массах краски, образуется с течением времени и на самой фреске, затягивая ее как бы вуалью и приводя впоследствии к полному разладу тона, потому что это ослабление цвета происходит главным образом в тех красках, где преобладает известь, отчего получается, что краски, не содержащие ее в том же количестве, остаются более яркими и благодаря своей относительной резкости дают эффекты, которых не имел в виду художник.
Из указанных нами особенностей легко заключить, что фреска плохо мирится с нашим климатом, где воздух содержит много влаги; в действительности же и жаркий климат вреден ей, но в другом отношении, быть может, еще более важном. Одно из главных неудобств этого рода живописи заключается в том, что крайне трудно добиться, чтобы необходимая загрун- товка плотно держалась на стене (здесь надо дать общее объяснение технических приемов фресковой живописи). Постоянным и почти непреодолимым препятствием является большая сухость. Всякая фреска в конце концов стремится отделиться от стены, на которой она написана; это ее обычная и почти неизбежная участь.
Может быть, этому частично можно помочь (объяснить применение de la bourre), но этот прием не применим в сыром климате. Этот прием отличается от того, какой применяли в древности. Даже у готических мастеров фреска сохранялась лучше.
Подмалевок. Очень трудно сказать, что представлял собой подмалевок, например, у Тициана. У него мазок так мало заметен, ремесло так искусно скрыто, что пути, которыми он приходил к этому совершенству, остаются тайной. От него остались заготовки картин двух различных родов: одни просто гризайли, другие — сделанные широкими мазками, в резких тонах: это то, что он называл: «приготовить ложе для живописи» (как раз то, чего особенно не хватает Давиду и его школе). Но не думаю, чтобы какой-нибудь из этих подмалевков мог открыть нам те средства, которыми Тициан достигал всегда одной и той же манеры, какую мы видим в его законченных вещах, несмотря на то, что точки отправления были столь различны.
239


У Корреджо техника исполнения представляет собой почти такую же загадку, хотя тон, так сказать, слоновой кости, свойственный его вещам, и мягкость контрастов заставляют скорее всего предполагать, что он всегда начинал с гризайли. (Упомянуть о Прюдоне, о школе Давида; в этой школе подмалевка в сущности не существовало, так как нельзя же считать им простую протирку, являющуюся лишь несколько более законченным рисунком, который затем совершенно исчезает под живописью.) Горе художнику, который слишком скоро заканчивает ту или иную часть подмалевка. Надо обладать очень большой уверенностью, чтобы не оказаться вынужденным снова переделывать эти части, когда остальные достигнут той же степени законченности. См. мои заметки от 2 апреля 1855 года.
Замысел (первый замысел). Первые линии, которыми искусный мастер обозначает свой замысел, уже содержат в себе зерно того, чем будет отличаться это произведение. Рафаэль, Рембрандт, Пуссен — я нарочно называю их, так как именно они сверкали мыслью — наносят на бумагу несколько линий, и вы чувствуете, что ни одна из них не безразлична. Для понимающего глаза жизнь присутствует во всем, и ничто в развитии темы, по видимости столь еще неясной, не отдалится от задуманного замысла, едва раскрытого ив то же время уже полного.
Но есть совершенные таланты, которые не проявляют такой полноты и ясности в минуту этого первого проблеска мысли: для них необходимы живописные средства, чтобы затронуть воображение зрителя. Как общее правило, они многое заимствуют от природы. Модель им необходима, чтобы работать с большей уверенностью. У них другой путь, чтобы достичь совершенства в искусстве.
И действительно, если вы отнимете у Тициана, Мурильо или Ван-Дейка изумительное совершенство этого подражания живой природе,— отнимете мастерство, заставляющее забывать и искусство и художника,— то в самом замысле сюжета или в его разработке вы встретите часто лишенный интереса мотив; однако благодаря обаянию колорита и чудесам кисти он таинственным образом поднимается до высот искусства. Необычайная выпуклость, гармония нюансов, воздух и свет — все чудеса иллюзии преображают тему, которая в холодном и оголенном эскизе ничего не говорила нам.
Достаточно представить себе, чем мог быть первый замысел великолепной картины Путников в Эммаусе Паоло Веронезе105.
240


17. Цветы. Акварель


18. Араб, седлающий коня, 1855. Эрмитаж, Ленинград
j


Нельзя вообразить ничего более холодного, чем эта расстановка фигур, она становится еще более холодной от присутствия посторонних лиц — группы дарителей, изображенных тут же в силу странного обычая того времени, этих маленьких девочек в бархатных платьях, играющих с собачкой на самом видном месте картины, и множество различных предметов, костюмов, архитектуры и т. д., противоречащих всякому правдоподобию.
Наоборот, посмотрите у Рембрандта набросок этого же сюжета, к которому он часто и с охотой прибегал; он заставляет нас почувствовать молнию, ослепившую учеников в момент преображения божественного учителя, когда тот преломляет хлеб. Место пустынно, нет посторонних свидетелей чудесного видения; глубокое удивление, преклонение, ужас— все это передано линиями, которые нанесены на медную доску силой переполняющего художника чувства, захватывающего нас и без воздействия красок.
Первый же удар кисти, которым Рубенс накладывает краску на свой эскиз, показывает мне Марса или Беллону в ярости; фурии сотрясают факел в дымном мерцании, мирные божества с плачем устремляются, чтобы остановить их, или убегают при их приближении; видны арки, разрушенные памятники, пламя пожаров. Кажется, что, глядя на едва намеченные кистью очертания, глаз мой опережает мой ум и схватывает мысль раньше, чем она успела облечься в форму. Рубенс кистью набрасывает свой замысел, так же как Рафаэль или Пуссен делают это пером или карандашом.
Проступание первоначального наброска. Прозрачность.
Величественное. Эффект полумрака в церквах Дьеппа ночью; эффекты моря; зрелище прекрасной ночи.
Сверхъестественное.
Ужасное. Чувство ужаса, как и еще меньше чувство отвращения невыносимы в течение длительного времени. То же относится и к чувству сверхъестественного. В продолжение последних дней я читаю рассказ Эдгара По; это — история потерпевших кораблекрушение, где на целых пятидесяти страницах изображается ужас и отчаяние их положения; нет ничего скучнее этого; сразу чувствуется дурной вкус иностранцев. У англичан, у немцев, у всех этих народов нелатинского происхождения нет литературы, потому что у них нет ни малейшего вкуса
16 заказ 736


и чувства меры. Они способны вас уморить при наличии самой интересной ситуации.
Даже Кларисса106, созданная в то время, когда в Англию проникли отголоски французских вкусов, могла быть задумана только по ту сторону канала. Вальтер Скотт, Купер совершенно недопустимо злоупотребляют подробностями, которые отбивают у нас всякий интерес.
Ужасное в искусстве есть такой же дар, как и грация. Художник, не рожденный для того, чтобы воплощать это ощущение и который все же покушается на это, рискует стать еще более смешным, чем тот, кто хочет казаться изящным вопреки своей природе. Мы уже говорили в своем месте о фигуре, изображающей смерть на гробнице маршала Саксонского. Несомненно, что здесь ужасное было вполне уместно. Один Шекспир умел заставить говорить духов. (Подыскать иной пример и связать его с тем, что я говорю о холодности французской школы и об ее слишком робком подражании природе.)
Микеланджело. Античные маски и пр. Жерико.
Ужасное подобно величественному; им не следует злоупотреблять.
Величественное. Величественное, как это ни странно, чаще всего зависит от известного нарушения пропорций. В моих заметках от 9 мая 1853 года я записал, что Антенский дуб на расстоянии кажется невыразительным. Его форма правильна; масса листвы пропорциональна стволу и протяженности ветвей. Когда же оказываешься под самыми ветвями и замечаешь только часть вне их соотношения с целым, то испытываешь ощущение величественности. В моих заметках от 20 ноября 1857 года Моцарт и Расин кажутся естественными, поражают меньше, чем Шекспир и Микеланджело.
Первенство среди искусств. Есть ли среди них в действительности такие, которые стояли бы выше других! Система Шена- вара, подхваченная Пейсом в статье, которую я отметил под этой датой.
Единство. См. мои заметки от 22 марта 1857 года относительно Обермана. «Единство, без которого никакое произведение не может быть прекрасным» и т. д. Прибавлю еще, что только человек создает вещи, лишенные единства. Природа же, наоборот, и т. д.,— она вносит единство даже в отдельные части целого.
Неясное. Та же страница из Обермана. А также церковь Сен-Жак в Дьеппе.
242


Модель. Художник в плену у модели — Давид. Я противопоставлю ему Жерико, который также подражает, но более свободно и умеет внести больше интереса.
Подготовки. Все приводит к мысли, что подготовка в старофламандских школах была всегда совершенно одинакова. Рубенс, следуя им (ибо в этом отношении он ничего не изменил в приемах своих учителей), неизменно придерживался ее. Фон был светлым и, так как мастера этих школ писали почти исключительно по дереву, очень гладким.
Употребление колонковых кистей преобладало над щетинными, вплоть до школ новейшего времени (объяснить, в чем тут разница).
Эффект (действие на воображение) (см. Интерес). Байрон говорит, что поэзия Кемпбеля слишком пахнет потом. Он никогда не доволен достигнутым; он испортил свои лучшие вещи излишней отделкой; весь блеск первого порыва пропал. Относительно поэм это так же верно, как и относительно картин; они не должны быть чересчур законченными: большое искусство не что иное, как эффект, и безразлично, как он достигнут.
«В живописи и особенно в портрете,— говорит г-жа Каве в своем изящном трактате,— сознание обращается к сознанию, а не знание к знанию». Это наблюдение, более глубокое, чем сама она, может быть, предполагала, говорит против педантизма исполнения. Я тысячу раз говорил себе, что живопись в материальном смысле есть не что иное, как мост, переброшенный от души художника к душе зрителя. Холодная точность не есть искусство; блистательный вымысел, обладающий выразительностью и обаянием,— вот в чем все искусство. Пресловутая добросовестность большинства художников есть не что иное, как в совершенстве постигнутое искусство заставить нас скучать.
Уметь довольствоваться; вот что говорит лорд Байрон об этом:
Опыт необходим для того, чтобы уметь извлечь из своего инструмента все, что он может дать, но, главное, он нужен, чтобы избегать того, на что не следует покушаться. Человек, не достигший зрелости, бросается без разбора в безрассудные предприятия, стремясь заставить искусство дать более того, что оно может и должно давать; он не достигает даже небольшой степени превосходства в границах возможного.
Не следует забывать, что язык (употребляю это слово в смысле языка всех искусств) всегда остается несовершенным.
243
16*


Великий писатель побеждает это несовершенство особыми оборотами речи, которые он сообщает обыденному языку. Опыт и в особенности уверенность в своих силах дают таланту убеждение, что сделано все, что можно было сделать. Только сумасшедшие или бессильные терзают себя стремлением к невозможному. Человек высшего порядка умеет остановиться вовремя: он знает, что он сделал все, что было возможно.
Без дерзновения и даже без крайнего дерзновения красоты не создать. Лорд Байрон восхваляет можжевеловую водку, как свою Ипдокрену, ибо она давала ему смелость. Надо, следовательно, быть почти вне себя, почти лишиться разума, чтобы стать всем тем, чем можешь быть. Странное явление, которое нисколько не возвышает нас в наших собственных глазах, так же как и всех тех, кому приходилось заимствовать блеск своего таланта у бутылки. (Связать с заметкой из синей книжки, насчет возбуждений таланта, опьянения гашишем и пр.) Счастливы те, кто, как Вольтер и другие великие люди, умели приходить в состояние вдохновения при помощи простой воды и соблюдая режим.
Церковная музыка. Лорд Байрон говорит, что у него была мысль написать поэму об Иове, «но,— прибавляет он,— я нашел его историю слишком величественной. Нет поэзии, которая могла бы стать в уровень с ней». Я бы сказал то же самое и о простой церковной музыке и т. п.
Архитектор.
Авторитет.
Древность и новое время. См. статью Тьерри в Монитере от 17 марта насчет этюда Сент-Бева о Вергилии. Борьба между простотой и стремлением нового времени к другим источникам красоты.
Прекрасное.
Неясное.
Связь. Когда мы смотрим на окружающие нас предметы, будь то пейзаж или интерьер, мы замечаем, что между ними есть нечто связующее, являющееся следствием окутывающей их атмосферы и всякого рода рефлексов, которые, если можно так выразиться, вовлекают каждый предмет в некую общую гармонию. Она дает своеобразное очарование, без которого, думается, живопись не может обойтись, и, однако же, большая часть художников, даже большие мастера, не обращали на это внимания. Большинство, по-видимому, вовсе не замечало в природе этой необходимой гармонии, устанавливающей в живописном произ-


ведении единство, которого нельзя создать одними линиями, даже при самом удачном их расположении.
Мне представляется почти излишним добавлять, что художники, не стремящиеся к живописному эффекту, к красочности, вообще не принимали этого во внимание; однако поистине поразительно то, что даже у ряда великих колористов есть пренебрежение к этим качествам, и это, несомненно, является следствием недостаточной восприимчивости в этом отношении.
Микеланджело. Можно сказать, что если его стиль способствовал упадку вкуса, то, с другой стороны, общение с Микеланджело вдохновляло и побуждало все пришедшие после него поколения художников стать выше самих себя. Рубенс подражал ему, но так, как только он умел подражать! Он был переполнен величайшими образцами, но следовал тому началу, которое носил в самом себе. Какая разница между подражанием у него и у Карраччи!
Преуспевать. «Чтобы преуспевать в каком-нибудь искусстве, надо заниматься им всю жизнь» (Вольтер).
После долгого пребывания в Англии Вольтер отвык от родного языка; ему понадобилось время, чтобы вновь овладеть им; вот насколько необходима постоянная практика... И ведь говорит об этом сам Вольтер.
Церковная живопись. Украшения, сделанные кистью. См. мои заметки от 22 апреля 1850 г., о том, что мне сказал Изабэ в церкви Нотр-Дам-де-Лоретт. В тех же заметках, в конце их, есть другие размышления по тому же поводу.
Неприемлемость золотых фонов. В той же заметке.
Монументальная живопись в ее современном понимании.
Следовало бы из всех моих заметок, не относящихся к Словарю, составить связанное произведение путем соединения аналогичных отрывков и с помощью незаметных переходов от одних тем к другим. Ни в коем случае не следует раздроблять их и опубликовывать отдельно. Например, надо соединить все, что относится к зрелищу природы, и т. д.
Диалоги узаконили бы большую свободу, речь от имени первого лица, легкие переходы, противоречия и т. д. Извлечения из переписки могли бы дать дополнения того же порядка. Письма двух друзей — одного грустного, другого веселого — два аспекта жизни. Письма и критические образы.
Заметки для Словаря изобразительных искусств. Короткое предисловие... Просмотреть у Ларошфуко насчет туманных заголовков. У Лабрюйера несколько суждений и т. п.
245


Заметки для Словаря изобразительных искусств.
Предуведомление. Манера Обермана — письмо о всякой всячине.
Архитектура христианских церквей. Статья в Монитере от 17 марта 1857 года, насчет мнения г. Гарно107 о пирамиде как выражении религиозного чувства.
Гомер. Рубенс гораздо родственнее Гомеру, чем иные античные мастера. У него был сходный гений по самому своему духу. У Энгра только претензии и ничего от самого Гомера. Он калькирует внешность. Рубенс же остается Гомером, схватывая дух и пренебрегая одеждой, или, вернее, одевая всех в одежды своего времени (гобелены Жизнь Ахилла). Он ближе к Гомеру, чем Вергилий, потому что у него это от природы.
Полированные (гладкие) предметы. Кажется, что по самой своей природе они облегчают передачу эффекта, их выражающего, потому что их светлые части гораздо ярче, а темные гораздо темнее, нежели в матовых предметах. Это настоящие зеркала. В тех места, где они не освещены ярким светом, они необыкновенно интенсивно отражают темные части предмета. Я уже раньше сказал, что подлинный тон предмета всегда обнаруживается рядом с наиболее блестящей точкой; это относится и к блестящим материям, к шерсти животных, равно как к полированным материалам. Иногда почти невозможно установить тон предмета: таков овал, шар, где планы при дневном свете текучи и где есть лишь одна точка, которая подставляет себя свету и получает блик.
Исполнение. Хорошим, или, вернее, подлинным, исполнением, будет то, которое практически, с материальной видимостью, привносит нечто в идею и без которого она не была бы полна.
Таковы хорошие стихи. Можно плоско выразить прекрасную идею. Исполнение Давида холодно; оно способно заморозить идеи, гораздо более возвышенные и живые, чем его собственные. Между тем исполнение, наоборот, должно возвышать идею там, где она банальна и слаба.
Воображение. Это — первое качество художника. В той же мере оно необходимо и для любителя. Я не понимаю человека, лишенного воображения, который покупает картины,— очевидно, его тщеславие заменяет ему то свойство, о котором я говорил. Но, хотя это может


показаться странным, большинство людей лишено воображения. Они лишены не только того пылкого или проницательного воображения, которое живо рисовало бы им вещи или вводило бы их в самую суть вещей, но им недоступно даже ясное понимание произведений, в которых господствует воображение.
Пусть защитники аксиомы сенсуалистов, nil in intellects quod non fuerit prius in sensu108, утверждают, исходя отсюда, что вображение есть не что иное, как известный вид воспоминания, однако им придется все же согласиться с тем, что все люди испытывают ощущения и обладают памятью, однако лишь очень немногие наделены воображением, которое, как они утверждают, складывается из этих двух элементов. Воображение у художника не ограничивается тем, что оно представляет себе те или иные предметы,— оно еще комбинирует их применительно к той цели, к которой оно стремится; оно создает картины, образы, которые художник создает по своей воле. Где же здесь тот приобретенный опыт, из которого может возникнуть эта способность композиции?
Накладывание красок. Подлинный талант исполнения должен состоять в том, чтобы извлечь все возможное в смысле эффектов из материальных средств живописи. Каждый способ имеет свои преимущества, но и свои недостатки. Если говорить только о живописи маслом, то есть о наиболее совершенном и наиболее богатом средствами способе, важно изучить, как он применялся разными школами, и посмотреть, что можно извлечь из этих различных манер. Но и не входя в рассмотрение каждой из этих манер, можно заранее отдать себе в этом отчет.
Преимущество этого рода живописи, доведенной великими мастерами, каждым на свой лад, до совершенства, заключается в следующем: 1) в интенсивности, которую сохраняют темные тона в момент наложения красок, чего мы не имеем ни в клеевых красках, ни во фреске, ни в акварели,— одним словом, ни в одной из водяных красок, где вода, являясь единственным растворяющим средством и высыхая, делает их значительно бледнее настоящего тона; масляная живопись имеет свойство сохранять краски свежими при их смешении; 2) это преимущество состоит также в том, что, смотря по надобности, можно пользоваться то протирками, то густой накладкой красок, от чего необыкновенно выигрывает выразительность как матовых, так и прозрачных частей; 3) далее, имеется возможность при желании возвращаться к уже сделанному, не только не портя его, но, наоборот, еще усиливая силу эффекта или смягчая
247


резкость тонов; 4) наконец, жидкое состояние, в котором краски остаются довольно долгое время и облегчают художнику работу кистью и т. д.
Есть и ряд неудобств; таковы: влияние времени на лак (разложение лака от времени); необходимость ждать, дабы начать переписывание.
Необходимо заранее рассчитать контраст лессировок и густой накладки красок, дабы контраст этот ощущался и тогда,, когда поверхностное покрытие лаком уже произведет свое действие и сделает картину гладкой.
Деревья. Способ, как их следует писать и как делать к ним заготовки.
Я отметил в своей записной книжке (29 апреля 1854 года) этот вид подмалевка, соответствующий естественному ходу работы.
Пыль. Цвет пыли — наиболее универсальный полутон. И действительно, она представляет собой смешение всех тонов. Цвета палитры, смешанные вместе, всегда дают более или менее интенсивный тон пыли.
Гравер. В одной статье в Пресс от 17 июня 1857 года я читаю о Жоффруа Тори (выписка из статьи). Этот самый Жоффруа Тори рисовал виньетки, сочинял литеры, которые он хотел реформировать, изменяя их готический стиль; он был издателем и вместе с тем писал также исследования о языке, стараясь его обновить всякими способами.
Интерес. Интересное. Внушить интерес к своей работе — вот главная цель, которую ставит перед собой художник, она достигается путем одновременного применения многих средств. Интересный сюжет может и не возбудить интереса, если он выполнен неумелой рукой, и, наоборот, то, что, казалось быг наименее способно заинтересовать нас, вызывает интерес и увлекает, благодаря умелому выполнению и порыву вдохновения. Нечто вроде инстинкта позволяет подлинному художнику почувствовать, в чем должен заключаться главный интерес его композиции. Искусство размещать группы, искусство применять освещение и давать четкую и живую окраску предметам, наконец, искусство себя ограничивать, так же как и искусства отыскивать новые средства воздействия, и множество других свойств большого художника — все это необходимо для того, чтобы вызвать интерес и способствовать ему в нужной мере; точная передача характеров или их преувеличенное толкование, обилие или четкость деталей; объединение масс или их рас-
248


пыление— словом, все ресурсы искусства—становятся в руках художника как бы клавишами фортепьяно: по одним он ударяет, извлекая те или иные звуки, другие оставляет безмолвными.
Главный источник интереса исходит от души, и он же с неудержимой силой передается душе зрителя; это, конечно, не значит, что интересное произведение совершенно одинаково поражает всех зрителей, поскольку у каждого из них есть душа: взволновать можно только такого человека, который одарен воображением и способностью чувствовать. Два эти свойства так же необходимы для зрителя, как и для художника, хотя и в различной степени.
Дарования, впавшие в манерность, не могут вызывать неподдельного интереса; они могут возбуждать любопытство, льстить вкусу, обращаться к страстям, не имеющим с искусством ничего общего. Но так как главным свойством всякой нарочитой манеры является отсутствие искренности в чувстве и в передаче природы, то и таланты этого рода не могут поразить наше воображение, являющееся в нас самих как бы зеркалом, в котором природа как она есть, получает свое отражение, чтобы при помощи могучего воспоминания сделать доступным для нас зрелище вещей, наслаждаться которыми способна одна лишь душа.
В действительности только подлинным мастерам дано возбуждать интерес, но они достигают этого различными способами, следуя особым склонностям своего гения. Было бы нелепо требовать от Рубенса того интереса, какой вызывают в нас Леонардо или Рафаэль такими деталями, как руки, головы, где изумительная точность сочетается с выразительностью. Но зато столь же бесполезно было бы требовать от этих художников того эффекта целого, того пыла, той широты, которыми отличаются работы Рубенса. Товий Рембрандта блещет не теми достоинствами, которые имеются в картинах Тициана, где совершенство деталей не уступает красоте целого, но Тициан бессилен внести в наше воображение то волнение или даже тревогу, которые навевают на нас картины Рембрандта своей наивностью и непосредственностью характеров, необычайностью и глубиной применяемых эффектов.
Для Давида основным была точная передача модели, вульгарность которой он скрашивал при помощи античных фрагментов. Корреджо, наоборот, вглядывался в природу лишь для того, чтобы не впасть в несуразности. Все его обаяние, все, что
249


является его мощью и находками гения, вытекало из его воображения лишь для того, чтобы вызвать отклик в воображении людей, способных его понимать. Школы, каждая на свой лад, усматривают совершенство только в каком-нибудь одном качестве. Они осуждают все, что осуждают видные художники. Сегодня в моде рисунок, и притом один только род рисунка. Рисунок Давида в школе, создателем которой был Давид, считается уже не подлинным рисунком.
Эклектизм в искусстве. Это педантичное определение, введенное в язык философами текущего века, довольно хорошо применимо к умеренным попыткам известных школ. Можно было бы сказать, что эклектизм является по преимуществу французским лозунгом в изобразительных искусствах и в музыке.
Немцы и итальянцы проявили в своих искусствах резко выраженные свойства, из которых одни часто противоположны другим; французы как будто все время стремились примирить эти противоположности, смягчая в них то, что казалось в разладе друг с другом. Поэтому их произведения меньше поражают: они больше говорят уму, чем чувству.
В музыку, в живопись французы приходят после других школ, внося в свои произведения небольшими мерами сумму качеств, взаимно исключающих друг друга у остальных народов, но спокойно уживающихся у них в силу особенностей их темперамента.
Чувство. Чувство творит чудеса. Благодаря ему какая- нибудь гравюра или литография производит на нас впечатление самой настоящей живописи. В гренадере Шарле сквозь карандаш я вижу тон; словом, мне совершенно достаточно того, что я вижу, и даже кажется, что раскраска или живопись мешала бы мне, вредила бы общему впечатлению. Чувство есть метка проникновенности, резюмирующей все, дающей эквивалент.
Шедевр. О шедевре см. мои заметки от 21 февраля 1856 года.
Актер. Дидро утверждает, что...
Трагедия.
Оригинальность. Заключается ли она в том, что впервые провозглашаются какие-либо идеи, применяются новые, неизвестные эффекты?
Школа. Создать школу. Людям посредственным или, по меньшей мере, второстепенным удавалось создать школу, тогда как великие люди не имели этой заслуги, если только это заслуга.
250


Восемьдесят лет назад братья Ванлоо раздавали римские пре- мии, и их стиль безраздельно царил повсюду. В эту пору возник талант, который впитал в себя их принципы, но которому суждено было прославиться принципами совершенно противоположными. Давид, следует признать, обновил искусство; но заслуга тут коренится не только в его собственной оригинальности; многие попытки были уже сделаны до него: таковы Менгс и другие. Открытие росписи Геркуланума дало толчок к изучению и подражанию античности. Приходит Давид, не столько изобретательный, сколько энергичный, не столько художник, сколько сектант, начиненный современными идеями, нашедшими полное выражение в политике и приводившими к исключительному поклонению древним, особенно в этой последней области, и делает для искусства нужные выводы. Искусственный и расслабленный стиль Ванлоо отжил свое время. Он был только манерностью, начисто лишенной идейности, и т. д.
За сто пятьдесят лет до этого гений, гораздо более ориги- нальный, чем Давид, появившийся в момент, когда школа Лебрена была в полном расцвете, не достиг такого же успеха. Весь гений Пюже, все его остроумие, вся его сила, черпавшие вдохновение в природе, не могли создать школы и противостоять всем этим Куазво109, Кусту110 и их школе, также очень значительной самой по себе, но уже запятнанной манерностью и школярским духом.
Утонченность. Об утонченности в эпохи упадка.
Исполнение (в Ревю де-де-Монд, статья Скудо о музыке, 1857, 15 декабря). Еще раз об исполнении и его важности. Злосчастье картин Давида и его школы состоит в отсутствии одного драгоценного качества, без которого все остальное несовершенно и почти бесполезно: в них можно восхищаться прекрасным рисунком, иногда композицией, как у Жерара, или величием, порывом, патетикой, как у Жироде, или подлинным художественным вкусом, как у самого Давида, например, в его Сабинянках, но очарования, которое сообщает всем этим картинам рука исполнителя, в их произведениях нет, и это ставит их ниже великих старых мастеров. Прюдон111 в эту эпоху — единственный из художников, у которого исполнение стоит на уровне замысла и который нравится тем, что называют материальной стороной таланта, но которая в действительности, что бы там ни говорили, является стороной идеальной, выражающей чувство, совершенно так же, как и самый
251


замысел, который она неизбежно должна дополнить. Живопись школы Давида совсем обесцвечена.
Современный стиль (в литературе). Современный стиль плох. Он перегружен сентиментальностью и внешними описаниями по всякому поводу. Если какой-нибудь адмирал описывает морское сражение, он это делает стилем романиста и почти гуманиста. Все растягивается, все поэтизируется. Все хотят казаться растроганными, вдумчивыми, но совершенно напрасно думают, что этот вечный дифирамб сможет покорить читателя и внушить ему высокое понятие об авторе и особенно об его добром сердце. Мемуары и даже рассказы отвратительны. Философия, науки, все, что пишется по поводу самых различных предметов, окрашено этими лживыми цветами, отдает взятым взаймы стилем. Мне обидно за своих современников. Потомство не станет искать в том, что они оставят, особенно в портретах, которые они сделают с самих себя, образцы настоящей искренности. Вплоть до прекрасно написанной истории Тьера112 все носит отпечаток этого плаксивого стиля, всегда готового остановиться на пути, чтобы испускать вздохи по поводу честолюбия победителей, или суровости времени года, или неизбежности человеческих страданий. Это какие-то проповеди или элегии. Нет ничего мужественного, производящего хотя бы просто сносное впечатление,— и это потому, что ничто не на своем месте или же занимает чересчур много места и декламируется тоном наставника, вместо того, чтобы быть просто рассказом.
Авторитеты — это «чума для крупных талантов и почти все для талантов посредственных» и т. д. «Они являются помочами, на которых почти все учатся ходить, в начале своего поприща, но они оставляют почти на всех неизгладимые следы».
Модель. О применении модели.
Опера. О соединении различных искусств в этом виде спектакля; о том наслаждении, какое он доставляет зрителю, но также и об утомлении, которое является следствием чрезмерного изобилия впечатления. См. записи, сделанные в Ожер- вилле в 1854 году. Я говорю там также о звучности, которую Шопен не считал основным источником впечатления.
Исполнение. Мы говорили, что хорошее исполнение имеет первостепенную важность. Можно было бы дойти до утверждения, что если оно не является всем, то, во всяком случае, оно есть единственное средство придать всему остальному настоящую ценность и выставить его в полном свете. Для школ упад-
252


ка исполнение сводилось лишь к известной ловкости рук, своего рода развязности манеры к тому, что называли вольностью, прекрасной кистью и т. д.
Несомненно, что после великих мастеров XVI века материальная сторона выполнения претерпела изменения. Живопись в\мастерской, живопись, сделанная в один прием, с трудом поддающаяся поправкам, сменяет ту полную непосредственного чувства технику, которую каждый художник создавал для самого себя, или, скорее, которую подсказывал ему его инстинкт, следуя потребности его гения. Конечно, нельзя написать вещь Тициана, работая средствами Рубенса, и т. д. Вещь Рафаэля, которую я видел на улице Гранж- Бательер, написана маленькими ударами кисти... Художник школы Карраччи счел бы для себя бесчестным так выписывать мелочи. Еще сильнее это возмутило бы художников более близкой нам и еще более упадочной школы Ванлоо.
Французский стиль. О холодности французского стиля; об этой правильности, даже в великих школах, как, например, школы времени Людовика XIV, которая замораживает воображение, хоть и удовлетворяет рассудок. Странная вещь; вплоть до школы Лебрена, Пуссена и т. д., откуда вышли все эти Куазво и Кусту, французская скульптура соединяет фантазию с прекрасным исполнением и соперничает с итальянскими школами большого стиля — гробница Врезе, Жермен Пилон113, Жан Гужон.
Подмалевок. См. мои заметки от 2 апреля 1855 года.
Цвет. О его первенстве, или, если угодно, о его превосходстве, с точки зрения действия на воображение; о цвете у Ле- сюера.
Противопоставления. Гране говорил, что живопись заключается в том, чтобы накладывать белое на черное и черное на белое.
Художник.
Подражание. Именно скульптуре и живописи присвоено по преимуществу название подражательных искусств; другие искусства, как музыка, поэзия, не подражают природе прямо, хотя их цель и состоит в том, чтобы поразить воображение.
Об античности и голландских школах. Покажется странным это соединение под одним заголовком столь, по-видимому, далеких явлений; они различны по эпохе, но не столь различны, как это принято думать, по своему стилю и духу.
Античность. В чем источник того высокого качества, того
253


совершенного вкуса, которого нет нигде, кроме античности?’ Может быть, это выступает особенно ясно потому, что мы сравниваем с ней то, что делалось из подражания ей.
Но какие же из числа наиболее совершенных произведении в различных областях искусства выдерживают сравнение с ней?
Я не нахожу никаких недостатков у Вергилия и Горация. Но я прекрасно знаю, чего не хватает нашим великим писателям, как и то, чего я не хотел бы у них видеть. Возможно также, что, находясь, если можно так выразиться, с ними в одной и той же среде, я вижу их лучше, а главное, лучше постигаю тот разлад между тем, что они сделали, и тем что они хотели сделать. А древний римлянин мог бы мне указать ив Вергилии и Горации ошибки или недостатки, которых я не в состоянии видеть. Этот вкус и чувство идеальной меры достигают особо высокого* уровня совершенства во всем, что сохранилось от древних пластических искусств. Мы можем еще выдерживать с ними сравнение в области литературы, в области же искусства — никогда.
Тициан — один из тех, кто ближе всех к духу античности. Он близок к семье голландских мастеров и, следовательно, к античности. Он умеет писать с натуры — вот почему в era картинах всегда чувствуется живой, а следовательно, не скоро преходящий образ, как и образ, рожденный воображением человека, который в руках подражателей начинает вызывать отвращение. Можно подумать, что крупица безумия есть у всех других художников; один Тициан обладает здравым умом, владеет собой, своим исполнением, своей легкостью, сохраняя над ней полную власть и нисколько ею не щеголяя. Нам кажется, что* мы подражаем античным образцам, когда принимаем их, так сказать, буквально делаем карикатурные копии с их драпировок и т. д. В Тициане и во фламандцах есть дух античности, а не только подражание ее внешним формам.
Античность ничем не жертвует ради изящества, как Рафаэль, Корреджо и вообще весь Ренессанс; в ней нет аффектации силы или неожиданности, как у Микеланджело. В ней не встретишь ни той тривиальности, которую позволяет себе порой Пюже, ни его чрезмерного натурализма.
Произведения всех этих людей в известной мере уже устарели. В античных же произведениях этого нет. У художников нового времени всегда очень много такой устарелости. У древних мы находим всюду одинаковую умеренность и сдержанную силу.
254


Те, кто рассматривает Тициана только как величайшего из колористов, глубоко заблуждаются: он, конечно, таков, но вместе с тем он и первый из рисовальщиков, если понимать под этим словом рисунок самой природы, а не тот, в котором воображение художника занимает большее место, чем верность природе. Но это не значит, что воображение Тициана рабски следует за природой: достаточно просто сравнить его рисунок с рисунками мастеров болонской или испанской школы, прилагавших все усилия, чтобы точнейшим образом передавать природу.
Можно сказать, что у итальянцев надо всем господствует стиль; я не хочу этим сказать, что все итальянские художники обладают большим стилем или хотя бы приятным стилем,— я только говорю, что все они имеют склонность, каждый по-своему, развивать, то, что может быть названо их стилем, как бы ни понимать это, в хорошем или дурном смысле.
Я хочу сказать этим, что Микеланджело злоупотребляет своим стилем, так же как Бернини или Пьетро да Кортона, в том смысле, что каждый из них возвышает или снижает этот стиль; словом, присущая им манера или то, что они считают нужным заведомо или бессознательно прибавлять от себя к природе, устраняет всякую идею подражания и вредит непосредственности исполнения. Эту драгоценную непосредственность можно встретить у итальянцев только до Тициана. Он сам также сохраняет ее среди общего увлечения его современников манерностью, той манерностью, которая в большей или меньшей степени притязает быть высоким искусством, но очень скоро становится смешной в руках подражателей.
Есть еще один человек, о котором следует упомянуть здесь, дабы поставить его в один ряд с Тицианом, если расценивать соединение правды и идеала как высочайшее из качеств художника,— это Паоло Веронезе. В нем больше свободы, чем у Тициана, но он менее закончен. Оба они отличаются той внутренней тишиной, тем спокойным темпераментом, каким одарены все люди, вполне владеющие собой. Веронезе кажется более знающим, менее подчиненным модели, располагающим большей свободой в своем исполнении. Зато в законченности Тициана нет ничего, напоминающего холодность. Я говорю главным образом об исполнении, от которого зависит придать картине большую живость, ибо оба художника уделяют экспрессии гораздо меньше внимания, чем другие мастера. Это редчайшее качество, воодушевленное хладнокровие, если можно так
255


4 февраля
выразиться, исключает эффекты, направленные к тому, чтобы вызывать эмоцию. И это также роднит их с древними, у которых внешняя пластичность формы всегда стоит впереди экспрессии. Своеобразную революцию, происшедшую в искусстве в средние века и установившую преобладание экспрессии, объясняют введением христианства. Христианский мистицизм, получивший столь широкое распространение, привычка художников изображать почти исключительно одни религиозные сюжеты, обращающиеся прежде всего к душе, совершенно неоспоримо.способствовали этому общему стремлению к экспрессивности. Отсюда по необходимости вытекает ущерб в пластических качествах искусства новейшего времени. У античных мастеров мы не найдем преувеличений или неправильностей, как у Микеланджело, Корреджо или Пюже; но зато прекрасное спокойствие этих фигур никак не затрагивает ту область воображения, которая столькими своими сторонами привлекает современных людей.
Мрачная взволнованность Микеланджело, то таинственное и огромное, что переполняет малейшие из его произведений; нежная, проникновенная грация, неотразимое обаяние Корреджо; глубокая выразительность и неудержимый порыв Рубенса; наконец, туманность, волшебство, выразительность рисунка Рембрандта — все это наши свойства, и древние даже и не подозревали об этом.
Россини может служить поразительным примером этой страсти к утрированной грации, к услаждению. Поэтому вся его школа так невыносима.
Для Введения к словарю. Мне хотелось бы помочь лучшему пониманию прекрасных произведений искусства. Говорят, что в Афинах было гораздо больше судей в области искусства, чем в современном обществе. Высокий вкус, отличающий произведения античного искусства, может служить подтверждением этого. В Риме, как и в Афинах, один и тот же человек был адвокатом, воином, жрецом, эдилом, смотрителем общественных игр, сенатором, магистром. Он получал воспитание, соответствующее каждой из этих должностей. Такой человек не мог оставаться лишь посредственным потребителем любой отрасли знаний, какие были в ту пору. У нас же нотариус есть только нотариус, лишь свое дело он и знает; не вздумайте говорить с кавалерийским полковником о картинах: самое большее, он сможет сделать замечания относительно лошадей и выскажет
256


19, Львиная охота в Марокко, 1854. Эрмитаж, Ленинград


20. Охота на тигра. 1854. Лувр> Париж


крайнее сожаление, что лошади у Рубенса не похожи на английских или на тех, которых он ежедневно видит в полку или на скачках. Вот почему художник, работающий для просвещенной публики, стыдится опускаться до пользования эффектами, недопустимыми с точки зрения вкуса. Этот вкус погиб в древности, хотя и не так, как погибает постоянно сменяющаяся мода,— явление, происходящее на наших глазах почти ежеминутно и не обусловленное какими-либо совершенно неизбежными причинами; этот вкус погиб в древности вместе с учреждениями и нравами, когда приходилось приспособляться к победителям-варварам, какими были, в частности, римляне в отношении греков; в особенности вкус погиб тогда, когда граждане утратили стимул, толкавший их к свершению великих дел, когда исчезла общественная добродетель; я имею в виду не ту добродетель, какая присуща всем в равной мере и влечет их к добру, а по меньшей мере то простое уважение к морали, которое заставляет порок скрываться. Трудно вообразить себе, чтобы Фидии или Апеллесы могли явиться под властью жестоких тиранов Византии, среди всеобщего раболепства, когда и искусства охотно становятся прислужниками подлости. Царство доносчиков и негодяев не может быть царством красоты и еще менее — царством истины. Ежели эти неоценимые сокровища и проявляют себя где-либо, то именно в доблестных протестах какого-нибудь Сенеки или Тацита. Легкое изящество, изнеженная живопись тогда уступают место негодованию и стоическому смирению.
Существует ли в действительности связь между добром и красотой?
Может ли упадочное общество оценить высокие творения в какой бы то ни было области? Вполне вероятно, что у нас, в нашем обществе, каким оно предстоит нам, с грубыми нравами, маленькими, жалкими развлечениями, прекрасное может возникнуть только случайно, и у этой случайности недостаточно веса, чтобы изменить общий вкус и привести большинство к пониманию прекрасного. Затем наступают варварство и ночь.
Итак, несомненно, есть эпохи, когда искусство переживает расцвет, и есть нации, которым даны преимущества в отношении известных духовных дарований, как есть страны и климаты, благоприятные для расцвета красоты. Это счастливые страны, где природа... там больше досуга и т. д. Я готов без труда допустить, что жители Сибири...
17 Закаэ № 736


Вторник,Ц
17 февраля Пятый визит доктора.
Четверг, Сегодня, во время завтрака, мне принесли две картины,
5 	марта приписываемые Жерико, чтобы я высказал о них свое мнение.
Маленькая — это просто очень посредственная копия: костюмы римских нищих. Другая — полотно, размером приблизительно 12 сантиметров, изображающее амфитеатр и руки, ноги, трупы ит. д.,— замечательна по силе и выпуклости изображения и написана с той типичной для стиля Жерико небрежностью, которая еще повышает очарование.
В сопоставлении с портретом Давида эта вещь еще выигрывает. В ней есть все, чего всегда не хватает Давиду,— та сила живописности, та нервность, та смелость, которая в живописи является тем же, чем для театра является сила лицедейства. У Давида все равноценно: голове придается не больше значительности, чем драпировкам или креслу. Рабское подчинение модели является одной из причин этой холодности; но правильнее предположить, что эта холодность заложена была в нем самом: он был бессилен открыть еще что-нибудь за пределами того, что давал ему этот несовершенный метод; по-видимому, он бывал вполне удовлетворен, когда ему удавалось хорошо передать маленький кусок природы, находившийся у него перед глазами; все его дерзание ограничивалось тем, чтобы поставить с ним рядом какой-нибудь фрагмент — руку или ногу, сделанную по образцу античной,— и свести, насколько возможно, свою живую модель к этому уже готовому образцу красоты, который он всегда имел под рукой среди своих гипсов.
Этот фрагмент Жерико действительно поразителен; он доказывает больше, чем что-нибудь иное, что для искусства нет ни гадов, ни отвратительных чудовищ и т. д. Это лучший аргумент в пользу Прекрасного, понятого так, как оно должно быть понято. Некоторые неправильности не умаляют достоинств этой вещи. Рядом с ногой, написанной очень четко и более близкой к натуре, если, конечно, оставить в стороне известную идеализацию, присущую автору, мы видим руку, очертания которой расплывчаты и набросаны почти произвольно в духе тех фигур, какие он писал в мастерской; но даже и эта рука не роняет всего остального: сила стиля ставит ее на уровень остальных частей картины. Этого рода достоинство сближает его с Микеланджело, у которого неправильности не вредят ничему.
258


Я с величайшим удовольствием перечитываю в одной ив моих тетрадей от января 1852 года то, что там написано о гобеленах Рубенса, которые я видел в Муссо па распродаже имущества Луи-Филиппа. Когда мне захочется поговорить о Рубенсе или пережить настоящий подъем во время работы над картиной, мне надо будет перечитать эти заметки. У меня до сих пор сохранилось совершенно ясное воспоминание об этих замечательных работах. Перечитывая то, что я тогда написал, я подумал, что стоило бы восстановить в памяти все эти сюжеты (подобная сюита, но на другой сюжет, была бы прекрасной темой). Непременно надо, чтобы Девериа отыскал для меня гравюры с этих вещей...
Бертен пришел навестить меня; я принял его, хотя сейчас никого не принимаю, ибо надо, чтобы у меня окончательно зажило горло. Днем работал над наброском предисловия для Словаря изящных искусств.
В настоящее время писатель должен быть универсальным. Различие между ученым и поэтом или прозаиком окончательно стерлось. Простейший роман требует большей эрудиции, чем ученый трактат, больше того — чем двадцать таких трактатов, потому что ученый представляет собой или астронома, или химика, или географа, или, наконец, знатока древностей; он может приобрести поверхностные познания в области, которой он занимался всю жизнь, и чем больше он замыкается в это специальное изучение, тем больше результатов он извлечет из своих исследований. Этого нельзя сказать о ремесле критика. Необходимость говорить обо всем накладывает на него обязанность все знать; но кто может все знать? Изучать еврейский, науки, историю — то же, что выпить целое море. Поэтому никто всего этого и не изучает; но необходимо делать вид, что все это нам известно.
Мне даже страшно подумать, сколько, например, должен был прочесть всякой всячины, переварив или не переварив ее, такой человек, как Сент-Бев. Сегодня, например, его статья о Тите Ливии: он рассказывает жизнь Тита Ливия, сообщая малоизвестные детали, которыми читатели никогда себя но утруждали. В слишком длинной статье о Вергилии, которую Тьерри напечатал в Монитере, он, упомянув о том, что наше- время предпочитает произведения первобытные, непосредственные ит. д., как, например, поэму Гомера, спрашивает
17*
7 марта
Понедельнику 16 марта
259


сам себя, смог ли бы Вергилий, живший ца тридцать - сорок веков позднее, написать Илиаду, и прибавляет: «Если древние и останутся навеки нашими учителями, все же не будем пренебрегать теми из их учеников, которые безуспешно стараются сравняться с ними. Громадное преимущество — прийти первым. Берешь все лучшее, даже не выбирая; можно оставаться простым, даже не подозревая того, что такое простота; можно быть кратким, ибо нет необходимости пополнять или превосходить кого-нибудь; и, наконец, можно вовремя остановиться, ибо никакое соперничество не заставляет идти дальше».
Не принимается ли часто отсутствие искусства за вершину искусства? Если искусство, в итоге своего развития, приводит лишь к тому, что возникают все менее значительные произведения, то мне будет прощено глубокое сожаление, какое я позволю себе выразить в отношении эпох, которые не могут обойтись без сложного труда в области искусства.
Я хочу только одного — чтобы нас не слишком одурачивали словом «простота» и чтобы не трудились делать эту простоту обязательной для того времени, когда она уже больше невозможна.
Это тема всех педантов сегодняшнего дня. Шенавар не хочет смотреть ни на что после всего, что было уже сделано раньше; Деларош выходит из себя, когда говорят о римской античности: для него существует один Фидий, как для Шенавара один Микеланджело! Но Шенавар все же включает Рубенса в свою знаменитую гептархию. Он преклоняется перед Рубенсом и убивает этим Рубенсом все злосчастные дерзновения людей нашего времени. А между тем Рубенс появился в эпоху относительного упадка. Каким же образом ему отводится в этой системе место рядом с Микеланджело? Он был велик, но велик по-иному.
Эта простота, которую все превозносят и о которой говорит Тьерри, часто зависит в литературе от менее отделанных оборотов речи, присущих первобытной поэзии,—словом, эта простота скорее заключается в покрове мысли, чем в ней самой. Многие, особенно в те времена, когда верили, что можно обновить и освежить язык по собственной воле, так же как можно сбрить у человека слишком длинную бороду, предпочитали Корнеля Расину только потому, что его язык менее отделан, чем у Расина. То же происходит с Микеланджело и Рубенсом: фресковая живопись, которой главным образом занимал-


ся Микеланджело, вынуждает художника к сугубой простоте эффектов. Отсюда, независимо от размеров таланта, а просто в силу технических условий, получается известное величие и необходимость отказаться от деталей. Рубенс, располагая другими средствами, находит другие эффекты, удовлетворяющие нас в свою очередь. Монтескье очень хорошо сказал: «Красота обыкновенная теряет при сопоставлении с такой же, красота исключительная выигрывает от сравнения с равной ей». Шедевр Рубенса, сопоставленный с шедевром Микеланджело, ни в коем случае не потеряет. Наоборот, если вы будете рассматривать эти произведения в раздельности, то соответственно вашей впечатлительности, вы будете всецело отдаваться тому, на кого вы в данную минуту взираете. Прекрасное легко овладевает тонко чувствующими натурами, увлекает их за собой; вы будете принадлежать тому, кто в данный момент приковал к себе ваши взгляды.
Надо пользоваться теми средствами, какие присущи времени, в которое вы живете; без этого вас не поймут и для вас уже нет жизни. Приемы другой эпохи, которые вы захотите применять при обращении к людям вашего времени, будут всегда лжеприемами, а люди, которые придут вслед за вами, станут сравнивать эту заимствованную манеру с произведениями той эпохи, когда эта манера была единственной и всеми признанной и, следовательно, в совершенстве была осуществлена в искусстве, и поставят вас на ту низшую ступень, на которую вы сами себя осудили.
Шатобриан был отцом одной школы.
О том, что Гомеру и библии приписывают величайшую красоту и что эта красота более утонченна в Гомере и Вергилии.
Привести под конец цитату из Тьерри относительно Вергилия, в которой дается характеристика того, что я понимаю под современной красотой.
Вчера я с Женни вышел в первый раз после болезни. День был солнечный. Я отказался идти к площади Европы: ветер дул с той стороны. Я спустился, вернулся по улицам, почувствовал усталость, но эта прогулка придала мне сил.
Продолжение ранее написанной страницы, по поводу эрудиции, которой якобы обладают современные авторы. Вчера, вернувшись домой, я нашел в одном предисловии к Вовнаргу114 ряд размышлений, относящихся к этой теме и показывающих,
Вторник, 17 марта
261


Среда, 18 марта
20 марта
Ьоскресеньву 22 марта
Четверг, 26 марта
что можно быть очень большим писателем, не будучи слишком большим ученым.
Вот уже три дня, как я выхожу на улицу и чувствую, что мне стало гораздо лучше. Вчера с Женни доехал в экипаже до Тюильри. Мы прошли пешком от Пон-Турнан до решетки на улице Риволи.
Запомнить мысли, которые возникли у меня по поводу контраста двух копий с античных статуй, Нила и Тибра и группы нимф с цветами эпохи Людовика XIV. Величавое единство в первых и полная несвязность в последней. Всегда и всюду та же разница между тем, чем была античность, и тем, что есть современность.
Не могу оторваться от чтения Казановы.
В Обермане отмечаю его беседу с офицером, совершающим путешествие.
Отмечаю в Обермане рассуждение о прекрасном. Прибавляю от себя, дабы разобраться в этом позднее, следующее: только человек создает вещи, лишенные единства; природа же обладает тайной придавать единство даже разрозненным частям одного целого. Ветвь, отделенная от дерева, является не чем иным, как целым маленьким деревом.
Сегодня был у Гаро, чтобы посмотреть, нельзя ли его помещение переделать в мастерскую. Мы условились относительно этого визита неделю назад. Мне кажется, что в душе он был мало доволен таким разговором и согласился выслушать меня только из любезности. Он стал говорить о значительных расходах, так что дело не состоялось.
На обратном пути вид молодых людей, с которыми я встретился, навел меня на многие размышления, совсем несходные с теми, каким обычно предаются старики. Этот возраст, признаваемый самым счастливым, не вызывает во мне никакой зависти. Самое большее, чему можно позавидовать,— это силе молодости, которая дает возможность выносить громадную работу, но отнюдь не удовольствиям, неразрывно связанным с ней. Чего бы я хотел — желание столь же неосуществимое, как и желание вновь стать молодым,— это оставаться в том возрасте, в котором я нахожусь сейчас, и долго еще пользоваться всеми преимуществами, которые он дает уму, я не сказал бы — разочарованному, но достигшему истинной мудрости.
262


Я только что узнал у Вейля, к которому заходил, что бедный Маргерит внезапно умер. Хотя он и старше меня, но был еще в тех летах, когда можно наслаждаться многими вещами. В конце концов, поскольку, с моей точки зрения, он не принадлежал к избранным натурам, он мог быть одним из тех, кто сожалеет об удовольствиях молодых лет. Надо, чтобы духовные радости занимали очень большое место в жизни, дабы обрести то спокойное счастье, которое я рассматриваю как единственно возможное для человека, находящегося на склоне лет. Именно сейчас мне попался у Казановы абзац, в котором выражены чувства, весьма отличные от моих; это относится к его путешествию в Голландию; он вспоминает о ласках, которыми наделяла его прекрасная Эсфирь: «Счастливая пора! Когда я вспоминаю о ней (а я люблю мысленно возвращаться к ней, несмотря на ужасную старость, сделавшую меня столь мало пригодным для любви), когда я вспоминаю о ней, я чувствую действительность, отбрасывающую меня так далеко от той поры».
Сент-Бев в сегодняшнем номере Монитера пишет о Мемуа- во рах аббата Ледие о Боссюэ: «Ледие отмечает изо дня в день мелочи, низменные стороны характера своего хозяина, показывая плоский эгоизм и корысть, какими он руководствовался».
Лежащий лев, среднего размера. }
Лев, пожирающий лошадь. Лев закончен.
Львица на спине белой лошади.
Эскиз Юстиниана.
Небольшие пастели: Христос в оливковой роще и Христос у столба.
Небольшие пастели: Апостол Петр на волнах и Марс в цепях.
Христос в терновом венце, голова (две картины).
Неверие Фомы (гризайль).
Небольшого размера: Сусанна и старцы (эскиз).
Небольшого размера: Ариадна.
Ладья Дон-Жуана: первая мысль; темпера, покрытая лаком {полотно 30 или 40 см).
Дерущиеся кони, те же, что в схватке.
Пейзаж — берега Аллье, Виши.
Замок Сен-Шартье.
Другой вид, если можно его закончить.
марта
апреля
263


Большой пейзаж — темпера, покрытая лаком. Горы. Смерть монаха.
Голова старухи.
Император Марокко, с изменениями.
Христос на Голгофе (паркетированный).
Пастель для плафона Капеллы (кончить темперой).
Паж, держащий лошадь . (акварель).
Война, спускающая с цепи чудовище (старый эскиз для королевского салона).
Голова Жюля Вейля.
Две лошади, павшие на поле битвы (старое).
Граф Палациано.
Акварельный рисунок Орфея для Бурбонского дворца. Два Самсона со львом (темпера).
Мавр на софе (акварель).
Небольшого размера: Георгий Победоносец (гризайль на бумаге).
Геракл и Диомед.
Александра в полукруге из Люксембургского дворца. Атилла в полукруге на деревянном куполе.
Италия, поверженная Атиллой (темпера).
Мавр, скачущий галопом (легкая акварель).
Акварель Вид Танжера.
Кромвель (акварель).
Взять у Вийо назад картины и рисунки.
Армия в походе, Мавры (акварель).
Аспазия, в натуральную величину, поколенная.
Адам и Ева. Набросок Андрие.
Маргарита в тюрьме (набросок, большой).
Замок Сен-Шартье, вид сзади.
Эскиз Львов, из Салона.
Эскиз Плафона для ратуши (большой).
Эскиз Плафона для ратуши (малый).
Эскизы, сделанные для ратуши Андрие и мной.
Суббота, По приглашению комиссии я был на выставке Делароша.
18 апреля Император посетил в этот день Училище, а затем и вышеупомянутую выставку. Оттуда на избрание заместителя Денуйэ116. Вернулся очень усталый.
Сюжет для (росписи) библиотеки.
Август, противящийся уничтожению Энеиды.
Возложение лаврового венца на Петрарку или Тассо.
264


Сивилла, протягивающая Тарквинию свитки и сжигающая их по мере того, как он их отвергает.
Помнить о Жизни Ахилла Рубенса.
Рекомендуемые книги: Великая пустыня, караванный путь в негритянской стране — соч. генерала Дома. Лето в Сахаре — соч. Эжена Фромантена116, живописца. Продается у г. Леви...
Палей правильно говорит, что при физическом и умственном упадке человек может в кресле испытывать такое же наслаждение, как юность в гордости и избытке жизни. В Ревю британик очень хорошая статья: «Сцены последнего часа». 1850, т. 3.
Выписка из Обермана (письмо 87). Добавляю к отрывку, поразившему меня, о радости, доставляемой нам совпадением наших мыслей с мыслями других; одобрение, которым мы счастливы^ подкрепить то, что родит наше воображение, является необходимым для всех тех, кто отдает свои произведения на суд общества, особенно если их вдохновение наивно и искренне.
Мне кажется, что художники и писатели, у которых преобладают общие места, не так нуждаются в таком одобрении, исходящем от людей того же склада ума и способных придать им уверенность в оценке собственных мыслей. Но это является настоятельной потребностью для тех, чьи нововведения расцениваются как чудачества и кто, может быть, именно в силу своей оригинальности имеет дело с весьма упрямой публикой, малоспособной его понять.
«И разделил Иаков на две части своих рабов, своих овец, своих быков и своих верблюдов. Тридцать верблюдиц с приплодом были посланы в подарок его брату, дабы задобрить его».
Кузен Делакруа. Обедал со мной. Утром сеанс у Перне. Затем виделся с г-жой Форже.
Выехал в Шамрозе в четверть второго. По приезде — страшный ливень, под которым и я и Женни совершенно промокли. Мы остановились еще до дождя на^несколько минут в нашем прежнем саду, совершенно разрушенном и разгромленном из-за работ, производившихся у Канда. Видел маленький источник, который служит теперь только для стирки белья. Все кругом забрызгано мылом. Вишневые деревья, которые я посадил совсем маленькими, страшно разрослись. Можно еще
22 апреля
25 апреля
8 мая
Шамроз е 9 мая
265


различить следы проложенных мной дорожек. Это доставило мне скорее приятное, чем грустное волнение. Я припомнил долгие годы, проведенные мной в этом доме. Я по-нрежнему люблю эти места; я легко привязываюсь к месту, где живу; мой ум и сердце населяют их.
10 мая День безделья. Рано пообедал. Шел лесом, то есть в обход
пути на Байве, чтобы выбраться на дорогу. У бедняжки Жен- ни очень плохое самочувствие.
Шамрозе, Утром прогулка, довольно продолжительная; я никак не
11 мая мог оторваться от восхитительного вида всей этой зелени,
солнца.
Возвратясь, много работал над статьей о Прекрасном, писал почти до самого обеда. Вечером гулял в саду и по полям. Усталость и недомогание перед сном.
Не случай и не каприз определяют стиль архитектуры, а также и всех других искусств в различных странах,— новое доказательство того, что понимание Прекрасного меняется в зависимости от климата.
Строгому и, если можно так выразиться, радикальному стилю египетской архитектуры соответствует и более упрощенная элементарная живопись... В обширной египетской равнипе однообразие расстилающихся между двумя цепями естественных возвышенностей, расположенных почти симметрично, и т. д.— пилоны, пирамиды...
п мая Я не сомневаюсь в том, что если бы Александр мог прочесть Мизантропа, он, несомненно, поместил бы его в знаменитую шкатулку, где хранил Илиаду; он даже велел бы ее увеличить, дабы она могла вместить Мизантропа.
Желая высказать похвалу человеку, говорят, что он единственный.
Людям с тупыми чувствами надо предоставлять заниматься пустыми спорами и сравнениями. Счастливы эпохи, обладавшие способностью видеть; счастливы артисты, имевшие дело с подготовленной публикой, поощрявшей их труды, посвященные музам.
Подлинные примитивы — это оригинальные дарования. Если каждый одаренный человек несет в себе новый образ, новое обличье, то чего же стоит школа, всегда заимствующая старые типы, которые, в свою очередь, были не чем иным, как отражением глубоко индивидуальных натур!
266


И разве каждый из этих людей нравится мне совершенно так же, как другой? Не станет ли это простое соображение приговором по отношению к школе, постоянно прибегающей к освященным традицией типам? Почему именно они были по преимуществу освящены ею? Потому что они являются не чем иным, как выражением сильных индивидуальностей из числа тех, какие появляются во все времена.
Россини говорил Б.: «Передо мной раскрывается нечто, чего я не смогу осуществить. Если бы я мог найти гениального молодого человека, я бы направил его на совершенно новый путь, а бедный Россини был бы сражен совсем».
В Шамрозе, в зеленой аллее. 15
Первое произведение художника или писателя можно сравнить с ружейным залпом, когда из двухсот выстрелов, сделанных в пылу сражения, только два-три поражают врага; иногда двести-триста выстрелов делаются сразу, но ни один не попадает во врага.
Вы приглашаете друзей на банкет, а угощаете их всякими кухонными отбросами.
...Аллея Фуж.
...Иногда близкие друг другу гении появляются в различные эпохи. Они могут почти не отличаться по своему природному складу: только формы того времени, в которое они живут, создают такое различие. Рубенс и пр.
Ни в коем случае нельзя приписывать воздействию климата появление Гомера или Праксителя. Можно было бы исходить вдоль и поперек всю Грецию и ее острова и не найти там ни одного поэта или скульптора. Взамен этого природа уже в более близкую нам эпоху вызвала во Фландрии к жизни Гомера живописи.
Есть привилегированные эпохи; есть также климаты, где у человека меньше потребностей; но все же эти влияния не могут служить достаточным объяснением.
Влияние нравов более существенно, чем действие климата. Необходимо, чтобы народ уважал самого себя, дабы быть требовательным в смысле вкуса и держать в узде своих ораторов и поэтов.
Нации, в которых политика делается при помощи кулака или пистолетных выстрелов, не имеют литературы, равно как и народы, предпочитающие всему другому поединок гладиаторов.
мая
267


Не спрашивайте у кавалерийского полковника его мнения о картинах или статуях — довольно и того, что он кое-что смыслит в лошадях!
16 	мая Женни поехала в Париж. Пишу, сидя на месте старого срубленного каштана, в Эрмитаже.
Мой милый маленький Шопен очень негодовал на школу, утверждающую, что значительная часть очарования музыки проистекает из ее звучности. Он рассуждал как пианист.
Вольтер определяет прекрасное, как то, что приводит в восхищение наш ум и чувства. Музыкальный мотив может действовать на наше воображение, даже когда его исполняют на инструменте, который лишь с какой-нибудь одной стороны затрагивает наши чувства. Соединение же различных инструментов, имеющих разное звучание, усилит это ощущение. Что даст попеременное употребление флейты и трубы? Первая вызовет представление о встрече возлюбленных, вторая изобразит триумф войны и так далее. То же и на фортепиано: мы извлекаем то приглушенные, то звонкие звуки для того, чтобы подчеркнуть мысль, которую музыка должна выразить. Надо осуждать звучность, когда ею хотят заменить идею, и все же придется признать, что некоторые созвучия, даже независимо от выраженной ими идеи, доставляют наслаждение нашим чувствам. То же самое справедливо и относительно живописи: простая черта менее выразительна и меньше нравится, чем рисунок, передающий свет и тени. Рисунок, в свою очередь, будет менее выразителен, чем картина, — я все время имею в виду картину, доведенную до известной степени гармонии, где рисунок и краски слиты воедино. Надо помнить о том древнегреческом художнике, который, выставив картину, изображавшую воина, поместил за ней человека, трубившего в трубу.
Современность создала особый вид искусства, соединяющий в себе все, что должно очаровать ум и чувства: это — опера. Пропетая декламация гораздо сильнее, чем декламация, просто произнесенная. Увертюра готовит нас к тому, что последует, но в самой общей форме; речитатив выражает ситуацию более четко, чем это может сделать простая декламация, и, наконец, ария, являющаяся своего рода высшей точкой каждой сцены, дает чувство полноты, ибо сочетает поэзию со всем тем, чем может ее восполнить музыка. Прибавьте к этому иллюзию декораций и гра-


цию движений в танцах. К несчастью, все оперы скучны, потому что они слишком долго держат вас в состоянии, которое я назвал бы противоестественным. Это зрелище, которое ведет осаду на наш ум и наши чувства, быстрее утомляет. Вы скоро устаете, осматривая картинную галерею, — что же должно произойти, когда вы смотрите оперу, которая объединяет воздействие всех искусств!
...Здесь, в лесу, я замечаю, что мои глаза являются единственным средством схватывать не только отдельные предметы, но также и все то, что оказывает на них приятное или неприятное действие.
Побывал в Париже, чтобы повидаться с Соларом, Бари 17 мая и архитектором. Поехал омнибусом Лионской железной дороги. Был у Солара без четверти двенадцать. Затем — у г-жи Форже. Прозаически позавтракал в непритязательном кафе на углу улицы Омаль и снова отправился лионским омнибусом.
Приятное путешествие. Погода прекрасная. Я наслаждаюсь природой, как в молодости. Я чувствую себя здоровым, а это почти то же самое. Получил плохие вести о Виейаре, которого нельзя видеть. Думал было навестить Серфбеера и Шабрие.
Помешала усталость и боязнь задержаться.
После перерыва более чем в четыре с половиной месяца Понедельник снова принялся за живопись. Я начал картины Св. Иоанн 18 мая и Иродиада, которую пишу для г. Робера из Севра. Утром работал с удовольствием.
Прогулка по лесу днем, несмотря на жару; после этой несколько утомительной экскурсии взялся перед обедом за палитру. Вечером — в саду или на маленьком лужке у леса Байве с Женни. Г-жа Форже каждый день пишет мне о состоянии здоровья нашего бедного Виейара.
День кончины моего бедного друга Виейара — этого ждали 19 мая со дня на день, но все же горько. Вспоминаю, как поражали всегда беднягу известия о чьей-нибудь смерти, которые доходили до него, даже те, которые лично его не задевали,— из-за этой неожиданности смерти, этой жестокой внезапности,превращающей в бесчувственную вещь существо, которое только что видели говорящим и действующим. Как? Он лежит, он
269


20 мая
23 мая
24 мая
27 мая
/■ тор ник, 2 июня
недвижим? И нет ничего, что могло бы пробудить эту глину? Бедный товарищ! Никогда я не видел его таким по внешнему виду здоровым, как именно текущей зимой, когда он заходил навестить меня во время моей болезни и рассказывал мне о неудаче Пуансо или об опасениях, какие у него есть насчет Серфбеера.
Именно в этот день утром, из записки г-жи Форже, я узнал о смерти Виейара. Я был вообще в плохом расположении духа. К концу дня я сильно подвинул вперед маленькую картину* над которой работал вчера.
После обеда был в лесу с бедной моей Женни. Смерть бедного друга Виейара тем более огорчает меня, что я все время думаю, что могу потерять эту подругу, участь которой волнует меня совсем в ином смысле.
Сегодня днем получил еще одно письмо, в котором Гаро извещает меня, что он все еще не договорился с подрядчиками. А ведь в минувшее воскресенье я отвез в Париж письмо, где опять торопил его.
Вечером пошел навстречу Женни к леску Б айве. Один спустился по уличке. В лесу Барбье шумная перекличка соловьев. Разного рода размышления в этом месте. Видел на берегу реки белую и черную лошадей, которые отражались в воде и ускакали при приближении кучера, пришедшего за ними. Вышел на равнину, пересек дорогу и пошел по равнине до дорожного перекрестка. Слишком длинная прогулка. Я испытал свои силы,— видимо, они у меня уже не те, что раньше.
Длинная прогулка с Женни по равнине и вдоль берега реки. Вернувшись, застал в саду г. Рабие. Беседовал с ним так долго, что схватил, видимо, насморк.
Я был в Париже, где очень беспокоился по поводу того, согласится ли г. Бежен уступить мне свою квартиру, чтобы можно было приступить к работам.
Прежде всего, я боялся не застать его или его жену. Я проклинал моего извозчика за то, что он тихо ехал. Наконец приезжаю, застаю дома его жену, она сообщает мне самые благоприятные новости. Я бегу к Гаро, в полном восторге. Но таж
270


меня ожидало другого рода разочарование: подрядчики невозможны; одни ненадежны, другие неаккуратны или слишком дороги. Но это еще не все. Гаро v 1
пугает меня страшным контрактом, который может \'
стать источником бесконечных неприятностей. Впрочем, он до известной степени успокаивает меня (или я сам себе это внушаю), что возможно получение возмещения, пропорционального сроку договора о найме.
Первой докукой была встреча с милейшим генералом в поезде; дело было не в нем, бедняге, а в том, что, с одной стороны, он соглашался, что мне нельзя говорить, а с другой — засыпал меня вопросами. Далее я избег опасности, угрожавшей со стороны некоего молодого человека с выставки 1855 года, тоже неудержимого говоруна.
День прошел сносно, если не считать усталости; я договорился с Жозефом насчет поручения, которое он должен выполнить, пока я буду завтракать в маленьком кафе на углу улицы Ларошфуко. Я провел там больше часу, чтобы ему хватило времени. Возвращаюсь, а он почти ничего не сделал, так что ему придется бегать как раз тогда, когда он будет мне нужен. Это приведет и к потере моего времени, так как в его отсутствие я ничего мне нужного не смогу сделать.
Наконец он вернулся, но у нас едва оставалось времени, чтобы собраться в дорогу. Все же кое-как я все сделал. Посылаю его за закрытым экипажем. Через полчаса он возвращается с известием, что найти кареты не может; он, видите ли, решил нанять простого извозчика. Я ругаю его, прихожу в ярость. В конце концов он что-то находит. Я всю дорогу занимаюсь понуканиями; если бы дело шло о моей жизни, то, кажется, и тогда я не был бы в таком отчаянии. Наконец, в итоге моих окриков и понуканий кучера, я приезжаю как раз в тот момент, когда должен был отойти поезд, и, попав, наконец, на свое место в вагон, я испытал чуть ли не детское, во всяком случае полное, счастье. Я забыл о всех своих недугах: меня радовало все, что попадало на глаза, и так прошел весь вечер.
Но не истекло и двадцати четырех часов, как я опять стал испытывать самые тяжкие переживания, правда, усугубленные ночью и одиночеством. Проснувшись после первой дремоты, я еще долго оставался жертвой всевозможных забот.
Коротко говоря, я встал с постели, вспомнив то, что прочел у Монтеня днем,— насчет необходимости не иметь повода в чем- либо упрекнуть себя. Именно в таком положении я и нахожусь
271


в отношении этих нелепых дел. Для отчаяния еще будет время, когда эти горы, которые я всю ночь видел над своей головой, окончательно раздавят меня.
Днем был у Бюлоза, отнес ему рукопись, он дал мне обещание и относительно добрейшего Ламэ.
Забыл упомянуть, что у Гаро встретил Этра,— он был очень дружествен и мил.
5 июня Статья о Величественном. Просмотреть заметки для Словаря. Чаще всего оно является итогом подчеркнутого контраста или диспропорции.
Побывал в Париже. Было это в прошлый вторник. Ездил туда, чтобы навести справки в ратуше насчет плана. Видел Гаро, архитектора и пр.
12 	июня В Шамрозе. Все время нездоров. Прочел о способе узнавать наличие цикория в измолотом кофе: надо бросить щепотку в стакан воды — цикорий со своей губчатостью осаживается на дно, а кофе всплывает.
17 июня, Получил письмо от Поля Мюссе117, он пишет мне о месте среда дЛЯ могилы брата. Тотчас же написал префекту в Байве.
18 июня Надо будет, если я поеду в Канн или еще куда-нибудь, со¬
ставить себе передвижную библиотечку из лучших книг — Лабрюйер, Монтень и т. п.
24 июня Я решил вернуться из Шамрозе, чтобы проконсультировать
Рейе насчет этой странной лихорадки, которая не прекращается у меня со времени моего последнего пребывания в Париже и все больше истощает мои силы. Думал, было, выехать завтра. Вдруг решил отправиться в путь сегодня же вечером, в половине девятого. Похвалил себя за такое решение, которое даст мне возможность отдохнуть, прежде чем начать беготню.
25 июня Был у Руайе, после него зашел к Кавенту; остаток дня не
двигался с места. Вечер с удовольствием провел в мастерской.
Сегодня же заплатил доктору Руайе 100 франков за предыдущие визиты.
26 	июня О величественном и совершенном. Эти два слова могут показаться почти синонимами. Первое должно выражать все, что
272


ость наиболее высокого в искусстве; совершенным мы называем наиболее полное, наиболее законченное.
Perficere — завершать окончательно, в полной мере.
Sublimis — наиболее возвышенный, достигающий неба.
(Написано на отдельном листке: на обороте — штамп Сен- Без даты ской префектуры с датой 15 июня 1857 года; листок сложен вдвое, в размер остальных страниц заметок и вложен в записи 1857 года.)
Есть таланты, которые могут дышать лишь в высоких областях и на высочайших вершинах. Думается, что Микеланджело задохнулся бы в низших областях искусства. Надо этой сдержанной и ровной силе приписать ту власть, какую он имеет над воображением всех художников.
Лорд Байрон где-то говорит: «Произведения Кемпбеля слишком отдают потом: он сглаживает следы первого вдохновения».
Но тот же Байрон не устает трудиться над своими стихами с самой большой тщательностью. Что бы ни говорили о его личности, он сам свидетельствует, что ему доводилось сразу сочинять по две сотни стихотворных строк, которые потом он сводил к двум десяткам. Французские же авторы, которым музой служит импровизация, редко достигают совершенства. Они думают выпутаться из затруднения при помощи случайностей, которые приносят импровизации на подвернувшуюся под руку величественную тему.
Надо ли говорить, что придать величие произведению— значит возможно меньше прилизывать свои произведения?
Когда говорят, что Расин совершенен, а Корнель величествен, не означает ли это, что у второго меньше отделки, чем у первого? Бесспорно то, что у Корнеля отчетливо видно, когда его величие проявляет себя. У Расина тоже часто заметно это, но ткань его произведения такая плотная, что подлинно величественные куски сочетаются друг с другом неощутимыми скрепами. Расин не блещет наподобие молний, которые вдруг освещают пред нами глубокую ночь. Сдержанный жар его выражений и точность чувств создают впечатление гибкости и кажутся изумительными лишь тогда, когда вплотную подойдешь к такому глубокому и уверенному в своей силе искусству (см. у Буало — Трактат о величественном).
Первый раз у доктора, после того как заплатил ему. Он Воскресенье, принял меня рассеянно и был больше занят собственными де- 28 июни
18 Зака;) 7 36
273


29
и юня
1
июля
3
июля
Среда, S июля
Пятница у
10 июля Суббота у
11 июля
Вторнику 14 июля
Страсбург, вторнику 28 июля
30 июля
31 июля
Воскресенье, 3 августа
лами, чем моей лихорадкой. Он даже не помнил, какие мне дал предписания.
В Париже (выписка из Ларошфуко 118).
Второй визит к доктору.
О смеси трагического и комического в театре и в романах, с таким эпиграфом: «К кому обращаетесь вы, сударь,— к вашему кучеру или к вашему повару?»
Нынче утром кончил читать Давида Копперфильда. В нем ежеминутно ощущаешь неловкость от этой проклятой смеси. Автор от гротеска приходит к сентиментальности и сбивает этим читателя. Его тетка Тротвуд, такая эксцентричная или скорее мужланистая поначалу, становится в конце плаксивой и сентиментальной. Его шалопай, друг Давида, образец комизма и почти нелепости поначалу, становится Deus ex machi- па, устраивающий дела всех кругом.
Первый визит доктора Лагерра.
Второй визит доктора Лагерра.
Я был в Институте в первый раз с апреля месяца.
Третий визит доктора Лагерра.
Выехал в Страсбург в семь часов. Приятное путешествие, красивые места; в середине дня было очень душно.
От Нанси до Страсбурга я ехал один. Я уже не ощущал больше ни жары, ни пыли. Этот отрезок пути был восхитителен.
Добрый кузен ждал меня на вокзале. Мы оба были очень рады вновь увидеться.
Прогулка в Конталах. Жара и усталость. Вечер кончился музыкой у Бролье. Совсем переутомился.
Буало говорит в девятой сатире К своему уму: «...С холодным разумом, не будучи влюбленным...»
Около семи часов мы отправились в Оранжери по страшной пыли. Но я был вознагражден за это видом этого восхититель-
274


ного места. В Париже нельзя найти ничего похожего; поэтому, вероятно, здесь так мало народа!
Все здесь совершенно другое: эти окрестности и эти поля, расстилающиеся по сторонам дороги и сливающиеся с ней, имеют мирный сельский вид. У населения нет легкомысленного и задорного вида, как у нас. Когда подходит старость, надо жить в местах, подобных этим.
Изобретение для предохранения животных от укусов насекомых: это средство, указанное Оливье де Серр и очень распространенное в некоторых местностях, состоит в том, что животных перед выгоном обтирают выжимками листьев орешника. Думается мне, что стоило бы сделать тот же опыт с людьми.
Баденвейлер, возле Мюльгейма, между Фрейбургом и Базелем. Очень приятные воды; более уединенно; хорошие места, руины, сосновые леса.
Выдержка из письма Буало к Перро, но поводу Корнеля.
Сегодня, а может быть, вчера — у г. Фикс в деревне. Его жена; у нее очень хорошие манеры. Прекрасные окрестности.
Выдержка из предисловия к Потерянному раю в переводе Шатобриана.
Покинул Страсбург и моего милого кузена. Потерял трость, которую он мне подарил. Ему довольно плохо. Неприятные соседи в вагоне железной дороги. Но поездка совершилась быстро. Приехал в Нанси в три часа. Встретился с Женни, как это было условлено. Весь вечер просидели дома.
Прогулки до завтрака. Площадь Станислава119 и собор. Я восхищаюсь единством стиля этого здания. Его нарушает только статуя самого доброго короля Станислава, который вЪздвиг все это и, таким образом, является автором всего этого ансамбля. Он изображен в костюме трубадуров Империи, в мягких сапогах, опирающимся на саблю мамелюков. Нельзя себе представить ничего более смешного.
Собор строго выдержан в духе своего времени. Я очень люблю эту форму колокольни, в виде перечницы. Интерьер несколько холоден, несмотря на строгость стиля всех частей, таково все у Ванлоо: упорядочено, прекрасно сработано, выдержано, но холодно и неинтересно. Автор не вкладывает души в то, что делает, и потому оно не трогает нас.
3 августа
4 августа
Нанси, суббота,
8 августа.
Воскресенье~ О августа
275
18*


Площадь Станислава со своими фонтанами и ратушей кажется произведением более одаренного художника.
После завтрака видел множество любопытных вещей. Прежде всего статую Друо, одного из героев Нанси,— действительно героя в полном смысле этого слова, однако изображенного, как и все герои нашего времени, до крайности жалким из-за полного упадка скульптуры. Затем был на старой городской стене; видел очень красивые старые ворота с двумя башнями и вращающимся проходом, как в современных укреплениях. Наконец, часть города времен Возрождения: какое изящество, какая легкость! Как все эти небольшие статуи и вообще все аксессуары прекрасно дополняют линии архитектуры. Нет ничего очаровательнее и причудливее, нежели эти римские костюмы времен Генриха II.
Герцогский дворец — переходного стиля от готики к Ренессансу. Множество любопытных вещей: мраморы, картины и т. п.—снесены наверх, так как идет переделка нижнего этажа. Один римский фрагмент поразил меня: на нем изображен всадник с кирасой и плащом. Есть копия гуашью со шпалеры Карла Смелого, которую я, к сожалению, не мог как следует изучить. Замечательна лестница: большой пилон поддерживает свод; от него идут очень пологие ступени, расположенные, как нам пояснили, так, чтобы герцоги могли въезжать верхом на лошади в большой зал первого этажа. На известном расстоянии друг от друга — скамьи для отдыха, вделанные в стены.
Все здесь говорит о короле Рене II или о Станиславе. Это покровители Нанси.
Затем мы посетили церковь Кордельеров, где видели круглую часовню, именуемую усыпальницей герцогов Лотарингских, хотя их прах был выброшен оттуда, а сама часовня разрушена и заново отстроена. Несмотря на то, что ее называют круглой, часовня эта имеет форму восьмиугольника. Только свод, уцелевший от первой постройки, относится к стилю Людовика XIV. Хоры церкви украшены прекрасной резьбой но дереву; в нишах нефа находятся гробницы различных принцев Лотарингского дома. Самой лучшей из них, несомненно, является гробница жены Рене II120, надолго пережившей его и окончившей жизнь в монастыре Понт-а-Муссон; ее руки и голова сделаны из белого камня, одежда и вуаль — из гранита и черного мрамора. Это — подлинное торжество искусства, или, вернее, той характерности, которую умеет придать своему
276


произведению истинно талантливый художник; старуха восьмидесяти четырех лет, безобразно худая, в надвинутом на глаза капюшоне изображена таким образом, что невозможно оторвать от нее глаз, так же как невозможно ее забыть.
Оттуда — на бульвар; его название я забыл; находится он возле префектуры. Я не видал ничего более очаровательного, если не считать Оранжери в Страсбурге, но она совершенно иная по своему характеру. Здесь поражают большие лиственные деревья, ничем не напоминающие скудную растительность Елисейских нолей или симметрию Тюильри. Префектура помещается в бывшем дворце Станислава.
Далее направились в церковь Бон-Секур, где находится гробница Станислава. Церковь но-своему хороша. Она представляет собой скорее большое четырехугольное помещение, чем церковь. Возле хоров, справа, могила Станислава, о которой я лучшего мнения, чем был, по преданию, сам ее автор. Этим автором был Вассе121, скульптор, о котором говорит Дидро и которого, насколько помню, он часто поминает. Невыносимо болтливый церковный сторож, показывавший мне церковь, рассказал, что скульптор застрелился, видя, что его работа уступает памятнику жене Станислава, находящемуся напротив. Но в работе Вассе есть одна превосходная лежащая, или, вернее, распростертая в отчаянии, фигура, изображающая Милосердие: ее голова по экспрессии как бы выходит за пределы допустимого в скульптуре, настолько она энергична; она прижимает к себе ребенка, которого кормит грудью. Все это великолепно по обработке, так же как и ее руки и ноги. Сам Станислав изображен полураздетом, — по-видимому, в самый момент кончины.
Гробница, находящаяся напротив, украшена главным образом фигурами детей, сделанными в более тонкой и законченной манере; однако, в общем, я предпочитаю работу бедняги Вассе. Я склонен думать, что вторая гробница принадлежит резцу какого-нибудь итальянца122.
Затем чичероне, сев на козлы моего фиакра, повез меня к месту, где воздвигнут крест Лотарингии и где был убит Карл Смелый. Там раньше было болото Сен-Жан. Эта поездка отняла у меня время, которое я охотно провел бы в музее.
В музее видел и свою картину123, повешенную слишком высоко и в темном месте. Несмотря на все это, не могу сказать, чтобы остался ею недоволен.
Прекрасные вещи Рейсдаля; затем большая, при-


Пломб ьер, понедельник, 10 августа
чудливая картина в стиле Иорданса, сохранившая что-то от дикой стремительности его Преображения; развернутая вширь картина, где воспроизведены и в итоге такого расширения совершенно разъединены главнейшие группы Рафаэля.
Две картины, по-видимому, эскизы Рубенса, поразили меня больше всего остального — не столько тем, что в них в полной мере выступает смелость его кисти, но прежде всего тем особым свойством, какое присуще только ему. Море с черно-голубой окраской — образец правдивости. В Ионе, сброшенном с корабля, чудовище первого плана как будто движется и ударяет хвостом по воде. Его едва видно в тени первого плана, среди пены и черных волн, с острыми гребнями. В другой картине, в Св. Петре, поза несколько холодна; но изумительным свойством Рубенса является то, что и подобные промахи не ослабляют впечатления. Перед его картинами я ощущаю то внутреннее содрогание, тот трепет, который вызывает во мне мощная музыка. Вот он, истинный гений, рожденный для своего искусства! У него всегда дана самая сердцевина, самый сок сюжета, все исполнено так, точно бы это ему ничего не стоило. После этого не хочется ни о чем говорить и ни на что смотреть. Рядом с этими картинами, представляющими собой всего лишь незаконченные эскизы, где чувствуется еще непривычная для Рубенса жесткость мазка, невозможно смотреть на что-либо другое.
Я должен все же упомянуть о большом зале, вестибюле музея, расписанном фресками придворного живописца короля Станислава. Об изображенных на них фигурах, сделанных после Рубенса, не приходится и говорить. Но все в целом, написанное также аль-фреско, образует ансамбль, какого не создать в наше время.
В общем Нанси — большой и красивый город, но печальный и монотонный; ширина улиц и их правильность наводят на меня тоску; я вижу цель моей прогулки за целое лье по прямой линии. Может быть, лишь лондонский Вест-Энд еще более скучен, чем здешние улицы, так как там все дома на один лад, а улицы еще шире и бесконечнее. Страсбург со своими узкими, но чистыми улицами нравится мне во сто раз больше; там все дышит семейственностью, порядком, мирной, но оживленной жизнью.
Выехал из Нанси в пять часов утра. Встал в четыре. Я думал, что у нас есть еще время, и потому, когда омнибус заехал
278


за нами, я еще не был готов. Я стал торопиться, и, наконец, мы с Женни очутились в вагоне железной дороги. Очаровательная дорога до Эпиналя. Каждый раз, как мне приходится любоваться,ранним утром, я прихожу в восторг. Мне кажется, что я наслаждаюсь этим в первый раз, и прихожу в отчаяние, что не делаю этого чаще.
Приехали в Пломбьер около одиннадцати часов. Встретили добрейшего доктора Лагерра, который свел меня к г. Сибилю и заставил принять первую ванну.
Доктор Лагерр навестил меня, я проконсультировал его насчет Женни. Я ему еще не оплатил одного визита к Жозефу.
Женни принимает свою первую ванну. Превосходная 17 консультация, данная ей доктором Лагерром.
(Карандашный набросок дерева, о котором говорится в по- 20 следующих строчках).
Встал рано. Сделал при восхитительных условиях набросок 21 возле Променад-де-Дам, на берегу прелестного ручья: роса покрывала тропинку; солнце сквозило в ветвях. Затем поднялся высоко в горы, влево; чудные утренние виды. Сделал там еще два наброска.
Вернулся немного усталый, но в общем чувствовал себя хорошо.
Вечером вновь пошел по дороге в Люксейль. Дошел почти 22 до того же места, что и в первый раз. Очаровательные рощи; счастливые мысли, две из них я записал.
Утром поднялся по долине, идущей по направлению к ма- 23 ленькой мадонне. Набрел там, совсем наверху, на местечко, очень простое и очаровательное, напомнившее мне Турень и Кроз. Чудное утро.
Спустился к ваннам по крутой тропинке, сократив тем самым путь и выйдя на дорогу позади мельницы. После завтрака пошел на Променад-де-Дам; там встретил добродушного господина, напомнившего мне Виейара, и приблизительно его возраста, который приветливо заговорил со мной, по доброму французскому обычаю прежних времен.
Затем встретил Кавелье.
августа
августа
августа
августа
августа
279


24 августа (Большой карандашный этюд дерева).
25 августа Утром — дорога в Люксейль. Сумрачная и холодная по¬
года; только добравшись до леса, я получил некоторое удовольствие. Овраг, упавшее дерево, небольшие очаровательные тропинки среди скал, поросших кустарником. Захотелось пожить в горах; чудный запах, напоминающий гелиотроп.
(Низ страницы занят карандашными этюдами деревьев, в частности, этюдом дерева, лежащего среди скал).
28 августа Вот уж несколько дней, как я стал предпочитать аллею
Императора для вечерних и даже для утренних прогулок.
Луна в первой четверти, подымающаяся из-за лесистых гор, вызывает во мне нежность и удерживает меня на воздухе до тех пор, пока холод не прогоняет домой.
29 августа Ходил прощаться с церковью в Пломбьер. Я очень люблю
церкви. Люблю оставаться там почти один, присесть на скамью и помечтать. Здесь собираются строить новую церковь. Если я еще раз приеду в Пломбьер, когда она будет готова, я не часто будут посещать ее. Только старина придает церквам почтенный вид: кажется, что они выстланы всеми мольбами, которые вырывались здесь из наболевших сердец. Что может заменить все эти надписи, эти обетные дары, наконец, этот пол, сложенный из надгробных плит, с их почти неразличимыми надписями — эти алтари, ступени, стертые ногами и коленями многих поколений, над которыми старинная церковь произносила слова последних отпущений! Словом, я предпочитаю самую маленькую сельскую церковь такой, какой ее сделало время, руанскому собору Сент-Уэн в реставрированном виде — Сент-Уэн, который был так величествен, так темен, так величав, оставаясь погруженным в этот сумрак прошлого, а теперь сияет всеми своими подчистками, новыми витринами и т. д.
Сегодня, принимая последний душ, я схватил насморк.
Вечером последняя прогулка по дороге Сен-Лу. Никак не мог насытиться красотой этого зрелища. Мужчины с косами, женщины с граблями и возы, полные сена, запряженные тяжелыми волами.
Утром — прогулка по аллее Императора до леса. Но дороге сцены уборки сена; очаровательный сельский мотив; блеск кос и т. д. (внизу страницы карандашный набросок покоса).
280


Отказался от последней ванны из-за насморка. Хотел было 30 августа пройтись по аллее Императора; но так как было уже поздно, солнце прогнало меня.
Выехал из Пломбьера в семь часов утра. Ехал с четырьмя 31 августа монахинями, у одной из них было приятное лицо. Плохо чувствовал себя в дороге до самого Эпиналя.
Около десяти часов приехали. Видел какую-то темную церковь в довольно примитивном готическом вкусе и сильно реставрированную.
По страшной жаре дошли до железной дороги. Размышления по поводу толпы, теснившейся на станции этого маленького городка. Эта дорога еще не закончена, а между тем мириады отъезжающих и прибывающих толпятся здесь. Не прошло и двадцати лет с тех пор, как отсюда ходила какая-нибудь одна карета в день, увозившая десять-двенадцать человек, покидавших город по неотложным делам. Теперь же несколько поездов увозят за день по пятисот и по тысяче кочевников, в полном смысле этого слова. Эта лихорадочная потребность движения, охватившая те классы общества, которым по роду их занятий следовало бы оседло жить на местах, где они могут просуществовать, является признаком нарушения вечных законов.
Около часу приехали в Нанси. Мы сидели на вокзале до половины четвертого. В вагоне встретили двух наших монахинь.
Одна из них, настоятельница общины, воспитанная женщина; она очень любезно и без всякого ханжества беседует с нами.
Не доезжая Бар-ле-Люк, гроза с дождем. Я с удовольствием проехал мимо родины моего отца; в общем, приятный путь.
В вагоне был еще толстый англичанин, тип Фальстафа, с двумя безобразными дочками; они почти до конца разыграли историю Лота с дочерьми.
Приехали в половине двенадцатого. Опоздание больше чем на час.
Визит доктора Лагерра ко мне. Париж,
Визит доктора Лагерра к Женни. 3 сентября
Визит 17 августа в Пломбьере, консультация насчет Женни.
Я пишу моему милому кузену:
«Несмотря на уединенную жизнь, которую я веду здесь, насколько это вообще возможно в Париже, я часто
281


4 сентября
Воскресенье, 13 сентября
жалею о подлинной тишине Страсбурга, столь благотворной для моего расшатанного здоровья и моего утомленного и беспокойного ума. В нашем мирном городе все казалось мне исполненным покоя; здесь же на всех улицах я вижу печать лихорадочной тревоги, и даже все окружающие улицы и дома кажутся зараженными ею. Этот новый мир, который пробивается к жизни сквозь руины нашего,— плох ли он или хорош, — как вулкан под ногами, и не дает перевести дыхания никому, кроме тех, кто, подобно мне, смотрит на себя как на постороннего всему, что совершается, и кто ограничивает все свои потребности хорошим использованием текущего дня. Я еще ни разу не решился пройтись по улицам Парижа,— такой ужас нагоняют на меня лица всех этих проституток и негодяев».
Написать г. Вуанье д’Арно в Сент-Менегульд.
Тьеру относительно его книги.
Повидать г. Лефевра124, молодого художника, на улице Регар.
Шабрие.
Часовня Ризенер.
Ответить Борно.
Сегодня утро провел дома; очень устал. Умирая от голода, отправился в кафе де Мар, что напомнило мне мою раннюю молодость
В середине дня Беррье пришел меня навестить. Я был очень обрадован его визитом и смущен тем, что не ответил на его дружеское письмо, которое нашел здесь по приезде.
Относительно предписанного мне режима он сказал, что убежден в том, что когда у пожилого человека ослабевает или поражается болезнью какой-нибудь орган, лучшим средством к его излечению является укрепление всего организма. И в моем случае, как это и делает метод доктора Лагерра, освежение и очищение крови ведет к излечиванию груди и горла.
Во время прогулки по улицам квартала Сен-Жермен я был поражен их контрастом с улицами моего квартала, который, как я надеюсь, через несколько месяцев уже не будет моим.
Встретил добрейшего Гобера, постаревшего и больного.
Борно прислал мне приглашение приехать в Вальмон.
Зашел повидать Гиймарде около одиннадцати часов и просидел у него до половины третьего. Потом я зашел в музей.
282


Два-три дня тому назад я провел там много времени. Я очень высоко ставлю новую французскую живопись. Она во многом превосходит то, что ей непосредственно предшествовало. Все, что идет вслед за Лебреном, и, главное, весь восемнадцатый век есть не что иное, как банальность и практическая изощренность. У наших же современников глубина замысла и искренность обнаруживаются даже в их ошибках. К несчастью, материальные средства их живописи не стоят на той же высоте, что у предшественников. Все эти картины погибнут в ближайшее время.
Отправился пешком к Перену125 около трех часов, вернулся также пешком и даже не слишком устал. Я был весьма рад повидаться с ним. Он часто заходил ко мне в мое отсутствие. Я очень люблю его и думаю, что он отвечает мне взаимностью. Это большая редкость в нашем возрасте. То же относится и к Гиймарде.
Утром в снятом помещении вместе с Кабо для осмотра сада. Вечером у г-жи Рюбампре; там встретил милейшего Мареста и Сен-Жермена.
После завтрака, у г. Роше. Не застал ни его самого, ни его жены. Они здесь уже восемь или десять дней. Я с удовольствием повидал бы их.
Хотя я и не работаю, мне все же не скучно. Завтракаю, выхожу на улицу, фланирую. Такая жизнь мне по сердцу.
Утром зашел меня навестить Ф. Леруа. Еще один человек, которого вижу с удовольствием. Получил также ласковое письмо от Беррье — он пишет, что 1 октября будет в Ожер- виле. Хочу и надеюсь застать его там на несколько дней. Часто думаю об этом приятном месте.
Я бы хотел, чтобы* голос у меня обрел свою прежнюю силу.
Визит доктора Лагерра, которого я видел вчера.
Чтобы писать клеевой краской по масляной, например, Замок Сеп-Шартен, изображенный с заднего фасада (его набросок находится в альбоме), вот рецепт Буланже: для писания темперой по картине, исполненной маслом, следует прибавить
15 сентября
16 сентября
25 сентября
26 сентября
28 сентября
29 сентября. 3 октября
283


4 октября
f) октября
в октября
8 октября
9 октября
к темпере пива, предварительно прокипятив его, чтобы оно стало крепче. Лак Зёне очень хорош для лакировки темперы, и чтобы закрепить ее, а также чтобы пройти по ней масляной краской, сохраняя тем самым светлый тон нижнего слоя, надо писать темперой с примесью разведенного клея: шесть частей воды, одна часть клея, затем пройти крахмалом, хорошо промешанным и взбитым, легко накладывая его широкой кистью.
Посмотреть Адама и Еву в наброске Андрие, сделанном с моей росписи в Библиотеке.
Посмотреть Вид замка Сен-Шартен, с задней стороны.
Посмотреть Маргариту в тюрьме, с Фаустом и Мефистофелем. Для Аспазии, которую сделал до пояса, в натуральную величину, найти хороший набросок в альбоме того времени.
Свидание с Конде, чтобы переделать карниз гостиной. Внезапно принял решение завтра уехать.
Выехал из Парижа в половине десятого. В Фонтенбло встретил Виардо. Позавтракал в гостинице «Голубой диск» и затем нанял экипаж до Ожервиля. Ехал вслед за двумя господами, также направлявшимися туда; одним из них ока зался г. Легран, другой Беррье. Я был счастлив обнять его. Этот день утомил меня, особенно разговоры.
Дезожье спросил Беррье, что означает указание после подписи (неразборчиво): уполномоченный департамента Изящных искусств.
Утром большая прогулка почти вокруг всего парка. Встретил кюре Прюдена, рассказавшего мне свою историю. Он никогда не болел. Зато он давно уже разорен собственным сыном, занимавшимся, по его словам, кутежами. Поженив его, он сначала отдал ему половину небольшого владения, хороший надел хорошей земли и т. д., а затем отдал все; в итоге, в семьдесят восемь лет старику, чтобы прокормиться, приходится заниматься чисткой аллей. У сына же четырнадцать детей: одни в Париже, другие — в армии, третьи, еще копошатся вокруг него. Я сказал ему, что богатые люди вовсе не так уж счастливы, как это кажется, что нс все отцы могут похвастаться своими сыновьями. «Само собой разумеется»,— ответил он между двумя мгновениями молчания.
284


Еще одна прогулка со всем обществом после завтрака.
Снова прогулка перед обедом. Очень полезная усталость, вызывающая крепкий аппетит и клонящая ко сну.
Вечером кюре пришел снова. Беррье говорит нам о несправедливости нападок на несколько книг, предназначенных для молодых священников и наполненных вещами, на первый взгляд неприличными. Молодой человек, воспитанный в той простоте и чистоте, которой требует его призвание, должен вместе с тем быть осведомленным насчет тех плотских и иных грехов, о которых ему придется судить при исповедях,— о супружеских отношениях и пр. «Несомненно,— ответил добрый кюре, — можно знать тысячу вещей самых предосудительных, и даже нужно знать их,— и все же чувствовать к ним отвращение».
Утром рисовал, наверху возле Гобертена, желтеющие липы. Затем на просеке — большие деревья, грандиозные эффекты; стволы, обвитые плющом (карандашные наброски стволов).
Вечером Беррье дал нам очаровательные комментарии к первой Эклоге, которую переводил на память. Он же прочел отрывок из Корнеля: Послание.
Марен утром уехал.
Беррье за обедом рассказывал нам о судейских нравах. Отец его говорил, что при входе в суд невольно ищешь кропильницу, чтобы осенить себя крестом, точно в церкви. Члены суда являлись на заседания в пять часов утра — летом так же, как зимой. У приставов был ключ от дома, и они приходили будить их. Отсюда необходимость спозаранку ложиться спать, меньше выезжать в свет, вообще вести жизнь, полную важности и воздержания. В большом судейском доме никакой роскоши, но большая и благородная простота. То же — в еде: никаких сложных блюд, а больше куски мяса да рыбы, все изготовленное без затей.
Превосходство музыки заключается в полном отсутствии рассудочности (но не логики). Я думал обо всем этом, слушая очень простой отрывок для органа и контрабаса, который нам играл сегодня вечером Батта, после того как исполнял его уже перед обедом. Наслаждение, которое доставляет мне это искусство; кажется, что интеллектуальная часть нашего существа совершенно не причастна к нему. Это именно и заставляет педантов относить музыку к низшему разряду искусств.
14 октября
15 октября
Ожервилъ, пятница,
16 октября
285


Днем устал, сопровождая Беррье, которому надо было отмежевать землю для дороги. Вечером приехал г. Врезе. «Фразерство,— сказал мне Беррье не помню уже, по какому поводу, — пошло от Массильона»126. Я держусь того же взгляда. Какой выдержкой должны были обладать эти люди, умевшие развивать свою тему с такой обстоятельностью и уважением к предмету своего рассуждения или к человеку, к которому оно было обращено, и все это без всякой претензии на эффекты, которые в последующее время непрерывно возрастали у ораторов.
19 	октября Выехал из Ожервиля в половине второго. Меня встретили в Фонтенбло. Г-жа Лагранж, уехала на полчаса раньше.
Деревья в лесу, сломанные ураганом, который даже вырвал с корнями некоторые из них, огромного размера. Контрасты увядающей листвы. Белизна разлома. Приехал в Фонтенбло около четырех часов. Прошелся по парку, было дождливо и пасмурно. Карты. Обедал в пять. Выехал без четверти семь.
27 	октября (Рецептура лака). О Констебле (см. Реею питтореск, август и октябрь 1855 г.).
Четверг, О Шарле. См. в моих заметках от 8 февраля 1857 г. то, что 'ги октября я говорю о чувстве, применительно к Шарле. (Далее отрывки статьи о Шарле).
Париж, В один из этих дней, утром, находясь у себя в галерее, 4 ноября я заметил призматическое действие массы маленьких шерстинок на моей серой суконной блузе. Все цвета радуги горели на них, как в хрустале или бриллианте. Каждая из этих шерстинок, так как она отполирована, отражала наиболее яркие цвета, которые изменялись при любом моем движении; мы не замечаем этого явления, когда нет солнца, но...
8 ноября Дал Гаро для реставрации маленького Ватто, которого я получил от Баруале.
Взять назад от него Деревья в Вальмоне, на картоне. Прочел у Тьера, в Истории Империи (в сноске), под годом 1813, в связи с планом Наполеона идти на Берлин, о том, что помешало ему уделить должное внимание положению Вандамма: «Когда он хотел в точности отдать себе отчет в возникающих у него идеях, Наполеон излагал их на бумаге, зная, как все
286


люди, которые много занимались умственной деятельностью, что изложить свои мысли — значит их углубить. Поэтому он продиктовал свой проект в превосходной заметке, озаглавленной: Заметка об общем положении моих дел 30 августа, и довольно схожей с той, которую он написал в Москве в октябре 1812 года и полностью уясняющей его мысль в ту минуту, когда Вандамм был у Кульма. Тут чувствуется подлинная причина того невнимания, которое повлекло за собой несчастье Вандамма и т. д.»
Сегодня утром я получаю письмо от добрейшего Ламэ. 9 ноября Странная вещь: проснувшись, я все время думал о нем и о том, как я был бы рад услыхать о нем что-нибудь, и особенно о привычке переписываться друг с другом, которую нам следовало бы приобрести; как раз об этом он и просит меня в своем письме.
Пишу это в связи с мыслью, которую вызвало у меня начало этого письма. Si vales bene est, ego valeo... Я принялся размышлять над смыслом слова valere, которое переводится на французский язык se bien porter хорошо себя держать — выражение, или, вернее, определение, которое в нескольких словах описывает наиболее обычное состояние здорового человека, доказательство его силы именно потому, что здоровый человек стоит на ногах, в то время как больной обычно лежит. На французском языке нет отдельного слова, которое заменяло бы это выражение, и вместе с тем, как это ни странно, латинское слово valere, выражающее это состояние, перешло в наш язык в виде глагола valoir, то есть стоить, иметь цену. Англичане т^к и говорят о человеке: он стоит столько-то. Это звучит приблизительно так же, как если бы они, говоря о бирже, спрашивали, как ее здоровье. Мы говорим: этот дом стоит сто тысяч франков; иными словами, прочность, долговечность, здоровье этого дома оценивается в сто тысяч франков. Valeur — цена, ценность — происходит от valoir — иметь цену — и от латинского valere.
Отсюда естественно заключить, что, по общему мнению, чтобы иметь какую-то цену, надо прежде всего быть здоровым. Ты имеешь цену, ты много стоишь; душевное здоровье зависит от здоровья телесного и часто является не чем иным, как именно этим последним.
Ценность или бодрость, уцелевшая в ослабленном теле, — редкое явление, и если человек способен еще сохранять ее в подобном состоянии, то не надо говорить, во сколько раз воз-
287


;7 1ч-
растает его ценность в том смысле, как мы это пояснили, если он будет находиться в сравнительно хорошем состоянии здоровья.
О слове развлечение. Уже много времени назад я предавался аналогичным размышлениям по поводу слова развлечение, выражающего удовольствия или разумные способы проводить время. Оно происходит от латинского distrahere, что значит — отрывать, отделять. Пошляк, говоря, что он доставлял себе развлечение, не понимает, что это выражение имеет чисто отрицательный характер. Он передает первый шаг, который надо сделать, чтобы пойти навстречу какому-нибудь наслаждению, то есть выйти из состояния скуки или страдания, в котором ты находишься. Значит, выражение «я иду развлекаться» как бы говорит о том, что я хочу изгнать из моих мыслей сознание огорчений сегодняшнего дня; я постараюсь, если возможно, забыть свое горе, решив получить удовольствие, вопреки всему остальному. Все люди испытывают потребность в развлечениях и постоянно ищут их. Может быть, только тупой мусульманин (таким он представляется нам) способен довольствоваться самим собой, сидя целые дни на корточках на своих коврах, наедине со своей трубкой, которая опять-таки является для него своего рода развлечением. Это ленивое занятие, машинально заполняющее время.
Что касается наших развлечений, то они заключаются в чтении, представлениях, картах и прогулках. Одних все это забавляет, другие отдают долгие часы умственному труду. Но и эти последние украшают часы своего уединения, переносясь в воображаемые состояния, далекие от действительности, то есть, иными словами, отрывающие их от созерцания самих себя.
Но разве невозможен случай, что человек сможет обходиться без помощи всех этих более или менее легкомысленных развлечений, не прибегая к обществу другого подобного себе и столь же скучающего существа и живя наедине с самим собой? И не являются ли все эти зрелища не чем иным, как изобретением людей, таких же, как мы, которые пытались, создавая эти произведения, помогающие нам скоротать время, найти средства бежать от самих себя.
Пифагор сравнивает зрелище мира с картиной олимпийских игр: одни открывают там лавочку и думают только о наживе; другие в стремлении к славе ,]\ жертвуют собой; наконец, третьи довольствуются тем.


21. Похищение Ревекки Буагельбером. Около 1856—1857


22, Похищение Ревекки Буагелъбером. Фрагмент


что смотрят на состязания. (Нашел это в старой записной книжке, заполненной в Вальмоне.)
Днем был у Виардо, которого я не застал. Затем к г-же И ноября Лагранж. Условился вернуться к ней и пообедать вместе с Бер- рье и Мюссе. Там же была некая г-жа Лас-Марисмас: особа в английском стиле, но не лишенная известного очарования.
Перрье жаловался на комаров в Ницце, а г. Ланди-старший любезно утешал его, говоря: «У нас, знаете ли, двенадцать различных пород комаров».
Трудно сказать, какие краски употребляли Тициан и Ру- Пятница, бенс, чтобы получать эти телесные тона, полные блеска и до 13 ноября сих пор сохраняющие свою силу, в частности, эти полутона, дающие впечатление просвечивающей под кожей крови, несмотря на неизбежную примесь серого во всяком полутоне.
Со своей стороны, я убежден, что для получения этого они смешивали самые яркие краски. Традиция была нарушена Давидом, который, так же как его школа, создал еще и другие заблуждения, так что установился, так сказать, принцип, что сдержанность есть один из элементов прекрасного. Поясняю: после вольностей в рисунке и неуместной яркости в раскраске, принесенных школами упадка и в полном смысле слова оскорбляющих вкус и чувство правды, надо было вернуться к простоте во всех областях искусства. Рисунок обновился от прикосновения к источнику античности; отсюда открылся совершенно новый путь, доступный благородному и правдивому чувству. Краски также пережили реформу, но эта реформа была слишком самонадеянна в том смысле, что реформаторы полагали, что краски навсегда останутся смягченными и сведенными к той простоте, которой в природе не существует. У Давида (например, в его Сабинянках, являющихся прототипом его реформы) мы видим краски, которые еще относительно правдивы; однако те тона, которые Рубенс получает при помощи чистых и ярких красок, таких, как, например, ярко-зеленые, уль- трамарины и т. д., Давид и его школа решили получить, смешивая черную краску с белой, дабы получить синий, или черную с желтой, дабы получить зеленый, или, наконец, красную охру с черной, дабы получить фиолетовый, и т. д. Кроме того, он пользуется землистыми красками: умброй, кассельской землей, охрами и т. д. Каждый из этих приблизительно зеленых и приблизительно синих тонов играет свою роль в этой ослаб-
19 Заказ 736
289


ленной гамме, особенно если на картину падает яркий свет иу проникая во все ее поры, придает краскам тот блеск, который в них заключается; но если эта же картина находится в тени или в неполном освещении, тогда землистые краски становятся землистыми, и, если можно так выразиться, не получается никакой игры тонов. Особенно же, если поместить такую картину рядом с холстом яркой красочности, как у Тициана или Рубенса, она выявляет себя такой, какой она и является в действительности: землистой, мертвенной, лишенной всякой жизни: Земля во есть и в землю отыдегии.
Ван-Дейк употреблял более землистые краски, чем Рубенс: охру, коричнево-красную, черную и т. д.
Это размышление, сделанное в Шамрозе, во время одной из прогулок, я извлек из моей книжки с набросками 1853 года.
15 ноября О Веллингтоне (Ревю Британик, том 5, 1853). (Выписка).
16 ноябряj Новые чугунные печки, если их разжечь докрасна, могут
давать угар, как угли.
17 ноября Свидание с Флерио, столяром, на квартире в час дня.
18 ноября Свидание с Каба в полдень или в час дня. Вечером надо
быть у Легуве.
19 ноября В полдень заходил Вакез и полностью, как подобает, рас¬
платился со мной.
Он посоветовал мне в качестве великолепного средства от насморка класть по вечерам в ноздри камфарную мазь.
Пятница, Я сравниваю писателей, обладающих идеями, но не умеющих
20 ноября придать им порядок и стройность, с теми вождями варваров,
которые вели в битву орды персов или гуннов, сражавшихся без всякого порядка, без единства действии и, следовательно, безрезультатно. Плохие писатели встречаются одинаково часто как среди тех, кто обладает идеями, так и среди тех, кто их лишен. Только чувство цельности и умение осуществить эту цельность в своем произведении создают великого писателя и великого художника.
(Для статьи о величественном — выписки из Вольтера). В моей записной книжке, заполненной в Шамрозе, заметки на ту же тему. См. в альбоме, где находятся зарисовки, сде-
290


данные в Эмсе и Дьеппе под 12 сентября 1852 года, то, что я говорю о впечатлении величия, производимого церковью Сен-Жак в Дьеппе, при лунном освещении.
Еще о величественном — см. мои заметки от 10 июня 1856 г.
Если гении, неловкие и в то же время величественные, и подают больше поводов для критики, они зато зачастую являются инициаторами, предшественниками и т. д. Корнель, Шекспир, Микеланджело.
О патагонцах. Выписка из дневника английского моряка, 21 ноября попавшего к ним в плен (Ревю Британии, 1853, т. 4 и сл.).
В последней главе Путешествия по Северной Америке есть интересные места (Ревю Британик, т. 3, 1853).
Сведенборг127 в своей теории природы утверждает, что каждый орган тела состоит из гомогенных молекул и их комплекта частей, подобных друг другу: так, легкие состоят из известного количества маленьких легких, печень — из маленьких печеней, селезенка — из маленьких селезенок и т. д. Не будучи столь большим наблюдателем, я все же давно заметил эту истину: я часто говорил, что ветви дерева представляют собой целые маленькие деревца; что куски скал похожи на массивы скал, а частицы земли — на огромные наслоения земли. Я убежден, что количество этих аналогий огромно. Перо состоит из миллиона перышек.
Замечание Сведенборга я вычитал у некоего Эмерсона128, который далее говорит, что Наполеон мог сказать «Франция — это я» именно потому, что люди, которыми он управлял, были маленькими наполеонами.
Автор утверждает, что этот великий человек олицетворял собой гений современности и в особенности тенденцию демократии к материальному благоденствию, жажду чувственного наслаждения, подчиняющего себе даже интеллектуальную жизнь, науку, талант и т. д. Эта точка зрения представляется мне весьма спорной, но вот что в ней верно: обычный человек видит в Наполеоне воплощение идеала простого гражданина, достигшего собственными заслугами того высокого положения, где можно осуществить все, что манит вкус простого гражданина, но что приходится утаивать, когда нет возможности удовлетворить его. Любой простой гражданин в XIX веке хотел бы, как Наполеон, наслаждаться хорошим обществом, путешествовать в удобных экипажах, иметь хороший стол и многочисленную челядь, изображать собой благодетеля в отношении
291
19*


Понедельник, 23 ноября
окружающих людей, развлекаться роскошью искусств и получать знаки отличия. Сладко думать, что не так невозможно добиться всех этих наслаждений, раз простой гражданин добился их (Ревю Британии, т. 2, 1850).
Как много ступеней в том, что принято называть цивилизацией,— как много их между патагонцами и одним из тех людей, которые сочетают в себе все, что может дать моральная и интеллектуальная культура в соединении со счастливыми природными данными. Можно сказать, что более трех четвертей земного шара пребывает в состоянии варварства. Немногим больше, немногим меньше — вот и вся разница. Варвары — это не одни только дикари: сколько таких дикарей во Франции, в Англии, во всей этой Европе, столь гордящейся своим просвещением. Ведь вот спустя полтора века после утонченной цивилизации, напоминающей лучшие времена античности (я имею в виду эпоху Людовика XIV и несколько более раннюю), человеческий род (под этим именем я разумею небольшую группу наций, несущих ныне факел света) снова спустился во тьму новейшего варварства. Меркантилизм, жажда наслаждений, при нынешнем состоянии умов, являются наиболее действенными пружинами человеческой души. Молодежь обучают всем европейским языкам, а родного языка она никогда знать не будет, ибо их оставляют в неведении античных языков, якобы бесполезных для зарабатывания денег. Их обучают наукам не для того, чтобы просветить их или выправить их воззрения, но дабы помочь им производить вычисления, помогающие составить себе состояние. Становится страшно, когда, глядя на карту земного шара, видишь эту массу невежества и одичания, которые царят на земле. В чем состоит заслуга или в чем состоит отсутствие заслуги так называемой духовной стороны бесчисленного количества существ, носящих имя человека, но не имеющих представления, что есть добро и что есть зло, не заботящихся, откуда они пришли и куда идут,— крадущих, обманывающих, убивающих при удобном случае не диких врагов, а таких же людских особей, сотворенных по их же образу и подобию, но почему-либо в данную минуту мешающих удовлетворению их желаний?
Как может это самое провидение, которое якобы не желает утратить души ни единого глупца-патагонца, в то же время так мало беспокоиться о его бытии на этой земле? Почему, если человек в самом деле является его излюбленным творением,
292


бог оставляет его в добычу голоду, убийствам, ужасам полной случайностей жизни, в сравнении с которой жизнь животных несравненно более заманчива? Правда, последняя полна беспокойства, страха, поисков добычи и тому подобных забот, однако они более легко переносимы, в силу отсутствия у животных той искорки разума, которая просвечивает даже сквозь самую ужасную мерзость человеческую. Как можно допустить, чтобы в то время, как на одном куске земного шара возделывали землю, сеяли, собирали жатву, на другом сохранялись в неприкосновенности места, где незнание самой элементарной техники оставляет человека жертвой дикости, ибо он не умеет ни собирать урожая, ни ткать себе одежду, ни построить себе жилище, которое не походило бы на берлогу или землянку? Обман, ложь, кража — вот на чем зиждется общение людей друг с другом: выдать дочь свою замуж за такого-то, ибо он отличный жулик, или за другого, ибо он накормит ее пожирнее!
См. то, что рассказывается насчет их невежества во всех областях, о том, как они делают ножи из старых кусков железа. Им неизвестно употребление молотка, они занимаются кузнечеством при помощи ударов плоскими камнями по другим плоским камням, служащим им наковальней.
Помнить о г. Тардье, выставившем свою кандидатуру на 26 ноября должность помощника библиотекаря, на вакансию г. Мори.
Был на квартире и в министерстве народного просвещения.
Устал. Узнал, поднимаясь к себе на холм при северном ветре прямо в лицо, что это более опасное испытание, чем переход речки вброд.
Никто не выказывал меньше претензий, чем Кеплер, и все же он не мог удержаться от жалоб на то, что так мало внимания с самого же начала уделяли его великим открытиям. «Конечно, я могу,— говорил он,— остаться на одно столетие без читателей, раз господь бог мог шесть тысяч лет оставаться без такого наблюдателя, как я». Люди уровня Кеплера горделивы, но никогда не тщеславны. Их гордость рождается от внутреннего сознания собственного превосходства: она вся заключена в них, и ей нет надобности во внешнем толчке; тщеславие же, и т. д.
Утром приходила Альберта повидать меня в связи со своим 27 ноября делом. Она рассказала мне об одном человеке, болевшем гла-
293


зами и излечившемся тем, что бросил курить. Она вернулась из Сен-Жермена, и это огорчает Мареста. По утрам он гуляет у себя в саду и плотно завтракает. Затем снова прогулка по саду вместе с Альбертой или без нее. За работой с двух часов. Затем трех- четырехчасовая прогулка по лесу. Затем обед. Вечером — встречи в своем кругу, с местной молодежью, очень довольной этой возможностью. Бильярд, вист и т. п. Хорошая местность — ничего подобного в Париже бедняга не нашел бы.
Она советует мне завести в моей комнате английские ковры, очень простые и легко заменимые.
28 	ноября Мне хотелось бы, чтобы в моем голосе была сила, которой сейчас у него нет. (Выписки из Ревю Британик).
30 	ноября Затребовать у садовника: шток-розы, жасмины, лилии, глицинии, жимолость, настурции, подсолнечники, гиацинты, нарциссы, тюльпаны, лютики, чудоцветы.
Величественное. Я сказал, что у великих людей, в которых величественное кажется как бы одним из основных элементов, искусство играет второстепенную роль. Им нужно было бы (но это невозможно) ежеминутное вдохновение; им нужно, чтобы каждый раз, как они взмахивают крылом, поднимался попутный ветер. То, что в них есть резкого, неожиданного, проистекает от того, что постоянно происходят перерывы. В них, как в великих зрелищах природы, есть нечто напоминающее обвалы.
О сравнении наброска с законченным произведением — это имеет отношение к величественному и современному (см. мою заметку от 20 апреля 1853 года насчет импровизаций Шопена, о которых Гржимайло говорил мне, что они гораздо смелее его законченных вещей).
О начатой и'законченной постройке, о руине (там же).
Суббота, В Институте Гатто129 сделал вылазку против колорита.
6 	декабря Министр присутствовал при этом.
9 	декабря Я всегда оказывал слишком много внимания людям, с которыми встречался впервые; мне постоянно казалось, что они стоят выше меня.
14 декабря Прочел в Последних мгновениях г. Фокса (Ревю Британик, т. 5, 1853): «Ему сделали прокол, и обманчивое улучшение
294


подало ложную надежду его семье. Его несколько раз выносили на воздух, а немного дней спустя перевезли в Чисвик.
Погода стояла прекрасная, и сад, по которому его возили, картины, просторные апартаменты этой великолепной виллы словно оживили его. Он всегда помнил замечание Бэкоиа, приведенное в «Спектэйторе», о том, что поэзия, скульптура, живопись и все изобразительные искусства приносят облегчение душе, освежают ее во время болезни, тогда как другие занятия утомляют и угнетают. Он сопоставил это, конечно, с собственным состоянием и заметил, поразмыслив несколько мгновений, что ему непонятно, в чем тут дело, но что он это чувствует на себе. Он в самом деле ощущает бодрость, когда глядит на пейзаж или читает стихи, тогда как всякое общественное или частное дело требует от него невыносимых усилий».
Примечание издателя. Надо ли здесь напоминать о той сцене последних мгновений Карла V, когда отшельник приказал принести свой дивный портрет, написанный Тицианом, дабы взглянуть на него (выпуски июньский и июльский, того же года).
Размышления об утонченности, неизбежно возникающей Вторник, в искусстве с ходом времени. Надо идти от простого к сложному. декабРя
Сижу ДОМа И Даже не бреЮСЬ; Легкий насморк СЛуЖИТ Мне Воскресенье, предлогом, чтобы не выходить. С начала этого месяца я снова 20 декабР* принялся за работу.
Мастерская совершенно пуста. Поверят ли мне? Место, где я был окружен множеством картин, которые радовали меня своим разнообразием, и каждой вещью будило во мне какое- нибудь воспоминание или чувство, теперь нравится мне своим запустением. Кажется, что мастерская вдвое увеличилась.
У меня всего-навсего полдюжины маленьких картин, которые я с удовольствием заканчиваю. Едва встав с постели, я спешу в мастерскую; там остаюсь до самого вечера, ни минуты не скучая, нисколько не сожалея об удовольствиях, визитах или о том, что называют развлечениями. Мое честолюбие ограничило себя этими стенами. Я наслаждаюсь последними мгновениями, которые у меня еще остаются, чтобы провести их в этой мастерской, которая видела меня столько лет и где прошла большая часть моей поздней молодости. Я потому так говорю о себе, что, несмотря на мои уже преклонные лета, мое воображение сохраняет еще в себе нечто, позволяющее мне чувствовать
295


Среда, 23 декабря
Четверг, 24 декабря
Понедельник, 28 декабря
движения, порывы, стремления, носящие на себе печать лучших лет жизни. К счастью, излишнее честолюбие не вынудило меня направить свои способности на достижение какого-нибудь видного поста, этой пустой погремушки старческих лет, этого глупого занятия, поглощающего ум и сердце человека в ту пору, когда он, находясь на склоне жизни, должен был бы скорее замкнуться в свои воспоминания или в целительную умственную работу, которая могла бы послужить ему утешением в том, что он утерял с годами. Только она может наполнить его последние часы более достойным образом, чем отдаваться отвратительным делам, на какие честолюбцы затрачивают многие дни, чтобы побыть несколько коротких мгновений на виду у всех или, скорее, чтобы погреться в лучах всеобщего расположения. Я не могу без глубокого волнения расстаться с этим убогим местом, где я бывал то грустным, то радостным в течение стольких лет.
День общего собрания в Институте для назначения помощника библиотекаря. Вид всех этих особ забавлял меня. Там был Беррье — я не заметил его, и он сам подошел ко мне. Оттуда мы прошли взглянуть на мою квартиру. Он увел меня к себе, сообщив мне по дороге все обстоятельства процесса Жефосса, в котором он имел блестящий успех.
День св. Виктории. Я забыл о нем и отмечаю это уже на следующий день. Сколько лет протекло, сколько дорогих сердцу существ исчезло с тех пор, как мы праздновали этот дорогой для меня день.
Работал, как обыкновенно, почти весь день, пока шел переезд на новую квартиру. Сегодня вечером узнал о смерти бедного Девериа, скончавшегося сегодня утром; его похороны назначены на завтра.
Сегодня окончательно переехал. Утром работал над Дерущимися лошадьми. Моя новая квартира в самом деле очень хороша. После обеда мне стало немного грустно на новом месте. Но затем я все же примирился с этим и лег спать, очень довольный.
Проснувшись, любовался чудным солнцем, освещавшим дома напротив моего окна. Приветливый вид моей мастерской и моего маленького садика доставляет мне большое удовольствие.
296


Франклин определяет человека так: животное, умеющее делать орудия.
При великолепной погоде дошел до Люксембурга, чтобы подышать чистым воздухом.
Вечером был г. Гартман, желающий приобрести мою копию с мужского портрета Рафаэля. Мы все время говорили о теологии. Он убежденный протестант. Приходил Гаро. Словом, я лег спать усталый и раздраженный.
Риуфф заканчивает мемуары о своем заключении в тюрьме Консьержери таким криком отвращения: «Я буду умирать, стыдясь, что я человек».
Сокровища искусства на выставке в Манчестере, соч В. Бюргера130. Т. 1, 8°, изд. вдовы Ж. Ренуара, ул. Турнон. Великолепная оценка разных школ.
Вторник, 29 декабря
SO декабря


рецензии Готье о Федре я прочел: «Как все подлинные художники, по мере того как она развивается в своем твор- 3 января честве, м-ль Рашель растет в порыве, в огне, в неистовстве. 1858 вместо того чтобы остывать, она пламенеет; опытность придала ей лишь больше свободы, больше широты, больше стремительности. То, что раньше она выражала нюансами, она передает теперь материальной и сверкающей линией».
22 января Вечер у Гитторфа, где читал Берлиоз.
2 февраля Первый визит^доктора’ Лагерра к Женни. Она заболела
третьего дня.
3 февраля Второй ВИЗИТ ДОКТОра.
4 февраля Третий визит доктора. В четыре часа пришел Ризенер
насчет сада.
5 февраля Четвертый визит доктора. Утром в Совете, затем к Ало
и Галеви, которого я не застал.
298


В Совете демонстрировали машину, сделанную для передвижки на двадцать метров колонны на площади Шатле. Площадь В и ржи засадили огромными каштанами. Скоро смогут передвигать дома, а может быть, и целые города.
(Страницы вырваны.) б» 7, 8, 9
февраля
Приходил добрейший Дюверже насчет установки в Версале 18 февраля медальона в память Нурри. Прекрасный и в высшей степени -сдержанный человек. Он хочет и в старости сохранить свою бодрость и потому не отстает от молодых людей — прыгает иа ходу в омнибус и т. д.
Заседание комитета в три часа в ратуше. Видел там Флу- 16 февраля ранса. Префект сообщил нам интересные данные о вторжении .духовенства в дело народного образования. Оно захватывает .в свои руки все.
Очень озяб, возвращаясь вместе с Дидо.
Около четырех часов, когда я уже собирался выйти, при- 17 февраля шел мой дорогой Риве. Он с большим чувством вспоминал времена нашей прежней дружбы, обещая почаще навещать меня, приходя к чаю по вечерам.
Около трех часов был Шабрие с женой. 18 февраля
Древние достигли совершенства в своей скульптуре. Рафа- 23 февраля эль далек от этого в своем искусстве. Это пришло мне в голову в связи с его маленькой картиной Аполлон и Марсии131. Вот поразительная вещь, от которой невозможно оторвать глаз.
Это несомненный шедевр, но шедевр искусства, не достигшего 'Совершенства. В нем высота исключительного таланта уживается с невежеством, естественным для того времени, когда возникло это произведение. Аполлон прижат к самому фону.
Этот фон, с изображенными на нем маленькими зданиями, кажется ребяческим благодаря наивному и точному воспроизведению предметов, а также ввиду почти полного незнания -воздушной перспективы. У Аполлона тощие ноги; они слабо моделированы; ступни кажутся маленькими дощечками, подвязанными к концам ног; шея и ключица совершенно не удались, или, вернее, не прощупываются. Почти то же можно «сказать и о левой руке, держащей палку. Снова повторяю:
299


индивидуальное чувство и обаяние, присущие наиболее редким талантам, составляют очарование этой картины. Совершенно иное я вижу в гипсах, по всей вероятности, слепках с античной бронзы, стоящих у владельца этой картины тут же рядом с ней. В них есть небрежно, или, вернее, мало проработанные места, но чувство, проникающее все целое, немыслимо без совершенного знания искусства. Рафаэль, даже прихрамывая, умеет оставаться грациозным.
Античное искусство полно неподдельной, естественной грации без жеманства; ничто не оскорбляет в нем вкуса, ни о чем не сожалеешь, нет ничего лишнего и ни в чем нет недостатка. Мы не можем привести ни одного примера подобного искусства в новом времени.
В лице Рафаэля перед нами искусство, которое освобождается от своих пеленок; отдельные прекрасные части заставляют прощать ему подчас неумелые, полные детской наивности черты, заключающие в себе намек на более совершенное искусство.
В Рубенсе чувствуется полное знание всех средств искусства, а главное, легкость их применения, влекущая искусную руку мастера к утрированным эффектам и условным приемам, рассчитанным на то, чтобы еще более поразить нас.
У Пюже мы видим отдельные восхитительные черты, превосходящие энергией и правдивостью и древних и Рубенса, но между ними нет никакого единства: провалы на каждом шагу; отдельные неудачные части еле сцеплены между собой; пошлость и даже грубость на каждом шагу.
Античное искусство всегда спокойно и сдержанно: его частности отличаются законченностью, а целое безукоризненно. Кажется, что все произведения вышли из рук одного мастера. Различные эпохи разнятся лишь стилевыми нюансами, но не отнимают ни у одного из античных произведений ту присущую им полноценность, которой они обязаны единству этого метода или традиции сдержанной силы и простоты, оставшейся недостижимой для художников нового времени в изобразительных искусствах, а может быть, также и в любом другом искусстве.
Греческое искусство было родным детищем египетского. Нужна была вся изумительная творческая одаренность греков, для того чтобы, следуя в известной мере столь иератической традиции, как египетская, достигнуть такого совершенства, какого они достигли в своей скульптуре. Богатство их духа живит и оплодотворяет холодные священные изображения чужого искусства, подчиненного непоколебимой традиции^
300


's'
Но если сравнить их с произведениями нового времени, подготовленными всем тем новым, что принесло с собой шествие веков, то есть христианством, научными открытиями, поощрявшими смелый полет воображения, и, наконец,тем неизбежным в ходе человеческого бытия законом смены, не допускающим, чтобы одна эпоха была сходна с другой...
Дерзкая отвага великих людей приводила порой к дурному вкусу; но у великих людей это дерзание расчищало путь подобным им людям будущего. Подобно тому как у древних Гомер кажется источником, из которого все берет свое начало, так и в новом времени есть несколько гениев, которых я решаюсь назвать непомерными, так как здесь нужно слово, одновременно выражающее размеры этих гениев и невозможность для них заключить себя в известные границы. Эти гении проложили те пути, по которым вслед за ними устремились очень многие, каждый следуя при этом своему собственному характеру.
Таким образом, среди великих людей, пришедших вслед за ними, нет ни одного, который не был бы данником и не нашел бы у них тех или иных источников вдохновения.
Подражание таким предшественникам опасно для слабых и неопытных талантов. Большие таланты даже в начале своего поприща легко ошибаются, принимая порывы и блуждания собственного воображения за влияние родственного гения. Их пример будет полезен другим, столь же великим людям, но пришедшим в позднейшее время; низшие натуры могут сколько им угодно заниматься подражанием Вергилию, Моцарту и т. д.
Это разнообразие столь естественно для людей, что сами древние, величие которых кажется нам на расстоянии монотонным, в действительности имеют мало общего между собой. Их великие трагики, сменяющие один другого, совершенно различны. У Еврипида исчезает простота: он сильнее захватывает нас, он ищет эффектов и контрастов. Сложность композиции возрастает вместе с необходимостью отыскивать новые источники интереса, заложенные в человеческой душе.
Это напоминает то, что происходит в новом искусстве. Микеланджело не может придать своим скульптурам фон или пейзаж, усиливающие впечатление фигур в живописи; но патетика движений, четкость планов и экспрессия становятся властной потребностью его страсти.
301


Самые горячие поклонники Корнеля и Расина — а их осталось немного — хорошо понимают, что в настоящее время произведения, сделанные по их образцу, оставляли бы нас холодными.
Скудоумие наших поэтов лишает нас трагедий, написанных для нас; у нас нет оригинальных гениев. До сих пор не сумели выдумать ничего, кроме подражания Шекспиру, смешанного с тем, что мы называем мелодрамой. Но Шекспир слишком индивидуален; его крайности и его красоты целиком корейятся в его оригинальной личности, и поэтому, когда нам преподносят что-то вроде Шекспира, нас это не может удовлетворить. Шекспир — это человек, у которого ничего нельзя отнять и к которому ничего нельзя прибавить не только потому, что он одарен совершенно своеобразным гением, не имеющим ни малейшего сходства с другими, но и потому, что он англичанин. Его красоты понятнее англичанам, чем нам, а его недостатки, может быть, незаметны для нас. Еще меньше замечали их современники. Они приходили в восторг от того, что нас отталкивает. Едва ли именно те красоты, которые блещут тут и там в его произведениях, заставляли бить в ладоши тот раек, куда ходили матросы и торговцы рыбой. И очень вероятно, что вельможи двора Елизаветы, вкус которых был не многим лучше, предпочитали всем этим красотам его каламбуры и нарочно вставленные остроты. Лиризм, реализм — все эти великие открытия нового времени тоже приписывались Шекспиру. Из того, что он заставляет говорить слуг наравне с господами, или из того, что у него Цезарь задает вопросы сапожнику в кожаном фартуке, отвечающему ему уличными каламбурами, сделали вывод, что нашим отцам не хватало правдивости, потому что им было неизвестно это новое веяние. Когда у того же Шекспира увидали любовника, который на двух страницах поет дифирамбы природе при луне, или, наконец, человека, который в пароксизме бешенства останавливается, чтобы предаться бесконечным философским размышлениям, было решено считать интересным все, что нагоняет страшную скуку.
Какое количество «за» и «против» уживается в каждом мозгу! Мы часто удивляемся разнообразию мнений различных людей, но человек, обладающий здравым смыслом, учитывает все возможности, умеет стать или становится, сам того не зная, на всевозможные точки зрения. Это объясняет противоречия во мнениях одного и того же человека, и они могут поражать
302


лишь тех, кто не способен составить своего собственного суждения о вещах. В политике, где эти колебания происходят еще чаще и в более резкой форме, они зависят от совершенно иных причин, которые здесь нет надобности указывать. Это не моя тема.
В старых записях, сделанных мной четыре года назад, я нахожу мое мнение о Тициане. В последние дни, совершенно забыв о нем и под влиянием других впечатлений, я написал совершенно другое, откуда заключаю, что искреннему человеку следовало бы писать книгу, подобно тому как происходит разбирательство дела на суде, то есть, определив тему, говорить не только «за», но и «против», как бы играя роль адвоката, выступающего от противной стороны.
О непрочности славы великих людей.
О прекрасном в древности и в современности.
Разговор, который был у меня с Ж... по поводу неудачной 26 февраля- ноги у моей Медеи, а именно о том, что талантливые люди всегда поглощены одной мыслью, и она подчиняет себе все остальное. Отсюда — слабые места, невольно приносимые в жертву. Хорошо, когда идея приходит с совершенной отчетливостью и развивается сама собой. Трудность работы заключается для талантливого человека в том, чтобы сделать незаметными слабые места. В произведениях слабых художников, где все одинаково слабо и которые являются скорее итогом сознательных усилий или подражания, чем плодом вдохновения, эти пустоты менее заметны. Все части в их жалких произведениях — результат упорной и настойчивой работы.
Скупая природа заставляет дорого оплачивать малейшую находку. Людям, богаче одаренным, небо посылает совершенно даром счастливые и поразительные мысли; их труд состоит в том, чтобы найти для них наиболее яркое воплощение.
Тьерри, в связи с поэмой Отрана Милиана132, жалуется, 27 февраля- что современный стих не найден еще.
Перечитываю написанное выше; присоединить все это к тому, 28 февраля что я писал в начале 1860 года по тому же поводу, но с другим заключением; не то чтобы античные произведения казались мне не всегда совершенными, но когда я сравниваю их с произведениями нового времени, в частности с медалями Ренессанса, с Микеланджело, с Корреджо и другими, то нахожу
303


в этих последних своеобразное обаяние, которое не решаюсь приписать их недостаткам, а скорее какой-то трудно определимой остроте их искусства, которую мы не находим в античности, внушающей нам более спокойное преклонение. Искусство древних охватывало меньшее число предметов.
5 марта По страшному холоду в Совет. Там узнаю, что добрейший Тьерри тяжело заболел. Отправляюсь к нему на улицу Пети- Мюск,— он в самом деле очень изменился.
Возвратясь к себе, читал письма м-ль Рашель.
В книге г-жи Ансло Парижские Салоны встретил следующее место насчет герцогини д’Абрантес: «Я с грустью простилась с ней; меня не оставляла смутная тревога, так как я заметила, что болезнь является всегда, а смерть—часто, следствием горя. Известная сдержанность характера и поведения служит в жизни защитой от волнений, мешающих нам дожить до старости, и те, кто достигает преклонного возраста, несомненно могут служить примером этой похвальной мудрости. Они сделали более того, они поступили лучше многих других, и если их поведение не всегда говорит в пользу их сердца, оно всегда служит прекрасным доказательством их ума. Герцогиня д’Абрантес не обладала этой похвальной рассудительностью,— ее беспорядочная жизнь породила горе, а оно привело за собой болезнь».
10 	марта Вид Дьеппа, а также Человек, выходящий из воды с двумя лошадьми.
14 марта Художники, которые ищут совершенства во всем,— это
те, кто никогда его не достигнет ни в одном отношении.
15 марта Последние дни страдаю расстройством желудка: может
быть, я несколько утомил его; кроме того, я очень много работал последние полтора месяца.
У меня перед глазами две висящие рядом маленькие реплики моих работ: Траяна и Христа на Голгофе,— первый гораздо золотистее и светлее второго. Маленький Ватто, которого я повесил рядом с ним, окончательно убедил меня в превосходстве светлых тонов. В Христе почва, особенно на заднем плане, почти сливается с темными частями фигур. Общее правило состоит в том, чтобы делать фон светлым полутоном, конечно, менее светлым, чем тела, но с таким расчетом, чтобы темнее окра-
304


23. Борьба Иакова с ангелом. 1861. Церковь Сен-Сюлъпис, Париж


24. Дерущиеся кони. 1860. Лувр, Париж


шейные детали, как одежда, бороды, волосы и т. д., выделялись на нем темными пятнами, оттеняя этим предметы первого плана. Именно это и выходит замечательно у Ватто; у него многие части имеют те же валеры, как и соответствующий фон.
Так, например, серые или желтоватые чулки или башмаки отделены от почвы только несколькими темными мазками и т. д.
Надо посмотреть еще нескольких Ватто, чтобы изучить его приемы. В моем Ватто деревья фона, хотя и находятся не на слишком отдаленном плане, остаются очень светлыми; в них, так же как и в надгробиях, нет ни одного тона, который хотя бы отдаленно соперничал по силе с тонами первого плана.
Отсюда происходит даже недостаток общей связности, который кажется мне неприятным, когда я сравниваю этого Ватто с моим Траяном. Каждая маленькая фигурка у него изолирована, и слишком уж заметно, что она была написана на досуге, совершенно независимо от соседних с ней фигур.
Сегодня утром, после того как я, долго лежа в постели, обдумывал это, я подал Гаро мысль, которая может повести к раскрытию техники Ван-Эйков. Проблема заключается, с одной стороны,.в том, чтобы избежать слишком большого количества масла в красках, с другой стороны, в том, чтобы прибавить соответственное количество лака; я посоветовал ему перевернуть проблему: надо прибавить к краскам лак, который сохранял бы их чистый цвет, а масло прибавлять по мере того, как работаешь кистью.
Гаро был очень поражен моей идеей.
Варколье навестил меня. Он сказал мне, что Труссо всегда 16 марта утверждал, что лечить хронические болезни, подобные подагре, ревматизму и мигрени, посредством лекарств — это значит только губить себя...
Сегодня первый визит доктора Лагерра в связи с моим 18 марта расстройством желудка.
Бейль говорит об Итальянке в Алжире: «Это совершенство 21 марта буффонного жанра; ни один из ныне живущих авторов не заслуживает подобной похвалы, и даже сам Россини вскоре перестал претендовать на нее. Когда он писал Итальянку, он был в расцвете молодости и гения. Он не боялся повторять самого себя; он не стремился создавать мощную музыку. Он жил в то время в прелестной Венеции, этом наиболее привле-
20 Заказ 736
305


2 апреля
3 апреля
5 апреля 9 апреля
нательном из городов Италии, а может быть, и всего мира, и, несомненно, наиболее далеком от всякого педантизма».
Около четырех часов заходили оба Гренье; я был рад повидать их.
Перечитал многие из моих старых записных книжек, чтобы отыскать в них рецепт хинной настойки, который дал мне милейший Буассель. Я с нежным и не слишком грустным удовольствием вызывал перед собой все эти давно прошедшие Дни.
Почему я забросил это занятие, которое мне так легко дается, и не заношу время от времени в эти тетради все, что происходит в моей жизни и, главным образом, в моем мозгу? Конечно, в такого рода наскоро набросанных записях есть многое, что весьма неприятно будет потом перечитывать.
Обыденные обстоятельства вовсе не так легко передавать, да и совершенно естественно опасение насчет того употребления, какое может быть сделано много времени спустя из стольких подробностей, не представляющих особого интереса и записанных без всякой тщательности.
До полудня был у Сулье.
Из переписки Вольтера с кардиналом Берни133: «Эта трагедия (Калас) не мешает мне вносить в Кассандру все поправки, которые вы были любезны мне указать: горе тому, кто не исправляется сам и не вносит исправлений в свои произведения. Перечитывая свою трагедию Марианна, написанную мной сорок лет назад, я нашел ее весьма плоской, несмотря на прекрасный сюжет; я совершенно переделал ее; надо совершенствоваться хотя бы и в восемьдесят лет. Я не терплю стариков, которые твердят: «Я таков, как есть». А, старый дурак,— будь другим; переделывай свои стихи, раз ты их пишешь, и- брось свою воркотню! Надо сражаться с самим собой до последнего вздоха; всякая победа сладка. Как вы счастливы, монсеньор: вы молоды, и вам не надо сражаться».
Вольтер к кардиналу Берни:
«Я не уверен, монсеньор, послал ли наш непременный секретарь вам Геракла Кальдерона, которого я передал ему, чтобы доставить развлечение Академии. Вы увидите, кто из двух является оригиналом — Кальдерон или Корнель. Это
306


чтение может быть крайне занимательным для такого человека со вкусом, как вы, и оно довольно занимательно, думается мне. Я вижу до какой степени самая серьезная из всех наций презирает здравый смысл.
Посылаю вам пока очень точный перевод Заговора Кассия и Брута против Цезаря, ежедневно исполняемого в Лондоне и имеющего гораздо больше успеха, чем Цинка Корнеля. Я вас спрашиваю, каким образом народ с таким философским складом ума, может отличаться таким безвкусием? Вы, может быть, возразите мне, что происходит это именно потому, что они философы; но помилуйте, это означало бы, что философия прямиком ведет к абсурду? И разве развитый вкус не является сам подлинной частью философии?»
Ниже я привожу ответ кардинала, который проявил себя, на мой взгляд, человеком более тонкого вкуса, чем Вольтер. Этот последний — что вполне естественно, поскольку он усвоил навыки нашего театра, и где он, несмотря на свой гений и вопреки тому, что он сам об этом думал, ничего, в сущности, не обновил,— понимает под вкусом лишь те узкие условности, которые срослись с нашим театром скорее в силу привычки, чем благодаря истинному пониманию того, что должно нравиться людям: «Я далек от того, чтобы восставать против формы Корнеля и Расина. Она в свое время была в их руках новинкой. Предпочтение, отдаваемое ими диалогу перед действием, представляет собой целую систему; она соответствует нашим национальным особенностям. Но система Шекспира и Кальдерона, которую создали англичане и испанцы, опередившие на целое столетие наших великих писателей, так как в то время наш театр, надо откровенно сказать, еще блуждал в потемках,— эта система, говорю я, оставаясь во многом спорной, может быть, больше говорит нашему воображению и не в такой мере делает автора средостением между зрителем и сценой».
Подлинное нововведение (причем во времена Вольтера,, в том обществе, среди которого он жил, оно, думается, было, непосильно даже и для него самого) должно было бы заключаться в том, чтобы в сложность действия английского или испанского театра ввести некоторый порядок и разумность. Впрочем, предоставим слово очаровательному кардиналу, мнение которого, принимая во внимание эпоху, когда он жил, следует признать поразительным:
«Наш непременный секретарь прислал мне Геракла Кальдерона, и я только что прочел Юлия Цезаря Шекспира. Чтение-
307
20*


двух этих пьес доставило мне большое удовольствие как с точки зрения изучения истории человеческого духа, так и со стороны различия вкусов отдельных наций. Надо все же сознаться, что эти трагедии, какими бы экстравагантными и грубыми они ни казались нам, не вызывают скуки, и я скажу вам, к своему стыду, что эти старые сочинения, где время от времени встречаешь искру гения и столь живо изображенные чувства, кажутся мне менее отталкивающими, чем холодные элегии наших посредственных трагиков. Взгляните на картины Паоло Веронезе, Рубенса и многих других фламандских или итальянских местеров — они часто грешат в отношении костюма, нарушают приличия и оскорбляют вкус; но могущество их кисти и правдивость их колорита заставляют прощать эти недостатки. Почти то же самое относится и к драматическим произведениям. В конце концов, меня нисколько не удивляет, что английский народ, в некоторых отношениях напоминающий римлян или по крайней мере полагающий, что у него есть сходство с ними, внимает с восторгом словам великих людей Рима, говорящих языком буржуа и порой даже простонародья Лондона. Вы как будто удивляетесь тому, что философия, просвещая ум и давая направление мыслям, оказывает столь малое действие на вкус отдельных наций. Вы правы, конечно; но все же вы могли бы заметить, что нравы имеют еще большее влияние на вкусы, чем науки. Мне кажется, что в области искусства и литературы прогресс вкуса зависит больше от духа общества, чем от философии. Англичане — народ политиков и торговцев; поэтому они менее вежливы, но и менее фривольны, чем мы. Англичане беседуют о своих делах; единственный предмет разговоров у нас — это развлечения. Не удивительно, что мы более взыскательны и разборчивы в выборе своих наслаждений и тех средств, которые способны их нам доставить. В конце концов, что мы представляли собой до Корнеля? Нам следует сохранить скромность во всех отношениях».
После перерыва почти в пятнадцать месяцев я снова был на «обеде второго понедельника». На обратном пути сделал большую прогулку по бульварам, не слишком предаваясь сожалениям. Они даже забавляли меня больше, чем прежде; я чувствовал себя, как в театре.
13 	апреля Работал — переписал Геркулеса для Шабрие.
308


В половине четвертого был у Гюе. Его картины произвели на меня большое впечатление. Он обладает редкой силой, хотя вместе с тем у него и имеется много неясных мест; однако такова особенность его таланта. Ничем нельзя восхищаться, не испытывая в то же время сожаления, что чего-то недостает.
В общем, в лучших своих частях он сделал большие успехи.
Это достаточно сказать о вещах, которые удержались в памяти, как это случилось с ними. Я думал о них весь вечер с большим удовольствием.
После обеда долго прохаживался у себя в маленьком саду.
Он мне очень помогает. Мне необходимо вполне восстановить свои силы.
«Вы забываете, милостивые государи134, что, обязывая 14 апреля господина Ланглуа назначить воскресную плату в 50 сантимов, вы лишаете его половины дохода. Справедливость требует, чтобы вы взяли на себя ту жертву, на которую вы обрекаете его, так как, в сущности, публику принимает сам городской муниципалитет, и совершенно справедливо, чтобы муниципалитет и платил за то, что хочет показать себя во всем блеске. Жертву, которой вы требуете от г. Ланглуа, он уже принес. Разве не следует вознаградить его за потерю его первого предприятия? Он наживал на нем не меньше, чем он будет наживать на новом; однако он ничего ни у кого не просил; теперь же он соглашается на то, чтобы потерять кое-что из своей материальной выгоды ради того, чтобы вы помогли ему показать произведения его таланта. Вы их достаточно высоко оцениваете, ибо, предписывая ему показывать их по воскресеньям за три четверти настоящей цены, вы надеетесь доставить этим народу удовольствие.
Если бы вам сказали, что император желает, чтобы город Париж помог ему отыскать где-то в пустыне некий заброшенный камень и что надо снарядить с этой целью судно и содержать на нем в продолжение нескольких лет команду, ибо этот камень свидетельствует о славе Сезострисов, живших четыре тысячи лет тому назад, то вы, быть может, ответили бы, что городу Парижу нет никакого дела до этого камня и что это ненужная затея. А между тем, милостивые государи, если бы на самом деле подобное предложение было бы вам сделано и вы, допустим, ответили бы отказом, вы уклонились бы от весьма выгодного дела. У кого из вас не билось сердце, когда, глядя на обелиск на площади Людовика XV, вы думали о том*
309


что обладательницей этого трофея стала наша столица, когда Англия уже готова была им завладеть? Сколько миллионов иностранцев, завидуя счастью нашего города, приезжали, чтобы любоваться наряду с другими памятниками, переполняющими Париж, этим изумительным произведением, плодом бескорыстной и единственной, может быть, в своем роде экспедиции, прославившей старшую линию Бурбонов и навсегда украсившей Париж.
Вы видите, милостивые государи, что прекрасное может быть полезно. Зрелище наших великих деяний, изображенное в живописи в небывалых размерах и с невиданной силой иллюзии,— явление прекрасное и по впечатлению и по тем чувствам, какие оно может вызывать. Возьмем хотя бы эту колонну егерей гвардии, идущую в тыл русским через поле сражения у Эйлау и из которой уцелело лишь несколько человек; или эти три небольших батальона, которые в битве при Пирамидах выдерживали под палящим солнцем натиск многочисленной и непобедимой кавалерии мамелюков. Изображение подобных событий способно укрепить моральные силы и воспламенить мужество нации; это зрелище несравненно лучше тех, которыми римские императоры тешили чернь, всех этих битв гладиаторов, где рабы поневоле убивали друг друга, зарабатывая таким путем хлеб насущный, или тех игр, где в один день погибали сотни львов и не меньшее число лошадей.
Вы стоите не на верном пути, милостивые государи, в отношении поощрения изящных искусств. Как именуют вашу деятельность за последние шесть лет? Ее именуют украшением Парижа. Вы расширяете улицы и еще больше расширяете бульвары, дабы облегчить движение и дать доступ воздуху туда, где царили мрак и зараза; но, украшая эти улицы и бульвары, вы все же сохраняете такое старинное бесполезное здание, как башня Сен-Жак; вы приказываете возвести монументальный фонтан на бульваре Севастополя; наконец, вы переносите на другое место колонну со всем ее окружением, потому что на новом месте она будет красивее, чем на прежнем».
24 апреля
26 апреля
Призывная комиссия в полдень.
Вчера одолжил на время г. Нантейлю135 этюд двух лошадей на одном холсте, сделанный мной когда-то в гвардейской конюшне, обе в профиль.
Хороший день. Много и в отличном настроении работал над Охотой на львов, которую почти закончил.
310


Из похвального слова в честь Мажанди136, произнесенного 27 апреля Флурансом:
«Он противопоставлял пылу молодых практикантов, увлеченных успехами своих лечений, свой многолетний опыт, говоря им с кроткой иронией: «Видно, что вы никогда еще не пробовали что-нибудь сделать». Когда крайняя простота его метода вызывала довольно справедливые возражения, он отвечал: «Будьте уверены, если возникает какое-то нарушение, мы не можем установить его причин; самое большее, что мы можем сделать,— это проследить его действие. Единственная наша помощь заключается в том, чтобы, присутствуя при работе природы, которая, в общем, стремится к восстановлению нормального состояния, ни в чем не мешать ей; только в некоторых случаях мы можем надеяться помочь ей».
«Пусть ему разрешат делать, все, что он захочет, я предписываю только это»,— говорил он по поводу одного юноши, здоровье которого внушало опасения. Обычно очень скупо расходующий свое время, он учащает визиты к этому юноше, но не назначает никаких лекарств. На третий день, вечером, вдруг он хмурится и, взяв больного за ухо, говорит: «Ах ты, малыш, ты не давал мне ни минуты покоя — теперь беги, гуляй». Отец больного спрашивает его, чем же был болен мальчик. «Что у него было? Но, честное слово, я и сам не знаю, равно как это не сможет узнать и весь факультет. Если бы факультету разрешено было говорить правду, он так бы вам и сказал; единственно, что достоверно,— это то, что все пришло в нормальное состояние».
Физиологические и медицинские изыскания о причинах, симптомах и лечении песка в моче.
Выводы, к которым приводит эта работа, заключаются в том, что вещества, не содержащие азота (такие, как сахар и др.), недостаточно питательны. И действительно, хотя животные, подвергнутые экспериментам, получали их в неограниченном количестве, они все же умирали от истощения после нескольких дней. Больше того, каковы бы ни были элементы питания и не считаясь с тем, есть ли в них азот или нет, их необходимо варьировать. Кролик или морская свинка, если их перевести на питание одним из кормов, будь это пшеница, овес, ячмень, капуста, морковь и т. д., умирают,— говорит Мажанди,— со всеми признаками истощения, обычно после первых двух недель, а иногда и раньше. Но если их кормить через те же промежутки времени, смешивая эти корма или
311


последовательно давая их, животные выживают и хорошо себя чувствуют. Наиболее важный вывод, вытекающий отсюда, заключается в том, что разнообразие и множественность элементов питания является одним из основных правил гигиены. (Принцип доктора Бальи).
«Люди, страдающие подагрой и песком в моче,— говорит Мажанди,— обычно очень любят мясо, рыбу, сыр и другие азотистые вещества. Песок в моче, камни мочевого пузыря, подагрические наросты образуются из-за мочевой кислоты, содержащей много азота. Уменьшая в питании количество азотистых веществ, можно предупредить и даже излечить эти болезни».
30 	апреля Мой бедный Сулье приходил повидаться со мной сегодня;
я был очень рад ему. Он стар и болен. Он счастлив своими детьми, но все же очень одинок. У него нет никаких развлечений и утешений.
7 мая Сегодня я впервые был на «обеде первой пятницы». Я там
развлекся и чувствовал себя сегодня лучше. Надо появляться на людях. Я вышел оттуда вместе с Вийо и гулял еще целый час один, в прекрасном расположении духа.
На следующий день я снова гулял; зашел в церковь Сен- Рош послушать музыку и услыхал там самую пламенную проповедь о сохранении девственности. Вернулся в большой грусти; даже сейчас, когда пишу это, не отделался от нее.
8 мая Заходили меня повидать Фейдо и Моро. Был в Институте,
где Галеви упрекал меня за уклонение от посещений заседаний Школы. Вечером — меланхолическая прогулка, о которой я упомянул на предыдущей странице.
9 мая Побывал в доме принца Наполеона на Елисейских полях.
Здание производит очень приятное впечатление, какого я даже не ожидал. Там я встретил г-жу Дюрье с мужем; очень милая женщина и без всяких претензий.
Оттуда пошел к г-же Лагранж; она сказала мне, что Беррье слишком много работает. Вчера, в Институте, Форстер, который очень плохо себя чувствует, советовал мне избегать малейшей усталости. Желая ее преодолеть, он дошел до того, что даже не может читать. Мы вспоминали с ним Блонделя,
312


Который умер, чрезмерно работая в церкви Фомы Аквинского.
Я также приписываю непомерной работе упадок сил, который я ощущал год назад, приблизительно в это же время.
Вийо зашел за мной в час, и мы пошли смотреть картины ю Рубенса; там я встретил г-жу Надельяк, дочь г-жи Дельсер.
Выехал в Шамрозе в одиннадцать часов. Я был счастлив и вернуться туда. Увидел моих бедных соседей — их горе надрывает мне сердце. Всегда, приезжая, находишь какие-нибудь перемены; на этот раз на равнине, прямо перед моими окнами, выстроили какой-то сарай, крыша которого заслоняет часть реки. Ломают стену у Вийо. Все исчезает, так же как и мы сами.
Приехал в Париж в десять минут десятого. Начал с посе- 22 щения Школы, чтобы взглянуть на фигуры, затем отправился к Мерсэ и к министру, чтобы поблагодарить его; однако не застал ни того, ни другого. У г-жи Форже видел маленького Рафаэля; был там Мур, которого я поблагодарил за фотографию с рафаэлевской картины. Отран и его жена были крайне любезны. Она подарила мне одну из медалей моего отца, полученную им в Марселе.
Перед отъездом отдыхал в Ботаническом саду. Ехал вместе с Паршапом. В общем, хороший день и не столь утомительный, как я думал.
Беррье пригласил меня провести с ним несколько дней в Ожервиле; к сожалению, мне пришлось отказаться, так как я жду к себе добрейшего кузена.
Сюжеты: Танкред в тюрьме, после его погони за мнимой 23 Клориндой (кажется, так). Гасконский рыцарь — насколько помню, его зовут Рембо — оскорбляет его и т. д. Факел, тюрьма (Иерусалим). /
Корсар в тюрьме; Гюльнара; Кинжал и т. д. Можно с успехом написать при дневном освещении.
Дон Рафаэль и его друзья, захваченные корсарами на острове Минорка (Жиль Блаз). Дон Рафаэля приводят, или, скорее, приносят, к прекрасной рабыне его хозяина в Алжире.
Нимфы, несущие тело Леандра. Вдали Геро. (Просмотреть Метаморфозы Овидия).
Два рыцаря — Убальд и Дану а — находят лодку с сидящим в ней старцем и т. д. {Иерусалим).
мая
мая
мая
313


мая
Приключение с кольцом из Жиль Блаза. Он и его друзья, переодетые альгвасилами, заплаканная дама в постели, старая служанка и т. д. (Посмотреть костюмы в старом Мольере.)
Танкред, совершающий крещение Клоринды.
Танкред (из Вольтера), принесенный умирающим после битвы с сарацинами. Аменаида в слезах. Алжир, солдаты, рыцари, пленники, знамена и факелы; нечто вроде композиции Двух братьев, один из них убил другого и приносит его матери; сюжет взят у Дюма.
Джульетта на своем ложе\ мать, отец, музыканты, кормилица.
Ромео у гроба Джульетты.
Аталия, допрашивающая Элиацина.
Юния, влекомая солдатами. Нерон, глядящий на нее, факелы и т. д.
Ринальдо, удерживающий руку Армиды, занесенную, чтобы поразить его (Иерусалим).
Раненый Танкред, найденный Эрминией. Верный Вафрен, тело Аргана и т. д.
Сюжеты из Семирамиды.
Романы Вольтера.
Князь Леоне в заключении, факел (Ариосто).
Королевская лилия на гробнице Брандимара.
Брабанцио, проклинающий свою дочь (после посещения дожа). Отелло, Яго и т. д.
Диана де Пуатье испрашивает у Франциска I помилование ее отцу.
Несчастная дама у ног Амадиса, в темнице замка.
Иссечение воды из камня — жадно пьющие израильтяне, верблюды и т. д.
Г-жа Вийо пригласила меня вечером к себе, чтобы встретиться^ у нее с какой-то таинственной особой, подругой г-жи Санд. Я отправился туда, несмотря на насморк и проливной дождь. Там встретил г-жу Плесси, очень милую даму, которая взяла с меня обещание написать г-же Санд. Она готова была обнять меня, когда я вечером, в разговоре, сказал, что не верю в существование той маленькой таинственной особы, которую нам преподносят под именем «души». Милейший генерал Паршап звал меня завтра на обед. Я обещал, несмотря на простуду.


Обедал у г-жи Паршап. Г-жа Франкетти, приехавшая 25 в этот день, собиралась устроиться у Миноре, но принуждена была воспользоваться гостеприимством г-жи Паршап, так как иначе ей пришлось бы спать на влажных тюфяках.
Делая набросок моего Положения во гроб, я думаю об 26 аналогичной композиции Бароччи137, которую можно видеть повсюду; вместе с тем я вспоминаю изречение Буало, относящееся ко всем искусствам: «Нет прекрасного вне правды».
В этой проклятой композиции Бароччи нет ни малейшей правды: жесты с вывертом, одежды, развевающиеся неизвестно почему, и т. д. Реминисценции стилей совершенно различных мастеров.
Мастера (я имею в виду величайших из них), у которых ■стиль очень сильно выражен, остаются правдивыми вопреки всему этому; без этого они не были бы прекрасны. У Рафаэля жесты сохраняют свою наивность, несмотря на искусственность его стиля. Но невыносимо то, что всякие дурни, у которых и жесты и мысли все сплошь фальшивы, пытаются подражать этой особенности.
Энгр, который никогда не умел расположить фигуры в картине, так как это происходит в действительности, мнит себя похожим на Рафаэля, ибо по-обезьяньи передразнивает отдельные жесты, отдельные повороты, доступные ему и даже не лишенные известной грации, напоминающей грацию Рафаэля; однако у Рафаэля сразу чувствуется, что всем этим он обязан одному себе и что это лишено преднамеренности.
Вечером пошел к Вийо; там встретил Франкетти, Пар- 28 шапа и т. д., некую м-м Сюберваль с дочерьми, одна из них обещала мне рецепт (неразборчиво).
Утром прогулка по лесу. 29
Приезд г. Ламэ. Он сам зашел ко мне, как раз когда я со- 5 бирался идти его встречать. Я так и не понял, в котором часу он выехал.
Мы с моим милым кузеном отправляемся в музей. Его 20 особенно поразили ассирийские древности.
Сюжеты: 23
Танкред и Клоринда (его крещение).
315
мая
мая
мая
мая
июня
июня
июня


Ринальдо удерживает Армиду, намеревающуюся его убить, Танкред, найденный Вафреном и Эрминией. Они видят его простертым. Они поднимают его.
Пленного Танкреда оскорбляет коварный Гаскон.
Танкреда (у Вольтера) приносят на сцену. Аменаида, знамена, пленники, факелы.
Не забыть о наброске на сюжет Вампира Дюма. Джульетта на ложе. Мать, отец, музыканты, кормилица. Дон Рафаэль, приведенный к Одалиске.
Он же, в качестве пленника приведенный пиратами на остров. Минорку.
24 июня Отъезд добрейшего кузена. Я опечален пустотой, которую чувствую после его отъезда.
3 	июля Первый день работы в церкви вместе с Андрие. Об аксессуарах. Мерсэ сказал большое слово в своей книге о выставке: «Прекрасное в искусстве есть не что иное, как идеализированная правда».
Он разрешил тяжбу между педантами и настоящими художниками; он устранил двусмысленность, позволявшую сторонникам прекрасного всюду маскировать свое бессилие передать правду.
Аксессуары имеют громадное значение для создания впечатления, и тем не менее ими постоянно приходится жертвовать. Не только обстановка, маленькие подробности фона являются аксессуарами, но и одежды, и сами фигуры, а в главных фигурах — и отдельные их части. В портрете, где изображены и руки, эти руки будут аксессуарами; они должны быть прежде всего подчинены голове, но часто бывает и так, что рука должна обращать на себя меньше внимания, чем какая-нибудь часть одежды, заднего плана и т. д. Плохим художникам мешает достигнуть прекрасного или той идеализированной правды, о которой говорит Мерсэ, то, что, помимо недостатков основной идеи в смысле правды, их аксессуары, вместо того чтобы способствовать общему впечатлению, наоборот, ослабляют его излишним подчеркиванием отдельных частностей, которым следовало бы отвести подчиненную роль. Этот плохой результат может быть следствием многих причин: он может получиться от чрезмерной заботы о том, чтобы выделить эти частности и тем самым щегольнуть мастерством, с другой стороны, он
316


может быть следствием привычки точно копировать с натуры все аксессуары, предназначенные усиливать эффект. Каким же образом, копируя аксессуары с реальных предметов в том самом виде, каковы они есть, и глубоко не преображая их, художник сможет затем что-либо добавить или убавить от себя, чтобы придать косным по самой своей природе предметам мощь, необходимую для того, чтобы произвести впечатление.
Выехал в Пломбьер в семь часов утра. Приехал в Нанси Нанси, в два часа. Плохое самочувствие, помешавшее мне обедать; Ю июля лег в постель около восьми часов.
Тотчас по приезде зашел в музей, чтобы снова взглянуть на два эскиза Рубенса. С первого взгляда они уже не показались мне такими исключительными, однако через несколько мгновений очарование Рубенса оказало на меня свое действие, и я застыл перед ними в неподвижности. Я переводил взгляд от одного к другому и никак не мог от них оторваться. Можно написать двадцать томов о своеобразии эффекта этих вещей.
Это непередаваемое обаяние, ни с чем не сравнимая сочность наряду с небрежностями, объясняемыми тем, что это лишь эскизы.
Встал в четыре часа утра, чтобы выехать в пять. Вчера Пломбьер, вечером был момент, когда я боялся, что заболею в Нанси. И июля Сегодня утром мне стало лучше благодаря моей воздержанности в пище. Часть дороги я спал, после того как позавтракал половиной цыпленка. Между Эпиналем и Пломбьером со мной ехал некий Альжис, довольно обязательный человек, открывавший и закрывавший окна, когда мне это было нужно.
Этот человек силен, как турок, а между тем он, так же как и я, всю жизнь с трудом переваривает свой завтрак. Он много курит и сознает все неприятные стороны этой привычки. Он говорит, что невозможно ограничиться одной сигарой; выкурить ее изредка, может быть, даже полезно, но настоящий курильщик приучается курить много и постоянно. Он уверял меня, что когда ему приходилось бросать курить на несколько дней, он чувствовал себя другим человеком в смысле работоспособности, ясности ума и даже общения с женщинами. Но как только привычка брала верх, снова возвращались апатия, полное равнодушие; по-видимому, привычка становится необходимостью, но не дает удовлетворения.
317


Приехали в Пломбьер в полдень. Все население высыпала на улицы, чтобы видеть возвращение императора от обедни. Он заметил меня, когда прошествовал мимо. Я стоял у дверей Паризе, который смог предложить мне лишь какое-то подобие чердака, где помещается его старая мать. Остался у него в ожидании лучшего.
Вечерний бал, который стал для меня пыткой из-за суматохи, продолжавшейся в доме всю ночь. То же самое происходило и во все последующие дни, так что я, хотя и рано ложился, тем не менее спал очень плохо.
Мой спутник уверял меня, что, если он после еды сидит на солнце, это плохо действует на пищеварение. Мне кажется, чта я испытываю здесь то же самое. Когда я выхожу тотчас после завтрака на Променад-де-Дам, я ощущаю в желудке тяжесть, может быть, в результате того, что приходится проходить па открытому месту.
12 	июля Сегодня или вчера я встретил Флери, который находится здесь с женой и дочерью. Я был в восторге, что встретился с ним; но так как я нездоров, то не могу даже пользоваться его обществом.
Мне назначили ванны в пять часов утра.
Когда на площади я беседовал с Мокаром, к нам подошел Барр. Он представил меня г-же Гюйон, которая поместилась в том же доме, где остановился он сам и милейший Поссос. Она очень любезна и до сих пор еще хороша собой: у нее прелестные глаза, а рот выдает опасные склонности.
Вечером прогулка вдоль маленькой речки по вновь проложенным дорожкам: все это очень мило.
Недолгий разговор с г. Шнейдером настолько утомил меня, что я не смог пойти к Флери.
14 	июля Из Дюма: «Королева всегда оставалась женщиной: она гордилась тем, что любима. Некоторые души нуждаются в привязанности всех окружающих, и такие души отнюдь не наименее благородны на этом свете».
После прогулки, которую мне слегка испортило солнце, я в первый раз поднялся в павильон и кстати просмотрел там газеты. Вернулся к себе и вновь вышел около четырех, опять попав под это проклятое солнце, которое не позволило мне дойти до музыки, доносившейся с дороги в Люксейль. Но вульгарности и ничтожества этой музыки было достаточно, чтобы
318


обратить меня в бегство. Милейший Поссос водил меня третьего дня на ферму Жако. Эта дорога прелестна, и на ней мне уже, наверное, никто не встретится.
Сегодня после обеда гулял по дороге в Эпиналь. Там меня ожидал целый ряд очаровательных открытий, скалы, рощи, а главное, обилие воды, которой я не могу налюбоваться. Испытываешь постоянное желание погрузиться в нее, почувствовать себя св. Иоанном или деревом, купающим в ней свои ветви, стать всем, чем угодно, только не больным и измученным человеком.
(Выписки из Крестьян Бальзака.) 18 июля
О современных возбудителях: о водке, сахаре, чае, кофе, табаке. (Следуют выписки).
Сегодня совершил прогулку по Д|цюге Ремиремон. С тру- 23 июля дом поднялся к распятию. Возвратился по новой дороге, позади фабрики. Там я открыл ряд новых и красивых видов.
Дни проходят очень быстро и без особенной скуки. За обедом получил письмо из Парижа, которое вскрыл с нетерпением...
Вечером довольно долго оставался в павильоне. Чувствую себя лучше.
Вялость, упадок сил, хотя вчера я чувствовал себя хорошо. 24 июля Поднялся по склону над тропинкой, где прогуливается император, и возвратился по нижней дороге. Никаких впечатлений.
Унылая погода; около девяти-десяти часов начался дождь.
Господин Мец, мой сосед по табльдоту, рассказывает мне 25 июля о судье, который говорил, что не стоит выступать, если дело слишком чистое.
Обедал у Перрье с господином Ирвуа, состоящим при импе- 26 июля раторе, двумя Тома и какой-то певицей из Оперы, любовницей одного из них. Добрейший Поссос, также бывший на этом обеде, покинул нас, так как вечером должен был быть у императора.
Отъезд императора в семь часов. 27 июля
Я продолжил прогулку до очаровательного ручья Сен-Лу.
В последние три-четыре дня читаю Крестьян Бальзака, после'того как вынужден был бросить Анж Питу Дюма, выведенный из себя этой невероятной чепухой. Ожерелье королевы
319


■30 июля
31 июля
1_август
полно таких же нелепостей и ^несообразностей, но по крайней мере в нем есть интересные места.
Крестьяне сначала заинтересовали меня, но в дальнейшем они становятся почти так же невыносимы, как болтовня Дюма. Все те же карликовые подробности, при помощи которых автор думает сообщить что-то исключительное своим действующим лицам. Какая мешанина и какая мелочность! Для чего нужны портреты во весь рост для всех этих жалких статистов, количество которых лишает произведение всякого интереса. «Литература здесь и не ночевала»,— сказал как-то Мокар. Так это и делается повсюду: отмечается буквально все, исчерпывают весь материал, а раньше всего истощают любознательность читателя.
Недавно в Журналь-де-Деба я прочел статью о Рубенсе некоего г. Тэна138, о котором я уже получил представление по другим таким же работам,— педант первого разряда, исполненный именно тех недостатков, о которых я упомянул. Он тоже хочет выложить все, да еще потом снова все повторяет сызнова.
В середине дня, ободренный пасмурной погодой и сносным самочувствием, я поднялся по дороге в Люксейль. Дойдя до того места, где несколько берез нависают одни над другими, я сделал с них довольно неясный набросок, так как солнце, проглянув в это время, мешало мне. Я не мог устоять против желания спуститься по крутой тропинке к маленькому ручью, журчание которого доносится с дороги. Там я нашел очаровательные уголки, разбросанные скалы, тенистые тропинки, полянки и густые заросли. Я напился из этого прелестного ручья.
Около полудня прогулка в восточном направлении позади фабрики, как я это уже удачно сделал неделю — десять дней назад. Жара и неприятные виды заставили меня повернуть обратно. Вечером опять по дороге Сен-Лу; я просто не могу достаточно насладиться ею. Вечером солнце светит в лицо, а не в спину, как утром; заходя, оно золотит дальние хребты самых высоких гор; я сделал с них набросок.
За последние дни плохая погода: холодно и пасмурно. Я приписываю этому мое дурное самочувствие. Долгий разговор с Ленорманом, почти до десяти часов, в павильоне.
С утра почувствовал себя лучше; опять прогулка по дороге Сен-Лу, где я сделал набросок, который затем раскрасил днем.
320


Лимон хорош для всего. Сосать его, когда болит горло. Испробовать для акварели. Глаза промывать горячей водой, а затем холодной, смешанной с ромом. Лимон и растительное масло попеременно. После обеда — одна из самых очаровательных прогулок, какие сделаны мной здесь; я был в прекрасном настроении, спокоен, все мне казалось восхитительным. Я сделал набросок с фермы Жако, а выше, на дороге, возле круглого каменного стола, набросал общий вид долины. Еще раз любовался чащей с ее березами, ручьями и скалами. Я не мог оторваться от всего этого; какое могучее очарование! И никто, кроме меня, не замечал его. На каждом шагу мне встречались группы гуляющих; мужчины разговаривали только о деньгах, я невольно отметил это.
Неторопливо направился закончить день в павильоне; там встретил г-жу Марбути; мы проговорили до десяти часов. У нее бывают откровения, некий дух говорит с ней и сообщает ей изумительные вещи. Этот дух открыл ей, как излечить ее безнадежно больную восьмидесятилетнюю мать. Я спросил ее, почему же она сама не воспользуется такой помощью, чтобы излечиться самой; не помню, что она мне на это ответила. Я обещал встретиться с ней завтра после завтрака, дабы узнать, что повелел ей ее гений. Она была крайне поражена, что у меня не бывает откровений.
Мой Сосед за столом рассказал мне, что доктор Леритье сказал одному очень беспокойному и возбужденному больному: «Принимайте ванну не более трех четвертей часа или получаса»; наоборот, доктор Турк в подобном же случае говорил: «Пробудьте в ванне часа три».
Выехал из Парижа в Шамрозе. Я все еще не вполне восстановил здоровье. Не решаюсь приняться за работу в церкви. Выехал в одиннадцать часов. Ехал с г. Ревеназом и одним из его друзей. Пересекли равнину в самый зной.
Вышел в шесть часов утра на равнину. Чудная прогулка. Прошел берегом реки и сделал набросок с хижины Деготи. Я принес домой связку белых водяных лилий; я с наслаждением топтался около часу на илистом берегу реки, чтобы добыть эти бедные растения. Это мальчишество напомнило мне Шарантон, мое детство, мои удочки!.. Я вернулся, обожженный солнцем. В этом году у нас небывалое изобилие фруктов;
2 августа
3 августа
Шамрозе. 11 августа
12 августа
21 заказ № 736
321


я ем их только за обедом и пока не ощущаю никаких дурных последствий.
13 	августа Я снова вышел на прогулку так же рано, как и вчера.
Сделал привал у фонтана Байве, чтобы его зарисовать, чего, к сожалению, не сделал еще вчера; это один из лучших в маленькой записной книге, которую я брал с собой в Пломбьер.
У меня покрасили полы, и поэтому я как можно дольше оставался вне дома, лежа в тени, неподалеку от речки, возле мостика через овраг. Я посидел даже на берегу речки, однако не у самых камышей; устроился под зонтом перед тем островком, поросшим тростниками, который образовался на отмели. Затем посидел у фонтана Байве — теперь это всего лишь простая, но прелестная струйка воды, пробирающаяся среди травы. Остальную часть дня провел на дворе в тени, куда мне вынесли кресло, пока просыхал пол.
Вечером мы с Женни вышли погулять вместе; бедная женщина страдает, как когда-то в Бордо. Она очень недолго пробыла со мной, а я вернулся, когда уже стемнело. Ходил взад и вперед возле фонтана. Вечером небо прояснилось, надежда на дождь не оправдалась.
15 	августа Как г* Робен сохраняет черепичную крышу на своем доме?
Кому принадлежит стена, выходящая на двор со стороны участка г. Сирона?
Написать Поше насчет Демидова.
Написать Эйро.
Кораблекрушения в английском флоте. В июле английский флот насчитывал 101 кораблекрушение, в январе — 154, в феврале — 162, в марте — 179, в апреле — 142, в мае — 128, в июне — 102, всего — 968.
17 	августа Последняя сцена из Ромео и Джульетты. Капулетти, Монтекки, отец Лоренцо.
19 	августа Работать надо не только для того, чтобы создавать произведения, но и для того, чтобы придать цену потраченному времени; своим днем и собой бываешь доволен лишь тогда, когда обдумаешь какую-нибудь идею, удачно начнешь или закончишь работу.
Читать мемуары, историю надо для того, чтобы легче переносить обычные горести жизни, видя картину человеческих несчастий и ошибок.
322


Я нездоров со вторника: накануне обед у Барбье с Мала- 3 сентября ховым и его невестой, г-жой Монтихо139 и др.
Весь конец недели я не занимался живописью, а читал Сен- Симона140. Повседневные происшествия приобретают под его пером необычайный интерес. Все эти покойники, все эти давным-давно забытые события примиряют отчасти с ничтожествами, среди которых находишься сам.
Прочел также комментарии Ламартина к Илиаде; думаю воспользоваться ими. Это чтение вызывает во мне восхищение всем, что напоминает Гомера, между прочим Шекспиром и Данте. Надо сознаться, что новые писатели (я говорю о Расине, о Вольтере) не достигали таких высот. У них не было этой поразительной непосредственности, которая способна опоэтизировать самые грубые детали, создавая из них подлинную живопись воображения и восхищая нас. Порой кажется, что Вольтеры и Расины считали себя слишком важными персонами, чтобы говорить с нами попросту, по-человечески о нашем поте, о простых потребностях нашей натуры и т. д.
Я иду к Паршапам, где будет также чета Барбье. Нахожу о сентября их в разгаре веселья. Праздник в Эрмитаже. Возвращаюсь к себе чудной ночью. Вот уже несколько дней, как мне нездоровится. Я бросил писать.
Перед этим я сильно подвинул работы над следующими картинами:
Лошади, выходящие из моря.
Араб, раненный в руку, и его конь.
Положение во гроб — пещера, факелы и т. д.
Маленький Айвенго и Ревекка.
Кентавр и Ахилл.
Лев и охотник в засаде, при вечернем освещении.
Набросок Отелло над телом Дездемоны.
Сделал композицию: Марокканские войска в горах.
Вийо советует мне проклеить свод капеллы бумагой, прежде чем наклеивать на него мою картину. Это применяется декораторами и даже рекомендуется в таких случаях.
Я пишу Беррье: «В конце концов я скрылся сюда, тут мне 3 сентября лучше; но это еще не все; вот что ожидало меня в Шамрозе: человек, у которого я снимал домик, заявил мне тотчас по приезде, что он решил продать его, чтобы я имел это в виду.
Тем самым я должен проститься с моими привычками, ибо как бы
323
21*


Париж, 9 сентября
11 сентября
}4 сентября
16 сентября
17 сентября
19 сентября
я ни был неприхотлив, все же надо принять во внимание, что вот уже пятнадцать лет как я приезжаю в эти места, вижу все тех же людей, все те же леса и долины. Как бы вы поступили на моем месте, дорогой кузен? Вы, который вот уже сорок лет как замуровались в своей квартире, вместо того чтобы искать другую? По всей вероятности, вы поступили бы так же, как я, то есть купили бы этот дом, который стоит недорого, и, если сверх продажной цены произвести в нем некоторые переделки, он сможет служить мне скромным приютом, вполне соответствующим моим небольшим средствам. Мне теперь необходимо вернуться через два дня в Париж для работы, которая возьмет у меня целый месяц, и, кроме того, время от времени надо наезжать сюда для наблюдения за теми переделками, о которых я говорил выше.
Пробежав мое письмо, вы, конечно, догадались, дорогой кузен, что я так многоречив именно потому, что не мог вам сообщить ничего приятного, по крайней мере относительно самого себя. Вся эта болтовня по поводу моих мелких хлопот была бы хороша, если бы я мог находиться вместе с вами под тенью садов Ожервиля или на берегах Эсонны. Вы сами видите, что, к сожалению, это невозможно, и, надеюсь, вы верите, что это произошло вопреки моему самому горячему желанию быть у вас».
Выехал из Шамрозе в семь часов; встретил Леруа д’Этиоль.
Вновь приступил к работе в церкви Сен-Сюльпис; много сделал в Иллиодоре.
На следующий день — изнеможение...
Был в Лувре, чтобы посмотреть рисунок Массона и сравнить его с моей картиной. Хорошие реставрации картин испанской школы. Черные контуры во многих вещах Мурильо, так ли это было у него самого? Вновь увидал странное Крещение молодого Рубенса.
Делал со вчерашнего дня выписки из Джен Эйр141.
Видел Руддера, Бульвар Инвалидов, 12. Он сообщил мне о Марбути примерно то, что мне было уже известно.
Сегодня дал Гаро Маленький вид Дьеппа, чтобы сделать к нему черную раму и эскиз к Мирабо, чтобы дублировать
324


его. Сегодня обедал у г-жи Форже с г-жой Меневаль, неким г. Дюфур, товарищем Ботта по Триполи. Он много говорил мне о нем и о том, что он все курит опиум. Он описывал мне спокойную жизнь этого края, полную свободу от наших мелких забот и пустых удовольствий.
Г-н Иван сообщил мне средство от лихорадки; он русский генерал; он уверял меня, что это средство помогало ему даже тогда, когда хинин не действовал: надо высушить крупную серую соль на солнце или в печке и положить щепотку в стакан с водой, который надо выпить залпом. (Проверить все же.)
Хинин вреден, если его долго употреблять. Надо выяснить, не оказывает ли соль, по вышеназванному рецепту, вредного действия на слабые натуры. В России ее без особых осложнений дают больным, с которыми не требуются предосторожности.
Иссечение воды из камня — мужчины, женщины, измученные животные, верблюды — все устремляются к источнику.
Написал Моро, послав доверенность и поручив ему про- 29 декабря дать от моего имени на Бирже в этот день:
Ренту четырехпроцентную на 3760 франков № 49267, серия 3
» 900 франков № 66509, серия 3
Итого 4660 франков
и купить мне тогда же на вырученную сумму трехпроцентную ренту.


w
дреса натурщиц, данные Коро:
Г-жа Гирш, улица Ламэ, № 6. Великолепная голова брюнетки, в стиле Ристори.
Адель Розенфельд, ул. Рынка Св. Екатерины, № 5. Ее поза, в лежачем положении, показалась мне великолепной.
Жозефина Леклер, ул. Кале, № 4. Очень элегантна. В целом красива, руки худощавы.
Розина Гомпелъ, ул. Пти-Карро, 17.
1 ячваря Одолжил Андрие маленькую акварель Стены Танжера и Двух арабов (один из них стоит) и т. д.— для перевода в литографию (возвращено в апреле).
Из тех, за которых хлопочет Отран, одного зовут Симон,— он написал Волов, ведомых на рынок; а имя другого Сюже, у него Рыбная ловля.
Г-жа Виардо находится в Куртавенеле, близ Розуа-ан-Бри (департамент Сены-Марны). Надо взять железнодорожный билет до Мармона и почтовый дилижанс до Розуа; отъезд в 7 час. 10 мин., в 12 час. 10 мин. и в 5 час. 40 мин. Молодой Эдмон Штуллиг, ученик четвертого класса Императорского лицея, получает два года коммунальную стипендию и хотел бы сохранить ее.
326


В книге аббата Гюка на стр. 146 описана прелесть нуте- 3 января шествия по пустыне и влияние его на здоровье. На стр. 96— влияние этой жизни в пустыне на темперамент кочевников.
О трудности сохранить впечатление первоначального на- 9 января броска. О необходимости жертв. Далее, о художниках, подобно Верне, заканчивающих картину в один прием, и о плохих результатах этого.
Прогулка в лес и посещение развалин монастыря в Эрмитаже. Бессмысленность разрушений от кого бы они ни исходили. Прочность монастырских построек.
Преимущества воспитания, согласно Лабрюйеру.
Только общество порядочных людей дает настоящее воспитание.
О незаконченных вещах: о впечатлении от набросков антен- ского дуба. О том, что Микеланджело частью того впечатления, какое он производит, обязан отсутствию пропорциональности.
Тирада против Жирардена, который в наше время носился с идеей обработки земли при помощи паровых двигателей. Нравственность едва ли выиграет от того, что люди будут избавлены от труда. Сохранят ли они привязанность к родине? Встанут ли они на ее защиту?
О красках. О том, что Рубенс и Тициан употребляли блестящие краски, а Давид тусклые. Излишняя сдержанность красок, провозглашенная новыми художниками.
О слове развлечение. Его стараются найти в самых разнообразных областях, не исключая и области умственного труда. Развлекаются при помощи произведений, которые являлись, в свою очередь, развлечением для тех, кто их создавал.
О наброске и о законченной вещи. Импровизации Шопена были смелее его вещей; о том, что великий художник не портит вещь, придавая ей законченный вид.
Совершенство Моцарта, которое не ослепляет даже в сопоставлении с безобразным.
Существуют такие дерзновенные гении, у которых время освящает недостатки,— таковы Рубенс, Рафаэль (на той же странице).
Словарь. 1 марта
Картина. Написать картину — значит обладать искусством довести ее от наброска до законченного состояния.
327


Это одновременно и наука, и искусство; чтобы проявить тут подлинное умение, необходим долгий опыт.
Искусство постигается так медленно, что для систематизации известных принципов, которые, по существу, управляют каждой частью искусства, нужна целая жизнь. Прирожденные таланты инстинктивно находят средства выражения своих идей; у них это является сочетанием порывов и смутных поисков, сквозь которые идея проступает с еще более, может быть, своеобразной прелестью, чем в произведении умелого мастера.
В первых проблесках таланта всегда есть какая-то наивность и смелость, напоминающие грацию детства и его счастливое незнание условностей, связывающих взрослых. Тем сильнее поражает нас смелость, которую великие таланты проявляют уже в поздней поре своего творчества. Проявлять смелость, когда рискуешь скомпрометировать свое прошлое,— это признак величайшей силы.
Я думаю, что Наполеон ставил Тюренна выше всех полководцев именно потому, что заметил, что его планы становились все более смелыми по мере того, как он делался старше. Наполеон сам давал примеры этого исключительного свойства. В искусстве особенно надо обладать очень глубоким чувством, чтобы сохранить оригинальность мысли, вопреки привычкам, к которым даже талант всегда чувствует непреодолимую склонность скатиться. Затратив большую часть жизни на то, чтобы приучить публику к своему дарованию, художник с крайним трудом удерживается от повторений и обновляет свой талант, дабы не впасть в рутину и в общие места, являющиеся уделом стареющих людей и школ.
Глюк дал наиболее разительный пример этой силы воли, которая была не чем иным, как силой его гения. Россини шел вперед, непрерывно обновляясь, вплоть до своего последнего шедевра, на котором преждевременно оборвалась его блестящая вереница шедевров. Рафаэль, Моцарт и т. д. и т. д.
Смелость. Смелость, являющуюся признаком великих мастеров, не следует все же приписывать исключительно только той способности обновления или постоянной молодости таланта, которая зависит от новых приемов и эффектов. Есть люди, которые с первого же шага проявляют в полной мере свой талант, главным качеством которого является именно его величавая монотонность. Время ничего не изменило в облике потрясающего дарования


Микеланджело, повлиявшего на все школы нового вре- мени и заразившего их своим неудержимым порывом. тг
Рубенс сразу же стал Рубенсом. Примечательно, что он \ не варьировал своей манеры, которую он очень мало изменил, даже после того, как уловил манеру своих учителей.
Когда же он копирует Леонардо, Микеланджело или <& Тициана — (а копирует он их постоянно),— кажется, что он делается Рубенсом в еще большей степени, нежели в оригинальных работах,
Подражание. Все начинают с подражания.
Совершенно неоспоримо, что то, что принято называть творчеством у великих художников, есть не что иное, как присущая каждому манера видеть, координировать и передавать природу. Великие художники не только ничего не создали в подлинном смысле слова, что, в сущности, означает создать нечто из ничего, но более того: чтобы оформить свое дарование или удержать его на известной высоте, они должны были подражать своим предшественникам и подражать почти постоянно, сознательно или невольно.
Рафаэль, величайший из живописцев, был наиболее склонен к подражанию. Он подражал своему учителю, следы влияния которого остались навсегда неизгладимыми в его искусстве; он подражал древним и своим предшественникам, но постепенно освобождаясь от пеленок, в которых еще застал их; он подражал, наконец, современникам, таким, как немец Альбрехт Дюрер или Тициан, Микеланджело и другие.
Рубенс постоянно подражал, но так, что крайне трудно...
Подражатели. О Рафаэле, о Рубенсе можно сказать, что они много подражали, но было бы клеветой назвать их подражателями. Справедливее сказать, что у них самих было много подражателей, занятых больше калькированием их стиля в своих посредственных работах, нежели поисками своей собственной манеры. Художники, выросшие на подражании им, калькировавшие стиль этих великих людей, в своих работах воспроизводили главным образом их слабые места, в силу отсутствия собственной оригинальности...
См. в Ежегоднике Брюссельской академии от 1858 года, на стр. 139, следующую заметку: «С политической точки зрения того времени, ремесло художников стояло сравнительно на низком уровне. Оно не могло конкурировать с ремеслом мясников, рыбаков, портных, кузнецов или булочников». (Для
августа
329


9 августа
Страсбург, 23 августа
статьи о положении художников в древнем и новом обществе. Написать для словаря Академии.)
(Выписки из статьи Клемана о Микеланджело в Ревю де-де-Монд от 1 июля 1859 года.)
Я пишу г-же Форже:
«Хочу сообщить вам кое-что о моем путешествии и моем пребывании здесь. Я доехал без особой жары и пыли и даже без особых затруднений, хотя все вокзалы были переполнены любопытными провинциалами, приехавшими в Париж полюбоваться нашим великолепием, от которого я скрываюсь, насколько могу. Но путешествие и связанные с ним впечатления не вполне освежили меня; я надеюсь, что тот полный покой, каким меня окружает мой добрый родственник, поможет мне излечиться. Каково бы ни было состояние здоровья, перемена места приносит большое облегчение, если даже она не сулит нам особых удовольствий. Этот город, конечно, кажется примитивным или, если хотите, отсталым по сравнению с Парижем.
Я слышу только немецкую речь; это действует на меня успокоительно, так как я не боюсь, что встреча с каким-нибудь назойливым знакомым нарушит мою прогулку. Я много читаю и сплю, немного гуляю и бесконечно наслаждаюсь обществом моего кузена, ибо мне нравятся его ум и опытность, а вкусы удивительно сходятся с моими. Я хочу прожить здесь все время, за исключением нескольких дней, которые я должен провести у другого кузена в Шампани на обратном пути в Париж. Все это продлится приблизительно до 10 сентября, и, бог милостив, к этому времени я наберусь достаточно сил, чтобы приступить к работе, за которую мне очень хотелось бы приняться этой осенью.
Как поживаете? Как справляетесь со своим воображением? В этом заключается все: мы счастливы тогда, когда считаем себя счастливыми, и, если, наоборот, душа наша не спокойна, все радости мира не смогут нас удовлетворить. Я совершенно уверен, что вы отдохнули бы при виде этих дорог и приветливых полей, расстилающихся тут же, за стенами города. Никакого шума; почти нет парадных выездов; словом, чувствуешь себя в прошлом веке. Это испугало бы очень многих, но меня приводит в восторг.
Р. S. Я с наслаждением читаю одну старую книгу, которую я либо совсем не читал, либо совершенно забыл: это Бакка-
330


лавр из Саламанки Лесажа. Прочтите или перечтите ее. Вы увидите, что она поставит на свое место всех наших гениальных людей».
(Выписка из предисловия к последнему изданию Буало и из письма Буало к Мокруа.)
В эту минуту я наслаждаюсь очаровательным зрелищем: в садике, у добрейшего кузена, я слушаю восхитительный звон колоколов; чувствую, что известная доля удовольствия, которое я испытываю, объясняется тем, что это напоминает мне звон колоколов в Бельгии. Наслаждение мое, таким образом, складывается из того состояния, в котором я нахожусь, и из того, о котором я вспоминаю.
Существует изрядное количество французов, в данную эпоху так называемого обновления нашего языка, которые применяют к Буало то же суждение, какое Байрон высказывал относительно всех наших писателей. Эта меткость, являющаяся подлинной силой, это духовное совмещение воображения и здравого смысла не являются для них ни поэзией, ни вдохновением. Контрасты слов, неожиданность стиля, представляющие собой всего лишь ребячество или нарочитую странность, скрывают от них пустоту или надуманность современных произведений. Эти произведения похожи на парадные уличные декорации, создающие иллюзию лишь для иностранцев, видящих их мимоходом и не имеющих времени приблизиться к ним вплотную.
Истинная добродетель ума или сердца проявляет себя лишь при ежедневном и устойчивом общении с человеком. Буало как раз и есть такой писатель, которого всегда надо держать под изголовьем; он услаждает и очищает; он заставляет любить прекрасное и честное, тогда как нынешние наши авторы издают лишь терпкие ароматы, иногда смертельные для души и|развращающие воображение зрелищами фантазии.
Самый упрямый реалист все же вынужден, передавая природу, прибегать к известным условностям композиции или манеры. Если говорить о композиции, то он не может просто взять отдельный кусочек или даже набор кусочков, чтобы сделать из этого картину. Надо хорошо раскрыть в ней идею, дабы восприятие зрителя не скользило поверх неизбежно ограниченного целого; без этого не было бы искусства. Когда
Страсбург, 25 августа
Страсбург, 29 августа, в садике
Страсбург, 30 августа, в садике
Страсбург, 1 сентября
331


фотограф снимает какой-либо вид, вы всегда видите лишь одну часть, вырезанную из целого; край картины тут столь же интересен, как центральная часть; вы можете лишь вообразить себе весь ансамбль,— видите же вы только кусок, который как будто выбран случайно. Второстепенное здесь притязает на такое же внимание, как и главное; чаще всего это второстепенное прежде всего бросается в глаза и оскорбляет их. Требуется больше снисхождения к несовершенству воспроизведения в фотографическом снимке, нежели к созданию творческого воображения. Фотографии, которые производят наибольшее впечатление,— это те, в которых в силу несовершенства способа точной передачи оставлены известные пробелы, места отдыха для глаза, которые позволяют ему сосредоточить внимание лишь на небольшом числе предметов. Если бы глаз обладал силой увеличительного стекла, фотография была бы невыносима: мы замечали бы все листья на дереве, все черепицы на крыше, а на черепицах весь мох, всех насекомых и т. д. А что сказать о неприятных видах, какие порождает реальная перспектива,— менее неприятны они, пожалуй, в пейзаже, где части, выступающие вперед, могут быть увеличены, даже сверх меры, не оскорбляя зрения так, как эта получается с человеческими фигурами! Самый упрямый реалист должен исправлять в картине эту негибкость перспективы, искажающую вид предметов именно в силу своей точности.
Даже перед лицом самой природы картину создает лишь наше воображение: мы не видим ни стеблей травы в пейзаже, ни морщинок кожи на прекрасном лице. Наш глаз, со своим счастливым бессилием охватить бесконечность деталей, задерживает наш ум лишь на том, что заслуживает внимания; а ум, со своей стороны, выполняет по нашему заказу особую работу — он отмечает далеко не все то, что ему показывает глаз; он связывает с другими, ранее полученными впечатлениями^то, что испытывает сейчас, и erojудовлетворение стоит в зависимости от его нынешнего расположения духа. Это до такой степени верно, что один и тот же вид производит совершенно разный эффект, когда смотрят на него с различных точек зрения.
Слабую сторону современной литературы составляет как раз эта претензия передавать все; ансамбль исчезает, тонет в деталях, и следствием этого является скука. В некоторых романах, например у Купера, надо прочесть целый том разговоров и описаний, чтобы обнаружить один интересный кусок; этот же не-


достаток до крайности вредит произведениям Вальтер-Скотта и очень затрудняет их чтение; ум наш томительно бродит среди этой монотонности и пустоты, в которой автор словно наслаждается разговором с самим собой. Счастье живописи состоит в том, что она требует всего лишь одного взгляда, чтобы привлечь к себе и завладеть вниманием.
Ночью приехали мои двоюродные братья. Утром прогулка д сентября с кузеном по приветливой равнине, где находятся его участки.
Я там рисовал.
Название деревни Беррье: Шабелье, Невиль-Буа. Абри- ю сентября косы Кюрассие. Г-н Жорж-сын знает врача, излечившего двадцать семь случаев сибирской язвы простым наложением листьев орешника, которые следует слегка придавливать, дабы уплотнить их края. Девица двадцатипяти — двадцати восьми лет, просящая у отца разрешения на замужество, начавшая с первого дома деревни и добившаяся своего в последнем.
Анализ Бейля, или Методическое изложение его трудов,
Лондон 1773. Метаморфозы Овидия, переведенные стихами Сент-Анжело, Париж 1808 г.
Подлинно прекрасное в искусстве вечно и будет пользо- 12 октября ваться признанием во все времена; но оно облечено в покровы своего века: какая-то часть его навсегда остается на нем, и горе произведениям, возникшим в эпохи упадка общего вкуса!
Истину изображают нагой; принимаю это для объективных истин; но всякая истина в искусстве возникает в оболочке, созданной рукой человека, следовательно, она облечена в условную форму, принятую тем временем, в которое живет данный художник.
Язык времени придает особую окраску произведению поэта; это настолько верно, что в переводе, сделанном много времени спустя, невозможно дать точное представление о какой-нибудь поэме прошлого. Так обстоит дело с поэмой Данте, которую, несмотря на все более или менее удачные попытки перевода, никогда не сумеют передать во всей ее непосредственной красоте на языке Расина или Вольтера. То же и с Гомером. Вергилий, появившийся в более утонченную эпоху, напоминающую наше время, и даже Гораций, несмотря на сжатость его языка, могут быть с большим успехом переведены на фран-
333


цузский язык; аббат Делиль перевел Вергилия; Буало мог бы перевести Горация. Трудность, следовательно, заключается не столько в различии языка, сколько в различном духе эпох, служащем препятствием для точного перевода. Язык Данте — не итальянский язык нашего времени; идеи античности хороши на языке античности; мы называем этих древних авторов наивными; на самом же деле наивной была вся их эпоха, в сравнении с нашей, конечно.
Обычаи одной эпохи коренным образом отличаются от обычаев другой; манера выражаться, шутить, держать себя — все это находится в гармонии с общим настроением умов. Мы воспринимаем итальянцев XIV века только через призму Божественной комедии; в действительности же, они жили так же, как живем и мы, но развлекались тем, что тогда казалось забавным.
25 октября Г-н Паскье удачно сказал, говоря о Сольферино142: «Это нечто вроде доверия; его можно завоевать, но получить по заказу нельзя». Гюго говорил Беррье: «Мы все таковы»,— он намекал на боязнь ослепнуть.
Ошервилъ, (Выписка из статьи о Монтене в Ревю Британик.) Выписка
31 	октября из предисловия к Письмам г-жи дю Деффан.


дреса натурщиц, данные Ризенером: i января
Сидония, в общем красива, в деталях — нет.
Мария, блондинка, голова Юноны.
Обе — на ул. Руль, 16.
М-лъ Люкас, ул. Нев-Кокнар, 26.
Выписка из Консуэло (не помню точно где): «Как басно- 3 января словный герой, Консуэло спустилась в Тартар, чтобы освободить своего друга, и вынесла оттуда ощущение ужаса и смятения».
О душах в Лете. Выписка из статьи о Египте г. Лебра.
Главные разделы для распределения рисунков:
Животные.
Палата депутатов.
Плафон в Лувре.
Ратуша.
Сен-Сюльпис. Антики. Анатомия. Наброски и композиции, по выбору.
Пейзажи.
Костюмы и архитектура. Этюды с натуры.
Салон Мира.
Старые мастера.
Гравюра и литографии моей работы и других художников Марокко.
335


Разные композиции, намеченные для переделки. Рассортировать.
Писания, сюжеты для картин.
4 	января (Выписки из Загробных воспоминаний143.)
15 января Словарь.
Смелость. Нужно обладать большой смелостью, чтобы решиться быть самим собой; это качество особенно редко встречается в такие эпохи упадка, как наша. Художники-примитивы были смелыми в силу своей наивности, так сказать, сами того не сознавая. В самом деле, наибольшая {смелость заключается в том, чтобы порвать с привычками и с условностями. Поэтому людям, пришедшим первыми, не приходилось считаться с предшественниками. Дорога перед ними была свободна, а позади них не было ничего уже сделанного, что могло бы сковывать их воображение. Но в современности, среди наших развращенных школ, связанных к тому же примером предшественников, как будто созданных для того, чтобы подрезать крылья, вера в себя является наиболее редким даром, а между тем только она способна породить шедевры.
Бонапарт на острове св. Елены сказал об адмирале Брюейс, умершем столь славной смертью в битве при Абукире: «У Брю- ёйса было то-то и то-то, но не было настоящей веры в правильность своих планов и т. д.», то есть той настоящей смелости, которая коренится в прирожденной оригинальности.
В то же время надо признаться, что у большинства художников слишком часто встречается то слепое доверие к своим силам, которое свойственно тщеславной посредственности. Люди, лишенные идей и всякой изобретательности, искренне считают себя гениями и выдают себя за них.
16 января Для предисловия к Словарю.
Словарь этого рода будет относительно обесценен, если он будет выполнен одним даровитым человеком. Он будет много совершеннее, или, вернее, он будет наиболее совершенным, если его сделают несколько даровитых людей, однако при условии, что каждый из них будет работать над своей темой без участия собратьев. Совокупные усилия наложили бы печать банальности и не слишком подняли бы его над уровнем труда, сочиненного сообща посредственными художниками. Любая статья, к которой приложил бы руку каждый из сотрудников, потеряла бы свою оригинальность и в итоге поправок приобрела бы
336


25, Медея, 1862, Луврл Париж


26. Модель. Рисунок


рутинное единообразие и лишилась бы познавательной ценности.
Труды подобного рода должны подводить итоги опыту. Опыт всегда плодотворен, когда исходит от людей, наделенных своеобразием; у посредственных же художников он представляет собой лишь ученичество, несколько более обильное готовыми рецептами, чем это обычно встречается.
В этом словаре имеются статьи о нескольких знаменитых художниках, однако не говорится ни об их характере, ни о событиях из жизни. Зато дан более или менее обстоятельный анализ стиля, присущего каждому из них, и того, как сочетается у них с этим стилем техническая сторона их мастерства.
Задачи Словаря изящных искусств состоят не в том, чтобы установить, был ли Микеланджело таким же великим гражданином, как был великим художником (вспоминаем историю носильщика, которого он проткнул копьем, дабы изучить агонию умирающего на кресте человека), а в том, чтобы уяснить себе, каким образом образовался вдруг его стиль в итоге неуверенных опытов школ, едва вышедших из пеленок робкого детства, и какое влияние этот изумительный стиль оказал на все последующее искусство.
Тем самым читатель будет избавлен от необходимости в тысячный раз читать забавную историю Корреджо, но зато он с удовольствием, быть может, узнает то, о чем слишком мало говорили многочисленные биографы знаменитых художников, а именно: какой огромный шаг вперед под воздействием Корреджо сделала живопись и насколько в этом смысле сам Корреджо приближается к Микеланджело и имеет право на восхищение всех веков.
Главная цель Словаря изящных искусств заключается не 17 января в том, чтобы развлекать, а в том, чтобы поучать; установить или разъяснить некоторые основные принципы; помочь по мере сил неопытным наметить путь, которому надо следовать; указать подводные камни на опасных или запретных для подлинного вкуса путях,— таково общее направление, которого следует придерживаться. Но где можно найти лучшее приложение принципов, как не на примерах великих мастеров, доведших до совершенства отдельные отрасли искусства? Что может быть поучительнее их ошибок! Ибо восхищение, которое внушают нам эти избранники, выступившие первыми, не должно быть слепым поклонением. Преклоняться перед всеми прояв-
22 Заказ 736
337


лениями их искусства было бы крайне опасно, особенно для неофитов. Большинство художников, даже те, кто способен достичь известного совершенства, склонны ссылаться на слабости великих людей и разрешать себе то же. Эти слабые места, которые у одаренных людей являются простительными небрежностями, легко становятся в руках слабых подражателей не чем иным, как грубыми промахами; возникали целые школы, основанные на ошибочно понятых особенностях творчества великих мастеров; непоправимые заблуждения оказались следствием этого неразумного стремления вдохновляться дурными сторонами замечательных людей, вернее, явились результатом бессилия воспроизвести их лучшие стороны.
18 	января К несчастью, деятельность каждого человека ограничивается определенной областью. Может быть, многих людей, способных высказать замечательные суждения по поводу живописи или'вообще искусства (я по-прежнему имею в виду не просто критиков, а настоящих знатоков своего дела, способных дать подлинное знание), останавливала мысль, что силы одного человека недостаточны для того, чтобы, работая в своей собственной профессии, одновременно заняться разработкой этих столь мало исследованных вопросов.
Написать книгу есть задача настолько почетная и ответственная, что она много раз заставляла отступать талантливых людей, готовых взяться за перо и посвятить свой досуг тому, чтобы поделиться своими познаниями с менее опытными людьми. Несомненно, книга имеет за собой множество преимуществ: она связно излагает принципы, делает из них выводы, она их развивает, их резюмирует — словом, становится памятником автору. Именно в таком качестве она льстит самолюбию автора почти в той же мере, в какой способствует просвещению читателя. Но для книги необходим план, переходы от одного к другому; ее автор берет на себя обязательство не пропустить ничего, имеющего отношение к его предмету.
Словарь, наоборот, свободен от большей части таких обязательств. Если он не обладает серьезностью книги, зато он и не столь утомителен; он не принуждает изнемогающего читателя неотступно следить за ходом и развитием мысли, хотя обычно словарь является не чем иным, как работой компиляторов; он не исключает, однако, известной оригинальности мыслей и взглядов. Тот, кто, например, в словаре Бейля144 не усмотрел бы ничего, кроме компиляций, плохо разбирается
338


в вещах. Словарь облегчает работу ума, которому так трудно следовать за длительным развитием мысли, следить за ним с должным вниманием, запоминать классификацию и подразделение материала. Словарь можно открыть и закрыть по желанию; читатель заглядывает в него от случая к случаю, причем не исключена возможность, что чтение отдельных отрывков натолкнет на долгие и плодотворные размышления.
Существовал же такой человек, как Микеланджело, который был одновременно и живописцем, и архитектором, и скульптором, и поэтом. Подобный человек был бы совершенным чудом, если бы он был великим поэтом, как был величайшим из ваятелей и живописцев; но, к счастью для тех художников, которые издали бредут по его следам, природа, чтобы утешить их. в их ничтожестве, не допустила, чтобы он стал еще и первым из поэтов; правда, он писал стихи, когда уставал ваять и работать кистью, но его подлинным призванием было оживлять мрамор и бронзу, а не оспаривать пальму первенства у Данте, у Вергилия и даже у Петрарки. Он писал короткие стихи, как и подобает человеку, который занят более важным делом, чем подыскивание рифмы. Если бы он оставил после себя одни сонеты, возможно, что потомство не слишком бы занималось им. Этому всепожирающему воображению необходимо было постоянно расточать себя, и хотя его непрестанно грызла тоска и даже отчаяние (его биография говорит об этом на каждом шагу), у него была потребность взывать к воображению людей, избегая в то же время их общества; он терпел возле себя только маленьких людей, только подчиненных и учеников, которых он мог по желанию удалять со своей дороги, которых иногда он любил и с удовольствием принимал у себя, когда бывал утомлен обязательными посещениями вельмож, отнимавшими у него время и принуждавшими его соблюдать светские приличия.
Занятие каким-нибудь искусством требует всего человека целиком; посвятить себя ему — долг каждого, кто действительно предан искусству. Живопись, скульптура представляют собой почти одно и то же искусство в эпохи обновления, когда художник окружен общим сочувствием, когда еще толпа посредственностей не отбила у меценатов охоты покровительствовать и не направила вкус публики на ложный путь. Но когда школы размножились, когда посредственность кишит везде и всюду, когда каждый претендует для себя на известную часть общественных средств или на щедрость
19 января
22*


мецената,— кому дадут возможность занять место многих и взять все на себя одного?
Даже если бы можно было вообразить себе человека, одновременно работающего в живописи, скульптуре и архитектуре в силу того, что все эти искусства связаны между собой и становятся разъединенными лишь в эпохи упадка,— все же не так легко представить себе, как можно было бы соединить...
25 января Для Словаря.
О вкусах отдельных наций.
Любовь к деталям у англичан, и к страшному. Об итальянском вкусе в музыке, в искусстве и т. д.
26 января Шарле. Я не стану говорить об анекдотической стороне
книги Жизнь Шарле 145. Эта сторона занимает тут очень большое место; автору как другу великого художника были известны все особенности его характера, и вполне понятно, что в его изображении выступают наиболее благородные черты. Автор считал своим священным долгом поступать таким образом, и мы можем воздать ему за это хвалу так же, как и за ту часть книги, где он сумел показать нам исключительные достоинства нашего знаменитого мастера рисунка.
Совсем иная задача стоит перед художником — современником Шарле, стремящимся внушить публике то уважение к его произведениям, какого они достойны. Изложение интимной стороны жизни художника привело бы его к противоречию с тем убеждением, в котором он все более утверждается. Если можно написать историю или хотя бы биографию знаменитого человека, имя которого принадлежит векам, то в ней не будет тех неудобств, какие...
27 января Архитектура. В наши дни архитектура пришла в полный
упадок; это искусство не отдает себе отчета в том, что с ним происходит; оно хочет создавать новое, но у него нет новых людей. Причудливость заменяет эту столь прилежно отыскиваемую новизну, однако и мало новую и мало оригинальную именно в силу того, что ее так настойчиво добиваются. Древние пришли к совершенству постепенно, отнюдь не сразу, не внушая себе, что прежде всего надо вызвать всеобщее удивление, а понемногу, подымаясь со ступени на ступень и даже почти не подозревая об этом совершенстве, порожденном гением, опиравшимся на традицию.
340


На что же надеются наши архитекторы, порывая со всеми традициями?
Теперь твердят о том, что греческая архитектура уже приелась, а между тем римляне, при всем своем величии, умели отдавать ей должное, хотя и вносили в нее поправки, связанные с условиями их жизни. После сумрака средних веков наступило Возрождение, бывшее по существу не чем иным, как возрождением вкуса, то есть здравого смысла, то есть прекрасного во всех областях искусства; оно снова вернулось к безупречным пропорциям греков, которые, несмотря на все наши попытки оригинальничать, навсегда придется признать непререкаемо совершенными. Наши современные условия жизни, столь отличные во всех отношениях от обычаев древних, тем не менее прекрасно уживаются с этой архитектурой. Ее обилие воздуха и света, ее открытые пространства и грандиозные виды все более и более соответствуют постоянному расширению наших городов и жилищ. Замкнутая и беспокойная жизнь наших предков, принужденных постоянно защищаться в своих домах, высматривая врага сквозь бойницы, еле пропускавшие дневной свет, узкие улицы, где немыслимо было развернуть широкие линии, воплощенные гением древних,— все это было порождением угнетенного общества, вечно жившего начеку.
Чего хотят от нас все эти конструкторы, возводящие здания в модном стиле Парижа XV века? Невольно чудится, что у каждой из этих бойниц, которые они называют окнами, покажется воин, вооруженный самострелом, или что мы услышим, как позади дверей, снабженных угрожающими гвоздями и огромными засовами, стремительно падает спускная решетка.
Архитекторы отреклись от самих себя, а многие до такой степени изверились и в себе и в своих собратьях, что чистосердечно заявляют о том, что нет людей, способных открыть новое, и что самое открытие его невозможно. Тем самым будто бы неизбежен возврат к прошлому, а так как, по их мнению, античный стиль уже отжил, то их вдохновляет готика, которая в этом подновленном виде кажется им чем-то новым только потому, что долгое время она была в полном пренебрежении. Чтобы показаться новыми, они набрасываются на готику. Какая же это готика и в чем тут новизна? Некоторые из них наивно сознаются, что круг замкнулся, что греческие пропорции утомляют их своей монотонностью, что нет иного исхода, кроме возврата к памятникам искусства варварских эпох. Пусть бы они сумели использовать пропорции этого считавшегося
341


навсегда погребенным искусства, внеся в них проблески своих собственных открытий... Однако они ничего не изобретают, они просто калькируют готику.
30 января Словарь
Сюжеты картин.
Есть художники, которые могут черпать сюжеты лишь из произведений, где имеется нечто неясное.
Наши авторы слишком совершенны для нас: воображение зрителя обусловлено тем впечатлением, какое оставили эти пьесы, так хорошо поставленные и так совершенно сыгранные. Может быть, англичанам легче заимствовать сюжеты у Расина и Мольера, чем у Шекспира и лорда Байрона.
Чем совершеннее произведение, на сюжет которого написана картина, тем меньше шансов у художника, вдохновившегося этим сюжетом, достигнуть эффекта, равного по силе самому произведению. Сервантес, Мольер, Расин и т. д.
...Прекрасное произведение как бы хранит в себе часть гения своего создателя. Картина, являющаяся чисто материальным предметом, прекрасна лишь в силу того, что оживлена неким дыханием, которое может предохранить ее от разрушения не больше, чем наша душа способна это сделать по отношению к телу. Наоборот, в этом последнем случае очень часто сама душа, необузданная, безумная, распущенная и жадная, подвергает своего спутника (я чуть было не сказал — своего неразлучного спутника) тысяче опасностей и случайностей...
3 	февраля (Выписка из Ревю британик. Мысли Семуеля Роджерса.
Выписка из Загробных воспоминаний, т. I, стр. 55, 132, 134. Выписки из статьи Вите Пиндар и греческое искусство в Ревю де-де-Монд от 1 марта 1860 г.)
8 февраля Бальзак говорит в своих Мещанах: «В искусстве существует предел совершенства, достижимый только для гения и недоступный для таланта. Между созданием гения и таланта как будто совсем небольшая разница и т. д. Более того, невежда часто ошибается тут, так как признак гения — это кажущаяся легкость; его произведение должно казаться на первый взгляд обыкновенным, настолько оно всегда естественно, даже в наиболее возвышенных сюжетах, и т. д.»
СделаТь отсюда вывод относительно произведений, подобных работам Декана, Дюпре,— словом, всех тех, кто прибегает
342


к преувеличениям. Очень редко бывает, чтобы это замечалось в произведениях великих людей. Исследовать это.
Лоуренс, Тернер, Рейнольдс и вообще все крупные английские художники страдают преувеличениями, особенно в отношении эффектов, что не позволяет отнести их к великим мастерам. Эти чрезмерные эффекты, эти темные небеса, эти контрасты света и тени, столь свойственные родному облачному и изменчивому небу, которое они, в свою очередь, еще утрируют свыше всякой меры, заставляют бледнеть их достоинства перед теми недостатками, какими они обязаны моде и предвзятой манере.
У них есть великолепные картины, но они никогда не смогут явить миру вечную юность подлинных шедевров, свободных, если позволено так выразиться, от всяких потуг и преувеличений.
(Выписки из Загробных воспоминаний об учредительном собрании, о Мирабо, о славе Парижа при революции...)
(Выписки из статьи Сент-Бева о Фейдо. Выписка из Путе- 20 февраля шествия капитана Бюртона в Африку.)
Реализм 146. Реализм следовало бы определить как антипод 22 февраля искусства. Он, может быть, еще более отталкивает в живописи и скульптуре, чем в истории и романе. Я не говорю о поэзии, так как в силу того, что инструментом поэта является чистая условность — размеренная речь, сразу ставящая читателя вне условий обыденной жизни, «реалистическая поэзия» была бы забавным «противоречием в терминах», даже в том случае, если бы подобное чудовище могло возникнуть. Чем бы стало, например, реалистическое искусство в скульптуре? Простые слепки с натуры будут всегда несравненно выше наиболее совершенного подражания природе, выполненного рукой человека, так как невозможно предположить, что разум не направляет руку художника, равно как немыслимо, чтобы, несмотря на все свое старание подражать, художник не наложил на произведение отпечатка своего духа; в противном случае пришлось бы предположить, что достаточно просто руки и глаза для выполнения не только такого точного подражания, но и вообще какого-либо произведения.
Для того чтобы реализм не сделался словом, лишенным всякого содержания, следовало бы, чтобы все люди наделены были одинаковым разумом и совершенно одинаковым восприятием вещей! (Смотри то, что я говорю в маленьких голубых
343


тетрадках о противоречии, существующем в театре между системой, которая хочет изображать события точно в их естественной последовательности, и той, которая располагает их в известном порядке, имея в виду произвести определенное впечатление.)
Ибо в чем же ином, как не в достижении известного эффекта, конечная цель всякого искусства? Разве назначение художника только в том, чтобы известным образом расположить материал и предоставить каждому зрителю на свой лад извлекать то или иное удовольствие? Не существует ли, помимо того интереса, который испытывает наш ум, следя за простыми и ясными линиями композиции или следя за очарованием умело скомбинированных ситуаций, еще некоторого морального смысла, содержащегося даже в басне? Кто сможет с большим успехом выявить этот смысл, как не тот человек, который заранее так расположил все отдельные части композиции, что читатель или зритель чувствует себя покоренным и очарованным, даже не отдавая себе отчета в том, как это произошло.
Что же я нашел в большинстве современных произведений? Подробное перечисление всего того, что должно быть представлено читателю, в особенности всех материальных предметов; затем мелочное описание действующих лиц, совершенно не обрисованных в их действиях. Мне кажется, что я вижу весь этот остов постройки, где каждый отдельно обтесанный камень попадается мне на глаза, но без связи с тем местом, куда он ляжет, когда все здание будет готово. Я их просматриваю в отдельности, один за другим, вместо того чтобы видеть весь свод, или всю галерею, или, наконец, весь дворец, в котором карнизы, колонны, капители и даже статуи образуют одно целое, иногда грандиозное, иногда просто приятное, но где все части слиты воедино и соподчинены целому силой сознательного искусства.
В большинстве современных произведений я вижу автора, который прилежно, с одинаковой заботливостью, описывает и случайных персонажей, и главных действующих лиц, обязанных находиться на авансцене. Он из сил выбивается, чтобы показать мне со всех сторон какого-нибудь статиста, появляющегося на одну минуту, и заставляет наш ум задерживаться на нем как на герое истории.
Основной принцип в искусстве заключается в необходимости жертв.
Разрозненные портреты, как бы они ни были совершенны, не могут образовать собой картину. Какое-то особое чувство
344


одно только в состоянии внести единство в произведение искусства, и этого единства можно достигнуть, показывая лишь то, что заслуживает быть показанным.
Искусство, поэзия живут вымыслом. Предложите убежденному реалисту изобразить сверхъестественные предметы: какое-нибудь божество, нимфу, чудовище,фурию — все эти видения,выходящие за пределы рассудка.
Фламандцы, восхитительно изображавшие сцены обыденной жизни и, что всего удивительнее, вносившие в эти изображения известный элемент идеализации, присущий этому виду искусства, как и всем остальным, почти всегда безуспешно (за исключением Рубенса) пытались изображать мифологические и даже просто исторические или героические сюжеты, равно как сказочные или заимствованные у поэтов. Они наряжают в мифологические костюмы и снабжают соответствующими аксессуарами фигуры, списанные с натуры,— проще говоря, с фламандских натурщиков, со всей той тщательностью, с какой они изображают какую-нибудь сцену в кабачке. Отсюда происходят смешные несообразности и вместо какого-нибудь Юпитера или Венеры вы видите перед собой переодетых обывателей из Брюгге или Антверпена. (Вспомнить гробницу маршала Саксонского.)
Реализм — мощный ресурс для новаторов в те времена, когда усталые, впавшие в манерность школы, стараясь угодить пресыщенному вкусу публики, доходят до того, что вращаются в замкнутом кругу одних и тех же приемов. И вот в один прекрасный день прокламируется возврат к природе каким-нибудь человеком, выдающим себя за вдохновленного свыше...
Братья Карраччи (это наиболее известный пример, какой можно привести) были убеждены, что они обновили школу Рафаэля. Им казалось, что они открыли в творчестве великого мастера основной недостаток в деле передачи натуры. И действительно, нетрудно убедиться, что произведения Рафаэля, Микеланджело, Корреджо и их наиболее прославленных современников обязаны своим мощным обаянием главным образом силе воображения, а точная передача натуры у них является чем-то второстепенным, а часто и совсем отсутствует. Карраччи, люди весьма выдающиеся,— этого никак нельзя отрицать, сведущие и одаренные пониманием искусства, убедили себя, что им придется взять на себя то, что было упущено их предшественниками, или, вернее говоря, то, чем те пренебрегали; весьма возможно, что это пренебрежение, с точки зрения
345


Карраччи, казалось неумением объединить в произведении искусства разного рода свойства, которые, как им представлялось, неотделимо входили в самую сущность живописи. Они организовали школу, и надо сказать, что именно от них пошли «художественные школы» в нашем понимании, то есть преимущественно усидчивое изучение живой модели, заменяющее почти целиком то серьезное внимание, которое следовало бы посвящать другим областям искусства и для которого изучение модели является лишь частичной задачей.
Нет сомнения, Карраччи надеялись, что, ничего не теряя в широте и глубоком чувстве композиции, они введут в свои картины детали, ближе и вернее изображающие природу, и тем самым превзойдут своих великих предшественников. И действительно, очень скоро и они сами, и их ученики пришли к более реальной передаче деталей, но вместе с тем они отрывали восприятие зрителя от более существенных частей картины, долженствующих прежде всего говорить воображению. Художники стали думать, что для создания совершенного произведения достаточно превратить картину в соединение отдельных, точно скопированных с натуры кусков...
Давид представляет собой своеобразное сочетание реализма с идеализмом. Уже Ванлоо не писали с живой модели; и хотя тривиальность форм дошла у них до последней степени, они работали только по памяти и при помощи привычных навыков. Подобное искусство удовлетворяло требованиям момента. Искусственная грация, жеманство форм, отсутствие всякой естественности подходили к этим картинам, сделанным по одному образцу, лишенным как оригинального замысла, так и той наивной грации, которая делает всегда свежими произведения примитивов.
Давид начал с широкого применения этой манеры; это была манера той школы, из которой он вышел. Лишенный, как мне представляется, подлинной оригинальности, но обладая большим здравым смыслом, а главное, выступив уже на закате школы, в тот момент, когда прокладывало себе дорогу еще бессознательное восхищение античностью, пока еще в лице второстепенных талантов, как Менгс и Винкельман, он был в какой-то момент просветления поражен утомленностью и слабостью постыдных созданий своего времени. Философские идеи, созревшие в эту пору, идеи величия и свободы народа, несомненно, еще более усилили отвращение, испытываемое им к школе, с которой он начал. Это отрицание делает честь его дарованию и являет¬
346


ся лучшим украшением его славы; оно привело его к изучению античности. У него хватило смелости отказаться от всех своих привычек; он замкнулся, если можно так выразиться, в Лаокоо- не, Антиное, Гладиаторе, во всех наиболее зрелых построениях античного искусства. Он нашел в себе силу заново переработать свой талант, подобно бессмертному Глюку, который уже в зрелых годах отказался от итальянской манеры, чтобы вернуться к более чистым и непосредственным источникам. Давид стал родоначальником всей новой школы живописи и скульптуры; его реформа отразилась и на архитектуре, и на домашней мебели. Благодаря ему стиль Геркуланума и Помпеи пришел на смену выродившемуся стилю Помпадур, а его идеи оказали такое сильное влияние на умы, что школа была ничуть не слабее учителя, и среди его учеников некоторые равны ему. До сих пор он царит еще в известном смысле и, несмотря на заметные изменения вкусов в современной школе, совершенно очевидно, что все исходит от него и установленных им принципов. Но каковы были эти принципы, в какой мере подчинялся он им и был им верен?
Несомненно, античность была основой и краеугольным камнем его здания: простота, величавость древних, четкость композиции и драпировок, еще большая, чем у Пуссена, но в подражании отдельным частям... и т. д.
Давид в известном смысле сделал неподвижной и скульптуру, потому что его влияние господствовало в этом искусстве совершенно так же, как и в живописи. Если Давид оказал на живопись столь решающее влияние, то на смежное с ним искусство скульптуры, в котором он сам даже не работал, его влияние было •еще более сильным. После ряда лет ревностного признания...
Выбрать сюжеты для картин, чтобы писать в Шамрозе.
Армида, покушающаяся на самоубийство. Ринальдо удерживает ее. Вдали Иерусалим; осада, пожары и т. д.
Армида, покинутая Ринальдо; его увлекают за собой два рыцаря.
Ринальдо в очарованном лесу\ нимфы.
Старец в ладье, принимающий двух рыцарей.
Танкред, найденный Эрминией и Вафреном. Труп Аргана и пр.
Геркулес Фивский, Как.
Роланд, сходящий с ума при виде источника: он созерцает волны, срывает с себя вооружение, рвет с корнем деревья. Вдали пастухи.
марта
347


3 марта
Роланд, ведущий своего коня.
Роланду возвращают рассудок, насильно заставив его понюхать флакон.
Сюжет: Роланд и Анжелика — она ускользает от него„ Поискать.
Он появляется у моста, защищаемого Родамоном.
Он освобождает из Торка прекрасную Олимпию, преданную,, насколько помню, ее любовником Биром.
Взять с собой записную книжку для разных материалов и несколько книг из библиотеки для легкого чтения. Курс этюдов.
Несколько томов Вольтера и Сен-Симона, Освобожденный Иерусалим, том Ариосто, сюжеты из Айвенго, Ромео, Жизнь Шарле.
Купить акварельные краски в тюбиках, набрасывать с их помощью эффект композиции, тем самым заранее намечая его.
Вчера я в третий раз вышел на улицу; почти полчаса просидел в Люксембургском саду. Сегодня погода была более резкая, и я раньше вернулся домой.
По какой странной случайности наиболее серьезная литература была создана народом, который и прежде и теперь считается самым неосновательным и легкомысленным из обитателей земного шара? Даже в античности, подчинившей все области воображения известным правилам, нельзя указать примеров столь строгого чувства порядка. В творениях самых прекрасных гениев античности ощущается некоторая бессвязность, они легко* отклоняются в сторону. Поскольку они имеют право на глубочайшее наше уважение, мы охотно прощаем им все их отступления. Но далеко не столь снисходительно относимся мы к отечественным талантам. Плохо написанную книгу не спасают ни прекрасные частности, ни даже удачный замысел целого. Необходимо, чтобы все ее части, и удачные и более слабые, способствовали в известной мере органичности всей вещи, и, наоборот,, в хорошо построенном и логически развивающемся произведении отдельные детали не должны разрушать общей концепции. Если пьеса кажется нам увлекательной на сцене, автор разрешил свою задачу лишь наполовину; надо, чтобы она, как обычно* говорят, еще выдержала испытание в чтении.
По всей вероятности Шекспир мало заботился об этой второй стороне своих обязательств в отношении публики. Когда он в представлении достигал того эффекта, на какой рассчитывал, а особенно когда им оставался доволен раек, он едва ли слишком
348


беспокоился о мнении «пуристов», поборников чистоты стиля. Кроме того, его публика большей частью не умела даже читать, а если даже и умела, то не стала бы тратить на это время, так как состояла либо из придворных фатов, больше занятых своими развлечениями, чем литературой, либо из торговцев рыбой, мало подходящих для того, чтобы разбираться в тонкостях литературы.
Кто знает, чем были его подлинные рукописи, служившие канвой для пьесы, отдельные клочки которой, розданные актерам в виде ролей, попадали в руки голодных издателей, не стеснявшихся переделывать или сокращать их по своему произволу? Не верно ли будет утверждение, что эти переполненные фантазиями пьесы (я имею здесь в виду те из них, которые Шекспир называл комедиями) или его драмы, где зловещие эффекты чередуются с гротеском (я говорю о его трагедиях, в которых перемешаны и герои и слуги, говорящие каждый на своем языке, и где капризно развивающееся действие происходит в двадцати местах сразу или охватывает неограниченное количество времени),— не верно ли будет утверждение, повторяю я, что подобные произведения со всеми их красотами и недостатками должны отвечать вкусам весьма капризного зрителя и привлекать скорее легкомысленную, чем рассудительную нацию?
Лично я думаю, что вкус и направление ума отдельного народа странным образом зависит от его знаменитых людей, впервые написавших или создавших произведения в разных областях искусства. Если бы Шекспир родился не в Страффорде, а в Гонессе, в ту эпоху нашей истории, когда у нас еще не было ни Рабле, ни Монтеня, ни Малерба и, что еще гораздо важнее, Корнеля, то и у нас возник бы не только совсем иной театр (ср. Кальдерона в Испании), но и совсем другая литература. Что английский характер внес в эти произведения известную грубость, охотно соглашаюсь с этим; но что касается так называемого варварства, в котором обвиняют англичан, будто бы обнаруживших его в известные эпохи своей истории, и которым пытаются объяснить склонность Шекспира проливать на сцене слишком много крови, то, перелистывая анналы нашей истории, я не вижу, чтобы мы в этом отношении многим уступали нашим соседям англичанам, и не нахожу, что жизненные трагедии, наложившие такие мрачные пятна, в частности на царствование династии Валуа, сколько-нибудь могли способствовать смягчению грубости наших нравов и нашей литературы.
349


8 м,артп
Нельзя считать французскую нацию более человечной, чем* английская, только потому, что мы изгнали убийство с нашей! сцены, расцвет которой падает уже на эпоху с более мягкими нравами; не только давно прошедшие, но и сравнительно недавние, печальной памяти времена показали, что варвар и даже дикарь продолжают жить в цивилизованном человеке и что известное легкомыслие в умственной области может вполне уживаться с довольно зверскими нравами. Дух общественности, который, быть может, является наиболее развитым инстинктом французского характера, мог в известной мере способствовать этой шлифовке литературы; но еще более вероятно, что много важнее было влияние шедевров наших великих писателей, появившихся в должный момент, дабы покончить с неуклюжими и причудливыми попытками предыдущих эпох и внушить уважение к вечным правилам вкуса и благопристойности, обязательным как для всякой подлинной общественности, так и для всех творений духовной культуры. Нас часто уверяют, что Мольер, например, мог появиться только у нас; это вполне понятно, так как он являлся наследником Рабле, не говоря уже о многих других.
О Рубенсе, о его художественном темпераменте, об однообразии известных приемов в его рисунке. Переписываю сюда то, что нашел в своей записной книжке 1852 года по поводу великолепных шпалер на тему смерти Ахилла: «Манера Рубенса утрировать отдельные формы доказывает, что он чувствовал себя в положении художника, который вполне овладел своим ремеслом и не гонится без конца за дальнейшими усовершенствованиями...» и т. д.
В той же тетради, 6 февраля, записано по поводу концерта и музыкантов в духе Мендельсона и пр.: «У него совсем нет той изумительной легкости великих мастеров, которые щедро расточают свои счастливые находки...» и т. д.
Вооруженный опытом последних восьми лет, я должен ныне добавить следующее: очень хорошо записывать свои мысли в ту минуту, когда они приходят нам в голову, даже в случае если мы не заняты той работой, для которой они предназначены, однако все эти мысли носят отпечаток соответствующей минуты. В тот день, когда мы вздумаем воспользоваться ими для какого-нибудь более или менее серьезного труда, надо остерегаться передавать их в той форме, в какую они отлились в первый момент. В работах среднего уровня всегда чувствуются этого
350


рода вставки. Вольтер записывал свои размышления; его секретарь подтверждает это; Паскаль оставил нам свидетельства того же в своих Мыслях, представляющих собой всего лишь материал для будущего труда. Но, набрав полные горсти материала, эти люди пользовались первой попавшейся формой, ибо отдавались прежде всего течению своих мыслей и не слишком следили за формой. Можно почти наверное утверждать, что они не обременяли себя кропотливой работой, разыскивая то, что было ранее занесено ими, или пригоняя его к ранее сказанному.
Не надо быть чрезмерно взыскательными. Даровитый человек, принимаясь писать, не должен становиться врагом самому себе. Он должен исходить из положения, что то, что было подсказано ему воображением, имеет известную ценность. Человек, перечитывающий рукопись с пером в руках, вносящий в нее поправки, является уже в известной мере другим человеком — не тем, каким он был в минуту излияний. Опыт учит нас двум вещам: первая, надо много поправлять; вторая — не следует поправлять слишком много.
Пробовал курить папиросы из зеленого чая. В одной из моих 10 рарт* старых записных книжек прочел, что это было можно в Петербурге. Они хороши по крайней мере тем, что в них нет наркотиков.
Зашел посмотреть выставку на бульваре, по возвращении 14 марта* плохо себя почувствовал. Там было очень холодно. Работы Дюпре и Руссо привели меня в восторг. Ни одна из вещей Декана мне не понравилась: все это устарело, все жестко, вяло и слабо; у него по-прежнему есть воображение, но никакого рисунка; нет ничего скучнее упрямой законченности на основе слабого рисунка. Его вещи пожелтели, как старая слоновая кость, а тени стали совсем черные.
Заходила г-жа Жорж Санд, чтобы дружески проститься со мной, — она хотела уговорить меня пойти сегодня вечером на Орфея.
Ной, совершающий жертвоприношение после потопа. Жи- 16 мартам вотные расходятся по земле (выходя из ковчега, который немного виден), птицы летят в разные стороны по воздуху. Чудовища, осужденные божественной мудростью, издыхают, наполовину погруженные в воду, вперемежку с трупами людей. Ветви, еще роняющие капли влаги, снова подымаются к небу и т. д.
351


марта
марта
и т. д. По горизонту бегут облака, Евр и Нот рассеивают их. Снова, сияя, появляется солнце; все как бы возрождается заново и поет хвалу всевышнему.
Вчера днем заходил Гиймарде. Я высказал ему все, что накопилось у меня на душе,— и это принесло мне облегчение. Я был очень огорчен, что мне пришлось изменить свое отношение к нему; то, что он мне сообщил об X., произвело на меня впечатление. Он очень изменился и сильно болел.
Та же усталость с утра.
Выписка из Антония и Клеопатры — II сцена.
Выписка из книги Мерсэ — Этюды об изящных искусствах, от их возникновения до наших дней.
О Возрождении. Г-н Мерсэ считает, что в эпоху Возрождения именно вместе с такими мастерами, как Микеланджело и Рафаэль, глаз достиг совершенства. Но иную точку зрения высказывают те художники-богословы, которыми снабдила нас Германия. Не следует забывать, что они глядят на прекрасный XVI век как на эпоху упадка.
Он говорит также, что, не идеализируя в такой степени, как античность, формы, христианство придало ей больше человечности. Усиливая и даже преувеличивая бедность форм и унылость экспрессии, оно считало, что этим как нельзя более оно отвечает своей духовной сущности, то есть обожанию бога, ставшего человеком, принявшего на себя все наши скорби и скончавшегося в муках. То же — ив отношении мучеников.
О характеристике готики. Я отрицаю в ней величие; чисто физическая представительность, конечно, в ней есть; вообще есть что-то обуженное во всем, что носит готический характер.
В противоположность мнению автора я считаю, что не- оправданность деталей, невыразительность известных предметов, вроде столпов, измельченных до бесконечности, недостаток пропорций, в смысле соотношения вышины к ширине, лишают готику всякой привлекательности.
О критиках, считающих Ренессанс началом упадка в искусстве. Взять эту тему, чтобы дать крепкий отпор этим подлин- нымТиконоборцам.
О языческой якобы материализации искусства, к которой привели в эпоху Возрождения поиски красоты. Надо было сказать: не поиски красоты, но поиски жизненности и выразительности; я, конечно, ставлю Рубенса и Рембрандта в первый ряд,


27, Эпизод греческой войны


28. Голова львицы. Фрагмент картины 1863. Лувр, Париж


однако они оттесняют на задний план мастеров готики не в смысле красоты.
О мнении Ламеннэ147, что изолированный современный человек не может дать обновления искусству. Значит ли это, что создание нового искусства надо отложить до той грядущей поры, когда «из более широкого и более четкого постижения бога и мироздания, человечества и его законов, его функций и его судеб, возникнут новые типы, которые и будут воплощены искусством»? Мы не думаем этого, ибо это откладывание творчества до великой будущей революции, мистической и социальной, может оказаться вполне беспочвенным. Художники, которые стали бы ожидать пришествия этой чудесной эпохи, о которой пророчествуют нынешние предтечи и в которой спящая еще в лоне бесконечности догма должна будет блистательно явить себя и собрать воедино все разрозненные и ослабнувшие названия,— эти художники стоят перед опасностью оставить навеки в бездействии и свои кисти, и свой резец.
О хрупкости картин и других произведений искусства. 3 апреля
Читаю Жизнь Леонардо да Винчи, написанную неким г. Клеманом (в Ревю де-де-Монд от 1 апреля 1960 года). В прошлом году там же появилась очень хорошая Жизнь Микеланджело, написанная им же. Что меня больше всего поразило в истории Леонардо, это почти полное исчезновение всех его работ, то есть картин, рукописей, рисунков и т. д. Не было человека, который бы сделал так много, как он, и, однако, он так мало оставил по себе. Это напомнило мне то, что говорится у Лоншана о Вольтере: ему всегда казалось, что он сделал слишком мало для своей славы. У художника же, у которого каждое произведение—нечто неповторимое и нечто такое, чему гораздо сильнее угрожает уничтожение или, что еще хуже, искажение,— у такого художника еще больше поводов стремиться оставить как можно больше работ, дабы хоть некоторые из них могли уцелеть.
Было бы очень любопытно написать комментарии к Трактату о живописи Леонардо. Вышивая по этой сухой канве, можно было бы развернуть все, что хочешь.
Надо отметить в этой Жизни Леонардо письмо, написанное им герцогу Миланскому, в котором он перечисляет все свои изобретения. Я нашел в этом письме одну мысль, которая приходила и мне в голову, когда в Дьеппе я делал заметки о военном искусстве: он говорит о повозках, перевозящих небольшие
23 Заказ 7 36
353


6 апреля
отряды солдат в глубь вражеского расположения. Он пишет: «Я делаю крытые повозки, которые невозможно уничтожить, и с помощью которых можно проникать к врагу и разрушать его артиллерию. Как бы ни было велико войско противника, его всегда можно прорвать при помощи этих повозок, вслед за которыми беспрепятственно и не подвергаясь опасности может двигаться пехота». Он все предвидел; он добавляет: «В случае войны на море я могу предложить много различных средств для обороны и для нападения, а также построить корабли, способные противостоять обстрелу». Автор статьи говорит о различных картинах, написанных на сюжет Тайной вечери многими знаменитыми художниками, предшественниками Леонардо: он упоминает Вечерю Джотто, Гирландайо и др. Их строгие композиции отличаются сухостью, действующие лица лишены экспрессии и выразительных поз. У одного из мастеров они изображены более схематично, у другого более живо, но у обоих они не участвуют в действии, в котором нет ни того мощного единства, ни того изумительного разнообразия, какое сумел внести в свой шедевр Леонардо. Если мысленно перенестись в ту эпоху, когда была выполнена эта работа, то огромный шаг вперед, какой сделало в лице Леонардо искусство, поистине кажется чудом. Почти современник Гирландайо, учившийся вместе с Лоренцо ди Креди и Перуджино в мастерской Вероккио, он одним ударом порывает с традиционной живописью XV века; он безошибочно, не сбиваясь с пути, не впадая в преувеличения, как бы одним прыжком приходит к тому взыскательному и мудрому натурализму, который в равной мере далек как от рабского подражания натуре, так и от пустого, химерического идеала. Странная вещь! Наиболее методичный из людей, который больше всех других мастеров того времени занимался техникой живописи и сумел ее до такой степени точно передать своим ученикам, что их работы постоянно принимают за его произведения,— этот человек, обладавший столь резко выраженной манерой, не грешит ни малейшей риторикой. Всегда внимательный к натуре, постоянно сверяющийся с ней, он никогда не подражает самому себе; наиболее знающий из мастеров, он остается вместе с тем и наиболее непосредственным из них, и едва ли могут оба его соперника — и Рафаэль и Микеланджело — быть в такой же мере достойны этой похвалы.
Сегодня был в церкви Сен-Сюльпис. Буланже ровно ничего не сделал и не понял ни одного слова из того, что я хотел.
354


С кистью в руке и преисполнившись ярости, я пояснял ему, как нужно делать обрамления и гирлянду гризайлью. Удивительная вещь! Я вернулся усталый, но сравнительно спокойный.
Мне кажется, что мое здоровье начинает восстанавливаться после всех этих бесконечных недомоганий.
Был у г. Лафона. Был в церкви Сен-Сюльпис. Буланже 7 апреля там не оказалось. Этот наглый мошенник не приходит, не работает и сваливает на меня все эти задержки под тем предлогом, что я все меняю. Он так и не появился; я вернулся домой взбешенный и немедленно написал ему.
Вечерние прогулки приносят мне несомненную пользу.
Был Варколье, затем г-жа Ризенер и г-жа Колонна, которой 8 апреля я назначил прием на этот час. Я вынужден принимать ее у себя и бывать у нее.
В четыре часа был Карье. Он в восторге от выставки и особенно от интерьера. Он обратил внимание на мою маленькую Андромеду. По этому поводу мне вспомнилась Андромеда Рубенса, которую я видел много лет назад. Вообще, я видел двух его Андромед: одну в Марселе у Пеллико, другую у Илера Ледрю в Париже; обе они прекрасны по цвету, но все же наводили меня на мысль, что недостатком Рубенса было то, что он всегда писал так, как если бы дело происходило в его ателье; поэтому фигуры у него не изменяются в соответствии с различными эффектами, естественно связанными с изображаемой сценой; отсюда это однообразие планов; его фигуры кажутся натурщиками, поставленными на стол и освещенными всегда одним и тем же светом, находящимся на одном и том же расстоянии от зрителя. Веронезе в этом смысле сильно от него разнится.
Я читаю у Бейля,что Лаиса не любила Аристиппа, хотя 9 апреля он был чистоплотным и пристойным человеком, и заставляла его дорого оплачивать то, что она безвозмездно дарила грязному и вонючему Диогену.
Сегодня я вторично работал в церкви, устанавливая тон плодов; я еще больше устал, чем в прошлый раз, по-видимому, я все еще не совсем поправился. Буланже подтянулся, но в общем это недотепа.
Денюэль поставил меня в известность, что кредит, отпу- Ю апреля щенный на украшение капеллы, приходит к концу. Я сказал
355
23*


ему, что готов, если это понадобится, закончить роспись за свой счет. (В виде компенсации я мог бы ему сообщить, что от сырости попортилась верхняя гирлянда.)
Подмалевок пастелью. Чтобы делать подмалевок панно пастелью, нет необходимости, чтобы оно было наклеено. Может быть, надо наклеивать панно таким образом, чтобы пастель, доведенная до нужной степени яркости, могла быть зафиксирована посредством горячего пара, который, размягчая клей, фиксировал бы вместе с тем и пастель. В этом случае удалось бы избегнуть второго наклеивания и тем самым сохранить блеск пастели, а затем пройти масляной краской. Этот подмалевок, сделанный пастелью, можно было бы также пройти акварелью.
11 апреля Обед у г-жи Эрблен. За час до того, как отправиться к ней,
я готов был послать ей извинение и остаться дома. В конце концов, я остался очень доволен, что пошел туда. Надо спел нам несколько прелестных вещиц; его песенка Укрепляйте паши границы — очаровательна; Султан — вызывает чувство скуки, Сумасшедший паяц — тоже.
В Беседах Ламартина, которые дал мне Дидо, я прочел в этюде о Шатобриане среди ряда цитат из его писем к г-же Рекамье такую выдержку: «Приезжайте скорей... моя душа по-прежнему полна грусти. О, как я печален! Приезжайте; от тоски одиночества я перехожу к невыносимой скуке среди толпы; нет я чувствую, что не в силах вынести эту скуку мира». Ламартин добавляет: «Непостоянство его желаний, как видимо приводило к тому, что он всю жизнь метался на ложе своей славы и чистолюбия, если можно так выразиться, не находя себе места,— ни блеск двора, ни свет не могли удовлетворить его. Вечно недовольный тем, что он имел, вечно желающий того, чего у него не было, он и в самой любви оставался человеком невыполнимых желаний».
12 апреля О Шекспире, Мольере, Россини и др.
В одной из моих тетрадок нашел запись, сделанную мной в Ожервиле во время моего пребывания там в 1855 году (там была в это время г-жа Жобер): «Я любовался сейчас всеми этими голубыми, зелеными и желтыми стрекозами, мелькавшими на зеленой траве, вдоль берега реки. При виде этих бабочек, которые, в сущности, не бабочки, хотя их тело до известной степени и напоминает их, ни кузнечики, хотя крылья у них устроены, как у кузнечиков, я размышлял о бесконечном раз-
356


нообразии природы, всегда равно последовательной и изобретательной, создающей разнообразие форм, в основе которых лежат одни и те же органы. Мысль о старике Шекспире, умеющем творить при помощи всего, что попадется ему под руку, мгновенно пришла мне в голову. Каждое действующее лицо, в каком бы положении оно ни находилось, встает перед ним во всей целостности, со всеми особенностями своей личности и характера. Пользуясь этими человеческими данными, он прибавляет одно, уменьшает другое, кроит на свой лад и создает вымышленных людей, которые остаются, несмотря на это, глубоко правдивыми... Это один из вернейших признаков гения.
Таков Мольер; таков Сервантес; таков же, несмотря на условность его переходов, и Россини. Если он и уступает всем им, то виной этому его более небрежное исполнение. По странности, не часто встречающейся у гениальных людей, он ленив. Он прибегает к формулам, к привычным вставкам, которые удлиняют его вещи и хотя носят отпечаток его фактуры, однако лишены настоящей силы и правдивости. Что касается его плодовитости, она неисчерпаема, и там, где он этого желает, он разом п правдив, и идеален».
О звучностях в музыке. Об опере. 13 апреля
Мой дорогой малютка Шопен сильно восставал против школы, отводящей главное место в музыкальном впечатлении звучанию отдельных инструментов. Нельзя отрицать того, что это верно относительно некоторых музыкантов, как, например,
Берлиоз, и я думаю, что Шопен, ненавидевший его, в еще большей степени ненавидел музыку, которая держится только противопоставлениями тромбонов флейтам и гобоям.
Вольтер называет прекрасным то, что доставляет наслаждение и чувствам и уму. Музыкальный мотив может действовать на воображение при помощи звука одного музыкального инструмента, такого, например, как фортепиано, которое оказывает воздействие на наши чувства всегда одним и тем же приемом.
Но невозможно отрицать, что соединение различных инструментов, где каждый обладает своеобразным звучанием, усиливает впечатление и придает ему большее обаяние. Для чего применять то трубу, то флейту? Одну, чтобы передать воинственный пыл, другую, чтобы расположить душу к нежным сельским мечтам! Даже и на фортепиано глухие и звонкие аккорды служат не для чего другого, как для того, чтобы усилить выражение определенной идеи! Звучность достойна осуждения
357


14 апреля
в том случае, когда ею пытаются заменить идею произведения, но и тут следует оговориться, что существуют некоторые звучности, которые, не затрагивая нашей души, доставляют наслаждение нашим чувствам. Я припоминаю, что голос Бессина, певца очень холодного и не отличавшегося экспрессией, обладал непреодолимым очарованием только благодаря своему тембру.
То же и в живописи: одна линия менее выразительна и меньше нравится, чем рисунок, передающий и свет и тени; этот последний в свою очередь менее экспрессивен, чем картина, если она доведена до той степени гармонии, когда линии и цвет сливаются в единый эффект. Не следует забывать того античного художника, который, выставив картину, изображавшую воина, велел музыкантам, скрытым за занавесом, играть на трубах.
Современность создала особое искусство, соединяющее в себе все, что способно доставлять наслаждение нашим чувствам и нашему духу,— это опера. Декламация в пении производит большее впечатление, чем просто в чтении. Увертюра подготавливает нас к тому, что предстоит услышать, правда, лишь в самых общих чертах. Речитатив выясняет ситуацию и ведет диалог, но с большей силой, чем простая декламация; наконец, ария, являющаяся как бы вершиной всего, передает по преимуществу моменты страсти каждого акта и вносит в наше ощущение поэзию и все то, что в силах передать одна музыка. Прибавьте к этому иллюзию декораций, грациозный ритм танца, словом, блеск и очарование спектакля.
К несчастью, все оперы скучны, потому что они слишком злоупотребляют нашим вниманием, если можно так выразиться. Спектакль, который одновременно держит в возбужденном состоянии ум и чувства, тем самым быстро ведет к утомлению. Мы быстро пресыщаемся, осматривая картинную галерею; что же удивительного, если опера, объединяющая в себе воздействия почти всех искусств, вызывает еще большую усталость.
Вчера, 13-го, да еще в пятницу, я, несмотря на плохую примету, снова после долгих дней выздоровления вернулся к себе в мастерскую. Сколько я сделал за эти три недели или за месяц по нынешнее 14 июня, просто невероятно. Я кончил для Этьена Дерущихся лошадей в конюшне, Лошадей, выходящих из моря, Уголино; почти кончил эскиз Илиодора для Дютилье; набросал и двинул вперед две батальные картины для Этьена; Арабский лагерь ночью; Арабский военачальник во главе своего войска и Женщины, приносящие ему молоко; Водоем в Марокко; сильно
358


двинул вперед картины с изображением Времен года для Гартмана и т. д. и т. д. Вновь взялся и кончил эскиз Св. Стефана.
/
Арабы у костра — 2500 франков.
Холст, размер 30 см.
Пехотинцы на охоте — 3000 франков.
Холст в 30 см.
Анжелика и Медор — 2800 франков.
Я должен г. Тедеско 12 бутылок пива по 16 су.
Отправился в Шамрозе; там много работал над картинами, заказанными г. Этьеном.
Приехал из Шамрозе, чтобы принять г. Ламэ.
Жертвоприношение Авраама для Сюрвиля.
Тень белого — белье и т. п. Лиловая марсовая. Тон из королевского цинка и изумрудно-зеленого.
(Выписка из книги О. Гюка Китайская империя.)
(Выписка из предисловия к книге Флуранса О долголетии человека, 1854.)
Я разделяю мнение автора, что ум совершенствуется по мере того, как тело ветшает. У каждого возраста есть своя, свойственная ему сила.
Ум человеческий един по своей сути и многообразен по своим проявлениям: их развитие протекает не одновременно, но в известной последовательности. Те, которые доминируют в одном возрасте, меняются в другом...
Дал г. Шарлю Негр два этюда на одном маленьком картоне на пробу:
1. Утопленница с плафона Лувра.
2. Этюд для Геркулеса.
(Выписка из Ревю британик, февраль 1856 года, О Цезаре.)
Выехал из Парижа в Дьепп после некоторого разочарования, вызванного изменением часа отъезда. Я рассчитывал выехать в половине девятого; приезжаю на вокзал — там мне заявляют,
28 апреля
14 мая
Шамрозе, 19 мая
1 июня
2 июня
28 июня 5 июля
6 июля
9 июля
Дьепп, 18 июля
359


.4^
что смогу уехать только экспрессом в час ночи. Вернулся домой, где до назначенного часа кое-как убивал время, если не считать короткого промежутка, который потратил на завтрак в кафе железной дороги на улице Сен-Лазар. Женни должна была выехать в Шамрозе в полдень. На вокзале я встретил г-жу Сальванди, младшую дочь Риве.
Приехав в Дьепп в пять часов, встретил на платформе г-жу Гримбло и любовался ее внушительным кринолином, идя позади нее и не зная еще, что это она. Она совсем переселилась в Дьепп. Я не осведомился о мотивах, заставивших ее принять столь важное решение. Я вскоре устроился, как мне и хотелось, в порту, в отеле Виктория, где в шесть часов меня угостили отвратительным обедом. В отелях также пошла мода на теперешние обеды, изготовленные из остатков, впрочем, они поступают, как вельможи, которые ничего не могут удержать в своих руках, даже хорошей кухни. В первый момент я даже обрадовался этому скудному угощению, так как почувствовал, что буду свободен от искушения много есть, что отвечает моему режиму.
После обеда, несмотря на то, что надвигалась ночь, долго пробыл на молу. Затем прошелся по пляжу, мимо ванн, и дошел до скал, слева от них; но темнота прогнала меня домой.
июля Почти весь день я провел на молу. Я видел, как отчаливала английская яхта, и следил за ней глазами как раз в то время, когда в воду упал какой-то несчастный, которого нашли только на следующий день. Вечером был в церкви Сен-Реми; изумительное впечатление от этой причудливой архитектуры, освещенной двумя или тремя коптящими светильниками, разбросанными тут и там в полумраке. Нельзя представить себо ничего более импозантного.
Я испытываю большое удовольствие от того, что нахожусь здесь один, занимаясь своими маленькими делами и ни в ком не нуждаясь.
На молу встретил г-жу Лажюди, другую дочь Риве; она но могла купаться из-за дурной погоды.
Бюффон признавал стихи одного Расина, но и то прибавлял: «В прозе он был бы много точнее».
июля После долгого пребывания на молу, где море было очень красиво, но солнце, несмотря на ветер, слишком сильно припекало, я вновь пошел в церковь Сен-Реми. Там я сделал крайне
360


неудачный набросок с копии картины неизвестного мастера, с которой я уже однажды сделал рисунок в один из предыдущих приездов,— это Снятие со креста.
Мне показалось, что в церковь входит г-жа Шеппар с каким- то ребенком. Я спасся бегством, но на улице Де-ла-Барр наткнулся в кондитерской на г-жу Гримбло, живущую по соседству. Я зашел к ней, и мы проболтали целый час. Она напомнила мне старые времена и старых знакомых. Бедная г-жа Мирбель умерла, как говорится, вовремя: она бы все равно умерла от тоски. Ее старые друзья перестали ее навещать. Одиночество, неизбежно ожидающее всех слишком долго проживших людей, наступило для нее раньше времени. Ее состояния не хватало на тот широкий образ жизни, который она вела; она выходила из положения, экономя на всем,— печальное положение для того, кто больше всего стремится к радостям тщеславия. Она стремилась привлечь к себе деятелей нового режима, пришедшего на смену Бурбонам. Г-жа Гримбло еще до того, как для нее наступили времена упадка, встретила ее на Пон-Неф — она несла с рынка пару макрелей. В последнее время она уже почти совсем не имела доходов.
Вечером опять гулял на молу. Погода была прекрасная, море великолепно, хотя и было время отлива. Я видел наяву все эффекты, нужные мне для моего Христа, шествующего по водам. Г-жа Мансо, которую я встретил там после многих лет, обещала мне спеть Орфея, если я соберусь к ней.
Возвратился вдоль пляжа и снова заглянул в церковь Сен- Реми. Расстройство желудка заставило меня продолжать прогулку до десяти с лишком часов. Зашел в церковь Сен-Жак; она также была едва освещена несколькими светильниками; но ее приземистая архитектура не произвела на меня такого же впечатления, как церковь Сен-Реми.
Весь день идет дождь. После того, как я попробовал по памяти воспроизвести эффекты вчерашнего заката солнца,— пошел, несмотря на дождь, немного пройтись под аркадами. Маленький просвет в небе заставил меня рискнуть дойти до мола. Там я встретил сестер Риве с мужьями. Страшный ливень прогнал меня оттуда, и я вернулся весь промокший.
Сидя за завтраком против английского семейства, состоящего из мужа, жены и трех огромных дурней- сыновей, одинаково безобразных и крайне похожих
Суббота, 21 июля


Дьепп, 22 июля
на отца, я размышлял о невероятной спеси этих набитых деньгами автоматов и о той глупой гордости, с какой они говорят о своей пресловутой конституции, которая дает им ничуть не больше гарантий свободы, чем наша, что не мешает им смотреть на нас, как на подлинных рабов. В стране, где все построено на равенстве и где введен равный раздел имущества между детьми, необходимо создать сильную централизованную власть, способную осуществлять большие начинания. Частные состояния слишком дробятся. Английская аристократия делает осуществимыми подобные начинания, но все же она во многих отношениях не может достигнуть того, что становится возможным для правительства, которое неотступно и зорко следит за главнейшими задачами, составляющими истинную славу нации,— за великими сооружениями, необыкновенными экспедициями и т. д.
Добрые английские буржуа гордятся своими аристократами, которые, не удостаивая даже отвечать на их поклоны, тянут из них все соки и держат в своих руках всю полноту власти.
Решительно я простужен. Минутами на меня нападает глубокое уныние, и я готов уехать в Париж. Ночью мне кажется, что все потеряно. Надо сознаться, что довольно досадно в июле дрожать от холода в своей комнате. Третьего дня я просил, чтобы у меня протопили. Но г-жа Гиббон, моя хозяйка, не доверяя своим каминам, совсем не предназначенным для этой цели, дала мне только грелку, которая сделала для меня пребывание в моей комнате более или менее сносным на то время, как я читал.
Я забрал в библиотеке книг на восемь дней. Попробовал приняться за Дюма, за его Три месяца на Синае. И здесь все тот же водевильный и кавалерственный тон, от которого он не может отделаться, даже говоря о пирамидах,— смесь самого напыщенного и высокопарного стиля с вульгарными шуточками, которые были бы, в лучшем случае, уместны при какой- нибудь прогулке на ослах в Монморанси. Это очень весело, но крайне однообразно,— я не мог одолеть больше половины первого тома.
Затем принялся за Урсулу Мируэ Бальзака; все те же описания пигмеев, которых он изображает во всех подробностях, будь то главные действующие лица или второстепенные персонажи. Несмотря на раздутое мнение о достоинствах Бальзака, я продолжаю находить лживым как его манеру, так и его ха-
362


рактеры. Он изображает своих действующих лиц, как Анри Монье148, при помощи профессиональных словечек, словом, чисто внешне; он знает жаргон дворничихи, чиновника, говор самых разнообразных типов. Но что может быть фальшивее этих надуманных и сделанных из одного куска характеров — этот доктор и друзья этого доктора, этот добродетельный кюре Шаперон, чья жизнь и даже одежда, от описания которой он нас не избавляет, отражает всю его добродетель; наконец, сама эта Урсула Мируэ, чудо невинности в своем белом платье с голубым поясом, возвращающая в лоно церкви своего неверующего дядю! Ни одно из лиц не удалось, а ведь большие художники характеров показывают людей такими, какие они есть.
Вчера страшная тоска и скука; по-видимому, мне стало хуже.
В субботу вечером я сделал еще более грустную прогулку. Вчера ходил в сторону аллеи Бурбонов. Почему я не чувствовал себя счастливым, находясь там,— и вместе с тем мне казалось, что в предыдущий приезд я чувствовал себя там вполне счастливым? Только воспоминания дают нам полную иллюзию.
Сегодня, после завтрака, я зашел к г-же Мансо, которая очень хорошо спела мне отрывки из Орфея. Затем был возле скал, у подножия замка. Вернулся вдоль пляжа, где смотрел на обучение солдат; они строились в каре, маршировали и т. д.
Сегодня чувствую себя очень плохо. Получил письмо от 22 июля Женни и г-жи Форже; ответил им.
Выехал без четверти двенадцать; приехал в Париж без Шамрозе, двадцати четыре. Как раз хватило времени, чтобы наскоро со- 27 июля браться и в четверть шестого выехать в Корбейль.
Рядом сидит молодая дама, которую я счел было состоящей под опекой молчаливого и неприятного мужчины, сидевшего визави. К моему изумлению, язык молодой особы развязался в зале таможни, и она обратилась ко мне с крайней любезностью; возраст мой и железная дорога в Корбейль помешали мне продолжить это очаровательное приключение. Она была похожа на г-жу Д...
Приехал в шесть часов и был очень рад очутиться у себя.
Мне лучше. Обедал у Байве с г. Дарблэ, который ухаживает 29 июля за мной. Там же были Лежандр и Ферэ. Встретил там также мэра Рену с женой.
363


Шамроае,
1 августа
в августа
С наслаждением продолжаю читать Вольтера. (Выписки из отзывов Вольтера о Руссо.) Выписка из Вольтера о Гамлете: «Несмотря на темноту этого точнейшего перевода, бессильного передать слова английского подлинника словами французского языка, все же чувствуешь гения, его естественность, отсутствие боязни как самых низких, так и самых широких идей, его энергию, которую другие народы сочли бы за грубость, и смелость его языка, недопустимую с точки зрения людей, привыкших к условным оборотам. Но под этой оболочкой мы вскрываем правду, глубину и то неуловимое, что притягивает и волнует гораздо сильнее, чем изящество. Это — неотделанный алмаз, на котором есть пятна; но если подвергнуть его шлифовке, он потеряет в весе».
Мне кажется, что то же самое можно сказать о Пюже. Взгляните на него в Лувре, окруженного другими произведениями его времени, сделанными в классической и безупречной манере, если эту правильность и известное холодное изящество можно считать достоинством.
В первый момент Пюже шокирует вас какой-то странностью, недостаточной ясностью и единством целого; но когда вы начинаете разглядывать отдельные части его статуй, например руку, ногу или торс, его сила захватывает вас, он вас подавляет, и вы не в силах от него оторваться.
Я обязан отдать должное Дюма и Бальзаку. В последней части Урсулы Мируэ, в его описании угрызений совести почтового начальника, есть отдельные чрезвычайно правдивые штрихи. Я пишу это в Шамрозе после трагической смерти матушки Бертен. Волнение, которое я заметил в одном из наследников, напомнило мне до известной степени поведение этого лица в Мируэ Бальзака и — странная вещь! — заставило меня, больше чем когда-нибудь, задуматься о том, как хорошо быть честным, когда это преимущество заключается в спокойствии совести и вытекает для благородной души из невозможности скатиться до низкого расчета. Это чувство привело мне на память то, что я прочел на этих днях у Вольтера,— следовало бы отыскать его точные выражения,— а именно: он говорит, что если книга возвышает нас, внушает нам чувства доблести и чести,— эта книга имеет ценность, она хороша и т. д.
Однако здесь необходимо оговориться: книга Бальзака, фальшивая во многих отношениях, плоха именно этой фальшью; она хороша верным изображением этой грубой натуры, кото¬
364


рая, несмотря на то что она лишена всякой прирожденной тонкости, все же не может вынести тяжести угрызений совести.
Дюма мне также понравился своими Мемуарами Горация, напечатанными в Съеклъ\ это — удачная мысль, и то немногое, что я прочел, показалось мне тонко и своеобразно сделанным.
Пошел к г-же Барбье, в ответ на ее приглашение. Она была одна с сыном, и я провел очень приятный вечер. Она обещала приехать ко мне с княгиней Колонна, что и исполнила два дня спустя, то есть в воскресенье, как раз тогда, когда я был у г. Дарблэ.
Около трех часов я и супруги Байве отправились к Дарблэ, несмотря на то что опасались дождя, который уже лил утром. Но погода была прекрасная. Возвратясь, пообедали у Байве в половине восьмого; я с трех часов умирал с голоду.
Около двух часов очаровательная прогулка по дороге в Суази, позади парка Ла-Фоли; шел прекрасным молодым лесом; переходил через овраги и вышел на зеленую аллею, которая вывела меня на дорогу в Эрмитаж. Возвратясь, читал Вольтера, его Исторические и философские заметки, т. II, статью Призраки воспоминаний.
Я пишу г. Ламэ: «Что вы скажете по поводу всех этих событий? Неужели случай и страсти людей никогда не перестанут приводить к самым неожиданным комбинациям, созданным на погибель одних и на утеху другим, к числу которых я отношу и самого себя в силу той жадности, с какой я поглощаю все эти лживые и наглые газеты, которые только издеваются над нашей жаждой новостей?»
От Жювизи я ехал вместе с г. Гарнье. Он рассказал мне, что г. Мань любил повторять, что Кондильяк149 научил его и мыслить и вести себя.
Этот Рубенс восхитителен! Какой чародей! Я дуюсь на него порой! Я ссорюсь с ним из-за его грузных форм, из-за недостатка изысканности и изящества. Но насколько он выше всех тех мелких достоинств, которые составляют весь багаж других художников. У него есть по крайней мере смелость быть самим собой. Он производит впечатление этими мнимыми недостатками, неразрывно связанными с той мощью, которая увлекает
9 августа
12 августа
14 августа
2 октября
13 октября
21 октября
365


22 октября
13 ноября
его самого и подчиняет нас ему, вопреки правилам, пригодным для всех, кроме него. Бейль настойчиво утверждает, что для него ранние вещи Россини представляют большую ценность, нежели последние, хотя обычно считается, что его поздние произведения выше: он обосновывает свое мнение тем, что в юности композитор не стремился создавать «мощную музыку», и это верно. Рубенс никогда ни в чем не раскаивается и хорошо делает. Разрешая себе все, он возносит нас за ту грань, которой едва достигали величайшие из мастеров. Он овладевает нами, подавляет нас небывалой свободой и смелостью. Я замечаю также, что главное среди его качеств, если вообще можно предпочитать какое-нибудь из них,— это поразительная четкость его изображений, иначе говоря, их мощная жизненность. Без этого дара нет великого художника; проблему четкости и плотности удавалось разрешать только наиболее великим мастерам. Мне кажется, что я уже раньше говорил о том, что были люди, умевшие обойтись без рельефности даже в скульптуре. Это станет ясным для всякого человека, обладающего хотя бы малейшей восприимчивостью, если он сравнит Пюже со всеми остальными скульпторами, не исключая даже античных. Благодаря выпуклости он достигает такой силы жизненности, какой не достигал никто другой. То же мы видим и у Рубенса, если сравнить его с другими художниками. Рядом с ним Тициан и Веронезе кажутся плоскими; заметим кстати, что Рафаэль, несмотря на малую красочность и недостаток воздушной перспективы, в общем обладает большой рельефностью, в частности: именно в своих фигурах, чего никак не скажешь о его современных подражателях. Можно было бы хорошо посмеяться над всеобщим стремлением к плоскостности во всем современном искусстве, не исключая и архитектуры.
Гений есть не что иное, как могучая изобретательность. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
В сотый раз читал Ремюза, именитого некогда человека, и размышлял о том, что сегодняшняя литература всюду сентиментальничает; этот кстати и некстати перегруженный образами стиль, смешанный то с педантичной серьезностью, то с умиденностью, которую никогда не найдешь у Вольтера и которая является изобретением Руссо, придает даже трактату о централизации (как это и случилось с Ремюза) тон оды или элегии.
366


Продолжаю свою работу. Мое здоровье и решимость пока не изменяют мне. О, как я буду благословлять небо, если в течение месяца или шести недель мне удастся, как я рассчитываю, закончить работы в церкви! Вот уже около десяти дней, как 'я вернулся из Шамрозе со страшной простудой, которую схватил там, не во время моих обычных прогулок, что было бы вполне естественно, но за обедом у г-жи Мутье. Она почти глуха, и мне целый вечер приходилось так громко кричать ей в ухо, что я надорвал горло и, выйдя на холод, застудил его.
Вчера в Институте выбрали этого дурня Синьоля. За Мейсонье было подано шестнадцать голосов. У него не оставалось конкурентов, кроме этого Синьоля и ветхого Гессе150, двух питомцев Школы. Обе партии, дрожа от страха при мысли о том, что в Академию проникнет оригинальный талант, соединились, чтобы провалить его. Но, заменив его Синьолем, они поступили еще более преступно, чем если бы выбрали Гессе, так как после него не останется учеников, работающих в манере Давида, которого я все же предпочитаю эклектическому искусству Энгра и его последователей этой смесью из античности и Рафаэля.
Пишу г. Ламэ, в тот же воскресный день:
«В нас скрывается некий двигатель, приводящий все в движение, как на мельнице. Необходимо заставлять его непрерывно двигаться, иначе он покроется ржавчиной и остановит работу ума и тела. Ваш спокойный режим хорош для вас;' мне же необходимы работа и упражнение.
Вы просите меня сообщать новости о нашем добром Гий- марде. Что касается его здоровья, оно сильно пошатнулось, и, кроме того, у него в семье случилось несчастье. Умерла его племянница г-жа Кокилль, скончавшаяся от болезни, которой страдала в течение пятнадцати лет, еще в том возрасте, когда она могла рассчитывать прожить довольно долго. Действительно, есть люди, как будто обреченные на особые страдания, в то же время не освобождающие их и от обычных огорчений и болезней, неизбежных для всех нас. Бедный Феликс, которого вы знали, дядя этой г-жи Кокилль, чувствовал себя погибшим, не достигнув и тридцати лет, пораженный медленной болезнью, вычеркнувшей его из списка живых задолго до смерти, сделавшей для него недоступным наслаждения и осудившей его на непрерывные мучения. Итак, будем держаться крепче, мой дорогой и уважаемый друг, чтобы прожить еще лет тридцать и по-прежнему встречаться то в Париже, то в Страсбурге.
Париж,
25 ноября
367


В последние дни я прочел историю старого Лоу, умершего при Карле II в возрасте ста сорока с чем-то лет. Он чувствовал себя превосходно, не придерживаясь никакого особенного режима. Сам король захотел увидеть его; все стали наперерыв приглашать его и угощать, но так как он не привык к подобного рода излишествам, то он и скончался от несварения желудка. Когда его вскрыли, все органы оказались в полном порядке и совершенно здоровыми. Вот примеры, которым следует подражать. Вы видите, что можете еще себе позволить роскошь строить различные проекты, с тем условием, чтобы короли не награждали вас расстройством желудка».
В том же настроении я пишу г-же Санд:
«Поверьте, дорогой друг, что несколько лишних лет, которые снабжают порой наш разум новыми идеями, непомерно затрудняют наши движения и деятельность нашего пищеварения. Я верю, конечно, что наш разум с возрастом совершенствуется; я имею в виду настоящий разум, вполне здоровый и, главное, здравый. Но, увы, жестокие законы природы непреложны. И само тело и движение, оживляющее его и питающее дух, вскоре исчезают. Человек уходит, умирает тогда, когда становится добродетельным,— говорил Фемистокл.
Коротко говоря, вы хорошо отделались, да еще восстановили здоровье. Какое счастье, как вы это справедливо заметили, быть окруженным всеми, кого любишь, и греться у этого огня, бросающего вокруг свои лучи! Что ждет нас за пределами этой жизни? Ночь, ужасная ночь. Я не жду ничего лучшего. По крайней мере таково мое печальное предчувствие: вспомните мрачные покровы, одевавшие тень Ахилла, который в этих скитаниях завидовал не героям, а простому крестьянину, переносящему и холод и зной под этим солнцем, светом которого мы еще, по милости неба, наслаждаемся (в те дни, разумеется, когда нет дождя)».
4 	декабря «Милостивый государь! Несмотря на мое искреннее сочувствие идеям, изложенным вами в вашем докладе, я не могу в качестве члена муниципального Совета присоединиться к вашему протесту. Единственно, что я могу сделать, это попытаться в самом Совете, опираясь на ваши доводы, стремящиеся во имя вкуса сохранить этот прекрасный фонтан151 и примыкающую к нему аллею, выступить в их защиту. Со своей стороны, я
368


искренне хотел бы, чтобы президент Сената и его члены направили императору запросы, а если нужно, и ходатайства о том, чтобы проект муниципалитета был изменен согласно предложению г. Жизора».
Сюжеты из Тысячи и одной ночи.
Султан Шариар, возвратясь, чтобы проститься со своей женой, застает ее в объятиях одного из своих военачальников. Он выхватывает саблю и т. д.
Шахзенан и Шариар сидят на дереве; у подножия сидит молодая женщина, на коленях которой покоится голова уснувшего великана. Она им делает знак спуститься (их ужас).
История врача Дубана: отрубленная, но говорящая голова; тело, распростертое на земле; палач с саблей наголо. Испуганные зрители и греческий король с отравленной книгой на коленях — от действия ее яда он готов уже упасть.
Король Черных островов (в истории рыбака), приведенный в ярость нежностью своей жены к негру, ее любовнику, уже раненному и лежащему тут же, обнажает саблю, чтобы убить и ее. Она его останавливает жестом, превращая его наполовину в мраморное изваяние.
«Едва проговорил я эти слова, как королева вскочила, как фурия». (Внизу набросок.)
История первого Календера (персидского монаха). Когда он находился в гостях у шаха, своего дяди, двоюродный брат повел его в склеп, который он велел выстроить из камня, глины и т. д. Он открывает плиту и заставляет спуститься туда свою возлюбленную и потом, спустившись сам, закрывает плиту. Календер спешит к дяде, и они вместе отыскивают склеп; проникнув туда, они находят обширную подземную залу и на постели, у которой задернут полог, видят два обуглившихся тела. Колонны, лампы, яства, кувшин и т. д.
Сюжеты из «Ромео».
Сцена бала. Ромео в костюме пилигрима целует руку Джульетты; гости, музыканты и т. д. В этот момент, когда приглашенные уходят, Тибальд, узнавший Ромео, хочет нанести ему оскорбление. Капулетти удерживает его. Видно, как удаляются гости. Вазы, факелы и т. д.
Джульетта с кормилицей. Эта последняя усаживается и не спешит отвечать на нетерпеливые вопросы Джульетты.
Тибальд убивает Меркуцио. Проклятия последнего. Ромео тоже здесь — он хочет броситься между ними. Предшествующая
Париж,
23 декабря
29 декабря
24 Заказ 736
369


сцена изображает, как потасовка, начавшаяся ссорой, переходит в общую свалку между сторонниками Монтекки и Капулетти. В самый разгар смятения появляется принц; Капулетти и Монтекки и т. д. и т. д.
Ромео, в отчаянии, у отца Лоренцо. Он хочет покончить с собой; тут же кормилица.
Другая сцена бала: в то время, как провожают гостей, Джульетта спрашивает у кормилицы, кто тот кавалер, с которым она говорила.
Прощание Ромео и Джульетты на балконе.
Джульетта одна е своей комнате пьет яд из флакона.
Ромео, просящий яда у аптекаря.
Ромео, смотрящий па Джульетту, лежащую в склепе...
Другой вариант — он вынимает ее из склепа, как на маленькой картине. Принимая развязку Шекспира, можно изобразить Ромео, смотрящего на Джульетту до того, как он сам выпил яд. В таком случае тело Париса, распростертое на земле, прибавит живописности.
Проснувшаяся Джульетта бросается па тело мертвого или умирающего Ромео. Тело Париса, лежащего в некотором отдалении. Можно также изобразить отца Лоренцо, испуганно спускающегося по лестнице.
Последняя сцена: Родные, собравшиеся у тел скончавшихся влюбленных; принц, присутствующие и т. д.
Джульетта на своем балконе. Ромео внизу; он ей посылает поцелуй.
Сюжеты из Айвенго:
Пилигрим, введенный к леди Ровене. Она сидит на каком-то подобии трона; женщины убирают ей на ночь волосы. Пилигрим, скрытый капюшоном, преклоняет перед ней колени. Она велит своим служанкам подать вино и кубок. Она касается его губами и передает его пилигриму. Надо взять тот момент, когда женщины приносят вино. В глубине — другие служанки и слуга с факелом. Большие факелы освещают комнату.
Айвенго, увенчанный леди Ровеной па турнире. Он почти лишается чувств, судьи приближаются, чтобы снять с него шлем. Сбоку, в глубине, герцог с удивлением наблюдает все происходящее. Виден также принц Иоанн.
Пустынник из Копменхерста.
Конюхи приводят к палатке Айвенго коней и оружие побежденных рыцарей. Он стоит у входа в палатку.
370


Сцена в лесу, где Седрик, Ательстас, Ровена и их слуги останавливаются, услышав стоны Исаака и Ревекки. Последняя целует подол платья Ровены, сидящей на лошади, как и все остальные (Вальтер Скотт заставляет их сойти с лошадей). У края дороги — носилки, в которых находится Айвенго; его слегка видно.
Гурт, привязанный к лошади, и т. д.
Исаак с Фронтдебефом в подземелье.
Тамплиер похищает Ревекку из покоя Айвенго. Бессильная ярость Айвенго.
Фронтдебеф, сгорающий на своей постели.
Пилигрим, будящий еврея.
Гурт и Вамба видят приближающийся караван.
Рыцарь в хижине пустынника.
Исаак перед Боману аром и Конрадом, передающий им письмо.
Ульрих, рассказывающий свою историю Седрику.
Ревекка, похищенная африканцами. Буагильбер следит за ними.
Сцена суда над еврейкой; показание свидетелей; свидетель дает показания.
Появление Атсльстаса в виде призрака перед Седриком; Ричард, дамы и т. д.
Ательстас, выбравшийся из подземелья, застает пирующих за столом пустынника и пономаря.
Смерть Буагильбера. Великий мастер, сошедший с своего трона. В отдалении Ревекка и ее отец. Воины, трубы, народ, эшафоты.
Исаак и его дочь у себя дома. Факелы, предметы обихода. Вводят Гурта, который считает деньги, или, скорее, их пересчитывает. Еврей. Ревекка на диване.
Ревекка велит Гурту прийти в ее покои. Она прощается с ним. Слуга-еврей освещает ему путь.
Вамба и Ательстас перед Фронтдебефом.
Тамплиер и Ревекка в башне.
Под названием «Курс рисования» объединить Этюды с натуры и со старых мастеров, Этюды с разных животных, Этюды с античных памятников, Анатомию и даже Пейзажи,— все это сфотографировать.
Объединить под заглавием Иллюстрации к Вальтер Скотту и Байрону все композиции, сделанные на заимствованные
31 декабря
371
24*


у них темы и на различные сюжеты, не могущие служить темой отдельных произведений, как Фауст или Гамлет.
То же и относительно Гёте. Таким образом, к уже сделанным композициям на тему Берлихингена присоединятся все те, которые пока еще находятся в проекте: не надо,чтобы они непременно были выполнены в той же технике, что и первые.
То же самое и относительно Шекспира. Например, Отелло, Ромео и Джульетта, Антоний и Клеопатра, Генрих IV и т. д.


ачал этот год, как и всегда, работая в церкви. Я разослал лишь визитные карточки, что ничуть не отвлекло меня, и проработал весь день. Счастливая жизнь! Неоцененная награда за мое мнимое одиночество! Братья, отцы и родственники всех степеней, друзья, живущие вместе, всегда ссорятся и в большей или меньшей степени ненавидят друг друга, обмениваясь лживыми словами. Живопись притягивает к себе и мучает меня на тысячу ладов, как самая требовательная любовница; в продолжение четырех месяцев я с раннего утра убегаю из дому и спешу к этой околдовавшей меня работе, как к ногам страстно обожаемой возлюбленной. То, что издали казалось мне легким, представляет на каждом шагу страшные трудности, однако каким образом эта вечная борьба, вместо того чтобы обессилить меня, придает мне новые силы и, вместо того, чтобы лишать меня мужества, дает мне отраду и наполняет собой даже те часы моей жизни, на которые я расстаюсь с ней? Счастливая замена того, что унесли с собой годы расцвета. Достойная задача для старости, осаждающей меня со всех строн, но оставляющей мне все же силу преодолевать страдания тела и душевные горести.
О желтоватых бликах на теле. В одной из моих записных книжек от 11 октября 1852 года нахожу следующую запись
января
373


относительно опыта, который я произвел. В ратуше на красноватые или лиловатые фигуры я рискнул положить блики неаполитанской желтой. Вопреки закону, требующему, чтобы блики были холодными при наложении этих желтых на лиловый тон тела, контраст привел к тому же эффекту. В Кермес- се и т. д.
7 января Отвечая Гржимайло, пишу ему, между прочим: «...Когда закончу, извещу вас и тогда с обычным удовольствием и теми добрыми чувствами, какие вызвало ваше письмо, повидаюсь с вами. Да и с кем еще могу я говорить о том несравненном гении, которого небо возревновало к земле и о котором я часто грежу, ибо не могу уже ни видеть его в этой жизни, ни слышать его божественные аккорды. Ежели вы изредка видите прелестную княгиню Марселину,— другой объект моего почитания,— положите к ее стопам почтительный привет злосчастного человека, который неизменно полон памятью о ее доброте и восхищеньем пред ее талантом»...
12 января С удовольствием переписываю сюда письмо, которое я написал г-же Санд:
«Дорогой друг!
Я узнал, не помню уже от кого, что вы теперь чувствуете себя вполне хорошо и что собираетесь где-то провести всю зиму, дабы окончательно поправиться. Все, что вы делаете, превосходно, хоть я и не признаю пребывание в гостиницах средством восстановления здоровья. Родная постель, к которой привык в том месте, где небо даровало нам рожденье,— это то же, что молоко матери, родившей нас на свет. Благодаренье богу, мое здоровье не оставляет пока желать лучшего; я отучил себя после двух лет, проведенных у своего камелька, от желания гнаться за всякого рода случайностями и подвергать себя риску снова дать себя трепать лихорадке. Вот уже четыре месяца я веду образ жизни, вернувший мне здоровье, которое я, было, считал уже совсем потерянным. Я встаю рано утром, спешу на работу вне дома, возвращаюсь к себе возможно позднее и на следующий день возобновляю то же самое. Эта постоянная занятость и жар, с которым я выполняю мою обязанность обозной лошади, внушают мне уверенность, что я снова вернулся к тому восхитительному возрасту, когда спешишь к тем предательницам, которые несут нам смерть и чаруют нас. Ничто ныне не чарует меня сильнее, чем живопись, да к тому еще,
374


неожиданно, она дарует мне здоровье тридцатилетнего человека. Она одна занимает мои мысли, и я ничем не занимаюсь так ревностно, как только ею, то есть я погружен в работу, как Ньютон, умерший девственником, отдавшись пресловутым поискам законов тяготения (если не ошибаюсь).
Мои помыслы влекут меня к вам, дорогой, милый и верный друг. Я говорю, что весь поглощен своим делом и, может быть, не написал бы вам, ежели бы не повстречался с Бер- теном, который заклинал меня спросить у вас, на что может он рассчитывать в связи с вашим любезным обещанием прислать ему какой-нибудь ваш роман. Он очень хотел бы этого и просит меня сказать вам об этом. Знаю, что открываю свою грудь ярости нашего друга Бюлоза, ежели ему станут известны эти мои домогательства. Он же сделал летом мне сцену по такому же поводу; он явно считает меня в вассальной зависимости от Ревю. Я дал ему должный отпор, и он успокоился.
Так вот, скажите мне, ежели можете, каковы ваши намерения в отношении Журналъ де-деба, жаждущего получить от вас — и это в самом деле так — рукопись, которая будет иметь больше успеха, чем когда-либо еще.
У меня осталось на странице лишь столько места, чтобы сказать вам, что всегда буду любить вас».
Среди всякой всячины пишу Беррье следующее: «Для того 15 января чтобы завершить что-либо, надо обладать сердцем из стали; главное, надо на чем-нибудь остановиться, а я на каждом шагу сталкиваюсь с непредвиденными трудностями. Чтобы выдержать эту жизнь, я рано ложусь, не позволяю себе отвлекаться ничем посторонним, отказываюсь от всех удовольствий и в первую очередь от главного из них — видеть тех, кого я люблю, и только надежда закончить мой труд поддерживает во мне решимость. Я думаю, что умру на этой работе, и именно в эти минуты с особенной ясностью ощущаю всю свою немощность и насколько все то, что принято называть законченной или завершенной работой, полно незаконченных и непоправимо слабых мест».
О вкусе вообще и о национальном вкусе каждого народа в частности.
О Шарле. 16 января
Глядя на Императора верхом на лошади, крайне неудачного в сравнении с великолепным Менуэтом и другими рабо-
375


14 апреля
24 апреля
Оэ*сервилъ, 7 сентября
тами первого, наиболее блестящего периода Шарле, я утверждаю, что талант никогда не бывает устойчивым. Но крайне редко случается, чтобы в ходе этого неизбежного развития сохранялась непосредственность. Примером этому может служить Расин и т. д.
В тот же день я произвел сопоставление этого Менуэта с лучшими набросками Рафаэля. Он ничего не потерял рядом с ними. Это напомнило мне мысль Монтескье: «Красота среднего уровня проигрывает в соседстве с такой же, красота высшего порядка в сопоставлении с равной ей лишь выигрывает от этого соперничества».
Около трех часов, на обратном пути из Сен-Филипп, зашел навестить старого Форстера152. Бедняга сломал себе руку, и это вызвало множество всяких осложнений. Он прав: верно, что возраст неминуемо ведет к упадку творчества. Но, помимо этого, у него был прекрасный предлог сравнительно рано бросить свое ремесло, так как он открыто сознался мне, что терпеть не мог это ремесло всю жизнь и взялся за него только по настоянию своих родителей, которых не осмелился ослушаться.
Обед у господина Морни.
Спросить у Буона разрешение посмотреть слепки с антиков г. Равессона.
(Выдержка из отзыва м-ль Леспинас о Дидро.)


IK
JmLJrыл Ризенер со своей старшей дочерью. Я дал ему две 24 января акварели: Двор дома г-на Велла в Танжере и Церковь в Валь- моне с хорошо разработанным фоном. Витражи и т. д., сделанные гуашью. Все это — на картоне.
Товии возвращает зрение отцу. Христос, проповедующий 25 января в ладье.
(Выдержки из статьи М. Санда о его путешествии.) № февраля
Локальный цвет для светлых частей тела ребенка в Me- и марта дее — киноварь, густые белила, индиго, белила.
Локальный тон темных мест — киноварь, белила, зеленый цинк; яркий тон светлых мест — камедь, белила, желтая охра, белила.
Переделать Пандору в соответствии с набросками. Лас- 27 марта сандра. Обезумевший Аякс — к нему приводят сына. Бегство Лота. Мавританки, купающиеся среди открытой местности.
Одна расстилает белье.
377


28 марта 8 мая
Ожервилъ,
8 октября О жервилъ,
9 октября
(Выписка из философских этюдов о христианстве епископа Никола.)
Одолжил Ризенеру в мае 1862 года следующие акварели:
1. Опушка леса в Валъмоне на вершине холма, деревья сделаны гуашью.
2. Акварель, сделанную там же, с садовой скамьи; в светлых местах пройдена гуашью.
3. Берег озера.
4. Лист, на котором сделаны две акварели: одна из них — Вид Танкарвиля.
Приехал накануне.
Четверг. Приехал во вторник.
Не следует быть несправедливым к французской нации. В наши дни она дала в искусстве ряд явлений, подобных которым я не могу указать нигде в другом месте. После изумительных созданий нашего Ренессанса, когда наша скульптура сравнялась и даже превзошла итальянскую скульптуру, Франция, надо признаться, пережила упадок, в чем, так же как и в шедеврах, пример ей подала Италия. Столь прославленное владычество братьев Карраччи как в Италии, так и во Франции породило целый ряд вырождающихся школ, последним словом которых было искусство братьев Ванлоо. Нашей стране выпал жребий в свою очередь возродить вкус к прекрасному и простоте. Сочинения наших философов пробудили чувство природы и культ древности. Давид в своих произведениях подвел двойной итог. Трудно себе представить, во что могла обратиться в его руках столь смелая для того времени новизна, если бы он обладал качествами столь же исключительными, как Микеланджело или Рафаэль.
И все же она имела громадное значение среди полного обновления идей и политики. Большие мастера продолжали дело Давида, а когда это наследство, попав в менее умелые руки, казалось, стало увядать, подобно тому как это было поочередно с наиболее знаменитыми школами, наступило второе обновление, подобное по плодотворности идей, им порожденных, реформе Давида; оно показало совершенно новое лицо искусства, неизвестное раньше в истории живописи. После Гро, последователя Давида, но во многом совершенно оригинального, пришел Прюдон, в котором сочетается благородство древних с грацией Леонардо и Корреджо, и, наконец,
378


^rxtjLT
W/
f)
^ Cu
/C<. i
А J2J
A ^
ЛЛЛ
(^J^4 Д k^duuJn . /)*aJ»'<^
VI
^t^j^ZL T^nv^t^W-
L cbuyi ****
Жерико, более романтичный и в то же время в большей степени проникнутый мощью флорентинцев,— все они открывали бесконечные горизонты и освящали своим примером всевозможные нововведения.
...Не захотел бы ни согласиться на необоснованные сокращения, ни участвовать в них. Картины, которые в очень огра-
379


октября.
Ожервилъ
ноября
ничейном количестве вошли бы в Лувр, не принесли бы с собой ничего яркого... и т. д. и еще более было бы их рассеяно по провинциальным музеям. Урок, который извлекается из сосредоточения их, а не высокие качества отдельных работ,— вот что надо сохранить. Я в особенности настаиваю на этом в отношении живописцев, которые вызывали наибольшую критику и которых намеревались больше всего подвергнуть сокращению,— такому, которое свело бы их почти к нулю; но, собранные вместе, они делают ясной преемственную связь итальянских школ, какой не найдешь в других коллекциях...
Фукье- Тенвилъ1ЪЗ.
Китайский император, отдающий распоряжения.
Мирабо, завтракающий на трибуне, секретарь приносит факелы.
Персиньи и Замок Шамаранд.
Бог в нас самих, его присутствие заставляет нас преклоняться перед красотой, радоваться своему хорошему поступку и не завидовать счастью злодеев. Не кто иной, как он, посылает вдохновение гениальным людям, дарит им восторг созерцания их собственных творений. Есть люди, одаренные добродетелью, подобно тому как другие бывают одарены гением: бог вдохновляет их и покровительствует тем и другим. Таким образом, было бы возможным и противоположное явление, то есть должны существовать люди, лишенные божественной благодати, способные холодно предаваться греху, которых не трогает ни прекрасное, ни чистое. Итак, есть избранники вечного существа. Несчастье, которое часто, даже слишком часто, преследует эти великие сердца, неспособно, к счастью, заставить их пасть на коротком земном пути. Зрелище неправедных, утопающих в дарах фортуны, не должно их унижать. Более того, они часто могут видеть, к своему утешению, как тревоги и опасности осаждают злодеев, отравляя им все их великолепие. И порой даже в этой жизни им приходится стать свидетелями их пыток. Они находят внутреннее удовлетворение в том, чтобы послушно следовать зову своего вдохновения, находя в нем самом награду, в то время как отчаяние, посещающее неправедных даже среди их утех...
Помнить вид каштановой рощи между Милли и Корбей- лем. 27 октября 1862.
(Выдержка из статьи об испанской школе живописи в Ревю британик 1859 года.)


ц
арица Савская (карандаш).
1 февраля
Сегодня послал г. Лагерру 200 франков в окончательный 5 марта расчет.
Карье, заходивший ко мне, обещал принести мне Алькенов. 26 марта
Сегодня г. Бюрти взял у меня, чтобы попробовать сделать 13 апреля с них литографии, четыре рисунка или кальки, на одной из которых рисунок: Женщина с зеркалом в руке, набросок пером, и кальку на промасленной бумаге, которая служила мне для Музы с лебедем в ратуше.
О прекрасном. Это вопрос, по которому крайне трудно 14 апреля прийти к соглашению; термин недостаточно точен, но, разумеется, мы имеем в виду только прекрасное в области искусства. В сущности, прекрасное в живописи, в том смысле, как я его понимаю, ничем не отличается от прекрасного во всех других областях искусства; но тем не менее...
Я нахожу в своей записной книжке определение Мерсэ, примиряющее две противоположные точки зрения, из которых
381


15 апреля
23 апреля
одна утверждает, что красота заключается только в чистоте линий, а другая видит ее в том воздействии, какое оказывают на воображение все остальные средства искусства. (Согласно Мерсэ — прекрасное есть идеализированная правда.)
Была Д...
Затем заходил Дютилье. Он смотрел Макбета, который привел его в ужас... Декорации, костюмы, полная фантасмагория, но совершенно не схвачен дух великого англичанина. Не сумели ничего передать. Он вышел из театра, совершенно расстроенный. Несколько дней тому назад он видел Британ- ника в исполнении тех же актеров; он чувствовал себя возрожденным, он был восхищен стилем игры, ее силой и простотой.
С обычным удовольствием пообедал у Бертена; встретил там Антони Дешана. Это единственный человек, с которым я с удовольствием говорю о музыке, так как он любит Чима- розу не меньше моего. Я говорил ему, что важнейший недостаток музыки заключается в отсутствии неожиданностей, так как заранее знаешь чередование частей. Удовольствие, какое доставляют нам удачные части, ослабляется этим отсутствием неожиданностей, а ожидание этих слабых частей и уже знакомых нам длиннот превращает до известной степени в мучение восприятие отрывка, восхитившего нас в первый раз, когда плохо разработанные места воспринимались вместе со всеми остальными и ощущались как необходимые для связности композиции. Живопись, которая не хватает нас за горло и от которой мы вольны отвести глаза, не представляет этой опасности. Мы видим все сразу, и, даже более того, в нравящейся нам картине мы видим лишь удачные места, никогда не надоедающие.
Там же был некий г. Трела, обладающий приятным голосом... Но почему всем этим людям с хорошими голосами никогда не приходит в голову исполнить какую-нибудь хорошую вещь? Антони уверял меня, что вся современная музыка на один лад. Все это мелко и кокетливо. Элегия затопляет тут все так же, как в живописи, в литературе и в театре.
Композитор пишет Фауста и не забывает ничего, кроме Ада, он даже не соображает, что основной характер этого сюжета заложен в этом смешении ужасного с комическим. Дон-Жуан был понят глубже; мне всегда чудится над голо-
382


вой этого развратника когтистая лапа дьявола, готовая его схватить.
Столь превозносимая романтиками система смешения комического и трагического, как это имеет место у Шекспира, может расцениваться как угодно. Гений Шекспира имеет право приучать наш разум к этому смешению, ибо у Шекспира есть сила, непосредственность и величавость плана; но я думаю, что этот род искусства недоступен второстепенным талантам. Мы обязаны этим неловким притязаниям множеством плохих пьес и плохих романов; лучшие из них за последние тридцать лет страшно испорчены этим, — например, романы Дюма, г-жи Санд и т. д. Но это еще не все, чем расплатилась современная литература за это увлечение. Что бы ни писали теперь, будь то проповедь, путешествие или отчет о каком-нибудь простейшем деле,— считается необходимым дать нам всю гамму настроений. Даже Тьер в своей прекрасной истории, как ни преисполнен он уважения к нашему языку и нашей традиции, не мог устоять против этих разглагольствований, против этих заключающих главу размышлений в сентиментальном и плаксивом стиле. Человек, описывающий путешествие, дает картины всех закатов, всех пейзажей, которые ему попадаются, предаваясь комическому умилению, которым он думает тронуть читателя. Эта смесь стилей в каждом отрывке встречается буквально в каждой строке. Как где-то говорил Вольтер: «Теперь пишут историю в стиле комических опер. Каждая вещь хороша на своем месте». Когда этот удивительный человек пишет свою Девственницу, он не вырывает читателя из этого легкого стиля и не выходит за пределы веселой шутки. Когда же, наоборот, в своем Опыте о нравах он посвящает той же девственнице красноречивую страницу, он проявляет только сожаление и восхищение перед этой героиней, не впадая при этом в выспренную хвалу или в тон надгробной речи.
Теперь невозможно прочесть ни одной комедии или водевиля, не запасшись носовым платком, дабы утирать себе глаза в тех местах, где автор решил во что бы то ни стало растрогать читателя.
Я пишу Дютилье: «Дорогой друг, когда третьего дня я увидал в ваших руках маленький эскиз Товия, он показался мне довольно жалким, хотя я и писал его с увлечением. Но, оставляя в стороне это минутное впечатление, я припомнил после
4 мая
Пятница, S мая
383


Шамрозе, 16 июня
22 июня
вашего отъезда, что вы с удовольствием смотрели на Маленького льва, стоявшего на мольберте. Мне хотелось бы думать, что я не ошибаюсь, предполагая, что он вам нравится: я немедленно послал бы его вам, однако надо было еще тронуть его кое-где, дабы окончательно закончить, что я и сделал вчера. Примите же его с тем же удовольствием, с каким я его вам посылаю, и я буду очень счастлив. Он местами еще не вполне просох, так что в течение двух-трех дней берегите его от пыли».
Вернулся в Шамрозе после пятнадцати дней болезни.
(карандашом). Первое достоинство картины состоит в том, чтобы быть праздником для глаза. Я не хочу этим сказать, что смысл является в ней чем-то излишним: здесь то же, что и в прекрасных стихах: весь разум мира не может помешать им быть плохими, если они коробят слух. Говорят: иметь ухо, так вот и не каждый глаз способен ощущать всю тонкость живописи. У многих неверный или косный глаз; они видят предметы в буквальном смысле слова, но не улавливают в них самого существенного,


25 Заказ 736


1. 	Виардо (Viardot) Луи (1800—1883) — литератор, историк и художественный критик. В 1840 году женился на знаменитой певице Полине Гарсиа (Viardot-Garcia) (1821—1910). Его связывала с Тургеневым многолетняя дружба и любовь к литературе и искусству.
2. Мирес (Mires) — влиятельный финансист, крупный предприниматель.
3. Статуя Прео — имеется в виду «Галльский всадник» (1853) на Иен- ском мосту в Париже.
4. Даньян (Dagnan) Исидор (1794—1873) — живописец-пейзажист и рисовальщик, выставлявшийся с 1819 по 1868 год.
5. Картина Лебрена «Въезд Александра в Вавилон» (1662—1668); находится в Марселе.
6. Тициан — речь идет о луврских картинах великого венецианскою мастера.
7. «Причудница» — опера Вебера (1821).
8. «Весталка» — лирическая трагедия Спонтини, впервые поставленная в 1807 году в Музыкальной Академии.
9. Трагедия Понсара «Улисс» с хорами Гуно была поставлена в 1852 году.
10. 	Речь идет о статье выдающегося критика Теофиля Сильвестра (1823— 1877), борца за передовое реалистическое искусство в сборнике «Histoire des artistes vivants,francais et etrangers. Etudes d’apres nature», Paris, 1856.
И. «Охотники, выслеживающие льва» (1853) — возможно, речь , идет о картине, ныне находящейся в Государственном Эрмитаже в Ленинграде.
12. «Клоринда» — имеется в виду картина «Клоринда, освобождающая Олинду и Софрония», написанная Делакруа на тему «Освобожденного Иерусалима» Торквато Тассо.
13. «Нина, или Сумасшествие от любви» — опера Коппола (Coppola),, поставленная в Итальянском театре в 1854 году.
14. «Апофеоз Наполеона» — плафон работы Энгра (Ingres), ученика Давида, вождя консервативного академического лагеря и горячего
387
25*


противника Делакруа и его школы. «Апофеоз» погиб в 1871 году, во время пожара ратуши. Сохранился лишь этюд к плафону (1853 Лувр).
15. Батта (Batta) Александр (род. в 1814 году) — знаменитый виолонче- лист, в течение многих лет дававший концерты в Париже.
16. Беррье-отец (Веггуег) — известный адвокат, легитимист, отец Пьера- Антуана Беррье, двоюродного брата Делакруа.
17. Мартиньяк (Martignac) Жан-Батист-Гаж (1776—1832) — начал деятельность адвокатом, роялист. В 1828 году министр внутренних дел, провел закон, ограничивавший цензурные строгости. Пытался установить союз королевской власти и буржуазии. Его министерство было свергнуто еще более реакционным Полиньяком.
18. Замечания Делакруа о русской литературе говорят о его недостаточном знакомстве с ней.
19. Мишо Старший (Michaud) Жозеф-Франсуа (1767—1839) — публицист, автор «Истории крестоносцев», историк реакционно-монархического направления, издатель ультрароялистской газеты «Коти- дьенн». В период реставрации Бурбонов играл видную политическую роль в качестве депутата и цензора. Исторические работы Мишо проникнуты реакционно-монархической идеологией.
20. Арленкур (d ’Arlincourt) Шарль-Виктор-Прево (1789—1856) — поэт и романист. Написал несколько высокопарных романов в реакционноаристократическом духе, имевших в свое время широкую известность.
21. «Жалобная песнь о Фуальдесе» была сочинена неким дантистом по имени Каталан (Catalan). Соавторство Беррье и Дезожье (Desaugiers) было неизвестно, но Дюпену (Dupin) приписывалось авторство некоторых куплетов.
22. Паризе (Pariset) Этьен (1770—1847) — медик и литератор, пользовавшийся известностью благодаря своим изысканиям по эпидемическим болезням.
23. «Кристаль-Палас» — Хрустальный дворец, здание в Лондоне с значительным применением железа и стекла, выстроенное по случаю Всемирной промышленной выставки 1851 года и позднее сгоревшее.
24. Ледрю-Роллен (Ledru-Rollin) Александр-Огюст (1808—1874) — политический деятель, выразитель мелкобуржуазного радикализма в эпоху революции 1848 года. После 10 мая член временного правительства, перешедший на сторону «партии порядка», «изменник», по определению Герцена. После неудачного восстания 13 июня 1849 года должен был бежать в Англию,откуда вернулся лишь в 1870 году.
25. Гюе (Hiiet) Поль (1803—1869) — живописец и график, один из главнейших представителен той школы пейзажной живописи во Франции
388


которая, допуская некоторое новаторство, оставалась чуждой реализму барбизонцев. Учился у Гро и Герена, увлекался англичанами. В 1855 году обратил на себя впимаиие картиной «Наводнение в Сен- Клу» (Лувр).
26. Сен-Мартен (Saint-Martin) Луи-Клод (1743—1803) — мистик, так называемый «неведомый философ» (le philosophe inconnu).
27. Статья Делакруа «О прекрасном» издана в «Ревю де-де-мопд» 15 июня 1857 года.
28. «Письмо о зрелищах» (Lettreada’ Alambert sur les spectacles) Жан- Жака Руссо (Rousseau) (1712—1778) — в этом сочинении Руссо признавал вредным влияние на мораль наук и художеств, выступал обличителем театра как источника порчи нравов во французском дворянском обществе XVIII века.
29. Корнелиус (Cornelius) Петер (1783—1867) — немецкий живописец, представитель школы «назарейцев». Стремился к возрождению монументальной фресковой живописи. Под влиянием изучения итальянской фресковой живописи создал ряд монументальных композиций. Его работы в большинстве своем ложно патетичны и холодны.
30. Кейзер (Keyser) Томас (1956/7—1667) — голландский портретист, современник Рембрандта, выразитель художественных вкусов раннего голландского бюргерства.
31. Варки (Varchi) Бенедетто (1502—1562/5) — итальянский писатель, историк и поэт XVI в. Главное сочинение в прозе — «Storia fioren- tina».
32. Балатье де Бражелонн (Bragellonne) — литератор, выступал в «Cabinet de lecture» 1835 года с обзором выставок Салона. Ни в одной из его пяти статей нет указаний на произведения Делакруа.
33. Фенелон (Fenelon) Франсуа де Салиньяк, маркиз де ла Мотт (1651 — 1715) — епископ Комбре, наставник наследника герцога Бургундского, автор ряда сочиненей, в том числе «Приключений Телемаха» (1699), романа из античной жизни, в котором проводится идея ограничения королевской власти.
34. «Странная вещь — живопись...» — цитата по памяти из «Мыслей» Паскаля. «Что за тщета живопись, которая вызывает восхищение сходством с вещами, оригиналами которых никто не любуется». (Quelle vanite gue la peinture, pui attire 1’admiration par la ressemblan- ce des choses, dont on n’admire par les originaux).
35. Летретр — по-французски значит предатель.
36. «Эмиль, или О воспитании» — сочинение Жан-Жака Руссо (1762). «О духе законов» — сочинение Монтескье (1748).
37. Роль Агамемнона и др.— речь идет об «Ифигении в Авлиде» Расина (1674).
389


38. 	Таленран (Talleyrand-Perigord) Шарль-Морис (1754—1838) — выдающийся дипломат. Был министром иностранных дел и дипломатом консульства, затем империи в годы господства Наполеона над всей Европой. Отличаясь блестящим талантом дипломата, он проявил необычайную ловкость карьериста и брал взятки со всех тех, кто в той или иной степени зависел от Франции; за свою многолетнюю деятельность совершил немало измен.
39. Поццо ди Борго (Pozzo di Borgo) Карл-Андрей (1764—1842) — русский дипломат, посланник в Париже после второй реставрации. Питал неискоренимую неприязнь к Наполеону и к проводимой им политике. Имя хитрого и мстительного Поццо тесно связано с жестоким белым террором. Он пользовался своим влиянием, чтобы мстить как сторонникам революции, так и сторонникам^аполеона. В 1812 году Александр I вызвал его в Петербург.
40. «Граф Ори» — опера Россини.
41. Ле-Веель (Le Veel) Арман-Жюль (1821—1905) — стульптор, ученик Рюда.Ему принадлежит конная статуя Наполеона I (1857) в Шербурге.
42. Ду (Doux) Люссиль, урожд. Фурнье,— занималась портретной и жанровой живописью. Ученица Перрена и Шаплена. Почти ежегодно выставлялась в Салоне. В церкви Сен-Пьер на Монмартре в Париже имеется алтарный образ ее работы «Св. Женевьева».
43. Татте (Tattet) Альфред — банкир, часто собиравший общество артистов и литераторов в своем Салоне.
44. Бомон (Beaumont) Адальбер — живописец и писатель по вопросам искусства.
45. Рамбюто (Rambuteau) (1781—1869) — префект Сены при июльской монархии, проводил работы по украшению Парижа.
46. Форже (Forget) Эжен — сын Жозефины Форже.
47i Тёрнер (Turner) Уильям (1775—1851) — выдающийся английский пейзажист, мастер акварельной живописи, автор множества картин, в которых проявил высокое искусство в передаче моря, света, воздуха.
48. Руссо (Rousseau) Филипп — живописец, брат главы барбизонской школы Теодора Руссо.
49. Пико (Picot) Франсуа-Эдуард (1786—1868) — живописец, продолжатель традиций академического классицизма Давида. Совместно с Фландреном украшал живописью ряд церквей.
50. Лесли (Leslie) Чарльс-Роберт (1794—1859) — английский живописец. Сюжеты для своих небольших картин заимствовал из произведений классиков английской литературы, вроде Стерна и др. Юмористически передавал жанровые сцены, не впадая в карикатурность. Был дружен с Констеблем, жизни которого посвятил инте ресный труд «Life of Constable» (1845).
390


51. Грант (Grant) Франсуа (1803—1878) — английский портретист.
52. Хент (Hunt) Вильям-Хольмант (1827—1910), Миллее (Millais) Джон- Эверет (1829—1896) — английские художники, основатели так называемой «школы прерафаэлитов». Картина «Приказ об освобождении», вы- ставленнаяв 1855 году на всемирной выставке, принадлежит Миллесу.
53. Жанмо (Janmot) Луи (1814—1892) — живописец, ученик Энгра, почти исключительно занимавшийся религиозной живописью.
54. Джулио Романо (Giulio Romano) (1492—1546) — итальянский живописец, архитектор, ученик Рафаэля, в творчестве которого ясно заметен перелом от стиля Высокого Возрождения к маньеризму.
55. Ристори (Ristori) Аделаид (1829—1906) — знаменитая итальянская трагедийная актриса. В 1855 году играла в Париже.
56. «Мирра» — итальянская трагедия Альфиери, в которой Ристори имела в Париже наибольший успех.
57. Уврие (Ouvrie) Жюстен (1806—1879) — живописец и литограф, мастер пейзажа. Ученик Абеля де Пюжаль и Шатий она.
58. Кокрель (Cockerell) Шарль-Роберт (1788—1863) — английский архитектор и археолог, известен своими раскопками на Эгине и в Аркадии.
59. Тайлор (Taylor) Исидор-Юстин-Северин (1789—1879) — офицер, писатель и художник, исследователь, археолог, рисовальщик, литограф, драматург. Был чиновпиком при Французском театре и Академии изящных искусств и пр. Автор «Voyages pittoresques et roman- tiques dans Pancienne France» (1820—1878) и многих других сочинений. Главный инспектор изящных искусств, основатель общества художников — живописцев, скульпторов, архитекторов, граверов и рисовальщиков (1844), общества музыкантов и общества драматургического искусства.
60. «Молодая девушка на кладбище» — одно из ранних произведений Делакруа (1823, Лувр), послужившее этюдом к «Резне на Хиосе».
61. Андрогин — двуполое существо.
62. Виолле-ле-Дюк (Viollet-le-Duc) Эжен-Эманюэль (1814—1879) — архитектор, историк, знаток искусств, готической архитектуры. Занимался реставрацией многих старинных зданий, преимущественно готического стиля. Главные труды: реставрации и достройки в Соборе Парижской богоматери, аббатстве Сен-Дени,Амьенском и Лионском соборах. Труды поистории архитектуры; «Энциклопедия французской архитектуры». Ему принадлежит первая французская книга о русском искусстве. На русском языке «Беседы об архитектуре», 2 тома,-1937.
63. Гитторф (Hittorf) Жак-Игнас (1792—1867) — архитектор, ученик Персье, участвовал в постройках на Елисейских полях и на площади Согласия, построил в стиле Ренессанса церковь Сен-Венсан-
391


де-Поль в Париже (1824), содействовал внедрению в современную архитектуру инженерных конструкций и выработке новых типов зданий (Северный вокзал, 1852—1864).
64. О-Бонн (Eaux-Bonnes) — курорт во Франции, в департаменте Нижних Пиренеев, в защищенной от ветров долине с мягким, устойчивым климатом.
65. Баньер-де-Люшон — курорт в Пиренеях на высоте 628 метров, в живописной Люшонской долипе, орошаемой рекой Пик. Серные ключи. В окрестностях — красивые каскады и озера, живописные виды открываются с Сюпербаньера, Сесире и Баканера.
66 Баварии — городок в Верхних Пиренеях, близ древнего цирка.
67. «Битва при Абукире» (после 1806 г., Версаль) — картина Антуана- Жана Гро (Gros) (1771—1835), ученика Давида, имевшего большое число учеников и оказавшего глубокое влияние на французскую живопись XIX в. Широта и смелость замысла, блестящая техника составляли силу Гро и приводили в восхищение Делакруа. Слабая сторона батальных картин Гро — театральная патетика.
68. Кессоны или кассеты — квадратные впадины, употребляемые в разделке потолков и сводов. Каннелюры — продольные желобки в колонне.
69. Шюлер (Schiiler) Шарль-Огюст (1804—1859) — гравер, ученик Герена и Гро.
70. Корреджо (Correggio) Антонио (1494—1534) — выдающийся живописец североитальянской школы. Его упоминаемая в тексте картина «Венера, обезоруживающая Амура» находится в Нью-Йорке.
71. Гейм (Heim) Франсуа-Жозеф (1787—1865) — живописец-портретист. Автор «Мучений св. Ипполита» в Соборе Парижской богоматери.
«Раздача наград Карлом X художникам после Салона 1824года»(Лувр), имеет значение преимущественно исторического документа, в ней изображен Делакруа.
72. Гробница маршала Морица Саксонского — имеется в виду работа Пигалля (Pigalle) Жана-Батиста (1714—1785) в церкви Сен-Тома в Страсбурге (1762—1770).
73. Сешан (Sechan) Шарль (1803—1874) — живописец-декоратор. Принимал участие в реставрационных работах в Лувре, в росписи церкви Сент-Эсташ и пр.
74. Князь Вяземский (Wiazemski) — по-видимому, имеется в виду Петр Андреевич Вяземский (1792—1878) — литератор, поэт, современник Пушкина, живший долгое время за границей.
75. Вагнер (Wagner) Рихард (1813—1883) — немецкий композитор и музыкальный писатель, принимал участие в революционном движении в Германии в 1848 году и после его разгрома должен был
392


переселиться в Швейцарию. Уже в 40-х годах Вагнер заложил основы для острой критики современного ему искусства.
76. Винтергальтер (Winterhalter) Франсуа-Ксавье (1806—1873) — живописец, пользовавшийся большой известностью при Луи-Филиппе и при Второй империи как портретист королевской семьи. Винтергальтер оставил целую галерею портретов своих современников, исполненных подчас с большим мастерством, но банальных по композиции и поверхностных по характеристике.
77. Делакруа (Delacroix) Огюст (1809—1868) — художник, посвятивший себя почти исключительно акварели, однофамилец Эжена Делакруа. Сюжетом его картин были виды Нормандии и побережья Северной Африки, а также жанровые сцены из жизни крестьян и рыбаков.
78. Эрвин (Erwin von Steinbach) (1240—1318) — немецкий архитектор и скульптор. Ему приписывают восточный фасад Страсбургского собора и планы внутреннего украшения нефа. Он умер, не закончив работы, которую выполнил по рисункам сын его Иоганн (ум. 1339). Полулегендарное имя Эрвина получило большую известность в конце XVIII и начале XIX вв., в период возросшего интереса к готике.
79. Тюро (Thurot) Жан-Франсуа (1768—1832) — философ и эллинист, занимавший в 1812 году кафедру греческого языка и философии в Коллеж-де-Франс.
80. Верне (Vernet) Эмиль-Жан-Орас (1789—1863) — баталист, отличался поверхностной ловкостью выполнения своих огромных картин, это обеспечило ему успех в высшем буржуазном обществе и при дворе; характерный представитель «золотой середины». Хвастливым прославлением французского милитаризма возбуждал шовинизм у современников.
81. Гебер (Hebert) Антуан-Огюст-Эрнест, правильнее — Эбер (1817— 1908) — живописец, ученик Давида д‘Анжера и Делароша. Один из представителей салонного направления. Писал идеализированные жанровые сцены из итальянской жизни, портреты, аллегорические и религиозные картины. Директор Французской Академии в Риме.
82. Trovatore — «Трубадур», опера Верди (1853).
83. Биссон (Bisson) Луи-Огюст, со своим братом Огюстом-Розали усовершенствовал искусство фотографии, в которое посвятил его Дагерр. Биссон получил первую медаль на выставке 1855 года.
84. «Префект проявил... любезность» — имеется в виду барон Осман (Haussman) Жорж-Эжен (1809—1891), политический деятель Второй империи. Будучи префектом Сены, он руководил грандиозными
393


работами по перестройке Парижа. Наряду с украшением и расширением центральных районов, улучшением санитарного состояния перестройка имела политической целью путем уничтожения узких, извилистых улиц предупредить возможность постройки революционерами баррикад.
85. Фрер (Frere) Теодор (1814—1888) — живописец, рисовальщик, гравер и литограф. Ездил трижды на Восток и в годы 1855—1888 выставлял в Салоне виды и бытовые сцены Каира, Константинополя и Алжира. В 1861 году сопровождал императрицу Евгению на Восток и выполнил для нее альбом акварелей.
86. Маре — район Парижа.
87. Перрье (Perrier) Шарль (1835—1860) — литератор и критик. Писал в «Артисте» («Artiste») и «Ревю контемпорен» («Revue соп- temporaine») статьи, в частности о Всемирной выставке 1855 года. Позднее атташе при посольстве в Риме.
88. Набросок для кн. Демидова и Бенуа Фульда — это эскиз «Овил: й среди скифов» (1859).
89. «Пиа»— речь идет о драме в стихах «Pia dei Tolomeo» Карло Мареп- ко (Магепсо), сыгранной в 1855 году в Париже при участии Ристори.
90. «Жидовка» (1835) — опера Галеви на слова Скриба, и «Гюстав 111 ^ или Бал-маскарад» (1833) — опера Обера на слова Скриба.
91. «Аталия» (1691) — трагедия Жана Расина (Racine) на библейскую тему.
92. Уильд (Wyld) Уильям (1806—1889) — английский художник, совместно с Бонингтоном пропагандировал во Франции акварель.
93. Сен-Виктор (Saint Victor) Поль (1825—1881) — театральный и художественный критик. В своем письме к Сен-Виктору Делакруа с восхищением говорит об этой статье критика и выражает сожаление, что большинство его статей рассеяно по газетам. Поль Сен-Виктор выступал с рядом статей в защиту Делакруа и, в частности, его росписи в Палате депутатов.
94. «Ученые женщины» (1672) и «Амфитрион» 1668) — комедии Мольера.
95. Годд (Godde) Этьен-Ипполит (1781 —1869) — главный архитектор Парижа, много занимавшийся реставрацией старых церковных зданий, под его руководством велось расширение здания ратуши.
96. Шассерио (Chasseriau) Теодор (1819—1856) — живописец, ученик Энгра, посетил Алжир, пытался сочетать классицизм Энгра и романтизм Делакруа, что ему не удавалось, почему живопись его неровна, порой эклектична.
97. Моро (Moreau) Гюстав (1826—1898) — живописец, стилизатор-неоромантик. Ученик Пико. Многим обязан Шассерио и английским прерафаэлитам. Одно из главных произведений Моро — «Эдип
394


и Сфинкс» (1864). В своем творчестве Моро уходит от действительности в область фантастики, тематику берет из легенд и мифов античности, Востока и библии. Его искусство отличается изысканной утонченностью.
98. «...Поговорить об Институте» — речь идет об освобождении вакансии члена Института со смертью Делароша (1857), куда неоднократно, но безуспешно баллотировался Делакруа.
99. «Адвокат Пателен» — комическая опера Базена (Bazin), слова Левена (Leuven) и Лангле (Lengle). Представлена 12 декабря 1856 года в Комической опере. Переработка старого фабльо об адвокате Пателене.
100. Менгс (Mengs) Антон-Рафаэль (1728—1779) — немецкий живописец и художественный критик, работал в Риме и Мадриде. Эклектик- классицист, пытавшийся соединить античную красоту форм с «экспрессией» Рафаэля. Неплохой портретист.
101. «...избрание в Академию».-— В письме 1857 года Делакруа пишет: «Уважаемый г. Дютилье, мой дорогой друг... Нет поздравлений, которые были бы мне более приятны, чем Ваши. Дело было совершено довольно откровенно, и это поднимает значение удачи, в глазах публики. Вы правы, этот успех двадцать лет тому назад доставил бы мне совсем другую радость: я имел бы счастье принести больше пользы, чем это возможно теперь в подобном положении. У меня было бы время стать профессором в Школе: именно здесь я сумел бы оказать некоторое влияние. Во всяком случае я не разделяю мнения некоторых лиц, моих друзей и посторонних, которые многократно советовали мне воздержаться. Оставаться у себя в углу — значит проявить больше самомнения, чем настоящего самосознания; в общем, я не уклоняюсь здесь от проявления должной почтительности к моим предшественникам, ибо, однажды приняв решение, я не переставал выставлять свою кандидатуру...» (Corresp., том II, стр. 157, 158).
102. Давид Тенирс (Teniers) Младший (1610—1690) — фламандский мастер, подражатель Броувера; писал сцены из крестьянского и бюргерского быта и пейзажи, любил сочетания серых, голубых, винно-красных и зеленоватых тонов.
103. Франс ван Мирис Старший (Mieris) (1635—1681) — голландский живописец, ученик Доу. Писал жанровые сцены и портреты небольшого размера. Уступая Терборху и Метсю в силе наблюдательности и жизненности образов, он сообщал своим картинам тонкость отделки частностей.
104. Ван дер Меер — Вермеер (Vermeer) Дельфтский (1632—1675) — замечательный голландский художник. Его проникнутые покоем
395


картины, рисующие быт дельфтского буржуазного патрициата, привлекают передачей света, звучными красками.
105. Веронезе (Veronese) Паоло, «Путники в Эммаусе» — речь идет о картине в Лувре.
106. Кларисса — это «Кларисса Гарлоу» (1748), роман Ричардсона.
107. Гарно (Garnaud) Антуан Мартен (1796—1861) — архитектор. Главные произведения: церковь в Деказвиле, надгробие Луи Бонапарта в Париже, надгробие семьи Герикарт в Тюри и надгробие
скульптору Прадье в Пер-Лашез.
108. Нет ничего в уме, чего не было бы раньше в чувствах.
109. Куазво (Coysevox) Антуан (1640—1720) — скульптор, главный представитель классицизма времен Людовика XIV. В его произведениях черты реализма сочетаются с патетикой, типичной для барокко. Его главное произведение — надгробный памятник Мазарини (1689— 1693). Постоянный соратник Лебрена в его декоративных работах.
110. Кусту (Coustou) Гийом (1677—1746) — крупнейший представитель скульптуры XVIII в., ученик Куазво. Его шедевр «Укротители коней» в Париже, у входа в Елисейские поля. Почти всегда работал вместе с братом Никола Кусту (1658—1733).
111. Прюдон (Prud’hon) Пьер-Поль (1758—1823) — наряду с Давидом главный представитель классицизма в живописи конца XVIII — начала XIX в.; многими своими чертами провозвестник романтизма. Делакруа испытывал к нему особый интерес, о чем говорит его статья в «Ревю де-де-Монд» («Revue de deux Mondes)» , 1 ноября
1846 года.
112. История Тьера — имеется в виду «История Французской революции» (1789 года до 18 брюмера). Париж, 1823—1827. «История консульства и Империи». Париж, 1845—1869,— написаны в либеральнобуржуазном духе, с тенденцией прославления Наполеона.
ИЗ. Пилон (Pilon) Жермен (1535—1590) — знаменитый скульптор французского Возрождения. Классические образы сохраняют у него оттенок подчеркнутой экспрессивности, связанной с готическими традициями. Наиболее значительное произведение Пилона — рельефы гробницы Генриха II и Екатерины Медичи (1563—1570), церкви Сен-Дени близ Парижа.
114. Вовнарг (\таиуёпа^иеБ) Люк-Клапье (1715—1747) — моралист, автор собрания афоризмов «Reflexions et Maximes». Благодаря этому сочинению он занял место рядом с Монтенем, Лабрюйером и Паскалем. В своих размышлениях он исходит из примата чувства над разумом, как источника добродетели.
115. Денуйэ (Boucher Desnoyers) Огюст-Гаспар (1779—1857) — гравер, ученик Летьера. Делал гравюры с Рафаэля, Пуссена, Энгра и др.
396


116. Фромантен (ЕготепПп)Эжен (1820—1876) — живописец, романист, художественный критик. Живописная тематика Фромантена — Восток. Стремился к правдивой передаче типов и общего колорита пустыни. Из его литературных работ выделяется психологический роман «Доминик» (1863). Автор книги «Старые мастера» (1875) — об искусстве Голландии и Фландрии, содержащей яркие характеристики мастерства Рубенса, Рембрандта и других живописцев.
117. Мюссе (Musset) Поль-Эдмонд (1804—1880) — старший брат поэта Альфреда Мюссе, талантливый, но мало оригинальный писатель, автор нескольких исторических сочинений, описаний путешествий и театральных пьес, многих романов и повестей. Обратил на себя внимание романом «Он и она» (1859).
118. Ларошфуко (La Rochefoucauld) Франсуа (1613—1680) — знаменитый писатель, автор книги размышлений и сентенций «Maximes» (1665), проницательно разоблачающей всеобщее лицемерие и эгоизм.
119. Площадь Станислава в Нанси — построена в 1753—1755 годах Эмманюелем Гере де Корни (Неге de Corny) (1705—1763).
120. Гробница жены Рене II Филиппы ван Гельдерн, умершей в 1547 году, в церкви Кордельеров в Нанси — работа лотарингского скульптора Лижье Ришье (Ligier Richier) (1500—1567).
121. Вассе (Vasse) Луи-Клод (1716—1772) — скульптор, ученик Пюже и Бушардона.
122. «... гробница принадлежит резцу какого-нибудь итальянца» — эта гробница приписывается Ламберу-Сигисберу Адаму (Adam) (1700— 1759).
123. «... видел свою картину...» — имеется в виду «Битва при Нанси» (1834) в музее в Нанси.
124. Лефевр (Lefebvre) Жюль-Жозеф (1836—1912) — художник салон, ного направления, писал портреты и картины на исторические, мифологические и аллегорические сюжеты.
125. Перен (Perin) Альфопс-Анри (1798—1847) — живописец и скульптор, ученик Герена, занимавшийся главным образом религиозной, исторической и архитектурной живописью. Друг Делакруа.
126. Массильон (Massillon) Жан-Батист (1663—1742) — проповедник, член Французской Академии. Обладал литературным дарованием и пользовался большой популярностью.
127. Сведенборг (Swedenborg) Эмманюэль (1688—1772) — шведский мыслитель-мистик.
128. Эмерсон (Emerson) Роф-Уолдо (1803—1882) — американский критик и поэт.
129. Гатто (Gatteaux) Жак-Эдуард (1788—1881) — скульптор, гравер медалей.
397


130. «В. Бюргер» — псевдоним Теофиля Торе (Thore), выдающегося критика, горячего поборника реализма, автора «Салонов» 1845, 1846, 1847 гг., «Музеев Голландии» (1858—1860).
131. «Аполлон и Марсий» — имеется в виду картина Перуджино в Лувре.
132. Отран (Autran) Жозеф (1813—1877) — писатель, член Академии, стал известен в 1832 году своей одой к Ламартину, затем издал несколько сборников стихов. Его поэма «Милиана» посвящена французским походам в Африке.
133. Берни (de Bernis) Франсуа-Иоахим-Пьер (1715—1794) — поэт и политический деятель, кардинал при дворе Людовика XV. Пользовался покровительством маркизы Помпадур. Был послом в Венеции, вел переговоры о тайном союзе с Австрией.
134. «Вы забываете, милостивые государи...» — черновик докладной записки муниципальному совету о панораме «Взятие Малахова кургана» художника Ланглуа.
135. Нантейль (Nanteuil) Селестен-Франсуа, собственно Лебеф (1813— 1873) — живописец, гравер и литограф, ученик Ланглуа и Энгра. Один из выдающихся книжных иллюстраторов романтического направления. Гравировал Делакруа, Мейсонье и др. Иллюстрировал первые издания В. Гюго, А. Дюма, П.-Э. Мюссе и др. Прообразом к его виньеткам и титульным листам служила орнаментика средневековой скульптуры.
136. Мажанди (Magendie) Франсуа (1783—1855) — знаменитый физиолог, академик, один из создателей экспериментального метода в физиологии, стремившийся соединять свои физиологические, анатомические и микроскопические изыскания с вопросами медицинской практики. Работы Мажанди касаются разделов физиологии.
137. Бароччи (Barocci, или Baroccio) Федериго (1528—1612) — живописец раннего барокко. Главные произведения «Введение во храм», Рим, Кьеза Иуова и «Мадонна дель Пополо», Уффици. Известен также как гравер, применивший новую технику передачи полутонов пунктиром.
138. Тэн (Taine) Ипполит (1823—1893) — историк, философ, искусствовед, литературовед и публицист. Первой крупной работой Тэна была книга «Французские философы XIX века» (1857). По своим философским взглядам Тэп был последователем позитивизма. Исследования Тэна по истории искусства и литературы исходят из этих предпосылок.
139. Г-жа Монтихо (Montijo) — родственница императрицы Евгении, жены Наполеона III. Малахов — маршал Пелисье герцог Малахов.
140. Сен-Симон (Saint-Simon de Roubroy) Луи (1675—1755) — историк, автор мемуаров, в которых он рисует жизнь Версаля, преимущест-
398


венно интриги дворцового быта и реже народные бедствия. Зарисовки его красочны и глубоки, язык богат и остроумен. Опечатанные правительством после его смерти мемуары появились полностью лишь в 1829—1831 гг.
141. «Джеи Эйр» (1847) — роман английской писательницы Шарлотты Бронте (Bronte), известной под псевдонимом Кэрер-Бэлл (Currer- Bell) (1816—1855), одной из талантливейших представительниц школы Теккерея. Ее произведения носят печать реализма, яркости и силы в обрисовке характеров, пренебрежения ко всякой условности.
142. Сольферино — местечко в Италии близ Мантуи, где французские войска одержали победу над австрийцами.
143. «Загробные воспоминания» (Memoires d’outre-tombe, 6 томов, 1848) — сочинение Франсуа Рене Шатобриана (Chateaubriand) (1768—1848), главного представителя реакционного романтизма.
144. Бейль (Bayle) Пьер (1647—1706) — философ, предшественник французских материалистов XVIII века; проповедовал веротерпимость и освобождение морали от религии. Главный труд — «Исторический и критический словарь» (1695—1697) («Dictionnaire historique et critique)».
145. «Жизнь Шарле» — речь идет о монографии об этом художнике де л а Комба (de la Combe).
146. Реализм — Делакруа отождествлял понятие «реализм» с тем, что , в наше время понимается под словом «натурализм».
147. Ламеннэ (Lamennais) Фелисите (1782—1854) — писатель, богослов, аббат, идеолог католического либерализма.
148. Монье (Monnier) Анри (1805—1887) — рисовальщик, карикатурист, писатель-юморист. Иллюстратор Бальзака.
149. Кондильяк (Condillac) Этьен-Бонно де (1715—1780) — философ, пытался проследить генезис человеческих знаний, однако остался в рамках сенсуализма и ограничился сведением рационального момента к ощущениям, прежде всего к осязапию.
150. Гессе (Hesse) Никола-Огюст (1795—1869) — исторический живописец, ученик своего брата Анри-Жозефа и Гро. Для сгоревшей в 1871 году Парижской ратуши им подготовлены были эскизы витражей. Выставлялся в Салоне.
151. «... сохранить этот прекрасный фонтан...» — имеется в виду так называемый фонтан Медичи в парке Люксембург.
152. Форстер (Forster) Франсуа (1790—1872) — гравер, ученик Ланглуа, член Академии с 1844 года. Гравировал картины современных художников.
153. Фукье-Тенвиль (Fouquiet de Tinville) (1746—1795) — прокурор революционного трибунала.


4
«Авантюристы или кораблекрушение», мелодрама Шандсзона и D3pof 33. «Агамемнон» Рубенса, 305.
«Агония Христа», эскиз Декана, 356.
«Адам и Ева» Дюрера, 194.
«Адам Чарторыйский», портрет Делароша, 415.
«Адвокат Пателен», комическая опера Базена, 215 (II), прим. 99 (II). «Адвокаты без процесса», комедия Этьена, 66.
«Аделаида» Бетховена, 214.
«Адольф» Бенжамена Констана, 247, 250.
«Аллея», картина Руссо, 162.
«Амфитрион», комедия Мольера, 204 (II), прим. 94 (II).
«Андорская волшебница», комическая опера Галеви 198.
«Андромеда» Рубенса, 355 (И).
«Апж Питу», роман Дюма, 319 (II).
«Анжелика, освобожденная Рожером», картина Энгра, 9 (II).
«Св. Анна» Ризенера, 172.
«Антони», пьеса Дюма, 388.
«Антоний и Клеопатра» Шекспира, 352 (II), 372 (II).
«Апельсин», гравюра Дебюкура, 95.
«Аполлон и Марсий», картина Перуджино, 299 (II), прим. 131 (II).
«Арзас и Йемена» Монтескье, 221.
«Армида», опера Россини, 181 (II).
«Армида и Ринальдо», опера Люлли, 231.
«Аталия», драма Расина, 198, 193 (II), прим. 91 (II).
«Айвенго», роман Вальтера Скотта, 348.
«Бакалавр из Саламанки» Лесажа, 33 (II).
«Бальзамо», роман Дюма, 322, 326, 72 (II), прим. 181.
«Баррикада» Мейсонье, 192, прим. 135.
«Бегство Лота», картина Декана, 356.
«Св. Бенедикт» Рубенса, 259.
400


«Битва» Пинелли, 53.
«Битва при Абукире», картина Гро, 146 (II), прим. 67 (II).
«Битва при Иври» Рубенса, 175.
«Битва при Эйлау», картина Гро, 206.
«Бичевание», картина Рубенса в церкви св. Павла, 271, 351.
«Благовещение», картина Жалабера, 383, прим. 209.
«Богоматерь» Мурильо, 96.
«Богоматерь и св. Антоний», картина Рубенса, 271.
«Божественная комедия» Данте, 4, 52, 421, 55 (II), прим. 44.
«Борцы», картина Курбе, 347.
«Босвель», драма Эмпи, 58, 67.
«Брак поневоле», пьеса Мольера, 290 (II).
«Британник», трагедия Расина, 383, 94 (II), 98 (II), 382 (II), прим. 210.
«Венера, обезоруживающая Амура» Корреджо, прим. 70 (II), 155 (II).
«Св. Вероника», картина Рубенса, 259.
«Вест», портрет Лоуренса, 147 (II)."
«Весталка», лирическая трагедия Спонтини, 12 (II), 30 (II), 38 (II), 39 (II), прим. 233.
«Вечный жид», опера Галеви, 311, прим. 182.
«Вид Венеции», картина Зиема, 383, прим. 208.
«Видение Иезекииля», картина Рафаэля, 285.
«Визиты», гравюра Дебюкура, 95.
«Вильгельм Телль», драма Шиллера, 419, 421.
«Вильгельм Телль», опера Россини, 419, 422, 28 (II), прим. 222.
«Виновная мать», драма Бомарше, 354, 58 (II).
«Внутренний вид церкви капуцинов», картина Гране, 187.
«Внутренний вид мастерской итальянского горшечника», картина Декана, 355. «Возвращение на родину Марка Секста», картина Герена, 21, прим. 18. «Волшебная флейта», опера Моцарта, 193, 195, 231, 232, 260, 341, 10 (II). «Воскресение», картина Карраччи, 206.
«Въезд Александра в Вавилон», картина Лебрена, 8 (II), прим. 5 (II).
«Генрих IV», трагедия Шекспира, 372 (II).
«Геракл», трагедия Кальдерона, 306 (И) 307 (II)
«Героическая симфония» Бетховена, 199, 9 (II).
«Гец фон Берлихинген», драма Гёте, 31.
«Гнев Ахилла», картина Давида, 305.
«Граф Монте-Кристо», роман Дюма, 139, 148, 154.
«Граф Ори», опера Россини, 105 (II), прим. 40 (II).
«Гробница де Брезе» Гужона, 217, 223 (И), 253 (II), прим. 153.
«Гробница маршала Саксонского» Пигалля, 58 (II), 242 (II), 345 (II), прим. 72 (II).
26 Заказ № 736
401


«Св. Губерт», гравюра Дюрера, 194.
«Гугеноты», опера Мейербера, 144, 422.
«Гюстав III, или Бал-маскарад», опера Обера, 190 (II), прим. 90 (II).
«Гяур», поэма Байрона, 56, 57.
«Давид, бегущий от преследования Саула», картина Декана, 356.
«Давид Копперфильд», роман Диккенса, 274 (II).
«Давильня», пьеса Жорж Санд, 413.
«Дафнис и Хлоя» Лонга, 17.
«Св. Дева», картина Рубенса, 258.
«Дезертир», пьеса Седена, 120.
«Дерущиеся лошади», литография Жерико, 308.
«Джен Эйр», роман Шарлотты Бронте, 324, прим. 141 (II).
«Дон-Жуан», опера Моцарта, 12, 25, 142, 147, 10 (II), 139 (II), 141 (II). «Дон-Кихот» Сервантеса, 404.
«Дубровский», повесть Пушкина, 403, прим. 212.
«Души чистилища», картина Рубенса, 271, 272.
«Еврейские мелодии» Байрона, 262.
«Желание», скульптура Клезенже, 227.
«Жена разбойника», картина Шнеца, 38, прим. 31.
«Жидовка», опера Галеви, 190 (II), прим. 315.
«Жизнь Ахилла», шпалеры Рубенса, 297 — 299, 308, 47 (II), 246 (И), 265(11), прим. 176.
«Жиль Блаз», роман Лесажа, 114, 404, 188 (II), 314 (II).
«Зимний пейзаж» картина Остаде, 8.
«Золушка», опера Россини, 407, 412.
«Идоменей», опера Паера, 193, прим. 137.
«Св. Иероним», картина Торриджани, 98.
«Иисус Навин, останавливающий солнце», акварель Декана, 350.
«Илиада» Гомера, 219 (II), 260 (II), 266 (II), 323 (II).
«Император верхом на лошади», литография Шарле, 375 (II).
«Иов», рисунок Декана, 355.
«Иона, сброшенный с корабля», эскиз Рубенса, 278 (II).
«Иосиф», опера Мегюля, 46, прим. 37.
«История моей жизни» Жорж Санд, 128 (II).
«Итальянка в Алжире», опера Россини, 38, 183, 305 (II).
«Ифигения в Авлиде», лирическая трагедия Глюка, 237, 183 (II).
«Ифигения в Авлиде», трагедия Расина, 311, 98 (II), прим. 37 (II).
402


«Каирские мятежники», картина Жироде, 40.
«Калеб Вилльямс», роман Годвина, 38, 48, прим. 30. «Капитанская дочка», повесть Пушкина, 33 (II), 35 (II). «Кермесса», картина Рубенса, 327.
«Кладбище», картина Рейсдаля, 285.
«Кларисса Гарлоу», роман Ричардсона, 242 (II), прим. 106 (II). «Консуэло», роман Жорж Санд, 335 (II).
«Коринна», роман г-жи де Сталь, 4, прим. 3.
«Кориолан» Бетховена, 229.
«Крестьяне», роман Бальзака, 319 (II).
«Крещение», картина Коро, 154.
«Крещение», картина Рубенса, 324 (II).
«Купальщица», картина Курбе, 393.
«Св. Лев», картина Рубенса, 258, 275.
«Леонид в Фермопилах», картина Давида, 174, прим. 118. «Леонора», опера Бетховена, 234.
«Лукреция Борджиа», опера Доницетти, 412, 418, 423, прим. 213. «Лукреция и Тарквиний», картина Тициана, 146. «Люксембургский дворец», 2, 7, 24, 32, 40, 127, 144, 152.
«Лючия ди Ламмермур», опера Беллини, 423, прим. 225.
«Мадонна с покрывалом», картина Рафаэля, 146, 150, 152. «Макбет», драма Шекспира, 382 (II).
«Макбет», картина Фильдинга, 57.
«Мария Стюарт», опера Нидермайера, 135.
«Маркиза Пескара», портрет Тициана, 36.
«Св. Мартин», картина Ван-Дейка, 137.
«Марш на коронование» Керубини, 9 (II).
«Мельник из Анжибо», роман Жорж Санд, 121, прим. 67. «Мельница в Ноане» Шопена, 201.
«Менуэт» Шарле, 375 (II), 376 (II).
«Месса по Людовике XVI» Керубини, 157.
«Метаморфозы» Овидия, 109 (II), 313 (II), 335 (II).
«Мещане», роман Бальзака, 342 (II).
«Мизантроп», комедия Мольера, 73, 266 (II).
«Милосердие», картина Андреа дель Сарто, 15.
«Мирра», трагедия Алфиери, 135 (II), 141 (II), прим. 56 (II). «Мистический брак св. Екатерины», картина Рубенсаг 258. «Моисей», опера Россини, 33, 68.
«Молодой человек за завтраком», картина Мейсонье, 379.
«Монах», роман Левиса, 115, прим. 66.
26*
403


«Мопра», роман Жорж Санд, 413.
«Мученичество св. Петра» Рубенса в Кельне, 351.
«Навуходоносор», опера Верди, 157.
«Нанон де Лартиг», роман Дюма, 119 (II).
«Натюрморт с фруктами» Шардена, 230.
«Наяды», картина Рубенса, 175.
«Несение креста», картина Рубенса, 257, 275.
«Норма», опера Беллини, 135, 418, 102 (II).
«Оберман», роман Сенанкура, 111, 242 (II), 246 (II), 265 (II), црим. 64. «Оберон», опера Вебера, 303, прим. 179.
«Обет Людовика XIII», картина Энгра, 9 (II).
«Ожерелье королевы», роман Дюма, 319 (II).
«Озеро», стихотворение Ламартина, 201.
«Орлеанская девственница» Вольтера, 383 (II).
«Орфей», опера Глюка, 351 (II), 361 (II), 363 (II).
«Освобождение Петра из темницы», картина Энгра, 69. «Освобожденный Иерусалим» Тассо, 348 (II).
«Отелло», опера Россини, 134, 157.
«Отелло», трагедия Шекспира, 135 (II).
«Отец семейства» Дидро, 240.
«Охота на гиппопотама» Рубенса, 132, 151.
«Охота на львов» Рубенса, гравировал Сутман, 132.
«Пангипокризиада», поэма Лемерсье, 39, 40, 44, прим. 32.
«Пармский монастырь» Стендаля, 239.
«Пасторальная симфония» Бетховена, 195.
«Пастухи», картина Рубенса, 216.
«Песнь о Фуальдесе» Каталана, 34 (II), прим. 21 (II).
«Св. Петр», картина Рубенса, 278 (И).
«Пиа де Толомеи» Карло Маренко, 190 (II), прим. 89 (11). «Племянник Рамо» Дидро, 140.
«Плот Медузы», картина Жерико, 37, 43, 272, 396, прим. 108. «Погребение в Орнане», картина Курбе, 143 (II).
«Поклонение волхвов», картина Рубенса, 258.
«Положение во гроб», картина Бароччи, 315.
«Положение во гроб», картина Тициана, 8 (II), 114 (II).
«Полонез» Шопена, 114 (И).
«Потоп», картина Жироде, 32, прим. 23.
«Похищение дочерей Левкиппа», гравюра по Рубенсу, 176. ««Преображение», картина Иорданса, 278 (II).
404


«Пригвождение ко кресту» Рубенса в Антверпене, 272, 273, 396, 411.
«Приказ об освобождении», картина Миллеса, 129 (II), прим. 52 (II). «Приключение Телемаха» Фенелона, 78 (II), прим. 33 (II).
«Причудница», опера Вебера, 9 (II).
«Прободение копьем» Рубенса, 271.
«Провинциал в Париже», роман Бальзака, 72 (II).
«Прометей на скале» Вимона, 128.
«Пророк», опера Мейербера, 202, 203, 422, прим. 150.
«Пряха», картина Курбе, 347.
«Пьер-Португалец», трагедия Арно, 66.
«Пьета», скульптура Клезенже, 227.
«Пуритане Шотландии», опера Беллини, 149, прим. 101.
«Путники в Эммаусе» Веронезе, 240 (II), прим. 105 (II).
«Развратный священник», гравюра, 194.
«Размышления» Ламартина, 233.
«Распятие» Прео, 144, прим. 90.
«Распятие» Рубенса, 258, 271.
«Распятие Петра» Рубенса, 269, прим. 166.
«Рафаэль» Ламартина, 233.
«Реквием» Моцарта, 12 (II).
«Рене», повесть Шатобриана, 39, прим. 33.
«Республика», картина Дюбюфа, 190, 192.
«Робер Брюс», опера Россини, 130.
«Роберт-Дьявол», опера Мейербера, 419, 421, прим. 223.
«Родольф» Бетховена, 145.
«Ромео и Джульетта» Шекспира, 348 (II).
«Ромео ц Джульетта», опера Цингарелли, 13, 134.
«Св. Рох», эскизы Рубенса, 269.
«Сабинянки», картина Давида, 251 (II), 289 (II).
«Самаритянин на постоялом дворе», картина Декана, 355.
«Самсон, вращающий жернова», картина Декана, 153, прим. 104 «Свадьба Фигаро», опера Моцарта, И, 12, 189 (II), прим. 12.
«Св. семейство», картина Рафаэля, 15, 21.
«Св. семейство» Рубенса, 271.
«Севильский цирюльник», комедия Бомарше, 52, 61.
«Севильский цирюльник», опера Россини, 345, 213 (II),
«Семирамида», опера Россини, 345, 346,348, 351, 413, 91 (II), 95 (II), прим. 190. «Симфония F-dim> Бетховена, 237.
«Слава», картина Рубенса, 258.
«Смерть, Слава, Отечество, Справедливость», декоративное панно Жерара, 127
405


«Снятие со креста» Рубенса, 53 (II).
«Сорока-воровка», опера Россини, 188, 141 (II), прим. 128.
«Страсти», сюита гравюр на дереве Дюрера, 207.
«Стратоника», картина Энгра, 348, 9 (II), прим. 192.
«Страшный суд», фреска Микеланджело в Сикстинской капелле, 92 (II). «Суд Париса» Рафаэля, 152, прим. 102.
«Сусанна», картина Веронезе, 278, 279, прим. 174.
«Сусанна», картина Иорданса, 162.
«Танкред», опера Россини, 9, 40, прим. И.
«Тайна», опера Солиэ, 87 (II).
«Тайный брак», комическая опера Чимарозы, 148, 157, 235.
«Терновый венец», картина Тициана, 8 (II), прим. 231.
«Товий, исцеленный своим сыном», картина Рембрандта, 258, 249 (II). «Трапеза у Симона», гравюра Маркантонио Раймонди, 408.
«Три месяца на Синае» Дюма, 362 (II).
«Три мушкетера», роман Дюма, 166.
«Троица» Рубенса, 271.
«Трубадур», опера Верди, 175 (II), прим. 307.
«Турецкий марш» Бетховена, 15 (II).
«Тьер», портрет Делароша, 215 (II).
«Улисс», трагедия Понсара, 13 (II), прим. 324.
«Умирающий моряк», статуя Аллье, 47, прим. 39.
«Урсула Мируэ» Бальзака, 362 (II), 363 (II).
«Успение», картина Рубенса, 258, 275.
«Ученые женщины», комедия Мольера, 73, 204 (II) прим. 319.
«Фаталист», глава из «Героя нашего времени» Лермонтова, 403, прим. 212. «Фауст», гравюры П. Корнелиуса, 29, 35.
«Федра», трагедия Расина, 298 (II).
«Фиделио», опера Бетховена, 230.
«Св. Франциск», картина Рубенса, 257, 259, 271.
«Франциск I», портрет Тициана, 35.
«Фрейшюц», опера Вебера, 193, 214, 264.
«Христос», картина Буассара, 169.
«Христос, восседающий на коленях вечного отца», картина Рубенса, 257. «Христос в претории», рисунок Декана, 350.
«Христос и разбойники», картина Ван-Дейка, 268, 271. «Христос-отмститель», картина Рубенса, 258.
«Христос перед Пилатом», картина Хонтхорста, 216.
406


«Христос, поражающий мир», картина Рубенса, 257, 275. «Цинна», трагедия Корнеля, 327, 372, 307 (II).
«Чайльд-Гарольд» Байрона, 60.
«Человеческая комедия» Бальзака, 73 (II).
«Чертова лужа», повесть Жорж Санд, 161.
«Чудесный улов», картина Декана, 350.
«Чудесный улов», картина Рубенса, 268, прим. 167.
«Школа буржуа», комедия Далленваля, 104 (II).
«Школа мужей», комедия Мольера, 383.
«Элексир любви», опера Доницетти, 183.
«Эжени Гранде», роман Бальзака, 75 (II).
«Эмиль, или О воспитании», роман Руссо, 89 (II), прим. 36 (П).
«Юлий Цезарь», драма Шекспира, 307 (И).
«Св. Юстин» Рубенс!, 141, 343
«Ярмарка тщеславия», роман Теккерея, 191.


«Абидосская невеста», 206, 208, 334.
«Агапантус», 194.
«Адам и Ева», картина, 164.
«Айвенго», 22.
«Айвенго и Ревекка», картина, 323 (II).
«Алжирская женщина с борзой собакой», картина, 95 (II).
«Алжирские женщины», картина, 131, 137, 155, 157, 167, 185, прим. 108. «Аллегория славы», набросок, 169.
«Андромеда», картина, 292, 320, 334, 338, 340, 40 (II), 355 (II).
«Анжелика и Медор», 359 (II).
«Аполлон побеждает пифонского зверя», плафон галереи Аполлона в Лувре, 339. «Араб, карабкающийся на скалы, чтобы выследить льва», набросок, 215.
«Араб и ребенок на лошади», 43 (II).
«Араб на корточках», 228, 283.
«Араб на коне, спускающийся с гор», набросок, 208.
«Араб подстерегающий льва», картина, 42 (II).
«Араб, раненный в руку, и его конь», картина, 323 (II).
«Араб, седлающий лошадей», картина, 203 (II).
«Арабские комедианты», 145, 1 .
«Арабские скачки», картина, 131, 133, 138.
«Арабский базар», акварель, 116.
«Арабский всадник», картина, 43 (II).
«Арапчонок, сидящий возле лошади», картина, 19 (II).
«Арабы, играющие в шахматы», 171, 196.
«Арабы из Орана», 168.
«Арабы с лошадьми», 2 рисунка, 50.
«Арабы у костра», 359 (II).
«Ариадна», набросок, 207, 338.
«Аристотель описывает животных, которых ему присылает Александр», декоративная живопись библиотеки дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 308. «Атилла, попирающий Италию», декоративная роспись библиотеки дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 172.
408


«Берег моря в Танжере», 204 (II), 205 (II).
«Берег озера», акварель, 378 (II).
«Берлихинген, пишущий воспоминания», картина, 196.
«Берлихинген у цыган», картина, 116, 383.
«Бесноватые в Танжере», 187 (II).
«Бесстыжая женщина», картина, 233.
«Битва», акварель, 187 (II).
«Битва Гассана с Гяуром», картина, 57.
«Битва льва с тигром», картина, 38 (II), 95 (II), 97 (II).
«Брюйа», портрет, 335, 348, 352.
«Буасси д’Англа», картина, 283.
«Ваза с цветами», 194.
«Венера», 319.
«Вид Дьеппа», 325 (II).
«Вид Танкарвиля», акварель, 378 (II).
«Воспитание св. девы», картина, 387—390, 393, 399.
«Вступление крестоносцев в Иерусалим», картина, 125 (II), 127 (II).
«Гамлет», картина, 184, 196, 137 (II), 188 (II), литография, 183 (II).
«Гамлет с поверженным Полонием», картина, 16 (II), 95 (11), 97(11), 129 (II), 191 (II).
«Гезиод и Муза», декоративная живопись библиотеки дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 308, 318, 319.
«Георгий Победоносец», картина, 38 (II).
«Геркулес и Диомед», картина, 415.
«Геркулес, связывающий Антея», картина, 317, 319, 7 (II).
«Геркулес, связывающий Нерея», картина, 310.
«Гортензия», картина 189, 190, 194.
«Граф Палациано», картина, 137, 56 (II).
«Грек верхом на коне», картина, 183 (II), 188 (II), реплика, 191 (II).
«Гяур на морском берегу», набросок, 207, 215.
«Даниил во рву львином», рисунок, 207, 290, 291, 335.
«Два араба» (один из них стоит), 384, 326 (II).
«Дездемона в своей комнате», картина, 334, 335.
«Дездемона у ног своего отца», ряд произведений на эту тему, 176, 196, 208, 335, 345.
«Демосфен обращается с речью к морским волнам», декоративная живопись библиотеки дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 308.
«Дерущиеся лошади в конюшне», картина, 296 (II), 358 (II), этюд, 196 (II). «Дети», четыре фрески гризайлью для церкви Сен-Сюльпис, 206 (II).
409


«Джен Шор», акварель и литография, 34, 36, 38, 44, 45, прим. 26. «Джульетта на ложе», картина, 116.
«Дон-Кихот в своей библиотеке», картина, 39, 49, 43, 45, 47, 55.
«Евреи из Мекнеза», картина, 116, 166.
«Еврейки из Мекнеза», эскиз, 116.
«Еврейская свадьба в Марокко», 232.
«Еврейские музыканты из Модагора», 165.
«Елизавета Сальтер», портрет, 42.
«Женщина в постели», этюд, 259.
«Женщина, моющая ноги», картина, 167.
«Женщина с гребнем», картина, 233.
«Женщина у реки», картина, 176.
«Женщины у фонтана», картина, 42 (II).
«Жизнь Геркулеса», эскизы, 306, 308 (II).
«Заходящее солнце», рисунок пером, 116.
«Иоанн Креститель и Иродиада», картина, 215 (II), 269 (II).
«Каид, пробующий молоко», рисунок, 116.
«Карл IX», рисунок, 45.
«Кентавр и Ахилл», картина, 323 (II).
«К л ел ия», гравюра, 94 (II).
«Клеопатра», картина, 155, 167, 229, прим. 106.
«Клоринда» — см. «Олинда и Софрония».
«Кораблекрушение», картина, 163, 417.
«Кордегардия», картина, 171.
«Корзина плодов», 188.
«Кошки», этюд, 283.
«Купальщица, повернутая спиной», картина, 206, 229. «Купальщицы», картина, 16 (II), 18 (II), 24 (II), 60 (II).
«Кухня в Мекнезе», эскиз, 116.
«Ладья Данте», картина, 21, 161, 165, 188, 421, 188 (II). «Ламермурская невеста», рисунок, 124.
«Лара», 171.
«Лев», 229, 384, 417, 384 (II).
«Лев», пастель, 129.
«Лев в горах», картина, 292.
«Лев и охотник в засаде», картина, 323 (II).
410


ч<Лев с убитым охотником», картина, 155, 157, 161, 186.
«Леди Макбет», 208.
«Лежащая женщина», 259.
«Лелия», картина, 172, 176.
«Ликург вопрошает Пифию», декоративная живопись библиотеки дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 308.
«Лошади, выходящие из моря», картина, 334, 323 (II), 358 (II).
«Люди, отдыхающие после бани», 116.
«Мавританские бани», этюд, 116.
«Магдалина в пустыне», картина, 149.
«Маргарита», литография, 183 (II).
«Марино Фалиеро», 191 (II).
«Марокканец верхом», гризайль, 95 (II), 97 (II), 191 (II).
«Марокканские войска в горах», 323 (II).
«Марокканский император», 191 (II).
«Медея», ряд картин, 33, 172, 319, 192 (II), 201 (II), 303 (II).
«Мельмот или внутренний вид доминиканского монастыря», картина, 39, прим. 34.
«Мертвая женщина», этюд. 36.
«Микеланджело в своей мастерской», 214, 251, 252, 335.
«Мильтон, окруженный заботами своих дочерей», картина, 12.
«Мир, предающий оружие сожжению», из цикла «Жизнь Марии Медичи», эскиз с Рубенса, 174, 228.
«Мирабо», эскиз, 325 (II).
«Молодая девушка на кладбище», картина, 137 (И), прим. 60 (II).
«Морские нимфы», неосуществленный проект картины для галереи Аполлона, 239, 290, 291.
«Негр из Томбукту», акварель, 116.
«Несение креста», 130, 142, 278, 384.
«Нищий под дождем», рисунок, 124.
«Овидий у варваров», декоративная живопись библиотеки дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 308, 417.
«Одалиска», ряд картин, 155, 196, 97 (II), 99 (II).
«Олинда и Софрония», картина, 417, 16 (II), 19 (II), 21 (II), 182 (II), 191 (II), прим. 237.
«Опушка леса в Вальмоне», акварель, 378 (II).
«Орфей, приносящий культуру Греции», декоративная роспись, 139, 142, 150,154. «Осужденные в Венеции», 32.
«Отелло», ряд произведений, 152, 156, 323 (II).
411


♦Охота на львов», картина, 7 (II), 9 (II), 55 (II), 90 (II), 106 (II), ИЗ (П)г 115 (II), 137 (II), 188 (И), 191 (II), 310 (II).
«Охотник на львов», картина, 252.
«Охотники, выслеживающие льва», картина, 16 (II), прим. 11 (II).
«Пандора», 230.
«Паша из Лараха», эскиз, 116.
«Пейзаж с фигурами греков», 214 (II).
«Пифон», эскиз к плафону галереи Аполлона в Лувре, 239, 288, 292, 295. «Поверженный св. Себастьян и св. жены», 159, 171, 232, 335, 341, вариант 90 (П)^ «Положение во гроб», ряд произведений, 138, 140, 143, 148,149, 161, 165,170,196, 254, 334, 380, 412, 91 (II), 196 (II), 315 (II), 323 (II).
«Портрет с рукой», копия с картины Рафаэля, 316.
«Похищение Вейслингена», литография, 116, 383, 392.
«Похищение Ревекки Буагельбером», картина, 196 (II).
«Причесывающаяся женщина», 163, 214, 250.
«Пруд в Луру», этюд, 230.
«Путники в Эммаусе», картина, 334, 346.
«Раненый араб, слезающий с лошади», 187 (II).
«Распятие Христа», картина 335.
«Ребенок», копия с картины Рафаэля, 316.
«Резня на Хиосе», картина, 18, 24, 29 (II), 43 (II).
«Ринальдо и Армида», картина, 370.
«Ромео», картина, 188.
«Сад в Мекнезе», акварель, 116.
«Самаритянин», набросок, 208, 301.
«Самсон и Далила», эскиз, 208, 247, 383, 417.
«Сатир в сетях», эскиз, 414.
«Свобода ведет народ», 181.
«Своенравная женщина и Марфиза», картина, 116.
«Сенека, открывающий себе вены», декоративная живопись в библиотеке дворца* Бурбонов (ныне Палата депутатов), 155.
«Серая лошадь, опрокинутая львицей», картина, 283.
«Сивилла с золотой ветвью», картина, 149.
«Скорбящая богоматерь», эскиз, 172, 187 (II), 200 (II).
«Смерть Валентина», картина, 129, 133, 136, 154, 156.
«Смерть Сарданапала», картина, ИЗ, 185, 212, прим. 65.
«Сократ и его демон», декоративная живопись в библиотеке дворца Бурбонов (ныне Палаты депутатов), 155.
«Спящая нимфа», 175.
М2


«Спящие марокканцы», 138, 156.
«Стены Танжера», акварель, 326 (II).
«Св. Стефан», эскиз, 359 (II).
«Сусанпа», эскиз, 228, 283.
«Схватка львов», эскиз, 27 (II).
«Тайебург», рисунок витража, 125.
«Тальма», портрет, 335, 339, 340.
«Танжерские актеры», этюд, 116.
«Танжерские еврейки», картина, 116.
«Тассо в темнице», картина и рисунок, 3, 17, 19.
«Тигр», картина, 334, 43 (II).
«Тигр и змея», картина, 301.
«Тигр, лижущий свою лапу», пастель, 279.
«Тигр, нападающий на человека и лошадь», картина, 37 (II), эскиз, 54 (П). «Товий», эскиз, 377 (II).
«Том О’Чентер», набросок, 207.
«Тонущая лодка», картина, 167.
«Траян», ряд произведений на эту тему, 216, 304 (II).
«Турецкие султаны», картина, 124.
«Турок, гладящий свою лошадь», акварель, 51.
«Турок, лежащий на земле», акварель, 26.
«Турок на лошади», рисунок, 34, 35, 45.
«Турчанка», картина, 196.
«Уголино», картина, 169, 184, 209, 247, 196 (II), 203 (II), 358 (II).
«Умирающий Марк Аврелий», этюд пастелью, 146, 192.
«Фантазия или охота», 359 (II).
«Фонтан на одной из улиц Алжира», 116, 203 (II).
«Фоскари», картина, 142, 144, 147, 29 (II), ИЗ (II).
«Фрозина и Мелидор», картина, 17.
«Халдейские пастухи», пастель, 159.
«Хирон», картина, 309, рисунок для витража, 187 (II).
«Хирон и Ахилл», рисунок, 308.
«Хождение по водам», эскиз, 356, 37 (II).
«Христос», картина, 50, 51, 155, 161, 165, 167, 334, 335, 37 (II), 187 (II), 214 (II). «Христос», рисунок, 154.
«Христос в ладье», 384, 387, 377 (II).
«Христос в оливковой роще», акварель, пастель и картина, 125, 129, 130, 186. «Христос перед народом», картина, 356.
413


«Христос, простертый на камне, окруженный св. женами», 129. «Христос, спящий во время бури», 380, 391, 97 (Л).
«Христос у колонны», картина, 196, 229.
«Христос у подножия креста», 196, 304 (II).
«Цветы п плоды», 188, 197, 204, 238.
«Цирюльник в Мекнезе», картина и эскиз, 116.
Шток-розы», эскиз пастелью, 58 (II).
«Человек, растерзанный львом», 192, 196.
«Эрминия у пастухов», 417, 191 (II), 203 (II).
«Юстиниан», картина. 46 (II).


Абази — натурщик — 50 Абу — марокканский наша — 81, 84,
87, 89, 91, 92, 94
Абу Эдмон — литератор — 210 (И)*, 212 (II), 213 (II)
Авраам — марокканский еврей — 76, 79, 82, 88, 91, 92
Адам Адольф — композитор — 168, 382 Аделина — натурщица — 45, 65 Айвазовский Иван Константинович — русский живописец-маринист — 178
(II)
Алар Жак-Дельфин — скрипач — 199, 301, прим. 145
Александр Македонский — 110, 266 (II) Аллье Антуан — скульптор — 47, прим. 39
Ало Жан — художник — 298 (II)
Альба, герцог — 9 Альберта — см. Рюбемире Альбони Мариетта — певица — 188, 408 Алькан Шарль-Анри-Валентин — музыкант и композитор — 184, 199, 204, прим. 146
Альфисри — драматург — 135 (II), прим. 56(11)
Амори-Дюваль, Эжен-Эманюель — художник — 201, прим. 148. 121 (II) Андреа дсль Сарто — художник — 15
* Цифрой в скобках отмечены страницы второго тома.
Андрие Пьер — художник — 247, 277, 278, 309, 312, 319, 327, 344, 404, прим. 163. 40 (II), 42 (II), 46 (И), 47 (II), 60 (II), 187 (II), 202 (II), 204 (II), 216 (II), 227 (II), 264 (II), 284 (II), 316 (II), 326 (II)
Аннибо, г-жа — друг Беррье — 215 (II), 216 (II)
Ансло — драматург — 148 Ансло — его жена, писательница — 184 (II), 304 (II)
Араго Альфред — художник, главный инспектор изобразительных искусств — 158, 399
Араго Эманюэль — брат Альфреда, политический деятель — 399, 411, О (II), 18 (II), 124 (II), 128 (II) Арагон Шарль — 131, 147 Аржан, г-жа — 218
Ариосто — 125, 402, 76(11), 77 (11),
188 (II), 314 (II), 348 (II) Аристотель — 358, 401, 55 (II), 217 (II) Арленкур Шарль-Виктор-Прево—поэт— 33 (II), 34 (И), прим. 20 (II)
Армстронг Томас — художник — 118
(И)
Арну Жюль-Жозеф — живописец — 146, 151, 159, прим. 97. 43 (II), 50 (II) 130 (II)
Арну Софи — актриса — 145, прим. 93 Ароза — торговец картинами и издатель — 183 (II)
Арпентиньи Станислав — критик — 152, 154, 165
415


Лсселин — приближенный принцев Орлеанских — 145, 156, 159 Бабинэ Жак — математик — 420 Базен Франсуа — композитор — 215 (И), прим. 99 (II)
Базенде Року Анаиз — историк — 276, 277, прим. 172. 61 (II)
Б айве — сосед Делакруа по имению в Шамрозе — 392, 394, 15 (11),
125 (II), 203 (II), 212 (II), 266 (II), 269 (II), 270 (II), 363 (II), 365 (II) Байрон — 32, 42, 49, 56, 58, 59, 60, 110, 121, 123, 125, 261-264, 92 (II), 228 (II), 243 (II), 244 (II), 273 (II), 331 (И), 342 (II)
Балатье де Бражелонн — литератор — 72 (II), прим. 32 (И)
Балл ест — офицер — 24 Бальзак Оноре — 114, 262, 264, 303, 369, 374, 26 (II), 72 (II), 73 (II), 128 (II), 129 (II), 319 (II), 342 (II), 362 (II), 364 (II)
Бальи — доктор — 61, 71, 312 (II) Бальтар Виктор — архитектор — 233, 309, 384, прим. 180 Барберо — композитор — 14 (II), 44
(и)
Барбос Арман — политический деятель — 199, прим. 143 Барбо Проспер — художник — 90 (II) Барбье, г-жа — 251, 252, 346, 348, 365-367, 375, 376, 379, 388, 394, 400, 12 (II), 95 (И), 105 (II), 110 (И), 120 (II), 124 (И), 137 (II), 187 (II), 203 (II), 204 (II), 212 (II), 225 (II), 365 (II)
Барбье-сын — брат г-жи Вийо — 387 Барбье-отец — тесть Фредерика Вийо и сосед Делакруа по имению в Шамрозе - 156, 157, 164, 212, 366, 367, 373, 399, 400, 403, прим. 107. 27 (II), 97 (II), 99 (II), 141 (II), 182
(II), 204 (II), 212 (II), 270 (II), 323 (II)
Бари Луи-Антуан — скульптор — 153, 124 (II), 191 (II), 227 (II), 269 (II) Бароччи Федериго — живописец — 315 (И), прим. 137 (II)
Барош Пьер-Жюль — политический деятель — 181 (II), 187 (II)
Барр Жан-Огюст — скульптор — 318
(И)
Баруале Поль — певец — 161, 286 (II) Батайль Никола-Огюст — двоюродный брат Делакруа — 164, 221, 223, 226, 322
Батта Александр — виолончелист — 29 (II), 32 (II) -34 (II), 99 (II), 100 (II), 209 (II), 210 (II), 285 (II), прим. 15 (II)
Баттон Александр — композитор — 46 Бах Себастиан — 184, 7 (II)
Бейль Анри — см. Стендаль Бейль Пьер — философ — 338 (II),
прим. 144 (II)
Бек - 372, 374, 202 (II)
Беллини — композитор — 381 Бельмонте Луи — поэт — 55, прим. 45 Бен-Абу — марокканец — 82 Бенуа-Шампи, Адриен-Теодор — политический деятель — 193 (II), 194 (II) Бенье — торговец картинами — 185, 229, 280, 300, 334, 335, 417 Беньо Жак-Клод — политический деятель 100 (II)
Беранже Пьер-Жан — революционный поэт, публицист — 212,285, прим. 175 Бёргав — 5
Берже — префект округа Сены — 60 (II), 175 (II)
Бержини — натурщик — 30, 40 Берлиоз — композитор — 200, 234, 237, 304, 38 (II), 181 (II), 183 (И), 298 (II), 357 (II)
416


Берни Франсуа-Иоахим-Пьер — кардинал — 306 (II), прим. 133 (И) Беррье Пьер-Антуан — политический деятель — 26, 157, прим. 20, 29 (II)— 35 (II), 42 (II), 59 (II), 99 (II)— 104 (II), 105 (II), 107 (II), 109 (II), 113 (II), 114 (II), 133 (И), 138 (II), 139 (II), 140 (II), 141 (II), 172 (II)— 174 (II), 176 (II), 180 (II), 183 (II), 185 (II), 207 (II), 209 (II)—211 (II), 213 (II), 282 (II)—284 (II), 286 (II), 289 (II), 296 (II), 312 (II), 313 (И), 324 (II), 333 (II), 334 (II), 375 (II) Беррье-отец — адвокат — 30 (II), прим. 16 (II)
Бертен Арман — журналист — 42, 156,
198, 304, 305, 311, прим. 170, 115
(II), 181 (II), 187 (II), 189 (II),
192 (II), 193 (II), 259 (II), 382 (II)
Бертен Луи-Франсуа —275
Бертен Эдуард — художник — 42, 156,
199, 201, 231,
Бертье — маршал — 210, 424 Бетмон Эжен — адвокат, политический деятель — 212, 213, 415, прим. 217 Бетховен — 124, 145—147, 152, 159,
168, 184, 193, 195, 199, 200, 214,
229, 230, 231, 235, 237, 351, 362,
380, 402, 9 (II), 12 (II), 14 (II), 15 (II), 33 (II), 34 (II), 44 (II), 227 (II)
Биас — 83, 84
Биксио Джакомо-Александро — политический деятель — 189, 198, 232, 252, 341, 399, прим. 129, 6 (II), 95 (II), 127 (II), 185 (II), 187 (II), 203 (II) Биксио, г-жа — 189, 199 Биссон Луи-Огюст — фотограф — 179 (II), 181 (II), прим. 83 (II)
Биц, г-жа — 66
Блан Огюст-Александр-Шарль — критик — 181, 199, 215, прим. 121
Бланш — доктор — 316 Блоквиль Луиза-А дел айда — дочь маршала Даву — 109 (II), 111 (II),
191 (II)—193 (II)
Блондель Леон — чиновник, друг Делакруа — 128 (II)
Блондель Мерри-Жозеф — живописец— 312 (II)
Бовалле — актер — 327, 383 Бодлер — поэт и критик — 185,188 (II), 196 (II)
Бомарше — НО (II)
Б омон Адальбер — живописец — 110 (II), прим. 44 (II)
Бомпар — 16
Бонер Роза — художница — 192, 382, прим. 136, 184 (II)
Бонингтон Ричард-Паркс — живописец — 411, прим. 214, 142 (II), 216 (II) Бонне- 335, 417, 42 (II)
Бонне Шарль *— философ и натуралист — 166 (II)
Бонсиньори — 33 Бонтан — 211, 212, 215 Борно Огюст — двоюродный брат Делакруа — 149, 157, 218, 220, 221, 222, 225, 226, прим. 100. 113 (II), 135 (II), 193 (II), 214 (II), 216 (II), 282 (II)
Боссюэ Жак-Бенинь — проповедник — 108, прим. 54
Ботта Поль-Эмиль — археолог — 325
(И)
Ботцарис Маркос — греческий патриот — 43, 51, прим. 36 Боше Анри-Эдуард — политический деятель — 186, 200, прим. 123 Бошеро — 208
Бракасса Жак-Раймон — художник —
153
Б рак ел ер Фердинанд — бельгийский
художник — 270, 272 — 274
хи 27 Заказ .N*e 7*6
417


Врезе — 217, прим. 153. 93 (II), 94 (II), 223 (II), 253 (II), 286 (И)
Брион Гюстав — художник — 155 (II) Броан Огюстина — комедийная актриса — 416, прим. 218 Бронте Шарлотта — писательница,
324 (II), прим. 141 (II)
Брюйа Альфред — любитель искусств, художественный критик — 335, 348, 352, прим. 187 Брюта, м-ль — 229, 232, 237 Буало-Депрео — 160, 15 (II), 190 (II), 273 (II), 274 (II), 275 (II), 315 (II), 331 (II), 334 (И)
Буалэ де ла Мерт Анри — политический деятель, покровительствуемый Тьером — 166, 183, 188, 200, 301, 307, 316, 352, 6 (II), 124 (II), 127 (И), 136 (И), 178 (II)
Буассар Жозеф-Фердинанд — художник — 122, 145, 160, 168, 169, 188, 192, 193, 232, 234, 356, 418, прим. 68. 14 (II), 15 (II), 43 (II), 44 (II), 78 (II), 107 (И), 179 (II), 183 (II), 184 (II), 209 (II)
Буланже Луи — художник — 145, 187 (II), 214 (II), 283 (II), 354 (II), 355 (II)
Булатинье Жозеф — политический деятель — 186 (II)
Буше Франсуа — 164, 333, 358, 225 (II) Бушеро — 26 (II)
Бюлоз Франсуа — публицист — 146, 150, 152, 419, 420, прим. 98. 184 (II), 204 (II), 272 (II), 375 (II)
Бюргер В.— псевдоним Теофиля Торе — 297 (II), прим. 130 (II) Бюрне Джон — английский гравер и художник — 102
Бюффон Жорж — натуралист — 54, 129, прим. 43
Вагнер Рихард — композитор — 160 (II), прим. 75 (II)
Вальтер Скотт — 68, 125, 152, 404, 423, 180 (II), 189 (II), 222 (И), 242 (II), 333 (II), 371 (II)
Ванлоо Карл — живописец — 139, 150, 164, 219, 333, 354, прим. 84. 158 (II), 159 (II), 225 (II), 251 (II), 253 (II), 275 (II), 346 (II), 378 (II)
Вапперс Гюстав — бельгийский худож ник — 277
Варки Бенедетто — писатель, историк и поэт — 70 (II), прим. 31 (II) Варколье — администратор 167, 191, 205, 303, 308, 309, 314, 316, 379, 91 (II), 111 (II), 122 (II), 355 (И) Вартель Пьер Ф.— певец — 191* 192 Вассе Луи-Клод — скульптор — 277 (II), прим. 121 (II)
Ватто Антуан — 158, 192, 51 (II),
110 (II), 225 (И), 286 (11)„ 304 (II), 305 (II)
Вебер — композитор — 124, 230* 235, 351, 352
Вей Франси-Альфонс — литератор — 147 (II), 194 (II)
Вейль — торговец картинами — 196, 334, 9 (II), 37 (II), 43 (II), 54 (II), 263 (II), 264 (II)
Веласкес — 35, 36, 41 — 44, 53 Вельпо Луи — доктор — 419, 72 (II) Вергилий — 400, 401, 421, 200 (II), .211 (II), 244 (II), 246 (II), 254 (И), 259 — 261 (II), 301 (II), 334 (II), 339 (И)
Верди Джузеппе — композитор —• 151 прим. 82 (II)
Вермеер Дельфтский — художник — 229 (II), прим. 104 (II)
Верне Орас — художник — 69, 139.
173 (И), 185 (II), 192 (II), 327 (II), прим. 80 (II)
418


Вернинак Шарль — племянник Делакруа — 7, И Вернинак Анри — 38 Вернинак Раймон — 24 Вернинак Франсуа — президент трибунала в Тулле — 6, 15, 38 Вернинак — жена Франсуа — 150 (II) Верон — журналист — 198, 316, 381 — 383, 394, 395, 400, 416, 419, прим. 142 Веронезе Паоло — 37, 88, 101, 110, 123, 159, 160, 170, 171, 179, 271, 278, 279,,333, 353, 388, 8 (II), 43 (II), 221 (II), 224 (II), 240 (II), 255 (II), 308 (II), 355 (II), 366 (II), прим. 105 (II)
Вертгеймер — любитель искусств — 131 Вест Бенжамен — художник — 68, 147 (II), 148 (II)
Виардо Луи — литератор — 6 (II), 33 (II), 56 (II), 112 (II), 284 (II), 289 (II), прим. 1 (II)
Виардо Полина — певица — 204, 109
(II), 114 (II), 177 (II), 179 (II),
180 (II), 181 (II), 184 (II), 186 (il). 189 (И), 191 (II)
Виейар Нарцис — друг Делакруа — 137, 150, 155, 161, 167, 171, 172,
187, 349, 379, 380, 381, прим. 77, 43 (II), 107 (II), 144 (II), 216 (II), 269 (II), 270 (II), 279 (II)
Вийо Фредерик — гравер, друг Делакруа — 109, 124, 125, 131, 150, 153, 159, 160, 164, 165, 167 —
169, 170, 172, 174, 178—180, 183,
188, 202, 204, 206, 207, 211, 214,
231, 251, 252, 283, 305, 307, 326,
388, 391, 392, 399, 420, прим. 55. б (II), 21 (II), 43 (II), 44 (II),
95 (II), 97 (II), 99 (II), 124 (II), 147 (И), 165 (II), 175 (II), 264 (II), 312 (II), 313 (II), 315 (И)
Вийо Жорж — сын Фредерика, друга Делакруа — 146, 188, 212, 251, 387 Вийо Полина — жена Фредерика — 131, 197, 204, 207, 208, 209, 211,
212, 214, 215, 239, 252, 280, 346, 365, 367, 372, 373, 376, 387, 388, 391,
392, 394, 396, 399, 403, 419, 420,
прим. 72. 18 (И), 105 (II), 124 (II),
125 (II), 128 (II), 136 (II), 188 (II), 193 (II), 195 (II). 203 (II), 214 (II), 314 (II)
Виллемен Абель-Франсуа — литератор — 276, 281, прим. 171. 7 (II), 32 (II)
Вильсон Даниель — 185, 212, 229,
186 (II)
Вильямс — 97, 98
Вимон Александр — художник — 128, 60 (II)
Винтергальтер Франц-Ксавер—живописец — 160 (II), прим. 76 (II) Виолле-ле-Дюк Эжен-Эмануэль — архитектор — 142 (II), прим. 62 (II) Висконти Луи — архитектор — 419, 424, 5 (II)
Витгенштейн, княгиня — 146 (И) Вовнарг Люк-Клапье — моралист — 261 (II), прим. 114 (II)
Водуайе Леон — архитектор — 236 Вольтер — 55, 61, 124, 187, 190, 230, 236, 238, 240, 252, 261, 357, 358, 364, 395, 50 (II), 84 (II), 92 (II), 118 (II), 165 (II), 189 (II), 216 (II),
217 (II), 222 (II), 223 (II), 237 (II),
244 (II), 245 (II), 268 (II), 290 (И),
306 (II), 307 (II), 314 (II), 316 (II),
334 (II), 348 (II), 351 (II), 353 (II),
357 (II), 363 (II), 364 (II), 365 (II),
383 (II)
Вореаль, граф — 142 (II)
Вофрелан, графиня — друг Беррье 109 (II), 114 (II), 176 (И), 180 (И)
419
27*


Вофрелан, м-ль — 104 (II), 105 (II)
Вутье — 24
Вьель-Кастель Орас — писатель — 124 (II)
Вяземский Петр Андреевич — литератор и поэт — 159 (II), прим. 74 (II)
Габенек Франс а-Антуан — скрипач и дирижер — 194
Гайдн — композитор — 145, 184, 410, 14 (II), 114 (II)
Галеви Жак-Фроманталь-Эли — композитор — 168, 229, 277, 301, 316, 336, 387, 388, 408, прим. 115. 6 (II), 41 (II), 54 (II), 59 (II), 107 (II), 112 (II), 124 (II), 125 (II), 127 (И), 128 (II), 132 (II), 136 (II), 180 (И), 182 (II), 213 (II), 215 (II), 216 (II), 298 (II), 312 (II)
Галеви — жена композитора — 316, 387
Галимар Никола-Огюст — художник — 216 (II)
Галуппи Бальтазар — итальянский композитор — 115 (II)
Гарно Антуан-Мартен — архитектор — 246 (II), прим. 107 (II)
Гаро Этьен-Франсуа — живописец — 228, 230, 236, 247, 280, 326, 327, 329, прим. 154. 40 (II), 43 (II), 127 (II), 188 (II), 194 (II), 202 (II), 204 (II), 212 (II), 262 (II), 270— 272 (II), 286 (II), 297 (II), 305 (II), 325 (II)
Гарсиа-отец, Манюель — певец — 164
Гарсиа-сын, Манюель — музыкант — 133, 134, 135, 168, 169, прим. 74
Гартман Фредерик — собиратель картин - 177 (II), 196 (II), 203 (II), 297 (И), 359 (II)
Гасси Ж.-В.— художник — 68, 69 (И)
Гатто Жак-Эдуард — скульптор — 294 (II), прим. 129 (II)
Гверчино — художник — 51, 110 Гебер Антуан-Огюст-Эрнест — живопи сец — 220, 175 (И), прим. 81 (II) Гедуэн Эдмон — художник и гравер — 137, 138, 161, 308, 214 (II) Геемскерк Мартин-Ван-Велн — художник — 185, прим. 122 Гейдон Бенжамен-Робер — художник — 67, 68, прим. 48
Гей-Люссак Жозеф-Луи — физик и химик — 187
Гейм Франсуа-Жозеф — живописец-портретист — 155 (II), прим. 71 (II) Гейне Генрих — 185 (II), 186 (И) Гелоэс д’Ельслоо, Теодор — коллекционер — 161, 179, 180, 190, 230, 234, 239, 335, 177 (II)
Генен — И, 18
Геннекен Амедей — друг Беррье — 29 (II), 32 (II), 34 (II), 36 (И), 37 (II)
Генсборо Томас — 348 Герен Жюль — хирург — 69 (II), 154 (II), 171 (II), 178 (II), 181 (II), 183 (II), 184 (II), 186 (II)
Герен Пьер-Нарцис — художник — 21, прим. 18
Гессе Никола-Огюст — живописец — 367 (II), прим. 150 (II)
Гёте Вольфганг — 31, 120, 140, 372 (II) Гетцель Жюль — книгопродавец — 406 Гржимайло — любитель искусств — 169, 170, 184, 349, 356, прим. 111, 46 (II), ИЗ (II), 136 (II), 260 (II), 294 (II), 374 (II)
Гизо Франсуа — историк и политический деятель — 301 Гизо, г-жа — 151 Гиймарде Каролина — 39, 56 Гиймарде Луи — 47, 56, 232 Гиймарде Феликс — друг Делакруа — 2, 5, 6, 8, 12, 14, 17, 21, 28, 34,
420


43, 45-47, 49, 52, 56, 61, 64, 69, прим. 1. 42 (II),181 (II)
Гиймарде Эдуард — художник, брат Феликса — 7, 8, 9, 13, 21, 25—27, 32, 35, 36, 52, 64, 67, 68, 229, 280, 316, 325, прим. 7. 134 (II), 144 (II), 175 (II), 181 (II), 204 (И), 282 (II), 283 (II), 352 (II), 367 (II)
Гиймарде, г-жа — 19, 239
Гиппократ — 36 (II), 211 (II)
Гис Шарль — публицист — 145 Гитторф Жак-Игнас — архитектор — 142 (II), 298 (И), прим. 63 (II) Глюк — композитор — 214, 237, 239, 109 (II), 115 (II), 328 (II), 347 (II) Годвин Вильям—писатель—48, прим. 30 Годд Этьен-Ипполит — архитектор — 206 (II), прим. 95 (II)
Голтье Расин — см. Прюден Гольтроц Ипполит — художник, ученик Делакруа — 138, 147, 157, 218, 219, 221, 222, 229
Гомер — 298, 299, 396, 400, 401, 422, 423, 47 (И), 246 (И), 259 (II), 261 (II), 267 (II), 301 (II), 323 (II), 333 (II) Гораций — 36, 208 (II), 254 (II), 334 (II) Госулье Вильям — художник и гравер — 141, прим. 87 Готье Теофиль — критик и поэт — 137, 158, 174, 180, 192, 346, 369, 377, прим. 78. 59 (II), 122 (И), 130 (II), 131 (II), 172 (И), 185 (И), 298 (II) Гофман Шарль-Александр — писатель — 96, 152 Гойя — 35, 40, 97
Гране Франсуа-Мариус — живописец- 68, 188, прим. 49, 253 (II)
Грант Франсуа — портретист — 129 (II), прим. 51 (II)
Грасиан Балтазар — писатель — 139, прим. 85
Гренье Франсуа — художник, ученик Делакруа — 146, 156, 163,
прим. 99. 40 (II), 306 (И)
Гретри — композитор — 61, 226 (II) Гризи Джулия — певица — 345, 418 Гримбло, г-жа — 360 (II), 361 (II)
Гро Антуан-Жан — живописец — 5, 8, 28, 30, 56, 65, 75, 127, 161, 206, 354, 397, 47 (II), 71 (II), 168 (II), 227 (II), 378 (II)
Гроклод Луи — художник — 181 (II), 182 (II), 183 (II)
Гро-Шамелье — 95 Гуаско — 168, 169
Губо — драматург, друг детства Делакруа — 311
Гужон Жан — скульптор — 329 Гуно Шарль — композитор — 303, 7 (II), 33 (II), 37 (II), 114 (II), 120 (II), 136 (II), 189 (II)
Гуссэ Арсен — директор театра — 416 Гутен (ван) — художник — 274, 275 Гэ — английский консул в Марокко — 77, 79
Гюбер Жан — художник — 190, прим. 134
Гюг Анри — двоюродный брат Делакруа — 5, 6, 9, 12, 14, 19, 27—30, 34, 36, 46, 47, 60, 64, 67, 138, 142 Гюго Виктор — 114, 230, 369, 334 (II) Гюден Теодор — художник — 230 Гюе Поль — художник-пейзажист — 41 (И), 175 (II), 309 (II), прим. 25 (II)
Гюйон'Эмилия — актриса — 318 (И) Давид д’Анжер Пьер-Жан — скульптор — 153, 167, 357 Давид Луи — художник — 174, 205, 305, 354, 47 (II), 71 (II), 74 (II), 82 (II), 176 (II), 222 (II), 224 (И), 225 (II), 232 (II), 239 (II), 240 (II), 243 (II), 246 (II), 249 (II), 250 (II),
Vi 27 Заказ М 736
421


251 (II), 258 (II), 289 (II), 327 (II), 346 (И), 347 (И), 367 (II), 378 (II) Дальтон, г-жа — художница — 194 Дама-Гинар — литератор — 142 (II) Дантан Жан-Пьер — скульптор —321 Данте Алигьери — 4, 21, 32, 34, 42, 51, 54, 55, 59, 60, 188, 358, 131(11), 207 (II), 208 (II), 333 (II), 334 (II), 339 (II)
Дантон — 213 (И)
Даньян Исидор — пейзажист — 8 (II), 27 (II), 95 (II), 97 (II), 225 (II), прим. 4 (II)
Дарблэ Станислав — коммерсант — 363 (И), 365 (II)
Дарсье Жозеф — певец и композитор, 242, прим. 162
Дебэ Огюст-Гиацинт — художник — 8 Дебюкур — художник — 95 Девериа Ашиль — художник — 39,
прим. 35, 259 (II), 296 (II)
Девинк Франсуа-Жюль — член муниципального совета в Париже — 7 (И), 182 (II) - 184 (II)
Дегранж Антуан-Жером — перевод¬
чик — 90, 91, 281, 304 Декан Александр-Габриель — художник - 32, 38, 145, 153, 341, 350, 352, 355, прим. 24. 114 (II), 129 (II), 194 (И), 342 (И), 351 (II)
Декэн Анри — художник — 45 Делакруа Огюст — художник — 160 (II), прим. 77 (II)
Делакруа Шарль-Анри — брат Эжена Делакруа, генерал — 259, 305,
150 (И), 153 (И)
Делакруа — двоюродный брат Эжена Делакруа - 170, 315, 27 (II), 67 (II), 109 (II), 141 (II), 172 (II), 207 (II) Деламарр Теодор-Казимир — публицист - 347, 43 (II), 46 (II), 130 (И), 175 (II)
Делангль Клод-Альоронс — генеральный прокурор — 301, 112 (II), 180 (II), 182 (II), 186 (II), 193 (II) Деларош Поль — художник — 101,
184, 190, 277, прим. 52. 39 (II), 73 (II), 114 (II), 130 (II), 202 (И), 213 (И), 215 (II), 260 (II), 264 (II) Делеклюз Этьен-Жан — критик — 344, прим. 189 Делош — художник — 45 Дельсарт Франсуа-Александр-Нико-
ла-Шери — музыкант — 304, 305,
347, 350, прим. 161.
Дельсер — префект полиции — 152, 153, 167, 205
Дельсер — жена префекта — 158, 160, 162, 170, 15 (II), 54 (И), 183 (II), 188 (И), 313 (II)
Демидов — граф, коллекционер — 325, 183 (II), 187 (II), 191 (II), 322 (II) Демидова — графиня — 133 Демэ Жан-Франсуа — художник — 131, 141, прим. 88
Демельместер Шарль — график — 38 Дени Фердинанд — литератор — 41 (II), 61 (II)
Денон — гравер, коллекционер и автор трудов по искусству — 158 Д енюэл ь Д оминик-А л ександр—живо п и- сец-декоратор — 355 (II)
Денуйэ Огюст-Гаспар — гравер — 264 (II), прим. 115 (II)
Детримон — торговец картинами — 194, 188 (II), 192 (II)
Дефорж — торговец картинами и красками — 131, 199
Дешан де Сент-Аман Антони — литератор — 6 (II), 208 (II), 382 (II) Дейк (ван) — 43, 102, 268, 270, 278 Джорджоне — 43
Джотто — 358, прим. 200. 354 (II)
422


Диас де ла Пенья Нарцис — живописец — 177, прим. 120. 209 (II) Дидо Амбруаз-Фирмен — типограф — 46, 305, прим. 38. 299 (II), 356 (II) Дидро Дени — 61, 119, 133, 228, 240, 251, 250 (II), 277 (II)
Димье Абель — скульптор — 24, 44, 45, 49, 52, 60, прим. 19 Дитиция — марокканская еврейка — модель Делакруа, 77 Добентон — естествоиспытатель — 129 Доза Адриен — художник — 146, прим. 96. 29 (II), 39 (II), 40 (II), 42 (II), 50 (II), 122 (II), 135 (II) 174 (II), 180 (II), 183 (II), 203 (II), 209 (II) Доменикино — живописец — 355, прим. 196
Домье — 185, 229
Дон, г-жа — 145, 109 (II)
Доницетти — композитор — 423 Дорне — 33, 35 Дорсе — 67
Доу Герард — художник — 76 Дроллинг Мишель-Мартен — художник — 42, 68
Ду Люсиль — художница — 107 (II) прим. 42 (II)
Дусе Камилл — драматург — 182 (II) 184 (II)
Дюбан Жак-Феликс — архитектор — 202, 236,247, 277, прим. 149. 116 (И) Дюбюф Клод-Мари — художник — 153, 367
Дюбюф Эдуард — художник 189, 190, 192, прим. 132
Дюваль Жорж — литератор и историк— 49, 129, прим. 70
Дюверже Эжен — издатель — 232, 299 (II)
Дюга — 99 (И), 100 (II)
Дюгле, г-жа — 221, 226 Дюда-отец, Александр — 156, 160, 185,
321, 322, 369, 7 (11), 16 (II), 26 (II), 64 (II), 65 (II), 80 (И), 111 (II), 119 (II)—123 (II), 180 (II), 182 (И), 187 (II), 203 (II), 314 (И), 316 (II), 318-320 (II), 362 (II), 364 (II), 365 (II), 383 (II)
Дюма-сын, Александр — 392, 395, 416, 72 (II), 203 (II), 204 (II), 213 (И) Дюпен Старший, Андре — адвокат и политический деятель — 280 Дюпоншель Шарль-Эдмон — директор оперы — 168
Дюпре Жюль — живописец — 138, 158, 207, 214, прим. 81
Дюпре Леон-Виктор — живописец, брат Жюля - 148 (II), 342 (II), 351 (II) Дюран-Рюель — торговец картинами — 177
Дюрер Альбрехт — художник — 194, 207, 265, 305, 224 (И), 227 (II), 233 (II), 237 (И), 329 (II)
Дюрье Эжен — художник и писатель- 184, 236, 321, 356, 372, 407, прим. 159. 41 (II), 42 (II), 47 (II), 54 (II), 64 (II), 90 (II), 177 (II), 184 (II), 312, (II)
Дюрье — жена Эжена Дюрье — 184, 200, 204, 154 (II), 312 (II)
Дюссоль — 151 (II)
Дютилье Костан — художник — 187 (II), 194 (II), 225 (II), 358 (II), 382 (II), 383 (II), прим. 101 (II)
Дюфай Габриель Александр — 148, 152, 159, 163
Дюфай — жена художника — 142 (И), 148 (И)
Дюфрен Жан-Анри — художник — 28, 31, 33, 35, 37, 39, 43, 45, 49, 52, 53, 57, 60, 61, 63, 64 Еврипид - 421, 422, 301 (И)
Елена —< натурщица — 24, 39, 40, 44, 45,
423
27*


Ж.—подруга Сулье—19, 20, 35 Жаден Луи-Годфруа— пейзажист —145 Жакан Клод — художник — 177, прим. 119
Жакино Шарль — генерал, кузен Делакруа — 24, 26
Жакоб Анри — рисовальщик — 33, 35, 76
Жакоб —"кузен Делакруа — 27 (И),
172 (И)
Жалабер Шарль-Франсуа — художник—383, прим. 209 Жан Лоран — журналист — 131, 138, 139, 168
Жанен Жюль — писатель и критик — 228, 316, 132 (II), 184 (II), 193 (II) Жанмо Луи — художник — 116 (II),
118 (II), 130 (II), 131 (II), прим. 53 (II)
Жанрон Филипп-Огюст — художник— 215, прим. 152 Женни — см. Ле Гийю Жеральди — 232
Жерар Франсуа — живописец — 8, 69., 127, прим/ 10/ 34 (II), 40 (II), 251 (И)
Жерве — торговец красками — 153, 123 (II)
Жерико — 17, 22, 28, 35, 37—39, 42, 43, 45—47, 56, 57, 66, 67, 137, 273, 301, 308, 396, прим. 40, 68, 71 (II), 83 (II), 170 (II), 176 (II), 177 (II), 227 (II), 233 (II), 242 (И), 243 (II), 258 (II), 378 (II)
Жиго — издатель гравюр — 35, 39, 47, 56
Жизор Альфонс-Анри — архитектор — 127, 408, 45 (II), 215 (II), 369 (II) Жирарден Эмиль — публицист — 367, прим. 203, 200 (II), 327 (II) Жироде Анн-Луи — живописец — 32, 72, 104, прим. 23. 251 (II)
Жоанно Тони — иллюстратор — 131 Ж об — 44
Жобер — писательница — 229, 232,
238, 138 (И), 139 (II), .356 (II) Жомини Анри — генерал и военный писатель — 417, прим. 219 Жорж Санд — псевдоним писательницы Авроры Дюпен — 111, 141—143, 145, 147, 152, 154, 156—159, 165, 166, 171, 183, 188, 204, 227, 277,. 300, 306, 380, 388, 395, 422, прим.67 Жюли — служанка Делакруа — 360, 374, 16 (И), 75 (II), 126 (II)
Жюсье Адриен — ботаник — 187, 252 Зием Феликс — живописец — 366, 383, прим. 208
Ив он Адольф — художник — 8 (II),
175 (II)
Идевилль Анри — дипломат — 38 (II)* 40 (II), 175 (II)
Изабэ Жан-Батист — художник — 233, прим. 157, 6 (II), 80 —82 (И),
84 (II), 245 (II)
Иордане — 162
Ипсара Георгий — капитан — 24 К аба Луи—художник-пейзажист —199, 283 (II), 290 (II)
Каве Франсуа — чиновник ведомства искусств — 167, 209, 229, 236, 309 Каве Мари-Элизабет — художница — 130, 202, 209, 239, 262, 278, 279, 288, 298, 381, прим. 71. 123 (И), 142 (II), 213 (II), 243 (II)
Кавелье Пьер-Жюль — скульптор — 187 (II)
Кавенту Жозеф-Льенэме — фармацевт — 272 (II)
Кавеньяк Луи-Эжен — генерал — 199 252, прим. 144. 4 (II)
Каддур — марокканец — 91 Кадил ьян — секретарь Беррье —
104 (II), 138 (II), 209-211 (II)
424


Каен, г-жа - 101 (II), 102 (II),
104 (II), 105 (II), 107 (II), 138 (II), 141 (II)
Казанова Джованни-Джакопо — 140, 252, прим. 86. 222 (II), 262 (II),
263 (II),
Казенав — доктор — 213, 230 Калержи, г-жа — друг Шопена — 197, ч 202, 204, 205, 157 (II), 159 (II),
4 160 (II)
Кальдерон — драматург — 306 (II),
307 (II), 349 (II)
Камбасерес — герцог — 131, 40 (II) Канда — сосед Делакруа по имению — 249, 125 (II)
Кантине — сосед Делакруа по имению — 229, 246, 250, 360, 375, 18 (II),
125 (II), 127 (II)
Кантине — жена соседа Делакруа — 207, 214, 247, 252 Карл V — 256, 366, 367, 369 Карно — 57, 175
Карр Альфонс — публицист — 377 Карраччи, Лодовико, Агостино и Аннибале — братья живописцы — 110. 206, 354, 355, 411, 412, прим, бо! 116 (II), 245 (И), 253 (II), 345 (II), 346 (II), 378 (II)
Карье Огюст-Жозеф — миниатюрист — 161, 175 (II), 355 (II), 381 (II) Каталан — 34 (II)
Катрмер де Кенси — археолог — 52 Кейзер Томас — портретист — 60 (II), прим. 30 (II)
Кемпбель Томас — поэт — 243 (II),
273 (II)
Керель, г-жа — 206, 7 (И), 15 (II) Керубини — композитор — 157, 159,
347, 382
Кламейль — 231 232
Клаписсон Луи — композитор — 213 (II)
Клезенже Жан-Батист-Огюст — скульп¬
тор — 142, 154, 157, 165, 188, 227, 237, прим. 89 Клеман, г-жа — 49
Клеман де Ри — художественный критик — 138, 330 (II), 353 (II) Клерон Клер-Ипполит-Жозеф-Легри де л а Тюд — актриса — 146, прим. 94 Кнепфлер — художник — 148 Кокан — аббат церкви Сен-Сюльпис — 45 (II), 55 (II)
Кокрель Шарль-Роберт — архитектор — 136 (И), 172 (II), прим. 58 (II) Коле Ипполит — композитор и профессор консерватории — 116, 153,
164
Колен Александр — художник — 148,
144 (II)
Колонна ди Кастильоне Адель—скульптор - 355 (II), 365 (II)
Комб (де ла) — писатель — прим.
145 (II)
Комера Филипп — художник — 40, 53, 55, 68
Конде - 30 (II), 111 (II), 284 (II) Кондильяк Этьен-Бонно де — философ - 365 (II), прим. 149 (II) Констан Бенжамен — 247, 240 Констебль — живописец — 19, 67, 126, 286 (II)
Конфлан — 12, 65, 69, 140 Конфлан, г-жа—модель Делакруа—43,61 Конье Леон — художник — 17, 37, 46, 51, 57, 60, 67, 68, 192, прим. 13 Коппола — композитор—28 (II), прим. 3 Корнелиус Петер — живописец — 59 (II), прим. 29 (II)
Корнель- 330, 401, 402, 421, 422, 76 (II), 77 (II), 189 (II), 200 (II), 260 (II), 273 (II), 275 (II), 285 (II), 291 (II), 302 (II), 306 (И), 307 (II), 349 (II)
425


Коро Камилл — живописец — 154, 155, 160, прим. 105
Корреджо, Антонио-Аллегри — живописец — 21, 101, 137, 150, 179, 209, 232, 327, 331, 349, 116 (И), 155 (II), 240 (II), 249 (II), 254 (II), 256 (II), 303 (II), 337 (II), 345 (II), 378 (II), прим. 70 (II)
Кортона Пьетро-Барреттини — художник — 110, прим. 61 Коттро Феликс—художник—162, 99 (II) Кошен Младший Шарль-Никола—гравер и рисовальщик — 110, прим. 63 Коэтлоскэ — генерал — 51 Кранах Лука 271
Крювелли — певица — 345, 38 (II) Куазево Антуан — скульптор — 251 (II), 253 (II), прим. 109 (II)
Кудер Луи-Шарль-Огюст — художник — 193, 229
Кузен Виктор — философ — 18, прим. 15
Кузен—гравер — 52, 301, 309, 330, 420, 421, 77 (II), 109-111 (II), 165 (II) Курбе — 347, 393, 143 (II)
Курно — друг Делакруа — 174 Кусту Гийом и Никола — скульпторы — 251, 253 (II), прим. НО (II) Кутан — коллекционер — 22, 34, 35,
38, 50
Кутюр Тома — художник — 138, 144, 154, 165 прим. 83 Кутюрье — 45, 56
Кювилье-Флери — литератор и журналист — 231
Кювье Жорж — естествоиспытатель — 129, 417, 418 Лаббе — 133, 166
Лабрюйер Жан — писатель — 359, прим.
201. 245 (II), 272 (И), 327 (II) Лавалетт, г-жа — 51, 48 (II), 133 (II), 134 (II), 209 (II)
Лагерр — доктор — 274 (II), 279 (II), 281-283 (II), 298 (II), 305 (И), 381 (И)
Лагранж Луи — математик — 187, прим. 126
Лагранж, г-жа — 45 (II), 99 (II),
106 (II), 107 (II), 109 (II), 111 (II), 176 (II), 183 (II), 185 (И), 286 (II), 289 (II), 312 (И)
Лакруа Гаспар-Жан — художник, ученик Коро — 154, 156, 164, 279, 110 (II)
Ламартин Альфонс — поэт — 42, 44,
168, 189, 201, 233, прим. 130. 26 (II), 40 (II), 51 (II) 171 (II), 323 (И), 356 (И)
Ламеннэ Фелисите — писатель —
353 (II), прим. 147 (II)
Лами Эжен — художник — 355 Ламорисьер Христофор — генерал — 252, прим. 164. 35 (II)
Ламэ Огюст — муж двоюродной сестры Делакруа — 36, прим. 28. 161 (II), 184 (II), 204 (II), 272 (II), 287 (II), 315 (II), 359 (II), 365 (II), 367 (II)
Ламэ Александрин — двоюродная} сестра Делакруа — 51, 55, 162 (II) Ламэ Фердинанд — брат Огюста 156 (II) Ламэ — жена Фердинанда — 196 (II) Ланглуа Жан-Шарль — полковник и художник — 309 (II)
Лаплас, Пьер-Симон — математик и астроном — 187, прим. 127 Лапорт (де) — французский консул в Марокко — 183 Лариб — 16
Ларив — актер-трагик — 146 Л’Аридон — см. Пенгильи Ларошфуко Франсуа — писатель — 245 (И), 271 (II), 274 (II), прим. 118 (II)
426


Ларрей Доминик — военный хирург, профессор — 153, 191 Лассаль Эмиль — художник, ученик Делакруа — 137, 146, прим. 79,
49 (II), 209 (II)
Лассаль-Борд Гюстав — художник, ученик Делакруа — 179 Лассю Ж.-Б. Антуан — архитектор — 186, 356
Ластейри Фердинанд — археолог — 344, прим. 188
Латуш Анри — писатель — 128 (II) Лафон Эмиль-Жак — художник — 355 (II)
Лафонтен Жан — 286, 377, 47 (II), 51 (II), 76 (II), 207 (И)
Леблон Фредерик — литограф, 1 друг Делакруа — 21, 25, 26, 29, 31—37, 39, 43-46, 49, 50, 52, 57, 58, 60, 61, 63-66, 69, 133, 150, 155, 164, 165, 168, 169, 179, 185, 186, 191, 194, 202, прим. 17 Леблон — жена литографа — 151 Леборн Жозеф-Луи — художник — 45 Лебрен Шарль — художник — 109, 202, 308, 354, прим. 59, 8 (II), 251 (И), 253 (II), 283 (II)
Лебук Шарль — виолончелист — 183
(п)
Левассор — комический актер — 65 (II), 122 (II)
Ле-Веель Арман-Жюль — скульптор — 107 (II), прим. 41 (II)
Левис — английский романист — 115, прим. 66
Ле Гийю Женни-Мари — экономка Делакруа — 167, 249, 251, 252, 255, 270, 280, 308, 326, 332, 360, 364, 369, 374, 378, 383, 389, 391, 406, прим. 114. 16 (II), 19 (II), 46 (II), 63 (II), 68 (II), 69 (II), 71 (II), 74 (II), 75 (II), 81 (II), 96 (II),
105 (II), 123 (II), 160 (II), 167 (II), 168 (II), 169 (II), 184 (II), 193 (II), 202 (II), 203 (II), 212 (II), 262 (II), 268 (II), 270 (II), 275 (II), 279 (II), 281 (И), 298 (II), 322 (II), 360 (II), 363 (II)
Легуве Эрнест — драматург — 121 (II), 191 (И), 290 (II)
Ледрю-Роллен Александр-Огюст — политический деятель — 41 (II),
прим. 24 (II)
Лейс%Генри — бельгийский художник — 273, прим. 169. 130 (II)
Лекен Александр-Виктор — скульптор - 147 (II)
Леле Адольф-Пьер — художник — 137, 161
Лелиевр Шарль-Жан-Батист — художник — 21, 25—27, 34, 40, 47, 51 Лелиевр — жена художника — 25, 26, 36, 44, 51
Лемаль — коллекционер — 45 Леман Анри — художник — 180, 189, 303, 309, 316, 419, прим. 178 Лемерсье Луи-Жан Непомюсен — писатель — 40
Леметр Фредерик — актер — 369, прим. 205
Лемуан Джон — журналист — 169 (И), 170 (II)
Ленобль — поверенный в делах Дела- круа — 158, 159
Ленорман Шарль — археолог — 320(11) Леонардо да Винчи — 43, 194, 411,
249 (II), 353 (II), 354 (II), 378 (И) Леритье — врач — 321 (II)
Леру Жан-Мари — гравер и рисовальщик — 202 (II)
Леру Пьер — публицист — 173, прим. 117
Леру Эжен Ф. — литограф — 179, 204 (II)
427


Леруа Ф. - 283 (II)
Л еру а д’Этиоль — хирург —324 (II) Лесаж — романист — 51 (II), 331 (II) Лесли Чарльс-Роберт — живописец — 129 (II), прим. 50 (II)
Лессор Эмиль-Обер — пейзажист — 166, 178
Лесюер Эсташ — художник — 109, 160, 162, 293, 294, 308, 329, 330, 354, прим. 58. 172 (II), 222 (II), 253 (II) Лети — лейтенант артиллерии — 7 (II), 175 (II)
Лефевр Жюль-Жозеф — художник — 188, 196, 282 (II), прим. 124 (II) Лефевр — 176 (И)
Лефевр Шарль — художник — 155 Лефевр-Демье — поэт и литератор — 417, 8 (II)
Лефран — торговец красками — 168, 60 (II)
Лефюэль Гектор-Мартен — архитектор — 384, 419. прим. 211. ИЗ (II), 124 (II), 184 (II), 185 (II), 187 (И) Лизетта — крестьянка из Луру — 1,2, 3, 7
Лионна — 145
Липенбек — художник — 185 Лист — композитор — 283, 146 (II) Ложье Жан-Никола — гравер — 65 Лонг — античный писатель — 17 Лоншан Пьер-Шарпантье — литератор 353 (И)
Лопес — художник — 13, 21, 25, 35, 36, 50, 83
Лора — натурщица — 44, 45, 49, 50, 65, 66
Лоране Бонавентуре — художник — 238, 277
Л оранс ^Жюль — художник и музыкант — 173
Лорансо — друг Беррье — 102 (II),
104 (II), 105 (II)
Лоуренс Томас — портретист — 348, прим. 193. 130 (И), 147 (II), 231 (II), 343 (И)
Лувуа — 111 (II)
Лука Лейденский — 216, 257, 237 (И) Люлли — композитор — 115 (II) Мажанди Франсуа — физиолог — 311 (II), 312 (II), прим. 136 (II) Майер — художник — 34, 35, 67 Малахов — см. Пелисье Малибран Мария-Фелиция — певица — 134, 135, прим. 76. 222 (II)
М амбре Эдмонд — композитор — 109
(II), НО (II)
Мансо — член муниципального совета в Париже — 341, 87 (II), 185 (II), Мансо — жена члена муниципального совета — 341, 418, 40 (II) 69 (II), 83 (II), 84 (II) 86^(11), 184, (II), 361 (II), 363 (И)
Мань Пьер — политический деятель— 365 (И)
Марбути — псевдоним Клер Брюн — писательница — 321 (II), 324 (II) Маренко Карло — 190 (II), прим. 89 (II) М арест — друг юности Стендаля — 145, 196, 136 (II), 179 (II), 214 (II), 283 (II), 294 (II)
Марио — итальянский певец — 15 (II) Марк Аврелий — 153, 126 (II), 165 (II) Маркантонио Раймонди — итальянский гравер — 372, прим. 206. 237 (II) Марлиани, г-жа — друг Шопена — 136, 165, 173, 184, 188, 204, 227, 391, 213 (II)
Марок етти Шарль — скульптор — 47, 50, 53
Марраст Арман — политический деятель — 167, 187, прим. 125 Марс — трагическая актриса — 116, 144, 155, 156, ‘
Марселина — см. Чарторыйская
428


Мартине Луи — гравер — 124 (II) Мартиньяк Жан-Батист-Гаж — политический деятель—32 (II), прим. 17 (II)
Массильон Жан-Батист — проповедник — 286 (И), прим. 126 (II) Массон Альфонс — гравер — 127, 324 (II) Мегюль Этьен-Анри-Никола — композитор — 46, прим. 37 Мейербер — композитор — 189, 204,
419-422, 15 (II), 113 (И) Мейсонье Эрнест — художник — 192, 229, 232, 234, 379. прим. 135. 74 (II), 129 (II), 175 (II), 177 (И), 367 (II) Мел л инг — 52
Менар Жак-Андре — политический деятель - 181 (II), 183 (II), 184 (II), 215 (II)
Менар Луи — критик — 166 Менгс Рафаэль — художник и писатель-219 (II), 251 (И), 346 (II), прим. 100 (II)
Мендельсон — 157, 173, 304, 15 (II), 114 (II), 350 (И)
Мендрон Ипполит — скульптор — 158, прим. 110
Меневаль, барон — 209, 210, 381 Менесье, г-жа — 189, 199 Менжо Жан-Адольф — актер — 36 Мериме Проспер — 189, 357, 380, 403, 9 (II), 77 (II), 110 (II), 124 (II), 143 (II), 180 (II), 212 (II), 213 (II) Меррюо Шарль — журналист — 118 (II), 184(11)
Мерсэ Фредерик-Буржуа(де) — художник и писатель — 184, 196, 277, 419, 7 (II), 42 (II), 142 (II), 143 (II), 175 (II), 185 (И), 313 (II), 316 (II), 352 (II), 381 (II), 382 (II), прим. 139 Микеланджело — 21, 25, 40, 42, 47, 54, 92, 101, 104, 109, 122, 159, 160, 227, 230, 232, 272, 273, 308, 333,
348, 361, 362, 396, 50 (II), 70 (II), 73 (II), 76 (II), 77 (II), 92 (II), 93 (II), 97 (II), 107 (II), 116 (II), 143 (II), 148 (II), 162 (II), 200 (II), 220 (II), 221 (II), 242 (II), 254 — 256 (II), 258 (II), 260 (II), 261 (II),
273 (II), 291 (II), 301 (II), 303 (II),
327 (II), 329 (И), 330 (II), 337 (II),
339 (II), 345 (II), 352 (II), 354 (II),
378 (И)
Милле — художник — 348 Миллее Джон-Эверет — художник — 130 (II), прим. 52 (II)
Миноре — сосед Делакруа по имению в Шамрозе — 251, 360, 375, 315 (II) Мирбель — миниатюристка — 212,
361 (II)
Минье Франсуа — историк — 187 Мирес — финансист — 6 (II), 7 (II),
прим. 2 (II)
Мирис Старший Франс — живописец - 229 (II),прим. 103 (II) Мицкевич Адам — 287 Мишле — историк — 161, 168 Мишо Старший, Жозеф-Франсуа — литератор и публицист — 33 (II), 34 (II), прим. 19 (II)
Мозэсс Жан-Батист — художник и литограф —13, 272
Мокар — литератор и политический деятель — 301, 318 (II), 320 (II) Моле, граф — политический деятель — 187, 198
Мольер — 160, 240, 417, 61 (II), 72 (II), 73 (II), 76 (II), 115 (II), 163 (II), 314 (II), 342 (II), 350 (II), 357 (II) Момбелли Эстер — певица — 66 Монтень — 247, 77 (II), 236 (И), 271 (II), 272 (II), 334 (II), 349 (II) Монтескье — 218, 219, 221, 224, 225, 332, 261 (II), 376 (II), прим. 36 (II) Монтихо, г-жа — 323 (II), прим. 139 (II)
28 Заказ J4e 736
429


Монфор Альфонс-Антуан — художник — 178 (II)
Монье Анри — художник и писатель — 363 (II), прим. 148 (И)
Морелли Доменико — художник — 117 Морне Шарль — дипломат — 74, 75, 77, 83, 158, 161, 166, 172, 183, 189, 190, 191, 229
Морни Шарль-Огюст — политический деятель — 158, 301, 41 (II), НО (II), 136 (II), 188 (II), 376 (И)
Моро Адольф — коллекционер — 144, 154, 419, 16 (II), 124 (II), 125 (II), 127 (II), 181 (II), 186 (II), 187 (II), 192 (II), 312 (II), 325 (II), прим. 91 Моро Гюстав — живописец — 186,
420, 192 (II) 209 (II), прим. 97 (II) Мотец Виктор-Луи — художник — 201 Моцарт — 26, 124, 143—147, 152, 157, 159, 165, 168, 184, 193, 198, 200, 202, 204, 229, 231, 233, 235—237, 239, 303, 348, 350-352, 362, 364, 380, 381, 401, 402, 414-416, 5 (II), 10 (II), 12 (II), 14 (II), 15 (II),
29 (II), 37 -(II), 77 (И), 109 (II), 114 (II), 115 (II), 141 (II), 148 (II),
189 (II), 196 (II), 215 (II), 236 (II),
242 (II), 301 (II), 327 (II), 328 (II) Муйерон Адольф — литограф — 232, 124 (И), 179 (II), 183 (II)
Мур Моррис — любитель искусств — 313 (II)
Мурильо — 96, 97, 102, 123, 240 (II), 324 (II)
Мюллер Шарль-Л у и-Люсьен — художник — 97, 138, прим. 80 Мюссе Альфред — писатель —308 Мюссе Поль-Эдмонд — писатель — 272, (II), 289 (II), прим. 117 (II)
Навец Франсуа-Жозеф — живописец — 256, прим. 165
Надо Гюстав — композитор — 6 (II), 40 (II)
Нальди — актриса — 135 Нальди Джузеппе — певец — 135 Нантейль Селестен-Франсуа — художник — 310 (II), прим. 135 (II) Наполеон I — 55, 56, 127, 179, 210, 261, 274, 300, 381, 410,40 (II), 84 (И), 102 (II), 110 (II), 286 (II), 291 (II), 328 (II), 336 (II)
Наполеон (принц Жером) — 341 Наполеон III—186, 237, прим. 124. 4 (II), 7 (II), 55 (II), 124 (II), 125 (II) 184 (И), 185 (II), 312 (II), 319 (II) Нассо — натурщик — 31 Невиль (де), г-жа — 184, (II), 185 (II), 187 (II), 191 (II), 192 (II)
Ней — маршал — 210 Немурский, герцог — 146 Нидермаер — композитор — .201 Низар Дезире — писатель — 419 Нодье Шарль — писатель—303 Нурри Адольф — певец — 299 (II) Ньюверкерке Альфред-Эмильян — главный директор музеев — 358, 122 (II), 124 (II), 164 (II), прим. 198 Обер Даниель-Франсуа-Эслри — композитор — 199, 301, прим. 147.
41 (II), 201 (II), 213 (II).
Обле — доктор — 101 (II)
Обри — торговец картинами — 164 Овидии — 117, 109 (II), 313 (II), 333
(II)
Огюст Жюль-Роберт — художник, друг Делакруа — 67—69, 129, 179, 183, 204, прим. 47
Одиффре — экономист и политический деятель — 40 (II)
Ожье Эмиль — драматург — 41 (II),
Оксерруа — 145
Онсло Жорж — композитор и музыкант—152
430


Орлеанский, герцог — 38 Орсель Андре-Жак-Виктор — художник — 201
Осман Жорж-Эжен — политический деятель — 179 (II), прим. 84 (II) Оссонвиль — дочь герцога Броглиа — 189 (II), 192 (II), 193 (II)
Остаде - 51 (II), 225 (II)
Отвей Томас — драматург — 34 Отран Жозеф — поэт — 187 (II), 192
(II), 193 (II), 200 (II), 303 (II), прим. 132 (II)
Иаер Фердинанд — композитор и пианист — 56, прим. 46 Пайва, графиня — ИЗ (II), 121 (II) Пайен Жан-Франсуа — литератор — НО (II)
Пансерон — композитор — 182 (II),
213 (II)
Паризе Этьен — врач и литератор — 36 (II), 211 (II), 318 (II), прим. 22 (II)
Пароди — певица — 418, прим. 221 Паршап — генерал — 388, 129 (II),
132 (II), 192 (II), 193 (II), 203 (II), 212 (II), 313 (II), 314 (И), 323 (II) Паршап — жена генерала — 251, 367, 128 (II), 136 (II), 315 (II)
Паскаль Блэз — 364, 80 (II), 217 (II), 323 (II) 351 (II), прим. 34 (II) Паскаль Мишель — скульптор — 97 (II) Паско Шарль — 9, 14 Паста — певица — 13, 34, 134, 135,
418, 222 (II)
Пасторе Клод-Эмманюель-Жозеф — литератор-43, 142 (II), 146 (II), 184 (II), 205 (II)
Патен Анри — ученый — 121 (II)
Пейс Луи — литератор — 209, 370,
прим. 151. 178 (II), 222 (II), 242 (11),
Пелиссье, герцог Малахов — маршал — 212 (II), 323 (II)
Пелетье Лорен-Жозеф — пейзажист — 189 — 191, 124 (II), прим. 131
Пелльтан Эжен — журналист, политический деятель — 146, 202 (II),
прим. 95
Пелуз Теофиль-Жюль — химик — 187
(И)
Пенгильи л’Аридон Октав — художник и литограф — 298, 213 (II) Пепильо — матадор — 98 Периньон — художник, директор музея в Дижоне — 191, 192, 307 Перен Альфонс-Анри — живописец и скульптор — 283 (II), прим. 125 (II) Перпиньян Израэль — художник, товарищ по мастерской Делакруа — 21, 30, 35, 48, 49, 66, 250, 179, (II), 183 (II), 184 (II), 191 (II)
Перрье Шарль — литератор и критик — 179, 180, 321, 60 (II), 182 (II), 183 (II), 213 (II), 215 (II), 319 (II), прим. 87 (II)
Перрен Эмиль — директор театра — 301, 308, 316
Персье Шарль — архитектор — 107, 238, прим. 53
Перуджино Пьетро Ваннуччи — художник—295, 358, прим. 200.130 (II), 131 (II), 354 (II), прим. 131 (II) Пететен Ансельм — администратор и публицист — 137 Петрарка — 285, 339 (II)
Пигалль Жан-Батист — скульптор — 157 (И), прим. 72 (II)
Пико Франсуа-Эдуард — художник — 85 (II), 128 (II), прим. 49 (II) Пилон Жермен — скульптор — 253(11), прим. ИЗ (II)
Пиль Роже — художник и писатель — 235, прим. 158
431
28*


Пиндар — 400, 401
Пинелли Бартоломео — художник — 53, 55, прим. 42
Пирон Ахилл — друг Делакруа — 6, И, 31, 35, 143, 144, 172, 209, 393, прим. 5. 28 (II), 39 (II), 214 (II) Пискатори Теодор — политический деятель — 100 (II)
Пискатори, г-жа — 231, 243 Плана — художник — 45 Плане Анри — художник, ученик и сотрудник Делакруа — 140, 163, 167, 179, 232
Планш Гюстав — критик — 52, 165,
прим. 112. 18 (II)
Платон - 400, 78 (II), 163 (II)
По Эдгар - 187 (II), 188 (II), 197 (II), 241 (II)
Понсар — драматург — 129, 13 (II),
прим. 9 (II)
Понтекулан Луи — офицер и литератор — 187, 112 (II)
Понтекулан, г-жа — 112 (II), 183 (II) Поппльтон Жорж-Р.— художник — 40 Поссос — член муниципального совета в Париже — 322, 318 (И),
319 (II)
Потоцкая Дельфина — друг Шопена — 201, 233, 349, 191 (II)
Поццо ди Борго Карл-Андрей — дипломат — 102 (II), прим. 39 (II) Прадье Джемс — скульптор — 230 Прево — 66
Прео Антуан-Огюстен — скульптор — 144, 145, 193, 230, 309, 369, 405, прим. 90, прим. 138. 7 (II), 37 (II) 40 (II), прим. 3 (II)
Приматиччо — 116 (II)
Прудон Пьер-Жозеф — философ и публицист — 185
Прюден Голтье-Расин — пианист и композитор — 192, 193, 195, 284 (II) Прюдон Пьер-Поль — живописец — 137, 138, 151, 161, 162, 179, 180,
354, 421, 71 (И), 240 (II), 251 (II), 378 (II), прим. Ill (II)
Пти — художник — 18 Пти Франсиз — эксперт — 387, 391 Пуансо Луи — математик — 167, 187, 330, прим. ИЗ. 40 (II), 42 (II), 43 (II), 45 (II), 107 (II), i44 (II), 176 (II), 177 (II), 184 (II), 270 (II) Пуарель — 136
Пужад Эжен — дипломат — 200, 202 Пуссен — 35, 37, 68, 109, 174, 180, 223, 293, 294, 329—331, 348,353-
355, 360, 361, 363, 365, 372, 375, 380, 51 (И), 88 (II), 116 (И), 217 (II), 218 (II), 222 (II), 223 (II), 227 (II), 240 (II), 241 (II), 253 (II), 347 (II)
Пушкин Александр Сергеевич — 189, 33 (II)
Пьерре Анри — сын Жана-Баттиста Пьерре — 167, 42 (II), 90 (II),
91 (II)
Пьерре Жан-Баттист — художник, друг Делакруа — 6, 7, 9, 12, 17, 18, 20, 21, 27, 30, 31, 34—40, 43—47, 49, 51—53, 55, 56, 61, 67—69, 131, 139,
140, 159, 160, 163, 167-169, 175,
179, 183, 186, 188, 202, 239, 315,
356, 365, 371, 376, 405, 407, 418,
421, прим. 6. 39 (II)
Пьерре — жена Жана-Баттиста Пьерре — 20, 406, 176 (II), 177 (II) Пюже Пьер — скульптор — 109, 122,
141, 174, 398, прим. 56. 74 (II),
93 (II), 157 (II), 200 (II), 251 (II), 254 (II), 256 (II), 300 (II), 366 (II)
Пюжоль Абель — художник—231 Пюисегюр — 17
432


Рабле — 349 (II), 350 (II) Равессон-Моллиан Жан-Гаспар-Фе- ликс — археолог — 358, прим. 199. 181 (И)—184 (II), 376 (II) Рамбюто — префект Сены — 111 (II),
прим. 45 (II)
Рамо Жан-Филипп — композитор — 231, прим. 155. 192 (II) Ран-Бабутова Луиз — художница, ученица Делакруа — 151, 172 Расин Жан — 160, 197, 198, 224, 240, 311, 351, 362, 372, 400, 401, 421, 422, 424, 15 (II), 50 (II), 51 (II), 76 (II), 77 (II), 92 (II), 98 (II), 109 (II), 115 (II), 148 (II), 189 (II),
200 (II), 232 (II), 242 (II), 260 (II),
273 (II), 302 (II), 307 (II), 323 (II),
334 (II), 342 (II), 360 (II), 376 (II),
прим. 37 (II), 91 (II)
Ратисбонн Луи — публицист — 55 (II), 56 (II)
Рауль — 26
Рафаэль — 15, 21, 25, 39, 104, 123, 134, 146, 150, 155, 162, 179, 217, 232, 285, 294, 295, 304, 330, 331, 333, 358, 370, 409, 50 (II), 69 (II), 71 (II), 96 (И), 97 (II), 116 (И), 131 (II), 162 (И), 176 (И), 217 (И), 219 (И), 220 (И),
221 (II), 224 (II), 227 (II), 240 (II),
241 (И), 249 (II), 253 (II), 254 (II),
278 (II), 297 (И), 299 (И), 300 (II),
313 (И), 315 (II), 327(11)—329 (II), 345 (II), 352 (II), 354 (II), 360 (II), 367 (II), 376 (II), 378 (II)
Рашель — актриса — 197, 198, 308,
327, прим. 141, 298 (И), 304 (II) Рейнольдс Джошуа — живописец — 348, прим. 195. 147 (II), 148 (II),
. 223 (II), 231 (II), 343 (II)
Рейсдаль — 158, 285, 51 (II), 277
(И)
Рембрандт — 141, 179, 232, 258, 279, 294, 295, 352, 353, 46 (II), 51 (II),
53 (II), 78 (II), 80 (II), 240 (II), 241 (И), 249 (II), 256 (II), 352 (II)
Ремюза Шарль — политический деятель — 153, 205, 420, 366 (II)
Рён Жан — художник —312
Рени Гвидо — живописец — 197, прим.
140
Ренье Фердинанд-Жозеф — художник- 19
Рессон Орас — журналист, друг Делакруа — 269, 39 (II)
Риве Шарль — политический деятель, друг Делакруа — 138, 146,
183 — 185, 229,345, 359, 67 (II), 141 (II), 142 (II), 144 (IJ), 151 (II), 299 (II) Риве Пьер — ученик Делакруа — 144
(П)
Риве — жена Шарля — 184, 185, 204 Ривьер Филибер — чиновник, близкий друг Делакруа — 48, 49, 57, 66
Ризенер Анри-Франсуа — художник, дядя Делакруа — 5, 7—9, 12, 24, 29, 30, 60, 67, 219, прим. 4. 43 (II) Ризенер Леон — художник, двоюродный брат Делакруа — 5, 27, 31, 37, 60, 67, 131. 137, 140, 157, 160, 172, 179, 180, 221, 314, 333, 346, 348, 356, 365, 371, 376, 391, 406, 407, 418, 6 (II), 7 (II), 22 (II), 41 (II),
54 (II), 91 (II), 94 (И), 115 (II), 144 (II), 147 (II), 183 (II), 282 (II), 298 (II), 335 (II), 355 (II), 377 (II)
Рико Филипп — врач — 77, 178 (II) Рикур Ахилл — издатель журнала «Артист» — 194 (II)
Ристори Аделаид — актриса — 132 (II),
141 (II), 190 (II), прим. 55 (II), 56 (II), 89 (II)
Ришом — друг Беррье — 99 (II),
433


100 - 102 (II), 104 (II), 105 (II), 209 (II), 210 (II)
Робберехт — музыкант — 168, 169 Робер Эмилия — натурщица — 25, 28, 32, 34
Робер-Флери Жозеф-Никола — художник — 101, 140, 188, 383, 408,
прим. 51. Ill (II), 172 (II)
Робер (из Севра) — любитель искусств — 130, 206 (II), 215 (II), 269 (II) Родаковский Генрих — художник — 346, 379, 382, прим. 191. 29 (II), 44 (II), 95 (II), 124 (II), 212 (II) Родригес Ипполит — финансист и литератор - 6 (II), 125 (И), 128 (II), 203 (II)
Родригес — жена Ипполита Родригеса - 128 (II), 183 (II)
Рокбер — капитан — 3
Романо Джулио — 130 (II), прим.
54 (II)
Ромен де Хоох — 52 Ромеро — матадор — 98 Ромильи — 205 (И)
Ромье Огюст — администратор по вопросам искусства — 301 Ронкони — певец — 169 Россе — скульптор — 52 Россини — композитор — 26, 124, 143, 153, 235, 237,.345, 348, 351, 356,
364, 15 (II),7 95 (II), 115 (II), 141 (II), 179 (II), 192 (II), 213 (II),
219 (II), 256 (II), 267 (II), 305 (И), 328 (II), 357 (II)
Роше Алексис — архитектор — 126, 151, 356, 173 (II), 187 (II), 192 (И), 193 (II) 215 (II), 283;(Н)
Роше — жена архитектора — 153 Руайе (де) — доктор — 167, 187, 304 Рубенс — 7, 35, 76, 101,402, 123, 128, 130, 131, 134, 137, 141, 151, 155,
158, 160, 162, 163, 174-176, 179,
180, 185, 197, 206, 209, 216, 219, 253, 256, 257—259, 265, 266, 268, 269, 271—275, 278, 279, 285, 293,
297—299, 304, 305, 327, 333, 334, 343, 345, 351, 353, 389, 390, 396, 397, 409-412, 414, 46 (II), 47 (II), 51 (II), 53 (II), 691(11), 77 (И), 92 (II), 96 (II), 148 (II), 161 (II), 162 (II), 221 (И), 224 (II), 227 (II),
233 (II), 241 (II), 243 (II), 246 (II),
249 (II), 253 (II), 256 (И), 259 (II),
260 (II), 265 (II), 267 (II), 278 (II),
289 (II), 290 (II), 300 (II), 308 (II),
313 (II), 317 (II), 320 (II), 324 (II),
327 (II), 329 (II), 345 (II), 350 (II),
352 (II), 355 (II), 360 (II), 365 (II)
Рувьер Филибер — художник — 183
(И)
Ругенда Иоган Мориц — художник — 166
Руддер Луи-Анри — художник — 325
(И)
Руже Жорж — художник, друг Делакруа — 8, 27, 28, 35, 36, 38, 39, 44, 45, 49, 50, 52, 57, 60
Рулан Гюстав — политический деятель — 215 (II)
Руссо Жан-Жак — 58, 61, 75, 122, 162, 173. 246, 364, 393, 58 (II), 171 (II), 189 (II), 363 (II), прим. 28 (II), 36 (II)
Руссо Теодор — живописец — 236, 237, прим. 82. 78 (II), 79 (II), 92 (II), 351 (II)
Руссо Филипп — живописец — 124 (II), 179 (II), 181 (II), прим. 48 (II)
Рюбемпре Альберта — двоюродная сестра Делакруа—139, 145, 159, 196, 345, 407, 410, 413, 423, 124 (II), 125 (II), 143 (II), 175 (II), 179 (II), 181 (И), 184 (II), 192 (II)—194 (II), 213 (II), 214 (II), 293 (II), 294 (II
434


Рюллен, г-жа — 35 Рюльер — генерал — 198 Салтыков, князь — 229, 230 Сальтер Елизавета — модель Делакруа — 2, 32
Сведенборг Эмманюэль — мыслитель- мистик — 291 (II), прим. 127 (II) Сегала Анаи — писательница — 303 Сегала Пьер-Саломон — хирург — 179 (II), 183 (II)
Сегюр — генерал 417 Седен — драматург — 119 Сенанкур Этьен Пиве де — писатель — 111, прим. 64. 242 (II),
246 (II), 262 (II)
Сен-Виктор Поль — критик — 196 (II), прим. 93 (II)
Сен-Жорж — драматург — 301, 419 Сен-Мартен Луи-Клод — мистик — 42 (II), 43 (II), прим. 26 (II) Сен-При — актер — 311, прим. 183 Сен-Симон Луи — историк — 240, 323 (II), 348 (II), прим. 140 (II) Сент-Бев — критик — 357, прим. 197. 37 (II), 42 (II), 244 (II), 259 (II), 263 (II), 343 (И)
Сервантес Мигюэль — 115, 56 (II), 342 (II), 357 (II)
Серфбеер Альфонс — драматург — 187, 239, 304, 346, 112 (II), 172 (II),
181 (И), 269 (II), 270 (II)
Сешан Шарль — живописец-декоратор — 157 (II), прим. 73 (II) Сильвестр Теофиль — критик — 406, 15 (II), 16 (II), 178 (II), прим. 10
(И)
Синьоль Эмиль — художник — 380, прим. 207. 367 (II)
Сируи Ахилл — литограф — 125 (II) 183 (II)
Созэ Поль — политический деятель — 5 (И), 15 (II)
Соланж — дочь Жорж Санд, жена Кле- зенже - 142, 171, 215, 227, 125 (II) Солар Феликс — литератор и журналист—269 (II)
Солимена Франческо — живописец — 110, прим. 62
Солие — композитор и певец — 87 (II) Софокл — 325 Спарр — певица — 135 Спонтини Гаспаре — композитор — 152, прим. 103. 38 (II), 8 (II)
Сталь Жермена — писательница — 28, прим. 21
Стевенс Жозеф — художник — 114 (II) Стендаль — псевдоним Анри Бейля — 26, 230, 239, 357, 410, 36 (II), 166 (II), 305 (II)
Сулье Эвдор — хранитель Лувра и Версальского музея — 139, 159, 214 (II) Сулье Шарль — художник, друг Делакруа — 8, 13, 15, 26, 28--30,
33,-36, 39, 40, 43, 47, 49, 51—53, 55, 57, 63, 65, 66, 68, 139, 140, 155, 159, 169, 174, 175, 179,
418, прим. 8. 306 (П), 312 (II) Сульт — маршал — 51, 131, прим. 41 Сусс — 31, 32
Сутман Питер-Клас — художник и гравер — 130, 131
Тайандье Сен-Рене — профессор литературы — 213 (II)
Тайлор Исидор-Юстин-Северин — офицер, писатель и художник — 136 (II), прим. 59 (II)
Талейран Шарль-Морис — дипломат — 102 (II) прим. 38 (II)
Тальма — актер — 133, 311, 335, 339, прим. 75
Татте Альфред — банкир — 109 (II),
НО (II), 213 (II), прим. 43 (II) Тевелен — рисовальщик — 41 (II), 54 (II), 69 (II)
435


Тедеско — торговец картинами — 334, прим.. 186. 175 (II), 188 (II), 191 (II), 204 (II), 359 (II)
Теккерей — 191 Телефсен — 183 (II)
Тенирс Младший Давид — живописец - 229 (II), прим. 102 (И) Тернер Уилльям — пейзажист — 118 (И), 343 (II), прим. 47 (II)
Терри — актер — 136 (II)
Тибо Жермен — председатель торговой палаты — 348 Тибодо - 185 (II)
Тиль - 45, 47, 52, 66 Тинторетто — 159, 285, 221 (II) Тиффио — 6, 10, 26, 33, 37 Тициан — 35, 36, 102, 146, 152, 155,
159, 171, 179, 271 279, 327, 333,
405, 51 (II), 53 (II), 71 (II), 92 (II), 114 (II), 162 (II), 218—
221 (II), 224 (II), 239 (II), 240 (II),
249 (II), 253 (II)—255 (II), 289 (II),
290 	(II), 295 (II), 303 (И), 327 (II),
329 (И), 360 (II), прим. 6 (II) Тома — торговец картинами — 185, 196, 334, 335, 380, 38 (II), 319 (II) Торель Франсуа — художник — 17, 25, 26, 36
Тори Жоффруа — художник, гравер и печатник — 248 (II)
Торриджани — скульптор — 98 Тотен — 28, 29
Трикети Генри — живописец и скульптор — 169
Труссо Арман — доктор — 336, 400,
180 (II), 305 (II)
Тульден Теодор ван — художник — 259 Тышкевич Евстах — археолог — 167 Тьер Адольф — политический деятель — 131, 133, 138, 145, 155, 156, 186, 187, 199, 239, 301, прим. 73. 6 (II), 101 (II), 109 - 112 (II),
202 (II), 213—215 (II), 244 (II), 252 (II), 286 (И), 303 (II), 304 (II), 383 (II), прим. 112 (II)
Тьерри Александр — хирург — 302, прим. 177
Тьерри Эдуард — публицист — 383, 244 (II), 259 (II), 261 (II), 303 (II), 304 (И)
Тэн Ипполит — историк и публицист — 230 (И), прим. 138 (II)
Тюренн - 111 (II), 328 (II)
Тюро Жан-Франсуа — философ и эллинист — 165 (II), прим. 79 (II) Уврие Жюстен — живописец и литограф - 135 (II), прим. 57 (II)
Удето — политический деятель и чиновник — 68, прим. 50. 7 (II)
Удри — живописец-анималист — 348 Уильд Уилльям — художник — 194 (II), прим. 92 (II)
У ильки Давид — английский живописец — 104, 348, прим. 194. 130 (II), 131 (II)
Уэллак Джемс-Уильям — актер —
136 (II)
Федель — архитектор — 8, 33—35, 37, 40, 46, 53, 56, 66, 147 (II), прим. 9 Фейдо Эрнест — литератор и журналист - 312 (II), 343 (II)
Фейе де Конш Феликс-Себастиан — дипломат и писатель — 211, 357,
177 (II)
Фенелон Франсуа — писатель — 78
(II), прим. 33 (II)
Ферроне (де л а) — дипломат — 35 (II), 36 (II), 174 (II)
Фидий — 239, 223 (II), 257 (II),
260 (И)
Филиппато Анри-Феликс-Эмманюель — художник — 191 (II), 192 (II) Фильдинг Коплей — художник-акварелист — 17, 28, 29, 33—36, 39,
436


45, 47, 49—53, 55—57, 65—68, 114, 155, 176 (И), прим. 14 Фландрен Ипполит — художник — 267, 309, 130 (II), прим. 181 Флери — см. Робер-Флери, Кювилье- Флери
Флуранс Пьер — физиолог — 299 (II), 311 (II), 359 (II)
Фонтен Пьер-Франсуа-Луи — архитектор - 107, 238, 85 (II)
Форбен — директор музеев — 68 Форд — сестра Вилльямса — 98 Форже Жозефина — друг Делакруа —
35,
130
, 137, 140,
142,
143,
146,
147,
149,
151, 153-159, 161, 163-
167,
169,
172, 177,
183,
184,
186,
188,
192,
194, 197,
199,
209,
214,
215,
234,
239, 250,
300,
306,
346,
359,
365
, 379, прим. 16,
. 7
(II),
15 1
(И),
16 (П),
18
(id,
25
(И),
37 1
(И),
38 (II),
40
(п),
42
(II),
44 I
(II),
48 (II),
65
(id,
91
(II),
95 (II), 100 (И),
112
(н),
127
(II),
144
(И),
148 (II),
155 (II),
169
(II),
170
(II),
178 (II),
192 (II),
193
(II),
195
(II),
216 (II),
26£
i (П),
269
(II),
270
(II),
313 (II),
325 (II),
330
(II),
363
(II)
Форже Эжен — сын Жозефины — 19,
112 (II), 133 (II), прим. 46 (II) Форстер Франсуа — гравер — 376 (II),
прим. 152 (II)
Фортуль Ипполит — политический деятель и литератор — 239, 349, 412, 111 (II), 186 (II), 187 (II)
Фос — политический деятель Фоше Леон —'187 Франклин Вениамин — 297 (II)
Франса Франсуа-Луи — художник —
113 (II), 124 (И), 174 (II) Франкетти, г-жа — 185 (II), 204 (II),
315 (II)
Франциск I — 35, 256, 367, 369 Франшом Огюст-Жозеф — музыкант — 145, прим. 92. 33 (II), 34 (II), 38 (II), ИЗ (II)
Фремье Эманюэль — скульптор — 298 Френуа (дю) — 53
Фрер Теодор — художник — 180 (II), 182 (II), прим. 85 (И)
Фромантен Эжен — живописец —
265 (II), прим. 116 (II) Фукье-Тенвиль — прокурор — 380 (II) прим. 153 (И)
Фульд Ахилл — политический и финансовый деятель — 198, 347, 358, 371, 381, 419, 111 (II), ИЗ (II), 188 (II), 193 (И), 205 (II), 214 (II) Фульд — жена Ахилла Фульда — 205
(И)
Фульд Бенуа — 386, 187 (II), 191 (II), прим. 88 (II)
Фурнье — 184 (II), 185 (II)
Фурье — 240
Фуше Жозеф, герцог д’Отрант — 57, 40 (II)
Фуше - 131, 127 (II), 132 (II), 136 (II) Хент Вилльям-Хольмант —художник — 130 (И), прим. 52 (II)
Хогарт Вилльям — художник и гравер - 130 (II), 131 (II)
Хонтхорст — живописец — 216 Цезарь - 108, 161 (II), 171 (II), 302 (II) Циглер Жюль-Клод — художник — 277 Циммерман — комЛЬптор и пианист — 153, 221, 404, 136 (II)
Цингарелли — композитор — 13 Цукелли — певец — 25 Чарторыйский Адам — политический деятель — 382, прим. 216 Чарторыйская Марселина — жена
Адама — 229, 232, 237, 349, 352, 380, 381, 5 (II), 103 (II), 107 (II), 374 (II)
437


Чевалос Педро — испанский государственный деятель — 98
Червони Ирэн — друг Делакруа, приемная дочь его матери
Чимароза Доменико — композитор — 124, 164, 165, 193, 235, 236, 362, 115 (II). 382 (И)
Чичери — художник-декоратор — 31, 232
Шабрие — друг Делакруа — 167, 188, 211, 239, 281, 303, 356, 379, 381, 18 (II), 29 (II), 40 (II), 42 (II),
107 (II), 144 (II), 166 (II), 177 (II),
193 (II), 213 (II), 269 (II), 282 (II),
299 (II), 308 (II)
Шаль Филарет — критик и литератор, друг Делакруа — 4, 17, 191, 423, прим. 2. 119 (II)
Шампи Бенуа — 183 (II), 185 (II),
188 (II), 192 (II)
Шампион — художник — 8, 9, 13, 33, 43, 66
Шанмартен — художник — 18, 19, 37, 47, 50, 53, 163, 188
Шарден Жан Батист Симеон — художник — 230, 405
Шарле Никола-Туссен — живописец — 37, 40, прим. 29
Шассерио Теодор — живописец — 209 (И), прим. 96 (II)
Шатобриан Франсуа-Рене — писатель - 233, 33 (II), 261 (II), 275 (II), 356 (II), 1фим. 143 (II)
Швитер Луи — художник, душеприказчик Делакруа — 147 (II), 205
(И)
Шевалье Мишель — экономист — 303, 391, 202 (II)
Шевандье Поль — живописец-пейзажист — 352
Шевинье — поэт — 356
Шекспир — 118—120, 125, 147, 198,
199, 362, 372, 400, 401, 424, 56 (II), 76 (II), 119 (И), 120 (II), 141 (II), 158 (II), 190 (II), 192 (II), 200 (II),
227 (II), 228 (II), 232 (II), 242 (II),
291 (И), 302 (II), 307 (II), 323 (II),
342 (II), 348 (II), 349 (II), 357 (II),
370 (II), 372 (II), 383 (II)
Шенавар Поль-Марк-Жозеф — художник — 189—191, 214, 232, 234, 370 371, 14 (II), 54 (II), 56 (II), 62 (II), 67 (II)—73 (II), 75 (II), 76 (И),
78 (II), 80 (II)—84 (II), 89 (II),
90 (II), 92 (II), 93 (II), 94 (II),
96 (II), 97 (II), 107 (II), 109 (И), 110 (II), 118 (II), 122 (II), 139 (II),
177 (II), 178 (II), 181 (II), 183 (II),
242 (И), 260 (II), прим. 133 Шеппар, г-жа — 322, 323, 65 (II) 67 (И), 361 (II)
Шеридан — драматург Шеффер Анри — живописец, братАри— 31, 32, 35, 36, 38, 39, 43, 46, 47, 51, 53, 60, 63, 68, 69, 140, 159,
167, 170, прим. 22
Шеффер Ари — живописец — 22, 34,
35, 204, прим. 27 Шейк — 52 Шиллер — 421
Шнейдер Эжен — политический деятель — 318 (II)
Шнец Жан-Гектор — художник — 38 Шопен Фредерик — 136, 145, 154, 157, 165—167, 170, 174, 183-186, 190,
192, 193, 197, 199, 200, 202, 205,
225, 227, 232, 257, 283—287, 300,
349, 381, 407, 14 (II), 15 (II), 113 (II), 114 (II), 134 (II), 252 (II),
268 (II), 294 (II), 327 (II), 357 (II) Штейбен Шарль — художник — 38 Шуберт — 233
Шэ д’Этаж — адвокат и политический деятель — 39 (II), 205 (II), 420 (II)
438


Шюлер Шарль-Огюст — гравер —
154 (II), 155 (II), 156 (II), 163 (II), прим. 69 (II)
Эльджин — археолог — 68 Эмерик-Давид — археолог — 109, прим. 57
Эмерсон Роф-Уолдо — критик и
поэт - 291 (И), прим. 128 (II) Эмпи — драматург — 58, 67 Энгр — 40, 42, 69, 104, 141, 187, 188, 200, 267, 348, 387, 9 (II), 28 (II)
40 (II), 74 (II), 115 (И), 116 (II), 122 (И), 124 (II), 129 (Н)-131 (II), 172 (II), 194 (II), 246 (II), 315 (II), 367 (II), прим. 14 (II)
Эрблен — художница — 307, 334, 346, 356, 124 (II), 183 (II), 184 (II), 203 (II), 214 (II), 356 (II)
Эрбо — 166, 205
Эрвин — архитектор и скульптор — 161 (II), прим. 78 (II)
Эйк (ван) - 175, 333, 131 (II)


1. Взятие Константинополя крестоносцами. Фрагмент. 1840. Луврг Париж.
2. Кораблекрушение Дон-Жуана. 1839. Музей Виктории и Альберта, Лондон.
3. Смерть Сенеки. Эскиз росписи. 1842—1843.
4. Воспитание Ахилла. Эскиз росписи. 1842—1843. Лувр, Париж.
5. Портрет монахини. 1843.
6. Скачущий всадник. Тушь.
7. Портрет г-жи Каве. Рисунок. 1846.
8. Цветы. Музей искусств, Цюрих.
9. Двое Фоскари. 1845. Шантильи, Музей Конде.
10. Маргарита в церкви. Литография. 1846.
11. Артистка Рашель в роли Федры. Бистр, черная тушь, карандаш.
12. Хижина около Вальмон. Акварель.
13. Лев. Фрагмент картины «Тигр и лев». 1850. Национальная галереяг Прага.
14. Тигр и лев. 1850. Национальная галерея, Прага.
15. Пейзаж близ Шамрозе. 1853.
16. Пейзаж.
17. Цветы. Акварель.
18. Араб, седлающий коня. 1855. Эрмитаж, Ленинград.
19. Львиная охота в Марокко. 1854. Эрмитаж, Ленинград.
20. Охота на тигра. 1854. Лувр, Париж.
21. Похищение Ревекки Буагельбером. Около 1856—1857.
22. Похищение Ревекки Буагельбером. Фрагмент.
23. Борьба Иакова с ангелом. 1861. Церковь Сен-Сюльпис, Париж.
24. Дерущиеся кони. 1860. Лувр, Париж.
25. Медея. 1862. Лувр, Париж.
26. Модель. Рисунок.
27. Эпизод греческой войны.
28. Голова львицы. Фрагмент картины. 1863. Лувр, Париж.
На фронтисписе: Апартаменты графа де Морни.


1854 год
1855 год
1856 год
1857 год
1858 год
1859 год
1860 год
1861 год
1862 год
1863 год
Примечания
Произведения искусства, упоминаемые в «Дневнике»
Делакруа
Произведения Делакруа, упоминаемые в «Дневнике» . . . .
Указатель имен
Список иллюстраций
3
108
178
217
298
326
335
373
377
381
387
400
408
415
440


ДВЕВНИК ДЕЛАКРУА Том II
Редактор И. Цагарелли Оформление художника Е. Ганнушкина Художественный редактор В. Тирдатов
Технический редактор М. Ушкова Корректоры Р. Кармазинова и Н. Прокофьева
А-04 575. Подп. в печ. 24/IV 1961 г. Формат бумаги 70x921/16- Бум. л. 14,75. Физ. п. л. 29,5 + 1 вкл. Уч. изд. л. 27,9. Уел. п. л. 34,66. Тираж 20 000 экз. Изд. № 121 Зак. 736. Цена 2 р. 66 к.
Издательство Академии художеств СССР Москва, Ленинградский проспект, 62
Московская типография № 5 Мосгорсов- нархоза. Москва, Трехпрудный пер., 9.


Стр.
Замеченаы е опечатки
«Дневник Делакруа» т. I и II
Строка
Напечатано
Следует читать
Том I
224
13 снизу
амбры
умбры
253
18 сверху
камея
камедь
399
4 снизу
с меньшей
с меньшим
433
19 снизу
идеи и биологии
идеи в биологии
441
3 снизу
Людовика XVIII
Людовика XIII
442
2 сверху
философии истории
Том II
«Философии истории»
29
Маргинал
10 мая
20 мая
167
2 сверху
ночи
ДНЯ
235
7 снизу
полученных
полуученых
260
1 сверху
на тридцать-сорок
на одиннадцать- двенадцать
353
20 сверху
1960 года
1860 года
389
9 сверху
Lettreada’
Lettre a da’
19 сверху
1956/7—1667
1596/7—1667
сак. 736.


fui.Oel
А С 1 О »X
Л J
^ CVacr* ^
£ иЛ Ь*>/б c vtf <y (Sj>2