** Y
АКАДЕМИЯ НАУК РЕСПУБЛИКИ ТАТАРСТАН ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ИМ. Ш. МАРДЖАНИ
Д.М. Исхаков, И.Л. Измайлов
Этнополитическая история татар


Институт истории им. Ш. Марджани Академии наук Татарстана Центр этнологического мониторинга
Серия «Этнополитическая история татар»
Д. М. Исхаков, И. Л. Измайлов
Этнополитическая история татар
(ill — середина XVI вв.)
Научное издание
Казань
2007


УДК 94(100) «05/...» ББК 63.3(0)4 И 85
Научный редаюор:
доктор исторических наук, академик МЛ. Усманов Рецензент:
доктор политических наук P.M. Мухаметшин Ответственный за выпуск: Г.Ф. Шавалиева Издание книги осуществлено на грант АН РТ № 01 -1.5-49/2006 (г) Исхаков Д.М., Измайлов ИЛ.
И 85 Этнополитическая история татар (III - середина XVI вв.). - Казань: РИЦ «Школа», 2007. - 356 с.
ISBN 5-94712-030-5
Монография является комплексным изложением основных этапов этногенеза и этнополитической истории татарского народа в период с III по XVI вв. В работе предлагаются новые теоретические подходы к изучению проблем этнополитической истории народа, выделяются основные этапы становления и развития средневекового татарского этноса и его предков. Политическая история исследуется в тесной связи с этнокультурной историей и становлением этнического самосознания. Особое значение данного периода связано с тем, что он является этапом самостоятельного политического развития этноса, оказавшего определяющее влияние на последующие процессы трансформации татарской этнической общности. Исследование расширяет и дополняет многие ранее опубликованные статьи и монографии авторов, а также дает новые оригинальные трактовки различных аспектов этнополитичской истории татар.
© Исхаков Д.М., 2007 © Измайлов И.Л., 2007 © Институт истории АН РТ, 2007 ISBN 5-94712-030-5 © Оформление РИЦ «Школа», 2007


Обратимся еще раз к истории: она - ключ к пониманию народов.
П.Я. Чаадаев
ПРЕДИСЛОВИЕ
Подлинная история татар - народа во всех отношениях исторического, еще не написана. Зародившаяся в трудах Ш. Марджани национальная историография в начале XX в., благодаря усилиям целой плеяды талантливых историков (Р. Фахретдинов, X. Атласи, Г. Ахмаров, Г. Губайдуллин, А. Рахим, М. Худяков и др.), получила значительное развитие и состоялась как течение общественной мысли. Но в годы сталинского тоталитаризма, да и позже, она находилась в глубоком застое, не имея возможности и не смея выйти за узкие рамки истории национальной «автономии». Правда, и тогда имелись некоторые исключения: в 1960-1970-х гг. были опубликованы важные для развития национальной исторической науки работы М. Сафаргалиева, М. Усманова, А. Мухамадиева, Р. Фахрутдинова, вел, постоянно расширяя круг своих интересов, этноге- нетические исследования А. Халиков.
Однако с конца 1980-х гг. в Татарстане явственно обнаружилось кризисное состояние исторической науки. На фоне общего подъема национального самосознания татар в 1990-х гг. в ходе национального движения «третьей волны», это стало особенно заметно. Крупные недостатки прежней квазиматериалистической методологии явственно обнаружились при первых же попытках перехода от «урезанных» (= «автономных») историй к полноценной и цельной общенациональной истории татар. В ходе дискуссии выявились два подхода к постановке данной проблемы: одни исследователи стали обращать повышенное внимание на этническую составляющую истории, а другие предложили сосредоточиться на истории государственности.
Мы полагаем, что оба эти направления являются достаточно однобокими. Дело не только в том, что, вне всякого сомнения, главным субъектом истории являются люди, объединенные в конкретную этническую общность (народ, нацию), а, скорее, в том, что на ранних этапах истории (древность и средневековье) этническая и социально-политическая идентификация не может быть однозначно разделена. Одновременно, стоит отметить, что роль государства в процессах становления татар нельзя недооценивать, поскольку она была чрезвычайно важна. Отсюда следует, что проблемы формирования и дальнейшей трансформации татарс¬
3


кого этнополитического единства образуют некое ядро национальной истории, познание которого вообще немыслимо без учета этого аспекта исторического процесса.
Именно поэтому, учитывая особые роль и значение этнической проблематики в историческом исследовании, в настоящей работе была предпринята попытка изучения этнополитической истории татар и их предков в период средневековья (III - середина XVI вв.), как комплексной этноисторической проблемы. Естественно, что в достаточно сжатом труде все этапы этногенеза и этнической истории татарского народа с достаточной полнотой изложить невозможно. Свою задачу авторы видят в том, чтобы последовательно проследить некоторую основную канву исторического процесса, уделяя внимание развитию традиций государственности, цивилизационности и формирования этничности, приведших к возникновению средневекового татарского этноса.
Разумеется, многие проблемы, поднимаемые в настоящем исследовании, требуют дополнительных изысканий и более развернутой аргументации, как в концептуальном плане, так и в контексте специальных частных проблем. В этой связи, работа открыта для любой критики, а ее положения могут быть скорректированы. Но вместе с тем, нам хотелось, чтобы все эти замечания и уточнения были основаны на фактах, изложенных в рамках еще более непротиворечивой схемы, чем авторская модель этнополитической истории татарского этноса. В этом и состоит одна из целей публикации данной работы - начать более плодотворную и продуктивную дискуссию вокруг поднятых в ней научных проблем. Надеемся, что предлагаемое исследование послужит не только началом дискуссии по проблемам истории татарского народа, но и откроет в ней новые страницы.
В движении к истине важен первый шаг, также как, впрочем, и каждый последующий. Как говорил по сходному случаю уже слегка подзабытый ныне немецкий философ К. Маркс: «В науке нет столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Надеемся, что и настоящая книга послужит ступенькой на этом кремнистом пути.
В целом представляется, что это введение к цельной этнополитической истории татарского народа за период более тысячи лет, являясь одним из первых опытов нового подхода к написанию нашей национальной истории, будет определять развитие нашей исторической науки в XXI веке, служа делу укрепления идентичности единой татарской нации.
4


ВВЕДЕНИЕ
Основные теории этногенеза татар и важнейшие этапы их этнической истории
Методика этноисторической реконструкции: обретение настоящего через прошлое. Татары прошли длительный путь этнического становления, но их этногенез и отдельные моменты этнической истории до сих их пор остаются предметом острых дискуссий. Древний и средневековый период их этнической истории сравнительно мало освещен в письменных источниках, что затрудняет полноценное изучение ранних этапов этногенеза и становления предпосылок формирования современной нации. Между тем все более отчетливо становится ясна истина - история осознания и сопереживания общей исторической судьбы является одной из важнейших скреп современной нации (Shamiloglu 1990: 39-49; Исхаков 1994: 5-26; Iskhakov, Sagitova, Izmailov 2004-2005: 11- 44; Измайлов 2006: 100-116). Недаром р свое время один американский историк и политолог, говоря о национальной истории, высказал мысль, что «самой сильной из всех является идентичность политических предшественников; наличие национальной истории, а следовательно, общие воспоминания; коллективная гордость и унижения, радость и cor жаления, связанные с тем, что случилось в прошлом»(Mill 1919:120);
В этой связи нельзя, как нам кажется, обрйти стороной один важный методологический вопрос о самой сути понятия «национальная история». Существует целый ряд определений истории, и ее места в общественной жизни человечества. Не вдаваясь в теорию и метатеорию истории, можно констатировать, что в самом общем виде история - это коллективная память поколений. Для нас в данном случае малозначимо, что существует история, как коллективная память и история, как наука, познающая прошлое. Ведь в условиях развития средств массовой информации и всеобщего среднего образования грань между ними постепенно стирается. В коллективной памяти народа оригинальны в большей степени воспоминания в пределах одного-двух поколений, тогда как о далеком прошлом широкие массы народа узнают не из семейных преданий, а из книг и средств масс-медиа, как своеобразное эхо, многократ¬
5


но повторенное и искаженное от гласа самого народа, артикулированного трудами историков. В этом смысле как правильно заметил историк М.А. Бойцов: «история - прежде всего рефлексия общества, а потому будет существовать, пока существует само общество». Но рефлексия эта очень своеобразная, поскольку, по его мнению, «масс больше нет, а есть индивид, все более освобождаемый от... социальных связей... и не испытывающий потребности ни в одной форме групповой идентификации» (Бойцов 1999:26-28). Думается, что последняя фраза-дань постмодернистскому дискурсу, поскольку в обозримом будущем нигде в мире, кроме как у продвинутых интеллигентов, не заметно массового отказа от форм групповой самоидентификации. Одной из таких форм является представление об обще*м историческом прошлом, как прямом, так и опосредованном учебниками, трудами профессиональных историков и средствами массовой информации. В этом смысле история, как писанная, так и существующая в наших головах, как пережитый опыт, наш собственный и ближайших к нам поколений, является ничем иным, как индивидуальной исторической памятью.
Важнейшей стороной деятельности профессиональных историков, открывающих прошлое и собственно делающих ее изучение особой наукой, являлось и является специфичная практика сбора, критики и анализа различных сведений и свидетельств о прошлом, как то устных рассказов, письменных материалов или документов. Данная отрасль деятельности историков позволяет отфильтровывать целый ряд сведений и отбирать их в соответствии с определенным видением прошлого. Разумеется, в значительной части все эти концепции были в той или иной степени осознанным и неосознанным творчеством. Однако наибольшую популярность и значимость приобретали только те, что отвечали местной традиции и коллективной памяти. Постоянная актуализация сведений о прошлом, выбор ориентиров в прошлом для понимания настоящего и выработки планов на будущее - важнейшая черта исторического сознания, как совместного творчества народа и историка.
Всеобщим свойством человеческого сознания служит, очевидно, стремление к универсализму и построению объяснительных моделей. Прошлое не является исключением. Любой нормальный человек должен понимать свое место среди других людей, как в социально-экономическом, статусном, так и историческом плане. Вакуума в этом быть не может. Полноценной личностью человек может стать, только приобщившись в той или иной степени к осознанию своего место в череде прошлых и будущих поколений. Познание прошлого может протекать
6


как через приобщение к устным преданиям, так и через письменную традицию. Сумма этих индивидуальных воспоминаний в свою очередь является коллективной памятью. Но поскольку речь идет о больших коллективах людей, то общность, объединенную общей исторической памятью, состоящей как из суммы личных воспоминаний и памяти предков, а также из «воображаемой», т.е. писанной истории и будет этносом
- этнонациональной общностью. В этой связи можно привести слова одного из творцов современных представлений о нации Эрнеста Ренана, который в своей провидческой статье «Что есть нация?» писал о том, то «нация - это ежедневный плебисцит» (Renan, 1994: 17) Это во многом относится именно к овладению коллективным прошлым.
В этой связи историческая память, наряду с общностью языка, общностью культурно-бытовых особенностей, общностью религии, является стержневой скрепой нации, причем как в политическом (политическая нация), так и этнокультурном (этно-нация) плане. Различия будут только в том, что у политической нации общими будут представления о своем прошлом в составе единого государства, близкие к понятию государственного патриотизма, тогда как у этно-нации общими будут являться представления об общности этно-культурного, этноконфессио- нального и регионального прошлого. Иногда, она может дополняться представлениями об общности в составе древнего или средневекового государства, например, как у татар периода Золотой Орды или у армян
- Великой Армении.
История и нация: воображенное прошлое или объективная реальность. Здесь мы подходим к важному вопросу о сути исторической памяти, которая формирует данную этнонациональную общность. Известный немецкий социолог и историк культуры Макс Вебер, разбирая вопрос о сути нации, писал, что это такая группа, члены которой «обладают субъективной верой в их общее происхождение по причине схожести физического облика или обычаев, или того и другого вместе, или же по причине общей памяти о колонизации и миграции» (Цит. по: Тиги- ков, 2003: 60). Ему вторит крупнейший французский историк Эрнест Ренан: «Забвение, я бы даже сказал - искаженное восприятие собственной истории, - это существенный фактор в процессе формирования нации» (Renan, 1994: 18). Тем самым, он, очевидно, ясно указывал на то, что национальная история является прошлым, которое особым образом организовано, подчеркивая, что при этом нация должна многое «забыть», но при этом и многое «вспомнить». Данный подход представляется совершенно правильным и оправданным с точки зрения совре¬
7


менной науки, как справедлива и его мысль, что «прогресс исторических знаний нередко таит угрозу для национальности», поскольку, очевидно, разоблачает мифы и устраняет искажения прошлого. Следует, однако, иметь в виду только одно уточнение - национальная история не является «сконструированным» прошлым. Она - важнейшая и часто определяющая часть самосознания нации и в этом смысле не может ни исчезнуть, ни быть отменена, поскольку живет вместе с нацией, является ее коллективной памятью. В определенном смысле национальная история - это не сборник мифов, а скорее «оптический прибор», который собран в соответствии с национальным технологией и который время от времени «протирается» и «наводится на резкость» мастерами этой специальной «оптики», попутно устраняющих и некоторые «искажения» и «оптические обманы».
Между тем, очень широко, особенно в кругах дилетантов, преобладает мнение, что история может быть произвольно изменена или исправлена. Отсюда желание как «переписать» отдельные страницы и/или целые главы национальной истории, так и «вписать» в нее другие, более «подходящие». В последнее время по мере освоения классических трудов западной этнологии у ряда отечественных исследователей растет уверенность, что национальные истории, особенно в ряде республик Российской Федерации и бывшего СССР, большей частью мифологизированы и имеют тенденцию к романтико-идеализированному описанию и восприятию. При этом происходит заметная политизация прошлого, своеобразный «передел исторической картины мира», сложившейся в российской и советской науке (Гузенкова, 1993: 67-74; Гузенкова, 1997:35-45; Национальные истории...), происходит острая идеологическая борьба за «великих предков», например, за «аланское наследие» или право считаться потомками волжских булгар (См.: Shnirelman, 1996; Шнирельман, 1996:100-113; Шнирельман, 1998:137-159; Uyama, 2000: 163-190; Цвиклински, 2003: 361-392). Политизация прошлого, превращение его из объекта исследования в идеологему происходит по принципу, по которому шли последователи и критики школы историка- марксиста М.Н. Покровского в 20-е-30-е гг., определявшие историю, как «политику, опрокинутую в прошлое». Для таких авторов феномены прошлого, будь то деяния исторических персонажей или названия народов - это только кусочки смальты, из которых при известном желании и вне какого-либо научного подхода можно собрать любую картину прошлого. Разумеется, в подобном подходе много неверного, искажающего и ненаучного. Однако если не впадать в грех релятивизма в вопросе о ха¬
8


рактере истины и способности познания прошлого, следует признать, что эти штудии не имеют ничего общего ни с наукой, ни с реальной, историей. Наука не только опирается на систему из методов выявления, обработки и систематизации, то есть на методологию познания истины, но и находится в определенном национально-культурном контексте, в котором это познание происходит, опираясь на тернистый путь осознания своего прошлого. Однако, как не существует «чистой» гуманитар-г ной науки, вне человека и его представлений, заблуждений и предрассудков, так не было, и быть не может истории вне определенной идеологии. Вспомним, что в своем посвящении своему труду «История государства Российского» Н.М. Карамзин сказал, что «История - это священная книга народов». Опыт рассмотрения, например, преподавания истории в различных школах мира, показывает, что нигде она не свободна от определенной идеализации и мифологизации (Ферро,1995),
Можно ли в таком случае серьезно говорить об объективности при изучении своей истории и, вообще, рассматривать «национальную, историю», как научную дисциплину? Некоторые отечественные исследователи склонны давать на этот вопрос отрицательный ответ. Однако, кажется, что часто их сомнения также являются частью политизации прошлого, но только в угоду наднациональному имперскому дискурсу. В науке следует выбирать, «золотое сечение» истины - она должна задевать мысли и чувства ученого, но оставлять место для здоровых сомнений ц здравого смысла, так сказать смотреть на историю своего народа сит grano salis, т.е. с некоторой долей самоиронии. Прошлое, от этого не пострадает, а наука заметно выиграет. Представляется, что степень научности при рассмотрении национального прошлого, как остроумно заметил историк Э. Хобсбаум, прямо зависит от того, насколько историк способен «оставить собственные убеждения за порогом кабинета или библиотеки» (.Хобсбаум, 1998: 24).
Вообще же, если определить формирование нации как процесс этнополитический, то в контексте «национальной концепцией прошлого» история предстает как взгляд нации на свое прошлое сквозь различные искажения, мифологемы и традиции. Действительно, актуализация исторического прошлого* наряду с демократизацией литературного языка, реформацией религии, становлением единой системы образования, и либерализацией общества, являются важнейшими факторами формирования наций и национального самосознания. Особый характер имеет апелляция к историческому прошлому, когда необходимо выработать теорию и идеологию борьбы за национальные интересы и приоритеты.
9


Именно обращение к «великим предкам» является, как правило, одним из ресурсов этнической мобилизации в борьбе за национальную государственность. Все это делает артикулированное отношение к истории ключевыми звеньями этнополитической истории, важнейшей частью этнической идентификации.
Именно в таком ракурсе существует и функционирует дискурс «национальной истории» в рамках национально ориентированной картины мира и структурах ментальности. В этой связи трактовать понятие национальная история можно как коллективное представление нации о своем прошлом, историческом пути, пройденном от становления до настоящего времени, а в концептуальном, теоретическом плане, как правило, вырабатываемом профессиональными историками и этнологами - это определенная модель этнополитической истории нации, акцентирующая внимание на некоторых ключевых, переломных периодах и эпизодах прошлого. Такой подход предполагает, что внимание социума акцентируется не только на определенной реконструкции прошлого, но и на ценностном, оценочном отношении к фактам и событиям истории, формируя соответствующую реакцию на них.
Не секрет, что проблема соотношения национальной истории с на- циостроительством является предметом острой дискуссии между разными школами этнологии, которые различаются своими подходами к сути этноса. Одни (Р.Ф. Итс, Ю.В. Бромлей, Л.Н. Гумилев, В.И. Козлов, Н.И. Воробьев, А.Х. Халиков и др.) - примордиалисты (эссенциалисты) - считают, что нации (этносы) существовали практически вечно, имея особые свойства, которые делали их именно таким народом, а не иным, другие - перенниалисты (Дж. Армстронг, Э. Смит, В. Коннор) считают, что этносы, хотя и имеют глубокие этнические корни, но существовали отнюдь не вечно, третьи-конструктивисты (Э. Геллнер, Э. Хобсбаум, Б. Андерсон, Ф. Барт, В. А. Тишков и др.) - полагают, что нация есть недавно сконструированная и воображаемая общность. Не втягиваясь в дискуссию между сторонниками этих концепций, следует отметить, что авторы данной работы, являясь сторонниками конструктивистского подхода, считают, что процесс формирования современных наций был многоступенчатым и на определенном этапе мы можем говорить о сложении особого средневекового этноса, ставшего основой для нации нового времени. При этом авторы применяют для анализа диахронных процессов стратегию конструктивизма, а для рассмотрения синхронных - эссенциализма (о некоторых аспектах нашей концепции см. : Исхаков 1996). Иными словами, авторы полагают, что этнополитические об¬
10


щности в периоды древности и средневековья формировались в значительной мере на основе субъективной веры в общее происхождение, осознанно или неосознанно внедрявшейся в сознание элитарной части общества, т.е. эта вера в той или иной степени конструировалась в связи с изменением этнополитической, религиозной или социальной ситуации. Однако в каждый определенный момент времени данная общность представляла собой единство или содружество (то, что по-английски звучит как commonwealth), считавшее себя гомогенным образованием и имеющее представление о своей собственной и отличной от других, общности, основанной на генеалогическом родстве с предками, единстве территории, политических институтов, языка, культуры, религии, хозяйственных и бытовых особенностей. При этом иногда часть из этих представлений могла (и даже чаще всего) являлась воображаемой, что не делало эту общность менее сплоченной или единой. Наоборот, именно воображенное единство, выраженное в генеалогических преданиях, а в развитых этнополитических огранизмах и в историографической традиции, делало этносоциальную общность довольно устойчивой и во многих случаях неразрывной.
Применительно к этнополитической истории татарского народа это означает стремление исследователей выявить саму последовательность событий, связанной с выделением, объединением и взаимодействием различных тюркских этнических групп, а также изучение процессов становления государств и формирования внутри них этнополитических общностей. Программа эта довольно сложная и до сих пор никогда не была предметом последовательного и комплексного анализа.
Основные теории этногенеза. Дискуссии об этапах и ключевых точках этнической истории татарского народа и месте в ней тюрок, булгар, кыпчаков и средневековых татар имеют довольно давнюю историю. Можно сказать, что они начались уже в конце XVIII века, с этапа становления самой исторической науки. Существует несколько классификаций точек зрения на этногенез татарского народа и место в этом процессе булгар и других предков татар (например см.: Фахрутдинов 1984: 166-187; Затее 1995: 12-16), которые однако не могут быть приняты из-за своего несистемного и неконцептуального характера, поскольку основаны на случайных и несопоставимых факторах, что противоречит элементарным законам систематики. По нашему прошедшему уже определенную апробацию, мнению, все труды по данной проблеме ус¬
11


ловно можно разделить на ряд основных концепций {Исхаков, Измайлов 1999: 14-22; Исхаков, Измайлов 2001: 42-44).
Булгаро-татарская теория основывается на положении, что этнической основой татарского народа являлся булгарский этнос, сложившийся в Среднем Поволжье и Приуралье с VIII в. н. э. (в последнее время некоторые сторонники этой теории стали относить появление тюрко-булгарских племен в крае к VIII-VII вв. до н. э. и даже ранее, вплоть до появления здесь первых людей). Наиболее важные положения этой концепции формулируются на основе приоритета булгар и непрерывности проживания их в Волго-Уральском регионе. Основные этнокультурные традиции и особенности современного татарского (булгаро-татарского) народа сформировались в период Волжской Булгарии (Х-ХШ вв.), а в последующее время (золотоордынский, казанскоханский и русский периоды) они претерпевали лишь незначительные изменения в языке и культуре. Княжества (эмираты) волжских булгар, находясь в составе Улуса Джучи (Золотой Орды), пользовались значительной политической и культурной автономией, а влияние ордынской этнополитической системы власти и культуры (в частности, литературы, искусства и архитектуры) носило характер чисто внешнего воздействия, не оказавшего заметного влияния на булгарское общество. Важнейшим следствием господства Улуса Джучи стал распад единого государства Волжской Булгарии на ряд владений, а единой булгарской народности - на две этнотерриториальные группы («булгаро-буртасы» улуса Мухша и «булгары» волго-камских булгарских княжеств). В период Казанского ханства булгарский («булгаро-казанский») этнос упрочил ранние домонгольские этнокультурные особенности, которые продолжали традиционно сохраняться (включая и самоназвание «булгары») вплоть до 1920- х гг., когда ему татарскими буржуазными националистами и советской властью был насильственно навязан этноним «татары».
Все остальные группы татар возникли на самостоятельной основе и к этнической общности булгаро-татар Волго-Уральского региона не имеют прямого отношения, являясь фактически этносами с самостоятельными этногенезом и этнической историей (например, сибирские, крымские и польско-литовские татары).
Данная концепция была разработана в основных чертах в 1920-е гг. с появлением теории стадиальности развития языка и автохтонного происхождения народов («яфетическая теория» Марра о развитии языка и общества) (Фирсов 1921; Худяков 1922; 1923). В 20-е - 30-е гг. XX в. булгаро-татарская концепция конкурировала с другими теориями, но
12


по мере внедрения в советскую историческую и лингвистическую науку вульгарного марксизма в виде марристских идей, она становится определяющей для трудов ведущих историков, археологов и языковедов
А.П. Смирнова (1946; 1948; 1951; 1952), Х.Г. Гимади (1948; 1954; 1955), Н.Ф. Калинина (1948). Но с середины 1940-х гг., после постановления ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. и научной сессии по происхождению казанских татар (25-26 апреля 1946 г.), данная концепция была основательно отредактирована и приобрела вид однозначной и определенной теории. В ней важнейшим периодом татарской истории был признан булгарский, а в большинстве советских исторических трудов она стала утверждаться как прямая и непосредственная преемственность между булгарами и татарами. Основная проблема была не в самом факте подобного отождествления, а в насильственных партийно-административных методах ее утверждения (Подробнее см.: Исхаков 1997; Измайлов 1996; 1997). Но и позднее, в начале 1960-х и до конца 1980-х гг. эта концепция, пользовавшаяся официальной поддержкой, активно разрабатывалась в советской историографии и даже приобрела вид стройной научной теории в трудах Г.В.Юсупова (1960); 1971), А.Х.Халикова (1978; 1989), М.З.Закиева (1977; 1995; 2003), А.Г.Каримуллина (1988), С.Х.Алишева (1995; 2000), Р.Х. Бариева (1992; 2005), а также в определенной степени Ф.А.Валеева и Н.А.Томилова (1996).
Теория татаро-монгольского происхождения татарского народа, основывается на гипотезе о переселении в Европу кочевых татаро-монгольских (центральноазиатских) этнических групп (по одним предположениям в домонгольское, по другим - в начале золотоордынского времени), которые, смешавшись с кыпчаками и приняв в период Золотой Орды ислам, создали основу культуры современных татар. Сторонники этой теории отрицают, либо приуменьшают значение Волжской Булгарин и её культуры в истории казанских татар, считая, что Булгария была слаборазвитым государством без городской культуры и с поверхностно исламизи- рованным населением. По их данным, в период Улуса Джучи местное булгарское население было частично истреблено или, сохранив язычество, сдвинулось на окраины (став основой формирующегося чувашского народа), а основная часть подверглась ассимиляции со стороны пришлых мусульманских групп, принесших городскую культуру и язык кып- чакского типа. В некоторых, крайних версиях, авторы выдвигают мысль о «татаризации» населения Булгарин еще в домонгольское время.
Теория возникла в начале XX в. в работах Н.И.Ашмарина (1902) и была обоснована В.Ф. Смолиным (1921) и в некоторых аспектах актив¬
13


но развивалась в трудах татарских историках-эмигрантов А.-З. Валиди (Тогана), Р.Рахмати. В последнее время ее активно разрабатывали В.Ф.Ка- ховский {1965; 1984), В.Д.Димитриев (7957; 1984; 1997), Н.И.Егоров (1984), М.Р.Федотов (1984), Н.А.Мажитов и А.Н. Султанова (1994; 1997), Р.Г.Фахрутдинов (1992; 1993; 1993а; 2001), М.И.Ахметзянов (1998) а также в некоторых аспектах-А.П. Смирнов (1972) и Ю.А. Краснов (1974).
Тюрко-татарская теория происхождения татарского этноса подчеркивает тюрко-татарские истоки современных татар, отмечает важную роль в их этногенезе этнополитической традиции Тюркского каганата, Великой Болгарии и Хазарского каганата, Волжской Булгарии, кып- чакско-кимакских и татаро-монгольских этнических групп степей Евразии. Основным элементом в процессах этногенеза и этнической истории её сторонники считают факторы становления и развития самосознания (выражающегося в этнониме, исторических представлениях и традициях), религии, государственности, письменной культуры и системы образования. В своих исследованиях они указывают на более широкие евразийские этнокультурные корни общности татарской нации, не ограничиваясь рамками Урало-Поволжья.
В качестве ключевого момента этнической истории татарского этноса данная теория рассматривает период Улуса Джучи, когда на основе пришлых монголо-татарских и предшествующих местных бул- гарских и кыпчакских традиций, возникли новая государственность, культура, литературный язык. В Улусе Джучи, в первую очередь - в среде мусульманизировавшейся военно-чиновной знати, возникли новые исторические традиции и татарское этнополитическое самосознание. После распада Улуса Джучи на несколько независимых государств были созданы предпосылки для разделения татарского этноса, группы которого начали развиваться самостоятельно. Большое значение в этот период, и, особенно, после русского завоевания татарских ханств, стало играть религиозное (мусульманское) самосознание и этносоциальное самосознание кочевой аристократии.
Во второй половине XIX в., в период убыстрения развития буржуазных социально-экономических отношений, особенно заметных в среде татар Волго-Уральского региона, и подъема национальной культуры, были актуализированы представления о культурно-историческом единстве татарского этноса и воссоздана историческая традиция в форме татарской идеологии (Ш. Марджани, И. Гаспралы, X. Атласи, Г. Исхаки и др.). Благодаря культурной трансформации, волго-уральские татары стали центром притяжения тюрко-мусульманских народов России и яд¬
14


ром формирующейся татарской нации. Результатом культурно-интеграционных процессов явилось сложение современной («этнополитической») нации, что выразилось в закреплении татарского национального самосознания и утверждении общего самоназвания «татары».
Теорию эту в тех или иных аспектах развивали в XX в. в своих трудах Г.Губайдуллин (1925; 1994), Г. Баттал-Таймас (1996), М.Г. Сафаргалиев (1951; I960), Э.Н. Наджип (1979; 1989), Н.А. Баскаков (1969), Ш.Ф. Му- хамедьяров (1968; 1977), Р.Г. Кузеев (1987; 1992), М.А. Усманов (1972), Н. Даулет(/99<5), Д.М. Исхаков (1997; 1998; 2000,2005), Ю. Шамильог- лу (Schamiloglu 1990; 2006), А.-А. Рорлих (Rorlich 1989; 2000), А.Дж. Франк (Frank 1998), И.Л.Измайлов (1993; 1996; 2001; 2002) и др.
Три концепции и два подхода. Все теории, рассматривающие этногенез татарского народа, роль и место в этом процессе булгар, дают только наиболее общую картину деления историографии. Внутри каждого направления существуют расхождения и дискуссии по различным проблемам и отдельным вопросам. Но среди сторонников различных концепций есть такие, чьи точки зрения, при всей несхожести деталей, довольно близки. Сходство взглядов таких разных исследователей, как, например, в 1920-е гг. М.Г. Худякова и Г. Губайдуллина, в 1970-е А.П. Смирнова и А.Х. Халикова, или ныне Р.Г. Фахрутдинова и Ф.Ш. Хузина, М.И. Ахметзянова и В.Д. Димитриева и других, проявляется, прежде всего, в подходе к пониманию сущности важнейшего понятия изучаемой дисциплины - этноса (и этничности), а также методов его изучения. Этот вывод только на первый взгляд выглядит парадоксальным. Действительно, именно методика сбора этнологической информации, способы и методы ее извлечения из исторических, археологических и палеоэтно- логических источников, ее интерпретация, являются ключевым в реконструкции этнической истории и создании модели этнических связей реально существовавшего в средневековье этноса, определяя и направление научного поиска, и характер полученных результатов. Детерминируются же все эти важнейшие методико-методологические подходы той системой взглядов (или парадигмой), которой вольно или невольно, осознанно или неосознанно руководствовался в своей работе каждый исследователь.
В последнее время в историографии утвердилось разделение трудов по проблеме этнической истории татар на две группы (Халиков 1989: 39-49; 1992; 1994; Фахрутдинов 1984: 166-187; Закиев 1995: 12-28; Хузин 1997: 3-6, 121-126). Первая, сторонники которой называют себя «булгаристами» («булгаро-татарская теория» по нашей классификации)
15


считает, что материальная и духовная культура булгар домонгольского, золотоордынского и казанскоханского периодов обнаруживает преемственность между собой, тогда как никакой культуры «тюркоязычных татар» выявить не удалось. Вторая, «татаристы» («татаро-монгольская теория» по нашей классификации) предпочитает указывать на преемственность татарского языка от кыпчакского и на сам этноним «татар», утвердившийся у современных татар, что, по их мнению, позволяет реконструировать исчезновение булгар и переселение в Среднее Поволжье тюрко-кыпчакских (татарских) групп из Центральной Азии. Таким образом, если суммировать содержательную сторону обеих этих точ- кек зрения, то можно заметить, что и та, и другая гораздо ближе друг к другу, чем принято думать и если судить только по непримиримым спорам и выпадам в адрес оппонентов из одного и другого лагеря.
Представления, которые объединяют «булгаристов» и «татаристов», состоят в механистическом, вульгарно-материалистическом подходе к сущности этнических процессов и к самому понятию этничности. Постулируя единство археологической культуры булгар от X до XVI вв. (конструируемой на основе гончарной керамики, украшений и других элементов материальной культуры, причем различия не принимаются во внимание) и далее до этнографической современности (подчеркивая сходство в образе жизни, занятиях и бытовой культуре), они, тем не менее, знают, что в реальности имеют дело с действительным функционированием у тюрок-мусульман Волго-Уральского региона этнонима «татар», но не «булгар». При этом следует учитывать, что по лингвистической традиции булгарский язык считается предком чувашского, а кып- чакский - татарского. Одних исследователей подобная историографическая ситуация приводит к мысли о преемственности средневековых и современных «булгар», которые только «по ошибке» или по злой воле «буржуазных националистов» или «татарских большевиков» приняли другой этноним (отсюда нелепая и научно абсолютно несостоятельная теория о том, что история этноса и этнонима - разные истории (Кари- муллин 1988; Халиков 1989; 1992; Закиев 1995: 12-94; критику см. : Измайлов 1996в; Исхаков 1997: 194-225). Других та же проблемная ситуация приводит к признанию переселения татар в Булгарию еще в домонгольское или в раннезолотоордынское время - то есть, к идее о смене населения без изменения культуры {Каховский 1965; 1984; Димитриев 1984; 1997; Фахрутдинов 1993; 1993а; Ахметзянов 1998). Сторонники обеих подходов с разной степенью научности оперируют данными археологии, языка, этнонимии и антропологии, но, как можно
16


заметить, различия между ними носят не принципиальный, а тактический характер, что позволяет некоторым ученым, не меняя метода исследования, трансформировать свои взгляды на прямо противоположные (Сравни, например: Фахрутдинов 1984; 1993; 1993а).
Это заставляет рассматривать обе группы взглядов как относящиеся, в принципе, к одной научной парадигме, которая характеризуется материалистическим подходом к анализу научного материала и, соответственно, механистическим пониманием сущности этноса и этнических процессов.
Для преодоления этой проблемной ситуации требуется создание принципиально нового подхода. Основой для подобной системной эт- ноархеологической методики является изучение средневековой ментальности как источника сведений о ключевых аспектах этничности. Распознав этнический контекст, можно будет выделить в нем некоторые элементы, имеющие этнокультурную и этносоциальную значимость, а на их основе те признаки и артефакты, которые могли бы быть зафиксированы археологически. Только после этого становится целесообразным обратный путь рассмотрения этногенеза и этнической истории через призму выявленных элементов идентификации этноса.
Однако путь решения этой проблемы не так прост. В немалой степени ее дискуссионность объясняется отрывочностью и несистемностью имеющихся в нашем распоряжении источников. Но в еще большей мере - сложностью и неоднозначностью трактовки этнических процессов в эпоху средневековья со стороны специалистов различных наук. Так, по традиции роль важнейшей дисциплины, призванной выявлять и анализировать источники по ранним периодам истории этносов, играет археология. Однако механическое отождествление археологических реалий с исторической социальной действительностью (хозяйственногкультур- ные типы, этнокультурные общности и т.д.) ведет к искажению истории происхождения этносов и процессов их изучения. Кроме разнообразных чисто источниковедческих ошибок и противоречий* концепции «археологической этногенетики» (об этом направлении советской археологии см. : Клейн 1993: 43-44) имеют один общий недостаток - отсутствие теоретической проработанности общих и единообразных понятий, ведущее к противоречивости применяемых разными авторами терминов и методик реконструкции прошлого. Особенно это касается понятий теоретической археологии и этнологии, что выражается в произвольном, часто квазинаучном употреблении таких определяющих терминов, как «археологическая культура», «тип памятника», «этнос», «пле¬
17


мя» и их соотношения. Неразработанной остается и проблема эвристических возможностей археологии и, конкретно, самой логики и этапов реконструкции этнических процессов на базе археологии (Кнабе 1959; Арутюнов 1989\ Клейн 1991; Шнирельман 1984; 1993). Теоретическая несопоставимость и случайность в употреблении базовых понятий науки и их неадекватность, побуждают к перескакиванию через промежуточные стадии анализа материала и стимулируют появление упрощенных трактовок характера этнических процессов в древности и средневековье.
Между тем, признание этнического самосознания ведущим и наиболее важным признаком этноса (Крюков 1976: 42-63; Бромлей 1983: 176-189; Дробижева 1985: 3-16; Козлов 1999: 201-224; анализ зарубежных концепций см.: Коротеева 1999% который позволяет судить о процессе трансформации данной этнической общности, означает, что в случае отсутствия собственных памятников, на основании которых можно реконструировать основные элементы картины мира, мы вообще не вправе судить об элементах и символах этничности. Но, поскольку, в большинстве случаев письменные источники появляются в сравнительно поздние периоды истории (античность или средневековье), то характер более ранних по времени этнических процессов может быть восстановлен на основе комплекса иных источников только в самом общем виде. При этом результаты этих исследований иногда невозможно состыковать с выводами, сделанными посредством анализа письменных памятников. Поэтому, строго говоря, этническая история народа может быть с уверенностью реконструирована лишь на отрезке, соответствующем хронологической глубине нарративных источников. Оптимизм археологов и этнографов, порою уверенных в возможности изучения этнических процессов бесписьменных периодов истории народов, видимо, в очень значительной мере преувеличен и может быть признан успешным лишь в исключительных случаях, когда он опирается на целый ряд специальных лингвоархеологических процедур и методик анализа (критику традиционного метода «восхождения» и попытки ус-, пешнойреконструкции древнейших этапов этногенеза см. : Крюков и др. 1993: 372-374; Петрухин, Раевский 1998: 7-28; Милитарев, Пей- рос, Шнирельман, 1988: 24-29).
В последние годы в отечественной этнологии активно обсуждается вопрос о необходимости различать этногенез и этническую историю или последующую трансформацию этноса (Волкова 1985; Томилов 1993). Суть этого подхода состоит в том, чтобы на плавной составляю¬
18


щей эволюции этноса выявить критические точки «переры ва постепенности» и определить момент, когда количественные изменения приводят к качественному сдвигу в формировании этноса, после чего можно уже говорить о его этнической истории. Одновременно подчеркивается, что подобное противопоставление носит достаточно условный характер и нередко исследователи имеют дело с полицикличной моделью развития современного этноса, когда можно выявить несколько точек «перерыва постепенности».
Теория и практика татарской этногенетики и этноистории. История татарского народа представляет подобную полициклическую модель. Осбенно, если взять за точку отсчета современное состояние этнической общности татар, самосознание которой характеризуется употреблением самоназвания татар (Сагитова 1998). Как показывают предварительные исследования, «ключевым этапом», временем, когда завершился этногенез татар и сформировался средневековый татарский этнос и его самосознание, охватывает период XIII-XIV вв. (Исхаков 1997: 14-19; Исхаков, Измайлов 1999; Исхаков, Измайлов 2001: 85-96). Однако, зафиксировав это событие, мы можем продолжить ретроспективное движение к более ранним этапам истории татарского народа, когда происходило становление его непосредственных предков, которые также имеют свою историю и свой этногенез. Поэтому можно сказать, что этногенез татарского средневекового этноса, есть в то же время этническая история тюрко-татарских народов. Вместе с тем, средневековый татарский этнос пережил в последующее время деконсолидацию, эрозию и частичное изменение общего самосознания, сохраняя, тем не менее, важные элементы общности, сыгравшие свою роль в дальнейший период, когда начался новый процесс консолидации и формирования пред- нации («мусульманской нации») в XVIII - первой половине XIX в. (Исхаков 2001: 141-142). Проблема эта еще требует определенного изучения, но уже при такой постановке ясна ее сложность и уровень требований к фиксации, а также интерпретации этнической эволюции и качественных сдвигов в самосознании.
Изучение этих проблем, как представляется, невозможно без определения феномена этничности и структуры этнических свойств. Исходить необходимо из принятого в ряде этнологических трудов принципа противопоставления, с одной стороны, этнообразующих факторов, обусловивших само появление этноса (общая территория, государственность, язык, письменность и т.д.) и, с другой-собственно этнических признаков. Эти последние можно, в свою очередь, разделить на два уровня.
19


Первый из них относится преимущественно к сфере культуры в ее широком понимании, а второй - производный от него - проявляется в осознании самой этнической общностью своих отличий от других коллективов и этносов (Крюков 1976:42-63; Крюков и др. 1993:376). Именно такое представление о структуре свойств этноса заставляет считать, что, вопреки мнению ряда историков и археологов (Халиков 1978; 1989; Казаков 1992; 1999; 1999а; Хузин 1995), говорить о завершении процесса формирования этноса позволяет не возникновение тех или иных культурных особенностей этнической общности, а появление отчетливого самосознания своей общности и отличия ее от других, которое, разумеется, базируется на основе всех объективных признаках первого уровня, но очень часто не осознается.
Важнейшим внешним проявлением этнического самосознания (идентификации) народа является самоназвание (эндоэтноним), который не всегда совпадает с названием, данным ему соседями (экзоэтноним). Именно анализ этнонима и стоящего за ним самосознания, а не пустая лингвистическая эквилибристика названиями (например, см.: Закиев 1986; 1995) или ненаучная попытка объяснить смену этнонима «навязыванием» его этносу извне (Каримуллин 1988; Халиков 1992), дает исследователю ключ к пониманию последовательной эволюции этноса с «взрывами» этничности, ведущими или к коренной смене «символов, знаков и форм выражения» этничности и формированию нового этноса, или к трансформации прежней общности.
В свете всего вышесказанного, очевидно, что построение современной концепции этногенеза и этнической истории татарского народа требует развития исследований в области изучения символов и образов этничности, развернутых описаний сюжетов и мифологем, характерных для этнополитической истории древних татарских обществ, а также их отражения в материальной, предметной этнокультурной сфере (См.: Крюков и др. 1983; 1979; 1984; 1987; 1993; Развитие... 1982; 1989; Петрухин, Раевский 1998).
История этнонима и локальные самоназвания. Этноним «татары» является общенациональным и употребляется всеми группами, образующими татарскую этническую общность - Поволжья и Приура- лья, Западной Сибири, Крыма, Буджака (Румыния) и исторической Литвы. В прошлом у всех этнотерриториальных групп татар имелись и локальные этнонимы: у поволжско-приуральских татар -мвселман, ка- занлы, мишэр (мещеряк), типтэр, керэшен, нагайбэк, кэчими др.;у астраханских - нугай, карагаш, юрт татарлары и др.; у сибирских -
20


тоболлык, туралы, бараба, твмэнлек, бохарлы ит.д.; у литовских - мвслим, липка (литва), липка татарлары.
Впервые этноним татар, судя по имеющимся у нас данным письменных источников, появился у тюркских племен Центральной Азии в VI—VIII вв. К началу XIII в. объединения татар оказались в составе Монгольского государства во главе с Чингиз-ханом и участвовали в его военных походах. В возникшем в результате этих походов Улусе Джучи (Золотой Орде) в XIII-XIV вв. численно преобладали кыпчаки, которые, однако, были подчинены господствовавшим тюрко-монгольским кланам, что привело к усвоению большинством населения государства этнонима татары, так как последний среди кочевников являлся символом знатности и могущества, употребляясь для обозначения военнослужилого сословия, составлявшего элиту общества. Не случайно в арабо-персидской, русской и китайской традиции это имя использовалось для обозначения войск и населения империи Чингиз-хана, а позже - Золотой Орды. В период средневековья термин «татар» в качестве экзоэтнонима использовался на Руси, в Европе и в мусульманских странах в качестве обозначения всего населения Золотой Орды. Возникшее в этот период этнополитическое самосознание (официальная историография^, символы и мифологемы общности и т.д.) сыграли ключевую роль в распространении этнонима «татары» на обширной территории Золотой Орды, особенно в среде кочевой военно-служилой знати. В дальнейшем, в XV-XVII вв. термин «татары» стал все больше ассоциироваться с особой тюрко-мусульманской группой военно-служилого сосоловия на постордынском пространстве.
Таким образом, в истории становления средневекового татарского этноса можно выделить три этапа: образования основных этнических компонентов (III - середина XIII вв.), формирования единой татарской этнополитической общности (середина XIII - первая четверть XV в.), деконсолидация татарского этноса и незавершенный этап становления самостоятельных общностей в составе татарских государств (XV - начало XVII в.).
В первом периоде происходило образование основных этнических компонентов народа, на базе которых во втором периоде консолидировался единый татарский этнос, который затем в результате феодальной раздробленности распался на ряд взаимосвязанных этнических общностей, получивших окончательное оформление в рамках отдельных позднезолотоордынских государственных образований. Сущность
21


первого этапа состояла в постепенном формировании основных компонентов татарской общности, которые развивались самостоятельно. На этом этапе истории татарское этническое самосознание было явлением локальным, характерным для центральноазиатских и западносибирских этнических групп, развивавшихся далеко от регионов исторической консолидации татарского этноса, а признаки, ставшие на последующих этапах определяющими для этнокультурной специфики татар (ислам, городская культура, общегородское койне, литературный язык и т.д.) развивались в Волго-Уральском регионе. На втором этапе произошло слияние различных этнокультурных компонентов и элементов этнополитической общности, что привело к формированию внутри Улуса Джучи единого средневекового татарского этноса. На третьем этапе произошел распад Улуса Джучи, на территории которого возникли самостоятельные государства-Казанское, Сибирское, Крымское, Астраханское, Касимовское ханства, Большая и Ногайская Орды, внутри которых начали происходить процессы становления региональных татарских общностей. В этот период стали формироваться некоторые элементы областной идентификации, насыщающиеся местными образами и мифологемами, а общее татарское самосознание стало приобретать все более отчетливый этносоциальный, этносословный характер.
В течение XVI - XVIII вв. все татарские государства были завоёваны Русским государством. Тем самым завершилась эпоха самостоятельного существования татарского народа, и начался новый этап, характеризующийся своей логикой и тенденциями развития.
22


Часть I
ПРЕДЫСТОРИЯ ТАТАРСКОГО ЭТНОСА. ОБРАЗОВАНИЕ ОСНОВНЫХ ЭТНИЧЕСКИХ КОМПОНЕНТОВ ТАТАР (III- середина XIII в.)
23


Глава I.
ТЮРКИ ЕВРАЗИЙСКИХ СТЕПЕЙ И РАННЕТЮРКСКИЕ ГОСУДАРСТВА
§1. Тюрки евразийских степей
Прототюркский этно- и глоттогенез охватывал обширную область Центральной Азии и Южной Сибири. В формировании этнокультурных и антропологических, а, во многом, и языковых особенностей этого населения основную роль сыграло постепенное смешение монголоидных тюрко-монгольских групп с европеоидным иранским и индоевропейским, а также с субстратным угро-финским, самодийским и кетоязыч- ным населением (Новгородова 1981а: 207-211). Процесс этого взаимодействия, протекая в течение длительного периода времени, начался, очевидно, с эпохи каменного века (Чебоксаров 1980; Баскаков 1969; Golden 1992; Decsy 1998).
В результате социально-политических и этнокультурных процессов тюркские племена создали целый ряд этнополитических объединений (Хуннская держава в Центральной Азии, объединения сяньби, тоба и др.). Всплеск этнополитической активности тюркских племен пришелся на эпоху Великого переселения народов, когда различные тюркские (огур- ские) и угорские группы были сдвинуты движением племен, и на обширных просторах Евразии стали распространятся единые этнокультурные и этнополитические традиции (Vasary 1993). Именно в этот период произошло становление и закрепление тех особенностей, которые в той или иной мере присущи всем тюркским народам. Наиболее активно формирование этих традиций происходило в древнетюркское время, когда определились оптимальные формы хозяйственной деятельности (кочевое и полукочевое скотоводство), в основном сложился комплекс материальной культуры (тип жилища, одежды, средства передвижения, пища, украшения), приобрела известную завершенность духовная культура, семейная организация, социальная структура и терминология, народная этика, изобразительное искусство и фольклор, а также была выработана собственная система письма и государственная традиция (мифоло¬
24


гемы, идеи сакральности власти и т.д.) (Вайнштейн 1991:283-290; Кляш- торный, Савинов 1994: 6-7). Именно в эту эпоху уходят корнями истоки этнокультурных и этнополитических компонентов татарского этноса.
Этническая ситуация в евразийских степях в I тыс. до н.э. - первой половине I тыс. н.э. может быть охарактеризована как сосуществование и постепенное смешение ираноязычных и тюркоязычных скотоводческих племен, представленных различными археологическими культурами. Но начиная с первых столетий н. э. процесс тюркизации степного населения Центральной Азии становится повсеместным. Поэтому меняется этноязыковой облик этого населения. (Зуев 2002:44). Особенно резко ситуация изменилась в начале I тыс. н. э. после начала движения племен гуннов (хунну/ сюнну). Объединение кочевых племен хунну, этноним которых в Европе стал звучать как гунны, сформировалось в степях Монголии и Забайкалья. Испытав давление Китая, хунну консолидировались и, подчинив соседние тюрко-монгольские племена (сянби, дунху и др.), создали свою державу.
Проблема этнокультурной принадлежности хунну, как государствообразующего этноса, должна быть отделена от вопроса о языковой и этнокультурной принадлежности населения державы Хунну. Если в первом случае мнения лингвистов заметно расходятся (тюрки, монголы, тунгусо-маньчжуры, неизвестный диалект или смешанный язык), то в целом можно считать доказанным, что кочевое население Ордоса и Монголии, находившееся под властью хуннских шаньюев, составляли в основном тюрко-монгольские племена (см.: Зарубежная тюркология). Косвенно это подтверждается и данными археологии.
Государственность хунну и ее институты испытали влияние китайской цивилизации, хотя и имели некоторые существенные отличия. Власть принадлежала правителю - шанъюю, правившему страной, которая делилась на два крыла (западное и восточное), управляемых особыми князьями - родственниками шаньюя (Кляшторный 1982: 243-254; Кыча- нов 1997: 6-38). Установление господства клана хунну над другими народами потребовало выработки сложной государственной системы управления и социальной структуры, а также создания идеологической системы легитимации власти (шаньюй как правитель, «порожденный Небом и Землей, поставленный Солнцем и Луной»), что вызвало внутреннюю консолидацию хунну, которая, очевидно, усиливалась в ходе противостояния Китаю и ираноязычным народам {юечжи). В результате войны юечжи были разбиты и изгнаны в Среднюю Азию, что открыло эпоху господства тюркских народов в степях Евразии и ускорило про¬
25


цессы их расселения. Изучение археологических памятников эпохи хун- ну в Забайкалье и Монголии показывает, что это было сложное многоплановое явление. Среди них выявлены укрепленные городища и открытые селища, а также могильники разных типов - курганные и грунтовые. Все это показывает значительную степень социальной дифференциации общества хунну, а также многокомпонентность составляющих его элементов (Давыдова 1977; 1985; Коновалов 1976).
В середине I в. н.э. держава хунну распалась (Бертитам 1940; 1951; Гумилев 1960; Кляшторный 1982). Часть хунну подчинилась Китаю, а часть двинулась на запад, вовлекая в движение различные тюркские (огур- ские), угорские и иранские племена.
В середине II в. н.э. античные источники (Дионисий, Птолемей) фиксируют появление народа «хуны» к востоку от Каспийского моря {Известия./. 186). Несомненно, что гунны, пришедшие к границам античного мира, как в культурно-бытовом, так и в языковом отношении, были уже не теми хуннами, которые обитали в Центральной Азии. Недаром так остро стоит вопрос о соотношении азиатских хунну и европейских гуннов (о культуре и языке гуннов см. : Иностранцев 1926; Завещая 1994; Зарубежная тюркология; Хауссиг 1977). Очевидно, что в значительной мере сохранились лишь социальная организация и этноним.
Характерной чертой этой эпохи стало возникновение тюркских этнополитических объединений, распространение элементов общеевразийской культуры, касающихся, в первую очередь, социально престижных деталей костюма, оружия и быта, богато украшенных золотом и обильно инкрустированных драгоценными и полудрагоценными камнями, а также элементов духовной культуры, выражавшихся, в частности, в сходных типах погребального обряда, представлениях о социальной исключительности (обряд деформации черепа), а также формах государственности и политической идеологии (Дремов 1977; Кляшторный 1981; Кляшторный, Савинов 1994). В этот период началось резкое усиление тюркизации Евразии и началось продвижение на запад (в Европу) кочевых групп и кланов из Центральной Азии, усиливавшее этот процесс (Бернштам 1951; Петрухин, Раевский 1998:140 -144; Ермолова 1999; 2000).
В середине III в. гунны усилились и, став реальной силой, в 375 г. вышли к границам Римской империи, сокрушив алан и готов, частично покорив их, а частично выдавив в пределы империи. Тем самым они дали заключительный толчок Великому переселению народов, которое разрушило античный мир, на развалинах которого возникли различные
26


«варварские» королевства. Держава европейских гуннов, возникшая в Паннонии, включала, видимо, европейские степи вплоть до Волги. Конгломерат различных (в частности, разноязычных) народов был непрочен. Вскоре после гибели их вождя Аттилы (452 г.) держава распалась, а восставшие народы нанесли поражение гуннам в битве при Недао (454 г.), заставив гуннское племя акацир отступить в Поволжье (Иордан: 37, 262-263), где их поглотила новая сила: болгары. Возможно, именно в это время или даже несколько ранее одна из групп огуро-тюркских племен, разбитая в степи, отступила в леса Окско-Свияжского междуречья, дав начало формированию современных чуваш (Халиков 1987).
Первоначально болгарские племена, бывшие частью народа теле и входившие в союз огурских племен, обитавшие, очевидно, в лесостепной и степной зоне Казахстана и Западной Сибири, испытали влияние социальных изменений, связанных с движением гуннов. Первое ясное упоминание этих народов в Восточной Европе содержит хронографйя Приска Панийского, который отмечает, что около 463 г. откуда-то из глубин Азии в Причерноморье вторглись некие неизвестные дотоле племена - огуры (уроги), сарагуры и оногуры (Кляшторный, Савинов 1994: 63; Ермолова 2000: 133-137). Их вторжение было вызвано натиском савир в середине V в., которые были сдвинуты в Европу в период возникновения в Центральной Азии державы авар (жуанъжуани китайских источников) (Материалы 1984:278, 404; Савинов 1984: 26-28, 50). В свою очередь авары в VI в. также начали переселение в европейские степи, потерпев поражение от тюрок.
Огурекий союз, в котором усилились болгары, стал главенствовать в Северном Причерноморье после распада державы гуннов во главе с Аттилой. Достаточно уверенно это событие письменные источники фиксируют в 480 г., когда византийский император Зенон обратился к болгарам за помощью против остготов. Это было важным свидетельством геополитической значимости болгарских племен (кутригуров и утигуров) для Византии, привлекавшей их для борьбы с балканскими соседями, которые в конце V - начале VI вв. представляли собой главенствующую силу в причерноморских степях (Гадло 1979: 58-59, 78-88; Golden 1980: 30-34). Во второй половине VI в. кутригуры и утигуры, подорвавшие силы в войнах с Византией и междоусобицах, были завоеваны аварами, создавшими свой каганат в Подунавье.
Племя савир (сувар) появилось на Северном Кавказе в начале VI в. (Гадло 1979: 88-92). Около 515 г. за влияние на них уже соперничали Византия и государство Сасанидов. Есть данные о том, что савиры име¬
27


ли этнические контакты с угорскими племенами (Golden 1980: 34-36). Среди тюркских племен Предкавказья в арабских источниках упоминаются баланджары/баранджары (Гадло 1979: 120-126; Golden 1980: 38). С приходом авар в 558 г. объединению савир был нанесен мощный удар и они утратили главенство в степи, позднее войдя в состав Хазарского каганата. Господство авар оказалось недолгим и в 568 г. они отступили в Паннонию (Гумилев 1967: 36-39; Эрдели 1982; 1986: 317-333) под натиском тюрков, завоевавших степи Северного Кавказа.
§2. Тюркский каганат
Тюркский каганат (551-603 гг.), в период наивысшего могущества имевший огромную территорию - от Манчжурии до Северного Причерноморья, от верховьев Енисея до верховьев Амударьи, позднее распался на Восточный (603-630 гг.) и Западный (около 583-657 гг.). Тюркские каганаты спустя некоторое время были разбиты империей Тан, но затем тюрки под руководством клана Ашина восстали и вновь на короткое время воссоздали Тюркский каганат (687-745 гг.), который позднее пал под ударами китайцев и восставших покоренных племен (Кляштор- ный 1995; 1995а).
Тюркский каганат можно назвать первой степной мировой империей, созданной тюрками, поскольку ни европейские скифы, ни сарматы, ни аланы не создали сколько-нибудь обширного государственного образования. Герадотова «Скифия» или «Сарматия» Птолемея - это не обозначение единого государства, а общее наименование страны, населенной различными и часто враждовавшими друг с другом кочевыми и полукочевыми племенами, которых античная традиция считала родственными. «Скифия» - это скорее пространство на ментальной карте античных авторов, чем реальное этнополитическое единство или тем более государство. Иначе дело обстояло с Тюркским каганатом. Государство созданное тюрками было завоевано ими, подчинено строгой системе управления и единой власти кагана й тюрков, а также имело свои законы, налоги и письменность.
Сами создатели этого государства - тюрки, повествуя о возникновении своего народа и государства, в официальной истории, которая сохранилась в строках надписи на надгробии в честь Кюль-тегина- младшего брата кагана, поставленного в 732 г., писали о начале своей истории:
28


Когда в вверху возник свод Неба голубой,
а бурая земля раскинулась внизу;
меж ними род людской был утвержден и жил.
Тот род людской сперва хранил Бумын-каган, а Истеми-каган продолжил труд его {Поэзия 1993:27-28).
Легенды связывают происхождение тюрков с Восточным Туркестаном и позднехуннскими племенами. Китайская историческая хроника «Чжоу-шу» прямо пишет: «Туцзюе {тюрки) есть особое племя хунну (сюнну). Их родовое имя ашина». Согласно этой легенде, предки тюрков, жившие на краю большого болота, были истреблены воинами соседнего племени. Уцелел лишь изуродованный врагами 10-летний мальчик, которого выкормила волчица, став его женой. Скрываясь от врагов, убивших покалеченного воина, волчица бежит в горы к северу от Тур- фана (Восточный Туркестан). На новой родине у волчицы рождаются 10 сыновей, которые женятся на девушках из Турфана. Один из этих сыновей, по имени Ашина, стал вождем нового племени и дал ему свое имя (Кляшторный 1964:103-106). В данном контексте родовой предок тюрок имеет весьма архаичный облик, восходящий к древнейшим аними- ческим верованиям в зверей-предков, но здесь он выступает уже не просто как животное, но человеком по сути своей, поскольку порождает людей.
Родовое имя «Ашина» (A-shih-na) по разным версиям обозначало «синий», «голубой» (хот.-сак. -a$$ejna-Зуев 2002:25) или «знатный», «богатый» (Golden 1992:117-122). Позднее, в середине V в., вожди племени ашина уводят своих сородичей на Алтай, где они, возглавив местные племена, принимают имя тюрк. Название племени Ашина стало династийным именем тюркских каганов (Кононов 1947; Кляшторный 1964: 108-112).
Тюрки Ашина к середине V в. подчинили часть племенного союза теле, из состава которых вышли огузские и огурские племена. Новое объединение, состоявшее из 12 племен, стало называться Тюркским государством - Тюрк эль. Под предводительством вождя Бумына из рода Ашина тюрки восстали против жуаньжуаней и в 551 г. нанесли им поражение. После победы Бумын принял титул кагана и основал новую державу (Гумилев 1967:26-30; Кляшторный 1995: 60-61). Надпись в честь Юоль- тегина (732 г.), передавая тюркскую историографическую традицию, так повествует об известности и могуществе основателя каганата:
Каганы, отходя в мир мертвых,
всем живым старались завещать устроенную жизнь.
29


На погребенье их - оплакивать и почтить —
с восхода шел союз беклийских степняков,
с других углов земли - тибетцы, татабы,
табгачи шли сюда, отуз-татары шли,
уч-курыкане, Рум. кидани-не счесть
народов, что влеклись на погребальный сход:
так тюркский каганат был славен и силен,
так был каган его силен и знаменит (.Поэзия 1993: 28-29).
Удачные завоевательные войны продолжались и при потомках Еу- мын-кагана Муган-кагане и Истеми-кагане. К 576 г. Тюркский каганат, являвшийся первой евразийской державой - империей мирового значения, имел огромную территорию: от Маньчжурии до Крыма, от верховьев Енисея до Памира. Китайская хроника «Чжоу шу» сообщает, что Муган «привел в трепет все владения, лежащие за границами (Великой стены). С востока от Корейского залива на запад до Западного (Каспийского) моря до 10 тысяч ли, с юга от Песчаной степи (пустыня Гоби) на север до Северного моря (Байкал) от 5до 6 тысяч ли, - все сие пространство земель находилось под его державой. Он сделался соперником Срединному царству» (Кляшторный 1995: 61 - 62; Кычанов 1997: 95).
Прямых свидетельств проникновения тюрков в Поволжье практически нет. Несомненно, что Южный Урал и Нижнее Поволжье входили в состав каганата. Труднее с археологическими доказательствами. С одной стороны, археологи не всегда ясно представляют критерии именно тюркских этносов древности, а с другой - в Среднее Поволжье доходили лишь отголоски раскатов грома этнополитических событий, бушевавших в Великой степи: новые элементы культуры, вторжение новых племен, выброшенных потоком событий из степи и т.д. (Генинг, Халиков 1964; Халиков 1971; 1989; Казаков 1999).
Уже к 560-м годам Тюркский каганат включается в мировую систему дипломатических и экономических отношений с Византией, Ираном и Китаем. Основным стержнем и важнейшим двигателем мировой политики того времени были контроль под Великим шелковым путем, по которому двигались караваны с различными товарами (Шефер, 1981; Радкевич 1990; Лубо-Лесниченко 1994). Тюрки стремились получить возможность сбывать через согдийских купцов военную добычу и дань, выплачиваемую им китайскими царствами. Торговля шелком приносила огромную прибыль согдийским, персидским купцам и тюркским каганам, и шахам Ирана (Подробнее о движении товаров по этому пути см.: Шефер, 1981; Лубо-Лесниченко 1994). Основным покупателем
30


шелковых тканей и других восточных товаров (фарфор, пряности и др.) была Византия, а через нее все Средиземноморье. Однако Иран не был заинтересован в резком увеличении потока шелка на рынки Византии, что снизило бы доходы купцов и производителей шелка (Гумилев 1967: 42-52; Петров 1995: 51-54).
Первая попытка сбыть накопившийся у тюрок шелк была предпринята в 566 г., когда их посол, согдиец Маннах, прибыл в Иран с предложением наладить регулярную торговлю. Однако шах Хосров, купив привезенный посольством шелк, демонстративно сжег его. Тогда тюрки начали активно искать прямые пути в Византию, которая, в свою очередь, была чрезвычайно заинтересована в политическом союзе с тюрками против персов. Тюркское посольство Маниаха было с почетом принято в Константинополе и между тюрками и Византией был заключен политический союз. Вместе с посольством к тюркам отправился византийский посол Земарх. Каган принял посла в своей ставке в предгорьях Тянь- Шаня. Пораженный роскошью и могуществом тюркского кагана, которого он сопровождал в его успешном походе против Ирана, Земарх оставил восторженное описание своего путешествия (Бернштам 1947: 61; Гумилев 1967: 42-52).
Вслед за этим, Истеми-каган перенес военные действия за Волгу и в 571 г. завоевал Северный Кавказ и вышел к Керченскому проливу, подчинив себе алан, праболгар и другие народы Предкавказья. Тем самым каган расчищал себе обходной путь в Византию через Хорезм, Поволжье и Кавказ. Интенсивность контактов между тюрками и византийцами резко возросла, в течение десяти лет после приезда Маниаха страны регулярно обменивались посольствами, каждый из которых сопровождался торговцами (Гумилев 1967: 33-36; Кляилторный, Савинов 1994: 20- 22; Клягиторный 1995: 61;).
Апофеозом военных успехов тюрков стал поход Тон-йабгу-кагана против державы Сасанидов (627-628 гг.). Выполняя договорные обязательства с Византией, каган возглавил поход своих войск против Ирана и вторгся в Закавказье. Разгромив войска персов в Закавказье, он встретился под стенами Тбилиси с императором Ираклием и тот возложил на его голову свою корону и обещал выдать за него свою дочь Евдокию. Все эти годы, с большей или меньшей регулярностью, караваны с шелком и другими товарами шли на запад через Иран, Поволжье и Кавказ. Свидетельством этого, в частности, служат многочисленные находки шелковых тканей, найденных в могильниках Северного Кавказа. Так, в могильниках Предкавказья (Мощевая Балка, Хасаут) было найдено 143
31


фрагмента шелковых тканей (Иерусалимская 1967; 1972). Уникальным свидетельством их согдийского происхождения является надпись «зан- данечи» (от местечка Зандана), обнаруженная на одном фрагменте, свидетельствующая о начале производства шелка в Средней Азии (Кляш- торный, Савинов 1994: 20-22; Петров 1995: 50-54).
Боеспособность тюрков была достаточно высокой для своего времени. Воюя практически беспрерывно, живя во враждебном окружении, силой оружия подавляя сопротивление племен в самой Центральной Азии, они совершали далекие походы в Восточную и Среднюю Азию и Восточную Европу. В момент наибольшего территориального роста (576 г.) Тюркский каганат простирался от Маньчжурии до Западного Предкавказья, от верховьев Енисея до верховьев Амударьи. Таким образом, тюркские каганы стали создателями первой евразийской империи, этнополитическое и культурное влияние которой на историю Центральной Азии и Юго-Восточной Европы было огромным.
Устойчивости кочевой империи тюрков, сохранению ее единства способствовали сложная социальная система и жесткая организация власти. Государь тюрков из рода Ашина носил титул каган, жена имела титул катун/хатун. Тюркские каганы, согласно официальной традиции, которая в свою очередь восходит к древнеиранской и китайской политической мифологии, получили свое место в мироздании по воле Неба, они были «рождены Небом» и одновременно были «подобны Небу». Бильге-каган титулует себя «Небоподобный, неборожденный тюркский мудрый каган». (Кляшторный 1981: 136-137; Трепавлов 1993: 66-70; Кычанов 1997: 247-254).
Система власти в ранних тюркских государствах базировалась на клановой организации и дуальном (фратриальном) делении. В Первом Тюркском каганате существовала динстийная коалиция: казанская фракция (ее символом являлся Белый олень Золотые рога, олицетворявший Солнце) и фракция его жены - катун (символы - Змей, Дракон плодородия или Волчица, имевшие какое-то отношение к Луне). По некоторым версиям, катунская фракция вела свое происхождение от гинеок- ратического «рода Луны» юечжийского (индо-арийского) происхождения. Именно у юечжийцев одним из главных божеств был Млечный путь Куйан (Белый поток, Древо жизни), связанный и с Луной. С символом «Куйан» далеко не случайно омоничен тюркский термин куйан/ койан - «заяц» (Зуев 2002:75).
В Западнотюркском каганате отмеченное двуединство сохранялось: основу каганата составляли 10 тюркских племен (онук\ по 5 в каждом
32


крыле, причем в восточном (левом) крыле главным было племя Улуг ок(ук), находившееся в брачных отношениях с каганами из западного (правого) крыла, представлявших племя Аьиина. Между тем, именно в племени царицы-катун Ашидэ (Аштак) находился, кажется, канцлер- соправитель кагана с титул ом «улуг». В период Западнотюркского каганата каганский «золотой» род древнетюркского династийного племени Агиина назывался шар-дулы (ср. перс, zarr duli - «Золотая птица Дули», «Золотой/Красный ворон»). Заметим, что Ворон также есть олицетворение-Солцца, тогда как Луна и Млечный путь имели отношение к клану царицы-катун Аштак (Ашидэ).
Указанное деление играло важную роль в системе прёстблонасле- дия у древних тюрок, построенного по принципу так называемой «братской семьи» - через «старшего брата к младшему, затем к племяннику (сыну старшего брата)». В процедуре престолонаследий обязательно участвовали Аштаки: царице и канцлеру при избрании очередного кагана принадлежал решающий голос, т.е. наблюдались отголоски былого значения материнского рода. Важно также, что клан Аштак олицетворял у тюрок землю и народ государства (Зуев 2002:25, 33-34, 67-68, 75).
Кагану в управлении элем (государством) помогал клан его сородичей. В целом тюрки были народом - правящим социальным слоем, возвышавшимся над всеми другими народами степи, но внутри, в свою очередь; имели сложную социальную структуру. Согласно китайским и тюркским источникам, относящимся ко времени Второго Тюркского каганата (682-745 гг.), тюркское общество было строго ранжировано: «от знатных до низших чинов и званий» насчитывалось не менее деся!н «степеней» (Зуев 2002:279-280). Судя по древнетюркским надписей,• выделялось четыре категории «управляющих»: члены правящего клана^пра- вители союзных тюркам племен; чиновники-администраторы, раЫёла- гавшиеся справа от кагана; чиновники-администраторы, располагавшиеся слева от кагана. Ближайшее окружение кагана составляла гвардия, именовавшаяся «буре»/«волки» по ее знамени, украшенному золотой волчьей головой (Бернштам 1946: 87-147; Кляшторный, Савинов 1994: 66-72; Кычанов 1997: 101-107).
Вся территория каганата была разделена на три части - цёнтр, в котором сидел каган - глава государствами два крыла- восточное и западное, которыми управляли два других члена рода Ашина с титулом каган. Внутри крылья также делились на части. Например, в Западнотюркском каганате каган разделил страну на 10 частей, каждому правителю которой в качестве символа власти была дана стрела из каганского лука и с тех пор
33


западная часть каганата стала именоваться «десять стрел»/«он ок». Все «десять стрел», в свою очередь, были разделены на левый (пять кочевий племен Дуло) и правый (пять кочевий племен Нушиби) крылья. Это традиционное, еще с хуннских времен, деление страны на части обеспечивало стабильность управления и концентрацию военной мощи в условиях господства кочевого скотоводства, а также способствовало относительной стабилизации правящего дома, когда наиболее опасные соперники кагана получали в управление свой удел. Но одновременно наличие других каганов, кроме верховного, ограничивало центральную власть и привело позднее к разделению державы тюрков на западный и восточный каганаты (Клягиторный, Савинов 1994: 18-19; Кычанов 1997: 101-107).
Следует сказать, что представления о тюркском государстве как стихии кочевой жизни имеют мало общего с действительностью. Вместе с четкой военно-административной структурой Тюркский каганат имел достаточно полно разработанное уголовное законодательство. Например, укравший стреноженную лошадь предавался смертной казни, а укравший не стреноженную и не на привязи лошадь должен был возместить краденное в десятикратном размере. В состав каганата входили развитые в хозяйственном отношении согдийские города Семиречья и Восточного Туркестана, издавна занимавшие выгодные позиции в трансазиатской торговле по Великому шелковому пути. При кагане Тон-йабгу установился жесткий политический контроль над среднеазиатскими княжествами. В Тохаристане была учреждена ставка сына кагана, а в столицы владений посланы полномочные представители кагана - тудуны, призванные контролировать сбор дани и обеспечить лояльность местных владык (Кляш- торный 1964: 114-122; Клягиторный, Савинов 1994: 22-26).
Военным успехам тюрков способствовал целый ряд обстоятельств. Важнейшими из них стали освоение нового и технически совершенного для того времени оружия и конского снаряжения, а также передовая военная организация и тактика боя. Для дальнейшей истории военной культуры особо следует отметить распространение седел с широкими арочными луками, металлических стремян, а также изогнутых сабель. Именно благодаря хорошо оснащенной коннице, в которой выделялись отряды панцирной кавалерии, вооруженной пластинчатыми доспехами, длинными копьями, палашами и саблями, а также сложносоставными луками с костяными накладками, тюрки разгромили соседей и утвердили свою власть в степи. Источники содержат лишь отрывочные сведения о военной организации тюрков, основу которой составляла их военно-административная система, позволявшая в краткие сроки про¬
34


водить мобилизацию войск. Судя по китайским источникам, численность их отборной армии достигала 100 тысяч всадников. Во время военных действий тюрки использовали передовые приемы военного искусства (Савинов 1984; Худяков 1986: 137-169; Кляшторный, Савинов 1994: 95-102).
В этот период на огромной территории Евразии распространились сходные, а в некоторых случаях даже идентичные типы вооружения, украшений, посуды из драгоценных металлов. Все эти элементы кочевой культуры имели не этнический характер, а были связаны с дружинной культурой степной феодальной аристократии. Важной ее частью, ставшей одним из символов социальной системы тюрков, являлись боевые пояса с металлическими накладками. Пояс средневекового степного рыцаря был своеобразным паспортом - свидетельством его социального статуса и места в военно-дружинной иерархии (Васильев, Горелик, Кляшторный 1993), о чем свидетельствуют тюркские эпитафии: «Так как у него была доблесть, то у своего кагана мой бек, Аза тутук, достиг пряжки (чиновного пояса)», «Моя геройская доблесть. Мой пояс с сорока двумя (чиновными) пряжками - украшениями» (Ковалевская 1970). Обязательной принадлежностью этой культуры были также сосуды для питья из золота или серебра, оружие - меч, сабля, лук и конское снаряжение. Эти традиции были переняты у тюрков соседними оседлыми народами - китайцами, иранцами и византийцами, у которых пояс с золотыми или серебряными накладками также стал играть роль символа власти и наивысшего воинского достоинства; появились новые символы моды в одежде, украшениях, оружии (Амброз 1971).
В среде тюрков выработались также некоторые элементы облика и культуры, которые, видимо, можно трактовать как этноопределяющие (Вайнштейн, Крюков 1966). К ним можно отнести осознание своей монголоидности, явной, очевидно, в среде знати, что подчеркивают тюркские каменные изваяния (Кубарев 1984; Шер 1966), которая стала особенно заметной в государствах, основанных тюркскими кланами (Аши- на, Дуло) в Восточной Европе. При этом «знатность» и престижность монголоидности, подчеркивающей принадлежность к правящему роду, видимо, специально сохранялась в среде аристократии с помощью эндогамии. Другим элементом принадлежности к тюркам была прическа - волосы, заплетенные в косы (от одной до трех). Среди других отличительных черт тюрок, судя по китайским источникам, следует отметить одежду с запахом направо (левая пола сверху) (Вайнштейн, Крюков 1966: 183).
35


Постепенно каганат стал утрачивать военную силу и могущество. Уже к 634 г. каганат потерял свои владения к западу от Сырдарьи. Государство вступило в полосу затяжного кризиса, главной причиной которого была борьба за власть между знатью различных племенных объединений. В 638 г. племена дуло провозгласили каганом одного из присланных к ним тюркских принцев. После тяжелой и кровопролитной войны, произошедшей между племенами дуло и нушиби, каганат распался на две части. Межплеменная гражданская война в каганате продолжалась 17 лет, пока вторгшиеся в 657 г. Семиречье китайские войска не разгромили ополчение «десяти стрел», подчинив себе весь Восточный Туркестан (Клягиторный 1995: 63-64).
После разгрома Восточнотюркского каганата в 630 г. тюрки были расселены императором династии Тан Тайцзуном в Ордосе и превращены в федератов империи. Часть тюркской аристократии поступила на имперскую службу. Но для основной массы кочевников, принудительно переселенных в ограниченный район, условия существования были трудными. Этим были вызваны многочисленные восстания и мятежи, возглавляемые потомками каганов (Мстявкин, 1984: 138-155). В 679- 681 гг. такое восстание поднял Кутлуг-чора. Он сумел привлечь на свою сторону большинство тюрок и нанес ряд поражений китайским войскам. Уже в 687 г. во главе небольшой, но закаленной в боях армии он вторгся в степи Монголии и подчинил себе племена теле во главе с уйгурами. Так возникло новое государство тюрок - Второй Тюркский каганат, и в честь этого Кутлуг-чора принял имя Ильтериш-каган, положив начало новой династии. В рамках нового объединения возродилась традиционная структура Тюркского государства (Гумилев 1967: 269- 284; Клягиторный 1995а: 151-152).
Наивысшего расцвета новая держава достигла при Капаган-кагане (692- 716 гг.), когда тюрки объединили территорию почти всей Центральной Азии. Однако во время вторжения в Среднюю Азию войска тюрок потерпели поражение от арабов. Последовали восстания покоренных племен и междоусобные распри, закончившиеся гибелью Капагана. После его смерти к власти пришел его племянник Бильге-каган. Он и его брат Кюль-тегин вернули на определенное время власть в степи и заставили китайского императора в 727 г. выплатить дань. Но уже при их потомках новые поражения и восстания тюргешей, уйгуров, басмылов и карлуков разорвали державу тюрков и в 745 г. Второй Тюркский каганат перестал существовать. На просторах Великой степи начиналась эпоха новых тюркских государств (Гумилев 1967: 285-327; Клягиторный 1995а: 153-154).
36


Духовная культура тюрок, судя по целому ряду источников, представляется довольно развитой и сложной. В отличие от многих других центральноазиатских народов древности и средневековья, сведения о культуре которых мы черпаем из отрывочных сведений, оставленных соседями, тюрки оставили собственные письменные памятники, позволяющие реконструировать их собственную картину мира. Исходным для такой реконструкции становится описание древнетюркской религии орхонскими памятниками. В преамбуле эпитафии в чеСть Кюль-тегйна так излагается концепция начала мира:
Когда вверху возник свод неба голубой,
а бурая земля раскинулась внизу,
меж ними род людской был утвержден и жил
(Поэзия 1993: 27).
Картина мироздания тюркам, судя по всем источникам, представлялась такой: вверху было голубое небо, внизу - бурая земля, между небом и землей - люди, «сыны человеческие». На!д ними - династия тюркских каганов, «поддерживающая и устраивающая» государство (эль) и закон (тор) тюркского народа, если не всего рода людского, то их лучшей и достойной части.
Владыкой Верхнего мира и верховным божеством древнетюркского пантеона являлся Тенгри (Небо). В отличие от неба - части космоса, Тен- гри никогда не именуется кёк (голубое/синее небо). Именно Тенгри распоряжается всем происходящим в мире и, прежде всего, судьбами людей. Тенгри «распределяет сроки жизни», но рождением «сынов человеческих» ведает богиня Умай - богиня плодородия и новорожденных, олицетворяющая женское начало (Потапов 1973). Вместе с Тенгри она покровительствует воинам. Тенгри и Умай олицетворяли божественную пару небесных владык. Как каган подобен (по своему образу) Тенгри, так его супруга - хатун подобна Умай. Тенгри дарует каганам мудрость и власть, дает санкцию на управление народом, «организуя и устраивая» его, а также наказывает согрешивших против eït> воли и власти правителя.
Главным божеством Среднего мира была покровительствующая тюркам «Священная Земля-Вода»/«Ь/дук Йер-Су б». У татар ее образ сохранился в фольклорном выражении «Ж|ир анасы Ж^ирен бике». Именно на этой земле располагалась священна* земля тюрков - Отюкен-иш. Судя по тюркским надписям, каганы, по их представлениям, правили не только силой неба, но и силой «земли-воды»:
Но сверху Небеса, а снизу Мать-Земля (т. е. Священная Земля-Вода)
37


сказали тюркам: «Вы не смейте погибать!».
«Да не исчезнет род - да будет жив народ!» -
так Небо и Земля их обязали быть. (Поэзия 1993: 30-31).
Смертью, согласно представлениям тюрков, ведал грозный бог Эрк- лиг-владыка царства мертвых. Это был важный и яркий персонаж тюркского пантеона, «разлучающий» людей и посылающий к ним «вестников смерти». Культ его был связан с почитанием душ умерших. С этими представлениями связаны погребальные обряды тюрков. Вот как описывает китайская историческая хроника погребение тюркской знати: «Они (тюрки) выбирают один день, берут лошадь, одежду и предметы обихода умершего и сжигают их с трупом. Затем собирают пепел, чтобы похоронить пепел... Тогда выкапывают яму и погребают (пепел). В день похорон родственники снова приносят жертвы, ездят верхом и царапают свои лица... На могиле сооружается помещение, в котором рисуется изображение мертвого и военные сцены из его жизни. Если умерший однажды убил человека, ставится один камень. При этом случается, что выставляются сотни, даже тысячи камней» (Цит по.: Савинов 1984: 34-35). На основе этого описания можно сделать заключение об основных элементах погребального обряда тюрков: трупосожжение с конем и вещами покойного, устройство надмогильного сооружения и установка в нем изображения покойного и мемориального памятника с описанием событий его жизни, а также простых камней, изображающих поверженных врагов умершего. Это в определенной мере подтверждают и археологические раскопки в Центральной Азии (Новгородова 1981: 206 - 213). При этом полного соответствия описанному обряду не обнаружено. Объясняется это, скорее всего, с одной стороны, различиями погребальной обрядности каганов и знати тюрков от обычаев основного населения, то есть эти обряды имели не этнический, а социальный характер, а с другой - постепенной культурной ассимиляцией тюрков основным тюркским населением степи, унификацией и взаимообога- щением их культур (например, телесские племена перенимали у тюрков ритуал установки рядов камней - балбалов, детали костюма, оружия и конского снаряжения ит.д. (Трифонов 1973: 351-374).
Важным элементом культуры тюркского времени были каменные изваяния, среди которых выделяются изображения воинов с оружием в одной руке и сосудом в другой, фигуры без оружия с сосудом в обеих руках и простые изваяния с личиной. Все типы изваяний отличаются по деталям оформления, но идейное содержание их - преследующее цель сохранить облик умершего для совершения определенных поминаль¬
38


ных обрядов - идентично. Подобные ритуалы были широко известны у многих народов Восточной и Центральной Азии и зафиксированы в письменных источниках (Шер 1966; Савинов 1984: 57-60, 71-74; Кубарев 1984). Позднее данный ритуал распространился с волнами тюркских племен в Западную Сибирь, Южный Урал и Восточную Европу (Федоров-Давыдов 1966; Плетнева 1974).
Следует отметить, что в среду древних тюрков постепенно проникли и другие религиозные учения, в частности, манихейство. По видимому, это было связано с особым вниманием в данном учении к культу Солнца и Луны. Кстати, восточнотюркоманихейский термин аштак означает «дракона» с головой льва (ср. перс. Sir, откуда, надо полагать, происходит тюркский этноним шир-сир). Под последним, в свою очередь, подразумевался глава Нижнего мира (Зуев 2002:215). Когда речь идет о распространении манихейства среди тюрок, надо иметь в виду личность знаменитого Тоньюкука, бывшего представителем племени Аштак (Ашидэ) и имевшего высшую государственную должность айгучи (ма- нихейский термин, означающий ближайшее лицо к «божественному учителю», т.е. советник) и главнокомандующего (апа таркан), последовательно при правлении трех каганов. Он был, скорее всего, манихеем (Зуев 2002: 214-220, 228-229). Это отчетливо видно из «Истории Дома селенгийских уйгуров в Гаочане - Кочо». Его автор пишет, что предка селенгийских уйгуров звали Тоньюкук, он был тюрк. Он выдал свою дочь за Бильге-кагана и она стала Себек-катуном. Когда прежней страной Моцзилана (Бильге-кагана) завладели уйгуры, потомки Тоньюкука вошли в их государство и стали в нем важными сановниками. Их звали шер (Зуев 2002: 235). Судя по источникам, такие группы тюрок, как чигиль, тухчи, имевшие отношение позже к волжским булгарам, также исповедовали манихейство (Зуев 2002:210, 220). Есть и другие данные о роли этой религии в ранних тюркских государствах (детальнее см. : Зуев 2002: 236-262).
Археологические памятники древнетюркского времени в Центральной Азии и Южной Сибири, выявленные и изученные исследователями, образуют сложную этнокультурную общность, которая характеризуется тремя основными видами памятников: погребения с конем или соответствующим набором инвентаря, поминальные сооружения и изваяния, схематические изображения горных козлов - небесных оленей «золотые рога» (Грач 1972), которая и может быть названа алтае-телесски- ми тюрками (Савинов 1984: 50-64). Этнокультурные традиции этих племен оказали впоследствии определяющее влияние на особенности
39


культуры практически всех средневековых кочевых тюркских народов Евразии.
Важнейшими достижениями тюрков, сделавшими их народом не только сыгравшим выдающуюся роль в средневековой истории, но и основавшим тюркскую цивилизацию, чьи традиции продолжали все последующие кочевые государства, были государственное устройство (традиции имперской надплеменной державы, со своей иерархически организованной социальной системой, военно-дружинной феодальной культурой и собственной государственной историографией), синтез кочевого и оседлого укладов жизни и письменность, которая произвела настоящую революцию в кочевой культуре. Впервые традиции общей письменной цивилизации оказались распространены на обширной территории, став достоянием не отдельного племени, какими были рунические письменности кочевников до тюрков, а графикой понятной и используемой на всей территории степной империи (попытку систематизировать рунические письменности Евразии см. : Кляшторный, 1964; Кляшторный, 2003; Васильев, 1983; Кызласов, 1994; Щербак, 2001),. Одновременно распространялись литература, внедрявшая тюркские картину мира, традиции государственности, мифологемы этнополитического единства страны, а также кодифицированное право. Письменность способствовала формированию нормативного литературного языка и лексики, ставших основой для тюркских литератур более позднего времени (Кляшторный 1964; 1981; Гумилев 1967: 65 - 85; Трепавлов 1993; 1993а; Кляшторный, Савинов 1994: 76-88; Худяков 1998: 33-61).
В границах этой первой евразийской империи находились и другие группы, которые могут быть отнесены к этническим предкам татар. Этнополитическое объединение татар (отуз-татар) сформировалось в степях Монголии после распада каганата жуаньжуаней в результате объединения группы тюркских и монгольских племен.
В составе народов Тюркского каганата были известны также чигили или эсгили (изгили, эсегели), являвшиеся вначале частью конфедерации теле, затем - карлуков. Чигили фиксируются вблизи племени аз/ас, чья территория находилась в Западной Туве (Саяно-Алтайская зона). Позже они оказались в обширном ареале от р. Или и до р. Сырдарьи (по соседству с огузами). Там с ними контактировала и группа тухчи, бывшая в каких-то особых отношениях с чигилями (ал-Гардизи упоминает титул «чигил тухчин») (Golden 1992).
40


§3. Великая Болгария. Хазарский каганат
К середине VII в. в Западной Евразии власть тюркских каганов ослабла и в причерноморских степях возникло государство «Великая Болгария» во главе с Кубратом.
Болгары, жившие в степях Кубани и Причерноморья, объединенные около 603 г., очевидно, племенем унногундур, во главе с кланом Дуло, сформировали свое этнополитическое объединение. Некоторое время оно находилось в зависимости от Аварского каганата, но в 635 г. правитель болгар Органа и его племянник Кубрат (его имя с тюркского трактуют как «ты должен собрать народ» (Чичуров 1980: 113), выросший при дворе византийского императора и, видимо, там крещеный (около 619 г.), сбросив власть Аварского каганата, создали в степях Восточного Причерноморья союз племен, вошедший в историю под названием «Великая Болгария» (Мерперт 1957:15-18; Гадло 1979:108-111; Golden 1980: 44-45). Это государственное объединение выступало как союзник Византии, а Кубрат даже принял от императора Ираклия титул патрикйя. После смерти Кубрата (640-60-е гг.) его держава распалась (Чичуров 1980: 60-62,161). Хотя Великая Болгария существовала исторически недолго, однако в этот период у его населения сформировалось особое этнополитическое самосознание, так как после распада государг ственного объединения и переселения в иные регионы проживания различные группы болгар и на новой родине сохраняли свощ этноним, и характерные элементы духовной культуры, в том числе, видимо, динас- тийную историю («Именник болгарских ханов») (Тихомиров 1969:282- 283; Именник...). Факт дисперсного расселения болгар достаточно хорошо зафиксирован письменными источниками, а также сходством археологических ма+ериалов, обнаруженных в Нижнем Подунавье, Панно- нии, Среднем Поволжье, Подонье и Северном Кавказе. Пять сыновей Кубрата во главе своих племен оказались на разных территориях: «расстались друг с другом, и каждый из них отделился с собственной частью народа» (Чичуров 1980:162). Двое-Баян (Батбаян) и Котраг, оставшиеся в причерноморских стёпях («черные болгары» византийских и русских источников), подпали под власть Хазарского каганата {Чичуров 1980; 61). Аспарух со своей ордой около 679 г. ушел за Дунай, оснрвав так называемое Первое Болгарское царство (Литаврин 1985: ,132-154) > В Дунайской Болгарии долгое время сохранялся дуализм в организации власти и языке, но вскоре, после принятия христианства (864 г.) и подавления мятежей болгарской знати, болгары были ассимилированы славя¬
41


нами. Еще двое сыновей Кубрата, вероятно, ушли в Паннонию, к аварам. Одна из групп болгар, руководима, возможно, одним из сыновей Кубрата, Кувером, играла важную роль в политике каганата. В период образования Дунайской Болгарии Кувер поднял мятеж и перешел на сторону Византии, впоследствии эта группа, видимо, вошла в состав дунайских болгар (Литаврин 1985:150). Другая группа болгар во главе с Альцеко/Алзеко вмешалась в Аварии в борьбу за престолонаследие и была вынуждена просить убежища у франкского короля Дагоберта (629- 639 гг.) в Баварии, а потом бежать в Италию, где была поселена близ Равенны, где вплоть до конца VIII в. часть болгар сохраняла свой язык (Мерперт 1957: 11; Golden 1980: 45).
Начальный период образования Хазарского каганата известен недостаточно. Во всяком случае, в 60-80-х гг. VI в. хазары уже регулярно упоминаются в источниках среди племен Северного Кавказа. Судя по различным источникам (в том числе и хазарским), хазары, разгромив болгар, к 80-м годам VII в. стали господствовать на Северном Кавказе (Чичуров 1980: 61; Golden 1980: 49-67). Вероятно, что хазары стояли во главе реорганизованного союза савиров (Новосельцев 1990: 89 и сл.). Правящий род хазар был, очевидно, связан с тюркским кланом Ашина. Но в VI в. византийские источники (Гадло 1983: 79-81; Гмыря 1995: 14-19) обычно предпочитали локализовывать их во «внутренней Скифии», имея в виду землю аланов - Барсилию (во время правления императора Маврикия (582-602 гг.). Хазарский каганат, являвшийся одним из крупнейших раннесредневековых политических объединений Восточной Европы, просуществовал до X в. Его территория включала на севере Среднее Поволжье, доходя на западе до Киева, на юге гранича с византийскими владениями в Крыму, с государством Саса- нидов - в районе Дербента, доходя на востоке до Приаралья, где западные огузы признавали его власть. Аланские и болгарские группы, часть которых вела уже оседлый образ жизни, играли важную роль в этом государстве (Плетнева 1967). Такие города Хазарского каганата, как Баланджар, Варачан/Вараджан, Самандар, Итиль/Атиль, Саркел /Шар- кил, известны не только по письменным источникам, но и по археологическим материалам (Артамонов 1962; Плетнева 1986; Новосельцев 1990: 122-134).
О языке собственно хазар есть разные точки зрения. Согласно одной из них, хазарский язык был родственным с болгарским и относился к огурскому типу (Golden 1980: 26, 112 и сл.). Это, в определенной мере, подкрепляется легендой, приведенной в труде Михаила Сирийца, соглас¬
42


но которой, во внутренней Скифии обитали три брата. Один из них, Бур- гариос (т.е. Булгар), переселился в Мезию (территория современной Болгарии), другой, Хазариг, родоначальник хазар, остался в Прикаспии. Текст легенды, таким образом, показывает, что хазары и булгары в глазах современников составляли этнополитическое единство (Новосельцев 1990: 80). Возможно, что близость их объясняется наличием у них общего субстрата иранского (аланского) происхождения, который, в частности, скрывается под именем барсил (барсула), так как «Барсилия» было традиционным античным обозначением сармато-аланских племен, возможно смешавшихся с одной из тюркских центральноазиатских групп (парсил) (Гадло 1983: 79-81). После тюркизации они в Восточном Предкавказье слились с хазарами, а в Западном - с булгарами. Недаром у Ибн Русте и ал-Гардизи племя барсула упоминается в составе булгарских племен (Хволъсон 1869: 22; Заходер 1967: 28; Golden 1980: 143-147).
После крушения сильно ослабленного уже к 40-м годам X в. Хазарского каганата, которое произошло вслед за походами русов и печенегов (965,968-969 гг), остатки хазарского населения сохранялись в Нижнем Поволжье, Западном Предкавказье и Крыму еще вплоть до XII в. (Плетнева 1986: 62-73; Новосельцев 1980: 219-248). Видимо, часть их осталась в районе р. Волги, где они вместе с булгарами и суварами были основным населением г. Саксин. Необходимо особо отметить, что после походов русов и печенегов правитель Хазарского каганата принял ислам (до этого в 737 г. после поражения от арабских войск один из каганов уже ненадолго принимал ислам). Это явно усилило влияние ислама на хазарское население, до того частично исповедовавшее иудаизм. Одновременно среди хазар расширилось влияние хорезмийцев. Примерно в 50-60-х гг. XI в. Хазарское государство окончательно было ликвидировано. Несколько позднее Нижнее Поволжье вошло в сферу политико-экономического влияния Волжской Булгарин и в середине XII в. жившие в Саксине булгары и сувары имели даже своего «эмира» (Новосельцев 1990: 231).
§4. Печенеги и торки (огузы)
Одним из сильных тюркских союзов племен, обитавших в Восточной Европе и Средней Азии в IX-XI вв., были печенеги (этноним их звучал как «беченек» по-тюркски и как «баджанак/баджнак» в восточ¬
43


ных, «пачинакин» в латинских и «печенег» в русских источниках (Дро- бинский 1948: 119-124; Щербак 1959: 362 и сл.; Moravcsik 1958 II: 247-249; Pritsak 1981а). Происхождение печенегов связано с территорией Южного Приаралья и средним течением Сырдарьи, где в середине I тыс. н.э. локализуется страна Канга и этносоциальная группа кангар (канга/канглы) (Кляшщорный 1964: 177), ставшая господствующим кланом печенежского союза племен, что можно заключить из слов Константина Багрянородного: «Должно сказать, что пачинакиты называются также кангар, но не все, а народ трех фем: Иавдиирти, Ку- арцицур и Хавуксингила, как более мужественные и благородные, чем прочие, ибо это и означает прозвище кангар» (Константин Багрянородный: 159).
Во второй половине IX в. эти племена, под натиском гузов (огузов), двигавшихся в Восточную Европу, отошли в Заволжье, где стали соседями Хазарского каганата (Артамонов 1962: 336 и сл.; Плетнева 1986: 66-68; Новосельцев 1990: 219 и сл.). Стремясь обезопасить свои границы, хазары заключили договор с венграми (мадьярами), которые, однако, были побеждены печенегами и отступили в Днепро-Днестровское междуречье (Kristo 1996: 107-138). Стремясь ослабить давление печенегов, хазары заключили договор с огузами. Разбитые огузами, печенеги неудержимо хлынули в степи Восточной Европы.
Разорив земли каганата, печенеги утвердились в Северном Причерноморье от Подунавья до Подонья (Moravcsik 1958 1: 87; Плетнева 1958: 214; 1990:11-13; Расовский 1933: 3). Вторжение печенегов вызвало в конце IX - середине X вв. массовое переселение болгар (барсилы, сувары, баранджары и т.д.) из Подонья в Предкавказье и Среднее Поволжье. В Восточной Европе печенеги в 898 г. нанесли поражение венграм (мадьярам), вытеснив их в Дунайскую котловину и Паннонию (Bartha 1975; Kristo 1996:138-158). Преследуя венгров, печенеги столкнулись с Русью и в 915 г. заключили первый договор (Расовский 1933; Pritsak 1981а; Плетнева 1990: 9-23).
В период расселения в Северном Причерноморье печенеги были разделены на два крыла (части), которые включали ряд племен: западное - йула/гила, харавой/харабои, иртим/иавдиертим, хопон/гиази- хопон и восточное - цур/куарцицур, кулпей/сирукалпей, талмат/во- роталмат, цопон/вулацопон (Константин Багрянородный: 155; об этимологии этих этнонимов см.: Баскаков 1969: 49-56). Правили печенегами ханы, опиравшиеся на собственные военные дружины и племенные ополчения. В середине XI в. печенеги были объединены
44


под властью одного хана - Тираха. В период борьбы с торками выдвинулся новый хан Кеген. Он пытался безуспешно свергнуть власть Тираха, потерпел поражение и отступил к границам Византии. Судя по данным Константина Багрянородного, власть ханов не была наследственной: «После их (т.е. ханов. -Д//., И.И.) Смерти должно было избрать или их двоюродного брата, йли сыновей двоюродных братьев, чтобы достоинство не оставалось постоянно в одной ветви рода, но чтобы честь наследовали и получали также й родичи по боковой линии. Из постороннего никто не становится архонтом» (Константин Багрянородный: 155).
Основным занятием печенегов являлось полукочевое скотоводство. О религиозных воззрениях печенегов известно мало, но, скорее всего, они были язычниками и шаманистами, имея пантеон, близкий тюркскому. Погребальный обряд их, как показывают археологические материалы, включал подкурганные захоронения, с западной ориентировкой умершего, в могилу которого укладывали также шкуру коня (с головой и ногами), а также определенный набор вещей: оружие, украшения, конское снаряжение, предметы быта и т.д. Основная масса связываемых с печенегами археологических памятников IX-X вв. обнаружена в бассейне Дона (Плетнева 1958: 153-154; Федоров-Давыдов 1966: 134- 142; Плетнева 1990: 9-22).
Печенеги всегда находились в тесном взаимодействии с волжскими булгарами. Кроме отмеченных в письменных источниках политических (Алмыш был женат на сестре или дочери огузского вождя Этрека) и военных (набеги на Булгар, поход торков в союзе с Русью на булгар в 985 г.) контактов (Агаджанов 1969: 79-84), есть археологические данные об инфильтрации в среду булгар печенегов, о чем могут в определенной степени свидетельствовать элементы южной культуры на болгарских памятниках (Казаков 1991; 1999: 70-71).
В период наивысшего могущества печенеги играли значительную роль в политике Восточной Европы и Западного Причерноморья. Печенеги неоднократно воевали с Русью (915,944 и 968 гг.), в союзе с русскими князьями воевали с Византией (943-944 гг.) и Хазарией (965т.). Но чаще они находились в союзе с Византией и нападали на ее врагов. Так печенеги в 971 г. напали на Святослава с частью дружины и уничтожили ее, убив князя. Опасность набегов печенегов на Русь (993, 996 т) была настолько велика, что князь Владимир создал даже целую систему обороны на южных границах Руси. В 1015-1019 гг. печенеги участвовали в междоусобной войне на Руси на стороне князя Свято полка, но потерпе¬
45


ли поражение. В 1036 г. киевский князь Ярослав Мудрый нанес им крупное поражение в битве под Киевом (Расовский 1933: 1-66; Плетнева 1990: 15-22; Толочко 1999: 53-79).
В 1040-е гг. в степи Подонья и Северного Причерноморья вторглись тюрки-огузы («торки» русских летописей) - тюркское племя, жившее в Приаралье, где они создали государство, а также оседлые поселения и города. В XI в. сельджуки и огузы начали движение на запад в двух направлениях: сельджуки в Среднюю Азию, Иран и Малую Азию, а огузы - в Восточную Европу (Агаджанов 1991: 19-26). В 50-х гг. XI в. торки практически завоевали степи Северного Причерноморья и начали набеги на Русь, но в 1055 г. были побеждены русскими князьями и отошли в степи (Плетнева 1990:22-25).
В конце XI в. огузы были разбиты двигавшимися вслед за ними кып- чаками, которые частично завоевали, частично изгнали прежнее население степей. Печенеги, отброшенные тюрками-огузами в Нижнее По- дунавье и гонимые кыпчаками, вторглись на Балканы (1048 г.), где вступили в непрерывные войны с Византией (1040-1090 гг.), которая смогла разгромить их, только заключив союз с кыпчаками. Вожди днепровского объединения кыпчаков ханы Боняк и Тугоркан во главе с сорокатысячного войска разбили и уничтожили в союзе с византийцами основные силы печенегов под Константинополем (29 апреля 1091 г.). По словам очевидицы этих событий императрицы Анны Комнины: « в тот день произошло необычайное: погиб целый народ вместе с женщинами и детьми, народ, численность которого составляла не десять тысяч человека, а выражалась в огромных цифрах» (Анна Комнина, 1996: 233- 237). После такого разгрома печенеги перестали играть самостоятельную роль в истории Восточной Европы, растворившись в среде кыпчаков. Часть же кланов печенегов отступила к границам оседлых стран, став пограничным населением-войском в Болгарии, Венгрии и на Руси («черные клобуки», в составе которых они последний раз упомянуты в русской летописи под 1169 г.).
§5. Волжская Булгария
Образование Булгарского эмирата: от союза племен до страны «классического» ислама. Болгарские (булгарские) племена, возможно, возглавлявшиеся котрагами, обитавшими по правобережью Среднего Дона, переселившись в Поволжье в конце VII в., оказались в окружении
46


этнически близкого тюркского населения. Есть основания полагать, что территория Среднего Поволжья была освоена тюрко-огурскими племенами ранее, возможно, уже в V-VI вв. (Ггнинг 1989: 13; Казаков 1999). По данным арабских авторов, кроме булгар среди них отмечаются этнические группы берсула {барсил), эсегел, сувар (савир), баранджар, т.е. население Волжской Булгарин кроме собственно булгар включало алано-хазарский (баранджары), тюрко-огурский (савиры/сувары), центральноазиатский (эсегели/эсгили или читали) компоненты (Golden 1980:86- 89). Археологическими свидетельствами переселения булгар в Волго- Камье являются Бураковское погребение, погребения Шкловского, Бру- сянского и Новинковского могильников, имеющих аналогии в памятниках Северного Причерноморья (Малая Перещепина) и Болгарии (Мада- ра) (Багаутдинов и др. 1998:150-164). Первоначально булгары заняли территорию вдоль Волги от Самарской Луки до устья Камы, вытеснив балто-славянские племена (носителей так называемой именъковской культуры) или ассимилировав их в своей среде. Несколько восточнее в Восточном Закамье и Западном Приуралье распространяются угорские племена (носители кушнаренковско-караякуповской культуры) {Ге- нинг, Халиков 1964: 129 и сл.; Халиков 1989: 71-87). В степном Заволжье и Южном Урале исследователи локализуют легендарную прародину венгров - «Magna Hungaria» / «Великую Венгрию» {Халикова 1975; 1976; Седов 1987; Kristo 1996: 31-41, 85-95). Постепенно все эти племена начинают консолидироваться вокруг булгар (Казаков 1992: 255- 272, 298-330).
В процессе складывания государства наиболее сильным оказалось этнополитическое объединение (союз племен) булгар (возможно, «серебряные булгары» русских источников) во главе с Алмышем (Ал- мушем) (Ибн-Фадлан: 131-139), создавшее в910-70-егг. двавладения (эмирата) - Болгарский и Суварский (видимо, во главе с племенем сувар). Разгром Хазарского каганата привел к усилению булгар, около 980 г. объединившихся в единое Булгарское государство. С X в. в состав населения Булгарин постоянно включались отдельные группы огузо- печенежских и кыпчакских племен, а также иных соседних народов (бур- тасы, маджары/мадьяры), которые активно ассимилировались булгарами. О достаточно тесных контактах булгар с огузами свидетельствуют, например, родственные связи между главным военачальником огузов Этреком и правителем булгар Алмышем. Обращают на себя внимание также такие названия городов государства, как Торцк («Торцьский городок» русских летописей), явно имеющее отношение к торкам (т.е. огу-
47


зам) и Тухчин, которое, возможно, происходит или от этнонима «тухни», или, что более вероятно, от кыпчакского этнонима токсоба (токе/ тукз+оба).
Русские летописи фиксируют ряд названий булгар. В описании похода 1183 г. в Ипатьевской летописи отмечается, что русские войска «по- идоша на конех в землю Болгарьску к Великому городу серьбреных болгар» (ПСРЛ II: 625). Еще ранее «сребреныя Болгары» упомянуты в «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» Иакова мниха среди народов, с которыми воевал Владимир Святославич (Память и похвала...: 290; Богуславский 1925).
Вопрос о том, что из себя представляло объединение серебряных булгар, достаточно сложен. Возможно, оно являлось ядром формировавшегося в X в. Булгарского государства с центром в городе Биляр (Халиков 1989: 78, 79). Однако, для XII в. говорить о племенном делении булгар вряд ли возможно, учитывая уровень их социального развития. Вполне вероятно, что под Серебряной Булгарией надо понимать какую-то центральную историческую область или какое-то наследственное владение булгарских эмиров в центре страны.
Под этим же годом в ряде русских летописей фиксируется интересное сообщение, несомненно, восходящее к владимирскому своду 1189 г. (Лимонов 1967: 91), но наиболее полно сохранившееся в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. По этим сведениям, булгарское войско, собранное из разных областей страны для отпора русскому вторжению, состояло из ополчения «из города Собекуля и из Челмата» (ПСРЛ I: 390), которое «совокупишася со иными Болгары зовемими Темтюзи» (ПСРЛ II: 625, 626), а также пришедшей им на помощь коннице из «Торцьского города» (ПСРЛ I: 390). Некоторые историки склонны видеть в них локальные племена булгар (Фахрутдинов 1984: 18; Алигиев 1985:110). Как бы то ни было, следует особо отметить, что летописец в рассказе об этом событии везде четко акцентирует внимание на то, что все эти названия относятся именно к городам - «окольнии же городе Болгарьским», «болгаре же из города...» (ПСРЛ I: 390; II: 625, 626). Скорее всего, здесь речь идет о городских или территориальных феодальных ополчениях, выступивших на помощь своему сюзерену. Недаром летописец подчеркивает, что все они «болгаре», только из разных областей или княжений (эмиратов), хотя при этом нельзя исключать, что названия эти восходят еще и к родоплеменным этнонимам (Халиков, Хакимзянов 1997). В целом же все эти сообщения только подтверждают мысль, что для русских все население Булгарии было единым этнополи¬
48


тическим организмом, что особенно четко фиксируется для конца XII - начала XIII вв. (Измайлов 1999).
Кроме того, некоторые историки пытаются сконструировать некую общность «нукратских» булгар, название которых якобы восходит к этнониму «берсула» и является переводом наименования «серебряных» болгар («нокра» по-персидски «серебро»). Данная гипотеза, возникшая под воздействием «яфетической» теории Н.Я. Мара и его теории, что все слова евразийских языков восходят к четырем слогам, привела к отождествлению этнонима «берсула» с «нохратскими или серебряными булгарами» («бер»=берсула, «сер»=«серебро») (Греков, Калинин 1948: 107). Подобная невиданная конструкция весьма уязвима для критики и с точки зрения филологии (происхождение татарского названия гидронима Вятка - Нукрат суы - никак не связано ни с серебром, ни с булгарами и восходит к названию Новгорода - Нукрат, которому принадлежали Вятские земли (Добродомов 1995), и с точки зрения истории, поскольку ни в одном средневековом источнике не фиксируется. Попытки же реконструкции названия неких «нукратских/серебряных булгар» и дать им локализацию на реальной карте (Фахрутдинов 1984:15) и тем более видеть в них славяно-русское население, якобы жившее в Булгарин по Вятке и Каме (Макаров 1997:298), несостоятельны и ненаучны, поскольку в русских источниках «серебряные булгары» отмечаются только под этим названием и только в районе Биляра («Великого города» русских летописей).
Таким образом, можно сделать вывод, что для иностранных наблюдателей булгары были единым народом. Различные наименования булгар носили, очевидно, не родо-племенной, а региональный (историкотрадиционный) характер
Волжская Булгария в XII в. в период рацвета занимала территорию от Окско-Свияжского междуречья на западе до Южного Урала на востоке, от Посурья и Самарской Луки на юге до Предкамья на севере. Здесь археологически известны городища (около 180), среди которых, судя по данным письменных источников, выделяются остатки крупных городов (Болгарское, Билярское, Суварское, Богдашкинское, Алексеевское, Валын- ское («Муромский городок»), Юловское и др.) и небольшие городища (замки), а также селища (более 800). Столицей государства в описываемое время был город Биляр, который действительно выделялся своими размерами (почти 800 га) и численностью населения (до 50-60 тыс.).
На этой территории открыты могильники (Новинковский, Больше- тарханский, Танкеевский, Большетиганский и др.), относящиеся к концу
49


VII - второй половине X в. - с языческим погребальным культом (погребения с вещами, культ коня, курганные захоронения и т.д.), а начиная с первой половины X в. — с мусульманской обрядностью (обычно захоронение в гробах; ориентация покойного по кыбле: головой на запад, тело чуть повернуто на правый бок, лицо обращено в сторону Мекки; как правило, отсутствие вещей и т.д.). На поселениях изучены наземные жилища, полуземлянки и землянки, кирпичные и белокаменные общественные здания (мечети, бани и др.) и мавзолеи, хозяйственные постройки (гончарные и металлургические горны, производственные помещения и т.д.), на городищах открыты остатки укреплений в виде валов со следами деревянных стен различной конструкции.
Основу хозяйства булгар составляли земледелие в форме степного перелога, полуоседлое и стойловое скотоводство, рыболовство, промыслы (охота на пушного зверя, бортничество и пр.), разнообразные ремесла (металлургия железа и бронзы, гончарство, стеклоделие, дерево- обработка, косторезное, ювелирное, оружейное дело и т.д.) и участие в региональной и мировой торговле (волго-балтийский и поволжско-среднеазиатский пути) (Фахрутдинов 1984; Халиков 1989; Zimonyi 1990; Хузин 1997)
Булгарское государство имело развитую социальную структуру. Источники (в том числе и нумизматические) сообщают о существовании династии булгарских правителей, которые в начале X в. носили титул «эльтебер», а с конца X в. - «эмир» (Фахрутдинов 1984: 20-25). Иерархия социальных верхов общества реконструируется по письменным источникам недостаточно четко, но явно выделяются беки («князья») - правители отдельных земель и городов, военно-служилая знать («йори/ чури») (Измайлов 1997: 144-147) и представители духовенства.
Огромное значение в консолидации булгарского этноса сыграло официальное, на государственном уровне, принятие ислама (920-е гг ), становление своего историописания, а также расширение политических, экономических и культурных связей с внешним миром (исламские страны Востока, Хазария, Русь).
Уже в начале X в. арабо-персидская историко-географическая традиция (Ибн-Русте, Истахри, Марвази, Гардизи и др.) фиксировала, что у булгар два основных города: Болгар и Сувар; в обоих городах - деревянные строения, соборная мечеть, живут там мусульмане по 10 тысяч человек в каждом городе; они сражаются с неверными (Заходер 1967: 36).
Характерно относящееся к этой традиции указание на то, что булгары воюют с неверными. Обстоятельства этих войн неизвестны, но важ¬
50


но общее мнение о строгом следовании булгар предписаниям ислама и борьбе с неверными. Например, персидский источник «Худуд ал-алам»/ «Пределы мира» (982/983 гг.) пишет: «Булгар - город с небольшой областью, расположенный на берегу Итиля. В нем все жители мусульмане; из него выходит до 20 000 всадников. Со всяким войском кафиров, сколько бы его ни было, они сражаются и побеждают» (Бартольд 1973: 545).
Булгары пытались распространить ислам и на Русь. В 985 г. после похода на Булгарию Владимира I, был заключен мирный договор (ПВЛ, 4.1: 59). В «Повести временных лет» (ПВЛ) сохранился рассказ о выборе веры под 986 г., когда булгары пытались обратить Владимира в ислам. Там же изложены основные, на взгляд летописца, характерные черты ислама как религии, когда на вопрос Владимира: «Какая есть вера ваша?», булгары отвечали: «веруем богу; а Бохмит ны учить, глаголя: обрезати уда срамные, а в свиныне не ясти, и вина не пити; и по смерти же ... с женами похоть творити блудную». Этот же рассказ содержится с теми или иными дополнениями и сокращениями практически во всех редакциях ПВЛ (ПСРЛ; 184; III (1999): 132; II: 71-72). Далее в рассказе об «испытании вер» (под 987 г.) с разной степенью полноты описывается религиозная практика булгар глазами русских: «ходихом въ Болгары, смотрихом како ся покланяють въ храме, рекше в ропати: стояще бес пояса, поклонився сядеть и глядить семо и овамо, яко бешен, и не веселья в них, но печаль и смрад велик, не добр закон их» (ПСРЛ 1:108). В противовес этим «нечестивым» обрядам, далее в ПВЛ подробно описывается православная византийская служба, чья пышность и богатство произвели огромное впечатление на послов, что якобы и заставило Владимира принять христианство восточного толка. В этом рассказе выразительно описано знакомство русских с мусульманской Булгарией, которая стала в конце X в. одним из важнейших государств Восточной Европы.
Проявляла активность Булгария и в контактах со странами ислама. В «Тарих-и Бейхак» Бейхаки есть сообщение о посылке правителем Булгара эмиром Абу Исхаком Ибрахимом ибн Мухаммадом ибн Б.л.т.варом в 415 г. х. ( 1024/1025 г.) в Бейхак, область Нишапура денег для строительства двух мечетей в Себзеваре и Хосровджерде. По словам Бейхаки, эмир булгар «послал много денег, послал удивительные дары для государя Хорасана, каких никто не видал...» по причине боговдохновлеиного сна, «что мол, следует направить некоторые деньги в Бейхак». «В то время - добавляет он - те деньги потратили на построение этих двух мечетей» (Заходер 1967: 46). Понятно, что какие бы не были причины отправки
51


посольства эмира булгар в Хорасан, факт этот сам по себе замечателен. Он указывает на регулярные религиозно-политические и культурные связи между Булгарией и государством Саманидов (Измайлов, 20016: 116-127). В том, что это было, если и уникальное событие, то только по своим масштабам, но не по направленности. Связи официально-дипломатические и культурно-религиозные Булгарии со странами Ближнего и Переднего Востока становились регулярными. Например, в 1041/1042 (433 г.х.) «...человек из булгар - один из больших людей того народа- со свитой из пятидесяти человек, направляясь совершить хадж» посетил Багдад. Показательно, что этого булгарского аристократа сопровождал человек Иа’ла ибн Исхак ал-Хорезми, по прозвищу или должности «Кади»/«Судья», который вел переговоры в халифском Диване (государственной канцелярии) (Халидов 1998: 82).
Все эти источники указывают, что уже к концу X в. Булгария на международной арене выступала как мусульманская страна, которая была связана множеством торговых, культурных и политических нитей со странами Средней и Передней Азии, Ближнего Востока.
К сожалению, о внутренней жизни и степени распространения ислама среди населения Булгарии сведений в письменных источниках чрезвычайно мало. В некоторой степени этот недостаток могут восполнить данные археологии. Например, для булгарских археологических памятников Х-ХШ вв. характерно практически полное отсутствие костей свиньи. Среди остеологических материалов из Билярского городища за время раскопок 1967-1971 гг. (всего обнаружено 9606 костей) их вообще не выявлено, нет костей свиньи и на других памятниках (Петренко 1976: 228-239; Петренко 1979:124-138). Редкие исключения только подтверждают общее правило. Так, при раскопках Билярского городища (1974- 1977 гг.) обнаружены отдельные кости свиньи, которые концентрируются близ усадьбы русского ремесленника (Петренко 1984: 66-69). Высокая статистически представительная выборка материалов и ее поразительная стерильность в отношении костей свиньи, как среди материалов городских, так и сельских поселений, учитывая факт широкого распространения свиноводства в более ранний исторический период и в соседних с Булгарией регионах, позволяет сделать вывод о повсеместном и строгом следовании булгарами предписаний и запретов ислама.
Еще более выразительно о распространении и характере ислама позволяют судить могильники волжских булгар, погребения которых совершены по мусульманскому погребальному обряду. Булгарские могильники, как археологический источник, были скрупулезно и все¬
52


сторонне проанализированы исследователями, что позволяет опираться на эти выводы по этой проблеме. Они позволяют сделать вывод о начале распространения ислама в Булгарин в конце IX - начале X вв., о полной и окончательной победе мусульманской погребальной обрядности в среде горожан в первой половине X в., а в отдельных регионах во второй половине XI в. (Халикова 1986: 137-152). При этом особо следует подчеркнуть, что с рубежа X-XI вв. языческие могильники на территории Булгарин уже не известны. В настоящее время открыто примерно 59 могильников по всей территории Булгарин (Предволжье, Пред- камье, Западное и Центральное Закамье и бассейн р. Малый Черем- шан), на которых вскрыто более 970 погребений, совершенных по мусульманскому обряду и при этом не обнаружено ни одного не только могильника, но даже и единственного языческого погребения.
Все эти факты весьма ярко и недвусмысленно свидетельствуют о повсеместном распространении ислама и глубине его проникновения в народную культуру. Важность этих материалов в том, что они позволяют оценить реальность выраженных в исторической традиции представлений. По сути дела полное господство ислама и исчезновение разнообразных языческих культов, распространенных в предшествующий период, а также строгое следование мусульманским запретам (отсутствие костей свиньи и т.д.) свидетельствует о растворении различных этнокультурных и племенных традиций в общемусульманской среде, формировании новой этнокультурной общности.
Уникальным свидетельством распространения ислама в городах булгар следует признать открытие единственной в домонгольской Булгарин деревянной и белокаменной мечети на Билярском городище - древнем городе Биляре (Халиков, Шарифуллин 1979: 21-45). Особое внимание комплекс мечети привлекает как своими размерами (деревянная - 44/48x30 м и белокаменная - 42x26 м), которые в этот период были характерны для больших городских храмовых построек, поскольку обычные квартальные мечети и церкви были гораздо меньше (Якобсон 1985:60-61). Парадный характер здания подтверждают расположение в центре города, а также нахождение близ него кирпичной бани (Халиков 1979:11-20) и большого городского кладбища с уникальной для Булгарин X в. семейной усыпальницей или мавзолеем с двумя погребенными (Шарифуллин 1984: 69-73) по типу надземной усыпальницы (мак- бара) или полуподземного родового склепа {сагана).
Учитывая дату этого комплекса - первая половина - середина X в., он является важнейшим свидетельством не только распространения исла¬
53


ма, но и становления регулярных исламских институтов, включая мечети, кладбища и соответствующих служителей веры. Сама организация мусульманской общины в Булгарии плохо известна, но факт ее существования, судя по данным восточных источников, не вызывает сомнений. Уж е в начале X в. в булгарских городах и поселениях, фиксируются муэдзины и имамы (Хволъсон 1869:23). Есть некоторые сведения о существования в стране булгар института судей - городских кади (Путешествие ал-Гарна- ти: 31), входивших в высшую элиту общества и участвовавших в дипломатических контактах. Косвенные сведения о структуре улама у булгар можно почерпнуть у ал-Гарнати, который, описывая население Саксина, отмечал, что живущие там булгары и сувары имеют своих эмиров и соборные мечети, где они совершают пятничную молитву, у них также есть «кадии, факихи, и хатибы: и все толка Абу Ханифы» (Путешествие...: 27). Это сообщение также подтверждает мысль, что, очевидно, ханифитс- кий мазхаб был традиционным для булгар не только в начале X в., как об этом писал Ибн-Фадлан, но и гораздо позднее.
С внедрением ислама среди булгар стало распространяться восточное просвещение и грамотность. Уже в начале X в. в булгарских городах и поселениях, как писал Ибн Русте, существовали «мечети и начальные училища с муэдзинами и имамами» (Хволъсон 1869: 23). Судя по историческим и археологическим данным, уже с конца X в. Булгария стала страной «классического ислама», где жили и творили многие крупные ученые и богословы. Внутри страны во всех крупных общинах были школы и медресе, а в больших городах развивалась система высшего духовного образования, о чем с удивлением сообщали восточные авторы, и система мусульманского правосудия.
Утверждение на всей территории страны унифицированной культуры мусульманского типа способствовало формированию основных черт этнополитической булгарской общности (Халикова 1986: 43-106; Халиков 1989: 103-117; Zimonyi 1990; Хузин 1997: 39-47).
В антропологическом отношении все население Волжской Булгарии было довольно однородным. Оно характеризуется сублапоноид- ным (субуральским) типом (т.е. смешанным европеоидным и монголоидным), происхождение которого разные исследователи видят в местном восточнофинском или прикамском населении (т.е. тоже в довольно метисированных европеоидно-монголоидных группах), что позволило сделать вывод о сложности формирования антропологического типа средневековых булгар, испытавшего процессы смешения и консолидации в Х-ХШ вв. (Герасимоваидр. 1987:84-141; Ефимова 1991). Одно¬
54


временно в Булгарин в антропологическом плане выделены группы городского мусульманского населения (Билярский IV могильник) (Халикова 1975; Шарифуллин. 1984), отличающегося повышенной степенью монголоидное™ (Фаттахов 1979). Учитывая положение могильника в центре столичного города Биляра близ мечети и наличие на нем единственных зафиксированных в домонгольской Булгарии мавзолеев, его можно трактовать как погребение собственно булгарской знати - клана аристократов, сохранявших, очевидно, эндогамность внутри правящего рода. Возможно, именно эта дисперсная группа булгарской знати была носителем «булгарского» языка.
В условиях развитого средневекового государства шло становление и развитие городов, формировалась культура городского типа, вырабатывались наддиалектное городское койне (скорее всего, на основе тюркского языка кыпчако-огузского типа) и нормативный литературный язык. Проблема языка волжских булгар до сих пор остается дис куссионной. Наиболее аргументированно мнение о том, что в этот период на территории Булгарии функционировало два языка. Один, собственно «бул- гарский», был огурского типа (тюркский язык с ротацизмом, ламбдаиз- мом и др. архаичными чертами (Golden 1980:47-48), который использовался какой-то часть булгарской аристократии, возможно, в ритуальных (сакральных) целях (о чем свидетельствуют надгробные эпитафии XIII- XIV вв. с территории Булгарии с текстами, написанными на этом языке арабской графикой (Хакимзянов 1978; Зарубежная тюркология: 18- 23). Окончательное исчезновение этого языка произошло лишь в период Золотой Орды (вторая половина XIV в.), причем под воздействием как этнических процессов, так и экстралингвистических факторов - эпидемии чумы 0Schamiloglu 1991: 157-163). Другой - булгаро-кыпчакс- кий (огузо-кыпчакского типа) был наиболее распространен среди рядового населения страны (о различных диале ктах в среде булгарских племен см. сведения Ибн - Фадлана) и стал основой общегородского надди- алектного койне (об этом, в частности, свидетельствует целый ряд историко-лингвистических фактов (подробнее см.: Хакимзянов, Измайлов 2006: 621-628; Халиков 1988), на базе которого под влиянием среднеазиатских (караханидских) традиций сформировался булгарский литературного язык (Аагашзянш 1987:5-12). Самый ранний из сохранившихся литературных памятников старотатарской (булгарской) литературы - поэма Кул Гали «Кыйсса-и Йосыф»/ «Сказание о Йусуфе» (1236 г.).
Средневековые булгары: этнополитическая и этноконфессиональ- ная общность. Процессы становления государственности, утверждения
55


ислама и развития торгово-хозяйственных связей внутри страны и с другими странами и народами способствовали формированию нового средневекового этноса и выработке особого самосознания. Во всех деталях его реконструировать довольно сложно, но основные элементы, важнейшие символы и этнокультурные границы можно очертить используя весь комплекс имеющихся в нашем распоряжении источников.
В силу ряда обстоятельств цельные исторические хроники булгар до нас не дошли. Однако некоторые фрагменты именно об этом эпизоде «начала истории» сохранились в булгарской исторической традиции и в поздних устных и письменных исторических преданиях татар, что позволяет в определенной мере реконструировать представления самих булгар о происхождении своего государства, народа и правящей династии и своей исторической миссии.
Начало своей истории булгары, определенно, связывали с деяниями Александра Македонского (Искандера Зу-л-Карнайна). Об этом свидетельствует в своих записках Абу Хамид ал-Гарнати, который, рассказывая о посещении им Булгарин, отметил: «Как говорят, через Булгар шел Зу-л-Карнайн на Йаджудж и Маджудж» (Путешествие ал-Гарнати: 59). Более развернутое повествование об этом содержится в сочинении ал-Омари (XIV в ), который, ссылаясь на рассказ шейха ибн ан- Номана ал-Хорезми, пишет, «что Искандер, проходя мимо крайних ближайших к населенным местам предгорий «Мраков», увидел там людей Тюркского племени, весьма похожих на зверей; никто не понимает языка их. ... Он (Искандер. -Д.И., И.И.) прошел мимо их и не тронул их» (Тизенгаузен 1884: 241). Он же писал и о существующей якобы на краю обитаемого мира, близ границ Булгарин, «большой башни, построенной на образец (т.е. по типу. -Д.И, И.И.) высокого маяка» (Тизенгаузен 1884:240). В этом сюжете о башне, что в средневековом сознании соответствует понятию «укрепления», следует, видимо, усматривать отголосок представлений о знаменитой «стене Искандера», которая должна была защищать обитаемый мир от нашествия варваров-язычников (Йаджудж и Маджудж). При всей распространенности подобных легенд в различных частях исламского мира, они, обычно, маркировали именно отдаленные и пограничные страны, очерчивая как бы границы ойкумены. О распространении легенд об Искандере в среде булгар доказывает, в частности, то, что она была упомянута в русской летописи, где указывалось, что город Ошель построен еще Александром Македонским (ПСРЛ XV: 331). Этот факт, видимо, отражает проникновение на страницы летописи булгарских
56


преданий. В татарском фольклоре сохранились также предания об основании им городов Болгар и Биляр (Давлетшин 1991: 63).
Широко, видимо, бытовал среди булгар также сюжет о происхождении их народа и правящей династии от Искандера Зу-л-Карнайна, отголоски которого нашли отражение в произведениях восточных авторов XII в. Наджипа ал-Хамадани и Низами Гянджеви и сохранились в татарском фольклоре (Предания...: 164). Иными словами, образ Зу-л-Кар- найна в булгарской интерпретации носит, несомненно, мифологический характер, причем имеющий лишь формальное отношение к эллинистическому роману. Это переосмысление именно коранического сюжета о направляемом Аллахом Зу-л-Карнайне, который карал неверных и облагодетельствовал праведников, а также построил стену, защитив мир от враждебных людям народов Йаджудж и Маджудж. В булгарском сюжете он также приобрел черты не только строителя городов, но и основателя династии, которая, таким образом, получала легитимность от одного из героев ислама, воителя против «неверных». «Приближение» булгарских правителей к пантеону Корана и получение ими от него страны и городов в наследство, как бы уже в «облагороженном», обустроенном виде, делало правящую династию и соответственно весь народ, в его собственных глазах, не просто равным самым древним «царственным» народам, но и в значительной мере наследниками его славы и обширной империи. Особенно это, видимо, касалось той части его мифологических деяний, как борьба с язычниками, расширение границ «праведного мира» и его обустройства.
Одновременно с этими представлениями в исторической традиции булгар развивается сюжет о древней связи булгарской правящей династии с мусульманскими праведниками - святыми или первыми последователями пророка Мухаммада. Сведения о ней сохранились в трудах арабских авторов и ее можно было бы принять за изложение представлений абарских авторов о неведомой и легендарной стране, если бы не свидетельства самих арабских путешественников, побывавших в Булгарин. Так, ал-Гарнати, дважды лично побывавший в Булгарин в середине XII в., приводит в одном из своих сочинений рассказ о начале Булгарско- го государства и первых его правителях. При этом надо подчеркнуть, что он передает не просто услышанную им легенду, а пересказывает отрывок из прочитанной им книги «История Булгарин», написанной булгар- ским столичным кади Йагкубом ибн Нугманом (Путешествие ал-Гарнати: 31), т.е., видимо, официальную историографическую традицию. Учитывая же, что эта легенда сопоставляется с целым рядом других ис¬
57


точников, можно полагать, что он действительно излагает аутентичную версию истории Булгарин, как она представлялась самим булгарским историкам того времени. «...A смысл слова булгар, - пишет арабский путешественник, - ученый человек. Дело в том, что один человек из мусульманских купцов приехал к ним из Бухары, а был он факихом, хорошо знавшим медицину. И заболела жена царя, и заболел царь тяжелой болезнью. И лечили их лекарствами, которые у них приняты. И усилился их: недуг, так что стали они оба опасаться смерти. И сказал им этот мусульманин: «Если я стану лечить вас и вы поправитесь, то примете мою веру?». Оба они сказали: «Да!». Он их лечил, и они поправились и приняли ислам, и принял ислам народ их страны. И пришел к ним царь хазар во главе большого войска, и сражался с ними, и сказал им: «Зачем принял эту веру без моего приказа?». И сказал им мусульманин: «Не бойтесь, кричите: «Аллах велик!». И они стали кричать: «Аллах велик!...» - и сразились с этим царем, и обратили его войско в бегство, так что этот царь заключил с ними мир и принял их веру, и сказал: «Я видел больших мужей на серых конях, которые убивали моих воинов и обратили меня в бегство». И сказал им этот богослов: «Эти мужи - войско Аллаха, великого и славного» (Путешествие ал-Гар- нати: 31).
Таким образом, основная канва этого своеобразного «введения» в булгарскую историю состоит из ряда элементов: мусульманский праведник приезжает в Булгарию из Бухары (здесь следует подчеркнуть именно среднеазиатские истоки булгарского ислама, что, видимо, в глазах самих булгар в XII в. играло важную роль) -» болезнь царя -» чудесное выздоровление -> принятие ислама -» нападение хазар (в прошлом, для XII в., великого, «царственного» народа) -> победа и торжество ислама. Это, скорее всего, не первая версия этого сюжета, но единственная аутентичная, сохранившаяся в письменных источниках.
Другие версии известны лишь в легендах и опирающихся на них поздних татарских исторических произведениях. Они довольно разнообразны, но в целом похожи на версию, изложенную ал-Гарнати: приход в Булгарию к хану Айдару трех святых сподвижников (асхабов) пророка Мухаммада, один из которых (Абдуррахман ибн Зубер) вылечивает дочь хана Туй-бике, женится на ней и основывает булгарскую мусульманскую династию. Считается, что могилы этих святых сохранялись вплоть до XVIII в. (Галяутдинов 1990). Наличие полноценной исторической информации в этих легендах было поставлено под сомнение еще XIX в. (Марджани 1884:113-116). Между тем, полностью отрицать в них при¬
58


сутствие определенных реминисценций, связанных своим происхождением с утерянной буЛгарской историографией, так категорично нельзя, поскольку эти представления народа (скорее всего, они испытали определяющее влияние концепций официального историописания) отражают некие события (пусть даже и мнимые, воображаемые).
Сравнивая версии этого текста (как аутентичного средневекового, так и фольклорного), нельзя не отметить их несомненное единообразие, соответствие единой схеме: приход мусульманского святого (или нескольких) -> болезнь правителя или членов его семьи (видимо, расценивавшаяся современниками как своего рода божественное наказание) —► чудесное (при помощи божественной силы) исцеление принятие ислама правителем -» широкое распространение ислама по всей стране. В фольклорной традиции отсутствует только последняя детгить этой схемы: нет борьбы с врагами-иноверцами (хазарами) и победы с помощью вмешательства божественной силы. Исчезновение этого эпизода в фольклоре объясняется очевидной и неприёмлемой для текстов устного народного творчества детализацией, с одной стороны, и самой потерей данным сюжетом политической актуальности в XVII-XVIII вв., когда исчезла даже сама память о могуществе хазар и на первый план вышли другие стереотипы (см.: Frank 1998).
Таким образом, в плане понимания «начала истории» булгарами можно выделить мотив, который связывает происхождение булгарской правящей династии прямо с мусульманскими святыми и даже со сподвижниками пророка Мухаммада (в какой-то степени соприкасаясь здесь с версией о происхождении ее от Искандера Зу-л-Карнайна) и опосредованно (в данном случае -былое подчинение либо зависимость) с Ха- зарией и ее династией. Определенно можно сказать, что данное представление означало желание булгар интегрироваться в круг мусульманских стран, одновременно сохраняя связи с великими тюркскими державами, приобретая, таким образом, легитимацию от двух «царственных» народов - арабов и хазар.
Выделяется представление, проецируемое на прошлое, о том, что только после окончательного принятия ислама булгары состоялись как настоящий народ. Подчеркивается это не только отсутствием живой и актуальной политической памяти о многокомпонентности народа, но и выделяемым единством предков (Адам, Зу-л-Карнайн, «факих из Бухары» и т.д.), а также общностью исторических судеб народа.
Предания показывают, что наиболее важные их этапы связаны с исламом и верностью его предписаниям. В ряде генеалогических легенд
59


указывалось, что предки булгар несколько раз принимали «истинную веру» - ислам, но быстро оставляли его, что вело к гибели их страны и их завоеванию. Эти генеалогии, весьма сходные по сюжету с историей человечества, изложенной в Коране, призваны отчетливее высветить тот факт, что подлинная история Булгарского государства и его династии как политической общности, начинается лишь после принятия ислама из рук посланцев пророка. Отсюда следует, что пока булгары сохраняют крепость веры - они будут непобедимы. Поэтому логично, что мотив начала истории вплетается в наиболее выделяемые этнополитические автостереотипы булгар. Это были верность исламу, способность ради веры идти на войну с могущественным врагом, свободолюбие и желание независимости, а также непобедимость в войнах, освященных исламом. В данном стереотипе можно выделить и другой мотив - единство народа, проецируемое на прошлое; лучше всего оно проявляется не столько в генетическом, сколько в духовном единстве. Иными словами, только после окончательного утверждения ислама булгары состоялись как настоящий народ, став «новым» - мусульманским и, следовательно, цивилизованным народом.
В памяти народа, однако, сознание равенства и связи с великим народом прошлого уживалось с подчеркнутым желанием утвердить свое превосходство над ним. Особенно рельефно это проявляется в мифологической версии победы над хазарами. Понятно также желание булгар внедрить в историческое сознание представления о принятии ислама не от анонимного факиха из Бухары, а прямо от последователей Мухаммада.
Следует обратить внимание, что в историко-географической традиции «стена Искандера» для «очевидцев» XII-XIV вв. предстает разрушенной или в виде отдельной башни. Не кроется ли в этом представлении булгарская традиция, стремящаяся доказать, что, несмотря на величие деяний Искандера, они ныне приходят в упадок и лишь усилия булгар не дают варварам прорваться в пределы обитаемого мира? В этом можно видеть и стремление булгарской традиции уравнять себя с великими империями прошлого, сохранение и преумножение их усилий, готовых ослабнуть. Целый ряд преданий, сохранившихся и в устной и в письменной традиции (вплоть до русских источников XVI в., например, «Казанской истории»), описывает приход булгар в различные районы Предкамья и Предволжья, в дикую варварскую страну и «окультуривание» ее, строительство городов и селений, изгнание змей и т.д., что становится как бы начальным этапом истории для этих мест. Тем самым «исторические права» булгар на свою родину обосновываются не
60


столько по праву первозаселения (в ряде преданий глухо упомянуты некие «огнепоклонники»), сколько по праву первовведения этого края в цивилизованную исламскую ойкумену.
Своеобразным было осознание булгарами своего предназначения в истории (мотив «бремени истории»). Этот мотив подчеркивался в историческом предании уже начальным ее пунктом: принятием ислама и борьбой с неверными, что особо отметил ал-Гарнати, поскольку этбт эпизод ярче других демонстрирует, на какие аспекты своей истории сами булгары делали основной акцент. В цитированном выше введении к «Истории Булгарин» (Путешествие ал-Гарнати: 31) в концептуальной форме изложена программа булгарского мессианизма: осознание по- граничности своего положения в исламском мире и стремление расширить его границы. Заметно это и в сохранившихся элементах исторической традиции об Искандере: булгары считали себя не просто его потомками, но и продолжателями его деяний, защитниками, охранявшими очерченные им границы цивилизованной ойкумены от варваров. Судя по всем данным, этот аспект идеологии был довольно широко распространен в среде булгар. Так, уже Ибн Фадлан отмечал, что правитель булгар Алмыш, собираясь на войну против непокорных племен, апеллировал к имени Аллаха («Воистину, Аллах могучий и великий даровал мне ислам и верховную власть правителя правоверных, и я раб его (Аллаха) и это - дело, которое он возложил на меня, и кто будет мне противиться, того я поражу мечом» (Ибн Фадлан: 139), а различные арабоперсидские источники говорят о походах булгар на соседей как о «священной войне».
Булгары, приняв ислам, оказались достаточно далеко от стран ислама и в некоторой культурной изоляции, но смогли преодолеть ее. Ученый-энциклопедист ал-Бируни в своем труде отмечая, что булгары оторваны «от коренных стран ислама», тем не менее «не лишены сведений о халифате, халифах, а напротив, читают хутбу с их именами» (Бируни 1957:55). Однако само ощущение «оторванности» булгар, нахождение их во враждебном окружении не могло не отразиться на их общественном сознании. Уже отмечался факт, повторяемый целым рядом арабоперсидских авторов, которые говорили о походах булгар на соседей как о «джихаде»/«священной войне»: «со всяким войском неверных; сколько бы его ни было, они сражаются и побеждают» (Заходер 1967: 31; Бартольд 1973: 545). О регулярных походах на северных язычников царя булгар и обложения их данью (хараджем) сообщает ал-Гарнати (Путешествие ал-Гарнати... 30-31). Эти сведения настолько традици-
61


онны и формульны, что создается впечатление об их булгарских корнях или, во всяком случае, их влиянии на эту традицию. Не обошли эту тему и западноевропейские источники (Юлиан, И. де Плано Карпини, Г. де Рубрук и т.д.). Наиболее яркая характеристика булгар содержится в труде Гильома де Рубрука: «Эти булгары - самые злейшие сарацины, крепче держащиеся закона Магометова, чем кто-нибудь другой» (Путегие- ствия в восточные страны: 119). Позднее она вошла в знаменитый географический трактат Роджера Бэкона «Великое сочинение» (60-е гг. XIII в.) (Матузова 1979: 215) и стала важным элементом формирующихся западноевропейских представлений о странах и народах Востока, который позднее был перенесен на население Золотой Орды.
Скорее всего, идеи мессианства и «священной войны» были довольно популярны в среде булгар, особенно в среде военной знати, где был распространен культ святого рыцаря - Али и в мусульманском духе перерабатывался тюркский героический эпос (Измайлов 1997:138-149). Вполне возможно, что сам приход неких святых и успешная проповедь ими ислама в Булгарин также служили основанием для булгар видеть свое предназначение в истории как воинствующих миссионеров этой религии.
Мотив «бремени истории», тяготеющий над их народом, был не только важной доктриной бунтарской политической идеологии, но и заметно влиял на массовое сознание. Он формировал мнение булгар о себе, как об общности, связанной не просто единой судьбой, но и борьбой предков за идеалы ислама. Подчеркнутый антагонизм по отношению к соседям, отмеченный восточными авторами, служивший, видимо, скорее как политическая амбиция, в народном сознании акцентировался как единство мусульман перед лицом угрозы нашествия язычников, реальность которой была сначала воображаемой, а с XIII в. и тем более в XV-XVI вв. - актуальной. Можно сказать, что данное представление, «опрокинутое» в историю, означало, что сам исходный пункт истории Булгарин в глазах ее населения предопределил ее ход. Следовательно, победа над Хазарией (в поздних преданиях сменившаяся победой над абстрактными врагами) осознавалась как общая победа булгар-му- сульман над неверными и залог непобедимости их в будущем при условии сохранения верности исламу.
Все это делало этнополитическую идентификацию булгар довольно четко конфессионально детерминированной. Оно не только консолидировало население Булгарин, но и определяло основы ортодоксальности их ритуальной (зафиксированной археологически по погребальным па-
62


мятникам и отсутствию костей свиньи) и, видимо, богословской (отраженной в восточных и западных источниках) практики.
Таким образом, представления о принятии ислама и создании мусульманского государства являлись базовыми, основополагающими в системе булгарской исторической традиции. Войдя в исламскую ойкумену, булгары приняли богатый художественный язык, символические образы этой религии, но при этом в качестве важнейших артикулирующих моментов приняли мифологемы «начала истории государства» и «бремени истории», трактуемых не только в прозелитическом, но и в мессианском духе, что нашло отражение и в фольклоре, и в исторической традиции. При этом следует отметить, что сам механизм возникновения и развития Булгарского государства, как он вырисовывается из анализа всего комплекса источников, дает совершенно другую картину, нежели та, что сохранили булгарская историческая традиция и предания. Идеальное представление о начале своей истории как бы заслонило и в народной памяти, и в историографии реальные обстоятельства событий.
Время возникновения легенд о принятии ислама булгарами и закрепления их в историографической традиции определить трудно. Однако можно наметить время, когда этот процесс, видимо, активно протекал. В конце X в. на всей территории Булгарин исчезают языческие могильники, т.е. сложилась единая этнополитическая и этноконфессиональ- ная общность, а в середине XII в. создается «История Булгарии» - наиболее последовательное изложение представлений булгар о своем месте в истории и, соответственно, квинтэссенция самосознания булгарского этноса. Сами эти представления не были выражением мыслей отстраненного от народа книжника, а являлись отражением взглядов социально й элиты булгарского общества. Ключевым моментом булгарского менталитета, судя по всем источникам, было возникновение государства, принятие ислама и переосмысление этого факта в устном предании и письменной традиции.
Таким образом, можно сделать вывод, что рассмотренные выше аспекты сознания, несомненно, достаточно точно характеризуют данную общность через призму ее собственных взглядов и позволяют считать, что часть населения Среднего Поволжья Х-ХШ вв., осознававшая себя связанной определенными обязательствами с правящей династией и подвластная ей, исповедующая ислам и следующая своей особой миссии в мусульманском мире, жившая в пределах одного государства и считавшая его землю для себя отчизной, - это население, определенно,
63


называло себя булгарами. Эти черты, характеризующие общебулгарс- кое сознание, и были зафиксированы в официальной историографической традиции. Особо следует подчеркнуть, что и другие объективные элементы общности, выявленные археологически и исторически, такие как общность языка, бытовой культуры, погребальной обрядности, хозяйственной деятельности (разумеется, при определенном местном культурном и этническом разнообразии, которое, в частности, отмечено на материалах бытовой лепной посуды и женских украшений), скорее всего, не осознавались или же не считались дифференцирующими. По имеющимся данным, основной акцент в этом вопросе само население Булгарин в домонгольский период делало на единство династии, территории, религии, а также на рассматриваемое через призму принадлежности к исламу прошлое.
Средневековая булгарская этнополитическая общность: динамика соотношения этноса, религии и археологической культуры. Рассмотрев все данные, можно сделать вывод, что в нашем распоряжении находится значительный материал (начиная от предметов с арабскими надписями и предметами культа до остатков мечети и факта отсутствия костей свиньи в костных остатках), позволяющий сделать вывод о широком распространении ислама в Х-ХШ вв. на территории Волго-Уральского региона. Важнейшим же доказательством распространения мусульманства являются могильники с территории Волжской Булгарин, о которых можно определенно сделать вывод, что те из них, где выполнены основные требования джаназы (ориентация умершего по кыбле), являются мусульманскими. Ареалы всех этих археологических явлений совпадают с другими вполне определенными культурно-археологическими параметрами (красно-коричневая круговая посуда, крупные городища, развитые земледельческие орудия и ремесленное производство и т.д.), которые очерчивают территорию булгарской археологической культуры (Фахрутдинов 1975). Отсутствие костей свиньи в памятниках этой культуры и мусульманские могильники, которые пока выявлены и изучены не повсеместно, но, тем не менее, равномерно представлены во всех основных регионах Волго-Камья. Это позволяет констатировать сопряженность элементов мусульманской кулыуры с ареалом распространения булгарской культуры, тем самым, подтверждая данные письменных источников. Сопряженность культуры булгар с исламскими элементами культуры, делает именно их важнейшим этнокультурным показателем, поскольку, как удалось выяснить, именно с исламом и мусульманской государственностью связывали свою этническую (этнопо¬


литическую) идентичность булгары. Иными словами, все мусульмане, которые, судя по данным археологических источников (булгарская археологическая культура), составляли абсолютное большинство населения Булгарин Х-ХШ вв., и могут считаться булгарами. Поскольку же нет оснований считать доказанным наличие языческих или немусульманских погребений в мусульманских могильниках, или массива языческого населения, носителя булгарской культуры, то и в такой четкой и однозначной трактовке материала нет особых сомнений. Другие элементы быта и хозяйственной деятельности, видимо, не несли в тот период времени этническую нагрузку.
Данное положение не означает, что эти элементы не могут использоваться для характеристики особенностей археологической культуры населения Булгарин, речь в этом случае идет только о том, чтобы очистить эти аспекты культуры от несвойственной ей этничности. Характерные материальные древности булгар действительно определяли облик ее культуры, но при этом надо иметь в виду, что эти же предметы (круговая гончарная посуда, украшения, бронзовая и серебряная посуда, бытовые и хозяйственные изделия и т.д.) могли использоваться и использовались соседними этносами. Например, булгарская керамика в массе встречается на средневековых памятниках Сурско-Сви- яжского междуречья и Верхнего Прикамья, а украшения и ювелирные изделия были широко известны вплоть Северо-восточной Европы и Зауралья.
Вместе с тем, поскольку становление государственных институтов и внедрение ислама происходило в течении определенного периода времени, то и археологические параметры булгарского этноса не оставались неизменными, а претерпевали значительные изменения, как и качественные параметры этничности. На раннем этапе проникновения булгары составляли только определенную группу среди тюркских и угорских племен, имеющих достаточно сходную в археологическом отношении культуру, на что оказывали нивелирующее влияние и образ жизни, и способ хозяйствования, и салтово-маяцкие традиции, и культурные импульсы. Графически эту ситуацию можно изобразить как частичное перекрывание археологической культуры и населения, которое самооп- ределяло себя как булгары. Несовпадение этих границ связано ç тем, что значительная часть носителей данной археологической культуры (условно ее можно назвать булгарской, хотя есть и другие термины - «ран- небулгарская» или «протоболгарская») не считала себя булгарами (племена сувар, эсегел/чигил и др ). В свою очередь, поскольку значитель¬
65


ная часть булгар продолжала жить в Подонье и даже в Дунайской Болгарии, то не все булгары были носителями этой культуры.
Ислам, как свидетельствует имеющийся в нашем распоряжении материал, начинает проникать в среду булгарского общества на рубеже IX- X вв. На городских некрополях исламская обрядность превалирует уже с первой половины X в., а в сельской округе ислам распространяется во второй половине X в. Отдельные группы населения, оставаясь на периферии исторического развития, сохраняют языческий обряд погребения. Одновременно в городах начинает формироваться новая археологическая культура (распространяется гончарная круговая посуда, появляются новые социально-престижные оружие, украшения и предметы быта и т.д.). Визуально данную ситуацию можно представить как взаимодействие трех элементов: археологической культуры и населения, имевшего бул- гарскую этничность, и мусульман. Взаимное перекрывание трех квадратов дает городское мусульманское население, самоопределявшее себя как булгары, но на новых этнополитических осноэаниях. Скорее всего, в реальности общности мусульман и булгар совпадали, но теоретически существования некоторых групп булгар, сохранявших верность прежним традициям, по крайней мере, до середины X в., исключить полностью нельзя. За пределами булгаро-мусульманской общины находились группы других тюрко-болгарских племен, использовавших в быту прежние формы культуры и погребальной обрядности.
Распространение ислама и нового этнополитического сознания наталкивалось на сопротивление отдельных племенных объединений, придерживавшихся традиционного мировоззрения и погребальной обрядности, которые, однако, уже к середине X в. были сокрушены. Во второй половине X в. все группы тюрко-болгарских племен были включены в состав Булгарского эмирата, входят в булгарскую этнополитическую систему и обращаются в ислам. Анализ всех материалов, позволяет сделать вывод, что с рубежа X-XI вв. на территории Булгарии не зафиксировано ни одного языческого погребения или элемента обряда, а на основных археологических памятниках категорически не встречаются кости свиньи. Сопоставляя данные выводы с выявленными и систематизированными элементами этнополитической ментальности булгар, можно сделать вывод, что утверждение и распространение ислама происходило одновременно и, что ведущими узлами социальной, этнополитической и религиозной активности являлись города и их ближайшая округа, где формировались новые общественные отношения, в первую очередь, слой военно-служилой знати, на раннем этапе формировав¬
66


шийся из представителей клана булгар, а позже включавший в свой состав и другие, иноэтничные группы. При этом, однако, надо учитывать, что высший слой булгарской аристократии (клан правителя - серебряные булгары), очевидно, оставались довольно замкнутой эндогамной группой. Важнейшим консолидирующим фактором как аристократии, так и всего населения страны, стало широкое распространение ислама, недаром на всей территории страны безраздельно господствовал вплоть до второй половины XIII в. довольно единообразный погребальный обряд. Графически новую ситуацию, установившуюся с рубежа X-XI вв., можно отразить как почти полное перекрывание археологической культуры населения Волжской Булгарин и булгарского этноса, идентифицировавшего себя с исламом и исламским государством. Остающиеся не перекрытые поля означают группы соседних с Булгарией племен и народов, использовавших в быту элементы булгарской археологической культуры, и часть булгар, использовавших в быту некоторые предметы иноземного происхождения или традиционные формы посуды и украшений (не исключено, что группы булгар жили на Руси и пользовались древнерусской материальной культурой).
Данный вывод достаточно недвусмысленно противоречит тем гипотезам о структуре булгарского самосознания, которые были построены по квазиматериалистическим схемам хозяйственно-культурной общности, но одновременно заставляет обратить пристальное внимание на такой мощный интегрирующий фактор, как государство и его институты. Будучи создано, оно в процессе развития формирует как бы новую реальность, новую общность людей, где ведущими уже становятся не этноязыковые и хозяйственные, а социально-политические и религиозные категории родства, переработанные общественным сознанием в виде исторических и актуальных стереотипов. И если группа племен становится определенным социумом, пройдя через горнило объективных изменений, то и этноним не может быть «навязан» этносу, так как он становится самоназванием лишь пройдя переосмысление в коллективном сознании народа и приобретя набор определенных этнополитических стереотипов, закрепляемых за ним. В свою очередь, изменение самоназвания свидетельствует не о «чуждом влиянии», а, определенно, о переменах в обществе, вызвавших смену этнополитических стереотипов. Механизм этих изменений на примере формирования татарской этнополитической общности в эпоху Улуса Джучи (Золотой Орды) был специально изучен и в основных чертах описан (Измайлов 2002).
67


Все иноэтничные мигранты, как отдельные люди, так и целые группы, входя в болгарскую среду и принимая ислам, становились булгарами. Возможно, в жизни все было несколько сложнее и не так однозначно, но пока отдельные нюансы, как и микроэтнонимы и местные элементы самосознания, не поддаются определению, тем более они никак не фиксируются археологически. Другие общины, живущие в Булгарин, имели свои кладбища (разумеется, за исключением язычников, которые, вряд ли могли составить устойчивую общину, поскольку подлежали обязательной и непременной исламизации). Так, например, в письменных источниках фиксируется русское христианское кладбище, возможно, к иноконфессиональным общностям относятся и некоторые другие некрополи из Болгара.
Ортодоксальность погребального обряда булгар, возможно, связана с их представлениями о своей «избранности», вследствие «погранич- ности» своего положения на краю обитаемой ойкумены и на северной границе исламского мира. Вполне возможно, что этим объяснялась их непримиримость в отношении язычников и язычества. Совершенно невероятно, чтобы выходцы из соседних прикамских земель селились в городах Булгарин некими компактными массами, поскольку сами условия их племенной жизни на родине были дисперсными и тем более нет никаких оснований, кроме фантазий археологов, считать, что эти мигранты имели некий «этнос» и свое «этническое ремесло». В мусульманской стране, а именно такой и была Булгария, никакая языческая община просто не могла существовать. По крайней мере, нет ни одного факта в пользу этой догадки, тогда как все данные свидетельствуют как раз об обратном - об их отсутствии. Напоминающее местный региональный канон единообразие погребального обряда на всей территории государства свидетельствует о силе религиозных норм, которые явно не просто поддерживались авторитетом государства, а определенно насаждались в обществе и, особенно, в среде переселенцев. Несомненно, что это во многом способствовало быстрому и бесследному «растворению» в этом котле этноконфессионального сознания небольших групп переселенцев из соседних регионов. Нет никаких оснований полагать, что мифические группы финнов и угров могли противостоять мощи Булгарского государства, сохраняя в его недрах свой «этнос» и язычество. Простой пример бесермян и значительной части южных удмуртов, и «черемис» (имея в виду конгломерат родовых групп общин Среднего Поволжья), показывает, что даже в местах компактного проживания эти группы в массе переходили в ислам, тюркизировались и постепенно ассимилировались тюрко-мусульманами булгарами и татарами.
68


В этой ортодоксии была сила булгар, но в ней крылась и их слабость. Строгие нормы булгарской ортодоксии, будучи основой консолидации политической структуры государства и становым хребтом этноконфес- сиональной идентификации булгар, в условиях ослабления ислама и раздробления Булгарского эмирата в период Улуса Джучи, оказались во многом размыты и сглажены. Следствием этого стал кризис прежней исламской и, соответсвенно, булгарской этноконфессиональной идентификации и ее постепенная трансформация. Новая татарская аристократия, правящая в Улусе Джучи, допускала в свой круг власти только своих или тех, кто считался своим. Этнополитическая и этносословная общность татар постепенно, но неумолимо перемалывала прежние региональные самосознания. Процесс этот на территории булгарских эмиратах только усилился после утверждения ислама в Улусе Джучи.
Не вполне ясными остаются результаты взаимодействия булгар с буртасами и башкирами (маджарами), включенными в рамки Волжской Булгарии достаточно рано. Сохранившиеся предания о родстве булгар и буртасов позволяют видеть в последних тюрко-угорскую группу, испытавшую заметное этнокультурное влияние булгар. Кочевые племена Приуралья («башгарды/маджары» арабских источников) ,был и также близки булгарам по этническим компонентам (мадьяро-угорские группы). О связях булгар с венграми могут свидетельствовать, в частности, как постоянные контакты булгар с уграми в Волго-Уральском регионе {Казаков 1997), так и легендарный факт переселения в 950-970-х гг. в Венгрию группы булгар под руководством Билла, Бокша и Хетени {Эр- дели 1986: 343; Халиков 1989: 98). Л
§6. Кыпчаки и Кимакский каганат. Йемеки
%
В начале XI в. на границах Волжской Булгарии усиливается значение кыпчаков {куманов). Наиболее раннее упоминание кыпчаков сохранилось в надписи на Селенгинском кДмне, посвященном Эл-этмиш Билге кагану (747-759 гг.) - правителю Уйгурского каганата. До этого времени они, как считают некоторые исследователи, были известны под другим этнонимом и были частью племенной структуры Тюркского каганата (Кляшторный, Савинов 1994: 41-51) .
Кыпчаки в VI - начале VIII вв. входили в состав этнополитического объединения кимаков, подчинявшихся Западнотюрскскому, а позднее - Уйгурскому каганату. После его падения (840 г.) кимаки, в составе которых
69


отмечались такие племена, как йемек, емур, татар, байандир, кыпчак, ажляд, ланиказ, двинулись на запад и около 850 г. начали доминировать в степях Южной Сибири. По данным ал-Гардизи, правящий дом у кимаков был татарского происхождения. В середине IX в. кимаки занимали уже территорию Южного Урала, Прииртышья и Северного Приаралья, где в начале X в. они создали Кимакский каганат. Основным занятием населения каганата было полукочевое скотоводство, земледелие в речных долинах, а в городах - различные ремесла. По данным археологии, погребальный обряд этого населения включал захоронение под курганом с обкладкой из камней, погребение рядом с умершим коня и набора вещей (оружие, конское снаряжение, украшения, посуда ит.д.) (Кумеков 1972; Савинов 1983: 103-11$; Кляшторный, Савинов 1994: 133-148).
Высказывались достаточно обоснованные заключения о том, что кыпчаки и йемеки в китайских источниках были известны под именем сеяньто и в VI в. кочевали в Восточном Туркестане и юго-восточном Алтае. Группу сеяньто возводят обычно к этнополитической общности теле, берущей начало, в свою очередь, от гуннского объединения. По-видимому, более раннее собственно тюркское название (эндоэтноним) этого объединения было сиры/шары (Добродомов 1978: 102- 129; Кляшторный, Савинов 1994: 42-45). В VI-VII вв. сиры входили в состав Тюркского каганата, но уже в 619 г. восстали и создали в Северной Монголии Сирский каганат во главе с династией Ильтэр, но уже в 646 г. уйгуры нанесли им тяжелое поражение и уничтожили их государство. Позднее сиры поддержали восстание тюрков и влились в состав так называемого Второго Тюркского каганата, после гибели которого вынуждены были отступить в Прииртышье и Северный Алтай. При этом, видимо, оставшиеся племенные группы сменили этноним. После 735 г. термин «сиры» больше не упоминается, зато во второй половине VIII в. в ряде источников зафиксировано появление объединения племени кыбчак-хыфчак (Ахинжанов 1989; Кляшторный, Савинов 1994: 41-49).
Другое наименование кыпчаков - «куманы/команы», ставшее традиционным для византийской и западноевропейской историографии, восходит к обозначению объединения печенегов и огузов, среди которых в Приаралье и бассейне Сырдарьи проживали канглы, которые, очевидно, влились в состав кыпчаков (по мнению среднеазиатского ученого XI в. Махмуда Кашгари, «Канглы» - это знатное лицо у кыпчаков»). Видимо, к этнониму «канглы» восходит другой этноним кыпчаков - кун (скорее всего, он лежит в основе их европейского наименования - «ку-
70


ман»). Связь этих двух этнонимов отчетливо прослеживается по разным источникам. Так, в грузинской летописи XII в. упоминается «страна Куманов, которые являются кыпчаками». Г. Рубрук (XIII в.) сообщает о «Команах», которые называются «capchat»(T.e. «кыпчак»). Возможно, среди куманов (кунов) присутствовали и монголоязычные группы. Кроме того, соседями восточных кыпчаков являлись басмылы или так называемые «сары-уйгуры», что отражено в источниках - иногда кыпчаков именовали и как «сары» («шары»), хотя, возмножно, речь идет о традиционном для тюркских народов цветоопределении народа по отношению к частям света. В целом, кыпчакское объединение состояло из этнических групп, ранее входивших в Кимакский союз, но доминирующей силой в новом объединении стали кимаки и кыпчаки.
В конце X - начале XI вв., в результате завоеваний империи киданей Ляо и «священных войн», которые начали вести правители Караханидов против басмылов - шаров, существенно активизировалось движение последних на земли кыпчаков. Натиск отступавших шаров, кунов и каи был так силен, что Кимакское государство распалось и кыпчаки двинулись на запад. Видимо, именно эту ситуацию отмечал анонимный автор труда «Худуд ал-Алам» (конец X в.), когда писал, что «южные границы кыпчаков соприкасаются с печенегами, а все остальные границы - с северными землями, где никто не живет». Во всяком случае, в начале 1030-х гг. кыпчаки уже находились на границах государства хорезмшахов и Махмуд Кашгари сообщал, что район Аральского моря - это «обиталище огузов и кыпчаков».
Легендарные сведения подтверждают указанное направление движения кыпчаков: согласно легенде о предке тюрок Огуз-кагане, последний послал кыпчаков, чтобы они поселились между «страной ит-бара- ков (киргизов? - Д.И., И.И.) и Ликом». В варианте этого предания, записанном среди башкир, речь идет о том, что «Огуз, дав Кыпчаку войско, послал в долину реки Итиль». Далее в легенде говорится, что Огуз-каган послал Кыпчака против взбунтовавшихся народов, таких как маджары (башкиры), хазары, русы и др. После их усмирения Кыпчак «царствовал 300 лет» («со времен Огуз-кагана до времени Чингиз-хана») (также см.: Кононов 1958: 40-44).
В результате этого движения в степи Причерноморья выплеснулись племена кыпчаков, в составе которых находились и шары, и каи («Каепи- чи»), и куны (Добродомов 1978). Сохранился и правящий тюркский род Ашина, ставший знатным кланом среди западных кыпчаков в Подуна- вье, из среды которых вышли цари, возродившие Болгарское царство -
71


Асени/Осени. В 1055 г. появляются первые сведения о кыпчаках {половцах) в русских летописях (ПСРЛIII: 150).
Началась история кыпчаков в Восточной Европе. После короткого периода «завоевания родины» обстановка в степях стабилизировалась и началась «вторичная» консолидация кыпчакских племен. Существует мнение о делении кыпчаков на две группы - на «диких», которые впервые упомянуты в русской летописи в 1146 г. (ПСРЛ III: 319) (по предположению некоторых историков, самые западные кыпчаки состояли из племени кунов/куманов (Плетнева 1990: 40), и «не диких» (Golden 1979/1980: 297-298; Голден 1997: 14). Некоторые историки связывают эти обозначения с данными ал-Идриси о так называемых «Черной Кумании» и «Белой Кумании» (Рыбаков 1952: 42-44; Golden 1979/1980: 297-298; Плетнева 1990: 101; Голден 1997: 14). Следует, однако, подчеркнуть, что с терминами «Черная» и «Белая» Кумания не все ясно. На карте ал-Идриси, где они упомянуты, они являются обозначением каких-то городов в землях кыпчаков, а комплексное изучение всех сведений о кыпчаках у этого автора не оставляет сомнений в том, что он воспринимал «Куманию» как единое целое (Коновалова 1999: 180-181).
В середине XI - начале XII вв. среди племен Дашт-и Кыпчака формируется ряд племенных объединений: алтайско-сибирское, казахстанско-приуральское (йемекское), подонское (включая предкавказское), днепровское (включая крымское) и дунайское (включая болгаро-балканское) (Федоров-Давыдов 1966: 142-150; Плетнева 1990: 95-110).
Около 30-х гг. XII в. восточные кыпчаки сами стали подразделяться на две части - на более восточную (алтае-сибирскую), локализованную в бывшей зоне проживания кимаков и, видимо, состоявшую из этих же племен (летом кочевки этой группировки доходили до Иртыша, зимой они спускались до низовьев рек Сарысу, Чу, Таласа.), и более западную (казахстанско-приуральскую), которая имела летние кочевки в Южном Приуралье, а зимовки - в низовьях Волги и Урала (Яика) и в Приаралье (основным племенем этой группы являлись йемеки во главе с кланом нльбари/нлъбурй).
В степях Восточной Европы наиболее влиятельными объединениями были днепровское и подонское. Летом они кочевали, поднимаясь к северу до границ Руси и лесов Верхнего Дон, а зимой уходили в предгорья Северного Кавказа, степи Крыма или Нижнее Приднепровье. В составе этих крупнейших объединений выделяются другие менее крупные: побужские, лукоморские, предкавказские и др.
72


Основой хозяйства всех кыпчаков было скотоводство. О составе стада можно судить как по сведениям письменных источников, так и по данным археологии. Судя по ним, наиболее распространены были коровы, овцы, кони и верблюды. Уже к середине XI в. вся степь была разделена между племенами и аилами. Тогда же появляются первые становища, полуоседлые поселения, ставшие центрами ремесла и торговли. Свидетельством стабилизации обстановки в степи служит появление в этот период первых курганных захоронений.
Проблема изучения социального строя кыпчаков остается дискуссионной. Можно достаточно уверенно говорить, что основой общества были семьи (аилы), входившие в роды (курени), во главе которых стоял вождь. Курени не были равновеликими, а главы их заметно различались по статусу. Постепенно все эти кланы и курени группируются’ вокруг более мощных племен, образуя объединения во главе с вождями - ханами. Ханы являлись руководителями племен в мирное время, вершившими суд и распределявшими кочевья, а в военное время командовавшими военными дружинами и племенными ополчениями. Одновременно есть интересные сведения, что вожди выполняли еще и шаманские функции (о ночном камлании хана Боняка см. : ПСРЛ. II: 245).
По данным археологии, характерными чертами культуры кыпчаков были погребения и каменные изваяния («каменные бабы»). Погребальный обряд кыпчаков характеризовался подкурганными захоронениями, восточной ориентировкой умершего, который сопровождался захоронением целого коня, положенного в одной могиле с умершим или в отдельной яме, а также сопровождающим умершего погребальным инвентарем (оружие, конское снаряжение, бытовые вещи, украшения, сосуды и т.д.) (Федоров- Давыдов 1966:142-150; Плетнева 1990:110-145). Для верований кыпчаков были присущи почитание волка и собаки, которые, очевидно, считались прародителями кыпчаков, а их вождям приписывалась способность превращаться в волков - своего рода ритуальная ликантропия. О почитании собаки и волка свидетельствуют также имена кыпчакских вождей — Итлар (и рода Итобичи), Кутуз («бешеный пес»), Кобяк («Большая собака»), Ит Барак («длинношерстная собака»), Кучук (щенок) и др. Есть также сведения о принесении собак в жертву во время заключения договора для скрепления клятвы кровью. В целом для системы верований различных племен кыпчаков были характерны анимизм и вера в небесные силы и разнообразных духов. Почитались также высокие горы и леса, реки и источники. Важную роль в этой системе играл шаман, как посредник между миром людей и духами и богами (подробнее см.: Golden, 1998:180-237):
73


Характерным элементом культуры кыпчаков был обычай установки каменных изваяний. Судя по исследованиям археологов, их возведение на курганах не было связано с погребениями (что отличает этот обычай от тюркского), рядом с ними выявлены остатки жертвоприношений, - все это позволило сделать вывод, что изваяния кыпчаков - часть племенного культа великих вождей-предков (Федоров-Давыдов 1966:166-193; Плетнева 1974: 72-76). Этот культ родовых предков связывал вождей родо-племенных групп со своими соплеменниками и одновременно служил средством сплочения их в единое племенное объединение. Определенно роль вождей, которые кроме потестарно-полити- ческих функций выполняли еще и сакральные функции, в сохранении единства своих племенных объединений была чрезвычайно велика.
Известны следующие родо-племенные образования кыпчаков: ай/ кай-оба («аепичи/каепичи» русских летописей), алп-ерли (алберли, иль- берли, ольбери («отперлюевичи»), вададж, барат (бараг), байаут, бурч- огли («бурчевичи»), бзанги, чакраг, (чокраг/сократ), читай-оглы («чи- теевичи»), чиртан (чортан), дурут/дурт (по-видимому, тертер-оба - «тертьробичи»), енч-оглы («Иланчук»), um-оба («етебичи»), китаи-оба (кидане), куче/куч-оба («коучебичи»), кучет, кор/коор, кара-буркли, кол/ кул-оба («колобичи/кулобичи»), команды/команди, конгор/кангу-оглы, бекруты, мингиз-оглы, орингу(т), уран, бесене/песенег, таргил («тар- голове»), токсоба («токсобичи»), тгузкут, улаш-оглы («улашевичи»), урус/ырыс-оба («урусобичи»), йемеки («емякове»), уогур/уйгур (Баскаков 1985; Golden 1992: 278-279). Судя по имеющимся источникам, численность отдельных объединений кыпчаков в восточноевропейских степях колебалась от 20 до 40 тысяч человек, а их военные отряды достигали 7 тысяч всадников (Плетнева, 1990:115). Вместе с тем, прочных и стабильных государственных объединений кыпчаки не создали, а их объединения являлись в значительной степени родо-племенными коллективами (Федоров-Давыдов 1966:218-227; Плетнева 1990:110-145; Ахин- жанов 1989: 236-284). Всего, по подсчетам историков, в восточноевропейских степях кочевало до 12-15 орд кыпчаков, а общая их численность доходила до 500-600 тыс. человек (Плетнева 1999:115). Говоря об этносе кыпчаков, можно уверенно заключить, что различные тюркоязычные кочевники, которых соседи называли куманами, половцами и кыпчаками, не представляли единства в этническом плане и, несомненно, не имели общего самосознания и не считали себя единым сообществом. В этом смысле вполне понятно недоумение европейских путешественников, пытавшихся «сконструировать» из кыпчаков какую-то
74


общность, но сталкивавшихся с проблемой ее отсутствия. Так, Г.Рубрук по пути через Кавказ, писал о Северном Прикаспии, что «Прежде там были некие Команы, называвшиеся Кангле» (Путешествия в восточные страны, 1957:118), а уже проезжая по этим землям, менее определенно и с некоторой долей сомнения, подчеркивал, что «по всей этой земле, и еще дальше жили Канглы, какие-то родственники Команов» (Путешествия в восточные страны, 1957: 118). Иными словами, у автора были только книжные сведения, что на всей территории степи живет единое племя, которые стали рассыпаться от столкновения с действительностью и он стал более осторожен в своих оценках.
Скорее всего, речь может идти о родовом сознании тюрков-кыпча- ков, осознании своего единства в пределах аила и этнополитического единства в составе племени. При этом в значительной степени носителями представлений о более общем единстве, чем аильном, являлись ханы и потестарно-политическая верхушка племен. Именно из этой среды делались попытки объединить различные племенные организмы и создать прочное объединение, но этот процесс остался незавершенным даже внутри сильных племен - донских токсобичей и йемеков Заволжья.
Во многом связующим элементом для всех кыпчаков служила сходная культура и языковая близость. Язык кыпчаков, по мнению Махмуда Кашгари, был «чистый тюркский». Он даже отметил такую особенность этого языка, как «джекание»: «кыпчаки, так же, как и огузы, йа в начале слова заменяют на алиф и джим в начале имен и глаголов...». В то же время для языка кыпчаков были характерны признаки, присущие огу- зам. Так, по данным Кашгари, «каждый мим в начале слова огузы, кыпчаки, сувары превращают в 6а... тюрки говорят «ман бардум», т.е. «я ходил», а сувары, кыпчаки и огузы говорят «бан бардум». Судя по лингвистическим данным, кыпчаки были сложным конгломератом тюркоязычных, монголоязычных (или ассимилированных тюрками монгольских) и иранских по происхождению, но уже, видимо, тюркизированных этнических групп, язык которых был без архаичных черт (ламбдаизм, ротацизм и т.д.) (Баскаков 1985).
Различные родоплеменные группы кыпчаков, занимавшие огромную территорию от Дуная на западе и до Иртыша на востоке, до мусульманских государств Средней Азии на юге, так и не смогли создать единого государственного образования. Одна из причин этого - вовлечение кыпчаков в разных районах их проживания в орбиту влияния уже сложившихся государств (Русь, Волжская Булгария, Хорезм).
75


В конце XII - начале XIII вв. одним из крупных центров объединения кыпчаков стала группа подонских кыпчаков во главе с ханом Кончаком, сыном хана Шарукдна (Шару-хана?). Правящий клан этой группы был связан с племенем токсоба (Golden 1979/1980: 304-307; Голден 1997: 18-19). Подонские кыпчаки стали в этот период самым мощным в Восточной Европе объединением кыпчаков, которые неоднократно воевали с русскими князьями. Уже при сыне Кончака Юрии отношения с Русью стали более мирными и даже союзническими. Юрий Кончакович погиб в битве на р. Калке (1223 г.), сражаясь в союзе с русскими князьями против монголов. После этого подонское объединение распалось (Плетнева 1990: 151-171).
В южноуральских и заволжских степях располагались кочевья йеме- ков, одного из основных кимакских племен. Они некогда входили в состав Кимакского каганата, а после его распада откочевали в Заволжье. Сила и влияние их в этом регионе были так значительны, что позволяли едва ли не каждый год совершать набеги на окрестности расположенного в дельте Волги города Саксин. Правитель йемеков, происходивший из знаменитого кыпчакского рода Илъбарщ носил пышный титул «хан ильбари и шах йемеков» и, судя по сообщениям восточных источников, властвовал над десятью тысячами семейств (Ахинжанов 1989: 93-146,198-207). Йеме- ки играли важную роль в международных отношениях предмонгольского времени. Так, благодаря их под держке государство Хорезмшахов сбросило иго каракитаев и подчинило себе весь Мавераннахр.
Волжская Булгария, несомненно, вынуждена была взаимодействовать с кыпчаками и йемеками. В начале XII в. в русских летописях отмечается, что хан Аепа (Ай-оба) и «прочие князья половецкие» были отравлены булгарами (ответом был поход князя Юрия Долгорукого, женатого на дочери князя Аепы, против булгар в 1120 г.) (ПСРЛ1:292). В 1183 г. русские летописи говорят о «половцах Емяковых» (т.е. о йеме- ках), совершивших набег во главе с булгарским князем на Великий город - Биляр (J1CPJII: 389; ЛПС: 93; Измайлов 2000: 39-41). В 1229 г., как сообщают русские летописи, «саксини и половцы взбегоша из низу к болгарам перед татары и сторожеви Болгарьскыи прибегоша бьени от Татар близь рекы енже имя Яик» (ПСРЛI: 453). Вряд ли кыпчаки пришли бы к булгарам, если бы не надеялись на какую-то поддержку. Не преувеличивая значение этого единичного факта, все же можно полагать, что уже в домонгольское время началось этническое взаимодействие кыпчаков с волжскими булгарами. Об этом говорят и отдельные топонимические данные - кроме вышеуказанного названия «Тухчин»,
76


следует, видимо, отметить и наименование бунтарского городка «Собе- куль», состоящего, скорее всего, из компонентов «соб(е)» и «кул», дающих возможность трактовать его на основе кыпчакской этнонимии {Исхаков 1997:40). Кроме того, преимущественно на правом берегу р. Волги в Татарстане известен ряд топонимов (названия татарских деревень), возможно, восходящих к кыпчакским этнонимам: Кайбыч (от кай, Каепич), Читай (от Читой), Шырдан (от чирдан), Тарлау (от таргил, торглове). Надо думать, что взаимному смешению булгар и кыпчаков мешало то, что кыпчаки медленно принимали ислам, а частично стали на западе христианами, хотя отдельные случаи обращения в ислам кыпчаков и йемеков известны еще до 1040 г., особенно среди тех племен, которые жили на границах государства Хорезмшахов (Ахинжанов 1989: 197-203).
В лице кыпчаков мы имеем дело с другим крупным этническим компонентом татарского народа, сложившимся еще в домонгольский период. От булгарского компонента он отличался меньшей консолидацией, сложной этнополитической структурой и широким ареалом расселения. Несмотря на то, что кыпчаки состояли из многих племен (основных было, очевидно, около 12), внутри них уже существовали какие-то этногенети- ческие линии, что, видимо, следует из пассажа Ибн Халдуна (XIV в.): «племя Дурут из кыпчаков, а племя Токсоба из татар». Если это не позднее переосмысление золотоордынских реалий, то не исключено, что какие-то кланы с этнонимом «татар» среди кыпчакских племен Поволжья и Южного Урала могли появиться еще в предмонгольское время.
§7. Древние татары
Татары создали ряд племенных объединений (союзов племен) и государств в Центральной Азии в VI - начале XIII в. и играли важную, а иногда и определяющую роль в истории Центральной Азии. Первые этнополитические объдинения татар (отуз-татар) сформировались в степях Монголии после распада Жуанжаньского каганата в результате объединения группы тюркских и монгольских племён в союз племен отуз-татар. Впервые отуз-татары упомянуты в надписи на памятнике Кюль-тегину (большая надпись 732 г.), повествующей о борьбе тюрок с ними во второй половине VI в. Позднее, в VIII в. объединение отуз- татар под военно-политическим давлением китайцев и тюрок распалось на несколько союзов племен. Наиболее известным и сильным из них стало объединение токуз-татар. О языке и культуре древних татар
77


(VI-VIII вв.) нет достаточно достоверных сведений - некоторые языковеды считают их тюркским (П. Пеллио), другие - монгольским (М.Ц.Мун- куев, Ж.Жэлэ) народом. В политических событиях Центральной Азии токуз-татары являлись союзниками кыргызов и выступали на их стороне против тюрок (война 723-24 гг.). После распада Тюркского каганата татары создали своё государственное объединение в Восточном Туркестане, которое в союзе с огузами вело войну против Уйгурского каганата. После поражения в ней часть западных татар вошла в состав Уйгурского каганата, а отдельные группы переселились в Южную Сибирь, где вместе с кимако-кыпчакскими племенами создали Кимакский каганат (по кимакской исторической традиции, сохранённой в труде Гардизи «Зайн ал-ахбар» («Украшение известий») (XI в.), правитель этого каганата происходил из племени татар). В 842 г. Уйгурский каганат был разгромлен кыргызами, а земли татар включены в их владения (надпись в долине р.Тес). После изгнания кыргызов, во второй половине IX в., татары вошли в состав уйгурских княжеств (Ганьчжоуского, Турфанс- кого и др.), создав позднее свои государственные объединения (княжества) на границе Восточного Туркестана и китайской провинции Ганьсу. ВХ-ХИвв. различные татарские государства и крупные племенные объединения занимали значительную территорию Южной и Восточной (степной и горно-степной) Монголии и Северного Китая. Вся эта территория к востоку от Восточного Туркестана получила в мусульманской восточной историографии название «Дашт-и татар» («Татарская степь»), а термин «татар» закрепляется за немусульманским населением степей Монголии. В Восточном Туркестане между государствами Караханидов и тангутов (Си-Ся) образовалось несколько государств (княжеств) западных татар. Контролируя часть Великого шёлкового пути, они вели активную внешнюю политику в Центральной Азии (посольства в Китай (958, 996,1039,1084 гг.) и Среднюю Азию (965,981 гг.). Заключали военно-политические союзы с Ганьчжоуским и Турфанс- ким княжествами уйгуров, а в конце XI - начале XII в. вошли в их состав. Правители этих татарских княжеств носили титул «апа текин/тегин». В X-XI вв. язык татар Восточного Туркестана был зафиксирован как тюркский (Махмуд Кашгари), а государственная религия - буддизм (частично манихейство и ислам). В 1130-х гг. княжества западных татар и уйгур были завоеваны государством Каракитаев (западных киданей). Постепенно в среде тюркоязычных татар и уйгур зрело недовольство социальной и религиозной политикой каракитаев. Воспользовавшись распадом государства Каракитаев, уйгурская знать в 1209 г. свергла их власть и
78


создала свое государство. Правитель (идикут) этого княжества Барчук заключил союз с Чингиз-ханом, присоединившись к Монгольской империи на правах самостоятельного владения - улуса ( 1210/11 г).
Восточная часть татар, занимавшая в X-XI вв. степную и горно-степную часть Монголии, входила в состав киданьской империи Ляо. После разгрома этой империи (1125 г.) шесть татарских племён (тутук/дутаут, алчи/алчин, чаган, куин, терат, баркуй) создали государственное объединение (улус) с центром в районе озера Буир-Нур. Все эти племена имели как своих вождей, так и общие надплеменные военно-административные органы власти. Наиболее известны правители и военачальники татар Темуджин-уге, Матар, Мегуждин Сеулту и др. Общая численность населения государства (хамаг - аймак или улус) татар достигала 70 тысяч семей (конец XII в.) и в период наивысшего усиления оно подчиняло себе и монгольские племена (дурбан, салджиут, катакин). Будучи наиболее могущественным государственным объединением в степях Монголии в середине XII в., Улус татар вел активную внешнюю политику, воюя с чжурчженьской империей Цзинь. Имя «татар» среди центральноазиатских племен XII в. постепенно стало приобретать черты политонима - оно считалось «знатным», а принадлежность к нему почетной и распространилось на ряд других племен Монголии. В китайской историко-географической традиции оно стало обозначать всех северных кочевников («да-да») и вытеснило другие их обозначения.
В результате неудачных войн с империей Цзинь и вновь образовавшимися монгольскими племенными союзами (тайджиут, кереит, най- ман, меркит и др.), могущество татар было подорвано. В 1198 г. войско татар под командованием Мегуджин Сеулту потерпело поражение от цзиньских войск, а его остатки были разгромлены объединенными отрядами кереитского хана Тоорила (Ван-хан) и борджигинского хана Темучжина (Чингиз-хан). Влияние татар в Монголии было окончательно подорвано и перешло к другим племенным объединениям (кереит, борджигин (монгол), найман, меркит и т.д.). В 1201 г. татары поддержали джиджиратского хана Джамуху, начавшего борьбу против Чингиз- хана, но их союзные войска были разбиты. В 1202 г. Чингиз-хан нанес племенам татар баркуй/ алухай, дутаут, алчи, чаган сокрушительное поражение в районе устья р.Халхи и почти полностью их истребил.
Оставшиеся татарские племена и кланы вошли в состав империи - Великого Монгольского государства (Еке Монгол Улус) и были включены в его военно-административную систему, а кланы татар (особенно алчи-татар) продолжали играть важную роль в политике нового госу¬
79


дарства. Есть основания полагать, что значительная часть татар влилась в состав войск Джучи и входила в его улус. Например, жена сына Джучи Бату происходила из рода алчи-татар. Впоследствии в составе монгольских войск татары участвовали в военных походах Чингиз-хана и его потомков. Данными о каком-либо массовом переселении именно татар в Восточную Европу в XIII в. наука не располагает, но в составе войск Джучидов они, несомненно, были, также как и татары-чиновники из Восточного Туркестана.
Имя татар по традиции сохранялось в арабо-персидской и китайской историографии как обозначение населения и войск империи Чин- гиз-хана. В этом качестве имя «татары» распространилось вместе с войсками Чингизидов на запад Евразии, а затем закрепилось в историкогеографической традиции в странах Ближнего и Среднего Востока, Западной и Восточной Европы. Начался новый этап этнополитической истории татар.
Таким образом, к концу раннесредневекового периода основные, наиболее крупные тюркские этнополитические группы, уже были территориально достаточно четко очерчены (татары Центральной Азии, хазарско-булгарская группа, кыпчаки, огузы и др.). Следующим этапом формирования тюркских народов, в том числе и татар, было образование государств Чингизидов. В этногенезе татарского народа ключевым является период Золотой Орды, когда произошло становление его основных этнополитических особенностей.
80


Часть II
УЛУС ДЖУЧИ И ФОРМИРОВАНИЕ СРЕДНЕВЕКОВОГО ТАТАРСКОГО ЭТНОСА (XIII - первая четверть XV В.).
81


Глава I
ЗОЛОТАЯ ОРДА: ИМПЕРИЯ И ПРЕДПОСЫЛКИ ФОРМИРОВАНИЯ ЭТНОСА
§1. Становление Улуса Джучи: расцвет великодержавия
Улус Джучи сыграл выдающуюся роль в истории мировой цивилизации. События, которые сопровождали возникновение, становление и развитие этого государства, имели общемировые масштабы и последствия. Могущественная средневековая татарская империя, границы которой простирались от Иртыша на востоке до Дуная на западе и от Белого моря на севере до Черного и Каспийского на юге, играла в судьбах тогдашнего мира ведущую роль. Средневековая империя Джучидов оказала огромное влияние на судьбы Евразии, став ключевым этапом в истории тюрко-татарских народов.
Государство это современники называли по-разному: арабы - «царством северных татар», «государством Дашт-и Кыпчак» или Улусом Джучи (или его потомков, например, Улус Узбека), европейцы - «Татарией» или «страной Команов» (т. е. кыпчаков), русские - «Ордой» или «царством татар».
Между тем, благодаря сохранившимся татарским ярлыкам XIV- XVI вв., известно и официальное название этого средневекового государства - «Улуг Улус» или «Улуг Орду» («Болыпое/Великое государство») (Усманов, 1979:189-193). Оно явно служило самоназванием, используемом для официальной дипломатической переписки и для жалованных актов. По мере распада Улуса Джучи, значение этого термина стало сужаться, закрепившись за ханством, существовавшем в Поволжье (по русским источникам - «Большая Орда», т.е. собственно калька с татарского Улуг Улус) вплоть до 1502 г., а после его окончательного распада оно было присвоено ханами Крымского ханства, считавшими себя его законными наследниками.
Название «Золотая Орда» перешло в научную литературу из рус¬
82


ской традиции («Казанская история» и историко-публицистическая литература конца XVI-XVII вв.). В самых ранних русских летописях Улус Джучи не имел официального названия и вместо него употреблялись различные выражения типа: «из татар», «к Батыю» и т.д. Но уже в конце XIII в. наряду с этими начинает употребляться термин «в Орду» или «к царю», что подчеркивает факт того, что на Руси чутко улавливали нюансы общеимперской политики и реагировали на обретение Улусом Джучи юридически независимого статуса. Вместе с термином «Орда» со второй половины XIV в. в русских летописях начинает употребляться термин «Синяя Орда», как калька татарского термина «Кок-Орда» и как обозначение заволжских земель, правители которой играли все более важную роль в политике ханства.
В целом происхождение этого названия, по мнению ряда исследователей (Богатова 1970; Федоров-Давыдов 1973:64-67; Султанов 2001:15-17), находится в прямой связи с названием ханской ставки или, если быть более точным, с богато украшенной золотом и дорогой материей парадной юртой тюрко-монгольских правителей. Например, арабские историки X в. указывали, что в ставке уйгурского правителя располагался «золотой шатер», а персидский историк XIV в. Рашид ад-Дин указывал, что ставка Чингиз-хана официально называлась Урду-и зарин бузург («Большая/Великая Золотая Орда») (Рашид ад-Дин II: 230). Он также, описывая ставку великого хана Угедея близ столицы империи Каракорума, отмечал, что там «разбили такой большой шатер, что в нем помещалась тысяча человек, и этот шатер никогда не убирали. Скрепы его были золотые, внутренность обтянута тканями; его называли «Сира урду» - «Золотая орда», «Золотая ставка» (Рашид ад-Дин II: 41). Интересное параллельное свидетельство об устройстве шагра великого хана сохранилось в отчете папского посланника Дж. дель Плано Карпи- ни ко двору великого хана. В 1246 г. он находился в ставке во время интронизации хана Гуюка, где для этого события был возведен огромный шатер, «называемый у них Золотой Ордой ... Шатер же этот был поставлен на столбах, покрытых золотыми листами и прибитых к дереву золотыми гвоздями, и сверху и внутри стен он был крыт балдакином, а снаружи были другие ткани» (Путешествия в восточные страны: 76).
Судя по этим упоминаниям можно предположить, что желтый (золотой) цвет для тюрко-монгольских государств Центральной Азии - это символ высшей власти, дарованный небесными силами, который, скорее всего, восходит к китайской традиции императорской символики. Само же название «золотая» явно осмысливалось самими ее жителями
83


как «великая», учитывая синонимичность средневековых понятий «золотое» /«царственное»/ «великое». В этом качестве эта традиция цвето- обозначения была воспринята в державе Чингиз-хана, где стала частью формирующейся новой имперской культуры.
В период образования независимых улусов традиция называть ханские ставки «Золотой Ордой» распространилась на все государства Чингизидов. Неудивительно, что по данным арабо-персидских авторов ставка ханов Улуса Джучи также именовалась «золотой» (Тизенгаузен 1884: 290). Очевидно, в определенном смысле термин «Золотая Орда» мог быть синонимом ханской ставки и даже центральной власти в Улусе Джучи.
В современной мировой науке для названия этого государства с равным основанием используются два термина - «Золотая Орда» и «Улус Джучи».
В вопросе о дате образования Улуса Джучи, как и в ряде других, над историками весьма сильно довлеет традиция историографии. В отечественной науке она возникла еще в конце прошлого века и ныне развивается в трудах таких двух совершенно разных школ историков, как «державная» и «евразийская». Единство их мнений отнюдь не случайно. И та, и другая традиции принимают дату 1243 г. за время начала Золотой Орды (часто тем самым противопоставляя ее понятию «Улус Джучи»), стремясь подчеркнуть важность и этапность завоевания русских княжеств монгольскими ханами. На этом основании «державная» школа пытается придать событиям, связанным с «Батыевом нашествием», не свойственные им размах и масштабность на общем фоне монгольских походов (Треков, Якубовский 1950; Паьиуто 1956; Каргалов 1967; Егоров 1985; Кучкин 1991). Очень часто историки при этом встают на позиции церковных летописцев XIII в., видевших факты истории, образно говоря, из узкого окна своей кельи. У «евразийской» традиции несколько иное обоснование. Согласно ей, Золотая Орда - симбиоз оседлой Руси и кочевой Орды, который мог сложиться, естественно, только после объединения, состоявшегося в 1243 г. (Vernadsky G. 1953; Вернадский 1997; Гумилев 1992; 1994).
Между тем, если отвлечься от проблематики Золотой Орды и перестать рассматривать ее как некий исключительный исторический феномен, то можно заметить, что за вычетом некоторого своеобразия, ее история, культура, государственное устройство, военное дело немногим отличаются от аналогичных институтов и других государств Чингизидов. В свете более глубокого изучения корней Улуса Джучи представ¬
84


ляется, что «евразийская» теория не всегда обоснованно акцентировала внимание на уникальности Орды и на значении Руси в ее внутриполитической истории, пренебрегая сходством с другими предшествующими и синхронными державами кочевников Центральной Азии. В этой связи знаменательно, например, что историю Улуса Чагатаидов историки начинают со времени завоевания Хорасана и Мавераннахра монголами, т.е. еще при жизни Чингиз-хана.
Именно поэтому ряд историков (Бартольд 1963; Сафаргалиев 1960) считали, что истоки Улуса Джучи следует искать в эпохе Чингиз- хана, в период, когда он впервые выделил своим трем старшим сыновьям (Джучи, Угедею, Тулую) улусы. Эта точка зрения представляется наиболее обоснованной и позволяет проследить как возникновение Золотой Орды из недр Монгольской империи, так и этапы становления ее политической самостоятельности.
Само возникновение империй, созданных Чингиз-ханом и его потомками на обширных просторах Северо-Западной Азии и Восточной Европы, явилось результатом мощного социального взрыва, зародившегося в степях Монголии и всепожирающим смерчем пронесшимся над значительной частью цивилизованного мира. Причиной его стало бурное развитие феодализма в кочевой среде, что вызвало появление многочисленных военных вождей со своими дружинами, непрерывно воевавших между собой за лучшие пастбища и за право взимать дань с соседей. Постоянная военная опасность требовала увеличения количества дружинников и способствовала усилению их влияния на политику племен. Причем значительную часть этих воинов-нойонов составляли люди, порвавшие с традиционной племенной структурой, которых современники образно называли «люди длинной воли». Именно эти изгои, целиком обязанные Чингиз-хану своим возвышением, стали основой средневекового общества, построенного не на прежних родо-племенных, а на новых - государственно-политических традициях (Кыча- нов 1993: 148-153). Постепенно логика событий привела к тому, что самый удачливый вождь Темучжин, провозглашенный в 1189 г. своими сторонниками Чингиз-ханом (т.е. Великим ханом), в 1206 г. на всемон- гольском курултае был объявлен верховным правителем всех монголов (Козин 1941; Татаро-монголы...: 23-45; Кычанов 1995). Казалось, что после прекращения межплеменных войн, в стране наступит мир.
Однако степная аристократия и профессиональные воины, жившие за счет военной добычи, желали новых походов. И чем сильнее становилось войско Чингиз-хана, тем больше возрастала зависимость его от соб¬
85


ственных нукеров и сподвижников, которым требовались все новые и новые богатства, земли и подданные. Тем более, что и после объединения монгольских степей Основная масса простых тружеников не улучшила своего благосостояния, так как власть, лучшие пастбища и скот в стране получили лишь сподвижники нового хана и родовитая знать, перешедшая на сторону Чингиз-хана. Привычка к войне и желание приобрести богатства соседей и власть над ними, стали главными побудительными причинами к расширению военной экспансии. Вот почему объединение стало отправной точкой, началом грандиозных походов, когда десятки тысяч воинов по приказу «потрясателя вселенной» ринулись на завоевание всех сторон обитаемого Старого Света.
Современник этих походов, арабский историк Ибн ал-Асир, с горечью пишет о них как о «великом событии и огромном несчастий, которому подобного не производили дни и ночи и которое охватило все создания, в особенности же мусульман; если бы кто сказал, что... мир не испытывал (ничего) подобного, то он был бы правым: действительно, летописи не содержат ничего сходного и подходящего... искры которого разлетелись (во все стороны) и зло которого простерлось на всех. Оно шло по весям как туча, которую гонит ветер» (Тизенгаузен 1884: 2). В этих словах много справедливого. Пожалуй, со времен Великого переселения народов цивилизация не знала таких грандиозных изменении в политике, общественной жизни и культуре. Катастрофическая гибель еще недавно казавшихся непобедимыми могущественных государств, разгром цветущих городов, опустошение целых областей и невиданные доселе перемещения отдельных родов и целых племен, вызванные монгольскими завоеваниями, полностью перекроили карту мира и повернули историю в новое русло (Греков, Якубовский 1950: 14-69; Сафар- галиев 1960: 19-45; Татаро-монголы... 1977; Кадырбаев 1992).
Начало государству Джучидов в Восточной Европе и Сибири было положено еще при жизни самого победоносного «Потрясателя вселенной», когда в 1207-1208 гг. после покорения сибирских народов Чингиз- хан выделил улус старшему сыну Джучи (Козин 1941: 147-175; Бартольд 1963: 421-422; Сафаргалиев 1960: 19; Измайлов 1993а: 43-44; Мухамадиев 1995:143). По сообщению арабского историка ан-Нувай- ри (начало XIV в.), в улус сыну Джучи были определены «летовья и зимовья от границ Кыялыка и земель Хорезмских до окраин Саксинских и Булгарских, крайних пределов, куда доходили кони их полчищ при их набегах» (Тизенгаузен 1884:150). Это находит подтверждение и в анонимном источнике XVII в. «Родословие тюрков», опиравшемся на це¬
86


лый ряд более ранних сведений, автор которого отмечает, что Джучи и его потомкам были выделены земли «Хорезма и Дашт-и Кыпчака от границ Каялыка до отдаленнейших мест Саксина, Хазара, Булгара, Алан, Башкир, Урусов и Черкесов, вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарской лошади» (Тизенгаузен 1941:204). Однако большую часть этих земель тогда еще только предстояло покорить.
После смерти Джучи, на престол отца был посажен Багу-хан и его права на территорию, включающую Сибирь, Булгарию, Дашт-и Кып- чак, Башкирию, Русь и Черкесию до Дербента, были подтверждены на курултаях 1227-1229 гг., где решался вопрос о политическом наследии Чингиз-хана. Тогда же было решено продолжать завоевание западных земель и великий каан Угедей «во исполнение указа, данного Чингиз- ханом на имя Джучи, поручил завоевание северных стран членам его дома» (Тизенгаузен 1941: 65). Но выполнить это поручение Джучиды самостоятельно не смогли, а два их наступления в 1229 и 1232 гг. большого успеха не имели и были остановлены ожесточенным сопротивлением кыпчаков и булгар. Тогда на новом курултае в 1235 г. «состоялось решение овладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находясь по соседству становища Бату, не были еще окончательно покорены и гордились своей многочисленностью» (Тизенгаузен 1941: 22), а в помощь и подкрепление Бату-хану кааном Угедеем были назначены еще 13 Чингизидов с их войсками.
Весной следующего года огромная армия монголов, которая по оценкам исследователей насчитывала до 50-60 тыс. воинов, двинулась в поход и летом-осенью 1236 г. монголы вторглись в Булгарию (Халиков 1994:21- 41; Халиуллин 1995: 121-133; Zimonyi 1992/3: 347-355). Начались великие завоевательные походы 1236-1242 гг., которые привели к невообразимым до того времени разрушениям в Восточной Европе, разгрому городов и гибели тысяч людей (Татаро-монголы...: 190-223). Описывая их, историк XV века ал-Айни считает, что монголы «захватили то, что могли захватить, и уничтожили тех, которых были в состоянии уничтожить», из- за чего «опустели земли и обезлюдели страны» (Тизенгаузен 1884: 503). Однако подчинить всю Европу им не удалось. Героическая борьба кыпчаков, булгар и русских истощила их силы и они, несмотря на многие военные победы в Венгрии, Польше, Чехии, вынуждены были, дойдя до побережья Адриатического моря, повернуть обратно в поволжские степи (Ti- таро-монголы... : 186-223; Der Mongolensturm: 127-296).
Вернувшись в Поволжье и понимая, что одних его сил для наступления на Европу явно недостаточно, Бату-хан принялся за укрепление и
87


организацию своего улуса. Он ввел в стране традиционное тюрко-монгольское военно-политическое деление государства на правое и левое крылья, соответственно выделив значительные по размерам улусы себе и своим братьям. Так, его старший брат Орду-иджен стал главой левого крыла и получил во владение Кок-Орду - крайние восточные пределы империи - Прииртышье и Приаралье. Другие их братья и крупная монгольская знать получила внутри этих улусов более мелкие владения на условиях вассального пользования за участие в военных походах хана и с условием уплаты налогов (Костюков 1998: 210-224). Скорее всего, хан имел право изменить или даже отобрать тот или иной улус при нарушении обязательств его держателем (Сафаргалиев 1960: 39-45; Федоров-Давыдов 1973: 49-62; Трепавлов 1993: 96-102).
Одновременно шел процесс утверждения власти новой империи в странах Восточной Европы, которые после страшных ударов монгольских войск были разорены, деморализованы и раздроблены. Поэтому, действуя, где угрозами, где посулами, а то и прямой военной силой, Бату-хан сумел добиться их подчинения. Характер подчинения оседлых земель Джучидам описал ал-Омари: «У султана этого государства рати черкесов, русских и ясов. Это жители городов благоустроенных, людных, да гор лесистых, плодовитых. У них произрастает постоянный хлеб, струится вымя (т.е. водится скот-Д.И., И.И.), текут реки и добываются плоды. Они (эти народы) не в силах сопротивляться султану этих стран и потому (обходятся) с ним как подданные его, хотя у них есть свои цари. Если они обращались к нему с повиновением, подарками и приношениями, то он оставлял их в покое, в противном случае делал на них грабительские набеги, и стеснял их осадами; сколько раз он убивал их мужчин, забирал в плен их жен и детей, уводил их рабами в разные страны» (Тизенгаузен 1884: 231). Тогда же была установлена система взимания дани и налогов с населения покоренных стран, как это следует из ярлыка ханаМенгу-Тимура 1267 года, отразившего ярлык Бату-хана 1242-1248 гг. Этапным для становления ордынского правления на Руси и других завоеванных землях, окончательного возникновения административной системы Улуса, являются 1257-1259 гг., когда ханы, произведя перепись подвластного населения, ввели там единое подворное налогообложение, стали требовать выполнения различных повинностей (ямской, воинской и т.д.) и попытались учредить институт баскачества (Насонов 1940: 15-16, 51; Allsen 1981: 32-53; Феннел 1989: 136-163).
Все эти мероприятия настолько укрепили Улус Джучи, что его правители в конце 50-х годов XIII в. смогли добиться фактически полной


независимости от великого каана, что выразилось, в появлении на монетах хана Берке (1257-1266 гг.) «великой тамги» рода Джучи (Мухамадиев 1983:56-48). Еще основательнее утвердил независимость внук Бату, хан Менгу-Тимур (1257-1266 гг.). Придя к власти, подавив сопротивление промонгольской знати, он повел политику на полное отделение от власти великого каана, первым начав чеканить монеты со своим именем, что служило доказательством его независимости (Федоров-Давыдов 1994: 9; Мухамадиев 1995:146). Сопутствовал ему успех и во внешней политике. В ходе разгоревшейся междоусобной воины среди потомков Чингиз-хана за власть над Средней Азией и Восточным Туркестаном Менгу-Тимур сумел сорвать планы по изоляции Улуса Джучи и нанес ряд чувствительных ударов по потомкам Хулагу - Ильханам Ирана. В 1269 г. на реке Талас (Семиречье) был созван курултай, на котором был заключен союз между улусами Джучи, Чагатая и Угедея против государства Ильханидов, уточнены границы между их владениями и фактически узаконен распад единой империи Чингиз-хана (Тизенгаузен 1941: 76-78; Сафаргалиев 1960: 51-54).
К этому времени необычайно возрос авторитет ханов из рода Джучи и на международной арене. Улус Джучи становится важнейшим фактором межгосударственной политики и торговли, а его правители, осваиваясь с новой ролью вершителей судеб центра Евразии, стремятся активно влиять на политические события в ближних и дальних странах.
Огромную роль в укреплении Золотой Орды играла торговая магистраль, бывшая северным ответвлением Великого шелкового пути и проходившая через города Восточного Туркестана, Семиречья, Хорезма в Поволжье, а оттуда - в Центральную Европу (Петров 1995; Федоров- Давыдов 1998). Во многом именно благодаря удачно сложившейся конъюнктуре, в условиях войн и нестабильности на Среднем и Ближнем Востоке, вызванных монгольскими завоеваниями, вторжениями, спасающихся от них хорезмийцев и крестовыми походами, товарный поток из Китая хлынул в Европу через Поволжье. Концентрация богатств, награбленных в завоеванных странах и участие в мировой торговле, колоссально обогатило аристократию Улуса Джучи, провоцируя ее стремление к подчинению новых земель и одновременно к установлению контроля над балканским и малоазийским отрезками Великого шелкового пути.
Этими двумя тенденциями - попытками захватить новые земли на Западе и стремлением распространить свою власть на караванные пути - можно объяснить внешнюю политику Орды во второй половине XIII - первой половине XIV веков.
89


На западном направлении Улус Джучи не прекращал военного и дипломатического давления на страны Юго-Восточной и Центральной Европы даже после завершения грандиозного похода на Польшу, Чехию, Венгрию и Далмацию. Уже в 1243 г. отряд ордынцев предпринял поход на Гапицко-Волынское княжество. Мощное давление ордынцев заставило князя Даниила, непримиримого врага монголов, воевавшего с ними еще в битве на Калке (1223 г.), приехать к хану Бату и признать себя его подданным. Подчинение его, однако, было не полным, скорее всего, формальным и вскоре он, заключив антиордынский союз с братом Александра Невского Андреем, стал решительно противодействовать установлению власти хана в Южной Руси. Только после разгрома Неврюем — военачальником Бату-хана, князя Андрея («Неврюева рать» 1252 г. русских летописей), было решено окончательно подчинить себе Юго-Западную Русь, в первую очередь Галицкое княжество. Походы улусбека Хуррумши (Куремса русских летописей), сына Орду и багату- ра Бурундая в 50-х годах XIII века нанесли сокрушительные удары по Галицкой Руси, Польше и Литве. Особенно разорительным был поход 1259 г., когда войска Бурундая, по пути уничтожая укрепления южно- русских городов своего союзника Даниила Галицкого и опустошая все окрест, ворвались в Польшу и, взяв штурмом, сожгли Сандомир (Щаве- лева 1978: 307-314; Егоров 1985: 188-190). После этих войн западная граница Орды стабилизировалась по р. Прут и Карпатам - традиционной и естественной границе восточноевропейских кочевых племен.
Новые военные походы, предпринятые владетелем западного улуса (Пруго-Дкепровское междуречье) беклярибекомНогаем (1275,1277,1280, 1286,1287 гг.), уже практически не имели целью захват новых земель, тем более, что ряд из них проводился в союзе с галицким князем Львом и по его просьбе (походы 1275,1277,1280 гг.). Они, скорее, преследовали цель установления вассальной зависимости балканских стран и Польши, чтобы наложить на них дань и военную контрибуцию, а также обезопасить границы империи от посягательств, набиравших силу соседей (Егоров 1985: 190-192).
Особняком стоят походы улусбека Ногая на Византию, вызванные желанием ханов нанести поражение союзнику Хулагуидов, с которыми началась жестокая конфронтация в Закавказье, а также обеспечить возможность беспрепятственного прохода через Дарданеллы торговым судам и ордынским посольствам (Лебедев 1944: 92-94). Поход 20-ты- сячного войска хана Берке окончился осадой Константинополя, разорением Болгарии и включением ее в сферу влияния Орды (1269 г.). На
90


91
ООО 000 оси


некоторое время лояльность Византии была обеспечена. Но уже в 1270 г. новый хан Менгу-Тимур, испытывая «неудовольствие» от политики Византии, вновь двинул на нее войска своего улусбека. Под стенами Константинополя император встретил Ногая с покорностью и царскими почестями, даже дав согласие на выплату дани и нейтралитет в разгоравшийся войне Джучидов с Ильханидами Ирана. После этой бурной военно-политической активности в политике Улуса Джучи на западе наступило затишье. Оно лишь изредка, в периоды усиления власти хана при Узбеке (1312-1342 гг.), прерывалось локальными военными предприятиями (1337 г.).
Другим регионом, где заметно проявлялись завоевательные тенденции Улуса Джучи, были Предкавказье и Азербайджан. Если в Предкавказье столкновения ордынцев с воинственными и свободолюбивыми горцами не прекращались практически никогда, то горные долины и наиболее крупные города в этом регионе были захвачены практически уже к началу XIV в. Так, крупнейший город алан (ясов) Дедяков был взят штурмом при активном участии дружин вассальных русских князей и уничтожен. Тем самым, граница на юге стабилизировалась по Кавказскому хребту.
Район наиболее ожесточенных конфликтов пролегал в Закавказье, где Золотая Орда стремилась занять стратегически важные города Нахичевань, Марагу, Тебриз - центры торговли по Великому шелковому пути и плацдарм для завоевания всего Ближнего Востока. Войны, разгоревшиеся здесь с 1262 г., шли с перерывами и переменным успехом вплоть до 90-х годов XIV века. Однако, ни одной из сторон конфликта не удавалось ни вытеснить противника полностью из Азербайджана, ни нанести ему решительного поражения. Фактически, это была «столетняя», вялотекущая война, которая нужна была обеим сторонам для поддержания своей военной мощи. Она же являлась важным фактором международной политики, делавшей Улус Джучи стратегическим союзником Мамлюкского Египта и тюрок-сельджуков Малой Азии и принципиальным соперником Ильханов Ирана, крестоносных королевств и Византии.
После кровопролитных войн 1260-х годов, когда объединенное войско хана Берке и Ногая нанесло поражение полкам Хулагу (1263 и 1265 гг.), а войска Ногая были разбиты близ Шемахи (1267 г.) Хулагу идами, которые в свою очередь потерпели поражение от мамлюков Бейбарса при Айн-Джалуте (Палестина) (1269 г.), наступило время невооруженного противостояния и дипломатических интриг. Течение конфликта лишь
92


изредка обострялось успешными походами Менгу-Тимура (1290 г.) и Узбека (1318-19 г.) и неудачами ордынцев (1325 и 1335 гг.). Можно сказать, что представления об ожесточенности этой борьбы имеют больше идеальное «книжное» происхождение, чем передают реальную ярость сторон и их желание завоевать земли соседа. Связано это с тем, что участники этого «мирового» конфликта весьма активно обменивались посольствами между собой, а источники сохранили довольно подробное описание всех перипетий войн и дипломатических переговоров. В этом смысле наиболее известны связи между Волгой и Нилом - дипломатические контакты Золотой Орды и Египта. Именно они, нашедшие довольно полное отражение на страницах арабских хроник и породившие целый пласт дипломатической культуры (особые правила переписки с Ордой, штат переводчиков, особая титулатура адресатов и т.д.), придавали значимость войнам Хулагуидов и Джучидов, переосмысливая ее как борьбу правоверных союзников с языческой и христианской угрозой (ал-Холи 1962; Закиров 1966).
Таким образом, становление Улуса Джучи как самостоятельной державы происходило в период с 1207/8 до 1269 гг. За это время Золотая Орда прошла путь от удела, выделенного Чингиз-ханом своему сыну Джучи в составе Монгольской державы, до независимого государства - империи Джучидов (1266-1269 гг.). Важнейшими здесь стали такие вехи, как признание, после смерти Чингиз-хана, прав на владения потомков Джучи на курултае 1227 г. и начало преобразования имперской монгольской властью завоеванных земель Восточной Европы (1243 г.), а также проведение переписи населения для установления регулярного налогообложения и учреждение единой административной системы (1257- 1259 гг.). Все они были своеобразными этапами в укреплении экономической и политической самостоятельности Джучидов. Однако этим процессам начало было положено после выделения Чингиз-ханом улуса хану Джучи и его потомкам, а остальные события явились лишь их следствием и определялись логикой исторических событий.
К 70-м годам XIII века становление империи Джучидов завершилось. После периода «бури и натиска» начался период стабилизации и расцвета великодержавна Золотой Орды. Ее ханы не только держали в покорности свои владения, совершая частые карательные рейды на Русь, Булгарию, Хорезм, но и постоянно угрожали соседям: Польше, Византии, Венгрии, Азербайджану. Пограничные войны и регулярное ослабление подчиненных областей усиливали политическое, экономическое и военное могущество Орды и особенно ее центральной части - повол¬
93


жских областей. На фоне катастрофического ослабления стран и народов Восточной Европы, обескровленных и ослабленных войнами и внутренними противоречиями, Золотая Орда была островком стабильности с поступательно развивающимся хозяйством и торговлей, с постоянно усиливающейся военной мощью.
Период наибольшего политического и экономического могущества империи Джучидов приходится на время правления ханов Узбека (1312- 1342 гг.) и его сына Джанибека (1342-1357 гг.), когда на гребне подъема хозяйства и торговли произошло резкое усиление центральной власти, сложилась единая система управления империей, стабилизировались границы, существовала огромная армия, состоящая в основном из мелких держателей условных земельных владений (икта), наметились военные успехи в войнах с соседями в Азербайджане и Восточной Европе. При поддержке ханской администрации интенсивно развивались десятки крупных городов, в которых был выработан свой пышный, во многом эклектичный, но выразительный стиль, отражающий сущность своеобразной имперской культуры Улуса Джучи. В начале XIV века было также завершено принятие ислама в качестве государственной религии, что способствовало дал ьнейшей интеграции народов, формированию единого этноса и наложило глубокий отпечаток на все тюркские народы Евразии.
§2. Дашт-и Кыпчак: степи и города
Ханам Золотой Орды в XIV в. подчинялась огромная территория, которая простиралась от Дуная на западе до Иртыша на востоке, от Де рбента и Хорезма на юге до Прикамья и Причулымья на севере.
Довольно точно на основании рассказов побывавших там купцов и дипломатов, территорию Золотой Орды в первой половине XIV в. описал арабский историк ал-Омари, который среди наиболее известных ее городов и областей отмечает Хорезм, Сыгнак, Сайрам, Яркенд, Дженд, Сарай, Маджар, Азак, Акчакерман, Кафу, Судак, Саксин, Укек, Болгар, Дербент, а также земли Сибирь и Ибирь, Башкирд и Чулыман (Тизенга- узен 1884: 236). Восхищаясь размерами владений «царства Хорезма и Дашт-и Кыпчак» арабский путешественник Ибн-Халдун представлял его своим читателям в середине XIV в. как «обширное царство на севере, от Хорезма до Яркенда и Согда и Сарая, до города Маджара и Аррана и Судака и Болгара и Башкирда и Чулмана; и в границах этого царства город Баку, из городов Ширвана, и возле него «Железные ворота», а на
54


юге до границ Константинополя» (Тизенгаузен 1884: 378). По сведениям арабских географов, длина этого государства простиралась на восемь, а ширина на шесть месяцев пути и имела размеры от моря Константинопольского до р. Иртыша, в дайну на 800 фарсахов, а в ширину от Баб-ал-Абваба (Дербента.-Д.И., И.И.) до города Болгара, то есть приблизительно на 600 фарсахов (Тизенгаузен 1884:175, 206).
Совокупность исторических, археологических и нумизматических данных позволила установить границы Улуса Джучи (Егоров 1985: 75- 150). В середине XIV в. самым западным пределом Орды, видимо, являлась территория междуречья Днестра, Прута и Сирета, ограниченная с ю*га нижним течением Дуная. Именно здесь располагалась ставка мятежного карачибека Ногая, разбитого ханом Токтой, после длительной и упорной борьбы (1300 г.). Главным городом этой части Орды был Аккерман (ныне Белгород, близ устья Днестра), построенный правителями Орды во второй половине XIII в. и быстро ставший важным ремесленным центром и торговым портом, через который вывозились в Западную Европу и на Ближний Восток хлеб, а также шерсть, мясо и другие продукты скотоводства. Вокруг города располагалась обширная сельская округа с цветущими садами и огородами.
В Северном Причерноморье в непосредственном подданстве золотоордынских ханов находились степи от берегов Черного моря до границ Руси, а также земли Степного Крыма. Южное побережье -Таврика - была занята небольшими генуэзскими портами-колониями. Центром их была Кафа (Феодосия) - небольшая территория которой была куплена Генуей в 1266 г., а к концу XIV в. ставшая подлинной «Меккой» всего Причерноморья - «известный и населенный город, - по словам архиепископа Иоанна де Галонифонтибуса, - место сбора купцов со всех концов мира», где постоянно торговали купцы, говорящие на 35 языках (Гапонифонтибус 1980:14). Среди других портов выделялась Солдайя (Сурож, Судак). Все они имели небольшую сельскую округу, но главным источником их доходов была транзитная торговля со Средиземноморьем. Судя по письменным источникам, эти города были зависимы от Орды и платили ей дань, хотя иногда все же подвергались нападениям татар и вынуждены были участвовать в их междоусобицах. Главным городом Крымских степей был город Крым (европейцы называли его Солхат, ныне Старый Крым). Появился он уже в 60-х годах ХШ в. и благодаря расцвету черноморской торговли стал важнейшим экономическим и административным центром всего полуострова. Иби-Баттута называет его «большим и красивым городом» (Тизенгаузен 1884: 280), а
95


Ибн-ал-Варди - «большим городом, где имелись базары, мечети, гостиницы и бани» (Поляк 1964:50). Другим важным центром Крыма являлся Кырк-Ер (ныне Чуфут-Кале) близ Бахчисарая. С начала XV в. служил административным центром Крыма, а позднее зарождавшегося Крымского ханства.
На севере граница между вассальными русскими княжествами и остальной частью Орды, как и сотни лет до этого, проходила по водоразделам притоков Днепра: в правобережье где-то в районе Роси, а в левобережье по рекам Псел и Ворскла, т. е., по естественной границе леса и степи. Северо-восточные, северо-западные и южные русские княжества входили в состав Золотой Орды на правах зависимых владений, сохраняя свою администрацию и династии, но выплачивая регулярные налоги («ордынский выход»). Территория Руси, подвластная ордынским ханам, включала в себя владения Волынских, Киевских, Новгород-Северских, Черниговских, Владимиро-Суздальских и Рязанских князей, а также земли Новгорода и Пскова. Некоторое время во власти ордынских ханов находились Смоленское и Галицко-Волынское княжества, которые позднее были включены в состав Литовского государства. Граница между этими княжествами и собственно территориями, входившими в улусную систему Орды, пролегала, видимо, также по водоразделам между лесом и степью, примерно по линии Киев - Курск - Тула - среднее течение р. Цны - устье р. Суры (Насонов 1940; Феннел 1989; Горский 1996; Егоров 1985).
В состав Орды входили также мордовские и чувашские земли. В целом эти лесистые и труднодоступные места Сурско-Свияжского междуречья не были густо населены и сохраняли традиционный патриархальный социально-хозяйственный уклад. Хотя и здесь находились центры ордынской военно-административной власти (например, Большето- ябинское городище) и небольшие поселения. Южнее, в Посурье и При- мокшанье, располагались земли, которые ранее входили в состав Булгарин. В XIII-XIV веках здесь находился улус Мухша (Мохша) с центром в городе Наручад (современный г. Наровчй). Для того времени это был развитый торговый и экономический центр, чеканивший даже свою монету. Раскопки выявили здесь кирпичные дома, бани и большое мусульманское кладбище с мавзолеями (Федоров-Давыдов 1994: 37).
На Средней Волге и Нижней Каме находились земли бывшей Волжской Булгарин, которая в ХШ-Х V веках распалась на ряд зависимых от Орды эмиратов: Булгарское, Джукетауское, Керменчукское, Казанское. Все они были подчинены Джучидам, хотя в разные годы эта зависи¬
96


мость имела различный характер - от достаточно сильной до чисто номинальной. Во всяком случае, Булгария этой эпохи была одной из самых развитых областей Орды с несколькими довольно крупными городами (Болгар, Кашан, Кирменчук, Джукетау, Биляр, Казань), а также десятками мелких городов и сотнями поселений.
Самым крупным и известным булгарским городом того времени был Болгар. Этот город, возникший еще в начале X в., не отличался в домонгольский период размерами, хотя и был важным экономическим центром. Настоящая его история начинается с 40-х годов XIII в., когда, вернувшись из западного похода и подавив восстание булгар, Бату-хан сделал местом своей ставки район Нижнего Прикамья. Этот район имел стратегическое значение, так как позволял в начальный период формирования империи контролировать центр страны - Поволжье. Постепенно, благодаря богатым традициям высокоразвитого сельского хозяйства и ремеслу, булгарам удалось во многом преодолеть последствий монгольского завоевания и добиться возрождения страны. Город Болгар конца XIII-XIV вв. становится одним из самых крупных и богатых центров Европы. Он бурно застраивается каменными и кирпичными постройками, в том числе общественными зданиями: мечетями и банями. Улицы были покрыты мостовыми. Благоустройству города служили водопроводные и дренажно-ряжевые системы. Продолжая ранние булгарские традиции, ремесленники изготавливали предметы, широко известные во всем цивилизованном мире: кожаные изделия, оружие, украшения. Выгодное географическое положение на пересечении речных и сухопутных путей делали Болгар важным перевалочным пунктом мировой торговли (Смирнов 1951; Город Болгар... 1987; 1988; 1996). Кроме того, город был крупнейшим центром тюркской городской культуры и центром области, где уже с X века распространилось мусульманство. Именно благодаря влиянию булгарских миссионеров ислам сумел завоевать прочные позиции в Золотой Орде. Несмотря на феодальную раздробленность, булгары имели сильные, хотя и немногочисленные, рыцарские дружины и передовую военную технику, в том числе и огнестрельное оружие - «тюфяки» (небольшие пушки). Экономическая и военная сила позволяла правителям этих эмиратов уже в XIV веке активно участвовать во внутренних делах Улуса Джучи.
На севере и северо-востоке пределы Джучиева Улуса, суда по восточным источникам, включали «земли Чулыман, Башгард, Сибирь и Ибирь». Скорее всего, под Чулыманом следует понимать область Верхнего Прикамья (от булгарского обозначения верхнего течения р. Кама),
97


«Башкард», определенно, степи Южного Приуралья, а «Сибирь и Ибирь» - обширные степные и таежные земли Западной Сибири вплоть до При- обья и Прииртышья.
В Средней Азии правителям Золотой Орды принадлежал Хорезм со столицей в городе Ургенч (ныне Куня - Ургенч). Этот город - бывшая столица Хорезмшахов (Гургандж) - был разрушен монголами, но заново отстроен уже в XIII в., а в 30-е гг. XIV в. достиг значительного расцвета. Ибн-Баттута писал, что он «один из самых больших, значительных и красивых тюркских городов, богатый славными базарами, просторными улицами, многочисленными постройками, отборными красотами» (Ти- зенгаузея 1884: 308). Богатая округа и выгодное положение на пересечении торговых путей делали Хорезм одной из важных областей Орды. В Приаралье Улусу Джучи принадлежала значительная земледельческая область, включавшая нижнее течение р. Сырдарья с городами Отрар, Дженд, Сыгнак и Сайрам (Байпаков, Ерзакович 1971) и степные земли Приаралья вплоть до озера Балхаш и хребта Каратау на востоке, до При- обья на севере. В состав Улуса Хорезм входили также плато Устюрт и полуостров Мангышлак.
На Северном Кавказе владения Золотой Орды располагались в степной зоне, вплоть до северных предгорий Кавказа, которые занимали воинственные черкесы, аланы и вайнахи, постоянно сражавшиеся с ордынцами. Среди многих других городов Северного Кавказа следует выделить Азак (ныне Азов) и Маджар (близ современного г. Прикумска). Азак был важнейшим торговым и экономическим центром, конечным пунктом многих сухопутных и речных путей. Благодаря генуэзцам (они называли его Тана), которые имели здесь колонию, город в XIV в. был широко известен в Европе. Маджар также играл огромную роль в жизни региона как центральный пункт на пути из Ближнего Востока в Орду. По словам Ибн-Баттуты это был «город большой, один из лучших тюркских городов» (Тизенгаузен 1884:287). В Приморском Дагестане земли Улуса Джучи доходили до важной стратегической крепости Дербент (арабское название - «Баб-ал-Абваб», тюркское - «Темиркапу» (Железные ворота). Неоднократно ордынцы через этот проход вторгались в Закавказье и периодически завоевывали земли Северного Азербайджана, вплоть до городов Тебриз и Ардебиль, однако, надолго удержать эти земли они были не в состоянии.
Основную территорию Улуса Джучи занимали степи. Население в языковом и даже, очевидно, в хозяйственно-культурном отношении, претерпело лишь небольшие изменения по сравнению с домонгольс¬


ким периодом. Недаром территория Золотой Орды в восточных источниках продолжала традиционно именоваться «Дашт-и Кыпчак» (Арсланова 1990). Кочевые племена продолжали кочевать в меридиональном направлении с юга на север (зимой) и обратно (летом). Чрезвычайно важные и уникальные сведения о такой системе жизнедеятельности в эпоху средневековья сохранились у ал-Омари (XIV в.), который, описывая Улус Джучи, указывал: «Ханы кыпчаков проводят зиму в Сарае, летовища же их, как и некогда летовища царей Турана (т.е. домонгольских кыпчаков. - Д.И, ИИ.), находились в области Уральских гор» (Тнзен- гаузен 1884: 243). Изменения же коснулись в первую очередь социальной и племенной структуры, которые оказались перемолоты в системе татаро-монгольских кланов, набора бытовых предметов, украшений, оружия и конского снаряжения, их формы и орнаментации. Наглядным свидетельством изменений в духовной культуре стало изменение погребальных обрядов населения евразийских степей (Федоров-Давыдов 1966: 150-163).
Сердцем Улуса Джучи было Нижнее Поволжье. Именно в этой области, которая, по словам арабского историка второй половины XIV в. Ибн-Халдуна, была «богата возделанными местами (т.е. населенными пунктами. - ИД., ИИ.)» (Тызенгаузен 1884: 3 78), находились два средневековых мегаполиса Улуса Джучи - Сарай, Сарай ал-Махруса (Бого- хранимый Сарай) и Сарай ал-Джадид (Новый Сарай), а также другие крупные города: Хаджитархан (близ современной Астрахани), Бельджа- мен (Водянское городище), Укек (близ современного Саратова), Гулис- тан (очевидно, близ современного Волгограда) и Сарайчик (современный пос. Сарайчик, севернее г. Гурьева), которые вместе с десятками городков и поселений, их окаймлявшими, образовывали густонаселенный земледельческий оазис, тянувшийся по обеим берегам Волги вдоль всего нижнего течения, а также вокруг рек Дон и Урала. Здесь находился политический, экономический и культурный центр империи, место, где происходило средоточие огромных материальных и людских ресурсов - во многом за счет регулярного ограбления провинций и развития мировой торговли - и уже в конце XIII века произошел небывалый, стремительный рост и расцвет городов, особенно столичных.
Первая столица Золотой Орды, построенная монголами в Восточной Европе - Сарай или Сарай ал-Махруса, ныне расположенная на левом берегу Ахтубы у с. Селитренного (Астраханская обл.), была основана Бату-ханом еще в начале 50-х годов XIII в. на месте переправы через Волгу, во всяком случае, в 1254 г. папский посланник Гильом Рубрук
99


уже видел здесь поселение (Путешествие в восточные страны: 330). Спустя 30 лет город значительно разросся и начал чеканить монету с указанием места выпуска - «Сарай» или «Сарай ал-Махруса» (Мухама- диев 1983: 13-14). Некоторое время город, видимо, имел в основном административные функции, но постепенно происходило развитие ремесел, в первую очередь для удовлетворения запросов знати, но в XIV веке, в связи со стабилизацией обстановки в Орде, происходит всплеск торговой и производственной активности. Город разрастается и превращается в настоящий гигант с общей площадью с пригородами около 36 кв. км (Баллод 1923: 31; Федоров-Давыдов 1994: 24-27).
Только центральные городские кварталы, определенные по данным археологии, раскинулись на площади 20 кв. км. (Егоров 1985:115; Федоров-Давыдов 1994: 26). В средневековье плотная городская застройка Сарая, его пригороды, обширные сады, огороды и замки знати, слившиеся в единый массив, производили огромное впечатление на современников своими масштабами и великолепием. Даже такой искушенный и много повидавший путешественник, как Ибн-Баттута, описывая его, с удивлением пишет, что «город Сарай - один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы выехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать объем его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня. Совершили там молитву полуденную, поехали и добрались до нашего жилища, не раньше как при закате. Однажды мы прошли его в ширину, пошли и вернулись через полдня, и все это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов» (Тизенгаузен 1884: 306).
По мнению современников, число жителей города достигало 75 тыс. человек (Тизенгаузен 1884:550). Недаром Сарай считался крупнейшим городом Европы, а вероятно, даже всего Востока, сравнимым с Багдадом, Каиром, Константинополем и Римом того времени. Будучи важным политическим центром, город отличался высоким уровнем благоустройства, в нем имелись централизованные водопровод и канализация, а большинство дворцов и общественных построек было сделано из сырцового кирпича. Археологические раскопки выявили целый ряд богатых построек, Одна из них, размерами более 600 кв. м, была центром целой усадьбы. В центре этой постройки, находился зал для парадных приемов. Перед ним располагалась большая комната, с полом, выстланным кирпичом и бассейном в центре зала, вода в который поступала и
100


вытекала через систему подпольных каналов, соединенных с городским водопроводом. За бассейном возвышалась кирпичная платформа с балдахином или шатром, где должен был восседать хозяина дома. Из комнаты двери вели во внутренние покои, где имелись жилые комнаты, с подпольным отоплением и лежанками, а также в комнаты для прислуги (Федоров-Давыдов 1994: 60-62). Такой же, но только гораздо больший дворец имел и хан, о котором ал-Омари пишет: «Место пребывания царя там большой дворец, на верхушке которого находится золотое новолуние... Дворец окружают стены, башни да дома, в которых'Жйвут эмиры его. В этом дворце их зимние помещения» (Тизенгаузен 1884: 241). " ”
Внутри города ныне определены целые ремесленные кварталы, жители которых специализировались на своем особом производстве: металлургия и металлообработка, гончарство, стеклоделие, ювелирное и косторезное дело и т.д. Все они вырабатывали продукцию не только для внутреннего потребления, но и на экспорт (Федоров-Давыдов 1994: 20-27). Однако еще большее значение для такого расцвета Сарая имела мировая транзитная торговля. Именно через Сарай в XIV веке проходили знаменитые пути, по которым в Европу поступали шелк и восточные пряности, а также предметы роскоши (Федоров-Давыдов 1998: 38-54). Сарай был настоящим «золотоордынским Вавилоном», в котором жили монголы, кыпчаки, аланы, черкесы, русские, булгары, византийцы и итальянцы. Каждый народ имел свой квартал со своими культовыми зданиями, кладбищами и, главное, базарами. В целом же, основное на- ’ селение города, как, видимо, и других нижневолжских городов, было! мусульманским и тюркоязычным.
Другим важнейшим экономическим центром страны в XIV в. был город, развалины которого расположены нЫне близ селД Царёв (Волгоградская обл.). В отечественной историографии до недавнего времени было принято считать, что название этого городЙ было Сарай аЛ-Джа-! дид, однако в последнее время идея о существовании Ъ Улусе4 Д&учй* двух городов с названием «Сарай», подвергается сомнению.ЭДёкОГОрые исследователи предложили называть эГОт'город «ГюЛистаном» по названию одного из крупных центров чеканки монет, ареал которого приходится на район между Укеком и Сараем. Анализ нумизматических: И археологических данных подтвердил сообщения письменных Источников о возникновении этого города в начале XIV в. — в годы правления хана Узбека. Не случайно, что и похоронить себя он велел {Федо¬
ров-Давыдов 1994:20-24; 27-31). Подлинного расцвета город достиг уже
101


при жизни его сына хана Джанибека, когда сюда перебрался ханский двор и здесь началась чеканка монеты (Мухамадиев 1983: 15-17).
Многолетние раскопки, начатые еще в середине прошлого века А.В. Терещенко и продолженные в 20-30-е гг. XX в. Ф.В. Баллодом, А.Ю. Якубовским, а в 60-80-е годы проводившиеся В.Л. Егоровым, М.Д. Полубо- яриновой, Т.В. Гусевой и Ю.А. Зеленеевым (Гусева 1985; Егоров 1985: 112-114; Федоров-Давыдов 1994: 20-45; 1998а: 3-15), позволили довольно подробно изучить это городище, выявив остатки хорошо распланированного и благоустроенного города. Центром его служила широкая площадь на пересечении главных улиц, которые по радиусам расходились во все стороны. Здесь выявлены районы аристократических усадеб и бедных кварталов, жилые и ремесленные постройки, культовые сооружения.
Особый интерес представляет юго-восточная часть города, имевт шая несколько другую застройку. Здесь пространство между улицами было занято усадьбами, состоявшими из большого дома, водоема и хозяйственных построек, которые были окружены стенами. Как правило, эти усадьбы довольно богаты. Для их украшения применялись майоликовые кашинные изразцы с надглазурными и подглазурными орнаментами, среди которых наиболее выразительными являются растительные и арабесковые. В окрестностях города, особенно на юге и востоке, выявлены обширные пригороды, представлявшие собой крупные замки-усадьбы, вокруг которых концентрировались мелкие усадьбы и небольшие жилища. Здесь обнаружены усадьбы богатых ремесленников и их подмастерьев, выявлены остатки косторезных, ювелирных и гончарных мастерских. В доме ювелира найдены тигли с каплями золота, обрезки золотых пластин и проволоки, заготовки, бронзовые матрицы, инструменты, готовые изделия и ювелирный горн. Не исключено, что в этой же мастерской изготавливали изумительные золотые и серебряные сосуды с пышной орнаментацией, а также поясные наборы и украшения сложных, вычурных форм, выполненных в технике скани и зерни. Все исследованные замки имели сходную планировку: в центре четырехугольного пространства, обнесенного кирпичной стеной, располагались дом владельца, сад с несколькими небольшими водоемами - хаузами, а по периметру усадьбы - хозяйственные постройки и дома воинов, челяди и рабов. Сама планировка и богатые находки из этих замков указывают на то, что это были резиденции ордынской аристократии. Первоначально район усадеб представлял, вероятно, ядро города.
102


Постепенно складываются районы бедноты и торгово-ремесленные кварталы. Городские кварталы, прорезанные узкими улочками и арыками, были густо застроены небольшими глинобитными домами. Внутри каждого квартала был, видимо, большой хауз. Все эти кварталы принадлежали, скорее всего, рядовым горожанам. Как и во всяком восточном городе, проблема водоснабжения здесь была жизненно важной. Установлено, что большая часть улиц имела арыки, которые сетью каналов соединялись с большими искусственными озерами, сооруженными на северной окраине города, созданными для водоснабжения города и борьбы с талыми водами с сырта, грозившими городу затоплением (Федоров-Давыдов 1998:10-11). Характерно, что до 60-х годов XIV в. город не имел общей крепостной стены, настолько Орда была сильна, и только с началом смуты появилась необходимость в укреплении столицы. Вокруг города расположено также несколько крупных мусульманских кладбищ с мавзолеями-дюрбе.
Как и другие города Улуса Джучи, Сарай ал-Джадид был важным торговым пунктом, привлекавшим купцов со всего цивилизованного мира. При раскопках здесь были найдены китайский фарфор и селадон, византийские иконки, итальянская стеклянная посуда, эмалированное сирийско-египетское стекло, индийские золотые монеты и арабские ткани. Практически до конца XIV в. нижневолжские и причерноморские города были главными воротами, через которые шел в Европу поток китайского шелка, восточных пряностей и невольников. Многочисленные караваны, идущие из сердца Азии, не только обогащали Орду, но и включали ее в мировой взаимообмен товарами и идеями, делали ее немаловажной частью средневекового Старого Света (Федоров-Давыдов 1998: 38-59).
Население Золотой Одры в антропологическом отношении было смешанным: сходным, но не однородным. Судя по краниологическим данным, население нижневолжских городов можно отнести к единому расовому типу: брахикранному европеоидному с наличием определенной монголоидной примеси. Подобный тип в целом был характерен для средневекового населения Волжской Булгарин и Хорезма. Вместе с тем, по сумме признаков, антропологический тип горожан отличался от серии, полученной из раскопок кочевнических курганов XIII-XIV вв., которая дает сдвиг в сторону большей монголоидности. Исследователи из этого делают вывод, что население городов формировалось, в основном, из выходцев из оседлых районов, в то время как кочевники продолжали вести привычный образ жизни, лишь частично переселяясь в го¬
103


рода. Тот факт, что по признакам монголоидности (по данным В.П. Алексеева, южносибирского происхождения) степное население превосходит городское, свидетельствует не о переселении нового населения из Западной Сибири, а скорее всего, о значительно большем проценте монголоидности у кыпчаков, чем привыкли считать историки, исходя из произвольной гипотезы о европеоидности европейских кыпчаков (Гумилев 1960:250; Герасимова и др. 1987:223-227). При этом надо иметь в виду, что погребения в склепах нижневолжских городов дают более высокий процент монголоидности, чем остальные погребения в других городских некрополях, что, в определенном смысле, может свидетельствовать о социальном разграничении знати, нобилитета (формируемого из представителей «татарских» кланов) с простыми горожанами (быстро смешивающегося из различных компонентов и поэтому довольно сильно метисированного).
Население принадлежащих Орде оседлых регионов (Руси, Булгарии, Северного Кавказа), судя по данным палеоантропологии, не претерпело значительного изменения. Пожалуй, единственным исключением служат включения более монголоидного населения в районы Волго-Уральского региона, что нашло отражение в материалах могильников в Волгаре (Бабий бугор) и Среднем Поволжье (Мари-Луговской) (Гграсимова и др. 1987: 227-232).
Города Поволжья были также крупными культурными центрами, где развивались литература и искусство, формировались общеразговорный и литературный языки.
В государствах Чингизидов официальным языком был монгольский, который на письме передавался уйгурским алфавитом. О подобной практике сообщал Г. Рубрук, рассказывая о том, что великий монгольский каан Мунке послал французскому королю Людовику IX «грамоту на языке моалов, но письменами югуров» (Путешествия в восточные страны: 129). Несомненно, что и в Улусе Джучи правящая элита государства довольно долго сохраняла монгольский язык (Vasary 1995:479- 485). Так, автор XIV в. Вассаф писал, что хан Узбек разговаривал со своими приближенными Кутлуг-Тимуром и Исой-гурганом по-монгольски (Тизенгаузен 1941: 89). Монгольский язык был также официальным языком делопроизводства и дипломатической переписки, на котором велась переписка не только с великим кааном в Каракоруме, с Хула- гуидами, но и с Египтом (Усманов 1979: 94-101). В этой связи в канцелярии египетских султанов были специальные чиновники, переводившие документы с арабского на монгольский язык. В частности, ал-Ома-
104


ри, говоря о порядке переписки с золотоордынским ханом Джанибе- ком (1342-1357 гг.), отмечал, что письма «иногда пишутся по-арабски:., но большею частью пишется к нему по-монгольски» (Тизенгаузен 1884: 251; см. также: 68, 105, 341, 362, 435). В качестве официального монгольский язык использовался и внутри страны, свидетельством этого могут служит пайцзы - верительные, проезжие и иммунитетные грамоты на золотых и серебряных пластинах (известны пайцзы ханов Токты, Узбека, Кельдибека и Абдаллаха), легенды на которых всегда писались по-монгольски буквами уйгурского алфавита (Григорьев 1981: 89). Использовался монгольский язык и в быту: в богатом склепе близ Укека была обнаружена лирическая поэма на монгольском языке, написанная уйгурским письмом на бересте (Поппе 1941: 81-134). Однако, несомненно, что монгольский язык, даже будучи официальным, не был широко распространен и оставался уделом узкого клана аристократии (Усманов 1981: 101).
Основным языком общения в золотоордынских городах и степных районах Улуса Джучи были различные диалекты кыпчакского языка. Именно на основе этого языка (огузо-кыпчакского типа тюркского языка) в городах Золотой Орды начало формироваться общегородское койне. Свидетельством этого служат, например, указания итальянского финансиста XIV в. Франческо Пеголотти, который в своем руководстве для торговцев рекомендует торговцам, собирающимся вести торговые дела в Орде, иметь переводчиков, знающих куманский (т.е. кыпчакский) язык (Pegolotti 1936: 21-22). О том, что в городах Золотой Орды своеобразным lingva franco был кыпчакский язык, свидетельствует словарь Codex Cumanicus, составленный в XIII-XIV вв. в одном из городов Улуса Джучи (Radloff 1887; Радлов 1884: 52-53; Абдуллин 1974: 166-185; Над- жип 1979; Махмутова 1982).
О характере этого языка и его распространенности среди различных слоев городского населения могут свидетельствовать археологические находки. Особого внимания заслуживает лопатка быка из Сарая ал-Джа- дид, на которой тушью нарисованы две рожицы и написано по кыпчак- ски: «Карикатура, клянусь Аллахам. Руку приложил Али... сын Мухаммада (сделал?)» (Вайнер, Федоров-Давыдов 1963:245-246; Усманов 1963:246). Сохранились также тюркские стихи, процарапанные на большом кувшине, обнаруженном в Сарайчике:
«Лишив меня чести и славы, ты отнял у меня чашу золотую.
Наполнив чистым вином чашу, обратил ее в золото»
(Самойлович 1913: 38).
105


Именно на основе этого общегородского койне и норм литературного караханидского (и, видимо, булгарского) языков сформировался литературный золотоордынский язык - поволжский тюрки (Самойлович 1927: 27; Усманов 1979:101-106; Нуриева 2004). На нем созданы такие произведения старотатарской литературы, как «Гулистан бит-тюрки» Сейфа Сараи, «Мухаббат-наме» ал-Хорезми, «Хосров и Ширин» Кутба, «Нахдж ал- фарадис» («Открытый путь к раю») Махмуда ас-Сараи ал-Булгари, «Кыссас ул-анбиййа» («История пророков») Рабгузи и многие другие известные, но, очевидно, не дошедшие до нас произведения (см.: Наджип 1989; Абилов 1999: 63-72; Хисамов, 1999: 73-91; Нуриева, 1999). Определенно, что в XIII - начале XIV вв. монгольские указы и дипломатические документы частично переписывались или дублировались на кыпчакском языке (например, знаменитая жалованная грамота Узбек-хана венецианскому послу А. Дзено, данная в 1332 г., была переведена на латынь с «куманского» (Diplomatarium...: 243-244; см. также: Григорьев 1981:81-83), но уже со второй половины XIV в. и по XVI в. в качестве официального государственного языка используется исключительно тюркский (кыпчакский или старо- татарский) язык (Усманов 1979:101 и далее). Поволжский тюрки функционировал среди татар Восточной Европы в качестве литературного языка вплоть до середины XIX в. (Фасеев 1966; Махмутова 1982).
Одновременно в среде интеллигенции и знати были распространены персидский и арабский - языки поэзии и богослужений. Особенно широким было проникновение их после принятия при Узбек-хане ислама, когда арабская графика начинает функционировать как ведущая форма письма, а арабский и персидский становятся полноправными языками золотоордынской культуры. Известны не только переводы персидских поэм на тюркский язык, но и прекрасные персидские четверостишья на изразцах и блюде:
О сердце! Смотри на мир по своему желанию.
Смотри, как люди подвергаются в нем испытанию подобно
Ною в течении
1000 лет (его жизни).
Смотри, как в мире много разведено садов и цветов. Смотри, сколько воздвигнуто на свете исполинских дворцов и чертогов.
Смотри, во сколько тысяч атласов и золотых парчей гордо облачились (люди).
И вслед за тем уничтожили их
(Федоров-Давыдов 1976: 204-205).
106


B XIII-XIV вв. в Сарае жили и творили великие писатели и ученые, творившие по-арабски и по-персидски: шейх С’ад ат-Тафтазани, написавший ряд книг по риторике и праву (среди них комментарий к «Матн ат-тахлис» ал-Казвини); Мухтар ибн Махмуд аз-Захиди (конец XIII в.) - знаменитый имам и знатный факих Ибн Баззази (начало XIV в.), создавший «ал-Фатави ал-Баззази»/«Изречения ал-Баззази», высоко оцененные современниками и многие другие (ал-Холи 1962: 27-33).
Золотоордынская цивилизация - яркая страница истории мировой культуры. В Джучиевом Улусе был создан пышный имперский стиль, впитавший в себя традиции многих народов, но не в хаотическом скоплении разнородных элементов, а в системе органично слитых явлений, перекрытых мощно звучавшими стилями и направлениями, разными в различные периоды существования государства (Васильев, Горелик, Кляшторный 1993; Федоров-Давыдов 1976). Кроме синкретичного фона домонгольских культур, некоторые из которых имели развитый образный язык, основанный на мусульманских (хорезмская, булгарская) и евразийских кочевых (кыпчаки, кимаки) традициях, в культуре Улуса Джучи нельзя не видеть центральноазиатских и дальневосточных элементов материальной и художественной культуры (Gorelik, Kramarovsky 1989; Kramarovsky 1989; Крамаровский 1999). Имперская культура Золотой Орды складывалась в результате творческой активности практически всех народов, входивших в состав государства, осваивая принесенный завоевателями на запад культурный репертуар. Наиболее ярко чингизидские традиции проявлялись в культурном круге социально престижных изделий, являвшихся принадлежностью и отличительной чертой военно-служилой знати - крою костюма, системе поясной гарнитуры, предметов оружия и конского снаряжения, других аксессуаров. Разумеется, полностью единой эта культура не была, поскольку изначально была строго социально ориентирована. Однако в начале XIV в., по мере роста городов в Улусе Джучи, прежде всего в Поволжье, здесь пышно распускается новая урбанистическая восточная средневековая культура, «культура поливных чаш и мозаичных панно на мечетях, арабских звездочетов, персидских стихов и мусульманской духовной учености, толкователей Корана, математиков и астрономов, изыскано тонкого орнамента и каллиграфии» (Федоров-Давыдов 1976: 118). Характерными чертами декоративно-прикладного искусства Золотой Орды являются орнаментальность, поли- хромность в использовании цветовой гаммы, наличие арабесковых мотивов и т.д. (Федоров-Давыдов 1976: 120-188).
107


Появление большого количества городов в Дашт-и Кыпчаке в XIII- XIV вв. (сейчас их известно около ста) - явление уникальное в истории средневековья. Практически на пустом месте в регионе с небольшой городской округой в дельте Волги, возникли не просто отдельные города, а целая земледельческая область, ставшая центром особой цивилизации, сочетавшей степную кочевническую и оседлую мусульманскую культуры. По образному выражению историка, золотоордынские города периода расцвета «представляли смесь среднеазиатских мечетей и минаретов, изразцов и поливной посуды с деревянными срубами и кочевническими юртами» (Федоров-Давыдов 1976: 120).
Все это говорит о том, что в Золотой Орде была создана своеобразная цивилизация, которая, впитывая достижения покоренных народов и соседей, выработала синкретичную, колоритную и пышную культуру. Недаром один из современников - арабский историк Ибн-Арабшах, писал: «Сарай сделался средоточием науки и рудников благодатей, и в короткое время в нем набралась такая добрая и здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, да всяких людей заслуженных, какой подобная не набиралась ни в многолюдных частях Египта, ни в деревнях его» (Тизенгаузен 1884:463). Расцвет золотоордынской культуры был таким ярким и насыщенным, что в свою очередь она повлияла на материальную и духовную жизнь всех окружающих государств.
Следует также подчеркнуть три обстоятельства, которые способствовали расцвету городов, развитию сельской округи вокруг них и укреплению единства государства, тем самым, сплачивая различные части империи и способствуя формированию цивилизации. В первую очередь, это создание системы бесперебойно функционирующих коммуникаций -ямов (йамов, джамов) - почтовых станций с лошадьми и караван- сараями. Обычно они располагались на расстоянии 30-50 км между собой, т.е. на длину дневного перехода на всех важнейших караванных путях Улуса Джучи, связывая различные города и порты страны. Ямская повинность была одной из важнейших государственных повинностей населения, избавление от которой особо оговаривалось в тарханных ярлыках, например, русскому духовенству. Кроме чисто государственных интересов - быстрое распространение важной государственной информации во все концы страны, системы ямов вместе с возникшими рядом с ними караван-сараями стали важнейшими торговыми артериями страны, по которым беспрепятственно и безопасно двигались караваны с товарами от портов Крыма до Каракорума и Ханбалыка. Яркое описание этого пути из Кафы в Сарай, а из него в Ургенч и оттуда в Индию, дал
108


в начале XIV в. путешественник и географ Ибн Баттута (Тизенгаузен, 1884: 280-314). Это были не только пути движения материальных ценностей, но и информации - культурных и технологических достижений, религиозных проповедников. Недаром часто караван-сараи служили вакуфом для какой-либо суфийской общины или близ караван-сарая возникал странноприемный дом для проповедников и дервишей.
Другим важным условием служило создание стабильной до определенных пределов денежно-финансовой системы Улуса Джучи. Уже в середине XIII в. была создана своя денежно-весовая система, основой которой стал серебряный дирхем (йармак) весом в 1,156 г. Позднее эта система была упорядочена ханом Токтой в 1310/11 г. и с некоторыми изменениями просуществовала вплоть до гибели государства, а в некоторых регионах и позднее (Подробнее см. Мухамадиев, 1983: 41-140). Одновременно выпускались и медные монеты пропорциональные ценности серебряной монеты, которые имели хождение внутри страны и за ее пределами, а в некоторых государствах (например, Московском великом княжества) она стала основой возникшей денежно-весовой системы. Стабильность и кредитоспособность торговцев Улуса Джучи способствовало не только укреплению их связей со Средиземноморьем, но и появлению передовых форм кредино-финансовых систем - банков и векселей. По аналогии с Юаньским Китаем, возможно, на территории Улуса Джучи имели хождение и бумажные деньги - государственные векселя.
Несомненно, что кроме чисто экономических, важнейшую роль в появлении и стремительном росте Сарая и других городов, сыграла ханская власть. Возникнув как административно-политические центры, вокруг которых селилась аристократия, города довольно быстро стали местами, чья хозяйственная жизнь была связана с концентрацией, переработкой и перераспределением стекавшихся со всех концов Орды продуктов и богатств. Обслуживание знати стало мощным импульсом, которому города обязаны бурным подъемом экономической й культурной жизни в конце XIII - первой половине XIV вв. - в период наивысшего могущества правивших здесь ханов. Такая тесная связь с центральной властью стала, однако, гибельной для городской жизни. В условиях кризиса и разложения империи, города, теряя постоянные источники притока сырья и богатств, начинают быстро хиреть, а потом вообще приходят в упадок. Этому в немалой степени способствовала большая консервативность жизни основной части степного населения, кочевавшего со своими стадами в засушливой степи и, в принципе, не зависевшего от
109


сарайских ханов. Поэтому вместе с ослаблением централизации, власть перемещается из городов в кочевые орды, которые становятся средоточием политической и военной мощи. Но до тех пор, пока симбиоз оседлых и кочевых областей сохранялся, пока ханам удавалось сдерживать сепаратизм знати и удерживать в подчинении покоренные народы, Улус Джучи был непобедим.
§3. Религиозная ситуация в Орде: традиционные верования, ислам и христианство
Особого упоминания требует и религиозная политика ханов Улуса Джучи. К моменту завоевания Срединной Евразии здесь сложилась сложная и неустойчивая конфессиональная ситуация. В Хорезме и в Средней Азии с VIII в. безраздельно господствовал ислам, проникший оттуда в Поволжье, где с X в. он стал государственной религией Булгарин. Ислам не только довольно быстро распространился здесь, но и сделался основным стержнем ее культуры. Из этой самой северной точки своего распространения мусульманство, благодаря активности булгар, быстро проникло к некоторым другим народам Волго-Уральского региона. На Руси уже с конца X в. внедрялось православное христианство, к XIII в. оттеснившее все другие верования на периферию народной культуры. Одновременно, на основе христианства в его воинствующей, «крестоносной» ипостаси, шла выработка и идеологической доктрины Владимиро-Суздальской Руси. Другим очагом христианства было побережье Крыма, где кроме греков, жили еще потомки готов. Здесь же обитали немногочисленные хазары-иудаисты, осколки некогда великого народа Хазарии. В предгорьях Кавказа был другой очаг христианства - аланские княжества. Между этими островками великих религий разливалось море языческих культов и верований. Многие племена, особенно стоявшие на достаточно высокой ступени общественного развития, испытывали значительное влияние мировых религий и служили объектом борьбы за внедрение своей государственной религии, как, например, восточнофинские племена Поволжья, которые были поделены на сферы влияния между Русью и Булгарией. Кыпчаки Причерноморья находились под идеологическим влиянием Руси и частично, особенно правящая верхушка, уже приняли христианство, о чем говорят их имена, такие как Юрий Кончакович и другие. Кимаки и йемеки Заволжья и Приара- лья явно склонялись к исламу. Мировые религии, однако, еще не играли
110


ведущей роли в верованиях указанных народов, основная масса которых все еще стойко держалась своих племенных культов, позволявших сохранять их племенную общность и уклад жизни.
Эта картина была полностью изменена монгольским вторжением. В условиях разрушения старых государственных и племенных структур и создания империи Джучидов происходит сдвиг в религиозном сознании населения.
В эпоху формирования государственности и идеологии в империи Чингиз-хана, в среде монгольских ханов и их кланов из ближайшего окружения, традиционно были распространены шаманизм и христианство нестор ианского толка, например, у кереитов и найманов (Кычанов 1997: 192).
Верования различных тюрко-монгольских племен представляли собой вариации традиционной тюркской мифологии. Ядро их составляла вера во многие сверхъестественные силы, основу которых составляла вера в главное божество и его спутников - богов неба, Солнца, Луны и духов земли и воды, которые олицетворяли идолы - «онгоны» (Малов, 1998:43-50). Скорее всего, их верования, как и религиозные воззрения других тюрко-монгольских кочевников Евразии во II тыс. н. э., испытывая влияние монотеистических религиозных систем, представляли синкретический комплекс верований, подобный тенгрианству тюрок. Об этом свидетельствует, в частности Иоанн де Плано Карпини, уделявший значительное внимание вере татаро-монголов, занимаясь поисками следов христианского государства пресвитера Иоанна, который писал: «Они веруют в единого Бога, которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений, однако они не чтут его молитвами или похвалами, или каким-либо обрядом. Тем не менее у них есть какие-то идолы из войлока, сделанные по образу человеческому, и они ставят их с обеих сторон двери ставки и вкладывают в них нечто из войлока, сделанное наподобие сосцов, и признают их за охранителей стад, дарующих им обилие молока и приплод скота.... Других же идолов ... делают из шелковых тканей и очень чтут их. Некоторые ставят их на прекрасной закрытой повозке пред входом в ставку... Вышеуказанным идолам они приносят прежде всего молоко всякого скота, и обыкновенного, и вьючного. И всякий раз, как они приступают к еде или питью, они прежде всего приносят им часть от кушаний и питья»» (Путешествие в восточные страны, 1957: 28-29). Сходные сведения о повседневной ритуальной практике и домашних обрядах монголов, свидетельствует также Марко
111


Поло, долгое время живший при дворе великого хана и императора династии Юань. Он сообщал: «А вера у них (т.е. монголов —Д.И., И.И.) вот какая: есть у них бог, зовут они его Начигай и говорят, что тот бог земной; бережет он их сынов и их скот да хлеб. Питают его и молятся ему много; у каждого он в доме. Выделывают его из войлока и сукна и держат по своим домам; делают они еще жену того бога и сынов. Жену ставят по его левую сторону, а сынов перед ним; им также молятся. Во время еды возьмут да помажут жирным куском рот богу, жене и сынам, а сок выливают потом за домовую дверь и говорят, проделав это, что бог со своими поел, и начинают сами есть и пить» (Книга Марко Поло, 1990, 81).
Кроме чисто религиозных верований важную роль играла личность самого создателя империи Чингиз-хана и его законоустановлений. Не исключено, что при первых Чингизидах формировался своеобразный культ Чингиз-хана. Тот же Плано Карпини свидетельствует, что «татары» «делают идол для императора и с почетом ставят его на повозке перед ставкой, как мы видели при дворе настоящего императора, и приносят ему много даров. ... В полдень также они поклоняются ему как Богу и заставляют поклоняться некоторых знатных лиц, которые им подчинены» (Путешествие в восточные страны, 1957: 29). То есть важным политическим аспектом этого культа были церемониальные обычаи, связанные с приемом послов и представителей покоренных народов ха- нами-чингизидами. Сведения об этом сохранились в источниках, которые с разной степенью полноты описывали убийство при дворе Бату- хана черниговского князя Михаила Всеволодовича в 1246 г. Основу церемониала представляли очищающие обряды, когда человек должен был пройти между двух священных костров, а также поклониться изображению Чингиз-хана (Путешествия в восточные страны..,: 29; ПСРЛ, II: 795, 806). К сожалению, нет сведений, что этот обычай сохранялся в Улусе Джучи позднее, но и этот факт весьма показателен. Он интересен также тем, что это единственный и достоверный факт убийства в Орде правителя завоеванного государства, совершенного за отказ поклониться «закону отцов» Бату-хана (ПСРЛ т. II: 795). Следует отметить, что до этого Ярослав Всеволодович прошел этот обряд, а через два года после него даже Даниил Романович частично выполнил церемониальное очищение огнем. Они исполняли волю Бату-хана и выразили свою лояльность. Очевидно, жестокое убийство Михаила Черниговского было вызвано в первую очередь сомнениями в его лояльности, усиленной, видимо, интригами других князей (тех же Ярослава и Даниила, которым он
112


был прямым конкурентом за власть в Киеве) и непониманием важности для Бату-хана обрядовой стороны церемониала.
В целом же монгольские ханы проводили политику религиозной терпимости (закрепленной еще в «Йасе» Чингиз-хана). В этом смысле, очевидно, прав был персидский историк Джувейни (XIII в.), который писал, что Бату-хан «не придерживался ни одной из религий и сект, равным образом не питал склонности к познанию бога (т.е. АлЛаха. -И.Д., И.И.)». Такое положение, однако, не могло продолжаться достаточно долго.
Уже в период правления хана Бату и его ближайших потомков происходит яростная борьба за влияние на ханский престол между различными группами знати, знаменем которых стало свое вероучение. Ожесточенность столкновения объяснялась, в частности, тем, что часть Джу- чидов была несторианами. Есть основания полагать, что ими были жена Бату-хана Баракчин и их сын Сартак. Политически они ориентировались на единую Монгольскую империю и подчинение великому каану. Другая часть знати во главе с Берке-ханом ставила своей целью отделение от Монголии и создание независимого государства. В своей политике сепаратизма эти круги ориентировались на ислам. После недолгой борьбы сторонники хана Берке (1257-1266 гг.) одержали победу, положив начало активному распространению ислама в Улусе Джучи, особенно среди кыпчаков, уже прошедших в некоторых регионах этап исламиза- ции. После завоевания, в результате слома их старой племенной структуры и расселения их между улусами новых правителей, прежние племенные культы утратили свою священность, а их мифология потеряла значение. В этих условиях в общественное сознание кыпчаков Восточной Европы начинает внедряться новая религия - ислам.
Процесс этот был настолько необратимым, что его не смогло остановить даже временное возвращение к власти несториан и язычников (Менгу-Тимур, Тула-Буга, Туда-Менгу и Токта). В степях и городах Золотой Орды с конца XIII в. все шире начинает распространяться мусульманство. Свидетельством тому служит сокращение числа языческих курганных могильников в Поволжье и Приуралье, появление и распространение исламских некрополей (Федоров-Давыдов 1966: 248).
Наконец, в начале XIV в. мусульманская община в городах и в войске настолько усилилась, что смогла возвести на престол своего ставленника - хана Узбека (1312-1342 гг.). Придя к власти, он, по данным ал- Бирзали, «умертвил большое количеств уйгуров - лам и волшебников и провозгласил исповедание ислама» (Тизенгаузен 1884: 174). Именно с этого периода ислам становится поистине государственной религией и
113


стержнем имперской идеологии, мусульманское духовенство - важнейшим проводником религиозной политики, получая большие земельные наделы и вакуфы (De Weese 1994: 90-142).
Тем самым в первой половине XIV в. в Улусе Джучи складывалась достаточно сложная идеологическая ситуация: ислам из рядовой, одной из нескольких конкурирующих, стал государственной религией. Мусульманство начало охватывать значительную часть населения страны, однако на первых порах формальное увеличение числа верующих отнюдь не привело к одномоментному глубокому проникновению ислама в общественное сознание и повсеместному установлению нового вероучения и шариатской правовой и обрядовой практики.
Парадокс заключался в том, что если раньше небольшие и компактные мусульманские общины (особенно в регионах, где ислам не был распространен в домонгольское время), имевшие устоявшиеся традиции, могли требовать более строгого следования обрядам и канонам веры, поскольку состояли из большой, но ограниченной группы населения, то после приобретения официального статуса поток прозелитов не мог не сделать эта нормы более гибкими и лабильными. Яркой чертой подобного развития духовной культуры населения Улуса Джучи стало, с одной стороны, появление значительного количества сочинений законоведов и богословов (многие дошли до нас в упоминаниях и пересказах) и писателей, разрабатывавших сложные теологические и вероучительные проблемы и сюжеты, а с другой - усилился поток новообращенных язычников из самых разных этнических и социальных групп, далеких от этих проблем. Неофиты из среды кыпчаков явно привнесли в золотоордынский ислам веру в силу магических обрядов, чародейство, многочисленных демонов, действующих в мире и традиционные способы охранения от них и т.д. Этот сложный период взаимодействия ислама с традиционными верованиями ярко иллюстрируют курганные могильники, располагавшиеся, в том числе, в окрестностях нижневолжских городов, где наряду с грунтовыми мусульманскими могильниками изучены многочисленные курганные захоронения, часто с костями или остовом коня и вещами (Федоров-Давыдов, 1966: 150 и сл.). Однако наиболее интересными представляются подкурганные погребения, как близ городских центров, так и в степной части Заволжья и Южного Приуралья, в которых умершие положены в соответствии с кыблой, могильная яма выложена сырцовой кладкой (типа среднеазиатской полуподземной усыпальницы - саганы), часто без вещей (Федоров-Давыдов, 1966: 161 и сл.; Гарустович, Ракуишн, Яминов, 1998: 262-267, 292-297, Табл. VII, XII).
114


Происходило становление не только ислама как государственной религии, но и выбор конкретной вероучительной практики и законовед- ческих канонов, а также выработка соотношения местных традиций и мусульманского права. Судя по всему в Улусе Джучи был воспринят суннизм в его ханафитском толке из Средней Азии. При этом, вопреки весьма расхожему мнению, исламские традиции из Булгарии, существовавшие в более ортодоксальной и милленаристской форме, чем в Хорезме и Мавераннахре, не оказали определяющего влияния на вероисповедание и ритуальную практику Золотой Орды, а позднее оказались размыты и нивелированы новыми традициями. Ханафитский мазхаб, а также в определенной степени, видимо, распространенный в золотоордынских городах, близкий к нему шафиитский, лояльно относившиеся к некоторым традициям и допускавшие в ряде случаев сохранение доисламских обычаев, идеально подходили для общества, находящегося в стадии внедрения ислама.
При этом хан Узбек и его ближайшие потомки внешне проявляли себя как строгие ревнители ислама. Это выражалось в изменении дипломатического этикета и практики, в появлении мусульманских фискальных терминов и мусульманского судопроизводства, которое освещалось авторитетом хана, а также в нетерпимости к иноверцам, которые с 1313 г. не допускались, судя по всему, в государственные и административные ведомства Улуса Джучи. Отношения между Золотой Ордой и Египтом при правлении Узбека и его потомков продолжали оставаться дружественными и союзными. Стороны неоднократно обменивались посольствами. Был выработан даже определенный дипломатический этикет и формы обращения при переписке (Закиров, 1966: 98-143).
Ислам становится государственной религией и стержнем имперской идеологии, мусульманское духовенство - важнейшим проводником религиозной политики, получая большие земельные наделы и вакфы (DeWeese, 1994: 90-142). В первой половине XIV в. в Золотой Орде складывается иерархическая структура уламы во главе с потомками Пророка - сейидами (сеидами), отражая статус ислама как государственной религии. Привилегированное положение сейидов нашло отражение в источниках, например, в сочинении «Шаджраат ал-атрак» (Родословие тюрков) (середина XV в.) после описания принятия ислама Узбеком, сообщается: «признак того иля, который с Узбек-ханом пришел с севера (арка) вместе со святым Сейид-Ата тот, что они мюриды Сейид- Ата, а у тех людей, которые не являются мюридами Сейид-Ата... (выясняется), что они пришли раньше или присоединились позже» (Тизенгау-
115


зен 1941:207). Итак, люди (очевидно, духовного звания) из «иля Узбека» (т.е. из Улуса Джучи) считались мюридами конкретного сейида, причислявшего себя к потомкам святого Ахмеда Иасави.
Золотоордынские сейиды (сеиды) были одним из основных элементов мусульманского духовенства страны, имевшего сложную внутреннюю структуру. Об этом мы можем судить по целому ряду источников. Например, в ярлыке хана Узбека митрополиту Петру содержится обращение к «книжникам, уставодержательникам и учителям людским» (Григорьев 1842), а Ибн-Баттута писал, что султан Джанибек «собрал шейхов, кадиев, правоведов, шерифов, факиров и устроил (им) большой пир» (Тизенгаузен 1884: 291). В ярлыках Токтамыша (1391/2 гг.) и Ти- мур-Кутлуга ( 1397/8 гг.) также упомянуты среди должностных лиц «кази- муфтии» и «шейх-машейхи» (шейхи над шейхами), а также «шейхи-су- фии» (Березин 1851:10-15; Федоров-Давыдов 1973:126; Исхаков 1997: 72-73). Указанные духовные лица, несомненно, находились между собой в иерархической соподчиненности, хотя полностью их структура историками еще не установлена.
Однако, нельзя отрицать определенные различия в следовании некоторым канонам мусульманского права со стороны различных слоев населения. Кочевая знать при всем показном внешнем благочестии явно позволяла себе некоторые послабления в ритуальной практике, например, это касалось питья вина, погребения в одежде и с оружием. И это отнюдь не случайно. Главное для ханов было не вероисповедание татарских аристократических кланов - «опоры трона», а их лояльность власти роду Джучидов, личная преданность хану, вера в святость «дома Чин- гиз-хана» и его законоустановлений. Недаром эмиры в ответ на требование хана Узбека принять ислам, ответили: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и каким образом мы покинем закон и устав (Йасу) Чингиз-хана и перейдем в веру арабов» (Тизенгаузен 1941:141). Поэтому, хотя ислам и играл значительную роль при дворе ханов и служил идеологической санкцией на власть (наряду с законоустановлениями «Иасы» Чингиз-хана), в среде знати, особенно кочевой, мусульманство часто было внешней оболочкой, артикулированной на обрядовой стороне жизни, прикрывавшей рыцарский комплекс чести, местные культы святых и суеверия (DeWeese 1994:231-319).
В районах, где господствовало христианство, положение было иным. Уже в годы правления Бату-хана православное духовенство получило определенные льготы. При хане Менгу-Тимуре эта политика получила дальнейшее развитие. От его администрации (около 1267 г.) митрополит
116


Кирилл получил ярлык «об освобождении их от всякой дани и налогов, об уважении богослужения их, и об удержании татарских чиновников от обид им и утеснения». Формула его гласила: «сию грамоту, видяще и слышаще от попов и чернетцов, ни дани, ни иного чего не хотят ни возьмут баскаци, княжи писцы, коплужники, таможници, а возмуть ине по велицеи язе извиняться и умруть» (Памятники...: 467). По этому и другим подобным ярлыкам за оскорбление церквей и веры, уничтожение церковного имущества полагалась смертная казнь. Ярлыки содержали и прямое обращение к русским князьям с призывом соблюдать эти привилегии церкви. Одновременно весьма широкие права были предоставлены христианам в самом Сарае. Уже при хане Берке в Сарае была образована Сарайская православная епископия (1263 г.), способствовавшая дальнейшему укреплению положения православного духовенства в Золотой Орде и закреплению их привилегий (Сочнее 1993: 107-118). И после принятия ислама большей частью элиты Улуса Джу- чи православная церковь пользовалась громадным авторитетом. Так* в 1313г. митрополит Петр совершил специальную поездку в Орду и встретил почетный прием, добившись закрепления льгот духовенства (Русское православие 1989: 72-76). Это, кстати, опровергает позднейшие церковные легенды о церкви, как организаторе борьбы против «татарщины». Как раз наоборот, сильная ордынская власть являлась залогом дальнейшего процветания церкви. Недаром святыми в русском православии были названы тверские князья, подчинившиеся хану и встретившие свою смерть, не начав открытого сопротивления.
В целом же, несмотря на явное преобладание ислама, в Улусе Джу- чи в первой половине XIV в. сохранялась веротерпимость. В городах Поволжья наряду с мечетями строились и церкви, и синагоги, а у каждой конфессиональной группы населения были свои кладбища. В Сарае проживали многие народы - монголы, асы (аланы), кыпчаки, черкесы, русские, армяне и греки - «каждый народ живет на своем участке отдельно», - пишет арабский путешественник Ибн-Батгута, добавляя, что там же в их кварталах располагаются их церкви (Тизенгаузен 1884:306). И это не случайно. Создав великую империю, ханы Улуса Джучи стремились соединить всех своих подданных, какой бы веры они не придерживались, в единую общность. Отсюда их стремление поставить все духовенство себе на службу, понимая, что именно от их политики будет исходить могущество трона Золотой Орды.
В единой империи Джучидов правители следили скорее за лояльностью своих подданных, а не за их верой. При том, что традиционным
117


обрядам при приеме послов или вассалов, а также при возведении на престол и во время других, имеющих государственное значение, церемониях следовали строго и неукоснительно. Поэтому нередки были случаи выдвижения на верховные посты в Орде несториан и даже язычников. Веротерпимость была как бы всеобщей, а основной политической доктриной - своеобразной религией - стал «чингизизм» - вера в божественность власти ханов из династии Чингиз-хана и публичное выражение им покорности и лояльности. Лишь с середины XIV в. мусульмане, благодаря усилению влияния городской аристократии и военной знати, вытесняют из сферы политики иноверцев. По мере же распада Улуса Джучи эти тенденции все больше выходят на поверхность, обнажая религиозные противоречия между ее моноконфессиональными областями. И очень скоро от веротерпимости Орды не останется и следа, а ее части сойдутся в ожесточенных религиозных войнах, утверждая свою власть и свою веру.
§4. Хан и аристократия: структура власти и управления
Нанести поражения в многочисленных войнах народам, жившим на огромной территории Восточной Европы и Центральной Азии, монголам удалось довольно легко, но покорить и удержать их в орбите своей власти оказалось значительно труднее. Не случайно многие кочевые империи исчезали в горниле истории сразу же после смерти своих создателей. Поэтому умудренный тысячелетним опытом потомок кидань- ских императоров Елюй Чуцай, ставший советником Чингиз-хана, говорил: «Основать империю, сидя верхом на коне можно, но управлять ею сидя в седле нельзя». Следуя этому правилу, Чингизиды на всей территории обширной, разнородной и многонациональной империи, создавали сложную и разветвленную административную систему. В Улусе Джучи она начсша складываться уже в 40-х годах XIII в., а в первой половине XIV в. административно-территориальная структура Золотой Орды уже выкристаллизовывалась и позволяла достаточно эффективно осуществлять контроль над всеми областями империи.
Социально-политическому устройству Золотой Орды в научной литературе, в том числе и в отечественной, уделялось значительное внимание (см. : Березин 1864; Егоров 1972; 1985; Федоров-Давыдов 1973; Клягиторный, Султанов 2000). В целом по этому важному и сложному
118


вопросу существует целый спектр различных мнений, суть которых можно понять, если очертить границы противоположных концепций. Одна считает, что империя Чингиз-хана и его потомков была потестар- но-политическим организмом с неразвитой классовой структурой и отсутствием государственных институтов (см. Скрынникова 1997: 12, 32 и сл.). Другая доказывает, что уже империя Чингиз-хана, не говоря уже об Улусе Джучи, были феодальными государствами («монгольский кочевой феодализм») со своеобразными, но вполне сопоставимыми с однопорядковыми политическими и социально-экономическими институтами других средневековых государств (Владимирове, 1934; Федоров-Давыдов, 1973). Обе эти крайние концепции по всей видимости не отражают реальной картины общественно-политического строя Улуса Джучи, который был довольно своеобразным, сочетающим различные элементы, как традиционного кочевого общества во главе с правящим родом, так и развитую систему управления и администрирования восточного, мусульманского типа. Сама структура этой сложной системы может быть в настоящее время описана только в самом общем виде.
Вообще эта тема в связи с состоянием источников и, особенно, из- за отсутствия концептуальных подходов, до недавнего времени оставалась недостаточно разработанной. Продвинуться в направлении ее более глубокого понимания удалось лишь благодаря новым исследованиям американского историка Ю. Шамильоглу (Schamiloglu 1984; 1986; 1992; 1993; 1998). На основе анализа источников, прежде всего по позднезолотоордынским татарским государствам XV-XVIII вв., им была предложена оригинальная теоретическая модель социально-политической организации Золотой Орды. Однако и этому исследователю не удалось преодолеть все концептуальные трудности. В частности, существует проблема применимости заключений, основанных по большой части на изучении относительно поздних источников по татарским государствам, возникшим после распада Золотой Орды, для понимания более ранних золотоордынских реалий. Кроме того, приходится учитывать, что сама социально-политическая ситуация в Улусе Джучи скорее всего не была неизменной - известно, например, что после чумы первой половины XIV в. в западную часть Золотой Орды - Ак- Орду, из восточной части государства -- Кок-Орды, вторглись кочевые группы, имевшие различия в клановой структуре. Последствия отмеченного крупного перемещения населения остаются до конца не выясненными.
119


Тем не менее, на сегодня концепция Ю. Шамильоглу является наиболее убедительной. Поэтому, для анализа социально-политического устройства Золотой Орды обратимся к ее более детальному рассмотрению. По мнению этого исследователя, социально-политическая структура Улуса Джучи основывалась на так называемой «системе четырех беков» или на союзе четырех «правящих племен». Лидеры последних, известные как «улусные эмиры {беки, бейи)» (по русски - «ордынские князья», по арабски - «амир ал-улус»), один из которых считался главным у луг Карачи-бек ом (беклярибек-бейлярибей персидских, умар-ул- умара арабских и князь-князей русских источников), совместно с ханом из Чингизидов образовывали правящую корпорацию, в рамках коллективного правления которой уравновешивая хана-суверена. Внутри этой корпорации отношения между ханом и лидерами «правящих племен» регулировались перекрестными супружескими союзами по женской линии. Кроме того, из-за отсутствия четко установленной системы наследования власти от отца к сыну в правящем доме Чингизидов, в Золотой Орде гарантами правления династии и выдвижения того или иного султана из рода Джучи, выступали именно лидеры указанных племен, сажавшие хана на трон в буквальном смысле и в случае необходимости низвергавшие его. Скажем, И. Шильтбергер, описывая церемонию интронизации хана в «Золотой Татарии» на рубеже XIV-XV вв., отмечает: «короля (т.е. хана. - И.Д., И.И.)... сажают... на белый войлок и три раза приподнимают. Затем носят его вокруг палатки, сажают на престол и вручают ему золотой меч, после чего он должен присягнуть по их правилам» (Шильтбергер 1984: 44). Судя по этим данным, эту важнейшую государственную церемонию осуществляли именно карачи-беки. Все это заставляет пристально изучать именно эту систему, которая опиралась на клановую структуру, через нее на улусы и более мелкие земельные владения.
Фактически можно уверенно сделать вывод, что вся внутренняя политика в Золотой Орде вращалась вокруг двух основных элементов политической власти - дома Чингизидов и кланово-племенной организации с ядром в виде конфедерации четырех «правящих племен». Важность «системы четырех беков» как структурообразующего элемента государственной власти в Золотой Орде хорошо видна из предлагаемой ниже схемы (Ostrowski 1990).
120


Административная система Золотой Орды в XIV веке
К сожалению, из-за нехватки источников до сих пор не удалось установить однозначно, в каждой ли из двух частей (крыльев) Улуса Джучи - Ак-Орде (правое крыло) и Кок-Орде (левое крыло), имелась своя «система четырех беев», т.е. «правящих племен», или они управлялись одной и той же конфедерацией, но разделенной на две половины. Возможность второго варианта вытекает из следующего высказывания историка XVI в. Утемиша-хаджи относительно времени правления хана Бердибека(1357- 1359): «...Кыйат Мамай забрал правое крыло и ушел с племенами в Крым, [а] левое крыло увел на берег Сыра Тенгиз-Буга, сын Кыйата Джир-Кутлы» (Утемиш-хаджи 1992: 108). Но в целом из-за того, что приведенная информация относится к периоду начавшегося распада государства, она нуждается в дальнейшем уточнении, что будет сделано далее при реконструкции кланового состава Золотой Орды. Высказанное в свое время Г.А. Федоровым-Давыдовым предположение о суще¬
121


ствовании вторичного деления на правое и левое крылья внутри улуса Бату, т.е. в собственно правом крыле Улуса Джучи- Ак-Орде, несмотря на некоторые аргументы в его поддержку (Федоров-Давыдов Î973: 59- 60), требует дальнейшего обоснования и уточнения. Особенно, если учесть несамостоятельность потомков Орды, правивших в Кок-Орде, в периоды усиления центральной власти в годы правления ханов Узбека, Джанибека и Бирдибека (1310-1350-е гг). Даже в годы правления Идегея, бывшего лидером левого крыла Золотой Орды, очевидно взаимодействие обеих половин государства (Золотая т. 1, 2003: 211-212, 244).
Стержнем политической системы империи Чингиз-хана и ханств, созданных его потомками, являлась власть «золотого рода»/«алтын уруг» - семьи Чингиз-хана над всей державой или его частью - улуса, выделенного тому или иному наследнику Чингиз-хану. Занимать престол в империи Чингизидов могли только и исключительно потомки Чингиз- хана. Улус Джучи со всеми землями и населением по традиции, ведущейся 01' времени Чингиз-хана, принадлежал роду Джучидов, из которого и происходили все ханы, правившие страной в XIII-XV вв.
Ханам принадлежали верховная власть в стране и суверенитет над ее территорией. Именно они наделяли улусами и должностями других Чингизидов и своих вассалов, осуществляли внутреннюю и внешнюю политику, в том числе устанавливали новые законы, вводили налоги, чеканили монету и командовали войсками. Плано Карпини, описы вая власть хана в Монгольской империи (это можно с оговорками отнести и к Улусу Джучи) в середине XIII в., писал: «Император этих татар имеет изумительную власть над всеми. Никто не смеет пребывать в какой- нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам он указывает, где пребывать вождям, вожди же указывают места тысячникам, тысячники сотникам, сотники же десятникам. Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия» (Путешествия в восточные страны 1957: 45). В период расцвета империи власть ханов была так велика, а авторитет их на Востоке настолько значителен, что даже такой независимо мыслящий историк, как Ибн- Халдун, выделяя ханов Орды среди других Чингизидов, приравнивал их к великим монгольским каанам, называя «обладателями тронов».
Вместе с тем, это отнюдь не была власть самодержца и самовластного правителя. Теоретически хан правил с согласия и санкции всего «алтын уруга», выражая его коллективную волю и проводя его политику. Само выдвижение и избрание хана происходило на курултае и только на
122


нем. В числе важнейших законоустановлений, видимо, содержавшихся в «Йасе» Чингиз-хана, Плано Карпини указывает такой: «... всякого, кто, превознесясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления» (Путешествия в восточные страны: 43). Иными словами, принадлежность к роду Чингиз-хана и старшинство в роде являлись условиями необходимыми, но отнюдь не достаточными, чтобы стать ханом. Санкцию на власть давал «алтын уруг», выражая свою волю через курултай. По словам историка Т.И. Султанова: «Царствующий род как бы делегировал одного из своих представителей на исполнение определенных функций, наделив его известными правами» (Султанов 2006: 67). Именно курултай, созванный из представителей Чингизидов и высшей аристократии, определял наследника, избирал его и возводил на престол. Разумеется, строго говоря, выдвижение и отбор кандидатов происходило заранее на совещаниях аристократии, а на самом курултае происходило единогласное и согласованное выдвижение кандидата, провозглашение хана, принесение им присяги и торжественное возведение на престол (Подробнее см.: Султанов 2006: 69-72).
Само это выдвижение и выборы были строго регламентированными процедурами и церемониями, которые диктовались «Йасой» и, видимо, обычным правом. Главными из них являлись публичный отказ всех других представителей «алтын уруга» от власти и единогласное наделение властью согласованной заранее кандидатуры. Как бы не был подобный обряд прост, именно он делал султана не просто главой государства, но и наделял его харизмой всего рода Чингиз-хана, превращая в фигуру почти сакральную. История Улуса Джучи знает несколько вариантов престолонаследия и все они признавались традицией правильными, и вопрос о предпочтении того или иного из них решался всякий раз с учетом конкретных обстоятельств и расстановки политических сил (см.: Султанов, 2006: 91-92). Главным оставался один, но ключевой принцип - одобрение курултаем, собранном из представителей «алтын уруга» и клановой аристократии. В этой связи противоречивые рассуждения некоторых отечественных историков о том, что государства Чингизидов не имели строгой системы престолонаследия, что провоцировало перманентный кризис ханской власти, которые сопровождаются пассажами о самовластных ханах, способствоваших утверждению самодержавия на Руси (см.: Кривошеев, 1999:232-293), следует признать неверными. Государственный строй Улуса Джучи был достаточно устойчив, чтобы просуществовать почти двести лет, а
123


сама система власти не имела ничего общего с классическим восточным деспотизмом.
Хан, как носитель верховной светской власти, традиционно считался гарантом стабильности, правопорядка и процветания государства. По формуле средневековых источников хан обязан был заботиться о своих подданных и беках «как мать» о своих детях, а они в свою очередь обязаны были ему подчиняться и почитать «как отца». При этом в полном соответствии с универсальными средневековыми представлениями (Блок, 1998; Nelson, 1986), правитель являлся не только средоточием власти, но и, хранителем закона и справедливости в державе, которые рассматривались, как залог стабильности общества и государства.
Объем полномочий хана был весьма значителен. Кроме сакральных функций олицетворения свого государства и сохранения харизмы Чингизидов, хан имел целый ряд прав и должен был исполнять много других обязанностей. В числе главнейших из них следует отметить право распоряжаться всей землей И народом государства, вершить суд и хранить целостность державы в интересах «алтын уруга». Отсюда вытекали функциональные права на перераспределение улусов внутри рода, вести дипломатические переговоры, объявлять войну и заключать мир, вершить суд и расправу, издавать и проводить в жизнь законы и приказания.
Важным свидетельством верховной власти хана на земли и население государства, являлось его право наделять и перераспределять владения. Г. Рубрук, проезжавший по землям Улуса Джучи в середине XIII в., писал: «Они (т.е. монгольские ханы.-Д.И., НИ.) поделили между собою Скифию, которая тянется от Дуная до восхода солнца; и всякий начальник знает, смотря по тому, имеет ли он под своею властью большее или меньшее количество людей, границы своих пастбищ. А также, где он должен пасти свои стада зимою, летом, весною и осенью. Именно зимою они спускаются к югу, в более теплые страны, летом поднимаются на север, в более холодные» (Путешествия в восточные страны 1957: 91).
Разумеется, в каждом отдельном случае власть каждого хана зависела от его способностей и возможностей сосредоточить в своих руках действенные и реальные механизмы управления, не передоверяя их своим приближенным и административно-бюрократическому аппарату, но это уже вопрос политики, как «искусства возможного». В любом случае в Улусе Джучи были созданы своеобразные механизмы «сдержек и противовесов» для различных центров власти, чтобы сохранять стабильность общества и державы.
124


Одним из них в Улусе Джучи, как и во всех империях, следовавших этнополитическим традициям Тюркских каганатов, являлся институт со- правительства, когда наряду с ханом в одной из частей державы (крйше) правил наместник хана, чей статус уступал только сюзеренитету верховного правителя (Трепавлов, 1991:249-278). Такими соправителями были Бату и Орда. Рашид ад-Дин об этом пишет следующее: «.. .из войск Джу- чи-хана одной половиной ведал он (Орда -Д. И., И. И. ), а другой половиной - Бату» (Рашид ад-Дин т.2, 2002: 66).
Но статус Кок-Орды оставался в целом вполне самостоятельным. Скажем, Рашид ад-Дин указывает: «... не бывало случая, чтобы кто-либо из рода Орды, занимавший его место, поехал к ханам рода Бату..., [так как они] являются независимыми государями своего улуса». Но этот историк замечает, что у населения Кок-Орды «было такое обыкновение, чтобы своим государем и правителем считать того, кто является заместителем Бату, и имена их они пишут вверху своих ярлыков (Рашид ад- Дин т.2, 2002: 66). Речь, таким образом, идет все-же об определенной подчиненности правителей Кок-Орды, при сильной центральной власти в Золотой Орде явно возраставшей - в источниках есть прямые указания о том, что правитель Кок-Орды Сасы-Бука «совершенно не сходил с большой дороги службы Тогрул-хану и Узбек-хану и не уклонился ни от одного вызова и курилтая» (Тизенгаузен 1941:130). Сын его Эрзен стал «его преемником» по «указу Узбек-хана», а сын последнего - Чимтай, после некоторой «смуты», опять-таки оказался «правителем того улуса» «по указу Дженибек-хана» (Тизенгаузен 1941: 130). Смутные воспоминания о подчиненном положении потомков Орды при ханах Узбеке и Бирдибеке сохранились и у Утемиша-хаджи (Утемиш-хаджи 1992:105, 108-112). Возможно, при этом, что формальный статус соправителя всего Улуса сохранялся за ханами Кок-Орды, которые использовали его как предлог для участия в смуте 60-70-х годов XIV в. (Трепавлов 1993: 76-96).
Важную роль в структуре власти Улуса Джучи играли основные члены семьи правящего хана: хатуны т.е. жены, огланы и султаны (как его сыновья, так и дочери). Доказательством этого является факт регентства некоторых жен покойных ханов, например, в Улусе Джучи со времен смерти Бату-хана до правления Сююмбеки в Казани после смерти Сафа-Гирея (Бартольд 1: 553,595; Вернадский 2000: 210, 217 и др.; Худяков 1923: 109-113), а также права цариц, царевен выдавать жалованные ярлыки (Памятники 1955; Приселков 1916; Усманов 1979: 53) и вести дипломатические переговоры с иноземными правителями (например, золотоордынская Тайдула). Естественно, уровень прав и воз¬
125


можностей женщин определялся, во-первых, личностными качествами их, во-вторых, конкретными политическими обстоятельствами. Характерно, что царицы величались специальным словом хатун. Этот древнетюркский термин означал в различных тюрко-монгольских государствах, в том числе, Улусе Джучи, «госпожу» или «царицу» (жену хана) (см.: Тизенгаузен 1941, с.22, 42, 48 и др.; Греков, Якубовский 1950: 125- 126). В позднейших татарских ханствах ему соответствовали такие синонимы, шкханым, ханбике, и даже бикем (Вельяминов-Зернов 1863, с. 190, 509, 512; Худяков, 1923, с. 181), а в некоторых позднейших частях Улу- саДжучи «алтын ханым» (Усманов 1972: 91-92).
Наследники престола и собственно члены «алтын уруга» из дома Джучи носили титулы оглан или султан. Тюркское слово оглан (буквально «дитя», «сын») первоначально обозначало принца-чингизида вообще в значении русского слова «царевич» и персидского «шахзаде». Позднее, в XV-XVI вв. оно означает «служилое дворянство и просто воинов» (Федоров-Давыдов 1973: 46) и его вытесняет арабское слово «султан». В XIV-XVI вв. термин султан стал обозначать принцев крови, причем обоего пола, превращаясь иногда, как и «бек» в компонент собственного имени.
Члены ханского дома правили, но реальные рычаги управления постепенно сосредотачивали представители высшей аристократии в лице ее родовой знати. Постепенно даже власть соправителя перешла к улуг карачи-беку (беклярибеку), особенно управлявшему правым крылом - Ак-Ордой. Но это, видимо, произошло не сразу. К примеру, Ногай именовался в источниках «главным» или «старшим предводителем войск» (амир-илашкар) хана Берке, «правителем Орды в странах Севера», «государем Татарским», имевшем «полную власть над царями из дома Души-хана» (Джучи-хана -Д.И., Я.Я), и даже «причисленный к ханам»; около 1270-71 гг. он упоминается наряду с «начальником правого крыла» эмиром Тайрой и «начальником левого крыла» эмиром Маву (Тизенгаузен 1884: 101, 110, 155, 381, 509). Иными словами, используя механизмы власти, некоторые Джучиды, как Ногай, перехватывали реальную власть и право на ^правительство у ханов из рода Орду.
Административно-территориальная система Улуса Джучи была похожа на внутреннее устройство других кочевых империй Евразии, ведущих свою родословную от гуннской державы, в которой все земли государства были разделены, как уже указывалось, на две части - правую и левую стороны («крылья»). Кроме того, оба эти «крыла» в свою очередь, в соответствии с традиционной тюркской системой четырех-
126


членного деления державы, делились, видимо, на два крыла. Подобная структура находила отражение в военной организации, т.е. военная знать, приписанная к каждому «крылу», во время военных действий четко знала свое место во время сбора войск и в сражении. С эпохи Токтамыша (1395 г.) сохранилось одно любопытное сообщение, свидетельствующее о глубокой укорененности деления на левые и правые крылья. Когда в ходе битвы с Тимуром хану Токтамышу пришлось перебросить с правого крыла войск на левое клановое подразделение Бахринов (Бары- нов) во главе с Яглы-бием, это было воспринято как экстраординарная мера. Источник сообщает, что Яглы-бий бахадуру, бывшему «предводителем улуса бахринов - а со времен Огуз-хана это племя принадлежало к людям правой стороны», было велено перейти «на левое крыло». В итоге, «с того дня улус бахринов получил на курилтае узбекских султанов место (урун) на левой стороне», тогда как «раньше, подобно своим родичам - конгуртам, найманам, джалаирам, уйшунам и другим, это племя [находилось]... на правой стороне» (Тизенгаузен 1941:208; Мир- зо Улугбек 1994:233). Однако, ясно, что данная военно-административная система имела корни еще в эпохе становления Улуса Джучи и распределения улусов после завоевания евразийских степей от Дуная до Иртыша.
Со времен Бату-хана к правому «крылу» (Ак-Орде) относились улусы самого хана Бату, Берке, Хуррумши и др., а к левому «крылу» (Кок- Орде) Орду-иджена, Тука-Тимура, Шингкумра, Сингкума иУдура. Скажем, тот же Плано Карпини, описывая свое путешествие по «стране команов», указывает их владения по речным системам: «Днепр (Neper), возле которой со стороны Руссии кочевал Корейца, а с другой стороны ... кочевал Мауци, который выше Корейцы;... Дон, у которой кочует... князь по имени Картан, женатый на сестре Бату». На Волге, по сообщению этого автора, «переходит с места на место» сам Багу, а на Яике ( Jaec) - «две тысячи, один с одной стороны реки, другой с другой стороны» (Путешествия в восточные страны 1957: 70). Или при описании путешествия египетских послов во владения хана Берке вначале речь идет о приходе их на берег около Судака, где «в местечке Крым» их встретил «правитель того края по имени Таюк», а когда они поехали степью, через день «нашли другого начальника по имени Тукбуга», который «начальствовал над 10 000 всадников и был правителем всего этого края» (Тизенгаузен, 1884: 63, 192).
Описывая восточные владения Базу, Плано Карпини, сообщает, что в землях «черных китаев и океана», с севера прилегающих к владениям
127


«сарацин», возглавлявшихся ранее «Алтисолданусом», (т.е. Ала ад-Ди- ном Мухаммед-хорезмшахом (1200-1120 гг.), «пребывает Сыбан, брат Бату», а «Орду, старший над Бату» живет в «Орде, или дворе его отца» (т.е. в улусе Джучи -Д.И., И.И.) {Путешествия в восточные страны 1957:73). У Рашид ад-Дина про Орду говорится, что «с [этим] войском и четырьмя братьями - Удуром, Тука-Тимуром, Шингхумом - он составил левое крыло армии; их до сих пор называют царевичами левого крыла..., его юрт [и юрт этих] братьев и их войско находятся на левой стороне» (Тизенгаузен, 1941: 41; Рашид ад-Дин т.2, 2002: 66). В источнике XV в. «Муизз ал-ансаб фи шаджарат салатин могул» («Книга, прославляющая генеалогии в родословном древе монгольских султанов»), созданном по приказу тимурида Шахруха в 1426 г., также указывается, что «сыновей и урук его называют Кок-Ордой» {Тизенгаузен, 1941: 41). О таком делении автор XVI в. Утемиш-хаджи пишет следующее: «[Чингиз-хан] в соответствии с ханской ясой отдал Саин-хану (т.е. Базу- хану. -Д.И., И.И.) правое крыло с вилайетами на реке Идил, [а] левое крыло с вилайетами вдоль реки Сыр отдал Иджану» (Орду - иджену. - ДК, НИ.) (Утемиш-хаджи 1992:93). Абул-Гази же указывает: «.. .Саин- хан ... сказал Орде, по прозванию Ичень, старшему из сынов Джучи- хана: «В этом походе ты содействовал окончанию нашего дела,.. .в удел тебе отдается народ, состоявший из пятнадцати тысяч семейств, в том месте, где жил отец твой»... Младшему своему бразу, Шибану .. .отдал в удел из государств, покоренных .. .область Корел; и из родовых владений отдал четыре народа... и сказал ему: юрт (область) в котором ты будешь жить, будет между моим юртом и юртом старшего... брата, Ичена: летом ты живи на восточной стороне Яика, ... до горы Урала, а во время зимы живи в Аракуме, Каракуме и по берегам реки Сыр...» (Абул-Гази 1906: 160).
В целом, начальный этап распределения владений внутри правого и левого крыла, судя по сведениям европейских послов и дугих источников, представляется следующим образом.
Самым западным улусом Ак-Орды в междуречье Дуная и Днестра и вплоть до Днестровско-Днепровского водораздела владел, очевидно, отец Ногая, а потом и он сам. Земли в Приднепровье принадлежали Хуррумши (Куремса русских летописей), сыну Орды, но в 1260-х гг. этот улус был передан Бурундаю. На левобережье Дона находились владения Моуцы (Моису из труда Плано Карпини), очевидно, Муджияя, второго сына Чагатая. Вполне, очевидно, что после падения рода Чагатая в 1251г. этот улус был передан правителю из дома Джучи. Вдоль правого
128


берега Дона находился улус Картана, мужа сестры Бату. Правитель Степного Крыма в 40-50-е гт. XIII в. неизвестен, но в период правления хана Берке им был улусбек Тук-Буга. Источники, которые указывают на принадлежность Крыма династии Тука-Тимуридов, поздние и носят явные следы попыток удревнить право Гиреев на их владения. Далее в степях Волго-Донского междуречья располагались владения Сартака, сына Бату. В степях Северного Кавказа и Западного Прикаспия располагались владения Берке, откуда он был переведен Бату, может быть, в Подонъе. Поволжье являлось, скорее всего, ханским улусом -т.е. общим владением всего «алтын уруга» и, возможно, каждый Джучйд имел здесь какие-то владения или права на доходы. Не исключено, что земли бывшей Булгарин имели особый статус и сначала подчинялись напрямую великому хану, а со второй половины XIII в. вошли в состав ханского улуса:
По Волго-Уральскому водоразделу, очевидно, располагапасырани- ца между правым и левым крыльями, между Ак-Ордой и Кок-Ордой. Вдоль р. Джаик (Яик, Урал) находились владения какого-то Джучида, точное имя которого не сохранилось (может быть, Удура, Шингкура или Сингкума). В Западном Приаралье и на Мангышлаке располагались владения Тука-Тимуридов. Северный Хорезм с центром в Ургенче бьгл особым владением, возможно, общим владением всех Джучидов, а во время правления хана Узбека был передан его дяде (сыну тетки по матери) — бывшему улуг карачи-беку Кутлуг-Тймуру, сыгравшему решающую роль в возведении на трон Узбека. Южное Приуралье и степи Западной Сибири, вплоть до Иртыша, принадлежали Шибану, сыну Джучи и его ближайшим потомкам (об этом улусе см.: Костюков 1998:210-224). Видимо, некоторе время к владениям Шибана относйМсь земли Восточного При- аралья и низовий Сырдарьи с городами Дженд,‘Сыгнак, Сайрам, но еще во время правления Орду-иджена Эти земли вошли в 'его собственный улус. Изначально же ему принадлежали коренные владения Джучидов в верховьях Иртыша и близ озера Алакуль, откуда сЬбсТвеннб и тгач^Ьтась
гии его правителей см.: Allsen 1985(1987): 5-40):
В историографии существует дискуссия, как по вЪпросу о принадлежности тех или иных Джучидов тому или иному крьйгу (4ДЩе всего, Шибана) и вообще на соотнесение Ак-Орды с правым; & Kok-Орды с левым крылом. Литература по этому вопросу довольно многочисленна и довольно противоречива. Проблема эта во многом связан^ с тем, что сами источники далеко не всегда однозначны. Многие спорные моменты вызваны тем, что некоторые сочинения относятся к йоЗднему време¬
129


ни и их авторы пытались примирить сведения из известных ему источников с современными реалиями. Ключевым в этом смысле является ошибка персидского автора «Анонима Искендера» Муин ад-Дина На- танзи, который, не разобравшись в соподчинении улусов и крыльев, связал земли Шибана в низовьях Сырдарьи с владениями Ак-Орды, потом, пытаясь объяснить четкие указания своих источников о том, что Ак-Орда располагалась на западе Улуса Джучи, запутался в цветовом определении различных крыльев и генеалогии их правителей (так у него правитель Кок-Орды Сасы-Буга, вопреки четкой генеалогической традиции, стал сыном Ногая и т.д.). Снимающим все противоречия источников и объясняющим подобную запутанную ситуацию, является весьма обоснованная гипотеза Г. А. Федорова-Давыдова, считавшего, что само тюркское цветоопределение крыльев вошло в обиход в середине XIV в. в связи с общей тюркизацией Улуса Джучи и еще не устоялось в традиции. Одновременно, с общим соотнесением Ак-Орды с правым крылом, а Кок-Орды - с левым, внутри каждого из этих крыльев, в полном соответствии с единой военно-административной системой государства, выделяются свои правое и левое крылья, которые позднее получили соответствующие цветовые определения (Федоров-Давыдов 1973: 141- 144). Однако, вывод Г. А. Федорова-Давыдова о том, что улус Шибана и его потомков, относится к правому крылу государства - к Ак-Орде (Федоров-Давыдов 1973: 144), представляется не просто сомнительным, но и противоречащим его собственным выводам. Конечно, вопрос о принадлежности Улуса Шибана и его потомков к правому и левому крылу не так однозначен и прост. Важным в этом смысле является прямое указание Рашид ад-Дина, что «Орда с 4 братьями Удуром, Тука- Тимуром, Шингкуром и Сингкумом составляли левое крыло армии, их до сих пор (т.е. до времени Рашид ад-Дина-до 1303/04 г.-Д.И., И.И.) называют царевичами левого крыла..., его [и юрт этих] братьев и их войско находятся на левой стороне» (Рашид ад-Дин, т. 2.2002. 66). Это известие, однако, не столь однозначно, если учесть, что к ханам правого крыла этот автор Шибана также не относит. Не исключено, что пока этот вопрос не может быть решен в силу состояния источников, отрывочных и противоречивых, часто использовавших разную терминологию.
Возможно, что при жизни Шибана, он и его владения относились к правому крылу или были таковыми в период завоевания, но после структурных изменений в Улусе Джучи после 1243 г. или даже после его смерти (или гибели в 1248 г. в поединке с великим ханом Гуйюком, если верить Г. Рубруку) были перераспределены и перешли под сюзеренитет
130


ханов Кок-Орды. В любом случае, исторически (по крайней мере с последней четверти XIII в.) владения Шибана относились уже к левому крылу. По крайней мере, источники не подтверждают и не опровергают эту точку зрения.
Есть еще одна проблема, которая усложняет общую картину распределения султанов и/или их владений по крыльям. Дело в том, что достоверно известно, что сын Орду Хуррумши (Куремса) имел владения в Приднепровье, т.е. в Ак-Орде. Но ведь бытует мнение, что все султаны из рода Орду должны относится к левому краю. Это ярко свидетельствует, что в начальный период становления административно-территориальной структуры Улуса Джучи она не была упорядочена сразу и навсегда. В ней происходила перекройка границ улусов, шла ротация и смена их владельцев. Очевидно, что эта перекройка затронула, по меньшей мере, два улуса и упорядочила их принадлежность к крыльям. Хуррумши был выведен из состава Ак-Орды, сначала часть владений, а потом и сами потомки Шибана (если он вообще когда-то относился к султанам «правой руки») были переведены в подчинение Орду.
Аргументов в пользу предположения, что улус Шибана входил в состав левого крыла (по нашему мнению, вполне вероятно, в западную часть Кок-Орды) можно отметить, по меньшей мере, два. Нет оснований считать, что территория улуса Шибана (и, соответственно, Ак-Орды) глубоким языком вдавлась в восточные земли вплоть до Иртыша, а также объяснить, почему потомки Шибана позднее всегда относились к султанам левого крыла, например, Каганбек и Арабшах. О последнем из них прямо говорят русские летописи: «Прибеже ис Синие орды за Волгу некоторый царевичь именем Арабша» (ПСРЛ, 1959, Т 27: 70). Да и позднее потомки Шибана исторически и династийно были связаны с левым крылом, претендуя в первую очередь на главенство в Кок-Орде, а не в Ак-Орде. К числу беков левого крыла в середине XIV в. также относились султаны, чьи владения находились в Заволжье и Мангышлаке, а также мангыты и кунграты, чьи владения в то же время фиксируются в Западном Приаралье. Получается, что владения потомков Шибана, если относить их к Ак-Орде, были собственно отделены от нее территориально, что сомнительно.
Внутри Ак-Орда и Кок-Орда, в свою очередь, делились на улусы, в которых также правили потомки братьев Бату-хана и Орду, носившие титул оглан (султан, царевич). Затем уже шли владения отдельных беков. Судя по всему, сами улусы представляли собой сложную военно-административную систему иерархически организованных и соподчинен¬
131


ных владений {иль). В состав улуса, владелец которого должен был выставлять в поход десять тысяч вооруженных всадников, входили беки, выставлявшие по тысяче воинов, а им подчинялись владетели, командовавшие сотней. Все эти владения могли быть разными по форме собственности (тарханы, сойургал), но их место в системе «крыльев» и в военной организации оставалось неизменнымй. Тем самым, военноадминистративная система строго увязывалась с территориальными владениями, а с другой - с родо-племенной структурой аристократии.
Правом наделения улусами пользовался хан, который мог передавать во владение особо отличившимся феодалам определенные земли. Так, Бату-хан изъял часть владений Берке, находившихся «в направлении к Железным воротам», присоединил их к своему улусу, ибо купцы - «сарацыны», проходившие через владения Берке, «привозили ему дары», отмечает Рубрук. Базу же, которому «все это казалось убыточным, ... приказал ему, чтобы он передвинулся с того места за Этилию, к востоку, не желая, чтобы послы сарацин проезжали через его владения». (Путешествия в восточные страны 1957:117). Этот пример как нельзя лучше показывает права хана. Известно также, что хан Узбек в 1321 г. отставил своего наместника - старшего эмира Кутлуг-Тимура и «поручил ему отправиться в Хорезм» (Тизенгаузен 1884: 328). Берке, после серии военных поражений своего полководца Хуррумши (Курем- сы), передал его приднепровский улус в управление багатуру Бурун- даю; известно, что хан Токта «подарил» Ногаю Крым, куда в итоге отправился сын последнего Актаджи (Тизенгаузен 1884: /77, прим. 17). Хан Токта вел войну, чтобы отнять улус у Ногая. После поражения, нанесенного ханом Токтой Ногаю, хан двух своих сыновей - Тукулбугу и Ильбасара, отправил во владения Ногая: первый утвердился на Дунае в Исакчи, в местах, «прилегающих к Железным воротам», там, где «находились становища Ногая», а второй «устроился на р. Яике» (Тизенгаузен, 1884: 117). Тогда же хан на место эмира Абаджи «посадил» его брата Янджи, сына Курмыша (Тизенгаузен, 1884: 117).
Судя по источникам, в Орде шел активный процесс дробления улусов. Если в середине XIII в. крупных и влиятельных беков было около двенадцати (Путешествие в восточные страны 1957: 44-45), то через пятьдесят лет их число стало доходить до 50-60 ( 1264 г.) или 70 ( 1317 г.). Это, в частности, находит подтверждение в сведениях арабского историка ан-Нувайри, который, описывая курултай высшей знати, собравшийся в 1316 г. в ставку хана для решения вопроса о выдаче дочери Узбек-хана замуж за султана Египта, писал, что на него «собрались..
132


эмиры, начальники десяти тысяч всего 70 эмиров» (Тизенгаузен 1884: 168).
Принадлежность к царствующему дому и к «алтын уругу» давала огланам (или султанам), кроме прав на земельные владения, еще возможность занимать военные и чиновные должности. Сама система улусов с XIII в. эволюционировала от держания на время службы до наследственного владения. Владетель улуса был обязан платить своему сюзерену определенный налог и приводить под его знамена свои войска или нести чиновную и дипломатическую службу. В случае невыполнения этих обязательств или недовольства своим вассалом, хан мог лишить его улуса.
Точные границы ханского улуса в XIV в. не совсем ясны, но есть интересное сообщение ал-Омари, что хан был «государем Сарая, Хорезма, Крыма и Дашт-и Кыпчака» (Тизенгаузен 1884: 250), что можно трактовать как указание на размеры личного домена правителей Золотой Орды. Скорее всего, внутри ханское владение также делилось на четыре крупных улуса, которые, в свою очередь, состояли из более мелких феодальных держаний, о чем свидетельствует, в частности, рассказ «О путешествии Пимена в Царьград», в котором при описании поездки по р. Дон упоминается, что путники «минухом Великую Луку и царев Са- рыхозин улус... В четверток же плавуще минухом Бек-Булатов улус... в неделю же шестую, Слепаго, плавуще минухом Ак-Бугин улус» (ПСРЛ т. 11,1965: 96). Другое сообщение содержится в записках Ибн Баттуты, который, описывая путешествие с одной из жен хана Узбека, отмечал, что «каждый эмир в этом крае сопровождал хатунь с войском своим и до крайнего предела своего участка» (Тизенгаузен 1884: 303). Ибн Баттута, описавший Золотую Орду 1330-х годов, отмечает эмира Крыма Тулук-Темира, эмира Азовского Мухаммед-ходжу ал-Хорезми, «правителя Хорасана» с центром в Хорезме эмира Кутлуг-Темира (Тизенгаузен 1884:282, 284, 311). Про эмира Мамая, после смерти хана Бирдибе- ка «управлявшего всеми делами» государства при малолетнем хане Ток- тамыше (сын Бирдибека), известно, что к его владениям принадлежал Крым (Крымский тумен) (Тизенгаузен 1884: 390). В египетских источниках как отдельное владение во главе с эмирами Крым со столицей в г. Солхате упоминается довольно часто (Тизенгаузен 1884: 413, 452). Известен также и Астраханский «удел», возглавлявшийся во времена Мамая эмиром Хаджи-Черкесом (Тизенгаузен 1884: 391). По данным Ибн Арабшаха, у Идегея осталось около 20 сыновей, каждый из которых был «царем владычным» (т.е. самостоятельным правителем), имея свой «осо¬
133


бый удел, войска и сторонников» (Тизенгаузен 1884: 474). Не исключено, что именно из ханского домена происходили большей частью те 50- ТО знатных эмиров или улусбеков, которые собирались при дворе хана для решения важнейших государственных дел. Правда, на большом празднике в г. Сарае, увиденном Ибн Баттутой лично, присутствовало 17 эмиров, «предводительствовавших 170 тысячами» (Тизенгаузен 1884: 299% что скорее всего говорит о нахождении владений именно этих эмиров в центральном - ханском домене.
Управление этими землями, по словам средневековых источников, «по принятому обычаю» (аналогичная система практиковалась во многих кочевых тюркских государствах) от имени хана осуществляли четыре улусных эмира - карачи-бека или улусбека. На важное, почетное положение карачи-беков указывает, в частности, свидетельство Ибн Баттуты о приеме у хана Узбека: «Главные эмиры восседали на креслах справа и слева от хана... При входе в шатер находились представитель (наиб), ве- зир, казначей (хасиб) и хранитель печати, которую они называют ал тамга... Все четверо встали, когда я вошел» (цит. по: Шамильогяу 1993: 49). Их функции были достаточно разнообразны. Скорее всего, именно улус- беки следили за строгим выполнением каждым феодалом своих вассальных отношений на вверенных им землях, собирая войска на периодические смотры. Кроме того, каждый улусбек владел крупным леном, который был источником его личных доходов вне государственной службы. Наиболее известными карачи-беками были Кутлуг-Тимур, который во время правления хана Узбека управлял Дашт-и Кыпчаком, а потом Хорезмом, Мамай и Идегей, по существу правившие державой при номинальных ханах. В египетских материалах про Кутлуг-Тимура, являвшегося беклярибеком, сказано, что он не только «распоряжался управлением государством, устройством дел [его]», но и занимался «сбором податей» (Тизенгаузен 1884:325, 516). Хотя последнее и является, видимо, некоторым преувеличением, власть отдельных карачи-беков была весьма высока, особенно в случаях, когда они были главами отдельных крыльев. В частности, таковым являлся Идегей, про которого из источников вытекает, что он был «только вторым эмиром, так как при нем был еще другой эмир по имени Текина (Тегиня - предводитель клана Ширин - Д.И., И.И.). Старшими эмирами там бывают эмир правого крыла и эмир левого крыла. Должность эмира правого крыла правил Текина, а должность эмира левого крыла - Идики» (Тизенгаузен 1884: 553).
Эти карачи-беки, как становится ясным из указания Ибн-Баттуты и некоторых других источников, формировали высшую военно-админис¬
134


тративную власть в Золотой Орде. Назначаемые ханами учуг карачи-бек или беклярибек (как правило, он был одним из улусных эмиров) и везир осуществляли непосредственное управление сложным государственным аппаратом и войском, проводя внешнюю и внутреннюю политику хана, который, по словам источников того времени, «из дел своего государства обращает внимание только на сущность дел, не входя в подробности обстоятельств, и довольствуется тем, что ему доносят, но не доискивается частностей относительно взимания и расходования (средств)» (Тизенгаузен 1884: 230). Очевидно, что оба высших администратора руководили многочисленным и сложным аппаратом чиновников всех рангов.
Самую высокую должность при дворе хана имел улуг карачи-бек, или эмир-ул-умара («эмир над эмирами»), или беклярибек («бек над беками»), которого именовали «наместником хана». В письмах египетского султана беклярибеку хана Джанибека Кутлубуге Инаку из египетской канцелярии, он именуется как «правитель в землях Узбека... высоко- степенство эмирское, великий, ученый, правосудный, укрепитель, пособник, устроитель... величия ислама и мусульман, глава эмиров двух миров, поборник воителей и борцов за веру, вождь ратей, предводитель войск... пособник царей и султанов, меч повелителя правоверных» (Ти- зенгаузен 1884: 348). Судя по этой пышной титулатуре, великий эмир был командующим всем ханским войском («вождь ратей, предводитель войск», «меч повелителя правоверных») во время военных кампаний, поскольку ханы, формально считаясь главнокомандующими, непосредственно в боевых операциях участвовали редко. Так, в Азербайджане против Хулагуидов воевал при хане Берке Ногай, а при Узбеке - Кутлуг- Тимур. Недаром в послании из Египта, отправленном Ногаю (Ису-Но- гаю), перечислены пышные эпитеты, включая и отражающие его положение как военного предводителя: «...к высокостепенному, достопочтенному, родовитому, воинствующему во славу господа своего, озаренному светом сердца своего, сокровищнице мусульман и помощи верующих...» (Тизенгаузен 1884: 101). Другой сферой деятельности беклярибека была дипломатия, и, хотя переписка формально велась от имени и по поручению хана, основные переговоры вел сам улуг карачи- бек, судя по сообщениям египетских источников, обговаривая условия договоров и давая инструкции послам. (Тизенгаузен 1884:324). В руках великого эмира была также сосредоточена судебная власть, особенно по светским вопросам. По словам Ибн - Баттуты, посещавшего канцелярию беклярибека Кутлуг-Тимура во время суда, там присутствовали
135


кади (судья) вместе с правоведами и «один из старших эмиров, при котором восемь (других) старших эмиров», причем, «что относится к делам религиозным, то решает кади, другие же дела решают эти эмиры» (Ти- зенгаузен 1884: 311-312). Кроме того, беклярибек продолжал управлять одним из улусов Золотой Орды.
Не меньшей, хотя и менее заметной властью обладал везир. Он был советником хана, главой дивана - центрального исполнительного органа. Недаром в письме египетского султана везиру Хусамеддину Махмуду по прозвищу «Диванный», его уважительно величают «везир ханский» в землях Узбека, «высокостепенство эмирское, великий... полновластный, покровительствующий... славе ислама и мусульман, величие эмиров и везирей в двух мирах, краса полновластных, единственный из близких друзей, сокровище государства, советник царей и султанов» (Тизенгаузен 1884: 348-349). В его ведении находилась канцелярия, состоявшая из нескольких палат во главе с секретарями (Березин 1850: 10; Усманов 1979: 211-226) и управлявшая также финансово-фискальной политикой и внутриполитическими делами. Посредством бюрократического аппарата на местах она занималась организацией сбора даней с покоренных народов, установлением налогов и пошлин. Особой прерогативой везира было также право назначать и смещать всех многочисленных чиновников империи, ведающих финансами и налогами всех категорий, которых в Золотой Орде было не менее 18 (Усманов 1979: 216-217). За внешне неприметной деятельностью канцелярии везира стояла и важнейшая функция по обеспечению жизнеспособности государства, стабилизации внутренней жизни империи. Возможность распоряжения казной давала везиру огромную власть при ханском дворе.
Кроме того, внутри Улуса Джучи существовала разветвленная система гражданского чиновничества и иерархическая военно-ленная организация, пронизывающая сверху донизу все государство. Однако подлинной опорой государства, его становым хребтом была клановая аристократия. Значительная часть беков со своим кланом (илем) кочевала в степях Дашт-и Кыпчака, а другая - поступала на ханскую службу, переселялась в города и, возможно, становилась основой городской чиновной аристократии. Многие аристократы под воздействием цивилизации стали менять образ жизни. В местах зимовий стали появляться оседлые поселения и даже настоящие усадьбы - замки. В них жили не только феодалы со своим двором, но и ремесленники, торговцы. Все это способствовало концентрации в руках степной аристократии огромных бо¬
136


гатств. По словам ал-Калкашанди крупные лены давали колоссальный ежегодный доход, до 100 тыс. и даже 200 тыс. египетских динаров (Тизен- гаузен 1884: 244).
Крупные земельные владения и регулярные доходы от торговли и военных предприятий позволяли знати содержать многочисленные дружины тяжеловооруженных профессиональных воинов. Арабские источники упоминают о пяти эмирах, которые содержали 30 тыс. всадников с полным вооружением (Тизенгаузен 1884: 43). Несомненно, это была огромная армия, а средняя численность дружин эмиров-темников колебалась, видимо, от 5 тыс. до 10 тыс. воинов. Исследования археологов и оружиеведов показали, что бытовавшее долгое время представление о татарских (монгольских) воинах как легковооруженных всадниках, было неточным. Изучение предметов вооружения, письменных и изобразительных источников позволило сделать вывод, что золотоордынские всадники XIII-XV вв. имели разнообразное вооружение, включавшее как наступательное оружие (сабли, булавы, боевые топоры и пики), так и защитное снаряженйе, состоявшее из различного вида металлических и кожаных панцирей, шлемов и щитов, а также конских доспехов (кояров) (Горелик 1983; 1987; Худяков 1991; Измайлов 1988).
Весьма важную роль в общественной жизни Улуса Джучи играл съезд аристократии - курултай - специфичный сословно-представительный государственный орган средневековых тюрко-монгольских ханств. Как общественный институт он возник у кочевых народов еще в эпоху классообразования и был формой народоправства. Однако позднее его функции узурпировали аристократы - главы кланов и вожди военных дружин. В эпоху Чингиз-хана он являлся в первую очередь собранием правящего дома - «алтын уруга» и собирался, главным образом, для выборов хана. Рост числа Чингизидов и расширение их родственных связей с различными кланами постепенно размывали состав правящего рода и увеличивали число представителей клановой аристократии, которая в силу родственных связей получала права заседать на курултае. В Улусе Джучи нам практически не известен поименный состав членов курултая, но можно предполагать, что это были представители титулованной знати - представителей рода Джучи, наиболее знатные и могущественные главы кланов - улусбеки, поскольку указывалось, что все они «начальники 10 тысяч» (Тизенгаузен, 1884:168). Обычно курултай представлял собой собрание 50 (Тизенгаузен, 1884: 63, 193) или 70 (Тизенгаузен, 1884: 168) знатнейших эмиров страны. Именно они решали важнейшие для государства вопросы: о престолонаследии
137


(о возведении или низложении хана), о заключении договоров (как правило, связанных с территориальными уступками), о женитьбе потомков Чингиз-хана и даже выдвигать «непомерные требования», идущие вразрез с политикой хана (Тизенгаузен, 1884:168). Например, после смерти хана Узбека «эмиры государства постановили, чтобы средний сын его, Джанибек, правил государством до времени прибытия старшего сына его, Тинибека» (Тизенгаузен, 1884: 261, 263-264).
Г.А. Федоров-Давыдов полагал, что по мере укрепления государственной власти в результате ее централизации, в связи с усилением личной власти хана, курултай постепенно терял свое значение, превращаясь в XIV в. в архаизм (Федоров-Давыдов 1973: 104), сохранив, может быть, лишь праздничные, но недостойные серьезного внимания, атрибуты. Важные государственные задачи решались на ханском совете, т.е. диване (Сафаргалиев 1960: 68). Подобная трактовка кажется излишне оптимистичной и слишком самодержавной. Даже в идеале подобная тенденция в Улусе Джучи не прослеживается. Более того, курултай играл важную роль в государственных делах, как в Улусе Джучи, так и тюрко-татарских государствах XV-XVI вв. Если он и уступал периодически свое влияние хану или дивану, то только на время. Поскольку основой могущества - военной силой, реально обладали правящие кланы, то и реализовывали они свою власть через сословные органы государственной власти, т.е. через курултай и диван.
По существу, курултай служил органом, выражавшим коллективные интересы клановой аристократии, опиравшейся на свое военное могущество. Он был силой, сдерживавшей стремление ханов к единодержавию и сепаратизм феодалов, а также следившей за сохранением традиционных правоотношений в обществе, и одновременно служил своего рода противовесом самодержавию. В разные годы существования Улуса Джучи роль и значение курултая были различны: то ханы укреплялись, подчиняя своей власти знать, то аристократия вынуждала ханов идти ей на уступки. Это была своеобразная средневековая, можно сказать, степная демократия. Институт этот очень важный для понимания функционирования политической системы Золотой Орды и он свидетельствует, что представления о том, что это государство было восточной деспотией, несостоятельны.
В западной части Орды, по мнению Г.А. Федорова-Давыдова, развитие феодализма во второй половине XIV в. привело к укреплению наследственных форм держания тарханов (Федоров-Давыдов 1973:124- 127). Впрочем, то же самое наблюдалось и на территории Кок-Орды.
138


Скажем, после того, как эмир Урук-Тимур из клана Ширин ушел вместе с Токтамышем от Урус-хана к Тимуру, хан «пожаловал (дал в качестве суюргала) его тысячу другому». Когда затем этот эмир попал в плен к сыну отмеченного хана Тимур-Мелику, он просил «возвратить ему иль и людей (улус) его», на что получил отказ, что послужило причиной повторного бегства опального эмира к Тимуру (Тизенгаузен 1941:150). Из этого примера видно, что на левом крыле Золотой Орды также существовали устойчивые владения эмиров (улусы), воспринимаемые ими как их «или» и «улусы». Расширение практики их выдачи привело не только к укреплению экономической и военной мощи крупных феодалов, в первую очередь улусбеков, но и к усилению их желания получить доступ к рычагам центральной власти, что неизбежно вело к противоречиям. Сколь бы интересы знати ни совпадали, различия в ее среде также были весьма значительны.
Вместе с ростом городов усиливалось влияние чиновной аристократии Сарая, концентрировавшей в своих руках управление механизмом поступления и перераспределения огромных богатств. Все это вело к усилению противоборства между различными кланами за получение доступа к рычагам центральной власти и одновременно к чрезмерной централизации управления. В итоге явственно обострились и другие внутренние конфликты, что способствовало росту центробежных сил.
В середине XIV в. все эти тенденции зрели лишь подспудно и современникам империя Джучидов казалась «мировой державой», главу которого султан Мамлюкского Египта Бейбарс в 1263 г. с почтением уведо- молял о «принятии подданства и подчинения», причем эти отношения номинального суверенитета Орды длились до конца XIV в. Изощряясь в славословии, египетские султаны называли Узбек-хана «его высокое величество, султан, великий, брат, любезный, знающий, справедливый, крупнейший хан, единственный в своем роде, шахиншах, правитель, Узбек ильхан, султан ислама и мусульман, единственный среди правителей и султанов, опора царства, султан монголов, кыпчаков и тюрков, краса современных правителей, столп дома Чингиз-хана, обладатель трона и короны, поддержка богобоязненных, клад верующих».
Несомненно, что и в глазах других правителей Европы и Азии ханы Золотой Орды были именно такими - великими, благородными, иногда и ужасными. Никто, видимо, даже не мог представить, что этот «столп дома Чингиз-хана» уже подточен внутренними противоречиями и готов рухнуть под влиянием разных факторов.
139


§5. Клановая структура
Кланы в Улусе Джучи: реальность или иллюзия? Политически доминировавшее в Золотой Орде население с племенным делением до сих пор остается слабо исследованным (Schamiloglu 1998: 41). Особенно это относится к установлению его кланового состава - весьма важного при изучении социально-политического устройства Улуса Джучи. Но даже те историки, которые признают значимость исследований в этом направлении, в основном ограничиваются предварительными заключениями или описанием длинных списков кланов, извлекаемых из поздних среднеазиатских исторических сочинений (См.: Федоров-Давыдов 1973; Султанов, 1982; Schamiloglu 1998, Кляшторный, Султанов 2000). В частности, Ю. Шамильоглу отмечает, что правящая племенная конфедерация в Большой Орде - прямой наследнице кочевой части населения Золотой Орды, состояла из кланов Кыйат, Салджигут, Конграт и Мангыт. Но в синхронном Крымском ханстве, как и в ханствах Казанском и Касимовском, политическое ядро государства образовывала конфедерация кланов Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак (Schamiloglu 1998:90, 129; Inalchik 1978-80; Manz 1987; Исхаков 1998). Если учесть, что в Кок-Орде и ее политических наследниках известны и иные кланы, вопрос о том, какая группа клановых объединений была правящей в Золотой Орде, оказывается в числе не решенных. Правда, высказывалось мнение, что конфедерация кланов Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак в Поволжье и в Крыму - Ак-Орде начала доминировать лишь на рубеже XIV-XV вв. в связи с постепенным усилением в государстве влияния выходцев из восточных районов Золотой Орды (Schamiloglu 1998). Некоторые источники действительно оставляют место для такого заключения. Скажем, Утемиш-хаджи сообщает, что «Ширин, Барын, Аргун [и] Кыпчак были давними, со времен предков элями Токтамыш оглана», которых тот, наряду с прочими своими элями, «забрал ... и ушел к реке Идил» (Утемиш-хаджи 1998:115-116). Так как Токтамыш был из Чингизидов левого крыла - Кок-Орды, указанные з ирточнике кланы могли быть оттуда же. Иными словами, выявление как общей системы кланов, так и структурных изменений в середине XIV в. требует более системного подхода, чем простая констатация данной гипотезы. Тем более, что решение вопроса о выявлении структуры правящих кланов и номенклатуры кланов Улуса Джучи позволяет вплотную подойти к решению целого ряда вопросов внутреннего устройства этого государства и его этносоциального развития.
140


Сложность изучения клановой системы связана с источниковедческими трудностями, поскольку из аутентичных средневековых сочинений не всегда ясно, какое сообщество скрывается под тем или иным термином средневековых источников (уруг, кабиле и т.д.). Определенная терминологическая расплывчатость и неопределенность, характерная для источников, отражается и на трудах истори ков (см., например, синонимическое употребление терминов «род» и «племя» в трудах ис- точниковедов {Султанов, 1982). Поскольку за этими терминами стоит определенная этнографическая традиция, то в данной работе под термином клан авторы подразумевают объединение более общее, чем род, объединявший кровных родичей, или племя, являвшееся потестарно- политическим объединением.
Тюрко-монголское общество и кланово-племенная структура империи Чингиз-хана. Завоевание Северной Евразии и создание империи Чингиз-хана разметало прежние родо-племенные структуры, возведя из их остатков свою собственную систему. С одной стороны, исчезновение прежней племенной организации было следствием насилия со стороны монголов, но с другой - для этого имелись и объективные внутренние предпосылки. Чтобы разобраться в племенной (клановой) структуре Улуса Джучи необходимо выяснить, чем были рода и племена в предшествующую эпоху. Основной социальной (и, несомненно, экономической) единицей был аил (айил), своего рода кочевнический двор, обычно состоявший по крайней мере из двух семей вместе с их иждивенцами и другими людьми, связанными с ними системой подчинения и родства. Аил был наименьшей жизнеспособной независимой единицей в центральноазиатском кочевом обществе, поскольку обладал необходимой рабочей силой, чтобы гарантировать эффективный и производительный скотоводческий образ жизни (то есть, минимальное соотношение пастухов с домашним скотом поддерживалось в зависимости от вмещающего ландшафта, ресурсов пастбища и типов скота в стаде), и, в то же самое время, вести всю другую вспомогательную экономическую деятельность, необходимую для выживания группы и добычи средств к существованию, таких как изготовление войлока, строительство каркаса юрты, переработка молока и продуктов его брожения и т.д. (см. Вайнштейн 1991).
Выше уровня аила иногда существовали более крупные единицы, обычно группировки из двух или более аилов ради того, чтобы совместно пасти скот или защищаться от врагов. Определенно, что именно такие объединения были довольно значительными в условиях, когда было до¬
141


статочно пастбищ и воды. Некоторые из этих комбинаций были под контролем отдельных семей или союзов семей и известны как улус («вотчина»). Считается, однако, что Монголия XII в. характеризовалась отсутствием эффективных больших группировок общества. Н.Ц. Мункуев, например, считает, что наиболее распространенным в то время было объединение «булук ирген» («маленький отряд») - некая смешанная группа, состоявшая, вероятно, из нескольких аилов или из одного очень большого аила, кочующего более или менее независимо от других таких групп, не подчиняясь никакому эффективному контролю более высокого порядка, как показательный для общих условий в степи (Мункуев, 1977:385 и сл.). С его точки зрения, такие маленькие, независимые группы составляли блоки, из которых таким основателем степной империи, как Чингиз-хан, строилась вся иерархия более крупных формаций.
В отсутствии какой-либо хорошо определенной социальной организации выше уровня аила, критическую роль играли сложные сегментальные системы рода, известные как обох {обок) шихамаг. Хамаг (или обох), в отличие от урука, составленного из потомков по боковой линии реального, известного человека, состоял из потомков по боковой линии более отдаленного (максимально) предка (называющегося эбуген или обохтан). Его самой важной особенностью, однако, как системы происхождения, был не его масштаб, но его мобильность и универсальность. В отличие от урука, членство, в котором могло быть изменено только рождением или смертью, обох был подчинен часто радикальным изменениям в своей группе, поскольку первые предки обоха обычно имели легендарный характер, и новые линии происхождения могли быть легко изобретены, чтобы приспособить к нему новые группировки, связывающие себя непосредственно с данным родом (Lindner, 1982: 689- 711). То есть, подобные объединения типа «Хамаг монгол» Хабул-хана или объединение татар, чаще всего были связаны вымышленными системами происхождения, в которых линии происхождения, ведущие к далекому мифологическому предку, были изобретены, чтобы дать рационалистическое объяснение существующим отношениям родства и подчинения. Все они, как правило, имели единый знак собственности - тамгу и один особый уран (боевой клич), животных-покровителей - онгон и почитали особой важнейшей и почетной определенную часть туши овцы (например, правый бок или лопатку).
Важность вымышленного характера подобных объединений станет ясна, когда мы уясним, что каждый кочевой аил или группировка аилов имели свою установленную территорию, принадлежавшую не людям,
142


пасущим скот, непосредственно, но сегментарным единицам, с которыми они были связаны происхождением и системой родства. Крупные объединения типа обоха и хамага, таким образом, составляли элемент непрерывности и необходимый элемент координирования перед лицом очень изменчивых степных условий, в которых членство в любой данной пастушеской группе типа аила, могло драматично измениться в очень короткое время. Обох также обеспечивал основание и структуру для групповой солидарности и группового ответа на внешние угрозы среди аила и групп аилов, занимающих тесно связанные между собой территории. Среди главных подобных объединений в XII в. в монгольских степях можно признать племена найманов («восемь»), кереитов, татар и монголов (Хамаг монгол). В большинстве случаев такие объединения носили весьма эфемерный характер, но среди них некоторые имели старшие линии, что обеспечивало лидерство во времена войны или другого кризиса. Сам Чингиз-хан принадлежал к ветви такой старшей линии, и это, возможно, помогло ему в его возвышении.
Обох и, впрочем, объединения типа хамаг, несмотря на свою значимость в упорядочении территории и значения для сплоченности группы и защиты, не был и не мог быть постоянной политической единицей, регулирующей различные аилы и комбинации аилов, связанных с ними. Постоянная политическая власть, объединяющая все крупные подразделения в степях Центральной Азии, просто отсутствовала. Господствовала примитивная анархия, а мелкие социальные единицы жестоко боролись между собой за ресурсы и власть. В ответ на давление обстоятельств, в кочевом обществе Центральной Азии конца XII - начала XIII в. произошла реорганизация многих мелких монгольских социальных единиц (аил, булук ирген), существовавших более или менее независимо друг от друга, в более крупные, более компактные и четко очерченные группировки с определенным политическим руководством - «племенные» группы, которые конкурировали друг с другом и с внешним миром с чувством идентичности. Показательно в этом смысле структура объединения татар. По данным Рашид ад-Дина татары, создавшие свой хамаг в районе озера Буир-Нур, объединяли шесть племен: тутукулйут, алчи, чаган, куин, терат, баркуй (Рашид ад-Дин, 1952. T.I кн. 1.: 103). При этом он же указывает, что «другие тюркские роды, при (всем) различии их разрядов и названий, стали известны под их именем и назывались татарами» (Рашид ад-Дин, 1952. T.I кн. 1. : 102), а еще ранее он писал, что к таковым следует относить еше дурбан, салджиут и катакин. Если же учесть, что значительные группы племен, проживавших в Ордо-
143


се и подчиненные империи Цзинь, именовались онгутами или «белыми татарами», а в Восточном Туркестане и Прииртышье издавна жили татарские роды, то станет понятно, что сами тюрко-монгольские объединения не представляли собой единства в генетическом отношении, а являлись чисто этнополитическими сообществами. При этом они могли иметь мифы об общем происходжении, в значительной мере легендарные. Источники наши, судя по всему, лишь в малой степни способны отразить всю сложную систему подобных образований и той запутанной системы, которая процветала в степях Центральной Азии в дочинги- зову эпоху.
Этот процесс трайбализации многими способами отражен в наших источниках, но особенно ярко - в меняющейся семантике важного термина курень (монгольское гуре 'ен). В своем старейшем значении курень означал способ лагерной стоянки, огораживание юрт и повозок с домашним скотом в центре, где за ними было легко присматривать. По словам Рашид ад-Дина, описывавшего его устройство: «в давние времена, когда какое-нибудь племя останавливалось в какой-нибудь местности, оно [располагалось] наподобие кольца, а его старейшина находился в середине [этого] круга, подобно центральной точке; это и назвали курень» (Рашид ад-Дин 1952. T.I кн. 2: 86). Позже, в конце XII в., этот термин приобрел вторичное значение временно укрепленного лагеря, а так же значение социальной и политической единицы, составляющей укрепленный лагерь. По словам того же автора: «и в настоящее время, когда вблизи находится вражеское войско, они [монголы] тоже располагаются в таком же виде для того, чтобы враги и чужие не проникли внутрь» (Рашид ад-Дин 1952. II кн. 2: 86-87). Таким образом, курень стал означать круг юрт и повозок, расположенных вокруг вождя, чья юрта вместе с юртами его непосредственной семьи и свиты была расположена точно в центре формирования, а также социальную и политическую единицу, в основном, эквивалентную «тысяче», полностью развитую племенную единицу Монгольской империи. То, что началось как загон для скота для удобства скотоводов, трансформировалось в огораживание для контроля за самими скотоводами для удобства и удовольствия людей и семей, управляющих ими. К началу XIII в., фактически, все монгольское общество было организовано в такие курени.
Чингиз-хан, став ханом новой конфедерации племен, не сделал никаких попыток изменить основной порядок нового общества, но просто принял и расширил существующую племенную структуру. Таким образом, в 1206 г., вскоре после формального прихода к власти, хан Мон¬
144


гольской империи (Еке Монгол Улус) публично санкционировал племенной порядок своего общества посредством признания в своем ярлыке 9 новых или существующих племенных групп «тысячами», то есть социальными и политическими единицами, способными выставлять войска, приблизительно, в одну тысячу годных к действию воинов во время войны, и назначать или переназначать командиров, ответственных за тысячу человек (в «Сокровенном сказании» 92 упомянуты по имени), чтобы возглавлять их, людей, в большинстве случаев привлеченных из существующего руководства куреней, сыгравших важную роль в завоевании власти Чингиз-ханом (см. Рашид ад-Дин 1952. T.Iкн. 2: 86, 266-278). Среди этих 92 (или 98 «тысяч», как указано у Рашид ад-Дина) около 13-ти, сформированные из родового объединения, составлявшего первоначальную конфедерацию Темуджина в 1201 г., стали «внутренним» ханским родом для Монгольской империи в целом и обеспечивали «армию центра» и его личную гвардию и одновременно центральный аппарат управления державой (Кычанов 1993: 148-156). Позже, с дальнейшей экспансией Монгольской империи, были сформированы еще другие «тысячи» и назначены новые владетели, включая многих представителей из оседлого мира. Фактически, организация «тысяч» и назначение их владельцев было частью процесса монгольской экспансии. Тем самым, прежняя клановая система была включена в военноадминистративную систему державы Чингиз-хана, но не в «чистом» родовом виде, а в виде подразделений прежних племен и родов. Так, одни и те же кланы вошли в несколько тысяч, а некоторые были просто разнесены по многим тысячам без указания на них. Например, люди из племени Кереит были разделены между кланами сподвижников Чингиз- хана. Но некоторые кланы (например, Кийат и Онгут), видимо, целиком вошли в особые тысячи с сохранением прежней власти. Иными словами, вся эта структура в этноплеменном отношении была довольно сложным конгломератом, включая целую иерархию племен и родов, которые приобрели новую структуру знатности по мере близости к «алтын уругу» самого Чингиз-хана. Иными словами, племенные реалии были, вероятно, изменены, но не стерты новым порядком.
Эта племенная структура сильно затрудняла растущую централизацию власти в руках хана, управлявшего посредством своего куреня (или двора) и через своих нукеров, поскольку утверждала власть всего «алтын уруга» над кочевыми территориями и группами населения (институт «унаган богол») (подробнее см.: Мункуев, 1977:386-390), использующими их в целом (обохом), а не как индивидуальных членов, в виде
145


коллективной собственности и при коллективном использовании власти и плодов власти правящим родом. Эта традиция создала серезные проблемы для молодой Монгольской империи и постоянно порождала противоречия внутри нее, которые так никогда и не были полностью решены в государствах Чингизидов. Столкнувшись с проблемой, и все же стремясь сохранить свою власть, Чингиз-хан учел монгольскую традицию, но использовал ее выборочно. Часть «тысяч» и других группировок, составлявших Монгольскую империю, была отделена и поделена между различными членами императорского клана, включая самого хана, принадлежавшими к нему по крови или через брачные узы. Тем самым, создавалась система перераспределения власти и расширения этносоциальной базы ханской власти.
Однако перераспределение территорий прежних улусов и племенных объединений в рамках новой империи и передача их под начало лояльных власти нового хана владетелей было не единственным следствием утверждения новой власти. По мере расширения державы Чингиз-хана, потребовалось держать новые территории в повиновении. Механизмом поддержания власти монголов в завоеванных и присоединившихся землях стали внутренние войска (таима) под командованием особых полномочных представителей центральной власти - танмачи. В Улусе Джучи их функции, очевидно, выполняли даругачи или баскаки. Для нас важно отметить, что эти войска набирались из различных родов и племен. Часто на местах эти отряды сами становились ядром и командным составом новых подразделений и соответственно наделялись властью и владениями.
Одновременно происходило выделение улусов и войск из различных кланов для сыновей Чингиз-хана, которые сами становились ядром для будущих обширных владений и также использовали свои отряды для создания на новой территории новой военно-административной организации, в основе которой лежали кланы и роды, ведущие свое происхождение из Центральной Азии. Во всех деталях этот процесс, из-за состояния источников, проследить не удается, но ясно, что переселения одного или более одного цельных племен в новые владения, очевидно, не происходило. В новые улусы приходило войско, как смесь различных кланов и родов, которые на новом месте опять начали разворачиваться в родо-племенные объединения, используя в качестве «строительного материала» отстатки прежнего кочевого населения. В Улусе Джучи таковыми стали роды кыпчаков и кимаков, асов и других степных обитателей.
Становление и развитие клановой структуры в Улусе Дрсучи. В целях установления исходного состояния клановых структур в Улусе Джу-
146


чи отдельные исследователи обращались к эпохе правления хана Бату. В итоге было выяснено значение в тот период на западе владений Чингизидов таких племен, как Конграт, Уйшын, Ойрат и Ллчи-Татар, а на востоке - Конграт, Саджират, Аргын, Кереит, Уйгур, Найман, Кыпчак, Меркит (Schamiloglu 1998: 90-92). При изучении брачных свяей Джу- чидов и их эмиров к этому перечню можно добавить еще кланы Сулдус, Ту лас (Туклан) на правом крыле и кланы Огунан, Йисут, Баргу т, Имен (Киек) - на левом крыле Улуса Джучи (Золотая т. 1, 2003: 410-418, 439). Ссылаясь на неопубликованный полностью труд Махмуда ибн Вали «Бахр ал-асрар», Т.И. Султанов утверждает, что в составе войск Бату им елись ополчения племен Аргун, Огуз, Найман, Буйрак, Ойрат, Кар- лук, Кугичи, Усун, (Уйсун), Минг, Конграт, Кереит, Барлас (Кляштор- ный, Султанов 2000: 207). К сожалению, несмотря на кажущуюся информативность этого сообщения, два момента снижают ценность данного источника. Во-первых, большая часть этих групп после завоевательных походов 1236-1242 гг. явно вернулась на историческую родину. Во- вторых, этот труд относится к относительно позднему времени (XVII в.) и во многом является компилятивным (Ахмедов 1985:145), что не позволяет автоматически распространить приводимые в нем данные, несмотря на их повторение в других источниках, к периоду Золотой Орды.
Но сравнение этого перечня с названиями первоначальных четырех отрядов из тысяч, в 1227 г. выделенных Джучи и состоявших из представителей кланов Сидживут (Салджигут), Кингит и двух подразделений Хугиин (Уйьиин), показывает, что проблема преемственности племенных структур начального этапа становления Улуса Джучи и более поздних периодов развития государства так просто не решается. Необходим новый анализ источников.
Само присутствие клановых структур в Золотой Орде не подлежит сомнению. Скажем, в послании хана Берке, полученном в Египте в 1262- 63 г., был приведен список принявших ислам, «с подробным: перечислением их по племенам и родам» (Тызенгаузен 1884:98). Когда около 1299 г. один из сыновей Ногая убил другого, это стало известно не только «родственникам», но и «племенам» (Тизенгаузен 1884: 116). Ибн-Арабшах об «области Дешт-Берке», «области исключительно Татарской», отмечает, что она «переполнена тюркскими племенами» (Тизенгаузен 1884: 459). По его рассказу, когда хан Токтамыш собирал войско «правой и левой сторон», оно происходило «по племенам и родам». А когда Иде- гей послал гонцов к «своим родичам и соседом», принадлежавшим «к числу сторонников и друзей его», подразумевались «племена левой
147


стороны» и «предводители левой стороны и начальники племен ее». Поэтому, в разговоре с Тимуром Идегей мог апеллировать к «многочисленным племенам», «сердцам племен и родов» (Тизенгаузен 1884: 464-470). После поражения хана Токтамыша от Тимура и смерти Токта- мыша вначале «бойцов из племен» (уймак-аймак) собрал Чинтек-ог- лан, затем «все племена (иль)» оказались у Тимур-Кутлуга (Тизенгаузен 1941: 132-133). Да и постоянное упоминание в источниках эмиров и беков - правителей десятитысячных и тысячных улусов, на самом деле в скрытой форме говорит о племенах, ибо за их спиной стояли клановые образования. Главная трудность - в расшифровке клановой принадлежности этих вождей на основе имеющихся источников.
Рассмотрение ее лучше начать с эпохи правления хана Токтамыша (1379-1395 гг.), когда информация относительно состава племен Золотой Орды становится более представительной. Так, во время первого столкновения войск Токтамыша с армией Тимура (1391 г.), в составе «эмиров и нойонов» Улуса Джучи Йезди в «Зафер-намэ» называет: Али, Сулей- ман-Суфи Конгурата, Науруз Конгурата, Актау, Урусчук Кыята, Иса- бека (старший брат Идегея), Хасан-бека Сарая, Куке-Бугу, Яглы-бия Бахрина, Кунгур-бия. Во время описания второго сражения (1395 г.), в войсках Токтамыша упоминается уже названный Актау, Давуд-Суфи (зять Токтамыша) и Удурку (правое крыло), а также отмеченный выше Иса- бек и Яхшы-ходжа (левое крыло). Далее, при разгроме правого крыла войск Золотой Орды в 1395 г. сообщается об убийстве эмира Бекходжи. Затем еще известны перешедшие от Урус-хана к Токтамышу эмиры Ка- занчи(Казан)-бахадур и Урук-Тимур (Тизенгаузен 1941:118-121, 131- 132, 146-148). Из тех эмиров, чья племенная принадлежность в источниках напрямую не названа, Али-бек был Конгуратом, а Ак-Буга - Бах- рином и они считались старшими эмирами Токтамыша (Тизенгаузен 1941: 151). К их же числу Йезди относил еще Урук-Тимура (Тизенгаузен 1941: 151), который, по-видимому, был из клана Ширин ( Утемиш- хаджи 1992:114). Кстати, Яхшы (Йахши)-ходжа являлся его сыном (Уте- миш-хаджи 1992: 116). Иса-бек происходил из племени Мангыт (Тизенгаузен 1941: 148). Одним из «старинных нукеров» Токтамыша считался Кара-ходжа (Тизенгаузен 1941: 189), в котором надо видеть «бия Аргынов», упоминающегося в эпосе «Идегей» (Идегэй 1988:142, 206). Таким образом, в подчинении у хана Токтамыша обнаруживаются кланы Конгурат, Бахрин (Барын), Мангыт, Кыйат, Сарай, Ширин, Аргын.
Но расшифрована клановая принадлежность далеко не всех князей хана Токтамыша. Скажем, остается не установленной клановая принад¬
148


лежность такой крупной политической фигуры, как эмир правого крыла Актау, командовавший собственным туменом (Тизенгаузен 1884: 465). У Ибн Арабшаха есть сообщение, которое, возможно, относится к группе во главе с эмиром Актау. Описывая дела «племен Дештских» после поражения, нанесенного Токтамышу Тимуром, он пишет о тех золото- ордынцах, которые «ушли к Румийцам и Русским», указав далее, что имя «этого отряда - Карабогдан» (Тизенгаузен 1884: 470). У того же автора есть еще один рассказ - о том, как один из эмиров Токтамыша из- за несогласия с ним покинул лагерь хана еще до сражения: «.. .двинулся с громадной толпой; за ним последовали все изменники и отступники, да все его племя, которому имя Актау. Отправился он, устремляясь во владения Румские, пришел со своими людьми в земли Адрианопольс- кие и поселился в этих местах» (Тизенгаузен 1884:465). Похоже, что тут речь идет об одной и той же группе. Если это так, то племя во главе с эмиром Актау носило название «Карабогдан». Но других сведений об этом племени в источниках нет.
Неизвестна и племенная принадлежность эмира Казанчи, бывшего ранее «главным столпом державы» хана Уруса. Не установлена также племенная принадлежность эмира Удурку (Утурку), относившегося к числу «старших эмиров Улуса Джучи» (Тизенгаузен 1941: 120, 123, 182). Нет сведений и о племенной принадлежности ряда других названных выше эмиров (Куке-Буги, Кунгур-бия, Бек-ходжи). Все эти лица могли принадлежать и к иным, ч$м уже перечисленные, племенам, занимая высокое положение. Например, в «Зафер-наме» о преследовании сторонников хана Токтамыша войсками Тимура в 1390 г. на правом берегу р. Волги, сказано: «... завладели всеми областями их [врагов], которые были направо (т.е. на правом крыле -Д.И., И.И.) и главным у которых был Бек-ходжа - Сараем, Урусом и Урусчуком» (Тизенгаузен 1941: 121). На заключение о том, что имелись и другие кланы, наталкивает и одно место из «Турт улус тарихи» Мирзы Улугбека, назвавшего в войсках Токтамыша в 1395 г. не только такие кланы, как Конгураш и Бахрин, но и принадлежавшие очевидно к правому крылу Улуса Джучи племена Найман, Джапаир и Уйшын (Мирзо Улугбек 1994: 233. Аналогичное сообщение есть в «Шаджарат ал-атрак» - см:. Тизенгаузен 1941: 207-208).
Теперь перейдем к периоду правления хана Узбека (1312-1342 гг.),  11 Вывод, вытекающий из этого источника, не согласуется с заключением А.П. Григорьева о принадлежности данного князя к клану Бахрин (Григорьев 2002: 125).
149


его прямых наследников - Джанибека ( 1343-1357 гг.), Бирдибека (Берди- бека) (1357-1359 гг.) и некоторых последовавших за ними ханов.
Известно, что аталыком у хана Бирдибека был эмир Товлу-Тоглу (Тулу)-бай, происходивший из клана Канглы и считавшийся челове ком «с многочисленными и сильными родичами» (Утемиш-хаджи 1992: 108)1. По русским летописям он признается «князем темным (т.е. темником -Д.И., И.И.) и сильным» (Сафаргалиев I960: 111). В числе приближенных хана Узбека Товлу-бей известен еще в 1339-40 гг. (Гэрский 2000: 65). Согласно «Анониму Искендера», этот князь считался у хана Джанибека «одним из столпов его державы» (Тизенгаузен 1941: 129). Участвовавший в приведении Бирдибека к власти в 1357 г. (Григорьев 2004:87), он контролировал некоторое время, возможно, как даруга- князь, таможню г. Азова (Григорьев 2002: 152-153, 228) или был даже правителем Азовского тумена. Убит вместе с ханом Бирдибеком в 1359 г. (Сафаргалиев 1960: 111). Приведенные данные говорят о вхождении клана Канглы в состав племен Золотой Орды.
После смерти хана Бирдибека становится известным сыгравший значительную роль в истории Золотой Орды в 1360-13 80-х гт., Мамай - «один из старших монгольских эмиров», женатый на дочери покойного хана. Как говорит Ибн-Халдун, «к его владениям принадлежал город Крым» (Тизенгаузен 1884: 389). Согласно русским источникам, он был темником, т.е. улусбеком - главой десяти тысяч воинов (Сафаргалиев 1960: 114). Отца его, по сведениям Утемиша-хаджи, звали Алаш (возможны формы Алыш~Алиш) (Kafali 1976:39). Так вот, Мамай принадлежал к клану Кыйат (Утемиш-хаджи 1992:108). Хотя отца Мамая не удалось связать с другими исторически известными фигурами, можно утверждать, что сам клан Кыйат играл ведущую роль еще при хане Узбеке. В частности, «старший эмир», «начальник улуса» хана Узбека-Иса-бек (Иса - гурген), женатый на его дочери (сам хан, в свою очередь, был женат на дочери бека), может быть идентифицирован с Исатай Кыйатом (Утемиш-хаджи 1992: 67, 102-103, 104-105, 109; Тизенгаузен 1884: 295). Судя по тому, что у ал-Мухибби и у ал-Калкашанди есть сообщения о переходе правления Крымом после Зейнеддина Рамазана (правил в 1349- 1358 гг. -Григорьев 2002:174) к Алибеку, сыну Исы, сыну Тулутемира (Тулук-Тимур) (Тизенгаузен 1884: 349-350 413), домениальные владения клана Кыйат находились в Крыму (центр - г. Солхат). Однако тут  22 Датировке А.П. Григорьева о продолжении правления в Крыму Тулук- Тимура до 1341 г., несколько противоречат материалы из среды мамлюков, в которых под 741 г. (1340 г.) говорится о «наместнике Крыма» по имени Мелик-
150


надо сделать одно примечание - Иса (Иса-бек, Иса-гургеи), который упомянут ал-Мухибби, приходился Тулук-Тимуру, вероятно, братом (Тюенгаузен 1884:127). О принадлежности Крыма этому клану до определенного времени - до перехода его к клану Ширин - говорит и комплекс золотоордынских документов, в которых в 1358 г. фигурирует «правитель Крымского тюмена» (для итальянцев он был «сеньором Солхата») Кутлуг-Тимур, являвшийся сыном правителя Крымского ту- менав 1300-1341 гг. Тулук-Ттлура (Григорьев 2002:188, 192, 194, 216; Тизенгаузен 1884: 278-282)1. По всей видимости, Мамай находился в каком-то родстве с упомянутыми знатными владельцами Крымского тумена, но в каком - пока не установлено. Появление клана Кыйат в Крыму могло иметь место еще в годы правления Бату-хана (ок. 1207- 1256), так как у Утемиша-хаджи, когда речь идет о Шибане и о в ыделении ему ханом Бату (Саин-ханом) «родов и племен» из 30 тыс. чел., а также «вилайятов», говорится, что тот «добавил... к тем, выделенным [Шайба- ни-хану] тридцати тысячам человек, еще десяти тысяч кыйатов [и] йурап- даев» и «отправил [его], назначив в вилайеты Крыма и Каффы». Эти данные имеются и в сведениях Абдулгаффара-Кырыми, который сообщает о посылке Бату Шибана в Крым со своим аталыком Бор Алтай Тараклы Киятом (Schamiloglu 1998:94). Следующее место из Рашид ад-Дина подтверждает присутствие клана Кыйат, образующего тумен, в Золотой Орде в период правления хана Токты (1291-1312):«... племя кият в настоящее время находится у Токтая и о котором говорят, что оно составляет один туман» (Рашид ад-Дин т.1, кн. 2, 2002: 270; см. также с. 46).
Еще об одном золотоордынском племени свидетельствует информация, относящаяся к времени правления хана Хызра ( 1360-1361)- среди приближенных этого выходца из Кок-Орды отмечается «бек из (племени) Найман» по имени Кутлуг-Буга (Утемиш-хаджи 1992:112). Не тот ли это Кутлуг-Буга, который известен из ярлыков Джанибека 1347 г. и Бирдибека 1358 г. венецианцам (Cotloboga), а также из ярлыка 1357 г. митрополиту Алексею? (Федоров-Давыдов 1973:146; Григорьев 2002:115, 163; Григорьев 2004:113). У ал-Мухибби под именем «Кут- лубуга» (Кутлубуга Инак) с уточнением «наместник хана Джанибека», «один из [тех] четырех, которые по принятому обычаю, бывают правителями в землях Узбека», под 1351 г. отмечается, надо думать, он же (Тизенгаузен 1884: 348). По мнению А.П. Григорьева, Кутлуг-Буга с
Темир (Тизенгаузен 1884: 269). Правда, в данном случае Меликтемир может быть тем же самым Тулук-Тимуром, ибо «мелик»~«малик» имеет значение «правителя».
151


1351 по 1357 гг. являлся улуг карчи-беком хана Джанибека (Григорьев 2004:113), на короткое время (с сентября 1358 по март 1359 г.г.) заняв пост правителя Крымского тумена (Григорьев 2002:209). Есть вероятность того, что Кутлуг-Буга был родственником другого видного золотоордынского эмира - Могул-Буги (об этом на основании, правда, одного только сходства форм образования имен, писал А.П. Григорьев, считавший Их братьями - см.: Григорьев 2002:208).На этот счет можно привести еще один косвенный аргумент: согласно «Анониму Искендера», у хана Мюрида (осень 1362 - начало 1363 г.) «главным эмиром в Улусе Узбека» был Ильяс, сын Могул-Буги (Тизенгаузан 1941: 130). Между тем, в отдельных русских летописях под 1365/66 гг. есть сообщение: «...зимы еда из Литвы Веснеильясъ Коултубузин сын был в Тфери» (ПСРЛ т. 15, 2000: 79). Возможно, тут речь идет о выехавшем из Литвы на грани зимы и весны сыне Кутлуг-Буги Ильясе. Тогда путаница в том, кто являлся отцом эмира Ильяса, как раз может свидетельствовать о том, что Могул-Буга и Кутлуг-Буга являлись близкими родственниками (возможно, братьями). Могул-Буга (Могал-бей) уже в 1337 г. был среди старших эмиров хана Узбека, а в 1345 г. он участвовал в осаде г. Кафы как предводитель золотоордынских войск, затем являлся улугбеком у ханов Джанибека (до 1351 г.) и Бирдибека (1357-1358 гг.) (Григорьев 2002: 45, 47-48, 83; Григорьев 2004:113; Тизенгаузен 1884: 269, прим. 13). Известен он и из ярлыков ханов Джанибека 1342, 1347 гг., Бирдибека 1358 г. венецианцам, проезжей грамоты ханши Тайдулы митрополиту Алексею от 1354 г., ярлыка хана Бирдибека ему же за 1357 г. (Григорьев 2004). Умер он около 1360 г., когда хан Хызр казнил наряду с другими «князьями ордынскими» и «Муалбоузину чадь множество оубил» (ПСРЛ т. 15, 2000:79). Приведенные данные говорят о вхождении клана Найман в Улус Джучи. Несмотря на то, что Утемиш-хаджи локализует племя Найман далеко на востоке - в бассейне р. Иртыша в «Тайбугином юрте» (Kafali 1976:44), не исключено проживание этого клана вначале в Ак- Орде и его уход во владения Шибанидов лишь во время кризиса второй полойины XIV в. Во всяком случае, в Крыму Аргынское княжество в XVIII в. имело двойное название «Аргын - Найман» (Лашков 1895, № 23:82). Да и у Абул-Гази говорится, что Бату-хан выделил Шибану «народ», который состоял из четырех племен, в числе которых было и племя Найман (Абуль-Гязи 1906:160). Между тем Улус Шибана входил, вероятно, в Ак- Орду. Найманы упоминаются и у Абул-Гази в числе основных племен (из тех, кто выдвигал карачиев), живших в XV в. Хорезме во время правления Шибанидов Тимур-шейха иЯдигера-хана (Абулъ-Гази 1906:163).
152


Имеются и данные о вхождении в XIV в. в Золотую Орду клана Салд- жигут (Сиджуд). Утемиш-хаджи, например, указывает, что во время правления хана Базарчи (около 1362 г.) «был... Сиджуд Али-бек, из старших эмиров», которого Тайдула велела убить. Сын Али-бека по имени Хасан «бежал и пришел к сыну Конграта Нагадая Ак-Хусейну, который был хакимом вилайета Хорезма, [а] этот Хасан был ему племянником» (Утемиш-хаджи 1992: 113; Kafali 1976: 44). Салджигуты фигурируют еще в одном сообщении Утемиш-хаджи, на этот раз относящемся к последнему году правления хана Токты (1291-1312 гг.). Этот хан отправил Кыйа- та Исатая (Иса-бека) и Сиджута Алатая с 40 тыс. воинов за будущим ханом Узбеком (Утемиш-хаджи 1992:103). Из последнего известия видно высокое положение клана Салджигут в Золотой Орде в конце XIII - начале XIV вв. Рашид ад-Дин также подтверждает это: он отмечает старшего эмира хана Токты по имени Черкес и делает заключение, что тот «из рода» Мунгэде (Мунгур) - нойона из племени Сиджиут, переданного Джучи (Рашид ад-Дин т. 1, кн. 1, 2002:183; т. 1, кн. 2:274).
По крайней мере, с конца XIII в. в Улусе Джучи фиксируется клан Кунграт, из которого довольно часто брали жен султаны «алтын уруга» еще со времени Джучи. Например, Рашид ад-Дин указывает, что женой хана Токты была дочь Салджидай-гургана из клана Кунграт, который женил своего сына на дочери Ногая (Тизенгаузен, 1941: 70). Скорее всего, клан Кунгратов (или его подразделение) относилось к правому крылу (Ак-Орде). Кстати, упоминание в приведенном выше сообщении «хакима вилайета Хорезм» Ак-Хусейна, сына Нагадая из клана Кунграт, позволяет подтвердить высокое положение этого клана в политической иерархии Улуса Джучи в первой половине XIV в. Дело в том, что эмир Нагатай (Нангудай) известен и из сообщения Ибн Баттуты - его дочь была второй по старшинству женой хана Узбека, а сам он, кажется, находился при дворе хана (Тизенгаузен 1884:294). Кроме того, под именем Нагадаин (Nagadain) он упоминается и в ярлыке хана Джанибека за 1342 г. в числе высшей золотоордынской знати (Григорьев 2002: 48). Его А.П. Григорьев считает правителем Хорезма (Григорьев 2002: 70). Скорее всего, так оно и есть - он мог занять эту должность после смерти в 1335-36 гг. прежнего правителя Хорезма («правителя Хорасана») Кутлуг- Тимура, имевшего титул «великого эмира», «старшего эмира» и «правившего делами государства и устройством дел его» еще при хане Токте (см:. Тизенгаузен 1941: 129, 140 и сл.). Эмир Нангудай был убит около 1361-62 гг. вместе с другими «старыми князьями» (Григорьев 2004:145). Сохранившаяся генеалогия Кунгратов позволяет заключить, что линия
153


эмира Нангудая восходит к знаменитому нойону (или царевичу) Нукаю (Ногаю), чей сын Акхадай-бахадур якобы правил в «странах Булгар, Черкес и Казан» (Bregel 1982: 367-367). Сыном этого бахадура и был эмир Нангудай, согласно династийной хронике правивший вначале «Черкесами», затем прибывший в район Нижней Волги, став «амиром ал-умара» у Узбек-хана, в конце-концов оказавшись в Хорезме (Bregel 1982: 370- 371). Даже если часть приведенных в этой хронике сведений легендарна, основная их канва соответствует историческим данным и подтверждает нахождение клана Кунграт в числе кланов Золотой Орды, по меньшей мере, с конца XIII в. Попутно заметим, что правитель Хорезма Кут- луг-Тимур, игравший важную роль при ханах Токте и Узбеке, бывший сыном тети последнего и чей сын Харунбек был женат на дочери Узбека, мог быть из того же клана Кунграт. Хотя этот вопрос еще нуждается в дополнительном изучении, сама эта информация заслуживает внимания.
Далее, А.П. Григорьев высказывал мнение, что отмеченный в 1391 г. в войсках Токтамыша Хасанбек из клана Сарай, упоминающийся и в других документах (1380,1384,1393 гг.), это сын Рамадана (Рамазана) Зайн ад-Дина, являвшегося между 1349-1358 гг. правителем Крыма (Сол- хата), т.е. Крымского тумена (Григорьев 2002:172-174; Тизенгаузен 1884: 452). Тогда наместник хана в Крымском тумене Рамазан Зайн ад-Дин также оказывается из клана Сарай (Григорьев 2002: 174), который находился видимо в Крыму уже в первой половине XIV в. Однако, вывод А.П. Григорьева о клановой принадлежности Рамазана Зайн ад-Дина не согласуется с его предположением о том, что правитель Крыма Кутлуг- Тимур, приходился ему родственником по отцу (Григорьев 2002: 216), ибо тот был из клана Кыйат. Между тем, в составе так называемых «кочевых узбеков» племя Сарай известно (Султанов 1977: 166, 170). Тем не менее, остается вопрос о возможной синонимичности этнонимов Сарай и Кыйат, так как последний клан занимал при ханах Токте и Узбеке веду щее положение в управлении государством, сосредоточенном в г. Сарае (отсюда и могло быть еще одно наименование клана - «Сарай»).
О нахождении клана Ширин среди золотоордынских групп выше уже говорилось, сейчас приведем дополнительные данные на этот счет. По мнению Утемиша-хаджи, племя Ширин, происходящее от «племени Ас с тамгой «ковш» (чумеч)», было среди «нукеров» Туй-ходжи, отца Токтамыша. Затем Урек-Тимур, сын бека племени Ширин Дангы-бея, оказался на службе у хана Токтамыша, в 1379-80 гг. будучи его улугбе- ком. После убийства Мамая из клана Кыйат, он женился на его жене
154


(она была дочерью хана Джанибека) (Kafali 1976:42). Близкую информацию давали в XIX в. крымские мурзы Ширинские: «.. .при Тохтамыше Дангы бей командовал войском, а сын его Руктемир (Урек-Тимур -Д.И., НИ..)... (находился) при хане Тохтамыше... Руктемир (был)... возведен в первые над всеми подвластными хану бегами и народами ... в диване (сидел)... с ханом с правой стороны его» (Лашков 1889: 99). Ясно, что клан Ширин при хане Тохтамыше заменил в Крымском тумене клан Кыйат. Об этих изменениях говорит и Утемиш-хаджи, указывающий, что «большая часть элей, оставшихся от Джанибек-хана, была у Мамая. Тохтамыш хан убил Мамая и забрал его эли и нукеров, пришел в вилайет Сарая» (Утемиш-хаджи 1992: 118). Выражение «эли» в данном случае означает кланы. Абдулгаффар Кырыми также сообщает: «Ширин бей Урак-Тимур бине Дангы бей служил Тохтамышу как главный бей (до 1398 г.) и его сын, Тегиня б. Урак-Тимур был отцом Ширинов в Крыму» (Schamiloglu 1998:127). Согласно сведениям Утемиша-хаджи, сын Урек-Тимура Яхшы-хаджи являлся аталыком сына Токтамыша Кепек хана, а другой сын - Текене бек, «служил» другому сыну Токтамыша - Ка- дир-Берди хану. Он был у этого хана, указывает Утемиш-хаджи, «беком правой стороны», тогда как Хайдар-бек из клана Кунграт - «беком левой стороны» (Kafali 1976:43). У продолжателей летописи ад-Дахаби (Дзехаби) известие о смерти Идегея (1419-20 гг.) сопровождается следующим примечанием: «... он (Идегей. -Д.И., И.И.) был только вторым эмиром, так как при нем был еще другой эмир по имени Текина. Старшими эмирами там бывают эмир правого крыла и эмир левого крыла. Должность эмира правого крыла правил Текина, а должность эмира левого крыла Идики» (Тизенгаузен 1884: 553). Интересные сведения в этом отношении дают русские летописи. Так, в войсках улуг карачи- бека Идегея, которые совершили вторжение на Северо-Восточную Русь и осаждали Москву в 1408 г., упомянут «князь Тегиня, Шихов сын» (Приселков, 1950: 468; ПСРЛ т. 11-12, 1965: 205), т.е. он был скорее всего сыном Йахши-Яхшы-хаджи (если это не испорченное от «Ширина»). Последнее сообщение о нем в русских летописях относится к 1432 г., когда «Ширин Тегиня», став уже «князем великим ординским» (г.е., видимо, карачи-беком) при дворе хана Улуг-Мухаммада, оказывал протекцию князю Юрию Дмитриевичу в получении великого княжения Московского. Осенью он находился при дворе хана, а потом ушел «в Крым зимовати», а весной возвратился «ис Крыма в Орду» (ПСРЛ, т. XXV, 1949: 249). Там же указывается, что у него при дворе был «братанич», «постельник царев» «Татарин Усеин (т.е. Хусейн) именем».
155


Характерно, что в тех же событиях 1342 г. участвовали и другие татарские кланы. Упомянутый выше у Утемиша-хаджи Хайдар бек из клана Кунграт также фигурирует под 1432 г. в числе «великих князей Ординских» под именем Айдара (ПСРЛ т. 27, 1959: 103; т.11-12, 1965: 15). К нему и его брату Минбулату, также «великому княю ор- динскому», обратился с просьбой помочь получить подтверждение прав на великое княжение Василий Васильевич. Однако в ходе многомесячных интриг и переговоров успех сопутствовал клану Кунграт и ярлык на великое княжение в Москве получил Василий Васильевич. Иными словами, в этот период представители клана Ширин и Кунграт играли ключевую роль при дворе хана, интригуя и проводя политику в интересах своего клана, борясь с влиянием клана Кунграт.
Происхождение клана Ширин от «племени Ас» не обязательно означает, что он должен возводиться к кавказским аланам (асам). Дело в том, что ряд арабских источников XIV в. (Абу’л Фида, Ибн Баттута, ал- Омари) различают аланов и асов, указывая, что последние были тюрками (qaum min al-Turk), исповедали ислам и жили в степных районах, а также в Сарае (Алеманъ 2003:328, 341, 359). Судя по данным ал-Масуди (X в.) и ал-Бируни (XI в.), речь идет о потомках тех асов, которые в X в. жили в окрестностях Хорезма, исповедовали ислам, и назывались «al- Arsiyah» (Aorsi > As), затем переселившись западнее. Их язык во времена Бируни состоял из смеси хорезмийского и печенежского, что предполагает среднеиранский (хорезмийский) язык с сильным тюркским влиянием (Алеманъ 2003:348-349, 333). Так как клан Ширин переселился из района Хорезма вместе с Токтамышем, его легендарную связь с «племенем Ас» надо трактовать как отражение генезиса этого клана от домонгольской группы Ac (As) тюрко-иранского происхождения.
Не исключено, что и другие кланы (Аргын, Барын, Кыпчак), считавшиеся элями хана Токтамыша, сдвинулись на запад одновременно с кланом Ширин. Во всяком случае, Сарай-бек из клана Барын был аталыком у сына хана Токтамыша Джелаладдина, служа и его другому сыну - Кадыр-Берди (Kafali 1976:43). Поэтому, эти группы также надо относить к числу племен, находившихся в Золотой Орде (первоначально скорее всего в левом крыле - Кок-Орде). О группе Кыпчак есть сообщение и в династийной хронике Кунгратов, в которой говорится: Нагхадай (Нан- гудай) «.. бежал от черкес вместе с Кыпчаком Эсен-Бугой, другом отца и прибыл к Узбек-хану, [бывшему] в низовьях Волги» (Bregel 1982:369). В данном случае известие о группе Кыпчак восходит к первому десятилетию XIV в. (начало правления хана Узбека- 1312 г.).
156


Одно место из «Чингиз-наме» Утемиша-хаджи позволяет говорить о вхождении клана Уйгур в Золотую Орду не позже времени правления хана Токты ( 1291 -1312 гг.): «...Был [некто] по имени Баджир Ток-Буга из омака уйгур. [А уйгур] был эль с многочисленными [и] сильными родами [и] племенами, и был также аталыком» (Утемиш-хаджи 1992:103). Некоторые исследователи даже считают, что попытка со стороны Бачир- тук-Буги (Баджир Ток-буги) узурпировать золотоордынский трон после смерти хана Токты (Утемиш-хаджи 1992: 103-104) не только свидетельствует о силе клана Уйгур в Золотой Орде, но и о стремлении передать власть в государстве от монголов к тюркам (Kafali 1976: 37). Хотя это утверждение и спорно, присутствие в Золотой Орде племени Уйгур как отдельного разветвленного кланового образования {эля), уже во второй половине XIV в., не подлежит сомнению, как и высокое положение его предводителя при ханском дворе - иначе выходец из этой группы Бачиртук-Буга не стал бы аталыком будущего хана Токты. Не исключено, что в начале 1260-х гг. именно этот князь был темником и его владения находились не очень далеко от Крыма или он даже владел Крымом - ал-Муфаддаль указывает: «Потом (после Крыма. -Д.И., И.И.) ехали степью ... и нашли начальника, по имени Тукбуга. Он начальствовал над десятком тысяч [воинов] и был правителем всего этого края» (Тизенга- узен 1884:192). У Абул-Гази имеется место, гласящее: «Джанибек-хан послал и туркменам уйгура по имени Санклы-Син, с тем, чтобы он взыскивал с тех, кто провинился и совершил преступление ... У него было много нукеров и рабов» (Кононов 1958: 74-75). Это сообщение доказывает присутствие клана Уйгур в центральной части Золотой Орды. Нахождение клана Уйгур в Хорезме во время Шибанида Ядигер-хана в качестве одного из правящих племен (Лбуль-Гази, 1906: 136), также говорит о вхождении этой группы в Золотую Орду. Однако, само появление группы Уйгур в районе Хорезма фиксируется уже с 1182 г., когда она прибыла к его границам - г. Дженду, под предводительством одного из кыпчакских вождей. По другим данным в Приаралье Уйгуры находились с еще более раннего времени - уже с X в. (Кадырбаев 1993: 40).
Очень мало сведений о клане Уйшын (Хушин, Уйсунь) в Золотой Орде до эпохи хана Токтамыша, хотя само его существование бесспорно. Прежде всего, у Рашид ад-Дина в числе 4-х тысяч, выделенных Джу- чи, отмечаются две тысячи из племен Хушин - одна под командованием эмира Хушитая, другая - Байку. Последний, согласно этому источнику, ведал правом крылом войск (Рашид ад-Дин m. 1, кн. 2, 2002: 274). В другом месте труда Рашид ад-Дина Хушидай-Байку - это один человек,
157


старший эмир, которого вместе с войском Чиниз-хан отдал Джучи и он затем «командовал правым крылом войск Бату» (Рашид ад-Дин т. 1, кн. 2, 2002:172). В «Сборнике летописей» Кадыр-Али-бека (1602 г.) сообщение Рашид ад-Дина приводится в первой версии (Хушитай и Байку названы главами отдельных тысяч) с примечанием: «Много войск Ток- тая и Баяна - из поколения этих четырех тысяч, затем еще прибавилось» (Кадыргали Жалайыр 1997:70). На самом деле число первоначально выделенных Джучи войск могло быть и больше - в разных источниках называются от 8 тысяч «людей» до 9 тысяч «юртов». Но в разных версиях этой информации предводитель клана Уйшын (Хушин) неизменно играет важную роль, так как под именами «Хунан», «Хукин» нойон он фигурирует как в «Сокровенном сказании», так и в более поздних источниках XVII в. (см.: Козин 1941: 176; Лубсан Данзан 1973: 233). В «Алтай Тобчан» прямо сказано, что Хукин нойону восемь тысяч людей были выделены для управления «землею оросутов и черкисутов» (т.е. русских и черкесов. - Д.И., И.И.), что предполагает уход клана Уйшын далеко на запад, на территорию будущей Ак-Орды. В частности, об этом говорят и данные, свидетельствующие о существовании у Булат-хана (1363-64 гг.)улуг-карачи-бекаПир-Махмуда из клана Уйшын (Kafali 1976: 41). В позднем татарском источнике - «Дафтар-и Чингис-наме» (XVII в.), Уйшын Майкы би показан как значительное лицо, восседающее по правую руку от Чингиз-хана (Дефтере 2000: 17). Кроме того, он там фигурирует как предводитель племени Уйшын, получивший от этого хана отличительные знаки племени (дерево - карагай, птицу - кара кош, уран - салават, тамгу - серга или себерке, кольгугу (савут) - сыгыр - см.: Ivanich, Usmanov 2002,1: 56-57, 60). Столь детальная информация, сохранившаяся в Поволжье до XVII в., предполагает нахождение ее носителей в данном регионе. Не случайно присутствие имени Майкы бия в родословных племени Табын у башкир, в которых местом проживания Уйшына Майкы бия и его потомков указана «местность Миядык в Уральских горах [и] бассейн р. Миасс» (Башкирские 1960: 155-165). По данным Махмуда ибн Вали, сохранившимся в его многотомной истории «Бахр ал-асар», Бату-хан своему брату Тукай-Тимуру выделил из числа «каучинов» (привилегированная часть войск) группы Минг, Тархан, Ушун и Ойрат. В состав владений Тука-Тимура, сына Джучи, и его потомков, входили Мангышлак, Хаджи-тархан и область асов на северном Кавказе (Ахмедов 1965:163; Кляшторный, Султанов 2000: 197, 208) Выше уже упоминалось сообщение Мирзы Улугбека о былом нахождении клана Уйшын в составе войск право-
158


го крыла. Но информация о том, что группа Уйшын относилась к подчиненным Тука-Тимуру, кланам, позволяет говорить и о нахождении племени Уйшын на левом крыле (возможна и разделенность клана по Ак-Орде и Кок-Орде). О его вхождении в это государство мы можем судить также исходя из присутствия данного клана в Ногайской Орде (Исхаков 1998: 158; Трепавлов 2001: 488-490, 492, 504) и в составе племен кочевых узбеков (Ахмедов 1965: 16, 46, 106, 163; Султанов 1974: 167, 171-172).
Но о клане Минг (Мец), упомянутом выше у Махмуда ибн Вали, есть известие и у Утемиша-хаджи, сообщающего, что Узбек-хан Салд- жигут Алатаю «отдал [племя] Минг» (Утемиги-хаджи 1992: 105), что предполагает вхождение этого клана в XIV в. в число племен Золотой Орды. По поздним источникам группа Минг имелась как Ногайской Орде, так и в числе племен кочевых узбеков (Трепавлов 2001: 445, 488- 490, 502; Исхаков 1998: 156, 158; Ахмедов 1965: 116 и др.; Султанов 1977: 165-176; Султанов 1982:8, 13, 16). В татарском историческом сочинении XVII в. «Дафтар-и Чингис-наме» один из предводителей племени Минг Урдаж; (Ордач) би (с определением «тысячестрельный» - «мец садаклы») упоминается в числе получивших отЧингиз-хана атрибуты клана (дерево - каен, птицу - карчыга, уран - Алач, тамгу - кош кабыргасы, савыт - ночек) и выходящего на сражения во главе тысячи воинов, т.е. как тысячник (Дэфтере 2000:19-21; Ivanich, Usmanov 2002:57; Башкирские 1960:50-70). Эта информация, наряду с уже отмеченным выше сообщением о нахождении группы Минг в XIV в. в подчинении Салджигута Алатая, говорит о ее вхождении вначале в состав Ак-Орды как не очень большого родо-племенного подразделения (тысячи).
Другое известие Утемиша-хаджи дает представление о первоначальном составе основных кланов в улусе Шибана времени правления хана Узбека, который, согласно представлениям дома Шибанидов, состоял из «двусоставного эля», включавшего эли Карлык и Буйрак, переданные им Кыйатом Исатаем (Иса-беком) (Утемиш-хаджи 1992: 92, 105). Несколько более подробная информация о клановом составе улуса Шибана есть у Абул-Гази хана, отметившего, что после возвращения из похода в Восточную Европу (1242 п) Бату отдал Шибану из числа «древних родов» четыре главных племени: Кушчи, Найман, Карлук, Буйрак (Абулъ-Гази 1906:160). По поводу клана Кушчи в «Таварих-и гузида-йи нусрат-наме» есть такое примечание: «...Кушчи ... со [времени] Шай- бан-хана были атаке (т.е. аталык. -Д.И., ИИ.) и кукельташами» (Мате¬
159


риалы 1969: 20). Поэтому, эту информацию следует считать достоверной. В этом перечне лишь этноним Буйрак вызывает некоторые сомнения, однако, он упоминается и у Махмуда ибн Вали в числе племен, составлявших войско Бату-хана, как и остальные группы, перечисленные у Абул-Гази (Ахмедов 1965:163). Известен этот клан и у кочевых узбеков (Султанов 1977: 171). Не исключено, что он был из числа племен Найманов, так как у их правителя («царя») в «древнее время» имя (или титул) звучало как «Буюрук-хан» (Рашид ад-Дин т. 1, кп. 1, 2002: 137-138). Относительно локализации улуса Шибана есть разногласия - одни исследователи помещают его в Сибири и Казахстане (Федоров- Давыдов 1973:141; Сафаргалиев 1960: 30), другие - в области р. Или, среднего и нижнего течения Сырдарьи (Кляшторный, Султанов 2000: 197). На самом деле, скорее всего, правы обе стороны, так как речь идет в одном случае о летних районах кочевания, а в другом - о зимних (Сафаргалиев 1960: 41; Абулъ-Гази 1906:160).
Упоминание Утемишем-хаджи вскользь о направлении Урус-ханом (1374-1375) в качестве своего посла к Чагатаидам Дервишека мурзы, названного в источнике сыном Кенегеса Кугана (Утемиш-хаджи 1992:144), позволяет говорить о существовании в XIV в. в левом крыле Золотой Орды клана Кенегес, известном позже в составе кочевых узбеков (Султанов 1977: 166, 171) и у ногайцев (Кочекаев 1988: 26). В крымско-татарской версии эпоса «Эдите бйй» как «отец эля Кенегес» известен Джанбай «из урука Кенегес» (Кърым татар 1991:34). В казанско-татарском варианте эпоса «Идегей» известен сын Камала Джанбай (Ж,анбай), упоминающийся в числе предводителей кланов при Ток- тамыше, а также еще одна личность - Карим би Кенегес (Идегэй 1988: 142,206, 221). Кроме того, в 1490 г в войсках Казанского ханства находился Усеин Кенегес (Сборник РИО 1884, т. 41:116). Все эти данные усиливают историчность информации Утемиша-хаджи о Кенегес.
Заслуживает внимания и уникальная информация, сохранившаяся у Утемиша-хаджи, о «старшем беке и наибе» астраханского хана Абд ал- Карима (1502-1514) по имени Баба-Али, бывшем из клана Хытай (Утемиш-хаджи 1992:114). Так как в данном случае в лице хана речь идет об одном из наследников правителей Большой Орды, с большой долей вероятности мы можем говорить о вхождении клана Кы лай -Хытай (Катай) в число золотоордынских племен. В «Дафтар-и 1ингис-наме» этот клан под эпонимом «Катай бий»также упоминается, затем фигурируя и в рассказе о наделении Чингиз-ханом. группы во главе с Катаем, сыном Кагин-яра, племенными атрибутами (дерево - артыш, пти¬
160


ца - кауду, уран - тайлак, тамга - сепру-серу, савут - боз колпак) (Ivanics, Usmanov 2002:60). Согласно Утемиша-хаджи, клан Катай входил в объединение Едисан на левом крыле Золотой Орды, локализуясь в бассейне Сырдарьи (Kafali 1976:45). Известно и вхождение позже этого племени в состав Ногайской Орды (Кочекаев 1988: 26; Трепавлов 2001: 204-204 и др.), а также кочевых узбеков (Султанов 1977: ПО- 171). Вообще в связи с упомянутым объединением Едисан заметим, что оно состояло из кланов (уруг) Ширин, Барын, Аргын, Кыпчак, Алчы (Алчын), Мангыт, Кыйат и Курлеут (Kafali 1976:45). Уже указывалось, что часть из них во времена хана Тохтамыша оказалась в Ак-Орде, хотя на запад ушли не все представители отмеченных кланов, ибо те же племена в XV-XVI вв. известны и в составе кочевых узбеков (Султанов 1977: 166-167, 170-172; Султанов 1982: 7-39).
Но упоминание в связи с Большой Ордой «Альчинова места» как феодального владения или должности, с ним связанной (Сыроечковс- кий 1940:36,67-68), наталкивает на мысль, что среди переселившихся при хане Тохтамыше на запад групп, входивших в объединение Едисан, была и часть клана Алчын ~ Алчы, т.е. Алчы-Татар. То, что клан Алчин имелся и в Астраханском ханстве (ПДРВ, ч. X\ 1975:270), подкрепляет этот вывод. Вооще, татарский клан Алчын/Алчи являлся одним из древнейших и уважаемых в Центральной Азии. Известно, что XIII в. он играл важную роль при дворе ханов Улуса Джучи - из него происходили жена Базу и супруга хана Туда-Менгу, а также «старшие эмиры» (видимо, карачи-беки - Д.И., И.И. ) при Базу - Ит-Кара и при Менгу-Тимуре - Бек- Тимур (Рашид ад-Дин, 1952, Т.1, кн.1: 111). Поэтому, достоверность сведений Утемиша-хаджи об объединении Едисан и племенах, входивших в него, не вызывает сомнений. Следовательно, к числу кланов, имевшихся в Золотой Орде, можно отнести и племя Курлеут, о котором в других источниках не упоминается, хотя оно было представлено позже в составе кочевых узбеков (Султанов 1977: 172; Султанов 1982: 8, 12).
Еще один клан -Дурмен (Дормен) ~ Дурбан во времена Идегея находился в районе Хорезма и Якуб бек из клана Дурмен был в числе друзей Идегея. Однако, Дурмены в еще более раннее время - при Шибаниде хане Каган-беке (1374-1375 гг.), кратковременно занимавшем престол Золотой Орды, считались его нукерами (Kafali 1976:45), возможно, относясь таким образом к Ак-Орде - правому крылу государства. Показательно также, что в казанско-татарском эпосе «Идегей», в числе 9 «батыров» хана Токтамыша назван и «Дурмен би с Секирой» (Айбалталы Дормен би, возможно, тут подразумевается тамга племени в виде секи¬
161


ры) (Идегэй 1988:142), что явно свидетельствует в пользу признания клана Дурмен одним из золотоордынских племен.
Наконец, в «Истории Вассафа» приводится довольно необычный перечень «четырех личных тысяч Джучиевых», в общей сложности составлявших «более одного тумена живого войска» и оказавшихся «под ведением... Хорду» (т.е. Орды.-Д.И., И.И.) - Керк, Азан, Азль и Алгуй (Тизенгаузен 1941: 84). Так как эта перечень совершенно отлична от того, что приводят другие источники, ее можно было бы не рассматривать. Однако, этноним «Керк» напоминает этноним «Кырк», хорошо известный у кочевых узбеков (Султанов 1977) и в Ногайской Орде (Тре- Павлов 2001:501), а также по-видимому, отложившийся у литовских и казанских татар топоним «Сорок татар» (у казанских татар- Кырык са- дак). Этот же этноним скорее всего фигурирует и у Рашид ад-Дин при описании племен, происшедших от Огуз-хана - там он назван как эпоним Каркын (Рашид ад-Дин m. 1, кн. 1, 2002: 89). Поэтому, этот клан, явно тюркского происхождения, также включается в список золотоордынских племен.
Кроме того, при описании карательных походов войск Тимура против правого крыла Золотой Орды (1395 г.) где-то в районе «области Ку- буджи-караул» (возможно на Северном Кавказе), отмечено «бродившее» в панике «сборище ... из партии врагов», состоявшее из групп Курбуки, Булана, Юргуна и Келечи (Тизенгаузен 1941: 121), которые частично могли быть клановыми структурами. Скажем, Название Юр- гун сопостовимо с племенным наименованием Аргын, а Келечи - с известным у ногайцев и у кочевых узбеков кланом Келечи (Килечи) (Трепавлов 2001: 500; Султанов 1977: 167), возможно, связанном с тюркской группой Калач (Рашид ад-Дин т. 1, кн. 1, 2002: 85).
Кланы, существовавшие в Золотой Орде, не были основаны на древних принципах кровного родства - они были нарушены, как уже указывалось, еще при образовании Монгольского государства во главе с Чин- гиз-ханом. Тем более это было так после образования Золотой Орды. Скажем, в «Чингиз-наме» Утемиша-хаджи есть целый ряд сюжетов, доказывающих это: в рассказе о походе Бату-хана (Саин-хана) против нукеров Иджан-хана (Орды), якобы убивших своего повелителя, речь идет о том, что когда «их великие бежали», все «роды и племена [Саин-хан] переселил к себе, присоединил к своему элю и каждый аймак отдал какому-либо беку в качестве кошуна»; в рассказе о времени правления хана Узбека говорится о выделении эмиру Алатаю из клана Салджигут «эли, состоявшей из племени Минг» (Утемиш-хаджи 1992: 94, 105).
162


Поэтому, прав Ю. Шамильоглу, указывающий, что в Золотой Орде из-за постоянного перемешивания населения «действительное родство было усложнено до такой степени, что сделало родственные отношения неясными и племенное родство было вероятно номинальным». Тем не менее, по его мнению, это «фиктивное родство... выполняло роль в формировании социальных связей внутри общества» (Schamiloglu 1998:94).
Одновременно широко были распространены брачные связи в среде клановой знати и стремление породниться с членами «алтын уруга». Родство эмиров по женской линии с Чингизидами являлось действенным социальным инструментом, позволявшим укрепить влияние при дворе и добиться важных должностей и владений. Для ханов же это был верный способ закрепить лояльность сильных кланов и добиться их поддержки в решении политических вопросов. Прекрасно известно, что матерью Бату была Уки-хатун из племени кунгратов, а женой - Барак- чин-хатун из алчи-татар. Роль и значение этих связей ханов с кланами через брачные связи подчеркивал Рашид ад-Дин в особой главе своего труда (Рашид ад-Дин, 1952, T.I. кн. 1: 77-197). Важную роль брачных связей демонстрирует следующий факт: во время осады в 1410 г. бежавшего в Хорезм Идегея войсками хана Тимура во главе с эмирами Теге- ней (Декне) из клана Ширин и Газаном, когда пришла весть о том, что ханом стал сын Токтамыша Джелал-аддин, женатый на его сестре, эмир Газан сразу перешел на сторону нового хана, тогда как Тегеня, женатый на дочери хана Тимура, остался на стороне последнего (Тизенгаузен 1941:194). Ханы были просто «опутаны» родственными отношениями с вождями правящих племен (см., например, рассказ Ибн-Баттуты о родственных связях хана Узбека: Тизенгаузен 1884:290-293).
Все это говорит о том, что кроме реальных институтов родства существовал целый ряд других механизмов внутриклановых и межклановых взаимодействий. Важную роль в этом в Золотой Орде играл институты атачычества и имелъдяшества. Эти общественные институты, несмотря на свою кажущуюся архаичность, играли важное значение в социальной структуре тюрко-татарских государств. По сути дела они являлись связующим звеном между ханами-чингизидами и клановой аристократией. Подобные отношения родства были выгодны обеим сторонам: татарская аристократия приближалась к трону, а ханы получали опору среди родовой знати, получая преданных слуг и надежную опору. Аталыки были не просто учителями-наставниками, но и главными советниками будущих ханов, которые, часто не занимая официально высоких постов, реально активно формировали политику своих воспи¬
163


танников. Не говоря уже о том, что от личных качеств и авторитета ата- лыка и его клана во многом зависело, выберут его воспитанника ханом или нет. Точно также выбор имильдяшей связывал взаимными обязательствами султана и будущего хана с кланами своих «молочных братьев». Как вступление в брак, выбор «имельдяшей» и «аталыка» являлся ответственной процедурой и важным институтом укрепления власти хана. Неудивительно, что часто аталыками становились выдающиеся личности, способствовавшие продвижению своего султана к вершинам власти. Например, явно являлся аталыком султана Тимур-Кутлука эмир Идегей, хотя так он в источниках и не назван. В «Таварих-и Гузида-ий нусрат-наме» есть объяснение действия этого социального механизма в связи с Мухаммадом-Шейбани ханом - будущим правителем Государства кочевых узбеков. Когда он и его брат «остались маленькими» после смерти отца, они «находились в домq уйгура Бай-Шайх - атеке, так как этот Бай-Шайх был атеке (т.е. аталыком.-Д.И., И.И.) их отца» (Материалы 1969: 19). Так, по данным Абдулгаффара Кырыми, Бату послал Шибана с 30 000 воинов со своим аталыком Бор Алтай Тараклы Килтом против Манкупа в Крыму (Schamiloglu 1998: 94; сходный рассказ см. также: Утемиш-хаджи 1992: 95). Или, когда Ногай конфликтовал с Токта-ханом, он потребовал у хана выдачи ему эмира Салджидая из клана Кунграт, бывшего отцом жены Токты. Хан на это не согласился и заявил: «Он мне как отец и воспитатель (т.е. видимо подразумевается аталык. - Д.И., И.И ), и [он] старый эмир» (Тизенгаузен 1941: 423). Другая личность - Баджирток-Буга из клана Уйгур, бывший также аталыком этого хана, пытался после его смерти, женившись на вдовах хана Токты, провозгласить себя ханом (Утемиш-хаджи 1992:103).
Другим механизмом, способствовавшим инкорпорации кланов в «алтын уруг» был институт имельдяшей (имильдяшей) («молочных братьев», побратимов) (Vasary 1983). Он создавал возможность кланам, отправляя младших сыновей в семьи султанов, связывать себя с ними родственными связями. Поскольку же реально в семьи султанов отправлялись несколько сыновей, то это создавало стабильную систему внут- риклановых связей, придавая ей устойчивость и стабильность.
Эти институты создавали реальную сеть социальных и межклановых связей. Так, например, эмир Салджидай из клана Кунграт, женатый на дочери хана Токты, посватал своему сыну дочь Ногая (Золотая т. 1, 2003:423). В конечном счете, это создавало ситуацию, когда династия Чингизидов оказалась «правящей фамилией, мета-племенем или суперплеменной общностью, вытягивающей из всех племен [женщин] через
164


регулярную систему супружества между ханами и дочерьми племенных вождей» (Schamiloglu 1998:95). В результате, как подчеркивает Ю.Шамильоглу, возможно было «перекрывание династии и племен», например, в случае с Ногаем - имея по отцу Чингизидское происхождение, через мать он обладал «племенной аффиляцией», что давало ему «выдающуюся позицию внутри племенной организации».
Полученные итоги изучения кланового состава Золотой Орды были сведены нами в таблицу 2, включающую всего 37 клановых наименований. Очевидно, что данный перечень кланов Золотой Орды не исчерпывающий, поскольку глав туменов, как уже отмечалось, насчитывалось в первой половине XIV в. от 50 до 70, а в них надо видеть именно племенных вождей, во всяком случае, в большинстве своем. Но из-за состояния источников в обозримом будущем вряд ли удастся установить клановую принадлежность всех глав туменов. Оперирование в поисках недостающих названий кланов данными 1430-1490-х годов, как сейчас это иногда делается (История Казахстана 2001: 235), неприемлемо, ибо оно может привести к искажению реальной этнополитической ситуации в Золотой Орде в XIII-XIV вв. Главным образом, из-за того, что ситуация XV в. отличается от обстановки до середины XIV в., когда в Ак-Орду произошла значительная инфильтрация клановой аристократии из Кок-Орды со своими войсками и частично, видимо, переселение самих родов.
Анализируя структуру кланов в Улусе Джучи, следует отметить, что состояние источников не позволяет реконструировать клановуюя систему довольно четко, особенно в период до середины XI,V в. Ясно, что определенная племенная организация присутствовала, но ее структура пока неизвестна. Единственное, что можно сказать точно, что уже в ранний период важную роль в политике Улуса Джучи играли представители кланов Силдживут (Салджигут), Кингит иХушин, а также некоторые другие - Алчи-татар, Кунграт и Кийат. Во всяком случае, они чаще других фиксировались в источниках, что отражало, в определенной степени, их «вес» в клановой структуре ханства, в первую очередь за счет родственных связей с родом Джучидов. По крайней мере, точно известно, что улуг карачи-бек и султан Ногай был тесно связан с кланом Кийат, что заставляет думать, что в то время он являлся одним из правящих кланов. Вполне вероятно, что другие кланы в тот период еще не были столь многочисленными и не могли выдвинуться в число правящих родов.
Тяжелый удар, который нанесла всей социальной системе Улуса Джучи «великая замятия» 60-70-х гг. XIV в., сказалась и на клановой
165


системе. Не исключено, что прежние правящие кланы понесли значительные потери и начали постепенно сходить с политической арены, а их место начинают занимать выходцы из Кок-Орды. Уже в 1380-е гг. можно видеть совсем другую ситуацию - наряду с прежними кланами Кунграт, Кийат и Сарай, в число ведущих кланов начинают выдвигаться кланы Мангыт, Ширин и Барын. Причем, клан Ширин закрепляется в Крыму и в начале XV в. из его среды происходят влиятельные карачи-беки, а представители этого клана занимают важные государственные посты. Позднее, уже в XV в. именно из этих кланов выдвинутся четыре правящих клана в Казанском, Крымском и Касимовском ханствах - Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак. Другие кланы, такие как Кунграт, были оттеснены и сохранили ведущие позиции только в Кок-Орде и ханствах Шиба- нидов.
Сложен вопрос о самой структуре этих подразделений и их соподчинении. Не совсем ясен вопрос - насколько они были едины. Не исключено, что внутри деления на крылья существовали разные подразделения с одним и тем же названием и отдаленными воспоминаниями о своем родстве. Однако для правящих и наиболее сильных кланов следует, очевидно, предполагать наличие племенной территории, как для Кий- атов в западной части Ак-Орды и в Крыму или Сарае в Нижнем Поволжье, откуда их представители при дворе черпали силы для военно-политической борьбы за влияние в империи Джучидов. Позднее, во второй половине XIV - XV вв., совершенно точно, свои племенные родовые территории имели Кунграты на Мангышлаке и Мангыты в Заволжье. Не исключено, что до определенного времени ханы сдерживали рост владений отдельных кланов и старались распылить их по всей территории Улуса Джучи, тем самым сплачивая империю и только с середины XIV в., в условиях междоусобицы, произошел чрезмерный рост владений отдельных кланов и резко усилилось их влияние.
При оценке роли кланов в Золотой Орде надо иметь в виду также демографический вес населения с клановой организацией в этом государстве и их ключевую роль в составе войка. В связи с неизученностью этого вопроса, приведем наши подсчеты. Численность населения с клановым делением при Бату-хане могла составлять (даются минимальные и максимальные значения) от 600 до 800 тыс., при Берке-хане - 900-1200 тыс., при Токте-хане -1,5-2 млн., при Узбек-хане и Джанибек-хане - 2-2,8 млн. (подсчеты основаны на данных о военных ресурсах Золотой Орды -см.: Тизенгаузен 1884: 111, 152, 174, 206, 240, 245, 299, 446, 448, 514, 521, 530; 1941: 71, 74, 83, 99-102, 109, 145,151, 215; методику подсче¬
166


тов см.: Трепавлов 2001: 493-497). Как видим, кочевое население являлось существенной частью населения государства. Хотя в своей народной массе оно в значительной мере восходило к кыпчакам, но их элита имела в основном татаро-монгольское происхождение. Прежняя же система кыпчакской родоплеменной номенклатуры в Золотой Орде полностью исчезла (Федоров-Давыдов 1973: 41-42) и ее заменила новая система тюрко-татарских кланов.
Таблица 2
Список основных кланов в Золотой Орде в XIII - начале XV в.
Название
кланов
Время фиксации в составе владений Золотой Орды (века)
Этническое
(языковое)
происхождение
XIII в. XIVb. XVb.
1. Аргын
-
-
+
Монгольское
2. Алчи(н) - Татар
+
+
+
Тюркское (тюркомонгольское)
З.Бахрин (Барын)
-
+
+
Монгольское
4.Буйрак
+
-
+
Тюркское
5. Баргуг (Буркыт)
+
-
+
Тюркское (тюркомонгольское)
6. Джалаир
-
+
-
Тюркское
7. Емек (Имен)
+
-
-
Тюркское
8.Дурман (Дурбан)
-
+
+
Монгольское
9. Йисут
+
-
-
Монгольское
10. Кыйат
+
+
+
Монгольское
П.Кыпчак
+
+
-
Тюркское
12.Конграт
+
+
+
Монгольское
(тюрко-монгольс¬
кое)
П.Кереит
+
-
-
Тюркское
167


14. Канты
-
+
+
Тюркское
15.Кинтт
+
-
Монгольское
16. Карльгк (Карлук)
4-
-
4-
Тюркское
17. Кушчи
4-
- ...
+
?
18. Кенегес
-
+
4-
Монгольское
19. Кытай (Катай)
4-
4-
4-
Монгольское
20. Курлеут
-
4-
4-
Монгольское
21.Карабогдан
-
4-
-
?
22. Кырк (Крек)
4-
-
4-
Тюркское
23. Келечеи (Калач)
-
4-
+
Тюркское
24. Меркит
+
-
-
Монгольское
25. Мангыт
-
4-
4-
Монгольское
26. Минг
4-
4-
4-
?
27. Найман
+
+
+
Тюркское
28. Ойрат
4-
-
-
Монгольское(?)
29. Огунан
4-
-
-
?
30. Салджигут
+
4-
4-
Монгольское
31.Сарай
-
4-
-
?
32.Сулдус
4-
-
4-
Монгольское
33. Тархан
4-
-
-
?
34. Тулас (Туклан)
+
-
-
Тюркское
35. Уйшын
4-
4-
4-
Тюркское
36. Уйгур
4-
+
+
Тюркское
37. Ширин
—
4-
4-
Тюркское (тюркоиранское?)
168


Глава II
ОТ ЭТНИЧЕСКИХ КОМПОНЕНТОВ К СРЕДНЕВЕКОВОМУ ТАТАРСКОМУ ЭТНОСУ
§1. Монгольские завоевания: татары в Азии и Европе
Монгольское нашествие, прокатившееся в первой половине XIII в. по Азии и Европе, практически полностью разрушило прежнее течение жизни в цивилизованном мире. Последствия походов Чингиз-хана и его потомков, несмотря на их грандиозность, не привели, видимо, к массовому переселению в Восточную Европу и на Ближний Восток новых кочевых племен. Однако именно они сделали возможным создание империи Чингизидов и распространение здесь нового этнонима - «татары».
Формирование этнополитической структуры золотоордынского государства привело к последовательному изживанию принципов прежнего племенного устройства. Обширные завоевания, произведенные монгольскими ханами, разрушение привычного миропорядка и возникновение в короткий срок новых империй, вызвали шок у современников - «летописи не содержат ничего (сколько-нибудь) сходного и подходящего», - писал очевидец этих событий арабский хронист Ибн ал-Асир (Ти- зенгаузен 1884: 2) и желание больше узнать о таинственных пришельцах. И первое, что они выяснили, было их имя - «татары», которое просвещенные авторы Европы и Востока пытались объяснить в мифических и апокалиптических образах, навеянных «Откровениями» Иоанна и уточненных и развитых в «Откровении» Матфея Парижского. Поэтому первое, что сделали христианские авторы - это связали их происхождение с легендарными народами - Гогом и Магогом христианской или Йаджуджами и Маджуджами восточной традиций, якобы изгнанных Александром Македонским на край света. Одновременно европейцы нередко переосмысливали их имя как «выходцы из Тартара», то есть преисподней, что, благодаря трудам многих известных историков XIII в. (Матфея Парижского, Роджера Бэкона и др.) глубоко врезалось в общественное сознание европейских народов (Матузова 1979:137,148, 153, 157, 207; Дробинский 1948: 125-127).
К концу XIII в., однако, когда европейцы, в основном благодаря путешествиям христианских миссионеров ко двору монгольских ханов, ближе познакомились с жизнью и историей «татар», в научный оборот
169


стали входить новые, более реалистичные версии об их происхождении. Первые европейские монахи, проникавшие вглубь евразийских степей в надежде найти союзников против татар в лице жителей царства пресвитера Иоанна или «Великой Венгрии», к своему удивлению узнали, что татары отнюдь не завоеватели, а покоренный народ и к тому же под их именем часто скрывается целый конгломерат покоренных племен и народов. Характерен такой отрывок из письма венгерского монаха-фран- цисканца Юлиана: «Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой впереди себя. Других же поселян, менее способных к бою, оставляют для обработки земли... и обязывают тех людей впредь именоваться татарами» (Аннинский 1940: 67). Другой путешественник - Плано Карпини, побывавший с папским посольством при дворе великого хана в Каракоруме, даже назвал свой трактат «История монголов, именуемых нами татарами». Но в тексте своей «Истории» он употребляет название «татары» как имя завоевателей, ставшее уже привычным для европейцев, хотя и упоминает о многих племенах, входивших в состав «страны татар» (Путешествия в восточные страны: 57). Об этом же свидетельствует и Гильом Рубрук, который, основываясь, надо полагать, на рассказах самих монголов из Каракорума, пишет, что они «не желают именоваться христианами, желая свое название, т.е. моал, превознести выше всякого имени; не желают они называться и татарами. Ибо татары были другим народом» (Путешествия в восточные страны: 114, 115). О татарах же он «узнал следующее»: это было одно из племен, живших рядом с монголами и способствовавших возвышению Чингиз-хана, которых он «повсюду посылал вперед... и отсюда распространилось их имя, так как везде кричали: «Вот идут татары». Но в недавних частых войнах почти все они были перебиты. Отсюда упомянутые моалы ныне хотят уничтожить это название и возвысить свое» (Путешествия в восточные страны : 116). Это известие стало довольно популярным в Европе, о чем говорит практически дословное повторение его в ряде историко-географических сочинений, в частности Р. Бэкона (Матузова 1979: 189-234). Позднее, в конце XIII - начале XIV веков в Монголии и Китае побывал целый ряд купцов и деятелей католической церкви, оставивших свои описания увиденного, среди которых особенно выделяются книги Марко Поло, Монтекорвино, Одорика и Дж. Мариньоли (После Марко Поло 1968; Поло 1990). Самые точные и подробные из них - воспоминания
170


Марко Поло - широко использовались политиками, купцами и картографами вплоть до XVI в. (Гольман 1988: 24-28). Между тем он постоянно называет всех жителей империи Чингизидов татарами, если, конечно, это не исправления переписчиков или поздние интерполяции. Как бы то ни было, ясно, что европейцы, даже хорошо знавшие реалии жизни в Монголии, чаще называли ее жителей татарами и только изредка монголами, следуя, видимо, традиции.
Армянские историки, также хорошо знавшие завоевателей Закавказья, описывая их, разделяют между собой «татар» и «мугал-татар», причем о последних пишут, что они племя «из хазар, из гуннов, из гатийцев, из анкитанов и множества других варварских племен», а также называют их иногда «народом стрелков» (Гандзакеци...: 152-182; Галстян 1977:166).
Византийская историография, отличающаяся особой консервативностью, пыталась связать имя новых завоевателей с традиционными, известными еще с античных времен названиями азиатских племен, которые имели отдаленное и, очевидно, чисто фонетическое сходство. Например, современник завоеваний Георгий Пахимер (1242-1310 гг.) везде называет монголов тохарами: «тохары, называемые в просторечии атарами, растеклись по Персии, наподобие бурно текущего потока» (Лебедев 1944: 92). Тем самым, в полном соответствии с принципом «тождества», возводя имя татар к античному народу - тохарам, о реальных этнических корнях которых и об их родстве с монголами, он, явно, не имел никаких определенных сведений (Успенский 1992:194-202).
Арабские и персидские источники нередко именовали их монголами (Рашид ад-Дин, Джувейни) и татарами (особенно, Ибн ал-Асир, ан- Насави), довольно часто различая их. Осведомленный в реальной обстановке в Центральной Азии перед эпохой Чингиз-хана придворный историк Хулагуидов Рашид ад-Дин писал: «Они (татары) в глубокой древности большую часть времени были покровителями и владыками большей части (монгольских) племен и областей, выделяясь своим величием, могуществом и полным почетом (от других). Из-за (их) чрезвычайного величия и почетного положения другие тюркские роды, при (всем) различии и разрядов и названий стали известны под их именем и все назывались татарами» и по этой причине еще (и поныне) в областях Хитая, Хинда и Синда, в Чине и Мачине, в стране киргизов, келаров и башкир, в Дешт-и Кыпчаке, в северных (от него) районах, у арабских племен, в Сирии, в Египте и Марокко (Магрибе) все тюркские племена называют татарами» (Рашид-ад-Дин, T.I., 1., 1952: 102-103), однако, в начале XIII в. татары потеряли прежнее значение, а главенствующее по¬
171


ложение в степях захватили поддерживавшие Чингиз-хана монгольские роды (Рашид ад-Дин I, I, 952: 102; II: 63 и сл.).
Русские летописи и другие письменные памятники, в отличие от других источников, практически без исключения называют войска монгольских ханов «татарами». «Прийдоша языци незнаеми... безбожники Моави- тяне, рекомии Татарове, их же добре никто весть ясно кто суть и отколе приидоша и что язык их и которого племени суть и что вера их. И зовут их татары, а инии глаголять таурмени, а друзии печенези...» (ПСРЛ1: 463). Можно предполагать, что летописец в этом пассаже хотел связать имя новых завоевателей с известными, традиционными названиями тюркских степных народов. Однако в действительности летописец Новгородской первой летописи вводит в повествование не рациональные знания о реально существующем этносе, а иррациональные представления о них, восходящие к апокалиптической литературе, подчеркивая, что «... инии же глаголють, яко се суть о них же Мефодии Патомьскыи епископь, съве- детельствуеть, яко си суть ишли ис пустыня Етриевьскыя, сущее между въстоком и севером. Тако бо Мефодии глаголеть, яко скончаие временъ явитися тем, яже загна Гедеонъ, и попленять всю землю от въстокъ до Ефранта и от Тигръ до Поньскаго моря, кроме Ефиопия» (ПСРЛ\ т.Ш, 2000, С.61). Иными словами, для русского летописца важна не реальная этническая принадлежность и племенной состав завоевателей, а соотнесение их с ментальной картой и библейской генеалогией народов.
Синхронные китайские источники знают как татар, так и монгол. Из текста официальной истории монгольской династии Юань «Мэн-да бей- лу» («Полное описание монголо-татар») следует, что завоевателей китайцы называли татары или татаро-монголы, включая в их число не только монгольские, но и тюркоязычные, и даже тунгусо-манчжурские племена (Мэн-да бей-лу: 92-94). Несомненно, в данном конкретном случае историки сталкиваются с характерным для китайской историографией переносом традиционного термина «да-да» («татар») на монголов («мэн-гу жэнъ»), что преследовало цель унизить их, так как в китайской традиции он имел уничижительный оттенок, со скрытым смыслом «дикий», «грубый» (Далай 1983:63). Характерно также, что термин «татар» здесь имел, определенно, надэтничный характер, и обозначал не этнических татар, а всех завоевателей-некитайцев. Одновременно, в официально юаньской традиции монгольская династия называлась «правящая династия» («го-чао»), а монголы, соответственно, как «люди правящей династии» («го-чао жэнь»), то есть привилегированный слой, принадлежащий к монгольским родам.
172


Судя по анализу письменных источников, определенно можно сказать, что правящая верхушка знати Великого Монгольского государства («Еке Монгол Улус») предпочитала называть себя «монгол» (Мэн-да бей-лу: 92-94; Мунку ев 1977: 378-385; Михайлов 1993: 179-198). По словам Рашид ад-Дина, целый ряд племен, «подобно джалаирам, татарам, ойратам, онгутам, кераитам, тангутам и прочим, из которых каждое имело определенное имя и специальное прозвище - все они из-за самовосхваления называют себя монголами, несмотря на то, что в древности они не признавали этого имени» (Рашид ад-Дин т. I. кн. 1, 1952: 102). Под именем татар, очевидно, понимались остатки разгромленных народов, собранных в особые войска. Не исключено, что основная часть этих разноплеменных отрядов была передана в улус Джучи и его потомкам, так как собственно монголы составляли лишь 4 тысячи человек, а остальные были «из войск русских, черкесских, кыпчакскйх, маджарс- ких и прочих, которые присоединились к ним» (Рашид ад-Дин т I. кн. 1, 1952:275). Определенно, что военно-административная система Улуса Джучи, по мере расширения, росла как снежный ком, включая, как новые контингенты из Центральной Азии, так и местных тюрок, но уже включенных в новую войсковую и клановую систему. Несомненно, что еще на этапе формирования первоначального ядра империи монголы тесно соприкасались с тюрками, которые входили в состав их державы и участвовали в завоевательных походах Чингизидов. Особенно сильны были, видимо, позиции тюрок в Улусе Джучи, где часть кланов татар, кунгратов, найманов, уйгур, канглов и онгутов приняла участие в формировании Золотой Орды в весьма значительном числе (Bregel 1982; Кадырбаев 1993).
Вместе с тем, исследователи неоднократно отмечали, что поиски археологических «следов» пребывания в степях Восточной Европы мон- голо-татар, начатые еще в начале XX в. (Спицын 1927) и продолженные во второй его половине (Зяблин 1955: 83-96; Федоров-Давыдов 1966: 150-160), привели исследователей к мысли, что их чрезвычайно мало (Яминов 1997: 66-69; Костюков 1997: 11-12), а также, к заключению, что «монгольский этнический компонент (а с ним и монгольский культурно-исторический пласт) практически не прослеживается в кочевых комплексах основной территории Золотой Орды. Исключениями являются некоторые женские погребения, содержащие бокку (вид головного убора). Что же касается мужских захоронений, то этническая атрибуция погребенных сомнительна даже в тех случаях, когда костюм и вооружение выполнены в «монгольской» традиции» (Kramarovsky 1989: 259).
173


Этот факт повергает сторонников теории «археологической этноге- нетики», привыкших рассматривать этнический процесс механистически, как взаимодействие - диффузию или комбинирование элементов археологических культур (т.е. некоторых произвольных «этнических» или «этнодиагностирующих» признаков), в «культурный шок». Ведь в результате не получалось очевидного, поскольку формирование средневекового татарского этноса в недрах Золотой Орды прямо противоречило анализу археологических материалов. Выход из этой проблемной ситуации «археоэтногенетики» видят в двух различных направлениях. Одни из них считают, что, поскольку археологическая ситуация в степях Восточной Европе и Центральной Азии кардинально не изменилась, то здесь продолжали обитать прежние племена кыпчаков, с которыми «произошел своеобразный камуфляж» - монголы и кыпчаки в Золотой Орде стали частью называться татарами, но в большинстве своем они сохранили свои прежние этнонимы (Гумилев 1993: 47; Халиков 1985: 16; Плетнева 1990:185-188), а некоторые историки вообще отрицают даже использование этнонима «татары» населением Улуса Джучи, считая его европейским экзоэтнонимом (Алигиев 2000: 52-59). Теория «этнического камуфляжа», сколь бы привлекательной и простой для понимания она ни казалась, никак не объясняет главное: как и почему монголы и кыпчаки сменили свой этноним на татарский. Последователи другого подхода, беря за основу тот же тезис о неизменности древностей кыпчаков в предмонгольское и золотоордынское время, делают попытку доказать, что татары уже в Центральной Азии были тюркоязычными и составляли значительную часть кыпчаков, переселившихся в Северное Причерноморье, Подонье и Заволжье. При этом татары-завоеватели в культурном и языковом отношении были так близки к кыпчакам, что без следа растворились в их среде (Фахрутдинов 1992: 55-57; 1993: 9-11; 1993а: 6-14). В обеих случаях явно заметна попытка решать проблемы этнологии квазиэтнологическими методами, заменяя анализ этнических процессов в средневековье изучением соотношения археолого-этнических признаков в разные периоды истории и рассмотрением лингвистической ситуации. Между тем, проблема этнической ситуации в Дашт-и Кыпчаке не сводится к механическому соотношению татар, монгол или кыпчаков, их культур и языков, а заключается в сути этносоциальных и этнокультурных процессов, протекавших в Улусе Джучи во второй половине XIII в. Ключевым моментом их является установление нового этнополитического порядка и формирование соответствующей структуры сознания и идентичности.
174


Несмотря на то, что собственно татар и монгол в степях Восточной Европы было, скорее всего, относительно немного, создание Улуса Джучи и становление его социальной структуры полностью изменили этнополитическую ситуацию в регионе и, несмотря на сохранение прежнего хозяйственного уклада, само общество и его клановый состав приобрели совершенно иной характер (Измайлов 1993: 22-24). Прежний порядок племенной организации кыпчакских племен, основанный на кровнородственных отношениях и власти родовых вождей, был сломан и заменен на военно-административную систему, сутью котрой была личная лояльность новым правителям (Golden 1992: 291-293).
Между тем, в трудах ряда историков можно встретить утверждения, что монголы были быстро ассимилированы кыпчаками, в подтверждение чего обычно ссылаются на слова арабского историка середины XIV в. ал-Омари: «Земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар), и все они стали точно кыпчаки, как будто от одного (с ними) рода, оттого что монголы (и татары) поселились на земле кыпчаков, вступили в брак с ними и оставались жить на земле их» (Тизенгаузен 1884: 235). Этот пассаж, по мысли многих историков и археологов, прекрасно объяснял значительное сходство археологических материалов XIII-XIV вв. с более ранними домонгольскими, а в этническом плане доказывал сохранение кыпчакского этноса, воспринявшего от завоевателей только их этноним (Плетнева 1990: 186, 187; Яминов 1992: 226, 227). При этом, данному извлечению из сочинения секретаря мамлюкского султана ал-Мелик ан-Насыра придается не свойственный ему статус ultima ratio в системе приводимых доказательств. Однако, если обратиться к контексту этого сообщения, то оказывается, что автор в действительности имел в виду не факт растворения монголов кыпчаками, а разъясняет, почему рабы, привезенные из владений Узбека в Египет, столь же хороши, как и в более ранние времена. Средневековый автор объясняет это воздействием «природы», заставившей татар принять прекрасные физические и нравственные качества, присущие до этого кыпчакам. Очевидно, что ал- Омари руководствовался не только идеями географического детерминизма, но и политическим расчетом, поскольку этот пассаж не только изящно завершает пространное славословие доблестям кыпчаков, спасших мусульманский мир, но еще и тонко подает дополнительный аргумент к оправданию дружбы кыпчакских правителей Египта и разорителей Дашт-и Кыпчака (Успенский 1992: 194-206; Костюков 1999: 165-166; Костюков 2004: 227-230).
175


Реальная обстановка в Дашт-и Кыпчаке на самом деле была далека от идиллической картины, нарисованной египетским историком и воспроизведенной современными археологами. Монгольское завоевание не только уничтожило государства и разорило целые народы, но и подчинило их военно-административной системе Улуса Джучи. Включение кочевых (в том числе кыпчаков) племен в монгольскую улусную и клановую структуру на правах зависимых племен, сопровождалось уничтожением или изгнанием старой родовой элиты, массовыми переселениями племен и разрывом старых родовых связей (Федоров-Давыдов 1973:35-43; Плетнева 1990:182-184). По сути дела, уже в период завоевания евразийских степей были уничтожены прежние родоплеменные структуры и родовые культы и традиции, введен территориальный принцип военно-административного управления и расселения народа, а также были образованы новые улусы и кланы, куда вошли осколки прежних кыпчако-кимакских племен. Археологические памятники из Северной Евразии дают детальное представление об этих событиях: в XIV в. прекращается кыпчакская традиция установления каменных изваяний, количество и разнообразие погребальных комплексов резко увеличивается, обрядность их демонстрирует появление новых типов, а также смешение и комбинацию старых (Федоров-Давыдов 1966: 166-193; Kramarovsky 1989: 255-273; Костюков 1997). Скорее всего, именно тогда в центральной части евразийских степей исчезли старые родовые и племенные кыпчакские этнонимы («бур- чевичи», «токсобичи», «<етебичи», «кулобичи» и т.д.), превратившиеся в ураны средневековых татарских племен (Дэфтэре 2000:18-21) и некоторые топонимы {Исхаков 2002: 60-67) и внедрились новые монгольские (мангыт, джалаир, барын, наймам, аргын, ширин, кыят и т.д.) (Султанов 1982: 7-51; Костюков 1998: 219). Вместе с тем, очень небольшая часть кыпчакских и огузо-печенежских кланов сумела, очевидно, в Улусе Джучи включиться в состав новой этнополитической системы, хотя и в измененном виде, например, кангар - кунграт, уйгур - югур. Однако, эти редкие исключения только подтверждают общее правило - прежняя кыпчакская родо-племенная система была уничтожена полностью. И хотя, как показывает изучение персидских источников, термин Дашт-и Кыпчак продолжал использоваться соседями применительно к восточноевропейским и поволжским степям, в XIII—XIV вв. он постепенно теряет этническую определенность и переосмысливается как территория государства Джучидов (Арсланова 1990: 13-14).
В последнее время делаются попытки подвергнуть сомнению тезис о растворении кыпчаков в клановой родо-племенной структуре татаро-
176


монгол. Основные сомнения, четко выраженные В.П. Костюковым, состоят в том, что не могли кыпчаки, оказавшись в составе клана, например, кунгратов, стать кунгратами, а наличие названия клана Кыпчак прямо свидетельствует о сохранении прежнего племенного названия - это «видимо, те счастливцы, которым повезло жить в той небольшой части степи, которую монголы Милостиво предоставили прежним хозяевам» (Костюков 2004: 239). Там же автор указывает, что в случае специального навязывания монгольской этнонимии, она бы полностью господствовала, а монгольские племена стали наиболее крупными, чего, по его мнению, не наблюдается. Далее он недоумевает: «какими мотивами руководствовались Джучиды, осущёствляя или допуская массовую «запись» в монголы кыпчаков» и уверенно утверждает, что, вряд ли «тюркские роды и племена стали менять свои названия на названия татарских или монгольских родов и племен и подправлять свою генеалогию, предавая забвению своих предков» (Костюков 2004: 240).
Поскольку это весьма серьезные сомнения, они требуют специального рассмотрения. Во-первых, судя по всем имеющимся у нас данным, в Улусе Джучи наблюдается практически полное соответствие монгольской этнонимии, хотя справедливости ради, надо отметить, что сравнивать приходится этнонимию Монголии начала XIII в. и кочевых тюрок Приаралья XV-XVII вв. (См. : Султанов 1982). Других данных, к сожалению, нет. Но этот безотрадный факт имеет и обратную силу - вполне возможно, что этнонимия Улуса Джучи была вполне адекватна монгольской в XIII в. Что же касается этнонима Кыпчак, то есть сомнения, что он отражает этноним «счастливцев», которые жили своим маленьким мирком на краю степи. Сомнительно, что такой край вообще существовал, а кроме того сам термин «Кыпчак» не является самоназванием различных родо-племенных групп евразийских степей хотя бы в силу своего «обощающего» характера, а был экзоэтнонимом, поэтому он, скорее всего, возник из тысячи, набранной из тюрок, например, Прииртышья и в качестве таковой вошел в военно-административную систему Улуса Джучи. По крайней мере, пока неизвестно существование в XII в. племени с подобным названием.
Во-вторых, зачем вообще Джучидам было «записывать» тюрок Евразии в татаро-монгольские кланы? Думается, ответ на этот вопрос лежит на поверхности - им катастрофически не хватало военных сил для завоевания западных стран и это заставляло Джучидов верстать в ряды своего войска представителей недавно покоренных народов. Дело все в том, что в средневековье военная система не отделима от администра¬
177


тивной, а в государствах Чингизидов, она не отделима от клановой стр>лс- туры, ибо войска уже в мирное время были поделены на крылья, туме- ны, тысячи и сотни. Сама же система принимала в свои ряды не отдельные племена кыпчаков целиком, а в качестве массы податного населения, вне зависимости от прежней их принадлежности к различным родам и племенам. Сначала прежняя кыпчакская племенная структура в степи была сломана, а сами тюрки истреблены, рассеяны и депопуляри- зованы, а уже потом остатки их поверстали в новые тысячи и тюркомонгольские кланы. Зачем? Только для того, чтобы добиться лояльности и полного подчинения, поскольку самих завоевателей изначально было мало. Кроме того, иного механизма освоения завоеванных территорий, если это, конечно, были не земледельческие оседлые страны и народы, Джучиды просто не знали. Разделяя вновь завоеванные земли на крылья и выделяя улусы, ханы раздавали земли подданных представителям «алтын уруга», а те в свою очередь делили их на тысячи, наделяя родственные им кланы, те раздавали свои сородичам посотнями и т.д. Так шаг за шагом, до самого последнего кочевья, расширяя владения и создавая новые тысячи, Джучиды и, стоявшие за ними татро-монгольские кланы, «перерабатывали» население степи, превращая его из лояльных подданных в воинских соратников, которые шли в бой с уранами новых командиров, которые были для них еще и сюзеренами, а для некоторых и не только сюзеренами.
В-третьих, как могли кыпчаки забыть своих предков? Не совсем понятно, как, но факт в том, что из сотни родо-племенных названий тюрок Приаралья XV-XVII вв. нет ни одного домонгольского. Конечно, можно считать это неправильным и даже несправедливым ходом истории, но факты - упрямая вещь, даже тогда, когда они нам не нравяться. Более того, даже в Индии, Египте, Венгрии и Китае, т.е. там, где кыпчаки должны были сохранить, казалось бы, свою идентичность, они практически везде утратили прежний племенной строй и свою этнонимию. Более того, в Египте уже в начале XIV в. название токсоба требовало специального пояснения - «из татарского рода». Это ли не лучшее доказательства того, что у кыпчаков отсутствовало единое самосознание, а их идентичность поддерживалась племенной знатью, при уничтожении которой она рассыпалась в степную пыль. Но населения без власти и аристократии, без социальной идентичности, не существует и в Улусе Джу- чи их место заняли клановая солидарность и татарская этносоциальная и этнополитическая идентичность. По крайней мере, эта концепция развития событий в Улусе Джучи отвечает всем фактам и не противоречит
178


им. Сам механизм становления и закрепления этого самосознания описан ниже (Также см. : Измайлов, 2002:244-262). Если какой-либо этноним и мог бы претендовать на то, что он сохранился с древне йших времен, то это Канглы, которые известны в Приаралье еще чуть ли не с античности (Кангтой), в XII в. являлись одной из опор государства Хо- резмшахов, а также зафиксированы в составе народов Приаралья в тюрко-персидских источнкиах XV-XVII вв. Но и с этим термином не все так просто. Не ясен его статус для предмонгольского времени. Было ли это племя, союз племен или обычный экзоэтноним для группы тюркских племен, входивших в орбиту влияния Хорезма? Даже если представить, что это был огромный родовой коллектив (что представляется маловероятным, поскольку таким огромным - в десятки тысяч воинов, род просто быть не мог), то скорее всего, это только его часть, соответствующим образом перекроенная. То есть, строго говоря, ее соответствие домонгольским реалиям неясно, причем они были не совсем ясны даже современникам (см. выше пассажи Г.Рубрука о Каналах). Скорее же всего, канглы вошли в Джучидскую военно-административную систему также, как и «род» Кыпчак, т.е. как монгольское образование, как новая военно-административная единица в их империи. В отношении канглов и кыпчаков, судя по источникам, об этом можно судить достаточно уверенно. Так, после возвращения из длительного похода, Субе- дей, по словам его биографа из «Юань ши», «подал доклад трону, чтобы «тысячи» из меркитов, наймаиов, кирей (возможно, кереит или керай/ герай-ДИ, ИИ. ), канглов и кыпчаков - всех этих обоков, вместе составили одну армию. [Чингиз-хан] последовал ему» (Храпачевский, 2004: 500-50!).
Как бы то ни было, но в условиях распада старой племенной структуры, крушения родовых связей и аберрации сознания, значительная часть населения, особенно аристократия, стремилась включиться в новую социальную систему, активно перенимая новую этнополитическую идентичность. В степях Дашт-и Кыпчака, где происходили подобные процессы распыления племенной структуры кыпчаков и новой консолидации населения степей, стянутого скрепами монгольской этнополитической системы и этносоциальной структурой тюрко-монгольских кланов, общим этнонимом становится имя татар. Об этом, в частности, свидетельствует Рашид ад-Дин: «вследствие силы и могущества татар... (ныне) в стране киргизов, келаров и башкир в Дашт-и Кыпчаке, в северных (от него) районах, у арабских племен, в Сирии, Египте и Марокко все тюркские племена называют татарами» (Рашид ад-Дин 1952, т. I. кн. 1:
179


103). Этнокультурным отражением этих процессов может служить целый пласт восходящих к киданьско-чжурчженьскому искусству новых элементов центральноазиатской культуры, связанных, прежде всего, с новыми традициями имперского государственного управления (металлические пайцзы, джучидские монеты и т.д.) и чингизидского рыцарства (украшения пояса, оружие и воинское снаряжение, орнаментированная конская упряжь и т.д.) (Kramarovsky 1989: 260-264; Крамаровский 1999: 38-46).
Нельзя исключить также элемента некоторого противопоставления покоренных народов, воспринявших имя татар, и правящей монгольской династии. Возможно, также, что на раннем этапе государственности в Улусе Джучи такие настроения могли даже поддерживаться ее ханами для оправдания и легитимации своего сепаратизма. Именно этим, возможно, следует объяснить тот факт, что в XIV в. термин «татары» достаточно широко употреблялся только в Улусе Джучи, в то время как в остальных частях империи начинают использоваться новые этнонимы «чагатаи» (Средняя Азия, Хорасан), «моголы» (Восточный Туркестан, Индия) (Клавихо 1990: 72, 143-146; Бартольд 1964: 35,. 36, 49).
Иными словами, можно сказать, что, по существу, не кыпчаки ассимилировали монголов, а наоборот, новая клановая татарская илитюрко- монгольская система, сумела растворить в себе кыпчаков, булгар, мадьяр и другие народы и внедрить в их среду новое этнополитическое, в их элиту - новое этносоциальное самосознание.
§2. Улус Джучи: татарская или монгольская держава?
В отдельных научных исследованиях и популярных публикациях последнего времени, а также в учебной литературе по истории Отечества для общеобразовательных школ (Григорьев 1987; 2002; Егоров 2003; Российская история 1999), не только Монгольская империя, но и выделившаяся из нее Золотая Орда (Улус Джучи), начала определяться как «Монгольское государство». С одной стороны, это надо расценивать как реакцию московских историков на стремление татарской общественности избавиться от ярлыка установителей жестокого «татарско-монгольского ига» над русскими, традиционно подчеркивавшегося в учебниках истории советского периода (Исхаков 2003; 2004). Но с другой стороны, под благовидным предлогом ликвидации отрицательного сте¬
180


реотипа, сформированного в России вокруг так называемого «монголо-татарского ига», некоторые круги историков, включая и академические, начали в стране реанимировать старую идею о том, что современные татары вовсе не являются наследниками Золотой Орды, тем самым вычеркивая золотоордынский этап их этнической истории. Об этом же свидетельствует и содержание вузовского учебника «Истории России с древнейших времен до конца XVI в.», подготовленного Институтом Российской истории РАН, в котором Золотую Орду стремятся именовать «Ордой», а его политически господствовавшее население - «ордынцами», хотя и не всегда последовательно - иногда «прорывается» и маркировка «татары» (История 2000:253). Все это является возвратом к взглядам, возникшим в 1940-х годах в условиях укрепления в СССР имперской идеологии, тогда-в советской форме (Измайлов 1996:96-101; Исхаков 1997: 194-205). Поэтому вопрос об этнической маркировке названия Золотой Орды, тесно связанный с проблемой формирования в рамках этого государства татарской средневековой общности, заслуживает отдельного рассмотрения.
Мнение о том, что Золотая Орда в ордынских источниках именовалась не только «Великим государством» (Улуг/Олуг улус) - так оно названо в послании хана Токтамыша кЯгайло (1393 г.) (Березин 1850: 66; Григорьев 1987: 40-41) - но и «Монгольским государством», высказывал прежде всего российский историк А.П. Григорьев, следовательно, чтобы разобраться в этом вопросе, надо обратиться к анализу доказательной базы именно этого исследователя.
Начнем с того, что для XIII в. какая-либо этническая маркировка наименования Улуса Джучи в аутентичных документах не сохранилась. Единственная жалованная грамота хана Менгу-Тимура митрополиту Кириллу 1267 г., дошедшая до нас лишь в русском переводе, в указанном плане не представительна (ДРВ, ч.1,1891:196; Памятники т. III, 1955: 467-468). Правда в одной из своих ранних работ А.П. Григорьев высказывал предположение, что выражение «людъским», шедшее в этом ярлыке, как он тогда полагал, как определение к словам «баскакам и князем», обозначало термин «улус» со значением «народ», «люди», страна», отсюда «улусный» (Григорьев 1987: 42). Далее следовала следующая логика: так как средневековые русские источники не знали этнонима «монгол», вместо него всегда употребляя термин «татар», имея в виду, что Монгольская империя официально именовалась «Великим монгольским государством» («Еке монгол улус», по тюркски в первой половине XIII в - «Улуг монкул улус»), в ярлыке Менгу-Тимура значил¬
181


ся не просто «улус», а «Монгольский улус», т.е. «Монгольское государство» (Григорьев 1987:39-40, 42). Но в своих новых работах он от этого вывода отказался, заявив, что русский редактор под этим термином понимал «светских, мирских», подразумевая «гражданских даруг-князей», поэтому сочетание «людъским баскакам и князем» можно передавать сочетанием «городов и селений дару гам-князьям» (Григорьев 1990, Вып. XII: 76; 2004:24-25). Таким образом, применительно к XIII в. мы не можем говорить даже об использовании в аутентичных источниках применительно к Улусу Джучи обозначения «улус», не говоря уже о его каком либо этническом определении. Таково состояние источников.
В XIV в. ситуация меняется. Кроме наименования «Улуг улус», появляющегося, как было отмечено, в конце этого столетия в послании хана Токтамыша, написанного на тюркском языке уйгурским алфавитом, этническая маркировка государственно-организованного «народа» Золотой Орды находит отражение в двух группах ярлыков правителей Золотой Орды - русским митрополитам (сохранились на русском языке) и венецианцам (сохранились в переводах на латынь и венецианский диалект итальянского языка) (См. : ДРВ, ч. 1, 1891; Григорьев 2002, 2004). В обоих случаях возникает сложная проблема интерпретации переведенных смыслов, в т.ч. и связанных с этнической маркировкой «народа-государства». Скажем, в грамоте хана Бирдибека 1357 г., практически синхронной (1351 г.) грамоте ханши Тайдулы и в несколько более позднем ярлыке хана Мухаммет-Буяяка ( 1379 г.) есть выражение «татарским улусным и ратным князем» с добавлением других категорий представителей золотоордынской администрации (Григорьев 2004). Первоначально эти грамоты, сохранившиеся на русском языке, были написаны на тюркском языке уйгурским алфавитом (Григорьев 2004: 210, 214)г. Выражение «татарские улусные и ратные князья» и т.д., интересно тем, что в ярлыке венецианцам хана Джанибека (1374 г.) и в ярлыке хана Бирдибека (1358 г.) им же, ему соответствуют сочетания: в первом случае - «Allo puouolo di Mogoli» (Григорьев 2002: 89% во втором «del pouolo deli Mogoli» (Григорьев 2002: 131), в буквальном переводе являющиеся обращением как в случае с «татарским улусными и ратными князьями» к государственно-организованному «народу», в данном случае - «к [всему] народу монголов [моголов]», струк-  33 Утверждение А.П. Григорьева о том, что ярлык Бирдибека был изначально составлен на монгольском языке, обосновано недостаточно (См.: Григорьев 2004:89,92,212). Тем более, что оригинал грамоты этого же хана венецианцам 1358 г. был написан на тюркском {Григорьев 2000:131).
182


турированному на разные властные уровни (Григорьев 2002: 89). Поэтому прав А.П. Григорьев, делающий заключение, что «элемент «к народу монголов» равнозначен элементу «татарским улусным» (Григорьев 2002:89). Но дальнейший вывод этого автора, утверждающего, что в выражении «к народу монголов» надо усматривать «официальное название Золотой Орды, которое в сохранившихся оригинальных текстах ордынских и крымскоханских ярлыков стояло в родительном падеже - «Монгольского государства» (Григорьев 2002: 90), вызывает обоснованное возражение.
Во-первых, в отмеченных ярлыках присутствует лишь выражение «Великий улус» (Улугулус) (Усманов 1979: 63), а его приравнивание к понятию «Монгольское государство» является не более чем результатом весьма спорных реконструкций А.П. Григорьева (см. выше). Во- вторых, как в случае золотоордынских ярлыков, сохранившихся на русском языке, так и ярлыков, дошедших до нас на латыни и итальянском, мы имеем дело с переводами, в которых использован понятийный аппарат не составителей тторкоязычного (иногда - монголоязычного) оригинала, в некоторых случаях проходивших еще и стадию перевода на язык- посредник, например, на персидский (см.: Григорьев 2002: 89, 92), а представителей иной этноязыковой среды. А это порождает проблему учета влияния взглядов последних на переводимые категории, в том числе и относящиеся к этническим номинациям. А.П. Григорьев вынужден был констатировать этот момент при анализе ярлыка Мухаммет-Буляка (1379 г.), изначально написанного на тюркском. Он отмечает: «... восстанавливать в данном акте название страны в форме, принятой для документов, составлявшихся на монгольском языке (напомним, что и они на самом деле являются реконструкциями -Д.И., И.И.), мы не можем..., название улуса Джучи в нем было другим (т.е. не «Монгольским улусом» -Д.И., И.И.). Видимо, редактор сборника русских переводов унифицировал начало обращения в ярлыке ..., подогнав его под текст ярлыка Бердибека» (Григорьев 1987:42-43). Как видим, исследователь при попытке интерпретации вопроса о реальном названии государства или государственно-организованного народа, отраженном в ярлыке от 1379 г., вынужден перейти на зыбкую почву предположений. Если сюда еще добавить, что в лице так называемого сборника ханских ярлыков русским митрополитам мы имеем дело с его двумя редакциями - первой половины XV в. и более поздней - 40-х годов XVI в., подвергавшихся различным редакционным изменениям (Зимин 1962: 29-40), ситуация еще более усложняется. Приведем конкретный пример, доказывающий
183


это: в некоторых изданиях в ярлыках ханши Тайдулы 1351 г. и хана Му- хаммета-Буляка 1379 г. вместо выражения «татарским улусным» стоит сочетание «Ординским [и] улусным» (см.: ДРВ, ч. 1, 1891:193, 195; Григорьев 1842:118, 122). Несмотря на то, что эти сочетания являются синонимами, немедленно возникает вопрос о том, какая форма является «изначальной»? Вопрос не прост, так как представления редакторов сборника, составлявших его в первой половине XV в. и спустя столетие - в первой половине XVI в., по поводу переведенной выше двумя способами категории, могли различаться. Как в таком случае докопаться до значения соответствующих мест, присутствовавших в тюркском (или, возможно, монгольском) оригинале? По-видимому, учитывая именно данное обстоятельство, издатель краткого собрания ярлыков татарских ханов московским митрополитам А.А. Зимин, выражение «татарским улусным» из рассматриваемых золотоордынских документов предпочел определить как перевод термина «Великий улус» (Памятники т. III, 1955: 473), а не «Монгольское государство», как полагает А.П. Григорьев.
С другой стороны, не все так просто и со «[всем] народом монголов» [Allo puouolo di Mogoli; del pouolo deli Mogoli] из источников венецианского происхождения, ибо мы не можем не учитывать возможность влияния взглядов переводчиков при возникновении в них этого выражения. Вообще, появление в этих документах «народа монголов» довольно необычно. Скажем, у венецианца Марко Поло, долгое время жившего в XIII в. среди монголов, по отношению как к населению собственно коренного юрта монголов, так и Улуса Джучи, практически всегда употребляется этноним «татары» (Карпини, Рубрук, Поло 1997:197, 194, 232). Такая же традиция, хотя иногда и не совсем последовательная, наблюдалась в XIII в. и у других авторов - европейцев (у Плано Карпини, Гильома Руб- рука и др.). Хотя при том, что они предпочитали именовать монголов, в том числе и из Улуса Джучи, «татарами», у европейцев в XIII в. осознание того, что они имеют дело с «моалами» - «монголами», присутствовало отчетливо (См.: Карпини, Рубрук, Поло 1997: 30, 43-44, 92, 114,117, 129 и dp. ; Христианский 2002: 99-100, 142-144; Юрченко 2002:108-109, 113 и dp.). Да и у венецианцев в XIV в., судя по одному из рассматриваемых документов золотоордынского происхождения, двойственность в номинировании населения Золотой Орды на самом деле сохранялась. В частности, в итальянском переводе ярлыка хана Джанибека (1347г.) есть начальная фраза, написанная на латыни «In nomine Domini et Maomethi, profete Tartarorum» (Григорьев 2002: 87). Если первая часть этой фразы, по справедливому замечанию А.П. Григорьева и В.П. Григорьева, есть
184


богословский формуляр, состоящий из переводов в изложении коранических формул (Григорьев 2002:87), завершающая ее часть должна быть переведена как «Пророк Татар (Татарский)»4.
Таким образом, переводчики данного золотоордынского ярлыка на самом деле понимали, что тюркское население Золотой Орды, включая его политически доминировавшее сословие с клановым делением, в XIV в. являлось «татарами». Отсюда получается, что «народ монголов» и « народ татар» (в лице «татарских улусных и ратных князей» и др.) это на самом деле одно и то же. Кстати, ярлык хана Узбека 1332 г., данный венецианцам и до сих пор хранящийся в Государственном архиве Венеции среди важнейших международных соглашений, при публикации в серии «Diplomatarium Veneto - Levantinum», получил название «Pactum Venetorum cum Husbecho imperatore Tartarorum» (Григорьев 1990, Вып. XIII:81). He исключено, что издатели документа при формулировании этого заголовка, отражающего существование татарской общности, учли какие-то старые архивные описи, так как названный ярлык хранился в материалах Венецианских ассамблей среди документов из серии «Commemoriali». В любом случае, понятие «Tartarorum» тут имеет тот же смысл, что и в ярлыке Джанибека 1347 г.
Еще одно замечание. Когда А.П. Григорьев и В.П. Григорьев разбирают содержание ярлыка хана Узбека венецианцам от 1332 г., они приходят к выводу, что выражение «populi Venetorum» из документа обозначает «венецианский народ» как этическую общность (Григорьев 1990: 91). Если это так, то и в случае с «pouolo deli Mogoli» («народа монголов») мы имеем дело с аналогичной общностью, сформировавшейся в Золотой Орде. Она, однако же, как мы уже видели, с равным успехом может быть маркирована и как «народ татар».
Поэтому - «Великий улус» (Улуг улус) если и может трактоваться как «Монгольское государство», то только с учетом того, что с равным успехом он может быть назван и «Татарским государством».
§3. Татары как этнополитическая и этносоциальная общность
Расцвет империи Джучидов, развитие городов, становление пышной и синкретичной культуры, формирование общепонятного город¬
4 Вся фраза целиком в буквальном переводе выглядит так: «именем Бога и Магомета, Пророка Татарского».
185


ского койне и литературного языка («поволжский тюрки»), а также активное перемешивание военно-феодальной знати привели к формированию средневековой золотоордынско-татарской этнополитической общности. Несмотря на довольно хорошо изученные последствия этих процессов, сам механизм такой этнополитической трансформации остается еще мало осмысленным. Однако, судя по современным этнологическим исследованиям и анализу специфики средневековой ментальности, можно предположить, что ключевую роль в этих процессах сыграли идеологические причины, а именно внедрение новой джучидской этнополитической идентичности.
Одним из исторических феноменов, возникших на стыке религиозных политических и этнических процессов золотоордынской эпохи, вне всякого сомнения, является формирование идеологии «чингизизма» - политического культа Чингиз-хана и его потомков, в первую очередь, его сына Джучи. Появление и развитие его не только отметило своеобразие эпохи, но и демонстрирует направление и тенденции формирования этнополитического самосознания населения Улуса Джучи. Именно формирование системы мифологем, ядром которых был культ Чингиз- хана, стало явлением, маркирующим глубинные процессы и механизмы становл ения и распространения татарской этносоциальной идентификации.
Выявить конкретные аутентичные изменения сюжетов и пути их обогащения в процессе развития новыми элементами достаточно сложно, поскольку от цельной государственной историографической традиции Улуса Джучи до современности сохранились лишь переработанные в более позднее время отдельные сюжеты и отрывки. Некоторые исследователи даже склонны вообще отрицать существование золотоордынской историографии, считая, что «Чингиз-наме» и другие подобные произведения были не частью исторической традиции Улуса Джучи, а некой «степной устной историологией» (Юдин 1992: 25). Но эта традиция не была устной, поскольку существовала в литературных трудах придворных историков, которые, разумеется, пользовались устными преданиями, но не только ими. Например, в труде «Чингиз-наме» Утемиш-хаджи, автор XVI в. пишет о «хрониках, которые... видел...» (Уте- миги-хаджи 1992: 90), тем самым, отмечая существование письменной исторической традиции. Не была она и степной, поскольку существовала в городах, в частности, при дворе золотоордынских ханов. Сложен вопрос и о соотношении устного предания и исторической традиции. Судя по значительному' единообразию сохранившихся текстов, мож¬
186


но предположить, что предания постзолотоордынского времени сами ис пытали влияние исторической традиции Улуса Джучи.
Нельзя с достоверностью определить, когда и кем было положено начало созданию отдельной, собственно золотоордынской истории. Бесспорно ясна ее цель - укрепление своей легитимации в противоборстве с другими коленами Чингизидов и создание авторитетных аргументов в пользу собственной исключительности и прирожденного величия. По мере внедрения и укоренения ислама, чингизизм в его золотоордынском варианте приобретает очевидные коннотации. В этом процессе явно отразились новые формы этнополитической и социальной идентификации, в частности, осознание Джучидами важности религиозных символов для упрочения исламской репутации династии. В XV-XVI вв., но, скорее всего, и ранее - в XIV в., чингизизм в сложившемся виде приобрел очевидное политическое и социальное звучание, которое В.П. Юдин поспешил назвать особой религией: «новый генеалогический комплекс, итоженный в терминах родоплеменного осмысления возникновения и сложения структуры человечества, стал базой формирования воззрений на происхождение всего человечества и вселенной. Он был дополнен традиционными элементами тюрко-монгольского шаманизма, которые стали как бы верхним этажом и пристройками здания новой веры. Тем самым, был создан космогонический миф, т.е. сформировались иллюзорное мировоззрение и идеология. Так родилась новая религия» (Юдин 1992:16-21). Вряд ли сейчас столь однозначно можно считать «чингизизм» религией, хотя бы потому, что сам автор пишет, что он был также «мировоззрением, идеологией, философией, санкцией общественного строя и социальных институтов, политической и правовой системой, культурологической доктриной, основой просвещения, средством регуляции поведения в семье и обществе», а далее открывает еще целый спектр квазирелигий - «огузком», «идегеизм» (Юдин 1992: 19, 55-56).
Иными словами, для рассматриваемого автора любая «л ожная идеолого-мировоззренческая система, конструировавшая картину и функционирование мира», и есть религия. Не вдаваясь в понимание сущности религии, хочется все же отметить, что, поскольку, ее основой, видимо, следует считать веру в сверхъестественное, то автор описывает именно мифологическое мышление (Мелетинский 1983: 377; Токарев, Ме- летинский 1991:11-20). При такой постановке проблемы обнаруживается, что у монголов была своя, не сводящаяся к «чингизизму», мифологическая система (Неклюдов 1991: 170-174). Чингиз-хан отнюдь не являлся «всевышним богом», как это представляется автору, хотя бы
187


потому, что сам он правил с санкции «Вечного неба» (Трепавлов 1993: 59-67; Скрыниикова 1997: 56-73). Кроме методологических недостатков, данная теория имеет и «политические» корни. Основанием подобной неверной трактовки послужило в немалой степени общее представление об обществе и государстве Джучидов, как о «степной империи» или «кочевом объединении», которые не могли якобы иметь развитых форм историографии и идеологии. Представляется, однако, что под термином «чингизизм» следует подразумевать особую парадигму монгольской и татарской (золотоордынской) политической идеологии.
Действительно, Чингиз-хан золотоордынской исторической традиции - это не «святой» и даже не столько «небесный патрон» династии и государства, а скорее «отец-основатель», создатель государства и законов («Йаса Чингиз-хана»), «вечный правитель», лишь временно передающий свои права очередному хану. В рамках этой идеологической парадигмы сформировались основополагающие представления о самостоятельном Улусе Джучи и этнополитическом единстве татар, определились параметры династической легитимности, преемственности власти, клановой и социальной иерархии. И только после распада единого государства в отдельных ханствах и владениях (Казанское, Крымское, Узбекское (Шибанидское) ханства, Большой и Ногайской Ордах) появляются и формируются новые символы власти и механизмы легитимации, связанные уже с местными особенностями властных структур и более активным влиянием и внедрением ислама в эти процессы (возвеличивание отдельных колен потомков Джучи - Тука - Тимуридов, Шибанидов и даже неджучидов - потомков Идегея, появление местных святых - покровителей различных династий и т.д.).
Образы святых-правителей - одно из характерных и парадоксальных явлений средневекового сознания (Блок 1998; Nelson 1986). Но при всей близости и схожести образов святых в различных цивилизационных и социальных контекстах, они могли иметь некоторые отклонения. Культ святого правителя Чингиз-хана, правившего с санкции «Вечного Неба», в этой связи как раз и отвечал подобным требованиям, легко укладываясь в систему исламских ценностей. Феномен аристократической ханской власти, возникший в языческой (или в несторианской) среде, явно восходит к системе мифологических представлений о сверхъестественной природе власти (Трепавлов 1993: 59-67; Скрыниикова 1997: 56- 73). Однако в архаических представлениях о харизме правителя в Улусе Джучи в XIV в., под воздействием внедряющегося в ментальные структуры общества ислама, происходит своеобразная перекодировка тради¬
188


ционных мифологем власти в новую систему понятий мусульманизи- рованных религиозных и политических символов. Адаптировав культ Чингиз-хана и его сына Джучи к исламским ценностям, золотоордынская правящая династия оказывалась включенной в мусульманскую систему сакрализации и легитимации политической власти. Смысл этого процесса, нашедшего отражение в исторической традиции, разумеется, имевшего характер «интуитивного политического действия», может быть описан формулой «тюрко-монгольская традиция в исламской парадигме». Не исключено также, что правы те исследователи, кто, ссылаясь на широкий антропологический контекст, считает, что в мотиве святости правителя и харизмы его власти отразились процессы мифологизации вождя, определяемые понятием «сакральный правитель» (Скрыннико- ва 1997: 100-148).
Важнейшие элементы этой традиции восходят к официальной монгольской истории рода Чингиз-хана - «Алтай дептер» («Золотая тетрадь») (Рашид ад-Дин 1952, т. I, кн. 2:266). Характерными повествовательными элементами ее являлись сконцентрированная в летописи генеалогия (мифологическая - предки Чингиз-хана от Алан-Гоа и историческая - Хабул-хаган и его потомки); связанные с генеалогиями краткие биографические описания; вкрапление «малых» сюжетных форм (панегирические, дидактические и другие рассказы); относительно слабо выраженное (часто в форме регистрации событий) хронологическое описание, но самое значительное место в историописании отведено жизни и деяниям Чингиз-хана (Неклюдов 1984:223-241; Шастина 1977: 462-483).
Все тюркские генеалогии с той или иной полнотой передают эту монгольскую традицию. Наиболее полная ее версия сохранилась в татарском историческом сборнике конца XVII в. «Дафтар-и Чингиз-наме» (Дэфтэре; Ivanics, Usmanov 2002), где имеются практически все элементы истории, присутствующие в «Сборнике летописей» Рашид ад- Дина и, возможно, восходящие к ней, вплоть до упоминания прародительницы Алан-Гоа (в форме Алангу). Прямое заимствование части этой летописи и ее соединение с некоторыми другими татарскими и даже булгарскими источниками, несомненны (Исхаков 2004: 103; Исхаков 2006: 151-156; Измайлов 2006: 99-128). Однако, неясно, результат ли это поздней компиляции или сохранившийся элемент ранней золотоордынской историографии. Но одновременно в этом источнике отсутствует такая деталь, как биография хана Джучи и его потомков (кроме Джани- бека, которому посвящен отдельный дастан, весьма значительно переработанный в позднее время).
189


В других источниках, где золотоордынская традиция сохранилась, видимо, полнее, отрывки, касающиеся истории «золотого рода», полностью отсутствуют. Скорее всего, в более ранних вариантах джучидской историографии эти мотивы в той или иной степени были представлены, но потеряв, постепенно, этнополитическую актуальность, были сокращены или переделаны. Образцы подобного сокращения генеалогии представлены в вариантах «Чингиз-наме» Утемиш-хаджи и «Родословия тюрков» («Шаджарат ал-атрак») (Утемиш-хаджи; Тизенгсгузен 1941: 202- 209), где с некоторыми разночтениями указывается, что «величайший обладатель счастливой звезды (сахибкыран) великий Чингиз-хан» пожаловал сыну Джучи часть своих владений - Дашт-и Кыпчак и Хорезм. Аналогичная трактовка имеется и у Мирзы Улугбека, в историческом труде которого «Тарих-и арбаи улус», сообщается, что после смерти Джучи его сын Бату был назначен «на престол султаната Дашт-и Кыпчак» (Мирза Улугбек 1994: 221; см. также: 180, 193-194). Никаких других подробностей о величественности и грандиозности завоеваний, предпринятых Чингиз-ханом, в сохранившейся поздней тюркской трад иции не представлено. Все они оставлены как бы за скобками династической истории Джучидов, представляя разительный контраст с монгольской традицией (Шастина1977; Неклюдов 1984: 223-241).
Вариант переработки связан также с насыщением истории исламскими мотивами. Ранний этап ее представлен уже у Рашид ад-Дина, который сочетает сведения о предках Чингиз-хана с сюжетом об истории огузов, взятых из сочинения «Огуз-наме» (Рашид ад-Дин 1952, т. I, кн. 1: 80-91), где одновременно присутствует мусульманская генеалогия народов, а предки Огуз-хана возводятся к пророку Йафету (Яфесу).
Уже в несколько переработанном виде этот дастан попал в золотоордынскую традицию, где пополнился некоторыми новыми актуальными мотивами. Вся родословная правителей возводится к Адаму и его потомку Йафету. Например, по Абу-л-Гази, «...пророк Нух каждого из своих трех сыновей послал в разные земли... сына своего Яфеса послал в страну северного полюса. О Яфесе некоторые говорят, что он был пророком, а некоторые говорят, что он не был пророком. Яфес, по воле своего отца, покинул гору Джуда и отправился к берегам Итиля и Яика». После Йафета в северной стране правил его сын Тюрк, которого якобы отец посадил на престол, сказав другим сыновьям: «Тюрка считайте своим государем, из повиновения ему не выходите!» (Кононов 1958: 39). После череды правлений других ханов, в том числе Могола и Тата- ра, которые не находят параллелей в «Огуз-наме» Рашид ад-Дина, пра-
190


вчтелем тюрок становится Кара-хан, а после него его сын Огуз-хан. Таким образом, одной из особенностей джучидской исторической традиции следует считать отсечение «монгольских» предков Чингиз-хана, а другой - включение в традиционные тюрко-мусульманские легенды («Огуз-наме») эпонимов «Татар» и «Могол». И не только эпонимов, в тексте встречаются указания на то, что держава Огуз-хана военным потенциалом была обязана «воинам могольских и татарских илей» (Кононов 1958: 45).
Другим важным моментом этих мифологем является возвеличивание благородных предков, по праву рождения призванных править тюрками, начиная от легендарного эпонимичного Тюрка до Огуз-хана. В этой последовательности Чингиз-хан выглядит одним из ключевых персонажей. Общественное сознание тюрко-татарских ханств поглощает его и адаптирует его образ, делая его закономерным продолжателем и наследником великих тюркских владетелей степи. Но роль его не столько в завоевании мира и верховенстве среди тюрок (например, в ряде историй особо подчеркивается, что основная его завоевательная политика была направлена на другие страны и регионы), а в передаче власти над тюрками исключительно своему сыну Джучи (Утемиш-хаджи, 1992: 91; Кононов 1958:44).
На территории Улуса Джучи в период становления самостоятельного государства эта традиция получила дальнейшее развитие. Ключевым ее элементом стали предопределение появления «алтын уруга Чингиз- хана» и передача власти его сыну Джучи в части государства (Улус Джучи), которая включала «Хорезм и Дешт-и Кыпчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест Саксина, Хазара, Булгара, алан, башкир, урусов и черкесов. Вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарс кой лошади» (Тизенгаузен 1941:204). Вот как описывает это Утемиш-хаджи: «Йочк- хан был старшим из его (Чингиз-хана. -Д.И., И.И.) сыновей. Он дал (ему) большое войско и отправил, назначив в вилайет Дашт-и Кыпчака, сказал: «Пусть будет пастбищем для твоих коней». Дал (ему также) вилайет Хорезма» (Утемиш-хаджи, 1992: 91). В версии Абу-л-Гази это описывается очень похоже: «...Джучи с принадлежавшими ему нукерами из Ургенча пошел в Дешт-и Кыпчак. Кыпчакский народ собрался, и произошла битва. Джучи-хан победил и перебил (всех) попавших (ему) в руки кыпчаков... Кыпчаки, обитавшие между Итилем и Тином, рассеялись на четыре стороны... Джучи-хан, взяв в плен кыпчакскую молодежь, поселился в кыпчакском юрте. Из могольской (страны) он переселил сюда свою семью и все или, которые дал (ему) отец. Из каждого
191


уруга узбеков были переселенцы в кыпчакский юрт». Таким образом, Джучи выступает здесь в двух ипостасях - как наследник харизмы Чин- гиз-хана и как основатель и создатель на завоеванных землях собственного Джучиева Улуса: «в этих странах он утвердился на престоле ханства и троне правления», - сказано в источнике (Кононов 1958: 44).
Видимо, это ключевая мифологема формируемого джучидского политического культа. К сожалению, в имеющихся в нашем распоряжении источниках тема о Джучи-хане развита слабо, отражая, очевидно, более поздний этап развития историографии. Возможные сюжеты, раскрывающие образ Джучи, содержатся в ряде персоязычных источников, созданных при дворе Тимуридов, но значительно переделанных и дополненных уже при Шибанидах. Например, в «Родословии тюрок» («Шаджарат ал-атрак») имеется три ключевых мотива: о законности Джучи, как старшего сына Чингиз-хана (здесь обсуждается широко известный эпизод с захватом беременной жены Чингиз-хана Борте мерки- тами, что бросило тень на законность наследника); об особой любви Чингиз-хана к своему старшему сыну, которого он любил якобы «больше, чем всех своих детей мужского и женского пола», приводя в качестве доказательства распространенную тюркскую легенду о певце, иносказательно сообщающем хану о гибели сына; о вражде и ревности по отношению к Джучи со стороны младших братьев - Чагатая и Угедея (Тизенгаузен 1941: 203-204). Подобных эпизодов, разумеется, не было в историографической традиции других монгольских государств, в которых на первый план выходили другие мифологемы легитимации власти, и подчеркивались другие связи с политическим культом Чингиз-хана (например, в государствах Чагатаидов и Хулагуидов, в Могулистане, в государстве Великих Моголов и др.).
В подчеркивании получения инвеституры Джучи-ханом на власть в Улусе от Чингиз-хана высвечивается мотив благородного происхождения, и акцентируется внимание на династических связях, как отражения веры в наследование харизматических качеств, освящении власти Джучи и его потомков культом «Потрясателя Вселенной». То есть, сюжетная линия, связанная с Джучи, определяет не только включение политического культа Чингиз-хана в джучидский политический пантеон, но и знаменует формирование золотоордынской этнополитической мифологемы. В дальнейшем, развитие тюркской исторической традиции Улуса Джучи происходит уже в рамках этой повествовательной парадигмы. Основой ее являлась генеалогия определенного потомка Джучи с краткой характеристикой предшествующих поколений и более подробное
192


описание биографии хана (Джанибек, Орду-иджен, Урус, Абулхаир и др.) или знатного эмира - улуг карачи-бека (Мамай, Идегей).
Тенденцией развития этой традиции является постепенное насыщение ее мусульманскими элементами (особенно в XV-XVI вв.) посреди ством кратких экскурсов (сведения о принятии ислама ханами Берке и Узбеком, биографии святых и т.д.) и возведение генеалогии ханов и кара- чи-беков (Идегей) к святым пророкам. Постепенно данная традиция была встроена в мусульманскую картину мира и историографии. Распространению этой традиции и внедрению в сознание тюркского населения способствовали ее близость к фольклорным, эпическим системам и четкая локализация каждого клана внутри империи Джучидов (DeWeese 1994: 321-408). Другой тенденцией стала «коренизация» истории государства, подчеркивание ее местных традиций и корней. Достигалось это за счет включения в государственную историографию историй племен и кланов, местных святых и популярных героев легенд и преданий.
Улус Джучи объединил значительное число тюрко-монгольских кланов, между которыми, в соответствии с генеалогической близостью к роду Чингиз-хана, была установлена определенная иерархия, закрепленная в исторической традиции. Создание в Улусе Джучи иерархии кланов во главе с Джучидами трактовалось не просто как учреждение государства, а как акт социального творения, упорядочения макрокосма. Закрепление этой исторической традиции в письменной, а позднее, в устной (фольклорной) формах, делало ее общепризнанной и легитимной. Данная историческая традиция выработала основной набор мифологем и стала идеологическим обоснованием формирования нового; этнополитического и этносоциального, собственно татарского самосознания. Наибольшее распространение оно приобрело в среде военнослужилой аристократии (в значительной мере мусульманизированной), находившейся в вассальной зависимости от Джучидов, и включенной в их клановую и улусную систему, а также часто ведущих кочевую жизнь.
В этой связи следует подчеркнуть, что сама стрктура общественного самосознания имела четкие уровни и носила парадигмальный характер. У этнологов нет никаких сомнений, что основными носителями, хранителями и распространителями этнополитической и этносоциальной информации о своем обществе являлась аристократия. Во-первых, это объясняется тем, что грамотность и книжная культура являются уделом узкого круга людей, которые имели способность читать и постигать смысл написанного. Письменная культура для аграрного общества, по словам Э.Геллнера, «... становится знаком, определяющим положение
193


в обществе, и таинством, дающим пропуск в узкий круг посвященных» (Геллнер, 2002:150). Во-вторых, существовали различия между приобретением и освоением знаний и культуры, и соответственно, между уровнями личной и коллективной идентичности в разных стратах общества. Если для простого члена кочевого аила или горожанина-ремеслен- ника она ограничивалась приндежностью к своему роду и махалле, то для образованного аристократа она поднималась до единства всех представителей социальной верхушки в государствах Чингизидов и всех мусульман. В-третьих, само средневековое общество порождает различия в культуре, разграничивая ее статусом ее носителя. Имущественное положение в нем строго зависит от статуса, а статус дается рождением и генеалогией предков. Статусность общества неизбежно порождает неоднородность подобного общества. Каждая община, каждая страта социума культивирует и создает ритуализированные, часто в лингвистическом смысле (языковые диалекты, сакральные языки и т.д.), культурные границы. «Цветущее многообразие» в свою очередь создает различия в идентичности. Неудивительно, что единствнным носителем центростремительных сил в этом разделенном обществе является аристократия и именно она создает образы и смыслы, укреплявшие единство государства и своего социума, которые для того времени не могли быть ничем иным, как образами этносоциальными и этнополитическими. Иными словами, родовая аристократия создавала и укрепляла именно свое собственное единство, вырабатывая и укрепляя групповую идентичность, совершенствуя свой культурный ареал, который находился над мелкими общинно-родовыми культурными границами.
Создание джучидской (татарской) исторической традиции явилось важнейшим фактором формирования ментального универсума и сплочения различных тюркских народов и выработки татарской этнополитической идентичности. Добившись независимости от Монгольской империи, Улус Джучи получил необходимые рычаги для выработки и конструирования собственной державной исторической традиции, а после официального принятия ислама в качестве государственной религии, приобрел и опору в богатых возможностях мусульманской историографической и философской традиции, обогатившись новыми мотивами и символами. В отличие от целого ряда других тюркских государств с расплывчатой социальной структурой и неразвитой государственной традицией, золотоордынская державная идеология (своеобразная «политическая теология») стала мощным всплеском тюрко-татарского самосознания. Ее парадигма оказалась настолько авторитетной, что растворила
194


менее приспособленные и более слабые мифологемы предшествующих эпох или, частично переработав, поглотила их, определив на многие века дальнейшее развитие тюркской историко-политической мысли позднесредневековых государств и народов Евразии. Средневековая татарская историческая традиция оказалась настолько сильной, что после распада Улуса Джучи вошла составной частью в локальные исторические традиции различных татарских государств X V-XVIII вв.
Таким образом, активное формирование слоя военно-феодальной знати, создание материальных и духовных символов надплеменного имперского единства, а также государственной идеологии с использованием как традиционных (тюркских и монгольских) мифологем, так и исламских идей и символики, привели к формированию на территории Улуса Джучи новой этнополитической общности с собственной идентичностью. По мере усложнения этнополитической структуры общества, содержание термина «татары» изменялось, приобретая новые семантические оттенки. В XIV- XV вв. он укореняется и активно используется, имея многозначную семантику, которую можно свести к нескольким смысловым блокам {Измайлов 1993:17-32).
1. Улус Джучи (Золотая Орда) - как государство татар. В этом смысле его употребляют арабские авторы («государство татар», «царство северных татар»), русские летописи и европейские путешественники (ПСРЛ т. 1: 40; Егоров 1985: 152,153; Клавихо: 72, 143-146.), а также народный эпос «Идегей» (Идегей 1990: 121, 124, 125). Такое стойкое употребление названия страны в разных, в том числе и аутентичных источниках, заставляет считать, что оно передает одно из названий страны и служит определением ее и живущего здесь народа по правящей татарской этносоциальной элите. Следует подчеркнуть, что, судя по сведениям ряда путешественников (Барбаро и Контарини: 140-157), татарами они называли как кочевое, так и оседлое, городское и сельское население.
2. Татары как слой военно-феодальной знати. Доказательством такой семантики, кроме вышеуказанных свидетельств Рашид ад-Дина и западноевропейских путешественников и купцов, служат также сведения арабских источников, сообщающих о прибытии в Египет в период правления Бейбарса (1269-1277 гг.) значительного количества кыпчак- ских эмиров, которых они называют «татарами». Характерен факт, видимо, достаточно обычный, когда арабский филолог, объясняя название знатного кыпчакского рода «токсуба», пишет, что это «племя из кып- чакских татар» (то есть, «знатный род выходцев из Дашт-и Кыпчака»)
195


(Наджип 1989: 86). Об этом же свидетельствует историк Ибн-Халдун: «племя токсоба из татар» (Тизенгаузен 1884: 541-542). Важно отметить факт, что уже в конце XIII в. имя одного из самих известных кыпчакских родов, даже в среде, где вроде бы эти старые этнонимы должны были активно использоваться, требует объяснения, свидетельствующий о вытеснении старого самосознания новым татарским и подчеркивающий принадлежность к более важной на тот период общности знати. Эти же процессы были характерны также и для оседлых областей Улуса Джучи, в том числе Руси и Волжской Булгарин. Например, многие исконные русские княжеские и боярские роды начинают включать в свои генеалогии мифических татарских мурз и царевичей. Однако, более важными следует признать данные из дастана «Идегей», непосредственно отражавшего этнополитическое сознание определенной части населения Поволжья и Приуралья XV-XVI вв., в котором главный герой неоднократно хвалится принадлежностью к «славному татарскому (татскому) роду» (Идегей 1990: 70, 108, 128, 135).
Начальный этап формирования этого слоя фиксируют источники XIII в., когда целые племена, попадая под власть монголов, становились их вассалами (Федоров-Давыдов 1973: 35-43). Так, например, в позднейшей династийной истории кунгратов, описывается их история и указывается, что они «сопровождались» многочисленной группой «других тюрок» (т.е., видимо, кыпчаков) (см. Bregel, 1982). Однако по мере укрепления и расцвета улусной системы, происходит расслоение внутри прежних племен и выделяется имперская военно-служилая аристократия, которая, скорее всего, активно использует социальнопрестижное имя татар, как это вытекает, в частности, из труда Рашид ад-Дина. Несомненно, также, что именно в этой среде вырабатывается особая сословная рыцарская культура, имевшая надэтничный характер. Она включала в себя сходные типы и виды вооружения, конского снаряжения, геральдику, образ жизни и генеалогию (Дэфтэре 2000), одним из элементов которой являлось наличие среди легендарных предков Татара (Кононов 1958: 40; Идегей 1990: 5). Разумеется, конкретные элементы этой культуры требуют еще специального изучения, но уже сейчас ясно, что в XIV-XV вв. и позднее, эта культура, как и употребление самоназвания «татар», имела надэтничный характер, несводимый к этноязыковому единству ее носителей, тем более, что правящая ханская верхушка Улуса вплоть до середины XIV в. оставалась монгольской и частично монголоязычной (Тизенгаузен 1884:261, 396; Григорьев 1981).
196


Судя по этим данным, подобное этносоциальное татарское самосознание опиралось, в первую очередь, на принадлежность к военнофеодальному сословию, служащему пером и мечом Джучидам и имеющему свой определенный этос, к мусульманской цивилизации и к кочевому, как правило, образу жизни. Подобное самоопределение, скреплявшее единство золотоордынской элиты, не исчезло с распадом государства, а сохранилось именно в качестве социального термина. Это обозначение военно-служилой знати сохранялось в Поволжье вплоть до XVII в. и было зафиксировано в русских источниках под термином «служилые татары». Анализ его показывает, что под ним современники понимали не этнос, а «феодальную прослойку нерусских (главным образом, мусульманских татарских) феодалов», резко противопоставлявших себя тягловым слоям населения («ясачные чуваши» и «ясачные татары») (Ермолаев 1982: 63-67; Исхаков 1988: 140-146; Исхаков 1998: 61-102).
3. Татары как кочевой, преимущественно тюркоязычный народ. Этот вариант употребления термина татар близок к предыдущему, хотя и отражает, скорее всего, не самоназвание народа, а является экзоэтнонимом. Вполне возможно, что знаменитая злая инвектива Мухаммедъ- яра (середина XVI в.), образованного поэта и мусульманина, против татар, как раз подразумевает не этнос, а кочевников-скотоводов, чей образ жизни явно не внушал симпатий просвещенному горожанину (Измайлов 19976; Исхаков 1998: 107-108). Кроме того, в эпосе «Идегей» несколько раз говорится о «народе татар» как о населении степей Золотой Орды (Идегей 1990:124, 125, 231). Вообще, кочевников причерноморских и поволжских степей называли татарами практически все европейские источники XV-XVII вв., хотя отделить эти представления от наименования всего населения Улуса Джучи довольно трудно (Барбаро и Контарини: 140-157; Герберштейн 1988: 165-167).
Следует отметить, что подобное наименование страны и народа по названию господствующей элиты или правящего рода было весьма характерным для средневековых обществ Средней и Центральной Азии. Наиболее показателен в этом смысле термин «Чагатай», который обозначал государство - Улус Чагатая и его кочевую знать (Клавихо: 93, 94, 106; Бартольд 1964: 35, 36, 49; Строева 1951: 216; Кутлуков 1977: 101). Такое название от военно-дружинной терминологии получили казахи, узбеки и моголы (Федоров-Давыдов 1973: 174-175). Внедрение этих имен в сознание народа имеет характер закономерности, механизм которой определяется не «навязыванием» чуждого этнонима или пре¬
197


словутого «этнического камуфляжа» и не принятием на себя прозвища, данного соседями, а функционированием социальной структуры общества, развитием его культуры и формированием этнополитического и этносоциального самосознания. Именно поэтому динамика этих процессов в Восточной Европе в XIV-XV вв. зависела от усложнения этнополитической организации Улуса Джучи.
По мере распада единой Золотой Орды в конце XIV-XV вв. ее этносоциальный организм начинает дробиться, и в каждом улусе постепенно формируется свой этнос. Так, на фоне макроэтнонима и этносоцио- нима «татары», сохранявшего свою социальную престижность, появляются новые названия народа по имени хана (узбеки, шибаниды, возможно, ногаи) или по названию местности, главного города (крымцы, казанцы). Часть из них, пройдя через процесс становления этносоциального организма, стали полноценными народами, другие распались и растворились среди других этносов. Однако, почти все они, имея корни в истории Улуса Джучи, сохранили в своем составе сходные клановые структуры - ширин, кунграт, барын, кытак, аргын, мангыт, а также общее обозначение военной знати как «татар».
§4. Мусульмане как основная часть тюркского податного населения Улуса Джучи
К сожалению, этническое сознание основной части городского и сельского населения Золотой Орды и ханств, появившихся на ее территории в XV в., остается плохо изученным. Однако, даже имеющиеся немногочисленные и отрывочные источники, позволяют сделать вывод, что оно носило конфессиональный характер. Скорее всего, те «бесерме- ны» русских летописей, которые неоднократно упоминаются в русских летописях, особенно часто при описании событий XIV-XV вв., и есть оседлое население Улуса Джучи. Характерно, что в текстах летописей они не отождествляются с татарами («татар и бесермен и ормен... погра- биша» (ПСРЛ т. XXIV: 124; Приселков 1950: 382), «убиша ту бесермен» (ПСРЛ т. XXV: 192; т. XVIII: 117), «побиша татар и бесермен» (ПСРЛ т. XVIII: 170), «бесермен и тотар перебиша, и всю Татарьскую землю плени» (Приселков 1950: 453; ПСРЛ т. XXV: 226). Об этом же пишет австрийский дипломат С. Герберштейн, побывавший в Москве в начале XVI в. и собравший много сведений о татарах. Говоря о них, он отмечает, что «татары разделены на орды» и «все исповедуют магоме¬
198


танскую веру; если их называют турками, они бывают недовольны, почитая это за бесчестье. Название же «бесермены» их радует, а этим именем любят себя называть и турки» (Герберштейн 1988: 167). Впервые на эти факты обратил внимание М.Н. Тихомиров, который на их основании предположил, что «бесермены» и «татары» - две различные этнические группы, причем первые являлись потомками домонгольских болгар, постепенно «татаризуемых» золотоордынскими пришельцами (Тихомиров 1973: 84-90). Причем автор оговаривается, что слово «бе- сермяне» в русских источниках, видимо, имело два значения - мусульманин, иноверец вообще и народ волжско-камских булгар. В этом заключено ключевое противоречие этого историка, который вынужден отмечать, комментируя сведения русских летописей о походе ушкуйников в 1375 г., когда те продали в Волгаре русских пленных «бесерменам» и отправились далее вниз по Волге, где разорили Сарай, «гости христиан- скья грабячи, а бесермены бьючи» (Приселков 1950: 400; ПСРЛ т. XXIV: 132), что в обоих случаях под «бесерменами» русский летописец понимал совершенно разные общности: в первом - волжских булгар, а во втором - татар-мусульман.
Представляется, однако, что подобный подход является весьма искусственным, поскольку жестко навязывает источнику свои представления об истории народов, которые способны лишь запутать и без того сложную этнополитическую ситуацию в Поволжье в XIV-XVI вв. Скорее всего более правильным будет доверять летописцам и их знаниям этнических реалий в Орде и попытаться понять причину одновременного упоминания двух этих терминов. Изучив все эти сообщения, можно констатировать, что летописцы почти всегда, когда речь шла о боевых столкновениях, писали «татары», или «татары и бесермены», а когда говорили о мирном населении, то почти всегда «бесермены», действительно очень четко различая их. Видимо, эти данные могут служить еще одним доказательством реальности, но не этнического, а этносоциального разделения этих терминов: «татарами» считалось военное сословие, а «мусульманами» - все остальное население. О важности для эпохи средневековья такой этноопределяющей характеристики, как религиозная принадлежность, говорит и существование этноса «бесермян» в Верхнем Прикамье, частично исповедующего ислам и, очевидно, в свое время находившегося под влиянием мусульманского населения (Тихомиров 1973: 89; Исхаков 1980: 23-37; Родионов 1984: 140-152).
Подводя итог, можно отметить несколько этапов использования термина «татары». В предмонгольский период (XII в.) он употреблялся в
199


основном в степях Центральной Азии разными этносами, входившими в орбиту проводившейся политики или контактировавших с могущественным союзом татарских племен. После разгрома татар Чингиз-ха- ном и включения их в Монгольское государство, их этноним, однако, сохраняя престижность, распространяется среди других завоеванных монголами народов. В степях Восточной Европы, где после монгольского завоевания были уничтожены правящие роды, разорваны границы государств и перемешаны племена и народы, а также была установлена новая улусная система, по мере складывания и усложнения социальной структуры, этноним «татары» активно внедряется и укореняется в обществе, особенно в среде клановой аристократии. Именно в рамках Улуса Джучи татары сформировались в средневековую этнополитическую и этносоциальную общность. Позднее, в XIV-XV вв. этот термин употребляется уже в качестве синонима Улуса Джучи, как обозначение господствующей элиты и вообще кочевого населения, связанного с клановой организацией, противопоставляя его носителей как кочевников, мусульман и вассалов рода Джучи, остальным народам. Основное же население страны, скорее всего, называло себя по конфессиональному признаку «мусульманами». Таким образом, в Улусе Джучи активно проходил процесс формирования средневекового этноса, в основных чертах завершившийся ко времени распада государства, иначе трудно объяснить «кристаллизацию» именно татарских этнополитических об- щеностей в рамках позднезолотоордынских государств XV-XVI вв.
§5. Распад Улуса Джучи и деконсолидация татарской этнополитической общности
Улус Джучи был средневековой империей, где существовала жесткая иерархическая структура управления провинциями и покоренными народами, слаженная машина подавления любого недовольства. Все это требовало содержания огромного штата чиновников, а непрерывные войны на границах, междоусобицы и мятежи аристократии - наличия огромной и боеспособной армии, состоявшей из отрядов знати, что тяжким грузом ложилось на население страны.
Но эти соображения не должны заслонять от нас и положительные стороны создания «мировой державы». После своего возникновения Улус Джучи переживал период своего расцвета, когда вслед за многолетними междоусобными войнами и взаимными набегами, а также кро¬
200


вавого завоевания, наступил период относительно прочного мира, даже при периодических столкновениях на границах. Единые законы, отсутствие многочисленных таможенных перегородок и стабильное управление воспринималось населением как огромное благо. Путешественники особо отмечали, что «купцы, снабженные тамгой, свободно странствовали повсюду, й никто не дерзал трогать их» (Федоров-<Давыдов 1998: 38-39). Беспрепятственная торговля позволяла быстрее обмениваться новинками науки и техники, быстрее претворять их в производство (например, производство чугуна и огнестрельного оружия (Кирпичников 1976: 77-78; Рязанов 1997). Кроме того, перераспределение продукта в пределах державы способствовало сосредоточению его в руках местной знати, например на Руси, Булгарин и т.д. Судя по археологическим материалам, благосостояние даже простого населения столицы было довольно высоким, а средоточие излишков богатств и продуктов в отдельных городах вызывало в них бурный расцвет ремесла, науки и культуры.
Однако, во второй половине XIV в. перед Улусом Джучи встали сложные проблемы, и он должен был претерпеть изменения, чтобы соответствовать требованиям времени.
Каковы же были основные черты этого вызова? Наиболее популярным в советской историографии объяснением распада Улуса Джучи является концепция о росте сепаратизма отдельных феодалов, чье стремление к власти разорвало страну на враждующие области. Механизм этого процесса вполне ясно описан историками. Главный конфликт, по их мнению, протекал между различными экономически и политически вполне самодовлеющими улусами и их владетелями и группировками знати, выдвигавшими своих претендентов на ханский трон, стремясь овладеть центральным административным аппаратом и оказывать влияние на внутреннюю и внешнюю политику Орды. Все это ослабляло центральную власть и, таким образом, вело к сокращению внешнеполитической активности, что в свою очередь усиливало сепаратизм кочевой аристократии, видевшей в военных походах основной источник своего обогащения (Треков, Якубовский 1950; Федоров-Давыдов 1973; Егоров 1980, 1985).
Представляется, однако, что социальные факторы были все-таки достаточно внешними среди других причин кризиса. Преувеличение их значения ведет к парадоксальному выводу: центральная власть слабела от сепаратизма феодалов, но главным их стремлением был захват сарай- ского престола! Вряд ли только одним сепаратизмом можно объяснить
201


резкое ослабление империи Джучидов и усиление центробежных тенденций в 60-80-х гг. XIV в.
К сожалению, все аспекты данной проблемы подробно изложить невозможно, поэтому следует остановиться на ключевых моментах, наметить основные составляющие этого процесса. В первую очередь, видимо, надо указать на природные факторы, самый важный из которых - резкое усыхание степной зоны запада евразийских степей в XIV-XV вв., подтверждаемое трудами ряда геологов, географов и даже историков (Гумилев 1966; 1966а; 1967а; 1989; Судьба степей...; Кульпин 1998: 77-105). Аридизация климата в Дашт-и Кыпчаке вела к уменьшению количества выпадавших осадков летом и установлению малоснежных зим, что вело к постепенному наступлению песков на некогда благодатные степи.
Одновременно началась трансгрессия (повышение уровня) Каспийского моря, волны которого затопили значительную часть дельты Волги и многие поселения в ней, вплотную подступив к нижневолжским городкам. По словам итальянского географа Марино Сануто ( 1320 г.), «море каждый год прибывает на одну ладонь и уже многие хорошие города уничтожены». Все это нанесло сильнейший удар не столько по кочевым районам Улуса Джучи, сколько по земледельческой округе, что способствовало подрыву экономической основы хозяйства Орды.
В это же время всю Европу, как Западную, так и Восточную, постиг страшный демографический удар. Благоприятные климатические условия и улучшение жизни вызвали рост народонаселения. Численность населения, например, в Западной Европе в Х-ХШ вв. выросла почти в два раза. Видимо, так же резко увеличилось население и в Восточной Европе и, хотя монгольское нашествие нанесло большой ущерб населению, рост его продолжался даже более ускоренными темпами. На территории Золотой Орды он стимулировался политической стабильностью, появлением огромных городов и множества поселений. Трудно сейчас говорить о численности жителей Орды, но, несомненно, что она достигала нескольких миллионов человек. Ухудшение природных условий все чаще приводило к периодическим продовольственным кризисам. Голод гнал людей в города, где они вынуждены были даже продавать своих детей, о чем сообщают арабские географы (Тизенгаузен 1884: 231, 235). Скопление людей в городах Поволжья, Крыма и Хорезма оказалось благоприятной почвой для болезней. Наиболее страшной стала эпидемия бубонной чумы, которая к середине XIV в. несколько раз кругами возвращалась в Дашт-и Кыпчак, буквально выкашивая населе¬
202


ние, особенно в перенаселенных городах. Русский летописец писал об этом «великом море» под 1346 г.: «Быть от бога на люди под восточною страною, на город Орначь и на Хозторокань и на Сарай и на Бездеж и на прочие грады в странах их, бысть мор силен на Бесермены и на Татарове и на Ормены и на Обезы и на Жиды и на Фрязы и на Черкасы и, на всех томо живущих, яко не бе кому их погребати» (ПСРЛт. IV: 57; т. V: 225; т. XV: 57, 76-77). Эпидемия 1346-1350 гг. нанесла колоссальный удар по всей Европе. По подсчетам демографов, в Европе «Черная смерть» унесла жизни до 25%, а в ряде плотно населенных мест - до 90% населения (Самаркин 1976: 84-90). Не исключено, что именно с последствиями чумы связано исчезновение городской булгарской знати, которая сохраняла древний огурский язык, употреблявшийся, в частности, как сакральный язык эпитафий в XIV в., поскольку после 1360-х гт. эта традиция исчезает (Schamiloglu 1991).
Для Улуса Джучи этот удар оказался особенно страшен. По словам современника, арабского историка и географа Ибн-ал Варди, «в землях узбековых» произошла эпидемия чумы, от которой «обезлюдели деревни и города». Он же пишет, что ежедневно в Крыму умирало до тысячи человек, а всего там умерло более 85 тысяч жителей (Тизенгаузен 1884: 530). Последствия шествия «черной смерти» по Орде, судя по этим данным, были просто катастрофическими. Можно сказать, что именно с этого времени начался закат городской жизни в Нижнем Поволжье.
Упадку хозяйства Улуса Джучи во многом способствовал также кризис трансазиатской торговли. По знаменитому торговому пути, начинавшемуся в Китае и проходившему частично через Орду, шли многие необходимые для Западной Европы товары - пряности, шелк, хлопок, драгоценные камни, хлеб и рабы (Петров 1995: 60-91). Этот поток товаров, чрезвычайно ценившихся на рынках Европы, обогащал посредников и служил одной из основ благосостояния всех городов Дашт-и Кыпчака. С торговлей были связаны не только поступления в казну от торговых пошлин, но и благополучие многочисленной обслуги: караванщиков, проводников, охраны, владельцев караван-сараев, ремесленников и т.д. Кроме того, многие мастерские занимались изготовлением предметов на продажу и переработкой полуфабрикатов. Все они очень чутко реагировали на любые изменения торговой активности.
Спад в международной торговле начался еще в 40-х годах XIV в. и достиг пика во второй его половине. Вызван он был рядом причин, среди которых освободительное восстание в Китае против монгольской династии Юань, нестабильное положение в Средней Азии и Моголистане,
203


эпидемии чумы, смута в Анатолии после распада державы Ильханов, а также вспышка войны между основными средиземноморскими торговыми державами - Генуей и Венецией. Все это вызвало ограничение товарооборота между Востоком и Западом, резко подорвав положение нижневолжских городов. Только в конце XIV в. наметился медленный выход из кризиса, несколько ожививший мировую торговлю (Карпов 1990: 60-63, 300-331).
Нельзя сбрасывать со счетов, конечно, и социально-политические процессы. За сто лет своего существования Улус Джучи не только пережил становление, но и достиг высокого уровня развития общества. Многие, особенно процветающие области (Крым, Хорезм, Мухша), не нуждались в едином государстве, тяготея к обособлению. Стремление к децентрализации находило поддержку и в полунезависимых вассальных регионах, где всегда была сильна тенденция к отделению от Орды, наиболее явственно это прослеживается на Руси и в Булгарин.
Внутри страны происходили сложные процессы, которые вели к феодализации ее территории, а уже к XIV в. здесь достаточно заметны черты высокоразвитого феодализма, для которого именно и характерны децентрализация владений и власти (Федоров-Давыдов 1973:109-138). Долгое время эта система уравновешивалась сильной центральной властью и была достаточно стабильной, но в неблагоприятных условиях она стала быстро трансформироваться и распадаться.
По письменным источникам явно заметен рост могущества как улус- беков, так и татарской знати - владельцев более мелких ленных владений - икта и суйургалов. Экономическая мощь их базировалась на развитом скотоводстве и земледелии, а также на участии в дележе государственных налогов и других доходов. Сильная судебная и административная власть в пределах подчиненных им областей давала им для этого важные политические рычаги. Кроме того, многие крупные феодалы становились во второй половине XIV в. тарханами, то есть владельцами безусловных держаний, освобожденных практически от всех налогов и повинностей в пользу хана (Федоров-Давыдов 1973: 124-134). Материальные ресурсы некоторых из них были просто колоссальными: арабские источники указывали, что эмиры крупных владений, получая от них доход до 100-200 тысяч золотых динаров, могли содержать войско в 5 тысяч хорошо вооруженных всадников (Тизенгаузен 1884: 244). Городская столичная знать и чиновничество также имели солидные поступления от сбора налогов и пошлин, чему способствовала развитая внутренняя и международная транзитная торговля и ремесленное про¬
204


изводство. В XIV в. все чаще бывали случаи превращения эмирами своих улусов, включавших города и кочевья, в полунезависимые владения. С одной стороны, мелкие феодалы и города, бывшие опорой власти ханов, стали подпадать под власть более крупных эмиров и улусбеков, видя в этом единственную возможность ослабить влияние природных и социальных действий. С другой - эти объединения стали претендовать на прерогативы центральной власти, дабы поставить на службу себе ордынскую казну и вооруженные силы империи. Вопреки мнению ряда историков (Егоров 1985: 56-58% нельзя преувеличивать стремление к сепаратизму ордынских эмиров в середине XIV в., как бы то ни было, большинство из них боролось между собой именно за овладение сарай- ским престолом. Это ярко демонстрирует, что сила инерции к централизации страны была еще очень велика. Однако, в развитых феодальных окраинах империи - в Булгарин, Крыму, Сибири и Кок-Орде - уже возникли и укрепились группы, стремящиеся бороться за сохранение власти в пределах своих владений, но получить перевес они смогли только в начале XV в. До тех пор, пока сохранялась единая политическая власть (хан и его администрация) и экономические связи (торговля, единая денежная система) - Улус Джучи оставался единым.
Поводом для взрыва центробежных сил послужила борьба за ханский престол сразу нескольких Чингизидов, каждый из которых имел права на державу предков и многочисленные отряды сторонников. Не исключено, что эта борьба была вызвана нарушением принципов престолонаследия в условиях массовой гибели населения, в т. ч. и знати. Ухудшение природных условий, упадок земледелия и скотоводства, затухание торговли и ремесла, уменьшение притока дани и военной добычи в Поволжье, разлад денежного обращения, ослабление власти и влияния центральных органов управления, служившие фоном для усиления мощи отдельных владельцев улусов и стремления их к рычагам центральной власти, все это стало чертами нарастающего кризиса. Именно эти причины неумолимо поставили вопрос о существовании империи, а все попытки ответа на вызов времени оказались неудачными.
В 60-е г. XIV в. в Улусе Джучи завертелась кровавая карусель внутренней войны. Ханский престол, ставший объектом борьбы между различными группировками аристократии Сарая, Ак-Орды и Кок-Орды, переходил из рук в руки с калейдоскопической быстротой. За период с 1359 по 1380 гг. в Сарае сменилось, по меньшей мере, 17 ханов (некоторые занимали престол по несколько раз), причем о многих из них историки не знают практически ничего, кроме имен на чеканенных ими
205


монетах и до сих пор спорят об их историчности и последовательности правлений. (Егоров 1980: 190-192; Мухамадиев 1983: 88-99; Григорьев 1983).
Наступил длительный период упадка, пошел распад единого государства. Начавшаяся междоусобица и потеря развитых областей, таких как Булгария, Хорезм, несли с собой также ухудшение финансового положения и углубление спада в торговле и ремесленном производстве. Из-за опасности быть подвергнутым нападению прекратилось регулярное функционирование караванных путей, и, как следствие, нарушился ввоз сырья и вывоз продукции ремесла. Происходил постепенный упадок земледелия и запустение оседлых поселений в Поволжье. Столичные города стали обносить стенами. На волне ослабления центральной власти укрепляли свою самостоятельность правители Руси, Булгарин, Хорезма и других улусов. В условиях междоусобицы, именно довольно стабильно развивавшиеся области, стали объектами борьбы ханов за выплату дани, манипулирования претендентами на власть и карательных набегов. Все эти действия разрушали привычный порядок и вызывали желание отстоять свои земли от посягательств самозванных ордынских правителей. Наиболее яркими свидетельствами этого стали появление своей правящей династии Суфи в Хорезме (Федоров-Давыдов 1965: 183-184), фактическая независимость Болгара при Булат-Тимуре (1360- 1366 гг.) и правителях Хасане и Мухаммед-Султане ( 1370-1376 гг.), а также война московского князя Дмитрия Ивановича против Мамая (1378-1380 гг.) (Фахрутдинов 1984: 119-123; Кучкин 1980; Мухамадиев 1983: 88- 99; Горский 2000).
Между тем, стремление к объединению страны и возрождению ее великодержавия не потеряло своей исторической инерции. Выразителем этих интересов стал хан Токтамыш (1380-1396 гг.), опиравшийся на аристократию Кок-Орды и Сарая. Он не только завоевал ханский престол, разметав своих врагов, в том числе грозного Мамая, но и укрепил власть центра над улусами, подавив сепаратизм Руси и других регионов (разорение Москвы и Булгарин в 1382 г.). Но спустя некоторое время все реформы опять вылились в гонения на клановую аристократию, отстранение ее от управления страной и подавление непокорных провинций, без коренных перемен, что привело к возникновению недовольства и открытых выступлений аристократии против усиления централизации. Кроме того, иллюзорные желания Токтамыша вернуть дряхлеющей Золотой Орде былую военную славу эпохи «бури и натиска» привели к военным катастрофам в войнах с Аксак-Тимуром (1391 и 1395 гг.).
206


Вполне возможно, что раскад Улуса Джучи был закономерным процессом его развития, но некоторые политические деятели не желали с этим мириться. Небольшой шанс сохранить целостность государства еще существовал. Новые попытки вернуть стабильность Улусу Джучи путем успешных государственных, идеологических и экономических реформ (укрепление централизации, монетная реформа, внедрение ислама и т.д.), предпринятые талантливым военачальником и дипломатом улу карачи-беком Идегеем (Бартольд 1963а: 797-804; Якубовский 1947: 30-45; Сафаргалиев I960: 178-195, 227-229; Измайлов 1992а: 1: 51-59, 2: 63-71; 1994), на некоторое время действительно укрепили страну и сняли внутреннее напряжение. Его правление при номинальных ханах ознаменовлось рядом внешнеполитических успехов (особенно яркими были разгром Витовта на р.Ворскла в 1399 г., поход на Маве- раннахр в 1405 г. и осада Москвы в 1408 г.), но его усилия оказались напрасны. Развязка наступила в 1420 г., когда великий эмир Идегей потерпел поражение и погиб за объединение государства против мятежных Джучидов. Час великодержавной Золотой Орды пробил, а ее падение стало неизбежным. Об этом трагическом событии образно и красноречиво повествуется в татарском дастане «Идигей»:
... Темный день на землю пришел.
Сотворенный Чингисом престол Стал престолом, где кровь лилась.
Ханский дворец исчез из глаз.
Край разоренный стал пустым.
Самостоятельными илями стали Аждаракан, Казань и Крым,
Золотая распалась Орда.
Но даже после распада Улуса Джучи его историческая судьба не прекратилась, поскольку остался переживший становление в этот период татарский народ, сохранились лучшие образцы его богатой культуры, а на его территории возникли позднезолотоордынские татарские ханства, продолжавшие его этнополитические и культурно-цивилизационные традиции.
Среди важнейших консолидирующих факторов, было сохранение прежних социально-политических структур, клановой системы, восходящей к истории Улуса Джучи и объединявшей военно-служилую татарскую знать, а также мифологемы этнополитического единства и общая религия - ислам. Понятно, что мусульмане Золотой Орды, особен¬
207


но, видимо, аристократия и кочевое население, были объединены не только самим фактом принятия ислама, но и через особый институт сейидов (сеидов). Далеко не случайно, что в ряде позднезолотоордынских татарских ханств, сейиды - главы местного мусульманского духовенства - возводили свои генеалогии к общим предкам, жившим в эпоху Улуса Джучи (Исхаков 1997:21). Перечисленные вполне реальные связи и механизмы социального и конфессионального единства, несомненно, основывались на золотоордынских этнополитических мифологемах и символах единства, основой которых на всей территории Улуса Джучи было представление о единстве «татар» как клановой аристократии, «белой кости» общества.
208


Часть III
ПОЗДНЕЗОЛОТООРДЫНСКИЕ ТЮРКО-ТАТАРСКИЕ ГОСУДАРСТВА XV-XVI ВВ. И СТАНОВЛЕНИЕ ЛОКАЛЬНЫХ ТАТАРСКИХ ЭТНИЧЕСКИХ ОБЩНОСТЕЙ
209


Глава I
ФОРМИРОВАНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНЫХ ТЮРКОТАТАРСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ОБРАЗОВАНИЙ
Анализируя предпосылки образования на месте Золотой Орды самостоятельных государств, один из отечественных историков писал: «Между отдельными районами, тяготевшими к... местным центрам, с ослаблением и прекращением караванной торговли, утратились общеэкономические связи, это в свою очередь привело к росту сепаратистских движений среди местных феодалов. Местная... аристократия, более не надеясь на ханов, начинает искать себе опору на местах, поддерживая того или иного представителя рода Джучидов» (Сафаргалиев I960:201). Отмеченное тут обособление отдельных частей некогда единой империи базировалось на прежних административно-территориальных делениях государства и заняло достаточно длительный период. Из-за скудости источников этот процесс до сих пор остается раскрытым весьма поверхностно, поэтому в его трактовке среди исследователей имеются разногласия.
§1. Казанское ханство
Несомненно, Казанское ханство возникло на месте Булгарского ви- лайята Золотой Орды, хотя сама внутренняя структура этой административной единицы, как и ее точные границы накануне образования тут самостоятельного государства, остаются до сих пор не выясненными. Для конца XIV в. русские летописи применительно к «земле», тянувшей с «граду Болгару», т.е. к центру Булгарского вилайята, кроме самого г. Булгара относили города Жукотин, Казань и Кирменчук, с добавлением, что имелись и «иные много градов». Эти же летописи сообщают, что около 1410 г. на этой территории правили «князья болгарские», «жуко- тинские», обобщенно называемые ими «князьями казанскими». Данный термин, по-видимому, связан с перемещением политического цен¬
210


тра вилайята ближе к концу XIV в. из Булгара в Казань (точно не известно, в Старую Казань или в Новую). Однако, титул «князь Болгарский», по всей видимости, сохранял свое значение и позже, хотя в русских летописях он был замещен термином «князь Казанский» (Подробнее об этом см. : Исхаков 2000: 155; 2006). Вообще надо иметь в виду, что понятие «Булгарский вилайят» было даже в XVI в. параллельным названием Казанского ханства, о чем свидетельствует сочинение «Зафер наме-и ви- лайяти Казан» Ш. Хаджи-тархани (1550 г.), в котором есть выражения «Болгар вилятенец пайтэхете булган Казан» («Казань, являющаяся престольным для Булгарского вилайята») и «Болгар елкэсенец хакиме» («правитель Булгарской области»,) (Кол Шэриф 1997: 77, 81; см. также: Яхин 2000: 202-203).
Наряду с князьями на территории Булгарского вилайята между серединой 1390-х годов и 1420-ми годами отмечаются и царевичи (султаны): это Ентяк ( 1396/96 или 1398/99 гг), Талыч ( 1410/11 гг.) и, возможно, еще один царевич (1429 г.), насчет имени которого имеются сомнения (Исхаков 2000; 2006). Когда в последних двух случаях в источниках наряду с термином «царевич» используются и понятия «князь», неясным остается главный вопрос: относятся ли эти титулы к одному и тому же человеку или к разным людям? Но ясно одно - в Булгарском вилайяте до образования самостоятельного государства ханы не отмечаются*, что говорит о подчинении этой области центральному правительству. Последнее, кстати, в условиях распада Золотой Орды могло находиться не только в районе Нижнего Поволжья. В частности, есть сведения о подчинении в конце 1420-х гг. «города Болгара с окрестностями» вначале основателю Тюменского ханства Шибаниду Хаджи-Мухаммету, а затем (в 1429/30 гг.) победившему его правителю государства Шибанидов хану Абулхайру (Исхаков 2004: 26-27).
Но в целом накануне образования Казанского ханства в Булгарском вилайяте реальным правителем надо считать «Казанского князя Либея», названного в русских летописях в 1445 г. «вотчичем», т. е. наследственным правителем. Судя по тому, что в связи с нападением казанских татар в 1429 г. на русские земли под именем «Али-Баба», скорее всего, упоминается именно этот князь (Исхаков 2000: 151; Гэрский 2000: 142), его имя звучало как Али/Гали, а «бей» - это титул. В таком случае, в лице данного князя мы имеем дело с Алим (Али)/Гали беком, согласно татар¬
* Единственным исключением является татарское историческое сочинение XVII в. «Дефтер-и Чингис- наме», в котором применительно ко времени похода Тимура на г. Булгар упоминается «хан Габдулла» (См.: Дэфтэре 2000: 28).
211


ским историческим преданиям, являвшемся сыном убитого Тимуром правителя г. Булгара «хана» Габдуллы. К настоящему времени однозначной позиции о происхождении этого казанского «вотчича» выработать не удалось (Исхаков 2006), но именно с ним в 1445 г. в ходе завоевания территории Булгарского вилайята столкнулась группа во главе с ханом Улу-Мухамметом.
Как известно, изгнанный со своего престола золотоордынский хан Улу-Мухаммет в 1437 г. оказался в Среднем Поволжье и по одной версии захватил центр Булгарского вилайята г. Казань в 1438 г., а по другой это сделал его сын Махмутек, овладевший городом убив названного выше «вотчича» Али-бека - князя Казанского (Худяков 1990: 24-25, 29-31; Сафаргалиев 2002: 244-249; Хамидуллин 2002: 128-130). Несмотря на то, что из-за состояния источников нахождение хана Улу-Мухаммета в политическом центре Булгарского вилайята - г. Казани, доказать трудно, следует все же отметить, что татарская историческая традиция, сохранившаяся в преданиях и так называемых летописях, в число правителей этого «юрта» включает и данного хана (См. : Дэфтэре 2000:38; Сафаргалиев 1960:247). Если учесть, что в сообщениях русских летописей о взятии Махмутеком г. Казани в 1445г. есть фразы «сам в Казани сел царствовать» (Воскресенская летопись) и «оттоле нача царство быти Казанское» (Никоновская летопись), то не удивительно определение хана Мах- мутека в некоторых из них в 1448 г. как «царя Казанского» (ПСРЛ т. 11- 12 1965: 73). Если даже время основания Казанского ханства рассматривать в несколько расширенных хронологических рамках-между 1438- 1445 гг., для соседей образование в Среднем Поволжье нового независимого государства было вполне очевидным - об этом свидетельствуют не только приведенные выше формулы русских летописей, но и некоторые другие документы. В частности, в послании московского митрополита Иовы казанскому князю Шайтяку (1455 г.) есть фраза «в державу водного царя Мамотяка» (Акты исторические т. 1. 1841: 497). Выражение «вольный царь», примененное по отношению к хану Махмутеку, говорит о суверенности государства, на престоле которого он тогда находился уже довольно длительное время.
Хотя в литературе представлена точка зрения о том, что приход группы во главе с золотоордынским ханом Улу-Мухамметом на территорию Булгарского вилайята надо трактовать всего лишь как смену тут правящей династии (См., например: Алишев 1995:12-19), на самом деле закрепление Чингизидов на казанском престоле являлось для местного общества подлинным политическим переворотом - административно-тер¬
212


риториальное владение стало самостоятельным государством, получившем новое внутреннее административное оформление. Дело в том, что группа хана Улу-Мухаммета, насчитывавшая накануне завоевания г. Казани 3-3,5 тыс. воинов (с членами семей это до 10 тыс. чел.), была определенным образом организована - недаром она в русских летописях именуется «Ордой». Наиболее вероятным представляется структурирование «Орды» хана Улу-Мухаммета на 4 клана - Аргынов, Бары- нов, Ширинов и Кыпчаков. Именно эти кланы (позже к ним прибавились еще Мангыты) легли в основу деления ханства на княжества («дару- ги»). В то же время приходится признать, что внутригосударственные деления периода Казанского ханства могли наложиться на какие-то более ранние территориально-политические образования, существовавшие еще в пределах Булгарского вилаяйта (вплоть до частичного совпадения их клановых основ). В целом несомненно, что политическое ядро ханства образовали татары, организованные по клановому принципу (Детальнее об этом см. : Исхаков 1998).
§2. Касимовское ханство
О формировании Касимовского «царства» и его политическом статусе до сих пор идут дискуссии (Исхаков 1998: 175-176). Что касается его образования, на сегодня наиболее обоснованной представляется точка зрения тех историков, которые увязывают это событие с победой войск хана Улу-Мухаммета над Московским великим княжеством в 1445 г., в результате которой один из его сыновей - царевич Касим, получил «Мещерские места» (Худяков 1190:26-29, 36; Сафаргалиев I960:255-257), где между 1445-1452 гг. и был образован «Мещерский юрт», получивший в литературе название «Касимовского ханства». Это ханство возникло на месте более раннего Мещерского княжества, возможно, бывшего наследником Наровчатовского улуса Золотой Орды, возглавлявшегося князьями из клана Ширинов (Исхаков 1998:183, 189-190; 1993: 96-98). Наиболее раннее упоминание о «Мещерских князьях» в источниках относится к 1434 г. - они тогда были в подчинении у московского великого князя (Духовные и договорные 1950: 86; Исхаков 1998: 189). Однако в первой половине XV в. эти князья еще сохраняли какую-то свободу действия по отношению к своему сюзерену, что вытекает из договорных грамот 1434 и 1447 гг. (Духовные и договорные 1950: 86, 144). Приход в это княжество царевича Касима со своими людьми - их
213


могло быть около 500 человек, привел к усложнению социальной структуры местного общества.
Уже к началу XV в. Мещерское княжество имело внутреннюю административную структуру, о чем может свидетельствовать фраза из договора 1401 г. «Мещера с волостми и что к ней потягло» (Духовные и договорные 1950: 44). После закрепления в княжестве султана Касима и его князей тут явно сложилось новое административно-территориальное деление, основанное на клановом принципе. Во всяком случае, к 1483 г. относится известие о «княжеских казначеях и дарагах» у сына Касима султана Данияра (Духовные и договорные!950: 82). Следовательно, в этом «юрте» существовали княжества. Одним из них было владение Ширинов. Кроме того, в сочинении Кадыр-Али бека «Сборник летописей» (Джами ат-таварих) (1602 г.) сохранились данные о существовании в Касимовском ханстве института карача-беев из четырех кланов - Кыпчаков, Аргынов, Ширинов и Барынов (Исхаков 1998:195). К 1600 г. к этому перечню добавляются кланы Мангыт и Джалаир. Но последний был, скорее всего, представлен лишь поздними выходцами из района Сибирского ханства (Исхаков 1998: 195). Затем, «большим князем» (беклярибеком) в Мещерском юрте были представители клана Ширинов, что говорит о включении в ходе образования Касимовского ханства владетельных «Мещерских князей» в его структуру.
Первоначально столичным центром Мещерского княжества был укрепленный - каменный «Андреев городок» (наиболее раннее упоминание в источниках - в 1508 г.), расположенный поблизости от города Кадо- ма (Сборник РИО. т. 95. 1895: 15). Приход султана Касима привел к возникновению нового столичного центра - «Мещерского городка», отчетливо отмечаемого в письменных источниках в 1472 г. Но он возник явно раньше - на карте венецианского монаха Фра Маура 1459 г. на левом берегу р. Оки отмечен населенный пункт «Macharini» (Macharmi), т.е. «Мещерский городок». Кроме того, в ханстве до 1536 г. существовал еще один городской центр - город Темников (Старое Городище). Около 1474 г. на р. Оке был построен «Новогородок» или Елатьма. В 1553 г. на южных рубежах ханства был построен город Шацк (Исхаков 1998:184-185).
Учитывая зависимость Мещерского юрта практически с самого начала образования от Московской Руси, наиболее точным определением его статуса была бы его квалификация как вассального ханства. Но со стороны соседних тюрко-татарских государств Касимовское ханство довольно долго воспринималось как равное другим ханствам этнополитическое образование (Исхаков 1998: 194). Встречаются и случаи, когда
214


отдельные русские летописи применительно к этому юрту используют понятие «Орда» (ПСРЛ т.11-12: 435), также обозначающее государственное владение. В общий ряд с другими наследниками Золотой Орды ставит Касимовское ханство и получение его правителями «выхода» с территории русских княжеств (Исхаков 1998: 208-209). Правда, после завоевания Русским государством Казанского и Астраханского ханств статус этого этнополитического формирования изменился - он стал больше походить на удельное княжество. Тем не менее, Касимовское ханство достаточно уверенно можно поставить в один ряд с другими позднезолотоордынскими тюрко-татарскими государствами.
§3. Крымское ханство
Традиционной является точка зрения о возникновении Крымского ханства в начале 1440-х годов при хане Хаджи-Гирее (Fisher 1987:1). Но начало обособления Крымского вилайята надо отнести к более раннему времени, может быть, к 1410-м годам (Смирнов 1887: 172). Правда, пока существовал золотоордынский престол, зачастую Чингизиды, правившие в этом вилайяте, использовали его как своеобразный трамплин для восхождения на трон в «Тахт иле» - т.е. в центральном домене в Нижнем Поволжье. Поэтому, для реального обособления Крыма этот исторический центр должен был потерять свое былое значение и привлекательность, что случилось лишь при хане Хаджи-Гирее (Смирнов 1887: 239).
Хаджи-Гирей, по праву «отчины» претендовавший на Крым (Са- фаргалиев 1960: 238) - вначале, видимо, как на часть Золотой Орды, затем - как на самостоятельное владение, пытался закрепиться в этом вилайяте еще в 1433-34 гг., но был тогда вытеснен оттуда другим претендентом на местный престол - ханом Сеид-Ахматом и оказался в Литве (по некоторым данным, он даже родился там близ г. Троки). Однако, около 1443 г. он был повторно приглашен ведущими крымскими кланами на крымский престол. Согласно польско-литовским хроникам, «татары перекопские, барынские и ширинские у которых царь умер без потомства, прислали к Казимиру, великому князю литовскому, с просьбой дать им на царство Хаджи-Герая, который, бежав из Орды, в то время проживал в Литве... Казимир... возвел с литовскими панами того Хад- жи-Герая на царство татарское и послал его в Перекопскую Орду с мар- шалком Радзивилом, который... посадил его там на трон отцовский»
215


(хроника Стрыйковского) (Цит. по: Смирнов 1887:228). Но лишь с разгромом войсками Хаджи-Гирея в 1452 г. кочевавшего в Подолье во главе своей Орды хана Сеид-Ахмата, претендовавшего на Крым, Крымское ханство стало полностью независимым (Сафаргалиев 1960: 263).
Уже приведенное выше сообщение о роли кланов Ширин и Барын в интронизации в Крыму Хаджи-Гирея в 1443 г. свидетельствует о клановых основах организации так называемой «Перекопской Орды». Указанные два клана также имели прямое отношение к Крыму Например, названный в русских летописях «князем великим Ордынским» Ширин Тегиня в 1432 г. ушел зимовать в Крым, а весной оттуда прибыл в Орду хана Махметя (ПСРЛ т. 11-12:15). Не подлежит сомнению, что летописный великий князь Тегиня и легендарный предок крымских Ширинов Дангы бей (ЛашковИя 23 1895:124), это одно и то же лицо. Барыны, как и Ширины, в полном согласии с источниками, считались «изначальными слугами» крымских ханов, имевшими более высокий статус (Сыроечковский 1940: 29).
Основных кланов в Крымском ханстве было 4: Ширины, Барыны, Аргыны, Кыпчаки. В начале XVI в. к ним добавились Мангыты (или Мансуры - по имени сына Идегея Мансура), быстро усилившиеся (Сыроечковский 1940: 3-71; Мат 1987; lnalcik 1979: 445-446; Schamiloglu 1992:81-93). Главы этих кланов и являлись карача-беями {Сыроечковский 1940; lnalcik 1970). Скорее всего, каждый из указанных «правящих» племен образовывал в Крымском ханстве самостоятельное княжество*  ** со своими укрепленными центрами: г. Старый Крым, например, был центром владения Ширинов, крепость Кырк-Ер принадлежала клану Кыпчак* *. Ширины являлись беклярибеками (баш карачы) в этой своеобразной клановой конфедерации (lnalcik 1979: 75).
Судя по ханским ярлыкам 1420 г. (Улу-Мухаммета) и 1453 г. (Хаджи- Гирея), первоначальным названием Крымского «юрта» был «Крымский тумен» (Кырым твмэне) {Усманов 1979: 208). По отношению к этому государству применялось и наименование «Великий Улус» {Олуг Улус) {Усманов 1979:208) и «Великая Орда» {Олуг Урда) {Усманов 1979: 62) - последнее было связано с разгромом ханом Менгли-Гиреем в 1502 г. Боль¬
* В жалованных грамотах крымских ханов второй половины XVI в. по отношению к владению бека клана Аргын употреблены понятия «страна и слуги», «Аргынское карачийство», «Аргынское бейство» и «что относилось до Аргына с давних пор» (См.: Лашков 1895:126-127).
** Сыроечковский 1940:30; Лашков 1889:106. В тексте речь идет о беях Яшлавских, которые, по нашим данным, происходили из клана Кыпчак. См. также: Исхаков 1995:100 (сноска 201 ).
216


шой Орды и присоединением основной части ее улусов к Крымскому ханству. Название «Крымский тумен» восходит к наименованию первой столицы ханства - г. Старый Крым (Кырым, Солхат). В русскоязычных документах это государство обозначалось как «Орда Крымская», «земля Крымская» или просто «Крым», а также как «Перекопская Орда» {Сборник РИО. 1884: 63; ПСРЛт.13, 1965:35, 66, 84, 102,128; ПДРВ- ч. VIII, 1793:246).
§4. Большая Орда и Астраханское ханство
История этих двух позднезолотоордынских татарских государств теснейшим образом связана, более того, формирование самостоятельного Астраханского ханства стало возможным лишь с упадом Большой Орды.
Большая Орда. Являющееся прямым наследником Золотой Орды и получившее в русских летописях название «Большой Орды» этнополитическое образование на исторической арене появилось в результате деконсолидации Улуса Джучи, в первую очередь, его западной части - Ак Орды. Из-за состояния источников процесс сложения этого позднезолотоордынского государства, как впрочем, и его внутренняя история, изучены весьма поверхностно. Но в целом можно заключить, что к вычленению в середине XV в. центральной зоны ордынских владений - так называемого «Тахт иле» - привело образование на территории Ак Орды Казанского и Крымского ханств, а также зависимого от Московской Руси Касимовского ханства. В русских летописях новое государство, названное «Большой Ордой», впервые упоминается в 1460 г. По мнению отдельных исследователей, это наименование является калькой с тюркского «Олуг Урда»*, обозначавшего после распада единого государства ставку того хана, который среди правителей - Джучидов считался главным (Гэрский 2000: 151), по - видимому из-за нахождения в домени- альном владении («Тахт иле»). Особое значение этого юрта подчеркивают даже русские источники XVI в. - в «Казанском летописце» (Казанской истории) он назван «отцом искони», давшем начало всей татарской феодальной верхушке (Казанская история 1954: 56). В тюркских источниках встречается ещё одно название Большой Орды - «Намаганов (Номоганов) юрт», восходящее, надо думать, к имени Нумугана, отца
* В форме «Великая Урда» (Олуг Урда) термин присутствует в письме хана Большой Орды Махмуда к турецкому султану Мехмеду Фатиху (1466г.) (См.: Султанов 1978:241).
217


Тимур - Кутлуга (Зайцев 2001: 46-47; 2004: 49-50; Трепавлов, 2001: 108-109) - от последнего происходили правившие в Большой Орде ханы.
Можно полагать, что именно начало использования в русских летописях взамен применявшегося для обозначения Улуса Джучи понятия «Орда» нового термина - «Большая Орда», и указывает на примерное время сложения этого позднезолотоордынского юрта. Хотя точная дата его образования и неизвестна, да и учитывая реалии того времени, связанные с противоборством татарских юртов за доминирование на территории бывшего Улуса Джучи установить её вряд ли будет возможно, окончательное время формирования Большой Орды целесообразно датировать периодом между 1452 г. (завершение отделения Крымского ханства) и 1460 г. (начало упоминания в русских летописях).
Большая Орда базировалась на той же системе карача-беев, что и другие позднезолотоордынские государства, о чем свидетельствует письмо крымского хана Менгли-Гирея казанскому хану Мухаммет-Амину (1490 г.), содержащее сообщение о нападении Большой Орды на Крым с такой общей формулой: «Сеид-Ахмет, Ших-Ахмет цари, Мангит Азика князь в головах, от всех карачеев...» {Сборник РИО 1884:108). Но конкретные сведения о правящих кланах этого юрта крайне скудны, поэтому заслуживает внимания наблюдение Ю. Шамильоглу, который, опираясь на источники крымского происхождения, высказал мнение, что основными кланами в Большой Орде были Кыйаты, Мангыты, Сиджиуты (Сал- джигуты) и Конграты (Коураты)*. Беклярибеками в этой конфедерации являлись, как было показано выше, Мангыты (см.: «Мангыт Азика князь в головах») (Детальнее о роли Мангытов в Большой Орде, см. : Трепавлов 2001: 119-126), но возможно не с самого начала образования данного юрта.
Столицей Большой Орды первоначально являлся г. Сарай («Большие Сараи»). Но временами эта функция переходила и к г. Хаджи-Тархану, особенно после поражения Большой Орды в 1481 г (Зайцев 2001.39- 40, 52-53).
Астраханское ханство. Относительно времени образования Астраханского ханства в литературе ранее высказывались самые разные мне¬
* Schamiloglu 1998:129. (Рукопись книги, являющаяся переработкой его докторской диссертации (См.: Трепавлов 2001:120). Трудность заключатся в том, что эта информация дошла до нас уже через крымские реалии, что отчетливо видно при анализе тех источников, которые были использованы американским историком. (По этому поводу см. также: Сборник РИО 1895:20; Сыроеч- ковский 1940:39).
218


ния, хотя в основном речь идет о 1450-1460-х годах (особенно о 1459 и 1466 годах) (Зайцев 2001:32-36). Однако, недавно в специальной работе, посвященной истории этого государства, И.В. Зайцев обратился к детальному обоснованию уже имевшейся в исследованиях точки зрения о формировании данного юрта лишь в начале XVÏ в. (Зайцев 2001: 55). Похоже, что это случилось лишь после разгрома в 1502 г. крымскими войсками Большой Орды, которая перестала существовать в старом качестве, а её остатки трансформировались в Астраханское ханство - именно после этой даты Москва начинает рассматривать данный юрт как самостоятельное владение (Зайцев 2001:55). Правда, при принятии этого заключения некоторые сложности источникового характера, тем не менее, сохраняются: иногда очень трудно избавиться от впечатления, что Астраханский юрт и его владетели имели особый статус и в более ранний период. Не исключено, однако, что это связано с постоянным правлением в Большой Орде нескольких ханов (двух, по меньшей мере), ряд из которых фиксируется в г. Астрахани.
Несомненно, Астраханское ханство образовалось на месте отдельного вилайята Улуса Джучи. В некоторых русских летописях ещё в 1375 г. упоминается «князь Астраханский Салчей» (ПСРЛ т. 11-12, 1965: 24), который, по нашему мнению, был из клана Конграт (Исхаков 2003: 72). Правление тут особого князя, аналогичного «князю Болгарскому, Казанскому» или «князю Мещерскому», явно указывает на существование в районе г. Астрахани (Хаджи-Тархана) особой административно - территориальной единицы Улуса Джучи. Скажем, Утемиш-хаджи в своем труде «Чингис-наме» применительно ко времени хана Абд-Керима (правил между 1489/90-1504 гг.) упоминает «вилайят Хаджи-Тархан» (Утемиш-хаджи 2000: 96), хотя и имея в виду, скорее, Большую Орду (Зайцев 2001: 51). Около 1469 г. это же владение в связи с г. Хажди- Тарханом также было названо «вилайятом» (Зайцев 2001: 42).
Астраханское ханство основывалось на уже отмеченной системе ка- рача-беев. По материалам XVI в. известно, что «астраханских князей», в которых надо видеть карача-беев, было то ли четыре-пять, то ли несколько больше. Удалось идентифицировать князей из кланов Конграт (см. выше также о князе Салчее), Алчын, Мангыт (Татары 2001:115)*. Заслуживает внимания и информация Утемиша-хаджи о том, что у хана Абд-Керима,
* О пребывании конгратов в низовьях Волги, см.: Bregel 1982:367-368. О конгратах в Астраханском ханстве см. также: Зайцев 2001:130, 159. Этот автор высказывает гипотезу о том, что в ханстве беклярибеками были представители клана Конграт.
219


практически постоянно находившегося в г.Астрахани, беклярибеком («старшим беком» - «улу беком» и «наибом») был Али-Баба бей из клана Китай ~ Катай (Хытай) (Утемиш-хаджи 2000: 96; Бартольд 1973:166; Зайцев 2000:67). Скорее всего, с начала XVI в. в ханстве усилилось влияние Мангытов (Трепавлов 2001: 120, 134, 169, 261), однако, являлись ли они в этом государстве беклярибеками, неизвестно.
Столицей Астраханского ханства был г. Хаджи-Тархан, который, как уже отмечалось, столичный статус приобрел ещё во время доминирования в районе локализации вилайята Хаджи-Тархан Большой Орды.
§5. Гocydapcmeo Шибанидов (Узбекское ханство), Тюменское (Сибирское) ханство и Ногайская Орда
Политическая история левого крыла Улуса Джучи (Кок-Орды; в русских источниках - «Синяя Орда», позже - «Заяицкая Орда») весьма сложна и тут она затрагивается лишь в связи с формированием в XV в. на его территории трех позднезолотоордынских государств: Узбекского ханства, Тюменского (Сибирского) ханства и Ногайской Орды. Два последних этнополитических образования фактически выделились из состава более раннего государства Шибанидов (Узбекского ханства). Но они в его рамках уже существовали в виде самостоятельного вилайята (вилайят Чимги-Тура) или племенного иля (Мангытский иль).
Государство Шибанидов (Узбекское ханство). После смерти Идегея (1420 г.) в восточной части Улуса Джучи началась борьба за власть между несколькими ханами, среди которых видная роль принадлежала потомкам Шибана- Шибанидам и Мангытскому илю (Сафаргалиев 1960: 202-204; Трепавлов 2001: 93). В итоге противоборства разных политических групп (Ахмедов 1965:32-46) в 1428/29 г. предводителями многих племен, в числе которых выделялся внук Мангыта Идегея-Ваккас, на ханский престол был посажен Шибанид Абулхаир, положивший начало Шибанидскому государству. Столицей нового государства стал г. Тура (Тара), в котором исследовали видят административно-политический центр «вилайята Чимги-Тура» - г. Чимги-Туру, известный также как г Тюмень (Ахмедов 1965: 48; Сафаргалиев 1960: 207). В этом качестве он оставался до 1446 г. Но постепенно сфера интересов Шибанидского государства из юго-западной Сибири начала сдвигаться в бассейн Сыр-Дарьи, где в 1446 г. ханом Абулхаиром были захвачены ряд городов (Ахмедов 1965:57-58). Столица государства тогда переместилась в г. Сыгнак.
220


По-видимому, в пределах Шибанидского государства оставались полусамостоятельные владения во главе с отдельными ветвями дома Шибанидов (некоторые исследователи полагают, что они вообще были независимы от хана Абулхаира) (Ахмедов 1965: 60-65). Поэтому, между ними постоянно шла борьба за верховенство. В итоге этого противоборства и из-за отделения около 1447 г. Мангытского иля (см. далее), а также под воздействием внешних факторов (война с калмыками), вскоре после смерти хана Абулхаира (1468/69 г.) государство Шибанидов распалось, но его этнополитическое ядро ещё продолжало сохраняться. Параллельным наименованием этого государства было название «Узбекский улус», «вилайят-и узбек», восходящее к имени хана Узбека (Ахмедов 1965: 11-17).
Государство Шибанидов (Узбекское ханство) было построено по принципу других позднезолотоордынских этнополитических образований. Беклярибеком при хане Абулхаире являлся Ваккас би из клана Ман- гыт (Трепавлов 2001: 98). Но сама структура системы карача-беев в этом ханстве остается не раскрытой. Хотя в «Шейбани-наме» сохранился список знати, назначенной ханом Абулхаиром на территорию вилай- ята Чимги-Тура «даругами» - речь идет о кланах Конграт, Дурман, Уйгур и Кушчи (Татары 2001: 121). А.-З. Валиди - Тоган эти племена относил к числу «правящих» (хаким), называя их «карачинскими» (Болиды Туган 1994: 34). Правда, если учесть весь набор кланов, включая и Мангытов, число их оказывается больше, чем в традиционной системе карача-беев. На самом деле первоначальное их число, скорее всего, равнялось четырем - не случайно в «Фирдавс ал-икбал» (XIX в.), где говорится об административной реформе Абу-л-Гази хана в Хивинском ханстве - одном из наследников Государства Шибанидов - речь идет о разделении им племен на 4 группы (тупе, т.е. тюба): 1-я - уйгуры и найма- ны, 2-я - конгураты и кыйяты, 3-я нукузы и мангыты, 4-я - канглы и кыпчаки (Ахмедов 1985:125). Эти группы (с инкорпорацией в их состав других кланов), надо думать, являются отражением былого деления на систему карача-беев (с «удвоением» из-за существования подразделения на левое и правое крылья). Действительно, согласно «Тарих-и Абу- л-Хайр-хани» (XVI в.), кланы дурман, конграт, кошчи, курлеут входили в левое крыло, а уйгур, найман и мангыт - в правое (Ахмедов 1985: 39). Как бы то ни было, в XVI в. в Бухарском ханстве найманы, дурманы и кушчи относились к самым известным кланам (Ахмедов 1985: 60). Если учесть, что ещё в XVIII в. в этом ханстве мангыты участвовали в церемонии поднятия на белом войлоке хана на престол (Сведения «Тухват ал-
221


хани» (XVIII в.) - см. Ахмедов 1985: II4), их тоже надо относить к правящим кланам. Тем не менее, следует признать, что политическая основа Государства Шибанидов (Узбекского ханства) требует дальнейшего изучения. На эту мысль наталкивает информация «Тухват ал-хани»об участии в церемонии посажения на ханский престол в Бухарском ханстве кроме Мангытов ещё представителей кланов Утарчи, Бахрин (Барын) и Сарай (Ахмедов 1985:118). Кроме того, в Хивинском ханстве в XVIII в. отмечаются ополчения не только найманов, конгратов и мангытов, но и кыйятов (Ахмедов 1985:112). Обычно племенные ополчения были связаны с карача-беями. Правда, тут речь идет о поздних реалиях, которые могли претерпеть существенную трансформацию.
Ногайская Орда. Как известно, район проживания Мангытского иля, ставшего ядром Ногайской Орды, входил в левое крыло Улуса Джучи - в Кок Орду (Трепавлов 2001: 79-81). В эпоху Идегея (1376-1420 гг.), когда в сарайском дворе резко усилилось влияние клана Мангыт, Мангытский иль во главе с беклярибеком Идегеем закрепился в бассейнах рек Яика и Эмбы (Трепавлов 2001: 71). Но, несмотря на значимость Мангытского иля, в период могущества Государства Шибанидов Мангытский юрт входил в это ханство, являясь составной частью его правого крыла (Трепавлов 2001: 99).
После смерти бия Ваккаса, последовавшего около 1447 г., Мангытский иль отделился от Узбекского ханства, о чем пишет М.Меховский: «... сыновья (Ваккаса - Д. И.)... отделились от главной заволжской Орды и поселились около замка Сарай» (Меховский 1936: 93) (т.е. Сарайчика). Видимо, между ханом Абулхаиром и его беклярибеком существовали противоречия - ещё до смерти Ваккаса он пытался в 1446 г. встать на сторону другого Шибанида - Мустафы хана (Ахмедов 1985: 63-64). Однако и в дальнейшем политика правителей Мангытского иля строилась на коалиции с разными претендентами на престол в Кок-Орде, следовательно, до определенного периода нельзя говорить о полном обособлении этого юрта (Трепавлов 2001: 106-108, 110-112). В конечном итоге, Мангытский иль вошел (около 1473 г.) в союз с Шибанидом Саид- Ибрагимом (Ибаком), чьим юртом был «вилайят Чимги-Тура» с центром в г.Тюмени. Не исключено, что ханом его поставили именно мангы- ты. Эта коалиция в 1481 г. разгромила Большую Орду, убив при этом его правителя хана Ахмата. Именно в результате этой успешной акции владения Мангытского иля расширились на западе до Волги, о чем сообщает «Казанская летопись»: «.. .И вселишася в Большой Орде нагаи и ман- гыты, из-за Яика пришедши» (Казанская история 1954: 49). Хотя в
222


этом источнике содержится некоторая переоценка сдвига Ногайской Орды на запад, в целом общее направление ногайской миграции оценено правильно.
В последней четверти XV в. правители Мангытского юрта продолжали свои политические связи с разными группами Шибанидов, в основном сотрудничая с той их ветвью (Трепавлов 2001: 116), которая занимала трон в Тюменском ханстве - известно, что представители клана Мангыт являлись беклярибеками тюменского хана (он же «Нагайский царь» русских источников) Саида-Ибрагима (ум. около 1495 г.) и, возможно, его преемника - хана Мамука. К началу XVI в., когда произошли политические изменения в Тюменском ханстве (см. ниже), скончался глава Ногайской Орды бей Муса (ум. около 1502 г.). Ногайская Орда стала тогда практически независимой. Но окончательное обретение ею суверенитета надо связывать с уходом большой массы кочевников Узбекского ханства между 1500-1511 гг. в глубь Средней Азии в результате завоевания ими территории государства Тимуридов (Кляшторный, Султанов 2000: 241-243). Именно к началу XVI в. сложилась довольно прочная связь между Ман- гытским илем и другими присоединенными к нему племенами (то, что «нагаи» и «мангыты» были разными этнополитическими формированиями, прекрасно понимали и в Московской Руси - см. выше цитату из «Казанского летописца»). Тогда и закрепился политоним «ногаи» («Нагаи» русских источников) (Трепавлов 2001: 112).
По данным В.В. Трепавлова, в восточных источниках Ногайская Орда была известна как «омак (т.е. аймак -Д.И.) мангытов» и «эль и улус Мангытов» (Трепавлов 2001: 112). Сама мангытская знать свое владение считала отдельным «юртом». Западные авторы это владение называли «Ногайской Ордой». Этот термин употребляли и русские источники XV-XVI вв., больше используя понятие «ногай» («Нагаи»). изредка- «Мангыты» (Меховский 1936: 60; Виженер de Блез 1890: 83; Сборник РИО 1884:81;ПСРЛт. 13,1965:256, 370;ПДРВ-ч. VII, 1791:162,210, 274; ч. IX, 1793: 268). Иногда в источниках русского происхождения проводили, как было уже отмечено, тонкое различие между «Нагаями» и «Мангытами».
В связи с политическим статусом Ногайской Орды - она, несмотря на превращение в XVI в. в самостоятельный юрт, не являлась ханством - её внутренняя административно-политическая структура отличалась от строения других позднезолотоордынских государств. Но покгпательно, что институт карача-беев существовал и в Ногайской Орде (Трепавлов 2001: 74; См.: ПДРВ-ч. VII, 1791:239, 242, 278, 287; ч. VIII, 1793:33,
223


100; ч. IX, 1793:240, 248, 260; ч. X, 1795:41; ч. XI, 1801:134, 228, 238). Однако, роль этого института в данном юрте не совсем ясна, как и механизмы её функционирования*. Показательно, тем не менее, что в Ногайской Орде существовало деление воинов на 40 «санов» или «туме- ней» (т.е. по 10000 воинов) (Трепавлов 2001: 495), которое из-за своей кратности к четырем, возможно, имело отношение к четырехчастному делению по системе карача-беев.
Столицей Ногайской Орды являлся г. Сарайчик (Сарайчук), расположенный в районе р. Яика (Трепавлов 2001: 75).
Тюменское (Сибирское) ханство. Вряд ли можно сомневаться в том, что Тюменское ханство сформировалось на месте так называемого «ви- лайята Чимги (Чинги) - Тура» (г. Тюмень и есть г. Тура или Чимги-Тура восточных источников). Но о времени образования этого ханства до сих пор идут дискуссии, хотя в основном называют годы правления Шиба- нида хана Хаджи-Мухаммета ( 1420/21 -1430 гг.) или его сына хана Мах- мутека (Махмуда) (Сафаргалиев 2002: 208-209, 222-224), правившего предположительно до середины XV в (Нестеров 2001:276).
Таким образом, формирование Тюменского ханства традиционно относится к периоду между 1420-1450 гг. Но сомнительно, чтобы это было так. Имея в виду господство тогда в Кок-Орде Шибанида Абулхаи- ра, чья столица до 1446 г. вообще находилась в центре вилайята Чимги- Тура - г. Чимги-Тура (Тюмени), где пребывали и назначенные ханом Абулхаиром «даруги», трудно допустить, чтобы этотвилайят существовал как самостоятельное этнополитическое образование. В то же время нельзя полностью исключать нахождения в этой части Государства кочевых узбеков самостоятельной ветви дома Шибанидов - потомков хана Хаджи-Мухаммета (Ахмедов 1965: 61), но скорее как зависимых от хана Абулхаира правителей. Хотя допустимо, что кто-то из них ещё при жизни Абулхаира был провозглашен ханом, например, при поддержке
* Этих карами ногайский князь приравнивал к таковым в Крымском ханстве (ПДРВ VII, 1791:242). Они учавствовали в советах знати (См. формулу: «Сеид-Ахмет князь, да Ших-Мамай мирза, и все карачеи (и) князь подумав» - ПДРВ, VII, 1791:33). Несомненно, Карачи обладали титулом «князь» (ПДРВ ч. VIII. 1793:33,100; ч. IX, 1793:240,248,134). Возможно, их было 12, так как есть сообщение о том, что «12 князем в Орде всегда ...с посла... по шубе, да по однорядке» давалось (ПДРВ ч. IX, 1793:260). Скорее всего они являлись племенными вождями, возможно, наиболее крупных племен (См.: «а что есть у князя (Ногайской Орды -Д.И., И.И.). Карачев сильных улусов» - ПДРВ - ч. VII, 1791:287).
224


отколовшегося около в 1447 г. от Государства Шибанидов Мангытского иля. Во всяком случае, когда тюменский хан Саид-Ибрагим, приходившийся внуком Шибаниду Хаджи-Мухаммету, появился в Поволжье около 1471 г. (Нестеров 2001: 276), он был связан именно с этим илем (Ахмедов 1965:67-68). Нахождение этого хана в Тюменском ханстве надежно документировано: после взятия в 1481 г. в союзе с ногайцами ставки Большой Орды, он «Ордобазар с собою поведе в Тюмень» (ПСРЛ т. 37, 1982: 95). Пребывание этого хана ив 1491/92 гг. «в Тюмени» видно и из других русских источников (Посольские книги 1995:18-19, 21; Сборник РИО. 1884:41. 94). Следует, однако, иметь в виду, что Ши- банид Саид-Ибрагим хан был вовлечен в борьбу за «Саинский стул», т.е. фактически за господство в Кок-Орде*, поэтому его юрт вряд ли можно считать суверенным в полном смысле (хотя известны даже несколько его монет) (Нестеров 2001). Тем более, учитывая «симбиотическое» состояние его домена с Мангытским илем, позволяющее даже определять в русских летописях хана Саид-Ибрагима «царем Нагайским» (ПСРЛ т. 11-12, 1965: 203).
В литературе высказывалась точка зрения о том, что лишь после убийства около конца 1494 - начала 1495 г. хана Саид-Ибрагима своим родственником князем Махмутом (Маметом) Тайбугидом, возникло независимое Сибирское (Искерское) княжество или ханство {Нестеров 1993: 235-237; 2002: 17-23). Такая схема развития этого этнополитического образования основана на сообщении «Сибирских летописей», где сказано: «Адеров сын Мааметь Казанского царя Упака (т.е. Ибака- Д.И., Я.//.)убииградсвойЧингиден(Чимги-Туру-Д#., //.#.)разруши, и отиде оттуду внутрь Сибирские земли, а поставил себе град... и назвал его град Сибирь». Но имеющиеся данные не позволяют так однозначно трактовать это событие. Во-первых, брат хана Саида-Ибрагима Мамук в 1496 г. назван «Шибанским царем» (ПСРЛ т. 11-12, 1965:242-243), т.е. он, скорее всего, правил сразу после убийства брата все в том же Тюменском ханстве. Во-вторых, нахождение Шибанидов в г.Тюмени и в более позднее время подтверждают некоторые русские летописи: в них под 1505 г. (или 1506 г.) сказано о приходе рати «ис Тюмени, Кулук салтана Ивака царева сына с братьею и з детьми», (ПСРЛт. 37,1982:99; Документы по истории коми 1958: 264). В последнем сообщении обращает на себя
* Нестеров 2001:276. Как он сам сообщает, в 1493 он даже «Саинский стул взял», оказавшись в «отцовском юрте», который он поместил около Волги (См.: Посольские книги 1995:46). Отсюда, кстати, вытекает, что его отец - Махмутек хан, был также вовлечен в общую борьбу Шибанидов.
225


внимание противоречивое выражение «сибирский царь Кулук Салтан»). Несмотря на то, что братья хана Мамука - Агалак и Кулук в русских летописях выступают только как «царевичи» (султаны) (ПСРЛт. 11-12,1965: 250; т. 37, 1982:99% в отдельных восточных источниках Агалак назван ханом*, правда, без уточнения, где он правил. Во всяком случае, приведенная выше информация свидетельствует, что Сибирское (Тайбугидс- кое) княжество относительную независимость приобрело лишь после 1505- 1506 гг., скорее всего это произошло вслед за второй волной ухода Шиба- нидов в Среднюю Азию в 1511 г. Но даже после этого данное княжество, похоже, продолжало зависеть в какой-то мере от своих верховных сюзеренов, находившихся уже в Бухаре (Исхаков 1997 (б): 53-64; 1998:136).
То, что Сибирское княжество Тайбугидов являлось прямым политическим наследником Тюменского ханства или вилайята Чимги-Тура, подтверждает и русская традиция смешения правителей Тюменского ханства и Сибирского (Искерского) княжества: в свое время М.Г. Сафар- галиев полагал (Сафаргалиев 1960: 221), что среди предков Тайбугидов трое - Хаджа, Мар, и Ебалак, соответствуют последовательно Хад- жи-Мухаммету, Махмутеку и Иваку (Саид-Ибрагиму). Но у этой точки зрения есть свои сложности. Дело в том, что по «Сибирским летописям» князь Мар был женат на сестре «царя» Упака и если исходить из гипотезы М.Г. Сафаргалиева, то получается, что хан Махмутек (т.е. Мар) был женат на собственной дочери, что маловероятно. Правда, точные родственные отношения хана Саид-Ибрагима и хана Махмутека до сих пор не выяснены (обычно Махмутек считается отцом первого). Зато имеются прямые высказывания некоторых русских источников о тождестве для правителей Московской Руси Тюменского ханства и Сибирского (Искерского) княжества. Так, в грамоте царя Федора Ивановича (1597 г.) хану Кучуму сказано: «.. .после деда твоего Ибака царя были на Сибирском государстве князи Таибугина роду Магмет к(нязь), (по)сле его Казыи князь, а после Казыя Едигерь князь» (Собрание государственных грамот ч. 2, 1819: 132).
Таким образом, окончательное обособление собственно Сибирского княжества, ставшего затем ханством, относится к первому десятилетию XVI в.
Политическая основа Сибирского (Искерского) юрта состояла из традиционной для позднезолотоордынских государств системы кара- ча-беев, причем она была четырехчастной, о чем говорит одно исто¬
* Речь идет о «Бахр ал-Асрар фи манакиб ал-ахйар» (См.: Материалы по истории 1969:347-350).
226


рическое предание сибирских татар, рассказывающее о делении войск хана Кучума на четыре «отряда» (Кордак, Туралы, Аялы и Бараба). Пятую группу образовывали пришедшие с Кучумом из Средней Азии «сарты» (Катаное 1896: 1-13). Специальное изучение вопроса о карача-беях в Сибирском ханстве показало (Татары 2001:120-124), что одним из «улусов», т.е. княжеств в этом юрте было владение клана Джалаир во главе с собственным князем, именовавшемся «карача». Другим таким княжеством было владение Тайбугидов, являвшихся «сибирскими князьями», в которых надо видеть беклярибеков. Тайбугин «юрт», по одной версии, являлся княжеством клана Мангыт (Frank 1994:1-27), по другой - клана Салджигут (Исхаков 2000:51-53). Что касается Тюменского ханства, уже говорилось о том, что беклярибеками там были представители клана Мангыт. А в самом г. Тура (Чимги-Тура) в момент его завоевания ханом Абул- хаиром «хакимими» были представители клана Буркут, связанного с кон- гратами. Как указывалось, в составе вилайята Чимги-Тура к началу 1430-х гг. находились «даруги» из кланов Конграт, Дурман, Найман, Кошчи. Не исключено, что они потом оказались в составе собственно Тюменского ханства и Искерского (Сибирского) юрта (во всяком случае, некоторые из них). Но пока невозможно проследить в полной мере преемственность клановых основ этих двух этнополитических образований, хотя в некоторых случаях и можно высказывать по этому поводу гипотезы (Татары 2001: 12-124; Исхаков 2000).
Столицей Тюменского ханства являлся г. Чимги-Тура или Тюмень (последнее название употреблялось в основном в русских источниках). Наиболее раннее его упоминание сохранилось в Устюжских летописях и относится к 1406 г.: «в Сибирской земле близ Тюмени» (ПСРЛт. 37, 1982:82). Затем в 1475 г. этот город появляется и в Патриаршей (Никоновской) летописи (ПСРЛ т. 11-12, 1965:158). В последний раз он в русских летописях упоминается в 1505 (1506) г. (ПСРЛт. 37, 1982:99; Документы по истории коми 1958:264). М.Г. Сафаргалиев полагал, что под «пределами Тулина», где умер Тохтамыш, «Аноним Искендера» (1414 г.) также имеет в виду этот город (Сафаргалиев 1960:219).
Затем центр этого этнополитического образования в конце XV в. или в начале XVI в. переместился в г. Сибирь (по татарски - «Искер» - «Иске + ор», т.е. «Старая крепость»). Еще одним тюркским названием этого города было наименование «Кашлык». Согласно русской традиции, возможно, опирающейся на татарские предания, название «Сибири» было присвоено новому политическому центру князем Махмутом Тайбугидом (см. выше).
227


Глава II
ТЕРРИТОРИЯ И НАСЕЛЕНИЕ. СТАНОВЛЕНИЕ ТАТАРСКИХ ЭТНИЧЕСКИХ ОБЩНОСТЕЙ
В силу уже рассмотренных причин территории ряда позднезолотоордынских тюрко-татарских государств окончательно определились довольно поздно. Но даже на западе бывшего Улуса Джучи - в Ак Орде, где важную роль играло оседлое население, существовала развитая городская жизнь, из-за борьбы между образовавшимися тут государствами за политическое доминирование, кристаллизация государственных границ оказалась растянутой во времени: быстрее других этнополитических образований обособились Казанское и Касимовское ханства, а Крымское ханство вплоть до начала XVI в. вело борьбу с Большой Ордой, что было связано и с массовыми перемещениями населения. В Кок Орде, где кочевое население явно преобладало, весь XV век сохранялась ситуация неопределенности в территориальном размежевании между формирующимися государствами, что, однако, не означает отсутствия в этом районе сложившихся ещё в более ранний период определенных, ставших традиционными, зон кочевок, привязки населения к существовавшим тут издавна городским центрам.
§1. Казанское ханство
На западе границы ханства проходили по рекам Суре, Ветлуге и Мокше, а пограничная полоса начиналась восточнее земель, тянувших к г. Мурому (Худяков 1990: 18; Сафарголиев 1960: 258). На севере Казанское ханство контролировало территорию вплоть до р. Чепцы, недалеко от устья которой имелся татарский укрепленный пункт (Исхаков 1998: 31-42; Худяков 1990: 18). Восточная граница государства проходила где-то в районе бассейна рек Сылвы и Ирени (Исхаков 1998:131- 132), низовье р. Белой вплоть до г. Туратау (совр. г. Уфа) также находилось под юрисдикцией ханства (Усманов 1960:320; Исхаков 1998:150). Южные границы ханства остаются более неопределенными - скорее всего, на юго-востоке они ограничивались районом рек Сока, Кинели и Кинельчика (Исхаков 2003: 67-68), юго-западнее доходя до Саратова (Худяков 1990: 18; Сафарголиев 1960:258), но в последнем случае это трудно утверждать. Хотя в литературе представлена точка зрения о том, что приобретение Казанским ханством указанных территориальных
228


очертаний было связано с завоевательными походами, на самом деле такими могли быть границы уже Булгарского вилайята. Другое дело, что в связи с военными действиями Русского государства и Ногайской Орды некоторые изменения границ Казанского ханства имели место.
Население ханства было многонациональным, на что отчетливо указал А. Курбский, кроме татарского «языка» (т.е. народа), перечисливший в составе государства ещё пять других «языков»: мордовский, чувашский, черемисский (марийский), вотяцкий (арский, т.е. удмуртский) и башкирский (Сочинения князя Курбского 1914: 47). Русские летописи подтверждают это сообщение (Исхаков 1998: 61-62). Политически доминирующей силой в государстве были татары, являвшиеся государствообразующим ядром ханства. Если общая численность населения Казанского ханства доходила до 0, 5 млн. человек, татар насчитывалось около 200 тыс. (Исхаков 2002: 141-148).
Для внешних наблюдателей складывание в этом государстве самостоятельной этнической общности было заметно уже в XV в. - в русских летописях постоянно упоминаются «Татаровя Казанские» или «Казанцы» (последний термин известен и в крымских материалах). А в первой половине XVI в. применительно к политически господствующему этносу Казанского ханства наименование «казанские татары» или «казанцы» использовалось весьма широко как в русских, так и в европейских источниках. Но, применительно к тюркскому населению центральной части государства в русских источниках спорадически использовались и этноним «булгары» и производные от него термины («Болгарские области», «страны Болгарския»). Хотя обе этнонимические системы к середине XVI в. использовались для номинации одного и того же этноса, само их существование свидетельствует о сохранении сословного деления в татарском обществе, когда его «верхи» состояли из «татар» с клановым делением, а «низы» - чернь, восходили к сильно трансформированному булгарскому населению в XVI - начале XVII вв. именовавшемуся и «ясачными чувашами» (süas - «земледелец пахарь»). Показательно, однако, что и те, и другие маркировались как «мусульмане». В целом можно полагать, что в рамках Казанского ханства происходило становление народности казанских татар, вполне завершенное к середине XVI в. Наблюдавшаяся тогда этносословная стратифицированность этноса на «благородных» (аксвяк) и «чернь» (кара халык) фактически не выходила за рамки присущего феодальным обществам деления на «верхи» и «низы», хотя и была связана с более ранними этническими реалиями, восходящими, с одной стороны, к золотоордынским «тата¬
229


рам», а с другой - первоначальному населению Волжской Булгарин (см. Исхаков, Измайлов, 2005: 20-53).
§2. Касимовское ханство
В XV в. Касимовское ханство - Мещерский юрт, имело устойчивые границы, что вытекает из источников, в которых есть такие выражения, как «порубежье Мещерским землям», «земли к Мещере по давнему», «Мещерские места». Из многих, достаточно разнохарактерных источников XVI в., Мещерский юрт (Мещера) также предстает как географически определенный ареал (Исхаков 1998:183-186; 2002:141-148). Но эти границы все же остаются далеко не ясными. В целом можно заключить, что к середине XVI в. под территорией Касимовского ханства надо понимать земли, которые в завещании Ивана IV ( 1572 -1578 гг.) описаны следующим образом: «...город Мещера (т.е. г. Касимов-Д.И, ИИ), с волостми и с селы и со всем тем, что к ней исстари потягло, и с Кошко- вым, и Кадом, и Темников, и Шацкий городок со всем» (Бахрушин 1909: 57). Правда, для XVI в. было характерно постепенное расширение первоначальной территории Касимовского ханства (Исхаков 1998: 186- 189). Затем, начиная со второй половины XVI в., началась дифференциация этого некогда целостного этнополитического организма на ряд новых административных единиц - уездов, что было уже связано с постепенным усилением процесса ликвидации Мещерского юрта, занявшего довольно длительный период.
Первоначально население Касимовского ханства состояло из тюркских групп разного происхождения, по отношению к которым наиболее употребительными в московских деловых бумагах были понятия «Городецкие татары» (Городок - это Мещерский городок, т.е. г. Касимов) или «мещерские люди», а также из мордвы. С XVI в. в Мещерском юрте начинает увеличиваться удельный вес русских людей, вначале состоявших из служилых, а затем и из крестьян. Однако, до взятия Русским государством Казанского ханства в Мещерском юрте политическая власть находилась в руках татар, хотя по мере становления тут уездной системы власти, когда складывалась параллельная система русской уездной администрации, она становилась все более эфемерной. Численность всего населения Касимовского ханства точно неизвестна. Татарская часть его к середине XVI в. составляла около 70 тыс. чел. (Исхаков 2002:146).
Рассмотрение комплекса имеющихся источников (Анализ их см.: Исхаков 1998:210-227) позволяет утверждать, что формировавшаяся в
230


границах Мещерского юрта тюркская этническая общность - «Городецкие татары», «Мещерские татары» или «Мещеряне» до рубежа XVI - XVII вв. состояла из двух этносословных страт - «черного» ясачного населения из «можерян» (мещерян), восходившего к домонгольским буртасам и социальных верхов из собственно «татар», т.е. кыпчакско- ногайских групп с клановым делением. Последняя группа до начала XVI в. сохраняла свою самостоятельность. Но к концу XVI - началу XVII вв. для обозначения всех тюркских групп Касимовского ханства, исповедовавших ислам, всё чаще начинает применяться интегральный этноним «татары», что сигнализирует о завершении к тому времени сложения туг мишарско-татарского этноса, сохранившего, правда, внутриэтничес- кие деления.
§3. Крымское ханстео
Владения крымских ханов прежде всего включали степную часть Крыма с северными склонами Крымских гор. Южное побережье Крымского полуострова не принадлежало Крымскому ханству - оно находилось в руках городов генуэзцев, а с 1475 г. отошло под власть турецкого султана. Граница ханства со стороны Большой Орды (затем - Астраханского ханства и ногайцев) проходила по р. Молочная Вода или Миуса. На севере пограничье приходилось на район р. Конские Воды, с Литвой оно проходило около крепости Ислам - Кермень. Далее, на правом берегу Днепра, у его устья, имелась крепость Очаков (Ак - Чакум), обеспечивавшая защиту степных владений Крымского юрта на правобережье р. Днепра (район рек Белой и Синей Вод). Тут пограничье приходилось на широту впадения Синей Воды в р. Буг. Наконец, под г.Белгоро- дом (Аккерманом) находились кочевья татар, тянувших к Крымскому ханству, хотя сам город подчинялся турецкому султану (Сыроечковский 1940: 4-8). Следует отметить, что эти границы не оставались неизменными - после походов крымских татар в 1510-1515 гг. на черкесов (адыгов), определенная их часть также подчинилась Крымскому ханству. Затем под сюзеренитет ханства на Северном Кавказе перешло и Тюменское княжество (Некрасов 1990: 85, 88). Скорее всего, эти успехи крымских ханов были связаны с ликвидацией Большой Орды и переделом её владений.
Крымское ханство было многоэтничным государством - кроме татар в его состав входили черкесы (адыги), а также ряд меньшинств, не исповедовавших ислам (армяне, грузины, греки и караимы-иудаисты)
231


(Fisher 1987: 21-25, 31-34). По более поздним данным к этому перечню следует добавить ещё и цыган. Жившие в городах Гозлеу, Карасу- Базар, Акмечеть и Бахчисарай эти этнические группы, не слишком впрочем, многочисленные, практически все говорили на татарском языке.
Общая численность населения Крымского ханства не установлена. О собственно татарской его части, можно сказать следующее. Крымские войска насчитывали от 15 до 100 тыс. чел. (Сыроечковский 1940: 43), в среднем составляя 50 тыс. чел. (Оценка Фишера см.:Fisher 1987: 37) Наибольшее число воинов ханства, зафиксированное источниками -250 тыс. чел. (Инальчик 1995:73-94; Остапчук 2002:403; Малиновский: л. 140). Но такое войско Крымское ханство смогло выставить лишь после победы над Большой Ордой, когда улусы последней в значительной мере были присоединены к победившей стороне. Имея в виду, что в больших походах участвовали все мужчины старше 15 лет, численность крымских татар до начала XVI в. можно оценить около 300 тыс. чел. После победы над Большой Ордой эта численность временно могла достичь 500 - 600 тыс. чел. Но следует заметить, что весьма часто в войсках Крымского ханства, особенно с начала XVI в., находились большие группы ногайских войск, бывших в подчинении оказавшихся подданными крымского хана представителей клана Мангытов (Мансуров). Однако, имея в виду, что они стали составной частью складывающегося крымско-татарского этноса, эти группы надо относить к крымским татарам, возможно, с определенного времени, о чем будет сказано далее.
Ядро крымских татар как самостоятельной этнической общности составляли 4 племени - Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак, некогда - в начальный период образования Крымского ханства - составлявшие 1 тумен (10 тыс. воинов), что дает в общей сложности около 40 тыс. чел. общей численности татарского населения. Но с течением времени это число явно выросло - например, в начале XVI в. князь Ширинов Агиш указывал, что представителей клана Ширинов около 20 тыс. чел. (Малиновский: л. 239 об.). Реально же Ширины выставляли около 5 тыс. воинов (Инальчик 1995: 76). Если исходить из того, что в 1543 г. Аргыны и Кып- чаки выставляли 3 тыс. воинов, а Мангыты - 2 тыс. (Инальчик 1995, № 3. 76), можно полагать, что представителей первых двух кланов было на самом деле 12 тыс., а последних - 8 тыс. Но надо иметь в виду, что в период победы над Большой Ордой в Крым прибыли ещё кланы Кыйат, Салджигут и Конграт (Малиновский: л. 132 об.). В некоторых случаях они могли иметь достаточно крупную численность. Скажем, в 1500 г. из Большой Орды в Крымское ханство перешел Ебага улан, который при¬
232


вел с собой 3 тыс. чел. (клановая принадлежность его людей не указана) (Малиновский: л. 89 об.). Вот из этих клановых групп постепенно и формировался этнос крымских татар. Пожалуй, до середины XVI в. перешедшие из Большой Орды клановые образования были ещё не в полной мере интегрированы в этническую общность крымских татар (эти группы, особенно, ногайского происхождения, выделялись и позже как субэтническая часть крымско-татарского этноса). Но то, что в документах русского происхождения присутствуют понятия «люди Крымские», «Крымцы» и «Крымские Татарове» (ПСРЛ т. 13, 1965:26, 28, 38, 96, 97, 99, 111, 143; ПДРВ ч.УШ, 1793:164), доказывает, что народность крымских татар в период до середины XVI в. уже сформировалась. В отличие от этноса казанских татар и мишарско-татарского этноса, скорее всего у крымских татар деление на «благородных» и «чернь» не имело выраженного этносословного характера, что объясняется сложением их практически полностью за счет золотоордынско-татарского населения.
§4. Большая Орда
Под властью Большой Орды находилась территория между Волгой и Днепром, от Северного Кавказа до границ Русского государства (включая Касимовское ханство), а также Казанского ханства и Ногайской Орды (Детальнее см.: Сафаргалиев 1960:267-268. Недостатком этого исследователя является то, что он исходит из утверждения о достаточно раннем отделении Астраханского ханства от Большой Орды). Если быть более детальным, то границы этого государства выглядели так. До захвата турками черноморских берегов в районе Белграда (Аккермана), Большой Орде принадлежала и территория к западу от Днепра. Но восточнее р. Днепр татары продолжали кочевать вплоть до распада Большой Орды по рекам Самаре, Овечья Вода, Кобылья Вода. На Северном Кавказе пограничье находилось «под Черкасами» - татары тут кочевали по р. Куме, в районе «Пяти Гор» (Бештау). Затем к территории этого государства относились и земли под Азовом на Дону, по р. Хопру и р. Медведице. На востоке эта граница проходила, скорее всего, за р. Волгой, но где точно - сказать сложно. Возможно, по р. Бузану - именно там проходила позже граница Астраханского ханства с Ногайской Ордой. Однако, не исключено, что до продвижения Ногайской Орды к Волге Большая Орда могла контролировать на востоке более обширные территории. К северу где-то в зоне рек Суры и Мокши проходила
233


граница с Казанским ханством, в верховьях Цны и Дона - с Касимовским ханством и Рязанским княжеством. Отчасти некоторое ядро территории Большой Орды после 1504 г. сохранилось в лице Астраханского ханства, о чем будет сказано далее.
Численность населения Большой Орды была довольно значительной. Как отмечает М.Г. Сафаргалиев (Сафаргалиев 1960:269), во время И.Барбаро (около сер. XV в.) число «улусных людей» хана Кичи - Мухаммета составляла до 300 тыс. чел. Хан Ахмат (убит в 1481 г.) располагал войском в 100 тыс. чел., что дает общую численность татарского населения государства около 200 тыс. чел. Накануне падения Большой Орды её войско насчитывало до 60 тыс. чел., что говорит о достаточной многочисленности улусных людей (более 100 тыс. чел.). На самом деле Большая Орда контролировала и ряд этнических групп Северного Кавказа, поэтому её полиэтничное население было гораздо более многочисленным. Но этот вопрос ещё нуждается в дальнейшем исследовании.
Несмотря на то, что основное население Большой Орды, маркируемое в русских и европейских источниках как «татары», довольно часто именовалось и «Татарами Ордынскими» («Татарове Ординскиа) (ПСРЛ т. 11-12, 1965:233, 236-237), оно не успело сложиться в самостоятельную этническая общность - не случайно после ликвидации этого государства клановые группы, находившиеся в его составе, бесследно растворились в других позднезолотоордынских этнополитических объединениях (прежде всего, в Крымском, Астраханском ханствах и Ногайской Орде).
Вопрос о клановом составе татарского населения Большой Орды практически не изучен. Более уверенно можно говорить о нахождении в её рамках таких кланов, как Мангыт, Конграт, Кыйат, Салджигут, о чем уже речь шла. Но на самом деле состав этих кланов наверняка был гораздо более обширным. В этой связи обращает на себя внимание один список кланов, сохранившийся в таком позднем татарском источнике, как «Дефтер-и Чингис-наме» (XVII в.) (Иванич 2002:314-328). Он включает такие этнонимы: Кийат, Конграт, Уйшын, Мин (Мец) Тамьян, Кып- чак, Джурматы, Киреит, Муйтен, Бурзян, Буркыт, Катай, Салджигут. Ещё два клана, скрывающиеся под эпонимами, скорее всего, являются частями конгратов и кыпчаков (Исхаков 1998:157-158). По поводу этого перечня высказывались разные мнения, в том числе о его сходстве с составом Ногайской Орды, о его «башкиризированности» и т.д. (Усманов 1972:109). Однако, не один из предложенных подходов к трактовке данного перечня кланов не вполне удовлетворителен. Скажем, в случае ее
234


идентификации с племенами, входившими в Ногайскую Орду, нельзя объяснить отсутствие в именнике клана Мангыт (правда, возможно одно допущение, о чем см. ниже). Что касается сходства с башкирскими племенами, то можно заметить, что прямого упоминания среди них конг- ратов не зафиксировано. Скорее всего, речь идет о составе другого этнополитического объединения, например, как можно предположить, Большой Орды, какого времени - трудно сказать. Особенно на эту мысль наталкивает присутствие в рассмотренном перечне кланов Кыйат, Кон- грат и Салджигут. Кроме того, сохраняется еще одна сложность - Ман- гыты все же играли ключевую роль в Большой Орде, а их в списке нет. Хотя не исключено, что под этнонимом Мец скрывается этноним Мангыт (Манг ~ Манг + монгольский формант мн. числа ут ~ ыт). Если принять нашу гипотезу, фактически перечисленные выше 12 или 13 кланов* оказываются основным населением Большой Орды.
§5. Астраханское ханство
Границы этого государства недавно были уточнены И.В. Зайцевым (Зайцев 2001:243-248), согласно мнению которого они выглядели следующим образом. Восточная граница ханства проходила по р. Бузану, а выше по течению - по р. Волге. На севере пограничье находилось в районе Царицына (современного г.Волгограда), возможно, где-то около так называемой «Переволоки» между Доном и Волгой, т.е. выходя тут к южным рубежам Казанского ханства. По некоторым данным, на западе граница проходила по р. Дону. На юге эта линия шла от Каспия и вдоль Кавказа, точнее, где-то по р. Кубани (хотя эта информация может относиться и к периоду господства Большой Орды). Но заметим, что часть черкесов (адыгов) находилась в сфере влияния Астраханского ханства. Далее, как полагал В.Е. Сыроечковский, границей между Астраханским и Крымским ханствами в 1519 г. была р. Молочная Вода (Миус) (Сыроечковский 1940:6).
В период покорения Астраханского ханства его население, точнее, собственно татарская его часть, составляло, по разным оценкам, от 10 до 25 тыс. семей, т.е. не менее 40-100 тыс. чел. (Исхаков 1992: 22-23). Фактически, как мы уже видели, последняя цифра соответствует чис¬
* По поводу самостоятельности некоторых кланов имеются сомнения (например, относительно группы Джурматы, возможно, входившей в состав клана Конграт).
235


ленности населения Большой Орды накануне ее падения. Имея в виду, что Астраханское ханство являлось прямым наследником этого государства, численность тюркской части его населения в первой половине XVI в. можно оценить в 100 тыс. чел. Эта цифра могла колебаться в связи с перемещениями, прежде всего, ногайских групп, имевшихся в составе Астраханского ханства.
Несомненно, в Астраханском ханстве существовала сословная стра- тифицированность местного татарского общества на «благородных» и «улусных кочевых татар» (Татары 2001:115-119). Так называемые «черные улусы» или «черные люди» находились за пределами г. Астрахани, тогда как «лучшие люди» - в самом городе. Уже говорилось о клановых основах татар Астраханского ханства (Конграты, Алчыны, Катайцы, Ман- гыты). Но пока трудно сказать, насколько совпадала этническая и клановая принадлежность знати и рядовых татар ханства. Кроме того, все перечисленные кланы имелись и в Ногайской Орде, что говорит об этнической близости населения двух этнополитических объединений. К тому же представители клана Мангыт не позже конца XV - начала XVI вв. оказались непосредственно в составе населения Астраханского ханства. Затем сюда имелись и переселения крымских татар (Татары 2001:119). Все эти группы участвовали в формировании астраханских татар. Последние в XVI в. складывались в отдельную этническую общность, что было связано с существованием Астраханского ханства или «Астраханского улуса». Встречающиеся в русских документах XVI в. весьма часто термины «астраханские люди», «астраханцы», указывающие на образование самостоятельной этнополитической общности, можно рассматривать в качестве поли- тонимов, но иногда они выступают и как этнонимы, обозначая именно тюрко-татарское население государства. В целом можно сказать, что под астраханскими татарами (астраханцами) периода ханства надо видеть местное население, обозначаемое позже как «юртовские татары». Однако данная общность (народность) в XV-X VII вв. оказалась в тесном взаимодействии с ногайскими и др. группами, консолидация с которыми осталась в позднезолотоордынский период не завершенной, скорее всего, в связи с постоянным притоком, прежде всего выходцев из Ногайской Орды.
§ 6. Шибанидское Гэсударство
В период могущества кочевых узбеков при хана Абулхаире Шибанидское государство на севере простиралось до вилайята Чимги-Тура,
236


на юге - до Аральского моря и низовьев р. Сыр-Дарьи, включая западную часть Хорезма (в 1431/32 гг. его столица - г. Ургенч, был даже временно занят войсками кочевых узбеков). Восточная граница проходила в районе г. Саурана, а на западе - где-то около р. Яик (Урал) (Ахмедов 1965:71). Кроме того, в некоторые периоды, скорее всего, до отделения Мангытского иля, Шибанидам возможно подчинялось и население Поволжья, в частности, Булгарского вилайята. Не исключено, что вплоть до ухода основной части кочевых узбеков в Среднюю Азию (начало XVI в.), Южное Приуралье также входило в состав Шибанидс- кого Государства*.
Тюркское население Шибанидского Государства состояло из множества племен. Согласно списку Масуда б. Османа Кухистани, в 1430 - 60-х годах это были следующие кланы: барак, буркут, дурман, ички, йджан, каанбайлы, карлук, кенегес, конграт, кыйат, курлаут, кушчи, ман- гыт, масит, найман, украш-найман, таймас, табгут (т.е. тангут), тубай, туман, минг (туман-минг), уйгур, уйсун, утарчи, хытай (катай), чат, чин- бай (Султанов 1982: 8). В некоторых источниках к этому перечню добавляются и иные группы: аргун (аргын), ас, башгырд, джуркан, мад- жар, мангыт, салор, татар, алчын, кыпчак, ойрат и ряд других (Султанов 1982: 8). Особенно показателен клановый состав войск Шейбани-хана (1503 г.), обозначенных в целом как «шибанлиг» (шибаниты): сихиут (скорее всего - «салджигут»), кыйат, конграт, буркут, мангыт, найман, дур- мен, ушун (уйшын), кушчи, джалаир, карлык, сулдуз, нукуз, тама, татар, адгу, адлы-оглы, ички, ойрат (Султанов 1982: 10). Так как это войско насчитывало 10 тыс. чел., его следует признать основным ядром племенного войска, где имелись и клановые подразделения карача-беев, поэтому, его состав достаточно точно определяет клановую структуру политически господствовавшей части населения Шибанидского Государства начала XVI в. Как видно из приведенных списков, несмотря на определенные различия, в составе этнополитического объединения во главе с Шибанидами фигурируют в основном одни и те же кланы (Султанов 1977: 165-176). Но эти группы имели и собирательное наименование «узбек», «узбековцы», являвшееся политонимом - оно обозначало подданных хана Узбека («узбекийан»-узбековцы), жителей государ¬
* Велиди Туган 1994:24-26. Об этом свидетельствует и один отрывок из татарской летописи: «Около г. Уфы, на р. Белой, там, где впадает р. Дема, была крепость Кунгурат: жители оттуда персилились в Ургенч. Там соорудили крепость и её назвали тоже Кунгуратом» (История Татарии 1937:123). Несомненно, речь тут идет о времени правления Шибанидов.
237


ства хана Узбека («мамлекат-и узбек») (Ахмедов 1965:15). Однако это наименование нельзя путать с поздним этнонимом «узбек». Скажем, в сочинении 1509 г. Фазлаллаха ибн Рузбихана «Михман-наме-йи Бухара» (Записки бухарского гостя) есть такие строки: «Три племени относятся к узбекам... одно [из них] - шибаниды... Второе племя - казахи... и третье племя - мангыты» (Ибн Рузбнхани Исфахани Фазлаллах 1976: 62). Ясно, что в данном случае термин «узбек» применен в смысле политонима и отражает ситуацию скорее XV в., когда указанные три группы образовывали единое этнополитическое целое. Кроме того, за частью этнических наследников «узбеков» закрепился этноним «татар», например, в Сибирском ханстве. Последний термин функционировал и в Ногайской Орде, о чем речь пойдет далее. Можно полагать, что это наименование бытовало и в Шибанидском Государстве, (см. например, выражение «Тюменские татары» в русских летописях применительно ко второй половине XV в.), будучи окончательно заменено на понятие «узбек» лишь после переселения в первом десятилетии XVI в. крупного массива кочевого населения из «шибанитов» в Среднюю Азию и образования там Хивинского и Бухарского ханств.
Точных данных о численности населения Шибанидского Государства, нет. Тем не менее, в литературе для начала XVI в. приводят цифру 1,2-1,3 млн. чел. Из этого числа около 240-360 тыс. чел. ушли с Шибанида- ми в Среднюю Азию (Султанов 1982: 20-21; Кляшторный, Султанов 2000:242).
§7. Ногайская Орда
Как уже отмечалось, границы собственно Ногайской Орды (Ман- гытского юрта) окончательно определились лишь к началу XVI в. Тогда на западе они проходили по р. Волге (низовьях её - р. Бузану), на востоке - по р. Иртыш (под определенным сомнением) и среднему течению р. Тобола. На юге Ногайская Орда занимала низовья р. Сыр-Дарьи - район Приаральских Каракумов, далее между Аральским и Каспийскими морями - территорию от устья р. Урала (Яика) до северо-восточного берега Каспия, северного и северо-восточного берега Аральского моря и до устья Сыр-Дарьи. На севере иногда эту границу проводят сразу южнее р. Камы, что неточно - скорее всего, она проходила около Самарской Луки (низовьев р. Самары), далее - в районе рек Кинелы, Кинельчика и Сакмары, уходя затем в направлении г. Уфы (г. Туратау), затем в сторону
238


верхнего течения рек Уфы и Ая. Но эти границы не были неизмененными: после распада Большой Орды ногайцы начали переходить и на правый берег р. Волги, однако в 1520 - 1540-х годах эта территория ещё считалась «Крымской стороной», поэтому окончательное закрепление их тут (на пространстве к югу от р. Медведицы и до р. Кумы включительно) произошло лишь в середине XVI в. (Трепавлов 2001:457-476).
Население Ногайской Орды в первой половине XVI в. - в период наивысшего могущества этого государства-достигало, по разным подсчетам, 700-900 тыс. чел. или даже свыше 1 млн. (Трепавлов 2001:493- 499). Но затем эта численность быстро пошла на убыль (из-за массовой гибели людей во второй половине XVI в. в ходе эпидемий, а также по причине ухода многих кланов в другие государства), но к концу XVI - началу XVII вв. была ещё значительной - до 300 тыс. чел.
Клановый состав ногайцев изучен неплохо, но единого мнения о нем также нет - число племенных илей («улусов» - по русской терминологии), входивших в Ногайскую Орду, у разных исследователей не совпадает. Скажем, для XVI в. Б.-А.Б.Кочекаевым в этом государстве насчитывается 18 кланов: Мангыт, Найман, Конграт, Кыпчак, Кыйат, Тан- гучин, Колгин, Алгин (Алчын), Чублак, Канлык (Канглы), Киреит, Бай- гур, Тайджут, Боргамсы, Турхмен, Аск, Кенегес (Кочекааев 1988: 26). Для XVI - XVII вв. В.В. Трепавлов таких кланов называет 70, указывая, что вместе с подразделениями илей число их достигало тогда до 140 (Трепавлов 2001: 499-504). Но в данных списках основные племенные группы не отделены от их ответвлений, особенно у последнего исследователя. Хотя он сам указывает на постепенное возрастающее «разветвление» племенных илей (Трепавлов 2001: 492). Тем не менее, отдельные документы второй половины XVI - начала XVII вв. позволяют утверждать (Анализ их см. : Исхаков 1998:156), что основных кланов было 12- 14, но конкретный набор их пока не поддается расшифровке. Во всяком случае, в их составе были кланы Мангыт, Найман, Конграт, Кытай, Кыпчак, Кыйят, Турхмен, Борлак.
Как уже указывалось, к началу XVI в. применительно к населению Ногайской Орды стал широко употребляться политоним «ногай» (Наган), который имел и этнический смысл (См. фразу из Никоновской летописи: « ...во Азторокани сущии Ногаи» -ПСРЛт. 13, 1965:43).
Иногда синонимом понятия «Нагаи» для знати Ногайской Орды выступал термин «Мангыт» («Мангытские люди», «рать Мангытская» - производные от него) (Исхаков 1998: 165), также в определенных случаях являвшийся политоним. Показательно, однако, что по отношению к ос¬
239


новной части жителей этого государства русские источники в XVI в. часто употребляли и наименование «Нагайские Татары» (ПСРЛт. 13, 1965:37, 120, 38, 384), имевшее отчетливую этническую окраску, ибо оно вводило население Ногайской Орды в один ряд с остальными «татарами» («казанскими», «крымскими», «астраханскими» и т.д.). Более того, среди знати Ногайской Орды, как видно из отдельных источников, был на ходу и этноним «татары», использовавшийся по отношению к служилым группам, иногда - ко всему политически господствовавшему населению (Исхаков 1998: 165). Важно подчеркнуть, что в число этого населения знатными ногайцами не включались некоторые подданные государства, например, так называемые «иштеки» - платившие ногайцам дань северо-западные группы башкир и татар Приуралья (Исхаков 1998: 165).
Имеющиеся данные позволяют заключить, что в результате этнических процессов к середине XVI в. в Ногайской Орде произошло становление самостоятельной народности ногайцев или ногайских татар, являвшейся многоплеменным, поэтому не слишком устойчивым этническим образованием. В дальнейшем оно пережило существенный процесс трансформации, что ставит ещё недостаточно разработанную научную проблему различения этнической общности периода единства Ногайской Орды и позднейшего ногайского этноса, потерявшего в ходе своего развития татарскую компоненту своего этнического самосознания.
§8. Тюменское (Сибирское) ханство
Строго говоря, о границах Сибирского ханства, точнее, княжества, можно говорить лишь с начала правления там Тайбугидов, т. е. с конца XV в. или даже после 1505 - 1506 гг. Но на самом деле, как Тюменское ханство, так и Сибирское княжество, скорее всего, повторяли границы вилайята Чимги-Тура - менялись лишь столичные центры. В период Тюменского ханства (до конца XV - начала XVI вв.) его территория на западе доходила до Сылвенско - Иренского междуречья (Томилов 1981: 17-60), на юге-западе гранича с ногайскими владениями, о которых речь шла выше. Но не исключено, что в зоне максимального сближения граней Ногайской Орды и Тюменского ханства - в районе среднего течения р. Тобола, существовало вассальное последнему княжество с ногайским населением, что вытекает из московской грамоты 1597 г. хану Кучу- му, где сказано: «...которые ногайские улусы, Тайбугин юрт, которые кочевали с тобою» (Исхаков 2000). Южные границы государства точно
240


не известны, но присутствие в легендарных войсках хана Кучума из четырех «отрядов» группы «Бараба» как самостоятельного «отряда», говорит о вхождении тюркского населения Барабинской степи на юго-востоке в состав ханства. По соседству с ними в бассейне р. Оми в Тюменское ханство, скорее всего, входили и чаты (Томилов 1981: 203-217; Султанов 1982: 16). На юго-востоке, таким образом, граница государства доходила почти до левобережья р. Оби. Далее на востоке она проходила по соседству с так называемой Пегой Ордой русских источников (этнополитическое объединение Нарымских селькупов). На севере в период Сибирского ханства его территория простиралась по р. Иртышу далеко за устье Тобола, доходя до низовьев Оби (Файзрахманов 2002: 148). Сибирское ханство являлось полиэтничным государством - наряду с политически доминировавшим татарским населением в него входили ханты (остяки), манси (вогулы) и селькупы. Правда, в некоторых случаях под этнонимом «остяк» русских источников могли скрываться и тюркские группы - «иштеки» (в районе Сылвенско - Иренского междуречья), давшие начало татарско-башкирскому населению Пермского Приуралья (Исхаков 1998: 114-140).
Общее число населения в государстве известно лишь приблизительно. В частности, в 1555 г. у сибирского князя Едигера Тайбугида насчитывалось 30,7 тыс. «черных людей», т. е. ясачников. В грамоте Ивана IV об обложении данью этого ясачного населения, приводится цифра в 40 тыс. чел. (Томилов 1981: 42). Таким образом, в ханстве насчитывалось от 30 до 40 тыс. «черных людей». Сложнее определить численность собственно татар. С одной стороны, часть их платила ясак и входила в состав «черных людей». С другой стороны, феодальная верхушка, составлявшая собственно «татарский» слой общества, не относилась к ясачному сословию. Последний слой был явно не слишком многочисленным. Так, у правителя Тюменского ханства Ибрагима в 1481 г. собственных войск из «казаков» насчитывалось лишь около 1тыс. чел. А в конце XVI - первой трети XVII вв. в центральных районах бывшего Сибирского ханства имелось чуть больше 2 тыс. чел. служилых татар (Томилов 1981: 42). Если учесть, что С. Герберштейн для первой четверти XVI в. численность «тюменских татар» определял в 10 тыс. чел., то общую численность сибирских татар в середине - второй половине XVI в. можно считать равной 10-12 тыс. чел. (из них около 2-3 тыс. являлись верхушкой общества) (Валеев, Томилов 1996: 17). Соотношение феодальной верхушки и ясачной части сибирских татар в XVI в. могло быть 1:5. Это говорит о том, что «черное» население из татар сыграло важную роль в
241


этническом развитии этнополитической общности сибирских татар. Оно происходило от более раннего населения, которое могло именоваться «иштеками» и «сыпырами» (возможно от «савиров»). Собственно татарская часть общества, называвшаяся потом служилыми татарами, имело шибанидско-татарское происхождение. Показательно, что в некоторых источниках население Сибирского ханства, в т.ч. и татарское, делится на тех, кто жил по «волостям» (оседлые группы), и на тех, кто был сосредоточен в «улусах» (Сибирские летописи). Последние явно были татарами, ведшими кочевой или полукочевой образ жизни. Возможно, окончательной консолидации сибирско-татарского этноса помешала именно специфика хозяйственной жизни последних.
Но, несмотря на разноэтничное происхождение ясачного и феодального сословия сибирских татар, этнополитическая общность, образовавшаяся в рамках Тюменского и Сибирского ханств, обладала определенной консолидированностью. Об этом свидетельствуют её устойчивые названия, известные по русским источникам в XVI в. Это такие наименования, как «страна Сибирская», «Сибирская земля» или «вся земля Сибирская» («Сибирские земли»), «Сибирское царство», «царство бесерменъское в Сибири». Причем «Сибирские летописи» подчеркивают, что «вся страна» была прозвана «по граду Сибирь» (т.е. по г. Искеру) на р. Иртыше. Так как на татарском языке это «царство» (или «земля») называлось «Искер юрты», а г. Искер и есть тот же самый город, что и «Сибирь», получается, что «царство» или «земля» свое наименование действительно получило по столице. Точно такое же положение мы видали в других синхронных татарских ханствах.
В большинстве случаев государствообразующее, т.е. политически доминировавшее, в данном ханстве этническое формирование, именуется в источниках русского происхождения «татарами» (татаровя) иногда - «Тюменскими татарами» (в XV в.). Оно определяется и как «босурманы», «окаянные басурманы», «поганые» или «нечестивые татары», что характеризует это сообщество в целом как исламское (несмотря на ещё неполное усвоение некоторыми группами ислама в ханский период). Даже такая редкая форма, как выражение «Сибирские люди», являющееся политонимом, обозначало на самом деле татарскую общность.
Таким образом, единообразность использовавшегося по отношению к сибирским татарам этнонима, признание этой общности в целом мусульманским формированием, указывает на то, что в XVI в. сибирско-татарская общность уже существовала. Что касается её особеннос¬
242


тей, то они сводятся к двум моментам. Во-первых, как уже указывалось, часть сибирских татар могла вести кочевой или полукочевой образ жизни, во-вторых, клановые деления, имевшиеся в Сибирском ханстве, надо рассматривать скорее как территориальные кланы, или даже феодальные «дома», правда включавшие в рамках отдельных «улусов» или «юртов» - княжеств и рядовых сородичей, представителей правящих кланов. Как видим, этническая общность сибирских татар ханского времени по своей социальной структуре фактически не отличалась от других синхронных татарских общностей, формировавшихся в рамках своих государственных образований. Поэтому, можно говорить о существовании в XVI в. относительно немногочисленной сибирско-татарской народности феодального типа.
243


Глава III
ЭКОНОМИКА. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ
Экономическая основа тюрко-татарских государств XV - XVI вв. довольно сильно различалась, что было связано как с особенностями географической среды, так и с культурными традициями, а также влиянием соседей. Политическая система имела большую однородность, хотя и туту каждого государства имелась своя специфика, объясняемая действием различных факторов (соотношение оседлости и кочевничества, степень суверенности, крепость клановых связей, этнический состав населения и т.д.). Краткий обзор экономической жизни и политического строя татарских политических объединений интересующего нас времени покажет это более конкретно.
§1. Казанское ханство
Образование этого государства на территории Булгарского вилайя- та, чья экономика основывалась на пашенном земледелии и развитом ремесле (Смирнов 1951; Фахрутдинов 1984; 1988; 1996), с самого начала формирования позволяет видеть в Казанском ханстве наследника этих традиций. С. Герберштейн, например, о казанских татарах писал: «Они возделывают поля и живут в домах, и занимаются разнообразною торговлею» (История Татарии в документах 1937: 99). А.М. Курбский, своими глазами увидевший в середине XVI в. многие районы Казанского ханства, отметил: «В земле той (Казанской -Д.И., И.И.) поля великие, и зело преизобильные и гобзующе (плодородны -ДИ, И. И.) на всякие плоды..., села часты; хлебов же всяких там множество...; также и скотов различных стад безчисленные множества...» (История Татарии в документах 1937:99). Автор «Казанского летописца», долгие годы живший в столице ханства, указывал, что то «место» (Казанская земля) «красно велми, и скотопажно, и пчелисто, и всяцеми Семены родимо, и овощами преизобильно, и зверисто и рыбно, и всякого много угодья» (ПСРЛт. 19, 2000. 10). В центральных районах государства существа- вала паровая система земледелия, в лесных зонах - подсека и перелог. Сеяли рожь, пшеницу, ячмень, просо и другие культуры. Земля обрабатывалась тяжелым плугом - сабаном с металлическим лемехом, сохой (сука). Скотоводство было подсобным и носило стойловый характер (Алигиев 1990: 38). Хотя в степных юго-восточных ареалах, где жили
244


ногайские группы, могло существовать и кочевое скотоводство. Разводили лошадей, коров, овец, коз, разного род птиц (гусей, уток, кур). Существовало огородничество, хотя и не слишком развитое. Наличие садоводства доказывается упоминанием в числе чиновников категории «бак- чаны» (садовод) (Худяков 1990: 208). Занимались бортничеством, рыболовством и охотой (последними промыслами - в основном, возможно, не татары). Особо следует выделить роль торговли - г. Казань находилась на важнейших торговых путях, а недалеко от него ежегодно происходила крупная ярмарка, куда приезжали купцы из многих стран (Московской Руси, Бухарского ханства, Сибирского ханства, Ногайской Орды, Персии, Оттоманского государства и т.д.). Скажем, во время осады Казани в 1552 г. в городе «затворились» 5 тыс. купцов-иностранцев (Худяков 1990:217). В Казанское ханство ввозились соль, лен, западно-европейские шерстяные ткани (из Московской Руси), шелковые и хлопчатобумажные ткани, ювелирные изделия, книги, предметы быта (из Бухарского ханства, Персии), фрукты, вина, сталь (из стран Закавказья). Оттуда вывозились меха, бухарские ткани, кожевенные изделия, в т.ч. и сафьян («булгари»), рыба. Существовала и торговля рабами, в основном из числа военнопленных (Худяков 1990: 222).
Исследователи отмечают существование в государстве многих видов ремесел: кузнечного, ювелирного, гончарного, металлургического, кожевенного, текстильного, кирпичного, каменотесного, деревообрабатывающего, мехового и др. (Ллигиев 1990: 46; Худяков 1990: 223- 224). В столице ханства - г. Казани, имелись объединения ремесленников, обслуживавшие ханский двор и феодальную знать (Алишев 1990: 47). В других городских центрах, например, центрах княжств («даруг»), таких как Арск (Арча), Алат, Чаллы, Зюри (Щери), также могло существовать местное ремесленное производство, тем более, что некоторые из этих укрепленных пунктов были весьма значительными. Так, в г. Ар- ске во время его осады русскими войсками в 1552 г. находились от 5 до 15 тыс. чел. (Исхаков 1998:38). Эти сведения, скорее всего, достоверны, ибо в русских летописях сохранились данные о том, что в 1496 г. войска севшего на казанский престол Шибанида хана Мамука, оказавшиеся под «Арским городком», не смогли его взять (ПСРЛ т. 11-12, 1965: 243). Косвенным подтверждением развитости в Казанском ханстве отдельных видов ремесленных производств, являются высказывания автора «Казанского летописца» об установлении на Арском поле во время праздника в 1508 г. до 1 тыс. шатров (они далее названы «царевыми шатрами и каторгами вельмож» хана), скорее всего тканых, а также вложение им
245


в уста больного хана Мухаммета - Амина слов о «драгих царских узорочьях», «царских венцах златых», «и одежде многоценной и постели». Наконец, при рассказе о штурме и взятии Казани русскими в 1552 г., он говорит, что воины «взята... бесчисленная множества злата, и серебра, и жемчюгу, и каменя драгаго, и светлых портищъ златых, и красных поволок драгихъ, и сосудов сребряных и златых и всяцехъ, им же несть числа» (ПСРЛт. 19, 2000: 27, 30, 162).
В Казанском ханстве существовала сложная система налогообложения и повинностей, которых можно объединить в 4 группы: 1) поземельные и подоходные сборы (ясак; харадж; гошур)\ 2) различные сборы, поставки натурой; 3) приношение и подношение феодалам; 4) сборы, поголовные и подымные (салыг, тутун саны) (Алигиев 1990: 44-45). Обложение было неодинаковым для различных категорий населения (некоторые касались только мусульман). Основным видом налога был ясак, возможно, бывший десятиной (Худяков 1990: 210). Однако, многие виды налогов, фигурирующие в сохранившихся ханских ярлыках, не поддаются расшифровке (Перечень см.: Худяков 1990: 210).
Как это ни странно, в ханстве не существовало соственного монетного производства и монетной системы (Худяков 1990:222). Хотя иногда утверждается, что до середины XV в. оно имелось (Мухамадиев 1983: 118-134), этот вопрос нуждается в дополнительном изучении.
Государственное устройство Казанского ханства базировалось на золотоордынских политических традициях (Подробнее см.: Исхаков, Измайлов 2005: 54-79). Верховным правителем в государстве был хан из рода Чингизидов - в Казани до её падения правили ханы из нескольких династий: Улу-Мухаммета (до 1518 г. с перерывом в 1496 г., когда на престол сел Шибанид Мамук из рода тюменских ханов); большеордынских ханов из ветви, правившей в Касимовском ханстве; крымских Гиреев; последний казанский хан Ядыгер - Мухаммет происходил их рода большеордынских ханов, правивших в Астраханском ханстве. Очевидно, в интронизации ханов в государстве ключевая роль принадлежала кара- ча-бекам во главе с Ширинами (беклярибеками). Во всяком случае, в переговорах, которые велись от имени «всей земли Казанской» для приглашения ханов на престол, неизменно фигурируют карача-беки с такой формулой: «.. .от сеита, и от уланов, и от князей, и от карачей и от всеа Казанскиа земли» (ПСРЛ т. 11-12, 1965: 31-32, 56-57, 68, 81, 167). Но сведений о самой церемонии посаженая на престол хана в Казанском ханстве, не сохранилось. Возможно, она была аналогичной тому, что происходило в Касимовском ханстве (см. далее). Нет данных и о суще¬
246


ствовании официального наследника престола с особым титулом как в некоторых других позднезолотоордынских государствах. Престол передавался от отца к сыну, хотя с конца XV в., да и раньше, наблюдались и случаи его перехода от брата к брату. При хане действовал нечто вроде совета (диван) из высшей знати (сеид, Карачи, уланы) (Худяков 1990: 190; Ллишев 1990: 51). Высказанное ранее мнение о существовании в государстве института так называемого «курултая» - собрания съезда всех феодалов (Худяков 1990: 208), определяемого в русских источниках как «вся земля Казанская», нуждается ещё в дополнительном изучении (Алишев 1990: 51). Государственный аппарат состоял из многих категорий чиновников - в ярлыке хана Сахиб-Гирея кроме эмиров и сеида, отмечены: хаким; кази; мауали заавель-ихтирам; вокилъ; мака- аман; ильчи; бакчачи; кшти-баанан; гузар-баанан; тутнагул; тамга- чи (Худяков 1990: 208). Кроме того, известны: «хранитель Казанский царев», т.е. главный казначей; дворецкий хана; конюший; оружничий; аталык; бахши (писцы-секретари) (Алишев 1990: 51-52). Целый ряд из этих категорий известен ещё с периода Золотой Орды. Духовные лица также участвовали в государственных делах, особенно в дипломатических миссиях (Исхаков 1998: 40-41). А вообще мусульманское духовенство ханства, во главе которого стоял верховный сеид, было весьма разветвленным и, очевидно, имело свою иерархию (кроме сеидов в ханстве известны: шейхи, шейхзаде, муллы, мулл аз аде, казни, м авали или даниш- менды, хаджии, хафизы и дервиши - Исхаков 1998:39).
В административном отношении ханство делилось на 5 «даруг» - княжеств: Арскую (княжество Кыпчаков) - на северо-востоке; Зюрейскую (возможно, княжество Ширинов) на юго-востоке; Ногайскую (княжество Мангытов) - на юге, Алатскую (на севере), Галицкую (княжество Аргы- нов) - на северо-западе (Исхаков 1998:14-60). По-видимому, даруги делились на улусы (волости), возможно, соответствовавшие сотням. Так как известны сотские и десятские князья, очевидно, они и управляли улусами и его более мелкими делениями (Алишев 1990:52). Следует заметить, что фактически на территории каждой «даруги» имелось нетатарское население, очевидно, имевшее более низкий статус и платившее ясак. Но надо принять во внимание, что существовало и собственно татарское ясачное население из потомков тюрок-мусульман, булгар.
Господствовавшая феодальная верхушка состояла из хана, членов его семьи и ещё из четырех ответвлений: мусульманского духовенства (см. выше), уланов, князей и мурз, казаков (ички, дворные и задворные). Не исключено, однако, что «ички» имели более высокий статус и были
247


ближе к князьям (Исхаков 1998: 61-80). Вопреки мнению отдельных исследователей (Худяков 1990:201-203), в ханстве помещиками, получавшими земли за службу, были скорее всего, не представители высший знати - они владели вотчинами - а низшей, т.е. казаки (рядовые, десятские и сотские). Возможно, им принадлежало до 1/4 земельных угодий государства (Худяков 1990:201-203). Этот вывод вытекает из того факта, что в первые десятилетия после русского завоевания так называемые «служилые татары» были переписаны как группы, рассеянные по многим деревням в качестве помещиков (Писцовая 1978).
§2. Касимовское ханство
Экономическая жизнь этого своеобразного этнополитического организма в начальный период - в XV в., практически остается неизвестной из-за отсутствия документов, позволяющих её раскрыть. Поэтому, исследователи обычно исходят из предположения, что данные XVI - начала XVII вв. позволяют реконструировать эту сторону истории ханства более раннего времени (Рахимзянов 2001: 60-83), что не совсем верно. Тем не менее, из отрывочных сведений, относящихся к XV в., можно сделать определенные выводы об экономической основе Касимовского ханства. Первоначально речь надо вести о том, что татарам в Касимовском ханстве Московским государством было предоставлено право взимания податей, прежде всего, ясака, с местного ясачного населения - мордвы и мещеры (мачяр), а также «бесермен» (скорее всего, исповедавшая ислам часть мещеры). Например, московский великий князь Василий Васильевич был обвинен в 1446 г. своими противниками за это: «Чему еси татар привел на Русскую землю, и городы дал им еси, и волости подавал еси в кормление» (Рахимзянов 2001:106). Это население в договорной грамоте 1483 г. прямо названо «ясачными, черными людьми», платившими «оброки» (ясак) и «пошлины» касимовскому правителю и его князьям (Бахрушин 1909: 127). Но так как верховным собственником земли в Мещерском юрте было Русское государство, даже вотчинные владения татарской знати (в т.ч. и в форме так называемых «мордовских беляков») скорее были кормлениями, т.е. правом взимания с «сидевшего» на определенной территории населения, ясака и других выплат, причем часть их шла в казну Московского государства (возможно, с середины XVI в. или даже раньше) (Рахимзянов 2001: 60). Похоже, что существовали рента продуктами, отработочная рента и де¬
248


нежные оброки. Исследователи осторожно высказываются о том, что основные подати в Мещерском юрте дублировали существовавшие к Казанском ханстве (Рахимзянов 2001: 65; Исхаков 1998; 190-191). Надо обратить внимание и на то, что Касимов всю первую половину XVI в. неизменно фигурирует в числе татарских «юртов», получавших «выход» (дань) с русских земель (Рахимзянов 2001:111). Заметим, что в начале XVII в. султан Арслан-Али в г. Касимове имел право на «таможенную пошлину», на кабацкие деньги, на выплаты «за перевоз», за «рыбные ловли» ит. д. (Рахимзянов 2001:68). Скорее всего, когда в 1563 г. речь идет о «пошлине» с проезжающих торговых людей «на Городке... на большого князя на Ширинского» (ПДРВ ч. X, 1795: 320), подразумевается эта же таможенная плата. С течением времени татарская знать смогла закрепостить определенное число крестьян, включая и русских; имелись у них и рабы (чура) (Рахимзянов 2001: 60). В середине XVI в. в г. Касимове существовала и работорговля (Рахимзянов 2001: 80). Но эта трансформация была, видимо, связана с постепенным превращением части кормлений (вотчин) в поместья, особенно со второй половины XVI в. До того помещиками, скорее всего, являлись рядовые татары- казаки, не платившие ясак, но находившиеся под юрисдикцией татарской знати (последние обладали правом «судить и ведать» рядовых татар) (Рахимзянов 2001: 66; Исхаков 1998: 194).
В хозяйственной жизни Мещерского юрта существенную роль играли бортничество, охота на пушных зверей, лосей, диких гусей, рыболовство. Касимов являлся достаточно важным транзитным и торговым пунктом - тут проходили ярмарки (торговля хлебом, медом, воском, мехами, кожевенными изделиями, включая юфть, сукном, мылом). В ханстве производилось «вино», добывали соль и, возможно, золото (Рахимзянов 2001: 81-82). Есть прямые и косвенные сведения о развитости в ханстве ремесел: богатая царская одежда и украшения XVI в. из Касимова до сих пор хранятся в Оружейной палате (г. Москва); не подлежит сомнению существование ханских мастеровых, каменщиков (в Касимове были построены каменные мечети, дворцовые здания, мавзолеи, делались надгробия); традиционной была обработка мехов и кожи (Рахимзянов 2001: 83-84).
В целом можно сказать, что в Касимовском ханстве никаких следов кочевого скотоводства не зафиксировано - оно было только стойловым. Господствовали пашенное земледелие и другие отрасли хозяйства, связанные с ним. Да и природно-географические условия этой зоны не способствовали кочевому скотоводству. Хотя на южных окраинах госу¬
249


дарства какие-то кочевые группы временно могли существовать (особенно из оказавшихся в ханстве ногайцев).
Политический строй государства, как уже говорилось, копировал другие позднезолотоордынские юрты, но имел и свою специфику - из- за того, что Мещерский юрт был не суверенным, в нем правители могли иметь титул хана только в том случае, если до прихода в ханство где-то уже сидели на престоле. Правда, примерно с 1570 г. Иван IV правителям г. Касимова - султанам, начал присваивать титул «царя» (хана) (Исхаков 1998:198). Причем церемония провозглашения в 1600 г. султана Ураз- Мухаммета ханом при участии 4-х князей - из кланов Аргын, Кыпчак, Джалаир и Мангыт в г. Касимове была описана одним из карача-беков - Кадыр-Алием и сохранилась в его «Сборнике летописей», где есть даже такое примечание: «раньше по правую руку от хана находились кыпча- ки и аргыны, а по левую - выходцы из племени ширин и барын» (Исхаков 1998: 193, 195). На церемонии кроме «Керманских беков и мирз» присутствовали и 200 человек из «черного народа», похоже - рядовых казаков. В тексте о церемонии сказано: «... внесли и разостлали золотую кошму... Буляк-сеид начал провозглашать хотбу. За тем четыре человека (карача-беки -Д.И., ИИ), взявшись за четыре конца золотой кошмы, подняли на ней хана... все мусульмане... огласили мечеть радостными кликами. Потом карачии, аталыки и имильдаши осыпали хана деньгами, и все присутствовавшие принесли ему поздравления» (Березин 1851: 543-554; Вельяминов-Зернов ч. 2. 1864: 402-405). Правители Мещерского юрта были из Чингизидов: до 1486 г. - из династии Улу-Мухаммета, затем - крымских Гиреев (до 1512 г.). Затем в ханстве правили потомки астраханских ханов и представители династии Шибанидов. Устойчивой системы передачи престола не отмечено, тем более, что этот вопрос решался в Москве. Кроме хана и его ближайших родственников, господствовавший слой состоял из сеида (сейидов), других духовных лиц, князей (карачи-беки), мурз и казаков. Из чиновников и дворцовых служащих известны: сокольничий, конюший, аталыки, имильдяши. Во главе мусульманского духовенства также стоял сеид, кроме которого известны ещё следующие категории духовенства: муллы, хафизы, данишмен- ды (Исхаков 1998; 1998: 20). Интересно, что в Касимовском ханстве сеид возглавлял особое воинское подразделение, известное как «Сеитов полк»^ Исхаков 1998: 17-18).
К сожалению, внутреннюю административную структуру Мещерского юрта до сих пор реконструировать не удалось (Исхаков 1998:194- 196). Надо полагать, что существовавшие там княжества также делились
250


на «волости» (улусы) - в составе Мещерского юрта (Мещеры) они в XV - XVI вв. упоминаются постоянно (в 1401-1402,1474,1504,1572-1578 гг.).
§3. Крымское ханство
Экономические основы Крымского юрта с самого начала не были однородными - ко времени возникновения ханства тут существовали хозяйственные традиции земледельческой культуры и кочевничества (Сыроечковский 1940: 8-9). Земледельческое хозяйство преобладало на юге Крыма и в районе Керчи (Сыроечковский 1940: 10-11), в других частях полуострова и за его пределами длительное время сохранялось кочевое скотоводство, на что указывал М. Литвин (1550 г.): «...до сей поры живут татары, следуя за стадами и бродя с ними по степям... землю они не возделывают,.. .довольствуясь... травой для пастьбы скота» (Литвин 1994: 68). Разумеется, тут есть некоторое преувеличение - с конца XV в. у крымских татар постоянно упоминаются посевы «жита», находившиеся, скорее всего, в районах традиционных зимников (Сыроечковский 1940:12). Известно, что около середины XVI в. крымский хан Сахиб-Гирей принудил кочевников перейти к оседлому образу жизни (согласно преданиям, он приказал поломать арбы, отвел земли строить дома и деревни) (Сыроечковский 1940). Во второй половине XVI в. в Крыму уже преобладали «сидячие люди», о чем сообщает М. Броневс- кий (1570-е гг.): «Та часть полуострова, в которой живет хан со своими татарами, от Перекопа к озеру до Крыма, обработана, ровная, плодородная». Сеяли пшеницу, ячмень, полбу, лён, но кочевые группы ещё продолжали сохраняться, особенно за пределами Перекопа (Сыроечковский 1940: 13-14), даже усилившись после присоединения к Крымскому ханству ногайских и большеордынских групп. Имелось развитое садоводство (виноградарство и т.д.). Существовала также охота. Земля теоретически была государственной собственностью, но реально принадлежала клановым вождям (за исключением собственных владений ханов). Налоги налагались в целом на деревенские общины (на первом месте была десятина, затем шла сауга - оброк с дыма, платилась 1/20 от скота и имелись ряд др. платежей, натуральных повинностей, которые известны по документам, но смысл их не ясен) (Fisher 1987:24; Сыроечковский 1940: 15). В ханских ярлыках середины XVI в. знати (беям) передается право собирать с крестьян поборы с пашен, садов, мельниц, колодцев, ясак с арыков, сборы с заводей, соляных озер, амбарные пошлины. Работа во владениях беев и мирз была не больше 8-9 дней в году,
251


крестьяне не были лично зависимыми (Сыроечковский 1940:15). Правящим Гиреям принадлежала соляная монополия (Fisher 1987: 19). Важным источником финансов ханского двора, да и знати, были выплаты («дань», «казна», «выход»), получаемые Крымским ханством из Московской Руси, Польши, придунайских княжеств (Хорошкевич 1999:96-79). В государстве существовала работорговля, фактически являвшаяся составной частью экономики (Fisher 1987: 27; Сыроечковский 1940: 15-16). Источником живого товара были военнопленные, захватываемые во время многочисленных походов крымских отрядов на русские, украинские, польские земли и на Кавказ. В этой связи надо иметь в виду, что такие походы основывались на традиционных представлениях татар о своем праве на господство и трибутарные отношения к указанным землям (Fisher 1987: 27). Остающиеся в Крыму рабы через 6 лет освобождались, но не могли покинуть страну (Ггрбергитейн 1988).
Сведений о ремесле в ханстве недостаточно, но известно о существовании ковроткачества, обработке кожи, камня. Существовавшие городские центры (Гозлеу, Карасу-Базар, Акмечеть, Бахчисарай и др.) были и торговыми поселениями: в г. Карасу-Базар имелся Караван-Сарай, функционировал базар «Таш-Хан», в г. Бахчи-Сарае производилась торговля кожевенными изделиями, зерном (Сыроечковский 1940: 17-18; Fisher 1987: 29). Торговали мехами, сафьяном, медью, красками, мукой, досками. Пока была жива традиция кочевой жизни, базары находились при Орде, кочевых улусах. Собирались таможенные сборы (в Перекопе, Очакове, Ислам - Кермени, т.е. пограничных и окраинных пунктах). Эти пошлины брались на хана и на князя клана Ширин. Некоторые пошлины шли частично в ханскую казну, частично - турецкому султану. В ханстве весь период его существования имелась собственная денежная система.
Политическая система ханства была весьма развитой и основывалась в основном на собственных традициях, но имелись и элементы, проникшие из Оттоманского государства. На ханский престол как Чингизиды имели право только Гире и, которые непрерывно правили в Крыму весь период существования ханства. Хотя устойчивой системы передачи власти хана не имелось (наблюдалось даже столкновение татарской традиции старшинства с оттоманской системой передачи власти от отца к сыну), источники показывают наличие двух официальных наследников престола - калги (первый наследник) и нуреддина; эти должности занимали только Гиреи. Но указанные титулы присваивались самим
252


ханом после его восхождения на трон. Не исключено, что эти институты сформировались под воздействием традиций клана Мангыт (особенно, институт нуреддина) или Большой Орды. Хотя можно допустить, что она восходит к периоду Золотой Орды. Крымский хан имел, во всяком случае, со времен победы над Большой Ордой, титул «Великий хан Великой Орды и Крымского престола и степей Кыпчака (Дашт- и Кыпчака)». Хан не был автократическим правителем, так как его фактически из числи Гиреев выдвигали ведущие кланы карача-беев, а затем ещё утверждал турецкий султан (результат установления оттоманского протектората в 1475-1484 гг.). Эти кланы в лице их предводителей - карача-беев, имели право свергнуть неугодного хана - как указывает турецкий историк Х.Инальчик, «хан оказывался совершенно бессильным, когда карача-беки коллективно покидали его в знак протеста, приводя свои войска (племенные подразделения -Д.И., И.И.) в священное место по названию Кайялар-Ала, где на скале были оттиснуты тамги или печати крымских кланов» (Иналъчик 1995: 76). Двор хана находился в столице - вначале в г. Крыме (Солхате), затем в XVI в. переместившись в г. Бахчисарай, построенный ханом Сахиб-Гиреем. Резиденции калги и нуреддина, также имевших собственные дворы, находились в г. Акмечети (но возможно, что у нуреддина - вблизи этого города в поселении Качи). Род Гиреев обладал особой тамгой («тарак» тамга), фактически выступавшей в роли родового герба. Согласно преданиям семьи Гиреев, его происхождение возводилось к временам Чингиз-хана (Смирнов 1887: 332).
В целом правящая элита в лице Гиреев и карача-беев образовывала замкнутую корпорацию, своеобразную аристократическую демократию: с одной стороны, карачи-беи возводили хана на трон (сохранилось сообщение о том, что в 1608 г. Карачи - Ширины, Барыны, Сиджеуты (Салджтгуты) и Мансуры, посадили Тохтамыш-Гирея на войлочный ковер и взявшись за четыре его угла, вознесли на тронный помост) (Смирнов 1887: 467), в случае необходимости свергая его; с другой стороны, хан утверждал старшего в роду карача-беев в княжеском достоинстве (Сыроечковский 1940: 35). Кроме того, Ширины имели право жениться на дочерях хана (и турецкого султана), являясь фактически членами семьи Гиреев. В случае необходимости, при решении важнейших вопросов, созывался съезд знати, приуроченный к поминкам по хану («година») или к «празднику курман» (Сыроечковский 1940: 40). Эта «земская дума» состояла из хана, султанов, уланов, представителей духовенства, князей и мурз.
253


Для управления государством и ханским двором имелась разветвленная администрация. Вот как описывается эта группа чиновников в ханском ярлыке 1608 г.: «Я, отец победы, воитель Селямет-Герай хан, говорю Великого Улуса правого крыла и левого крыла всем сборщикам податей, начиная Ахмед-паша беком, сборщикам податей в верхней крепости Кырк-Ер, сеитам, муфтиям и наставникам, должностным судьям, шейхам и суфиям, палатским письмоводителям» (Фиркович 1890: 57). При дворе хана известны дворецкие, мамичи, тети, имильдяши, сокольничие, конюшие, сытники, есаулы (дворцовая стража), дуваны (ханские казначеи). Общегосударственные функции выполняли таможенники, послы, афызы (дьяки), бакшеи (переводчики), печатники, дефтерники. Дворцовые слуги имелись как у наследников престола, так и у князей (карача-беев). Ширины даже обладали правом иметь калгу и нуреддина (Смирнов 1887:323). У них был и свой дворец («Катырша-Сарай») около г. Карасу-Базар, имелись свои знамена и войска. Некоторые институты управления подверглись влиянию оттоманов. Скажем, Крымское ханство было поделено на судейские дистрикты («кадылыки») во главе с кадиями, общим начальником которых считался находившийся в г. Кафе кадиаскер, подчинявшийся теоретически оттоманскому султану (Смирнов 1887: 450).
Феодальная верхушка Крымского ханства состояла из хана, его сыновей, других султанов, огланов (члены правящей династии), беков (главы четырех, затем больше, главных кланов), мирз (сыновья беков), нукеров (ички-князья и рядовые казаки), т. е. служащих хану при дворе или ещё где-либо (Инальчик 1995: 75). После середины XVI в. в результате введения в Крымском ханстве системы тимар (поместий), слой служилых дворян (капукулу) стал усиливаться. К правящей элите относилось и духовенство во главе с сеидами (с конца XVI - начала XVII вв. именовались «муфтиями»). В его состав входили: шейхи во главе с «начальным шейхом», шейхзаде, казии (кадии), муллы, хафизы (афизы), хаджи, суфии, мударрисы, мухтасибы (Исхаков 1998: 51). Некоторые религиозные деятели в ханстве занимали государственные посты (тетя, посла, бахшея). Крымские сеиды роднились не только с представителями кланов карача-беев, но и с Гиреями (Исхаков 1998: 52-53), что говорит о вхождении сеидов в высший слой крымско-татарского общества. Вся эта группа противостояла «черному населению», сохранявшему личную свободу, но разделенному по клановому принципу по бейликам - княжествам. Однако, их вхождение в структуры конкретных кланов на основе родоплеменных связей до сих пор не установлено. Возможно, крым-
254


ские кланы были территориальными племенами или даже феодальными домами, включавшими в свой состав разнородное население. Но этот вопрос ещё нуждается в дальнейшем исследовании. Деление Крымского ханства на отдельные княжества (бейлики) как административно - территориальные структуры, тоже изучено весьма поверхностно. Тем не менее, известно, что княжеству Ширинов принадлежали восточная часть Крымского полуострова (кроме владений оттоманов), район к северу и востоку от г. Кафы, земли вдоль побережья Азовского моря (Fisher 1987: 22), т. е. вполне конкретной ареал. Существование других княжеств (бейликов) уже было показано выше.
§4. Большая Орда и Астраханское ханство
Информации о хозяйственно-экономической основе Большой Орды и её внутренней политической организации очень мало.
Ведущей отраслью экономики в этом государстве оставалось кочевое скотоводство, хотя удобных для зимних пастбищ районов на территории государства оставалось все меньше (Сафаргалиев 1960:271-272). Однако, нельзя полагать, что татары Большой Орды являлись классическими кочевниками. Например, к 1490 г. относится сообщение русского посла о том, что «Орда пахала пашню на р. Куме» (Малиновский: л. 66). Речь шла, очевидно, о посевах проса. В 1501 г. крымский хан Менгли- Гирей указывал, что «большая часть татар» из Большой Орды в условиях кризиса «принуждено было оставить поневоле свое прежнее кочевье, не заготовив для себя хлеба» (Малиновский: л. 93). Очевидно, существенную роль играли в экономике государства «выходы» (дань) с русских княжеств: в 1474 г. Иван III обязывался выплачивать Большой Орде ежегодную дань в сумме 140 тыс. алтын в два срока (весной - 80 тыс., осенью - 60 тыс.) (Сафаргалиев 1960:270). Вообще, эта дань выплачивалась довольно регулярно с 1450 г. по начало 1470-х гг. (Павлов 1955: 190-191). В 1480 г. хан Большой Орды Ахмат от Ивана III опять требовал дани также в размере 140 тыс. алтын: «И ты бы мою подать в 40 день собрал: 60000 алтын, 20000 алтын вешнею, да 60000 алтын осеннею» (Павлов 1955:190-191). Торговля, несомненно, существовавшая в Большой Орде, отчасти была связана с г. Астраханью, но не только: в 1474 г., например, вместе с послом из этого ханства с 600 татарами «пословыми» в Москву прибыли и 3200 купцов, пригнавших 40 тыс. лошадей и привезших «иного товару много» (Назаров 1983: 33). Наличие в Большой Орде специального торгового центра видно и из сообщения о взятии
255


Шибанидом ханом Ибрагимом в 1481 г. «Ахматовой Орды», в результате которого тюменский хан с собою забрал «Ордобазар», который «по- веде в Тюмень» (ПСРЛт. 37,1982:95). Если исходить из источников, то распад Большой Орды был во многом связан с хозяйственным кризисом конца XV - начала XVI вв. Согласно информации русских послов и крымского хана, в начале XVI в. большеордынцы были «худы... добре, и пеши, и наги» или «безконны добре..., и охудали и кочуют на рознь» (Зайцев 2001: 109). Такое положение сложилось из-за засухи и неурожая, недостаточности пастбищных угодий.
Внутренняя административно-политическая организация ханства практически неизвестна. Из письма хана Ахмата оттоманскому султану Мухаммету III (1476 г.) видно, что хан считал себя единственным наследником Чингиз-хана, что вытекало из его правления в «Тахт-иле» (Сафар- галиев 1960:271). В Большой Орде правила собственная династия, причем в 1491 -1504 гг. тут известен кал га, т.е. в ханстве существовал институт официального наследника престола. Из ярлыка этого же хана Ивану III примерно этого же времени (Сафаргалиев 1960: 270), вытекает, что ханство состояло из «семидесяти орд». Но в связи с тем, что достоверность данного ярлыка подвергается сомнению, информация о делении государства на внутренние «орды» остается малонадежной. Можно лишь высказать предположение, что речь в данном случае идет о каких-то крупных кланах (возможно, частично во главе с карача-беями), имевших устойчивый характер и контролировавших фиксированные кочевья. Конечно, в Большой Орде существовал и свой административный аппарат (известны послы, «молзозода большой молна базарский») (Зайцев 2001: 208), но подробных сведений о его структуре мы не имеем.
В экономике Астраханского ханства роль скотоводства была велика - среди товаров, доставляемых в Сыгнак из Хаджи-Тархана «со стороны Дешта», в начале XVI в. отмечаются «жирные овцы, кони, верблюды» (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976: 116). Бараны и лошади из Хаджи-Тархана упоминаются и в османских документах, связанных с Азаком (Зайцев 2001:224). Судя по данным второй половины XVI-XVII вв., в столице ханства и ее окрестностях имелось садоводство и огородничество (выращивали яблоки, айву, грецкие орехи, дыни, арбузы, тыкву, огурцы) (Зайцев 2001: 224). Хлеба было мало - если его и сеяли, то в ограниченных районах (по р. Бузану, а также в некоторых местах вдоль р. Волга). Возможно, до падения Казанского ханства хлеб привозился оттуда, а также из Персии. Несомненно, существовало масштабное рыболовство, причем часть рыболовных участков (учуги) принадлежали
256


хану и знатным татарам. Ловили осетровых, белуг, севрюгу. Икра являлась важной статьей местной торговли. Об основных направлениях местного хозяйства говорит дань, наложенная в 1554 г. на население ханства после его взятия русскими: ежегодно по 10 тыс. лошадей, по 20 тыс. овец, по 30 тыс. (в других источниках - по 3 тыс.) белуг и осетров (Зайцев 2001:163). Охота также практиковалась татарами. Добыча соли (из озер) скорее всего контролировалась ханской администрацией и была существенной - ее вывозили в русские княжества, Персию, Армению, Турцию. Имеются и сведения о выплате «выхода» в Астраханское ханство из Московской Руси. Однако, точные размеры его неизвестны. Но самой значительной для экономики ханства являлась торговля - как транзитная, так и экспорт местных продуктов. Торговля была сосредоточена в г. Астрахани, издавна являвшемся крупным торговым узлом. В XV в. отмечена торговля специями из Индии (через Шемаху и Баку), отправляемых через Тану в Венецию. В XV - XVI вв. отмечена и работорговля, но она носила ограниченный характер и касалась, прежде всего, продажи в рабство военнопленных. В Астрахань привозилась пушнина (соболь, белка), которая далее вывозилась в Дербент, Сыгнак (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976: 116-117). Из Персии, Турции привозились шелк, парча, атлас, шелковые нити, ковры, драгоценности, краски, кольчуги, луки, мечи, грецкий орех; из Армении - жемчуг, бирюза, кожа; из Аравии - пряности; из русских земель - сафьян, овчина, деревянная посуда, бумага, уздечки, седла, ножи; из других татарских ханств - шерстяные, хлопчатобумажные, шелковые, льняные ткани. На ярмарку в г. Астрахань съезжались купцы из многих стран (Персии, Индии, Аравии, Турции, Бухарского ханства и т.д.). В ряде случаев купцов в прикаспийские государства на местных кораблях (ушкули, илоты) возили сами астраханские татары (Зайцев 2001:210-226). О ремесле в ханстве данных практически нет, но наличие в г. Астрахани кирпичных и каменных сооружений (мечети, городские постройки, крепостные стены) позволяет говорить о существовании в городе мастеров-каменщиков. А чеканка собственной монеты в ханстве доказывает знакомство населения с целым рядом других ремесел. Фискальная система ханства практически неизвестна - есть только данные о том, что в государстве «черные люди» платили «дань*» (ясак).
Политический строй Астраханского ханства, соответствовавший позднезолотоордынским традициям, известен довольно неполно. В государстве правили ханы из Чингизидов - в основном, из династии ханов Большой Орды, в т.ч. из ветви, находившейся позже и в Касимовском ханстве. Но несколько раз на троне оказывались и представители крым¬
257


ской династии Гиреев, правда, на короткое время. По источникам известно о существовании в ханстве института калги (Зайцев 2001:126,132). Так как в Астраханском ханстве известна система карача-беев во главе с «улуг беем» (беклярибеком), можно предположить деление ханства на отдельные «юрты» - княжества. Но территории этих княжеств остаются неизвестными. Возможно, по клановому принципу было разделено кочевое население ханства. Во всяком случае, в одном из сообщений за 1502 г. говорится о «черных улусах» (Сборник РИО 1884:381). Эти улусы находились за пределами г. Астрахани - в 1521 г. речь идет о том, что «Азтороканский улус поймали..., только один город остался» (Сборник РИО 1895:675). В летописном известии за 1557 г. о «черных людях» Астраханского ханства сказано, что они просили у русских разрешить им «жити по старому у города Астрахани» (ПСРЛт. 13, 1966:277), т.е. эта группа действительно находилась вне столичного центра. Да и в другом сообщении за тот же год, сказано: «... князем и мурзам и улановым, лучшим людям, велели быти в городе..., а черных людей всех распустити по их улусам» (Рычков 1774: 66). Наличие в Астраханском ханстве клановых структур, связанных с карача-беями, позволяет поставить вопрос о ее соотношении с племенной принадлежностью «родовых черных татар». Дать однозначный ответ на этот вопрос сегодня невозможно, так как, во-первых, мы не знаем названий всех правящих кланов государства, во-вторых, когда есть информация о ногайских группах и клане Мангыт в ханстве, речь идет о поздних реалиях XVI-XVII вв., которые невозможно автоматически перенести на период ханства. Но, несомненно, одно - этносословная стратификация среди астраханских татар существовала. Так, при описании периода хана Дербыш-Алия (1554 г.), говорится: «.. .татарина Дербыша Алея царя Касимовского посадили и всего Астраханского царства и земли татар князей и мурз и сеитов и мулл и уланов и абызов и улусных и кочевых и черных людей всех до одного... к шерти и правде привели» (Сборник РИО 1884: 90-92). В Патриаршей (Никоновской) летописи за 1556 г., сказано: «... астраханские люди, Чалым улан в головах, и молълы и хаджи и шихы и шихзоды и князи и все мурзы и казаки и вся чернь, Астраханская земля» (ПСРЛт. 13,1965:283). В приведенных отрывках одна часть населения (от уланов до казаков, в первом случае - скорее до «улусных» людей) относится к феодальному сословию, а другая - к «черному» люду. Именно о последних в летописном сообщении за 1557 г. сказано: «черные люди Астраханцы», которые «дань дают» (ПСРЛт. 13,1965:277). По всей видимости, «черные татары» делились на «улусы» или «табуны» - по данным
258


середины XVII в. «юртовские татары» состояли из «мурз, табунных голов, сотников и десятников и всех родовых черных татар». В более поздний период насчитывалось 9 улусов (табунов) во главе с старшинами (семь из них имели титул «агь», а двое - «мурза») (Татары 2001: 117). Хотя эти сведения нельзя напрямую перенести на период Астраханского ханства, можно предположить, что клановые княжества тогда состояли из улусов, а последние делились на сотни и десятки.
Выше уже речь шла о духовенстве в Астраханском ханстве - оно состояло из нескольких групп и возглавлялось сеидами. В целом в ханстве кроме сеидов известны хаджи, муллы, ахуны, шейхи, шейхзаде, ха- физы (Исхаков 1998: 64-68). Эта группа входила в феодальное сословие, недаром в русских документах она всегда фигурирует среди знати (уланов, князей и мурз).
Административные структуры Астраханского ханства почти неизвестны, как и перечень должностных лиц. В документах упоминаются послы (в т.ч. «большой посол») (Зайцев 2001: 78-79), афызы (ПДРВ ч. X, 1795: 55).
§5. Гоcydapcmeo Шибанидов, Тюменское (Сибирское) ханство и Ногайская Орда
В Узбекском ханстве (Государстве Шибанидов) экономика зиждилась не только на кочевом скотоводстве, но и на оседлом земледелии, особенно после завоевания ханом Абулхаиром района Сыр-Дарьи с городами Ясы, Отрар, Сыгнак, Сауран, Аргун, Узгенд, Ак-Курган и др. Да и в других частях ханства имелись городские центры и сельское население (в вилайяте Чимги-Тура, в долинах рек Каратал, Чу, Талас, Сары-Су). Значение земледелия в государстве в районах оседлости видно на примере рассказа Фазлаллаха б. Рузбихана о крепости Аркук начала XVI в.: «.. .решено было, [что] город Аркук с помощью других незначительных селений, находящихся на западном берегу Сейхуна, полностью обеспечит войска хлебом и продуктами» (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976: 75). Про округу г.Сыгнака там же сказано: «Вся эта область весьма благоустроена и возделана» (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976:116). У кочевников основным богатством являлись овцы (Султанов 1982: 53), но они разводили и лошадей, верблюдов (Исфахан Фазлаллах ибн Рузбихан 1976: 94), в меньшей степени - коров и коз. Су¬
259


ществовала охота, определенное значение имело и рыболовство. Скажем, о жителях г. Сыгнака и его округи, в «Михман - наме-йи...» говорится: «... Все люди... в незимние дни много охотятся и заготавливают на зиму запасы продовольствия» (Исфахани Фазлаллахи ибн Рузбихан 1976:116). Речь тут идет об охоте на сайгаков, куланов, степных баранов и др. животных. О значении торговли для экономики Государства Шиба- нидов свидетельствует следующий кусок из того же источника: «.. .купцы владений и местностей Дешт-и Кыпчак до пределов реки Адил... сделали город Сыгнак местом складов своих [и] привозят сюда торговые товары. Купцы областей Туркестана, Мавераннахра и с Востока до пределов Кашгара, Хотана привозят в Сыгнак товары этих стран и совершают с людьми Дешта торговые сделки и обмен... это владение (Сыгнак - Д.И, ИИ) постоянно является местом пребывания купцов из [разных] стран, и добра и товаров всех стран там в изобилии» (Исфахани Фазлаллахи ибн Рузбихан 1976: 117). В Сыгнаке, являвшемся в свое время столицей ханства, «ежедневно на рынках жарили пятьсот верблюдов и к вечеру на базарах не оставалось ни куска», там имелись городские власти, мечеть, могилы и гробницы «всех ханов узбеков и шибановцев» (Исфахани Фазлаллахи ибн Рузбихан 1976: 116-117). В городских центрах ханства существовали ремесла: обработка кожи, металла, в т.ч. и ювелирное дело, гончарное производство, изготовление оружия (сабель, луков, наконечников копий), стремян, седел, подвод, телег ит.д. В домашних условиях изготавливались верхняя одежда из овчины, домашняя утварь из кожи, обувь, седла, уздечки, кошма, войлок, мешки и др. Отраслью экономики были и военные походы, регулярно делавшиеся вглубь владений Тимуридов, против казахов и в др. районы. Скажем, во время набега Шибанидов в округу Ташкента в 1501 -1502 гг., были уведены 200 тыс. овец, 5 тыс. лошадей, 3 тыс. рабов и 1,5 тыс. военнопленных (Ахмедов 1965:85). В период похода Мухаммета-Шайбани хана против казахов зимой 1508-1509 гг., по словам Фазлаллахаб. Рузбихана, «невозможно описать, сколько они награбили ... всякого добра» (Исфахани Фазлаллахи ибн Рузбихан 1976:94). Далее он конкретизирует, что речь идет об одежде, утвари, товарах, шатрах, вьючных животных, в т.ч. верблюдах, коровах, овцах и указывает, что обратно ехали очень мед ленно из-за «обилия добычи, награбленного добра, кибиток, бесчисленных, несметных овец» (Исфахани Фазлаллахи ибн Рузбихан 1976: 128-129, 138). Во время походов военнопленные превращались в живой товар, поэтому существовала работорговля. Фискальная система ханства в точности не известна. Однако, жители государства платили ясак, что доказывается и
260


следующим сообщением: согласно «Тарих-и гузидэ, Нусрат-наме» (ок. 1505 г.) «жители Жанги-Туры (Чимги-Туры - Д.И., И.И.) и Булгара платили ханской (речь идет об Абулхаире -Д.И., И.И.) казне ясак» (Ахмедов 1965: 19-20, 94). С кочевой части населения брался кубжур ясагы (от монг. кубчур) - 1/100 часть с поголовья скота (позже взимался и с оседлого населения), с оседлой части - десятину (ушр). Существовали различные налоги (продовольственный - агилыг, сбор для снабжения войска- тагар, с кочевников - савум зекят скотом в размере 1/40) и повинности (согум - выплаты ханам и бекам, шибагу - сбор продовольствия во время летних перекочевок, савари - приношения, подарки хану и другим знатным лицам при проезде, пшикали - от персид. «подношение», т.е. подарки скотом, птицей, одеждой, деньгами и т.д.) (Ахмедов 1965: 94-98).
Политический строй Государства Шибанидов был такой же, что и у прочих позднезолотоордынских государств. Во главе его стоял хан из Чингизидов из рода Шибана. Несомненно, его на трон сажали предводители ведущих кланов (Ахмедов 1965:46). Иллюстрация к политической системе Узбекского ханства содержится в «Таварих-и гузида-йи Нусрат- наме» (начало XVI в.), где сказано: «Беки - Карачи, объединившись, посоветовались и решили, что старший внук хана будет хорошим человеком, и поручили [его] Карачин-бахадуру...» (Материалы по истории 1969:19). Про последнего источник уточняет: Дарвиш Хусайн, сын ку- культаша Абулхаира хана Даулат Ходжа бек из омака кушчи, по прозвищу Карачин (Материалы по истории 1969: 19). Совет из предводителей крупнейших племен (диван) возглавлялся карачибеком (Ахмедов! 965: 101) (очевидно, беклярибеком). Известен наиб - заместитель везиря. Административный аппарат состоял из аталыка (атаке) из эмиров (беков) или кукельтагиа, которые правили уделами султанов до их совершеннолетия, карачи-беков, казиев (известен и верховный казий, являвшейся сеидом)*. Более мелкие должностные лица - это даруги. Про последних можно привести высказывание такого источника, как «Шейбани-наме»: «...это общество [эмиров] Шейбанихан [для благополучия] государства возвеличил исполняющим должность даруг ви- лайятаЖанги-Тура» (Ибрагимов 1959:198). Кроме того, известны: ички или ишек-ага баши, ишек ихтиари, т.е. внутренняя охрана хана (про Кун-
* Например, при хане Абулхаире с самого его провоглашения ханом находились Кул-Мухаммет сеид и Кара сеид (Ахмедов 1965:46, 99). Кул-Мухаммет являлся верховным казием в государстве. При хане Мухамете Шейбани около 1470-х годов находиллся Шамгун сеид, сын Кара сеида (См. : Шейбаниада 1849).
261


гур бия из племены кушчи из людей хана Абулхаира в «Тарих-и Абул Хайр хани», сказано: « один из самых приближенных и ичкиев» (Материалы по истории 1969:148), ясавулы (служащие дворцового ведомства, занимавшиеся сбором налогов, подсчетами военной добычи), амир-и шикар (миршикар) - начальник охоты, михман-худай (обеспечивал явку на ханские собрания - маджлис-и хулайун), мубагииры (ханские вестники), джарчи (глашатаи), таваджи (занимались сбором войска), амакчии, сынчы, (лошадники). Терминами инаки и нукеры обозначали близких к хану людей из знати (первые являлись эмирами крупнейших племен). Очевидно, ханство делилось на владения отдельных кланов (бейлики), но сама эта система остается не раскрытой. В связи с тем, что войско в Государстве Шибанидов состояло из делений на 10,100, 1000 воинов и туменов (10000) (Ахмедов 1965: 106; Исфахани Фазлаллаха ибн Рузбихан 1976:63, 77, 113), должны были существовать и соответствовавшие им должностные лица и улусные деления. Имелась и разветвленная группа духовенства (сеиды, один из них - верховный казий, он же - шейх-уп-ислам, казни, муфтии, улемы, дервиши). (Ахмедов 1965:99; Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976: 56, 58, 98, 154).
Ногайская Орда. Как и Большая Орда, Мангытский юрт относится к государствам, чья экономическая жизнь основывалась на кочевом скотоводстве. Но в государстве существовали и другие хозяйственные отрасли и уклады (Трепавлов 2001: 507-544). Господство у ногайцев скотоводства объяснялось, прежде всего, особенностями природно-географической среды их обитания, в основном это была степная зона. Разводили овец, коней, верблюдов, коров, ослов. Существовали устойчивые маршруты кочевания не только Ногайской Орды в целом (основных было два: арало-уральская-зимовка в низовьях Сыр-Дарьи, летовка- наЯике; поволжская - зимовка в волжских низовьях, летовка - на Самаре и вплоть да Камы), но и для отдельных илей (впрочем, последние могли меняться из-за ежегодных перераспределений илей, улусов и пастбищ между ногайской знатью). Однако, надо иметь в виду, что традиционная система кочевий была нарушена в ходе выхода части Ногайской Орды на правый берег Волги, в результате которого возникли новые маршруты передвижений. Довольно значительную роль играла охота (на сайгаков, белок, птиц и т.д.) и рыболовство. Из ремесел некоторые важные отрасли отсутствовали (например, плавильное и кузнечное дело), однако, многие необходимые для хозяйства изделия ногайцы изготавливали сами: телеги, кибитки, меховую одежду, кожаную утварь и др. Земледелие также существовало (в районе г. Сарайчука, позже и на Северном Кавказе - по
262


берегу р. Кумы), но не имело больших размеров. Сеяли в основном просо. В местностях, близких к г. Астрахани, допустимо наличие у ногайцев, очевидно, уже во второй половине XVI-XVII вв., небольшого размера бахчеводства (выращивание дыни, тыквы). Ногайцы занимались и добычей соли (в местности Тоз-тубэ на р. Илеке). Особая роль принадлежала торговле - не только потому, что Ногайская Орда нуждалась в продуктах земледелия и ремесла, но и потому, что через территорию государства проходили старые караванные маршруты. В Ногайской Орде существовали две группы торговцев - обычные купцы, в основном ездившие продавать коней, овец и ордабазарцы («базарские люди») - купцы, обслуживавшие ногайскую знать (бия, мирз). Торговля осуществлялась только по ярлыку правителя Ногайской Орды и с купцов брали пошлины (приезжие платили 1/3 из 9 частей бию, 1 часть - карачам; ногайские купцы, гнавшие отары овец в Бухару, платили 500 овец, а приезжие бухарские купцы - 1 тыс. «азямских кафтанов»). Столица государства - г. Сарайчук, стоял на старом торговом маршруте (из Азака, Маджара и Сарая через Хаджи-Тархан к Сарайчуку). Далее дорога шла к Ургенчу. Имелись и торговые маршруты в Казанское ханство, к русским княжествам. Ногайцы в основном торговали лошадьми, овцами и коровами. Кроме того, на продажу шли войлок, кожа, топленое сливочное масло, шкуры и меха, тулупы, шубы, луки и стрелы. До падения Казанского ханства оттуда в Мангытский юрт поставлялся, видимо, хлеб. Но с XVI в. основным торговым партнером ногайцев становится Московская Русь (металл, сбруя, обувь, ткани, бумага, седла, стремена, стекло, краски, хлеб, хозяйственные предметы и т.д.). Существовала и торговля людьми (пленные, в годы кризисов - даже дети и родственники). Полоняников продавали главным образом в Крым, Османскую империю, ханства Шибанидов в Средней Азии. В «Бухары», «Юргенч», «Туркмен» отправляли не только скот, но и меха, луки, стрелы, другие товары, получая оттуда ткани, железо.
В государстве имелась своя система налогов и финансов. Население Ногайской Орды платило ясак в размере 1/10 части скота, продукции скотоводства, закят и делало приношения (название неизвестно) держателям улусов - мирзам. Скорее всего, обложение было подворным (с «дыма» или «избы») и кроме прочего состояло из пушнины (лисицы, бобровые, куньи шкурки), особенно там, где проживало зависимое от ногайцев население, например, «иштяки» Приуралья. О взимании с них ясака известно из послания правителя Ногайской Орды князя Уруса московскому царю Федору Ивановичу (1586 г.). Князь сообщает: «Да писал
263


(Федор Иванович-Д.И., ИИ.)..., чтобы мне (т.е. шязю-ДИ, И.И.) с башкурдов и остяков дани никакие не имати,... [если] пошлю... данщи- ка... [взимать дань] с башкурдов и остяков..., тех данщиков велишь побита» (Пекарский 1872:8), В данном случае дань - это ясак, причем видна конфронтация двух государств по поводу сбора ясака со спорных территорий. В башкирском фольклоре речь идет о выплате ясака ногайцам куницами, выдрами и медом (Трепавлов 1997: 13-14). Существовали специальные пошлины («взимок»), взимаемые на переправах (через Волгу, Белую) - очевидно таможенные сборы. Достаточно представительная часть ногайских финансов могла состоять из дани, поступающей от соседних государств по старой традиции. В источниках сохранились сведения о выплате из Казанского ханства в пользу Ногайской Орды «годового» в размере 40 тыс. алтын при хане Сафа-Гирее (Исхаков 1998: 17). Причем из послания ногайского правителя князя Шейдяка (Саид- Ахмада) за 1535 г. прямо вытекает, что для получения этих выплат в Казань посылался специальный «пошлинник» (фактически - дарага) во главе отряда из 300 человек (ПДРВ ч. VII, 1791:235). Аналогичные выплаты осуществлялись и из Астраханского ханства, также в размере 40 тыс. алтын (ПДРВ VII, 1791:241; ч. IX, 1793: 234), происхождение их возводится к временам Нуреддина и хана Тимур-Кутлуга или к периоду мангытского беклярибека Большой Орды Тимура (ПДРВ ч. VII, 1791: 241; ч. IX, 1793: 234) . Возможно, что и «поминки», которые Московская Русь выплачивала ногайским князьям (они постепенно превратились в орудие влияния Москвы), генетически восходят к такой же дани*. Существовал специальный орган и чиновники при нём, контролировавшие финансы князя и Ногайской Орды в целом (Кочекаев 1988: 41-42).
Политическая система Мангытского юрта, по известным причинам, несколько отличалась от других позднезолотоордынских государств - его глава - бий (бек), по представлениям того времени, не мог быть самостоятельным сюзереном (Трепавлов 2001: 555). Тем не менее, по мере обособления Ногайской Орды произошло формирование её государственных институтов (Кочекаев 1988: 38-46; Трепавлов 2001: 545- 558). Во-первых, кочевое население было разделено на два крыла (он- сол), во главе которых встали наместники из клана ногайского князя с чисто ногайскими титулами «нурадин» и «кековат». Эти крылья подраз¬
* См., например, случай, когда в 1535 г. ногайский князь Шейдяк предлагал московскому великому князю платить ему «поминки» в такой форме - что шло к крымскому хану Мухаммет-Гирею - ему, а что шло к князьям этого хана - своим «карачеям» (ПДРВ ч. VII, 1791:241).
264


делились на племенные эли (улусы). Глава Ногайской Орды - бий, избирался предводителями племен и родов при решающей роли членов рода бия. Один из них - Саид-Ахмад ( 1530—1540-е гг.), в период максимального усиления Ногайской Орды попытался даже объявить себя ханом - но безуспешно, ибо правители соседних государств не признали за не Чингизидом права иметь такой титул. После смерти бия на его место вступал старший из членов рода (родной брат прежнего бия или его старший сын). Сыновья бия и другие члены бийского рода назывались мирзами, между ними распределялись эли (улусы) Ногайской Орды. При этом родовая знать элей сохранялась - из них состояли карачеи (карача-беки), имевшиеся как вокруг самого князя, так и в других структурных подразделениях государства. Во второй половине XVI в. появляется ещё одна административная должность-«тайбуги». Под его началом кроме «братьев, детей, племянников» имелись и «улусные люди» (Кочекаев 1988: 40-41). Очевидно, это образование было частью Сибирского ханства, особым юртом - княжеством, оказавшемся под сюзеренитетом Ногайской Орды. Как бии, так и мирзы имели своих служилых людей - имиль- дяшей (придверники) или карачеев (карача-беков). При бие их было 12, при остальной ногайской знати - в меньшем числе. Служилые карачеи выступали послами, руководили войсками. Предводитель войск имел титул «батыра». Известны военные деления на десятки, сотни, тумени (10000 воинов). Постоянным органом управления при ногайском князе был кара-дуван, находившийся в столице государства - г. Сарайчуке. Чиновники этого органа-дуваны, выполняли управленческие функции (возглавляли посольства, получали «поминки», глава органа кара-дуван заведовал придворным хозяйством бия, руководил его канцелярией - великий токадуван; собирал транзитную пошлину - теке-дуван). Финансовое ведомство возглавлял казначей карадувана. В столице - г. Сарайчуке, имелся даруга- наместник столичного округа. При этом органе имелись и чиновники более низкого ранга: афызы, бакшеи, даруги. Существовало разветвленное духовное сословие во главе с сеидом (резиденция сеида находилась в г. Сарайчуке). В составе духовенства отмечены: шейхи, муллы, хаджии, хафизы, суфии и возможно - дервиши (Исхаков 1998: 68-71). Духовенство занималось и государственными делами-муллы являлись бакшеями, шейхи, хаджии, суфии выполняли роль послов. Хафизы отмечаются во время военных походов. Для решения важных государственных вопросов собирался совет (корныги) знати - бий, его родичи, служилые князья - имельдяши, карачеи. Для решения текущих вопросов созывался малый совет (по русским источникам -
265


«круг») из приближенных бию карачеев и имильдяшей. Низовыми звеньями управления «улусных людей» были «головы», «табунные головы», избираемые из зажиточной верхушки улусного населения (Коне- каев 1988: 45). Возможно, они имели отношение к делению на десятки и сотни (у юртовских татар «табун» - это пятерки).
Тюменское и Сибирское ханства. О хозяйственной жизни Тюменского ханства сведений практически не сохранилось. Можно лишь предположить, что она была близка к экономике Сибирского ханства. Сибирские татары вели комплексное хозяйство, основанное на земледелии, кочевом и полуоседлом скотоводстве с большой долей рыболовства, охоты и собирательства. Что касается земледелия, то его наличие подтверждается не только обнаружением во время раскопок городищ Сибирского юрта железных серпов - горбуш, сошников, каменных ручных жерновов (Левашова 1950: 341-350% но и существованием у сибирских татар собственной земледельческой лексики, указывающей на раннее сложение данной отрасли, на сохранение самобытных черт в агрокультуре (скажем, употребление термина «ашлык» не только для обозначения ячменя, но и вообще хлеба) (Халиков 2002: 84). Ремезовская летопись, описывая поход Ермака, довольно часто упоминает о хлебных запасах сибирских татар (Файзрахманов 2002:155). Сеяли видимо полбу, ячмень, овес (Копылов 1989: 75). Скотоводы разводили лошадей, овец, коров, коз. Обнаружение железных крючков, грузил рыболовных сетей во время археологических раскопов, наряду с костями щук, карася, сибирского осетра, говорит о роли рыболовства (Бояршинова 1960: 100). Охотились на пушных зверей (соболя, лисиц, белок, зайцев), в т.ч. и потому, что ясак уплачивался пушниной, на лосей, кабанов, антилоп, туров, гусей, уток, тетерева (Левашева 1950: 374). Существовало и довольно развитое ремесло: гончарное производство, выплавка железа (археологически известны тигли, литейные формы) и изготовление железных изделий (топоров, тесел, молотков, стамесок, игл, удил, наконечников стрел и копий и т.д.), производство ювелирных изделий (найдены бусы из стекла, камня, пасты; серьги, перстни, браслеты из меди и серебра, подвески), возможно и утвари (обнаружены обломки чугунных котлов, медной посуды). Обнаружены и ряд предметов, говорящих о ткачестве (напрясла, костяные моталки для пряжи, иглы), производстве кирпича, обработке шкур (лопатки, скребки для обработки шкур), плетении (костяные кочедыки для плетения) (Левашева, Худяков 1990:252- 267). В столице Сибирского ханства - г. Искере, несомненно, производили кирпич, так как в городе имелись кирпичные сооружения (в основ¬
266


ном дома строились, видимо, из плетня, обмазанного глиной и из дерева).
Первые сведения о торговых связях Сибирского юрта с соседями относятся ещё к XV в. - в частности, в 1475 г. в некоторых русских летописях сообщается о том, что «Татарове Казаньстии побили устюжан на Каме 40 человек, идучикъ Тюмени торгом» (ПСРЛт. 11-12,1965:158). Через несколько лет (в 1481 г.) устюжане, воевавшие под г. Чердынем, «на Каму шедши, да встретили гостей и Тюменских татар», которых они «пограбили» и «посекли» (ПСРЛ т. 11-12, 1965: 95; Документы по истории коми 1958:263). Очевидно, в обоих случаях речь идет о торговых связях Тюменского ханства с Поволжьем, в первую очередь - с Казанским ханством, на одном из важнейших торговых путей из Поволжья в Западную Сибирь (по р. Каме до Перми - Чердыни, далее по рекам Сылве и Чусовой через Уральские горы) (Бахрушин 1955: 72-136). О важности торговли с Поволжьем говорит и уведение ханом Ибрагимом Шибанидом в 1481 г. из Большой Орды «ордобазара» этого государства в свое владение «не грабя», т.е. в целостности. Другим значимым для Сибирского ханства направлением торговли была Средняя Азия - Бухарское ханство и др. городские центры региона. Туда из Сибирского ханства имелись несколько торговых путей (от Искера к горе Улытау по р. Сары-Су и через горы Каратау к г. Саурану и далее к Туркестану и Бухаре; вдоль Иртыша до р. Омь и далее; от г. Чимги-Тура и Явлу-Тура к Шубер-кале, далее - на Туркестанскую дорогу) (Абдиров 1996: 55). Из Средней Азии поступали ткани, одежда, обувь, украшения, ковры, гончарная посуда, лекарства, предметы реэкспорта - фарфоровая посуда (из Кашгара, Китая) (Абдиров 1996: 55; Левашева 1950). Сибирское ханство вывозило, прежде всего, пушнину (соболей, лисиц), возможно - охотничьих птиц (сохранилась информация о том, что хана Кучума правитель Бухарского ханства хан Абдулла просил прислать таких птиц) (Абдиров 1996: 55). Отраслью экономики являлась и война. Так, после успешного разгрома ставки хана Большой Орды в 1481 г. тюменский хан Ибрагим, кроме «ордобазара», увел с собой «скота и полону литовского бесчисленно» (ПСРЛ т. 37, 1982:95). В XVI в. походы сибирских татар в соседние районы не прекращались, что давала возможность захвата пленных и иных богатств*.
Вне всякого сомнения, в Сибирском ханстве существовала сложившаяся система налогов и финансов. Основным налогом была «дань» -
* См., например: в 1505 (или 1506) г. «пришедши из Тюмени на Великую Пермь ратью Сибирский царь Салтан... приступиша. Чердыню не взял, а зем¬
267


ясак. Наиболее ранняя информация о таком платеже содержится в сообщении отдельных русских летописей об обращении правителя Сибирского юрта князя Едигера к Ивану IV с предложением стать вассалом Московской Руси на условии выплаты «дани» по соболю с человека, да ещё по сибирской белке «дороге» московского царя (как «дорожскую пошлину»). Летопись уточняет, что речь идет именно о «черных людях», которых насчитывалось 30,7 тыс. чел. (ПСРЛ т. 29, 1965: 233). Конечно, это был не полный объем ясака, уплачиваемого ясачниками ханства (Московскому царю в 1557 г. была прислана дань в 700 соболей - она была меньше, чем ожидалось; в 1558 г. поступила «дань Сибирские земли» в размере 1000 соболей и «дорожской пошлины» 160 соболей) (ПСРЛ т. 29, 1965:251, 258). К 1569 г. относится сообщение о том, что хан Кучум собирал дань (Копылов 1989: 80). Да и в «Сибирских летописях» (Есиповская летопись, Ремезовская летопись) речь идет о том, что он «дани и оброки... имаше», «дани... взяша». Видимо, между «данью» (ясаком) и «оброками» была разница, но трудно сказать, какая. Все же в документах в основном говорится о «дани». Ещё одна косвенная информация об уплате хану Кучуму населением ханства ясака относится к 1586 г., когда в связи с решением московских властей построить на р. Белой г. Уфу, отмечается: «... город поставити, что беглый из Сибири Кучюм царь, пришед в государеву вотчину... в башкирцы, учал коче- вати и ясак с государственных людей с башкирцев, почал... имати» (Пекарский 1872:20). На самом деле, скорее всего хан Кучум собирал ясак со своих подданных (они были сосредоточены на так называемой «Сибирской дороге» более позднего Уфимского уезда). О сборе ясака («дан») с «черни» (каралар) легендарным правителем Сибирского юрта Ансам «ханом» говорится и в эпическом произведении (дастане) сибирских татар «Илдан белен Голдан» (Илдан белен Гвлдан 2002:17-32).
Таким образом, сбор ясака в Сибирском ханстве, безусловно, осуществлялся. Однако, о других платежах и повинностях населения ханства мы ничего не знаем. Чеканка монет в Сибирском юрте была произведена лишь тюменским ханом Сайид-Ибрагимом и была явно связана с захватом им в 1481 г. финансового центра Большой Орды - «Ордубаза-
лю нижнюю воевал всю». В 1573 г. на Пермь Великую напал сын Кучума султан Маметкул, воины которого «данных остяков Чагира с товарищи побили, а иных в полон взяли». В 1581 г. хан Кучум опять пришел с войною«на Пермь Великую на городки на Сылвенские Чусовские, вотчины Строганова пограбил» (Исхаков 1998:130).
268


ра» (Нестеров 2001). В целом денежное обращение в Сибирском (Тюменском) ханстве, скорее всего имевшееся, остается не выясненным.
Политический строй Тюменского ханства, основанный на золотоордынских традициях, уже был прослежен нами ранее. Хотя приходится признать, что для подробного анализа этого вопроса исторических источников не хватает. Что касается собственно Сибирского ханства, то применительно к нему следует рассмотреть проблему особого статуса этого этнополитического образования между началом XVI в. (уход Ши- банидов из Чимги-Туры - Тюмени и перемещение центра политической власти в г. Искер или Кашлык) и приглашением на престол Шибанидов около 1563 г.
Прежде всего, в этот период Сибирский юрт был княжеством, а не ханством и его точным названием было бы «Искерское княжество Тай- бугидов»*. Во главе этого княжества стоял «Сибирский князь» - его титул впервые упоминается в Патриаршей (Никоновской) летописи под январем 1555 г.: «.. .пришли послы ко царю и великому князю изъ Сибири отъ Сибирского князя Едигера ото всей земли Сибирской» (ПСРЛ т.13, 1965:248; т.29, 1965: 333). Титул «Сибирский князь» был не номинальным: в результате послания князя Едигера, просившего правителя Московского государства от имени «всей земли», чтобы он «всю землю Сибирскую взяль в свое имя», в тексте грамоты Ивана IV, отправленного в г. Вильно 22 июля 1555 г., был вставлен новый элемент его титулатуры - «всея Сибирские земли повелитель» (Сборник РИО 1887: 470). Из приведенных данных вроде бы вытекает вывод, что Сибирский князь был суверенным правителем. В таком случае Сибирское княжество (Искерское княжество Тайбугидов) чем-то напоминало бы Ман- гытский юрт, где также правил князь (бий).
Однако, как уже говорилось, имеются сомнения относительно полной независимости Сибирского княжества и источники на этот счет сейчас необходимо проанализировать. Согласно преданиям сибирских татар, до Кучума в Искерском юрте ханом был его старший брат Ахмет- Гирей (Исхаков 1998: 54-57). Действительно, посольство из Сибири от царевича Ахмет-Гирея в Москву прибыло около 1563 г. (ПДРВ ч. X, 1795:322). В том же году в Сибирском юрте был убит царевичем Кучу- мом Сибирский князь Едигер (Копылов 1989:214). Ситуация осложняется ещё больше, если учесть, что в «Описи» архива Посольского прика¬
* А. Г. Нестеров вначале использовал формулу «Тайбугидское Сибирское ханство», затем перешел к более точной формулировке «Искерское княжество Тайбугидов» (См.: Нестеров 1993, 2002).
269


за (1614 г.) есть запись: «Столпик Сибирской 7072 году (1563-64 гг.), привозу к Москве сибирсково Муртазы царя татарина Ташкина» (Копылов 1989:74). Эта информация заслуживает внимания по двум причинам: во-первых, в 1563 г. как Ахмет-Гирей, так и Кучум в русских источниках названы лишь «царевичами» (султанами), во-вторых, упомянутый выше Ташкин как «сибирский посол» известен и по другим документам за 1563-1564 гг., имеющим совершенно самостоятельное происхождение (ПДРВ ч.Х. 1795: 303; ч. XI, 1801:103, 123). Но любопытно, что согласно Г.Ф. Миллеру, опиравшемуся на исторические предания сибирских татар, в момент убийства Сибирского князя Едигеря Муртаза был «ханом Большой Бухары» (Миллер 1937: 196). Правда, П. Небольсин утверждал, что упомянутый выше Ташкин (Тагикин) прибыл от имени царевича Ахмет-Гирея в составе группы послов, среди которых были послы Сибирского князя Едигеря Чибичень и Сибирского царевича Муртазы по имени Маминших (Небольсин 1848:259). Последние двое послов известны и по ногайским делам (ПДРВ ч. X, 1795: 303, 305; ч.Х1, 1801:103, 123). Поэтому, остается неясным, был ли Муртаза ханом, а если был, то на каком престоле - Искерского юрта или Бухарском (Исхаков 1998:60). В данном случае для нас важно то, что как Ахмет-Гирей, так и Кучум, не говоря уже об их отце - Муртазе, все время связываются с Бухарой и тамошними Шибанидами (Исхаков 1989: 54-60). Поэтому, Сибирский князь не может рассматриваться в отрыве от среднеазиатских Шибанидов и Бухарского ханства. Тем более, что по Г.Ф. Миллеру вдова убитого Сибирского князя Едигеря тоже бежала в «Большую Бухару» (Миллер 1937:196). Кроме того, как видно из преданий сибирских татар, инициатива приглашения на престол Сибирского юрта Шибанида, исходила от «знатных татар», которые после смерти князя Едигеря «не хотели ждать, когда княжна (вдова князя, бывшая беременной -Д.И., И.И.) разрешится от бремени, так как между ними не было согласия относительно того, кому править в Сибири. Они отправили посольство к хану Большой Бухары Муртазе, прося его прислать в князья (курсив наш - Д.И., И.И.) одного из своих сыновей. Муртаза отпустил... Кучума... По прибытии он был признан ханом» (Миллер 1937: 196). То, что приглашение Шибанида Кучума было осуществлено по желанию местной знати, видно и из некоторых русских летописей: «.. .сибирские люди... изменили (московскому царю -Д.И., И.И.), дани... давати не учали и взяли (курсив наш -Д.И., И.И.) к себе на Сибирь царевича» (ПСРЛ т. 29, 1965:232; Frank 1994: 15).
Таким образом, приход на трон Сибирского юрта Шибанида Кучу-
270


ма (возможно и других его родственников) принципиально политический строй владения не изменил - возможно, поменялся лишь клан бек- лярибека — вместо Тайбугидов это место могли занять представители какого-то другого клана или из того же клана был поставлен иной князь. Хотя нам неизвестно, кто был в Искерском юрте «князем князей» после Тайбугидов Едигера и Бекбулата, отдельные намеки на этот счет содержатся в «Сибирских летописях». В частности, в «Ремезовской летописи» в рассказе о продвижении Ермака вверх по р. Иртышу, говорится: «.. .и погребли вверхъ по Иртышу... и до болшего князя Бегиша Княжева городка и ту учиниша великой бой со зборными Татары и с Карачинцы» (Сибирские летописи 1907: 341). Термин «большой князь», наряду с упоминанием группы «карачинцев», не оставляет сомнения, что мы в лице князя Бегиша имеем дело с беклярибеком хана Кучума. Видимо, от владельца этого городка князя Бегиша идет известный род служилых татар Келмаметевых (Бахрушин 1955:164). Да и присутствие в грамоте хана Кучума в Москву (1571 г.) после его «печати» выражения « лутчие люди сибирские руки свои приложили» (Собрание государственных 1819: 64), говорит, скорее всего, именно о карача-беках. Возможно, в Сибирском юрте существовало и собрание высшей знати, так называемый «диван», ибо в «сибирских летописях» один из карачабеков (не исключено, беклярибек) именуется «думным» хана Кучума.
В целом, не только в Тюменском ханстве, но в Сибирском юрте власть принадлежала Чингизидам поколения Шибанидов - если в первом прямо, то во втором - до прихода к власти в 1563 г. Шибанидов (Кучума или его родственников) - косвенно, через вассальные отношения с Бухарским ханством во главе в с теми же самыми Шибанидами. Причем хан Кучум себя явно считал сувереннным правителем, во всяком случае, по отношению к царю Московского государства - его грамота царю Ивану IV (1570 г.) начинается со слов «Волной человек Кочюм царь» (Собрание государственных 1819:52). Кроме хана, султанов и князей (в т.ч. и карачабеков) с мурзами, в правящую в ханстве группу входили аталыки, есаулы, «служилые люди» (видимо казаки) (Бояршинова 1960:113; Аб- диров 1996: 44; Акты исторические т. II. 1841: 3). Мусульманское духовенство, также входившее в правящее сословие, состояло из сеида, шейхов, мулл, ходжей («азеев», включая и «бабуазея»), абызов, возможно, муфтиев и мударисов. Более гипотетично присутствие в ханстве аху- нов (Исхаков 1998: 60-64; Собрание государственных 1819:129; Акты исторические т. II. 1841:3). Из государственных чиновников известны послы, в том числе из шейхов, гонцы (ПДРВ ч. X, 1795:303; ч. XI, 1801:
271


103; ПСРЛт. 29, 1958: 233,251, 275, 232; т.13, 1965: 248, 276, 285, 313, 370), .
Несмотря на существование в ханстве отдельных княжеств - юртов, их локализация из-за состояния источников невозможна. Надо полагать, что эти княжества состояли из отдельных улусов или волостей во главе с князьями и мурзами. В одном из русских документов за 1598 г. перечисляются существовавшие при хане Кучуме татарские волости: Курпицкая (Кирпицкая), Турашская, Любарская, Чойская, Куромская (Курома), Барабинская (Бороба большая), Ялынская, Каурдатцкая и, возможно, «Чатская» (Чаты) и «Колмакская» (Колмаки) (см.: Акты исторические т. II, 1841:2-4).
272


Глава IV
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ
Тюрко-татарские общества XV - XVI вв. имели определенные локальные различия в культуре, что было связано со спецификой местной этнокультурной традиции, хозяйственными особенностями, влиянием соседей и т.д. Но одновременно существовала и единая доминанта - мощное тюрко-исламское культурное начало, сложившееся ещё в рамках Золотой Орды. Если попытаться кратко охарактеризовать культурную ситуацию рассматриваемого времени, её можно было бы определить так: эти общества, оставаясь по своим базовым чертам тюркскими, основывались на исламских ценностях, ставших инвариантом их культуры. Однако, эта общая формула не должна скрывать от нас факта существования серьезных отличий между этими обществами по уровню их исламизированности. Иначе и не могло быть - одно дело, когда ислам был унаследован, как в Казанском ханстве, как культурная традиция Волжской Булгарин, и совсем другое, когда мы сталкиваемся с периферией мусульманского мира в лице относительно поздно мусульманизиро- ванных ногайцев и сибирских татар. Не удивительно поэтому, что некоторые сохранившиеся в источниках описания являвшихся наследниками Золотой Орды и казалось бы, довольно давно исламизированных тюрко-татарских обществ XV-XVI вв., способны вызвать шок у правоверных мусульман. Например, дон Хуан Персидский, в 1599-1600 гг. проезжавший в составе посольства через Астрахань, замечает о ногайцах, что они «в делах религии... в высшей степени невежественны» (Израссказов 1899: 8). Ему вторит доминиканский монах де Люк, в чьём описании (первая четверть XVII в.) «ногайские татары» предстают как народ, который «не соблюдает правил своей религии: не постится, не собирается на молитву...», а «магометанские богословы не живут между ними» (Описание 1879: 485). Разумеется, тут есть и поверхностность наблюдений. Но указанные оценки явно содержат и определенную долю истины - иначе трудно объяснить, почему даже в исторических преданиях башкир XIX в. о ногайцах, сказано, что они «были очень развратны и дурные мусульмане... Слух об их беззакониях и незнании Корана дошел до Бухары и Туркестана, где царствовал святой муж Хузя-Ахмет Ясовей хан... [Тот] послал., к Ногаям ученика своего Хусейн бека..., [который сделал] Ногаев добрыми мусульманами..., обратил многих язычников» (Игнатьев 1883: 334). Хотя в этом предании есть разные
273


исторические наслоения, общий дух его очевиден - он характеризует ногайцев как «неважных» мусульман, правда, не уточняя, как долго они оставались таковыми. Приведенными данными мы не можем пренебречь и потому, что довольно близкую характеристику кочевникам - казахам начала XVI в. дает и просвещенный мусульманин Фазлаллах б. Рузбихан (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976: 63, 104-105). Хотя его можно заподозрить в выполнении «политического заказа»- обвинения казахов в «язычестве», «вероотступничестве» и «безбожии» были выдвинуты улемами хана Мухаммата-Шайбани накануне его похода против них - нельзя не видеть, что он при характеристике кочевников опирался на некоторые жизненные реалии. Наш опыт анализа вопроса об исламизации тюрко-татарских групп Приуралья и Западной Сибири в XV-XVI вв. также позволяет заключить, что не только в XV в., но даже и в XVI в. исламизация их ещё не была завершена (Исхаков 2004: 223- 234). Применительно к сибирским татарам иногда речь идет даже о XVIII в., что не совсем точно (Frank 1994:245-262). Но сохранившиеся исторические предания сибирских татар довольно ясно свидетельствуют, что ещё в период правления хана Кучума в Сибирском ханстве продолжалось «обучение Сибирского народа исламу», «шариату» или даже шло проведение «дела обращения [в ислам]... с большей настойчивостью и успехом» (Исхаков 1998: 53-64; Катаное 1905: 3-28; Селезнев, Селезнева 2004). В целом, само употребление по отношению к таким тюркотатарским обществам понятий «сохранение реликтового шаманизма», «религиозный синкретизм» (Усманов 1985:177-185) или даже «вероотступничество» (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976:63, 104-105), дает основание для заключения о том, что их уровень исламизированно- сти был ещё невысоким. Но при всех отмеченных нюансах ислам являлся в тюрко-татарских государствах XV - XVI вв. государственной религией, а мусульманское духовенство, как уже было показано, имело в них не только разветвленную структуру и собственную иерархию, но и активно участвовало в политической жизни своих обществ.
Вне всякого сомнения, в культурной жизни этих обществ роль ислама была решающей, причем не только на уровне государственных институтов, дворцовых ведомств и феодального слоя, но и на низовом - народном уровне. Однако, это не означает полного исчезновения на народном уровне доисламских верований - они сохранялись даже у казанских татар - речь идет о превращении ислама в некоторый стержень народной культуры, когда традиционные доисламские верования и представления постепенно, но неуклонно, превращались у всех групп
274


татар всего лишь в наследие предков, в обрамление в целом мусульманской по своему духу, культуры. Поэтому, когда некоторые исследователи пишут о выраженных элементах язычества у отдельных групп татар в
XV - XVI вв., иногда и позже (Селезнев, Селезнева 2004), надо иметь в виду, что одним из возможных трактовок данного феномена может быть его рассматривание как специфики функционирования ислама в тюрко-татарском обществе, т.е. как его национальную особенность (Frank 1994; Исхаков 2004).
Далее перейдем к характеристике тюрко-татарской цивилизации XV-
XVI вв. в целом, не затрагивая развития отдельных направлений культуры в тот период.
Отчасти уже было показано, что изучаемые общества не были су- бубо аграрными (кочевыми), располагая значительным городским потенциалом. Уровень развития городской цивилизации в этих обществах был достаточно высоким.
Если обратиться к Казанскому ханству, то можно привести некоторые наиболее характерные высказывания русского военачальника и политика А. Курбского, участника взятия г. Казани в 1552 г. Он сообщает о «великой башне, что стояла перед городскими воротами», далее указывая на «палаты царские, мечети каменные», следующим образом обрисовав ханский дворец, находившийся внутри крепости («града»): «...был прочно укреплен и стоял между каменных палат и мечетей и был хорошо окопан» (обточен) (Курбский 2001: 48, 55). Окруженный крепостной стеной город - собственно «град», согласно «Казанскому летописцу», был огражден «... в седьм стен, в велицех и толстых древесах дубовых; в стенах же сыпан внутри хрящ и песок и мелкое каменье». По летописцу толщина этих стен в разных местах была от 6,4 до почти 15 м. (от 3 до 7 саженей). В городе имелись сложные инженерные сооружения (рвы, мосты, искусственные водоемы и т.д.) (ПСРЛт. 19. 2000:101). Имея в виду, что, по некоторым оценкам, в городе к середине XVI в. насчитывалось до 25-30 тыс. жителей (Султанов 2004:98; ПСРЛт. 13, 1965:18), не удивительны высказывания отдельных русских летописей о «тесноте во граде великом в хоромах» (ПСРЛт. 13, 1965:18). Плотная застроенность кремлевской части города привела к тому, что ещё в XVI в. в Казани возник довольно обширный, частично укрепленный, посад. Населенность столичного города отмечает и казанский поэт Мухамме- дьяр, в поэме которого «Нуры содур» (1541 г.), сказано: «... в Булгарс- ком городе Казани много народу» (Мвхэммэдьяр 1997:175). Значительный по своим размерам город имел и какую-то систему городского
275


управления - в аутентичном источнике - сочинении Ш.Хаджитархани «Зафер - наме-и вилаяте Казан» (1550 г.), есть указание на «городского бека и хакима Бунтарской области» князя Бибарса (Кол Шериф 1997:81), а в «Казанском летописце» ещё один князь - карача-бек из клана Аргын Чура-батыр, определен как «властель казанский» (Казанская история 1954:80). Особая роль Казани как места сосредоточения власти («Болгар вилаятенец пайтэхете булган Казан» - Кул-Шериф) и культурного центра, хорошо осознавалась образованными людьми того времени. Скажем, последний верховный сеид Казанского ханства Кул-Шериф оставил возвышенный отзыв о столице государства (Шерефи 1995: 98): Диво! Место увеселения в мире этот город Казань,
В мире нет больше такого города, дающего кров.
В мире нет больше такого цветущего города, как Казань,
В Казани еду-питье найдут всегда, таков он город Вселенной!
Сказанное поэтом нельзя воспринимать только как поэтические образы. Кроме широко известных фактов творения в г. Казани поэта Му- хаммедьяра, казанского хана Мухаммета-Амина и др., об интеллектуальной жизни в городе говорят и другие данные. Например, в послании крымского хана Саадат-Гирея московскому великому князю (1526 г.) содержится просьба «об отпуске в Казань к Сафа-Гирею Усеин сеита для взятия там некоторых книг» (Малиновский.л. 196). Или другой факт: в 1549 г. казанские беки направили к султану Сулейману I посольство с просьбой прислать на казанский трон султана Давлет-Гирея и отправили при этом в качестве подарка оттоманскому султану книгу на персидском языке, которая, как полагают исследователи, являлась трудом Зака- рии ал-Казвини « Аджаиб ал-махлукат ва гараиб ал мауджудат» (Трепав- лов 2001: 576).
Вокруг Казани находилась значительная урбанизированная зона. Скажем, тот же А. Курбский, рассказывая о территории Арской даруги (княжество Кыпчаков) близ столицы, указывал: «.. .дворы княжат и вельмож поражали красотой и были воистину достойны удивления..., села... расположены часто...». А заканчивает он свои размышления об этой территории, так: «...и не знаю даже, есть ли под солнцем иное такое место, где бы больше всего было» (Курбский 2001:53). Между тем городская жизнь в ханстве не ограничивалась столичным округом - центры княжеств (даруг) также являлись местными очагами городской культуры. Например, в «Казанском летописце», рассказывающем о взятии русскими войсками г. Арска - центра Арской даруги, после определе¬
276


ния его как «острога великого», сохранилась следующая характеристика крепости: «.. .зделан град твердь, и зъ башнями, и зъ боиницы, и живет людей много в немъ» (ПСРЛт. 19, 2000:127). Центр Ногайской даруги ханства - г. Чаллы, согласно татарским преданиям, был также «многолюден и богат» (Хузин 2000: 20). Археологические раскопки показали наличие вокруг городища укреплений (валов), а внутри них - следов ремесленного производства (Хузин 2000: 39-215). Вообще, укрепленных поселений городского и полугородского типа в ханстве было много. Например, когда русские в ходе завоевания Казани в 1552 г. углубились на запад и северо-запад от столицы вглубь марийских земель, они в течение 10 дней взяли «великих и малых острогов 30» (ПСРЛ т. 19, 2000: 126).
В столице Касимовского ханства - г. Касимове (по-татарски - «Хан Кирмэн»), в той её части, которая была первоначальным ядром города- Старом Посаде (Иске Йорт), имелась мечеть из белого камня, построенная в 1467 г. (она существует до сих пор), напротив мечети - ханский дворец - «дом и врата каменные», т.е. укрепленная резиденция и усадьба правителей ханства (она была в 1636 г. зарисована А. Олеарием). Размеры её были довольно большими (118x160 м) и кое-что из этих сооружений существует и поныне. В XVII в. сохранялись ещё руины высокой многоярусной сторожевой башни (Тихомиров 1962: 43). Недалеко на городском кладбище имелись каменные мавзолеи (например, построенный в 1555 г. из белого камня мавзолей хана Шах-Гали). Татарская часть г. Касимова, получившая название Татарской слободы, в 1627 г. имела до 100 дворов татарского населения, в числе которых были не только знатные татары, но и дворы придворных, ремесленников, другого обслуживающего двор персонала. Надо думать, что в более ранний период город был населен большим числом жителей. О других городских центрах в ханстве уже речь шла. Несомненно, они также являлись очагами городской культуры. В столице ханства имелась и своя интеллектуальная жизнь, о чем свидетельствует написание там «Сборника летописей» Кадыр-Али бека ( 1602 г.).
Относительно городов Крымского ханства сохранились наблюдения иностранцев, отмечавших красоту и размеры городов государства в XVI - XVII вв. (Fisher 1987:28-29). Второй после Бахчи-Сарая город в ханстве - Гозлев (Евпатория), являлся портовым городом и в XVI в. насчитывал до 2 тыс. домов. В г. Карасу-Базаре, где проходили регулярные встречи карача-беков во главе с Ширинами, к началу XVIII в. насчитывалось до 23 мечетей и 20 ханак. Тогда же г. Акмечеть (Симферополь) имел
277


8 тыс. жителей, а в г. Бахчисарае были: 31 мечеть, 2 синагоги, греческая и армянская церкви. Что касается столицы ханства XVI в. - г. Бахчисарая, он был построен между 1533-1551 гг. при хане Сахиб-Гирее и к середине XVI в. оставался ещё небольшим городом, но имел очень интересный ханский дворец, напоминающий отчасти дворец османских султанов в Топкапе (к сожалению, он был разрушен в начале XVIII в. русскими и тот дворец, который мы сейчас можем увидеть, это сооружение лишь XVIII в.). Крымские татары умели возводить не только укрепленные города, но и сложные инженерные сооружения, например, как перекопские. В этих городах кипела культурная жизнь, сосредоточенная в столице, при дворце ханов. Известно, что составлялись специальные антало- гии из творчества крымских поэтов, стихи писали сами ханы (Менгли- Гирей, Газы-Гирей), некоторые из жен ханов (Крымский 2003). В определенной мере XVI в. является временем расцвета городской культуры Крымского ханства, что доказывается и возникновением в это время в Крыму исторических сочинений, таких как, «Тарих-и Сахиб Г ирей хан» Реммаля ходжи (Fisher 1987:35; Крымский 2003:159; Остапчук 2002: 391-421).
Хотя г. Астрахань в ханский период был относительно небольшим, но укрепленным городом (Зайцев 2001: 192), он имел все атрибуты городской жизни: крепость, мечети (в XVII в. известны 7 мечетей), надгробные сооружения типа мавзолеев («кишени») и т.д. Особо следует отметить, что этот город являлся важным перевалочным пунктом на пути паломников в Мекку. Не случайно в городе и его окрестностях были сосредоточены многочисленные могилы святых (с эпитетами «баба», «хаджи», «ата», «хазрат»). Об уровне интеллектуальной жизни в Астрахани XVI в. свидетельствует рукопись «Му аб-и панджигана», хранящаяся в настоящее время в хранилище рукописей дворца Топкапы (г. Стамбул) и принадлежавшая астраханскому хану Касиму (1502-1532 гг.). Эта рукопись есть ни что иное, как третий том знаменитого сочинения Рашид ад-Дина «Собрание летописей» (Зайцев 2001: 179). Собственные труды астраханских татар ханского времени не сохранились, хотя некоторые исследователи известное послание Ш. Хаджитархани Сулейману Кануни «Зафер - намв-и вилаяте Казан» (1550 г.) пытаются приписать астраханцу Маулана Шариф ад-Дину Хусейну Шарифи (Зайцев 2001:180) *. С этим утверждением можно согласиться только в том случае, если признать тождество Маулана Шариф ад-Дина с последним
* Кстати И.В. Зайцев отмечает, что у этого автора сохранилось ещё одно сочинение - «Даддит аль-Аишкин» (Широкий тракт влюбленных, 1543 г.).
278


казанским сеидом Кул-Шерифом, что не исключено. Наконец, роль столицы Астраханского ханства как средоточия мусульманской образованности вытекает и из того, что Фазлаллах б. Рубзихан подчеркивает роль «улемов Хаджи - Тархана» наряду с улемами других стран и городов, в мусульманском просвещении казахов (Исфахани Фазлаллах ибн Руз- бихан 1976: 106).
Городская жизнь в Государстве Шибанидов и сформировавшихся после её распада Ногайской Орде и Тюменском (Сибирском ) ханстве также играла существенную роль. Данные о положении дел в этой сфере в так называемом Узбекском ханстве уже рассматривались выше. Если обратиться к Ногайской Орде, то можно сказать (Трепавлов 2001: 559- 582), что ее столица - г. Сарайчук, не только имел постоянное население (из духовенства; людей, связанных с «базаром», т.е. торговцев; управленческого персонала Мангытского юрта; простых горожан, плативших ясак), собственный военный гарнизон, но и отдельного градоначальника - да- ругу, в чьем ведении находилась вся городская округа, входившая в личный домен князя. По преданиям, городское население столицы Ногайской Орды некогда было переселено из разоренного Тимуром г. Булгара, т.е. обладало давней традицией городского образа жизни. По документам видно, что в городе имелась по меньшей мере одна мечеть, тюрьма, в окрестностях-некрополи периода Золотой Орды и ногайской знати. Известно, что ногайский князь Исмаил в 1564 г. начал в столице возводить не только мечеть, но и дворец для себя. Хотя интеллектуальная жизнь горожан Ногайской Орды остается практически неизвестной, есть основания думать, что многочисленные арабописьменные грамоты ногайской знати, отправленные в Москву и хранящиеся в настоящее время среди архивных дел Посольского приказа, появились не без участия образованных чиновников и духовенства, сосредоточенных в Сарайчуке (Трепавлов 2001:576). Язык этих грамот В.В. Трепавлов маркировал как «чагатайский тюрки». Однако, Б.-А.Б. Кочекаев полагает, что они написаны «на татарском языке» и в архивах хранятся «под этим названием» (Кочекаев 1988:22). До исследования этих грамот лингвистами считаем преждевременным определять их языковую принадлежность, хотя заметим, что в некоторых случаях отделение «поволжского» и «чагатайского» тюрки может оказаться делом весьма трудным. Некоторые сохранившиеся ногайские родословные, имеющие отношение к Идигею, явно опираются на городскую книжную культуру, а не только на устные предания (Эхмэтщанов 1995:49-54). Скорее всего, особенности городского уклада в ногайском обществе были связаны с городами Поволжья, Крыма и
279


Средней Азии (особенно сильное влияние могли оказать соседние среднеазиатские города) (Трепавлов 2001: 656).
О городской жизни в столице Тюменского ханства - г.Чимги-Тура (Тюмени), сведений очень мало и практически все они были рассмотрены в нашем исследовании ранее. Тут заметим только, что существование в этом городе уже в первой трети XV в. «хакимов» (См. выше аналог в Казани XVI в - «городской бек», «хаким»), затем «даругов», возможная чеканка там монет при хане Сайид-Ибрагиме, наряду с информацией о «тюменских гостях», предполагает вполне развитую городскую жизнь в Тюменском ханстве. Однако, археологическая малоизученность городища Чимги-Тура (Тюмени) не позволяет судить конкретнее об уровне развитости городской культуры в этом ханстве. О второй столице Сибирского ханства - г. Искере, тоже известно не так много. Кроме уже приведенных данных отметим, что этот город был небольшим и в нем жили в основном знать, дружина хана, торговцы и ремесленники. В городе находилась ханская казна. Основные строения, по-видимому, были из дерева: в окна домов вставлялась слюда, отопление было печное (или чувалами) (Файзрахманов 2002:152). Существование в городе мечети восстанавливается лишь по косвенным данным (нахождение в столице мусульманского духовенства, включая и сеида (Исхаков 1998: 53-64), предполагает её наличие). Мы ничего не знаем о ее внешнем облике, материале постройки. Сохранились предания о существовании у хана Кучума библиотеки (Исхаков 1998: 53-64). Имея в виду, что в 1556 г. от Сибирского князя в Москву прислали «грамоту шертную» (ПСРЛт. 13, 1965:248; т. 29, 1965: 258), а от хана Кучума сохранились в русском переводе грамоты Ивану IV 1570,1571 годов и воеводам г. Тары за 1597г. (Собрание государственных ч. 2, 1819: 52, 63, 131), можно утверждать, что во дворе правителей Сибирского ханства грамотных людей было достаточно. На самом деле в Сибирском ханстве кроме Искера и Чимги- Туры (он скорее всего, продолжал существовать) известны еще около 20 татарских городков различной величины (Кызыл-Тура, Тон-Тура, Явлу- Тура, Бацик-Тура, Карачин городок, Бегишева Княжев городок, Ачитс- кий городок, Тархан кала, Сузгун городок, Чувашский град, Абалак град, Куларово городок, Ташатканский городок, городок есаула Алышая, городок Атик мурзы, городок Табаринца Бия, Тебендя-нижний городок князя Елыгая, Абугиновы городок) (Ремезовскаялетопись 1907; Бояршинова 1960:115; Файзрахманов2002:151). В нихразвиваласьгород- ская культура, характерная для малых феодальных укреплений.
Другим важным цивилизационным аспектом культуры тюрко-та¬
280


тарских обществ XV-XVI вв. было сохранение и развитие ими традиций государственного существования. Хотя многие стороны политического бытия этих обществ уже были рассмотрены, некоторые существенные моменты такого раздела, как государственная культура, ещё не были затронуты. Имеются в виду государственные символы и культура дипломатики, а также церемониала. Понятно, что информации по указанным темам мало, к тому же по разным тюрко-татарским государствам она представлена неравномерно. Тем не менее, даже из разрозненных данных можно сделать определенные выводы относительно некоторых особенностей средневековой тюрко-татарской цивилизации интересующего нас периода.
В русских дипломатических материалах сохранилось известие о том, что во время приема английского посольства Ер. Бауса (1583-1584 гг.) московский царь Иван IV сидел, «имея возле себя три короны: Московскую, Казанскую и Астраханскую» (Чтения ОИДРкн. IV, 1885:98). И.В. Зайцев относительно последней короны предположил, что она «была военным трофеем времен астраханского взятия или же произведением русских ювелиров, созданным в связи с присоединением города» (Зайцев 2001: 182). Думается, что более правильным является первое утверждение. Дело в том, что в «Казанском летописце» о «Казанской короне» сохранилась любопытная информация, связанная с моментом раздела в Казани после взятия города ханских сокровищ. Приведем её полностью: «... [Иван IV].. .повеле взяти в свою царскую ризницу... избранного оружия... и царских утварей... Сокровища же царская, иже в Казани взято быша венець царский (выделено нами -ДК, И. И. ), и жезль, и знамя Казанскихъ царей и прочая царская орудия, в руце благочестивому царю Богом предана быша» (ПСРЛт. 19, 2000:467). Как видно из этой летописи, в руки русских попала не только ханская корона (венец царский), но и другие государственные символы (жезл, знамя и ещё какие-то атрибуты ханской власти - «прочая царская орудия»). Так как известна и «Сибирская корона» (Файзрахманов 2002: 145), напрашивается вывод о существовании в позднезолотоордынских татарских государствах определенной государственной символики. Крымские материалы это подтверждают. Согласно В.Д. Смирнову, среди крымских архивных дел находился документ - «Родословная царствовавших Кипчакские степи в Крымском государстве Алджингыз - хановых потомков Гирей ханов и султанов и их поколений», кроме прочего, в комментариях содержавший описание атрибутов власти, приписываемых Чингиз- хану, но, в данном случае, скорее характерных для самих Гиреев: Чингиз-
281


хан был «в могульской ханской короне, имеющей верх зеленый, обитой белою с золотом и жемчугом шалью, с пером напереди из перьев колпицы и дорогих камней с жемчужными подвесками»; далее говорится о «троне, покрытом разноцветным восточным дорогим ковром, с лежащими перед троном в левой стороне на земле знаменами, литаврами, барабанами, бубнами, луками и стрелами, шишаками и панцырями»; наконец, «на троне на синих подушках лежат: на правой стороне закон. .а по левой...- тарак (т.е. тамга Гиреев-Д.И., И.И.), принятый в символическую тамгу или герб» (Смирнов 1887: 329-331). Некоторые из этих предметов были связаны с оттоманским протекторатом: согласно «Тарихи Мухаммет-Гирею», крымскому хану Менгли-Гирею при утверждении его ханом оттоманским султаном были вручены «знамя, барабан и литавры» (Смирнов 1887:297). Очевидно, они являлись символами власти.
Что касается упоминаемого в «Родословной» трона, скорее всего, троны имелись и в других татарских ханствах. На существовании его в Касимовском ханстве намекает автор «Сборника летописей» Кадыр-Али бек, когда он, рассказывая о «поднятии» четырьмя карача-беками на «золотой кошме» Ураз-Мухаммета, приводит изображение «престола» (тэхет) в виде четырехугольника (Вельяминов-Зернов II, 1864:403)*. А в «Казанском летописце» упоминается, что в момент взятия Казани русскими, хан Едигер-Мухаммет сидел «на земле, на ковре», а не на обычном «царском месте златом» (ПСРЛ т. 19, 2000:163) - похоже, что в последнем случае также имеется в виду трон или тронное место.
Ещё одним символом власти в татарских государствах были печати. Скажем, при посажении хана Шах-Гали на казанский престол в 1551 г., были составлены «шертные грамоты», которые хан «попечатал своими печатьми» (ПСРЛ т. 13, 1965:169). По-видимому, речь идет о государственных печатях - изображение одной из них сохранилось на ярлыке 1523 г. казанского хана Сахиб-Гирея - (оно алого цвета) (Вахидов 1925: 63), а другого - синего цвета - на ярлыке казанского хана Ибрагима 1479 г. (Усманов 1979: 34). Обе они квадратной формы. Ещё одно упоминание печати в этом ханстве будет приведено ниже. В некоторых русских летописях под 1558 г. упоминается «шертная грамота» Сибирского князя Ядигера Тайбугида, «со княжею печатью» (ПСРЛ т. 13, 1965: 258; т. 29, 1965: 258). В другой «шертной грамоте» - на этот раз хана Кучума (1571 г.), приводится следующая запись: «... а на утверждение...,
* Правда, не исключено, что «престолом» тут названа сама кошма, но даже при этом присутствие термина «тэхет» (трон) весьма показательно.
282


язъ Кучюмъ ц‘ръ печать свою приложил...» (Собрание государственных ч. 2, 1819:64). Исследование М.А.Усманова позволяет утверждать, что аналогичные печати двух форм - перстневые (миндалевидные) и квадратные, имелись и в Крымском ханстве, причем на ханских печатях - с гербом Гиреев (Усманов 1972: 140-166). Такая же квадратная тамга (печать) имелась и у хана Большой Орды Махмута, жившего в г. Астрахани (1466 г.) (Усманов 1972:144,147). В Астраханском ханстве печати тоже известны: когда астраханский хан Абд ар-Рахман в 1540 г. отправил в Москву своего «большого посла» для переговоров о «дружбе и братстве», Иван IV «цареву бакшею велел грамоту дружебную написати», затем после того, как послы хана «на той грамоте... правду великому князю дали», хан должен был «на той грамоте правду дата и печати свои (выделенонами —Д.Н, И.К)...прикласти (Цитируетсяпо:Зайцев2001: 131). Эти печати, являющиеся наследием джучидской традиции, по своему содержанию (титулатура, имя владельца, герб) являлись элементом государственной власти, применяясь в целях официально-государственного удостоверения текстов (Усманов 1972: 152-182).
Многие стороны дипломатического этикета Казанского ханства прослеживаются на основе материалов его взаимоотношений с Московским государством. Например, известны переговоры 1497 г. о «наречении» на казанский престол султана Абул-Латыфа, в 1507 г. - переговоры «о миру, о братстве и о дружбе» (Исхаков 1998: 24-25). Более развернутая картина переговорного процесса известна в 1516 г., когда из Казани в Москву прибыл посол сеид (сейид) Шаусеин (Шах-Хусейн) сеид с просьбой «учинить царем» на место больного хана Мухаммета-Амина его брата Абул-Латыфа. Посол имел полномочия на то, чтобы говорить от имени хана Мухаммет-Амина и «всей земли Казанской» относительно того, чтобы дать московскому великому князю «правду, какову князь великий захочет, что им без великого князя ведома на Казань царя и царевича никакого не взята». Он из Казани привез проект договора, подписанный вначале ханом Мухаммет-Амином перед московским посланником И.А. Челядиновым, а затем тот вместе с казанским послом Шаусеин сеидом выехал в Москву. Очевидно, сеид должен был получить под договором подпись великого князя Василия Ивановича. Будучи в Москве, казанский посол «написал своей рукою, на чем царю да и всей земле Казанской дата шерть». После этого сеид Шах-Хусейн вместе с русскими послами выехал в Казань, где хан Мухаммет-Амин и «вся земля Казанская», согласно достигнутой ранее договоренности, «учинили правду». Затем русские послы поехали обратно в Москву, взяв с собой и
283


Шаусеин сеида, который должен был говорить от имени Мухаммет- Амина «с великим молением», чтобы Василий Ивановйч «пожаловал» брата хана Абдул-Латыфа (ПСРЛт. 13, 1965:15, 25). В 1546 г. из Казани в Москву вернулись русские послы, вместе с которыми находился и казанский посол Гаммет ших (шейх), имевший на руках грамоту, написанную от имени трех знатных казанцев - Буюргана (Абеюргана) сеида, князя Кадыша и Чюры Нарыкова (последний также был князем и принадлежал к клану Аргынов). В грамоте говорилось: «.. .сеить и уланы и князи и мырзы и шихы и шихзады и долышманы и казакы и вся земля Казаньскаа биют челом..чтобы их государь пожаловал ... дал им на Казань царя Шигалея, а послал бы в Казань своего сына боярского привести сеита и уланов и князей и всю землю Казаньскую к правде». Сеидом, от имени которого писалось письмо и которого совместно с остальной знатью ханства должны были привести к «правде», был Буюр- ган. В летописи сообщается: «... князь великий послал къ сеиту къ Беюр- гану и к Кадышу и къ Чюре ... Остафия Андреева с своим жалованным словом и к правде их привести». Перед русским послом «сеит и уланы и князи и мырзы и вся земля Казаньская» великому князю московскому «правду учинила» в том, что «им от великого князя и от Шигалея-царя неотступными быти и до своих животов». 15 марта 1546 г. вместе с русским послом, принявшем присягу о верности у казанцев, в Москву прибыли и казанские послы князь Уразлый с хафизом (афызом) Андрыче- ем. Послам было предписано «бити челом» от имени «сеита и уланов и князей и всей земли Казаньской», чтобы «государь отпустил к ним Ши- галея-царя не модчаа» (ПСРЛт. 13, 1965: 148).
Показательно, что в решении вопроса о казанском хане, который очень часто приобретал внешнеполитический характер, постоянно участвовали сеиды (Исхаков 1997: 36). Значимой была и роль сеидов в процедуре «шертования» (присяги). Самой важной разновидностью шертования являлась присяга на верность претенденту на трон, присылаемому из Москвы. Так, при посажении Шах-Гали на казанский престол в 1519 г., вся знать и «все земские люди» были приведены к «шер- ти». Перечень присягавшей знати начинается с «сеита». В 1546 г., до того, как из Москвы в Казань был отпущен хан Шах-Гали, перед русскими послами «сеит и уланы и князи и мырзы и вся земля Казанская» дали «правду» в том, что им «от великого князя и от Шигалея-царя неотступным быти и до животов своих». Лишь после этого хан была отправлен в Казань, но, по-видимому, процедура «шерти» в данном случае не успела состояться (из-за кратковременности пребывания хана в Казани). При
284


посажении хана Шах-Галия в очередной раз на казанский престол в августе 1551 г., «шерть» была проведена по всей форме. Вначале дала «шерть» казанская знать (перечень ее начинается с муллы Кул-Шерифа и сеида (Кул) Мухаммета), а «царь (т.е. хан Шах-Гали—Д.И., И.И.) ...шер- тные грамоты попечатал своими печатьми, а Казаньскыя люди лутчие многие руки свои поприклали». Лишь после этого «все люди Казанс- кые, по сту человек, и по двесте и по триста... к правде ходили три дни, а правду дали на том, на чем и болшие людие их правду дали».
Другим видом «шерти» были договора о взаимоотношениях Казанского ханства с Московским государством. Они были двух типов: а) договор о «мире, о братстве и дружбе»; б) договор о «невзятии» на казанский престол «царя и царевича» без «ведома» великого князя московского. В подготовке этих документов также участвовали сеиды. Как уже говорилось, в 1507 г. Бураш-сеид приехал в Москву от имени хана Мухаммет- Амина «бити челом о миру, о братстве и о дружбе, как было... с великим князем Иваном Васильевичем всеа Руси». Переговоры по этому вопросу уже велись раньше, поэтому приезд Бураш сеида в качестве ханского посла надо рассматривать как некоторый кульминационный момент переговорного процесса. Действительно, в итоге усилий Бураш сеида, Василий Иванович 8 сентября 1508 г. «с царем Магмед-Аминем взял мир, братство и дружбу», отпустив в Казань сеида в сопровождении своего посла. Так как последний вернулся в Москву в январе 1509 г., «да и грамоты шертные от царя Магмед-Аминя привезл..., да царь перед ним по той грамоте и шерть дал о дружбе и о братстве, как было... с Иваном Васильевичем», получается, что Бураш-сеид ездил в Москву для подготовки проекта соглашения. О практике предварительного согласования проекта договора ясно говорят события 1512 года. Зимой того года в Москву приехал посол хана Мухаммет-Амина Шаусеин-сеид с предложением, как уже отмечалось, «о крепком миру и о дружбе». В итоге его переговоров с боярами великого князя по вопросу о том, « на чем быти царю Магмед- Аминю с великим князем, в крепком миру и в докончании», сеид написал «шертную грамоту» и перед боярами «шерть дал на том, что царю Маг- мед-Аминю в Казани перед великого князя послом шерть дата, что по той грамоте царю правити великому князю и до своего живота». Как видим, речь идет о проекте договора. После согласования текста договора в Москве, казанский посол вместе с русским послом выехал в Казань, где хан Мухаммет-Амин «перед великого князя послы на той грамоте шерть дал, и мяшень (печать-Д.И., И.И.) к ней приложил».
Второй тип договора был подписан в 1516г., когда хан Мухаммет-
285


Амин был серьезно болен. Казанские послы во главе с Шаусеин сеидом, прибывшие в Москву, сообщив о болезни хана, просили «учинить» ханом Абдул-Латыфа, пообещав, что «Магмед-Эмин царь, да и вся землся Казанская дадут великому князю правду, какову великий князь похочет, что им без великого князя ведома на Казань царя и царевича никакова не взяти». И Шаусеин сеид, как ханский посол, «записи на том... написал своею рукою, на чем царю да и всей земли Казаньской дати шерть». Это был проект соглашения, так как с «теми записями» московский великий князь вместе с сеидом в Казань отправил своих послов, перед которыми «Магмед-Аминь царь и вся земля Казанская к великому князю на тех записях правду учинили» (Исхаков 1998: 36-38).
Практика составления предварительных договоров отмечается и применительно к другим синхронным татарским государствам - это видно из описания процедуры «шертования» Москве Сибирского князя Едигера Тайбугида между 1555-1558 гг. (ПСРЛт. 29, 1965: 233, 251, 258; т. 13, 1965: 248, 276, 286) и хана Кучума в 1571 г. (Собраные государственных ч. 2, 1819: 63-65; Акты исторические... т. 1, 1841: 340), из хода подготовки астраханско-литовского соглашения 1540 г. (см. выше), а также из информации о московско-крымских соглашениях 1508, 1515-1518 годов (Сборник РИО 1895:194, 317, 532; Малиновский: л. 132 об.), причем в последнем случае Иван III крымскому хану к проекту соглашения «питаны бы еси свои и алые тамги (курсив наш - Д.И., ИИ) к той грамоте велел прикласти...». Одновременно крымский хан должен был на этом договоре «учинить правду... почен сам собою в головах и с своим братом с Ахматом царевичем и с своими детми Бага- тырем царевичем, с Алпом царевичем и с иною своею братьею и с своими детми и с сеиты и уланы и со князи». Как вытекает из процедуры подготовки соглашения 1508 г., «рота и правда» при этом «учинялась» на Коране. Из приведенного выше описания «шертования» казанских людей в 1551 г. видно, что сеиды, идущие в числе учатников процедуры первыми, как бы благосляли ее. Не исключено, что в Казанском ханстве клятва на верность также произносилась на Коране, но прямых указаний на этот счет в источниках не сохранилось. Длительность процесса заключения договора («шерти») 1557 г. между Ногайской Ордой и Московским государством (Трепавлов 2001: 611-614), также предполагает подготовку предварительного текста соглашения.
Конечно, дипломатическая переписка и соглашения тюрко-татарских государств не сводились только к отношениям с Московским государством. Скажем, в устных преданиях сибирских татар сохранились
286


интересные сведения об особенностях инвеституры верховного сеида в Сибирском ханстве, когда глава мусульманского духовенства подбиралась при хане Кучуме в Бухаре (Подробнее см.: Исхаков 1998: 53-61). В послании казанского хана Сахиб-Гирея королю Польско-Литовского государства Сигизмунду I, относящемуся к периоду от 1538 по 1545 гг. (точная дата не сохранилась) и имеющему внешнеполитический характер, отражены не только конкретные аспекты сотрудничества двух государств, но и знание казанской стороной тонкостей дипломатии (обозначение титулов Сигизмунда I, определение старшинства короля перед ханом и т.д.) (Мустафина 1997: 26-38). Постоянные дипломатические контакты ханов Большой Орды и, особенно, Крымского ханства с Оттоманским государством, хорошо известны (Зайцев 2001: 76 и др.). Прямые контакты с Османской империей имело и Астраханское ханство (Зайцев 2001: 115-117). В 1549-1551 гг. аналогичные связи с Оттоманами отмечены и у Ногайской Орды (Трепавлов 2001: 246-247).
Приведенные данные (на самом деле тут рассмотрена лишь небольшая часть имеющихся источников) неоспоримо свидетельствуют о том, что в позднезолотоордынских тюрко-татарских государствах существовала развитая дипломатическая культура. Высказывания последнего верховного сеида Казанского ханства Кул-Шарифа (Хаджитархани), на деле знавшего практику дипломатии, подтверждают этот вывод. Он следующим образом говорит о дипломатии своего времени: «В соответствии с необходимостью эпохи, в целях обеспечивания богатства и благополучия страны, спокойствия и безопасности народа, для обеспечения мира правители прекрасного города Казани прикидывались друзьями, обменивались послами и государственными людьми». И тут же он приводит одну актуальную для Казани пословицу середины XVI в.: «Не будь рядом с плохим». Далее свои размышления он заканчивает таким стихом:
Спокойствие мира зиждется на понимании смысла этих двух слов:
Быть верным с друзьями и притворно равнодушными с врагами
(Шерифи 1995: 87).
Несколько слов надо сказать и о придворном церемониале, тесно связанном с этикетом. Церемония провозглашения ханом султана Ураз- Мухаммета в г. Касимове (1600 г.) уже была приведена. Как отмечалось, элементом её было чтение «хотбы». По-видимому, эта была общепринятая практика - в частности, в Ногайской Орде в честь новоизбранного бия также устраивался торжественный молебен (Трепавлов 2001: 566). Уже приведенная информация о присутствии среди предводителей племен, провозгласивших в 1429 г. Абулхаира ханом, кроме султанов и огла-
287


нов сеидов Кул-Мухаммета и Кара-Саида, также позволяет предположить сходный молебен в честь хана. Клятва на Коране при подписании договоров («шерть»), как указывалось, тоже была характерна для тюркотатарских обществ XV-XVI вв. Кроме Крымского ханства близкая церемония отмечена в Ногайской Орде, когда по случаю шертвания ногайские мирзы со свитой «в шатре пели намаз» (Трепавлов 2001: 566).
В особом отношении к сеидам в татарских государствах, отмеченном в источниках, также надо видеть проявление этикета и церемониала того времени. В частности, С. Герберштейн при описании церемонии встречи в 1524 г. казанской знатью недалеко от г. Казани султана Сафа- Гирея, приглашенного на казанский трон, указывает, что встреча была обставлена «с пышностью и почетом, ибо в этой свите (казанских князей -Д.И., И.И.) был и сеид, верховный жрец татар». Далее этот автор сообщает, что сеид «пользуется у них такой властью и почетом, что при его приближении даже цари выходят ему навстречу, стоя предлагают ему руку - а он сидит на лошади и, склонив голову, прикасаются (к его руке): это позволено только царям, герцоги же касаются не руки его, а колен, знатные люди - ступней, а простой народ - только его платья или лошадей» (Ггрберштейн 1988: 176). То, что тут мы имеем дело не с выдумкой европейца, а с передачей реальной информации, показывает описание встречи ханом Кучумом прибывшего в Искерский юрт из Бухары по его приглашению группы во главе с Ярым сеидом, в котором речь идет о том, что после сообщения послом хану Кучуму о прибытии духовенства, тот со своими нукерами переправился через р. Иртыш, чтобы приветствовать прибывших (Исхаков 1997 (б)). Особое отношение к сеидам в позднезолотоордынских татарских государствах видно и в их титулах, в тех или иных формах отмеченных в ряде ханств: «нэкыйбел эшраф» или «судат гызам», «садати гозам» («руководитель великих», «величество учителей великих»), переданных русскими и европейцами через понятия «великий бискуп», «великий анарый, або амир», «верховный жрец», «первосвященник» (Детальнее см.: Исхаков 1997 (б)).
При дворах правителей тюрко-татарских государств имелся и свой порядок расположения знати на приемах. Так, русский посол В. Шадрин, бывший на приеме у крымского хана в 1518г., отмечает: «.. луг у него (хана -Д.И., И.И) сидел Агыш князь, Азика князь, Мансыр сеит, Апак, а на другой стороне (выделено нами-Д. Я, ИИ.) сидели Халиль князь, Мамыш улан, да Мамыш Чечеут, да Абу-ла улан, да Япанча князь, да Мемеш мурза» (Сборник РИО 1895:500). Если иметь в виду, что в перечне знати имеются карача-беки (Агыш - из Ширинов, Азика - из
288


Мангытов, Мамыш - из Салджигутов, Хал иль, видимо, из Кыпчаков), их нахождение по разные стороны от хана надо расценивать как элемент традиционного дворцового церемониала. Некоторые элементы церемонии приема послов в Ногайской Орде сохранились в ногайских делах. В частности, русские послы жаловались, что у них «пошлинники трех орд и придверники, пошлин просили» (ПДРВ ч. VII, 1791: 238). Иногда послами это воспринималось как «воля», которую ногайский князь дал «крачеям... в пошлинах грабить» (ПДРВ ч. VII, 1791: 239). Но на самом деле тут мы имеем дело со старинной традицией, по которой «12 князем в Орде (Ногайской -ДК, И.И.) всегда со всякого посла» было положено «имывати по шубе да по однорядке» (ПДРВ ч. VIII, 1793: 264-265). В.В. Трепавлов отмечает, что в Посольском приказе в Москве послам специально указывали на необходимость не поддаваться на «бесчестные» для них обычаи, в числе которых была и плата «посошной пошлины»: перед входом в шатер бия стражники иногда бросали «батог» (посох) и чтобы через него переступить, следовало заплатить (Трепавлов 2001: 605). На самом деле приведенные выше примеры как раз связаны с этим обычаем, являвшемся в действительности частью церемонии приема посла в Ногайской Орде. По всей видимости, аналогичные обычаи, бытовали и в других синхронных татарских государствах. Во всяком случае, в московско-крымских соглашениях 1513,1525,1531 гг. есть фраза о том, что во время приезда московского посла в Крым он прямо идет к хану, «а дарагам и пошлин- никам даражским и иным пошлинники ни как не быти, ни сил, ни на- ступанью, ни грабежу и нечести» (Записки т. 5, 1863: 406, 417, 419). Эта старая формула из крымских актов известна еще с 1474 г.: «... посол идет прямо ко мне (хану-Д.И., И.И.), а пошлинникам и даражским и иным пошлинники ни которым не быти» (Собрание государственных ч. V, 1828: 1). Можно высказать предположение, что в данном случае мы также имеем дело с трансформировавшимися элементами придворного церемониала приема послов, в т.ч. и представителей вассальных территорий, сохранившимися еще с периода Золотой Орды. Конечно, они в рассматриваемое время являлись уже частью государственной культуры тюрко-татарских обществ XV-XVI вв. Придворный церемониал в Государстве Шибанидов во время правления Шайбани- хана описан в «Михман - наме-йи Бухара» (1509 г.). Рассказывая об «августейшем собрании» в местности Кан-и Гил недалеко от г. Самарканда, Фазлаллах б. Рузбихан сообщает, что при расположении в айва- не канигильского дворца «правая сторона украсилась сидением уле¬
289


мов, а на левой стороне расположились... султаны... Великие эмиры и почитаемые благородные мирзы в августейшем кругу удостоились занять места согласно своим степеням и чинам», (курсив наш -Д.И., И.И.) (Исфахани Фазлаллах ибн Рузбихан 1976:153).
Последний сюжет, который должен быть тут рассмотрен, связан с историческими сочинениями, летописанием в позднезолотоордынских государствах. Летописи и исторические труды создавались далеко не во всех государствах, возможно, в ряде случаев они просто не сохранились. К тому же по отдельным тюрко-татарским этнополитическим объединениям XV-XVI.BB. они представлены неравномерно - относительно большое число исторических сочинений, написанных в первой половине XVI в. и дошедших до наших дней, происходит из Государства Шиба- нидов, точнее - из образовавшегося после его распада Бухарского ханства. По одному историческому труду сохранилось из Крымского, Касимовского и Казанского ханств. Из других синхронных позднезолотоордынских государств такие работы не известны.
К созданным в первой половине XVI в. в Бухарском ханстве историческим сочинениям относятся: «Таварих-и гузиде нусрат-наме» (Избранная история, книга побед. 1502-1505 гг. Автор неизвестен); «Фатх-наме» (Книга побед. Начало XVI в. Автор - мулла Шаади); «Шейбани-наме» (Книга о Шейбани. После 1505 г. Автор - Камал ад-Дин Бинаи); «Футу- хат-и хани» (Ханские завоевания. После 1501 г. Автор - Камал ад-Дин Бинаи. Является ранний версией «Шейбани-наме»); «Шейбани-наме». (До 1534 г. Автор - Мухаммед-Салих); «Михман наме-йи Бухара» (Книга бухарского гостя. 1509 г. Автор - Фазлаллах б. Рузбихан ал-Исфахани); «Зубдат ал-Асар» (Сливки летописей. После 1525 г. Автор - Абдаллах б. Мухаммед); «Тарих-и Абу-л - Хайр-хани» (История хана Абул-Хаира. 1540-е гг. Автор - Масуд б. Усман Кухистани). Во всех этих трудах на широком историческом фоне описывается история Шибанидов, особенно ханов Абулхаира и Мухаммада Шайбани-хана (Ахмедов 1985:12- 39). В данном случае достаточно важным представляется то, что в ряде этих трудов отмечается существование официальной хроники Шибанидов. Скажем, автор «Фатх-наме» указывает, что он из рук Шайбани-хана получил такую хронику - она называлась «Фатх-наме»; в «Шейбани- наме» отмечено, что его автор - Камал ад-Дин Бинаи, в 1501 г. был назначен хронистом хана; в «Михман-наме-йи Бухара» упоминается официальная хроника Шибанидов под заголовком «Тарих-и хумайун»; в «Тарих-и Абул - Хайр-хани» есть указание на использование его автором династийной хроники Шибанидов (Ахмедов 1985: 15, 19, 28, 37).
290


Даже если иметь в виду, что в данном случае под разными названиями фигурирует одна и та же хроника, приведенные сведения неоспоримо свидетельствуют о том, что летописание могло существовать ещё в Государстве кочевых узбеков, т.е. в «татарский» период истории Шибани- дов, до переселения их из Дашт-и Кыпчака в Среднюю Азию. Но информация об этом этапе истории Шибанидов из перечисленных исторических трудов пока не вычленена, поэтому она не может быть рассмотрена в интересующем нас ракурсе - как часть культурной жизни тюрко-татарских обществ XV-XVI вв.
В Казанском ханстве ведение официального летописания не зафиксировано. Однако, сохранились небольшие по объему тексты, носящие династийно-хроникальный характер*, иногда с довольно интересными деталями (о переселении клана Конграт из Приуралья в Среднюю Азию, о роли переселенцев из Булгарского вилайята в основании г. Чимги-Тура и др.). Не исключено, что в этих отрывах надо видеть какие-то куски не дошедшей до нас официальной хроники ханства, что, впрочем, нуждается в дальнейшем изучении. Однако, в отмеченных «татарских летописях» имеется одна заслуживающая внимания деталь: в ряде случаев в них достаточно четко прослеживается стремление показать преемственность власти в Булгарском вилайяте и Казанском ханстве. На наш взгляд, эта тенденция свидетельствует как раз о целенаправленной деятельности интеллектуалов из казанских татар, но не вполне ясно, какого времени (Детальнее см.: Измайлов 2006(6): 99-128). Что касается собственно исторического труда периода ханства, под ним имеется в виду уже неоднократно цитировавшееся сочинение Шарифа (Кул-Шарифа) Хаджи- тархани «Зафер наме-и вилайет-и Казан» (1550 г.), посвященное победе казанцев над русскими войсками в 1549 г. Этот небольшой по объему труд, по мнению ряда ученых, написанный последним казанским сеидом Кул-Шерифом и отправленный султану Сулейману Кануни, сохранился в одном из сборников рукописей в Турции (Узейтгин 1995: 83- 84). Кроме целого ряда интересных сведений о Казани, её укреплениях, военном деле казанцев, знати Казанского ханства, некоторых особенностях мусульманских обрядов и т.д., в этом сочинении отчетливо видно
* Так называемые «татарские летописи» ещё не подвергались комплексному изучению как исторический источник. Имеется лишь одно исследование 1930 г., где предпринята такая попытка, но оно полностью не опубликовано. (См.: Рахим 1930). Кроме того, отдельные стороны проблемы летописания у татар были рассмотрены в работах последних десятилетий (Усманов 1972: 116- 122; Эхмэтжанов 2000: 128-141).
291


проявление местной идентичности тюркского населения государства, бывшее «мусульманским»: в тексте есть прямые противопоставления мусульман «неверным», под которыми имеются в виду русские (Ха- жрлтархани 1977: 77 и др.). Автор сочинения делает даже обращение к самому себе относительно того, что при «газавате» нельзя покидать город Казань, иначе неизвестно, в чьих руках он окажется (Xaotçumapxa- ни 1977:80). Приводя аяты из Корана, стихи и пословицы, Ш. Хаджитар- хани обосновывает вывод о том, что поражение неверных в 1549 г. было им знаком со стороны Аллаха (Хащитархани 1977: 84-85). Показательно, что осознание казанцами себя не столько татарами, а сколько мусульманами, сохранилось и в поэме Мухаммедьяра «Техфэи мэрдэн» (1539-1540) (Исхаков 1998:107-108). Следует отметить и рассуждения Кул-Шарифа относительно намаза ясту в ханстве: «...как отмечено в математических книгах, этот Булгарский вилайет, из-за чересчур близости к Северному полюсу..., не имеет времени одного намаза из пяти, то есть намаза ясту... [так как] чуть раньше перед её [зари] исчезновением в это указанное время настает время утреннего намаза ... По этой причине для этого народа намаз ясту необязателен» (XaotçumapxaHu 1977: 77. Перевод по: Шерифи 1995: 87).
Хотя написанный в Касимовском ханстве Кадыр-Али беком труд «Джами ат-таварих» («Сборник летописей») (16(Ц~г.) хронологически несколько выходит за рамки данного раздела, тем не менее из-за того, что ханство тогда ещё не было упразднено, он тут хотя бы кратко должен быть рассмотрен (О нем см.: Усманов 1972: 33-96). Первая и основная часть этого сочинения есть ни что иное, как сокращенный перевод сочинения «Джами’ ат таварих» Рашид ад-Дина, свидетельствующий о распространенности его среди татар (см. выше также о нахождении Ш-й части этого труда в Астраханском ханстве). В оригинальной части «Сборника летописей» содержатся: «Хвала Борису» (московскому царю Борису Федоровичу) и 9 дастанов (8 из них посвящены Чингизидам: ханам Урусу, Тохтамышу, Темир-Кутлуку, Хаджи-Гирею, Хаджи-Мухаммету, Абулхаиру, Йадкару, Ураз-Мухаммету и ещё один - беклярибеку Идегею). Лишь один дастан - об Ураз-Мухаммете, возведенном на касимовский престол, написан Кадыр-Али беком как очевидцем событий. При подготовке других дастанов автор, как допускает М.А. Усманов, использовал какие-то неизвестные тюркоязычные исторические сочинения о ханах и султанах Улуса Джучи (Усманов 1972: 52). Если внимательно присмотреться к «дастанам» из этого труда, становится очевидным, что в них, за некоторыми исключениями, речь
292


идет о правивших в отдельных позднезолотоордынких тюркских государствах Чингизидах или, как в случае с Идегеем - об основателе Ман- гытского юрта*, что свидетельствует о достаточно глубоких исторических знаниях автора «Сборника летописей» и доказывает, что даже в зависимом от Московского государства ханстве продолжало существовать историческое сознание, в структуре которого имелись знания не только о более ранних государствах во главе с Чингизидами, но и о связях с тюрко-исламским культурным миром предшествующего времени (Schamiloglu 1992:85). Ещё один момент: Кадыр-Али бек татарское население Касимовского ханства именует не только «татарами», но и «мусульманами» {Вельяминов-Зернов II, 1864: 404), что указывает на распространенность в Поволжье на рубеже XVI-XVII в. последнего наименования, употреблявшегося в качестве конфессионима. Наконец, описание торжеств, связанных с возведением Ураз-Мухаммета на касимовский престол, сведения о клановой и социальной структуре ханства, которые сохранились в «Сборнике летописей», очень важны из-за их уникальности (Schamiloglu 1992:86).
Об исторических хрониках в Крымском ханстве до создания Ремма- лем - ходжой (астролог, полное имя - Кайсун-заде Мехмед Нидаи) вскоре после смерти хана Сахиб-Гирея (1551 г.) труда «Тарих-и Сахиб-Гирей хан», неизвестно. Правда, крымские татары и до этой хроники какими-то историческими знаниями обладали, возможно, это были генеалогические записи и исторические предания. Так, в «Родословной Ширинских» (XIX в.) говорится, что предки «пришли в Крым от реки Волги с подвластными ... народами... Дангы бей (родоначальник крымских Ширинов - Д.И., И.И.) прежде ещё покорения Крыма татарами владел за рекою Волгою многочисленным народом... [он] командовал народом, а сын его Руктемир бей всегда находился при хане Тохтамыше... [имел]... первенство в диване и первое по хану с правой стороны место» (Логиков 1895: 123-124). На самом деле в этой «Родословной» информации гораздо больше, тут приведена лишь её часть. Но даже из нее видно, что в Крымском ханстве издавна существовал довольно объемный корпус исторических знаний. Теперь о хронике «Тарих-и Сахиб-Гирей хан». В этом труде особо выделяется генеалогическая традиция Гиреев как Чингизидов, что было явно сделано для того, чтобы подчеркнуть существование
* Потомки Урус хана правили в Казахском и Касимовском ханствах; Тимур - Кутлуга - в Большой Орде и Астраханском ханстве; Хаджи-Гирея - в Кры- мовском ханстве; Хаджи-Мухаммеда - в Тюменском и Сибирском ханствах; Абул- хаира и Ядигара - в Государстве Шибанидов; Идегея - в Ногайской Орде.
293


Крымского ханства, несмотря на оттоманский сюзеренитет, как самостоятельного государства, обладающего глубокими историческими традициями. Как указывает А. Фишер, это предполагает осознание крымско-татарским обществом своей «татарской» идентичности, её особости (традиции, история и т.д.), а со стороны правящей династии - своей не вторичности по отношению к Оттоманам и московским царям (Fisher 1987:35). Исследователи, которые специально изучали эту хронику, показали её ценность во многих аспектах: тут и сведения о клановой структуре Крымского ханства, его политике, военных силах и воинском искусстве, бытовой жизни крымских татар, их соседей и др. (Inalchik 1979-80: 445-446; Остапчук 2002: 391-421). Не вдаваясь в детали хроники, приведем только три примера, иллюстрирующие сказанное. Так, при описании крымского похода на Астрахань в 1545г., рассказывается, что астраханский хан Ямгурчи атаковал караван из Казани в Крым, в результате потерпевшие убытки купцы пришли с жалобой к Сахиб-Гирею и тот в ответ решает наказать астраханского хана за его вмешательство в казанско-крымские торговые связи. Или такой сюжет: перед походом против Московского государства в 1541 г., хан, после приготовлений, идет в особую комнату для молитвы, где проводит ночь в уединении, а утром совершает утреннюю молитву (сабах намазы). Описывая празднование после успешного астраханского похода, хронист пишет: «.. .были приготовлены кушания и устроено главное зрелище. Улемы, набожные люди, богатые и бедные, горожане и чужестранцы, духовные лидеры (имамы) и проповедники (хатибы) все пришли, и на зрелище было полно народу. Все люди возносили молитвы и восхваления» (Остапчук 2002: 399, 413-414). Хотя это произведение, как считают некоторые исследователи, можно оценивать и как образец османской историографии XVI в. (автор - турок, язык хроники - османско-турецкий) (Остапчук 2002:393), по своему содержанию и по последующему влиянию на крымских историков, оно, несомненно, является и крымско-татарским историческим сочинением.
Что касается Большой Орды, Тюменского (Сибирского) ханства и Ногайской Орды, летописание и исторические труды, написанные в этих государствах, неизвестны. Однако, мы бы не спешили с выводом о том, что их вообще не было. Применительно к Ногайской Орде, например, можно указать на сохранение большого числа родословных ногайских князей и мирз, часто содержащие и исторические сведения. Скажем в одной из них говорится: «Котлыкыйа (дед или отец Идегея -Д.И., И.И.) появился на свет в Самарканде», а «Исламкыйа (прадед или дед Идегея -
294


Д.И., И.И. ) родился в Идел - Яике». В другой родословной сообщается: «.. .у Кадыркая сын Кадлукай...взял ...вятьем Кункент (город Кумкент, городище находится в Чимкентской области Казахстана -Д. К, К И.) и учинился в Кункенте государем». В третьей родословной, при рассказе об Урак «хане», указывается: «Каменные строения каменной страны Аждархана выстрелами разрушил .. .Тогда в Казани султаном был Чура» (Примеры взяты из: Эхмвтэцанов 1995:50-53). Кроме того, показательны последствия тонкой «операции», проделанной ногайскими интеллектуалами, по включению в генеалогию Идегея или его потомков, происходящих из не «царственного» рода, для усиления легитимности их власти, линии, связанной с потомками пророка Мухаммета* (возможно это было сделано через брачные связи с сеидами), когда в генеалогической цепочке правителей Ногайской Орды появились многие новые звенья арабо-мусульманских правителей с указанием мест их царствования. А это явно привело к углублению исторических знаний в ногайском обществе.
Когда мы ведем речь о Тюменском (Сибирском) ханстве, прежде всего надо иметь в виду его нахождение в структуре вассальных отношений с Государством Шибанидов, позже - с Бухарским ханством. Поэтому, те исторические труды, которые были созданы в государствах Шибанидов, фактически имеют отношение и к Искерскому юрту. Однако, сибирские татары обладали и собственным историческим сознанием, подкрепленным местными традициями, сохранившимися как в устной, так и в письменной формах. В частности, в одном из преданий сибирских татар отмечается, что во время похода Ермака было утрачено «родословие сеидов», явно имевшее письменный характер. Когда оно было восстановлено со слов «Шербета шейха и стариков», оказалось, что в нем имеется значительный объем исторических знаний, с указанием некоторых дат (Исхаков 1998:54-58). Даже генеалогия правителей Искерского юрта, сохранившаяся в составе грамоты московского царя Федора Ивановича к хану Кучуму (1597 г.) (Собрание государственных ч.2, 1819: 132) и включающая кроме хана Ибака (Сайид-Ибрагима) и князей «Тай- бугина рода» в такой последовательности - Магмет - Казый - Едигер, скорее всего восходит к татарским источникам, так как трудно предположить, что в Москве знали о последовательности правления Сибирских князей. Кроме того, некоторые поздние предания сибирских татар, например, содержащийся в народно-краеведческой истории «Происхождение аула Сала» (XIX в.) рассказ, повествующий о том, как пришли
* Этот сюжет детально рассмотрен в работе: De Weese 1994.
295


«... из Бухары в составе людей Тайбуги - бия, сына Шах-Мурада..., прибыли на земли будущего Искира 500 человек, среди которых были муфтии и мударрис» и как они «основали г. Искер и стали осваивать сибирские земли» (Усманов, Шайхиев 1979: 91), тоже скорее всего восходит к более раннему письменному родословию местных «святых» (яхты- пар). Заметим также, что С.В. Бахрушин, специально обратившийся к «туземным легендам» в «Сибирской истории» С. Ремезова, нашел возможным отметить, что, кроме устных преданий, первоисточник этого автора - Есиповская летопись, в разделе о татарских царях ссылается на «летописца татарского» (Бахрушин 1916:10). Хотя в основе этого раздела «Сибирских летописей» скорее всего лежат татарские устные предания, включая и дастаны*, приведенное замечание о «татарском летописце» оставляет место и для допущения о существовании у сибирских татар в период ханства каких-то письменных хроник, возможно, типа генеалогических историй.
* Например, в дастане «Илдан белен Гелдан» фигурируют многие правители Сибирского юрта, отмечаемые в русском летописании - в «Сибирских летописях» (См.: Мирас, 2002, № 8:17-32).
296


Глава V
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУДЬБА
Период XV-XVI вв. оказался решающим для новых тюрко-татарских обществ - за это время они вначале обрели независимость, а затем, в своем большинстве, её потеряли. Судьба позднезолотоордынских государств оказалась напрямую связанной с той борьбой, которая развернулась между наследниками Золотой Орды за доминирование на территории распавшейся империи (Keenan 1976:548-558; Пер. на рус. яз. : Кинан 1995: 66-81; Каппелер 1996: 23-53; Pelensky 1974; Хорошкевич 2001; 2003).
Как уже указывалось, Московское великое княжество было равноправной стороной, вовлеченной в сложную систему межгосударственных отношений, складывавшуюся в Восточной Европе со второй половины XV в. Косвенное признание этого факта можно обнаружить и в работах некоторых советских исследователей (См., например: Базилевич 2001). Кроме основных соперников - Большой Орды, Крымского и Казанского ханств, Московской Руси и Ногайской Орды, в политическом противоборстве на постзолотоордынском пространстве участвовали Польско-Литовское государство, вобравшее в свой состав многие бывшие владения Улуса Джучи, а также, косвенно - через Крымское ханство - Османская империя. Однако, последняя скорее проводила политику сохранения «равновесия» между постепенно усиливавшемся Московским государством и Польско-Литовским королевством, что не предполагало активного вмешательство во взаимную борьбу наследников Золотой Орды. Правомерно замечание Э. Кинана о том, что «нет никаких свидетельств эффективного Оттоманского влияния на московско- татарские отношения в этот период», с добавлением - «идея панисламистского союза (во главе с Оттоманами-Д.И., И.И.) просто нелепа» (Кинан 1995:68; Хорошкевич 2001:34-72). В то же время было бы опрометчивым не видеть ближе к середине XVI в. и некоторой другой тенденции - упорного педалирования правящими кругами Московского государства перед западными соседями, прежде всего, Польско-Литовским королевством, своей особой роли в деле обеспечения общей победы христианского мира над «бесерменским родом». Конечно, это делалось прежде всего исходя из стремления горантировать признание со сторо¬
297


ны европейских государств прав Москвы на завоевание татарских земель и на титул «царя» для московского государя (Хорогикевич 2003).
Но, пожалуй, такого объяснения недостаточно - активизация османской политики накануне захвата Казани русскими в направлении объединения Османов, Крыма, Казани, Астрахани и Ногайской Орды, как носителей единой «веры басурманской» (Трепавлов 2001:246-247), показывает начавшуюся конфронтацию межцивилизационного характера, правда, не получившую развития - прежде всего потому, что реальные интересы Османской империи оказались далекими от зоны соперничества наследников Золотой Орды (Хорогикевич 2003: 96-97). Однако, это не означает, что в самом татарском обществе не было понимания исламско-христианской конфронтации. Если мы обратимся к сочинению «Зафер наме-и вилаят-и Казан», фактически являющемся оценкой татар сложившейся к середине XVI в. ситуации, предназначенной для внимания Оттоманов, это становится очевидным. Его автор, отмечая, что Казани «неоткуда ждать помощи и поддержки, кроме покровительства Тенгри и помощи ангелов», в то же время указывает на деятельность хана Сафа-Гирея, перед «кяфирами» продемонстрировавшего, что он не будет «отделяться от [своей] религии в этом мире и [своего] пристанища в потустороннем мире», особо подчеркивая свою веру в газават (Шерефи 1550: 87, 89).
Поэтому надо иметь в виду, что «собирание» собственно русских земель вокруг Московского великого княжества, объяснимое с точки зрения логики исторических и религиозных факторов, никак не может быть распространено на захват Москвой суверенных мусульманских тюрко-татарских государств, никогда не принадлежавших Руси. Если сторона, предпринявшая аннексию этих государств, пыталась аргументировать свой шаг как «защиту», «наказание за измену», «крестовый поход против неверных», «освобождение от ига» и т.д. (Каппелер 1996: 23), то потерпевшие в конечном итоге поражение татары, устами своего идеолога - последнего казанского сеида Кул-Шерифа, накануне захвата Казани провозгласили свое право оставаться мусульманами и вести с захватчиками священную войну - газават. Что и было реализовано - население Казанского, Астраханского и Сибирского ханств оказало упорное сопротивление завоевателям. Даже от правителя Касимовского ханства Шах-Гали хана, согласно одной сохранившейся исторической песне, осталась такая горькая сентенция: «я жил, считал вас (русских - Д.И., И. И.) друзьями. Оказалось, все - таки вы враги мне» (Измайлов 1998:37). Естественно, тут проявляется и обида касимовского хана, на¬
298


дежды которого стать во главе Казанского ханства не оправдались (Присоединение 2003:48). Но не исключено, что за сказанным проглядывает и та общая тенденция мусульманско-христианской конфронтации, о которой велась речь.
На постзолотоордынском пространстве длительное время существовала ситуация, когда одни «осколки» Золотой Орды, объединяясь между собой, боролись против других. Даже 1480 г. не был «концом ига». Как отмечает Э. Кинан, то была победа одной из противоборствующих групп - Москва была, наряду с Казанью и Крымом, членом «победившей коалиции» (Кинан 1995: 68). Признавая, что победа 1480 г. позволила одной из сторон этой коалиции - а именно, Москве, «формально объявить о своем освобождении от золотоордынского господства», а также предпринять ряд шагов для укрепления своего международного положения (Каппелер 1996: 25; История России... 2000: 314-357), тем не менее подчеркнем, что это еще не означало для «государя всея Руси» прихода времени односторонних действий - до такого положения было еще довольно далеко, Москве для проведения собственной политики по-прежнему требовались союзники из числа наследников Улуса Джучи. Впрочем, так же обстояли дела и у остальных позднезолотоордынских государств.
Отсюда, если бросить общий взгляд на взаимодействие этих этнополитических объединений в XV-XVI вв., можно обнаружить, что вторая половина XV в. - это время коалиции Московского великого княжества с Крымским ханством, затем и с Казанским, против Большой Орды, поддерживаемой Великим княжеством Литовским (Польско-Литовским государством). Ногайская Орда, за исключением последних двух десятилетий XV в., тогда еще была скорее вне этого противоборства. Затем, ликвидация Большой Орды между 1502-1504 гг. (иногда этот процесс исследователи растягивают до 1515 г.) и усиление Московского государства привели к серьезному изменению конфигурации союзов: Крымское ханство объединилось с Польско-Литовским государством против Москвы, добившись и казанского престола для Гиреев в 1521 г. Вообще, если в XV - начале XVI вв. фактор борьбы с Большой Ордой был решающим, то, начиная со времени ее гибели на первое место, из-за образования в степи вакуума (Э. Кинан), началось соперничество Крымского ханства с Московским государством за обладание всем золотоордынским наследством. Другие тюрко-татарские государства, за исключением территориально отдаленного и относительно малонаселенного Сибирского ханства, оказались вовлеченными то с одной, то с другой сто¬
299


роны в это противоборство, длившееся с 1520 г. вплоть до русского завоевания Поволжья в 1552-1557 гг.
У указанного соперничества имелись отчетливо прослеживаемые внутренние для постзолотоордынского политического пространства, причины, в первую очередь, экономические. Так, постоянная вражда Крымского ханства и Большой Орды была вызвана стремлением ханов «Престольного владения» иметь выход на Крым (хлебные ресурсы и выгоды от черноморской торговли) (Зайцев 2001: 205), в т.ч. и из-за прилегающих причерноморских пастбищ (заметим, что в первой трети XV в. в Крыму находились «зимники» ряда групп во главе с Ширинами, которые летом оказывались в волжском низовье - таковы были, видимо, традиционные маршруты кочевок). Напомним в этой связи, что крымские татары, имея многочисленные табуны лошадей и другие стада, практически до середины XVI в. выходили кочевать за пределы Крыма и были заинтересованы в пастбищах. То, что имело место и конкуренция за пастбищные угодия, доказывается унаследованием традиционной вражды Большой Орды с «Перекопской Ордой» (Крымским ханством) и Астраханским ханством. В последнем случае надо принять во внимание и «ногайский фактор» - как только Ногайская Орда оказалась в Поволжье и начала переходить на правый берег р. Волги, т.е. в зону крымских интересов (Крымская сторона - название правобережья р. Волги) - что требовало дружественных отношений с Астраханским ханством, контролировавшем переправы - она оказалась в числе врагов Крымского юрта. Наконец, надо принять во внимание и значение г. Астрахани как важного узла торговых контактов (со Средней Азией, Персией и т. д.). По-види- мому, вражда Крымского ханства с Большой Ордой, затем с ее прямым наследником - Астраханским ханством и часто стоявшей за ним Ногайской Ордой, не в последнюю очередь была связана со стремлением контролировать этот важный торговый узел. Включение Казанского ханства в эту систему экономических связей происходило во многом из-за осуществления им контроля над пушной торговлей вплоть до Приуралья, может быть, и до Западной Сибири. Не случайно вся политика Москвы второй половины XV в. по установлению связи с Европейским Севером и Сибирью в обход Казани, объясняется именно стремлением иметь прямой выход на этот пушной рынок. А «рухлядь» (меха) была для Москвы валютой в русско-крымских и русско-османских отношениях (Хо- рогикевин 2001:64-65). Поэтому совершенно прав И.В. Зайцев, предлагающий видеть (Зайцев 2001: 205) в попытках большеордынских Чингизидов подчинить себе Крым, не только желание восстановить былое
300


единство Улуса Джучи - хотя это тоже имело место, но и экономические потребности. Также обстояло дело и у других наследников Золотой Орды - они имели собственные интересы, которые пытались отстоять не только в одиночку - что во многих случаях было просто невозможно — но и входя во всевозможные коалиции, в основном вполне осмысленные и диктуемые стратегическими соображениями.
Далее на основе проведенного выше общего анализа проблемы взаимоотношений позднезолотоордынских государств XV-XVI вв. рассмотрим в сжатом виде основные итоги политических процессов, приведших в конечном итоге к потере независимости большинством тюркотатарских этнополитических объединений.
Казанское ханство после 1445 г. длительное время сохраняло мирные отношения с Московским великим княжеством, окончательно прерванные лишь в 1468 г. в связи с вмешательством Москвы в дела престолонаследия в Казани после смерти (точная дата отсутствует) хана Мах- мута (Махмутека) на стороне правителя Касимовского ханства, султана Касима - брата Махмута. Но тут следует заметить, что унаследовавший ненадолго (умер в 1467 г.) после хана Махмута престол его сын хан Ха- лиль был женат на дочери мангытского князя Тимура Нур-Султане. С одной стороны, это говорит о влиянии на Казанское ханство в 1460-х годах Мангытского иля. Но с другой стороны, Тимур известен как бекля- рибек как в Астраханском юрте, так и в Большой Орде (Трепавлов 2001: 120-121). Учитывая нерасчлененность этих двух этнополитических образований во второй половине XV в., правильнее будет говорить о Большой Орде, от которой, надо думать, и зависело в 1460-х годах Казанское ханство. Правление Халиля было непродолжительным и после него престол в Казанском ханстве перешел к его брату Ибрагиму, женившемуся на вдове брата. Возможно, при переходе трона от одного брата к другому имелись какие-то сложности, но в 1468 г. Московское великое княжество попыталось посадить в Казани султана Касима, однако, безуспешно. В итоге, после поражения Касима от казанцев и закрепления Ибрагима на казанском престоле, в 1469 г. началась «Казанская война», состоявшая из двух походов русских, не принесших им окончательной победы, хотя хан Ибрагим как будто бы согласился на условиях московской стороны - каких, точно не известно (возможно, речь шла об освобождении русского полона). Мир между двумя государствами продолжался до 1478 г., когда, пользуясь походом московских войск на Новгород, хан Ибрагим совершил рейд на Вятскую землю. После ответных действий русских войск весной того же года, между сторонами начались перего¬
301


воры, завершенные на условиях Москвы, но опять не уточняемых источниками. Ясно одно - Казанское ханство продолжало сохранять свою независимость. Последовавшая в 1479 г. смерть хана Ибрагима привела к новым династическим распрям - с одной стороны, на казанский трон претендовал сын покойного хана Ибрагима Ильгам (он был сыном от его первой жены Фатимы), с другой стороны, вторая жена этого хана - Нур-Султан, после смерти мужа вышедшая замуж за крымского хана Менгли-Гирея, имела от первого брака двоих сыновей (старшего - Му- хаммет-Амина и младшего Абдул-Латыйфа), также имевших право на казанский престол (Худяков 1990:42-43). В связи с тем, что в это время Менгли-Гирей был крайне заинтересован в союзе с московским великим князем Иваном III, а тот, в свою очередь, хотел использовать Крым против Польско-Литовского государства, поддерживающего Большую Орду, с проблемой престолонаследия в Казани возникли трудности внешнеполитического характера и в 1485 г. при поддержке московских войск на казанский престол был посажен Мухаммет-Амин, а хан Ильгам бежал, скорее всего, в Ногайскую Орду (Pelenski 1974:23-26), тогда бывшую в союзе с Тюменским ханством.
Основатель Крымского ханства Хаджи-Гирей с самого начала правления поддерживал тесные связи с Польско-Литовским государством, при поддержке которого в 1452 г. отбил попытки хана Сеид-Ахмата - правителя части «Престольного владения», захватить Крым. В 1454 г. Хаджи-Гирей совместно с Оттоманами осадил г. Кафу, что говорит о начавшемся сближении двух государств. Но главное направление деятельности Хаджи-Гирея было направлено на степи - накануне смерти в 1466 г. он готовился к сражению с Большой Ордой. После смерти хана Хаджи-Гирея, в противоборство двух его наследников вмешались - Большая Орда (при ведущей роли Мангытов как беклярибеков) и генуэзцы на стороне его старшего сына Нур-Давлета, получившего ярлык на ханство, и Оттоманы, в меньшей степени - Москва (с последней были попытки договориться в 1472,1474 гг.) - на стороне другого сына - Менгли-Гирея (Fisher 1987: 8-11). После ряда событий, важнейшими из которых были: переход южной части Крыма в 1475 г. в руки Оттоманов* низложение в 1476 г. большеордынцами хана Менгли-Гирея, бежавшего в Стамбул, с повторной интронизацией Нур-Давлета, получившего из Большой Орды соправителя, обращение крымских беев в 1477 г. к султану Мехмеду II с просьбой прислать на ханство Менгли- Гирея, произошло изгнание при поддержке османских войск Нур-Дав- лета и его соправителя Джанибека в 1478 г. Менгли-Гиреем, занявшем
302


Крымский трон (Fisher 1987: 8-11). Показательно, что хан Нур-Давлет при этом оказался вначале в Литве, а в 1479 г. - во владениях великого князя московского, где он и был посажен затем на касимовский трон (1486 г.).
В первой половине XV в. на основной домениальной территории распавшейся Золотой Орды происходило внутреннее противоборство различных групп кочевников, с частью которых Москва в конце 1430-х - середине 1440-х гг. поддерживала мирные отношения (Горский 2000:146- 147). Но затем из-за того, что русской стороной были нарушены вассальные отношения, ордынцами во главе с ханом Сеид-Ахматом на русские земли были совершены ряд походов (1449,1450,1451,1455,1459 гг) (Са- фаргалиев 1949: 82-84; Горский 2000:147-148). В 1460 г. сам хан Большой Орды Махмут приходил ратью на Рязань, скорее всего из-за обнаружения после воцарения в 1459 г. долга по выплате дани Рязанским княжествам (Горский 2000:149-150). В 1465 г. этот же хан пошел походом на Московское великое княжество, видимо, из-за того, что в ситуации соперничества Махмута со своим братом Ахматом Москва не могла решить, кому платить дань. Но, по мнению историка Л. Колянковского, начавшись, этот поход был прерван нападением на болыиеордынцев крымского хана Хаджи-Гирея, вдохновленного ориентированными промосковски Ширинами (см.: Хорогикевич 2001:43). Не исключено, что после этого события Хаджи-Гирей даже занял на время большеордынский престол (Горский 2000: 154-155). Затем в 1468 г. последовало ещё одно нападение Большой Орды на рязанские земли. Как полагает А.А. Горский, в итоге этих походов в разгар казанской кампании 1468-1469 гг. Иван III мог пойти на выплаты выходов (дани) Большой Орде, чтобы обеспечить её нейтралитет (Горский 2000:154-155). В таких условиях в 1471 г. было заключено соглашение между Большой Ордой и Польско- Литовским государством, скорее всего направленное против Московского великого княжества (Базилевич 2001: 91). Затем последовало соглашение 1472 г. Крымского ханства с Польско-Литовским государством, согласно которому Крым признал права последнего на Великий Новгород и Одоев (Хорогикевич 2001:44). В результате, большеордынский хан Ахмат, будучи «подговорен королем» (т. е. польско-литовской стороной -Д.И., И.К), летом 1472 г. совершил свой первый поход против Московского великого княжества, который, однако, не принес ему успеха (Горский 2001: 156-163). Зато начались дипломатические контакты Крыма с Москвой (в конце 1472-1473 гг., затем-в 1473-1474 гт.), успешному завершению которых помешало нежелание Хаджи-Гирея порвать
303


с Польско-Литовским государством. После свержения Менгли-Гирея с крымского престола и посажения там племянника большеордынского хана Ахмата - Джанибека (1476 г.), вернувший себе в 1478 г. престол с османской помощью Хаджи-Гирей немедленно возобновил переговоры с Москвой, на которых был в конечном счете заключен союз против «вобчих недругов» - Ахмата (Большая Орда) и Казимира (Польско-Литовское государство) (Гэрский 2001: 156-163).
В восточной половине бывших владений Улуса Джучи - на территории Кок-Орды, после уже описанного противоборства различных группировок в первой половине XV в., наиболее заметным внешнеполитическим событием стало крупное столкновение наследника хана Абулха- ира Шибанида Шейх-Хайдара с Сайид-Ибрагимом из Тюменского юрта при поддержке Мангытского иля и ряда других групп во главе с Джани- беком (будущий основатель Казахского ханства) в 1469 г. Тогда на стороне Шибанида Шейх-Хайдара воевал хан Большой Орды Ахмат. Коалиция хана Ахмата и Шибанидов потерпела поражение, бежавших в г. Астрахань Шибанидов преследовали изменивший ориентацию хан Ахмад и части мангыты - именно тогда, скорее всего, в Большой Орде оказался в качестве беклярибека Тимур из клана Мангыт. Когда в 1470 г. начались переговоры между Большой Ордой и Польско-Литовским государством о союзе против Москвы, князь Тимур выступил в поддержку такого союза-очевидно, в данном случае мангытский князь принимал во внимание и конфликт Ивана III с казанским ханом Ибрагимом, жена которого была его дочерью (Трепавлов 2001: 102-103, 120-121; Горский 2000: 157).
Так сложились основные предпосылки будущих существенных изменений во взаимоотношениях наследников Золотой Орды в последней четверти XV в.
Прежде всего, события 1475-1478 гг. привели к изменению статуса Крымского юрта - он оказался под османским сюзеренитетом. Но следует иметь в виду, что верховенство Османов не означало полной потери самостоятельности Гиреев - зачастую крымские ханы действовали достаточно независимо, особенно в конце XV - первой половине XVI вв. (Некрасов 1999: 55-53; 1990: 36-53). Затем Московское великое княжество, после конфликта 1472 г. переставшее платить выход Большой Орде и идеологически подготовившее непризнание ханского сюзеренитета, в 1480 г. столкнулось с Большой Ордой, покинувшей в итоге стояния на р. Угре бесславно поле битвы (Гэрский 2000:166-177). Не последнюю роль в таком исходе столкновения сыграли набеги крымского
304


хана Менгли-Гирея на Подолию в 1480 г. - они отвлекли Польско-Литовское государство от участия в походе против Москвы на стороне Большой Орды. А 6 января 1481 г. коалиция тюменского хана Сайида-Ибраги- ма и ногайцев захватила зимовище хана Ахмата, подвергнув стан хана разгрому, предав самого хана смерти. Это событие имело далеко идущие последствия: в дальнейшем, несмотря на продолжение контактов Московского великого княжества с Большой Ордой, временами доходивших и до военных столкновений (по большей части, с использованием не собственных сил Москвы), даже признания Иваном III в сложных политических условиях начала московско-литовской войны (1500 г.) и обострения казанско-ногайского конфликта ( 1499-1500 гг.), своего «холопства» по отношению к Большой Орде в 1501 - начале 1502 гг. с выплатой выхода (Горский 2000:181-182), Москва становилась все более независимой - не случайно ростовский архиепископ и духовник Ивана III накануне столкновения с Большой Ордой в 1480 г. назвал его «христианским царем Руських стран» {История России... 2000: 323, 330). Официальные московские летописи и последовавшие за 1480 г. события показывают, что «Русское ханство» становилось в ряд других наследников Улуса Джучи, обогнав по темпам консолидации даже кое-кого из будущих независимых тюрко-татарских государств (ещё не было Астраханского ханства, не оформилась окончательно Ногайская Орда, не до конца обособилось Тюменское ханство). Наконец, весной 1487 г. состоялся большой поход русских войск на Казань, где у власти находился вернувшийся на казанский престол с помощью ногайцев хан Ильгам. Русские взяли столицу Казанского ханства, на трон посадили хана Мухаммет- Амина, а сам прежний хан и его семья были вывезены вглубь русских земель (Худяков 1990: 47). Фактически над Казанским ханством был установлен русский протекторат, продолжавшийся, с коротким перерывом в 1496 г., до 1505 г. Главной сутью его были «братские» отношения Москвы и Казани, а также переход под контроль Московского великого княжества внешней политики Казанского ханства и вопросов престолонаследия (Худяков 1990:47). Однако, московская сторона не имела права вмешиваться во внутренние дела ханства (такая попытка была предпринята: сохранилось послание 1490 г. хана Мухаммет-Амина Ивану III по поводу взимания московским чиновником в бассейне р. Цивили «лишних пошлин», чего «из старины не бывало») (Сборник РИО 1884: 92). Одним из последствий взятия русскими г. Казани в 1487 г. и установления новых отношений между сторонами, было появление в титулатуре Ивана III титула «князя Болгарского» (Алишев 1995:42). Хотя с этим титу¬
305


лом имеются некоторые невыясненные моменты (Исхаков 2000: 148- 149; 1999: 86-87; 2000: 46-49; 2006), в целом очевидно, что за данным шагом правящих кругов Московского великого княжества скрывались далеко идущие цели, для полной реализации которых время ещё не настало.
В изменившихся условиях Крымское ханство стремилось покончить с Большой Ордой и стать гегемоном среди наследников Золотой Орды. Османы и Московское великое княжество поддерживали эти устремления Крымского ханства, так как это ослабляло их общего врага - Польско- Литовское государства.
Конец XV в. оказался для Большой Орды неблагоприятным - выдались голодные годы и в 1500-1502 гг. большеордынцы начали мелкими и более крупными группами переходить во владения Крымского ханства. Закончилось это тем, что после поражения Крымского ханства в 1490 г. от Большой Орды, оно начало предпринимать, с опорой на своих союзников (особенно, на Московское великое княжество), целый ряд шагов, направленных против болыпеордынцев, приведших в конце - концов к полному разгрому весной 1502 г. крымскими войсками во главе с Мен- гли-Гиреем, сильно ослабевшей Большой Орды (Некрасов 1990:64-73). В крымском послании в Москву от имени хана Менгли-Гирея, об этом сказано: «Слава Богу Ших-Ахмета, недруга нашего разгонив, Орду его и все улусы Бог в наши руки дал» (Записки Одесского ОИД т. 5,1863:154). После присоединения улусов Большой Орды, Крымское ханство резко усилилось, а хан Менгли-Гирей, как уже отмечалось, начал именоваться «Великие Орды великим царем». Большая Орда, скорее всего перестала существовать, растворившись в Крымском ханстве, частично трансформировавшись в Астраханское ханство. Однако, не исключено, что её улусы продолжали еще некоторое время существовать как некое целое, но под верховенством династии Гиреев (Хорошкевич 2001:99).
Одним из главных последствий разгрома Большой Орды стало расхождение интересов Московской Руси и Крымского ханства, ставших соперниками на постзолотоордынском политическом пространстве. Остальным «игрокам» на этом поле пришлось подстраиваться под них. Через некоторое время сложилась новая расстановка сил. Во-первых, очень скоро стало ясно, что частично на место Большой Орды встало Астраханское ханство - не случайно ещё в 1503 г. хан Шейх-Ахмат пытался убедить Ивана III «достать» ему астраханский трон, предлагая взамен отказаться от сотрудничества с Польско-Литовским государством. Но Москва на этот союз не пошла. Шейх-Ахмату не удалось договориться о
306


союзе и с Османской империей - Стамбул предпочел проверенного Менгли-Гирея. Во-вторых, за спиной Астраханского ханства начали стоять ногайцы, игравшие все более заметную роль. Они же, кстати, стали опорой вернувшегося на казанский престол в 1502 г. Мухаммет-Амина, когда тот в 1505 г. сбросил русский протекторат и начал войну с Московским государством, продолжавшуюся и в 1506г. (Худяков 1990: 60-68). Это говорит о том, что Ногайская Орда частично в политическом проти- воботстве заняла нишу, до того принадлежавшую Большой Орде. Казанский хан тогда вознамерился присоединиться к антирусской коалиции - Мухаммет-Амин весной 1507 г., как и крымский хан, предлагал помощь в походе на Московское государство (Хорошкевич 2001:167). Хотя Крымский хан Менгли-Гирей рассматривал Московское государство как своего союзника против Астраханского ханства, Москва не спешила с таким союзом - дальнейшее усиление Крыма, грозившее переходом под его влияние и Казани, не входило в её планы. Поэтому Крымское ханство начало сотрудничества с Польско-Литовским государством ( 1505-1519 гг.). А Москва старалась не допустить перевеса сил ни в сторону Крыма, ни Астрахани, поддерживая отношения с обеими сторонами. Между тем, крымский хан в 1509 г. воевал с объединенными силами Астраханского ханства и ногайцев, хотя и не смог взять г. Астрахань. Для Крыма это направление стало решающим (Зайцев 2004: 64-71).
Казанское ханство после военной конфронтации 1505-1507 гг. предпочло договориться с Московским государством (договор 1512 г.), но Мухамет-Амин вел достаточно многостороннюю политику, поддерживая и связи с Крымским ханством (известно, что около 1516 г. казанцы предлагали крымскому хану Мухаммет-Гирею самостоятельно захватить Астраханское ханство и посадить там на престол одного из Гиреев- царевичей) (Хорошкевич 2001: 181). Но достигнутое равновесие сил было нарушено в 1512г., когда Крымское ханство разорвало отношения с Московским государством и совершило серию нападений на его южные рубежи. Это вызвало русско-литовскую войну 1512-1514 гг. Крымский хан стал препятствовать русско-османским торговым связям, его войска весной 1515г. совершили совместно с литовскими войсками поход на северские земли, уводя оттуда огромное число пленных (Хорошкевич 2001: 181). В 1514-1515 гг. Астраханское ханство было в союзе с частью ногайцев, находясь в конфронтации с основным ядром Ногайской Орды. Но главным противником для него оставалось Крымское ханство, которое летом 1515г. совершило поход против Астрахани и союзных с ним ногайцев. Москва в этот конфликт не вмешалась, стремясь
307


столкнуть эти два ханства. Но крымский хан Мухаммет-Гирей, несмотря на набеги крымских отрядов на русские земли, в 1517 г. попытался договориться с Москвой о совместных действиях против Астраханского ханства. На чашу весов он даже положил вопрос о престолонаследии в Казанском ханстве - из его послания в Москву в сентябре 1517г. видно, что казанцы присылали в Крым делегацию для получения оттуда царевича на казанский престол (Мухаммет-Амин был тяжело болен). Одновременно казанцы указали, что в случае отказа крымского хана, они посадят на казанский престол царевича из Астрахани (Зайцев 2004:81). Таким образом, с одной стороны существовали планы Крымского ханства по созданию коалиции Крыма - Москвы - Казани, а с другой - позиция Москвы, ведшей с Казанью отдельные переговоры о престолонаследии. В итоге в Казани после смерти последнего представителя династии Улу-Мухаммета - Мухаммет-Амина в декабре 1518г., был инт- ронизирован московский ставленник касимовский султан Шах-Гали (Шейх-Али) из династии большеордынских ханов. Этот шаг Москвы вызвал недовольство Крыма, только что отладившего свои отношения с Московским государством (договор 1518 г.) (Хорошкевич 2001: 188- 195). Поэтому, Крымское ханство восстановило свои отношения с Польско-Литовским государством (договор от 20 октября 1520 г.) и предприняло в июле 1521г. большой поход против Москвы, дойдя до её окрестностей. Бежавший из города Василий III дал обязательство об уплате выхода в Крым (История России... 2000: 407). Этому событию предшествовало изгнание из Казани московского ставленника Шах-Гали и принятие в апреле 1521 г. на казанский престол крымского царевича Сахиб-Гирея (Алигиев 1995:59, 62; Худяков 1990: 79). Поход крымских сил на Москву летом этого года был связан и со стремлением помочь Сахиб-Гирею закрепиться на казанском престоле. Крымский хан Му- хаммет-Гирей попытался втянуть в антимосковскую коалицию и Астраханское ханство, но безуспешно. Наоборот, в начале 1521 г. астраханцы напали на Крым (Зайцев 2004: 83, 87). В конечном итоге, Крым, для которого борьба с Астраханским ханством была извечной борьбой с ханами Большой Орды и союзных с ними ногайских групп, в 1523 г. захватил г. Астрахань и посадил там на престол Бахадыр-Гирея. Однако, в результате предательства мангытов, крымский хан Мухаммет-Гирей и его сын - султан Бахадыр-Гирей, были убиты, а крымские войска практически уничтожены (Зайцев 2004: 90-93). Астраханская катастрофа - Крым остался практически без войск (число их после этого не превышало 15 тыс.) и был полностью разграблен ногайцами - привел к времен¬
308


ному уходу ханства из области активной внешнеполитической деятельности. А для Москвы, наоборот, возникло генеральное направление во внешней политике - оно было связано с Казанским ханством. Крымское ханство в 1523 г. восстановило свои дружественные отношения с Москвой, отойдя от союза с Польско-Литовским государством. Для Крыма врагами остались Ногайская Орда и Астрахань. А Москва же находилась в дружественных отношениях с Астраханским ханством, так как Астрахань являлась прекрасным противовесом Крымскому ханству (Зайцев 2004:102). Между тем Крым стремился разделить Астраханское ханство и Ногайскую Орду и привлечь против последней Казанское ханство (Зайцев 2004: 100-101).
Эта система сдержек и противовесов просуществовала с определенными модификациями до середины XVI в. (См. работы И. В. Зайцева, А.Л Хорошкевич, В. В. Трепавлова, С.Х. Алшиева). Для Московского государства основными союзниками оказались Астраханское ханство и Ногайская Орда, а противниками - Крымское ханство и Польско-Литовское государство. Казанское ханство находилось между этими коалициями и в зависимости от того, чьи ставленники сидели на казанском престоле, оказывалось то на одной, то на другой стороне. Астраханское ханство также довольно часто меняло свою ориентацию, то склоняясь к союзу с Крымским ханством, то с Ногайской ордой - это зависело и от того, чей ставленник занимал астраханский престол. Но стратегические интересы Москвы требовали активной политики, прежде всего по отношению к Казанскому ханству - без его покорения невозможно было контролировать Астраханское ханство и Ногайскую Орду, а в конечном счете, и влиять на Крымское ханство.
После прихода к власти в Казанском ханстве Сахиб-Гирея, русские войска совершили ряд походов ( 1523,1524 гг.) на земли ханства. За сменой его на казанском троне Сафа-Гиреем (1524 г.), после мирного периода в 1530 г. начался новый поход русских на Казань, нацеленный на восстановление московского протектората над ханством. В результате давления Москвы, казанцы весной 1532 г. на ханство посадили касимовского царевича Джан-Али (брата Шах-Гали), находившегося под контролем Московского государства, т. е. протекторат был восстановлен (Али- шев 1995: 62-72), однако, ненадолго-в сентябре 1536 г. Джан-Ал и был убит казанцами, убийцы скрылись в Астраханском ханстве (Зайцев 2004: 120). Москва попыталась предложить на казанский престол своего ставленника Шах-Гали, но казанцы успели договориться с Сафа-Гиреем, севшем повторно на казанский престол при поддержке Астраханского
309


ханства, и очевидно, ногайцев (он был женат на ногайской княжне) (Али- шев 1995: 74-75; Зайцев 2004: 120). В итоге второго прихода к власти Сафа-Гирея военные действия между Московским государством и Казанским ханством возобновились. Крымское ханство поддерживало казанских Гиреев - крымский хан Сахиб-Гирей писал в Москву: «Казанская земля - мой юрт, и Сафа-Гирей царь - брат мне;.. .ты б... на Казанскую землю войной больше не ходил...» (Алишев 1995: 76). Затем в 1541 г. состоялся большой поход крымских войск против Московского государства, поддержанный Казанским и Астраханским ханствами (Зайцев 2004: 127; История России... 2000: 412). Не исключено, что именно эти события описываются в послании казанского хана Сафа-Гирея королю Сигизмунду, где сказано: «... для послуги вашои милости хотячи землю неприятеля вашей милости московского, поднял есми ногайского мурзу сына Мамай мурзина Алей мурзы, с ним было людей десять тисячеи. А к тому ... царь артштрафанскии прислал было мне тисячу людей» (Мустафина 1997: 34). Очевидно, против Москвы в это время существовала обширная коалиция.
Последовавший за этим русский поход 1545 г. на Казань не принес решительной победы, хотя на время Сафа-Г ирей был заменен на Шах- Гали, но ненадолго - в том же 1546 г. при поддержке ногайцев и Астраханского ханства Сафа-Гирей опять оказался на казанском престоле. Вслед за этим военные действия с обеих сторон шли уже практически непрерывно, тем более, что Московское государство в 1549 г. продлило свое перемирие с Польско-Литовским государством на пять лет, обеспечив свой западный тыл (Шмидт 1999:120). К 1549 г., с другой стороны, относится попытка объединения наследников Золотой Орды со стороны Османской империи в мусульманский пакт (Крым, Казань, Ногайская Орда) (Pelenski 1974: 40-49, 82-91; Шмидт 1999:120-121; Хорош- кевич 2003: 96-97). Зимний поход русских войск на Казань 1549-1550 гг. закончился неудачно, но весной 1551г. Москва начала подготовку к решающему этапу схватки с Казанским ханством. Одним из направлений деятельности московской дипломатии была нейтрализация попыток Оттоманов и крымского хана настроить ногайских мурз против русских - что удалось сделать посулами и давлением на Ногайскую Орду. Часть ногайцев во главе с нурадином Исмаилом прямо признали право Ивана IV на Казань - «Казань твоя», - писал он (Хорошкевич 2003:99). Несмотря на то, что на казанский престол после ухода в марте 1552 г. Шах-Гали при поддержке бия Ногайской Орды Юсуфа, надеявшегося на улучшение отношений с Москвой, был посажен астраханский царевич Ядигар-
310


Мухаммет, получивший поддержку части ногайцев, московская сторона решила поход на Казань не отменять и 16 июня 1552 г. он начался. Идеологическая формулировка причин похода звучала так: «... поиска- ти отчины прародителей своих, великих князей русских, земли Болгарские Владимера и другага Владимера Манамаха и васиявшаго во всем великого князя Дмитрея Ивановича Донского, иже победу творящего на сопротивных, иже не покоряющеся ему» (Хорошкевич 2003: 105; Об идеологических предпосылках и попытках оправдания завоевания см. : Измайлов 1992 (б): 50-62). 2 октября после семинедельной осады и ожесточенных уличных боев г. Казань был взят. Как писал московский летописец, «помочию всесильного господа нашего Исуса Христа и молитвами ...богом венчанный наш царь православный и великий князь Иван Васильевич, самодержец всея Руси брався с нечестивыми и одоле их до конца, царя казанского Едигера Махмета изыме и знамена их взяша и царство, и град многолюдный Казанский восприят. В полон же повеле царь имати жены и дети малые, а ратных за их измены избити всех» (ПСРЛт. 29; 1965: 108). Псковский летописец сообщал: «Ивысекоша всех татар во граде до 20000, а прочих поплениша; а город весь вы горе от зелиа» (Псковские летописи. II, 1955: 233). Казань и вся территория ханства были подвергнуты полному разграблению, население ханства в значительной части было уничтожено (не менее 1/3) и уведено в плен: в разрядных книгах говорится о том, что русские воины «биюще татар по улицам, мужей и жен по дворам, а иных изъ ям выволачивающе и секу- ще их без милости и одираху до последния ноготы .. .безчисленное богатство взяша, и в полон многих мурзиных жон и детей взяша» (Хорошкевич 2001: 109). Иван IV 4 октября собственными руками посередине города Казани - в Кремле, водрузил крест и «обложил на том месте церковь во имя ...Благовещения» (Хорошкевич 2001: 110). Вскоре после взятия Казани в отправленной в Польско-Литовское государство грамоте, московские бояре именовали Ивана IV не только «царем», но и «великим государем», добавив и «казанское титло», указав, что оно «писано впервые» (Хорошкевич 2001: 116).
Прямым результатом завоевания Московским государством Казанского ханства оказался поход на Астрахань в 1554 г. с участием верной Москве части ногайцев во главе с нурадином Исмаилом. В дипломатических документах, связанных с Османской империей, имеется детальное обоснование этого похода: «Азстороханский юрт в руки государю нашему бог дал тем обычаем: Емгурчей царь присылал ко государю нашему царю и великому князю бити челом своего посла, Ишима князя,
311


чтоб государю нашему потому ж его держати, как и Казаньской юрт государь наш держит в своем имяни. И государь наш посылал с своим словом своего посла Севастьяна Адрамова. И он (Ямгурчи.-Д И., И.И.) государя нашего посла безчествовал. И за те его неправды государь посылал на него рать свою. А у государя нашего в те поры был того ж юрта Дервиша Алея царь. И государь наш в свои ж рати послал его. И государя нашего люди Азсторохань взяли. И Дервиш Алея на Азсторохани по государя нашего веленью царем учинили. И Дербыш Алей государю нашему не учал прямити. И государь потому на него и рать свою послал и в Азсторохани воевод своих учинил» (Зайцев 2004: 160). В итоге по- сажения на астраханский престол хана Дербыш-Алия, уже 14 сентября 1554 г. из Москвы с сообщением о взятии Астрахани в Польско-Литовское государство уехало посольство, в чьих документах в составе титулов Ивана IV есть и определение «царь Астраханский» (Зайцев 2004:162). Хотя на полное подчинение Астраханского ханства ушло ещё два года, причем на последней стадии завоевания в сентябре 1556 г. «людей» было «побито много» (Зайцев 2004: 170), в конечном счете, с независимостью Астраханского юрта было покончено.
Между двумя походами на Астрахань в Москве в январе 1555 г. появились послы Сибирского князя Ядигера Тайбугида, «бивших челом... ото князя Едигера и ото всей земли, чтобы государь их... взял за себя... и дань свою на них положил и дорогу своего прислал, кому дань собрата» (ПСРЛт. 29:233). Это предложение было принято и Сибирское княжество Тайбугидов стало вассалом Московского государства. По-видимо- му, такому ходу событий способствовала и ситуация в Ногайской Орде - после убийства ногайского бия Юсуфа в 1555 г. там началась междоусобная война, затем в 1557 г. наступил великий голод (Трепавлов 2001: 274-288). В состоянии крайнего ослабления Ногайской Орды его новый правитель- бий Исмаил, ещё в 1554 г., будучи нурадином, заключивший соглашение с Москвой, в 1557 г. подписал шертную грамоту с Московским государством, хотя и не предусматривающую никакой реальной подчиненности Москве (Трепавлов 2001: 612-615), на самом деле ведшую дело к вассальной зависимости Ногайской Орды (История России... 2000:418). Да и ногайцам особенно некуда было податься, как указывал князь Урус в 1587 г. в переписке с турецким султаном (Зайцев 2004:171), «чья будет Астрахань и Волга и Еик, тово будет вся Ногайская Орда».
Лишь Сибирское княжество Тайбугидов, благодаря приходу к власти хана Кучума ставшее ханством, продержалось дольше остальных тюр-
312


ко-татарских государств. Но и хан Кучум в 1570 г. предлагал уже Москве «дружбу», а в 1571 г- «чтоб его царь и великий князь взял в свои руки, а дань со всее Сибирские земли имал по прежнему обычаю» (Собрание государственных ч.2, 1819: 41, 45). Но до полного подчинения Сибирского ханства Москве понадобились поход Ермака 1582-1585 гг. и длительные военные действия русских войск против Сибирского ханства и Кучу- мовичей в конце XVI - начале XVII вв., чтобы Сибирский юрт, понесший тяжелые утраты, наконец был окончательно присоединен к Русскому государству (Файзрахманов 2002:196-211). Но уже после смерти Едигера Тайбугида 1555 г., в титулатуре Ивана IV, как было отмечено, появилось определение «всея Сибирские земли повелитель». Затем, после победы над Кучумом в 1598 г., начиная с Бориса Годунова, русский царь именуется также «царем Сибирским» (Успенский 2000: 49-50, 96).
Разгоряченные победами над Казанским и Астраханским ханствами завоеватели начали даже разрабатывать проект захвата Крыма и интронизации там сына астраханского хана Дербыш-Алия Янтимера. Но Московское государство отказалось от этого плана, чреватого конфликтом с Османской империей (Зайцев 2004: 172). К тому же Крым ещё был грозной силой - в 1570 г. крымские войска под руководством хана Давлет-Гирея дошли до Москвы и сожгли его. И имевшему выгодное геостратегическое положение Крымскому ханству под «зонтиком» Оттоманов удалось просуществовать как тюркский юрт до 1783 г.
***
Эпоха позднезолотоордынских тюрко-татарских государств, просуществовавших в своем большинстве исторически довольно короткий отрезок времени - около ста лет, имела для татар не меньшее значение, чем предшествующий период, связанный с Улусом Джучи (Золотой Ордой). Именно в рамках мусульманских этнополитических образований, возникших на постзолотоордынском политическом пространстве, окончательно оформились культурные и языковые особенности локальных групп татарского суперэтноса, произошло становление их идентичности, включающей как местные, так и общие элементы, базирующиеся на сложном синтезе тюрко-исламских ценностей.
Безусловно, в XV-XVI вв. на обширной территории бывших владений Золотой Орды продолжала существовать и развиваться тюрко-татарская цивилизация, восходящая своими истоками к культуре предшествующего времени, прежде всего, к золотоордынской эпохе. Это доказывается не только на примере политической культуры - где сказанное вполне оче¬
313


видно - но и прослеживается на особенностях экономики, социальной структуры, религии и ее институтов, традиции летописания и т.д.
На огромных просторах Восточной Европы рассматриваемого времени происходило многостороннее взаимодействие всех наследников Улуса Джучи, включая Московское великое княжество, в соперничестве с тюрко-татарскими юртами и другими государствами (Польско-Литовским государством, в меньшей степени - Османской империей), в конце концов поглотившее во второй половине XVI в. большинство позднезолотоордынских этнополитических образований. Пожалуй, можно согласиться с высказыванием о том, что включение в состав Московского государства этих юртов напоминает процесс «восстановления» золотоордынского владения во главе с «белым царем» с перемещением центра власти из мусульманских регионов в христианскую территорию (Ер- молев 2004: 301-305).
Такая смена политического центра не была случайной. С одной стороны, время подъема Московского государства совпало с общим кризисом исламской цивилизации, чьей северной периферией и являлись тюрко-татарские общества XV-XVI вв. С другой стороны, постепенно усиливавшееся Московское царство обладало явным демографическим превосходством (по некоторым оценкам, к началу XVI в. в нем проживало 2-2.5 млн., а к середине столетия уже 4-4.5 млн. чел. {Хорошкевич 2Ö03: 60) над разрозненными в силу многих объективных причин, татарскими юртами. Однако, сказанное не может служить оправданием свершившейся агрессии со стороны одного из наследников Золотой Орды, против других. Тем более что она сопровождалась тяжелейшими потерями для татарских обществ, в т.ч. и в сфере культуры, попавших в колониальную зависимость от носителей иных цивилизационных ценностей. По нашим оценкам, татарам для восстановления своего демографического потенциала, приспособления к новым условиям жизни, понадобилось около двух столетий. И эту потерю во времени не удалось скомпенсировать до сих пор.
Наконец, хочется особо подчеркнуть роль периода XV-XVI вв. в истории народа - именно тюрко-мусульманская культура рассматриваемого времени, несмотря на существенный урон, понесенный ею в колониальную эпоху, стала для татар той базой, на которой в дальнейшем поднялась национальная культура. Отсюда и значимость периода позднезолотоордынских тюрко-татарских государств.
314


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ и источников
Абилов Ш.Ш. Литература второй половины XIII - начала XV вв. (эпоха Золотой Орды) // Средневековая татарская литература VIII - XVIII вв. -Казань, 1999.-С. 63-72.
Абдиров М. Кучум: известный и неизвестный. - М., 1996.
Абдуллин И. А. Армяно-кыпчаксие рукописи и их отношение к диалектам татарского языка // Материалы по татарской диалектологии. - Казань.- 1974.-№3.-С. 166-184.
Абуль-Гази. Родословное дерево тюрков. Сочинение Абуль-Гази, Хивинского хана / Пер. и пред. Г.С. Саблукова - Казань, 1906.
Автобиография Тимура. Богатырские сказания о Чингис-хане и Аксак-Тимуре.-М., 1934.
Агаджанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX-XIII вв. - Ашхабад, 1969.
Агаджанов С.Г. Государство Сельджукидов и Средняя Азия в XI- XII вв.-М, 1991.
Акты исторические, собранные и изданные Археографическою ко- миссиею. - T. 1. - СПб., 1841.
Алемань Агусти. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. -М., 2003.
Алишев С.Х. К вопросу об образовании булгаро-татарской народности // Исследования по исторической диалектологии татарского языка.- Казань, 1985.-С. 109-117.
Алишев С.Х. Образование татарской народности // Материалы по истории татарского народа.-М, 1995.-С. 201-223.
Алишев С.Х. Историки. Татарский народ. - Казань, 2000.
Алишев С.Х. Исторические судьбы народов Среднего Поволжья. XVI - начало XIX в. - М. : Наука, 1990.
Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV-XVlBB.-Казань, 1995.
Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы. I-II // Советская археология. - 1971. - №3. -С.96-123; № 4, - С. 106-134.
Аннинский С.А. Известия венгерских и миссионеров XIII и XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. - Т.З. -1940.
Арсланова А.А. Кыпчаки и термин Дашт-и Кыпчак (по данным персидских источников XIII-XIV вв.) // Национальный вопрос в Татарии дооктябрьского периода. - Казань, 1990. - С. 4-20.
315


Арсланова А.А К вопросу об этнониме «татары» // Tatarica. - 1997. -№1.-С. 30-41.
Артамонов М.И. История хазар. - Л., 1962.
Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. - М, 1989.
Ахинжанов С.М. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. - Алма-Ата, 1989.
Ахмедов Б.А. Государство кочевых узбеков. - М., 1965.
Ахмедов Б.А. Историко-географическая литература Средний Азии XVI-XVIII вв. (письменные памятники). - Ташкент: Изд-во «Фан» Узбекской ССР, 1985.
Ахметзянов М.И. Болгар теленец язмышы (эпиграфика материалла- ры буенча) / О судьбе булгарского языка (по материалам эпиграфики) // Татарская археология.-1998.-№ 1(2). -С. 99-119.
Эхмэтжанов М. Татар шэжэрэлэре (Беренче китап). - Казан, 1995.
Эхмэтжанов М.И. Татар кулъязма китабы. - Казан, 2000.
Ашмарин Н.И. Болгары и чуваши. - Казань, 1902.
Багаутдинов Р.С., Богачев А.В., Зубов С.Э. Праболгары на Средней Волге (у истоков истории татар Волго-Камья). - Самара, 1998.
Базилевич К.В. Внешняя политика русского централизованного государства. Вторая половина XV века. - М., 2001.
Байпаков К.М. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья (VI - начало XIII в.). - Алма-Ата, 1986.
Байпаков К.М., Ерзакович Л.Б. Древние города Казахстана. - Алма- Ата, 1971.
Баллод Ф.В. Старый и Новый Сарай, столицы Золотой Орды. - Казань, 1923.
Баллод Ф.В. Культура Золотой Орды // Новый Восток. -1924. - №6. - С. 336-349.
Барбаро и Контарини о России. К истории итало-русских связей в XV в.-Л., 1971.
Бариев Р.Х. Волжские булгары: история и культура. - СПб.: Агат, 2005.
Бариев Р.Х. История булгаро-татар: основные вехи. - СПб.: Инсаф, 1992.
Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Сочинения.-T.I.-M., 1963.
Бартольд В.В. Отец Едигея // Сочинения. - T. II. - Ч. 1. - М., 1963(a). - С. 797-804.
316


Бартольд В.В. Улугбек и его время // Сочинения, т. II. ч.2. - М., 1964. -С. 25-196.
Бартольд В.В. О христианстве в Туркестане в домонгольский период // Сочинения, т. И. ч.2. - М., 1964(a). - С. 265-302.
Бартольд В.В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии//Сочинения. T.V.-M., 1968. С. 17-192.
Бартольд В.В. Отчет о командировке в Туркестан // Сочинения. - T. V. -М., 1968.
Бартольд В.В. История турецко-монгольских народов // Сочинения. T.V.-M, 1968 (а). - С. 192-229.
Бартольд В.В. Древнетюркские надписи и арабские источники // Сочинения. T.V.-M., 1968(6).- С.284-311.
Бартольд В.В. Введение к изданию «Худуд ал-алам» // Сочинения. T.VIII.-M., 1973.
Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. -М., 1969.
Баскаков Н.А. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». - М., 1985.
Баттал Г. Казан теркилере. - Казань: Татар, гос. изд-во, 1996.
Бахрушин С.В. Пути в Сибирь в XVI - XVII вв. // Научные труды. - т. III. Избранные работы по истории Сибири XVI - XVII вв. - ч. 1. Пути за Урал в XVI-XVII вв. -М.: Изд-во АН СССР, 1955. -С. 72-136.
Бахрушин С.В. Туземные легенды в «Сибирской истории» С. Ремезова // Исторические известия, издаваемые историческим об-вом при импер. Московском ун-те, 1916, № 3-4.
Бахрушин С.В. Сибирские служилые татары в XVII в. Научные труды. - т. III. Избранные работы по истории Сибири XVI - XVIIbb. - ч. И. История народов Сибири в XVIXVII вв. - М.: Изд-во АН СССР, 1955. - С.153-175.
Башкирские шежере. Состав., пер. текстов, введ. и коммент. Р.Г. Ку- зеева.-Уфа, 1960.
Белавин А.М. Об этнической принадлежности так называемых «бул- гарских эсегел» // Проблемы древней и средневековой археологии Вол- го-Камья.-Казань, 1999.-С.73-84.
Березин И. Татарский летописец. Современник Бориса Федоровича Годунова //Московитянин, 1851, № 24, кн. 2.
Березин И.Н. Ярлык Токтамыш хана к Ягайлу. - Казань, 1850.
Березин И.Н. Ханские ярлыки. II. Тарханные ярлыки Тохтамыша, Тимур-Кутлука и Саадет-Гирея. - Казань, 1851.
317


Бернштам А.Н. Из истории гуннов I в. до н. э. (Ху-хань-е и Чжи-чжи- шаньюй) // Советское востоковедение. - 1940. - № 1. - С.51 -77.
Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейс- ких тюрок VI-VIII веков. -М., Л., 1946.
Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. - Л., 1951.
Бернштам А.Н. Историко-археологический очерк Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алтая // Материалы и исследования по археологии СССР. -№26. - М.,Л., 1952.
Бируни А. Памятнтки минувших поколений // А.Бируни. Избранные произведения. - Ташкент, 1957.
Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. - М., 1998.
Богуславский С. А. К литературной истории «Памяти и похвалы князю Владимиру» // Известия Отделения русского языка и словесности АН СССР. T.XXIX. 1925.
Бойцов М.А. Вперед, к Геродоту // Казус-1999. Индивидуальное и уникальное в истории. - М., 1999.
Бояршинова З.Я. Население Западной Сибири до начала русской колонизации (виды хозяйственой деятельности и общественный строй местного населения). - Томск, 1960.
Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. - М., 1983.
Вайнер И.С., Федоров-Давыдов Г.А. О надписи и рисунке на кости из Нового Сарая // Советская археология. -1963. - №3. - С. 245-246.
Вайнштейн С.И. Мир кочевников центра Азии. - М., 1991.
Вайнштейн С.И., Крюков М.В. Об облике древних тюрков // Тюркологический сборник. 1966.-М., 1966.-С.177-187.
Валеев Ф.Т., Томилов Н. А. Татары Западной Сибири. История и культура. -М.: Наука, 1996.
Васильев Д.Д. Графический фонд памятников тюркской рунической письменности азиатского ареала. (Опыт систематизации). - М., 1983.
Васильев Д.Д., Горелик М.В., Кляшторный С.Г. Формирование имперских культур в государствах, созданных кочевниками Евразии // Из истории Золотой Орды. - Казань, 1993. - С.33-44.
Вахидов С.Г. Исследование ярлыка Сахиб-Гирей хана // Известия ОАИЭ,т.ЗЗ,вып. 1,1925.
Валиди Туган Э. - 3. Башкорттарзыц тарихы. Терк Ьэм татар тари- хы. -0фе, 1994.
Вернадский Г.В. Монголы и Русь. - Тверь, М., 1997.
318


Вернадский Г.В. Россия в средние века. - Тверь, М, 1997(a).
Виженер де Блез. Извлечение из сочинения «Описание польского королевства и порубежных с ним стран» ( 1573) // Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. - Вып. 1 (XVI ст.). - Киев, 1890.
Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах.-ч. 2.-Спб., 1864.
Владимирцов Б .Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. - Л., 1934.
Владимирцов Б.Я. Чингис-хан. - Горно-Алтайск, 1992.
Волкова Н.Г. Этническая история: содержание понятия//Советская этнография. - 1985. - №5.-С. 16-25.
Вычегодско-Вымская (Михайло-Евтихеевская) летопись // Историко-филологический сборник. - Вып. 4. - Сыктывкар, 1958.
Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. - Л., 1979.
Гадло А.В. Этническая группа барсилы // Историческая этнография: традиции и современность.-Л., 1983. С.79-91.
Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа Х-ХШ вв. - СПб., 1994.
Газиз Г. История татар. - М., 1994.
де Галонифонтибус И. Сведения о народах Кавказа ( 1404 г.), (из сочинения «Книга познания мира»). - Баку, 1980.
Галстян А. Завоевание Армении монгольскими войсками // Татаро-монголы в Азии и Европе. - М., 1977. - С. 166-185.
Галяутдинов И.Г. «Тарих нама-и Булгар» ТаджетдинаЯлчигулова. - Уфа, 1990.
Гандзакеци Киракос. История Армении. -М., 1976.
Гарипов Т.М., Кузеев Р.Г. Волго-Уральский регион культурно-языкового взаимодействия уральских и алтайских этносов // Урало-Алтаис- тика. Археология. Этнография.Язык.- М., 1985.-С.107-112.
Гарустович Г.Н., Ракушин А.И., Яминов А.Ф. Средневековые кочевники Поволжья (конца IX-начала XV века).-Уфа, 1998.
Гарустович Г.Н. Об этнической принадлежности раннемусульманских памятников Западной и Центральной Башкирии // Проблемы древних угров на Южном Урале. - Уфа, 1988. - С. 130-139.
Гарустович Г.Н. Население лесостепной зоны Южного Урала в X — начале XIII вв. // Археология Южного Урала. - Стерлитамак, 1992. - С.208- 214.
Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса// Нации и национализм. - М.: Праксис, 2002. - С. 146-200.
319


Генинг В.Ф. Этнический процесс в первобытности. - Свердловск, 1970.
Генинг В.Ф. Некоторые вопросы периодизации этнической истории древних болгар // Ранние болгары в Восточной Европе. - Казань, 1989. - С.4-15.
Генинг В.Ф., Халиков А.Х. Ранние болгары на Волге (Больше-Тар- ханский могильник. - М., 1964.
Герасимова М.М., Рудь Н.М., Яблонский Л.Т. Антропология античного и средневекового населения Восточной Европы. - М., 1987.
Герберштейн С. Записки о Московии. - М.: Изд-во МГУ, 1988.
Гимади Х.Г. Из истории народов Булгарии под игом Золотой Орды. Автореф. дисс. канд. ист. наук. - М.: Ин-т истории АН СССР, 1949.
Гимади Х.Г. Народы Булгарского государства под игом Золотой Орды // История Татарской АССР. - Казань, 1955. - С.76-98.
Гимади Х.Г. Об употреблении названия «татары» // Вопросы истории.-1954.-№8.
Гмыря Л.Б. Страна гуннов у Каспийских ворот. Прикаспийский Дагестан в эпоху Великого переселения народов. - Махачкала, 1995.
Голден П.Б. Половцы дикие // Tatarica. -1997. - № 1. - С. 13-25.
Гольман М.К. Изучении истории Монголии на Западе (XIII - середина XX вв.).-М., 1988.
Горелик М.В. Монголо-татарское оборонительное вооружение второй половины XIV - начала XV вв. // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины.-М., 1983.-С.244-269.
Горелик М.В. Ранний монгольский доспех (IX - первая половина XIV вв.) // Археология, этнография и антропология Монголии. - Новосибирск, 1987.-С. 163-208.
Город Болгар. Очерки истории и культуры. - М., 1987.
Город Болгар. Очерки ремесленной деятельности. -М., 1988.
Город Болгар. Ремесло металлургов, кузнецов, литейщиков. Отв. ред. Г. А. Федоров-Давыдов.-Казань, 1996.
Горский А.А. Русские земли в XIII-XIV веках. Пути исторического развития.-М., 1996.
Горский А.А. Москва и Орда. -М.: Наука, 2000.
Грач А.Д. Вопросы датировки и семантики древнетюркских тамго- образных изображений горного козла // Тюркологический сборник. 1972. -М,1972.-С. 316-333.
Греков Б. Д., Калинин Н.Ф. Булгарское государство до монгольского завоевания // Материалы по истории Татарии. Вып. 1. - Казань, 1948. - С.97-185.
320


Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. - М., Л., 1950.
Греков И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды (на рубеже XIV-XV вв.).-М., 1975.
Григорьев А.П. Время написания «ярлыка» Ахмата // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. X. - Л., 1987.-С. 28-98.
Григорьев А.П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам. Источниковедческий анализ золотоордынских документов. - Спб.: Изд-во С.- Петербургского ун-та, 2004.
Григорьев А.П. Ярлык Менгу-Тимура: реконструкция содержания // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. XII в.-Л.: Изд-во ЛГУ, 1990.-С. 53-102.
Григорьев А.П. Официальный язык Золотой Орды XIII-XIV вв. // Тюркологический сборник. 1977.-M, 1981.-С. 81-89.
Григорьев А.П. Золотоордынские ханы 60-70-х годов XIV в.: хронология правлений // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. VII. - Л., 1983. - С. 9-54.
Григорьев А.П., Григорьев В.П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции. Источниковедческое исследование - Спб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2002.
Григорьев А.П., Григорьев В.П. Коллекция золотоордынских документов XIV века из Венеции - Источниковедческое исследование, - СПб.: Изд-во С.- Петербургского ун-та, 2002.
Григорьев А.П., Григорьев В.П. Ярлык Узбека венецианским купца Азова: Реконструкция содержания // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. XIII. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. - С. 74-106.
Григорьев В.В. О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству. Историко-филологическое исследование. -М, 1842.
Гузенкова Т.С. Синдром положительного примера. Заметки этнографа // Свободная мысль. -1993. -№3. - С.67-74.
Гузенкова Т.С. Ностальгия по ненаписанной истории // Свободная мысль. - 1997.-№8.-С.35-45.
Гумилев Л.Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. -М, 1960.
Гумилев Л.Н. Гетерохронность увлажнения Евразии в древности (Ландшафт и этнос. IV) // Вестник Ленингр. ун-та. -1966. -№6. - С.62-71 ; 1966(a). - № 18. - С.81 -90.
321


Гумилев Л.Н. Древние тюрки. - М., 1967.
Гумилев Л.Н. Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии // История СССР. - 1967(a). - № 1. - С.53-66.
Гумилев Л.Н. Хунну в Китае. Три века войны Китая со степными народами III-VI вв.-М., 1974.
Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. 2-е изд. - Л., 1989.
Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. - М., 1992.
Гумилев Л.Н. О термине «этнос» // Этносфера: История людей и история природы.-М., 1993.
Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства. Легенда о «Государстве пресвитера Иоанна». - М., 1994.
Гусева Т.В. Золотоордынский город Сарай ал-Джадид. - Горький, 1985.
Давлетшин Г.М. Волжская Булгария: духовная культура. - Казань, 1990.
Давлетшин Г.М. Биляр-Булгар в устном народном творчестве // Би- ляр - столица домонгольской Булгарии. - Казань, 1991.- С.60-69.
ДалайЧ. Монголия в XIII-XIV веках.-М., 1983.
«Дэфтэре Чыцгыз - намэ». - Казан, 2000.
Даулет Н. Развитие национального самосознания у татар в XX в. (об этнониме «татар») // Панорама-Форум. -1996. - № 2(5). - С. 120-130.
Димитриев В.Д. О последних этапах этногенеза чувашей // Болгары и чуваши. - Чебоксары, 1984. - С.23-58.
Димитриев В.Д. Некоторые исторические данные к вопросу об этногенезе чувашского народа // О происхождении чувашского народа. - Чебоксары: Чувашское кн-е изд-во, 1957. -С.96-119.
Димитриев В.Д. Опустошение болгарской земли в конце XIV — начале XV веков // Вопросы истории народов Поволжья и Приуралья. - Чебоксары, 1997.-С.7-44.
Добродомов И.Г. О половецких этнонимах в древнерусской литературе //Тюркологический сборник. 1975.-М., 1978.—С.102-129.
Добродомов И.Г. К вопросу о «серебряных булгарах» // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992-1993.-М., 1995. — С.149-154.
ДРВ-ч.1. (Январь-июнь, 1775г.).-Спб., 1891.
Древние Чаллы. Борынгы Чаллы. Отв. ряд. Ф.Ш. Хузин. - Казань, 2000.
Дробижева Л.М. Национальное самосознание: база формирования и социально-культурные стимулы развития // Советская этнография. - 1985.- №5.-С.З-16.
322


Дробинский А.И. Русь и Восточная Европа во французском средневековом эпосе // Исторические записки. - 1948. -№26- С.95-127.
Думай Л .И. Общественный строй сяньби и тоба III-IV вв. н. э. // Вопросы истории и историографии Китая. - М., 1968.
Духовные и говорные грамоты великих и удельных князей XIV - XVI вв. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950.
Духовные и договорные грамоты князей великих и удельных. Под. ред. С.В. Бахрушина. -М, 1909.
Егоров В.Л. Государственное и административное устройство Золотой Орды // Вопросы истории. - 1972. - №2. - С. 32-42.
Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв- M.: Наука, 1985.
Егоров В.Л. Монгольское иго на Руси // Татарский мир. Татар донья- сы.-№ 14.-2003.
Егоров В.Л. Причины возникновения городов у монголов в XIII-XIV вв. // История СССР. -1969. - №4. - С.39-49.
Егоров В.Л. Золотая Орда перед Куликовской битвой // Куликовская битва.-М., 1980.-С. 174-213.
Егоров Н.И. Булгаро-чувашско-кыпчакские этноязыковые взаимоотношения в XIII-XVI веках // Болгары и чуваши. - Чебоксары, 1984. - С.103-120.
Ермолаев И.П. Становление Российского самодержавия. Истоки и условия его формирования. Взгляд на проблему. - Казань, 2004.
Ермолаев И.П. Среднее Поволжье во второй половине XVI-XVII вв. Управление Казанским краем. - Казань, 1982.
Ермолова И.Е. Кочевники европейских степей эпохи Великого переселения народов // Буданова В.П., Горский А.А., Ермолова И.Е. Великое переселение народов. Этнополитические и социальные аспекты. - М., 1999.-С.222-311.
Ермолова И.Е. Сообщение Приска Понтийского о передвижениях племен в V в. (фрагмент 30) // Восточная Европа в древности и средневековье. Историческая память и формы ее воплощения. XII чтения памяти члена-корр. АН СССР В.Г. Пашуто. Матер, конфер. - М., 2000. - С. 133- 137.
Ефимова С.Г. Палеоантропология Поволжья и Приуралья. - М., 1991.
Зайцев И.В. Образование Астраханского ханства // Тюркологический сборник: 2001. Золотая Орда и её наследие. - М.: Воет. Лит., 2002.
Зайцев И.В. Астраханское ханство. - М.: «Восточная литература», 2004.
323


Зайцев И.В. Образование Астраханского ханства // Тюркологический сборник: 2001. Золотая Орда и её наследие. -М.: Воет. Лит., 2002.
Зайцев И.В. Астраханское ханство. - М.: «Восточная литература», 2004.
ЗакиевМ.З. Происхождение тюрков и татар.-М.: ИНСАН, 2003.
Закиев М.З. Татар халкы теленец барлыкка килуе. - Казань: Татар, кн-еизд-во, 1977.
Закиев М.З. Проблемы языка и происхождения волжских татар. - Казань, 1986.
Закиев М.З. Проблемы этногенеза татарского народа // Материалы по истории татарского народа. Отв. ред. С.Х. Алишев. -М., 1995. С. 12-94.
Закиев М.З., Я.Ф. Кузьмин-Юманади. Волжские булгары и их потомки. - Казань, 1993.
Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII-XIV вв.).-М., 1966.
Зарубежная тюркология. Сост. С.Г. Кляшторный. Вып. 1. -М., 1986.
Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV-V вв.). - СПб., 1994.
Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т.2. - М, 1967.
Зимин А.А. Краткое и пространное собрание ханских ярлыков, выданных русским митрополитам. // Археографический ежегодник за 1961 г. / Под ред. М.Н. Тихомирова-М., 1962. -С. 29-40.
Золотая Орда в источниках т. 1. Арабские и персидские сочинения. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, в перев.
В.Г. Тизенгаузена. Ч. I. Извлечения из сочинений арабских. Ч. II. Извлечения из сочинений персидских. - М., 2003.
Зуев Ю.А. Ранние тюрки: очерки истории и идеологии. - Алматы, «Дайк-Пресс», 2002.
Зяблин Л.П. О «татарских» курганах // Советская археология XXII. - 1955.-С.83-96.
Ибн Рузбихан Исфахани Фазлаллах. Михман-наме-йи Бухара (Записи бухарского гостя). Пер., предис. и прим. Р.П. Джалиловой. -М., 1976.
Ибрагимов С. «Шейбани-наме» Бенаи как источник по истории Казахстана XV в. //Труды сектора востоковедения АН Казахской ССР. -т. 1. -Алма-Ата, 1959.
Иванич М. «Дафтар-и Чингис наме» как источник по истории кочевых обществ // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556. -Казань, 2002.
324


Игнатьев Р. Памятники доисторических древностей Уфимской губ. // Справочная книжка Уфимской губернии 1883 г.-Уфа, 1883.
Идегей. Татарский народный эпос. - Казань, 1990.
Идегэй. Татар халык дастаны. - Казан, 1988.
Иерусалимская А.А. О северокавказском «шелковом пути» в раннем средневековье//Советская археология.-1967.- №2 - С.55-78.
Иерусалимская А.А. Великий шелковый путь и Северный Кавказ. - Л, 1972.
Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. T 1.-СПб., 1890.
Измайлов И.Л. Из истории домонгольского и раннезолотоордынского защитного доспеха волжских булгар // Волжская Булгария и монгольское нашествие. - Казань, 1988. - С.87-102.
Измайлов И.Л. Татары средневековья (этнополитическое самосознание населения Золотой Орды)//Татарстан. -1992.-№11/12.-С.50-59.
Измайлов И.Л. Идегей: Жизнь, ставшая легендой // Татарстан. - 1992(a). -№ 1. - С.51 -59; №2. - С.63-71.
Измайлов И.Л. «Казанское взятие» и имперские притязания Москвы (очерк истории становления имперской идеологии) // Мирас. -1992(6.) №10.-С. 50-62.
Измайлов И.Л. Некоторые аспекты становления и развития этнополитического самосознания населения Золотой Орды в XIII-XV вв. // Из истории Золотой Орды. - Казань, 1993. - С. 17-32.
Измайлов И.Л. Улус Джучи: взгляд на историю средневековой империи//Татарстан. 1993(a). №7. С.39-48;№8. С.37-44.
Измайлов И.Л. Битва на Ворскле. 1399. Звездный час эмира Идегея / / Цейхгауз. №3 (№1/1994).-М., 1994.-С.80-83.
Измайлов И.Л. Этнополитические аспекты самосознания булгар X- XIII вв. //Панорама-Форум. -1996.-№ 1(4). -С.97-113.
Измайлов И.Л. «Не дано марксистской оценки Золотой Орде...» // Эхо веков / Гасырлар авазы. - 1996(a). - №3/4- С.96-101.
Измайлов И.Л. Мозаика из осколков истории // Татарстан. 1996(6). №12.С.68-82.
Измайлов И.Л. Вооружение и военное дело населения Волжской Булгарии X - начала XIII в. - Магадан, 1997.
Измайлов И.Л. «Идегеево побоище» ЦК ВКП(б) // Родина. -1997(a). №3/4.-0.116-118.
Измайлов И.Л. Лукавое обаяние дилетантизма// Татарстан. 1997(6). -№12.-0.30-44.
325


Измайлов И.Л. Казань - город на костях стоит. // Родина. -1998. - № 2.
Измайлов И.Л. Безбожные агаряне: Волжская Булгария и булгары глазами русских (Х-ХШ вв.) // Восточная Европа в древности и средневековье. Контакты, зоны контактов и контактные зоны: XI Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В.Т. Пашуто: материалы к конференции. -М., 1999.- С.69-75.
Измайлов И.Л. 1183 год. Крестовый поход на Волге // Родина. - 2000. №3.-С.38-43.
Измайлов И.Л. Средневековые булгары: этнополитические и этно- конфессиональные аспекты идентификации // Диалог культур Евразии. Вопросы средневековой истории и археологии. Вып.2. / под ред. А.А. Бурханова. - Казань: Изд-во ТГГИ, 2001. -С.93-119.
Измайлов И.Л. Средневековые булгары: соотношение этноса и археологической культуры // IV Конгресс этнографов и антропологов России. Нальчик. 20-23 сентября 2001 год: тезисы докладов. - Нальчшс Ин-т этнологии и антропологии РАН, 2001 (а). - С. 193.
Измайлов И.Л. Поволжье и Мусульманский Восток в средние века (торговые пути и распространение ислама) // Россия и Иран: иранистика в Татарстане / под ред. А.З. Егорина, Н.М. Мамедовой. - М., 2001 (б). -С. 116-127.
Измайлов И.Л. Формирование этнополитического самосознания населения Улуса Джучи: некоторые элементы и тенденции развития тюрко-татарской исторической традиции // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556 / отв. ред. М. А. Усманов. - Казань: Мастер Лайн, 2002. - С.244-262.
Измайлов И.Л. Распространение и функционирование ислама в Волжской Булгарин // Ислам и мусульманская культура в Среднем Поволжье: история и современность: очерки / под ред. Р.М. Мухаметшина. - Казань: Мастер Лайн, 2002 (а). - С. 22-37.
Измайлов И.Л. Ислам в Золотой Орде // Ислам и мусульманская культура в Среднем Поволжье: история и современность: очерки / под ред. Р.М. Мухаметшина. - Казань: Мастер Лайн, 2002 (б). - С. 38-60.
Измайлов И.Л. Прошлое татарского народа как средство национальной мобилизации // Татарская нация в XXI веке: проблемы развития. - Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006. - С. 100-116.
Измайлов И.Г. Нашествие Аксак-Тимура на Болгар: мнимая реальность и татарская историческая традиция // Источники и исследования по истории татарского народа: матер, к учеб, курсам. - Казань: Каз.гос. ун-т, 2006(6).-С. 99-128.
326


Измайлов И.Г. Нашествие Аксак-Тимура на Болгар: мнимая реальность и татарская историческая традиция // Источники и исследования по истории татарского народа: матер, к учеб, курсам. - Казань: Каз.гос. ун-т, 2006(6).-С. 99-128.
Илдан белен Гелдан // Мирас. - 2002. - № 8.
Ислам и мусульманская культура в Среднем Поволжье: история и современность: очерки. - Казань, 2002.
История Казахстана и Центральной Азии: учеб, пособие / Абусеито- ва М.Х. и др. - Алматы, 2001.
История России с древнейших времен до конца XVII века / А.П. Новосельцев, А.Н. Сахаров, В.И. Буганов, В.Д. Назаров; отв. ред. А.Н. Сахаров, А.П. Новосельцев. - М., 2000.
Именик на бьлгарските ханове. Критично издание с коментар и обяс- нителни бележки от Ив. Богданов. - София, 1981.
Иностранцев К. Хунну и гунны. - Л., 1926.
Иордан. О происхождении и деяниях гетов («Getica»). 2-е изд. Пер. и коммент. Е.Ч. Скржинской.-СПб., 1997.
История о Казанском царстве (Казанский летописец). - М., 2000.
Исхаков Д.М. Татаро-бесермянские этнические связи как модель взаимодействия булгарского и золотоордынского этносов // Изучение преемственности этнокультурных явлений. - М, 1980.-С. 16-38.
Исхаков Д.М. Об этнической ситуации в Среднем Поволжье в XVI- XVII вв. (критический обзор гипотез о «ясачних чувашах» Казанского края // Советская этнография. -1988.- №5. - С. 140-146.
Исхаков Д.М. Астраханские татары: Этнический состав, расселение и динамика численности в XVIII - начале XX вв. // Астраханские татары. -Казань, 1992.-С. 5-33.
Исхаков Д.М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона (принципы выделения, формирование, расселение и демография). -Казань, 1993.
Исхаков Д.М. К вопросу об этносоциальной структуре татарских ханств (на примере Казанского и Касимовского ханств XV - сер. XVI вв). //Панорама-Форум. - 1995.-№3.-С. 95-107.
Исхаков Д. Вассал или суверен (Размышления об основах геополитической идентичности Татарстана в связи с публикацией В. Тишкова). / /Идель.-1996. - № 1-2.-С. 42-47.
Исхаков Д.М. Проблемы становления и трансформации татарской нации.-Казань, 1997.
327


Исхаков Д.М. Сеиды в позднезолотоордынских татарских государствах. - Казань, 1997(6).
Исхаков Д.М. Сеиды в Сибирском ханстве // Сибирские татары. Материалы I-го Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири (14-18 декабря 1998 г., Тобольск). - Тобольск, 1998.-С. 136.
Исхаков Д.М. От средневековых татар к татарам нового времени (этнологический взгляд на историю волго-уральских татар XV-XVII вв.). - Казань, 1998.
Исхаков Д.М. Титулы «князь Болгарский» и «княз Казанский» // Болгар и проблемы изучения древностей Урало-Поволжья. 100-е А.П. Смирнова: тез. науч. конф. - Болгар, 1999. -С. 86-87.
Исхаков Д.М. К вопросу о клановой принадлежности Тайбугидов (по русским и тюркским источникам) // Русские старожилы: материалы Ш-го Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (11-13 декабря 2000 г., г Тобольск). - Тобольск - Омск, 2000.-С. 51-53.
Исхаков Д.М. О титулах «князь Болгарский» и «князь Казанский» // Этносы и культуры на стыке Азии и Европы: сб. ст. к 50-ю научной деятельности члена-корр. РАН Р.Г. Кузеева. - Уфа: Гилем, 2000. - С. Мб- 155.
Исхаков Д.М. Из истории титула «Болгарский князь» // Актуальные проблемы истории государственности татарского народа: матер, науч. конф., Казань, 25 апреля 2000 г. - Казань, 2000. - С. 46-49.
Исхаков Д.М. Этническое развитие волго-уральских татар в XV - начале XX вв.: дисс. в виде научн. докл.... докт. истор. наук. -М.: ИЭА, 2000.
Исхаков Д.М. Этнополитические и демографические процессы в XV - XX вках // Татары. Серия «Народы и культуры» / Под ред. Р.К. Уразма- новой, С.В. Четко. -М.: Наука, 2001.-С.101-161.
Исхаков Д.М. Родословные и эпические произведения как источник изучения истории сословий Улуса Джучи и татарских ханств // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1556.- Казань,2002.-С. 329-366.
Исхаков Д.М. Демографическая ситуация в татарских ханствах Поволжья // Казанское ханство: актуальные проблемы исследования. - Казань, 2002.-С. 141-148.
Исхаков Д.М. О ранних кыпчакских этнонимках среди волго-уральских татар (по материалам топонимов и другим данным) // Древнетюркский мир: история и традиции. - Казань, 2002. - С.60-67.
328


волжья // Казанское ханство: актуальные проблемы исследования. - Казань, 2002.-С. 141-148.
Исхаков Д.М. О ранних кыпчакских этнонимках среди волго-уральских татар (по материалам топонимов и другим данным) // Древнетюркский мир: история и традиции. - Казань, 2002. - С.60-67.
Исхаков Д.М. К проблеме этнических и политических связей тюрок Западной Сибири и Волго-Уральского региона в XV в. // Тюркские народы. Материалы V-ro Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (9-11 декабря 2002 г., г. Тобольск). - Тобольск - Омск, 2002.-С. 173-181.
Исхаков Д.М. Юго-восток Татарстана: Проблема изучения этнической истории региона XIV - XVII вв. // Элмэт. Альметьевск. - Казань, 2003. -С.67-77.
Исхаков Д.М. Введение в этнополитическую историю сибирских татар // «Сулеймановские чтения - 2004»: материалы VIII межрегиональной научно-практической конференции. - Тюмень, 2004. - С. 25-28.
Исхаков Д.М. Особенности исламизации восточных групп татар в XV - XVI вв. (Приуралье и Западная Сибирь) // Доклады международной конференции «Исламская культура в Волго-Уральском регионе» Казань, 8-11 июня. - Стамбул, 2004. - С. 223-234.
Исхаков Д.М. Забытый юбилей: 760-летие образования Золотой Орды //ЗвездаПоволжья.-21-27.08; 11-17.09,5-12.11.2003; 15-21.01,22-28.01.2004.
Исхаков Д.М. Татары: популярная этнография (этническая история татарского народа). - Казань: Татар, кн. изд-во, 2005.
Исхаков Д.М. Еще раз о казанских князьях рубежа XIV - XV вв. // Источники и исследования по истории татарского народа: материалы к учебным курсам в честь юбилея академика АН PT. М.А. Усманова. - Казань,2006.-С. 151-156.
Исхаков Д.М., Измайлов И.Л. Этнополитическая история татар в VI - первой четверти XV века // Татары. Серия «Народы и культуры» / под ред. Р.К. Уразмановой, С.В. Четко. -М.: Наука, 2001. -С.41-100.
Исхаков Д.М., Измайлов И.Л. Татары // Из истории Альметьевского региона / отв. ред. Д.М. Исхаков. - Казань, 1999. - С.8-26.
Исхаков Д.М., Измайлов И.Л. Введение в историю Казанского ханства: Очерки. - Казань, 2005.
Кадырбаев А.Ш. Тюрки и иранцы в Китае и Центральной Азии XIII- XIV вв.-Алма-Ата, 1990.
329


Казаков Е.П. О взаимодействии волжских булгар с тюркоязычным населением юго-восточной Европы в IX-XI веках (по археологическим данным) // Булгарское село Х-ХШ веков низовий Камы. - Казань, 1991. —
С. 	167-176.
Казаков Е.П. Культура ранней Волжской Болгарии. - М., 1992.
Казаков Е.П. Волжская Булгария и финно-угорский мир // Finno- Ugrica. -1997.-№1. -С.33-53.
Казаков Е.П. Новые археологические материалы: к проблеме ранней тюркизации Урало-Поволжья // Татарская археология. - 1999. - №1/2.-С.23-38.
Казаков Е.П.К вопросу о хазарском и угорском компонентах в культуре ранней Волжской Болгарии // Проблемы древней и средневековой археологии Волго-Камья. - Казань, 1999(a). - С.64-73.
Казанская история. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1954.
Калинин Н.Ф. К вопросу о происхождении казанских татар // Происхождение казанских татар. - Казань: Татгосиздат, 1948. - С.90-107.
Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад.-М., 1996.
Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси.-М., 1967.
Каримуллин А.Г. Татары: этнос, этноним. - Казань, 1988.
Карпов С.П. Итальянские морские республики и южное Причерноморье в XIII-XV вв.: проблемы торговли. - М., 1990.
Катанов Н.Ф. О религиозных войнах учеников шейха Багаулдина против инородцев Западной Сибири // Ежегодник Тобольского губернского музея. 1904.-Вып. IV.-Тобольск, 1905.
Катанов Н.Ф. Предания тобольских татар о Кучуме и Ермаке // Ежегодник Тобольского губернского музея. - Вып. 5. - Тобольск, 1896.
Каховский В.Ф. Происхождение чувашского народа. Основные этапы этнической истории. - Чебоксары, 1965.
Каховский В.Ф. Археология Волжской Болгарии и вопросы этногенеза чувашской народности // Болгары и чуваши. - Чебоксары, 1984. - С. 58-75.
Кинан Э. Московия и Казань: некоторые вводные замечания к модели степной дипломатии//Панорама-Форум. -1995.-№ 1.
Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири // Материалы и исследования по археологии СССР. - М., Л., 1949. - №9.
Клавихо де Руи Гонсалес. Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1463-1406).-М., 1990.
330


Клейн Л.С. Археологическая типология. - Л., 1991.
Клейн Л.С. Феномен советской археологии. - СПб., 1993.
Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. - М., 1964.
Кляшторный С.Г. Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках//Тюркологический сборник. 1977.- М., 1981.-С.117-138.
Кляшторный С.Г. Гуннская держава на Востоке (III в. до н. э. — IV в. н.э.) // История древнего мира. Т. 3. - М., 1982. - С.243-255.
Кляшторный С.Г. Государства татар в Центральной Азии (дочинги- сова эпоха) // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». - М.,
1993. 	-С.139-147.
Кляшторный С.Г. Первый Тюркский каганат//История Востока. Т.2: Восток в средние века. - М., 1995. - С.60-67.
Кляшторный С.Г. Второй Тюркский каганат// История Востока. Т.2: Восток в средние века. - М., 1995(a). - С. 151-155.
Кляшторный С.Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. - СПб., 2003.
Кляшторный С.Г., Д.Г. Савинов. Степные империи Евразии. - СПб.,
1994.
Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы Евразийских степей. Древность и средневековье. - СПб., 2000.
Кнабе Г.С. Вопрос о соотношении археологической культуры и этноса в современной зарубежной литературе // Советская археология. - 1959. -№3. - С.243-257.
Книга Марко Поло. 2-е изд. - Алма-Ата, 1990.
Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921 -922 гг. - Харьков, 1956.
Ковалевская В.Б. К изучению орнаментики наборных поясов VI-IX вв. как знаковой системы // Статистико-комбинаторные методы в архео- ЛОГИИ.-М, 1970.-С.144-155.
Козлов В.И. Этнос. Нация. Национализм. Сущность и проблематика. -М., 1999.
Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. Под названием Mongol-un njruna товшьап. Юань Чао Би Ши. Монгольский обыденный изборник, т. 1. Введение в изучении памятника. Пер., тексты, глосарии - М - Л.: Изд-во АН СССР, 1941.
Кол Шэриф. И куцел, бу деньядыр... - Казан, 1997.
Коновалова И.Г. Восточная Европа в сочинении ал-Идриси. - М., 1999.
331


Кононов А.Н. Опыт анализа термина турк // Советская этнография. - 1947.-№1.-С.40-47.
Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-гази хана хивинского. -М, Л., 1958.
Константин Багрянородный. Об управлении империей / под ред. Г.Г. Литаврина и А.П. Новосельцева. - М., 1989.
Копылов Д.И. Ермак. - Иркутск, 1989.
Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. -М., 1999.
Костюков В.П. Памятники кочевникоц XIII-XIV вв. Южного Зауралья (к вопросу об этнокультурном составе Улуса Шибана): автореф. дис.... канд. ист. наук. - Уфа, 1997.
Костюков В.П. Улус Шибана в XIII-XIV вв. (по письменным источникам) // Проблемы истории, филологии, культуры - М., Магнитогорск, 1998. - Вып. IV. - С. 210-224.
Костюков В.П. Кыпчаки и Золотая Орда // XIV Уральское совещание. 21-24апреля 1999 г.: тезисы докладов.-Челябинск, 1999.-С. 155-156.
Костюков В.П. О кыпчаках в Джучидском государстве // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. - Уральск, 2004. - С. 226-249.
Кочекаев Б.-А.Б. Ногайско-русские отношения в XV-XVIII вв- Алма-Ата, 1988.
Крамаровский М.Г. О доблести и пряжке у Чингисидов (в связи с новой находкой воинского пояса первой половины XIII в.) // Эрмитажные чтения памяти Б.Б. Пиотровского. Тезисы докладов. - СПб., 1999. - С. 38-46.
Краснов Ю. А. Проблема происхождения чувашского народа в свете археологических данных//СА.-1974.- №3.-С. 112-124.
Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо- Восточной Руси XII-XIV вв. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999.
Крымский А. Литература крымских татар. - Симферополь, 2003.
Крюков М.В. Эволюция этнического самосознания и проблема этногенеза // Расы и народы. - М., 1976. -№6. - С.42-63.
Крюков М.В., Переломов Л.С., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние государства в эпоху централизованных империй. - М., 1983.
Крюков М.В., Малявкин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос на пороге средних веков. - М., 1979.
Крюков М.В., Малявкин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос в средние века (VII-XIIlBB.).-M., 1984.
332


Крюков М.В., Малявкин В.В., Софронов М.В. Этническая история китайцев на рубеже средневековья и нового времени. - М., 1987.
Крюков М.В., Малявкин В.В., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Этническая история китайцев в XIX - начале XX века. - М., 1993.
Кубарев В.Д. Древнетюркские изваяния Алтая. - Новосибирск, 1984.
Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала (Этногене- тический взгляд на историю). - М., 1992.
Кузеев Р.Г. Проблемы этнической истории народов Среднего Поволжья и Южного Урала с середины второй половины I тысячелетия н. э. до XVI в. Препринт. - Уфа: ИЯЛИ БНЦ РАН, 1987.
Кузеев Р.Г., Иванов В.А. Основные этапы этнической истории населения Южного Урала и Приуралья в эпоху средневековья (V-XIV вв.). Препринт доклада.-Уфа, 1983.
Кузеев Р.Г.Этнические процессы в Волго-Уральском регионе в V- XVI веках и проблема происхождения чувашского этноса // Болгары и чуваши.-Чебоксары, 1984.-С.З-22.
Кульпин Э.С. Золотая Орда (Проблема генезиса российского государства). -М., 1998.
Кумеков Б.Е. Государство кимаков IX-XI вв. по арабским источникам.-Алма-Ата, 1972.
Кутлуков М. Монгольское господство в Восточном Туркестане // Татаро-монголы в Азии и Европе. - М., 1977. - С.85-106.
Кучкин В.А. Русские княжества и земли перед Куликовской битвой // Куликовская битва. -М., 1980. -С.26-112.
Кучкин В.А. Русь под игом: как это было? - М., 1991.
Кызласов И.Л. Рунические письменности Евразийских степей. - М., 1994.
Кычанов Е.И. Кешектены Чингис-хана (о месте гвардии в государствах кочевников) // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». -М., 1993.-С.148-156.
Кычанов Е.И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир: Чин- гис-хан. Личность и эпоха. - М., 1995.
Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. - М., 1997.
Кърымтатар халкъ агъыз яратызжылыгзы. Хрестоматия - Ташкент, 1991.
Лашков Ф.Ф. Архивные данные о бейликах в Крымском ханстве // Труды IV Археологического съезда в Одессе в 1884 г. - т. IV. - Одесса, 1889.
333


Лашков Ф.Ф. Исторический очерк крымско-татарского землевладения // Известия Таврической УАК. -1895. -№ 23.
Лебедев Н.С. Византия и монголы в XIII веке (по известиям Георгия Пахимера) // Исторический журнал. - 1944. - № 1. - С.91 -94.
Левашева В.П. О городищах Сибирского юрта// Советская археология. -1950. -№ XIII.
Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. - М., 1967.
Литаврин Г.Г. Формирование и развитие Болгарского раннефеодального государства (Конец VII — начало XI вв.) // Раннефеодальные государства на Балканах VI—XII вв. - М., 1985. - С. 132-188.
Литвин М. О нравах татар, литовцев и московитян. - М., 1994.
Летописец Переяславля Суздальского. - М., 1851.
Лубо-Лесниченко Е.И. Китай на Шелковом пути (Шелк и внешние связи древнего и раннесредневекового Китая). - М., 1994.
Лубсан Данзан. Алтай Тобчи (Золотое сказание). Пер. с монгольского, введ., коммен. и прил. Н.П. Шастиной. Памятники письменности Востока. Х.-М., 1973.
Мажитов Н.А. За объективное освещение истории Волжской Булга- рии и Золотой Орды // Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность: труды межд. конф. Т. 3. - М.: ИНСАН, 1997. - С.13-15.
Мажитов Н.А., Султанова А.Н. История Башкортостана с древнейших времен до XVI века. - У фа: Г илем, 1994.
Макаров Л.Д. Славяне между Волгой и Уралом в X-XV вв. (по археологическим данным) // Труды VI Конгресса славянской археологии. Проблемы славянской археологии. - М., 1997.-С.296-306.
Малиновский А. Историческое и дипломатическое собрание дел, происходивших между российскими великими князьями и бывшими в Крыме татарскими царями с 1462 по 1533 год //Архив Санкт-Петербургского отделения Института истории РАН, ф. 36, on. 1, ед. хр. 83.
Малов Н.М. Язычество// Малов Н.М., Малышев А.Б., Ракушин А.И. Религия в Золотой Орде: учеб, пособие. - Саратов, 1998. - С. 43-50.
Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. - М., Л., 1951.
Малявкин А.Г. Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв. - Новосибирск, 1974.
Малявкин А.Г. Тактика Танского государства в борьбе за гегемонию в восточной части Центральной Азии // Дальний Восток и соседние территории в средние века. - Новосибирск, 1980. - С. 103-126.
334


Малявкин А.Г. Уйгурские государства в IX-XII вв. - Новосибирск, 1983.
Малявкин А.Г. Марионетки из дома Ашина// Восточный Туркестан и Средняя Азия. История. Культура. Связи.-М., 1984. С.138-155.
Малявкин А.Г. Танские хроники о государствах Центральной Азии. -Новосибирск, 1989.
Марджани 111. Очерк истории Болгарского и Казанского царств // Труды IV Археологического съезда. - Казань, 1884. - С.40-58.
Мэржэни Ш. Мостэфадел - ахбар фи эхвали Казан вэ Болгар. - Казан, 1989.
Материалы по истории казахских ханств XV - XVIII вв. (извлечения из персидских и тюркских сочинений) - Алма-Ата, 1969.
Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. Введение, пер. и комментарии В.С. Таскина. -М., 1984.
Материалы по истории кочевых народов в Китае III-V вв. Выпуск 1. Сюнну. - М., 1989.
Матузова В.И. Английские средневековые источники. - М.: Наука. 1979.
Махмутова Л.Т. Татарский язык в его отношении к древнеписьменному памятнику Codex Cumanicus по данным лексики (краткий анализ и приложение) // Исследования по исторической диалектологии татарского языка.-Казань, 1982.-С.68-153.
Мелетинский Е.М. Мифология // Философский энциклопедический словарь.-М., 1983.-С.377-378.
Мерперт Н.Я. К вопросу о древнейших болгарских племенах. - Казань, 1957.
Мерперт Н.Я., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Чингис-хан и его наследие // История СССР. -1962. -№5. - С.92-119.
Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. Введ., пер. и коммен. С.А. Аннинского.-М.-Л., 1936.
Милитарев А.Ю., Пейрос И.И., Шнирельман В.А. Методичнские проблемы лингвоархеологических реконструкций этногенеза // Советская этнография. -1988. -№ 4. - С. 24-29
Миллер Г.Ф. История Сибири. Кн. 1. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1937.
Мирзо Улугбек. Турт улус тарихи - Тошкент, 1994.
Михайлов Т.М. Развитие этнического самосознания монголов в XII- XIV вв. // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск, 1993. - С. 179-198.
335


Мордкович В.Г., Гиляров А.М., Тишков А.А., Баландин С.А. Судьба степей.-Новосибирск, 1997.
Мункуев Н.Ц. Заметки о древних монголах //Татаро-монголы в Азии и Европе.-М, 1977.С.377-408.
Мургулия М.П., Шушарин В.П. Половцы, Грузия и Венгрия в XII- XIII веках.-М, 1998.
Мустафина Д. Послание царя Казанского // Эхо веков, 1997, № 1/2
Мухамадиев А.Г. Булгаро-татарская монетная система XII-XV вв. - М., 1983.
Мухамадиев А.Г. Золотая Орда // Материалы по истории татарского народа.-Казань, 1995.С.134-185.
Мухамедьяров Ш.Ф. Изучение в СССР этнокультурных связей тюркоязычных и финно-угорских народов Поволжья и Приуралья //Altaica. Proceedings of the 19th annual meeting of the PIAC. - Helsinki, 1977. - С. 181 - 188.
Мэн-да бей-лу. (Полное описание монголо-татар). -М., 1975.
Наджип Э.Н. Историко-сравнительный словарь тюркских языков XIV в.КнЛ.-М, 1979.
Наджип Э.Н. Исследования по истории тюркских языков XI-XIV вв. - М., 1989.
Назаров В.Д. Свержение ордынского ига. -М., 1983.
Народы Поволжья и Приуралья: Историко-этнографические очерки.-М., 1985.
Насонов А.Н. Монголы и Русь (история татарской политики на Руси). -М., Л., 1940.
Национальные истории в советских и постсоветских государствах. Под ред. К.Аймермахера и Г. Бордюгова. М., 1999.
Небольсин П. Покорение Сибири // Отечественные записки, год 10-й,т. 60,1848.
Некрасов А.М. Возникновение и эволюция Крымского государства в XV - XVI веках // Отечественная история, 1999, № 2.
Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа. Последняя четверть XV - первая половина XVI в. - М.: Наука, 1990.
Неклюдов С.Ю. Мифология тюркских и монгольских народов (Проблемы взаимосвязей)//Тюркологический сборник. 1977.-М., 1981.- С. 183-202.
Неклюдов С.Ю. Героический эпос монгольских народов. Устные и литературные традиции.-М., 1984.
336


Кавказа. Последняя четверть XV - первая половина XVI в. - М.: Наука, 1990.
Неклюдов С.Ю. Мифология тюркских и монгольских народов (Проблемы взаимосвязей)//Тюркологический сборник. 1977.-М., 1981.- С. 183-202.
Неклюдов С.Ю. Героический эпос монгольских народов. Устные и литературные традиции.-М., 1984.
Неклюдов С.Ю. Монгольских народов мифология //Мифы народов мира.-М., 1991.-С. 170-174.
Нестеров А.Г. Дорусские государственные образования Урала и Западной Сибири (к постановке вопроса) // Памятники древней культуры Урала и Западной Сибири. - Екатеринбург, 1993. - С. 235-237.
Нестеров А.Г. Искерское княжество Тайбугидов (XV-XVI вв.) // Сибирские татары. - Казань, 2002. - С. 17-23.
Нестеров А.Г. Монеты сибирских Шейбанидов //Восток-запад: диалог культур Евразии. Вып. 2. Проблемы истории и археологии. - Казань, 2001.-С. 274-279.
Новгородова Э. А. Памятники изобразительного искусства древнетюркского времени на территории МНР // Тюркологический сборник. 1977.-М, 1981.-С.203-218.
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. - М, 1990.
Нуриева Ф.Ш. «Нахдж-ал-Фарадис» Махмуда ал-Булгари. - Казань: Фэн, 1999.
Нуриева Ф.Ш. Исторические и лингвистические условия формирования тюрко-татарского литературного языка золотоордынского периода. - Казань: Казанский гос. университет, 2004.
Остапчук В. Хроника Реммаля Ходжи «История Сагиб Герей хана» как источник по крымско-татарским походам // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223-1550. - Казань, 2002.
Описание перекопских и ногайских Татар, Черкесов, Мингрелов, Грузин Жана де Люка, монаха Доминиканского Ордена (1625 г.) // Записки Одесского общества истории и древностей. - т. 11. - Одесса, 1879.
Павлов П.Н. Решающая роль вооруженной борьбы русского народа в 1472-1480 гг. в окончательном освобождении Руси от татарского ига// Учен, записки Красноярского педагогического ин-та, IV, вып. 1,1955.
Памятники русского права. Вып. III. Памятники права периода об-
337


Пашуто В.Т. Героическая борьба русского народа за независимость (XIII век). -М., 1956.
Пашуто В.Т. Монгольский поход в глубь Европы // Татаро-монголы в Азии и Европе. 2-е изд. - М., 1977. - С.210-227.
ПДРВ,ч.Х.-Спб., 1795.
ПДРВ-ч. IX.-СПб., 1793.
ПДРВ-ч. VII-СПб., 1791.
ПДРВ - ч. VIII. - Спб., 1793.
ПДРВ-ч. XL-СПб., 1801.
Пекарский П.П. Когда и для чего основались города Уфа и Самара? // Сборник отделения русского языка и словесности Императорской АН. - Т.Х.-№5.-1872.
Петренко А. Г. Изучение костных остатков животных из раскопок Билярского городища в 1967-1971 гг. // Исследования Великого города. Отв.ред. А.Х. Халиков.-М., 1976. -С.228-239.
Петренко А.Г. Билярские остеологические материалы из раскопок 1974-1977 гг. // Новое в археологии Поволжья. Отв. ред. А.Х. Халиков. - Казань, 1979.-С.124-138.
Петренко А.Г. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья и Предуралья.-М., 1984.
Петров А.М. Великий шелковый путь (о самом простом, но мало известном). - М., 1995.
Петрухин В .Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. - Смоленск-М., 1995.
Петрухин В .Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. - М., 1998.
Писцовая книга Казанского уезда 1602 -1603 годов. Публикация текста.-Казань, 1978.
Плано Карпини Дж. дель. История монгалов. Рубрук де Гильом. Путешествие в восточные страны. Поло Марко. Книга Марко Поло - М.: Мысль, 1997.
Плетнева С.А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях // Материалы по археологии СССР. -1958. -№62. - С. 151-226.
Плетнева С.А. От кочевий к городам // Материалы по археологии СССР.-1967.-№142.
Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. - М., 1974.
Плетнева С.А. Кочевники Средневековья. Поиски исторических закономерностей.-М., 1982.
Плетнева С.А. Хазары. 2-е изд., доп. - М., 1986.
338


Плетнева С. А. Половцы. - М, 1990.
Книга Марко Поло.-Алма-Ата, 1990.
После Марко Поло. - М., 1968.
Поляк А.Н. Новые арабские материалы позднего средневековья в Восточной и Центральной Европе // Восточные источники по истории народов Юго-восточной и центральной Европы. - М., 1964. С.29-66.
Поппе Н.Н. Золотоордынская рукопись на бересте // Советское востоковедение. 1941. II. С.81-134.
Потапов Л.П. Умай — божество древних тюрков в свете этнографических данных//Тюркологический сборник. 1972.-М., 1973.С.265-286.
Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой 1489-1549 гт. -Махачкала, 1995.
Поэзия древних тюрков VI-XII веков. (Переводы А. Преловского; стих, рекостр., научн. перев., сост., вступ. статья, комментарии И.В. Стеблевой).-М., 1993.
Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). T. I-XLI. - СПб. — М. Л, 1841-2001.
Приселков М.Д. Троицкая летопись. - М.-Л., 1950.
Приселков М.Д. Образование великорусского государства. -М., 1998.
Присоединение Среднего Поволжья к Российскому государству. Взгляд из XXI века. «Круглый стол» в Институте Российской истории РАН 14 ноября 2002 г. - М., 2003.
Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу ( 1131 -1153 гг.). - М., 1971.
Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. - М., 1967.
Радкевич В. А. Великий шелковый путь. -М., 1990.
Радлов В.В. О языке куманов. По поводу издания куманского словаря // Записки Имп. Академии наук. - T. XLVIII. Прил. - №4. -1884. - С.52-53.
Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. - М., 1982.
Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого средневековья. -М., 1989.
Расовский Д.А. Печенеги, торки и берендеи на Руси и в Угрии // Seminarium Kondakovianum. -1933.- №6. - С. 1 -66.
Рахим А. Новые списки татарских летописей. 1930 г. // Научный архив ИЯЛИ АН РТ, ф. 18, on. 1, ед. хр. 6.
Рахимзянов Б.Р. Касимовское царство: социально-политическое развитие (1445-1552): диссертационное исследование. - Казань, 2001.
339


Рашид ад-Дин. Сборник летописей. T. I. кн. 1-2. Пер. Л.А. Хетагурова. -М, Л., 1952.
Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т1, кн. 1-2; т. 2-3 -М., 2002.
Ремезовская летопись // Сибирские летописи. - СПб., 1907.
Родионов В.Г. Этнокультурные черты и история бесермян как свидетельства болгаро-чувашской преемственности // Болгары и чуваши. - Чебоксары, 1984.-С.140-154.
Российская история от древнейших времен до начала XVI века: Учебник для 6 класса основной школы / А. А. Данилов и др.- М., 1999.
Рыбаков Б.Н. Русские земли по карте Идриси 1154 г. // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. - Вып. XLIII. - 1952. - С.3-44.
Рычков П. Введение к Астраханской топографии. - М, 1774.
Рязанов С.В. Чугунолитейное ремесло в городах Золотой Орды (итоги предварительного исследования). - Уфа, 1997.
Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. - Л., 1984.
Савич А. Золотая Орда // История в школе. - 1936. -№2. - С.37-49.
Сагитова Л.В. Этничность в современном Татарстане. Воспроизводство этничности в татарском обществе на рубеже 1980-1990-х гг. (по материалам республиканской прессы и этносоциологических исследований).- Казань, 1998.
Самаркин В.В. Историческая география Западной Европы в средние века.-М., 1976.
Самойлович А. Среднеазиатская турецкая надпись на глиняном кувшине из Сарайчика // Записки Восточного отделения Русского археологического общества. - T.XXI. - Вып. 1. -1913. - С. 3 8-47.
Самойлович А. К истории крымско-татарского литературного языка // Вестник Научного общества Татароведения. - Казань, 1927. -№7. - С.27-33.
Самойлович А. К истории культурных и этнических отношений в Волжско-Уральском крае // Новый Восток. Кн. 18.-1927(a). - С.210-217.
Сафаргалиев М.Г. Один из спорных вопросов истории Татарии // Вопросы истории. -1951. - № 7 - С.75-80.
Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. - Саранск, 1960.
Сафаргалиев М.Г. Разгром Большой Орды (к вопросу освобождения Руси от татарского ига) // Записки НИИ при при Сов. Министров Морд. АССР, 1949, № 11 (история и археология).
Сборник РИО.-т. 41. Памятники дипломатических сношений Мос¬
340


ковского государства с Крымскою и Ногайскою Ордами и с Турцию, т. 1. С 1474 по 1505 гт. Эпоха свержения монгольского ига в России - СПб., 1884.
Сборник РИО. -Т. 59. - СПб., 1887.
Сборник РИО. - Т. 95. - СПб., 1895.
Седов В.В. Венгры в Восточной Европе // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. -М, 1987. -С.336-239.
Селезнев А.Г., Селезнева И.А. Сибирский ислам: региональный вариант религиозного синкретизма. - Новосибирск: Изд-во Института археологии и этнографии СО РАН, 2004.
Сибгатуллина Э. Суфичылык серлэре (терки-татар шигъриятендэ дини-суфичыл символлар, образлар, атамалар). - Казан, 1998.
Сибирские летописи.-СПб., 1907.
Скрынников Р.Г. История Российская. IX-XVII вв. - М., 1997.
Скрынникова Т.Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. - М., 1997.
Смирнов А.П. Древняя история чувашского народа. - Чебоксары, 1948.
Смирнов А.П. К вопросу о происхождении татар Поволжья // СЭ. - 1946.-№ 3.-С.37-50.
Смирнов А.П. Об этническом составе Волжской Болгарии // Новое в археологии.-М.: Наука, 1972.-С. 302-307.
Смирнов А.П. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья // МИА. - 1952. - № 28.
Смирнов А.П. Волжские булгары // Труды Государственного исторического музея. - Вып. XIX. -1951.
Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Отоманской Порты до начало XVIII века. - СПб., 1887.
Смолин В.Ф. К вопросу о происхождении народности камско-волжских болгар.- Казань, 1921.
Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. - ч. 2. - М, 1819; ч. V. - М., 1828.
Сообщение Приска Панийского о передвижениях племен в V в. (фрагмент 30) // Восточная Европа в древности и средневековье. Историческая память и формы ее воплощения. XII чтения памяти члена-коррес- пондента АН СССР В.Т. Пашуто: материалы к конференции. - М., 2000. - С.133-137.
Сочинения князя Курбского. - т. 1. // Русская историческая библио- тека.-Т.31.-СПб, 1914.
Сочнев Ю.В. Христианство в Золотой Орде в XIII веке // Из истории Золотой Орды.- Казань, 1993.-С.107-118.
341


Спицын А.А. Татарские курганы // Известия Таврического Общества истории, археологии и этнографии (Симферополь). 1927. T. 1 (58).
Строева Л.В. Борьба кочевой и оседлой знати в Чагатайском государстве в первой половине XIV в. // Памяти академика Игнатия Юлиановича Крачковского. - Л., 1951.С.206-220.
Султанов Р.И. Историческая география Казани. Город и его предместья. - Казань, 2004.
Султанов Т.И. Кочевые племена Приаралья в XV - XVII вв. (вопросы этнической и социальной истории). - М.: Наука, 1982.
Султанов Т.И. Опыт анализа традиционных списков 92 «племен ила- тийа» // Средняя Азия в древности и средневековье (история и культура). -М, 1977).
Султанов Т.И. Письма золотоордынских ханов // Тюркологический сборник. 1975.-М.: Изд-во «Наука», 1978.
Султанов Т.И. Чингизхан и Чингизиды. Судьба и власть. - М., 2006.
Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай и его вассалы // Учен. зап. МГУ, Вып. 61. История.-т. 2,1940.
Татары. - М.: Наука, 2001.
Татаро-монголы в Азии и Европе. 2-е изд. -М., 1977.
Татарское народное творчество: Предания и легенды. - Казань, 1987. (на татар, языке).
Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. т.1.-СПб., 1884.
Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. т. II. - М., Л., 1941.
Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. - М., 1969.
Тихомиров М.Н. Бесермены в русских источниках //Тихомиров М.Н. Российское государство XV-XVI веков. - М., 1973. - С.84-90.
Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. - М., 1962.
Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. -М.: Наука, 2003.
Токарев С. А., Мелетинский Е.М. Мифология // Мифы народов мира. -М., 1991.-С.11-20.
Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. - Киев, 1999.
Томилов Н.А. Проблемы этнической истории: по материалам Западной Сибири. - Томск, 1993.
Томилов Н.А. Тюркоязычное население Западно-Сибирской равнины в конце XVI - первой четверти XIX вв. - Томск, 1981.
342


Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. -М.: Наука, 2003.
Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Мифология // Мифы народов мира. -М., 1991.-С.11-20.
Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. - Киев, 1999.
Томилов Н.А. Проблемы этнической истории: по материалам Западной Сибири. - Томск, 1993.
Томилов Н.А. Тюркоязычное население Западно-Сибирской равнины в конце XVI - первой четверти XIX вв. - Томск, 1981.
Трепавлов В.В. Соправительство в Монгольской империи (XIII в.) // Archivum Eurasiae medii aevi. 1991. Vol.7. p. 249-278.
Трепавлов В.В. Государственный строй Монгольской империи XIII в. Проблема исторической преемственности. - М., 1993.
Трепавлов В.В. Традиции государственности в кочевых империях (очерк историографии) // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказа- ния».-М., 1993(a).-С. 169-189.
Трепавлов В.В. Ногаи в Башкирии, XV - XVII вв. Княжеские роды ногайского происхождения. - Уфа, 1997.
Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. - М.: Изд. фирма «Воет, лит.» РАН, 2001.
Трифонов Ю.И. Об этнической принадлежности погребений с конем древнетюркского времени (в связи с вопросом о структуре погребального обряда тюрков-тупо) // Тюркологический сборник. 1972. - М., 1973.-С.351-374.
Трофимова Т.А. Краниологический очерк татар Золотой Орды // Антропологический журнал. - 1936.-№2.-С.166-192.
Узейтгин А. Мелик. Введение к публикации текста документа // Эхо веков. -1995, май.
Усманов А.Н. Присоединение Башкирии к Русскому государству. - Уфа, 1960.
Усманов М.А. Этапы исламизации Джучиева Улуса и мусульманское духовенство в татарских ханствах XIII - XVI вв. // Духовенство и политическая жизнь в Ближнем и Среднем Востоке в пероид феодализма. -М., 1985.
Усманов М.А. О языковых особенностях надписи из Нового Сарая // Советская археология. -1963. -№ 3. -С.246-248.
Усманов М.А. Татарские исторические источники XVII-XVIII вв. - Казань, 1972.
343


Утемиш-хаджи. Чингис-наме/Факсимиле, перевод, транскрипция, текстологические примечания, исследование В.П. Юдина. Комментарии и указатели М.Х. Абусеитовой. - Алма-Ата: Гылым, 1992.
Файзрахманов Г.Л. История сибирских татар ( с древнейших времен до начала XX века). - Казань, 2002.
Фасеев Ф.С. Краткий грамматический справочник татарского языка // Татарско-русский словарь. - М, 1966. - С.807-863.
Фаттахов Р.М. Антропологическая характеристика материалов из IV Билярского могильника (по раскопкам 1972-1973 гг.) // Новое в археологии Поволжья. Отв. ред. А.Х. Халиков. - Казань, 1979. - С. 119-123.
Фахрутдинов Р.Г. Археологические памятники Волжско-Камской Булгарин и ее территория. - Казань, 1975.
Фахрутдинов Р.Г. Очерки по истории Волжской Бупгарии. - М, 1984.
Фехретдинов Р.Г. Татар татармы, татар тугелме? // Мирас. - 1992. - №12.-С.53-58.
Фахрутдинов Р.Г. Золотая Орда и ее роль в истории татарского народа // Из истории Золотой Орды. - Казань, 1993. - С.5-17.
Фахрутдинов Р.Г. Золотая Орда и татары. Что в душе у народа. - Набережные Челны, 1993(a).
Фахрутдинов Р.Г. Проблема формирования татарской народности в современной исторической науке // Иордан М.В., Кузеев Р.Г., Червонная С.М. Ислам в Евразии: современные этические и эстетические концепции суннитского Ислама, их трансформация в массовом сознании и выражение в искусстве мусульманских народов России. - М.: Прогресс- Традиция, 2001. - С. 119-135.
Федоров-Давыдов Г.А. Нумизматика Хорезма золотоордынского периода // Нумизматика и эпиграфика. -1965. - V. - С. 180-185.
Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. - М., 1966.
Федоров-Давыдов Г.А. Кочевая Орда в Улусе Джучи // Вестник Московского университета. -1970. -№5. -С.75-86.
Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. -М., 1973.
Федоров-Давыдов Г.А. Искусство кочевников и Золотой Орды: Очерки культуры и искусства народов Евразийских степей и золотоордынских городов.-М., 1976.
Федоров-Давыдов Г. А. Золотоордынские города Поволжья. - М., 1994.
Федоров-Давыдов Г.А. Торговля нижневолжских городов Золотой Орды // Материалы и исследования по археологии Поволжья. Вып. 1. - Йошкар-Ола, 1998.-С.38-59.
344


Федоров-Давыдов Г. А. Кочевая Орда в Улусе Джучи // Вестник Московского университета. - 1970. -№5. -С.75-86.
Федоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. - М, 1973.
Федоров-Давыдов Г. А. Искусство кочевников и Золотой Орды: Очерки культуры и искусства народов Евразийских степей и золотоордынских городов.-М., 1976.
Федоров-Давыдов Г. А. Золотоордынские города Поволжья. - М, 1994.
Федоров-Давыдов Г.А. Торговля нижневолжских городов Золотой Орды // Материалы и исследования по археологии Поволжья. Вып. 1. - Йошкар-Ола, 1998.-С.38-59.
Федоров-Давыдов Г.А. Раскопки Поволжской археологической экспедицией золотоордынских городов на Нижней Волге // Материалы и исследования по археологии Поволжья.-Вып. 1.-Йошкар-Ола, 1998(a).- С.3-15.
Федотов М.Р. О болгарском и чувашском языках // Болгары и чуваши. - Чебоксары, 1984. - С. 76-89.
Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200-1304. -М., 1989.
Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. -М., 1992.
Фиркович 3. А. Сборник стариных грамот и узаконений Российской империи касательно прав и состояния русско-подданных караимов. - СПб, 1890.
Фирсов Н.Н. Чтения по истории Среднего и Нижнего Поволжья. - Казань, 1921.
Хакимзянов Ф.С. Язык эпитафий волжских булгар. - М, 1978.
Хакимзянов Ф.С. Эпиграфические памятники Волжской Бупгарии и их язык.-М, 1987.
Хакимзянов Ф.С, Измайлов И.Л. Языки населения Волжской Булгарин и проблема «булгарского» языка // История татар с древнейших времен. В 7-ми тт. Т.Н. Волжская Булгария и Великая степь. - Казань: РухИЛ, 2006. -С.621-628.
Халидов А.Б. Сообщение арабской хроники XII в. о посольстве из Булгара в Багдад // Марджани: наследие и современность. - Казань, 1998. -С. 82-84.
Халиков Н.А. Этнокультурные особенности хозяйства западно-сибирских татар //Сибирские татары. - Казань; Ин-т истории АН РТ, 2002.
Халиков А.Х. Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья - Казань, 1971.
345


Халиков А.Х. Происхождение татар Поволжья и Приуралья. - Казань, 1978.
Халиков А.Х. Кирпичное здание на XVII раскопе // Новое в археологии Поволжья / под ред. А.Х. Халикова. - Казань, 1979. -С. 11-20.
Халиков А.Х. О происхождении, этимологии и распространении имени «татары» в Среднем Поволжье и Приуралье // К вопросу этнической истории татарского народа.-Казань, 1985 - С. 11-35.
Халиков А.Х. Памятники писеральско-андреевского типа в Волжском Правобережье и их этнокультурная интерпретация // Археология и этнография марийского края. -Вып.12. -1987 - С.8-24.
Халиков А.Х. Руническите знаци и надписи от Волжка България и техните дунавски паралели // Археология (София). -1988. - №3. - С.36-48.
Халиков А.Х. Новые данные о пребывании древних венгров между Камой и Уралом // Проблемы древних угров на южном Урале.’- Уфа, 1988(a). -С.67-78.
Халиков А.Х. Татарский народ и его предки. - Казань, 1989.
Халиков А.Х. Основные этапы истории и археологии ранних болгар в Среднем Поволжье и Приуралье // Ранние болгары в Восточной Евро- пе.-Казань, 1989(a).-С. 16-23.
Халиков А.Х. Кто мы: булгары или татары? - Казань, 1992.
Халиков А.Х. Монголы, татары, Золотая Орда и Булгария. - Казань, 1994.
Халиков А.Х., Хакимзянов Ф.С. Об этнонимах и топонимах булгарс- кого времени //Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность. - Казань, 1997. - T. 1. - С.94-96.
Халиков А.Х., Шарифуллин РФ. Исследование комплекса мечети // Новое в археологии Поволжья / под ред. А.Х. Халикова. - Казань, 1979. - С. 21-45.
Халикова Е.А. Magna Hungaria // Вопросы истории. - 1975. - №7. - С.37-42.
Халикова Е.А. Ранневенгерские памятники Нижнего Прикамья и Приуралья // Советская археология. -1976. -№3. - С. 141 -156.
Халикова Е.А. IV Билярский некрополь // Новое в археологии Поволжья. -Казань, 1979. - С. 114-118.
Халикова Е.А. Мусульманские некрополи Волжской Булгарии X - начала XIII в. - Казань, 1986.
Халиуллин И.Х. Среднее Поволжье и Нижнее Прикамье в XIII в. // Материалы по истории татарского народа. - Казань, 1995. - С. 118-135.
346


аль-Холи Амин. Связи между Нилом и Волгой в XIII-XIV вв. - М, 1962.
Хорошкевич А.Л. Крым после падения ордынского ига: динамика трибутарных отношений // Отечественная история. - 1999. -№ 2.
Худяков Ю.С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск, 1986.
Худяков Ю.С. Кыргызы на Енисее. Учебное пособие. - Новосибирск, 1986(a).
Худяков Ю.С. Вооружение центральноазиатских кочевников в эпоху раннего и развитого средневековья. - Новосибирск, 1991.
Худяков Ю.С. Искусство средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск, 1998.
Худяков М.Г. Мусульманская культура в Среднем Поволжье. - Казань, 1922.
Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. 3-е изд. (Воспроизведено по тексту издания 1923 г.). - Казань: ИНСАН, 1991.
Худяков М. Очерки по истории Казанского ханства. - Казань* 1990.
Хузин Ф.Ш. Булгары на Волге и Каме до монгольского завоевания (вторая половина VIII — XIII вв.) // Материалы по истории татарского народа. Отв. ред. С.Х. Алишев. - Казань, 1995. - С.95-117.
Хузин Ф.Ш. Волжская Булгария в домонгольское время. (X- начало XIII веков). - Казань, 1997.
Цвиклински С. Татаризм vs. Булгаризм: «первый спор» в татарской историографии //Ab imperio. - 2003. - №3. - С. 361 -392.
Чебоксаров Н.Н. Значение данных антропологии для разработки проблем происхождения и этнической истории тюркских народов // Проблемы современной тюркологии. - Алма-Ата, 1980. - С.315-318.
Черепнин Л.В. Монголо-татары на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. 2-е изд. - М., 1977. - С. 186-209.
Чтения ОИДР, 1884. октябрь - ноябрь, кн. IV. - М., 1885.
Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора (тексты, перевод, комментарий). -М., 1980.
Шамильоглу Ю. Мы не татары! Изобретение булгарского самосознания // Источники и исследования по истории татарского народа. - Казань: Изд-во КГУ, 2006. - С.360-379.
Шамильоглу Ю. Формирование исторического сознания татар: Ши- габутдин Марджани и образ Золотой Орды // Татарстан. -1991. - № 10. - С.21-27.
347


Черепнин Л.В. Монголо-татары на Руси (XIII в.) //Татаро-монголы в Азии и Европе. 2-е изд.-М., 1977.-С. 186-209.
Чтения ОИДР, 1884. октябрь-ноябрь, кн. IV.-M., 1885.
Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора (тексты, перевод, комментарий). -М, 1980.
Шамильоглу Ю. Мы не татары! Изобретение булгарского самосознания // Источники и исследования по истории татарского народа. - Казань: Изд-во КГУ, 2006. - С.360-379.
Шамильоглу Ю. Формирование исторического сознания татар: Ши- габутдин Марджани и образ Золотой Орды // Татарстан. -1991. - № 10. - С.21-27.
Шамильоглу Ю. «Карачи беи» поздней Золотой Орды: заметки по организации монгольской мировой империи // Из истории Золотой Орды. -Казань, 1993.-С.44-60.
Шарифуллин Р.Ф. Исследования IV Билярского могильника в 1979 году // Археологические памятники Нижнего Прикамья. Отв. ред. А.Х. Халиков. - Казань, 1984.-С.65-82.
Шастина Н.П. Образ Чингисхана в средневековой литературе монголов //Татаро-монголы в Азии и Европе. -М., 1977.-С.462-483.
Шейбаниада. История монголо-тюрков на джагатайском диалекте, с пер., прим, и приложениями изданная И. Березиным. - Казань, 1849.
Шер Я.А. Каменные изваяния Семиречья. -М., Л., 1966.
Шерифи X. Зафер наме-и Вилайет-и Казан// Эхо веков. - 1995, май.
Шефер Э. Золотые персики Самарканда. Пер. с англ. Е.В. Зеймаля и Е.И. Лубо-Лесничеснко.-М.: Наука, 1981.
Шильтбергер И. Путешествие по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 год. Пер. Ф.К. Бруна. - Баку: Элм, 1984.
Шмидт С.О. Россия Ивана Грозного.-М.: Наука, 1999.
Шнирельман В.А. Этноархеология — 70-е годы // Советская этнография. -1984. - №2. - С. 100-113.
Шнирельман В.А. Археологическая культура и социальная реальность (Проблема интерпретации керамических ареалов). Препринт. - Екатеринбург, 1993.
Шнирельман В.А. Борьба за аланское наследие (Этнополитическая подоплека современных этногенетических мифов) // Восток. -1996. - 5. -С.100-113,
Шнирельман В.А. От конфессионального к этническому: булгарс-
348


Эрдели И. Археология Венгрии VI-XI вв. // Археология Венгрии конец II тыс. до н. э. -1 тыс. н.э. - М., 1986. - С.310-346.
Юдин В.П. Орды: Белая, Синяя, Серая, Золотая... // Утямыш-хаджи. Чингис-наме. - Алма-Ата, 1992. - С. 14-56.
Юрченко А.Г. Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. Крит, текст, пер. с латыни «Истории Тартар» брата Ц. Де Бридиа С.В. Аксенова и А.Г. Юрченко. - СПб, 2002.
Юрченко А.Г. Империя и космос. Реальная и фантастическая история походов Чингис-хана по материалам францисканской миссии 1245 года.-СПб, 2002.
Юсупов Г.В. Булгаро-татарская эпиграфика и топонимика, как источник исследования этногенеза казанских татар // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. - Казань, 1971. - С.212-231.
Юсупов Г.В. Введение в булгаро-татарскую эпиграфику. - М.-Л., 1960.
Якобсон А.Л. Закономерности в развитии средневековой архитектуры.-Л., 1985.
Якубовский А.Ю. Из истории падения Золотой Орды // Вопросы истории. -1947.-№2.-С.30-45.
Яминов А.Ф. Кыпчаки на Южном Урале в XIII-XIV вв. // Археология Южного Урала. - Стерлитамак, 1992. - С.215-227.
Яминов А.Ф. Монгольский «след» в Восточной Европе: итоги и реальность археологических поисков // Россия и Восток: археология и этническая история. - Омск, 1997. - С.66-69.
Яхин Ф. Татар шигъриятендэ дини мистика Ьом мифология. - Казан,
2000.
Allsen Th.T. Mongol Census Taking in Rus 1245-1275 // Harvard Ukrainian studies. Vol. V. 1981. № 1.-p.32-53.
Allsen Th.T. The Princes of the Left Hand: an Introductoin to the History of the Ulus of Orda in the thirteenth and early fourteenth centuries //Archivum Eurasiae medii aevi. 1985 (1987). Voi.6. -p. 5-40.
Bartha A. Hungarian Society in the IXth Centuries. - Budapest. 1975.
Bregel Y. Tribal tradition and dynastic history //Asian and African studies (Journal of the Israel Oriental Society). 1982. Vol. 16. p. - 357-398.
Decsy G. The Turkic Protolanguage: a computational Reconstruction. - Bloomington. 1998.
Der Mongolensturm: Berichte von Augenzeugen und Zeitgenossen
349


Яхин Ф. Татар шигъриятендв дини мистика heм мифология. - Казан, 2000.
Allsen Th.T. Mongol Census Taking in Rus 1245-1275 // Harvard Ukrainian studies. Vol. V. 1981. № 1.-p.32-53.
Allsen Th.T. The Princes of the Left Hand: an Introductoin to the History of the Ulus of Orda in the thirteenth and early fourteenth centuries //Archivum Eurasiaemediiaevi. 1985 (1987). Vol.6.-p. 5-40.
Bartha A. Hungarian Society in the IXth Centuries. - Budapest. 1975.
Bregel Y. Tribal tradition and dynastic history //Asian and African studies (Journal of the Israel Oriental Society). 1982. Vol. 16. p.-357-398.
Decsy G. The Turkic Protolanguage: a computational Reconstruction. - Bloomington. 1998.
Der Mongolensturm: Berichte von Augenzeugen und Zeitgenossen 1235-1250 / ubers., eingel. U. Erl. Von H. Gockenjan u. J. Sweeney. - Graz; Wien; Köln. 1989.
De Weese D. Islamization and Native Religion in the Golden Horde. Baba Tukles and Conversion to Islam in Historical and Epic Tradition. - Pennsylvania State University. 1994.
Die Mongolien und ihr Weltreich. - Mainz am Rhein. 1989.
Diplomatarium Veneto-Levantinum. T. 1. Ed. G.M. Thomas. - Venetiis. 1880.
Dobrovits M. The turco-mongolian tradition of common origin and the historiography in fifteenth century Central Asia //Acta Orientalia. 1994. T. XLVII (3). -p. 269-277.
Fisher Alan. The Crimean Tatars. - Stanford, Calif.: Hoover Istitution Prees, 1987.
Frank J. A. Islamic Historiography and «Bulghar» Identity among the Tatats and Bashkirs of Russia. - Leiden-Boston-Keln. 1998.
Frank A.J. Varieties of islamization in Inner Asia: the case of Baraba Tatars. 1740-1917 // En Islam Siberian (Cahiers du Monde Russe, 41/2-3, april-september 2000). - p.245-234.
Frank A. Siberian chronicles and the Taybughid biys of Sibir // Papers on Inner Asia. Bloominton(Ind.)- 1994.-№27.-p.1-27.
Golden P.B. Khazar studies. An historic-philological inquiry into origins of the Kazars. Vol. 1-2.-Budapest. 1980.
GoldenP.B. The polovci Dikii//Harvard Ukrainian studies. 1979/1980. Vol. III-IV. Part 1. - p. 296-309.
Golden P.B. Cumanica II: The olberli (olperli): The Fortunes and
350


misfortunes of Inner Asian clan//ArchivumEurasiae medii aevi. 1986. Vol.6. -p. 5-30.
Golden P.B. An Introduction to the History of the Turkic Peoples. Ethnogenesis and State-Formation in Medieval and Early Modem Eurasia and the Middle East. - Wiesbaden. 1992.
Golden P.B. Religion among the Qip3aqs of Medieval Eurasia // Central Asiatic Journal. 1998.42/2. p. 180-237.
Gorelik M.V., M.G. Kramarovsky. The Mongol-Tatar states of the thirteenth and fourteenth centuries // Nomads of Eurasia. - Los Angeles. 1989. p.67-87.
Halperin Ch. J. Russia and the Golden Horde. The Mongol Impact on Medieval Russian History. - Bloomington. 1985.
Inalchik H. The Khan and tribal aristocracy: The Crimean Khanat under Sahib Girai // Harvard Ukranian Studies, 1979-1980, vol. 3-4, part 1. - p. 445- 446.
Iskhakov D.M., Sagitova L.V., Izmailov I.L. The Tatar National Movement of the 1980s-90s //Anthropology & Archeology of Eurasia. 2004-5. Vol. 43. №3 /Winter.-p. 11-44.
Ivanics M., Usmanov M. A. Das Buch der Dschingis - Legende (Däftär- i Cingiz-namä. 1. (Vorwort, Ginfuhrung, Transkription, Wörterbush, Faksimiles)- Szeged, 2002.
Kafali M. Altin orda hanliginin kurulus ve yükseli§ devirleri- Istanbul, 1976.
Keenan E. Muscovy and Kazan: Some introductory remarks in the patterns of steppy diplomacy // Slavic Review, 1976. - vol. 26. № 4. - p.548- 558.
Kramarovsky M. G. The Culture of the Golden Horde and the Problem of the «Mongol legacy» // Rulers from the Steppe. State Formation on the Eurasian Periphery. Vol.2. - Los Angeles. 1989. -p. 255-290.
Kristo. G. Hungarian history in the ninth century. - Szeged. 1996.
Lüidner R. P. What Was a Nomadic Tribe? // Society for Comporative Study of Society and History. 1982. № 24. - p. 689-711.
Manz B. F. The Clans of the Crimean Khanate, 1466 - 1532 // Harvard Ukranian studies, 1987, vol. 2 -3. -p.282-309.
Mill J.S. Consideration on representative government. -New York, 1919.
Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Bd.I-П. - Budapest. 1958.
Nelson J. Politics and Ritual in Early Medieval Europe. - L. 1986.
Noonan Th. What can Archaeology tell us about the Economy of
351


Renan E. Qu’est-ce qu’une nation? // Nationalism. Ed. By J. Hutchinson andA. D. Smith. Oxford; New York, 1994. -p.17-18.
Rorlich A.-A. The Volga Tatars: a Profile in National Resilience, (репринт lsted-Stanford, 1986).-Moscow: Insanpublishing House, 2000.
Rorlich A.-A. The Volga Tatars: Modem Identities of the Golden Horde // Rulers from the Steppe. State Formation on the Eurasian Periphery. Vol.2. - Los Angeles. 1989. - p. 274-290.
Schamiloglu U. Golden Horde: Society and Civilization in Westen Eurasia, 13th- 14th Centuries. - Madison, Wiscosin, 1998.
Schamiloglu U. The Formation of a Tatar Historical Consciousness: Sihabaddin Marcani and the Image of the Golden Horde // Central Asjatic Journal. 1990. XX.-P.39-49.
Schamiloglu U. The qarasi beys of the Later Golden Horde: Notes on the organization of the Mongol world empire // Archivum Eurasiae medii Aevi. 1984, №4.-P.287-297.
Schamiloglu U. The Umdet bl - ahbar and the turkic narrative sources for the Golden Horde and the Later Golden Horde // Central Asian monuments. Ed. By HasanB. Paksoy.-Istambul, 1992.-p. 81-93.
Schamiloglu U. Tribal Politics and Social Organization in the Golden Horde. - Columbia University, 1986 (Ph. D. Dissertation).
Schamiloglu U. The End of Volga Bulgarian // Varia Eurasiatica. Festschrift fur professor AndrasRona-Tas.- Szeged. 1991.-p. 157-163.
Shnirelman V.A. Who gets the Past? Competition for Ancestors among Non-Russian intellectuals in Russia. - Washington D.C. 1996.
Uyama T. From «Bulgharism» through «Marrism» to Nationalist Myths: Discourses on the Tatar, the Chuvash and the Bashkir Ethnogenesis // Acta Slavica Iaponica (Sapporo). 2000. Tomus XIX. - p. 163-190.
Vasary I. The institution of foster-brothers (emildas and kokaldas) in the Chingisid states //Acta Orientalia. Budapest. T. XXXVI. Fasc. 1-3.1983
Vasary I. The Role of the Turkic Peoples in the Ethnic History of Eastern Europe//Ethnicity and Nationalism. -Marburg. 1993. -p. 27-34.
Vasary I. Mongolian Impact on the Terminology of the Documents of the Golden Horde // Acta Orientalia (Budapesht). 1995. T.XLVIH (3). - p. 479- 485.
Vernadsky G. The mongols and Russia. - New Haven. 1953.
Zimonyi I. The Origins of the Volga Bulghars. - Szeged. 1990.
Zimonyi I. The Volga Bulghars between Wind and Water (1220-1236) // Acta Orientalia Academiae ScientiarumHungaricae. 1992/3. T.XLVI (2/3). - p. 347-355.
352


СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Введение. Основные теории этногенеза татар
и важнейшие этапы их этнической истории 5
Ч а с т ь I. Предыстория татарского этноса. Образование основных этнических компонентов татар (Ш- середина ХШ в.) 23
Глава I. Тюрки евразийских степей и раннетюркские государства
§ 1. Тюрки евразийских степей 24
§2. Тюркский каганат 28
§3. Великая Болгария. Хазарский каганат 41
§4. Печенеги и торки (огузы) 43
§5. Волжская Булгария 46
§6. Кыпчаки и Кимакский каганат. Йемеки 69
§7. Древние татары 77
Ч а с т ь II. Улус Джучи и формирование средневекового татарского этноса (ХШ - первая четверть XV в.) 81
Глава II. Золотая Орда: империя и предпосылки формирования этноса
§ 1 .Становление Улуса Джучи:
расцвет великодержавия 82
§2. Дашт-и Кыпчак: степи и города 94
§3. Религиозная ситуация в Орде: традиционные
верования, ислам и христианство 110
§4. Хан и аристократия: структура власти и управления 118
§5. Клановая структура 140
Глава III. От этнических компонентов к средневековому татарскому этносу
§ 1. Монгольские завоевания: татары в Азии и Европе 169
§2. Улус Джучи: татарская или монгольская держава? 180
§3. Татары как этнополитическая и этносоциальная общность 185
353


Научное издание
ИСХАКОВ ДАМИР МАВЛЯВЕЕВИЧ, ИЗМАЙЛОВ ИСКАНДЕР ЛЕРУНОВИЧ
ЭТНОПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ТАТАР (Ш-середина XVI вв.).
Авторская корректура
Лицензия № 0209 от 06.10.97
Сдано в набор 22.12.2006. Подписано к печати 13.02.2007. Формат 60x84 ,/16. Бумага офсетная.
Гарнитура «Таймс». Печать ризографическая.
Уел. печ. л. 22,25. Тираж 678 экз. Заказ К-28.
Министерство образования и науки РТ Редакционно-издательский центр «Школа».
420111, Казань, Дзержинского, 3. Тел.: 292-24-76 Отпечатано на множительном участке центра.


Дамир Мавлявеевич Исхаков (1952 г. рожд.), Доктор исторических наук, главный научный сотрудник, руководитель Центра этнологического мониторинга Института истории им. Ш. Марджани АН РТ. Является автором 16 книг по истории, этнологии, демографии и этно- политологии татар: Историческая демография татарского народа (XVIII - начало XX вв.) (1993), Этнографические группы татар Волго-Уральского региона (принципы выделения, формирование, расселение и демография) (1993), Введение в историческую демографию волго-уральских татар (1993), Татары (1993), Феномен татарского джадидизма: введение к социокультурному осмыслению (1997), Сеиды в позднезолотоордынских татарских государствах (1997), Проблемы становления и трансформации татарской нации (1997), От средневековых татар к татарам нового времени (этнологический взгляд на историю волго-уральских татар XV- XVII вв.) (1998), Современный Татарстан. Документы. Материалы. Хроника: в 3 т. (1998), Этнополитическая история татар в VI первой четверти XV вв. (в соавторстве) (2000), Татары: краткая этническая история (2002), Тюрко-татарские государства XV XVI вв. Научно-методическое пособие (2004), Введение в историю Казанского ханства. Очерки, (в соавторстве) (2005), Татары: популярная этнография (этнополитическая история татарского народа) (2005), Введение в историю Сибирского ханства (2006). Является автором большого числа разделов монографий и свыше 400 статей.
Искандер Лерунович Измайлов (1960 г. рожд.), кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра этнологического мониторинга Института истории АН РТ. Специализируется в области средневековой истории и археологии Поволжья, этногенеза и этнической истории татарского народа, этнополитической и этнокультурной истории народов Волго- Уральского региона, истории оружия и военного дела средневековых народов Поволжья, проблеме становления татарской исторической науки. Автор книг: Вооружение и военное дело населения Волжской Булгарин X - начала XIII в. (1997), Этнополитическая история татар в VI - первой четверти XV в. (в соавторстве с Д.М. Исхаковым, 2000), Введение в историю Казанского ханства. Очерки (в соавторстве с Д.М. Исхаковым, 2005), целого ряда разделов монографий и свыше 200 научных и научно-популярных статей.