(0БРУ1НИЕ
СОЧИНЕНИЙ
в ЧЕТЫРНМЦ-^ТИ томл\
ОМ'5
БИБЛИОТЕКА «ОГОНЕК»

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА. • МОСКВА
1961

Собравие сочинении

«ходит яад общей редакцией
Р. М. Самарина.

ЛУННОЛИиЫЙ

ЛУННОЛИЦЫЙ
у Джона Клэверхауза было круглое, лунообразное

Лицо. Вы знаете этот тип людей — у них широкие скулы,

лоб и подбородок незаметно переходят в щеки и обра¬

зовывают правильный круг, а нос, широкий, короткий и

толстый, равноотстоящий от всех точек окружности, на-

шлепнут в самом центре лица, словно розетка посреди по¬

толка. Возможно, это и было причиной моей ненависти

к нему; один его вид я воспринимал уже как оскорбле¬

ние, и мне казалось, что сама земля стесняется носить

его. Наверное, моя мать считала полную луну дурной

приметой, взглянув на нее не через то плечо и в недоб¬

рый час.
Как бы там ни было, я ненавидел Джона Клэверха¬

уза. И совсем не потому, что он сделал мне что-либо

дурное, что люди могли бы расценить как медвежью

услугу. Ничего подобного. Зло было более глубокого и

тонкого свойства; оно было слишком неуловимым, слиш¬

ком неосязаемым, чтобы можно было найти слова для

его ясного и точного определения. Мы все испытываем

нечто подобное в иные периоды своей жизни. Вы впер¬

вые видите некоего индивидуума, о существовании -

которого до этой минуты и не подозревали, и с первого

взгляда заявляете: «Этот человек мне не нравится». По¬

чему не нравится? О, вы не знаете, почему. Не нравит¬

ся, вот и все. Вы его просто-напросто невзлюбили. Точь-

в-точь, как у меня с Джоном Клэверхаузом.
Какое право имел быть счастливым такой человек?

А он был оптимистом. Он всегда радовался и смеялся.
5

Послушать его, будь он проклят, так все на свете было

прекрасно! А как он действовал мне на нервы своим

счастливым видом! Другой кто-нибудь мог смеяться,

сколько ему угодно, и это меня ничуть не беспокоило.

Бывало, я и сам смеялся... до встречи с Джоном Клэ-

верхаузом.
Но его смех! Ничто на свете так не раздражало меня

и не приводило в такое бешенство, как этот смех. Он

преследовал меня, вцеплялся и не выпускал. Это был гро¬

мовой смех, это был смех Гаргантюа. Просьшался ли

я, ложился ли я спать, он всегда был со мной, у меня

было такое ощущение, словно сердце мое обдирали ги¬

гантским рашпилем. Уже на заре раскаты этого смеха

проносились над полями и самым неприятным образом

обрывали мои сладкие утренние грезы. В томительно

жаркий полдень, когда никла зелень, птицы прятались

в глубине леса и вся природа погружалась в сонную ис¬

тому, его громкое «ха-ха-ха» и «хо-хо-хо» неслось к небе¬

сам и бросало вызов солнцу. И в темную полночь с пу¬

стынного перекрестка, где он сворачивал, возвращаясь

из города к себе домой, доносилось его чертовски не¬

приятное гоготанье. Оно будило меня, заставляло кор¬

читься от злости и стискивать кулаки, пока ногти не

впивались в мякоть ладони.
Однажды ночью я тайком загнал его скотину к

нему же на поле и утром снова услышал его гулкий

смех.
—	Ничего,— говорил он, выгоняя скотину с поля,—

этих бедных, бессловесных тварей нельзя винить за то,

что они забрели на более тучное пастбище.
У него была собака по кличке Марс, великолепное

крупное животное, помесь шотландской борзой и ищей¬

ки, сохранившее признаки обеих пород. Марс был его

любимцем, и они никогда не расставались. Но я улучил

момент, заманил собаку в сторону и скормил ей кусок

говядины со стрихнином. Это положительно не произве¬

ло ни малейшего впечатления на Джона Клэверхауза.

Он смеялся так же весело и часто, как всегда, и лицо его

оставалось все таким -же луноподобным.
Тогда я поджег его амбар и стога сена. Но на сле¬

дующее утро (было как раз воскресенье) он появился все

такой же веселый и жизнерадостный.
6

—	'Куда вы идете? —спросил я его, когда он вышел

на перекресток.
—	Ловить форель,— сказал он, и лицо его сияло, как

полная луна.— Обожаю форель.
Ну где вы найдете второго такого невозможного че¬

ловека! Погиб весь его урожай, хранившийся в стогах и

в амбаре. Я знал, что он был не застрахован. И все

же, несмотря на то, что ему грозил голод и суровая зи¬

ма, Клэверхауз весело отправился на поиски мест, где

водилось много форели, только потому, что он «обожал»

ее! Если бы он чуть-чуть нахмурил брови или его тупая

физиономия стала серьезной, вытянулась и хоть немно¬

го потеряла сходство с луной, или если бы он на секун¬

ду перестал улыбаться, я уверен, я мог бы простить ему

то, что он существует. Но нет, попав в беду, он сиял,

как никогда.
Я оскорбил его. Он, улыбаясь, удивленно поглядел

на меня.
—	Драться с вами? Зачем? — медленно проговорил

OHi И затем рассмеялся.— Смешной человек! Хо-хо! Умо¬

рил! Хи-хи-хи! Ох-хо-хо-хо!
Ну что вы будете делать? Это было выше моих сил.

Как я ненавидел его! И потом эта фамилия—»Клэвер¬

хауз! Что это за фамилия! Что за нелепость? Клэвер¬

хауз! Боже милостивый, почему Клэверхауз? Вновь и

вновь я задавал себе этот вопрос. Я ничего не имею про¬

тив фамилии Смит или Браун, или там Джонс... но Клэ¬

верхауз! Судите сами. Повторяйте про себя... Клэверха-

ув! Вы только прислушайтесь, как она смешно звучит...

Клэверхауз! Должен ли жить человек с таким именем,

спрашиваю я вас? «Нет»,— скажете вы. «Нет»,— ска¬

зал я.
Но сначала я подумал о его закладной. Я знал, что

после пожара он не сможет выплатить долг. И тогда я

нашел хитрого, не болтливого и прижимистого ростовщи¬

ка й оформил передачу ему закладной. Я оставался в

тени, но через своего агента добился лишения права от¬

срочки платежа, и Дясону Клэверхаузу было дано не¬

сколько дней (не больше, поверьте мне, чем разрешено

по закону) на то, чтобы вывезти пожитки из дома. Тут

я вышел посмотреть, как он воспримет это, ведь он про¬

жил здесь лет двадцать. Но когда он увидел меня, его
7

круглые глаза блестели, а лицо сияло, как полная луна

в ясную погоду.
—	Ха-ха-ха! — смеялся он.— Ну и смешной же по¬

стреленок, этот мой младший! Слышали вы когда-ни-

будь что-либо подобное? Погодите, я вам расскажу. Он

играл там, внизу у речки, как вдруг кусок берега обва¬

лился, бултыхнулся в воду и забрызгал мальчонку. Он

кричит: «Папа, большая-пребольшая лужа выскочила

из воды и облила меня!»
Он замолк, ожидая, что я тоже присоединюсь к это¬

му отвратительному ликованию.
—	Я не вижу в этом ничего смешного,— отрезал я с

кислым видом.
Он удивленно поглядел на меня, и потом все по¬

шло в том же порядке — сверкание, сияние, пока все его

лицо не засветилось мягким и теплым светом, как луна

в летнюю ночь,— и он опять расхохотался.. -
—	Ха-ха-ха! Но ведь это очень смешно! Неужели вы

не понимаете? Хе-хе-хе! Хо-хо-хо! До него не дошло! Да

нет, вы только послушайте. Вы понимаете, лужа...
Но я повернулся и ушел. Это было последней кап¬

лей, П(ереполнившей чашу терпения. «Пора кончать,— по¬

думал я,— будь он трижды проклят! Ему не место на

земле!» И, поднимаясь по склону холма, я слышал его

гнусный смех, отражавшийся от небес.
Я горжусь своим умением обделывать делишки лов¬

ко и аккуратно. Решив, убить Джона Клэверхауза, я

имел в виду сделать, это так, чтобы потом мне не при¬

шлось стыдиться, вспоминая о содеянном. Я ненавижу

грубую работу или жестокость. Мне претит просто так

вэят1> и ударить человека голым кулаком. Брр! Это от¬

вратительно! Застрелить, зарезать или прибить Джона

Клэверхауза (о, эта фа1милия!)—все эти способы были

не для меня. Я должен был убить его не только ловко

и искусно, но и так, чтобы на меня не пало ни малейшего

подозрения.
Приняв решение, я стал усиленно шевелить, мозгами.

Неделя, глубочайшего обдумывания, и план был готов.

Потом я приступил к его выполнению* Я купил спаньеля-

водолаза, пятимесячную сучку, и целиком посветил себя

ее обучению. Если бы кто-нибудь следил за мной, то

он мог бы заметить, что я учил, ее лишь одному: яа-
8

ходить-И подавать брошенную вещь. Я учил собаку, ко¬

торую назвал Беллоной, приносить палки, которые я

швырял в воду, и не просто приносить, а приносить сра¬

зу, не жуя их и не играя с ними. Цель заключалась в

том, чтобы она, не смущаясь никакими обстоятельствами,

приносила палку как можно быстрее. Я убегал прочь и

заставлял ее с палкой в зубах догонять меня. Собака

оказалась понятливой и принимала участие в этой игре

с такой охотой, что вскоре я уже был удовлетворен.
После этого я при первом же удобном случае пода¬

рил Беллону Джону Клэверхаузу. Я знал; что делал,

так как мне была известна его маленькая слабость, стра¬

стишка, которой он предавался постоянно и неистово.
—	Нет,— сказал он, когда я вложил конец веревки

ему в руку.— Нет, неужели вы всерьез?
Он разинул рот, а потом осклабился во все свое про¬

клятое лунообразное лицо.
—	А... а мне казалось, что вы меня недолюблива¬

ете,— пояснил он.— Ну, не смешно ли с моей стороны

так ошибаться?—И при этой мысли он принялся хо¬

хотать, держась за бока.— Как ее зовут? — умудрился

он выдавить из себя между двумя приступами веселья.
—	Беллона,— сказал я.
—	Хи-хи-хи! — захйхи1Кал он.— Какая смешная

кличка!
Новый взрыв веселья привел меня в неистовство, я

заскрежетал зубами и процедил сквозь них:
—	Как вам известно, она была женой Марса;
Тут лицо его снова засияло, как полная луна, и его

прорвало:
—Так вы говорите о том псе, который был у меня до

нее? Выходит, она теперь вдова. Ох-хо-хо-хо! Эх-хе-хе-хе!
Я повернулся и быстро побежал через холм, а он го¬

готал мне вслед.
Неделю спустя, в субботу вечером, я спросил его:
—	Вы уезжаете в понедельник?
Он кивнул и ухмыльнулся.
—	Значит, у вас уже не будет случая половить фо¬

рель, которую вы так «обожаете».
Он не заметил насмешки.
—	Отчего же,— кудахтал он,— как раз завтра я со¬

бираюсь порыбачить вволю.
9

Эти слова окончательно убедили меня, что мой план

близок к осуществлению, и я вернулся домой вне себя

от возбуждения.
На следующий день ранним утром я увидел, как он

прошел мимо моего дома с сачком и рогожным мешком.

У ног его трусила Беллона. Зная, куда он направился, я,

крадучись, проскочил луг позади дома и через заросли

поднялся на гору. Стараясь не попасться на глаза, я

прошел по гребню мили две и спустился к естественно¬

му амфитеатру, образованному холмами, туда, где из

узкого ущелья выбегает речка, и остановился перевести

дух у большой и спокойной заводи. Здесь! Я уселся на

вершине холма, откуда мог наблюдать все, что будет про¬

исходить, и закурил трубку.
Прошло несколько минут, и, бредя вверх по течению

речушки, появился Джон Клэверхауз. Беллона бежала

рядом. Оба они были в прекрасном настроении, и в ее

живой, отрывистый лай то и дело вплетались низкие,

грудные ноты его голоса. Подойдя к заводи, он швырнул

наземь сачок с мешком и достал из кармана брюк что>*

то похожее на длинную толстую свечку. Но я знал, что

8Т0 динамитная палочка, ибо таков был его способ лов¬

ли форели. Он глушил ее взрывами; Бумажной тряпкой

он накрепко привязал к палочке фитиль, зажег его и

бросил взрывчатку в заводь.
Беллона стремглав бросилась за ней в воду. Я чуть

не вскрикнул от радости. Клэверхауз кричал ей, но она

не слушалась. Он швырял в нее комья земли и камни, но

она продолжала плыть, пока не схватила динамитную

палочку, и только потом повернулась и поплыла к бере¬

гу. Тут он впервые понял грозившую ему опасность

и побежал. Как было предусмотрено и запланировано

мною, она выбралась на берег и помчалась следом за

ним. Вот это, скажу я вам, было зрелище! Как я уже го¬

ворил, вокруг заводи было нечто вроде амфитеатра. Вы¬

ше и ниже нее были набросаны камни для перехода

через речку. Клэверхауз и Беллона, прыгая с камня на

камень, делали все новые и новые круги вокруг заводи.

Никогда бы не подумал, что такой неуклюжий человек

способен бежать с такой быстротой. Но, несмотря на

всю свою резвость, от Беллоны он не ушел. Он несся во

весь опор, но собака догнала его, ткнулась яосом ему в
10

ноги, и в тот же момент сверкнула яркая вспышка, по¬

явился дымок, раздался страшный взрыв, и на том ме¬

сте, где только что были человек и собака, не осталось

ничего, кроме большой воронки.
«Смерть от несчастного случая во время незаконной

рыбной ловли». Таково было заключение следователя. Те¬

перь я могу гордиться тем ловким и искусным способом,

с помощью которого я прикончил Джона Клэверхауза.

Чистая работа, никакой жестокости, во всей операции не

было ничего такого, за что потом можно было бы краснеть,

и я уверен, что вы согласитесь со мной. И его прокля¬

тый смех больше не разносится по холмам, и его жирное

лунообразное лицо больше не стоит перед глазами и не

приводит меня в ярость. Теперь дни мои протекают

мирно, а по ночам я сплю как убитый.

РАССКАЗ УКРОТИТЕЛЯ ЛЕОПАРДОВ
Взгляд у него был мечтательный, отсутствующий, а в

его печальном и в то же время настойчивом голосе, неж¬

ном, как у девушки, казалось, звучала какая-то безмя¬

тежная, затаенная меланхолия. Он был укротителем

леопардов, но по его внешнему облику сказать этого бы¬

ло нельзя. Его основное занятие в жизни, где бы он ни

жил, заключалось в том, что он на глазах у многочислен¬

ных зрителей входил в клетку с леопардами и вызывал

у публики нервную дрожь своими дерзкими трюками,

за которые его хозяева платили ему тем больше, чем

больше страха он нагонял на зрителей.
Как я уже говорил, с виду он никак не был похож

на укротителя. Он был узок в плечах и бедрах, анемичен

и погружен не то чтобы в уныние, а скорее в легкую и

приятную грусть, которая, по-видимому, совсем не тя¬

готила его. Целый час я пытался выудить у него что-ни-*

будь интересное, но он, казалось, был лишен воображе¬

ния. Он не видел в своей замечательной профессии ни

романтики, ни подвигов, ни ужасов... ничего, кроме буд¬

ничного однообразия и бесконечной скуки.
Львы? Да, он укрощал их. Это пустяки. Не надо

только входить к ним в пьяном виде. Любой человек мо¬

жет осадить льва с помощью простой палки. Однажды

он укротил льва за полчаса. Бейте его по носу всякий

раз, когда он изготовится для прыжка, а если он схит¬

рит и захочет броситься с опущенной головой, что ж, вы¬

ставьте вперед ногу. А когда он попытается схватить вас

за ногу, уберите ее и снова бейте по носу. Вот и все.
12

Все с той же отрешенностью в глазах, продолжая го¬

ворить все так же мягко и тихо, он однажды показал

мне свои шрамы. Их было немало, самый свежий был

на плече, которое тигрица прокусила до кости. Я заме¬

тил на его куртке тщательно заштопанные дыры. Его

правая рука до самого локтя выглядела так, словно ее

пропустили через молотилку, клыки и когти не остави¬

ли на ней живого места. Но это пустяки, сказал он, толь¬

ко вот старые раны немного беспокоят в дождливую по¬

году.
Вдруг он что-то вспомнил, и лицо его прояснилось,

потому что он и в самом деле-так же горячо хотел рас¬

сказать мне что-нибудь интересное, как и я услышать

его рассказ.
—	Вы, наверное, слышалй об укротителе львов, ко¬

торого ненавидел один человек? — спросил он.
Укротитель замолчал и задумчиво поглядел на боль¬

ного льва, сидевшего в клетке напротив.
-г- У него болят зубы...— пояснил он.—Так вот луч¬

шим номером этого укротителя было, когда он засовывал

голову в пасть ко льву. Человек, который ненавидел его,

посещал каждое представление в надежде когда-нибудь

увидеть, как лев сомкнет челюсти. Он ездил за цирком

по всей стране. Годы шли, он постарел, постарел укро¬

титель львов, состарился и лев. И вот однажды, сидя в

первом ряду, он увидел то, что ожидал. Лев сомкнул че¬

люсти, и доктора звать не потребовалось.
Укротитель леопардов мельком посмотрел на свои

нргти, и взгляд этот можно было бы назвать критичным,

если бы он не был таким грустным.
—	Вот это, я считаю, терпение,— продолжал он,— у

меня такой же характер. Но я знал одного парня, у ко¬

торого был совсем иной нрав. Это был маленький, то¬

щий, плюгавый французик, шпагоглотатель и жонглер.

Де Виль — так он называл себя. И у него была хоро¬

шенькая жена. Она работала на трапеции и прыгала

из-под купола на сетку, делая на лету сальто. Краси¬

вый номер!
Де.Виль был горяч и скор на расправу, как тигр. .Од¬

нажды, когда инспектор маиежа обозвал его то ли ля¬

гушатником, то ли еще чем похуже, француз толкнул его

к щиту из мягких сосновых досок, в который метал
13

ножи, и, не дав тому опомниться, тзгг же «а глазах у всех

стал с необычайной быстротой метать ножи, вгоняя их

в дерево так близко к телу, что они пронзали одежду

и прихватывали кожу.
Клоунам пришлось потом вытаскивать ножи, чтобы

освободить инспектора. После этого стали поговаривать

о том, что Де Виля надо остерегаться, и с его женой

все были только вежливы, никто не осмеливался оказы**

вать ей больших знаков внимания. А она была лукавая

штучка и сама не прочь поразвлечься, да только все

боялись Де Виля.
Но был в цирке один человек по имени Уоллес, так

тот ничего йе боялся. Он был укротителем львов, и у не¬

го был тот же самый номер с засовыванием головы в

львиную пасть. Он мог бы засунуть свою голову в пасть

любому льву, но предпочитал проделывать этот номер с

Августом, огромным добродушным животным, на кото¬

рого можно было всегда положиться.
Как я уже говорил, Уоллес (мы звали его «король

Уоллес») не боялся ничего и никого на свете. Это был

настоящий король. Я видел, как он, выпивши, на пари

вошел в клетку к разозлившемуся льву и без всякой пал¬

ки выбил из него дурь. Колотил его кулаком по носу,

вот и все.
Мадам Де Виль...
Позади нас раздался рев, и укротитель леопардов

спокойно обернулся. Там была перегороженная попо¬

лам клетка, и обезьяна, сидевшая в одном из отделений,

просунула лапу сквозь решетку в другую клетку. Боль¬

шой серый волк схватил ее за лапу и стал тянуть что

было сил. Лапа растягивалась все больше и больше, слов¬

но она была из толстой резины, а другие обезьяны под¬

няли страшный шум. Поблизости не было таи одного слу¬

жителя, и укротитель леопардов, шагнув к клетке, резко

ударил по волчьему носу легкой тросточкой, которая

была у него в руке, потом, грустно улыбаясь, вернулся

на место и завершил начатую фразу, будто его и не пе¬

ребивали.
—	...поглядывала на короля Уоллеса, король Уоллес

поглядывал на нее, а Де Виль ходил с мрачным видом.

Мы предупредили Уоллеса, но куда там... Он посмеялся

над нами, как посмеялся однажды над Де Вилем, нахло¬
14

бучив ему на голову, когда тот полез драться, ведро с

клейстером.
Де Виль был тогда в хорошеньком состоянии (я по¬

могал ему чиститься), но при этом и глазом не морпнул.

И ни одной угрозы. Но я заметил в глазах его тот же

огонь, который мне часто приходилось наблюдать в гла¬

зах у диких животных, и решил вмешаться не в свое дело

и в последний раз предупредить Уоллеса. Тот рассмеял¬

ся, но после этого уже не так часто поглядывал в сто¬

рону мадам Де Виль.
Прошло несколько месяцев. Ничего не случилось, и я

стал уже думать, что бояться нечего. В то время мы

путешествовали по Западу и выступали во Фриско. Во

время дневного представления, когда большой шатер за¬

полнили женщины и дети, я отправился разыскивать ша-

питмейстера Реда Дэнни, который куда-то делся вме¬

сте с моим карманным ножом.
Проходя мимо одной из костюмерных палаток, я за¬

глянул туда сквозь дырку в брезенте, надеясь увидеть

Реда Дэн'ни. Его там не было, но зато прямо перед со¬

бой рядом с клеткой со львами я увидел короля Уоллеса

уже в трико, ожидавшего своего выхода. Он с великим

удовольствием наблюдал за ссорой двух воздушных

гимнастов. Все, находившиеся в костюмерной палатке,

глазели на ссорившихся, за исключением Де Виля, ко¬

торый, как я заметил, смотрел на Уоллеса с нескрывае¬

мой ненавистью. Уоллес и все остальные были слишком

увлечены ссорой, чтобы обратить внимание на Де Виля

и на то, что произошло.
Но я сквозь дыру в брезенте видел все. Де Виль вы¬

нул из кармана платок, как бы для того, чтобы стереть

с лица пот (был жаркий день), и прошел за спиной у

Уоллеса. Он не остановился, а только встряхнул плат¬

ком и направился к выходу. На пороге он обернулся и

бросил быстрый взгляд на Уоллеса. Этот взгляд встре¬

вожил меня, ибо я увидел в нем не только ненависть, но

и торжество.
«Надо проследить за Де Вилем»,— сказал я себе и

вздохнул с облегчением, когда увидел, что он вышел из

цирка, сел в трамвай и поехал к центру города. Спустя

несколько минут я уже был в большом шатре, где нашел

Реда Дэнни. На арене выступал король Уоллес, кото¬
15

рый привел зрителей в совершеннейший восторг. У не¬

го было скверное настроение, и он дразнил львов до тех

пор, пока они все не стали рычать, все, кроме Августа,

который был слишком толст, ленив и стар, чтобы прихо¬

дить в раздражение из-за чего бы то ни было.
Наконец Уоллес щелкнул старого льва бичом по ко¬

леням и заставил его изготовиться для исполнения но¬

мера. Старый Август, добродушно моргая, открыл пасть,

и Уоллес засунул туда свою голову. Потом челюсти сом¬

кнулись, вот так...
На губах укротителя леопардов появилась приятная

грустная улыбка, а в глазах отсутствующее выражение.
—	И королю Уоллесу пришел конец,— продолжал он

печальным, тихим голосом.— Когда паника улеглась, я

улучил момент, наклонился и понюхал голову Уоллеса.

И тут я чихнул.
—	Это... это был?..— спросил я, еле сдерживая не;

терпение.
—	Нкххательный табак, который Де Виль насыпал

ему в волосы в костюмерной палатке. Старый Август и

не помышлял убивать Уоллеса. Он только чихнул.

МЕСТНЫЙ КОЛОРИТ
—	Не понимаю, почему бы вам не использовать свой

огромный запас сведений,— сказал я ему,— тем более

что, не в пример большинству, у вас есть дар выражать

свои мысли. Ваш стиль...
—^ Подходит для газетных статей,— вежливо подска¬

зал он.
—	Ну да. Вы могли бы неплохо зарабатывать.
Он рассеянно сплел пальцы, пожал плечами и, види¬

мо, не желая продолжать этот разговор, коротко ответил:
—	Я пробовал. Невыгодное занятие. Вот, например,

один раз мне заплатили, и статья была напечатана,—

добавил он, помолчав.— Но после этого меня в награду

засадили на два месяца в Хобо.
—	Хобо? — переспросил я с недоумением.
—	Да, Хобо.— Подыскивая слово для определения,

он машинально скользил глазами по корешкам томо-в

Спенсера на полке.— Хобо, дорогой мой, это название

тех камер в городских и окружных тюрьмах, где содер¬

жатся бродяги, пьяницы, нищие, мелкие нарушители за¬

кона и прочие подонки общества. Само слово это, «хобо»,

довольно красивое и имеет свою историю. «Hautbois» —

вот как оно звучит по-французски. «Haut» означает «вы¬

сокий», а «bois» — «дерево». В английском языке оно пре¬

вратилось в «hautboy» — гобой, деревянный духовой ин¬

струмент высокого тона. Помните, как сказано у Шекспи¬

ра в «Генрихе IV»:
Футляр от гобоя был

Просторным дворцом для него.
2. Джек Лондон. Т. 5.	-|7

Но — обратите внимание» как поразительно вдруг ме¬

няется значение слова —по другую сторону океана, в

Нью-Йорке, «hautboy» — «хо-бой», как произносят англи¬

чане, становится прозвищем для ночных метельщиков

улиц. Возможно, что в этом до известной степени выра¬

зилось презрение к бродячим певцам и музыкантам.

Ведь ночной метельщик — это пария, жалкий, всеми пре¬

зираемый человек, стоящий вне касты. И вот в своем

следующем воплощении это слово — последовательно и

логически — уже относится к бездомному американцу,

бродяге. Но в то время как другие исказили лишь смысл

слова, бродяга изуродовал и его форму, и «хо-бой» пре¬

вратился в «хобо>^ И теперь громадные каменные и кир¬

пичные камеры с двух- и трехъярусными нарами, куда

закон имеет обыкновение заточать бродяг, называют «хо¬

бо». Любопытно, не правда ли?
Я сидел, слушал и в душе восхищался этим челове¬

ком с энциклопедическим умом, этим обыкновенным бро¬

дягой, Лейтом Клэй-Рэндолфом, который чувствовал се¬

бя у меня в кабинете как дома, очаровывал гостей, соби¬

равшихся за моим скромным столом, затмевал меня бле¬

ском своего ума и изысканными манерами, тратиЛ мои

карманные деньги, курил мои лучшие сигары, выби¬

рал себе галстуки и запонки из моего гардероба, про¬

являя при этом самый изощренный и требовательный

вкус.
Он медленно подошел к книжным полкам и раскрыл

книгу Лориа «Экономические основы общества».
—	Я люблю беседовать с вами,— сказал он.— Вы до¬

статочно образо(ванны, много читали, а ваше «экономиче¬

ское толкование» истории, как вы это называете,— это

было сказано с насмешкой,— помогает вам выработать

философский взгляд на жизнь. Но ваши социологиче¬

ские теории страдают из-за отсутствия у вас практиче¬

ских знаний. Вот я знаком с литературой — извините ме¬

ня— побольше, чем вы, но при этом знаю и жизнь. Я

наблюдал ее в чистом виде, трогал руками, вкусил ее

плоть и кровь и, будучи человеком мыслящим, не под¬

дался ни страстям, ни предрассудкам. Все это необхо¬

димо для ясного понимания жизни, а как раз этого-то

опьгга вам и не хватает. А, вот по-настоящему интересное

место. Послушайте!
18

и он прочитал мйе вслух отрывок из книги, которая

была у него в руках, сопровождая текст, по своему обык¬

новению, критикой и комментариями, излагая смысл за¬

путанных и тяжеловесных периодов, освещая со всех сто¬

рон трактуемую тему. Он приводил факты, мимо кото¬

рых прошел, не заметив их, автор, подхватывал упущен¬

ную автором нить рассуждений, превращал контрасты в

парадоксы, а парадоксы — в понятные и лаконично

сформулированные истины,— короче, ярким блеском сво¬

его ума озарял скучные, сухие и туманные рассуждения

автора.
Много времени прошло с тех пор, как Лейт Клэй-Рэн¬

долф (обратите внимание на эту двойную фамилию) по¬

стучался в дверь кухни Айдлвилда и растопил сердце

Гунды. Гунда была так же холодна, как снег на ее род¬

ных норвежских горах, но иногда, немного оттаяв,

позволяла какому-нибудь бродяге с приличной внешно¬

стью посидеть на заднем крыльце нашего дома и истре¬

бить все черствые корки и оставшиеся от обеда котлеты.

Но то, что оборванцу, пришельцу из мрака ночи, уда¬

лось вторгнуться в священные пределы ее кухонного ко¬

ролевства и задержать обед, потому что она устраивала

ему местечко в самом теплом углу, было таким неожи¬

данным явлением, что даже Фиалочка пришла посмот¬

реть. Ах, эта Фиалочка с ее нежным сердцем и всегдаш¬

ней отзывчивостью! В течение пятнадцати долгих минут

Лейт Клэй-Рэндолф пробовал на ней действие своих

чар (я в это время размышлял, покуривая сигару),—

и вот она порхнула ко мне в кабинет и в туманных вы¬

ражениях заговорила о каком-то костюме, который

я уже не ношу и который М1не якобы больше не пона¬

добится.
—	Да, да, конечно, он мне не нужен,— сказал я, имея

в виду старый темно-серый костюм с отвисшими карма¬

нами, в которых я постоянно таскал книги — те кни¬

ги., что не раз были причиной моих неудач в рыбной

ловле.
—	Но я посоветовал бы тебе, дорогая, сначала почи¬

нить карманы,— добавил я.
Лицо Фиалочки вдруг омрачилось.
-т- Да нет же,— сказала она,— я говорила о черном

костюме.
19

—	Как о черном? — Я «не верил своим ушам.— Ведь

я очень часто ношу его. Я даже собирался надеть его

сегодня вечером.	. .
—	У тебя есть еще два хороших костюма, лучше это¬

го, И-ты же знаешь, милый, что черный мне никогда не

нравился,— поспешила добавить Фиалочка.— Кроме то¬

го, он уже лоснится и...
—	Лоснится ?!
—	Ну, скоро залоснится, все равно. А этот человек,

право, достоин уважения. Он такой симпатичный, так

хорошо воспитан. Я уверена, что он...
—	Видал лучшие дни?
—	Вот именно. На улице сейчас ужасно холодно и

сыро, а его одежда совсем изношена. У тебя ведь много

костюмов...
—	Пять,— поправил я,— считая и темно-серый с- от¬

висшими карманами.
—	А у него ни одного. И нет своего угла, нет ничего...
—	Нет даже Фиалочки,— сказал я, обнимая ее,—

именно поэтому он достоин жалости и всяких даров.

Отдай ему костюм, дорогая, или нет, постой, дай ему не

черный, а мой самый лучший костюм. Надо же хоть чем-

нибудь утешить беднягу.
—	Какой ты милый! — И Фиалочка, очаровательно

улыбнувшись, пошла к двери.— Ты просто ангел!
И это после семи лет супружеской жизни! Я все еще

восторгался, когда она вернулась с робким и заискива¬

ющим выражением лица.
—	Знаешь,.. Я дала ему одну из твоих белых соро¬

чек. На нем такая ужасная ситцевая рубашка, а в со¬

четании с твоим костюмом это будет выглядеть просто

нелепо. И потом... его башмаки так стоптаны, пришлось

дать ему твои старые с узкими носками...
—	Старые?!
—	Но ведь ты сам го1ворил, что они ужасно жмут.
Фиалочка всегда сумеет найти оправдание своим по¬

ступкам.
При таких обстоятельствах Лейт Клэй-Рэндолф впер¬

вые появился в Айдлвилде — и я понятия не имел, на¬

долго ли это. И впоследствии я никогда не знал, когда

и надолго ли он появится у нас: он был подобен блуждаю¬

щей комете* Иногда он приезжал, бодрый и. опрятно
20

одетый, от каких-то видных людей, с которыми был в

таких же приятельских отношениях, как и со мной. Ино¬

гда, усталый и оборванный, он прокрадывался в дом по

садовой дорожке, заросшей шиповником, явившись от¬

куда-то из Монтаны или из Мексики. А когда страсть к

бродяжничеству снова овладевала ям, он, ни с кем не

простившись, исчезал в тот огромный таинственный мир,

который называл «Дорогой».
—	Я не могу покинуть ваш дом, не поблагодарив вас

за щедрость и доброту,— сказал он мне в тот вечер, ко¬

гда впервые надел мой новый черный костюм.
А я, признаюсь, был поражен, когда, оторвавшись от

газеты, увидел перед собой очень приличного, интелли¬

гентного джентльмена, который держал себя непринуж¬

денно и с достоинством. Фиалочка была права. Он, ко¬

нечно, знал лучшие дни, если черный костюм и белая

сорочка могли так преобразить его. Я невольно поднял¬

ся с кресла, чтобы приветствовать его как равного. Имен¬

но тогда я впервые поддался чарам Лейта Клэи-Рэндолфа.

Он ночевал в Айдлвилде и в ту ночь и в следующую, он

провел у нас много дней и ночей. Этого человека нельзя

было не полюбить. Сын Анака, Руфус Голубоглазый, из¬

вестный также под плебейским прозвищем «Малыш»,

носился с ним по дорожке, заросшей шиповником, до

самого дальнего конца сада, играл в индейцев, с дикими

воплями скальпируя Лейта в углу сеновала, а однаж¬

ды, с чисто фарисейским рвением, хотел даже распять

его на чердачной балке. Уже за одну дружбу с Сыном

Анака Фиалочка должна была бы полюбить Лейта, если

бы давно не полюбила его за другие достоинства. Что

касается меня, то пусть скажет вам Фиалочка, как часто

в дни его отсутствия я задавал себе вопрос, когда же

вернется Лейт, наш любимый Лейт.
И все же мы по-прежнему ничего не знали об этом

человеке. Нам было лишь известно, что он родился в

Кентукки. Его прошлое было покрыто тайной, и он ни¬

когда не говорил о нем. Он гордился тем, что рассудок

его никогда не поддавался влиянию чувств. Мир пред¬

ставлялся ему рядом неразрешенных загадок. Как-то раз,

когда он бегал вокруг дома, держа на плечах Сына Ана¬

ка, я попытался уличить его в искреннем проявле¬

нии чувств и поставил ему это на вид* Но он возра¬
21 •

жал: разве, испытывая физическое удовольствие от

близости (ребенка, не разгадываешь одну из загадок

жизни?
Он и сам был для нас загадкой. Часто в беседах он

мешал неизвестный нам воровской жаргон с трудными

техническими терминами; он то казался типичным пре^

ступником по разговору, выражению лица и манерам, то

вдруг перед нами появлялся культурный и благовоспи¬

танный джентльмен, философ или ученый. Иногда в нем

пробуждались какие-то порывы искренности, настояще¬

го чувства, но они исчезали раньше, чем я мог их

уловить. Иногда мне казалось, что он постоянно носит

маску, и только по легким признакам под ней уга¬

дывался тот человек, каким Лейт был раньше. Но

маска никогда не снималась, и подлинного Лейта мы

не знали.
—	Как же это случилось, что вы получили два

месяца тюрьмы за попытку приобщиться к журна¬

листике?— спросил я.— Оставьте Лориа в покое и рас¬

скажите.
—	Что ж, если вы настаиваете...
Он сел, положив ногу на ногу, и с усмешкой начал:
—	В городе, который я не назову, в чудесном, краси¬

вом городе с населением в пятьдесят тысяч, где муж¬

чины становятся рабами ради денег, а женщины — ра¬

ди нарядов, мне раз пришла в голову одна идея. Я имел

еще тогда приличный вид, но карманы мои были пусты.

И вот я вспомнил одну свою статью, в которой когда-

то пытался примирить Канта со Спенсером. Конечно, вряд

ли это было возможно, но... область научной сатиры...
Я с нетерпением махнул рукой, он прервал свои рас¬

суждения.
—	Я просто хотел описать мое умственное состоя¬

ние в то время, чтобы вам стало ясно, чем был вы¬

зван мой поступок,—о<бъяснил он.— Итак, в мозгу у меня

родилась идея написать статью в газету. Но какую тему

может выбрать бродяга? «О непримиримости противоре¬

чий между Полицейским и Бродягой», например. Я от¬

правился в редакцию газеты. Лифт вознес меня к небе¬

сам, где цербер в лице анемичного юноши-курьера охра¬

нял двери редакции. Взглянув на него, я сразу понял: у

этого мальчишки-ирландца, во-первых, туберкулез, во-
22

вторых, он обладает огромной силой воли и энергией,

в-третьих, жить ему осталось не больше года.
—	Бледнолицый юноша, — сказал я,— молю тебя,

укажи мне путь в «святая святых», к его редакторскому

величеству.
Он удостоил меня только презрительным взглядом и

с бесконечной скукой в голосе произнес:
- — Если вы насчет газа, обратитесь к швейцару. Эти

дела нас не касаются.
—	Нет, моя белоснежная лилия, мне нужен редактор.
—	Какой редактор? — огрызнулся он, как молодой

бультерьер.— Театральный? Спортивный? Светской хро¬

ники? Воскресного выпуска? Еженедельника? Ежеднев¬

ника? Отдела местных новостей? Отдела телеграмм?

Какой редактор) вам нужен?
Этого я и сам не знал. И потому на всякий случай

торжественно объявил:
—	Самый главный.
—	Ах, Спарго! — фыркнул он.
—	Конечно, Спарго,— убежденно ответил я.— А кто

же еще?
—	Давайте вашу карточку,— сказал он.
—	Какую такую карточку?
—	Визитную карточку. Постойте, да вы по какому

делу?
И анемичный цербер смерил меня таким наглым взгля¬

дом, что я, протянув руку, приподнял его со стула и ле¬

гонько постучал по его впалой груди, чем вызвал слабый

астматический кашель. Но он продолжал смотреть на

меня не мигая, с задором воробья, зажатого в руке.
—	Я посол Времени,— загудел я могильным голо¬

сом.— Берегись, не то тебе придется плохо.
—	Ах, как страшно! — презрительно усмехнулся он.
Тогда я ударил посильнее. Он задохнулся и побаг¬

ровел.
—	Ну, что вам нужно? — прошипел он, переводя дух,
—	Мне нужен Спарго. Единственный в своем роде

Спарго.
—	Тогда отпустите меня. Я пойду доложить.
—	Нет, мой дорогой.—Я взял его мертвой хваткой

за воротник.— Меня не проведешь, понятно? Я пойду

q. тобой.
23

Лейт с йинуту задумчиво созерцал длинный столбик

пепла на своей сигаре, потом повернулся ко мне.
—	Ах, Анак, вы не знаете, какое это наслаждение

разыгрывать шута и грубияна. Правда, у вас-то, навер¬

но, ничего бы не вышло, если бы вы и попробовали. Ваше

пристрастие к жалким условностям и чопорные понятия

о приличии никогда не позволят вам дать волю любому

своему капризу, дурачиться# не боясь последствий. Ко¬

нечно, на это способен лишь человек другого склада,

не почтенный семьянин и гражданин, уважающий

закон.
Но вернемся к моему рассказу. Мне удалось нако¬

нец узреть самого Спарго. Этот огромный, жирный и

краснолицый субъект с массивной челюстью и двойным

подборюдком сидел, обливаясь потом (был август), за сво¬

им письменным столом. Когда я вошел, он разговаривал

с кем-то по телефону, или, точнее, ругался, но успел оки¬

нуть меня внимательным взглядом. Повесив трубку, он

выжидательно повернулся ко мне.
—	Вы, я вижу, много работаёте,— сказал я.
Он кивнул головой, ожидая, что будет дальше,
—	А стоит ли? — продолжал я.— Что это за жизнь,

если вам приходится работать в поте лица? Что за ра-.

дость так потеть? Вот посмотрите на меня. Я не сею,,

не жну...
—	Кто вы такой? Что вам надо?—внезапно про¬

рычал он, огрызаясь, как пес, у которого хотят отнять

кость.
—	Весьма уместный вопрос, сэр,— признал я.—

Прежде всего я человек; затем — угнетенный американ¬

ский гражданин. Бог не покарал меня ни специальностью,

ни профессией# ни видами на будущее. Подобно Иса¬

ву, я лишен чечевичной похлебки. Мой дом — весь мир,

а небо заменяет мне крышу над головой. У меня нет

собственности, я санкюлот, пролетарий, или, выражаясь

простыми словами, доступными вашему пониманию,—

бродяга.
—	Что за черт!..
—	Да, дорогой сэр, бродяга — то есть человек, иду¬

щий путями непроторенными, отдыхающий в самых не¬

ожиданных и разнообразных местах...
24

—	Довольно! — заорал он.— Что вам нужно?
—	Мне нужны деньги.
Он вздрогнул и нагнулся к открытому ящику, где, дол¬

жно быть, хранил револьвер. Но затем опомнился и за¬

рычал:
—	Здесь не банк.
—	А у меня нет чека, чтобы предъявить к оплате. Но,

сэр, зато у меня есть одна идея, которую с вашего n03B0<^

ления и при вашей любезной помощи я могу превратить

в деньги. Короче говоря, как вам улыбается статья о бро¬

дягах, написанная живым, настоящим бродягой? Жаж¬

дут ли подобной статьи ваши читатели? Домогаются ли

они ее? Могут ли они обойтись без нее?
На мгновение мне показалось, что его хватит апоплек¬

сический удар, но он быстро взял себя в руки и заявил,

что ему-даже нравится мое нахальство. Я поблагодарил

и поспешил заверить его, что мне самому оно тоже нра-

вится^. Тогда он предложил мне сигару и сказал, что, по¬

жалуй, со мной стоит иметь дело.
—	Но учтите,—сказал он, сунув мне в руки пачку

бумаги и карандаш, который вытащил из жилетного кар¬

мана,— учтите, я не потерплю в своей газете никакой

возвышенной философии и разных там заумных рассуж¬

дений, к которым у вас, я вижу, есть склонность. Дайте

местный колорит, прибавьте, пожалуй, сентиментально¬

сти, но без выкриков о политической экономии, социаль¬

ных слоях и прочей чепухе. Статья должна быть дело¬

вой, острой, с перцем, с изюминкой, сжатой, интерес¬

ной,— поняли?
Я понял и немедленно занял у него доллар.
•— Не забудьте про местный колорит! — крикнул оа

мне вдогонку, когда я был уже за дверью.
И вот, Анак, именно местный колорит меня и по¬

губил.
Анемичный цербер ухмыльнулся, увидев, что я напра¬

вляюсь к лифту.
—	Что; выгнали в шею?
—	Нет, бледнолицый юноша, нет! — сказал я, с три¬

умфом помахивая пачкой бумаги.— Не выгнали, а дали

заказ. Месяца через три я .буду здесь заведовать отде¬

лом хроники и тогда тебя выгоню в Три шеи.
Лифт остановился этажом ниже, чтобы захватит^
25

двух девиц, и тогда этот парень подошел к перилам и

попросту, без лишних слов, послал меня к чертовой ма¬

тери. Впрочем, мне понравился этот юноша. Он обладал

мужеством и бесстрашием и знал не хуже меня, что

смерть скоро схватит его костлявыми руками.
—	Но как вы могли, Лейт,— воскликнул я, представ¬

ляя себе этого чахоточного мальчика,— как вы могли так

варварски обойтись с ним?
Лейт сухо засмеялся.
—	Мой дорогой, сколько раз я должен объяснять вам,

в чем ваша слабость? Над вами тяготеет ортодоксаль¬

ная сентиментальность и шаблонные эмоции. И кроме

того — ваш темперамент! Вы просто не способны судить

здраво. Что такое этот бледнолицый цербер? Угасающая

искра, жалкая пылинка, слабый, умирающий организм.

Один щелчок, одно дуйовение — и нет его. Ведь это толь¬

ко пешка в великой игре, которая называется жизнью.

Он даже не загадка. Как нет никакой загадки в мертво¬

рожденном ребенке, так нет ее и в умирающем. Их все

равно что не было на земле. И мой цербер так же мало

значит. Да, кстати о загадках...
—	А что же местный колорит? — напомнил я ему .г
—	Да, да,— ответил он,—не позволяйте мне отвле¬

каться. Итак, я принес бумагу на товарную станцию (это

ради местного колорита), уселся, свесив ноги, на лесенке

товарного вагона и начал строчить. Конечно, я постарал¬

ся написать статью с блеском, с остроумием, сдобрил

ее неопровержимыми нападками на городскую админи¬

страцию и моими обычными парадоксами на социальные

темы, достаточно конкретными, чтобы взбудоражить

среднего читателя. С точки зрения бродяги, полиция это¬

го города никуда не годилась, и я решил открыть глаза

добрым людям. Ведь легко доказать чисто математиче¬

ски, что обществу обходятся гораздо дороже аресты, суд

и тюремное заключение бродяг, чем обходилось бы со¬

держание их в качестве гостей в течение такого же срока

в лучшем городском отеле. Я приводил цифры и факты,

указывая, какие средства тратятся на жалованье поли¬

ции, на проездные расходы, судебные и тюремные из¬

держки. Мои доводы были чрезвычайно убедительны. И

ведь это была чистая правда. Я излагал их с легким

юмором, который не только вызывал смех, но и больно
26

жалил. Основное обвинение, которое я выдвигал про¬

тив существующей системы, заключалось в том, что вла¬

сти обжуливают и грабят бродяг. На те большие деньги,

которые общество тратит, чтобы изъять их из своей сре¬

ды, они могли бы купаться в роскоши, вместо того чтобы

прозябать за тюремной решеткой. Я доказывал цифрами,

что бродяга мог бы не только жить в лучшем отеле, но и

курить двадцатипятицентовые сигары и позволить себе

ежедневную чистку ботинок за десять центов,— и вое это

стоило бы налогоплательщикам меньше, чем его пребы¬

вание в тюрьме. И, как доказали последующие события,

именно эти доводы более всего взволновали налогопла¬

тельщиков.
Одного из полицейских я списал прямо с натуры; пе

забыл упомянуть и некоего Сола Гленхарта, самого гнус¬

ного полицейского судью на всем нашем материке (этот

вывод я сделал на основании обширного материала). Он

был хорошо известен всем местным бродягам, а его граж¬

данские «доблести» были не только небезызвестны, но

вызывали бурное. негодование в массах городского на¬

селения. Конечно, я не называл ни имен, ни мест и

портрет судьи нарисовал в безличной, «собирательной»

манере, однако'не могло возникнуть никаких сомнений в

конкретности его, ибо я сумел сохранить «местный ко¬

лорит».
Естественно, поскольку я сам был бродягой, моя ста¬

тья в основном явилась горячим протестом против бес¬

человечного обращения с нашим братом. Поразив нало¬

гоплательщиков до глубины души, или, вернее, до глуби¬

ны их кошельков, я подготовил почву, а затем уже при¬

нялся бить на чувства. Поверьте мне, статья была на¬

писана прекрасно. А красноречие какое! Вот послушай¬

те заключительную часть:
«Скитаясь по дорогам под недремлющим оком За¬

кона, мы никогда «е забываем, что находимся за бор¬

том, что наши пути никогда не сходятся с путями общест¬

ва, что Закон относится к нам далеко не так, как он от¬

носится к другим людям. Бедные, заблудшие души, мо¬

лящие о корке хлеба, мы сознаем нашу беспомощность

и наше ничтожество. И вслед за одним многострадаль¬

ным собратом по ту сторону океана мы можем лишь

сказать: «Мы горды тем, что гордости не знаем». Мы

забыты людьми, забыты богом. О нас помнят только гар-
27

пи'и правосудия, которые превращают наши слезы и

вздохи в блестящие, сверкающие доллары».
Надо вам сказать, портрет судьи Сола Гленхарта вы¬

шел на славу. Сходство было поразительное, несом¬

ненное, и я не жалел фраз вроде: «эта жирная гар¬

пия с крючковатым носом»; «этот греховодник, грабитель

с большой дороги, одетый в судейский мундир»; «человек,

зараженный нравами Тендерлойна, человек, у которого

чувства чести меньше, чем у воров», «он обделывает тем¬

ные делишки вместе с акулами-стряпчими и заточает в.

вонючие камеры несчастных, которые не могут подкупить

его», и прочее и прочее. Моя статья была написана сло¬

гом студента-второкурсника, слог этот никак не подошел

бы для диссертации на тему «Прибавочная стоимость»

или «Ошибки марксизма», но это то, что именно любит

наша публика.
—	Гм! — буркнул Спарго, когда я сунул ему в руки

мою статью.— Ну и быстрота. Вы работали, видно, бе¬

шеным аллюром, ‘ приятель.
Я устремил гипнотизирующий взгляд на его жилет¬

ный карман, и он немедленно дал мне одну из своих пре¬

восходных сигар, которую я закурил, пока он пробегал

мою статью. Два или три раза он бросил на м«ня испы¬

тующий взгляд, но ничего не сказал до тех пор, пока не

кончил читать.
—	Бойкое у вас перо! Где вы работали раньше? —

спросил он.
—	Это мой первый опыт.— Я притворно улыбнулся,

дрыгая ногой и разыгрывая смущение.
—	Не врите. Какое жалованье вы потребуете?
—	Нет, нет,— Ответил я,— мне не нужно жалованья,

сэр, благодарю покорно. Я свободный и обездоленный

американский гражданин, и никогда никто не посмеет

утверждать, что мое время принадлежит ему.
—	Кроме Закона,— хихикнул он.
—	Кроме Закона,— согласился я.
—	Откуда вы узнали, что я веду кампанию против

местной полиции? — спросил он отрывисто.
—	Я этого не знал, но мне известно, что вы готови¬

тесь к ней. Вчера утром одна сердобольная женщина по¬

дала мне три сухаря, огрызок сыра и кусок черствого

шоколадного торта, причем все это было завернуто в по¬
28

следний номер «Клариона», где я заметил нечестивое

ликование по поводу того, что кандидат в начальники

полиции, которого поддерживает ваша газета «Каубелл»,

провалился. Из того же источника я узнал, что муници¬

пальные выборы на носу, и сделал выводы. Появление

нового и порядочного мэра повлечет за собой перемены

в полиции, а значит, и появление нового начальника по¬

лиции, то есть кандидата «Каубелла». Следовательно,

вашей газете пора выступить на сцену.
Он встал, пожал мне руку и опустошил свой наби¬

тый сигарами жилетный карман. Я спрятал сигары, про¬

должая курить полученную прежде.
—	Вы мне подойдете! — сказал он восторженно.—

Ваш материал будет нашим первым выстрелом. И вы

еще немало таких выстрелов сделаете! Сколько лет я

ищу такого человека, как вы! Поступайте к нам в ре¬

дакцию. >
Но я отрицательно покачал головой.
—	Соглашайтесь! — энергично убеждал он меня.—

Не ломайтесь! Для моей газеты вы нужный человек. Она

жаждет вас, домогается, не может обойтись без вас.

Ну как, решено?
Так он долго наседал на меня, но я был тверд, как

скала, и через полчаса Спарго сдался.
—	Помните,— сказал он,— если вы перемените свое

решение, я всегда готов вас принять. Где бы вы ни были

тогда — телеграфируйте, и я немедленно вышлю вам день¬

ги на проезд.
Я поблагодарил его и попросил уплатить за статью.
—	О, у нас существует строгий порядок,— сказал

он.— Вы получите гонорар в первый четверг после того,

как статья будет напечатана.
—	В таком случае мне придется пока попросить у

вас...
Он взглянул на меня и улыбнулся.
—	Лучше выдать сразу, а?
—	Конечно,— ответил я.— Предпочитаю получить на¬

личными без всяких формальностей.
Я получил тридцать долларов и отчалил, то есть уда¬

лился.
—	Бледнолицый юноша,— сказал я церберу,— вот те¬

перь меня действительно вытурили. (Он слабо усмехнул¬
29

ся.) и, в знак моего искреннего уважения к тебе, полу¬

чай... (его глаза сверкнули, и он торопливо поднял руку^

чтобы предохранить голову от ожидаемого удара)... этот

маленький лодарок, на память.
Я хотел сунуть ему в руку пятидолларовую монету,

но он, как ни был ошеломлен, сумел проворно отдернуть

руку.
—	Не надо мне этого дерьма! — огрызнулся он.
—	Теперь ты мне нравишься еще больше,— сказал я,

добавляя еще пять долларов.— Ты просто молодец! Но

тебе непременно придется принять деньги.
Он отступил, ворча, но я обхватил его за шею и су¬

нул десять долларов ему в карман. Однако едва лифт

тронулся, обе монеты звякнули о крышу кабины и ска¬

тились в пролет. К счастью, дверь лифта не была закры¬

та, и я, протянув руку, успел поймать их. Мальчишка-

лифтер выпучил глаза.
—	Это у меня такая лривычка,— сказал я, кладя

деньги в карман.
—	Какой-то тип уронил их сверху,— шепнул он, все

еще не оправившись от изумления.
—	Возможно,— согласился л.
>— Давайте я верну их ему,— предложил он.
—	Глупости!
—	Лучше отдайте,— пригрозил он,— или я останов¬

лю лифт.
—	Еще чего!
Тут он действительно остановил лифт между этажами.
—	Молодой человек,— сказал я,— у тебя есть мать?

(Он сразу стал серьезен, словно жалея о своей выходке;

и тогда, чтобы окончательно убедить его, я с величайшей

старательностью начал засучивать правый рукав.) Ты

приготов-ился к смерти? (Я пригнулся, как бы гото¬

вясь к нападению.) Мгновение, одно короткое мгновение,

отделяет тебя от вечности. (При этом я сжал правую

руку в кулак и приподнял ногу.) Молодой человек,

•молодой человек, через тридцать секунд я вырву

твое сердце из груди и услышу, как ты будешь вопить

в аду.
Это подействовало. Мальчишка быстро нажал кноп¬

ку, лифт полетел вниз, и я- вмиг очутился на улице* Вы
30

видите, Анак, я никак не магу отделаться от привычки

везде оставлять о себе яркое воспоминание. Меня никогда
не забывают...
Не успел я дойти до угла, как услышал за собой зна¬

комый голос.
—	Здорово, Пепел! Ты куда?
Это был Чикаго Хват,— нас с ним вместе когда-то

сняли с товарного поезда в Джеконсвилле. «Глаза пеплом

засыпало, вот мы и не видали, как они подобрались»,—

объяснял он потом, и после этого случая за мной оста¬

лась кличка «Пепел».	.
—	На юг,— ответил я.— Как поживаешь, Хват?
—	Паршиво. Быки ощерились.
—	А где ребята?
—	В малине. Я провожу тебя.
—	Кто хозяин?
—	Я. И ты это запомни.
Слова жаргона сыпались с губ Лейта, и мне пришлось

прервать его.
—	Переведите, пожалуйста. Не забудьте, что я ино¬

странец.
—	Ах, да,— весело ответил он.— Хват сказал, что ему

не везет, потому что «быки», то есть полицейские, пресле¬

дуют его. Я поинтересовался, где та банда, с которой

он сейчас бродит, и он обещал проводить меня к ним.

«Хозяин» — значит вожак банды. Хват претендовал

на это звание. Итак, мы с Хватам подошли к опушке

рощи за городом, где на берегу журчащего ручей¬

ка 1ЖИВОПИСНО расположилась группа здоровенных

молодцов.
—	Эй, ребята, поднимайтесь! — обратился к ним

Хват.— Я привел Пепла, надо оказать ему честь.
Его слова означали, что следует немедленно отпра¬

виться в город и настрелять там денег, дабы достойно

отпраздновать мое возвращение после целого года отсут¬

ствия. Но тут я вытащил свой гонорар, и Хват немедлен¬

но отрядил несколько человек за вьшивкой. Честное сло¬

во, Анак, это была попойка, и по сей день памятная всем

хобо. Просто удивительно, какое количества напитков

можно купить на тридцать долларов, и столь же уди¬

вительна, какое количество пива, дешевого вина и виски

могут выпить двадцать мужчин. Это была грандиоз¬
31

ная оргия под открытым небом, настоящая картина пер¬

вобытного свинства. Для меня есть что-то привлекатель¬

ное в пьяном человеке; и если бы я стоял, во главе ка¬

кого-нибудь учебного заведения, я бы непременно учре¬

дил кафедру изучения психологии пьяниц, с обязатель¬

ными практическими занятиями. Это дало бы больше, чем

любые книги и лаборатории.
Увы, мне не суждено было осуществить свою мечту,

потому что спустя шестнадцать часов, то есть на следую¬

щее утро, вся наша компания была арестована превос¬

ходящими силами полиции и препровождена в тюрь¬

му. После завтрака, часов в десять, всех нас. два¬

дцать человек, приунывших и вялых, привели в суд.

Здесь, в пурпурных судейских доспехах, восседал

сам Сол Гленхарт, человек с крючковатым носом, как

у наполеоновского орла, и маленькими блестящими

глазками.
—	Джон Амброз! — выкрикнул клерк, и Чикаго

Хват с ловкостью бывалого человека быстро вскочил.
—: Бродяжничество, ваша честь! — объяснил судеб¬

ный пристав, и его честь, не удостоив арестованного и

взглядом, буркнул:
—	Десять дней.
Чикаго Хват сел.
Судебная процедура продолжалась с точностью ча¬

сового механизма: пятнадцать секунд на человека, че¬

тыре человека в минуту. Бродяги вставали и садились,

как заводные манекены, клерк выкликал фамилии, при¬

став называл статью, судья изрекал приговор — и все*

Просто, не правда ли? Красота!
Чикаго Хват подтолкнул меня:
—	А ну, поговори с ними. Пепел. Ты ведь умеешь.
Я отрицательно покачал головой.
—	Разыграй их,— настаивал он,— сочини что-нибудь!

Ребятам это понравится. А потом сможешь носить нам

табак, пока мы не выйдем на волю.
—	Клэй-Рэндолф! — выкрикнул клерк.
Я встал, но в это время за судебным столом произо¬

шла какая-то заминка. Клерк что-то нашептывал судье,

а пристав ехидно улыбался.
—	Вы, оказывается, журналист, мистер Рэндолф? —

любезно спросил его честь.
32

Этот вопрос застал меня врасплох, потому что в бур¬

ном, ходе событий я уже успел забыть и «Каубелл» и

свою статью,— и теперь увидел себя на краю ямы, ко¬

торую сам себе вырыл.
—	Давай, давай, выкручивайся,— бормотал мне Хват.
—	Нет, все кончено, остается только горько пла¬

кать,— простонал я в ответ.
Хват, ничего не знавший о моей статье, был очень

удивлен.
—	И да и нет, ваша честь,— ответил я судье.— Не¬

много пишу, когда удается получить работу,
—	Вы, насколько я знаю, проявляете большой интерес

к местным делам. (Тут его честь взял со стола утренний

выпуск «Каубелла» и пробежал глазами мою статью.)

Колорит хорош,— заметил он, многозначительно поглядев

на меня,— картины превосходны, написаны широкими

мазками, в сарджентовской манере. А вот этот... этот

судья, которого вы описываете... Все взято из жизни,

как я понимаю?
—	О, далеко не все, ваша честь,— ответил я.— Это

так... собирательный образ... так сказать тип...
—	Но тут особенно чувствуется местный колорит,

сэр, явно местный колорит.
—	Это уже прибавлено потом,— объяснил я.
—	Значит, этот судья не списан с натуры, как мож¬

но было бы думать?
—	Нет, ваша честь.
Ага! Значит, просто пример безнравственного
судьи?
—	Более того, ваша честь,— храбро сказал я.—^ Это

символическая фигура.
~ Которой впоследствии придали местный колорит?

л.а! А разрешите полюбопытствовать, сколько вы полу¬

чили за эту работу?
—	Тридцать долларов, ваша честь.
^ Гм, хорошо! — Его тон резко переменился.—Моло¬

дой человек, местный колорит — опасная вещь. Признаю

вас виновным в злоупотреблении им и приговариваю к

тридцати дням лишения свободы, которые могут быть за*

менады штрафом в тридцать долларов.
кутил вчера~	тридцать долларов я про-
3 Джек Лондон. Т. 5.	33

—	Приговариваю еще к тридцати дням дополнитель¬

ного заключения за растрату своего состояния. Сле¬

дующее дело! — сказал его честь клерку.
Хват был ошеломлен.
—	Вот так так! — прошептал он.— Ничего не пони¬

маю! Все наши получили по десять дней, а ты шестьде¬

сят. Вот так так!
Лейт зажег спичку, раскурил потухшую сигару и от¬

крыл книгу, лежавшую у него на коленях.
—	Вернемся к прежнему разговору,— сказал он,— не

находите ли вы, Анак, что, хотя Лориа разбирает осо¬

бенно тщательно вопрос о распределении прибыли, тем

«е менее он упустил один важный фактор, а именно...
—	Да,— рассеянно сказал я,— да.

ЛЮБИТЕЛЬСКИЙ ВЕЧЕР
Мальчик-лифтер понимающе усмехнулся. Когда он

поднимал девушку наверх, глаза ее блестели, на щеках

пылал румянец. И таким едва сдерживаемым волнени¬

ем веяло от всего ее молодого существа, что даже в тес¬

ной кабинке стало как-то теплее. А теперь, на обратном

пути, в кабинке словно зима наступила. Блеск глаз и

яркий румянец погасли. Она хмурилась, и, когда ему

удавалось поймать ее взгляд, он видел, что серые глаза

потемнели и смотрят холодно. О, он хорошо знал все эти

признаки. Его не обманешь, он все видит насквозь. Ведь

когда-нибудь он и сам непременно станет репортером,

вот только подрастет немножко, а пока... пока он изучает

поток жизни, который разливается из его кабинки по

всем восемнадцати этажам огромного небоскреба. Он

распахнул перед девушкой дверцу и сочувственным взгля¬

дом проследил, как она решительным шагом направляет¬

ся к выходу.
Во всей ее повадке чувствовалась сила — та сила, что

дается близостью к земле и не так уж часто встречается

на асфальте городских тротуаров. Но это была своеоб¬

разная, утонченная сила, придававшая всему облику де¬

вушки что-то мужественное, в то же время ничуть не ли¬

шая ее обаяния женственности. В этом сказалось доб¬

рое наследие предков. Искатели и борцы, люди немало

поработавшие и головой и руками,— эти тени далекого

прошлого,— подарили ей неутомимое тело и вложили в

него деятельную и смелую душу.
Но сейчас ее обидели, оскорбили.
35

—	я заранее знаю все, что вы ска^^ете,— вежливо,

но твердо прервал ее многословное вступление редактор,

кладя конец свиданий, на которое, возлагалось так мно¬

го надежд.— И вы сказали мне предостаточно,— продол¬

жал он (с поразительным бессердечием, как казалось

,ей теперь, когда она припомнила весь разговор).— В га¬

зете вы никогда не работали. У вас нет ни опыта, ни

сноровки. Вы, что называется, не набили себе руку. Вы

получили среднее образование, а может бьггь даже окон¬

чили колледж или университет. По английскому языку

у вас всегда были прекрасные отметки. Друзья в один

голос твердят, что пишете вы великолепно, талантливо

и так далее и тому подобное. И вот вы забрали себе в

голову, что можете работать в газете, и требуете, чтобы

я вас принял в штат. Но, к великому моему сожалецию,

вакансий у нас нет. Вы не знаете, сколько...
—	Но, если, как вы говорите, у вас нет вакансий,—

прервала она, в свою очередь,— как же попали к вам те

сотрудники, которые уже работают? И как мне тогда

убедить вас, что я тоже могу работать не хуже прочих?
—	Они сумели доказать, что нужны редакции,— по¬

следовал краткий ответ.— Докажите и вы.
-т- Но как же, если вы не даете мне случая?
—	Случай уж вам надо найти самой.
—	Но как же, как? — настаивала девушка, мыслен¬

но возмущаясь тупостью своего собеседника.
—	Как? Это уже дело ваше,— сказал в заключение

редактор и поднялся, показывая, что разговор окон¬

чен.— Должен заметить, дорогая мисс, что «а этой неде¬

ле у меня перебывало по крайней мере девиц восемна¬

дцать, жаждущих, как и вы, работать в газете, и у меня,

право, нет времени всем растолковывать «как». Ей богу

же, в мои обязанности не входит читать курс лекций по

журналистике.
Она вскочила в шедший на окраину автобус и весь

долгий путь думала о своем разговоре с редактором. «Но

как же? Как?».— повторяла она, взбираясь на третий

этаж, в меблированные комнаты, где жила вдвоем с се¬

строй. Хотя от предков, когда-то переселившихся из Шот¬

ландии, ее отделяло не одно поколение, в жилах ее все

же текла их кровь, и рна с чисто шотландским упор¬

ством старалась разрешить неразрешимый вопрос. Да и
36

нельзя было медлить. Сестры Уаймен перебрались из за¬

холустья в город, йадеясь п^робить себ^е дорогу. Земля

Джона Уаймена’ была давно заложейа h ^1ерезалб^кёйа.

Неудачные коммерческие операции разорила феркгера,

и двум его дочерям, Эдне и Летти, прйшлось самим за¬

ботиться о себе. Год преподав^ания в школе позволил йм

сколотить небольшую сумму денег — тот капитал, t кЬ-

topbiM они двинулись на завоеванйе города, а вечерние

занятия стенографйей и машинописью вселяли веру в

успех задуманного предприятия. Однако предприятие по¬

ка оборачивалось не слишком-то удачно. Казалось, весь

город буквально наводнен неопытными стенографйстка-

мй и машинистками, а сестрам, кроме своей неопытности,

нечего было предложить. Втайне Эдйа мечтала о жу0-

йалистской карьере, но думала сначала поработать в

конторе, чтобы оглядеться и решить; в какой именнЬ об¬

ласти журналистики и в какой газете она применит свои

таланты. Однако место в конторе все что-^о не подверты¬

валось, скудный их капитал таял день ото дня, меж тем

как плата за комнату не уменьшалась, а печка с прежней

прожорливостью поглощала уголь. От сбережений почти

уже ничего не оставалось.
—	А что, если тебе пойти к Максу Ирвину, Эдна? —

предложила Летти* внимательно выслушав рассказ се¬

стры.— Он известный журналист. Уж Ирвин-то, конечно,

знает; как пробиться в газету, и даст тебе совет.
—	Но я ведь с ним совсем незнакома,— возразила

Эдна.
Ас редактором, к которому ты сегодня ходила, ты

разве была знакома?
Н-да-а,— задумчиво протянула Эдна,— но это сов¬

сем другое.
Почему же другое? Ведь придется же тебе со вре¬

менем интервьюировать незнакомых людей? ^подза¬

доривала сестру Летти.
—	Пожалуй, ты права,—согласилась Эдна.—В са¬

мом какая разница — интервьюировать мистера

Макса Ирвина для какой-нибудь газеты или интервьюи¬

ровать мистера Макса Ирвина лично для себя? К-тому

же это практика. Пойду посмотрю по справочнику его те¬

лефон и адрес.
Уверена, что я могла бы писать и писала бы не-

37

плохо, если бы только представился случай,— говорила

она сестре минуту спустя.— Я чувствуют, у меня есть эта

жилка ты понимаешь^ чтчх я имею в виду?
Летти утвердительно кивнула.
—	Любопытно, какой он из себя? — произнесла она

задумчиво.
—	Обещаю узнать и в двухдневный срок доложйть

тебе,— уверила ее Эдна.
Летти захлопала в ладоши.
—	Вот это по-журналистски! А если ты сумеешь все

проделать не в двухдневный срок, а за двадцать четыре

часа, это будет просто замечательно!
—	...Так что простите, если я вас побеспокоила,— до¬

бавила она, изложив свое дело прославленному военно¬

му корреспонденту и старому журналисту Максу Ирвину.
—	Какие пустяки,— отвечал он, отмахиваясь.— Если

вы сами о себе не позаботитесь, кто >же о вас позабо¬

тится? Я прекрасно понимаю ваши затруднения* Вы хо¬

тите, чтобы вас приняли в редакцию «Интеллидженсера»^

приняли немедленно, а опыта газетной работы у вас нет*.

Может быть, у вас имеются какие-нибудь влиятельные

знакомства? В нашем городе есть с десяток людей, чья

записка раскроет перед вами двери любой редакции, а

остальное уж будет зависеть от вас самой. Например,

сенатор Лонгбридж, Клаус Инскип — владелец всех трам¬

вайных линий в городе, Лэйн, Мак-Чесни..*— Он остано¬

вился» выжидая.
—	Я никого из них, к сожалению, не знаю,— сказала

Эдна упавшим голосом.
—	Да этого и не требуется; Быть может, вы знаете

кого-нибудь, кто с ними знаком? Или кого-нибудь, кто

знаком с кем-нибудь из их знакомых?
Эдна отрицательно покачала головой.
—	Тогда надо искать других путей,— продолжал

•журналист нарочито бодрым тоном.— Придется вам са¬

мой что-то предпринять. Что бы такое нам придумать?
Он на мгновение закрыл глаза и наморщил ’ лоб. А

тем временем она разглядывала его, изучала его под¬

вижные черты. Но вот голубые глаза широко раскры¬

лись и лицо просияло.
38

—	Нашел! Хотя постойте-ка.;.
И с м-ин)пру он, в свою очередь^ разглядывал Эд'Ку,т-

разглядывал так пристально, чта краска^ помимо' воли,

бросилась ей в лицо.-
—	Думаю, что справитесь! Впрочем, поживем ^ уви¬

дим,—произнес он загадочно.—Во всяком случае это

покажет, на что вы годитесь, и, кроме того, послужит

лучшей рекомендацией для «Интеллидженсера», чем за¬

писки от всех сенаторов и миллионеров на свете. При¬

дется вам выступить в любительском вечере т Кругу.
—	Я... я не совсем понимаю...— Предложение Ирвина

ничего не говорило Эдне.— Что это за «Круг»? И какой

такой «любительский вечер»?
—	Ах, да, я и забыл, что вы из провинции. Но тем

лучше^ если только у вас действительно есть журналист¬

ская хватка. Первые впечатления всегда непосредстеен-

ны и потому живее, ярче, вернее. Круг — это увеселитель¬

ное заведение на окраине города, возле парка. Там име¬

ются всякие аттракционы: туристский вагон, колесо сме¬

ха, играет духовой оркестр, есть театр, зверинец, кине¬

матограф и так далее и тому подобное. Простой народ

ходит туда смотреть на зверей и развлекаться,' а прочая

публика развлекается, глядя, как и где развлекается про¬

стой народ. Словом, настоящее -народное гуляние на

свежем воздухе» где веселятся ^з затей,— вот что такое

Круг.
Но нас с вами сейчас интересует театр. Это варьете,

один номер следует беспрерывно за другим — выступают

фокусники, акробаты, гуттаперчевые люди, танцовщицы

с факелами, имитаторы, певцы, музыканты, исполнители

негритянских мелодий, интимных песенок и так далее.

Все они профессионалы-эстрадники и живут этим* Мно¬

гие даже прекрасно зарабатывают. У некоторых нет твер¬

дого ангажемента, и они выступают где придется — у

Обермана, в «Орфее», «Альказаре», «Лувре». Другие со¬

вершают турне чуть ли не по. всей етране. Словом, жизнь

достаточно привольная и заработки неплохие, поэтому

.охотников находится немало.
Так вот, администрация Круга, желая привлечь пуб-

лику, стала уртраивать так называемые «любительские

вечера»: два раза в неделю, после вь1ступления профес¬

сионалов, подмостки предоставляются любителям. Зри¬
39

тели, конечно, не расходятся и громогласно вынбсят свои

суждения. Публика, можно сказать, становится арбит¬

ром в вопросах искусства или думает, что становится,—

а это, в сущности, одио и то же. Главное, она платит Де¬

нежки и весьма собой довольна. Поэтому любительские

вечера—^^чрезвычайно доходное предприятие для адми¬

нистрации.
Но суть этих любительских вечеров в том — й это вам

надо иметь в виду,— что выступающие на самом деле

никакие не любители. Им платят за каждый номер.

В лучшем случае их можно назвать «профессиональ¬

ными любителями». Да и где бы администрация нашла

желающих выступить задаром перед беснующимися зри¬

телями,— в таких случаях зрители точно с цепи срывают¬

ся. Это ведь очень забавно... для зрителей, конечно. Ва¬

ша задача — и это, откровенно говоря, требует изрядно¬

го мужества — поехать на Круг, условиться о двух вы¬

ступлениях (любительские вечера там как будто по сре¬

дам и субботам), исполнить свой номер и описать все

для воскресного выпуска «Интеллидженсера».
—	Но... но... я... ведь...— сказала Эдна дрогнувшим

голосом, в котором слышалось разочарование и чуть ли

нё слезы.
—	Понимаю. Вы ждали чего-то другого, более инте¬

ресного, увлекательного,— произнес он сердечно.— Все

мы через это прошли. Но вспомните-ка адмирала флота

ее величества, который подметал полы и начищал мед¬

ную ручку парадной двери. Либо надо для начала не

гнушаться и черной работы, либо сразу же отказаться от

своего намерения. Ну, так как же?
В упор поставленный вопрос смутил Эдну. Молчание

ее явно не понравилось журналисту,— она заметила^ как

лицо его помрачнело.
—	Это, если хотите, в некотором роде испытание,—

сказал он, как видно желая сыграть на ее самолюбии.—

Суровое испыгание, но оно и к лучшему. Теперь или ни¬

когда. Решайтесь!
—	Я попытаюсь,— невнятно пробормотала она и, при

всем своем смятении, отметила про себя его резкость,

стремительность, деловитость — черты жителя большого

города, до сих пор незнакомые ей.
—	Вот и прекрасно! Когда я начинал работать в га¬
40

зете,,мне. давали самме скудные, самые неинтересные по¬

ручения. -Потом уж. не. знак? сколько времени . держали

на, бракоразводные; процессах и. мелкой .уголовной .хро¬

нике. .Но в конце,концов..все. обошлось .и дазп^е послужи-

^ло мне да прль:^у. еще повезло, вы начнете с работы

для воскресного выпуска, Правда, это не бог весть^ ч^о.

Но не унывайте! Справитесь с задачей, покажете^ на что

В£^ годны, и вам поручат работу поинтереснее — более

ртоетственную и высокооплачиваемую. Поезжайте сегод¬

ня же на Круг и уговоритесь, на два выступления.
. —г Но с каким же номером я выступлю? — растерян¬

но. спросила Эдна.
—	С каким? Да с любым. Вы поете? Ничего не^зна.-

чит. Совершенно незачем иметь голос. Пищите, войте...

Вам за то и платят, чтобы получалось плохо, чтобы пуб¬

лике было над чем посмеяться и что освистывать. Пусть

вас кто-нибудь сопровождает. Главное, не бойтесь. Дер¬

житесь самоуверенно. Вертитесь среди любителей, дожи¬

дающихся своего выхода, старайтесь у них побольше вы¬

ведать, изучайте их, запоминайте каждое слово, каждый

жест. Уловите атмосферу, колорит,— тут необходим ко¬

лорит — яркий, сочный. Ройтесь обеими руками, чтобы

докопаться до основного, до самой сути. В чем тут смысл?

Вот и найдите, в чем тут смысл. Вы затем туда и едете.

Именно это-то и желают знать читатели воскресного

«Интеллидженсера».
Язык ваш должен быть выразительным, фраза энер¬

гичной, сравнения конкретными и меткими. Избегайте

штампов и общих мест. Тут нужен тщательный отбор.

Выхватывайте самое характерное, отбрасывайте лишнее,

тогда у вас создастся картина. Постарайтесь запечатлеть

эту картину в словах, и успех в газете вам обеспечен.

Достаньте несколько старых номеров воскресного «Ин-

теллидженсера» и посмотрите, как там пишут литератур¬

ные фельетоны. Кратко изложите содержание в первом

же абзаце, он будет служить как бы оглавлением; а в

самом фельетоне повторите ©се снова и дайте хлесткую

концовку. Тогда, если потребуется, они могут сокра¬

тить любую часть материала, пристегнуть концовку к

любой фразе, и фельетон «е расЫплется. Но хватит!

До остального дойдете своим умом.
Оба встали. Горячность , старого журналиста и его
41

стремител1?ная речь, каждое слово которой было. дл,я Эд¬

ны настоящим откровением, совершенно покорили ее..
—	И если вы честолюбивы, мисс Уаймен, то запомни¬

те — цель и смысл журналистики не в фельетоне. Бойтесь

рутины! Фельетон — это. трюк, прием. Овладейте им, но

не, позволяйте ему овладеть вами. Это необходимый этап,

ибо, не научившись хорошо писать фельетоны, вы вооб¬

ще не научитесь писать. Словом, вложите в работу всю

себя — и тем не менее оставайтесь вне ее, над ней, ос¬

тавайтесь собой. Вы понимаете, что я имею в виду? А те¬

перь позвольте пожелать вам успеха.
Он проводил гостью до двери и крепко пожал ей руку.
—	Да, вот еще что,— прервал он Эдну, не слушая её

благодарностей,— прежде чем сдать рукопись в редак¬

цию, покажите-ка ее мне. Может быть, я вам что-нибудь

сумею подправить.
Директор Круга оказался грузным мужчиной воин¬

ственного вида, с тяжелой челюстью и кустистыми бро¬

вями. Лицо у него было рассеянно-недовольное, во рту

торчала черная сигара.
Звали его Сайме, Эрнест Сайме, так сказали Эдне.
—	Какой номер? — бросил он через плечо, даже не

дав ей договорить.
—	Лирические песенки,— ответила она без запинки,

помня наставление Ирвина — держаться самоуверенно.
—	Фамилия? — спросил мистер Сайме, едва удостаи¬

вая посетительницу взглядом.
Эдна замялась. Кинувшись очертя голову в авантюру,

она не подумала о том, как назваться.
Любую фамилию, псевдоним,— рявкнул директор

нетерпеливо.
—	Нэн Билайн,— вдруг выпалила Эдна в порыве

вдохновения,— 6-и-л-е-й-н. Да, да, Билейн.
Директор записал фамилию новой любительницы в

книжечку.
—	Ладно. Будете выступать в среду и в субботу.
—	А плата? — осведомилась Эдна.
-7- Два с половиной доллара за номер. Два выступ¬

ления— пять долларов. За деньгами придете в первый

же понедельник после второго выступления.
42

и даже не потрудившись сказать «до свидания», ди¬

ректор повернулся к Эдне спиной и углубился в чтение

газеты — занятие, от которого его оторвали.
В среду вечером, захватив с собой Летти, Эдна noj*

раньше явилась в театр. В кошелке она притащила свой,

незамысловатый костюм: выпрошенную у прачки шот«-

ландскую шаль, выпрошенную у поломойки рваную юб¬

ку и седой парик, взятый напрокат у костюмера за два¬

дцать пять центов в вечер. Эдна решила изобразить ста¬

руху ирландку, которая поет в тоске по сыну, странствую¬

щему на чужбине.
Хоть сестры и пришли рано, за сценой стояла невооб¬

разимая кутерьма. Представление уже началось, играл

ор^кестр, и из зала то и дело доносились взрывы аплодис¬

ментов. Вторжение любителей нарушало обычное тече¬

ние закулисной жизни, новоиспеченные актеры толпи¬

лись за кулисами, в коридорах, уборных, путались у всех

под ногами и всем мешали. Особенно досаждали они ар-

тистам-профессионалам, которые Держались особняком,

как и подобает представителям высшей касты, свысока

смотрели на париев-любителей и обходились с ними над¬

менно и грубо. Эдну затерли, затолкали, на нее^ покри¬

кивали. Судорожно вцепившись обеими руками в свою

драгоценную кошелку, она бродила в поисках свободной

уборной и в то же время старалась все подметить и все

запомнить.
Уборную она в конце концов отыскала — тесную кле¬

тушку, уже занятую тремя другими «дамами-любительни-

цами», которые гримировались, громко и визгливо пре¬

рекаясь из-за места перед единственным зеркалом. Не¬

сложный костюм и грим не потребовали много времени, и

Эдна выбралась из уборной, оставив трио дам, заклю¬

чивших краткое перемирие, чтобы вволю позлословить

насчет новенькой. Летти не отставала от Эдны ни на

шаг; и, проявив немало терпения и упорства, сестры,

наконец, протолкались в укромный уголок за одйой из

кулис, откуда вся сцена была видна как на ладони.
Худенький чернявый человечек в цилиндре и фраке,

чрезвычайно прыткий « жизнерадостный, вальсировал по

сцене, изящно перебирая ножками, и тоненьким голоском
43

пел что-то о ком-то или о чем-то, по-видимому» очень тро¬

гательном.-Когда послышались Замирающие нйты11ослед-

него куплета, крупная 'Дама с ^ копной необыкноЪейно

пышных белокурых волос грубо протиснулась вперед,

наступила всей тяжестью на ногу Эдне и высокомерно

ее оттолкнула. «Чёртовы любители!» — прошипела она

и мгновенье спустя, уже сладко улыбаясь, раскланива¬

лась перед публикой, в то время как чернявый нелепо

кружился вокруг нее на цыпочках.
—	Здорово, девушки!
Приветствие это, произнесенное нараспев над самым

ухом Эдны, заставило ее вздрогнуть от неожиданности.

Обернувшись, она увидела перед собой гладкую и круг¬

лую, как луна, физиономию. Обладатель ее, добродушно

улыбающийся молодой человек, был одет и загримирован

под бродягу, какими их уже десятилетия изображают на

сцене, только . неизбежные бакенбарды почему-то отсут¬

ствовали.
—	Приляпать их минутное дело^—пояснил он, заме¬

тив, что Эдна ищет что-то глазами, и покрутил в руке

недостающее украшение.— Уж очень в них потеешь,—

простодушно добавил он.— А у вас что за номер?
—	Лирические песенки,— ответила Эдна как можно

непринужденнее.
—	Чего это ради вы вздумали выступать? — спросил

молодой человек без обиняков.
—	Да просто так, для собственного удовольствия. А

для чего же еще? — в свою очередь, зак*инула удочку

Эдна.
—	То-то я вас сразу приметил. Уж не от газеты

ли вы?
—	За всю'жизнь я только раз видела живого редак¬

тора, и'он., и... я.^. словом, мы не очень поладили,— от¬

ветила она уклончиво.
—	Насчет работенки ходили?
Эдна небрежно кивнула, хотя в душе волновалась и

не знала, как бы половчее переменить тему разговора.
—	И что же он вам ответил?
—	Сказал, что за ту неделю к нему уже обращалось

восемнадцать девиц.
—	Значит, от ворот поворот? — Молодой человек с

лунообразной физиономией громко захохотал и хлопнул
44

себя по ляжкам.^-Мь!^ зидите -ди, теперь недоверчивы

стали. Воскресные газеты очень даже.не.прочь разделать

наши, любительские вечера и а лучшем виде преподнести

читателям^ ну а у директора на этот счет другое .мнение.

Как подумает, что его. могут пропечатать, так и, зайдется.
.— А вы с каким номером?
—	Кто? Я? Сегодня я в роли бродяги. Ведь я Чарли

Уэлш.
Назвав свое имя» молодой человек, по-видимому, счел,

что дальнейших; расспросов не потребуется, но Эдна „смог¬

ла только, вежливо протянуть:
т— О, вот как!
И чуть, было ле прыснула со смеху —такое разочаро¬

вание и обида отразились на лице ее собеседника.
—	Нет, вы в самом деле никогда не слышали о Чарли

Уэлше? — искренне возмутился он.— Да вы, как я вижу,

совсем сосунок. Но ведь я же Уникум, ЛюбительгУни-

кум. Где-нибудь-то вы должны были меня видеть. Я ведь

везде выступаю. Если бы я захотел, я мог бы стать про¬

фессионалом, но в качестве любителя больше выколачи¬

ваешь.
—	А что такое «Уникум»?—осведомилась Эдна.—

Я ведь не знаю.
—	Сейчас объясню,— галантно предложил Чарли

Уэлш.— Уникум — это значит единственный в своем жан¬

ре, то есть тот, кто исполняет какой-^нибудь номер луч¬

ше всех других исполнителей. Вот это и есть Уникум.

Ясно?
Эдна поспешила уверить Уэлша, что все совершенно

понятно.
^— А для большей ясности,— продолжал он,— полю¬

буйтесь на меня. Я единственный любитель на все амп¬

луа. Сегодня я, например, показываю, как любитель иг¬

рает бродягу, это куда труднее, чем просто сыграть бро¬

дягу, зато тут настоящая игра — это и любительство

и искусство. Ясно? Я все могу—от трагического монолога

до оперетты и конферанса. На то я Чарли Уэлш, Люби-

тель-Уникум.
И пока чернявый худенький человечек и. дородная

белокурая красавица нежно. заливались на сцене, пока

на смену им выступали со своими номерами другие про¬

фессионалы, Чарли Уэлш просвещал Эдну. Он наговорил
45

€Й МНОГО, ВСЯКОГО вздора» но и много такого, что могло

пригодиться для воскреолюго «Интеллидженсера»*
—	.Фью,— присвистнул он.— Их светлость уже охо¬

тится за вами. Ваш выход первый. Когда будете на сцене,
обращайте внимания на шум. И непременно доводите

номер до конца.
В эту минуту Эдна почувствовала^ что карьера жур¬

налистки ее больше не прельщает, ей хотелось только

одного — бежать отсюда куда глаза глядят. Но директор

(он же и режиссер), как страшный великан-людоед из

детской сказки, преградил ей путь* Оркестр уже играл

первые такты ее песенки, и шум в зале, как по команде,

стих, уступив место выжидательному молчанию.
—	Смелей,— шепнула Летти, крепко сжимая руку се¬

стры, а над ухом послышался повелительный окрик Чар¬

ли Уэлша:
—	Ну, не трусить!
Но ноги Эдны словно приросли к полу, и она бес¬

сильно прислонилась к размалеванной кулисе. Оркестр

снова заиграл вступление, и какой-то писклявый голос в

зале пронзительно выкрикнул:
—	Загадочная картинка! Где Нэнни?
Публика встретила остроту дружным взрывом смеха,

и Эдна еще плотнее прижалась к кулисе. Но тут могучая

длань директора опустилась на ее плечо и вытолкну¬

ла ее к рампе. На мгновение из-за кулис показалась муж¬

ская рука и пола черного пиджака, и зал, правильно оце¬

нив положение, загрохотал от восторга. Рев голосов, ши¬

канье, топот заглушали оркестр, и Эдне показалось, буд¬

то смычки беззвучно ходят по струнам. Она не знала, ко¬

гда вступать, и, встав в позу, подбоченясь, напряженно

вслушивалась, стараясь уловить музыку. Зал снова начал

бесноваться; Как Эдна узнала впоследствии, публика

охотно прибегала к этому несложному приему, чтобы

смущать певцов-любителей;
Но к Эдне уже вернулось присутствие духа. Она ви¬

дела перед собой весь зал от партера до галерки^ видела

море улыбающихся и искаженных смехом лиц, слыша¬

ла наоастающие раскаты смеха, и в ней вскипела горя¬

чая шотландская кровь. Глядя на усердствовавший, но

безгласный оркестр, она вдруг решилась. Не произнося

ни звука, она стала шевелить губами, открывать рот,
46

простирала к зрителям руки, раскачивалась из стороны

6 сторону, делая вид, будто поет. Желая заглушить голос

певицы, зрители зашумели еще сильнее, но Эдн^1 с не¬

возмутимым спокойствием продолжала свою пантомиму.

Казалось, прошли часы; наконец, шутка, видимоу наску¬

чила публике, зрителям захотелось послушать, и. они

угомонились. Тут и обнаружилась игра Эдны. Несколько

секунд в зале стояла мертвая тишина, только оркестр

продолжал играть да видно было, как беззвучно шевели¬

лись губы Эдны. Тогда зрители поняли все и опять слов*^

но с цепи сорвались,— но на сей раз они неистово апло¬

дировали девушке, которая так ловко сумела их прове¬

сти. Эдна воспользовалась благоприятным моментом, что¬

бы раскланяться, и, пятясь, скрылась-за кулисы — пря¬

мо в объятия Летти.
Самое страшное осталось позади, и весь вечер Эдна

расхаживала среди любителей и профессионалов, всту¬

пала в разговоры, прислушивалась, наблюдала, стараясь

понять то, что видела, и все запомнить. Чарли Уэлш со¬

провождал ее в качестве добровольного наставника и

ангела-хранителя и так исправно выполнял взятые на сс-

бя обязанности, что, когда представление окончилось,

у Эдны уже было достаточно материала для фельетона.

Но, по уговору, она обязалась выступить дважды, и ей

казалось малодушным отступиться от своего намерения.

Да и кроме того, как выяснилось назавтра, некоторые

впечатления были чересчур поверхностны и требовали

проверки. Поэтому в субботу Эдна опять явилась в театр

со своей кошелкой и в сопровождении Летти.
Директор, по-видимому, ждал ее. Эдне даже почуди¬

лось, что, когда он ее увидел, в глазах у него мелькнула

радость. Он поспешил к ней навстречу, поздоровался,

почтительно поклонился, что никак не вязалось с его лю¬

доедскими повадками. Когда директор склонился перед

Эдной в поклоне, стоявший за его спиной Чарли Уэлш

многозначительно подмигнул ей.
Но сюрприз следовал за сюрпризом. Директор попро¬

сил Эдну представить его сестре, занимал девушек разго¬

ворами и всячески старался проявить любезность. Он

даже предоставил Эдне отдельную уборную, возбудив

тем жгучую зависть трех крикливых дам, в обществе ко¬

торых она переодевалась в первый вечер. Эдна не могла
47

прийти в себя от изумления, но встретившийся ей.в ко¬

ридоре Чарли Уэлш проАйл свет на эту загадку.
—	Здорово! — приветствовал он ее.—Вы, я вижу, в

гору пошли. 'Царицей бала сталиI
Эдна весело улыбнулась.
—	Наш-то,— не иначе, как он думает, что вы репорт

терша. Я чуть не лопнул со смеху, глядя, каким ягненоч^

ком он^перед вами прикидывается. Ну, а теперь скажите

по совести, начистоту, вы не по этой, не по газетной ча¬

сти работаете?
—	Я же рассказывала вам, как меня встретил ре¬

дактор,— возразила Эдна. И, по совести, это была чистая

правда.
Однако Любйтель-Уникум с сомнением покачал го^

ловой.
—	Мне-то, конечно, наплевать,—заявил он.—Но если

вы в самом деле репортерша, тисните несколько строк

обо мне, сами знаете, как это делается, для рекламки.

А если и не репортерша, что ж, вы и так симпатичная де¬

вица. Но что еы не нашего поля ягода — это уж факт^
После выступления Эдны—на этот раз она исполнила

свой номер с хладнокровием ветерана — директор возоб¬

новил атаку; наговорил ей кучу любезностей и, расплыв¬

шись в любезной улыбке, приступил к делу.
—	Надеюсь, вы обойдетесь с нами не слишком суро¬

во? — спросил он вкрадчиво.— Не обидите нас. верно

ведь?
—	Ой, что вы1 Никогда не соглашусь опять высту¬

пить. Даже не уговаривайте,— отвечала Эдна с наигран¬

ным простодушием.— Я понимаю, что мой номер понра¬

вился, но и не мечтайте меня заполучить. Я, право же,

не могу.
—	Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю,— в го¬

лосе директора прозвучали прежние грозные нотки.
—	Нет, нет, ни за что,— упрямилась Эдна.— Эстра¬

да— слишком большое напряжение для нервов, во вся¬

ком случае для моих нервов.
Явно озадаченный директор подозрительно посмотрел

на девушку, но настаивать больше не стал.
Однако в понедельник утром, когда Эдна явилась к

нему в контору получить деньги за свои два выступления,

он в свою очередь ее озадачил.
48

—	Bbii очевидно, меня не подяли»—г нагло эрал он.—-

Кажется, я действительно что-то говорил об оплате про¬

езда. Это у нас практикуется, но за выступления мы лю¬

бителям никогда не платим. Вместо живой, искрящейся

струи получилось бы болото, мертвечина. Нет! Чарли

Уэлш над вами просто подшутил. Ничего, он за свои вы¬

ступления не получает. Платить любителям! Да это же

курам на смех! Но вот, пожалуйста, пятьдесят центов.

Сюда входит и стоимость проезда вашей сестры. И раз¬

решите мне от имени администрации горячо вас побла¬

годарить за: ваше ценное участие в наших любительских

вечерах.
В этот же день Эдна выполнила данное Максу Ир¬

вину обещание, вручив ему отпечатанный на машинке

фельетон. Про^гая глазам1И рукопись, журналист то и

дело кивал головой и не скупился на похвалы:
—	Хорошо!.. То, что нужно!.. В самую точку!.. Пси¬

хологически верно!.. Очень тонкая мысль!.. Уловили имен¬

но то, что требуется! Великолепно!.. Здесь удар не со¬

всем попадает в цель, но сойдет... Вот это сильно!.. Очень

ярко!.. Образно! Образно!.. Хорошо!.. Превосходно!
И, пробежав до конца последнюю страницу, сердечно

протянул Эдне руку:
—	Поздравляю, искренне поздравляю, дорогая мисс

Уаймен. Признаюсь, вы превзошли все. мои ожидания,

хотя я в вас сразу уверовал. Вы журналистка, прирож¬

денная журналистка. У вас есть настоящая хватка, и

вы, конечно, далеко пойдете. «Интеллидженсер», без сом¬

нения, примет и эту вашу рукопись и все дальнейшие.

Они вынуждены будут вас взять уж хотя бы потому, что

иначе за вас ухватятся другие газеты.
—	Но как же так? — вдруг добавил он, сразу нахму¬

рившись.— Почему вы не пишете, что получили плату

за выступления, а ведь в этом соль всего фельетона. Я вас

предупреждал, помните.
—	Э, нет, это никуда не годится,— проговорил он и

мрачно покачал головой, когда Эдна объяснила ему, как

было дело.— Так или иначе, а деньги надо непременно

у них выцарапать. Постойте-ка. Дайте подумать...
—	Ради бога, не утруждайте себя, мистер Ирвин, я

и так доставила вам достаточно беспокойства,— сказала

Эдна.— Разрешите мне только от вас позвонить — попы-
4. Джек Лондон. Т. 5.	49

таюсь-ка я еще раз взять за жабры мистера Эрнеста

Саймса.
Журналист уступил Эдне место за письменным сто¬

лом, и она сняла трубку.
—	Чарли Уэлш захворал,— сказала она, когда ее со¬

единили.— Что? Нет! Я не Чарли Уэлш. Чарли Уэлш

захворал, и его сестра просила узнать, можно ли ей

приехать сегодня вечером получить за него деньги?
—	Скажите сестре Чарли Уэлша, что Чарли Уэлш

сам был здесь сегодня утром и получил свои деньги,—

послышался хорошо знакомый наглый голос директора.
—	Чудесно,— продолжала Эдна.— А теперь Нэн Би-

лейн хочет знать, может ли она с сестрой приехать се¬

годня вечером и получить причитающиеся Нэн Билейн

деньги.
—	Что он ответил? Что он ответил? — взволнованно

вскричал Макс Ирвин, когда Эдна повесила трубку.
. Что Нэн !Ёилейн стала ему поперек гррла и что

пусть она приезжает со своей сестрицей за деньгами и

больше никогда йе показывается на Кругу. ..
—	Да, вот что,— сказал Макс Ирвин, как и в прошлое

посещение, прерывая слова ее благодарности.— Тецерь,

когда вы показали, на что способны, я почту, гм... почту

за честь сам написать вам рекомендательное письмо в

редакцию <с]Интеллидженсера».

ЛЮБИМЦЫ МИДАСА
Уэйд Этшелер мертв — он покончйл жизнь самоубий¬

ством. Сказать, что его смерть явилась полной Неожидан¬

ностью для небольшого избранного круга его знако¬

мых,— значило бы сказать неправду; и все же никому из

нас, его близких друзей, никогда не приходила в голову

такая мысль. Правильнее было бы сказать, что в глубине

нашего сознания гнездились какие-то смутные опасения,

и именно это как-то подготовило нас. До toro, как он по¬

кончил с собой, нам и в голову не приходило, что такое

может случиться, но когда Mibi узнали, что он мертв, нам

стало казаться, что мы знали и предвидели это и раньше.
Анализируя наши прежние ощущения, шл могли

легко объяснить их его озабоченностью. Я на¬

меренно говорю об «озабоченности». Молодой, кра¬

сивый, обеспеченный, Уэйд Этшелер был правой ру¬

кой Ибена Хэйла, крупного магната в о(бласти город¬

ского транспо^рта, и у него не было никаких причин

жаловаться на судьбу. И все же мы замечали, как его

гладкий лоб бороздили глубокие морщины, словно Уэйда

Этшелера грызли заботы или снедала тоска. Мы видели,

как поредели и посеребрились его густые черные во¬

лосы, словно зеленые хлеба под палящим солнцем в

засушливое лето. Разве можно забыть, как, предаваясь

веселым развлечениям, к которым в последние дни его

тянуло все больше и больше, он вдруг впадал в рассеян¬

ность и дурное настроение? И бывало, в самом разга¬

ре беззаботного веселья вдруг, без всякой видимой при¬

чины, глаза его тускнели, а брови хмурились, словно он
51

со стиснутыми руками и лицом, искаженным судорогой

душевной боли, стоял на краю .бездны, грозящей ему не¬

ведомой опасностью.
Он никогда не говорил о своей тревоге, а мы,счита¬

ли нескромным расспрашивать его. Но все равно, если

бы даже мя>1 заговорили об этом и он рассказал нам все,

наша помощь оказалась бы бесполезной. Когда же

умер Ибен Хэйл, личным секретарем — более того, почти

приемным сыном и полноправным компаньоном кото¬

рого был Уэйд Этшелер, то он и вовсе перестал появлять¬

ся в нашей компании. И совсем не потому, как я узнал

теперь, что ему претило наше общество, причина заклю¬

чалась в его тревоге, которая была так велика, что он не

мог уже принимать участие в нашем веселом времяпре-.

провождении и пытаться забьггься. В то время мы много¬

го не могли понять, тем более что, когда было утвержде^

но завещание Ибена Хэйла, стало известно, что Этшелер

является единственным наследником многомиллионного

состояния своего патрона, и завещание недвусмяйсленно

предусматривало немедленную передачу наследства

без всяких ограничений и оговорок. Ни одной акции, ни

одного цента наличными не было отписано родственни¬

кам покойного. Что же касается его семьи, то в одном

из пунктов этого поразительного завещания говорилось,

что Уэйд Этшелер должен выдавать жене Ибена Хэй¬

ла, его сыновьям и дочерям денежные суммы по своему

усмотрению, когда сочтет это нужным. Если бы в се¬

мье покойного были какие-нибудь неурядицы или если

бы его сыновья были мотами или несерьезными людьми,

тогда бы эта необычная мера имела хоть какой-|!ибудь

смысл; но семейное счастье Ибена Хэйла было известно

^всем, а таких порядочных, разумных и здоровых сы¬

новей и дочерей надо , было еще поискать. Ну, а о жене

его и говорить не приходится: хорошие знакомые ласко¬

во называли ее «Матерью Гракхов». Естественно, что

.столь непонятное завещание вызвало многочисденные

толки; ожидали, что оно будет опротестовано, но проте¬

ста не последовало, и все были разочарованы.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как Ибен

Хэйл был -похоронен в большом мраморном мавзолее.

А теперь умер и Уэйд Этшелер. Сообщение об этом напе¬

чатано в утренней газете. Только что я получил от него
52

письАю, опущенное, очевидно, незадолго до того, как он

покончил с еобой/В.ш1Сьме; .которое:^лежит передо.^&шой»

он собственноручно ^изложиА все факты, собрав воедино

многочисленные газетные вырезки и колии писем*. Подг

линники.писем, по его словам, находятся в Бруках по¬

лиции. Для того, -чтобы предупредить общество об ужас¬

нейшей, дьявольской опасности, которая угрожает са¬

мому существованию его, он также просит, меня опубли¬

ковать страшную историю трагических nponcmecTBiifiv к

которым он оказался невольно причастен.
Я привожу здесь полный текст письма^
«Удар обрушился в августе 1899 года, тотчас после

моего возвращения из летнего отпуска. Тогда мы еще не

мюгли знать, чем это грозит, нам и в голову не приходи¬

ло, что могут существовать подобные ужасы. Мистер

Хэйл вскрыл письмо, прочел его и, смеясь, бросил мне

на стол. Проглядев письмо, я тоже рассмеял1ся и сказал:
—	Довольно нелепая шутка, мистер Хэйл, и к тому

же весьма плоская.
Дорогой Джон, здесь ты найдешь точную копию

этого письма. ,
КАНЦЕЛЯРИЯ л. М«
17 августа 1899 г*
Мистеру Ибену Хэйлу, денежному тузу,
Уважаем1ый сэр!
Мы хотим», чтобы Вы решили, какую часть Вашего

огромного имущества Вам необходимо реализовать, что¬

бы иметь наличными двадцать миллионов долларов. Мы

просим Вас уплатить эту сумму нам или нашим агентам.

Заметьте, что М1Ы не назначаем какого-либо точного сро¬

ка, потому что не хотим) торопить Вас. Вы даже може¬

те,, если сочтете для себя более удобным, уплатить нам

деньги в десять, пятнадцать или двадцать приемов; но

мы не примем! ни одного взноса, если сумлва его будет

менее одного миллиона долларов.
Поверьте, мистер Хэйл, в наших действиях нет ни-те¬

ни враждебности к Вам лично. Мы являемся предста-
53

вителями мыслящего пролетариата, рост которого ста¬

новится знамением последних дней девятнадцатого сто^

летня. В результате тщательного изучения проблем эко-

номйки М1Ы решили заняться этим делом. Оно имеет

много выгодных сторон, и, как главное из них, следует

отметить то обстоятельство, что мы можем осуще-^

ствлять крупные и прибыльные операции без вложения

капитала. До сих пор мы действовали довольно успешно

и надеемся, что и наши дела с Вами пойдут к взаим»но-

м.у удовольствию и удовлетворению.
Разрешите нам объяснить свои взгляды более подроб¬

но. В основе нынешней общественной системы лежит

право собственности. И это право отдельного лица иметь

собственность, согласно последним исследованиям, опи-

раетсй целиком! и полностью на силу. Облаченные в до¬

спехи рыцари Вилоьгельма Завоевателя с обнаженным

мечом вторглись в Англию и поделили ее между собой.

Мы уверены, Вы согласитесь, что это является характер¬

ным для всех феодальных приобретений. С изобрете¬

нием паровой машины и с Пром1ышленной Революцией

появился класс капиталистов в современном смысле это¬

го слова. Капиталисты быстро взяли верх над феодаль¬

ной аристократией. Владыки промышленные в конце

концов ограбили потомков феодальных владык, добывав¬

ших свой богатства мечом. Разум, а не грубая физиче¬

ская сила побеждает в сегодняшней борьбе за суще¬

ствование. Но тем не менее и эта система опирается на

силу. Изменения носят чисто качественный характер. Фе¬

одальные владыки когда-то опустошали М1ир огнем! и

мечом, современные промышленные владыки эксплуати¬

руют мир, подчиняя себе и направляя мировые эконо¬

мические силы. Ум, а не сила мускулов, побеждает в

борьбе; и выживают самые приспособленные, обладаю¬

щие интеллектуальной и экономической мощью.
Мы, Л. М., не желаем становиться наемными раба¬

ми. Крупные тресты и корпорации (в которые входите

и Вы) «е дают «ам подняться и занять среди вас то

место, на которое мы вправе рассчитывать в соответ¬

ствии с нашим интеллектом. Почему же это происхо¬

дит? Да потому, что у нас нет капитала. Мы из бедняков,

но с одной разницей: наши мозги устроены лучше, и нас

йе обременяют никакие дурацкие предрассудки этиче-
54

ского или соуидльиого характера. Будучи наемными ра¬

бами, работая от,зари до-зари, живя воздержанно и, отг

кладывая каждый грош, М1Ы не могли бы скопить ц за

тридцать лет (даже двадцать раз по тридцать) суммы

денег, достаточной для того, чтобы успешно конкуриро,-

вать с людьми, сосредоточившими в своих руках огро'М-

ные капиталы.
Тем) не менее мы вышли на арену. Мы бросаем вызов

мировому капиталу. И независимо от того, хочется ли

ему сражаться или нет, ему придется вступить в борьбу.
Мистер Хэйл, наши интересы заставляют нас потре¬

бовать у Вас двадцать М1Иллионов долларов. И хотя

мы настолько дели1<м1тны, что даем Вам) достаточно вре¬

мени на выполнение Вашей части сделки, просим Вас

не откладывать дела в долгий ящик. Когда Вы согла¬

ситесь с нашими условиями, то.поместите соответствую¬

щую замётку в отделе объявлений газеты «Мррнинг

Блейзер». Тогда мы ознакомим Вас с планом передачи

упом1янутой сум1М'Ы. Хорошо, если бы Вы сделали это до

первого октября. В противном случае в этот день мы

убьем человека на Восточной Тридцать девятой улице,

чтобы показать Вам серьезность наших намерений. Это

будет рабочий. Ни Вы, ни мы не знаем этого человека.

Вы представляете силу в современном обществе; мы то¬

же представляем собой силу — новую силу. Мы всту¬

паем в сражение, не испытывая ни злобы, ни гнева. Как

Вы не прем)инете зам1гтить, у нас самое обыкновенное де¬

ловое предприятие. Вы являетесь верхним, а мы ниж¬

ним жерновом, и мы перемелем жизнь этого человека.

Вы можете спасти его, если согласитесь с нашими

условиями и будете действовать своевременно.
Жил некогда король,'над которым висело проклятие.

К чему бы он ни прикасался, все превращалось в золотой

Им1я его вошло в официальное название нашего пред¬

приятия. Когда-нибудь мы, заявим на него свое авторское

право, чтобы им не пользовались конкуренты.
Остаемся и проч.,
Любимцьг Мидаса.
Суди сам, дорогой Джон, почему бы нам. было не

посмеяться над этим нелепым^ посланием)? Мы не могли

не признать, что идея была неплохо продумана, но она
55

была слишком абсурдной, чтобы серьезно отнестись к

Ней. Мистер Хэйл сказал, что он сохранит письмо*в ка¬

честве литературного курьеза, и сунул в ящик стола.

Вскоре мы забыли о его существовании. И. уже первого

октября мы получили утренней почтой, следующее

письмо:
КАНЦЕЛЯРИЯ Л. Mw

1 октября 1899 г.
Мистеру Ибену Хэйлу, денежному тузу.
Уважаемый сэр1

Вашу жертву постигла участь, которая и была пред¬

назначена ей. Час тому назад на Восточной Тридцать

девятой улице в сердце какому-то рабочему всадили

нож. К тому времени, когда Вы будете читать это письмо,

тело его уже будет доставлено в морг. Сходите и по¬

любуйтесь на дело рук своих.
В случае если Вы не смягчитесь, то в подтверждение

серьезности наших намерений 14 октября мы убьем по¬

лицейского неподалеку от угла Полк-стрит и Клермонт-

авеню.
С совершенным почтением,
Любимцы Мидаса.
И снова мистер Хэйл рассмеялся. Голова его была

занята предстоящей сделкой с чикагским синдикатом,

которому он собирался продать весь принадлежавший

ему там городской транспорт, и он продолжал диктовать

стенографистке, тотчас же забыв о письме. Не знаю, по¬

чему, но у меня вдруг испортилось настроение. «А что,

если это не шутка?»—спросил я себя и невольно потя¬

нулся за утренней газетой. Там» была зам1етка, какие-то

пять строк (поскольку речь шла о незаметном человеке

из низших классов), запрятанные в угол, под рекламу

какого-то патентованного лекарства:
«Сегодня утром в начале шестого на Восточной Три-

дцать девятой улице был убит ударом ножа в сердце

рабочий Пит Ласкалль, направлявшийся на работу. Не¬

известный убийца бежал. Полиция не может выяснить

мотивы убийства». .
56

«Невероятно!» —^ такова была реакция АФистера*Хэй¬

ла, когда я прочел заметку вслух. Но случай этот, оче¬

видно, не шел у него из головы, и уже ближе к вечеру

мистер Хэйл, нещадно ругая себя за опрометчивост1э,

попросил шпя поставить в известность-полицию^. Я «мел

удовольствие быть высмеянным полицейским инспек¬

тором, который принял меня в своем личном кабинете.

Однако я удалился, получив заверение, что полиция

разберется; в этом деле и что число полицейских в рай¬

оне Полк-стрит и Клермонт-авеню в ту ночь, о которой

говорилось, .в письме, будет увеличено вдвое. Потом все

забылось, пока не прошло две недели и не была полу¬

чена по почте следующая'записка:
КАНЦЕЛЯРИЯ л. м.
15 октября 1899 г.
Мистеру Ибену Хэйлу, денежному тузу.
Уважаемый сэр!
Ваша вторая жертва пала в назначенное время. Мы

не торопимся, но для того, чтобы усилить давление, от¬

ныне М1Ы будем убиватчь еженедельно. В качестве м»еры

предосторожности против вмешательства полиции мы

теперь будем сообщать Вам об убийстве незадолго до

него или в то самое время, когда оно будет происходить.
Надеемся, что это письмо найдет Вас в добром

здравии.
Любимцы Мидаса.
На этот раз мистер Хэйл сам взял газету и после не¬

продолжительных поисков прочел мне следующее сооб¬

щение:
ПОДЛОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Джозеф Донахью, назначенный только вчера вече¬

ром для специального патрулирования в Одиннадцатом

районе, был убит выстрелом в голову. Трагедия разы¬

гралась при свете уличных фонарей на углу Полк-стрит

и Клермонт-авеню. Наше общество поистине не мо-

' жет считать себя застрахованным от неожиданностей,

если блюстителей порядка начинают убивать так от¬
57

крыто и бессмысленно. Полиция до сих пор не может на¬

пасть на след преступника.
Не успел мистер Хэйл прочесть заметку, как прибыла

полиция в лице самого инспектора и двух его лучших сы¬

щиков. На их лицах лежала печать тревоги, было видно,

что им уже не до шуток. Хотя немногочисленные фак¬

ты были уже известны, мы говорили долго, вновь и вновь

обсуждая происходившее. Уходя, инспектор самонаде¬

янно заверил нас, что скоро все прояснится и убийцы бу¬

дут найдены. А пока о« считал, что было бы неплохо вы¬

делить охрану для мистера Хэйла и меня и еще несколь¬

ко человек для постоянного наблюдения за домом и

окрестностями. Спустя неделю в час пополудни была по¬

лучена следующая телеграмма;
КАНЦЕЛЯРИЯ Л. М*
21 октября 1899 г.
Мистеру Ибену Хэйлу] денежному тузу.

Уважаемый сэр!
Мы с сожалением отм1ечаем, что Вы поняли нас со¬

вершенно превратно. Вы. сочли необходимым окружить

себя и свой дом вооруженной охраной, словно м»ы явля¬

емся сам1ыми обыкновенными преступниками, способны¬

ми ворваться к. Вам и силой отнять Ваши двадцать

МИЛЛИОНОВ; Поверьте, это «и в коем случае не входит в

наши нам^ерения.
Трезво поразмыслив, Вы охотно согласитесь, что Ва¬

ша жизнь дорога для нас. Не бойтесь! Мы ни за что на

свете не причиним Вам ни малейшего вреда. Наша за¬

дача нежно заботиться о Вас и ограждать от всех не¬

приятностей. Ваша смерть ничего нам1 не даст. Если

бы она могла повлиять на исход дела, уверяем Вас, .что

М1Ы не колебались бы ни секунды, принимая решение о

Вашем уничтожении. Подумайте об этом, мистер Хэйл.

Когда Вы уплатите назначенную нами сумму, у Вас по¬

явится необходимость в экономии. Увольте сейчас же те¬

лохранителей и сократите свои расходы.
58

Через десять минут после получения этой телеграм¬

мы в Брентвуд-парке будет задушена молодая девуш¬

ка-нянька. Тело можно найти в кусгг&х; окайм^ляющюс

дорожку, которая ведет налево от эстрады для оркестра.
С почтением,
Любимцы Мидаса.
В следующее А<гновение мистер Хэнл уже был у те¬

лефона й предупреждал инспектора о готовящемся убий¬

стве. Инспектор тут же повесил трубку, сказав, что ему

нужно позвонитть в полицейский участок и выслать лю¬

дей к MiecTy происшествия. Через пятнадцать мйнут он

позвонил нам и сообщил, что еще не остывшее тело бы¬

ло найдено в указанном месте. В тот вечер все газеты

пестрели крикливыми заголовками, в которых сообща¬

лось о пояблении Джека-Душителя, осуждалась та же¬

стокость, с которой было совершено прёступление, й со¬

держались жалобы на бездеятелпьность полиции. Мы

тоже провели закрытое совещание с инспектором», кото¬

рый просил нас во что бы то ни стало держать все в се¬

крете, уверяя, что от этого зависит успех дела.
Как тебе известно, Джон, мистер Хэйл был желез¬

ный человек. Он не хотел сдаваться. Джон, это было

что-то дикое, нет, скорее страшное и ужасное, это была

какая-то слепая сила, разящая из темноты. Мы не

могли бороться, не могли ничего придумать, нам! оста¬

валось только сидеть сложа руки и выжидать. Каж¬

дую неделю с такой же точностью, как встает дневное

светило, приходило извещение, а за ним следовала

смерть какого-нибудь человека, мужчины или женщи¬

ны, ни в чем не повинных, но все равно убитых нам)и,

словно мы^ делали это собственными руками. Скажи

мистер Хэйл хоть слово, и бойня была бы прекращена.

Но он ожесточился и выжидал, морщины на его лице

стали глубже, рот и глаза жестче, а лицо его старело

не по дням, а по часам. Нет нужды говорить о моих

собственных переживаниях во время этого ужасного

периода.
Взгляни только на письма и телеграм)мы от Любими

цев Мида-са и на газетные сообщения о различных убий¬

ствах.
Обрати также' внимание на nncbMia, предупреж¬
59

давшие мистера Хэйла о некоторых происках его кон¬

курентов и о тайны^с^ махинациях на бирже. Любимцы

Мидаск, шаалосъ, держали руку на пульсе делового и

финансового мира. Они получали и посылали нам» такую

информацию, которую не могли добыть даже наши аген-

tbi. Одна своевременная записка, посланная им)и в кри¬

тический момент, спасла мистеру Хэйлу целых пять мил¬

лионов долларов. В другой раз они прислали нам1 теле¬

грамму, которая помогла предотвратить покушение на

жизнь моего хозяина, готовившееся одним! чудаком-

анар)си€том. Как только он появился, мы схватили его

и передали в рукй полиции, которая нашла у него та¬

кое количество нового мощного взрывчатого вещества,

что им можно было бы потопить целый линкор.
Мы упорствовали. Мистер Хэйл был твёрд, как ска¬

ла. Он тратил не менее ста тысяч долларов в неделю на

содержание тайных агентов. Нам оказывали помощь

Пинкертоны и бесчисленное количество частных сыск¬

ных агентств; кроме того, тысячи людей состояли на жа¬

лованье непосредственно у нас. Наши агенты были по¬

всюду, во всевозможных обличья)^ они проникали во все

классы общества. Они высказывали великое множество

догадок; сотни подозреваемых были арестованы, време¬

нами тысячи подозрительных личностей находились под

наблюдением, но все это не давало никаких ощутимых

результатов. Любимцы 'Мидаса все время меняли спо¬

соб доставки своих посланий. Все их посыльные немед¬

ленно арестовывались. Но они неизменно оказывались

невинными людьми, а описания лиц, нанимавших их

для выполнения поручения, никогда не совпадали. В по¬

следний день декабря мы получили следующее изве¬

щение:
КАНЦЕЛЯРИЯ Л. М,.
31 декабря 1899 г.
Мистеру Ибену Хэйлу, денеоюному тузу.
Мы имеем честь заявить, что в , соответствии с наши¬

ми правилами, в которых, как мы смеем думать. Вы уже

довольно неплохо разбираетесь, мы прекратим пребы-
60

вани^, в этой «юдоли слез» инспектора (Баинга. с кото¬

рым BjM вошли в такой тесный контакт по поводу на-

щих с Вами дел. По обыкновению в этот час он бывает

в своем личном кабинете. В тот сам»ый момент, когда Вы

читаете извещение, он находится при последнем изды¬

хании.
С почтением,
Любим1^ы Мидаса.
Я бросил письмо и метнулся к телефону. Как велико

было мое облегчение, когда я услышал дружелюбный

голос инспектора. Но пока мы говорили, голос в трубке

замер, послышался хрип и слабый звук падения тела.

Потом незнакомый голос поздоровался со мной и пере¬

дал мне привет от Любимцев Мидаса, после чего труб¬

ка была повещена. Я молниеносно позвонил в прием¬

ную Центрального полицейского управления и сказал,

чтобы они тотчас бежали на помощь к инспектору в его

личный кабинет. Я не вешал трубки и через несколько

минут услышал донесение, что инспектор плавал в луже

собственной крови и находился при последнем издыха¬

нии. Убийцу никто не видел, и он не оставил никаких

следов.
После этого мистер Хэйл немедленно увеличил чис¬

ло своих тайных агентов и довел свои расходы на них

до четверти миллиона долларов в неделю. Он был по¬

лон решимости победить. Различные награды, обещан¬

ные им, составляли сумму, превышающую десять миллио¬

нов долларов. Ты имеешь довольно ясное понятие о его

ресурсах и можешь представить себе, как было постав¬

лено дело. Он утверждал, что борется из принципа, а не

за свое золото. И следует признать, что своими действия¬

ми он доказал благородство своих побуждений. Поли¬

цейские управления всех больших городов объединили

свои усилия; в дело вмешалось правительство Соединен¬

ных Штатов, считая его одной из своих насущнейших

проблем. Государство выделило специальные фонды для

розыска Любимцев Мидаса, и все правительственные

агенты были начеку. Но все усилия оказались тщет¬

ными. Любимцы Мидаса беспрепятственно делали

свое черное дело. Они шли свои путем и били без

промаха.

Но, продолжая бороться, до последнего, мистер

Хэйл понимал, что руки его обагрены кровью убитых.

Хотя сам он никого не убивал, хотя любой суд присяж¬

ных^: составленный из равных ему по положению лю¬

дей, признал бы его невиновным, тем не менее убийство

каждого человека лежало на его совести. Как я уже го¬

ворил, одно его слово — и бойня была бы прекращена. Но

он отказывался сказать это слово. Он утверждал,, что

ведется подкоп под безопасность всего общества, что он.

не настолько труслив, чтобы покинуть свой пост, и что

кто-то непременно должен стать мучеником во имя бла¬

годенствия многих людей. Однако кровь лилась из-за

него, и он мрачнел все больше и больше. Я тоже был по¬

давлен, чувствуя себя невольным соучастником преступ¬

лений. Безжалостно уничтожались грудные младенцы,-

дети, старики; убийства совершались не только в на-,

шем городе, ими была охвачена вся страна.
Однажды в середине февраля, когда мы сидели

вечером в библиотеке, кто-то громко постучал в дверь.

Открыв ее, я нашел на ковре в коридоре следующее

послание;
КАНЦЕЛЯРИЯ л. м.
15 февраля 1900 г.
Мистеру Ибену Хэйлу, денежному тузу.

Уважаемый сэр!
Неужели кровавая жатва не заставляет Вашу душу

корчиться от боли? Быть может, наши действия слиш¬

ком абстрактны. Тогда мы будем конкретны. Мисс Аде¬

лаида Лейдло — талантливая молодая женщина. №-

сколько нам известно, она добродетельна и красива: Она

является дочерью Вашего старого друга, судьи Лейд¬

ло, и нам довелось узнать, что Вы носили ее >на руках, ко¬

гда она была еще ребенком. Она близкая подруга Ва?

щей дочери и в настоящее время гостит, у нее. Пока Вы

читаете это, с ее пребыванием в Вашем доме будет по-!

кончено.
С почтением,
Любимг^ы Мидаса.
62

Господи! Мы сразу поняли страшный смысл этого по¬

слания и бросились в гостинуку, но девушки там не

было. Дверь ее спальни была заперта, мы навалились' и

высадили ее. На ^ полу лежала Аделаида; Она соби¬

ралась пойти в оперу и едва успела закончить переоде¬

вание, как ее задушили подушками, сорванными с по¬

стели. Лицо ее еще не было мертвенно-бледным, тело

еще не остыло и не окоченело. Позволь мне не писать о

всех этих ужасах, Джон, ты, конечно* помнишь газетные

сообщения.
Поздно ночью мистер Хэйл позвал меня к себе и за¬

ставил поклясться перед богом, что я не отступлюсь и не

пойду на компромисс даже в том случае, если все род¬

ные й знакомые будут уничтожены:
На следующий день я был удивлен его бодростью.

Я думал, что ой будет глубоко потрясен последней тра¬

гедией (мне вскоре предстояло узнать, насколько глубо¬

ким было это потрясение). Весь день он был бодр и ве¬

сел, словно отыскал наконец выход из кошмарного тупи¬

ка. На следующее утро мы нашли его мертвым в посте¬

ли. На изможденном лице застыла спокойная улыбка.

Он отравился газом. С молчаливого согласия поли¬

ции и властей было объявлено, что он умер от приступа

сердечной болезни. Мы сочли благоразумным скрыть

истинную причину смерти, но это нам не помогло, нам

уже ничто не могло помочь.
Не успел я покинуть обитель смерти, как (увы, слиш¬

ком поздно!) принесли следующее необычное письмо:
КАНЦЕЛЯРИЯ л. м*
17 февраля 1900 г*
Мистеру Ибену Хэйлу, денежному тузу.
Уважаемый сэр!
Мы надеемся. Вы извините нас за то, что мы потре¬

вожили Вас спустя такой короткий срок после печаль¬

ного собьггия, имевшего место позавчера, но то, что мы

хотим сказать, может иметь для Вас важнейшее зна¬

чение. Нам пришло в голову, что Вы захотите ускольз¬

нуть от нас. Для этого, как Вы уже, без сомнения, з^ме-
63

тили, по-видимому^ есть только один путь. Но мы хотим

уведомить Вас, .что даже этот единственный путь.отре-.

saHv Вы можете умереть, но даже смерть не избавит Ва^

от поражения, и, умирая, Вы будете,сознавать, что про*?

играли. Заметьте себе:
Мы являемсянеотъемАсмой.частью Вашего состояния.

Вместе с Вашими миллионами мы перейдем к Вашим,

наследникам и правопреемникам навсегда.
Вам от нас не уйти. Мы являемся кульминацией про¬

мышленного и социального зла. Мы повернули оружие

против общества, создавшего „ нас. Наш успех гаранти¬

руется ошибками эпохи.’ Мы бич деградировавшей циви-

лизадии.
Мы творения порочного социального отбора. Про¬

тив силы мы применяем силу. Мы верим, что вЫживет

только самый приспособленный, самый сильный. Вы под¬

мяли под себя своих наемных рабов и поэтому выжили.

По Вашему приказу военщина пристреливала, как со¬

бак, Ваших рабочих во время множества кровавых заба^

стовок. Вот те средства, которые помогли Вам выжить.

Мы не жалуе»мся, так как ведем свое существование cof

гласно тем же волчьим законам. И теперь возникает во¬

прос: Кто из нас выживет при современных социальных

условиях? Мы считаем самыми приспособленными се¬

бя. А Вы себя. История покажет, кто прав.
С почтением.
Любимцы Мидаса.
Теперь тебе понятно, Джон, почему я избегал раз¬

влечений и сторонился друзей? Этот рассказ объяснит

тебе все. Аделаида Лейдло умерла три недели тому на¬

зад. С тех пор я ждал со страхом и надеждой. Вчера бы¬

ла утверждена и объявлена воля покойного. А сегодня

я получил извещение, что в Парке Золотых ворот, в да¬

леком Сан-Франциско, будет убита женщина, принад¬

лежащая к среднему классу. Сегодняшние вечерние га¬

зеты сообщили подробности этого жестокого убийства,

подробности, совпадавшие с теми, о которых мне пи>*

сали.
Все напрасно. Я не могу бороться с неизбежностью.

Я был верен мистеру Хэйлу и много работал. Не пони¬

маю, почему моя верность должна быть вознагражде*
64

на подобным образом. И все же я не могу не оправдать

доверия и нарушить свое слово, пойдя на компромисс.

Н® я решил, что на моей совести больше не будет смер¬

тей. Я завещал миллионы, которые недавно получил,

их законным владельцам. Пусть дюжие сыновья Ибена

Хэйла сами позаботятся о своем спасении. Еще до того,

как ты прочтешь это, я умру. Любимцы Мидаса всемогу¬

щи. Полиция бессильна. Я узнал от полицейских, что

других миллионеров тоже обирают и преследуют. Неиз¬

вестно еще, сколько их, так как, уступив Любимцам Ми-

даса, они накладывают на свои уста печать молча¬

ния. А тот, кто не уступает, до сих пор собирает крова¬

вую жатву. Страшная игра в самом разгаре. Правитель¬

ство не может ничего поделать. Мне стало известно,

что подобные организации появились и в Европе. Основы

общества расшатаны. И малые и большие государства

вот-вот охватит пожар. Не массы идут против классов,

а класс идет против классов. Нас, блюстителей челове¬

ческого прогресса, изолировали и бьют поодиночке. За¬

кон и порядок потерпели поражение.
Чиновники просили меня держать все это в секре¬

те. Я так и делал, но теперь я больше не могу молчать.

Деятельность Любимцев Мидаса стала важнейшей об¬

щественной проблемой, чреватой ужаснейшими послед¬

ствиями, и я выполню свой долг, предупредив мир об опа¬

сности, перед тем как покину его. Джон, выполни мою

последнюю просьбу, опубликуй это письмо. Не бойся!

Судьба человечества в твоих руках. Пусть газеты размно¬

жат мое письмо в миллионах экземпляров, пусть телеграф

оповестит о нем весь мир. Где бы ни встречались люди

друг с другом, пусть их охватит ужас, когда они заговорят

о нем. И пусть тогда возмущенное общество соберется

с силами и расправится с этой мерзостью.
Прощай навеки, твой
Уэйд Этшелер.
6.	Джек Лондон. Т. 5.

ЗОЛОТОЙ КАНЬОН
Это было зеленое сердце каньона. Горы раздвинули

здесь свою неприступную гряду, смягчили суровость очер¬

таний и образовали укрытый от глаз уголок, наполнен¬

ный до краев нежностью, сладостью, тишиной. Здесь все

пребывало в покое. Даже неширокий ручей умерял свой

неугомонный бег, разливаясь тихой заводью. Полузак¬

рыв глаза, опустив ветвистые рога к воде, красный олень

дремал, стоя по колено в ручье.
По одну сторону заводи небольшая лужайка сбегала

к самой воде; свежая, прохладная зелень простиралась

до подножия хмурых скал. Другой берег ручья отлого

поднимался ввысь и упирался в скалистую стену. И здесь

сочная трава покрывала откос, пестрея яркими пятнами

разбросанньпс повсюду цветочных ковров — оранжевых,

пурпурных, золотых. Ниже по течению KaifboH углублял¬

ся в скалы, и дальше ничего не было видно. Скалы кло¬

нились друг к другу, и каньон замыкался хаосом обо¬

мшелых каменных глыб, скрытых за зеленым щитом ди¬

кого винограда, лиан и густого кустарника. Дальше за

каньоном поднимались холмы, высились горные кряжи,

уходили вдаль широкие, поросшие соснами предгорья*

А на горизонте, там, где вечные снега Сиерры строго

сияли в солнечных лучах, вздымались вверх бело¬

снежные шпили, подобно облакам, сбежавшимся к краю

неба.
Пыли не было в этом каньоне. Цветы и листья были

девственно чисты, и молодая трава стлалась, как бархат.

У разлива ручья три виргинских тополя роняли с ветвей
66

хлопья белого, как снег, пуха, и он плавно реял в не¬

движном воздухе. На склоне холма обвитые диким вино¬

градом кусты мансаниты еще разливали весенний аромат,

в то время как их умудренные опьггом листья уже скру¬

чивались в продолговатую спираль в предчувствии гря¬

дущей летней засухи. На открытых лужайках, там, куда

не достигала даже длинная тень мансаниты, покачива¬

лись лилии, подобно стайкам рубиновокрылых мотыль¬

ков, внезапно застывших в своем полете, но готовых каж¬

дую минуту, трепеща, вспорхнуть и улететь. Тут и там

мэдроньо, лесной арлекин, еще не успевший сменить туск¬

ло-зеленую окраску стебля на мареново-красную, дышал

аро<матом всех своих восковых колокольчиков, собранных

в тяжелые гроздья. Кремово-белыми, подобно ланды¬

шам, были эти колокольчики, с запахом сладким, как

сама весна.
Даже легкий вздох ветра не пролетал над каньоном.

Воздух был дремотным, пряным от аромата. Пряность

эта показалась бы приторной, будь воздух влажен и

тяжел. Но он был так прозрачен, так сух, словно в нем

раств(у)ился холодный блеск звезд, пронизанный и со¬

гретый лучами солнца и напоенный сладким дыханием

цветов.
Одинокая бабочка пролетала порой, кружась, порхая

из света в тень. И отовсюду поднималось густое, сонное

жужжание горных пчел — добродушных сибаритов, не

позволяющих себе грубой неучтивости даже в сутоло¬

ке пиршества. Узкий ручеек тихо струился по дну каньо¬

на, лишь изредка нарушая тишину чуть слышным всплес¬

ком. Журчание ручья было похоже на дремотный шепот:

он то замирал, погружаясь в сон, то, пробудясь, лепетал

снова.
Здесь, в самом сердце каньона, все как бы парило:

солнечные блики и бабочки парили среди деревьев; па¬

рили звуки — жужжание пчел и шепот ручья. И это па¬

рение звуков и парение красок сливалось в нечто зыбкое,

неосязаемое... И то был дух каньона. Дух покоя. По¬

коя но не смерти, а ровно бьющегося пульса жизни;

дух тишины —но не безмолвия; дух движения —но не

действия; дух мирного отдохновения, исполненного жиз¬

ненных сил, но далекого от яростной борьбы и жестокого

труда. Дух каньона был духом мира и тишины, минутки
67

сонно текли в довольстве и в покое, не тревожимые от¬

звуками далеких войн.
Подчиняясь могущественному духу каньона, красный

тяжелорогий олень дремал, зайдя по колено в прохлад¬

ный, затененный ручей. Здесь даже мухи не докучали

ему, и он стоял, разомлев от неги. Порой его уши шевели¬

лись, ловя шепот пробудившегося ручья, но они шеве¬

лились лениво — олень знал, что это всего-навсего ручей:

проснулся и ворчит на самого себя, осердясь, что под¬

дался дремоте.
Но вот уши оленя дрогнули и вытянулись в струнку,

чутко и жадно ловя звуки. Олень повернул голову и по¬

смотрел в глубь каньона. Его тонкие ноздри затрепе¬

тали. Он не мог проникнуть взглядом сквозь зеленую

стену, за которую, журча, убегал ручей, но до его слуха

долетел голос человека — ровный, монотонный. Потом

уши оленя уловили резкий звук — словно от удара ме¬

таллом по камню. Олень фыркнул и, стремительно рва¬

нувшись вперед, одним прыжком перенесся из воды на

лужайку, где его копыта сразу утонули в мягком барха¬

те молодой травы. Олень снова насторожился и потя¬

нул ноздрями воздух. Затем, неслышно ступая, двинул¬

ся по лугу, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, и

растаял в глубине каньона беззвучно, как привидение.
Послышался стук подбитых гвоздями башмаков о

камни, и голос человека зазвучал громче — человек рас¬

певал что-то вроде псалма. Голос приближался,, пение

становилось все отчетливее, и уже можно было разо¬

брать слова:
Оглядись! Перед тобой

Благодатных гор покой.
Силы зла от тебя далече!
Оглядись и груз грехов
Сбрось скорей в придорожный ров:
Завтра ждет тебя с господом встреча!
Пение сопровождалось хрустом и треском, и дух кань¬

она отлетел прочь по следам тяжелорогого оленя. Чья-

то рука раздвинула зеленую завесу, оттуда выглянул

человек и окинул взглядом ручей, лужайку и пологий

склон холма. Человек этот, как видно, не любил спешить.

Сначала он оглядел всю открывшуюся ему картину в

целом, затем обратился к ее деталям, как бы проверяя
68

первое впечатление. И лишь после этого торжественно

и красочно выразил свое одобрение.
—	Чудища преисподней и огонь адовый! Нет, ты

только полюбуйся! И лес, и вода, и холм, и травка!

Сущий рай! Недурное местечко для охотников за зо¬

лотом! Свежая зелень — бальзам для усталых глаз!

Только это тебе не курорт для бездельников. Сия таин¬

ственная лужайка — приют старателей, отдых для тру¬

долюбивых ослов, будь я неладен!
У него было землистого цвета лицо, • исполненное жи¬

вости и веселого лукавства. Каждая мысль, каждое дви¬

жение души мгновенно производили перемену в этом

подвижном лице, и все мысли были как на ладони: они

пробегали у него по лицу, словно рябь по глади озера.

Волосы, редкие и нечесаные, были под стать коже та¬

кого же грязновато-серого цвета. Казалось, все положен¬

ное ему количество красок природа израсходовала на

его глаза: они были синие-синие, поразительно синие.

И это были веселые, искрящиеся смехом глаза; в них

сквозила наивность и какое-то ребячье изумление. Вме¬

сте с тем в его взгляде было чТо-то, говорившее об уве¬

ренности в себе и твердой воле, основанных на самопо¬

знании и большом жизненном опыте.
Сквозь стену дикого винограда и лиан человек про¬

сунул кирку, лопату и лоток для промывки золота и ки¬

нул их на лужайку, а затем и сам выбрался на простор.

На нем были широкие, выгоревшие на солнце синие шта¬

ны и черная сатиновая рубашка; на ногах — грубые, под¬

битые гвоздями башмаки, на голове—шляпа, такая

грязная и бесформенная, что самый вид ее говорил о

суровой борьбе с дождем, ветром, солнцем и дымом ко¬

стров. Человек стоял, глядя во все глаза на открывшую¬

ся перед ним полную таинственной прелести картину, и

жадно, всей грудью, впивал в себя теплое, сладкое ды¬

хание этого каньона-сада. Его смеющиеся глаза сузи¬

лись и стали как две синие щелки, веселые морщинки

побежали по лицу, рот растянулся в улыбке, и он гром¬

ко воскликнул:
—	Попрыгунчики-колокольчики, веселые одуванчи¬

ки! По мне, так тут славно пахнет! Что твоя парфюмер¬

ная фабрика! Да нет, там, пожалуй, таких ароматов не

сыщешь.
69

Как видно, у него была склонность к монологам. Его

подвижное лукавое лицо выдавало каждую мысль, каж¬

дое чувство, а язык тоже старался не отставать, выбал¬

тывая все его размышления вслух.
Человек припал к земле у самой воды и стал жадно

пить из ручья.
—	По мне, так вкусно!—пробормотал он. Потом

приподнял голову и, утирая рот рукой, окинул взгля¬

дом холм по ту сторону заводи. Этот холм привлек к се¬

бе его внимание. Все еще лежа на животе, он долго,

пытливо изучал склон холма. Это был взгляд опытного

человека; он скользил вверх по откосу, упирался в зуб¬

чатую стену каньона и снова спускался вниз, к заводи.

Человек поднялся на ноги и подверг холм вторичному

осмотру.
—	Что ж, на вид неплохо! — заключил он наконец,

подбирая с земли кирку, лопату и лоток.
Он перешел ручей ниже разлива, легко ступая с кам¬

ня на камень. На склоне холма, у самой воды, он под¬

цепил полную лопату земли, бросил ее в лоток, присел

на корточки и, держа лоТок обеими руками, наполовину

погрузил его в ручей, затем, всколыхнув воду ловкими

вращательными движениями, стал промывать землю.

Б<)лее легкие частицы вынесло водой на поверхность, и,

осторожно наклонив лоток, он выплеснул их через крап.

Время от времени, чтобы ускорить дело, он ставил лоток

на землю и руками выбирал из него крупную гальку и

щебень.
Содержимое лотка быстро уменьшалось, и наконец

на дне остались только крошечные кусочки гравия и тон¬

кий слой земли. Теперь человек промывал медленно,

осторожно. Это была очень тщательная работа, и он про¬

мывал все осторожней, пытливьв! взглядом впиваясь в

осадок на дне лотка. Наконец там не осталось на вид

ничего, кроме воды. Но человек быстрым вращательным

движением выплеснул воду, и на дне открылся слой

темного песка. Так тонок был этгот слой, что походил на

мазок черной краски. Человек долго в него всматривал¬

ся. В центре мазка блеснула крошечная золотая искор¬

ка. Зачерпнув в лоток немного воды, человек всколыхнул

ее и снова промыл песок: еще одна золотая искорка воз¬

наградила его за труды.
70

Теперь уже человек промывал с такой тщательностью,

какой не требуется при обычной промывке золотоносно¬

го песка. Крошечными долями он смывал темный пе¬

сок через отогнутый край лотка и каждый раз напряжен¬

но следил, чтобы ни одна, даже самая ничтожная кру¬

пинка не ускользнула от него. Ревниво оберегая каж¬

дую золотую искорку, он позволял воде уносить из лог-

ка в ручей только песок. Золотая блестка, не больше

острия булавки, показалась на краю лотка, и он тотчас

отправил ее обратно. Еще одна блестка была обнару¬

жена таким же способом, за ней третья, четвертая. Как

он о них заботился! Точно пастз^х, сгонял он вместе свои

золотые крупинки, следя за тем, чтобы ни одна не от¬

билась от стада. И вот наконец «а дне лотка не оста¬

лось ничего, кроме стайки золотых крупинок. Человек

пересчитал их и — после стольких кропотливых трудов—

одним решительным движением выплеснул из лотка в

ручей.
Но алчный огонек уже горел в его синих глазах,

когда он поднялся на ноги.
—	Семь,— пробормотал он, подсчитав крупинки, ра¬

ди которых столь упорно трудился, только затем, что¬

бы с такой беспечностью расстаться с ними.— Семь,—

повторил он с ударением, как бы стремясь запечатлеть

цифру в памяти.
Человек долго стоял, не двигаясь, оглядывая склон

холма. Теперь в его глазах горело любопытство—рас¬

тревоженное, жадное. Он весь трепетал от радостного

волнения, и что-то настороженное появилось в его повад¬

ке, как у хищного зверя, напавшего на след.
Потом он спустился несколькими шагами ниже по

ручью и опять наполнил лоток землей.
Снова началась кропотливая промывка, ревнивое вы¬

слеживание золотых крупинок, и снова без всякого со¬

жаления человек, пересчитав, выплеснул их в ручей.
—	Пять,— пробормотал он. И повторил: — Пять.
Как бы не устояв перед искушением, он еще раз оки¬

нул взглядом откос, потом снова наполнил лоток, спу¬

стившись ниже по течению. Золотое стадо все уменьша¬

лось. «Четыре, три, две, две, одна»,— отмечала'его па¬

мять, по мере того как он спускался вниз по ручью. Ко¬

гда всего одна лишь золотая крупинка вознаградила
71

его за труды, он прекратил промывку и разложил кос¬

тер из валежника, потом сунул в костер лоток и калил

его в огне до тех пор, как тот не стал иссиня-черным.

Подняв лоток, человек критически оглядел его со всех

сторон, затем одобрительно кивнул: ну, уж на таком-

то фоне ни одна, даже самая крошечная, золотая блест¬

ка не скроется от его глаз!
Спустившись еще ниже по ручью, человек снова на¬

полнил лоток землей. Одна-единственная блестка послу¬

жила ему наградой. В третьей пробе золота не оказа¬

лось вовсе. Не успокоившись на этом, он трижды на¬

полнял лоток, беря пробы на расстоянии фута одна

от другой. Здесь золота не было совсем, но человек не

приуныл,— наоборот, он остался, по-видимому, вполне

доволен своим открытием. После каждой бесплодной про¬

мывки волнение его все возрастало, и наконец, выпря¬

мившись во весь рост, он ликующе воскликнул:
—	Пусть господь бог прошибет мне башку зелеными

яблоками, если я не напал на то, что нужно!
Вернувшись к тому месту, где были взяты первые

пробы, человек возобновил промывку, двигаясь теперь

уже вверх по ручью. Вначале его золотые стада все рос¬

ли, росли на диво быстро. «Четырнадцать, восемна¬

дцать, двадцать одна, двадцать шесть»,— подсчитывал

он про себя.
У разлива ручья в лоток попалась самая богатая

добыча: тридцать пять золотых крупинок.
—	Прямо хоть оставляй! — заметил он с сожалени¬

ем, давая воде смыть золото в ручей.
Солнце поднялось к зениту. Человек продолжал ра¬

ботать. Лоток за лотком промывал он, двигаясь вверх

по ручью, но теперь результаты его трудов неуклонйо

уменьшались.
—	Ишь, как она прячется! — в сильном волнении

воскликнул он, когда в целой лопате земли ему попа¬

лась одна-единственная золотая блестка.
Когда же несколько лотков подряд не дали больше

ни крупицы золота, человек вьшрямился и окинул холм

довольным взглядом.
—	Ага, сударыня Жила! — крикнул он, словно обра¬

щаясь к какому-то незримому существу, которое прята¬

лось в недрах холма.— Ага, сударыня' Жила! Я иду! Иду
72

к вам I И уж я доберусь до вас, будьте покойны! Вы слы¬

шите меня, сударыня? Провалиться мне, если я до вас

не доберусь!
Повернувшись к холму спиной, человек посмотрел на

солнце, стоявшее у него прямо над головой в лазури

безоблачного неба, затем спустился вниз по каньону,

вдоль ряда ям, из которых он брал пробы, перебрался

через ручей ниже разлива и исчез за зеленой стеной за¬

рослей. Но духу каньона еще не настало время вернуть¬

ся назад, неся с собой тишину и покой, ибо голос чело¬

века, распевавшего веселую песню, продолжал царить

в его владениях.
Вскоре, громко стуча о камни своими тяжелыми баш¬

маками, человек появился снова. Зеленая стена пришла

в неописуемое волнение, она колыхалась из стороны в

сторону, словно противясь чему-то из последних сил. Слы¬

шались звонкие удары и скрежет металла о камни. Го¬

лос человека звучал теперь резко, повелительно. Что-то

массивное, грузное с тяжелым храпом продиралось сквозь

чащу. Раздались треск и хруст, и вот, сбивая на ходу

тучи листьев, из зарослей вышла лошадь; на спине у нее

был навьючен тюк, с которого свешивались обрывки ли¬

ан и плети дикого винограда. Животное удивленно обвело

глазами раскинувшуюся перед ним лужайку и, опустив

голову, принялось с аппетитом жевать траву. Вторая

лошадь вырвалась из чащи вслед за первой. Посколь¬

знувшись разок на обомшелых камнях, она тут же вос¬

становила равновесие, как только копыта ее утонули в

гостеприимной зелени луга. Хотя лошадь эта шла без

всадника, на спине у нее было двурогое мексиканское

седло, исцарапанное и выцветшеб от долгого употреб¬

ления.
Шествие замыкал человек. Он сбросил на землю вьюк

и седло, обозначив место для привала, и пустил лошадей

пастись на свободе. Развязав вьюк, он достал провизию,

сковородку и кофейник, потом набрал охапку хвороста и

соорудил из камней очаг.
—	Ух ты! — воскликнул он.— Как жрать-то хочется!

Подавайте сюда хоть железные опилки и ржавые гвоз¬

ди,— только спасибо скажу хозяюшке да не откажусь и

от второй порции!
Он выпрямился, пошарил в кармане, разыскивая
73

спички, и в эту минуту его взгляд упал на склон холма

по ту сторону заводи. Пальцы его уже ухватили спичеч¬

ный коробок, но тут же разжались, и он вынул руку из

кармана. Человек явно колебался. Поглядев на посуду,

разложенную у очага, он опять перевел взгляд на откос.
—	Копну-ка еще разок,— решил он наконец и на¬

правился к ручью.— Сам знаю, что толку от этого ма¬

ло,— словно оправдываясь, бормотал он.— Ну да ведь с

едой можно и повременить — вреда большого не будет.
Отступив на несколько футов от первого ряда ям, че¬

ловек начал второй. Солнце клонилось к западу, тени

удлинились, а человек продолжал работать. Он принял¬

ся за третий ряд. Поднимаясь вверх по холму, он изрезал

склон горизонтальными рядами ям. Середина каждого

ряда давала самые богатые золотом пробы, в то. время

как в крайних ямах золота не попадалось вовсе. И по ме¬

ре того как человек поднимался вверх по склону, ряды

становились все короче. Они укорачивались так равно¬

мерно и неуклонно, что где-то, еще выше по склону, по¬

следний ряд должен был превратиться в точку. Мало-

помалу намечался рисунок, напоминающий переверну¬

тую букву «V». Сходившиеся кверху края раскопок обо¬

значали границы золотоносного песка.
Вершина перевернутого «V» и была, как видно, целью

человека. Не раз его взгляд взбегал вверх по откосу,

стремясь определить точку, где должен был исчезнуть

золотоносный песок. К этой точке, где-то над его головой

на склоне холма, и адресовался человек, фамильярно

именуя ее «сударыня Жила».
—	Ну-ка, пожалуйте сюда, сударыня Жила! Будьте

столь милы и любезны, спускайтесь ко мне!
—	Ладно! — заявил он затем, и в голосе его прозву¬

чала решимость.— Ладно, сударьгая Жила. Вижу, что

придется мне самому подняться к вам и застукать вас

на месте. Что ж, так и сделаю! Так и сделаю! — с угро¬

зой добавил он немного погодя.
Каждый лоток земли человек носил промывать вниз

к ручью, и чем выше по склону, тем богаче становились

пробы, так что под конец он начал собирать золото в же¬

стянку из-под пекарного порошка, которую небрежно за¬

совывал в задний карман штанов. Человек был так по¬

глощен своей работой, что не заметил медленно подкрав¬
74

шихся сумерек — предвестников близкой ночи—и спохва¬

тился лишь после того, как ему при всем старании не

удалось разглядеть золотых блесток на дне лотка.
Он резко выпрямился. Притворный ужас и изумле¬

ние изобразились на его лице, и он процедил сквозь зубы:
—	Черт побери! Совсем память отшибло. И про обед

позабыл!
Спотыкаясь, он перебрался в темноте через ручей и

разжег свой запоздалый костер. Копченая грудинка, ле¬

пешки и подогретые бобы составили его ужин. Он заку¬

рил трубку и, сидя у тлеющих углей, прислушивался к

шорохам ночи и глядел на лунный свет, струившийся

сквозь чащу. Потом раскатал постель, стащил с ног тя¬

желые башмаки и натянул одеяло до самого подбород¬

ка. Лицо его в призрачном свете луны казалось бледным,

как у мертвеца. Но мертвец этот довольно быстро вос¬

крес и, внезапно приподнявшись на локте, еще раз оки¬

нул взглядом холм по ту сторону ручья.
—	Доброй ночи, сударыня Жила! — сонным голосом

крикнул он.— Доброй ночи!
Человек проспал серые предрассветные часы и про¬

снулся, когда косой луч солнца ударил ему в закрытые

веки. Вздрогнув, он открыл глаза и долго озирался во¬

круг, пока наконец не установил связи между события¬

ми вчерашнего дня и настоящей минутой.
Одеться ему было недолго — только натянуть башма¬

ки. Он посмотрел на костер, потом на холм, заколебался,

но, поборов искушение, принялся раздувать огонь.
—	Не спеши, Билл, не спеши! — уговаривал он само¬

го себя.— Зачем пороть горячку? Взопреешь только, а

что толку? Сударыня Жила подождет. Она никуда не

убежит, покуда ты будешь завтракать. А сейчас не ме¬

шало бы слегка обновить наше меню. Так что стзппай и

действуй!
На берегу ручья человек срезал тонкий прут, потом

достал из кармана кусок бечевки и изрядно помятую ис¬

кусственную муху.
—	Может, спозаранку еще будет клевать,— пробор¬

мотал он, закидывая удочку в заводь; а через минуту уже

весело кричал: — Ну, что я говорил! Что я говорил!
Катушки у него не было, а терять даром время не хо¬

телось, и он, очень быстро и ловко перебирая леску ру¬
75

ками, вытащил из воды сверкающую на солнце десяти-

дюймовую форель. Еще три форели быстро последовали

одна за другой, обеспечив ему завтрак. Но когда чело¬

век подошел к переправе через ручей, снова направляясь

к своему холму, неожиданная мысль поразила его, и

он . остановился.
—	Не мешало бы, пожалуй, прогуляться вниз по ру¬

чью, поглядеть, что и как,— пробормотал он.— Кто его

знает, какой прохвост может тут шататься поблизости.—

И, продолжая бормотать: — Ей-ей, надо бы пойти погля¬

деть,— человек перебрался по камням через ручей, и все

благоразумные мысли тотчас вылетели у него из голо¬

вы, стоило ему погрузиться в работу.
Он разогнул спину, только когда стемнело. Поясницу

у него ломило, и, потирая ее рукой, он проворчал:
—	Ну что ты скажешь! Никак не упомню про обед,

хоть ты тресни! Нет, надо взяться за ум, не то, чего доб¬

рого, превратишься в чудака, который постится от зари

до зари.
—	Самая что ни на есть распроклятая штука эти жи¬

лы — про все на свете позабудешь,— умозаключил чело¬

век, залезая на ночь под одеяло. Тем не менее и на этот

раз он не позабыл обратиться к холму с прощальным при¬

ветствием:
—	Доброй ночи, сударыня Жила! Доброй ночи!
Поднявшись с солнцем и наскоро закусив, человек
сразу принялся за дело. Он весь дрожал, как в лихорад¬

ке. Добыча, попадавшая к нему в лоток, становилась все

богаче, и волнение его возрастало. Щеки его пылали — но

не от зноя, а от снедавшего его внутреннего жара,— и он

не чувствовал усталости, не замечал, как летит время.

Наполнив лоток землей, он сбегал вниз промыть ее в ру¬

чье и тут же, словно одержимый, тяжело дыша, споты¬

каясь и сквернословя, бегом взбирался по откосу и опять

наполнял лоток.
Он уже поднялся на сотню ярдов над ручьем и пере¬

вернутое «V» начинало принимать довольно отчетливую

форму. Стороны золотоносного клина неуклонно сближа¬

лись, и человек мысленно прикидывал, в какой точке

должны они слиться. Там была его цель— вершина «V»,

и он промывал лоток за лотком, стараясь до нее до¬

браться.
76

—	Ярда на два повыше куста мансаниты и на ярд

впр§1в0,— решил он наконец.
Потом им овладело искушение.
—	Проще, чем найти собственный нос,— изрек он и,

оставив свою кропотливую промывку, взобрался по скло¬

ну к намеченной цели. Там он наполнил лоток землей и

спустился с ним к ручью. Золота в лотке не было ни кру¬

пинки. Человек рыл и рыл — то глубже, то на поверхно¬

сти, промывал один лоток за другим,— но даже самая

крошечная золотая блестка не досталась ему в награду

за труды. Он пришел в ярость и стал нещадно поносить

себя за то, что поддался искушению, затем спустился по

откосу и принялся за очередной ряд.
—	Медленно, но верно, Билл. Медленно, но верно,—

напевал он себе под нос.— Хватать счастье за глотку —

не по твоей части; пора бы тебе это знать. Будь умни¬

ком, Билл, будь умником. Медленно, но верно — вот твои

козыри в любой игре. Ну и валяй с них, да так уж и дер¬

жись до конца.
По мере того как пересекающие склон ряды ямок уко¬

рачивались, указывая,, что стороны «V» сходятся к одной

точке, глубина ям все возрастала. Золотой след уходил

в недра холма. Только на глубине тридцати дюймов по¬

падались теперь золотые блестки в пробах. Земля, взятая

на глубине двадцати пяти дюймов от поверхности, как и

на глубине тридцати пяти дюймов, совсем не приносила

золота. У основания «V», на берегу ручья, человек нахо¬

дил золотые блестки у самых корней травы; но чем выше

поднимался он по откосу, тем глубже уходило золото в

землю. Рыть яму глубиной в три фута, только для того

чтобы промыть один лоток, было делом нелегким, а преж¬

де чем добраться до вершины «V», старателю предстоя¬

ло вырыть еще невесть сколько таких ям.
—	Кто ее знает, как глубоко может она уйти,— вздох¬

нул он, приостановив на минуту работу, чтобы потереть

занывшую поясницу.
Спину у него ломило, мускулы онемели, но, дрожа от

нетерпения, он снова и снова взбирался вверх по откосу,

киркой и лопатой кромсая темную податливую землю.

Перед ним расстилался бархатистый склон холма, усеян¬

ный цветами, напоенный их пряным дыханием. Позади

него земля лежала опустошенная,— казалось, какая-то
77

страшная сыпь выступила на гладкой поверхности хол¬

ма. В своем медленном продвижении вперед человек, слов¬

но улитка, осквернял красоту, оставляя после себя омер¬

зительный рлед.
Глубже и глубже уходило золото в землю, но труды

человека вознаграждались все возраставшим богатством

проб. Двадцать центов, тридцать центов, пятьдесят,

шестьдесят центов — так оценил золотоискатель резуль¬

таты своих последних промывок, а на склоне дня он по¬

ставил рекорд, добыв с одной пробы сразу на целый дол¬

лар золотого песка.
—	Чует мое сердце, что занесет сюда какого-нибудь

пройдоху мне на горе,— сонно пробормотал он, закуты¬

ваясь на ночь в одеяло до самого подбородка. И вдруг

приподнялся и сел.— Билл! — крикнул он резко.— Ну-

ка, послушай меня, Билл! Слышишь ты или нет? Завтра

утром не мешает тебе порыскать вокруг, поглядеть, что

и как. Понял? Завтра утром — смотри не позабудь! —

потом зевнул, посмотрел на холм и крикнул: — Доброй

ночи, сударыня Жила!
Утром человек встал так рано, что опередил солнцб.

Первый луч скользнул по нему, когда он, уже покончив с

завтраком, карабкался на скалу в том месте, где обва¬

лившиеся глыбы давали опору для ног. Поднявшись на

вершину, он огляделся по сторонам и увидел себя в са¬

мом центре безлюдья. Кругом, насколько хватал глаз, гря¬

да за грядой высились горы. Взгляд человека, переносясь

с хребта на хребет через разделявшие их мили, натолк¬

нулся на востоке на белоснежные пики Сиерры — главной

горной цепи, где запад словно упирался своим хребтом

в небо. На севере и на юге человек еще отчетливей

различил сплетение горных кряжей, вливавшихся в глав¬

ное русло этого океана гор. К западу волны хребтов

спадали, отступая гряда за грядой, сливаясь с нежно¬

округлыми холмами предгорий, а те, в свою очередь,

как бы таяли, сбегая в необъятную равнину, скрытую

от взора.
И в этих величественных просторах ничто не напоми¬

нало о людях или о творениях их рук — ничто, кроме

истерзанной груди холма у подножия скал. Человек смот¬

рел долго и внимательно. Раз, где-то в глубине каньона,

ему почудилась едва приметная струйка дыма. Он сно-
78

ва посмотрел в ту сторону и решил, что это клочья тума¬

на, синеющие в расселинах скал.
—	Эй вы, сударыня Жила! — крикнул он, накло¬

нясь над обрывом.— Вылезайте-ка оттуда! Я иду к вам,

сударыня Жила! Я иду!
Тяжелые башмаки придавали ему неуклюжий вид,

НО он спускался с головокружительной высоты, прыгая

легко и упруго, как горный козел. На самом краю пропа¬

сти из-под ног у него выскользнул камень, но это его не

испугало. Человек, казалось, с точностью знал, когда мо¬

жет последовать катастрофа, и успевал использовать да¬

же самую неверную опору, чтобы, оттолкнувшись от нее,

стать на твердую почву. Там, где откос падал почти от¬

весно и удержаться на нем нельзя было бы и секунды,

человек не колебался: его нога лишь на какую-то долю

роковой секунды ступила на предательское место, и од¬

ним прыжком он перенесся дальше. А там, где даже на

эту долю секунды нельзя было искать опоры для ноги,

человек перебрасывал тело вперед, цепляясь руками за

выступ скалы, или за расщелину в камнях, или за куст с

подозрительно обнажившимися корнями. Но вот, нако¬

нец, с неистовым криком он одним прыжком перемахнул

с отвесной скалы на мягкий оползень и закончил свой

спуск в туче сыплющейся земли и гальки.
Первый лоток, промытый им в то утро, принес золото,-

го песка на два с лишним доллара. Человек взял эту про¬

бу из самого центра «V». И вправо и влево от центра

количество золота быстро уменьшалось. Ряды ям стано¬

вились все короче; между сближающимися сторонами клиг

на оставалось всего несколько ярдов. И всего нескольки¬

ми ярдами ^выше лежала точка пересечения этих сторон.

Но золотой след уходил в землю все глубже и глубже.

После полудня человек находил золото только в про¬

бах, взятых на глубине пяти футов.
Впрочем,.золотой след был теперь уже не просто след:

это была, в сущности, настоящая золотая россыпь, и че¬

ловек решил, после того как он доберется до жилы, вер¬

нуться назад и поработать на поверхности. Но все возра¬

стающее богатство проб начинало его тревожить. К вег

черу каждая промывка давала уже на три-четыре дол¬

лара золотого песка. Человек в замешательстве почесал

затылок и посмотрел на куст мансаниты, росший немногр
79

выше по склону — примерно там, где должна была на¬

ходиться вершина перевернутого «V». Покачав головой,

он изрек пророческим тоном:
—	Одно из двух, Билл, одно из двух. Либо судары¬

ня Жила растеряла все свое золото на этом откосе, либо

она так богата, черт ее дери, что у тебя, пожалуй, силенок

не хватит забрать ее всю с собой. Вот уж это будет беда

так беда!.. А? Что ты скажешь? — фыркнул он, размыш**

ляя над столь приятной дилеммой.
Ночь застала человека у ручья. Глаза его напряжен¬

но боролись с надвигающимся мраком, когда он промы¬

вал последний лоток, в котором золотого песка было уже

по меньшей мере на пять долларов.
—	Жаль, фонарика нет — еще бы поработал,— про¬

молвил он.
В эту ночь человеку не спалось. Он укладывался и так

и этак, закрывал глаза, в надежде что сон его одолеет,

но алчное нетерпение будоражило кровь, и, вглядываясь

в мрак, он бормотал устало:
—	Скорей бы уж рассвело!
Сон пришел к нему наконец; но едва побледнели зве¬

зды, как он уже открыл глаза. В тусклых предрассветных

сумерках^ наскоро покончив с завтраком, он взобрался по

откосу и снова направился к таинственному убежищу «су¬

дарыни Жилы».
В первом ряду, вырытом им в то утро, хватило места

всего лишь для трех ям — так сузилась золотая струя и

так близко подошел он к ее истокам, шаг за шагом пре¬

следуя золото уже четвертый день.
—	Спокойнее, Билл, спокойнее,— увещевал он себя,

вонзая лопату в землю в том месте, где стороны перевер¬

нутого «V» сошлись наконец в одной точке.
—	А все-таки вы мне попались, сударыня Жила! Как

пить дать, попались! Теперь уж вам от меня не уйти! —

повторил он несколько раз подряд, копая все глубже и

глубже.
Четыре фута, пять футов, шесть футов — рыть стано¬

вилось труднее. Лопата звякнула, наткнувшись на твер¬

дую породу. Человек осмотрел дно ямы.
—	Кварц,— последовало заключение, и, очистив

яму от^насыпавшейся в нее земли, человек обрушился на

рыхлый кварц, выламывая киркой куски породы.
80

Он вонзил лопату в разрыхленную массу. Блеснуло

что-то желтое. Человек присел на корточки и, словно фер¬

мер, счищающий налипшую комьями землю с только

что вырытой картофелины, принялся очищать кусок

кварца.
—	Ты посрамлен, Сарданапал!—вскричал он.— Да

тут его целые куски и кусищи! Целые куски и кусищи!
То, что он держал в руках, только наполовину было

кварцем. В кварц было вкраплено чистое золото. Человек

бросил его в лоток и обследовал другой обломок. Здесь

лишь кое-где проглядывала желтизна, но сильные паль¬

цы человека крошили рыхлый кварц до тех пор, пока в

обеих ладонях у него не заблестело золото. Человек очи¬

щал кусок за куском и бросал их в лоток. На дне ямы бы¬

ло скрыто сокровище. Кварц уже так распался, что его

было меньше, чем золота. Попадались куски, в которых

совсем не было другой породы,— чистые золотые само¬

родки. Там, где кирка вонзилась в самую сердцевину жи¬

лы, развороченный грунт сверкал и переливался желты¬

ми огнями, словно груда драгоценных камней, и человек,

склонив голову набок, медленно поворачивался из сто¬

роны в сторону, любуясь их ослепительной игрой.
—	Вот и толкуйте теперь про ваши Золотые Россы¬

пи! — воскликнул он и презрительно фыркнул.—Да перед

этой жилой они и тридцати центов не стоят. Вот где чи¬

стое золото! Черт возьми, отныне я нарекаю этот каньон

«Золотым каньоном»!
Все еще сидя на корточках, человек продолжал рас¬

сматривать самородки и бросать их в лоток. И вдруг его

охватило предчувствие беды. Ему показалось, что на него

упала чья-то тень. Но тени не было. Сердце сжалось у не¬

го в груди, и к горлу подкатил комок. Затем медленно, хо¬

лодея, кровь отлила от сердца, и он почувствовал, как

пропотевшая рубашка ледяным пластырем прилипла к

телу.
Человек не оглянулся, не вскочил на ноги. Он не дви¬

нулся с места. Он старался постичь сущность полученно-

го^им предостережения, установить источник таинствен¬

ной силы, оповестившей его об опасности, уловить присут¬

ствие невидимого существа, грозившего ему бедой. По¬

рой^ мы ощущаем ток враждебных нам сил, воздействую¬

щий на нас- такими неуловимыми пзпгями, что наши чув-
в,	Джек Лондон. Т. 5.	81

ства не в состоянии их постичь. Человек, смутно ощущал

этот ток, но не знал, откуда он исходит. Словно облако

вдруг набежало на солнце. Повеяло чем-то гнетущим и

тревожным. Казалось, мрак опустился на человека и над

головой его пронеслось дыхание смерти.
Каждый нерв, каждый мускул его тела приказывали

ему вскочить и лицом к лицу встретить невидимую опас¬

ность. но воля подавила безотчетный страх, и человек

остался сидеть на корточках, с золотым самородком в ру¬

ках. Он не смел оглянуться, но теперь уже твердо знал,

что кто-то стоит позади него у края ямы. Человек делал

вид, что рассматривает самородок. Он разглядывал его

со всех сторон, поворачивал и так и этак, счищал с него

землю... И все это время он знал, что кто-то стоит позади

и смотрит из-за его плеча на золото.
Продолжая делать вид, что он поглощен самородком,

человек напряженно прислушивался и, наконец, уловил

за своей спиной чье-то дыхание. Его взгляд рыскал по

земле в поисках оружия, но наталкивался лищь на вы¬

вороченные куски золота, такие бесполезные сейчас—в

беде. Вот кирка — сподручное оружие в ином случае, но

не теперь. Человек сознавал свою обреченность. Он был

на дне узкой ямы в семь футов глубиной, его голова едва

достигала края ямы. Он был в ловушке.
Человек продолжал сидеть на корточках. Самообла¬

дание не покинуло его, но, перебирая в уме все пути к спа¬

сению, он только яснее сознавал свою беспомощность. Он

продолжал счищать землю с самородков и бросать их

в лоток. Больше ему ничего не оставалось делать. И все

же он знал, что рано или поздно ему придется встать и

взглянуть в лицо опасности, в лицо тому, что дышало сей¬

час у него за спиной. Минуты шли, и он понимал, что

приближается тот миг, когда он должен будет встать,

или...— и снова при одной мысли об этом холодная от по¬

та рубашка прилипла к телу — или принять смерть вот

так — согнувшись в три погибели над своим сокровищем.
И все же он продолжал сидеть на корточках, счищая

землю с самородков и обдумывая, как ему бьггь. Мож¬

но внезапно вскочить, попытаться выкарабкаться из ямы

и встретить то, что ему угрожает, на ровной поверхности,

лицом к лицу. Или можно подняться медленно, непри¬

нужденно и как бы невзначай обнаружить врага, кото-*
82

рый дышит там, у него за спиной. Инстинкт, каждый мус¬

кул жаждущего открытой схватки тела призывали его

вскочить, одним прыжком выбраться из ямы. Разум, с

присущим ему коварством, толкал на неторопливую, осто¬

рожную встречу с этим невидимым существом, которое

ему угрожало. И пока человек раздумывал, у него под

ухом раздался оглушительный грохот. В ту же секунду

он почувствовал страшный удар слева в спину, и от этой

точки огонь волнами побежал у него по всему телу. Он

рванулся вверх, но, не успев выпрямиться, рухнул на

землю. Его тело съежилось, словно охваченный пламенем

лист, колени уперлись в стену узкой ямы, и он поник_гру-

дью на свой лоток с золотом, уткнувшись лицом в землю

и обломки породы. Ноги его конвульсивно дернулись —

раз, другой. По телу пробежала судорога. Затем легкие

расширились в глубоком вздохе и медленно, очень мед¬

ленно выпустили воздух. И тело, так же медленно, рас¬

пласталось на земле.
На краю ямы, с револьвером в руке, стоял неизвест¬

ный. Он долго, пристально смотрел на распростертое в

яме безжизненное тело, затем присел на корточки и за¬

глянул вниз, положив револьвер на колено. Сунув руку в

карман, он вьггащил клочок оберточной бумаги и щепоть

табака и свернул папиросу — короткую, толстую корич¬

невую папиросу, закрученную с обоих концов. Ни на се¬

кунду не спуская взгляда с лежащего на дне ямы тела,

он закурил и с наслаждением затянулся. Он курил не

торопясь и, когда папироса потухла, снова зажег ее.

И все это время он не сводил глаз с тела, распростертого

внизу.
Наконец, он отбросил окурок, встал и шагнул к краю

ямы. Держа револьвер в правой руке, он оперся обеими

руками о землю, спустил ноги в яму и повис на руках. По¬

том отпустил руки и спрыгнул вниз.
И в ту же секунду рука золотоискателя крепко обхва¬

тила его за щиколотку и рывком опрокинула навзничь.

В момент прыжка неизвестный держал револьвер над го¬

ловой и мгновенно, как только пальцы золотоискателя

впились ему в ногу, направил дуло револьвера вниз. Его

тело еще не достигло земли, а он уже спустил курок. Вы¬

стрел прозвучал оглушительно в этом узком пространстве.

В густом дыму ничего нельзя было разглядеть. Неизве¬
83

стный ударился спиной о дно ямы, и золотоискатель, как

кошка, прыгнул на него, придавив его своей тяжестью.

В то же мгновение тот опустил руку и выстрелил снова,

но золотоискатель локтем ударил его по руке. Дуло ре¬

вольвера подпрыгнуло вверх, и пуля ушла в землю.
В следующую секунду неизвестный почувствовал, как

пальцы золотоискателя сомкнулись вокруг его кисти. Те¬

перь борьба шла за револьвер. Каждый из них старался

направить дуло в противника. Дым в яме постепенно рас¬

сеивался. Лежа на спине, неизвестный уже начинал раз¬

личать кое-что. Но внезапно горсть земли, брошенная ему

прямо в глаза, ослепила его. От неожиданности он на

мгновение разжал пальцы и выпустил револьвер. И в ту

же секунду почувствовал, как на его голову с невыно¬

симым грохотом обрушился мрак и поглотил все.
Но золотоискатель стрелял снова и снова, пока в ре¬

вольвере не осталось ни одного патрона. Тогда он от¬

швырнул его в сторону и, тяжело дыша, опустился на но¬

ги трупа.
Он отдувался и всхлипывал, с трудом переводя ды¬

хание.
—	Шелудивый пес! — еле выговорил он.— Крался по

моему следу, ждал, пока я всю работу проделаю, а потом,

гляди-ка, схгану мне продырявил!
Он едва не заплакал от изнеможения и злости; по¬

том вгляделся в лицо мертвеца. Оно было так засыпа^

но землей и гравием, что трудно было распознать его

черты.
—	Нет, отродясь не видал этой рожи,— заключил зо¬

лотоискатель, окончив свой осмотр.— Обыкновенный про¬

хвост, каких немало, будь он проклят! И ведь в спину

стреляет! В спину!
Он расстегнул рубашку и ощупал себе грудь и ле¬

вый бок.
—	Насквозь прошла, и хоть бы что! — торжествуя,

воскликнул он.— Небось целил-то он куда следует, да

дернул рукой, когда спускал курок, дубина! Ну, я ему

показал!
Он потрогал пальцами рану в боку, и тень досады про¬

бежала по его лицу.
—	Еще чего доброго разболится,— проворчал он.—

Нужно залатать эту дыру да убираться отсюда восвояси.
84

Он. выкарабкался из ямы, спустился с холма к своему

привалу и скоро вернулся, ведя под уздцы вьючную ло¬

шадь. Из расстегнутого ворота рубахи выглядывала тряп¬

ка, прикрывавшая рану. Левой рукой он двигал с трудом

и неуклюже, но все же продолжал ею пользоваться.
Обвязав труп под мышками веревкой, человек выта¬

щил. его из ямы, потом принялся собирать золото. Он ра¬

ботал упорно, час за часом, останавливаясь временами,

чтобы потереть онемевшее плечо и воскликнуть:
—	В спину стреляет! Ах ты, пес шелудивый! В спину

стреляет!
Когда все самородки были очищены от земли и запа¬

кованы в одеяло, он прикинул в уме размеры своего бо¬

гатства.
—	Четыреста фунтов, будь я неладен! Ну, скажем,

сотни две потянут кварц и земля,— остается двести фун¬

тов чистого золота. Билл, проснись! Двести фунтов золо¬

та! Сорок тысяч долларов! И это все твое... Все твое!
Он восхищенно почесал затылок, и вдруг пальцы его

наткнулись на какую-то незнакомую шероховатость. Он

ощупал ее дюйм за дюймом. Это была царапина на чере¬

пе — там, где его задела вторая пуля.
Обозлившись, он шагнул к мертвецу.
—	А! Ты будешь, будешь?—вызывающе крикнул

он.— Будешь, а? Ладно, ты уж получил у меня сполна,

теперь остается только устроить тебе приличные похоро¬

ны. Уж, верно, мне бы этого от тебя не дождаться!
Он подтащил мертвеца к краю ямы и столкнул его

вниз. Труп с глухим стуком свалился на дно ямы, голова

запрокинулась лицом к небу. Человек наклонился и по¬

смотрел на мертвеца.
—	А ведь ты мне в спину стрелял,— промолвил он с

укоризной.
Работая киркой и лопатой, он забросал яму землей.

Потом навьючил золото на лошадь. Поклажа была слиш-
•	ком тяжела^ и, спустившись к привалу, человек перело¬

жил часть груза на верховую лошадь.' Но все же ему

пришлось бросить кое-что из своего снаряжения — лопа¬

ту, кирку, лоток, часть провизии, посуду и другие мелочи.
^Солнце стояло в зените, когда человек погнал лоша¬

дей сквозь живую стену лиан и дикого винограда. Ка¬

рабкаясь на огромные каменные глыбы, лошади иной
85

раз вставали на дыбы и продирались вслепую сквозь гу¬

стое сплетение зарослей. Раз верховая лошадь тяжело

рухнула на землю, и человек снял с нее вьюк, чтобы по¬

мочь ей подняться на ноги. Когда она снова пустилась в

путь, человек обернулся, просунул голову сквозь зеленую

сетку ветвей и бросил последний взгляд на склон холма.
—	Шелудивый пес! — сказал он и скрылся.
Из зарослей доносились хруст и треск. Вершины ку¬

стов колыхались слегка, отмечая путь лошадей сквозь ча¬

щу... Порой слышался стук подков о камни, порой — гру¬

бый окрик или ругательство. Потом человек затянул свой

псалом:
Оглядись! Перед тобой

Благодатных гор пЪкой.
Силы зла от тебя далече!
Оглядись и груз грехов
Скинь скорей в придорожный ров.
Завтра ждет тебя с господом встреча!
Пение звучало все слабее и слабее, и вместе с тиши¬

ной дух каньона прокрался обратно в свои владения. Сно¬

ва дремотно зашегггал ручей. Послышалось ленивое жуж¬

жание горных пчел. В напоенном ароматами воздухе

поплыли снежные хлопья тополиного пуха. 'Бабочки, па¬

ря, закружились среди деревьев, и мирное сияние солн¬

ца разлилось над каньоном. Только след подков на лугу

да глубокие царапины на груди холма остались памятью

о беспокойной жизни, нарушившей мирный сон каньона

и отошедшей прочь.

ПЛАНШЕТКА
—	Я должна знать,— сказала девушка.
В голосе ее слышалась железная решимость. В нем не

было просительных интонаций, но она долго умоляла, пре¬

жде чем эта решимость пришла к ней. По свойствам сво¬

его характера она не могла умолять вслух. С губ ее не

срывалось ни единого слова, но лицо, глаза, весь облик ее

давно уже красноречиво говорили о том, как ей хотелось

знать. Мужчина чувствовал это, но ничего не говорил, и

теперь она вслух потребовала ответа.
—	Я должна,— повторила девушка.
—	Понимаю,— сказал он упавшим голосом.
Наступила тишина. Она ждала, что он скажет, и не
отрывала глаз от солнечных лучей, которые пробивались

сквозь высокие кроны и заливали мягким светом стволы

секвой. Эти лучи, смягченные и насыщенные красноватым

цветом коры деревьев, казалось, исходили из самих йгво-

лов. Девушка глядела на них и ничего не видела, как не

слышала она громкого рокота потока, доносившегося со

дна глубокого каньона.
Она взглянула на мужчину.
—	Ну?—спросила она уверенным, не допускающим

возражений тоном.
Девушка сидела, прислонившись спиной к стволу

упавшего дерева, а мужчина лежал возле нее «а боку, под¬

перев голову рукой.
—	Милая, милая Лют,— прошептал он.
Она вздрогнула от звука его голоса, но не потому, что

он был ей неприятен, нет, просто ей не хотелось подда-
87

ваться его ласковым чарам. Она хорошо знала обаяние

этого человека, то состояние покоя и счастья, которое на¬

ступало, когда она слышала его ласковый голос или ощу¬

щала на своей шее или щеке его дыхание и даже когда он

просто касался рукой ее руки. В каждое слово, взгляд,

прикосновение он вкладывал свои сокровенные чувства, и

всякий раз ей казалось, что ее «ежно гладит чья-то забог-

ливая рука. Но эта непременная ласковость не была при¬

торной; она не была порождением болезненной сентимен¬

тальности или любовного безумия. Она была властной,

ненавязчивой, мужской. В большинстве случаев эта лас¬

ковость проявлялась у него бессознательно. Это было за¬

ложено в нем, и он, не раздумывая, следовал первому же

движению души.
Но теперь, полная решимости и отчаяния, она стара¬

лась оставаться равнодушной. Он попытался заглянуть ей

в лицо, но ее серые глаза так сурово смотрели на него из-

под нахмуренных бровей, что он не выдержал и положил

голову к ней на колени. Она нежно коснулась рукой его

волос, и лицо ее стало заботливым и нежным. Но ког¬

да он вновь взглянул на нее, глаза ее были суровы, а

брови нахмурены.
—	Что я могу еще сказать тебе?— спросил мужчина.

Он приподнял голову и поглядел ей в глаза.— Я не могу

жениться на тебе. Я вообще не могу жениться. Я люб¬

лю тебя больше собственной жизни, и ты знаешь это.

Ты мне дороже всего на свете. Я отдал бы все, лишь бы

ты была моей. Но я не могу... Я не могу жениться на

тебе. И никогда не смогу.
Она крепко сжала губы, чтобы не выдать своих

чувств. Он хотел было снова положить голову к ней на

колени, но она остановила его.
—	Ты женат, Крис?
—	Нет, нет!'— горячо запротестовал он.— И никогда

ее был женат. Я хочу жениться только на тебе и... не

могу.
—	Тогда...
—	Нет! — перебил он ее.— Не спрашивай меня!
—	Я должна знать,— повторила она.
—	Я понимаю,— снова перебил он.— Но я не мо¬

гу сказать тебе.
88

—	Ты не думаешь обо мне, Крис,— нежно продол¬

жала она.
—	Я все понимаю,— вставил он.
—	Ты должен считаться со мной. Ты не знаешь, что

мне приходится выносить от родных из-за тебя.
—	Я не думал, что они так плохо относятся ко

мне,— сказал он с обидой.
—	Да, это так. Они едва выносят тво1е присутствие.

Они не показывают тебе этого, но они почти ненавидят

тебя. И терпеть все это приходится мне. Хотя раньше все

было иначе. Сначала они любили тебя так же, как... как

я люблю тебя. Но это было четыре года тому назад. Вре¬

мя шло... год, два... и их отношение к тебе стало менять¬

ся. Их нельзя винить. Ты не говорил решающего слова.

Он'И чувствовали, что ты коверкаешь мне жизнь. Про¬

шло уже четыре года, а ты им не сказал ни слова о

женитьбе. Что им оставалось думать? Только то,

что ты коверкаешь мне жизнь.
Говоря, она ласково пропускала пальцы сквозь его во¬

лосы, сожалея, что причиняет ему боль.
—	Сначала ты им нравился. А кому ты можешь не

понравиться? Все живые существа тянутся к тебе, как

булавки к магниту. И у тебя это словно врожденное. Те¬

тя Милдред и дядя Роберт считали, что таких людей,

как ты, больше нет. Они не чаяли в тебе души. Они счи¬

тали меня счастливейшей девушкой на свете, потому что

я завоевала любовь такого человека, как ты. «Похоже,

что дело будет»,—говаривал дядя Роберт и лукаво по¬

качивал головой. Конечно, ты им нравился. Тетя Милд¬

ред бывало вздыхала и, поддразнивая дядю, говорила:

«Когда я думаю о Крисе, то почти жалею, что сама не мо¬

лода». А дядя отвечал: «И я нисколько не осуждаю тебя,

дорогая». А потом оба они поздравляли меня и осыпа¬

ли похвалами за то, что я сумела увлечь такого человека,

как ты.
Они знали, что я тоже люблю тебя. Разве это скро¬

ешь? Это большое и удивительное, вошедшее в мою

жизнь и заполнившее ее! Вот уже четыре года, Крис, я

живу только тобой. Каждая минута моей жизни принад¬

лежит тебе. Я просыпаюсь с мыслью о тебе. Я вижу тебя

во сне. Что бы я ни делала, я всегда думала: «А как бы

это сделал он?» Я всегда ощущала твое незримое присут¬
89

ствие. Не было события в моей жизни, большого или ма¬

лого, не связанного с тобой.
—	Мне и в голову не приходило навязывать подобное

рабство,— пробормотал он.
—	Ты ничего «е навязывал. Ты всегда предоставлял

мне полную самостоятельность. Наоборот, ты был моим

покорным рабом. И ты не был навязчив. Ты предупреж¬

дал мои желания, но я не замечала этого, таким естествен¬

ным и 'неизбежным было все, что ты делал для меня. Я

сказала, что ты был ненавязчив. Да, ты не плясал под

мою дудку. Ты не носился со мной. Понимаешь? Каза¬

лось, ты вообще ничего не делал для меня. Но почему-то

все всегда оказывалось сделанным, словно это было в по¬

рядке вещей.
Это ра‘бст1во было рабством любви. Именно любовь

к тебе заставила меня посвятить тебе всю мою жизнь.

Сам ты не прилагал к этому никаких усилий. Я не

могла не думать о тебе, я думала о тебе всегда, ты да¬

же представить себе не можешь, как много я думала

о тебе.
Но время шло, и у тети и дяди появилась неприязнь

к тебе. Они стали бояться за меня. Что со мной станет?

Ты коверкал мне жизнь. А моя музыка? Ты помнишь,

как развеялись мои мечты о том, что я буду заниматься

музыкой. В ту весну, когда я впервые встретила тебя, мне

было двадцать лет, и я собиралась поехать в Германию. Я

хотела серьезно заниматься. Прошло четыре года, а я все

еще в Калифорнии.
У меня были поклонники. Но ты всех разогнал... Нет,

нет! Я не то хотела сказать. Я сама отвадила их. Какое

мне было до них дело, когда рядом был ты? Но, как я

уже говорила, тетя Милдред и дядя Роберт стали боять¬

ся за меня. Начались разговоры, сплетни... А время шло.

Ты ничего не говорил. Я могла только удивляться. Я

знала, что ты любишь меня. Сначала на тебя ополчился

дядя, а потом и тетя Милдред. Ты знаешь, они заменили

мне отца с матерью, я не могла защищать тебя. Но я те¬

бя не осуждала. Я просто отказывалась говорить о тебе.

Я стала замкнутой. В моих отношениях с домашними по¬

явился холодок, дядя Роберт ходил с похоронным лицом,^

а у тети Милдред разрывалось сердце. Но что я могла

поделать, Крис? Что я могла поделать?
90

Мужчина, голова которого, снова лежала на коленях у

девушки, только тяжело вздохнул.
—	Тетя Милдред заменила мне мать. Но я уже боль¬

ше не делилась с ней своими мыслями. Книга моего дет¬

ства был-а прочитана. И это была чудесная книга, Крис.

У меня выступают слезы на глазах, когда я думаю о своем

детстве. Но что было, то прошло. Я по-прежнему очень

счастлива. Я рада, что могу так откровенно сказать тебе

о своей любви. И эта откровенность доставляет мне вели¬

кую радость. Я люблю тебя, Крис. Я не могу найти слов,

чтобы сказать тебе, как сильна моя любовь. Ты для ме¬

ня все... Ты помнишь рождественскую елку, которую

устроили для детишек? Мы еще тогда играли в жмурки?

Ты поймал меня за руку и так сильно стиснул ее, что

я вскрикнула от боли. Я ничего не сказала тебе, но у

меня на руке остались синяки. И ты не можешь себе пред¬

ставить, как это было приятно мне. Здесь остались си¬

няки, отпечатки твоих пальцев... твоих пальцев, Крис,

твоих пальцев. Я видела то место, куда они прикоснулись.

Синяки не сходили неделю, и я целовала их... часто-часто!

Мне не хотелось^ чтобы они сходили, у меня даже было

желание исщипать свою руку, чтобы не расставаться с си¬

няками. Я испытывала неприязнь к белой коже, просту¬

пившей на месте синяков. Это трудно объяснить, но я так

любила тебя!
В наступившей тишине она продолжала ласково гла¬

дить его волосы и рассеянно следила за подвижной и ве¬

селой бедкой, скакавшей с дерева на дерево в глубине ле¬

са. Потом взгляд ее остановился на дятле с малиновым

хохолком^ энергично долбившем поваленное дерево.
Мужчина не поднимал головы. Он еще плотнее

уткнулся лицом в ее колени, а его бурно вздымавшиеся

плечи указывали на то, как он тяжело дышит.
—	Ты должен сказать мне, Крис,—мягко уговаривала

девушка.— Эта таинственность... она убивает меня. Я дол¬

жна знать, почему мы не можем пожениться. Неужели ни¬

чего не изменится? И мы останемся просто возлюблен¬

ными? Правда, мы часто встречаемся, но какими долги¬

ми кажутся промежутки между встречами! Неужели это

все, что мы можем взять от жизни? Неужели мы никогда

не сможем стать друг для друга чем-то большим? Ко¬

нечно, я знаю, любит* просто так — это тоже очень хоро-
91

шо... Ты сделал меня безумно счастливой, но человеку

временами хочется чего-то большего! Я хочу, чтобы ты

весь принадлежал мне. Я хочу всегда быть о тобой. Я хо-

.чу, чтобы мы стали неразлучными друзьями, сейчас, мы

не можем быть ими, но мы будем, когда поженимся...—•

У нее перехватило дыхание.— Но мы никогда не по¬

женимся. Я за1была. И ты должен сказать мне, почему...
Мужчина поднял голову и поглядел ей в глаза. Он

всегда глядел прямо в глаза своему собеседнику.
—	Я все время думаю о тебе. Лют.— сказал он, на¬

супившись.— Я думал о наших отношениях с самого на¬

чала. Я не должен был ухаживать за тобой. Мне следова¬

ло удалиться... Я знал это и все же.... не уехал. Господи!

А что мне было делать? Я любил тебя и не мог уехать.

Это было выше моих сил Я остался. Я давал зароки и

нарушал их. Я стал чем-то вроде алкоголика. Я был пьян

тобой. Это слабость, я знаю. Я не мог совладать с собой,

не мог уехать. Я сделал попытку. Ты помнишь, я уехал, и

ты не знала, почему. Теперь ты знаешь. Я уехал, но не

мог оставаться вдали от тебя. Зная, что мы никогда не

сможем пожениться, я вернулся к тебе. Теперь я здесь, с

тобой. Прогони меня, Лют. У меня не хватает сил уйти

самому.
—	Но почему ты должен уйти? — спросила она.—

Должна же я узнать это перед тем, как расстаться с

тобой.
—	Не спрашивай...
—	Скажи мне,— уговаривала она мягко и вместе с

тем настойчиво.
—, Не надо, Лют, ие заставляй меня,— сказал мужчи¬

на умоляющим голосом, глаза его молили о том же.
—	Но ты должен сказать мне,— настаивала она.—

Будь справедлив ко мне.
Мужчина колебался.
—	Если я скажу...— начал он и вдруг решительно за¬

кончил,— я никогда не прощу себе этого. Нет, я не могу

сказать. Не заставляй меня. Лют. Ты пожалеешь об этом

так же, как и я.
—	Если есть что-нибудь... если есть препятствия..,

если это тайна и ее действительно нельзя...—Она говорила

медленно, делая большие паузы, стараясь как можно де-
92

ликатней выразить свою мысль.— Я люблю т-ебя, Крис.

Я уверена, что люблю тебя так сильно, как только может

любить женщина. Если бы ты сказал мне сейчас: «Пой¬

дем!»,— я бы пошла с тобой. Я бы последовала за тобой,

куда бы ты ни повел меня. Я была бы твоим пажом, как в

старые времена, когда дамы отправлялись вместе со свои¬

ми рыцарями в дальние края. Ты мой рыцарь, Крис, и ты

не можешь сделать ничего дурного. Я охотно покорюсь

твоей воле. Когда-то я боялась, что овет осудит меня. Но

теперь, когда ты вошел в мою мшзнь, я уже не боюсь.

Ради тебя да и ради себя самой я готова посмеяться

«ад светом и над его осуждением. Я посмеялась бы,

потому что ты был бы моим, а ты мне более дорог, чем

хорошее мнение и одобрение света. Ехли ты скажешь;

«Пойдем!»,— я...
—	Нет, нет!— воскликнул он.— Это невозможно! Бу¬

дем ли мы женаты или нет, я не могу сказать тебе: «Пой¬

дем». Я не осмелюсь. Вот увидишь. Я расскажу тебе...
Он решительно уселся рядом с девушкой, взял ее ру¬

ку и крепко сжал. Он был уже готов сказать. Тайна вот-

вот должна была слететь у него с языка. Казалось, воздух

дрожал в ожидании решающего слов<а. Девушка затаила

дыхание, словно она собиралась выслушать окончатель¬

ный приго^вор. Но он глядел прямо перед собой и молчал.

Она почувствовала, как ослабла его рука, и сочувственно,

ободряюще пожала ее. Но она ощущала, как расслаби¬

лось все его тело, и знала, что дух и тело слабеют одно¬

временно. Решимость его убывала. Она знала, что он не

скажет, и в то же время верила, что ему нельзя говорить.
Девушка с отчаянием глядела прямо перед собой,

грудь ее теснило, словно она потеряла всякую надежду на

счастье. Она смотрела отсутствующим взглядом, как мер¬

цают солнечные блики на стволах деревьев. Она наблю¬

дала за всем как бы издалека, без всякого интереса, слов¬

но она была чужая в этом хорошо знакохмом уголке земли,

среди деревьев и цветов, которые она так любила.
Таким далеким ей показалось все это, что она стала с

каким-то странным, неопределенным любопытством раз¬

глядывать окружавшие ее предметы. Она смотрела на рос¬

ший поблизости, усыпанный цветами каштан так, словно

видела его впервые. Она долго рассматривала желтые

пучки «диогеновых фонариков», росших на краю полянки,
93

Она всегда испытывала удовольствие, когда видела цве¬

ты, но теперь они ее не трогали. Она всматривалась в цве¬

ток задумчиво, упорно, как одурманенный курильщик

гашиша, наверно, всматривается в причудливое видение,

созданное воображением под влиянием наркотика. В уши

врывался голос потока—охрипшего сонного великана, не¬

внятно пересказывавшего свои сны. Обычно у нее разыг¬

рывалось воображение, но сейчас она слышала только

шум воды, бегущей по камням на дне глубокого каньона.
Она перевела блуждающий взгляд с «диогеновых фо¬

нариков» на поляну. Там, на склоне холма, по колено в

овсюге паслись две лошади, обе гнедые, превосходно подо¬

бранные. На их по-весеннему гладкой, золотистой

шерсти временами загорались солнечные блики, сверкав¬

шие, как алмазы. Она вдруг осознала почти с умилением,

что одна из этих лошадей ее Долли, спутница ее детства

и девичества, уткнувшись в шею которой она не раз вы¬

плакивала свои печали и пела о своих радостях. На гла¬

зах девушки выступили слезы, и к ней, как это свойствен¬

но всякой страстной натуре, легко поддающейся настрое¬

нию, вернулась прежняя живость.
Мужчина приподнялся, тело его ослабло, и он со сто¬

ном уронил голову к ней на колени. Она склонилась над

ним и нежно прижала губы к его волосам.
—	Ну пошли,— почти шепотом сказала девушка.
Она всхлипнула, но, встав на ноги, крепко сжала губы.

Лицо мужчины было мертвенно бледным, так тяжело при¬

шлось ему в той борьбе, которую он вел с самим собой.

Не глядя друг на друга, они пошли прямо к лошадям.

Пока мужчина подтягивал подпруги, девушка прижалась

к шее Долли. Потом она сжала в руках поводья и стала

ждать. Наклоняясь, он посмотрел на нее, глаза его моли¬

ли о прощении. Она ответила ему сочувственнььм взгля¬

дом. Он подставил руки, и она, опершись о них ногой,

прыгнула в седло. Не говоря ни слова и не глядя больше

друг на друга, они повернули лошадей и поехали узкой

тропинкой через мрачные лесные чащи и поляны к лежа¬

щим внизу пастбищам. Тропинка становилась все шире и

шире. Выехав из лесу, они оказались на проселке, спус¬

кавшемся по пологим склонам рыжевато-коричневых ка¬

лифорнийских холмов к тому месту, где деревянные

брусья загораживали въезд на шоссе, проложенное по
94

дну долины. Девушка осталась в седле, а мужчина соско¬

чил с коня и стал разбирать загородку.
—	Нет... погоди! — закричала она, когда он взялся за

два последних нижних бруса.
Она послала кобылу вперед, и животное легко взяло

этот невысокий барьер. Глаза мужчины заблестели, и он

зааплодировал.
.— Красавица моя, красавица! — воскликнула девуш¬

ка, перегнувшись в порыве через луку седла и прижима¬

ясь щекой к шее кобылы, лоснившейся на солнце.
—	Давай поменяемся лошадьми,— предложила она,

когда он вывел лошадь на дорогу и кончил прилаживать

загородку.— Ты всегда недооценивал Долли,
—	Нет, нет!— запротестовал он.
—	Ты думаешь, она слишком стара, слишком степен¬

на,— настаивала Лют.— Ей уже шестнадцать, но она об¬

гонит девять молодых лошадей из десяти. Только она ни¬

когда не горячится. Она слишком спокойна, и поэтому не

нравится тебе... да, да, не отрицайте этого, сэр. Я знаю.

И я также знаю, что она обгонит вашего хваленого Уошо

Бэна. Ну! Я вызываю тебя на состязание! Более того, ты

можешь скакать на ней сам. Ты знаешь, на что способен

Бэн, а теперь ты должен сесть на Долли и убедиться сам,

на что способна она.
Они поменялись лошадьми, радуясь развлечению и

стараясь продлить его как можно дольше.
—	Я рада, что родилась в Калифорнии,— заметила

Лют, сев верхом на Бэна.— Езда в женском седле непри¬

ятна женщине, да и лошади под ним не сладко.
—	Ты похожа на юную амазонку,—одобрительно ска¬

зал мужчина, бросив нежный взгляд на девушку, разво¬

рачивавшую лошадь.
—	Ты готов?— спросила она.
—	Готов!
—	К старой мельнице! — крикнула она, когда лошади

рванулись вперед.^ Это меньше мили.
—	Кто первый?—спросил он.
Она кивнула, и лошади, чувствуя понукания, быстро

поняли, чего от них хотят. Они понеслись по ровной до¬

роге, поднимая клубы пыли. Лошади распластались, всад¬

ники припали к лукам, им не раз приходилось прижи¬

маться к шеям лошадей, чтобы не задеть за ветви деревь-
95

ев, росших у самой дороги. Копыта дробно постукивали

на маленьких деревянных мостах, гремели на больших же¬

лезных. Угрожающе потрескивали плохо скрепленные

бревна.
Они скакали бок о бок, сберегая силы животных для

бурного финиша, но и не снижали темпа скачки, что гово¬

рило о большом запасе энергии и выносливрсти у лоша¬

дей. Обогнув дубовую рощицу, дорога вьтрямилась, и

всадники увидели футах в семистах впереди развалины

мельницы.
—	Теперь вперед! — воскликнула девушка.
Она всем телом послала лошадь вперед и в то же вре¬

мя, ослабив поводья, дотронулась левой рукой до ее шеи.

Она стала обгонять соперника.
—	Похлопай ее по шее!— крикнула девушка.
Он послушался, кобыла прибавила ходу и стала по¬

степенно обходить Бэна. Крис и Лют взглянули друг на

друга. Кобыла обгоняла, и Крису пришлось уже смотреть

на Лют через плечо. До мельницы оставалось ярдов сто.
—	Можно пришпорить его? — крикнула Лют.
Крис кивнул, и девушка быстро и резко пришпорила

коня, заставив его напрячь все силы, но он уже не мог

догнать ее собственную лошадь.
—	Обошла на три корпуса! — торжествовала Лют, ко¬

гда они пустили лошадей шагом.— Признайтесь, сэр, при¬

знайтесь! Вы не думали, что в старой кобыле может та¬

иться такая сила.
Лют наклонилась и положила руку на мокрую шею

Долли.
—	Да, Бэн по сравнению с ней просто лентяй,— под¬

твердил Крис.— Долли в прекрасной форме. Она пережи¬

вает сейчас свое бабье лето.
Лют одобрительно кивнула^
—	Хорошо сказано — «бабье лето». Очень точная ха¬

рактеристика. Но она не ленива. Она сохранила свой тем¬

перамент и избавилась от всех глупостей. Она очень муд¬

ра, а годы здесь ни при чем.
—	Все дело именно в годах,— возразил Крис.— Вмес¬

те с молодостью прошла и глупость. И много она достав¬

ляла тебе неприятностей?
—	Нет,— ответила Лют.— Я не помню, чтобы она ко¬

гда-нибудь по-настоящему капризничала. Единственный
96

раз она заупрямилась, когда я учила ее проходить в воро-

тпа. Она пугалась, когда они захлопывались позади н^...

возможно, она, как всякое животное, боялась западни. Но

она преодолела свой страх. Она никогда не была норовис-

ТОЙ, ни разу не понесла, не поскакала сломя голову, не

брыкалась.
Лошади продолжали медленно брести, все еще тяжело

дыша после скачки. Дорога вилась по дну долины, то и

дело пересекая речку. По обе стороны дороги слышалось

монотонное стрекотание косилок, изредка доносились кри¬

ки людей, убиравших сено. На западной стороне долины

возвышались темно-зеленые холмы, а вся восточная сто¬

рона была выжжена солнцем и стала рыжевато-корич-

невой.
—	Там лето, а здесь весна,— сказала Лют.— Как

прекрасна долина Сонома!
Глаза ее блестели, а все лицо лучилось от перепол¬

нявшего ее чувства любви к этому краю. Ее взгляд блу¬

ждал по заплаткам садов и широким полосам виноградяи-

^^ов, отыскивая багрянку, которая, подобно легкому дым¬

ку, казалось, висела в складках холмов и далеких узких

ущельях. А еще выше, среди массивных вершин, крутые

склоны которых были покрьггы мансанитой, она увидела

еще зеленую лужайку.
—	Ты когда-нибудь слышал о тайном пастбище?—

спросила она, не сводя глаз с зеленого пятна.
Испуганное фырканье заставило ее быстро обернуться.

Долли, встав на дыбы и раздувая ноздри, с дикими гла¬

зами, бешено колотила по воздуху передними ногами.

Крис всем телом навалился ей на шею, чтобы не дать

опрокинуться на спину, и одновременно пришпоривал,

чтобы заставить лошадь броситься вперед и опустить пе¬

редние ноги на землю.
—	Что с тобой, Долли!—укоризненно сказала Лют.—

Ничего не понимаю.
Но, к ее удивлению, кобыла резко опустила голову,

выгнула спину, взвилась в воздух и с силой ударила о

землю всеми четырьмя негнущимися ногами.
—	Вот так прыжок,— воскликнул Крис, и в следую¬

щий же момент кобыла вновь взвилась под ним в воздух.
Лют была ошеломлена необыкновенным поведением

своей кобылы и восхищена тем, как был ловок в седле
7.	Джек Лондон. Т. 5.	97

ее возлюбленный. Он не потерял присутствия духа и, по-

видимому, сам наслаждался этим приключением. Вновь и

вновь, раз пять, Долли выгибалась, взвивалась в воздух

и падала на негнущиеся ноги. Потом она вздернула голо¬

ву, встала на дьг!5ы и начала по<ворачиваться на задних

ногах, колотя передними. Лют тотчас ускакала в более

безопасное место. Взглянув на выпученные, готовые вы¬

скочить из орбит глаза Долли, она увидела в них слепое

звериное бешенство. Розоватые белки ее глаз побелели,

теперь они напоминали тусклый мрамор и, несмотря на

это, горели каким-то внутренним огнем.
Сдавленный, испуганный крик сорвался с губ Лют.

Одну из задних ног кобылы, казалось, свело судорогой, и

какое-то мгновение все ее дрожащее тело, вскинутое на

дыбы, встало перпендикулярно земле и начало раскачи¬

ваться, и было непонятно, упадет ли она на ноги или на

спину.
Крис, соскользнувший с седла вбок, чтобы не быть

подмятым, если лошадь упадет на спину, всем телом нава¬

лился ей на шею. Этим он нарушил опасное равновесие,

и кобыла снова опустилась на ноги.
Но это было еще не все. Долли вытянулась так, что

морда казалась продолжением шеи: такое положение по¬

зволило ей закусить удила и понестись стрелой по дороге.
В первый раз Лют испугалась по-настоящему. Она

пришпорила Уошо Бэна и поскакала за Крисом. Но Бэн

не мог догнать взбесившейся кобылы и постепенно отстал.

Лют увидела, как Долли остановилась и снова взвилась

на дыбы. Как только Лют поравнялась с Долли, та снова

понесла. Проскочив мимо поворота, она резко останови¬

лась. Лют увидела, как от неожиданного рывка разжались

ноги Криса и, хотя его выбросило из седла, он не упал,

и, когда кобыла рванулась вперед, Лют увидела, что Крис

висит у нее на боку, вцепившись рукой в гриву и заки¬

нув одну ногу через седло. Потом он быстро оказался на

спине у лошади и вновь стал пытаться обуздать ее.
Но Долли свернула с дороги и поскакала по травянис¬

тому склону, усеянному бесчисленным множеством жел¬

тых полевых лилий. Кустарник на дне долины не мог

служить серьезным препятствием. Она проскочила че¬

рез него, как сквозь паутину, и исчезла в зарослях.

Не колеблясь ни секунды. Лют направила Бэна через про¬
98

свет в кустарнике и нырнула в чащу. Она плотно прижа¬

лась к шее коня, чтобы не сорваться, наткнувшись на ка¬

кую-нибудь ветку или лиану. Она почувствовала, что ло¬

шадь соскочила с покрытого листьями склона в русло

речки, усыпанное прохладной галькой. Впереди плеска¬

лась вода, и Лют увидела Долли, махнувшую на невысо¬

кий берег к рощице низкорослых дубов, о стволы которых

она пыталась сокрушить своего всадника.
Лют почти догнала Криса у деревьев, но потом без¬

надежно отстала на вспаханном поле, по которому, не об¬

ращая внимания на вязкую землю и сусличьи норы, мча¬

лась кобыла. Когда лошадь Криса резко повернула в за¬

росли позади поля. Лют поскакала наискосок, обогнула

кустарник и остановила Бэна на другой стороне. Она ока¬

залась здесь раньше. Из чащи доносился страшный треск

ломаемых кустов и веток. Потом кобыла выскочила на

открытое место и в изнеможении рухнула на колени на

мягкую землю. Встав на ноги, она, пошатываясь и хро¬

мая, сделала еще несколько шагов и остановилась. У нее

был жалкий вид, она была вся в мыле и дрожала.
Крис был в седле. Рубаха его была изодрана в клочья,

руки в кровоподтеках и царапинах, из глубокой ранки

возле виска бежала кровь. До этого Лют не теря¬

ла присутствия духа, но теперь она почувствовала при¬

ступ тошноты, и у нее закружилась голова.
—	Крис!—почти шепотом сказала она. И вздохнула.—

Слава богу!
—	У меня все в порядке! — крикнул он, бодрясь че¬

рез силу, так как нервы у него самого были напряжены не

меньше, чем у нее.
Реакция наступила, когда он соскочил с седла. Он лов¬

ко и смело перенес ногу через круп, но, встав на ноги, был

вынужден прислониться к Долли, у которой тоже подка¬

шивались ноги. Лют живо соскочила с седла и обняла его,

радуясь избавлению от опасности.
—	Я знаю, где здесь родник,— сказала она немного

погодя.
Не привязав лошадей, они пошли в прохладную

чащу, ^е у подножия горы бил к^ристальный ключ.
—	1	говорила о спокойном характере

Долли? спросил Крис, когда кровь была остановлена, а

нервы и пульс пришли в нормальное состояние.
99

—	я поражена,—ответила Лют.— Я ничего не пони¬

маю. Такого не было с ней ни разу в жизни. Все живот¬

ные так любят тебя. Значит, дело не в тебе. Да на нее

можно спокойно посадить даже ребенка. Я была совсем

маленькой, когда впервые села на нее, и до сегодняшнего

дня...
—	Да, сегодня она была чем угодно, только не

детской лошадкой,— перебил Крис.— Она превратилась

в настоящего дьявола. Она пыталась сбить меня о де¬

ревья и вышибить мне мозги сучьями. Она находила са¬

мые низкие и узкие проходы. Ты, должно быть, видела,

как она продиралась. А как она брыкалась?
Лют кивнула.
—	Как необъезженный мустанг.
—	Но откуда у нее эти повадки?— опросила Лют.—

С ней никогда йё было ничего подобного... никогда.
Он пожал плечами.
—	Может быть, какой-нибудь позабытый инстинкт,

исчезнувший, а потом снова возродившийся.
Девушка решительно встала.
—	Я хочу выяснить причину,— сказала она.
Они вернулись к лошадям и подвергли Долли тща¬

тельному осмотру, который ничего «е дал. Удила, копыта,

ноги, рот, круп — всё было в порядке. В седле и потнике

не было «и шипа, ни колючки; на спине не было потерто¬

стей .и царапин. Они искали следы укуса змеи или насеко¬

мого, но ничего не нашли.
—	Одно ясно: какая-то субъективная причина у нее

была,—сказал Крис.
—	В нее вселился злой дух,— предположила Лют.
При этой мысли оба они рассмеялись, так как были
здравомыслящими и нормальными детьми двадцатого ве^

ка, которые любили погоню за зыбкими идеалами, но ни*

когда не переходили грани, где начинаются суеверия.
—	Злой дух,— смеялся Крис,— но что я сделал дур¬

ного, за что меня нужно наказывать?
—	Вы слишком много думаете о себе, сэр,— возрази¬

ла Лют.— Скорее всего это зло, я уж «е знаю какое, ле¬

жит на совести Долли. Ты поехал на ней совершенно слу¬

чайно. В этот момент на ней могла оказаться я, или тетя

Милдред, или еще кто-нибудь.
100

Разговаривая, она взяла стремя и стала укорачивать

ремень.
—	Что ты делаешь?— спросил Крис.
—	Обратно на Долли поеду я.
—	Нет, ты не поедешь,— возразил он.— Лошадь надо

воспитывать. После того, что случилось, я просто вынуж¬

ден ехать на ней сам.
Но теперь это была слабая и больная лошадь. Она

все время спотыкалась и останавливалась, кожа ее нервно

подергивалась, мускулы то и дело сводило судорогой —

все это было последствием чудовищного напряжения, ко¬

торое ей пришлось перенести.
—	Теперь мне бы только книжку стихов — и в га¬

мак...— сказала Лют, когда они въехали в лагерь.
Это был летний лагерь, разбитый в роще высоких

секвой соскучившимися по природе горожанами. Солнеч¬

ные лучи дробились в густых ветвях, и внизу царили рас¬

сеянный свет и прохлада. Кухня и палатки слуг находи¬

лись в стороне от главного лагеря; между ними была уст¬

роена большая столовая, отгороженная сплошной стеной

деревьев. Там всегда разгуливал ветерок, и не требова¬

лось никакого навеса для защиты от солнца.
—	Бедная Долли, она действительно больна,—сказала

Лют после того, как они с Крисом вечером приходили

взглянуть последний раз на кобылу.— Но ты цел и невре¬

дим, Крис, и для одной маленькой женщины это главное.

Я думала, что знаю, какое место ты занимаешь в моем

сердце, но по-настоящему я узнала это только сегодня,

когда я потеряла тебя из виду, когда ты мчался сквозь

заросли и боролся с лошадью, когда я не знала, что с

тобой.
—	Я думал о тебе,— ответил Крис и почувствовал,

как она благодарно сжала его руку.
Лют запрокинула голову и поцеловала его в губы.
—	Покойной ночи,— сказала она.
—	Милая, милая Лют! — нежно сказал он, когда она

скрылась в темноте.
—	Кто поедет за почтой?—донесся из-за деревьев

женский голос.
Лют закрыла книгу, которую читала вместе с Кри¬

сом, и вздохнула.
101

—	Мы сегодня не собирались кататься,— сказала она.
—	Давай я поеду,— предложил Крис.— А ты оста¬

вайся здесь. Я слетаю в одно мгновение.
Она отрицательно покачала головой.
—	Кто поедет за почтой? — настойчиво вопрошал

женский голос.
—	А где Мартин? — крикнула Лют.
—	Я не знаю,— ответил голос.— Наверное, Роберт

взял его с собой покупать лошадь или ловить рыбу... я

уж не знаю, куда... Кроме тебя и Криса, здесь никого не

осталось. И кроме того, вы нагуляете аппетит перед обе¬

дом. Вы валялись в гамаке целый день. А дяде Роберту

непременно нужна газета.
—	Хорошо, тетя, мы едем!— крикнула Лют, выбира¬

ясь из гамака.
Несколько минут спустя они уже были в костюмах для

верховой езды и седлали лошадей. Под палящими лучами

полуденного солнца они выехали на проселочную дорогу

и свернули к Г лен Эллену.
Городок дремал на солнцепеке. Продавец газет и почт¬

мейстер едва разлепили глаза, чтобы вручить пачки писем

и газет.
Через час Лют и Крис свернули с дороги и стали

спускаться по тропе с высокого берега реки, чтобы напо¬

ить лошадей перед возвращением в лагерь.
—	У Долли такой вид, словно она и не помнит, что с

ней было вчера,— сказал Крис, когда лошади зашли по

колено в бурлящую воду.— Взгляни на нее.
Ко-была подняла голову и насторожила уши, услышав,

как в чаще зашелестел перепел. Крис наклонился и поче¬

сал у нее за ухом. Долли явно наслаждалась, она потер¬

лась головой о плечо Бэна.
—	Совсем как котенок,— заметила Лют.
—	И все же после вчерашней безумной выходки я ни¬

когда не смогу полностью довериться ей,— сказал Крис.
—	Понимаю, ты, конечно, на Бэне чувствуешь себя в

большей безопасности.— Лют засмеялась.— Странно, мое

доверие к Долли совсем не поколебалось. Относительно

себя я уверена, но мне ни за что не хотелось бы увидеть

тебя вновь верхом на «ей. А в Бэна я верю непоколеби¬

мо, Погляди, какая у него шея. Как он красив! Он будет

таким «же мудрым, как Долли, в ее годы.
102

—	Разумеется,— сказал, улыбаясь, Крис.— Уж Бэн¬

то, наверное, никогда меня не подведет.
Они повернули лошадей и стали выезжать из воды.

Долли остановилась, чтобы смахнуть мордой муху, сев¬

шую на колено, и Бэн вышел первым на узкую тропинку.

Разъехаться, чтобы пропустить вперед Лют, здесь места

не было, и Крис не стал останавливать коня. Лют, ехав¬

шая позади, любовалась очертаниями обнаженной шеи

и могучих плеч своего возлюбленного.
Вдруг она натянула поводья. Лют не успела даже

вскрикнуть, так быстро все произошло. Тропинка прохо¬

дила по обрывистому берегу, почти отвесно спускавшему¬

ся к воде. По тропинке-карнизу с трудом прошел бы даже

пешеход. И вдруг Уошо Бэн встал на дыбы, закрутился

и, покачавшись мгновение в воздухе, свалился с тропинки

спиной вниз.
Все произошло так быстро и неожиданно, что Крис

не успел соскочить на тропинку. Он почувствовал, что па¬

дает, и сделал единетвенно возможную вещь: вынул но¬

ги из стремян и спрыгнул в сторону и вниз. До камней

внизу было двенадцать футов. Крис падал вытянувшись,

подняв голову и глядя на лошадь, которая валилась пря¬

мо на него.
Крис упал на ноги, как кошка, и тут же отпрянул в

сторону. В следующее мгновение рядом с ним рухнул

Бэн. Животное стало биться, но вскоре оно издало тот

страшный крик, который иногда издают лошади, получив

смертельную рану, и затихло. Бэн рухнул на спину и так

и остался лежать. Голова его была немного подвернута,

задние ноги обмякли и замерли, а передние еще дерга¬

лись.
Крис взглянул вверх, чтобы подбодрить Лют.
—	Я начинаю привыкать к этому,— сказала она, улы¬

баясь ему.— Я вижу, ты опять цел и невредим. Нужна

ли моя помощь?
Он тоже улыбнулся и подошел к упавшему животно¬

му, чтобы отпустить подпругу и высвободить подвернув¬

шуюся голову.
^ думал,— сказал он П(^ле беглого осмот-

^ и думал. Ты слышала, как что-то хрустнуло?
Лют содрогнулась.
•— Это был конец. Бэн больше не существует.
103

Он обошел коня и стал подниматься по тропинке.
—	Сегодня я ехал на Бэне в последний раз. Пошли

домой.
Поднявшись на берег, Крис обернулся и поглядел вниз.
—	Прощай, Уошо Бэн! — кршснул он.—^Прощай, ста¬

рина!
Животное пыталось приподнять голову. На глазах у

Криса выступили слезы. Он отвернулся и увидел, что

и Лют всплакнула. Она сочувственно молчала и только

крепко сжимала его руку, когда он шел рядом с ее ло--

шадью по пыльной дороге.
—	Это было сделано умышленно,— неожиданно выр¬

валось у Криса.— Не было и намека на то, что он сде¬

лает. Он умышленно опрокинулся на спину.
—	Да, это было совершенно неожиданно,— согласи¬

лась Лют.— Я видела все. Он закрзп'ился и тут же опро¬

кинулся, словно ты сам изо всей силы дернул за по¬

водья.
—	Клянусь, это сделал не я. Я даже не думал о ко¬

не. Когда он поднимался, я по обыкновению опустил

поводья.
—	Я бы увидела, если бы ты сделал это,— сказала

Лют.— Да ты бы и не успел. Ты не мог этого сделать

даже невольно.
—	Значит, это сделал кто-то невидимый, протянув¬

ший руку неведомо откуда.
Он бросил на небо озорной взгляд и улыбнулся не¬

лепости этого предположения.
Когда они подъехали к той части рощи, где распола¬

гались лошади, навстречу им вышел MapraHv Он принял

Долли и, казалось, совершенно не удивился при виде

Криса, идущего пешком.
Лют пошла, а Крис немного задержался.
—	Вы можете застрелить лошадь? — спросил он.
Конюх кивнул, сказал: «Да, сэр», и еще раз кивнул.
—	Как вы это делаете?
—	Провожу две линии от глаз к ушам... то есть, от

каждого глаза к уху на противоположной стороне го¬

ловы, сэр. И где линии пересекаются...
—	Достаточно,— перебил его Крис.— Вы знаете во¬

допой у второго поворота. Там вы найдете Бэна с пере¬

ломанной спиной...
Ш

—	А, вот вы где, сэр. Я ищу вас с самого обеда. Вас

срочно требуют.
Крис бросил сигару и придавил подошвой светящий¬

ся огонек.
—	Ты никому не говорила об этом... о Бэне? — спро¬

сил он.
Она покачала головой.
—	Скоро они сами узнают. Завтра Мартин расска¬

жет обо всем дяде Роберту,— сказала Лют.— Но ты не

расстраивайся,— добавила она, помолчав, и взяла его

за руку.
—	Он мне достался еще жеребенком,— сказал

Крис.— Кроме меня и... тебя, на нем больше никто не ез¬

дил. И я сам погубил его. Я знал его с самого рожде¬

ния. Я знал его как свои пять пальцев, мне были из¬

вестны все его причуды и шалости, и я даю голову на

отсечение, что он не мог сделать ничего подобного. Не

было никаких признаков, что это может случиться. Он

не закусывал удил, не выходил из повиновения. Я вспом¬

нил все до мельчайших подробностей. Он слушался уз¬

ды. Все произошло в мгновение ока. Это был импульс,

и он с быстротой молнии подчинился ему. Я поражаюсь,

как быстро все случилось. Не прошло и секунды, как мы

были уже на краю и падали... Это было умышленное...

умышленное самоубийство. И покушение на мою жизнь.

Это была ловушка, и я был жертвой. В седле был я,

и он бросился вниз вместе со мной. Но ненавидеть

меня он не мог. Он любил меня, как только может

любить лошадь. Не знаю, что и дз^^мать. Я разбира¬

юсь в этом не больше, чем ты во вчерашнем поведении

Долли.
—	Но ты знаешь, Крис, ведь лошади иногда впа¬

дают в бешенство,— оказала Лют.— И это чистое сов¬

падение, что под тобой в течение двух дней взбесились

две лошади.
—	Да, это — единственное объяснение,— согласился

он и пошел следом за Лют.— Но для чего я им срочно

понадобился?
—	Планшетка.
—	помню. Я впервые сталкиваюсь с этим явле¬

нием. Когда-то оно было в моде, но я как-то не удосу¬

жился заинтересоваться им.
105

—	Мы все тоже,— сказала Лют,— кроме миссис

Грантли, Кажется, это ее лкубимый фантом.
—	Таинственная маленькая женщина,— заметил

Крис.— Комок нервов с черными глазами. Держу пари,

что в ней не более девяноста фунтов, и большая их часть

приходится на магнетизм.
—	Положительно в ней есть что-то сверхъестествен¬

ное... временами.— Лют невольно вздрогнула.— Когда я

вижу ее, у меня мурашки бегут по коже.
—	Столкновение здорового и патологического на¬

чал,— сухо объяснил Крис.— И заметь, мурашки появ¬

ляются всегда у здорового человека, а больному хоть бы

что. На то он и больной, чтобы вызывать отвращение.

Где это вы ее откопали?
—	Не знаю... нет, знаю. Тетя Милдред познакоми¬

лась с ней в Бостоне, кажется... а впрочем, не знаю. Во

всяком случае, миссис Грантли приехала в Калифорнию

и, конечно, сочла своим долгом посетить тетю Милдред.

Ты же знаешь, кто только у нас не бывает!
Они остановились под двумя большими секвойями,

которые обозначали вход в столовую. Сквозь ветви вид¬

нелись звезды. Свечи освещали площадку, огороженную,

словно колоннами, могучими стволами деревьев. За сто¬

лом, изучая устройство планшетки, сидели четыре чело¬

века* Крис стал рассматривать их и, почувствовав угры¬

зения совести, задержал на мгновение свой взгляд на

тете Милдред и дяде Роберте, добродушной и жизнера¬

достной пожилой паре.,Потом он недоумевающе поглядел

на черноглазую хилую миссис Грантли и воззрился на до¬

родного и крупноголового человека, седые виски которо¬

го так не вязались с моложавостью лица.
—	Кто это? — шепнул Крис.
—	Некий мистер Бартон. Поезд опоздал, и потому ты

не видел его за обедом. Он всего-навсего капиталист,

занимается постройкой линий электропередач от гид¬

роэлектростанций или чем-то в этом роде.
—	На вид он пороха не выдумает.
—	Ты прав. Свои капиталы он получил в наследство.

Но у него достаточно соображения, чтобы не выпускагь

их из рук и нанимать умных людей. Он очень консер¬

вативен.
106

—	Этого и следовало ожидать,— заметил Крис. Он

снова поглядел на мужчину и женщину, которые заме¬

нили девушке, стоявшей рядом с ним, отца и мать.—

Знаешь,— сказал он,— вчера я расстроился, когда ты

сказала мне, что их отношение ко мне изменилось и что

они едва выносят меня. После этого вчера вечером, встре¬

чаясь с ними, я чувствовал себя виноватым и был вне

себя от страха... да и сегодня тоже. Но я не заметил,

чтобы их отношение ко мне изменилось.
—	Дорогой мой,— вздохнула Лют,— гостеприимство

у них в крови. Но не в этом главное. Они настоящие, хо¬

рошие люди. Как бы резко они ни осуждали тебя во вре¬

мя твоего отсутствия, стоит тебе появиться, и они сразу

отходят и становятся воплощением доброты. Стоит им

увидеть тебя, как источники симпатии и любви начи¬

нают бить с новой силой. Таков уж ты. Все живые су¬

щества, все люди любят тебя. Они не могут не любить.

Тебя нельзя не любить. Тебя любят все, и самое при¬

мечательное, что ты не знаешь о своем обаянии. Вот я

говорю тебе сейчас, а ты не понимаешь, не хочешь по¬

нять... И сама твоя неспособность понять является од¬

ной из причин, почему тебя так любят. Ты не веришь и

трясешь головой, но я ведь знаю, знаю, я, твоя рабы¬

ня, и все люди знают, потому что они тоже твои рабы.

Вот через минуту мы войдем и присоединимся к ним.

Обрати внимание на чувство почти материнской привя¬

занности, которое будет светиться в глазах тети Мил¬

дред. Прислушайся, каким тоном дядя Роберт скажет:

«Ну как, Крис, мой мальчик?» Погляди, как будет та¬

ять миссис Грантли, буквально таять, как снежинка на

ладони.
Или возьми мистера Бартона. Ты видишь его впер¬

вые. Но ты пригласишь его пройтись с тобой и выкурить

сигару перед сном... ты, человек, не имеющий веса, и он,

обладающий многими миллионами и облеченный властью,

человек тупой и глупый, последует за тобой, как соба¬

чонка, твоя маленькая собачонка, трусящая у ног. Он

не будет знать, что с ним происходит, но так или иначе

он пойдет с тобой. Разве я не знаю, Крис? Я наблюдала

за тобой, так часто наблюдала за тобой и люблю тебя

все больше и больше, потому что ты так восхитительно

не ведаешь, что творишь.
107

—	я чуть не лопаюсь от тщеславия, слушая тебя.
Крис засмеялся, обнял Лют и прижал ее к себе.
—	Да,— прошептала она,— и сейчас, когда ты сме¬

ешься надо всем, что я сказала, ты всем своим сущест¬

вом, душой, назови это, как хочешь, требуешь, чтобы я

отдала тебе всю свою любовь.
Она прижалась к нему еще крепче и томно вздохну¬

ла. Он поцеловал ее в голову, не выпуская из мужествен¬

ных и нежных объятий.
Тетя Милдред зябко шевельнулась и оторвала взгляд

от планшетки.
—	Ну, давайте начинать,— сказала она.— Становит¬

ся прохладно. Роберт, где дети?
—	Мы здесь,— отозвалась Лют, выскальзывая из

объятий Криса.
—	Теперь пошли к этому «комку мурашек»,— про¬

шептал Крис, и они вошли.
Предсказание Лют о том, как встретят ее возлюблен¬

ного, сбылось. Миссис Грантли, вся какая-то неестествен¬

ная, болезненная, сверкающая холодным магнетизмом,

потеплела и растаяла, словно она действительно была

снежинкой на ладони Криса. Мистер Бартон широко

осклабился и был сама любезность. Тетя Милдред при¬

ветствовала его, излучая, казалось, любовь и материн¬

скую доброту, а дядя Роберт добродушно и сердечно

спросил:
—	Ну, Крис, мой мальчик, как покатались?
Тетя Милдред поплотнее закуталась в шаль и пото¬

ропила их. Ей не терпелось приступить к делу, для ко¬

торого они собрались. На столе лежал лист бумаги. На

бумаге на трех подпорках лежала треугольная дощечка.

Две подпорки представляли собой легко вращающиеся

колесики. Третьей подпоркой служил карандаш, закреп¬

ленный на вершине треугольника.
—	Кто первый? — решительно спросил дядя Роберт.
После секундного колебания тетя Милдред положи¬

ла руку на дощечку и сказала:
—	Кто-нибудь непременно должен быть дураком к

удовольствию остальных.
—	Храбрая женщина,— одобрительно сказал ее

муж.— Ну, миссис Грантли, покажите, на что вы спо¬

собны.
108

—	я? — спросила дама.— Я ничего не делаю. Эга

сила, или как уж вы ее там назовете, существует вне ме¬

ня и вне вас. Что она собой представляет, я не могу

вам объяснить. Но такая сила есть. У меня есть доказа¬

тельства ее существования. Вы, несомненно, убедитесь в

этом тоже. А теперь прошу вас сохранять тишину. До¬

троньтесь до дощечки легонько, но твердо, миссис Сто¬

ри, только ничего не делайте по собственной воле.
Тетя Милдред кивнула и встала, держа руку на

планшетке, остальные молча и выжидающе обступили

ее. Однако ничего не случилось. Проходили минуты, а

планшетка не двигалась.
—	Наберитесь терпения,— посоветовала миссис Гран-

тли.— Не сопротивляйтесь никаким влияниям, которые,

как вы, возможно, почувствуете, будут оказываться на

вас. Но сами ничего не делайте. Вы почувствуете, как на

вас будет действовать влияние. Оно заставит вас что-

нибудь делать, и вы будете не в. силах ему противиться.
—	Хотелось бы, чтобы это влияние поторопилось! —

запротестовала тетя Милдред, простояв неподвижно

минут пять.
—	Еще немного, миссис Стори, еще чуть-чуть,— ус¬

покаивающе сказала миссис Грантли.
Вдруг рука тети Милдред стала двигаться. Она оза¬

даченно глядела на движение своей руки и слушала ца¬

рапанье карандаша, укрепленного на острие планшетки.
Это продолжалось в течение последующих пяти ми¬

нут, пока тетя Милдред с усилием не оторвала руку и

не сказала с нервным смешком:
—	Я не знаю, сама я это делала или не сама. Знаю

только, что нервничала, стоя здесь буквально как дура.

И пбтом эти ваши тор1нкественные физиономии, обращен¬

ные ко мне...
—	Как курица лапой,— отметил дядюшка Роберт,

рассматривая каракули, которые она нацарапала на бу¬

маге.
—	Совершенно неразборчиво,— авторитетно заяви¬

ла миссис Г рантли.— И это вообще не похоже на буквы.

Влияния еще не вступили в действие. Попробуйте вы,

мистер Бартон.
Названный джентльмен, желая доставить удоволь¬

ствие присутствовавшим, неуклюже выступил вперед и
109

положил руку на дощечку. И в течение десяти тягучих

мин)гт он стоял без движения, как статуя, как окамене¬

лое олицетворение эпохи коммерции.
У дяди Роберта стало что-то твориться с лицом. Он

щурился, стискивал зубы, издавал какие-то глухие гор¬

ловые звуки и, наконец, не выдержал и расхохотался.

Смех его заразил всех, включая миссис Грантли. Мистер

Бартон смеялся тоже, но он был немного уязвлен.
—	Попробуйте вы, Стори,— сказал он.
Лют и тетя Милдред уговорили хохочущего дядю Ро¬

берта занять 1йесто V дощечки. Вдруг лицо его стало

серьезным. 'Рука его начала двигаться, и слышно было,

как карандаш заскрипел по бумаге.
—	Черт побери!—пробормотал дядя Роберт.— Это

любопытно. Поглядите-ка. Я ведь не пишу. Я знаю, что

не пишу. Смотрите, как ходит рука! Вы только погля¬

дите.
—	Роберт, прекрати свои шутки,— предупредила его

жена.
—	Я говорю тебе, что я не пишу,— ответил он с не¬

годованием.— Мной овладела та самая сила. Спроси

миссис Грантли. Если ты хочешь остановить меня, по¬

проси ее. Пусть она остановит. Я сам не могу остановить¬

ся. Черт добери! Погляди на эти завитушки. Я так не

пишу. В жизни никогда не писал с завитушками.
—	Постарайтесь быть серьезными,— предупредила

миссис Грантли.— Легкомысленная атмосфера не спо¬

собствует успешной работе планшетки.
—	Думаю, пока хватит,— сказал дядя Роберт, уби¬

рая руку с дощечки.— Теперь посмотрим.
Он наклонился и надел очки.
—	Во всяком случае, здесь что-то написано, и гораз¬

до разборчивей, чем у других. Прочти, Лют, у тебя гла¬

за помоложе.
—	Вот это завитушки! — воскликнула Лют, взгд|[нув

на бумагу.— И посмотрите, здесь два разных почерка.
Она начала читать:
—	«Это первое наставление. Вдумайтесь в такую фра¬

муг «Я дух положительный, а не отрицательный». Затем

(^концентрируйтесь на положительной любви. После это¬

го мир и гармония будут трепетать в вашем теле и вокруг

него. Ваша душа...» Тут начинается другой почерк. Вот
110

что им написано: «Буллфрог 95, Дикси 16, Голден Эн-

кор 65, Голд Маунтин 13, Джим Бутлер 70, Джамбо 75,

Норт Стар 42, Рескью 7, Блэк Бьютт 75, Браун Хоуп 16,

Айрон Топ 3».
—	Акции «Айрон Топ» довольно сильно упали,—

пробормотал мистер Бартон.
—	Роберт, это все твои шуточки! — осуждающе вос¬

кликнула тетя Милдред.
—	Нет, нет! — запротестовал дядя Роберт.— Я про¬

сматривал биржевой курс. Но аа каким дьяволом,

простите, он попал на этот клочок бумаги, хотел бы я

знать.
—	Так подсказало ваше подсознание,— предполо¬

жил Крис.— Вы, наверное, читали биржевой курс в се¬

годняшней газете.
—	Нет, сегодня я не читал, но на прошлой неделе

просмотрел его.
—	Для подсознания не имеет значения, прошел ли

день или год,— сказала миссис Грантли.— Подсознание

ничего не забывает. Но мне кажется, что подсознание

здесь ни при чем. Что же касается моих соображений

по этому вопросу, то я отказываюсь их изложить.
—	А что вы скажете о другой тарабарщине? — спро¬

сил дядя Роберт.— По-моему, это что-то вроде христи¬

анской науки.
—	Или теософии,— вставила тетя Милдред.— Какое-

нибудь наставление неофиту.
—	Продолжай, читай остальное,— потребовал ее

супруг.
—	«Это приведет тебя к общению с более могущест¬

венными духами,— читала Лют.— Ты станешь одним из

нас, и имя твое будет Ария, и ты будешь... Конкэрор 20,

Эмпайр 12, Коламбиа Маунтин 18, Мидуэй 140...» и... и

это все! Нет! Вот последние завитушки... «Ария из Кан-

дора...» — это должно быгь, Махатма.
—	Хотелось бы знать, Крис, как вы объясните эту

теософскую тарабарщину с точки зрения подсознания,—

вызывающе спросил дядя Роберт.
Крис пожал плечами.
—	Объяснения нет. Вы, должно быть, получили по¬

слание, предназначенное для кого-то другого.
111

—	Провода перепутались, а? — Дядя Роберт захихи¬

кал.— Я бы назвал это спиритическим беспроволочным

телеграфом.
—	^о чепуха,— сказала миссис Грантли.— Ни разу

не видела, чтобы планшетка так неистово вела себя. Ме¬

шают какие-то посторонние влияния. Я почувствовала их

с самого начала. Наверное, это потому, что вы превратили

сеанс в забаву. Вы слишком много смеетесь.
—	Некоторая приличествующая торжественность, ко¬

нечно, должна украсить сие событие,— согласился Крис,

кладя руку на планшетку.— Давайте я попробую. И ни¬

кто из вас не должен смеяться, или хихикать, или да¬

же думать о смехе, или хихиканье. И если вы еще раз ос¬

мелитесь фыркнуть, дядя Роберт, вся оккультная месть

обрушится на вас.
—	Я буду вести себя тихо,— ответил дядя Роберт*—

Но если мне действительно захочется фыркнуть, можно

мне тихонько выскользнуть отсюда?
Крис кивнул. Рука его уже начала двигаться. Не

было никаких предварительных подергиваний, никаких

пробных росчерков. Рука сразу медленно и плавно по¬

вела дощечку по бумаге.
—	Поглядите на него,— шептала Лют своей тете.—

Смотрите, как он побледнел.
Услышав шепот, Крис беспокойно зашевелился, и

вновь воцарилось молчание. Слышно было только непре¬

рывное царапанье карандаша. Неожиданно Крис, как

ужаленный, отдернул руку. Зевнув, он отступил от стола

и с удивлением, как только что проснувшийся человек,

взглянул на лица окружающих.
—	Кажется, я что-то написал,— сказал он.
—	Да, вы написали,— с удовлетворением отметила

миссис Грантли, взяв лист бумаги и вглядываясь в него.
—	Прочтите вслух,— сказал дядя Роберт.
—	Тогда слушайте. Запись начинается словом «бе¬

регись», повторенным три раза и написанным гораздо

большими бумвами, чем все остальное. «Берегись!

«Берегись! Берегись! Крис Донбар, я намерен

уничтожить тебя. Я уже дважды покушался на твою

жизнь, но потерпел неудачу. И все же я убью тебя. Я так

уверен в успехе, что не боюсь сказать тебе об этом. Нет.

нужды объяснять тебе причину. Ты сам чувствуешь айну
112

за собой. Зло, которое ты делаешь...» На этом запись об¬

рывается.
Миссис Грантли положила бумагу на стол и посмот¬

рела на Криса, на которого и так были устремлены все

взоры и который зевал, словно его одолела сонливость.
—	Я бы сказал, что дело приобретает кровожадный

оборот,—заметил дядя Роберт.
—	«Я уже дважды покушался на твою жизнь»,—

прочла миссис Грантли, вторично просматривая бумагу.
—	На мою жизнь? — спросил Крис между двумя

зевками.— Но на мою жизнь никто никогда не поку¬

шался. Ох! Как я хочу спать!
—	Но, мой мальчик, ты думаешь о людях из плоти

и крови,— смеясь, сказал дядя Роберт,— а это дух. Он

покушался на твою жизнь невидимым путем. Может

быть, какие-нибудь призрачные руки пытались задушить

тебя во сне.
—	О Крис! — неожиданно воскликнула Лют.— А се¬

годня днем! Ты говорил, что какая-то невидимая рука

схрдтила поводья!
—	Но я пошутил,— возразил Крис.
—	И все-таки...— Лют не досказала своей мысли.
Миссис Грантли напала на след.
—	А что произошло сегодня днем? Ваша жизнь бы¬

ла в опасности?
Сонливость Криса как рукой сняло.
—	Я сам заинтересовался этим,—признался он.—Мы

еще ничего не говорили о происшествии. Сегодня днем

Бэн сломал себе спину. Он бросился с берега, и я риско¬

вал угодить под него.
—	Странно, странно,— размышляла вслух миссис

Грантли.— В этом что-то есть... Это — предупреждение...

А вчера вы поранились, когда ехали на лошади мисс

Стори! Вот вам и два покушения!
Она с торжеством оглядела присутствующих. План¬

шетка была реабилитирована.
—	Чепуха! — рассмеялся дядя Роберт, но смех его

был чуть-чуть нервным.— В наше время таких вещей не

случается. Мы живем в двадцатом веке, уважаемая мис¬

сис Грантли. А ©то пахнет по меньшей мере средневе¬

ковьем.
8.	Джек Лондон. Т. 5<	113

—	у меня были такие удивительные опыты с план-

'Ьпеткой,— начала миссис Грантли, но вдруг замолчала,

подошла к столу и положила руку на дощечку.
—	Кто вы? — спросила она.— Как вас зовут?
Дощечка стала медленно писать. Тут уж все, за ис¬

ключением мистера Бартона, склонились над столом и

следили за движениями карандаша.
—	Это Дик! — вскрикнула тетя Милдред, и в ее го¬

лосе прозвучала истерическая нотка.
Муж ее выпрямился, его лицо впервые стало серьез¬

ным.
—	Это подпись Дика,— сказал он.— Я узнал бы

его почерк из тысячи.
—	«Дик Кэртис»,— прочла вслух миссис Г рантли.—

А кто такой Дик Кэртис?
—	Черт возьми, это удивительно! — присоединился

мистер Бартон.— Почерк в обоих случаях один и тот же*

Ловко, скажу я вам, очень ловко,— добавил он с восхи¬

щением.
—	Дайте я посмотрю,— попросил дядя Роберт, взяв

бумагу и внимательно изучая ее.— Да, это почерк Дика.
—	Но кто такой Дик? — настаивала миссис Грант-

ли.— Кто этот Дик Кэртис?
—	Дик Кэртис, ну, это капитан Ричард Кэртис,— от¬

ветил дядя Роберт.
—	Это отец Лют,— добавила тетя Милдред.— Лют

носит нашу фамилию. Она никогда не видела отца. Он

умер, когда ей было всего несколько недель. Это был мой

брат.
—	Замечательно, великолепно,— сказала миссис

Грантли, раздумывая над смыслом записи.— Два поку¬

шения на жизнь мистера Данбара было. Это нельзя объ¬

яснить подсознательными явлениями, так как никто из

нас не знал о сегодняшнем происшествии.
—	Я знал,— ответил Крис,— и я же держал руку на

планшетке, когда она писала о покушениях. Все объяс¬

няется просто.
—	А почерк? — вмешался мистер Бартон.— В вашей

записи и в записи миссис Грантли один и тот же почерк.
Крис наклонился и сравнил написанное.
—	И кроме того,—воскликнула миссис Г рантли,—ми¬

стер Стори узнал почерк!
114

Она взглянула, на дядю Роберта, ожидая, что тот

подтвердит ее слова.
Дядя Роберт кивнул и сказал:
—	Да, это почерк Дика. Готов поклясться.
Перед Лют предстало видение. Пока остальные спо¬

рили, пересыпая свою речь терминами «психологические

явления», «самогипноз», «остаток необъяснимой истины»,

«спиритизм», Лют вспо'минала, каким ей в детстве рисо¬

вался образ отца-солдата, которого она ни разу не

видела. У нее была его сабля, несколько старинных да-

геррогшюв. Ей много рассказывали о нем. Всего этого

было достаточно, чтобы воссоздать его облик в детском

воображении.
—	Есть вероятность того, что один ум подсознатель¬

но подсказывает другому,— говорила миссис Грантли, а

воображение Лют рисовало ей отца, едущего на своем

большом чалом боевом коне. Вот он едет впереди своего

отряда. Она видела, как он один отправляется в развед¬

ку, как он сражается с завывающими индейцами на Со¬

леных Лугах, когда от его отряда осталась только деся¬

тая часть. И в созданном ее воображением физическом

облике отца отражались его душевные качества. Со

свойственной ей артистичностью она создала образ, пле¬

нявший ее своей цельностью, выразительный образ чело¬

века храброго, горячего, страстного, страшного в гневе,

когда он боролся за правое дело, щедрого, великодуш¬

ного, отходчивого и благородного, когда дело касалось

законов чести, с идеалами примитивными, как у средне¬

векового рыцарства. И все же она видела, что главными

его чертами были всепоглощающая страстность и горяч¬

ность, из-за которых его называли «Отчаянным Диком

Кэртисом».
—	Разрешите мне проверить это,— услышала она го¬

лос миссис Грантли.— Пуст1> попытается мисс Стори.

Планшетка, возможно, напишет новое послание.
—	Нет, нет, умоляю вас,— вмешалась тетя Милд¬

ред.— Это слишком сверхъестественно. Тревожить мерт-

^Цов — это кощунство. И, кроме того, я расстроилась.

Пои^у-ка я лучше спать, а вы тут продолжайте свои

|1<сперименты без меня. Да, так будет лучше всего, а

утром вы мне расскажете, что у вас получилось.
115

Несмотря на нерешительные протесты со стороны мис¬

сис Грантли, она попрощалась.
—	Роберт может вернуться, как только проводит ме¬

ня до палатки,— сказала она и ушла.
—	Было бы стыдно отказаться от продолжения сеан¬

са именно сейчас, когда нам еще не сказали, на грани

чего мы находимся,— сказала миссис Г рантли.— Не хо^

тите ли попробовать, мисс Стори?
Лют подчинилась, но, положив, руку на дощечку^

она почувствовала какой-то смутный, безотчетный страх

перед этим заигрыванием со сверхъестественным. Она

была человеком двадцатого века, а эта щтука, как говорил

ее дядя, в сущности, отдавала средневековьем. И все-

таки она не могла избавиться от инстинктивного страха,

охватывавшего ее, страха, унаследованного человеком с

тех диких и мрачных времен, когда его волосатый, обезь¬

яноподобный предок, для которого стихии были олицет¬

ворением страха, боялся темноты.
Но, когда таинственная сила завладела ее рукой и

заставила писать, все необычное вдруг отошло на задний

план, и она испытывала лишь какое-то смутное чувство

любопытства, потому что перед ее глазами предстал еще

один образ, на этот раз образ матери, которую она то¬

же не помнила. Образ матери рисовался не так ярко

и отчетливо, как образ отца. Она видела, как в тумане,

головку, окруженную ореолом святости, доброты и кро¬

тости, и в то же время что-то говорило о спокойной ре¬

шимости и воле, упорной и ненавязчивой, которая в жиз¬

ни выражается главным образом в смирении.
Движение руки Лют прекратилось, и миссис Грант ли

уже читала запись.
—	Это другой почерк,— сказала она.— Рука жен¬

щины. Подписано «Мартой». Кто такая Марта?
Лют, не удивилась.
—	Это моя мать,— просто сказала она.— Что она го¬

ворит?
Ее не бросило в сонливость, как Криса, но чувства

ее как-то притупились, и она ощутила приятную уста¬

лость. И пока читали запись, перед ее глазами все стоял

образ матери.
—	«Дорогое дитя,— читала миссис Граитли,—не бой¬

ся его. Слова и поступки его всегда были необдуманны,.
116

Не скупись на любовь. Любовь не причинит тебе вреда.

Отвергать любовь грешно. Поступай по велению своего

сердца, и ты не совершишь ничего дурного. Если ты бу¬

дешь подчиняться мирским условностям, прислушивать¬

ся к голосу гордыни и тех, кто советует идти против ве¬

ления сердца, то ты согрешишь. Не бойся отца. Он те¬

перь раздражен, таким он часто бывал и при жизни, но

он еще поймет мудрость моего совета, потому что так то¬

же бывало при жизни. Люби, дитя мое, и люби сильно.

Марта».
—	Дайте мне взглянуть,— воскликнула Лют, схвати¬

ла бумагу и жадно прочла. Ее охватила невыразимая

любовь к матери, которую она никогда не видела, и это

послание с того света, казалось, придавало больше

реальности тому, что она когда-то существовала, чем ту¬

манный образ, только что стоявший перед глазами.
—	Это замечательно,— повторила миссис Грантли.—

Я никогда не видела ничего подобного. Вы только поду¬

майте, милая: и ваш отец и ваша мать— оба о«и сегодня

были с нами.
Лют дрожала. Усталость прошла, и она снова была

сама собой, и трепетала от инстинктивного страха пе¬

ред непонятным. И для нее было оскорбительным, что

реальное или иллюзорное присутствие родителей или

память о них как-то связаны с присутствием этих двух,

по сути дела, чужих людей: миссис Грантли, болезненной

и страшной, и мистера Бартона, плотного и глупого, гру¬

бого душой и телом. Ей показалось кощунством, что эти

чужие оказались посвященными в ее отношения с Кри¬

сом.
Она услышала шаги дяди, и ей сра^ стало ясно,

как быть. Она быстро свернула лист бумаги и засунула

его за корсаж.
—	Пожалуйста, ничего не говорите ему об этой вто¬

рой записи, миссис Грантли, и вы, мистер Бартон. И тете

Милдред не говорите. Это только расстроит их и вызовет

напрасное беспокойство.
Ею руководило также желание защитить своего воз-

Aiq6^|HHoro, так как она знала, что если дядя и тетя

прочтут эту странную запись планшетки, то их и без того

недоверчивое отношение к Крису бессознательно ухуд¬

шится.
117

—	и пожалуйста, не будем больше заниматься план¬

шеткой,— торопясь, говорила Лют.— Давайте забудем

всю ту нелепость, которая здесь произошла.
—	Нелепость, дитя мое? — с негодованием запроте¬

стовала миссис Грантли, но дядя Роберт уже подошел

к ним.
—	Что здесь происходит? — спросил он.
—	Вы опоздали,— сказала Лют беспечным тоном.—

На вашу долю не осталось больше записей. Мы уже не

занимаемся планшеткой и кончаем обсуждать теорию ее

работы. Вы не знаете, который час?
—	Ну, что ты делал вчера вечером, когда мы рас¬

стались?
—	Я прогулялся.
Глаза Лют лукаво сощурились, словно она спраши¬

вала на всякий случай то, что само собой подразумева¬

лось.
—	С мистером... мйстером Бартоном?
—	Да.
—	И вы курили?
—	Да, а что?
Лют весело рассмеялась.
—	А что я говорила? Чем я не прорицательница?

Я уже узнала, что мое предсказание сбылось. Я только

что видела мистера Бартона, и он сказал мне, что гулял

с тобой вчера вечером. Он клянется всеми своими фети¬

шами и идолами, что ты блестящий молодой человек. Мо¬

гу представить себе. На него обрушилось все обаяние

Криса Данбара. Но я еще не кончила задавать вопросы.

Где ты был все утро?
—	Там, куда я возьму тебя с собой днем.
—	Ты строишь планы, не зная, чего хочу я.
—	Твои желания мне хорошо известны. Мы пойдем

смотреть лошадь, которую я нашел.
—	Это замечательно! — воскликнула Лют, выдавая

свой восторг.
—	Конь — красавец,— сказал Крис.
Но вдруг ее лицо стало серьезным, а в глазах появил¬

ся испуг.
118

—	Его зовут Команч,—продолжал Крис.—Он краса¬

вец, настоящий красавец, отличный тип калифорнийской

ковбойской лошади. А линии... но что с тобой?
—	Давай больше не ездить верхом,— сказала Люг,—

по крайней мере некоторое время. К тому же, мне ка¬

жется, я немножко устала от поездок.
Он удивленно посмотрел на нее, но она смело встре¬

тила его взгляд.
—	Я вижу гробы и цветы,— начал он,— и слышу по¬

хоронные речи, а скоро я увижу конец мира и звезды,

падающие с неба, и небеса, свертывающиеся, как сви¬

ток; я увижу, как живые и мертвые собираются в судный

день, я увижу овец и козлов, козлят и ягнят, одетых в

белое, святых и прочих и прочих, я услышу звуки золотых

арф и вопли падших душ, проваливающихся в преис¬

поднюю,— все это я уви1жу и услышу в тот день, когда

ты. Лют Стори, не осмелишься больше сесть на лошадь.

На лошадь, Лют! На лошадь!
—	Погоди хотя бы немного,— умоляла она.
—	Смешно! — воскликнул он.— Что случилось? Уж

не больна ли ты? Ты, которая всегда была так восхити¬

тельно, так непрюстительно здорова!
—	Нет, не потому,— ответила она.— Я знаю, что это

смешно, Крис, я знаю, но меня одолевают сомнения. Я

ничего не могу поделать. Ты всегда говоришь, что я ае

витаю в облаках и трезво отношусь к действительности

и тому подобное, но... возможно, это — преувеличение,

я не знаю... но все, что произошло, записи планшетки,

возможность того, что рука отца, уж я не знаю как,

схватила поводья Бэна и толкнула его и тебя на смерть,

связь между словами моего отца, что он дважды поку¬

шался на твою жизнь, и тем, что за последние два дня

твоя жизнь дважды была в опасности из-за лошадей.—

а ведь мой отец был хорошим наездником,— все это вы¬

зывает у меня сомнения. А вдруг в этом что-то есть? Я

не уверена в обратном. Наука, может быть, слишком дог¬

матична в своем отрицании невидимых явлений. Неви¬

димые, духовные силы могут быть такими неосязаемыми,

такими утонченными, что наука не в состоянии их обна¬

ружить, опознать и объяснить. Разве ты не знаешь, Крис,

что в каждом сомнении есть рациональное зерно? Мои

сомнения могут быть маленькими... очень маленькими, но
119

я люблю тебя так сильно, что мне не хочется подвергать

тебя ни малейшему риску. И, кроме того, я женщина, что

уже само говорит о моей предрасположенности к пред¬

рассудкам. Да, да, я знаю, ты назовешь это нереальным.

Но я помню твой парадокс о реальности нереального —

реальности галлюцинаций больного ума. И, если тебе

угодно, то же самое происходит и со мной. Это галлюци¬

нации и нереальность, но для меня, такой, как я есть, все

это реальность, как реален кошмар, которым мучается

человек, пока не проснется.
—	Я никогда не слышал более логичного обоснова¬

ния нелогичной просьбы,— сказал, улыбаясь, Крис.— Во

всяком случае, это неплохой довод. Ты сумела лучше из¬

ложить свои взгляды, чем я. Это напоминает мне Сэма,

садовника, который служил у вас года два тому назад.

Я случайно подслушал, как они с Мартином спорили в

конюшне. Ты знаешь, какой Мартин фанатичный атеист.

Так вот Мартин буквально забил Сэма своей логикой.

Сэм подумал немного и сказал: «Что же это получается,

мистер Мартин, вы все говорите и говорите, а меня не

хотите послушать». «А что такое?»—спрашивает Мар¬

тин. «Понимаете ли, мистер Мартин, у меня есть два

шанса против вашего одного». «Не понимаю»,— говорит

Мартин. «А вот что получается, мистер Мартин. У вас

есть всего один шанс, как вы говорили,— это стать пищей

для червей и пойти на удобрение огорода. А у меня есть

один шанс — восславить господа, когда я буду в раю

разгуливать по улицам, мощенным золотом, и другой

шанс — пойти на корм червям вместе с вами, мистер

Мартин».
—	Ты все шутишь,— сказала Лют, одобрительно рас¬

смеявшись.
—	А как я могу воспринимать серьезно весь этот

вздор с планшеткой? — спросил он.
—	Но ты не объяснил, откуда появился почерк моего

отца, который узнал дядя Роберт... Ты вообще ничего не

объяснил.
—	Я не знаю всех тайн человеческого ума,— отве¬

тил Крис.— Но я считаю, что все подобные явления в

недалеком будущем получат научное объяснение.
—	Вое равно^ у меня есть тайное поползновение

узнать у планшетки еще что-нибудь,— призналась
120

Лют.— Дощечка все еще лежит на столе в столовой. Мы

можем сейчас ее испробовать. Только ты и я, и никто об

этом не узнает.
Крис взял ее за руку и воскликнул:
—	Пойдем! Это будет забавно!
Взявшись за руки, они побежали в столовую, в кото¬

рой колоннами служили стволы деревьев.
—	Лагерь пуст,— сказала Лют, положив планшет¬

ку на стол.— Миссис Грантли с тетей Милдред спят, а

мистер Бартон уехал с дядей Робертом. Никто нам не

помешает.
Она положила руку на дощечку.
—	Ну, начнем.
В течение нескольких минут ничего не происходило.

Крис пытался было заговорить, но Лют шикнула на не¬

го. Сначала она почувствовала, как задергалась рука; По¬

том карандаш начал писать. Они читали запись, слово

за словом:
«Есть мудрость большая, чем мудрость разума. Лю¬

бовь не является порождением холодного умственного

расчета. Любовь рождается в сердце и стоит над разу¬

мом, над логикой, над философией. Верь своему сердцу,

дочь моя. И если сердце твое приказывает верить воз¬

любленному, смейся над разумом и холодной мудростью,

слушайся сердца и -верь в своего возлюбленного. Марта».
—	Но ведь вся эта запись продиктована твоим соб¬

ственным сердцем,— воскликнул Крис.— Разве ты не по¬

нимаешь, Лют? Это твоя собственная мысль, а твое под¬

сознание выразило ее на бумаге.
—	Одно только мне непонятно,— возразила она.
—	Что?
—	Почерк. Взгляни.' Он совсем не похож на мой. Он

мелкий и старомодный, такой почерк был у женщин про¬

шлого поколения.
—	Ты что же, в самом деле хочешь убедить меня в
•	том, что это пишет мертвая? — перебил он.
—	Я не знаю, Крис,— заколебалась Лют.— Я ни о

чем не могу сказать с уверенностью.
—	Это абсурд! — горячился Крис.— Причуды вооб¬

ражения! Когда человек умирает, он становится покой¬

ником. Он превращается в прах, становится пищей для

червей, как говорит Мартин. Покойники? Я смеюсь над
121

покойниками. Они не существуют. Их нет. Я отрицаю за¬

гробные силы, люди умирают, сгнивают и исчезают!
—	А что ты скажешь на это? — вызывающе спросила

она, положив его руку на планшетку.
В тот же момент рука начала писать. От неожидан¬

ности оба вздрогнули. Запись была короткой:
«Берегись! Берегись! Берегись!)^
Крис насторожился, но продолжал смеяться.
—	Чудеса, да и только! У нас даже смерть подает

свой голос из могилы. А где вы, добрые поступки? А род¬

ственные чувства? А радость? А дружба? А прочие до-'

бродетели?
Но Лют не разделяла его бравады. Лицо ее искази¬

лось от страха. Дрожа, она схватила его за руку.
—	Крис, не надо больше. Я сожалею, что мы затеяли

это. Оставим покойников в покое. Тут что-то не так. Это¬

го не может быть. Признаюсь, на меня действует все

это. Я ничего не могу поделать. Во мне все трепещет;

и тело и душа. Эта речь из могилы, эта рука покойника,

протягивающаяся из загробного мира, чтобы защитить

меня от тебя... А смысл в этом есть. Есть же какая-то

тайна, которая не позволяет тебе жениться на мне. Ес¬

ли бы мой отец был жив, он бы защитил меня. Мертвый,

он все еще старается защитить меня. Его руки, его мерт¬

вые руки хотят лишить тебя жизни!
—	Успокойся,— мягко сказал Крис.— Послушай ме¬

ня. Все это не больше, чем забава. Мы играли с субъ¬

ективными силами, которые существуют в нас' самих, с

явлениями, которые наука еще не объяснила, вот и все.

Психология еще такая молодая наука! Подсознание, мож¬

но сказать, еще только открыто. Еще многое в нем неяс¬

но, его законы еще не сформулированы. Явления эти про¬

сто еще не объяснены. Но нет никаких причин, из-за ко¬

торых мы тотчас же должны приклеивать им ярлык

спиритизма. Мы еще не знаем, вот и все. А что касает¬

ся планшетки...
Вдруг Крис замолчал, потому что в этот момент, же¬

стикулируя, он положил руку на планшетку, и в тот же

миг его руку свело, как в пароксизме, и он волей-нево-

лей задергал ею по бумаге. Со стороны казалось, что

это пишет рука рассерженного, человека.
122

—	Нет, я больше не хочу этого видеть,—сказала Лют,

когда он кончил писать.— Это все равно, что быть сви¬

детельницей драки между тобой и живым отцом. Все

это очень похоже на драку, на удары.
Она указала на бумагу, на которой было написано:

«Ты не уйдешь ни от меня, ни от справедливого наказа¬

ния, которого заслуживаешь!»
—	Быть может, я слишком впечатлительна, но я да¬

же отчетливо представила себе, как его руки тянутся к

твоему горлу. Я знаю, что он, как ты говоришь, прах

и тлен, но, несмотря на этб, я представляю себе его как

человека живого и ходящего по земле, я вижу гневное

и мстительное выражение его лица и вижу, что его гнев

и месть направлены против тебя.
Она скомкала исчерканные листки бумаги и отложи¬

ла в сторону планшетку.
—	Забудем об этом,— сказал Крис.— Не думал, что

это подействует на тебя так сильно. Все это чисто субъ¬

ективное явление, я уверен; возможно, с каким-то на¬

меком на что-то такое... ну, и больше ничего. А сложив¬

шееся положение создало необыкновенно благоприятные

условия для поразительных явлений.
—	Кстати, о сложившемся положении,— сказала Лют,

когда они медленно шли по той же дорожке назад.—

Не знаю, как нам быть. Неужели все будет оставаться,

как прежде? Как сделать лучше? Ты ничего не при¬

думал?
Он молча сделал несколько шагов.
—	Я решил сказать твоим родственникам,
—	То, что ты не можешь сказать мне?—быстро

спросила Лют.
—	Нет,— медленно проговорил он,— то же самое, что

я сказал тебе. Я не имею права сказать им больше, чем

говорил тебе.
На этот раз задумалась она.
—	Нет, не говори им,— сказала она наконец.— Они

не поймут. Я тоже не понимаю, но я верю в тебя, а у них,

само собой разумеется, нет ^акой слепой веры. Ты ска¬

зал мне, что есть тайна, не позволяющая нам жениться,

и я верю тебе, но они не смогут поверить тебе и будут

сомневаться, нет ли в твоей тайне чего-то дурного. И по¬

том, они еще больше расстроятся.
123

—	я должен уйти из твоей жизни, я знаю,— тихо

сказал он;— И я могу уйти. Я не слабовольный человек.

Один раз мне это не удалось, но нет причин думать, что

я снова не выдержу характер.
У Лют перехватило дыхание.
—	Мне очень тяжело слышать, что ты уйдешь и не

вернешься. Я не могу примириться с мыслью, что не уви¬

жу тебя. Это ужасно. И не упрекай себя за слабостг>.

Во всем виновата я. Это я заставила тебя вернуться.

Я так хотела, чтобы ты был со мной! Я так хочу, чтобы

ты был со мной! Что делать, Крис, оставим все, как есть,

а там что будет, то будет. Мы можем быть уверены толь¬

ко в одном: все как-нибудь разрешится.
—	Было бы легче, если бы я ушел,— предположил

Крис.
—	Но я счастлива с тобой!
—	Эх, жизнь! — пробормотал он в ярости.
—	Уйдешь ты или останешься — это еще ничего не

решает. Но я не хочу, чтобы ты уходил, Крис. А теперь

хватит об этом. Разговоры ничего не могут изменить. Не

будем говорить об этом, пока... пока в один прекрасный

день, в один удивительный, счастливый день ты не при¬

дешь ко мне и не скажешь: «Лют, у меня все в порядке.

Тайна больше не связывает меня. Я свободен», А до того

времени забудем планшетку и все остальное и постара¬

емся взять как можно больше от того малого, что дано

нам.
А теперь, чтобы показать, как я собираюсь брать

многое от малого, я даже готова поехать с тобой сегодня

днем смотреть лошадь... хотя мне не хотелось бы, чтобы

ты ездил верхом... во всяком случае, несколько дней

или неделю. Как, ты говорил, его зовут?
—	Команч,— ответил Крис.— Я знаю, он тебе по¬

нравится.
Крис лежал на спине. Голова его покоилась на ка¬

менном выступе. Он внимательно наблюдал за тем, что

происходило на поросшем деревьями склоне по ту сто¬

рону каньона. Трещали ломающиеся кусты, звенели о

камни стальные подковы, временами по мшистому склону
124

скатывался вывернутый валун и с плеском обрушивал¬

ся в поток, несшийся по хаотическому нагромождению

камней. То там, то здесь в зеленой листве мелькали зо-

лотисто-коричневая вельветовая амазонка Лют и гнедая

лошадь, на которой она сидела.
Она выехала на открытое место, на котором оползень

не оставил ни деревьев, ни травы. Лют остановила ло¬

шадь на самом краю обрыва и смерила его взглядом.

Сорокафутовый обнаженный склон кончался небольшой

площадкой с твердым покрытием, которую образовала

сползшая земля и камни.
—	Здесь я его и испытаю! — крикнула она через

каньон.— Я хочу съехать на нем вниз.
Животное осторожно ступило на предательскую поч¬

ву, перебирая задними ногами и не сгибая передних ног.

Оно уверенно и спокойно, без всякой паники и нервоз¬

ности вытягивало передние ноги, как только они слиш¬

ком глубоко погружались в оползавшую землю, которая

вздымалась небольшой волной перед скатывавшейся

лошадью. Достигнув твердой почвы, конь загарцевал на

маленькой площадке, играя всеми мускулами, бысгро и

упруго перебирая ногами, что так не вязалось со спо¬

койными и осторожными движениями его во время

спуска.
—	Браво! — крикнул Крис, аплодируя.
—	Никогда не видела такой умной и осторожной ло¬

шади,— отозвалась Лют, сворачивая по усыпанному кам¬

нями склону в лесную чащу.
Крис следил за ее продвижением по шуму, изредка

он видел ее в просветг^х листвы по мере того, как она де¬

лала зигзаги, спускаясь до крутому, нехоженому скло¬

ну. Она появилась внизу, на неровном берегу потока, за¬

ставила лошадь спрыгнуть с трехфутового обрывчика и

остановилась, раздумывая, как ей перебраться через
•	поток.
Над поверхностью воды нависал четырехфутовый вы¬

ступ. Под ним клокотал бешеный водоворот. Слева от

выступа, в нескольких футах ниже, находилась усыпан¬

ная градием площадка. Но путь к ней преграждал ог¬

ромный валун. Достичь площадки можно было, только

прыгнув сначала на выступ скалы. Она внимательно ос¬
125

мотрела все и стиснула поводья, что говорило о приня¬

том решении.
Встревоженный Крис сел, чтобы лучше видеть, что

она задумала.
—	Не надо! —крикнул он.
—	Я верю в Команча! — ответила ему Лют.
—	Он не сможет прыгнуть в сторону, на гравий,—

предупредил Крис.— Он не удержится на ногах и опро¬

кинется в воду. Вряд ли одна лошадь на тысячу спо¬

собна на такой трюк.
—	И Команч именно такая лошадь,— ответила она.—

Смотри.
Она послала коня вперед, и он прыгнул точно на вы¬

ступ, поставив все четыре ноги на узкую площадку.

И в тот же момент Лют коснулась поводом его шеи,

посылая его влево. Конь, осторожно перебирая соскаль¬

зывающими в воду ногами, взвился на дыбы и, сделав

пол-оборота на задних ногах, прыгнул влево, приземлив-

шись прямо на маленькую усыпанную гравием гряду. По¬

там он легко перескочил через поток. Лют заставила

его выскочить на берег и остановиться перед возлюб-^

ленным.
—	Хорошо? — спросила она.
—	Я так волновался, что даже не дышал,— ответил

Крис.
—	Купи его во что бы то ни стало,— сказала Лют,

слезая с коня.— Это будет выгодная покупка. Я не могу

сказать о нем ничего плохого. Ни разу в жизни я не

испытывала такого доверия к лошади.
—	Его владелец говорит, не было случая, чтобы он

оступился.
—	Купи его, купи его сейчас же,—посоветовала она,—

а то этот человек еще передумает. Если ты не купишь, то

куплю я. Какие ноги! Он проворен, как кошка, и очень

послушен. Он так хорошо идет на поводу, что я не могу

найти слов! Он будет слушаться, даже если вместо по¬

водьев взять шелковые ниточки. Знаю, я очень востор¬

женна, но если ты не купишь его, Крис, я куплю сама.

Только откажись...
Менявший седла Крис улыбнулся в знак согласия.
—	Конечно, по масти он не так подходит к Долли,

как Бэн,— с сожалением сказала Лют,— но все равно
126

шерсть его тоже великолепна. И подумай, какая лошадь

под этой шкурой!
Крис помог ей сесть в седло и последовал за ней вверх

по склону на полевую дорогу. Вдруг она натянула поводья

и сказала:
—	Прямо в лагерь мы не поедем.
—	Ты забыла про обед.
—	Но я помню о Команче,— возразила Лют.— Мы

поедем прямо на ранчо и купим его. Обед подождет.
—	А вот кухарка ждать не будет,— сказал, смеясь,

Крис.— Она уже грозилась уйти из-за наших опозда¬

ний.
—	Что ж,— последовал ответ,— тетя Милдред может

подыскать себе другую кухарку, но мы во что бы то ни

стало купим Команча.
Они повернули лошадей в другом направлении и по¬

ехали вверх по дороге, которая вилась по склону каньона

Нан, пересекала водораздел и спускалась в долину

Напа.
Подъем был крут, и они ехали очень медленно. Ино¬

гда они поднимались на сотни футов над руслом реки,

потом снова спускались и пересекали ее вновь и вновь.
Они ехали то в густой тени гладкостволых кленов и

высоких секвой, то по открытым горным уступам, где

земля была суха и потрескалась на солнце.
На одном из таких уступов дорога на протяжении

почти четверти мили была ровной. С одной стороны под¬

нималась громада горы, с другой — крутая стена каньо¬

на падала почти отвесно до самого потока на дне его.

В красивое зеленое и мрачноватое ущелье еле проника¬

ли трепещущие солнечные лучи, и лишь местами на сте¬

нах каньона лежали широкие полосы солнечного света.

В безветренном воздухе стоял грохот бушующего пото¬

ка и жужжание горных пчел.
Лошади пошли легкой рысью. Крис ехал по краю об¬

рыва и глядел в пропасть, наслаждаясь прекрасным зре¬

лищем. Заглушая жужжание пчел, рос грохот падаю¬

щей воды. Он нарастал с каждым шагом лошадей,
—	Гляди! — крикнул Крис.
Лют наклонилась в сторону, чтобы лучше видеть. Под

ними вода, пенясь, скатывалась по гладкой скале к по¬

рогу и оттуда прыгала вниз пульсирующей белой лентой,
127

вечно падающей и никогда не обрывающейся, всегда ме¬

няющей свое содержание и никогда форму, ^о воздуш¬

ное русло, бесплотное, как дымка, и вечное, как горы, на¬

чиналось в воздухе у самого порога и кончалось дале¬

ко внизу у верхушек деревьев, за зеленой завесой кото¬

рых оно скрывалось, чтобы уйти в невидимый омут.
Всадники пронеслись мимо. Снова раздавался толь¬

ко отдаленный рокот падающей воды и жужжание пчел.

А потом и его не стало слышно. Всадников охватили оди¬

наковые чувства, и они взглянули друг на друга.
—	О, Крйс, как хорошо жить... и видеть рядом тебя!
Он ответил ей нежным взглядом.
Казалось, все способствовало их приподнято-радост-

ному настроению: и движения их тел, покачивающихся

в такт лошадиному бегу, и быстро бегущая по гкилам

кровь, создающая ощущение бодрости и здоровья, и теп¬

лый ветер, овевающий лица, нежащий кожу ароматны¬

ми бодрящими прикосновениями и купающий их в изы¬

сканном, немного чувственном восторге, и красота мира,

еще более изысканная, переполнявшая их и вызывавшая

чувство восхищения, то есть все духовное, все сокровенно

личное и святое, что нельзя выразить словами, но можно

передать сиянием глаз, в которых светится раскрытая

душа.
Так они глядели друг на друга, не замедляя бега ло¬

шадей. Весна мира и весна юности разгоняла их кровь,

тайна жизни трепетала в их глазах и была вот-вот го¬

това раскрыться и с помощью одного лишь магического

слова рассеять все неясности и печали бытия.
На повороте дороги открывался вид на ущелье, дно

которого где-то вдалеке круто поднималось вверх. Всад¬

ники мчались по повороту, прижимаясь к внутренней сто¬

роне и глядя на быстро раскрывавшуюся панораму.
Все произошло внезапно. Лют не услышала ни звука,

но еще до того, как лошадь упала, она почувствовала пе¬

ребой в согласном беге животных. Она так быстро по¬

вернула голову, что успела увидеть падающего Команча.

Он не оступился, не споткнулся. Он упал, словно вдруг

умер на полном скаку или получил ошеломляющий удар.
И в то же мгновение она вспомнила планшетку;

мысль о ней, славно ярким светом, пронзила сознание

Лют. Она натянула поводья, и лошадь осела на задние
128

ноги. Взгляд .Лют не отрывался от упавшего Команча.

Он ударился грудью о полотно дороги, подмяв под се¬

бя непослушные, безвольные ноги.
Всё произошло в какую-то долю секунды, которая,

казалось, длилась целую вечность. Ударившись о землю,

тело Команча несильно, но заметно подскочило. От же¬

стокого удара из его больших легких со стоном вырвался

воздух. По инерции Команч прокатился к краю обрыва.

Под тяжестью всадника, навалившегося на его шею, Ко¬

манч перевернулся через голову и полетел под уклон.
Не помня себя, Лют соскочила с лошади и броси¬

лась к краю. Ее возлюбленный вылетел из седла, но пра¬

вая нога его зацепилась за стремя. Склон был так крут,

что ни лошадь, ни Крис не могли остановиться. Они

увлйсали за собой землю и мелкие камни, катившиеся ма¬

ленькой лавиной. Лют стояла неподвижно, держась ру¬

кой за сердце и глядя вниз. И тут же перед ее глазами

возникло видение; ее отец наносит призрачный удар, на

полном скаку сбивающий Команча с ног и швыряющий

лошадь и всадника к краю обрыва.
Крутизна, по которой катились человек и лошадь,

кончалась у небольшого вала, а за ним начинался новый

склон, продолжавшийся до нового вала. Третий склон

кончался у последнего вала на дне каньона футах в че¬

тырехстах ниже дороги, где стояла и смотрела девуш¬

ка. Она видела, как Крис дергал ногой, тщетно пытаясь

высвободить ее из капкана, в который превратилось стре¬

мя. Команч сильно стукнулся о выступ скалы. Это на се¬

кунду задержало его падение, и человек успел ухватить¬

ся за кустик мансаниты. Лют видела, как он вцепился

в кустик и другой рукой. Потом! Команч покатился даль¬

ше. Она видела, как натянулся ремень стремени, как вы¬

тянулось тело и руки ее возлюбленного. Кустик мансани¬

ты был вырван с корнем, лошадь и человек перевалили

через пригорок и скрылись с глаз.
Лют увидела их ниже, на следующем склоне; человек

и лошадь вновь и вновь перекатывались друг через дру¬

га. Крис уже не боролся. Так вместе перевалили они и

на третий склон. Почти у самого низа Команч заце¬

пился за каменистый бугорок. Он лежал тихо и рядом с

ним, все еще привязанный к нем1у стремянным ремнем,

навзничь лежал всадник.
9.	Джек Лондон. Т. 5*	129

—	Только бы Команч не шевелился,—прошептала

Лют, думая, как помочь Крису.
Но Команч снова стал биться, и Лют показалось, что

призрачная рука ее отца стиснула поводая и потащила

животное. Команч, барахтаясь, перекатился через буго¬

рок, увлекая за собой безжизненное тело Криса, потом

и лошадь и человек скрылись с глаз. Больше они не по¬

являлись. Они достигли дна каньона.
Лют оглянулась. Она была одна в целом мире. Ее воз¬

любленного не стало. Ничто не говорило о том, что он

был, кроме следов подков Команча на дороге и отпечат¬

ка его тела там, где он соскользнул с края обрыва.
—	Крис! — крикнула она, потом» еще раз, но это был

уже крик отчаяния.
Из глубины доносилось только жужжание пчел и ро¬

кот потока.
—	Крис! — крикнула она в третий раз и опустилась

на пыльную дорогу.
Она почувствовала, как Долли коснулась мордой ее

руки, прижалась щекой к шее кобылы и стала ждать.

Она не знала, почему она ждет, но ничего другого ей не

оставалось дела-гь.

ТЕНЬ И ВСПЫШКА
Теперь, когда я оглядываккь назад, я понимаю, как

необычна была эта дружба.
Ллойд Инвуд, один из двух моих друзей, был высо¬

кий, худощавый, хорошо сложенный, мускулистый брю¬

нет. А другой мой друг—Поль Тичлорн—высокий, худо¬

щавый, хорошо сложенный, мускулистый блондин, о ИИ

казались точной копией друг друга во всем, кроме цвета

волос, глаз и кожи. Глаза у Ллойда были черные, а у

Поля — голубые. Ллойд от волнения бледнел, а Поль

краснел. В остальном они были похожи, как пара горо¬

шин. Оба были порывисты, отличались чрезвычайной

выносливостью и легко шли на любые испытания.
Но неразлучных друзей было трое, и третьим — ма¬

леньким и толстым, неуклюжим и ленивым,— надобно

сознаться, был я. Казалось, Поль и Ллойд родились, что-

бы постоянно соперничать, а я — чтобы примирять их.
Мы росли все BMiecTe, и частенько удары, которые они

предназначали друг для друга, доставались мне. Все¬

гда они лезли из кожи вон, чтобы заткнуть друг друга

за пояс, и когда вступали в борьбу, то их упорству и

страсти не было предела.
Этот напряженный дух соперничества присутствовал

® играх и занятиях. Если Поль выучивал одну песнь

из «Мармиона», то Ллойд выучивал две; тогда Поль за¬

поминал три, а Ллойд — четыре; в конце концов каждый

из знал всю П0ЭМ1У наизусть.
^ Я помню один случай, чуть не окончившийся трагеди¬

ен, случаи очень характерный для их постоянной борьбы.
131

Мальчишки ныряли на дно пруда глубиной в футов де¬

сять и, ухватившись там за корни подводных растений,

старались продержаться под водой как можно дольше.

Подзадоривания заставили Поля и Ллойда нырнуть вме¬

сте. Когда я увидел их сосрёдоточенные и решительные

лица, погружающиеся в воду, меня охватило предчувствие

чего-то ужасного.
Текли секунды, сгладилась рябь, поверхность пруда

становилась зеркально-спокойной, но ни светлая, ни тем¬

ная головы не появлялись над водой, чтобы глотнуть воз¬

дух. Мы забеспокоились. Уже был побит рекорд, принад¬

лежавший мальчугану с самыми крепкими легкими, но со¬

перники не появлялись. Сначала были видны пузырьки,

медленно всплывавшие на поверхность воды, а потом ис¬

чезли и они: стало ясно, что мальчики выпустили из лег¬

ких весь запас воздуха. Каждая секунда становилась не-

стерпимю долгой; я не смюг вынести томительного ожида¬

ния и прыгнул в воду.
Я увидел их на дне. Они крепко вцепились в корни

растений, их головы были рядом, глаза широко откры¬

ты; каждый впивался взглядом в другого. Они испы¬

тывали страшные М1учения, корчились и извивались от

приступов добровольного удушья, так как ни один из них

не желал признать себя побежденным. Я попытался

оторвать Поля от корней, но он стал ожесточенно сопро¬

тивляться. Тут я начал задыхаться и в полной панике

вынырнул. Я поспешно объяснил, что происходит, и чело¬

век шесть ребят, ринувшись в воду, с большим трудом

вытянули их на берег. Поль и Ллойд были без сознания,

й только после долгих встряхиваний и растираний они

пришли в себя. Они бы так и остались на дне, если бы

их не вытащили.
Когда ПольТичлорн поступал в колледж, он расска¬

зывал всем, что собирается заниматься социальными на¬

уками. Ллойд Инвуд избрал тот же курс. Однако Поль

скрыл от всех свое желание изучать естественные науки

и специализироваться по химии; и в последний момент

он перешел на другой факультет.
И хотя Ллойд распланировал свою работу на це¬

лый год вперед и уже начал посещать лекции, ой тотчас

же последовал за Полем, начав заниматься естествен¬

ными науками и, в частности, химией.
132

Вскоре об их соперничестве знал весь университет.

Каждый из них побуждал к работе другого, и они изучи¬

ли химию гораздо глубже остальных студентов. Еще до

получения дипломов они могли бы поставить в тупик лю¬

бого профессора, за исключением «старика» Мосса, руко¬

водителя кафедры, но и его они не раз озадачивали и по¬

правляли. Открытие Ллойдом «смертоносной бациллы» у

морской жабы и его опыты над ней с помощью цианисто¬

го калия прославили его имя и университет на весь мир.

Но не М1еньший успех выпал и на долю Поля: ему удалось

создать искусственные коллоидные растворы, помогаю¬

щие раскрыть тайны жизни амеб, а также пролить свет

на процесс оплодотворения низших форм» морских живот¬

ных, проведя удивительные опыты с растворами простой

поваренной соли и магнезии.
Еще во время учебы, когда они были поглощены

тайнам>и органической химии, в их жизнь вошла Дорис

Ван Беншотен. Первым ее повстречал Ллойд, но в течение

следующих суток Поль также сумел познакомиться с ней.

Они, конечно, влюбились, и она стала для них единст¬

венным существом, ради которого стоило жить на све¬

те. Они ухаживали за ней с одинаковым рвением и

пылом. Их борьба достигла такого напряжения, что по¬

ловина студентов стала держать пари, кто победит в

этой борьбе. Даже «старик» Мосс в один прекрасный

день, после того как Поль в его частной лаборатории

провел блестящий опыт, не удержался и поставил свое

месячное жалованье об заклад, что женихом Дорис Ван

Беншотен станет Поль.
В конце концов она разрешила проблему по-своему,

ко всеобЕ^му удовлетворению, за исключением Поля и

Ллойда. Пригласив их обоих, она сказала, что никак не

может выбрать одного из них, потому что любит обоих

одинаково, и так как, к сожалению, многобрачие в Со¬

единенных Штатах запрещено, она вынуждена лишить

себя чести и счастья стать супругой одного из них.
Каждый обвинял другого в столь плачевном исходе,

и ожесточение между ними еще больше усилилось.
Вспышка произошла довольно быстро. И началось все

именно в моем доме, после того как Поль и Ллойд полу-

<^тепень. Оба они были состоятельными

дьми, и у них не было склонности или необходимости
133

стать профессионалами. Дружба со мной и взаимная

враждебность являлись теми двумя причинами, которые

соединяли их. Частенько, посещая меня, они тщательно

старались избегать друг друга, хотя при создавшемся

положении им1 иногда приходилось сталкиваться.
Я помню тот день, когда Поль Тичлорн все утро чи¬

тал в моем кабинете очередной номер научного журнала.

Я был предоставлен самому себе и возился с розами, ко¬

гда прибыл Ллойд Инвуд. Держа во рту маленькие гвоз¬

ди, я зажимал, обрезал и прикреплял вьющиеся у ве¬

ранды растения. Ллойд следовал за мной, временами по^

могал мне. Мы заговорили о фантастических невидимках,

о тех таинственных блуждающих существах, предания о

которых дошли до нас. Ллойд с присущей ему энергией

стал распространяться о физических свойствах и возмож¬

ности невидимости. Абсолютно черный предмет, заявил

он, стал бы недоступен для самого острого зрения.
—	Цвет есть зрительное ощущение,— говорил

Ллойд,— он не является объективной реальностью. Без

света мы не можем видеть ни цвета, ни самих вещей. В

темноте все предметы черны и невидны. Если луч света

не падает на них, то и они не отбрасывают свет к нашим

глазам, и, таким образом, у нас нет зрительного свиде¬

тельства их существования.
—	Но мы же видим черные вещи при дневном све¬

те! — возразил я.
—	Совершенно верно! — горячо продолжал он.— И

это потому, что они не абсолютно черные. Если бы они

были абсолютно черными, м>ы не смогли бы видеть их.

Да что там, мы бы не увидели их и в лучах тысячи

солнц! Поэтому я считаю, что с помощью правильно вы¬

бранных соединений пигментов можно получить абсолют¬

но черную краску, которая сделает невидимыми любые

окрашенные ею предметы.
—	Это было бы замечательное открытие,— сказал я

без особого энтузиазма, так как все рассуждения были

слишком фантастичны и имели отвлеченный характер.
—	Замечательное!—Ллойд хлопнул меня по плечу.—

Еще бы! Ведь если, старина, я покрою себя такой крас¬

кой, весь мир будет у моих ног. Мне будут известны сек¬

реты королей и правительств, козни дипломатов и поли¬

тиканов, махинации биржевых дельцов, намерения тре¬
134

стов и корпораций. Я смогу видеть жизнь насквозь и ста¬

ну величайшей силой на земле. И я...
Он резко оборвал себя, затем добавил:
—	Что ж, я уже начал опыты и могу тебе признаться,

у меня неплохие шансы добиться удачи.
См)гх, донесшийся с порога, заставил нас вздрогнуть.

Там стоял Поль Тичлорн. На его губах была насмеш¬

ливая улыбка.
—	Вы кое о чем забываете, дорогой Ллойд,— ска¬

зал он.
—	Забываю? О чем»?
—	Вы забываете,— продолжал Поль,— вы забываете

о тени.
Я заметил, как у Ллойда выгянулось лицо, но ответил

он с издевкой:
—	А я, видите ли, могу взять с собой зонтик от
солнца.
Затем он неожиданно повернулся и свирепо бросил

Полю:
—	Послушайте, Поль, для вашего же блага советую

лучше не вмешиваться в это дело.
Разрыв казался неизбежным, но Поль добродушно

засм1еялся:
—	Я и пальцем не прикоснусь к вашим грязным пиг-

м)ентам». Если даже оправдаются ваши самые оптими¬

стические надежды, то и тогда вас постоянно будет

сопровождать тень. Вам не уйти от нее. А я двинусь со¬

всем другим курсом. У меня совсем не будет тени...
—	Прозрачность! — тотчас воскликнул Ллойд.— Но

ее невозможно достигнуть.
—	Ну, конечно, нет.— И Поль, пожав плечами, заша¬

гал прочь по дорожке, обсаженной кустами роз.
С этого все и началось. Оба взялись за работу с при¬

сущей им энергией и с такой ожесточенностью, что я дро¬

жал при одной мысли об успехе кого-либо из них. Каж¬

дый полностью доверял мие, и в последовавшие затем

долгие недели экспериментов я превратился в доверен¬

ное лицо обеих сторон. Я выслушивал их теоретические

выкладки и наблюдал демонстрацию опытов, но ни¬

когда ни словом, ни знаком я не намекал одному об

успехах другого. И они уважали меня за это молчание.
Ллойд Инвуд после длительной и непрерывной рабо¬
135

ты, когда напряже«ие духа и тела становилось невыно¬

симым, отдыхал стра«шям образам. Он посещал состя¬

зания по боксу. Как-то он затащил меня на одно из та¬

ких жестоких зрелищ, чтобы рассказать о результатах

последних опытов, и там> его теория получила порази¬

тельное подтверждение.
—	Видишь вон того м^^жчину с рыжими баками? —

спросил он, показывая на человека, сидевшего в пятом!

ряду по другую сторону ринга.— Не правда ли, между

ним и мужчиной в белой шляпе никого нет?
—	Конечно,— ответил я.— Место между ними не за¬

нято.
Ллойд наклонился ко мне и серьезно заговорил:
—	Между человеком с рыжими баками и человеком

в белой шляпе сидит Бен Уассон. Ты уже слышал о нем)

от меня. В своем весе он сильнейший боксер в стране.

Он чистокровный караибский негр, и у него самая чер¬

ная кожа в 0)единенных Штатах. На нем сейчас'черное

застегнутое на все пуговицы пальто. Я видел, как он во¬

шел и занял свое место. И как только он сел, он исчез.

Смотри внимательно, может, он улыбнется.
Я хотел было пойти вперед, чтобы проверить Ллойда,

но он задержал меня.
—	Подожди,— сказал он.
Я смотрел и ждал до тех пор, пока мужчина с рыжи¬

ми баками не повернул головы. Казалось, он обращает¬

ся к пустому месту. И тогда на незанятом месте я увидел

вращающиеся белки тлаз и двойной полумесяц зубов, й

на м1гновение мне удалось разглядеть лицо негра. Но с

исчезновением улыбки оно снова стало невидимым, и

стул, как и раньше, казался свободным.
—	Если бы он был абсолютно черным, то, даже си¬

дя рядом с ним, ты не смог бы его увидеть,— сказал

Ллойд, и, признаюсь, я почти поверил этому, настолько

убедительным был проведенный опыт.
После этого я посещал лабораторию Ллойда много

раз и всегда заставал его погруженным в поиски абсолют¬

но черного цвета.
В своих опытах он использовал всевозможные пиг¬

менты: лам!поЬую копоть, различные виды смол, сажу от

масел и жиров и большое количество обугленных органи^

ческих веществ.
136

—	Белый свет состоит из семи. основных цветов,—

доказывал он мине.— Но сам по себе он невидим. И толь¬

ко, когда он отражается от предметов, предметы и он

сам становятся видимыми. И только та часть света, ко¬

торая отражается, становится видимой. Возьмем, на¬

пример, голубую табакерку. Белый свет освещает ее,^и за

одним исключением все цвета — фиолетовый, синий, зе¬

леный, желтый, оранжевый и красный — поглощаются.

Исключение составляет голубой. Он не поглощается, он

отражается. Почему табакерка дает нам ощущение го¬

лубизны? Мы не видим других цветов потому, что^они

поглощены. Мы видим только голубой цвет. По этой же

причине трава зеленая. Световые волны зеленого цвета

бьют нам в глаза.
—	Когда мы красим дома, М1Ы не накладываем какой-

то цвет на них,— говорил он в другой раз.— Мы просто

применяем определенные вещества, которые способны

поглощать все цвета спектра, за исключением нужных

нам цветов. Если вещество отражает все цвета, то оно

кажется нам белым. Если оно поглощает их, то оно

черное. Но, как я уже говорил, мы не имеем идеально

черного цвета. JSce цвета полностью не поглощаются.

Идеальный черный цвет даже при ярком свете будет

совершенно невидим. Например, посмотри сюда;
На его рабочем столе лежала палитра. Различные

оттенки черного цвета были нанесены на нее. Один, в

особенности, я едва мог заметить. В глазах начинало ря¬

бить, я тер их и смотрел снова.
—	Это,—произнес он выразительно,—самый черный

цвет, который ты или любой другой смертный когда-ли-

бо видел. Но погоди немного, и я добуду черный цвет та¬

кой черноты, что ни один смертный не сможет смотреть

на него... и видеть его!
С другой стороны, Поля Тичлорна я обычно заста¬

вал погруженным в изучение световой поляризации, ди-
*	фракции и интерференции, единичной и двойной рефрак¬

ции и всевозможных удивительных органических соеди¬

нений.
Прозрачяостть есть состояние или свойство тела,

которое пропускает сквозь себя любые лучи света,— объ¬

яснял он мне.— Вот к чему я стремлюсь. Ллойд наты¬

кается на тень из-за своей непроницаемой глупости. А я
137

сумею избегнзгть тени. Прозрачное тело не оставляет те¬

ни, оно не отражает также и световых волн... то есть в

том случае, если оно абсолютно прозрачно. Поэтому оно

будет невидимым».
В другой раз мы стояли у окна. Поль протирал лин¬

зы, которые лежали на подоконнике. Неожиданно во вре¬

мя паузы в нашем разговоре он сказал:
—	Я уронил линзу. Выгляни в окно, старина, посмот¬

ри, куда она закатилась.
Я подался вперед, но резкий удар в лоб заставил меня

отпрянуть. Я потер ушибленную бровь и недоуменно, но

с укором уставился на Поля, заливавшегося ликующим

мальчишеским cMiexoM.
—	Ну что? — сказал он.
—	Ну что? — эхом» повторил я.
—	Отчего бы тебе не разоб|>аться самому? — спро¬

сил он.
И я стал разбираться. Перед тем как я попыгался

высунуться в окно, М10И чувства подсказывали мне, что

между мной и воздухом снаружи ничего нет, что оконный

проем) абсолютно пуст. Я протянул руку и почувствовал

твердый предмет, гладкий, холодный и плоский, который,

судя по ощущению, должен был быть стеклом. Я снова

посмотрел перед собой, но положительно ничего не смог

увидеть.
—	Белый кварцевый песок,— быстро заговорил

Поль,— карбонат натрия, гашеная известь, стеклянный

бой, перекись магния, и вот, пожалуйста,— французское

зеркальное стекло высшего качества, изготовленное зна¬

менитой фирмой Сен-Гобэн, которая производит лучшие

стекла в мире. А данное стекло — их лучшее изделие.

Ему нет цены. Взгляни на него! Оно невидимо. Мы не

знаем!, существует ли оно, пока не разобьем о него голову.
Так-то, старина! Это просто наглядный урок... Берут¬

ся определенные непрозрачные вещества, но смешивают¬

ся таким образом, что получается прозрачное тело. Ты

скажешь, что это шутка неорганической химии? Совер¬

шенно верно. Но я берусь утверждать, держась твердо

на обеих ногах, что могу и в органическом мире в точ¬

ности воспроизвести все, что происходит в неорганиче¬

ском.
—	Вот! — Он подержал пробирку между мной и све¬
138

том, и я увидел в ней непрозрачную грязноватую жид¬

кость. Он перелил ее в другую пробирку, и hojith в то же

мгновение она стала прозратаой и сверкающей.
—	Или вот!—Быстрыми, порывистыми движениями,

смело манипулируя среди массы пробирок, он превратил

белую жидкость в раствор винного цвета, а светло-жел¬

тый раствор — в темно-коричневый. Он бросил кусочек

лакмусовой бумажки в кислоту, и бумажка сразу же по¬

краснела, а попав в щелочь, она так же быстро стала го¬

лубой.
—	Лакмусовая бумажка остается лакмусовой бумаж¬

кой,— объявил он тоном официального лектора.— Ни во

ЧТО другое я ее не превратил. Что же я сделал? Я только

изменил расположение ее молекул. И если вначале лак¬

мусовая бумажка поглощала все цвета света, за исключе¬

нием красного, то затем ее молекулярная структура бы¬

ла изменена таким образом, что она стала поглощать

красный цвет и все остальные цвета, кроме голубого.

И так можно продолжать ad infinitum. Моя же цель за¬

ключается в следующем.— Он сделал небольшую пау¬

зу.— Моя цель — искать — и, конечно, найти — надле¬

жащие реактивы, которые, действуя на живой организм,

приведут к молекулярным изменениям, аналогичным

тем, которые ты сегодня как раз наблюдал. Но реактивы,

которые я ищу и обязательно найду, не будут окрашивать

живое тело в голубой, красный или черный цвет, они

сделают его прозрачным. Свет будет проходить сквозь

него. Оно будет невидимым. И оно не будет отбрасывать

тени.
Несколько недель спустя мы с Полем отправились

на охоту. Незадолго до этого он обещал мне, что я буду

иметь удовольствие охотиться с чудесной собакой... дей¬

ствительно с самой чудесной собакой, какую когда-либо

имел охотник. Так он утверждал до тех пор, пока не воз¬

будил моего любопытства. Но в то утро я был разочаро¬

ван, потому что нигде не было видно собаки.
—	Не думай о ней,— невозмутимо проговорил Поль,

и мы двинулись по ПОЛЯМ;
я не мог понять, что беспокоило меня, но у меня было

ощущение какой-то страшной болезни. Мои нервы были

расшатаны, и из-за их удивительных фокусов чувства

мои, казалось, взбунтовались. Непонятные звуки приво’
139

ДИЛИ меня в захмешательство. По временам» я слышал

шелест раздвигаемой травы, а один раз — топот ног на

участке каменистой почвы.
—	Поль, ты слышал сейчас что-нибудь?—спросил я.
Но он только покачал головой и неуклонно продол¬

жал идти вперед.
Перелезая через изгородь, я услышал жалобный вой

собаки, раздавшийся в паре футов от меня. Но, оглядев¬

шись вокруг, я ничего не увидел.
—	Поль,— сказал я,— нам лучше вернуться домой.

Боюсь, что я заболел.
—	Чепуху городишь, старина,— ответил он.—Солнце,

как вино, ударило тебе в голову. Ничего с тобой не слу¬

чится. Знатная выдалась погодка!
Но на узкой тропе между кустарниками что-то суну-*

лось мне под ноги, я споткнулся и едва не упал. С испу¬

гом* я взглянул на Поля.
—	В чем дело? —спросил он.— Спотыкаешься о соб¬

ственные ноги?
Я сжал зубы и побрел дальше, хотя голова у меня хо¬

дила кругом, и я был твердо убежден, что острый и та¬

инственный недуг поразил мои нервы. Пока еще он не

коснулся зрения, но когда мы снова вышли в открытое

поле, то даже мои глаза предали меня. Странные вспыш¬

ки света разных цветов, похожего на радугу, стали

появляться и исчезать на пути передо мной. И все-таки

мне удавалось держать себя в руках до тех пор, пока эти

вспыхивающие разноцветные огни не затанцевали в про¬

должение добрых двадцати секунд. Тогда, весь дрожа,

без сил я опустился на землю.
—	Мне конец,— задыхаясь, произнес я и закрыл гла¬

за рукам»и,— я слепну, Поль, отведи меня домой.
Но Поль долго и громко смеялся.
—	Что я тебе говорил?.. Самая удивительная соба¬

ка, а? Ну, как ты думаешь?
Он повернулся слегка в сторону и засвистел. Я услы¬

шал топот ног, тяжелое дыхание разгоряченного живот¬

ного и лай собаки. Поль наклонился и, казалось, стал

ласкать воздух.
—	Вот! Дай руку.
И он потер мою руку о холодный нос и шею собаки*
140

Несомненно, это была собака, судя по размерам и глад¬

кой короткой шерсти пойнтер.
Нечего говорить, что ко мне быстро вернулось душев¬

ное равновесие и самоконтроль. Поль надел животному

ошейник, а к хвосту привязал платок. И мы стали сви¬

детелями замечательного зрелища. Одинокий ошейник

и развевающийся платок метались по полям. Стоило по¬

смотреть, как платок и ошейник прижимали стаю перепе¬

лов в рощице белых акаций и как застывали на месте и

не двигались до тех пор, пока мы не спугивали птиц.
Снова и снова там, где находилась собака, возникали

разноцветные световые вспышки. Поль объяснил, что это

единственная вещь, которую он не предвидел и с кото¬

рою вряд ли сумеет справиться.
—	Имеется бесчисленное множество разных ложных

солнц, солнечных зайчиков, радуг и сияний,— сказал

он.— Они являются результатом преломления световых

лучей, проходящих сквозь минералы и кристаллы льда,

сквозь туман, дождь, водяную пыль и множество дру¬

гих вещей. И я боюсь, что ими мне придется расплачи¬

ваться за достижение прозрачности. Я избежал тени

Ллойда и наткнулся на радужную вспышку.
Двумя днями позже, подходя к лаборатории Поля, я

почувствовал страшное зловоние. Оно было настолько

сильным, что совсем нетрудно было отыскать его источ¬

ник — массу гниющего вещества на пороге, которая очер¬

таниями напоминала собаку.
Поля поразила моя находка. Это была его невиди¬

мая собака, или, вернее, то, что раньше было его невиди¬

мой собакой, потому что теперь она была явно видимой.

Еще «несколько минут назад она играла во дворе, полная

сил и здоровья. При вниттельном осмотре обнаружи¬

лось, что ее череп был проломлен сильным ударом. И ес¬

ли убийство собаки казалось странным, то ее быстрое

.разложение было уж совсем непонятным фактом.
—	Реактивы, введенные в ее тело, безвредны,— объ¬

яснил Поль.— Однако они обладают большой силой и,

очевидно, с наступлением Смерти приводят к мгновен¬

ному разложению тела. Замечательно! Это замечательно!

Что ж, единственный выход — оставаться живым. И по¬

ка ты живешь, они не вредят. Да, но кто размозжил со¬

баке голову, хотел бы я знать!
141

Все выяснилось, когда испуганная горничная принесла

весть о том, что утром, с час назад, с Джеффером Бед-

шоу случилось буйное помешательство, что его связали

и привели в охотничий домик, где он стал бессвязно рас¬

сказывать о битве со свирепым и огромным зверем, кото¬

рого он повстречал на поле Тичлорна. Он утверждал, буд¬

то неизвестное чудовище было невидимым, будто он

своими глазами видел, что оно было невидимым»; плачу¬

щая жена и дочери только качали головами, а он из-за

этого все больше выходил из себя, и садовник с кучером

связали его еще крепче.
От Поля Тичлорна, который так успешно справлялся

с проблемой невидимости, ни на шаг не отставал Ллойд

Инвуд. Получив приглашение, я отправился к нему

взглянуть, как идут дела. Его лаборатория находилась

в уединенном месте посреди его обширных владений. Она

была построена на небольшой красивой лужайке, окру¬

женной со всех сторон густьш лесом, и вела к ней узкая,

петляющая тропа. Но я ходил по ней так часто, что знал

каждый изгиб, и представьте мое изумление, когда я

вышел на лужайку и не обнаружил лаборатории. Необыч¬

ного вида строение с красной кирпичной трубой исчезло.

И ничто не указывало на то, что оно когда-нибудь было

здесь. Не было следов развалин или облом^ков, вообще ни¬

чего не было.
Я решил пересечь место прежней лаборатории.
—	Вот здесь,—сказал я себе,—должен был быть по¬

рог перед дверью.
Не успели эти слова слететь с моего языка, как я за¬

цепился ногой о какое-то препятствие, подался всем те¬

лом вперед и ударился головой о предмет, который по

ощущению очень напоминал дверь. Я выставил вперед

руку. Это и была дверь. Я нащупал ручку и повернул ее.

И сразу же, как только дверь стала поддаваться, вся

внутренняя часть лаборатории предстала моим взорам.

Поздоровавшись с Ллойдом, я закрыл дверь и отступил

на несколько шаго<в назад. Здания совершенно нельзя

было заметить. А стоило вернуться и открыть дверь,

как сразу же каждая мелочь внутри помещения станови¬

лась видимой. Это было действительно поразительно, не¬

ожиданный переход от пустоты к свету, формам и

краскам.
142

—	Что ты об этом думаешь? — спросил Ллойд, креп¬

ко пожимая м«е руку.— Вчера я дважды покрыл абсо¬

лютно черной краской стены моей лаборатории, чтобы по¬

смотреть, что из этого получится. Как твоя голова? Ка¬

жется, ты стукнулся довольно крепко.
—	Ну, хватит,— прервал он мои поздравления.—

У меня есть для тебя кое-что поважнее.
Разговаривая, он начал раздеваться и, оставшись го¬

лым, сунул мне в руки кружку и кисть.
—	Вот, покрась меня,— сказал он.
Это была маслянистая, похожая на шеллак жид¬

кость, которая быстро и легко покрывала кожу и мгно-

венно высыхала.
—	Это только для предохранения кожи,— объяснил

он, когда я закончил,— а теперь основная краска.
Я взял другую кружку, на которую он указал мне, и

заглянул внутрь, но увидеть ничего не смюг.
—	Она пуста,— сказал я.
—	Сунь туда палец.
Я послушался и ощутил прохладную^ жидкость. Вы¬

тащив руку, я посмотрел на указательный палец, который

окунулся в кружку, но он исчез. Я подвигал им; по напря¬

жению и расслаблению мышц я знал, что двигаю паль¬

цем, но я не видел его. Судя по всему, я был лишен паль¬

ца. И я не мюг увидеть его до тех пор, пока не подставил

его под солнечный свет. Он стал отбрасывать пятнышко

тени на пол.
Ллойд хихикнул;
—	Ну, а теперь мажь и гляди в оба;
Я погрузил кисть в кружку, казавшуюся пустой, и

провел длинную полосу на его груди. По мере движения

кисти живая плоть исчезала. Я покрасил его правую но¬

гу, и он оказался одноногим человеком, отрицавшим все

законы тяготения. И так мазок за мазком, одну часть те¬

ла за другой я выкрасил Ллойда Инвуда в ничто. От пе¬

реживаний у меня мурашки бежали по коже, и я был

рад, когда все исчезло от взора, если не считать горяще¬

го взгляда его темных глаз, которые, казалось, сами по

себе висели в воздухе.
—	Для них у меня есть особый, безвредный состав,—

сказал он.— Легкое распыление пульверизатором!, и все!

Меня нет.
143

Когда с этим так же успешно было покончено, он

сказал.
—	А теперь я похожу, а ты говори, какое впечатле¬

ние это производит.
—	Прежде всего я не вижу тебя,— сказал я, и до

меня из пустоты донесся его радостный смех.— Конеч¬

но,— продолжал я,— ты не можешь избавиться от своей

тени, но этого и следовало ожидать. Если ты проходишь

между моими глазами и предметом», то предмет исчезает,

но его исчезновение настолько необычно и непостижимо,

что взор затуманивается. Когда ты движешься быстро, в

глазах начинает непонятно рябить. И это чувство помут¬

нения вызывает боль в глазах, а голова наливается тя¬

жестью.
—	Еще что-нибудь указывает на мое присутствие? —

спросил он.
—	Нет и да,— ответил я.— Когда ты стоишь рядом,

у меня появляется чувство, которое бывает в мрачных

склепах, пустынных сырых складах и глубоких шахтах.

И как моряки чувствуют очертания берега в темные ночи,

так и я, как м»не кажется, чувствую очертания твоего тела.

Но все это очень смутно и неуловимо.
Мы долго беседовали в его лаборатории в то памятное

утро. И когда я поднялся, чтобы уйти, он взял своей

невидимой рукой мою руку, энергично потряс ее и

сказал:
—	Теперь я покорю мир!
И я не отважился рассказать ему о таких же успе¬

хах Поля Тичлорна.
Дома меня ждала записка от Поля с просьбой не-

М1гдленно явиться к нему. В полдень я подкатил к нему на

своем! велосипеде. Поль окликнул меня со стороны тен¬

нисного корта. Я слез с велосипеда и направился туда.

Но корт был пуст. И пока я стоял там, разинув от удивле¬

ния рот, и глазел по сторонам, теннисный, мячик ударил

меня по руке, а другой, пока я поворачивался, просвистел

у меня над ухом. Насколько я мог видеть нападающую

сторону, мячи начинали свой стремительный полет за

пределами площадки, и я был буквально осыпан ими.

Но когда пущенные в меня мячи стали возвращаться для

нового удара, я разобрался в обстановке. Схватив ра¬

кетку и зорко следя за окружающим, я заметил возни¬
144

кавшую и исчезавшую радужную вспышку, которая ме¬

талась по площадке. Я бросился к ней и ракеткой. на¬

нес ей полдюжины увесистых ударов. Зазвенел голос

Поля:
—	Хватит! Хватит! Ой! Да ну же! Стой! Ты бьешь

по голому телу! А-ай! Больше не буду! Я только хотел,

чтобы ты увидел мюе превращение,— говорил он жалоб¬

ным тоном, и мне показалось, что он растирает ушиблен¬

ные места.
Через несколько минут мы уже играли в теннис. Я

был в невыгодном положении, так как не видел Поля на

площадке, кроме тех моментов, когда углы между ним*,

солнцем и мной были в подходящем сочетании. И тогда—

но только тогда — он вспыхивал. Вспышки были ярче ра¬

дуги: чистейшая голубизна, нежноста фиолетового цвета,

яркость желтого и все переходные цвета, подобно брил¬

лианту, сверкали, переливались, ослепляли.
Но в середине игры я почувствовал озноб, напомина¬

ющий о глубокой шахте или темном склепе, озноб, кото¬

рый я уже испытал в то утро. В следующий момент я

увидел, как у самой сетки в воздухе мяч отскочил от пу-

cjoro места, и в это же время шагах в двадцати Поль

Тичлорн возник радужной вспышкой. Он не мог отбить

этот мяч, и со смертельным страхом я понял, что Ллойд

Ицвуд явился к месту действия. Чтобы убедиться в этом,

я поискал тень и увидел бесформенное пятно (солнце

висело над головой), двигавшееся по земле. Я вспомнил

его угрозу и, понял, что все долгие годы соперничества

должны привести к решительной и жуткой битве.
Я закричал, чтобы предупредить Поля, и услы¬

шал. рычание, какое может издать дикий зверь. В ответ

тоже раздалось рычание. Я увидел, как темное пятно

быстро пересекало корт, а ослепительная вспышка много¬

цветных тонов с такой же быстротой ринулась навстре-*

чу тени. И тогда тень и вспышка встретились. Послыша¬

лись звуки невидимых ударов. Сетка упала у меня на

глазах. Испуганный, я бросился к дерущимся, крича:
—	Ради бога!
Но их сцепившиеся тела задели^меня, и я упал.
—	Не вмешивайся, старина! — услышал я голос

Ллойда Инвуда из пустоты. А затем раздался голос

Поля:
10.	Джек Лондон. Т. 5.	145

—	Да, да, с нас довольно примирений!
По голосам я понял, что они разошлись в разные

стороны. Я не мог обнаружить Поля и поэтому при¬

близился к тени, которая представляла Ллойда. Но с

другой стороны я получил ошеломляющий удар по че¬

люсти и услышал сердитый окрик Поля;
—	Да уберешься ты наконец?
Затем они снова сошлись. Шум ударов, стоны и тя¬

желое дыхание, быстрые вспышки и перемещения те¬

ни ясно говорили о беспощадности борьбы.
Я начал звать на помощь, и Джеффер Бедшоу при¬

бежал на площадку. Я заметил, что он как-то стран¬

но смотрел на меня. Но он столкнулся с дерущимися

и полетел на землю головой вперед. С отчаянным воп¬

лем, крича «О боже, вот оно!», он вскочил на ноги и

понесся вон с площадки.
Мне ничего не оставалось делать, как беспомощно

застыть на месте и следить за борьбой. Полуденное

солнце с ослепительной яркостью заливало пустой тен-

нисный корт. И он был пуст. Я мог видеть только

радужные вспышки и теневое пятно, пыль, поднятую

невидимыми ногами, и колебания проволочной ограды,

которую они раз или два задели. И это было все, а

скоро и этого не стало. Не было больше вспышек, а

тень вытянулась и застыла. И я вспомнил их решитель¬

ные детские лица, когда они крепко держались за кор¬

ни растений в холодной глубине пруда.
Меня нашли через час. Случившееся как-то дошло

до слуг Тичлорна, и все они разбежались. Джеффер

Бедшоу так и не выздоровел после второго потрясения.

Он заключен в сумасшедший дом без надежды на

выздоровление. Тайны чудесных открытий умерли

вместе с Полем и Ллойдом, так как обе лаборатории

были разрушены убитыми горем родственниками. Что

касается меня, я больше не интересуюсь химическими

исследованиями, и о науке в моем доме не говорят.

Я возвратился к своим розам. Для меня достаточно хо¬

роши краски природы.

до

ГЛАВА I
Видения! Видения! Видения! Пока я не понял, в

чем дело, как часто я спрашивал себя, откуда идет эта

бесконечная вереница видений, которые тревожат мой

сон,— ведь в них не было ничего такого, что напоми¬

нало бы нашу реальную, повседневную жизнь. Они

омрачали мое детство, превращая сон в страшные кош¬

мары, а немного позднее внушив мне уверенность, что

я не похож на других людей, что я какой-то урод, от¬

меченный проклятием.
Только днем я чувствовал себя в какой-то мере

счастливым. Ночью же я оказывался в царстве стра¬

ха — и какого страха! Я отважился бы сказать, что ни

один живущий ныне человек не испытывал такого жгу¬

чего, такого глубокого страха. Ибо мой страх — это

страх, который царил в давно минувшие времена, страх,

который свободно разгуливал в Юном Мире и гнездил¬

ся в душе юноши Юного Мира. Короче говрря, тот страх,

что был непререкаемым владыкой в те века, которые

носят название среднего плейстоцена.
Что я имею в виду? По-видимому, мне необходимо

объяснить это, прежде чем я перейду к рассказу о сво¬

их сновидениях. Ведь о том, что прекрасно знаю я,

вам известно так мало! В то время, как я пишу эту

страницу, передо мною встают причудливые картины

того, другого мира, проходит череда живых существ и

событий все это, я знаю, покажется вам бессмыслен¬

ным и бессвязным.
Что значит для вас дружба с Вислоухим, обаяние
149

и прелесть Быстроногой, разнузданная похоть и ди¬

кость Красного Глаза? Несуразные, пустые звуки, не

более. Столь же пустыми звуками вам покажутся

и рассказы о Людях Огня и Лесной Орде, о шумных,

лопочущих сборищах Племени. Ибо вам неведом ни по¬

кой прохладных пещер в утесе, ни очарование тропы

у водопоя по вечерам. Вы никогда не испытывали,

как хлещет утренний ветер на вершинах дерев, как слад¬

ка молодая кора, когда ее разжуешь хорошенько.
Быть может, вам будет легче вникнуть в суть де¬

ла, если я начну с описания своего детства — собст¬

венно, ведь именно детство и поставило лицом к лицу со

всем этим меня самого. Мальчишкой я был, как все дру¬

гие мальчишки,— если речь идет, конечно, о дне. Дру¬

гим, не похожим на них, я был по ночам. С тех самых

пор, как я помню себя, время ночного сна всегда было

для меня временем страха. Редко-редко в мои снови¬

дения прокрадывалось что-нибудь радостное. Как пра¬

вило, они были полны страха, страха столь необычного,

дикого, небывалого, что осмыслить этот страх было не¬

возможно. Ни разу в моей дневной жизни не ощущал

я такого страха, который бы хоть чем-то походил на

страх, владевший мною во время сна по ночам. Это

был совсем особый, таинственный страх, выходящий

за пределы моего жизненного опыта.
Скажу к примеру, что я родился в городе,— более

того, я был истинным дитятей города, деревня была

для меня неведомым царством. Но мне никогда не сни¬

лись города, ни разу не приснился даже простой

дом. Мало этого,— в круг моих ночных видений никогда

не вторгалось ни одно существо, подобное мне, ни один

человек. С деревьями я сталкивался в жизни только в

парках да в иллюстрированных книжках, а во сне я

странствовал среди бесконечных девственных лесов.

И я видел эти леса совершенно живыми. Остро и от¬

четливо представало передо мной каждое дерево.

У меня было такое ощущение, что с этими деревьями

я знаком давным-давно и сроднился с ними. Я видел

каждую ветку, каждый сучок, примечал и знал каж¬

дый зеленый листик.
Хорошо помню, как я впервые в дневной жизни

столкнулся с настоящим дубом. Глядя на узловатые
150

ветви и резную листву, я с мучительной ясностью

почувствовал, что точно такие же деревья я несчет¬

ное число раз видел во сне. Поэтому позже я уже не

удивлялся, когда с первого взгляда узнавал и ель,

и тисс, и березу, и лавр, хотя до тех пор мне не доводи¬

лось их видеть. Ведь я видел их когда-то раньше, я ви¬

дел их каждую ночь, как только погружался в свои

сновидения.
Все это, как вы заметили, противоречит первейшей

закономерности сновидений, которая гласит, что чело¬

веку снится лишь то, что он видел в этой жизни. Мои

сновидения такой закономерности не подчинялись. В

своих снах я ни разу не видел ничего такого, что имело

бы касательство к моей дневной жизни. Моя жизнь

во сне и моя жизнь, когда я бодрствовал, шли абсолют¬

но раздельно, не имея между собой ничего общего,

кроме разве того, что тут и там действовал тот же са¬

мый я. Я был связующим звеном, я как бы жил и в

той и в другой жизни.
С малых лет я усвоил, что орехи добывают в бака¬

лейной лавке, ягоды у торговца фруктами, но, прежде

чём это стало мне известным, во сне я уже срывал оре¬

хи с веток или подбирал их на земле под деревьями

и тут же ел; таким же образом я добывал ягоды и

виноград с кустов и лоз. Все это было за пределами

моего жизненного опыта.
Мне никогда не забыть, когда в первый раз на мо¬

их глазах подали на стол чернику. Черники я до тех

пор не видел, однако при первом же взгляде на нее

я живо вспомнил, что в моих сновидениях я не раз бро¬

дил по болотистым урочищам и вволю ел эти ягоды.

Мать поставила передо мной тарелку с черникой. Я

зачерпнул ягод ложкой и еще не успел поднести ее

ко рту, как уже знал, какова черника на вкус. Съев яго¬

ды, я понял, что не ошибся. Вкус у черники был точно

такой, к какому я привык, поедая в своих сновидениях

эту ягоду на болотах.
Змеи? Задолго до того, как я вообще услышал о

змеях, они мучали меня в ночных кошмарах. Они под¬

стерегали меня на лесных полянах, неожиданно взви¬

вались из-под ног, ползали в сухой траве, пересекали

голые каменистые участки или преследовали меня на
151

деревьях, обвивая своими огромными блестящими те¬

лами стволы и заставляя меня взбираться все выше

и все дальше по качающейся, трещавшей ветви—при

взгляде с нее на далекую землю у меня кружилась го¬

лова. Змеи!—эти раздвоенные языки, стеклянные глаз¬

ки, сверкающая чешуя, это шипение и треск — разве

я не знал все это задолго до того дня, когда меня

впервые повели в цирк и на арене появился заклина¬

тель со змеями? Это были мои старые друзья, или, вер¬

нее, враги, из-за которых я терзался ночами от страха.
О, эти бесконечные леса и дебри, этот ужасающий

лесной сумрак! Я блуждал по лесам целую вечность,—

робкое, гонимое существо, вздрагивающее при малейшем

звуке, пугающееся собственной тени, всегда насторо¬

женное и бдительное, готовое мгновенно кинуться

прочь в смертельном страхе. Ведь я был легкой до¬

бычей любого кровожадного зверя, какой только

обитал в лесах — и ужас, безумный ужас гнал меня

вперед, бросая за мной по пятам неслыханных чудо¬

вищ.
Когда мне исполнилось пять лёт, я впервые попал

в цирк. Домой я вернулся больным — и отнюдь не от

розового лимонада и орехов. Сейчас я расскажу

все по порядку. Как только мы вошли под тент, где

находились животные, раздалось громкое ржание ло¬

шади. Я вырвал свою руку из руки отца и стремглав

бросился назад к выходу. Я натыкался на людей, и,

наконец, упал наземь, и все время ревел от ужаса.

Отец поднял меня и успокоил. Он показывал на толпу,

которая не боится конского ржания, и уверял,* что в цир¬

ке совершенно безопасно.
Тем не менее лишь со страхом и трепетом и пэд

ободряющей рукой отца приблизился я к клетке, в ко¬

торой сидел лев. О, я тотчас узнал его! Грозный, ужас¬

ный зверь! И в моем сознании вдруг вспыхнула кар¬

тина из ночных видений — полуденное солнце свер¬

кает на высокой траве, мирно пасется дикий буйвол,

внезапно трава расступается под стремительным рыв¬

ком какого-то темно-рыжего зверя, зверь этот прыт

гает на спину буйволу, тот, мыча, падает, потом слы¬

шится хруст костей. Или другое: спокойное прохлад¬

ное озерцо, дикая лошадь, стоя по колена в воде, нето¬
152

ропливо пьет, и тут снова темно-рыжии — опять этот

темно-рыжий зверь! — прыжок, ужасающии визг лоша¬

ди, плеск воды и хруст, хруст костей. Или еще: мягкии

сумрак, грустная тишина летнего вечера, и среди этой

тишины могучее, гулкое рычание, внезапное, как труб¬

ный глас судьбы, и сразу же вслед за ним пронзитель¬

ные, душераздирающие крики и лопотание в лесу, и я —

я тоже пронзительно кричу и лопочу вместе с

другими в этом сумраке леса.
Глядя на него, бессильного за толстыми прутьями

клетки, я пришел в ярость. Я скалил на него зубы, ди¬

ко плясал, выкрикивал бессвязные, никому не понятные

унизительные эпитеты и строил дурацкие рожи. В от¬

вет он бросался на прутья и рычал на меня в тщетном

гневе. Да, он тоже узнал меня, и язык, на котором я

разговаривал с ним, был знакомым ему языком древних,

седых времен.
Мои родители страшно перепугались. «Ребенок за¬

болел»,—сказала мать. «У него истерика»,—сказал

отец. Ведь я никогда ничего не рассказывал им, и они

ничего не знали. Я уже давно решил тщательно скры¬

вать ото всех это мое свойство, которое, полагаю, я

вправе назвать раздвоением личности.
Я посмотрел еще заклинателя змей, и больше на

этот раз в цирке я ничего не видел. Меня увели домой,

утомленного, в сильном нервном расстройстве: от это¬

го вторжения в мою реальную, дневную жизнь другого

мира, мира моих ночных сновидений, я был по-настоя-

щему болен.
Я уже упоминал о своей скрытности. Только однаж¬

ды я доверился и рассказал о своих необыкновенных

снах. Я рассказал об этом мальчику — своему прияте¬

лю; нам обоим было по восемь лет. Из своих сновиде¬

ний я создал для него картину исчезнувшего мира, в

котором, как я уверен, я когда-то жил. Я рассказал

ему о страхе, царившем в те незапамятные времена,

поведал о Вислоухом и обо всех проделках, на которые

мы с ним пускались, о безалаберных и шумных сбори¬

щах Племени, о Людях Огня и о захваченных ими

землях.
Приятель смеялся и глумился надо мной. Он рас¬

сказал мне о привидениях и мертвецах, которые являются
153

по ночам. Но больше всего он издевался над тем, что

у меня будто бы слабая фантазия. Я рассказывал ему

еще и еще, он хохотал надо мной все сильнее. Я самым

^серьезным образом поклялся ему, что все это так и

было, и после этого он стал смотреть на меня с по¬

дозрением. Всячески перевирая, ч1юбы только позаба¬

виться, он передал мои рассказы другим товарищам, и

те тоже начали относиться ко мне с подозрением.
Это был горький урок, но я усвоил его крепко. Я

иной, чем все другие. Я ненормален, ненормален в чем-

то таком, чего они не могут понять, о чем бесполезно

рассказывать — ведь это вызывает только недоразу¬

мения. Когда при мне говорили о привидениях и домо¬

вых, я был совершенно спокоен. Я лишь хмуро про се¬

бя улыбался. Я думал о своих страшных снах, и я знал,

что мои видения — это отнюдь не какой-то туман, тая¬

щий в воздухе, не призрачные тени, а реальность, такая

же реальность, как сама жизнь.
Я и в мыслях не боялся каких-либо злых людоедов

или страшных чертей. Падение сквозь покрытые зеленью

ветви с головокружительной высоты, змеи, бросав¬

шееся за мной по пятам, когда я увертывался и, лопоча,

удирал от них, дикие собаки, гнавшие меня через откры¬

тое поле к^ лесу,— лишь эти страхи и ужасы были для

меня реальными, лишь это — подлинной жизнью, а не

выдумкой, лишь тут трепетала живая плоть, струились

кровь и пот. Людоеды и черти — да они были бы мне

просто добрыми друзьями, если сравнить их с теми стра¬

хами и ужасами, которые посещали меня по ночам во вре¬

мена моего детства и которые доселе тревожат мой сон,

тревожат и ныне, когда я, уже зрелый мужчина, пишу

эти строки.
ГЛАВА П
я уже говорил, что никогда в моих снах не появ¬

лялось ни одно человеческое существо. Я осознал этот

факт очень рано и мучительно страдал от этого. Еще

малым ребенком, погружаясь в свои страшные снови¬

дения, я чувствовал, что если бы рядом со мной ока¬

зался хоть один человек, хоть одно, существо, подобное
154

мне, я был бы спасен, меня не преследовали бы боль¬

ше эти ужасы. Многие годы я думал каждую ночь об

одном и том же — если бы найти этого человека, и тогда

я буду спасен!
Я повторяю — я думал об этом во сне, среди кош¬

маров и сновидений,— этот факт означает для меня, что

во мне одновременно Живут два существа, две лично¬

сти и что в такие минуты эти два существа, две моих

части соприкасались и сближались друг с другом. То

мое «я», которое принадлежало ночным сновидениям,

жило давным-давно, в ту далекую эпоху, когда еще

не появился и человек, каким мы его знаем; вторая

моя личность, мое дневное «я», проникало в эти снови¬

дения, в самую их сердцевину, и давало почувствовать,

что на свете существуют люди.
Возможно, ученые психологи найдут, что, употреб¬

ляя выражение «раздвоение личности», я допускаю

ошибку. Я знаю, в каком смысле употребляют этот тер¬

мин они, но я вынужден прибегнуть к нему и приме¬

нить его на свой собственный лад за отсутствием дру¬

гого подходящего термина. Могу только сослаться в

этом случае на неприспособленность английского язы¬

ка. А теперь поясню, в каком именно смысле я упот¬

ребляю это выражение — или злоупотребляю им.
Ключ к пониманию своих снов, к осознанию их причи¬

ны я обрел лишь тогда, когда превратился в юношу и

начал учиться в колледже. До тех же пор никакого

смысла в своих сновидениях я не улавливал, я не видел

для них никакой почвы. Но в колледже я познакомил¬

ся с психологией и с учением об эволюции и узнал,

как объясняются различные состояния психики и душен¬

ные переживания, какими бы странными они ни каза¬

лись с первого взгляда. Например, такой сон, ко¬

гда человек падает с огромной высоты,— очень распро¬

страненное явление, известное по собственному опыту

фактически всем.
Профессор сказал мне, что подобный сон являет¬

ся проявлением . нашей расовой, родовой памяти. Кор¬

ни его уходят в отдаленные, седые времена, когда наши

предки жили на деревьях. Падение с дерева было для

них ^ опасностью, угрожавшей постоянно. Много

людей гибло таким образом; всем нашим предкам без
155

исключения не раз приходилось падать, их спасало лишь

то, что они хватались за ветки, не долетев до земли.
Такое ужасное падение, когда гибель казалась не¬

отвратимой, оставляло в людях шок. Шок этот порож¬

дал молекулярные изменения в клетках мозга. Эти мо¬

лекулярные изменения передавались мозговым клет¬

кам потомков, становясь, таким образом, родовой па¬

мятью. Поэтому, когда мы, засыпая или уже во сне, па¬

даем с огромной высоты и просыпаемся с неприятным

чувством, что вот-вот должны были упасть и удариться,

мы лишь вспоминаем, что происходило с нашими пред¬

ками, жившими на деревьях, и что врезалось путем из¬

менений в мозговых клетках в память человеческого рода.
Во всем этом нет ничего странного, как нет ничего

странного и в инстинкте. Инстинкт — это не более

как привычка, вошедшая в плоть и кровь и передавае¬

мая по наследству. Кстати заметим, что в этих хо¬

рошо знакомых и вам, и мне, и всем нам снови¬

дениях, когда мы летим с высоты, мы никогда не па¬

даем и не ударяемся, оземь. Такое падение означало

бы гибель. Те из наших предков, которые падали и уда¬

рялись оземь, как правило, умирали. Шок от их паде¬

ния, конечно, передавался мозговым клеткам, но они

умирали тут же, не оставляя после себя потомства.

И вы и я — мы происходим от тех предков, кото¬

рые, падая, не долетали до земли: вот почему в наших

снах ни вы, ни я никогда не ударялись оземь.
А теперь мы коснемся вопроса о раздвоении лично¬

сти. Мы никогда не испытываем чувства падения с вы¬

соты, пока мы не спим, а бодрствуем. Наша дневная

личность таким опытом не обладает. Значит — и этот

довод Неопровержим — должна быть какая-то другая

и вполне определенная личность, которая падает, когда

мы спим, и которая должна обладать опытом падения

с высоты — обладать памятью опыта далеких предков,

подобно тому, как наша дневная личность обладает

своим, дневным опытом^
Когда я понял это, предо мною забрезжил нако¬

нец свет. И скоро этот свет, ослепительный и яркий,

хлынул на меня и сделал ясным все то, что было таин¬

ственным, жутким и сверхъестественным в моих ночных

сновидениях. Во сне я представлял собою отнюдь не
156

того человека, каким был днем,— нет, я был другою

личностью, обладающею не нашим обычным, а совсем

иным опытом, или, в применении ко сну, памятью об

этом совершенно ином опыте.
Но что же это за личность, этот некто? Когда он

жил на этой планете обычной дневной жизнью и на¬

копил столь неведомый для нас опыт? Вот вопросы, ко¬

торые вставали передо мной и на которые дали ответ

сами сновидения. Он жил давным-давно, когда мир

был еще юн, в тот период, который мы называем

средним плейстоценом. Он падал с деревьев, но не до¬

летал до земли и не разбивался. Он трепетал от страха,

услышав рычание львов; Его преследовали хищные

звери, на него нападали смертоносные змеи. Он ло¬

потал и тараторил на сборищах вместе с себе подобны¬

ми, и он воочию видел всю жестокость Людей Огня,

когда в смятении убегал от них.
Но вы уже возражаете мне: почему же эти родо¬

вые воспоминания не являются и вашими, тем ^лее,

что и в вас гнездится эта смутная вторая личность, кото¬

рая падает с высоты, когда вы спите?
Я отвечу вам на это, задав другой вопрос. Поче¬

му бывает двухголовый теленок? Сам я сказал бы в

ответ, что этот теленок — уродство. И таким обра¬

зом я отвечаю на ваш вопрос. Во мне живет эта

вторая личность и эти родовые воспоминания во всей их

полноте и яркости, потому что я урод.
Позвольте мне объяснить это подробнее. Самым

распространенным проявлением родовой памяти,- которой

мы, несомненно, обладаем, являются сновидения, когда

мы падаем с высоты. В этом случае наша вторая лич¬

ность чувствуется, очень смутно. Она несет с собой лишь

память о падении. Но во многих из нас эта вторая лич¬

ность дает себя знать гораздо определеннее и острее.

Многие видят сны, как они панически удирают от пре¬

следующих их чудовищ, многим снится, как их душат,

у многих в сновидениях являются змеи и гады. Коро¬

че говоря, вторая личность присутствует во всех из нас,

но в некоторых она проявляет себя еле уловимо, а в

других более явственно. Есть люди, у которых родовая

память гораздо сильнее и полнее, чем у остальных.
Значит, весь вопрос заключается только в том, в ка¬
157

кой мере дает себя знать существующая в нас вторая

личность. Что касается меня, то во мне она проявляет

себя необычайно сильно. Мое второе «я» действует во

мне почти с такой же энергией, что и моя собственная,

дневная личность. С этой точки зрения я, как уже гово¬

рилось выше, настоящий урод—каприз природы.
Я прекрасно понимаю, что существование этого вто¬

рого «я» — хотя бы оно проявлялось и не в такой силь¬

ной степени, как у меня,— породило кое у кого веру

в перевоплощение душ. Такой взгляд на вещи ка¬

жется этим людям весьма правдоподобным и убеди¬

тельным. Когда им снятся сцены, которых они никогда

не видели в действительности, когда они вспоминают

во сне о событиях, имеющих отношение к отдаленным

временам прошлого, легче всего им объяснить это тем,

что они жили когда-то прежде.
Однако они делают ошибку, игнорируя свою дуали-

стичность. Они не хотят признать в себе второе «я».

Они считают, что их личность, их существо едино

и целостно; исходя из такой посылки, они приходят

к выводу, что они жили, кроме нынешней жизни, еще и

в прошлом.
Они заблуждаются. Эго не перевоплощение. Во сне

•мне не раз виделось, как я странствовал по лесам Юного

Мира, но это видел не я, а кто-то другой, лишь некая

далекая часть меня, ибо ведь и мой дед и отец являют¬

ся частью меня, хотя и менее отдаленной. Это другое

«я» во мне—мой предок, пращур моих пращуров

в начальную пору развития моего рода, являющийся

сам потомком многих поколений, которые задолго до

его жизни развили пальцы своих рук и ног и влезли на

деревья.
Рискуя наскучить, я должен вновь повторить, что в

известном смысле меня надо считать уродом. Я не толь¬

ко с необыкновенной силой нес в себе родовую память,

но я наследовал память какого-то определенного, весьма

отдаленного своего предка. И хотя это явление чрезвы¬

чайно редкое, ничего сверхъестественного в нем нет.
Проследите всю цепь моих доводов. Инстинкт —

это родовая память. Прекрасно. Выходит, и вы, и я, и

все мы наследуем эту память от наших отцов и мате¬

рей, а те, в свою очередь, наследуют ее от своих отцов
158

и матерей. Это значит, что должен существовать какой-

то посредник, который передавал бы эту память от

поколения к поколению. Этим посредником выступает

то, что Вейсман определил термином «гермоплазмы».

Она хранит память человеческого рода на протяже¬

нии всех веков его эволюция. Память эта смутна, за¬

путана, во многом утрачена. Но случается, что

какой-то сорт гермоплазмы несет в себе исключитель¬

но сильный заряд памяти или, выражаясь научнее,

является более атавистическим; так именно и произошло

в моем случае. Я урод наследственности, я атависти-

ческое, страшное чудо — называйте меня как угодно;

ко я существую, я реальный, я живой, я с аппетитом

ем три раза в день — не этим вам ничего не поделать.
Теперь, прежде чем снова приняться за свой рас¬

сказ, я хотел бы заранее возразить любому Фоме Не¬

верующему от психологии, который при своей склонно¬

сти к издевательским насмешкам, конечно, скажет, что

относительная ясность и последовательность моих сно¬

видений является следствием моей учености, что зна¬

ния об эволюции так или иначе прокрадывались в мои

сны и влияли на них. Прежде всего отмечу, что я ни¬

когда не был усердным студентом. Я окончил курс по¬

следним среди моих товарищей. Гораздо больше, чем

наукой, я занимался атлетикой и — здесь нет причин,

которые мне помешали бы признаться в этом,— биль¬

ярдом.
Пойдем далее. Пока я не поступил в колледж, я

ничего не знал об эволюционном учении, а ведь в дет¬

стве и отрочестве я уже жил в мире снов, в древнем,

давнем мире. Должен сказать, однако, что до знаком¬

ства с эволюционным учением сны эти казались мне

запутанными, бессвязными. Учение об эволюции оказа¬

лось надежным ключом. Оно дало понимание, дало здра¬

вое объяснение всем причудам атавистического мозга,

который, будучи современным и нормальным, уносился

в прошлое, вспять к первобытным временам, когда че¬

ловечество только делало свои начальные шаги.
Мне известно, что в ту отдаленную эпоху человека,

каким мы его знаем, не существовало. Значит, я жил

и действовал в те дни, когда он лишь становился че¬

ловеком.
159

ГЛАВА in
Чаще всего в раннем детстве мне снилась примерно

такая картина: совсем маленький, я лежу, свернувшись

клубочком, на ветвях и сучьях, образующих подобие

гнезда. Порой я перевертываюсь на спину. В таком по¬

ложении я провожу целые часы, любуясь игрой солн¬

ца на зелени, колыхающейся над моей головой, и при¬

слушиваясь к шороху листвы, когда ее шевелит ветер.

Временами, если ветер усиливался, мое гнездышко^ рас¬

качивалось взад и вперед.
И всегда, находясь в этом гнезде, я остро чувство¬

вал, что я лежу высоко-высоко над землей, что меня

отделяет от нее громадное пространство. Я никогда не

выглядывал из своего гнезда и не смотрел вниз, я не

видел этого пространства, но я знал, что оно существует,

что оно начинается сразу подо мною и постоянно

грозит мне, словно пустая утроба кровожадного чудо¬

вища.
Этот сон, безмятежный и спокойный, не перемежае¬

мый никакими событиями, снился мне в раннем дет¬

стве очень часто. Но иногда в него внезапно врывались

странные и ужасающие события — слышались раскаты

грома, разражалась страшная гроза, перед глазами про¬

носились пейзажи, каких я никогда не видел в своей

дневной жизни. Меня обступали кошмары, все ме¬

шалось в моей голове. Я ничего не понимал. В этих

снах не было никакой логики, никакой связи.
Как вы убедились, картины, снившиеся мне, были

лишены какой-либо последовательности. Сначала я ви¬

дел себя беспомощным младенцем Юного Мира, лежав¬

шим в гнезде из сучьев и веток, в следующую минуту

я был уже взрослый мужчина Юного Мира, сражаю¬

щийся с отвратительным Красным Глазом, еще через

минуту я, томимый полдневным зноем, осторожно

крался к холодному озерцу. События и случаи, от¬

деленные друг от друга в Юном Мире целыми годами,

чудовищно сжимаясь в моих снах, протекали в несколько

минут или даже секунд.
Это был настоящий хаос, но обрушивать весь этот

хаос на читателя я не считаю нужным. Все встало на

свое место, все разъяснилось лишь тогда, когда я вы-
160

L j, '?■ a.i ■
■ ; . ’ I* : ‘
ii* Л. t*
«ЛУННОЛИЦЫИ».

«ЗОЛОТОЙ КАНЬОН».

рос, превратясь в юношу, когда я перевидел подобных

снов не одну тысячу. Лишь тогда я обрел путеводную

нить, с помощью которой прошел по лабиринту веков,

лишь тогда я смог расставить события в нужном по¬

рядке. И тогда же я получил возможность восстано¬

вить умственным взором исчезнувший Юный Мир, уви¬

деть его таким, каким он был, когда в нем жил я или мое

второе «я». Различие между мной и моим вторым «я»

в данном случае не имеет значения, ибо я, человек

нашего времени, жил в те минуты первобытной жизнью

вместе с той, второй моей личностью.
Зная, что надо поменьше пускаться в социологиче¬

ские рассуждения, и имея в виду прежде всего интере¬

сы читателя, я постараюсь изложить множество разно¬

образных событий в виде ясного и последовательно¬

го рассказа. Ведь в моих снах все же была какая-

то общая связь, их пронизывала одна некая общая

нить. Например, моя дружба с Вислоухим, или вражда

с Красным Глазом, или любовь к Быстроногой. Согла¬

ситесь, что из всего этого вполне мыслимо создать связ¬

ную и достаточно интересную повесть.
Мать свою я помню очень плохо. Самое раннее вос¬

поминание о ней — и без сомнения, самое ясное — свя¬

зано с тем, что я лежал на земле. Я был уже постарше,

чем в те дни, когда я находился в гнезде на дереве,

но оставался все таким же беспомощным. Я валялся

в сухих листьях, играя ими и издавая однообразные

горловые звуки. Светило теплое солнышко, мне было

очень удобно, я был счастлив. Лежал я на какой-то

небольшой поляне. Со всех сторон поляну обступали

кусты и папоротники, за ними высились сплошные ство¬

лы и ветви густого леса.
Вдруг я услышал какой-то звук. Я приподнялся, сел

и стал вслушиваться. Я сидел недвижно, ни разу не

пошевелившись. В горле у меня все стихло, весь я слов¬

но превратился в камень. Звук был слышен все ближе

и ближе. Было похоже, что где-то хрюкает свинья. За¬

тем я уловил шум кустов, раздвигаемых каким-то живым

существом. Вслед за этим я увидел, как закачались по¬

тревоженные этим существом папоротники. Потом папо¬

ротники раздвинулись, и я увидел поблескивающие глаз¬

ки, длинное рыло и белые клыки.
11.	Д'жеи Лондон. Т. 5.	161

Это был дикий вепрь. Он с любопытством уставил¬

ся на меня. Он несколько раз хрюкнул, переступил, пе¬

реваливая тяжесть своего тела с одной ноги на дру¬

гую и одновременно поводя рылом из стороны в сторо¬

ну и раздвигая папоротники. Я сидел, будто каменное

изваяние, и не мигая смотрел на него, сердце мое сжи¬

мал страх.
Вполне возможно, что эта неподвижность и полное

молчание было как раз то, что и требовалось от меня.

Мне нельзя было кричать, если меня что-то страшило.

Так диктовал мне инстинкт. И вот я сидел, не шевелясь,

и ждал, сам не зная чего. Вепрь раздвинул папоротни¬

ки и вышел на поляну. В глазах его уже не чувство¬

валось никакого любопытства, в них сверкала одна же¬

стокость. Он встряхнул головой, с угрозой глядя на

меня, и сделал по направлению ко мне маленький пры¬

жок. Он повторил это снова и снова.
Тогда я завопил... или завизжал — я не могу подо¬

брать точного слова, но это был вопль, крик ужаса. И,

как мне кажется, завопив, я поступил тоже правильна,

сделал то, что от меня требовалось. Ибо неподалеку

от меня я услышал ответный крик. Мои вопли на ка¬

кое-то время смутйли вепря, и пока он в нерешительно¬

сти переминался с ноги на ногу, на поляну выскочило

еще одно существо.
Она была похожа на большого орангутанга, моя

мать, или на шимпанзе, и в то же время резко отлича¬

лась от них. Она была плотнее, кряжистее этих обезьян и

не так волосата. Руки ее были не так длинны, а ноги

крепче и сильнее. На ней не было никакой одежды —

только ее собственный волосяной покров. И могу вас за¬

верить, что в те минуты, когда она от ярости выходила

из себя, это была настоящая фурия.
И как фурия, она выскочила на поляну. Она скре-

. жетала зубами, делала страшные гримасы, фыркала и

кричала пронзительным, долгим криком, который мож¬

но передать приблизительно так: «кх-ах! кх-ах1» Ее

появление было столь неожиданно и устрашающе^ что

вепрь, щетина которого встала дыбом, невольно при¬

нял оборонительную позу. Мать кинулась сначала пря¬

мо к нему, потом ко мне. Ошеломленный вепрь, каза¬

лось, на секунду замер. Как только мать коснулась
162

меня, я уже прекрасно знал, что мне делать. Я приник

к ней всем телом, прижимаясь к пояснице и цепляясь

за нее руками и ногами—да, ногами; я был способен

держаться за нее ногами так же прочно и надежно^

как и руками. Крепко вцепившись в шерстистую талию

матери, я ощущал, как ходит ее кожа, как двигаются в

напряженном усилии ее мускулы.
Я уже сказал, что я приник к ней, и в это же мгно¬

вение она подпрыгнула вверх и ухватилась руками за

свисавшую ветвь. В следующий миг, стуча клыками,

вслед за ней метнулся вепрь, но проскочил под веткой

и не задел матери. Удивленный своей неудачей, он

прыгнул вперед снова и завизжал, или, вернее сказать,

затрубил. Так или иначе, это был настоящий зов, при*,

зыв, ибо скоро со всех сторон сквозь кусты и лапорог-
ники стремительно ринулись CBHIibH.
Со всех сторон бежали на поляну дикие свиньи —

целое стадо свиней* Но иоя мать раскачивалась на кон^

це толстой древесной ветви, а двенадцати, футах

над землей, я по-прежнему крепко держался за ее поясни¬

цу, и мы были в полной.безопасности. Мать была страш<*

но разгневана. Она лопотала и визжала, осыпая бранью

щетинистое, клыкастое стадо^ сгрудившееся под нами.

Трепеща от страха, я тоже вглядывался в разъяренных

животных и, стараясь изо всех сил, подражал визгу

и крикам матери.
Откуда-то издалека к нам донеслись такие же кри¬

ки, только более глубокие, переходящие в рычащий бас.

Вот они стали гораздо громче, и вскоре я увидел его,

моего отца — по всем тогдашним обстоятельствам я скло¬

нен думать, что это был мой отец.
Это был отнюдь не тот располагающий к себе па¬

паша, какими бывают в больщинстве своем отцы. Он

выглядел наполовину человеком, наполовину обезья¬

ной— не обезьяна и не человек. Мне трудно описагь

его. Ныне нет ничего похожего ни на земле, ни под

землей, ни в земле. По понятиям тех времен, он был

крупным мужчиной, весил он, должно быть, не меньше

ста тридцати фунтов. У него было широкое плоское

лицо, его надбровные дуги нависали над глазами. Гла¬

за сами по себе были малы, они глубоко сидели в

глазницах, расстояние между глаз было узкое. Носа
163

у него практически не было. То, что можно назвать но¬

сом, было плоско, широко, без выступающих хрящей,

а ноздри зияли на лице словно дырки и были обраще¬

ны прямо на вас, вместо того, чтобы глядеть вниз.
Лоб был откинут круто назад, а волосы начинали

расти прямо у глаз и покрывали собою всю голову.

Сама голова была непропорционально мала и покои¬

лась тоже на непропорционально толстой, короткой

шее.
Во всем его теле чувствовалась некая примитивная

экономия — столь же экономно было скроено тело и

у всех нас. Правда, у него была глубокая грудь, глу¬

бокая, как пещера, но не было и признака развитых,

надувшихся мускулов, не было широких, раздавшихся

плеч, не было отчеканенной прямоты членов, не было

благородной симметрии в общем телесном облике. Тело

моего отца являло собой силу, силу, лишенную красоты;

свирепую, первобытную силу, предназначенную для того,

чтобы хватать, сжимать, раздирать, уничтожать.
Его бедра были тонки, а голени, худощавые и воло¬

сатые, кривоваты, и мускулы на них были тонкие, вы-

тян)ггые. Да, ноги моего отца были похожи скорее на

руки. Они были жилистые, неровные, шишковатые, пэ-

чти ничем не напоминающие те красивые ноги с мяси¬

стыми икрами, которыми одарены и вы и я. Мне помнит¬

ся, что отец при ходьбе не мог ставить ступню на всю

ее плоскость. Причина этого кроется в том, что у него

была хватающая ступня — скорее рука, чем нога. Боль¬

шой палец ноги, вместо того, чтобы идти по одной ли¬

нии с другими пальцами, противостоял им, как протм-

во-стоит большой палец руки,— и такое положение боль¬

шого пальца на ноге позволяло отцу схватывать и удер¬

живать предметы ногами, словно это были его вторые

руки. Поэтому-то он не мог при ходьбе ставить ступню

на всю ее плоскость.
Необычайна была внешность моего отца, но не ме¬

нее необычайно было и то, как он явился к нам, когда

мы сидели на ветке, глядя на беснующееся внизу ста¬

до свиней. Он мчался к нам по деревьям, прыгая с вег-

ки на ветку, с дерева на дерево, и двигался он очень

быстро. Я вижу его даже сейчас, когда, бодрствуя, при

свете дня пишу эти строки: он раскачивается на вег-
164

ках, четырехрукое, волосатое существо, завывающее

от ярости; на секунду он замирает на месте, колотя себя

стиснутыми кулаками в грудь, потом прыгает, покры¬

вая десять — пятнадцать футов пространства, цепляет¬

ся одной рукой за ветку и вновь раскачивается, чтобы

сно*ва, пролетев по воздуху, схватить другой рукой

новую ветку — и так все дальше, все дальше — никогда

не колеблясь, никогда не становясь в тупик перед тем,

как проложить себе этот путь по деревьям.
Глядя на него, я ощущал и в самом себе, в своих

собственных мускулах некий порыв, некое желание вот

так же взлететь на деревья, прыгая с ветки на ветку; и я

уже чувствовал, что во мне, в моих мускулах скрыта

энергия, которая может одолеть все это. Тут нет ничего

странного. Наблюдая, как их отцы взмахивают топо¬

рами и валят деревья, мальчишки чувствуют всем своим

существом, что придет время, когда и они будут взмахи¬

вать топорами и валить деревья. Именно такое чувство

жило и во мне. Жизнь, которая билась во мне, предна¬

значала меня делать то, что делал мой отец, она нашеп¬

тывала мне тайные, честолюбивые мечтания об этих

прыжках в воздухе, об этих лесных полетах.
Но вот отец уже с нами. Ярости его нет границ.

Я живо помню, как гневно выпятилась его нижняя губа,

когда он взглянул вниз на стадо свиней. Он зарычал,

словно собака; мне бросились в глаза его большие, как

кльпси, зубы; увидев их, я был потрясен.
Все, что делал теперь отец, еще больше злило сви¬

ней. Он отламывал сучья и ветки и кидал их вниз на

наших врагов. Вися на одной руке, он подпрыгивал

в воздухе над самыми свиными рылами, не давая,

однако, тронуть себя. Он мучил врага, издевался

над ним, а свиньи стучали клыками, взвизгивая в

бессильной злобе. Не удовлетворившись этим, отец вы¬

ломал увесистую дубинку и, повиснув на одной ру¬

ке и одной ноге, стал тыкать разъяренных животных

дубинкой в бока и колотить их по мордам. Надо ли

говорить, как потешались этим зрелищем мы с

матерью?
Но любая приятная вещь в конце концов надоедает,

и мой отец, злобно смеясь, вновь пустился в путь по де¬

ревьям. Теперь мои честолюбивые мечты о воздушных
165

полетах вмиг схлыйули начисто. Я пугливо прижимался

к матери, вздрагивая всякий раз, когда она прыгала с

ветки на ветку. Помню, как однажды ветка обломилась

под ее тяжестью. Мать сделала отчаянное, яростное

движение, устремляясь в полет, послышался треск сучь¬

ев, и я был захлестнут болезненным ощущением па¬

дения, летя в пустом пространстве вместе с матерью.

Лес, сияние солнца на шелестящих листьях — все потем¬

нело и исчезло из моих глаз. Последнее, что я видел^

это отец, остановившийся на секунду, чтобы оглянуть¬

ся на нас. Затем меня поглотила черная пустота.
В следующее мгновение я проснулся, лежа в своей

кровати^ на простынях, проснулся весь в поту, дрожа¬

щий, с ощущением тошноты. Окно было открыто, и в ком¬

нату вливалась струя прохладного воздуха. Спокойно

горел ночник. И, глядя на все это, я заключил, что мы

удачно скрылись от диких свиней и то мы не упали

на землю—иначе как бы я, тысячу веков спустя, ока¬

зался тут, в этой спальне, чтобы вдруг все это припом¬

нить?
А теперь поставьте на MHHyty себя на мое местд.

Перенеситесь воображением в мои безоблачные мла¬

денческие годы, пооште со мной в одной спальне и

представьте себе, что это вам снятся такие кошмар¬

ные сны. Не забывайте, что я был неопытный ребенок.

За всю мою жизнь я никогда не видел дикого

вепря. Скажу больше, я никогда не видел и домашней

свиньи. Самое близкое мое знакомство со свиньей за¬

ключалось в том, что я глядел на шипящую в жйре жа-

рен)оо ветчину^ поданную к завтраку. И однако дикие

вепри, реальные, как сама жизнь, обступали меня в мо¬

их сновидениях, и я вместе со своими чудовищными ро¬

дителями летел и прыгал по ветвям величественных

древних лесоэ.
Станете ли вы удивляться, если я скажу, что был

напуган, подавлен этими ночными кошмарами? Я был

поистине проклят. И что хуже всего, я боялся кому-

либо признаться в этом. Боялся неведомо почему —

из всех возможных причин такой скрытности я могу на¬

звать лишь постоянно испытываемое мною чувство ви¬

ны. Но какая вина, в чем она именно заключалась,—

на это я не в силах был ответить. Так и случпАОСъ,
166

что я молча страдал долгие годы, пока не стал взрос¬

лым и не разобрался, откуда идут мои сны, в чем их

истинный корень.
ГЛАВА IV
Есть одна загадочная вещь во всех моих доистори>*

ческих воспоминаниях. Речь идет о неопределенности,

расплывчатости понятия времени. Я далеко не всегда

знаю последовательность событий, часто я не могу

сказать, сколько времени отделяет какие-нибудь события

друг от друга — год, два, четыре или пять. Я могу при¬

близительно судить о том, как шло время, лишь по из¬

менениям во внешности и занятиях моих близких.
Я могу также отыскать известную логику собы¬

тий, перебирая все, что случилось. Например, нет ни¬

какого сомнения в том, что наш прыжок на деревья, ко¬

гда мы спасались от диких свиней,, и наше бегство, и на¬

ше падение имели место раньше, чем я познакомился

с Вислоухим, который стал мне, можно сказать, зака¬

дычным другом. Я уверен также, что именно между

этими двумя событиями я потерял мать,
У меня нет иных воспоминаний об отце, кроме тех,

которыми я уже поделился. В последующие годы жиз¬

ни он ни разу не появлялся на моих глазах. И, на¬

сколько я знаю ход событий, единственное объяс¬

нение такого обстоятельства заключается в том, что

отец погиб вскоре после приключения с дикими свинь¬

ями. А что отец погиб безвременно, в этом нет никаких

сомнений. Он был полон сил, и только внезапная и

насильственная смерть могла унести его. Но я не знаю,

каким образом он погиб: утонул ли он в реке, пожрала

ли его змея, или он попал в желудок Саблезубого, старо¬

го тигра. Обо всем этом у меня нет ни малейшего пред¬

ставления.
Следует учесть, что я вспоминаю из доисторических

дней только то, что видел сам, собственными глазами.

Если моя мать и знала, как именно погиб отец, она

никогда не говорила мне об этом. Я даже сомневаюсь,

была ли она способна рассказать все то, что знала: так

скуден был ее словарь. В те дни весь словаръ Племени

состоял, может быть, из тридцати или сорока звуков.
167

я называю их именно звуками, а не словами, ибо они

были ближе все-таки к звукам. У них не было посто¬

янного значения, им нельзя было придать новый смысл

посредством прилагательных или наречий. Эти изощрен¬

ные приемы речи еще не были изобретены. Вместо того,

чтобы оттенять всякий раз по-новому какое-либо суще¬

ствительное или глагол прилагательным или наречием,

мы окрашивали, определяли свои звуки-слова интонаци¬

ей, изменениями в долготе и высоте, убыстрением или

замедлением. Значение какого-либо звука изменялось,

оттенялось в зависимости от того, быстро или медленно

он произносился.
Мы не знали спряжений. О грамматическом времени

мы судили только по контексту. Мы говорили только о

конкретных вещах, ибо мы и думали лишь о конкрет¬

ных вещах. В огромной мере мы прибегали к пантоми¬

ме. Какая-либо даже элементарная абстракция фак¬

тически была за пределами нашего мышления; и ко¬

гда кому-либо приходило в голову что-либо oтвлeчei^-

ное, ему было невероятно трудно передать свою мысль

своим ближним. Для этого не было звуков. Он дол¬

жен был выходить за пределы своего словаря. В том

случае, когда он изобретал новый звук, никто из окру¬

жающих этого звука не понимал. Изобретателю ниче¬

го не оставалось, как прибегнуть все к той же панто¬

миме, жестом поясняя свою мысль, где это возможно,

и все время повторяя найденный им новый звук.
Так разрастался наш язьж. Располагая ничтожным

количеством звуков, мы были как бы связаны и в

своем мышлении; при появлении новых мыслей вся¬

кий раз возникала необходимость и в новых звуках.

Бывало порой, что нам явно не хватало звуков, что¬

бы выразить какую-нибудь абстракцию (смею вас заве¬

рить, достаточно смутную), и растолковать ее окружаю¬

щим мы были бессильны. В общем, язык в те дни раз¬

вивался очень и очень медленно.
О, мы были удивительные простаки! Но мы зиа-

’ли уйму всяких вещей, которые никому не ведомы

сегодня. Мы умели двигать ушами, настораживать их и

прижимать по своей воле. Мы с легкостью могли поче¬

сать себя между лопаток. Мы могли кидать камни нога¬

ми. Я сам это делал множество раз. Я мог даи^с,
168

не сгибая коленей, наклониться так, что касался земли

не пальцами, а локтями. Ну, а что касается лазания за

птичьими гнездами — тут нам позавидовал бы любой

мальчишка двадцатого века. Но мы не собирали коллек¬

ций птичьих яиц. Мы ели их.
Я помню... но стойте, я забегаю вперед. Позвольте

мне прежде рассказать о Вислоухом и о нашей дружбе с

.ним. Я начал жить, самостоятельно, отдельно от матери,

очень рано. Может быть, это случилось оттого, что после

смерти отца мать взяла себе второго мужа. Я плохо

помню его, а те воспоминания, какие я сохранил, не от¬

носятся к числу счастливых моих воспоминаний. Это был

пустой, легкомысленный малый. В нем не было никакой

солидности. И он был ужасно болтлив. Даже сейчас, ко¬

гда я пишу о нем, его трескотня отзывается у меня в пе¬

ченках. У него была такая глупая, легкомысленная голова,

что он никогда не мог ни на чем сосредоточиться, чего-то

добиваться. Глядя на обезьян в клетке, я неизбежно вспо¬

минаю о нем. Он походил на обезьяну. Вот лучшее его

описание, какое я могу только сделать.
Он возненавидел меня с первого взгляда. А я сразу

понял, что надо остерегаться его и следить за всеми его

коварными выходками. При каждом его появлении я креп¬

че цеплялся за мать и прижимался к ней. Но я рос, ста¬

новясь взрослее с каждым днем, и, естественно, начал

отлучаться от матери, уходя от нее все дальше и дальше.

Болтун этого-то только и дожидался. (Должен сказать,

что в те времена никаких имен у нас не было и никто ни

к кому по имени не обращался. Лишь для удобства чи¬

тателей я даю имена всем тем, с кем я близко тогда стал¬

кивался, и более подходящего имени, чем Болтун, свое¬

му драгоценному отчиму я придумать не в силах. Себя же

я называю Большим Зубом. У меня были очень большие

передние зубы.)
Но возвратимся к Болтуну. Он упорно преследовал

меня. Он щипал, колотил меня, а при случае даже кусал¬

ся. Нередко мать заступалась за меня, и было любо-до-

рого поглядеть, какую взбучку она ему задавала. В ре¬

зультате возникали бесконечные семейные ссоры, причи¬

ной которых был только я.
Да, моя домашняя жизнь складывалась не очень счаст¬

ливо. Написав эту фразу, я улыбнулся. Домашняя жизнь!
. 169

Дом! У меня не было никакого дома в современном смыс¬

ле этого слова. Мой дом — это окружавшие меня мне по¬

добные, а не жилище, не убежище. Я жил под опекой ма¬

тери, а не под крышей дома. А моя мать жила где при¬

дется, хотя с наступлением ночи непременно взбиралась

на деревья.
Мать была старомодна. Она все тянулась к своим де¬

ревьям. Ведь более передовые члены нашего Племени ,

жили в пещерах у реки. Но мать была подозрительна

и держалась отсталых привычек. Деревья ее вполне уст¬

раивали. Разумеется, у нас было одно излюбленное де¬

рево, на котором мы обычно ночевали, но нередко мы

проводили ночь и на других деревьях, если там заста¬

вала нас темнота. На удобном развилке дерева мы уст¬

раивали подобие площадки, применяя ветки, хворост,

ползучие растения и листву. Больше всего это походило

на громадное птичье гнездо, на птицы вьют свои гнезда,

конечно, во сто раз аккуратнее и искуснее. Однако у на¬

шего гнезда была такая особенность, которой я ни разу

не видел ни у одного птичьего гнезда, а именно крыша.
О, конечно, не такая крыша^ какую строит современ¬

ный человек. И не такая, какие сооружают самые отста¬

лые туземцы двадцатого века. Наша крыша была беско¬

нечно грубее и неуклюжее самого примитивного произве¬

дения рук человека—того человека, какого знаем мы. Она

была сложена как попало, самым беспорядочным обра¬

зом. Над развилком дерева, где мы гнездились, просто

клали кучу сухих веток и сучьев. Полдесятка соседних ве¬

ток держали на себе то, что я мог бы назвать сводами.

Это были просто крепкие палки в дюйм толщиной. На них-

то и лежала упомянутая куча веток и сучьев. Они были

накиданы почти без всякого расчета. Не чувствовалось да¬

же попытки сделать крышу непроницаемой. И, должен со¬

знаться, при сильном дожде она чудовищно протекала.
Но мне хочется еще раз вернуться к Болтуну. Из-за

него домашняя жизнь была истинным бременем как для

матери, так и для меня — я говорю о домашней жизни,

имея в виду не наши ночевки в гнезде на деревьях, а

наше совместное существование, жизнь втроем. Пресле¬

дуя меня, Болтун проявлял дьявольскую злобу и изо¬

бретательность. Только на этом и сосредоточивал он

весь свой ум, размышлять о чем-либо другом больше
170

пяти минут он не умел вообще. Время шло, и по мере то¬

го, как я становился взрослее, мать уже не так ревностно

защищала мёня. Мне кажется, что из-за постоянных

скандалов, которые устраивал ей Болтун, мать уже тяго¬

тилась мной. Во всяком случае, мое положение с каждым

днем становилось все хуже и хуже, и волей-неволей мне

надо было думать об уходе из семьи. Но судьба не дала

мне совершить столь решительный и горделивый посту¬

пок. Прежде чем я собрался уйти, меня сбросили. Я гово¬

рю это в самом буквальном смысле слова.
Болтун воспользовался для этого случаем, когда я

остался один в гнезде. И мать и сам Болтун ушли вмес¬

те на болота, где росла черника. Видимо, Болтун зара¬

нее выработал план действий, так как скоро я услышал,

что он возвращается лесом и яростно рычит, подогревая

свой гнев. Подобно всем мужчинам нашего Племени, ко¬

гда они гневались или желали разгневаться, он останав¬

ливался и бил себя в грудь кулаком.
Сознавая свое безвыходное положение, я, дрожа,

скорчился в гнезде. Болтун направился прямо к на¬

шему дереву — я хорошо помню, что это был дуб,— и

начал взбираться вверх. И он ни на мгновение не прекра¬

щал дьявольски рычать и что-то выговаривать мне. Как

я уже упоминал, язык наш был невероятно скуден, и мой

отчим должен был всячески изощряться, чтобы дать по¬

нять мне, что он смертельно ненавидит меня и намерен

. сейчас же свести со мной все счеты.
Едва он поднялся до уровня гнезда, как я кинулся

бежать по огромной горизонтальной ветке. Он погнался

за мною, и мне пришлось продвигаться дальше и дальше,

к самому концу ветви. Я цеплялся теперь за мелкие сучья,

укрываясь среди листвы. Болтун всегда был трусом й,

как бы он ни горячил себя и не гневался, чувство осто¬

рожности в нем было сильнее всякого гнева. Он боялся

приблизиться ко мне, ступив на мелкие, ненадежные су¬

чья и ветки. Ведь он был куда тяжелее меня и, подломив

эти ветки и сучья, сорвался бы прежде, чем меня поймал.
Но Болтуну не было нужды приближаться ко мне —

и подлец прекрасно знал это. Скорчив злорадную рожу,

поблескивая своими маленькими глазками, он принялся

трясти и раскачивать ветви. Раскачивать! А ведь я сидел

на самом кончике ветки, цепляясь за сучья, которые все
171

время трещали и обламывались подо мной. И до земли

было целых двадцать футов!
Он тряс и раскачивал ветви все яростнее, оскалив

зубы в злобной усмешке. Затем наступил конец. Моя опо¬

ра вдруг рухнула, и я полетел, спиной вниз, глядя

на отчима и сжимая руками и ногами обломившуюся вет¬

ку. К счастью, под деревом не оказалось диких свиней, и

удар был смягчен упругими прутьями кустов, на которые

я свалился.
Падение, как правило, прерывает мои сны, и нервная

встряска мгновенно переносит меня через тысячу веков,

швыряя в мою маленькую кроватку, где я лежу с широ¬

ко открытыми глазами, дрожа и обливаясь потом, и слу¬

шаю, как в зале кукушка отсчитывает часы. Однако этот

сон об изгнании меня из дома снился мне много раз и ни¬

когда не кончался внезапным пробуждением. Всякий раз

я летел сквозь трещавшие ветки, пронзительно кричал и

с глухим стуком ударялся о землю.
Весь исцарапанный, в синяках, я лежал и жалобно

хныкал. Сквозь кусты мне был виден Болтун. Он пел

какую-то дьявольскую песнь радости и в такт своей пес¬

не все еще раскачивал дерево. Я быстро прекратил свое

хныканье. Ведь я был теперь не на дереве, которое спаса¬

ло меня от опасностей; я знал, что если я буду, выражая

свое горе, громко рыдать, то я привлеку к себе внимание

диких зверей.
Помню, что я, подавив рыдания, с интересом смотрел,

как играет свет на моих полузакрытых, залитых слезами

веках. Потом я оглядел себя и увидел, что от падения я

пострадал не так уж сильно. Кое-где были ободраны во¬

лосы и кожа; острый, зазубренный конец ветки, с кото¬

рой я летел на землю, вонзился на целый дюйм мне в

руку выше локтя; невыносимо ныло правое бедро, на ко¬

торое пришелся главный удар при падении. Но в конце

концов все эти повреждения можно было считать пустяка¬

ми. Ведь кости остались целы, а мускулы и ткани челове¬

ка тех времен заживали гораздо лучше, чем в наши дни.

И все же это было тяжелое падение: я прихрамывал на

правую ногу целую неделю.
Пока я лежал в кустах, меня охватило чувство тоскли¬

вого одиночества. Я ощущал себя совершенно бездомным.

Я решил никогда больше не возвращаться к матери и
172

Болтуну. Я уйду куда-нибудь подальше, в эти страшные

леса, выберу себе дерево и устрою на нем гнездо. Что

касается пищи, то я уже знал, где искать ее. Ведь уже

минул по меньшей мере год, как мать перестала заботить¬

ся о моем пропитании. Она лишь защищала меня от вся¬

ких напастей и была мне учителем.
Я осторожно выбрался из кустов. Оглянувшись назад,

я увидел, что Болтун все еще распевает свою радостную

песню и раскачивает дерево. Такая картина, разумеется,

мне не доставила удовольствия. Я уже умел соблюдать

осторожность и, пускаясь в свое первое путешествие, был

чрезвычайно бдителен.
Я не задумывался, куда я иду. У меня была единст¬

венная цель — уйти от Болтуна туда, где он не нашел бы

меня. Я взобрался на дерево и в течение нескольких часов

шел по деревьям, прыгая с одного на другое, ни разу не

спустившись на землю. Я не выбирал определенного на¬

правления, не придерживался прямого пути. Всякая пос¬

ледовательность была чужда моей натуре, как она была

чужда и всему моему Племени. Помимо того, я был ре¬

бенком: я не раз подолгу задерживался на хместе, увлек¬

шись игрой.
Все, что произошло после моего бегства из дома, я

помню весьма туманно. События этого времени мне не

снились. Моя вторая личность многое забыла, и больше

всего забыто именно из этого периода. Вспоминая различ¬

ные картины сновидений, я не в силах себе представить,

что именно происходило в те дни, когда я покинул род¬

ное дерево и еще не пришел в пещеры.
Помнится только, что несколько раз я выходил на от¬

крытые поляны. Трепеща от страха, я спускался с деревь¬

ев и пересекал эти поляны, несясь по ним во всю прьггь.

Помню, что были дождливые днй, и были ясные, солнеч¬

ные,— должно быть, я блуждал в одиночестве немало

времени. Особенно памятны мне дождливые дни, когда

приходилось терпеть всякие невзгоды; хорошо помню,

как я голодал и как ухитрялся утолить свой голод. Ярко

встает в памяти картина охоты на маленьких ящериц,

обитавших на каменистой вершине открытого холма. Они

Шныряли в расщелинах, поймать их было почти невоз¬

можно, но однал^ды я случайно перевернул камень и изло-

вил-таки под ним ящерицу. Однако меня напугали там
173

амеи, и я покинул этот холм. Нет, змеи не гнались, не на¬

падали на меня. Они просто лежали средь камней и

грелись на солнышке. Но у меня был врожденный страх

перед змеями, и я опрометью бежал от них, словно они

преследовали меня по пятам.
Потом я глодал горькую кору молодых деревьев. Смут¬

но помню, что я ел множество зеленых орехов — у них

была мягкая кожура и молочная сердцевина. И снова

яркое, отчетливое воспоминание: у меня сильно болит

живот. Возможно, боль была вызвана зелеными, несозрев¬

шими орехами, а может быть, ящерицами. Я этого не

знаю. Но я прекрасно знаю, что мне необычайно повез¬

ло: меня не сожрал ни один хищник, пока я в течение

нескольких часов корчился от боли, сидя на земле.
ГЛАВА V
В памяти ярко и резко вспыхивает картина того, как

я вышел из леса. Я вижу себя на краю большого откры¬

того поля. По одну сторону этого поля поднимались вы¬

сокие утесы, по другую — протекала река. Берег кру¬

то сбегал к воде, повсюду, где склон шел положе, берег

был иссечен тропинками. По этим тропинкам ходило на

водопой Племя, жившее в пещерах.
Случайно я вышел к главному стойбищу Племени.

С натяжкой можно даже сказать, что это был поселок.

И моя мать, и я, и Болтун, и еще несколько обитателей

лесов, которых я знал,— все это были, по сущ^ву, жи¬

тели окраин. Мы входили в Племя, хотя и жили от него

на отшибе. От наших мест до главного стойбища Племе¬

ни было не так уж и далеко, хотя я в своих блужданиях

шел к нему целую неделю. Если бы я держался прямого

пути, я покрыл бы это расстояние за час.
Но вернемся к повествованию. Выйдя на окраину

леса, я увидел темневшие в высоком утесе пещеры, от¬

крытое поле и тропинки, сбегавшие к реке. И на берегу,

на чистом месте, я увидел множество своих соплеменни¬

ков. Я был ребенок, неделю я блуждал в полном одино¬

честве. За все это время я не видел ни одного существа,

подобного мне. Я жил в постоянном страхе, будто за¬

травленный. И теперь, увидя Племя, я преисполнился ра¬

дости и со всех ног бросился навстречу ему.
174

и тогда произошло нечто странное. Кое-кто из Пле¬

мени заметил меня и предостерегающе крикнул. И мгно¬

венно все Племя, вопя от страха, в панике кинулось бе¬

жать прочь. Прыгая и цепляясь за скалы, все — взрос¬

лые и дети — тотчас же укрылись в пещеры... оставив

снаружи лишь одного маленького дитятю, которого бро¬

сили в суматохе у подножия утеса. Ребенок горько пла¬

кал. Его мать выскочила из пещеры; ребенок бросился

к ней и крепко прижался к ее груди, и она утащила его

к себе в пещеру.
Я остался совершенно один. Берег, минуту назад столь

оживленный, внезапно опустел. С тоскою в сердце я сел

на землю и разрыдался. Я ничего не понимал. Почему

Племя убежало от меня? Позднее, когда я узнал его

нравы поближе, мне все стало ясно. Увидя, как я со всех

ног выбежал из леса, они решили, что за мной гонится

хищный зверь. Своим неожиданным вторжением я испу¬

гал их насмерть.
Сидя на земле и следя за входами в пещеры, я со¬

образил, что и Племя следит за мною. Вскоре мои перепу¬

ганные соплеменники начали высовываться из пещер.

Через минуту они уже перекликались и переговаривались

друг с другом. Оказалось, что в спешке и смятении мно¬

гие из них перепутали пещеры и забрались в чужие.

В чужие пещеры попали и некоторые малыши. Матери не

могли их кликнуть по имени, так как имена еще не были

изобретены. Все члены Племени были безььмянны. Ма¬

тери издавали резкие тревожные звуки, по которым ма¬

лыши узнавали их. Таким же образом окликала меня

моя мать, и я узнал бы ее голос среди голосов тысячи

других матерей, а она тоже различила бы мой голос сре¬

ди голосов тысячи других детей.
Долго еще перекликалось Племя, не смея выйти из

пещер и спуститься на землю. Наконец, один из сопле¬

менников решился и вылез. Ему было суждено сыграть

большую роль в моей жизни, немалую роль играл он и

в жизни всего Племени. На страницах этой повести я бу¬

ду называть его Красным Глазом, так как у него были

воспаленные глаза и вечно красные, словно бы гово¬

рившие о его кровожадной свирепости веки. Да и все

его существо, сама его душа была как бы окрашена

кровью.
175

Он был поистине чудовищем во всех отношениях. Фи¬

зически он выглядел настоящим гигантом. Вес его, долж¬

но быть, достигал ста семидесяти фунтов. Крупнее его я

не встречал никого во всей нашей породе. Среди Людей

Огня и среди Лесной Орды мне тоже не доводилось ви¬

деть таких великанов. Иногда, наткнувшись в газетах на

описание наших боксеров и борцов, я размышляю, какие

шансы были бы у самого сильного из них, если бы он вы¬

шел схватиться с Красным Глазом.
Боюсь, что у нашего атлета не оказалось бы ни одно¬

го шанса. Своими железными пальцами Красный Глаз

мог бы с корнем вырвать у него из тела бицепс или лю¬

бой другой мускул. Ударом кулака наотмашь он раз¬

дробил бы ему череп, как яичную скорлупу. Резким вы¬

падом своей дьявольской ноги (или задней руки) он

выпустил бы ему наружу внутренности. Обхватив его

шею, он мгновенно сломал бы ее, и, я готов поклясться,

если бы он вцепился в шею зубами, он сразу перегрыз бы

и санную артерию и позвоночник.
Он был способен прыгнуть на двадцать футов в дли¬

ну прямо из сидячего положения. И он был ужасно воло¬

сат. Мы гордились, если были не очень волосаты. Но оп

был сплошь покрыт густыми волосами, волосы в равной

мере росли у него на внутренней и на внешней стороне

рук, выше и ниже локтя, даже уши у него густо заросли

волосами. Только ладони рук и подошвы ступней были

голыми, да еще отсутствовали волосы под глазами. Он

был до ужаса безобразен, рот его, с огромной отвисшей

нижней губой, кривился в жестокой усмешке, крохотные

глазки смотрели свирепо.
Это и был Красный Глаз. Он осторожно вылез из пе¬

щеры и спустился на землю. Не обращая на меня внима¬

ния, он стал осматривать местность. Ходил он. круто сги¬

баясь в пояснице; он наклонялся так сильно, а его руки

были столь длинны, что, делая шаг вперед, он касался зем¬

ли суставахми пальцев руки. Такая полусогнутая поза при

ходьбе была очень неудобна, и он касался земли пальца¬

ми обеих рук, по существу, для опоры. Но посмотрели бы

вы, с каким проворством он на своих четырех конечностях

бегал! А именно на четырех конечностях все мы были

неуклюжи и чувствовали себя очень неловко. Только ред¬

кие из нас опирались на суставы пальцев при ходьбе,—
176

это было уже атавизмом, и у Красного Глаза он прояв¬

лялся сильнее, чем у кого-либо в Племени.
Красный Глаз был воплощением атавизма. Все мы

тогда находились на переходной ступени, отказываясь

от жизни на деревьях и начиная жить на земле. В этот

процесс было втянуто уже несколько поколений, и наше

тело и наши привычки успели за это время измениться.

Но Красный Глаз принадлежал к исчезнувшему типу

тех, кто жил на деревьях. Поскольку он родился в нашем

Племени, он поневоле оставался с нами, но его атавизм

делал его, по существу, чуждым нам: он вполне мог бы

жить где угодно, вне Племени.
Соблюдая величайшую предосторожность, он расха¬

живал по полю и пристально вглядывался сквозь де¬

ревья леса, стараясь увидеть того хищного зверя, кото¬

рый, как все считали, гнался за мной. На меня он по-пре-

жнему не обращал внимания, а Племя, выбравшись

из пещер, не отходило от них и ждало, чем кончится раз¬

ведка Красного Г лаза.
В конце концов Красный Глаз убедился, что лес не

таит никакой опасности. Он окинул взглядом береговую

тропинку, ведущую к водопою, и заковылял по направ¬

лению ко мне. Но он все еще делал вид, словно и не за¬

мечает меня. Потом, будто случайно оказавшись рядом

со мной, он безо всякого предупреждения молниеносно

размахнулся и ударил меня по голове. Я отлетел от него

футов на двенадцать, прежде чем вновь ощутил под со¬

бой твердую землю, и тут же до меня донесся дикий хо¬

хот — это, визжа и кудахтая, смеялось надо мной стол¬

пившееся у пещер Племя. Лучшего посмешища для них

нельзя было и придумать — по крайней мере в тот

день,— и они веселились от всего сердца.
Так я был принят в Племя. Красный Глаз удалился,

даже не взглянув на меня, и я мог без помех хныкать и

рыдать сколько мне было угодно. Подошли несколько

женщин и стали кружком около меня, я узнал их всех,

Я встречал их в прошлом году в далеких ущельях, со¬

бирая вместе с матерью орехи.
Но женщины быстро покинули меня, и я оказался

окруженным десятком любопытных мальчишек. Они по¬

казывали на меня пальцами, строили рожи, толкали и

щипали меня. Я оробел и какое-то время сносил эти пыт-
12.	Джек Лондон. Т. 5.	177

ки, затем гнев охватил мое сердце, и я бросился кусать я

царапать самого смелого из всей этой ватаги — это был

не кто иной, как Вислоухий. Я назвал его таким именем,

потому что он мог двигать и настораживать лишь одно

ухо, другое у него висело без движения. В результате ка¬

кого-то несчастного случая у него был поврежден соот¬

ветствующий мускул.
Вислоухий сцепился со мной, и мы принялись драть¬

ся, как все мальчишки на свете. Мы царапались и куса¬

лись, таскали друг друга за волосы, душили друг друга

и валили наземь. Помню, что я одолел своего противни¬

ка, прибегнув к приему, который, как мне стало известно

в колледже, называется «полунелсоном». Прием этот дал

мне тогда решающее преимущество. Но торжествовал я

совсем недолго. Изловчившись, Вислоухий двинул мне

ногой (или задней рукой) в живот с такой силой, что,

казалось, из меня вылезут кишки. Мне ничего не остава¬

лось, как разжать руки и отпустить его, затем мы сцепи¬

лись снова.
Вислоухий был на год старше меня, но я во много раз

был злее, и в конце концов он пустился наутек. Я кинулся

вслед за ним, мы пересекли поле и спустились по тропин¬

ке к реке. Однако он прекрасно знал местность и увер¬

нулся от меня, взбежав на берег по другой тропинке. По¬

том он по диагонали снова пересек поле и скрылся в пе¬

щере с широким входом.
Прежде чем я сообразил, что мне делать, я уже ныр¬

нул в эту пещеру сам. Оказавшись в полной темноте, я

сильно испугался. Ведь быть в пещере мне никогда рань¬

ше не доводилось. Я расплакался и громко закричал.

Вислоухий в ответ на это пролопотал мне что-то издева¬

тельское, кинулся на меня, пользуясь темнотой, и сбил

меня с ног. Однако он не отважился сцепиться со мною

вновь и тут же отскочил в сторону. Выход из пещеры был

позади меня, и Вислоухий не проходил туда, тем не

менее он исчез, словно провалился. Я стал прислуши¬

ваться, но никак не мог понять, куда он скрылся. Это

сильно озадачило меня, я выбрался к выходу, сел там

и стал ждать, что будет дальше.
Он Hfe выходил из пещеры, в этом я был уверен, но че¬

рез несколько минут он хихикнул прямо у меня над ухом.

Я снова погнался за ним, и снова он нырнул в пещеру, но
178

на этот раз дальше входа я не двинулся. Отступив еще

на несколько шагов, я стал снова выжидать. И опять мой

противник не выходил из пещеры, и опять, как и раньше,

он захихикал прямо у меня над ухом и увлек меня за

собой в пещеру в третий раз.
Эта сцена повторялась до бесконечности. Наконец, я

зашел в глубь пещеры и Стал искать Вислоухого. Во мне

заговорило любопытство. Я не мог понять, каким обра¬

зом он ускользал от меня. Ведь всякий раз он входил в

пещеру, но никогда не выходил из нее и всегда оказывался

у меня за плечом, насмешливо хихикая. Так наша драка

незаметно превратилась в игру в прятки.
С небольшими перерывами мы играли с Вислоухим

до вечера, и скоро между нами установились непринуж¬

денные, дружественные отношения. В конце концов он

уже не убегал от меня, и мы сидели рядом, обняв друг

друга. А немного позднее он открыл мне тайну загадоч¬

ной пещеры. Взяв за руку, он провел меня в самые ее

глубины. Оказалось, что она соединяется узкой расще¬

линой с другой пещерой, и по этой-то расщелине мы

вышли на воздух.
Теперь мы стали добрыми друзьями.. Когда один раз

на меня напали другие мальчишки, он встал на мою за¬

щиту, и мы вместе дали неприятелю такую взбучку, что

скоро ко мне уже никто не приставал. Вислоухий по¬

знакомил меня с поселком. Он почти ничего не мог мне

рассказать о нравах и обычаях Племени — для этого у

него недоставало слов, но я многому научился, следя за

его действиями, и он показал мне все интересные места

в окружности.
Он водил меня по полю, раскинувшемуся между пе¬

щерами и рекой, потом мы углубились в лес, где на зе¬

леных полянах вволю полакомились морковью. После

этого мы пошли к реке и напились, а затем стали под¬

ниматься по тропинке к пещерам.
' На этой-то тропинке мы и столкнулись вновь с Крас¬

ным Глазом. Едва я успел сообразить, в чем дело; Вис¬

лоухий уже отскочил в сторону и спрятался за песча¬

ным бугром. Само собой разумеется, что я, недолго ду¬

мая, кинулся вслед за ним. Только потом я оглянулся

и цонял, чем был так напуган Вислоухий. По середине

тропинки чванливо ковылял Красный Глаз, его воспа¬
179

ленные глазки грозно сверкали. Я заметил, что малыши

и подростки врассыпную бежали от него прочь, как это

сделали и мы, а взрослые, следя за ним внимательным

взглядом, отступали в сторону и давали ему дорогу.
Когда спустились сумерки, поле опустело. Племя

укрылось в пещеры. Вислоухий повел меня на ночлег. Мы

вскарабкались вверх по утесу и, оказавшись надо все¬

ми остальными пещерами, попали в узкую расщелину,

совсем незаметную с земли. В нее-то и влез Вислоухий.

Я последовал за ним, и мне с трудом удалось протис¬

нуться — так узка была щель, служившая входом в жи¬

лище Вислоухого. Мы оказались в маленькой каменной

келье. Она была не больше двух футов в высоту, фу¬

та три в ширину и фута четыре в длину, Здесь-то, при¬

жавшись друг к другу, мы в обнимку и проспали эту

ночь.
ГЛАВА VI
Играя с наиболее смелыми подростками около пе¬

щер с широким входом, я скоро понял, что эти пеще¬

ры необитаемы. В них никто не спал по ночам. Заняты

были только пещеры с узким входом, и чем уже был

вход, тем пещера считалась удобней. Все это проистека¬

ло из страха перед хищными животными, которые бы¬

ли для нас в те времена сущим проклятием и днем и

ночью.
В первое же утро после ночевки с Вислоухим я убе¬

дился, насколько полезнее пещеры с узким входом.

Едва-едва рассветало, когда на нашем поле появился

старина Саблезубый, тигр. Двое из Племени к тому ча¬

су уже бродили по полю. Увидев тигра, они бросились

наутек. То ли они чересчур перепугались и лишились

рассудка, то ли тигр был от них слишком близко, я не

знаю, но они даже не пытались влезть на утес и укрыть¬

ся в безопасных пещерах, а забежали в ту самую пе¬

щеру с широким входом, в которой мы играли с Висло¬

ухим накануне.
Что именно происходило внутри пещеры, трудно су¬

дить, но скорее всего двое беглецов пробрались через

расщелину во вторую пещеру. Расщелина оказалась

для Саблезубого слишком узкой, и он, разозленный не¬
180

удачей, повернулся и вышел из пещеры тем же входочл,

каким вошел. Было очевидно, что тигру не повезло но^

чью на охоте и он рассчитывал задрать себе на завт¬

рак кого-нибудь из нас. Вдруг он заметил беглецов f

входа во вторую пещеру и прыжком ринулся к ним. Ра¬

зумеется, они юркнули назад и перебежали узким про¬

ходом в первую пещеру. Саблезубый вышел из второй

пещеры еще более взбешенный и громко зарычал.
Тут уже засуетилось и заметалось все Племя. Пры¬

гая по огромному утесу, мы толпились у всех расщелин»

на всех выступах, лопотали и визжали на все лады. Мы

ужасно гримасничали, скаля при этом зубы,— такова

была наша неистребимая привычка. Мы злобствовали

не меньше Саблезубого, хотя к нашей злобе и примеши¬

вался страх. Помнится, я вопил и гримасничал так же,

как самые рьяные из Племени. И не только потому, что

они служили мне примером, нет, я чувствовал внутрен¬

нюю потребность делать то же самое, что делали онч.

Волосы у меня ощетинились, весь я извивался и корчил¬

ся в приступе необъяснимой злобы н ярости.
Несколько минут Саблезубый метался от одной пе¬

щеры к другой, забегал в них и снова выскакивал. А те

двое беглецов быстро лазали по расщелине туда и сю¬

да и таким образом избегали тигриных лап. Тем време¬

нем Племя, облепившее утес, начало действовать. Как

только тигр выскакивал из пещеры наружу, в него ле¬

тели камни. Сначала мы только обрушивали их на зве¬

ря, а потом стали кидать с силой, придавая камням

большую стремительность.
Эта бомбардировка привлекла внимание Саблезубо¬

го уже к нам, и он рассвирепел еще больше. Он пере¬

стал гоняться за беглецами и прыгнул вверх, стремясь

взобраться на утес. Камень крошился под его когтями,

он рычал и лез все выше. При виде этого ужасного зре¬

лища все мы до последнего кинулись внутрь пещер.

Я это твердо знаю, ибо я выглянул из своей пещеры и

увидел, что на утесе не было ни души, а Саблезубый

сорвался с него и скользил в это мгновение вниз, на

землю.
Я разразился торжествующим криком, и снова Пле¬

мя выскочило наружу и облепило утес; опять все прон¬

зительно визжали и завывали, и камни полетели с уте¬
181

са пуще прежнего. Саблезубый теперь словно взбесил¬

ся. Невзирая на неудачи, вновь и вновь он пытался взо¬

браться на утес. Однажды он уже был у входа нижнбй

пещеры, но снова сорвался, так и не проникнув в нее.

При каждом его прыжке нас охватывал невообразимый

ужас. Сначала большинство из нас, как только Сабле¬

зубый оказывался на утесе, кидалось в пещеры, но кое-

кто все-таки оставался снаружи и продолжал швырять

в него камни; скоро положение изменилось; теперь уже

не убегал hhi^to, и все дружно вели обстрел неприятеля.
Никогда еще Саблезубый не терпел такого явного по¬

ражения. Его гордость была уязвлена страшным обра¬

зом: ведь его перехитрило столь малорослое, слабосиль¬

ное Племя. Он стоял внизу на земле и, глядя на нас, ры¬

чал, бил хвостом и огрызался на каждый летевший ка¬

мень. Однажды я метнул в него камнем в тот момент,

когда он поднял вверх морду. Камень попал ему в кон¬

чик носа, и тигр подпрыгнул в воздух, взметнув Есе свои

четыре лапы. От неожиданности и боли он зарычал и

замяукал, как кошка.
Он был побежден, и он знал это. Спасая свое до¬

стоинство, он под градом камней важно зашагал прочь.

Посреди поля он остановился на минуту и бросил на

нас тоскливый голодный взгляд. Отказывать себе в еде

Саблезубому очень не хотелось, а тут, всего лишь в не¬

скольких шагах от него, было столько мяса! Казалось,

мы сидели в ловушке и тем не менее были недоступны.

Глядя на тигра, мы принялись хохотать. Хохот наш зву¬

чал издевательски, мы хохотали во все горло, все до еди¬

ного. А ведь ни одно животное не любит насмешки. Оно

злится, если над ним смеются. Именно такое действие

возымел наш хохот на Саблезубого. Он зарычал, по¬

вернул назад и снова бросился на утес. Мы только это¬

го и ждали. Сражение с тигром уже стало для нас игрой,

и мы с наслаждением швыряли в него камень за камнем.
На этот раз Саблезубый выдержал недолго. Обретя

благоразумие, он быстро остыл, и, кроме того, мы сра¬

жались с ним все хитрей и искусней. Я хорошо помню,

как вздулся у него глаз от метко брошенного камня,—

тигр уже почти не видел этим глазом. И жи>во встает в

моей памяти, как он, уже окончательно отступив к опуш¬

ке леса, вновь остановился и поглядел на нас. Он рас¬
182

крыл всю свою трепещущую пасть и показал, нам свои

громадные клыки до самых корней, шерсть у негр рста-

лэ дыбом, хвост колотил землю. Он рыкнул на нас в по¬

следний раз и скрылся из виду за деревьями.
Как мы после этого залопотали и зашумели! Мы тол¬

пою кинулась из своих убежищ вниз, осматривая

следы когтей Саблезубого на камнях утеса, и таратори¬

ли, перебивая друг друга. Один из тех, кто на рассвете

бежал от тигра и прятался в двойной пещере, был дол¬

говязым подростком, почти юношей. Когда оба бегле¬

ца горделиво вышли из своей пещеры, мы встретили их

с восторгом и стали вокруг них плотным кольцом. Вдруг

мать дрлговязого подростка, растолкав толпу, подско¬

чила к своему сыну. Вне себя от ярости, она начала бить

его по щекам, таскать за волосы и при этом кричала, как

ведьма. Это была очень рослая, коренастая женщина,

вся в густых волосах; трепка, которую она задала свое¬

му сыну, сильно позабавила Племя. Мы надрывались

от хохота, мы изнемогали от него и хватались для под¬

держки друг за друга; кое-кто из самых смешливых ка¬

тался цо земле.
Несмотря на вечный страх, тяготевший над Племе¬

нем, мы были большие охотники посмеяться. У нас бы¬

ло чувство юмора. Мы веселились от всего сердца, как

веселился Гаргантюа. Мы хохотали самозабве|1но, о ка¬

кой-либо сдержанности мы не имели понятия. Что-ни¬

будь са^мое простое, самое грубое могло показаться нам

ужасно смешным, и мы хохотали до корчей, до колик в

животе. О, мы умели посмеяться, уверяю вас!
Тот отпор, который встретил у нас Саблезубый, по¬

дучал и каждый зверь, забравшийся в поселок. Мы

бдительно охраняли наши тропинки и водопои, не давая

подойти к ним ни одному зверю, если он забрел на

нашу землю и случайно. Даже самые свирепые хищ¬

ники были достаточно проучены и избегали прибли¬

жаться к нашему стойбищу. Мы не могли похвастаться

такой же силой, как они; мы были хитры и трусливы, и

только наша хитрость и трусость, наша необыкновенная

осторожность позволяла нам выжить среди ужасных

врагов, которые окружали нас в Юном Мире.
Вислоухий, я полагаю, был старше меня на год. О сво¬

ей прошлой жизни он мне рассказать ничего не мог по
183

скудости языка, но я никогда не видел его матери и счи¬

тал его сиротой. Ведь если говорить об отцах, то они

в нашем Племени в счет не шли. Брак был еще 'на са¬

мой примитивной ступени, супружеские пары постоян¬

но ссорились и расходились. Современный человек, идя

на узаконенный развод, делает то же самое. Но у нас не

было никаких законов. Все у нас шло по обычаю, а обы¬

чай допускал в этой области полный беспорядок.
И тем не менее, как это будет видно из дальнейшего

рассказа, у нас уже слегка чувствовались признаки

моногамии, которая возобладала в будущем, значитель¬

но укрепив придерживавшиеся ее племена. Даже в те

дни, когда я был младенцем и еще не расставался с

матерью, на деревьях близ нас жили устойчивые и вер¬

ные друг другу пары. Жизнь в гуще Племени не распо¬

лагала к единобрачию. Нет сомнения, что именно поэто¬

му верные супружеские пары уходили из стойбища и

обосновывались поодаль. Супруги жили вместе целые

годы, хотя если кто-нибудь из них умирал или становил¬

ся жертвой хищных зверей, оставшийся в живых не¬

пременно находил себе новую жену или нового мужа.
Одно обстоятельство сильно озадачивало меня с пер¬

вых же дней, как я начал жить в Племени. Я замечал,

что все испытывали какой-то безотчетный, смутный

страх перед северо-востоком. Племя постоянно чего-то

опасалось, ждало оттуда какой-то беды. Все с мрачной

тревогой нет-нет да и поглядывали на северо-восток.
Когда мы с Вислоухим пошли однажды в северо-

восточном направлении искать морковь, для которой

наступил тогда лучший сезон, то он выказывал необы¬

чайную робость. Он был готов есть ботву, перезрелую,

дряблую или совсем мелкую, жиденькую морковь, но не

хотел пройти дальше, где росли еще никем не тронутые

мясистые корни. Когда я двинулся туда, он разбранил

меня, учинив настоящий скандал. Он заявил мне, что в

том направлении таится грозная опасность, но какая

именно — этого Вислоухий никак не мог мне разъяснить

по бедности своего словаря.
Пока он бранился и отчитывал меня, я отыскивал

Все новые и новые места с морковью и досыта набивал

себе живот. Я не мог понять, что именно имеет в виду

Вислоухий. Я соблюдал всяческие предосторожности, но
184

никакой опасности не видел. Я постоянно прикидывал,

на какое расстояние й удалился от ближайшего дерева,

чтобы успеть добежать и взобраться на него, если вдруг

выскочит старина Саблезубый, Темно-рыжий или какой

иной хищник.
Однажды вечером в поселке начался истинный пере¬

полох. Племя было в смятении, всех охватил глубокий

CTpfftx. Столпившись на утесе, мужчины и женщины смот¬

рели на северо-восток и показывали туда пальцами. Я

не знал, что именно происходит, но живо полез кверху,

в свою крошечную пещеру, и только потом огляделся по

сторонам.
И тогда, вдали за рекою, на северо-востоке, я впер¬

вые в жизни увидел дым. Своими размерами этот таин¬

ственный дым превосходил всех животных, каких я

только знал. Я подумал было, что это некая чудовищная

змея, поднявшая свою голову высоко над деревьями и

раскачивающаяся взад и вперед. Но потом, наблюдая

за поведением Племени, я сообразил, что сам по себе

дым не опасен. Племя испытывало страх перед дымом

потому, что за ним скрывалось что-то другое, поистине

грозное. Но что именно было это другое, я не мог дога¬

даться. И никто не мог мне объяснить, в чем дело. Одна¬

ко скоро я узнал, что это такая страшная опасность, пе¬

ред которой не шли в счет уже ни Темно-рыжий, ни ста¬

рина Саблезубый и никакие змеи,— опасность столь

грозная, что грозней ее не могло и быть.
ГЛАВА VII
Сломанный Зуб был другой юнец, который тоже жил

самостоятельно. Мать его занимала просторную пещеру,

но у нее после Сломанного Зуба народилось еще двое

детей, и в результате старший брат был изгнан. В те¬

чение нескольких дней мы смотрели, как его выгоняли,

и от души потешались над этим. Сломанный Зуб упорно

не желал уходить из дома и всякий раз, как мать по де¬

лам покидала пещеру, вновь забирался в нее. Когда мать

возвращалась и обнаруживала там сына, гнев ее бы\

великолепен. Почти половина Племени собиралась полю¬

боваться разъяренной мамашей. Сначала из пещеры до-
185

носились ругань и визг. Затем можно было расслышать

звук затрещин и ударов и вопли Сломанного Зуба. То¬

гда же к рыданиям Сломанного Зуба присоединялся

плач двух малышей. В заключение Сломанный Зуб ку¬

барем вылетал из пещеры — это было словно изверже¬

ние небольшого вулкана.
Но прошло несколько дней, и Сломанный Зуб был

выброшен из дома окончательно. Он выплакал свое го¬

ре, сидя посреди поля одинюдинешенек, и через полча¬

са пришел жить к нам с Вислоухим. Наша пещера бы¬

ла очень мала, но, потеснившись, мы нашли место и для

Сломанного Зуба. Насколько я помню, он ночевал с на¬

ми лишь одну ночь, значит, событие, о котором я сейчас

расскажу, произошло в это же время.
Это случилось в полдень. Утром мы досыта наелись

моркови, тут же в лесу стали играть и, позабыв всякую

осторожность, забрались на высокие деревья. Не могу

понять, почему проявил такую беспечность всегда бди¬

тельный Вислоухий, должно быть, он тоже заигрался.

Мы играли на этих деревьях в салки. Замечательная бы¬

ла игра! Мы прыгали на десять—^пятнадцать (рутов, да¬

же не прилагая особых усилий. А прьп'нуть с дерева

на землю, пролетев двадцать или двадцать пять футоп,

было для нас сущей безделицей. Право, я даже боюсь

сказать, на какие прыжки мы тогда отваживались. По¬

том, когда мы стали старше и грузнее, нам приходилось

прыгать уже гораздо осторожней, но в те юные дни у

нас были не мускулы, а настоящие пружины, и мы мог¬

ли себе позволить все что угодно.
Сломанный Зуб играл с необыкновенной ловкостью.

Поймать его было почти невозможно, и, ускользая от нас,

он всякий раз выкидывал такой трюк, изобретенный им

самим, повторить который не мог ни Вислоухий, ни я.

Сказать по правде, мы даже не решались на это.
Когда мы гнались за ним. Сломанный Зуб обычно

взбегал на конец высокого сука. До земли от этого сука

было не меньше семидесяти футов, и если с него сорвешь-

ся^ то зацепиться внизу было уже не за что. Но футов

на двенадцать вниз и не меньше пятнадцати футов в сто¬

рону торчала ветка другого дерева.
Преследуя смельчака, мы тоже хотели взбежать на

конец сука, но Сломанный Зуб начинал трясти его и тем
186

мешал нам продвигаться. Мало этого, Сломанный Зуб

ложился на этот сук спиной и раскачивал его. Как толь¬

ко мы приближались. Сломанный Зуб прекращал рас¬

качиваться. Сук, как натянутая тетива, вскидывал его,

и Сломанный Зуб летел, спиной вперед, в воздух. Па¬

дая вниз, он успевал переверн>'ться и вспрыгивал пря¬

мо на толстую ветку соседнего дерева. От такого толчка

ветка сильно подавалась вниз и иногда зловеще потрес¬

кивала, но все же не ломалась; после каждого такого

прыжка Сломанный Зуб, высунув голову из листвы, по¬

глядывал на нас и торжествующе улыбался.
Вот я снова догоняю Сломанный Зуб на дереве. Он

добежал до конца сука и опять принялся его трясти и

раскачивать, мешая мне приблизиться. И вдруг Висло-^

ухий издал негромкий предупреждающий крик. Я по¬

смотрел вниэ и увидел, что он сидит в развилке дерева^

крепко прижавшись к стволу. Я инстинктивно тоже при¬

жался к толстой ветке и замер. Сломанный Зуб перестал

трястй свой сук, но сук все еще раскачивался вниз и

вверх и шелестел Листвою.
Внизу на земле хрустнула сухая ветка, и, посмотрев

туда, я впервые увидел Человека Огня. Он осторожно

крался меж деревьев, устремив свой взгляд вверх, пря¬

мо на нас. Сначала я подумал, что вижу дикое живот¬

ное, ибо на плечах и пояснице у него болталась обтрепан¬

ная медвежья шкура. Потом я разглядел его руки и но¬

ги и черты его лица. Он был очень похож на нас, только

не так волосат, и ноги у него не столь напоминали руки,

как наши ноги. Позднее я узнал, что все его племя

было менее волосато, чем наше, а мы, в свою очередь,

были не так волосаты, как Лесная Орда.
Меня осенило мгновенно, едва я разглядел его: да,

это был он — тот самый ужас северо-востока, который

мерещился за таинственным дымом. И в то же время я

недоумевал: в нем не было ничего страшного. Красный

Глаз или другие сильные наши мужчины выглядели го¬

раздо страшнее его. Он был уже стар, весь в морщинах,

волрсы на его лице поседели. И он сильно прихрамывал

на одну ногу. Можно было не сомневаться, что мы обо¬

гнали бы его и на земле и на деревьях. Нас ему не пой¬

мать йи за что, это было ясно с первого взгляда.
Однако в руках у него был какой-то предмет, которого
187

я никогда не видел. Как оказалось, это был лук и стре¬

ла. Но в то время эти слова — лук и стрела — для меня

ничего не значили. Откуда мог я знать, что в этой согну¬

той древесной ветке таится смерть? А Вислоухому это

.было известно. Он уже сталкивался с Людьми Огня рань¬

ше и немного знал их обычаи. Человек Огня устремил

свой взгляд на Вислоухого и, не торопясь, стал огибать

наше дерево. Не дремал и Вислоухий — он тоже дви¬

гался вокруг ствола, держась все время так, чтобы ствол

заграждал его от пришельца.
Вдруг Человек Огня резко повернулся и шагнул во¬

круг дерева в обратном направлении. Вислоухий, за¬

стигнутый врасплох, тоже двинулся в обратном направ¬

лении, но пе успел вовремя укрыться за ствол, и Чело¬

век Огня, спустив тетиву, выстрелил. Я видел, как взмет¬

нулась стрела, но, не попав в Вислоухого, мелькнула у

самой ветки и упала на землю. Укрываясь на высоком

суке, я прямо-таки заплясал от восторга. Вот это была

игра! Человек Огня кидал в Вислоухого какой-то пред¬

мет, как нередко кидали разные предметы друг в дру¬

га и мы.
Игра еще не кончилась, но Вислоухий больше из-за

дерева не показывался. Человек Огня спокойно стоял на

месте. Сидя на крепкой прямой ветке, я высунул голову

наружу и залопотал, обращаясь к пришельцу. Я хотел,

чтобы игра продолжалась. Я хотел, чтобы он кинул этот

тонкий прут и в меня. Пришелец, будто не замечая моего

присутствия, смотрел теперь на Сломанный Зуб, кото¬

рый все еще поневоле раскачивался на своем суку.
Вот снова взметнулась стрела. Сломанный Зуб завиз¬

жал от боли и испуга. Стрела попала в цель. Теперь дело

приняло совсем другой оборот. Я уже не думал ни о ка¬

кой игре и, дрожа, прижимался к ветке. Просвистели

вторая и третья стрела; не попав в Сломанного Зуба,

они пропарывали шуршавшую листву, поднимались

вверх и, описав дугу, падали наземь.
Человек Огня снова натянул свой лук. Отступив на

несколько шагов, он переменил место, затем сменил его

еще раз. Зазвенела тетива, стрела взметнулась вверх,

и Сломанный Зуб с ужасающим криком полетел на зем¬

лю. Я видел, как он, разметав руки и ноги, будто весь

состоял лишь из рук и ног, несколько раз перевернулся в
188

воздухе; торчавшая в его груди стрела при каждом по¬

вороте тела то исчезала, то появлялась вновь.
Пронзительно крича, он летел с высоты семидеся'гя

футов; было слышно, как он ударился о землю и как хру¬

стнули его кости; сначал он слегка выгнулся всем телом

вверх, а потом распрямился. И он был еще жив, он кри¬

чал и шевелился, царапая землю руками и ногамч.

Я помню, что Человек Огня с камнем в руке кинулся к

нему и размозжил ему голову... и больше я не помню

ничего.
Каждый раз в течение всех моих детских лет я про¬

сыпался, увидя эту сцену,— я дрожал, я кричал от

страха, а рядом с моей кроваткой нередко сидела мать

или няня; они с тревогой смотрели на меня, нежно гла¬

дили по голове и говорили, что они здесь и что боять¬

ся совсем нечего.
Другой мой сон, в порядке последовательности, все¬

гда начинался с того, как мы с Вислоухим бежали по

лесу. Трагедия, разыгравшаяся со Сломанным Зубом, и

страшный Человек Огня были уже позади. Напуганные,

зорко озираясь, мы с Вислоухим мчимся по деревьям.

У меня мучительно болит правая нога: в нее вонзилась

стрела Человека Огня; стрела торчит с обеих сторон,

пронзив ногу насквозь. Она не только причиняет мне не¬

выносимую боль, но мешает двигаться: я никак не по¬

спеваю за Вислоухим.
Наконец я не выдерживаю и сажусь на удобный сук.

Вислоухий продолжает идти вперед, прыгая с одной вег-

ки на другую. Я окликаю его — насколько помню, я окли¬

кнул его самым жалобным тоном. Вислоухий остановил¬

ся и поглядел на меня. Затем он повернулся, прыгнул ко

мне и осмотрел пронзенную стрелой ногу. Он попытался

вытащить стрелу; но зазубренный наконечник с одной

стороны и хвостовое оперение — с другой помешали это

сделать. Вмешательство Вислоухого лишь усилило боль,

и я попросил его больше к моей ноге не прикасаться.
Какое-то время мы сидели на этом дереве, хотя Вис¬

лоухий нервничал и все время порывался идти; он бес¬

покойно осматривался по сторонам, а я жалобно хныкал

и стонал от боли. Вислоухий явно трусил, но его решение

не покидать меня в беде, несмотря на объявший его страх,

я считаю признаком альтруизма и чувства тооарище-
189

ства, которые впоследствии способствовали тому, что че¬

ловек стал самым могущественным среди животных.
Вислоухий вновь попытался вытащить стрелу, но я

сердито остановил его. Тогда он приник к моей ноге

и стал перегрызать стрелу с заднего конца у опере¬

ния. Он грыз стрелу, придерживая ее обеими руками^

чтобы она не шевелилась в ране, а я цеплялся за его

плечо. Я часто размышляю над этой сценой — во г два

юнца, совсем еще мальчишки, на самой заре человече¬

ства, и один из них, превозмогая свой страх, подавляя

эгоистическое желание бежать, остается на месте, что-»

бы помочь другому. И перед моим взором проходит все,

что предвещала эта сцена: я вижу Дамона и Пифия, ви¬

жу спасательные команды, вижу сестер милосердия, ви**

жу и вождей, обреченных «а гибель, вижу святого Да¬

миана и самого Христа, вижу всех сильных людей Зем¬

ли — их сила берет свое начало в грубых чреслах Висло¬

ухого, Большого Зуба и других обитателей Юного Мира.
Когда Вислоухий перегрыз хвост стрелы, ее легко

было вытащить из ноги. Я поднялся, собираясь идти^ но

сейчас остановил меня уже Вислоухий. Рана моя силь¬

но кровоточила. Очевидно, в ноге было повреждено не¬

сколько мелких вен. Дотянувшись до зеленой ветки.

Вислоухий нарвал охапку листьев н заткнул мне рану.

Это помогло, кровь скоро перестала течь. И тогда мы оба

двинулись в путь, спеша под защиту пещер.
ГЛАВА vni
Я прекрасно помню первую зиму после того, как я

покинул дом. Мне часто снится, будто я сижу, скорчась,

и дрожу от холода. Рядом со мной сидит Вислоухий,

мы прижимаемся друг к другу, лица у нас посинели,

зубы стучат. Чаще всего это бывало утром, перед рас¬

светом. В эти холодные часы мы почти не спали; коче^

нея, мы сжимались в жалкий комок и ждали восхода

солнца, чтобы хоть немного согреться.
Когда мы выходили из пещеры, покрытая инеем зем¬

ля похрустывала под ногами. Однажды утром мы уви¬

дели, что воду в тех местах, где был расположен наш

водопой, затянуло льдом. По этому поводу мы держа-
190

ли великий совет. Даже старик Мозговитый — старше

его в Племени не было никого,— даже и он не видел ни¬

чего подобного в жизни. Помню,^ какое тревожное и жа¬

лобное выражение приняли его глаза, когда он осмат¬

ривал лед. (Это жалобное выражение появлялось в

наших глазах всякий раз, когда мы сталкивались с чем-

то непонятным или когда испытывали какое-нибудь

смутное желание, которое не могли выразить ни звуком,

ни жестом.) Красный Глаз тоже осмотрел лед и тоже

казался необыкновенно мрачным и подавленным: он

уставил свой взгляд за реку, на северо-восток, словно бы

появление льда было связано с Людьми Огня.^
Но лед мы видели только однажды, в то утро — такой

холодной зимы больше никогда не выдавалось. Во вся¬

ком случае, я не помню ни одной другой зимы, когда бы

стояла такая стужа. И нередко я думаю, что эта зима

была предвестником тех бесконечных холодов, которые

пришли к нам с крайнего севера вместе с. ледниками,

проползшими по всей земле. Но этих ледников мы не

видали. Еще много поколений, должно было пройти и

исчезнзгть, прежде чем потомки нашего Племени или пере¬

селились на юг, или,, оставшись на старых местах, при¬

способились к изменившемуся климату.
Жизнь то щадила нас, то жестоко расправлялась с

нами — все зависело от удачи. Мы почти не строили ни¬

каких планов в тем более не добивались их осуще¬

ствления. Мы ели, когда чувствовали голод, пили, когда

ощущали жажду, избегали встреч с хищными зверя¬

ми, укрывались на ночь в пещерах, а остальное время за¬

бавлялись чем придется. Мы были очень любопытны,

простодушны и вместе с тем изобретательны на разные

шутки и проказы. Серьезными мы были только в минуту

опасности или гнева — но опасность быстро забывалась,

а гнев столь же быстро проходил.
Мы были непоследовательны и нелогичны. Мы не зна¬

ли, что такое упорство в достижении цели — Люди Огня

в этом отношении ушли от нас далеко вперед. У них

были все эти свойства, которых так недоставало нам.

Случалось, однако, особенно если дело касается чувств,

когда мы могли долго лелеять какую-то одну мысль или

стремиться к одной цели. Верность единобрачных пар,

о которых я говорил, можно, конечно, объяснить при¬
191

вычкой, но нельзя объяснить привычкой мое длитель¬

ное и горячее стремление к Быстроногой, так же как

неистребимую вражду, которая существовала между

мною и Красным Г лазом.
Когда я оглядываюсь в то далекое прошлое, в ту дав¬

нюю жизнь, меня больше всего удручает наша нелогич¬

ность и недогадливость. Однажды я нашел разбитую

тыкву, наполненную дождевой водой. Вода оказалась

очень вкусной, и я выпил ее, потом я потащил пустую

тыкву к ручью и зачерпнул ею воды, которую частью

опять выпил, а частью вылил на Вислоухого. А затем я

бросил тыкву, позабыв о ней. У меня не мелькнуло и мыс¬

ли, что можно наполнить эту тыкву водой и отнести ее

к нам в пещеру. А ведь часто по ночам меня мучила

жажда, в особенности после того, как поешь дикого лу¬

ка или щавеля, и никто у нас никогда не отваживался

встать и выйти ночью из пещеры, чтобы напиться.
В другой раз я нашел сухую тыкву, внутри ее гремели

семечки. Я долго забавлялся, играя этой тыквой. Даль¬

ше игры дело у меня не пошло. Однако всего через не¬

сколько лет мы начали широко применять тыквы для

хранения воды. Честь этого открытия принадлежит не

мне, а старику Мозговитому: я думаю, что я буду прав,

если скажу, что его толкнула на это нововведение старче¬

ская немощь.
Так или иначе, но первым во всем Племени стал при¬

менять тыквы Мозговитый. Он держал запас питьевой

воды в своей пещере, вернее, в пещере своего сына. Без¬

волосого, который отвел ему в пещере угол. Мы не раз

наблюдали, как Мозговитый наполнял тыкву у водопоя

и бережно нес ее в свою пещеру. Чувство подражания

у нас было развито очень сильно: сначала один, а по¬

том и другой стали запасаться тыквами и применять их

для хранения воды — скоро это стало всеобщим обычаем.
Порою старик Мозговитый хворал и не мог выходить

из пещеры. Тогда воду в тыквах приносил ему Безволо¬

сый. Спустя какое-то время Безволосый поручил это де¬

ло своему сыну, Длинной Губе. И потом, когда Мозгови¬

тый был уже снова здоров. Длинная Губа по-прежне¬

му носил ему воду. Постепенно и все взрослые мужчины,

за исключением разве редких случаев, перестали носить

себе воду, свалив это на женщин и подростков. Мы с Вис-
192

ь
^ -'.-■Vi*
«до АДАМА».

«ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ».

лоухим жили одни. Мы таскали воду только сами себе

и нередко подсмеивались над юными водоносами,

когда их отрывали от игры, чтобы послать с тыквой к

водопою.
Прогресс у нас шел очень и очень медленно. С детских

лет и до конца своих дней, уже став взрослыми, мы по¬

стоянно играли, и игры взрослых мало чем отличались

от игр детей — подобной страсти к игре не проявляло

ни одно животное на свете. Все наши познания, как бы

ни были они ничтожны, мы приобретали в процессе игры,

многим мы были обязаны своему любопытству и прони¬

цательности. Так, за время, пока я жил в Племени, было

сделано великое изобретение — применена тыква. На

первых порах мы, подражая старику Мозговитому, хра¬

нили в тыкве одну только воду.
Но вот однажды какая-то женщина — я не знаю, ка¬

кая именно,— набрала в тыкву черники и принесла ее

домой в пещеру. И скоро уже все женщины носили в тык¬

вах и ягоды, и орехи, и коренья. Мысль была посеяна,

и она давала всходы. Через недолгое время нововведе¬

ние было развито, и развито теми же женщинами. У ко-

го-то из них, вероятно, оказалась слишком маленькая

тыква, а может, женщина, выйдя на болото, спохвати¬

лась, что забыла тыкву в пещере, но так или иначе она

сложила вместе два больших листа, скрепила их пру¬

тьями и принесла черники больше, чем могло бы поме¬

ститься в самой крупной тыкве.
Прогресс в усовершенствовании средств переноски

съестных припасов за то время, пока я жил в Племени,

на этом и остановился. Никому не пришло в голову взять

ивовые прутья и сплести корзину. Правда, порой мужчи¬

ны и женщины вязали в охапки папоротник и ветви, пере¬

тягивая их гибкой лозой, и несли эти охапки в пещеры,

чтобы устроить себе помягче ночное ложе. Вполне воз¬

можно, что через десять-двенадцать поколений наше

Племя научилось бы и плести корзины. И, совершенно

ясно, что, обучившись плести из прутьев корзины, мы не¬

избежно сделали бы и следующий шаг — начали бы

ткать одежду. Вместе с одеждой, которой мы прикрыли

бы свою наготу, у нас появилось бы и чувство стыда.
Юный Мир всего этого к тому времени уже достиг. Но

мы далеко отстали. Мы пока лишь тронулись в путь, и
13.	Джек Лондон, т. 5.	193

быстро покрыть такое расстояние мы не могли. Мы не

знали еще ни оружия, ни огня, у нас были лишь грубые

начатки речи. Изобретение письма таилось еще в таком

отдаленном будущем, что, когда думаешь об этом, серд¬

це холодеет от ужаса.
Однажды я сам едва не совершил великое открытие.

Чтобы вы поняли, от каких вздорных случайностей зави¬

сел прогресс в те дни, я вам скажу, что лишь прожорли¬

вость Вислоухого помешала мне приручить собаку. Учти¬

те, что в то время домашних собак еще не было даже у

Людей Огня, живших на северо-востоке. Да, они еще

не сумели приручить собаку, я это знал по своим соб¬

ственным наблюдениям. А теперь позвольте рассказать,

как обжорство Вислоухого отбросило наше социальное

развитие, может быть, на несколько поколений назад.
Довольно далеко на запад от наших пещер были

огромные болота, а с южной стороны тянулась гряда не¬

высоких, каменистых холмов. К этим холмам мы почги

никогда не ходили. Тому было две причины: во-первых,

там не росло ничего такого, что годилось бы нам в пи¬

щу, во-вторых, на этих каменистых холмах укрывалось

множество хищных зверей.
Однако мы с Вислоухим почти случайно однажды ту¬

да забрели. И забрели мы только потому, что дразни¬

ли тигра. Пожалуйста, не улыбайтесь. Это был сам ста¬

рина Саблезубый. И мы не подвергали себя никакой

опасности. Мы наткнулись на Саблезубого ранним

утром в лесу и, сидя высоко на дереве, принялись улю¬

люкать и орать, всячески оскорбляя тигра и выражая

к нему всю свою ненависть. Прыгая с дерева на дерево,

мы неотступно гнались за Саблезубым и поднимали

адский шум, чтобы известить о приближении Саблезу¬

бого всех обитателей леса.
Разумеется, мы испортили ему всю охоту. И мы здо¬

рово его разозлили. Он свирепо рычал, колотил хвостом,

а порой замирал на месте и подолгу глядел на нас, слов¬

но бы прикидывая, каким образом добраться до нас и

сцапать. Но мы только смеялись и швыряли в него сучья

и ветки.
Такая травля тигров была у нас популярнейшим

спортом. За тигром или львом, который осмеливался по¬

казаться близ наших пещер в дневное время, иногда
194

гналась, прыгая по деревьям, половина Племени. Это бы¬

ла наша месть: ведь немало мужчин и .женщин, застиг-

дутых врасплох, попадало в желудок тигра или льва.

Кроме того, подвергая хищников такой пытке и. посрам¬

лению, мы учили их уважать наши земли и держаться

подальше от них. И, помимо всего прочего, это была

истинная забава. Это была великая игра.
Мы с Вислоухим гнались за Саблезубым не меньше

трех миль. Измученный издевательскими криками, он

поджал наконец хвост и стал улепетывать от нас во

всю прыть, как побитая собачонка. Мы тоже прилагали

все усилия, чтобы не отстать от него, но когда мы достиг¬

ли опушки леса, тигр был уже далеко.
Я не знаю, что именно подстрекало нас в ту минуту,

скорей всего, просто любопытство, но, поиграв немного

на опушке леса, мы с Вислоухим направились через по¬

ляну к каменистым холмам. Ушли мы совсем недалеко,

йе больше сотни ярдов от леса. Огибая высокую углова¬

тую скалу (шли мы очень осторожно, так как не знали,

с чем нам придется встретиться)., мы увидели трех щен¬

ков, игравших на солнышке.
Щенки не замечали нас, и мы разглядывали их до¬

вольно долго. Разумеется, это были дикие щенки. В ска¬

ле виднелась продольная расщелина — вероятно, там и

было логово, где мать оставила этих щенков и где они и

должны были бы сидеть, если бы проявила послушание.

Но та ребяческая резвость, которая подтолкнула нас по¬

кинуть лес и выйти к, холмам, заставила выбраться из ло¬

гова и щенков. Мне было ясно, как сурово наказала, бы

расшалившихся щенков мать, если бы она поймала их

на месте преступления.
Но поймали их мы, я и Вислоухий. Вислоухий вы¬

разительно взглянул на меня, и мы враз бросились к

щенкам. Щенки знали лишь один путь отступления—к'

своему логову, но мы преградили им дорогу. Наиболее

шустрый из них юркнул у меня промеж ног. Я наклонил¬

ся и схватил его. Он вонзил свои маленькие острые зубки

мне в руку, я растерялся и бросил щенка на землю.

В следующее мгновение он уже был в расщелине скалы.
Вислоухий, не выпуская из рук своего щенка, метнул

на меня сердитый взгляд и залопотал на все лады, да¬

вая мне понять, какой я безнадежный болван и растлпа»
195

Мне стало очень стыдно, и я решил показать свою доб¬

лесть. Не теряя ни секунды, я схватил третьего щенка

за хвост. Он извернулся и цапнул меня зубами, но я ус¬

мирил его, сдавив ему шею. Разглядывая своих щенков,

мы с Вислоухим уселись рядышком наземь и, очень до¬

вольные, громко хохотали.
Щенки урчали, скулили и тявкали. Вдруг Вислоухий

вздрогнул и насторожился. Ему показалось, что он что-

то слышит. Мы в страхе посмотрели друг на друга,

осознав всю опасность своего положения. Нет более вер¬

ного средства привести животное в бешенство, чем по¬

куситься на его детенышей. А эти щенята, поднимавшие

такой шум, были из породы диких собак. Диких собак мы

хорошо знали — они бегали стаями, наводя ужас на всех

травоядных. Мы видели, как они подкрадывались к ста¬

дам быков и бизонов и утаскивали маленьких телят, а

также старых и больных животных. Не раз они гнались

и за нами. Однажды мне довелось видеть, как они гна¬

ли через поле женщину и настигли ее у самой опушки

леса. Не будь женщина так измучена погоней, она на¬

шла бы силы проворно влезть на дерево. Но она сразу

сорвалась и упала, и собаки тут же покончили с нею.
Мы смотрели друг на друга не больше мгновения.

Крепко придерживая щенят, мы вскочили и бросились

бежать к лесу. Потом, уже взобравшись на надежное,

высокое дерево и не выпуская из рук добычи, мы весело

расхохотались. Как видите, нам непременно надо было

посмеяться, что бы с нами ни случилось.
А затем началось одно из самых трудных дел, на ка¬

кие я когда-либо решался. Мы понесли своих щенят к

пещерам. Щенята все время вырывались, руки у нас ока¬

зались занятыми, и мы уже не могли свободно цеплять¬

ся за ветви. Мы попробовали идти по земле, но пре¬

зренная гиена загнала нас обратно на деревья и шла

внизу вслед за нами. Как выяснилось потом, она посту¬

пала мудро.
Вислоухого осенила мысль. Он вспомнил, как мы

связывали в охапку листья и ветви и таскали их в пе¬

щеру на подстилку для ложа. Оторвав крепкий, упру¬

гий побег ползучего растения, он опутал им щенку лд-

пы, а с помощью другого обрывка, повязав его себе на

шею, закинул щенка за плечо. Руки и ноги Вислоухого
196

были теперь свободны. Он торжествовал и, не дожи¬

даясь, пока я свяжу ноги своему щенку, двинулся в путь.

Но тут Вислоухий'сразу же столкнулся с непредвиденным

затруднением. Щенок за его спиной никак . не хотел

успокоиться. Он' всячески извивался и бился, оказав¬

шись в конце концов не на спине Вислоухого, а где-то

спереди. Морда у щенка была не перевязана, и он за¬

пустил свои зубы в мягкий, ничем не защищенный жи¬

вот Вислоухого. Вислоухий вскрикнул и, пошатнувшись,

чуть не упал с дерева, но спасся тем, что судорожно уце¬

пился обеими руками за ветку. Импровизированный

шнур вокруг его шеи развязался, и щенок, все еще со

связанными лапами, полетел на землю. Его тут же схва¬

тила себе на обед гиена.
Вислоухий был вне себя от злости и возмущения. Он

проклял гиену и двинулся по деревьям вперёд, не до¬

жидаясь меня. Я не отдавал себе отчета, зачем мне на¬

до было тащить щенка до<мой, но мне так хотелось, и

я упорно добивался своего. Воспользовавшись выдум¬

кой Вислоухого, я внес в нее усовершенствования и тем

значительно облегчил себе задачу. Я не только связал

у щенка лапы, но вставил ему между челюстей палку и

потом крепко опутал морду.
Наконец щенок был доставлен в Племя. Насколько я

понимаю, я проявил на этот раз гораздо больше упор¬

ства, чем обычно проявляли мои соплеменники, иначе

мне не добиться бы успеха. Соплеменники смеялись на¬

до мной, когда я тащил щенка в пещеру, но я не обра¬

щал на это внимания. Мои старания увенчались успе¬

хом, щенок был принесен. Он оказался такой игрушкой,

какой не было ни у кого в Племени. Учение он воспри¬

нимал поразительно быстро. Если я играл с ним и он

цапал меня зубами, я драл его за уши, и после этого он

долгое время уже не пытался меня укусить.
Я даже полюбил его. Он был для меня чем-то новым,

а мы вообще любили все новое. Когда я увидел, что он

отказывается от плодов и овощей, я стал ловить для него

птиц, белок и зайчат. (Сами мы ели как мясо, так й ра¬

стительную пищу и великолепно ловили мелкую дичь.)

Щенок поедал мои приношения и чувствовал себя пре¬

восходно. По моим расчетам, он жил у меня с неделю.

А затем, возвратившись однажды в пещеру и принеся
197

целое гнездо только что вылупившихся фазаньих птен¬

цов, я увидел, что Вислоухий убил щенка и уже принял¬

ся его есть. Я кинулся на Вислоухого, и у нас завяза¬

лась жестокая драка.
Этой дракой и кончилась одна из первых попыток

приручить собаку. Мы пучками вырывали друг у друга

волосы, царапались, кусались, душили друг друга. По¬

том гнев у нас схлынул, и мы помирились. После этого

мы съели щенка. Сырым? Да, сырым. Огонь у нас еще не

был открыт. Секреты кулинарного мастерства были еще

начертаны лишь в туго скатанном свитке грядущего.
ГЛАВА IX
красный Глаз был живым воплощением атавизма.

В . жизнь нашего Племени он вносил лишь раздор и нз^

урядицы. Он был примитивнее любого из нас. По суще¬

ству, он не был нашим, но сами мы были еще настоль¬

ко примитивны, что не могли объединиться и убить его

или изгнат'ь из Племени. Как ни грубы, как ни перво¬

бытны были наши порядки, но Красный Глаз был чере¬

счур груб и первобытен, чтобы ужиться с нами. Он веч¬

но старался навредить нам, всячески выказывая свою

строптивость и неуживчивость. Он, без сомнения, нахо¬

дился на более низкой ступени развития, чем мы, и его

место было скорей среди Лесной Орды, чем среди нас,

стоявших на пороге очеловечивания.
Он был чудовищно жесток, даже принимая во внима¬

ние всю жестокость наших нравов. Он бил своих жен —

хотя у него всегда было лишь по одной жене, но женил¬

ся он много раз. Жить с ним было невыносимо тяжело

любой женщине, но они все-таки жили с ним, ибо он

принуждал их к этому силой. Он не признавал ни малей¬

ших возражений. Не было ни одного мужчины, который

чувствовал бы себя способным укротить его.
Внутренним взором я часто вижу тихий летний ве¬

чер. Возвращаясь с водопоя, с полян, где растет морковь,

с черничного болота, собирается «а открытом поле у пе¬

щер наше Племя. Мы не задерживаемся здесь, потому что

скоро наступит темнота, и тогда весь мир будет во власти

хищных зверей, и прародители человека, трепеща от стра¬

ха, скроются в своих норах.
198

Несколько минут мы еще можем посидеть на свежем

воздухе, не залезая в пещеры. За день мы устали от свр-

их игр, наши голоса звучат спокойнее и тише, чем обыч¬

но. Даже малыши, столь охочие до каверз и шалостей,

присмирели и почти не играют. Ветер, дувший с моря,

утих, тени при свете последних лучей солнца становятся

необыкновенно длинными. И вдруг в пещере Красного

Глаза раздаются дикие крики и звук тяжелых ударов:

Красный Глаз бьет свою жену.
Сначала мы все, словно в испуге, храним тягостное

молчание. Но звуки ударов и ужасные крики не пре¬

кращаются, и мы начинаем лопотать и тараторить, как

сумасшедшие,— нас душит бессильная ярость. Мужчи¬

ны возмущены Красным Глазом, они ненавидят его, но

страшатся поднять на него руку. Наконец звуки уда¬

ров стихли, рыдания замерли, а мы все еще не расходим¬

ся и лопочем, хотя уже на землю спускаются сумерки.
Нас забавляло и смешило обычно все на свете, но

когда Красный Г лаз истязал своих жен, мы не смеялись.

Мы понимали, какая трагическая судьба им уготювана.

Не один раз мы находили его жен, сброшенных с утеса.

Красный Глаз, когда у него умирала жена, выбрасы¬

вал ее из пещеры и никогда не хоронил. Он предостав¬

лял это нам. Мы уносили трупы его жен, чтобы они не

заражали местность. Обычно мы бросали их в реку

ниже наших водопоев.
Красный Г лаз не только убивал жен, но шел на убий¬

ство и для того, чтобы добыть их. Если он хотел привести

себе новую жену и ему нравилась жена другого мужчи¬

ны, он убивал его без долгих проволочек. Два таких слу¬

чая я видел своими глазами. Об этих убийствах знало

все Племя, но воспрепятствовать им не могло. Мы еще

понятия не имели, что такое власть. У нас были лишь

обычаи, и мы обрушивали наш гнев на тех, кто эти обы¬

чаи нарушал. Так, например, каждого, кто осквернит

водопой, мог отколотить любой очевидец, а если нахо¬

дился шутник, поднявший ложную тревогу, то его, не

жалея сил, били все сообща. Но Красный Г лаз грубо по¬

пирал все наши обычаи, а мы так боялись его, что были

не способны на совместные действия и не могли дать ^му

отпор.
199

Живя с Вислоухим в нашей пещере уже шестую зи¬

му, мы убедились однажды, что мы сильно выросли* Мы

теперь еле пролезали в пещеру — вход в нее стал нам

узок. Но это имело и свои преимущества: отбивало

охоту у взрослых мужчин выгнать нас и занять нашу

пещеру. А она была очень привлекательна — на самом

верху утеса, в полной безопасности, и зимой в ней было

теплее, чем в других пещерах.
Чтобы показать уровень умственного развития Пле¬

мени, я отмечу, что выгнать нас из пещеры и расши¬

рить вход в нее было бы делом весьма несложным. Но

до этого никто не додумался. Не додумались до этого и

мы с Вислоухим, пока нас не заставила настоятельная

нужда. Летом от обильной еды мы так растолстели, что

уже не пролезали в пещеру. Однажды, пыхтя, мы ста¬

рались протиснуться в проход, и тогда-то у нас появи¬

лась эта чудесная мысль.
Сначала мы отковыривали мелкие камни пальцами,

но скоро от этой работы у нас заболели ногти. Потом

мне пришло в голову взять в руки древесный обломок,

и дело пошло гораздо лучше. Но этот же наш успех при¬

вел и к беде. Как-то рано утром мы наломали целую ку¬

чу мелкого щебня. Я разом столкнул его вниз. В сле^

дующее мгновение оттуда послышались яростные крики.

Смотреть, кто кричит, не было необходимости. Мы слиш-»

ком хорошо знали этот голос. Щебень свалился на го¬

лову Красному Г лазу.
Мы затаились в пещере, оцепенев от страха. Минусу

спустя он уже был у входа, уставясь на-нас воспален¬

ными глазами и рыча, как дьявол. Но войти внутрь off

не мог: проход был слишком узок. Мы оказались для не¬

го недосягаемы. Вдруг он повернулся и исчез. Это вну¬

шило нам подозрения. Насколько мы знали натуру на¬

ших соплеменников, он должен был бы остаться и побу¬

шевать вволю. Я тихонько выбрался наружу и посмот¬

рел вниз. Я увидел, что Красный Глаз вновь взбирается

на утес. В руках у него была длинная палка. Я еще не

успел разгадать его намерения, как он опять был у вхо¬

да и совал палку в пещеру, стараясь ею достать нас.
Он орудовал своей палкой с чудовищной силой.

С одного полновесного удара он мог бы выпустить нам

кишки. Мы прижались к задней стене и были почти не¬
200

досягаемы. Однако, пустив в ход всю свою ловкость, он

нетгнет да и доставал до нас кончиком палки — ее не¬

умолимые, варварские прикосновения сдирали с нас

клочья волос и кожи. Когда мы визжали от боли, Крас¬

ный Глаз удовлетворенно рычал и действовал своей пал¬

кой с еще большим ожесточением.
Постепенно, я приходил в ярость. У меня уже выра¬

ботался к тому времени свой характер и была известная

смелость, хотя она и напоминала смелость затравлен¬

ной крысы. Я схватился за палку Красного Глаза рука¬

ми, но он, с его страшной силищей, тут же вытащил

меня в проход. Он протянул ко мне свои длинные ру¬

ки и ногтями вырвал у меня кусок мяса, я резко отскочил

назад и приник к боковой стене, где было сравнительно

безопасно.
Красный Глаз снова начал тыкать и размахивать

палкой и нанес мне сильный удар по плечу. Вислоухий

лишь дрожал от, страха, взвизгивал, когда его достава¬

ла палка, и не оказывал ни малейшего сопротивления.

Я искал глазами тоже какую-нибудь палку, чтобы

дать отпор Красному Глазу, но нашел только обломок

ветки не больше фута длиной и в дюйм толщиной. Я

швырнул этот обломок в своего врага. Это не причинило

ему вреда, но видя, что я осмелел, он взревел громче пре¬

жнего и начал бешено вращать палкой. Тогда я нащу¬

пал на полу небольшой камень, кинул его и попал Крас¬

ному Г лазу в грудь.
Этот успех воодушевил меня, а кроме того, я был те¬

перь в таком же бешенстве, как и Красный Глаз, и уже

ничего не страшился. Я отломил от стены порядочный

кусок камня. В нем было фунта два или три весу. На¬

прягая все свои силы^ я метнул его прямо в лицо Красно¬

му Тлазу. Я едва его не прикончил. Он покачнулся на¬

зад, выпустил из рук палку и еле-еле не свалился с

утеса.
‘ Вид его был ужасен. По лицу текла кровь, он рычал,

скрежетал и щелкал зубами, как дикий вепрь. Вытерев

кровь с глаз, он опять взглянул на меня и заорал во всю

глотку. Палки у него уже не было, и он принялся от¬

ламывать куски камня и кидать в меня. Это пополняло

мои боевые запасы. Каждый камень, прилетевший от не¬

го, летел в него обратно, причем я кидал даже более
201

метко: в такую большую мишень, как он, попасть было

нетрудно, а я все время прижимался к стене, и Крас¬

ный Г лаз видел меня плохо.
И вдруг он исчез снова. Выглянув наружу, я уви¬

дел, что он спускается с утеса. Внизу толпой стояло

все Племя и молча наблюдало за нашим побоищем. Как

только Красный Глаз начал спускаться с утеса, наиболее

робкие из Племени скрылись в своих пещерах. Среди них

я заметил и Мозговитого: он трясся и ковылял, выказы¬

вая крайнюю поспешность. Красный Глаз спрыгнул со

стены, покрыв этим прыжком те двенадцать футов, ко¬

торые отделяли его от подножия утеса. Случайно он ока¬

зался рядом с женщиной, только что начавшей подни¬

маться вверх к пещерам. Она завопила от страха, а

цеплявшийся за нее двухлетний ребенок разжал ручонки,

упал и покатился по каменьям. Оба — и мать и Красный

Глаз — одновременно кинулись к ребенку, но схватил

его Красный Глаз. Маленькое тельце мелькнуло в воз¬

духе и ударилось о каменную стену. Мать подбежал^, к

ребенку, взяла его на руки и, рыдая во весь голос, села

наземь.
Красный Глаз пошел дальше, он искал потерянную

палку. По дороге ему попался Мозговитый. Красный

Глаз протянул свою огромную ручищу и схватил стари¬

ка сзади за шею. Я видел, как мотнулась и упала голова

Мозговитого. Его тело сразу обмякло, старик сдался на

волю судьбы. Красный Глаз секунду стоял в нерешитель¬

ности, а Мозговитый, дрожа, согнулся и прикрыл лицо

скрещенными руками. Красный Глаз крепко шлепнул его

по затылку и сбил с ног. Мозговитый ткнулся лицом в

землю, не оказывая сопротивления. Он лежал и вопил»

ожидая смерти. Неподалеку, на открытом месте, я уви¬

дел Безволосого: весь ощетинившись, тот колотил -се¬

бя в грудь, но приблизиться к Красному Глазу не ре¬

шался. Затем Красный Глаз, подчиняясь какому-то

капризу своей сумасбродной натуры, отошел от старика

и опять стал искать свою палку, которая наконец

нашлась.
Он снова, вернулся к утесу и начал взбираться вверх.

Вислоухий, выглядывавший наружу из-за моего плеча,

дрожа, нырнул в^цещеру. Было ясно, что Красный Глаз

решился на убийство. Во мне кипела элость, я не тру-
202

сил и сохранял самообладание. Обежав соседние вы¬

ступы, я собрал много камней й сложил их грудой у вхо¬

да в пещеру. Красный Глаз был теперь на несколько

ярдов ниже меня и на миг скрылся за выступом). Потом

его голова показалась вновь, и я метнул в нее камень.

Я промахнулся, камень ударился в стену и разлетелся

на М1&лкие крошки; эти кроши и взметнувшаяся пыль

засорили моему противнику глаза, и он скрылся из

виду.
Племя, как бы игравшее роль аудитории, залопота¬

ло и захихикало. Наконец-то нашелся смельчак, кото¬

рый бросил вызов Красному Глазу! Слыша этот шум и

одобрительные восклицания. Красный Глаз, ворча, по¬

глядел вниз, и все сразу стихли. Гордый таким доказа¬

тельством своей силы, он опять высунул голову и, ры¬

ча и скрежеща зубами, пытался устрашить меня. Он

строил ужасающие мины; кожа на его надбровье ше¬

велилась и «абухала бугристьши складками, а каж¬

дый волос на голове до самой макушки грозно встал и

устремился вперед.
У М1еня похолодело сердце, но я превозмог страх и

погрозил ему камнем. Красный Глаз продолжал, одна¬

ко, лезть вверх. Я метнул в него камень, но даже не

задел его. Следующий камень я швырнул удачнее. Он

попал ему в шею. Красный Глаз скользнул вниз и

скрылся. Минуту спустя я увидел, как он одной рукой

цепляется за стену, а другую держит у себя на горле.

Палка его, дребезжа, скатилась вниз.
Затем Красный Глаз скрылся из виду, я лишь слы¬

шал, как он сопел, отдувался и кашлял. Среди Пле¬

мени воцарилась М!ертвая тишина. Я подполз к краю

площадки у входа и ждал, что будет дальше. Наконец

пыхтенье и кашель прекратились, но вскоре я опять

услышал, как Красный Глаз харкал, прочищая глотку.

Через минуту он начал спускаться вниз. Спускался он

очень медленно, то и дело останавливаясь и приклады¬

вая руку к шее.
Увидя, что он спускается, все Племя с дикими кри-

кам1И и визгом бросилось бежать к лесу. Позади

всех, прихрамывая, ковылял старик Мозговитый. Крас¬

ный Глаз на это всеобщее бегство не обратил никакого

внимания. Спустившись на землю, он обогнул подножие
203

утеса и забрался в свою пещеру. Он ни разу не огля¬

нулся, ни разу не поглядел по сторонам.
Я смотрел «а Вислоухого, Вислоухий смотрел на меня.

Мы поним1али друг друга, Не теряя ни минуты, шы осто¬

рожно и спокойно стали взбираться вверх по утесу. До¬

стигнув вершины, мы посмотрели вниз. И поле и пеще¬

ры — все было пусто. Племя исчезло, углубившись в

лес, дома остался один Красный Г лаз. .
Мы живо спустились вниз и побежали. Мы неслись

по полю со всех ног, прыгали по откосам, даже не ду¬

мая о таившихся в траве змеях, и скоро были уже в

лесу. Стремительно перелетая с ветки на ветку, теперь

мы шли по деревьям!, пока не удалились от наших пе¬

щер на несколько миль. Только тогда мы почувствовали

себя в безопасности и, облюбовав удобный развилок

дерева, перевели дух, посмотрели друг на друга и рас¬

хохотались. Крепко прижимаясь друг к другу, положив

руки на руки, с мокрыми от слез глазами, ощущая сад¬

нящую боль в боках, мы хохотали и хохотали, не в си¬

лах остановиться.
ГЛАВА X
Насмеявшись вдоволь, мы с Вислоухим снова пусти¬

лись в путь и, сделав большой крюк, вышли на болото

с черникой, где и позавтракали. Это было то самое бо¬

лото, к которому я ходил, совершая свои первые в жиз¬

ни путешествия много лет назад в сопровождении ма¬

тери. За последние годы я видел ее очень редко. Когда

она приходила к нашим пещерам, я обычно был в от¬

лучке, в лесу. Раз или два я замечал на нашем поле у

пещер и Болтуна и имел удовольствие состроить ему ро¬

жу и позлить его, сидя подле входа в свое крохотное

убежище. Если не брать в расчет этих знаков внима¬

ния, в остальном я свое семейство не беспокоил. Я про¬

сто не интересовался им», я неплохо себя чувствовал,

обходясь и без него.
Досыта наевшись черники и проглотив на десерт два

гнезда почти вылупившихся перепелят, мы с Вислоухим

снова тронулись в путь. Решив выбраться к реке, мы,

осторожно озираясь, шли по лесу. Именно в этих местах

стояло дерево, на котором я жил ребенком и с которого
204

меня сбросил Болтун. Нет, дерево не пустовало. И в се¬

мействе было прибавление: к груди моей матери креп¬

ко прижимался младенец. На одной из нижних веток

сидела девушка, уже почти взрослая,— она посмотре¬

ла на нас весьма подозрительно. Это была, несомнен¬

но, моя сестра, вернее, единоутробная сестра.
Мать узнала меня, но отогнала прочь, когда я по¬

лез было на дерево. Вислоухий, проявлявший всегда ку¬

да большую осторожность, чем1 я, сразу ретировался,

и я никак не мог уговорить его подойти поближе. Сестра

скоро спустилась вниз, и здесь на соседних деревьях

мы резвились и играли до вечера. Однако дело не обо¬

шлось без ссоры. Хотя она была мне сестрой, это ни¬

чуть не мешало ей отвратительно обращаться со мною,

ибо она унаследовала весь злобный нрав Болтуна.

Придравшись к какой-то вздорной мелочи, она неожи¬

данно напала на М1еня, стала царапаться, выщипывать

у меня волосы и, помимо этого, запустила свои острые

маленькие зубы М!не в руку. Признаюсь, я вспылил. Я не

нанес ей никакого членовредительства, но отшлепал ее

так, как, наверное, ее еще не шлелали во всю жизнь.
Ну и завопила же она и завизжала! Болтун, где-то

блуждавший весь день и только сейчас возвращав¬

шийся, услышал ее крики и кинулся к нам. Кинулась к

нам и мать, но Болтун опередил ее. Мы с Вислоухим не

стали его ждать. Мы бросилась наутек по деревьям» и

Болтун долго преследовал нас.
. После того, как он утомился и отстал, а мы вдоволь

нахохотались, в лесу уже начало темнеть. Наступали су¬

мерки, а затем» ночь со всеми ее страхам1И, но о возвра¬

щении к пещерам нельзя было и думать. Это было не¬

мыслимо из-за Красного Глаза. Мы нашли себе убе¬

жище на дереве, и на высоких его ветвях провели ночь.

Это была ужасная ночь. Сначала несколько часов лил

дождь, потом нас до костей пробирал холодный ветер.

Мокрые с головы до ног, дрожащие, стуча от холода зу-

бам>и, мы плотно прижимались друг к другу. Мы тоско¬

вали по своей уютной, сухой пещере, которая быстро на¬

гревалась от тепла наших тел.
Утро застало нас в жалком состоянии, но полными

решимюсти. Такой ночевки, как эта, мы больше не допу¬

стим!. Вспомнив, как наши старшие устраивали на де¬
205

ревьях крышу, М'Ы принялись за работу. Мы соорудили

основание грубого гнезда, а на ветвях, росших выше его,

даже поставили несколько суков для крыши. Тут взошло

солнце, и, согретые его теплыми лучами, мы забыли пере¬

несенные невзгоды и отправились на поиски завтрака.

После этого — так нелогичны были все наши действия

в те времена — мы увлеклись'игрою. Мы то трудились,

то бросали работу; устройство надежного убежища

на ЭТ0М1 дереве отняло у нас не меньше месяца, а поки¬

нув эти места, мы потом на наше дерево уже не возвра¬

щались.
Но я забегаю вперед. Когда мы, на второй день

нашего бегства из пещер, стали после завтрака играть.

Вислоухий, прыгая по деревьям, увлек меня к реке. Ми¬

нуя черничное болото, м*ы вышли к реке в том месте, где

с ней соединялась обширная топь. Тогаь эта широким

устьем выходила прямо в реку, вода в топи была фак¬

тически стоячей. В этой мертвой воде, в самом устье то¬

пи, в хаотическом беспорядке лежало множество дре¬

весных стволов. Немало их было занесено сюда поло¬

водьем; пролежав на песчаных перекатах не одно ле¬

то, они хорошо просохли и были гладкие, без веток и

сучьев. Они плавали в воде почти без осадки, крутясь и

перевертываясь, когда мы ложились на них грудью.
Вглядываясь в воду, мы увидели, что между ство¬

лами плавает, проворно шныряя туда и сюда, стайка

м»елкой, вроде гольяна, рыбы. И вот мы с Вислоухим

уже стали рыболовами. Вытянувшись вдоль ствола, мы

замирали без движения и ждали, когда подплывет ры¬

ба, а потом хватали ее мюлниеносньш движением руки.

Скользкая рыба билась и трепетала; мы поедали ее тут

же. В соли мы не чувствовали никакой нужды.
Устье болот и топи стало любимым, местом наших

игр. Здесь мы проводили много часов ежедневно, лови¬

ли рыбу, барахтались на стволах, и здесь же мы по¬

лучили первые уроки плаваиия. Однажды бревно, на

котором лежал Вислоухий, двинулось по течению. И тут

оказалось, что Вислоухий мирно на нем спит. Когда я

это заметил, бревно уж отплыло слишком далеко, и прыг¬

нуть на него было невозможно:
Сначала вся эта история меня только забавляла. Но

скоро во мне шевельнулось чувство страха, столь обыч¬
206

ное в те времена постоянной опасности и неуверенно¬

сти,— и я остро ощутил, что остался один. Мне по¬

думалось вдруг, что эта чуждая стихия, отделявшая

меня от Вислоухого всего на несколько футов, унесла

его далеко-далеко. Я издал громкий предостерегающий

крик. Он в испуге проснулся и резко покачнул бревно.

Оно перевернулось на другой бок, и Вислоухий погру¬

зился в воду. Трижды перевертывалось бревно, и триж¬

ды Вислоухий погружался в воду, стараяоь вновь вска-

paбJ(aтьcя на бревно. Наконец он влез на него и зало¬

потал, полный смятения и страха.
Я ничем не мог ему помочь. Сам он был тоже бесси¬

лен. О плавании М1Ы в ту пору не имели и представления.

От низших форм животного мира мы уже ушли слиш¬

ком далеко и поэтому инстинктивным) умением плавать

не обладали, но мы еще недостаточно приблизились и

к человеку, чтобы сознательно выработать это умение.

В отчаянии я метался по берегу, стараясь держать¬

ся поближе к Вислоухому, а он, плывя на своем брев¬

не, плакал и кричал во весь голос — надо удивляться,

как еще не сбежались на его крики все хищные звери

ближайших мест.
Время шло. Солнце поднялось уже над самой голо¬

вой и начало спускаться к западу. Легкий ветер стих.

Вислоухий* со своим бревном был теперь в сотне футов

от берега. И тут каким-то образом — я даже не знаю

как — Вислоухий сделал великое открытие. Он начал

грести руками. Сначала бревно двигалось медленно и

неуверенно. Затем Вислоухий вытянулся на бревне и

стал грести старательней, бревно подплывало к берегу

ближе и ближе. Я ничего не понимал. Я сидел на земле

и глядел на Вислоухого, пока он не добрался до берега.
Мне все еще было невдомек, что произошло, но Вис¬

лоухий научился чему-то, неведомому мне. Позже, пе¬

ред закатом солнца, он уже нарочно лег на бревно и

отплыл от берега. Потом он уговорил последовать его

примеру меня, и я тоже постиг тайну гребли. Несколь¬

ко дней мы буквально только и знали, что возиться с

бревнами в устье топи. Мы так увлеклись своей новой

игрой, что забывали о еде. Даже на ночь мы устраива¬

лись на дереве, которое росло поблизости от этих мест. И

мы совсем забыли о существовании Красного Глаза.
207

Мы пробовали плавать все на новых бревнах и ско¬

ро уяснили себе, что чем меньше бревно, тем быстрее

оно двигается. Мы поняли также, что чем меньше брев¬

но, тем сильнее оно крутится, окуная нас в воду. И еще

одну вещь мы узнали относительно малых бревен. Одна¬

жды я и Вислоухий плыли рядом, каждый на своем

бревне. И вот случайно, в игре, мы обнаружили, что

если уцепиться за соседнее бревно одной рукой и одной

ногой, то оба бревна становятся устойчивее и не так

сильно вертятся. Лежа бок о бок на своих бревнах, мы

вполне могли грести свободными рукам1И и ногами. На¬

ше последнее открытие заключалось в том, что, ис¬

пользуя этот прием, мы могли плавать на совсем ма¬

леньких бревнах и, следовательно, развивать большую

скорость. Но тут наши открытия и кончались. Мы

изобрели, таким образом, примитивный катамаран,

хотя мы и не догадывались об этом. Связать бревна

крепкой лозой или древесными корнями нам не прихо¬

дило в голову. Нам было довольно и того, что мы

соединяли бревна, придерживая их своими руками и

ногами.
С Быстроногой мы встретились уже после того, как

у нас прошло бурное увлечение плаванием на бревнах

й м»ы стали ходить на ночевку к тому дереву, на котором

соорудили крышу. Однажды она рвала желуди на вы¬

соком дубе поблизости от нашего дерева, и тут я впер¬

вые ее увидел. Она казалась очень робкой. Она спокой¬

но занималась своим делом!, но, убедившись, что мы об¬

наружили ее, молниеносно спрыгнула на землю и убе¬

жала. Потом время от времени она попадалась нам, н^

глаза, и мы обычно искали ее всякий раз, когда шли от

своего дерева к устью топи.
И вот случилось так, что в один прекрасный деноь она

уже не убежала от нас. Напротив, она стояла и ждала

нас, издавая мирные, нежные звуки. Однако и тут мы

не смогли подойти к ней. Когда мы были от нее уже со¬

всем близко, она неожиданно отскочила в сторону и,

остановившись, опять издала нежные звуки. Так про¬

должалось в течение нескольких дней. Мы свели с ней

знаком1Ство лишь по прошествии долгого в^ремени, но ко¬

гда знакомство состоялось, она стала порою принимать

участие в наших играх.
208

Она понравилась м«е с первого взгляда. У нее была

очень приятная внешность. Она была очень кроткой.

У нее были самые добрые, мягкие глаза, какие я когда-

либо видел. Этим она очень отличалась от всех деву¬

шек и женщин нашего Плем1ени — те были сварливы и

злобны. Она никогда не кричала, не гневалась, а в слу¬

чае какой-нибудь неприятности была готова скорей укло¬

ниться и бежать, чем ввязываться в драку.
Эта кротость и мягкость, казалось, исходили из всего

ее существа. Об этом говорил веоь ее облик. У нее были

большие, больше, чем у других девушек, глаза, не столь

глубоко посаженные в орбитах, ресницы были длиннее

и ровнее. И нос ее был тоже не таким толстым и плос¬

ким, и уже намечалась переносица, а ноздри были об¬

ращены вниз. Резцы были небольшие, верхняя губа не

нависала, а нижняя не выдавалась вперед. Она была

не очень волосата, густые волосы росли у нее только на

внешней стороне рук и ног, а также на плечах; бедра

у нее были стройные, легкие, а икры без всяких бугров и

шишек.
Когда она грезилась мне, человеку двадцатого века,

в моих снах, я всегда дивился на нее и думал, что она

принадлежала, по-видимому, к Людям Огня. Ее отец

или мать вполне могли происходить из этой высшей по¬

роды. Хотя подобные вещи в ту пору были очень ред¬

ки, но они все же случались. Я наблюдал сам, как кое-

кто из моих соплеменников оставлял наши пещеры и ухо¬

дил жить в Лесную Орду.
Впрочем, речь сейчас идет не об этом. Быстроногая

резко отличалась от любой женщины нашего Племени,

и она поразила меня с первого взгляда. Меня при¬

влекали к ней ее кротость и благородство. Она никогда

не ругалась, никогда не дралась. Она всегда быстро

уносилась прочь, и, вероятно, этому и была обязана сво¬

им именем. По деревьям она лазала лучше, чем я или

Вислоухий. Играя в салки, мы были не в силах поймать

ее, разве только чудом, случайно, а она ловила нас, ко¬

гда хотела. Она была удивительно проворна во всех

своих движениях и обладала истинным даром опреде¬

лять расстояния. Отвага ее не знала границ. На ред¬

кость робкая в обращении, она не ведала страха, когда

дело доходило до лазания или бега по деревьям. Висло-
14.	Джек Лондон. Т. 5.	209

ухий и я были по сравнению с нею неуклюжи, нерасто¬

ропны и трусливы.
Она была сиротой. Мы видели ее всегда одинокой, и

до нас не доходило никаких сведений, был ли у нее кто-

нибудь из близких и когда это было. Должно быть, она

еще с младенчества поняла, что спасение и безопасность

можно найти Т0Л1ЬК0 в бегстве. Она была очень умна и

очень скрытна. Дознаться, где она живет,— это стало

для нас с Вислоухим своеобразной игрой. Было совер¬

шенно ясно, что она обосновалась где-то на дереве, не¬

подалеку от нас, но все наши старания выследить ее и

найти ее гнездо так ни к чему и не привели. Она охотно

играла с нами в дневное время, но тайну своего жили¬

ща берегла самым ревнивым образом.
ГЛАВА XI
Следует пом1Нить, что описание Быстроногой, только

что набросанное мною, вовсе не то, которое дал бы ей

Большой Зуб, второе «я» моих снов, мой доисторический

предок. Человек двадцатого века, я смотрю глазами

Большого Зуба и вижу глазам!И Большого Зуба только

в своих ночных сновидениях.
Это относится в равной мере и ко всем событиям тех

отдаленных времен, о которых я рассказываю. Есть в мо¬

их впечатлениях некая раздвоенность, и она может сму¬

тить читателя. Я должен ненадолго прервать свое пове¬

ствование и рассказать об этой раздвоенности, об этом!

вызывающем! недоумение наличии во мне двух разных

существ. Я, человек современности, оглядываюсь назад

через многие века и взвешиваю и анализирую чув¬

ства и переживания Большого Зуба, моего второго «я»,

Сам1 он не затруднял себя этим. Он был прост, как сама

простота. Он жил, безраздельно отдаваясь потоку собы¬

тий и даже не задумываясь, почему он поступает имен¬

но так, а не иначе.
Когда я, реальный человек двадцатого века, стал

старше, я все больше и больше вникал в сущность и зна¬

чение своих снов. Обычно, когда снится сон, вы даже в

разгар этого сна сохраняете ощущение, что вы спите, и,

если сон дурной и неприятный, утешаете себя мыслью,
210

что все это только во сне. Это присуще всем и каждому.

Подобным образом и я, живой и реальный, погружа¬

ясь в свои сновидения, испытываю раздвоение личности

и нередко бываю актером и зрителем в одно и то же

время. И тогда я, живой и реальный, часто возмуща¬

юсь легкомыслием, безрассудством, нелогичностью

и подчас невообразимой глупостью самого себя — перво¬

бытного.
Скажу еще несколько слов, прежде чем вернуться к

рассказу. Снилось ли когда-нибудь вам, что вы видите

сон? Сны снятся собакам», снятся лошадям, снятся всем

животным. Во времена Большого Зуба получеловеку то¬

же снились сны, и если сны были дурные, он тоже сто¬

нал и мучался. И вот я, живой и реальный, спал вме¬

сте с Большим! Зубом и видел его сны.
Я знаю, что все это покажется вам непостижимым, но

это было именно так. И позвольте мне заверить вас, что

когда Большому Зубу снилось, как он летит по воздуху

или как он ползет, подобно змее, то его сновидения бы¬

ли не менее живы и ярки, чем ваши, когда вам снится,

будто вы падаете с высоты.
Ведь и в Большом Зубе тоже жило его второе «я», это

второе «я» уносилось в своих сновидениях далеко назад,

в седое прошлое, к летающим ящерам, вступавшим в

схватку с драконами, потом к шнырявшим по земле,

словно мыши, мелким млекопитающим, а потом в самую

далекую даль — к прибрежной живой слизи первобыт¬

ных морей. Я не могу, не см»ею говорить больше. Все это

слишком неясно, сложно и жутко. Я могу лишь передать

вам ощущение тех огромных, ужасающих глубин, сквозь

которые я вглядывался, еле видя, словно в тумане, как

развивалась жизнь от ступеньки к ступеньке — не только

от обезьяны к человеку, но и от червя к обезьяне.
А теперь вернемся к моему рассказу. Я, Большой Зуб,

не видел у Быстроногой ни ее стройного тела, ни ее неж¬

ного лица с большими глазами, ни ее длинных ресниц,

я не видел ни переносицы, ни обращенных вниз ноздрей,

словом, ничего такого, что делало ее красивой. Я видел

в ней только молодую саМку с добрыми глазами, кото¬

рая издавала нежные звуки и никогда не дралась. Не

знаю, почему, но мне нра)зилось играть с нею, искать вме¬

сте с нею еду и зорить птичьи гнезда. И, должен при^
211

знаться, в искусстве лазать по деревьям я лвногому на¬

учился у нее. Она была очень сообразительна, очень

сильна, и никакие юбки не стесняли ее движений.
Приблизительно в это время несколько остыла на¬

ша дружба с Вислоухим. Виноват в этом был только

он. Он повадился прогуливаться в ту сторону, где жи¬

ла моя мать. У него возникла склонность к моей зловред¬

ной сестрице, а Болтун проявлял к нем»у благожелатель¬

ство. KpoMie того, Вислоухий стал играть еще с несколь¬

кими юнцами, детьми единобрачных пар, которые жили

поблизости.
Я никак не мог уговорить Быстроногую, чтобы мы

играли все вместе. Всякий раз, как мы с ней прибли¬

жались к НИМ), она пряталась за моей спиной и исчеза¬

ла. Однажды я убеждал ее из всех своих сил. Но она

лишь беспокойно оглядывалась назад, потом убежала

и, забравшись на дерево, стала кликать меня. Таким об¬

разом, я уже не мог сопровождать Вислоухого, когда он

шел к СВОИМ) приятелям.
Мы с Быстроногой давно уже стали добрыми друзь¬

ями, но, сколько я ни старался, разыскать ее убежище

мне не удавалось. Нет сомнения, что если бы не произо¬

шло ничего чрезвычайного, мы стали бы жить брачной

парой, ибо склонность у нас была взаимной, но все слу¬

чилось совсем иначе.
Как-то утром — Быстроногая тогда не пришла — мы

с Вислоухим были у устья топи и забавлялись своими

бревнами. Едва мы отчалили от берега, как вдруг сзади

нас раздалось чудовищное, яростное рычание. Это был

Красный Глаз. Он затаился у кучи бревен и с нена¬

вистью глядел на нас. Мы смертельно перепугались: ведь

пещеры с узким входом, чтобы укрыться от него, теперь

не было. Однако двадцать футов воды, отделявшие нас

от берега, временно защищали нас, и мы сразу обрели

смелость.
Красный Глаз выпрямился во весь рост и начал ко¬

лотить себя в грудь кулаками. Мы же, сидя на бревнах

рядом друг с другом, стали смеяться над ним. Сначала

мы смеялись чуть-чуть принужденно, с затаенным стра¬

хом, но как только нам стало ясно, что Красный Глаз в

данном случае бессилен, мы уже хохотали неудержимо,

от всего сердца. Он ярился и прыгал, скаля на нас зубы
212

в бессильной злобе. А мы, воображая себя в безопасно¬

сти, продолжали над ним издеваться и дразнить, его.

Истые дети Плем1ени, мы никогда не видели дальше сво¬

его носа.
Прекратив бить себя в грудь и скалить зубы. Крас¬

ный Глаз внезапно кинулся от кучи бревен к берегу. Мы

перестали смеяться и замерли в страхе. Красный Глаз

был не из тех, кто легко забывает обиды и не старается

отомстить. Дрожа, М1Ы ждали, что произойдет. Начать

грести и отплыть подальше нам не пришло и на ум. Крас¬

ный Глаз вернулся к куче бревен, огромным прыжком

перемахнул через нее и вышел оттуда, держа в своей

вместительной пятерне множество, круглых, окатанных

водой голышей. Хорошо еще, что ему не подвернулись

под руку метательные снаряды покрупнее, к примеру,

камни весом! в два-три фунта, noTOMiy что мы были от бе¬

рега не дальше чем на двадцать футов, и он, без со-

мнен?1я, убил бы нас.
Но и теперь мы оказались не в малой опасности.

3-з-з1 Голыш просвистел над нами с такой силой, слов¬

но это была пуля. Вислоухий и я судорожно принялись

грести. З-з-з! Бац! Вислоухий вскрикнул от внезапной

боли. Камень ударил его меж лопаток. Потом досталось и

мне, я тоже визжал, как ребенок. Нас спасло лишь

одно — у Красного Глаза кончились боевые припасы.

Он побежал назад, чтобы набрать голышей снова, но

мы с Вислоухим за это время отплыли дальше.
Постепенно мы удалились настолько, что уже не боя¬

лись снарядов Красного Глаза, хотя он все бегал за

кучу бревен, пополняя свои запасы, и очередной голыш

нет-нет да и свистел у нас над головою. Там, где топь со¬

единялась с рекой, в середине устья, было слабое те*

чение, и мы, следя за Красным Глазом, даже не заме¬

тили, что нас сносит в реку. Мы усердно гребли, а Крас¬

ный Глаз, не отступая, шел за нами по берегу. Вдруг он

наткнулся на груду крупных камней. Это оружие силь¬

но увеличило дальность его обстрела. Один камень, не

менее пяти фунтов весу, попал в мое бревно и ударил с

такой силой, что от бревна полетели острые, как иглы,

щепки и вонзились мне в ногу. Если бы камень угодил

в .меня, мне пришел бы конец. .
. А потом нас подхватило течение реки. Мы гребли так
213

неистово, что и не заметили, как понесло наши бревна,

нас известил об опасности лишь торжествующий крик

Красного Глаза. Там, где течение пересекало стоячую

воду, образовалось несколько небольших водоворотов.

В них-то и попали наши неуклюжие бревна, начав бе¬

шено крутиться и вертеться во все стороны. Мы бросили

грести и старались только, не щадя своих сил, удержать

бревна рядом. Тем временем Красный Глаз продолжал

нас бомбардировать, камни падали буквально рядом,

заливая нас брызгами и угрожая жизни. Красный Глаз

пожирал нас взглядом и испускал дикие, злорадные

крики.
Оказалось, что у самого устья топи река делала кру¬

той изгиб, и ее течение тут было устремлено к противо¬

положному берегу. К этому-то берегу — он был с се¬

верной стороны — быстро нас и прибивало, хотя одно¬

временно мы и спускались вниз по реке. Таким образом

мы скоро вышли из-под обстрела Красного Глаза, и,

взглянув на него издалека в последний раз, увидели, как

он выбежал на небольшой мыс и прыгал и приплясывал,

издавая торжествующий, победный клич.
Мы только придерживали бревна, не давая им ра¬

зойтись,— этим теперь ограничивались все наши забо¬

ты. Мы отдались на волю судьбы и бездействовали до

тех пор, пока не заметили, что находимся довольно близ¬

ко от северного берега — не дальше, чем на сотню футов.

Мы Принялись грести, стараясь причалить к берегу. Но

тут течение реки резко поворачивало к южному берегу,

так что в результате наших усилий мы преодолели это

течение именно там, где оно было наиболее узким и стре¬

мительным. Пока мы сообразили, что это так, мы уже

оказались в спокойном месте.
Наши бревна медленно плыли и наконец тихонько

пристали к берегу. Мы с Вислоухим ступили на землю.

Бревна подхватила волна и вновь потянула их вниз по

течению. Мы смотрели друг на друга, но на этот раз не

смеялись. Мы были на новой, неведомой земле, и у нас

даже не закрадывалась мысль, что м(ы можем вернуться

в свои места тем же самым способом, каким очутились

здесь.
Сами того не сознавая, мы научились переправлять¬

ся через реку. Это еще не удавалось никому из Племени.:
214

Мы были первыми из всех наших соплеменников, кто

ступил на северный берег реки, первыми и, я полагаю,

последними. Нет сомнения, что пришел бы срок, и Пле-

ш достигло бы этого, но нашествие Людей Огня и по¬

следующее переселение остатков Племени остановило на¬

ше развитие на целые века,
В самом деле, трудно перечислить все бедствия, ко¬

торые принесло нашествие Людей Огня. Лично я скло¬

нен думать, что именно в этом заключается причина ги¬

бели нашего Племени,— мы, ответвление низшей поро¬

ды, развивающейся в человека, были совершенно истреб¬

лены и уничтожены, нас захлестнуло и смыло буйным

прибоем там, где река впадала в море. Должен признать¬

ся, что погибли не все: я уцелел и выжил, и мне придет¬

ся об этом рассказать, но я забегаю вперед, я расскажу

об этом позднее.
ГЛАВА XII
У меня нет ни малейшего представления, долго ли

мы с Вислоухим бродили по северному берегу реки. Мы

б1)1ли, словно моряки, выброшенные после кораблекруше¬

ния на необитаемый остров,— на возвращение домой у

нас почти не оставалось никаких надежд. Мы ушли от

р^ки в глубь берега и несколько месяцев странствовали

по глухим, диким местам, не встретив ни одного сущест¬

ва, которое было бы похоже на нас. Мне трудно говорить

об этих странствованиях, и нет никакой возможности рас¬

сказать о них более или менее подробно, день за днем^

Многое я вижу смутно^ как в тумане, в памяти ярко

вспыхивают лишь редкие картины и пережитые в ту по¬

ру приключения.
Особенно хорошо помню я голод, который мы тер¬

пели в горах между Длинным и Дальним озерами, по¬

мню и то, как мы захватили в чащобе спящего теленка.

В дебрях между Длинным озером- и горами жила Лес¬

ная Орда. Она-то и загнала нас в горы, вынудив проби¬

раться к Дальнему озеру.
На первых порах, после того как мы ушли от реки,

мы двигались все время к западу и попали к неболь¬

шому пртоку, протекавшему в болотистой местности.
215

Здесь мы повернули на север и, огибая болота, достигли

через несколько дней озера, которое я называю Длин¬

ным. У верхней его окраины мы жили довольно долго,

там мы в изобилии находили себе пищу. Но наступил

день, когда мы в глухих зарослях столкнулись с Лесной

Ордой. Это были обезьяны, дикие обезьяны — ничего

больше^ И все-таки они не отличались от нас так уж

сильно. Растительность на них была гуще^ это верно,

ноги у них были чуть кривее и шишковатее, чем у нас,

глаза немного меньше, шеи немного толще и короче, а

ноздри чуть явственнее, чем наши, напом1Инали дыры. Но

у них не росло волос ни на ладонях рук, ни на подошвах

ног, и они издавали примерно такие же звуки, как и м«ы,

вкладывая в них приблизительно то же значение. Ко¬

роче говоря, разница между Лесной Ордой и моими со¬

племенниками была не столь велика.
Первым увидел его я — истощенного, высохшего ста¬

рика, с морщинистым лицом и тусклыми глазами. Он был

мюей законной добычей. Какого-либо сочувствия между

племенами в нашем мире не существовало, а старик был

не нашего Племени. Он был из Лесной Орды, этот дрях¬

лый старик. Он сидел на земле у подножия дерева,— ве¬

роятно, это было его дерево, ибо вверху на нем видне¬

лось растрепанное гнездо, в котором старик проводил

ночи.
Я показал его Вислоухому, и мы оба кинулись к ста¬

рику. Тот йолез на дерево, но двигался он слишком

медленно. Я ухватил его за ногу и стащил вниз. Потом у

нас началась забава. Мы щипали его, таскали за воло¬

сы, крутили ему уши, кололи его сучьями — и все время

хохотали, хохотали до слез. Его беспомощный гнев был

просто нелеп. Старик производил комическое впечатле¬

ние, стараясь казаться гораздо моложе, чем он был, и

тщась показать давно покинувшую его силу — он стро¬

ил грозные мины (хотя они получались у него просто

скорбными), скрежетал остатками зубов, бил в свою

щуплую грудь сухими кулачками.
И он сильно кашлял, еле переводя дыхание и чудо¬

вищно отхаркиваясь. Вновь и вновь он делал попыт¬

ки влезть на дерево, но мы стаскивали его вниз; на¬

конец, он убедился в своем бессилии и, смирно сидя

на земле, только плакал. А мы с Вислоухим, обняв¬
216

шись, уселись напротив и все хохотали над его жалким

видом.
Старик сначала плакал, потом выл, потом) вопил, на¬

конец, он завизжал, напрягшп для этого последние си¬

лы. Это обеспокоило нас, и чем больше мы старались его

утихомирить, тем пронзительнее он визжал. И тогда до

нашего слуха донеслись из лесу довольно громкие зву¬

ки: «Гоэк-Гоэк!» Вслед за этим мы услышали несколько

ответных кликов, а вдалеке раздался густой глубокий

бас: «Гоэк! Гоэк! Гоэк1» И затем со всех сторон поле¬

тел к нам по лесу раскатистый клич: «Хуу-хуу!»
И тут за нами погнались. Казалось, погоне не

будет конца. Прыгая с дерева на дерево, за нами гна¬

лось все племя и едва нас не поймало. Мы были вынуж¬

дены спустится на землю, и здесь преимущество оказа¬

лось за нами, ибо они были поистине Лесной Ордой: по

деревьям они лазали искусней нас, но мы обгоняли их .

на земле. Мы бросились к северу. Лесная Орда, завывая,

бежала вслед. На открытых полянах мы успевали оста¬

вить преследователей позади, но в густом лесу они шли

по пятам за «ами и несколько раз чуть не схватили. И по¬

ка они гнались за нами, мы хорошо поняли, что мы не

из их породы и что нас не связывают никакие узы сочув¬

ствия или симпатии.
Погоня продолжалась несколько часов. Лес казался

бесконечным. Мы норовили бежать по полянам, но они

всегда ухитрялись загнать нас в чащи. Порою мы уж ду¬

мали, что избавились от преследования и садились от¬

дохнуть, но всякий раз, едва мы переводили дыхание,

слышались ненавистные крики «Хуу-хуу!» и «Гоэк-Го¬

эк!» Это последнее нередко сопровождалось диким вог

плем: «Ха-ха-ха-ха, ха-а-а!»
Вот так и гнала нас разъяренная Лесная Орда. На¬

конец, когда день уже клонился к вечеру, нам стали по-

падаться на пути холмы, а деревья пошли все мельче.

Затем перед нами открылись покрытые травою откосы

гор. Здесь мы могли бежать быстрее, и Лесная Орда

отстала от нас и повернула к лесу.
Горы были суровы и неприветливы, поэтому мы три¬

жды в тот вечер пытались уйти снова в леса. .Но Лес¬

ная Орда стерегла нас на опушке и отгоняла назад.

Ночь мы провели на карликовом дереве, высотой с обыч¬
217

ный куст. Это было опасно: мы легко могли стать добы¬

чей любого хищного зверя, бродившего в тех местах.
Утром, еще раз убедившись в упорстве Лесной Ор¬

ды, мы стали углубляться в гОры. У нас не было никаких

определенных планов, никаких замыслов, это я хорошо

пом»ню. Нас гнала вперед и вперед только необходи-

MiocTb, м)Ы уход^1ли от опасности. О наших блужданиях

в горах у меня сохранились лишь туманные представ¬

ления. Мы провели в этих мрачных местах много дней,

все время трепеща от страха: все тут было нам незна¬

комо и непривычно. Мы сильно страдали от холода, а

позднее и от голода.
Это была пустынная страна — всюду одни голые ска¬

лы, окутанные влажной дымкой потоки и гремящие водо¬

пады. Мы взбирались и спускались по крутым каньонам

и ущельям) — и с какой высоты М1Ы ни оглядывали мест¬

ность, всюду, в любом направлении, перед нашим взо¬

ром ярус за ярусом виднелись бесконечные горы. Спать

мы забирались в расщелины и норы, а одну холодную

ночь провели на тесной верхушке высокого утеса, похо¬

жего на дерево.
И вот наступило время, когда мы в жаркий полдень,

совсем обессилевшие от голода, вышли на перевал. С его

высокого хребта внизу, за сбегающими грядам-и скал и

утесов, мы увидели на севере далекое озеро. Оно бле¬

стело под солнцем, вокруг него расстилались открытые

травянистые равнины, а далеко к востоку уходила тем¬

ная полоса лесов.
Прошло два дня, прежде чем1 мы добрались до озе¬

ра, голод измучил нас так, что мы едва держались на

ногах; здесь, у озера, мы наткнулись на крупного телен¬

ка— уютно расположившись в чаще, он мирно спал. Те¬

ленок доставил нам немало хлопот: мы могли умерт¬

вить его только с помощью своих рук,* иного способа мы

«е знали. Насытившись свежей телятиной, мы унесли ее

остатки в лес, расположенный к востоку, и спрятали на

дереве. Но возвращаться к этому дереву нам больше не

было нужды, ибо берега потока, впадающего в Дальнее

озеро, были густо усеяны лососями, поднявшимися сю¬

да из мюря метать икру.
К западу от озера открылись тучные равнины, и

здесь паслось множество бизонов и дикого скота. Но,
218

поскольку там стаями рыскали дикие собаки и не росло

ни одного дерева, чтобы укрыться от них, жить в этих

местах было опасно. Мы двинулись по берегу потока к

северу и шли несколько дней, затем — я не помню уж

почему — мы, покинув русло потока, круто повернули на

восток, потом повернули еще раз на юго-восток и ока¬

зались в густом девственном лесу. Я не хочу утомлять

вас описанием наших странствий. Я только расска¬

жу, как в конце концов мы попали в Страну Людей

Огня.
Мы вышли к реке, но не знали, наша ли это река.

Нас это и не очень волновало: ведь м«ы блуждали в не¬

ведомых местах столько, что уже свыклись со своим

неведением и принимали его как должное. Огляды¬

ваясь назад, я вижу, как вся наша жизнь и судьба за¬

висели от малейшей случайности. Мы не догадывались,

не знали, что это за река, но если бы мы не перепра¬

вились через нее, то, по всей вероятности, никогда

бы не вернулись к Племени, и я, живой и реальный,

рожденный через тысячу веков, не был бы рожден

никогда.
И однако нам с Вислоухим очень хотелось вернуть¬

ся домюй. Блуждая в незнакомых местах, мы тоскова¬

ли по дому, стремились попасть опять в свое Племя, на

свою землю; часто вспоминал я Быстроногую, молодую

самку, издававшую нежные звуки,— с ней было когда-

то так приятно играть, а теперь она жила, таясь неве¬

домо где. Мои воспоминания о ней будили во мне нечто

похожее на голод, но вспоминал я о ней только тогда,

когда бывал сыт.
Но вернемся к реке. Еды там было множество, глав¬

ным) образом ягод и вкусных сочных кореньев; мы игра¬

ли й валялись на берегу цельши днями. Потом Висло¬

ухого осенила одна мысль. Как она его осенила — это

можно было видеть глазами. И я действительно видел.

Вдруг у него во взгляде появилось раздраженно-жа¬

лостливое выражение, весь он заерзал и забеспокоился.

Затем его глаза потускнели, словно бы он не ухватил,

не удержал в своем сознании только что зарождавшую¬

ся мысль. Потом в них опять пром1елькнуло раздражен¬

но-жалобное выражение —^ Вислоухий уловил свою

мысль снова. Он посмотрел на меня, на реку, на про¬
219

тивоположный берег. Он пытался что-то сказать, но

звуков для выражения своей моысли у него не было. По¬

лучалась какая-то тарабарщина, слушая которую я за¬

смеялся. Это рассердило Вислоухого, он внезапно набро¬

сился на меня и свалил меня на спину. Разумеется, мы

подрались, и в конце концов я загнал его на дерево, где

он вооружился длинным суком и хлестал меня им вся¬

кий раз, как я пытался кинуться на него.
А мысль так и погасла. Я ее не воспринял, а сам

он ее забыл. Но на следующее утро она зашевелилась

в нем вновь. Быть может, ее пробудила тоска по до¬

му. Во ВСЯК0М1 случае, мысль уже пробивала себе до¬

рогу и на этот раз сильнее, чем прежде. Вислоухий по¬

вел меня к воде,— там, уткнувшись в прибрежный ил, ле¬

жало бревно. Мне показалось, что Вислоухий хочет

играть, как мы когда-то играли в устье топи. Когда он

выловил и подтянул к берегу второе бревно, я по-преж-

HCMiy думал, что все это делается для игры.
Я разгадал намерения Вислоухого лишь тогда, ко¬

гда мы, лежа на бревнах рядом друг с другом и креп¬

ко придерживая их, выплыли на течение. Вынув руку

из воды, он показал ею на противоположный берег и

громко, торжествующе закричал. Я понял его, и мы при¬

нялись грести еще энергичнее. Быстрое течение подхва¬

тило нас и понесло к южному берегу, но, прежде чем

мы, пристали к нему, течение швырнуло нас назад, к

северному,
И тут все у нас пошло вразнобой. Видя, что север¬

ный берег очень близко, я стал грести по направлению

к нему. Вислоухий же по-прежнему греб в направлении

южного берега. Наши бревна стали кружиться на ме¬

сте, и М1Ы не продвигались ни к тому, ни к другом1у бе¬

регу, между тем как нас несло вниз по течению, и лес

уже оставался позади. Драться мы. не, имели возмож¬

ности. Мы знали, что пускать в ход руки и ноги нам

нет никакого смысла, гораздо полезнее придерживать

ими бревна. Но мы пустили в ход языки и рьяно бра¬

нили друг друга до тех пор, пока течение не подтащило

нас опять к южному берегу. Сейчас он был очень близ¬

ко, и тут мы стали прилежно грести к нему в пол«ом1

единодушии. Выйдя на берег, мы тотчас влезли на де¬

ревья, чтобы как следует осм»отреться, куда мы попали.
220

ГЛАВА XIII
Мы Провели на южном берегу реки весь этот день

и обнаружили Людей Огня только поздно вечером. Дол¬

жно быть, близ дерева, на котором мы с Вислоухим

устроились на ночлег, стала лагерем группа бродячих

охотников. Сначала нас встревожили голоса Людей

Огня, а ПОТОМ), когда наступила темнота, нас потянул к

себе огонь. Осторожно, соблюдая полную тишину, мы

прьх^гали с дерс{ва на дерево, пока не оказались в таком

месте, откуда нам все было хорошо видно.
На открытой поляне в лесу, около реки, горел костер.

Вокруг него сидело шестеро Людей Огня. Вислоухий не¬

ожиданно схватился за меня, и я почувствовал, что он

дрожит. Я вгляделся в Людей Огня пристальней и вдруг

увидел среди них сморщенного маленького охотника,

который три года назад убил стрелою Сломанного Зу¬

ба. Когда старик встал с места, чтобы подбросить в ко¬

стер сучьев, я заметил, что он прихрамывает на одну но¬

гу. Значит, он хромал постоянно, нога у него была по¬

вреждена давно. Он показался мне еще более морщи¬

нистым» и высохшим, чем прежде, а волосы на его лице

поседели все до последнего.
Остальные охотники были молодыми. Я заметил;

что рядом с ними на зем)ле лежали луки и стрелы, и я

уже знал, для чего служит это оружие. Люди Огня но¬

сили на плечах и на бедрах звериные шкуры. Одна¬

ко руки и ноги у них были голые, и они не знали никакой

обуви. Как я уже говорил, они были не столь волосаты,

как мы, Племя. Головы у них были небольшие, а по¬

катая линия лба мало чем отличалась от нашей.
Они были не так сутулы, как мы, движения у них ка¬

зались не столь упругими. Спины, бедра, суставы ног бы¬

ли у них словно бы жестче и не так эластичны, как у нас.

Руки их были не так длинны, как наши, и я не видел,

чтобы они сохраняли равновесие при ходьбе, опираясь

тыльной стороной рук о землю. Помимо того, их муску¬

лы были округлей и симметричней, чем1 наши, а лица

приятней. Их ноздри были обращены вниз, а носы очер¬

чены резче и не выглядели такими плоскими и рас¬

плющенными, как у нас, не так сильно свисали губы,

передние зубы не столь разительно походили на клыки.
221

Бедра у них, однако, были не толще наших, и по своему

весу Люди Огня были не тяжелее нас. Одним словом,

они отличались от нас меньше, чем1 мы от Лесной Орды.

Безусловно, все три племени состояли в родстве, и, по-

видимому, в довольно близком.
Костер вокруг которого сидели охотники, букваль¬

но заворожил нас. Мы с Вислоухим почти замирали, гля¬

дя, как полыхает огонь и дым клубами поднимается

вверх. Всего интересней было, когда в костер подбрасы¬

вали сучья и из него вырывались, взлетев, снопы искр.

Мне хотелось подойти поближе и налюбова-пься костром

вдоволь, но это было невозможно. Затаясь, мы сидели

на дереве, росшем« у края поляны, и не могли сделать

лишнего движения без риска обнаружить себя.
Люди Огня сели кружком у костра и заснули, скло¬

нив головы на колени. Спали они чутко и неспокойно,

уши у них постоянно шевелились. Время от времени один

из них поднимался и подбрасывал хвороста в костер.

Вокруг светлого круга, образуемого костром,^ в ночном

мраке бродили хищные звери. Мы с Вислоухим узнава¬

ли их по голосам. То мы слышали диких собак и гиену,

а иногда в лесу раздавалось рычание и громкий рев, от

которого все охотники вокруг костра мгновенно пробуж¬

дались.
Была минута, когда лев и львица стояли под нашим

деревом», устремив свои горящие глаза на костер и под¬

няв дыбом шерсть. Лев облизывался и был полон не-

терпения» весь его вид говорил, что он еле сдерживает¬

ся, чтобы не броситься к костру и утолить свой голод.

Львица же держалась гораздо осторожнее. Первой за¬

метила нас на дереве она; пара хищников, подняв голо¬

вы, молча посмотрела на нас,— ноздри у них раздува¬

лись и трепетали. Потом лев и львица, вновь зары¬

чав еще раз, взглянули на костер и не спеша повернули

к лесу.
Мы с Вислоухим все сидели на дереве, не смыкая

глаз ни на мгновение. Снова и снова слышался нам в ча¬

щобе треск кустов, ломаемых тяжелым1И телами, а в

темноте, на противоположной стороне светлого круга,

мы не раз видели сверкающие бликами огня звериные

глаза. Откуда-то издалека доносилось рычание льва, а

где-то еще дальше раздался пронзительный предсмерт¬
222

ный крик и шумный плеск воды: какое-то животное бы¬

ло схвачено у водопоя. Минуту спустя мы услышали, то¬

же с реки, басовитое хрюканье носорогов.
Заснув лишь на исходе ночи, утром мы подобрались

поближе к костру. Он еще тлел и дымился, а Люди Огня

ушли. Мы сделали по лесу изрядный круг, чтобы удосто¬

вериться в безопасности, а потом подбежали к костру.

Мне хотелось узнать, на что это похоже, и я двумл паль¬

цами схватил тлеющий, красноватый уголь. Когда я за¬

вопил от неожиданной боли и бросил уголь. Вислоухий

с перепугу прыгнул на дерево, а вслед за ним, тоже ис¬

пугавшись, бросился и я.
Потом мы вели себя у костра с гораздо большей осто¬

рожностью й уже не хватали пальцами раскаленных

углей. Мы во всем подражали Людям Огня. Мы сади¬

лись, как они, и, опустив голову на колени, притворя¬

лись спящими. Мы передразнивали их манеру раз¬

говора и так увлеклись этим, что подняли немалый шум.

Тут я вспомнил, как старый, сморщенный охотник рыл

костер палкой. Я тоже начал копать палкой в костре, вы¬

ковырнув множество горящих углей и подняв облако

белого пепла. Эта забава так нам понравилась, что ско¬

ро мы были уже сплошь белыми, выпачкавшись пеплом

с головы до ног.
Разумеется, нам очень хотелось разжечь огонь, как

это делали охотники. Сначала мы подбросили в костер

мелких сучьев. Это вышло очень удачно. Сучья, потрес¬

кивая, загорелись,^ их охватило пламя> и мы плясали и

лопотали в полнейшем восторге. Потом мы стали класть

в огонь уже большие ветки. Мы кидали и кидали их, не

давая себе передышки, пока тсостер не заполыхал

огромным пламенем. В возбуждении мы сновали туда и

сюда, подтаскивая из лесу сухие сучья и ветви. Пламя

с шумом) вздымалось все выше и выше, а столб дыма

тянулся уже к самым вершинам деревьев. Сучья в огне

шипели и трещали, пламя глухо рычало. Никогда еще не

доводилось нам сделать своими собственными руками та¬

кое грандиозное дело, и мы были очень горды. Нет, мы

тоже Люди Огня, думалось нам, когда мы, словно белые

гномы, ликуя, приплясывали у бушующего костра.
Мы совсем не заметили, что огонь уже пополз по су¬

хой траве и перекинулся на кустарник. Внезапно всйых-
223

нуло пламенем высокое дерево, стоявшее на краю поля¬

ны. Мы смотрели на пылающее дерево широко открыты¬

ми, удивленными глазами. Жар заставлял нас отходить

от него все дальше. Загорелось другое дерево, потом» еще

и еще, теперь их пылало уже с полдюжины. Тут мы

испугались. Чудовище вырвалось на волю. Мы пригну¬

лись в страхе к зем1ле, а огонь пожирал деревья, коль¬

цом окружая нас. В глазах Вислоухого появилось жалоб¬

ное выражение — обычный знак, что он чего-то не

понимает, и я знаю, что такое же выражение было и в

моих глазах. Крепко обнявшись, мы приникли друг к

другу и не двигались с места, пока жар не достиг нас и

наши ноздри не почувствовали запах горящих волос. То¬

гда мы бросились бежать и вырвались из кольца, держа

путь по лесу на запад; мы бежали, все время огляды¬

ваясь назад, и хохотали.
В полдень мы подошли к перешейку, образованно¬

му, как мы узнали потом», крутым изгибом реки, которая

здесь почти замыкалась в круг. Перешеек заграждала

цепь невысоких, поросших лесом холмюв. Поднявшись

на холмы, мы оглянулись: лес позади нас представлял со¬

бой море огня, ветер, подхватывая пламя, нес его к во¬

стоку. Мы двинули дальше и шли все время на запад,

по берегу реки; сами того не зная» мы очутились прямо

у стойбища Людей Огня.
Стойбище это со стратегической точки зрения было

расположено чрезвычайно удачно. Оно находилось на

полуострове, защищенном с трех сторон изгибом ре¬

ки. Доступ с суши был только один — через перешеек

полуострова, но и его прикрывала гряда невысоких хол¬

мов. Изолированные от всего мира. Люди Огня, долж¬

но быть, жили и благоденствовали здесь давно» И я

полагаю, что им1енно это благоденствие вызвало впослед¬

ствии их переселение, принесшее такие невзгоды Племе¬

ни. По-видимому, Люди Огня быстро размножались,

и прежние владения стали для них тесны. Они захва¬

тывали новые земли и по мере своего продвижения

теснили Племя; они отбили у нас пещеры, посели¬

лись в них сами и заняли все наши угодья до послед¬

него.
Но в то время, когда мы с Вислоухим) забрели в стой¬

бище Людей Огня, нам до всего этого не было дела.-
224

Нас занимала лишь одна мысль: как бы оттуда выбрать¬

ся, хотя мы и не могли побороть любопытства, чтобы

не оглядеть их поселок. Впервые в жизни мы увидели

тут женщин и детишек Людей Огня. Дети большей ча¬

стью бегали гольши, а на женщинах были шкуры ди¬

ких зверей.
Люди Огня, как и мы, жили в пещерах. Открытая

поляна перед пещерами сбегала к реке, на поляне го¬

рело множество небольших костров. Готовили ли Люди

Огня на кострах пищу, я не знаю. Мы с Вислоухим» это¬

го не видели. Но, насколько я могу судить, примитивное

приготовление пищи у них уже практиковалось. Воду

они, подобно нам, носили из реки в тыквах. На наших

глазах много женщин и детей, громко перекликаясь,

шли с реки и на реку с тыквами в руках. Дети шалили и

гримасничали точно так же, как и дети Племени. Вооб¬

ще дети Людей Огня походили на наших детей больше,

чем взрослые Люди Огня на нас.
В селении мы с Вислоухим пробыли недолго. За¬

метив нескольких подростков, стреляющих из лука, мы

скрылись в густых зарослях и направились к реке.

Тут мы нашли катамаран, настоящий катамаран —

его соорудил, очевидно, кто-нибудь из Людей Огня.

'Два легких прямых бревна были связаны гибкими

корнями и вдобавок скреплены деревянными попере¬

чинами.
На этот раз одна и та же мысль пришла мне и Вис-

лоу^сому одновременно. Нам) надо было выбраться из

владений Людей Огня. Так разве найдешь лучший путь,

чем переправа через реку на этих бревнах? Мы влезли

на них и оттолкнулись от берега. Вдруг наш катамаран

резко дернуло и потянуло к берегу чуть ниже по тече¬

нию. Неожиданный толчок чуть не опрокинул нас в во¬

ду. Длинной веревкой, свитой из корней, катамаран был

привязан к дереву. Нам пришлось отвязать его, прежде

чем снова отчалить от берега.
Мы выбрались на главное течение и спокойно спу¬

стились вниз по реке на такое расстояние, что были уже

хорошо видны из стойбища Людей Огня. Мы так усерд¬

но гребли и так пристально глядели на противополож¬

ный берег^ что встревожились только тогда, когда услы¬

шали позади пронзител1ьные крики. Мы обернулись.
15.	Джек Лондон. Т. 5.	225

Люди Огня стояли на берегу и показывали на нас паль¬

цами, многие из них еще вылезали из пещер и тоже бе¬

жали к берегу. Мы сидели «а своих, бревнах и смот¬

рели на эту толпу, совершенно забыв, что нам надо

грести. На берегу поднялся невообразимый гвалт и

волнение. Кое-кто из Людей Огня направил на нас

луки и выстрелил, но только две-три стрелы упали

в воду близ катамарана — мы отплыли уже достаточно

далеко.
Для нас с Вислоухим это был великий день. На во¬

стоке дым пожара, вызванного нами, затянул полнеба.

А мы плыли по середине реки, огибая стойбище Людей

Огня, и чувствовали себя в полной безопасности. Мы

сидели на бревнах и смеялись над Людьми Огня, уно¬

сясь от них по течению; мы плыли сначала к югу, за¬

тем с юго-востока на восток, далее на северо-восток, по¬

том снова на восток, юго-восток и юг и потом поверну¬

ли на запад, обогнув две крутых петли, которые делала

тут река.
Нас быстро несло на запад, и когда Люди Огня оста¬

лись далеко позади, знакомые места встали перед на¬

шим! взором. То был большой водопой, куда мы когда-

то ходили раз или два посмотреть на собравшихся у ре¬

ки животных. За ним, мы знали, находилась поляна с

морковью, а еще дальше — наше стойбище и пещеры.

Мы начали подгребать к берегу — убегая назад, он пря¬

мо-таки мелькал перед нами,— и прежде чем мы поня¬

ли это, мы уже были у водопоев Племени. Здесь мно¬

жество водоносов — женщин и подростков — напол¬

няли водой свои тыквы. Увидев нас, они в панике

бросились бежать прочь от реки, оставляя тыквы на

тропинках.
Мы пристали к берегу, не позаботясь, конечно, о том,

чтобы привязать катамаран, который тут же уплыл вниз

по реке. Мы осторожно поднялись по тропинке. Все

Племя укрылось в пещеры, хотя многие нет-нет да и

бросали на нас исподтишка любопытные взгляды. Крас¬

ный Г лаз не показывался. Мы были сночза дома. И сно¬

ва мы спали эту ночь в маленькой пещере высоко на

утеюе, хотя сначала нам пришлось выгнать оттуда

даух драчлйвых юнцоов, которые было захватили наше

жилище.
226

ГЛАВА XIV
Шел месяц за месяцем, время летело. Невзгоды и бе¬

ды, которые таило для нас будущее, еще не давали себя

знать, а мы между тем усердно кололи орехи и жили

своей обычной жизнью. В тот год, я помню, прекрас¬

но уродились орехи. Мы наполняли ими тыквы и таска¬

ли их в стойбище колоть. Мы клали орехи в ямку на ка¬

мень и камнем же разбивали их^ тут же съедая.
Когда мы с Вислоухим возвратились из нашего дол¬

гого путешествия, была уже осень, а наступившая вслед

за нею зима выдалаоь очень мягкой. Я часто ходил в

лес к своему старому родному дереву, я обыскал все ме¬

ста между черничным! болотом и устьем топи, где мы с

Вислоухим научились плаванию на бревнах, но нигде

не нашел ни малейшего следа Быстроногой. Быстроногая

исчезла. А мне она была очень нужна. Я испытывал та¬

кое чувство, которое, как я уже говорил, походило на

чувство голода, только ощущал я его, когда был вполне

сыт. Но все мои поиски Быстроногой оказались тщет¬

ными.
Наша жизнь в пещерах была совсем не однообраз¬

на. Начать хотя бы с Красного Глаза. Мы с Вислоухим

чувствовали себя спокойно только в нашей маленькой

пещере. Несмотря на то, что в свое время мы расшири¬

ли вход, пролезть в пещеру было отнюдь не легко. Мы

понемногу расширяли этот вход и дальше, однако он

был все-таки слишком узок, чтобы в него протиснулся

чудовищно громадный Красный Глаз. Да он и не напа¬

дал больше на нашу пещеру. Он хорошо усвоил препо¬

данный ему урок: на шее у него, в том месте^ куда уго¬

дил мой камень, осталась большая шишка. Шишка эта

никак не рассасывалась и не исчезала, ее можно было

заметить у Красного Глаза даже издали. Частенько я

наслаждался от души, разглядывая это произведение

своих рук, а если находился в эту минуту в достаточной

безопасности, то даже громко хохотал.
Попадись мы с Вислоухим Красному Глазу в лапы и

растерзай он нас в клочья — Племя и не подумало бы

выступить на защиту, и тем не менее нам сочувствова¬

ли все мужчины и женщины Племени. Возможно, щто

было с их стороны даже не сочувствие, а лишь выраже¬
227

ние ненависти к Красному Глазу, но они предупрежда¬

ли нас о каждом появлении нашего врага. Случалось ли

это в лесу, или на водопое, или в поле перед пещера¬

ми— нигде мы не были в неведении, нас своевременно

предостерегали всюду. Таким образом!, в нашей непри¬

миримой борьбе с Красным Глазом у нас было то пре¬

имущество, что мы следили за ним) далеко не одни.
Однажды он чуть-чуть не схватил меня. Это было

ранним утром, все Племя еще спало. Совершенно не¬

ожиданно Красный Глаз отрезал мне путь в нашу пеще¬

ру на утесе. Не разм)ышляя ни секунды, я бросился в

другую пещеру — ту самую, которая узкой расщелиной

соединялась с соседней; именно в этой пещере много лет

назад увертывался и играл со мной в прятки Висло¬

ухий, там же тщетно злобствовал Саблезубый, пытаясь

поймать двух зазевавшихся соплеменников. Ныряя в

расщелину, я увидел, что Красный Глаз в пещеру еще

не ворвался. Но вот он уже был там. Я проскользнул

по расщелине во вторую пещеру. Красный Глаз метнул¬

ся туда снаружи — и так повторялось раз за разом. Я

только и знал, что пролезал по расщелине туда и сюда.
Так он держал меня в осаде почти полдня, пока ему

не надоело. После этого, стоило лишь Красному Глазу

предстать перед нам/и, мы уже не лезли на утес, а бе¬

жали в эту двойную пещеру. Нам оставалось только

бдительно следить за ним, не позволяя ему преграж¬

дать нам» путь отступления.
В эту зиму Красный Глаз постоянными жестокими

побоями опять довел до смерти свою жену. Я уже назы¬

вал его живым воплощением атавизма, однако в нем бы¬

ло что-то еще худшее, так как даже среди низших жи¬

вотных сам1цы никогда не убивают своих подруг. Поэто¬

му я полагаю, что, несмотря на свои чрезвычайно силь¬

ные атавистические черты. Красный Глаз предвещал

собой и появление человека, ибо во всем животном» ми¬

ре только мужчина способен на убийство жены или по¬

други.
Расправившись с женой. Красный Глаз, как и сле¬

довало ожидать, стал подыскивать себе другую. На этот

раз он решил взять себе Певунью. Певунья была внуч¬

кой старика Мозговитого и дочерью Безволосого. Совсем

еще юная, она очень любила петь у входа в свою пеще¬
228

ру, когда наступали сумерки. Жила она с Кривоногим,

они поженились недавно. Кривоногий был тихого нра¬

ва, никогда никому не досаждал, ни с кем не дрался.

Это был отнюдь не боец по натуре. Низкорослый, худой,

он был далеко не стЬль прюворен и подвижен, как

все мы.
Никогда еще Красный Глаз не совершал более гнус¬

ного деяния. Это произошло тихим вечером, на закате,

когда мы все начали собираться около своих пещер.

Вдруг от реки, с водопойных тропинок, стремглав про¬

неслась Певушэя, за нею бежал Красный Глаз. Певу¬

нья бpocилatь к мужу. Бедняга Кривоногий страшно

испугался. Но в нем» был дух героя. Он знал, что над

ним нависла смертельная угроза, но не отступил, не ки¬

нулся прочь. Весь ощетинившись, он стоял на месте, что-

то лопотал и скалил зубы.
Красный Глаз взревел от ярости. Он был поистине

оскорблен: это немыслимо, чтобы кто-то из Племени

осмелился ему перечить! Он вытянул руку и схватил

Кривоногого за шею. Тот впился зубами в его руку, но в

следующее мгновение уже корчился и извивался на зем¬

ле. У него была сломана шея. Певунья пронзительно

вскрикнула и залопотала. Красный Глаз схватил ее за

волосы и волоком потащил в свою пещеру. Взбираясь

вверх, он по-прежнему волок ее по каменьям и так и не

поднял на руки.
Мы разозлились — разозлились безумно, несказанно.

Колотя себя в грудь и скрежеща зубами, все дико още¬

тинившись, мы сгрудились в кучу. В нас заговорил стад¬

ный инстинкт, он словно бы звал, толкал нас на общие

действия. Мы знали эту потребность объединиться, хо¬

тя и чувствовали ее смутно. Но сделатть мы ничего не

могли, ибо у нас не было средств, чтобы выразить эту

потребность. Мы не бросились все как один и не убили

Красного Глаза, потому что у нас был чересчур скуд¬

ный словарь. Для выражения тех смутных ощущений,

которые у нас возникали, нам не хватало мыслей-симво-

лов. Эти МЫСЛИ-СИМ1В0ЛЫ нам! предстояло еще медленно

и мучительно искать и изобретать.
Те мысли, которые, словно тени, скользили в нашем

сознании теперь, мы тоже старались выразить в звуках.

Безволосый начал громко тараторить. Своими крика¬
229

ми он хотел показать, что он разгневан и готов нанести

Красному Глазу всяческий вред. Он сумел это передать,

и мы вполне поняли его. Но когда он попытался выра¬

зить пробудившийся в нем импульс к объединению, его

лопотание стало совсем! бессмысленным. Тогда, щети¬

ня брови и колотя себя в грудь, принялся кричать и ло¬

потать Скуластый. Мы яростно тараторили один за

другим и в своем гневе не знали удержу; даже старик

Мозговитый, брызжа слюной и кривя высохшие губы, на¬

чал бормотать своим надтреснутым голосом. Потом кто-

то схватил палку и стал колотить ею по бревну. В уда¬

рах палки послышался определенный ритм. И все наши

крики и вопли помимо нашей воли постепенно подчини¬

лись этому ритму. Он действовал на нас успокаивающе:

мы и не заметили, как наш гнев остыл и схлынул, и, по¬

корные ритму ударов, мы начали все, как один, дергать¬

ся и хохотать.
Этот всеобщий хохот великолепно показывает всю

алогичность и непоследовательность поведения Племе¬

ни. Только что мы все горели гневом и были охвачены

смутным стремлением действовать сообща, но вот грубый

ритм ударов палки уже заставил нас быстро забыть обо

всем этом. Мы были очеиь общительны, в нас громясо го¬

ворило стадное чувство — и это сборище, где мы все что-

то пели и все хохотали, вполне отвечало нашей внутрен¬

ней потребности. В нашей бессмысленной толчее уже

таились предвестья советов первобытных людей, а так¬

же великих ассамблей и международных конвентов со¬

временного человека. Но нам. Племени Юного Мира, не¬

доставало речи, и, где бы мы ни сходились, мы начина¬

ли дикое столпотворение и галдеж, в котором!, однако,

чувствовался единый ритм — этот-то ритм и нес в се¬

бе начатки будущего искусства. Это было зарождение

искусства.
Но мы отбивали ритм, захвативший нас, совсем не¬

долго. Скоро мы теряли его, и тут нас захлестывало

всеобщее неистовство, оно длилось до тех пор, пока мы

вновь не нащупывали старый ритм или не находили но¬

вый. Иногда мы изобретали полдюжины различных

ритмов сразу, и тогда какая-либо кучка, придерживаясь

того ритма, который ей нравился больше, старалась за¬

глушить и перекричать всех остальных.
230

в этом неистовстве и шуме каждый из нас тарато¬

рил, кричал, визжал, не щадя сил, каждый припля¬

сывал, и каждый был сам по себе, каждый был полон

своими мыслями и желаниями, ощущая себя подлин¬

ным центром вселенной, независимым, отделенным на

время ото всех остальных центров вселенной, которые

прыгали и вопили вокруг него в эту минуту. Затем воз¬

никал ритм — было ли это хлопанье в ладоши, постуки¬

вание палкой по бревну, размеренные и четкие прыж¬

ки какого-нибудь плясуна или чья-^нибудь песня с рез¬

ким членением) и с гибкой интонацией, которая то по¬

вышалась, то понижалась: «А-банг, а-банг! А-банг,

а-банг!» И все Племя, каждый из нас, минуту назад

ощущавший себя совсем отдельным и независимым, все

мы уже подчинялись этому ритму, и уже приплясы¬

вали, и пели единым хором. Одна из любимых хоро¬

вых песен звучала у нас примерно так: «Ха-а. ха-а,

ха-а-аха!», а другая следующим образом: «Э-уа, э-уа,

э-уа-ха!»
Так, невероятно гримасничая, прыгая и вертясь, мы

плясали и пели в мрачных сумерках первобьггного ми¬

ра. В этой самозабвенной пляске сразу глохли наши

смутные мысли, нас охватывал единый бешеный порыв,

мы доводили себя до исступления. Наш гнев против

Красного Глаза исчезал, растворяясь в искусстве, и мы

вопили ДИКИМ1 хором, пока ночь не напомнила нам о

всех своих ужасах. Тогда мы, тихо перекликаясь, стали

расходиться по своим пещерам, а на небе уже высы¬

пали звезды и спустилась тьма.
Мы боялись только темноты. У нас не было и по¬

нятия ни о религии, ни о мире незримого. Мы знали

лишоь реальный мир, боялись только реальных существ,

реальных опасностей, хищников из плоти и крови. Тем¬

нота страшила нас именно потому, что это было время

хищников. Под покровом мрака они выходили из своих

логовищ и бросались на нас, оставаясь сами невиди¬

мыми.
Вполне возможно, что из страха перед живыми су¬

ществами, скрывавшимися во мраке, и зародилась впо¬

следствии боязнь могущественного незримого мира. По

мере того как возрастала способность воображения и

усилился страх перед смертью, человек стал связывать
231

этот страх с темнотой и населять ее духами. Я думаю, что

зачатки именно такого страха перед тем'вотой были уже

у Людей Огня, однако причина, побуждавшая нас, Пле¬

мя, прерывать наши песни и пляски и кидаться к пеще^

рам, была совсем другая, а именно старина Саблезу¬

бый, львы, шакалы, дикие собаки, волки и прочие про¬

жорливые хищные звери.
ГЛАВА XV
Вислоухий женился. Это произошло во вторую зи¬

му после нашего путешествия и было весьма неожидан¬

но. Меня он даже не предупредил. Я узнал об этом од¬

нажды iB сумерки, поднявшись на утес и пробираясь в

свою пещеру. Я уже было протиснулся в нее, как вдруг

мне пришлось остановиться. В пещере для меня не бы¬

ло места. Ею завладел Вислоухий со своей женой, кото¬

рая оказалась не кем иным, как моей сестрой, дочерью

моего отчима Болтуна.
Я попытался расчистить себе место силой. Но в пе¬

щере могло поместиться только двое, и эти двое там

уже сидели. Преимущества были не на моей стороне,

и, получив достаточное количество щипков и затрещин,

я был рад ретироваться. Эту ночь, как и множество дру¬

гих, я провел в расщелине, соединявшей двойную пеще¬

ру. Я знал по опыту, что тут безопасно. Если двое моих

сородичей ускользнули здесь от старины Саблезубого, а

я увернулся от Красного Глаза, то, казалось мне, я смо¬

гу, ныряя в узкую расщелину, спастись от любого хищ¬

ного зверя.
Однако я забыл о диких собаках. Они были доста¬

точно малы, чтобы проникнуть в любой проход, через

который мог пролезть я. Однажды ночью они выследи¬

ли меня. Если бы они вошли в обе пещеры одновремен¬

но, дело кончилось бы плохо. Но, преследуемый несколь¬

кими собаками, я нырнул в расщелину и выскочил из

соседней пещеры наружу. Однако здесь меня ждали

остальные собаки. Они кинулись на меня, но я прыг¬

нул на стенку утеса и стал карабкаться вверх. И тут

одна тощая, изголодавшаяся зверюга ухватила меня по¬
>232

чти на лету. Она вцепилась зубами мне в ляжку и едва

не стащила меня вниз. Думая только о том, чтобы не

попасться всей стае, я не стал тратить усилий на эту то¬

щую собаку и продолжал лезть вверх, а она так и

висела, вцепившись в мою ногу.
Когда я поднялся достаточно высоко, я мог уже за¬

няться и собакой, тем более что боль в ноге сделалась

нестерпимой. И вот, глядя, как футах в двенадцати

внизу от меня обезумевшая от злости стая щелкала зу¬

бами, выла и, постоянно срываясь, прыгала на стену, я

схватил эту тощую собаку за шею и начал ее душить.

Это заняло много времени. Собака свирепо царапалась,

вырывая у меня клочья волос и кожи, тянула и дерга¬

ла меня вниз, стараясь стащить с утеса.
Наконец она разжала зубы и выпустила мою ногу.

Я поднял ее труп на утес и провел остаток ночи у вхо¬

да в пещеру, где спали Вислоухий и моя сестра. Но сна¬

чала мне пришлось выдержать бурю протестов со сто¬

роны своих разбуженных соплеменников, которые обви¬

няли меня в том, что я лишил их ночного отдыха. А я все

не успокаивался и хотел отомстить стае собак, все еще

бесившихся внизу. Время от времени, как только они не¬

много там утихали, я швырял в них камень, и они опять

поднимали громкий вой. И тогда ко мне снова отовсю¬

ду неслись обвинения и протесты разбуженного Пле¬

мени. А утром я поделился мертвой собакой с Висло¬

ухим и его женой и нескол1ько дней мы знать не хотели

никакой растительной пищи.
Брак Вислоухого был не из счастливых, но, к утеше¬

нию моего друга, он оказался не слишком продолжи-

а^ельным. Пока Вислоухий был женат, мы изрядно

страдали оба, и он и я. Я чувствовал себя одиноким. Я

терпел все неудобства, вызванные утратой маленькой теп¬

лой пещеры, но идти жить к какому-нибудь другому

юноше я не хотел. Мне кажется, что долговременное

мое житье в одной пещере с. Вислоухим стало для ме¬

ня уже привычкой. :
Я мог жениться и сам, это празда; возможно, что я

уже и н^енился бы, если бы в Племени не было так ма¬

ло женщин. Кстати сказать, малочисленность женщин

проистекала скорей всего от невоздержанности Красно¬

го Глаза—отсюда ясно, какую угрозу он нес существо-
233

ванию Племени. Но, помимо всего прочего, еще суще¬

ствовала Быстроногая, которую я никогда не забывал.
Короче говоря, в течение всего времени, пока Висло¬

ухий был женат, я бродил без пристанища и ночевал

где попало, подвергаясь постоянной опасности и не зная

никаких удобств. В Плем!ени умер один мужчина, и его

вдову увел себе в пещеру другой мужчина. Я захватил

опустевшую пещеру вдовы, но у этой пещеры был широ¬

кий вход, и после того, как Красный Глаз едва не поймал

меня в ней, я стал ночевать опять в расщелине двойной

пещеры. А в теплые летние месяцы я подолгу не загля¬

дывал в пещеры вообще, ночуя на дереве, близ устья

топи, где я соорудил гнездо.
Я уже отмечал, что брак Вислоухого оказался несча¬

стливым. Моя сестра была дочерью Болтуна, и она

сделала жизнь Вислоухого невыносимой. Ни в одной

пещере не было столько ссор и драк, как у них. Если

Красный Г лаз был Синей Бородой, то Вислоухий — на¬

стоящим тюфяком; Красный Глаз, по-моему, был

слишком проницателен, чтобы домогаться жены Висло¬

ухого.
К счастью для Вислоухого, она погибла. В тот год

произошло необычайное собьггие. Уже на пороге осени,

когда кончалось лето, неожиданно уродился второй уро¬

жай моркови. Эта молодая нежная морковь оказалась

очень вкусна и сочна, и поляны, где она произрастала,

сделались на время излюбленным местом кормежки Пле¬

мени. Однажды прекрасным ранним зп’ром мы с аппе¬

титом там завтракали, нас было несколько десятков.

Рядом со мной сидел Безволосый, за ним его отец Моз¬

говитый и сын Длинная Губа. По другую сторону от меня

были моя сестра и Вислоухий; сестра сидела рядом со

мной.
Все случилось совершенно внезапно. Вдруг Безволо¬

сый и моя сестра вскочили на ноги и пронзительно вскри¬

кнули. В то же мгновение я услышал свист стрел, которые

в них вонзились. Через секунду они, задыхаясь, лежа¬

ли на земле, а мы все бросились наутек под защиту де¬

ревьев. Одна стрела пролетела около меня и воткнулась

в землю, ее оперенный хвост дрожал и раскачивался.

Я хорошо пом1Ню^ как я отпрянул от нее в сторону, хотя

в этом не было никакой нужды. Я испугался этой уже
234

безвредной стрелы и отскочил от нее, как отскакивает от

пугающего ее предмета лошадь.
Вислоухий, бежавший вслед за мною, вдруг рухнул

и растянулся на земле. Стрела насквозь пронзила ему

икру. Он попробовал встать, но снова споткнулся и упал.

Корчась и дрожа от страха, он сидел и жалобно призы¬

вал меня на помощь. Я кинулся к нему. Он показал мне

на ногу со стрелой. Я начал было вытаскивать стрелу,

но Вислоухому стало так больно, что он схватил меня за

руку и остановил. Рядом с нами пролетела еще одна стре¬

ла. Другая ударилась о камень и расщепилась. Я не стал

ждать третьей. Я вновь взялся за стрелу, торчавшую в

ноге Вислоухого, и дернул ее изо всех сил. Стрела вышла,

а Вислоухий завизжал от боли и бросился на меня

драться. Но через секунду мы уже снова бежали во

весь дух.
Я оглянулся назад. Старик Мозговитый, отстав ото

всех, одиноко ковылял, спотыкаясь и прихрамывая, в

надежде спастись от смерти. Он едва не падал и однажды

действительно упал, но стрелы его все еще щадили.

Старик с трудом поднялся на ноги. Годы давили его

тяжелым грузом, но он не хотел умирать. Трое Людей

Огня, выскочивших из засады и бегущих к нему, легко

могли бы его прикончить, но почему-то они не сделали

этого. Может быть, он казался им слишком старым и

жестким. Но они были иного мнения о Безволосом и мо¬

ей сестре, ибо, когда я посмотрел на них из-за деревьев.

Люди Огня уже разбивали им камнями головы. Среди

этих Людей Огня был и высохший от старости хромок

охотник.
Мы мчались по деревьям к пещерам — взбудоражен¬

ная, беспорядочная толпа, перед которой укрывалось

в норы все мелкое лесное зверье и с тревожным криком

взлетали птицы. Теперь, когда непосредственная опас¬

ность нам уже не угрожала. Длинная Губа остановился

и поджидал своего деда Мозговитого: так они, седой

старец и юноша, олицетворяя собой два разных поколе¬

ния Племени — поколение дедов и внуков,— шли рядом

позади всей толпы.
Теперь Вислоухий вновь стал холостяком. В эту ночь

я спал уи4е в его маленькой пещере, и наша совмест¬

ная жизнь началась сызнова. О своей погибшей жене
235

Вислоухий, казалось, не горевал. Во всяком случае, он

не вьжазывал ни сожаления, ни тоски по ней. Что его

сильно беспокоило, так это рана на ноге: прошло не

меньше недели, прежде чем Вислоухий обрел свое преж¬

нее проворство и ловкость.
Мозговитый был у нас единственным! стариком во

всем Племени. Порою, раздумывая о тех временах и при¬

стально вглядываясь в них, я особенно ясно вижу этого

старца и всегда поражаюсь сходством между ним и

отцом садовника, который служил у мюего отца. Отец

садовника был очень стар, высохший, весь в морщинах;

когда он смотрел на меня своими маленькими тусклы¬

ми глазками и что-то шамкал беззубым ртом, клянусь,

его было можно спутать с Мозговитыми Меня, ребенка,

это разительное сходство прямо-та1Ки пугало. Завидя,

как он ковыляет на своих костылях, я обычно бросал¬

ся в бегство. Даже седые бакенбарды этого старца

я принимал за растрепанную белую бороду Мозго¬

витого.
Как я уже сказал. Мозговитый был у нас единствен¬

ным стариком во всем Племени. Он являл собой редчай¬

шее исключение. Никто из Племени не доживал до пре¬

клонного возраста. Довольно редко доживали и до сред¬

них лет. Насильственная смерть была общим уделом.

Все в Племени умирали так, как умер мой отец, как умер

Сломанный Зуб, как только что умерли Безволосый и

моя сестра,— неожиданной и жестокой смертью, полные

бодрости и сил, в расцвете жизни. Естественная смерть?

В те дни насильственная смерть была естественной

смертью.
Никто из нас не умирал от старости. Я не знаю ни

одного такого случая. Насильственная см)ерть постигла

даже Мозговитого, хотя он был у нас единственным,

кто мог рассчитывать на спокойную кончину. Какой-ни¬

будь несчастный случай, повлекший серьезное повреж¬

дение, или врем1енная утрата сил — все это означало

быструю смерть. Сородичи умирали, как правило, не на

глазах Племени, без каких-либо очевидцев. Они просто

исчезали. Они уходили утром из пещер — и больше не

возвращались. Так или иначе все они попадали в пасть

прожорливых хищников.
Набег Людей Огня на морковную поляну был нача¬
236

лом конца, хотя никто из нас не осознавал этого. Со

временем охотники с луками стали показываться все ча¬

ще. Они являлись в малом числе — по двое, по трое,—

беззвучно крадучись по лесам, вооруженные своими ле¬

тучими стрелами, для которых не существовало рассто¬

яния и которые сбивали добычу с самых высоких де¬

ревьев, избавляя Людей Огня от необходимости даже

лазать на «их. Луки и стрелы словно бы колоссально

удлиняли мускулы Людей Огня, и эти охотники могли,

в сущности, прыгать на расстояние сотни футов с лиш¬

ним. Это делало их куда страшнее, чем даже сам Сабле¬

зубый. И, помимо того, они были очень мудры. Они

умели говорить, вследствие чего они могли яснее и четче

думать, и вдобавок обладали навыком* к объединению

своих действий.
Теперь мы. Племя, стали вести себя в лесу чрезвы¬

чайно осторожно. Мы были бдительны и пугливы, как

никогда раньше. Мы уже не полагались на то, что нас

защитят и спасут высокие деревья. Теперь мы не

могли позволить себе удовольствия, сидя высоко на вет¬

вях, дразнить хищников и хохотать над ними. Люди

Огня были тоже хищниками, а их когти и клыки дости¬

гали сотни футов в длину,— ужаснее этих пришельцев

для нас не было зверей во всем нашем первобьггном

мире.
Однажды утром, еще до того, как Племя разбрелось

по лесу, среди водоносов и всех тех, кто ушел напиться

к рек-е^ началась паника. Все Племя бросилось к пеще¬

рам. Так мы в минуту тревоги поступали всегда: сна¬

чала убегали, а потом уже смотрели, что произошло.

Вот и теперь: выглядывая из пещер, мы сидели и жда¬

ли, что будет. Через некоторое время на лужайку перед

пещерами осторожно вышел Человек Огня. Это был все

тот же низкорослый, сморщенный старый охотник. Он

стоял довольно долго, глядя на нас, осматривая наши

пещеры и окидывая взглядом сверху донизу весь утес.

Затем он спустился по тропинке к водопою и несколько

минут спустя возвратился по другой тропинке. И сно¬

ва он стоял и смотрел на нас — долго и внимательно.

Потом резко повернулся и пошел, прихрамьгеая, к лесу,

а мы, сидя в пещерах, лишь жалобно перекликались

друг с другом.
237

ГЛАВА XVI
Нашел я ее в знакомых местах около черничного бо¬

лота, где жила моя мать и где мы с Вислоухим сооруди¬

ли свое первое убежище на дереве. Все произошло не¬

ожиданно. Проходя под де[>евом, я услышал памятные

мне нежные звуки и взглянул вверх. Это была она. Бы¬

строногая; сидя на ветке, она болтала ногами и смотрела

на меня.
На минуту я замер на месте. Глядя на Быстроногую,

я почувствовал себя очень счастливым». А затем к этому

ощущению счастья примешалось чувство беспокойства

и боли. Я влез к ней на дерево, но она отходила от ме¬

ня по ветви все дальше. Едва я настиг ее, как она прыг¬

нула на соседнее дерево. Теперь она смотрела на меня,

выглядывая из-за шуршащей листвы, и издавала неж¬

ные звуки. Я тоже прыгнул на соседнее дерево и воз¬

бужденно карабкался по ветвям, стараясь ее поймать,

но положение неожиданно осложнилось: по-прежнему

издавая нежные звуки, она уже сидела средь веток

третьего дерева.
Я чувствовал, что во мне давно уже произошла какая-

то перемена, что я теперь не таков, каким был до того,

как мы с Вислоухим пустились в свое долгое странствие.

Я хотел Быстроногую — и знал это. Знала это и она. Вот

почему она не позволяла мне приблизиться к ней. Я и

забыл, что она поистине была Быстроногой и что в

искусстве лазания по деревьям) она являлась моим учи¬

телем. Я гнался за ней, прыгая с дерева на дерево, а

она неизменно ускользала и, оглядываясь назад, бро¬

сала на меня ласковые взгляды, издавала нежные зву¬

ки, танцевала,, и прыгала, и раскачивала ветви прямо у

меня под носом. Чем искуснее она увертывалась, тем

упорнее я старался поймать ее, а удлинявшиеся тени до¬

горавшего дня показывали всю тщетность моих усилий.
Преследуя ее, я порой садился отдохнуть и смотрел

«а Быстроногую с соседнего дерева; я увидел, что за

то время, пока мы не встречались, она заметно измени¬

лась. Она стала крупнее, тяжелее — словом, стала более

вз]рослой. Линии ее тела округлились, мускулы на¬

лились, в ней появилось что-то зрелое, чего раньше не

было и что меня сейчас очень манило. Она пропадала
238

три года — три года по меньшей мере, и любая переме¬

на в ней бросалась теперь в глаза. Я говорю, три года,

но это, конечно, весьма приблизительно. Может быть,

сюда надо добавить и четвертый год, который я объ¬

единил с последующими тремя. Чем больше я думаю, тем

сильнее склоняюсь к тому, что я не видел ее четыре года.
Где она скрывалась все это время, почему скрыва¬

лась и »гго с ней происходило, я не знаю. Она не могла

рассказать М1не об этом, так же как мы с Вислоухим

не могли рассказать Племени о том, что мы видели во

врем1я нашего памятного путешествия. Вполне возмож¬

но, что, подобно нам, она тоже где-то долго странство¬

вала, отправясь в путь по собственной воле. С другой

стороны, ее мог вынудить к этому Красный Глаз. Мож¬

но не сомневаться, что в своих блужданиях по лесу

Красный Глаз не раз видел Быстроногую, и если он на¬

чал ее преследовать, этого было достаточно, чтобы она

скрылась. Последующие события заставляют меня ду¬

мать, что она уходила далеко на юг, пересекла гряду гор

и побывала на берегах незнакомой реки — все это ле¬

жало за пределами земель Племени. Но там то и де¬

ло шныряла Лесная Орда, и, как я полагаю, она-то,

должно быть, и вынудила Быстроногую возвратиться к

своим сородичам и ко мме. Основания для такого выво¬

да я изложу позже.
Тени становились все длиннее, я гнался за Быстро¬

ногой с еще большим пылом, но поймать ее мне никак

не удавалось. Она делала вид, что стремится убежать

от меня во что бы то ни стало, и в то же врем1я ухитря¬

лась постоянно держаться в нескольких шагах от меня.

Я забыл буквально обо всем: о врем1ени, о наступаю¬

щей ночи, о хищных зверях. Я обезумел от любви к ней,

и я страшно сердился на нее за то, что она не подпуска¬

ла меня к себе. Это странно звучит, но мой гнев, по-ви-

димому, вполне уживался с желанием овладеть ею.
Как я уже оказал, я забыл буквально обо всем. Мчась

во весь дух по открытой поляне, я наткнулся на ко¬

лонию змей. Я даже не испугался их. Я обезумел. Змеи

бросились на меня, но я увернулся, отпрянув в сторону.

Потом на меня кинулся питон — обычно я спасался от

«его, с визгом влезая на дерево. Он загнал меня на де¬

рево и сейчас, но Быстроногая уже скрывалась из виду,
239

и я опять спрыгнул на землю и побежал за ней. Это

было далеко не безопасно. За мной уже следил мой ста¬

рый враг — гиена. Она решила, что вот-вот непременно

что-то случится, и не отставала от меня целый час.

Однажды мы потревожили стадо диких свиней и они

тоже погнались за нам»и. Быстроногая громадным прыж¬

ком перелетела с одного дерева на другое на такое рас¬

стояние, что решиться на подобный прыжок я побоял¬

ся. Мне надо было спуститься и пробежать от дерева к

дереву по земле. А там были свиньи. Но это меня не

остановило. Я прыгнул вниз, оказавшись примерно на

ярд от ближайшей свиньи. Они кинулись за мной и ско¬

ро загнали меня на дерев»ья, стоявшие на открытом ме¬

сте, в стороне от того направления, куда бежала

Быстроногая. Я вновь соскочил с дерева и вновь по¬

мчался через поляну, а свиньи, злобно хрюкая и щел¬

кая зубам1И, всем стадом гнались за м-ной по пятам.
Ехли бы я споткнулся и задержался на поляне хоть

на минуту, мне пришел бы конец. Но я не споткнулся.

Впрочем, я и не задумывался над этим. Я был сейчас в

таком состоянии духа, что не дрогнул бы, увидя самого

Саблезубого или десяток Людей Огня с их стрелами.

Так я обезумел от любви... но обезумел только я. Быстро¬

ногая держалась иначе. Она была очень мудра. Она от¬

нюдь не рисковала, и теперь, оглядываясь назад сквозь

столетия на эту дикую любовную погоню, я вспоминаю,

что когда меня задержали свиньи, быстроногая не убе¬

жала, не скрылась, а поджидала, чтобы я вновь погнался

за ней. И она преднамеренно выбирала направление, бе¬

жала от меня только в одну, нужную ей сторону.
Наконец спустилась тьма. Быстроногая повела меня

вокруг мшистого выступа огромной скалы, громоздив¬

шейся среди деревьев. После этого мы пробирались

сквозь чащобу кустарника, который нещадно меня ца¬

рапал. Но на Быстроногой не пострадал ни один воло¬

сок. Она знала эту дорогу. Посреди кустарника, в са¬

мом глухом урочище, вздымался могучий дуб. Я был

очень близко от нее, когда она вскарабкалась на этот

дуб, и здесь, в гнезде с крышей, я нашел то, что искал

так долго и тщетно: я поймал ее.
Гиена вновь напала на наш след, она подошла к ду¬

бу и начала вьггь голодным голосом. Но мы не обраща¬
240

ли на нее внимания и от души хохотали, когда она,

фыркнув, скрылась в кустарнике. Была весна, и множе¬

ство разнообразных звуков слышалось в ночи. Как обыч¬

но в эту пору, животные вели свои нескончаемые брач¬

ные битвы. Сидя в гнезде, я слышал визг и ржание ди¬

ких лошадей, трубные клики слона и рычание львов. Но

на небе засиял молодой месяц, ночь была теплая, и

М1Ы смеялись от души, ничего не боясь. '
Как помню, утром мы наткнулись на пару взъерошен¬

ных, разъяренных диких петухов, которые дралиоь с та¬

ким самозабвением, что я подошел прямо к ним и пой¬

мал их за шею. Так мы с Быстроногой устроили себе сва¬

дебный завтрак. Петухи оказались на вкус восхититель¬

ными. Ловить птиц весной было нетрудно. А однажды

ночью, при сильном свете луны, мы с Быстроногой на¬

блюдали со своего дерева, как бились два лося; мы ви¬

дели, как подкрались к ним, незамеченные, лев и льви¬

ца и как они, прыгнув на лосей, загрызли их.
Не могу сказать, сколько времени мы с Быстроногой

жили на дереве. Но однажды, когда мы бродили по

лесу, в наше дерево ударила молния. Большущие ветви,

на которых держалось гнездо, были расщеплены, от са¬

мого гнезда почти ничего не осталось. Я начал было вос¬

станавливать его, но Быстроногая не хотела об этом и

слышать. Как я скоро понял, она чрезвычайно страши¬

лась молнии, и убедить ее вновь поселиться на этом! де¬

реве мне не удалось. В конце концов, проведя наш ме¬

довый М18СЯЦ в лесу, мы пошли жить в пещеры. Подобно

тому, как после своей женитьбы меня изгнал из пещеры

Вислоухий, так теперь изгнал его я; мы жили в пещере

вдвоем с Быстроногой, а Вислоухий ночевал в расщелине,

соединявшей двойную пещеру.
Вместе с нашим приходом в Племя пришла и тревога.

Не знаю, сколько жен было у Красного Глаза после Пе¬

вуньи, которая не избежала участи остальных. Теперь

Красный Глаз жил с маленькими робким, безвольным

существом; эта женщина хныкала и плакала постоян¬

но, невзирая на то, бил он ее в данную минуту или нет.

Было ясно, что конец ее наступит очень скоро. Но даже

не дожидаясь этого. Красный Глаз с жадностью гля¬

дел на Быстроногую, а когда его жена умерла, начал

преследовать Быстроногую открыто.
16.	Джек Лондон, т. 5.	241

к счастью для нее, она была Быстроногой и облада¬

ла изу1и[ительн0й способносттью мчаться по деревьям.

Чтобы избежать объятий Красного Глаза, ей потребова¬

лось все ее благоразумие и вся ее отвага. Помочь ей я

не мог. Красный Глаз был так чудовищно силен, что

разорвал бы меня на куски. Ведь до конца моей жиз¬

ни в сырую погоду у меня болело и ныло плечо, и это

было делом! его рук.
В те дни, когда он изувечил М1не плечо. Быстроногая

болела. Это был, вероятно, припадок малярии, которой

МЫ нередко заболевали; во всяком случае, быстроногая

впала в апатию и сонливость. Мускулы ее лишились бы¬

лой пружинистой силы, и она уже не могла нестись по

деревьям с прежней стремительностью,— именно в эти-

то дни Красный Глаз нагнал ее близ логова диких со¬

бак, в нескольких милях к югу от пещер.‘Обычно в та¬

ких случаях Быстроногая сначала сновала около

Красного Глаза кругами, потом стремглав неслась домой

и скрывалась в нашей пещере с ее узеньким) входом!.

Но сейчас она не могла кружит1ь и сновать по деревь¬

ям. Она была слишком» слаба и медлительна. Всякий

раз, как только она прыгала в сторону. Красный Г лаз

преграждал ей путь, и скоро Быстроногая уже не пыта¬

лась обмануть и провести его, а кинулась бежать прями¬

ком к поселку.
Не будь она больна, удрать от Красного Глаза было

бы для нее детской игрою, но теперь ей пришлось при¬

звать на помощь всю свою бдительность и ловкость. Ее

преимущество заключалось в том, что она могла взби¬

раться на более тонкие ветви и прыгать дальше, чем он.

Кроме того, у нее был безошибочный глазом1гр на рас¬

стояния и инстинктивное чутье на то, сколь крепка и

надежна ветка или сук, на который она готовилась

прыгнуть.
Преследованию, казалось, не будет конца. Они мча¬

лись по деревьям, кружа и делая огромные петли, бро¬

саясь то в одну сторону, то в другую. Видя такую пого¬

ню, переполошилось все Племя. Все взволнованно лопо¬

тали, повышая голоса, когда Красный Глаз был далеко,

и замолкая, когда он приближался. И мужчины и жен¬

щины оказались лишь бессильными зрителями. Женщи¬

ны визжали и тараторили, а мужчины в тщетном гневе
242

били себя в грудь кулаками. Особенно гневался Скула¬

стый, и хотя при приближении Красного Глаза умерял

свою ярость и он, но все-таки он делал это не в такой ме¬

ре, как остальные л^жчины.
Что касается меня, то я вел себя отнюдь не добле¬

стно. Я был тогда кем угодно, только не героем. Ведь что

ни говори, а какой был бы толк, если бы я кинулся на

Красного Глаза? Справиться с этим чудовищем и зве¬

рем у меня не хватило бы никаких сил. Он убил бы ме¬

ня, и положение ничуть бы не изменилось к лучшему.

Он поймал бы Быстроногую, даже не подпустив ее к пе¬

щерам!. Значит, мие оставалось теперь только злиться и

глядеть на бесчинство Красного Глаза, увертываясь с

его пути и замолкая всякий раз, как он проносился по¬

близости от меня.
Время шло. Наступал вечер. А погоня за Быстроно¬

гой все не прекращалась. Красный Глаз решил довести

ее до изнеможения. Он только и ждал, когда она вы¬

бьется из сил. Быстроногая уже начала утомляться и

не могла нестись по деревьям с прежней стремительно¬

стью. Тогда она стала взбегать на тонкие ветви, куда

Красный Глаз при своей тяжести взобраться не смел.

Там она могла бы хоть немного отдохнуть, но Красный

Глаз оказался сущим! дьяволом. Будучи не в силах при¬

близиться к Быстроногой, он задумал ее сбросить. На¬

валившись всей своей тяжестью, он начал упорно рас¬

качивать ветку, на которой сидела Быстроногая, и

стряхнул ее так же легко, как можно стряхнуть с кнута

муху. Быстроногая спаслась в первый раз тем, что упа¬

ла на нижние ветви. В другой раз нижние ветви не

удержали ее и она сорвалась наземь, но падение было

все-таки сильно смягчено. П9сле этого Красный Глаз,

стремясь сбросить свою жертву, принялся трясти ветвь

с таким ожесточением, что Быстроногая перелетела по

воздуху на соседнее дерево. Прыжок получился велико¬

лепный, и на время она была спасена. Но скоро ей сно¬

ва пришлось искать защиты, взбегая на тонкие нена-

;^ежные ветви. Сейчас она так обессилела, что другого

выхода, как спасаться на тонких ветвях, у нее не было:

Красный Глаз не отставал от нее ни на минуту.
Погоня все еще продолжалась, а мы по-прежнему

визжали, били себя кулаками в грудь и скрежетали зу¬
243

бами. Затем наступил конец. Это случилось уже почти

в сумерки. Трепеща от страха и задыхаясь, Быстроногая

повисла на высокой тонкой ветке. Она уже не видела

внизу ни одного сучка или кустика, а до земли было фу¬

тов тридцать. Красный Глаз стоял на той же ветке, у

толстого основания, и с силой раскачивал ее вверх и

вниз. Ветвь, словно маятник, ритмично качалась в воз¬

духе, увеличивая размах при каждом толчке его тела.

Внезапно, когда ветвь завершала движение вниз, Крас¬

ный Глаз подпрыгнул, освободив ее от своей тяжести. Бы¬

строногая не удержалась и, разжав руки, с криком по¬

летела на землю.
Летя в воздухе, она выпрямилась и ударилась озем1Ь

ногами. При прыжке с такой высоты упругость ее ног

обыкновенно смягчала силу удара. Но теперь Быстро¬

ногая была невероятно истощена, мускулы у нее обмяк¬

ли. Ее ноги подогнулись, приняв на себя удар лишь отча¬

сти, и она упала на бок. Как оказалось, она не очень

ушиблась, но от удара у нее перехватило дыхание. Со¬

вершенно беспомощная, она лежала, судорожно хватая

ртом воздух.
Красный Глаз бросился к ней. Запустив свои

скрюченные пальцы в ее волосы, он выпрямился и с

торжеством зарычал, бросая вызов испуганному Пле¬

мени, которое глядело на него, сидя на деревьях. Тогда-

то я и загорелся яростным гневом. Я забыл всякую осто¬

рожность, всякий страх за свою жизнь. Красный

Глаз еще ревел и не двигался с места, как я наскочил

на него сзади. Мой натиск был столь неожиданным, что

Красный Глаз свалился с ног. Я обхватил его руками и

ногами и изо всех сил прижимал к земле. Если бы Крас¬

ный Глаз не держал одной рукой за волосы Быстроно¬

гую, все мои старания были бы, конечно, напрасны.
Тут, воодушевленный моей отвагой, неожиданно по¬

доспел ко мне на помощь Скуластый. Он кинулся на

Красный Глаз, вонзил ему в руки зубы и стал рвать и

царапать лицо. Это был самый удобный момент, когда

нас могло бы поддержать все Племя. Открывалась

полная возможность покончить с Красным Глазам

навсегда. Но Племя в страхе осталось сидеть на

деревьях.
Было совершенно ясно, что Красный Глаз одолеет и
244

меня и Скуластого. Если он на какое-то время замеш¬

кался, то только потому, что его движения связывала

быстроногая. Она уже пришла в себя и начала сопро¬

тивляться. Но Красный Глаз ни за что не хотел выпу¬

стить из руки ее волосы, и это мешало ему бороться с

нами. Вдруг он схватил меня за плечо. Для меня это было

началом конца. Он притягивал меня все ближе и ближ^

к себе, чтобы егму было удобнее вцепиться зубами мне

в горло. Пасть его была открыта и оскалена в злорад¬

ной* усмешке. Словно бы только пробуя свою силу, он

так сдавил и свихнул мне плечо, что я страдал от это¬

го всю мою остальную жизнь.
И тут случилось нечто непредвиденное. Мы даже не

сразу поняли, что произошло. На всех нас четверых

вдруг рухнуло чье-то огромное тело. Мы кубарем пока¬

тились в разные стороны, перевернувшись раз десять и

сразу же отпустив друг друга. В тот же миг Скуластый

ужасающе вскрикнул. Я не осознавал, чтр творится, но

почувствовал запах тигра и, прыгая на дерево, увидел

мелькнувшую полосатую шкуру.
Это был старина Саблезубый. Шум, который мы под¬

няли, потревожил его, он вышел из своего логова и по¬

тихоньку подкрался к нам1, никем не замеченный. Бы¬

строногая теперь была тоже на дереве, стоявшем» рядом

с М10ИМ, и я тотчас же прыгнул к ней. Я обнял и прижал

ее к себе, а она тихо всхлипывала и плакала. Снизу слы¬

шалось рычание и хруст костей. Это приступал к ужи¬

ну Саблезубый, пожирая Скуластого. С дальнего дере¬

ва, широко открыв свои воспаленные веки, смотрел на

эту сцену Красный Глаз. Перед ним было чудовище,

куда более сильное, чем он. Мы с Быстроногой повер¬

нулись и спокойно двинулись по деревьям к пещерам, в

то время как Племя, не отходя от места происшествия,

обрушило на своего извечного врага град оскорблений,

веток и сучьев. Тот колотил хвостом* по зем1ле, рычал, но

продолжал дожирать Скуластого.
Таким именно образом мы были спасены. Все про¬

изошло благодаря случайности, благодаря чистейшей
•	случайности. Не будь этого и погибни я в лапах Крас¬

ного Глаза, через тысячу столетий не родился бы тот,

кто читает газеты, ездит в трамвае и — да-да! — пи¬

шет эту повесть о событиях древних, седых (времён.
245 ^

ГЛАВА XVII
Это случилось ранней осеиью, на следующий год.

Вскоре после неудачи с Быстроногой Красный Глаз взял

себе другую жену, и, как ни странно, она все еще была

жива. Еще более странным казалось то, что у них ро¬

дился ребенок — первый ребенок Красного Глаза. Все

прежние его жены жили у него слишком недолго, чтобы

у них могли родиться дети. Этот год прошел для всех

нас благополучно. Погода стояла удивительно мягкая,

еды было в изобилии. Помню, что особенно уродилась в

этот год репа. Хорош был и урожай орехов, а дикая сли¬

ва выдалась очень крупной и сладкой.
Словом, это был благодатный, золотой год. И тогда-

то и нагрянула на нас беда. Дело происходило ранним>

утром, и мы были захвачены врасплох в наших пеще¬

рах. Мы проснулись при свете серой холодной зари, ко¬

торая большинству Племени предвещала см>ерть. Нас

с Быстроногой разбудил невероятный визг и лопота¬

нье. Наша пещера была на утесе выше всех остальных,

мы выползли из нее и посмотрели вниз. Все поле пе¬

ред пещерами было заполнено Людьми Огня. Их крики

и вопли еще более усиливали всеобщий шум, но в дей¬

ствиях пришельцев чувствовался какой-то порядок и

план, а у нас не было ничего подобного. У нас каждый

защищал только сам себя и действовал липль на соб¬

ственный риск, и никому из Племени не приходило в го¬

лову, насколько ужасно было нависшее над нами бед¬

ствие.
Скоро Люди Огня плотной толпой подступили к под¬

ножию утеса, и мы принялись швырять в них камни. Пер¬

вые же наши удары, должно быть, нанесли врагу урон,

ибо когда Люди Огня откатились назад, трое из них

остались лежать на земле. Они корчились в судоро¬

гах, а один даже пьггался уползти. Но мы скоро прикон¬

чили их. Все наши мужчины уже рычали от ярости и за¬

сыпали этих ранейых градом каменьев. Несколько Лю¬

дей Огня вновь подбежали к утесу и хотели оттащить

раненых в безопасное место, но наши камни п/югналй

их обратно.
Люди Огня пришли в бешенство. Но вместе с тем

они не утратили осторожности. Несмотря на свои яро¬
246

стные вопли, они держались на значительном расстоя¬

нии от утеса и через несколько минут пустили в нас ту¬

чу стрел. Это положило конец М1етанию камней. Скоро

полдюжинь! из нас были убиты, десятка два ранены, а

все остальные укрылись в пещерах. Стрелы долетали и

до моей высокой пещеры, но из-за дальности расстояния

они уже утрачивали свою боевукз силу, и Люди Огня

перестали в меня стрелять. Однако я был любопы¬

тен. Мне не терпелось посмотреть, что будет дальше.

Хотя Быстроногая, забившись в глубь пещеры,

дрожала от страха и издавала горестные звуки,

призывая меня к себе, я подполз к краю утеса и глянул

вниз.
Сражение на время прекратилось. Оно как бы за¬

шло в тупик. Мы сидели в своих пещерах, а Люди Огня

раздумывали, как нас оттуда выгнать. Броситься пря¬

мо к пещерам у них не хватало смелости, а мы не же¬

лали подставлять себя под их стрелы. Время от вре¬

мени, когда кто-нибудь из них приближался к подножию

утеса, у нас находился смельчак, который метал в него

камень. В ответ на это летело с полдесятка стрел, и

смельчак оказывался убитым. Эта хитрость удава¬

лась им несколько раз, но в конце концов никто из Пле¬

мени больше уже не поддавался на провокацию и не вы¬

лезал из пещеры. Тупик в сражении принял безнадеж¬

ный характер.
Среди Людей Огня, в задних рядах, я рассмотрел

высохшего старого охотника, который руководил все¬

ми остальными. Те подчинялись ему и шли по его при¬

казу куда угодно. Скоро группа посланных отправи¬

лась в лес и вернулась оттуда, притащив кучу хвороста,

листьев и травы. Люди Огня подступили ближе к уте¬

су. В то время как большинство пришельцев стояли на

страже со своими луками и стрелами, готовые выстре¬

лить в каждого из нас, кто только покажется из пещеры,

часть их бросилась к нижним пещерам. Там, у самых

входов, они кучами сложили хворост и сухую траву. За¬

тем, поколдовав у этих куч, они вызвали чудовище, ко¬

торого мы так боялись,— ОГОНЬ. Сначала появились и

поползли вверх по утесу струйки дыма. Затем я увидел,

как среди сучьев и ветвей, извиваясь, словно змеи,

взметнулись красные языки пламени. Дым становился
247

гуще и гуще, временами окутывая весь утес. Поскольку

я сидел высоко, дым не очень меня беспокоил, хотя у

меня щипало глаза и я тер их кулаками.
Первым был выкурен из пещеры старик Мозговитый.

Легкий ветерок временами относил дым в сторону, и я

мог ясно видет1ь, что происходило. Мозговитый прорвал¬

ся через завесу дыма, ступил на раскаленные угли и,

завизжав от внезапной боли, начал карабкаться вверх

по утесу. Стрелы летели около него роем. Он приоста¬

новился на каком-то выступе, уцепившись за камень, и

чихал и мотал головой, явно задыхаясь. Он пошатывал¬

ся, руки и ноги у него тряслись. В спине и боках у него

торчали оперенные хвосты стрел, их было не меньше дю¬

жины. Он был стар, и он не хотел умиратть. Он раскачи¬

вался все сильнее, колени у него подгибались, и он все

время жалобно всхлипывал. Потом, выпуская камень,

руки его разжались, и он сорвался вн1?з. Его старые

кости, надо думать, поломались все до одной. Он

еще стонал и делал слабые попытки приподняться,

но Люди Огня кинулись на него и размозжили ему

голову.
Такова была участь, постигшая Мозговитого, и эту

же участь разделили многие из Племени. Не в силах

терпеть удушливый дым, они выскакивали из пещер

и падали, сраженные стрелами. Кое-кто из жен¬

щин с детьми оставался сидеть в пещерах и задох¬

нулся от дыма, но большинство приняло смерть от

стрел.
Очистив таким образом нижний ряд пещер. Люди

Огня стали готовиться, чтобы повторить операцию,

поднявшись выше. Пока они лезли по каменьям», под¬

таскивая сухую траву и хворост, выскочил из своей пе¬

щеры Красный Глаз. Вместе с ним была его жена, к гру¬

ди которюй крепко прижимался ребенок. Они мрлние-

носно бросились вверх по утесу. Люди Огня, должно

быть, считали, что пока они поджигают хворост, все

мы будем смирно сидеть в своих пещерах, и появление

Красного Глаза застало их врасплох. Они еще не успе¬

ли прицелиться и пустить свои стрелы, как Красный

Глаз и его жена были уже высоко на утесе. Добравшись

до вершины. Красный Глаз повернулся и стал битть се¬

бя в грудь кулаками. Люди Огня принялись стрелять в
248

него, но он, избежав даже легкой раны, тут же скрыл¬

ся из виду.
Я видел, как Люди Огня обкуривали третий ряд пе¬

щер, а потом и четвертый. Лишь немногие из Племени

спаслись, взобравшись на утес, большинство было сра¬

жено стрелами при первой же попытке к бегству. Поми

ню, как погиб Длинная Губа. С жалким плачем он до¬

бежал до того выступа, где находилась моя пещера;

в спине у него торчал оперенный хвост стрелы, а

из груди высовывался костяной наконечник — стрела

насквозь пронзила его, когда он лез вверх по камням.

Он упал навзничь около моей пещеры, залив весь вход

кровью.
Приблизительно к этому времени самый верхний

ряд пещер уже опустел: их обитатели вьиезали один за

другим и карабкались вверх. Скоро на вершине утеса

собрались все те, кого не задушил дым и не сразили

стрелы. Многие из них нашли тут спасение. Люди Огня

не могли перестрелять всех, у них не хватало времени.

Стрелы тучей взвивались вверх, беглецы десятками

летели с утеса на землю, но тем не менее кое-кто

успел перелезть через гребень утеса и спастись от

опасности.
Стремление бежать и скрыться владело мною те¬

перь гораздо сильнее, чем любопытство. Стрелы уже не

летели к вершине утеса. Люди Огня затихли. Казалось,

все наше Племя исчезло, хотя, возможно, кое-кто еще

прятался в верхних пещерах. Теперь на вершину утеса

стали карабкат1^я мы. с Быстроногой. Увидев нас. Лю¬

ди Огня разразились громкими криками. Такое волнение

вызвал отнюдь не я, его вызвала Быстроногая. Люди

Огня возбужденно тараторили между собой и указы¬

вали на нее пальцами. Стрелять в нее они даже не пы¬

тались. В нас не полетела ни одна стрела. Люди Огня на¬

чали мягко и ласково окликать Быстроногую. Я остано¬

вился и поглядел на нее. Вид у нее был испуганный, она

плакала и убеждала меня спешить. Мы перевалили вер¬

шину утеса и скоро скрылись в лесу.
Полный недоумения, я часто раздумывал над этим

событием. Е1сли Быстроногая действительно принадле¬

жала к племени Людей Огня, то, вероятно, она когда-

то в раннем детстве отбилась от них и^ уже не помнила
249

своих сородичей, иначе она не испугалась бы их. С дру¬

гой стороны, вполне может бьггь, что, принадлежа к их

племени, она никогда и не отбивалась от Людей Огня;

она могла родиться в диких лесах, вдали от их стойбищ,

отцом ее мог оказаться какой-нибудь отщепенец из их же

породы, а мать, возможно, была из нашего Племени.

Все это было мне совершенно неведомо, и Быстроногая

знала об этом не больше, чем я.
Мы пережили ужасный день. Почти все те, кто уце¬

лел от налета Людей Огня, бежали к черничньш боло¬

там и нашли приют в окрестных лесах. И целые сутки

отряды Людей Огня рыскали по лесу, убивая моих со-

плем1енников, как только их находили. Надо полагать,

они действовали по заранее обдуманному плану. Рас¬

плодившись так, что их земли стали им тесны, они ре¬

шили завоевать наши. Но разве это можно назвать за¬

воеванием? Силы были слишком неравны. Это была бой¬

ня, разнузданная бойня, ибо Люди Огня не щадили ни¬

кого, убивая старого и малого, истребляя на нашей зем¬

ле всех до единого.
Для нас это было как конец света. Мы мчались по де-

ревьям!, надеясь найти убежище хоть в лесу, но дело

кончалось тем, что нас окружали со всех сторон и

умерщвляли стрелами, семью за семьей. Мы с Быстроно¬

гой видели в тот день множество подобных сцен; ска¬

зать по правде, я и стремился увидеть все своими гла¬

зами. Мы никогда не сидели долго на одиом и том же

дереве, вследствие этого Людям Огня не удавалось нас

окружить. Но куда нам было деваться, куда идти, этого

М!Ы не знали. Казалось, Люди Огня вездесущи; упорно

гоняясь за нашими сородичами и истребляя их, они

могли появиться где угодно. Куда бы мы ни кидались, мы

всюду наталкивались на них и всюду видели следы их

деяний.
Я не знаю, что сталось с моей матерью, но я видел,

как был сбит стрелой с моего родного дерева. Болтун.

Боюоь, что в эту минуту я от радости начал трясти свое

дерево. Прежде чем закончить эту часть моего повество¬

вания, я расскажу о Красном Глазе. Его настигли вме¬

сте с женой на дереве около болота, где росла черника.

Мы с Быстроногой увидели это издали и приостанови¬

лись посмотреть, чем1 все кончится. Люди Огня были
250

слишком заняты своим делом и не замечали нас, а, по¬

мимо того, мы старательно прятались в густой листве

ветвей, на которых сидели.
Два десятка охотников стояли под деревом, посылая

в него стрелы. Е^ли стрелы падали обратно на землю,

охотники тут же подбирали их. Красного Глаза я не ви¬

дел, «о все время слышал его рд>1чание, несущееся отку-

да-то с дерева. Скоро это рычание стало звучать гораз¬

до глуше. Вероятно, Красный Глаз нашел в дереве ду¬

пло и залез в него. Но его жене найти подобное убежи¬

ще не удалось. Стрела сбила ее наземь. Она была тяже¬

ло ранена и даже не пыталась вскочить на ноги и

скрыться. Корчась и пугливо пригибая голову, она дер¬

жала на груди прижимавшегося к ней ребенка, сто¬

нала и делала умоляющие знаки Людям Огня. Те окру¬

жили ее и принялись хохотать — точно так, как М1ы с

Вислоухим хохотали когда-то над стариком из Лесной

Орды. И точно так же, как тыкали и кололи его ветками

и палками мы, кололи и тыкали жену Красного Глаза

Люди Огня. Они кололи ее кончиками своих луков, всо¬

вывая их женщине между ребер. Но такая забава до¬

ставила охотникам не так уж много удовольствия.

Дело в ТОМ!, что женщина не сопротивлялась. Она да¬

же не злилась; склонясь над своим детенышем, она си¬

дела и по-прежнему жалобно хныкала, моля пощады.

Вдруг один из Людей Огня с решительным видом шаг¬

нул к ней. В руках у него была дубинка. Женщина под¬

няла глаза, понимая, что все это значит, но она лишь

умоляюще застонала и не двинулась с места, пока на

нее не обрушился удар.
А Красный Глаз сидел в дупле, и его нельзя было

достать никакими стрелами. Охотники стали в кружок

и некоторое время совещались, затем один из них влез

на дерево. Что произошло на дереве, я не могу сказать,

но я слышал, как завопил охотник, и видел, как встре¬

вожились Люди Огня внизу. Прошло несколько минут,

и охотник вниз головой свалился с дерева на зем«лю. Он

лежал, не подавая признаков жизни. Люди Огня по¬

смотрели яа него и приподняли ему голову, но голова сно¬

ва бессильно упала, как только они выпустили ее из рук.

Красный Глаз сводил счеты.
Люди Огня были очень рассержены. В стволе дере¬
251

ва, лишь на дюйм от земли, виднелось отверстие. Охот¬

ники сложили тут груду сучьев и сухой травы и разо¬

жгли костер. Крепко обнявшись, мы с Быстроногой

сидели в своем укрытии и ждали, чем кончится

эта борьба. Время от времени Люди Огня бросали

в костер совершенно сырые, зеленые ветви, и тогда

дым поднимался необычайно густыми, черными клу¬

бами.
И вдруг мы увидели, как охотники поспешно отскочи¬

ли от дерева. Но все же они сделали это недостаточно

быстро. Грузное тело Красного Глаза рухнуло прямо на

них. Красный Глаз был в невероятной ярости и разма¬

хивал своими чудовищными длинными руками направо

и налево. Одному охотнику он снес лицо — буквально

снес своими шишковатыми железными пальцами. Дру¬

гого он ударил по шее. Дико завопив. Люди Огня сна¬

чала отступили, а потом бросились на него. Красный

Глаз схватил валявшуюся дубинку и начал разбивать

им головы, как яичную скорлупу. Справиться с таким чу¬

довищем Людям Огня было явно не под силу, им сно¬

ва пришлось отступить. Красный Глаз увидел, что

упускать подобный момент нельзя: он повернулся и

бросился бежать, все еще бешено рыча. Несколько стрел

полетело ему вслед, но он нырнул в чащу и тут же

исчез.
Соблюдая крайнюю осторожность, мы с Быстроно¬

гой ушли по деревьям в другую сторону, но и тут наткну¬

лись на новый отряд охотников. Они загнали нас на

черничное болото, но мы прошли через трясину по тро¬

пам, которых они не знали, и таким образом» скрылись

от них. Мы пересекли трясину и оказались на узкой лес¬

ной полосе, отделявшей черничное болото от обшир¬

ных топей, прюстиравшихся далеко на запад. Тут-то мы

и встретились с Вислоухим. Как спасся он, не могу себе

представить, разве только благодаря тому, что не ноче¬

вал предыдущую ночь в пещерах.
Здесь, на узкой лесной полосе, мы могли бы постро¬

ить гнезда на деревьях и прочно обосноваться, но Люди

Огня продолжали упорно преследовать Племя и

истреблять его. К вечеру выбежали и промчались мимо

нас, скрывшись в лесу. Волосатый с женой. Они бежали

очень торюпливо, «молча, лица у них бд>1ли встревоженные,
252

с той стороны, откуда они бежали, к нам донеслись

воинственные крики охотников и вопли кого-то из

Племени. Люди Огня нашли-таки дорогу через тря¬

сину.
Быстроногая, Вислоухий и я бросились бежать за

Волосатым и его женой. Выбежав к краю великих болот,

мы остановились. Мы не знали тут ни одной тропы.

Эти места были далеко за пределами наших владений,

и Племя всегда избегало заходить сюда. Во всяком слу¬

чае, я не знал никого, кто побывал бы здесь и вернулся.

В наших глазах эти болота были чем-то таинственным и

страшным — страшным своей неизвестностью. Как я ска¬

зал, М1Ы остановились у края болота. Мы дрожали от

страха. Крики Людей Огня слышались все ближе и бли¬

же. Мы посмотрели друг на друга. Волосатый встуйил

в зыбкую жижу и ярдах в двенадцати от берега нащу¬

пал ногам!и твердую кочку. Жена его оказалась не столь

смелой. Она попробовала было войти в болото, но, коснув¬

шись его предательской поверхности, отпрянула назад

и боязливо сжалась.
Быстроногая даже не думала меня ждать, она ки¬

нулась вперед и, обогнав Волосатого ярдов на сто, на¬

шла еще одну большую кочку. К тому времени, когда

мы с Вислоухи'м оказались рядом с ней, из-за деревьев

выскочили Люди Огня. Увидев их, жена Волосатого в

ужасе метнулась вслед за нами. Но она бежала наугад,

не выбирая места, и через несколько шагов провалилась

по пояс. Оглянувшись назад, мы увидели, как охотни¬

ки пускали в нее стрелу за стрелой, а она медленно погру¬

жалась в трясину. Теперь стрелы начали падать уже око¬

ло нас. Мы собрались вместе, все четверо, и двинулись

вперед, сами не зная куда, шагая по болоту все дальше и

дальше.
ГЛАВА xvni
Ясного представления о наших блужданиях по ве¬

ликим болотам у меня нет. Когда я вспоминаю об этом,

в памяти всплывают разрозненные картины, но устано¬

вить какие-либо границы во времени я не могу. Я не знаю,

как долго мы бродили в тех проклятых местах, но, ве-
253

роятна, целые недели. Мои воспоминания о том, что то¬

гда про'исходило, неизменно переходят в жуткий кош¬

мар. Сквозь тьму бесчисленных веков, подавленный пер¬

вобытным страхом, я вижу, как мы без конца блуждаем,

блуждаем по зыбкой, промозглой трясине, пропитанной

водой, на нас бросаются ядовитые змеи, рычат побли¬

зости прожорливые звери, под нами колышется и зыб-

лется, засасывая ноги, тинистая, вязкая почва.
Помню, что мы то и дело сворачивали со своего

пути из-за встречных потоков, озер и обширных то¬

пей. Помню бури и дождь и сплошь залитые водой

громадные низины; помню дни горьких невзгод и не¬

выносимого голода, когда поднявшиеся воды заго¬

няли нас на деревья и мы надолго оказывались там

пленниками.
Ярко встает передо мной следующая картина. Мы

стоим у огромных деревьев, с их ветвей свисают волокна

седого мха, а ползучие растения, словно чудовищные

змеи, вьются по стволам, причудливо переплетаясь в воз¬

духе. Всюду вокруг нас топь, затянутая грязной жилш-

цей топь: она пузырится от газов и, пыхтя и вздыхая,

ходит мерными валами. И среди этой вонючей топи мы,

нас около дюжины. Мы невероятно исхудали, до край¬

ности измождены, кожа плотно обтягивает наши кости.

Мы не поем, не болтаем, не смеемся. Мы забыли о шут¬

ках и проказах. Наш беспечный и бодрый дух на этот

раз беспримерно подавлен и побежден. Мы издаем ка¬

кие-то жалобные тягучие звуки, переглядываемся и

теснее жмемся друг к другу. Мы похожи на кучку жал¬

ких существ, переживших конец света и встретившихся

на другой день после его гибели.
Эта сцена видится мне без всякой связи с другими

событиями, происшедшими на болотах. Не приложу ума,

как нам удалось преодолеть страшные топи, но в конце

концов мы выбрались к гряде небольших холмов, спу¬

скающихся к реке. Это была наша река; она выходила из

великих болот, как теперь вышли из них и мы. На юж¬

ном берегу, где река пробивала свой путь между холма¬

ми в крутояре, сложенном из песчаника, мы обнаружили

множество пещер. Вдали на западе, перекатываясь через

отмель в устье реки, гудел морской прибой. Здесь-то в

пещерах, по соседству с морем, мы и обосновались.
254

Нас было очень немного. Потом к нам начали при¬

ходить и присоединяться те из Племени, кому удалось

спастись. Они выбирались из болот поодиночке, по двое

и по трое, гораздо более похожие на мертвецов, чем на

живых, настоящие ходячие скелеты. В конце концов в

пещерах собралось тридцать соплеменников. После этого

уже никто из болот не появлялся. Красного Глаза сре¬

ди нас не было. Не было среди нас и детей —^ такого

мучительного пути не перенес ни один ребенок.
Я «е стану подробно рассказывать о нашем житье в

пещерах у моря. Это стойбище оказалось не из счастли¬

вых. Тут было сыро и холодно, и мы постоянно кашля¬

ли и страдали от простуды. Долго жить в такой местно¬

сти М1Ы не могли. Правда, у нас рождались дети, но они

хирели и умирали — умерших у нас вообще было Доль¬

ше, чем народившихся. Нас становилось все меньше и

меньше.
Помимо всего прочего, пагубно отразилась на нас рез¬

кая перемена в пище. Овощей и плодов м*ы собирали ма¬

ло, ели главным образом рыбу. Там было множество

моллюсков, устриц, двустворчатых раковин и больших

морских крабов, выбрасываемых штормюм на берег. Мы

нашли, кроме того, несколько видов морских водорослей,

очень хороших на вкус. Но перемена в пище вызвала у

нас желудочные заболевания, никто из нас не мог по-

настоящему пополнеть. Все мы были худые и нездоро¬

вые на вид. Вылавливая на отмели громадных моллюс-

ков-абалонов, погиб Вислоухий. Абалон защемил ему

пальцы и продержал его до тех пор, пока не начался

прилив. Вислоухий утонул. Мы нашли его тело на сле¬

дующий день; это был для «ас тяжелый урок. Никто из

нас уже не совал больше рук в защелкивающуюся ра¬

ковину абалона.
У нас с Быстроногой родился' ребенок, мальчик, и

мы выхаживали его в течение нескольких лет. Но я

твердо знаю, что, не уйди мы в другие места, он никак

не перенес бы того ужасного климата. А затем вновь,

появились Люди Огня. Они приплыли к нам по ре¬

ке— и не на катамаране, а в грубом долбленом челноке.

Гребцов в челноке было трое, и один из них —высох¬

ший от старости низкорослый охотник. Они причалили

•к нашему берегу, и старик, прихрамывая, поднялся
255

по песчаному опсосу и пристально оглядел наши

пещеры.
Через несколько минут Люди Огня уплыли, но Бы¬

строногая никак не могла оправиться от страшного

испуга. Мы перепугались все, но никто не был взволно¬

ван в такой мере, как Быстроногая. Она хныкала и ры¬

дала, не находя себе покоя всю эту ночь. Утром! она взя¬

ла ребенка на руки и, громко крича и жестикулируя, за¬

ставила меня пуститься во второе великое странствова¬

ние. В пещерах теперь оставались лишь восемь мужчин и

женщин — последние наследники Племени. Да и их

будущее было безнадежным. Если бы Люди Огня даже

не вернулись, все равно они скоро бы погибли. Слиш¬

ком вреден был климат в тех местах. Наше Племя к жиз¬

ни у моря было совершенно неприспособлено.
Мы с Быстроногой двинулись на юг, все время оги¬

бая великие болота и ни разу не рискуя в них углубить¬

ся. Однажды мы повернули к> западу, перевалили гря¬

ду гор и вышли на побережье. Но обосноваться там

было немыслимо. Там совсем! не было леса — лишь уны¬

лые голые откосы и скалы, гремящий прибой и упорный

сильный ветер, который, казалось, никогда не зати¬

хал. Мы отступили снова в горы, пересекли их и,

держа путь на восток и юг, опять оказались у великих

болот.
Скоро мы достигли южной окраины болот и по¬

шли оттуда прямиком на юго-восток. Перед нами откры¬

лись прекрасные места. Было очень тепло, снова вокруг

нас шумел густой лес. Потом М1Ы, пройдя невысокую цепь

холмов, очутились в чудесной зем1ле — это была поисти-

не Страна Лесов. Чем дальше мы уходили от морского

берега, тем мягче и теплее становился воздух; мы тли и

шли, пока перед нами не блеснула большая река — Бы¬

строногой она была, по-видимому, знакома. Должно

быть, именно здесь провела Быстроногая те четыре го¬

да, в течение которых ее не было в Племени. Мы пере¬

плыли реку на бревнах и вышли на берег у подножия

громадного утеса. Высоко на утесе мы нашли себе но¬

вое жилище — почти недоступную и невидимую снизу

пещеру.
Теперь мие остается рассказать совсем немного. Мы

с Быстроногой жили в этой пещере и выхаживали своих
256

детей. И на этом обрываются все мои воспоминания. Мы

уже никуда больше не переселялись. Ни разу мне не

снились иные места, кроме нашей высокой, недоступной

пещеры. И здесь, надо думать, родился ребенок, унасле¬

довавший первоисточник моих снов и таким образом! впи¬

тавший в себя все впечатления моей жизни или, вернее,

жизни Большого Зуба, моего второго «я» — ведь хотя он

и не является моим истинным», реальным <<я», он реален

для меня настолько, что я не в силах сказать, в каком

(же именно веке я живу.
Я часто изумляюсь, раздумывая над этой наследст¬

венной связью, над этим родством!. Я, современный и ре¬

альный, являюсь, безусловно, человеком, но я. Большой

Зуб, житель первобытных лесов, не человек. В какой-то

точке, если проследить прямую линию моих предков и

пращуров, эти два «я» моей раздвоенной личности сое¬

диняются. Было ли Племя, все мои соплеменники, пре¬

жде чем» их истребили,— были ли они на пути превра¬

щения в человека? И прошел ли через этот процесс я

сам и мои близкие родичи? С другой стороны, разве

не могло случиться так, что кое-кто из моих потом¬

ков присоединился к Людям Огня и стал одним из

них? Всего этого я не знаю. И нет никакой возмож¬

ности это узнать. Несомненно только одно: Большой

Зуб внедрил в мозг одного из потомков все события

своей жизни, и они запечатлелись там столь неиз¬

гладимо, что бесчисленные поколения не могли их

стереть.
Есть еще одна вещь, о которой я должен упомянуть,

прежде чем кончу повесть. Мне часто снится этот сон,

а реальные события имели место, должно быть, в то вре¬

мя, когда я жил в той же высокой, труднодоступ¬

ной пещере. Помню, я шел к югу по дремучим дебрям.

Тут я наткнулся на Лесную Орду. Затаясь в чаще,

я стал следить, как эти дикари играли. Их было тут

целое сборище, они хохотали, прыгали и пританцовыва¬

ли, напевая хором какую-то визгливую примитив¬

ную песню.
Вдруг они смолкли и прекратили свои прыжки и

пляски. Съежась и бросая тревожные взгляды по сто¬

ронам, они пятились и словно бы хотели броситься

прочь. В эту минуту в их толпе появился Красный Глаз.
17.	Джек Лондон. Т. 5.	257

Все трусливо уступали ему дорогу. У всех на лицах был

написан страх. Но он и не пытался кого-нибудь задеть

или обидеть. Он был один из них — он породнился с

Лесною Ордою. Следом за ним, раскачиваясь на своих

согнутых жилистых ногах и для равновесия опираясь

костяшками пальцев обеих рук о землю, шла старая сам¬

ка Лесной Орды — его нынешняя »жена. Он сел посреди

круга. Я вижу его и теперь, когда пишу эти строки, вижу,

как он хмуро уставился своими воспаленными глазам>и

на Лесную Орду, робко расступающуюся перед ним.

И, не вставая с места, он вдруг задирает свою чудовищ-

ную ногу и кривыми цепкими пальцами чешет себе жи¬

вот. Ведь это 1же Красный Глаз, само воплощение

атавизма.

ЮБОВ
КЖИЗ

ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
Прихрамывая, они спускались к речке, и один р^з тот,

что шел впереди, зашатался, споткнувшись посреди ка¬

менной россыпи. Оба устали и выбились из сил, и лица

их выражали терпеливую покорность — след долгих

лишений. Плечи им оттягивали тяжелые тюки, стянутые

ремнями. Каждый из них нес ружье. Оба шли сгорбив**

шись, низко нагнув голову и не поднимая глаз.
—	Хорошо бы иметь хоть два патрона из тех, что

лежат у нас в тайнике,— сказал один.
Голос его звучал вяло, без всякого выражения. Он го¬

ворил равнодушно, и его спутник, только что ступивший

в молочно-белую воду, пенившуюся по камням, ничего

ему не ответил.
Второй тоже вошел в речку вслед за первым. Они не

разулись, хотя вода была холодная, как лед,— такая хо¬

лодная, что ноги у них и даже пальцы на ногах онеме¬

ли от холода. Местами вода захлестывала колени, и оба

они пошатывались, теряя опору.
Второй путник поскользнулся на гладком валуне и

чуть не упал, но удержался на ногах, громко вскрикнув

от боли. Должно быть, у него закружилась голова,— он

пошатнулся и замахал свободной рукой, словно хва¬

таясь за воздух. Справившись с собой, он шагнул впе¬

ред, но снова пошатнулся и чуть не упал. Тогда он оста¬

новился и посмотрел на своего спутника: тот все так же

шел вперед, даже не оглядываясь.
Целую минуту он стоял неподвижно, словно разду¬

мывая, потом крикнул:
261

—	Слушай, Билл, я вывихнул ногу!
Билл ковылял дальше по молочно-белой воде. Он ни

разу не оглянулся. Второй смотрел ему вслед, и хотя его

лицо оставалось по-прежнему тупым, в глазах появи**

лась тоска, словно у раненого оленя.
Билл уже выбрался на другой берег и плелся даль¬

ше. Тот, что стоял посреди речки, не сводил с него глаз.

Губы у него так сильно дрожали, что шевелились жест¬

кие рыжие усы над ними. Он облизнул сухие губы кон«

чиком языка.
—	Билл! — крикнул он.
Это была отчаянная мольба человека, • попавшего в

беду, но Билл не повернул головы. Его товарищ долго

следил, как он неуклюжей походкой, прихрамывая и спо¬

тыкаясь, взбирается по отлогому склону к волнистой

линии горизонта, образованной гребнем невысокого хол¬

ма. Следил до тех пор, пока Билл не скрылся из виду, пе¬

ревалив за гребень. Тогда он отвернулся и медленно об¬

вел взглядом тот круг вселенной, в котором он остался

один после ухода Билла.
Над самым горизонтом тускло светило солнце, едва

видное сквозь мглу и густой туман, который лежал плот¬

ной пеленой, без видимых границ и очертаний. Опираюсь

на одну ногу всей своей тяжестью, путник достал часы.

Было уже четыре. Последние недели две он сбился со

счета; так как стоял конец июля или начало августа, то

он знал, что солнце должно находиться на северо-запа¬

де. Он взглянул на юг, соображая, что где-то там, за эти¬

ми мрачными холмами, лежит Большое Медвежье озеро

и что в том же направлении проходит по канадской рав¬

нине страшный путь Полярного круга. Речка, посреди

которой он стоял, была притоком реки Коппермайн, а

Коппермайн течет также на север и впадает в залив Ко¬

ронации, в Северный Ледовитый Океан. Сам он никогда

не бывал там, но видел однажды эти места на карте Ком¬

пании Гудзонова залива.
Он снова окинул взглядом тот круг вселенной, в ко¬

тором остался теперь один. Картина была невеселая.

Низкие хо^ы замыкали горизонт однообразной волни¬

стой линией. Ни деревьев, ни кустов, ни травы — ничего,

кроме беспредельной и страшной пустыни,— и в его гла¬

зах появилось выражение страха.
262

—	Билл! — прошептал он и повторил опять: — БиллГ
Он присел на корточки посреди мутного ручья, слоз-

но бескрайняя пустыня подавляла его своей несокруши¬

мой силой, угнетала своим страшным спокойствием. Он

задрожал, словно в лихорадке, и его ружье с плеском

упало в воду. Это заставило его опомниться. Он переси¬

лил свой страх, собрался с духом и, опустив руку в во¬

ду, нашарил ружье, потом передвинул тюк ближе к ле¬

вому плечу, чтобы тяжесть меньше давила на больную

ногу, и медленно и осторожно пошел к берегу, морщась

от боли.
Он шел не останавливаясь. Не обращая внимания на

боль, с отчаянной решимостью, он торопливо взбирался

на вершину холма, за гребнем которого скрылся Билл,—

и сам он казался еще более смешным и неуклюжим, чем

хромой, едва ковылявший Билл. Но с гребня он увидел,

что в неглубокой долине никого нет! На него снова напал

страх, и, снова поборов его, он передвинул тюк еще даль¬

ше к левому плечу и, хромая, стал спускаться вниз.
Дно долины было болотистое, вода пропитывала гу¬

стой мох, словно губку. На каждом шагу она брызгала

из-под ног, и подошва с хлюпаньем отрывалась от

влажного мха. Стараясь идти по следам Билла, путник

перебирался от озерка к озерку, по камням, торчавшим

во мху, как островки.
Оставшись один, он не сбился с пути. Он знал, что

еще немного — и он подойдет к тому месту, где сухие пих¬

ты и ели, низенькие и чахлые, окружают маленькое

озеро Титчинничили, что на местном языке означает:

«Страна Маленьких Палок». А в озеро впадает ручей, и

вода в нем не мутная. По берегам ручья растет камыш —

это он хорошо помнил,— но деревьев там нет, и он пой¬

дет вверх по ручью до самого водораздела. От водораз¬

дела начинается другой ручей, текущий на запад; он

спустится по нему до реки Диз и там найдет свой тай¬

ник под перевернутым челноком, заваленным камнями.

В тайнике спрятаны патроны, крючки и лески для удо¬

чек и маленькая сеть — все нужное для того, чтобы до¬

бывать себе пропитание. А еще там есть мука — правда,

немного, и кусок грудинки, и бобы.
Билл подождет его там, и они вдвоем спустятся по ре¬

ке Диз до Большого Медвежьего озёра, а потом перепра¬
263

вятся через озеро и пойдут на юг, все на юг, пока не

доберутся до реки Маккензи. На юг, все на юг,— а зи¬

ма будет догонять их, и быстрину в реке затянет льдом,

и дни станут холодней,— на юг, к какой-нибудь факто¬

рии Гудзонова залива, где растут высокие, мощные де¬

ревья и где сколько хочешь еды.
Вот о чем думал путник, с трудом пробираясь вперед.

Но как ни трудно было ему идти, еще труднее было уве¬

рить себя в том, что Билл его не бросил, что Билл, ко¬

нечно, ждет его у тайника. Он должен был так думать,

иначе не имело никакого смысла бороться дальше,—

оставалось только лечь на землю и умереть. И пока туск¬

лый диск солнца медленно скрывался на северо-западе,

он успел рассчитать — и не один раз — каждый шаг

того пути, который предстоит проделать им с Биллом,

уходя на юг от наступающей зимы. Он снова и снова

перебирал мысленно запасы пищи в своем тайнике и за¬

пасы на складе Компании Гудзонова залива. Он ничего

не ел уже два дня, но еще дольше он не ел досыта. То

и дело он нагибался, срывал бледные болотные ягоды,

клал их в рот, жевал и проглатывал. Ягоды были водя¬

нистые и быстро таяли во рту,— оставалось только горь¬

кое жесткое семя. Он знал, что ими не насытишься, но

все-таки терпеливо жевал, потому что надежда не хочет

считаться с опытом.
В девять часов он ушиб большой палец ноги о камень,

пошатнулся и упал от слабости и утомления. Довольно

долго он лежал на боку не шевелясь; потом высвободил¬

ся из ремней, неловко приподнялся и сел. Еще не стем¬

нело, и в сумеречном свете он стал шарить среди камней,

собирая клочки сухого мха. Набрав целую охапку, он

развел костер — тлеющий, дымный костер — и поставил

на него котелок с водой.
Он распаковал тюк и прежде всего сосчитал, сколько

у него спичек. Их было шестьдесят семь. Чтобы не оши¬

биться, он пересчитывал три раза. Он разделил их на

три кучки и каждую завернул в пергамент; один сверток

он положил в пустой кисет, другой — за подкладку из¬

ношенной шапки, а третий — за пазуху. Когда он проде¬

лал все это, ему вдруг стало страшно; он развернул все

три свертка и снова пересчитал. Спичек было по-преж¬

нему шестьдесят семь.
264

Он просушил мокрую' обувь у костра. От мокасин^

остались одни лохмотья, сшитые из одеяла носки прохуди¬

лись насквозь, и ноги у него были стерты до крови. Ло¬

дыжка сильно болела, и он осмотрел ее: она распухла,

стала почти такой же толстой, кадс колено. Он оторвал

длинную полосу от одного одеяла и крепко-накрепко пе¬

ревязал лодыжку, оторвал еще несколько полос и обмо¬

тал ими ноги, заменив этим носки и мокасины, потом

вьшил кипятку, завел часы и лег, укрывшись одеялом.
Он спал как убитый. К полуночи стемнело, но нена¬

долго. 0)лнце взошло на северо-востоке — вернее, в той

стороне начало светать, потому что солнце скрывалось

за серыми тучами.
В шесть часов он проснулся, лежа на спине. Он по¬

смотрел на серое небо и почувствовал, что голоден. По¬

вернувшись и приподнявшись на локте, он услышал

громкое фырканье и увидел большого оленя, который

настороженно и с любопытством смотрел на него. Олень

стоял от него шагах в пятидесяти, не больше, и ему сра¬

зу представился запах и вкус оленины, шипящей на

сковородке. Он невольно схватил незаряженное ружье,

прицелился и нажал курок. Олень всхрапнул и бросил¬

ся прочь, стуча копьггами по камням.
Он выругался, отшвырнул ружье и со стоном попы¬

тался встать на ноги. Это удалось ему с большим трудом

и нескоро. Суставы у него словно заржавели, и согнуть¬

ся или разогнуться стоило каждый раз большого уси¬

лия воли. Когда он наконец поднялся на ноги, ему по¬

надобилась еще целая минута, чтобы выпрямиться и

стать прямо, как полагается человеку.
Он взобрался на небольшой холмик и осмотрелся

кругом. Ни деревьев, ни кустов — ничего, кроме серого

моря мхов, где лишь изредка виднелись серые валуны,

серые озерки и серые ручьи. Небо тоже ^ыло серое. Ни

солнечного луча, ни проблеска солнца! Он потерял пред¬

ставление, где находится север, и забыл, с какой сторо¬

ны он пришел вчера вечером. Но он не сбился с пути.

Это он знал. Скоро он придет в Страну Маленьких Па¬

лок. Он знал, что она где-то налево, недалеко отсюда —

быть может, за следующим пологим холмом.
Он вернулся, чтобы увязать свой тюк по-дорожному;

проверил, целы ли его три свертка со спичками, но не
265

стал их пересчитывать. Однако он остановился в разду¬

мье над плоским, туго набитым мешочком из оленьей ко¬

жи. Мешочек был невелик, он -мог поместиться между

ладонями, но весил пятнадцать фунтов — столько же,

сколько все остальное,—^^и это его тревожило. Наконец

он отложил мешочек в сторону и стал свертывать тюк;

потом взглянул на мешочек, быстро схватил его и вызы¬

вающе оглянулся по сторонам, словно пустыня хотела

отнять у него золото. И когда он поднялся на ноги и

поплелся дальше, мешочек лежал в тюке у него за

спиной.
Он свернул налево и пошел, время от времени оста¬

навливаясь и срывая болотные ягоды. Нога у него оде¬

ревенела, он стал хромать сильнее, но эта боль ничего

не значила по сравнению с болью в желудке. Голод му¬

чил его невыносимо. Боль все грызла и грызла его, и он

уже не понимал, в какую сторону надо идти, чтобы

добраться до Страны Маленьких Палок. Ягоды не

утоляли грызущей боли, от них только щипало язык и

небо.
Когда он дошел до небольшой ложбины, навстречу

ему с камней и кочек поднялись белые куропатки, шеле¬

стя крыльями и крича: кр, кр, кр... Он бросил в них кам¬

нем, но промахнулся. Потом, положив тюк на землю,

стал подкрадываться к ним ползком, как кошка подкра¬

дывается к воробьям. Штаны у него порвались об острые

камни, от колен тянулся кровавый след, но он не чувство¬

вал этой боли,— голод заглушал ее. Он полз по мокрому,

мху; одежда его намокла, тело зябло, но он не замечал

ничего, так сильно терзал его голод. А белые куропатки

все вспархивали вокруг него, и наконец это «кр, кр)>

стало казаться ему насмешкой; он выругал куропаток и

начал громко передразнивать их крик.
Один раз он чуть не наткнулся на куропатку, которая,

должно быть, спала. Он не видел ее, пока она не вспорх¬

нула ему прямо в лицо из своего убежища среди кам¬

ней. Как ни быстро вспорхнула куропатка, он успел схва¬

тить ее таким же быстрым движением — ив руке у него

осталось три хвостовых пера. Глядя, как улетает куро¬

патка, он чувствовал к ней такую ненависть, будто она

причинила ему страшное зло. Потом он вернулся к свое¬

му тюку и взвалил его на спину.
266

к середине дня он дошел до болота, где дичи было

больше. Словно дразня его, мимо прошло йадо оленей,

голов в двадцать,— так близко, что их можно было под¬

стрелить из ружья. Его охватило дикое желание бе¬

жать за ними, он был уверен, что догонит стаДо. Навстре¬

чу ему попалась черно-бурая лисица с куропаткой в зу¬

бах. Он закричал. Крик был страшен, но лисица, отско¬

чив в испуге, все же не выпустила добычи.
Вечером он шел по берегу мутного от извести ручья,

поросшего редким камышом. Крепко ухватившись за

стебель камыша у самого корня, он выдернул что-то вро¬

де луковицы, не крупнее обойного гвоздя. Луковица ока¬

залась мягкая и аппетитно хрустела на зубах. Но волок¬

на были жесткие, такие же водянистые, как ягоды, и не

насыщали. Он сбросил свою поклажу и на четвереньках

пополз в камыши, хрустя и чавкая, словно жвачное

животное.
Он очень устал, и его часто тянуло лечь на землю и

уснуть; но желание дойти до Страны Маленьких Па¬

лок, а еще больше голод не давали ему покоя. Он иска\

лягушек в озерах, копал руками землю в надежде най*

ти червей, хотя знал, что так далеко на Севере не бы¬

вает ни червей, ни лягушек.
Он заглядывал в каждую лужу и наконец с наступле¬

нием сумерек увидел в такой луже одну-единственную

рыбку величиной с пескаря. Он опустил в воду правую ру¬

ку по самое плечо, но рыба от него ускользнула. Тогда

он стал ловить ее обеими руками и поднял всю муть со

дна. От волнения он оступился, упал в воду и вымок до

пояса. Он так замутил воду, что рыбку нельзя было раз¬

глядеть, и ему пришлось дожидаться,* пока муть осядет

на дно.
Он опять принялся за ловлю и ловил, пока вода опять

не замутилась. Больше ждать он не мог. Отвязав жестя¬

ное ведерко, он начал вычерпывать воду. Сначала он вы¬

черпывал с яростью, весь облился и выплескивал воду

так близко к луже, что она стекала обратно. Потом

стал черпать осторожнее, стараясь быть спокойным, хо¬

тя сердце у него сильно билось и руки дрожали. Через

■ полчаса в луже почти не осталось воды. Со дна уже ни¬

чего нельзя было зачерпнуть. Но рыба исчезла. Он

увидел незаметную расщелину среди камней, через ко¬
267

торую рыбка проскользнула в соседнюю лужу, такую

большую, что ее нельзя было вычерпать и за сутки. Если

6 он заметил эту щель раньше, он с самого начала зало¬

жил бы ее камнем, и рыба досталась бы ему.
В отчаянии он опустился на мокрую землю и запла¬

кал. Сначала он плакал тихо, потом стал громко рыдать,

будя безжалостную пустыню, которая окружала его; и

долго еще он плакал без слез, сотрясаясь от рыданий.
Он развел костер и согрелся, выпив много кипятку,

петом устроил себе ночлег на каменистом выступе, так

же как и в прошлую ночь. Перед сном он проверил, не на¬

мокли ли .спички, и завел часы. Одеяла были сырые и

холодные на ощупь. Вся нога горела от боли, как в огне.

Но он чувствовал только голод, и ночью ему снились пи¬

ры, званые обеды и столы, заставленные едой.
Он проснулся озябший и больной. Солнца не было.

Серые краски земли и неба стали темней и глубже. Дул

резкий ветер, и первый снегопад выбелил холмы. Воз¬

дух словно сгустился и побелел, пока он разводил ко¬

стер и кипятил воду. Это повалил мокрый снег больши¬

ми влажными хлопьями. Сначала они таяли, едва кос¬

нувшись земли, но снег валил все гуще и гуще, засти¬

лая землю, и наконец весь собранный им мох отсырел

и костер погас.
Это было ему сигналом снова взвалить тюк на спи¬

ну и брести вперед, неизвестно куда. Он уже не думал

ни о Стране Маленьких Палок, ни о Билле, ни о тайнике

у реки Диз. Им владело только одно желание: есть! Он

помешался от голода. Ему было все равно, куда идти,

лишь бы идти по ровному месту. Под мокрым снегом он

ощупью искал водянистые ягоды, выдергивал стебли

камыша с корнями. Но все это было пресно и не насыща¬

ло. Дальше ‘ ему попалась какая-то кислая на вкус

травка, и он съел, сколько нашел, но этого было очень

мало, потому что травка стлалась по земле и ее нелегко

было найти под снегом.
В ту ночь у него не было ни костра, ни горячей воды,

и он залез под одеяло и уснул тревожным от голода

сном. Снег превратился в холодный дождь. Он то и де¬

ло просыпался, чувствуя, что дождь мочит ему лицо. На¬

ступил день — серый день без солнца. Дождь перестал.

Теперь чувство голода у путника притупилось. Оста¬
268

лась тупая, ноющая боль в желудке, «о это его не очень

мучило. Мысли у него прояснились, и он опять думам!

о Стране Маленьких Палок н о своем тайнике у реки

Диз.
Он разорвал остаток одного одеяла на полосы и об¬

мотал стертые до крови ноги, потом перевязал больную

ногу и приготовился к дневному переходу. Когда дело

дошло до тюка, он долго глядел на мешоче» из оленьей

кожи, но в конце концов захватил и его.
Дождь растопил снег, и только верхушки холмов

оставались белыми. Проглянуло солнце, и путнику уда¬

лось определить страны света, хотя теперь он знал, что

сбился с пути. Должно быть, блуждая в эти последние

дни, он отклонился слишком далеко влево. Теперь он

свернул вправо, чтобы выйти на правильный путь.
Муки голода уже притупились, но он чувствов^, что

ослаб. Ему приходилось часто останавливаться и отды¬

хать, собирая болотные ягоды и луковицы камыша. Язык

у него распух, стал сухим, словно шерстистым, и во рту

был горький вкус. А больше всего его донимало сердце.

После нескольких минут пути оно начинало безжалостно

стучать, а потом словно подскакивало и мучительно тре¬

петало, доводя его до удушья и головокружения, чуть не

до обморока.
Около полудня он увидел двух пескарей в большой

луже. Вычерпать воду было немыслимо, но теперь он стал

спокойнее и ухитрился поймать их жестяным ведер¬

ком. Они были с мизинец длиной, не больше, но ему не

особенно хотелось есть. )Боль в желудке все слабела, ста¬

новилась все менее острой, как будто желудок дремал.

Он съел рыбок сырыми, старательно их разжевывая, и

это было чисто рассудочным действием. Есть ему не хо¬

телось, но он знал, что это нужно, чтобы остаться в жи¬

вых.
Вечером он поймал еще трех пескарей, двух съел, а

третьего оставил на завтрак. Солнце высушило изредка

попадавшиеся клочки мха, и он согрелся, вскипятив се¬

бе воды. В этот день он прошел не больше десяти миль,

а на следующий, двигаясь только когда позволяло серд¬

це,— не большё пяти. Но боли в желудке уже не беспоко¬

или его; желудок словно уснул. Местность была ему те¬

перь незнакома, олени попадались все чаще и волки то¬
269

же. Очень часто их вой доносился до него из пустынной

дали, а один раз он видел трех волков, которые, краду-,

чись, перебегали ему дорогу.
Еще одна ночь, и наутро, образумившись наконец, он

развязал ремешок, стягивавший кожаный мешочек. Из

него желтой струйкой посыпался крупный золотой пе¬

сок и самородки. Он разделил золото пополам, одну по¬

ловину сйрятал на видном издалека выступе скалы, за¬

вернув в кусок одеяла, а другую всыпал обратно в мешок.

Свое последнее одеяло он тоже пустил на обмотки для

ног. Но ружье он все еще не бросал, потому что в тайни¬

ке у реки Диз лежали патроны.
День выдался туманный. В этот день в нем снова

пробудился голод. Путник очень ослабел, и голова у не¬

го кружилась так, что по временам он ничего не видел.

Теперь он постоянно спотыкался и падал, и однажды

свалился прямо на гнездо куропатки. Там было четыре

только что вылупившихся птенца, не старше одного дня;

каждого хватило бы только на глоток; и он съел их с

жадностью, запихивая в рот живыми: они хрустели у не¬

го на зубах, как яичная скорлупа. Куропатка-мать с гром¬

ким криком летала вокруг «его. Он хотел подшибить ее

прикладом ружья, но она увернулась. Тогда он стал

бросать в нее камнями и перебил ей крыло. Куропатка

бросилась от него прочь, вспархивая и волоча перебитое

крыло, но он не отставал.
Птенцы только раздразнили его голод. Неуклюже

подскакивая и припадая на больную ногу, он то бросал

в куропатку камнями и хрипло вскрикивал, то шел молча,

угрюмо и терпеливо поднимаясь после каждого падения,

н тер рукой глаза, чтобы отогнать головокружение, гро¬

зившее обмороком.
Погоня за куропаткой привела его в болотистую ни¬

зину, и там он заметил человеческие следы на мокром

мху. Следы были не его — это он видел. Должно быть,

следы Билла. Но он не мог остановиться, потому что бе¬

лая куропатка убегала все дальше. Сначала он поймает

ее, а потом уже вернется и рассмотрит следы.
Он загнал куропатку, но и сам обессилел. Она лежа¬

ла на боку, тяжело дыша, и он, тоже, тяжело дыша, ле¬

жал в десяти шагах от нее, не в силах подползти ближе.

А когда он отдохнул, она тоже собралась с силами и
270

упорхнула от его жадно протянутой руки. Погоня на¬

чалась снова. Но тут стемнело, и птица скрылась. Спотк¬

нувшись от усталости, он упал с тюком на спине и по¬

ранил себе щеку. Он долго не двигался, потом повернул¬

ся на бок, завел часы и пролежал так до утра.
Опять туман. Половину одеяла он израсходовал на

обмотки. Следы Билла ему не удалось найти, но теперь

это было неважно. Голод упорно гнал его вперёд. Но

что, если... если Билл тоже заблудился? К полудню он

совсем выбился из сил. Он опять разделил золото, на

этот раз просто высыпав половину на землю. К вечеру он

выбросил и другую половину, оставив себе только об¬

рывок одеяла, жестяное ведерко и ружье.
Его начали мучить навязчивые мысли. Почему-то он

был уверен, что у него остался один патрон,— ружье за¬

ряжено, он просто этого не заметил. И в то же время он

знал, что в магазине нет патрона. Эта мысль неотвязно

преследовала его. Он боролся с ней часами, потом осмо¬

трел магазин и убедился, что никакого патрона в нем

нет. Разочарование было так сильно, словно он и в са¬

мом деле ожидал найти там патрон.
Прошло около получаса, потом навязчивая мысль

вернулась к нему снова. Он боролся с ней и не мог побо¬

роть и, чтобы хоть чем-нибудь помочь себе, опять осмот¬

рел ружье. По временам рассудок его мутился, и он про¬

должал брести дальше бессознательно, как автомат;

странные мысли и нелепые представления точили его

мозг, как черви. Но он быстро приходил в сознание,—

муки голода постоянно возвращали его к действительно¬

сти. Однажды его привело в себя зрелище, от которого

ой тут же едва не упал без чувств. Он покачнулся и за¬

шатался, как пьяный, стараясь удержаться на ногах.

Перед ним стояла лошадь. Лошадь! Он не верил своим

глазам. Их заволакивал густой туман, пронизанный

яркими точками света. Он стал яростно тереть глаза

и, когда зрение прояснилось, увидел перед собой не ло¬

шадь, а большого бурого медведя. Зверь разгляды¬

вал его с недружелюбным любопытством.
Он уже вскинул было ружье, но быстро опомнился.

Опустив ружье, он вытащил охотничий нож из шитых

бисером ножен. Перед ним было мясо и — жизнь. Он

провел большим пальцем по лезвию ножа. Лезвие было
271

острое, и кончик тоже острый. Сейчас он бросится на

медведя и убьет его. Но. сердца заколотилось, словно

предостерегая: тук, тук, тук,— потом бешено подскочило

кверху и дробно затрепетало; лоб сдавило, словно же¬

лезным обручем, и в глазах потемнело.
Отчаянную храбрость смыло волной страха. Он так

слаб — что будет, если медведь нападет на него? Он вы¬

прямился во весь рост как можно внушительнее, вы¬

хватил нож и посмотрел медведю прямо в глаза. Зверь

неуклюже шагнул вперед, поднялся на дыбы и зарычал.

Если бы человек бросился бежать, медведь погнался бы

за ним. Но человек не двинулся с места, осмелев от стра¬

ха; он тоже зарычал, свирепо, как дикий зверь, выра¬

жая этим страх, который неразрывно связан с жизнью

и тесно сплетается с ее самыми глубокими корнями.
Медведь отступил в сторону, угрожающе рыча, в

испуге перед этим таинственным существом, которое сто¬

яло прямо и не боялось его. Но человек все не двигался.

Он стоял как вкопанный, пока опасность не миновала, а

потом, весь дрожа, словно в лихорадке, повалился на

мокрый мох.
Собравшись с силами, он. пошел дальше, терзаясь

новым страхом. Это был уже не страх голодной смерти:

теперь он боялся умереть насильственной смертью, пре¬

жде чем последнее стремление сохранить жизнь заглох¬

нет в нем от голода. Кругом были волки. Со всех сторон

в этой пустыне доносился их вой, и самый воздух вокруг

дышал угрозой так неотступно, что он невольно поднял

руки, отстраняя эту угрозу, словно полотнище колебле¬

мой ветром палатки.
Волки по двое и по трое то и дело перебегали ему

дорогу. Но они не подходили близко. Их было не так

много; кроме того, они привыкли охотиться за оленями,

которые не сопротивлялись им, а это странное живот¬

ное ходило на двух ногах и, должно быть, царапалось и

кусалось.
К вечеру он набрел на кости, разбросанные там, где

волки настигли свою добычу. Час тому назад это был

живой олененок, он резво бегал и мычал. Человек смот¬

рел на кости, дочиста обглоданные, блестящие и ро¬

зовые, оттого что в их клетках еще не угасла жизнь. Мо¬

жет быть, к концу д«я и от него останется не
272

больше? Ведь такова жизнь, суетная и скоропреходя¬

щая. Только жизнь заставляет страдать. Умереть не

больно. Умереть — уснуть. Смерть — это значит конец,

покой; Почему же тогда ему не хочется умирать?
Но он не долго рассуждал. Вскоре он уже сидел на

корточках, держа кость в зубах и высасывая из нее по¬

следние частицы жизни, которые еще окрашивали ее

в розовый цвет. Сладкий вкус мяса, еле слышный, неуло¬

вимый, как воспоминание, доводил его до бешенства. Он

стиснул зубы крепче и стал грызть. Иногда ломалась

кость, иногда его зубы. Потом он стал дробить кости кам¬

нем, размалывая их в кашу, и глотать с жадностью. Вто¬

ропях он попадал себе по пальцам, и все-таки, несмотря

на спешку, находил время удивляться, почему он не

чувствует боли от ударов.
Наступили страшные дни дождей и снега. Он уже не

помнил, когда останавливался на ночь и когда снова пу¬

скался в путь. Шел, не разбирая времени, и ночью й

днем, отдыхал там, где падал, и тащился вперед, когда

угасавшая в нем жизнь вспыхивала и разгоралась ярче.

Он больше не боролся, как борются люди. Это сама

жизнь в нем не хотела гибнуть и гнала его вперед. Он

не страдал больше. Нервы его притупились, словно оце¬

пенели, в мозгу теснились странные видения, радуж¬

ные сны.
Он, не переставая, сосал и жевал раздробленные ко¬

сти, которые подобрал до последней крошки и унес с со¬

бой. Больше он уже не поднимался на холмы, не пересе¬

кал водоразделов, а брел по отлогому берегу большой

реки, которая текла по широкой долине. Перед его гла¬

зами были только видения. Его душа и тело шли рядом,

и все же порознь — такой тонкой стала нить, связываю¬

щая их.
Он пришел в сознание однажды утром, лежа на пло¬

ском камне. Ярко светило и пригревало солнце. Издали

ему слышно было мычание оленят. Он смутно помнил

дождь, ветер и снег, но сколько времени его преследо¬

вала непогода — два дня или две недели,— он не

знал.
Долгое время он лежал неподвижно, и щедрое солн¬

це лило на него свои лучи, напитывая теплом его жалкое

тело. «Хороший день»,— подумал он. Быть может, ему
18.	Джек Лондон. Т 5	273

удастся определить направление по солнцу. Сделав му¬

чительное усилие, он повернулся на бок. Там, внизу,

текла широкая, медлительная река. Она была ему не¬

знакома, и это его удивило. Он медленно следил за ее

течением, смотрел, как она вьется среди голых, угрюмых

холмов, еще более угрюмых и низких, чем те, которые

он видел до сих пор. Медленно, равнодушно, без всякого

интереса он проследил за течением незнакомой реки по¬

чти до самого горизонта и увидел, что она вливается в

светлое блистающее море. И все же это его не взволно¬

вало. «Очень странно,— подумал он,—это или мираж,

или видение, плод расстроенного воображения». Он еще

более убедился в этом, когда увидел корабль, стояв¬

ший на якоре посреди блистающего моря. Он закрыл

глаза на секунду и снова открыл их. Странно, что виде¬

ние не исчезает! А впрочем, нет ничего странного. Ом

знал, что в сердце этой бесплодной земли нет. ни моря,

ни кораблей, так же как нет патронов в его незаряжен¬

ном ружье.
Он услышал за своей спиной какое-то сопение — не

то вздох, не то кашель. Очень медленно, преодолевая

крайнюю слабость и оцепенение, он повернулся на дру¬

гой бок. Поблизости он ничего не увидел и стал терпе¬

ливо ждать. Опять послышались сопение и кашель, и

между двумя островерхими камнями, не больше чем ша¬

гах в двадцати от себя, он увидел серую голову волка.

Уши не торчали кверху, как это ему приходилось ви¬

деть у других волков, глаза помутнели и налились крэ-

вью, голова бессильно понурилась. Волк, верно, был бо¬

лен: он все время чихал и кашлял.
«Вот это по крайней мере не кажется»,— подумал он

и опять повернулся на другой бок, чтобы увидеть настоя¬

щий мир, не застланный теперь дымкой видений. Но мю-

ре все так же сверкало в отдалении, и корабль был

ясно виден. Быть может, это все-таки настоящее? Он за¬

крыл глаза и стал думать — ив конце концов понял, в

чем дело. Он шел на северо-восток, удаляясь от реки

Диз, и попал в долину р^и Коппермайн. Эта широкая,

медлительная река и была Коппермайн. Это блистающее

море — Ледовитый океан. Этот корабль — китобойное

судно, заплывшее далеко к востоку от устья реки Мак¬

кензи, оно стоит на якоре в заливе Коронации. Он вспом-
274

НИЛ карту Компании Гудзонова залива, которую видел

когда-то, и все стало ясно и понятно.
Он сел и начал думать о сам1ых неотложных делах.

Обмотки из одеяла совсем износились, и ноги у него бы¬

ли содраны до живого М1яса. Последнее одеяло было из¬

расходовано. Ружье и нож он потерял. Шапка тоже про¬

пала и вместе с ней спички, спрятанные за подкладку,

но спички в кисете за пазухой, завернутые в пергамент,

остались целы и не отсырели. Он посмотрел на часы.

Они все еще шли и показывали одиннадцать часов. Дол¬

жно быть, он не забывал заводить их.
Он был спокоен и в полном сознании. Несмотря на

страшную слабость, он не чувствовал никакой боли. Есть

ему не хотелось. Мысль о еде была даже неприятна ему,

и все, что он ни делал, делалось им по велению рассудка.

Он оторвал штанины до колен и обвязал имя ступни.

Ведерко он почему-то не бросил: надо будет выпить ки¬

пятку, преаде чем начать путь к кораблю — очень тя¬

желый, как он предвидел.
Все его движения были медленны. Он дрожал, как

в параличе. Он хотел набрать сухого мжа, но не смог

подняться на ноги. Несколько раз он пробовал встать и

в конце концов пополз на четвереньках. Один раз он под¬

полз очень близко к больному волку. Зверь неохотно по¬

сторонился и облизнул морду, насилу двигая языком.

Человек заметил, что язьж был не здорового, красно¬

го цвета, а желтовато-'бурый, покрытый полузасохшей

слизью.
Выпив кипятку, он почувствовал, что может под¬

няться на ноги и даже идти, хотя силы его были почти

на исходе. Ему приходилось отдыхать чуть не каждую

минуту. Он шел слабыми, неверными шагами, и такими

же слабым», неверными шагами тащился за ним волк.
И в эту ночь, когда блистающее море скрылось во

тьме, человек понял, что приблизился к нему не больше

чем на четыре мили.
Ночью он все время <;лышал кашель больного волка,

а иногда крики оленят. Вокруг была жизнь, но жизнь,

полная сил и здоровья, а он понимал, что больной волк

тащится по следам больного человека в надежде, что

этот человек умрет первым. Утром, открыв глаза, он уви¬

дел, что волк смотрит на него тоскливо и жадно. Зверь,
275

похожий на заморенную унылую собаку, стоял, пону¬

рив голову и поджав хвост. Он дрожал на холодном вет¬

ру и угрюмо оскалил зубы, когда человек заговорил с

ним голосом, упавшим до хриплого шепота.
Взошло яркое солнце, и все утро путник, спотыкаясь

и падая, шел к кораблю на блистающем море. Погода

стояла прекрасная. Это началось короткое бабье лето

северных широт. Оно могло продержаться неделю, мог¬

ло кончиться завтра или послезавтра.
После полудня он напал на след. Это был след дру¬

гого человека, который не шел, а тащился на четверень¬

ках. Он подумал, что это, возможно, след Билла, но по¬

думал вяло и равнодушно. Ему было все равно. В сущ¬

ности, он перестал что-либо чувствовать и волноваться.

Он уже не ощущал боли. Желудок и нервы словно дре¬

мали. Однако жизнь, еще теплившаяся в нем, гнала

его вперед. Он очень устал, но жизнь в нем не хотела

гибнуть; и потому, что она не хотела гибнуть, человек все

еще ел болотные ягоды и пескарей, пил кипяток и сле¬

дил за больным волком, не спуская с него глаз.
Он шел по следам другого человека, того, который

тащился на четвереньках, и скоро увидел конец его пу¬

ти: обглоданные кости на мокром мху, сохранившем

следы волчьих лап. Он увидел туго набитый мешочек из

оленьей кожи — такой же, какой был у него,— разор¬

ванный острыми зубами. Он поднял этот мешочек, хотя

его ослабевшие пальцы не в силах были удержать такую

тяжесть. Билл не бросил его до конца. Ха-ха! Он еще

посмеется над Биллом. Он останется ‘ жив и возьмет ме¬

шочек «а корабль, который стоит посреди блистающего

моря. Он засмеялся хриплым, страшным смехом), похо¬

жим на карканье ворона, и больной волк вторил ему,

уныло подвывая. Человек сразу замолчал. Как же о«

будет смеяться над Биллом, если это Билл, если эти

бело-розовые, чистые кости — все, что осталось от

Билла?
Он отвернулся. Да, Билл его бросил, но он не возь¬

мет золота и не станет сосать кости Билла. А Билл стал

бы, будь Билл на его месте, ра:змышлял он, тащась

дальше.
Он набрел на маленькое озерко. И, наклонившись

над НИМ! в поисках пескарей, отшатнулся, словно ужа-
276

ленный. .Он увидел свое лицо, отраженное в воде. Это

отражение было так страшно, что пробудило даже его

отупевшую душу. В озерке плавали три пескаря, но оно

было велико, и он н6 мог вычерпать его до дна; он по¬

пробовал поймать рыб ведеркам, но в конце концов бро¬

сил эту мысль. Он побоялся, что от усталости упадет в

воду и утонет. По этой же причине он не отважился

плыть по реке на бревне, хотя бревен было много на

песчаных отмелях.
В этот день он сократил на три мили расстояние ме¬

жду собой и кораблем, а на следующий день — на две

1ШАи; теперь он полз на четвереньках, как Билл. К кон¬

цу пятого дня до корабля все еще оставалось миль семь,

а он теперь не мог пройти и мили в день. Бабье лето еще

держалось, а он то полз на четвереньках, то падал без
•	чувств, и по его следам все так же тащился больной

волк, кашляя и чихая. Колени человека были содраны до

живого мяса и ступни тоже, и хотя он оторвал две поло¬

сы от рубашки, чтобы обмотать их, красный след тянул¬

ся за ним по мху и камням!. Оглянувшись как-то, он уви¬

дел, что волк с жадностью лижет этот кровавый след,

и ясно представил себе, каков будет его конец, если он

сам не убьет волка. И тогда началась самая жестокая

борьба, какая только бывает в жизни: больной человек

на четвереньках и бол1ьной волк, ковылявший за ним,—

оба они, полумертвые, тащились через пустыню, под¬

стерегая друг друга.
Будь то здоровый волк, человек не стал бы так сопро¬

тивляться, но ему было неприятно думать, что он попа¬

дет в' утробу этой мерзкой твари, почти падали. Ему

стало противно. У него снова начинался бред, сознание

туманили галлюцинации, и светлые промежутки стано¬

вились все короче и реже.
Однажды он пришел в чувство, услышав чье-то ды¬

хание над самым ухом. Волк отпрыгнул назад, споткнул¬

ся и упал от слабости. Это было смешно, но человек не

улыбнулся. Он даже не испугался. Страх уже не имел

над ним власти. Но мысли его на минуту прояснились,

и он лежал, раздумывая. До корабля оставалось теперь

мили четыре, не больше. Он видел его совсем ясно, про¬

тирая затуманенные глаза, видел и лодочку с белым па¬

русом, рассека«вшую сверкающее море. Но ему не одолеть
277

эти четыре мили. Он это знал и относился к этому спо¬

койно. Он знал, что не проползет и полумили. И все-^кн'

ему хотелось жить. Было бы глупо умереть после всего,

что он перенес. Судьба требовала от него слишком мно¬

го. Даже умирая, он не покорялся смерти. Возможно,

это было чистое безумие, но и в когтях смерти он бро¬

сал ей вызов и боролся с ней.
Он закрыл глаза и бесконечно бережно собрал все

свои силы. Он крепился, стараясь не поддаваться чув¬

ству дурноты, затопившему, словно прилив, все его су¬

щество. Это чувство подним)алось волной и мутило созна¬

ние. Временами он словно тонул, погружаясь в забьггье

и силясь выплыть, но каким-то необъяснимым образо<м

остатки воли помогали ему снова выбраться на поверх-

ностть.
Он лежал на спине неподвижно и слышал, как хрип¬

лое дыхание волка приближается к нему. Оно ощуща¬

лось все ближе и ближе, время тянулось без конца, но

человек не пошевельнулся ни разу. Вот дыхание слыш¬

но над самым ухом. Жесткий сухой язык царапнул его

щеку, словно наждачной бумагой. Руки у него вскинулись’

кверху — по крайней мере он хотел их «скинуть,— паль¬

цы согнулись как когти, но схватйли пустоту. Для быст¬

рых и уверенных движений нужна сила, а силы у него

не было.
Волк был терпелив, но и человек был терпелив не

меньше. Полдня он лежал неподвижно, борясь с забы¬

тьем и сторожа волка, который хотел его съесть и ко¬

торого он съел бы сам, если бы мог. Время от времени

волна забьггья захле1стывала его, и он видел долгие

сны; но ®се время, и во сяе и иаяву, он ждал, что вот-

вот услышит хриплое дыхание и его лизнет шершавый

язык.
Дыхания он не услышал, но проснулся оттого, что

шершавый язык коснулся его руки. Человек ждал. Клы¬

ки слегка сдавили его руку, потом давление стало силь¬

нее— волк из последних сил старался вонзить зубы в

добычу, которую так долго подстерегал. Но и человек

ждал долго, и его искусанная рука сжала волчью че¬

люсть. И в то время как волк слабо отбивался, а рука

так же слабо сжимала его челюсть, другая рука протя¬

нулась и схватила волка. Еще пять минут, и человек
278

придавил волка всей своей тяжестью. Его рукам не Хва¬

тало силы, чтобы задушить волка^ но человек прижался

лицом к волчьей шее, и его рот был полон шерсти. Про¬

шло полчаса, и человек почувствовал что в горло ему

сочится теплая струйка. Это было мучительно, словно

ему в желудок вливали расплавленный свинец, и только

усилием воли он заставлял себя терпеть. Потом человек

перекатился на спину и уснул.
На китобойном судне «Бедфорд» ехало несколько че¬

ловек из научной экспедиции. С палубы они заметили

какое-то странное существо на берегу. Оно ползло к

морю, едва передвигаясь по песку. Ученые не могли п<и

нять, что это такое, и, как подобает естествоиспытате¬

лям, сели в шлюпку и поплыли к берегу. Они увидели

живое существо, но вряд ли его можно было назват|> че¬

ловеком. Оно ничего не слышало, ничего не понимало и

корчилось на песке, словно гигантский червяк. Ему почти

не удавалось продвинуться вперед, но оно не отступало

и, корчась и извиваясь, продвигалось вперед шагов на

двадцать в час.
Через три недели, лежа на койке китобойного судна

«Бедфорд», человек со слезами рассказывал, кто он та¬

кой и что ему пришлось вынести. Он бормотал что-то

бессвязное о своей матери, о Южной Калифорнии, о до-

М1ике среди цветов и апельсинных деревьев.
Прошло несколько дней, и он уже сидел за столом

вместе с учеными и капитаном в кают-компании кораб*<

ля. Он радовался изобилию пищи, тревожно провожал'

взглядом каждый кусок, исчезавший в чужом рту, и его

лицо выражало глубокое сожаление. Он был в здравом

уме, но чувствовал ненависть ко всем сидевшим за сто¬

лом. Его мучил страх, что еды не хватит. Он расспраши¬

вал о запасах провизии повара, юнгу, самого капитана.

Они без конца успокаивали его, но он никому не верил

и тайком заглядывал в кладовую, чтобы убедиться

собственными глазами.
Стали замечать, что он поправляется. Он толстел g

каждым днем1. Ученые качали головой и строили раз¬

ные теории. Стали ограничивать его в еде, но он все раз¬

давался в ширину, особенно в поясе.
279

Матросы посмеивались. Они знали, в чем дело.

А когда ученые стали следить за ним, тл тоже стало все

ясно. После завтрака он прокрадывался на бак и, слов¬

но нищий, протягивал руку кому-нибудь из матросов.

Тот ухмылялся и подавал ему кусок морского сухаря.

Человек жадно хватал кусок, глядел на него, как скряга

на золото, и прятал за пазуху. Такие же подачки, ухмы¬

ляясь, давали ему и другие матрюсы.
Ученые промолчали и оставили его в покое. Но они

осмотрели потихоньку его койку. Она была набита суха¬

рями. Матрац был полон сухарей. Во всех углах были

сухари. Однако человек был в здравом уме. Он только

принимал меры на случай голодовки— вот и все. Ученые

сказали, что это должно пройти. И это действительно

прошло, прежде чем «Бедфорд» стал на якорь в гавани

Сан-Франциско.

БУРЫЙ ВОЛК
Женщина вернулась надеть калоши, потому что тра¬

ва была мюкрая от росы, а когда она снова вышла на

крыльцо, то увидела, что муж, поджидая ее, залюбо¬

вался прелестным распускающимся бутоном миндаля и

забыл обо всем на свете. Она поглядела по сторонам,

поискала глазами в высокой траве М!ежду фруктовы-

М1и деревьями.
—	Где Волк?—спросила она.
—	Только что был здесь.
Уолт Ирвин оторвался от своих наблюдений над чу¬

дом расцветающего мира и тоже огляделся кругом».
—	Мне помнится, я видел, как он погнался за кро¬

ликом.
—	Волк! Волк! Сюда! — позвала Медж.
И они пошли по усеянной восковыми колокольчика¬

ми троцинке, ведущей вниз через заросли мансаниты,

на проселочную дорогу.
Ирвин сунул себе в рот оба мизинца, и его пронзи¬

тельный свист присоединился к зову Медж.
Она поспешно заткнула уши и нетерпеливо помюр-

щилась:
—	Фу! Такой утонченный поэт — и вдруг издаешь

такие отвратительные звуки! У меня просто барабан¬

ные перепонки лопаются. Знаешь, ты, кажется, способен

пересвистать уличного мальчишку.
—	А-а! Вот и Волк.
Среди густой зелени холма послышался треск сухих

веток, и внезапно на высоте сорока футов над ниш[, на
281

Kjpaio отвесной скалы, появилась голова и туловище Вол¬

ка. Из-под его крепких, упершихся в землю передних лап

вырвался камень, и он, насторожив уши, внимательно

следил за этим летящим вниз камнем, пока тот не упал

к их ногам. Тогда он перевел свой взгляд на хозяев и,

оскалив зубы, широко улыбнулся во всю пасть.
—	Волк! Волк! Милый Волк! — сразу в один голос

закричали ему снизу м»ужчина и женщина.
Услышав их голоса, пес прижал уши и вьргянул мор¬

ду вперед, словно давая погладить себя невидимой руке.
Потом! Волк снова скрылся в чаще, а они, проводив

его ВЗГЛЯДОМ1, пошли дальше. Спустя несколько минут

за поворотом, где спуск был более отлогий, он сбежал к

ним, сопровождаемый целой лавиной щебня и пыли.

Волк был весьма сдержан в проявлении своих чувств.

Он позволил мужчине потрепать себя разок за ушами,

претерпел от женщины несколько более длительное лас¬

ковое поглаживание и умчался далеко вперед, словно

скользя по земле, плавно, без всяких усилий, как на¬

стоящий волк.
По сложению это был большой лесной волк, но окра**

ска шерсти и пятна на ней изобличали не волчью по¬

роду. Здесь уже явно сказывалась собачья стать. Ни у

одного волка никто еще не видел такой расцветки. Это

был пес, коричневый с ног до головы — темно-коричне¬

вый, красно-коричневый, коричневый всех оттенков. Тем¬

но-бурая шерсть на спине и на шее, постепенно светлея,

становилась почти желтой на брюхе, чуточку как будто

грязноватой из-за упорно пробивающихся всюду корич¬

невых волосков. Белые пятна на груди, на лапах и над

глазами тоже казались грязноватым1И,— там тоже при¬

сутствовал этот неизгладимо-коричневый оттенок. А гла¬

за горели, словно два золотисто-коричневых топаза.
Мужчина и женщина были очень привязаны к свое¬

му псу. Может бьггь, потому, что им стоило большого тру¬

да завоевать его расположение. Это оказалось нелегким

делом с самого начала, когда он впервые неизвестно от¬

куда появился около их маленького горного коттеджа.

(Изголодавшийся, с разбитыми в кровь лапами, он заду¬

шил кролика у них на глазах, под самыми их окнами, а

потом^едва дотащился до ручья и улегся под кустами

черной смородины. Когда Уолт Ирвин спустился к ру*^
282

чью посмотреть на незваного гостя, он был встречен

влобным рычанием. Таким же рычанием была встречена

и Медж, когда она, пыгаясь завязать миролюбивые

отношения, притащила псу огромную миску молока

с хлебом.
Гость оказался весьма несговорчивого нрава. Он пре¬

секал все их дружественные попытки—стоило только

протянуть к нему руку, как обнажались грозные клыки

и коричневая шерсть вставала дыбом. Однако он не ухо¬

дил от их ручья, спал тут и ел все, что ему приносили,

но только после того, как люди, поставив еду на

безопасном расстоянии, сами удалялись. Ясно было, что

он остается здесь только потому, что не в состоянии дви¬

гаться. А через нескол1ько дней, немного оправив¬

шись, он внезапно исчез.
На том, вероятно, и кончилось бы их знакомство, если

бы Ирвину не пришлось в это самое время поехать в се¬

верную часть штата. Взглянув случайно в окно, когда

поезд проходил недалеко от границы между Калифор¬

нией и Орегоном, Ирвин увидел своего недружелюбного

гостя. Похожий на бурого волка, усталый и в то же вре¬

мя неутомимый, он мчался вдоль полотна, покрытый пы-

лью и грязью после двухсотмйльного пробега.
Ирвин не любил долго раздумывать. На следующей

станции он вышел из поезда, купил в лавке мяса и пой¬

мал беглеца на окраине города.
Обратно Волка доставили в багажном вагоне, и

таким образом он снова попал в горный коттедж. На

этот раз его на целую неделю посадили на цепь, и муж

с женой любовно ухаживали за ним. Однако им прихо-

•дилось выражать свою любовь с величайшей осторож¬

ностью. Замкнутый и враждебный, словно пришелец с

другой планеты, пес отвечал злобным рычанием на все

их ласковые уговоры. Но он никогда не лаял. За все вре¬

мя иикто ни разу не слышал, чтобы он залаял.
Приручить его оказалось нелегкой задачей. Однако

Ирвин любил трудные задачи. Он заказал металличе¬

скую пластинку с выгравированной надписью: «Вер¬

нуть Уолту Ирвину, Глен-Эллен, округ Сонома, Кали-

^рния». На Волка -надели ошейник, к которому наглухо

йр^крейили эту пластинку. После этого его отвязали, и

он А^новенно «сче£ Через день пришла телеграмма из
283

. Мейдосино: за двадцать часов пес успел пробежать сто

миль к северу, после чего был пойман.
Обратно Волка доставила транспортная контора.

Его привязали на три дня, на четвертый отпустили, и

он снова исчез. На этот раз Волк успел добраться до

южных районов Орегона. Там его снова поймали и сно¬

ва вернули домой. Всякий раз, как его отпускали, он убе¬

гал — и всегда убегал на север. Словно какая-то неодо¬

лимая сила гнала его на север. «Тяга к дому», как вы¬

разился однажды Ирвин, когда ему вернули Волка из

Северного Орегона.
В следующий раз бурый беглец успел пересечь поло¬

вину Калифорнии, весь штат Орегон и половину Вашинг¬

тона, прежде чем его перехватили и доставили обратно

по принадлежности.. Скорость, с которой он совершал

свои пробеги, была просто поразительна. Подкормив¬

шись и передохнув. Волк, едва только его отпускали на

свободу, обращал всю свою энергию в стремительный

бег. Удалось точно установить, что за первый день он

пробегал около ста пятидесяти миль, а затем в среднем

около ста миль в день, пока кто-нибудь не ухитрялся

его поймать. Возвращался он всегда тощий, голодный,

одичавший, а убегал крепкий, отдохнувший, набрав¬

шись новых сил. И неизменно держал путь на север,

влекомый каким-то внутренним побуждением, которо¬

го никто не мог понять.
В этих безуспешных побегах прошел целый год, но, на¬

конец, пес примирился с судьбой и остался близ коттед¬

жа, где когда-то в первый день задушил кролика и спал

у ручья. Однако прошло еще немало времени, прежде

чем1 мужчине и женщине удалось погладить его. Это

была великая победа. Волк отличался такой необщи¬

тельностью, что к нему просто нельзя было подсту¬

питься. Никому из гостей, бывавших в коттедже, не уда¬

валось завести с ним1 добрые отношения. Глухое ворча¬

ние было ответом на все такие попытки. А если кто-ни¬

будь все же отваживался подойти поближе, верхняя гу¬

ба Волка приподнималась, обнажая острые клыки, и

слышалось злобное, свирепое рычание, наводившее

страх даже на самых отчаянных храбрецов и на всех

соседних собак, которые отлично знали, как рычат соба¬

ки, но никогда не слыхали рычания врлка.
284

прошлое этого пса было покрыто мраком неизэест-

ности. История его жизни начиналась с Уолта и Медж.

Он появился откуда-то с юга, но о прежнем его владель¬

це, от которого он, по-видимому, сбежал, ничего не уда¬

лось разузнать. Миссис Джонсон, ближайшая соседка,

у которой Медж покупала молоко, уверяла, что это клон¬

дайкская собака. Ее брат работал на приисках среди

льдов в этой далекой стране, и поэтому она считала

себя авторитетом! по такого рода вопросам.
Да, впрочем», с ней и не спорили. Кончики ушей у

Волка явно были когда-то жестоко обморожены, они так

и не заживали. Кроме того, он был похож на аляскин¬

ских собак, снимки которых Ирвин и Медж не раз ви¬

дели в журналах. Они часто разговаривали о прошлом

Волка, пытаясь представить себе по тому, что они пита¬

ли и слышали, какую жизнь этот пес вел на далеком

Севере. Что Север все еще тянул его к себе, это они зна¬

ли. По ночам Волк тихонько скулил, а когда поднимал¬

ся северный ветер и пощипывал морозец, им овладева¬

ло страшное беспокойство и он начинал жалобно выгь.

Это было похоже на протяжный волчий вой. Но он ни¬

когда не лаял. Никакими средствами нельзя было

исторгнуть у него хотя бы один звук на естественном

собачьем языке.
За долгое время, в течение которого Ирвин и Медж

добивались расположения Волка, они нередко спо¬

рили о том, кто же будет считаться его хозяином. Оба

считали его своим и хвастались малейшим проявлением

привязанности с его стороны. Но преимущество с самого

начала было на стороне Ирвина, и главным образом по-

что он был М1ужчина. Очевидно, Волк понятия не

имел о женщинах. Он совершенно не понимал женщин.

С юбками Медж он никак не мог примириться,— за¬

слышав их шелест, всякий раз настораживался и гроз¬

но ворчал. А в ветреные дни ей совсем нельзя было к не¬

му подходить.
Но Медж кормила его. Кроме того, она царствовала

S кухне, и только по ее особой милости Волку разреша¬

лось туда входить. И Медж была совершенно уверена,

что завоюет его, несмотря на такое страшное препят¬

ствие, как ее юбка. Уолт же пошел на уловки — он за¬

ставлял Волка лежать у своих ног, пока писал, а сдм
285

то и дело поглаживал и всячески уговаривал его, при¬

чем работа двигалась у него очень лиедленно. В ко*нце

концов Уолт победил, вероятно потому, что был муж¬

чиной, но Мед ж уверяла, что если бы он употребил

всю свою энергию на писание стихов и оставил бы Вол¬

ка в покое, им жилось бы лучше и денег водилось бы

больше.
—	Пора бы уж получить известие о моих последних

стихах,— заметил Уолт, после того как они минут пять

молча спускались по крутому склону.— Уверен, что на

почте уже лежат для меня денежки и мы превратим их

в превосходную гречневую муку, в галлон кленового

сиропа и новые калоши для тебя.
—	Ив чудесное молочко от чудесной коровы миссис

Джонсон,— добавила Медж.— Завтра ведь первое, как

ты знаешь.
Уолт невольно помюрщился, но тут же лицо его про¬

яснилось, и он хлопнул себя рукой по карману куртки.
—	Ничего! У меня здесь готова самая удойная коро¬

ва во всей Калифорнии.
—	Когда это ты успел написать? — живо спросила

Медж и добавила с упреком: — Даже не показал мне!
—	Я нарочно приберег эти стихи, чтобы прочесть те¬

бе по дороге на почту, вот примерно в таком местечке,—

сказал он, показывая рукой на сухой пень, на котором

можно было присесть.
Тоненький ручеек бежал из-под густых папоротников,

журча переливался через большой, покрытый скольз¬

ким мхом камень, и пересекал тропинку прямо у их ноГ.

Из долины доносилось нежное пение полевых жаворон¬

ков, а кругом, то поблескивая на солнечном свету, то

исчезая в тени, порхали огромные желтые бабочки.
В то время как Уолт вполголоса читал свое произве¬

дение, внизу, в чаще, послышался какой-то шум. ^о был

шум тяжелых шагов, к которому время от времени при¬

мешивался глухой стук вырвавшегося из-под ноги кам¬

ня. Когда Уолт, кончив читать, поднял взгляд на жену,

ожидая ее одобрения, на повороте тропинки показался

человек. Он шел с непокрытой головой, и пот катился с

него градом). Одной рукой он то и дело вытирал себе ли¬

цо платком, в другой держал новую шляпу и снятый с

шеи совершенно размокший крахмальный воротничок.
286

Это был рослый человек, крепкого сложения; мускулы

его так и просились наружу из-под тесного черного пид¬

жака, купленного, по-видимому, совсем недавно в мага¬

зине roTOfBoro платья.
—	Жаркий денек...— приветствовал его Уолт.
Уолт старался поддерживать добрые отношения с

окрестными жителями и не упускал случая расширить

Круг своих знакомых.
Человек остановился и кивнул.
—	Не очень-то я привык к такой жаре,— отвечал он,

словно оправдываясь.— Я бол1Ьше привык к темпера--

туре градусов около тридцати мюроза.
—	Ну, такой у нас здесь не бывает! — засм1еялся

Уолт.
—	Надо полагать,— отвечал человек.— Да я, правду

сказать, и не хочу этого. Я разыскиваю мою сестру. Вы

случайно не знаете, где она живет? Миссис Джонсон,

миссис Уильям Джонсон.
—	Так вы, наверно, ее брат из Клондайка?—вос¬

кликнула Медж, и глаза ее загорелись любопытством.—

Мы так много о вас слышали!
—	Он самый, мэм,— скромно отвечал он.— Меня зо¬

вут Скифф Миллер. Я, видите ли, хотел сделать ей сюр¬

приз.
—	Так вы совершенно правильно идете. Только вы

шли не по дороге, а напрямик, лесом.
Медж встала и показала на ущелье вверху, в чет¬

верти мили от них.
—	Вон видите там сосны? Идите к ним по этой узень¬

кой тропинке. Она сворачивает направо и приведет вас

к самюму дому миссис Джонсон. Тут уж с пути не со¬

бьешься.
—	Спасибо, мэм,— отвечал Скифф Миллер.
—	Нам было бы очень интересно услышать от вас

что-нибудь о Клондайке,— сказала Медж.—Может

быть, вы разрешите зайти к вам, пока вы будете го¬

стить у вашей сестры? А то еще лучше — приходите с

ней как-нибудь к нам пообедать.
—	Да, мэм, благодарю вас, мэм,—машинально про¬

бормотал Скифф, но тут же, спохватившись, добавил: —

/Только я ведь недолго здесь пробуду: опять отправлюсь
287

Север. Сегодня же уеду с ночным поездом. Я, види¬

те ли, подрядился на работу: казенную почту возить.
Медж выразила сожалени*е по этому поводу, а Скифф

Миллер уже повернулся, чтобы идти, но в эту. ми¬

нуту Волк, который рыскал где^ поблизости, вдруг-бес¬

шумно, по-волчьи, появился из-за деревьев.
Рассеянность Скиффа Миллера как рукой сняло.

Глаза его впились в собаку, и, глубочайшее изумление

изобразилось на его лице.
—	Черт подери! — произнес он раздельно и внуши¬

тельно.
Он с сосредоточенным видом уселся на пень, не за¬

мечая, что Медж осталась стоять. При звуке его голоса

уши Волка опустились, и пасть расплылась в широчай¬

шей улыбке. Он медленно приблизился к незнакомцу,

обнюхал его руки, а затем стал лизать их.
Скифф Миллер погладил пса по голове.
—	Ах, черт подери! — все так же медленно и вну¬

шительно повторил он.— Простите, мэм,— через секун¬

ду добавил он,— я просто в себя не приду от удивления.

Вот и все.
—	Да мы и сами удивились,— шутливо отвечала

она.— НикЬгда еще не бывало, чтобы Волк так прямр

пошел к незнакомому человеку.
—	Ах, вот как вы его зовете! Волк! —сказал. Скифф

Миллер.
—	Для меня просто непонятно его ргхположение

к вам1. Может быть, дело в том, что вы из Клондайка?

Ведь это, знаете, клондайкская собака.
—	Да, мэм,— рассеянно произнес Миллер.
Он приподнял переднюю лапу Волка и внимательно

осмотрел подошву, отцупывая и нажимая на пальцы.
—	Мягкие стали ступни,— заметил он.— Давненько

он, как видно, не ходил в упряжке.
—	Нет, знаете, это просто удивительно! — вмешал¬

ся Уолт.— Он позволяет вам делать с ним все, что вы

хотите!
Скифф Миллер встал. Никакого замешательства те¬

перь уже не замечалось в нем.
—	Давно у вас эта собака? — спросил он делови¬

тым, сухим» тоном.
И тут Волк, который все врем!Я вертелся возле и ла¬
288

стился к нему, вдруг открыл пасть и залаял. Точно

что-то вдруг прорвалось в нем — такой это был стран¬

ный, отрывистый, радостный лай. Но, несомненно, это

был лай.
—	Вот это для меня новость!—сказал Скифф

Миллер.
-	Уолт и Медж переглянулись. Чудо свершилось:

Волк залаял.
—	Первый раз слышу, как он лает! — промолвила

Медж.
—	Ия тоже первый раз слышу,— отвечал Скифф

Миллер.
Медж поглядела на него с улыбкой. По-видимому,

этот человек — большой шутник.
—	Ну еще бы,— сказала она,— ведь вы с ним позна¬

комились пять минут тому назад!
Скифф Миллер пристально поглядел на нее, словно

стараясь обнаружить в ее лице хитрость, которую эта

фраза застав-ила его заподозрить.
—	Я думал, вы догадались,— медленно произнес

он.— Я думал, вы сразу поняли — по тому, как он ла¬

стился ко мне. Это мой пес. И зовут его не Волк. Его зо¬

вут Бурый.
—	Ах, Уолт! — невольно вырвалось у Медж, и она

жалобно поглядела на мужа.
Уолт мгновенно выступил на ее защиту.
—•' Откуда вы знаете, что это ваша собака? — спро¬

сил он.
—	Потому что моя,— последовал ответ.
Скифф Миллер медленно поглядел на него и сказал,

кивнув в сторону Медж:
—	Откуда вы знаете, что это ваша жена? Вы просто

скажете: потому что это моя жена. И я ведь тоже могу

ответить: что это, дескать, за объяснение? Собака моя.

Я. вырастил и воспитал ее. Уж мне ли ее не знать! Вот,

поглядите, я вам сейчас докажу.
Скифф Миллер обернулся к собаке.
—	Эй, Бурый! — крикнул он. Голос его прозвучал

резко и властно, и тут же уши пса опустились, словно его

приласкали.— А ну-ка?
Пес резко, скачком» повернулся направо.
19.	Дя^ек Лондон. Т. 5.	289

—	Эй, пошел!
И пес, сразу перестав топтаться на месте, бросился

вперед и так же внезапно остановился, слушая кЬмандуг
—	Могу заставить его проделать все это просто

свистом,— сказал Миллер.— Ведь он у меня вожаком

был.
—	Но вы же не собираетесь взять его с собой? —

дрожащим голосом спросила Медж.
Человек кивнул.
—	Туда, в этот ужасный Клондайк, на эти ужасные

мучения.
Он снова кивнул.
—	.Да нет,— прибавил он,— не так уж там плохо.

Поглядите-ка на меня: разве я, по-вашему, не здоровяк?
—	Но для собак ведь это такая ужасная жизнь —

вечные лишения, непосильный труд, голод, мороз! Ах, я

ведь читала, я знаю, каково это.
—	Да, был случай, когда я чуть не съел его как-то

раз на Мелкоперой реке,— мрачно согласился Миллер.—

Не попадись мне тогда лось на мушку, был бы ему

конец.
—	Я бы скорей умерла! — воскликнула Медж.
—	Ну, у вас здесь, конечно, другая жизнь,— пояс¬

нил Миллер.— Вам) собак есть не приходится. А когда

человека скрутит так, что из него вот-вот душа вон, то¬

гда начинаешь рассуждать по-иному. Вы в таких пере¬

делках никогда не бывали, а значит, и судить об этом

не можете.
—	Так ведь в этом-то все и дело! — горячо настаи¬

вала Медж.— В Калифорнии собак не едят. Так поче¬

му бы вам не оставить его здесь? Ему здесь хорошо, и

голодать ему никогда не придется,— вы это сами види¬

те. И не придется страдать от убийственного холода, от

непосильного труда. Здесь его нежат и холят. Здесь нет

этой дикости ни в природе, ни в людях. Никогда на не¬

го не обрушится удар кнута. Ну, а что до погоды, то ведь

вы сами знаете: здесь и снегу-то никогда не бывает.
—	Ну, уж зато летом», извините, жара адская, про¬

сто терпения нет,— засмеялся Миллер.
—	Но вы не ответили нам! — с жаром! продолжала

Медж.— А что вы можете предложить ему в этих ваших

северных краях?
290

—	Могу предложить еду, когда она у меня есть, а

обычно она бывает.
—	А когда нет?
—	Тогда, значит, и у него не будет.
—	А работа?
—	Работы вдоволь! — нетерпеливо отрезал Мил¬

лер.— Да, работы без конца, и голодуха, и морозище,

и все прочие удовольствия. Все это он получит, когда

будет со мной. Но он это любит. Он к этому при¬

вык, знает эту жизнь. Для нее он родился, для нее

его и вырастили. А вы просто ничего об этом не знае¬

те. И не понимаете, о чем говорите. Там его настоя¬

щая жизнь, и там он будет чувствовать себя всего

лучше.
—	Собака останется здесь,— решительна заявил

Уолт,— так что продолжать этот спор нет никакого

смысла.
—	Что-о? — протянул Скифф Миллер, угрюмо сдви¬

нув брови, и яа его побагровевшем лбу выступила упря¬

мая складка.
—	Я сказал, что собака останется здесь, и на этом^

разговор окончен. Я не верю, что это ваша собака. Мо¬

жет быть, вы ее когда-нибудь видели. Может бьггь, да¬

же когда-нибудь и ездили на ней по поручению хозяи¬

на. А то, что она слушается обычной команды северно¬

го погонщика, это еще не доказывает, что она ваша. Лю¬

бая собака с Аляски слушалась бы вас точно так же.

Кроме того, это, несомненно, очень ценная собака. Та¬

кая собака на Аляске — клад, и этим-то и объясняется

ваше желание завладеть ею. Во всяком случае, вам при-
. дется доказать, что она ваша.
Скифф Миллер выслушал эту длинную речь невоз¬

мутимо и хладнокровно, только лоб у него еще чуточку

потемнел, и громадные мускулы вздулись под черным

сукном! пиджака. Он спокойно смерил взглядом этого

стихоплета, словно взвешивая, много ли силы может

скрываться под его хрупкой внешностью.
Затем) на лице Скиффа Миллера появилось црезри-

тельное выражение, и он промолвил резко и реши¬

тельно:
—	А я говорю, что могу увести собаку с собой хоть

сию же минуту.
291

Лицо Уолта вспыхнуло, он весь как-то сразу подтя¬

нулся, и все мышцы у него напряглись. Медж, опаса¬

ясь, как бы дело не дошло до драки, поспешила вмешать¬

ся в разговор.
—	Может быть, мистер Миллер и прав,— сказала

она.— Боюсь, что он прав. Волк, по-видимому, действи¬

тельно знает его: и на кличку «Бурый» откликается. и

сразу встретил его дружелюбно. Ты ведь знаешь, что пес

никогда ни к кому так ле ластился. А потом, ты обратил

внимание, как он лаял? Он просто был вне себя от радо¬

сти. А отчего? Ну, разумеется, оттого, что нашел мисте¬

ра Миллера.
Бицепсы Уолта перестали напрягаться. Даже пле¬

чи его безнадежно опустились.
—	Ты, кажется, права, Медж,— сказал он.— Волк

наш не Волк, а Бурый, и, должно быть, он действительно

принадлежит М1истеру Миллеру.
—	Может бьггь, мистер Миллер согласится продать

его? — сказала она.— Мы могли бы его купить.
Скифф Миллер покачал головой, но уже совсем не

воинственно, а скорей участливо, мгновенно отвечая ве¬

ликодушием на великодушие.
—	У меня пять собак было,— сказал он, пытаясь,

по-видимому, как-то смягчить свой отказ,— этот ходил

Вожаком. Э^-о была сам>ая лучшая упряжка на всю Аля¬

ску. Никто меня не мог обогнать. В тысяча восем)ьсот

Девяносто пятом году мне давали за них пять тысяч чи¬

стоганом, да я не взял. Правда, тогда собаки были в це¬

не. Но ие только потому мне такие бешеные деньги

предлагали, а уж очень хороша была упряжка. А Бурый

был лучше всех. В ту же зиму мне за него давали тыся¬

чу двести — я не взял. Тогда не продал и теперь не про- ‘

дам. Я, видите ли, очень дорожу этим псом. Три года

его разыскиваю. Прямо и сказать не могу, до чего я огор¬

чился, когда его у меня свели, и не то что из-за цены, а

просто... привязался к нему, как дурак, простите за вы¬

ражение. Я и сейчас просто глазам своим не поверил,

когда его увидал. Подумал, уж не мерещится ли мне.

Прямо как-то не верится такому счастью. Ведь я . его

сам вынянчил. Слать его укладывал, кутал, как ребен¬

ка. Мать у него издохла, так я его сгущенным молоком

выкормил — два доллара банка. Себе-тр я этого не мог
292

позволить: черный кофе пил. Он никогда никакой ма¬

тери не знал, кроме меня. Бывало, все у меня палец со¬

сет, постреленок. Вот этот самый палец.—^^Скифф Мил¬

лер так разволновался, что уже не мог говорить связно,

а только вытянул вперед указательный палец и преры¬

вистым голосом повторил: — Вот этот самый палец,—

словно это было неоспоримым доказательством его

права собственности на собаку.
Потом он совсем замолчал, глядя на свой вытянутый

палец.
И тут заговорила Медж
—	А собака? — сказала она.— О собаке-то вы не

думаете?
Скифф Миллер недоуменно взглянул на нее.
—	Ну, скажите, разве вы подумали 6 ней? — повто¬

рила Медж.
—	Не понимаю, к чему вы клоните
—	А ведь она, может быть, тоже имеет некоторое

право выбирать,— продолжала Медж.— Может быть, у

нее тоже есть свои привязанности и свои желания. Вы

с этим не считаетесь. Вы не даете ей выбрать самой.

Вам) и в голову не пришло, что, может быть, Калифор¬

ния нравится ей больше Аляски. Вы считаетесь только

с тем, что вам самому хочется. Вы с ней обращаетесь так,

будто это мешок картофеля или охапка сена, а не жи¬

вое существо.
Миллеру эта точка зрения была, по-видимому, вно¬

ве. Он с сосредоточенным) видом стал обдумывать так не¬

ожиданно вставший перед ним вопрос. Медж сейчас

же постаралась воспользоваться его нерешительно¬

стью.
—	Если вы в самюм деле ее любите, то ее c’lacTbe

должно быть и вашим счастьем,— настаивала она.
Скифф Миллер продолжал размышлять про себя,

а Медж бросила торжествующий взгляд на мужа и про¬

чла в его глазах горячее одобрение.
—	То есть вы что же это думаете?—неожиданно

спросил пришелец из Клондайка.
Теперь Медж, в свою очередь, поглядела на него

с полным недоумением.
—	Что вы хотите сказать? — спросила она.
293

—	Так вы что ж, думаете, что Бурому захочется

остаться :адесь, в Калифорнии?
Она уверенно кивнула в ответ:
—	Убеждена в этом.
Скифф Миллер снова принялся рассуждать сам с со¬

бой, на этот раз уже вслух. Время от времени он испы¬

тующе поглядывал на предмет своих размышлений.
—	Он был работяга, каких мало. Сколько он для ме¬

ня трудился! Никогда не отлынивал от работьь И еще

тем он был хорош, что умел сколотить свежую упряж¬

ку так, что она работала на первый сорт. А уж голова у

него! Все понимает, только что не говорит. Что ни ска¬

жешь ему, все поймет. Вот посмотрите-ка на него сей¬

час: он прекрасно понимает, что мы говорим о нем.
Пес лежал у ног Скиффа Миллера, опустив голову на

лапы, настороженно подняв уши и быстро переводя вни-

м»атель«ый взгляд с одного из говоривших на другого.
—	Он еще может поработать. Как следует может по¬

работать. И не один год. И ведь я люблю его, крепко

люблю, черт возьми!
После этого Скифф Миллер еще раза два раскрыл

рот, но так и закрыл его, ничего не сказав. Наконец он

выговорил:
—	Вот что. Я вам сейчас скажу, что я сделаю. Ва¬

ши слова, мэм, действительно имеют... как бы это ска¬

зать... некоторый СМ1ЫСЛ. Пес потрудился на своем веку,

Ш10Г0 потрудился. Может быть, он и впрямь зарабо¬

тал себе спокойное житье и теперь имеет полное право

выбирать. Во ©сяком случае, мы ему дадим решить са¬

мому. Как он сам захочет, так пусть и будет. Вы оста¬

вайтесь и сидите здесь, как сидели, а я распрощаюсь с

вами и пойду как ни в чем не бывало. Ежели он за¬

хочет, может остаться с вами. А захочет, может идти со

мной. Я его з!вать не буду. Но и вы тоже не зовите.
Вдруг он подозрительно глянул на Медж и добавил:
—	Только уж, чур,— играть по-честному! Не угова¬

ривать его, когда я спиной повернусь.
—	Мы будем играть честно...— начала было Медж.
Но Скифф Миллер 11рервал ее уверения:
—	Знаю я эти женские повадки! Сердце у женщин

мягкое, и стоит его задеть, они способны любую карту

передернуть, на любую хитрость пойти и врать будут,
294

как черти... Прошу прощения, мэм, я ведь это вообще

насчет женского пола говорю.
—	Не знаю, как и благодарить вас...— начала дро¬

жащим голосом Медж.
—	Еще неизвестно, есть ли вам за что меня благода¬

рить,:— отрезал Миллер.— Ведь Бурый еще не решил.

Я думаю, вы не станете возражать, если я пойду мед¬

ленно. Это ведь будет только справедливо, потому что

через каких-нибудь сто шагов меня уже не будет видно.
Медж согласилась.
—	Обещаю вам честно,— добавила она,— мы ниче¬

го не будем делать, чтобы повлиять на него.
—	Ну, так теперь, значит, я ухожу,— сказал Скифф

Миллер тоном человека, который уже распрощался и

уходит.
Уловив перем!ену в его голосе, Волк быстро поднял

голову и стремительно вскочил на ноги, когда увидел,

что Медж и Миллер, прощаясь, пожимают друг другу

руки. Он поднялся на задние лапы и, упершись перед¬

ними в Медж, стал лизать руку Скиффа Миллера. Когда

же Скифф протянул руку Уолту, Волк снова повторил

то же самое: уперся передними лапами в Уолта и лизал

руки им1 обоим.
—	Да, сказать по правде, невесело обернулась для

•меня эта прогулочка,— заметил Скифф Миллер и мед¬

ленно пошел прочь по тропинке.
Он успел отойти шагов на двадцать. Волк, не двига¬

ясь, глядел ему вслед, напряженно застыв, словно

ждал, что человек вот-вот повернется и пойдет обратно.

Вдруг он с глухим! жалобным визгом стремител(ьно бро¬

сился за Миллером, нагнал его, любовно и бережно схва¬

тил за руку и мягко попьггался остановить.
Увидев, что это ему не удается. Волк бросился обрат¬

но к сидевшему на пне Уолту Ирвину, схватил его за ру¬

кав и тоже безуспешно пытался увлечь его вслед за уда¬

ляющимся человеком.
Смятение Волка явно возрастало. Ему хотелось быть

и там и здесь, в двух местах одновременно, и с прежним

СВОИМ) хозяином и с новым, а расстояние между ними не¬

уклонно увеличивалось. Он в возбуждении метался, де¬

лая короткие нервные скачки, бросаясь то к одному, то

к другому в мучительной нерешительности, не зная, что
295

ему делать; желая быть с обоими и не будучи в состоя¬

нии выбрать. Он отрывисто и пронзительно взвизгивал,

дышал часто и бурно. Вдруг он уселся, поднял нос-кверху,

и пасть его начала судорожно открываться и закры¬

ваться, с каждым разом разеваясь все шире. Одновре¬

менно судорога стала все сильнее сводить ему глотку.

-Пришли в действие и его годосовые связки. Сначала по¬

чти ничего не было слышно — казалось, просто дыхание

с шумом вырывается из его груди, а затем» раздался низ¬

кий грудной звук, самый низкий, какой когда-либо при¬

ходилось слышать человеческому уху. Все это было свое¬

образной подготовкой к вою.
Но в тот са<мый момент, когда он, казалось, вот-вот

должен был завыть во всю глотку, широко раскры¬

тая пасть захлопнулась, судороги прекратились, и пес

долгим, пристальным взглядом посмотрел вслед уходя¬

щему человеку. Потом) повернул голову и таким же при¬

стальным взглядом поглядел на Уолта. Этот молящий

взгляд остался без ответа. Пес не дождался ни слоза,

«и> знака, ему ничем не намекнули, не подсказали, как

поступить.
Он опять поглядел вперед и, увидев, что его старый

хозяин приближается к повороту тропинки, снова при¬

шел в смятение. Он с визгом вскочил на ноги и вдруг,

словно осененный внезапной мыслью, устрем!ился к

Медж. Теперь, когда оба хозяина от него отступились,

вся надежда была на нее. Он уткнулся мордой в колени

хозяйке, стал тыкаться носом ей в руку — это был его

обычный пpиeм^, когда он чего-нибудь просил. Затем он

попятился и, шаловлиБо изгибая все туловище, стал

подскакивать и топтаться на месте, скребя передни¬

ми лапами по земле, стараясь всем своим телом, от мо¬

лящих глаз и прижатых к спине ушей до .умильно по¬

махивающего хвоста, выразить то, чем он был полон, ту

мысль, которую он не мюг высказать словами.
Но и это он вскоре бросил. Холодность этих людей,

которые до сих пор никогда не относились к нему холод-*

но, подавляла его. Он не мог добиться от них никакого

отклика, никакой помощи. Они не замечали его. Они точ¬

но умерли.
Он повернулся и молча поглядел вслед уходящему

хозяину. Скифф Миллер уже дошел до поворота. Еще
296

секунда — и он скроется из глаз. Но он ни разу не огля¬

нулся. Он грузно шагал вперед, спокойно, неторопливо,

точно ему не было ровно никакого дела до того, что про¬

исходит за его спиной.
Вот он свернул на поворюте и исчез из виду. Волк

ждал долгую минуту молча, «е двигаясь, словно обратив¬

шись в камень, «о кам1ень, одухотворенный желанием

и нетерпением». Один раз он залаял коротким, отрыви¬

стым лаем и опять подождал. Затем повернулся и мел¬

кой рысцой побежал к Уолту Ирвину. Он обнюхал его

руку и растянулся у его ног, глядя на опустевшую тро¬

пинку.
Маленький рз^чеек, сбегавший с покрытого мохом кам¬

ня, вдруг словно стал журчать звончей и громгче. И ниче¬

го больше не было слышно, кроме пения полевых жаво¬

ронков. Большие желтые бабочки беззвучно проноси¬

лись в солнечном/ свете и исчезали в сонной тени. Медж

ликующим взглядом поглядела на мужа.
Через несколько минут Волк встал. В движениях его

чувствовались теперь спокойствие и уверенность. Он не

взглянул ни на мужчину, ни на женщину; глаза его бы¬

ли устремлены на тропинку. Он принял решение. И они

поняли это; поняли также и то, что для них самих испы¬

тание только началось.
Он сразу побежал крупной рысью, и губы Медж

уже округлились, чтобы вернуть его ласковым окликом,—

ей так хотелось позвать его! Но ласковый оклик замер

у нее на губах. Она невольно поглядела на мужа и встре¬

тилась с его суровым, предостерегающилф взглядом». Гу¬

бы ее сомкнулись, она тихонько вздохнула.
А Волк мчался уже не рысью, а вскачь. И скачки

его становились все шире и шире. Он ни разу не обер¬

нулся, его волчий хвост был выгянут совершенно прямо.

Одним прыжком он срезал угол на повороте и скрылся.

ОДНОДНЕВНАЯ СТОЯНКА
Такой сумасшедшей гонки я еще ни¬

когда не видывал. Тысячи упряжек

мчались по льду, собак не видно было

из-за пара. Трое человек замерзли на¬

смерть той ночью, и добрый* десяток

навсегда испортил себе легкие! Но

разве я не видел собственными гла¬

зами дно проруби? Оно было желтое

от золота, как горчичник. Вот почему

я застолбил участок на Юконе и сде¬

лал заявку. Из-за этих-то заявок и

пошла вся гонка. А потом там ничего

не оказалось. Ровным счетом ничего.

Я так до сих пор и не знаю, чем это

объяснить.
Рассказ Шорти
Не снимая рукавиц,^ Джон Месснер одной рукой

держался за поворотный шест и направлял нарты по

следу, другой растирал щеки и нос. Он то и дело тер ще¬

ки и нос. По сути дела, он почти не отрывал рукй от лица,

а когда онемение усиливалось, принимался тереть с осо¬

бенной яростью. Меховой шлем закрывал ему лоб и уши.

Подбородок защищала густая золотистая борода, заин¬

девевшая на морозе.
Позади него враскачку скользили тяжело нагружен¬

ные юконские нарты, впереди бежала упряжка в пять

собак. Постромка, за которую они тянули нарты, тер¬

лась о ногу Месснера. Когда собаки поворачивали, сле¬

дуя изгибу дороги, он переступал через постромку. По¬

воротов было много, и ему снова и снова приходилось
298

переступать. Порой, зацепившись за постромку, он чуть

не падал; движения его были неловки и выдавали

огромную усталость, нарты то и дело наезжали ему на

ноги.
Когда дорога пошла прямо и нарты могли некоторое

время продвигаться вперед без управления, он отпустил

поворотный шест и ударил по нему несколько раз пра¬

вой рукой. Восстановить в ней кровообращение было не¬

легко. Но колотя правой рукой по твердому дереву, он

левой неутомимо растирал нос и щеки.
—	Честное слово, в такой холод нельзя разъез¬

жать,— сказал Джон Месснер. Он гов<>рил громко, как

говорят люди, привыкшие к одиночеству.— Только

идиот может пуститься в дорогу при такой температуре!

Если сейчас не все восемьдесят ниже нуля, то уж семь¬

десят девять верных.
Он достал часы и, повертев их в руках, положил об¬

ратно во внутренний карм!ан толстой шерстяной куртки,

затем посмотрел на небо и окинул взглядом белую линию

горизонта.
—	Двенадцать часов,— пробормотал он.— Небо

чистое, и солнца не видно.
Минут десять он шел молча, а потом добавил так,

словно не было никакой паузы:
—	И не продвинулся почти совсем. Нельзя в такой

холод ездить.
Внезапно он закричал на собак: «Хо-о!» — и остано¬

вился. Его охватил дикий страх,— правая рука орчти

онемела. Он начал бешено колотить ею о noBopoTHJbm

шест.
—	Ну... вы... бедняги!—обратился Месснер к соба¬

кам, которые тяжело упали на лед — отдохнуть. Гблос

его прерывался от усилий, с которыми он колотил оне¬

мевшей рукой по шесту.— Чем вы провинились, что дву¬

ногие запрягают вас в нарты, подавляют все ваши при¬

родные инстинкты и делают из вас жалких рабов?
Он остервенело потер нос, стараясь вызвать прилив

крови, потом заставил собак подняться. Джон Месснер

шел по льду большой замерзшей реки. Позади она про¬

стиралась на много миль, делая повороты и теряясь в

причудливом нагромождении безмолвных, покрыгых сне¬

гом гор. Впереди русло реки делилось на множество ру¬
299

кавов, образуя острова, которые она как бы несла на сво¬

ей груди. Острова были безмолвные и белые» Безмолвие

не нарушалось ни крикам зверей, «и жужжанием насеко-

М1ЫХ. Ни одна птица не пролетала в застывшем воздухе.

Не слышно было человеческого голоса, не заметно ника¬

ких следов человеческого жилья. Мир спал, и сон его был

подобен смерти.
Оцепенение, царившее вокруг, казалось, передалось

и Джону Месснеру. Мороз сковывал его мюзг. Он тащил¬

ся вперед,, опустив голову, не глядя по сторонам, бессо¬

знательно растирая нос и щеки, и когда нарты выезжа¬

ли на прямую дорогу, колотил правой рукой по шесту.
Но собаки были начеку и внезапно остановились. По¬

вернув голову к хозяину, они смотрели на него тоскливы¬

ми вопрошающими глазами. Их ресницы и морды выбе¬

лил мороз, и от этой седины да еще от усталости они ка¬

зались совсем дряхлыми.
Человек хотел было подстегнуть их, но удержался и,

собравшись с силами, огляделся вокруг. Собаки остано¬

вились у края проруби; это была не трещина, а прорубсь,

сделанная руками человека, тщательно вырубленная то¬

пором во льду толщиной в три с половиной фута. Тол¬

стая корка нового льда свидетельствовала о том, что про¬

рубью давно не пользовались. Месснер посмотрел по сто¬

ронам. Собаки уже указывали ему путь: их заиндевев¬

шие морды были повернуты к едва приметной на срегу

тропинке, которая, ответвляясь от основного пути, взбе¬

гала вверх по берегу острова.
—	Ну, ладно, бедные вы зверюги,— сказал Месснер.—

Пойду на разведку. Я и сам не меньше вас хочу отдох¬

нуть.
Он взобрался по склону и исчез. Собаки не легли и,

стоя, нетерпеливо ждали его. Вернувшись, он взял ве¬

ревку, привязанную к передку нарт, и накинул петлю

себе на плечи. Потом! повернул собак вправо и погнал

их на берег. Втащить сани на крутой откос оказалось не¬

легко, но собаки забыли про усталость и, распластываясь

на снегу, с нетерпеливым и радостньш визгом из послед¬

них сил лезли вверх. Когда передние скользили или оста¬

навливались, задиие кусали их за ляжки. Человек кри¬

чал на собак, то подбадривая, то угрожая, и всей тя¬

жестью своего тела налегал на веревку.
300

Со6ак1| стремительно вынесли нарты наверх, сразу

свернули влево и устремились к маленькой бревенчатой

хижине. В этой необитаемой хижине была одна комна¬

та, площадью в восемь футов на десятть. Месснер распряг

собак, разгрузил нарты и вступил во владение жильем.

Последний случайный его обитатель оставил здесь за¬

пас дров. Месснер поставил в хижине свою маленькую

железную печку и развел огонь. Он положил в духовку

пять вяленых рыб — корм собакам — и наполнил кофей¬

ник и кастрюлю водой из проруби.
Поджидая, когда закипит вода, Месснер нагнулся

над печкой. Осевшая на бороде влага, превратившаяся

от дыхания в ледяную корку, начинала оттаивать. Падая

на печку, льдинки шипели, и от них поднимался пар.

Джон Месснер отдирал сосульки от бороды, и они со

стуком падали на пол.
Неистовый лай собак не оторвал его от этого заня¬

тия. Он услышал визг и рычание чужих собак и чьи-то

голоса. В дверь постучали.
—	Войдите! — крикнул Месснер глухо, потому что в

ВТО мгновение отсасывал кусок льда с верхней губы.
Дверь отворилась, и сквозь окружавшее его облако

пара Месснер разглядел мужчину и женщину, остано¬

вившихся на пороге.
—	Войдите,— сказал он повелительно,— и закройте

дверь.
Сквозь пар он едва мог рассмотреть вошедших. Го¬

лова женщины была так закутана, что виднелись толь¬

ко черные глаза. Мужчина был тоже темноглазый, с

гладко выбритым лицом; обледеневшие усы совершенно

скрывали его рот.
—	Мы хотели бы у вас узнать, нет ли тут поблизости

еще другого жилья? — спросил он, окидывая взглядом

убогую обстановку хижины.— Мы думали, что здесь ни¬

кого нет.
—	Это не моя хижина,— отвечал Месснер.— Я сам

нашел ее несколько минут назад. Входите и располагай¬

тесь. Места достаточно, и ставить вашу печку вам не по¬

надобится. Как-нибудь разместимся.
При звуке его голоса женщина с любопытством по¬

смотрела на него.
301

—	Раздевайся,— сказал ее спутник.— Я распрягу со¬

бак и принесу воды, чтоб можно было приняться за

стряпню.
Месснер взял оттаявшую рыбу и пошел кормить со¬

бак. Ему пришлось защищать их от чужой упряжки, и

когда он вернулся в хижину, вновь прибывший уже раз¬

грузил нарты и принес воды. Кофейник Месснера заки¬

пел. Он засыпал в него кофе, влил туда еще полкружки

холодной воды, чтобы осела гуща, и снял с печки. Потом

положил оттаивать несколько сухарей из кислого теста и

разогрел в кастрюльке бобы, которые сварил прошлой

ночью и все утро вез с собой замороженными.
Сняв свою посуду с печки, чтобы дать возможность

вновь прибывшим приготовить себе пищу, Месснер сел

на тюк с постелью, а вместо стола приспособил ящик

для провизии. За едой он разговаривал с незнакомцем

о дороге й о собаках, а тот, наклонившись над печкой,

оттаивал лед на усах. Избавившись наконец от сосулек,

незнакомец бросил тюк с постелью на одну из двух коек,

стоявших в хижине.
—	Мы будем! спапь здесь,— сказал он,— если только

вы не предпочитаете эту койку. Вы пришли сюда пер¬

вый и имеете право выбора.
—	Мне все равно,— сказал Месснер.— Они обе оди¬

наковые.
Он тоже приготовил себе постель и присел на край

койки. Незнакомец сунул под одеяло вместо подушки

маленькую дорожную сумку с медицинскими инструмен¬

тами.
—	Вы врач? — спросил Месснер.
—	Да,— последовал ответ.— Но, уверяю вас, я при¬

ехал в Клондайк не для практики.
Женщина занялась стряпней, в то время как ее спут¬

ник резал бекон и подтапливал печку. В хижине был по¬

лумрак, свет проникал лишь сквозь маленькое оконце,

затянутое куском бумаги, пропитанной свиным жиром,

и Джон Месснер не мог как следует рассмотреть жен¬

щину. Да он и не старался. Она, казалось, мало его за¬

нимала. Но женщина то и дело с любопытством погля¬

дывала в темный угол, где он сидел.
—	Какая здесь зам1ечательная жизнь!—восторжен¬

но сказал врач, перестав на мгновение точить нож о печ¬
302

ную трубу.— Мне нравится эта борьба за существование,

стремление добиться всего своими руками, примитив¬

ность этой жизни, ее реальность.
—	Да, температура здесь весьма реальная,— за¬

смеялся Месснер.
—	А вы знаете, сколько градусов? — опросил врач.
Месснер покачал головой.
—	Ну, так я вам1 скажу. Семьдесят четыре ниже ну¬

ля на спиртовом термометре, который у меня в нартах.
—	То есть сто шесть ниже точки замерзания. Холод¬

новато для путешествия, а?
—	Форменное самоубийство,— изрек доктор.— Че¬

ловек затрачивает Miaccy энергии. Он тяжело дышит, мо¬

роз проникает ему прямо в легкие и отмораживает края

ткани. Человек начинает кашлять резким, сухим) каш¬

лем, отхаркивая мертвую ткань, и следующей весной уми¬

рает от воспаления легких, недоумевая, откуда оно взя¬

лось. Я пробуду в этой хижине неделю, если только тем¬

пература не поднимется по крайней мере до пятидесяти

ниже нуля.
—	Посмотри-^Kia, Тэсс,— сказал он через минуту.—

По-моему, кофе уже вскипел.
Услышав имя женщины, Джон Месснер насторожил¬

ся. Он метнул на нее быстрый взгляд, и по лицу его про¬

бежала тень — призрак какой-то давно похороненной и

внезапно воскресшей горести. Но через мгновение он уси¬

лием воли отогнал этот призрак. Лицо его стало по-преж¬

нему невозмутимо, но он настороженно приглядывался

к женщине, досадуя на слабый свет, мешавший ее рас¬

смотреть.
Ее первым бессознательным) движением было снять

кофейник с огня. Лишь после этого она взглянула на

Месснера. Но он уже овладел собой. Он спокойно сидел

на койке и с безразличным видом рассматривал свои

мокасины. Но когда она снова принялась за стряпню,

Месснер опять быстро посмотрел на нее, а она, обернув¬

шись, так же быстро перехватила его взгляд. Месснер

тотчас перевел глаза на врача, и на его губах промельк¬

нула усмешка — знак того, что он оценил хитрость жен¬

щины.
Она зажгла свечу, достав ее из ящика с припасами.

Месснеру достаточно было одного взгляда на ее ярко
303

освещенное лицо. В этой маленькой хижине женщине по**

надобилось сделать всего несколько шагов, чтобы очу¬

титься рядом с Месснером!. Она намеренно Поднесла све¬

чу поближе к его лицу и уставилась на него расширен¬

ными от страха глазами. Она узнала его. Месснер спо¬

койно улыбнулся ей.
—	Что ты там ищешь, Тэсс? —спросил ее спутник.
—	Шпильки,— ответила она и, отойдя от Месснера,

«ачала шарить в вещевом мешке на койке.
Они устроили себе стол из своего ящика и уселись на

ящик Месонёра лицом к нему. А он, отдыхая, растя¬

нулся на койке, подложив руку под голову, и смотрел на

них. В этой тесной хижине казалось, что все трое сидят

за одним столом.
—	Вы из какого города? — спросил Месснер.
—	Из Сан-Франциско,— отвечал врач.— Но я здесь

уже два года.
—	Я сам из Калифорнии,— объявил Месснер.
Женщина умоляюще вскинула на него глаза, но он
улыбнулся и продолжал:
—	Из Беркли...
Врач сразу заинтересовался.
—	Из Калифорнийского университета?—^спросил он.
—	Да, выпуска восемьдесят шестого года.
—	А я думал, вы профессор. У вас такой вид.
—	Очень жаль,— улыбнулся ему Месснер.—; Я бы

предпочел, чтобы меня принимали за старателя или по¬

гонщика собак.
—	Он так же не похож на профессора, как ты на док¬

тора,— вставила женщина.
—	Благодарю вас,— сказал Месснер. Потом обратил¬

ся к ее спутнику: — Кстати, доктор, разрешите узнать,

как ваша фамилия?
—	Хейторн. Но вам придется поверить мне на слово.

Я забросил визитные карточки вместе с цивилизацией.
—	А это, конечно, миссис Хейторн...— Месснер с

улыбкой поклонился.
Она бросила на него взгляд, в котором гнева было

больше, чем мольбы.
Хейторн собирался, в свою очередь, спросить его фа¬

милию, он уже открыл рот, но М^снер опередил его:
—	Вы, доктор, верно, сможете удовлетворить мое лю¬
304

бопытство. Два-три года назад в профессорских кругах

разыгралась скандальная история. Жена одного из про¬

фессоров сбежала... прошу прощения, миссис Хейторн... с

KaKWKi-To, кажется, врачом из Сан-Франциско, не могу

припомнить его фамилии. Вы не слыхали об этом?
Хейторн кивнул.
—	Эта история в свое время наделала немало шума.

Его звали Уомбл. Грехам Уом1бл. Врач с великолепной

практикой. Я немного знал его.
—	Так вот, мне любопытно, что с ними сталось?. Мо¬

жет быть, вы знаете? Они исчезли бесследно.
—	Да, он ловко замел следы.—Хейторн откашлял¬

ся.— Ходили слухи, будто они отправились на торго¬

вой шхуне в южные моря и, кажется, погибли там во

время тайфуна.
—	Ничего об этом не слышал,— сказал Месснер.—

А вы помните эту историю, миссис Хейторн?
—	Прекрасно помню,— отвечала женщина, и спо¬

койствие ее голоса являло разительный контраст гневу,

вспыхнувшему в ее глазах. Она отвернулась, пряча ли¬

цо от Хейторна.
Врач опять хотел было спросить Месснера, как его

зовут, но тот продолжал:
—	Этот доктор Уомбл... говорят, он был очень кра¬

сив и пользовался... э-э... бол1ЬШим успехом у женщин.
—	Может быть, но эта история его доконала,— про¬

бормотал Хейторн.
—	А жена была настоящая мегера. Так по крайней

мере я слышал. В Беркли считали, что она создала сво¬

ему мужу... ГМ).... совсем не райскую жизнь.
—	Первый раз слышу,— ответил Хейторн.— В Сан-

Франциско говорили как раз обратное.
—	Жена-мученица, не так ли? Распятая на кре¬

сте супружеской жизни?
Хейторн кивнул. Серые глаза Месснера не выражали

ничего, кроме легкого любопьггства.
—	Этого следовало ожидать — две стороны медали.

Живя в Беркли, я, конечно, знал только одну сторону.

Эта женщина, кажется, часто бывала в Сан-Франциско.
—	Налей мне, пожалуйста, кофе,— сказал Хейторн.
Наполняя его кружку, женщина непринужденно рас¬

смеялась.
20.	Джек Лондон. Т. 5.	305

—	Вы сплетничаете, как на-стаящие кумушки,— уп¬

рекнула она мужчин.
—	А это очень интересно,—улыбнулся ей Месснер и

снова обратился к врачу: — Муж, по-видимому, пользо¬

вался не очень-^о завидной репутацией в Сан-Фран¬

циско.
—	Напротив, его считали высоко моральной лично¬

стью,— вырвалось у Хейторна с излишним жаром.— Пе¬

дант, сухарь, без капли горячей крови.
—	Вы его знали?
—	Никогда в жизни не видел. Я не вращался в уни¬

верситетских кругах.
—	Опять только одна стю^рона медали,— смазал Мес¬

снер, как бы беспристрастно обсуждая дело со всех сто¬

рон.— Правда, он был не бог весть как хорош,— я го¬

ворю про внешность,— но и не так уж плох. Увлекался

спортом вместе со студентами. И вообще был не без спо¬

собностей. Написал святочную пьесу, которая имела

большой успех. Я слышал, что его хотели назначить де¬

каном английского отделения, да тут как раз все это

стряслось, он подал в отставку и уехал куда-то. По-види-

мому, эта история погубила его карьеру. Во всяком

случае, в наших кругах считали, что после такого удара

ему не оправиться. Он, кажется, очень любил свою

жену.
Хейторн допил кофе и, пробурчав что-то безразлич¬

ным тоном, закурил трубку.
—	Счастье, что у них не было детей,— продолжал

Месснер.
Но Хейторн, посмотрев на печку, надел шапку и ру¬

кавицы.
—	Пойду за дровами,— сказал он.— А потом сниму

мокасины и устроюсь поудобнее.
Дверь за ним захлопнулась. Воцарилось долгое мол¬

чание. Месснер, не меняя позы, лежал на койке. Жен¬

щина сидела на ящике напротив его.
—	Что вы намерены делать? — спросила она резко.
Месснер лениво взглянул на нее.
—	А что, по-вашему, должен я делать? Надеюсь, не

разыгрывать драму? Я, знаете ли, устал с дороги, а кой¬

ка очень удобная.
Женщина в немой ярости прикусила губу.
306

.— Но...— горячо начала она и замолчала, стиснув

руки.
—	Надеюсь, вы не хотите, чтобы я убил мистера...

э-э... Хейторна? — сказал он кротко, почти умоляюще.—

Это было бы очень печально... и, уверяю вас, совсем не

нужно.
—	Но вы должны что-то сделать! — вскричала она,
—	Напротив, я, вероятнее всего, ничего не сделаю.
—	Вы останетесь здесь?
Он кивнул.
Женщина с отчаянием оглядела хижину и постель,

приготовленную на другой койке.
—	Скоро ночь. Вам нельзя здесь оставаться. Нельзя!

Понимаете, это просто невозможно!
—	Нет, можно. Позвольте вам напомнить, что я пер¬

вый нашел эту хижину, и вы оба — мои гости.
Снова ее глаза обежали комнату, и в них отразился

ужас, когда они скользнули по второй койке.
—	Тогда уйдем мы,— объявила она решительно.
—	Это невозможно. Вы кашляете тем самым сухим,

резким кашлем, который так хорошо описал мистер...

з-э... Хейторн. Легкие у вас уже слегка простужены* А

ведь он врач и понимает это. Он не позволит вам уйти.
—	Но что же тогда вы будете делать? — опять спро¬

сила она напряженно спокойным голосом, предвещавшим

бурю.
Месснер постарался изобразить на своем лице мак¬

симум сочувствия и долготерпения и взглянул на нее поч¬

ти отечески.
—	Дорогая Тереза, я уже сказал вам, что не знаю.

Я еще не думал об этом.
—	Боже мой, вы меня с ума сведете! — она вскочила

с ящика, ломая руки в бессильной ярости.— Раньше

вы никогда таким не были.
—	Да, я был воплощенная мягкость и кротость,— со¬

гласился он.— Очевидно, поэтому вы меня и бросили?
—	Вы так переменились! Откуда у вас это зловещее

спокойствие? Я боюсь вас! Я чувствую, вы замышляете

что-то ужасное. Не давайте воли гневу, будьте рассуди¬

тельны...
—	Я больше не теряю самообладания...— прервал ее

Месснер,— с тех пор как вы ушли*
307

—	Вы исправились просто на удивление,— отпариро¬

вала она.
Месснер улыбнулся в знак согласия.
—	Пока я буду думать о том, как мне поступить,

советую вам сделать вот что: скажите мистеру... э-э... Хей-

торну, кто я такой. Это сделает наше пребывание в хи¬

жине более, как бы это выразиться... непринужденным.
—	Зачем вы погнались за мной в эту ужасную стра¬

ну? — спросила она неожиданно.
—	Не подумайте, что я «скал вас, Тереза. Не льсти¬

те своему тщеславию. Наша встреча — чистая случай¬

ность. Я порвал с университетской жизнью, и мне нужно

было куда-нибудь уехать. Честно признаюсь, я приехал

в Клондайк именно потому, что меньше всего ожидал

встретить вас здесь.
Послышался стук щеколды, дверь распахнулась, и во¬

шел Хейторн с охапкой хвороста. При первом же звуке

его шагов Тереза как ни в чем не бывало принялась уби¬

рать посуду. Хейторн опять вышел за хворостом.
—	Почему вы не представили нас друг другу? —спро¬

сил Месснер.
—	Я скажу ему,— ответила она, тряхнув головой.—

Не думайте, что я боюсь.
—	Я никогда не замечал, чтобы вы чего-нибудь осо¬

бенно боялись.
—	Исповеди я тоже не испугаюсь,— сказала она. Вы¬

ражение ее лица смягчилось, и голос зазвучал нежнее.
—	Боюсь, что ваша исповедь превратится в завуа¬

лированное вымогательство, стремление к собственной

выгоде, самовозвеличение за счет бога.
—	Не выражайтесь так книжно,— проговорила она

капризно, но с растущей нежностью в голосе.— Я не

любительница мудрых споров. Кроме того, я не побоюсь

попросить у вас прощения.
—	Мне, собственно говоря, нечего прощать вам, Те¬

реза. Скорее, я должен благодарить вас. Правда, вна¬

чале я страдал, но потом ко мне — точно милосердное

дыхание весны — пришло ощущение счастья, огромного

счастья. Это было совершенно поразительное открыгие.
—	А что, если я вернусь к вам? — спросила она.
—	Это поставило бы меня,— сказал он, посмотрев на

нее с лукавой усмешкой,— в немалое затруднение.
308

—	я ваша жена. Вы ведь не добивались развода?
—	Нет,— задумчиво сказал он.— Всему виной моя

небрежность. Я сразу же займусь этим, как только вер¬

нусь домой.
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо,
—	Я вам больше не нужна, Джон? — Ее голос зву¬

чал нежно, прикосновение руки было, как ласка.— А ес¬

ли я скажу вам, что ошиблась? Если я признаюсь, что

очень несчастна? И я правда несчастна. Я действительно

ошиблась.
В душу Месснера начал закрадываться страх. Он чув¬

ствовал, что слабеет под легким прикосновением ее руки.

Он уже не был хозяином положения, все его хваленое

спокойствие исчезло. Она смотрела на него нежным взо¬

ром, и суровость этого человека начинала таять. Он ви¬

дел себя на краю пропасти и не мог бороться с силой,

которая толкала его туда.
—	Я вернусь к вам, Джон. Вернусь сегодня... сейчас.
Как в тяжелом сне, Месснер старался освободиться
бт власти этой руки. Ему казалось, что он слышит неж¬

ную, журчащую песнь Лорелей. Как будто где-то вдали

играли на рояле и звуки настойчиво проникали в со¬

знание.
Он вскочил с койки, оттолкнул женщину, когда она

йЪпыталась обнять его, и отступил к двери. Он был смер¬

тельно испуган.
—	Я не ручаюсь за себя! — крикнул он.
—	Я же вас предупреждала, чтобы вы не теряли

самообладания.— Она рассмеялась . с издевкой и. снова

принялась мыть посуду.— Никому вы не нужны. Я про¬

сто пошутила. Я счастлива с ним.
Но Месснер не поверил ей. Он помнил, с какой лег¬

костью эта женщина меняла тактику. Сейчас происходит

то же самое. Вот оно — завуалированное вымогательст¬

во! Она несчастлива с другим и сознает свою ошибку. .

Его самолюбие было удовлетворено. Она хочет вернуть¬

ся назад, но ему это меньше всего нужно. Незаметно

для самого себя он взялся за щеколду.
—	Не убегайте,— засмеялась она,— я вас не укушу.
—	Я и не убегаю,— ответил Месснер по-детски за¬

пальчиво, натягивая рукавицы.— Я только за водой.
309

Он взял пустые ведра и кастрюли и открыл дверь.

Потом оглянулся.
—	Не забудьте же сказать мистеру... э-э... Хейторну,

кто я такой.
Месснер разбил пленку льда, которая за один час

уже затянула прорубь, и наполнил ведра. Но он не то¬

ропился назад в хижину. Поставив ведра на тропинку,

он принялся быстро шагать взад и вперед, чтобы не за-*

мерзнуть, потому что мороз жег тело, как огнем. К тому

времени, когда морщины у него на лбу разгладились и

на лице появилось решительное выражение, борода его

успела покрыться инеем. План действий был принят,

и его застывшие от холода губы скривила усмешка. Он

•поднял ведра с водой, уже затянувшейся ледком, и на¬

правился к хижине.
Открыв дверь, Месснер увидел, что врач стоит у печ¬

ки, выражение лица у него было натянутое и нереши¬

тельное. Месснер поставил ведра на пол.
—	Рад познакомиться с вами, Грехэм Уомбл,— цере¬

монно произнес Месснер, словно их только что предста¬

вили друг другу.
Он не протянул руки. Уомбл беспокойно топтался на

месте, испытывая к Месснеру ненависть, которую обычно

испытывают к человеку, причинив ему зло.
—	Значит, это вы,— сказал Месснер, разыгрывая

удивление.— Так, так... Право, я очень рад познакомить¬

ся с вами. Мне было... э-э... любопытно узнать, что нашла

в вас Тереза, что, если можно так выразиться, привлекло

ее к вам. Так, так...
И он осмотрел его с головы до ног, как осматривают

лошадь.
—	Я вполне понимаю ваши чувства ко мне...— начал

Уомбл.
—	О, какие пустяки! — прервал его Месснер с пре¬

увеличенной сердечностью.— Стоит ли об этом говорить!

Мне хотелось бы только знать, что вы думаете о Терезе.

Оправдались ли ваши надежды? Как она себя вела? Вы

живете теперь, конечно, словно в блаженном сне?
—	Перестаньте говорить глупости! — вмешалась Те¬

реза.
—	Я простой человек и говорю, что думаю! — сокру¬

шенным тоном сказал Месснер.
310

—	Тем не менее вам следует держать себя соответ¬

ственно обстоятельствам,— отрезал Уомбл.— Мы хотим

знать, что вы намерены делать?
Месснер развел руками с притворной беспомощно¬

стью.
—	не знаю. Это одно из тех невозможных

положений, из которых трудно придумать какой-нибудь

выход.
—	Мы не можем провести ночь втроем в этой хи¬

жине.
Месснер кивнул в знак согласия.
—	Значит, кто-нибудь должен уйти.
—	Это тоже неоспоримо,— согласился Месснер.—

Если три тела не могут поместиться одновременно в дан¬

ном пространстве, одно из них должно исчезнуть.
—	Исчезнуть придется вам,— мрачно объявил

Уомбл.— До следующей стоянки десять миль, но вы как-

нибудь их пройдете.
—	Вот первая ошибка в вашем рассуждении,— возра¬

зил Месснер.— Почему именно я должен уйти? Я пер¬

вый нашел эту хижину.
—	Но Тэсс не может идти,— сказал Уомбл.— Ее

легкие уже простужены.
—	Вполне с вами согласен. Она не может идти де¬

вять миль по такому морозу. Безусловно, ей нужно ос¬

таться.
—	Значит, так и будет,— решительно сказал Уомбл.
Месснер откашлялся.
—	Ваши легкие в порядке, не правда ли?
—	Да. Ну и что же?
Месснер опять откашлялся и проговорил медленно,

словно обдумывая каждое слово:
—	Да ничего... разве только то, что... согласно вашим,

же доводам, вам ничто ие мешает прогуляться по морозу

каких-нибудь десять миль. Вы как-нибудь их пройдете,
Уомбл подозрительно взглянул на Терезу и подме¬

тил в ее глазах искру радостного удивления.
—	А что скажешь ты? — спросил он.
Она промолчала в нерешительности, и лицо Уомбла

потемнело от гнева. Он повернулся к Месснеру.
—	Довольно! Вам нельзя здесь оставаться.
—	Нет, можно.
311

—	я не допущу этого! —Уомбл угрожающе распра¬

вил плечи.— В этом деле мне решать.
—	А я все-таки останусь,— стоял на своем Месснер.-
—	Я вас выброшу вон!
—	А я вернусь.
Уомбл замолчал, стараясь овладеть собой. Потом за¬

говорил медленно, тихим, сдавленным голосом:
—	Слушайте, Месснер, если вы не уйдете, я вас изо¬

бью. Мы не в Калифорнии. Вот этими кулаками я пре¬

вращу вас в котлету.
Месснер пожал плечами.
—	Если вы это сделаете, я соберу золотоискателей и

посмотрю, как вас вздернут на первом попавшемся дере¬

ве. Совершенно верно, мы не в Калифорнии. Золотоиска¬

тели — народ простой, и мне достаточно будет показать

им следы побоев, поведать всю правду и предъявить пра¬

ва на свою жену.
Женщина хотела что-то сказать, но Уомбл свирепо

набросился на нее.
—	Не вмешивайся! — крикнул он.
Голос Месснера прозвучал совсем по-иному:
—	Будьте добры, не мешайте нам, Тереза.
От гнева и с трудом сдерживаемого волнения жен¬

щина разразилась сухим, резким кашлем. Лицо ее по¬

краснело, она прижала руку к груди и ждала, когда при¬

ступ кончится.
Уомбл мрачно смотрел на нее, прислушиваясь к

кашлю.
—	Нужно на что-то решиться,— сказал он.— Ее лег¬

кие не выдержат холода. Она не может идти, пока не

станет теплее. А я не собираюсь уступать ее вам.
Месснер смиренно хмыкнул, откашлялся, снова хмык¬

нул и сказал:
—	Мне нужны деньги...
На лице Уомбла сразу появилась презрительная гри¬

маса. Вот когда Месснер упал неизмеримо ниже его, по¬

казал наконец свою подлость!
—	У вас есть целый мешок золотого песка,— продол¬

жал Месснер,— я видел, как вы снимали его с нарт.
—	Сколько вы хотите? — спросил Уомбл, и в голосе

его звучало такое же презрение, какое было написано на

лице.
312

=— я подсчитал, сколько приблизительно может быть

в Башем мешке, и... э-э... думаю, что около двадцати фун-.

тов потянет. Что вы скажете о четырех тысячах?
—	Но это все, что у меня есть!—крикнул Уомбл.
—“ У вас есть Тереза,— утешил его Месснер,—Разве
она не ^тоит таких денег? Подумайте, от чего я отказы¬

ваюсь. Право же, это сходная цена.
—	Хорошо! — Уомбл бросился к мешку с золотом.—

Лишь бы скорее покончить с этим делом! Эх вы!.. Ни¬

чтожество!
—	Ну, тут вы не правы,— с насмешкой возразил Мес-

снер.— Разве с точки зрения этики человек, который дает

взятку, лучше того, кто эту взятку берет? Укрывающий

краденое не лучше вора, не правда ли? И не утешайтесь

своим несуществующим нравственным превосходством в

этой маленькой сделке.
—	К черту вашу этику! — взорвался Уомбл.— Идиге

сюда и смотрите, как я взвешиваю песок. Я могу вас

надуть.
А женщина, прислонившись к койке, наблюдала в бес¬

сильной ярости, как на весах, поставленных на ящик,

взвешивают песок и самородки — плату за нее. Весы бы¬

ли маленькие, приходилось взвешивать по частям, и Мес-

снер каждый раз все тщательно проверял.
—	В этом золоте слишком много серебра,— заметил

он, завязывая мешок.— Пожалуй, тут всего три четверто

чистого веса на унцию. Вы, кажется, слегка обставили

меня, Уомбл.
Он любовно поднял мешок и с должным почтением

к такой ценности понес его к нартам. Вернувшись, он

собрал свою посуду, запаковал ящик с провизией и ска¬

тал постель. Потом, увязав поклажу, запряг недоволь¬

ных собак и снова вернулся в хижину за рукавицами.
—	^Прощайте, Тэсс! — сказал он с порога.
Она повернулась к нему, хотела что-то ответить, но

не смогла выразить словами кипевшую в ней ярость.
—	Прощайте, Тэсс! — мягко повторил Месснер.
—	Мерзавец! — выговорила она, наконец.
Шатаясь, она подошла к койке, повалилась на нее
ничком и зарыдала.
—	Скоты! Ах, какие вы скоты!
Джон Месснер осторожно закрыл за собой дверь и,
313

трогаясь в путь, с чувством величайшего удовлетворения

оглянулся на хижину. Он спустился с берега, остановил

нарты у проруби и вьггащил из-под веревок, стягиваю¬

щих поклажу, мешок с золотом. (Воду уже затянуло тон¬

кой корочкой льда. Он разбил лед кулаком и, развязав

тесемки мешка зубами, высыпал его содержимое в воду.

Река в этом месте была неглубока, и в двух футах от по¬

верхности Месснер увидел дно, тускло желтевшее в уга¬

сающем свете дня. Он плюнул в прорубь.
Потом он пустил собак по Юкону. Они жалобно по¬

визгивали и бежали неохотно. Держась за поворотный

шест правой рукой и растирая щеки и нос левой. Мес-

сне^ споткнулся о постромку, когда собаки свернули в

сторону, следуя изгибу реки.
—	Вперед, хромоногие! — крикнул он.— Ну же, впе¬

ред, вперед!

ОБЫЧАЙ iBEAOrO ЧЕЛОВЕКА
—	Я пришел сготовить себе ужин на твоем огне и

переночевать под твоей крышей,— сказал я, входя в хи¬

жину старого Эббитса. Его слезящиеся мутные глаза

остановились на мне без всякого выражения, а Зилла

скорчила кислую мину и что-то презрительно буркнула

вместо приветствия. Зилла, жена старого Эббитса, была

самая сварливая и злющая старуха на всем Юконе. Я ни

за что не остановился бы у них, но собаки мои сильно

утомились, а во всем поселке не было ни души. Хижина

Эббитса была единственная, где оказались люди, и пото¬

му мне пришлось именно здесь искать приюта.
Старик Эббитс время от времени пытался преодолеть

путаницу в мыслях; проблески сознания то вспыхивали,

то потухали в его глазах. Пока я готовил себе

ужин, он даже несколько раз, как полагается, гостепри¬

имному хозяину, начинал осведомляться о моем здоровье,

спрашивал, сколько у меня собак и в каком они состоя¬

нии, сколько миль я прошел за этот день. А Зилла все

больше хмурилась и фыркала еще презрительнее.
Да и то сказать: чему им было радоваться, этим двум

старикам, которые сидели, скорчившись, у огня? Жизнь

их подходила к концу, они были дряхлы и беспомощны,

страдали от ревматизма и голода. Вдыхая запах мяса,

KofSpoe я поджаривал на огне, они испытывали Танта¬

ловы муки и качались взад и вперед, медленно, в без¬

надежном унынии. Эббитс каждые пять минут тихо сто¬

нал. В его стонах слышалось не столько страдание, сколь¬
315

ко усталость от долгих страданий. Угнетенный тяжким и

мучительным бременем того, что зовется жизнью, но еще

более — страхом смерти, он переживал вечную трагедию

старости, когда жизнь уже не радует, но смерть еще не

влечет, а пугает.
В то время, как моя оленина шипела и трещала на

сковороде, я заметил, как дрожат и раздуваются нозд¬

ри старого Эббитса, как жадно он вдыхает аромат жар¬

кого. Он даже на время перестал качаться и кряхтеть, и

лицо его приняло осмысленное выражение.
Зилла, напротив, стала качаться еще быстрее и в пер¬

вый раз выразила свое отчаяние отрывистыми и резкими

звуками, похожими на собачий визг. Оба — и она и

Эббитс — своим поведением в эту минуту до того напо¬

минали голодных собак, что я ничуть не был бы удивлен,

если бы у Зиллы вдруг оказался хвост и она стала бы

им стучать об пол, как это делают собаки. У Эббитса да¬

же слюни текли, он то и дело наклонялся вперед, чтобы

его трепещущие ноздри были ближе к сковороде с мя¬

сом, так сильно возбуждавшим его аппетит.
Наконец я подал каждому из них по тарелке жарено¬

го мяса, и они принялись жадно есть, громко чггвкая,

причмокивая, беспрерывно что-то бормоча себе под нос.

Когда все было съедено и чавканье утихло, я дал стари¬

кам по кружке горячего чая. Лица их выражали те¬

перь блаженное удовлетворение. Зилла облегченно вздох¬

нула, и угрюмые складки у ее рта разгладились. Ни она,

ни Эббитс больше не раскачивались, и, казалось, оба

погружены были в тихое раздумье. Я видел слезы в гла¬

зах Эббитса и понимал, что это слезы жалости к самому

себе. Оба долго искали свои трубки — видно, они давно

уже не курили, потому что не было табаку. И старик

так спешил насладиться этим наркотиком, что у него

руки тряслись — пришлось мне разжечь ему трубку.
—	А почему вы одни во всей деревне? — спросил я.—

Все остальные вымерли, что ли? Может, здесь была по¬

вальная болезнь и выжили только вы двое?
Старый Эббитс покачал головой.
—	Нет, никакой болезни не было. Все ушли на охоту,

добывать мясо. А мы с Зиллой слишком стары, ноги у

нас ослабли, и мы уже «е можем нести на спине по¬

клажу, все, что нужно для дороги и лагеря. Вот мы и
316

остались дома. Ждем, чтобы молодые вернулись с

мясом.
—	А если они и вернутся с мясом, что из того? — рез¬

ко спросила Зилла.
—	Может, они принесут много мяса,— сказал Эб-

битс, и в его дрожащем голосе звучала надежда.
—	А даже если много принесут, нам-то что доста¬

нется? — еще суровее возразила женщина.— Несколько

костей дадут обглодать — так разве это пища для нас,

беззубых стариков? А сало, почки, языки — все это по¬

падет в другие рты.
Эббитс поник головой и тихонько всхлипнул.
—	Некому больше охотиться за мясом для нас! —

крикнула Зилла с ожесточением, повернувшись ко мне.
Она как будто обвиняла меня в чем-то, и я пожал

плечами в знак того, что неповинен в приписываемом мне

неизвестном преступлении.
—	Так знай же, белый человек: это твои бра¬

тья, белые, виноваты в том, что мой муж и я на старо¬

сти лет не имеем мяса и сидим в холоде, без табака.
—	Нет,— возразил Эббитс серьезно (у него, видно,

чувство справедливости было развито сильнее, чем у его

жены),— нет, нас постигло большое горе, это верно. Но

белые не желали нам зла.
—	А где Моклан?—крикнула Зилла.— Где твой

сильный и крепкий сын Моклан? Где рыба, которую он

всегда так охотно приносил нам, чтобы мы не голодали?
Старик только головой покачал.
—	И где Бидаршик, твой могучий сын? Он был лов¬

кий охотник и всегда приносил тебе спинное сало и вкус¬

ные сушеные языки лосей и карибу. А теперь я не вижу

больше ни сала, ни вкусных сушеных языков. Твой же¬

лудок целыми днями пуст, и накормить тебя пришлось

человеку очень дурного и лживого белого племени...
—	Нет,— мягко остановил ее Эббитс.— Белые не

лгут, они говорят правду. Они всегда говорят правду.—

Он помолчал, ища подходящих слов, чтобы смягчить же¬

стокое суждение, которое собирался высказать.— Но пра¬

вда у белого человека бывает разная. Сегодня он говорит

одну, завтра — другую, и невозможно понять его, понять

его обычай...
317

—	говорить сегодня одну правду, а завтра другую —

ВТО и значит лгать! — объявила Зилла.
—	Нет, белого человека понять невозможно,— упря¬

мо твердил свое Эббитс.
Мясо, чай и табак словно вернули его к жизни, и он

крепко уцепился за мысль, всплывшую в мозгу. Мысль

эта светилась сейчас в глубине его мутных от старости

глаз. Он даже как-то выпрямился, голос его окреп и

звучал уверенно, утратив прежние интонации, то жа¬

лобные, то ворчливые. Старик обращался теперь ко йне

с достоинством, как равный к равному.
—	Глаза белого человека открыты,— начал он.— Бе¬

лый человек видит все, он много думает и очень мудр. Но

сегодня он не таков, каким был вчера или будет завтра,

и понять его никак невозможно. Он не всегда поступает

одинаково, и никто не может знать, как он поступит в

следующий раз. Обычай индейца всегда один и тот же.

Лось каждый год спускается с гор в долины, когда на¬

ступает зима. Лосось всегда приходит весною, когда ре¬

ка освобождается ото льда. На свете все испокон веков

совершается одинаково. Индеец знает это, и все ему по¬

нятно. А обычай белого человека не всегда один и тот же,

и потому индейцу его не понять. Индеец не может знать,

как поступит белый.
Вот, к примеру, скажу про табак. Табак —

очень хорошая вещь. Он заменяет голодному пищу, он

сильного делает сильнее, а тот, кто сердится, за трубкой

забывает свой гнев. И потому табак ценится дорого,

очень дорого. Индеец за лист табака дает большого

лосося, потому что этот табак он может жевать долго и

от сока его становится приятно внутри. А что делает бе¬

лый? Когда рот его полон табачного сока, он этот сок

выплевывает!.. Да, выплевывает прямо на снег, и доро¬

гой сок пропадает даром. Что, белый человек любит

табак? Не знаю. Но если любит, зачем же он выпле¬

вывает такой дорогой сок? Это непонятно и очень нера¬

зумно.
Старый Эббитс умолк и запыхтел трубкой, но, убедив¬

шись, что она потухла и ее нужно разжечь,- протянул

ее жене. И Зилле, чтобы сделать это, пришлось разжать

губы, застывшие в язвительной усмешке по адресу белых.
А Эббитс молчал, не докончив своего рассказа. Он
318

снова как будто ослабел под бременем старости. Я спро¬

сил:
—	А где же ваши сыновья Моклан и Бидаршик? По¬

чему ты и твоя жена на старости лет остаетесь без мяса?
Эббитс словно очнулся от сна и с трудом выпрямился.
—	Красть нехорошо,— сказал он.— Если собака ута¬

щит у тебя кусок мяса, ты бьешь ее палкой. Таков закон.

Этот закон человек установил для собаки, и собака дол¬

жна его соблюдать, иначе палка причинит ей боль. И ко¬

гда другой человек украдет у тебя мясо, или челнок, или

жену, ты убиваешь этого человека. Таков закон, и он

справедлив. Воровать нехорошо, поэтому закон говорит:

вору — смерть! Кто нарушает закон, должен быть нака¬

зан. А самая страшн.ая кара — смерть.
—	Но почему же человека вы за кражу убиваете, а со¬

баку нет? — спросил я.
Старый Эббитс посмотрел на меня с искренним изум¬

лением, в котором было что-то детское, а Зилла насмещ-

ливой улыбкой дала мне понять, как мой вопрос глуп.
—	Да, вот так думают белые люди! —заметил Эб¬

битс.
—	Они глупы, эти белые! — отрезала Зилла.
—	Так пусть же старый Эббитс поучит меня, белого

человека, уму-разуму,— сказал я смиренно.
—	Собаку не убивают, потому что она должна та¬

щить нарты. А человек никогда не тащит нарты другого

человека, и потому, если он провинился, его можно убить.
—	Вот оно что! — пробормотал я.
—	Таков, закон,— продолжал старый Эббитс.— Те¬

перь слушай, белый человек, я расскажу тебе об одном

величайшем безрассудстве. Живет в деревне индеец по

имени Мобитс. Украл он у белого два фунта муки. И что

же сделал белый? Поколотил Мобитса? Нет. Убил его?

Нет. А как же о« поступил с Мобитсом? Сейчас узна¬

ешь. У белых есть дом. И он запирает Мобитса в

этом доме. У дома крепкая крыша, толстые стены. Белый

разводит огонь, чтобы Мобитсу было тепло. Он дает Мо-

битсу много еды. Никогда в жизни Мобитс не едал та¬

кой хорошей пищи. Тут и сало, и хлеб, и бобов сколько

душе угодно. Мобитсу живется отлично.
Дверь дома заперта на большой замок, чтобы Мобитс

не сбежал. Это тоже очень глупо: зачем Мобитсу бе¬
319

жать, если у него там всегда еды много, и теплые одея¬

ла, и жаркий огонь? Дурак бы он был, если бы сбежал!

А Мобитс вовсе не дурак.
Три месяца его держали в этом доме. Он украл два

фунта муки — и за это белый так хорошо позаботился

о нем! Мобитс съел 3ia три месяца не два, а много фунтов

муки, много фунтов сахару и сала, а уж бобов — целую

уйму. И чаю Мобитсу давали вволю. Через три месяца

белый отпирает дверь и приказывает Мобитсу уходить.

Но Мобитс не хочет. Ведь и собака не уходит оттуда, где

ее долгое время кормили. Так и Мобитс не хотел уходить,

и белому человеку пришлбсь его гнать. Вот Мобитс и вер¬

нулся к нам в деревню. Он очень разжирел. Так посту¬

пает белый человек, и нам его не понять. Ведь это глупо,

очень глупо!..
—	Но где же твои сыновья? — настойчиво допыты¬

вался я.— У тебя сильные сыновья, а ты на старости

лет голодаешь?
—	Был у нас Моклан,— начал Эббитс.
—	Он был очень сильный! — вмешалась Зилла.—

Он мог день и ночь грести, не отдыхая. Он знал все по¬

вадки лососей и был на реке, как дома. Моклан был очень

умен.
—	Да, был у нас Моклан,— повторил Эббитс, не об¬

ратив внимания на вмешательство жены.— Весною он

уплыл вниз по Юкону вместе с другими юношам»и, чтобы

поторговать в форте Кэмбел. Там еспь пост, где много

всяких товаров белых людей, и есть торговец по имени

Джонс. Живет там еще и шаман белых — по-вашему,

«миссионер».
А около форта Кэмбел на реке есть опасное место,

где Юкон узок, как стан девушки, и вода очень быстрая.

Там сталкиваются течения с разных сторон, и в реке во¬

доворот* Людей в этом месте засасывает. Течение все вре¬

мя меняется, и лицо реки никогда не бывает одинаково.

А Моклан был мой сын и, значит, храбрый юноша...
—	Разве мой отец не был храбрецом? — прервала

его Зилла.
—	Да, твой отец был храбр,— согласился Эббитс то¬

ном человека, который во что бы то ни стало хочет со¬

хранить мир в семье.— Моклан — твой сын и мюй, и он

не знал страха. Может быть, потому, что оТёц у тебй
320

был смельчак из смельчаков, Моклан был тоже чересчур

смел. Когда нальешь в горшок слишком много воды,

она переливается через край. Так и в Моклане бцло

слишком много смелости, и она переливалась через

край.
Юноши, что плыли с НИМ) по Юкону, очень боялись

опасной воды у форта Кэмбел. А Моклан не трусил. Он

громко засмеялся: «О-хо-хо!» — и поплыл прямо к

опасному месту. И там, где течения сталкиваются, его

лодка опрокинулась. Водоворот схватил Моклана за но¬

ги. Он кружил его, кружил и тянул вниз. Моклан скрыл¬

ся под водой, и больше его не видели.
—	Ай-ай-ай! — простонала Зилла.— Он был ловок и

умен, и он мюй первенец!
—	Я отец Моклана,— промолвил Эббитс, терпеливо

выждав, пока жена притихнет.— И вот я сажусь в лод¬

ку и еду вниз по Юкону, в форт Кэмбел, чтобы получить

долг.
—	Долг? — переспросил я.— Какой долг?
—	Долг с Джонса, главного торговца,— был ответ.—

Таков закон для тех, кто странствует по чужой стране.
Я в недоумении покачал головой, обнаружив этим

свое невежество. И Эббитс посмотрел на меня сострада¬

тельно, а Зилла, по обыкновению, презрительно фырк¬

нула.
—	Ну слушай, белый человек,— сказал старый Эб¬

битс.— К npHMejpy, у тебя в лагере есть собака, и она

кусается. Так вот, если она укусит человека, ты пода¬

ришь тому человеку что-нибудь, потому что собака —

твоя и ты за нее отвечаешь. Ты платишь за вред, кото¬

рый она причинила. Верно? И то же самое бывает, если

в твоем! краю опасная охота или опасная вода: ты дол¬

жен платить чужим за вред. Таков закон, и это справед¬

ливо. Брат моего отца пошел в страну племени Танана и

был там убит медведем. Так разве племя Танана не упла¬

тило за это моему отцу? Оно дало ему много одеял и

ценных шкур. Так и следовало. Охота в тех краях опас¬

на, и жители должны были за это заплатить.
Поэтому я, Эббитс, отправился в форт Кэмбел по¬

лучить долг. А Джонс, главный торговец, посмотрел на

меня и рассмеялся. Да, он долго смеялся и не захотел

платить. Тогда я пошёл к вашему шаману, тому, кого вы
21.	Джек Лондон. Т. 5.	321

называете «миссионер», и у нас с ним был долгий раз¬

говор. Я ему объяснил все про опасную воду и плату, ко-»

торую мне следует получить. А он говорил о другом. О

ТОМ), куда ушел Моклан после смерти. Если миссионер не

лжет, там горят большие костры, и, значит, Моклану

никогда не будет холодно. И еще миссионер толковал о

том, куда я пойду, когда ушру. Он сказал недобрые сло¬

ва. Будто я слеп. Но это же ложь! И будто я брожу в ве¬

ликой тьме. И это тоже ложь. Я ответил ему, что день и

ночь приходят для всех одинаково, и в моей деревне ни¬

чуть не темнее, чем у белых в форте Кэмбел. И еще я

сказал, что приехал не за тем, чтобы толковать про

тьму, и свет, и то место, куда м»ы уходим после смерти.

Мне должны здесь уплатить за опасную воду, убившую

моего сына. Тогда миссионер очень рассердился, обозвал

меня «темньш дикарем!» и прогнал. И я вернулся из фор¬

та Кэмбел, ничего не получив. Моклан умер, а я на ста¬

рости лет остался без рыбы и без мяса.
—	А все из-за этих белых! — вставила Зилла.
-	Да. из-за белых,— согласился Эббитс.— И еще

другое случилось по вине белых. Был у нас сын Бидар-

шик. Белый человек поступил с ним совсем иначе, чем с

Ямиканом, а ведь Бидаршик и Ямикан сделали одно и

то же. Сперва я расскажу тебе про Ямикана. Молодой

Ямикан был из нашей деревни, и случилось так, что он

убил белого. Скверное это дело — убить человека друго¬

го племени: из-за него потом беды не оберешься. Одна¬

ко Ямикан не был виноват. На языке у него всегда бы¬

ли до-брые слова, и от ссор он бегал, как собака от пал¬

ки. А белый выпил много виски и ночью пришел в

дом к Ямикану. Он стал жестоко драться. Ямикан

не мог от него убежать, и белый хотел его убить.

Но Ямикану не хотелось умирать, и он убил белого

человека.
Вся деревня была в большой тревоге. Мы очень боя¬

лись, что придется много заплатить родне убитого. И мы

попрятали одеяла, и меха, и все наше добро, чтобы бе¬

лые думали, что мы бедняки и не можем дорого запла¬

тить. Прошло немало времени, и вот пришли белые. Это

были воины. Солдаты, по-вашему. Они увели Ямикана.

Мать гром»ко оплакивала его и посыпала волосы пеплом.

Она была уверена, что Ямикана уже нет в живых. Да
322

и вся деревня думала так и радовалась, что белые ничего

с нас не взяли.
Случилось все это весною, когда река освободилась от

льда. Прошел год, потом еще год. Опять наступила вес¬

на, и лед с реки сошел. И вот Ямикан, которого все счи¬

тали мертвым, вернулся к нам живой. Он очень растол¬

стел: В1ИДН0 было, что он все это время спал в тепле и ел

досыта. У него было теперь много красивой одежды, и

он был мудр, совсем как белый человек. Очень скоро он

стал вождем! нашей деревни.
Ямикан рассказывал много удивительного про обы¬

чаи белых: ведь он долго жил среди них и совершил да¬

лекое путешествие в их страну. Сначала белые солдаты

долго везли его вниз по Юкону, очень далеко, туда, где

река кончается и впадает в озеро, которое больше всей

земли и такое же широкое, как небо. Я и не знал, что

Юкон течет так далеко, но Ямикан это видел собствен¬

ными глазами. Не верилось мне также, что есть такое

озеро — больше всей зем1ли и широкое, как небо. Не

Ямикан его видел. И еще он говорил мне, что вода в этом

озере соленая,— а это уже совсем удивительно и не¬

понятно...
Однако тебе, белый человек, все эти чудеса известны,

и я не стану утомлять тебя беседой о них. Расскажу

только о том, что случилось с Ямиканом. Белые очень хо¬

рошо кормили его. Ямикан все время ел, и ему давали все

больше хорошей пищи. Белые люди живут в солнечной

стране, так рассказывает Ямикан, там очень тепло и тела

зверей покрыты не мехом, а волосом. В полях зелень вы¬

сокая, густая, вот откуда у белых берется мука, и бобы,

и картофель. И в той стране под солнцем никогда не бы¬

вает голода. Там всегда много еды. Я об этом! ничего не

знаю... Но так говорил Ямикан.
Да, странно все то, что случилось с Ямиканом. Белые

люди не причинили ему никакого зла. Давали ему все

время теплую постель ночью и ммого вкусной пищи днем.

Они повезли его через Соленое озеро, огромное, как небо.

Он плыл на огненной лодке белых, которая по-вашему

зовется «пароход», и этот пароход был раз в двадцать

больше, чем тот, что плавает по Юкону. Сделан он из

железа, а все-таки не тонет. Не понимаю, как это воз¬

можно, но Ямикан говррит: «Я же плавал далеко на
323

этоц железной лодке —и вот видите,, я жив». Это воен¬

ное судно белых, на нем множество солдат.
Плавание продолжалось много-много дней и ночей, и

вот Ямнкац приехал в страну, где нет снега. Этому труд¬

но поверить. Не может быть, чтобы зимою не выпадад

снег. Но Ям1икан это видел. Я спрашивал потом белых,

и они тоже говорят, что в этой стране снега никогда не

бывает. Но мне все еще не верится, и потол^ я хочу

спросить у те0я; правда ли это? И еще скажи ты мне,

белый человек, как называется та страна. Я когда-

то слышал ее название, «о хочу услышать его еще и от

тебя, и тогда я буду знать, правду мне говорили или

ложь.-
Старый Эббитс смотал на .меня с беспокойством. Он

решил во что бы то ни стало узнать правду, как ни

хотелось ему сохранить веру в невиданное никогда

чудо.
—	Да,— сказал я ему.— То, что ты слышал, правда.

В той стране не бывает снега, а зовется она Калифор¬

нией.
—	Кали-фор-ния,— раздельно повторил он несколько

раз, напряженно вслушиваясь в то, что произносил. И на¬

конец утвердительно кивнул головой.
—	Да, значит, это та самая страна, про которую рас¬

сказывал нам Ямикан.
Я догадывался, что случай с Ямиканом, очевидно, про¬

изошел в те годы, когда Аляска только что перешла к

Соединенным Штатам: тогда здесь еще не было власти

на MiecTax и территориальных законов, и виновных в

убийстве, видимо, отсылали в Штаты, чтобы там судить

федеральным судом.
—	Когда Ямикан очутился в этой стране без снега,—

продолжал старый Эббитс,— его привели в большой дом,

полный людей. Люди эти долго говорили что-то и зада¬

вали Ямикану много вопросов. Потом объявили ему, что

ему больше ничего плохого не сделают. Ям«икана это уди¬

вило: ведь ему и до того ничего плохого не делали, все

время давали еды вволю и теплую постель. А с того дня

его стали кормить еще лучше, давали ему деньги и возили

по разным местам в той стране белых людей. И он видел

много удивительного, много такого, чего не в силах до¬

нять, я,. Эббчтс, потому что я старик, и никуда далеко не
324

ездил. Через два года Ямикан вернулся в нашу де¬

ревню. Он стал очень мудр и до самой смерти был нашим

вождем.
Пока он был жив, он часто сиживал у мюего огня и

рассказывал про чудеса, которые довелось ему видеть.

Бидаршгас, мой сын, тоже сидел у огня и слушал с широ¬

ко опкрытым)и глазами.
Раз ночью, когда Ямикан ушел домой, Бидаршик

встал, выпрямился во весь свой высокий рост, ударил

себя кулаком в грудь и сказал:
—	Когда я стану мужчиной, я отправлюсь путеше¬

ствовать в дальние края и даже в ту страну, где нет сне¬

га. Я хочу увидеть все своими глазами.
—	Бидаршик не раз ездил в дальние места,— с гор¬

достью сказала Зилла.
—	Это верно,— торжественно подтвердил Эббитс.—

А когда возвращался, сидел у огня и томился жаждой

увидеть еще другие, неизвестные ему земли.
—	Он постоянно поминал про Соленое озе(ю величи¬

ной с небо и про ту страну, где не бывает снега,— до6а<

вила Зилла.
—	Да,— сказал Эббитс.— Он часто твердил: «Когда

я наберусь сил и стану настоящим мужчиной, я отправ¬

люсь туда и сам увижу, правда ли все то, что говорит

Ямикан».
—	Но не было никакой возможности попасть в стра¬

ну белых,— заметила Зилла.
—	Разве он не поплыл по Юкону до Соленого озера,

большого, как небо? — возразил ей муж.
—	Да, но перебраться через это озеро в страну солн¬

ца ему не удалось.
—	Для этого надо было попасть на железный паро¬

ход белых, который в двадцать раз больше тех, что ходят

по Юкону,— пояснил Эббитс (он сердито покосился

на Зиллу, видя, что ее увядшие губы опять разжа¬

лись для какого-то замечания. И она не решилась

ничего сказать).— Но белый человек не пустил Бидар-

шика на свой пароход, и мой сын вернулся домой.
Он сидел у огня и тосковал по той стране, где нет

снега.
—	А все-такй он побывал у Соленого озера и видел
325

пароход, который не тонет, хотя он железный!—вос¬

кликнула неукротимая Зилла.
—	Да,— подтвердил Эббитс.— И он узнал, что Ями-

кан говорит правду. Но у Бидаршика не быЛ никакой

возможности попасть в страну белых. И он затосковал и

постоянно сидел у огня, как старый, больной человек. Он

не ходил больше на охоту добывать мясо.
—	И не ел мяса, которое я ему подавала,— добавила

Зилла.— Только головой качал и говорил: «Я хотел

бы есть пищу белых людей и растолстеть от нее, как

Ямикан».
—	Да, он совсем! перестал есть мясо,— продолжал

Эббитс.— Болезнь все сильнее одолевала его, и я боял¬

ся, что он умрет. То была не болезнь тела, а болезнь го¬

ловы. Он был болен желанием. И я, его отец, крепко

призадумался. У меня оставался только один сын, и я

не хотел, чтобы Бидаршик умер. У него была больна

голова, и только одно могло его исцелить. «Надо, что¬

бы Бидаршик через Соленое озеро попал в страну,

где не бывает снега, иначе он умрет»,— говорил я себе.

Я долго думал и наконец придумал, как ему этого до¬

биться.
И однажды вечером, когда он сидел у огня; повесив

голову в тоске, я сказал:
—	Сын мой, я придумал, как тебе попасть в страну

белых.
Он посмотрел на меня, и лицо его просияло.
—	Поезжай так, как поехал Ямикан.
Но Бидаршик уже опять впал в уньшие и ничего

не понял.
—	Ступай,— говорю я ему,— найди какого-нибудь

белого и убей его, как это сделал Ямикан. Тогда придут

солдаты. Они заберут тебя и так же, как Ямикана,

повезут через Соленое озеро в страну белых. И ты,

как Ямикан, вернешься сюда толстым, и глаза твои

будут полны всем тем, что ты видел, а голова полна

мудрости.
Бидаршик вскочил и протянул руку к своему ружью.
—	Куда ты? — спросил я у него.
—	Иду убить белого.
Тут я понял, что люи слова понравились Бидаршику и

что он выздо]ровеет* Ибо слова мои были раз^^мны.
326

в нашу деревню пришел тогда рдин белый. Он не

!И<;кал в земле аолота, не охотился за шкурами в лесу.

Нет, он все время собирал разных жуков и мух. Но он

ведь не ед насекомых, для чего 1Же он их разыскивал и

собирал? Этого я не знал. Знал только, что этот бе¬

лый-^ очень странный человек. 0>бирал он и птичьи

яйца:; Их он тоже не ел. Он выбрасывал все, что внутри,

и оставлял себе только скорлупу. Но ведь яичную скор-

луцу не едят! А он ее укладывал в коробки, чтобы

она не разбилась. Не ел он и птичек, которых ловил.

Он снимал с них только кожу с перьями и прятал

в коробки. Еще он любил собирать кости, хотя

костей не едят, а к тому же этот чудак больше всего

любил очень старые кости, он их выкапывал из

земли.
Этот белый не был силен и свиреп, я понимал, что

его убить легко. И я сказал Бидаршику: «Сын мой, этого

белого человека ты сможешь убить». А Бидаршик отве¬

тил, что это умные слова. И вот он пошел в одно место,

где, как он знал, в земле лежало много костей. Он вырыл

их целую кучу и принес на стоянку того чудака. Белый

был очень доволен. Его лицо засияло, как солнце, он

глядел на кости и радостно улыбался. Потом он нагнул¬

ся, чтобы рассмотреть их получше. Тут Бидаршик нанес

ему сильный удар топором по голове. Белый повалился

на землю и умер.
—	Ну,— сказал я Бидаршику,— теперь придут бе¬

лые воины и увезут тебя в ту страну под солнцем, где ты

будешь много есть и растолстеешь.
Бидаршик был счастлив. Тоска его сразу прошла, он

сидел у огня и ждал солдат...
Как я мог знать, что обычай у белых всякий раз

иной? — гневно спросил вдруг старый Эббитс, повер¬

нувшись ко мне.— Откуда мне было знать, что белый

сегодня поступает иначе, чем вчера, а завтра поступит не

так, как сегодня? — Эббитс уныло покачал головой.—

Нет, белых понять невозможно! Вчера они Ямикана

увозят в свою страну и кормят его там до отвала хорошей

пищей. Сегодня они хватают Бидаршика — и что же они

с ним делают? Вот послушайте, что они сделали с нашим

Бидаршиком.
Да, я, его отец, расскажу вам это. Они повезли Би-
327

даршика в форт Кэмбел, а там накинули ему на шею ве¬

ревку, и когда ноги его отделились от земли, он умер.
—	Ай! Ай! — запричитала Зилла.— И он так и не

перкеплыл то озеро, что шире неба, и не увидел солне»!-

ную страну, где нет снега!
—	А потому,— сказал старый Эббитс серьезно и с

достоинством,— некому больше охотиться за мясом для

меня, и я «а староста лет сижу голодный у огня и рас¬

сказываю про свое горе белому человеку, который дал

мне еду, и крепкий чай, и табак для моей трубки.
—	А во всем виноваты лживые и дурные белые лю¬

ди! — резко крикнула Зилла.
—	Нет,— возразил ее старый муж мягко, но реши¬

тельно.— Виноват обычай белых, которого нам не понять,

потому что он никогда не бывает одинаков.

СКАЗАНИЕ О КИШЕ
Давньш-давно у самого Полярного моря жил Киш.

Долгие и счастливые годы был он первым человеком в

своем поселке, умер, окруженный почетом, и имя его бы¬

ло у всех на устах. Так много воды утекло с тех пор, что

только старики помнят его им»я, помнят и правдивую по¬

весть о нем, которую они слышали от своих отцов и ко¬

торую сами передадзпг своим детям и детям! своих детей,

а те — СВОИМ), и так она будет переходить из уст в уста

до конца времен. Зимней полярной ночью, когда северная

буря завывает над ледяными просторами, а в ^воздухе

носятся белые хлопья и никто не смеет выглянуть нару¬

жу, хорошо послушать рассказ о том, как Киш, что

вышел из самой бедной иглу достиг почета и занял вы¬

сокое место в своем поселка.
Киш, как гласит сказание, был смышленьш мальчи¬

ком, здоровым и сильным и видел уже тринадцать солнц.

Так считают на Севере годы, потому что каждую

зиму солнце оставляет землю во мраке, а на следующий

год поднимается над землей новое солнце, чтобы люди

снова могли согреться и поглядеть друг другу в лицо.

Отец Киша был отважным охотником! и встретил смерть

в голодную годину, когда хотел отнять жизнь у большого

полярного медведя, дабы даровать жизнь своим

соплем1енникам. Один на один он схватился с медведем,

и тот переломал ему все кости; но на медведе было м»ного
' Яглу—хижины канадских эскимосов, сложенные из снежных

плит.
329

мяса, и это спасло народ. Киш был единственным) сыном,

и, когда погиб его отец, он стал жить вдвоем с матерью.

Но люди быстро все забывают, забыли и о подвиге его

отца, а Киш был всего только мал1ьчик, мать его — всего

только женщина, и о них тоже забыли, и они жили так,

забытые всеми, в самой бедной иглу.
Но как-то вечером в большой иглу вождя Клош-Квана

собрался совет, и тогда Киш показал, что в жилах у него

горячая кровь, а в сердце — мужество мужчины, и он ни

перед кем не станет гнуть спину. С достоинством взросло¬

го он поднялся и ждал, когда наступит тишина и стих¬

нет гул голосов.
—	Я скажу правду,— так начал он.— Мне и матери

моей дается положенная доля мяса. Но это мясо часто

бывает старое и жесткое, и в нем» слишком много костей.
Охотники—и совсем седые, и только начавшие седеть,

и те, что были в расцвете лет, и те, что были еще юны,—

все разинули рот. Никогда не доводилось им слышать по¬

добных речей. Чтобы ребенок говорил, как взрослый

мужчина, и бросал им в лицо дерзкие слова!
Но Киш продолжал твердо и сурово:
—	Мой отец, Бок, был храбрым охотником, вот по¬

чему я говорю так. Люди рассказывают, что Бок один

приносил больше мяса, чем любые два охотника, даже из

самых лучших, что своим)И руками он делил это мясо и

своими глазами следил за тем, чтобы самой древней ста¬

рухе и самому хилому старику досталась справедливая

доля.
—	Вон его! — закричали охотники.— Уберите отсюда

этого мальчишку! Уложите его спать. Мал он еще разго^

варивать с седовласыми мужчинами.
Но Киш спокойно ждал, пока не уляжется волнение.
—	У тебя есть жена, Уг-Глук,— сказал он,— и ты го¬

воришь за нее. А у тебя. Массук,— жена и мать, и з^

них ты говоришь. У моей матери нет никого, кроме меня,

и потому говорю я. И я сказал: Бок погиб потому, что

он был храбрым 0Х0ТНИК0М1, а теперь я, его сын, и Айкига,

мать моя, которая была его женой, должны иметь вдо-

роль мяса до тех пор, пока есть вдоволь мяса у племени.

Я, Киш, сын Бока, сказал.
Он сел, но уши его чутко прислушивались к буре прд-

теста и возмущения, вызванной его словами.
330

—■ Разве мальчишка смеет говорить на совете? — про¬

шамкал старый УгТлук.
—	С каких это пор грудные младенцы стали учить

нас, мужчин? —зычным голосом спросил Массук.— Или

я уже не Мужчина, что любой мальчишка, которому за¬

хотелось мяса, может смеяться мне в лицо?
Гнев их кипел ключом. Они приказали Кишу сейчас

же идти спать, грозили совсем) лишить его мяса, обещали

задать ему жестокую порку за дерзкий поступок. Глаза

Киша загорелись, кровь забурлила и жарким румянцем

прилила к щекам. Осыпаемый бранью, он вскочил с

места.
—	Слушайте меня, вы, мужчины! — крикнул он.—

Никогда больше не стану я говорить на совете, никогда,

прежде чем вы не придете ко мне и не скажете: «Говори,

Киш^ мы хотим, чтобы ты говорил». Так слушайте же.

мужчины, мое последнее слово. Бок, мой отец, был вели¬

кий охотник. Я, Киш, его сын^, тоже буду охотиться и

приносить мясо и есть его. И знайте отныне, что дележ

моей добычи будет справедлив. И ни одна вдова, ни один

беззащитный старик не будут больше плакать ночью от¬

того, что у них нет мяса, в то время как сильные муж¬

чины стонут от тяжкой боли, ибо съели слишком много.

И тогда будет считаться позором, если сильные мужчины

станут объедаться мясом! Я, Киш, сказал все.
Насмешками и глумлением проводили они Киша, ко¬

гда он выходил из иглу, но он стиснул зубы и пошел

своей дорогой, не глядя ни вправо, ни влево.
На следующий день он направился вдоль берега, где

земля встречается со льдами. Те, кто видел его, заметили,

что он взял с собой лук и большой запас стрел с костя¬

ными наконечниками, а на плече нес большое охотничье

копье своего отца. И много было толков и много смеха

по этому поводу. Это было невиданное событие. Никогда

не случалось, чтобы мальчик его возраста ходил на охоту,

да еще один. Мужчины только покачивали головой да

пророчески что-то бормотали, а женщины с сожалением

смотрели на Айкигу, лицо которой было строго и пе¬

чально.
—	Он скоро вернется,— сочувственно говорили жен¬

щины.
331

“ Пусть идет. Это послужит ему хорошим уроком,—

говорили охотники.— Он вернется скоро, тихий и покор¬

ный, и слова его будут кроткими.
Но прошел день и другой, и на третий поднялась

жестокая пурга, а Киша все не было. Айкига рвала на

себе волосы и вымазала лицо сажей в знак скорби, а жен¬

щины горькими словами корили мужчин за то, что они

плохо обошлись с мальчиком и послали его на cMiepib;

М1УЖЧИНЫ же молчали, готовясь идти на поиски тела, ко¬

гда утихнет буря.
Однако на следующий день рано утром Киш появился

в поселке. Он пришел с гордо поднятой головой. На пле¬

че он нес часть туши убитого им зверя. И поступь его

стала надменной, а речь звучала дерзко.
—	Вы, мужчины, возьмите собак и нарты и ступайте

по моему следу,— сказал он.— За День пути отсюда

найдете много мяса на льду — медведицу и двух мед¬

вежат.
Айкига была вне себя от радости, он же принял ее

восторги, как настоящий мужчина, сказав:
—	Идем, Айкига, надо поесть. А потом я лягу спать,

ведь я очень устал.
И он вошел в иглу и сытно поел, после чего спал

двадцать часов подряд.
Сначала было много сомнений, много сомнений и спо¬

ров. Выйти на полярного медведя — дело опасное, но

трижды и три раза трижды опаснее — выйти на медве¬

дицу с медвежатами. Мужчины не могли поверить, что

мальчик Киш один, совсем один, совершил такой великий

подвиг. Но женщины рассказывали о свежем мясе толь¬

ко что убитого зверя, которое принес Киш, и это поко\е-

бало их недоверие. И вот, наконец, они отправились в

путь, ворча, что если даже Киш и убил зверя, то, верно,

он не позаботился освежеватть его и разделать тушу. А на

Севере это нужно делать сразу, как только зверь убит,—

иначе мясо зам1ерзнет так крепко, что его не возьмет да¬

же сампый острый нож; а взвалить мороженую тушу в

триста фунтов на нарты и везти по неровному

льду — дело нелегкое. Но, придя на место, они увидели

то, чему не хотели верить: Киш не только убил медве¬

дей, но рассек туши на четыре части, как истый охотник,

и удалил внутренности.
332

TaiK было положено начало тайне Киша. Дни шли за

днями, и тайна эта оставалась неразгаданной. Киш сно¬

ва пошел на охоту и убил молодого, почти взрослого мед¬

ведя, а в другой раз—огромного медведя-самца и его сам¬

ку. Обычно он уходил на три-четыре дня, но бывало, что

пропадал среди ледяных просторов и целую неделю. Он

никого не хотел брать с собой, и народ только диву да¬

вался. «Как он это ^1елает? — спрашивали охотники друг

У друга.— Даже собаки не берет с собой, а ведь собака—

большая подмога на охоте».
—	Почему ты охотишься только на медведя? — спро¬

сил его как-то КлошЖван.
И Киш сумел дать ему надлежащий ответ:
—	Кто же не знает, что только на медведе так м)ного

мяса.
Но в поселке стали поговаривать о колдовстве.
—	Злые духи охотятся вместе с ним,— утверждали

одни.— Поэтому его охота всегда удачна. Чем же иначе

можно это объяснить, как не тем, что ему помогают злые

духи?
—	Кто знает? А может, это не злые духи, а доб¬

рые? — говорили другие.— Ведь его отец был великим

охотником. Может, он теперь охотится вместе с сыном и

учит его терпению, ловкости и отваге. Кто знает!
Так или не так, но . Киша не покидала удача, и не¬

редко менее искусным охотникам приходилось доставлять

в поселок его добычу. И в дележе он был справедлив.

Так же, как и отец его, он следил за тем, чтобы самый хи¬

лый старик и самая древняя старуха получали справедли¬

вую долю, а себе оставлял ровно столько, сколько нужно

для пропитания. И поэтому-то, и еще потому, что он был

отважным охотником, на него стали смютреть с уважени¬

ем и побаиваться его и начали, говорить, что он должен

стать вождем после смерти старого Клош-Квана. Теперь,

когда он прославил себя такими подвигами, все ждали,

что он снова появится в совете, но он не приходил, а им

было стыдно позвать его. _
—	Я хочу построить себе новую иглу,— сказал Киш

однажды Клош-Квану и другим, охотникам.— Это долж¬

на быть просторная иглу, чтобы Айкиге и мне было удоб¬

но в ней жить.
—	Так,— сказали те, с важностью кивая головой.
333

—	Но у меня нет «а это времени. Мое дело — охота,

и о^на отнимает все мюе время. Было бы справедливо и

правильно, чтобы мужчины и женщины, которые едят

мясо, что я приношу, построили мне иглу.
И они Ьыстроили ему такую большую, просторную иг¬

лу, что она была больше и просторнее даже жилища са¬

мого Клош-Квана. Киш и его мать перебрались туда, и

впервые после смерти Бока Айкига стала жить в доволь¬

стве. И не только одно довольство окружало Айкигу:

она была матерью замечательного охотника, и на нее смот¬

рели теперь, как на первую женщину в поселке, и другие

женщины посещали ее, чтобы испроситть у нее совета, и

ссылались на ее мудрые слова в спорах друг с другом)

или со своими мужьями.
Но больше всего занимала все утл тайна чудесной

охоты Киша. И как-о-о раз Уг-Глук бросил Кишу в лицо

обвинение, в колдовстве.
—	Тебя обвиняют,—зловеще сказал Уг-Глук,—в сно¬

шениях со злыми духами; вот почему твоя охота удачна.
—	Разве вы едите плохое м>ясо? — спросил Киш. —

Разве кто-нибудь в поселке заболел от него? Откуда ты

можешь знать, что тут замешано колдовство? Или ты

говоришь наугад — просто потому, что тебя душит за¬

висть?
И Уг-Глук ушел пристыженный, и женщины смеялись

ему вслед. Но как-то вечером на совете после долгих спо¬

ров было решено послать соглядатаев по следу Киша,

когда он снова пойдет на медведя, и узнать его тайну. И

вот Киш отправился на охоту, а Бим и Боун, два мюлодых,

лучших в поселке охотника, пошли за ним по пятам), ста¬

раясь не попасться ему на глаза. Через пять дней они

вернулись, дрожа от нетерпения,— так хотелось им по¬

скорее рассказать то, что они видели. В жилище Клош-

Квана был спешно созван совет, и Бим, тараща от изу¬

мления глаза, начал свой рассказ.
—	Братья! Как нам было приказано, мы шли по сле¬

ду Киша. И уж так осторожно мы шли, что он ни разу не

зам1етил нас. В середине первого дня пути он встретился

с большим медведем-самцом, и это был очень, очень

большой медведь...
—	Больше и не бывает,— перебил Боун и повел рас¬

сказ дальше.— Но медведь не хотел вступать в борьбу,
334

он повернул назад и стал не спеша уходить по льду. Мы

смотрели на него со скалы на берегу, а он шел в нашу

сторону, и за ним, без всякого страха, шел Киш. И Киш

кричал на медведя, осыпал его бранью, размахивал рука¬

ми и поднимал очень большой шум. И тогда медведь

рассердился, встал на задние лапы и зарычал. А Киш шел

прямо на медведя...
—	Да, да,— подхватил Бим.— Киш шел прямо на

медведя, и медведь бросился на него, и Киш побежал.

Но когда Киш бежал, он уронил на лед маленький

круглый шарик, и медведь остановился, обнюхал этот

шарик и проглотил его. А Киш все бежал и все бросал

маленькие круглые шарики, а медведь все глотал их.
Тут поднялся крик, и все выразили сомнение, а Уг-

Глук прямо заявил, что он не верит этим сказкам.
—	Собственными глазами видели мы это,— убеждал

их Бим.
—	Да, да, собственными глазами,— подтвердил и

Боун.—И так продолжалось долго, а потом медведь вдруг

остановился, завыл от боли и начал, как бешеный, коло¬

тить передними лапами о лед. А Киш побежал дальше

по льду и стал на безопасном расстоянии. Но медве¬

дю было не до Киша, потому что маленькие круглые ща-

рики наделали у него внутри большую беду.
—	Да, большую беду,— перебил Бим.— Медведь ца¬

рапал себя когтями и прыгал по льду, словно разыграв¬

шийся щенок. Но только он не играл, а рычал и выл от

боли,— я всякому было ясно, что это не игра, а боль. Ни

разу в жизни я такого не видал.
—	Да, и я не видал,— опять вмешался Боун.— А ка¬

кой это был огромный медведь!
—	Колдовство,— проронил Уг-Глук.
—	Не знаю,— отвечал Боун.— Я рассказываю только

то, что видели мои глаза. Медведь был такой тяжелый

и прыгал с такою силой, что скоро устал и ослабел, и

тогда он пошел прочь вдоль берега и все мотал головой

из стороны в сторону, а потом садился, и рычал, и выл от

боли — и снова шел, А Киш тоже шел за медведем, а

мы — за Кишем, и так мы шли весь день и еще три

дня. Медведь все слабел и выл от боли.
—	^о колдовство! — воскликнул Уг-Глук.— Ясно,

что это колдовство!
335

—	Все может быть.
Но тут Бим опять сменил Боуна:
—	Медведь стал кружить. Он шел то в одну сторону,

то в другую, то назад, то вперед, то по кругу и снова и

снова пересекал свой след и, наконец, пришел к тому

месту, где встретил его Киш. И тут он уже совсем

ослабел и не мог даже ползти. И Киш подошел к нему и

прикончил его копьем!.
—	А потом? — спросил Клош-Кван.
—^ Потом Киш принялся свежевать медведя, а мы по¬

бежали сюда, чтобы рассказать, как Киш охотится на

зверя.
К концу этого дня женщины притащили тушу мед¬

ведя, в то время как мужчины собирали совет. Когда

Киш вернулся, за ним послали гонца, приглашая

его прийти тоже, но он велел сказать, что голоден и устал

и что его иглу достаточно велика и удобна и может вме¬

стить много людей.
И любопытство было так велико, что весь совет во

главе с Клош-Кваном поднялся и направился в иглу Ки¬

ша. Они застали его за едой, но он встретил их с по¬

четом и усадил по старшинству. Айкига то горделиво вы-

пр^1м1лялась, то в смущении опускала глаза, но Киш был

совершенно спокоен.
.Клош-Кван повторил рассказ Бима и Боуна и, за¬

кончив его, произнес строгим! голосом:
—	Ты должен дать нам! объяснение, о Киш. Расска*

жи, как ты охотишься. Нет ли здесь .колдовства?
Киш поднял на него глаза и улыбнулся.
—	Нет, о Клош-Кван! Не дело мальчика заниматься

колдовством, и в колдовстве я ничего не смыслю. Я толь¬

ко придумал способ, как можно легко убить полярного

медведя, вот и все. Это смекалка, а не колдовство.
—	И каждый может сделать это?
—	Каждый.
Наступило долгое молчание.
Мужчины глядели друг на друга, а Киш продолжал

есть.
—	И ты... ты расскажешь нам, о Киш? — спросил

наконец Клош-Кван дрожащим голосом!.
—	Да, я расскажу тебе.— Киш кончил высасывать
336

мозг из кости и поднялся с места.— Это очень просто.

Смотри!
Он взял узкую полоску китового уса и показал ее

всем. Концы у нее были острые, как иглы. Киш стал

осторожно скатывать ус, пока он не исчез у него в руке;

тогда он внезапно разжал руку,— и ус сразу распрямил¬

ся. Затем Киш взял кусок тюленьего жира^
—	Вот так,— сказал он.— Надо взять маленький ку¬

сочек тюленьего жира и сделать в нем ямку — вот так.

Потом в ямку надо положить китовый ус — вот так, хо¬

рошенько его свернув, и закрыть его сверху другим

кусочком жира. Потом это надо выставить на мо¬

роз, и когда жир замерзнет, получится маленький круг¬

лый шарик. Медведь проглотит шарик, жир растопится,

острый китовый ус распрямится — медведю станет боль¬

но. А когда медведю станет очень больно, его легко убить

копьем. Это совсем» просто.
И Уг-Глук воскликнул:
—	О!
И Клош-Кван сказал:
—	А!
И каждый сказал по-своему, и все поняли.
Так кончается сказание о Кише, который жил давными

давно у самого Поляр1ного моря. И потому, что Киш

действовал смекалкой, а не колдовством, он из самой жал¬

кой иглу поднялся высоко и стал вождем своего племени.

И говорят, что, пока он жил, народ благоденствовал и не

было ни одной вдовы, ни одного беззащитного старика,

которые бы плакали ночью оттого, что у них нет мяса.
22.	Джек Лондон. Т.

НЕОЖИДАННОЕ
Видеть явное, совершать обычное — что может быта

проще? Жизнь современного человека тяготеет к застыв¬

шим форм)ам, а развитие цивилизации усиливает это тяго¬

тение, и потому в жизни нашей преобладает обыденное,

а неожиданное случается редко. Но вот неожиданное про¬

исходит. Иной раз оно переворачивает вверх дном) всю

жизнь, и тогда неприспособленные погибают. Они не ви¬

дят того, что не явно, не ум»еют принимать внезапных ре¬

шений и теряют голову, попадая в новую, непривычную

колею. Словом, когда старая, накатанная колея их жизни

обрывается, они гибнут.
Но есть люди, которым удается выжить. Отдельные,

лучше приспособленные личности могут избежать гибели,

когда сила обстоятельств вырывает их из круга явного и

привычного, принуждая ступить на новый, неизвестный

путь.
Так было с Эдит Уитлси. Она родилась в Англии, в

сельской местности, где жизнь течет по исстари заведен¬

ному порядку, а все неожиданное так неожиданно и не¬

обычайно, что почитается безнравственным. Она рано по¬

шла в услужение и, все по тому же исстари заведенному

порядку, еще совсем молоденькой девушкой попала в гор¬

ничные к одной важной даме.
Развитие цивилизации приводит к тому, что наша

жизнь, подчиняясь установленным законам, в своем одно¬

образии уподобляется работе машины. Все нежелател1Ьное

изгоняется,^ все неизбежное заранее предусмотрено. Мы

даже не мокнем под дождем, не мерзнем в мороз, и
338

смерть — чудовищная, нежданная гостья — уже не под¬

стерегает нас за каждым углом: она превращена теперь в

пышный, хорошо слаженный спектакль, который заканчи¬

вается в фамильном склепе, где даже дверные петли за¬

ботливо смазаны маслом во избежание ржавчины, а воз¬

дух регулярно проветривается, дабы на мрамор не оседа¬

ла пыль.
Такая жизнь окружала Эдит Уитлси. Событий не

было. Ведь едва ли можно назвать событием то, что,

когда Эдит уже минуло двадцать пять лет, ей пришлось

сопровождать свою хозяйку в путешествие по Соединен¬

ным Штатам. Привычная колея жизни просто слегка из¬

менила направление. Колея была все та же — гладкая,

хорошо укатанная. Следуя этой колее, Эдит и ее хозяй¬

ка без М1алейших происшествий пересекли Атлантиче¬

ский океан на пароходе, который отнюдь не был суденыш¬

ком, затерянным в морской пучине, а скорее многоэтаж¬

ным отелем!, покойно и быстро продвигавшимся вперед,

подминая под свой гигантский корпус волны усмиренной

стихии, похожей в своей унылой покорности на мельнич¬

ную запруду. И на суше, по ту сторону океана, пролега¬

ла все та же колея — очень респектабельная, хорошо обо¬

рудованная, снабженная отелями на каждой оста¬

новке и отелями на колесах в пром1ежутках между оста-

новкам>и.
В Чикаго, пока ее госпожа знакомилась с одной сторо¬

ной жизни, Эдит знакомилась с другой, и, пожалуй, здесь

она впервые обнаружила способность вступать в еди¬

ноборство с неожиданным и выходить из этой борьбы по¬

бедительницей. Покинув службу у своей госпожи, Эдит

Уитлси стала Эдит Нелсон. Ганс Нелсон, эмигрант, швед

по рождению и плотник по профессии, носил в душе то

вечное беспокойство, которое гонит многих на поиски

приключений. Это был крепкий, мускулистый человек. Не¬

достаток воображения сочетался у него с колоссальной

предприимчивостью, а сила его любви и преданности бы¬

ла под стать его физической силе.
—	Поработаю как следует, поднакоплю деньжат и по¬

еду в Колорадо,— сказал он Эдит на другой день после

свадьбы. А год спустя они бьии в Колорадо, где Ганс

Нелсон впервые увидел золотой прииск и пал жертвой

золотой лихорадки. В погоне за золотом он пересек Юж¬
339

ную и Северную Дакоту, Айдахо и Восточный Орегон и

добрался до горных вершин Британской Колумбии. В пу¬

ти и на привале Эдит Нелсон всегда была возле мужа, де¬

ля с ним его удачи, его лншения, его труд. Семенящую по¬

ходку горожанки она сменила на свободный, широкий шаг

жительницы гор. Она научилась смело смотреть опас¬

ности в глаза, избавившись навсегда от того панического

страха, который порождается непониманием обстановку

и пр^ращает жителей городов в стадо глупых баранов^

цренеющих от ужаса и покорно ждущих своей судьбы

или спасающихся бегством, давя друг друга и устилая

путь трупами.
Эдит Нелсон сталкивалась с неожиданным на каж¬

дом повороте дороги, и взор ее привык различать впе»

реди не только явное, но и скрытое. Эта женщина, ни¬

когда прежде не занимавшаяся стряпней, научилась ста¬

вить т^сто без малейшей примеси дрожжей, солода или

хмеля и выпекать хлеб на обыкновенной сковороде над

костром. Когда же они съедали последний кусок сала и

последнюю чашку муки, Эдит Нелсон и тут не теряла

головы: из старых мокасин и обрывков сыромятной кожи

она ухитрялась готовить некое подобие пищи, помогав¬

ши им кое-как волочить ноги и поддерживать душу в

теле. Она научилась не хуже мужчины навьючивать ло¬

шадь (задача, кстати сказать, непосильная для горожа¬

нина) и знала, каким узло1^о следует вязать ту или иную

кладь; Она умела развести костер из сырых сучьев под

проливным дождем, ни на минуту не потеряв при этом

присутствия духа. Словом, Эдит Нелсон научилась с че¬

стью выходить из самых неожиданных положений. Но

Великое Неожиданное еще ждало ее впереди, и ей пред*

стояло помериться с ним силами.
Поток искателей золота устрем>лялся на север,, в Аля¬

ску.. И, как следовало ожидать, Ганс Нелсон и его же¬

на попали в этот водоворот и очутились в Клондайке.

Осень 1897 года застала их в Дайе, но у них не было

денег, чтобы переправить снаряжение через. Чилкутекий

перевал и спуститься вниз по реке к Доусону. Тогда Ганс

Нелсон вернулся к своей прежней профессии и немало со¬

действовал возведению золотоискательского посел¬

ка Скагуэй, словно из-под земли выросшего вдруг на пус¬

том месте.
540

Ганс Нелсон застрял на самом краю земли обето¬

ванной, и всю зиму просторы Аляски Манили его к себе.

Бухта Лэтуйя манила особенно непреодолимо, и летом1

1898 года супруги Нелсон уже пробирались вдоль извили¬

стого берега в длинном сивашском каноэ. Кроме них, в

лодке было трое белых и несколько индейцев. Индей¬

цы высадили их на берег в уединенном заливе, в сотне

миль от бухты Лэтуйи, выгрузили снаряжение й возвра¬

тились в Скагуэй, но трое мужчин остались с Нелсонакш,

так как все они были теперь членами одной золотоиска-

телд>скай партии. Каждый в равной доле участвовал в

расходах, и добычу решено было поделить поровну. Эдит

Нелсон исполняла обязанности поварихи и могла принять

участие в дележе наравне с мужчинами.
Для начала нарубили елей и построили хижину, пе¬

регородив ее на три комнаты. Вести хозяйство должна

была Эдит Нелсон. Мужчины должны были искать зо¬

лото, что они и делали, и находить его, что они тоже

делали. Впрочем», добыча оказалась не так уж велика:

они напали на небольшую рюссыпь, и день упорного тя¬

желого труда приносил каждому от пятнадцати до два¬

дцати долларов. Короткое лето Аляски длилось в этом

году дольше обычного, и золотоискатели все откладыва¬

ли свое возвращение в Скагуэй, а потом возвращаться

было уже поздно. Сначала они договорились с индейца¬

ми, которые каждую осень отправлялись вдоль побережья

со своими товарами. Сиваши ждали белых людей до по¬

следней минуты, а потом уплыли одни. Теперь не остава¬

лось ничего другого, как снова ждать подходящего слу¬

чая. Тем временем прииск был выработан и сделан ва-

лас дров на зиму.
Бабье лето все длилось и длилось, а затем под вой и

свист метели на Аляску ворвалась зима. Она подкралась

однажды ночью, а когда поутру золотоискатели просну¬

лись, за окнами завывал ветер, мела поземка и в лужах

вамерзла вода. Буран сменялся бураном, а в промежут¬

ках между ними воцарялась тишина, нарушавшаяся лишь

шумом прибоя на пустынном берегу, где кромкой белого

инея оседала на песок морская соль.
В хижине дела шли неплохо. Золота нарыто было на

восемь тысяч долларов, и старателям не приходилось^ жа¬

ловаться. Мужчины соорудили себе лыжи, ходили на охо¬
341

ту и пополняли запасы кл^овои свежим мясом, а вече¬

ра коротали за нескончаемыми партиями й вист или

в педро.
Когда работы на прииске прекратились, Эдит Нелсон

возложила топку печей и мытье посуды на МужЧий, а са**

ма штопала им носки и латала одежду.
В маленькой хижине не слышно было ни ссор, ни мю-

лочных пререканий, ни жалоб, и обитатели ее нередко го¬

ворили друг другу, что ИМ) повезло. Ганс Нелсон был че¬

ловек добродушный и покладистый, а Эдит с первого

дня их знакомства неизменно вызывала в нем1 восторг

своим умением уживаться с людьми. Харки, худой, дол¬

говязый техасец, отличался удивительной незлобивостью»

несмотря на свой замкнутый и молчаливый характер. Он

свято верил в то, что золото под землей непрерывно рас¬

тет, и, пока никто не пытался этого оспаривать, вел себя

вполне сносно. Четвертый обитатель хижины, Майкл

Деннин, своим ирландским юмором немало способствовал

всеобщей бодрости и веселью. Это был рослый детина,

могучего сложения, склонный к внезапным вспышкам

гнева по самому пустячному поводу, но никогда не

терявший присутствия духа в тяжелую минуту. Пя¬

тый, и последний, Дэтчи, был, как говорится, душой об¬

щества. Он охотно позволял над собой подтрунивать

и готов был на все, лишь бы повеселить компанию. Каза¬

лось, целью своей жизни он поставил смешить людей. Ни

одна сколько-нибудь серьезная размолвка не омрачала

мира, царившего в хижине. За недолгое северное лето

каждый из золотоискателей сделался обладателем тысячи

шестисот долларов, и чувство довольства и благополу¬

чия не покидало их.
А затем пришло Неожиданное. Они только что сели

завтракать. Было уже восемь часов (с прекращением) ра¬

бот на прииске к завтраку стали собираться позднее),

но на столе еще горела свеча, вставленная в горлышко

бутылки. Эдит и Ганс сидели друг против друга. Меж¬

ду ними, спиной к двери, поместились Харки и ДэтчИг

Место напротив было свободно. Деннин еще не пришел,
Ганс Нелсон взглянул на пустой стул, покачал голо¬

вой и сказал, неуклюже пытаясь сострить:
Деннин, как всегда, первый за столом»! Странно.

Уж не хворь ли какая напала на беднягу?
342

—	Где Майкл? — спросила Эдит.
■— Поднялся ни свет ни заря и ушел куда-то,— отве¬

тил Харки.
На лице Дэтчи заиграла лукавая улыбка. Он старал¬

ся показать, что ему известно, почему Деннина нет за

столом, а когда у него потребовали объяснения, напустил

на себя таинственный вид. Эдит заглянула к мужчинам

в спальню и вернулась. Ганс вопросительно посмотрел на

нее. Она покачала головой.
—	Он еще никогда не опаздывал к столу,— заметила

она.
—	Ничего не понимаю,— сказал Ганс.— У него вс<е-

гда был волчий аппетит.
—	Беда, беда! — сказал Дэтчи, сокрушенно покачи¬

вая головой.
Отсутствие товарища уже начинало их забавлять.
—	Вот ведь несчастье! — не унимался Дэтчи.
—	Что такое? — спросили все хором.
—	Бедный Майкл! — послышался в ответ унылый

возглас.
—	Да что с ним стряслось? — спросил Харки,
—	Бедный Майкл забыл, что такое голод,— причи¬

тал Дэтчи.— Он растерял весь свой аппетит. Жратва его

теперь не интересует.
—	Ну, глядя на него, этого не скажешь: уплетает так,

что за ушами трещит,— заметил Харки.
—	Ах, это просто из вежливости, чтобы не обидеть

миссис Нелсон,— тотчас возразил Дэтчй.— Уж будь¬

те покойны, я-то знаю... Нет, это ужасно! Почему его

нет за столом? Потому что он ушел. А куда он ушел?

Нагуливать аппетит. А как он нагуливает аппетит? Бега¬

ет босиком по снегу. Будто я не знаю! Все богачи бегают

босиком по снегу, когда хотят поймать аппетит, которого

и след простыл. У Майкла тысяча ш.естьсот долларов,

он стал богачом. И у него пропал аппетит. Вот он и

бросился за ним в погоню. Откройте только дверь, и вы

увидите на снегу следы его босых ног. А вот аппетита

вы не увидите. В томь-то все и горе. Но когда Майкл до¬

гонит аппетит, он схватит его в охапку и придет завтра¬

кать.
Все хохотали, слушая болтовню Дэтчи. Смех еще не

замер, как отворилась дверь и вошел Деннин. В руке он
343

держал двустволку. Все уставились на него, а он поднял

ее к плечу и выстрелил два раза подряд. При первом

выстреле Дэтчи ткнулся головой в стол, опрокинув круж¬

ку с кофе и окунув желтую копну волос в тарелку с кашей;

лбом он прижал к столу край тарелки, и она поднялась

торчком под углом в сорок пять градусов. Когда грянул

второй выстрел, Харки уже успел вскочить на ноги. Он

рухнул на пол ничком, прохрипел: «О господи!» — и за¬

тих.
Так пришло неожиданное. Ганс и Эдит оцепенели. Оки

словно приросли к своим стульям) и, как завороженные,

смотрели на убийцу. Он был плохо виден сквозь дым,

наполнивший комнату. И в воцарившейся тишине слыш¬

но было только, как стекает на пол кофе из опрокинутой

кружки. Деннин открыл затвор и выбросил пустые гиль¬

зы; одной рукой держа двустволку, он сунул другую в

карман за патронами.
Он уже вкладывал их в ствол, когда Эдит Нелсон

пришла в себя. Ясно было, что Деннин намеревался те¬

перь пристрелить ее и Ганса. В такую чудовищную, не¬

постижимую форму облеклось на этот раз неожидан¬

ное, что на несколько секунд оно совсем ошеломило Эдит,

парализовало ее волю. Но она тут же очнулась и вступи¬

ла с ним в борьбу. Да, она вступила в борьбу с неожидан¬

ным, прыгнув, как кошка, на убийцу и вцепившись обе¬

ими руками ему в ворот. Она столкнулась с убийцей грудь

с грудью, и под тяжестью ее тела он невольно попятился

назад. Не выпуская ружья из рук, он старался стрях¬

нуть ее с себя. Но это было нелегко. Ее крепкое, муску¬

листое тело обрело кошачью цепкость. Перевесившись

всей тяжестью на один бок, она сильным рывком чуть

не повалила Деннина на пол. Но он выпрямился и беше¬

но рванулся в другую сторону, увлекая за собой Эдит.

Ее ноги отделились от пола и описали в воздухе дугу,

но она крепко держалась за его ворот и не разжимала

пальцев; С размаху налетев на стул, она упала, пова¬

лила на себя Деннина, и, вцепившись друг в друга,

они покатились по полу.
Ганс Нелсон вступил в борьбу с неожиданным на

полсекунды позже жены. Его организм был менее вос¬

приимчив, его мозг и нервы реагировали медленнее, и

прошло лишних полсекунды, прежде чем он осознал все,
344

что произошло, принял решение и начал действовать.

Эдит уже кинулась на Деннина и вцепилась ему в горло,

когда Ганс вскочил со стула. У него не было ее холодной

решимости; он не владел собой от бешенства, от слепой,

звериной ярости. Вскочив на ноги, он издал какой-то

странный звук — не то рев, не то рычание. Дённин уже

рванул Эдит в сторону, когда Ганс все с тем же диким

рычанием двинулся к ним и настиг их в ту минуту, когда

они повалились на пол.
Гайс бросился на упавшего Деннина и бешено замю-

лотил по нему кулаками. Он бил и бил, словно молотом

по наковальне, и когда Эдит почувствовала, что тело Ден¬

нина обмякло, она разжала пальцы и отползла. в сто¬

рону. Она лежала на полу, тяжело дыша, и наблюдала

за дракой. Г рад ударов продолжал обрушиваться на Ден¬

нина, цо тот, казалось, не замечал их. Он даже не.шеве¬

лился. Наконец, Эдит поняла, что Деннин потерял созна¬

ние. Она крикнула Гансу: «Перестань!» Крикнула еще

раз, но Ганс не слышал.-Тогда она схватила его за руку,

но он и тут не обратил на нее внимания.
•То, что'сделала затем Эдит Нелсон, не было продик¬

товано рассудком!. Ею руководили не жалость, не покор¬

ность заповеди «Не убий». Безотчетное стремление к

законности, этика расы, вкоренившаяся с детских лет,—

вот что побудило Эдит Нелсон броситься между мужем

и Деннином и прикрыть своим телом беззащитное тело

убийцы. Не сразу осознал Ганс Нелсон, что бьет свою

жену; наконец, удары прекратились. Эдит оттолкнула

Ганса от Деннина, и он подчинился ей, как свирепый,

но послушный пес подчиняется хозяину, когда тот гонит

его прочь. Да, Ганс Нелсон был похож на цепного пса:

ярость, клокотавшая в нем, звериным рычанием вырыва¬

лась из горла, и он снова и снова делал попыгку бросить¬

ся на свою жертву. Но всякий раз Эдит быстро засло¬

няла Деннина собственным телом. Все дальше и даль¬

ше отталкивала она Ганса от Деннина. Еще никогда не

видала Эдит своего мужа в таком состоянии. Он вну¬

шал ей страх. Даже Деннин в разгар их схватки не

был ей так страшен. Она не могла поверить, что это взбе¬

сившееся существо—ее муж, Ганс, и содрогнулась, почув¬

ствовав безотчетный ужас перед ним, словно это был ди¬

кий зверь, каждую минуту готовый вцепиться ей в руку.
345

с минуту Ганс еще колебался — он то порывался вперед,

одержимый упрямым стремлением снова броситься на

свою жертву, то отступал, боясь ударитх? жену. Но она

так же упрямо преграждала ему путь, пока, ^наконец, к

нему не вернулся рассудок, заставив его смириться.
Они поднялись на ноги. Ганс, шатаясь, попятился на¬

зад и прислонился к стене; по лицу его^ пробежала судо¬

рога, глухое рычание, клокотавшее в горле, понемногу

стихло. Наступила реакция. Эдит стояла посреди ком¬

наты, ломая руки, прерывисто дыша и всхлипывая; ее

трясло, как в лихорадке.
Ганс тупо уставился в одну точку, но глаза Эдит ди¬

ко блуждали по комнате, словно стремясь запечатле!ь

все подробности. Деннин лежал неподвижно. Стул, от¬

брошенный в сторону в этой неистовой свалке, лежал ря¬

дом с ним. Из-под тела Деннина наполовину высовыва¬

лась двустволка. Два патрона, которые он не успел вло¬

жить в ствол и сжимал в руке, пока не потерял сознания,

валялись на полу. Харки лежал ничком там, где его сра¬

зила пуля, а Дэтчи по-прежнему сидел, склонившись го¬

ловой на стол, окунув копну волос в тарелку с кашей. Эта

стоявшая торчком тарелка приковала к себе внимание

Эдит. Почему она не падает? Какая нелепость! Е1сли

убили человека, это еще не значит, что тарелка

с кашей должна стоять торчком!
Эдит обернулась к Деннину, но ее взгляд снова не¬

вольно возвратился к тарелке. В самом деле, это

просто нелепо! Эдит вдруг почувствовала непреодолимое

желание рассмеяться. Затем она ощутила тишину* царив¬

шую в комнате, и забыла о тарелке. Теперь ей хотелось

только одного: чтобы эта томительная тишина чем-то раз¬

рядилась. Пролитое кофе стекало со стола на пол, и мо¬

нотонный стук капель еще сильней подчеркивал тишину.

Почему Ганс молчит? Почему он ничего не делает? Она

взглянула на него, хотела что-то сказать, но язык ей не

повиновался, горло у нее как-то странно болело, во рту пе¬

ресохло. Она молча смотрела на Ганса, а Ганс смотрел

на нее.
Внезапно резкий металлический звон всколыхнул ти¬

шину. Эдит вскрикнула и метнула взгляд на стол. Та¬

релка упала. Г анс глу^ко вздохнул, словно пробуждаясь

от сна. Звон упавшей тарелки вернул их к жизни в но-
346

BOM, незнакомом им мире. Здесь, в стенах хижины, родил¬

ся этот новый мир, в котором им предстояло отныне жить

и действовать. Старый мир исчез безвозвратно. Впереди

все было ново, полно неизвестности. Неожиданное смести¬

ло перспективу, обесценило ценности и, озарив все своим

колдовским светом, смешало реальное с нереальным, спле¬

тя их в странный, путаный клубок.
—	О господи, Ганс!—вымолвила, наконец, Эдит.
Ганс молча уставился на нее широко раскрытыми,
полными ужаса глазами. Медленно обвел он взглядом

комнату, словно видел все это впервые, затем надел шап¬

ку и направился к двери.
—	Куда ты? — спросила Эдит, охваченная страхом.
Он уже взялся за дверную скобу и ответил, стоя к
жене вполуоборота;
—	Рыть могилы.
—	Не оставляй меня, Ганс, одну...— ее взгляд обе¬

жал комнату,— с этим...
—	Рано или поздно все равно придется рыть,— отве¬

тил он.
—	Но ты же не знаешь, сколько могил,— возразила

она, чуть не плача, и, заметив, что он колеблется, доба¬

вила: — А потом мы пойдем вместе, и я помогу тебе.
Ганс подошел к столу и машинально снял со свечи

нагар. Затем они вдвоем произвели осмотр. Дэтчи и

Харки оба были убиты наповал, и вид их был ужасен,

так как убийца стрелял почти в упор. К Деннину Ганс

отказался притронуться, и Эдит пришлось подойти к

нему самой.
—	Он жив,— сказала она Гансу.
Тот подошел и заглянул убийце в лицо.
—	Что ты говоришь? — спросила Эдит, уловив ка¬

кое-то нечленораздельное бормотание.
—	Будь я трижды проклят, что не прикончил его,—

последовал ответ.
Эдит, опустившись на колени, склонилась над телом

Деннина.
—	Отойди от него!—сказал вдруг Ганс хриплым,

странно изменившимся голосом.
Она быстро, тревожно взглянула на мужа. Подняв

двустволку, брошенную Деннином, он вкладывал в нее

патроны.
347

—Что ты хочешь делать? — закрйчала Эдит, вско¬

чив на ноги.
Ганс молчал, но она увидела, что он поднимает ружье

к плечу, и, быстро ухватившись рукой за ствол, толкнула

его вверх.
—	Оставь! — хрипло крикнул Ганс.
Он старался вырвать у нее двустволку, но она подо¬

шла ближе и обхватила его руками.
—	Ганс, Ганс, очнись! — молила Эдит.— Ты сошел

сума, Ганс!
—	Он убил Дэтчи и Харки,— последовав Ответ,— и

я убью его.
—	Но так нельзя,— запротестовала она.— На это

есть закон.
Ганс только презрительно скривил губы в ответ, слов¬

но говоря: «Закон? В этой глуши?», — и снова повторил

тупо, упрямо:
—	Он убил Дэтчи и XapKrf.
Жена старалась убедить его, но на все ее доводы

Ганс твердил одно:
—	Он убил Дэтчи и Харки.
Но Эдит не могла побороть в себе того, что внуша¬

лось ей с детства, что она впитала с молоком матери. Ува¬

жение к закону было у нее в крови, и она должна была

поступить так, как велит закон. Она не понимала, как

можно поступить иначе. Ганс, пытавшийся под¬

менить собой закон, становился в ее глазах таким же

преступником, как Деннин.
—	Зло за зло—не будет добра,—убеждала она его.—

Есть только один способ покарать Деннина — передать

его в руки правосудия.
Наконец, Ганс уступил.
—	Ладно,— сказал он.— Делай, как знаешь. А завтра

он убьет нас обоих, вот увидишь.
Она покачала головой и потянулась за двустволкой.

Ганс уже хотел было отдать ей ружье, но заколебался.
—	Дай-ка я лучше пристрелю его,— взмолился он.
Но Эдит снова покачала головой, и он снова протя¬

нул ей ружье. В эту минуту дверь отворилась, и в хи¬

жину, не постучав, вошел индеец. Порь1^в ветра и снеж¬

ный вихрь ворвались вместе с ним: Эдит и Ганс обер¬

нулись. Ганс еще сжимал в руке двустволку. Картина,
348

представшая глазам? незваного гостя, ничуть его не сму¬

тила. Одним быстрым взглядом он окинул трупы Харки

и Дэтчи и бесчувственное тело Деннина. Ни удивления,

ни. любопытства це отразилось на его лице. Труп Харки

преграждал ему дорогу, но он, казалось, не замечал этого.

Лицо его оставалось бесстрастным, словно не было ни¬

какого трупа.
—	Большой ветер,— сказал индеец в виде приветст¬

вия.— Дела хорошо? Все хорошо?
Ганс, все еще сжимавший в руке двустволку, понял,

что индеец, глядя на эти изуродованные трупы, считает

его убийцей, и с мольбой посмотрел на жену.
—	Здравствуй, Негук,— с усилием прогош^рила Эдит,

и голос ее дрогнул.— Нет, не очень хорошо. Большая

беда.
—	До свидания, я пойду. Очень спешу,—сказал инде¬

ец и, не проявляя никаких признаков поспешности, ак¬

куратно перешагнул через кровавую лужу, растекшуюся

по полу, отворил дверь и вышел.
Ганс и Эдит взглянули друг на друга.
—	Он думает, что это мы. сделали,— задыхаясь, про¬

говорил Г анс.— Что это я сделал.
Эдит промолчала, потом сказала кратко, деловито:
—	Пусть думает, что хочет. Об этом потом. Сейчас

надо вырыть могилы. Но прежде нужно связать Денни¬

на, чтобы он не убежал.
Но Ганс не желал прикасаться к Деннину, и Эдит

сама крепко-накрепко скрутила его по рукам и ногам

и затем вышла вместе с Гансом на бесконечный снежный

простор.	^
Земля промерзла, она не поддавалась ударам кирки.

Тогда они набрали сучьев, разгребли снег и разожгли

костер.
Целый час жгли они костер, и, наконец, земля оттая¬

ла на несколько дюймов. Они вырыли в этом месте яму

и снова разложили костер. Так, понемногу они углубл;я-

лись в землю — не больше чем на два-три дюйма в час.
Это была тяжелая, мучительная работа. Снежный

вихрь мешал костру разгореться, а ветер, забираясь под

одежду, леденил тело. Они работали молча. Ветер не

давал им открыть рта. Они перекинулись всего двумяг

тремя, словами, пытаясь разгадать, что могло толкнуть
349

Деннина на преступление, и умолкли, подавленные ужа¬

сом свершившегося. В полдень, взглянув в сторону хи¬

жины, Ганс заявил, что он голоден.
—	Нет, нет, подожди, Ганс,— умоляюще сказала

Эдит.— Я не могу идти домой одна « стряпать обед, по¬

ка они все там.
В два часа Ганс предложил пойти вместе с ней, но

она заставила его еще поработать, и к четырем часам

могилы были готовы. Две неглубокие ямы, не глуб¬

же двух футов, но они годились на то, чтобы зарыть в

них трупы. Спустилась ночь. Ганс взял нарты, и два

мертвеца отправились в путь сквозь ночь и метель на

свое ледяное кладбище. Похоронная процессия не отлича¬

лась пышностью. Нарты глубоко увязали в сугробах,

и тащить их было нелегко. Ганс и Эдит со вчерашнего

дня ничего не ели и теперь, измученные, голодные, едва

держались на ногах. У них не было сил противиться по¬

рывам ветра, и порой он совсем сбивал их с ног. На суг¬

робах нарты опрокидывались, и каждый раз им приходи¬

лось заново нагружать на них свою страшную кладь. По¬

следние сто футов нужно было взбираться по крутому

откосу, и они ползли на четвереньках, как собаки, глу¬

боко зарываясь руками в рыхлый снег. Но тяжелый груз

тянул их назад, и, скользя и падая, они дважды слетали

под откос; постромки и нарты, живые и мертвецы — все

сплеталось в один страшный клубок.
—	Завтра я поставлю здесь столбы и прибью до¬

щечки с именами,— сказал Г анс, когда они засыпали мо¬

гилы.
Эдит рыдала, она едва нашла в себе силы пробор¬

мотать срывающимся голосом слова молитвы, и весь об¬

ратный путь Г анс почти нес ее на руках.
Деннин очнулся. Он катался по полу, тщетно ста¬

раясь освободиться от своих пут. Когда Ганс и Эдит во¬

шли, он окинул их горящим взглядом, но не произнес

ни слова. Ганс снова заявил, что не желает прикасаться

к убийце, и угрюмо наблюдал, как Эдит волоком тащила

его в другую комнату. Но как она ни старалась, у нее не

хватило сил поднять его с пола на койку.
—	Дай-ка я пристрелю его, и дело с концом,— ска¬

зал Г анс, последний раз делая попытку уговорить ее.
350

Но Эдит покачала головой и снова наклонилась над

Деннином. К ее удивлению, тело легко отделилось от по¬

ла, и она «поняла, что Ганс сдался и пришел ей на помощь.

Затем они начали убирать кухню. Но кровавые пятна на

полу продолжали кричать о свершившейся трагедии, и

Ганс взял рубанок и выстругал пол, а стружки сжег в

печке.
Дни шли за днями—во мраке и тишине, нарушавшей¬

ся только шумом прибоя на обледеневшем берегу. Ганс

во всем слушался Эдит. Вся его великолепная предприим¬

чивость исчезла. Эдит взяла судьбу Деннина в свои руки,

и Г анс не желал больше ни во что вмешиваться.
Убийца был для них постоянной угрозой. Каждую

минуту он мог освободиться от своих уз, и они ни днем,

ни ночью не спускали с него глаз. Один из них всегда

сидел возле его койки с заряженной двустволкой в ру¬

ках. Сначала Эдит установила восьмичасовые дежурства,

но такое напряжение оказалось им не под силу, и в кон¬

це концов они стали сменять друг друга каждые четы¬

ре часа. Дежурства эти не прекращались круглые сут¬

ки, а ведь нужно было готовить пищу, приносить дрова...

Все их время уходило на то, чтобы караулить Деннина.
После столь неудачного посещения Негука индейцы

старались обходить хижину. Эдит послала к ним Ганса:

она хотела, чтобы индейцы отвезли Деннина в каноэ до

ближайшего белого поселения или фактории. Но Ганс

вернулся ни с чем. Тогда Эдит сама пошла к Негуку. Не-

гук — глава этого маленького сивашского поселка, преис¬

полненный чувства ответственности за судьбу своих со¬

граждан,— веско и немногословно изложил Эдит свою

точку зрения.
—	У белых людей случилась беда,— сказал он.—

У сивашей не случилось беды. Мой народ поможет твоему

народу — и к моему народу придет беда. Когда беда бе¬

лых и беда сивашей сойдутся вместе и станут одной бе¬

дой — тогда будет большая беда, такая большая, что

и сказать нельзя, и ей не будет конца. Хуже нет такой

беды. Мой народ не делал зла. Зачем же станет он по¬

могать твоему народу и приводить к себе беду?
И Эдит Нелсон вернулась ни с чем в свою страш¬

ную хижину, вернулась к нескончаемым четырехчасовым

бдениям. Случалось, что во время очередного дежурства,
351

когда она сидела напротив узника, положив заряженную

двустволку на колени, глаза у нее начинали слипаться

и ее одолевала дремота. И всякий раз она просыпалась,

словно от толчка, и судорожно хваталась за ружье, бросая

испуганный взгляд на убийцу. Эти внезапные пробужде¬

ния тяжело сказывались на ее нервах и не сулили ничего

хорошего. Но даже в тех случаях, когда Эдит не спала,

стоило только Деннину заворочаться под одеялом, как

она невольно вздрагивала и хваталась за ружье,— так

велик был ее страх перед убийцей.-
Ее нервы могли сдать в любую минуту, и она это пони¬

мала. Началось с подергивания глазных яблок: только

закрыв глаза, могла она унять это подергивание. Затем

появилось непроизвольное мигание, и с этим уже ничего

нельзя было поделать. А больше всего Эдит мучило то,

что она не могла забыть о случившемся. Казалось^ время

ни на. йоту не отодвинуло от нее то страшное утро, когда

неожиданное ворвалось в хижину и перевернуло всю их

•жизнь. Вынужденная изо дня в день заботиться об убий¬

це, она стискивала зубы и страшным усилием воли держа¬

ла себя в узде.
С Гансом было иначе. Им владела одна навязчивая

мькль: Деннина надо убить. И всякий раз, когда он кор¬

мил пленника или дежурил около него, Эдит терзалась

страхом, что Ганс пополнит кровавый список еще одной

жертвой. Ганс все время проклинал Деннина и был с ним

очень груб. Он старался скрыт!? овладевшую им манию

убийства и порой говорил жене:
—	Вот погоди, сама еще станешь просить, чтобы я

прикончил его, да уж я тогда не захочу руки марать.^
Однако не раз, сменившись с дежурства, Эдит тайком

подкрадывалась к двери и видела, что двое мужчин,

как дикие звери, пожирают друг друга глазами, и на лице

Ганса она читала жажду крови, а на лице Деннина —

ярость и отчаяние затравленного животного.
—	Ганс! — окликала она его.— Очнись!
Вздрогнув, он приходил в себя, и в его взгляде мель¬

кало смущение и испуг, но не раскаяние.
Так Ганс стал частью задачи, котор)гю поставило

перед Эдит Нелсон неожиданное. Сначала эта задача

заключалась только в том, чтобы поступить с убийцей

по закону, а для Эдит это означало, что Деннин дол¬
352

жен оставаться их пленником до тех пор, пока они не

отдадут его в руки властей для предания суду. Но теперь

приходилось думать и о Гансе,— Эдит видела, что на кар¬

ту поставлен его рассудок и спасение его души. К тому

же вскоре ей стало ясно, что и она сама — ее силы, ее

выносливость — становится частью задачи. Напряжение

было слишком велико. Руки ее начали непроизвольно по¬

дергиваться и дрожать, она не могла донести ложку до

рта, не расплескав супа, а левая рука совсем отказыва¬

лась служить. Эдит боялась, уж не начинается ли у нее

нечто вроде пляски святого Витта. Со страхом! думала

она о том, что скоро превратится в калеку. Что, если

она не выдержит? И замирала от ужаса, рисуя себе

страшную картину: Ганса и Деннина одних в хижине.
Деннин заговорил на четвертый день.
—	Что вы хотите со мной делать? — спросил он и

повторял этот вопрос изо дня в день.
Всякий раз Эдит отвечала, что с hhmi будет поступ-

лено по закону, и, в свою очередь, спрашивала его:
—	Зачем ты это сделал? — но не могла добиться от¬

вета. Этот вопрос неизменно вызывал у Деннина приступ

бешенства, и он начинал биться и метаться на койке, ста¬

раясь порвать ремни, которыми был связан. При этом

он грозил Эдит, обещая расправиться с ней, как только

ему удастся освободиться... а рано или поздно он это

сделает. В такие минуты Эдит взводила оба курка дву¬

стволки, готовясь уложить его на месте, если он порвет

путы, а сам»а вся дрожала от напряжения и страха, чувст¬

вуя, как кружится у нее голова и тошнота подступает

к горлу.
Но мало-помалу Деннин сделался более сговорчивым».

Видимо, он устал лежать без движения день за днем. Он

начал просить Эдит, молить ее, чтобы она его освободи¬

ла, давал ей самые дикие клятвы. Он не тронет ни ее,

ни Ганса, сам отправится пешком по побережью и отдаст

себя в руки властей. Свое золото он оставит Гансу и

Эдит, уйдет один в ледяную пустыню, и никто никогда

его больше не увидит. Он даже готов покончить с собой—

пусть только она освободит ему руки. Эти мольбы обыч¬

но переходили в бессвязное бормотание, в бред. Эдит

всякий раз казалось, что у него начинается нервный при¬

падок, но она только качала головой, отказываясь дать
23.	Джек Лондон. Т. 5,	353

ему свободу, о которой он с таким неистовством и стра¬

стью ее молил.
Однако проходили недели, и Деннин понемногу сми¬

рялся. Усталость делала свое дело.
—	Ох, как я устал, как я устал! — бормотал он и ме¬

тался по подушке, словно капризный ребенок. Минула

еще неделя, и Деннин, как одержимый, начал молить о

смерти.
—	Пристрели меня,— взывал он к Эдит или закли¬

нал Ганса положить конец его мучениям, говоря, что жа¬

ждет только одного — покоя.
Напряжение становилось невыносимым. Нервы Эдит

были натянуты, как струна, и каждую минуту она жда¬

ла катастрофы. Она не могла отдохнуть, постоянно

мучимая страхом, что Ганс поддастся своей мании и,

улучив момент, когда она будет спать, убьет Деннина.

Наступил уже январь, но они знали, что пройдет еще

не один месяц, прежде чем какая-нибудь торговая

шхуна заглянет к ним в залив. Тем временем провизия

подходила к концу,— ведь они никак не думали,

что придется зимовать в хижине,— а Ганс «е мог даже

пополнить запасов охотой. Они были прикованы к дому,

день и ночь сторожа своего пленника.
Необходим!© было на что-то решиться, и Эдит это по¬

нимала. Она заставила себя заново пересмотреть стояв¬

шую перед ней задачу, но не могла поколебать в себе ува¬

жение к закону, унаследованное от предков, не могла от¬

казаться от понятий, в которых была воспитана, которые

были у нее в крови. Так или иначе, надо поступить по за¬

кону. И в долгие бессонные ночи, сидя с двустволкой

на коленях рядом с беспокойно мечущимся Деннином

и прислушиваясь к вою метели за окном, Эдит разм>ыш-

ляла над социологическими проблемами и создала свою

собственную теорию эволюции закона. Она пришла к вы¬

воду, что закон есть не что иное, как выражение воли

той или другой группы людей. Как велика эта группа,

не им1гло значения. Есть М1аленькие группы, как, напри¬

мер, Швейцария, рассуждала Эдит, и большие, как Сое¬

диненные Штаты. Пусть даже группа совсем маленькая —►

это ничего не меняет. В стране может быть всего десять

тысяч населения, а все же воля этих людей будет зако-

нохМ для страны. А если так, то и тысяча человек могут
354

создать свой закон. А если могут тысяча человек, то по¬

чему не могут сто? А если могут сто, почему не могут

пятьдесят? Почему не пять? Почему не двое?
Этот вывод испугал ее, и она поделилась им с Гансом.

Ганс понял не сразу, но как только ее мысль стала ему

ясна, он тут же привел весьма убедительные примеры.

Он рассказал о сходках золотоискателей, на которые лю¬

ди собираются со всего прииска, устанавливают закон и

приводят его в исполнение. Их может быть всего десять

или пятнадцать человек, сказал Ганс, но воля

большинства — закон для всех, и тот, кто его нарушит,

несет наказание.
Наконец, Эдит поняла свой долг: Деннин должен

быть повешен. Ганс согласился с ней. Они вдвоем состав¬

ляли большинство в своей маленькой группе. Деннин дол¬

жен умереть, потому что такова воля группы. Эдит ста¬

ралась, как могла, соблюсти установленную форму, но

их группа была так мала, что им> обоим) приходилось од¬

новременно исполнять роль свидетелей и судей, присяж¬

ных заседателей... и даже палачей.
Эдит предъявила Майклу Деннину формальное обви¬

нение в убийстве Дэтчи и Харки. Пленник, лежа на кой¬

ке, выслушал показания свидетелей — сначала Ганса, по¬

том Эдит. Сам он отказался говорить — не желал ни от¬

рицать своей вины, ни признава'лься в ней, и на вопрос

Эдит, что может он сказать в свое оправдание, отве1ил

молчанием. Ганс и Эдит, не покидая мест, вынесли вер¬

дикт присяжных: Майкл Деннин был признан виновным

в убийстве. Затем» Эдит, теперь уже в роли судьи, огла¬

сила приговор. Голос ее дрожал, веки подергивались, ле¬

вая рука тряслась, но она прочитала его до конца.
—	Майкл Деннин, по приговору суда вы должны

быть преданы смерти через повешение по истечении трех

суток.
Таков был приговор. Вздох облегчения вырвался у

пленника; потом он вызывающе рассмеялся и сказал:
—	Вот и прекрасно! Проклятая койка не будет по

крайней мере продавливать мне больше бока. Что ж, и

на TOMI спасибо!
Когда приговор был вынесен, все, казалось, почувст¬

вовали облегчение. Особенно изменился Деннин. От его

прежней угрюмой дерзости не осталось и следа: он бол¬
355

тал со своими тюремщиками и порой даже не без преж¬

него блеска и остроумия. Эдит читала ему библию, а он

старался не проронить ни одного слова. Она читала

из Нового завета, и убийца с глубоким вниманием про¬

слушал притчу о блудном сыне и молитву разбойника

на кресте.
Накануне казни Эдит снова задала Деннину все тот

же вопрос:
—	Зачем ты это сделал?
И он ответил:
—	Очень просто. Я думал...
Но она внезапно прервала его и, попросив обождать,

бросилась к Гансу. Ганс спал после дежурства и, когда

его разбудили, с ворчанием! сел на койке, протирая глаза.
—	Ступай,— сказала ему Эдит,— и приведи сю¬

да Негука и еще кого-нибудь из индейцев. Майкл готов

сознаться. Возьми двустволку и приведи их хотя бы

силой.
Полчаса спустя Негук и его родственник Хэдикван

появились в комнате, где лежал приговоренный к смер¬

ти. Они шли неохотно. Ганс с двустволкой в руке замы¬

кал шествие.
—	Негук,— сказала Эдит,— М!Ы не причиним зла ни

тебе, ни твоему народу. Нам от вас ничего не нужно,—

только сидите, слушайте и постарайтесь все понять.
Так Майкл Деннин, приговоренный к смерти, публич¬

но покаялся в своем преступлении. Он говорил, Эдит

записывала его показания, индейцы слушали, а Ганс сто¬

рожил у дверей, боясь, как бы свидетели не вздумали

улизнуть.
Вот уже пятнадцать лет, как он не был у себя на ро¬

дине, говорил Деннин, и все эти годы ему хотелось толь¬

ко одного: добыть побольше денег, вернуться домой и

обеспечить старуху мать, чтобы она до конца дней своих

не знала нужды.
—	А разве на тысячу шестьсот долларов что-нибудь

сделаешь? — продолжал Деннин.— Мне нужно было все

золото, все восемь тысяч. Тогда я мог бы вернуться до¬

мой богачом. «Так чего проще? — думал я.— Перебью

их всех, заявлю в Скагуэйс, что это дело рук индейцев,

и поплыву к себе домюй в Ирландию». Порешил так и

принялся за дело — хотел было перестрелять вас всех
356

по очереди... да, видно, ломоть-то был не по зубам, как

сказал бы Харки,— ну, я и подавился. Вот вам и все мое

признание. Дьявол меня попутал, но теперь, бог даст, ис¬

куплю свой грех.
—	Негук и Хэдикван, вы слышали слова белого че¬

ловека?— спросила Эдит у индейцев.— Я записала его

слова на этой бумаге, а вы должны поставить здесь знач¬

ки. Когда придут белые люди, они посмотрят на бумагу

и увидят, что вы слышали слова этого человека.
Оба индейца поставили крестики против своих имен,

получили приглашение явиться завтра вместе с осталь¬

ными жителям1и поселка, дабы засвидетельствовать даль¬

нейшие события, и были отпущены восвояси.
Деннину освободили руки, чтобы он мог подписать

свою исповедь. Потом в комнате воцарилось молчание.

Ганс беспокойно шагал из угла в угол. Эдит тоже было

не по себе. Деннин лежал на спине, глядя вверх, на обом¬

шелые балки потолка.
—	Да, теперь я должен искупить свой грех перед бо¬

гом,— пробормотал он и, обернувшись к Эдит, попро¬

сил: — Почитай-ка мне еще из той книги.— Потом доба¬

вил шутливо: —Глядишь, проклятая койка не так будет

впиваться в бока.
День выдался ясный, морозный, когда они повели

Деннина на казнь. Термометр упал до двадцати пяти гра¬

дусов ниже нуля, ледяной ветер, забираясь под

одежду, пронизывал до костей. Впервые за все эти М!еся-

цы Деннин встал с койки. Его М)ускулы так долго

находились в бездействии, тело так отвыкло от стоячего

положения, что он едва держался на ногах: его шатало

из стороны в сторону, он то и дело спотыкался и все

норовил ухватиться связанными руками за Эдит.
—	Ну прямо как пьяный,— посмеивался он, а минуту

спустя сказал:— Ух, и рад же я, что все кончилось. Эта

проклятая койка чуть меня не уморила.
Когда Эдит надела ему шапку и опустила наушники,

он рассмеялся и спросил:
—	Зачем это?
—	На улице мороз,— ответила она.
—	И бедный Майкл Деннин М10жет отморозить уши?

А разве через десять минут ему не будет на это напле¬

вать?
357

Перед последним страшным испытанием Удит напряг¬

ла всю свою волю, стараясь держать себя в руках, одна¬

ко слова Деннина нанесли тяжелый удар ее самооблада¬

нию. До этой минуты она жила как во сне, в каком-то

призрачном, нереальном мире, но высказанная им грубая

правда заставила ее прозреть, и все происходящее пред¬

стало перед ней в новом свете. Ее волнение не укрылось

от Деннина.
—	Я, кажется, расстроил тебя своими дурацкими сло¬

вами,— сказал он с раскаянием).— Я пошутил, ей-богу.

Сегодня великий день для Майкла Деннина, и он весел,

как жаворонок.
Он принялся бодро насвистывать, но скоро свист обо¬

рвался на довольно унылой ноте.
—	Жалко, священника нет,— задумчиво проговорил

он, но тут же добавил поспешно: — Ну, да Майкл Ден-

нин — старый солдат, ему не к лицу вздыхать о перине,

когда время идти в поход.
Пленник был так слаб и так отвык ходить, что по¬

рыв ветра чуть не опрокинул его навзничь, как только

он шагнул за порог. Ганс и Эдит шли по бокам, поддержи¬

вая его с двух сторон, а он отпускал шутки, стараясь их

приободрить. Лишь на минуту стал он серьезен, когда,

оборвав себя на полуслове, принялся объяснять, как пе¬

реправить его золото матери в Ирландию.
Поднявшись по отлогому холму, они вышли на про¬

галину между деревьями. Здесь, расположившись полу¬

кругом на снегу вокруг перевернутой вверх дном бочки,

собрались все индейцы во главе с Негуком и Хэдиква-

ном. Весь поселок, вплоть до грудных детей и собак, явил¬

ся, поглядеть, как белые люди будут вершить свой закон.

Неподалеку на растопленном кострами снегу виднелась

неглубокая яма, которую Ганс вырубил в мерзлой земле.
Деннин деловито все осмотрел: могилу, бочку, верев¬

ку, перекинутую через сук; проверил толщину веревки

и крепость сука.
—	Молодец, Ганс! Приведись мне готовить это для

тебя, я, верно, не мог бы сделать лучше.
Он громко рассмеялся своей шутке, но мертвенно блед¬

ное лицо Ганса было угрюмо и неподвижно,— казалось,

лишь трубы страшного суда могли бы вывести его из

этой кам»енной неподвижности. Ганс крепился, но
558

ему было тяжело. Только сейчас понял он, как «то труд¬

но — отправить своего ближнего на тот свет. Эдит поняла

много раньше, но это не облегчило ей задачи. И сейчас она

боялась, что у нее не хватит сил выдерл^ать до конца. Ее

то и дело охватывало непреодолимое желание заплакать,

закричать, упасть на снег, зарыться в него лицом или

броситься бежать — все бежать и бежать, через лес, ку¬

да глаза глядят... Только огромньш напряжением всех

своих душевных сил могла она заставить себя прийти

сюда, держаться прямо, делать то, что было нужно. И

все время она мысленно благодарила Деннина, видя, как

он старается ей помочь.
—	Подсади-ка меня,— сказал Деннин Гансу и взо¬

брался на бочку.
Он наклонился вперед, чтобы Эдит легче было наки¬

нуть ему петлю на шею, потом выпрямился и ждал, пока

Ганс укрепит веревку на суку у него над головой.
—	Майкл Деннин, хочешь ли ты сказать что-ни¬

будь? — звонко и отчетливо спросила Эдит, хотя голос

ее дрожал.
Деннин потоптался на бочке, смущенно глядя себе под

ноги, как человек, впервые в жизни собирающийся произ¬

нести речь, и откашлялся.
—	Я рад, что с этим будет покончено,— сказал он.—

Вы поступили со мной по-христиански, и я от души бла¬

годарю вас за вашу доброту.
—	Да примет господь бог душу раскаявшегося греш¬

ника! — сказала Эдит.
И, вторя ее звенящему от напряжения голосу, Деннин

глухо проговорил:
—	Да примет господь бог душу раскаявшегося греш¬

ника.
—	Прощай, Майкл! — крикнула Эдит, и в этом воз¬

гласе прорвалось ее отчаяние.
Она всем телом) налегла на бочку, но не смогла ее

опрокинуть.
—	Ганс! Скорей! Помоги мне! —слабо крикнула эна.
Силы оставляли ее, а бочка не поддавалась. Ганс
поспешил к ней на помощь и выбил бочку из-под ног

Майкла Деннина.
Эдит повернулась спиной к повешенному и заткнула

уши пальцами. Затем она засмеялась — резким, хриплым,
359

металлическим смехом. Ее смех потряс Ганса: страшнее

этого он еще ничего не слышал. То, чего так боялась

Эдит Нелсон, пришло. Но даже сейчас, когда тело ее

билось в истерике, она ясно отдавала себе отчет в том»,

что с ней происходит, и радовалась, что сумела довести

дело до конца. Покачнувшись, она прижалась к Гансу.
—	Отведи меня домюй, Ганс,— едва слышно вымол¬

вила она.— И дай мне отдохнуть. Дай мне только отдох¬

нуть, отдохнуть, отдохнуть...
Опираясь на руку Ганса, который поддерживал ее и

направлял ее неверные шаги, она побрела вперед по снегу.

А индейцы остались и наблюдали в торжественном мол¬

чании, как действует закон белых людей, заставляющий

человека плясать в воздухе.

ТРОПОЙ ложных солнц
Ситка Чарли курил трубку, задумчиво рассматривая

наклеенную на стене иллюстрацию из «Полис-газет». Он

полчаса, не отрываясь, глядел на нее, а я все это время

украдкой следил за ним. В мюзгу его происходила какая-

то работа,— бог весть какая, но во всяком случае инте¬

ресная. Он прожил большую жизнь, много повидал на

своем веку и сумел совершить необычайное превращение:

отошел от своего народа и стал, насколько это возмож¬

но для индейца, даже по своем)у духовном1у облику бе¬

лым. Он сам говорил, что пришел на огонек, подсел к на¬

шему костру и стал одним из нас. Он так и не научился

читать и писать, но язык у него был замечательный, а

еще замечательней — та полнота, с какой он усвоил образ

мыслей белого человека, его подход к вещам.
Мы наткнулись на эту покинутую хижину после тя¬

желого дневного перехода. Теперь собаки были накорм¬

лены, посуда после ужина вымыта, и М1Ы наслаждались

тем чудным мгновением, которое наступает для путе¬

шествующих по Аляске раз — только раз — в сутки, ко¬

гда между усталым телом! и постелью нет других препят¬

ствий, кроме потребности выкурить на ночь трубку. Кто-

то из прежних обитателей хижины украсил ее стены ил-

лккгграциями, вырванными из журналов и газет, и вот

эти-то иллнктрации привлекли внимание Ситки Чарли,

как только М1Ы сюда приехали — часа два назад.
Он пристально изучал их, переводя взгляд с одной

на другую и обратно; и я видел, что он сбит с толку,

озадачен.
361

—	Ну WTO? — нарушил я наконец молчание.
Он вынул трубку изо рта и сказал просто;
—	Не понимаю.
Опять затянулся, опять вынул трубку и указал кон¬

цом мундштука на иллюстрацию из «Полис-газет».
—	Вот эта картинка. Что такое? Не понимаю.
Я взглянул. Человек с неправдоподобно злодейской

физиономией, трагически прижав руку к сердцу, навзничл

падает на землю; другой — что-то вроде карающего ан¬

гела с наружностью Адониса — стоит против него, под¬

няв дымящийся револьвер.
—	Какой-то человек убивает другого,— промолвил я,

в свою очередь сбитый с толку, чувствуя, что «е умею

подыскать объяснения изображенному.
—	Почему? — спросил Ситка Чарли.
—	Не знаю,— откровенно признался я.
—	В этой картинке только конец,— заявил он.—

У нее нет начала.
—	Эго жизнь,— сказал я,
—	В жизни есть начало,— возразил он.
Я промюлчал, а он перевел глаза на другое изобра¬

жение — снимок с картины «Леда и лебедь».
—	В этой картине нет начала,— сказал он.— И кон¬

ца нет. Я не понимаю картин.
—	Взгляни вот на эту,— указал я ему на третью ил¬

люстрацию.— В ней есть определенный смысл. Как ты

ее поним1аешь?
Он рассматривал ее несколько минут,
—	Девочка больна,— заговорил он наконец.— Вот —

доктор, смотрит на нее. Они всю ночь не спали: видишь—

в лампе мало керосина, в окне — рассвет. Болезнь тяже¬

лая; может быть, девочка умрет, поэтому доктор такой

хмурый. А это — мать. Болезнь тяжелая: мать положи¬

ла голову на стол и плачет.
—	Откуда ты знаешь, что плачет? — перебил я.—

Ведь лица не видно. Может быть, она спит?
Ситка Чарли удивленно взглянул на меня, потом

^пять на картину. Было ясно, что впечатление его было

безотчетным.
—	Может, и спит,— согласился он. Потом посмотрел

внимательнее.— Нет, не спит. По плечам видно, что не
362

спит, я видел, как плачут женщины,— у них такие пле¬

чи. Мать плачет. Болезнь очень тяжелая.
—	Ну вот, ты и понял содержание картины! — вос¬

кликнул я.
Он отрицател1ьно покачал головой и спросил:
—	Девочка умрет?
Теперь уж я вынужден был промолчать.
—	Умрет она?—повторил он свой вопрос.— Гы

художник. Может, знаешь?
—	Нет, не знаю,— признался я.
—	Это не жизнь,— наставительно промолвил он.—

В жизни девочка либо умирает, либо выздоравливает.

В жизни что-то происходит. На картине ничего не проис¬

ходит. Нет, я не понимаю картин.
Он был явно раздосадован. Ему так хотелось понять

все, что понятно белым, а в данном случае это не удава¬

лось. В его тоне чувствовался также вызов: я должен

был доказать ему наличие мудрости в картинах. Кроме

того, он был наделен необычайно сильным воображе¬

нием!,— я давно это заметил. Он все представлял себе

наглядно. Он созерцал жизнь в образах, ощущал ее в

образах, образно мыслил о ней. И в то же время не по¬

нимал образов, созданных другими и запечатленных ими

с помощью красок и линий на полотне.
—	Картина — частица жизни,— сказал я.— Мы изо¬

бражаем жи'знь так, как мы ее видим». Скажем, ты, Чар¬

ли, идешь по тропе. Ночь. Перед тобой хижина. В окне

свет. Одну-две секунды ты смотришь в окно. Увидел что-

то и пошел дальше. Допустим, там человек, он пишет

письмо. Ты увидел что-то без «ачала и конца. Ничего не

происходило. А все-таки ты видел кусочек жизни. И вспо¬

мнишь его потом. У тебя в памяти осталась картина. Кар¬

тина в раме окна.
Он явно был заинтересован; я знал, что, слушая ме¬

ня, он как бы уже смотрел в окно и видел человека, ко¬

торый пишет письмо.
—	Ты нарисовал одну картину, которая мне понят¬

на,— сказал он.— Правдивая. С большим толком. 0)бра-

лись у тебя в хижине в Доусоне люди. Сидят за столом,

играют в фараон. По крупной. Не ограничивают ставок.
—	Почем ты знаешь, что не ограничивают? — спро¬

сил я взволнованно, так как речь шла об оценке мюего
363

творчества беспристрастным судьей, который знает толь¬

ко жизнь, не знакохм с искусством, а в области реального

чувствует себя как рыба в воде. Надо сказать, что именно

этой картиной я особенно дорожил. Я назвал ее «Послед¬

ний кон» и считал одним из лучших своих созданий.
—	На столе нету денег,— объяснил Ситка Чарли.—

Играют на фишки. Значит — на все, что в банке. У од¬

ного желтые фишки — каждая, может, по тысяче, может,

по две тысячи долларов. У другого красные — может, по

пятьсот долларов, может, по тысяче. Очень крупная игра.

Все ставки высокие, играют на весь банк. Почем я

знаю? У твоего банкомета краска в лице. (Я был в вос¬

торге.) Тот, кому сдают, сидит у тебя на стуле, наклонив¬

шись вперед. Отчего он наклонился? Отчего у него т^кое

застывшее лицо? А глаза горят. Отчего у банкомета крас¬

ка в лице? Отчего все точно окам1енели? И тот, что с

желтьши фишками. И тот, что с белыми. И тот, что с

красными. Отчего все молчат? Оттого, что очень крупная

игра. Оттого, что последний кон.
—	Почем ты знаешь, что последний?—спросил я.
—	Банк на короле, семерка открыта,— ответил он.—

На свои карты никто не ставит. Свои карты — в сторону.

У всех одно на yMie. Все ставят на семерку. Может, банк

потеряет тысяч двадцать, может, выиграет. Да, эту кар¬

тину я понимаю!
—	А все-таки ты не знаешь конца! — победоносно

воскликнул я.— Это последний кон, но карты еще не от¬

крыты. На картине они так и не будут открыты. Так и

останется неизвестным, кто выиграл и кто проиграл.
—	И они так и будут сидеть и мюлчать? —промол¬

вил он с удивлением и ужасом во взгляде.— И тот, кому

сдают, так и будет сидеть, наклонившись вперед? И крас¬

ка не сойдет со щек банкомета? Как странно! Они будут

сидеть там всегда, всегда. И карты так и не будут от¬

крыты.
—	Это картина,— сказал я.— Это жизнь. Ты сам ви¬

дал такие вещи.
Он поглядел на меня, подумал, hotomi медленно про¬

изнес;
—	Да, ты правильно говоришь. Тут нет конца. Ни¬

кто его не узнает. Но это верно. Я видел. Это жизнь.
Он долго курил, не произнося ни слова, оценивая изо¬
364

бразительную мудрость белого человека и сличая ее с

жизненными явлениями. Иногда он покачивал головой и

раза два что-то проворчал себе под нос. Потом) выбил

пепел из трубки, опять тщательно ее набил и после ко¬

роткого раздумья закурил снова.
—	Да, я тоже видал много картин жизни,— загово¬

рил он.— Не нарисованных, а таких, которые видишь сво¬

ими глазами. Я смотрел на них будто через окно, как на

того, что пишет письмо. Я видел м«ого кусков жизни —

без конца, без начала, без ясного смысла.
Вдруг он обернулся ко мне, поглядел на меня в упор

и задумчиво сказал:
—	Послушай. Ты художник. Как бы ты изобразил

то, что я видел однажды: картину без начала и с непо¬

нятным КОНЦОМ!, кусок жизни, освещенный северным сия¬

нием! и вставленный в раму Аляски?
—	Широкое полотно,— пробормотал я.
Но он не обратил внимания иа м)0и слова, так как пе¬

ред глазами его уже стояла картина, порожденная вос¬

поминанием, и он созерцал ее.
—	Ей можно дать разные названия,— продолжал

он.— Но там было много ложных солнц, и вот я приду¬

мал назвать ее так: «Тропой ложных солнц». Это случи¬

лось давно. Я встретил эту женщину в первый раз семь

лет тому назад, осенью тысяча восемьсот девяносто седь¬

мого года. У меня было очень хорошее питербороуское ка¬

ноэ на озере Линдерман. Я перевалил через Чилкут с

двум1Я тысячами писем! для Доусона,— я работал поч¬

тальоном. Тогда все рвались на Клондайк. Много наро¬

ду находилось в пути. Многие валили деревья и делали

лодки. Скоро станут реки; в воздухе снег, на земле снег,

на озере лед, на реке в заводях тоже лед. День ото дня

все больше снега, больше льда. Может, через день, мо¬

жет, через три, может, через неделю ударит мороз, и то¬

гда — нет воды, один лед, и все пойдут пешком). До Доу¬

сона шестьсот миль, долгий путь. А лодка быстро бежит.

Всем хочется в лодку. Все говорят: «Чарли, возьми ме¬

ня в каноэ; двести долларов дам)»; «Чарли, триста дол¬

ларов»; «Чарли, четыреста». Но я говорю: «Нет». Всем

говорю: «Нет». Я почтальон.
Утром) прихожу на озеро Линдерман. Шел всю ночь,

очень устал. Готовлю завтрак, ем, потом три часа сплю
365

на берегу. Просыпаюсь. Десять часов. Идет снег. Ветер

сильный, очень сильный ветер. Рядом со мной женщина,

сидит на снегу. Белая женщина, молодая, очень красивая;

лет, может, двадцать, может, двадцать пять. Смотрит на

меня. Я — на нее. Очень устала. Да не какая-нибудь ша¬

лая бабе'нка, сразу видно — порядочная. И очень устала.
—	Ты — Ситка Чарли? — спрашивает.
Я вскочил, поправил одеяла, чтобы снег не попадал

внутрь.
—	Я еду в Доусон,— говорит она.— В твоем! каноэ.

Сколько тебе?
Я никого не хочу пускатть к себе в каноэ, но я не

люблю говорить «нет». Я говорю ей:
—	Тысячу долларов.
Я говорю это просто в шутку, чтобы женщина не мог¬

ла ехать со мной; так лучше, чем» говорить С«нет». Она

пристально смотрит на меня, потом спрашивает:
—	Когда ты едешь?
—	Сейчас.
Тогда она говорит:
—	Ладно.
Она даст мне тысячу долларов.
Что было делать? Мне не хотелось брать женщину,

но ведь за тысячу долларов я обещал отвезти ее. Я был

удивлен. Может, она тоже шутит? Говорю:
—	Покажи тысячу долларов.
И вот эта женщина, мюлоденькая женщина, совсем

одинокая, здесь на тропе, среди снегов, вдруг выним^1ет

тысячу долларов бумажками и кладет мне в руку. Гляжу

на деньги, гляжу на нее. Что сказать?
—	Нет,—говорю.—У меня очень м^аленькое каноэ. Не

хватит места для поклажи.
А она смеется.
—	Я,— говорит,— старый путешественник. Вот моя

поклажа.
И пнула ногой в маленький сверток на снегу: две

меховые полости и немного женской одежды заверну¬

ты в парусину. Беру сверток в руки — фунтов тридцати

пять, не больше. Я удивлен. Она отбирает его у М1еня. Го¬

ворит:
—	Поехали.
Несет сверток в каноэ. Что тут скажешь? Кладу свои
366

одеяла в капоэ. Трогаем. Ветер свежий. Подымаю м>алый

парус. Каноэ быстро лобежало, птицей полетело по вы¬

сокой волне. Женщина очень испугалась.
—	Зачем приехала в Клондайк, коли так боишься?—

спрашиваю.
Она смеется в ответ резким смехом, но видно, что

страшно боится. И очень устала. Веду каноэ через стрем¬

нины к озеру Беннет. Вода бурная, и женщина вскрики¬

вает от страха. Плывем по озеру Беннет. Снег, лед, ветер

неистовый, но женщина очень устала и засыпает.
Вечером устраиваем привал в Уинди-Арм». Женщина

сидит у костра, ужинает. Я смотрю на нее. Она краси¬

вая. Причесывает волосы. Волосы густые, каштановые,

похожи на золото в свете костра, когда она поворачивает

голову — вот так — и по ним пробегают золотые отблес¬

ки. Глаза большие, карие, иногда мягкие, как свет свечи

за занавеской, иногда очень жесткие и блестят, будто

льдинки на солнце. Когда она улыбается... как бы это

сказать?.. Когда она улыбается, я понимаю: белому че¬

ловеку хорошо целовать ее. Да, вот как! Она не знает

черной работы. Руки у нее нежные, как у ребенка. И вся

она нежная, как ребенок,— не такая хрупкая, но такая

же мягкая; руки, ноги, все мускулы — нежные и мягкие,

как у ребенка. Стан у нее тонкий. И, когда она встает,

ходит, поворачивает голову, подымает руку... я не подбе¬

ру слова... на это приятно смотреть, будто... ну будто

она ладно построена, словно хорошее каноэ,— да, да,

вот так, и ее движения — словно движение хорошего ка¬

ноэ, когда оно скользит по речной глади или скачет

в быстрых, резвых, пенистых волнах. Очень приятно

смотреть.
Зачем она приехала в Клондайк, совсем» одна, с ку¬

чей денег? Не знаю. На другой день я спросил ее. Она

засмеялась и сказала:
—	Ситка Чарли, это не твое дело. Я плачу тебе ты¬

сячу долларов, чтоб ты доставил меня в Доусон. Осталь¬

ное не твое дело.
На другой день спрашиваю, как ее зовут. Засмеялась,

потом говорит:
—	Мэри Джонс, вот как.
Не знаю, как ее зовут, но только знаю хорошо, что не

Мэри Джонс.
367

в каноэ очень холодно, и она чувствует себя плохо.

А иногда хорошо — и поет. Голос у нее — серебряный

колокольчик, и мне тоже делается хорошо, будто я в

церкви Святого Креста. От ее пения я становлюсь силсьт

ным и гребу как черт. Потом она смеется и говорит:
—	Приедем М1Ы в Доусон до ледостава? Как ты ду¬

маешь, Чарли?
Иногда она сидит в каноэ и думает о чем-то далеком»,

вот с такими, совсем пустыми глазами! Она не видит ни

Ситку Чарли, ни льда, ни снега. Она где-то далеко-да¬

леко. Очень часто сидит она так, думая о чем-то далеком.

Порой, когда она дум!ает о далеком, у нее такое лицо,

что лучше не смотреть. Лицо человека, пылающего гне¬

вом. Лицо человека, задумавшего убийство.
Последний день перед Доусоном очень тяжелый.

Лед в заводях у берега, ледяная каша на реке. Нельзя

грести. Каноэ вмерзает в лед. Не могу добраться до бе¬

рега. Дело плохо. Плывем вниз по Юкону — все время

во льду. Ночью — сильный шум льда. Потом — лед стал,

каноэ стало, все стало.
—	Идем на берег,— говорит женщина.
Я говорю:
—	Нет, лучше подождем.
Мало-помалу все снова двинулось вниз по реке. Ва¬

лит снег, ничего не видно. В одиннадцать ночи все оста¬

навливается. В час снова трогается. В три останавли¬

вается. Каноэ раздавило, как яичную скорлупу, но оно

не мюжет затонуть — лежит на льду. Слышу вой собак.

Ждем. Спим. Начинает светать. Снег больше не идет.

Река стала. Перед нами Доусон. Каноэ раздавило перед

самым) Доусоном. Ситка Чарли доставил две тысячи пи¬

сем по самой последней воде.
Женщина сняла хижину на холме, и я ее целую не¬

делю не видел. Потом вдруг приходит ко мне и говорит:
—	Чарли, иди работать ко мне. Будешь править соба¬

ками, устраивать привал, ездить со мной.
—	Я почтальон,— говорю,— с меня довольно моего

заработка.
А она мне:
—	Чарли, я больше дам.
—	Рудокоп на приисках получает пятнадцать долла¬

ров в день,— говорю.
368

А она:
—	То есть четыреста пятьдесят долларов в месяц?
—	Ситка Чарли не рудокоп,— говорю я.
—	Понимаю, Чарли,— говорит она.— Я тебе буду

платить семьсот пятьдесят долларов в месяц.
Это хорошее жалованье. И я иду работать к ней. Мы

подним1аемся по Клондайку, по Бонанзе и Эльдорадо, по

Индейской реке, по CepnoMiy ручью, добираемся до Ка¬

нады, поворачиваем назад через водораздел, через Зо¬

лотое Дно и Золотые Россыпи, возвращаемся в Доусон.

Она что-то ищет, не могу понять что. Я озадачен.
—	Что ты ищешь?—спрашиваю.
Она смеется.
—	Ты ищешь золото?
Опять смеется. Потом говорит:
—	Не твое дело, Чарли.
И я больше не задаю вопросов.
У нее есть маленький револьвер; она его носит за

поясом. Иногда в пути упражняется в стрельбе. Я

смеюсь.
—	Чего ты смеешься, Чарли? — спрашивает она.
'— Зачем! ты играешь этим1? — спрашиваю.— Он не

годится. Слишком мал. Детская игрушка.
Только вернулись в Доусон, ода просит меня достать

ей настоящий. Покупаю кольт сорок четвертого калибра;

очень тяжелый, но она все время носит его за поясом.
В Доусоне появляется мужчина. Откуда он взялся,,

не знаю. Знаю только, что он чечако; по-вашему — нови¬

чок. Руки нежные, как у нее. Черной работы не знает.

Весь нежный. Сперва я подумал: верно, муж. Нет, слиш¬

ком молод. И спят врозь. На вид ему лет двадцать. Гла¬

за голубые, волосы светлые, усики тоже. Звать Джон

Джонс. Может, брат? Не знаю. Я больше не задаю во¬

просов. Только думаю: он не Джон Джонс. Все зовут

его М1истер Джирвэн. Думаю, что и это тоже не его фа¬

милия. И она не мисс Дл^ирвэн, как ее все называют.

Думаю, никто не знает их настоящих имен.
Как-то ночью, в Доусоне, я спал. Он меня будит. Го¬

ворит:
—	Запрягай собак. Едем.
Я больше не задаю вопросов; иду, запрягаю собак, и

мы трогаем. И^ем вниз по Юкону. Время ночное, ноябрь
24.	Джек Лондон. Т. 5.	369

и очень холодно: шестьдесят пять ниже нуля. Она неж¬

ная. Он нежный. Мороз жгучий. Они устали, плачут вти¬

хомолку. Говорю им: «Лучше остановиться, сделать при¬

вал». Но они говорят: «Вперед», Во второй и в третий

раз говорю им», что лучше устроить привал и отдохнуть,

но они каждый раз говорят: «Вперед». Больше я ничего

не говорю. И так все время, изб дня в день. Они очень

нежные. Коченеют от холода и совсем замучились. Не

привыкли к мокасинам, натирают себе ноги; хромают, ша¬

таются, как пьяные, плачут втихомолку и все твердят:

«Вперед! Вперед!»
Они как сумасшедшие. Все время вперед и вперед.

Зачем вперед? Не знаю. Но только вперед. Чего им надо?

Не знаю. Только не золота. Золотой горячки нет, И они

тратят массу денег. Но я больше не задаю вопросов.

Я тоже иду вперед и вперед, потому что я вынослив и мне

хорошо платят.
Мы в городе Серкл. Того, что они ищут, там» нет. Ну,

дум1аю, теперь мы отдохнем и дадим отдых собакам. Но

мы не отдыхаем — ни одного дня передышки.
—	Подымайся,— говорит она ему,— Едем вперед.
И М1Ы едем вперед. Оставляем» Юкон. Идем на запад,
пересекаем водораздел и спускаемся в край Тананы.

Там — новые прииска. Но того, что они ищут, там нет, и

мы возвращаемся в Серкл,
Дорога тяжелая. Конец декабря. День короткий.

Очень холодно. Как-то утром) было семьдесят ниже нуля.
—	Сегодня лучше не ездить,— говорю я.— Ледяной

воздух попадет в легкие и о-божжет их, будет скверный

кашель, а весной того и гляди — воспаление.
Но они — чечако. Ничего не смыслят в переходах. По¬

хожи на мертвецов от усталости, но говорят:
—	Вперед!
И мы едем вперед. Мороз обжигает им легкие, начи¬

нается сухой кашель. Они кашляют так, что слезы ка¬

тятся у них по щекам. Когда я жарю сало, они бегут прочь

от костра и полчаса кашляют на снегу. Они отмораиш-

вают себе щеки, кожа чернеет, и им очень больно. Кро¬

ме того, он отмораживает себе большой палец, так что

кончик вотнвот отвалится и нужно надевать еще перчат¬

ку под рукавицу, чтобы держать больное место в тепле.

А в очень срирепый мороз, когда палец зябнет, прихо¬
370

дится, сняв рукавицу, засовывать руку между ног, прямо

к телу, чтобы отогреть его.
Входим, ковыляя, в Серкл. И даже я, Ситка Чарли,

чувствую, что устал. Сочельник. Я пью, пляшу, веселюсь:

ведь завтра рождество, будем отдыхать. Не тут-то было.

Пять часов утра. Рождество. Я спал два часа. А он сто¬

ит у моей постели:
—	Вставай, Чарли. Запрягай собак. Едем.
Я ведь, кажется, говорил, что перестал задавать во¬

просы? Они платят мне семьсот пятьдесят долларов в

месяц. Они хозяева. Я их слуга. Если они мне скажут:

«Вставай, Чарли, едем в преисподнюю», я запрягу со¬

бак, щелкну бичом и поеду в преисподнюю. И вот я иду,

запрягаю, и мы трогаем вниз по Юкону. Куда? Они не

говорят. Твердят только:
—	Вперед! Вперед! Едем вперед!
Они очень устали. Они проехали много сотен миль и

ничего не смыслят в переходах. Кроме того, у них сквер¬

ный кашель — сухой кашель, от которого сильный чело¬

век начинает ругаться, а слабый — плакать. Но они едут

вперед. Каждый день — вперед. Никакого отдыха соба¬

кам. Все время покупают новых. На каждом привале,

в каждом поселке, в каждой индейской деревне они пе¬

ререзают постромки усталых собак и впрягают свежих.

У них очень много денег, без счета; и они сорят ими на¬

право и налево. Сумасшедшие? Иногда мне кажется:

да. В них вселился какой-то бес, который толкает их

вперед, и вперед, все время без оглядки вперед. Чего

они ищут? Не золота. Они никогда не пробуют копать.

Я долго думаю. И м»не приходит в голову, что они ищут

какого-то человека. Но кого? Мы его нигде не встречаем.

Но они похожи на волков, рыщущих по следам добычи.

Только это странные волки, нежные; не волки, а вол¬

чата, и ничего не смыслят в переходах. По ночам они

громко плачут во сне, охают, стонут, жалуются на свою

страшную усталости. А днем, шатаясь, бредут вперед и

плачут втихомолку. Странные волки.
Проезжаем Форт Юкон. Проезжаем Форт Гамильтон.

Проезжаем» Минук. Уже январь на исходе. День очень

короткий. В девять часов рассвет. В три — уже сумерки.

И холод. И даже я, Ситка Чарли, устал. Неужели вечно

ехать и ехать вот так, без конца? Не знаю. Но все время
371

высматриваю впереди — чего они ищут? На тропе без¬

людно. Иногда проезжаем сто миль и не встречаем при¬

знаков жизни. Полный покой. Тишина. Иногда идет снег,

и м«ы похожи на привидения. Иногда ясно, и в полдень

солнце выглянет на минутку из-за холмов на юге. В небе

полыхает северное сияние, пляшут ложные солнца; воз¬

дух полон морозной пыли.
Я, Ситка Чарли, сильный человек. Я рожден в пути

и все свои дни провел в переходах. Но эти два волчонка

изхмютали меня. Я отощал, как голодная кошка, стал ра¬

доваться по ночам, что лежу в постели, а утром вставал

не отдохнувши. Но мы по-прежнему пускаемся в путь до

света, в потемках, и ночь застает нас еще в пути. Ох, уж

эти волчата! Если я тощ, как оголодавшая кошка, то они

тощи, как кошки, которые так давно не ели, что подыхают

с голоду. Глаза у них ввалились и то горят в глубине

глазниц лихорадочным огнем, то становятся мутными,

тусклыми, как у мертвецов. На месте щек — ям^ы, как

пещеры в скале. Черные щеки без кожи — из-за частых

отмораживаний. Иногда по утрам она говорит:
—	Не могу подняться. Не могу двинуться. Лучше

умереть.
Но он стоит у ее постели:
—	Вставай. Едем.
И они едут. А в другой раз он не может подняться,

и она говорит ему:
—	Вставай. Едем1.
Но всегда одно: они едут вперед. Все вперед и

вперед.
Иногда, в торговых пунктах, они получают письма.

Я не знаю, о чем там написано. Но это след, по которому

они идут,— эти письма направляют их на след. Раз ин¬

деец принес им письмо. Я потолковал с ним один на один.

Он сказал, что письмо дал ему одноглазый человек, ко¬

торый поспешно спускается вниз по Юкону. И все. Но

я понял: волчата гонятся за этим одноглазым.
Февраль. Мы проехали полторы, тысячи миль. Выхо¬

дим к Берингову мюрю. Там штормы, бураны. Передви¬

гаться трудно. Приезжаем в Анвиг. Я почему-то уве¬

рен, что они получат здесь письмо. Они страшно волнуют¬

ся, твердят:
—	Скорей, скорей. Вперед!
372

я говорю;
—	Надо купить съестных припасов.
А они говорят:
—	Надо ехать быстро, налегке. Еду можно будет до¬

стать в хижине Чарли Мак-Киона.
Понимаю, что они решили свернуть на Большое

спрямленье, потому что Чарли Мак-Кион живет как раз

там, у Черного Утеса, возле самой тропы.
Перед выездом я перекинулся словечком с анвиг-

ским священником. Да, тут проезжал одноглазый, очень

спешил. Так оно и есть: они ищут одноглазого. Из Анви-

га уезжаем почти без припасов; едем налегке, спешим.

В Анвиге они купили трех новых собак, и мы едем

очень быстро. И он и она — как сумасшедшие. По утрам

мы еще раньше трогаемся в путь, на ночлег останавли¬

ваемся еще позже. Иногда я оборачиваюсь — посмот¬

реть, не умирают ли они, эти двое волчат; но они держат¬

ся. Они рвутся вперед, вперед. Когда их начинает бить

сухой кашель, они прижимают руки к груди и кашляют,

кашляют, кашляют, скорчившись на снегу. Они не могут

идти, не могут говорить. Они кашляют десять минут, а

может, и полчаса, потом выпрямляются. Слезы замерза¬

ют у них на лице, но они говорят только:
—	Вперед, вперед!
Даже я, Ситка Чарли, страшно устал и начинаю ду-

м»ать, что семьсот пятьдесят долларов — невысокая пла¬

та за такой труд. Выезжаем на большое спрямленье;

свежий след. Волчата уткнулись носом в след и го¬

ворят:
—	Шевелись!
Все время твердят:
—	Шевелись! Живей! Живей!
Собакам приходится туго. У нас мало корма, мы не

можем кормить их досыта, и они слабеют. А работа им

выпала тяжелая. Женщина от всего сердца жалеет их,

и часто из-за них у нее слезы на глазах. Но дьявол, ко¬

торый в нее вселился и толкает ее вперед, не позволяет

сделать остановку и дать собакам» отдых.
И вот мы настигаем одноглазого. Он лежит на снегу

возле тропы; у него сломана нога. Из-за ноги он не мог

устроить хорошего привала и пролежал три дня на сво¬

их одеялах, кое-как поддерживая огонь. Когда мы нашли
373

его, он лежал и ругался, как дьявол. Я никогда не

слыхал, чтобы кто-нибудь так ругался.
Я был рад: они нашли то, что искали, и мы теперь от¬

дохнем. Но женщина говорит:
—	Едем. Скорей!
Я удивлен. А одноглазый говорит:
—	Не думайте обо мне. Оставьте мне только свои

припасы. Вы завтра купйте себе у Мак-Киона. И пошлите

Мак-Киона за мной. А сами — вперед!
Он тоже волк, только старый. И у него тоже одна

мысль: вперед! Мы отдаем ему свои припасы — их не¬

много осталось! — колем ему дрова, берем самых силь¬

ных его собак и едем.
Мы оставили одноглазого на снегу. И он умер там,

потому что Мак-Кион так и не приехал за ним1. Я не знаю,

кто был этот человек и как он там очутился. Но думаю,

что мои хозяева щедро платили ему, как и мне, за его

работу для них.
Весь тот день и всю ночь нам нечего было есть. И весь

следующий день мы ехали очень быстро и в конце кон¬

цов совсем! ослабели от голода. Потом мы достигли Чер¬

ного Утеса, который возвышается на пятьсот футов над

тропой. Это было к вечеру. Уже смеркалось, и мы не

могли найти хижину Мак-Киона. Мы легли спать голод¬

ные, а утром стали искать хижину. Она исчезла. И это

было очень странно, так как все знали, что Мак-Кион жи¬

вет в хижине около Черного Утеса. Мы находились близ¬

ко от побережья, где дует сильный ветер и много снега*

Ветром намело много снежных холмов.
Мне приходит в голову мысль. Раскапываю один холм,

другой. Натыкаюсь на стены хижины. Копаю дальше,

пока не нахожу дверь. Вхожу. Мак-Кион лежит мерт¬

вый. Он умер, может, две, может, три недели назад.

Какая-то болезнь помешала ему выйти из хижины. Ее за¬

несло снегом. Он съел весь свой запас и умер. Я заглянул

в его кладовую, в ней было пусто.
—	Вперед,— сказала женщина. Г лаза ее светились

голодным огнем, а рука лежала на сердце, словно у нее

болело внутри. Она стояла и качалась, как дерево на

ветру.
—	Да, вперед,— сказал мужчина.
Голос его звучал глухо, словно карканье старого воро¬
374

на. И от голода он был как помешанный. Глаза горели,

как раскаленные угли. Его шатало из стороны в сторону.

И я видел, что душа еле держится у него в теле.
И я тоже сказал:
—	Вперед! — потому что эта мысль хлестала меня,

как бич, каждую милю полуторатысячемильного пути и

в конце концов врезалась мне в ДУшу, и я, должно быть,

сам помешался. Да нам и не оставалось ничего другого,

как ехать вперед: ведь у нас не было припасов. И мы по¬

ехали вперед, не думая об одноглазому которого бросили

там, на снегу.
Большое спрямленье — малоезженная тропа. Иной

раз за два-три месяца никто не проедет здесь. Тропу

занесло снегом, и на ней не было никаких следов челове¬

ка — ни в ту, ни в другую сторону. Круглые сутки дул

ветер, валил снег. И мы ехали день и ночь, и голод тер¬

зал наши внутренности. И с каждым шагом мы все боль¬

ше слабели. Потом женщина стала падать. А там и муж¬

чина. Я не падал, но у меня отяжелели ноги, и я не¬

сколько раз спотыкался и чуть не свалился.
Последняя ночь февраля. Подстрелил трех белых ку*

ропаток из ее револьвера, и мы немиого подкрепились.

Но собакам есть нечего. Они пробуют грызть упряжь,

сделанную из бычьей и моржовой кожи; приходится ото¬

гнать их палкой, а упряжь повесить на дерево. И собаки

всю ночь воют и дерутся под этим деревом». Но мы не

обращаем внимания. Мы спим как убитые, а утром вста¬

ем, как мертвецы из могил, и едем вперед.
Первое марта. Утром впервые вижу след того, за кем

гонятся волчата. День ясный и холодный. Солнце доль¬

ше стоит в небе, и по обе стороны от него сверкают лож¬

ные солнца, и воздух блестит морозной пылью. Снег

больше не падает на тропу, и я вижу свежие следы

собак и полозьев. С упряжкой идет один человек,

и по следам его вижу, что у него мало сил. Тоже

недоедает. Волчата при виде свежих следов теряют

голову.
—	Шевелись! — говорят они. Все время твердят: —

Шевелись! Поспешай, Чарли. Скорей, скорей!
Мы поспешаем, но очень медленно. И он и она все

время падают. А если пробуют сесть на нарты, так ва¬

лятся с ног ослабевшие собаки. Да и холод такой, что,
375

сидя на нартах, замерзаешь. Голодному легко замерз-^-

нуть. Когда женщина падает, мужчина помогает ей

встать. А другой раз она помогает ему. Но то и дело они

падают оба сразу и не могут встать. И мне каждый раз

приходится подымать их, иначе они так и останутся ле¬

жать и ум1рут на снегу. Мне трудно возиться с ними, по¬

тому что я очень устал и еще должен править собаками,

а они совсем обессилели и от этого стали тяжелые. И я

теперь тоже то и дело валюсь в снег, но мне никто не

помогает — я должен подыматься сам. И я все время

встаю сам, подымаю их и погоняю собак.
Вечером я убиваю только одну куропатку, и мы очень

голодны. А он говорит мие:
—	Когда завтра тронем^ся, Чарли?
Голос его звучит глухо, будто из могилы.
—	Ты всегда велишь трогаться в пять утра,— го¬

ворю я.
—	Завтра М1Ы тронемся в три,— повторяет он.
—	Ты погибнешь,— с горьким смехом говорю я.
—	Завтра мы тронемся в три,— говорит он.
И мы трю^гаемся в три, потому что я их слуга и делаю

то, что они прикажут. Ясно, холодно, тихо, ветра нет.

С рассветом! становится видно далеко. И тишина. Мы

слышим только стук своих сердец: в этой тишине они сту¬

чат очень громко. Мы как лунатики шагаем во сне, пока

не упадем1; тогда понимаем, что надо встать. И снова ви¬

дим тропу и слышим» стук своих сердец. И я шагаю как

во сне, и мне вдруг приходят в голову странные мысли.

«Зачем Ситка Чарли живет на свете? — спрашиваю я

себя.— Зачем Ситка Чарли трудится в поте лица, ходит

голодный и терпит такие мучения?»
«Ради семисот пятидесяти долларов в месяц»,— отве¬

чаю я сам себе, понимая, что это глупый ответ. Но это

правильный ответ... И с той поры я никогда не думаю о

деньгах. Потому что в тот день у м«ня открылись глаза,

вспыхнул яркий свет и мне стало хорошо. И я понял, что

человек должен жить не ради денег, а ради счастья,

которое никто не может ни дать, «и купить, ни продать,

которого не оплатишь ничем.
Утром подъезжаем к последнему ночному привалу то¬

го, кто впереди. Плохой привал, привал человека голод¬

ного и слабого. На снегу лоскуты одеяла и парусины.
376

и я уже зйаю, в чем дело: его собаки съели упряжь, и он

сделал новую — из своих одеял.
Мужчина и женщина так и впились глазами в эти

остатки. Я гляжу на них обоих, и по спине у меня пробе¬

гают мурашки, как от холодного ветра. Глаза у них за¬

пали глубоко в глазницы и горят безум>ным1 огнем от

усталости и голода. Лица — как у людей, умерших от го¬

лода, и щеки чернеют мертвой плотью, обожженные мо¬

розом!.
—	Вперед,— говорит он.
Но она кашляет и падает на снег. Это сухой ка¬

шель, легкие у нее тоже обожжены морозом. Она каш¬

ляет долго, потом с трудом становится на ноги, словно

вылезает из могилы, слезы на щеках у нее превращаются

в лед, и дыхание со свистом вырывается из груди. Но она

говорит:
—	Вперед!
Мы снова пускаемся в путь. Шагаем» как во сне, сре¬

ди безмолвия. Засыпаем на ходу и не чувствуем М!уки.

И вдруг падаем — и пробуждаемся. И видим снег, и го¬

ры, и свежий след того, кто впереди, и снова чувству¬

ем всю нашу муку. Доходим до места, где открывается

снежная даль, и то, что они ищут,— прямо перед

нами. На расстоянии мили от нас — черные пятна

на снегу. Эти черные пятна движутся. У меня темно

в глазах, и я напрягаюсь изо всех сил, чтобы рас¬

смотреть. Вижу: человек с собаками, нарты. Волча¬

та тоже видят. Они уже не могут говорить, они шепчут:
—	Вперед! Вперед! Скорей!
И валятся с ног, но идут. У того, кто впереди, все

время рвется упряжь из одеял; он должен останавливать¬

ся и чинить ее. У нас упряжь в порядке, потому что я ве¬

шал ее каждый вечер на дерево. В одиннадцать часов че¬

ловек — в полумиле от нас. В час дня — в четверти ми¬

ли. Он очень слаб. Мы видим, как он то и дело падает

на снег. Одна из его собак не может больше идти, и он

. перерезает постромку, но не убивает собаку. И я уби¬

ваю ее топором, когда прохожу мимо,—как делаю со сво¬

ими собаками, когда они выбиваются из сил и не мо¬

гут идти дальше.
Теперь нас разделяют с ним триста ярдов. Мы подви¬

гаемся очень медленно: может, милю за два-три часа.
377

Мы не идем. Мы все время падаем. Встаем, делаем, спо¬

тыкаясь, два-три шага и опять падаем». И я все время

должен подымать их обоих. Иной раз, поднявшись на

колени, они валятся ничком на сонег; три-четы-ре раза ты¬

чутся головой в снег, прежде чем1 находят силы встать

ка ноги; потом сделают два-три шага и, шатаясь, снова

падают. Но падают они всегда вперед. Стоят ли на но¬

гах или на коленях—они падают только вперед, и так каж¬

дый раз приближаются к цели на длину своего тела.
Иногда они ползут на четвереньках, подобно леснььм

зверям. Мы подвигаемся, как улитки,— как умирающие

улитки, вот как мы тащимся. И все же быстрей, чем

тот — впереди. Потому что он тоже все время падает и

с ним нет Ситки Чарли, чтобы поднять его. Вот он в

двухстах ярдах от нас. Проходит много времени — и он

в ста ярдах.
Забавное зрелище! Такое забавное, что мне хочется

громко смеяться. Да, да, хохотать во все горло. Гонки

мертвецов и мертвых собак. Как во сне, когда тебя мучает

кошмар: ты бежишь со всех ног, чтобы спасти свою

жизнь, а подвигаешься страшно медленно. Мужчина со¬

шел с ума. Женщина сошла с ума. Я сошел с ума. Весь

мир сошел с ума. И это так забавно, что меня душит смех.
Незнакомец впереди бросает своих собак и дальше

идет по снегу один. Проходит много времени, но вот мы

наконец поравнялись с его собаками. Они лежат на сне¬

гу, беспомощные, в упряжке из одеял и парусины, с нар¬

тами позади. И когда мы минуем их, они скулят и воют,

взывая к нам, как голодные дети.
Потом и мы бросаем своих собак и бредем) по снегу

одни. Он и она — живые трупы. Охают, стонут, всхли¬

пывают, но идут вперед. Я тоже иду вперед. У меня

одна только мысль: догнать неизвестного. Тогда я отдох¬

ну. Только тогда. И, кажется, лягу и просплю тысячу лет,

так я устал.
Неизвестный в пятидесяти ярдах от нас, совсем один

на белом снегу. Он падает и ползет, встает, спотыкает¬

ся, падает и опять ползет. Как тяжело раненный зверь,

который хочет уйти от охотника. Вот он уже больше не

подымается, а только ползет на четвереньках. Мужчина

и женщина тоже больше не встают, ползут за ним. Но

я встаю. Падаю, но каждый раз опять встаю.
378

Странная картина! Вокруг снег, и среди этого снега

и безмолвия ползут мужчина и женщина. А впереди

них — неизвестный. По обе стороны солнца стоят лож¬

ные солнца, так что в небе их сразу три. В воздухе от

мороза алмазная пыль. Вот женщина кашляет и непо¬

движно лежит на снегу, пока не пройдет приступ, а по¬

том снова ползет. Вот м»ужчина глядит вперед, и глаза

у него слезятся, как у старика; ему приходится протирать

их, чтобы увидеть неизвестного. Вот неизвестный огля¬

дывается через плечо... А Ситка Чарли еще кое-как дер¬

жится на ногах и если падает, то опять встает во весь

рост.
Проходит много времени, и неизвестный перестает

ползти. Он медленно поднимается на ноги, снимает ру¬

кавицу и ждет с револьвером в руке, качаясь из стороны

в сторону. Лицо его — кожа да кости и все в черных пят¬

нах: обморожено. Лицо голодающего. Глаза глубоко

ввалились, зубы оскалены.
Мужчина и женщина тоже поднимаются на ноги и

очень медленно идут к нем!у. И вокруг только снег и

тишина. И в небе—три солнца. А воздух сверкает алмаз¬

ной пылью.
И вот случилось, что я, Ситка Чарли, увидел, как вол¬

чата совершили убийство. Никто — ни слова. Только не¬

известный с лицом голодающего страшно оскалил зубы.

Он качается из стороны в сторону, опустив плечи, согнув

колени, широко расставив ноги, чтобы не упасть. Муж¬

чина и женщина останавливаются футах в пятидесяти

от него. Они тоже широко расставили ноги, чтобы не

упасть, и их тоже качает из стороны в сторону. Неизвест¬

ный очень слаб. У него дрожит рука, и пуля, которую он

посылает в мужчину, уходит в снег. Мужчина никак не

может снятть рукавицу. Неизвестный опять стреляет в

него. И на этот раз пуля пролетает мимо. Тогда мужчи¬

на зубами стаскивает рукавицу. Но рука у него отмо¬

рожена; он не может удержать револьвер и роняет его

в снег. Я смютрю на женщину. Она тоже сняла рукавицу,

и в руке у нее большой кольт. Она делает три выстрела,

один за другим, подряд. Неизвестный, все так же оскалив

зубы, валится ничком в снег. Они -не смотрят на убитого.
—	Вперед,— говорят они.
И мы идем. Но теперь, найдя то, что искали, они ста¬
379

новятся мертвецами. Силы покидают их. Они совсем не

могут стоять на ногах. Они не могут даже ползти. У них

одно только желание — закрыть глаза и уснуть. Вижу

невдалеке удобное место для привала, пинаю их ногой.

У М1&НЯ в руках бич для собак, и я хлещу их. Они гром¬

ко кричат и ползут поневоле и кое-как подползают к

месту для привала. Я развожу костер, чтоб они не замерз¬

ли, потом пригоняю нарты. Убиваю собак неизвестного,

чтобы нам не умереть с голоду. Укрываю обоих одеялам>и,

и они засыпают. Время от времени бужу их и даю им

поесть; они едят не просыпаясь. Женщина спит полтора

суток, потом просыпается и опять засыпает. Мужчина

спит двое суток, просыпается и опять засыпает. После

этого мы трогаемся к побережью, в Сент-Майкл. И ко¬

гда Берингово море очищается от ла>да, М1ужчина и жен¬

щина уезжают на пароходе. Но перед этим они выпла¬

чивают мне по семьсот пятьдесят долларов за месяц. И

еще дают тысячу долларов — в подарок.
В тот год Ситка Чарли передал крупную сумму мис¬

сии Святого Креста.
—	Почему ж они убили неизвестного? — спросил я.
Ситка Чарли ответил не сразу. Сперва он закурил
трубку, поглядел на иллюстрацию из «Полис-газет», мно¬

гозначительно кивнул на нее и неторопливо промолвил:
—	Я много думал. Не знаю. Так было. Это картина,

которую я П0М1НЮ. Все равно как если б я заглянул в ок¬

но и увидел человека, пишущего письмо. Они вошли в

мою жизнь и вышли из нее. И картина получилась такая,

как я сказал: без начала и с непонятным концом.
—	Ты нарисовал целый ряд картин, пока рассказы¬

вал,— заметил я.
—	Да,— кивнул он.— Но все они без начала и без

конца.
—	Самая последняя имела конец,— возразил я.
—	Да,— ответил он.— Но какой?
—	Это был кусок жизни,— сказал я.
—	Да, кусок жизни,— подтвердил он.

ДОРОГ/1
Изведал я счастливые пути,
Все, по которым можно мир пройти,

И в общем их одобрил я, они

Для тех, кто не валяется в постели.

Кого влечет вперед, как и меня.

Увидеть, как устроен этот мир.

«Бродяга из бродяг», секстина.

ПРИЗНАНИЕ
В штате Невада есть женщина, которой я однажды

на протяжении нескольких часов лгал упорно, последо-

В1ательно и нагло. Я не винюсь перед ней — упаси бог1

Но объяснить ей кое-что мне бы хотелось. К сожалению,

я не знаю ни имени ее, ни тем более теперешнего адре¬

са. Может, ей случайно попадутся эти строки, и она не

откажется черкнуть мне несколько слов.
Это было в городе Рено,, пггат Невада, летом тысяча

BoceMibcoT девяносто второго года. Время стояло ярма¬

рочное, и пропасть жулья и всякого продувного народа

наводнила город, не говоря уж о бродягах, налетевших

голодной саранчой. Собственно» голодные бродяги и де¬

лали город «голодным». Они так настойчиво толкались

в двери с черного хода, что двери притаились и мол¬

чали.
«В таком) городе не больно разживешься»,— говори¬

ли бродяги. Мне, во всяком случае, то и дело приходилось

«забывать про обед», хоть я мюг с кем угодно потягаться,

когда надо было «перехватить взаймы», «пострелять»,

забрести «на дымок», «напроситься в гости» или под¬

цепить на улице «легкую монету». И так не повезло мне

в этом городишке, что в один прекрасный день, увернув¬

шись от проводника, я вторгся очертя голову в непри¬

косновенный вагон, личную собственность какого-то бро¬

дячего миллионера. Поезд как раз тронулся, когда я

вскочил на площадку вагона и устрем»ился к его хозяину,

преследуемйый по пятам проводником, который уже про¬

стирал руки, готовясь М1еня схватить. Гонка была отчаян-
383

ная: не успел я настичь миллионера, как мой преследова¬

тель настиг меня. Тут уж было не до обмена приветстви¬

ями. Задыхаясь, я выпалил: «Дайте четвертак — по¬

жрать!» И, клянусь вам, миллионер полез в карман и

дал мне... ровным счетом... двадцать пять центов. Мне

думается, он был так ошеломлен, что действовал ма¬

шинально. Я по сю пору простить себе не могу, что не

нагрел его на доллар. Уверен, что он дал бы и доллар.

Я тут же соскочил на ходу, к великому разочарова¬

нию проводника, который всячески норовил залепить

мне по физиономии, без особого, впрочем, успеха. Но

незавидное, скажу я вам, положение: представьте, что вы

висите на поручне вагона и прыгаете с нижней ступеньки,

стараясь не разбиться, а в это самое время разъяренный

эфиоп, стоя на площадке, тычет вам в лицо сапожищем

сорок шестого размера! Но как бы там ни было, а день¬

гами я разжился!
Однако вернемся к женщине, которой я так безбож¬

но лгал. В тот день я уже намеревался отбыть из Рено.

Дело было под вечер. Я задержался на бегах — любо¬

пытно было поглядеть на тамошних лошадок — и не

успел, что называется, «перекусить», вернее, не ел с утра.

Аппетит у меня разыгрался, а между тем мне было изве¬

стно, что в городе организован комитет безопасности и

что ем1у надлежит избавить жителей от голодных бро¬

дяг, вроде меня, грешного. Немало бездоМ1Ных моих со¬

братьев попало уже в руки Закона, и солнечные долины

Калифорнии тем неотступнее звали меня перемахнуть

через хмурые гребни Сиерры. Но прежде чем отрясти от

ног своих пыль города Рено, мне надо было решить две

задачи: первая—еще этим вечером забраться на «глухую»

площадку в поезде дальнего следования, идущем на

запад, и вторая — слегка подкрепиться на дорогу. Ибо,

даже если вы молоды, вам не понравится на голодный

желудок трястись целую ночь напролет где-нибудь на

площадке или крыше вагона, мчащегося во весь опор

сквозь бураны и тоннели, мимо устремленных в небо сне¬

говых вершин.
Но подкрепиться было не так-то просто. Меня уже

«попросили» из десятка дом>ов. По моему адресу то и де¬

ло летели нелестные замечания вроде того, что по мне
384

«НЕОЖИДАННОЕ».

«ДЕРЖИСЬ!»

скучает некий уютный уголок за решеткой и что это са¬

мое подходящее для меня место. Увы, все эти замечания

были недалеки от истины. Потому-то я и собирался этим

вечером податься на запад. В городе хозяйничал Закон,

он охотился за сирыми и голодными, этими повседневны¬

ми жильцами его владений за решеткой.
Были дома, где двери захлопывались у меня пе¬

ред носом, обрывая на полуслове мою учтивую, наро¬

чито смиренную просьбу пожертвовать что-нибудь на

пропитание. В одном доме м>не и вовсе не открыли. Я

стоял на крыльце и стучался, а в окне стояли люди и гла¬

зели на незваного гостя. Кто-то поднял на руки упитан¬

ного бутуза, чтобы и он через головы взрослых полюбо¬

вался на бродягу, которого в этом доме не намерены бы¬

ли покормить.
Я уже подумывал перенести свои поиски в кварта¬

лы бедняков. Бедняк — это последний и верный оплот

голодного бродяги. На бедняка всегда можно поло¬

житься: он не прогонит голодного от своего порога. Как

часто, странствуя по Штатам, я безуспешно стучал в

двери роскошных особняков на вершине холма; но не

было случая, чтобы где-нибудь в речной низине или на

гнилом болоте из лачуги с разбитыми окошками, за¬

ткнутыми тряпьем, не показалась изнуренная работой

женщина и по-матерински приветливо не предложила мне

зайти. О вы, лицемеры, проповедующие милосердие!

Ступайте к беднякам и поучитесь у них, ибо только бед¬

няк знает, что такое милосердие. Бедняк дает — или

отказывает — не от избытков своих. Какие у него избыт¬

ки! Он дает — и никогда не отказывает — от бедности

своей и часто делится последним!. Кость, брошенная

псу, не говорит о милосердии. Милосердие — это кость,

которую делишь с голодным псом, когда ты так же голо¬

ден, как и он.
Особенно запомиился мне разговор в одном доме, где

меня в этот вечер выставили за порог. Окна столовой

выходили на террасу, и я увидел человека, который, си¬

дя за столом, уписывал пудинг — большущий мясной пу¬

динг. Я стоял у двери, и, разговаривая со мной, он ни на

минуту не отрывался от еды. Это был преуспевающий

делец, с вершин успеха презрительно взиравший на тех,

кому не повезло в жизни.
25.	Джек Лондон. Т. 5.	385

Он грубо оборвал мою просьбу дать мне поесть, про¬

рычав сквозь зубы:
—	Работать, небось, не хочешь?
Странный ответ! Ведь я и не заикнулся о работе. Речь

шла о еде. Я и в самом деле не намерен был работать:

я собирался этой же ночью поймать поезд, идущий на

запад.
—	Дай тебе работу, ты наверняка откажешься,—•

язвительно продолжал он.
Я взглянул на его робкую жену и понял, что только

присутствие этого цербера мешает мне получить свою до-

ЛЮ угощения. А между тем цербер продолжал уплетать

пудинг. Обстоятельства требовали уступок, и я скрепя

сердце сделал вид, будто согласен с его мюралью о не¬

обходимости работать.
—	Разумеется, я хочу работать,— солгал я.
—	Враки! — презрительно фыркнул он.
—	А вы испытайте меня,— настаивал я с задором.
—	Ладно,— сказал он.— Приходи завтра туда-то и

туда-то (я забыл куда), ну, где погорелый дом. Я по¬

ставлю тебя разбирать кирпич.
—	Слушаюсь! Приду непременно.
Он что-то хрюкнул и опять уткнулся в тарелку. Я не

уходил. Прошла минута, другая, и он воззрился на ме¬

ня: какого, дескать, черта тебе еще надо?
—	Ну! — властно гаркнул он.
—	Я... А вы не покормите меня?—спросил я как

можно деликатнее.
—	Так я и знал, что ты не хочешь работать! — за¬

орал он.
Положим!, он был прав, но ведсь это значит занимать¬

ся чтением мыслей; с точки зрения логики, его рассужде¬

ния никуда не годились. Однако нищему у порога при¬

личествует смирение, и я принял его логику, как рань¬

ше его мораль.
—	Видите ли,— продолжал я так же деликатно.— Я

уже сейчас голоден. Что же будет со мной завтра! А ведь

М1не предстоит таскать кирпич, легко ли целый день ра¬

ботать на голодный желудок? Покормите меня сегод¬

ня, и завтра мне будет как раз впору возиться с вашим

кирпичом).
Не переставая жевать, он как будто задумался над
386

моими словами. Я видел, что робкая жена готова за меня

заступиться, но она так и не собралась с духом.
—	Вот что я сделаю,— сказал он, дожевав один ку¬

сок и принимаясь за другой.— Выходи утром на работу,

а в полдень, так и быть, дам тебе немного вперед, чтобы

ты мог пообедать. Тогда будет ясно, хочешь ты рабо¬

тать или нет.
—	А пока что...— начал я, но он не дал м»не догово¬

рить.
—	Нет, голубчик,— сказал он.— Я вашего брата

знаю. Вас накорми, а потом ищи ветра в поле. Посмотри

на меня: я никому ни гроша не должен. Я в жизни ни

у кого крошки хлеба не попросил и счел бы это за униже¬

ние. Я всегда жил на свои заработки. А твоя беда в том,

что ты ведешь беспутную жизнь и бежишь от работы.

Сразу видно, стоит на тебя посмотреть! Я всегда жил

честньш трудом. Я одному себе обязан тем», что вышел

в люди. И ты мюжешь добиться того же, возьмись толь¬

ко за ум и стань честным тружеником*.
—	Таким, как вы? —спросил я.
Увы, заскорузлая душа этого человека, болтавшего о

труде, была недоступна юмору.
—	Да,— буркнул он,— таким, как я.
—	И вы это каждому посоветуете?
—	Да, каждому,— сказал он убежденно.
—	Но если все станут такими, как вы, кто будет та¬

скать для вас кирпич, позвольте вас спросить?
Клянусь, в глазах его жены мелькнуло некое подобие

улыбки. Что касается его самого, то он был взбешен —

то ли пугающей перспективой жить в новом, преобра-

женнол! обществе, где некому будет таскать для него

кирпич, то ли моей наглостью,— затруднякх:ь сказать.
—	Довольно! — взревел он.— Я не намерен больше

с тобой разговаривать! Вон отсюда, щенок неблагодар¬

ный!
Я переступил с ноги на ногу в знак того, что не стану

утруждать его cbohmi присутствием, и только спросил:
—	Значит, вы меня не покормите?
Он вскочил. Это был человек внушительных разме¬

ров. Я же чувствовал себя чужаком! на чужой стороне, и

за мной охотился Закон. Надо было убираться прдобру-

поздорову. «Но почему же неблагодарный? — спраши¬
387

вал я себя, с треском захлопывая калитку.— За какие

милости должен я его благодарить?» Я оглянулся. Его

фигура все еще маячила в окне. Он опять набросился

на пудинг.
Но тут мужество оставило меня. Я проходил мимо де¬

сятка дверей, не решаясь постучать. Все дома были на

одно лицо, и ни один не внушал доверия. Только пройдя

несколько кварталов, я приободрился и взял себя в ру¬

ки. Попрошайничество было для мюня своего рода

азартом: если М1не не нравилась моя игра, я всегда мог

стасовать карты и пересдать. Я решил сделать новую по¬

пытку— постучаться в первый попавшийся дом. Сумер¬

ки спускались на землю, когда, обойдя вокруг дома, я

остановился у черного хода.
На М10Й робкий стук вышла женщина средних лет, и

при первом же взгляде на ее милое, приветливое лицо

меня словно осенило: я уже знал наперед, что я ей

расскажу. Ибо, да будет это известно, успех бродяги

зависит от его способности выдумать хорошую «исто¬

рию». Попрошайка должен прежде всего «прикинуть

на глазок», что представляет собой его жертва, и сооб¬

разно с ЭТИМ1 сочинить «историю» применительно к нра¬

ву и темпераменту слушателя. Главная трудность здесь

в том, что, еще не раскусив свою жертву, он уже должен

приступить к рассказу. Ни минуты не дается ем)у на раз¬

мышление. Мигом изволь разгадать стоящего перед ‘

тобой человека и придумать нечто такое, что брало бы за

сердце. Бродяга должен быть артистом. Он импровизи¬

рует по наитию и тему черпает не в преизбытке своего во¬

ображения,— тему подсказывает ему лицо человека, вы¬

шедшего на его стук, будь то лицо мужчины, женщины

или ребенка, иудея или язычника, человека белой или

цветноц расы, зараженного расовьши предрассудкам)и

или свободного от них, доброе или злое, приветливое или

отталкивающее, говорящее о щедрости или о скупости,

о широте мировоззрения или мещанской ограниченности.

Мне не раз приходило в голову, что cbohmi писательским

успехом я в значительной мере обязан этой учебе на

дороге. Чтобы добыть дневное пропитание, мне вечно

приходилось что-то выдумывать, пам1ятуя, что рассказ

мой должен дышать правдой. Та искренность и убеди¬

тельность, в которых, по М1нению знатоков, и заключает¬
388

ся искусство короткого рассказа, рождены на черной ле¬

стнице жестокой необходимостью. Я убежден, что писа-

телем-реалистом сделала меня школа бродяжничества.

Реалистическое искусство — это единственный товар,

за который вам1 на черной лестнице дадут кусок хлеба.
Всякое искусство в конечном счете — изощренное на¬

дувательство, и только известная ловкость помогает рас¬

сказчику сводить концы с концами. Помню, как мне

пришлось изворачиваться и лгать в полицейском участ¬

ке города Виннипега, в провинции Манитоба. Я направ¬

лялся на запад по Канадско-Тихоокеанской дороге. Ра¬

зумеется, полисмены пожелали услышать мою биогра¬

фию, и я стал врать напропалую. Это были сухопутные

крысы, не нюхавшие моря, а в таких случаях нет ничего

лучше, нежели морской рассказ. Тут уж ври, что бог на

душу положит, никто не придерется. И я рассказал

им чувствительную историю о том, как мне пришлось слу-

Ж1ггь на судне «Гленмор» (в Сан-Францисском заливе

я видел судно с таким названием).
Я отрекомендовался англичанином и сказал, что слу¬

жил на корабле юнгой. Мне возразили, что говорю я от¬

нюдь не как англичанин. Надо было как-то выкрутиться,

и я сказал, что родился и вырос в Соединенных Штатах,

но после смерти родителей был отослан к дедушке и ба¬

бушке в Англию. Они-то и отдали меня в учение на «Глен-

М!ор». И — да простит мне капитан «Гленмора» — доста¬

лось же ему в тот вечер в виннипегском полицейском уча¬

стке: это был злодей, изверг, мучитель, наделенный изу¬

верской изобретательностью. Вот почему в Монреале я

дезертировал с корабля.
Но если дедушка и бабушка у меня живут в Англии,

почему же я оказался здесь, в самом! сердце Канады, и

держу путь на запад? Не долго думая, я вывел на сцену

замужнюю сестру, проживающую в Калифорнии: сестра

хочет взятть меня к себе. И я^ вдался в "подробное описа¬

ние этой превосходной, добрейшей женщины. Однако же¬

стокосердые полисмены этим не удовлетворились. Допу¬

стим, что я в Англии нанялся на пароход. В каких же

морях побывал «Гленмор» и какую он нес службу за

истекшие два года? Делать нечего, я отправился с этими

сухопутными крысами в дальнее плавание. Вместе со

мной их трепало бурями и обдавало пеной разбушевав¬
389

шихся стихий, вместе со мной они выдержали тайфун

у японских берегов. Вместе со мной грузили и разгру¬

жали товары во всех портах Семи Морей. Я побывал с

НИМ1И в Индии, в Рангуне и Китае, вместе со мной они

пробивались через ледяные поля у мыса Горн^ после чего

мы наконец благополучно ошвартовались у Монреаля.
Тут они предложили мне подождать, и один из по¬

лисменов нырнул в темноту ночи, оставив меня греться у

огня и безуспешно гадать^ какую еще ловушку мие го¬

товят.
Сердце у меня екнуло, когда я увидел его на пороге,

за плечом вернувшегося полисм)ена. Нет, не цыганская

любовь к побрякушкам! продела в эти уши серьги из тон¬

чайшей золотой проволоки; не ветры прерий дубили эту

кожу^ превратив ее в изм1ятый пергамент; не снежные за¬

носы и горные кручи выработали эту характерную с раз¬

вальцем походку. И разве не солнце Южных морей

выбелило эти устремленные на меня глаза? Передо

мной — увы!—повелительно встала тема, на которую

мне предстояло импровизировать под бдительным оком

пяти полисменов,— мне, никогда не бывшему в Китае,

не огибавшему мыса Горн, не видевшему ни Индии, ни

Рангуна.
Отчаяние овладело мной. На лице этого закаленно¬

го бурями сына морей с золотыми серьгами в ушах я чи¬

тал свой приговор. Кто он и что собой представляет? Я

должен был разгадать его еще до того, как он разгадает

меня. Мне надо было взять твердый курс, прежде чем

стервецы-полисмены возьмут курс на то, чтобы перепра¬

вить меня в тюремную камеру, в полицейский суд, в энное

число тюремных кахмер. Ехли он первым начнет зада¬

вать вопросы, прежде чем я узнаю, что он знает, мне

крышка.
Но выдал ли я свою растерянность виннипегским блю¬

стителям порядка, сверлившим меня рысьими глазками?

Как бы не так! Я встретил моряка восторженно, сияя от

радости» с видом величайшего облегчения, какое испы¬

тывает тонущий, когда последним, судорожным усилием

^сватается за спасательный круг. Вот кто поймет меня и

подтвердит мой правдивый рассказ этим ищейкам, н^

способным ничего понять,— таков был смысл того, что я

всячески старался изобразить. Я буквально вцепился в
390

моряка и забросал его вопросами: кто он, откуда?

Я как бы ручался этим» судьям за честность своего спа¬

сителя еще до того, как он меня спасет.
Это был добродушный человек, его ничего не стоило

обвести вокруг пальца. Наконец полисменам) надоел учи¬

ненный мной допрос, и мне было приказано заткнуться.

Я повиновался, а между тем голова моя напряженно ра¬

ботала над сценарием следующего акта. Я знал доста¬

точно, чтобы отважиться на дальнейшее. Это был фран¬

цуз. Он плавал на французских торговых кораблях и

только однажды нанялся на английское судно. А глав¬

ное — вот удача! — он уже двадцать лет не выходил в

море.
Полисмен торопил его, предлагая приступить к экза¬

мену.
—	Бывал в Рангуне? —осведомился моряк.
Я утвердительно кивнул.
—	Мы оставили там1 нашего третьего помощника.

Сильнейш^ий приступ горячки.
Если бы он спросил, какой горячки, я сказал бы «сеп¬

тической», а сам, хоть убей, не знал, что это такое. Но

он не спросил. Вместо этого он поинтересовался:
'— Ну как там1, в Рангуне?
—	Недурно. Все время, пока мы там стояли, дождь

лил как из ведра.
—	Отпускали тебя на берег?
•— А то как же! Мы, трое юнг, ездили на берег вместе.
—	Храм помнишь?
—	Это который же? — сманеврировал я.
—	Ну, самый большой, с широкой лестницей.
Ехли бы я помнил храм, мне бы предложили описать

его. Подо мной разверзлась бездна.
Я покачал головой.
—	Да его видно с любого шста. в гавани,— пояснил

он.— Даже не сходя с корабля.
Я всегда был равнодушен к храмам. Но этот рангун¬

ский храм я просто возненавидел. И я расправился с

ним без сожаления,
—	Ошибаетесь,— сказал я.— Его не видно из гавани.

Его не видно из города. Его не видно даже с вершины

лестницы. Потому что,— я остановился, чтобы усилить

впечатление,— потому что там нет никакого храма*
391

!—Но Я видел его собственными глазами! — восклик¬

нул мюряк.
—	Это в котором же году? — допрашивал я.
—	В семьдесят первом.
—	Храм был уничтожен великим землетрясением ты^

сяча восемьсот восемьдесят седьмюго года,— объявил

я.— Он был очень старый.
Наступило молчание. Перед потускневшим взором! мо¬

его собеседника оживало видение юношеских лет: пре¬

красный храм на берегу далекого моря. .
—	Лестница сохранилась,— поспешил я утешить

его.— Ее видно из любой точки гавани. А помните не¬

большой остров, направо, у самого входа в порт? — Оче¬

видно, там был такой остров (я уже приготовился пере¬

нести его налево), потому что он кивнул в ответ.— Его

точно языком слизало! Там теперь семь морских саже¬

ней глубины.
Я перевел дыхание и, пока он разм1ышлял о том, как

все меняется на свете, придумывал для своей повести

заключительные штрихи.
—	А помните Бомбейскую таможню?
Да, он ее помнил.
—	Сгорела дотла,— объявил я.
—	А ты помнишь Джима Уона? — спросил он, в

свою очередь.
—	Помер,— сказал я, хоть я понятия не имел, кто

такой Джим! Уон.
Опять подо мной затрещал лед.
—	А помните в Шанхае Билли Харпера? — перешел

я в наступление.
Старый моряк тщетно ворошил свои поблекшие вос¬

поминания— ничто не напоминало ему о мифическом

Билли Харпере.
—	Ну ясно, вы помните Билли Харпера,— настаи¬

вал я.— Его ж все знают! Он уже сорок лет там без¬

выездно. Ну, так представьте, он и сейчас там, ничего

ему не делается.
И тут случилось чудо. Старый моряк вспомнил Бил¬

ли Харпера! Может, и правда был такой Билли Харпер,

может, он и правда сорок лет назад приехал в Шанхай

и живет там поныне. Для меня, во всяком случае, это

была новость.
392

Еще битых полчаса толковали мы с ним, и все в та¬

ком же роде. Наконец он сказал полисмену, что я

тот, за кого себя выдаю. Я переночевал в участке и даже

получил утром) завтрак и мог без помехи продолжать

свое путешествие к замужней сестре в Сан-Фран¬

циско.	^
Но вернемся к женщине в городе Рено, открывшей

Mat дверь в тихий вечерний час, когда на землю ложи¬

лись сумерки. Достаточно было взгляда на ее милое,

приветливое лицо, и я уже знал, какую роль мне придет¬

ся играть перед ней. Я почувствовал себя славным, про¬

стодушным мальш, которому не повезло в жизни. Я от¬

крывал и закрывал рот, показывая, как трудно мне заго¬

ворить: ведь я в жизни ни к кому не обращался за куском

хлеба. Мною владела крайняя, мучительная растерян¬

ность. Мне было стыдно. Я, смотревший на попрошай¬

ничество, как на забавное озорство, вдруг обернулся эта¬

ким сынком миссис Грэнди, зараженным всеми ее бур-

жуазньши предрассудками. Только пытки голода могли

толкнуть меня на постыдное и унизительное попрошай¬

ничество. И я старался изобразить на лице тоску и смя¬

тение бесхитростного юноши, доведенного до отчаяния

длительной голодовкой и впервые протягивающего руку

за подаянием.
—	Бедный мальчик, вы голодны,— сказала она.
Я-таки заставил ее заговорить первой.
Я кивнул и проглотил непрошеные слезы.
—	Мне еще никогда, никогда не приходилось... про¬

сить,— пробормотал я.
—	Да заходите же! — Она широко распахнула

дверь.— Мы, правда, отужинали, но плита еще топится,

я приготовлю вам что-нибудь на скорую руку.
Когда я вступил в полосу света, она пристально по¬

глядела на меня.
—	Экий вы статный и крепкий,— сказала она.— Не

то что мой сынок. Он у меня страдает припадками. Вот

и сегодня упал бедняжка и разбился.
В ее голосе было столько материнской ласки, что я по¬

тянулся к ней всем существом. Я взглянул на ее сына.

Он сидел против меня за столом, худой и бледный, го¬

лова в бинтах. Он не шевелился, и только его глаза, в
393

которых отражался свет лампы, испытующе-удивлен¬

но уставились на меня.
—	Точь-в-точь мой бедный папа,— сказал я.— Он то¬

же падал. Это такая болезнь — кружится голова. Докто¬

ра не знали, что и думать.
—	Ваш папа умер?—осторожно спросила она, ста¬

вя передо мной тарелку, на которой лежал пяток сва¬

ренных всмятку яиц.
—	Умер.— Я снова проглотил воображаем1ые слезы.—

Две недели назад. Вдруг, у меня на глазах. Мы перехо¬

дили улицу, он упал на мюстовую... И так и не пришел

в сознание. Его отнесли в аптеку: там он и скончался.
И я стал рассказывать ей грустную повесть о моем

отце, как после смерти матушки мы оставили наше ран¬

чо и поселились в Сан-Франциско. Как его пенсии (он

был старый солдат) и небольших сбережений нам не хва¬

тало, и он сделался агентом по распространению печат¬

ных изданий. Я рассказал также о собственных злоклю¬

чениях, как после смерти отца я очутился на улице и не¬

сколько дней, одинокий и потерянный, бродил по городу.

Пока добрая женщина разогревала мне бисквиты, жа¬

рила ломтики грудинки и варила новую партию яиц, я,

расправляясь со всем этим, продолжал набрасывать

портрет бедного, осиротевшего юноши, вписывая в него

все- новые детали. Я и в самом деле превратился в этого

бедного юношу. Он был для меня такой же действитель¬

ностью, как яйца, которые я уплетал. Я готов был пла¬

кать над собственными горестями, и раза два голос мой

прерывался от слез. Это было здорово, скажу я вам!
И положительно каждый мазок, которым я ожив¬

лял этот портрет, находил отзвук в ее чуткой душе, и она

удесятеряла свои м)Илости. Она собрала мне еды в до¬

рогу, завернула крутые яйца, перец, соль и еще какую-

то снедь да большое яблоко в придачу. Подарила мне

три пары красных плотных шерстяных носков, надавала

чистых носовых платков и еще невесть чего — всего

и не упомнишь. И все время она готовила мне новые и но¬

вые блюда, которые я исправно уничтожал. Я обжирал¬

ся, как дикарь. Перевалить через Сиерру на положе¬

нии бесплатного груза было весьма серьезным предприя^

тием, а ведь я понятия не имел, когда и где приведется

следующий раз пообедать. И все время, подобно черепу,
394

напоминающему за пиршеством о смерти, ее собственный

злосчастный сын сидел тихо, не шелохнувшись, и не сво¬

дил с меня немигающих глаз. Должно бьггь, я был для

него воплощенной загадкой, ром»антическим пpиключeJ

нием — всем» тем, на что не мог его подвигнуть слабый

огонек жизни, чуть теплившийся в тщедушном теле. И все

же на м)еня нет-нет да и нападало сомнение: а не видят

ли эти глаза насквозь все мое фальшивое, изолгавшееся

нутро?
—	Куда же вы едете? — спросила женщина.
—	В Солт-Лейк-Сити,— ответил я.— Там) живет моя

сестра. Она замужем (у меня был минутный соблазн объ¬

явить сестру мормонкой, но я вовремя одумался). У зятя

водопроводная контора, он берет подряды,
Я тут же спохватился, что водопроводчики, берущие

подряды, как будто недурно зарабатывают, но слово уже

сорвалось с языка,— пришлось пуститься в объяснения.
—	Если б я написал, они, конечно, выслали б мне

на дорогу. Но оба они болеют, а теперь и дела у них по¬

шатнулись. Зятя обобрал компаньон. Мне не хотелось

вводить их в лишние расходы. Я знал, что как-нибудь до¬

берусь, и написал, что наскребу на проезд до Солт-Лейк-

Сити. Сестра у меня красавица, редкой доброты женщи¬

на. И очень ко мне привязана. Очевидно, я начну рабо¬

тать у шурина и со временем» изучу дело. У сестры две

девочки, с^е меня моложе. Младшая — совсем! еще ре¬

бенок.
Из всех зам»ужних сестер, которых я рассеял по го¬

родам Соединенных Штатов, особенно близка моему серд¬

цу сестра в Солт-Лейк-Сити. Это, можно сказать, вполне

реальная личность. Рассказывая о ней, я воочию вижу

ее, ее мужа водопроводчика и их маленьких девочек. Се¬

стра — видная, рослая женщина с добрым лицом и за¬

метной склонностью к полноте,— ну, знаете, одна из тех

милых женщин, которых невозможно вывести из себя и

которые славятся своим ум»ением печ1ь всякие вкусные

штуки. Она цветущая брюнетка. Муж ее — тихий, покла¬

дистый человек. Порой мне кажется, что мы с ним старые

приятели. Как знать, быть может, когда-нибудь я по¬

встречаюсь с ниМо Припомнил же тот старый моряк Бил¬

ли Харпера! Так и я не теряю надежды встретиться с

мужем моей сестры, живущей в Солт-Лейк-Сити.
395

Зато я совершенно уверен, что никогда не увижу во

плоти моих многочисленных родителей, а также бабу¬

шек и дедушек, да и не мудрено: ведь я неизменно спро¬

важивал их на тот свет. Матушка преимущественно уми¬

рала от сердца, хотя иной раз я кончал с ней при по¬

мощи таких болезней, как чахотка, воспаление легких

или тиф. Правда, виннипегские полисмены скажут вам1,

что в Лондоне у меня есть бабушка и дедушка и что они

благополучно здравствуют, но ведь это бог весть когда

было; можно сказать с уверенностью, что они давно умер¬

ли. Тем более, что писем от них я не получаю.
Надеюсь, моя добрая покровительница в городе Ре¬

но, прочтя этц строки, не прогневается на меня за неко¬

торые отступления от истины и добропорядочности. Я не

винюсь: мне нисколько перед ней не совестно. Юность,

жизнерадостность и жажда приключений привели меня

к ее порогу. Встреча с ней много дала м»не. Она открыла

мне естественную доброту человеческого сердца. На¬

деюсь, и ей эта встреча пошла на пользу. Во всяком слу¬

чае, теперь, когда этот эпизод предстанет перед ней в

новом, истинном», свете, она, мюжет бьггь, посмеется от

души.
Но тогда мой рассказ не вызвал у нее сомнений. Она

уверовала в меня и в мое семейство, и ее крайне заботи¬

ла предстоявшая м»не нелегкая поездка. Ее забота чуть

яе наделала мне беды. Когда я собрался уходить, на¬

грузившись припасами и рассовав носки по карманам,

отчего последние заметно оттопырились, она вспом1Нила

о племяннике, или дяде, или далйь-нем родственнике, во¬

зившем почту: он должен был этой ночью проследо¬

вать через Рено тем самым поездом», на котором мне пред¬

стояло ехать зайцем. Как это кстати! Она проводит

меня на станцию, расскажет ему мою историю, и он

спрячет меня у себя в почтовом вагоне. Таким образом, я

в полной безопасности и без особых хлопот доберусь до

Огдена, а оттуда рукой подать до Солт-Лейк-Сити. Серд¬

це у меня упало. Она с все большим» увлечением разви¬

вала мне свой план, а я слушал ее со стесненной ду¬

шой и делал вид, что в восторге от этой удачи, разре¬

шающей все мои затруднения.
Нечего сказать, удача! Мне надо было в тот же вечер

сматываться на запад, а тут ни с того ни с сего, здорово
396

живешь, отправляйся на восток! Это была форменная

ловушка^ «о у меня не хватило мужества сказать моей по¬

кровительнице, что я бессовестно ее надул. И вот, при¬

кидываясь, что я счастлив и доволен, я тщетно ломал го¬

лову в поисках выхода. Но положение было безвыходное,

она вознамерилась самолично посадить меня в почтовый

вагон, а там ее родственник доставит меня в Огден.

Изволь потом всеми правдами и неправдами пробирать¬

ся назад через пустыню, которая тянется в этих местах

на сотни миль.
Однако счастье благоприятствовало мне в тот вечер.

Добрая женщина уже собиралась надеть шляпу, что¬

бы отвести меня на станцию, как вдруг спохватилась,

что все перепутала. У ее родственника недавно изме¬

нилось расписание, его ждали в Рено не этой ночью, а

лишь через двое суток. Итак, я был спасен, ибо какой не¬

терпеливый юнец согласится отложить выполнение сво¬

их планов на целых двое суток! Я самонадеянно заверил

свою добрую покровительницу, что доберусь до Солт-

Лейк-Сити скорее, если выеду сегодня же, и расстался с

ней, напутствуемый ее благословениями и сердечными

пожеланиями, которые еще долго отдавались в моих

ушах.
Но каким сокровищем оказались ее шерстяные носки!

Я убедился в этом той же ночью, путешествуя на глу¬

хой площадке в поезде дальнего следования, держащем

путь на запад!

ДЕРЖИСЬ!
Если не подведет шальная случайность и если — не¬

пременное условие — дело происходит ночью, всякий сто¬

ящий бродяла, молодой и проворный, может удержать¬

ся на поезде, вопреки стараниям» конд>пкторов его сса¬

дить. Достаточно такому бродяге проявить упорство, и

он удержится, разве уж очень не повезет. Избавиться

от него можно только одним из противозаконных обра¬

зов, включая убийство. Среди бродяг утвердилось мне¬

ние, будто поездная прислуга не останавливается и перед

убийством. За верность не ручаюсь, в бытность мою бро¬

дягой мне лично сталкиваться с этим не приходилось.
Но вот что я слышал о дорогах, пользующихся ре¬

путацией «скверных». Уж если бродяга «забрался под

вагон», иначе говоря, устроился на раме, и поезд идет

ПОЛНЫМ! ходом, ничего с ним», по-видимому, не подела¬

ешь— до самой остановки. Бродяга, прикорнувший на

оси, в уютном соседстве с колесами и иными приспособ¬

лениями, плюет на всех — или так ему кажется,— пока не

случится ему путешествовать по «скверной дороге».

Скверная дорога обычно та, где незадолго был убит бро¬

дягами один, а то и несколько железнодорожных служа¬

щих. Горе бродяге, застигнутому под вагоном на такой до¬

роге,— все равно ем»у крышка, делай поезд хоть шестьде¬

сят миль в час.
Кондуктор, запасшись веревкой и муфтой сцепления,

влезает на площадку впереди вагона, где едет бродяга.

Прикрепив муфту к веревке, он спускает ее вниз между

вагонами и начинает орудовать. Муфта, отлетая от шпал,
398

стукается о платформу заднего вагона и опять ударяется

о шпалы. Кондуктор травит веревку, посылая свой сна¬

ряд то вперед, то назад, то направо, то налево, предостав¬

ляя ему самое обширное поле действия. Каждый удар

такого маятника смертелен, а при скорости шестьдесят

миль в час он выбивает настоящую зорю смерти. Завт¬

ра путевой сторож соберет на полотне останки безбилет¬

ного пассажира, и в местной газете промелькнет несколь¬

ко строк о том>, что найден труп неизвестного, предполо¬

жительно бродяги, должно быть, заплутавшегося, не

иначе как в нетрезвом виде, и уснувшего на рельсах.
В качестве примера того, как бывалый бродяга мо¬

жет постоять за себя, приведу случай из своего опыта.

Я направлялся из Оттавы на запад по Канадско-Тихо¬

океанской, собираясь проехать по этой линии три тысячи

миль. Была поздняя осень, а мне предстояло пересечь

Манитобу и Скалистые Горы. Каждый день могли уда¬

рить холода, и любая проволочка грозила путнику всеми

прелестями зимней непогоды. К тому же я был в мер¬

зейшем настроении. Между Монреалем и Оттавой

всего лишь сто двадцать миль: м»не ли не знать — ведь я

только что проделал их, ухлопав ни много ни мало шесть

дней. По оплошности я вместо главной магистрали уго¬

дил на какую-то паршивую ветку, по которой только два¬

жды в день курсировали местные поезда. И все эти шесть

дней я жил впрюголодь, питаясь черствым хлебом,—

единственное, что можно было выпросить у французских

фермеров.
Мерзкое настроение мое еще усилилось после одно¬

дневной задержки в Оттаве, где я надеялся раздобыть

хотя бы самую необходимую одежонку для предстоящей

дальней дороги. Да будет известно миру, что для по¬

прошайки, желающего освежить свой гардероб, Оттава,

за одним-единственным исключением, самый никудыш¬

ный город в Канаде и Соединенных Штатах. Исключение

я делаю для Вашингтона. Вашингтон — это предел! Две

недели промыкался я там, пытаясь выпросить какие-ни¬

будь опорки, и пришлось катать за ними до самого Нью-

Джерси.
Но вернемся в Оттаву. Ровно в восемь утра отпра¬

вился я в поход за одеждой. Я трудился, как колодник!

Клянусь, я отшагал не менее сорока миль. Я обо¬
399

шел тысячи квартир и в каждой беседовал с хозяйкой.

Я не дал себе времени даже пообедать. И вот к шести ча¬

сам пополудни, после изнурительного трудового дня, мне

все еще не хватало рубашки, а уж что до штанов, та не¬

приглядная пара, которой удалось разжиться, была мне

тесна и являла все признаки преждевременного рас¬

пада.
В шесть я пошабашил и отправился на станцию, рас¬

считывая перекусить по дороге. Но меня по-прежнему

преследовала неудача. Я заходил в один дом за другим

и повсюду слышал отказ. Наконец мне вынесли «подая¬

ние». Я воспрянул духом — такого объем!Истого подаяния

м«не еще не приходилось видеть за всю мою жизнь мно¬

гоопытного попрошайки. Это был пакет, завернутый в не-

скол1Ько газетных листов, размером с небольшой чемо¬

дан. Я кинулся с ним на ближайший пустырь и развер¬

нул его. Первое, на что я наткнулся, были пирожные, за¬

тем еще пирожные, а там еще и еще,— словом, целый

ассортимент пирожных! Ничего, кроме пирожных! Тще¬

тно искал я среди них основательного бутерброда с тол¬

стым аппетитным ломлгем! мяса — это были сплошь пи¬

рожные, а между тем, если есть что-нибудь, от чего у ме¬

ня с души воротит, так это пирожные. Когда-то, в иные

времена и при иных обстоятельствах, некий народ си¬

дел и плакал на реках вавилонских; так и я, сидя на

одном из пустырей канадской столицы, обливался слеза¬

ми... над горою пирожных. Как злосчастный отец взи¬

рает на умершего сына, так я смотрел на эту кучу кон¬

дитерских изделий. Видно, я и в самом! деле неблаго¬

дарный бродяга — я отказывался вкусить щедрых даров

богатого дома, созвавшего вчера гостей на обильное уго¬

щение. Впрочем, гости, должно быть, тоже не обожали

пирожных.
Пирожные знаменовали вершину моих несчастий.

Хуже ничего уже не могло случиться; с этой минуты дела

мои должны были пойти на поправку. И действительно,

уже в следующем доме я был «приглашен к столу». Та¬

кое «приглашение» — нечаянная радость в трудном! бы¬

ту бродяги. Вас просят войти и даже ведут ум»ыться, а

ПОТОМ) сажают за стол. Бездомному бродяге приятно

посидеть за столом. Я вошел в просторный уютный особ¬

няк, стоявший в глубине двора с обширными лужайками
400

и раскидистыми деревьями. Хозяева только что отобеда¬

ли, и меня провели прямо в столовую, а это величайшая

редкость в жизни бродяги — в лучшем случае его уго¬

щают на кухне. Пока я насыщался, со мной беседовал

радушный седовласый англичанин, его добросердечная

жена и прехорошенькая молодая француженка.
Интересно, помнит ли еще эта прелестная мюлодая

особа, или уже забыла за давностью лет, как насме¬

шило ее одно мое вульгарное выражение,— я имею в ви¬

ду слово «трояк». Как видите, не довольствуясь угощени¬

ем!, я решил позондировать почву насчет чего-то посуще¬

ственнее. Тут-то я и назвал упомянутую сумму денег.

«Что такое?!» — спросила она. «Трояк»,— ответил я.

«Как?» переспросила она, еле сдерживая улыбку. «Тро¬

як»,— повторил я снова. Она разразилась смехом. «По¬

жалуйста, повторите»,— попросила она, немного успо¬

коившись. «Трояк»,— повторил я. Новый безудержный

взрыв серебристого смеха. «Простите, ради бога,— взмо¬

лилась она,— но что... что вы сказали?» — «Трояк,—

повторил я еще раз.— Или, мюжет, я что не так гово¬

рю?»— «Да нет, что вы!—пролепетала она, задыха¬

ясь от CMiexa.— Просто я вас не совсем понимаю». Я объ¬

яснил ей, но так и не припомню, удалось ли мне выудить

у нее названную монету. Однако частенько потом я спра-.

шивал себя, кто же из нас двоих был более провинциал.
Придя на станцию, я, к великому своему огорчению,

увидел по меньшей мере человек двадцать босяков, на¬

меренных, как и я, зайцем) прокатиться на «глухой» пло¬

щадке поезда дальнего следования. Два-^ри бесплат¬

ных пассажира — это еще куда ни шло. Они незаметны.

Но нас собралась целая орава. Значит — жди беды! Ни¬

какая поездная бригада этого не потерпит.
Но не мешает объяснить, что такое «глухая площад¬

ка». Некоторые почтовые вагоны лишены дверей по обо¬

им концам. Эти вагоны называются «глухими». А если

в почтовых вагонах даже имеются двери на площад¬

ку, то их всегда держат на запоре. Предположим», что

перед отходом поезда бродяге удается забраться на та¬

кую площадку. Двери в вагоне нет — или она заперта.

Ни один кондуктор или проводник сюда не проникнет;

чтобы потребовать билета или ссадить вас. Ясно, что бро¬

дяга сидит себе и посмеивается в кулак — до следующей
26.	Джек Лондон. Т. 5.	401

остановки. Там он соскакивает и бежит вперед, чтобы

укрыться в темноте, а как только поезд с ним поравняет¬

ся, опять прыгает на глухую площадку. Но тут всяко бы¬

вает, как вы сейчас увидите.
Поезд тронулся, и два десятка бродяг роем налете¬

ли на передние три вагона. Некоторые были уже на пло¬

щадке, когда поезд не прошел и десяти шагов. Я видел,

что это — дубье, совершеннейшие болваны, и что скоро

им крышка. Конечно, поездная прислуга начеку, и на

следующей же остановке начнутся неприятности. Я со¬

скочил и побежал вп-еред вдоль рельсов. Вскоре я заме¬

тил, что нахожусь в довольно большой компании. Все это

были, очевидно, бывалые бродяги. Когда вы едете пое¬

здом дальнего следования, держитесь на остановках

впереди паровоза на порядочном расстоянии. Я бежал

во всю прьггь, и мало-помалу мои спутники начали отста¬

вать. В этом состязании измерялась ловкость и вы¬

держка в искусстве брать приступом поезд.
Ибо правила игры состоят в следующем. При отходе

поезда кондуктор стоит на глухой площадке. Единствен¬

ный способ для него возвратиться к своим — это соско¬

чить на ходу и сесть на площадку обычного вагона. По¬

ка поезд н€ . набрал большой скорости, он соскакивает,

пропускает несколько вагонов и садится где-нибудь по¬

середине. Бродяге поэтому надо оказаться настолько

впереди, чтобы, когда глухая площадка с ним поравняет¬

ся, кондуктор уже ее покинул.
Я опередил ближайшего бродягу футов на пятьде»:ят

и теперь «ждал. Поезд тронулся. Я заметил фонарь кон¬

дуктора на первой глухой площадке. Он стоял на ней,

отъезжая от станции. Я заметил группу давешних болва-»

нов, в растерянности стоящих у полотна. Они не делали

ни малейшей попытки сесть. Они вышли из строя в самом

начале игры по* причине собственной тупости и бездар¬

ности. За ними, поближе ко мне, стояли бродяги, кото¬

рые кое-что смыслили в игре. Они пропустили первую

глухую площадку, занятую кондуктором, и вскочили на

вторую и третью. Разумеется, кондуктор, соскочив, взо¬

брался на вторую площадку, как только она с ним по¬

равнялась, и принялся расправляться с безбилетными

пассажирами, спихивая их на полотно. Мое преимущест*

во заключалось в том, что я был впереди, и, когда пер¬
402

вая глухая площадка с мной поравнялась, кондуктор во¬

зился с пассажирами второй. Пяток бродяг поопытнее,

успевших отбежать достаточно далеко, забрались вместе

со мной на первую глухую площадку.
На следующей остановке, когда все мы устремились

вперед, я насчитал лишь пятнадцать человек. Пятеро от¬

сеялось. Это прореживание, начатое с таким успехом,

продолжалось на каждой станции. Позже нас оста¬

лось четырнадцать, потом двенадцать, одиннадцать, де¬

вять, восемь человек. Мне вспомнилась детская песенка о

десяти негритятах, число которых раз от разу убывает, и

я твердо решил, что буду последним уцелевшим негритен¬

ком. А почему бы и нет? Разве не был я молод, здоров,

проворен? (Мне исполнилось восемнадцать, и я был,

что называется, в форме.) Разве не мог я похвалиться

железной выдержкой? И, наконец, разве я не бродяга из

бродяг? Все мои случайные попутчики попросту бол¬

ваны, новички и любители по сравнению со мной. Если я

не достоин быть последним негритенком, значит, пора

мне выходить в отставку, засесть где-нибудь на ферме и

заняться разведением люцерны.
К тому времени, как нас осталось четверо, вся поезд¬

ная бригада включилась в погоню. С этой минуты борь¬

ба приняла характер состязания в хитрости и ловкости,—

неравного состязания, с решительным перевесом сил

на стороне бригады. Вскоре все мои уцелевшие това¬

рищи вышли из строя, увеличив список потерь, и я остал¬

ся в единственном числе. Ну и гордился же я! Ни один

крез так не гордился своим первым миллионом. Я удер¬

живал свои позиции, несмотря на превосходящие си¬

лы противника — два кондуктора, обер-кондуктор, коче¬

гар и машинист.
Вот несколько эпизодов, показывающих, как я дер¬

жался, несмотря ни на что. Забираюсь вперед, в темно¬

ту, так далеко, что кондуктор вынужден соскочить с пер¬

вой площадки, прежде чем она со мной поравняется,— и

сажусь на ходу. Отлично — я выиграл еще перегон. Ко¬

гда поезд приходит на следующую станцию, я повторяю

свой маневр. Поезд трогается. Я слежу за его приближе¬

нием. На первой глухой площадке что-то не видно фона¬

ря. Неужели бригада так легко сдалась? Я не знаю.

В такой борьбе никогда ничего не знаешь наверняка,
403

приходится каждый миг быть начеку. Но вот вагон пере¬

до хмной, я вскакиваю с разбегу и в то же время напря¬

женно вглядываюсь,— а вдруг кондуктор прячется? Воз¬

можно, что он там, с притушенным фонарем, и стоит

лишь вскочить на подножку, как тебе размозжат фонарем

голову. Мне ли этого не знать? Ведь меня уже два-три

раза били фонарем.
Нет, нет, первая площадка безусловно пуста. Поезд

набирает скорость. Я спасен — до следующей останов¬

ки. Но так ли? Чувствую, что поезд опять замедляет

ход. Я начеку. Что-то готовится против меня, но что?

Нужно смотреть в оба — и влево, и вправо, и вперед, где

тендер. Нападение возможно с любой стороны, если

не со всех одновременно.
Ага, вот оно что: оказывается, кондуктор был на па¬

ровозе. Я увидел его в ту минуту, когда он вскочил на

подножку справа от меня. С быстротой молнии соскаки-

ваю налево, бегу вперед, минуя паровоз, и теряюсь в тем^

ноте. Словом, я все в том же положении, в каком был

все время, с самой Оттавы. Я нахожусь впереди, поезд,

продолжая свой путь, пройдет мимо меня, и я, как все¬

гда, рассчитываю на него сесть.
Наблюдаю внимательно. Вижу, как фонарь движет**

ся к паровозу, но не вижу, чтобы он оттуда возвратил¬

ся. Очевидно, он так и остался на паровозе, а с ним, на¬

до полагать, и кондуктор. Кондуктор изрядный рото¬

зей: ему бы погасить фонарь, а он прикрывает его ла¬

донью. Поезд трогается. Первая площадка пуста, и я

вскакиваю на нее. Как и раньше, поезд замедляет ход,

кондуктор, соскочив с паровоза, поднимается на пло¬

щадку с одной стороны, а я соскакиваю с другой и со

всех ног мчусь вперед.
Я стою в темноте, и сердце у меня бьется от гордели¬

вого сознания: поезд дальнего следования дважды

останавливался — и ради кого же? Ради меня — нище¬

го, бездомного бродяги. Я дважды остановил поезд даль¬

него следования, с его многочисленными вагонами и

пассажирами, с его правительственной почтой и паро¬

возом, из которого так и прут две тысячи лошадиных сил.

А ведь во мне всего сто шестьдесят фунтов веса, и у меня

и пяти центов нет в кармане!
Снова я вижу, как фонарь движется к паровозу. На
404

этот раз он движется открыто, не таясь. Слишком от¬

крыто, как мне кажется, и я дивлюсь — к чему бы это?

Но тут возникает новая опасность. Поезд тронулся, и

я только вознамерился вскочить на первую площадку,

как вижу там темную фигуру другого кондуктора, без

фонаря. Пропускаю эту площадку и готовлюсь вскочить

на вторую. Но кондуктор с первой площадки уже соско¬

чил наземь и бежит за мной следом. Краешком глаза

успеваю заметить фонарь кондуктора, ехавшего на паро¬

возе. Фонарь соскочил на полотно, и теперь все мы по од¬

ну сторону поезда. Подходит второй вагон, я вскакиваю

на площадку, но не задерживаюсь на ней. У меня го¬

тов контрход. Бросаюсь через площадку и слышу, как у

меня за спиной вскакивает на подножку кондуктор. Я со¬

скакиваю на противоположную сторону и бегу вперед

рядом с движущимся составом. Мой план состоит в том,

чтобы забраться на первую глухую площадку. Бегу во

весь опор, потому что поезд набирает скорость. К тому

же следом во весь дух поспешает кондуктор. Но где ему

за мной угнаться! Я вскак.^ваю на подножку первой глу¬

хой площадки и с этой позиции наблюдаю за своим пре¬

следователем. Он отстал шагов на десять и пыхтит во¬

всю. Поезд идет уже довольно быстро, и сколько бы кон¬

дуктор ни старался, он по отношению ко мне не подви¬

гается ни на пядь. Я кричу ему, чтобы поторапливался,

и даже протягиваю руку; но он разражается несу¬

светной бранью и, махнув на меня рукой, садится не¬

сколькими вагонами дальше.
Поезд идет полным ходом, я все еще втихомолку по¬

смеиваюсь, как вдруг откуда ни возьмись струя воды

окатывает меня с головы до ног. Это кочегар угостил ме¬

ня из паровозной кишки. Но я перехожу с площадки на

тендер и здесь, под навесом, чувствую себя в безопасно¬

сти. Струя, не задевая меня, описывает дугу над моей

головой. Меня так и подмывает влезть наверх и запалить

в кочегара увесистым куском угля. Но я знаю: стоит мне

поддаться соблазну, и кочегар с кондуктором не успо¬

коятся, пока не укокошат меня,— и я отказываю себе в

этом удовольствии.
На следующей остановке опять соскакиваю и бегу в

темноту. На этот раз, когда поезд трогается, оба кон¬

дуктора торчат на первой площадке. Мне ясна их игра.
405

Они хотят блокировать мой предыдущий ход. Мне боль¬

ше не удастся сесть на вторую площадку, пересечь ее,

соскочить и броситься на первую^ Увидев, что я пропустил

мимо первую площадку^ оба кондуктора соскакивают в

противоположные стороны. Я прыгаю на вторую и при

этом знаю, что уже в следующую минуту мои преследова¬

тели застукают меня с двух сторон. Это ловушка. Оба

выхода отрезаны. И все же остается еще один выход —

наверх.
Итак, я не жду появления своих преследователей.

Цепляясь за какие-то части, карабкаюсь вверх по отвес¬

ной стене и становлюсь на баранку ручного тормоза. Но

вот спасительная передышка кончилась. Сапоги моих

преследователей с двух сторон с цоканьем ударяют*

ся о подножку. Я не удостаиваю их взгляда. Поднимаю

руки и упираюсь в закругленные края вагонов: одна ру¬

ка на одной крыше, другая — на другой. Кондукторы уже

поднялись на площадку. Я знаю это, хоть и не смотрю

на них: у меня нет времени на них смотреть. Ведь все

это — дело нескольких секунд. Я подпрыгиваю и подтя¬

гиваюсь на руках. Не успел я поджать ноги, как кон¬

дукторы бросаются к ним, но хватают руками пустоту,

Я знаю 3T0v потому что смотрю теперь вниз и все вижу^

Я слышу,, как они разносят меня на все корки.
Положение не из веселых: я держусь за края за¬

кругленных крыш двух смежных вагонов. Быстрым ре¬

шительным рывком перевожу ноги на закругление одной

крыши, а руки — на закругление другой. Потом, уцепив¬

шись покрепче за края, передвигаюсь с покатости на

плоскость крыши и присаживаюсь, чтобы отдышаться,

держась за выступающий вверх вентилятор. Итак, я «на

палубе», как говорят бродяги, а в целом это называет¬

ся — «лезть на палубу». К вашему сведению, только

молодой и сильный бродяга может залезть на палубу

пассажирского поезда, да и то при железной вы¬

держке.
Поезд идет, ускоряя ход, и я чувствую себя в безо¬

пасности — до ближайшей остановки. Если я вовремя не

уберусь с крыши, кондукторы на станции забросают

меня камнями. Здоровенный кондуктор может зашвыр¬

нуть на крьп^ камешек весом от пяти до двадцати фун¬

тов. С другой стороны, не исключено, что мои преследо-
406

ватели поджидают меня на нлотцадке, с которой я под¬

нялся вверх; они, возможно, думают, что я здесь я

слезу. Значит, спуститься надо где-нибудь подальше.
Всей душой уповая, что на расстоянии ближайшеЗ

полумили нам не встретится ни один тоннель, я вскаки¬

ваю* и пробегаю по крышам примерно десяти вагонов.

Тот, кто отважится на такую прогулку, должен забыть,

что такое страх. Крыши пассажирских вагонов — это вам

не аллея для романтических прогулок при свете луны.

А если кто со мной не согласен, пусть попробует. Пусть

прогуляется по крыше вихляющего, подскакивающего

вагона, когда единственное, за что можно ухватиться,

это пустой Л1ерный воздух, и пусть не забудет ускорить

шаг^ когда, приближаясь к покатому, скользкому краю,

он готовится перепрыгнуть на край соседней крыши, та¬

кой же покатый и скользкий. Поверьте, это будет для

него серьезным испьгганием: не дрогнет ли сердце, не

закружится ли голова?..
Кскгда поезд замедляет ход перед станцией, я спус¬

каюсь на площадку шестого вагона, считая от того, где

«свзобрал5Ся иа палубу^. На площадке ни души. Поезд

останавливается, и я соскакиваю наземь. Впереди, меж¬

ду мной н паровозом, два движущихся фонаря. Кондук¬

торы ищут меня на крыше. Я замечаю, что вагон, у ко¬

торого стою, двухосный, то есть у него четыре колеса.

(Когда вы лезете «под поезд», избегайте трехосных ваго¬

нов: они крайне опасны.)
Я ныряю под поезд и стараюсь освоиться в потемках,

благо остановка здесь порядочная. Мне еще не прихо¬

дилось ездить под поездом на этой линии, и я не знаю

устройства ходовых частей. Стараюсь протиснуться в

щель между тележкой и кузовом, но здесь так узко, что

не пролезть. Это для меня новость. В Соединенных Шта¬

тах я на полном ходу забирался под поезд—достаточно

было ухватиться за край платформы и, забросив ноги под

тормозной брус, пролезть поверху, а потом спуститься

в глубь платформы и устроиться на поперечной оси.
Пошарив рукой в темноте, устанавливаю, что под тор¬

мозным брусом есть пространство. Это узкая щель. Ло¬

жусь плашмя и ползу по-пластунски. Попав внутрь плат¬

формы, усаживаюсь на оси и начинаю размышлять, что

думают теперь кондукторы. Они, верно, считают, что
407

избавились от меня. Поезд трогается. Значит, кондукто¬

ры и думать про меня забыли.
Но так ли это? На ближайшей станции я вижу, чго

под следующим вагоном кто-то шарит фонарем. Они

ищут меня на осях. Надо убираться, и как можно скорее.

Опять проползаю на животе под тормозным брусом. Они

заметили меня и подбегают, но я на четвереньках про¬

бираюсь по шпалам на другую сторону, а там вска¬

киваю и — бегом, к началу состава. Миную паровоз и

прячусь в спасительной темноте. И снова я на исходной

позиции. Я—впереди поезда, и он должен пройти мимо

меня.
Поезд отходит от станции. Замечаю фонарь на первой

глухой площадке. Я притаился и вижу, как мимо про¬

плывает кондуктор, пристально вглядываясь в темноту.

На следующей площадке тоже фонарь. Этот кондуктор

заметил меня и окликнул другого, проехавшего на пер¬

вой площадке. Оба соскакивают. Не беда! Я устремля¬

юсь к третьей площадке, чтобы оттуда переправиться на

палубу. Но черт дери этих иродов,— на третьей площад¬

ке тоже фонарь. Это — обер-кондуктор. Пропустим и

его! По крайней мере вся их братия теперь позади. По¬

ворачиваю и бегу на этот раз против движения поезда.

Оглядываюсь назад —все три фонаря спустились на¬

земь и, покачиваясь, бегут за мной. Я припускаю вовсю.

Половина вагонов проплыла мимо, и поезд идет до¬

вольно быстро; тогда я вскакиваю на какую-то поднож¬

ку, хоть и понимаю, что через одну-две секунды оба кон¬

дуктора, во главе со старшим, накинутся на меня, как

кровожадные псы. Взбираюсь на баранку руля, упира¬

юсь в закругленные края крыш и на руках подтяги¬

ваюсь на палубу, меж тем как мои разочарованные пре¬

следователи, сгрудившись внизу, точно собаки, загнав¬

шие кошку на дерево, бранят меня на чем свет стоит,

поминая крепким словцом также и всю мою родню.
Но что из этого? Ведь их пятеро против одного,

считая машиниста и кочегара, не говоря уже о том, что

на их стороне Его Величество закон и могущество влия¬

тельнейшей корпорации. А все же где им со мной тягать¬

ся! Но я слишком далеко забрался назад и теперь бегу

вперед по крышам вагонов, пока не добегаю примерно до

пятой, шестой площадки от паровоза. Осторожно вы¬
408

глядываю и вижу на площадке кондуктора. Ой тоже

заметил меня,— я догадываюсь по тому, как быстро он

юркнул в вагон и спрятался там. Я знаю, что он стоит за

дверью, готовый сцапать меня, как только я спущусь.

Но не подаю и виду — пусть воображает, что я в его ру¬

ках. ‘Я не вижу его, а только слышу, как он чуть-чуть при¬

открывает дверь, чтобы удостовериться, здесь ли я еще.
Поезд замедляет ход, приближаясь к станции. Я на¬

рочно свешиваю ноги. Поезд останавливается. Я слегка

болтаю ногами. Слышу, как тихонько щелкает дверной

замок. Кондуктор притаился и ждет: вот-вот он бросит¬

ся на меня. Вскакиваю и бегу вперед. Поезд стоит. Ночь

безмолвствует, а я стараюсь возможно громче топать но¬

гами по железной крыше. Трудно сказать наверняка, но

мне кажется, что кондуктор бежит за мной, надеясь пой¬

мать, когда я буду спускаться с крыши. Но я и не думаю

здесь спуститься. Дойдя до половины крыши, я поворачи¬

ваю и быстро и бесшумно бегу к той площадке, которую

мы вместе с кондуктором только что покинули. Путь сво¬

боден. Я соскакиваю на перрон по другую сторону поезда

и прячусь в темноте. Ни одна душа меня не видела.
Я перелезаю через изгородь у края насыпи и наблю¬

даю. Это еще что? Ага! Я вижу, как огонек фонаря пере¬

двигается поверху от паровоза к хвосту поезда. Они дума¬

ют, что я на палубе, и ищут меня по всем крышам. Мало

того, по обе стороны поезда движутся еще два фонаря в

ряд с тем, что на крыше. Это напоминает травлю кроли¬

ка, и я сейчас в роли этого животного. Когда тот, наверху,

спугнет кролика, эти, внизу, схватят его. Свертываю па¬

пироску и провожаю шествие глазами. Как только оно

проследовало мимо, я преспокойно направляюсь в сто¬

рону паровоза. Поезд трогается, и я беспрепятственно

сажусь на первую глухую площадку. Но поезд еще не по¬

шел полным ходом и только я закуриваю папиросу, как

вижу кочегара: он перелез через гору угля в тендере и

уставился на меня. Дело дрянь: со своего места ему не¬

трудно забросать меня углем и превратить в лепешку.

Однако вместо этого он заговаривает со мной, и я улав¬

ливаю в его голосе нотку восхищения.
—	Ах ты сволочь, сволочь! — произнрсит он,
Это — лестное обращение и я трепещу от восторга,

как школьник, удостоившийся первой награды.
409

—	Приятель,— говорю я ему,— брось ты эти шутки

с кишкой.
—	Идет,— говорит он и возвращается к своей работе.
Итак, с кочегаром мы поладили, но кондз^кторы так и
шныряют — ищут меня. На следующей станции все трое

опять размещаются по первым трем площадкам, а я сно¬

ва взбираюсь на палубу где-то посередине состава. Но мои

гонители закусили удила. Поезд, пройдя немного, оста¬

навливается среди поля. Кондукторы ни с чем не счита¬

ются, только бы меня зацапать. Три раза на этом пере¬

гоне огромный поезд задерживается ради какого-то бро¬

дяги, и каждый раз я обманываю кондукторов и спа¬

саюсь на палубе. Но положение ухудшается. Кое-чему

он» все-таки научились. Я доказал, что им не уберечь

поезд от меня. Придется им придумать что-нибудь но¬

венькое.
Так они и делают. Когда поезд останавливается в тре¬

тий раз, они пускаются за 1ушой следом. Ага, догады¬

ваюсь, они решили меня затравить! Сначала меня гонят

к хвосту состава, но я понимаю, в чем опасность. Стоит

мне оказаться позади, как поезд уйдет и оставит меня

одного, в поле. Я бросаюсь туда-сюда, сгибаюсь в три

погабели и, внезапно повернув, ныряю между ними и

стрелой несусь назад. Один кондуктор все же увязы¬

вается за мной. Погоди, голубчик, я загоняю тебя до

смерти, будешь знать; небось легкие-то у меня получше,

чем у тебя. Я бегу и бегу себе по насыпи. Мне«^о что!

Пусть гонится за мной хоть десять миль,— когда-нибудь

ему придется сесть на поезд, а там, где он вскочит, вско¬

чу и я.
Так я и бегу, сохраняя дистанцию, и зорко посматри¬

ваю в темноте, чтобы не наткнуться на шлагбаум и не

споткнуться о стрелку. Но, к сожалению, смотрю впе¬

ред, а спотыкаюсь о что-то под ногами,— сам не знаю

обо что, какое-то незаметное препятствие,— и растяги¬

ваюсь во весь рост. В следующую минуту я уже, на но¬

гах, но и кондуктор тут как тут, хватает меня за шиворот.

Я не сопротивляюсь. Стараюсь отдышаться и понять, что

представляет собой мой противник. Он узкоплечий, я

вешу на добрых тридцать фунтов больше. К тому же он

выдохся не меньше моего, и если он вздумает влепить

мне затрещину, я в долгу не останусь.
410

Однако у него, видно, другое на уме, и, значит, не бу¬

дем торопиться. Он ведет меня обратно к поезду, и пере¬

до мной возникает новая угроза. Я вижу в отдалении фо¬

нари его приятелей-кондукторов. Мы приближаемся в

ним. Но не зря я побывал в науке у нью-йоркских полис¬

менов. Не зря, сидя где-нибудь в товарном вагоне, в тю¬

ремной камере или на путях под водокачкой, слушал

страшные рассказы о бесчеловечных расправах с без¬

домными бродягами. А что, если эта тройка собирается

так же поступить со мной? Видит бог, я дал им доста¬

точно оснований. Мысль моя лихорадочно работает. Мы

все ближе и ближе подходим к обоим железнодорожни*

кам. Я примериваюсь к правой скуле и животу моего кон¬

войного и готовлюсь двинуть его правой и. левой при пер¬

вом признаке тревоги.
Вздор! Лучше испытаю другой прием. Эх, что бы мне

сразу догадаться! Покажу ему, как хватать меня за ши¬

ворот! Его пальцы клещами вцепились мне в ворот. Моя

куртка застегнута на все пуговицы. Видели ли вы, как

закручивают жгут? Вот это-то я « имею в виду. Един¬

ственное, что требуется, это* нырнуть под вытянутую руку^

моего стража и несколько раз повернуться волчком. Вер¬

теться надо быстро, возможно быстрее.^ Я знаю в точно¬

сти, как это делается. Вы вертитесь с силою, рывками^

ныряя противнику под руку при каждом повороте. Не

успеет он опомниться, как его пальцы, зажавшие ваш.

ворот тисками, сами окажутся в тисках. Он не сможет

высвободить их, даже если захочет,,— вот какое это мощ¬

ное орудие! Через двадцать секунд после того, как вы

начнете свои пируэты, кровь брызнет у него из-под ног¬

тей, порвутся нежные связки, помятые, раздавленные

нервы превратятся в вопящее крошево. Испьггайте мой

прием, когда кто-нибудь схватит вас за шиворот. Но про¬

делайте это молниеносно. И не забудьте защитить ли¬

цо — прикройте его согнутой левой, а живот правой. Ва¬

шему противнику может прийти в голову двинуть вас

как следует свободной рукой. Вертеться надо не в сторо¬

ну угрожающей вам свободной руки, а от нее. Удар

настигающий всегда предпочтительнее встречного удара.
Мой конвойный никогда не узнает, какая опасность

ему угрожала. Его спасло то, что избить меня, оказывает¬

ся, не входило в его планы. Когда мы приблизились, он
41t

крикнул своим, что поймал меня и что поезд может тро¬

гаться. Мы видим, как проплывает паровоз и три первых

глухих площадки. Обер-кондуктор и его помощник не

спеша садятся. Мой тюремщик все еще держит меня за

шиворот. Мне ясен его план. Он будет держать меня,

пока не подойдет последний вагон. А тогда он вскочит

на подножку, а я останусь за бортом.
Но поезд тронул слишком энергично, машинисту, вид¬

но, не терпится наверстать потерянное время. К тойу же

это какой-то бесконечный состав, вагоны проворно мель¬

кают, и я чувствую, что кондуктор не без опасения гля¬

дит на эту прыть.
—	Думаешь поспеть? — спрашиваю я невинно.
Он отпускает мой ворот и с разбегу повисает на по¬

ручне. Его вагон — далеко не последний, и он это знает.

Поэтому он не сходит с подножки, а, вытянув шею, на¬

блюдает за мной. Мой план созрел: я вскочу на послед¬

нюю площадку. Правда, поезд все набирает скорость. Ну

что ж, в крайнем случае сорвусь и вываляюсь в пыли.

Я не вешаю носа. Меня поддерживает мой юношеский

оптимизм. Стою, понурив голову, и всем) видом показы¬

ваю, что уже ни на что не надеюсь. И в то же время про¬

бую ногой, хорошо ли слежался гравий. Да, гравий

утоптан как следует. И наблюдаю за обращенной ко м«е

головой кондуктора. Но вот она спряталась. Кондуктор

уверился, что поезд идет слишком быстро и что М1не на

него не вскочить.
Поезд и в самом деле идет быстро — сесть довольно

мудрено, это будет первый такой случай в моей практике.

Когда подходит последний вагон, я изо всех сил пускаюсь

бежать в том же направлении. Короткая, но сильная

пробежка. Я не надеюсь сравняться с ним скоростью, но

надеюсь разницу наших скоростей довести до м1инимума

и тем самьш ослабить силу толчка, когда ноги мои кос¬

нутся подножки. В этот стремительный миг я не успеваю

различить в темноте железный поручень вагона. Хва¬

таюсь за него наобум, и в ту же секунду ноги мои отры¬

ваются от земли. Все происходит словно в каком-то го¬

ловокружительном вихре. Уже в следующее мгновение

я могу оказаться на земле со слом1анными руками, реб¬

рами или головой. Но пальцы мои крепко хватаются

sa поручень, руки выдерживают рывок, от которого весь
412

корпус отб^сывает в сторону, а ноги с грохотом ударяют¬

ся Q ступеньку.
Сажусь с горделивым чувством в душе. Это самый

мастерский прыжок за всю мою бродяжническую

жизнь! Я знаю, что поздней ночью мюжно без особого

риска проехать несколько станций на последней плат¬

форме, но М)не кажется небезопасным! оставаться в хво¬

сте поезда. Поэтому я на первой же остановке бегу впе¬

ред по второму перрону, пропустив спальные вагоны, ле¬

зу под обыкновенный пассажирский и устраиваюсь вни¬

зу на оси. На следующей станции опять пропускаю не¬

сколько вагонов и опять устраиваюсь на оси.
Теперь я в относительной безопасности. Кондукторы

считают, что ссадили меня. Утомительный день и пере¬

живания этой ночи начинают сказываться. К тому же

внизу тепло и не дует. Я начинаю клевать носом. Плохо

дело! Уснуть, сидя на оси,— значит неминуемо оказаться

под колесами. Делать нечего, вылезаю на станции и на¬

правляюсь ко второй глухой площадке. Здесь я могу при¬

валиться к стене и заснуть.
Как долго я спал, затрудняюсь сказать,— меня раз¬

будил фонарь, поднесенный к самому моему носу. Оба

кондуктора удивленно таращат на меня глаза. Я вска¬

киваю и сжимаю кулаки, не зная, с какой стороны ждать

удара. Но они, видимо, не помышляют о мордобое.
—	Я думал, ты там и застрянешь,— говорит мой да¬

вешний конвойный.
—	Если б ты не отпустил меня, мы застряли бы там

вместе,— отвечаю я.
—	Это как же так? — спрашивает он.
—	А так,— говорю,— что я бы повис на тебе, и ни¬

куда б ты от меня не делся.
С минуту они совещаются и выносят приговор:
—	Что ж, так и быть, поезжай, приятель. С тобой,

как видно, не сладишь.
И, уйдя, оставляют меня в покое до большой узловой

станции, где должна заступить новая бригада.
Я привел это как пример того, что значит держаться,

невзирая ни на что. Разумеется, я выбрал особенно

благоприятную ночь и умолчал о других, весьма много¬

численных ночах, когда меня подводила какая-нибудь

случайность и кондукторам удавалось меня ссадить.
413

Расска^ку в заключение, что случилось со мной на

узловой станции. На одноколейных трансконтиненталь¬

ных линиях товарные поезда ждут на узловых станциях

отхода пассажирских. Добравшись до первого узлового

пункта, я покинул свой поезд и отправился на поиски

идущего следом товарного. Я нашел его готовым» к от¬

правлению на запасном пути, забрался в крытый вагон,

наполовину груженный углем, и устроился в углу. Нече¬

го и говорить, что я мгновенно уснул.
Проснулся я оттого, что дверь с шумом отлетела. За¬

нимался холодный, пасмурный день, а поезд все еще

стоял на месте.
В проеме двери показалась голова кондуктора.
—	Проваливай отсюда, такой-растакой! — заорал
он.
Я послушно вылез и, стоя на путях, наблюдал, как он

обходит вагон за вагоном. Когда кондуктор исчез из ви¬

ду, я рассудил, что он не станет больше искать м»еня там»,

откуда благополучно выкурил,— та1Сой наглости он от ме¬

ня, разумеется, не ждет. Итак, я вернулся в вагон и рас¬

положился на полу.
Однако мысли кондуктора, видимо, работали в tomi

же направлении. Он, видимо, не сомневался, что я именно

гак и поступлю, и вскоре вернулся, чтобы опять меня вы¬

гнать.
Но уж теперь-то, сказал я себе, ем«у и в голову не при¬

дет, что я в третий раз отважусь на то же самое. И я сно¬

ва залез в вагон, на этот раз приняв меры предосторож¬

ности. Из двух боковых дверей вагона только одна

открывалась наружу. Другая была забита гвоздями. Взо¬

бравшись на гору угля, я вырыл себе нору у заколочен¬

ной двери и лег. Слышу, отворяется противоположная

дверь. Кондуктор залез наверх и вним1ательно оглядел¬

ся. Увидеть он меня не увидел, но потребовал, чтобы я

вылез из норы. Я, конечно, притаился и молчу. Но когда

он стал забрасывать м»еня кусками угля, пришлось сдать¬

ся. Я вылез из своего убежища и был выставлен в третий

раз. В самых энергичных выражениях кондуктор преду¬

предил меня, что со мной будет, попадись я ему в четвер¬

тый раз.
Тогда я изм1енил тактику. Если у человека М1ысли дви¬

жутся в одинаковом с тобой направлении, ссади его или
414

сам сверни на другой путь. Так я и сделал. Спрятался

мгежду соседними вагонами и жду. И, конечно, кондук¬

тор опять наведался в полюбившийся мне вагон. Он от¬

крыл дверь, забрался наверх, окликнул меня и снова за¬

кидал углем вырытое мною убежище. Он даже подполз

к нему на четвереньках, но, убедившись, что меня там»

нет, успокоился. Пять М1инут спустя паровоз дал свисток.

Кондуктор больше не показывался. Я побежал за ваго¬

ном, отодвинул дверь и залег. Кондуктор, должно быть,

и думать обо мне забыл. Я проехал в этом вагоне ровно

тысячу двадцать две М1или и почти все время спал, вы¬

ходя только на больших станциях (где товарные соста¬

вы стоят по часу и по два), чтобы выпросить что-нибудь

на пропитание. И лишь на тысяча двадцать третьей ми¬

ле потерял свой вагон — на этот раз по счастливой слу¬

чайности. Я был приглашен «к столу», а уж такой воз¬

можности ни один бродяга не упустит, куда бы и как

срочно он ни направлялся.

КАРТИНКИ
Не важно, где и как мы умрем,—

Было бы здоровье, чтобы все увидеть.
«Бродяга из бродяг», секстина.
Быть может, величайшая прелесть бродяжнической

жизни в том, что она не знает однообразия. В Царстве

Бродяг жизнь постоянно меняет свою личину; это при¬

чудливая фантасмагория, где невозможное становится

возможным и за каждым поворотом дороги прячется не¬

ожиданное — вот-вот оно выглянет из-за куста. Бродя¬

ге неведомо, что ждет его в ближайшую минуту, и

живет он только настоящим. Он познал тщету земных

усилий, и величайшая для него радость — бездумно

плыть по течению, отдаваясь на волю капризного

случая.
Часто вспом»инаются мне дни, когда я вел жизнь бес¬

приютного бродяги, и я не перестаю дивиться быстрой

смене возникающих в памяти картин. Неважно, на чем

остановить свой выбор: ни один день не похож на

другой, каждый — сам по себе, у каждого свой калейдо¬

скоп впечатлений. Пом1Ню, например, ясный летний день

в Харрисбурге, штат Пенсильвания, а особенно его мно¬

гообещающее начало. Я «напросился в гости» к двум! по¬

чтенным старым девам, и они угощали меня — не на кух¬

не, а в столовой, посадив с собой за стол. Мы ели яйца

из рюмюк для яиц. До этого я не видел яичных рюмок и

даже не подозревал об их существовании. Признаюсь, я

был в затруднении, но голод не тетка, и дело быстро
416

«ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ ТЮРЬМА».

«ДВЕ ТЫСЯЧИ БРОДЯГ>.

пошло на лад,— я стал так ловко управляться и с рюм¬

кой и с яйцами, что мои девы только глазами хлопали.
Еще бы1 Сами они клевали, как канарейки, без кон«

ца возились каждая со своим единственным яйцом и от**

щипывали крохотные кусочки от ломтиков поджаренно¬

го хлеба, более похожих на облатки. Жизнь еле билась

в их сердцах; в их жилах текла не кровь, а розовая во¬

дица, а ночью они спали в теплых постелях. Я же всю

ночь тащился пешком из города Эмпориума в северной

части штата, и уйма жизненной энергии ушла у меня

только на то, чтобы окончательно не продрогнуть. Какие-

то облатки вместо хлеба! Что это для меня! Такого су¬

харика хватало мне на глоток, а сколько глотков нужно

сделать человеку, чтобы насытиться!
Мальчишкой я получил в подарок крохотную соба¬

чонку, которая отзывалась на кличку «Панч». Я сам

заботился о ее пропитании. Кто-то у нас дома настре¬

лял прорву дичи, и мы вволю поел>1 мяса. После обеда я

набрал целую тарелку костей и лакомых объедков для

Панча. Вышел я с тарелкой во двор, а тут, на беду, при¬

скакал к нам сосед с ближайшего ранчо, и с ним прибе¬

жала собака — большущий ньюфаундленд, с теленка.

Я поставил тарелку на землю, и Панч, умильно виляя хво¬

стом, принялся за еду. Он рассчитывал по меньшей ме¬

ре на полчаса неизъяснимого блаженства, как вдруг сза¬

ди прднялся какой-то вихрь. Панч отлетел, как пушин¬

ка, сдунутая ураганом, и огромный ньюфаундленд устре¬

мился к тарелке. Несмотря на свои внушительные раз¬

меры, он, должно быть, привык закусывать на скорую ру¬

ку, ибо в то короткое мгновение, какое мне понадобилось,

чтоб дать ему пинка в бок, он сожрал все приготовленное

для Панча. На прощание он еще раз любовно прошелся по

тарелке языком, после чего на ней не осталось даже

жирного пятнышка.
Подобно тому, как огромный пес распорядился с та¬

релкой Панча, так я расправился со всем, что было на

столе у добрых харрисбургских дев. Я не оставил на нем

ни единой крошки. Я ничего не разбил, но зато уничто¬

жил все яйца, весь поджаренный хлеб и кофе. Служанка

то и дело убегала за новой порцией, но я не унимался и

требовал все новых и новых подкреплений. Кофе был от¬

личный, но придет же в голову разливать его по таким
27.	Джек Лондон. Т. 5.	417

крошечным чашкам! Пока я наливал себе еще и еще, у ме¬

ня положительно не оставалось времени на еду.
Тем исправнее работал мой язык. Обеим старым да¬

мам с их бело-розовой комплекцией и седыми буклями

никогда еще не приходилось так близко заглядывать в

сияющее лицо приключения. Всю свою жизнь, как гово¬

рится в «Бродяге из бродяг», они «просидели на одном

стуле». В душную атмосферу и узкие рамки их тоскливого

существования я внес свежее дыхание ветра, насыщенное

терпким запахом борьбы и пота, ароматами цветов и

пряностей чуждых стран и полей. Я безжалостно мял

их нежные пальчики в своих шершавых ладонях с мозо¬

лями в полвершка толщиной, какие натираются, когда

вы подолгу тащите из воды канат, выбирая его обеими

руками, или когда часами ласкаете и нежите ручку ло¬

паты. И то была не юношеская похвальба,— я хотел до¬

казать им, что право на их подаяние куплено мной ценою

тяжелого труда.
Как сейчас вижу перед собой этих милых старушек,

с которыми я завтракал двенадцать лет назад. Я расска¬

зываю им, как носило меня по свету, отмахиваюсь от их

ласковых советов с бесконечностью заправского сорвиго¬

ловы и повергаю их в дрожь повестью о своих приключе¬

ниях вперемешку с приключениями других бродяг, с ко¬

торыми я делил кочевую жизнь и обменивался рассказа¬

ми о пережитом. Теперь я их себе все присвоил. Я имею

в виду приключения других бродяг. Если бы почтенные

старушки не были так наивны и легковерны, они бы

мгновенно обнаружили путаницу в моей хронологии. Не¬

важно! Это был честный обмен. Я уплатил им сполна за

их бесчисленные чашки кофе и яйца и невесомые ломти¬

ки хлеба. Я предложил им поистине королевское угоще¬

ние. Мои рассказы за чайным столом были величайшим

приключением их жизни,— а чего не отдашь за настоящее

приключение!
Я расстался с милыми старушками, вышел на улицу

и, прихватив газету, торчавшую в дверях какого-то лю¬

бителя поспать, завернул на сквер, прилег на зеленую

травку и погрузился в события, происшедшие в мире за

последние сутки. Здесь же, в парке, я столкнулся с дру¬

гим бродягой. Он начал с того, что рассказал мне исто¬

рию своей жизни, а кончил тем, что стал подбивать за¬
418

вербоваться вместе с ним в армию Соединенных Штатов.

Сам ОН сдался на уговоры офицера-вербовщика; не се¬

годня-завтра ему идти в солдаты, и он не видел причины,

почему бы мне не составить ему компанию. Несколько

лет назад он с армией Кокси ходил в Вашингтон и при¬

страстился в походе к лагерной жизни. Я и сам ветеран

этой кампании, ибо разве не был я рядовым роты «Л»,

второй дивизии рабочей армии Келли? Правда, наша

рота была более известна как «Невадская босая коман¬

да». Но мой армейский опыт оказал на меня обратное

действие. И я предоставил своему коллеге присоединяться

к кровавым псам войны, а сам побрел промышлять себе

обед.
Покончив с этим делом, я направился по мосту на

противоположный берег Сасквеханны. Не припомню на¬

звания железной дороги, проходившей на той стороне,—

помню только, что, валяясь этим утром на траве, я на¬

думал ехать в Балтимору. Итак, в Балтимору лежал мой

путь по железной дороге, название которой так прочно

ускользнуло из моей памяти. День стоял жаркий, и, прой¬

дя немного, я увидел группу молодых парней, нырявших

с мостовых ферм. Мгновение — и моя одежда полетела на

перила, а я — в воду. Выкупался я на славу, но когда

вылез из воды и начал одеваться, оказалось, что меня обо¬

крали. Кто-то побывал в моих карманах. А теперь посу¬

дите сами: разве быть ограбленным — это не приключе¬

ние, которого человеку вполне хватит на день? Я знал

людей, которых обокрали и которые ни о чем другом не

говорили до конца жизни. Правда, вор, забравшийся в

мой карман, унес не бог весть какую добычу: двадцать—

тридцать центов мелочью, пачку табаку да несколько ли¬

стков папиросной бумаги. Но ведь это было все мое до¬

стояние, а не всякий ограбленный скажет это о себе; дру¬

гого ограбят, зато у него есть кое-что дома, а у меня и

дома-то не было. Видать, решил я, эти купальщики —

озорной народ. Присмотревшись к ним поближе, я по¬

нял, что нарвался, и почел за лучшее промолчать.

Скромненько попросил на закурку, и бумага, из которой

л свернул козью ножку, показалась мне до странности

знакомой.
Итак, я перешел на тот берег. А вот и железная до¬

рога. Но станции что-то не видно. Возникал вопрос: как
419

сесть на товарный, не давая себе труда тащиться на стан¬

цию? Я заметил, что железнодорожное полотно идет

здесь в гору и что я нахожусь на его высшей точке — зна¬

чит, тяжелый товарный состав особой скорости тут не ра¬

зовьет. Да, но какую все же скорость? По ту сторону по¬

лотна возвышалась крутая насыпь. На краю ее из густой

травы выглядывала чья-то голова. Может, этот малый

знает, как быстро идут здесь поезда, а также когда ждать

товарного в южном направлении? Напрягая голос,

чтоб быть услышанным, я обратился с этими вопро¬

сами к незнакомцу, но он вместо ответа поманил меня

к себе.
Я повиновался и, взобравшись на откос, увидел, что

рядом с ним на траве расположились пятеро мужчин.

Оглядевшись, я понял, что попал в табор американских

цыган. На открытой поляне, окруженной деревьями и на¬

чинавшейся у самой насыпи, стояло несколько фургонов

необычного вида. Стайка оборванных, полуголых ребяти¬

шек носилась по поляне, но, как я заметил, все они с опас¬

кой обходили лежавших мужчин, стараясь их не беспоко¬

ить Несколько худых, поблекших, изнуренных работой

женщин были заняты кто чем, а одна, забравшись в фур¬

гон, сидела, понуро свесив голову, обхватив колени без¬

жизненными руками. Видно было, что несладко ей живет¬

ся. Казалось, все кругом ей безразлично,— впрочем, вско¬

ре выяснилось, что я не прав: были вещи, которые она

принимала близко к сердцу. Лицо ее, напоминавшее тра¬

гическую маску, говорило, что она испила полную чашу

страданий и новые страдания ей уже не под силу. «Ни¬

что не способно возмутить эту отчаявшуюся душу»,— по¬

думал я. но и тут оказался неправ.
Я лежал на траве, на краю насыпи, и разговаривал с

мужчинами. Мы были членами одной семьи, братьями:

я американский бродяга, и они американские цыга¬

не. Я достаточно знал их наречие, чтобы понимать их,

а они не хуже — тот жаргон, на котором изъяснялся я.

Двое из табора, по их словам, ушли в Харрисбург «на

промысел». Официально их занятием считалась починка

зонтов, но чем они промышляли на самом деле, никто не

счел нужным мне объяснить, а я считал неудобным спра¬

шивать.
День был великолепный — ни малейшего ветерка.
420

Мы нежились под лучами солнца, прислушиваясь к дре-^

мотному жужжанию насекомых. Воздух был напоен све¬

жестью земли и ароматом полевых трав и цветов. Разом¬

лев, мы молча лежали на припеке и только изредка об¬

менивались отрывистыми замечаниями. И вдруг эта

благостная тишина была кощунственно нарушена чело-'

веком.
Два босоногих мальчугана лет восьми-девяти в чем-то

провинились, погрешив — надо полагать, не особенно се¬

рьезно— против законов табора. В чем заключалась их

вина, я так и не узнал. Цыган, лежавший рядом со мной,

вдруг приподнялся и грозно окликнул их. Это был «во¬

жак», человек с низким лбом и глазками-щелками. До¬

статочно было взглянуть на его тонкогубый рот и переко¬

шенное надменной гримасой лицо, чтобы понять, почему

мальчуганы, едва заслышав его голос, вздрогнули и за¬

стыли на месте, как почуявшие опасность олени. На их на¬

стороженных лицах был написан слепой страх, и первым

их движением было бежать без оглядки. Но властный го¬

лос звал ослушников назад, и я заметил, что один из

мальчиков замедляет шаг. Все его маленькое тельце в

выразительной пантомиме выдавало борьбу, которую ве¬

ли в нем страх и рассудок. Он хотел вернуться. Разум и

горький опыт говорили ему, что вернуться— меньшее зло,

чем бежать. Но хоть и меньшее — оно было достаточно ве¬

лико, чтобы страх безотчетно толкал его в спину, а ноги

сами бежали вперед.
Не в силах ни на что решиться, он все подвигался впе¬

ред, пока не остановился в тени деревьев. Цыган не пре¬

следовал беглеца. Он пошел к фургону, взял тяжелый

кнут, затем вернулся и стал посреди поляны. Он больше

не произнес ни слова, не сделал ни одного движения. Он

был воплощением Закона, безжалостного, всемогущего

Закона. Он застыл на месте и ждал. И я знал, и все мы

знали, и двое мальчиков, стоявших под дерев-ьями, зна¬

ли, чего он ждет.
Мальчуган, тащившийся сзади, повернул обратно.

Лицо его говорило о трепетной решимости. Он не коле¬

бался больше: он решил понести заслуженную кару. И,

заметьте, наказание ожидало его уже не за первона¬

чальную провинность, а за то, что он посмел убежатъ.

Вожак лишь следовал примеру высококультурного обще¬
421

ства, в котором мы живем,— мы так же караем своих

преступников, а когда им удается бежать, преследуем

и караем их вдвойне.
Мальчик без колебаний подошел к вожаку и оста¬

новился на таком расстоянии, чтобы кнут мог развер¬

нуться. Кнут просвистел, и я вздрогнул от неожидан¬

ности — так велика была сила обрушившегося удара.

Тоненькие, худенькие ножки мальчика были до ужаса

тоненькие и худенькие. Там, где сыромятный ремень

впивался в тело, оно вздувалось белой полосой, которая

тут же сменялась страшным багровым рубцом с малень¬

кими сочащимися алыми трещинками в тех местах, где

лопнула кожа. И снова кнут взвился в воздух, и тель¬

це мальчика судорожно скорчилось в ожидании удара—

но он не сдвинулся с места. Он держался крепко. Вздул¬

ся второй рубец, потом третий. И только когда кнут

просвистел в четвертый раз, мальчик вскрикнул. Боль¬

ше у него не было сил стоять и молчаливо сносить уда¬

ры; они сыпались один за другим, а он приплясывал на

месте, отчаянно вопя, но не делал все же попытки бежать.

И если этот непроизбольный танец уводил его за невиди¬

мую черту, где его уже нельзя было достать кнутом, он,

все так же приплясывая, возвращался обратно. Получив

свои двенадцать ударов, он; плача и повизгивая, скрыл¬

ся между фургонов.
Вожак стоял неподвижно и ждал. Тогда из-за де¬

ревьев вышел второй мальчик. Но у этого не хватило му¬

жества пойти на казнь с поднятой головой. Он прибли¬

жался чуть ли не ползком, как трусливая собачонка,

охваченная смертельным страхом, который заставляет ее

то и дело поворачивать и сломя голову бросаться об¬

ратно. И каждый раз он возвращался, описывая вокруг

своего палача все меньшие и меньшие круги, скуля и по¬

визгивая, как звереныш. Я заметил, что он ни разу не

взглянул на цыгана. Глаза его были неотступно прико¬

ваны к кнуту, и в них стоял такой ужас, что все во мне

переворачивалось от сострадания,— безысходный ужас

ребенка, не понимающего, за что его мучают. Я видел,

как справа и слева от меня падают в бою крепкие муж¬

чины, корчась в предсмертных судорогах; видел, как ра¬

зорвавшийся снаряд превращает десятки человеческих
422

тел в кровавое месиво, но, поверьте, видеть это было

забавой, совершеннейшим пустяком по сравнению с тем,

что я испытывал, глядя на несчастного ребенка.
Началась порка. Избиение, которому подвергся пер¬

вый мальчик, бледнело перед карой, постигшей его това¬

рища. Не прошло и минуты, как его худенькие ножки

залила кровь. Он приплясывал, извивался и сгибался

пополам,— казалось, это не мальчик, а зловещий кар¬

тонный паяц, которого дергают за нитку. Я говорю «ка¬

залось», но его отчаянные вопли не оставляли сомне¬

ний в реальности этой казни. Это был звенящий,

пронзительный визг, без единой хриплой ноты,— невин¬

ная, надрывающая душу жалоба ребенка. Наконец силы

изменили ему, разум померк, и он кинулся бежать. Но

на этот раз человек бросился за мальчиком, щелкань¬

ем кнута отрезая ему дорогу, загоняя его на открытое

место.
И тут произошло замешательство. Я услышал дикий,

сдавленный вопль: женщина, сидевшая на козлах фур¬

гона, бежала к мальчику, чтобы помешать расправе.

Она бросилась между мужчиной и ребенком.
—	Что, и тебе захотелось? — проворчал цыган,—

Получай, коли так!
Он замахнулся. Длинная юбка закрывала ей ноги, и

он целился выше, ладил хлестнуть ее по лицу,— а она

защищалась, как могла, закрываясь руками и локтями,

втянув голову, подставляя под удары худые рукп и

плечи. Героическая мать! Она знала, что делает. Маль¬

чик, повизгивая, побежал к фургонам, чтобы там

укрыться.
И все это время четверо мужчин, лежавших со мной

рядом, смотрели на это истязание и не двигались с места.

Не шелохнулся и я,— говорю это без ложного стыда, хо¬

тя моему рассудку пришлось выдержать нелегкую борь¬

бу с естественным побуждением — вскочить и вмешаться.

Но я достаточно знал жизнь. Не много пользы принесло

бы этой женщине или мне, если бы пятеро цыган на

берегу Сасквеханны избили меня насмерть! Я однажды

видел, как вешали человека, и хотя все во мне кричало

от негодования, не проронил ни звука. При первой же

попытке протеста мне раскроили бы череп рукояткой ре¬

вольвера, ибо повесить этого человека повелевал Закон.
423

А здесь, в цыганском таборе, Закон требовал, чтобы не¬

покорная жена была наказана плетью.
По правде сказать, в обоих случаях причиною того,

что я не вмешался, было не столько уважение к За¬

кону, сколько то, что Закон был сильнее меня. Не будь

здесь четырех цыган, с какой радостью бросился бы

я на человека, вооруженного кнутом. И уж, конечно,

сделал бы из него котлету,— разве только кто из жен¬

щин поспешил бы к нему на выручку с ножом или ду¬

биной. Но рядом со мной на траве лежало четверо

цыган, а это означало, что перевес на стороне Закона.
Поверьте, я жестоко страдал. Мне и раньше случа¬

лось видеть, как избивают женщин, но такого избиения

я еще не видел. Платье у нее на плечах было изодрано

в клочья. Один удар, от которого она не смогла увер¬

нуться, пришелся по лицу и рассек ей всю щеку до са¬

мого подбородка. Не один, не два, не десять и не два¬

дцать — удары сыпались без счета, без конца, кнут снова

и снова обвивался вокруг тела несчастной, сыромятный

ремень обжигал, язвил. Пот лил с меня градом, я тя¬

жело дышал и судорожно цеплялся за траву, выдирая

ее с корнем. И все время рассудок твердил мне: «Дурак

ты, дурак!» Удар, рассекший ей щеку, чуть не погубил

меня. Я рванулся было с места, но рука соседа тяжело

легла мне на плечо.
—	Полегче, приятель, полегче,— пробормотал цыган.
Я посмотрел на него, и он тоже уставился на меня. '

Это был атлет, огромный детина, широкоплечий, с нали¬

тыми мускулами, лицо вялое, невыразительное — не злое,

но без искорки чувства, без проблеска мысли. Темная

душа, не ведающая добра и зла, душа тупого живот¬

ного. Да это и было животное, почти без проблесков со¬

знания, добродушное животное, с мозгом и мускулами

гориллы. Рука его тяжело давила мне на плечо, и я

чувствовал всю силу его мышц. Я взглянул на осталь¬

ных скотов t двое из них были безучастны и не проявляли

ни малейшего любопытства, между тем как третий по¬

жирал глазами это зрелище. И тогда здравый смысл

вернулся ко мне, мускулы мои обмякли, я снова повалил¬

ся на траву.
Добрые девы, накормившие меня утром, невольно

' 424

пришли мне на ум. Всего каких-нибудь две мили по пря¬

мой отделяли их от этой сцены. Здесь, в этот тихий без¬

ветренный день, под благодатным солнцем такую же сла¬

бую женщину, их сестру, истязал брат мой. Вот стра¬

ница жизни, которой им не увидеть. Что ж, тем лучше,

хотя, оставаясь слепыми, они никогда не поймут ни се¬

стер своих, ни себя, ни того, из какой глины они вылеп¬

лены. Ибо женщине, живущей в тесных, надушенных

комнатах-коробочках, не дано быть маленькой сестрой

большого мира.
Но вот казнь кончилась, смолкли крики, и цыганка

поплелась назад, на свое место в фургоне. Никто из по¬

друг не решайся к ней подойти — сразу по крайней мере.

Их удерживал страх. И лишь выждав, сколько требо¬

вало приличие, они окружили ее. Вожак убрал кнут на

место и, возвратившись к нам, снова растянулся на земле,

по правую руку от меня. Он притомился после своей ра¬

боты и тяжело дышал. Утирая рукавом пот, заливав¬

ший ему глаза, он вызывающе уставился на меня. Я рав¬

нодушно встретил его взгляд: то, что он сделал, ни в

малейшей степени меня не касалось. Я не сразу ушел, а

пролежал еще с полчаса, что при данных обстоятель¬

ствах предписывал такт и этикет. Я свернул себе дзе-

три папиросы из их табака. И когда я спустился с на¬

сыпи на полотно, у меня уже были все сведения на¬

счет того, как лучше сесть на ближайший товарный, иду¬

щий на юг.
Подумаешь, невидаль! Самая обыкновенная странич¬

ка жизни — не больше! Бывает куда страшнее. Когда-

то я доказывал (в шутку, как полагали слушатели), что

главное отличие человека от других тварей в том, чго

человек — единственное животное, которое дурно обра¬

щается со своей самкой. На это не способны ни волк, ни

трусливый койот, ни даже собака, природу которой из¬

гадил приручивший ее человек. По крайней мере в этом

собака верна первобытному инстинкту, тогда как человек

растерял их все — в первую очередь инстинкты благо¬

детельные.
Есть ли что-нибудь страшнее здесь описанного?

Прочтите любой очерк о детском труде в Соединенных

Штатах на востоке и западе, на севере и юге — везде,

и вы убедитесь, что все мы причастные и подвластные
425

царству чистогана, печатаем и выпускаем в свет куда бо¬

лее страшные страницы жизни, чем эта скромная стра¬

ничка об избиении женщины на откосе Сасквеханны.
Я спустился футов на сто под уклон и нашел место,

где плотно слежался гравий; здесь я мог сесть на то¬

варный, когда он замедлит ход на подъеме. На насыпи

человек шесть бродяг караулили поезд. Кое-кто из

них, чтобы убить время, резался в карты, которые были

необыкновенно истрепаны. Я присоединился к ним. Сда¬

вал молодой веселый негр, толстяк, с круглым, как лу¬

на, лицом, излучавшим добродушие. Добродушие так и

сочилось из него. Бросив мне первую карту, он вдруг

остановился и спросил:
—	Эй, дружок, а ведь мы с тобой вроде встреча¬

лись?
—	Встречаться-то встречались,— отвечал я,— толь¬

ко, сдается, на тебе была другая амуниция.
Он озадаченно посмотрел на меня.
—	Помнишь Буффало? — спросил я.
Тут он вспомнил—и восторженно приветствовал меня

как старого товарища, ибо в Буффало он носил поло¬

сатую куртку и отбывал свой срок в исправительной

тюрьме округа Эри. Что до меня, то я тоже носил тогда

полосатую куртку и тоже отбывал свой срок.
Игра продолжалась, и я узнал, на что играют. Вни¬

зу под насыпью, где протекала река, футах в двадцати

пяти от нас виднелся источник; к нему бежала крутая

узкая тропка. Мы играли в карты, примостившись на

краю насыпи. Проигравший должен был сбежать вниз,

набрать воды в небольшую жестянку из-под сгу¬

щенного молока и напоить желающих.
После первой партии в дураках остался негр. Он

взял жестянку и полез вниз, а мы сверху глядели, как

он набирает воду, и потешались над ним. Ну и пили же

мы, скажу я вам1 Как лошади! Четыре раза ходил он

в оба конца для меня одного, да и другие пили, не стес¬

няясь. Тропинка была крутая, негр то и дело где-нибудь

на полдороге тыкался носом в землю, проливал воду

и снова спускался вниз. Однако он ничуть не сердился

и хохотал не меньше нас, а потому, должно быть, и

падал. Впрочем, он клялся, что еще возьмет свое: пусть
426

только кто-нибудь проиграет,— он будет пить, как без¬

донная бочка!
Когда все напились вволю, сыграли второй кон, и

опять проиграл негр, и опять мы хлебали воду, сколько

влезет. Третий и четвертый кон — то же самое, и каж¬

дый раз негр с круглым, как луна, лицом от души хо¬

хотал над тем, как отчаянно ему не везет. И мы тоже

надрывали животики. Мы смеялись, как дети, как бес¬

печные боги, примостясь краю железнодорожной на¬

сыпи. “Я по крайней мере хохотал до слез и так нака¬

чался, что вода подступала мне к горлу. Кто-то ска¬

зал, что с таким грузом нам не вскочить на поезд, когда

он на подъеме замедлит ход. Мы всесторонне обсудили

атот вопрос, и разгоревшиеся прения так насмешили

негра, что чуть его не доконали. Он даже перестал но¬

сить воду и добрых пять минут катался по земле от

смеха.
Тени, удлиняясь, все дальше наползали на противо¬

положный берег. Тихие прохладные сумерки спускались

на землю, а мы по-прежнему дули воду, и наш черный

виночерпий приносил нам еще и еще. Забыта была бед¬

ная женщина, судьба которой так занимала меня ка¬

кой-нибудь .час назад. Эта страница была прочтена, от¬

крылась другая. Теперь я был увлечен ею, а когда внизу,

на подъеме, закричит паровоз, придет к концу и эта стра¬

ница и начнется новая. Так, пока мы молоды, перелис¬

тываем мы книгу жизни — страница за страницей,—

и нам кажется, что им конца нет.
Но тут — наконец-то! — повёзло негру: проиграл

бледный, испитой бродяга, должно быть, страдав¬

ший затяжной желудочной болезнью. Он, кстати

сказать, смеялся меньше других. Мы в один голос

заявили, что больше не хотим наливаться, да так оно

и было. Никакие богатства Ормуза и Инда не заставили

бы меня сделать еще глоток, никаким самым мощным

насосом нельзя было бы накачать в мою раздутую ут¬

робу еще хотя бы каплю жидкости. Я видел, что негр

огорчен, однако он не растерялся и заявил, что вы¬

пил бы самую малость. И он постоял за себя. Он выпил

малость, потом еще малость, потом еще и еще и все не

мог напиться. И сколько бы воды ни приносил ему уны¬

лый бродяга, сновавший по откосу вниз и вверх, негр
427

был не прочь выпить еще. В конце концов он выпил

больше всех нас, вместе взятых. Ночь сменила сумерки,

в неОе высыпали звезды, а негр все пил и пил. Если бы

не внезапно разорвавший тишину паровозный свисток, он,

думается, так без конца и хлестал бы воду, упиваясь

местью, а унылый бродяга все таскался бы вверх и вниз.
Но паровоз просвистел. Кончилась и эта страница.

Мы вскочили и растянулись шеренгой вдоль рельсов.

Паровоз подходил, пыхтя и отдуваясь на подъеме, и его

огненный глаз превращал ночь в день, отчего наши си¬

луэты казались еще чернее. Но вот он проскочил; мы по¬

бежали рядом с вагонами, кто цепляясь за ступеньки,

кто раздвигая двери крытых вагонов и вваливаясь внутрь.

Я забрался на платформу с лесными материалами, про¬

полз между досок и приткнулся в уютном уголке. Сложив

газету, я сунул ее под голову вместо подушки. Звезды

надо мной мерцали в вышине и стайками шарахались

куда-то в сторону, когда поезд делал дугу на повороте.

Так, наблюдая звезды, я и уснул. Еще один день при¬

шел к концу — один из многих моих дней. Завтра будет

новый: ведь я молод.

«СЦАПАЛИ»
Я прибыл на Ниагарский водопад в «пульмановском

вагоне с боковым затвором», или, говоря общепринятым

языком, в товарном. Кстати сказать, открытая товар¬

ная платформа именуется у нашей братии «гондолой»,

причем на втором, протяжно произносимом слоге де<*

лается энергичное ударение. Но к делу. Прибыл я под

вечер и как вылез из товарного поезда, так прямо пог

шел к водопаду. Когда моим глазам открылось это чудо—

эта масса низвергающейся воды,— я пропал. Я уже не

мог оторваться от него и упустил время, пока еще мож¬

но было «прощупать» кого-нибудь из «оседлых» (месг-

ных жителей) на предмет ужина. Даже «приглашение

к столу» не могло бы отвлечь меня от этого зрелища. На¬

ступила ночь — дивная лунная ночь, а я все сидел у

водопада и очнулся только в двенадцатом часу, когда

надо было уже идти искать, куда бы «шлепнуться».
«Шлепнуться», «приткнуться», «завалиться», «дать

храпу» — все это означает одно: поспать. Что-то под¬

сказывало мне, что это «плохой» город, то есть мало

подходящий для бродяг, и я взял курс на предместье.

Перелез через какую-то ограду и «двинул» в поле. Уж

здесь-то господин Закон не доберется до меня! — решил

я, повалился в траву и заснул, как младенец. Благо¬

уханный воздух и теплынь так разморили меня, что я ни

разу не проснулся за всю ночь. Но как только стало

светать, я открыл глаза и тут же вспомнил изумитель¬

ный водопад. Я опять перелез через ограду и пошел

взглянуть на него еще разок. Было совсем рано, не боль¬
429

ше пяти часов утра, а раньше восьми нечего было и ду¬

мать раздобыть завтрак. Я мог побыть у реки еще доб¬

рых три часа. Но увы! Мне не суждено было больше уви¬

деть ни реки, ни водопада!
Город спал. Бредя пустынной улицей, я увидел, что

навстречу мне по тротуару идут трое людей. Они ша¬

гали все в ряд. «Такие же бродяги, как я, и тоже встали

спозаранку»,— мелькнула у меня мысль. Но я несколь¬

ко ошибся в своих предположениях. Я угадал только на

шестьдесят шесть и две трети процента. По бокам шли

действительно бродяги, но тот, кто шагал посередине,

был отнюдь не бродяга. Я отступил на край тротуара,

чтобы пропустить эту троицу мимо. Но они не прошли

мимо. Идущий посередине что-то сказал, все трое ос¬

тановились, и он обратился ко мне.
Я мигом почуял опасность. Это был «фараон», а двое

бродяг — его пленники! Господин Закон проснулся и

вышел на охоту за первой дичью. А я был этой дичью.

Будь у меня тот опыт, который я приобрел несколько ме¬

сяцев спустя, я тотчас повернул бы назад и бросился

наутек. Фараон мог, конечно, выстрелить мне в спину, но

ведь он мог и промахнуться, и тогда я был бы спасен.

Он никогда не погнался бы за мной, ибо двое уже пой¬

манных бродяг всегда лучше одного, удирающего во все

лопатки. Но я, дурак, стал как вкопанный, когда он ок¬

ликнул меня! Разговор у нас был короткий.
—	В каком отеле остановился? — спросил он.
Тут он меня и «застукал». Ни в каком отеле я не ос¬

танавливался и даже не мог назвать наугад какую-ни¬

будь гостиницу, так как не знал ни одной из них. Да и

слишком уж рано появился я на улице. Все говорило

против меня.
—	Я только что приехал! — объявил я.
—	Ну, поворачивайся и ступай впереди, только не

вздумай слишком спешить. Здесь кое-кто хочет пови¬

даться с тобой.
Меня «сцапали»! Я сразу понял, кто это хочет со

мной повидаться. Так я и зашагал — прямо в город¬

скую тюрьму; двое бродяг и фараон шли за мной по

пятам и последний указывал дорогу. В тюрьме нас

обыскали и записали наши фамилии. Не помню уж, под

какой фамилией был я записан. Я назвал себя Джеком
430

Дрэйком, но они, обыскивая меня, нашли письма, ад¬

ресованные Джеку Лондону. Это создало некоторую

трудность, и от меня потребовали разъяснений... Под¬

робности я уже забыл и так и не знаю, сцапали ли меня

как Джека Дрэйка или как Джека Лондона. Во всяком

случае либо то, либо другое имя и по сей день украшает

собой списки арестантов упомянутой городской тюрьмы.

Наведя справки, можно это выяснить. Дело происходи¬

ло во второй половине июня 1894 года. Через несколько

дней после моего ареста началась крупная железнодо¬

рожная забастовка.
Из конторы нас повели в «хобо» и заперли. «Хобо»-—

та часть тюрьмы, где содержат в огромной железной

клетке мелких правонарушителей. Так как «хобо», то есть

бродяги, составляют главную массу мелких правонару¬

шителей, то эту железную клетку и прозвали «хобо».

Здесь уже находились несколько бродяг, арестованных

в это утро, и чуть ли не каждую минуту дверь отворя¬

лась, и к нам вталкивали еще двух-трех челорек. На¬

конец, когда в клетке набралось шестнадцать хобо, нас

повели наверх, в судебную камеру. А теперь я добросо¬

вестно опишу вам, что происходило в этом «суде», ибо

тут моему патриотизму американского гражданина был

нанесен такой удар, от которого он никогда не мог впол¬

не оправиться.
Итак, в судебной камере находились шестнадцать

арестантов, судья и два судебных пристава. Судья, как

выяснилось, исполнял одновременно и обязанности сек¬

ретаря. Свидетелей не было. Граждан Ниагара-Фоллс,

которые могли бы тут увидеть воочию, как в их городе

совершается правосудие, также не было. Судья загля¬

нул в список «дел», лежавший перед ним, и назвал фа¬

милию. Один из бродяг встал. Судья посмотрел на су¬

дебного пристава.
—	Бродяжничество, ваша честь,— проговорил тот.
—	Тридцать дней! — сказал его честь.
Бродяга сел. Судья назвал другую фа1Лилию,— встал

другой бродяга.
Суд над ним занял ровно пятнадцать секунд. Сле¬

дующего осудили с такой же быстротой. Судебный при¬

став произнес: «Бродяжничество, ваша честь», а его

честь изрек: «Тридцать дней». Так оно и шло, как по
431

хронометру: на каждого хобо пятнадцать секунд... и три¬

дцать дней ареста.
«Какая смирная, бессловесная скотинка! — подумал

я.— Вот погодите: дойдет до меня черед, так я задам

перцу его чести!» В разгар этой судебной процедуры «его

честь» по какой-то минутной прихоти дал одному из

подсудимых возможность заговорить. И это как раз ока¬

зался не настоящий хобо. Он ничем не напоминал про¬

фессионального «отпетого» бродягу. Подойди он к нам,

когда мы ждали товарного поезда у водокачки, мы бы

сразу распознали в нем «котенка». В царстве бродяг «ко¬

тятами» называют новичков. Этот хобо-новичок был уже

немолод — лет сорока пяти с виду. Сутулый, с морщи¬

нистым обветренным лицом.
Он, по его словам, много лет работал возчиком у ка¬

кой-то фирмы,— если память мне не изменяет, в Лок-

порте, в штате Нью-Йорк. Дела фирмы пошатнулись,

и в тяжелый 1893 год она закрылась. Его держали до

последних дней, хотя под конец работа уже стала не¬

регулярной. Он рассказал, как в течение нескольких ме¬

сяцев не мог никуда устроиться,— кругом было полно без¬

работных. .Наконец, решив, что скорее можно найти ка¬

кую-нибудь работенку на Великих Озерах, он отправил¬

ся в Буффало. Дошел, как водится, до полной нищеты —

и вот попал сюда. Все было ясно.
—	Тридцать дней! — объявил его честь и вызвал сле¬

дующего.
Тот встал.
—	Бродяжничество, ваша честь,— сказал судебный

пристав.
—	Тридцать дней,— объявил его честь.
Так оно и шло: пятнадцать секунд — и каждый по¬

лучал тридцать дней. Машина правосудия работала без

заминки. Весьма вероятно, что в этот ранний час его

честь еще не успел позавтракать и потому спешил.
Кровь во мне закипела. Я услышал голос моих аме¬

риканских предков* Одной из привилегий, за которые

они сражались и умирали, было право на суд с при¬

сяжными. Это право, освященное их кровью, я получил

от них в наследие и считал своим долгом отстаивать

его. «Ладно,— грозил я мысленно судье,— пусть только

дойдет до меня очередь!»
432

и вот очередь дошла до меня. Одна из мюих фами¬

лий —^^не пом'ню которая — была названа, и я встал. Су¬

дебный пристав произнес:
—	Бродяжничество, ваша честь!
И я заговорил! Но в ту же секунду заговорил и судья.

Он изрек:
—	Тридцать дней!
Я было запротестовал, но его честь, бросив мне:

«Молчать!»,— уже называл фамилию следующего по спи¬

ску. Пристав заставил меня сесть на место. Новый бро¬

дяга получил свои тридцать дней, и поднялся следую¬

щий, чтобы получить столько же.
Когда с нами расправились, дав каждому по три¬

дцать суток ареста, суд1ья уже хотел отпустить нас, но

вдруг обратился к возчику из Локпорта — единствен¬

ному из подсудимых; которому была дана возможность

что-то сказать.
—	Зачем ты бросил работу? — спросил судья.
Возчик уже объяснял, что не он бросил работу, а она
уплыла от него, и вопрос судьи его озадачил.
—	Ваша честь,— растерянно начал он,— чудно как-

то вы спрашиваете...
—	Еще тридцать дней за то, что бросил работу! —

из]рек его честь, и на этом судопроизводство закончи¬

лось. В итоге возчик получил по совокупности шестьде¬

сят суток, а все м>ы — по тридцати.
Нас свели вниз, заперли в клетку и принесли нам

завтрак. Для тюрем>ного завтрака он был не так уж

плох,— потом мне целый месяц ни разу не довелось так

позавтракать.
Я был потрясен: меня лишили не только права пред¬

стать перед судом присяжных, но даже права обра¬

титься к суду и заявить о своей невиновности и после

какой-то пародии на суд вынесли мне приговор. Тут меня

9сенило: есть еще одно право, за которое дрались мои

предки,— право на неприкосновенность личности. Я им

покажу! Но когда я потребовал адвоката, меня подня¬

ли на смех. Право существовало; но мне от этого было

мало проку, раз я не мог снестись ни с кем вне тюрьмы.

И все-таки я им покажу! Они не могут вечно держать

М1еня в тюрьме. Ладно, подождите, дайте мне только вый¬

ти на свободу. Тут они у меня попляшут! Я немножко
28.	Джек Лондон. Т. 5«	433

знаю законы и свои права и докажу, что здесь нарушают

правосудие! Когда тюремщики пришли и погнали нас

в главную канцелярию, я уже воображал себе, как предъ¬

явлю иск за убытки, и перед глазами у меня мелькали

сенсационные газетные заголовки.
Полисмен надел нам наручники, соединив мою пра¬

вую руку с левой рукой какого-то негра. («Ага,— по¬

думал я,— новое оскорбление! Погодите же, дайте мне

только выйти на свободу!..») Негр был очень рослый,

наверное, выше шести футов, и, когда нас сковали, его

рука немного подтягивала мою кверху. Это был самый

оборванный и самый веселый негр, каких я когда-либо

встречал!
Так сковали нас всех попарно. По окончании этой

операции принесли блестящую цепь из никелированной

стали, пропустили ее через звенья всех наручников и за¬

мкнули на замок. Теперь мы представляли собою «кан¬

дальную шеренгу». Был отдан приказ трогаться, и мы

зашагали по улице под охраной двух полицейских. Рос¬

лому негру и мне досталось почетное место — во главе

процессии.
После могильного мрака тюрьмы солнечный свет ос¬

лепил меня. Никогда еще он не казался мне таким от¬

радным, как теперь, когда я брел, позвякивая кандала-

ми, и знал, что скоро расстанусь с ним на целых тридцать

дней.
Под любопытными взглядами прохожих мы шли по

улицам городка к железнодорожной станции; особенно

заинтересовалась нами группа туристов на веранде од¬

ного отеля, М1ИМ0 которого мы проходили.
Цепь была довольно длинная, и мы со звоном и ляз¬

гом расселись попарно на скамьях вагона для курящих.

Как ни горячо негодовал я по поводу издевательства,

учиненного надо мною и моими предками, все же я был

слишкол! практичен и благоразумен, чтобы терять из-за

этого голову. Все было так ново для меня. А впереди

еще целый месяц чего-то неизведанного... Я стал ози¬

раться кругом, ища кого-нибудь поопытнее меня. Я уже

знал, что нас везут не в маленькую тюрьму с сотней аре¬

стантов, а в настоящий исправительный дом1 с двумя

тысячами узников, заключенных на сроки от десяти дней

до десяти лет.
434

На^ скамейке позади меня сидел здоровенный, коре¬

настей мужчина с могучими мускулами. На вид ему бы¬

ло лет тридцать пять — сорок. Я присмотрелся к нему.

В выражении его глаз заметны были юмор и доброду¬

шие, в остальном он больше походил на животное, и

можно было предположить, что он совершенно амора¬

лен и наделен звериной силой и всеми звериными ин¬

стинктами. Но выражение его глаз — это веселое доб¬

родушие зверя, когда его не трогают,— искупало мно¬

гое, во всяком случае для меня.
Он был моей «находкой». Я «нацелился» на него. И

покуда скованный со мной верзила>негр жаловался, что

из-за ареста он потеряет обещанную ему работу в пра¬

чечной, перемежая, впрочем, свои сетования шутками

и смехом, и покуда поезд мчался в Буффало, я разгово¬

рился с этим человеком, сидевшим позади меня. Его

трубка была пуста. Я набил ее табаком из моего драго¬

ценного запаса,— этого табаку хватило бы на десяток

папирос. Да что там, чем дольше мы с ним беседовали,

тем больше я убеждался, что это действительно наход¬

ка, и в конце концов разделил с ним весь мой табак.
Надо вам сказать, что я довольно покладистый ма¬

лый и достаточно знаком с жизнью, чтобы приноровить¬

ся к любому положению. Я поставил себе целью прино¬

ровиться к этому человеку, еще не подозревая даже, до

чего удачен мой выбор. Он никогда не сидел в той «ис-

правилке», куда нас везли, но успел отсидеть в других

тюрьмах,— где год, где два, а где и целых пять — и был

начинен арестантской премудростью. Мы довольно бы¬

стро освоились друг с другом, и сердце мое дрогнуло от

радости, когда он посоветовал мне во всем его слушать¬

ся. Он называл меня «малый», и я называл его так же.
Поезд остановился на станции в пяти милях от Буф¬

фало, и мы сошли, гремя цепями. Не помню точно, как

называлась эта станция,— надо думать, что это было

что-то вроде Роклина, Роквуда, Блэкрока, Роккасля или

Ньюкасля. Но как бы она там ни звалась, нас сначала

немного прогнали пешком, а затем посадили в трамвай.

Это был старомодный вагон с сиденьями по обе сторо¬

ны. Всех пассажиров попросили разместиться на одной

стороне вагона, а мы, громко лязгая цепями, заняли ме¬

ста на другой. Мы сидели прямо против них, и я как
435

сейчас помню выражение ужаса на лицах женщин, ко¬

торые, наверное, приняли нас за осужденных на ка¬

торгу убийц и банковых громил. Я постарался напустить

на себя самый свирепый вид, но мой компаньон по на¬

ручникам, развеселый негр, не переставал вращать гла¬

зами и повторять со смехом: «О боже! Боже милости¬

вый!»
Мы вылезли из вагона и пешком дошли до канцеля¬

рии исправительной тюрьмы округа Эри. Здесь нас пе¬

реписали, и в этом списке вы можете найти одну из мо¬

их двух фамилий. Нам объявили также, что мы должны

сдать все ценности: деньги, табак, спички, карманные

ножи и прочее.
Мой новый приятель взглянул на меня и отрица¬

тельно покачал головой.
—	Если вы не оставите ваших вещей здесь, их все

равно конфискуют потом,— предупредил чиновник.
Но мой приятель продолжал мотать головой. Он де¬

лал какие-то движения рукам>и, пряча их за спиной дру¬

гих арестантов (наручники с нас уже сняли). Я наблю¬

дал за ним и, последовав его примеру, связал в носовой

платок все, что хотел взять с собой. Эти узелки мы су¬

нули себе за рубашки. Я заметил, что и прочие арестан¬

ты, за исключением одного или двух, у которых имелись

часы, не отдали своих вещей чиновнику канцелярии. Они

решили довериться случаю, надеясь так или иначе про¬

нести их контрабандой; но они были не так опытны, как

мой товарищ, и не связали своих пожитков в узелки.
. Конвойные, забрав наручники и цепь, удалились, а

нас под охраной новых стражей отправили в тюр|Ьму«

Пока мы ожидали в канцелярии, к нам присоединили

еще несколько партий вновь прибывших арестантов, так

что теперь наша процессия насчитывала сорок — пять¬

десят человек.
Знаете ли вы, гуляющие на свободе, что движение

в большой тюрьме так же затруднено, как была затруд¬

нена торговля в средние века! Попав в исправительный

дом, ВЦ уже не можете расхаживать здесь как вам1 взду¬

мается. На каждом шагу вы наталкиваетесь на огром¬

ные железные двери или ворота, которые всегда на

запоре. Нас повели в парикмахерскую, но на нашем пу¬

ти все время возникали преграды в виде запертых две-
436

рей. В первом же «вестибюле» нам пришлось ждать, по¬

ка отпирали дверь. «Вестибюль» — это не вестибюль

и не коридор. Представьте себе огромный прямоуголь¬

ный кирпичный брус высотою в шесть этажей; в каж¬

дом этаже ряды камер — скажем, по пятьдесят камер а

ряду. Еще лучше, вообразите себе огромный пчелиный

Поставьте его на землю, обнесите стенами и по¬

кройте крышей — и вы получите представление о «вести¬

бюле» исправительной тюрьмы округа Эри. Для пол¬

ноты^ картины представьте себе и узенькие висячие га¬

лерейки с железными перилами, бегущие вдоль каждого

ряда камер. Галерейки с обоих концов соединяются меж¬

ду собой — на случай пожара — узенькими железны¬

ми лестницами.
Итак, мы задержались в первом «вестибюле», ожи¬

дая, пока сторожа отопрут двери. Мимо проходили за¬

ключенные с бритыми головами, в полосатой тюремной

одежде. Одного такого заключенного я заметил над на¬

ми, на галерее третьего этажа, Он стоял, наклонившись

вперед, опираясь о перила, и, казалось, совершенно не

замечал нашего присутствия. Он смотрел куда-то в про¬

странство. Мой новый приятель издал тихий шипящий

звук. Заключенный глянул вниз. Они обменялись каки¬

ми-то сигналами. Узелок моего приятеля взвился вверх.

Заключенный поймал его, мгновенно сунул за пазуху и

снова безучастно уставился в пространство. Приятель по¬

советовал мне последовать его примеру. Я улучил

минуту, когда сторож повернулся к нам спиной, и мой

узелок тоже полетел вверх и исчез у заключенного за

пазухой.
Через минуту дверь отперли, и нас ввели в парик¬

махерскую. Здесь тоже были люди в полосатой одежде—

тюремные цирюльники. Были тут и ванны, и горячая

вода, и мыло, и щетки. Нам приказали раздеться и вы¬

мыться, причем каждому велено было потереть спину

соседу. Это обязательное омовение оказалось совершен¬

но излишним, так как тюрьма кишела паразитами. Пос¬

ле мытья каждому дали по холщовому мешку для

одежды.
—	Сложите свою одежду в мешки,— сказал нам кон¬

войный.— И не пытайтесь протащить, чего не велено!

Строиться для осмотра будете голыми. У кого тридцать
437

суток и меньше — оставляйте себе башмаки и подтязк-

ки. У кого больше тридцати суток—не оставляйте ничего.
Это всех смутило: как может голый человек пронести

«чего не велено»? Только мои приятель и я чувствовали

себя спокойно^ Но тут за дело принялись цирюльники.

Они обходили вновь прибывших, любезно предлагая

взять на свое попечение их драгоценные пожитки и обе¬

щая вернуть их в тот же день. Послушать их — это бы¬

ли сущие филантропы. Кажется, нигде еще людей так

быстро не освобождали от излишнего груза, если не счи¬

тать случая с фра Филиппо Липпи. Спички, табак, па¬

пиросная бумага, трубки, ножи, деньги — все решитель¬

но исчезло у цирюльников за пазухой. Цирюльники раз¬

дулись, как пузыри, от своей добычи, а сторожа делали

вид, что ничего не замечают. Короче говоря, все это так

п пропало. Да цирюльники и не собирались ничего отда¬

вать. Они считали захваченное добро своей законной до¬

бычей. Это был побочный доход парикмахерской!

В тюрьме, как я потом установил, процветали самые раз¬

нообразные виды незаконных поборов. Мне пришлось

узнать это на собственном опыте,— все благодаря моему

приятелю.
В парикмахерской стояло несколько стульев, и ци¬

рюльники работали быстро. Я никогда еще не видел,

чтобы людей так проворено брили и стригли! Нам!ыли-

вались заключенные сами, а цирюльники брили их с мол¬

ниеносной быстротой — по одному человеку в минуту.

Стрижка головы занимала чуть побольше времени. В

три минуты исчез весь мой пушок восемнадцатилетнего

юнца и голова моя стала гладкой, как бильярдный шар,

но с зачатками новой поросли. Нас лишили бороды и

усов с таким же прюворством^ как и нашей одежды и

ценностей. Можете мне поверить — после того как нас

так обработали, мы приобрели вид настоящих злодеев!

Я даже и не подозревал, до чего же мы все гнусные

личности!
Потом нас выстроили в шеренгу. Сорок — пятьдесят

человек стояли нагишом, подобно героям Киплинга,

бравшим приступом Лунгтунпен. Это чрезвычайно об¬

легчило обыск:, на нас были только башмаки* Двое-трое

отчаянных: голов не решились довериться цирюльникам,

в у них сразу нашли их добро — табак, трубки, спички.
435

мелкую монету, и тут же конфисковали. Покончив с этим,

нам1 принесли новое одеяние: грубые тюремные рубаш¬

ки, куртки и штаны — все лолосатое. Оказывается, я всю

жизнь пребывал в заблуждении, полагая, что в полоса¬

тую арестантскую одежду облачают лишь уголовных

преступников. Тут я со своим заблуждением расстался,

надел на себя эту одежду позора и получил первый урок

маршировки.
Выстроившись тесной Береницей, в затылок друг дру¬

гу, причем задний держал руки на плечах переднего»

мы перешли в другой большой «вестибюль». Здесь нас

выстроили у стенки, приказав обнажить левую руКу,

Студент-медик^ молодой парень, практиковавшийся на

такой скотине, как мы, обошел ряд. Он делал прививку

еще вчетверо проворней, чем цирюльники свое дело. Нам

велели соблюдать осторожность, чтобы не задеть за что-

нибудь рукой, пока не подсохнет кровь и не образуется

струпик, и развели нас по камерам». Здесь меня разлу¬

чили с моим новым приятелем, но он все же успел шеп¬

нуть мне: «Высоси»!
Как только меня заперли, я начисто высосал ранку.

Потом я видел тех, кто не высосал: у них на руках обра¬

зовались ужасные язвы, в которые свободно вошел бы

кулак! Сами виноваты! Могли бы высосать...
В моей камере находился еще один заключенный.

Нам предстояло отбывать срок вместе. Это был молодой,

крепкий парень, несловоохотливый, но очень дельный, в

общем, превосходный парень, какие встречаются не так

уж часто,— нужды нет, что он только что отбыл двухлет¬

ний срок в одной из «исправилок» штата Огайо.
Не прошло и получаса, как по галерее прошел заклю¬

ченный и заглянул в нашу камеру. Это был мой прия¬

тель. Оказывается, он получил право свободно расха¬

живать по «вестибюлю». Его камеру отпирали в шесть

часов утра и не запирали до девяти вечера. У него здесь

нашелся приятель, и его уже сделали доверенным ли¬

цом, носившим наименование «коридорного». В эту дол¬

жность определило его другое доверенное лицо из заклю¬

ченных, именовавшееся «первым коридорным?». В нашем

корпусе было тринадцать коридорных — на каждую из

десяти галерей по одному,— а над ними начальствовали

первый, второй и третий коридорные.
439

Мой приятель объяснил мне, что нас, новоприбыв¬

ших, оставят сидеть в камерах весь остаток дня, чтобы

не мешать «приниматься» прививке. А утром! поведут на

тюрем>ный двор, на принудительные работы.
—	Но я вызволю тебя, как только можно будет,—

пообещал он.— Добьюсь, чтоб уволили одного из кори¬

дорных^ а тебя назначили на его место!
Сунув руку за пазуху, он вытащил оттуда платок с

моими драгоценными пожитками и передал его мне

сквозь решетку. Затем пошел дальше по галерее.
Я развязал узелок. Все оказалось на месте! Не про¬

пало ни единой спички. Я поделился табачком с моим

товарищем по камере. Когда я хотел зажечь спичку, он

удержал меня. На каждой из наших коек валялось по

ветхому, грязному одеялу. Он оторвал узенькую полос¬

ку ткани, плотно скрутил ее и поднес к ней драгоценную

спичку. Бумажная ткань не воспламенилась, но край об¬

углился и начал тлеть; он мог тлеть несколько часов.

Товарищ мой по камере называл это «трутом». Когда

трут догорал, стоило только сделать новый трут, прило¬

жить его к догорающему, подуть — и . огонек воскресал.

Как видите, по части хранения огня мы могли дать сто

очков вперед самому Прометею!
В двенадцатть часов подали обед. В двери нашей

клетки внизу было небольшое отверстие, вроде тех, что

делают в курятниках. В это отверстие нам сунули два

ломтя сухого хлеба и две мисочки «супа». Порция .супа

состояла приблизительно из кружки кипятку, на поверх¬

ности которого одиноко плавала капля жира. Было в

этой воде и немного соли.
Мы выпили суп, но не притронулись к хлебу. Не по¬

тому, что были не голодны или хлеб оказался несъедоб¬

ным,— нет, он был довольно сносный, но у нас имелись

на то свои причины. Мой товарищ обнаружил, что на¬

ша камера кишит клопами! Во всех щелях и промежут^

ках между кирпичами, где осыпалась штукатурка, жили

огромные колонии этих насекомых. Старожилы дерза¬

ли появляться даже среди бела дня; их были сотни —

на стенах и на потолке... Но мой товарищ обладал неко¬

торым опытом по этой части, бесстрашно, как Чайлд-

Роланд, вызывал он клопов на бой. Разгорелась небы'

валая битва. Она длилась час за часом. Она была бес¬
440

пощадна. Но когда разбитый наголову неприятель бе¬

жал в свои штукатурные и кирпичные твердыни, наше

дело было сделано еще только наполовину. Мы жевали

хлеб, превращали его в замазку и, как только обращен¬

ный в бегство воин скрывался в расщелину меж кирпи¬

чами, тотчас залепляли ёе жеваным хлебом Трудились

мы так до самых сумерек, пока все отверстия, щели и тре¬

щины не оказались закупоренньши. Не могу без содро¬

гания подумать о сценах голодной смерти и каннибализ¬

ма, которым суждено было разыгра-гься за крепостными

стенами из жеваного хлеба!
Измученные и голодные, мы повалились на койки и

стали дожидаться ужина. За один день было продела¬

но достаточно. Теперь мы не будем по крайней мере стра¬

дать от полчищ паразитов! Пришлось пожертвовать обе¬

дом, спасти, так сказать, шкуру за счет желудка, но мы

были довольны. Увы! Сколь тщетны человеческие стара¬

ния! Едва был окончен нар долгий труд, как надзира¬

тель отпер дверь: затеяли перераспределение заключен¬

ных, нас перевели двумя галереями выше, в другую ка-
На другой день рано утром наши камеры отперли, и

несколько сот узников выстроились гуськом в нижнем

«вестибюле» и пошли на тюремный двор- работать. Ка¬

нал Эр^1 проходил как раз мимо заднего двора исправи¬

тельной тюрьмы. Мы разгружали приплывшие по канаЛу

суда и перетаскивали в тюрьму на спине огромные, похо¬

жие на шпалы распорные болты. Работая, я изучал

обстановку, ища возможность дать тягу. Но на это не

было и тени надежды. По стенам расхаживали часо¬

вые, вооруженные автоматическими винтовками, а в

сторожевых башнях, как мне сказали, стояли еще и пуле¬

меты.
Впрочем, я не очень огорчался. Тридцать суток не

такой уж большой срок! Потерплю. У меня только при¬

бавится материала против этих гарпий правосудия, ко¬

торый я пущу в ход, как только выйду на свободу. Я по¬

кажу, что может сделать американский юноша, когда

его права и привилегии растоптаны так, как были рас¬

топтаны мюи! Меня лишили права предстать перед су¬

дом присяжных — не спросили даже, считаю ли я се¬

бя виновным или нет; меня, в сущности, осудили без су¬
441

да (ибо не мог же я считать судом фарс, разыгранный

в городе Ниагара-Фоллс!); мне не дали возможности

снестись с юристом или с кем бы то ни было и, стало

быть, лишили права обжаловать приговор; меня наголо

обрили, облачили в полосатую одежду каторжника, дер¬

жали на воде и хлебе, заставили выполнять каторжную

работу и ходить под вооруженным конвоем. И все это —

за что? Что я сделал? Какое преступление совершил я

по отношению к гражданам города Ниагара-Фоллс, что

на меня обрушили все эти кары? Я даже не погрешил

против постановления, запрещающего ночевать на ули¬

це. Я спал не на улице, а в поле! Я даже не просил хле¬

ба и не выклянчивал «легкую монету» у прохожих! Я

только прошелся по их тротуарам и поглядел на их гро¬

шовый водопад! Так в чем же тут преступление? Юри¬

дически я не совершил ни малейшего проступка. Ладно,

я им покажу, дайте мне только выйти на волю!
На следующий день я обратился к надзирателю.

Я потребовал адвоката. Надзиратель высмеял л®еня. На¬

до мной смеялись все, к кому бы я ни обращался. Фак¬

тически я был отрезан от мира. Я вздумал написать пись¬

мо, но узнал, что письма читаются, подвергаются цензуре

или конфискуются тюремными властями и что «крат-

косрочникам» вообще не разрешено писать писем. То¬

гда я попробовал переслать письма тайком через заклю¬

ченных, выходивших на волю, но узнал, что их обыскали,

нашли мои письма и уничтожили. Ладно, все это лишь

отягчит обвинение, которое я предъявлю, выйдя на сво¬

боду!
Но шли дни, и я мало-помалу «умнел». Я наслушался

невероятных, чудовищных рассказов о полицейских, об

адвокатах, о полицейских судах. Заключенные рассказы¬

вали мне вещи поистине страшные о своих столкновениях

с полицией в больших городах. Еще страшнее были хо¬

дившие среди них истории о людях, которые погибли от

рук полиции и, следовательно, не могли уже поведать о

себе. Несколько лет спустя в докладе «Комиссии Лексоу»

мне пришлось читать правдивые повести, еще более жут¬

кие, чем те, каких я наслушался в тюрьме. А ведь в пер¬

вые дни заключения я недоверчиво усмехался, слушая

эти, как мне казалось, россказни.
Но дни проходили, и я начинал верить. Я собствен¬
442

ными глазами увидел в этой исправнлке вещи невероят¬

ные и чудовищные. И чем больше я узнавал, тем сильнее

проникался трепетом перед ищейками закона и перед

всей машиной правосудия,
Возмущение испарялось, а страх все глубже пускал

корни в моей душе. Я отчетливо понял наконец, против

чего я восстал, Я присмирел, утихомирился и с каждым

днем все более укреплялся в решении не поднимать шу¬

ма, когда выйду на волю. Единственное, чего мне теперь

хотелось,— это смыться куда-нибудь подальше. Именно

это я и сделал, когда меня освободили. Я придержал

язык, ушел тихо и смирненько — умудренный опытом

и покорный — и стал пробираться в штат Пенсильвания.

ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ ТЮРЬМА
На тюремном дворе я трудился не покладая рук два

дня. Это была тяжелая работа, и хотя я отлынивал

при каждом удобном случае, я совершенно выбился из

сил. В этом виновата еда. На таких харчах никто

не смог бы как следует работать. Хлеб да вода — вот

все, что нам давали. Раз в неделю нам полагалось мясо,

Но мы не всегда его получали, а если и получали, то пос¬

ле того, как из него предварительно вываривали все пи¬

тательные вещества: они уходилй' в «суп», так что уже

не имело значения, попадалось ли тебе это мясо или нет.
Кроме того, эта хлебно-водяная диета имела еще

один существенный недостаток. Воду нам давали в не¬

ограниченном количестве, но хлеба не хватало. Порция

хлеба была примерно величиной с два кулака, и такую

порцию каждому заключенном!у давали три раза в день.

Должен сказать, что у воды было одно положительное

качество — она была горячая. По утрам ее именовали

«кофе», в полдень величали «супом», а вечером выда¬

вали за «чай». Но это была все та же, старая как мир,

вода. Заключенные называли ее «заколдованной» водой.

Утром она была черной, потому что ее кипятили с под¬

жаренными корками хлеба. Днем ее подавали бесцвет¬

ной со щепоткой соли и каплей жира. Вечером она

приобретала багрянисто-каштановый оттенок, происхож¬

дение которого оставалось тайной; это был отврати¬

тельный чай, но вода все же была отменно горяча.
Мы были всегда голодны в исправительной тюрьме

округа Эри. Только «долгосрочники» ели досыта. При¬
444

чина заключалась в том, что если бы они получали та¬

кой же паек, как и мы, осужденные на короткие сроки,

они бы умерли до окончания сроков своего заключе¬

ния. Я знаю, что долгосрочники получали пищу более

существенную, потому что в нашем здании они занимали

весь первый этаж, и я таскал у них продукты из их за¬

пасов, когда был коридорным. Нельзя же быть сытым

одним только хлебом, да еще когда его получаешь так

мало!
Мой приятель выполнил свое обещание. Я прорабо¬

тал во дворе только два дня, а потом меня назначили

доверенным, «коридорным». Утром и вечером мы разно*

СИЛИ хлеб по камерам, но в полдень раздача произво*

дилась несколько иначе. Длинная шеренга заключенных

маршем возвращалась с работы. В коридоре они уже

не шли в ногу, каждый снимал руки с плеч впереди иду¬

щего товарища. Возле самого входа стояли большие

лотки с хлебом, тут же находился главный староста и два

коридорных. Я был одним из этих двух. Мы должны бы¬

ли держать перед проходящими заключенными лотки с

хлебом. Вот опорожняется лоток, который держу я, вместо

меня с полным лотком становится другой коридорный.

А когда опустеет его лоток, я заменяю его с полным

лотком. Таким образом арестанты безостановочно шли

мимо, каждый протягивал правую руку и брал одну пор¬

цию хлеба.
У главного старосты были другие обязанности. Он

орудовал дубинкой. Он стоял у лотка и наблюдал. Из¬

голодавшиеся бедняги никогда не могли отделаться от

ошибочной мысли, что в один прекрасный день им удаст-

сл взять с лотка два куска хлеба. Однако на моей па¬

мяти такого случая не было. Дубинка главного старосты

молниеносно, как лапа тигра, опускалась на прови¬

нившуюся руку. У главного старосты был отличный гла¬

зомер, он изувечил этой дубинкой столько рук, что дей¬

ствовал безошибочно. Он ни разу не промахнулся и в

наказание отбирал у провинившегося арестанта и ту пор¬

цию, что ему полагалась, и отправлял его в камеру обе¬

дать горячей водой.
И в то время, когда эти несчастные валялись голод¬

ные в своих камерах, я видел, как сотни лишних порций

хлеба перекочевывали в камеры коридорных и старост.
445

Наше стремление присвоить себе этот хлеб может по¬

казаться абсурдным. Однако это был один из видов на¬

ших доходов. В стенах нашего коридора мы были эко¬

номическими магнатами, проделывая операции, во мно¬

гом схожие с теми, которые осуществляют экономиче¬

ские магнаты государственного масштаба. Мы держали

под контролем снабжение населения продовольствием,

и совершенно так же, как это делают наши собратья-

бандиты на воле, мы заставляли население дорого пла¬

тить за это. Мы торговали лишним хлебом. Раз в неде¬

лю заключенные, работающие во дворе, получали пяти¬

центовый кусок жевательного табака. Этот жевательный

табак и был денежной единицей нашего царства. Мы

давали две-три порции хлеба за кусок табака, и они

шли на это не потому, что табак любили меньше, но

потому, что они больше любили хлеб. О, я знаю, это

все равно, что отнять у ребенка конфету. Но что поде¬

лаешь? Нам надо было жить. И, конечно, инициатива

и предприимчивость требовали вознаграждения. Кроме

того, мы всего-навсего подражали нашим более пре¬

успевшим собратьям на воле, которые в несоизмеримо

больших масштабах и под респектабельной маской купцов,

банкиров и магнатов индустрии делали то же самое, что

и мы. Я даже не могу себе представить, что было бы

без нас с этими несчастными заключенными. Мы пусти¬

ли в оборот хлеб в исправительной тюрьме округа

Эри, тому свидетель небо. Да, и мы поощряли умерен¬

ность и бережливость... у этих бедняг, которые отка¬

зывали себе в табаке. И кроме того, мы подавали им

пример. В душе каждого арестанта мы зародили стрем¬

ление возвыситься до нашего положения и тоже брать

дань. Я полагаю, мы были попросту спасителями чело¬

вечества.
Вот вам голодный мужчина, у которого не было та¬

баку. Может быть, он дошел до такого разврата, что

сам его сжевал. Отлично, но у него была пара подтя¬

жек. Я ему за них предлагал полдюжины кусков хлеба

или целую дюжину, если подтяжки очень хороши. Сам

я никогда не косил подтяжек, но это не имело значения.

За углом обитал долгосрочник, осужденный на десять

лет за непреднамеренное убийство; Он носил подтяжки,

и ему нужна была одна пара. Я мог поменять их на
446

мясо. А мне нужно было мясо. Или, может быть, у него

был какой-нибудь старый, потрепанный роман без об¬

ложки. Это было целое состояние. Я мог его прочесть и

потом отдать пекарям за пирожное, или поварам за мя¬

со и овощи, или кочегару за приличный кофе, или еще ко¬

му-нибудь в обмен на газету, которые изредка к нам по¬

падали бог весть какими путями. Повара, булочники и

кочегары были таким>и же арестантами, как и я; и они

размещались в нашем здании этажом выше.
Короче говоря, в исправительной тюрьме округа

Эри процветала прекрасно организованная система то¬

варообмена. В обороте были даже деньги. Эти деньги

иногда контрабандой приносили с собой краткосрочники,

чаще всего они попадали к нам от цирюльника, который

обирал вновь прибывающих, но в подавляющем большин¬

стве случаев они шли из камер долгосрочников, хотя я

совершенно не понимаю, как они туда попадали.
Положение главного старосты было исключительным

еще и потому, что его считали богатым. Помимо прочих

источников дохода, он еще обирал нас. Мы взяли на от¬

куп всю массу несчастных, а главный староста был ге¬

неральным откупщиком над всеми нами. Мы получали

свои доходы с его разрешения и должны были платить

ему за это. Как я уже сказал, его считали человеком со¬

стоятельным, но мы никогда не видели его денег, он жил

в своей камере в блестящем одиночестве.
Но я утверждаю с полной ответственностью, что в

исправительной тюрьме можно было добыть деньги, я

знаю это потому, что мне -пришлось жить в одной ка¬

мере с третьим старостой. У него было больше шестна¬

дцати долларов. Каждый вечер после девяти часов, ко¬

гда нас запирали, он имел обыкновение пересчитывать

свои капиталы. Он также имел обыкновение каждый ве^

чер рассказывать мне, что он со мной сделает, если я

донесу на него другим коридорным. Видите ли, он боял¬

ся, что его ограбят, и опасность угрожала ему с тре^

iCTopoH. Существовала охрана. Два охранника могли

наброситься на него, избить как следует под предлогом

«неподчинения» и посадить в «одиночку» (карцер), а в

суматохе эти шестнадцать долларов улетучились бы.

Опять же их мог отобрать главный староста, пригро¬

зив, что разжалует его и снова направит на тяжелые
447

работы в тюремный двор. И кроме того, было десять

человек нас, простых коридорных. Если бы кто-нибудь

намекнул коридорным о его богатстве, то скорее все¬

го в один прекрасный день вся наша братия загна¬

ла бы его в угол и выпотрошила. О, смею вас уверить,

мы были волки, точно как те парни, которые делают

бизнес на Уолл-стрите.
У него были все основания бояться нас, и, следо¬

вательно, у меня были все основания бояться его. Это

был грубый, неграмотный верзила, бывший чесапикский

устричный пират, «рулевой», который отсидел в тюрьме

Синг-Синг пять лет, и вообще он был олицетворением

непроходимой тупости плотоядного животного. Он по¬

стоянно ловил воробьев, которые залетали в наш кори¬

дор сквозь прутья решеток. Когда ему удавалось схва¬

тить жертву, он спешил с ней в свою камеру, где по¬

жирал ее живьем. Я сам видел это — косточки хрустели

у него на зубах, а он только выплевывал перья. О нет,

я никогда не доносил на него другим коридорным. Сей¬

час я впервые рассказал о его шестнадцати долларах.
Но теА® не менее я брал с него взятки. Он был влюб¬

лен в одну заключенную, которая находилась в «жен¬

ском отделении». Он не умел ни читать, ни писать, и я

обычно читал ему ее письма и писал от его имени от¬

веты. И ему приходилось платить за это. Но это были

хорошие письма. Я вкладывал в них свою душу, я де¬

лал все, что было в моих силах, и я покорил ее для него,

хотя я отлично понимаю, что она полюбила не его, а без^

вестного автора писем. Повторяю, письма были потря¬

сающие.
Другой статьей наших доходов был «трут». В этом

железном мире решеток и засовов мы были посланца¬

ми небес, приносившими священный огонь. Когда по ве¬

черам арестантов приводили с работы и запирали в ка¬

мерах, они жаждали закурить. Тогда-то мы и разжи¬

гали божественную искру, перебегавшую с этажа на

этаж, из камеры в камеру с нашего тлеющего фитиля.

Тот, кто был поумнее или с кем мы вели дела, держал

свой трут наготове. Однако не каждый получал божест¬

венную искру. Парень, который отказывался с нами со¬

трудничать, ложился спать без огня и без курева. Но ка¬

кое нам до этого дело? Нам была ниспослана вечная
448

власть над ним, и если он пытался дерзить нам, двое-

трое наших брали его в оборот и объясняли ему что к

чему.
Как видите, у коридорных была своя философия. Нас

было тринадцать. В нашем коридоре было что-то около

ползггысячи заключенных. Считалось, что мы работаем

и поддерживаем! порядок. Последнее было делом» над¬

зирателей, но они передоверили это нам. Поддерживать

порядок было нашим кровным делом; если бы мы этого

не делали, нас бы' тут же отправили на тяжелые рабо¬

ты, и М1Ы, конечно, не миновали бы и карцера. Но до тех

пор, пока все было в порядке, мы могли обделывать свои

собственные делишки.
Остановитесь на минутку и постарайтесь представить

себе ситуацию. Нас было тринадцать животных на пол¬

тысячи других животных. Это был сущий ад — наша

тюрьма—и мы должны были править ею. Немыслимо бы¬

ло, учитывая природу этих животных, держать их в по¬

виновении и проявлять к ним доброту. Мы правили при

помощи террора. Разумеется, у нас за спиной, поддер¬

живая нас, стояла охрана. В крайних случаях мы обра¬

щались к ним за помощью, но им бы скоро надоело,

если бы мы беспокоили их слишком часто, и возник¬

ла бы угроза, что они найдут на наше место более толг

новых коридорных. Но мы обращались к ним редко, в тех

случаях, когда нужно было действовать решительно и

спокойно: если требовалось отпереть камеру и подойти

к взбунтовавшемуся узнику. В таких случаях над¬

зиратель только отпирал дверь и тут же уходил, чтобы

не видеть, как полдюжины коридорных врывались в ка¬

меру и избивали заключенного.
Что же касается подробностей этой операции, то я

лучше не буду на них останавливаться. В конце концов

среди неописуемых ужасов тюрьмы округа Эри из¬

биение заключенных было самым незначительным яв¬

лением. Я сказал «неописуемых», и ради справедливости

я должен еще добавить «невообразимых». Я не верил,

что существуют подобные зверства, пока не убедился

в этом собственными глазами, а я не был желторо¬

тым юнцом и знал жизнь и глубины человеческих поро¬

ков. Чтобы измерить эту глубину в тюрьме округа Эри,'

понадобился бы очень длинный лот, а здесь я только
29.	Джек Лондон. Т. 5,	449

слегка и игриво касаюсь явлений, которые я там

наблюдал.
Временами, например, по утрам, когда заключенные

шли вниз умываться, мы, тринадцать человек, фактиче¬

ски оказывались среди них в полном одиночестве, са¬

мый последний из арестантов понимал, что они могут с

нами расправиться.
Тринадцать против пятисот, и мы правили с помо¬

щью террора. Мы не могли допустить ни малейшего на¬

рушения правил, ни малейшей дерзости. Если бы мы это

позволили, мы бы погибли. У нас было свое правило:

бить человека, едва он раскроет рот: бить сильно, бить

чем попало. Метла, рукоятью в лицо, производила весь¬

ма отрезвляющее действие. Мало того, в назидание

другим надо было еще как следует избить его, и вто¬

рое правило — броситься за ним, преследовать его

в толпе. Все, конечно, знали, что каждый коридора

ньхй, который увидит погоню, немедленно присоединит¬

ся к карателям, потому что это тоже входило в прави¬

ла. Всякий раз, когда коридорный схватывался с заклю¬

ченным, все остальные коридорные должны были немед¬

ленно пустить в ход свои кулаки. Не имеет значения в

чем дело — набрасывайся и бей наповал, бей чем по¬

пало, одним словом, уложи его на месте.
Мне запомнился один красавец мулат лет двадцати,

у которого была идиотская идея отстаивать свои права.

В данном случае он действительно был прав, но это ему

ни в какой мере не помогло. Его камера находилась на

самом верхнем этаже. Восемь надсмотрщиков выбили

из его головы зазнайство ровным счетом за полторы

минуты, потому что этого времени было достаточно, что¬

бы протащить его до конца коридора и спустить с пятого

этажа вниз по стальным ступеням. Этот путь он проде¬

лал всей поверхностью своего тела, кроме ног, и восьмер¬

ка надсмотрщиков не теряла времени зря. Мулат грох¬

нулся о каменный пол неподалеку от того места, где я сто¬

ял, наблюдая все это. Он поднялся на ноги и простоял

какую-то долю секунды. В то же мгновение он широко

раскинул руки, и из груди его вырвался страшный крик

ужаса и боли. И тут же, как в сцене с превращениями,

его крепко сшитая арестантская одежда свалилась с

него, разорванная в клочья, он оказался голым, все его
450

тело обагрилось кровью. И тут он, потеряв сознание, рух¬

нул на пол, как подкошенный. Так он получил свой

урок,^ и одновременно каждый узник в этих стенах, ко¬

торый слышал его крик, тоже получил урок. И для меня

это было УРОКОМ!. Не очень-то приятно видеть, как за

полторы минуты у человека разрывается сердце.
Следующий пример пояснит вам, как мы выколачи¬

вали прибыль из тлеющего трута. Партию новеньких

размещают в ваших камерах. Вы проходите мимо реше¬

ток со своим трутом. «Эй, бо (хобо), дай огоньку!» Ну,

это равносильно заявлению, что у него есть табак. Вы

передаете ему трут и идете своей дорогой. Немного по¬

годя вы возвращаетесь и невзначай останавливаетесь

у его решетчатой двери. «Послушай, бо, ты не одол¬

жишь нам немного табачку?» — вот что вы говорите. Ес¬

ли он недостаточно искушен в этой игре, все шансы за

то, что он торжественно объявит, что у него не осталось

табаку. Очень хорошо. Вы посочувствуете ему и пойде¬

те своей дорогой. Но вам известно, что вашего фитиля

ему хватит только на один день. На следующий день вы

проходите мимо, и он снова спрашивает; «Эй, бо, дай

огоньку». А вы отвечаете: «У тебя нет табаку, и тебе не

нужен огонь». И вы ему ничего не даете. Спустя полча¬

са, или час, или два, или три часа вы будете проходить

мимо, и человек этот окликнет вас размягченным голо¬

сом: «Поди-ка сюда, бо». И вы подойдете. Вы про¬

сунете руку сквозь решетку, и вашу ладонь наполнят

драгоценным табаком. Тогда вы дадите ему огня.
Бывает иногда, что прибывает новенький, на котором

ничего нельзя заработать. Таинственное предписание, что

с ним надо обращаться как следует, сопутствует этому

человеку. Я никак не мог докопаться, откуда исходило по¬

добное приказание. Одно было очевидно: этот человек

имел протекцию. Может быть, он был связан с одним из

вышестоящих надсмотрщиков, может быть, с кем-нибудь

из охраны, может быть, за это хорошее обращение бы¬

ло заплачено высшим инстанциям, но как бы то ни было,

мы знали, что нам следует хорошо с ним обращаться,

если мы не хотим нажить себе неприятностей.
Мы, коридорные, были и посредниками и обыкновен¬

ными посыльными. Мы налаживали торговлю между уз¬

никами, размещенными в разных частях тюрьмы, и мы
451

осуществляли товарообмен. При этом мы брали причи¬

тающееся нам комиссионное вознаграждение с тех, кто

покупает, и с тех, кто продает. Порой предметы купли-

продажи проходили через руки полдюжины посред¬

ников, каждый из которых брал свою долю, и не одним,

так другим способом получал за свои услуги.
Случалось, человек оказывался в Долгу за оказанные

ему услуги, бывало и так, что ему были должны. Так,

я, поступая в тюрьму, стал должником человека, который

контрабандой протащил мои вещи. Прошло около не¬

дели, и один из истопников вложил мне в руку письмо.

Оно попало к нему от цирюльника. Цирюльник получил

его от заключенного, который пронес мои вещи. Так как

я был у него в долгу, я должен был передать его пись¬

мо. Но письмо это писал не он Настоящим его отпра¬

вителем был долгосрочник из того же коридора, что и

он. Письмо надо было передать одной заключенной из

женского отделения. Но предназначалось ли оно ей са¬

мой, или она, в свою очередь, была лишь одним из зве¬

ньев в цепи посредников, я не знал. Единственное, что

мне было известно,— ее приметы, все остальное зависело

от меня: я должен был передать письмо ей в руки.
Прошло два дня, в течение которых я держал письмо

у себя, затем представился удобный случай. Женщины

занимались починкой белья для заключенных. Несколь¬

ко наших коридорных должны были идти в женское

отделение, чтобы принести огромные узлы с бельем. Я

договорился с главным старостой, что пошлют меня. Пе¬

ред нам'и отпирали дверь за дверью, и мы шли через

тюрьму к камерам женщин. Мы вошли в большую ком¬

нату, где сидели за работой женщины. Я стал искать

глазами ту, которую мне описали. Я обнаружил ее и стал

к ней пробираться. Две матроны с ястребиными глазами

были начеку. Я держал письмо в ладони и многозначи¬

тельно посмотрел на женщину, чтобы определить, знает

ли она о моем намерении. Она знала, что у меня для

нее что-то есть, она, вероятно, ожидала послания и с

мюмента нашего прихода старалась угадать, кто из нас

посыльный. Но одна из матрон стояла в двух шагах от

нее. Коридорные уже собирали узлы с бельем, которое,

мы должны были унести. Время уходило. Я замешкал¬

ся со своим узлом, делая вид, что он плохо увязан.
452

Неужели эта матрона никогда не отвернется? Или я по¬

терпел неудачу? И как раз в это время другая женщи¬

на начала заигрывать с одним из коридорных, вытяну¬

ла ногу и наступила ему на башмак, или ущипнула его,

или что-то в этом» роде. Матрона посмотрела в ту сто¬

рону и резко ее осадила. Не знаю, было ли это специаль¬

но придумано, чтобы отвлечь внимание матроны, но

я знал одно: такой случай не повторится. Рука жен¬

щины, за которой я следил, соскользнула с колен.

Я наклонился, чтобы поднять свой узел. Наклонив¬

шись, я положил ей в руку письмо и взамен получил

другое. В следующий момент узел был на моем плече,

взгляд матроны снова остановился на мне, потому что я

был последним коридорньш, оставшимся в комнате, и я

заспешил за своими приятелями. Письмо, полученное от

той женщины, я передал истопнику, потом оно через

руки цирюльника попало к заключенному, пронесшему

мои вещи, и дальше — долгосрочнцку в другой конец

тюрьмы.
Часто мы передавали письма по таким запутанным

каналам, что не знали ни отправителей, ни получа¬

телей. Мы были всего лишь звеньями цепи. Где-то ка¬

ким-нибудь образом вложит, бывало, узник ьте в руку

письмо с поручением передать его следующей инстан¬

ции. За все подобные услуги я впоследствии получал

плату: сталкиваясь непосредственно с главным агентом

по передаче писем, я получал от него вознаграждение.

Вся тюрьма была охвачена сетью связи, что вполне ес¬

тественно, так как мы, являясь точной копией капита¬

листического общества, взимали за это с наших клиентов

немалую дань. Это были услуги только ради выгоды, хо¬

тя временами мы были готовы оказать услугу не в служ¬

бу, а в дружбу.
Во время пребывания в тюрьме я старался ладить

со своим приятелем. Он много для меня сделал и, в

свою очередь, ожидал, что я так же много сделаю для

него. Когда мы вышли на свободу, мы уехали вместе и,

само собой разумеется, должны были вместе «работать».

Дело в том, что мой приятель, был преступником, ну не

первого класса, а обыкновенным мелким преступником,

которые воруют и грабят, совершают кражи со взломом

и не остановятся перед убийством, если не будет друго¬
453

го выхода. В течение многих часов мы с ним сидели и

мирно толковали. На ближайшее будущее у него на при¬

мете были два или три дела, в которых я должен был

принять участие, и мы вместе разрабатывали детали.

Я знал многих преступников, меня частенько видели с

ними, и моему приятелю не приходило в голову, что я

морочил ему голову, водил его за нос в течение тридцати

дней. По его М1нению, я был для него находкой, он сими

патизировал мне, потому что я был неглуп и вообще,

по-моему, я ему нравился. У меня, разумеется, не было

ни малейшего желания связываться с ним и заниматься

жалкими, убогими преступлениями, но я был бы послед¬

ним идиотом, если бы отказался от всех благ, которые

мне сулила дружба с этим человеком. Когда опус¬

каешься в ад и ноги твои ступают по раскаленной лаве,

уже не выискиваешь прямую тропинку и не обдумыва¬

ешь каждый свой шаг; именно так и случилось со мной

в исправительной тюрьме округа Эри. Я должен был

оставаться в шайке или идти на тяжелые работы, что¬

бы заработать себе на хлеб и воду, а чтобы остаться в

шайке, я должен был ладить со своим приятелем.
Жизнь в исправительной тюрьме не отличалась од¬

нообразием. Каждый день что-нибудь происходило: то

с кем-нибудь из заключенные^ случится припадок, гля-

дишь, кто-нибудь сойдет с ума, подерется, или коридор¬

ные напьются! Джек Ровер, один из рядовых коридор¬

ных, был нашей звездой первой величины. Это был за¬

ядлый бродяга, непрофессионал», продувная бестия, и

поэтому он пользовался всевозможными поблажками

надсмотрщиков, облеченных властью. Джо Питсбург, ко¬

торый был вторым коридорным, обычно звал Джека Ро¬

вера на свои попойки, и у этой парочки была поговорка,

что тюрьма округа Эри — это единственное место, где

человек может напиться, не опасаясь ареста. Я не знаю,

так ли это, но мне рассказывали, что бром)Истый калий,

добытый при помощи всевозможных ухищрений из апте¬

ки, и был тем наркотиком, которым они опьянялись.

Но каковы бы ни были средства опьянения, мне допод¬

линно известно, что они добывали таковые и время от

времени напивались.
Наше отделение было настоящим притоном, его на¬

полняла всякая .мразь, отщепенцы общества, подонки,
454

отбросы. Здесь были потомственные бездельники, дегене¬

раты, калеки, психопаты, слабоумные, эпилептики, уро¬

ды, идиоты — словом*, воплощение кошмара, до которо¬

го может дойти человечество. Поэтому у нас постоянно

случались припадки истерии. Казалось, эти припадки

были инфекционным заболеванием. Когда у кого-нибудь

начинался припадок, другие следовали его примеру. Я

видывал, как по семь человек сразу бились в припадке,

они оглашали воздух неистовым)и криками, и вокруг них

метались и бормотали еще столько же помешанных.

Никто никогда не оказывал припадочным никакой по¬

мощи, если не считать того, что их обливали из ведра

холодной водой. Бесполезно было посылать за врачом

или за студентом-медиком. Их не полагалось беспокоить

по такому незначительному поводу.
Там был мальчик-датчанин, восемнадцати лет от ро¬

ду, у него припадки случались чаще, чем у других.

Обычно он падал каждый день. По этой причине мы дер¬

жали его на первом этаже в самом конце коридора, по¬

дальше от того места, где размещались мы. После того,

как с ним случилось несколько припадков в тюремном

дворе, охрана отказалась с ним возиться, и чтобы он

не оставался один, его все время держали взаперти с

одним англичанином, посаженным к нему для компании.

Не то, чтобы от этого простака была какая-нибудь поль¬

за. Каждый раз, когда у мальчика начинался припадок,

англичанин от ужаса находился в состоянии шока.
Датчанин не знал ни слова по-английски. Он был кре¬

стьянским парнем и получил девяносто дней за то, что

ввязался в какую-то драку.. Перед припадкам1и он дико

выл. Он выл по-волчьи. К тому же во время припадков

он стоял, что было пагубно для него, так как в конце

припадка он падал навзничь на пол. Заслышав протяж¬

ный волчий вой, я обычно хватал метлу и бежал к его

камере. Коридорным из заключенных не^доверяли клю¬

чей от камер, так что я не мог к нему войти. Он обычно

стоял в центре своей узкой камеры, содрогаясь от кон¬

вульсий, глаза его закатывались все больше и больше,

пока зрачки совсем не исчезали. Это был вопль загуб¬

ленной душк.
Как я ни старался, я не мог заставить англичанина

протянуть ему руку. Все время, что он стоял и выл, про¬
455

стачок дрожал ка верхних нарах, его застывший от ужа¬

са взгляд был прикован к страшной фигуре с закатив-

шиАшся глазами, которая выла и выла. Для него это

тоже было тяжело, для этого бедняги англичанина. Его

собственный рассудок был не совсем в порядке, и это

чудо, что он не сошел с ума.
Единственное, что я мог сделать, я делал с помощью

моей метлы. Я просовывал ее сквозь решетку к груди

датчанина и ждал. С приближением кризиса он начи¬

нал раскачиваться взад и вперед. Я двигал следом за

ним свою метлу, потому что нельзя было предугадать,

когда он рухнет лицом вниз. Но когда происходило это

ужасное падение, я был здесь со своей метлой, подхва¬

тывая его и см1ягчая удар. Как я ни старался, он ни разу

не упал без сильных ушибов, и на лице его всегда

были синяки и кровоподтеки — следы падений на ка¬

менный пол. Он начинал корчиться в конвульсиях, и гут

я выливал на него ведро воды. Не знаю, ведро воды—это

верное средство или нет, но так было принято делать в

тюрьме округа Эри. Больще для него никто ничего

не делал. Он обычно лежал промокший около часу, а

потом уползал на свои нары. Я знал, что лучше не бе¬

жать за помощью к охране, В конце концов что такое

человек в припадке?
В соседней камере жил странный тип — мужчина,

который получил шестьдесят дней за то, что съел помои

из ушата в цирке Барнама, во всяком случае, он излагал

свою историю именно так. Г олова у него была не совсем

в порядке, но первое время он был тих и скромен. Все,

что с ним случилось, произошло именно так, как он рас¬

сказывал. Он заблудился где-то возле цирка и, будучи

голоден, подошел к ушату, куда бросали объедки со сто¬

ла циркачей. «И это’был действительно хороший хлеб,—

часто уверял он меня,— а мяса совсем не было видно».

Полицейский заметил его и арестовал, и вот он попал

к нам.
Однажды я проходил мимо его камеры с тонкой сталь¬

ной проволокой в руках. Он попросил дать ему эту про¬

волоку с таким серьезным видом, что я просунул прово¬

локу сквозь его решетку. Быстро, не имея никаких ин¬

струментов, кроме своих пальцев, он разделил ее на

короткие куски и скрутил из них полдюжины очень хо¬
456

роших английских булавок. Он заострил их концы о

каменный пол. Тогда я открыл настоящую торговлю

английскими булавками. Я доставал сырье и реализо¬

вывал готовую продукцию, а он работал. Что же касает¬

ся платы, то я давал ему лишние порции хлеба, а иногда

куски мяса или мозговую кость из супа.
Но пребывание в тюрьме плохо сказывалось на его

здоровье, и изо дня в день он становился все более не¬

нормальным. Надсмотрщикам доставляло удовольствие

дразнить его. Его помутившийся рассудок жадно впи¬

тывал их россказни об огромном состояний, которое буд¬

то бы он должен был получить. Они уверяли, что его аре¬

стовали и бросили в тюрьму для того, чтобы ограбить^

Он, разумеется, и сам знает, что нет такого закона, ко¬

торый запрещает питаться отбросами из ушата. Сле¬

довательно, его не имели права лишать свободы. Это

сделали заговорщики с целью лишить его наследства.
Я узнал об этом от коридорных, которые были в вос¬

торге от своей выдумки. Вскоре он устроил со мной

оченъ серьезное совещание, во время которого расска¬

зал мне о своих миллионах, о заговоре, связанном с

этими миллионами, и сообщил, что назначает меня сво¬

им сыщиком. Я приложил все силы, чтобы его успоко¬

ить, не очень убедительно рассказал ему об ошибке и

о том, что настоящим наследником является его одно¬

фамилец. Я оставил его совершенно спокойным, но я не

мог изолировать его от остальных коридорных, а они

продолжали дразнить его пуще прежнего. В конце кон¬

цов после дичайшей сцены он меня отверг, лишил меня

звания частного сыщика июбъявил забастовку. Моя тор¬

говля английскими булавками прекратилась. Он отка¬

зался делать булавки и швырнул в меня сырьем, когда я

проходил мимю его решетки.
Я уже не мог с ним ладить. Другие коридорные ска¬

зали ему, что я являюсь платным агентом заговорщиков.

И в то же время своими выдумками они доводили его

до безумия. Эти вымышленные истории • взбудоражили

его мозг, и в конце концов он превратился в опасного

сумасшедшего, одержимого мыслью об убийстве. Охран¬

ники отказывались выслушивать его рассказы о похи¬

щенных миллионах, и он обвинил их в том, что они уча¬

ствуют в заговоре. Однажды он запустил в одного из
457

них кружкой с кипятком, и тогда расследовали его дело.

Начальник тюрьмы поговорил с ним нескол1ЬКо минут че¬

рез решетку. Затем его взяли для медицинского освиде¬

тельствования. Больше его никто не видел, и я часто

думаю: умер он или все еще бредит о своих миллионах

в какоми-нибудь сумасшедшем) доме.
Наконец настал долгожданный день моего освобо¬

ждения. В этот же день выходил на свободу и третий

коридорный, а девушка, отбывавшая краткосрочное на¬

казание, та, которую я покорил для него, ожидала его

у стен тюрьмы. Они блаженно пошли рядом.
Я и мой приятель вышли вместе и вместе направи¬

лись в Буффало. Будем ли мы всегда вместе? В тот

день мы вместе выпрашивали монетки на хлеб на «глав¬

ном проспекте», и то, что мы получили, было истрачено

на суперпиво, я не знаю, как пишется это слово, но

произносится оно так, как я его написал, и стоит оно

три цента. Я все врем>я ждал удобного случая, чтобы

улизнуть. От одного парня на дороге мне удалось узнать,

в какое время проходит товарный поезд. В соответствии

с этим я все рассчитал. В этот час я со своим приятелем

сидел в салуне. Перед нами стояли две пенящиеся

кружки. Мне очень хотелось с ним попрощаться. Он мно¬

го для меня сделал. Но я не рискнул. Я вышел через

черный ход и перемахнул через забор. Это было мол¬

ниеносное бегство, и несколько минут спустя я был уже

в товарном вагоне и М)чался на юг по Западной Нью-

Йоркско-Пенсильванской железной дороге.

БРОДЯГИ. КОТОРЫЕ ПРОХОДЯТ НОЧЬЮ
Когда я скитался по стране, я встречал сотни бро¬

дяг, которых я приветствовал или они приветствовали

меня, вместе с которыми у водокачек я ожидал поездов,

кипятил воду, готовил изысканные обеды, попрошайни¬

чал по дорогам и у кухонных дверей, цеплялся на под¬

ножки,— мы расставались, и я их больше никогда не

встречал. Но были бродяги, которые исчезали и снова

попадались на моем пути поразительно часто, а были

еще и такие, которые проходили совсем рядом, невиди¬

мые, как призраки, и я с ними никогда не встречался*
К числу таких бродяг принадлежал человек, за кото¬

рым я мчался через Канаду по железной дороге больше

трех тысяч миль и ни разу не видел его в глаза.
Кличка его была Джек-Парус. Впервые я наткнулся

на это имя в Монреале. Большим складным ножом на

водокачке был вырезая верхний парус корабля. Выполне¬

но это было превосходно. Под рисунком стояла подпись

«Джек-Парус» и ниже «Н. 3. 10-15-94». Последнее зна¬

чило, что он отбыл из Монреаля в направлении на запад

15 октября 1894. Нас разделяли одни сутки. Как раз то¬

гда у меня была кличка «Джек-Матрос», и я тотчас же

вырезал ее рядом с его именем, поставил дату и сообщил,

что я тоже направляюсь на запад.
Следующие сто м>иль меня преследовали неудачи, и

я напал на след Джека-Паруса только через неделю в

трехстах милях западнее Оттавы. Его знак был нацара¬

пан на водокачке, и по дате я понял, что он тоже за¬

держался. Он обогнал меня только на два дня. Я был
459

«кометой» и «королем’бродяг», так же как и Джек-Па¬

рус. Из гордости и чтобы укрепить свою репутацию, я

решил догнать его. Я ехал по железной дороге день и

ночь и перегнал его, потом он, в свою очередь, перегнал

меня. Иногда он вырывался вперед на один-два дня,

иногда впереди был я.
От бродяг, направлявшихся на восток, я иногда слы¬

шал о нем, они же мне рассказали, что он заинтересо¬

вался Джеком-Матросом и наводил обо мне справки.
Мы были бы с ним великолепной парой, если бы ко¬

гда-нибудь встретились, я в этом уверен, но встретиться

нам так и не удалось. Когда мы пересекали Манитобу,

я был впереди, а в Альберте впереди все время был

он, и в одно отвратительное хмурое утро на границе

провинции Альберта, чуть восточнее перевала Брык¬

ливой Лошади, я узнал, что его видели М1инувшей но¬

чью между Брыкливой Лошадью и перевалом Роджер¬

са. Сведения эти поступили ко мне довольно странным

путем. Всю ночь я ехал в «пульмановском вагоне с бо¬

ковым затвором» (то есть в товарном) и замерз до полу¬

смерти. На остановке я вылез попросить что-нибудь по¬

есть. Холодный туман застилал все вокруг в депо; я на¬

брел на нескольких кочегаров. Они дали мне остатки сво¬

его завтрака, и вдобавок я получил от них около квар¬

ты замечательного кофе «Ява». Кофе я подогрел, и, ко¬

гда принялся за еду, с запада появился товарный поезд.

Я увидел, как открылась боковая дверь и из вагона вы¬

лез бездомный мальчишка. Сквозь пелену тумана он за¬

ковылял ко мне. Он совершенно окоченел от холода, гу¬

бы у него посинели. Я разделил с ним мой кофе и осталь¬

ную еду, расспросил о Джеке-Парусе и потом о нем

самом. Представьте, он был из моего родного города

Окленда в Калифорнии, и он был членом знаменитой

шайки Боу, шайки, к которой я иногда примыкал. Мы

второпях за полчаса поели и поговорили. Потом мой со¬

став тронулся, и я вскочил на него, чтобы продолжать

путь на запад по следам Джека-Паруса.
Я застрял между горными перевалами, два дня шел

без еды, а на третий день, прежде чем раздобыть еду;

проделал путь в одиннадцать мйль, и все-таки мне уда¬

лось перегнать Джека-Паруса на реке Фрезер, в Бри¬

танской Колумбии. Я ехал на пассажирском и сэконо¬
460

мил время, но он, должно быть, тоже ехал на пассажир¬

ском, и с большей ловкостью или с большей удачей,

чем- я, потому что в Мишн он прибыл раньше меня.
Мишн — это узловая станция в сорока Милях к во¬

стоку от Ванкувера. С этой станции можно было отпра¬

виться и на юг через Вашингтон и Орегон по Северной-

Тихоокеанской. Я гадал, какой путь изберет Джек-Па¬

рус, я был уверен, что он от меня отстал. Сам-то я все

еще пробирался на запад, к Ванкуверу. Я подошел к во¬

докачке, чтобы начертать это сообщение, и увидел там

помеченную тем же днем свежую отметину Джека-Па¬

руса; я поспешил в Ванкувер, но он исчез.
Он тут же сел на корабль и уже летел на запад в

своем кругосветном приключении. Право, Джек-Парус,

ты король бродяг, и твоим другом был «ветер, бродяж¬

ничающий по всему свету». Я снимаю перед тобой шля¬

пу. Ты профессионал, продувная бестия. Неделей позже

я тоже сел на свое судно, на пароход «Уматилла». На

его палубе я отработал свой проезд на юг, к Сан-Фран-

циско. Джек-Парус и Джек-Матрос! Эх. если бы мы

только встретились!
Водокачки — адресные книги бродяг. Не от дури и

не просто так пишут бродяги свои прозвища, даты и ука¬

зания, куда они направляются. Не один раз встречал я

хобо, которые настойчиво выспрашивали, не видел ли я

где-нибудь такую-то и такую-то персону или его факсими¬

ле. И я часто мог вспомнить кличку, которую видел нака¬

нуне, и бак, где она была написана, и направление,

куда он следовал,, И тотчас же бродяга, которому я со¬

общал эти сведения, мчалс^ вдогонку своему приятелю.

Я встречал бродяг, которые, пытаясь догнать товарища,

пересекали весь континент туда и обратно и продолжали

поиски.
Клички — это nom-de-rails, которые бродяга при¬

сваивает себе сам или которые .дают ему его товарищи.

Джо Трус, например, был робок, и так его назвали прия¬

тели. Ни один уважающий себя бродяга не выберет себе

кличку Копченая Туша. Очень немногие бродяги любят

вспоминать те позорные времена, когда они работали, так

что клички, происходящие от названия профёссии, очень

редки, хотя, мне помнится, я встречал следующие: Ли¬

тейщик Блэкки, Рыжий Маляр, Жестянщик Ши, Котель¬
461

щик, Матрос и Печатник. Между прочим, «Ши» на жар^

гоне означает «Чикаго» Ч
Больще всего бродяги любят пр||думы8ать себе клич-»

ки, указывающие на местность, откуда они родом, как«

например: Нью-йоркский Томми, Тихоокеанский Слим,

Смит из Буффало, Кантонский Тим, Питтсбургский

Джек, Сиракузский Блеск, Микки из Трои, Коннектикут¬

ский Джимми. Был еще «Слим Джим с Виноградного

холма, никогда не работал, хоть дел там тьма».
«Блеск» — всегда прозвище негра, называют их так,

вероятно, из-за бликов света на черных негритянских

физиономиях. Техасский Блеск или Блеск Толедо указы¬

вает сразу и национальность и происхождение.
Среди тех, кто включал в кличку свою националь¬

ность, я запомнил Фриско-еврея, Нью-йоркского Ирланд¬

ца, Француза из Мичигана, Джека-Англичанина, Кок-

ни-Кида, Голландца из Миллуоки. Другие брали свои

клички по цвету кожи: Ши Белый, Краснокожий из Нью-
Йжерси, Черный-бостонец, Коричневый из Сиэттла и

елтый Дик и Желтобрюхий, последний — креол с Мис¬

сисипи, которому, по-моему, насильно навязали эту

кличку.
Король Техаса, Счастливчик Джо, Бесстрашный Кон-

норз, Бо-Силач, Мрачный торнадец. Мак Кол-Гроза про¬

являли больше выдумки, когда пришлось вторично

окрестить себя. Другие, у кого фантазии было меньше,

пытались произвести имена от своих физических недо¬

статков, как-то: Ванкуверская каланча, Детройтский ко¬

ротышка, Толстяк из Огайо, Длинный Джек, Большой

Джим, Маленький Джим, Заморыш из Нью-Йорка, Но¬

сатый Ши и Горбатый Бэн.
Отдельно стоят клички бездомных мальчишек, к ко¬

торым прибавляли слово «малыш»—«Кид». Я, например,

припоминаю следующее: Кид-Щеголь, Слепой Кид, Кид-

Карапуз, Нудный Кид, Кид-Гуляка, Шустрый Кид, Кид-

Поваренок, Кид-Мартышка, Кид из Иовы, Кид-Плисовые

Штаны, Кид-Оратор (который может рассказать, «как

это произошло») и Кид-Нахал (который был грубияном,

можете не .сомневаться).
На водокачке в Сан-Марсиал, штат Нью-Мексико, лет
• Американцы произносят не Чикаго, а «Шикагоу».
462

десять назад красовался следующий путеводитель для

бродяг:
1.	Главная дорога — лафа.
2.	«Быки» не жлобы.
3.	Паровозное депо — годится поспать.
4.	Поезда на север плохие.
5.	В частные не заходи.
6.	Рестораны хороши только для поваров.
7.	Вокзал хорош только для ночной работы.
Пункт первый сообщает, что стоит просить милосты¬

ню на главной улице; пункт второй — что полиция ад

беспокоит бродяг; пункт третий — что можно поспать в

депо. Пункт четвертый, однако, мюжно понимать по-раз¬

ному. На поезда, идущие на север, может быть, было не¬

удобно садиться, а может, в них нельзя ничего выпросить.

Пункт пятый означал, что в особняках нищим не пода¬

ют, а пункт шестой — что только бывшие повара могут

получить пищу в ресторанах. Пункт седьмой меня сму¬

тил. Я не мог понять, является ли вокзал подходящим

местом, где любой бродяга может по ночам просить ми¬

лостыню, или там могут поживиться ночью только бро¬

дяги-повара, или любой бродяга, повар или не повар,

может там ночью рассчитывать на помощь, сделав на

кухне черную работу и получив в качестве платы за

труд что-нибудь съестное.
Но вернемся к бродягам», которые проходят ночью-

Мне запомнился один, я его встретил в Калифорнии. Он

был швед, но так давно жил в Соединенных Штатах,

что трудно было угадать его национальность. Он должен

был сам говорить об этом. "В самом деле, его привезли

в Соединенные Штаты, когда он был грудным ребен¬

ком». Впервые я с ним столкнулся в горах, в городе Трак-

ки. «Куда направляешься, хобо?» — приветствовали мы

друг друга. «На восток»,— был ответ, последовавший с

обеих сторон. Целая орава отпетых бродяг пыталась в

тот вечер уехать из города, и среди этого стада я по¬

терял шведа. Потерял я и поезд.
Добрался я до Рено, в штате Невада, в крытом то¬

варном вагоне, который сразу загнали на запасный путь.

Было воскресное утро, и после того, как я раздобыл себе

кое-что на завтрак, я пошел в лагерь Пнут посмотреть ин¬

дейские игры. И там стоял швед, захваченный этим зре¬
463

лищем. Конечно, мы оба были рады. Он был единствен¬

ным знакомым, какого я имел во всей округе, а он, кро¬

ме меня, тоже никого не знал. Мы бросились друг дру¬

гу навстречу, как двое отшельников, которым надоело

одиночество, и мы провели вместе веаь этот день, вме¬

сте пустились на поиски обеда и под вечер пытались

прыгнуть на один и тот же поезд. Но его сбросили, и

я уехал один, чтобы оказаться сброшенным в канаву

на пустыре в 20 милях от этого города.
Из всех захолустных мест то, в котором меня сбро¬

сили, было самым пустынным. Это была станция, где

поезд останавливается только по особому требованию.

На станции не было ничего, кроме хибарки, стоявшей

прямо на песке среди редкого кустарника. Дул холод¬

ный ветер, надвигалась ночь, и единственная живая

душа — телеграфист, что жил в этой хибарке, смертель¬

но меня боялся. Я знал, что не получу от него ни еды,

ни крова. Он так меня боялся, что я ему не пове¬

рил, когда он сказал, что поезда, идущие на восток,

никогда не останавливаются на этой станции. Кроме то¬

го, разве пять минут назад меня не сбросили в этом са¬

мом месте с поезда, идущего на восток? Он уверял ме¬

ня, что поезд остановился по специальном-у требованию

и что может пройти целый год, пока остановится следу¬

ющий. Он сказал, что до Водсворта всего двенадцать

или пятнадцать м«иль и что мне лучше всего добираться

туда пешком. Однако я предпочел ждать и имел удо¬

вольствие видеть два товарных состава, проМ)чавшихся

без остановки на запад, и один — на восток. Не в этом

ли поезде ехал швед? Мне ничего не оставалось делать,

как отправиться пешком в Водсворт, и я пошел, к вели¬

кому облегчению телеграфиста, поскольку я отказался

от возможности сжечь его хибарку и убить его самого.

Телеграфистов вообще есть за что благодарить.
Я прошел не более шести миль, как мне пришлось

сойти с пути и пропустить поезд, шедший на восток. Он

мчался на полной скорости, но я уловил см1утные очер¬

тания какой-то фигуры, очень похожей на шведа, в сле¬

пом тамбуре первого вагона.
После этого я долго не видел его. Я неплохо провел

этот рейс — сотни миль по пустыням Невады, для быст-.

роты путешествовал ночью в пассажирских, а днем OTt
464

сыпался в товарных вагонах. Было начало года, и на этих

высокогорных пастбищах было очень холодно. В долинах

осталось еще много снега, а горы были совершенно белые,

и по ночам с них дул самый отвратительный из всех вет¬

ров на свете. Это был не тот край, где стоило задержать¬

ся. И не забывайте, дорогой читатель, бродяга идет

по этой земле без крова, без денег, выпрашивая

подаяние, чтобы продолжать путь, и ночью спит без

одеяла. Такие вещи познаются только на собственном

опьгге.
Под вечер я прибыл в Огденское депо. Пассажир¬

ский поезд Трансконтинентальной Тихоокеанской отхо¬

дил на восток, и я ломал голову, как быть. За паровозом,

среди сплетения стрелок, я увидел бредущую во мраке

человеческую фигуру. Это был швед. Мы пожали друг

другу руки, как братья после долгой разлуки, и обнару¬

жили, что мы оба в перчатках. «Это у тебя откуда?» —

спросил я. «Из паровозной будки,— ответил он.— А у

тебя?» «Они принадлежали кочегару,— объяснил я,— он

был растяпа».
Мы забрались на слепую площадку почтово-багажно¬

го вагона, когда поезд тронулся. Там было страшно хо¬

лодно. Дорога поднималась по узкому ущелью между

покрытыми снегом горами, и мы дрожали и стучали зу-

бам1и и рассказывали друг другу, как мы прошли это

расстояние между Рено и Огденом. Накануне ночью я

спал не больше часа, и в почтово-товарном вагоне вздрем¬

нуть было трудно. Поезд остановился, и я пошел вперед

к паровозу. К нашем1у составу прицепили второй паро¬

воз, так как поезд поднимался к перевалу.
Я знал, что на предохранительной решетке первого

паровоза слишком» холодно, потому что он будет проби¬

ваться против ветра, поэтому я выбрал решетку второго

паровоза, который шел под прикрытием первого. Я за¬

брался на решетку и обнаружил, что она занята. В тем1г-

ноте я разглядел очертания мальчишеской фигуры. Он

крепко спал. Если лечь вплотную друг к другу, на решет¬

ке хватит места для двоих, я заставил мальчика потес¬

ниться и лег рядом с ним. Это была «хорошая» ночь,

тормозные кондукторы нас не беспокоили, и мы момен¬

тально уснули. Время от времени я просыпался от силь¬

ного толчка или из-за горячей угольной пыли; тогда я
30.	Джек Лондон. Т. 5.	465

еще ближе подвигался к мальчику и дремал под стук ко¬

лес и всех этих механизмов.
Состав миновал Эванстон, Вайоминг и дальше не

пошел. Путь был закрыт: впереди произошло крушение.

Принесли мертвого машиниста. Это наглядно свидетель¬

ствовало, что путь опасен. Еще был убит какой-то

бродяга, но его труп остался на снегу. Я заговорил с

мальчиком. Ему было 13 лет. Он убежал от своих роди¬

телей где-то в Орегоне и пробирался на восток к бабуш¬

ке. Его рассказ о жестоком обращении в доме, который

он оставил, звучал правдиво, кроме того, ем>у незачем

было лгать м*не, бездомному бродяге на дороге.
Этот мальчик страшно спешил. Ему все хотелось

ехать скорее. Когда железнодорожные смотрители ре¬

шили послать состав обратно до развилки по той дороге,

по которой он только что прошел, а потом перевести

его на Орегонскую ветку и по ней выехать на Транс¬

континентальную Тихоокеанскую выше места крушения,

этот паренек снова забрался на решетку и заявил, что

он на ней останется. Для шведа и для меня это было

уж слишком. Это означало пропутешествовать весь оста¬

ток холодной ночи, Ч1Ч>6Ы выиграть миль двенадцать, не

больше. Мы ответили, что будем ждать, пока очистят

путь, и тем временем хорошенько отоспимся.
Что ж, устроиться в чужом городе двум! изм1учен-

ньш людям — нелегкое дело. Полночь, холод, и надо

искать место для ночлега. У шведа не было ни пенса.

Весь мой капитал состоял из двух монет по десять цен¬

тов и одной пятицентовой. Городские мальчишки нам рас¬

сказали, что пиво здесь стоит пять центов и что бары от¬

крыты всю ночь. Это нас устраивало. Два стакана пива

обойдутся в десять центов, там будет печь и стулья, и

мы проспим до утра. Мы направились к огням) салуна,

шли быстро, снег поскрипывал под ногами, холодный,

порывистый ветер продувал нас насквозь.
Увы, я неправильно понял городских мальчишек. Во

всем городе только в одном баре торговали пивом по пять

центов, и мы не попали в этот бар. Но тот, в который мы

зашли, был хорош. Благословенная печь рокотала, рас¬

каленная докрасна, в баре были уютные кресла с пле¬

тенными из камыша сиденьями и не особенно приятного

вида хозяин, который с подозрением рассматривал нас
466

с момента нашего появления. Человек не может прово¬

дить все дни и ночи в одной и той же одежде — цеплять¬

ся на поезда, коптиться в тучах сажи и угля, спать где

попало — и сохранить приличный «фасад». Наш внешний

облик говорил решительно не в нашу пользу, но нам

не о чем было волноваться. В кармане у меня были

деньги.
—	Два пива,— сказал я хозяину бесстрастным голо¬

сом, и пока он его наливал, мы со шведом облокотились

на стойку, втайне мечтая о креслах возле печки.
Хозяин поставил перед нами две пенящихся кружки,

а я с гордостью выложил десять центов. Тут моя карга

была бита. Как только я увидел, что ошибся в цене, я

собирался выудить другую десятицентовую монету. Не¬

важно, что у меня осталось бы только пять центов и я

был чужой в чужом городе. Я бы все равно заплатил*

Но хозяин не дал мне возможности это сделать. Как

только он разглядел, какую я положил монету, он схва¬

тил обе кружки и выплеснул их содержимое в отлив

за стойкой. При этом, смерив нас злобным взглядом,

он заявил:
—	У вас на носу короста. У вас на носу короста. У

вас на носу короста. Смотрите!.
Ничего такого не было ни у меня, ни у шведа. Наши

носы были в порядке. Прямое значение его слов было для

нас совершенно непонятно, но косвенное их значение бы¬

ло ясно, как день: мы ему не понравились, и кружка пи¬

ва, очевидно, стоила десять центов.
Я порылся в кармане и положил на стойку другую де¬

сятицентовую монету, небрежно заметив:
—	О, я думал, что эти стаканы по пять центов.
—	Ващи деньги здесь не помогут,— ответил он, швы¬

ряя мне через стойку мои монеты.
Печально опустил я их снова в карман, печально мы

шли мимо благословенной печки и кресел и печально вы¬

шли за дверь в морозную ночь.
Но когда мы были уже в дверях, хозяин, все еще

сверливший нас взглядом, крикнул нам вслед:
—	У вас на носу короста, смотрите!
С тех пор я многое повидал в мире, путешествовал по

диковинным стрг^нам, видел разные народы, рткрывал

множество книг, сидел во многих аудиториях, но по сей
467

день, хотя я об этом много и усиленно размышлял, я не

в силах понять смысла таинственного высказывания то¬

го хозяина в Эванстоне, штат Вайоминг. Наши носы

были в полном порядке.
В ту ночь мы спали над котлами в электростанция.

Как мы наткнулись на этот «ночлег», я не помню. М«,

должно быть, двигались к нему инстинктивно, как лоша¬

ди к водопою или почтовые голуби к своей голубятне. Но

это была ночь, которую не очень приятно вспоминато.
Над котлами еще до нас устроилось человек десять

бродяг, и всем там было слишком жарко. В довершение

всех наших бед механик не разрешил нам стоять внизу у

котлов. Он предоставил нам выбор: или над котлами,

или на снегу.
—	Вы утверждали, что хотите спать, ну так, черт с

вами, спите,— заявил он мне, когда, совершенно разби¬

тый и обезумевший от жары, я зашел в котельную.
—	Воды,— попросил я, вытирая залитые потом гла¬

за,— воды.
Он указал мне на дверь и заверил, что где-то там в

темноте я найду речку. Я отправился к реке, заблудил¬

ся во тьме, раза два или три падал в сугробы, подни¬

мался и вернулся к котлам замерзший до полусмерти.

Когда я оттаял, мне захотелось пить еще больше. Во¬

круг меня стонали, вздыхали, всхлипывали, охали, за¬

дыхались, хрипели, барахтались, метались и тяжело пе¬

реворачивались с боку на бок в этой нескончаемой пытке

бродяги. Мы, заблудшие души, нещадно поджаривались

на этой адской сковородке, и механик — олицетворение

сатаны — давал нам единственный выход—замерзнуть

на улице.
Швед сел и принялся страстно проклинать любовь

человека к перемене мест, которая довела его до бро¬

дяжничества и тяжких страданий, вроде этого.
—	Когда я вернусь в Чикаго,— клялся он,— поступ¬

лю на работу и не брошу ее, пока ад не потрескается

от мороза. Тогда я снова пойду бродяжничать.
И—^такова ирония судьбы—на следующий день, когда

последствия аварии были устранены, мы со шведом вы¬

ехали из Эванстона в ящиках для льда вагона-холодиль¬

ника, предназначенного «специально для апельсинов »>,

скорого товарного состава для фруктов из солнечной Ка¬
468

лифорнии. Ящики, конечно, были пустые из-за холодной

погоды, но от этого они не стали теплее. Мы проникали в

них через люки на крышах вагонов, ящики были сдела¬

ны из оцинкованного железа, и в такой холод прикасать¬

ся к их стенкам было не очень-то приятно. Мы ле¬

жали в ящиках для льда и дрожали, у нас зуб на зуб

не попадал. Мы держали совет и решили оставаться в

холодильнике день и ночь, пока не проедем район него¬

степриимного плоскогорья и не спустимся в долину Мис¬

сисипи.
Но мы должны были чем-то питаться и решили на

следующей остановке вылезти за едой и тут же бежать

обратно. Мы прибыли в город Грин Ривер слишком рано

для ужина. Время перед едой — это худшие часы для

того, чтобы стучаться в кухонные двери, но мы взяли се¬

бя в руки и, как только состав подошел к сортировочной,

спустились по боковым, лесенкам и побежали к домам.

Мы сразу направились в разные стороны, но условились

встретиться в холодильнике. Вначале мне не везло, но

под конец мне насовали в руки всякой всячины, и я по¬

мчался к поезду. Он уже тронулся и шел довольно бы¬

стро. Тот рефрижератор, в котором мы должны были

встретиться, был уже далеко, и я повис на боковой ле¬

сенке другого холодильника, на расстоянии шести ваго¬

нов от него. Я быстро поднялся на крышу и влез в ящик.
Но проводник из служебного вагона заметил меня и

через несколько миль на следующей остановке в Рок

Спрингсе он просунул свою голову в мой ящик и крик¬

нул: «Пошел вон, жабий сын! Пошел вон!» Он схватил

меня за ноги и выволок из^ ящика. Я благополучно смо¬

тался, и «специальный апельсиновый» вместе со шведом

укатил без меня.
Пошел снег. Приближалась холодная ночь. Когда

стемнело, я начал рыскать по станционным путям, пока

не нашел пустой вагон-рефрижератор. Я влез в него, не

в ящик для льда, а прямо в вагон. Я задвинул тяжелые

двери, и их края, обшитые резиновыми полосами, на¬

дежно закупорили вагон.. Стены были толстые. Ника¬

кая стужа не могла проникнуть вовнутрь вагона. Но в

нем был такой же холод, как и снаружи. Мне предстоя¬

ло разрешить проблему — как поднять температуру. Но

профессиональный бродяга знает свое дело. Я извлек из
469

карманов три или четыре газеты. Я сжег их одну за дру¬

гой на полу вагона. Дым поднялся к потолку. Все тепло

осталось в вагоне, и я чудесно провел ночь: в тепле и с

удобствами. Я не просыпался ни разу.
Утром все еще шел снег. Отправившись на поиски за¬

втрака, я прозевал восточный поезд. Днем я дважды

садился на поезда, и дважды меня сбрасывали. После

полудня на восток не шел ни один поезд. Снег повалил

сплошной пеленой, но в сумерках я вскочил на первый

почтовый вагон поезда дальнего следования. Когда я

прыгал в тамбур, кто-то вскочил туда же с другой сто¬

роны. Это был мальчишка, который убежал из Орегона.
Однако поездка в тамбуре первого вагона для пере¬

возки почты в разбушевавшейся снежной буре — не лет¬

ний пикник. Ветер пронизывает вас насквозь, бьет в стен¬

ку вагона и снова набрасывается на вас. На первой оста¬

новке, в сгустившейся темноте, я пошел вперед и пред¬

ставился кочегару. Я предложил подбрасывать уголь до

конца его смены, то есть до Роулинса, и мое предложение

было принято. Работал я на тендере, на снегу, разбивая

лопатой глыбы угля и перетаскивая уголь в паровозную

будку. Но так как я не должен был работать все время,

я снова и снова входил в будку и грелся,
—	Послушай,— сказал я кочегару в первый свой ко¬

роткий перерыв,— там, в первом тамбуре, маленький

парнишка. Он совсем замерз.
Паровозные будки на Трансконтинентальной Тихо¬

атлантической вполне просторны, и мы уложили маль¬

чишку в теплый угол перед высоким стулом кочегара, где

мальчик моментально заснул. Мы прибыли в Роулинс в

полночь. Снег повалил еще сильнее. Здесь паровоз ухо¬

дил в депо, а вместо него подавали новый. Как толь¬

ко состав подошел к остановке, я соскочил с паровозной

лесенки и плюхнулся в объятия огромного мужчины в

огромном пальто. Он начал задавать мне вопросы, а я

напрямик спросил у него, кто он такой. Он тут же объяс¬

нил мне, что он шериф. Я присмирел, выслушал его и от¬

вечал ему.
Он начал перечислять приметы мальчика, который в

это время спал в кабине. Я сразу сообразил, в чем дело.

Очевидно, семья напала на след мальчика, и шериф по¬

лучил телеграфные инструкции из Орегона. Да, я видел
470

этого ребенка. Первый раз я встретил его в Огдене. Да¬

та совпала с теми сведениями, которые имел шериф. Но

мальчишка был еще где-то далеко от этих мест, объяс¬

нил я, потому что минувшей ночью его сняли с этого са¬

мого состава, когда он отходил из Рок Спрингса. И все

это время я молил бога, чтобы мальчишка не проснулся,

не вылез из будки и не испортил мне все дело.
Шериф оставил меня, чтобы пойти расспросить про¬

водников, но, уходя, сказал:
—	Слушай, бродяга, в этом городе тебе нечего де¬

лать. Ясно? Ты поезжай на этом поезде дальше и не

вздумай задерживаться. Если я поймаю тебя после от¬

хода поезда...
Я заверил его, что попал в его город отнюдь не по

собственному желанию, очутился в нем только из-за

остановки поезда и что он не должен ломать себе голову

над тем, каким образом выкурить меня из его проклято¬

го города.
Как только он пошел разговаривать с проводниками,

я вскочил обратно в будку. Мальчик просщглся и проти¬

рал глаза. Я рассказал ему, что произошло, и посовето¬

вал ехать на паровозе в депо. Короче говоря, мальчишка

уехал на этом самом поезде, на защитной решетке, я

велел ему на первой же остановке попросить кочегара,

чтобы он пустил его в кабину. Что же касается меня, то

меня высадили. Новый кочегар был молод и еще слиш¬

ком прилежен, чтобы нарушать правила компании, за¬

прещающие пускать на паровоз бродяг, так что он от¬

верг мое предложение подбрасывать уголь. Я, надеюсь,

мальчишке с ним повезло*, потому что в такой буран

ночь на решетке означала верную смерть.
Странное дело, я теперь не могу припомнить со все¬

ми подробностями, как меня сбросили в Роулинсе. Пом¬

ню только, что поезд мгновенно был поглощен снежной

бурей, а я отправился на поиски салуна, чтобы согреть¬

ся. Там были свет и тепло. Дело шло полным ходом.

За столами играли в фараон, рулетку, кости, покер, ка¬

кие-то сумасшедшие погонщики скота веселились. Толь¬

ко я с ними побратался и допил первую стопку за их

счет, как тяжелая рука опустилась на мое плечо. Я огля¬

нулся и тяжело вздохнул. Это был шериф.
Не говоря ни слова, он вывел меня на улицу,
471

—	Там в депо стоит «специальный апельсиновый»,—

сказал он.
—	Чертовски холодная ночь,— сказал я.
—	Он отойдет через десять минут,— сказал он.
Все. Никаких дискуссий. И когда «специальный
апельсиновый» тронулся, я сидел в ящике для льда. Я

думал, что к утру отморожу ноги, и последние двадцать

•Миль до Ларами я стоял в люке и танцевал на месте. Снег

шел такой густой, что проводники не могли меня заме¬

тить, но мне было безразлично, даже если бы они и за¬

метили.
За свои четверть доллара я позавтракал в Ларами и

после этого моментально вскочил в тамбур почтового ва¬

гона, который взбирался на перевал через основной хре¬

бет Скалистых гор. Ехать на открытой площадке почто¬

вого вагона днем невозможно, но я надеялся, что провод¬

ники не будут так бессердечны, чтобы высадить меня в

эту снежную бурю на вершине Скалистых гор. И они

не высадили. У них вошло в правило на каждой останов¬

ке идти и смотреть, замерз я уже или нет.
У монумента Амесу, на вершине Скалистых гор, я

не помню, какова их высота, проводник подошел ко мне

в последний раз.
—	Послушай, бродяга,— сказал он,— видишь, на

втором пути стоит товарный поезд, который пропускает

наш состав вперед?
Я видел. Он стоял на соседнем пути в шести шагах от

меня. Будь он на несколько шагов дальше, в такую метель

я бы ничего не мог разглядеть.
—	Ну, так в одном из вагонов остатки банды Келли.

У них там на полу два фута соломы, и их так много, что

в вагоне не холодно.
Это был хороший совет, и я ему последовал, хотя ре¬

шил, что если проводник задумал сыграть со мной ка-

кую-нибудь злую шутку, то я вернусь на свое место, ко¬

гда тронется его состав. Но все обошлось благополучно.

Я нашел вагон — большой вагон-рефрижератор с две¬

рью, которая была широко раскрыта для вентиляции. Я

залез туда. Я наступил кому-то на ногу, потом кому-то на

руку. В сумеречном свете я ничего не мог разглядеть, кро¬

ме запутанного клубка из чьих-то рук, ног и тел. Никогда

еще я не видел такого человеческого месива. Все они ле¬
472

жали на соломе, друг на друге, друг под другом, один во¬

зле другого. Восемьдесят четыре здоровых бродяги за¬

няли бы все пространство вагона, если бы они разлег¬

лись как следует. Те, на которых я наступил, возмутились.

Их тела заходили у меня под ногами, как волны на море,

я покачнулся и шагнул вперед. Я не мог найти свободно¬

го кусочка соломы, чтобы поставить свою ногу, поэтому

я снова наступил на каких-то людей. Негодование возра¬

стало, меня продолжали переталкивать все дальше.
Я потерял равновесие и со всего маху сел. К несча¬

стью, я сел на чью-то голову. Человек этот в ярости при¬

поднялся на четвереньки, и я взлетел на воздух. То, что

подбрасывают, должно опуститься, и я опустился на го¬

лову другого человека.
Я смутно помню, что произошло потом. Похоже было,

что я попал в молотилку.
Меня перебрасывали из одного конца вагона в дру¬

гой. Эти восемьдесят четыре человека бросали меня

до тех пор, пока то немногое, что от меня осталось, ка¬

ким-то чудом не нашло клочок соломы, на котором мож¬

но было отдохнуть. Я был принят, причем в веселую ком¬

панию. Остаток дня мы ехали сквозь бурю и, чтобы

убить время, решили, что каждый должен что-нибудь

рассказать. Было поставлено условие, что каждая исто¬

рия должна бьггь интересной и, более того, чтобы ее ни¬

кто раньше не слышал. Наказанием для неудачника бу¬

дет молотилка. Неудачников не было. И здесь я должен

сразу сказать, что никогда в жизни я не присутствовал

на таком грандиозном литературном пиршестве. Здесь

было восемьдесят четыре человека со всего света — я был

восемьдесят пятым,— и каждый рассказ был шедевром.

Он должен был им быть, потому что выбор был таков:

либо шедевр, либо молотилка.
Поздно вечером мы прибыли в Шайенн.
Буран достиг предельной силы, и, хотя последний раз

мы ели утром, ни один человек не рискнул отправиться

на поиски ужина. Всю ночь мы мчались сквозь бурю и

утром следующего дня обнаружили, что мы находимся

уже среди прелестных равнин Небраски и продолжаем

ехать. Горы и буран остались позади. Благодатное солн¬

це сияло над улыбающейся землей, и у нас вот уже сут¬

ки ничего не было во рту. Мы выяснили, что наш состав
473

около полудня прибывает в город, который, если я не

ошибаюсь, назывался Г ранд Айленд.
Мы собрали деньги и послали телеграмму городским

властям. Текст телеграммы гласил, что восемьдесят пять

здоровых голодных бродяг прибывают в полдень и что

было бы неплохо приготовить им заранее обед. У властей

Гранд Айленда было два выхода. Они могли накормить

нас или бросить в тюрьму. В последнем случае они также

должны были нас накормить, и они мудро решили, что

один обед обойдется дешевле.
Когда наш поезд в полдень прибыл в Гранд Айленд,

мы сидели на крышах вагонов, свесив ноги, и грелись на

солнышке. Вся городская полиция была включена в ко¬

митет по встрече. Они нас построили отрядами, и мы

маршем отправились в отели и рестораны, где для нас

был приготовлен обед. Тридцать шесть часов мы пробы¬

ли без пищи, и нас не надо было учить, что делать. По¬

сле этого мы промаршировали обратно на станцию. По¬

лиция благоразумно задержала поезд до нашего при-

бьггия. Состав медленно тронулся, и восемьдесят пять

человек атаковали боковые лестницы. Мы «захватили»

поезд.
В тот вечер мы были без ужина, во всяком случае,

вся банда, за исключением меня. Как раз когда пришло

время ужина и состав отходил от маленького городка,

в вагон, где я с тремя бродягами играл в педро, влез че¬

ловек. Рубашка этого человека подозрительно оттопыри¬

валась. В руке он держал помятую литровую кружку, из

которой поднимался пар. До меня дошел аромат «Явы».

Я отдал свои карты одному бродяге, который следил за

игрой, и извинился перед партнерами. Потом в другом

конце вагона, сопровождаемый завистливыми взгляда¬

ми, я сел рядом с этим человеком и разделил с ним его

«Яву» и содержимое пакета, что был спрятан под его со¬

рочкой. Это был швед.
Мы прибыли в Омаху часов в десять вечера.
—	Давай поохотимся? — сказал мне швед.
—	Конечно,— ответил я.
Когда поезд подходил к Омахе, мы приготовились к

высадке. Но население Омахи тоже приготовилось. Мы

со шведом повисли на боковых лестницах, готовые к

прыжку. Но поезд не остановился. Более того, длинные
474

ряды полисменов, чьи медные пуговицы и звезды поблес¬

кивали в электрическом освещении, вытянулись по обеим

сторонам пути. Мы со шведом знали, что произойдет, ес¬

ли только мы попадем им в руки. Мы прильнули к лест¬

ницам, и поезд помчался по мосту над рекой Миссури к

городу Каунсил Блафс.
«Генерал» Келли с двухтысячной армией бродяг

разбил лагерь в нескольких милях оттуда, в парке Шато¬

куа. Наша банда двигалась в арьергарде армии генера¬

ла Келли, и, высадившись из поезда в Каунсил Блафс,

мы двинулись к лагерю. Ночью похолодало, и от сильного

штормового ветра с дождем мы промокли и продрогли.

До самого лагеря нас эскортировали и подгоняли много¬

численные полицейские. Мы со шведом дождались удоб¬

ного случая и благополучно улизнули.
Дождь лил как из ведра, и в кромешной тьме, когда

не видно собственных рук, как двое слепцов, мы иска¬

ли укрытия. Нам помог инстинкт, потому что мы сра¬

зу наткнулись на салун — не на такой, который был

открыт и торговал^ или который был просто заперт на

ночь, и даже не на такой, который имел постоянный адрес,

а на салун, который стоял на больших балках с роли¬

ками: его перевозили с места на место. Двери были

заперты. Шквал ветра и дождя подтолкнул нас. Мы

не колебались. Рухнула выбитая дверь, и мы вошли

в салун.
Мне в своей жизни приходилось устраиваться на

разные ночевки в самых адских условиях: я ночевал в

лужах, засыпал в снегу под двумя одеялами, когда

спиртовой термометр показывал 74 градуса ниже нуля

(что соответствует 106 градусам мороза), но я хочу ска¬

зать без обиняков, что у меня никогда не было привала

хуже, чем тот, что был у нас со шведом в этом передвиж¬

ном салуне в Каунсил Блафс.
Это была самая несчастная ночь в моей жизни. Во-пер¬

вых, постройка, приподнятая над землей, будто висела

в воздухе, и в бесчисленные щели в полу задувал ветер.

Во-вторых, салун был пуст, не было в нем огненной жид¬

кости, закупоренной в бутылки, которая дала бы нам теп¬

ло и помогла бы забыть о наших бедствиях. У нас не

было одеял, и в нашей сырой одежде, промокшие до моз¬

га гостей, мы пытались уснуть. Я свернулся в комок под
475

стойкой. Швед скорчился под столом. Ветер из щелей и

дыр не дал нам сомкнуть глаз, и через полчаса я полез

на стойку. Немного погодя швед взобрался на стол.
Так мы дрожали и молили бога, чтобы скорее настало

утро. Я только одно знаю: я дрожал до тех пор, пока

уже дрожать не было сил. Осталась только резкая, ною¬

щая боль. Швед охал, и стонал, и все время шептал, сту¬

ча зубами: «Никогда, никогда». Он повторял эту фразу

без конца, повторял ее тысячу раз, и, когда задремал, он

продолжал повторять ее во сне.
Лишь только забрезжило утро, мы покинули нашу

обитель страданий и попали в туман, изморозь и стужу.

Мы брели, пока не наткнулись на железнодорожную

линию. Я решил ехать обратно в Омаху, чтобы стрель¬

нуть себе завтрак, мой спутник собирался в Чикаго. На¬

стало время прощаться. Мы протянули друг другу оне¬

мевшие руки. Мы дрожали. У нас так стучали зубы, что

мы не могли сказать ни слова. Мы были одни, отрезан¬

ные от всего мира, мы ничего не могли разглядеть, кроме

небольшого участка пути, оба конца которого исчезали

в тумане. Мы молча глядели друг на друга, сочувствен¬

но пожимая руки. Лицо шведа было синим от холода,

и я знал, что выглядел так же.
—	Что никогда? — с трудом произнес я.
Слова застряли в горле у шведа, потом откуда-то из

глубины его заледеневшего сердца раздались еле слыш¬

ные звуки:
—	Никогда не буду бродягой.
Он помолчал, а когда снова заговорил, его голос, об¬

ретая уверенность, становился все громче и сильнее.
—	Никогда не буду бродягой. Пойду работать. Тебе

бы лучше сделать то же самое. Такие ночи, как эта, при¬

водят к ревматизму.
Он пожал мою руку.
—	Прощай, друг,— сказал он.
—	Прощай, друг,— сказал я.
Нас сразу же разъединила мгла. Таково было наше

последнее прощание. Но это написано для вас, мистер

швед, где бы вы ни находились. Я надеюсь, что вы устро¬

ились на работу.

БЕЗДОМНЫЕ МАЛЬЧИШКИ

И ВЕСЕЛЫЕ КОТЫ
Время от времени в газетах, журналах и биографиче¬

ских словарях мне попадаются очерки о моей жизни, из

которых я, если можно так выразиться, узнаю, что я стал

бродягой ради того, чтобы изучить социологию. Это очень -

мило и внимательно со стороны биографов, но это невер¬

но. Я стал бродягой,— что ж, этого требовала моя нату¬

ра, в моей крови была жажда скитаний, которая никогда

не давала мне покоя. Социология пришла потом, она бы¬

ла следствием, а не причиной, так же, как мокрая кожа

является следствием купания. Я вышел на Дорогу, пото¬

му что я не мог иначе, потому что у меня в кармане не

было денег на билет, потому что я был так устроен, что

не мог всю жизнь «работать в одной смене», потому что—

словом, потому, что легче было это сделать, чем не делать.
Это случилось в моем родном городе Окленде, ко¬

гда мне было шестнадцать лет. К этому времени у меня

была сногсшибательная репутация в избранном кругу

авантюристов, которые дали мне кличку «Принц устрич¬

ных пиратов». Правда, за пределами этого круга честные

матросы, работавшие в бухте, портовые грузчики, лодоч¬

ники и законные владельцы устриц называли меня голо¬

ворезом, хулиганом, бандитом, вором, грабителем и все¬

возможными другими не совсем лестными словами, но все

они звучали для меня как комплименты, они только под¬

черкивали головокружительную высоту моего положения.
В ту пору я еще не читал «Потерянный рай», и позже,

когда я прочитал у Мильтона слова: «лучше править в
477

аду, чем прислуживать на небесах», я окончательно убе¬

дился, что мысли великих умов текут по одному руслу.
Именно в это время случайное сцепление обстоя¬

тельств привело меня к моему первому приключению на

Дороге. Случилось так, что устричное дело в тот период

замерло, что в Бенишии, в сорока милях от Окленда, для

меня были приготовлены одеяла, которые я хотел за¬

брать, а в нескольких милях от Бенишии, в Порт-Коста,

под охраной констебля стояла на якоре украденная лод¬

ка. Так эта вот лодка принадлежала моему другу Динни

Мак-Кри. А украл ее и оставил в Порт-Коста другой

мой друг, Виски Боб (бедный Виски Боб! Прошлой зи¬

мой его тело было выброшено на берег* сплошь проды¬

рявленное пулями, и убийцу так и не нашли). Я как раз

вернулся с верховьев реки и сообщил Динни Мак-Кри,

где находится его лодка. Динни Мак-Кри сразу пред¬

ложил мне десять долларов, если я доставлю ее в Ок¬

ленд.
Времени у меня было сколько угодно. Мы сидели на

пристани и толковали с Никки-Греком, еще одним без¬

дельничающим устричным пиратом. «Давай поедем!» —

сказал я, и Никки охотно согласился. Он был на мели.

Я обладал пятьюдесятью центами и маленькой лодчонкой.

Деньги я вложил в дело и истратил на продукты, кото¬

рые и погрузил в лодку: я купил крекер, мясные консер¬

вы и десятицентовую банку французской горчицы (мы

тогда очень увлекались французской горчицей). Затем

ближе к вечеру мы подняли свой маленький шпринтов-па¬

рус и легли на курс. Мы шли всю ночь, и на следующее

утро, на первой волне отличного прилива, подгоняемые ве¬

селым попутным ветром, мы понеслись вверх по Карки-

незскому проливу к Порт-Коста. Там футах в двадцати

пяти от пристани стояла украденная лодка. Мы встали

рядом с ней, быстро спустили большой парус. Я послал

Никки поднять на лодке якорь, а сам начал спускать ма¬

лый парус.
На пристань выскочил человек и окликнул нас. Это

был констебль. И тут я вдруг сообразил, что не удосу¬

жился взять у Динни Мак-Кри письменное разрешение

на то, чтобы забрать его лодку. Кроме того, я знал, что

констебль захочет получить не меньше двадцати пяти дол¬

ларов за то, что он отобрал эту лодку*у Виски Боба и
478

потом стерег ее. А мои последние пятьдесят центов вы¬

летели на мясные консервы и француж:кую горчицу, да и

все мое вознаграждение составляло десять долларов.

Я взглянул на Никки. Он изо всех сил тянул якорную

цепь, а та не поддавалась.
, — Тащи скорее! — зашипел я на Никки, повернулся

к констеблю и прокричал ему что-то в ответ.
Мы с констеблем говорили одновременно, наши вы¬

сказанные вслух мысли сталкивались в воздухе, и полу¬

чалась какая-то тарабарщина.
Голос констебля становился все более властным, и во¬

лей-неволей мне пришлось его слушать. Никки тащил

якорную цепь с таким напряжением, что я подумал, как

бы у него не полопались жилы. Когда констебль покончил

со своими угрозами и предупреждениями, я спросил у не¬

го, кто он такой. Время, которое он потратил на ответ,

дало возможность Никки поднять якорь. Я быстро сде¬

лал кое-какие вычисления. У ног констебля начиналась

лестница, которая вела прямо к воде. К этой лестнице бы¬

ла привязана шлюпка. В ней были весла. Но цепь от лод¬

ки была на замке. От этого замка зависел успех всей иг¬

ры. В лицо мне дул. бриз, я видел высокую воду прилива,

глянул на частично свернутый малый парус, мой взгляд

пробежал от фалов к блокам, и я понял, что все готово.

Я перестал притворярся.
—	Отчаливай! — крикнул я Никки и прыгнул к се-

зеню. Я опустил нижний край паруса, благословляя судь¬

бу, что Виски Боб завязал сезень не морским, а простым

узлом.
Констебль кинулся вниз по лестнице и замешкался

с замком. Якорь был поднят, и последний парус был

поставлен в то самое мгновение, когда констебль освобо¬

дил лодку и прыгнул к веслам.
—	Дирик-фал! — скомандовал я своему экипажу, од¬

новременно разворачивая гафель.
Парус пошел вверх. Я закрепил снасти и бросился

на корму к румпелю.
—	Так держать! —крикнул я Никки.
Констебль как раз поравнялся с нашей кормой. Порыв

ветра подхватил нас, и мы понеслись. Это было здорово.

Если бы у меня был черный флаг, я бы поднял его в знак

торжества. Констебль стоял в своей лодке и осквернял
479

великолепие дня отборнейшей бранью. Он проклинал се¬

бя за то, что не захватил с собой оружия. Как видите, нам

и здесь повезло.
Во всяком случае, мы не крали этой шхуны. Она не

принадлежала констеблю. Мы только лишили его возна¬

граждения, которое для него было особой формой взятки.

И вознаграждение это мы украли не для себя, а для мо¬

его друга Динни Мак-Кри.
Через несколько минут мы уже были в Бенишии, а еще

через несколько минут мои одеяла были на борту. Я по¬

вернул лодку к дальнему концу пароходной пристани.

Этот наблюдательный пункт имел одно преимущество:

мы видели всех, кто входил в гавань. Все было ясно без

слов. Ведь могло случиться, что констебль из Порт-Кос-

та позвонил констеблю в Бенишию. У нас с Никки

состоялся военный совет. Мы лежали на палубе под геп-

лыми лучами солнца, свежий бриз дул нам в лицо, вол*

ны прилива с журчанием и плеском набегали на берег.

Идти к Окленду можно было только после полудня,

когда начнется отлив. Но мы знали, что в это время

констебль будет следить за Каркинезским проливом и »гго

нам- остается только одно: ждать следующего отлива в

два часа ночи, когда мы сможем проскользнуть в темноте

мимо цербера.
Так мы и лежали на палубе, покуривая сигареты и

радуясь тому, что живы. Я перегнулся за борт, что¬

бы определить скорость течения.
—	При таком ветре с этим приливом можно дойти до

Рио-Виста,— сказал я.
—	На реке самый разгар фруктового сезона,— сказал

Никки.
—	И низкая вода,— сказал я.— Это — лучшее время

года для поездки в Сакраменто.
Мы сели и посмотрели друг на друга. Чудесный за¬

падный ветер опьянял нас, как вино. Мы одновременно

перегнулись через корму, чтобы посмотреть, каково тече¬

ние. Теперь я убежден, что всему виной были прилив

и попутный ветер. Они пробудили в нас морские инс¬

тинкты. Если бы не они, не было бы всей цепи событий,

которые привели меня на Дорогу.
Мы поняли друг друга без слов. Снялись с якоря и

подняли паруса. Наши приключения на реке Сакрамен¬
480

то заслуживают особого повествования, здесь я не буду

о них распространяться. Мы прибыли в город Сакра¬

менто и пришвартовались у пристани. Вода была отлич¬

ная, и большую часть времени мы купались. На песчаной

косе чуть повыше железнодорожного моста мы очутились

среди целой компании купающихся мальчишек. В пере¬

рывах между купаниями мы лежали на песке и разгова¬

ривали. Они говорили совсем не так, как мальчики,

с которыми я раньше общался. Это был новый жаргон.

Это были бездомные мальчишки, дети Дороги, и каждое

произнесенное ими слово усиливало мое влечение к До¬

роге. Это влечение все более и более овладевало мной.
То вдруг один из них начинал: «Когда я был в Алаба¬

ме», или другой: «Когда я ехал из Канзас-Сити по Чика-

го-Альтонской», на что третий паренек отвечал: «О, на

Чикаго-Альтонской нет лесенок к слепым площадкам!»

А я все лежал на песке и слушал. «Это было в небольшом

городке в Огайо на озере Шор, на Южно-Мичиганской

ветке»,— начинал мальчишка, а другой продолжал:

«А ты когда-нибудь ездил на «пушечном ядре» по Уоба-

шу?», и кто-нибудь продолжал: «Нет, но я выезжал

на белом почтовом из Чикаго»* «Пока не побываешь

в Пенсильвании, не заикайся о железных дорогах: четыре

колеи, никаких водокачек, воду набирают на ходу, вот это

штука!», «А Северная Тихоокеанская теперь стала дрян¬

ной дорогой», «Салинас начеку, «быки» такие, что луч¬

ше не подступайся», «Меня сцапали в Эль Пазо вместе

с Моук-Кидом», «Прежде чем рассказывать нам, что та¬

кое «стрельнуть», ты сначала поброди вокруг Монреа¬

ля, где живут французы,— по-английски никто ни сло¬

ва, ты говоришь: «Манже, мадам, манже, ноу спик де

френч», и трешь свое пузо, и показываешь ей, что поды¬

хаешь с голоду, а она тебе сует кусок свиной требухи и

ломоть сухого хлеба».
А я все лежал на песке и слушал. В присутствии этих

бродяг мое устричное пиратство превращалось в пустя¬

ковое занятие. Каждое их слово звучало в моих ушах

как призыв нового мира — мира вагонных тележек и бу¬

феров, «слепых» тамбуров и «пульмановских вагонов с

боковым затвором», «быков» и кондукторов, мира, где

«влипают» и «смываются», где есть мертвая хватка и бро¬

дяги, желторотые и забубенные. И от всего этого веяло
31.	Джек Лондон. Т. 5.	481

приключениями. Прекрасно, я вступлю в этот новый мир.

Я поставил себя в один ряд с этими бездомными маль¬

чишками. Я ведь был таким же крепышом, как любой

из них, таким же быстрым, таким же самоуверенным,

и сообразительности у меня было не меньше, чем

у них.
После купания, когда наступил вечер, они оделись

и пошли к городу. Я пошел с ними. Мальчишки начали

закидывать удочку за монетками на прямой, иными сло¬

вами, попрошайничали на главной улице. Я ни разу в жиз¬

ни не просил подаяния, и это оказалось для меня са¬

мым трудным делом, когда я впервые вступил на Доро¬

гу. У меня были совершенно нелепые представления о

попрошайничестве. Моя философия в ту пору сводилась

к тому, что лучше украсть, чем просить милостыню, и

что грабеж еще лучше, потому что риск и возмездие соот¬

ветственно больше. Если бы я отбыл положенный мне

за устричное пиратство срок заключения, мне бы при¬

шлось сидеть не меньше тысячи лет. Грабить — это по-

мужски, побираться — презренно и убого. Но со време¬

нем я стал умнее, все утряслось, когда я начал смотреть

на попрошайничество как на веселую проделку, игру ума,

упражнение для нервной системы.
Как бы то ни было, в ту первую ночь я еще до этого

не поднялся, в результате чего, когда парни собрались

идти в ресторан, я не пошел. Я был без гроша. Минни-

Кид, кажется, это был он, дал мне денег, и мы поужина¬

ли все вместе. Но во время еды я продолжал размышлять.

Говорят, тот, кто принимает краденое, сам не лучше во¬

ра. Минни-Кид клянчил милостыню, а я пользуюсь ею.

Я пришел к выводу, что принимающий краденое хуже

вора и что больше это никогда не повторится. И это

не повторилось. На следующий день я вышел вместе с

ними и не отставал от других в попрошайничестве.
У НиккиТрека не хватило честолюбия пойти на До¬

рогу. Он не умел попрошайничать, и однажды ночью он

удрал на барже вниз по реке к Сан-Франциско. Я

встретил его как раз неделю назад на боксе. Он преуспе¬

вает. Он сидел у ринга на почетном месте. Он стал антре¬

пренером крупных боксеров и очень этим гордится. В

общем, среди местных спортсменов в этом маленьком мир¬

ке он стал вполне заметным светилом.
‘ 482

Парень не бродяга, пока он не побывает за холмом,—

таков был закон Дороги, который мне растолковали в

Сакраменто. Ладно, я переберусь через холм и буду при¬

нят в это общество. Кстати, «холм»—это Сиерра-Невада«

Вся банда собиралась отправиться в турне через холм,

и я, разумеется, к ним присоединился. Для Кида-Фран-

цуза это тоже было первое крещение. Он только что удрал

от родителей из Сан-Франциско. Мне и ему нужно было

показать себя. Замечу мимоходом, что мой старый титул

«Принца» исчез. Я получил другую кличку. Теперь я

стал «Кидом-Моряком», позднее, когда между мной и

моим родным штатом пролегли Скалистые горы, я превра¬

тился во Фриско-Кида.
В десять часов двадцать минут вечера от станции Сак¬

раменто Трансконтинентальной Тихоокеанской желез¬

ной дороги отошел поезд на восток — этот пункт рас¬

писания неизгладимо врезался в мою память. В нашей

компании было человек десять, и мы выстроились вдоль

линии впереди поезда, готовые к штурму. Все местные

босяки, каких мы знали, явились поглазеть на наш отъ¬

езд и <^сбросить нас в канаву», если это им удастся. В их

представлении это была милая шутка, и чтобы претво¬

рить ее в жизнь, их собралось человек сорок. Возглав¬

лял эту компанию опьггный дорожный бродяга Боб*

Он был родом из Сакраменто, но исколесил всю стра¬

ну вдоль и поперек. Отведя в сторону меня и

Кида-Француза, он дал нам приблизительно такой совет:

«Мы собираемся спустить в канаву всю вашу 'банду. Вы

оба еще не сильны, а остальные могут сами о себе поза¬

ботиться. Так что, как только прицепитесь к слепому ва¬

гону, полезайте на крышу; И лежите там, пока не проеде¬

те Роузвиль, потому что там такие свирепые констебли,

что хватают всех, кто попадается им на глаза».
Паровоз свистнул, и поезд тронулся. В нем было три

слепых багажных вагона, то есть достаточно места для

нас всех. Наша десятка предпочла бы сесть на поезд без

лишнего шума, но сорок провожающих вскакивали в ва¬

гоны с наглой демонстративностью, устраивали невообра¬

зимый шум. Следуя совету Боба, я сразу же залез на

крышу одного из почтово-багажных вагонов и оттуда с

замиранием сердца следил за происходившей внизу ба¬

талией и прислушивался ко всей этой катавасии. Вся
483

поездная бригада была на ногах, яростно и поспешно

сбрасывая с вагонов нашего брата. Пройдя полмили, по¬

езд остановился. Снова явилась бригада и сбросила в ка¬

наву уцелевших. Я, один я, остался на поезде.
Позади у депо лежал без обеих ног Кйд-Француз, воз¬

ле него стояли два или три приятеля из шайки, которые

видели, как все это произошло. Кид-Француз не то спот¬

кнулся, не то поскользнулся, и все остальное сделали ко¬

леса. Это было мое посвящение. Теперь я принадлежал

Дороге. Года два спустя я встретился с Кидом-Фран-

цузом и осмотрел его культяпки. Это был акт вежливо¬

сти. Калеки страшно любят показывать свои обруб¬

ки. Встреча двух калек на Дороге — одно из самых лю¬

бопытных зрелищ. Их общее несчастье является для них

неисчерпаемой темой разговоров, и они подробно рас¬

сказывают, как это случилось, описывают все, что им

известно об ампутации, отпускают критические замечания

о своем собственном и о других хирургах и обязательно

отходят в сторону, снимают бинты и повязки и сравни¬

вают свои обрубки.
Но я узнал о несчастье Кида-Француза только через

несколько дней, когда шайка догнала меня в Неваде.

Шайка тоже пострадала. Во время снежного бурана она

попала в крушение. Счастливчик Джо ходил на костылях:

ему раздробило обе ноги,— а все остальные получили ра¬

ны и ушибы.
А я во время всех этих несчастий лежал на крыше ба¬

гажного вагона, стараясь вспомнить, первой или второй

остановкой будет станция Роузвиль. Это была станция*

о которой меня предупреждал Боб, и, чтобы не ошибить¬

ся, я решил не спускаться на платформу, пока не проеду

вторую остановку. Однако я не спустился и после нее.

Я был новичком в этой игре, и я чувствовал себя

в большей безопасности на крыше. Однако своим товари¬

щам я не сказал, что пробыл на крыше всю ночь, когда

поезд шел через туннели и снежные перевалы Сиерры, и

что я спустился на платформу только в семь часов утра

уже по ту сторону гор. Подобное поведение позорно,

я бы стал всеобщим посмешищем. Я только теперь впер¬

вые рассказываю о своем первом путешествии через го¬

ры. Моя компания решила, что я парень подходящий, и,

когда я снова пересек горы и вернулся в Сакраменго,
484

я был уже вполне оперившимся дорожным птенцом, без¬

домным мальчишкой.
Однако мне еще многому нужно было научиться. Мо¬

им ментором был Боб, и он отлично справлялся с этой

ролью. Мне запомнился один вечер (в Сакраменто как

раз была ярмарка, и мы слонялись по городу, весело про¬

водя время), когда я в драке потерял шапку. Мне при¬

шлось бы ходить по городу с непокрытой головой, но

Боб пришел на помощь. Он отвел меня в сторону и объяс¬

нил, что нужно делать. Его совет немного испугал меня.

Я только что вышел из тюрьмы, где провел три дня, и

отлично понимал, что, если меня снова сцапает полиция,

мне здорово достанется. Но, с другой стороны, нельзя

было показать, что я струсил. Я уже побывал за хол¬

мом, меня считали своим в этой компании, и я должен

был доказать, что я это заслужил. Словом, я принял со¬

вет Боба, и он отправился вместе со мной, чтобы про¬

следить, как я справлюсь с этим делом.
Мы заняли позицию на углу Пятой улицы, если мне

не изхменяет память. Дело было к вечеру, и улица

была полна народу. Боб стал внимательно разгляды¬

вать головные уборы каждого проходившего мимо нас

китайца. Я все удивлялся, откуда у бездомных мальчишек

новые пяти долларовые стэтсонские шляпы, а теперь я по¬

нял, в чем дело. Они доставали их у китайцев тем же спо¬

собом, каким я сахМ собирался это сделать. Я нервничал:

на улице было слишком много народу, но Боб был споко-,

ен, как айсберг. Несколько раз, когда я, взвинченный и

решительный, направлялся к какому-либо китайцу. Боб

возвращал меня на место. Он хотел, чтобы я достал хо¬

рошую шляпу и чтобы она подошла мне по размеру. То

появлялась шляпа нужного размера, но не новая, а после

того, как проходил мимо десяток совершенно непригодных

шляп, нам попадалась на глаза новая, но не того размера.

И когда проходила шляпа и новая и подходящего разме¬

ра, то поля ее были или слишком широкими, или слиш¬

ком узкими. Мой бог. Боб привередничал! Все это меня

так измотало, что я готов был схватить любую шляпу.
Наконец появилась подходящая шляпа — для меня

это была единственная шляпа во всем Сакраменто. Как

только я взглянул на нее, я понял: это то, что нужно.

Я посмотрел на Боба. Он оглянулся, нет ли поблизости
485

полиции, затем кивнул мне. Я снял шляпу с китайца и

надел на собственную голову. Она идеально подошла мне

по размеру. Тогда я побежал. Я слышал, как Боб что-то

закричал, и, оглянувшись, увидел, что Боб сначала удер¬

живал рассвирепевшего монгола, а потом подставил ему

ногу. Я бежал. Я повернул за угол, потом снова повер¬

нул за угол. Эта улица была не так многолюдна, как

другие, и я спокойно пошел шагом, стараясь отдышать¬

ся, и поздравил себя со шляпой и с удачным побегом.
И вдруг сзади из-за угла неожиданно выскочил ки¬

таец без шляпы. За ним по пятам бежала еще целая куча

китайцев и с полдесятка мужчин и мальчишек. Я снова

шмыгнул за угол, пересек улицу и еще раз свернул за

угол. Я был уверен, что на этот раз перехитрил его, и

опять пошел спокойно. Но настырный монгол снова вы¬

скочил из-за угла. Повторялась сказка о зайце и чере¬

пахе. Он не мог бежать так же быстро, как я, но зато

он бежал, не сбавляя скорости, и его не)гклюжая рысца

придавала его бегу кажущуюся медлительность. От не¬

прерывных ругательств он еще больше задыхался. Он

призывал весь Сакраменто в свидетели своего несчастья,

и добрая часть Сакраменто услышала его и бросилась за

ним следом. Я бежал, как заяц, и все-таки этот настыр¬

ный монгол со своей все увеличивающейся толпой насти¬

гал меня. Но в конце концов, когда к числу его после¬

дователей присоединился полицейский, я пустился бе¬

жать во весь дух. Я мчался зигзагами, сворачивал в пе¬

реулки и, клянусь, на этот раз пробежал по крайней

мере десятка два кварталов. Китайца я больше никогда

не видел, моя щегольская шляпа, совершенно новый стэт-

сон, только что из магазина, была предметом зависти

всей нашей компании.
«Бездомные мальчишки» — славные парни, но только

когда они одни и когда они рассказывают вам, «как это

случилось». Но, поверьте моему слову, их надо остерегать¬

ся, когда они ходят стаей. Тогда они превращаются в вол¬

ков и могут, подобно волкам, повалить и растерзать само¬

го сильного человека. В такие минуты они не знают стра¬

ха. Они бросаются на человека, наваливаются на него

всей силой своих жилистых тел, пока он не падает. Я не

раз наблюдал это и знаю, что говорю. У них обычно

одна цель — грабеж. И особенно опасайтесь «мертвой
486

хватки». Все мальчишки, с которыми мне приходилось

путешествовать, владели этим приемом в совершенстве.

Даже Кид-Француз успел этому научиться до того, как

ему отрезало ноги.
Особенно ярко запечатлелась в моей памяти одна сце¬

на в «Ивах». Ивы — это купа деревьев на пустыре близ

железнодорожного депо и всего в нескольких минутах

ходьбы от центра Сакраменто. Ночь, сцена освещена

тусклым мерцанием звезд. Я вижу, как огромный детина-

рабочий отбивается от целой стаи «бездомных мальчи¬

шек», окруживших его. Он злится, ругается, но не ис¬

пытывает никакого страха, так он уверен в своих силах.

Он весит около ста восьмидесяти фунтов, у него литые

мускулы, но он не знает, с кем имеет дело. Мальчишки

наскакивают на него. Это совсем неприятно. Они напада-*

ют со всех сторон, и он вертится на месте и размахивает

руками. Рядом со мной стоит Кид-Парикмахер. Когда

мужчина отворачивается, Кид-Парикмахер бросается впе¬

ред и пускает в ход испытанный прием. Он упирается

коленом в спину человека, сзади обхватывает правой ру¬

кой его шею, крепко надавливая кистью руки на* сонную

артерию. Кид-Парикмахер всем телом откидывается

назад. Этот прием действует безотказно. Особенно пото¬

му, что у человека остановлено дыхание. Это и есть «мер¬

твая хватка».
Мужчина не сдается, но практически он уже беспо»-

мощен. «Бездомные мальчишки» хватают его со всех сто¬

рон, виснут на его руках, ногах, а Кид-Парикмахер не

отпускает и тянет назад, как волк, схвативший за горло

лося. Под грудой тел человек падает навзничь. Кид-Па¬

рикмахер выскальзывает из-под него, но по-прежнему дер¬

жит его за горло. Пока одни ребята обыскивают жерт¬

ву, другие наваливаются ему на ноги, так что он не мо¬

жет сбросить их или ударить. Пользуясь случаем,

они стаскивают с человека башмаки. Он сдается. Он по¬

бежден. К тому же рука прижимает его сонную артерию,

и он задыхается. Страшный хрип вырывается из его гор¬

ла, и ребята спешат. Они и в самом деле не хотят, что¬

бы он умер. Дело сделано. По команде все мигом остав¬

ляют жертву и бросаются врассыпную. Один тащит баш¬

маки, он знает, где ему дадут за них полдоллара. Человек

садится и беспомощно, изумленно озирается. Даже если
487

бы у пего было желание бежать за ними в темноте, он

не мог бы их догнать босиком. На мгновение я останавли¬

ваюсь и наблюдаю за ним. Он прикасается рукой к горлу,

откашливается и как-то странно вытягивает шею, будто

хочет убедиться, цела ли она. Потом я догоняю с.вою

компанию. Этого человека я никогда больше не видел, хо:

тя он навсегда остался у меня перед глазами — осве¬

щенный слабым мерцанием звезд, сидящий в каком-то

изумлении, испуге, страшно взъерошенный, и голова его

как-то странно, конвульсивно вытягивалась.
Пьяные — особая статья доходов «бездомных мальчи¬

шек». Грабить пьяницу называется у них «качать обру¬

бок», и где бы ребята ни находились, они постоянно выис¬

кивают пьяных. Как муха^добыча паука, так и пьяные—

добыча специально для них. Ограбление пьяного — под¬

час довольно забавное зрелище, особенно если пьяный не*

вменяем и нет опасности, что кто-нибудь может помешать.

При первом натиске исчезают деньги и ценности пьяни¬

цы. После этого ребята усаживаются вокруг пьяного,

словно на конференции. Одному из них понравился гал¬

стук пьянчуги — галстук моментально снимают. Другому

нужно белье. Белье снимают и ножом отрезают слишком

длинные рукава и штанины. Если куртка и штаны слиш¬

ком велики для мальчишек, их отдают знакомым бродя¬

гам. В конце концов все исчезают, оставив возле пьян¬

чуги кучу сброшенных с себя лохмотьев.
Еще одна картина возникает перед моими глазами.

Темная ночь. Моя шайка идет вдоль тротуара на окраине

города. Впереди нас под фонарем человек переходит на

другую сторону улицы. В его походке нет уверенности и

четкости. Ребята издали почуяли добычу. Человек

пьян. Он бредет по противоположному тротуару и исче¬

зает в темноте, свернув на пустырь. Ни одного воинствен¬

ного клича, но вся компания бросается по его следам.

В середине пустыря она настигает пьяного. Маленькие,

угрожающе рычащие фигурки возникают между шайкой

и ее добычей. Это другая стая «бездомных мальчишек».

Наступает напряженная пауза, мы узнаем, что это их до¬

быча, они преследуют ее больше десяти кварталов, и нам

здесь делать нечего. Но мы живем в первобытном мире.

Перед нами не волки, а волчата. (На самом деле, ни одно¬

му из них не было больше двенадцати-тринадцати лет.
• • 488

Потом я встречал кое-кого из них и узнал, что в тот

день они только что вернулись из-за холма и что родом

они были из Дэн®ера и из Солт-Лейк-Сити). Наша стая

бросается вперед. Волчата визжат, царапаются и дерутся,

как чертенята. Вокруг пьяного идет борьба за обладание

им. В разгаре битвы он падает на землю, и борьба продол¬

жается, подобно тому, как греки и троянцы дрались над

поверженным воином, отвоевывая тело и доспехи сражен¬

ного героя. С криками, с визгом и со слезами волчата

отогнаны, и пьяного обирает наша стая. Но я никогда

не забуду несчастного забулдыгу и его недоумение:

почему вдруг разразилась баталия на заброшенном пус¬

тыре. Я вижу его, едва различимого во мраке, заикающе¬

гося от изумления. Он добродушно старался взять на се¬

бя роль миротворца в этой всеобщей свалке, абсолютно

не понимал, в чем смысл драки, и искренне обиделся,

когда он, ни в чем не повинный человек, был схвачен

множество^! рук и под давлением кучи тел опрокинут на

землю.
Самая любимая добыча «бездомных мальчишек» —

«грузные узлы». Грузным узлом называется работающий

бродяга. Название свое он получил от узла, что носит

с собой. В узле — скатанное одеяло. Так как он работает,

то всегда можно рассчитывать, что у него есть в кармане

кое-какая мелочь, за этой-то мелочью и охотятся бездом¬

ные мальчишки. За грузным узлом лучше всего охотить¬

ся в сараях, в конюшнях, на дровяных складах, в желез¬

нодорожных депо и тому подобных местах на окраинах

города, а лучшее время для охоты — ночь, потому что

грузный узел приходит в эти места на ночь, чтобы раз¬

вязать здесь свое одеяло и уснуть.
«Веселые коты» тоже нередко страдают от бездомных

мальчишек. Попросту говоря, веселые коты — это нович¬

ки, чечако, вновь прибывшие, новое пополнение. Веселый

кот — это новенький на Дороге, но по летам совершенно

взрослый мужчина или юноша. С другой стороны, маль¬

чик на Дороге, даже если он зеленый новичок, никогда

не будет веселым котом, он бездомный мальчишка или

«босяк», а если он путешествует с каким-нибудь «профес¬

сионалом», он получает звание ученика.
Я никогда не был учеником бродяги, мне это было

неприятно. Сначала я был бездомным мальчишкой, а по¬
489

том сразу стал профессионалом. Так как я начал моло¬

дым, то фактически перескочил через годы ученичества.

Когда я менял свою юношескую кличку «Фриско-Кид»

на кличку полноправного взрослого бродяги—«Джек-Ма-»

трос», меня заподозрили в том, что я веселый кот. Одна¬

ко когда те, которые заподозрили меня в этом, поближе со

мной познакомились, они поняли, что ошиблись, и я в

кратчайший срок приобрел манеры и повадки настоящего

профессионала. И да будет известно отныне и навеки, что

профессионалы — это аристократия Дороги. Они господа

и владыки, предприимчивые люди, истинные аристократы,

белокурые бестии, которых так любил Ницше.
Когда я возвратился из Невады в Сакраменто, я об¬

наружил, что какой-то речной пират украл оставленную

мной шхуну Динни Мак-Кри. (Как это ни странно, я

не могу вспомнить, куда девалась лодчонка, на которой

мы с Никки-Греком отправились в Порт-Коста. Мне

известно, что констеблю она не досталась, что мы не

взяли ее с собой в Сакраменто — это мне тоже известно,

а больше я ничего о ней не знаю.)
С утратой лодки Динни Мак-Кри мне оставалось

только одно — идти на Дорогу. А когда мне надоело

Сакраменто, я распрощался с нашей компанией (из дру¬

жеских чувств они сделали все, что было в их силах,

чтобы меня сбросили в канаву с товарного поезда, на

котором я уезжал из города) и пустился в путь в до¬

лину Сан-Хоакин. Дорога захватила меня и больше не

отпускала, и впоследствии, когда я избороздил все моря,

принимался то за одно, то за другое дело, я возвращался

на Дорогу на более длительное время, чтобы прослыгь

«кометой» и профеосионалом, чтобы окунзпъся в со¬

циологические проблемы и пропитаться ими до мозга

костей.

ДВЕ ТЫСЯЧИ БРОДЯГ
Хобо — это бродяга.
Однажды по прихоти судьбы я несколько недель ски¬

тался с бандой в две тысячи хобо« Она была известна

как «Армия Келли». По всему дикому Западу, от самой

Калифорнии, генерал Келли и его герои захватывали по¬

езда, но их разбили, когда они переправились через Мис¬

сури и двинулись на цивилизованный Восток. Восток не

имел ни малейшего желания предоставлять свободу пе¬

редвижения двум тысячам босяков. «Армия Келли» не¬

которое время беспомощно сидела в Каунсил Блафс.

В день, когда я к ней присоединился, доведенная до от¬

чаяния вынужденной задержкой, она двинулась маршем

захватывать поезд.
Это было внушительное зрелище. Генерал Келли вос¬

седал на великолепном черном боевом коне, и с развеваю¬

щимися знаменами, под звуки военного марша, исполня¬

емого соединением флейтистов и барабанщиков, отряд за

отрядом, двумя дивизиями, две тысячи хобо марширова¬

ли перед ним и двинулись по проселочной дороге к не¬

большому городку Уэстону, в семи милях от Каунсил

Блафс. Будучи последним рекрутом, я попал в последнее

отделение последнего полка Второй дивизии и, мало того,

в последний ряд арьергарда. Армия разбила лагерь в

Уэстоне у железнодорожной линии, вернее, у железнодо¬

рожных линий, потому что там пересекались две дороги:

Чикаго — Милуоки — Сент-Пол и дорога на Рок-Айленд.
Мы намеревались взять первый же поезд, но желез¬

нодорожные власти разгадали наш план и вышли побе¬
491

дителями из игры. Первого поезда не было. Они пере¬

крыли обе дороги и остановили движение. Тем време¬

нем, пока мы лежали у замерших путей, добрые люди

в Омахе и Каунсил Блафс энергично взялись за дело.

Были приняты меры, чтобы организовать толпу, захва¬

тить в Каунсил Блафс поезд, подвести этот поезд и пода- .

рить его нам. Железнодорожные власти сорвали и этот

план. Они не стали ждать, пока соберется толпа. На

рассвете следующего дня паровоз с одним вагоном перво¬

го класса прибыл на станцию и остановился на запас¬

ном пути. При этом признаке возрождения жизни на

мертвых путях вся армия вытянулась вдоль линии.
Но никогда еще жизнь на мертвом пути не возрож¬

далась так чудовищно, как на этих двух дорогах. С за¬

пада донесся свист локомотива. Он шел к нам, на восток.

Нам тоже надо было на восток. Наши ряды завол¬

новались, готовясь к посадке. Прозвучал неистовый

гудок, и поезд прогрохотал мимо на полной скорости.

Еще не родился тот бродяга, который бы мог на него

вскочить. Засвистел другой локомотив, и другой поезд

промчался на полной скорости, и еще, и еще, поезд за

поездом, поезд за поездом, пока под конец не пошли

поезда, составленные из пассажирских, крытых товарных,

из платформ, вышедших из строя, из мертвых паровозов,

тормозных вагонов, почтовых, поломанных вагонов-лабо¬

раторий и всего прочего хлама—изношенного лома на ко¬

лесах, который скопляется в депо больших станций. Ко¬

гда депо Каунсил Блафс совершенно опустело, паровоз с

вагоном первого класса ушел на восток и пути опять за¬

мерли.
Прошел день и еще один день, но ничего не измени¬

лось, а между тем, исхлестанные мелкими льдинками, мок¬

рым снегом и дождем две тысячи бродяг лежали у до¬

роги. Но в ту ночь добрые люди из Каунсил Блафс пере¬

хитрили железнодорожных чиновников. Толпа, организо¬

ванная в Каунсил Блафс, пересекла реку и отправилась

в Омаху, там соединилась с другой толпой, направляв¬

шейся к депо Тихоокеанской железной дороги. Вначале

они захватили паровоз, затем сколотили по.езд, погрузи¬

лись на него, пересекли Миссури и двинулись по Рок-

Айлендской ветке, чтобы предоставить поезд в наше рас¬

поряжение. Железнодорожные чиновники пытались со¬
. 492

рвать этот план, но это им не удалось, к великому ужа¬

су начальника участка пути и одного члена бригады в

Уэстоне. Эта парочка по секретному телеграфному при¬

казу пыталась пустить под откос поезд с нашими добро¬

желателями. Случилось так, что мы заподозрили что-то

неладное и выставили патрули. Пойманные на месте пре¬

ступления, когда они разводили рельсы, и окруженные

двумя тысячами рассвирепевших бродяг, начальник участ¬

ка пути и его помощник приготовились встретить смерть.

Не помню, что их спасло, кажется, прибытие поезда.
Теперь настала наша очередь потерпеть неудачу, и

неудачу жестокую. В спешке наши избавители не поза¬

ботились прицепить достаточное количество вагонов. Там

не было места для двух тысяч бродяг. Так что горожа¬

не и бродяги поговорили, побратались, спели песни и рас¬

стались, горожане на своем захваченном поезде отправи¬

лись обратно в Омаху, бродяги же на следующее утро

выступили в стосорокамильный марш на Де-Мойн. До

того, как армия Келли пересекла Миссури, она не пере¬

двигалась пешком, а теперь ей уже не пришлось ездить на

поездах. Это стоило железным дорогам уйму денег, но

они не отступали от своих принципов и победили.
Андервуд, Лола, Менден, Авока, Уолнат, Марно,

Атлантик, Вайото, Анита, Адэр, Адам, Кейзи, Стюарт,

Декстер, Карлхем, Де-Сото, Ван-Метер, Буневиль, Ком-

мерс, Валли-Джанкшен — названия городов так и нахлы¬

нули на меня, когда я взглянул на карту и проследил

наш путь по плодородным землям Айовы!
А гостеприимные айовские фермеры! Они приезжали

со своими фургонами и везли наши вещи, в полдень устра¬

ивали нам на дороге горячие завтраки, мэры уютных ма¬

леньких городков встречали нас приветственными реча¬

ми и помогали нам двигаться дальше, нам навстречу

выходили делегации маленьких девочек и девушек, и сог¬

ни честных граждан, взявшись за руки, маршировали с

нами вдоль главных улиц своих городов. Когда мы вхо¬

дили в город, создавалось впечатление, что приехал бро¬

дячий цирк, и каждый день был для нас таким цирко¬

вым праздником, потому что на нашем пути было множе¬

ство городов.
По вечерам местное население заполоняло наш ла<

герь. Каждая рота разводила свой костер, и у каждого
493

костра что-нибудь происходило. Повара моей роты «Л»

были мастерами пения и танцев и организовывали для

нас большинство зрелйщ. В другом конце лагеря весе¬

лый клуб о1бычно затягивал песню — один из лучших

запевал был «Дантист» из роты «Л», и мы им очень гор¬

дились. Кроме того, он рвал зубы у всей армии, и по«

скольку операции обычно происходили в часы еды, наше

пищеварение стимулировалось разнообразными происше¬

ствиями. У «Дантиста» не было анестезина, но двое-трое

из нас с великой охотой были готовы держать пациен¬

та. В добавление к развлечениям для полков и веселых

клубов постоянно производились богослужения; их совер¬

шали местные священники, и всегда в большом количест¬

ве произносились политические речи. Это шло непрерыв¬

ной чередой, в непрерывных увеселениях мы уже прошли

полпути. Среди двух тысяч бродяг можно было отко¬

пать массу талантов. Помню, у нас была отборная девят¬

ка для бейсбола, и мы ввели в правило выставлять ее

по воскресеньям против всех местных команд. Иногда

мы играли в одно воскресенье по две игры.
В прошлом году во время лекционной поездки я при¬

был в Де-Мойн в пульмановском вагоне — я имею в

виду не «пульмановский вагон с боковым затво¬

ром», а настоящий пульмановский вагон. В предместьях

города я увидел сушилки старого кирпичного завода, и

у меня сжалось сердце. Это здесь, у старого кирпичного

завода, двенадцать лет назад расположилась наша армия

и торжественно поклялась больше не идти пешком, пото¬

му что наши ноги были стерты до крови и мы не могли

больше идти. Мы заняли сушилки и заявили Де-Мойну,

что мы пришли сюда, чтобы здесь остаться, что мы при¬

шли, но будь мы прокляты, если мы уйдем.
Де-Мойн был гостеприимен, но для него это было

слишком. Давайте займемся устным счетом, дорогой чи¬

татель. Две тысячи бродяг, которые должны три раза в

день плотно поесть, это шесть тысяч порций еды в день,

сорок две тысячи порций в неделю или сто шестьдесят

восемь тысяч порций в кратчайшем месяце календаре,

Это кое-чего стоит. Денег у нас не было. Это целиком ло¬

жилось на Де-Мойн.
494

Де-Мойн был в отчаянии. Мы разбили лагерь, произ¬

носили политические речи, устраивали концерты духо¬

вой музыки, вырывали зубы, играли в бейсбол и в се¬

мерку, съедали наши шесть тысяч порций еды в день, и

Де-Мойн за них платил. Де-Мойн с мольбой обратился

к железной дороге, но те были упрямы, они заявили,

что мы не поедем по железной дороге, что это вопрос

решенный. Разрешить нам ехать—значило бы допустить

прецедент, а они не собирались допускать какие бы то

ни было прецеденты. А мы тем временем продолжали

поглощать пищу. Это было устрашающим обстоятельст¬

вом в данной ситуации. Мы направлялись в Вашингтон,

и Де-Мойн должен был бы выпустить местный заем,

чтобы оплатить все наши железнодорожные расходы, да¬

же по специальному тарифу, а если бы мы оставались

здесь еще, город все равно должен был выпускать заем,

чтобы прокормить нас.
Тогда какой-то местный гений разрешил эту пробле¬

му. Мы не пойдем пешком. Очень хорошо. Мы должны

ехать. Де-Мойн стоит на реке Де-Мойн, которая впадает

в Миссисипи у города Кеокук. Расстояние между этими

двумя городами равнялось тремстам милям. Мы можем

проплыть это расстояние, заявил местный гений, и, имея

в своем распоряжении суда, мы можем спуститься по Мис¬

сисипи до того места, где в нее впадает река Огайо, и за¬

тем вверх по Огайо. Там, где Огайо ближе всего подходит

к Вашингтону, мы высадимся на берег и, перейдя через

горы, доберемся до столицы.
Де-Мойн провел подписку. Высокосознательные граж¬

дане пожертвовали несколько тысяч долларов. Строе¬

вой лес, веревки, гвозди и пакля, чтобы конопатить ще¬

ли, были куплены в огромных количествах, и на берегах

Де-Мойна началась невиданная эра кораблестроения.

Сейчас Де-Мойн—пустяковый приток, неизвестно почему

удостоенный названия «река». На наших обширных за¬

падных землях его бы называли «ручей». Старейшие жи¬

тели города качали головами и говорили, что у нас ниче¬

го не‘выйдет, что в реке слишком мало воды. Де-Мойну

было безразлично, лишь бы только избавиться от нас,

а мы были такими заядлыми оптимистами, что нам то¬

же было безразлично.
В среду 9 мая 1894 года мы отправились в путь. Это
495

было начало нашего грандиозного пикника. Де-Мойн

легко отделался. Город, конечно, должен был поставить

бронзовую статую местному гению, избавившему Де-

Мойн от затруднений. Правда, Де-Мойн должен был за¬

платить за наши суда; пока мы жили в сушилках, мы

уничтожили шестьдесят шесть тысяч порций еды и взя¬

ли в дорогу дополнительно двенадцать тысяч порций

еды — чтобы предотвратить голод в пустыне, но вы толь¬

ко подумайте, что бы произошло, если бы мы оставались

в Де-Мойне одиннадцать месяцев вместо одиннадцати

дней. Уезжая, мы пообещали Де-Мойну, что вернемся,

если река нас не вынесет.
Иметь двенадцать тысяч порций еды в провиантской

лодке очень хорошо, и, несомненно, провиантские растрат¬

чики отведали этой еды, потому что провиантская лодка

сразу исчезла, и, например, моя лодка так ее и не виде¬

ла. Во время плавания военный строй был безнадежно

нарушен. В любой компании людей всегда есть опреде¬

ленный процент симулянтов, недотеп, прожженных дель¬

цов и обыкновенных смертных. В моей лодке было де¬

сять человек, и это были сливки отделения «Л». Каж¬

дый был дельцом. Я был включен в эту десятку по двум

причинам. Во-первых, я был мастер в любое время до¬

стать провизию, и, во-вторых, я был «Джек-Матрос». Я

понимал толк в лодках и в морском деле. Наша десятка

забыла о существовании остальных сорока человек отде¬

ления «Л», и когда мы не получили первого обеда, то за¬

были и о провиантской лодке. Мы ни от кого не зависели.

Мы двигались вниз по реке сами по себе, прокладывая

путь на нашей «скорлупке», обгоняя все лодки нашей

флотилии, и, увы, я должен признаться, иногда присваи¬

вали себе продукты, заготовленные фермерами для всей

армии.
На протяжении большей части трехсотмильного пути

мы перегнали армию на сутки или полсуток. Нам уда¬

лось раздобыть несколько национальных американских

флагов. Когда мы подплывали к небольшому городку

или группе фермеров, собравшихся на берегу, мы под¬

нимали наши флаги и, назвавшись флагманом флотилии,

настойчиво допытывались, какая провизия заготовлена

для армии. Мы, разумеется, представляли армию, и про¬

визию приносили нам. Но в этом с нашей стороны не
496

было никакой низости. Мы никогда не брали больше, чем

могли взять с собой. Но мы брали все самое лучшее. На¬

пример, если какой-нибудь филантропически настроен¬

ный фермер жертвовал на несколько долларов табаку,

мы его брали себе. Мы также забирали сахар и масло,

кофе и консервы, но когда запасы состояли из мешков

муки, или бобов, или из двух-трех окровавленных воловь¬

их туш, мы от них решительно отказывались и продолжа¬

ли свой путь, распорядившись погрузить всю эту прови¬

зию на интендантские лодки, которые обязаны были сле¬

довать за нами.
Боже, наша десятка как сыр в масле каталась! Ге¬

нерал Келли долго и безрезультатно пытался перегнать

нас. Он послал двух гребцов в легкой лодчонке с выгну¬

тым дном, чтобы они настигли нас и положили конец

нашей пиратской деятельности. Они действительно нас

догнали, но их было двое, а нас — десять. Генерал Кел¬

ли уполномочил их арестовать нас, и они нам об этом

сказали. Когда мы выразили нежелание стать узниками,

они спешно направились вперед, к близлежащему городу,

чтобы просить власти о помощи. Мы немедленно сошли

на берег, приготовили ранний ужин, а потом под прикры¬

тием темноты проскочили мимо города и его властей.
Во время путешествия я иногда вел записи в дневни¬

ке, и когда я перечитываю их теперь, мне попадается од¬

на настойчиво повторяющаяся фраза, а именно: «(Живем

чудесно». Мы действительно жили чудесно. Мы дошли до

того, что не стали варить кофе на воде. Мы считали это

ниже своего достоинства и варили свой кофе на молоке,

называя чудесный напиток, если мне не изменяет память,

кофе «по-венски».
Пока мы плыли впереди, снимая сливки, провиантская

лодка затерялась где-то далеко позади, а основная армия,

двигаясь между нами, голодала.
Признаю, для армии это было тяжело, но в конце

концов мы, десять человек, были индивидуалистами. Мы

были изобретательны и предприимчивы. Мы были твер¬

до убеждены, что еда принадлежит тому, кто первый ее

берет, кофе «по-венски» достается сильнейшим. В одном

месте армия проплыла без пищи сорок восемь часов и

затем подошла к деревне, в которой было сотни три жи¬

телей, названия ее я не помню, но мне кажется, что это
32.	Джек Лондон. Т. 5,	497

был Ред Рок. Этот городок, следуя примеру всех городов,

мимо которых проплывала наша армия, назначил коми-

тет безопасности. Екли считать, что в семье в среднем

пять человек, Ред Рок состоял из шестидесяти хозяйств.

Городской комитет был в страшной панике из-за втор¬

жения двух тысяч голодных бродяг, которые поста¬

вили свои лодки вдоль берега в два-три ряда. Генерал

Келли был справедливым человеком. Он не хотел ввер¬

гать деревню в беду. Он не ожидал, что шестьдесят хо¬

зяйств приготовят шесть тысяч порций еды. Кроме то¬

го, у армии имелась своя казна.
Но комитет безопасности потерял голову. У них бы¬

ла программа: «Никакой поддержки захватчикам»,— и

когда генерал Келли захотел купить провизию, комитет

ему отказал. Им нечего было продавать, деньги генера¬

ла Келли тут не помогут. Тогда генерал Келли начал

действовать. Затрубили тревогу. Армия оставила лодки

и построилась на берегу в боевом порядке. Комитет

был тут же и все видел. Речь генерала Келли была

краткой.
—	Ребята,— сказал он,— когда вы последний раз

ели?
—	Позавчера,— закричали они.
—	Вы голодны?
Громовое «да», вырвавшееся из двух тысяч глото^с,

грянуло, как выстрел! Тогда генерал Келли повернулся

к комитету безопасности.
—	Джентльмены, вы видите, какое положение. Мои

люди сорок восемь часов ничего не ели. Если я выпущу

их на ваш город, я не отвечаю за последствия. Это от¬

чаянные головы. Я хотел купить у вас для них провизию,

но вы отказались продавать. Сейчас я беру свое пред¬

ложение обратно. Теперь я буду требовать. Даю вам

пять минут на размышление. Или зарежьте для меня

шесть быков и дайте четыре тысячи рационов, или я

предоставлю своим людям свободу действий. Пять минут,

джентльмены.
Напуганный до полусмерти комитет безопасности

взглянул на две тысячи голодных бродяг и сдался. Ему

не потребовалось пяти минут. Положение было безвыход¬

ное. Быки были убиты, полным ходом шла реквизиция

съестных припасов, и армия пообедала.
498

Д десять обнаглевших индивидуалистов неслись впе-^

реди и забирали все, что попадалось им на глаза. Но ге¬

нерал Келли поставил нас в трудное положение. Вдоль

каждого берега он послал всадников, которые предосте¬

регали против нас фермеров и горожан. Они делали свое

дело как следует, хорошо делали. Некогда гостеприимные

фермеры оказывали нам ледяной прием. Кроме того, ко¬

гда мы причаливали к берегу, они вызывали констеблей

и спускали собак. Я*^ знаю. Две собаки настигли меня

однажды, когда между мной и рекой был забор с колю¬

чей проволокой. Я нес два ведра молока для кофе по-вен¬

ски. Я не причинил никаких повреждений забору, но мы

пили плебейский кофе, заваренный на вульгарной воде,

а мне пришлось отправиться на поиски новой пары

брюк.
Интересно, дорогой читатель, пытались ли вы когда-

нибудь быстро влезть на забор, обнесенный колючей

проволокой, держа в каждой руке по ведру молока?

С тех пор у меня предубеждение против колючей прово¬

локи, и я собираю статистический материал по этому

предмету.
Не имея возможности вести честный образ жизни, по¬

ка генерал Келли гнал впереди нас двух своих всадни¬

ков, мы возвратились в армию и подняли восстание. Де¬

ло было пустяковое, но оно взорвало отделение «Л». Ка¬

питан отделения «Л» отказался нас признать, заявил,

что мы дезертиры, предатели и жулики, и, когда при¬

возили от интенданто1в провизию для отделения «Л»,

он нам ничего не давал. Этот капитан нас недооцени¬

вал, иначе бы он не оставлял нас без пищи. Мы неза¬

медлительно завели интригу с первым лейтенантом.

Он присоединился к нам вместе с десятком рядовых

его лодки, а мы, в свою очередь, избрали его капитаном

отделения «М». Капитан отделения «Л» поднял шум.

Против нас выступили генерал Келли, полковник Спид и

полковник Бейнер. Наша двадцатка держалась крепко, и

наше отделение «М» получило признание.
Но мы никогда не связывались с провиантскими ко¬

миссарами. Наши молодцы добывали у фермеров продук¬

ты намного лучше. Однако наш новый капитан нам не до¬

верял. Когда мы утром пускались в путь, он Всегда со¬

мневался, увидит ли он нас еще; слоЁШ^ чтобы оконча¬
499

тельно закрепить за собой свое капитанское звание, он

пригласил кузнеца. На корме нашей лодки, по одной с

каждой стороны, были приделаны две внушительные же¬

лезные скобы для болтов. Соответственно на носу его

лодки были укреплены два солидных железных крюка.

Лодки притянули одну к другой — носом к корме —

крючья опустили в скобы, так мы и оставались при¬

кованные наглухо и накрепко. Мы никуда не могли деть¬

ся от этого капитана. Но мы были неукротимы. Даже

наш капкан мы превратили в непобедимое при*

способление и получили возможность подчинить себе лю¬

бую другую лодку нашей флотилии.
Как все великие открытия, наше изобретение было

случайным. Впервые мы это обнаружили, когда налетели

на подводную корягу на стремнине. Первая лодка проч¬

но села днищем, а вторую течение заносило вперед, и

она заставляла первую лодку вращаться на камне. Я

управлял задней лодкой и находился на корме. Напрасно

мы старались сдвинуть ее с места. Тогда я приказал всем

с первой лодки перейти во вторую. Первая лодка момен¬

тально всплыла, и ее команда вернулась на место. После

этого происшествия мы уже не боялись подводных ри¬

фов, коряг, перекатов и мелей. В тот миг, когда первая

лодка обо что-нибудь ударялась, ее команда моменталь¬

но перебиралась во вторую лодку. Первая, конечно,

сразу же всплывала над препятствием, и тогда са¬

дилась на мель вторая лодка. Двадцать человек, как

автоматы, перескакивали из второй лодки в пер¬

вую, и вторая лодка свободно проплывала над препят¬

ствием.
Лодки нашей флотилии были все одинаковы, сдела¬

ны они были грубо. Они были плоскодонны, прямоуголь¬

ной формы. Каждая лодка имела шесть футов в ширину,

и десять футов в длину, и полтора фута в высоту. Сле¬

довательно, когда обе лодки были сцеплены, я сидел

на корме, направляя приспособление двадцати фу¬

тов длиной, вмещающее двадцать предприимчивых

бродяг, сменяющих друг друга на веслах, и еще

одеяла, кухонные принадлежности и наши собственные

вещи.
Мы по-прежнему причиняли генералу Келли неприят¬

ности. Он отозвал своих всадников и заменил их тремя
500

полицейскими лодками, которые шли в авангарде и ас

разрешали ни одной лодке обгонять их. Судно отделения

«М» жестоко расправилось с полицейскими лодками. Moi

могли легко обойти их, но это было бы нарушением пра¬

вил. Так что мы шли на почтительном расстоянии за

ними и ждали. Мы знали, что впереди лежит девствен¬

ная фермерская страна—великодушная страна, где еще

никто не попрошайничал, но мы ждали. Поро.ги — это

единственное, в чем мы нуждались, и когда на излучине

реки показались пороги, мы поняли, что наступил долго¬

жданный момент. Удар! Полицейская лодка номер один

врезается в гальку и садится на мель. Банг! Полицейская

лодка номер два следует за первой. Хлоп! Полицейская

лодка номер три разделяет судьбу первых двух. Конеч¬

но, наша лодка делает то же самое, но раз-два—все пере¬

шли в хвостовую лодку, раз-два—^все перепрыгнули из

хвостовой в головную, и раз-два—^те, кто сидел в хвосто¬

вой лодке, заняли свои места, и, подхваченные течением,

мы помчались дальше. «Стой! Стой, проклятые!» — вопи¬

ли с полицейских лодок. «Как? Остановите проклятое

течение!»—с грустью отвечали мы, когда проносились

мимо, подхваченные безжалостным течением, которое

увлекло нас вниз, скрыло из виду и примчало к гостепри¬

имному фермерскому краю, пополнившему наши личные

запасы лучшей частью своих пожертвований. Мы снова

пили кофе по-венски и рассуждали, что еда дается тому,

кто ее хватает.
Бедный генерал Келли! Он разработал новый план.

Весь флот шел впереди нас. Отделение «М» Второй диви¬

зии плыло на отведенном ему месте, то есть сзади всех.

Нам понадобился только один день, чтобы этот план

рухнул. Нам предстояло пройти двадцать пять миль

трудного пути — сплошные пороги, мели, перекаты и ва¬

луны. Это был тот самый участок реки, где сворачивали

себе шеи коренные жители Де-Мойна. Около двухсот су¬

дов вошли в эти воды, и через некоторое время течение

перемешало их. Это было причудливое нагромождение ло¬

док. Мы шли сквозь недвижную флотилию, как нож

сквозь масло. Мы не обходили отмели, перекаты и коря¬

ги, мы иногда шли прямо через них, раз-два, раз-два, го¬

ловная лодка, хвостовая лодка, головная лодка, хвостовая

лодка, все • гребцы сзади, потом впереди, потом снова
501

сзади. В ту ночь мы стали на привал в одиночестве и

бездельничали весь следующий день, пока армия латала

и чинила свои искалеченные лодки и с трудом пробива¬

лась к нам.
Упрямство наше было безгранично. Мы соорудили ма¬

чту, натянули паруса из одеял и плыли по нескольку ча¬

сов, как на прогулке, пока армия напрягала все силы,

чтобы не отстать от нас. Тогда генерал Келли решил при¬

бегнут к дипломатии. В тот момент ни одна лодка не мог¬

ла нас тронуть. Бесспорно, мы были самым бесшабаш¬

ным экипажем, когда-либо спускавшимся по Де-Мойну.

Полицейские лодки были упразднены. Полковник Спид

был водворен к нам на борт, и с этим выдающимся офи¬

цером нам выпала честь первыми прибыть в Кеокук на

Миссисипи. И здесь я сразу хочу сказать генералу

Келли и полковнику Спиду — вот вам моя рука. Вы бы¬

ли героями, вы оба, и вы были мужчинами. И я рас¬

каиваюсь по крайней мере в десяти процентах тех огор¬

чений, которые доставила вам головная лодка отделе¬

ния «М».
В Кеокуке все лодки флотилии соединили в огромный

плот, и после однодневной задержки из-за дувшего нам

навстречу ветра пароход потянул нас на буксире вниз

по Миссисипи, к городу Куинси, штат Иллинойс, где мы

разбили лагерь посреди реки на Гусином острове.

Здесь от идеи большого плота отказались, лодки были

соединены по четыре штуки и покрыты общей палубой.

Кто-то сказал мне, что Куинси—самый богатый среди ма¬

леньких городов Соединенных Штатов. Когда я это услы¬

шал, меня моментально охватило непреодолимое стремле¬

ние нап^равить туда свои стопы. Вероятно, ни один заправ¬

ский профессионал не пропустит такого многообещающе¬

го города. Я пересек реку к Куинси в маленьком челноке,

а вернулся на большой речной лодке, доверху нагружен¬

ной подарками, полученными во время моего путешествия*

Я, конечно, оставил себе все деньги, которые собрал, хо¬

тя пришлось брать лодку внаем, я также выбрал себе

белье, носки, поношенную одежду, рубашки, и после то¬

го, как отделение «М» взяло все, что им хотелось, там

все еще оставалась солидная куча, которую передали от¬

делению «Л». Увы, в те дни я был молод и щедр! Я рас¬

сказал тысячу историй добрым жителям Куинси, и все
502

рассказы были «хорошими», яо с тех пор как я начал пи-<

сать для журналов, я часто сожалею о бесценных сюже¬

тах, о богатом воображении и о великолепных истори-*

ях, которые я расточал в тот день в Куинси, штат Ил*<

линойс.
Мы были в Ганнибале, штат Миссури, когда рассыпа¬

лась десятка непобедимых. Это случилось неожиданно.

Мы совершенно естественно поплыли в разные стороны.

Жестянщик и я сбежали тайно. В тот же день Скотти и

Дэви быстро скрылись на иллинойском берегу, не стало

также Мак-Авоя и Фиша. Такова судьба шестерых из

десяти, что же произошло с остальными четырьмя, я не

знаю. Чтобы показать, что такое жизнь на Дороге, я при¬

вожу выписки из своего дневника, относящиеся к дням^

следующим за моим бегством.
«Пятница, 25 мая. Мы с Жестянщиком оставили ла«<

герь на острове. Мы направились к иллинойскому бере-^

гу на лодке и прошли шесть миль на север к Чикагско-

Берлингтонской железной дороге к Фел-Крику. Мы сде¬

лали пешком шесть миль, а потом сели на дрезину и про¬

ехали шесть миль к Халлу, Уобаш. Там мы встретили

Мак-Авоя, Фйша, Скотти и Дэви, которые тоже

убежали из армии.
«Суббота, 26 мая. В 2 ч. 11 м. ночи мы сели на «пу¬

шечное ядро», когда оно замедляло ход на скрещении ли¬

ний. Скотти и Дэви сняли. Нас четверых сняли в Блаф-

се, в сорока милях от места посадки. В полдень Фиш и

Мак-Авой сели на товарный поезд, в то время как мы

с Жестянщиком ходили за провизией.
«Воскресенье, 27 мая. В 3 ч. 21 м. ночи мы сели на

«пушечное ядро» и в тамбуре багажного вагона наткну¬

лись на Скотти и Дэви. Днем в Джексонвилле нас всех

высадили. Здесь проходят поезда Чикаго-Альтонской до¬

роги, мы с ними и отправимся. Жестянщик ушел и не воз¬

вратился. Наверно, попал на товарный.
«Понедельник, 28 мая. Жестянщик не показывается.

Скотти и Дэви пошли отсьшаться и не вернулись во¬

время, чтобы успеть в 3 ч. 30 м. ночи на пассажирский

КЗ города Канзас-Сити. Я сел на него и ехал до рассвета,

пока не оказался в городе Мейсон-Сити с населением в

25 ООО человек. Сел в поезд для перевозки скота и ехал в

нем всю ночь.
503

«Вторник, 29 мая. В 7 часов утра приехал в Чи¬

каго...»
Много лет спустя, будучи в Китае, я с огорчением

узнал, что приспособление, которое мы применяли для

плавания среди порогов Де-Мойна — наше раз-два, раз-

два, выполняемое по схеме: головная лодка — хвосто¬

вая лодка,— было изобретено не нами. Я узнал, что ки¬

тайские лодочники уже тысячи лет употребляют такое

же приспособление, чтобы плавать на трудных участках

реки. Все равно это неплохая штука, даже если нам ни¬

кто не скажет за нее спасибо. Она отвечает мерилу исти¬

ны доктора Джордана: «Принесет это пользу? Посвятите

ли вы этому свою жизнь?»

«БЫКИ»
Если бы в Соединенных Штатах вдруг начисто пере¬

велись бродяги, это принесло бы неисчислимые бедст¬

вия многим американским семьям. Тысячи добропорядоч¬

ных граждан благодаря бродяге имеют возможность

честно кормиться и растить детей в страхе божием, в

усердии к труду. Мне ли не знать этого! Мой отец был

одно время констеблем и средства к существованию до¬

бывал ловлей бродяг. Община платила ему за пойман¬

ных с головы, да сверх того как будто бы и прогонные.

А так как финансы всегда были нашим узким местом,

то от охотничьей фортуны моего родителя зависело

решительно все: от новой пары сапог и куска говяди¬

ны в супе до воскресных развлечений и школьных учеб¬

ников. Помню, с каким нетерпением я ждал по утрам

рассказов отца о его ночных трудах — о том, сколько

бродяг удалось ему изловить и можно ли надеяться

упечь их за решетку. Вот отчего впоследствии, когда я

и сам сделался бродягой и не раз, случалось, ускользал

от силков прохвоста-констебля, я испьггывал невольное

сочувствие к его бедным ребятишкам: мне казалось, что

я виноват перед этими славными мальчиками и девочка¬

ми, ведь это из-за меня они лишились какой-то своей до¬

ли жизненных благ.
Но так уж устроена жизнь: бродяга противопостав¬

ляет себя обществу, а сторожевые псы общества кор¬

мятся им. Однако бывает, что бродяга сам дается в

лапы такому сторожевому псу, особенно в зимнюю пору.

Конечно, он старается избирать такие общины, где
505

тюрьмы пользуются репутацией «приличных», где не

заставляют работать и более или менее сносно кор¬

мят. К тому же не раз бывало, а может, бывает и

сейчас, что констебли делятся полученной мздой со

своей дичью. Такому констеблю и охотиться не нужно:

стоит лишь свистнуть — и дичь тут как тут.
Вы не поверите, какой прибыльной статьей дохо¬

да являются бродяги-каменоломы. По всему югу, по

крайней мере когда я там бродяжил, существовали ла¬

геря заключения и плантации, где бродяга был прос¬

то рабочей скотинкой и труд его продавался окрест¬

ным фермерам. Да и на севере немало таких мест, как,

скажем, Ретлендские каменоломни в штате Вермонт, где

эксплуатируется труд бродяги и где «жирок», который

он нагулял, меся грязь, граня мостовую и толкаясь в

чужие двери, приносится на алтарь зацапавшей его

общины.
Ничего не сумею вам рассказать о преслову¬

тых Ретлендских каменоломнях. Говорю это с тем боль¬

шим удовлетворением, что сам был на волосок от

того, чтобы угодить туда. У босяков свой беспроволоч¬

ный телеграф; впервые я услышал про Ретлендские ка¬

меноломни в далекой Индиане. Когда же мне довелось

побывать в Новой Англии, я только про них и слышал,

и всякий раз в виде предостережения. «В каменолом¬

нях не хватает рабочих рук1— били тревогу встречные

бродяги.— Нашим там дают не меньше трех месяцев».

К тому времени, как я добрался до штата Нью-Хемп-

шир, мне столько наговорили про каменоломню, что

я буквально шарахался от кондукторов, быков и кон¬

стеблей.
Как-то вечером, заглянув на станцию Конкорд, я

увидел готовый к отправлению товарный. Недолго ду¬

мая, я разыскал пустой вагон, открыл раздвижную

дверь и забрался внутрь. Я мечтал к утру попасть

в Уайт-Ривер; это привело бы меня в штат Вермонт —

на расстояние не • более тысячи миль от страшного

Ретлеида. Однако дальнейший мой путь лежал на

север, и расстояние это должно было с каждым днем

увеличиваться. В вагоне я до смерти напугал спрятав¬

шегося там «новичка». Он принял меня за кондуктора,,,

ио, признав во мне своего брата бродягу, стал распи-^
506

сывать всякие ужасы насчет Ретлендских каменоло¬

мен: мол, не удивительно, что он так перетрусил.

Это был простой деревенский парень, он шатался по

своей округе^ и никуда дальше носа не казал-
Товарный тронулся, мы примостились в углу ваго¬

на и уснули. Часа два-три спустя я проснулся на ос¬

тановке: кто-то, стараясь не производить шума, отодви¬

гал дверь справа от меня. Мой товарищ спал как уби¬

тый. Я притворился спящим, зажмурил глаза, но оста¬

вил щелочку. Сперва в открытую дверь просунулся фо¬

нарь, а за ним голова кондуктора. Он увидел нас и с

минуту внимательно разглядывал. Я ждал уже взры¬

ва площадной брани или обычного: «Вытряхивайтесь от¬

сюда, сукины дети!»,— но он вместо этого осторожно

убрал фонарь и тихонько притворил дверь. Поведение

его показалось мне крайне странным и подозритель¬

ным. Я насторожился и услышал, как тихонько стук¬

нул засов. Итак, дверь заперта, и нам изнутри не от¬

ворить ее. Один выход у нас отрезан. Никуда это не

годится! Подождав минуту, я подполз к противополож¬

ной двери и подергал ее. Дверь подалась. Тогда я от¬

крыл ее, соскочил вниз и опять закрыл; потом пролез

под буферами на другую платформу, отворил дверь, за¬

пертую кондуктором, влез в вагон и прикрыл за собой

дверь. Оба выхода теперь действовали. Новичок про¬

должал храпеть.
Поезд снова тронулся. Вот и следующая станция.

По гравию заскрипели шаги. С шумом отворилась дверь

слева. Мой спутник проснулся; я сделал вид, что про¬

тираю глаза. Мы присели на полу и уставились на кон¬

дуктора и на его фонарь. Кондуктор, не теряя драго¬

ценного времени, приступил к делу.
—	Уплатите мне три доллара! — потребовал он.
Мы вскочили и подошли ближе для переговоров. Вы¬

разив полную и безоговорочную готовность дать ему

просимое, мы сослались на житейские неудачи, мешаю¬

щие нам привести в исполнение это горячее желание. Кон¬

дуктор нам не верил. Он стал торговаться и сбавил до

двух долларов. Мы с прискдрбием намекнули на край¬

ние денежные затруднения. Тут он наговорил нам вся¬

ких нелестных вещей, сказал, что он таких прохвостов

еще не видывал, и прошелся по адресу всей нашей ро¬
507

дни. Потом пустил в ход угрозы: если мы не отсчи¬

таем ему денежки сполна, он запрет нас в вагоне и от-

везет в Уайт-Ривер, а там сдаст властям. И, конечно,

он не поленился растолковать нам все насчет Ретленд-

ских каменоломен.
Кондуктор считал, что мы у него в руках. Разве не

караулил он единственный выход и не запер вторую

дверь всего десять минут назад? Как только он по¬

мянул каменоломни, новичок перетрусил и стал бочком

подвигаться к другому выходу. Кондуктор захохотал и

долго не мог успокоиться.
—	Не смеши меня,— сказал он,— я запер ее еще на

той остановке.
Он так слепо верил в эту запертую дверь, что мог

убедить кого угодно. Новичок поверил и был близок

к отчаянию. Кондуктор предъявил нам ультиматум:

либо подавай ему два доллара, либо он запрет нас и

выдаст в Уайт-Ри-вер констеблю, а это верных три ме¬

сяца тюрьмы работа на каменоломне. Итак, доро¬

гой читатель, вообразите наше положение, если бы вто¬

рая дверь действительно была заперта. Вот она, пре¬

вратность. в жизни человеческой! Только потому, что у

меня не нашлось доллара, мне предстояло отправить¬

ся на каменоломню и протрубить три месяца на катор¬

жных работах. То же самое и новичку. Ну, скажем, я от¬

петая голова, туда мне и дорога! Ну, а новичок? Ведь

отбыв свои три месяца, он вышел бы из тюрьмы закон¬

ченным прощелыгой, пожизненным преступником. Когда

нибудь он, глядишь, разнес бы дубиной и ваш драго¬

ценный череп, покушаясь на ваш кошелек, а если не

ваш лично, то череп другого, такого же безобидного су¬

щества, как* вы.
Но выход был свободен, и я один это знал. Мы с

новичком запросили пардону. Трудно сказать, что заста¬

вило меня присоединиться к его униженным мольбам.

Должно быть, чистейшее озорство. Но я старался, как

мог. Я рассказал «историю», которая из камня исторгла

бы слезы, но она не тронула каменного сердца живодера-

кондуктора. Убедившись, что у нас нет денег, он закрыл

дверь на засов, но уходить медлил: вдруг мы его

надули, а теперь одумаемся и предложим ему два дол¬

лара.
508

Тогда я малость дал себе волю. Я крикнул ему, что

он распоследняя сволочь, и вернул ему все его бран¬

ные слова да еще от себя кое-что прибавил. Я родился

и вырос на Западе, где искусство сквернословия стоит

чрезвычайно высоко, так неужто я позволю какому-то

вшивому кондуктору с какой-то поганой новоанглийской

чугунки перещеголять меня по части сочности и выра¬

зительности язьпса! Кондуктор пытался отделаться сме¬

хом, но затем не пожелал остаться в долгу и допустил

этим величайшую тактическую ошибку. Тут я малень¬

ко наддал: загнул ему такое, от чего он взревел, как

ошпаренный, да еще подсыпал ему на больное место па¬

рочку отборных, свеженьких, с пылу с жару, эпитетов.

Ярость моя была непритворной: меня приводил в бе¬

шенство подлец, который ради какого-то паршивого дол¬

лара готов обречь нас на три месяца каторжных работ.

Мало того, у меня шевелилось подозрение, что он с кон¬

стеблем на паях и получает с него процент.
Ну и всыпал же я ему! Я оскорбил его и насмеял¬

ся над ним по меньшей мере на несколько десятков дол¬

ларов. Он пытался угрожать, кричал, что вытряхнет из

меня душу. На это я пообещал расквасить ему физи¬

ономию, пусть только сунется. Перевес был на моей

стороне, и он понимал это. Поэтому он не открыл дверь,

а стал звать других кондукторов на подмогу. Я слышал,

как они откликались на его зов, слышал, как гравий

хрустит под их сапогами. И все время выход слева был

свободен, а они ни о чем не догадывались, и новичок

дрожал, как осиновый лист.
О да, я вел себя героем, заранее обеспечив себе путь

к отступлению, и не переставал поносить кондуктора

и всю их поездную братию, пока они не открыли

дверь и в свете фонарей не возникли перед нами их

разъяренные лица. Они думали, что мы у них в руках:

сейчас они ворвутся и расправятся с нами. И они и в

самом деле полезли s вагон. Но я не стал лупить их

по мордасам. Я дернул противоположную дверь, и мы с

новичком пустились наутек, бригада — за нами.
Помнится, нам пришлось перемахнуть через камен¬

ную ограду, но куда мы тут попали, ввек не забуду.

В темноте я споткнулся о могильную плиту. Новичок
509

растянулся во весь рост на другой. И пошла у нас тут

катавасия! Мы припустили через кладбище, словно та¬

бун чертей. Покойники, должно быть, думали, что мы

рехнулись. То же самое, видно, решили и наши пресле¬

дователи: когда мы выбежали с кладбища и бросились

через дорогу в темный лес, бригада прекратила погоню и

вернулась на поезд.
Несколькими часами лозже мы с новичком набрели

на колодец возле какой-то фермы. Нам захотелось пить,

и наше внимание привлекла тонкая веревка, спущен¬

ная вниз по стенке колодца. Мы вытащили веревку; к

концу ее был привязан литровый бидон со сметаной.

Вот, пожалуй, случай, когда я был особенно близок

к тому, чтобы угодить в Ретлендскую каменоломню в

штате Вермонт.
Если среди бродяг проносится слух, что в таком-то

городе «вредный климат», что «с быками там каши не

сваришь», лучше туда не соваться, и уж, во дсяком слу¬

чае, извольте вести себя смирно. Есть города, которые

этим славятся. Таким городом в мое время считался

Шейенн на железной дороге Юнион-^Пасифик. О том,

что в Шейенне «вредный климат» и что «с быками там

каши не сваришь», известно было по всей Америке, го¬

род прославился этим, так сказать, в общенациональ¬

ном масштабе, а создал ему такую репутацию (если

я верно запомнил его имя) некий Джефф Карр.' Джефф

Карр не вступал в пререкания. Он узнавал бродягу с пер¬

вого взгляда: для этого ему достаточно было мгновения,

в следующее он уже пускал в ход кулаки, дубинку

или что попало. Проучив бродягу, чтобы долго по¬

мнил, он приказывал ему убираться из города, обещая

еще не так его отделать, попадись он ему в другой раз.

Джефф Карр знал свое дело. На север, на юг, на запад и

восток — во все концы Соединенных Штатов (а также

Канады и Мексики) разносили бродяги весть, что «кли¬

мат» в Шейенне никудышный. По счастью, я никогда не

встречал Джеффа Карра. Мне пришлось побывать в

Шейенне проездом, в сильную метель. Мы путешество¬

вали большой компанией в восемьдесят четыре человека

и, полагаясь на свои силы, плевали на всех, исключая

Джеффа Карра. Одно уж имя его повергало нас в трепет,
510

оглушало, как удар дубинки, и вся наша команда смер¬

тельно трусила перед встречей с ним.
С таким полисменом нет смысла пускаться в объ¬

яснения. Лучше заблаговременно дать тягу. Я узнал

это на горьком опьгге, но окончательно наставил меня

на разум один нью-йоркский полисмен. С тех пор у ме¬

ня рефлекс: стоит быку грозно посмотреть на меня, и я

даю тягу. Бессознательная реакция, определяющая мое

поведение в таких случаях, напоминает действие спус¬

ковой пружины, послушной малейшему нажатию. Я с

этим бессилен бороться. И пусть мне минет восемь¬

десят лет и я стану немощным старцем, ковыляющим на

костылях,— достаточно будет быку грозно на меня гля¬

нуть, как я побросаю костыли и пущусь наутек, по¬

добно робкому оленю.
Завершающий урок в науке о быках был преподан

мне в Нью-Йорке однажды знойным полднем. Всю эту

неделю стояла умопомрачительная жара. В ту пору я

имел обыкновение промышлять утром, а вторую часть дня

проводил в небольшом скверике по соседству с Нью-

спейпер-Роу и городской ратушей. Здесь можно было за

несколько центов купить с ларьков книгу современного

автора, пущенную в брак из-за какого-нибудь 113'ьяна в

брошюровке или переплете. А в сквере продавалась в

киосках простокваша или стерилизованное молоко, пря¬

мо со льда, пенни стакан. Всю вторую половину дня я

просиживал на скамье, читая книжку и потягивая моло¬

ко. Я выдувал его от пяти до десяти стаканов в день.

Как я уже говорил, жара стояла несусветная.
Таким-то образом я, скромный бродяга и усердный

книгочий, жил на молочной диете, и послушайте, чем это

кончилось. Как-то после полудня направился я в сквер,

как обычно, со свежей книгой в руке и неутолимой

жаждой простсжваши под манишкой. Пробираясь к

киоску, я увидел перед Ратушей на мостовой . большое

скопление народу. Я как раз переходил улицу и

остановился посмотреть, на что толпа зевает. Сначала я

ничего не понимал, но, уловив кое-что краешком

глаза и разобрав отдельные выкрики, догадался, что

компания ребятишек затеяла игру в «камушки». Надо

сказать, что в Нью-Йорке играть в камушки на улице вос¬

прещено. Тогда я еще не знал этого; но вскоре весьма
311

близко столкнулся с этим, и минуты не прошло, как я

остановился; я только успел узнать, чем вызвано

стечение народа, как кто-то из мальчишек крикнул:

«Бык!» Ребята, народ ученый, пустились наутек. Я нет.
Толпа мгновенно рассеялась, отхлынув к тротуарам.

Я тоже направился к тротуару, в сторону сквера. Че¬

ловек пятьдесят публики, рассыпавшись по мостовой,

устремились туда же. И тут я увидел быка. Это был

рослый детина в серой форме полисмена. Он шел посре¬

ди мостовой неспешной, гуляющей походкой. Я заме¬

тил, что он вдруг изменил направление и идет наис¬

кось к тому тротуару, к которому я подвигался напря¬

мик. Он шел не спеша, пробираясь через толпу, и я ви¬

дел, что пути наши вот-вот пересекутся. Но хоть я и

знал быков и их повадки, я был слишком уверен в сво¬

ем благомыслии и на душе у меня было спокойно. -Мне

в голову не приходило, что бык нацелился на меня.

Я уже хотел остановиться и из уважения к закону

пропустить его вперед; и я действительно остановил¬

ся, но только помимо своей воли, и так же невольно

отлетел назад. Полисмен без предупреждения обоими

кулачищами двинул меня в грудь и одновременно в сло¬

весном выпаде коснулся чести моей матушки, набросив

тень на чистоту моей родословной.
Кровь свободного американца вскипела во мне. Во¬

зопили все мои вольнолюбивые предки. «Что это зна¬

чит?»— спросил я. Как видите, я требовал объяснений.

И получил их. Бац!—огрел он меня по голове дубинкой, и

я, шатаясь, отступил назад, словно пьяница, который не

держится на ногах, и физиономии любопьггствующих ка.

чались передо мной, словно в волнах прибоя, и дра¬

гоценная книжка, выскользнув, шлепнулась в грязь, и

бык, замахнувшись, приготовился снова огреть меня ду¬

бинкой. В этот миг, когда все плыло передо мной, как

в тумане, меня посетило видение. Я увидел, как дубин¬

ка гуляет по моей голове, увидел себя измятого, зали¬

того кровью, глядящего волком, перед трибуной поли¬

цейского суда; услышал, как клерк читает обвинительный

акт, где упомянуто злостное хулиганство, словесное ос¬

корбление, сопротивление властям и прочее и прочее,

а потом увидел себя уже в Блэкуэллайлендской тюрь¬

ме. О, я недаром побывал у них в науке. Я мигом по¬
512

терял интерес к объяснениям. Я даже не. дал себе тру¬

да поднять свою драгоценную, еще не читанную книгу

и пустился наутек. Меня черт знает как мутило, но это

не мешало мне удирать во все лопатки. И так уж, вид¬

но, суждено мне удирать до самой смерти, как толь¬

ко полисмен захочет объясниться со мной при помощи

дубинки.
Да что там! Много лет спустя, когда годы стран¬

ствий для меня миновали и я учился в Калифорнийском

университете,, я как-то вечером собрался в цирк. И пред¬

ставление и концерт давно кончились, а я все еще слонял¬

ся по площади в надежде увидеть, как перевозится

оборудование огромного цирка: в эту ночь вся труп¬

па покидала город. У костра на площади собралась

ватага ребятишек человек в двадцать. Из их разгово¬

ров я понял, что они собираются бежать, присоеди¬

нившись к труппе. Сами цирковые, разумеется, ни¬

чего, кроме неприятностей, от этого не ждали, и зво¬

нок в полицейское управление спутал мальчуганам их

игру. Был выслан отряд полисменов арестовать сорван¬

цов, которые-де нарушают постановление о полицейском

часе. Быки залегли в темноте, вокруг костра. По сигна¬

лу они набросились на ребят и стали их хватать, как

хватают юрких угрей в полной корзине.
Мне ничего не было известно о готовящейся обла¬

ве, и когда в воздухе замелькали медные пуговицы, шле¬

мы и кулаки полисменов, я утратил всякое самооблада¬

ние, все сдерживающие центры во мне рухнули, остался

один только импульс — бежать! И я обратился в бег¬

ство. Я понятия не имел, что бегу. Я ни о чем поня¬

тия не имел; как я уже говорил, в эту минуту я не вла¬

дел собой. У меня не было никаких оснований удиратъ.

Я не был бродягой. Я был полноправным гражданином

и находился в родном городе. Я не знал за собой ни¬

какой вины,. Я был студентом университета. Обо мне

даже упоминали местные газеты. И на мне был при-?

личный костюм, в котором никто не спал ночью. И

все же я бежал, повинуясь слепому инстинкту, ничего не.

сознавая, бежал, как испуганный олень, целых полтора

квартала. Придя в себя, я заметил, что все еще бегу.

Потребовалось усилие, чтобы остановить мои бегущие

ноги.
33.	Джек Лондон. Т* 5.	513

Нет, никогда мне с этим не справиться! Это сильнее

меня. Как только полисмен бросит в мою сторону гроз¬

ный взгляд, я — бежать! Кроме того, у меня злосчастная

способность вечно попадать в уч)асток. И это даже ча¬

ще случается со мной с тех пор, как я перестал быть

бродягой, чем в разгар моих скитаний. Так, например,

отправляюсь я в воскресенье утром в обществе некой мо¬

лодой особы покататься на велосипеде. И не успеваем

мы выбраться из города, как нас волокут в отделение за

то, что мы позволили себе обогнать какого-то пеше¬

хода на тротуаре. Я даю себе слово бьггь осторожней.

Следующий раз выезжаю я на велосипеде вечером, и

мой ацетиленовый фонарь вдруг портится. Помня об

обязательном постановлении, я глаз не свожу с мерца¬

ющего огонька, боясь, что он вют-вот угаснет. Времени

у меня в обрез, но приходится ехать черепашьим шагом,

чтобы сберечь этот слабый язычок пламени. Наконец

я за чертой города. Здесь постановление недействитель¬

но, и я наддаю изо всех сил, чтобы наверстать упущен-

ноз время. И что же? Не проехал я и мили, как уго¬

дил в лапы полисмена, а наутро в участке с меня бла¬

гополучно содрали штраф. Оказывается, город пре¬

дательски раздвинул свои границы, отторгнув с милю

пространства от пригорода, а мне это было неизвестно,

вот и вся недолга. Памятуя о дарованной американско¬

му гражданину свободе слова и собраний, я под¬

нимаюсь на уличную трибуну, чтобы преподать слушате¬

лям некую экономическую теорию — предмет моего по¬

следнего увлечения,— как вдруг бык стаскивает вашего

покорного слугу с этой вышки и отводит в городскую

тюрьму, откуда его выпускают только на поруки и, увы,

ненадолго! В Корее я попадался чуть ли не ежеднев¬

но. То же самое в Маньчжурии. Когда я последний раз

ездил в Японию, меня упекли там в тюрьму под предло¬

гом, будто я русский шпион. Не я выдумал эту чепуху,

а в тюрьму посадили меня. Словом, нет спасения!

Боюсь, что мир еще увидит меня в роли Шильонского

узника. Предрекаю это.
Как-то раз мне удалось загипнотизировать полис¬

мена в Бостоне. Было уже далеко за полночь, и он хо¬

тел меня забрать. Но не успел я поговорить с ним

толком, как он полез в карман за четвертаком да еще
514

объяснил мне, где ближайший ночной ресторан. Дру¬

гой полисмен в городе Бристоле, штат Нью-Джерси, то¬

же отпустил меня подобру-поздорову, хотя у него было

более чем достаточно оснований меня арестовать. Я

задал ему такую встряску, что он ввек не забудет. Вот

как это произошло. Однажды в Филадельфии часов в

двенадцать ночи я только что устроился на товарном,

как кондуктор ссадил меня. Но пока поезд осторож¬

но прокладывал себе дорогу среди бесчисленных путей

и стрелок сортировочной станции, я снова забрался в не¬

го—и снова был ссажен. Дело в том, что устраивать¬

ся приходилось снаружи, так как весь состав состоял из

запертых и запломбированных вагонов.
Ссаживая меня вторично, кондуктор прочитал мне

наставление. Он сказал, что я рискую жизнью, это,

мол, не обыкновенный товарный,— это такой лихой по¬

езд, что только держись! Я сказал ему, что я и сам ли¬

хой, но это его не убедило. Он заявил, что не позво¬

лит мне совершить самоубийство, и пришось слезть. В

третий раз я сел, устроившись на буферах, но таких не¬

удобных буферов, как на этом товарном, мне еще не

случалось видеть,— я, конечно, имею в виду не те буфера,

которые при движении поезда стукаются и трутся друг

о друга, а так называемые буферные брусья — желез¬

ные планки, отходящие от вагонной рамы над буфера¬

ми. Путешествуя «на буферах», вы, в сущности, заби¬

раетесь на буферные брусья смежных вагонов, собственно

же буфера остаются внизу под вашими ногами.
Но те брусья, или планки, на которых я сейчас сто¬

ял, были отнюдь не похожи на удобные, основательные

брусья, обычно встречавшиеся в то время на товарных

вагонах. Эти были невозможно узкие, не более полутора

дюйма в ширину,— даже половина моей подошвы на них

не умещалась; к тому же и ухватиться было не за что.

Правда, по обе стороны от меня находились стены

вагонов, но это были абсолютно ровные отвесные сте¬

ны— попробуйте за них держаться! Единственное, что

я мог сделать,— это упереться ладонями. И это бы

еще куда нн шло, будь у меня под ногами надежная

опора.
Как только товарный вышел из Филадельфии, он на*»

чал набирать скорость. И тут я понял, что разумел коя-*
515

дуктор, говоря о самоубийстве. Мы мчались все быст¬

рее и быстрее. Это был сквозной поезд, он не делал

остановок. На этом участке Пенсильванской линии бе¬

гут рядом четыре колеи, и нашему поезду, шедшему на

восток, нечего было бояться встречных составов, следу¬

ющих на запад, или экспрессов, торопящихся на восток.

Путь был всецело в нашем распоряжении, и поезд, оче¬

видно, этим пользовался. Я был в отчаянном положении.

Только краешком ног держался я на узких брусьях, упи¬

раясь ладонями в совершенно гладкие, отвесные стены

вагонов. При этом каждый вагон дергался на свой

лад—вверх-вниз, вперед-назад. Видели вы циркового на¬

ездника, который носится по арене, стоя на двух лоша¬

дях? Примерно то же было и со мной, с той существен¬

ной разницей, что наездник держит в руках поводья, мне

же не за что было держаться; он упирается всей по¬

дошвой, а я упирался краешком; он сгибает колени и кор¬

пус, и все тело его приобретает устойчивость арки,

причем центр тяжести перемещается вниз, а мне при¬

ходилось стоять стоймя, не сгибая колен; он мчится ли¬

цом к движению, а я мчался боком; и, наконец, слу¬

чись ему упасть, он разве что вываляется в опилках, тог¬

да как я был бы раздавлен колесами.
‘ Да, доложу я вам, это и вправду был лихой товар¬

ный; он летел во весь опор, наполняя воздух гулом и

скрежетом, молодецки огибая закругления, с громом

проносясь по эстакадам, при этом один конец вагона под¬

скакивал вверх, а другой проваливался вниз, один ко¬

нец бросало вправо, а другой заносило влево,— и я

только молил в душе, чтобы поезд остановился. Но он

не останавливался. Ему и не полагалось останавливать¬

ся. И вот в первый раз за мои скитания по путям-до¬

рогам — в первый и последний — я почувствовал, что с

меня хватит. Кое-как перелез я с буферов на боко¬

вую лесенку. Это была адова работа, и, глядя на глад¬

кий стены, я только диву давался, что за скряга их

строил,— ни «выступа, ни выемки, не за что ухва¬

титься!
Но тут паровоз свистнул, и я почувствовал, что поезд

замедляет ход. Я знал, что остановки не предвидится,

но готов был попытать счастья, если он хотя бы уме¬

рит свой аллюр. Железнодорожное полотно в этом мес¬
516

те делало дугу, взлетало на мост, перекинутый через

канал, и врывалось в город Бристоль. Эти обстоятельства

и вызвали замедление. Я прилип к лесенке и ждал,

Я понятия не имел, что мы подъезжаем к Бристолю.

Я понятия не имел, чем вызвано замедление. Я знал

одно:, хватит с меня этой езды! В темноте я тщетно

напрягал глаза, ища какого-нибудь перекрестка. Мой ва¬

гон был в хвосте,—не успел он въехать в город, как

паровоз миновал станцию и я почувствовал, что поезд

прибавляет ходу.
Но вот и улица. В темноте не скажешь, широкая ли и

что там, на другой стороне. А между тем я знал:

для того, чтобы спрыгнуть и не упасть, чем шире она,

тем лучше. Я спрыгнул, пока вагон был еще на этой

стороне. Легко сказать — «спрыгнул»! На деле это озна¬

чало следующее. Прежде всего, стоя на лесенке, я вы¬

бросился всем телом насколько возможно вперед по

ходу поезда, чтоб было куда, соскакивая, отклониться

назад, потом изо всех , сил высунулся наружу и стал

откидываться все больше и больше назад,— и из этого по¬

ложения прыгнул, словно собираясь треснуться затыл¬

ком. Все это должно былр ослабить инерцию, которую

движение поезда сообщило моему телу. Когда ноги мои

коснулись земли, тело полулежало в воздухе под углом

в сорок пять градусов. Это означало, что я в известной

степени преодолел инерцию, толкавшую меня вперед,—

иначе, едва мои ноги стали бы на землю, я тут же клю¬

нул бы носом. Вместо этого тело мое только приняло

вертикальное. положение и начало клониться вперед.

Дело в том, что корпус мой еще сохранял инерцию

движения, в то время как ноги, коснувшись земли,

полностью ее утратили. И вот эту-то утраченную инер¬

цию мне и надо было наверстать, заставляя ноги со

всей возможной быстротой бежать, чтобы они поспег

вали за устремленным вперед туловищем. В результа¬

те они. стали отбивать резкую и быструю дробь через

всю улицу. Я не мог позволить им остановиться. Если

бы они остановились, я ткнулся бы носом в мостовую.

Главное было не дать им остановиться.
Я . был своего рода метательным снарядом, который

летит помимо своей воли и тревожится, что ждет его

на той стороне улицы? .Лишь бы не каменная стена
517

и не телеграфный столб! И тут я напоролся на что-то.

О ужас! Что это такое, я разобрал лишь за миг до

катастрофы. И надо же, чтобы это оказался бык, сто¬

ящий в полном одиночестве в темноте! Мы вместе поле¬

тели на землю и кубарем покатились по мостовой. По¬

лицейский автоматизм в этом несчастном был так

силен, что в момент столкновения он вцепился в меня, как

клещами, и уже больше не отпускал. Оба мы были ни

живы ни мертвы от сотрясения; придя в себя, он мог

убедиться, что вцепился мертвой хваткой в кроткого,

как агнец, бродягу.
Если бык не лишен был фантазии, он, верно, принял

меня за гостя из других миров, за только что прибыв¬

шего на землю марсианина,— в темноте он не видел »гго

я прыгнул с поезда. Ибо первым делом он спросил:

«Откуда тебя принесло?» — и тут же, не дав мне отве¬

тить: «А в участок не хочешь?» Мне думается, последний

вопрос был тоже задан автоматически. В сущности,

это был на редкость добродушный бык. После того как

я преподнес ему очередную «историю» и помог почистить¬

ся, он дал мне время до следующего товарного,

чтобы убраться из города. Я выговорил два условия:

во-первых, это должен бьггь состав, направляющийся

на восток; во-вторых, это не будет поезд прямого на¬

значения с наглухо запертыми и запломбированны¬

ми вагонами. Он милостиво согласился, и этому «Бри¬

стольскому» договору я обязан тем, что не был по¬

сажен.
Вспоминается мне еще один вечер в тех же краях,

когда я едва избежал столкновения с другим полисме¬

ном. Ед:ли б я свалился ему на голову, я смял бы его

в лепешку,— я летел стремглав, а следом за мной, на рас¬

стоянии шага, поспешало несколько полисменов. Вот как

это получилось. Я жил в ВаШйнгтоне и квартировал

на извозчичьем дворе. В моем единоличном распоряже¬

нии было стойло с ворохом лошадиных попон. В воз¬

мещение за такие удобства мне полагалось каждое ут¬

ро ухаживать за лошадьми. Если бы не быки, я, воз¬

можно, оставался бы там и поныне.
Однажды, часов в девять вечера, я вернулся к себе

Э конюшню, собираясь лечь спать, и застал там необы¬

чайное оживление. Шла игра в кости. День был базар¬
518

ный, и у негров имелись деньги. Но не мешает обрисо¬

вать вам обстановку. Конюшня выходила на две улицы.

Войдя с главного хода, я миновал конторское помеще¬

ние и попал в коридор, по обе стороны которого во всю

длину здания были расположены стойла; другим кон¬

цом он выходил на соседнюю улицу. Посреди коридо¬

ра, под газовым рожком, сгрудилось около сорока нег¬

ров. У меня не было ни гроша, и я присоединился к иг¬

рающим лишь в качестве зрителя. Игра шла азартная,

ставки все время удваивались. На полу валялись

деньги, монеты разного достоинства. Все, затаив дыха¬

ние, следили за игроками. И тут раздался громовый

стук: кто-то ломился в ворота, выходящие на соседнюю

улицу.
Несколько игроков кинулись к противоположному

выходу, я задержался на секунду, чтобы сгрести в охапку

валявшиеся на полу деньги. Это не считалось воровст¬

вом— таков был обычай: кто не бежал очертя голову,

прикарманивал деньги.
Ворота затрещали, обе створки распахнулись на¬

стежь, и в них ворвался отряд быков. .Мы ринулись в

противоположную сторону, в конторе было темно. Уз¬

кий проход не вмещал хлынувшую в него толпу. Дав¬

ка была отчаянная. Какой-то негр вьгарыгнул в окно

вместе с рамой, кое-кто — за ним. Позади полиция хва¬

тала отставших. Я очутился в дверях одновременно с

рослым негром. Негр был сильнее. Толкнув меня так, что

я невольно сделал пируэт, он выскочил первым. В ту же

секунду его оглушил удар дубинкой, и он рухнул, как

вол под обухом мясника. Оказывается, полисмены ка¬

раулили и за этой дверью. Они понимали, что голыми

руками такую лавину не остановишь, и усердно дей¬

ствовали дубинками. Я переступил через тело негра, увер¬

нулся от дубинки, нырнул под ноги какому-то полисмену

и очутился на свободе. Ну и удирал же я! Впереди уле¬

петывал поджарый мулат, и я пристроился к нему в

затылок. Мулат, как видно, неплохо знал город, и я

рассчитывал, что он выведет меня куда-нибудь на безо¬

пасное месгго. Он же принял меня за преследующего его

быка и удирал во все лопатки. Я бежал без напряже¬

ния у него на хвосте и чуть не загнал его насмерть.

Наконец он оступился и, грохнувшись на колени, сдался
519

мне. Когда он увидел, что я не бык, меня спасло только

то, что он совсем выдохся.
Так мне и пришлось проститься с Вашингтоном— не

из-за мулата, конечно, а из-за быков. Я отправился на

вокзал и на этот раз забрался на первую глухую пло¬

щадку пенсильванского экспресса. Когда поезд развил

полную скорость, меня взяло сомнение. Полотно было в

четыре колеи, и паровозы брали воду во время хода.

Приятели давно предупреждали меня, чтобы я не са¬

дился на первую площадку тендера в поездах, берущих

воду во время хода. Но не мешает объяснить, что это

значит. Между рельсами проложены неглубокие метал¬

лические желоба. Когда паровоз на полной скорости

проходит над желобом, вниз опускают шланг, и вода из

желоба бурно устремляется по шлангу в тендер.
И действительно, где-то на перегоне Вашингтон —

Балтимора я, сидя на площадке тендера, вдруг ощутил в

воздухе тончайшую изморось. «Какие пустяки,— поду¬

мал я.— Значит, рассказы о неприятностях, подстерега¬

ющих нашего брата на тендере, чистейший вздор. Эка

важность, если тебя чуть-чуть обрызжет водичкой». И

я стал размышлять: до чего это хорошо придумано!

Вот уж поезда так поезда! Не то что наши допотоп¬

ные колымаги на Западе. Но тут бак наполнился, а мы

еще не миновали желоб,— вода пенистым потоком хлы¬

нула через край и обдала меня с головы до ног. Я про¬

мок до костей, с меня лило, к<ак с утопленника.
Мы приближались к Балтиморе. Поезда проходят

здесь ниже уровня мостовой, по дну глубокой выемки,

как почти во всех крупных городах Восточных штатов.

Когда паровоз подошел к освещенной платформе, я весь

съежился,— всего охотнее я забился бы в щель. Но

станционный бык сразу меня заметил и пустился за мной

в погоню. По дороге к нему пристало еще двое. Из-под

станционного навеса я выбежал прямо на полотно. В

сущности, я угодил в ловушку: по обе его стороны

возвышались гладкие стены выемки, и я знал, что

если полезу наверх и сорвусь, то полечу прямехонько в

объятия полисменов. Я бежал все дальше и дальше, огля¬

дываясь по сторонам: авось, попадется место, где мож¬

но выбраться. И, наконец, нашел — сейчас же за. мо¬

стом, по которому проходила улица над выемкой. Я
520

полез вверх по скату, цепляясь руками и ногами; и

за мной таким же манером полезли все три моих пресле¬

дователя.
Вскарабкавшись наверх, я очутился на пустыре. Не¬

высокая стена отделяла его от улицы. У меня не было

времени раздумывать — за мной гнались по пятам. Я

бросился к стене и перемахнул через нее. Но тут жда¬

ло меня нечто и вовсе непредвиденное. Е^ественно

предположить, что стена одинаковой высоты как с од¬

ной, так и с другой стороны. Но эта стена была осо¬

бенная. Пустырь, куда я попал, лежал много выше, не¬

жели улица. И хотя с этой стороны стена была невысока,

зато с другой... По правде говоря, когда я взмыл вверх,

мне показалось, что подо мной разверзлась пропасть. И в

этот миг внизу на тротуаре, в свете фонаря, я увидел

быка. Теперь-то я понимаю, что до тротуара было всего

де®ять-десять футов. Но от полнейшей неожидан¬

ности, да притом сверху, мне показалось, что вдвое

больше.
Я выпрямился в воздухе и благополучно стал на зем¬

лю. Я думал, что лечу прямо на полисмена, и я дей¬

ствительно задел его полой пиджака, когда мои по¬

дошвы гулко ударились о тротуар. До сих пор не пони¬

маю, как только бык остался жив,— ведь я летел бес¬

шумно, точно призра<к. Это был все тот же трюковый но-

Miip — полет марсианина на землю. Ну и подскочил же

он! Он так и прянул от меня, как лошадь от автомо¬

биля! И тут же назад ко мне. Однако я не стал всту¬

пать с ним в объяснения. Я предоставил это моим пре^

следователям, которые с величайшей опаской спускались

со стены. Они еще задали мне гонку. Я удирал от них

во в.сю прыть — сначала по одной улице, потом по дру¬

гой, петляя и сворачивая за углы, пока не ушел от

погони.
Потратив немного денег из тех, что остались

у меня как воспоминание об игре в кости, и скоротав с

приятностью часок, я снова вернулся к железнодорож¬

ному полотну и остановился на почтительном расстоянии

от станционных огней. Я уже успел остыть и дрожал

всем телом в моей мокрой одежде. Но вот и поезд. Я

пррггаился в темноте и, когда он поровнялся со мной,

благополучно влез, отдав на сей раз предпочтение вто-
521

рои площадке тендера,—хватит с меня одного душа во

время хода! Пройдя сорок миль, поезд подкатил к станции.

Я соскочил на освещенный перрон, показавшийся мне до

странности знакомым. Увы, я вернулся в Вашингтон!

В Балтиморе от волнений, вызванных погоней, от беспо'*

рядочной беготни по улицам, от того что я прятался за

углами, кружил и сбивал с толку своих преследовате¬

лей, я сам заплутался и потерял направление. И в ре¬

зультате сел на обратный поезд. Я не спал ночь, вы¬

мок до нитки, удирал, как проклятый, спасаясь от пого¬

ни, и после всех этих мыгарств вернулся на старое мес¬

то. О, скитаться по путям-дорогам отнюдь не значит

срывать цветы наслаждений! Однако я не вернулся к се-

^ в конюшню. Я довольно удачно подработал на игре

в кости и не хотел держать ответ перед неграми. По¬

этому я сел на ближайший поезд и позавтракал уже в

Балтиморе.

ПРИМЕЧАНИЯ
В пятый том настоящего издания вошли: сборник оассказов

кЛуннолицый» (Нью-Йорк, Макмиллан, 1906), повесть «До Адама»

(Нью-Йорк, Макмиллан, 1907), сборник рассказов «Любовь к

жизни» (Нью-Йорк, Макмиллан, 1907) и очерки «Дорога» (Нью-^

Йорк, Макмиллан, 1907).
«ЛУННОЛИЦЫЙ»
Рассказ «Луннолицый» впервые опубликован в издании Мак¬

миллан, Нью-Йорк, 1906.
«Рассказ укротителя леопардов» — в журнале «Леслиз мэгэ-

зин» в августе 1903 года.
«Местный колорит» — в журнале «Энслис мэгэзин» в октяб¬

ре 1906 года.
«Любительский вечер» — в периодическом издании «Пилгрим»

в декабре 1903 года.
«Любимцы Мидаса»—в журнале «Пирсонз мэгэзин» в мае

1901 года.
«Золотой каньон» — в журнале «Сэнчури мэгэзин» в ноябре
1905	года.
«Планшетка» — в журнале «Космополитен мэгэзин» в июне—*

августе 1906 года.
«Тень и вспышка» — в журнале «Букмен» в июне 1903 года.
«ДО АДАМА»
Повесть «До Адама» впервые печаталась в журнале «Эврибо-i

диз мэгэзин» с октября 1906 по февраль 1907 года« отдельным

изданием повесть вышла в 1907 году^
523

«ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ»
Рассказ «Любовь к жизни» впервые опубликован в журнале

«Мак-Клюрс мэгэзин» в декабре 1905 года.
«Бурый волк» — в журнале «Эврибодиз мэгэзин» в августе
1906	года.
«Однодневная стоянка» — в журнале «Кольере» в мае
1907	года.
«Обычай белого человека» — в периодическом издании «Сан-

диз мэгэзин синдикейт» в 1905 году.
«Сказание о Кише» — в журнале «Холидэй мэгэзин^» в янва¬

ре 1904 года.
«Неожиданное» — в журнале «Мак-Клюрс мэгэзин» в авгу¬

сте 1906 года.
«Тропой ложных солнц» — в журнале «Харпере мэгэзин» в

декабре 1905 года.
«ДОРОГА»
Все очерки сборника печатались в журнале «Космополитен

мэгэзин» в 1907 году» за исключением очерка «Быки», который

был напечатан в том же журнале в марте 1908 года. «Признание»

(май), «Держись» (июнь), «Картинки» (сентябрь), «Сцапали»

(июль), «Исправительная тюрьма» (август), «Бродяги, которые

проходят ночью» (декабрь), «Бездомные мальчишки и веселы#» ко¬

ты» (ноябрь), «Две тысячи бродяг» (октябрь).
Стр. 9. Бйллона — древнеримская богиня войны.
Стр. 17. Спенсер, Герберт (1820—1903) — английский у.ченый,

философ, психолог и социолог, один из видных представителей

позитивизма. В философии Спенсер выступал как агностик, утвер¬

ждая, что сущность вещей непознаваема. В. И. Ленин в «Мате¬

риализме и эмпириокритицизме» подверг критике взгляды

Спенсера.
Стр. 18. Лориа, Ахи\л (1857—1926) — реакционный италь¬

янский социолог и экономист, фальсификатор марксизма. «Эконо¬

мические основы общества» — одна из его книг.
Стр. 24. Исав — согласно библии, старший из сыновей-близне-

цов патриарха Исаака. Бы\ бесстрашным охотником.
Санкюлоты — широко распространенное название револю¬

ционных народных масс в период французской буржуазной
524

революции конца XVIII века. Понятие «санкюлот» стадо синони^

мом патриота, революционера.
Стр. 27. Тендерлоин — район кабаков и публичных домов в

Нью-Йорке.
Стр. 33. Сарджентовская лсансра.—Сарджент, Джон Сингер

(1856—1925) — американский живописец и график. Для его жи¬

вописи характерны оригинальные колористические решения, широ¬

кий, свободно лепящий форму мазок.
Стр. 81. Сарданапал — легендарный ассирийский царь, про¬

славившийся изнеженностью, любовью к роскоши и наслаждени¬

ям. По преданию, Сарданапал, осажденный врагами в Ниневии,

сжег себя во дворце вместе с женами и сокровищами.
Стр. 106. Фантом — призрак, привидение, причудливое явле¬

ние.
Стр. 122. Пароксизм (припадок)—приступ болезни, внезап¬

но возникающее обос1рение ее.
Стр. 159. Вейсман» Август (1834—1914) — немецкий биолог,

один из основателей идеалистического учения о «веществе наслед¬

ственности» и независимости наследственности организмов от усло¬

вий их жизни.
Стр. 190. Дамон и Пифий (Финтий) — два пифагорийца из

Сиракуз, образец истинной дружбы.
Стр. 309. Лорелея — согласно старинной немецкой сказке, де-

ва-сирена Рейна, заманивающая со скалы Лурлей своим пением

рыбаков и корабельщиков к опасным рифам. Образ Лорелеи не¬

однократно привлекал внимание писателей (Брентано, Гейне).
Стр. 362. Адонис — бог умирающей и воскресающей приро¬

ды у древних финикийцев. Изображался в виде прекрасного юно¬

ши. По мифам, Адонис умер от раны, нанесенной ему кабаном, но

был воскрешен.
Стр. 365. Ложные coлнjйa — светлые пятна округлых очерта¬

ний, иногда появляющиеся на небесном своде рядом с солнечным

диском и при достаточной яркости напоминающие последний. Лож¬

ные солнца возникают вследствие преломления или отражения сол¬

нечных лучей в ледяных кристаллах перистых облаков.
Стр. 405. Миссис Грэнди — персонаж популярной п^ы анг¬

лийского драматурга Мортона (1764—1838), олицетворение хан¬

жества.
Стр. 431. Кокси, Джекоб Селер (1854—1951)—американ¬

ский политический деятель. В 1894 году стал во главе так назы¬

ваемой «армии Кокси» — армии безработных, отправившейся в Ва¬

шингтон требовать от правительства помощи*
525

Стр. 450. Случай с Фра Филиппо Липпи,— Имеется в виду

герой одноименной поэмы Роберта Браунинга—итальянский худож*

ник эпохи Возрождения. Поэма повествует о его жизни и приклю¬

чениях на улицах ночной Флоренции.
Стр. 454. Чайлд-Роланд — герой одноименной поэмы Роберта

Браунинга.
Стр. 454. Лексоу, Кларенс (1852—1910) — американский по¬

литический деятель. В 1894 году был назначен председателем спе¬

циального комитета, так называемой «комиссии Лексоу», создан¬

ного для расследования коррупции в полицейском аппарате

г. Нью-Йорка.
Стр. 489. Мильтон, Джон (1608—1674) — великий английский

поэт и публицист, участник английской буржуазной революции

XVII в. Поэмы «Потерянный Рли» (1667) и «Возвращенный Рай»

(1671) — лучшие произведения поэта.
Стр. 526. Шильонский узник, Шильон — замок на С1^але в во¬

сточной части Женевского озера. Здесь в течение 6 лет (1530—

1536) был прикован к кольцу женевский гражданин Франсуа Бони-

вар (1493—1570), боровшийся за независимость родного города.

Образ Бонивара выведен Байроном в поэме «Шильонский узник».

СОДЕРЖАНИЕ
ЛУННОЛИЦЫЙ
Луннолицый. Перевод Д, Жукова	стр. 5
Рассказ укротителя леопардов. Перевод Д, Жукова ...	12
Местный колорит. Перевод Н, Емельяниковой		17
Любительский вечер. Перевод В. Курелла		33
Любимцы Мидаса. Перевод Д, Жукова 			51
Золотой каньон. Перевод Т. Озерской		66
Планшетка. Перевод Д, Жукова		87
Тень и вспышка. Перевод Г, Журавлева		131
До Адама. Перевод Н. Банникова	149
ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ
Любовь к жизни. Перевод Н. Дарузес	261
Бурый волк. Перевод М. Богословской	281
Однодневная стоянка. Перевод Л. Кисловой	298
Обычай белого человека. Перевод М. Абкиной	315
Сказание о Кише. Перевод И. Георгиевской	329
Неожиданное. Перевод Т. Озерской 		338
Тропой ложных солнц. Перевод Д, Горбова	361
ДОРОГА
Признание. Перевод Р. Гальпериной	383
Держись!.. Перевод Р. Г альпериной	398
Картинки. Перевод Р. Гальпериной	416
«Сцапали». Перевод С. Займовского	429
Исправительная тюрьма. Перевод М, Бессараб	444
Бродяги, которые проходят ночью. Перевод М. Бессараб, ,	459
Бездомные мальчишки и веселые коты. Перевод М. Бессараба	477
Две тысячи бродяг. Перевод М. Бессараб	*	491
«Быки». Перевод Р. Гальпериной	505
Примечани|« « . . , . . . . « « « « . « • •	523

ДЖЕК ЛОНДОН

Собрание сочинений

в 14 томах. Том V*
Редактор

Б. Грибанов.
Иллюстрации художника

П. Пинкисевича.
Оформление художника

Б. Маркевича.
Технический редактор

А. Шагарина.
Подп. к печ. 1S/V 1961 г. Тираж

351600 экз. Изд. № 1002. Заказ 770.

Формат бум. 84x1081/32- Бум. л. 8,25.,

Печ. л. 27 + 4 вклейки (0,41 печ. л,).

Уч.- изд. л. 27,76. Цена 90 коп.
Ордена Ленина типография газеты

«Правда» имени И. В; Сталина,

Москва, улица «Правды», 24.